"Фантастика 2024-43". Компиляция. Книги 1-20 [Виталий Витальевич Бодров] (fb2) читать онлайн

Алексей Витковский Витязь

Часть первая Человек с неба

Время не может лететь – у него нет крыльев.

Оно не может бежать – у него нет ног для этого.

Вы спросите: так что же в таком случае?

Время есть… Но времени нет!

Апокриф

Глава 1 Баренцево море. Май 1942 г

Всегда обидно, если подводит техника, которой привык доверять, тем более когда это происходит в бою. И уже совсем глупо выглядит что-нибудь ломающееся по причине… иноземных традиций качественного производства. На этот раз слишком хорош оказался двигатель…

Еще в самом начале, когда Савинов атаковал снизу второй «Юнкерс», ему почудилось, что упали обороты мотора. Но туша немецкого бомбардировщика уже заполнила собой прицел, и он нажал на гашетку. Истребитель содрогнулся. Н-на!!! Получай! Огненные трассы пулеметов вспороли бледно-голубое брюхо фашистского самолета. Полетели куски обшивки, и в следующий миг «Юнкерс» взорвался. Обломки чудом не зацепили «Киттихаук» Савинова, – он даже не успел испугаться. Оторванная плоскость крыла с угловатым крестом промелькнула над самой кабиной. Истребитель нырнул сквозь пламя. Мгновенная пляска огненных сполохов, вперемешку с клубами дыма. «Киттихаук» швырнуло, подбросило. Сашка вцепился в рукоять управления как клещ. И вдруг все кончилось. «Пронесло вроде», – подумал он.

Выходя из атаки, быстро осмотрелся. Картина вырисовывалась бодрящая.

Корабли конвоя упорно шли на юго-восток, где в туманной дымке виднелись очертания полуострова Рыбачий. К потрепанному истребителями строю фашистских бомберов тянулись трассы зенитного огня.

В первой же атаке Савинов сбил ведущего немецкой группы, лишив атакующих управления. Потом все завертелось. Сверху навалились «мессеры». Леня Кухаренко был подбит и вышел из боя со снижением. Пара Покровского связала немецкие истребители боем, оттягивая их в сторону, а Савинов насел на бомберов. Те стали вываливать груз прямо в море и ложиться на обратный курс, а последний сбитый «Юнкерс», эффектно взорвавшись, довершил дело. Дорога на Мурманск для конвоя была открыта. Это вам, гады, не сорок первый…

Несколько дымных хвостов от сбитых машин уходило к воде. Савинов заметил парочку парашютов. «Вроде немецкие», – подумал он. Видны были и пожары на транспортах, но, похоже, не слишком сильные. В наушниках сипело и рычало. Иногда слышались обрывки фраз на немецком и русском. Савинов поискал взглядом своих, но вместо этого увидел пару «мессеров», заходящих на него в атаку.

Уклоняясь от них, он нырнул в облака и в этот момент понял – что-то не так. Обороты мотора снова упали. Он бросил взгляд на приборы. Проклятие! Оказывается, все это время двигатель был на форсаже, и похоже, стружка попала в фильтр. Американское качество – дышло им в печень! Их хваленый «аллисон» работал так мягко, что на слух определить перегрузку движка было нельзя, а следить за приборами в бою тяжело – нет времени. Чуть отвлекся – и тебя уже сбили!

Савинов убрал газ и попытался связаться с КП^[1] полка. Связь была хреновая, но он все же передал, что сбил двоих и есть проблемы с мотором. Некоторое время эфир молчал, а затем сквозь хрип и завывания пробился голос комполка: «…есятый! Десятый! Держись! К вам идет помощь. Как только подойдут – выходи из боя! Как понял? Повторяю…»

– «Лето», это Десятый. Вас понял! – Оставалось только надеяться, что неведомая помощь подойдет скоро. Когда он выруливал на взлет – на аэродроме не оставалось ни одного самолета. Хотя это могут быть ребята из 78-го ИАП,^[2] в котором он воевал до недавнего времени, пока его не перевели во второй Гвардейский, командиром эскадрильи…

Перед тем как покинуть спасительные облака, он снова взглянул на приборы. Обороты больше не падали. Ну, может, еще повоюем…

Возможность представилась сразу же. «Киттихаук» вывалился из облачности прямо над парой «мессеров». Те ли это самолеты, что гонялись за ним, или другие, – неважно. Ну, держитесь, гады! Савинов спикировал на ведущего. Пулеметные трассы дымными шильями пронзили пятнистый фюзеляж, брызнуло в стороны остекление кабины. «Сто девятый» перевернулся через крыло и камнем пошел вниз. Летчик, похоже, был убит сразу. Его ведомый поспешно отвернул и стал уходить, хотя имел неплохой шанс отомстить за командира – русский истребитель после атаки оказался ниже него. Сделав ему вслед неприличный жест, Савинов заложил глубокий вираж… и тут мотор окончательно сдох. Судя по приборам, давление масла стремительно падало. Обороты тоже. Под крылом проносились корабли конвоя. Высота – метров пятьсот. Стало ясно, что до берега не дотянуть – надо прыгать, пока хватает высоты. Он попытался открыть фонарь кабины и похолодел – заклинило! Видимо, обломок взорвавшегося «Юнкерса» все же зацепил самолет. Он попробовал снова. Бесполезно, заклинило намертво – да и высоты уже нет…

Все как-то замедлилось. Совсем близко летчик увидел седые валы Баренцева моря, такие холодные в мае… «Вот как все кончается, Сашка, – двадцать два сбитых фрица, звезда Героя и вся любовь…» Почему-то всплыло в памяти лицо немецкого пилота, подбитого недавно над аэродромом. Когда нашли его парашют, он уже умирал. Суровое лицо, спокойное – не такими Савинов представлял себе фашистов. Их все больше показывали в кинохронике какими-то уродцами… Рыцарский крест на шее и пятьдесят две отметки побед на киле «Мессершмитта». И взгляд… Так когда-то смотрел отец. Савинов помнил своего отца – хотя вырос в детдоме.

Немец что-то сказал. Что-то важное – Савинов попытался вспомнить…

В следующий миг грохочущие валы моря ударили в его самолет. С треском лопнули плечевые ремни, прицел оказался вдруг прямо перед глазами, и… наступила тишина.

Глава 2 Поход Ольбарда. Полуночное море

…И скот падет, и близкие уйдут, все люди смертны;

Я знаю, лишь одно бессмертно: слава великих дел…

«Navamal». Кодекс чести викингов

Урмане появились из предрассветной дымки как призраки. Драккар прятался под береговыми утесами, и его черный корпус был на фоне скал незаметен. А тут еще туман…

Море лежало совершенно спокойным, что редко случается в такое время года, и звуки летели по воде далеко. Сначала, на один лишь миг, Ольбард решил, что плеск весел, который доносился со стороны берега, это эхо, отраженное от скал. Однако чутье говорило о другом. Еще с заката боевыми барабанами в сердце билась тревога. Предчувствие всегда выручало князя в таких случаях – не подвело и на этот раз. Он спустился с кормы и тронул за плечо одного из воинов.

– Храбр, скажи всем, пусть взденут брони. Только тихо. За нами идут…

Воин кивнул и бросился к остальным. Через краткий миг на палубе «Змиулана» началось быстрое множественное движение. Воины вооружались, меняли друг друга на веслах, готовили луки и стрелы. Ольбард приказал убрать мачту, вернулся на корму и стал ждать, уже вооруженный, как и человек, стоявший на руле. Кормчего звали Диармайд. Он был родом с Эрина, большого острова в Закатном океане, рядом с землей Бриттов. Кроме него в дружине Ольбарда было еще несколько данов и свеев, однако большинство составляли русы, которых другие славяне звали варягами.

Плеск чужих весел приблизился, и сквозь туман проступили очертания драккара. Он был не меньше «Змиулана». Заполнявшие его палубу воины дико завыли, увидев убранную мачту на лодье русов – противник успел подготовиться к бою. Но викингов было больше сотни – они вышли в море ненадолго, почти без припасов. У Ольбарда на «Змиулане» всего семьдесят – в дальний поход много не возьмешь.

Викинги на это и рассчитывали, напали смело. Русы далеко от дома – урманские дозорные на скалах узнали «Змиулан» по приметному парусу и носовой фигуре. Не ведая, что у славян два корабля. Только второй шел мористее, и с берега его не заметили…

На драккаре загремел барабан. Вода вспенилась под ударами длинных весел. Урмане столпились на носу, готовые метать крючья, чтобы сцепиться с лодьей. Их оружие отражало лучи рассветного солнца. Ольбард заметил нескольких, готовившихся к бою без доспехов, в одних плащах из волчьих шкур. Ульфхеднары!^[3]

Он поднял руку. Стрелки2 наложили на тетиву тяжелые стрелы, приготовились. Оба корабля стремительно сближались, и стало видно, что драккар явно нацелился срубить русам весла по правому борту. Ольбард усмехнулся. Викинги действовали по накатанной колее, без выдумки. Такие маневры проходят разве что против тех, кто от ужаса заранее посчитал себя мертвецом. Русы – не таковы.

Урмане уже совсем близко. Орлиная голова на носу драккара грозно раскрыла клюв. Стоявший рядом с ней викинг в богатых доспехах метнул в Диармайда копье. Тот спокойно уклонился, продолжая управлять лодьей. Ветер трепал его черные волосы – ирландец редко надевал шлем. Копье вонзилось в палубу у самого борта. Пора!

Взревел боевой рог. Гребцы левого борта пропустили гребок, а на правом воины налегли на весла. Диармайд переложил кормило вправо. «Змиулан», накренясь, рыскнул влево и замедлил ход. Брошенные урманами крючья попадали в воду. С драккара полетели проклятия. Ульфхеднары завыли волками. Ольбард опустил руку. Зазвенели тетивы. Лучники целили в оборотней. Викинги прикрылись щитами, а ульфхеднары завыли еще громче и принялись клинками отмахивать стрелы. Ольбард снова усмехнулся – он знал своих воинов. Лучники внезапно перенесли стрельбу на одного из оборотней, которого украшал роскошный боевой пояс из золотых пластин. Ни один человек, будь он трижды оборотень, не сможет на таком расстоянии отбиться мечом от нескольких мастеров лука.

Так и случилось. Дождь из стрел обрушился на златоопоясанного ульфхеднара. От нескольких он отмахнулся, но с десяток поразили его в ноги и живот, две вонзились в шею и одна в правый глаз. Его швырнуло на палубу, но он снова вскочил, размахивая мечом, и хрипло взлаял. Кровавая пена пузырилась у него на губах, но он не чувствовал боли. В следующий миг еще две стрелы ударили его в лоб. Он рухнул навзничь и исчез за бортом…

С драккара тоже летели стрелы и копья. Метательный топор вонзился в щит Ольбарда. Князь выдернул его и отправил обратно. Снова проревел рог – Диармайд знал свое дело. Гребцы налегли на весла, и «Змиулан» рванулся вперед. Урмане, проскочив мимо, подставили борт, и теперь русы воспользовались этим. Несколько мощных гребков, и гребцы втянули весла внутрь. Ирландец снова переложил кормило, и корабли с грохотом столкнулись. Зубастый череп древней твари, закрепленный на носу «Змиулана», навис над бортом драккара. Викинги не успели убрать все весла, и те, ломаясь, калечили воинов. Борта кораблей проскрежетали друг о друга, крючья взлетели и впились, намертво связывая их, и почти две сотни человек с яростным воплем сшиблись в смертельной битве.

Вначале бой шел на равных. Солнце вставало, разгоняя туман. Клинки взлетали и падали, с треском раскалывались щиты. Неистовый грохот и звон битвы, вой умирающих и рык сражающихся бойцов далеко летели над тихой водой. Шум боя всполошил птиц в скалах фиорда, и они, крича, как проклятые богами души клятвопреступников, поднялись в воздух.

Перекошенные палубы кораблей заливала кровь. Ее терпкий запах пьянил сражавшихся не хуже вина. Оставшиеся в живых ульфхеднары волками выли в самой гуще схватки. Оба получили уже по десятку ран, в щеке одного из них торчал обломок стрелы, но это, казалось, никак не сказывалось на их боеспособности.

Хряск, лязг, топот ног. В щит с гулом ударяет копье. Вскользь! Ольбард рубит сплеча. Противник дико воет – меч руса рассек ему бедро, но викинг продолжает бой. Его топор взблескивает у самых глаз. Князь прыгает вперед. Удар щитом! Викинг опрокидывается навзничь. Лезвие меча пронзает его шею… Храбр рубится на топорах с рыжеволосым гигантом в чешуйчатой броне. Оскальзывается в крови… Диармайд прыгает через него, бьет ногами в щит рыжего. Отбрасывает. Храбр успевает подняться…

Вот один из ульфов, сразив кого-то из русов, сталкивается с Эйриком Златой Шлем. Эйрик из данов, он уже сражался с оборотнями… У Ольбарда на пути возникает викинг в богатых доспехах. Его борода заплетена в три косы. Золоченые доспехи заляпаны кровью. Вождь! Ольбард принимает на окованный железом край щита первый удар… Хрип, звон. Под ноги катится чье-то тело… Кажется, прошло уже много часов, но солнце еще невысоко. Враги продолжают напирать…

Справа налетает еще один противник, вождь викингов усиливает натиск. Ольбард шагает влево, ставя врагов в линию. Стрела свистит над ухом. Клинок вождя задевает ногу… Рус усмехается в третий раз… Ревет рог. Эйрик вонзает свою секиру в череп ульфхеднара. Нечеловеческий вой… Рог ревет снова. Это «Пардус»!

Вторая лодья, появившись, словно из солнечных лучей, заходит драккару с другого борта. Снова взлетают крючья. Дружина с криками прыгает через борта на палубу вражеского корабля. Викинги окружены…

Через несколько часов лодьи русов ушли на северо-восток, оставив позади себя гигантский плавучий костер. Погребальное пламя пожрало драккар с орлиной головой и вождя викингов со всеми его воинами… Дружина Ольбарда потеряла тридцать человек, и очень многие были ранены. Это был самый тяжелый бой за весь поход, в котором русы прошли вдоль берегов страны свеев и урман, ища морской путь с полуночи к озеру Нево.^[4] Они шли в те места, где солнце летом не садится за горизонт, а огромные рыбы, размером поболее лодьи, выставляя из воды свои гладкие спины, пускают вверх водяные струи… Ольбард стоял на носу «Змиулана» и смотрел на Восход.^[5] Где-то там крутые берега Скандии поворачивают на Полудень, а потом и на Закат. Там Полуночное море соединяется с Белым, на берегу которого дружина Ольбарда ставила во время первого похода каменный знак. Теперь нужно его найти…

Глава 3 Сага о Стурлауге^[6]

Ветер треплет усталые флаги,

Флаги гнева и флаги беды.

Изготовив оружье к атаке,

Копьеносцы равняют ряды.

Под печальные вопли волынок,

Щит к щиту – шаг навстречу судьбе.

Но тяжелая поступь дружины

Не примнет и травинки… Тебе

Не оставить следа в этом мире,

Жребий брошен, и круг завершен.

Окровавленной сталью секиры

Взгляд последний твой был отражен…

Смерть воина^[7]

– Похоже, нас здесь ждут!

Изогнутый нос корабля с грохотом рубил волны. Человек, который только что говорил, стоял рядом с Ингольвсоном и смотрел вперед. На его голове влажно поблескивал стальной шлем с полумаской и нащечниками, увенчанный фигуркой дикого кабана. Ветер трепал складки плаща, скрывавшего под собой пластинчатый панцирь. Стурлауг тоже был вооружен, как и весь его хирд.^[8]

Стурлауг, сын Ингольва, прозванный Трудолюбивым, был могуч и рыжеволос. Свое прозвище он получил за особую, даже среди норманнов, любовь к рискованным походам и предприятиям. Большинство из них оказывались удачными, и хевдинг^[9] был богат. Его хирд состоял почти из четырех, а то и пяти сотен бойцов и выходил в походы на шести кораблях. Однако в этот набег Ингольвсон отправился на двух.

Корабли подходили к острову. «Ворон» то и дело вырывался вперед, но «Рысь» снова нагоняла его и шла вровень. Береговая линия была видна как на ладони. Широкие полосатые паруса, наполнясь ветром, натужно гудели.

– Мы обгоняем волну! Хороший ход.

Стурлауг промолчал, разглядывая прибрежные скалы. На одном из утесов выделялись неподвижные фигуры в белом. Их присутствие настораживало. Ингольвсон почувствовал в своем сердце пробуждение гнева. Он отметил про себя это ощущение и по-волчьи оскалился.

– Они знают, зачем мы идем, Хаген.

– Конечно, – воин хлопнул рукой по изогнутой балке, венчающей нос шнеккера. На ее конце, на фоне низких туч зловеще вырисовывалась искусно вырезанная из дерева голова ворона. – Жрецы знают наши обычаи, – Хаген смотрел на скалу, где все так же неподвижно маячили белые фигуры. На его губах появилась слабая тень улыбки.

– Тогда почему не видно воинов? Вряд ли они отдадут нам свое добро без драки. К тому же это было бы скучно. Побывать в Великом Бьярмаланде^[10] и не подраться!

Хаген засмеялся. Морские брызги украсили его сияющим ореолом. Он был молод и красив, женщины боготворили его, а впереди ждал бой – что еще нужно мужчине? Стурлауг немного позавидовал его беспечности. Его собственная юность была позади. Вот и сын уже воин…

– Отец, ведь это храм Имира. Не отомстят ли боги?

Не так уж и беспечен Хаген. Стурлауг фыркнул, словно тюлень, – сын удивил его.

– Плевать мне на этого выродка! Мои боги – Один и Тор! Разве не Один в древние времена убил Имира?! Один – мой бог, а Имир – труп! Когда я боялся мертвых?

Хаген пожал плечами. Доспехи звякнули. Стурлауг некоторое время пристально разглядывал лицо сына, ища признаки слабости, и, не найдя их, отвернулся.

– Ну а если они попробуют колдовать, – он выразительно погладил лезвие секиры, – у меня найдется кое-что в ответ.

Хагену показалось, что отец все же хорошо сознает опасность предприятия, в которое он ввязался, и последняя фраза была им сказана скорее для себя. Сын Стурлауга был молод, но он уже – Хаген Молниеносный Меч, а прозвища, подобные этому, хирдманы давали редко. Обычно эти прозвища были скорее ироничными, чем уважительными. Как отцовское – Трудолюбивый.

Непревзойденному искусству владения оружием Хаген Стурлаугсон обучился в Ирландии. Но это было давно. Канул в туман прошлого тот день, когда встали из-за окоема прекрасные берега Зеленого Эрина и Хаген встретил свою первую любовь… Он тряхнул головой, прогоняя видения.

Остров был уже совсем рядом. Шпили и купола огромного храма скрылись за береговыми утесами. Только самый высокий из шпилей серебряной иглой пронзал низкие клубящиеся облака. Отец прорычал команду, и рей с парусом опустили на палубу. Воины налегли на весла, и корабли, лавируя между каменными глыбами, торчащими из вспененных волн, проскользнули к берегу. Едва киль заскрипел по песку, Хаген прыгнул за борт. За ним, лязгая оружием, посыпались воины. Вода была холодной, но он не обратил внимания. Волны толкнули его к берегу, и он двинулся вперед, держа в каждой руке по мечу. Справа и слева от него хирдманы привычно смыкали щиты. Отец каким-то невероятным образом оказался впереди, и его широченная спина, облитая сталью кольчуги, маячила перед глазами.

Под ногами заскрипела галька. Волны в последний раз лизнули ноги и отступили. Скалы приблизились. Пятеро людей в белом исчезли со своей скалы, чтобы появиться прямо посреди пляжа шагах в тридцати от викингов. Хаген видел жрецов через прорези в полумаске своего шлема. Что-то в их позах говорило – они не боятся. «Как это они так быстро?» Сердце как-то странно толкнулось в груди и замерло. Словно услышав этот толчок, стоявший впереди других седой жрец поднял руку. Ее ладонь была обращена вперед, и Хаген почувствовал непонятную слабость, – как будто воздух перед ним уплотнился, становясь непроницаемым. «Уходи! Возвращайся домой! Здесь смерть!» – тяжелые, чужие мысли тяжкими каплями падали в душу. Хирд остановился, словно упершись в стену. «Колдовство!» – пронеслось по рядам воинов.

– Чего вы ищете здесь, дети Отца Дружин?^[11] Ежели жизни – возвращайтесь домой и живите! Если наживы и смерти – умрете сами!

Голос у жреца был зычный, словно у глашатая на тинге.^[12]

– Не пугай, седатый! – голос отца звучал тихо, но вовсе не казался слабым. – Мы уже здесь и уйдем только с добычей. Если не будешь упираться – мы даже не станем сжигать твой храм. А будешь – пеняй на себя.

– Вы – как разбалованные дети! – казалось, что жрец обращается не к вооруженным до зубов викингам, а к нашкодившим ребятишкам, и от этого становилось не по себе. Старик явно не относился к ним всерьез. «Что же за сила стоит за его спиной?»^[13] Хаген спиной чувствовал, как распространяется неуверенность среди хирдманов. Они еще не сталкивались с подобным противником.

– Чтобы баловни образумились, их нужно пороть, – старик кротко улыбнулся. – Это последнее предупреждение! – Он поднял левую руку ладонью вверх, словно собираясь метнуть невидимое копье.

Утонувший в облаках шпиль внезапно охватили пляшущие багровые отсветы, как если бы во дворе храма был разведен огромный костер. На скалах возникла и подняла луки шеренга стрелков. Затем раздался гулкий удар, сопровождаемый звуком, похожим на взвизг лопнувшей тетивы, и в небо взвился большой круглый сосуд, оставляющий за собой полосу белого дыма.

– У них метательные машины!

Воины упали на колено, прикрываясь щитами. Их тела отбрасывали на камни странные рыжие тени. Дымящийся снаряд со свистом пронесся над пляжем и с грохотом ударил в гордо изогнутую грудь «Ворона». Корабль исчез в раскаленном вихре. Пылая, полетели в стороны клочья обшивки. Тяжелая мачта, кувыркаясь как пушинка, взмыла к облакам, замерла на миг и со свистом обрушилась вниз, вонзившись в гальку у ног хевдинга. По ней змеились и таяли искры.

Греческий огонь?! Нет, – что-то пострашнее! Хаген никогда не слышал, чтобы тайное оружие ромеев могло совершить подобное. Сжечь – да, но не разметать в клочья корабль. В этот миг он почувствовал жаркую волну гнева, пришедшую из глубин его существа, и понял, что не боится чудовищной силы, которая служит старому колдуну. Словно со стороны, он увидел свои руки, вскидывающие клинки мечей над головой. Из груди исторгся свирепый рев, слившийся с воем хирдманов. Оружие загремело о щиты, и спала, как дурной сон, пелена, удерживавшая людей на месте.

Глаза седого жреца широко распахнулись. Этого – не может быть! Мысль повисла в пустоте. Он потянулся, чтобы снова подать сигнал, но опоздал. Вождь варваров уже метнул свою секиру.

Это был невероятный бросок. Оружие летело не по дуге, как это обычно бывает. Оно шло прямо, словно пущенная в упор стрела… И с хрустом врубилось в широкую грудь жреца, защищенную лишь тонкой тканью. Изо рта старца хлынула кровь. Он с недоумением посмотрел на рукоять секиры, торчащую из его тела, и упал навзничь.

Хаген помнил бег среди скал, огненные вспышки, мелькание теней, воина, разорванного в клочья грохотом и пламенем, – один из жрецов метнул в него небольшой горшок,^[14] и отца, сплошь залитого чужой кровью. Он помнил, как рубил канаты метательных машин, как стрелы пели свою смертоносную песню, как вспышка пламени разметала воинов, разбивших большой глиняный сосуд… Потом снова был бой.

Перебив стрелков, хирдманы, рыча, ворвались во двор храма и наконец наткнулись на стражу Храма. И эти бойцы не были обычными. Их было всего два десятка, но они положили в храмовом дворе треть хирда. Каждый из них стоил троих, и эту цену пришлось заплатить сполна.

Они были великими воинами, эти двадцать. Круглые выпуклые щиты в их руках покрывал изумрудный узор. Их клинки кричали о смерти, когда они плечом к плечу загородили подход к воротам с резными створками. Хирдманы, в пылу атаки нарушив строй, дорого поплатились за это. В первый же миг сразу два десятка храбрецов расстались с жизнью – каждый из стражей сразил одного. Хирд откатился назад. Стурлауг, рыча, ободрял бойцов, и они плотнее сбивали ряды, готовясь к атаке…

Глава 4 Баренцево море. Начало лета

…А над этим всем небо – только облако тронь,

Край душистого хлеба, крупной соли – ладонь.

А над небом – столетий плавный ход без конца.

И смена тысячелетий – лишь улыбка творца…

Константин Кинчев. Радости печаль

Человек лежал возле мачты, посредине палубы корабля. Укутанный в шкуру полярного медведя, полностью неподвижный, он казался мертвым. Но вот луч солнца коснулся его лица, и веки лежащего дрогнули.

Скрип снастей. Плеск. Волна бьет в борт. Бум-м! Водяная пыль касается щеки… «Жив… Неужели?..» Мысли тупо ворочаются в черепе, вязнут в пустоте… «А череп, кстати, не болит. Странно… Я точно помню, как… Что? Ведь фонарь заклинило! Как же я выбрался после удара?.. Головой об прицел… И не болит ведь, зараза. Странно…»

Снова плеск и шум волн. Смутно слышны отдаленные голоса. Скрип. «Похоже на парусник. Точно! Вот хлопнул парус. Мимо кто-то прошел, мягко ступая. Опять голоса… Не разобрать… А почему я на палубе? Если они выудили меня из воды, то почему не поместили в каюту?..» Мимо снова кто-то прошел. Звякнул металл. Пахло смолой и деревом, морской солью и, кажется, кожей… «Наверное, это баркас, – подумал Савинов. – Рыбаки? Какого черта они делают в этом районе? Немцы налетят в любой момент…»

Ему нестерпимо захотелось открыть глаза и взглянуть на своих спасителей, но почему-то он не стал этого делать. Лежал и слушал их невнятные разговоры. Временами он различал отдельные слова, но смысл разговоров не доходил, теряясь где-то по дороге. Накинутая на него тяжелая шкура замечательно грела, ветерок холодил лицо, и сознание потихоньку стало затуманиваться. И, засыпая, он счастливо вздохнул: «Жив! Как хорошо…»

Сон был тревожным. В нем был первый день войны. Истребители И-16, взлетающие навстречу врагу, и черная туча, повисшая над морем. Море пучилось волнами. Вскипали седые гребни. Ветер срывал с них пену, швырял в лицо. Шторм рядом! Горизонт странно придвинулся. Море вспухло горбом и потемнело. С рычанием неслись по небу разорванные в клочья облака. Туча исчезла, но стало еще темнее. Из мрака полыхнуло огнем, и сразу стал виден, исчерченный струями дождя, силуэт парусника. Молния выхватила из тьмы круто задранный нос, увенчанный оскаленным черепом какого-то зверя, ряды щитов вдоль борта и блеск оружия на палубе…

Откуда взялся этот призрак древних времен в его сне, Савинов не знал, но с этого момента сон стал прыгать. То снова он видел улетающие самолеты. То комполка вызывал к себе, грозно вопрошая: «Капитан Савинов! Где ваш ведомый?» Он пытался доложить обстоятельства, но в этот момент опять всплывала оскаленная пасть неведомой твари, рык шторма и… вой падающих бомб. Потом капитан Макеев, с зеленью войск НКВД в петлицах, мягко привставал из-за стола. «Товарищ лейтенант! Вы были сбиты за линией фронта! Это случилось почти две недели назад, а теперь вы снова здесь – в расположении части. Нужны очень веские доказательства вашей непричастности к сговору с Врагом. Заметьте – я пока не называю вас предателем Родины…»

Потом, сквозь сон, он снова услышал шаги. Они остановились рядом. Сонная пелена отступила. Ум Савинова лениво отметил шорох одежды, какое-то звяканье. Потом раздался пумкающий звук – словно открыли бутылку. Жесткая ладонь подсунулась под его шею, приподняла голову. Он приоткрыл глаза и увидел перед самым лицом влажное горлышко какого-то сосуда. Горлышко придвинулось к губам летчика, и гулкий, как из бочки, голос сказал: «Пей, друже!» Савинов глотнул, поднял глаза на говорившего и едва не подавился. «Похоже, я еще сплю…» Но терпкий напиток, огнем разошедшийся по жилам, не оставлял места сомнениям. Савинов еще раз рефлекторно глотнул. Голова сразу сделалась ясной, и мысли перестали отплясывать гопака.

Гопак вспомнился неслучайно. Лицо, которое Савинов увидел перед собой, было словно с картины про запорожских казаков. Бритая голова с длинным чубом, который по-украински, кажется, называется оселедцем, вислые казачьи усы, суровое обветренное лицо, нос прямой, на левой щеке тонкий косой шрам. Лицо сильного, уверенного в себе человека. Синие глаза смотрят спокойно и кажутся еще более синими оттого, что и чуб и усы… тоже синего цвета!

Обладатель синих усов кивнул на сосуд с питьем, мол, будешь еще? Совершенно обалдев от происходящего, Савинов отрицательно мотнул головой. Синеусый отпустил его, и летчик откинулся на меха. И тогда он увидел, во что его странный спаситель одет. Тяжелый черный плащ из какой-то толстой материи крепился на плече серебристой пряжкой, размером чуть не с кулак. Широкие штаны, тоже черного цвета, заправлены в короткие кожаные сапожки без каблука. Синеусый выпрямился и, обернувшись через плечо, что-то крикнул. Сосуд, из которого он поил летчика, оказался кожаным бурдюком, сшитым мехом наружу. Удивляться дальше вроде бы некуда. И тут распахнувшийся плащ открыл взгляду золоченую рукоять тяжелого меча…

В голове было так пусто – аж звон стоял. Савинов, ошеломленный увиденным, зажмурился, пытаясь прогнать наваждение. Но за миг до этого он все же успел увидеть парус у себя над головой, а на парусе, нарисованную красным, свастику со скругленными концами, заключенную в круг…

Глава 5 Поход Ольбарда. Человек с неба

Над пучиной в полуденный час

Пляшут искры и солнце лучится,

И рыдает молчанием глаз

Далеко залетевшая птица.

Заманила зеленая сеть

И окутала взоры туманом,

Ей осталось лететь и лететь

До конца над немым океаном…

Николай Гумилев

Прошло много дней. Береговая линия понемногу поворачивала к югу. Корабли русов старались держаться недалеко от берега. Иногда приходилось приставать к нему в поисках пресной воды и пищи. Запасы кончались. Несколько раз возникали стычки с феннами,^[15] поселения которых время от времени встречались недалеко от береговых утесов. Серьезных потерь не было – Ольбарду всякий раз удавалось решить дело миром…

В море попадались крупные льдины. На одной из них видели белого медведя. Поохотиться не удалось. Заметив людей, зверь ушел. Ольбард отметил для себя поведение зверя – возможно, сюда заплывают урмане, а может, и еще кто… Вскоре берег стал все явственнее сворачивать к Полудню. Великое множество птиц гнездилось на встречающихся повсюду небольших островах. В воздухе стоял несмолкающий гам…

Еще через пару дней стала портиться погода. Небо затянула белесая мгла. Низкие облака летели над самой водой. Холодный дождь сек лицо, мешаясь с брызгами волн. Лодьям пришлось уйти дальше в море, чтобы не разбиться о скалы. Море потемнело и вздулось горбом. Горизонт приблизился, щетинясь острыми гребнями волн. Внезапно стало совсем темно. Из туч повалил снег, скоро сменившийся дождем. Сверкнула молния. Гром с рычанием обрушился вниз. Раз, другой… В темноте потеряли «Пардус». Лишь раз, ошую,^[16] его силуэт выхватила из мрака вспышка молнии. Ледяные валы хлестали через палубу. Приходилось вычерпывать воду из-под настила. Ольбард, перекрикивая рев шторма, приказал воинам привязаться к снастям…

Когда все закончилось, «Пардуса» нигде не было видно. Тучи продолжали низко висеть над водой, но ветер ослаб. Море светлело. Гребни «морских коней» стали более пологими. Все вглядывались в горизонт, надеясь, что вот-вот покажется над ним червленый парус с изображением рычащего парда. Но нет… Вдруг кто-то из воинов вскрикнул, указывая на небо. Тучи над «Змиуланом» внезапно расступились. Оттуда хлынул янтарный солнечный свет. Радуга легла на воду как мост. Воинам показалось, что они видят в нестерпимом сиянии стальные ворота Вальхаллы, сделанные из клинков мечей. Воздух вздрогнул. Крылатая тень скользнула над водой. От нее отделилась человеческая фигура, сияющая в лучах Солнца, и рухнула в воду рядом с бортом лодьи.

Тело Ольбарда ответило быстрее, чем его ум. Не успев еще осознать происшедшего, он нырнул с борта вслед за уходящим в глубь сияющим пятном. Толща воды давила на уши, но он упорно погружался все глубже. Сияние приближалось. Сквозь гул пучины чудилось странное пение, словно хрустальные струны вздрагивали на ветру… Наконец он смог ухватить тонущего за руку, рванулся наверх. Вдруг плыть стало легче – кто-то из дружины нырнул следом, помог. Сверкающая на солнце поверхность воды надвинулась и разлетелась самоцветными брызгами. С борта уже тянулись руки воинов, подхватили, втащили на палубу. Рядом как конь отфыркивался Эйрик. Это он последовал за князем.

Спасенного положили на палубу. Ставр перекатил бесчувственное тело на живот, крякнул, приподнимая, подставил колено и сильным движением сдавил человеку ребра. Раз и еще раз! Тот закашлялся и изверг из себя морскую воду. Ставр звонко хлопнул его ладонью по спине и улыбнулся: «Жить будет!»

Ольбард сбросил с себя мокрое платье, отжал из усов влагу. Храбр накинул ему на плечи плащ из толстой шерсти – вода ледяная. Принесли бурдюк с медом. Князь отхлебнул, передал Эйрику и кивнул на спасенного человека:

– Разотрите его и укройте мехом. Придет в себя – узнаем, зачем он вернулся из Вальхаллы.

Как-то раз, еще в детстве, он слышал от заезжего скальда сагу о витязе, который возвратился из Чертога Героев, чтобы помочь побратиму в беде. Русы чтили славянских богов, но не обижали и урманских, а у дружины представления о горнем мире были очень своеобразными. Ольбард верил и в Ирий^[17] и в Вальхаллу – почему бы не быть им обоим? От его взгляда не ускользнул загар спасенного. Кисти рук да нижняя часть лица были заметно темнее всего остального тела, как если бы воин носил шлем с полумаской и полный доспех. Носил, почти не снимая.

Но было еще нечто, с чем князю уже приходилось встречаться. Звон хрустальной струны…

Глава 6 Другой мир

…Пой, поспешай, раскрасавица-душа!

Как не бежать, когда стреляют в спину,

Пала звезда – лютый сабельный удар,

Поздно, как всегда, мужик перекрестился.

Все без затей – ни могилы, ни вестей,

Уж-то затем и мать-сыру-землицу

Пыльным быльем ветер в дудочку завьет,

Да отпоет, пока ему не спится…

Дмитрий Горячев. Ветер

«…Наверное, я брежу. Хряснулся башкой, валяюсь в горячке, и медсестричка в белом то и дело несет мне утку… Но почему же тогда так хорошо?.. А может, я спятил и сейчас просигналит клаксон, откроются двери и дюжие санитары бросятся вперед, разворачивая смирительную рубашку в боевое положение… А может, кино… Хотя это же полная чушь! Никто не станет снимать фильм в зоне действия вражеской авиации и подводных лодок. Какое, к черту, кино! И где, в таком случае, кинокамеры? Но не может же это все происходить на самом деле! Однако происходит…»

Савинов сидел, прислонившись спиной к мачте и кутаясь в тяжелую шкуру. Было холодно. Но холод воспринимался как-то на краю сознания – слишком невероятным было то, что происходило вокруг. А происходило много разных вещей. Во-первых, сам корабль, на котором находился Савинов, представлял собой удивительное зрелище. Он будто сошел с рисунков из книжек про походы вещего Олега или Святослава. Настоящая лодья, крутобокая, со щитами вдоль бортов, на палубе которой занимались своими делами люди, сошедшие с тех же картинок. На первый взгляд они мало отличались от обычных рыбаков – кожаные накидки с капюшонами, сапоги. Но нет-нет и блеснет на чьей-нибудь шее ожерелье из дорогих камней или узорная серебряная гривна. Опять же эти чубы и усы… Савинов заметил, что хотя синие усы и носило большинство команды, но синего чуба больше не было ни у кого. Некоторые были стрижены, что называется, «под горшок», а один совершенно белобрысый здоровенный детина оказался обладателем довольно замысловатой прически. Основная масса его волос была собрана в хвост на затылке, а пряди, идущие вдоль лица, заплетены в кокетливые косички. Кроме всего прочего, густая борода детинушки тоже делилась на несколько коротких косиц. На поясе под плащом у всех поголовно висели ножи. Меч, как заметил Савинов, кроме вождя, никто при себе не имел, – вот ножи – это да. Зато у любителя косичек за красивый наборный пояс был заткнут массивный, совершенно не плотницкого вида топор.

Вся компания имела вид решительный и бывалый. Многие лица украшали шрамы, у некоторых – свежие багровые рубцы. У пары человек лица сплошь покрывала вязь татуировки, и эти лица производили совершенно жуткое впечатление. О татуированных физиономиях летчик никогда не читал… Щиты, вывешенные вдоль бортов, свертки характерной формы, спрятанные под скамьями для гребцов, из которых кое-где выпирали крестовины мечей и острия копий, – все указывало на то, что поход не совсем мирный и вряд ли безопасный. Впрочем, в то время, наверное, не бывало безопасных походов… В то время? Ха! Скорее уж в это…

Над головой хлопнул парус. Савинов поежился и посмотрел вверх. Он поймал себя на мысли, или, скорее, ощущении, как если бы внезапно оказался на театральной сцене, во время спектакля. Причем актеры не знают о том, что он посторонний… Парус хлопнул снова. Багряная свастика на нем на миг изогнулась, явив странную фигуру, состоящую из углов и дуг. Бумм! Волна ударила в скулу лодьи. Та слегка накренилась, затем выпрямилась, и на долю секунды стал виден далекий берег, серо-синий под ясным небом. Похоже, они меняли курс.

Бумм! Снова волна. Теперь в днище…

«…Банг! Банг-банг-банг!!! Пули звонко лупили в бронеспинку. „Ишачок“^[18] содрогался, получая удар за ударом. Савинов сжимался в пилотском кресле, стараясь стать как можно меньше. „Мессеры“ взяли его в клещи, когда он возвращался на аэродром из разведки. Пара пристроилась сзади, и ведущий стал методично расстреливать одинокий советский истребитель. Другая пара шла выше в готовности добить русского, если тот выкинет какой-нибудь фортель.

Банг! Банг-банг! Это он пристреливается из пулеметов. А вот теперь будет бить из пушки – не спасет и бронеспинка! Савинов ввел самолет в скольжение на крыло. Пушечные трассы прошли мимо. Снова пулемет. Снова считать рикошеты. Еще скольжение! Снова промазал фриц! Аэродром уже близко. Фашист психует, судя по трассам. Нервишки шалят – он над чужой территорией. Если вдруг придется здесь прыгать – то почти наверняка в плен к этим звероподобным русским…

Внизу проносятся сопки Заполярья. Кругом снег, хотя еще сентябрь. Голые скалы и редкие деревья. Аэродром все ближе, но фашисты наседают. Радио нет, и нельзя вызвать помощь.

Самолет пока слушается, но повреждения уже значительны.

Савинов, решившись, резко направил машину в склон сопки, на снижении набирая скорость. Оглянулся. Похоже, фашисты купились. Идут выше – думают, сбит! Ну-ну… „Ишачок“ сделал горку, проскочив над самой верхушкой сопки. „Мессеры“ кинулись следом, и трассы снова замелькали совсем рядом. Однако высоты уже хватит… Савинов выполнил управляемую бочку. Скорость резко упала. Фашисты, не успев среагировать, проскочили вперед. Сзади снизу – позиция для атаки идеальная!

Он спокойно взял ручку чуть на себя и нажал гашетки. Истерзанный самолет содрогнулся. Длинная очередь ударила во вражеский истребитель, и тот, вспыхнув, беспорядочно закувыркался вниз. Пилот не успел выпрыгнуть – слишком мала высота. На крыльях горящего „мессера“ Савинов увидел голубые свастики. Финн!..»

Савинов рассматривал рисунок на парусе. Концы финской свастики был загнуты в другую сторону, к тому же они прямые. Когда-то он читал в энциклопедии, что в принципе это знак солнца, но фашисты его вывернули наоборот. Тогда этот – на парусе – правильный. Солнцепоклонники…

Что-то глухо шлепнулось на палубу рядом с ним. Савинов глянул – сверток. Он поднял глаза. Принесший сверток кряжистый воин с русым чубом на голове присел рядом, кивнул: разверни.

Внутри оказалась одежда, вроде той, что носили здесь все. Длинная рубаха с воротом и рукавами, окаймленными затейливо вышитым узором, свободные штаны, что-то вроде вязаных носков без пятки, и низкие кожаные сапоги без каблука.

Кряжистый еще раз кивнул на одежду:

– Звать меня Храбр. Прими дар – не обидь, то моя одежа, а ростом мы с тобой одинаковы… Да по-нашему разумеешь ли?

– Отчего ж не разуметь, – Савинов улыбнулся. – Разумею. Спасибо тебе, жаль, отдарить нечем… Меня Александром зовут.

– Александрос – имя ромейское, – сказал Храбр и тут же произнес фразу на незнакомом языке. Савинов сумел разобрать только что-то вроде «ипоплиархос». Похоже, с ним пытались говорить по-гречески. Он покачал головой.

– А не ромей, – подвел итог Храбр. – По-нашему говоришь как-то не так… Какого ж ты рода? Одежи при тебе не было…

«Русского!» – хотел было ответить Савинов, но вдруг понял, что вопрос не простой. Историю он мало-мальски знал и помнил, что в средние века все воевали со всеми или почти со всеми. Откуда ему знать, кого в этом мире называют таким именем. Может, у его спасителей с ними война…

– Пожалуй, я теперь и сам не знаю, – сказал он.

– Оно и понятно, – Храбр посмотрел на небо. – Ты из-за Грани вернулся, друже. Слыхал я про такое. Иногда, сказывают, люди после все забывают, даже имя свое, и не говорят вовсе. Рычат… Тебя боги любят. Оставили имя, язык. Нас бурей сюда пригнали… Вот только «Пардуса» не видать. Было у нас, друже, две лодьи… Да ты примерь одежу-то.

Савинов взял штаны и встал, сбросив с плеч медвежью шкуру. Холодный ветер обжег тело. Кожа сразу покрылась мурашками. «Интересно – минус сколько сейчас?» – рассеянно подумал он, натягивая штаны. Ткань была мягкая и плотная. Савинов затянул веревочку, заменявшую резинку. Накинул рубаху, сотканную из толстых шерстяных нитей, просунул голову в ворот и… замер. Они все были здесь…

Вся дружина собралась в молчании вокруг мачты, лишь черноволосый рулевой остался на корме. С обнаженными мечами, опущенными лезвием вниз, воины дожидались, когда он закончит одеваться. Каким-то образом за одно лишь мгновение они совершенно бесшумно извлекли оружие из тюков и взяли их с Храбром в кольцо. Что-то, черт возьми, происходит? Сашка решил, что лучше всего – действовать так, будто ничего не случилось. Поэтому он под взглядами десятков глаз спокойно опустился на палубу и стал обуваться.

Сапоги оказались впору. Поднявшись, он встретился взглядом с синеусым вождем. Тот смотрел сурово, испытующе. Савинов ждал. Терпение выручало его не раз в самых, казалось бы, гиблых ситуациях.

Наконец вождь шагнул вперед и… стоя на одной ноге, стал стягивать с другой сапог. Стянул и поставил посреди круга. Храбр зашептал над ухом. Пришлось снова разувать правую ногу. Вождь положил руку на плечо летчика:

– Ступи в мой след!

Савинов не понимал, что происходит, но послушно сунул ногу в голенище. Обувка оказалась великовата. Как только он притопнул подошвой, воины, стоявшие вокруг, вдруг вскинули вверх мечи и шагнули вперед. Над его головой образовался звенящий шатер из клинков.

– Любо! Любо!! – рык воинов оглушил, но кровь вдруг закипела в жилах, и летчик обнаружил, что кричит вместе со всеми. И только теперь, казалось бы без связи с происходящим, он понял, что, похоже, действительно умер там – в сорок втором, в волнах Баренцева моря.

Глава 7 Сага о Хагене

…Я пущенная стрела,

И нет зла в моем сердце, но

Кто-то должен будет упасть,

Кто-то должен будет упасть

Все равно…

Из песен группы «Пикник»

Острие клина – самое сильное и одновременно наиболее уязвимое его место. Вождь должен быть там, где опаснее всего. Стурлауг – впереди. Хаген понимал, что против такого врага идти на острие клина – почти верная смерть. Он чувствовал, как воздух вокруг отца ощутимо наполняется звенящей силой. Его губы шевелились. Что он читал – вису? Молитву? Заклинание? Было ясно одно – Ингольвсон готовится нанести удар, и его сын должен дать ему время сделать это. Хаген встал справа от отца, чтобы прикрывать не защищенный щитом бок. Но он понимал, что этого будет мало.

Наконец Стурлауг ударил секирой в свой щит. Хирдманы дружно топнули правой ногой, призывая Землю в свидетели. Стальной клин качнулся и двинулся вперед. Кто-то из воинов, кажется Греттир, нараспев читал строки «Саги о Сильных». Строй врагов приближался. Высокие, нечеловечески неподвижные, они спокойно ждали викингов, как прибрежные скалы ожидают волну прибоя. Непоколебимо.

Острая искра озарения пронзила мозг молодого вождя. Что бы отец ни задумал, его, Хагена, дело хотя бы на миг оттянуть внимание врагов на себя. И он сделал то, что запрещали все неписаные кодексы хирда. Он нарушил строй.

В последний миг перед столкновением Хаген рванулся вперед, обогнав хирд всего на один шаг. Течение времени замедлилось достаточно, чтобы он увидел три неотвратимых клинка, устремившихся к нему с разных сторон. Если бы он остановился здесь, то погиб бы мгновенно. Но Хаген не остановился, а с ходу врезался плечом во вражеский щит прямо перед собой. Враг среагировал, привычно подавшись навстречу для отражения натиска. Плечо онемело. Клинок одного из противников рассек воздух рядом с левым предплечьем, второй распорол плащ, рукоять меча ударила по шлему, но было поздно. Хаген бил в край, и щит развернуло. Совсем немного – противник был очень силен, но этой бреши хватило, чтобы сунуть в нее клинок. В этот миг с грохотом лопнули прочные доски вражеского щита – Стурлауг нанес свой удар. Противник Хагена опрокинулся навзничь. Его голова вместе со шлемом была разрублена пополам. Противник слева оседал – клинок Хагена нашел его шею. Тот, что справа… Тело Хагена действовало быстрее, чем ум. Оно совершило перекат, и смерть пронеслась в двух пядях от виска.

Вслепую отмахнувшись, Хаген вскочил. Клин хирда уже разорвал строй Стражей Храма. Стурлауг провыл очередную команду. Теперь две группы врагов были оттеснены друг от друга и окружены порознь. Хирдманы, используя свое численное превосходство, навалились на них со всех сторон.

Битва была свирепой. Оскальзываясь на дымящихся внутренностях и крови павших, хрипя и ругаясь, рубить, рубить, рубить! Кровавый взблеск. Кто-то из хирдманов падает. На его месте другой. Рослый страж неуловимым движением клинка отсекает ему кисть. Рыча от боли, викинг бьет его ногой в щит, опрокидывает, прыгает сверху и… натыкается на меч. Хаген подскакивает сбоку. Враг, уже стоя на одном колене, рубит ему по ногам. Левый клинок викинга отражает этот удар, правый обрушивается на шлем. О2тбив! Враг очень быстр. Он мгновенно контратакует. Взблеск. Лязг. Они оказываются совсем рядом. Зрачки Стража расширены до предела. Берсерк? Хаген резко наклоняет голову. Кабан на его шлеме рассекает противнику щеку. Одетое броней колено вонзается в бок. Страж отброшен. Его щит чуть-чуть отклоняетсяся и… Клинки Хагена водопадом рушатся в эту щель, рассекая мышцы и кости… Упершись ногой в мертвое тело, викинг выдирает из него мечи.

Быстрый взгляд вокруг. Здесь все кончено. Белый мрамор двора залит кровью. Тела лежат грудами. С болью Хаген увидел, насколько поредел хирд. А ведь они даже не вошли внутрь!.. Вот сильные плечи воинов уперлись в створки ворот. Те легко поддались напору. Вперед!

Анфилады переходов, ярко освещенные залы, чудесные лампады в бронзовой оправе. Стены покрыты затейливой резьбой, всюду сверкание самоцветов. Воины настороже. Разбившись на десятки, с оружием наготове, они исчезли в боковых переходах и галереях. Легкораненые остались охранять вход и помогать тяжелым.

Двигаясь вперед, Хаген с изумлением смотрел вокруг. Он не был в Миклагарде и Руме,^[19] но по рассказам отца знал об их богатстве. Однако он не помнил, чтобы кто-нибудь рассказывал про такое. Храм был чудесен. Настолько огромный, что в нем могли затеряться три таких отряда, как хирд Стурлауга, он был на удивление пуст. Стражи были сильны, но и их оказалось ничтожно мало. Если бы они отступили внутрь и стали действовать из засад, то, пожалуй, никто из хирда не вернулся бы домой. Возможно, им помешал поступить так какой-нибудь обет…

Откуда-то издалека донесся женский визг. Спутники Хагена хищно напружинились, вглядываясь в полумрак переходов, в надежде увидеть стройный стан кричавшей. Судя по голосу, она молода. Месяцы на палубе корабля создают в мужском теле особое напряжение, которому есть только один выход…

Снова визг – теперь нет сомнения – женщина не одна. Это хорошо…

Навстречу попался один из отрядов. Воины несли тюки и свертки, в которых поблескивало золото. Один завернулся в парчу как в плащ, другой был с ног до головы увешан тяжелыми золотыми цепями. Хаген спросил у них направление к главному залу. Их предводитель, несший на плече здоровенный позолоченный треножник, изукрашенный цветами из бирюзы и яшмы, остановился и опустил добычу на пол.

Пока старшие совещались, хирдманы собрались в кружок, переговариваясь вполголоса. Им не нравилось это место – настороженные взгляды обшаривали все вокруг в поисках врага и не находили. Но они знали, чувствовали – враг здесь. И оттого, что он невидим, было не по себе. Место, в котором они находились, не было мрачным. Напротив, этот храм… он был удивителен и чудесен. Воины восхищались умением древних мастеров, одевших в каменное кружево тяжелые стены. Люди севера умеют ценить красоту. Почти каждый хирдман умел не только сражаться. Среди них были скальды, кузнецы и строители. Многие могли составить причудливую вязь узора, а затем нанести его на дерево, камень или металл. То, что они видели здесь, соответствовало их понятиям о красивом, но… Это была чужая красота. Чуждая. Подавляли и сами размеры храма – он далеко превосходил главное святилище Миклагарда^[20] – Святую Софию. Скорее огромный монастырь, чем отдельно стоящий храм, с кельями жрецов и комнатами прислуги, складами, мастерскими и помещениями для воинов, послушников и собственно святилищами, он вмещал в себя все. Маленький отряд пришельцев терялся в нем, и опасность нарастала с каждым проведенным здесь часом. Такое сооружение не может существовать без поддержки извне. Кто-то должен поставлять продовольствие, привозить паломников, осуществлять внешнюю охрану. Этот кто-то может вернуться в любой момент. Неведомый бог или великан, который, по слухам, древнее всех нынешних и кровник самого Одина, вряд ли одобрит ограбление своего храма и убийство жрецов. Он может отомстить. Поэтому даже храбрейшим из храбрых было не по себе…

Хаген следил за кончиком меча, которым воин по прозвищу Даин – что значит «мертвый» – чертил на мраморном полу план храма. На самом деле его звали Лейв, сын Рагнара, но многие из молодых хирдманов даже не знали его настоящего имени. «Даином» Рагнарсон стал после боя с хирдом одного датского хевдинга, когда его сочли убитым и положили на погребальный костер вместе с павшими. Он вышел из пламени, изрыгая жуткие проклятия, и отделался, ко всеобщему удивлению, лишь ожогами рук да опаленными волосами. Старейший из хирда Стурлауга, он был сед, умен, свиреп и непобедим в бою на топорах.

– Вот здесь длинная изогнутая галерея с колоннами. По ее вогнутой стороне, – клинок очертил овал, – помещения для стражей, а по выпуклой, – еще один овал, – что-то вроде складов. Они набиты всякой снедью, вроде репы и еще каких-то круп. Там можно разжиться продуктами на обратный путь. Здесь, – кончик меча совершил быстрое вращательное движение, – вход в подвалы. Браги поставил там на страже половину своего десятка. Можно будет обследовать позже. Здесь, – клинок уперся в прямую линию, – главная галерея. Она делит все сооружение пополам. Чтобы в нее попасть отсюда – идите вот по этому коридору. По правую руку увидите лестницу – это ход наверх. Туда отправился Скьяльви со своим десятком, но они пока не возвращались… Как попадете на главную галерею – идите направо, там центральный зал. В левой стороне я еще не был, туда направился Гюльви со своими сорвиголовами. Хевдинг сейчас в центральном зале, и с ним два десятка. За этим залом – комнаты жриц. Девок там было дюжины полторы, да некоторые успели попрятаться. Если поймаете какую – будьте осторожны. Одна из них прикончила Бьярни Весло, когда он уже на нее взобрался. Перерезала глотку от уха до уха. Пришлось ей кишки выпустить, – Даин усмехнулся, – так что не спешите, не то можете и успеть.

Хаген молча кивнул. Все было ясно.

Его отец даже грабеж организовывал не так, как другие хевдинги. Все у него было по плану и точно в срок. Сначала захватить, не распыляя сил, и, желательно, без лишних потерь, выгрести все ценное, затем выйти из-под ответного удара и только потом, после всего – дележ добычи. Возможно, именно за это отношение к набегу как к торговой операции, а не только за любовь к приключениям, его и наградили прозвищем – Трудолюбивый. Правда, в этот раз без потерь не получилось…

Отряд Даина двинулся дальше, а Хаген чуть задержался, разглядывая светлые линии, оставленные на мраморе клинком. Его беспокоил верхний ярус и отряд Скьяльви Быстрого, от которого ни слуху ни духу. Решение было очевидным – центральный зал и женщины могут подождать. Хаген, несмотря на свой возраст, никогда не позволял себе думать чреслами вместо головы.

Глава 8 Дружина

…С тех пор прошел такой огромный срок —

Забыл я даже собственное имя.

Топор, копье кремневое – как сон,

Охоты, войны – тени… Вспоминаю

Лишь бесконечный зарослей покров,

Да тучи, что засели на вершинах

На долгий век, да призрачный покой

Киммерии, Страны Глубокой Ночи.

Роберт Говард. Киммерия

У него было ромейское имя, но он не знал языка ромеев. Воины уже называли его между собой – Олекса. Так привычнее для славянского уха. Ольбард наблюдал за ним, а он, сидя у мачты, осматривался вокруг и удивлялся всему. Ему незнакомы были воинские обряды. Может, он действительно потерял память, а может, пришел из таких мест и времен, где все делалось по-другому. Неизвестно – сколько столетий провел он в чертогах богов. Сказывают, что время там ведет себя необычно…

Воины дружно высказались за нового родовича – так поразило их явление Врат Вальхаллы и Моста из Радуг. Не стали даже ждать берега… Когда они вместе стояли под шатром из мечей, Ольбард был удивлен тому, что Александр крикнул со всеми: «Любо!» Вступающему в род не зазорно радоваться. С такого мига ты не одинок, за тобой – сила. Но чтобы так… Будто не только его – Александра – принимают в родовичи, но и он сам тоже берет дружину Ольбарда под свою опеку. Но и это было хорошим знамением…

Ольбард не верил в знамения. Верить – суть слепо принимать что-то неизвестное и далекое, как принимают ромеи своего бога. Ольбард, как и всякий хороший военный вождь или кормчий, был ведуном. Поэтому он не верил в знамения, а читал их, как охотник читает следы зверя. Он видел незримое обычному глазу, мог распознать тех, кто побывал за Гранью, в Нави^[21] или обладает Силой, как и он сам. Еще Ререх учил его этому. Ререх Умелый – ведун, заступивший за Кромку… Поэтому и Александра Ольбард признал сразу…

Еще там, под водой, он услышал звон Силы, которой наделил Сварог этого человека. Силы великой, но будто бы спящей. Звенели хрустальные струны, звенели легко, словно сквозь сон-дремоту. Но Ольбард не обманывался – Сила спит до времени, как кот возле мышиной норки. Беда мышам, поверившим кошачьему сну… Быть может, Александр не знает о ней, но Сила рано или поздно проявит себя. Нужен лишь повод…

Ольбард открыл короб, в котором хранилась шкатулка с драгоценным пергаментом, на котором было начертано описание пути. Ромеи зовут такие свитки периплом…^[22]

Во время похода он вносил сюда приметы мест, мимо которых проходил «Змиулан». Четкие строки рунических знаков покрывали желтоватый лист. Были здесь записи и о предыдущих походах. Найдя их, он глянул на проплывающие мимо береговые утесы и обернулся к Диармайду. Тот заметил взгляд князя и, улыбнувшись, кивнул в сторону земли:

– Места знакомые пошли. Вон там, клянусь Святым Патриком,^[23] не что иное, как Канин Нос! В Белое море идем, княже.

– Добро! – Ольбард пристально рассматривал берег. – Надо бы найти нашу старую стоянку…

Сашка Савинов был крещеный, но в Бога не верил с детства. Не верил из принципа, за то, что отца, который верил истово, Вседержитель не спас…

Савинов на самом деле был вовсе не Савинов – эту фамилию ему дали в детдоме. А происхождение его – никак нельзя было назвать пролетарским.

Родителей он помнил хорошо, хотя мать умерла рано – Сашке не было еще и семи лет.

Февральскую революцию в большой донской станице приняли сдержанно. А после октября семнадцатого казачество всколыхнулось. Вернулся с фронта отец, к тому времени есаул, полный Георгиевский кавалер. Подарил матери трофейную швейную машину и отрез на платье, а сыну – бебут – своего рода короткую саблю, которую носят обычно артиллеристы. На седьмом небе от счастья, мальчишка размахивал тяжелым клинком, повторяя показанные отцом парады.^[24]

Сашка с матерью не могли нарадоваться, но отец после возвращения все больше молчал да о чем-то беседовал с другими казаками. Потом вдруг засобирался. Он помнил, как мать молча подала отцу шашку, – в ее глазах стояли слезы. Отец обнял их обоих и уехал. Потом была Гражданская война. Говорили, что отец со станичниками служит у Мамонтова. А потом умерла мать. Отец непонятно как, но узнал, вырвался с фронта. Мать к его приезду уже схоронили, и он лишь постоял над могилой. Сашке казалось тогда, что Отец дал какую-то клятву. Может, так оно и было… Они поехали в Юзовку,^[25] где отец оставил Сашку на попечение своей сестры, Дарьи. Больше он его никогда не видел. Лишь однажды среди ночи он услышал, как тетя плачет у себя в комнате, и почему-то сразу понял, что отца больше нет.

Ему тогда было уже почти девять лет, и он рос смышленым мальчишкой. Тетя научила его грамоте, и Сашка пристрастился читать все подряд… Потом были разруха, голод, а в двадцать третьем умерла и тетя. Он остался один. Рос в детдоме, учился в ФЗУ,^[26] дрался с беспризорниками на ножах, клинки для которых собственноручно делал, как и все «фабзайцы», из напильников. И все это время он свято выполнял последнюю волю тети: «Никто, слышишь ли, Саша? Никто не должен знать, что ты казачьего рода. Не будет тебе при комиссарах жизни, коли узнают, что ты Борзенков сын…» Никто не узнал, прошло время, и он, учась на курсах юных кавалеристов, увидел первый в своей жизни самолет. Небо стало домом для него на много лет – до грозного сорок второго…

Весла мерно дробили волны. Плеск воды эхом отдавался от высоченных утесов, нависших над головами гребцов. В расселинах серых скал гнездились птицы, а кривые сосны, упорно, столетиями противостоящие всем ветрам, раздирали корнями камни. Суровый северный берег встречал гостей…

По идее, давно уже ночь, но солнце светит все так же, лишь самую малость спустившись к северо-западу. Савинов помнил, как летчики проклинали полярный день летом и полярную ночь зимой. Правда, на этой широте они еще не слишком длинны, но на войне всему своя оценка. Зимой частенько нелетная погода, буран заносит аэродром или еще что-нибудь в этом духе, а летом большой световой день держит авиацию в невероятном напряжении. В любое время можно ждать авианалета, постоянно вылетать на разведку, прикрытие войск, союзнических конвоев…

Теперь все это где-то вдали. Савинов старался не думать по поводу происходящего слишком много. Он, конечно, читал «Аэлиту» Толстого и беляевскую «Звезду КЭЦ» и кое-что слышал о романе Уэллса «Машина времени». Но ум, который, казалось бы, уже смирился со случившимся, вдруг время от времени взбрыкивал и начинал искать логичное объяснение. И не находил… Поэтому, чтобы не свихнуться, приходилось заставить его замолкнуть, наблюдая за миром, природой и этими странными людьми, глядя на которых Савинов испытывал удивительное чувство, как будто… он и на самом деле был их родовичем, потерявшим память. Это ощущение казалось приятным, несмотря на то что он знал – эти люди безжалостны и жестоки к своим врагам. И у каждого из них за душой не одна отнятая в бою жизнь. Но он сам тоже был убийцей, ненавидевшим тех, кого убивал, штурмуя из пушек немецкие окопы. Радовался, если его меткие очереди настигали очередную серую фигурку. Ненависть к фашистам как-то незаметно перетекла на немцев вообще. И одновременно он уважал их мужество, их летное мастерство и знал, что ему довелось сражаться с достойным противником…

Савинову казалось, что он понимает этих воинов, покрытых шрамами и рубцами. Они называли себя русью и тоже отстаивали свою свободу. Однако их свобода была другой, – она была личной. Каждый из них был прежде всего верен себе, своим понятиям о долге. Наверное, отсюда и слово такое взялось – дружина. Друзья-побратимы не могут не быть личностями, а вождь – он лучший среди равных…

Ему вдруг захотелось стать одним из них, ворочать вместе тяжелые весла, встать щит к щиту и биться против вражеских полчищ. У мальчишки, потерявшего семью, который все эти годы таился в его подсознании, вдруг вспыхнула неистовая надежда обрести ее снова…

Желания людей – опасная штука – им свойственно исполняться.

Глава 9 Сага о Хагене и Белой Деве

…Если б залилась ты смехом,

С ветром косами играя,

Я летел бы вслед за эхом,

Дивный голос догоняя…

Из песен группы «Пикник»

Лестницу они нашли быстро. Сверху на ступени мягко ложился дневной свет. Стояла звенящая тишина. Хаген поднялся первым. Наверху было пусто. Ветер нес запахи моря и дыма. К ним примешивался неясный терпкий аромат какого-то растения, напоминавший можжевельник. Лестница привела их на открытую галерею, которая, судя по всему, обегала весь храм по окружности. Стрельчатые арки открывали вид на окружающие храм сады. За ними мрачно синели скалы, а еще дальше за их иззубренными вершинами сверкало море. Солнце прогнало тучи, и столб дыма, тянущийся к нему из-за скал, был виден очень отчетливо. Это догорал «Ворон».

Галерея, залитая солнечными лучами, была исчерчена четкими тенями колонн, поддерживавших арки. Вдоль всей галереи, насколько хватало глаз, шел ряд одинаковых двустворчатых дверей, расположенных друг от друга примерно в двадцати шагах. Следов отряда Скьяльви нигде не было видно. Тишина, на которую Хаген с самого начала обратил внимание, теперь стала особенно гнетущей. Хотелось нарушить ее словом ли, лязгом ли оружия – неважно… Здесь явно было что-то не так. Хаген вдруг понял, что из людей Быстрого вряд ли кто уцелел, но верить в это не хотелось. Они и так потеряли слишком многих.

Воины Хагена по его знаку двинулись вдоль галереи, открывая двери одну за другой и осматривая помещения. Всякий раз это были просторные залы, имевшие почему-то треугольную форму. Двери в них находились всегда либо в острой вершине сильно вытянутого треугольника, либо в его основании. Все залы оказались похожи полным отсутствием мебели, но каждый имел свое сочетание цветов, в которые были окрашены стены и потолок. Пол же, напротив, – везде одинаковый, из черного полированного камня.

Проверив несколько залов, Хаген решил заглянуть за те, дальние двери. Наверняка кто-нибудь из людей Скьяльви туда добрался.

Зеркально отполированный камень пола отражал в своей глубине фигуры идущих по нему людей в забрызганных кровью, иссеченных доспехах. Казалось, что воины двигаются по черному гладкому льду. Стены этого зала были белыми, а потолок украшал загадочный узор из черных и белых птиц. Их силуэты были так искусно соединены друг с другом, что временами было непонятно – то ли белая стая летит по черному небу, то ли наоборот. На стенах в бронзовых сетках висели странные бездымные лампады, между которыми, через равные промежутки, были закреплены резные каменные розетки. Изображенные в них символы, насколько смог заметить Хаген, для каждого зала были своими: наконечник копья, щит, врата, метелка тростника, язык пламени… Он даже не сразу сообразил, что это – изначальные значения рун и древняя магия Севера смотрит со стен на пришельцев…

Молодой вождь не понимал, почему он выбрал именно этот мрачный зал, убранный цветами смерти и вражды. До этого они проходили через гораздо более светлые помещения. Совершенно неясно, для чего служили эти огромные пустые пространства. Именно из-за их пустоты двери в дальней стене казались ближе, чем они были на самом деле. Казалось, отряд никогда не достигнет их и люди так и будут беспомощно перебирать ногами, пока не упадут без сил…

Он встряхнулся, прогоняя наваждение. Это место как-то плохо действовало на его душу, давило, лишало воли. Хаген обнажил клинки и лязгнул ими друг о друга. Идти сразу стало легче. Хирдманы за спиной оживились. Наконец они достигли дверей. Окованные бронзой створки бесшумно подались внутрь.

Новый зал оказался огромен. Здесь могли поместиться два таких хирда, как у его отца, причем в боевом порядке, – и еще осталось бы место. Зал был круглым, и посередине его стоял столб солнечного света. Он падал на что-то вроде постамента для статуи, которые так любят в Руме, но самой статуи там не было. В странном, наклоненном со всех сторон к середине потолке зияло большое отверстие, через которое и светило солнце. Казалось неясным, почему все это сооружение не обрушилось еще внутрь себя, – судя по всему, свод сложен из камня, а подпорок никаких не видно. Впрочем, все здесь настолько древнее, что если оно не рухнуло до сих пор – бояться нечего. В стенах зала располагались двенадцать дверей, на створках которых Хаген увидел те же знаки, что и в залах. Были среди них и новые, отчасти уже напоминающие руны Футарка.^[27] Рассмотреть их не хватило времени.

Невнятный булькающий звук вдруг нарушил тишину. Эхо отразило его от стен и свода так, что было сложно сразу определить направление. Хирдманы, растянувшись в цепочку, осторожно двинулись через зал. Хаген, как всегда, шел первым.

Вблизи штука, которую он принял было за постамент, оказалась просто каменным кубом. На его боковых гранях насечены были непонятные знаки. Потом он заметил кожаный ремень, накинутый на основание куба. Держа мечи наготове, Хаген заглянул за него и увидел первого из воинов Скьяльви.

Ремень заканчивался петлей, затянутой на белой шее молодой женщины. В ее густых золотистых волосах, сейчас растрепанных и закрывавших лицо, сверкали жемчуга. Платье небесного цвета с узором, вышитым золотыми нитями, висело клочьями. Воин, поймавший ее, лежал сверху, придавив к холодному полу своим огромным телом. Лежал неподвижно. Судя по франкской кольчуге, это был Торир Собака.

В первый момент Хагену показалось, что Торир спит. Такое вполне может случиться, если ты полдня ворочал веслами, затем сражался и тут же тебе досталась женщина. Немудрено, от души позабавившись, уснуть прямо на ней. Однако звуки, которые издавал Торир, вовсе не были храпом. Его голова в шлеме свесилась набок, через плечо жрицы, и слегка подрагивала в такт хрипу и бульканью…

Хаген подал знак, и его воины остановились, оглядываясь по сторонам. Тут было что-то не так. Женщина не могла перерезать глотку Ториру, как это сделала с Бьярни Весло ее подруга. Она была связана, и связана качественно. Если твое правое запястье привязать к щиколотке правой ноги, а левое – к левой, то очень сложно кого-то зарезать. Остается только кусаться. Но и это Собака предусмотрел, привязав жрицу за шею. Будет дергаться – задохнется. Однако сам он находился в жалком состоянии, причем по совершенно неясной причине. Кто-то из обслуги храма, конечно, мог подкрасться сзади, пока Торир возился с женщиной, и стукнуть ему по голове чем-то тяжелым. Но почему он тогда не освободил жрицу?

Окольчуженное плечо Торира показалось неприятно холодным. Хаген рывком перевернул воина и невольно отшатнулся… Белки вытаращенных глаз викинга, бесцельно блуждающих из стороны в сторону, были налиты кровью. Русая борода и усы покрыты бледно-розовой пеной. Губы беспрерывно подергивались, словно он пытался что-то сказать, а мощные кисти рук с узловатыми пальцами, привычные к обращению с мечом и веслом, мелко подрагивали. Хаген оттянул пальцем ожерелье кольчуги и увидел бешено двигающийся кадык. «Однако глотка цела…» Он взглянул на жрицу. На ее нежной коже грубо отпечатался узор кольчужных звеньев. Тело женщины было безупречным. Бархатистая кожа, казалось, светилась изнутри, манила прикоснуться. Ее лоно походило на нераскрытый бутон цветка. Видимо, Торир все же ничего не успел. Хагена охватила волна неистового желания. Он так давно не был с женщиной, а эта так бела^[28] и так близко… Упругие груди дерзко смотрели в потолок, и их соски были… напряжены. Впрочем, в храме довольно прохладно, но все же… Он опустился на колено и протянул руку, чтобы отбросить волосы с ее лица. И замер. Сквозь густые пряди медовых волос он заметил яростный блеск глаз. Она была в сознании и смертельно опасна, несмотря на глупые путы Торира. Теперь нечего искать того, кто подкрался, чтобы нахлобучить бедняге по голове. Потому что никто не подкрадывался. Эта женщина была жрицей и, несмотря на очевидную молодость, обладала огромной колдовской силой. Несчастный воин сумел связать ее лишь потому, что все его внимание захватило ее цветущее тело. Но стоило ему взглянуть жрице в глаза, как он превратился в лопочущего недоумка. Колдовство отняло у него разум.

Хаген мрачно улыбнулся. Он знал, что эта девушка, великолепная, словно богиня, собирается попробовать свой фокус и с ним. Она видела – он не простой воин, и хотела, прежде чем остальные норманны разорвут ее на части, убить его разум так же, как она убила разум Торира. И умереть отомщенной. Он уважал ее храбрость. Молодая жрица не казалась жалкой и побежденной даже лежа обнаженной и связанной у ног врага. Продолжая улыбаться, Хаген отбросил волосы с ее лица, чтобы померяться взглядом с Судьбой. Глаза у Судьбы оказались зелеными…

Глава 10 Седина древности

…На древних скалах старая сосна,

Как воин одинокий после битвы,

Стоит, открытая ударам стрел ветров.

В ее корнях спит память о былом,

О времени, когда земную твердь

Давило исполинской толщей льда.

Крошились с хрипом гибнущие камни,

А реки льда сносили храмы древних,

И наши предки подались на юг.

Так канула в века Гиперборея…

Два воина, пробежав по выставленным веслам, спрыгнули на скалу. Ольбард наблюдал, как они ловко карабкаются наверх и исчезают в кустарнике, которым покрыты вершины утесов. Прилив слегка подталкивал «Змиулана» в корму, как бы приглашая войти в устье реки, спрятанное среди обветренных седых скал. Однако гребцы, тихо шевеля веслами, удерживали лодью на месте. Пусть вернутся разведывающие дорогу вои.

Вот один из них появился на вершине скалы, подал знак – путь свободен. «Змиулан» снова двинулся вперед. Весла плавно, почти без шума, погружались в воду. Здесь надо тихо – место опасное. Удобную стоянку, что вверх по реке, используют многие. И не всегда это друзья.

Берега слегка расступились, скалы стали ниже, и рос на них уже не низкий кустарник, а настоящий сосновый лес. Русло реки слегка повернуло, открыв по левую руку небольшой пляж, усыпанный мелкой галькой. Еще несколько гребков, и киль лодьи заскрежетал по ней. Воины попрыгали в воду, налегли на борта. «Змиулан» проскользнул еще немного вперед и остановился. Лагерь разбили здесь же…

Костер горел под выступом скалы, в грубо сложенном из плоских валунов очаге. Огонь кормили сухими ветками, и он почти не давал дыма. Савинов задумчиво смотрел, как бледные сизые струйки растекаются по закопченной поверхности камня, прежде чем подняться наверх к небу. Эта стоянка явно использовалась ранее. Однако она была временной. Храбр сказал, что зимовье находится выше по реке. Туда ушли разведчики. Еще несколько маленьких групп отправились в разные стороны. Вскоре одна из них вернулась, неся на плечах подвязанную к копью косулю. Вот и ужин.

Со скалы, на которой устроился Сашка, было отлично видно, как дружина слаженно разбивает лагерь, высылает разведчиков и посты. Это даже нельзя было назвать действиями хорошо обученных солдат. Нет. В этом была их жизнь, их суть. Они – воины.

Савинов оглянулся вокруг. Отсюда – со скалы – прекрасный вид. Куда ни кинь взгляд – всюду сопки, поросшие густым лесом. В его времени (а скорее всего, это действительно другое время) деревьев в Заполярье было гораздо меньше – все больше голых скал и кустарника, хотя в Хибинах леса были в наличии, да еще какие леса! Но там микроклимат… Правда, место, где он находился сейчас, сложновато определить. Никаких особых ориентиров. Ну, может быть, потом, позже… Но одно Савинов мог сказать наверняка – этот Север ему нравился больше, чем тот, который он знал раньше… Рука погладила нагретую солнцем поверхность скалы. Лето.

Пейзаж вокруг совершенно мирный, кажется, если не оглядываться на лагерь, что людей в этих краях никогда не было. Но он знал – ниже по склону, там, где лес взбирается на скалы, таятся воины синеусого князя, которого, как выяснилось, зовут Ольбард. Имя вроде не славянское, хотя черт его знает… Воины наготове, значит, здесь небезопасно. Да и череп гигантской саблезубой кошки – смилодона, – неведомо какими путями водруженный на нос лодьи (и где они его раскопали?), до сих пор торчит на своем месте. Когда-то давно Савинов читал, что викинги снимали носовые фигуры своих кораблей, входя в дружественный порт или следуя вдоль своих берегов. Ведь это не просто украшение – это угроза, вызов! И если у этой, как он уже понял, интернациональной дружины обычаи те же…

В общем – либо воины Ольбарда ждут нападения, либо сами собираются напасть. Почему-то этот вывод оставил Савинова совершенно равнодушным. Он понял и отметил про себя – будет бой. Почему это казалось несомненным, почти свершившимся фактом – Савинов не знал. Что ж – пусть будет…

Огонь плясал, разбрасывая хвостатые искры. Воины сидели вокруг и молча смотрели в глубь пламени, словно тщились увидеть свою судьбу. Иные и видели.

Было светло, и рыжие отсветы, ластясь к окружающему миру, делали его теплее и уютнее. Лица людей казались спокойнее, словно свет костра стирал с них старые шрамы и следы неумолимого времени. Не то бывает, когда костер светит ночью, выхватывая из тьмы не человеческие черты, но суровые лики богов.

Ольбард насторожился. Что-то… Костер вдруг вспыхнул сильнее, с треском выбросив вверх огромный сноп искр. Из самого сердца огня возник яркий, полыхающий багряным, бутон. Он начал расти, разворачивая лепестки и меняя цвета, раскрылся и обернулся огненной птицей – соколом. Птица распростерла мощные крылья.

Князь наблюдал за видением, ожидая, на что же укажет Рарог. Краем глаза он заметил, что некоторые из дружины чуть подались назад от костра – возможно, тоже что-то видели. В этот миг огненная птица Семаргла^[29] встрепенулась. Жгут пламени оторвался от костра и, роняя искрящиеся перья, взлетел ввысь, обогнув нависшую скалу.

Ольбард услышал, как проснувшаяся при появлении Рарога Сила вскипела с безумной мощью, заставив содрогнуться все его существо. Мир изменился, пронизанный множеством огненных нитей и сияющих сгустков, которые суть люди и деревья. Сверкающий, истинный мир – Правь.

Вещее зрение, доступное только сильнейшим волхвам, открывающее суть вселенной, дающее знания и мощь, – именно оно раскрывало двери горнего мира. К Ольбарду оно приходило не часто – князь был еще слишком молод для этого. Но недаром ходили слухи, что старый Ольг Вещий, которого урмане зовут на свой лад Хельги, именно ему – Ольбарду – завещал свой дар…

Деревья. Много, много деревьев. Мхи, папоротники, поросшие лишайником скалы. Валуны топорщатся, дыбятся. Тропы нет – всюду узловатые корни. Лучи солнца бьют сквозь зеленые кроны, пляшут световыми столбами на лесной мураве. Сквозь колоннаду из этих столбов так легко идти. Ноги несут вперед, словно бурелом и заросшие мхом валуны – не помеха. Несут все дальше – вглубь, в чащу, откуда зовет, льется странное чувство – ни звук, ни запах… Будто во сне проплывают мимо мрачные скалы, истерзанные ледником, – морены.

Путь лежит дальше – наверх по пологому северному склону, вот вершина скалы, вот южный склон, больше напоминающий обрыв. Теперь вниз. С камня на камень, легко, словно тело превратилось в невесомый сгусток тумана. Кроны деревьев полощутся на ветру у самых ног. Вдали – в низине сверкает озерная гладь. Вот подножие – стволы уже вокруг, а ветви остались высоко вверху. Снова полумрак. Снова дрожат пылинки в колоннах солнечного света. Песня-зов становится все сильнее, ярче. Где-то здесь… Сюда! Скала тут щепится надвое – глубокая расселина пронизывает ее тело. А это что? Ступени… Сглаженные временем, древние, они ведут вниз, в расселину. Туда… Шаги становятся медленнее. В сознание вдруг врывается тишина, которая долго таилась за звуками леса. Здесь ее логово. Осторожно… Тише…

Понемногу, вместе с тишиной, к Ольбарду начало возвращаться его нормальное зрение. Он обнаружил, что стоит у притихшего костра, бездумно глядя на пляску огненных сполохов. Воины молчали, исподволь поглядывая на него. Что там увидел Вещий? Скажет в свое время. Все одно – спрашивать не станут, зная своего князя. Привыкли уже… Хотелось узнать – что видели другие – те, что от пламени отшатнулись. Однако знал Ольбард, что Силы показывают каждому свое, и очень редко, когда разные люди видят одно и то же. Человек узнает лишь то, о чем он знать должен, и то, что сможет вынести. Поэтому если молчат побратимы его – суть откровения, что видели – только для них. Сам же он понял, что ждет его что-то в том месте из видения. Он не раз уже был там, но зов такой силы услышал впервые…

Князь отступил от костра и огляделся. Большинство из тех, кому не досталась первая стража, уже спали, завернувшись в плащи. Солнце шествовало по небосводу над самым лесом. Значит, совсем поздно уже. Ночь. Князь подхватил свой плащ, накинул на плечи. От костра бесшумно поднялся Храбр, подошел, молча подал рогатину.^[30] Ольбард едва расслышал его тихий голос:

– Пламя наклонилось в сторону, княже. В ту сторону, – он показал головой, – а ветра не было…

Он указывал туда, где на скале одиноко темнела тень Александра – Олексы. Ольбард кивнул, помолчал немного…

– Я уйду ненадолго. Скажи Диармайду – останется за меня. Если он, – князь кивнул в сторону скалы, – вздумает прогуляться по лесу, не мешайте. Даже если пойдет за мною…

Храбр молча кивнул и вернулся к костру. Ольбард посмотрел ему вслед. Предчувствие снова накатило на него, накрывая волной. Что-то грядет…

Какого черта его понесло в лес – сложный вопрос. Савинов понял, что находится уже довольно далеко от побережья. Путь сюда мог бы оказаться сонным видением – какой-то невесомый бег по камням, хождение туда – не знаю куда. Летчик невольно улыбнулся. Шел, что называется, – куда глаза глядят, а глядели они вслед синеусому Ольбарду. Вот и пришел… Место было совсем незнакомое. То, что сначала показалось ему скалой, было на самом деле вершиной горы. Оглядываясь, он ясно видел поросший деревьями склон, круто спускающийся вниз. Вероятно, противоположный склон – северный – был гораздо более пологим, и Савинов, в каком-то «сноподобном» состоянии преследуя ускользающую тень князя, не заметил истинных размеров препятствия, которое преодолел. «Похоже, я стал лунатиком, – подумал он, – теперь точно отстранят от полетов». Мысль вызвала горькую усмешку. «Отлетался ты, брат, – что правда, то правда. Однако, судя по всему, от скуки здесь не помрешь».

Он стоял на ступенях лестницы, которая вела в никуда. Она вовсе не спускалась в расселину, как ему почудилось вначале. Наоборот, ступени, стертые временем, вели вверх, взбирались на отрог скалы и обрывались. «Вот наваждение – я же видел, как спускаюсь, – он покрутил головой, озираясь, и обнаружил искомое позади. – Частичная потеря ориентации. Ну-ну…»

Расселина, в которой исчез Ольбард, была на месте. Все произошло только что. Он на миг потерял князя из виду, с поспешной осторожностью преодолел каменную гряду и увидел спуск. Что-то вроде россыпи валунов стекало с гребня гряды, обрываясь в мрачной тени между скал. И в самой глубине тени он заметил движение и скорее чутьем, нежели зрением распознал черный плащ руса. А потом Ольбард оглянулся. Савинову показалось, что глаза князя полыхнули во тьме странным кошачьим отблеском. И от этого взгляда летчика как-то развернуло. Непонятная сила запустила лес мчаться вокруг него безумным хороводом. Чтобы преодолеть головокружение, ему пришлось упереть взгляд в землю…

«Черт! Он что – гипнозом владеет?» Пока Савинов приходил в себя, князь исчез в расселине. Точнее, в том, что поначалу показалось расселиной. На самом деле это был вырубленный в камне коридор, вход в который отмечало нечто вроде резных полуколонн. Верхняя часть входа была сильно повреждена ледником – характерные следы были видны всюду. Савинов просто физически ощутил страшную тяжесть километровой толщи льда. Странно, что здесь вообще хоть что-то осталось…

Темнота между полуколоннами манила. Спускаясь по лестнице, Савинов подумал о бездне тысячелетий, скрывающейся в этой тьме. Современная наука не имеет об этом никакого понятия. Искусственное сооружение, по которому прошелся ледник. Невероятно! Он помнил, что последнее оледенение закончилось около четырех, а то и пяти тысяч лет назад. А сколько длилось? Он не знал. Однако древность получалась потрясающая. А уж для севера – тем более. Поймал себя на том, что мысленно назвал науку «современной». Вот уж точно – смешнее не придумаешь. Какая, интересно, у этих ребят с мечами наука? Прикладная, скорее всего. Наука как-делать-мечи. Или корабли…

Полуколонны у входа заросли мхом почти на половину высоты. Верхняя часть их вместе с перекрытием была начисто срезана ледником, но источенная временем поверхность камня вопреки всему сохранила рельефный узор. Орнамент состоял из сплетающихся трав и листьев. Что-то неуловимо знакомое чудилось в этом узоре. Кельты? Скандинавы? Или, быть может, славяне? Мотивы были созвучны, однако такая древность… Пожалуй, тогда еще не было ни тех, ни других… Однако что здесь позабыл наш князюшко? Но ведь не прост, ох как не прост синеусый Ольбард. Чем-то еще удивит?

Савинов перелез через обломки валунов, загромождавшие вход, запоздало вспомнив при этом, что это место может служить звериным логовом, а у него из оружия с собой только нож, который ему подарил любитель косичек Эйрик. Говорят, это они вместе с князем вытаскивали его из воды… Впрочем, здесь только что прошел Ольбард. Так что будь здесь звери – уже поднялся бы шум. Однако зверями не пахло. Как ни странно – не пахло и сыростью, хотя по идее – должно бы. Коридор вел дальше. Как только свод сомкнулся над головой – стало темнее. Свет падал сзади, и Савинов решил пройти вперед, пока хоть что-нибудь можно будет различить. Пол стал ровнее – обломки почти не встречались. Он прикоснулся рукой к стене. Та оказалась ровной и… сухой. Очень странно. Аккуратно ступая, прошел несколько шагов. Глаза привыкли к полумраку, и стало видно, что стены от пола до высоты бедра украшает тот же орнамент. Из-за особенностей освещения временами начинало казаться, что травы, составляющие его, медленно двигаются. Однако галлюцинируем… все запущено гораздо сильнее, чем можно было подумать. С марксистско-ленинской точки зрения никаких таких вещей не бывает. А перемещения во времени и всякие там русы, вкупе с викингами, в свою очередь чихать хотели на Маркса с Лениным…

Мысли крамольные, но приятные. Здесь всего этого нет. И слава богу… Савинов никогда не был коммунистом, хотя в партии состоял. Без этого о небе можно было забыть, да и где вы видели беспартийного комэска?^[31] Его стратегией с детства было – «не выделяться!», ведь без этого он не смог бы выполнить данное тетке Дарье обещание. Зато здесь выделяться можно и, похоже, даже необходимо…

Темнота сгущалась все сильнее. Обернувшись, Савинов увидел позади светлый прямоугольник входа. Если прикинуть на глаз, он прошел уже метров тридцать, а то и больше. Коридор был прям как стрела. Интересно, куда он ведет? На миг показалось, что впереди стало светлее. Через несколько шагов он обнаружил, что коридор заканчивается, пересекая другой, идущий к нему под прямым углом. На стене напротив смутно угадывался высеченный в камне знакомый символ – замкнутая в кругсолнечная свастика, – такой же, как на парусе лодьи. Вот те раз! Интересные совпадения…

Немножко помедлив, он пошел вправо. Там, в глубине коридора, ему почудился серый отсвет.

Глава 11 Викинги

…Ражая и рыжая,

Рысь морская рыскала…

Из скандинавских саг

– Зимовье занято!

Лицо воина, произнесшего эти слова, представляло собой устрашающую маску. Глубокий рубец на щеке стягивал кожу на сторону, обнажая зубы. Раскрашенное полосами сажи, чтобы сливаться с тенями леса, дико оскаленное – оно напоминало звериный лик. Однако странные рыжевато-серые волчьи глаза улыбались – новости были хорошими.

– Говори, Гедемин, не томи! – Дружина собралась вокруг, с нетерпением ожидая рассказа. Шрамолицый присел на валун, осмотрелся вокруг и потер ладонью бритый подбородок. Он был родом из куршей^[32] и единственный из всей дружины не носил не только бороды, но и усов. Видимо, посчитав, что достаточно заставил всех ждать, объявил:

– Там «Пардус»!

Поднялась целая буря – радостные возгласы, вопросы. Кто-то хлопнул Гедемина по спине, и с него тут же взяли пример, да так, что посторонний, случись ему невзначай появиться здесь, стал бы опасаться за здоровье лазутчика. Тем более что хитрый балт не все сказал. Наконец радость поутихла, и все услышали продолжение:

– Но он там не один. С ним шнека^[33] старого пройдохи Ингольвсона! А он еще с Царьграда должен мне кучу денег…

– Похоже, не миновать нам пира! – сказал кто‑то.

– Это точно! – Диармайд поднялся со своего места. – Но помните, что со Стурри Ингольвсоном всегда нужно держать ухо востро. Особенно если он считает себя твоим другом.

Скала, нависающая над кострищем, едва не обрушилась от хохота. Все здесь знали Ингольвсона по прозвищу Трудолюбивый. Пока воины быстро сворачивали лагерь, Храбр подошел к Диармайду и тихо спросил:

– Как быть с князем? Его до сих пор нет. И Олекса как ушел следом за Ольбардом, так и не возвратился еще…

Диармайд взглянул в сторону леса, словно ожидая увидеть князя вместе с этим странным посланцем небес выходящими из-за деревьев. Но сумрак стволов и листьев хранил молчание. Никто не вышел из чащи.

– Ты, Храбр, знаешь князя не хуже меня. Мы здесь не впервые, и всякий раз он уходит куда-то на полудень. И возвращается до утра. Думаю, будет как и допрежь того было, но к его возвращению надо подготовиться, чтобы выступить сразу… Вот если не будет его к утру – станем искать. А пока пойдем готовить «Змиулан». Здесь ветер с моря – до зимовья можно под парусом подняться…

За поворотом действительно было светлее. Собственно, это не был поворот в полном смысле слова. Коридор шел по дуге, плавно изгибаясь. С каждым шагом тьма отступала. Снова стали видны рельефы на стенах, на этот раз изображающие зверей, сплетенных то ли в битве, то ли в игре. Здесь Савинов с удивлением обнаружил изображения мамонтов, мохнатых носорогов и… саблезубых кошек. Ну-ну – опять совпадения, которые, конечно же, неслучайны.

Свет впереди был ровным и имел серовато-голубой оттенок, напоминая дневной.

У входа он оказался неожиданно. Коридор внезапно оборвался, и Савинов обнаружил себя на пороге большого четырехугольного зала. Князя нигде не было видно. Может быть, он свернул у развилки в другую сторону?

Тишина… Как Савинов ни старался обнаружить источник освещения – тот оставался неясным. Казалось – флюоресцировал сам воздух. Это было загадочным, однако то, что этот призрачный свет позволял рассмотреть, направило мысли в другую сторону.

Несомненно, это был храм. Храм настолько древний, что сознание отказывалось верить. Тем более что он очень хорошо сохранился. Лишь в одном месте свода у себя над головой Савинов смог рассмотреть глубокую трещину. Сам свод представлял собой в плане двенадцати лучевую звезду, состоящую из арок треугольного сечения, сходящихся к центру. Там, посередине потолка, было что-то вроде рельефного плафона. Снова представилась исполинская толща льда, некогда лежавшая на теле горы. Совершенно непонятно, почему все это помещение, находящееся относительно неглубоко, уцелело, перенеся чудовищное давление ценой одной лишь трещины в своде. Древние строители знали что-то, о чем Савинов не имел ни малейшего понятия. Они высекли в толще камня храм и так рассчитали… Хотя нет, они ЗНАЛИ свойства камня этой горы настолько хорошо, что сооружение пережило тысячелетия.

Савинов ощутил чувство сродни… благоговению. «Это ж надо! В те времена…» Собственно, он не имел понятия – что за времена. Быть может, тогда люди знали немного больше, чем принято считать… Он двинулся по кругу, постепенно приближаясь к возвышению в центре. Алтарю?.. Под каждым из двенадцати лучей свода в стенах находились глубокие треугольные ниши. В нишах – полумрак, из которого выступали чашеобразные предметы на высоких ножках. Возможно, светильники или жаровни… Над нишами розетки с угловатыми символами, некоторые из которых были знакомы – молниеобразные и стреловидные. Руны… Сами стены на высоту роста украшали резные каменные панели. На них сплетались диковинные травы, мчались, растянувшись в вечном беге, удивительные легкие звери, словно состоящие из стеблей растений. Каменный пол покрывал лабиринтообразный орнамент, в центре которого покоилась треугольная плита алтаря.

Над алтарем было явно светлее, но источник света все еще не просматривался. «Мистика какая-то». Мысль вызвала усмешку. В этом мире все странно, и очень многое из этого странного смахивает на мистику, причем сильно. Почему именно на нее? Но ведь объяснений-то нет. Вот тебе и буржуазная пропаганда…

По периметру алтарной плиты шла надпись теми же крючковатыми рунами. В углах знаки свивались в замысловатые композиции. Плита была из странного черного камня, в котором вспыхивали слабыми искрами мелкие включения слюды. Савинов коснулся его рукой. Почудилось? Или алтарь и на самом деле слегка теплый?

Он поднял голову. На потолке его ждал новый сюрприз. «Так-так… Забавно…» То, что показалось от входа плафоном, в действительности было квадратной плитой, в центре которой зияло отверстие. Если когда-нибудь оно проходило насквозь толщу горы, то отсюда в него должны были быть видны звезды. Причем независимо от того, день снаружи или ночь… Савинов прикинул размеры дыры и решил, что в нее запросто мог бы пролезть человек.

«Интересно, что все это значит… Треугольник, круг, квадрат… Двенадцать лучей у звезды… И потом… Пусто здесь, конечно, но пыли нет… И зверье, судя по всему, не шастает… Неужели этот храм еще действует… Почему же тогда никто не кинется выдворять меня из святого места? Похоже, князь специально привел меня сюда…»

Он вдруг обнаружил себя сидящим на краю черной плиты. В голове странно шумело. Хотелось прилечь. Уже опрокидываясь навзничь, он запоздало подумал о прямом назначении алтаря. «Дурак ты, Сашка, вот как принесут тебя в жертву… Сон уже навеяли…» Веки смыкались с непреодолимой силой. Шум в ушах усилился. Кажется, это были голоса… Он уже не увидел, как светильники в нишах полыхнули багровым пламенем. И не заметил, как к алтарю подошел Ольбард и склонился над ним. Савинов спал, и сон его был знакомым.

Глава 12 Вращающееся озеро

Я, верно, болен: на сердце туман,

Мне скучно все – и люди и рассказы.

Мне снятся королевские алмазы

И весь в крови широкий ятаган.

Мне чудится (и это не обман),

Мой предок был татарин косоглазый,

Свирепый гунн… Я веяньем заразы,

Через века дошедшей, обуян.

Молчу, томлюсь, и отступают стены:

Вот океан весь в клочьях белой пены,

Закатным солнцем залитый гранит,

И город с голубыми куполами,

С цветущими жасминными садами,

Мы дрались там… Ах, да! я был убит.

Николай Гумилев. Сонет

Беспризорники были жуткими созданиями. Считалось, что с детдомовцами связываться опасно, но беспризорники – те были еще хлеще. Они никогда не ходили по одному, напротив, всегда сбивались в стаи. И их действия очень напоминали тактику стаи бродячих собак, опасных своим знанием человеческих слабостей.

Если ты видишь, идя по городу, лениво бредущего или просто сидящего на мостовой неумытого мальчишку, одетого в жуткие обноски, – знай: это разведчик. Там, где есть один, – найдется и другой, а поблизости, глядишь, и вся стая, поджидающая удобного случая чего-нибудь стащить. Вожаком обычно был самый сильный, хитрый и сообразительный. Каждая стая имела свою территорию и ревниво оберегала ее от других. Самым хлебным местом, конечно, считался рынок, и из-за него происходили постоянные столкновения. Доходило и до поножовщины. Детдомовских беспризорники особенно не любили, возможно потому, что многие в детдоме были когда-то такими же, как они. Хотя, может быть, беспризорники просто видели в них конкурентов. Сашка знал, что некоторые из его одноклассников приворовывают…

Эта шайка была не очень большой – человек десять, если считать без тех, кто стоял на шухере. Несмотря на это, Сашке очень не хотелось с ними связываться, тем более что они были в агрессивном настроении – колотили кого-то. Он уже начал было сворачивать за угол, помня слова отца о том, что настоящий воин всегда сам выбирает место для своей битвы, а эта явно была чужая.

Однако что-то вдруг заставило его остановиться. И забыть о желании свернуть за спасительный угол… Заслоненное лохмотьями беспризорников, в центре драки металось какое-то красное пятно. Красная майка! Настоящая футбольная майка, которой так гордился его друг Юрка. Никто не знал, откуда он ее раздобыл…

Мгновения слились в какой-то странно замедленный фильм. Сашка дико завыл, подражая волку. Стая шпаны на миг замерла, прекратив обрабатывать Юрку. В следующем кадре Сашка уже был рядом с ними и с разбегу ударил ближайшего локтем правой руки в ухо. Тот полетел кубарем. Противник слева начал оборачиваться и, получив удар левым локтем в висок, рухнул вслед за первым. Сашка схватил Юрку за драгоценную майку и отшвырнул себе за спину. Что-то жалобно затрещало. Прямо перед ним возникла дикая рожа главаря с волчьим прищуром. Сашка ударил его каблуком в челюсть. Он понятия не имел о самураях и французском боксе, просто дрался как уличный боец, используя все возможности тела… Рожа главаря исчезла, но на ее месте возникла другая, не менее грязная и дикая. Сашка влепил по ней с правой… и тут же получил оглушительный удар по шее. Отмахнулся. Его перетянули колом вдоль спины. Он развернулся, схватил этого, с колом, и швырнул через себя – силы не занимать. Хлоп! В голове зазвенело как в колоколе. Кто-то отвесил ему по уху. Он пошатнулся. Мимо мелькнула красная майка. Взметнулся подобранный Юркой кол. Кто-то дико заверещал. Сашка пригнулся, пропуская над собой что-то опасное, ухватил противника за ноги, ударил плечом в живот. Тот опрокинулся. Зазвенел по брусчатке выпавший из рук кусок арматуры. Сашка потянулся за ним и получил чувствительный пинок в корму. Удары посыпались со всех сторон. «Только бы не достали заточки…» Мысль о смерти странно отрезвила его. Но арматурина уже была в руках…

Откуда-то из глубин памяти всплыл отец посреди двора, ранним утром упражняющий «серебряный дождь». Шашка пляшет, окутывая тело завесой стальных бликов. Воздух шелестит и рвется… Он услышал странное гудение, удаляющийся топот и крики. Потом, уже начав осознавать, где находится, он понял, что тело само по себе, не желая умирать, выполняет тот самый «серебряный дождь». В нем не было бликов и сияния – лишь мелькание ржавой арматурины. Она и издавала этот странный гудящий звук. Сашка сделал усилие и остановился, с удивлением глядя на свои руки. Он не мог этого сделать… и все же смог. Но как?

В поле зрения возникла окровавленная, удивленно-счастливая Юркина физиономия.

– Ну ты, брат, даешь! Никогда такого не видел. Они драпанули, как деникинцы от Первой Конной! …И спасибо тебе.

Он сжал Сашкино предплечье и виновато улыбнулся. Тот улыбнулся в ответ и только теперь понял, что губы разбиты вдребезги. Внезапно нахлынуло осознание, что в мире нет ничего важнее таких вот мгновений, когда друг рядом и жив, а враги бегут.

– Кажется, я порвал твою майку… – проговорил он. Юрка заржал, и они, поддерживая друг друга, пошли прочь, а то не ровен час в милицию заберут…

Арматурину Сашка не выбросил.

Он лежал на алтаре, погруженный в странный полусон-полуявь. Этот случай из юности всплыл внезапно и с невероятной силой. Савинов успел уже позабыть о нем. Война все изменила, заставила переродиться, пересмотреть ценности. Единственный друг – Юрка погиб в отчаянном августе сорок первого. Его самолет подловили «мессеры» над Петсамо,^[34] когда он летал на разведку…

Осталась боль, но она притупилась, как если бы все это случилось с кем-то другим, в иной жизни. Собственно, так оно и было… Образы всплывали из неведомых глубин, роились в серебристом свете над алтарем, звали. Он видел смутные формы, башни какого-то города, поле, сплошь заполненное сияющими сталью войсками… Потом были исполинские глыбы льда, плывущие в море, и вмерзший в одну из глыб парусник странной формы. Потом он увидел остров в устье огромной реки, странно знакомый, и корабли викингов, идущие к нему… В памяти всплыло название острова – Белый, а река… Это же устье Оби! Прямо как на аэрофотоснимках…

Корабли шли с какой-то недоброй целеустремленностью, борт о борт, нацелившись звериными ликами со своих форштевней на ближайший пляж. Над пляжем вздымались скалы, и на одной из них стояло несколько людей в белых одеждах. За их спинами были видны купола и шпили какого-то большого храма. Песок заскрипел под килями драккаров, и викинги стали прыгать через борта. Мечи – обнажены. Их вождь, рыжебородый детина, держал в руках здоровенный топор. То, что случилось дальше, привело Савинова в изумление и ярость. Кровавый туман закружился перед его глазами. Из него всплыл умирающий старик с топором в груди, полыхающий корабль, мясорубка битвы… Клубы тумана набухали и рвались, выпуская на волю все новые картины смерти. Вот молодая девушка в растерзанном платье, убитая ударом меча. В мертвых пальцах – рукоять ножа. Рядом труп викинга, что пытался ее изнасиловать… Вот другая девушка, привязанная к алтарю. Здоровенный русобородый насильник срывает с нее остатки одежды… Последний из стражей, вышедший один против десяти и победивший их… только для того, чтобы вскоре погибнуть… Викинг с двумя мечами, хищно склонившийся над связанной девушкой… На миг из багровой мути возникли эсэсовцы в черной форме, с закатанными по локоть рукавами, затем туман сгустился и он перестал что-либо различать. А потом он почувствовал, что его куда-то несут. Впрочем, может быть, и это только приснилось…

На каменистом пляже, рядом с дымящимися остатками «Ворона», выросла сверкающая груда сокровищ. Воины столпились у кучи, ожидая справедливого дележа, но Стурлауг был верен своему обычаю.

– Если мы погрузим все, что взяли, «Рысь» пойдет ко дну прямо у берега. Значит, надо отобрать самые дорогие и легкие вещи. Даин! Ты займешься этим. Возьми людей, сколько считаешь нужным, и приступай немедленно! Греттир! Выставь на скалах дозоры! У нас мало времени! Скоро те, кто покровительствует этому храму, узнают о случившемся, и тогда нам надо быть подальше отсюда! Остальные займутся погребением павших. Все, что мы не сможем взять с собой, – оставим здесь. В курган много класть нельзя – иначе враги разроют его, чтобы вызволить свои святыни!

Хирдманы с ворчанием принялись за дело. Им жаль было оставлять несметные богатства, которые уже побывали в руках. А сколько еще осталось в храме! Но они понимали – хевдинг прав. И с детства помнили притчу о жадной собаке, которая сожрала больше, чем могла переварить.

Хаген смотрел, как слаженно работают воины. Позабыв о ранах, они таскали на борт «Рыси» бочонки с водой, свежее мясо, солонину, овощи, позаимствованные в храмовых кладовых. Переносили раненых, – некоторых, особо тяжелых, пришлось добить, – они бы не вынесли обратной дороги по неласковому Студеному морю. Тела павших укрыл курган – вытянутая каменная насыпь, своей формой повторявшая очертания драккара. Его увенчала обугленная носовая фигура с «Ворона». Черная от копоти птичья голова теперь будет вечно смотреть на Закат, в сторону родной земли. Смотреть, пока не сдастся напору времени крепкое просмоленное дерево или чья-то мстительная рука не осквернит могилу. Убитых стражей и жрецов снесли во двор храма. И аккуратно положили под стеной. Нужно уметь уважать отважного противника. Хевдинг приказал оставить мертвым врагам оружие, за исключением самого драгоценного. Похоронить их с почестями – не было времени. Это сделают те, кто скоро заявится сюда, чтобы наказать дерзких пришельцев. Что ж, прощайте, Стражи! Встретимся в Вальхалле!!!

Хаген постоял немного над телом того воина, который в одиночку уничтожил десяток Скьяльви. «Ты был храбр, – сказал убитому викинг. – Для меня было честью сразиться с тобой! Жаль, что я никогда не узнаю, что значили твои последние слова. Прощай!» Мертвый не ответил. Его дух был уже далеко…

Когда он спустился к берегу, все уже было готово к отплытию. Солнце низко склонилось к горизонту. Золотая дорога, сотканная его лучами, сияла на воде. Это – путь домой. Небо очистилось, ветер переменился и теперь будет исправно наполнять парус «Рыси», возвращающейся из похода… Пора! Все готово. Почти все…

Пленниц согнали к самой воде. Растерзанных, полуголых. Воины деловито осматривали их, выбирая самых красивых, чтобы забрать с собой. Остальные – пусть остаются! Жрица, которую выбрал Хаген, стояла чуть в стороне, закутанная в его плащ. Он уже знал, что девушку зовут Сигурни. И что она ненавидит его. И боится. Боится одного Хагена, потому что ее чары не властны над ним. Он возьмет ее с собой…

Однако Стурлауг решил иначе.

– Убейте их! – его приказ прозвучал над берегом словно вороний грай. Хирдманы замерли. Им показалось, что они не расслышали слов хевдинга. Воин не убивает без нужды! В воздухе повисла тишина. Только ветер печально выл в скалах, да чайки кричали над рокочущими волнами.

– Но зачем?.. – спросил наконец Греттир. – Мы ведь можем их продать в Бирке. Они хороши собой и непокорны, – арабы ценят таких!

– Они все – жрицы, колдуньи и принесут нам беду, нашлют проклятье! Возьмем ли с собой, оставим ли здесь – оно настигнет нас! Их чары уже завладели вами – раз вы хотите их взять на борт «Рыси», где, кстати и так мало места! Поэтому их нужно убить, немедленно, пока они не успели сделать что-нибудь похуже! И в первую очередь – ту, что околдовала Торира… Ну же! Вы воины или плаксивые старухи?!

Греттир пожал плечами и потянул из ножен меч. Хевдинг знает, о чем говорит, – его ведет сам Один!

Хаген услышал слова отца, когда проверял – правильно ли закреплен на палубе груз. Он даже не сразу понял, о чем тот говорит. И лишь шелест клинка, покидающего ножны, каким-то образом заставил Хагена осознать происходящее. Следующее свершилось как-то помимо его сознания.

– Сто-о-ой!!!

Мечи сами рванулись в руки. Хаген не помнил, как прыгнул за борт, как мчался к берегу, поднимая фонтаны брызг. Ему лишь почудилось, что он бежит прямо по гребешкам волн. Греттир все так же медленно вытягивал меч из ножен, словно единый миг растянулся до бесконечности. Под сапогами заскрежетала галька. И когда клинок наконец покинул свое убежище, путь ему преградили мечи Хагена. Греттир от неожиданности отступил на шаг и опустил оружие. Сын вождя стоял перед ним, возникший словно из воздуха, закрывая собой золотоволосую жрицу и ее подруг.

– Вы не убьете их! – Хаген сам не понимал еще, почему он так поступает. Жизнь рабыни – ничто. Но по какой-то неясной ему причине – в этот раз было не так.

– Хаген! – голос Стурлауга зазвенел от изумления и гнева. – Отойди! Ты позоришь себя перед воинами! Ведьмы должны умереть! Только тогда мы сможем вернуться домой живыми!

– Нет, отец! – слова рождались на губах со странной легкостью, как будто кто-то другой, неизмеримо более мудрый, чем сам Хаген, произносил их. – Их нельзя убивать! По той же причине, по которой ты запретил осквернять трупы врагов! Если мы убьем их – тогда месть настигнет нас, где бы мы ни были!

– Я никого не боюсь!!! – Стурлауг побагровел от ярости. – Отец Дружин защитит нас! Отойди, говорю тебе, и не мешай Греттиру!

– Если ты так уверен в Его защите, тогда зачем убивать женщин? – Хаген упрямо смотрел в глаза отца. – Как раз это и недостойно воина!

Уже весь хирд собрался у кромки воды, испуганно следя за спором отца и сына. Ссора вождей перед выходом в море – очень плохая примета. Стурлауг возвышался на носу «Рыси», глаза его метали молнии, рыжая борода свирепо топорщилась. В этот миг он живо напоминал Тора, буйного бога Грозы.

– Ты обвиняешь меня в трусости!? Меня!!?

– Нет, отец! Но ты судишь поспешно. Если тебе нужны их жизни – сначала убей меня!

– Ах ты, наглый… щенок! А ну – свяжите его и на борт! Потом остынет!

Воины неуверенно шагнули вперед, но Хаген резко вскинул мечи на уровень глаз:

– Я не шучу! Первый, кто приблизится, – умрет!

Хирдманы остановились. Они видели – молодой вождь действительно не шутит! Кому охота умирать, когда добыча уже на борту. Тем более что неизвестно, кто ближе к правде – отец или сын… Греттир опомнился первым:

– Послушай, Ингольвсон! Зачем затевать ссору из-за баб? Пусть остаются здесь. Да и не смогут они ничего! Мы же их попользовали, а это, говорят, отнимает у ведьм силу!

Хирдманы одобрительно загалдели.

– Это не все! – голос Хагена перекрыл шум. – Жрицы останутся здесь, но одна, вот эта, – клинок указал на Сигурни, – пойдет со мной! А если ты, отец, запретишь, я останусь здесь…

Снова упала тишина, звенящая, душная. И опять лишь волны пенились, вгрызаясь в берег, и стенали чайки. Хаген стоял неподвижный, будто высеченный из камня. И мечи в его руках не дрожали. Стурлауг долго смотрел на сына, словно не узнавая. Потом сплюнул в набегающую волну и произнес:

– Все на борт! Ведьму привязать к мачте, чтобы не напакостила чего… Греттир! Разрежь остальным путы! Пусть проваливают, пока я не передумал. И пошевеливайтесь!!!

* * *

Ольбард смотрел на спящего. Лицо вождя было суровым, но человек, хорошо знавший князя, сказал бы, что тот удивлен. Ольбард предвидел, что этот странный воин, удивительным образом оказавшийся в его дружине, пойдет следом за ним. Сила позвала его. Удивляло другое. Место, в котором они находились, было Храмом Древних. Во времена его создания мир был юн и Могущества жили в нем бок о бок с людьми. Теперь все иное. Люди страшатся Силы. Они забыли… Ольбард знал храбрость своих воинов, но он также знал, что большинство из них ни за что не согласились бы войти под эти своды, а остальным это стоило бы большого усилия. О таких местах идет мрачная слава…

Но этот не боялся и даже лег спать на жертвенную плиту, словно предлагая себя Двенадцати Богам. Он либо знал о Силе все, либо не имел о ней никакого представления.

Сам князь приходил в это место, чтобы получить знамение. Приходил с тех самых пор, когда натолкнулся на Храм во время одного из своих первых походов. С тех пор он узнал многое, был посвящен в древние таинства, но и он бы не осмелился разлечься на жертвеннике.

Он постоял еще некоторое время, дивясь безмятежному сну Александра. Но то, зачем Ольбард пришел сюда, требовало действия. Он медленно протянул руку и коснулся одного из символов, вырезанных на черном камне жертвенной плиты. В следующий миг князю показалось, что древние своды рухнули ему на голову…

Когда он снова вспомнил свое имя, кровавая муть перед глазами уже понемногу отступала. Темные пятна, застилавшие взор, медленно приобретали оранжевый, затем золотой оттенок. Становилось светлее. Удары сердца уже не грохотали кузнечными молотами, а скорее напоминали мерный шаг знающего свою цель человека. Боль в висках. Нахлынула, затем отступила… Слабый звук. Показалось… Нет, снова! Шелест, как если бы листва на ветру… Или прибой? Очень тихий… Волны невысоки. Песчаный пляж, редкие валуны в воде, и яркое небо в легких серебряных облачках. Вода странная – почти белая. Рябь на ней – с синевой. Это от неба. Вдали, на том берегу озера, а быть может, реки, парят в изумрудной дымке снеговые вершины гор. А над озером (или рекой? Ведь течение довольно заметно) прекрасный висячий замок. Невесомый, устремленный ввысь… Странное сочетание – хрустальная мощь.

Ольбард смотрел на открывшуюся панораму с каким-то детским восторгом. Он не удивлялся тому, что огромный замок может летать, и тому, что воды озера-реки вращаются. Все это было настолько прекрасным и светлым, что не нуждалось в словах. Просто смотреть… Просто дышать… Он знал, что его дух достиг такого места, о котором до него ранее доносились лишь смутные слухи. Источник Миров, Вращающееся озеро… А потом он увидел у самой воды воткнутый в гальку меч. И по клинку его струилась дымящаяся кровь.

Глава 13 Пир

…Ходи в пекло, ходи в рай,

Ходи в дедушкин сарай,

Там и пиво, там и мед,

Там и дедушка живет…

Из русского фольклора

В этот свой поход Стурлауг отправился на двух кораблях, а возвратился на одном, потеряв почти половину воинов. Зато добыча… Покровитель не обманул – она была сказочной. Сказочной настолько, что ум отказывался верить, а сердцу было несложно забыть о гибели одного шнеккера. Хоть это и был «Ворон»… ЕГО «Ворон»…

Стоя у входа в зимовье, он наблюдал, как русы с «Пардуса», установив деревянные столбы, забавляются метанием секир. Поляна уже порядком была засыпана щепой. Несколько его дренгов^[35] присоединились к русам. Кто-то решил биться об заклад на часть добычи. Тайна не долго продержится… Впрочем, Ингольвсон не опасался славян. Тех было мало – почти вдвое против его хирда, да и были это люди Ольбарда Синеуса, старого знакомца еще по Миклагарду. Хорошие друзья. Плохие враги…

Когда два дня назад ладья русов, потрепанная штормом, ткнулась носом в прибрежный песок, Стурлауг обрадовался. Ему предстояло опасное путешествие вдоль берегов Норвегии. Любой из прибрежных хевдингов мог соблазниться богатой добычей, и русы были бы неплохим подспорьем. Но Василько – старший на «Пардусе» в отсутствие Ольбарда – идти с ним отказался наотрез. Сказал, что, мол, будут чиниться и ждать «Змиулан». Такая твердость вызывала уважение, и Ингольвсон не расстроился. Хотя его «Рысь» была готова к походу, – он мог еще подождать. И дождался…

Страж, стоявший на вершине холма, вдруг закричал, указывая рукой на реку. Воины на лугу застыли. На миг зимовье накрыла тишина, и лишь пущенная умелой рукой секира с запоздалым гулом ударила в мишень. Двое борцов, скандинав и рус, похожие как братья, голые по пояс, с телами, перевитыми мощными мышцами, прекратили схватку и стояли, глядя на реку. Ингольвсон прищурился, прикрыл глаза ладонью – мешало солнце. Там, где река сворачивала за лесистый мыс, что-то… Вот он! Бесшумно, словно хищный зверь из лесных зарослей, «Змиулан» выскользнул из-за мыса. Ветер дул с моря, и Ольбард шел под парусом.

Обычно на славянских лодьях полотнища парусов были довольно узкими, раскрашенными яркими красками. На корабле же Ольбарда ветрило широкое как на драккарах. Наполненное токами воздуха, пронизанное лучами солнца, оно казалось белоснежной грудью огромного лебедя. Посредине полотнища пылал алый солнечный знак.

«Змиулан» двигался быстро. Над бортом подняли длинный щит, повернутый тыльной стороной, – Русы шли с миром. Воины Ингольвсона, как он заметил краем глаза, все же предпочли держать оружие под рукой. Стурлауг мысленно похвалил их. Никогда и никому не доверять до конца было его девизом. Возможно, поэтому он и жив еще до сих пор. Хевдинг усмехнулся. Русы с «Пардуса» повели себя иначе. Они сбежались к берегу и приветственно вопили, размахивая оружием. Ингольвсон понимал и их, только что заново обретших своих братьев.

Он поправил пояс с мечом и стал спускаться к берегу, чтобы встретить своего старого приятеля. Видать по всему – не миновать застолья…

На гобелене был изображен сокол, выхватывающий из воды серебристую рыбину. Ольбард смотрел и не мог надивиться яркости красок и совершенству, с которым неведомый мастер передал строение птицы. Тот не забыл ни одного перышка, и птица казалась живой, вода – текучей, а рыба – трепещущей. Еще немного, и вода выплеснется из неведомого водоема. Реки, озера?.. Вращающееся … Тревожные ощущения возникли и только усиливались тем сильнее, чем дольше Ольбард разглядывал гобелен. Что-то было не так со всем этим… Он почувствовал легкое головокружение. Картина вдруг надвинулась, и… он увидел.

Озеро вращалось. Над его поверхностью волнами стелился туман, отчего вода казалась странного белесого оттенка. Волны воды и тумана медленно двигались по спирали, приближаясь к невидимому отсюда центру. Стояла тягучая тишина, и ум прозревал там, куда стекались бледные струи, исполинский водоворот, беззвучно рушащийся в бездну. А над всем этим парила тяжкая крестообразная тень…

Теперь он знал, что гобелен изготовили не в далеких городах Сина или блистательном Царьграде. Люди ныне не умеют остановить мгновение, а те, кто создал это чудо, могли… Это было в столь седой древности, что даже до Посвященных дошло о ней слишком мало знаний. В те времена Север не был холодным, и диковинные звери бродили по равнинам исчезнувших ныне земель, которые поглотил теперь Ледовитый океан. Тогда здесь жили люди, славные своей мудростью и силой. Предки нынешних ромеев называли их гипербореями, то есть живущими за северным ветром. В середине Хайрата – страны, где они жили, находилось вращающееся озеро, и водоворот в центре него вел к Истоку Сущего. Над озером висел в воздухе Храм Двенадцати богов, созданный в форме креста. И были боги суть – Силы, по-ромейски – энергии. Был мир, земля процветала, и предки теперешних народов учились у Севера мудрости. Потом, как водится, была война, которая едва не разрушила Землю. Север одержал победу, но цена была слишком велика. Воды поднялись и поглотили все. Исчезло озеро и летающий храм. Путь к Истоку, как казалось людям, был утерян навечно…

Это легенда. Возможно, все было не совсем так… А быть может, совершенно иначе. Но остались каменные глыбы вдоль Ледовитого океана, Малые храмы, творения древних и знаки на скалах. Остались Посвященные и их Знание. Знание, что странствует еще где-то меж времен. Храм Двенадцати Богов и Путь к Истоку может быть обретен вновь…

– Что, нравится? – голос Стурлауга звучал как будто из-под земли. – У меня еще один есть. На нем огромный полосатый кот с клыками как кривые ножи, крадущийся среди трав. Но мне больше нравится этот. Думаю, за один такой гобелен можно купить три, а то и четыре кнорра,^[36] доверху набитых роскошными арабскими товарами. В чем, в чем, а в этом я разбираюсь.

– Где ты это взял? – Ольбард обернулся к Ингольвсону, и в глазах его таилось мрачное пламя. Стурри ничего не заметил, погруженный в мысли о размерах добычи. Хитрая усмешка спряталась в его бороде.

– Друг! Ты удивляешь меня! Какой рыбак выдаст хорошее место для ловли другому? Впрочем, я готов с тобой обсудить этот вопрос. Дело в том, что мне нужна помощь…

Длинный стол ломился от снеди. Воздух в зимовье звенел от голосов. Старшие из обеих дружин уже закончили насыщаться, пили меды и пиво. Молодшие^[37] подносили им, ожидая своей очереди. В очаге трещал огонь, разметывавший искры. По бревенчатым стенам плясали тени. Воины играли в слова, подзуживая друг дружку, и плох считался тот, чей ответ не был острее клинка. Только настоящие мужи могут играть в эту игру, не хватаясь за мечи.

Стоял невообразимый гам. Кто-то хохотал над удачной шуткой, кто-то обсуждал с соседом новую сагу Греттира. Вожди сидели бок о бок во главе стола и тихо беседовали. Ольбард вполуха слушал, как Ингольвсон что-то втолковывает ему насчет обоюдной выгоды. Из головы не шло видение медленно вращающихся вод. Теперь он знал из только что прозвучавшей саги, что урмане взяли на щит какое-то большое капище в Биармаланде, далеко на восходе. Действительно ли метал в них перуны^[38] колдун? Что здесь правда? Откуда в тех землях столь богатое капище или, быть может, град? И вопрос, страшный в своей сути, – не мог ли это быть один из храмов древних? Судя по гобелену – мог. И если так – то что делать с урманами? Стурлауг ему старый друг. Многих из его хирда Ольбард знал не одну зиму. Они ели один хлеб… Вещи древних могли попасть в неведомый ограбленный град разными путями, но если все же это был храм… Урмане осквернили святое место, и тогда… Ольбард понимал, что добром они добычу не отдадут. Они заплатили кровью. Значит, будет бой, и неизвестно, кто победит. Но кровь, что прольется в этом бою, искупит зло… Стало быть, нужно дождаться конца пира, выйти на гору возле зимовья и спросить Перуна. Если бог воинов не ответит, то ответит Единый. И если викинги свершили непоправимое, крови течь!

– …Знаешь, эти грабители из Халогаланда. А у меня слишком мало людей, – голос Стурлауга звучал доверительно. – И один шнеккер, чуть ли не до края бортов набитый добычей. Я отдам четверть твоему хирду, если только вы проводите нас мимо этих шхер. Поверь – это несметные богатства. Если поможешь – я твой должник, а ты знаешь – я всегда отдаю долги. Ну, что скажешь?

Ольбард покачал головой – он не хотел пока давать ответ.

– Послушаю, что скажут кмети.^[39] Ведь мы как раз идем оттуда, куда ты зовешь нас снова, а до зимы мне нужно быть в Белоозере.

– Ладно, я не тороплю, – Стурлауг подставил рог, чтобы один из молодших наполнил его медом, – твоим людям нужен отдых…

В этот момент зал снова взорвался хохотом. Кто-то кричал, захлебываясь смехом:

– Куда тебе, Торир! Ты уже забыл, как мочился под себя и гугукал, словно младенец, стоило тебе лишь взглянуть на бабу?!

Здоровенный русобородый урманин под дружный хохот вскочил с места и, указывая на соперника полуобглоданным кабаньим ребром, насмешливо прорычал:

– Посмотрел бы я на тебя, Торфин, если бы ты сумел взобрался на эту ведьму! Благодари Хагена, что он швырнул тебя через борт, иначе ходить тебе под себя точно так же! И уж тебя-то она лечить не стала бы! Я был, помнится, еще не совсем в себе, но прекрасно видел, как мелькнули в воздухе твои пятки. Воистину надо проверить – не выросли ли у тебя крылья?

Последние слова русобородого утонули в хохоте.

От внимания Ольбарда не укрылось, как пальцы Стурлауга, державшие рог, с хрустом сжались. Лицо хевдинга закаменело, как если бы он услышал что-то, о чем старался не вспоминать. Ольбард поискал глазами в зале и, не найдя Хагена, спросил:

– А где твой сын? Я что-то не вижу его здесь.

Ингольвсон мрачно взглянул на него, но ответил:

– Вышли они с Диармайдом. Давно уже. Им есть о чем поговорить, и надеюсь, черноволосому вальху^[40] удастся вправить Хагену мозги…

– Что-то не пойму. Твой сын всегда был очень здравомыслящим человеком…

– Вот именно – был!!! – Тяжелый кулак хевдинга с грохотом обрушился на стол. – Эта ведьма лишила его разума! Околдовала!

Ольбард внимательно посмотрел на Ингольвсона. Здесь не хмель виной – выпили всего-то чуть…

– А ну, расскажи, – промолвил он.

– Да что рассказывать! – Хевдинг единым духом опорожнил рог и швырнул его на стол. Сидевшие рядом воины с изумлением взглянули на вождя – рог был старинной, драгоценной работы из резной кости, инкрустированной золотом. Ингольвсон даже не взглянул – куда тот покатился. Бледно-голубые глаза его смотрели сквозь людей…

– Я думал, он станет водить после меня хирд. Может быть, станет конунгом… Воины пошли бы за ним всюду. А теперь он позволил этой суке околдовать себя. Он одержим ею!..

Ольбард пожал плечами – он не заметил ничего странного в поведении Хагена. Впрочем, он знал его плохо – Хаген был еще слишком молод, когда Ольбард встретился с его отцом в Миклагарде. Надо будет потолковать с Диармайдом…

– …Ничего странного нет в том, что он захотел взять себе девку. Она хороша, а мой сын – мужчина! Но ведь он знал, что она ведьма. Даже последнему дурню ясно – лучше убить ведьму и жить с проклятием, чем оставить ее в живых и дать ей возможность отомстить! Там было много девок, и мы не могли взять их с собой, чтобы продать. «Ворон» поразила огнем метательная машина, а «Рысь» и так была переполнена. Эту он все же решил взять с собой, но остальных я приказал убить, чтобы они не могли строить нам вслед свои козни. Вот тут он и обезумел! Встал впереди них с мечами, вызывая всякого, кто осмелится тронуть этих проклятых баб. Воины уже натешились и не настаивали, а теперь ведьмы наверняка наводят на нас порчу… Боюсь, умри я сейчас, и хирд пойдет не за Хагеном, а за Греттиром! Хотя скальд-то как раз считает, что Хаген прав… Великий Один! Затем ли я всю жизнь не расстаюсь с секирой, чтобы видеть, как мой единственный сын гибнет из-за бабского колдовства!

– Помстилось тебе, – Ольбард десницей указал на пирующих воинов. – Что-то я не слышу от них про твоего сына дурного слова. Или они перестали оказывать ему уважение? Нет, не похоже. Ты лучше подумай о том, что колдовство на него не подействовало так, как на Торира… Ты помнишь ромейскую историю про конунга по имени Уллис? Про то, как Владычица превратила его воинов в зверей, а его самого не смогла? Может, здесь есть общее? Разве не приходило тебе в голову, что Хаген просто-напросто полюбил ее? А что до того, мол, вступился за жриц, так то вернее, чем убивать. Месть была бы страшнее, если б вы не пощадили никого. Он взял одну из них с собой, и вы смогли дойти по морю ажно досюда. А не взял бы – может, и сгинули б в пучине. Так что выйдет из твоего сына хороший хевдинг, а то и конунг…

Ингольвсон сидел молча и, похоже, еще не знал – верить или нет. А история-то становилась все интереснее. Выходит, там были еще и жрицы. Много жриц. Что же это за капище такое? Значит, молились там и мужским, и женским богам… И, в первую голову, откуда Стурлауг узнал, что именно там можно поживиться? Ольбард очень хорошо помнил, что Ингольвсон никогда и ничего не делает наобум… Что-то мрачное таилось во всей этой истории, и князь вдруг понял, что почти готов отказаться от попыток узнать – что же это такое.

– А это еще кто? Я думал, что знаю всех из твоих старших…

Ольбард обернулся ко входу, куда указывал Стурлауг, и увидел Александра.

– Знаешь, хевдинг, эта сказка почище твоей будет. Жаль, Ярун погиб в битве с халогаландцами, он бы сложил песнь про Олексу-с-Неба…

Савинов с трудом соображал, где он находится. Смутно помнилось, как князь тащил его на плечах через лес. Потом, кажется, был «Змиулан». Сашку снова положили возле мачты и накрыли уже знакомой шкурой. Он еще слышал гул ветра в парусине, потом какие-то крики. Его мутило. События в пещерном храме казались нереальными. Что же там было такое? Скорее всего, какой-то газ, вызывающий сонливость и галлюцинации… И надышался крепко – до сих пор колотит…

Тут Савинов понял, что сидит. Причем не на палубе, а на земле, покрытой толстым слоем опавшей хвои. Вот те раз… Солнце склонилось уже к северо-западу, обозначив то, что заменяет ночь за полярным кругом в это время года. Его косые лучи, пробивая кроны деревьев, ложились на тропу теплыми ласковыми пятнами. Видно было, что по ней в последнее время довольно часто ходили. «Черт! Как я сюда попал?» Память услужливо подсказала: когда лодья пристала к берегу и началась шумная встреча (кого с кем?), он на ватных ногах перелез через борт и побрел подальше от шума… И еще, он помнил, что зверски болела голова… А сейчас не болит. Бред какой-то. Вдруг свирепо захотелось курить, и летчик машинально похлопал себя по несуществующему нагрудному карману. Собственный жест показался ему идиотским. «Прямо как в театре. Только таблички нет, где белым по красному: „У нас не курят“. Да-а… А табак, кажется, завез в Европу некий Христофор Колумб. Значит, здесь с куревом напряженка. Или все же Колумб его не завозил, а завез привычку курить? Если так – то жить еще можно…»

Откуда-то слева долетали голоса. Ага. Значит, пора двигать. Чувствовал себя Савинов уже вполне сносно. Поэтому встал и пошел. Идти было на удивление легко. Голова не кружилась. Замшелые валуны возникали в поле зрения и пропадали позади. Ноги в мягких сапогах одинаково уверенно и легко ступали по твердому камню и бурелому. Хотелось даже прибавить ходу, но он сдержался. Тут, чего доброго, и кости поломать недолго. Скользнет нога в щель между камнями – и пиши пропало. Однако странно – только что мутило, а теперь прямо несет на крыльях. Чего же я там все-таки надышался? Может, какой-нибудь опиум…

Впереди между стволов деревьев заблестела речная гладь, похоже, цель уже близка. Наконец деревья расступились, пахнуло свежим ветром и водой. Савинов обнаружил, что стоит на высоченном утесе, нависшем над излучиной реки. За ее глянцевым изгибом, на опушке леса были видны какие-то строения, а рядом, наполовину вытащенные на берег, стояли корабли, причем их было аж три штуки. И одним из них, похоже, был «Змиулан». Насколько видно отсюда – без носовой фигуры. Значит, все тихо-мирно. И хорошо. Будем надеяться, что Ольбард встретил свою пропавшую лодью…

Над большим строением, которое Савинов сначала принял за поросший травой курган, поднимался дым. Звуки по воде летели далеко, и было хорошо слышно, что люди внутри строения веселятся на славу. Захотелось вдруг завопить во все горло от избытка чувств. От того, что жив, что рядом друзья, что небо синее-синее. Савинов запрокинул голову и, раскинув руки, вдохнул полной грудью. Как все же хорошо жить! Крутанулся на месте, заставив небосвод обернуться вокруг себя, и бросился бежать.

Лететь, перескакивая расщелины скал, по которым стремятся прозрачные ручейки, не опасаясь наступить на мину или неразорвавшуюся бомбу. Мчаться вперед, осознавая первобытную силу, бурлящую в крови. Быстрее! Еще быстрее!! Вот уже рядом излучина. Здесь берег становится ниже. Нырнуть подупавшую сосну, перепрыгнуть, не касаясь, через другую, впивая терпкий аромат разогретой солнцем смолы. Корабли все ближе. Вот уже видна резьба на их стройных бортах… Стоп!!! Что это?!.

Савинов замер, едва не вылетев на поляну. Сердце ухнуло куда-то вниз, и крылья за спиной, те, что только что несли его вперед, вдруг бессильно поникли. Он узнал корабль, что стоял рядом со «Змиуланом», самый длинный из трех. А видел его он совсем недавно, лежа на алтаре в пещерном святилище. Именно эти красные борта украшали щиты, когда корабль под полосатым парусом подходил к острову, на котором стоял храм. Это через них прыгали в воду викинги в стальных доспехах. Те, что убивали жрецов и насиловали женщин. Враги!.. Но ведь это был сон, бред, видение! Или нет? Но ведь так не бывает… Как он мог выйти из бредового сна, этот ржаво-красный призрак? Что здесь вообще происходит?

Сашка не заметил, как оказался у входа в строение. Тяжелые двери были широко распахнуты. Внутри царил полумрак и метались отблески огня, слышался нестройный хор голосов, хохот и звон металла. Савинов почему-то подумал, что именно так, наверное, выглядят двери ада. Он медленно вошел внутрь, преодолев что-то вроде сеней, и остановился. Помещение оказалось гораздо больше, чем можно было подумать, глядя на него снаружи. Двойной ряд столбов поддерживал потолок. На столбах висело оружие, а между ними на козлах были установлены деревянные щиты, служившие одним длинным столом. В помещении было душно. Пахло дымом, потом, жареным мясом и еще чем-то, кажется пивом. Народу – битком. Сотни две – не меньше. Одни сидели на широких скамьях по обе стороны от стола, другие – на лавках вдоль бревенчатых стен. Некоторые спали прямо на полу, а остальные довольно ловко через них переступали, пробираясь к здоровенному закопченному котлу, в котором и вправду было пиво. Савинов заметил нескольких знакомцев с лодьи Ольбарда. Кто-то крикнул: «Храбр! Олекса возвратился!» и махнул рукой, мол, присаживайся к столу. В дальнем конце длиннющего, заваленного разнообразной снедью стола он увидел синеусого князя. Тот что-то объяснял здоровенному рыжебородому скандинаву. Тому самому!!! Горячая волна ударила в мозг, и Савинов, на миг поддавшись ей, даже шагнул вперед. Он уже поверил, что каким-то образом увидел во сне правду. Рыжий, словно почувствовав взгляд и обернувшись, что-то сказал. Ольбард тоже взглянул на него и едва заметно кивнул: «Вижу, мол». Хмеля у него не было ни в одном глазу, хотя в руке князь держал колоритный изогнутый рог, и надо думать – не пустой. Веселье, как видно, длилось уже не один час, поскольку многие воины, в отличие от вождей, были пьяны, что называется, в дугу.

Савинов уже двинулся было вперед, чтобы поговорить с Ольбардом, но вдруг замер. Ощущение было знакомым. Летчик-истребитель, у которого оно оказывалось плохим, редко доживал до десятого, а то и пятого вылета. Знакомое чувство «хвоста» – когда ты, еще не успев оглянуться, уже знаешь – позади враг, и, даже еще не сумев толком осмыслить это знание, на одних инстинктах вводишь машину в скольжение на крыло или крутой вираж. У Савинова это чувство было просто отменным. Ребята шутили: «У Сашки глаза на затылке». Никогда ни одному фрицу не удавалось зайти ему в хвост и внезапно атаковать. Он их чуял загодя и вертелся ужом, сбивая прицел…

Савинов обернулся и встретился глазами с молодым викингом в блестящей кольчуге. Его он тоже узнал, больше по рукоятям двух мечей на боках, чем в лицо. Глаза у викинга были очень светлыми и холодными, как льдинки. Ростом он оказался немного ниже Савинова, но в каждом его движении чувствовалась обманчиво мягкая тигриная сила. Даже в том, как он стоял, запустив большие пальцы рук за наборный боевой пояс. «Гривна-то на шее – никак золотая?» Мысль была какая-то чужая и непонятно к чему возникшая. Он помнил, как бился этот воин, плетя вокруг себя кровавыми клинками смертоносную сферу. Красиво и страшно…

Рядом возник Храбр, облапил Савинова по-медвежьи и сунул в руку рог с чем-то терпко пахнущим.

– На-ка, братка, выпей. Мед веселит сердце мужа… А-а, Хаген! Что ж не пируешь со всеми? Или сторожа твоя?

Холодноглазый кивнул на Сашку:

– Из ваших? Мы его только у дома заметили, а лесные сторожи вообще не видели – словно по воздуху прилетел. Думали уже – призрак, да туман еще не поднялся…

Голос у него был глубокий, но говорил он негромко. Однако Савинов расслышал его слова даже сквозь гам, стоявший в помещении, и хорошо понял сказанное, несмотря на странный, жесткий акцент.

– Олексой его звать! А про то, что по воздуху, так ты прав, да об этом потом…

– Добро… – холодноглазый Хаген, еще раз остро глянув на Савинова, кивнул и вышел на воздух.

Храбр хлопнул Савинова по плечу:

– Пей, братка! То Хаген был, Стурлауга сын. Его еще Молниеносным Мечом кличут. А учился он, к слову сказать, у нашего Диармайда. Но то давно было, в Западной Стране^[41] еще… Силен ты по лесу ходить, коли сторожа тебя не видала. А ведь знали, что ушел.

Савинов пожал плечами, как если бы похвалили не его. Ведь ломился он через лес как лось, шумно и напрямик. И слышно его должно было быть на пару километров. А не услышали. Однако что же за гадостью он надышался?..

– Послушай-ка, Храбр, могу я с князем поговорить, но так, чтоб тот рыжий не слышал?

Рука на плече Савинова напряглась. Он поднял глаза и увидел, как выражение лица у побратима как-то неуловимо изменилось, и сразу стало ясно, что он вовсе не пьян.

– Не сейчас. Стурри чего не то заподозрить может. Случилось что? Сказывай… Да пей – глядят на тебя. С рога единого, чай, не запьянеешь!

Глава 14 Рок

…И пепел твой отдам стихии.

Взметнется ветер, ну а я

Расправлю локоны тугие.

Я ведьма и судьба твоя…

Ольга

Сигурни сидела на пригорке и, обхватив руками колени, смотрела, как уходит ее Враг. Был рядом, и вот он уже у дверей. Двигается быстро и плавно этим своим странным, скользящим шагом. Совсем как тогда… Он настороже – кто-то незнакомый вошел в дом. Кто-то незнакомый и страшный.

Это она заметила незнакомца, когда он вышел из леса. Нет, не вышел, скорее выплыл, как плывут, истаивая и истончаясь, несомые ветром клубы тумана. Сначала она приняла его за призрак, а Враг, заметив ее взгляд, обернулся, и руки его метнулись к мечам. Он всегда носил два меча… От незнакомца веяло смертью, хотя тело его сияло жизненной силой почти так же ярко, как тело Врага. И Враг ушел…

Но только что он стоял здесь, и она смотрела в его глаза. Такие глаза должны быть у Хель – Хозяйки мертвых. Холодные и теплые одновременно. Глаза, в которых она, Сигурни, не могла прочесть ничего. Ее воле подчинялись люди и звери. Она могла взглядом убить человека, любого, даже самого могучего. Но не этого. И именно поэтому он – ее Враг. Он – сильнее ее…

Она хорошо помнила тот день, когда разбойники ворвались в храм Богумира.^[42] Сверху, с галереи, она видела последнее Служение Воинов-Жрецов. Они были прекрасны, принося себя в жертву, но врагов было слишком много, и жертва получилась кровавой. Они все умерли там, но их могучие мечи пролили перед этим водопады вражеской крови… Настоятель рассказывал, что в старые времена, когда народы еще не забыли своих корней, лучшие воины всей земли стекались к Храму в надежде заслужить честь быть среди Воинов-Жрецов. Тогда ни один земной властитель не осмеливался поднять руку на богатства Храма. Войско Храма было непобедимо. Однако настали иные времена. Многие забыли Отца-Прародителя и стали молиться иным богам. Все тоньше стал поток тех, кто стремился в Храм. Все меньше послушников. Лишь купцы из далеких стран, смуглые и горбоносые, приплывали иногда по большой реке. Изумлялись огромности и красоте храма, поражались его древностью и, оставив приношения, отправлялись восвояси… В древние времена шайка в сто пятьдесят человек, всего на двух кораблях, не смогла бы даже подойти к берегу. Но то в прежние времена… Настоятель, рассказывавший все это, убит вместе со своими учениками… Воины-Жрецы в последний раз станцевали со Смертью…

Когда ее схватил тот, русобородый, она даже не успела испугаться. Сигурни вообще не умела бояться. Ее мать была Жрицей, а отец – Первым из Воинов Жрецов. Он был родом из далеких Афин, а она – из фиордов Норвегии. С детства Сигурни знала о своем Даре и просто не привыкла к опасности. Она даже не пыталась прятаться, поэтому русобородый и смог ее поймать. Ему повезло – он испытывал вожделение такой силы, что ничего не замечал вокруг. Когда он рвал на ней драгоценное платье, Сигурни удивилась спокойствию, царившему в ее сердце. Не было даже ненависти. Нельзя ненавидеть зверя за то, что он пытается тобой пообедать. Но можно с ним не согласиться…

Он очень торопился, связывая ее. Его грубые мозолистые руки царапали кожу. Он пыхтел и рычал, лапая ее, и Сигурни еще раз удивилась себе, когда поняла, что вовсе не против того, что он хочет сделать. Она никогда не была с мужчиной, но волна возбуждения, нахлынувшая на нее, показалась знакомой. Ее цветущее тело хотело этого. Оно хотело мужчину с такой силой, что Сигурни едва не закричала: «Ну что же ты медлишь!» Это было как наваждение… Он возился со своей кольчугой, пытаясь одновременно тискать ее грудь и спустить штаны. Получалось плохо. Эта пауза позволила девушке совладать с собой, и как раз в этот миг он взглянул ей в глаза…

Русобородый оказался слаб как младенец. Дитя в могучем мужском теле. Она не почувствовала сопротивления, лишь легкое ощущение рвущейся паутинки. Глаза воина остекленели, и он, как-то жалобно, по-собачьи заскулив, рухнул на нее сверху. Сигурни едва успела отвернуть в сторону лицо, чуть не задохнувшись при этом. Кожаная петля рванула шею, а голова викинга в шлеме, тяжко мотнувшись, ударилась в пол за ее плечом. Страшная тяжесть придавила девушку к полу. Стальные звенья кольчуги впились в кожу. Что-то твердое и горячее уперлось ей между ног. Она не сразу поняла – что это, и порадовалась, что он все же не успел снять штаны. Вскоре давление немного ослабло. Лишенный разума воин уже не мог желать женщину. Она же жалела лишь о том, что он отключился слишком быстро и приказ его сердцу – остановиться не достиг цели.

Сначала ей казалось что еще немного, и она задохнется. Он был очень тяжел, этот русобородый… Потом она снова слышала крики и звуки боя… Было холодно, и спина онемела. От русобородого отвратительно пахло, он мелко подергивался и хлюпал носом. И опять где-то кричали женщины. Казалось – она узнает голоса. А потом в зал вошел еще один отряд грабителей, и Сигурни услышала шаги, безошибочно выделив их из всех остальных. Это шел ее Враг.

Она еще не видела его, но эти шаги… Они были самыми тихими, но для нее звучали громом. Это шел вождь, и его было нужно убить. Она приготовилась…

Тяжесть, давившая на грудь, вдруг исчезла. Тяжелая туша русобородого с металлическим звоном откатилась в сторону. Сигурни, из-под рассыпавшихся волос, следила за происходящим, сохраняя неподвижность. Вот кто-то наклонился над ней. Коснулся… Рука протянулась, чтобы отбросить с ее лица волосы, и замерла… Она раскрыта! Он знает!

Ужас сжал ее горло. Вот теперь она боялась. Боялась панически того, что сейчас произойдет. Невесть откуда, но она почувствовала, что этот человек знает о ней все. Все! Ей не удастся отомстить – он не попадется… Они завяжут ей глаза и будут глумиться по очереди, а быть может, все сразу… Она содрогнулась, усилием воли подавив желание забиться в путах, визжа как пойманный зверь. Она – дочь Воина!

В следующий миг замершая на полпути рука сдвинулась с места, смахнув с ее лица тяжелые локоны. Она увидела его. Своего Врага. Он был очень красив, а глаза… Сигурни поняла, что у нее нет шансов. Она погибла…

А потом отворилась дверь.

Хаген вышел из зимовья. Ему очень не нравился этот пришелец, который, судя по одеже, оказался побратимом Храбра. Ощущение было неясным, как если бы этот, коротко стриженный, как румлянин, человек был одновременно живым и мертвым. Что-то страшное стояло за его плечом и смотрело пустыми глазницами. Хаген никогда не сталкивался с такими, как Олекса, но слышал о них. Ими, по слухам, руководят боги, но рядом всегда пасется смерть.

Он вспомнил, как скользнул вдоль спины холодок, когда он повернулся, чтобы идти к выходу. И еще он помнил напряженный взгляд отца, направленный в спину незнакомца. Стурлауг тоже что-то увидел… Хаген передернул плечами, стряхивая неприятное ощущение, и взглянул на холм. Сигурни все еще сидела там, сжавшись в комочек. Она никуда не уйдет, хотя ее не сторожат. В лесу не пропала бы – ни один зверь не причинит ей вреда. А то, глядишь, и принесет пищу… Колдунья, маленькая колдунья… Она не уйдет, потому что тот далекий день связал их навсегда. День, когда она лежала перед ним нагой и беззащитной. Беззащитной только от него, но он не причинил ей зла. Не взял силой и не отдал никому… Она называет его Врагом. Она ненавидит его, но разорвать эту связь не в силах. Так же как и он сам. А видят боги, раньше он так не мучился и мир был прост и ясен… Иные говорят, что любовь – это радость. Быть может, но пока она больше напоминает проклятие…

Хаген привычно прислушался к миру. Сигурни подождет – сейчас ему нужен Наставник. В эту игру они играли много раз. Наставник уходил, а юный Хаген должен был его найти. Не по следам – черноволосый вальх не оставлял следов, – а по тому неповторимому ощущению, которое исходит от каждого человека. Нужно лишь уметь слышать. Хаген умел – Наставник обучил его…

Он прикрыл глаза и расслабился. Звуки свободно втекали в него, ветерок провевал насквозь, как густую траву. Тело само сделало первый шаг, и, повинуясь его зову, Хаген медленно двигался вперед. Ноги сами понесли его к реке, затем вдоль берега вниз по течению, за скалу, дальше, еще дальше, теперь россыпь валунов, поваленное дерево, еще валуны… Запахи переполняли все вокруг. Звуки сделались острыми и четкими. Вот шорох наверху… Большая скала… Взобраться наверх… Здесь.

У корней огромной сосны, вцепившейся корнями в лоб каменной глыбы, сидел Диармайд. Он обернулся, и его странные глаза цвета морской волны дико сверкнули.

– Неплохо, Волчонок, очень неплохо. Хотя я не прав – ты давно уже Волк.

Глава 15 Рок неумолимый

Видение чудесное было мне,

Как его разъяснить, знает ли кто в сем войске?

Стеклянную чашу я видел, сиявшую, как золотая,

Посередине покоев своих, что на Бреге у Бойн,

Треть этой чаши заполнена кровью людской, небывалая встреча,

За нею – лишь треть молока в середине,

Еще одна треть благородным вином была полна, такого не знал я,

Головы были над ней склонены тех, что приплыли по синему морю…

Ирландские саги. Борома, видение короля Конхобара

– Что это за люди, Храбр? – Савинов, сидя за столом, мрачно оглядывался. В помещении стоял жуткий гам. Воины веселились. Вкусно пахло едой, пивом и еще чем-то, смутно знакомым. Свет очага красил лица людей в две краски. Колеблющиеся тени делали их похожими на причудливые и жуткие маски. Тускло блестел металл. Это было бы очень живописно и, пожалуй, даже красиво, если б не недавний бред. Или не бред? Савинов не мог разобраться – что же его так гнетет. Ведь не мог же он в самом деле увидеть реальные события… Или мог? Чего же он все-таки надышался в том чертовом капище?

Храбр хитро глянул на него. Савинов только сейчас заметил блеснувшую в его ухе серьгу.

– Это хирдманы Стурри Трудолюбивого. Он вольный хевдинг и с нашим князем старый знакомец. Хаген – сын его единственный. Да я тебе уже говорил.

– Он здорово бьется двумя мечами.

– Откуда ты знаешь? – Храбр удивленно воззрился на него. – Ты умеешь видеть такие вещи? Тогда ты сам должен хорошо понимать оружие.

– Да вовсе нет. Я же видел, в конце концов, что у него два меча на поясе. Но на самом деле в том месте, куда я пришел следом за князем, меня, как бы это сказать, сон сморил, что ли… И вот во сне я все и видел.

Лицо Храбра вдруг сделалось суровым.

– О том, где был с Ольбардом, – мне не сказывай. То ваше с ним дело. Я смотрю, ты тоже из вещих, – не зря же князь приказал тебе не мешать, коли за ним пойдешь. О видении своем – сказать можешь. Только сначала о другом. Поверь моим словам – любой проходимец может нацепить на себя два меча, но от этого он не станет обоеруким воином. И знающий человек всегда отличит одного от другого… Надо бы нам с тобой позвенеть поутру мечами. Погляжу – что ты умеешь.

Савинов молча смотрел на Храбра и думал, что, пожалуй, он немного легкомысленно относится к этим людям. Возможно, в силу того, что они – «древние русские» и он знает больше них о мире? Но кроме этой Руси – никакой другой пока нет, а ее эти люди знают гораздо лучше, чем он. Вот и князь, оказывается, с самого начала знал, что он, Сашка, пойдет следом. Откуда?

– Отчего же не позвенеть, – сказал он, и собственный голос показался звучащим откуда-то издалека. – А видение мне было такое…

Он стал рассказывать и понял вдруг, что боится поутру сесть в лужу. Ведь меч – не шашка, черт побери…

С реки дул прохладный ветер, но Сигурни не чувствовала холода. Ей снова было страшно, как тогда – в храме. Только теперь страх был другим. Мирная картина, что была перед ней, зеленый луг, лес и скалы, сверкающая гладь воды – все казалось обманом. Она чувствовала приближение чего-то неумолимого и неотвратимого. Судьба, рок снова собирались испытать на прочность ее мир. Но ведь она уже все потеряла… Или не все? Злое предчувствие камнем лежало на сердце.

Сигурни взглядом поискала Врага, но он уже исчез, растворившись в лесу. Ей вдруг захотелось предупредить его, защитить… Но ведь он – Враг! Почему же она не хочет, чтобы он погиб, сгинул? Оттого ли, что не дал своим людям убить ее подруг, пойдя против воли отца? Потому ли, что не обидел ее ни словом, ни делом, хотя мог, мог – единственный из всех остаться безнаказанным? Она не знала… Хотя… Наверное, все дело было в его глазах из холодной стали, в которых… жила любовь. Она увидела это еще тогда, в первый миг, а потом отворилась дверь…

Дверь отворилась, и в зал вошел человек с окровавленным длинным мечом. За его спиной сквозь дверной проем она увидела неподвижные тела грабителей из первого отряда, к которому принадлежал русобородый. Человек резко взмахнул своим изогнутым клинком, и кровь, сорвавшись с лезвия, прочертила на полу ровную линию. Он никогда не носил щита – этот самый странный из Воинов-Жрецов. Родом из далекой восточной страны, что на островах за страной Син, он был смугл и темноволос. В его лице было что-то хищное – быть может, запавшие щеки, тонкий нос с горбинкой и слегка приподнятые внешние уголки глаз создавали такое впечатление…

Враг повернул голову, чтобы видеть вошедшего, и его рука на бедре Сигурни обратилась в сталь. А она… заметила родинку на его щеке. Воины Врага тут же выстроились шеренгой, закрывая щитами Сигурни и русобородого. Она – добыча, он – побратим. Ни то, ни другое северяне не отдадут без боя. Враг уже стоял впереди своих людей, и в каждой руке его было по мечу. Сигурни не успела заметить – когда он там оказался. Она еще чувствовала его прикосновение.

Усмешка умерла на тонких губах вошедшего в зал человека. Некоторое время он внимательно смотрел на стоящего перед ним противника. Никто в зале не шелохнулся. Затем вошедший слегка поклонился и левой рукой хлопнул себя по груди, обтянутой черной кольчугой.

– Накаяма Реноске, – сказал он.

– Хаген Стурлаугсон, – ответил Враг.

Так Сигурни впервые услышала его имя.

Реноске прислушался. Из-за закрытых дверей Зала Света донеслось тихое позвякивание и шум шагов. Рукоятью меча он чуть приоткрыл тяжелую створку. Звуки стали громче. Еще десяток, – привычно определил он. Как они предсказуемы, эти варвары… Предсказуемы и глупы. Почему Воин-Жрец не послушал его? Действуя из засад, они легко перебили бы этих грабителей. Но Долг. Здесь они тоже следуют своему Долгу.

В стране Ямато умереть, исполняя долг, – великая честь. Но, сражаясь на стороне Тайра Масакадо, Реноске понял, что Долг можно исполнять по-разному. Масакадо погиб. На его сторонников охотились, как на лис. Преследуемый по пятам людьми Минамото, Реноске бежал из страны. Словно порыв ужасающего ветра подхватил его и понес все дальше от родной земли. Есть ли для него дорога назад? Тряхнув головой, он прогнал мысли, открывавшие лазейку слабости. Воин идет к жизни через смерть.

Дверь отворилась сама.

Они уже ждали его, поспешно выстраивая стену щитов. Глупцы. Нельзя всегда рассчитывать на силу своего строя. Девять изрубленных трупов в соседнем зале – тому подтверждение. Реноске стряхнул кровь с лезвия меча. Прислушался к едва различимому звону – клинок готов…

Один из варваров вышел вперед, и Реноске остановился. В первый миг ему показалось, что он видит перед собой Тайра Масакадо. Воля этого человека, казалось, делала плотным сам воздух. Но нет, конечно, это не он. Светлые глаза в прорезях шлема сияют холодным льдом. В каждой руке предводитель варваров держал по мечу. Реноске понял, что пред ним достойный противник, и назвал свое имя. Услышал ответ. И сталь зазвенела о сталь.

Это был прекрасный поединок. Реноске жалел, что никто не услышит сложенное им хокку, посвященное этому бою. Мечи варвара взблескивали у самых глаз. Звенели защиты, свистели удары. Воздух рвался и трещал, пропуская сквозь себя стремительные клинки, и за миг до того, как холодный металл вошел в его тело, Реноске понял, что смотрит в глаза смерти. Ноги подкосились, и он упал навзничь. Тяжелый шлем откатился в сторону. Тишина завывала в ушах. Противник медленно приближался. Реноске попытался подняться и почувствовал, как что-то теплое стекает по его шее под доспехи. Он улыбнулся и увидел, как мечи врага взлетели вверх. Один алый, как закат, а второй сверкающий золотом восхода. «Ни Тэн…»^[43], – прошептал он, и небеса обрушились вниз.

Ольбард все так же сидел во главе пиршественного стола и вполуха слушал рассуждения Стурлауга. Тот продолжал расписывать выгоду, которую получат русы, если примут его предложение. Стурри, как всегда, очень настойчив. И хитер… Что-то витало в воздухе, мешаясь с пьянящим духом воинского пира, словно дым костра, сочащийся сквозь туман. Тревожное, опасное и неотвратимое. Ольбард чуял – пахнет большой кровью. Его наставник – Ререх, с которым в давние времена он еще отроком ходил в походы, научил будущего князя слышать беду. И теперь Ольбард безошибочно различал в чаде зимовья ее траурные одежды. Нет сомнения – крови течь. Неужели Стурлауг решил усыпить его бдительность своими уговорами? Возможно… А затем, когда варяги-русь перепьются, – напасть.

Он исподволь присматривался к хирдманам Стурлауга. Сильно ли пьяны? Многие ли в доспехах? Пока что урмане пируют по-настоящему. Иные уже спят, перепившись, на скамьях, а другие – прямо на полу… Ольбард поискал взглядом Храбра. Надо бы переговорить с ним, но так, чтобы Стурри не узнал об их подозрениях. Пусть-ка Храбр предупредит дружину, дабы держали ухо востро.

Храбр обнаружился рядом с Александром, сидящим за столом примерно на полпути к выходу. Почуяв взгляд князя, он посмотрел в его сторону и, увидев знак, незаметно кивнул. Александр в это время сидел неподвижно. Расписная деревянная ложка повисла в его руке, а сам он уставился в стену перед собой. Как есть – что-то увидел! Значит, не один Ольбард чует беду…

– Эй, Синеус! Да что с тобой? – Стурри дружелюбно толкнул его в бок. – Давай-ка выпьем!

Ольбард повернулся к нему, поднял свой рог… и вдруг всем телом ощутил внезапно повисшую в зимовье тишину. А затем раздался грохот…

Солнце вставало. Огромное, багрово-красное, оно занимало половину небосклона. Кровавое, лезло из-за горизонта, вспучиваясь, как чудовищный, пышущий жаром волдырь. Горизонт пылал и плавился, исходя жирным дымом, и страшный, смертный крик многих сотен тысяч людей вырастал вместе с кровавым светилом. Солнце вставало на западе.

Этот дикий, безумный сон приснился Савинову в июне сорок первого года. И бабулька, у которой квартировали летчики, сказала: «Война будет, сынок, какой никогда еще не было. Погибнет очень много людей…»

Почему-то именно сейчас он снова увидел, как пылающий, громадный шар лезет из-за горизонта, и дымится, полыхает степная трава… Тогда он не поверил, но война пришла. А теперь? Может, все же он видел правду?

Что то плюхнулось в его тарелку, расплескав щи. Савинов медленно повернулся.

– Твое место в Нильфхеле,^[44] мертвяк! Убирайся обратно!!!

Человек, сказавший это, был на голову выше Савинова. Широченная грудь и плечи, русая борода в косичках. Викинг был без доспехов, но на поясе его висел меч.

Савинов неторопливо поднялся из-за стола. На Храбра он оглядываться не стал. В таких случаях каждый должен защищать себя сам. Он даже ждал чего-то подобного – новичка всегда проверяют, но не думал, что проверять будет скандинав… Разговоры вокруг стихли – все внимательно следили за происходящим.

– Ну что молчишь?! Язык присох к заднице? – Викинг грозно навис над Сашкой и вдруг, удивительно ловко для такого гиганта, ухватил его за подбородок. Тот видел движение, но мешать не стал – пусть потешится, расслабится малость. Вместо того чтобы сопротивляться, Савинов поднял обе руки ладонями вперед и сделал успокаивающий жест, коснувшись груди противника.

– В чем дело? – спокойно спросил он. Вокруг тут же заорали и заулюлюкали. Кто-то крикнул: «Он трус! Торир – вышвырни его отсюда!» Спиной Савинов просто физически ощутил исходящее от Храбра разочарование и мысленно усмехнулся. Главное – не суетиться.

– Я сказал – убирайся в Нильфхель!!! – викинг приблизил свое лицо вплотную, продолжая сжимать подбородок Савинова своей лапищей. Возможно, он рассчитывал увидеть в его глазах страх, но ошибся. Глаза, в которые он заглянул, не выражали ничего.

Савинов выдержал паузу, разглядывая веснушчатую переносицу скандинава, и невинно спросил:

– Так ты тот самый Торир, который Собака? Ну, который с бабами ничего не может? Это правда ты?

Воины вокруг разразились громовым хохотом. Торир взревел как буйвол. Его правый кулак взлетел, грозя сокрушить противнику череп. Но ладонь Савинова, успокаивающе упиравшаяся в грудь викинга, вдруг скользнула вверх, вонзившись напряженными пальцами в ямку между ключиц. Гигант сказал: «Х-х» – и глаза его приняли полубессмысленное выражение. Дальше все было просто. Савинов врезал ему коленом в пах и, ухватив за изящно заплетенную бороду, с размаху впечатал физиономией в стол. В воздух взлетели черепки разбитых мисок. Длинный стол содрогнулся, и в тишине четко прозвучал тихий голос Храбра: «Ай да Олекса! Вот это по-нашему!»

Поднялся шум. Воины повскакали с мест. Кто-то выкрикнул оскорбление, но большинство смеялись. Савинов чуть отступил от стола, на котором тяжко шевелился оглушенный ударом Торир, и взглянул на вождей. Ольбард смотрел прямо на него. Взгляд его был спокоен. Стурлауг усмехался в рыжую бородищу, но Савинову показалось, что он что-то задумал. Краем глаза он заметил, как поверженный здоровяк медленно поднимается на ноги. И вдруг наступила тишина. А потом кто-то крикнул: «Хольмганг!»

Глава 16 Хольмганг

…Заслуга человека не в том, что он обладает Силой и Знанием, а в том, как он ими распоряжается…

Апокриф

– Вижу я, ты совсем не знаешь нашего обычая, – Храбр говорил, не забывая внимательно следить за тем, как скандинавы размечают площадку для боя. Воткнули колышек в верхушку небольшого бугорка и привязанной к колышку веревкой, как циркулем, отмерили круг метра три в диаметре.

– Но ведь он же первым полез, – Савинов не мог понять – в чем просчет, – я его специально на это вызвал…

– Все верно, и было бы хорошо, если б не кровь. Ломай ты его головой столы, вышиби дух, подметай им углы – был бы в своем праве. А ты его мордой в мису, а она – глиняная. Осколками посекло… Кровь – руда, она священна, уразумей сие, ужели у вас не так?! Теперь он вправе твою пролить, а захочет – и до смерти. Выбор оружия – за ним. Вот выберет секиру и щит – сдюжишь?

– Нет… – Храбр удивленно воззрился на него, но Савинов только пожал плечами. Накатило какое-то усталое безразличие.

– Пойми, – сказал он – не бьются у нас секирой, а уж щиты так лет четыреста никто на войну не берет. Никакой щит не спасет, когда есть э… большие самострелы, которые стальную плиту, в ладонь толщиной, за тысячу шагов пробивают.

Храбр долго молча смотрел на Савинова, потом покачал головой:

– Чем же бьются у вас?

– Теми же самострелами. Большими и малыми. Еще есть железные машины, зовутся танками. На них установлены большие самострелы. Есть стальные птицы, несущие огонь…

– Страшный у вас мир. Не хотел бы я туда попасть… – Храбр помолчал. – Таким оружием трусы и слабосильные могут побеждать отважных.

– Могут. Но в войне все равно побеждает храбрый и умелый. Для того чтобы точно выстрелить – тоже нужна отвага. Поэтому изменилось не так уж много…

– Может быть… – Храбр отвернулся. – А из нашего оружия – чем можешь биться?

– Пожалуй, мечом смог бы, а лучше шашкой.

– Что это?

– Длинный изогнутый клинок, заточен с одной стороны, вроде сабли, только изгиб поменьше.

Храбр оживился:

– Саблю не обещаю. Хотя в Новагороде на торгу можно было б найти хузарскую или арабскую. Хорошую сталь куют у них в Хорезме. А здесь могу большой скрамасакс дать. Он, конечно, не изогнутый, но с одним лезвием. Остается только молить Перуна – пусть урманин мечи выберет.

Они еще помолчали, глядя, как собираются к Судному Полю воины. Все при оружии, а некоторые и в бронях. Уже бились об заклад – кто победит. Как понял Савинов, ставили примерно поровну. Пришел уже и сам «обиженный» с исполосованной мордой и начал, свирепо зыркая в их сторону, сдирать с себя рубаху. Прибежал молодой воин из Молодшей дружины, которого Храбр посылал за скрамасаксом. Клинок оказался тяжелым, длиной чуть не в руку, с удобной рукоятью для полуторного хвата. Савинов примерился, крутанул разок. Серьезная штука. Конечно, это не шашка, тяжеловат. Зато можно биться двумя руками. Немаловажный момент, когда противник тяжелее на два, а то и три десятка кило…

– Послушай, Олекса, а у вас там есть Боги? – вопрос прозвучал неожиданно, и Савинов не сразу нашелся с ответом.

– Наверное… Некоторые Христу молятся, иные – Компартии, а большинство, я думаю, – ни во что не верит.

Храбр усмехнулся в усы:

– Другой вопрос, Олекса. То, что не верят, понятно – зачем верить, если вы сами силу богов имеете. О Христе же я слышал немало… И побратимов среди христиан имею… О другом спрашивал, не о вере. Есть ли боги в вашем мире?

Странный, непонятный вопрос. Савинов задумался. Храбр явно что-то хотел услышать, что-то важное. «А может, он, чтобы я не психовал, просто хочет отвлечь меня от предстоящего боя?»

– Не знаю, Храбр. Мне не попадались.

– Может, не хотел видеть? – Воин не принял шутки. – А может, они от вас отвернулись… Ты попал к нам из Вальхаллы. И там не видел богов?

Савинов хотел ответить, но в этот момент топчущийся с другой стороны круга Торир что-то крикнул. Воины одобрительно зашумели.

– Он выбрал ножи, – перевел Храбр, – как ты?

– Готов. Правила особые есть?

– Вы возьмете друг друга за левое запястье. Эти руки вам свяжут ремнями. Нельзя выходить из круга, нельзя резать ремни и левую руку до плеча. Остальное можно. Бой назван до смерти.

Савинов прислушался к себе. Страшно? Страшно. Один раз он уже умер. Как там насчет второй попытки?

– Что будет, если я убью его?

– В своем праве. Но любой из хирда может захотеть отомстить, если решит, что ты победил не по чести. Однако сразу мстить не будут.

Савинов кивнул и потянул с себя рубаху.

Стурлауг стоял в первом ряду и смотрел, как бойцы готовятся к схватке. Торир медведем нависал над русом, и казалось у того нет шансов, но хевдинг помнил, как ловко тот отправил гиганта собирать головой посуду. Нож славянин держал умело, лезвием вдоль правого бедра. Сильное тело перевито мышцами, ловок, быстр. Торир же огромен, кряжист как дуб, его клинок немного длиннее. Кто – кого?

Стурлауга мучил вопрос – почему рус довел дело до Хольмганга? Случайно? Или, быть может, это замысел синеусого князя – начать распрю, завладеть добычей? На Ольбарда не похоже, но и не менее достойным людям блеск золота застил глаза.

Уже вот-вот должны были дать сигнал к началу боя, когда стоявший справа от Стурлауга хирдман взял его за рукав. Тому казалось, что мгновение назад это был седобородый Даин, но сейчас он видел совсем другое лицо. Плащ воина из черного стал синим. Плечи развернулись, и от всей его фигуры вдруг повеяло запредельной мощью. Лицо, словно высеченное из камня, с повязкой через один глаз. Человек (человек ли?) склонился к Стурлаугу, оказавшись вдруг выше его почти на голову.

– Слушай меня, хевдинг! – голос тих, но кажется – дрогнула земля. – Ты должен убить их всех. Эти русы хотят обмануть тебя. Кровь Ванов^[45] – проклятого племени! Дождись удобного момента, вооружи хирд и ударь!

В груди Стурлауга сердце сделало последний удар и замерло. Перед ним стоял Один, Отец Дружин, покровитель и наставник, Бог мудрости и Гнева. Хевдинг сглотнул. Впервые Великий Отец Воинов явил себя с такой несокрушимой мощью. Стурлауг и ранее получал от него знамения и даже, как он считал, оружие – свою любимую секиру, но чтобы так…

– Я вижу – ты колеблешься! – Единственный глаз Бога пылал огнем. – Этот их вождь – друг тебе. Забудь! То, что ты везешь, не имеет цены. Русы предадут тебя. Но чтобы ты не сомневался – я дам тебе знак. Следи за поединком!

В следующий миг Стурлауг увидел перед собой лицо Даина. «Неужто почудилось?» Бой уже начался.

Мозолистая длань русобородого сжала руку Савинова повыше запястья. Он в свою очередь сомкнул пальцы на толстенном предплечье скандинава. «Ну ты и орясина, братец», – мелькнула мысль. Мышцы викинга были каменными. Савинов чувствовал, что Торир ищет его взгляд, и усмехнулся. Нет нужды! В драке он всегда смотрел сквозь своего противника. Так видно каждое его движение, но ни одно из них не отвлекает, не останавливает внимания. А глазами можно и обмануть.

Пальцами ощутить рукоять ножа, ступнями – землю. Трава сухая – это хорошо. Все тело пронизывает мелкая дрожь, как электрический ток гудит в трансформаторе. Концентрация достигла предела. Мир за границей круга подернулся серой пеленой. Осталось только дыхание и жар огромного тела викинга. Бревноподобная ручища Торира напряглась. Сейчас!

Он не слышал команды, но знал, что она прозвучала. Викинг, рассчитывая на свою силу, рванул руку на себя, выставляя из-под нее клинок и делая шаг вперед. Если бы Савинов попытался остаться на месте, нож Торира уже торчал бы у него из селезенки. Врешь! Прыжок вперед и вправо, используя силу врага как опору. Кисть руки делает простое движение, которым встряхивают градусник. Но в ладони тяжелый клинок! Слева под ребрами на боку викинга раскрывается, хлеща кровью, глубокий и длинный порез. Тот рычит от ярости. Правильно – злись! Новый рывок. Земля уходит из-под ног. Повернуться боком! Сталь скользит по коже, острая боль… Быстрее!! Рука с ножом подобна змее. Показать в лицо… и вниз! С треском расходится ткань штанов, Торир воет от ярости. Теперь ты хромой! Новый рывок – металл обжигает щеку. По подбородку скользят теплые капли. Торир все ускользает, даже охромев – двигается хорошо. Он воин с детства. Его нож целит в лицо… Прыжок! Хрен тебе, орясина!! Ишь, нацелился на поджилки…

Воздух уплотнился. Время стало. Рука Торира пред глазами как некая планка. Захват левой за левую. Так на самбо отрабатывают страховки… Занимался всего ничего, а страховки помню. Снова рывок. Так, медленно… Тело послушно оттолкнулось от земли. Переворот через левое плечо, что-то острое задевает бедро. Перед глазами небо, потом лицо врага. От плеча, как отбив по ковру, ножом в шею…

Брызги в лицо. Удар. «Как это я ухитрился встать на ноги?» Силуэт Торира маячит перед глазами. Что-то с ним не так. Сложился. Упал. Руку рвануло вниз. Серый туман потихоньку рассеивался. Стояла тишина. Только хрип умирающего и шелест травы. Потом кто-то сказал: «Все было честно…» А другой голос добавил со скандинавским акцентом: «Боги рассудили их!»

Потом Савинов увидел лица воинов, а за их спинами распахнутые в ужасе зеленые глаза под копной золотых волос. Женщина. Откуда?

Глава 17 Тризна.^[46] Пир Мечей

…Дело не в отсутствии взаимопонимания между людьми, проблема в том что они и не желают друг друга понять…

Пир сам собой перерос в поминки. Поминали убитого, его подвиги, воинскую удачу. Говорили, что в этом походе она от него отвернулась. Прозвучало слово и о его противнике. Про Олексу С Неба спел Витень Сорвиголова, правда оговорившись предварительно, что Ярун, тот бы сказал лучше, да жаль, погиб в бою с храбрецами из Халогаланда. Слушали уважительно. Урмане удивлялись и поднимали за Савинова кубки. Косых взглядов больше не было.

Сашка хмуро пил мед. Чесался туго перетянутый бок, саднили бедро и щека. Храбр, только что сидевший рядом и толкавший под локоть – мол, расскажи о приеме, которым победил, – вдруг куда-то пропал. На душе было погано. С одной стороны, да – победил, уважают и так далее, а с другой – убил человека. Пусть болвана и хама, но ведь человека! Своими руками Савинов убил впервые. Конечно, если считать, что летчик убивает не своими. В детдоме уметь драться на ножах – это был вопрос выживания. Случалось – резали насмерть, но Сашке не приходилось – удавалось обойтись первой кровью. Однако опыт он получил огромный. И еще в детдоме они не пользовались ремнем. Просто брались за руки как для рукопожатия. Отпуститься было впадлу.

Рог в руке опустел. Кто-то из молодших тут же наполнил его. Савинов поискал глазами Храбра. Но тот куда-то запропастился. Дареный скрамасакс в ножнах оттягивал пояс. Перед тем как испариться, побратим посоветовал нацепить оружие и держать ухо востро. Что-то затевалось. Скандинавы, они же – урмане, собрались мстить? Он заметил, что большинство воинов из обоих дружин как бы невзначай опоясались мечами. Те, кто надел кольчуги, идя на Хольмганг, забыли их снять. Сашка представил себе, как две сотни этих здоровяков рубят друг друга в капусту, и ему стало худо.

Солнце вставало на Западе. Огромное – в полнеба. Багровое, жуткое, как наполненный кипящей кровью огромный пузырь. Вставало, поджигая степь, лезло из-за горизонта, купаясь в жирных дымах, и летел, ширился, леденя душу, страшный крик и плач погибающих людей…

Савинов встряхнул головой. Заныла порезанная щека. Прочь, проклятый сон! Сколько ты будешь преследовать меня!?

* * *

– Отец, не слушай видения! То был морок! И где тот знак, что Он обещал?! Торир мертв! Значит, победа – не с нами…

– Хаген! Пойми, САМ Один приказал мне убить их! Ольбард – мой друг! Мне трудно решиться на такое и без твоих уговоров. Но Отец Дружин…

– Вспомни, что его еще называют Предателем Воинов! Может, ему нужны новые Эйнхерии^[47] в Вальхалле! А значит – побольше трупов!

– Что ты говоришь!? Да как…

– Отец! Не время для богословских споров! Если ты считаешь, что русы опасны, лучший выход – уйти незаметно, пока они все перепились! Тем более что явиться тебе мог вовсе не Он, а, например… Локи!^[48]

* * *

Дымно коптили лучины. Очаг едва тлел. Люди спали вповалку. Некоторые, самые крепкоголовые, – еще сидели за столом, ведя пьяные разговоры. «…И тут Скаги выхватил меч… А… А берсерк… ну ты знаешь их… стал грызть щит… Да нет! Свой щит… Вот… О чем я? Ах да… ну и она говорит мне… Ик… зарод у тебя ну как у жеребца! …Я тогда ее хвать за сиську… за левую… Почему?.. Да хрен его знает…»

Савинов не мог понять, почему он проснулся. Черный колодец сна без видений вдруг выплеснул его назад. Разговоры потихоньку стихли. Через приоткрытые двери сочился дневной свет. Последние бойцы с зеленым змием уснули прямо за столом, уронив головы в объедки. Хорошая была пьянка.

Он лежал в темноте, прислушиваясь к шорохам, сопению и храпу. Шибало пивным духом и потом. Слава богу, никто не блевал… Снова заболел бок. Савинов хотел пошевелиться, но передумал. Так и лежал в темноте, лениво ловя хвосты ускользающих мыслей. А потом услышал шаги. Быстрые, осторожные. Кто-то прошел вдоль стены снаружи. Звяк металла – показалось? Тихо, без скрипа отворилась дверь. Силуэт на пороге. Доспехи, шлем с кабаном. Хаген…

Холодноглазый молодец бесшумно двинулся внутрь помещения, наклоняясь над лежащими, расталкивал, что-то тихо шепча. Скандинавы поднимались, пошатываясь, подбирали оружие. Тени двинулись к дверям.

Савинов вдруг представил себе, как они выходят, подпирают двери, обкладывают строение хворостом… А беспечные русы продолжают спать. Он уже хотел было закричать, поднять тревогу, когда кто-то из полупьяных еще хирдманов наступил на спящего славянина. Тот вскинулся и, увидев над собой бородатую тень с мечом в руке, заорал: «Измена! К оружию, братья!!!» В следующий миг темнота взорвалась.

Со всех сторон раздались удивленные крики, мгновенно сменяясь стонами и воплями ярости. Зазвенело оружие. Савинов вскочил, выхватив скрамасакс из ножен, и отступил назад, к стене. Тут же что-то рухнуло ему под ноги. Тяжелые теплые капли брызнули в лицо. «Бей! Бей!!!» – летело отовсюду. Смутные силуэты сталкивались и боролись в полумраке. Хрип, звон, хруст. Лопатки ощутили спасительные бревна. Что-то упало в очаг, и пламя взметнулось до потолочных балок. За миг до этого Савинов ощутил какое-то опасное движение в темноте и быстро пригнулся. Секира со звоном ударила в стену. Брызнула щепа. Руки едва успели удержать оружие от ответного удара. Здоровенный рус, обознавшийся в темноте, крякнул, выдирая оружие из бревен. В этот миг кто-то ударил славянина сзади, и к ногам ошалевшего летчика, разбрызгивая кровь, рухнуло обезглавленное тело. Убийца ловко перепрыгнул его и бросился на Савинова. Тот уклонился и коротко ткнул клинком в животвикинга. Мимо! Сивобородый скандинав взмахнул топором, но в этот момент наконечник копья, брошенного с другого конца зала, хищно высунулся у него из груди. Удар швырнул викинга на Савинова и сшиб с ног. Кто-то наступил Сашке на руку. Крики, брань. Запахло паленым. Надо подняться! Попытки сдвинуть с себя мертвое тело безуспешны. Без толку – кто-то из русов, отчаянно матерясь, отражал атаки, топчась прямо на придавившем Сашку мертвеце…

Багровый свет выхватывал из теней то окровавленные клинки, то ощеренные ненавистью лица. Вчерашние собутыльники убивали без пощады. Воины сбивались в кучки, защищая друг другу спину. Беспорядочная свалка постепенно перерастала в правильный бой. Откуда-то из середины зала раздался крик: «Отжимай от дверей!» Кажется, Ольбард… Савинову наконец удалось сбросить с себя мертвеца и подняться на ноги. Какой-то викинг походя рубанул Сашку мечом. Клинки со звоном столкнулись, отскочили. Еще раз столкнулись, противник как-то хитро повернул кисть. Савинов понял, что не успевает… В этот момент его толкнули в спину. Падая, Сашка выбросил руку с оружием вперед. Клинок врага прошелестел над его ухом, а его собственный вонзился точно в солнечное сплетение викинга. Савинов даже не успел удивиться, когда смертельно раненный враг ухитрился садануть ему с левой в челюсть. В голове зазвенело. Упершись ногой в тело, выдернул меч. Быстро обернулся. «Чтобы остаться в живых, здесь нужны глаза на затылке». Копейное жало мелькнуло перед глазами. Удар, отбив. Пространство странно дергалось, как если бы он кубарем летел с высокой горы. Раскаленный металл зацепил бедро. Рядом оказывались то свои, то чужие. Стены, потолок, пол, заваленный трупами, – все смешалось. На миг рядом возник Храбр в шлеме и доспехах, сунул в руки щит и исчез.

Тело вдруг обрело странную легкость, движения стали точнее. Зрение прояснилось. Савинов увидел, что половина зала уже очищена от викингов и оттуда двигается, сметая сопротивление одиночек, стена русских щитов. Ольбард там! Возле дверей кипела беспорядочная свалка. Основная часть хирда старалась вырваться наружу, но путь ей преградило несколько русов, слышавших приказ князя. Викинги напирали. Вот здоровенный рыжебородый детина взмахнул секирой. Один из русов упал. Детина что-то прорычал. Савинов узнал Стурлауга… Двери распахнулись, но оставшиеся славяне продолжали сражаться. Главное – не выпустить викингов из зимовья, пока стена щитов не достигнет выхода! Савинов рванулся туда, отбивая и нанося удары. Вдруг оказалось, что тело живет какой-то собственной жизнью, словно кто-то чужой, неизмеримо более опытный, чем Сашка, управлял его движениями, как марионеткой. Скрамасакс в руке стал скользким от крови. В какой то миг почудилось, что Сашка смотрит на битву со стены примерно с высоты трех метров. Потом все смешалось. Он попал в самую гущу боя. Это напоминало калейдоскоп, только вместо цветных стеклышек окровавленное железо и отверстые раны. Щит гремел от ударов. Савинов, матерясь, сорвал голос. Мышцы гудели от напряжения, и сердце, казалось, сейчас выскочит через гортань. Но дверь они все же не удержали…

– Проклятие! – Хаген пинком распахнул дверь. Хирдманы гурьбой вывалили из дома, таща раненых. Их осталось всего около двух десятков. Слишком поздно отец решил действовать, а русы оказались гораздо трезвее, чем можно было подумать. Звон оружия, крики, хрип. Внутри еще кипел бой. Там умирали побратимы.

– Все на борт! За весла, отродье Локи!^[49]

В дверном проеме появился отец, волоча кого-то под мышкой. С ним еще несколько воинов.

– Хаген! Уходим! Нам не сдержать их!

Следом из багрового мрака выскочил кто-то из русов. Хаген среагировал молниеносно. Мечи свистнули. Славянин упал.

– Надо задержать их, отец! Иначе мы не сможем отплыть!

Глаза в глаза. Прозрачные серо-голубые и зеленые.

– Недолго, Хаген, не зарывайся, я тебя знаю. Шнеккер уже на воде.

– Хорошо… Выводи людей.

Широкая ладонь Стурлауга сжала плечо. Оба знали, что Хагену будет трудно добраться до борта.

Повернувшись к двери, Хаген поднял мечи, и тут изнутри повалили русы. И взвихрилась стальная метель! Удары летели со всех сторон. Он кружился веретеном, отшвыривая нападающих туда, откуда они налетали. Медленно, но верно он отжимал их обратно к двери, не давая обойти с боков, сек по рукам, нанося мелкие раны. На большее не хватало времени. Правда, двоих он все же убил. Сзади слышались крики. Кто-то звал его по имени. Но нет времени оглянуться. Русы вдруг отпрянули назад, двое скользнули, катясь в стороны, обходя его с боков. Хаген не успел им помешать, – из проема на него надвигалась стена щитов. Глаза славян прятались в тени под коническими шлемами, и одно из лиц было лицом Диармайда.

Он уже собирался отступить, когда заметил на зеленом пригорке, позади зимовья, девушку в светлой одежде. Сигурни! Его сердце упало. Он понял, что не может уйти без нее.

– Отец, я остаюсь! – крикнул он и бросился в бой.

Его оттеснили к холму. Окружили, сбив щиты, и стали медленно надвигаться со всех сторон. Хаген приготовился умереть, забрав с собой как можно больше врагов. Был один ирландский прием, говорят, его любил сам Кухулин… Но русы вдруг остановились. В одном месте стена щитов разомкнулась, и Хаген встретился глазами с Ольбардом. Князь был в чешуйчатом доспехе и шлеме. Видно, либо разгадал план Стурлауга, либо сам хотел провернуть что-то подобное. Слишком быстро опомнились русы. Подозрительно быстро.

Вождь русов, как и Хаген, держал в каждой руке по мечу.

– Он еще многих мог бы убить, – сказал он кому-то у себя за плечом и начал подниматься на холм. Хаген собрался. Вот он, заветный поединок.

– Эй, Синеус! – крикнул он. – Что, если я выйду победителем?

– Тебе позволят уйти, – сказал князь и с ходу нанес удар.

Со стороны это выглядело как высверк молнии. Два стальных вихря сшиблись, закружили, поднимаясь к вершине и роняя по пути сиреневые искры. Потом что-то лопнуло, раздался скрежет, и Хаген упал. Кровь залила глаза, но в последний момент ему показалось, что он увидел Сигурни. Затем все померкло…

С лязгом сломался меч викинга. Правый клинок князя обрушился на урманский шлем. Хагена швырнуло в траву. Ольбард шагнул к упавшему, чтобы добить. Им владела холодная, всесокрушающая ненависть. Если бы она захлестнула его полностью – он бы, наверное, приказал прирезать всех раненых врагов, что попали в руки русов. Но судьба распорядилась иначе.

Только что ее здесь не было, но миг – и вот она стоит между Ольбардом и поверженным противником. Женщина с золотыми волосами и взглядом ведьмы.

– Убей и меня, княже!

Эти слова прозвучали так просто и спокойно, что Ольбард остановился. Он чуял, как внутри его собственного сердца ненависть колотится в барьеры воли, воздвигнутые против нее. Удары слабели. Ясность победила. Только теперь князь понял – как велико было его желание отомстить. Невиданное дело – он потерял голову от жажды убийства! «Как мало ты о себе знаешь, Вещий!» – скользнула в уме странная, словно бы не своя мысль. Ольбард поднял взгляд на женщину. «Да она еще совсем молода! Кажется старше оттого, что в первую голову видны ее уверенность и немалая Сила. Возраст тела теряется за ними…»

– Как звать тебя, красна девица? Какого ты роду-племени?

– Сигурни зовусь я. Отец мой – Первый из Жрецов-воинов святилища Богумира. Он родом из Афин. Мать моя – из рода Хьялмара Железной Рубахи. Он был конунгом.

Ольбард кивнул:

– Слышал о нем. Великий воин. А ты, Сигурни, значит, из того храма, что ограбил рыжебородый Стурри. И ограбил он ни много ни мало – сам Храм Богумира. Почему ты защищаешь своего врага? Что тебе в нем?

Глаза девушки широко раскрылись. Она смотрела прямо на Ольбарда и как бы сквозь него, словно окунулась в прошлое. Голос Сигурни вдруг зазвенел, и всем показалось, что янтарным сиянием оделись ее тело и платье.

– Да, он Враг мне и сын врага! Но он спас жизни моих подруг, когда их собирались убить, и ради этого не колеблясь пошел против всей своей дружины. Он защищал меня и не тронул, когда я была беззащитна…

– Ну и дурак! – крикнул кто-то из задних рядов. – Такую красу да застать бы в лесу!

Сигурни пошатнулась словно от удара. Румянец залил ее щеки. Зеленые очи наполнились гневом. Она хотела что-то сказать, но Ольбард опередил ее. Он медленно обернулся через плечо, и балагур умолк, словно пораженный молнией.

– Так поэтому ты хочешь, чтобы я оставил его в живых? Или есть другая причина?

Девушка некоторое время молчала, но ответ удивил даже князя.

– Случилось так, что я полюбила своего Врага. Он тоже любит меня. Если хочешь убить его – убей и меня!

«Быть может, об этом когда-нибудь сложат сказку, – Ольбард покачал головой. – Что ж, хорошо…»

– Вы оба останетесь живы. Но здесь нет лишних людей. Что ты умеешь делать?

Сигурни облегченно улыбнулась:

– Я умею лечить раненых.

– Что ж, лечи! – сказал князь и отвернулся к реке. Стурлаугова «Рысь» уже исчезла за мысом, и лучники прекратили пускать запоздалые стрелы. На лугу то тут, то там виднелись мертвые тела и сломанное оружие. Особенно много их было у входа в зимовье. Рядом звякнул доспех. Храбр смотрел на реку.

– Догоним их, князь? Далеко не уйдут – их мало на веслах…

– Нет! Они потеряли больше людей, но и мы – слишком много. Если пойдем в погоню – раненые станут умирать. Умрут и те, кто здесь бы выжил… Поэтому пусть урмане бегут. А следующей весной на четырех лодьях мы навестим Стурри Трудолюбивого… Отправь людей рубить лес – будем хоронить павших.

Часть вторая Воин

Глава 1 Видения

На солнечной поляночке…

Из песни

Бомбардировщики идут колонной звеньев. Двенадцать машин – четыре звена по три самолета.

Август сорок первого. Двадцать третье число. Авиация Северного Флота направляется бомбить Киркенес. Эскадрилья Савинова обеспечивает прикрытие бомберов на пути следования и подавление немецких зениток…

У фрицев посты предупреждения работали хорошо. Еще на подходе к цели строй бомбардировщиков атаковали «мессеры». Дело могло закончиться плохо, но Савинов загодя эшелонировал свою эскадрилью по высоте. Пара Челомея прикрывала бомберов снизу, Сашка со своим ведомым шел рядом с бомбардировщиками с небольшим превышением, а пара Косталевского забралась на три с половиной тысячи метров. Солнце светило вовсю – плохой погоды, неделю прижимавшей авиацию к земле, как не бывало. «Мессеры» не преминули этим воспользоваться. Зашли со стороны солнца и спикировали на ведущий ДБ-3. Пару Косталевского они не заметили.

Тот тут же наказал их. Его МиГ в пикировании настиг фашистов и один «Мессершмитт» закувыркался к земле. Ведущий не заметил потери и продолжил атаку, но строй бомберов встретил его плотным огнем. Скорее всего, вражеский истребитель получил повреждения, потому что сразу отвернул в сторону и вышел из боя со снижением.

Потом было еще несколько атак. Самолет Челомея получил повреждения, и ему пришлось возвращаться. Их осталось пятеро, но цель была уже внизу и бомбардировщики легли на боевой курс. Земля плевалась в них огнем. Разноцветные трассы эрликонов^[50] тянулись к самолетам, как щупальца невиданного спрута. Черные шапки разрывов заполнили небо. Истребители бросились в этот ад. Зенитки словно обезумели. Их огонь все усиливался. Казалось чудом, что бомберы еще все целы и продолжают спокойно вываливать свой смертоносный груз прямо на заводские цеха. На земле бушевало пламя.

Самолет Савинова проскочил сквозь хвост густого дыма, поднимающийся от горящей топливной цистерны, застрявшей на подъездных путях, и Сашка увидел зенитную батарею. Орудия стояли прямо на разгрузочной платформе. Он нажал на кнопку, и дымные струи эрэсов^[51], рванувшихся из-под крыльев, заставили его «ишачок» содрогнуться. На платформе образовался маленький вулкан. Сашка всадил туда для полной уверенности пару очередей из пушек и взял ручку управления немного на себя. Под ним пронеслась развороченная платформа и крыши складов. Оттуда яростно палили из всего, что стреляет, наверное даже из пистолетов. Он оглянулся назад. Ага, Макеев как привязанный следует за ним. Его эрэсы ударили по складам. Молодец, лейтенант!

Мимо замелькали трассы. Савинов взглянул вперед и обмер. Склады закончились. Впереди маячило здание заводоуправления, с крыши которого вел огонь еще один эрликон. Самолет дернулся. В кабине запахло дымом. Вихрем промчавшись над злополучной зениткой, Сашка заложил вираж и, выполнив противозенитный маневр, вышел из зоны огня. В висках стучала кровь. Проклятье! Чертовы фрицы! Он еще раз оглянулся. Хорошо, Макеев здесь. Запах дыма усилился. Мотор чихнул и стал работать с перебоями.

Ведомый пристроился рядом. Сашка увидел его встревоженное лицо в проеме кабины. Жестом показал, мол, «все нормально, справлюсь, иди на прикрытие бомберов». Те уже легли на обратный курс. Макеев помотал головой и указал рукой на капот Сашкиной машины. Тот высунул голову из кабины и увидел язычки пламени, снизу вырывающиеся из-под капота. Приехали!

Горю, такую мать! Если огонь доберется до баков с топливом – хана! Прыгать – нет высоты, да и внизу фрицы. Городские кварталы остались позади, и Сашка решил до последнего тянуть к линии фронта, а потом идти на вынужденную посадку. Самолет Макеева с белой семеркой на руле поворота медленно летел рядом. Летчик вовсю вертел головой, следя за воздухом. Опекал.

Савинов пожалел, что не может поблагодарить его за верность. Просил же установить радиостанции на самолеты, но в ПАРМе^[52] сказали, что оных в наличии нет – со снабжением плохо. Перед войной рации на самолетах были. Но их сняли – мол, утяжеляют машину и толку мало. Но толку нет, когда обращаться не умеешь. Сашка пообещал себе, что если выберется из переделки живым, то добьется решения этого вопроса.

У немцев приемопередатчики стоят на всех самолетах. И им они не мешают, а очень даже наоборот. Остается надеяться, что с земли не заметят подбитый советский самолет и не наведут по радио своих стервятников. Правда, надежда очень слабенькая.

Только он подумал об этом, как внизу показалась дорога, забитая немецкими войсками. Они тут же открыли огонь из винтовок и пулеметов. Скорость была такой маленькой, что Савинов почувствовал себя голым канатоходцем, в лучах прожекторов идущим под куполом цирка. Но вот дорога позади. Он перевел дух. Рано! Мотор вдруг начало трясти как в лихорадке. Было такое ощущение, что машина сейчас просто развалится в воздухе. Чуть убрал газ. Тряска прекратилась, но скорость упала еще сильнее. Он еще раз высунулся из кабины. Из-под капота валил дым, правда, пламени было не видно. Высота двести метров. Внизу – сопки, заросшие лесом, цепь мелких озер и речушек, скалы. Сесть негде. Взгляд на планшет с картой, пристегнутый к бедру, – треть дороги позади. Где-то севернее – Печенга. С каждой минутой линия фронта все ближе, но до нее еще полсотни километров. И это если линия фронта осталась на том же месте, где и была. Фрицы медленно, но упорно продолжают наступать.

Савинов прислушался к работе мотора. Вроде тянет. Значит, надежда есть. Впереди показалось что-то вроде широкого луга, поросшего зеленой травой. Сашка слегка довернул в его сторону – на всякий случай. Как говорится, случаи бывают разные. Мотор, словно обидевшись, чихнул и замолк. Сразу стал слышен шум ветра, врывающегося в открытую кабину, словно Савинов вернулся в Аэроклуб и снова летал на планере. Родной И-16 теперь и был планером, правда с тяжеленным довеском мертвого мотора и короткими крыльями. Земля неудержимо тянула его к себе, но до луга осталось всего ничего. Сашка решил сажать самолет на брюхо. Это сверху все кажется ровным, а на самом деле там могут быть кочки и канавы. Самолет может скапотировать, встав на нос или перевернувшись. Во втором случае пилот имеет все шансы остаться без головы.

Решение не выпускать шасси спасло ему жизнь. Симпатичный зеленый лужок на поверку оказался торфяным болотом. Савинов понял это в самый последний момент, а в следующее мгновение истребитель уже бороздил брюхом болото, вздымая целые фонтаны грязи. В конце концов он остановился, уткнувшись носом в какую-то корягу, и стал медленно погружаться. До опушки леса оставалось всего с десяток метров. «Ох и посчитали бы мы деревья, будь это действительно луг», – подумал Савинов, спешно отстегивая привязные ремни и освобождаясь от парашюта. Открыть боковой лючок, спрыгнуть на крыло – пара секунд. Теперь планшет в зубы, НЗ за пазуху – и на берег. Под ногами зачавкала трясина. К счастью – не очень топко. Над головой с ревом пронесся самолет Макеева. Покачал крыльями и ушел в сторону Мурманска. Прощай, дружище! Надеюсь, свидимся.

Комары и вездесущая мошка радостно приветствовали его появление. И тут же приступили к приему пищи. Слава богу – уже конец лета, а то сожрали бы совсем… Потом он долго продирался сквозь бурелом, блуждал среди сопок, сверяясь с картой. Приходилось держаться подальше от населенных пунктов, но все же пару раз он едва не нарвался на фрицев. Один раз вышел к дороге. Долго сидел, прислушиваясь. Тишина… Крысиным броском пересек полотно и сразу углубился в ельник, стараясь уйти как можно дальше. Откуда-то слева вдруг донесся звук работающего автомобильного мотора. А потом он услышал впереди канонаду. Орудия били и били, но разрывов он не слышал. Значит, батарея немецкая. Скорее всего, обстреливают какие-то наши позиции, расположенные севернее. Он пошел, ориентируясь на звук, но стрельба скоро прекратилась. Однако это подтверждало, что направление выбрано правильно. Вперед!

Так прошло несколько дней. Ночи были уже холодными, но на первых порах спасало теплое летное обмундирование. Ему удавалось обходиться без костра, но было понятно – это только до заморозков. Савинов оброс щетиной и похудел. НЗ изрядно сократился. Вначале там была банка тушенки, две плитки шоколада «Спорт» и галеты. Он тщательно разделил все это на маленькие порции и два раза в день позволял себе символически поесть. На второй день он заметил, что канонада не приблизилась, а даже наоборот – несколько отдалилась. Залпы звучали глуше. Неужели фронт отодвинулся? На третий день это подтвердилось. Артиллерия была слышна уже совсем глухо, как если бы где-то далеко, за горизонтом ворочался грозовой фронт. А еще через день он ночевал в оставленных советскими частями окопах. Земля вокруг них была изрыта воронками, усеяна стреляными гильзами и осколками снарядов. Вот куда били немецкие пушки. Тел убитых видно не было, – может быть, немцы похоронили всех, а может, наши отступили в полном порядке, унося раненых и убитых. Наутро он наткнулся в лесу на труп красноармейца, лежавший рядом с неглубокой воронкой. «Миномет», – определил он, заметив в кустах ребристый хвостовик мины. «Били по площадям, – не повезло парню». Убитый лежал ничком, выбросив вперед руки с зажатой в них винтовкой. Спина и ноги его были изрешечены осколками. Из развороченного сидора^[53] выкатилась банка тушенки, помятая, но целая. Сашка присел рядом с мертвым на корточки и огляделся. Вполне возможно, стоит только поискать – и обнаружится еще немало погибших. Искать он не стал.

Через два часа он уже шел дальше, оставив позади аккуратный холмик. Прощай, неизвестный друг! Спасибо тебе… Документов у убитого не оказалось. Сашка забрал с собой винтовку и подсумки с патронами. За пазухой побрякивали банки с тушенкой, которых оказалось целых три. Еще он разжился сухарями, завернутыми в тряпицу. Теперь можно жить!

Вскоре канонада стала приближаться. Следовало удвоить бдительность, в лесу вполне могли встретиться немецкие патрули. Он петлял окольными тропами, среди запахов хвои и смолы, все чаще и чаще натыкаясь на свидетельства боев. Похоронить всех убитых было не в его силах. В одном месте на опушке леса он наткнулся на сгоревший немецкий танк. Лобовая броня его была разворочена прямым попаданием, по виду напоминая кусок пластилина, в который с раздражением воткнули большой гвоздь. Серая краска облупилась и вздулась пузырями, башню покрывал толстый слой черной копоти. Хорошо горело!

Странная штука – память. Временами она возвращает нас к событиям, которые, казалось бы, не имеют никакого отношения к настоящему моменту. С тех пор прошел почти год, и в то же время все это будет через восемь с гаком столетий. Бред!

Чудом перебравшись через линию фронта, он попал в расположение нашей пехоты, закрепившейся на склонах небольшой сопки. Оттуда Савинова доставили в часть. Его встречал почти весь полк. На КП едва не на руках внесли. Больше всех радовался Сережка Макеев. «Я же говорил!» – провозглашал он… Сергей погиб потом, осенью, отражая налет вражеских пикировщиков. А тогда у Савинова от дружеских хлопков болели плечи… а через пару дней за ним приехали из НКВД… Н-да… Сашка осторожно пошевелился, поудобнее устраиваясь на расстеленном на камнях толстом меховом плаще.

Каменный палец, на верхушке которого он находился, был высотой метров сорок. Обдуваемый всеми ветрами скальный останец возвышался над рекой слева от стоянки. Окрестности отсюда просматривались прекрасно. Поросшие лесом сопки, на юго-западе плавно переходящие в предгорья Хибин, мрачно темнели под сумрачным небом. Там же, на юго-западе, полупогрузившись за горизонт, устало рдело солнце. Ночь. Река серебристо-розовой глянцевой полосой беззвучно текла на восток, исчезая за мысом. Изредка по поверхности воды шли круги. «Рыба играет». За мысом тоже высились скалы, окруженные густым лесом, но за ними смутно угадывалось большое открытое пространство. Море.

Над зимовьем повисла тишина. «Пардус», наполовину вытащенный на берег, темнел на фоне реки причудливым фантастическим силуэтом, отдаленно напоминающим отдыхающего плезиозавра. Где-то под его корпусом замер невидимый для чужих глаз страж. Изогнутый нос «Змиулана», словно хобот гигантского слона, выступал из дверей корабельного сарая. Вчера там стучали топоры. Удирая, викинги ухитрились проломить днище лодьи, бросив через борт увесистый камень. Рядом смутной тенью маячил деревянный навес, где содержались раненые из числа пленных скандинавов. Троих легкораненых пленников вчера зарубил на тризне Ольбард. Вот вам и человеческие жертвы. Правда, им дали мечи, и они могли сражаться за свою жизнь, но против князя – это примерно как с ломом против танка. Сашка всерьез восхищался искусством, с которым холодноглазый Хаген владел мечами. Но и тот теперь лежит в бреду под навесом, побежденный с удивительной легкостью. Ольбард оказался действительно первым среди равных. Первый воин…

За покрытым дерном длинным домом, в котором ночевала дружина, высился свежий земляной курган с опаленной вершиной. Там наверху недавно полыхал погребальный костер, провожая в Ирий и Вальхаллу души погибших героев. Перун и Один получат пополнения для своих воинств.

Окружающий пейзаж казался нарисованным на холсте неким художником, предпочитающим мрачные тона и настроения. Мир застыл в предчувствии скорого рассвета. Еще полчаса, и солнце, почесав усталый бок о горизонт, снова упрямо полезет вверх. Задвигаются тени, проснутся птицы, и все оживет. Подует ветер, который, быть может, разгонит вялые облака. И будет день…

«Интересно, что сейчас поделывает князь?»

А Ольбард спал. Сновидения поначалу роились и сливались в цветистую невнятную мешанину. Потом откуда-то вдруг всплыло лицо Александра. Сон прояснился, и, как всегда в настоящем сновидении, Ольбард уже знал, что он спит.

Александр во сне был странно одет – в поле зрения находились лишь его плечи и лицо, но была хорошо видна куртка из плотной кожи с меховым воротом и странной металлической полоской спереди – там, где должна быть застежка. Поверх куртки его грудь перетягивали ремни белого цвета, сделанные из какого-то толстого материала, скреплявшиеся круглой металлической пряжкой. Все это сверху перекрывали ремни другого цвета. Александр смотрел куда-то в сторону вниз. На голове его было что-то вроде кожаного подшлемника мехом внутрь, к которому ремешком крепился предмет, напоминающий защитную полумаску от шлема. Но почему-то в нее были вставлены стекла. Ольбард заметил, что стекло – купол в металлическом переплете – находится и за головой Александра. Раньше он видел столько стекла только в Царьграде, но там оно не было таким прозрачным…

Александр время от времени поворачивал голову, словно осматривался, выискивая врага, а потом снова возвращался к наблюдению – за чем-то, что происходило внизу. Ольбард слышал ровный гул, но не понимал, откуда он идет. Александр, судя по движению плеч, что-то делал руками. Облака за стеклянным куполом вдруг качнулись и поплыли в сторону. Они казались удивительно близкими.

Ольбард захотел увидеть то, что привлекло внимание Александра. Окоем переместился скачком, и пространство ударило Ольбарда в грудь. Он судорожно вдохнул. Внизу, в безмерной дали, блестела гладь моря. Горизонт был так необъятен, что ощутимо изгибался, хотя, быть может, это только казалось. Сквозь сверкание водной равнины двигалась тонкая цепочка кораблей. Корабли даже с этой высоты казались очень большими, и нигде на них не было заметно ни парусов, ни весел. Однако двигались они споро – пенные следы за ними уходили к самому горизонту. И еще были дымы, словно на палубах странных кораблей горели огромные костры.

Строй кораблей вдруг стал уползать в сторону, и Ольбард ощутил мучительное чувство падения. Только в этот миг он осознал, что летит вместе с Александром на странной, крылатой лодье. Лодье, парящей как птица. Облака снова поплыли в сторону, да так резко, что Ольбард вдруг увидел море не внизу, а сбоку. Сквозь усилившийся гул он услышал, что Александр что-то сказал. Слов было не разобрать, но они падали резко, словно удары. Команды? В следующий миг Ольбард увидел несколько других металлических птиц. Они были ниже и летели к цепочке кораблей. На их неподвижных крыльях вращались сияющие круги. Птицы росли, и Ольбард понял, что они приближаются. Море теперь было прямо впереди.

Со спины одной из птиц сорвались огненные светлячки. Миг – и целые струи светлячков затанцевали вокруг. Александр снова что-то сказал. Похоже – выругался. Ольбард чувствовал, что чем ближе мелькают эти сгустки огня – тем опаснее. Эти птицы хотели убить Александра.

Они были уже не внизу – впереди. Мгновение – и они выше. Внезапно море провалилось куда-то вниз. Прямо перед глазами возникли огромные грязно-голубые крылья одной из чужих птиц с черными крестами. Александр испустил боевой клич. Его крылатая лодья вздрогнула, изрыгнув струи огня, и чудовищная тень над ними вдруг разломилась, исчезнув в яростном пламени. Потом все смешалось. Александр куда-то исчез. Образы чудовищных форм сменяли друг друга с невообразимой быстротой. Как только их пляска прекращалась, появлялись новые видения…

…Огромные волны ворочали на себе исполинские стальные острова. Эти острова увенчивали железные крепости, из которых валили клубы черного дыма. Крепости двигались, проламывая грудь моря своей тяжкой мощью, щетинясь длинными шипами. На кончиках шипов вспыхивали языки пламени, окутанного дымом. Тяжкий грохот раздирал воздух. На горизонте, куда были направлены самые длинные из шипов, двигались другие стальные острова – язык не поворачивался назвать их кораблями. Там тоже сверкал огонь. Что-то с воем приносилось оттуда и ударами грома рушилось в воду, словно на «островах» были огромные метательные машины. Все море покрылось гигантскими всплесками. Вдруг один из «островов» получил удар. Его тело содрогнулось. В небо взметнулся исполинский столб огня. Воздух наполнился клочьями рваного железа, и море жадно поглотило останки колосса…

…По снежной равнине мчались всадники. Их было так много, что они казались черной волной, наступающей на белый берег. У них был знак в виде червонного полотнища, и они не носили доспехов. Навстречу им тянулись уже знакомые огненные струи. Кони с визгом валились, давя седоков. Червонный знак падал, но тут же вновь взлетал вверх. Время от времени земля вспучивалась, разлетаясь во все стороны, как будто кто-то невидимый с треском втыкал в нее и тут же выдирал обратно огромное копье. Всадников разметывало в стороны, но все новые и новые рвались вперед, воздев над головой тонкие изогнутые клинки. Над ними катился, приводя в дрожь, жуткий, звериный вой: РРРА-А-А!!! УРР-РР-РА-А-А-А-А!!!

Ольбард вынырнул из сна словно утопающий, судорожно хватая ртом воздух. В доме было тихо. Слышалось дыхание спящих. Кто-то из раненых застонал во сне. Ольбард приподнялся на ложе и тут же встретился взглядом с Диармайдом.

– Видение? – сын Зеленого Эрина вопросительно приподнял брови. Ольбард кивнул. Он огляделся и, не найдя искомого, снова посмотрел на Диармайда:

– Где Александр?

– Он взял утро на верхней стороже. Не спится ему. Что видел – скажешь ли?

– Видел войну, на которой он сражался… Что-то говорит мне, что эта война последняя…

– Рагнарек? Конец времен?

– Не знаю… – Ольбард помолчал. – Летающие корабли сражаются в небе, стальные острова изрыгают пламя… Это, может быть, и есть гибель богов.

Он задумчиво потер подбородок, отметив, что щетина отросла, – пора бриться.

– Как Гедемин?

– Выкарабкается… Одним шрамом больше. А вот Василько может не дотянуть до утра. Рана воспалилась. Храбр зашил рану, да дюже сильно порублен воин. Стурлаугова рука… Странно, что Василько еще не ушел к богам… Сильный муж. А ведьма Хагенова говорит – выживет, мол.

Ольбард поднялся:

– Пойду посмотрю его. – Он надеялся, что Василько выживет – терять друзей всегда тяжело. – У нас только половина людей сейчас способна держать мечи. Остальные изранены. Пятнадцать воинов уже в дружине Перуна. Еще трое на грани. Когда окрепнут те, чьи раны не так тяжелы, будет по четыре с половиной десятка людей на лодью. А нам еще волоками идти… Зазимуем в Белоозере, а там… Стурлауг не уйдет от меча.

– Или петли, – Диармайд хищно прищурился. Его глаза в свете лучины блеснули звериным. – Может, ты хочешь ему честной смерти?

Ольбард усмехнулся. Диармайд давно знал его и по усмешке определил – решение останется за князем. Он кивнул и откинулся на ложе. Только лишь толстые доски скрипнули под ним, а он уже спал. Ему снился Зеленый Эрин – Ирландия, в которую он пока что не мог вернуться…

Глава 2 Немного истории

… – Увы, о благородный и бесстрашный герой,

О ты, славный воин Диармайд О Дуйвне,

Белозубый, розовощекий, с блестящими глазами,

Прославленный во всей Ирландии своими подвигами.

Увы, мы повергнуты в горькую печаль

Оттого, что пролилась твоя алая кровь,

Что ею окрашено твое боевое оружие,

Что кровью твоего тела обагрен враг.

Ирландские саги. Преследование Диармайда и Грайне

Ольбард бесшумно шел по проходу между ложами, на которых спали воины его дружины. Его глаза, привыкшие к полумраку, безошибочно узнавали в сумрачных тенях лица спящих. Возле самых дверей, через приоткрытые створы которых текла ночная прохлада, он остановился. Дыхание человека, над которым он склонился, было слабым и неровным. Раненый воин тяжело разметался на ложе. Одна из его могучих рук бессильно свисала долу. Другая лежала поверх рассеченной груди, как будто пыталась удержать в теле ускользающую в горние миры душу. Василько спал. Сон его был беспокоен. Пересохшие губы шевелились, беззвучно выкликая имена друзей и врагов. Пусть во сне, но он продолжал свой бой, защищая выход из зимовья. Ольбард склонился ближе, пытаясь различить слова. Нет, не слыхать…

В углу шевельнулась тень. Голос Храбра тихо произнес: «Я хожу за ним, княже. Ему лучше уже…» Ольбард покачал головой. Тяжелораненому воину может быть лучше в двух случаях: либо и вправду поправляется, либо завтра умрет. У Василько разрублена секирой правая часть груди. Рассечена от ключицы почти до ярла,^[54] задето легкое. С такой раной очень редко кто может выжить. Князь таких случаев не помнил. Однако верить нужно. Верить в то, что воин выживет. Вера иной раз пользует не хуже снадобий.

Князь постоял еще немного, прислушиваясь к дыханию спящего. Нить его жизни висела на волоске, но волосок, похоже, был достаточно прочным. «Проверю сторожу», – шепнул князь Храбру и вышел на воздух.

Снаружи светало. Красное со сна солнышко потихоньку всплывало из-за окоема. В лесу перекликались птицы. Пахло свежестью, рекой и хвоей. А от кургана, что насыпали у опушки, несло золой и смертью. Ольбард нахмурился, загоняя всколыхнувшуюся было ярость во тьму, и направился к берегу.

Бесшумный, волчий шаг сквозь размытые рассветные тени… Затем чуткая остановка, все тело обратилось в слух… Снова шаг, уже уверенней, зная направление… Опять замереть… Здесь под бортом… Глаз различает человеческую фигуру, лицо обращено к князю… «…Не спится?» – то ли голос, то ли шелест травы. Воин начеку. Ольбард кивает одобрительно: «Страж хорош!», и беззвучно ускользает.

Теперь к опушке леса, мимо кострища, туда, где на полночь от лагеря деревья карабкаются по каменистому склону. Там, на гребне скальной гряды, – еще сторожа. Хорошее место – взгляд отсюда досягает почти до моря. Река и зимовье как на ладони. С валуна на валун – не шелохнется и малая галька, наверх… Оттуда ни шороха, ни звука. Тени на каменных глыбах неподвижны… Снова замереть… Чувства натянуты, подобно струнам на хороших гуслях… Тихий, едва слышный звон… На самой вершине… Теперь ближе… Шаг… Еще один… Из тени под скалой выметнулось тусклое копейное жало. Тело гибко качнулось, избегая удара. Рука перехватила древко, придержала.

Копейщик шагнул на свет.

– Прости, князь, не признал.

– Добро! – Ольбард отпустил оружие. – Но на другой раз, Александр, бей насмерть. Ты в последний миг усомнился и сдержал удар, а это и вправду мог быть не я.

Он скользнул в тень и присел на расстеленный плащ.

– Хорошая лежка! Со спины не зайти… – Он пошевелился, устраиваясь удобнее. – Посижу с тобой. Не прогонишь?

Савинов почуял неладное еще до того, как темный силуэт человека возник над гребнем скалы. Ощущение было сродни хорошо знакомому чувству «хвоста». Он не раз размышлял над тем, как это работает, когда летчик, еще не оборачиваясь, может знать, что позади враг. Сначала Сашка думал, что вражеский пилот, беря его на прицел, сосредоточенно думает и при определенных способностях можно научиться чувствовать его мысли. В общем, что-то вроде телепатии. Но, поразмыслив и понаблюдав за собой в момент выхода в атаку, Савинов понял, что мыслей-то никаких и нет. Сознание превращается в идеальное зеркало, отражая и фиксируя происходящее. Вряд ли у пилота противника другое состояние. Значит, мысли слышать нельзя. В качестве объяснения остается только интуиция, но что это такое, собственно говоря, науке пока не известно.

Вот и сейчас Сашка ощутил что-то вроде взгляда, упершегося в спину между лопаток. Это было невозможно – Савинов сидел в тени, прислонившись этой самой спиной к большому выступу скалы. Стояла тишина. Он не слышал ни шагов, ни дыхания. Но тело подобралось, готовое вскочить. В этот момент от скалы слева бесшумно отделился четкий человеческий силуэт. Копье само собой рванулось из рук, целя в грудь неизвестного. Силуэт на фоне встающего светила странно вспыхнул. Там, где у человека должны быть глаза, всплеснулось пламя, как если бы открылись сквозные просветы и через них глянуло солнце. Что-то… Ольбард?!

Фигура на фоне неба молниеносно изогнулась, уклонившись от наконечника. Показалось даже, что в воздухе от движения остался след. Сильная рука перехватила оружие, и рассвет позолотил пряди синего чуба. У Сашки отлегло от сердца.

Князь слегка пожурил его за нерасторопность и присел рядом. В глазах его плясали веселые искорки. Видимо, он все же остался доволен. Савинов плюхнулся на свое место и стал обозревать окрестности. Как говорится: «Стреляй в начальство, коли его штыком – если все по уставу, – никто не сможет придраться!»

Некоторое время сидели молча. Сашка потому, что на посту трепаться в общем-то не положено, а князь – наблюдая за ним. Было ясно, что пришел синеусый не зря. Значит, есть вопросы.

– Ты неплохо сражался, – это прозвучало не как похвала. Просто констатация факта.

– Убил нескольких сильных воинов, – продолжил Ольбард. – Скольких?

– Четверых, – Савинов почему-то почувствовал себя неловко. Он по привычке вел счет сбитых.

Ольбард усмехнулся в усы:

– Хорошо, что знаешь. Значит, не суетился. Рубил спокойно… Хотя в твоем мире иное оружие.

Савинов искоса глянул на князя:

– Храбр рассказал?

– Нет. Мне видение во сне было. Ты летал на изрыгающей огонь стальной птице.

«Ну и ну! Да он и вправду колдун!» – Сашке стало не по себе.

– Это мы называем – самолет, – сказал он.

– Самолет… – повторил князь, словно пробуя слово на вкус, – хорошее имя, понятное. Расскажи о вашем оружии. Можно ли здесь сделать такое?

– Пожалуй, нет, – ответил Савинов. Мелькнула мысль – «вот еще один с мечтой о мировом господстве».

– Каждый самолет или танк делают много людей. Их строят на… в чем-то вроде огромных кузниц. Иные – размером с ваши города. Здесь такого не сделать…

– Что за танк? – перебил Ольбард.

Савинов объяснил. Князь внимательно выслушал, но было такое чувство, что он думает о другом.

– Значит, сделать не сможешь.

– Да. И если честно, – Сашка почувствовал, что его начинает нести, – не стал бы, даже если бы мог.

– Почему? – Ольбард внимательно посмотрел на него.

– Это оружие слишком сильно для вашего мира. Если оно попадет в плохие руки, погибнет много невинных. Это смерть. Меч тоже убивает, но он не способен в один миг забрать тысячи жизней. Против таких вещей у вас нет защиты, и, взяв их в руки, вы уничтожите сами себя.

– Ты мудр. – Савинов удивленно взглянул на князя. Тот говорил, казалось бы, обращаясь к утреннему небу. – Это хорошо, что твое сердце воина не жаждет крови и войны. Если бы ты сказал, что сможешь сделать такое оружие, – мне бы пришлось убить тебя.

Сашкину спину продрал озноб. «Вот те на! Оказывается, я совсем ничего не понял в этих людях». Конечно, было ясно, что, окажись на месте Ольбарда другой вождь, он, наоборот, мог бы попытаться силой заставить Савинова сделать могучее оружие. На будущее надо поменьше об этом болтать.

Словно прочтя его мысли, князь сказал:

– Никому не рассказывай о своем мире. Да смотри не раскайся в своем решении, когда враги будут поджигать твой дом.

Пока Савинов размышлял над его словами, Ольбард поднялся:

– Пойду. Тебя сменит Эйрик. Выспись хорошо – Храбр хочет сегодня поучить тебя мечу и щиту. – Князь шагнул было прочь, но в последний момент обернулся: – А рубился ты и впрямь неплохо. Своего второго сразил, пробежав по стене. Это ирландский прием.

«Ушел… Ну и сюрпризы! Охренеть можно! Правильный он, оказывается, мужик, этот Ольбард. Похоже, мне повезло… Но впредь болтать надо поменьше. Был ведь такой плакатик с суровой бабищей в платке ударницы и с пальцем у губ. Тсс! – мол, и надпись соответствующая. Н-да… Ирландский прием, значит. Может, мы с Диармайдом тоже мыслями обменялись?»

Много правды поведали филиды^[55] о деяниях Диармайда О Дуйвне, много лжи они рассказали о его любви к Грайне, жене короля ирландских фениев^[56] Финна. Не было во всей Ирландии девушки краше Грайне, дочери короля Кормака Мак Арта, внучки непобедимого Конна Ста Битв. Славили мужи всех ирландских пятин мужество, силу и воинскую доблесть Диармайда О Дуйвне, славили девушки Ирландии его несравненную красоту и ум. Полюбили они друг друга, но король Финн первым посватался к Грайне. Не хотел отказать ему Кормак, но воспротивилась девушка немилому браку. И надо сказать, что Финн был старше ее в три раза. И узнал он, что сердце его избранницы уже отдано лучшему из его собственных воинов. И взыграла в нем лютая злоба и ревность. И приказал он своим фениям убить Диармайда, а Грайне привести к нему. Но было у могучего Диармайда много друзей среди них, и предупредили они его. Тогда решили влюбленные бежать вместе.

Неправду рассказывают филиды, что наложила дочь Кормака на Диармайда любовные узы, коих не мог разорвать он. Не было здесь колдовства. Ревность старого Финна всему виной. Нанял он множество убийц, дабы нашли они славного воина и принесли королю его черноволосую голову. Но были у Диармайда друзья – Ойсин, сын Финна, Осгар, сын Ойсина, Конан, сын Лиатлуахра, и Ангус из Бруга на Бойне, мудрый друид и воспитатель Диармайда О Дуйвне. Помогали они ему, предупреждая об опасности, и нашли свою смерть все посланные Финном убийцы. Непобедим в бою был герой Диармайд, и пали они от его руки.

Но Финн, сын Кумала, продолжал преследовать влюбленных. Он насылал на них чары, стараясь затуманить мысли, и продолжал нанимать убийц. Нашелся один воин из Норвегии, носивший Кабаний Шлем, который мог потягаться с Диармайдом во владении оружием. Сошлись они, и убил его Диармайд. Однако и сам был тяжело ранен. С тем воином был юноша по имени Хаген, который помог раненому герою и привел его друзей. И Диармайд, в благодарность за это, стал его воспитателем.

Но пришли друзья Диармайда и увидели его тяжелую рану. И сказал тогда Конан, сын Лиатлуахра:

– Не можешь ты вечно скрываться в лесах, о Диармайд, друг мой. Могуществен Финн, и найдет он способ, как убить тебя. Нужно тебе на время покинуть Ирландию, а мы сделаем так, чтобы все решили, что ты погиб. Грайне же спрячем мы в Бруге на Бойне у Ангуса. Непраздна она и ждет от тебя сына. Будем охранять их, и никто не узнает, где они.

И потекли тогда слезы из глаз прекрасной Грайне. Оплакивала она разлуку с любимым. Излечил мудрый Ангус раны Диармайда, и отправились они с юным Хагеном в Шотландию. Друзья же его наложили чары на труп убийцы, чтобы выглядел он как Диармайд, и отвезли тело Финну. Бросили к его ногам, проливая горькие слезы, и сказали ему:«Добился ты своего, о Финн! Погубила твоя зависть и ревность лучшего из ирландских мужей. Не хотим мы больше служить тебе!» И удалились они в Бруг на Бойне и стали ждать там возвращения Диармайда. Обещал он Грайне, что вернется через три года, совершив множество подвигов в ее честь.

И прошло с тех пор почти три года. Не вернулся еще Диармайд. Известно лишь, что совершили они с юным Хагеном в Стране Скоттов много славных дел и отправились дальше на восток, в страну, что на языке норвежцев зовется Гарды, или Гардарика^[57]. Ждет любимого Грайне у Ангуса, что из Бруга на Бойне. Растет их сын, и станет он великим воином. Недалек тот день, когда возьмет он в руки отцовское копье Га-Дарг и отомстит старому Финну за несчастья, которые он причинил его родителям.

Глава 3 И враг станет другом…

Есть немало вещей, которые не приличествуют настоящему Воину, и одна из них – насилие над женщиной.

Кодекс чести воина

…Грохотал гром. Молнии сверкали над самой головой. Из тьмы, вместе с пенными валами моря, наступали, множась в числе, ряды вражеского хирда. Тускло блестела сталь. Капли дождя, словно стрелы, гремели о шлем… Или стрелы, как капли? Вздымались секиры. Щит тяжелел под ударами копий. Ноги скользили в мокрой траве. Сырой воздух с хрипом вырывался из горла. Силы, силы убывают! Казалось – ничто не может остановить врагов. Их строй все приближался. Мрачные тени теснились под личинами шлемов. Рты свирепо оскалены. По бритым щекам русов стекали капли. Тщетно пытаться разглядеть их лица. Глаза во тьме. Тьма подступает все ближе… Меч оттягивает руку, стремится вывернуться из сведенных судорогой пальцев. И нет надежды… Кругом вода, а в глотке пересохло. Почему так кружится голова? Где побратимы? Он один против всего этого войска с черными тенями вместо глаз. Вот личина одного из вражеских шлемов надвигается вплотную, заняв весь окоем… Кто… Кто!.. Ты?.. Ты, Диармайд, тоже хочешь убить меня? Но за что? Разве это я замыслил недоброе? Отвечай! Отвечай, Диармайд!!! Неотразимый меч возносится над головой…

Хаген открыл глаза. Серые бревенчатые стены окружали его. Через приоткрытую дверь снаружи слышался шорох дождевых капель. Громыхнуло. Пахло прибитой к земле дождем пылью и лежалой соломой. И вправду гроза… Рядом кто-то застонал. Хаген хотел повернуть голову, чтобы взглянуть – кто там, но накатила тошнота. Он замер, борясь с ней, и только теперь заметил смутную тень рядом с собой.

– Кто… – собственный голос показался ему тихим шепотом. Он сделал усилие, чтобы спросить громче, но тяжелая ладонь легла на его предплечье.

– Молчи, – прозвучал из темноты голос Диармайда, – тебе нельзя говорить.

– Зачем… – у Хагена даже не было сил нахмуриться. – Зачем ты здесь?..

Из темноты долетел смешок.

– Слишком многие хотят твоей смерти, Хаген. Ты убил немало воинов… Я бы не хотел, чтобы твои кровники попытались отомстить сейчас, когда ты не в силах защитить себя.

– Им скоро не о чем будет беспокоиться, Синеус хорошо постарался…

– Твоя жизнь вне опасности. Хороший доспех… Тебя крепко ошеломили^[58] – это да. Сломана ключица, но больше ничего серьезного.

Хаген моргнул. Глаза слезились – тело переполняла отвратительная слабость.

– Почему он не добил меня?..

– Девушка… Это она закрыла тебя собой. Опередила… Князь не воюет с женами.

– Где… она?..

– В доме. Ходит за ранеными. Скоро придет – не тужи. Мы с ней меняемся здесь.

Хаген замолчал, уставившись в подволочную^[59] балку. Шум дождя снаружи усилился. Громыхнуло ближе. Дрожащий свет молнии проник сквозь щели в грубо сколоченной двери. Плен! Он пленник!

– Ты хорошо учил меня, Диармайд… Почему он так легко победил?

– Нет, не легко. И ты забыл, что князь на десять лет старше тебя. И учить его начали раньше. Опыт – это то, чего тебе не хватило… В поединке с таким, как он, для гибели достанет даже не ошибки. Намека на нее – уже много.

Они помолчали.

– Что будет теперь?

– Тех, кто оправится от ран, князь, возможно, отпустит за выкуп… Но не тебя.

– Почему? Чего он хочет?

– Не знаю… И я же просил тебя помолчать.

Сигурни не понимала, в чем дело. Почему два этих отряда воинов внезапно впали в безумие и стали сражаться между собой с неистовой яростью? Викинги были разбиты, и их рыжий вождь спасся бегством. Кровь отца Сигурни и ее друзей, убитых в храме, была отмщена. Но радость не шла в сердце девушки. Ее Враг – Любимый, Хаген тяжело ранен в бою…

Печаль переполняла сердце девушки. Она старалась помочь всем, но некоторых спасти не смогла. Сигурни чудилось – здесь замешаны высшие силы. Эти два отряда не собирались драться – и вдруг… Словно боги, пылая гневом, глянули с небес. И пролилась кровь.

Божий суд. Возможно, это так. Она меняла повязки, готовила снадобья и отвары, шепча наговоры, а перед глазами вставало бледное как смерть лицо Хагена. Странно спокойное, с застывшей тенью удивленной улыбки. Как если бы он никак не мог поверить в результат поединка. Пробитый княжеским мечом шлем с фигуркой кабана казался странно тяжел, когда она снимала его. Как же он носил на голове такую тяжесть? Клинок проломил толстый металл и рассек кожу на голове. Но череп остался цел. Другой удар пришелся в левое плечо, расплющил и смял пластины панциря, но не пробил их. Уродливый черный синяк залил тело в этом месте. Сигурни вправила сломанную ключицу, радуясь, что кость сломалась чисто, не раскрошившись. Случись так – беда. Раны казались нетяжелыми, но Хаген все еще не приходил в себя. Он лежал в тяжком забытьи и бредил битвой, временами зовя ее по имени. Он звал и других – своих друзей, отца и наставника – Диармайда. Черноволосый вальх сидел у его постели – судьба развела их по разные стороны бранного поля.

Сигурни торопилась закончить дело и уйти из зимовья. На сердце было неспокойно. Ей чудилось – Хаген зовет ее. Хотелось стремглав бежать к нему, но она, до боли прикусив губу, сдерживала себя, пока не осмотрела всех русов. Большинство шло на поправку. Один, с изуродованным старыми шрамами лицом, даже шутил, когда она меняла повязки. Зато другой, с разрубленной грудью, стоял на самом краю смерти. Она сделала что могла, но только боги теперь могли помочь этому воину.

Уже направляясь к выходу, она почувствовала на себе чей-то взгляд. Обернулась. Сразу несколько человек смотрело ей вслед, и только один не отвел взгляда. Холод пополз по спине. Это был тот самый человек, которого здесь все звали Олексой. Тот, про кого говорили, что он вернулся из чертогов богов. Она верила этому. От этого воина веяло смертью. Холодной, отдающей металлом и тленом. Что-то, казалось, смотрит его глазами. Смотрит, выжидая и прикидывая… Она поспешно отвернулась и пошла к дверям, стараясь не ускорять шагов. Выйдя наружу, постояла, прислонясь к тяжелым створкам, изрубленным мечами. Сердце неистово билось, как пойманный в силки зверек. Капли дождя стекали по лицу, мешаясь со слезами. Она не заметила, как расплакалась. Спохватившись, утерла слезы полой плаща и поспешила к хижине, в которой русы держали пленных.

Дождь усилился. Черные тучи царапали свои набрякшие водой животы о лесистые вершины. Ветер свирепо рвал с девушки одежду, швыряя в лицо водяные струи. На мгновение Сигурни показалось, что за ней кто-то идет. Она оглянулась и в свете молнии увидела полускрытую дождем фигуру. Неужели он?! Только недавно Сигурни узнала – что такое страх. Теперь для нее он обрел вещественное воплощение. Этот человек, гость с того света, был ужасен. Она бросилась бежать.

Едва не оскользнувшись на мокрой траве, рванула хлипкую дверь. Затхлый запах ударил в нос, но здесь она была в безопасности. Скинула промокший до нитки плащ и засветила лучину. Руки дрожали.

Диармайд поднялся со своего места, огромный, черный. Тень на стене за его спиной всколыхнулась, словно расправляя крылья.

– Что с тобой? Напугал кто?

Сигурни мотнула головой. Слезы наворачивались на глаза.

– Там… ходит кто-то…

– Чужой?

– Н-не знаю… Гроза…

– Хаген очнулся. Не позволяй ему много болтать. И посмотри Виглафа – что-то притих он. Я пришлю кого-нибудь из молодших с едой. Пойду гляну… – вальх шагнул к двери.

Шагнул и исчез – только дверь качнулась, да слышно было, как с шелестом вышел из ножен меч. Сигурни хотела броситься следом, просить, чтобы не уходил. Сдержалась. Она – дочь воина! Присела рядом с Хагеном, заглянула в лицо. Такой бледный… Он слабо улыбнулся. Губы шевельнулись. Что?

В этот миг у стены вдруг заворочался Фьелаф. Скреб соломенную подстилку, пытаясь сесть. Девушка хотела его удержать – с раной в груди нельзя подниматься… Неожиданно Хаген издал хриплый возглас, глядя ей через плечо. Его глаза расширились. Сигурни обернулась только для того, чтобы увидеть собственный плащ, падающий ей на голову. Потом тяжелый удар сбил ее с ног. Горячие руки прошлись по бедрам, задирая подол, грубо стиснули грудь. Она пыталась сопротивляться. Колени сдавило, словно тисками. Страшная сила развела их в стороны. Затем незнакомый голос произнес:

– Ну что ты шипишь, змеиный выкормыш!? Месть пришла… Сейчас ты увидишь, как я с твоей ведьмой поиграюсь… Не тщись, – встать ты не сможешь. Да и помрешь еще раньше времени. А я сам хочу перерезать твою поганую глотку! Пускай побратим мой, которого ты убил, поглядит на нас из Ирия да порадуется. Князь, конечно, накажет меня, но вряд строго… Да не дергайся, девка! А то хуже будет!

Неизвестный навалился на Сигурни. Она билась отчаянно, но все было тщетно. И тогда она закричала.

Савинов вышел из дома под дождь подышать свежим воздухом. В зимовье было душно. «Ну и погода! Льет ливмя». Он запрокинул лицо вверх, ловя ртом прохладные капли. Из головы не шел полный ужаса взгляд, который на него бросила девушка, выходя из зимовья. «Почему она меня так боится? Неужели я так отличаюсь от местных? Вроде не урод, не негр или папуас… Что-то она видит во мне. И не она одна. Тот бедняга, Торир, тоже что-то видел. Что-то, что ему очень не нравилось. Неужто и вправду от меня разит могилой?»

Сквозь струи дождя Сашка заметил удаляющуюся фигуру. Кто-то вышел перед ним из дверей, и он не успел разглядеть – кто. Может, еду отнести пленным решил? Сашкина одежда быстро намокла. Он уже собирался вернуться внутрь, смотреть, как князь с Эйриком играют в шахматы, когда заметил еще одного человека. Этот, наоборот, направлялся к зимовью, скользя среди дождевых струй, как призрак. Двигался он так настороженно, что Савинов забеспокоился.

– Эй, Александр! – Ирландец, а это был он, произносил его имя на свой забавный манер. У него получалось «Александер» – прямо английская фамилия. Савинов с удивлением заметил в руке Диармайда обнаженный меч.

– Да!

– Ты здесь никого не видел? – Ирландец остановился рядом, продолжая осматриваться. – Девчонка сказала, будто ходит кто… Да дождь слушать мешает – никого не нашел.

– Из наших кто-то вышел передо мной. Я не разглядел.

– Если из наших – тогда ладно. Идем в дом – чего зря мокнуть.

Диармайд толкнул дверную створку и вошел внутрь. Савинов шагнул было следом, думая, что, может быть, это именно он напугал девушку. Крик ударил его как автоматная очередь. Женский крик.

Он еще ничего не успел сообразить, а ноги уже несли его в сторону лачуги, в которой держали пленных. Скрамасакс сам собой оказался в руке. В голове стало пусто. Лишь одинокая мысль, как горошина в погремушке, билась о стенки черепа: «Викинги напали на девушку? Какого черта?! Да никто из них и встать-то не может! …Или это тот, что вышел передо мной?..»

Ворвавшись внутрь, он увидел дикую картину, освещенную слабым светом лучины. Какой-то здоровяк, волосы скобкой, взобрался на золотоволосую Сигурни, накрыв ей лицо плащом, и, как видно, старался соединиться с ней более основательно. Девушка билась под ним, дико крича. Хаген, белый как мел, силился подняться, в его руке был невесть откуда взявшийся нож. Остальные викинги тоже что-то кричали по-норвежски, бессильные помешать происходящему. Здоровяк ни на что не обращал внимания… Савинов с ходу ударил его сапогом в лицо. Тот отлетел к стене. Выставленный напоказ член нелепо мотнулся. Сашка мельком взглянул на обнаженное женское тело у своих ног и шагнул вперед.

Здоровяк поднялся на ноги, размазывая кровь по разбитому лицу. Глаза его остекленели от ярости. Сашка с удивлением понял, что перед ним один из воинов Ольбарда – Согуд. Савинов только и смог сказать:

– Ты что ж это, падла, делаешь!

В следующий миг обладатель длинного члена и разбитой морды выхватил меч и с утробным ревом бросился вперед. Спущенные штаны ему, как ни странно, совсем не мешали. Савинов отразил первый удар приемом, который Храбр называл «шлепком». Согуд, даже обезумев от ярости, сражался грамотно. Широких ударов не наносил – помещение не позволяло. Он просто теснил Савинова к дальней стене, рассчитывая зажать в углу и прикончить. О последствиях Согуд, видимо, не думал, а может, ему было начхать. И еще он забыл про раненых. Хаген молниеносным движением метнул нож. Согуд взревел – лезвие вонзилось ему в плечо, споткнулся – ему подставили ножку. В этот момент Сашка вполне мог убить его, но… Хоть и сволочь, а все же это был свой… Быстрый шаг вперед. Ногой в колено, эфесом – в зубы. Хрясь! Что-то отлетело в сторону. Длинные усы смешно взвились. Согуд рухнул на спину, еще пытаясь прикрыться мечом. Сашка ударил его тыльной стороной клинка по пальцам. Бзынь! Выбитое оружие зазвенело у стены. Хлоп! Подошва Сашкиного сапога впечаталась здоровяку в лоб.

– Стой!

Савинов замер, держа скрамасакс у горла Согуда. В дверном проеме, занимая его весь, возвышался Диармайд. Позади него под дождем толпились воины с факелами. Пламя шипело и плевалось. Потом знакомый голос сказал: «А ну-ка…», и ирландец посторонился. Ольбард шагнул внутрь и остановился, обозревая поле боя. Его взгляд задержался на дрожащей Сигурни, прижавшейся к Хагену, и на спущенных штанах Согуда. Густые брови князя сошлись к переносице.

– Знать, зарод зачесался? – вопрос, судя по всему, был риторический.

Согуд завозился, пытаясь встать, но Сашкин клинок уперся ему в горло.

– Пусти его, Александр, – Ольбард не отрываясь смотрел на здоровяка, – вы оба пойдете со мной. Диармайд останься и опроси всех. Да поставь у двери стража.

Князь повернулся и, ни на кого не глядя, вышел вон. Савинов, вкладывая оружие в ножны, двинулся за ним. У двери он оглянулся и поймал два взгляда. Один растерянный – Сигурни, и второй – Хагена. Казалось, тот не мог решить что-то для себя. Наконец викинг кивнул – спасибо, мол. Сашка подмигнул в ответ и вышел под дождь.

Глава 4 Княжий суд

С суконным рылом, да в калашный ряд.

Русская пословица

Сашка снова сидел на вершине скалы и обозревал окрестности. На этот раз ему досталась дневная сторожа. Солнце приветливо сияло в безоблачном небе. Гроза ушла на юг, утащив с собой все тучи и не оставив даже малого лоскутка. Мир сиял, омытый потоками воды. Он как бы родился заново, прекрасный и праздничный. У подошвы скалы волновалось зеленое море. Кроны деревьев теснились вокруг, обтекая скальную гряду, рядами бесчисленного воинства устремлялись к горизонту, взбираясь по пути на холмы и осаждая вершины гор. Почему-то вспомнилось детство, пыльные листья акаций в заводском сквере и заросшие редкой травой курганы старых терриконов в Донбассе. Какой контраст… Насколько этот мир чище и красивее со своей нетронутой природой, малолюдством. Насколько он богаче возможностями, открывающимися на каждом шагу для свободного человека! Но – только для свободного…

Там, в будущем, все равны перед законом, по крайней мере на словах. Государство защищает всех и заставляет соблюдать правила общежития. Здесь же – не так. Законы, конечно, есть, но они, как выясняется, «для своих». И защищают они только этих самых своих от всех остальных. Причем с этими остальными «свои» могут делать все что угодно – убивать, продавать, насиловать. Понятие морали есть, но мораль тоже действует избирательно. Свои – это члены рода, дружины и в более широком понятии – соплеменники. Все! Остальные, даже если говорят на твоем языке и практически ничем от тебя не отличаются, вполне могут попасть под определение чужих, со всеми, как говорится, вытекающими последствиями. Понятие национальной общности сильно размыто, хотя в некоторых былинах и песнях, которые Савинов услышал во время застолья, были довольно прозрачные намеки на древнее всеславянское родство. Похоже, об этом продолжали помнить, но предпочитали не вспоминать.

В общем, поступок Согуда, а затем и княжий суд произвели на Сашку довольно тягостное впечатление. События последних дней спустили его с неба на землю. Только теперь он понял – как же ему повезло, что его необычное появление произвело на русов такое впечатление. Прямо с небес! Посреди моря! Ух! Посланец богов! Примем его в род, други! И приняли… а могли ведь и в рабство продать.

Сашка злился. Злился, что поддался глупой эйфории – ну как же, здорово, ведь это же ТЕ САМЫЕ русичи! Злился, что утратил бдительность и чуть не наломал дров на суде. Спасибо Храбру – уберег! Злился от осознания того, что не хватило ума вовремя сообразить – у этих людей совсем иная история за спиной. Ведь еще не было Эпохи Возрождения, не писал Шекспир, не вводились рыцарские правила поединка, никто еще понятия не имеет о правилах содержания военнопленных, а функциональная необходимость таких организаций, как Лига Наций,^[60] вообще вряд ли кому-нибудь здесь может быть объяснена. Зато они помнят распятие готами антского князя Буса, захваченного на пиру безоружным, походы гуннов. Их боги не чураются кровавых жертв, а их законы, вполне справедливые для членов рода, являются просто людоедскими по отношению к чужакам, не имеющим защиты. А справедливость зависит от личных качеств князя или вождя, творящего суд и сплошь и рядом имеющего в деле личную заинтересованность. Так вот… Но надо жить, раз он попал сюда. И не просто жить – надо что-то менять. Использовать единственный плюс, который есть на данный момент, а именно: в этом мире, в отличие от того, откуда пришел он сам, человек имеет больше возможностей изменить ситуацию, если он достаточно силен и мудр. Здесь у людей больше личной свободы. Хотя, может быть, и это только иллюзия…

– Обида, княже!..

В помещении собрались все воины Ольбарда, за исключением тех, что стояли на страже. Сам князь сидел в тяжелом кресле с высокой спинкой, напоминающем трон. Лицо его было мрачным. Сильные руки сжимали рукоять меча, упертого острием в пол. Старшая дружина расселась на лавках вдоль стен, молодшие столпились у входа. Люди молчали, и молчание это вдруг показалось Сашке плохим знаком. Что-то было не так.

– Обида, княже!

Произнесший эти слова Согуд стоял посреди зимовья, горделиво выпрямившись, – левая рука на перекрестье меча. «Штаны уже натянул», – растерянно подумал Савинов. Он был слева от руса и чуть сзади. Отсюда была хорошо видна дыра в рубахе и рана на левой лопатке насильника. Согуда она, похоже, совсем не беспокоила. Мелькнула мысль, что будь Хаген не так слаб, то попал бы на два пальца правее, и тогда не держать бы Согуду больше речей. Однако не попал…

– В чем твоя обида? – голос князя был сух и бесцветен, на говорившего он не смотрел. Диармайд стоял за его правым плечом и рассеянно крутил в пальцах метательный нож. Тот самый, Хагенов.

– Олекса с урманами стакнулся, убить меня хотел, кровь пустил. Дозволь, княже, очиститься. Божьего суда прошу!

– Что?! – Сашке показалось, что его ударили по башке дубиной. – Ты чего несешь! Еще скажи, что это я девку насиловал, а ты ни сном, ни духом!

– Молчи! – Ольбард поднял на него тяжелый взгляд. – Тебя позже спрошу… Согуд, что ты в клети у полоняников делал?

– Кровь за кровь хотел взять, княже! Хаген побратима моего убил. А девку взять хотел у него на глазах, чтоб смерть горше была.

Воины зашумели. Пламя очага озаряло их свирепые, покрытые шрамами лица. Кто-то из молодших крикнул: «Князь, он в своем праве! А девка все одно без толку, – ничья. Отчего ж не потешиться? Раны мы и сами лечить горазды!» «Это дурной сон, – подумал Савинов. – Что они несут? Какое свое право?» Он с ужасом увидел, что князь кивает, словно соглашаясь с крикунами.

– Ты, Александр, – князь снова перевел на него взгляд, – признаешь ли, что кровь родовича пролил? Что за сговор с урманами?

– Не было никакого сговора! – Савинов шагнул вперед и стал вровень с Согудом. – Я на крик прибежал. А что кровь пролил – правда. Некогда было разбирать… И что это за право такое! Она лечила всех, а он своим грязным хреном… Да за такое убить мало!

– Ты что же, жизнь родовича против чести безродной девки ставишь?! – кто-то из старшей дружины вскочил с места. Савинов открыл было рот, чтобы ответить. Гневные слова сами рвались с языка. Внезапно рядом оказался Храбр. Рванул за плечо. Жесткие усы укололи ухо. Гневно зашипел: «Молчи, Олекса! Всю дружину против себя поднять хочешь?! Не тебе – князю решать – что по правде содеяно!»

– Девка ничья! – надрывался Согуд. – Никто ее под защиту не брал! Отчего ж не потешиться? От нее не убудет!

– Тогда я беру! – крикнул Сашка, но железные пальцы Храбра стиснули плечо до боли. «Да замолчишь ты наконец?! Думаешь, я тебя противу всех защитить сумею?»

Воины заорали, перекрикивая друг друга. Большинство кричало за Согуда. Кто-то требовал немедленно освободить место для поединка. Князь молча слушал. На его лице было все то же мрачное выражение. Наконец он кивнул, видимо приняв решение, и крики мгновенно прекратились.

– Что ж, дружина, вот мое слово. Ты, Александр, заплатишь Согуду виру – две гривны серебром из своей добычи. Поединка я не допущу. Мы потеряли многих, и не дело кровавить мечи из-за девки. Моя вина – если б знал, что ссоры да которы из-за нее начнутся, – убил бы сам. Но ты, Согуд, забыл – Хаген МОЙ! В полон взял его я, и рубился с ним я, – потому мне решать, жить ему или сгинуть! Потому про месть свою забудь и про Божий Суд тоже. А ты, Александр, запомни: пойдет из-за тебя в дружине рознь – изгоню. На все четыре стороны. И еще помни – ты в дружине недавно – не тебе рядить, что по правде, а что нет… – Ольбард помолчал, оглядывая зал, а затем, уже спокойнее, добавил: что Согуда удержал – добро. Хаген мне живым надобен. А девку, чтоб никому не обидно было, себе возьму, хоть и не нужна она мне… Слово мое твердо – помните оба. Я вас предупредил…

Согуд коротко поклонился и вышел вон, окатив Савинова яростным взглядом. Воины, продолжая еще спорить, расходились по своим местам. На Сашку больше никто не посмотрел.

Савинов слегка передвинулся, так, чтобы оставаться в тени, ползущей по скале, повторяя путь солнца на небосводе. Глаза его продолжали обшаривать окоем в поисках дыма и других признаков присутствия чужаков, а мысли катились по накатанной колее.

Храбр после суда долго вправлял Савинову мозги. Разъяснял, что к чему, и выходило, что кругом Сашка не прав. На суде вел себя не так. Лез поперед батьки, Правды не зная. И понятно, почему большинство кричало за Согуда. Тот хоть и паскудник, но свой кореш. Он с ними давно, а Сашка недавно. Его плохо знают, и многие наверняка считают выскочкой из-за его поведения на суде, хотя в общем относятся неплохо, особенно после хольмганга…

Вот князь Ольбард. Правильный мужик, умный, решение вынес, что называется, соломоново и, судя по всему, остался им, Сашкой, доволен. Но и предупредил, и был прав, а Савинов оказался болваном. И вообще от него князю пока одни неприятности. То в ледяную воду за ним прыгай, то на плечах таскай любопытного. Стыдно… Нельзя лезть в чужой дом со своим уставом. Для начала стоит научиться понимать этих людей, в принципе неплохих, но с совершенно чуждыми обычаями. И только потом, после того как он станет частью этого мира, можно что-то менять. А для этого нужно получить власть. И тогда можно будет перекроить этот мир, который неплох, но и недостаточно хорош.

Здесь многое можно изменить. Нужно только правильно поставить себя. А для этого надо бы определить цели, коих он хочет достигнуть, задачи, которые необходимо выполнить, и, конечно, способы их выполнения. Отсюда и нужно танцевать… Сашка усмехнулся своим мыслям. «Думаю как настоящий коммунист. Еще ни в чем не разобрался, а туда же – менять, ломать, поворачивать! Сначала стань здесь своим, балбес! А уж потом меняй, если надо что-то менять».

Он сидел улыбаясь и смотрел вдаль. Принятое решение как-то сразу принесло внутренний покой. Светило солнце, пели птицы. Как хорошо!..

Глава 5 Учись, пока живешь

Запад есть запад, восток есть восток, и им не сойтись никогда…

Р. Киплинг

Бзынь! Мечи сшибаются, роняя искру. Шаг вперед. Трава легка под ногой. Снова звенят клинки. Солнце палит обнаженные плечи. Храбр играет дистанцией, подкрадывается ближе. Кончик его меча непрерывно движется, ища прорехи в Сашкиной защите, пробуя ее на прочность. Чуть отступить, затем снова вперед. Порез на левом предплечье щиплет от пота. Который уже раз он попался на этот хитрый прием. Храбр усмехается в усы.

– Не думай, Олекса! Охоться!

Сашка хмурится, кивает. Взмах, удар, отбив. Все верно. Нужно охотиться на противника, подстерегая его ошибки. Без мыслей. Сознание словно обращается в идеальное зеркало, отражающее действия врага, и тогда тело реагирует на изменения ситуации само. Снова лязг оружия. Сашка сражается левой рукой. У него обе работают одинаково. Храбр чуть отступает, потом прыгает вперед. Клинок его меча сверкает перед самыми глазами. Отбит! Проскальзывает над плечом, едва не задевая ухо. Нырок. Рука сама делает стремительное движение. Есть! На штанине Храбра появляется темное пятнышко, но металл уже обжег Сашкино плечо. Храбр делает шаг назад, удовлетворенно кивая:

– Добро! Но голову не бережешь! Я поймал тебя на остановке. Гляди – вот так. Показать в глаза, затем слева в шею и придержать меч на миг, чтобы противник ударил. Он откроется – и бей туда, где открыто. Это принцип, как говорят румляне, сиречь – основа, правило. Остановка всегда короткая – на долю мгновения, иначе опоздаешь. Другой принцип – идти под удар, уклоняясь, как ты сейчас. Третий – за ударом, когда он пролетает мимо. Очень опасно – нужно хорошо чувствовать расстояние до врага и время для начала движения навстречу… Четвертый – бить после защиты, отталкиваясь от удара супротивника. Все их можно смешивать между собой. Есть еще много меньших правил. Это все для боя клинок на клинок. Со щитом возможны и иные способы… Отдышался? Тогда давай дальше. Теперь – нападай!

И Сашка добросовестно нападал… Главное единоборство, как говорит Храбр, происходит на уровне духа. Чей дух сильнее, тот и победит. Это не значит, что не нужно учиться владеть мечом. Просто меч здесь не главное. Главное – воля бойца. И если меч сломается, ты сможешь поразить врага его собственным оружием. Но когда воля слаба, а дух вял – не спасут ни харалуг,^[61] ни доспех. Победа в бою зиждется в первую очередь на несокрушимости духа воина.

После боя на мечах боролись, выйдя на прибрежный песок. Храбр доволен – Сашка борется хорошо. Потом метали топоры, ножи. Здесь тоже все здорово. Он умеет метать с двух рук. Храбр хлопает себя по ляжкам, смеется… После обеда – стрельба из лука. Там все плохо. Сашка профан. Но глаз меткий – глядишь, наверстаем. А пока, скинув одежду, окунуться в холодные речные струи. Вынырнуть, задохнувшись от холода, с пылающей от перепада температур кожей. Быстрыми гребками вынестись на середину реки, грея мышцы, всем телом чувствуя напор водяных струй. Борясь с течением, проплыть вверх по реке метров сто, выбраться на берег, смыв пот и пыль. Вот это жизнь!

Сашка чувствовал себя по-настоящему счастливым. Теперь у него была цель. Он был не один, и все рисовалось в радужных красках. Прошлое отступило вдаль и поблекло, перестав тревожить и лишь иногда всплывая в мутной глубине снов. Воинская наука давалась не без труда, но это было приятно. Он всегда любил преодолевать преграды, а способностей ему было не занимать. Савинов, конечно, не рассчитывал сравняться с такими бойцами, как Ольбард или Хаген, но превзойти со временем средний уровень мог. Хотелось, конечно, большего, но он понимал, что профессиональных воинов готовят с детства. Он сам был из такой воинской семьи, и была надежда, что все же сработает память предков – ведь она уже выручала его однажды. Однако пока приходилось, как и всем, грызть гранит воинской науки, орошая его обильным потом и кровью из многочисленных порезов.

В дружине Ольбарда практически все время воины проводили упражняясь с оружием, несли дозоры, охотились, чинили снаряжение. Выздоравливающие из раненных в бою с викингами почти все уже встали на ноги. Только двое или трое, в том числе могучий Василько, еще лежали в зимовье. Но и они уже были в сознании, а Василько, так тот даже ухитрялся что-то там вырезать из небольших деревянных чурочек, которые подсовывал ему Храбр. Живучесть у этих людей была просто чудовищная. Даже пленные скандинавы, с Хагеном во главе, уже шли на поправку, а ведь всего две недели назад ни один из них не мог даже приподняться. За ними стали следить строже. Возле клети постоянно дежурило двое русов в полном вооружении – так, на всякий случай. Сигурни Сашка видел после того случая всего пару раз. Страха в ее глазах больше не было, зато появилось озадаченно-виноватое выражение. Взгляд она старательно отводила. Стеснялась, что ли?

Тем больше он удивился, когда однажды вечером она подошла к нему и сказала, что Хаген просит его прийти. Близился тот день, когда лодьи русов должны будут отправиться на юг. «Змиулан» уже выволокли из корабельного сарая и спустили на воду. Савинов стоял возле борта и с удовольствием разглядывал затейливую резьбу, украшавшую привальный брус, идущий вдоль борта. Травы и звери сплетались в знакомом уже узоре, вытесанные умелой рукой в твердой древесине. Глядя на узор, хотелось рисовать, но было нечем. Он подумывал – не сделать ли новый рисунок на щите, который достался ему в бою. Нужно только узнать у Храбра – какие краски они здесь используют. Она появилась бесшумно. Остановилась в двух шагах – узкая ладошка на теплых досках корабельного борта. Смотрела молча, словно ждала разрешения заговорить. «До чего же ладная девица», – подумал он. Сигурни ему нравилась, но он видел, что у нее с Хагеном все серьезно. Возможно, для местных это не преграда, но он воспитан по-иному. А холодноглазый викинг после истории с Согудом стал ему чем-то симпатичен. Наверное, тем, что никогда не сдавался.

– Хаген зовет, – сказала она просто. – Пойдешь?

Он молча кивнул. Отчего ж не пойти?

Хаген сидел на куче соломы, привалившись спиной к стене. Раненое плечо уже почти не болело, и он развлекался тем, что вырезал ножом из кусочков дерева шахматные фигурки… Берсерк получался отменный. В коническом шлеме с длинным, миндалевидным щитом, край которого он свирепо грыз крепкими зубами. Двух белых берсерков Хаген уже закончил. Настал черед черных… Работа спорилась. Рядом с ним лежал мешочек с готовыми фигурками и свернутый в трубку кусок толстой кожи, который потом надо будет расчертить клетками – поле для битв.

Сквозь щели в досках приоткрытой двери вливался яркий солнечный свет, в котором танцевали пылинки. Два дня назад Хаген впервые вышел наружу и долго стоял, глядя на реку. Мир оставался таким же, как прежде, но что-то в нем все же изменилось. Быть может, правда, это изменились его, Хагена, ощущения. Теперь он не был свободен, и дальнейшая его судьба таилась во мраке. Что будет дальше? Хаген не знал.

Страж, стоявший у входа в хижину, хмуро смотрел на него. Они встречались в бою. Хаген усмехнулся. Странно боги все повернули. Быть может, они все же мстили за разграбленный храм? Но почему тогда он в плену? Ведь жрицы остались живы только благодаря ему… Или отцу, сумевшему отплыть с двумя десятками воинов, уготована худшая участь? Небо хранило молчание. Река бежала под его безоблачной синью, стремясь мимо лесистых берегов к морю. К морю…

Русы, как всегда, упражнялись на берегу в воинском умении. Ставили стену щитов, метали копья. Двое, голые по пояс, учились бою клинок на клинок. Хаген пригляделся. Да – один из них – тот самый. Человек, которого русы звали Олексой, убивший на хольмганге беднягу Торира… И спасший Сигурни от насильника. Почему? Какой ему прок идти против своих, чтобы помочь пленным? Все было непонятным в этом человеке. Он поступал не так, как другие, но Хаген чувствовал себя благодарным ему. Что ж, – он оплатит свой долг…

Он почти закончил очередную фигуру, когда дверь отворилась.

Глава 6 Дар и Клятва

…Когда я устану от ласковых слов и объятий,

Когда я устану от мыслей и дел повседневных,

Я слышу, как воздух трепещет от грозных проклятий,

Я вижу на холме героев, суровых и гневных.

Н. Гумилев. «Оссиан»

Когда Савинов вошел внутрь, в первый момент ему показалось, что в помещении никого нет. Но он тут же услышал храп – кто-то из пленных преспокойно давил ухо. Глаза после яркого света не успели еще привыкнуть к полумраку. Однако через мгновение он заметил Хагена, сидящего у противоположной стены, подошел к нему и опустился рядом на охапку соломы.

– Здравствуй, Александр!

– Здрав будь и ты, Хаген. Вижу, ты совсем поправился.

Викинг кивнул. Сигурни, бесшумно появившись сбоку, присела рядом. Хаген машинально положил руку ей на колено, а она накрыла ее своей. Жест был естественный, и у Савинова мелькнула мысль, что эти двое уже вместе и ничто, даже смерть, не сможет их разлучить. Он улыбнулся. Хаген правильно истолковал его улыбку, усмехнулся в ответ.

– Потому и просил прийти тебя. Она мне дороже жизни. – Влюбленные переглянулись. – А ты защитил ее, когда я сам был беспомощен. Поэтому я хочу отблагодарить тебя.

Савинов хотел было возразить, мол, не стоит и все такое, но вовремя спохватился. Не на светском приеме. Здесь нельзя отказываться.

– Я в плену, и, наверное, ты можешь подумать, что у меня ничего нет. Это так, но одна вещь осталась. Сигурни сохранила ее для меня.

Девушка отвернулась к стене. Зашелестела солома. Из темноты появился длинный сверток. Хаген взял его и положил перед собой.

– Это единственное, что у меня есть. Этого очень мало, но я прошу тебя принять этот дар, как залог дружбы и благодарности. Знай, что Хаген Стурлаугсон всегда платит свои долги и выполняет клятвы. Я не хочу, чтобы ты думал, что я хочу этим купить твое расположение и, пользуясь им, бежать. Это не в моем обычае – предавать друзей… Прошу тебя, разверни его.

Савинов развернул холстину… Единственной мыслью, которая возникла у него и повисла в сознании этаким большим знаком вопроса, было: «Откуда?» Он, конечно, не очень хорошо разбирался в оружии, но японский меч узнал сразу. В ленинградском Эрмитаже он как-то раз наткнулся на выставку японского холодного оружия… «Бог мой!» Сашка наполовину вытащил клинок из ножен. Луч солнечного света упал на зеркально отполированный клинок. По стенам заплясали зайчики.

– Я добыл его в поединке, – Хаген тоже смотрел на меч. – Его хозяин перед этим в одиночку победил девятерых сильных воинов. Клинок харалужный, но это не обычный харалуг, который делают арабы или наши кузнецы. Он очень прочный – я проверял.

– Катана…

– Что?

– Это катана,^[62] или другой похожий японский меч. Япония – страна далеко на востоке, за Персией и Китаем. Она на островах, что лежат в Тихом океане…

– Да, он был странный, этот воин. Смуглый, с узкими глазами. Храбрый. Умер с улыбкой, а сражаясь, читал стихи. Жаль – я не понял ни слова.

– Это очень дорогой подарок. Но я не могу отказаться принять его. Сделав так, я бы оскорбил Сигурни. Любовь не имеет цены.

Хаген кивнул.

– Это не все. Мой подарок бросит на тебя подозрения в том, что ты захочешь помочь мне бежать. Поэтому я принесу клятву. Для этого нам обоим нужно пойти к князю.

Ольбард стоял на пригорке. Руки, натруженные мечом, приятно гудели. Диармайд сегодня превзошел себя, и поединок вышел очень интересным. Такого владения мечом князь не видел с тех пор, как Ререх Умелый начал учить его воинскому искусству. Что ж, Западная Страна всегда славилась своими бойцами. Надо будет попросить черноволосого ирландца еще раз показать этот прием «падающего листа».

Занятый своими мыслями, он заметил троицу, идущую к нему, уже у подножия холма. «Интересно, что привело этих троих?»

Александр, шедший впереди, остановился. Хаген сделал еще шаг, положил к ногам князя длинный изогнутый меч, похожий на сарматскую саблю.^[63] Сигурни осталась сзади. В руках ее был горящий факел.

– Разреши говорить, Синеус, – Хаген стоял прямо и смотрел твердо. На лугу, где упражнялась дружина, все замерло. Воины, чувствуя, что происходит нечто важное, стали собираться к холму.

Ольбард кивнул:

– Говори, Стурлаугсон.

– Я обязан жизнью тебе, князь. Я твой пленник. Но Сигурни обязана честью Александру. Она жена мне перед богами и людьми. Вчера мы совершили обряд, и Диармайд О Дуйвне был нам свидетелем… Я должен оплатить свой долг перед твоим воином. Чтобы не делать этого у тебя за спиной, я передаю свой дар тебе, дабы ты сам наградил его, если считаешь достойным.

Ольбард поднял оружие, извлек из ножен и взвесил в руке.

– Прекрасный дар. Неясно только, как ты его спрятал…

– Это не все, князь. Чтобы твои воины не думали, будто я пытаюсь этим мечом купить себе свободу, я дам клятву.

Он вытащил нож из-за голенища и полоснул себя по левому предплечью. Сигурни тут же оказалась рядом, держа факел в вытянутой руке. Потекла кровь, капая прямо в шипящее пламя. Выражение лица Хагена при этом ничуть не изменилось…

Стояла тишина. Собравшиеся вокруг воины ждали.

– Я, Хаген Стурлаугсон, известный также как Молниеносный Меч, клянусь перед Богами и перед людьми клятвой Огня, Крови и Стали в том, что намерения мои чисты и я не собираюсь бежать от тебя и твоих воинов, Ольбард Синеус, разве только ты сам отпустишь меня. Клянусь не ковать крамолы и не договариваться с иными у тебя за спиной. И слово мое твердо! Если же я нарушу его – пусть меня поразит мое собственное оружие!

Некоторое время Ольбард молчал. Ветер трепал его отросший чуб и усы.

– Что же, Хаген, сын Стурлауга. Я принимаю твою клятву. Ты поклялся страшно и сам знаешь, что будет, если ты нарушишь свое слово. Тебе, Александр, скажу – дара ты достоин. Носи этот меч, и пусть он принесет тебе славу. И готовьтесь все – через день мы идем домой… А ты, Диармайд, позаботься, чтобы у пленных не оказалось схоронено какое другое оружие….

Сашка поклонился и принял меч из княжеских рук. «Вот те раз, – подумал он, – как там насчет рыцарских идеалов? Похоже, они появились совсем не на пустом месте». Синева над головой смешливо изогнула облачные брови: «А ты что думал?»

Глава 7 Поход

Ты слышишь печальный напев кабестана?

Не слышишь? Ну что ж – не беда…

Уходят из гавани Дети Тумана,

Уходят. Надолго? Куда?

Ты слышишь, как чайка рыдает и плачет,

Свинцовую зыбь бороздя, —

Скрываются строгие, черные мачты

За серой завесой дождя…

В предутренний ветер, в ненастное море,

Где белая пена бурлит,

Спокойные люди в неясные зори

Уводят свои корабли…

Стихи из книги братьев Стругацких «Страна Багровых Туч»^[64]

Зимовье осталось позади. Лодьи одна за другой вышли на стремнину, и река сначала медленно, а потом все быстрее повлекла их к морю. Мимо проплывали крутые, лесистые берега. Савинов узнавал места. Вот здесь он вышел из леса к реке и впервые увидел с высокого мыса корабли и стоянку. Вот здесь бежал сломя голову, переполненный ощущениями нового мира… Дальше тянулись незнакомые, неизведанные места. Деревья, словно дикари, встречающие Джеймса Кука, теснились к самой воде. Наклонялись, стараясь достать корабли. Здесь он тоже был, но мест не помнил, потому что дрых, одурманенный видениями, когда «Змиулан» проходил тут. Река еще раз повернула, выходя на финишную прямую в своем стремлении к морю. Открылась первая стоянка, закопченная скала над ней. За вершинами деревьев мелькнул и пропал горный хребет. Тот самый… Лодьи прошли в тени береговых скал. Сашка знал, что за ними море, но простор, открывшись внезапно, все равно застал его врасплох. Он вдруг понял, как мал его нынешний мир… Впрочем, нет. Мир огромен. Мала та его часть, что знакома Сашке. Река с ее берегами, лес, скалы и горы за ними. Теперь это все осталось позади.

Незнакомое чувство стеснило грудь. Наверное, так себя чувствовали средневековые мореплаватели, уходя в неведомое от родных берегов. Он судорожно вдохнул пряный морской воздух. Чайки, печально крича, проносились над мачтой. Провожали…

В море вода – зеркалом. Берегов – не видать. Небо раскинулось исполинским сияющим куполом. Ни облачка, ни ветерка. Корабли идут на веслах. Звук барабана далеко летит по поверхности воды, и лопасти мерно ныряют в воду, дробя зеркальную гладь. Вода пенится за бортом, идет изумрудной зеленью. Чайка летит в вышине, смотрит вниз на пенные следы кораблей. Ждет, когда мелькнет в буруне серебристое рыбье тело. Кренясь, срывается вниз. Есть!

Храбр и Савинов на одном весле. Сашка упарился уже, а Храбр сух. Хоть бы капелька пота. Усмехается в усы – давай учись! «Ничего! Мы и не такое осваивали». Савинов встряхивает отросшими волосами. Соленые капли падают на грудь. Весло со скрипом проворачивается еще раз. И еще… Лодьи идут на юг. Домой.

Точнее, все остальные идут домой, а он, Савинов, – неизвестно куда. Впрочем, интересно, что там? Что ждет его за подернутым дымкой горизонтом? Какие люди, дела, битвы? Интересно… Он не выдерживает:

– Храбр, а что там в Белоозере?

– Княжий двор, крепость, посад… Что же еще?

– Нет, это понятно. А люди какие, чемпромышляют, с кем война, мир? Расскажи…

– Ишь ты… – Храбр задумчиво смотрит в палубу. – Разные люди. Словене, русы, весины. Есть урмане – у тех своя слобода. На торгу же разный народ встретить можно – арабов, хузар. Через нас большой торговый путь идет по рекам от Ра-реки, иначе – Волги. Везут серебро, оружие, каменья разные, паволоки, вино, коней. От нас же пушнина, мед, рабы…

– Рабы?! Своих же людей?

Храбр удивленно косится:

– Кто ж своих продает? Полон… Бывает, продадут и холопа или татя. Но тех обычно судят по Правде. Се редко… Свободного же продать нельзя. Вот полоняников – это да… Ужели у вас не так?

– У нас нет рабов! Все свободны, и права одинаковые.

– Да ну?! – Храбр недоверчив. – Что, и в порубе^[65] никто не сидит? А насчет прав – так не может того быть, чтобы у князя права были те же, что и у смерда. Что-то ты темнишь, брат.

Сашке тут же вспомнился Беломорканал. Случай свел его как-то раз с бывшим зеком… Н-да… Гляди-ка, а Храбр-то прав.

– Знаешь… наверное, твоя правда. Рабы есть, только их так не зовут. Если кто закон нарушит – по суду отправляют на работы. Правда, на определенный срок. Потом они выходят… Не все только.

– У вас, я гляжу, все по-ромейски. Там тоже на рудники ссылают. Но оттудова редко кто живым выходит, а уж здоровым…

– Слушай… А полон откуда?

– С кем заратимся – оттуда и полон. Соседи у нас беспокойные. Та же весь, меря, мурома. Они на нас ходят – мы на них. Раньше, бывало, и со словенами ратились. Да то давно было. На Булгар ходили не раз, к хузарам, к Царьграду…

– С Олегом? А ты сам ходил?

– Дважды. С Игорем я ходил, а в Ольговы времена младень еще был. В рубахе путался…

В первый раз побили нас ромеи… Сначала пришли мы к Царьграду. Сожгли гавань – Суду, стали воевать город. Ромеи затворились внутри стен. Держались с трудом – мало воинов у них было… На третий день подошло их войско. Вышли мы в поле, стали биться, стоя крепко, и едва не одолели, да слишком много их оказалось. Тогда к вечеру отступили мы к лагерю. Стали совет держать – как быть дале. По всему выходило – не выстоять нам противу всех их войск на другое утро. А к ним все новые отряды подходили – у нас же не было конницы. Решили ночью выйти в море и пробиваться домой. Так и сделали, да только перехитрили нас ромеи. Встретили поутру в море с огненосными дромонами.^[66] Пришлось уйти не солоно хлебавши. Правда, ромеи потом врали, что перебили нам чуть ли не все войско. А по правде-то – сожгли пяток лодей да насадов. Князь сообразил, что к чему, и приказал на берег высаживаться. Там уже конница ромейская была, да мы ее потрепали и пробились к полуночи. Даже полон кое-какой привели. В поле-то ромеи нам не пара, ежели не пяток на одного. Это в древние времена они героями были, а ныне дух-то поистратили… Зато другой раз пришлось им дань заплатить Игорю. Пошли войском сразу по морю и по суше. Игорь верно рассудил – спужалися ромеи, заслали дары. Он еще в тот же год хазар здорово помял, грады пожег, и полона было много… А про Ольга Вещего у вас, стало быть, помнят. Добро…

– А в Киеве теперь кто сидит? Игорь?

– Нет… – Храбр помрачнел. – В прошлом годе, зимой, убили его древляне на полюдье. Бают – по хузарскому наущенью. Их князь, Малфред, его древляне еще Нискиней кличут, сватов к Ольге засылал. Какова наглость! Княгиня велела убить их, зарыть живьем. Помяни мое слово – этим летом сожжет она Искоростень как пук соломы. Крута нравом! Сын ее Святослав млад еще, да норовом в отца с матерью. Двенадцать зим ему только исполнилось, но вьюнош крепкий… Да не дергай ты так весло! Не руками тяни – туловом…

Сашка попробовал. Оказалось, так легче грести. «Интересное время, – думал он, старательно ворочая весло. – Если верить нашим историкам, то Русь в это время просыпалась ото сна. Были сделаны первые шаги к Империи. Правда, неуверенные и непоследовательные. Один князь, вот как Олег, – собирал Русь, другой вслед за этим брал и раздавал все сыновьям в уделы. Пока папаша жив – все путем. А помре – и начинается драчка между братцами. Да в кровь, да насмерть. Первыми такую пакость сыны Владимира затеяли, кажется.^[67] И одним из главных – Ярослав Владимирович, прозванный почему-то Мудрым. Скорее уж, он был Хитроумным… Прикончил, поганец, братьев Бориса и Глеба (их потом объявили святыми), а вину свалил на Святополка, коего нарек Окаянным. Тот был опасен, стоял на пути Мудрого к Золотому Киевскому столу и прозывался до той гнусной истории Отважным. И пошло-поехало. Усобица за усобицей, брат на брата, сын на отца. Нежатина Нива…^[68] А потом, к шапочному разбору, подоспели монголы. И началось по новой… Страшная история у нашей земли. Вот бы сделать так, чтобы к приходу Батыя Русь состояла не из удельных лоскутов, а была сильной, единой. Получили бы тогда косоглазые по голове. И никакого тебе Ига. Вся история пошла бы по-иному… Вся!»

Савинов греб и хмуро смотрел перед собой. Храбр толкнул его локтем:

– Эй, друже! Чего насупился?

Сашка помялся – рассказывать, нет ли? А, была не была…

– Я ведь знаю, что будет, Храбр. Конечно, знаю не точно – помню не все. А иное и записано в летописях неверно, но ждут нашу землю потоки крови. Страшные времена. Будет это нескоро – лет через семьдесят, когда войдут в силу внуки Святославовы. Станут рвать они Русь на части, как псы кусок мяса. И будет так почти двести лет. Потом придет сильный враг и возьмет нашу землю, и будет она под пятой еще три столетия… Моря крови русской прольются.

– Вот оно что… Пятьсот лет… А потом?

– Потом… Прогоним врагов. Русь расширится до Восточного океана. Огромные, богатые земли… Но германцы и французы за те триста лет уйдут далеко вперед. Станут сильны. Очень сильны. Снова будут войны – ты таких не видел… И так без конца. Я сам с такой войны… И нам все время придется их догонять. И снова кровь…

– Ратиться будут всегда… Здесь нет беды. Но не нравится мне такое грядущее. Что мы, хуже франков? Был у них толковый конунг – Карл, да помер. А теперь свеи, даны да урмане делят их землю как хотят…

Сидевший на соседнем весле воин с татуированными плечами и лицом вдруг обернулся. Звали его Весемир, родом он был из западных славян, лютичей.

– Скажи-ка, Олекса, а наши земли? Аркона, Волин, Бранибор – что там будет?

Сашка уже пожалел, что завел этот разговор. Но, как говорится, назвался груздем…

– Бранибор станет Брандербургом. Ваши земли займут саксы. Аркона падет последней…

– Саксы?! Надсмехаешься ты, что ли! Мы их бьем завсегда!

– Правильно, да только деретесь вы между собой да с бодричами. Пока будете биться, саксы станут сильны и сожрут вас….

– Страшные ты слова говоришь, Александр…

Савинов вздрогнул. Ольбард, оказывается, стоял рядом, слушал. Лицо его было печальным.

– А Святослав, Игорев сын, что ждет его?

– Он будет великим воином, князь. Многие века его имя будет созвучно славе и мужеству. Он разобьет хазар, так что те не поднимутся больше, возьмет Саркел, Тмутаракань надолго станет нашей, возьмет Болгарию, будет биться с греками. Правда, ему придется оттуда уйти… А на днепровских порогах его подстерегут печенеги и убьют… И чашу из черепа его сделают. Паскуды!

Ольбард только мрачно кивнул и долгое время стоял молча. Савинова удивила его реакция. Сам Сашка всегда приходил в бешенство, натыкаясь на этот эпизод в книгах. Какой же поганью надо быть, чтобы так относиться к храброму врагу!

Поднявшийся ветерок сморщил сияющую гладь воды. Солнце светило по-прежнему…

– То, что ты поведал, печально, но вижу – се правда. Что до Святославовой смерти… Не надругались над ним печенеги. Великую честь оказали ему! Пить вино из черепа великого воина – значит, причаститься к его мудрости!.. Однако боги не решают за нас. Сильный и мудрый может избежать беды. Пророчества и предначертания исполняются там, где люди покорились судьбе. Если ты знаешь где ловчая яма, то обойти ее нетрудно. Потому грядущее содержится в нынешнем. Руны рекут – ничто не предопределено, и нет ничего такого, чего нельзя было бы избежать, – он остро глянул Сашке в глаза, отвернулся и пошел на корму.

Сашка налег на весло. Какая-то мысль не давала ему покоя. Вертелась рядом, просилась… Как кошка, царапающая дверь квартиры. Но стоило попытаться ее ухватить – ускользала прочь. Откуда она взялась? Князь что-то говорил… Ничто не предопределено… Нет, раньше…Что-то… И вдруг он понял, и понимание это едва не пригнуло его к доскам палубного настила. Огромная, тяжкая ноша… Но кто я такой, чтобы замахиваться на историю?.. Разве может человек, один человек, изменить все? Ход истории?.. Столько судеб и сил переплетено в нем!.. Но мысль не уходила, наоборот, она, как забияка на ярмарочной площади, встала посередь дороги, с вызовом ухмыляясь. Да, с вызовом! Никто здесь не обладает такой информацией, как он! Никто не знает последствий! Он, Савинов тоже знает не все, но многое… Знает, значит, может изменить!!!

– Силен и славен Тохтамыш, что не оставил от Москвы и праха, – продекламировал он. – Но был раздавлен, словно мышь, железной ратью Мономаха!^[69]

Храбр удивленно посмотрел на него.

– Мы прорвемся, брат! – сказал ему Сашка. – Все будет хорошо!

Тот в ответ недоверчиво покачал головой.

«Весла суши! – донеслось с кормы. – Ставьте ветрило! Ветер идет!»

Глава 8 Тени

…Спутанно помню – кровь повсюду,

Душу гнетущий мертвый страх,

Ночь, и героев павших груду,

И труп товарища в волнах…

Николай Гумилев. «Товарищ»

– В Изборске сидит Труворов внук Вадим, – рассказывал Храбр, – у него пять сотен русинов.

– Погоди, разве русин – это не название народа? Ведь вы сами себя так называете.

– Русин это воин, живущий мечом. А мы варяги – русь. Это то же, что урмане, к примеру, или словене. Есть еще россы – те в Полянской земле, где Киев. Все мы дети Славена, если не считать урман, да и те нам родня, правда дальняя. Русином же может быть любой – вятич, древлянин, хузарин ли, рус ли. Хватило бы воинского умения да удачи.

– А почему усы синие?

– Ишь, как много у тя вопросов. За пазухой их прячешь?.. Усы синие у тех, кто варягом родился, как я или Святомир. Это наш знак. Чубы же только у вождей, а синий у Ольбарда одного – он старший в роду. Ты же теперь тоже варяг – русь, но им не родился. Потому подбородок брей, а усов красить не можешь.

– А Ольбард? Сколько у него русинов?

– В малой дружине – пять сотен.

– Значит, в большой – ополчении – тысяч десять?

– Когда как – бывало и поболее… Так на чем я… Да, а в Полоцке – князь Рогволт. У него дружина сильна – без малого тысяча русинов. Поболее только у киевлян. Да новугородцы могут выставить столько же. У Малфреда Древлянского – пятьсот мечей, но ополчение очень большое…

– Интересно. У нас его везде Малом пишут, а варягов вообще считают свеями или данами.

– Малфред – оттого, что готского рода. Ну, а насчет того, что варяги – свеи, ты тут никому не говори. Обидеться могут… Может, там у вас и все остальное переврали? Хотелось бы верить…

Савинов пожал плечами:

– Мне бы тоже хотелось. Но, как говорили древние римляне: «Хочешь мира – готовься к войне!» Будем исходить из того, что переврали не все.

Они сидели у костра и тихо беседовали. Была ночь. Кругом вповалку спали воины, завернувшись в плащи. У берега темнели силуэты кораблей. Уже два дня они шли морем вдоль берега, сначала на юг, а потом на юго-восток. Непрерывной чередой тянулись поросшие лесом скалы, бухты, мысы. Нигде ни дыма, ни человеческого жилья. Правда, Храбр утверждал, что в лесах живут весины, но чужих они не любят и потому не показываются. В море некоторое время видны были большие острова. Надо думать – Соловки. По этим ориентирам Сашка уверенно идентифицировал место как Онежскую губу. Значит, теперь – вверх по Онеге, а там по рекам и до Белоозера недалеко. Говорят – если на волоках не замешкаемся, то дома будем через полторы-две недели.

Звезды над головой светили настолько ярко, что, казалось, их лучи могут исколоть руки, если протянуть их вверх. Лес окружал стоянку молчаливой стеной. Натужно звенели комары. Сашка радовался дыму костра, не то сожрут, кровососы. Он вспомнил, как один из ребят, которому довелось служить под Архангельском, рассказывал о местных комарах. «Оставишь, бывало, на столе хлеба краюху и оглянуться не успеешь – глядь, потащил! Ты его ладонью – хабах! Так не поверите – пальцы отшибаешь! А он управление теряет и на пол… Да так, что стаканы на столе гремят!»

Савинов невольно улыбнулся своим мыслям, хотя настроение было далеко не праздничное. Целый день его не оставляло чувство тревоги. Такое бывало оба раза, когда его сбивали фрицы, и в тот раз, когда поймали в клещи тоже, но тогда чудом удалось вырваться. Он частенько поглядывал на ближайшие деревья. Где-то там – сторожа. Не должны проспать вроде…

Храбр заметил его тревогу.

– Что, тоже чуешь недоброе? Выйдет из тебя вождь, попомни мои слова. Вон Ольбард с Диармайдом – те тоже не спят. Чуют. Следит за нами кто-то…

– Нападут?

– Могут. Хотя и не всяк решится напасть на сотню русинов. Дорого встанет…

– А следить-то кто может?

– Да та же весь, или урмане… Мало ли кто?..

Они помолчали.

Тени скользили между деревьев, как клочья тумана. Бесшумно сливались с ночным мраком, появлялись вновь. Свет привлекал их, но и заставлял держаться подальше. Они не боялись, нет. Без света нет и теней… Но яркий свет обнажает суть, а время еще не пришло…

– Скажи-ка, Храбр, а кто-нибудь знает, когда и каким путем вы должны возвращаться?

– А голова у тя варит, – уважительно заметил побратим, – знать о том могут. И врагов у нас в достатке. Да и не пустые идем… Надо бы с князем потолковать.

Он бесшумно поднялся и ушел в темноту мягким, охотничьим шагом. Оставшись один, Савинов придвинул поближе подаренный Хагеном меч. Но ночь прошла спокойно.

Следующий день лодьи снова шли вдоль береговой линии. Князь стоял на носу «Змиулана» и напряженно всматривался в прибрежную чащу. В разговоре с Храбром он промолвил только: «Устья Онеги нам не миновать. И они это знают. Нынче ночью спать в бронях».

Днем так и не было замечено ничего подозрительного, а к вечеру корабли достигли устья реки. Темнело. Солнце закатилось за горизонт, как раскаленное пушечное ядро, подпалив при этом усталые облака. Черные вершины деревьев клыками дракона царапали кровавое зарево. Вода пламенела отраженным светом. Два заката – один над другим – зажигали огромный погребальный костер, словно боги на небе справляли поминальную тризну. Корабли выволокли на песок, и те застыли грозными изгибами форштевней, как рвущиеся в пылающее небо неведомые существа… На берегу темнел какой-то навес из жердей. Видимо, здесь частенько останавливаются. Тут же воины запалили костры, отхватив у наступающей темноты изрядный кусок территории.

Савинов собирал хворост вместе со всеми. Несколько раз он чувствовал у себя на спине чей-то взгляд, но делал вид, что ничего не заметил. После трапезы, состоявшей из жареного мяса, черствых лепешек и сыра, похожего на камень, люди стали готовиться ко сну. Ложились, как бы невзначай, рядом – один подле другого, чтобы по тревоге вскочить и прикрыться щитами. Стражей поставили у костров. Похоже, Ольбард провоцировал неизвестных соглядатаев на нападение. В лес на этот раз князь никого не отрядил – верная смерть. Хагена и других скандинавов на всякий случай связали. «Еще не хватало, чтобы они нам в спину ударили, если нападающие окажутся их знакомцами…» – ворчал Храбр, затягивая узлы. Хаген презрительно молчал и позволил себя связать. Он дал клятву, а ему не доверяют. Сигурни усадили рядом и тоже связали. В бою некому будет за ней следить.

Вскоре все стихло. Казалось, лагерь действительно погрузился в сон. Стражи походили некоторое время, потом оперлись на копья и стали клевать носами…

Тени копились во мраке, слетаясь со всех сторон. Их было много, по крайней мере достаточно на такое количество людей. Сегодня они нападут. Нужно только выждать, когда жертвы уснут. Глупые, они поставили стражу только у костров… Выждать… Предводитель теней не думал о том, почему ненавистные чужаки на берегу так беспечны. Скоро настанет час, которого он так долго ждал. Скоро… Уже сейчас!

Когда темнота брызнула в дружину Ольбарда ливнем стрел и темные фигуры вынырнули из-за деревьев, воины разом повскакали на ноги, стряхнув сонную одурь. Один из стражей у костра упал, пораженный стрелой в лицо. Двое других успели стать в строй. Щиты с грохотом столкнулись краями. Дружина ощетинилась тяжелыми копьями, построившись клином. Первая волна нападающих разбилась об него, как волна о берег. Строй даже не дрогнул. Люди в темных накидках отступили, забрасывая русов стрелами. Те градом бились в русские щиты, со звоном отлетали от шлемов. Накидки упали, и тени, оказавшиеся рослыми светловолосыми воинами, ринулись вперед. У некоторых были кольчуги и круглые щиты, но большинство – лишь в кожаных панцирях, а то и вовсе в одних рубахах.

– Это весины!

Нападающие метали тяжелые топоры, подкатывались под копья, стараясь ударить снизу, подсекая поджилки. Пара русов упала, но строй дружины тут же сомкнулся над ними. Наконечники копий сновали вперед – назад, окрашиваясь кровью. Но весинов было примерно впятеро больше. Они рвались вперед, нажимая на вершину клина. Казалось, сейчас они сомнут и просто затопчут русов. Но дружина стояла. Воины в первых рядах орудовали мечами и секирами. Второй ряд бил копьями от бедра, прикрывая щитами головы. Савинов, оборачиваясь, видел их тяжко вздымающиеся плечи, облитые броней. Он стоял в задней шеренге со стороны реки, и здесь пока было все тихо. Бой сюда еще не докатывался… Постепенно натиск ослаб. Весины снова откатились назад, оттаскивая раненых и убитых, чтобы те не мешали сражаться.

Внезапно у реки раздался вой. Новый отряд вынырнул из холодной воды и ринулся вперед. Но и здесь их встретила стена щитов и копейные жала. Бой возобновился с новой силой. Белоголовые навалились со всех сторон. Сашка дрался как одержимый. Перед глазами мелькали перекошенные яростью лица в боевой раскраске. «Ну чисто индейцы!» Топор врубился в край щита. Сашка тут же отсек державшую его руку. Лязг, звон, проклятия…

Что-то ужалило в ногу. Он не глядя ткнул мечом. Верткий охотник отскочил… Тяжелое копье с хрустом вошло ему между глаз…

Сосед слева упал. Воин из заднего ряда сделал шаг вперед, чтобы занять его место. Брызги крови летели во все стороны. Щит дергался в руках, как живой, стонал от ударов. Сашкина правая рука стала липкой, и было неясно – чья это кровь, врагов или его собственная. Натиск все усиливался. Воины теснее сбивали щиты. Воздух с хрипом рвался из глотки. Кажется, Сашка что-то кричал, но и сам не слышал себя в грохоте боя. В голове кувалдой колотилось: «Держать строй! Держать!!!» Враги все атаковали, безумно, раз за разом кидаясь на русские щиты. Потом грохот боя перекрыл рев: «Бей!!!» Силы сравнялись! Строй мгновенно рассыпался. Русы ринулись добывать славу.

Все смешалось. Сашка вертелся ужом. Ему казалось, что он видит сразу во все стороны. Щит превратился в щепу. Он бросил его и взялся за меч двумя руками. Его словно закружило ураганом. Он отчетливо помнил, как перерубил чей-то подставленный для защиты клинок. Лица, морды, ощеренные пасти. Перед глазами возникали и гасли застывшие на миг картины битвы… Весинский топор разрубает чей-то шлем… Какой-то белоголовый падает под ударами прямо в костер, тут же вскакивает и в горящей рубахе мечется среди битвы, размахивая мечом. Храбр рубит рогатиной, как алебардой, стремительно вращая тяжелое древко… Ольбард неуловимым движением рассекает своего противника пополам… Диармайд подскакивает к пленникам и молниеносным взмахом меча перерубает путы Хагена. Тот тут же подхватывает чей-то меч…

Вой, хрип, визг. В жилах настоящий вулкан… Во мраке гремит железо, мечутся дикие тени. Звериная мощь переполняет тело. Меч – легче соломины, кольчуга тает невесомой паутинкой… Клинок не встречает сопротивления… Нет – это клык, коготь, бивень!.. Образы вспыхивают и гаснут в кровавом тумане… Вот из лесу вываливает новая толпа. Сразу с десяток окружают князя. Все в доспехах и с мечами в руках… Диармайд врывается в эту кучу и становится с Ольбардом спина к спине. «Сбор!» – призывно кричит кто-то. Зверь слышит, человек пробивается на голос… Весины всей кодлой навалились на Диармайда с князем. Те пока держатся… Кто-то заступает дорогу и, хрипя, валится прямо под ноги, зажав рукой распоротый живот… Довольный рык… Трое скандинавов, что-то радостно воя, бьются с белоголовыми среди костров. Между ними – Сигурни, в руке девушки – топор… Хаген, раздобыв где-то второй меч, врубается в осадивших князя весинов. В стороны летят отсеченные головы, руки…

Дружина уже восстановила строй, и железный клин с разгону рассек беспорядочную толпу…

Вдруг все закончилось. Оставшиеся в живых белоголовые скрылись в лесу.

Кто-то прохрипел: «Ольбард срубил вождя…»

Тишина. Какая тишина… Стоны раненых тонут в ней как в омуте. Сашка вдруг понял, как он устал. «Что это было со мной?» Ноги задрожали и подогнулись. Он опустился на колени. Грудь ходила ходуном. Все вокруг медленно поворачивалось, и Савинову вдруг показалось, что он снова летит. Самолет делает бочку, и… наступает темнота.

Глава 9 Берсерк. Дар свободы

…Рев звериный, багровый глаз,

Кровь и смерть – это все про нас!

Вой свирепый, века – во тьме,

Сталь не ранит, душа – в огне

Ада плавится… Обречен

В гуще битвы безумствовать он…

«Berserkr»

Савинов пришел в себя от холода. Его бил озноб, несмотря на то что тело укутывал толстый шерстяной плащ. Сашка разлепил веки. В серо-голубом сумраке двигались человеческие фигуры. Пропадали в тумане и снова появлялись, неся какие-то непонятные свертки. Издалека доносился какой-то невнятный хруст и скрежет. Тянуло дымом и еще чем-то… Этот непонятный запах был повсюду. Сладковато-приторный, он был неприятен и приятен одновременно.

Сашка попробовал подняться, но понял, что тело не слушается. Все мышцы словно превратились в кисель. Каждая жилка мелко дрожала, будто бы обретя собственную жизнь и от этого умирая со страху. В желудке зияла противная пустота. Отвратительный привкус на языке говорил о том, что Савинова рвало желчью. «Отравился?» – мелькнула спасительная мысль. «Правда, голова не болит, а должна бы при интоксикации… Что происходит, черт меня задери?»

Он вторично попытался подняться. Тело снова отказалось повиноваться, и тут Сашка взбесился. Он начал яростно бороться с объявившими вдруг самостийность частями тела. Его ударило в пот, но он все же сумел сначала приподняться на локтях, а потом подтянуть под себя колени. Тут силы оставили его снова. Он сидел в молитвенной позе, уронив голову на руки, и дышал. Одеяло свалилось. Сердце колотилось где-то в районе гортани. Кольчуга, которая, как выяснилось, все еще была на нем, приятно холодила подбородок. Сашка тут же почувствовал ее чудовищную тяжесть, и это чуть было снова не свалило его на землю. «Вчера-то в бою и не чуял ее, проклятую… Или не вчера? Какой сегодня день?» Он приподнял голову и уткнулся взглядом в свои собственные ладони. В свете нарождающегося дня кожа на руках приобрела неестественный, красно-бурый оттенок. И пахла она все тем же сладковатым… Еще до того, как Сашкин ум сообразил, что это кровь, тело, только что бывшее беспомощным, вдруг исторгло изнутри дикий, утробный рев. Ему очень хотелось лизнуть эту кровавую коросту! – Осознав это, Сашка испугался по-настоящему… и непонятно каким образом оказался на ногах. Его шатнуло, но он устоял, упершись в землю мечом. Откуда тот взялся в руках, тоже было неясно…

Кругом кипела работа. Пленные весины, числом около двадцати, в большинстве своем перемотанные окровавленными тряпками, стаскивали тела убитых соплеменников со всей поляны. В дальнем конце ее возвышалось нечто вроде сруба, обложенное кучей хвороста. На помосте сверху лежали погибшие русы – всего пять человек. «Этого не может быть, – устало подумал Сашка. – У весинов потери – не меньше полутора сотен человек, а то и больше… Может, наши тяжелораненых добили…» Голова кружилась от запахов и звуков. Со всех сторон до него долетали обрывки разговоров, но почему-то он не мог разобрать ни слова. Потом сзади послышался шелест, как если бы ветер пробежал по траве. Савинов обернулся, каким-то чудом сохранив равновесие.

В паре метров от него, опираясь на копье, стоял Храбр, и Сашке почему-то показалось, что он торчит там намеренно, не подходя ближе. Словно опасается, что он, Савинов, бросится на него.

– Что?.. – Слово со скрежетом выпало изо рта, будто валун. Ему удалось произнести его не без борьбы, как если бы язык забыл членораздельную речь.

Храбр удовлетворенно хмыкнул и подошел ближе.

– Воротился, значит… И даже на ногах – силен! Иные, после таких дел, дня три лежмя лежат…

– Откуда… воротился… О чем ты?.. Голова кругом… Что со мной?

Храбр обхватил его за плечи и поволок к реке.

– Ты, друже, слыхал ли про оборотцев?

– Н-не понял… Да что с… со мной?!

– Оборотец – это тот, кто умеет зверем перекидываться. По-урмански – берсерк.

– А-а… ну слыхал…

– А ведаешь ли, что ты таков же? Вечор человек двадцать посек своей «косой»… Ревел медведем… На бороде пена кровавая… А как все кончилось, упал снопом и уснул… Я такое еще в первый раз заподозрил, когда ты по стенам бегать стал, да тогда все быстро кончилось… Не успел ты обернуться… Теперь иди – умойся.

Савинов обнаружил себя стоящим по колено в студеной воде. Он сделал шаг, другой. Вода дошла до бедра. Левую ногу защипало. Он вспомнил про шустрого весина, что пытался подсечь ему поджилки, да закусил копейным железом… Храбр крикнул с берега:

– Пройди дале! Здесь руду^[70] теченьем несет. Да гляди – не утопни!

Сашка рассеянно кивнул, сделал еще пару шагов и погрузил ладони в воду. Поверхность реки казалась странно неподвижной, как при замедленной киносъемке. «Сморщенное зеркало…» Она напоминала скорее ртуть, чем воду. Руки вынырнули из глянцевитой, отблескивающей металлом субстанции. Крупные капли срывались с дрожащих пальцев и с мерной тяжестью падали вниз, соединяясь с родной стихией. Почему-то было страшно поднести это нечто, напоминающее воду, к лицу. Савинов сделал над собой усилие и отхлебнул… В голове что-то взорвалось. Ледяная жидкость хлынула в пищевод. Заломило зубы. Сердце заколотилось в груди, и он с радостью увидел, как с каждым толчком вода закапала с пальцев все быстрее. Прорезался звук падающих капель, и Сашка понял, что до этого какое-то время он ничего не слышал. Дальше пошло легче. Он с наслаждением умылся, стирая с себя давешнее наваждение. Потом захотелось нырнуть, и ноги сами подогнулись, погрузив тело в холодную, отрезвляющую воду. В ушах шумело течение. Слышно было, как его зовет с берега Храбр. Сашка посидел еще немного, пуская пузыри, и поднялся на ноги. Они еще дрожали, но слабость прошла. Он повернулся и побрел к берегу, оскальзываясь на каменистом дне. Рассвет уже сиял в полную силу.

Воины в полном вооружении обступили кольцом обложенный хворостом помост. Внутри кольца из щитов угрюмо стояли на коленях двое пленных. Они знали, что их ждет. Ольбард вышел вперед голый по пояс, с обнаженными мечами в обеих руках, встал возле костра. Кто-то из воинов вздернул белоголового весина с колен, толкнул к князю. Весин сплюнул наземь, пошел гордо. Ольбард взглянул ему в глаза. Тот выдержал взгляд и вытянул перед собой связанные руки. Меч взблеснул рыбьей чешуей, и путы упали наземь. Вслед за ними к ногам пленника полетел один из мечей. Тот ловко подхватил его, взвесил в руке и тут же атакующей рысью ринулся вперед. Ольбард встретил его, не сойдя с места. Клинки взблеснули лишь дважды, и белоголовый упал, как подрубленное дерево. Так же молча князь встретил второго противника. Снова вспышка зари на клинках, и еще одно мертвое тело. Устало опустив мощные руки, Ольбард отступил от костра. Двое воинов вышли вперед и закинули тела жертв на помост, так, чтобы они лежали в ногах погибших русинов. Кто-то подал князю горящий факел. Пламя трещало, ярясь на ветру, роняло искры. Ольбард поднял голову:

– Братие и дружино! Воздадим честь тем, кто храбро сражался и пал в битве! Отче Перун! Други наши, положившие жизни во славу твою, идут к тебе! Тебе решать – достойны ли они быть принятыми в Светлую Рать Сварги,^[71] но, ступая по Матери Земле, каждый из них был храбрецом! За Русь! – он вскинул над головой горящий факел и окровавленный меч.

– За Русь! – взревела дружина. Гулкое эхо грянуло через реку, отразившись от скал на том берегу. Птицы взлетели с деревьев, крича и жалобясь об ушедших витязях. Лес зашумел листвою, вскинулся ветер, скрипя древесными стволами, погнал по воде мелкую рябь.

– За Русь! – Ольбард шагнул вперед и сунул огненный ком факела в кучу хвороста. Полыхнуло сразу. Дым повалил из-под помоста. Пламя взлетело до верхушек деревьев, заревело голодным зверем. Сизые клубы потянулись в небо, стремясь к пламенеющим зарей облакам. Ветер гнал их на север…

Костер прогорел быстро. Оставшиеся пленные стали насыпать курган. Они были уверены, что их тоже убьют, как только они закончат работу.

Хаген стоял, молча глядя на их работу. Сигурни спрятала лицо у него на груди. Давно ли прошли те времена, когда она дичилась его? Бьярни Молот, Торфин Вилобородый и Индульф хмуро молчали. Погребальный костер унес в Вальхаллу Олафа Винбьерна. Их осталось четверо в чужой земле. Вдруг Торфин кашлянул. Хаген обернулся, а Сигурни отступила назад, спрятавшись за его плечом.

Ольбард Синеус стоял перед ним. Тело, увитое мощными мускулами, крепостью своей не уступало стволу старого дуба. Правое плечо князя когтил полосатый кот с огромными клыками. На груди лучился спицами колеса громовой знак. Рисунки, искусно наведенные на коже тонкой иглой, казались живыми. Русы, отворотившись от кострища, обступили викингов. Здесь были почти все – и Храбр, и черноволосый Диармайд и Александер – берсерк. Глаза русов полыхали пламенем погасшего костра. Хаген выпрямился. Что бы ни решил князь…

– Слушай мое слово, Хаген Стурлаугсон! Ты и твои хирдманы храбро бились сегодня. Я помню твою клятву, как помнишь ее и ты. Но неумолима судьба. Все проходит. Твой отец враг мне… Однако негоже, после того как мы бились рядом, держать вас в полоне… Вы свободны. Все пятеро. Оружие, что добыли в бою, – ваше. Можете взять себе доспехи весинов, которых убили. Если хотите – можете уходить прямо сейчас. А буде пожелаете остаться – добро. Дойдете с нами до Белоозера, а там через Новгород поезжайте домой. Неволить не стану… Что скажешь, Хаген?

Тот поклонился в ответ:

– Все, что поют о тебе скальды, князь, чистая правда. Только настоящий воин может быть так велик духом. Я пойду с тобой до Белоозера. Что же до моих хирдманов – пусть решают сами.

Индульф, Торфин и Бьярни быстро переглянулись. Потом старший из них – Бьярни Молот – вопросительно посмотрел на Хагена. Тот кивнул. Тогда все трое шагнули вперед и положили к ногам Ольбарда свое оружие.

– Прими, Синеус, наши клинки! Хотим послужить тебе верой и правдой!

Ольбард взглянул поверх их голов на Хагена:

– Как я могу принять вас? Вы оставляете своего вождя одного!

– Я отпускаю их, князь! Мы уже обсудили это. Я, Хаген Молниеносный Меч, и сам бы пошел служить тебе, чей клинок намного быстрее моего, но люди скажут дурное – ведь ты враг моего отца.

– Достойная речь! – Ольбард улыбнулся. – Возьмите свое оружие, воины, я принимаю вашу службу! Ты же, Хаген, будь моим гостем и оставайся в граде моем сколько хочешь, пока долг не позовет тебя домой. Видят боги, мне будет жаль, если нам еще раз выпадет встретиться в бою!

Хаген улыбнулся в ответ:

– Почему, княже, ты жалеешь об этом? Боги свидетели – это был бы очень красивый бой, может быть даже подлиннее предыдущего!

Воины захохотали. Ольбард хлопнул Хагена по плечу, и они вместе пошли к кораблям. День вступил в свои права. Пора было в дорогу.

«Змиулан» резал грудью речную волну. Переполненное ветрило выгибалось дугой. Позади остался каменистый плес со свежим курганом. Весинов Ольбард отпустил, наказав передать старейшинам следующее:

«Ваш вождь, павший от десницы моей, сам повинен в своей смерти и гибели своих воинов. Если бы не жаждал он мести, как кровожадный зверь, а принял виру^[72] по чести за погибшего брата, было бы любо всем. Теперь же восплачут жены ваши по ладам своим. Я, Ольбард Синеус, князь Белоозерский, шлю вам весть о безвременной гибели вождя вашего и воинов его, и отпускаю на волю полон, дабы могли они передать весть сию и схоронить убитых по обычаям предков. Хочу, чтобы впредь царил между нами Лад и Мир, а буде восхотите ратиться со мною – не взыщите. За каждого погибшего своего возьму вдесятеро».

Глава 10 Еще кое-что о берсерках

…Что же случилось? Чьею властью

Вытоптан был наш дикий сад?

Раненый коршун, темной страстью

Товарищ дивный был объят…

Николай Гумилев. «Товарищ»

Лодьи ходко шли под парусами против течения. «Змиулан» впереди, за ним «Пардус». Сашка сидел, нахохлившись, у самого борта и тоскливо смотрел на проплывающие мимо береговые утесы. Ему было нехорошо. Не то чтобы его тело чувствовало себя плохо. Наоборот – берсерково бессилие, которое, как выяснилось, всегда поражает воинов-зверей после боя, на него подействовало слабо. Он оправился за несколько часов, хотя обычно для восстановления требуется не один день. Воины усмотрели в этом признак его великой силы и держались соответственно. Но на душе по-прежнему было погано…

На розово-серых скалах, отвесно встававших из самой воды, часто встречались древние изображения – петроглифы. Сцены охоты, скачущие олени, стрелы, трезубцы, воины, птицы, луна и солнце – сюжеты были самые разнообразные. Иногда попадались странные рисунки, вроде людей со звездами вместо голов, крылатые человеческие фигуры, шаман, летящий среди звезд. Погода соответствовала настроению – небо с полудня затянули серые сплошные облака. Несколько раз порывался идти мелкий дождик, но надолго его не хватало. Однако на лодьях под мачтами растянули навесы. Люди собрались под ними и занялись любимейшим времяпровождением – травили байки. Савинов с изумлением услышал несколько знакомых анекдотов, правда в другом обрамлении. Кто бы мог подумать, что они – с такой бородой. На специальной подставке из сланцевых пластин разожгли очаг – готовить обед. Вкусно пахло какой-то кашей. Живот быстренько отреагировал на запах, заурчал, требуя своей доли. Сашка зло хлопнул по нему ладонью. «Потерпишь!» Живот обиженно умолк.

Савинов злился, но на самом деле ему было страшно. Он привык с детства, что тело слушается его беспрекословно. Каким бы видом спорта он ни занимался – все у него получалось, и он везде был одним из лучших. Отличная координация и глазомер позволяли ему в тире стрелять с обеих рук «по-македонски» и выбивать нередко пятьдесят из пятидесяти. Он прекрасно ездил верхом, бегал, метал гранату и диск. На вечерах в Доме Офицеров от девушек не было отбоя – Савинов танцевал отменно, хотя никогда не учился этому специально. Именно то, что он всегда прекрасно управлял своим телом, позволило Сашке стать классным пилотом-истребителем и выжить в первые полтора года войны, записав на свой счет два с половиной десятка воздушных побед, не считая неподтвержденных и групповых. И вот теперь этот безотказный, как хронометр, отлаженный механизм вдруг забастовал и вышел из-под контроля. Выяснилось, что тело живет какой-то своей, одному ему ведомой жизнью. У него обнаружились собственные, независимые от Сашкиной воли, желания и проявления, в виде жажды крови и безумной всепоглощающей ярости. Когда мир тонул в кровавом тумане, то сам Савинов, по сути, на время переставал существовать. Это было жутко. И это было обидно – он не привык к такому положению вещей. «Скорее всего, – думал он, – я просто свихнулся. Правда, у местных такой вид сумасшествия, как видно, в почете и пользуется уважением, но я бы предпочел завоевать это самое уважение другим способом…»

Рядом кто-то присел, и Савинов обернулся, думая увидеть Храбра, но это оказался Хаген.

– Будь здоров, Александер! Что-то ты не весел… Тяготит что?

– А то! – Сашке показалось, что в русой, коротко подстриженной бороде скандинава затаилась улыбка. Савинов не был уверен – стоит ли делиться с Хагеном своими переживаниями. Но ему нужно было кому-то все рассказать. Храбру – нет смысла. Он, похоже, не видит в этой ситуации ничего ужасного. А Хаген… Он человек чести и наверняка до сих пор чувствует себя ему, Сашке, обязанным. Может, хоть выслушает…

– Сам посуди – приятно ли узнать, что ты сродни нелюди. В бою – беснуешься, грызешь, брызгая слюной, край щита и рубишь кого попало?.. В моем мире за такое безумное буйство – под замок сажают…

Хаген оперся локтем о край борта и задумчиво смотрел в прозрачную речную воду, где, лениво шевеля плавниками, стояли в течении крупные рыбины. Его улыбка стала заметней, но Савинов понял, что викинг и не думает над ним смеяться.

– Так вот о чем твоя печаль… К слову сказать – край щита ты не грыз. Он до этого разлетелся в щепки. А что рубился страшно, себя не помня… Я, Александер, знаю многих, которые отдали бы все за такой дар. Таких знаю, что к колдунам ходят, грибы жуют да настои пьют ядовитые, чтоб в бою зверьми перекидываться… А у тебя – дар природный. Великая редкость! Вспомни же, каков ты был – неуязвим железом, быстр и всесокрушающ! Вспомни, как ничто вокруг не ускользало от твоего взора, как никому не удавалось застать тебя врасплох! Или забыл?

«Насчет неуязвимости он прав», – подумал Сашка. Он помнил, как закатал поутру штанину, ожидая увидеть на бедре глубокий порез, а вместо этого обнаружил тонкую, едва заметную белую полоску. Рана закрылась сама – совсем! И даже при нажатии не было никаких следов боли…

– И все равно – это не дело! – угрюмо сказал он. – Плохо, когда человек сам себе не хозяин!

– Не дело! – согласился Хаген. – Бывает, берсерк, в припадке безумия, убивает своих близких. Тогда люди стараются изгнать его или убить и объявляют вне закона. И еще их почти никогда не избирают хевдингами и конунгами, если только они не таковы по рождению. Однако не все так уж плохо…

– Почему?

– Опасно быть берсерком, когда ты не владеешь собой. Но можно научиться вести сей дар, направлять его.

– Это как? Ведь в нем, в этом безумии, ничего не соображаешь!

Хаген взял его за плечо:

– Смотри!

Мимо проплывала скала, напоминающая крепостную башню. На ее несокрушимом, потертом временем боку у самой вершины виднелся рисунок.

– Что видишь?

– Дерево… Какая-то птица наверху, рядом олень, а под корнями – змея… И что?

– Боги дают знак! Наши древние предки нанесли этот рисунок на камень. Изображает он мировое древо – ясень Иггдрасиль. Ясень этот своими корнями держит наш мир, а ветвями подпирает небо. Птица в ветвях – орел Одина…

– По-моему, больше похоже на лебедя…

– Старые скальды говорят и о лебеде – это не суть… Священный олень подъедает листву ясеня, а змей грызет его корни, но все тут же отрастает вновь. Так и дух человека должен возрождаться раз за разом… Сначала тебе нужно научиться входить в боевое безумие не страшась и наблюдать за собой А как научишься видеть, понимать, – тогда не оно тобой, а ты им править станешь. Сам будешь призывать его, когда нужно. Пусть твой ум будет холодным и трезвым, даже когда тело станет метаться и выть. С каждым разом все больше ты сможешь направлять свою ярость, и так до тех пор, пока полностью не овладеешь ей… Берсерк или ульфхеднар по-своему уязвим. Бесстрашный и умелый воин всегда сможет победить оборотня, если, конечно, трезв и расчетлив. Как только ты сумеешь соединить эти два начала – станешь непобедим, и лишь другой, более великий воин будет опасен тебе… И когда ты окончательно овладеешь своей звериной сутью, она перестанет являться наружу. Никто не будет подозревать о твоих способностях, но ты будешь в бою так же быстр и неукротим, как и зверь – прародитель…

– Откуда ты все это знаешь, Хаген?

Молодой вождь снова улыбнулся:

– Я был ульфхеднаром, пока Диармайд не вылечил меня. Он убил моего дядьку – Эйнара Дикого Кабана и, раненый, победил меня в единоборстве. Совсем юный, я тогда и считал, что волчий лик – означает покровительство богов. Диармайд показал мне, что это не так. Он учил меня, и теперь я считаю его своим вторым отцом. И больше не теряю в бою головы…

– Но князь победил тебя…

– Ты, верно, не знаешь, в чей хирд тебя занесла судьба. Ольбард Синеус – не простой воин, он даже не берсерк! Его отец был великим воителем, но погиб в битве, когда Ольбард был еще мал. Его воспитателем стал Вольх сын Всеслава.^[73] Тот умел оборачиваться многими зверями, был мудр и провидел грядущее. Его дружины не знали поражений. Потом княжича воспитывал побратим Вольха – Ререх. Он тоже был ведуном и владел чудесными силами. От них Ольбард получил такие знания о временах прошлых и грядущих, что даже ты – сын Скульд^[74] не можешь себе представить всей их глубины. Если бы он захотел владеть всею землей Гардарики – то, скорее всего, получил бы ее. Его дядька – Вещий Хельги^[75] легко сделал это. Миклагард в ужасе склонился пред его ратью. Но знание это опасно для тех, кто хочет добыть славы только себе… Хельги сделал эту ошибку и погиб, но, умирая, завещал Ольбарду быть хранителем древнего знания и передать его своим потомкам. Поэтому князь не ищет власти себе, но поддержит того, кто станет устраивать вашу землю. Киевский Князь Ингвар рассорился с ним, не стал слушать добрых советов, как не слушал затем советов Асмунда, Свенельда и Скарпи, зато слушал людей жадных и нечестных – и вот убит Малфредом Сильным… Все гордость – трудно прислушаться к мудрости того, кто младше тебя летами.Зато легко послушать тех, кто говорит лишь то, что ты хочешь слышать…

– И ты все это знал, когда выходил против него с мечом?!

Хаген усмехнулся. По его лицу пробежала тень странного выражения.

– Я тогда шел умирать, хотя и не признавался в этом даже самому себе. Лишь потом, когда раненым лежал в темноте, – я понял это… Нет чести выше той, чтобы пасть от руки величайшего воина, которого ты знаешь. Скажу честно – теперь я удивлен, что сумел продержаться так долго…

Плошка с кашей приятно грела ладони. В сытно пахнущем вареве попадались ароматные кусочки мяса. Горячая пресная лепешка была удивительно вкусна. Сашка ловко орудовал ложкой, жевал так, что аж за ушами трещало. Храбр крикнул со своего места:

– Реже мечи, Олекса! Бугры по спине идут!

Савинов, к всеобщему удовольствию, невнятно отшутился – мол, медведю много еды надо. Сквозь смех кто-то заметил:

– Где вы видали медведя с косой? Нигде! А у нас – вот он сидит, кашу трескает! Скажи Олекса, а сено ты так же ладно косишь, как головы весинские?

– Да не! Сено не могу, – я вообще косить не умею!

Воины аж подавились хохотом. Татуированный Лют сказал:

– Это дело наживное. Меня наш медведко чуть на полы не распластал. Добро, рев услыхал – отпрыгнул. А тот лохматый, с которым я рубился, – не успел. И стало его двое, одноногих, одноруких и одноглазых! Всего меня рудой залил – еле отмылся после…

Сашку упоминания о его безумии уже не сердили. Он теперь – спасибо Хагену – знал, что с ним делать. Или по крайней мере знал, что с этим вообще что-то можно сделать. На душе полегчало, и даже Согуд казался вполне симпатичным парнем, – ну так, слегка с придурью. А что взять с убогого? Всем своим существом Савинов чувствовал, что его теперь окончательно приняли. Причем приняли именно таким – безумным и неправильным. Теперь он свой для этих людей, а они в свою очередь – свои для него. Это значило одну очень серьезную вещь: он – ДОМА…

Далеко на севере в срубе из свежетесаных бревен сидел человек. Тяжелые, мощные плечи поникли от мрачных дум. В рыжей с проседью бороде запутались желтые стружки. Его воины спали. Снаружи бушевал ветер. Человек смотрел в огонь очага, горевшего посреди строения, и молчал. Его думы обращались к богам. Он спрашивал их и не слышал ответа. Боги отвернулись от него, забрали удачу. Предали… Недаром Одина зовут предателем воинов… А быть может, его предали люди? Он не знал… Тяжко, ох как тяжко терять… Терять близких друзей, единственного сына, веру… Пока человек жив – все может прийти вновь. Встанут рядом новые друзья, родятся сыновья – он не стар еще. Но как быть с верой? Если вера уходит – ее тяжело вернуть. Почти невозможно… Но жизнь идет, и человек не устает надеяться. Рыжебородый сидел, неподвижный, словно скала, и слушал вой ветра. Что-то грядет…

Глава 11 Волочок

…Читают усталые ноги

Рунную вязь дороги,

Но путь пролегает дале —

И некогда быть в печали…

Крепостца называлась незатейливо – Нижний Волочок. Она, что следовало из названия, прикрывала волок на первом, если считать от моря, Онежском пороге. Савинов определил ее для себя скорее как военное поселение, потому что гарнизона, как такового, в Волочке не было. Три десятка крепких усадеб сгрудились вокруг большого холма, одним из склонов обрывавшегося в реку. На холме, который на самом деле был скальным утесом, и стояла крепость. Она казалась маленькой, но толщина бревен, пошедших на строительство стен, и идеально выбранное расположение делали ее почти неприступной. Сам утес, державший крепостцу на своих плечах, был продолжением скальной гряды, пересекавшей речную долину почти под прямым углом. Там, где река в незапамятные времена прогрызла себе сквозь камень путь к морю, и был, собственно, порог. Вода стремительно неслась, рыча и бурля на его гранитных клыках. Шум порога разносился далеко. Во всяком случае Савинов услышал его гораздо раньше, чем увидел.

Едва лодьи Ольбарда показались из-за мыса, как на берегу началась суматоха. Загремело било. На речной плес, встречать князя, собралось почти все население Волочка. Народ радостно вопил и размахивал руками. Стайка детишек – мал мала меньше – помчалась вдоль воды навстречу русам. Поравнявшись со «Змиуланом», они притормозили и стали наперебой выкрикивать имена воинов. Те на приветствия отвечали, но держались степенно. Увидев, что лодьи проходят мимо, ребятня снова порскнула наперегонки вдоль берега, теперь уже в обратную сторону.

Стоило лодьям приблизиться к берегу, как сразу не меньше сотни человек из встречающих вошли в воду и едва не на руках вынесли корабли на берег. Там уже ждали остальные встречающие с хлебом-солью, как и полагается в таких случаях. Катили многообещающе выглядевшие бочонки, разжигали костры и составляли столы для пира. Савинов, прыгая через борт вместе с остальными, отметил про себя, что волнуется. Уж очень торжественно встречают. Даже на первый взгляд народу сбежалось сотни четыре. И ведь это не все… На забрале крепостной стены отсвечивали шеломы стражей, кто-то наверняка остался дома хлопотать по хозяйству, кто-то – в поле, на охоте или еще где. Но большинство здесь, и радость у людей – по всему видать – искренняя. Любят князя. Это хорошо! Правда, были и встревоженные, ищущие взгляды. Многие считали глазами прибывших, и лица их омрачала тень. Какая-то девица с умопомрачительной косой почти до пят, не найдя кого-то среди воинов, ударилась в слезы. Ее тут же увела женщина постарше.

«Они ж тут все друг друга знают, как у нас в станице… А Ольбардовы ребята – народ известный. Навроде наших папанинцев или, скажем челюскинцев… Их всех поименно помнят, да и в лицо… значит, увидят – кого не хватает. Кстати, новых физиономий тоже не пропустят…»

Ольбард, сойдя на берег, обнялся со здоровенным чернобородым детиной, у которого на поясе висел меч с позолоченной рукоятью, затем, повернувшись к остальным, поклонился им, а они ему в свою очередь. Причем вышло это так одновременно, что неясно было – кто поклонился первым. Савинов просто обалдел от этого зрелища. Он даже представить себе не мог, что князь с простыми людьми будет вести себя как с равными. «Однако…» Впрочем, он быстро вспомнил, что это Север, что недалече Новгород, где и через двести лет князей будут менять как наемных служек. Даже таких, как тезка Невский. И народ здесь вольный – кланяться кому попало не станет, да и терпеть кого ни попадя тоже. И уж если Ольбарда здесь любят и на сторону от него не тянут – значит, достоин князь такого доверия… Кстати, меч здесь на поясе был чуть ли не у каждого второго мужчины. Богато живут – это оружие не в пример дороже топора.

Тем временем все отведали хлеба-соли, а затем пустили вкруговую здоровенный ковш-братину с медом. Савинов в свой черед принял тяжеленный расписной ковш, выпил. Крякнул – мед оказался на диво крепок. Тут, видимо, официальная часть закончилась, воины смешались с местными. Поднялся гомон, кто-то хлопнул Сашку по плечу, и тот глазом не успел моргнуть, как оказался за столом. И началось. Блюда менялись одно за другим. Стали поминать погибших, потом пошли здравицы. Кто-то так ловко подливал меда в Сашкин рог, что он успевал заметить только руки в красивых браслетах. С непривычки он быстро объелся, а перемены все несли и несли. «Можно подумать, что они неделю готовились к нашему приходу». Звенели струны – кто-то уже пел былину. Сашка пытался сосредоточиться на ее смысле, но тот как-то ускользал. В голове звенело. «Ох, крепок мед!»

Было хорошо. «Можно даже сказать – комфортно». Внутри разливалось приятное тепло. Солнце ласково припекало, и ветер шевелил отросшие волосы. «Хорошо, не в помещении пьем. Уже сморило бы…» Пахло всем сразу – травой, свежестругаными досками, хлебом, медом, жареным мясом и другими вкусностями. Рука сама собой потянулась к блюду с пирожками, хотя живот уже был набит под завязку. Пирожки оказались с зайчатиной. Потом кто-то приобнял его за плечи: «Здрав будь, Медведко!» Рог сам оказался в руке. Выпили. «А ведь привяжется прозвище», – рассеянно подумал Савинов. Хотелось откинуться на спинку и отдохнуть, но у лавок спинки как-то не предусмотрены: «Упущеньице». Он облокотился о край стола. Некто, сидящий рядом, что-то вдохновенно рассказывал. Голос был знакомый. «Наверняка привирает», – почему-то подумал Сашка. Смех, снова звон струн. Кто-то толкает в бок:

– Олекса – расскажи как там, на небе? – Опять смех, возгласы: «Тише!», «Дайте послушать!».

В ушах гул. Сашка отмахнулся.

– Звезды там! – В ответ хохот, шутки. – Чего пристали? Не видите – я ж лыка не вяжу!

Снова знакомый голос. Кажется, это Лют.

– Тогда спой! Петь-то можешь?

Он хотел было отказаться, но с удивлением понял – не прочь!

– Гляди, брат, – сам напросился!

– О чем песнь-то?

– О воинах! – «Тихо! О воинах петь будет!»

Савинов уперся ладонями в столешницу: «Ну держитесь! В вашем репертуаре такого нету!»

Песня понесла его вдаль. И слышался уже гром конских копыт, свист пуль и казачий клич. И гнулся, гнулся под ветром седой ковыль, а древние курганы волнами уходили к горизонту. Бескрайняя степь под бескрайним небом, воля, смерть и казачья судьба… Жернова истории с грохотом и скрежетом проворачивались. Пули сменились стрелами, белели кости… И летела, летела кавалерийская лава…

Потом тишина. Песня закончилась. Кто-то шепотом сказал: «Ух ты! Во дает!» И его тут же попросили еще. И он спел им «Нiч яка мiсячна», потом про Сагайдачного, а напоследок – «Вставай, страна огромная!»… От последней песни слушатели просто взвыли от восторга и потребовали повторить…

А потом он обнаружил себя сидящим на пригорке где-то в стороне от веселья. Солнце тихо клонилось к горизонту. Вечер. В голове потихоньку прояснялось. Мягкая трава манила прилечь, и Савинов действительно прилег. И стал смотреть в пламенеющие облака. На душе угнездилась странная, щемяще-приятная печаль. Ласточки чертили небосвод серпами крыльев. Воздух пьянил своей свежестью. Хотя, может быть, это все еще действовал мед… Через некоторое время до него дошло, что ветерок, шевелящий волосы, делает это как-то слишком осмысленно. Он запрокинул голову и встретился взглядом с ясноглазой девчонкой. «Интересно – давно она здесь? А браслетики-то знакомые…»

– Что, сокол ясный, печалуешься? Али есть по кому?

«Какой голос приятный. Да ведь дите еще – лет пятнадцать… Или здесь – это уже не дите?» Он сел. Девушка не отодвинулась. Улыбаясь, спросила:

– Испить не хочешь ли? – и протянула небольшой кувшинчик. В нем оказался квас, на диво прохладный и бодрящий. Савинов с удовольствием отпил, смахнул капли с усов и примостил кувшинчик в траве. Девушка сидела, подогнув под себя ножки, перебирала пальчиками косу (ух и роскошную!), перевитую синей лентой, и довольно-таки беззастенчиво его разглядывала. В глазах ее танцевали бесовские искорки. «Вот отрава!» – восхищенно подумал Сашка и тоже принялся ее разглядывать. «Пожалуй, да, – взрослеют здесь рано» – в ее ладной фигурке не было и следа девичьей хрупкости. Не была она и толстушкой – где надо тонко, а где надо… М-да. Мысли приняли совершенно определенное направление. Если бы Сашка умел – то покраснел бы. Потому что просто почувствовал, как ход его мыслей совершенно отчетливо отражается на лице. Щечки девушки зарумянились, но шальных глаз своих она не отвела. И было видно – ни капли не смутилась, наоборот – довольна, что понравилась. Савинов поймал себя на желании подсесть к ней поближе и воровато оглянулся.

Сей же момент выяснилось следующее. Дома, да и столы, за которыми самые стойкие еще продолжали веселиться, оказались совсем рядом – по ту сторону пригорка. И Савинов со своей малолетней искусительницей рассиживались на виду у всего честного народа. «Оп-па!.. Так ведь и женить могут! Черт знает их обычаи…» Чтобы хоть как-то разрядить обстановку, он спросил:

– Как звать-то тебя, ясноглазая?

Она рассмеялась – как бубенцы рассыпала.

– Ясной и зовут! А девчата Яськой кличут, да только мне не очень нравится… Я охотника Борича дочь!.. А тебя я знаю – Гудой песнь про тебя пел. Ты Олександр Медведкович, – грядущее зришь, сабля твоя железо рубит, а боги тебя из Сварги на землю послали, чтобы князю помогал! А в бою в медведя оборачиваешься и себя не помнишь!.. Сказывают, ты весскую засаду едва не один одолел…

«Ой наврали!.. А прилипло-таки прозвище косматое!»

– Брешут про засаду, Ясна! Все там здорово бились, и я не из первых был.

– Так ведь не помнишь ты!

– Ну что-то все-таки помню… А не боишься меня? Вдруг вот ведмедем перекинусь…

«Дурацкий вопрос. Ни шиша она не боится. Интересно ей».

Она снова засмеялась:

– Чего бояться-то? Я ведь не враг тебе! Вот будь я воином с секирою и ищи смерти твоей – тогда боялась бы ужасно!

«Ну надо же! Черти послали на мою голову специалистку по берсеркам!»

Тут Ясна вдруг прервала его мысли, взяв за руку.

Шепнула: «Пойдем!»

Сашка поднялся и пошел следом за ней. Ладошка у нее была горячая. В голове мысли устроили чехарду. Уже почти ночь. И не было никаких сомнений – куда она его ведет. И зачем. Но какая-то часть ума, словно боясь сглазить, твердила: «Да вовсе нет! Это не то, что ты думаешь! Опомнись! Она же еще дите! Наверное, просто хочет что-то показать…» Может, и помогло – не сглазил.

В густеющих сумерках они спустились с пригорка, и Ясна повела его куда-то в сторону от домов. Уже почти в полной темноте они прошли мимо больших стогов сена. В ближайшем кто-то возился. Слышался женский смех.

«Да мы тут не одни такие», – подумал Сашка.

Ночь вкусно пахла свежим сеном вперемешку с полевыми цветами. Звезды на небе были такими же огромными, какими они видны из кабины самолета в ночном полете… Темнота вокруг казалась безопасной, наполненной теплом и смехом.

Несколько раз на пути попадались милующиеся парочки. Местные девчонки времени не теряли. Савинову показалось, что он узнал кого-то из своих…

В это время из-за стены леса выползла луна, и сразу стало видно, что они вовсе не уходили от домов Волочка, а просто обошли их по кругу. Здесь лес подступал к жилью ближе всего, и одна из усадеб стояла слегка на отшибе, у опушки. Сашка сразу почуял, что это то самое место. «Похоже, батин дом». Но в дом они, конечно, не пошли, а влезли по приставной лесенке на сеновал. Дух здесь стоял просто одуряющий.

Ясна почему-то замерла в двух шагах от него, прижав кулачки к груди, и Савинов понял, что она все-таки боится. Он осторожно обнял ее (боже – какая она горячая!) и ласково погладил по спинке.

– Боишься все же. Ну хочешь – ничего не будет?

Она вскинулась, обвила его шею руками:

– Нет! Пускай будет!

Сашка рассмеялся, и они, уже целуясь, упали в душистое сено. На миг возникла заминка – он совсем не разбирался в местной женской одежде. Впрочем, все это дело так или иначе снималось через голову… Ясна справилась со своим заданием куда как живее.

Луна, любопытствуя, выставила свой бок из-за края крыши. В ее призрачном свете девушка показалась Сашке прекрасной русалкой, изваянной из живого мрамора. Он притянул ее к себе. Как здорово от нее пахнет… И вспыхнул пожар!

Ее губы коснулись его шеи… Мороз пробежал по коже… Бархатистый изгиб бедра под ладонью… Вздох… Стон… Лунные лучи, пронизывая ее волосы, одевают девушку сияющим нимбом… Жар прикосновений, ее запах… Он тронул губами дерзко торчащий сосок. Она вздрогнула, обхватила его с неженской силой, притянула к себе… Вот сейчас!.. Сашка почувствовал, как сердце растекается в груди куском расплавленного металла…

Звук поцелуя… Какие сладкие у нее губы! Тонкие пальчики бродят по его спине… Становится жарко… Нестерпимо жарко… Стон… Еще… Прерывистое дыхание… Тела, мокрые от пота, нежно соприкасаются, двигаясь в едином ритме. Ясна изгибается, запрокинув голову, впивается в спину ноготками… А-Ах!

В перерывах между неистовствами они лежали рядом, обнявшись, и смотрели на звезды. Потом находился какой-нибудь повод, например девичий голосок произносил: «Ой! А что у нас здесь?» Проскакивала искра, и все начиналось сначала… Они уснули только когда стало светать.

Когда Сашка открыл глаза – солнце поднялось уже высоко. Ясна сидела рядом и старательно заплетала косу. Он погладил ее по голой коленке. Она улыбнулась. И тут его черт дернул сказать:

– В Белоозеро со мной поедешь?

Она удивленно посмотрела на него:

– Зачем? Я была там уже на Ярмарке.

У Сашки все как-то остановилось в голове. Он, еще ничего не понимая, медленно произнес:

– А если насовсем?

– Замуж позовешь? – сказала она без удивления и видимого энтузиазма. – Так я не пойду за тебя…

Сашке почудилось, что балка-матица – хрясь! – рухнула ему на голову. Видать, лицо у него сделалось соответствующее, потому что девушка бросила заплетаться и схватила его за руку:

– Свет мой, Олександр! Не потому не пойду за тебя, что не люб мне! Люб! Но ты воин, да еще и медвежий оборотец… Ты ж на одном месте сидеть не станешь, будешь в походы ходить да ратиться… А мне муж нужен такой, чтобы рядом был, да по хозяйству управился, да детей бы растить помогал… И уезжать отсюда я не хочу, а ты ведь здесь не останешься.

– Не останусь… – согласился он. – Только вот одного не пойму – на кой чох тебе все это нужно было?

– Так ведь люб ты мне! Сына от тебя хочу!

Балка упала на голову второй раз.

– Что?! Да ты с ума сошла. Как же ты потом с дитем себе жениха-то найдешь?

Теперь уже Ясна уставилась на него во все глаза.

– Вот и видно, что и вправду ты с неба или еще откудова, хоть по виду и наш! Обычая-свойства совсем не знаешь! Да если у меня дитя от знаменитого воина родится – меня любой парень в Волочке взять за себя порадуется, да еще из соседских весинов сваты прибегут! А ты не знал?

Савинов помолчал немного. Ощущал он себя полным идиотом…

– Знаешь, Ясна, обычай, конечно, неплохой, но вот чувство у меня такое… Словно племенной жеребец я… Понимаешь?

Она опустила глаза:

– Тебе… было плохо со мной?

– Нет, мне было очень, очень хорошо! – Он обнял ее и прижал к себе. – Вот только трудно будет привыкнуть… У нас все по-другому…

– Ты расскажешь?

– А успею? Мы же сегодня уходим.

– Но ведь ты приедешь еще?

Сашка заметил в ее глазах влажный блеск. «Ну вот! Как замуж – так пошел к черту, оборотец! А вот дите родить – это пожалуйста, хоть двойню… И вообще, – заходи на чай, добрый молодец, я тебя с мужем познакомлю!»

– Конечно, приеду! – сказал он. – Сыну подарков привезу… Или заберу вас, если женихи попереведутся вдруг и замуж тебя не возьмут.

– Возьмут-возьмут! – уже смеясь, заявила Ясна. И что удивительно – он ей поверил. А как не поверить?

Глава 12 «Он был прославленный стрелок, стрелять как он никто не мог…»^[76]

…Тебя бы так пронесло, – подумал Борман, врываясь в туалет.

Из саги о майоре Исаеве, по прозвищу Штирлиц

К полудню разбредшиеся с вечера по селению воины собрались у кораблей. Ольбард как ни в чем не бывало начал отдавать распоряжения. «Интересно, а сам-то он что ночью делал?» – подумал Савинов. Но спрашивать ни у кого не стал.

Лодьи, еще вчера вытащенные на берег, стали готовить к волоку. В первую очередь убрали мачты. Потом пригнали две упряжки – по шесть лошадей в каждой. Завели концы, крепили упряжь, а потом на подводах из Волочка привезли бревна-катки, чтобы подкладывать под киль.

От самого берега в ту сторону, где кряж, пересекающий речную долину, сильно снижался, вела плотно убитая дорога. По ней, когда было все готово, они и двинулись. Часть дружины, в том числе и Савинов, шла верхами по сторонам дороги. Впереди – конный разъезд. Посередине – упряжки, тянущие лодьи, на них ездовые, десятка четыре местных, – кто подкладывает катки, кто поддерживает с боков, несколько человек несли крепкие короткие брусья. Если понадобится остановиться – ими подопрут борта. Колонну замыкала остальная дружина в полном вооружении. Не то чтобы опасались нападения – но пороги место такое, что на юге, что на севере. Могут налететь, а могут – и нет, но лучше быть готовым ко всяким неприятностям. Тем более что весины так о себе хорошо напомнили совсем недавно.

Кстати, выяснилось, что подготовка к нападению на князя не прошла в Нижнем Волочке незамеченной. Их охотники не раз натыкались в лесу на большие вооруженные отряды. Но ведь никто не знал – для чего они бродят там. Враждебности они не проявляли. Пошел слух, что два весских рода схлестнулись между собой и вот-вот начнется резня. Волочка это не касалось, но на всякий случай славяне усилили дозоры и вообще держались наготове. Однако никто не догадался сопоставить появление в лесу вооруженных людей с возвращением Ольбарда, которого, правда, ждали уже давно. Еще повезло, что все обошлось…

Савинов ехал в передовом дозоре, верхом на смирном буланом коньке. Вообще лошади здесь, как он заметил, не особенно крупные, зато выносливые и сильные. Чем-то, может косматыми гривами, похожи на скандинавских, – но те еще мельче. Вся сбруя практически та же, только ручного изготовления. И еще здесь не использовали мундштук. Трензеля – да, и стремена тоже. Впрочем, казаки мундштук тоже не используют – он все-таки слишком мучает лошадь. Это снаряжение – привилегия строевой кавалерии, коей здесь покуда не наблюдается.

На спине у Сашки висел небольшой круглый щит, меч он повесил у седла, а в руках держал недлинное копье. Им было удобно отодвигать ветви деревьев – Савинов ехал в стороне от дороги. Фланговый дозор…

Дорога, справа от которой он ехал, потихоньку поднималась в гору, взбираясь на лесистый кряж. То тут, то там на полянах из травы торчали поросшие мхом каменные глыбы. Деревья теснились вокруг них, точно стремясь занять каждый метр скупой каменистой земли. Их ветви временами смыкались над головой, образуя зеленый шатер, словно облицованный кусочками лазури, – сквозь листву сияло ясное небо. Чем выше поднималась тропа, тем меньше становилось лиственных деревьев, которые вскоре и вовсе сменили сосны. Стало светлее – сосны росли реже. Тут и там видны были серые лбы скал. Птицы пересвистывались в кронах. Огненными молниями проносились шустрые белки и какая-то другая мелкая живность. Несколько раз проезжающего мимо человека провожали из кустарника янтарные глаза волка. Чуя близость хищника, лошадь испуганно всхрапывала. Но человек крепко держался в седле, и его уверенность передавалась животному.

Савинов ехал медленно. Часто останавливаясь, он внимательно оглядывался по сторонам, поворачивал, объезжая открытые места. Иногда он шел пешком, ведя лошадь в поводу, смотрел, слушал… Ничего… С волока доносились голоса людей, скрип килей на катках и ржание лошадей. Птицы продолжали орать и свиристеть как ни в чем не бывало. На Сашку они не обращали особенного внимания – он не шумел. «Значит, если в предполагаемой засаде один человек или несколько, но далеко друг от друга, да если еще засели они давно, то птицы их не выдадут – привыкнут. Особенно если сидеть тихо, умеючи».

Он помнил, как неведомыми путями проникший через линию фронта финский снайпер на два дня блокировал аэродром, засев на дереве. Он умело менял позиции, и было невозможно вычислить, когда и откуда тот откроет огонь. В конце концов опергруппа НКВД, срочно вызванная на место, отыскала и уничтожила его. Но он успел убить и тяжело ранить одиннадцать человек. Потом обнаружили еще несколько его лежек – огневых позиций. Как выяснилось, поисковые группы несколько раз проходили прямо под деревьями, где он сидел, но так и не смогли его заметить. Спецы из НКВД привезли с собой служебно-розыскную собаку, что и решило вопрос. И то им пришлось провозиться целый день…

Савинова еще с финской войны интересовал вопрос о снайперах-кукушках, как их называли бойцы за то, что те любили стрелять с деревьев. Было неясно, как они могут быстро менять позиции, ведь засада на дереве опасна для самого стрелка. Особенно если противник многочислен и не считается с потерями…

Выяснилось, что диверсант имел оснащение не хуже альпинистского. Он подвешивал себя на дереве с помощью специальной страховочной системы. Чтобы открыть огонь, достаточно было упереться ногами в ствол дерева, а при необходимости – легко передвигаться вокруг ствола или мгновенно спуститься. Опытная сволочь! На ложе его винтовки было без малого сто зарубок. Он даже собирал свои стреляные гильзы, чтобы по ним его не нашли…

Сашка ехал и прикидывал, где бы он сам устроил засаду. По всему выходило, что самое удобное место – это гребень кряжа, там, где волок через него переваливает. Скорее всего, растительности там мало и место достаточно открытое. Надо посмотреть… И если это так, то наши предполагаемые стрелки могут сидеть на деревьях, растущих за перевалом – ниже по склону. Тогда их позиции – точно на уровне гребня, и спускающаяся по склону колонна станет отличной мишенью…

Деревья потихоньку расступались… Вот и гребень кряжа. «Так и знал!» Худшие опасения подтвердились. Лес здесь редел, а дорога проходила практически по открытому месту. Сашка не без внутренней дрожи направил лошадь вперед. Если засада действительно есть – он сейчас как на ладони. Одна надежда, что те, кто смотрит на него поверх стрелы, собираются прихватить весь отряд и не станут охотиться на одинокого всадника, чтобы не спугнуть остальных.

Под копытами зазвенел камень. Сашка натянул повод, и лошадь остановилась. Они находились на самом гребне. «Как, должно быть, хорошо меня видно на фоне неба. Этакий витязь на распутье…»

Он медленно, стараясь выглядеть беспечно, осматривал противоположный склон. «Дела – хуже некуда. Спуск здесь слегка покруче подъема. Многим придется спешиваться, чтобы удерживать лодьи. Будет заминка… Черт!» Вдобавок ко всему на этой стороне кряжа соснам предшествовал мелкий, но достаточно густой кустарник. Стрелки смогут под его прикрытием быстро покинуть позиции…

«Спуститься немного ниже или подождать? Кто знает, – может, найдется в засаде нервный парниша…»

В этот миг краем глаза он заметил движение в пушистой кроне большой сосны. «Опаньки!» Сашка как ни в чем не бывало продолжил осматриваться. Боковым зрением он постоянно «держал» приметную сосну. Там больше ничего не двигалось. «Может, белка? Или почудилось…» Но интуиция говорила обратное, да и боковым зрением часто можно заметить гораздо больше, чем прямым взглядом. Это если уметь смотреть…

Сашка еще раз «просеял» взглядом кроны… Движением ног послал лошадку вперед. Снова остановил…. Ему все меньше и меньше нравилось ощущение, возникшее, как только он выехал на гребень. Сначала оно было смутным, как если бы тот, кто сидел в засаде, тоже рассматривал его краем глаза. Кроме всего прочего, прямой взгляд очень легко почувствовать… Потом ощущение усилилось. Стрелок забеспокоился. Видимо, почуял, что его заметили, но еще не уверен… И потому затаился.

Савинов лихорадочно обдумывал ситуацию. Судя по всему, там, на дереве, один человек. Или другие, если они есть, не смотрят на него. Но это вряд ли… Значит, один. Вернуться и предупредить своих или попробовать заставить стрелка открыться? Сашка склонялся к первому варианту. Тогда можно будет попытаться взять вражину живьем. И узнать – кто его послал. Нет никаких сомнений, что убить он собирается только одного человека. И скорее всего, Ольбарда…

Он стал поворачивать коня, в последний раз мазнув взглядом по сосне. Что это? Опять движение?! Бооммм, – басовито загудела струна. Савинов, не раздумывая, свесился с седла влево. Что-то со свистом рвануло воздух над его плечом.

– Пошла! – заорал Сашка. Бооммм! Лошадка скакнула вперед, и вторая стрела прошла мимо. Боммм – боомммм! Щит впечатало в спину с такой силой, как будто по нему ударили кувалдой. Савинов едва не вывалился из седла. Это спасло его – четвертая стрела прошила воздух там, где только что была Сашкина голова. Лошадь шла галопом. Боммм!!! Он рванул повод, отклоняя корпус. Последняя стрела с визгом вонзилась в ствол сосны, но Савинов уже свернул за деревья, выйдя из зоны поражения. Еще миг, и гребень закрыл его от лучника. Он тут же остановил лошадь. Вовремя! Стрелок ударил навесом на стук копыт, и еще одна стрела задрожала в стволе. «Вот дьявол! Промахнулся всего на полметра!»

Савинов судорожно вздохнул. По спине под одеждой противно скользили капельки пота. Что-то давило сверху на левое плечо. Он глянул и обмер. Длинная, тяжелая стрела насквозь пробежала край щита, прошла впритирку над плечом, и ее граненый бронебойный наконечник торчал теперь перед Сашкиной грудью, как маленький таран. «Сволочь!!! Он же меня чуть не пришил! На ладонь ниже – и прямо в сердце…» Яснее ясного, что кольчуга не спасла бы. Не спас бы, наверное, даже пластинчатый панцирь… Страшная штука – лук, да еще на такой дистанции…

Он осторожно спешился и, ведя лошадку в поводу, легко побежал навстречу своим. Голоса и скрип катков приближались.

Глава 13 Еще кое-что о стрельбе из лука

…Эти крики заслыша, Вольга

Выходил и поглядывал хмуро,

Надевал тетиву на рога

Беловежского старого тура.

Николай Гумилев. «Змей»

– Стой!!! – из-за поворота галопом вылетел всадник. Ольбард, ехавший шагом впереди колонны, поднял руку. Скрип катков мгновенно прекратился. Под борта лодей тут же вставили подпорки, и они замерли, словно прислушиваясь, как настороженные звери. Часть воинов сразу выдвинулась вперед, на ходу перебрасывая из-за спин щиты. Они обступили князя, с напряженным вниманием вглядываясь в окружающий лес.

Вестник осадил коня и протянул князю тяжелую стрелу с темно-красным древком и снежно-белым оперением.

– Впереди, за перевалом, засада! Стрелец на сосне, похоже, один. Олекса заметил его, хоть и не подал виду, да тот почуял и пошел шить! Шесть стрел одним махом.

– Что Александр, цел?

– Цел, княже! – Воин осклабился. – Медведко на комоне сидит, как рожденный в седле. Пять стрел мимо, а вот эта прошла щит насквозь над самым плечом. В рубашке родился! Он щас с Храбром и воями пошли вперед, посмотреть – нет ли там еще кого… Стрелец-то уже убег.

– Добро! – Ольбард повертел в руках стрелу. – А ну Ставре, поди сюда!

Один из воинов, тот, что держал в руках тяжелый, мощный лук, подъехал поближе. Ольбард протянул ему стрелу:

– Глянь-ка. Наконечник шильцем – против бронь, перо короткое, лебяжье – на скорость поставлено. Можешь сказать – чья стрела?

Ставр повертел стрелу в руках, смерил пядями древко, прикинул к тетиве.

– Странно, княже. Будто кто запутать нас хочет… Если б не лебяжье перо – сказал бы, что стрела хузарская. В ней семь пядей, древко – в указательный перст. Лук у того стрельца очень мощный. Ежели где его стрелы в деревьях торчат – голову даю на отсечение – жало должно с другой стороны выглядывать… А Олекса и вправду на коне родился – ударом его из седла вынести должно было, – он потрогал пальцем костяное ушко стрелы. – А тетива у стрельца шелковая, – кожаная иль жильная кость не так гладят.

– Так… – Ольбард помолчал. – Эйрик! Возьми десяток, обойдите гребень одесную. Там есть ручей. Пройдите вдоль него, может, остался след. Что-то не верю я, что стрелец этот отказался от задуманного… Ставр! Иди с Мстишей. Догоните дозор и осмотрите там все на месте. Коли найдете что – дайте знать. Мы же не спеша пойдем вперед.

Ставр кивнул, бросил стрелу в тул^[77] – пригодится, и они с вестником умчались. Еще не стих стук копыт, как Эйрик с десятком воинов съехал с дороги в лес. Князь подождал немного и махнул рукой. Ездовые гикнули, лошадки налегли. Изогнутый нос «Змиулана» дрогнул, качнулся и поплыл вперед. Колонна двинулась.

Стрелка не нашли. Он был опытный – ушел, видимо, сразу после того, как стрелял на звук. Храбр порыскал возле корней сосны, на которой тот сидел, удовлетворенно хмыкнул, что-то разглядев среди сухих иголок. Сашка ничего там не увидел, но из него следопыт, как из топора пловец. Примчался Мстиша, а с ним Ставр – лучник от бога. Правда, здесь стрелков из лука называют стрельцами, а лучник – это мастер, который изготавливает луки, тетивы и прочую снасть.

Ставр сразу же полез на дерево – посмотреть место, где сидел стрелец. Повозился немного среди ветвей. Снизу было видно, как он зачем-то достал из налучья за спиной свой лук, примерился. Потом снова убрал его и стал спускаться.

– Так и знал, – сказал он, спрыгивая на землю, – он там сидел несколько дней. Ветка обмотана шкурой, чтоб не так жестко было. Одет он в рысью куртку, мехом наружу – там шерстинки к смоле прилипли…

– А зачем лук доставал? – спросил Сашка.

Ставр в ответ хитро прищурился, ответил вопросом на вопрос:

– Сильно его стрелы бьют, а?

– Да уж неслабо, а что?

– А то, что его лук короче моего самое малое пяди на три. Мне там ветви мешали, а ему нет. Но бой очень сильный, и значит это, что не ошибся я и стрела вправду хузарская. У них луки короче наших, но сильные – с подзорами из турьего рога, да в пять сухожилий спинка…

– Почему ж вы себе таких не делаете?

Ставр посмотрел на него удивленно:

– Зачем? Их оружие в степи хорошо, с коня стрелять. Так на полудне, в Киеве и Чернигове похожие делают. Наши же не слабее бьют, зато мы плечи луков вываренной берестой обклеиваем – они и в мороз и в хмарь тогда не хуже, чем на солнце. А вот хузарские – те в ненастье, особенно если оно долго длится, силу начинают терять.

– Так что, это хузарин был?

– Непохоже, – сказал подошедший Храбр. – Хузарин без коня как без рук, а здесь конских следов кроме наших нет на перестрел^[78] во все стороны.

– Может, он боялся, что лошадь его выдаст?

Храбр покачал головой:

– Комони хузарской выездки не бьются и не ржут без толку. Ходят за хозяином как собака, раненого – охраняют, а волков не боятся, если те поодиночке или малым числом. У нас есть заводчики – выезжают не хуже, но степные – резвей. За них на торгу большие цены дают… Придем домой – увидишь. Их купцы у нас каждое лето гостят… Так что не хузарин это. Я по следу прошел до ручья – оттуда он побежал по воде. Эйрик с десятком идет по течению – ищет, где тот на берег вышел. А нам надо дальше по волоку пройти. Да смотрите под ноги – тут самострелы могли установить.

Они ехали цепью. Двое – по дороге и четверо по бокам. Смотрели, слушали. Шум порога приближался. Сашка внимательно осматривался по сторонам. Кроны деревьев шумели над ним. Все так же перекликались пичуги. Звенела мошкара. Лошади лениво отмахивались хвостами, осторожно ступая в густом папоротнике. Мшистые коряги, бурелом, испятнанный лучами солнца, – все медленно проплывало мимо. Храбр ехал справа от Савинова – ближе к дороге, присматривался, прислушивался и даже, кажется, принюхивался ко всему подозрительному. Волок сделал поворот направо. Сашка стал заворачивать лошадь, когда Храбр крикнул:

– Всем стой!!!

– Добро! – отозвались с дороги.

Воин привстал на стременах и плетью, зажатой в кулаке, указал куда-то вперед. Савинов глянул в том направлении и увидел закрепленный на старом пне здоровенный арбалет. От него к дороге, теряясь в мураве, тянулась тонкая бечева.

– Прав я был… Кто же так осерчал на нас? – произнес Храбр.

Самострел они обезвредили.

Дальше до самой реки никаких препятствий не встретилось. Волок заканчивался удобным, песчаным спуском к воде. Рядом, на вбитых в воду сваях, небольшая пристань для тех, кто идет сверху по реке. У пристани несколько амбаров для товара и сторожка. Воины, спешившись у опушки, бесшумно прокрались к строениям – проверить, нет ли там кого. Одного Храбр сразу отправил назад – известить князя, что путь свободен. Вскоре по берегу прискакал Эйрик со своим десятком. Следов они так и не нашли.

– Или он от ручья по деревьям ушел, или добежал по нему до реки. Дно там каменистое – следов нет. На этот берег он не выходил – мы прошли на пять стрелищ вверх по течению. Значит, переплыл на тот.

Сашка посмотрел через реку. Противоположный берег, в отличие от этого, был обрывист и высок. По краю кручи росли здоровенные сосны, прямые как копья. Что называется – корабельный лес. Ветер играл в их кронах, но никакого постороннего движения там заметно не было.

– Надо будет поостеречься, когда водой пойдем, – сказал Храбр. Эйрик кивнул.

Они пустили коней пастись, разожгли огонь и стали ждать прибытия кораблей. Эйрик отправил двоих из своего десятка навстречу князю, с сообщением, и наказал им вернуться с харчами. Когда дружина и лодьи достигнут реки – еда на всех должна быть готова.

Лодьи спустили на воду еще засветло. Волочанские ездовые, собрав лошадей и попрощавшись, возвратились домой. Уехали довольными – князь наградил их за службу серебром из трофеев.

Палуба снова привычно покачивалась под ногами, отвечая движению воды. Савинов снова взял в руки весло и с удивлением отметил про себя – не без удовольствия. Загремело било, и «Змиулан» ходко двинулся вперед, рассекая воду гордым изгибом форштевня. Ветер дул к морю, и парусов не ставили. Солнце, клонившееся к закату, стояло еще достаточно высоко, и князь, похоже, рассчитывал пройти до сумерек еще немалую толику пути.

Несмотря на то что солнце ласково светило, настроение было тревожным. Ольбард запретил снимать брони, а за борт вывесили щиты, чтобы прикрыть гребцов. Париться на веслах в кольчуге – не самое милое дело, но это лучше, чем получить стрелу в голую спину. Сашка ворочал весло и нет-нет да поглядывал на береговые кручи. Там ничего не двигалось. «Чертов поганец. Теперь вот дергайся, жди – что он еще вытворит» Он заметил, что Ставр и еще двое воинов с луками на весла не сели, а собрались на носу лодьи. И тетивы на их луках были натянуты. Значит, князь так и не поверил, что неведомый стрелец отказался от задуманного.

Но прошло уже немало времени, и ничего не происходило. Сашка устал, выворачивая шею, оглядываться на правый берег. Сам он сидел с правого борта, и ему было удобнее смотреть налево. Левый берег, у волока – низкий, тоже постепенно повышался. Тут и там россыпи валунов доходили до самой воды. Один раз он заметил спину медведя, мелькнувшую в прибрежном кустарнике. Потом пару лосей, спустившихся к воде, мелькнувшую в ветвях рысь…

– Атас! – заорал он, вскакивая. Весло ударило его в колено, и он чуть не сверзился за борт…

А стрелы же летели. Одна, другая, третья… Князь, стоявший на корме, обернулся на крик, увидел. Меч белорыбицей вылетел из ножен. Серебряным веером ссек в сторону первую, вторую… Дооннн! – взгремела на носу тетива Ставрова лука. И пошла – донн, донн, донн, доннн!

Стрелы неслись нитью, как трассирующие пули в пулеметной очереди. Они врывались в листву, в которой пряталась «рысь», одна за другой, ссекая ветви, разбрызгивая щепы коры. Потом тяжелое тело в пятнистой шкуре с шумом рухнуло вниз…

А Диармайд, налегая на кормило, уже правил к берегу.

Глава 14 О вере и кровной мести

В чащах, в болотах огромных,

У оловянной реки,

В срубах мохнатых и темных,

Странные есть мужики.

Выйдет такой в бездорожье,

Где разбежался ковыль,

Слушает крики Стрибожьи,

Чуя старинную быль.

С остановившимся взглядом

Здесь проходил печенег…

Сыростью пахнет и гадом

Возле мелеющих рек…

Николай Гумилев. «Мужик»

– Князь! Это не весин! Вышивка на рубахе новогороцкая вроде…

Сашка смотрел на лежащее у валуна тело. Воины приволокли его из леса и бросили на берегу. Убитый был рослым ширококостным мужчиной с темно-русыми волосами и бородой. Мертвые серые глаза смотрели с ненавистью, как если бы он еще целился в своего врага. В середине лба зияла дыра, словно от пули. Еще две раны были в груди и правом плече. Ставр уже вытащил свои стрелы… Рысья накидка попятнана кровью. Череп рыси без нижней челюсти заменял капюшон.

– Лук-то и вправду хузарский! А стрелы – почти сплошь противу бронь снаряжены… – заметил Ставр, вытряхивая тул убитого – Кто-то, княже, очень осерчал на тебя. И не одни только весины. Хотя, может, нанятой стрелец-то…

– Глянь-ка, – сказал кто-то, – да он без оберегов совсем! Неужто знал, что на смерть идет?

Ольбард молча наклонился и расстегнул ворот мертвеца. И все увидели на его шее серебряный нательный крест.

– Черт! – вырвалось у Савинова. – Какого хрена!

– Христианин! – выдохнул Ставр.

Наступила тишина. Воины столпились возле тела, и Сашка с изумлением увидел, как двое или трое сняли шлемы и перекрестились. «Значит, не один Диармайд здесь крещеный!»

Нарушил молчание князь:

– Негоже бросать так тело. Он был враг нам, но храбр и умен. Обманул, – заставил думать, что переправился на другой берег, а сам остался на этом. И если б не Александр, – лежать мне со стрелой в виске, а вам быть без князя. Нужно похоронить его по христианскому обычаю. Пусть этим займутся те из вас, кто верует Христу. А ты, – он повернулся к Савинову, – можешь просить чего хочешь. Я – твой должник.

– Ничего не попрошу, князь! Это всего лишь я отдал свой долг. Ведь это ты вытащил меня из воды!

Ольбард глянул Сашке в глаза, усмехнулся и кивнул:

– Ну, коли так – добро! Но верности я не забываю, о том все знают. Придем в Белоозеро – прикажу срубить тебе двор…

И снова лодьи шли на юг. Весла мерно гнали назад прозрачную речную воду. Там, на высоком берегу, остался свежесрубленный деревянный крест. Упокой, Господи, раба своего…

Была Сашкина очередь отдыхать от весла. Он собрался было последовать примеру других – улечься посреди палубы, накрывшись плащом, и поспать, но на глаза попалась одинокая фигура, стоящая у правила, на корме. Князь направлял бег «Змиулана», а Диармайд спал здесь же, подложив под голову ножны длинного меча. Все больше сгущалась темнота, но места, видно, пошли знакомые и Ольбард решил идти иночью. Спешил. Его силуэт в черном плаще казался траурным памятником на фоне густо-синего вечернего неба.

Что-то было странное во всей этой истории с рысьим стрелком. Будто бы князь узнал убитого… А может, показалось? Савинов расстелил уже плащ, но вдруг, неожиданно для себя, оставил его и пошел на корму.

– Что, Александр, не спится?

– Нет, княже… Спросить хочу.

Ольбард чуть приналег на правило, следуя указаниям факельщика, стоявшего на носу.

– Что ж, спрашивай…

Сашка подумал, что зря ввязался в разговор. Вот так вот в лоб спросить о том, что, может быть, совсем не его дело… Но отступать поздно. Назвался груздем – полезай…

– Не знал я, что в дружине у нас еще, кроме Диармайда, христиане есть… Разве это та вера, что годится для воина?

Ольбард слегка повернул голову. В сумраке остро блеснули глаза. Понял ли, что не о том Сашка спрашивает, о чем хотел? Возможно…

– Чую в сердце твоем обиду, друже… Давнюю обиду… Быть может, винишь ты богов в своих потерях… Да только нет правды в том, чтобы истоки бед искать вне собственного духа. У человека воля – вольная. Он сам выбирает – быть ему рабом или свободным, жить или умереть… Но лишь немногие находят в себе мужество признать это. Остальные же продолжают сетовать на богов, неумолимую судьбу и козни врагов… Что же до Христа… Скажу так – бог воинов именем Перун, но это лишь проявление горних сил. Есть другие боги воинов: Один, Тор, Арей – он же Марс… Все они – суть проявление одной силы. Так и с иными. Христос велик и могуч. Он сказал: «Не мир я вам принес, но меч!» Чем же плох для воина такой бог, который велит жизнь положить за веру и отечество свое? Но и Христос суть проявление той же силы… В древние времена люди помнили, что боги именами Хорс, Перун, Волос, Чернобог – лишь нисхождения Великого Единого Духа. Энергии – как говорят в Царьграде. И молились тогда не идолам, а тому, кто стоит за всем сущим. Идолы же – суть посредники… Теперь народ забыл все это, стал молиться и веровать самим личинам и считать их святыми… Как если бы кто-то стал говорить вместо человека с его отражением в воде… Жрецы же взяли власть и требуют поклонения уже самим себе. Жертву требуют кровавую. И не по нужде – в мор или глад великий, а для усиления власти своей…

Христос же говорит о Едином, и вижу я в этом возвращение к вере пращуров наших. Однако и греческая церковь не хороша. Чужая она… Не дано мне видеть в грядущем на многие сотни лет. От силы на полтораста, иногда далее… Окрестится наша земля и обретет этим великую силу. И будет вера Христова иной, нашей будет, Православной… Так мне ли воспрещать креститься своим воинам?

– Отчего же ты сам не крестишься, князь?

Ольбард наклонил чубатую голову. Сашке почудилось, что он улыбается в темноте.

– Если у тебя уже есть дети, надо ли посвящать тебя в мужи?

– Ты крещен?

Смешок.

– Нет, но мог бы крестить сам… Та, праотеческая вера, жива. Я – один из немногих, кто ведает ее таинства. И храм тот, на жертвенной плите которого ты спал, посвящен двенадцати проявлениям Единого. Ему возраст – две тьмы, двадцать тысяч лет…

Сашка молчал, совершенно обалдев. Мысли, как стрелы Ставра, неслись, догоняя друг друга. «Чушь! Не может этого быть! Все исследования… Ледники… Но ты же был там… Видел все это… Неужели мы забыли так много?.. Нет… Все же слишком большой срок… Или…»

– Христианство – внук моей веры, – продолжил Ольбард. – Ее любимое дитя. В нем все возродится… А на Силы серчать – себя не любить. Посмотри на этот мир и вспомни – откуда ты сюда попал… Все не веришь еще?

– Не знаю, – Сашка тряхнул головой. – Пока не знаю…

– Разберись, Александр. Вождь, чтобы вести за собой, должен верить.

Они надолго замолчали. Сашка смотрел на темнеющие берега и думал о будущем. О великой Православной Руси. Не той, которую он знал из истории, раздираемой княжескими усобицами, а о другой, могучей, единой. Какой она могла бы быть. И опорой этому единству может быть лишь Единая Вера, Имперская. Такая как Православие… Думал о князе, которого не зря, нет, не зря воины кличут Вещим. Ведь понял же Ольбард, едва не с полуслова понял корни его, Сашкиного неверия… Обида за отца… Но глупо было считать казачью судьбу следствием злого рока. Ведь и вправду каждый выбирает свое. И батька тогда выбрал… А Бог – не надсмотрщик нам, а Отец. У надсмотрщика же совсем иное имя…

– Княже…

– Да?

– Я вот о чем спросить хотел… Тот человек, в рысьем плаще… ты знал его?

– Ах вот оно что… Да, знал.

– Отчего же он хотел твоей смерти?

Факел на носу, треща и роняя искры, переместился влево. Князь толкнул от себя тяжелое правило, и «Змиулан» послушно повернул. Ольбард обернулся. Носовой огонь «Пардуса» двинулся следом. Там не дремали.

– Ну что же, в этом нет никакой тайны. Было их два брата – Тверд и Лелег. Жили на заимке, зверя пушного промышляли. Охотники – каких мало. Когда Игорь на Сурож ходил походом – Лелег решил воинского счастья искать. Стал в дружину мою проситься, а старший – Тверд отговаривал его. Их род еще с Аскольдова времени крещен, а в Ольгово княжение отъехали они сюда из Полянской земли… Я взял Лелега к себе – таких стрельцов поищи еще. А старшой остался. Лелег хорошо бился, – вернулся с добычей, да уже здесь на пиру задрался с кем-то из Старшей дружины. И убили его до смерти… Убийца виру заплатил сполна, да, видно, Тверд не простил.

– А при чем здесь ты, княже? Он ведь в тебя стрелял.

– Тот воин, что брата его убил, погиб скоро. Дружина – род, вот кровь на старшего и перешла…

Савинов в свою очередь посмотрел назад. Огонь на носу «Пардуса» гнал ночь, плясал на воде текучим золотом, выхватывая из тьмы ощеренную кошачью пасть на носу лодьи. Частью облитая его светом, а частью испятнанная глубокими тенями, лодья представляла собой впечатляющее зрелище. Что-то мрачно торжественное выплывало вместе с ней из глубины веков, свирепое и неумолимое, мерно взмахивающее плавниками весел. Сашка вздохнул и отвернулся.

– Много врагов у тебя, князь. Вот еще весины…

– С ними, Александр, по зиме война будет. Не захотят они мириться – знаю я их породу. Слишком многих мы на том берегу посекли. Весь – народ упрямый, их пока на обе лопатки не уложишь, – знай кулаками машут. А род Выдры – сильный. У него союзники из больших весских родов Медведя и Росомахи. Да меряне еще… Хорошо хоть биармы в стороне, а то б нам по Двине к полуночи не ходить. А ведь оттуда китовый воск да моржовая кость на торг идут. За эти товары арабы втридорога платят.

– А напали-то они почему? Без причины так не бьются…

Ольбард согласно кивнул:

– Есть причина. То долгий сказ, но до петухов еще далеко.

Глава 15 Как вождь у вождя невесту украл

…Я украсила брильянтом

Мой венчальный белый ток

И кроваво-красным бантом

Оттенила бледность щек…

Николай Гумилев

В те поры было Ольбарду всего-то осьмнадцать зим. Это теперь ему помнится – сколь молод был, а тогда мнилось, – достиг зрелости. Уже три года водит дружину, а новый наставник и опекун Ререх не нахвалится своим учеником. Случилась же вся быль как раз за лето до того, как пошел Ререх в свой кавказский поход, да так и не воротился назад. Ушел в отшельники… А Ольбард воротился, и с ним еще трое. И это все… Тогда-то он и стал по праву носить родовое имя – Синеус, и никто не посмел бы уже сказать, мол, князь молод, неопытен… Но все это сталось после того, как встретилось сердце молодого князя со своею любовью.

А случилось это в лесу, где проходил молодой князь очередной Ререхов урок – путал следы. Надо было это так сделать, чтобы мудрый варяг-наставник не нашел его до определенного срока. Стояла середина зимы. Снежные тропы видны как на ладони, и надо быть хитрее лисы, чтобы суметь в ясную погоду, когда не идет снег, запутать и спрятать свой след. И Ольбард нашел способ. Отбежав для начала подальше в лес, он описал в нем большой круг, в середине которого был быстрый ручей, не замерзавший в самые лютые морозы. Лыжня подходила к ручью с двух сторон, на правом берегу чуть выше по течению, чем на левом. Ольбард несколько раз возвращался по своему следу, оттолкнувшись рогатиной, с разбегу перескакивал далеко в сторону, откуда начинал бежать обратно. След его лыж плел на снегу таинственный узор, подобный тому плетению, коим мастера украшают крестовину меча. Но и это было не все. По дороге он спугнул молодую лису, поймал ее петлей и тщательно уничтожил все следы охоты. Затем, неся связанного зверя за спиной, промчался еще полкруга назад, по дороге срубая лапник. Из лапника изготовил что-то вроде волокуши, впряг в нее лису и перерезал путы. Испуганный хищник помчался прочь, бреша почти по-собачьи. За ним оставалась широкая полоса слабо взрыхленного снега – не вдруг и заметишь, а если б шел снегопад, тогда так можно было бы и настоящий след прятать. Пусть думает наставник, что Ольбард в сторону пошел, лыжню заметая. Лиса, конечно, опамятуется, перегрызет ремешок, которым лапник привязан, но до того – далеко убежит. А князю-то и нужно – время выиграть… Вот пустил ложный след. А сам снова назад по лыжне, домчал до того места, где его круг замыкался. Прошел немного по прямой навстречу наставнику и снова в сторону за куст перепрыгнул, – уже не опираясь рогатиной. Хоть и не так далеко, да зато следа от древка не видать. От куста отбежал чуть и залез на дерево. Суть уловки той проста. Так многие звери делают, чтобы первыми заметить охотника. Пробегут круг, опишут петлю и лягут недалеко от своего следа. Ждут. Так и Ольбард, сосну оседлал и ждать начал.

А время условленное подошло. И Ререх уже вышел искать своего воспитанника. На счастье Ольбарда, прошел-таки малый снежок и место, где он с лыжни спрыгнул, подзасыпало слегка. Но и этой удачи мало было. Любой охотник, не говоря о таком воине, как Ререх, чувствует, входя в чащобу, если его там поджидают. Зверь ли, человек ли – неважно. Поэтому нужно слиться с лесом, с ветром, гуляющим в кронах деревьев, со снегом, лежащим на ветвях, слиться с их сонным, дремотным духом, раствориться среди тьмы мелких звериных душ, наполняющих чащобу. Просить их, как он просил перепуганного лиса, не серчать, а помочь, спрятать человека. Молодой князь знал, как это проделывать, с детства, – без такого умения и охота не охота, да и Ререх, в свою очередь, обучил его нескольким хитрым уловкам.

Фигура наставника объявилась на лыжне почти совершенно беззвучно. Ререх шел по следу широким накатом, держа рогатину поперек тела, там, где это позволяла ширина тропы. Для опоры он ее не использовал. За плечами воина торчал изогнутый рог боевого лука с наставленной тетивой. Тихо-тихо поскрипывал снежок под лыжами… Ольбард чуял, как катится на него по лесу широкая, подобная морской волне, стена. Как она обнимает деревья и кустарники, просеивает сквозь себя мелкую живность и птиц, – ищет. Князь затаился, наблюдая за наставником уголком глаза. Прямо взглянуть – враз сгубить все труды. Даже самый твердолобый человек почует неладное, ежели на него в упор долго пялиться. Уж Ререх-то не таков – враз откроет! А волна, которую наставник пустил по лесу, катилась все ближе и ближе. Вот надвинулась совсем вплотную, захлестнула… На ветке сидела большая рысь, заметила человека, подобралась. Человек опасен – она знала это, особенно такой, от которого веет неукротимой силой. Рысь предпочла остаться на месте. Будет другая добыча.

Ререх остановился на лыжне. Он внимательно осмотрел кроны деревьев и заметил пятнистый звериный бок, скрывающийся за упавшей лесиной, косо висящей на ветвях соседних деревьев. Прочел нехитрые звериные мысли, усмехнулся в усы и побежал дальше. Места, где князь спрыгнул с тропы, он не заметил.

Погодив, пока схлынет волна, Ольбард слегка расслабился. Теперь оставалось ждать, сколько времени понадобится Ререху, чтобы разгадать его загадки. Он надеялся, что достаточно запутал след, хотя и не сомневался, что наставник его все одно найдет. Главное – чтобы не слишком скоро… Конечно, Ререх мог найти его по-другому. Достаточно ему просто открыться истинному, сияющему миру да уловить звон душевных струн, который у всякого человека свой… Но такой способ он использовать не станет. Так ищут потерянного или попавшего в беду друга, так же можно найти и человека, которого хотя бы однажды ты видел и говорил с ним, хоть второе гораздо труднее. Но к умению заметать, путать следы это не имеет отношения. Тот, за кем ты тропишь след^[79], совсем не всегда тебе знаком, как и тот, кто по какой-то причине станет тропить след за тобой…

Князь обернулся, чтобы взглянуть на своего союзника. Крупная рысь, затаившаяся на поваленной ветром лесине, блеснула янтарными глазами. «Спасибо, брат воин», – Ольбард улыбнулся. Рысь моргнула, словно приняла благодарность, и канула вниз с заснеженного ствола.

Оставшись один, он приготовился ждать, осторожно слушая лес и борясь с искушением другим, горним зрением взглянуть на то, как Ререх двигается по его следу. Легко ли даются ему загадки? Но терпение – достоинство воина. Молодой князь ждал… И вдруг услышал скрип снега под лыжами совсем с другой стороны. Кто-то шел прямо по снежной целине, не особенно таясь. В первый миг Ольбард решил было, что Ререх на самом-то деле раскрыл его, но решил потешиться, обойти с другой стороны, пугнуть… Но тогда он таился бы, да и ощущение от идущего человека было совсем другое. Этот шел сторожко, но не слишком, явно не ожидая подвоха. Шаг был тяжелый, и когда человек показался среди деревьев, стало ясно – почему. Охотник возвращался с промысла, и его пояс сплошь был увешан звериными тушками. Кроме пушных зверей Ольбард разглядел там еще пару зайцев и глухаря. Видать, ловушки осматривал весин. То, что это весин, князь узнал по оружию да одеже.

Охотник заметил Ольбардову лыжню и приостановился, осмотрел след, потом глянул туда, где скрылся Ререх. «Направление счел с первого взгляда. Молодец!» Ольбард затих на своей ветке, вновь растворяясь в лесной тиши. Весин встревоженно покачал головой и изменил направление, решив, видимо, не пересекать чужую лыжню. Новый путь его пролегал почти под убежищем молодого князя. Тот затаился и почти перестал дышать. Весин прошел мимо. «Хвала богам!» Ольбард уже вздохнул было облегченно, когда из-за давешней лесины к весину метнулась пятнистая молния. Рысь нашла-таки себе добычу по силам.

Копье отлетело в сторону, когда хищник сшиб человека с ног. Тот извернулся, пытаясь сбросить с себя зверя, но мешали добытые тушки и лук за спиной. Но и рыси лук мешал добраться до шеи охотника, чтобы вонзить в нее клыки. Человек отчаянно боролся, в руке его оказался длинный нож. Рысь с ревом когтила его волчий полушубок, выдирая клочья меха и мездры. Снег окрасился кровью. Все это случилось в считанные удары сердца. Князь еще надеялся, что весин справится сам и не надо будет выдавать себя, помогая ему… И тут с охотника слетела шапка. Тугая, по-весски золотая коса развернулась на снегу. Девушка!

Ольбард горностаем слетел с дерева. В этот же миг далеко в лесу Ререх бросил распутывать след и вихрем помчался назад. Без причины воспитанник не выдал бы себя так явно!

Князь в два прыжка оказался рядом с воющим и рычащим клубком тел. Голыми руками ухватил хищника за загривок и рывком оторвал от весинки. Тяжелое тело в его руках забилось, изворачиваясь, стараясь достать когтями. Но он, развернувшись, швырнул его далеко в сторону и выхватил из-за плеча меч. Рысь упруго приземлилась и рванулась вперед, обезумев от ярости. Мощное тело ее распласталось в полете, длинные лапы грозили когтями… И вдруг, словно ударившись о стену, хищник завис в воздухе и упал в снег. Спина его выгнулась, шерсть стояла дыбом, свирепый рев рвался из пасти… Но рысь не двигалась с места. Их с князем разделяли всего два шага. Ольбард стоял, вытянув ладонью вперед безоружную левую руку. Лицо его побледнело от напряжения. Впервые в жизни молодому князю удалось остановить зверя брошенным в него Словом. Он не хотел убивать. Этот зверь недавно помог ему… Рысь шипела, яростно глядя на него холодными желтыми глазами, но нападать передумала. Ее взгляд обвинял. «Лишил добычи! Такова человечья благодарность!»

Девушка за спиной со стоном поднялась на ноги, и тут же заскрипел натягиваемый лук.

– Брось! – сказал князь по-весски. – Не смей стрелять! Лучше дай сюда глухаря.

Охотница помедлила, но сделала как говорил. Ольбард подхватил тяжелую птицу и, осторожно шагнув вперед, положил в снег. Хищник напрягся, когда он приблизился, но не попытался напасть – слово крепко держало его.

– Прими подарок, лесной брат, – сказал князь, отступая назад. – Не держи обиды.

Рысь, помедлив, обнюхала приношение. Снова недоверчиво посмотрела на князя – не обманет ли? Человек не двигался. Тогда хищник, тихо мяукнув, схватил птицу и быстро скрылся среди деревьев.

– Ты ведун? – голос весинки звучал хрипло. Князь обернулся и взглянул ей в глаза. Небесно-голубые, с той хрустальной прозрачностью, какая обычна лишь для чудских народов. Девушка закашлялась, на ее руках он увидел кровь. Но стояла она твердо и падать, как видно, не собиралась. Сильна! Мягкие черты лица, брови густые, темней, чем волосы, а губы… таких губ Ольбарду еще не приводилось видеть. Ярких, четко очерченных, казалось хранящих едва уловимую улыбку. «Ох-хороша!»

– А я тебя знаю, – сказала весинка, в свою очередь рассматривая его. – Ты князь Белозерских Русов, Синеус. – Она указала на его крашенные синим усы и чуб. Ольбард только теперь сообразил, что тоже потерял шапку. – Меня зовут Вениайне, дочь Сорки Быстрой Стрелы, вождя рода Росомахи. Чем я могу отблагодарить тебя за спасение моей жизни? Мой род богат и силен…

– Все есть у князя русов. Ни о чем не хочу просить тебя, кроме одного. Пойдешь ли замуж за меня, золотоволосая Вениайне, дочь вождя?

Глаза девушки широко распахнулись. Она улыбнулась, и сердце Ольбарда затопило жаром.

– Вижу я, князь русов, ты быстр не только в бою… Неужто всем девушкам ты в первый же миг говоришь эти слова?

Он улыбнулся в ответ:

– Нет, Вениайне, допрежь того ни одна их не слышала. Ужели ты думаешь, что праздны речи мои или краса твоя того не достойна? Так пойдешь ли за меня?

Она опустила глаза.

– Пойду… Да спросить надо отца с матерью.

Снег засвистел от быстрого бега лыж, и Ререх вынесся на полянку. Кинул взгляд на следы, на дерево да на князя с девушкой, понял все вмиг и промолвил:

– Не охотился ты, Ольбард, сегодня, а удача, гляди-ка, сама тебя нашла!

– Беда в том, – задумчиво сказал князь, ворочая правилом, – что просватали уже родители Вениайне за вождя рода Выдры, Кукшу, и слова своего менять не захотели. Пришлось мне выкрасть ее.

– А что она? – спросил Савинов, завороженный рассказанной историей. «Вот ведь! Прямо как в кино!»

– Не люб Вениайне был Кукша, стар казался, хоть и крепок телом. Да и глянулся я ей, как потом говорила… И все бы хорошо. Это в обычае – невест выкрадывать. Потом через время, когда уже дитя на подходе или ранее, засылают дары, мирятся и делают все по закону… Да Кукша взъярился, дары, что в отступное послали ему, мечом порубил и вызвал меня на Поле, на Суд Богов. Только он и я, а оружием выбрал – топор. Родители Вениайне противиться не стали. Война у них тогда была с мерею, а Род выдры союзник… В общем, не приняли они даров и благословения не дали. Ну а на Поле не выйти – позор. Пришлось мне с Кукшей биться. Кабы сейчас то было – смог бы я не убить его, победив. А тогда, по молодости, не хватило опыта, да и Кукша силен оказался… То был первый мой Божий Суд.

Глава 16 Поединок вождей

Моя земля! Мой дом! Моя голова!

Воля ветра в груди!

Мои слова! Любовь! Да рокот гитар —

Все, что нужно в пути!

Я знаю сам, зачем иду по земле!

С кем мне легче дышать!

Кому служить! С кем жить! Кого не любить!

А кого уважать!..

Константин Кинчев. «По барабану»

То был один из тех ярких весенних дней, когда солнце припекает уже совсем по-летнему, а снега, насыпанные Мореной-зимой, парят и съеживаются, исходя слезами ручьев. Святая Гора, на которой и должен был произойти поединок, уже обнажила от снега свою вершину, покрытую жухлой, прошлогодней травой. Отсюда открывался вид на лежащее внизу Белое озеро, еще скованное льдом, но все уже в темных пятнах разводий, и на город, стоящий на высоком озерном берегу. В городе грохотало вечевое било. Людство собиралось. Не каждый год князь бьется на Божьем Суде. Народ толпами валил к Святой Горе, на макушке которой уже размечали круг для поединка волхвы. Пришли и мрачные весины, вооруженные как для боя. Собралась княжеская дружина, оградив стеною щитов свою сторону круга.

Волхвы принесли положенные жертвы и готовились приводить к присяге поединщиков, дабы те свято блюли Правду Поля. Ольбард вдохнул полной грудью сладкий весенний воздух. В такой день, да на миру – и смерть красна. Он был в одной рубахе да штанах, перехваченных узорчатым пояском. Ноги обуты в мягкие сапоги. Его супротивник – Кукша вышел на бой голый по пояс, показывая, что биться собирается насмерть. Ражий и широкоплечий, он казался вытесанным целиком из огромной дубовой колоды. Его грудь, плечи и руки покрывала затейливая вязь наколотого тонкой иглой рисунка – оберега. Ольбард разглядел там несколько древних знаков, защищающих от стрел и копий, отводящих вражеское оружие. Кукша был угрюм и на князя, пока они рядом стояли перед волхвами, не смотрел.

Они произносили слова клятвы, а Ольбард как-то отстраненно думал о том, что Вениайне непраздна и скоро у него будет сын. Почему-то он был уверен, что родится сын. «…И пусть мое оружие поразит меня самого…» – произносил чей-то голос, кажется его собственный, а мысли уносились вдаль. Туда, где в горнице его ждала молодая жена… Князь был счастлив. И в то же время привычный к бою ум воина твердил ему: «Соберись! Не время мечтать о ладе своей! Соберись и готовься! Иначе расстанешься с жизнью!» На миг показалось, будто Ререх каким-то образом пробрался в его мысли и одергивает, наставляет своего воспитанника. Ольбард еще раз глубоко вздохнул, отбросил пустые мечты и сосредоточился. Он попробовал уловить состояние Кукши. Тот стоял рядом, и от него несло жаром, как от печки. Силен! И зол… Князь увидел, как разгорается багровым огнем ярость весина, словно угли под слоем седого пепла. «А ведь и вправду насмерть!» – вдруг пришла мысль. Ну что ж – чему быть, того не миновать.

Принесли оружие – топоры на длинных одвуручных рукоятях. Топор Кукши был тяжелее – под стать хозяину. Ольбард же не вошел еще в полную мужскую силу, хоть и был не по возрасту широкоплеч и крепок. Волхвы осмотрели оружие. Все по закону. Князь взялся за топорище, и мысли вылетели из его головы, будто выдутые ветром. Он отошел на свою сторону круга и повернулся лицом к противнику. Спокойно отметил – солнце по левую руку. Кукша стоял напротив, неподвижный и грозный. Ольбард ни на миг не заблуждался насчет него. Хоть весин и в два раза старше – в быстроте он не уступит. Весские воины славятся своей стремительностью, беря в пример не могучего медведя или неукротимую рысь, а быстрого горностая и ласку. Князь проверил, как слушаются ноги, пустил внутренний взор погулять по телу. Порядок! Он огладил ладонями топорище, проверяя, как лежит в руках. Добро! Его взгляд стал пустым, как бы пронизывающим противника. Еще Вольх говорил ему: «Никогда не смотри в глаза врагу – они могут захватить тебя, не смотри и на оружие – и оно может захватить тебя. Ты ни на чем не должен останавливать взгляд. Зри сквозь своего врага и увидишь все его движения вкупе!» Ольбард все помнил, и тело его тоже помнило политую потом и кровью великую науку боя. За его спиной заревел рог, весский кудесник позади Кукши загремел бубном, и они сошлись.

Весин двинулся ему навстречу мягким, стелющимся шагом, как будто князь был оленем, а он, Кукша, – охотником, опасающимся спугнуть желанную добычу. Ольбард тоже сделал плавный шаг вперед и в сторону, норовя поставить супротивника лицом к солнцу. Тот упредил его шаг. Неудивительно. Они закружились, постепенно сближаясь. Расстояние между бойцами пока еще было велико для удара. То один, то другой пробовали осторожно сократить его, и каждый раз противник вовремя отступал. Над собравшейся толпой повисла тишина. Все ждали, затаив дыхание, первого удара. От него мог зависеть исход боя.

Кукша мягко перекидывал оружие с руки на руку. Топорище в его ладонях казалось гибким, подобно змее. Он тянул, тянул внимание князя к своему оружию, но тот знал, как правильно смотреть. Вот весин быстро шагнул вперед, князь отступил с той же быстротой. Шаг Кукши на миг завис в воздухе, он еще двигался вперед, а Ольбард уже стремительно скользил ему навстречу, и лезвие его топора летело справа наискось в шею весина. Тот гибко отпрянул, взмахивая оружием. Зазвенело столкнувшееся железо – князь сбил ответный удар обухом. Они снова закружились, ловя движения друг друга. Вот рука Кукши скользнула по рукояти под самое лезвие. Князь нутром угадал обманный удар, ушел, извернувшись, сокращая расстояние. Обух его топора едва не угодил в колено противника. В толпе одобрительно заорали, но Ольбард не слышал. Сейчас здесь были только он и его враг, и надо было убить, чтобы не быть убитым.

Вспышка солнца на лезвии, дыхание врага, трава шуршит под ногами. Вот миг! Топоры взлетели одновременно. Змеей шипит распоротый воздух. Топорище в руках скользит как живое, норовит подсказать нужный удар. Лезвия замелькали, оставляя за собой сияющие полосы. Еще миг – и падут бездыханными изрубленные на части бойцы. Но, ловкие, оба целы. Ни царапины на них. Снова кружат, выжидая.

У Кукши длиннее руки, его удар достает дальше. Князь видит. Видит и то, что кожа весина суха. Тот не устал и устанет не скоро. Да и сам Ольбард еще свеж. Однако измотать противника не удастся… Снова мелькают лезвия. Коварный удар снизу, петля и сразу затем – сверху. Знакомо! Князь отклоняет первый, резко вздергивает оружие. Весин рычит – обух топора задевает его по пальцам. Отскакивая назад, он отпускает правую руку. Его оружие описывает дугу. Князь ныряет под удар, бьет навершием топора как копьем. В ребра! Будь это секира – пустил бы кровь, а так – дыхание сбил. Весин снова рычит. Тяжелый топор в его руках как пушинка. Град ударов! Князь отступает, отклоняя самые опасные. Теперь он знает, как победить!

Кукша зол, слишком зол на него! Еще пару раз зацепить, и ярость его взбурлит, как вода в походном котле. Тогда главное – выдержать натиск, и противник обязательно сделает ошибку.

Весин разошелся не на шутку. Его наскоки все опаснее. Ольбард ушел в глухую защиту, и со стороны, наверное, кажется, что враг побеждает. И, отразив очередной удар, князь вдруг понял, что так оно и есть. Враг побеждает! Он, Ольбард, вышел на бой, чтобы защитить свою честь, а Кукша – чтобы убить его! Ему наплевать на похищенную невесту – он хочет отомстить! А Ольбард пытается состязаться с ним в искусстве боя! Это ловушка! И он сам ее себе приготовил!

Что-то вспыхнуло в голове князя. По жилам промчался всепожирающий пламень. Ему почудилось, что кровь с ревом несется сквозь сердце, наполняя руки и ноги. И когда топор Кукши обрушился на него в очередной раз, Ольбард не стал уклоняться. Каким-то непостижимым образом он оказался совсем рядом с весским вождем. Его шуйца змеей метнулась вперед, перехватив топорище Кукши у самых рук. Сила удара бросила князя на колено. Но его собственный топор уже взлетел вверх, проскользнув в ладони до самого края топорища. Стократно умноженная этим мощь ринулась в лезвие. И с жутким хлюпающим треском вонзилась в широкий лоб Кукши…

Ольбард даже не сразу понял, что победил. Могучие руки весина продолжали со страшной силой давить вниз, хотя топор руса по самый обух сидел в его голове. Потом, как-то вдруг, тело Кукши поникло, отпуская душу, и он рухнул навзничь, запрокинув к весеннему небу жуткое, рассеченное пополам лицо.

Князь поднялся на ноги и невидящим взором окинул круг. Один из волхвов вскинул руки горе: «Боги судили!» Клич подхватила толпа. Весины молча вошли в круг, чтобы унести тело вождя. Смотрели без злобы – на Поле одна правда. Рус победил честно. Кто-то накинул на плечи Ольбарда полушубок, а его самого не покидало ощущение, возникшее в последний миг боя. Он почувствовал, как через ясеневое топорище в его ладони втекла сила врага…

– Почему же они не приняли мира? Ведь ты победил честно…

Ольбард пожал плечами. Занимающаяся на востоке заря высветила его чеканный профиль на фоне неба.

– Сила обычая. Вождем стал брат Кукши. Он не мог оставить старшего не отмщенным. Конечно, в мирное время родом правят старейшины, а вождь – на случай войны. Поэтому поначалу все затихло. Хотя виру за убитого они не взяли. Сказали, что по Правде за убитого на Поле вира не дается. Я знал это, но дары послал… Напрасно.

– Но зачем? – Савинов очень хотел разобраться во всех этих хитросплетениях. Ему было просто необходимо понять этих людей, чтобы то, что он хотел, стало реальностью. – Зачем им воевать с тобой? Разве они не знают, что ты сильнее? Разве рать им выгодна?

Князь одобрительно крякнул.

– Зришь в самую сердцевину! Войны всегда кому-то выгодны. Добыча, полон. В Цареграде затевают походы, чтобы отвлечь плебс – низких людей от сознания их нищеты… Но здесь иное. Весь – многочисленный народ. Но нет в нем единства и каждый из родов – сам по себе. Только в большую беду могут они собраться купно, да и то трудно будет им найти вождя, чтобы устроил всех. Война им невыгодна, но мир – хуже. Если соседи увидят, что род Выдры не мстит за убитых, – значит, он ослаб. Если так – сомнут, не оставив и памяти. И не посмотрят – что свои и языком, и свойством. Напротив, скажут – берем под защиту, мол… Оттого-то и не хотят мириться.

– А если предложить им союз?

– Добре мыслишь, однако! Думал об этом. Брата Кукши снова я убил. Теперь вождем его сын. Пока он глава Выдр, – быть рати между нами. Конечно, им вертят старейшины, – знать, они и преграда. Перебить их – только восстановить против себя остальные роды. Но можно убедить их – что союз выгоден.

– Как?

Ольбард усмехнулся:

– Разбить их вдребезги. Они ослабнут, станут беззащитны – тут и предложить союз.

– Особенно если, – произнес Савинов, чувствуя себя поганцем, вроде кардинала Мазарини, – после поражения натравить на них, скажем… мерян.

Князь в упор посмотрел на него:

– Нет, Александр, не зря у тебя ромейское имя. Они, ромеи, любят воевать и побеждать чужими руками. Иногда не глупо у них поучиться сему…

Он отвернулся, следя за рекой, и добавил, будто в раздумье:

– Знаешь, думается мне, если не погибнешь ты по глупости, недолго тебе быть простым воином… Светает уже – шел бы ты спать.

Сашка слегка ошалело кивнул и направился к своему месту. «Вот и поди пойми – то ли дурнем назвал, то ли похвалил…»

Глава 17 Медведь

…Дядюшка Владимир, князь стольно-киевский!

Дай-ка мне прощеньице-благословленьице

Повыехать в раздольице чисто поле,

Поотведать мне-ка силушки поганого…

Из былины «Илья Муромец, Ермак и Калин-Царь»

Еще несколько дней лодьи шли вверх по реке, оставляя по правую руку от себя Ветреный Пояс. Этот кряж из поросших лесом невысоких гор тянулся вдоль Онеги на многие сотни километров, начиная от самой Онежской губы. Савинов помнил еще по полетным картам, что максимальная высота кряжа всего-то 344 метра. Но отсюда, с реки, горы смотрелись могучими и суровыми.

На третий день после памятного разговора с князем лодьи достигли места, где в Онегу впадала полноводная Моша. Перед этим им еще раз пришлось преодолеть волок на пороге, образованном отрогом Ветреного Пояса. По берегам все чаще стали встречаться небольшие заимки и деревушки. Иногда они были словенские, иногда весские. Лодьи приставали к берегу, но нигде не оставались надолго. Ольбард спешил домой.

Оставив устье Моши слева, лодьи русов пошли по Онеге дальше. От Храбра Савинов узнал, что князь выбирает самый короткий путь. Изначально можно было пойти не по Онеге, а по Северной Двине, от нее по Сухоне до Кубенского озера, там волоком – в Шексну и по ней подняться до Белоозера. Но такой путь едва ли не в пять раз длиннее. А так они поднимутся по Онеге до озера Лача, на котором стоит малый градец, оттуда по небольшой речушке до волока, что ведет в реку Водла, которая течет в Онежское море. Из Онежского моря же, по Ковже – прямо до Озера Белого. Но князь уже смотрит дальше. Он строит большой волок из озера Воже, через болотистую низину к реке, что впадает в Кубенское озеро. Тогда можно будет прямо идти по Онеге через озеро Лача до Воже, оттуда в Кубенское и на Шексну. Именно там проходит большой торговый путь, по которому везут свои товары арабы и хузары. Тогда китовый воск, клыки моржей и пушнина с беломорских промыслов будут добираться до торга гораздо быстрее…

На одной из стоянок, когда русы выволокли лодьи на прибрежный песок, к Савинову подошел Хаген. Молодшие в это время разбивали лагерь, и Сашка с интересом наблюдал, как трое или четверо из них ставят шатер. На его памяти это было впервые.

Откуда-то из-под скамей для гребцов извлекли здоровенный кожаный тюк и распаковали. Вслед за ним выволокли четырехметровое гладко оструганное бревно, изукрашенное затейливой резьбой. Сашку оно давно интриговало своим непонятным предназначением. Оказалось – это центральный столб для шатра. По всей длине его покрывали суровые, искусно вырезанные человеческие и звериные лики, геометрические узоры и сплетения трав. Судя по всему, он был очень старый и им пользовалось уже не первое поколение. В нескольких местах на разной высоте в дереве столба торчали вбитые бронзовые штыри. Похоже, они предназначались для оружия и доспехов, а сам столб – призван заменить собой всю колдовскую силу, что заключалась в устройстве жилого дома. Эдакий концентрированный оберег, квинтэссенция бытовой магии, изготовленный с тем, чтобы походный дом защищал и хранил не хуже обычного. И на первый взгляд вся эта штука больше напоминала индейский тотемный столб, чем славянского кумира…

Хаген, как призрак, возник рядом, вынырнув из соседних кустов. На вопросительный взгляд не отреагировал. Савинов забеспокоился – не случилось ли чего?

– Ты готов? – спросил скандинав. Глаза его, и без того холодные, словно превратились в голубые льдинки. «Ну прямо сущий айсберг, а не человек…»

– К чему?

– Ты еще хочешь укротить своего зверя, берсерк? Я готов помочь тебе… Не передумал?

Савинов почувствовал, как от этого вопроса какая-то часть его напряглась и съежилась, приготовившись защищаться. Зверь в нем не хотел подчиняться. Ему даже пришлось сделать усилие, чтобы ответить утвердительно.

– Хорошо! – Хаген еще раз окинул его пристальным, пронизывающим взглядом. – Пойдем…

Он подошел к шатровому столбу, который уже стоял, вбитый в землю, а молодшие разворачивали вокруг него снежно-белое полотнище. Сашка, все еще сосредоточенный на своем противоборстве со зверем, двинулся следом за ним.

«Смешно сказать – завелся у меня внутренний медведь и буянит. Хорошо – не заяц, а то бежал бы я с поля боя, прижав уши…»

– Кто это? – Хаген указал на изображение, находившееся почти в самом низу столба. Савинов присмотрелся. Морда, несомненно, медвежья. Он открыл было рот, но викинг жестом остановил его.

– Никогда не называй имени того, на кого охотишься, в день охоты. Иначе он услышит и убьет тебя, потому что будет предупрежден.

– Мы собираемся охотиться на…

– Да! Это одно из условий. И я же сказал – не называй!

Ткань шатра обернулась вокруг них, – воины уже натягивали полог, и во внезапно наступившем полумраке льдистые глаза скандинава хищно блеснули. И Сашка понял, точнее почуял, что Хаген и вправду бывший ульфхеднар… Жуть плеснулась внутри и отступила, – медведь не боится волка.

– Беда воинов-оборотней в том, что если они не овладевают своей силой, то она сама в конце концов овладевает ими. И чем чаще они к ней прибегают – тем скорее. А те, кто ищет ее сам, объедаясь грибами и отварами трав, сдаются еще быстрее… Тогда они сходят с ума и становятся зверьми навсегда, сохраняя человеческий облик. Вот потому-то ты нигде не увидишь берсерка, дожившего до старости. Его или убьют в бою, или казнят за преступления. Конец все равно – один. Берсерк всегда изгой, отщепенец. Никто не изберет его хевдингом. Никакой хирд не захочет иметь предводителем человека, на котором лежит такое проклятие. Вождя избирают по силе его удачи. У берсерка ее нет. Зверь защищает только его самого… Все ясно?

Савинов кивнул и подумал, что этот новый Хаген, наставляющий его в берсеркерских делах, неприятно похож на того, которого он впервые увидел в дверях дальнего зимовья. Этот так же холоден и жесток. Тот Хаген, с которым он подружился после случая с Сигурни, как бы отступил назад, давая место наставнику. Возможно, викинг ведет себя так же, как действовал с ним в свое время Диармайд. Пусть так. Лишь бы на пользу…

– Теперь нам необходимо подготовиться… – продолжал Хаген. – Сначала нужно вопросить Руны. Здесь, у столба пращуров, – самое место. Затем соберем снасть – и в лес. Там нужно найти место, где ты подманишь зверя. Нужен не простой зверь, а сердитый, с пробужденным духом. Потом ты возьмешь его.

– Я? Что мне с ним делать-то?

– Прикончить! – отрезал Хаген.

Савинов внутренне похолодел. Теперь ему стало по-настоящему жутко. Медведь – страшный противник, а он в жизни ни разу не охотился ни на что крупнее мыши.

– Но я – не охотник! А м… короче, – ОН ведь шутить не станет…

– Ничего, – Хаген едва заметно кивнул, – я буду там вместе с тобой.

Они некоторое время просидели молча. Мысли Савинова метались, словно кролики в клетке, которым показали лису. Он старался взять себя в руки. «Ну же! Что ты вибрируешь? Ну неужто это сложнее, чем завалить „мессера“? Или опаснее, чем бой в зимовье? Ты же читал когда-то: самый страшный зверь в лесу это человек… Медведя можно убить… Не труднее, чем очень сильного человека… Хотя, может, труднее? Неважно! Хаген поможет. Наверное…»

Хаген спокойно наблюдал за Сашкой, словно читая все его мысли. Потом заговорил снова:

– Все надо сделать до заката. Князь уже знает и дал добро, но он стремится скорее добраться до озера Лача. Хочет идти всю эту ночь и следующий день, чтобы попасть в Градец на Лаче назавтра к вечеру. Он бы отплыл пораньше, но понимает, что для тебя сегодня час серьезного испытания.

Хаген достал из поясного кошелька небольшой мешочек и уселся там, где стоял, указав Сашке место напротив. Тот послушно сел, чувствуя, что его начинает колотить. «Мандражируешь, летун?» Савинов ненавидел это состояние, хотя понимал, что оно не имеет ничего общего с трусостью. Уж лучше пусть трясет до боя, чем во время него.

Хаген быстро, из каких-то сухих травинок и веточек, соорудил маленький костерок. Прошептал какие-то слова (Сашка уловил только имя Одина) и развязал свой мешочек, произнеся уже громко: «Урхр! Вертханди! Скульд!» Аккуратно поставив мешочек Рун перед собой, скандинав вытянул руки над костерком и несколько раз медленно пронес их сквозь пламя. Взял щепоть земли – бросил в огонь. Аккуратно и точно сплюнул – слюна зашипела на углях, затем поднял правую руку, словно ловя что-то над головой. Савинову показалось, что пальцы викинга действительно что-то ухватили. Хаген сделал резкое бросающее движение. Пламя качнулось и вспыхнуло ярче. Откуда-то вдруг обнаружился звон в левом ухе и нестерпимо захотелось повернуть его к костерку. Ситуация показалась Сашке совершенно идиотской. Он даже представил себе нечто эпическое, в духе Льюиса Кэрролла, о битве воителя с собственными ушами… Ухо неудержимо тянуло за собой голову, каким-то невероятным образом обретя контроль над мышцами шеи. Сашка боролся с ним некоторое время, не зная – смеяться или сердиться, но потом сдался. Хаген заметил его движение.

– Дух услышал! Он хочет знать! Теперь думай о его хозяине!

Медведь возник в мыслях как-то сразу, огромный, страшный. Глядел, казалось, прямо в глаза. Чего, мол, надо? Савинов не сразу заметил, что Хаген протягивает ему через костер открытый мешочек.

– Тяни один камень!

Сашка запустил пальцы внутрь, нащупав ими кучку мелкой, гладко обточенной гальки. Один из камушков как-то сам по себе оказался в руке. На нем был нарисован символ, похожий на наконечник стрелы. Хаген осторожно взял его.

– Очень хорошо! Это Тюр – Руна воина. Означает победу, покровительство и справедливость, а также мужское начало. Боги не оставляют тебя, сулят удачу… Теперь некоторое время ты должен сидеть и думать об этой Руне.

…Сашке показалось, что прошли уже часы с тех пор, как началось гадание. Рунный символ как-то странно совместился у него в голове с образом медведя, наложился сверху, словно пронзая… Он видел, что Хаген сидит напротив и внимательно за ним наблюдает. Он попытался подумать и… понял, что просто не может этого сделать. В уме было пусто, аж звенело. Он старался изо всех сил и наконец вернулся в нормальное состояние. Мысли, словно мыши, испуганно выглянули из темных закоулков сознания. «…Ну… Слава Богу…»

Хаген одобрительно буркнул что-то и стал завязывать мешочек.

– Что это было? – собственный голос показался Сашке сухим, как жухлая трава.

– Он тебя чуть не схватил! Но ты сильный – поборол его.

– Кто?

Хаген холодно посмотрел на Савинова:

– Кто, кто! Дух зверя! Именно так он завладевает человеком – через отсутствие мыслей и свой образ. Иногда это происходит так быстро, что не успеваешь заметить…

Сашка снова, на миг, погрузился в это странное безмыслие, где нельзя связать и двух слов, а образы разбегаются, как вспугнутые олени.

Голос Хагена доносился словно из-под воды:

– Запомни это чувство, и как только оно будет появляться – говори с собой о чем угодно, только не останавливайся. Если, конечно, не хочешь стать на время Им. Тогда не борись… Но чем реже даешь Ему власть – тем лучше. Я уже говорил об этом. А теперь пойдем – нам пора.

Савинов шел впереди, неся на плече тяжелуюохотничью рогатину. Она отличалась от боевой тем, что у нее пониже железка-наконечника, на втулке была закреплена стальная перекладина. Это для того, чтобы зверь, напоровшись на острие, не смог добраться до охотника.

Хаген настоял на том, чтобы Сашка шел впереди, обосновав это тем, что именно он должен найти место, где будет приманивать зверя. Для этого, как выяснилось, нужно было идти куда глаза глядят. Оказывается, это такой магический прием, и именно поэтому многие герои сказок так и поступали. Сам же Хаген шел сзади и немного в стороне. У него тоже была рогатина, меч на поясе, да еще топор на длинном топорище. Он сказал, чтобы Савинов оставил в лагере подаренный им меч, а вместо него взял скрамасакс. Прямой клинок лучше подходит для охоты на медведя. Свой топор Сашка заткнул за пояс. В заплечных сумах оба несли кольчуги – средство от медвежьих когтей. Но Хаген предупредил, что защитят они только от касательного удара. Прямой – переломает кости. Однако с броней было спокойнее…

Шли долго. Лезли через бурелом, спускались в овраги, в которых текли медленные ручьи. Савинов старательно искал медвежьи следы, но ничего похожего не обнаружил. В конце концов, после нескольких часов блужданий, ноги вынесли их на поляну, посреди которой лежал здоровенный валун. Сашка подошел к нему и остановился, оглядываясь. Хаген обошел поляну по кругу и сказал, что место хорошее, – самое то для приманивания.

Сашка облизнул пересохшие губы и подумал, что хочется пить, а еще неплохо бы чего-нибудь пожевать. Да и отлить не помешает.

Но Хаген был неумолим. Он заставил Савинова снять рубаху, вынул из своего мешка трубочку, сделанную из камышового коленца, и выдернул из нее пробку. Высыпал себе на ладонь какой-то красный порошок, поплевал на него, растер и пальцем начертил на Сашкиной груди разлапистый знак.

– Руна Альгиз, – сказал он. – Тростник. Означает защиту, покровительство и охрану. Его также называют Лось.

Знак действительно походил на голову лося или метелку тростника. Вертикальная черта, с отходящими в стороны и вверх боковыми. Они начинались у Сашки на солнечном сплетении и заканчивались у плеч. Вертикаль – прямо посередине.

– Теперь облачайся в броню и забирайся на камень. Я останусь здесь. Будешь звать Его. Для этого нужна сила, иначе нужный зверь не появится, но у тебя ее в избытке. Давай – лезь…

Савинов медлил. «Проклятье! Как ему сказать… Да чтобы он меня ссыкуном не посчитал. Еще решит, что в последний момент увильнуть пытаюсь… А! Пропади все пропадом!»

– Послушай, Хаген. Ты только учти, что я никогда не охотился…

– На Него?

– Вообще ни на кого. Я серьезно! Понимаешь, в нашем мире все по-другому…

– Да? Но так, наверное, даже лучше. Тебе придется собрать для этого всю свою силу… – Викинг немного подумал. – Зверя, когда нападет, бей левее грудины, в сердце.

– А если не нападет?

– Я его заставлю… Ну что стал – полезай. Время идет!

Валун, горячий от солнца, приятно грел. Мошкара, донимавшая всю дорогу, почему-то отстала. То ли объевшись, то ли по какой другой причине. Может быть, ей не нравилось солнечное место. Савинов сидел и, щурясь от света, смотрел в темную глубину чащи. В голове крутились дурацкие мысли, вроде: «Ну, мишка, давай выходи» Он понятия не имел – как нужно звать, чтобы тот пришел. Вот так вот, ждать, дышать солнцем и думать о медведе было даже приятно… Потом вспомнилось то совершенно безумное состояние, когда он пытался попить воды после боя, а та вдруг превратилась в нечто жуткое, тяжелое и густое. В голове замелькали воспоминания о самом бое. Выхваченные из круговерти свирепые хари, оскаленные зубы и кровавые взблески оружия… Мысли текли и текли, уходя куда-то в сторону, и в какой-то миг ему показалось, что камень вращается. Медленно так, неспешно… Звуки от этого вращения вдруг приобрели странную четкость и глубину. Он услышал не только происходящее на поляне, но и за ее пределами. Эта волна двигалась все дальше и дальше… Лес оказался похож на муравейник, в нем все время что-то шуршало, свиристело, скрипело, орало, кралось, ломилось, встревоженно оглядывалось, подстерегало… Сонмы малых и больших созданий жили своей жизнью. Умирали, рождались, любили, питались… боялись. Он вдруг натолкнулся на другую волну, катящуюся сквозь чащу, и это была волна страха. Живность лесная, страшась чего-то, уходила с дороги, опасливо выглядывая из укрытий, предупреждающе свистела. А вслед за ней катился вал глухого, то затухающего, то вспыхивающего вновь, утробного гнева. Кто-то большой был в ярости, обижен, шел, искал, жаждал свести счеты, рвать, терзать…

Увлеченный своей новой способностью, Савинов не сразу понял, что это и есть искомый медведь. Но зверь уже учуял присутствие человеческой воли, заревел свирепо, бросая вызов. Вал гнева покатился быстрее, приближаясь…

Хаген возник из-за валуна, махнул рукой – «слезай, мол!». Савинов с трудом оторвался от наблюдения за накатывающимся валом звериной ярости, соскользнул вниз.

– Нам повезло, – шепотом сказал викинг. – Обычно медведь в это время года избегает человека. Пищи в лесу много, а человек – опасен. Но этого кто-то разозлил. Он хочет отомстить. Скорее всего, это подранок, но рана не уменьшает его силы, а распаляет ярость. Если он смог бы нас прикончить и сожрать, то навсегда стал бы людоедом…

Сашка как-то не разделял радости скандинава. По его мнению – к хренам бы такое везение! Было страшно, очень страшно. Снова затряслась каждая жилка. «Еще немного, и я так заклацаю зубами, что эта мстительная тварь в ужасе побежит прятаться» Шутка немного помогла – он почти успокоился.

– Что делать, когда он появится?

– Стой спокойно, рогатину опусти. Он – не дурак, на рожон не полезет. Лапы у него что руки, и отбивать ратовища^[80] в сторону он мастак. Этот сразу не бросится. Хоть и в гневе, а сначала сочтет нас, попугает, а уж потом… Тогда если кабаном пойдет – на дороге у него не стой. Он ловок – трудно увернуться. Но надо заставить его потерять скорость – иначе конец! Вот если встанет на дыбки, – тогда упри ратовище в землю и принимай на него. Куда бить – говорил уже… Да помни, – выставляй рогатину в последний миг, иначе сшибет ее в сторону и тебя заломает. Я тебе помогу, но убить его должен ты сам.

– А что топор?

– Это, как и меч, – на крайний случай. С мечом надо бросаться к нему, прижавшись, когда он на дыбки встает, и бить в сердце. Некоторые храбрецы только так Его и берут, но это очень опасный способ. Нужно быть очень ловким и быстрым. И то – охотятся в кольчуге и шлеме, да с друзьями, чтобы те оттащили тушу, когда придавит… Ну а топор, – бей в лоб, туда, где у него слабая кость.

В этот миг совсем рядом с поляной раздался рев, треск валежника и тяжелые шаги.

– Сюда бей! – Хаген показал место на голове.

Именно этот момент медведь избрал, чтобы выйти на поляну. «Мама дорогая!..»

Сначала из кустов высунулась здоровенная, круглая башка, размером с капот полуторки. Зверь повел рылом, засопел. Сашке очень не понравилось, как тот принюхивается. Как-то уж слишком плотоядно… Медведь коротко рявкнул, показав огромные, желтые клыки, и с хрустом выбрался из кустов. «Мать-перемать! Настоящее чудовище!» Тварь даже на четвереньках была Савинову почти по плечо. Краем глаза он отметил, что Хаген слегка присел, держа рогатину лезвием вперед, спрятав острие в траве. Сашкино тело, как выяснилось, поступило так же. Страх куда-то испарился, осталось только напряженное внимание и медленно поднимающаяся злость, как ответ на угрозу.

Медведь задрал морду и взревел. До него было всего несколько метров, и до людей долетел отвратительный смрад его пасти. Зверь сделал резкое загребающее движение передней лапой. Под шкурой ходуном заходили могучие мышцы. Когти – что серпы.

Люди не двигались. Зверь еще раз взревел. Продвинулся еще на пару шагов. Ему не нравились эти неподвижные силуэты, это настораживало, иначе он давно уже напал бы на них. В этот миг один из людей сделал резкое движение…

Савинов смотрел прямо в маленькие, яростные медвежьи глазки, когда Хаген взмахнул рукой. Зверь с ревом прыгнул на викинга, нанося удар обеими передними лапами. Именно прыгнул, огромный и стремительный. Но Хаген оказался быстрее, отскочил извернувшись. Блеснуло острие рогатины. Сашка бросился вперед, целя оружием в бок зверя. Тот почуял, мгновенно поворотился к нему, будто развернувшись внутри собственной шкуры. Наконечник вместо мягкого бока ударил в мощное медвежье плечо, заскрежетал по кости. Пасть хищника распахнулась, вновь явив огромные клыки. Савинову показалось, что его отшвырнуло назад одним ревом. Древко едва не вывернулось из рук. Он упал на колено, выставляя перед собой острие рогатины. Медведь рванулся, сшиб оружие в сторону ударом лапы… Но Хаген уже подскочил с другой стороны, вонзив железо в заднюю лапу зверя. Тот снова рванулся, разворачиваясь. Нанесенные раны, казалось, не причиняли ему никакого беспокойства. Сашка вскочил на ноги, и началось…

Это была дикая пляска посреди залитой солнцем поляны, под звериный рев и крики людей. Медведь бросался из стороны в сторону, стараясь напасть на обоих сразу. Люди метались вокруг него, стараясь отвлечь друг от друга, позволив напарнику нанести верный удар… Сколько это продолжалось – Савинов не знал. Клыки, когти, могучие лапы то и дело мелькали перед глазами. Он начал задыхаться. Из горла летел то ли хрип, то ли рык. Сознание затуманилось, оставив только огромный силуэт врага и стремительное движение. Ему кто-то помогал, он не мог вспомнить кто. Какая-то часть ума не поддавалась наваждению, смотрела со стороны с холодным вниманием, как Сашка становится медведем, тонет в безумной ярости. Он не хотел – понимая, что это гибель, что медвежье тело сильнее человеческого. И тогда он ухватился за этот спасительный островок спокойствия… В этот миг медведь снова обернулся к нему, и Савинов понял, что не успеет отскочить.

Берсеркерский угар толкнул его слишком близко. Чудовище нависло над ним, готовое растерзать. Длинные когти схватили воздух у самого лица. Сашка приник к земле, выбросив вперед тяжелое лезвие. Его швырнуло навзничь. Толстенное древко затрещало. Рев оглушил его, когти (или клыки?) рванули кольчугу… Позади зверя возник Хаген. Его топор взблеснул на солнце. Медведь дернулся, еще больше наваливаясь на Сашкину рогатину, – удар топора перешиб ему хребет. Савинов вцепился в древко из последних сил. Оно должно выдержать! Зверь еще тянулся к нему, загребая передними лапами, брызгал слюной. Но перекладина не пускала его, задние лапы отказали. Потом из пасти у него хлынула темная кровь и он завалился на бок, все еще дергаясь и хрипя…

Сашка медленно поднялся на ноги. Внутри все дрожало и тряслось, как готовые порваться, перетянутые струны. Подкатила тошнота. Во рту так сухо, что сглотнуть нет никакой возможности. Голова кружилась… Хаген схватил его за плечо, удержал.

– Добей! – хрипло сказал он. – Нечего живой твари мучения длить.

Савинов кивнул, вытянул из-за пояса топор. Медведь смотрел на него слезящимися глазками, тихо сопел. Его могучее тело содрогалось, когти скребли землю. Взгляд зверя обвинял, умолял, приказывал. Сашка, как во сне, взмахнул топором…

Потом они долго сидели, привалившись к горячей туше, пока Хаген не решил, что отдыхать хватит и пора браться за дело. Он извлек из котомки два кремневых ножа, и они начали разделывать тушу. У Савинова не осталось сил задавать вопросы, но викинг сам объяснил, что раз он хочет овладеть Духом медведя, то нужно все сделать по правилам. Железные ножи прогонят Дух, а кремневые – помогут схватить его… Они сняли шкуру, вырезали лучшие куски мяса, причем особенно бережно Хаген обращался с сердцем и печенью…

Сердце пришлось есть сырым. Сашку жутко тошнило, но он заставил себя жевать. Уж если начал – то делай все до конца. Выяснилось, что обычно охотник просит прощения у зверя за взятую жизнь, чтобы успокоить душу убитого. Но здесь они так делать не станут. Наоборот, им нужно, чтобы душа, рассерженная ими, пришла, чтобы отомстить. Тогда он, Савинов, будет бороться с ней и, одержав победу, станет хозяином Духа своего Зверя-покровителя…

«А как же, бороться – это мы с удовольствием, – думал Сашка, отмечая про себя накатывающуюся эйфорию. – Возьмем Духа на приемчик, ручку ему заломаем, или что там у него… Короче – пусть приходит!» Он вертел в пальцах тяжелый наконечник стрелы с куском обломанного древка, – причину того, что мишка был зол и попался на обед шаманствующим охотникам за Духами.

Хаген с усмешкой наблюдал за ним, снова превратившись в самого себя. Жесткость и холодность куда-то испарились.

– Тени уже длинны, Александр! Давай-ка собираться, князь ждет… И с почином тебя!

Они со смехом обнялись и стали паковать пожитки. Сашку уже не пугало, что придется тащить на себе тяжеленную шкуру и череп медведя. Трудно, конечно, – однако почет!

Глава 18 Градец

…Странен сей сон, —

– Сказал Один….

Младшая Эдда

– Медведко медведку съел!

Под этим милым лозунгом прошло несколько следующих дней. Над Сашкой беззлобно подшучивали всякий раз, когда дело доходило до еды. До прихода в Градец на Лаче больше ничего особенного не происходило. Мимо все так же тянулись необозримые леса, из-за которых по правую и левую руку медленно вырастали, горбясь зубчатыми от лесных верхушек хребтами, подобными спинам драконов, древние горы. Наверное, когда-то они были высоки и неприступны, но всесокрушающее время наложило на них свою тяжкую длань. Правый кряж назывался Андомским, а левый Няндомским. Правда, если посмотреть по течению реки, то получалось наоборот…

Предаваясь этим возвышенным мыслям, Сашка сосредоточенно греб. Река делала один поворот за другим, солнце палило немилосердно, а летучие твари, которых в избытке плодили окружающие леса, с приветственным гулом неслись к лодьям, дабы заморить червячка. Речные петли радовали тем, что там то и дело налетал ветерок, прогонявший на время кровожадные полчища. На корме лениво гремело било. Кто-то, притомившись, затянул песню. Другие подхватили. Сашка слов не знал и пытался какое-то время сосредоточиться на смысле, но тот ускользал. Может, это происходило из-за того, что некоторые слова хор неимоверно растягивал, а может, потому, что песня была древняя и пелась на столь же древнем наречии. Что-то там было про Божа, или, как его еще зовут, Буса – Белояра. «Про его подвиги славные и про погибель страшную…»

Сашкины мысли почему-то снова перескочили на медвежью тему. Хаген сказал, что Дух убитого зверя будет преследовать его, но на реке достать не сможет. Проточная вода защищает от всяких потусторонних существ. В городе, где много людей, защищенном стеной, дух тоже не сможет приблизиться, а вот когда они пойдут дальше… На первой же ночевке Савинову предстоит нешуточная битва. Тем более что наступает полнолуние.

Он прозевал момент, когда река, повернув в очередной раз, открыла взгляду городскую стену. Крепость стояла на высоком мысу у того места, где река вытекала из озера, и сразу за бревенчатым тыном окоем расширялся, сверкая под солнцем гладью озерной воды. У речной пристани столпились суденышки разных мастей, в городе уже привычно загрохотало вечевое било. Князь идет! Князь идет!

Градец – всяко побольше Нижнего Волочка. Сашка уже отвык, – чтобы сразу – да столько народу. Здесь поначалу был всего лишь перевалочный пункт для товаров, что везли с северных промыслов. Основали его новгородцы, как и большинство славянских поселений в этих местах. Потом Градец разросся – место удобное. Храбр рассказывал, что построили крепость – еще при Ольбардовом деде – и пошло-поехало. Завелись ремесла, промыслы. Савинов знал, что примерно в этом месте будет стоять через сотни лет город Каргополь. Вот, значит, какая у него история.

Встречали их по знакомой уже схеме – с песнями, музыкой, накрытыми столами. Навстречу выходили нарочитые мужи, с достоинством кланялись. Выбрался из своего капища белоголовый волхв, косая сажень в плечах. Пришли еще какие-то люди. Снова здравицы, новости и все такое…

Хотя нет – здравицы были потом. Поутру Сашка вспомнил-таки, что сначала им истопили баню. Поприветствовали, поднесли меду, хлеб-соль и с почетом препроводили в дружинный дом – он же княжий терем. Огромный, хитро устроенный, со всяческими столбиками, крылечками, переходами и дверцами, с внушительной гридницей, где по стенам, как и положено, – оружие. Со светом, врывающимся в высокие стрельчатые окна, столами, ждущими своего часа, и здоровенным дикоглазым котищем, который, надо думать, исполнял роль охранника. Глядя на него, не возникало сомнений, что его матушка согрешила с лесным котом. Затем баня, клубы обжигающего пара и смех. Сашка с наслаждением отходил себя можжевеловым веничком, смывая усталость и пыль дальней дороги. Он просто физически ощутил, как отдаляются, пропадая в глубинах памяти, другие люди и времена. Они, конечно, еще вернутся, заставят о себе вспомнить, но нескоро.

И вот уже после бани, хрустя чистой одеждой, они прошли в гридницу и чинно сели за столы. Вот тут-то и начались здравицы, и песни под гусли, и новости… А новости, прямо скажем, были в наличии. Например о том, что Ольга, Княгиня Киевская, приставила к ногтю древлянскую землю. Искоростень – главный город древлян – сожгла. Правда, не так, как в летописях, – с помощью домашних голубей, а банально взяв его штурмом, разграбив и спалив дотла. Древляне храбро защищались, но были частью перебиты, а частью взяты в плен. Тут княгиня проявила непривычную для нее милость – не стала продавать пленных в рабство, а отпустила. Видимо, с тем, чтобы об этом узнали все. Прием сработал. Остальные древлянские крепости почти повсеместно сдавались без боя. «Милостива Великая Княгиня! И нас простит!»

Но там, где киевская дружина встречала сопротивление, оно подавлялось с неизменной жестокостью. «Дабы другим неповадно было». Тут уж и казнили, и в рабство продавали… Народ в ужасе разбежался по лесам, благо их в Деревской земле немало… Впрочем, эта-то история для Сашки новостью не была. Пусть в другой редакции, но он ее слышал. Зато были другие, неизвестные ему детали. Например, ходили упорные слухи, что князь Малфред (или просто Мал – кто как говорит) вовсе не убит, а схвачен обманным образом – безоружный и посажен в поруб^[81] в городке Моровске, что на границе с черниговским княжеством. А дабы не сбежал – дочь его Малуша, по-другому – Мальфрида, – взята заложницей в Киев. Брат ее, Добрыня, что княжил в Овруче, насильно лишен княжеского звания и, что называется, «отрекся от престола». Правда, ему оставлены кое-какие привилегии и он со своей небольшой дружиной взят в Киев на службу.

«Конечно, его отправят охранять какое-нибудь захолустье на границе со степью. Это как пить дать, – подумал Сашка, принимая из рук подавальщицы красивый резной рог с медом. – Но если это – Тот Самый Добрыня, – ничего его не возьмет». Было у него чувство, что он еще встретится с этим «былинным персонажем».

Были и еще слухи, но более смутные, как если бы те, кто их передавал, – тому, что рассказывалось, не очень верили, а может, не хотели верить. Будто бы древляне, дабы остановить разгром, принесли Моране – богине смерти небывалое жертвоприношение. В самом дальнем конце своей земли – в Шумске сделали из прутьев и дерева огромное женское чучело, величиной в два десятка человеческих ростов. Принесли ей в жертву быка, лошадь, ягненка, птицу… и пятьдесят киевских пленных, наверное из той дружины, что схватили еще с Игорем. Вырвали сердца, отрубили им головы и сожгли вместе с чудовищным чучелом. Пламя, говорят, стояло так высоко, что видели его за полсотни верст. А головы… насадили на шесты, воткнутые в место пожарища. И так они там и стоят до сих пор…^[82] Савинов заметил, что, услышав эту новость, князь нахмурился. По его лицу пробежала тень, словно он вдруг встретился с чем-то знакомым и это что-то не доставило ему радости. Сашка не знал, что его наблюдение было верным.

Ольбард, услышав о жертвоприношении, вспомнил видение, которое посетило его прошлой зимой. Тогда он так и не смог понять смысл увиденного, но понял, что ему еще придется встретиться со всем этим. Встретиться воочию. Очнувшись от сна в холодном поту, князь долгое время смотрел в потолок, по которому бегали смутные тени. За окном завывал ледяной ветер, несший несметные тучи снега. Вьюга… Там, во сне, тоже шел снег…

…Крупные медленные снежинки падали редко. Сначала он увидел затянутое тучами низкое небо. Потом стену леса в нескольких десятках шагов от себя. Рядом с лесом стоял большой деревянный дом и с десяток маленьких глинобитных хижин. Позади строений виднелось русло замерзшей реки. Возникло и пропало ее название – Гнилопять… За рекой – большая деревня. Над домами редкие столбы дыма от очагов. Скорбно воет одинокая собака…

Потом видение сменилось. Он вдруг оказался в одной из маленьких хижин. Та была переполнена людьми… Мертвыми… Погибшие в бою воины лежали плечо к плечу, сжимая в руках иззубренные мечи и секиры. Их тела покрывал иней. Мертвые лица смотрели вверх. У многих не хватало конечностей, отверстые раны зияли кровавыми цветами. Смерзшиеся бороды слиплись сосульками…

Он снова оказался снаружи. По нетронутому снегу брела длинная вереница связанных людей. Пленные… Несколько воинов в накинутых поверх доспехов косматых шубах подгоняли их древками копий. Их вели к странному сооружению – не то частоколу, не то плетню, окруженному цепью отдельно стоящих заостренных столбов. Частокол со всех сторон был обложен хворостом и пуками соломы. Все происходило в странной, давящей тишине – лишь скрипел под ногами снег да выла собака…

И снова все стало меняться. На этот раз – как если бы он начал подниматься в воздух. Но это не было полетом птицы. Скорее так может видеть мир снежинка, когда порыв ветра взвивает ее ввысь и она, вращаясь, начинает оттуда свой медленный танец навстречу земле… Окоем расширился, и сразу стала видна огромная, молчаливо ожидающая чего-то толпа народа, окружающая частокол с полуденной стороны. А частокол оказался гигантской фигурой лежащей женщины. Ее рост превышал тридцать шагов. Головою на полночь она лежала, раскинув руки и ноги, ощерившись серповидным, хищным ртом… Морана! Богиня смерти, холода и раздора!

Пленных подвели к частоколу и усадили прямо в снег. Их было около пятидесяти человек, усталых и отчаявшихся. Многие из них – раненые. У многих бороды заплетены на скандинавский манер, трое – с косами, какие носят поляне, у других – варяжские усы и волосы скобкой. Все – воины. Видимо, чья-то дружина была разбита, а эти попали в плен. Лучше бы им погибнуть…

От толпы отделилось несколько человек. Они принялись выносить из хижин мертвых воинов. Несли торжественно – с почестями, мимо связанных полоняников, через ворота частокола – внутрь, к утробе Мораны. Там тела бережно складывали на специальный помост. Ворота были сделаны в левой подмышке лежащей богини. От входа коридор, огражденный жердями, раздваивался. Один путь вел налево – к утробе, а другой направо – к сердцу, отмеченному деревянным идолом в два человеческих роста. Богиня Смерти усмехалась, глядя на глиняный алтарь и непонятную яму рядом с ним. У алтаря стоял жрец…

В высоком треножнике пылал огонь. Жрец провел над ним кремневым кинжалом, древним и темным от крови бесчисленных жертв. Старик воздел руки к низкому небу и что-то крикнул. Толпа отозвалась нестройным гулом… И загремело било.

Привели первого пленника, высокого и широкоплечего. Глаза человека дико блуждали. Наверное, его опоили чем-то… Подручные опрокинули его на алтарь, и затрещала, расседаясь на широкой груди, льняная рубаха. Жрец запел, и князь вдруг почувствовал, как его полет внезапно ускорился, словно из порхающей снежинки он превратился в каплю… И эта капля с разлету грянулась в обнаженную грудь обреченного!

Снег повалил гуще. Перед глазами князя заплясала кровавая муть. Он силился встать, дергал крепкие путы, которыми вдруг оказалось спеленато его тело, но сил не хватало. И тут он увидел черное лезвие кинжала… И оно обрушилось вниз. Дикая боль разорвала его тело. Он чувствовал, как холодный кремень разрывает его жилы, входя все глубже и глубже, как жрец копается рукой в отверстой ране и крючковатые пальцы стискивают еще живое, бьющееся сердце. Дикий вой сорвался с синеющих губ. Жрец рванул, полоснул кинжалом, вздергивая вверх брызжущий кровью ком!

Этот рывок вышиб князя из умирающего тела. Он снова взлетел вверх, леденея от ужаса. И увидел, как быстрый взмах секиры отделил голову жертвы. Кровь прянула на чистый снег. Жрец всмотрелся в алый узор, кивнул и швырнул кровавый ошметок в ощеренную пасть богини. Голова убитого скатилась в яму у алтаря и осталась лежать там, глядя безжизненными очами…

Подручные уже вели следующую жертву. И снова запел старик, и снова дух князя устремился вниз, падая на обнаженную грудь обреченного. И снова упал кровавый клинок и взлетело вырванное сердце. И вторая голова уткнулась в лицо первой, как в последнем, братском поцелуе…

Красные по плечи руки жреца не знали усталости. Руда хлестала. Таял, шипя, снег. Яма для голов переполнилась. Князь старался освободиться, вырваться из этого безумного круговорота, где его раз за разом приносили в жертву. Но все было тщетно. Он понимал, что долго не выдержит, и боролся из последних сил. Вверх, вниз, удар, боль, вопль! Снова вверх… Страшный сон не отпускал, высасывая последние силы. Князь рычал. Его тело содрогалось как в агонии. Испуганная Вениайне, плача, пыталась его разбудить…

И вдруг все кончилось. Ольбард не смог освободиться, просто жрец уже убил всех. Их головы насадили на заостренные столбы вокруг частокола, а телами обложили помост в утробе чудовища. Било замолкло… и сразу множество факелов подожгли Морану со всех сторон. Ревущее пламя взлетело к низким тучам, окрасив их мрачным кровавым цветом. Толпа завыла и запричитала на разные голоса. Они молили отвести беду, эти люди… Глупцы – они призвали ее, а не отвели! Взору князя предстал пылающий город и крик убиваемых людей. И суровое, жесткое лицо женщины в траурном уборе. Он узнал ее. Конечно, это была она…

Потом он снова увидел костер, точнее – то, что от него осталось. Уродливое, местами – еще дымящееся черное пятно, с воткнутыми прямо в угли шестами… И головы на шестах.

Древляне пытались отвести Смерть и Беду, принеся в жертву пленных воинов Игоря. Но вместо этого они впустили Морану на свою землю. И та пришла в лице Великой Княгини. И сошел на дым Искоростень…

* * *

«Видать, богиня разгневалась на них, – Савинов, внутренне содрогаясь, представил себе эти жуткие головы, объеденные птицами, слепо глядящие со своих шестов. – Что-то они не так сделали, эти древляне. Иначе почему Ольга разнесла их вдребезги?» Жертву принесли зимой, после того как княгиня по осени дважды перебила древлянские посольства, а затем, опоив, прикончила на пиру их лучших, как здесь говорят – «нарочитых», людей и в довершение в пух и прах разгромила наспех собранное ополчение… Однако жертва не помогла. Весной Ольга, еще далеко не Святая, осадила Искоростень.

Было еще много новостей – купеческих и иных, но все это Сашке было уже неинтересно. «Значит, нынче у нас 945-й или 946-й – есть разночтения – год от Рождества Христова. Святослав – еще юн, но уже участвует в битве. Что известно еще? Скоро Ольга поедет креститься в Константинополь, или она уже крещеная? Шаг, конечно, похвальный, да вот беда – византийцы, судя по истории, воспринимают любой народ, принявший от них христианство, как своих вассалов. Со всеми вытекающими последствиями, а именно – потеря самостоятельности, дань под видом подарков и так далее. Не потому ли Святославу потом придется мечом доказывать им – Русь сама по себе!»

Он вдруг почувствовал, насколько мал этот огромный терем, мала земля, еще не ставшая Русью, раздробленная на княжения, вотчины, народы и племена. Ей только предстоит объединиться в Империю. А кто лучше Святослава подходит на роль создателя империи? Нет, конечно, он слишком стремителен и непоседлив для управления огромной страной, но вот объединить ее – в состоянии. Значит, Святослав… Но можно ли надеяться, что он сам сделает все, что нужно? Конечно нет. Он наделал… нет, еще наделает ошибок и в конце концов погибнет, не совершив и десятой доли того, что мог. Значит, нужно подсказать ему… а для этого – быть рядом. Кого попало туда не пустят, значит, необходима сила… Сила здесь – это дружина, воины и слава, а только потом уже – богатство. Хотя без него – нельзя долго содержать эту самую дружину. Как сказал Хаген: «Вождя избирают по его удаче». Воины идут за славными своими подвигами… Но ведь это идиотизм – хотеть стать героем. Есть тут что-то от очковтирательства, что-то неестественное, актерское… Но ведь я хочу помочь этой стране! Хочу, чтобы наш несчастный народ не начинал всякий раз сначала строить свою жизнь, чтобы его великое будущее не было омрачено столькими кровавыми зорями… Хотя совсем без них – тоже нельзя, иначе обрастем шерстью и полезем на деревья… «Да – хотеть быть героем глупо, – Сашка едва не рассмеялся. – Но ведь я – уже Герой, правда Советского Союза, которого еще нет…. Может, сгожусь?»

Он поднял тяжелый рог и подмигнул Хагену, сидящему напротив, мол – за тебя! Тот кивнул и поднял ответную чару.

Глава 19 Сила луны

…Солнце не ведало,

Где его дом,

Звезды не ведали,

Где им сиять,

Месяц не ведал

Мощи своей!..

Прорицание вельвы

На следующий день лодьи покинули гостеприимный Градец, оставив позади гром кузен, крик петухов и разомлевших женщин, без которых, конечно, не обошлось. Лесными дорогами, меняя заводных коней, уже летел в Белоозеро гонец с вестью: «Князь Ольбард идет! Уже скоро!» А дружина снова пенила веслами воды быстрых рек, скрипели катками волоки, шумели дикие леса. За два дня лодьи уже водой и волоком оказались в Водле-реке, что текла в Онежское озеро-море. Сашка забыл уже и думать про медвежий Дух, когда на одной из ночевок шаманское наваждение его настигло.

Они сидели втроем у костра – сам Савинов, Хаген и Сигурни. Девушка Сашки больше не сторонилась, но он нет-нет да ловил ее изучающий взгляд, будто она все время ждала – что он еще выкинет новенького. Все шло тихо, мирно, лагерь почти весь спал, Хаген что-то вполголоса рассказывал, Сигурни улыбалась, а Сашка завороженно смотрел на пылающие угли. Нить рассказа он потерял давно, языки пламени весело плясали, выделывая занимательные кренделя. Искры летели вверх, оставляя за собой тонкие пылающие нити. Было хорошо, даже здорово. Ветерок с реки, небо чистое – что называется, «вызвездило». И луна…

Что-то щелкнуло у него в голове. Луна, огромная и выпуклая, вздымалась из-за окоема с тяжким каменным грохотом, обдирая о верхушки деревьев серебряный бок, силилась заполнить собой все небо и проглотить звезды. Савинов почувствовал, как волосы на теле встают дыбом, пальцы скрючиваются на манер когтей. В горле забулькало, – рык рвался наружу. Ужас пронзил Сашку как тысяча пуль. «Господи! – мелькнула мысль. – Я же во все это не верю!» Но знал – верит, потому что это уже было с ним. Ум лихорадочно заметался, ища спасения. Что, что говорил Хаген?! Надо наблюдать за происходящим… Еще что?!. Думать, думать о чем угодно! Но это защита, а он должен победить, овладеть Духом…

Шея совершенно задеревенела, глаза щипало – он не мог моргнуть. Луна ломилась в его душу, плеща расплавленным серебром. Какой-то сохраняющей трезвость частью себя он чувствовал, что почти лежит навзничь, выгнувшись дугой, и спина трещит от напряжения. Руки шарят по траве, выдирая ее с корнями. И не руки уже – когтистые лапы! Он забился, стараясь отвести взгляд от луны, слыша глухой стук, с которым затылок колотится о землю. Ему это удалось, – упал на бок. Спину отпустило, но трясти стало еще сильнее. Он вдруг понял, что стоит на четвереньках и рычит. «Твою мать!» Та часть Сашкиного сознания, что была в стороне, кажется, разозлилась. «Ну ладно! Как там… На златом крыльце сидели: царь, …Р-Р-Р!.. Цар-р-ревич! Кор-роль! Королевич! Сапожник! Портной! А ты кто будешь такой?.. Жили были дед да баба, и была у них курочка-ряба, и снесла курочка деду яичко! Левое! Напрочь!.. Посреди моря-окияна, посреди острова Буяна стоит дуб, зол, туп и груб… Изведал враг в тот день немало, что значит русский бой удалый, наш рукопашный бой!.. Земля тряслась – как наши груди; смешались в кучу кони, люди, и залпы тысячи орудий слились в протяжный вой. И се! Долину оглашая, далече грянуло „Ура!“ – полки увидели Петра! И он промчался пред полками, могуч и радостен, как бой! За ним вослед… Расцветали яблони и груши! Разлились туманы над рекой! В эту ночь решили самураи пощипать баштан наш колхозной!..»

Он обнаружил, что уже стоит выпрямившись, снова непонятно каким образом приняв это достойное человека положение. Обрывки прочитанных ранее стихов и песен крутились в голове диким хороводом. Однако наваждение отступило. Сашка уже хотел было расслабиться, когда увидел прямо перед собой залитую лунным светом медвежью морду… И не испугался. Тогда – в лесу, с рогатиной и в кольчуге, – он боялся, а теперь – безоружный – нет… Правда, был где-то там на поясе нож… Пока все это телеграфной лентой пролетало в Сашкином черепе, тело поступило по-своему. Оно развернулось… и врезало по медвежьей харе ногой. Дух обиженно сказал: «Умр?» и пошатнулся… Потом в ход пошли кулаки, колени, локти. Медвежий Дух отчаянно защищался. Страшные когти так и мелькали. Да где там! Сашка вошел в клинч, обхватив тварь за обширную талию, и они повалились в траву. Савинов оседлал тушу и начал методично колотить по мягкой, словно без костей, морде. «Порву пополам!» – орал он. Дух вторил ему прерывистым воем и стискивал могучими лапами. «Вр-р-решь! Не возьмешь!» – у Сашки от собственного ора позакладывало уши. Невероятная сила распирала его изнутри, однако она каким-то непонятным образом оставалась человеческой… Дух стал хрипеть и дрыгаться. «Ага! Знай наших!» Потом на миг перед глазами возникла узкая женская ладошка. И сразу отчего-то захотелось спать…

Что было дальше – он помнил смутно. Кажется, он еще пробовал сделать медведю рычаг лапы наружу, а тот выл и отбивался тремя свободными…

Утром оказалось, что Сигурни удалось-таки его усыпить. Значит, не зря она у костра сидела. И слава богу, потому что Храбр, нацепивший для ритуала медвежью шкуру, был весь в синяках. Но Дух и правда приходил – твердили все, а Храбр в шкуре был вовсе не Храбром в тот миг. Савинов думал, что над ним издеваются, – совсем спятил берсерк. Но нет – не было даже шуточек, типа «Медведко – медведку побил!». Как видно, он один здесь чего-то не понимал…

Хаген, усмехаясь, сказал:

– Ты еще не веришь, даже после всего того, что случилось с тобой, после того, что ты видел… Но теперь ты гораздо ближе к тому, чтобы контролировать свою силу, чем раньше. Ты сам смог выйти из-под Силы Луны, ты сам отразил ее напор и сам бросился биться врукопашную со зверем! Ведь ты же не знал – что это Храбр? А теперь скажи – удавалось ли тебе хоть раз так уделать его в единоборстве? А ведь он дрался по-настоящему… Ну что – теперь понял?

И Сашка действительно понял и поверил, а еще через несколько дней ветер, раздувая паруса лодей, гнал их через большое озеро, к городу на высоком берегу, с высокой крепостью, теремами, хоромами, с пристанью и святилищем на горе. Сашка по рассказу князя узнал Святую гору, на которой тот бился с весским вождем. А в городе звенели колокола. Именно колокола, а не била, и на миг показалось даже, что за стеной мелькнул шатер деревянной церкви с крестом на маковке. Колокола звенели, а навстречу лодьям, из-под стен города, летел маленький крутобокий кораблик. Там сверкало оружие и приветственно ревели рога.

– Княжич отца встречает! – сказал Храбр и подмигнул Савинову глазом, вокруг которого еще была заметна зеленоватая тень. – Вот мы и дома!

Часть третья Десятник

Глава 1 Кольчуга

– Бей!!!

Стена щитов мгновенно рассыпалась, и густая роща за городскими стенами наполнилась звоном оружия. Сашка принял удар на щит, рубанул в ответ и шагнул назад, держа боковым зрением двух других воинов из своей тройки-звена. Согуд и Лют быстро выдвинулись вперед. Их мечи обрушились на черноволосого противника с двух сторон. Тот отразил удар, но для этого ему пришлось задержаться на месте. Согуд атаковал снова, Савинов прыгнул вперед, а Лют в это время уже обошел врага сзади. Треск, звон! Черноволосый опустился на колено, уронив щит, – «убит». В этот миг Люта ударили сзади. Согуд успел подставить меч. Тройка поворотилась навстречу новой опасности, выставляя навстречу уже не одну, а две вершины треугольника. Савинов оказался позади, следя за спинами бойцов, прикрывал их от случайных ударов. Улучив момент, рванулся вперед…

Учебный щит, сколоченный из толстых досок, очень тяжел – гораздо тяжелее настоящего. Мечи из сырого железа, без заточки, тоже тяжелее боевых. Вместо кольчуг – толстые стеганые полушубки – это летом-то! Жара несусветная. Пот градом. Однако никто не ропщет – дело привычное. Воин должен постоянно упражнять свое умение, иначе грош цена ему, и никакой князь не станет кормить лентяя да неумеху. Сашка оценил и предусмотрительность Ольбарда. Тот в зародыше старался подавить вражду между своими воинами и, помня историю с неудачной местью Согуда, поставил его и Савинова в одну тройку. Хочешь не хочешь, а придется искать взаимопонимание…

Ольбард гонял свою дружину до седьмого пота – не все же сидеть пировать. Он и сам здесь. Сегодня – бьется за ту Полуночную сторону, а завтра, глядишь, и за Полудень выйдет. Ольбард хороший князь – заставляет своих воинов упражняться каждый день. Именно поэтому в настоящем бою его дружина теряет мало людей. Они умеют ударять все, как один, поворачивать и нападать единым стальным потоком, отступать, не теряя порядка, и тут же вновь атаковать несокрушимым монолитным строем. Умеют и биться вот так – россыпью, но не каждый сам за себя. Савинов сравнивал это построение с тактикой истребительной авиации. Правда, там тройки, которые, кстати, тоже именовались звеном, не прижились. В круговерти воздушного боя третий часто отрывался от товарищей и погибал, поэтому Савинов давным-давно добивался от начальства перехода на звенья из двух самолетов. И добился-таки… Здесь иное – человек, как ни странно, гораздо маневреннее самолета. Конечно, он не умеет летать, но в том пространстве боя, что ему доступно, – человек – практически идеальная боевая машина. Он может, в отличие от самолета, мгновенно изменять направление движения, поворачиваться на месте на 180 градусов, атаковать сразу в две стороны. А в рассыпном строю… Храбр сравнивал плотное построение, аналог фаланги, – «стену» – с чешуйчатым панцирем. Он крепок своими чешуями, заходящими одна за другую, и гибок, но все же стесняет движения. Кольчуга не так хорошо держит удар, но она гибка. У справного же воина есть и панцирь, и кольчуга. Он может надеть их вместе, а может использовать по отдельности. Рассыпной строй хорош в лесу и на сильно пересеченной местности, а так же когда враг сам действует рассыпным строем, уклоняясь от столкновения со «стеной». Тогда удобно применить оба способа, оставив часть дружины в плотном строю, чтобы использовать на опасном направлении.

Савинов никогда ничего не читал о таком способе боя. В книгах утверждалось, что варвары атаковали беспорядочной толпой, хотя про галлов и германцев говорилось, что они знали и умели применять плотные построения тяжелой пехоты. А на практике выясняется, что не всякая толпа – действительно беспорядочна. Что тройки в рассыпном строю взаимодействуют между собой, словно шестеренки, выставляя против каждого бойца-одиночки двойной, а то и тройной численный перевес. И это при том, что врагов может быть больше! Именно так сражались русы с весинами на реке, когда Сашка впервые окунулся в безумие берсерка. Но в тот раз он и не мог ничего заметить. Именно потому во тьме дальнего зимовья звучало: «Бей! Бей!!!» – по этой команде собираются тройки-звенья, но тогда не многим удалось соединиться – слишком внезапным был вспыхнувший бой. И все же они победили…

Сашке нравилась эта поистине гениальная система, но его беспокоило, что русы очень редко эшелонируют боевой порядок в глубину и еще реже оставляют резервы. Нет, – они прекрасно умеют это делать, но предпочитают ставить на прямой бой. Он подумал о том, что надо бы предложить пару новшеств – дружина Ольбарда достаточно велика для этого.

Недаром же Савинов с детства просиживал многие часы в библиотеках. Военная история, мемуары полководцев и книги об этих полководцах, написанные другими людьми. Карты, схемы сражений, примеры тактических построений, ошибки военачальников и их удачные находки, достоинства и недостатки античной фаланги и преимущества римского легиона… Информация, которая до поры до времени лежала под спудом в кладовых Сашкиной памяти, теперь будет востребована. А Юрка-то, помнится, смеялся над увлечением своего друга. «Ну ты прямо Искандер Двурогий! Александр Великий, по прозвищу Сандаль! Как там персы? Трепещут?»

После учебного сражения воины искупались в реке, смывая пот и пыль. Иные спешили охладить ушибы и синяки, которые случались нередко, но серьезных ран, как говорил Храбр, – не бывало почти никогда. Если кто-то получал такую, – значит, он плохо обращается с оружием и не умеет видеть рисунок боя. А это – позор для воина…

Потом дружина собралась и направилась в город, стены которого виднелись в просветах деревьев. Стайки мальчишек, которые, несомненно, наблюдали весь процесс от начала до конца, с воплями, подражающими боевому кличу, то обгоняли колонну, то пристраивались по бокам и старались идти в ногу. «Как во все времена, – подумал Савинов, глядя на их сурово-сосредоточенные физиономии, – мальчишки хотят быть воинами и, конечно, играют в войну. Мы играли в Белых и Красных, в индейцев и казаки-разбойники, а эти наверняка играют в варягов, берсерков или русов с урманами».

Под этим почетным эскортом дружина миновалапосад и вступила в городские ворота. Несколько дней назад, когда Сашка впервые увидел эти стены, сложенные из титанически огромных дубовых бревен, берег перед пристанью был сплошь покрыт воинами, облитыми сверкающей сталью. За ними стояли горожане, все в праздничной одежде, – их было не меньше десяти тысяч. Возможно, сюда собрались люди с ближайших выселков и пригородов. Когда князь ступил на берег, дружина взревела, потрясая обнаженным оружием: «Слава! Слава!!!» Ольбард с сыном, рука об руку принимая приветствие воинов, отсалютовали в ответ мечами. Юный княжич, несмотря на свои пятнадцать лет, оказался здоровенным широкоплечим парнем, ростом с Савинова и, видно невооруженным глазом, – давно уже не ребенок. Звали его соответственно – Буривой. Пока отсутствовал отец, княжич распоряжался здесь всем, и, насколько мог понять Сашка, справлялся неплохо. Конечно, у него были хорошие советчики, но в пятнадцать-то лет! В его мире парень в таком возрасте – подросток. Конечно, в Гражданскую войну, что на стороне красных, что за белых воевало немало таких мальчишек. Но это – исключения, а здесь – скорее правило, особенно для сына воина. Учить детишек боевым навыкам варяги-русь начинают с малолетства.

Кстати, неожиданно выяснилась интересная вещь. Он сначала пришел к выводу, что варяги – это просто название, которым именуют русов остальные славянские народы. Отчасти это оказалось правдой. Именно так их и называли новгородские словене, кривичи, поляне, вятичи и другие, но оказалось, что и русы себя так называют. Но не все. Русы – это народ. Где их изначальный дом, Сашка так и не смог выяснить – почему-то это было окружено тайной. По отдельным признакам он понял, что это где-то в тех местах, в которых без малого через семьсот лет Петр Великий прорубит окно в Европу. Русы – народ, а варяги – члены воинского братства, своеобразная военная каста, наподобие индийских кшатриев. Но если последним можно было только родиться, то варягом, как и русином – профессиональным воином, мог стать любой достойный. Причем совсем не обязательно рус по происхождению. На чьей бы службе ни находился варяг – в первую голову для него верность варяжскому братству и клятве. Все это сильно напоминало рыцарский Орден. Впрочем, таковые наверняка появились не на пустом месте.

Дружина шла по городу. Гулко звучали под ногами мостовые, собранные из тщательно уложенных деревянных плах. Улица широкая. С обеих сторон – добротные, в два-три этажа, дома, украшенные резными наличниками окон и венцами, с коньками, утицами и ящерами на крышах. Вдоль улицы по высоченному забору разгуливал матерый рыжий котище, разглядывая идущих мимо людей янтарными хитрющими глазами. «Да уж – это вам не диванный тигр!» Судя по наличию на заборе кота, можно было сделать вывод, что в доме живет кто-то далеко не бедный, с амбициями. Домашние кошки, – как выяснил Савинов, – в здешних местах пока редкая диковина. Против мышей здесь держат ежиков да полозов с ужами…

Народу кругом было много. Люди шли по своим делам. Степенно, без страха, давая дорогу дружине. Приветствовали, перебрасываясь шутками со знакомыми воинами. Девушки подносили испить, иные – стыдливо опуская глаза, другие же со смехом провожали острым словцом. Ворота многих дворов были открыты. Из них выезжали возы – спешили на торг. Звенели кузни, суетились приказчики, дюжие работники катили куда-то бочонки, волокли мешки и кули. Под ногами сновали дети, вперемешку с шустрыми собаками. Отовсюду неслись разнообразные запахи. Тянуло углем, горячим железом, смолой, сеном и конским потом. Одуряюще пахло едой, аж живот подводило, – немудрено после утра, сплошь занятого воинскими упражнениями. Короче, жизнь в Белоозере била ключом.

Сашке нравился местный народ, здоровый и сильный, не ломающий перед князем шапки и не гнущий спины, что опять же вразрез с марксистско-ленинской теорией. Никаких тебе закабаляемых крестьян, черни, злобных бояр и всего такого. Конечно, бояре есть, как есть, например, закупы и полусвободные, продавшиеся в работники за долги. Но подавляющее большинство – свободные, гордые люди, знающие себе цену. Какое государство они могут построить!

Дружина вышла наконец из тесноты улиц на широкую площадь, над которой возвышалась вторая, внутренняя крепость – детинец, за стенами которой виднелись маковки крыш княжьего терема. На этой площади обычно собиралось городское вече, а сейчас гудел торг и звучала самая разная речь. Из истории Сашка не помнил, чтобы торг в Белоозере был особенно богат. Но местные утверждали, что здешнее торжище – второе после Новгородского на всем Севере. Не зря, мол, на арабском пути сидим! Здесь торговали не только словене и весь, но и меря и биармы. Важно шествовали урманские гости, темнолицые хазары демонстрировали стати быстроногих степных коней, арабские купцы разворачивали полотнища разноцветных тканей, звенели булатными клинками и доспехами, кричали, зазывали, хвалились.

Савинов сказал себе, что обязательно заглянет сюда. Из добычи на его долю пришлась немалая толика, и он мог позволить себе приобрести коня и снаряжение, да и другие вещи не помешают. Бумага, например. Он знал, что пишут здесь на пергаменте, а повседневные записи – так и на бересте делают, но если арабы везут сюда товары с востока, то, может, и бумагу какой купец прихватил, да и кисти. Рисовать хотелось безумно. Сашка, конечно, особенным художником не был, рисовал любительски. Но глиф^[83] на щите, который он сделал сам, воины обсуждали до сих пор. По совету Хагена он довольно натуралистично изобразил там вставшего на дыбы бурого медведя, держащего в лапах щит и меч. Медвежьим щитом на рисунке служил металлический умбон – бляха, защищающая центр оружия и руку, держащую его. Вкруг шел плетеный узор из растений и неведомых зверей, в котором Савинов смешал кельтские, скандинавские и славянские мотивы…

Жил он пока в дружинном доме у князя, но тот обещал вскорости выстроить ему двор. «Ты бы себе хозяйку завел, что ли, – сказал Сашке Храбр. – А то пустовато будет в новом-то доме. Вот скоро Перунов день,^[84] гуляния, – там и смотри в оба!» Сашка шутливо пообещал, что смотреть будет обязательно и даже потрогает.

Глава 2 Ворон

… Летит, летит степная кобылица

И мнет ковыль…

А. Блок

…Дерево лучшее – ясень Иггдрасиль,

Лучший струг – Скидбладнир,

Лучший ас – Один,

Лучший конь – Слейпнир…

Младшая Эдда. Речи Высокого

На торг отправились после обеда. Савинов упросил Храбра пойти с ним – цен он не знал, а тратить деньги попусту не хотелось. Сигурни с Хагеном тоже вызвались пойти. Девушке было необходимо множество мелочей, без которых не может обойтись ни одна женщина, хотя назначение оных мужчине не всегда и понять можно.

Народу на площади, кажется, даже прибавилось. Торг гудел, как рассерженный улей. У Сашки разбежались глаза. Казалось, здесь продавали все, что только можно себе представить, – от еды и разной другой снеди до оружия, коней и даже новых лодей. Сами лодьи, конечно, были внизу – на городской пристани, но здесь дюжий приказчик принимал заказы, демонстрировал сорта дерева, идущие на постройку, и даже маленькие модели разных типов судов, сделанные с удивительным мастерством. Торговали лесом, выдержанной древесиной, обрезной доской, готовыми срубами, топорами и другим плотницким инструментом. Здесь же можно было нанять артель на постройку дома или амбара, заказать мебель и прочее, прочее, прочее. Сашка задержался у длиннющих пушных рядов, заваленных грудами отборного меха самых разных зверей, погладив рукой изумительно красивую шкурку черно-бурой лисы. Купец тут же вцепился в него, безостановочно тараторя и предлагая на выбор все новые и новые меха. Вовремя подоспевший Храбр освободил Савинова от хваткого продавца, и они степенно проследовали дальше. Княжеским воинам и пристало ходить степенно и неспешно, блюдя честь и достоинство своего звания. Храбра с его чубом все узнавали, приветствовали по имени-отчеству. Тут выяснилось, что отца его звали Мстислав. На Савинова с интересом поглядывали, по одежке определяя Храброва побратима, дивились на его необычный меч, вступали в разговоры. Сашка от непривычного внимания слегка нервничал, но виду не подавал. На Хагена с Сигурни тоже смотрели с интересом. Один раз Савинов заметил взгляд, брошенный на девушку смуглым, горбоносым человеком, в ярком малиновом кафтане необычного покроя. Сабля в богатых ножнах, висевшая на его боку, указывала на то, что это был хузарин или араб… «Скорее, все же хузарин – вон пейсы^[85] какие». Сашка дернул Храбра за рукав и указал на горбоносого глазами: «Кто такой?» Храбр обернулся.

– Этот? Старшина хузарских купцов. Кадыром звать. Знатного рода. Видишь – глаза светлые?

Тут он пустился в объяснения, что, мол, бывают хузаре черные и белые. И вот белые – и есть настоящие хузаре. Все, как один, отменные всадники и стрелки, а черные – те из коренных степняков. Белые – те персидского рода, их сейчас мало осталось, но власть держат.

Сашка слушал, а сам исподволь разглядывал Кадыра, и тот ему активно не нравился. Стоял хузарин на торгу нагло, как у себя дома, а взгляд, которым он на Сигурни смотрел… «Хорошо – Хаген не видит, – подумал Савинов. – Ведь зарубит же!» Кадыр смотрел хищно, как на пойманную зверюшку, с темным вожделением в глазах. Можно было подумать, что он подсчитывает прибыль, которую получит от хорошей сделки. «Нет, поганая твоя рожа, не по зубам тебе эта девица!» В этот миг хузарин почуял направленный на него взгляд, и они встретились глазами. Хузарин презрительно ощерился, но, заметив рядом бритую голову Храбра, прогнал усмешку, и лицо его приобрело задумчивое выражение. Он снова осмотрел Сашку с ног до головы и наконец заметил длинную рукоять меча у его пояса, до того скрытую рукавом. Глаза его округлились, словно он узнал меч, и Кадыр, сделав вид, что его отвлекли, скрылся в толпе.

Они пошли дальше, задержавшись на некоторое время у рядов, где торговали готовым платьем. Сашка купил себе роскошную льняную рубаху, что называется, «на выход», с вышитым по вороту, подолу и рукавам бирюзовым геометрическим орнаментом, также пару штанов и несколько рубах попроще. Заплатил, сколько сказал Храбр, и попросил прислать покупки в гридницу князя на свое имя. Купец важно покивал, приглашая заходить еще. Сигурни с Хагеном остались выбирать платья, а побратимы двинулись дальше. Храбр на ходу посвящал Савинова в таинства соотношений арабских дирхемов и русской гривны и, прицениваясь к разным товарам, сообщал ему цены, разницу между ними на разных торжищах, как-то: цареградском, киевском, новогородском, ростовском и других. Он оказался настоящим кладезем знаний в этом вопросе, и Сашка в шутку прошелся по поводу того, что, мол, Мстиславичу надо бы в купцы податься. Храбр рассмеялся:

– Эх, Олекса! Такое каждый воин, а вождь тем паче, – знать должен, иначе как ты оценишь да разделишь добычу? Как наделишь дружину? Да и купец – тот всегда воин, взять хоть того же Кадыра… Так что мотай на ус, благо тот уже отрос у тебя!

Упоминание о скользком хузарине Сашку покоробило, но он понимал, что побратим прав – надо мотать на ус. В этот момент они как раз подошли к месту, где смуглые соплеменники Кадыра торговали лошадьми. Сашка пошел вдоль привязанных к длинной коновязи скакунов, охлопывая, оглаживая, заглядывая в зубы понравившимся жеребцам. Наконец остановился возле одного широкогрудого вороного, со светлой гривой, заплетенной в мелкую косичку. Храбр с интересом смотрел, как Олекса лезет под брюхо, осматривает копыта, отходит в сторону, окидывая коня быстрым взглядом, снова возвращается. Худой, жилистый хузарин, распознав опытного наездника, все же попытался начать обычный купеческий обряд расхваливания товара. Но Сашка оборвал его на полуслове, спросив: «Сколько?» Хузарин недовольно поморщился – мол, и поторговаться не хочешь.

– Двадцать гривен.

Храбр изумленно охнул:

– Эй, хозяин! Мы ведь не табун покупаем!

Тот сердито обернулся:

– Этот жеребец быстрее степной птицы! Мой брат сам его объезжал, а он – лучший наездник в степи! Ты посмотри на его шею, вождь! А спина! Твой друг разбирается в лошадях – не даст обмануть! Этому коню цены нет!

– Ну, предположим, цена есть, – сказал Сашка. – Иначе ты бы его не продавал. Я дам десять гривен.

Хузарин схватился за голову:

– Ограбить хочешь! Да за десять гривен ты купишь только комолую клячу, больную сапом!

Храбр подошел к Савинову, шепотом сказал:

– Зачем сразу десять назначил? За эту цену его можно было бы купить! А теперь меньше пятнадцати не договоришься!

Сашка дернул плечом: «Сам знаю!» – и перешел в наступление. Они ругались с хузарином битый час. Наконец он сбил цену до двенадцати гривен и потребовал, чтобы ему дали опробовать коня. Юркий смуглый подручный мигом приволок седло, но Сашка только презрительно усмехнулся:

– Это пока не нужно. Чему он обучен?

– Всему, что нужно воину, такому как ты. Ты не коня покупаешь, а приобретаешь друга! Я же сказал – мой брат лучший наездник во всей степи.

Савинов кивнул и взялся за повод. Через несколько минут езды он понял, что жеребец действительно превосходный, а еще чуть погодя, что хузарин прав – он, Сашка, хочет его ограбить. Конь действительно был превосходный, рысь – не тряская, шаг ровный, словно выверенный сантиметром. Управлять им можно было одними ногами, оставив руки для боя. Они промчались вокруг торга, как ветер. Мощное тело коня работало словно совершенный механизм. Савинов слился с ним в одно существо, слыша удары могучего сердца. Ему даже показалось на миг, что жеребец тоже доволен им и ему приятно нести хорошего всадника. Захотелось тут же развернуть его к городским воротам и помчаться во весь опор, куда глаза глядят, впивая всем своим двуединым существом мощь набегающего пространства.

Он насилу сдержался и повернул к коновязи. Подъехал, соскочил наземь, обнял могучую конскую шею. Сердце радостно колотилось, как если бы Савинов только что совершил полет на новом истребителе. Ощущения были настолько схожими, что он на миг потерялся во времени.

Хузарин одобрительно крякнул и сунул ему в ладонь ломоть подсоленного хлеба. Сашка скормил лакомство коню. Тот тихонько ржанул и мягко толкнул его мордой в плечо. Спасибо, мол. Храбр, молча наблюдавший все это, встрепенулся:

– Как зовут его?

Хузарин едва открыл рот, как Сашка перебил его:

– Ворон! Его зовут Ворон!!!

Купец с изумлением и ужасом уставился на Савинова:

– Ты, наверное, колдун или маг! Это действительно его имя, хотя по-нашему оно звучит иначе!

– Если тебе хочется, можешь так думать, – Сашка пожал плечами. – Держи деньги. Здесь пятнадцать гривен… Да, да – сговорились за дюжину, но ты был прав – он прекрасен! Даже лучше, чем я думал. За это – надбавлю.

Хузарин совершенно остолбенел, но купеческая жилка все же взяла свое.

– Ну, тогда… даю в придачу всю сбрую! Задаром! Для такого знатока – не жаль.

Савинов улыбнулся:

– По рукам!

Ударили по рукам. Купец передал ему в руки повод, подручный снова приволок седло. Хузарин никак не мог прийти в себя. Непонятный варяг, явно хорошо разбиравшийся в лошадях, сначала сбил цену, а потом, когда купец уже смирился с потерей части барыша – «Виданное ли дело получить с продажи такого коня всего четыре гривны!» – вдруг добавил денег! И добро бы просто добавил! Он радовался как ребенок, словно получил даром не седло, а самого коня!

Распрощались как старые друзья. Напоследок хузарин спросил, можно ли ему узнать, как зовут человека, который купил у него вороного. Савинов с хитрой усмешкой посмотрел на Храбра и ответил:

– Александром Медведковичем зовут, – и пошел прочь, ведя вороного в поводу. Побратим некоторое время шел молча, а потом, когда они отошли подальше, не выдержал и захохотал во все горло. Сашка недоуменно взглянул на него. Тот силился что-то сказать, но не мог. Из глаз его текли слезы. Наконец он выдавил:

– Ты… А я… А он… – и снова зашелся смехом. Они дошли уже почти до ворот детинца, когда Храбр, отсмеявшись, продолжил более внятно: – Веришь ли, но на моих глазах впервые хузарского продавца коней так раздели при всем честном народе. Он был прав – ты его ограбил как тать! А я-то поучал тебя, как торговаться надо! Кому расскажу из наших – помрут со смеху! Будет басня «Про то, как Медведко хузарского купца на торгу раздел». Нет это ж видеть надо было!

– Не пойму – что такого случилось? Ты же сам сказал, что я могу купить его за десять…

– Да я тебя подзуживал! Жеребец уж очень хорош, но двенадцать – была и вправду красная цена.

– Ну и где ж я его надул, не пойму что-то. То раздел, а то, выходит, переплатил.

– Да не в этом дело! – Храбр все посмеивался. – Пойми – он решил, что ты лучше него лошадей понимаешь, особенно когда имя коня угадал. А ты возьми да сунь ему три гривны сверху. Он ляпнул сгоряча про седло, а потом, глядя на твою счастливую улыбочку, подумал, что продешевил жутко. А слово – не воробей! Как бы бедолага на меч не бросился с горя… Видать, ему впервой, чтобы его так обнесли на продаже лошадей. У них, хузар, это дело всегда семейное и по наследству переходит. Потому и имя спросил – надолго запомнит. Скоро, скоро про тебя в степи слухи пойдут…

Савинов покачал головой. Он-то не собирался никого обманывать и уж тем более доводить бедного купца до самоубийства. Просто радовался, что купил великолепного коня, и честно хотел дать хозяину больше денег, так как, проехав верхом, оценил все достоинства покупки… Ну да, может, все и к лучшему.

Они отвели Ворона на конюшни и поставили в стойло.

– Давай-ка вернемся на торг, – сказал Сашка. – Мы еще у оружейников не были.

Глава 3 Дочь кузнеца

Звон струн, ветер в поле играет стеблями,

Трава – как зеленый янтарь,

Медовое солнце в небесно-хрустальном

И облачно-синяя даль.

А смех – серебро и на сером металле

Невы – паруса! Паруса!

Гром, топот копыт и сверкание стали,

В багряном уборе – леса.

И плеч разворот, и теней свистопляска,

С ладошкою узкой рука,

И тайна… Я видел живого Пегаса —

Не веришь? Ах, веришь?! Ураа!!!

Тебе

Оружейные ряды располагались на другом конце торжища. Здесь, судя по всему, можно было купить оружие почти любой страны, в пределах известного к этому времени населенного мира. Правда, торговали тут все больше транзитом, основной целью купцов был Новгород, а оттуда их путь лежал в Скандию, к Бирке, Хедебю и другим известным торговым центрам.

Хорезмские и индийские булатные кольчуги, мечи любых форм и свойств, сабли, копья для охоты и боя, топоры, ножи, щиты всех форм и размеров, луки и стрелы, арбалеты, стреляющие пулями, и арбалеты, стреляющие болтами.^[86] Впрочем, последние два вида оружия оказались на этом рынке практически случайно. Сашка знал, что популярностью этот вид оружия не пользуется, разве что для охоты в качестве стреляющих капканов да при обороне крепостей. Славяне еще очень долго будут предпочитать луки.

Они шли вдоль рядов, примеряясь, прицениваясь. Савинов купил себе комплект метательных ножей, предварительно потешив зевак метанием одновременно с двух рук – «по-македонски», в специально приготовленную для таких случаев мишень. Храбр одобрительно хмыкнул, заявив, что «некоторым вещам Олексе учиться не надо». Потом они купили Сашке миндалевидный щит для конного боя, закрывающий все тело всадника, вместе с ногой, обращенной к врагу. Потом Храбру купили новые ножны для меча. Савинов все присматривался к восточным клинкам, надеясь найти что-нибудь под пару своему мечу, но они были либо слишком сильно изогнуты, либо излишне богато украшены. Кстати, богатого парадного оружия было хоть отбавляй. Булаты притягивали взгляд маслянистым блеском клинков, но Храбр упрямо отговаривал от дорогих и, по его мнению, бессмысленных покупок. Он проволок Сашку мимо крикливых арабов и хузар, отмахнулся от скандинавского купца и наконец подтащил к месту, где разложил свой товар явно славянского вида парень. Тому было не больше двадцати лет, но плечи у него были – что твоя печка. «Во, – полтора Ивана!» – восхитился Савинов. Наверняка парень – молотобойца.

Тот степенно приветствовал покупателей и предложил выбирать. Но при первом взгляде на товар, особенно после сверкающих позолотой арабских рядов, выбирать показалось нечего. Мечи как мечи. Прямые, обоюдоострые, в классическом североевропейском стиле, с узорными рукоятями. Красивые, конечно, но… Наконечники копий были получше. Большинство на скандинавский манер украшено идущим по втулке узором. Особенно приглянулась рогатина на мощном, овальном в сечении древке, с лезвием, длиной почти в пять пядей и шириной в ладонь, с остро отточенными краями. Фактически – короткий меч на длинной рукояти. «А древко овальное, чтобы плоскость лезвия, не глядя, чувствовать. Здорово!» Сашка положил на рогатину глаз. Он помнил, как Храбр орудовал такой – рубил и колол. Ближе двух метров – не подойти. Была еще здорово сделанная небольшая секира, несколько сфероконических шлемов, два пластинчатых доспеха, поножи, наручи, умбоны для щитов, с десяток кольчуг, разной длины и размера. Тут можно было полюбоваться на искусное плетение. Кольца были сварные, гладко отшлифованные с обеих сторон. Проведя рукой, можно почувствовать только гладкую, слегка рифленую поверхность. Все кольчуги кроме одной – вороненые.

Савинов вопросительно посмотрел на спутника:

– И что? Это же не булат, и потом – они все прямые, а мне изгиб нужен для парного меча.

Храбр молча взял один из клинков и надел на голову непонятно зачем лежащую с края прилавка меховую шапку. Потом положил клинок сверху, поднатужился… и согнул от уха до уха. Сашка ахнул. Храбр осторожно ослабил нажим, и меч со звоном выпрямился, совершенно не потеряв формы.

– Не булат, говоришь? Да – не булат. Харалуг! Арабские – ему не чета. В твердости и гибкости – не уступят, но то летом, а в мороз, случалось, разлетались, как изо льда отлитые! Смотри сюда! – он сунул Савинову под нос лезвие. – Что видишь?

Тот присмотрелся. Структура здесь была не как у булата – струистая или напоминающая нечто вроде древесного узора. Скорее линии на поверхности клинка напоминали человеческую фигурку, раскинувшую руки в стороны.

– Вроде на человека похоже…

– Он самый! – Храбр посмотрел на него строго. – Ну так вот – этот меч, чтоб ты знал, Олекса, стоит один – почти как весь прилавок вон того араба. И я готов позакладывать свою голову, что арабы же его и купят! Я прав? – он обернулся к молотобойце. Тот кивнул:

– Уже трое за сегодня приценивались…

Савинов обалдело покрутил головой. Получалось, что клинок стоил целое состояние, причем очень немалое.

– Чего ж тут арабы делают, если наше оружие не хуже?

– Для начала – таких кузнецов, как Богдан, очень мало. Можно перечесть по пальцам одной руки. Кто-то купит оружие попроще, кто-то предпочитает арабскую и персидскую работу – она хороша! А у иных просто нет денег на такую справу… Так что запомни этот прилавок, Олекса. Здесь вся бронь и клинки из лучшего харалуга, пусть и смотрятся проще. Однако гости заморские цену знают и платят не скупясь.

– И это все сделал ты? – Сашка вопросительно посмотрел на детинушку. Тот засмеялся, весело скаля белые, ровные зубы.

– Куда мне, косорукому! Батя говорит, что зим эдак через десять я, может, и смогу сделать что-нибудь действительно стоящее. Я вижу, ты у нас недавно, раз о кузнеце Богдане Садко не слыхал!

– Уж не тот ли Садко, что для Царя Морского на гуслях игрывал?

– Да не! Тот новогороцкий, а мы от роду болгарского, с Дунай-реки. Еще при Симеоне Старом сюда отъехали… Ну да ладно! Что хотите купить, али как?

Савинов помешкал минуту, потом решился, вытащил катану из ножен и протянул сыну кузнеца. Тот тут же ухватил где-то чистую тряпицу и только затем, через нее, бережно взялся за клинок. Долго рассматривал лезвие под разными углами, щуря один глаз, словно стрелок из лука, щелкнул по кончику ногтем, послушал долгий хрустальный звон. Удивленно пожевал губами, потом вырвал из шевелюры волос и бросил на лезвие. Тот послушно распался пополам. Глаза у парня загорелись. Он посмотрел на Сашку с сомнением и надеждой:

– Продаешь?

– Нет, – Савинов тряхнул волосами. – Дар побратима! Мне нужно что-то в этом роде под вторую руку. Можно – чуть короче.

– А-а… – протянул тот. – Жаль! Но смотри! – он вернул меч Савинову, взял свой, с «человечком» на лезвии, и тоже бросил на него волосину. Та распалась ничуть не хуже.

– Наш харалуг не уступит! А твой клинок интересный – никогда таких не видел… Послушай! Может, не откажешься к нам в дом зайти? Отец сейчас в кузне – там бы и пару обсудили. Сковать-то нетрудно! А ты бы ему меч свой показал – батьке интересно будет!

Сашка посмотрел на Храбра. Тот поднял бровь – «почему не сходить?».

– Добро! – сказал он. Парень явно обрадовался:

– Вот и ладно, хоть щас идите! Храбр-то Мстиславлевич двор наш знает!.. О! Яринка! Поесть принесла?!

Савинов и Храбр обернулись одновременно… И у Сашки перехватило дыхание. В каком-то странном столбняке он стоял и смотрел на девушку, подошедшую к ним. Нельзя сказать, что она была очень красива. Чуть вздернутый носик, резко очерченные волевые скулы, красивого четкого рисунка губы, зеленые глаза с густыми ресницами, брови чуть вразлет. Волосы рыжие, какого-то густого темно-медового оттенка, очень пышные и непокорные, сразу видать – так и лезут из косы, грозят растрепаться, вопреки атласной малиновой ленте. На девушке было надето что-то вроде сарафана под цвет ленты в волосах, – Савинов еще не выучил названий местной женской одежды. Держалась она подчеркнуто прямо, с развернутыми плечами и гордо вскинутой головой. К такой поди подступись! «А грудь-то у нее не слишком большая, просто осанка такая, да грудная клетка глубокая…» – мысль вынырнула откуда-то и тут же испуганно спряталась обратно. И в этот момент девушка улыбнулась.

Сашке почудилось, что снова утро и солнце встает, заливая все вокруг золотым светом. «Какая улыбка! И ямочки на щеках…» Сразу пропало куда-то горделивое и неприступное создание с волевым подбородком. Девушка была настолько мила, что арабы за соседним прилавком перестали ругаться и притихли. Тут к Савинову частично вернулась способность рассуждать, и он неожиданно обнаружил, что стоит с открытым ртом, как последний кретин. «А ну захлопни пасть!» – приказал он себе и тут же проделал это, правда, немного более шумно, чем хотелось. Лязг получился как от медвежьего капкана… Ну, по крайней мере, ему самому так показалось.

Она ничего не заметила, потому что вовсю уже болтала со своим медведеподобным братом. То, что он – брат, почему-то несказанно Сашку обрадовало. Он даже не успел понять – почему, – мыслительные процессы как-то сразу и безнадежно отстали от эмоций. «Яра, ее зовут Яра!» – крутилось в голове. Из ступора его вывел удар локтем в бок. Храбр промурлыкал ему на ухо: «Что выставился на девку? Гляди – дыру протрешь!» После чего он окончательно пришел в себя и, обнаружив, что меч все еще у него в руках, убрал его в ножны. «Кажется, я пропал…» – пронеслась где-то в глубинах сознания очередная призрачная мысль. Сашка еще сам не догадывался – насколько он прав.

В это время брат и сестра вспомнили наконец про покупателей, стоящих у прилавка.

– Яринка, слушай, – тебе все одно домой идти. Проводи-ка Храбра Мстиславлевича с другом к батьке. У них дело к нему.

Девушка посмотрела на побратимов с улыбкой. Сашке показалось, что он сейчас расплавится, но, сделав каменное лицо, он стал терпеть.

– Доброго дня вам, Храбр Мстиславлевич! Здорова ли ваша жена и малые детушки?

– Благодарствую, Ярина Богдановна! Все здоровы! А как ваша матушка?

– Здорова, спасибо на добром слове! А как друга вашего звать-величать?

Зеленые глаза смотрели на Сашку в упор, и хотя казалось, спрашивает серьезно – все чин чином, – однако Савинов успел разглядеть в глубине этих глаз нахально отплясывающих бесенят. «Смеется! Вот ехидная! Да ведь она мою отвешенную челюсть – как пить дать, видела!»

– Александром Медведковичем кличут, – ответил он и тоже улыбнулся одними глазами.

– А родом он из земель неведомых, – вмешался Храбр.

«Ай да друг!» – подумал Сашка, заметив в девичьем взгляде вспыхнувший интерес.

– По виду вашему и не скажешь, – девушка снова улыбнулась, и на миг возникло ощущение, что она сейчас покажет ему язык. – Вылитый рус или кривич… Пойдемте со мною, витязи, – отведу вас к батюшке.

«Ох, не проста девчонка, хоть и кажется глупой да смешливой!»

И они пошли. А ее брат кричал вслед: «Да скажи батьке, что урмане спрашивали полный доспех с наголенниками и набедренниками! Придут завтра мерку снимать!»

Глава 4 Кое что о стали, тактике боя и камнеметных машинах

…Вояка славный, Ганнибал,

Что доходил до Гималаев,

Войну забросив, вдруг украл

Жену спартанца Менелая!

«Историческая перепутанница» А. и В. Федоренко

– Вот гляди, княже! – Савинов придвинул поближе большой лист плотной, рисовой бумаги. Он вчера все ноги стоптал на торгу, но нашел-таки у одного араба бумагу и письменные принадлежности. У того обнаружились даже краски и кисточки для каллиграфии. Араб не хотел их продавать – вынес похвастать, но Сашка уломал его, правда денег после этого изрядно поубавилось. Он сделал купцу еще кое-какой заказ, тот поудивлялся, но принял. Однако цену заломил – страсть. Напирал на то, что путь до страны Син далекий и полон опасностей. Да и шайтан его знает, этого варяга, зачем ему праздничные шутихи, которые только в Поднебесной и делают…

На листе было изображено боевое построение, которое Сашка разработал по римским образцам.

– Вот это, – ткнул он пером в щедро разбросанные по листу кружочки, – свободное построение. Каждый кружочек – три воина. А это, – перо указало на четкие прямоугольники, – вторая линия. Четыре полка построены «стеной». Здесь – на крыльях – стрельцы. Третья линия – запасной полк. Действует там, где наметится успех у неприятеля.

– А это? – палец Ольбарда уперся в прямоугольник, перечеркнутый косой линией, схоронившийся позади левого крыла.

– Конная дружина, – ответил Савинов. – Обходит войско врага и бьет с тыла.

Князь задумчиво рассматривал рисунок. Буривой сидел рядом и морщил чистый, мальчишеский лоб – думал.

– Значит, – сказал княжич, – все это для Большой дружины с ратниками.

– Да, я считал на десять тысяч воинов.

– А просветы в «стене» зачем?

– Если враг теснит «звенья» – они отступают через просветы, и в битву вступает свежая часть воинов. Они могут, если надо, сомкнуться, а если место неудобное, тоже сражаться «звеньями». Первая линия в это время приводит себя в порядок. Стрельцы их прикрывают.

– Хорошо, – Ольбард покусал ус в задумчивости. – Значит, можно часть войска сохранить свежей. Ререх и Ольг так делали, Игорь тоже, но смена в момент битвы – это ново. Конную дружину можно спрятать в балке или за холмом. Со стрельцами тоже неплохо… Так надо биться против ромеев, только ставить и первую линию в «стену»… Далеко смотришь, Александр! С Царьградом воевать хочешь?

– Не хочу, – Сашка отметил про себя, что тоже пытается покусывать ус, но тот слишком короткий, – да придется. Святославу, например…

Князь недоверчиво прищурился, но спросил о другом:

– А что с печенегами или, скажем, хузарами делать станешь? Если тоже… придется?

Савинов пожал плечами:

– Посажу стрельцов на коней и всю пехоту тоже, чтобы переходы быстрей были. Конную дружину надо тогда увеличить. Пехоту к месту боя – верхом, потом спешатся. На нее опереться. Верховых стрельцов – россыпью. На заводных конях торока со стрелами.

– Ладно… А с чудью как воевать станешь?

Сашка давно почувствовал, что внесение рацпредложений превратилось в экзамен для него самого.

– Они «звеньями» бьются?

– Нет. Зато любят нападать из засад несколькими отрядами и с разных сторон бить из луков. Подсекают лес и валят на головы…

– Тогда в первую очередь усилить разведку, засылать к ним дивер… э… э, малые отряды для причинения беспокойства. На пути войска – усиленные дозоры с собаками.

– А с урманами?

– Если на суше – первый способ. Усилю крылья, и тогда – бой на окружение. А на море…

– На море – ладно. Лучше скажи, что с огненосными дромонами ромеев делать?

Савинов выложил на стол следующий лист. На нем был чертеж большой лодьи с усиленными бортами и площадками спереди и сзади.

– На какое расстояние они огонь мечут?

– Не больше пятидесяти шагов.

– Я видел здесь на стенах пороки.^[87] Построить большие лодьи, чтобы глубже сидели, и загрузить для устойчивости. На эти вот площадки поставить легкие пороки и бить издали камнями по огненосным кораблям. На остальные лодьи – побольше стрельцов и забрасывать их горящими стрелами.

Князь нахмурился:

– Тебе придется поворачивать к ним боком, наверняка – терять ветер. А если зайдут с двух сторон? Повернуться не успеешь…

Савинов жестом фокусника выхватил третий лист бумаги.

– Вот схема, – он не сразу заметил, что князь не просит объяснить незнакомое слово. Впрочем, слово-то греческое, а этот язык Ольбард наверняка знает. – Сделать поворотный станок для порока, чтобы можно было повернуть его на любой борт и стрелять, не перекладывая правило.

Ольбард молчал некоторое время, потом улыбнулся:

– Ну что же – добро! Говоришь складно. Посмотрим теперь, как сам управлять станешь.

Савинов смолчал, хотя вопрос висел в воздухе: «Управлять кем?» Князь посмотрел ему прямо в глаза:

– Зимой станем воевать с весью. Возьмешь полусотню, а пока дам тебе десяток. Но смотри, – жизнь каждого на тебе! Вижу – приходилось тебе командовать людьми, да там у вас другие войны.

– А это что? – Буривой с любопытством рассматривал последнюю схему.

– Шаровая опора. Та самая – для поворота порока. Два металлических обода с уголками, между ними – железные шары. По ним на срединной оси катается основание порока. Я уже говорил с кузнецом Богданом. Он видел схему – сказал, что сделать сможет…

– Хитро! И как ты это все выдумываешь?

Савинов вздохнул:

– Я не выдумываю, Буривой. Просто знаю, что такое можно сделать.

– Да, кстати, – Ольбард поднялся. – Был у меня в дружине песнопевец и воин – Ярун. Погиб в бою с халогаландцами. Почти перед самым походом он овдовел, а детишек нажить они не успели. Его двор пустой стоит. Дарю его тебе, как обещал. Челядь там своя, принимай. Да заведи хозяйку, а то кто же по хозяйству ходить будет.

Сашка поклонился. «Да что они – сговорились, что ли?»

Пару дней назад, когда он впервые попал в кузню к Богдану Садко, Савинов толком не успел осмотреться. Яра, всю дорогу до дома рассказывавшая какие-то смешные истории, представила их отцу и тут же испарилась. Нечего, мол, делать женщине при мужском разговоре. Сашка сразу как-то сник, словно солнце закатилось Но кузнец уже рассматривал его меч, в стороне дюжие подмастерья раздували двойные мехи с противовесом, – все было в новинку и интересно, поэтому печаль на время забылась. В кузне было на удивление светло, а не как рисуют на картинках – горн, пылающий во мраке, здоровенных голопузых мужиков с кувалдометрами, чего-то искрометно мнущих на наковальне. Здесь же царил порядок, на полу ничего не валялось, – подметено. Специальные продухи под потолком тянули наружу горячий воздух. Ровные пирамиды заготовок вдоль стен, готовое оружие, которое подручные быстренько перетаскивали на склад. Из здоровенного горна торчали хвостовики разогревавшихся клинков, находившихся в работе. Угли рдели золотым и багряно-рыжим. Еще один подмастерье время от времени поправлял щипцами калившиеся клинки, подгребал на них угли.

Мастер Богдан долго крутил в руках Сашкину катану, сделал пару взмахов, что-то довольно буркнул себе под нос и, наконец, задал единственный вопрос:

– Доспех рубил ею?

Савинов замешкался с ответом. Несмотря на постоянные упражнения со сверхберсеркерским, как он его называл, состоянием, подробности первого боя он помнил смутно. Выручил Храбр:

– Рубил! Наполы разваливал!

Мастер еще раз осмотрел лезвие:

– Добрая сталь! Не булат, не дамаск и не харалуг. Ковали очень долго – несколько лет, слой на слой, и так тысячи раз. Так делают очень далеко отсюда на восходе. Я один раз в жизни видел такой меч, когда учился у одного индуса в Персии. Давно это было, довелось постранствовать… Это он научил меня многим тайнам… Да – редкая вещь тебе досталась, Медведкович. На ней сильные заговоры на крепость и остроту. Вы еще не вошли, а уже слышно было… Тайны таких заговоров кузнецы от отца к сыну передают… Если хочешь, я сверху свой заговор наложу… Ему лет триста, кстати. А что ты заказать хотел?

– Хочу под левую руку второй, по типу этого, только покороче на пядь.

– Значит, обоерукий? Добре! Рукоять считать в общей длине?

– Считать.

Мастер кивнул:

– Ладно, сделаю из своего сплава – не хуже будет. Заходи через день – обмозгуем, что и как. Сейчас работы привалило. Большой заказ.

И Сашка зашел.

Глава 5 Тревожно

…Хрюм едет с востока,

Щитом заслонясь;

Ермунгард гневно

Поворотился;

Змей бьет о волны,

Клекочет орел,

Павших терзает;

Нагльфар^[88] плывет…

Младшая Эдда. Рагнарек

Ночь. На небе – ни облачка. Звезды так и хлещут лучами.

Хаген сидел на крыльце и слушал далекий собачий брех. Не спится. Непонятная тревога не отпускала его уже который день. Александр пригласил их с Сигурни пожить у него в новом доме. Все же как-никак семья, не очень удобно в тереме среди воинов, хоть и в отдельной светелке.

Хаген силился вспомнить, когда впервые его коснулись липкие паутинки тревоги, и не мог. Он чувствовал – должно что-то случиться. Кидал руны. Выпадало одно другого хуже. Хагалаз – стихия разрушения. Наутиз – нужда. Перт – смерть. Несколько раз выходили перевернутые Феу и Райдо – потеря собственности и разрыв связи. Впервые в жизни он не знал, что делать. Руны отвечали – Эйваз и Тейваз. Грань поражения, что на лезвии бритвы, и битва воина Духа. Предстоял бой, но откуда придет опасность – он не знал. Сигурни тоже что-то чувствовала. Плакала во сне, а проснувшись – не помнила, что снилось. Ему нужен был совет, но Диармайд-наставник куда-то уехал во главе полусотни воинов. Александр же носился сломя голову то на кузню, то на верфь, где строили по приказу Ольбарда первую лодью, вооруженную камнеметом, то пропадал еще где-то. Приходил поздно и валился с ног от усталости. Где уж тут поговорить…

Сигурни немного успокоилась, когда взяла на себя руководство домашним хозяйством. Это отвлекало ее от тяжелых мыслей, но по ночам ее по-прежнему мучили кошмары… Хаген сидел и смотрел на звезды. Он готовился к битве.

Далеко на севере в уже потемневшем от непогоды деревянном срубе огромный рыжебородый человек тоже вопрошал Руны. Теперь он знал, что сын его жив и даже на свободе. Возможно, он сумел бежать. Это хорошо. Но над ним нависла какая-то опасность, и отец ничем не мог ему помочь. Оставалось надеяться, что сын сам о себе позаботится. Он уже давно взрослый. И он – воин.

За лето фенны уже два раза пытались напасть на его зимовье. Рыжеволосый собрал своих воинов – всего два с половиной десятка и разгромил одно из их поселений. Взял заложников и пообещал – они умрут страшной смертью, если лагерь не оставят в покое. Оставили, но вокруг все равно было неспокойно. Он отправил посуху, через земли феннов, свеев и Халогаланд, двух посланцев в родной фиорд к своей жене, которая там сейчас управляет хозяйством. Передал, чтобы к весне приготовили два драккара, и назначил место встречи. Ему, с малым числом, придется зимовать здесь. Чтобы пройти с таким грузом мимо враждебных берегов летом, почти без хирдманов – нечего и думать. По весне он отправится навстречу своим к условленному месту, а там – уже достанет сил, чтобы отбить любое нападение. Конечно, если посланцы дойдут…

Рыжебородый был хевдингом – военным вождем – уже много лет и понимал: если удача отвернется от него и в этот раз, то хирдманы уйдут к другим предводителям. Хевдинг, потерявший удачу, не может водить хирд.

Сигурни снова снился тот же кошмар. Хагена уносило от нее стальным вихрем. А может, это ее уносило от него. Что-то темное вставало за ее левым плечом и тянуло, тянуло к ней костлявые длани. Сигурни знала, что это – смерть, но она ей казалась избавлением. Черная бездна протягивала к ней мириады рук, впивалась в тело кожаными петлями арканов. Бездна глумилась, рычала и хохотала дикими гортанными голосами. Девушка билась в путах, пытаясь освободиться, но тщетно. Она звала из последних сил. Звала Хагена. Временами ей казалось, что он идет к ней, что он уже близко. Иногда – очень редко – ему удавалось даже коснуться ее и обрубить несколько ремней, но стальной вихрь снова уносил его. В конце концов тьма затягивала ее, и она чувствовала на себе смрадное дыхание. Липкие руки шарили по ее телу, тяжелые туши наваливались и насиловали, насиловали… Свистели бичи, лилась кровь. И тогда она отчаянным усилием освобождалась, чтобы броситься навстречу смерти… И просыпалась, покрытая холодным потом. Сильные руки любимого обнимали ее, баюкая, а она плакала и не могла вспомнить. А потом засыпала черным сном без видений, а Хаген сидел над ней с обнаженным мечом, охраняя.

Город готовился к празднику Перуна, бога грозы и воинов. Жрецы готовили требище для вкушения жертвенной пищи, воины беспрестанно упражнялись, чтобы предстать перед своим богом достойными его внимания. Из окрестных лесов и со складов везли сухие дрова для костров, гнали скотину. Многие купцы покинули город, отправляясь дальше по торговым путям. Кто-то возвращался домой, распродав все товары, а иные только прибывали. У пристани разгружались ихлодьи, доверху набитые товаром. Сновали приказчики. Заготавливали еду, извлекали из ларей праздничные наряды. Огнищане на своих лесных полях готовились к скорой уже жатве. Люди очищались к празднику, не подозревая, что беда подобралась очень близко. Лишь немногие чуяли ее. Князь Ольбард тоже чувствовал странное, давящее беспокойство. Он приказал усилить стражу, разослал по лесным тропам дозоры. Но беспокойство не проходило. Вечерами он так же, как и Хаген, выходил на воздух и смотрел на звезды, тщась прочесть по ним судьбу своего града. Но звезды молчали. Это было странно, как если бы вещий дар князя вдруг покинул его, оставив лишь смутное видение, как у других людей. Ольбард надеялся, что на празднике Перуна он узнает ответ. Главное – чтобы беда не нагрянула раньше.

Сашка с головой ушел в дела, целые вечера проводя в Богдановой кузне. Поутру упражнялся со своим десятком и побратимами. Его тоже время от времени посещало предчувствие беды. Почему-то теперь, когда он видел Ярину, дочь Богдана, в его сердце вместо радости всплывала душная предгрозовая тревога. Чтобы заглушить ее, он рассказывал девушке веселые истории и даже заказал златокузнецу колечко для девушки. Он гнал тревогу прочь – ведь все хорошо, лодья почти готова, и новенькие камнеметы на станках уже ждут ее в корабельном сарае. За повседневной суетой он позабыл свою летную заповедь: будь наготове, бой не заканчивается никогда! Наверное, слишком велико было желание завершить начатое дело. Если бы он поступал так на войне – на ТОЙ войне, то попал бы сюда гораздо раньше, а может, не попал бы вовсе. Но слишком долго царил мир – аж целый месяц, и Савинов расслабился. Это едва не стоило ему жизни. Ему и многим другим.

Глава 6 Перунов день

Когда Сурья^[89] сияет, мы поем хвалу богам,

А также огненному Перуну,

Которого называем губителем-потяти чем на врагов.

Велесова книга

– Слава! – Мечи с грохотом ударили в щиты. – Слава!!!

Дружина огородила вершину горы стальным кольцом. Пламя огромного костра отражалось в металле доспехов. Кровавые отсветы плясали на обнаженных клинках, заглядывали под шлемы, освещая суровые и торжественные лица людей. Огненное кольцо охватывало снаружи все воинское построение, а еще дальше – у подножия пылала еще одна цепь костров. Святая гора, окруженная сияющими обручами пламени, была видна в ночи на многие десятки километров. Все мужское население Белоозера собралось подле нее и на склонах окрестных холмов. Оттуда как на ладони можно было наблюдать празднование дня Бога Грозы и Воинов Перуна. Люди пришли сюда с вечера, стекаясь со всей Белозерской земли, жгли костры, готовясь приносить жертвы. Главное капище не могло вместить всех – там хватало места лишь для дружины и вятших мужей города, но это не исключало всех остальных из празднования – природный храм был огромен. Во тьме ревели жертвенные быки. Их двенадцать, и все они будут принесены в дар Перуну после того, как первого из них заколют на вершине горы.

– Слава!!! Слава отче Перуне!!!

Савинов стоял в первой шеренге, и жар огромного костра овевал лицо. Искры с треском взвивались вверх, оставляя по пути огненные следы. За стеной пламени возвышался огромный, едва не четырехметровый идол Перуна, вырезанный из ствола толстенного дуба. Бог воинов был изображен в полном доспехе с обнаженным мечом в правой руке и рогом для питья в левой. В глубоких глазницах сверкали, отражая пляску огня, драгоценные камни. Рот грозного божества был открыт, словно в боевом крике, а длинные усы украшены позолотой.

Князь появился рядом с костром внезапно. Только что площадка у огня была пуста, и вот уже Ольбард стоит там, обнаженный по пояс, с двумя длинными клинками в руках. Воин – жрец, первый среди равных. Гром оружия усилился. Дружина приветствовала своего вождя. Сашка охрип и оглох, но продолжал колотить мечом в щит. «Слава, княже!!! Слава!!!» От жара костра усы и чуб Ольбарда слегка шевелились, словно их развевал потусторонний ветер. Он некоторое время стоял неподвижно, глядя в кровавое сверкание божественных глаз, а потом вскинул вверх мечи. От крика воинов, казалось, содрогнулась земля. Непрерывный нечеловеческий вопль врывался в тело через ступни ног и, пронизав насквозь, исторгался наружу… И сейчас не было никаких мыслей. Он стал боевым кличем, стал воплем атакующего зверя. Кричало все его тело, а не только легкие и гортань!..

Тишина рухнула, как падающая бомба. В круг ввели жертвенного быка, огромного, показавшегося Сашке размером с автомобиль. Животное нервничало от близости огня, несмотря на то что жрецы заранее напоили его дурманящим отваром из трав. Князь повернулся к зверю. Снова загремели щиты, но воины молчали, словно ожидая чего-то. Ольбард переложил оба клинка в левую руку и шагнул поближе. Бык вскинул тяжелую рогатую голову и заревел. Даже одурманенный зельем, он чуял скорую смерть и хотел бросить убийце вызов. Рука человека стремительно метнулась вперед и замерла, словно он хотел ударить животное ладонью в лоб, но передумал. Однако бык пошатнулся, как будто удар исполинской силы настиг его, и замер, обратившись в живую статую. Князь отшагнул вбок, мечи свистнули, и тяжкая рогатая голова грянулась оземь. Тело еще стояло, хлеща кровью, когда безжалостные клинки подрубили ему ноги. Туша, бывшая мгновенья назад могучим и гордым зверем, с хлюпающим звуком повалилась на бок. Еще два удара вскрыли грудную клетку и точными движениями отделили еще бьющееся бычье сердце. Поддев его мечом, князь повернулся к ожидающему жертвы Богу…

Савинову вдруг стало страшно. Страх был иррациональным, словно у ребенка, застигнутого темнотой и почуявшего внезапно, что тьма – это не просто отсутствие света. «Господи, спаси!» – возникло где-то в сознании и раздробилось на тысячи отражений. Что-то грозное, неумолимое и вполне реальное шло на человеческий зов. И его приближение ужасало…

Четверо воинов, тоже обнаженных по пояс, вышли из рядов и скрестили клинки, причем стоящий напротив держал меч побратима за кончик лезвия, а свой – за рукоять. Образовался стальной помост, и Ольбард, словно невесомый, взошел на него. Помост из мечей качнулся, и воины разом подняли его на уровень груди. Мощные тела блестели от пота и казались в свете костра откованными целиком из красной меди. Князь перенес это вознесение не шелохнувшись. Теперь его голова оказалась на уровне груди идола. Он снова воздел мечи и скормил отверстому рту бога истекающее кровью сердце. В этот миг дружина снова издала безумный, нечеловеческий вопль. Земля опять, более ощутимо, дрогнула, и у Савинова помутилось в голове. Он понимал краем сознания, что кричит вместе со всеми, но ум, в ужасе от того – ЧТО должно сейчас шагнуть на землю, старался забиться куда-то вглубь… Но оно не шагнуло.

Сашке показалось, что князь, прежде чем опустить мечи, сделал ими какой-то отвращающий жест. Словно запер замок… Потом он легко соскочил на землю, и как только его ступни коснулись ее – загремел барабан. Дружина выкрикнула: «Сеча!!!» Под этот клич Ольбард двинулся вокруг костра, и кровавые клинки в его руках пустились в пляс. Они вертелись вихрем, словно пропеллеры двухмоторного самолета, и воздух сипел, расседаясь. Временами казалось, что видны опадающие лоскуты тьмы, отсеченные парящими полукружьями железа. «Серебряный дождь!!!» Савинов помнил, как делал это отец – никто не умел так, но то, что он увидел сейчас, – потрясло его до глубины души. У отца, когда он вращал клинками, пропадали и терялись из виду лезвия шашек, потом пропадали, размазываясь, как в кино, руки по локоть… У князя вначале тоже исчезли в бешеном вращении мечи, потом кисти рук, локти, а затем плечи! Но вихрь стали продолжал затягивать его – исчезли ноги, туловище… и тут мечи появились снова! Какое-то время видна была только чубатая голова князя и лезвия мечей без крестовин… Потом все исчезло! А через миг Ольбард, продолжая танец посолонь, появился из-за костра совсем с другой стороны! Несколько раз это повторялось. Силуэт воина начал мерцать и меркнуть, а затем, совершенно внезапно, он вдруг остановился, и мечи его уперлись в грудь стоявшего в первом ряду Диармайда… Уперлись, отдернулись и снова засвистели, отправившись дальше по кругу. Ирландец сбросил доспехи и, выхватив клинки, двинулся следом. И его стальная пряжа была почти так же хороша, как и княжеская…

«Но ведь он, кажется, христианин?» Сашке казалось странным двоеверие этих людей… Но неистовое, сверхсовершенное искусство боя покорило его. И «этнограф» в его мозгу, до сих пор отстраненно наблюдавший за происходящим, умер…

Все больше и больше воинов из первого ряда вливалось в стальной хоровод. Князь вызвал Василько, Ставра, Хагена (?!) и продолжал вызывать все новых. Когда клинки Ольбарда уперлись в его грудь, Савинов на мгновение окаменел. Но чьи-то руки уже тянули с него шлем и кольчугу, стаскивали поддоспешник и рубаху. Какой-то странный поток подхватил его и понес, вращая. Он летел куда-то, выписывая мертвые петли, бочки и полубочки. Справа пылало огромное солнце, а вокруг свистели снаряды и пули. Но было не страшно. Неуязвимый, он не стремился уязвить кого-то. Нет! Это был танец огня и металла, а кровь здесь имел право пролить только один человек…

Вихри стали вскоре захватили всю дружину. Вершина горы вскипела мерцающим железом и закружилась в диком, невиданном водовороте. Казалось, что не выживет ни один из тех, кого затянула пучина сверкающего оружия. Клинки сшибались звеня, сталь скользила по телам, но не ранила, словно воины по-прежнему были одеты в броню. Отец Воинов принял жертву…

Сигурни вышла во двор. Ей не спалось. Отсюда хорошо видна была вершина Святой горы, опоясанная кострами, взблескивающая оружием. Зарево было настолько ярким, что затмевало звезды, и ночь походила на зловещий, кровавый закат. От этого зрелища у девушки сжалось сердце. Исполинская сила нисходила на вершину горы. Русы призвали своего Бога. И приход этой силы сокрушил и смял наваждение, преследовавшее Сигурни вот уже много дней. Ее дар проснулся, и она поняла, откуда грозит опасность. Но слишком поздно…

Ей почудился шорох на заднем дворе. Она сжала в руке рукоять ножа, который всегда носила на поясе. Шорох повторился. Девушка сделала шаг вперед, вглядываясь во тьму под забором. Краем глаза она заметила быстрое движение слева. Совсем рядом. Размытая тень метнулась к ней. Сигурни встретила ее ударом ножа. Клинок вонзился в плоть. Противник захрипел, но его рука уже сомкнулась на запястье девушки, сжалась. Сигурни едва не потеряла сознание от боли. Хотела закричать, но второй враг возник из-за угла дома и схватил ее. Жесткая, пахнущая дымом ладонь зажала ей рот. Девушка ударила его локтем свободной руки в ребра. Он крякнул и стиснул ее еще сильнее. Рука, зажавшая рот, слегка передвинулась, и Сигурни стало нечем дышать…

Глава 7 Беда!

…А мне приснилось – миром правит любовь!

А мне приснилось – миром правит мечта!

И над этим прекрасно горит звезда, —

Я проснулся и понял: Беда!..

Виктор Цой

– Ну что, Кадыр, все готово?

Хузарин молча присел и протянул руки к огню. Он вел себя дерзко, не сразу отвечая, но этим он лишь пытался скрыть свой страх. Человек, который задал вопрос, пугал его до судорог. Страх бесил Кадыра – он, степной воин, – никогда ничего не боялся! Но этот лесовик с мертвыми глазами явно был одержим! И неизвестно, в какие глубины мрака смотрела его проклятая душа… Хузарин уже триста раз пожалел, что ввязался в это дело, хотя оно и сулило кое-какую выгоду. Он, скорее всего, сумел бы отвертеться, но мертвоглазый демон в человеческом обличье пообещал, что в случае его отказа в Белоозере узнают, куда девались девчонки, которые изредка пропадали во время его приездов в город. У Кадыра была одна слабость – он слишком любил здешних, северных женщин. Приметив, выкрадывал понравившуюся, забавлялся с ней, а потом выгодно продавал. Он делал это с умом, так – чтобы даже тень подозрения не пала на него и его караван. И пока Боги хранили Кадыра. Но вот появился этот…

«Главное, чтобы ты выманил его из города, а остальное – наша забота!» – «Но почему я? И потом – он же колдун, как они говорят – вещий! Как ты собираешься заманить его в засаду?.. И если он все узнает – я не смогу больше здесь торговать!» – «Если он действительно ВСЕ узнает – ты в любом случае не сможешь торговать здесь… Но не бойся – сейчас он ничего не видит. Есть один кудесник…» – «Но он увидит потом!..» – «Нет! Потому что потом – мы убьем его… Нужно только, чтобы он выехал из города, думая, что гонится за хузарским купцом… Хоть раз в жизни побудет в шкуре обычного человека… В последний раз… А ты, Кадыр, отдашь нам все стрелы, что есть в твоем караване… Взамен получишь наши…» – «Я вижу, что ты хочешь пустить варяжских собак по моему следу. Они станут мстить!» – «Ты что – боишься?! Как они достанут тебя в степи? Впрочем, ты прав – я хочу, чтобы щенок захотел отомстить. Он забудет обо всем и станет к весне, к полой воде готовить поход за твоей головой… Но не робей – до весны он не доживет!» – «Но у них сильное войско…» – «Мы его обезглавим! Тело без головы – мясная туша. У них нет больше способных вождей… А потом убьем всех! И ты сможешь приходить торговать в МОЙ город!»

Кадыр понимал, что этот человек безумец, но замысел… он мог сработать! И тогда он больше выиграет, чем проиграет, тем более что у него на самом-то деле – нет выбора.

– Все сделано – они у меня! – Хузарин хмуро взглянул через костер на своего собеседника. Тот смотрел прямо перед собой на языки пламени, словно не слышал ответа. – Их доставит Яхиф еще до рассвета. Жаль, что княжеский двор охраняется даже в праздник, но наша добыча не хуже. Этот Хаген – он почетный гость, и князю придется вмешаться, а тот, другой, – знатный человек, один из самых богатых в городе!

В мертвых глазах одержимого что-то сверкнуло. Тонкие губы раздвинулись, открыв не улыбку – звериный оскал. У Кадыра мороз продрал по коже, но он снова не подал виду. Лесовик теперь смотрел на него в упор и, казалось, забавлялся его внутренней борьбой.

– Значит, так. Когда он догонит тебя – с ним вряд ли будет больше пяти-семи десятков человек. Вы не вмешивайтесь, – а мы закидаем их стрелами с вершин. Одного стрелка против него мало – тот новогородец не справился, хоть и был хорош… Я выставлю три сотни – думаю, хватит. И еще двести человек в засаде – добьем тех, кто останется.

– Ты обещал…

– Да! Возьмешь их себе и уберешься в свою степь… Но попомни мои слова – погубит тебя твоя глупая страсть!

«Кто бы учил, да только не ты!» – Кадыр не был вещим и будущее прорицать не умел, но почему-то был твердо уверен, что проживет дольше, чем этот сумасшедший…

Еще когда на вершине Святой горы плясали клинки, Ольбард понял наконец – что же заслоняло ему внутренний взор все это время. Причина оказалась сколь проста, столь и неожиданна. Князь давно не сталкивался с прямым вмешательством враждебной воли в свои дела, и это усыпило его бдительность. И теперь кто-то достаточно сильный «подпустил тумана» в его вещий мир. Этот кто-то действовал хитро, обходными путями. Он не лез на рожон, вызывая на бой, – напротив, делал все, чтобы его присутствие осталось незамеченным. Однако мощь Перуновой Пляски оказалась столь велика, что незримый туман рассеялся и позволил князю увидеть своего врага.

Древний, седой старик в одеянии весского кудесника сидел у костра. Его сморщенное временем лицо казалось смутно знакомым. Вот жилистые руки с узловатыми пальцами извлекли из кожаного мешочка порошок из каких-то трав и метнули в огонь. Костер затрещал. Пламя на миг сделалось синим, и в нем мелькнули странные фигуры…

«Так вот кто это! – Ольбард недобро усмехнулся. – Мы скоро встретимся!» Он не сомневался, что старый колдун заварил свое зелье не просто так. Что-то стояло за всем этим, но что – пока не удавалось рассмотреть… Однако серебряная нить уже сияла во тьме, и князь знал – где прячутся его враги…

Едва празднование завершилось и лес мечей встретил восход, как Ольбард взял полусотню воинов и помчался по следу. Копыта коней глухо гремели по лесным тропам. Нить вела князя в глухомань, куда не всякий охотник отваживается направить свой путь, но он уверенно находил дорогу. Его гнало вперед ощущение, что с каждым мгновением нарастает опасность, что можно не успеть. И он спешил, как не спешил, пожалуй, никогда в жизни.

Когда все наконец закончилось, Савинов чувствовал себя как выжатый лимон. Единственное, чего сейчас хотелось, – это упасть куда-нибудь и уснуть. Добираться до дому не было сил. Он едва дотащился до какого-то стога и упал в него. Последнее, что он услышал перед тем, как умчаться на крыльях сна, – был чей-то богатырский храп. Вполне возможно – его собственный.

Пробуждение оказалось не из приятных. Во-первых – трещала голова. У меда, выпитого вчера, оказались отвратительные постэффекты. Во-вторых – кто-то очень бесцеремонно тряс его, беспощадно ругая пьяницей. Сашка с трудом разлепил глаза и узнал Хагена.

– Какого хрена? – возмутился он. Казалось, только сомкнул веки, а уже будят. – Что стряслось? Небо упало?!

Но Хаген продолжал свирепо трясти его, добившись того, что зрение Савинова несколько сфокусировалось. Сашка даже сумел разглядеть выражение его лица… и тут же протрезвел.

– Что!? Да говори же!

Хаген посмотрел на него диким взглядом, еще разок встряхнул, словно не веря, что Савинов уже в норме, и…

– Сигурни пропала! Похитили ее!

– С чего ты взял? Может…

– Не может!!! Похитили, я говорю! На дворе следы, – кто-то в подкованных сапогах, как у всадника… Дворовые ничего не знают – перепились, сволочи… Князь чуть свет куда-то уехал. Нужно идти к его сыну, просить выслать погоню…

– Погоди! Ты хоть знаешь – куда?

Скандинав ошалело уставился на него:

– Н-нет…

– Понятно… – Сашка, охнув, поднялся и стал собирать манатки. – Ладно, пойдем. Вижу я, соображаешь ты плохо. Ну, одна голова – хорошо, а две – еще хуже… Особенно с бодуна.

И они пошли, а точнее побежали, потому что Хаген был явно настроен действовать быстро, причем неважно – как. У Сашки в голове словно мельничные жернова катались. Проснуться-то он проснулся, но башка отказывалась работать, как забуксовавшая в грязи полуторка. На краю сознания вертелась какая-то мысль, но ее никак не удавалось ухватить за хвост.

– А может, Ольбард как раз в погоню и…

– Нет! – на скулах Хагена закаменели желваки. – Он уехал совсем рано, даже не ложился. Уехал до того, как я узнал…

– Но он же вещий, может…

– Знаешь… последние несколько дней это… ну не пробиться туда, в общем.

– Куда? – Сашка никак не мог сосредоточиться.

– Туда, откуда все вещие смотрят! И видят… Так вот, там сейчас как будто туман. Очень густой. Я и тебя-то еле отыскал, хоть ты и дрых тут на виду. А я умею искать, даже если следов нет… А вот Сигурни услышать не смог… Ну ровно стена, и все тут…

Некоторое время они шли молча. Савинов все больше приходил в себя. Хаген шел рядом, напряженный, как сжатая пружина. Глаза его недобро блестели. «Вот черт! А ведь я знал, что должна случиться какая-то пакость!» Они прибавили ходу.

– Слушай, давай заскочим домой. Покажешь место, а заодно и коней поседлаем. Чтобы сразу, если что…

– Давай…

След был едва различимый. Савинов, если бы Хаген не ткнул его носом, ни за что бы сам его не заметил. Некто в кованых сапогах перелез через тын на заднем дворе. Сашка посидел, рассматривая след, едва заметный на плотно убитой земле. Жернова в голове стали вращаться живее. Сигурни, наверное, вышла ночью, чтобы бросить взгляд на Святую Гору, благо та отсюда неплохо просматривается. А тут ее уже поджидали… Что же она, колдунья, не почувствовала опасности? Интуиция у женщин развита, – будьте нате! Или тоже туман помешал?

Что-то такое тут было. Всадник… или всадники… похищение… и тот гнусный хазарин на торгу… Стоп! Хазарин! А ведь Хаген его не видел…

– Послушай-ка, есть идея, – сказал Сашка, вставая. – Надо прошвырнуться на торг.

Викинг кивнул, ничего не спрашивая, но было видно – ему жаль времени. Все его существо требовало, кричало о немедленном действии. Савинов его понимал. Он и сам бы себя так чувствовал, будь на месте Сигурни – Яринка.

Торжище словно вымерло. Несмотря на то что время уже шло к полудню – по площади шаталось лишь несколько ошалевших от недосыпа приказчиков, да торговали вразнос всякими съестными вещами. Савинов ухватил за рукав мальчишку, продававшего пирожки.

– Чего, дядь, пирожка хочешь?

– Нет… А впрочем, давай. С чем они у тебя?

– С требухой! Еще сладкие есть, с вареньем.

– Парочку сладких… Слушай, малец, а хузарских торговцев давно видал?

– Это Кадыровы, что ль? Так они ж еще третьего дня собираться домой стали. Мол, все уже сторговали. Да только брешут…

Сашка напрягся.

– Почему?

– Кадыр – жадный. Он никогда не уедет, пока весь табун не продаст. А в этот раз у него с пяток лошадей лишних осталось… Хитрый он, да, видать, кто-то похитрее нашелся…

– С чего ты взял?

– Так ведь он из белых хузар, а те ничего не пужаются, сказывают. Ну а в этот раз, как засобирались, сразу видно было, – боится он чего-то! Вот и побег раньше…

– Глаз у тебя острый, хлопче! Быть тебе справным воином.

– А то! – мальчишка ловко поймал брошенную монетку. – Много даете, дядь, да, видно, не просто так, а?

– Не просто! – Савинов обернулся к Хагену. – Вот, похоже, и похитителя сыскали! Теперь пошли к Буривою.

Глава 8 Кудесник

Из темного леса навстречу ему

Идет вдохновенный кудесник…

А. С. Пушкин

Кудесник был стар, очень стар. Он хорошо помнил Кукшу – отца нынешнего вождя рода Выдры, помнил и его деда, во времена которого сам он был уже сед и согбен годами. Помнил Вещего Ольга – князя русов, которого урмане зовут Хельги. Он был среди тех, что предсказывали надменному варягу скорую погибель от коня и змеи. Но тот не поверил – как же – он сам Вещий! А может, и поверил, да не смог понять. И ведь все было просто. Змея – это женщина и яд, а конь – дорога. Хельги был мудр, но застила ему глаза собственная великая слава. И умер – как было предсказано…

Старик не мог понять – почему так благосклонны Силы к роду варяжскому. Почему родятся у них князья со столь великим даром. Что старый Хельги, что Вольх с Ререхом, что теперешний Ольбард. Да и сын Ольбарда – Буривой, хоть и весского рода по матери, а говорят – в отца пошел. Его же, кудесника, сородичам не везет. Вожди велики телом, да слабы умом. Ни один не дошел пока до того, что жить вот так, отдельными родами, уже нельзя. Что рядом растут могучие силы – Варяги-Русь, словене, кривичи. Те уже давно мало-помалу собирают свои земли и хоть кичатся и знаются древним родством, а уже все меньше считаются им. Больше помнят теперь родство большое. Чтят свой народ – суть язык и тем единством сильны. А весь, как и меря с муромою, – все сидит малыми родами на скупых лесных пашнях. Соседи же, входя в силу, все больше прибирают к рукам их земли, обкладывают данью, ставят свои грады… Правда, сын Кукши думает о большем, но первая его цель – это месть. Не понимает он того, что должно у истинного вождя идти во главе, а что следом… Но отказать ему в помощи старик не мог. Да и не хотел.

Кудесник бросил в костер еще щепоть дурманного зелья и закрыл глаза. Внутренним взором он углядел пробирающихся сквозь бурелом варяжских воинов с князем во главе. Да, не больше полусотни… Это хорошо. Синеус все-таки попадет в ловушку. Может, и удастся безумный план вождя Выдры. Может… Солнце уже давно встало. Нужно продержать незримый туман еще хотя бы до Красного Солнца, когда закат окрасит небеса багровыми сполохами… Но он стар и устал. Ему трудно, очень трудно держать туман. А Ольбард силен, молод… Хорошо, что он не знает о нем, иначе старику несдобровать. Но он не знает… Теперь еще щепоть порошка. Пусть враги думают, что они настигают добычу. Жертва скоро станет хищником и тогда…

– Хаген! Не спеши так!!!

Кони галопом неслись по лесной дороге. Мимо мелькали толстенные древесные стволы. Всадники пригнулись к гривам, уклоняясь от норовящих вышибить из седла веток. Хаген не слушал Савинова, рвался вперед, как почуявшая след гончая. Совсем потерял голову, бедолага. Да уж – ничего не скажешь – любовь! Сашка ругнулся про себя и послал Ворона вперед. Вороной прибавил ходу, поравнялся с жеребцом скандинава. Тот летел, не разбирая дороги, как карающий призрак, и тяжелый плащ крыльями бился за его спиной.

– Хаген! Там может быть засада! Нарвемся – и ее не спасем!

– Они далеко! – Холодные глаза дико сверкнули под полумаской шлема. – И времени нет! Она в опасности!

– Ты что, так и собираешься галопом ворваться в их лагерь? Они из нас ежиков сделают своими стрелами! Успокойся, мы успеваем!

Викинг наконец прислушался к голосу разума, сбавил аллюр. Пошли на рысях.

Савинов прикинул в уме пройденное расстояние. Как только Хаген «взял след», они все время шли галопом. Солнце, мелькавшее в просветах деревьев, заметно склонилось к закату. Кони в мыле – так недолго и загнать их, но разве удержишь этого бешеного…

В княжьем тереме они застали Храбра с Буривоем. Начались расспросы – что да как. Да какие доказательства…

У Хагена быстренько кончилось терпение, и он бегом бросился из горницы, хотя никто и не отказывал в помощи. Ему все чудилось, что вот пока они здесь прохлаждаются, там Сигурни одна среди этих тварей… Наверное, он не так уж и не прав. Но хузар там – минимум пятнадцать человек, а их двое. Дождаться бы подмоги – Храбр наверняка пошлет кого-нибудь следом. Но Хаген ждать не хочет, а побратима бросить грешно, хоть они кровь и не мешали.

Потихоньку темнело. Хаген совсем пришел в себя, пустил коня шагом. Ехал молча, словно к чему-то прислушивался, ворочал головой в тяжелом шлеме… Еще через некоторое время они спешились. Викинг показал знаками – враг рядом. «Ну вот – подумал Сашка, – теперь и посмотрим, пан или пропал».

С опушки хазарский лагерь показался совсем мирным…

Старик вздрогнул и открыл глаза. Оказывается, он задремал. Было далеко за полдень. Колдовской туман почти рассеялся, и кудесник поспешно подбросил порошка в огонь. Хорошо, хоть костер не погас! Он постарался собрать все свои силы и восстановить завесу. Получалось плохо. Однако варяжские воины все еще шли прямиком в западню. Кудесник видел двоих, возможно дозор, едущих верхами через лес. Они еще ничего не подозревают…

Старик поднялся, собираясь размять ноги, и тут ему что-то почудилось. Словно бы он вдруг оказался не один на своей тайной поляне. Так бывало, когда его посещали духи. Но он сам вызывал их, а сейчас ему было не до этого… Он почувствовал, как мороз пробежал по коже. Плохо дело – если Духи Леса приходят сами! Он прислушался… Нет, кругом тишина. На всякий случай он взял бубен и встряхнул его несколько раз, отпугивая назойливых созданий. Не до вас нынче!

Однако духи на этот раз не бросились врассыпную от грозных рокочущих звуков. Казалось, наоборот, – ощущение присутствия усилилось. Старик схватил свой посох, увешанный бубенцами, и стукнул им оземь. Это уже наверняка должно было остановить их… И тут он понял, что совершил страшную ошибку. То были не Духи Леса, а люди. Они вышли на поляну из лесного сумрака, окружая его со всех сторон. Усатые, в стальных доспехах. Варяги! Проклятый князь обвел его вокруг пальца! Но старик не собирался сдаваться…

Он быстро шагнул обратно к костерку и простер над ним руку. Сейчас эти наглецы узнают, что значит связываться со старым кудесником. Демоны ночи пожрут их глупые души. Рядом с ногами старика, словно из пустоты, возник огромный волкодав и тихо, угрожающе зарычал. Костерок стал расти, вытягиваясь вверх по велению воли кудесника, но новая фигура уже появилась на поляне. Человека переполняла свирепая, звенящая сила, и старый весин понял, что перед ним варяжский князь. Он помнил его еще молодым, с тех пор, когда присутствовал на его поединке с Кукшей. Но прошло много лет, и юноша стал мужчиной.

Руку кудесника свела судорога. Тело прошиб холодный пот, и он начал задыхаться. Молчаливые враги приближались. Князь, появившийся последним, оказался вдруг ближе всех к костру. Верный волкодав, не боявшийся ничего на свете, жалобно заскулил. Старик понял, что единственная возможность для него остаться в живых, это бежать. Он завыл и затряс посохом. Его фигура стала затуманиваться и таять, но проклятый варяг в свою очередь простер вперед руки, и силы вдруг оставили кудесника, как влага, выпитая песком. Колени затряслись, глаза закатились, и он рухнул головой в костер, мгновенно превратившись в живой факел. Однако он уже не почувствовал боли – его сердце остановилось.

В это самое мгновение последние обрывки тумана упали с внутреннего взора князя. Мир переполнился сиянием. Он увидел и понял все, что должно случиться.

– Будь ты проклят, старый негодяй! – Ольбард понял, что времени почти не осталось. Он обернулся к воинам и крикнул: – Потеха! Быстро к лошадям! Гони в Белоозеро к Буривою! Пусть собирает дружину! Всю дружину! И выступает верхами по дороге к Бравлинову огнищу. Там встретимся! Быстрее – у нас нет времени! Наши люди попали в засаду – поспешим же, други!

Лес вздрогнул от грохота копыт. Всадники одним им ведомыми тропами во весь опор неслись на юг…

Глава 9 Ты?!

Мы сегодня, летая, устали

И на сон, непонятный и дикий,

Я навешу сияние стали

И мертвенно горящие блики.

Будут громы в нем, вспыхнут зарницы,

Конский храп и звезды угасанье,

И врагов наших бледные лица,

И мечей грозовое сверканье…

Я проснусь, рядом ты, как ребенок,

Спишь, уткнувшись в цветастость подушки.

Наклонюсь к тебе и поцелую – в уголок —

Твои нежные губки…

Сон

Хузарский лагерь действительно выглядел очень мирно. На большой поляне стояли две большие, крытые повозки, паслись стреноженные лошади. Под одной из повозок мирно дремала небольшая лохматая собака. Хаген указал на нее Сашке – «наш самый опасный враг». Впрочем, оба знали, – хузарские лошади чужаков почуют не хуже собак. Горел небольшой костерок. Возле него сидело несколько человек. Разговаривали, ели, выуживая куски мяса из большого, закопченного котла. Было уже темно. На небосклон высыпали звезды, и казалось, что это мирное становище ничем не угрожает случайному путнику. Но Хаген хмурился, подозрительно осматриваясь. Что-то вокруг было не так.

– Она там… – рука скандинава указала на ту повозку, что стояла справа. – Нам везет – ветер тянет от них… Знаешь, мне чудится – здесь не все так просто. Во-первых, в лесу есть еще какие-то люди. Они о нас не знают, но будто бы ждут, что кто-то еще должен появиться. Правда, ждут ближе к рассвету…

– Откуда ты…

– А вон смотри. Видишь?

– Нет…

– Не так смотришь… Дерево на той стороне. Гляди краем глаза…

И Сашка увидел. Какая-то масса в кроне дерева… Сначала ему показалось, что это воронье гнездо темнеет на фоне неба. Но потом он прикинул размеры. Ворона, должно быть, очень большая… С человека.

– Что это?

– Ага, увидел… Это плет.^[90] Кто-то сел в засаду… И там, – он указал рукой. – И там… Днем их видно не будет – листья блестят от солнца. Значит, нас ждут…

– А может, не нас? Стали бы они против двоих столько дел городить…

– Наверное, ты прав, но Сигурни я все равно отсюда вытащу… Пойдем-ка.

Они отползли в чащу. Хаген сел под дерево и стал деловито закатывать рукав. Жестом он показал – делай так же. Сашка повиновался.

– Знаешь, Александер… Еще тогда, когда ты помог мне защитить ее, я хотел предложить тебе смешать кровь. Но я был пленником. Теперь ты снова рискуешь жизнью для нас. Так поступают только побратимы. Я давно себя считаю твоим другом, надеюсь – и ты также… Может, нам сегодня предстоит умереть. Поэтому неплохо бы сделать все как должно…

Сашка вытащил нож:

– Это честь для меня, Молниеносный Меч. У меня в жизни было только два побратима… Один погиб давно, другой – Храбр, но мы не мешали крови.

Хаген тоже извлек из ножен клинок. Коснулся лезвием Сашкиного:

– Твой нож отворит кровь, мой отворит землю.

Он взрезал дерн у корней дерева и аккуратно вытащил земляной квадрат. Они встали над этим местом. Сашка быстро провел острием ножа по запястью. Хаген подставил свое, и он полоснул снова. Черная в ночной тьме кровь закапала вниз, впитываясь в отверстую «могилу». Они прижали порезы один к другому и стояли, молча слушая, как течет из жил в жилы влага жизни.

– До самой смерти! – произнес Хаген.

– До самой смерти… – отозвался Савинов.

Пока их не было, лагерь совсем затих. Хузаре улеглись спать у костров, накрывшись плащами. Стреноженные кони медленно кивали головами, засыпая. Хаген выждал еще немного.

– Значит, так, брат. Ты по лесу ходить не умеешь. Поэтому за ней пойду я. Ты станешь меня прикрывать – вот от тех кустиков, видишь? Едва кто шелохнется – убей. Я знаю, как ты метаешь ножи… Главное – не привлечь внимание тех – на деревьях. Иначе нам конец…

– Хаген, ты сумеешь отбить стрелы, если станут с трех сторон метать?

– Если один – да, но с ней – вряд ли. И то – это днем. Ночью сложнее. А что?

– Храбр показывал мне, но сказал, что толком научит позже, когда буду получше из лука стрелять…

– Понятно… – Хаген почесал бороду. – Ну, при свете это не сложно. Не смотри на отдельные стрелы, смотри на всю стаю, что в полете. Часть из них всегда идет мимо, но большинство – точно в тебя. Тебе надо просто идти в то место, где стрел меньше, и отбивать лишь те, от которых не успеваешь увернуться. Понял?.. Тебе, брат, везет на обучение в бою. Вспомни, медведя так же брали.

– Ага! – Сашка усмехнулся. – Я тогда чуть не обделался… Ну пошли, что ли?

– Пойдем…

Савинов лежал под кустом и ждал. Прошло уже достаточно много времени с тех пор, как Хаген отполз в сторону и растворился во тьме. Сашка молился неизвестно кому, желая только одного – чтобы не вышла луна. Несмотря на то что поверх кольчуги на нем был надет кожаный чехол, скрывающий блеск металла, он казался себе голым, лежа здесь у всех на виду… Все тихо. Один раз ему показалось, что он заметил какое-то движение возле той повозки, на которую указывал Хаген… Хотя, может, и померещилось.

Боковым зрением он следил за помостами на деревьях. Но и там все тихо. И хорошо… Пусть так будет подольше… Ему чудилось, что ночная темнота шевелится, идет туманными струями, собирается в сгустки. И эти сгустки дрейфуют по воздуху, причем не завися от направления ветра… Вот один хазарин у костра вдруг зашевелился, поднялся и отошел в сторону. Сашка приготовил ножи. Послышался звук текущей жидкости. Хазарин стоял лицом к Савинову и с наслаждением облегчался. Его пошатывало, – видимо, он толком не проснулся даже. Сашка затаился, но тот, ни о чем не подозревая, вернулся на место и улегся снова. Не успел перевести дух – новое движение. Из второй повозки, откинув полог, вылез человек. Повертел головой, оглядываясь… и направился прямо туда, где держали Сигурни. Савинов сжал в пальцах клинок. Остается только надеяться, что Хаген услышит шаги. Хузарин, судя по силуэту – сам Кадыр, еще раз осмотрелся и полез под полог. Там что-то зашевелилось, гневный женский голос что-то произнес, и Сашка похолодел. Это не был голос Сигурни! Это… Во тьме раздался дикий вой, тут же оборвавшийся. Ткань полога с треском разошлась. Оттуда выскочили две светлые фигуры и метнулись к лесу. На ближайшем плете тут же поднялась темная фигура, заскрипел натягиваемый лук. Савинов мысленно выругался – далековато, и метнул нож. Стрелок крякнул и с шумом обрушился вниз. Люди у костра повскакали на ноги. Сашка метнул второй нож, и еще один враг упал. Полог на повозке ходил ходуном – там продолжалась борьба. Потом что-то там хрустнуло. Послышался стон. Полог распахнулся, и стремительный силуэт выкатился из-под него. Сашка, держа наготове еще два ножа, приподнялся. «Донн!» Что-то ударило его в плечо. Он перекатился в сторону и отправил еще один нож на звук. Там удивленно вскрикнули. Хаген, а это был он, уже почти достиг леса, когда зазвенели еще две тетивы. Викинг крутанулся волчком. Блеснули мечи. Стрелы с сухим треском отлетели в стороны. Сашка приготовил последний нож и стал отползать к лесу. У самого его носа в траву вонзилась стрела. «Вот сволочь!» Он приподнялся на четвереньки и юркнул в кусты. Вскочил и побежал по дуге, направляясь к тому месту, где скрылся Хаген и обе женщины. Одна из них – Сигурни, а вторая… В это не хотелось верить, но гневный голос явно принадлежал Ярине.

Навстречу ему из темноты выметнулось копейное жало. Он уклонился, полоснул ножом. Кто-то с хрипом упал. Сбоку возник новый силуэт. Сашка воткнул в него нож и выхватил мечи. Впереди послышался звон оружия и яростные крики. Ветви хлестали по лицу, – Савинов ускорил бег. В поле зрения возникло светлое пятно, метнулось в сторону. Он крикнул, предупреждая: «Сигурни, это я!» Тут же второе пятно, темное, бросилось на него сверху. Сашка рубанул наотмашь. Что-то брызнуло ему в лицо. Тяжелое тело рухнуло наземь. Второе светлое пятно появилось в поле зрения, замерло. Он ухватил женщину за руку, притянул к себе. В свете звезд блеснули глаза. «ТЫ?! Я знала, что ты придешь!» Снова тени, сразу две. Сашка швырнул девушку за спину.

– Сдохните, падлы!

– Харр! – взревела одна из теней и нанесла удар. Он не мог уклониться – позади ОНА. Мечи с лязгом встретили топор. Вторая тень нырнула под руку, заходя сбоку. Инстинктивно он подпрыгнул, сберегая ноги. Что-то со свистом пронеслось над самой землей. Крутанулся, отшиб еще один удар, левым мечом достал вторую тень. Та завизжала, отпрянув. Враг с топором – наседал, ловкий, быстрый. Сашка попятился немного, хребтом чувствуя сзади сжавшуюся у дерева Ярину. Потом метнутся вперед – две полупетли, выпад! Топорище ударило его по плечу. Враг всхлипнул и осел наземь. Савинов отшагнул назад и, не глядя, сунул девушке в руки короткий меч. Тонкие пальчики скользнули по его руке, сжали. А звон оружия спереди все приближался. Раздался волчий вой, – Хаген вспомнил, что он ульфхеднар. Клубок тел выкатился на полянку. Вынырнувшая из-за верхушек деревьев луна вспыхнула на клинках. Серебряные молнии вспыхнули несколько раз подряд. Клубок распался.

– Хаген!

– Я… – человек в черной кольчуге снова взмахнул оружием. Кровь с шелестом сорвалась с клинков и упала в траву. – Где Сигурни?

– Здесь! – Девушка выскользнула из-за древесного ствола, бросилась к нему. – Ты не ранен?

– Не знаю… Брат, надо уходить! Их здесь не меньше двух сотен. В засаду на медведя попались зайцы…

– Зайчатинка-то зубастая оказалась… Ты помнишь направление?

– Да… Бежим!

В темноте послышались крики, свист и топот ног. Савинов схватил Ярину за руку, и они побежали вслед за Хагеном. Что-то ринулось слева наперерез. Девушка вырвала руку. Свистнуло лезвие. Человек хрипя повалился в траву.

– Бежим, любимая!

И началась дикая гонка. Тьма дергалась перед глазами, оборачиваясь то древесным стволом, то кустом, то одним из преследователей. Несколько раз им удавалось оторваться, но их снова находили, и безумный бег продолжался. Предательская луна уже светила вовсю, и светлые одежды женщин выдавали их с головой… Снова бой. Круговерть металла. Сашка вкладывал в удары холодную всесокрушающую ненависть. ОНИ!.. ПОСМЕЛИ!.. УКРАСТЬ!.. ЕЕ!!!

Тени снова отступили, воя в бессильном ужасе. Савинов не мог понять – почему их так много. Хазар не может быть столько! От силы десятка два.

– Александр! Позови Ворона!

«Кретин! Мог бы сам догадаться!» Он заливисто свистнул. Через некоторое время раздался топот копыт, затем яростное ржание и чей-то вскрик. Какой-то ненормальный пытался остановить вороного! Кони возникли из темноты, один за другим. Хорошо! Он привел Хагенова жеребца.

– На конь! – заорал Сашка.

И в этот момент заревел рог.

Тьма обрушилась грохотом сотен копыт. Громовой раскат ударил в безоблачном небе, разметав звезды.

– Пер-р-рун!!!

Белозерская дружина рухнула на засаду со всех сторон. Началась резня. Враги в свою очередь угодили в западню.

– Бей! Бей!!!

Трава поляны промокла – то ли от росы, то ли от крови. Утро шествовало над лесным побоищем под лязг железа. Остатки вражеской засады растаяли под варяжскими мечами…

Сашка стоял, держа Ворона за узду. Ярина сидела в седле, и солнце красило румянцем ее бледные щеки. Позади целовались Хаген и Сигурни. Савинов деликатно не поворачивался. Девичья рука коснулась его плеча.

– Ты сказал – «любимая» – я не ослышалась? – она наклонилась в седле… и их губы встретились. У него перехватило дыхание. Голова закружилась, словно он залпом хватил добрый стакан хмельного. «Какие сладкие у нее губы!» Они целовались и не могли остановиться. Он бережно снял ее с седла… Каждое касание губ было глотком свежего воздуха, одуряюще пряного и пьянящего. И его хотелось еще и еще…

Занятые своим интересным делом, они не заметили, как из-за деревьев появились верхами князь и пара десятков воинов.

– Добро! – произнес Ольбард с улыбкой. – Вы, как я погляжу, времени зря не теряете. Вот, Александр, тебе и невеста нашлась. Хорошей женой будет! Я сам твоим сватом стану – мне Богдан не откажет!

Сашка слегка растерялся. «Вот так сразу и жениться!» Но, взглянув на девушку, вдруг понял, что вовсе не против. И скорей, даже «за». Причем очень «за».

– Надо бы ее спросить сначала, – сказал он. – Пойдешь ли за меня, красна девица?

Почему-то он ожидал, что она смутится, опустит ресницы. Но Яра смотрела прямо ему в глаза, словно испытывая. Потом улыбнулась:

– Если бы ты не позвал, я бы сама тебя попросила!

Глава 10 Свадьба

Я принял бы тебя любой!!!..

Случай из жизни

А потом была свадьба. Ее Сашка толком не запомнил. Точнее, запомнил, но какими-то отрывками, чехардой света и тени, бренчаньем струн и грохотом разнообразных варварских инструментов.Вихрем танца, от которого грохотал пол и тряслись стены, здравицами, громом конских копыт, когда ехали свататься и сватом был сам князь. Звенела посуда, звонкие голоса ладно пели, мелькали лица, кубки из рога сделались бездонными и сколько ни пей – не пустели. Казалось, какой-то полубезумный режиссер задался целью снять фильм о русской свадьбе и где-то посередине, напившись в умат, потерял способность всем этим руководить. И пошло-поехало. Сашке даже не пришлось ни о чем таком беспокоиться, – все организовалось само собой. Сигурни непонятно откуда знала толк в организации таких празднеств, хотя всю жизнь провела в храме. Храбр носился взмыленный и счастливый чуть ли не больше его самого. События закружили Сашку бешеным водоворотом, и он «А» не успел сказать, как оказался рука об руку с Ярой на коленях перед ее отцом. Богдан покряхтел для виду – как-никак любимая дочь, благословил. Однако видно было – доволен.

Как выяснилось, Сашкина суженая нравом была непокорна. От избранных родителями женихов нос воротила, и никакие силы ее под венец затянуть не могли. Мать ворчала, мол, скоро и перестарком звать станут, горда не в меру, неприступна. Не один ушел от порога не солоно хлебавши, и шептались уже родичи обойденных, мол, подавай Богдановой дочке жениха особенного, каких свет не видывал. И никому с ней не сладить, разве что с неба кто свалится… Вот он и свалился.

Савинов сидел на свадебном пиру, совершенно одуревший, счастливый, и рассеянно наблюдал, как веселится народ. Плечи побаливали – каждый норовил хлопнуть, поздравляя, облапить покрепче, а мужики-то все здоровенные. Кто-то, кажется Хаген, все бубнил над ухом, наставляя в семейной премудрости. «Тоже мне, советчик, сам-то без году неделя…» Гости, уже «на рогах», пьяно пели какую-то незнакомую песню. Потом другую, потом еще. Через некоторое время Сашка сообразил, что поют о нем и его подвигах, про Хагена и их безумную погоню, про знамения и еще черт-те о чем. Гудели гудки, гремели нещадно терзаемые гусли – музыкантов тоже не обносили чаркой. И сквозь этот гром и звон, мельтешение лиц и гул голосов летели ему навстречу ее странные зелено-стальные глаза. И они смеялись. Ярина прижалась к нему и тихонько попросила: «Расскажи – как там, на небе?» И он стал рассказывать.

О пушистых белых облаках, которые лежат под тобой чудесным ковром. И об облачных замках, о песне мотора, о том, как дрожит и звенит тело машины, отзываясь на малейшее движение рук, и о том, какая земля сверху. Рассказывал о том, как взлетаешь в рассвет, когда на аэродроме – еще ночь, а наверху, в воздухе – светит солнце. О пьяняще-прекрасных краях, о хрустально сверкающем море, огромных городах огромной страны и людях, что живут в ней. Он говорил о чудесах, которые были в его мире, и чудесах, что уже есть в мире этом. О театре, кино и прочих вещах, о музыке, какой здесь не слыхивали, когда в оркестре играет в лад больше народу, чем веселится на этом пиру. Об одном он только не рассказывал ей – о войне, хотя, наверное, она хотела бы и об этом услышать. Но сейчас ему не хотелось вспоминать.

Она слушала, затаив дыхание, с детским удивлением на лице. Далекий мир захватил ее своей огромностью и могуществом. Нежные пальчики крепко сжимали его руку, а он смотрел на нее и не мог наглядеться и поверить наконец своему счастью. Смотрел, как завиваются ее непокорные волосы, упрямо выбиваясь из-под свадебного убора. Смотрел на ее улыбку, веснушки, ямочки на щеках и нежный пушок на губе. Впивал все это глазами и всем своим существом, словно полной грудью вдыхал свежий воздух. И не мог насмотреться…

Через некоторое время Сашка вдруг понял, что давно молчит, продолжая зачарованно пялиться на девушку, которая, как ни странно, вот-вот станет его женой. Она улыбнулась своей неподражаемой улыбкой и приподняла бровки, – чего замолчал, мол? И тогда слова, те самые, которые нельзя выдумать или подготовить и которые приходят в такие минуты из самых глубин нашей души, толкнулись в его сердце и выпорхнули наружу.

– Знаешь, – сказал он медленно. – Я только теперь по-настоящему понял, что значит слово «ненаглядная»…

Лицо ее стало не по-детски серьезным, и они поцеловались. Потом еще и еще. Голова закружилась, как будто самолет его жизни попал в неуправляемый штопор и вихрем понесся к земле. Окружающее подернулось какой-то мерцающей пеленой, в которой плясали золотые искры. Стало жарко, а свежесть ее губ была… как ключевая вода в знойный день, когда пьешь и не можешь напиться. То ли оттого, что мучает жажда, то ли оттого, что вода слишком вкусна…

Гости немедленно обнаружили творящееся непотребство и одобрительно заорали. А чей-то бас резонно предположил, что молодым пора баиньки. Идею тут же подхватили, и изрядно набравшиеся дружки взялись их провожать. Пошел золотой дождь из зерна и монет, означавших, кажется, плодовитость и благосостояние. «Так ведь и зашибить могут!» Сашка не удержался и, разрушив благочинность процессии, подхватил Ярину на руки. Все завопили, желая многих лет, детишек и разных других вещей, от которых покраснел бы и пьяный грузчик. Савинов, спасаясь от наставлений, вихрем промчался по переходам и пинком отворил дверь в спальню. Девушка котенком свернулась у него на руках и, кажется, даже мурлыкала, улыбаясь. Позади не стихал шум. Народ был настроен серьезно. Есть и пить собирались до утра. Причем не обязательно до завтрашнего…

Он хотел было с ходу переправить ее на ложе, но Ярина внезапно напряглась, упершись ему ладошками в грудь. Повинуясь ее молчаливой просьбе, Сашка осторожно поставил девушку на пол. Она вдруг стала очень серьезной и, кажется, даже испуганной. Смотрела странно, и во взгляде снова был какой-то вопрос… Он удивился. Неужто девственница еще? Целовалась-то она смело… «Железные глаза, – не к месту подумал он. – Как видно, с волей у нее все в порядке… Да в чем дело?» Осторожно взял узкую ладошку и прижал к щеке. Поцеловал тонкие пальцы. Ярина глядела испытующе и… с какой-то надеждой. Он привлек ее к себе, поцеловал в губы, в шею, отогревая, успокаивая. Почувствовал, как расслабляется напряженное струной девичье тело. Мягкие ладошки пустились гулять у него по затылку, нежно касаясь, прижимали, тянули все ближе и ближе. Жаркая волна промчалась по жилам, ударила в голову. Желание вдруг захлестнуло его. Руки стиснули упругое сильное тело девушки. Она судорожно вздохнула. Они целовались дико и самозабвенно, не отвлекаясь даже на то, чтобы снять друг с друга одежду. Но та каким-то чудом сама собой испарялась. Кожа девушки на ощупь напоминала бархат. Ему раньше казалось совершенно дурацким это сравнение, но теперь он понял, о КАКОЙ коже сказаны эти слова. «Пушистая моя…»

Они рухнули на постель, окруженную свежесжатыми снопами зерна. Ее ноги обвили его бедра. Сашка совершенно потерял голову. Казалось, они взлетают вместе куда-то высоко-высоко. Девичья грудь, содрогающаяся под поцелуями, такая… такая… Он целовал ее всю неистово и жадно, как путник, дорвавшийся до воды в пустыне. Желание стало таким сильным, что в паху резануло болью. «Господи!..» Ее лицо перед глазами, страдальчески счастливое, искаженное сладкой мукой. Губы, приоткрытые судорожным вздохом…

Они довели друг друга до безумия. Потерялись во времени, не понимая и не желая понимать – где верх, где низ и кто из них кто, позабыв свои имена. Рвались навстречу, как если бы их разделяло огромное расстояние, проникали сквозь, теряя и находя себя в безумном, нескончаемом танце. Устав, лежали, целуясь, впивая дыхание друг друга, и вновь все начиналось сначала. Уже солнце светило в окошко, а они никак не могли остановиться… На секунду оторвавшись от ее губ, Сашка приподнялся и увидел, что тело девушки окутывает золотое, манящее сияние. Ее кожа была странного персикового цвета, и солнечные лучи выхватывали из полумрака волшебные изгибы, окруженные сияющим ореолом. «Ярина… Яра…» Она смотрела на него, и глаза ее на этот раз были зелеными…

Когда они проснулись, был уже давно белый день. Сашка поцеловал ее и спросил:

– Как ты?

Ярина улыбнулась:

– Мне кажется, что ты все еще во мне…

В дверь осторожно поскреблись.

– Эй, счастливые! Не нашумелись еще? – произнес голос Хагена. – Есть хотите?

Глава 11 Ревнивец

…Ты! Ты-ты кинула, ты!..

Из песни

Они сидели рядом на берегу реки и смотрели, как волны ворочают на песке обломок доски. Чайки приветственно вопили, седлая восходящие потоки. Пахло летом и свежестью. «Хорошо! Как хорошо!..»

– Скажи, – он нарушил долгое молчание. – Чего ты испугалась тогда, ночью?

Она подняла голову, и глаза ее отразили озерную синь.

– Понимаешь… ты не отсюда, из другого мира. Я не знала – как там у вас относятся… Ну к… девичьей невинности. Здесь мы не обязательно должны выходить замуж… такими. Даже наоборот. Но у всех языков свой закон. Иные и не мыслят по-другому… Почему ты смеешься надо мной?

– Я не смеюсь, – ответил Сашка. – Я улыбаюсь. С вашим обычаем по этому поводу уже знаком. А у нас… У нас, наверное, это если и волнует кого-то, то не всех. Слишком большая страна… и народ, много обычаев перемешано. И я не отношусь к тем, кто трясется над такими глупостями… И знай, я бы принял тебя любую… Был там у тебя кто-то или нет.

– Я рада, – просто сказала она. – И кстати! – ее ноготки шутливо, но довольно болезненно впились ему в ухо. – Откуда это тебе известны ЭТИ наши обычаи? Кто она?

– Ну мы ведь не по пустыне сюда шли, – Сашка осторожно освободил орган слуха из ее цепких пальчиков. – Ну ладно… Ладно… В Нижнем Волочке это было. Ясной ее зовут…

Его опрокинули в траву и шутливо, но вполне ощутимо намяли ему бока.

– Вау! – возопил терзаемый Сашка. – Сдаюсь! Больше не буду! – после чего был поцелован, слегка покусан и снова поцелован. Некоторое время они продолжали целоваться.

– Слушай, – спросил он в перерыве. – А кто он? Или они?

Яра прекратила его тискать и уселась, обхватив руками колени. Он тронул ее за плечо:

– Эй! Ты можешь не говорить, если не хочешь… Это, в конце концов, вовсе не важно.

– Важно! – она зябко повела плечами, и Савинов осторожно обнял ее. – Он был только один. Олелем зовут. Он охотник, один из лучших. Большую часть года пропадает в лесах. Дом у него на Славенском конце… Я его давно знала, да и кто его не знает! Удачлив, весел… Правда, часто людей сторонится, так на то и охотник. Мы с ним на Купалу встретились. Я сама его выбрала – он здорово танцевал, высокий, ладный… – Сашка вдруг с удивлением почувствовал, как его кольнула игла ревности. Ярина почувствовала, прильнула щекой к плечу. – Ты не думай, он мне не нужен… Просто девки все уже с парнями гуляют, а я одна, как… Они смеялись, говорили, что из-за гордости своей одна останусь. Мне до их слов всегда ровно было, а тут как подцепило стать. Как батюшка говорит: «Опять тебе, доча, вожжа под хвост попала!» Я виду-то не подала, да очень уж захотелось узнать, каково это – с парнем? А он мне понравился, волосы – как смоль… Вот и пошла с ним плясать, да через костры сигать, а после он мой венок из реки выудил… Знаешь, как это? Плетут девчата венки и запускают в реку на суженого, а парни по течению ждут, ловят… Чей попался – с той и идти…

– А что ж не заладилось?

– Он горяч оказался. Да не все мне по нраву пришлось… Иное нужно делать, только если оба хотят, а так… И потом, он ко мне прилип. После ночи решил, видно, что все: я – его. Будто не свободна. Стал других парней задирать, если кто посмотрит. А он сильный, быстрый как рысь… Отвадил всех. Надоел. Потому, когда сватов прислал, дала ему от ворот поворот. Он даже не понял вначале, а потом взъярился, грозиться стал… Ну, тогда его брат со двора и вышиб. Сила силу ломит…

Сашка сидел, слушал. И этот Олель ему все больше не нравился. Он даже почувствовал, что разозлился, и гнев, внезапно возникнув, стал туманить мысли. «Вот ведь угораздило тебя, рыжик!» Она взглянула на него, затормошила:

– А ну перестань желваками-то на скулах играть! Не хватало еще чего!.. – И, помолчав, вдруг сказала: – А у тебя-то женщин много было.

Когда до Савинова дошло, что это не вопрос, а утверждение, он удивился, и мысли о чернявом охотнике вылетели из головы.

– С чего это ты взяла?

– Да с того, видно же! Ты красивый, я с некрасивым не пошла бы… (Ишь ты! – Сашка мысленно развел руками. – Ну и самомненьице-с!) …И необычный ты, странный… Думаю, что и у себя дома ты был странным – не как все. Таких бабы любят.

«А в наблюдательности ей не откажешь, – подумал он. – Хоть и логика хромает немного. Точнее, она нестандартная… Но вывод-то верный!» А вслух сказал:

– Да, ты права, но все это было до тебя.

– А хоть бы и при мне! – сказала она, изумив его до потери пульса. – Главное, я хочу, чтобы тебе было хорошо. А я тебе многого не могу дать. Я ведь почти ничего не умею…

Он обнял ее покрепче и нежно провел губами по шее, целуя: «Милая моя, как же ты себя недооцениваешь! Лучше тебя у меня не было ни одной, и я очень надеюсь, что не будет…»

Он был очень странным, ее муж^[91], пришедший с неба. Она видела в нем великую силу, и в то же время он был мягок. И относился к ней не так, как обычно мужи относятся к женам. То, что он говорил ей, было необычно. Если бы такое говорил другой – она не поверила бы. Но это говорил он. И она знала – все правда. Он не обидит и не оставит ее. В серых глазах его за броней силы она видела что-то. И не могла понять что. Временами казалось, что это – обычный страх, и это отталкивало на мгновение. Но потом она понимала: не страх – тоска таится там, в глубине. Этот человек потерял целый мир. Он оказался в безмерном далеке от всего, что было ему дорого, от всего, за что он сражался. И за малое время он успел многое. Стал одним из лучших воинов дружины. О нем пели песни, а песни поют не о всех… Она знала, что он готов дать ей многое, готов отдать и отдаст всего себя. И не была уверена, что готова это принять. Такой дар нельзя не отдарить, а что у нее есть? Чем она может оплатить его любовь? Да, она любит его… Но так ли, как он заслуживает? Его великая вера в нее заставляла искать ответа. В этом было что-то от несвободы. Она боялась, что угодила в ловушку… Но это странное сочетание силы и мягкости обезоруживало.

Савинов валялся на пригорке и смотрел на пробегающие облака. Теперь вот так – снизу, и, как видно, уже навсегда. Конечно, можно попробовать смастерить планер… Технология вполне позволяет. Но придется идти методом проб и ошибок. В математических расчетах он не силен… Яринкин отец наверняка поможет. Ему будет интересно – вне всяких сомнений… Сделать раму, обтянуть берестой, полотном или пергаментом… Правда, в последнем случае планер получится золотой в самом прямом смысле… А то – сделать двухместный – можно будет покатать ее. Ей должно понравиться… Девчонка – огонь! Вон как верхом скачет – амазонка!

Он с хрустом потянулся. Тело приятно болело после воинских упражнений. Сегодня работали один – против двоих. Хаген на пару с Храбром загоняли его до изнеможения, но в конце концов – получилось! Сашка даже сам удивился. Однако когда два таких воина, да если еще хорошо знают друг друга и умеют биться вместе, – это полная задница для противника. Неудивительно, что поначалу его «приканчивали» десять раз из десяти… Интересно – что сейчас делает Яра? Наверное, ускакала к батюшке, или с братом на торгу болтает. По хозяйству работники управятся, хоть за ними и присмотр нужен… Да на то уж они с Сигурни подруги. Даром, что возраст разный, – разницы почти незаметно. Еще неизвестно – кто над кем шефство взял… А может, сидит рисует… Талант неожиданно открылся. Сидела, смотрела, как он бумагу переводит, схватила лист и вот уже олешка изобразила. И ведь совсем неплохо!..

Глаза потихоньку стали смыкаться, и Савинов не заметил, как провалился в сон. Тот подступил на мягких, кошачьих лапках, обернул туманным одеялом, повел куда-то. Там тоже было небо, трава и деревья. Только города рядом не было. Во сне он куда-то медленно шел, насвистывал, срубая веточкой головы одуванчикам. Те не сердились – все равно лететь по ветру пушинкам. Были какие-то холмы, речка в овражке и большая птица над головой. Орел? Ястреб? Птица кружила наверху, что-то дружелюбно покрикивая, вроде вела куда-то. Деревья расступались, открывая простор. Впереди лежала слегка холмистая степь без конца и без края. Холмы (а может, курганы?) волнами уходили к горизонту. На ближайшем что-то торчало. Птица летела в ту сторону, и Сашка шел за ней, раздвигая высоченный седой ковыль. Вначале ему мнилось, что нечто, нарушающее монотонность пейзажа, – обычная плоскомордая скифская баба… Потом угол изменился, а может, он просто подошел ближе. И сердце дало сбой. Там, на вершине… Это… Крыло самолета! Он прибавил шаг, потом побежал. Очертание консоли знакомое: «Ишачок»! Как-то вдруг вершина приблизилась, и вот уже он стоит и смотрит на скрученные и вывернутые лопасти винта. Мотор ржавым огрызком торчит из травы. Фюзеляж сплющен и смят, хвостовое оперение изгрызено пламенем… Но на нем еще заметен белый двузначный номер – две тройки… Юрка… Юрка!!!.. Он орал, пытаясь перевернуть изуродованный самолет, чтобы добраться до пилотской кабины. Ему не казалось диким, что Юрка погиб в Заполярье, а его истребитель венчает курган в этой явно южной степи… И тут за стоящим вертикально крылом возник какой-то шорох, и его друг, живой и невредимый, вылез, щурясь на солнечный свет.

– Ну чего орешь, скаженный? – спросил он как ни в чем не бывало. – Вечно ты поспать не даешь.

– Юрка! Но ты же…

Тот хитро прищурился, посмотрел оценивающе:

– Умер? Да ну?! А ты видел тело? То-то… – и пополз обратно в тень.

– Постой! Так это правда?! Скажи…

Друг обернулся, как-то внезапно проснувшись, поднялся на ноги:

– Знаешь, Санчо, ты потом приходи. Потрепемся еще… А то пора тебе… Ой как пора!

И тут Сашку затрясло. Дрожь началась где-то в сердцевине его существа и, нарастая, мгновенно распространилась по всему телу. Это была даже не дрожь, а настоящие конвульсии – вроде как при падучей. Пейзаж с Юркой и самолетом куда-то исчез и сменился ровным багровым фоном. И на этом фоне внезапно возник и стал стремительно увеличиваться в размерах, изжелта-белый, словно раскаленный клин. И этот клин направлялся точно в середину Сашкиного лба. Что-то рвануло его, как если бы он падал затяжным и открыл парашют только у самой земли. Только рвануло его вперед, а не назад. Тело выгнулось дугой, совершив, из положения лежа, невероятный прыжок. Еще в полете Сашка открыл глаза и начал оборачиваться. Но до того, как развернуться, он услышал короткий звук, какой издает лопата, вонзаясь в дерн. Только это была не лопата, а топор…

Здоровенный черноволосый малый с хаканьем вырвал лезвие из земли и, прыгнув вперед, замахнулся. Сашкин меч, который тот положил себе под голову, оказался у малого под ногами. Любитель дурацких сюрпризов молниеносным движением ноги отшвырнул его в сторону. И напал.

С топором он оказался мастак. Сашка выхватил нож, и они на пару исполнили что-то вроде гопака. Черноволосый, с мрачной рожей, крутил топором, стараясь подловить Савинова и одновременно не подпустить его к мечу. Тот отпрыгивал, уворачиваясь, хитрил. Он пытался поиграть дистанцией, заставить цыганистого красавчика вложиться в удар. Неопытному человеку может показаться, что с размаху – самый опасный удар. Но все как раз наоборот. Пауза при сильном замахе велика: входи – не хочу. А уж если у тебя нож… Но чернявый глупостей не делал. Крутил короткие петли, играл топорищем, делая ложные замахи, а то и вовсе на миг замирал, ожидая, что Сашка купится. Тот покупаться не хотел, ускользал, ловя шанс. Но шанса не было.

Так они проплясали несколько минут. Сашка отдавал себе отчет, что если бы такое приключение случилось с ним в самом начале пребывания здесь, чернявый давно уже сделал бы из него шашлык. Однако теперь был пат. На несколько мгновений они замерли, подстерегая друг друга. Сашка пожалел, что нет второго ножа. Тот еще утром ухитрился потеряться из засапожного чехла, пока побратимы самозабвенно гоняли его по поляне. Можно было бы…

Собиратель половинок черепов напал снова. Движения его были стремительны и непредсказуемы, но Савинову пока удавалось каким-то шестым чувством предугадывать его действия. Танец продолжился. Оставалось надеяться, что стражи на стенах увидят потасовку и отличат бой насмерть от учебного. Хотя до стен было далековато… Он даже не пытался урезонить психа – у того глаза были белыми от ненависти.

У Сашки не было сомнений, что он видит перед собой того самого Олеля, о котором говорила Яринка. Парень действительно был очень красив, какой-то мрачной, свирепой красотой. Почти на полторы головы выше Савинова, гибкий и ловкий, он наверняка и вправду являлся одним из лучших охотников города. Подкрался бесшумно, гад…

Сашке вовсе не хотелось его убивать, он не знал, как отнесется к этому Яра, но Олель не оставлял ему выбора. Убей – или сдохнешь сам! Вдруг его ухо уловило далекие крики и конский топот. Он уже обрадовался, что все обойдется, но чернявый ревнивец зарычал, показав великолепные зубы, и усилил натиск. Внезапно оказалось, что он уже почти оттеснил Сашку к воде. Под ногами зашуршал прибрежный песок. Топот приближался. Олель вдруг остановился, опустив топор, и Савинов облегченно вздохнул…

Тот ударил снизу, так быстро, словно его оружие выстрелило. Сашке пришлось выгнуться назад, чтобы спасти голову, иначе чернявый поганец рассек бы ему челюсть на две части. Край лезвия зацепил рубаху на груди. Он отскочил назад… и оказался по щиколотку в воде. Чей-то голос проорал: «Стой!» Но Олель не слушал. Топорище обрисовало в воздухе сложный иероглиф. Нога Савинова скользнула на гальке… И тогда он метнул нож. От бедра, хлестким движением кисти, целясь прямо в искаженное ненавистью лицо.

Охотник, зло усмехнувшись, небрежно отбил сталь обухом. Нож визгнул куда-то вбок… Ждал, зараза!.. Но Сашкина правая рука уже клещами впилась в топорище, рванула. Черноволосый рефлекторно дернул оружие на себя… (Савинов уже замечал, что многие местные, прекрасно умея обходиться в драке без оружия, все же с трудом переключались с одного вида боя на другой.) Сашкина левая метнулась вперед, и в этот миг Олель бросился на него…

Потом он долго пытался себе доказать, что хотел только вырубить красавчика. Но тело помнило, как он довернул корпус, вкладываясь в удар на полную силу… Кулак попал черноволосому точно в кадык, проламывая хрящи… Того отшвырнуло назад. Он выронил топор и упал навзничь…

Когда Храбр и Диармайд осадили коней, Олель уже не дышал. Сашка потерянно стоял над ним, глядя в снова ставшее прекрасным, мертвое лицо. «Что теперь будет… Что будет…» – вертелась в голове испорченная пластинка. Он знал, что теперь очень долго его станет преследовать во сне страшный предсмертный хрип. И имя, которое он прочел на губах умирающего: «Яри…на, …Я…ра…»

Глава 12 По Правде

Убьет муж мужа, то мстит брат за брата, или сын за отца, или сын брата, или сын сестры; если не будет никто мстить, то 40 гривен за убитого. Если убитый – русин, или гридин,^[92] или купец, или ябетник,^[93] или мечник, или же изгой, или словенин, то 40 гривен уплатить за него.

Русская Правда

– А мог не убивать? – вопрос застал Савинова врасплох. Наверное, потому, что он сам всю дорогу думал об этом. Ответ, казалось, был прост – не мог. Он ведь, зараза, с топором, а у меня вон – нож только. Все честно, правдоподобно, и, конечно, ему поверят. Но сам-то он знал без тени сомнений – мог. Да что там – достаточно было, схватившись за топорище, повозиться несколько лишних секунд, и их бы успели разнять… Савинов поднял глаза на князя:

– Мог.

Ольбард помолчал, кусая ус, – думал. Диармайд с Храбром о чем-то тихо переговаривались. Потом ирландец наклонился к князю и что-то начал ему втолковывать вполголоса. Сашка, хоть и стоял невдалеке, не понял ни слова, хотя говорили по-русски. В голове у него звенела гулкая колокольная пустота. Ольбард, слушая Диармайда, все время не отрываясь смотрел на Савинова и, казалось, что-то для себя решал. Наверное, прикидывал – как лучше поступить. Потом кивнул какой-то своей мысли и спросил:

– А знал ли, что убитый тобою Олель жены твоей восхотел?

«Ай да Храбр! Они же здесь, как в деревне, – все друг про дружку знают!» Сашка сам ни за что не стал бы впутывать в это дело Ярину, а вот – решилось за него…

– Знал.

– Добро! Выходит, был ты в своем праве, коли он на тя напал – вооруженный на спящего. Начала боя вашего стража не видела, но следы твои слова подтверждают…

«Интересно, какие следы там остались на сухой траве? Разве что кроме дырки в дерне от топора…» Хотя Сашка понимал, что в чтении следов он полный профан, а для них всех – примятая травинка что автограф на месте преступления. А насчет – «в своем праве», так закон здесь к посягательствам на чужую жену очень строг. Коли застанут на месте – голова с плеч, а коли не поймают – изгонят на все четыре стороны.

– …Закона ты не преступил, посему и виру платить не должен… Однако род Олеля большой, могут мстить, коли обиженными себя сочтут. Потому головное заплачу за тебя я. Ты – моей дружины воин, а ссоры да которы мне во граде моем не нужны… То, что признал честно, будто мог не убивать, – то добре. Да в бою всякое возможно. А Олель не таков был, чтобы решения свои менять. Стал бы искать случая своего добиться… Теперь иди.

Сашка поклонился и вышел. Голова у него шла кругом. Как-то все слишком просто решилось. Понятно – князь хочет его защитить, прикрыть от кровной мести. Но подтекстом в словах Ольбарда значилось, что градских убивать больше не надо, иначе придется ему, князю, судить по-другому. Закон для всех одинаков, а вира за убитого – сорок гривен, деньги большие.

Храбр догнал его за дверями гридницы, остановил:

– Помни, Олекса, что князь рек, – род Олеля большой, и хоть был тот у них, словно кость в горле, а мстить за своего – то по Правде. Может, и не станут, коль князь взялся виру платить, очистил тебя, – но на твоем месте я бы поостерегся. У охотника трое родных братьев – все мужи уже, да двоюродных – человек пять. Наш Согуд, кстати, тоже…

– Согуд?

– Ну да. Он явно-то мстить не станет – князь не простит, но всякое быть может. Вдруг он не забыл тебе зубов выбитых…

Сашка поблагодарил побратима и пошел дальше, мрачно прикидывая последствия всей этой истории. О Ярине он старался не думать, да разве тут удержишься… Упомянутый Согуд, оказавшийся двоюродным братом убитого (по здешним меркам родство очень близкое!), поджидал его за поворотом галереи. Стоял молча, набычившись, потом поднял на Сашку глаза. В них было что-то непонятное, будто старался воин подавить нечто, рвущееся наружу.

– Ты, Олекса, не думай… Олель, конечно, брат мне, но князь рассудил верно… Олель совсем голову потерял, с ним даже отец его сладить не мог, да и погиб он в ту зиму на охоте… Родовичи мои мстить не станут… Да только жаль глупого…

Савинов не знал, что и ответить, но это и не понадобилось. Согуд отвернулся и пошел прочь, опустив голову. Видать по всему – дружны были двоюродные братья. «Чертов псих! – зло подумал Сашка. – Все изнахратил! А ведь так хорошо было… Видно, правду говорят: если у вас все хорошо – значит, вы просто чего-то не заметили!» Мысль его сразу перескочила на Ярину. Он не знал – как будет смотреть ей в глаза. Соврать, что не было другого выхода, – не сможет. Он вообще не может ей врать… Как-то она все воспримет? Он знал, что многие женщины, которых он знал в своем мире, устроили бы форменную истерику. Она – не такая, но то, что между ними все случилось так быстро… Он не знал, чего ждать, и ему было по-настоящему страшно. Савинов понял, что не готов и не может, да что там – не имеет права ее потерять!

Едва он ступил на крыльцо, как увидел ее. Она стояла посреди княжьего двора и смотрела… Сердце в груди дернулось и заколотилось. Сашка медленно спустился по ступеням. Мимо проводили коней, куда-то спешили отроки, кто-то колотил железом о железо. Все окружающее ушло куда-то на край сознания, словно покрывшись легкой туманной дымкой. Он же видел только ее глаза и таящееся в них непонятное выражение, да еще как девичья рука сжимает уголок наброшенного на плечи платка. «Боже мой…» Он пошел к ней через двор, мимо занятых своим делом людей, а Ярина продолжала стоять. И лишь когда до нее осталась всего пара шагов, девушка двинулась навстречу… и обняла его, нежно так, успокаивающе. И шепнула тихо: «Живой…»

Глава 13 Сон про не сон

То ли про любовь, а то ли про беду…

Проснулся чуть свет. Сон, в котором снова был степной курган, бесшумно и стремительно проваливался куда-то назад. Юрки там на этот раз не было. Была зато скифская баба. Странная, – из черного холодного камня, – Сашка наяву таких никогда не видел. Они обычно все больше из песчаника сделаны… Сон ушел, оставив после себя удивленно-успокоенное состояние, какое бывает после прочтения главы в интересной книге, из которой ты наконец узнал, что герой останется жив. И будет продолжение…

Яра лежала рядом, уткнувшись носиком в мягкую тушу подушки. Ее губы слегка изогнулись, явив по-джокондовски мимолетную улыбку. Под утро спится слаще всего и сны нежны и прозрачны. Сашка повернулся на бок и стал смотреть, как она спит. Похоже, он отыскал еще одно занятие, которым можно наслаждаться бесконечно долго, кроме пресловутых «огня, воды и как другие работают». Смотреть, как спит любимая женщина. Смотреть, снова и снова изумляясь своему счастью: «Бог мой – ведь это моя жена!» Она странная, эта женщина-ребенок. Мудрая и юная одновременно. И при этом совершенно искренне считает себя глупой. Всем бы такую глупость…

Вчера, когда он, запинаясь и отводя взгляд, попытался ей объяснить все про Олеля, она слушала некоторое время, а потом перебила:

– Пойми! Все то, что ты говоришь, – не важно. Он для меня не существует. Не существует с тех самых пор, как мы расстались. Для меня существуешь только ты! Да, ты убил его… А не показалось ли тебе, что он сам хотел этого? Ведь про тебя все знают – кто ты и какой ты. И он знал… Потому и напал, что хотел умереть… Ведь он знал и то, что у нас с ним уже никогда ничего не будет.

Сашка смотрел на нее расширенными от удивления глазами.

– Неужели, – выдавил он, – тебе ни капельки не жаль его?

– Это не жалость, – ответила Яра, – это печаль. Печаль… Но он сам выбрал свою судьбу. А умереть в бою – не позор.

«Охренеть! – подумал Сашка. – Охренеть, да так и остаться! Что это – жестокосердие? Фатализм? Мудрость? Смогу ли я когда-нибудь понять ее? А если да, то сможет ли она, в свою очередь, понять меня? Потому что, ей-богу, она меня тоже не понимает… Угораздило нас, это уж точно!»

И теперь, глядя на то, как она спит, Савинов пытался посмотреть на себя со стороны и выяснить – чего она не понимает. В ее глазах он иногда ловил нечто, граничащее между недоверием и скрытым ожиданием, словно затаившийся вопрос: «И когда же ты наконец поймешь, что я тебе не нужна? Что я недостойна тебя? И что мне нечего тебе дать в ответ на твою любовь, человек с неба… А то, что я могу дать, – слишком мало…» Это казалось диким. Откуда такие мысли у девчонки, которая выросла в благополучной семье, где отец-мать живы-здоровы, где всегда защищали и любили? Откуда такое неверие в людей и в себя? Он вчера так и спросил ее: «Почему ты никому не веришь?» А она ответила аксиомой:

– Людям нельзя верить…

– И мне?

– Нет, тебе верю… Но ты – особенный.

И Сашка понял, что ему она тоже не верит. Точнее – боится верить. Хочет, но боится, как будто он призрак, который может растаять вместе с утренним туманом… Это было невозможно вынести. Его затрясло от разрывающих сердце эмоций… И тогда он содрал с себя рубаху, выдернул из чехла нож и повел лезвием под левой грудной мышцей. Ему показалось, что крови мало, и он провел еще раз.

– Клянусь тебе Огнем, – он стряхнул кровь с лезвия в пламя очага, – Кровью и Сталью, что никогда не покину тебя! Что буду защищать до последнего вздоха! И что буду любить – до него же!

Пальцем, перепачканным в крови, он мазнул у себя между бровей, а потом поставил ей тот же знак. Она отшатнулась, но багровая точка уже легла на середину ее лба. Тогда Яра замолчала, глядя в сторону, а через пару мгновений произнесла:

– Это сильнее тебя… И сильнее меня…

И Сашка ответил: «Да!» А потом подумал: «И хорошо, что так!»

А теперь, глядя на свою спящую любовь, он понял – зачем нужна была эта клятва. Где-то в глубине души Савинов знал, что им вместе никогда не будет легко, и ему, конечно, когда-нибудь захочется отступить. И, зная это, он сжег за собой мосты. Теперь отступать некуда… и будь что будет!

В оконное стекло (однако не бедно жил погибший Ярун!) звякнул камушек. Сашка бесшумно поднялся и выглянул. В сером свете утра фигура Храбра казалась призрачной. Полушепот: «Олекса, выдь! Дело есть!»

«Вот черт!» – подумал Савинов. Еще раз глянул на спящую, такую прекрасную и нежную. Уходить не хотелось. Он снова чертыхнулся про себя и стал натягивать портки.

Часть четвертая Витязь

Глава 1 Покер

Его звали Рысенок. Несмотря на свою молодость, он считался одним из лучших охотников рода Выдры. Конечно, с его стороны было большой наглостью забираться так далеко на земли мерян. Но вождь приказал – ничего не поделаешь. То, что он должен был сделать здесь, казалось не до конца понятным Рысенку, но не более, чем прежний приказ вождя – пробраться в Белоозеро и пустить там кое-какой слух…

Стоянка обнаружилась там, где и говорили. Как понял Рысенок – здесь уже пару дней никого не было, а у него глаз наметан. Он разжег костер, походил вокруг, обследуя и запоминая. Ополчение ушло отсюда, как только пришла весть, что варяги выступили и большая часть идет сюда. Весские воины и меряне оставили множество следов. Это хорошо. Пусть враги знают, что здесь было много людей, и меря – в том числе. Конечно же, такой детской хитростью врага надолго не запутать, но главное – время….

Вождь Выдр – Лекша – выбрал его для этой задачи не потому, что парень попадал стрелой во внезапно подброшенный мелкий резан^[94]. Рысенок умел нечто намного более важное. Он умел оставаться незаметным где угодно. Бывалые охотники изумлялись его искусству «отводить глаза». Словом, если он не хотел, чтобы его обнаружили, – его не могли обнаружить совсем. Никто… Правда, были сомнения насчет варяжского синеусого князя. Тот все-таки вещий. Но тут Рысенку было даже интересно попробовать. Потягаться со знаменитым воином – славно!

Он не понимал, почему вождю так нужна эта война. Божий суд нельзя обмануть. Кукша погиб – значит, не прав. А варяг прав. И силен. С ним бы дружить, а не воевать. Но вождь никого не слушает, словно и он сам – уже князь, а старейшины побоку. Правда, те не очень-то возражают… Вот он и впутал в это дело хузар, а те украли женщин… И понеслось! В той лесной битве род потерял многих. У Рысенка вон брата убили. Но Выдры сильны, – восемь крепких деревень и поселков прячутся среди лесов. Много воинов в роду. А все же жаль тех, что полегли бесполезной жертвой, – не вышло ничего у Лекши. И брата жаль… Но вождь снова затеял игру. Теперь уже наверняка… Рысенок подумал: каково это будет – убить? Он никогда еще не убивал человека. Зверя – да, но не человека. Наверное – страшно. Кровная месть – оно конечно. Кукша и его брат были ему двоюродными дядьями. Варяжский князь убил их. Не подло, а в честном бою… но ведь убил! Уважающий себя род должен мстить за своих мертвых!

Вождь так и сказал, когда объяснял Рысенку суть дела. Задумка была отличная. Чтобы обмануть Вещего, нужно подсунуть ему две правды, а то и три. Охотник не знал всего, но когда Лекша призвал его к себе, Рысенок столкнулся в дверях с доверенным человеком вождя, Коренастым Вархом. И слышал слова, которые вождь сказал Коренастому напоследок: «Ты им сразу-то ничего не говори, молчи! Вот уж когда невмоготу терпеть станет – тогда скажи…» И было видно по лицу Коренастого, что на смерть идет человек. Однако Варх верен Лекше как цепной пес. Скажет ему: «Умри» – и умрет Коренастый. В свое время вождь спас его любимую от страшной смерти. Хотели принести жену Варха в жертву Болотному Богу, но Лекша не дал, нашел замену, да еще так все хитро повернул, что жрецы сами вроде как передумали. А теперь, видать, пришло время Коренастому отслужить…

В гриднице собрались все воеводы русов. Здесь были Ольбард с Буривоем, Диармайд, Храбр и пять сотников. Полусотников не позвали, за исключением Савинова, и он чувствовал себя не в своей тарелке. Ох, недаром для него сделали исключение. Похоже, князь решил доверить Сашке какое-то дело. Интересно…

Новости были тревожные. Пару дней назад по городу пополз слух, что Лекша, вождь весского Рода Выдры, собирает своих союзников из других весских родов, а также вождей мерян и муромы. Собирает, чтобы обсудить план зимней войны против русов. Охотники видели в лесу, возле Няндомского кряжа, большой лагерь. В нем с полтысячи воинов. Готовы шатры для вождей, значит, скоро они съедутся на совет. Князь же хочет опередить их. Напасть первым. Вождей захватить, объединенную рать – разогнать, чтобы уже никто не ставил под сомнение: с русами воевать – себе дороже! Второй день по лесным дорогам верхами мчатся гонцы. Ольбард собирает дружину!

Вначале князь выслушал воевод. Докладывали, откуда сколько воинов придет, сколько остается в слободках, готовы ли лодьи и так далее. Когда доклады закончились, Ольбард заговорил сам:

– Да будет известно вам, други, что вчера наша сторожа возле озера Воже схватила весского гонца, что послал Лекша к Муроме. Диармайд допросил его.

Князь кивнул ирландцу. Тот поднялся с места.

– Заговорил гонец, – Диармайд мрачно усмехнулся, – запирался вначале, но все ж заговорил. И вот что сказал: «У Няндомского кряжа – засада!» Нас там ждут, надеясь, что князь сам пойдет в поход, как всегда делал. Однако сбор чудинских вождей – не ложь! Да только соберутся они в другом месте.

– Может, и это хитрость какая? Не подсыл ли гонец тот? – Василько тяжело оперся о стол левой рукой. Правая – на перевязи с тех самых пор, как секира Стурлауга пробороздила его грудь. Могучий воин исхудал и осунулся, но держался прямо. Сигурни сочинила для него что-то вроде корсета, чтобы правильно срастались ребра. Говорили, что самое большее через полгода он снова сможет сражаться… Девушка совершила чудо – золотая у Хагена жена! Савинов знал, что по местным меркам и уровню медицины – оставаться бы Васильку скособоченным инвалидом до самой смерти.

За Диармайда ответил князь:

– Нет. Не хитрость. Я вопрошал богов – вожди действительно соберутся в крепостце возле мерянского града Тотьма. А что в лесу засада – знал и без того. Но вожди были там – я видел. Поэтому решил напасть, чтобы разбить их всех вместе! Однако теперь по-новому надо рядить… Что присоветуете?

Воеводы стали переглядываться. Потом Эйрик Златой Шлем, тот самый – с косичками, которого Сашка запомнил еще по первому дню своего пребывания в Этом мире, встал со скамьи:

– Думаю, князь, ты уже знаешь, что станешь делать, а нас проверить хочешь. Ну что ж, вот как сделал бы я. Всей дружиной, купно, выйти из города, оставив полторы сотни для охраны. Идти реками – не таясь. Ночью – отделить меньшую часть и скрытно послать для захвата крепостцы с вражескими вождями. Основной частью дружины – не менее трех сотен – двигаться к лесному лагерю, высылая вперед дозоры. В крепостце войск будет немного – основная часть в засаде. Засаду – разбить, затем – быстрый отход с добычей и пленными…

– А если они успеют затвориться в крепостце? Их могут предупредить, – Храбр задумчиво теребил свой ус, – что делать тогда?

Диармайд усмехнулся снова:

– Гонец показал, что там есть подземный лаз. Мы захватим крепость через него. Приметы лаза я знаю…

Ольбард кивнул:

– Добро! Но ты, Эйрик, угадал. Не угадает ли и Лекша? А ты что думаешь, Александр?

– Я? – В первый момент он немного растерялся. Все присутствующие на совете были в подобных делах опытнее, и Савинов полагал: его мнения не спросят. – Задумано неплохо, но надо бы усилить разведку. И с засадой поосторожнее – наверняка капкан еще тот…

Князь смотрел на него некоторое время. Оценивающе так, словно что-то про себя взвешивая.

– Ну что ж, Александр, вот ты и будешь там поосторожнее. Я обещал тебе полусотню, а даю три. С тобой пойдут Храбр и Эйрик…

– Отец! А как же я?! – Буривой вскочил с места. – Мне что, опять в городе сидеть?!

Ладонь Ольбарда легонько хлопнула по столу. Доски загудели.

– А ну сядь, княжич! – голос отца прозвучал тихо, но Буривой покорно опустился на скамью. – На твой век битв хватит! Ты останешься в городе и станешь стеречь его пуще глаза своего! Воеводою при тебе оставляю Василько. А что засаду тебя громить не пускаю, – так там осторожность нужна. А ты пока горяч слишком… – Ольбард помолчал недолго, а потом продолжил: – Диармайд! Ты пойдешь со мной к крепостце. Распорядись насчет лодей…

Они еще обсуждали что-то, а Сашка сидел слегка обалдевший. «Вот так вот… Из грязи – в князи… Справлюсь ли? Должен справиться!»

Глава 2 Джокер

Они скользили через осенний лес. Три сотни воинов в полном вооружении. Кожаные куртки-чехлы поверх кольчуг, ноги обуты в мягкие сапоги. Скользили совершенно бесшумно, и Сашка гордился, что ступает так же тихо, как и все остальные.

Конец лета – та же осень. Ступня мягко погружается в опавшую, пружинящую под весом тела листву. Недавно прошел дождь. Теперь дождить будет часто…

Капля воды, скатившись по шлему, срывается вниз с наносника. Щит и кольчуга не кажутся тяжелыми – привык. Они уже неделю в походе. Направление – северо-восток… Из-за ствола дерева впереди возникает воин. Рука его рисует в воздухе незамысловатый узор. Ага! Впереди, чуть левее, поляна, за поляной – овражек, а за овражком… (Воин исчезает, слившись с лесом…) За овражком, на холме – лагерь и… Как он там показал, – мизинец согнут? Значит, десяток шалашей, костер и большой шатер в центре – точно, вон дымком тянет, ветер к нам. Караулов пока необнаружено. Второе – хуже, потому как они, вполне возможно, уже обнаружили нас. И то, что никто не поднял тревогу, еще ничего не значит! Ведь это засада! Весские ребята просто-таки обожают подобную тактику. Подпустить поближе, завлечь поглубже и стрелами, стрелами… Посмотрим. Кстати, еще неизвестно – что это за лагерь. Может, не тот, который нам нужен.

Савинов поднял руку, и цепь воинов замерла. Он знаками подозвал к себе ближайших:

– Значит, братцы, сделаем так…

Рысенок устроил себе несколько сидок на деревьях в самых удобных местах, забрался в одну и стал слушать. Как он и думал, – они появились с рассветом. Серые, смутные тени на самом краю внутреннего взора. Разведчика их Рысенок не заметил, но знал, что тот рядом. Дал ему себя ощутить, чтобы тот понял, что в лагере кто-то есть и этот кто-то очень сонный. То, что надо… Варяг растворился в утреннем сумраке. Охотник тут же скользнул вниз по стволу, легкой рысьей побежкой пробежал через лагерь и взобрался на другое дерево.

С нового места ему хорошо было видно, как варяги растягиваются широкой цепью, охватывая холм полукольцом… Ага, значит, с той стороны должен подойти еще отряд, и если кто сейчас побежит отсюда – то попадет прямиком им в руки. Это если он, Рысенок, правильно угадал направление. Но он судил по себе, думая – откуда сам стал бы скрадывать врага. И не ошибся… Способ простой, но действенный, – так охотятся на зверей. Но человек – не зверь, и Рысенок им это докажет.

«Что-то мне не нравится все это, – Савинов задумчиво потер заросший щетиной подбородок. – Костер слишком явный. Тихо. А ведь эти лесовики, если не перепились конечно, уже давно бы могли нас почуять… Хотя тогда, у хазарской стоянки, не почуяли же… И все равно это смахивает на засаду!»

Беспокойство, на его взгляд, было совершенно обоснованным. Вот лагерь, где кто-то дрыхнет, как говорит Потеха. Бери – не хочу! Стражи нет… Может, все же не то место? Полусотня Ингельда уже давно с той стороны. Ждет, если кто побежит, чтобы захлопнуть ловушку. Но никого. По пути к ним тоже все тихо – Потеха и там побывал. Шустрый парень! Если предполагаемые «они» собираются выйти к нам в тыл, то им надо быть поблизости. Но там Позвизд со своими ребятами. Про арьергард я не забыл… Может, забыл что-то еще? Он снова обдумал всю информацию.

«Для засады на три сотни варяжских латников надо уйму народу. Их так просто не спрячешь, и мои следопыты должны быть слепцами, чтобы прохлопать их. Но ведь это засада! Или нет? Что там говорил князь? Это должна быть засада! Обязательно! Но вот ведь незадача – никого не видно. А вдруг мы ошиблись и вышли на Настоящее место? Компаса-то нет… Но эти ребята и без компаса направление определят – будьте нате. С детства учены! Нет, мы не ошиблись. Значит, придется рискнуть, а то время идет. Не ровен час этот соня, что в шалаше, – проснется. Ну, дай бог, чтобы это оказался простой парень с луком, который пришел пострелять белок… Хотя какие белки в это время года? Надо бы самому посмотреть…»

У Рысенка лук был. Еще по пути сюда он так и эдак обдумывал свою задачу. «Если князь придет сам, во главе дружины, – убей его и только его. Если не придет – затаись и при первой же возможности – уходи. Ты мне нужен живым!» Конечно, молодому охотнику льстило, что он нужен вождю, что тот дорожит им. Однако Синеуса убивать не хотелось. Князь русов – великий воин. Сразить такого из засады – не в честь. Однако вождь СКАЗАЛ…

Чу! Что это? – Рысенку почудилось движение на кромке оврага. Точно! Двое варягов подобрались поближе. Разнюхивают… Один уже был здесь до них, значит, эти – вожди. Пришли сами взглянуть на подозрительный лагерь.

Рысенок почувствовал, как кровь живее побежала по жилам. Э, нет! Так не пойдет. Иначе варяги живо найдут его и стряхнут с дерева, как перезрелое яблоко. Он осторожно подышал, успокаиваясь. Враги все еще таились поотдаль. Ждут. Чего? Ну, посмотрим.

Он тщательно проверил тетиву. Хороша! Вытянул заговоренную матерью стрелу и стал ждать. Эти варяги, видать, почуяли подвох. Поняли, что здесь засада. Но засады бывают разные…

Сашка вместе с Храбром приникли к земле за кустами, что росли на краю оврага. Все-таки с лагерем было неладно. Здесь должна быть уйма народу, а Потеха же почуял только одного. Куда делись остальные?

Храбр толкнул его под локоть и спросил едва слышно:

– Нападем? Впереди все тихо…

– Погоди… – Савинов прислушался, если можно так назвать включение того особого ощущения, которым он обладал. Это умение было с ним всегда, помогая выживать в бешеной круговерти воздушных боев, уходя от внезапно сваливающейся из-за облаков пары немецких «свободных охотников». Эта эффективная тактика погубила многих его боевых товарищей, не обладавших Сашкиным «нюхом». Но только здесь, побыв берсерком, он полностью научился использовать свой дар. И теперь его внутренний «радар» ощупывал окружающий лес… Обнаружилось много вещей, которыми заинтересовался бы любой юный натуралист. Зверушки, пташки, как говорится, «и тэ дэ, и тэ пэ». Только вот человека, который – Сашка знал это наверняка – прятался где-то здесь, не обнаружилось. Пусто. Странно. «Если мыслить логически, то он должен быть в пределах полета стрелы – перестрела. В лесу, особенно таком густом, далеко не выстрелишь, – деревья помешают. Значит, он ближе – где-то в прямой видимости…» Савинов медленно поворачивал голову, прореживая взглядом листву. «Так. Я его не вижу – маскируется отлично. Если он ждал самого князя – то просчитался. Потому и не стреляет. Дичь мелковата…» Однако состояние было жутковатое. Савинов знал, что его видят, а он – нет. Несмотря на броню – ощущение, как будто голый… И взгляд… Вот это-то самое хреновое – Сашка не чувствовал взгляда. Он знал, что сможет почувствовать, даже если неведомый стрелок будет глядеть боковым зрением. Есть опыт… Он знал и то, что его видят. Но взгляда не чувствовал. «Прямо мистика какая-то! Ребята, небось, думают, что мы встретились с чем-то вроде призрака или духа». Он покосился на Храбра. Тот выглядел встревоженно, и если бы Сашка не знал, что тот не боится ничего на свете, то, наверное, решил бы, что побратиму страшновато. Этак слегка, чуточку жутко. Самую, понимаете ли, малость…

Горькое разочарование – вот что было на душе у Рысенка. Поединок с варяжским князем не состоялся. Князь не пришел… Варяги были тут, неподвижные, как идолы на капище. Они знали, что враг – где-то здесь, совсем близко, но найти не могли. Опытные охотники – парень видел, как они скользили между тенями. Лучше – и он бы не смог. И они его не видели. Рысенок понял, что немного гордится. Ведь он же был на виду… Ощетинившиеся металлом фигуры в глубине леса. Двое – впереди, у оврага. Тишина. Он «видел» все это с закрытыми глазами. Взгляд они почуют сразу – слишком близко.

Князя среди них не было. Но вождя он определил сразу. Среднего роста, неотличимый от остальных внешне, он все же был каким-то другим… А когда Рысенок понял, что у того тоже закрыты глаза, ему стало ясно – поединок состоялся! Пусть не с самим князем, но этот вождь тоже силен. Еще как! Охотник медленно поднял лук, все еще сомневаясь, – стрелять велено только в князя… И в этот миг варяг посмотрел прямо на него. И открыл глаза. Именно в таком порядке!

«А что, если пойти от противного? Вот пташки, вот зверушки… а это, кажись, белка, – кто еще так двигается?.. Если взять „шумовой“ фон на экране „радара“ и выделить место, где шума нет… Все-таки мелкая живность не станет слишком приближаться к человеку…» Сашка прикрыл глаза – так «чувствовалось» лучше. Какие-то неясные цветные пятна, гудение, звон, что-то стрекочет, шуршит… горячее!.. значит, и температуру ощутить можно… Плавное движение… тени… влага на стволе… Храбр рядом… Его сердце – гуп…гуп… цвирканье птиц, шелест… стук, хруст… движенье воздуха… а это… это… Стоп! Вот и он…

Савинов открыл глаза и посмотрел туда, где обнаружилось пятно полной, неестественной тишины. Крона дерева – ничего необычного. И никого там нет. Листьев немного, и ветви расположены так, что ствол почти голый. Но он был уверен – наблюдатель там. И еще – этот парень понял, что его засекли. Но не стреляет… Почему?

Храбр вопросительно посмотрел на Сашку: «Ну?» Тот взял побратима за локоть и увлек за собой, показав знаком – «отходим».

Рысенок так и не выстрелил. Варяги отступили. Теперь надо бы затаиться, как сказал Лекша, но этот… который его раскрыл… Но не может того быть! Как это он смог?! Ох и силен!.. Но раз такое дело – надо уходить. Варяг нашел его один раз, найдет и второй. Убивать же – не хотелось. Рысенок не тать – он охотник! Князь русов не пришел, и ждать больше нечего…

Вдруг Рысенку почудилось, что лес зашевелился. Он прислушался и внутренним взором увидел множество серых теней, мчащихся в чаще, подобно волкам. Варяги окружают лагерь! Если они отрежут его от земли – конец! Он стремительно соскользнул со своего насеста. И успел-таки в самый последний момент…

Прокричала «сова» – кольцо замкнулось! Сашка отдал команду: «Вперед!» Воины быстрыми волчьими тенями скользнули в сторону лагеря, бесшумно канули в овраг, возникли с другой стороны и стремительным броском преодолели склон холма. Сашка, по чапаевскому завету, был чуть сзади, чтобы видеть все происходящее и успеть, если надо, правильно отреагировать. Еще до того, как ему сказали: «Там пусто!», он уже знал, что так и есть. На вопрос Храбра он ответил: «Засады бывают разные! Иногда – они на одного человека! Эта засада – только для князя, и никто другой им не нужен!»

Савинов окинул взглядом подлесок и кроны деревьев. Никого! Воины, увидев его реакцию, тут же рассредоточились, прикрывшись щитами. Ставр, предупрежденный заранее, наложил стрелу на тетиву и приготовился. Настала тягучая густая тишина… Этот тип, там – в ветвях, оказался очень шустрым. Несколько мгновений – и стрелка как не было. Сашка попробовал снова отследить «призрака», но тот слишком быстро перемещался, удаляясь куда-то на север. Впрочем, Ставр мог бы достать его. Но ведь парень не стрелял тогда, у оврага… «Ну-ну, бог с тобой. Беги…»

Глава 3 Шахи и маты

Призрачно все в этом мире бушующем,

Есть только миг – за него и держись!

Есть только миг между прошлым и будущим, —

Именно он называется «Жизнь»!..

Из песни

Савинов понимал, что на самом деле чудом избежал смерти. Весин почему-то не выстрелил, а предпочел ретироваться. Может, удивился, что его все-таки нашли. А может, у него был совершенно конкретный приказ… Да, князь оказался, как всегда, прав. Это была засада лично на него. Правда, нестандартная… Сашка готовился к бешеному нападению лесовиков, разработал план. А тут…Что это, интересно, у них за призрак такой. Парниша, который может стоять в двух шагах, а тебе – как ведро на голову надели. Гулко, неприятно и не видать ни рожна. Массовый гипноз прямо… Ну да ладно – задачу свою они выполнили. Весь Сашкин поход был всего лишь отвлекающим маневром. Ольбард знал, что это ловушка, и сделал вид, что попался. А сам отправился по душу этого Лекши… Теперь он, наверное, уже на месте. Хотелось бы надеяться, что все удастся… Однако есть небольшое «но». И если рассмотреть его повнимательней…

– Послушай-ка, Храбр, мне что-то не нравится этот пустой лагерь. Здесь действительно стояло весское ополчение, а потом вдруг испарилось. Остался только этот невидимка. Такое ощущение, что – на всякий случай.

Побратим снял шлем и почесал затылок. Его русый чуб промок от пота.

– Знаешь, Олекса, здесь действительно что-то не так… А вдруг они нас перехитрили?

– Думаешь, тот гонец был подсылом? Но ведь он молчал под пытками…

– Ну да! Зная, что терпеть надо лишь до некой грани, а потом…

– Паршивый фанатик!

– Кто-кто? – переспросил Храбр.

– Ну… человек, одержимый чем-то, который готов за это что-то умереть без колебаний.

– А-а… – Храбр мрачно насупился. – Одержимый… Может, он просто своему вождю по чести обязан.

Они помолчали, глядя, как воины обыскивают лагерь, а Потеха лезет на дерево, которое указал Сашка. То самое, где прятался невидимка.

– Мы не о том думаем! – Савинов хлопнул себя по лбу. – Как ты думаешь, куда подевалось весское ополчение?

– Князь! – Глаза Храбра расширились. – Мы можем опоздать!

– Он и вправду здесь был! – Потеха, закончив осмотр, спускался с дерева вниз. Сашка заметил, что воины как-то необычно смотрят на него. Как будто в первый раз видят. И еще – как если бы они узнали кое-что новое. Смотрят с уважением и даже с некоторой опаской. «Ну вот, – подумал он, – теперь я буду у них колдуном, вещуном и иже с ними. Это, конечно, плюс. Однако как-то неудобно…»

– Собирайтесь, уходим! – скомандовал он. – Потеха! Отправляйся к Эйрику и приведи всех сюда. Свое дело мы сделали! Но появилось другое.

– Может, попробуем словить стрельца этого? – У воинов загорелись глаза. Потеха высказал всеобщее желание.

– Нет! – отрезал Савинов. – Может, мы и сможем его поймать, но он наверняка станет защищаться. И стреляет он, думается мне, не хуже, чем прячется. Живым не дастся. Казны при нем нет. А убьет он многих… Это не заяц, чтоб его по лесу гонять, – и, видя, что не все с ним согласны, добавил: – Если кто-то из вас хочет по-дурацки умереть – вперед! Но воин должен уметь соображать! Иначе не много навоюет. Вы – как дети! Дай им поиграть… Кто-нибудь из вас вспомнил, что ваши жизни нужны князю? Именно жизни, а не смерти. Зимой, если не удастся прищучить их главного, каждый меч будет на счету! Так что мы сделаем по-другому… Какой бы он ни был мастер отводить глаза – летать этот весин не умеет. И наверняка побежит к кому-то, чтобы предупредить, что дичь в ловушку не пошла. Мы протропим его след. И придем туда, куда он бежит. Я почти наверняка знаю – куда! А дальше – по обстановке…

Ему очень хотелось верить, что он их убедил.

Тропу для бегства он выбрал себе заранее. Поэтому мог сейчас не искать путь к спасению, а просто действовать, обратив все внимание на преследователей. Хотя их почему-то не было. По всему выходило, что варяги задержались в лагере. Видимо, их вождь решил не гнаться за ним. Это ладно! И все же надо убраться отсюда поскорее. А то, не ровен час, передумает…

Рысенок знал, что тогда ему не отбиться. Он, конечно, сможет убить нескольких, но против такого количества… Нет уж! Князь не пришел, а это значит, что в эту ловушку он не попал… Знал про нее и отправил этого своего колдуна… Но если он знал об этом, то мог знать и о другом – что Вождь действительно собирает союзников. И вполне мог узнать и место сбора. Значит, надо упредить Лекшу…

Путь ухода Рысенок выбрал через сплошную полосу бурелома. По весне здесь пронесся свирепый ураган, оставив за собой след из множества поваленных, вывороченных с корнем деревьев. Рысенок, ловко перескакивая через одни стволы и проскальзывая под другими, быстро преодолел бурелом и скатился в неприметный овражек… Чтобы нос к носу столкнуться с одним из варягов, деловито затягивающим гашник.^[95]

Проклиная себя за потерю бдительности, охотник, не останавливаясь, бросился на врага. Они столкнулись и покатились по земле, рыча и осыпая друг друга ударами. Рысенок для своих лет был очень силен, но варяг оказался сильнее. И конечно, опытнее. Ни один из них не успел взяться за оружие, но весину мешал лук, который он еще на бегу убрал в налучье, и тул со стрелами. У его противника за спиной был щит, и теперь он не давал опрокинутому навзничь варягу повернуться на бок. Но тот все же ухитрился зажать правую руку Рысенка у себя под мышкой. Тот вцепился левой противнику в горло, но мешало ожерелье кольчуги. Так они провозились довольно долго, весин молча, а варяг – хрипя и ругаясь. Единственный выход – ударить противника головой в лицо – здесь не подходил – варяг был в шлеме. Время работало против охотника, – в любой миг мог появиться еще кто-то из варягов и тогда… Рысенок лихорадочно соображал – что же делать. Он вовремя придавил коленом руку противника, что тянулась к засапожному ножу… Никто из них не мог отпустить захват без риска тут же проиграть бой. Наконец охотнику удалось сомкнуть пальцы на горле врага. Тот захрипел – рука у лучника ого-го! Глаза его полезли из орбит… В следующее мгновение тело варяга резко выгнулось дугой. Рысенок потерял равновесие, получил мощный удар коленом в седалище и кубарем покатился в сторону, нашаривая заткнутый за пояс топор. Противник перекинулся назад через голову. Щит свалился с него. Варяг, уже стоя на ногах, пинком отправил его в сторону и выхватил меч. Охотник пригнулся, выставив перед собой топор. «Это ж надо так глупо пропасть!» – он лихорадочно искал путь к спасению. Однако ничего не приходило на ум.

Но варяг почему-то стоял неподвижно, скалясь и разглядывая Рысенка с головы до ног. Тот заметил, что оскал у противника щербатый – с правой стороны не хватает зубов. Несколько долгих мгновений они рассматривали друг друга, а потом… враг опустил меч.

– Ты, я вижу, из Выдр, – сказал он, продолжая щериться. – Наверное, Боги даруют мне долгожданную возможность. Ты сейчас побежишь куда бежал, а я сделаю вид, что не видел тебя. Не удивляйся! И не думай – мне плевать на справедливость и все такое. Передай своему вождю, что знаешь варяга, который хочет от него услуги взамен на другую услугу. Я знаю, что ему нужно. Он получит это, а взамен сделает то, что нужно мне… Ты понял?

Рысенок кивнул, настороженно следя за каждым движением врага. Может, зубы заговаривает? Но тот спокойно повернулся к нему спиной и стал заметать следы борьбы. Охотник не стал ждать другой возможности и стремглав вылетел из овражка. «Становится все интереснее», – подумал он, ускоряя бег.

– Ну что, все в сборе?

– Все…

– Погодите! Согуд куда-то запропастился!

– Такую мать! – Савинов зло сплюнул. – Найти немедля! Нам надо выступать как можно скорее, а его где-то носит!

Несколько человек тут же бросились в ту сторону, где в кольце оцепления должен был находиться Согуд. Однако тот отыскался сам.

– Не серчай, Олекса! Живот мне прихватило… Зато я видел, куда побежал весин.

– Добро! – Сашка скомандовал выступать. – Где ты его видел? Веди…

Глава 4 Матрешка

Мы успели! В гости к Богу

не бывает опозданий!..

В. Высоцкий

Воины князя вышли к мерянской крепостце под утро. Скрытно, под крутым берегом реки, подобрались к самому частоколу. Весин, охранявший вход в подземный лаз, входивший к воде, не успел даже пикнуть. Русы умеют метать топоры…

Ольбард с Диармайдом склонились над отверстой дырой в земле. Оттуда пахло сыростью и тленом. Воины обступили их. Дозоры залегли на краю обрыва, под самым крепостным валом. Туман висел над поймой реки, скрывая нападавших.

– Значит, так. Ты, Диармайд, берешь полусотню и чуть погодя врываешься через частокол. Я со второй полусотней пойду через лаз. Смотри, чтоб никто не ушел, иначе меряне могут спохватиться. А их в граде немало… Берем вождей и отходим.

– А если все же поднимется сполох?

– Станем прорываться. Их не может быть и слишком много – все ополчение в лесах возле Няндомского кряжа… Кстати, того весина ты под хорошей стражей оставил? Как его там, по имени, звать-то?..

– Коренастым Вархом звали его… А стража ему, княже, без надобности. Помер он под пыткой…

– Тогда – вперед! – Ольбард хлопнул ирландца по плечу и нырнул в лаз.

По теории вероятностей выходит так, что чем дольше человек не совершает ошибок, тем больше шанс того, что он вскоре ошибется. Савинов вел свою полусотню по следу странного стрелка уже три дня. Местность была совершенно дикая. Несколько раз они пересекали малые речушки. Овраги и распадки вставали на пути один за другим. Земля все чаще горбилась щетинистыми от леса холмами и возвышенностями. Покрытая буреломами и чащобами, она словно старалась задержать их продвижение, не допустить куда-то в таинственную святая святых. Люди упорно пробирались вперед, время от времени теряя след. Но Потеха с Позвиздом, раз за разом вновь отыскивая его, показали себя истинными мастерами своего дела.

Вскоре на пути стали попадаться отметины человеческого присутствия. Затесы на стволах деревьев с незнакомыми знаменами, потерянные или брошенные вещи, ловушки и силки, следы огнищ. Сашка далеко разослал вперед и в стороны дозоры, чтобы быть наготове и не нарваться на засаду. Несколько раз он выделял замыкающий отряд, который садился на их собственный след и проверял – не идет ли кто за ними. Но все было тихо. Следопыты по разным признакам определили, что они находятся на мерянской земле. Утром четвертого дня преследования передовой дозор вернулся с вестью – впереди, в излучине большой реки, стоит небольшой градец. На высоком мысу – крепостца. А в крепостце – Ольбард! С ним сотня, а вот вокруг – около тысячи мерянских и весских воинов. Вот те раз… Князь угодил-таки в ловушку там, где собирался поставить ее на вождей антиваряжского союза. Когда три Сашкиных сотни осторожно выбрались на лесную опушку, чудины занимались тем, что штурмовали свое собственное укрепление. Пока что – безуспешно.

Князь сам не понимал – как оно так получилось. Почему предвидение подвело его на этот раз, а быть может, не подвело, а сыграло с ним злую шутку? До последнего момента, как его дружина стремительным броском захватила укрепление, он знал, что вражеские вожди – там. Почему он не предвидел простой до обидного вещи, что противник ожидает от него такого хода, который он и совершил? Ведь каждый младенец знает, что в лисьей норе никогда не бывает одного выхода…

Едва его воины ворвались внутрь, как вожди союзных племен ушли через второй лаз, а из града повалило к стенам готовое к бою ополчение. Капкан лязгнул. Предусмотрительный противник не оставил ему ни одного шанса. Даже колодец в крепостце был засыпан, а в амбаре – шаром покати…

– Эй! Варяги!!! – голос у кричавшего был зычный. – Давайте-ка парой слов перемолвимся, пока мы вас убивать не начали!

Ольбард поднялся на стену. Воины обступили его, прикрывая щитами. Поле вокруг крепостцы было наводнено чудинским ополчением. Меряне и весины, в доспехах и без, с копьями, рогатинами, топорами, иные в шлемах и кольчугах, стояли грозной стеной. Молча, устрашающе.

– Да их тут не меньше тыщи! – сказал кто-то из русов. – Видать, те, из лесу, тоже здесь…

– Эй! Синеус! – крикун узнал князя. – Нам нужен только ты! Остальных отпустим! Выходи!

Кричавший стоял всего шагах в двадцати от вала. Видно было – стрел не опасается. Здоровенный детина в длинной кольчуге, с секирой за поясом. В руках он держал круглый щит, обращенный внутренней стороной к частоколу, – пока что мир, мол.

– А не выйдешь – убьем всех! И тех, что в лесу блуждают, – тоже! Так что выбирай – один погибнешь или всех своих за собой потянешь? А как перебьем дружину твою, – то и город сожжем! Выбирай, Синеус!

– Уж не сам ли это Лекша? – спросил Диармайд. Ольбард дернул плечом:

– Какая разница? Видать, суждено мне, как и родичу моему, Олегу, помереть без славы! Зато все вы живы будете…

Черноволосый ирландец вскинулся, как будто князь его ударил:

– Ты что же, Ольбард Синеус, сдаться решил?! На муку смертную один пойти хочешь!? Не бывать тому!!!

Дружина одобрительно загудела:

– Биться будем! Погибнем со славою! Перун с нами!

– Молчите, дети неразумные! – Лицо князя закаменело от гнева. – Вы что же, не видите, сколько их?! Сами сгинете, а следом жены и дети ваши! Пусть я один смерть приму, чем весь народ мой! Вы присягали мне на верность, так исполните клятву! Сыну моему служите! А он за меня отомстит!

– Нет, княже! Не дело молвишь! – Диармайд смотрел Ольбарду прямо в глаза. – Мы присягали тебе – это правда! Поклялись живот положить за тебя – и это правда! И присяги своей – не посрамим! Потому – не выдадим тебя врагам! И тебе позволим к ним выйти, лишь если поведешь нас в битву!!!

– Веди нас, княже! Перун!!! Перун с нами!

Ольбард посмотрел на лица своих воинов и понял – на все воля богов. Дружина его не отдаст. Он вытянул меч из ножен. Русы издали громовой рык. Князь обернулся к врагам, молча ждавшим его ответа.

– Эй, Лекша! – крикнул он. – Я нужен тебе? Приди и возьми!

Полтора дня они отбивались на стенах, но чудины не очень-то наседали. Пусть-ка варяги ослабнут от голода и жажды.

Князь помнил, что как-то раз на торгу видел забавную игрушку, привезенную из далеких Восходных стран. Может, даже из самого Сина. Это была куколка, выточенная из дерева и раскрашенная яркими красками. Формой она походила на грушу. И еще – куколка открывалась. А внутри была вторая, такая же – только поменьше, а внутри той – еще одна – и так до пяти. Весский вождь поймал его подобным же образом. Он подсовывал князю одну приманку за другой, смотрел, как тот обходит ловушку, и подсовывал новую. В конце концов он убедил князя, что тот умнее и удачливей. И как только убедил – одержал победу. Ольбард понимал, что сам виноват. Он утратил трезвость и, как мальчишка, очертя голову полез в медвежью берлогу. Как в притче: «Слышь, друг! Я медведя поймал! – Так тащи его сюда! – Да он не идет! – Ну тогда иди сам! – Да медведь не пущает!»

Крепостца была – одно название. Частокол с невысоким валом по кругу – ни башен, ни навеса на забороле.^[96] Бревенчатый тын охватывал верхушку приречного холма. Внутри – пара домов, прилепившихся к стенам, и небольшой амбар. Князь стоял на стене и смотрел, как чудины снова готовятся к атаке. В его щите засело уже с пяток их длинных стрел. Но это они так – пугают. Но скоро возьмутся всерьез. Воины князя уже почти прикончили запас воды, что принесли с собой во флягах. Без еды можно протянуть долго, а вот без питья… И без сна тоже долго не протянешь. Ночью враги выходили в поле и орали возле стен, изображая, что идут на приступ. Иногда и шли, но не всерьез – знали русскую силу. Выжидали… Душой князя владело глухое отчаяние. Однако дружина видела только его уверенность и силу. Люди верили, что у него есть решение… Оно и в самом деле было, но князь больше не мог надеяться на свое предвидение. Он гнал его от себя и старался найти иной выход. Однако найти не мог. Он только надеялся, что Василько, оставленный с Буривоем в Белоозере, будет настороже. Чудинов много, и они и вправду могут попытать счастья в нападении на город…

Ну почему он вбил себе в голову, что рать начнется зимой? Что они захотят достать его на полюдье? Вождь Выдр перехитрил его. Что ж, достойный противник!.. Если сегодня ничего не изменится – завтра к утру придется с боем прорываться назад. Плохо, что решение это очевидно. Плохо и то, что уйти налегке не удастся. Часть воинов будет нести раненых и убитых…

Сашка прикинул время. Ольбард сидит в этой крепостце минимум два дня. Вряд ли там много еды и питья. Лучше исходить из того, что всего этого там вовсе нет. Тогда времени в обрез… Он лежал в кустах на опушке и смотрел на бушующее море вражеских войск.

«Лезть напролом нельзя – сомнут массой. Попытаться ночью – вряд ли эти белоголовые ребята будут беспечны. Их предводитель – не из тех типов, что по дурости упускают такой шанс. Дождаться, когда князь решит прорываться, и ударить им в спину… Шанс есть, но совсем крохотный. Противнику и тогда хватит численного перевеса. Нужно сделать что-то еще… Что?»

Чудины под стенами, как видно, взялись за дело всерьез. Сколотили большие щиты, чтобы под их прикрытием подобраться к самому валу. Их стрелы наполнили воздух, дождем поливая крепостцу. Сашка представил – каково сейчас там, внутри, и невольно поежился. Да уж, дело совсем дрянь. Огромная толпа вооруженных людей там, у стен, дико завыла и пошла на штурм. Как только первые ряды взобрались на частокол – тот немного подрос, опоясавшись рядом русских щитов. Сверкнуло оружие. Стальная стена поверх деревянной. Оттуда донеслось знакомое: «Бей! Бей!» Некоторое время казалось – наступавшие просто задавят русов числом. От места боя доносился лязг, грохот и рев. А потом враги отхлынули назад, и вал вокруг крепостцы остался усеянным телами убитых. Держатся! Ну – добро!

Савинов вдруг заметил, что пальцы его до боли сжимают пучок сухой травы. Он разжал руку. «Эге! А здесь-то дождя не было!» Он отполз немного назад, туда, где таились у опушки его воины.

– Найдите мне Позвизда, Потеху и Врана! И пусть Ставр возьмет два десятка стрелков. Только живо! Нам надо успеть до следующего приступа.

Рысенок нашел Вождя, когда тот, стоя в стороне, на небольшом холмике, руководил осадой. Услышав новости, он только хмыкнул и зло ощерился:

– Я знал, что он не попадется! Ты не удивил меня. Его удача и хитрость удивительны, но не беспредельны! Видишь? Ты ждал его там, а я поймал его здесь. На живца! Теперь ему не уйти! Отец мой и дядя будут отмщены!

Охотник со смешанными чувствами смотрел на него. Белый огонь безумия пылал в очах Вождя. И парень с удивлением понял, что ему не нравится такой конец…

Второй приступ! Визжащая и воющая волна врагов накатилась на тын, вскипела стальной пеной. Чудины прыгали вверх, опираясь на копья, карабкались на плечи друг другу. Лезли, невзирая на потери, сплошным потоком искаженных от ненависти лиц. Ощеренные зубы, налитые кровью глаза. Русы сшибали их вниз, рубили цепляющиеся за гребень стены руки, кололи, резали. Их облитые железом плечи двигались неутомимо, словно у жнецов, снимающих кровавый урожай. Воин – пахарь битвы. Дружина стояла насмерть. То там, то здесь падал кто-то из защитников. Убитых и раненых оттаскивали вниз, и побратимы занимали их места. Князь разделил своих воинов на три смены. Одна сражается, одна отдыхает, а третья – наготове, чтобы вступить в дело, если где-то наметится прорыв обороны. Они держались…

Ольбард посмотрел на небо. Как назло – ни облачка. Бойцов мучает жажда. И солнце еще высоко. Этот приступ упорнее, чем предыдущий. Враги лезут и лезут. Стрелы, пущенные навесом, густо падают во дворе. Стрелки, прикрываясь щитами, собирают их, чтобы переправить обратно. Врагов так много, что всякая стрела найдет себе цель на той стороне. Когда их вожди сообразят, что снабжают оружием осажденных?

Чудины все лезут и лезут. Их натиск еще усилился, хотя кажется, что это невозможно. Теперь им нет нужды карабкаться друг на друга. Они идут по валу из трупов. Дружина берет с них страшную дань за каждого своего погибшего. Но те – не боятся! Ломят вперед, как будто все решили полечь здесь костьми! Отваги им не занимать.

Князь поднялся на стену. Один из его воинов упал. Кольчуга разрублена. Кровь хлещет из глубокой раны. Срубивший его весин перепрыгнул гребень частокола… и рухнул на тело своего врага. Княжеский меч расколол ему лоб. На его место тут же встает другой. Удар! Залитое кровью лицо исчезает за частоколом. Новый враг! Удар! Гремит щит. Снова удар!

Еще немного – и русов задавят числом!

Но что-то меняется. Вражеский натиск ослаб. Ветер тянет через поле к лесу клубы черного дыма. Город горит! Там в дыму и пламени мечутся люди. Женский крик, вой. Часть вражеских воинов кинулась туда. Им навстречу летят стрелы.

– Диармайд! – Князь отбил очередной удар. – Раненых на двор. Готовьтесь! Помощь идет!

Из стены дыма, перегородившей поле, внезапно возник строй воинов в островерхих шеломах. «Перун!» Они движутся быстро. Но не слишком, – так, чтобы враг оценил опасность и успел напасть. Расчет, как видно, на то, что вражеские вожди сейчас потеряли власть над своими воинами. И не успеют сообразить, что к чему.

Враги кинулись им навстречу. Варягов мало! Те сбились в клин и пошли быстрее. «Перун! Перун!!!»

«Это Александр! Рисковая голова! Откуда он здесь?»

Ольбард усмехнулся и подал знак. К воротам! Удача с нами!

Орда накатилась на три Сашкиных сотни. Облепила, теряя окалину трупов. Клин замедлил шаг, но продолжил движение, все глубже увязая в толпе врагов, словно медведь, волочащий за собой собачью свору. Воины с рыком ворочали копьями. Лязгало железо, хрипели под ногами затаптываемые насмерть враги, норовя в последнем порыве ухватить за сапог, задержать. Савинов отбросил щитом очередного противника, ткнул железом в распяленный криком рот. Держать строй! Держать!!! Он направлял свой отряд слегка в сторону от ворот, оттягивая на себя основную массу врагов. Орда все напирала, очертя голову бросаясь на острия копий. Их много! Черт, как их много! Клин окончательно увяз и, качнувшись, остановился…

И именно в этот момент распахнулись далекие еще ворота крепостцы и оттуда хлынула железная струя дружины, на ходу формируя второй клин, правда меньший. Разметывая в стороны ряды осаждающих, он двинулся вперед. Медленно. Потом все быстрее.

– Бей! Перун с нами!!!

Савиновский отряд заворочался, высвобождаясь из вязких объятий орды, и надавил вперед, навстречу прорывающимся из кольца товарищам. Все ближе и ближе их клич. Вот уже видны взлетающие и падающие багровые лучи клинков. Клинья разошлись совсем рядом, размолов в кровавую кашу часть вражеских воинов, оказавшихся между ними. И двинулись к лесу, срезая атакующих врагов друг у друга с флангов и тыла. Те стремились отсечь их от леса. Меряне построили стену щитов, но она была разорвана, рассечена натрое и втоптана в траву сапогами русов. Раненых в середину! Бей!!!

Так, в хрипе, стоне и вое, они достигли первых деревьев. Развернулись, слили ряды и прянули на врага. Чудины не ожидали, смешались, отшатнулись назад. То, что надо! Русы использовали эту заминку и отступили в полном порядке, огрызаясь стрелами…

Солнце нещадно палило залитое кровью поле. Вездесущее воронье уже вилось над телами. На следующий год быть здесь доброму урожаю!

– Это невозможно! – Рысенок, раскрыв глаза, смотрел на исчезающих в лесу грозных врагов. – Они снова ушли!

Вождь смолчал. Его лицо стало белым от бешенства. Скрип зубов, наверное, был слышен на другом конце поля. Молодому охотнику было страшно смотреть на него и он отвернулся, чтобы взглянуть на пожар. Там, судя по дыму, тоже все было плохо. Рысенок чувствовал себя виноватым в том, что произошло. Убей он в лесу этого варяжского колдуна – и все могло бы быть по-другому… Но вот странно. Виноватым-то парень себя чувствовал – вон сколько народу погибло, однако что-то внутри говорило Рысенку: случилось то, что должно было случиться. И что не стрелял – верно. Было в том варяжском вожде нечто… родственное ему самому.

За его спиной послышался судорожный вздох. Вождь, похоже, взял себя в руки. Рысенок вдруг подумал, что тот действительно безумен. Неужели теперь, когда варяжский колдун снова доказал свою невероятную удачу, Лекша все еще будет жаждать битвы с ним? Хотя нет, именно теперь вождь захочет отомстить еще сильнее. А меряне – те повязаны кровью. Им придется участвовать в войне!

Словно в подтверждение его слов, Лекша тихо произнес, и его голос напомнил парню змеиное шипение:

– Ничё! Это наш лес! Чтобы дойти домой, им придется заплатить нам дань кровью… Смерть их будет ждать под каждым кустом… Эй, парень! Что ты там пел о том варяге, что отпустил тебя?

Глава 5 Возвращение

…Возвращаются все, кроме лучших друзей,

Кроме самых любимых и преданных женщин…

В. Высоцкий

Они пробились. Шли лесами, отбиваясь от летучих отрядов весинов. Несли тяжелораненых и убитых. Последних – почти сотня. Три четверти живых более или менее легко ранены. Сам Сашка получил очередной шрам, когда стрела, пробив щит навылет, раздвинула жалом кольца брони и, пронзив мышцу насквозь, уткнулась в ребро прямо напротив сердца.

Когда дружина достигла тайного места на одной из рек, где были припрятаны лодьи, Савинову показалось, что вот он, после столетних блужданий, вернулся наконец домой. При первой же возможности он рухнул прямо на палубный настил и вырубился. Ему опять приснился сон.

Это была опять та же степь, покрытая курганами. Над ней пламенело рассветное небо. Мягкие облачка в вышине кипели чистым золотом, словно извергнутые неистовым жаром из горна божественного кузнеца. Горизонт плавился и бурлил яростным огнем, испуская в исполинскую чашу небосвода янтарные солнечные лучи. Курганы курились утренней дымкой, храня на обратных склонах ночной мрак. Тот корчился, прячась от наступающей солнечной рати, и темными тенями устремлялся к западному горизонту. Крыло на вершине кургана отбрасывало четкую синюю тень. На нем сидела давешняя птица. Сашка стремглав мчался к ней, обратив лицо навстречу восходу, и упругие стебли травы хлестали его по ногам.

Юрка сидел под крылом, опершись спиной о его траченную огнем поверхность, и смотрел, как рождается день. Почему-то на нем была местная одежда богатого покроя, а на шее красовалась толстенная золотая гривна. Когда Сашка приблизился, Юрка глянул на него искоса и хитро усмехнулся:

– Что, пилотяга, в вожди выбился уже?

– У тебя неверные сведения, – Савинов присел рядом. – Полусотник – это еще не вождь. Череп мне не брили и вообще…

Юрка выдал свой коронный смешок. Прозвучало язвительно, и Сашке захотелось намять ему бока. Тот почуял и, слегка отодвинувшись, погрозил ему пальцем:

– Но, но! Попрошу без рук! А сведения мои – верные. Я не то что ты: «Видит горы и леса, облака и небеса, но не видит ничего, что под носом у него!» – процитировал он.

– Это откуда?

– От верблюда! Откуда мне знать – тоже мне, вопросозадаватель. Ты мне верь на слово – разве я тебя хоть раз обманул?

– Насчет раза – не скажу, а пару сотен припомнить мог бы, надувала несчастный! Ты вообще откуда здесь?

– Откуда и ты. Вот соберешь пару взводов гавриков и давай сюда, на юг! Тут такие дела делаются – закачаешься!

– Куда это «сюда»? Степь большая. И потом – ты мне снишься.

Юрка подозрительно уставился на него. И вдруг пребольно ущипнул за нос.

– Эй! Это насилие над личностью! Пусти – слива будет!

Некоторое время они боролись за обладание носом. Сашка победил.

– Очумел ты, братан, в этой степи! На друзей кидаешься!

– Как я могу кидаться – я же снюсь тебе. Нет? – Юрка наклонился к нему и заговорщически прошептал: – А я думал – ты мне снишься.

И заржал как безумный.

– Вот что, Юрчелло, ты не темни! – Савинов насел на него всерьез. – Давай колись – что у тебя на уме. И вообще – где это «здесь»?

– В Чернигове, братуха! Значит, договорились – пару взводов, а то и роту, ноги в руки – и сюда. Только не вздумай! – Он погрозил кулаком. – Не вздумай, слышишь, везти их на десантных планерах! Я тя знаю, анархиста! Дай только волю – уж ты развернешься.

– Ты бредишь, – уверенно сказал Савинов и проснулся.

Юрка исчез вместе с курганом, а рассвет остался. И нос болел не переставая. Наверное, даже больше, чем раненая грудь. «Вот черт! – Савинов ощупал нюхательное приспособление. – Где это меня угораздило? Может, щитом вчера, когда стрелой ударили? Жаль, зеркала нет…» Он перегнулся через борт и зачерпнул воды горстью. Боль поутихла.

А лодьи уже подходили к городу. Там звоном звенел колокол. На пристани народищу набежало – страсть. Что-то кричали, бросая вверх шапки. Радовались. «Значит, Позвизд сушей быстрее нас добежал. А может, коня где раздобыл. По всему видать – и не ждали уж нас…» Еще перед атакой, посылая своих «диверсантов» поджечь мерянский городок, он дал одному из них спецзадание – сообщить в Белоозеро суть ситуации. Парень преуспел, и даже слишком.

Теперь почти сразу выяснилось, что Буривоя в городе нет. Умудренный опытом, Василько остался защищать Белоозеро с тремя десятками воинов и градским ополчением. Но княжича ему удержать не удалось. Буривой же собрал остальных воинов – почти сто двадцать человек – и кинулся спасать князя, хотя знал, что безнадежно опаздывает… Ольбард, услышав сию новость, только мрачно кивнул и тут же приказал отправить нарочных – ворочать героя назад… «Будет княжичу на орехи, – подумал Сашка. – Бросил город почти без дружины, мальчишка! Отца спасать – дело, конечно, благородное, но ведь и головой думать надо…» Потом Савинов увидел Яринку, и все прочие мысли вылетели из головы. А все болячки – как рукой!

Стоя в сторонке, Диармайд смотрел, как обнимает Александра молодая жена, и думал о своей Грайне. О том, какой сейчас у него сын и как пахнет в Ирландии вереск. В битве он не получил ни царапины – Бог хранил его от всякого зла. Хранил для того, чтобы он мог вернуться домой. И он знал, что обязательно вернется. Слово воина – крепче стали! Вернется будущей весной. Князь обещал…

А Юрка оказался прав. Сон это был или нет – бог знает! Вот только на тризне, когда провожали погибших воинов в чертоги богов, князь вдруг выкликнул Сашкино имя. Тот вышел вперед, не подозревая, что его ждет. Лицо Ольбарда было сурово и торжественно. Он держал в руке бритвенно острый меч. Зал дружинного дома накрыла тишина. Все ждали.

Князь поднял клинок над головой:

– Александр, по прозвищу – Медведкович! Воин, пришедший с неба! Ты, которого мои собственные руки извлекли из волн Студеного моря, не раз спасший мне жизнь! Верный клятве! Побратим! Ты показал в битве, что достоин быть вождем! Твой дух неистов, а рука крепка! Боги наделили тебя удачей и мудростью! Сила твоя равна разумению! Да будет так, как должно быть! Стань на колено…

Сашка молча повиновался. Его плечи тут же обернули полотном, волосы смочили, и князь собственноручно лезвием меча сбрил их, оставив лишь на темени густую прядь. Дружина крикнула: «Любо!!!» – аж стены дрогнули.

– Встань, витязь!

Савинов встал. И не ко времени заметил ревнивый, недобрый взгляд Буривоя. «Еще этого не хватало, – устало подумал он. И всей-то чести, что голова – босиком. Зимой мерзнуть станет!» Конечно, на самом деле он так не считал. Но что поделать – привычка!

Поклонился князю, дружине и поцеловал посвятивший его меч. Ольбард обнял его за плечи и повел во главу стола. А у Сашки не шел из мыслей мрачный взгляд княжича. К славе ревнует, что ли? Да какие ваши годы! Эх – жаль! Хороший парнишка…

* * *

А на другой день Сашка стоял на городской пристани и смотрел, как снаряжается в дорогу новгородский насад. Последний в этом году. Дюжиеработники сновали туда-сюда, проверяя напоследок груз. Высокий статный купец с гривной на шее, как в давешнем сне у Юрки, похожий скорее на воина, чем на торговца, приветливо кивнул Сашке. Они неплохо знали друг друга, Савинов неоднократно покупал у него свечи и рукописи – так называемые списки – копии трудов разных авторов, в том числе и античных. Правда, имелись кое какие проблемы с прочтением, однако вполне устранимые… Охрана – десяток воинов, под командой седого, бывалого русина, уже заняла свои места в насаде. Пришла пора прощаться.

Яра о чем-то шепталась с Сигурни. Наверное, «присылай весточку» и так далее. Хаген подошел, стал рядом, вооруженный почти так же, как в тот раз, когда Сашка впервые увидел его. Положил руку на плечо:

– Ну что, брат, вот и настало время. Я должен вернуться, чтобы помочь отцу. Хочу, чтобы ты знал – у меня никогда не было друга лучше, чем ты…

Сашка молча сжал его жесткую ладонь.

– Не тужи, Александр, мы с тобой свидимся еще не раз. Через месяц будем в Бирке, а через два я увижу скалы нашего фиорда…

– Хаген! – Савинов перебил его. – Ты знаешь, что мы можем встретиться уже на следующий год. Князь простил тебя, но он не простил твоего отца. И как бы нам не свидеться на палубах боевых кораблей! Знай – мой меч тогда будет смотреть в другую сторону…

– И мой! – скандинав беспечно улыбнулся. – На палубе много места. Может, и ты попадешь ко мне в гости.

Сашка рассмеялся:

– Спасибо, я лучше как-нибудь сам… Спасибо за все… Вот, смотри – это тебе. Прими от чистого сердца!

Он поднял лежащий на пристани мешок и вытряхнул на руки Хагена поток стальной чешуи. Кольчуга была харалужная, Богдановой работы. У побратима загорелись глаза.

– Княжеский дар, Александр! А мне и отдариться нечем!

– Твоя дружба – дороже, Хаген!

Тот погладил гладкий металл колец, покачал головой. Потом полез за пояс и достал свой рунный мешочек.

– Вот, прими и ты! Ты знаешь, что с ними делать… Ну что же, давай прощаться?

– Давай! – Они обнялись, и Хаген по сходням спустился в насад. Сигурни уже была там. Корабельщики отдали швартовые концы и оттолкнулись от пристани. Насад величаво развернулся. Хлопнул парус, наполнился. Чайки завопили, паря вокруг мачты… Тоже провожают.

Яринка подошла, стала рядом. Сашка взял ее за руку. Его пальцы наткнулись на металл колечка, которое он подарил ей еще до свадьбы. Серебряная головка пантеры, кусающей собственный хвост.

Они смотрели, как удалялся крутобокий кораблик. И Савинов молился, чтобы они с Хагеном больше не встретились. Трудно иметь друзей по ту сторону фронта… Он надеялся, что его молитвы будут услышаны. Кем – не имеет значения. И почти поверил, что так оно и будет. Как водится – он ошибался, но это действительно уже совсем другая история…

Сашка стоял и смотрел вслед уходящему в неизвестное другу. Ветер нес вслед кораблю пожелтевшие листья. Скоро зима…

Далеко на севере могучий рыжебородый человек распахнул тяжелую дверь и вышел из дома. Ветер тут же сунул ему в бороду пожухлый березовый лист. Рыжебородый поднял голову вверх и узрел бег облаков. А в этом беге, из чехарды грязно-белого и ясно-синего цвета, божественная воля вдруг сложила для него Руну Ингуз. И он понял, что его сын идет к нему…

Глава 6 Рать^[97]

В хрипе связок, в горле комом теснится крик,

Но настала пора – и тут уж кричи – не кричи!

Лишь потом кто-то долго не сможет забыть,

Как, шатаясь, бойцы о траву вытирали мечи!

И как хлопало крыльями черное племя ворон,

Как смеялось небо, а потом прикусило язык,

Как дрожала рука у того, кто остался жив,

И внезапно в вечность вдруг превратился миг…

И горел погребальным костром закат,

И волками смотрели звезды из-за облаков,

Как, раскинув руки, лежали ушедшие в ночь,

И как спали вповалку живые, не видя снов…

Виктор Цой

И зима пришла – многоснежная, студеная. Деревья в лесах трещали от мороза, и стены кремля, сложенные из исполинских стволов, покрылись серебряным инеем… Вождь весинов затаился. Даже дальние выселки в княжеских владениях никто не тревожил. Вопреки ожиданиям, не возникали из пурги летучие отряды весских лыжников. Не звенел набат.

Тишина была настолько подозрительной, что Савинов начал беспокоиться не на шутку. Что-то еще задумал этот неистовый Лекша? А вот Ольбарда будто подменили. После спасения из ловушки князь сделался мрачен и нелюдим. Приготовления к войне велись вяло. Как будто что-то сломалось в душе вещего князя.

Перед первыми заморозками Ольбард засобирался на полюдье. Не обращая внимания на советы своих вождей, он взял с собой всего сотню воинов. Остальных частью оставил в Белоозере, а часть разослал по дальним крепостцам. Диармайда с пятью десятками вообще отправил в Градец на Лаче… Храбр остался в городе приглядывать за порядком, а вот Сашку князь взял с собой.

Савинов с тревогой следил за происходящим. В последний день перед выходом на полюдье он подошел было к Ольбарду с вопросом – не надо ли взять с собой побольше людей. Князь ответил только: «Нельзя оголять город» – и свернул беседу. Создавалось впечатление, что он больше никому не доверяет.

Гонец нашел вождя Рода Выдры уже на следующий день после того, как варяжский князь покинул свой город.

Лекша с десятком стрелков возвращался из дозора. Он установил вокруг весских поселений непроницаемую сеть засад, засек и тайных засидок, в которых менялись опытные охотники. Он ждал, что Синеус нанесет свой удар. Ведь не может не знать проклятый варяг, что род Выдры сильно оскудел воинами. Их теперь едва набиралось с полторы сотни.

Однако гонец принес удивительную весть. Князь вышел из Белоозера с малым числом, беспечно. С ним всего сотня воинов. Остальные разбросаны по дальним крепостцам. Свой человек, который теперь был у Лекши в варяжском стане, доносил: Синеус разогнал всех своих старых вождей, сын – в опале, черноволосый вальх, самый опасный из людей князя, услан куда-то с малым числом воинов. Лучшего случая не представится!

Лекша тут же отправил быстроногих гонцов к своим союзникам. «Час настал! Смерть варягам!» И из глубины заснеженных лесов, верные своему слову, стали выходить отряды кряжистых мерянских воинов, ловких весских стрелков, и даже мурома прислала почти сотню ратников, вооруженных тяжелыми рогатинами, бронями и щитами.

Смерть варягам!

На обширной поляне, где разбили свой лагерь русы, стояла тишина. Горели костры, и треск валежника, пожираемого пламенем, был единственным звуком. Савинов сидел у огня. Было тревожно. Он не понимал, что происходит. Почему князь лезет в глубь враждебных лесов с малой дружиной? Почему выбрал пассивную тактику? Даже – более того! Ведь на полюдье можно было отправить Буривоя, а самому… Или нет – княжича посылать нельзя. Этот безумный выдрятич Лекша только и ждет такого подарка. Но что же все-таки происходит? А вдруг Ольбард утратил свой Дар?! Тогда все становится на свои места…

Сашка поискал глазами князя. Нашел. Ольбард стоял возле саней, нагруженных добром, которое его данники приносили на княжий суд. В каждой деревушке, через которую проходил отряд, князь разбирал тяжбы, судил и собирал дань. Переполненных саней набралось уже с двадцать штук. На ночь их выстроили кольцом. Получилось нечто вроде стены, внутри которой русы разожгли костры и устроились на ночлег.

Темный силуэт воза с данью, такой же темный силуэт князя рядом… А это кто? Сашка присмотрелся. Неизвестный сидел у воза на корточках по правую руку от князя. Одетый в шубу мехом наружу, издали он напоминал медведя… Князь слегка повернул голову, сверкнула серьга в ухе… Медведеподобный кивнул. Волчий хвост на его шапке тяжело мотнулся. Да они разговаривают между собой!

Савинов прислушался, но не смог различить ни одного слова. Это с его-то навыками! Ольбард и его жутковатый собеседник каким-то непонятным образом разговаривали молча. Сколько продолжалось это общение, Сашка не знал. Князь все так же неподвижно стоял, «мохнатый» – сидел в тени. Лес – молчал, лишь изредка потрескивали деревья, да с шумом рушился с веток снег. Звезды, перемигиваясь, с любопытством разглядывали стоянку. Тишина. Дыхание спящих… А потом вдруг «мохнатый» исчез. Только что сидел, кивая, – и нет его. Только обострившийся Сашкин слух различил удаляющийся в глубину леса слабый звук. Если снег плотный, как сейчас, именно так шелестят на бегу широкие охотничьи лыжи… Кто это был?

Ударим, как только снимутся с лагеря. Мурома пойдет ошую, меря – в центре, а мои воины – справа. Не жалейте стрел! У нас людей всемеро больше, а хорошо бы – вдесятеро! Лучших стрельцов собрать вместе. Рысенок! Ты – старший!

Выла, ревела и ворочалась битва. Сотни ног попирали снежную целину, топтали, запинаясь и скользя в крови, тела врагов и друзей. Весское ополчение, подкрепленное отрядами мери и муромы, загнало русов в ловушку. Точнее, так думал весский вождь. Однако он ошибался. Ольбард позволил ему поймать себя…

Пар клубами летел над сражающимися, оседая инеем на доспехах и шлемах. Стрелы и мечи звенели о них, высекая яркие искры. Чудь напирала, теснила славян и, казалось, скоро сбросит дружину русов с высокого речного откоса прямо на лед. Многоголосый ор стоял над полем сражения. Щиты грохотали от града ударов, подобно боевым барабанам. Русы сбивали строй, крепко упираясь ногами в мерзлую землю. Их было меньше, гораздо меньше, но боевое умение – превыше числа.

Сашка бился во главе своей полусотни на правом крыле. Ему уже трижды меняли изрубленный щит. Морозный воздух обжигал легкие. Колкие снежинки лезли в глаза. Поддоспешная одежда «плавала» в поту. Он хрипел, задыхаясь, держа тонкую грань, отделяющую человеческое сознание от звериного духа. Свирепый рев рвался из груди. Враги наседали, ярясь, и откатывались, воя от страха. Тяжелые копья русов сновали взад-вперед, словно иглы гигантской швейной машины, тачающей смертное полотно. Лязг, вой, стук. Сердце колотится где-то в гортани. Щит отяжелел от вонзившихся стрел и сулиц. Но строй держится – одно слово – стена!

Крепкие, широкоплечие меряне настырно лезут вперед. Они тоже умеют сражаться в строю, и у всех есть щиты. Вот один, в плоском полукруглом шлеме, что-то кричит, взмахивая топором. Враги снова бросаются вперед. Стальная круговерть! Чье-то лезвие задевает Сашкин шлем. В ушах звон, в глазах – кровавая муть. Он наугад сплеча рубит мечом. Что-то звенит, распадаясь. Древко скользит, посунувшись над плечом… змеиный бросок… хрип… стон. Пелена перед глазами рвется на части. Он видит, что меряне отступили, злобно крича. Господи, сколько же… Но их предводитель с расколотым черепом – в снегу. Еще один труп среди множества других…

Тучи воронья с граем поднимаются над лесом. Что? Не может так скоро… Может! За деревьями ревет рог. Раз, другой, третий. В подлеске – смутный блеск железа. С каждым мигом он все ярче. Из сумрака выходит первая шеренга, вторая, третья. Засадный полк Диармайда, тайно собранный из разосланных по дальним градам отрядов, выдвигается, щетинясь остриями копий, катится валом, подминая снежную целину. «Р-рра! Перун! Перррун!!!» Часть чудинов поворачивает ему навстречу, кидается с безумной яростью. Сшиблись! Вскипело стальное месиво, пошло кровавыми пузырями. Чудины обтекают полк с флангов, но русы не боятся – идут напролом. Их клинки сверкают с быстротою молний, разбрызгивая, разя, рассекая. Они давят, рвут, напирают. Вот левое крыло врага в полукольце. Хряск, визг, звон. Меряне обращаются вспять, забрасывая за спины щиты. Правый фланг русов начинает медленное наступление. Весины откатываются следом за мерей. Воздух наполняется стрелами. Задние ряды славян поднимают над головами щиты. «Держать стену! Держать!!! Щиты сбей!»

Сашка охрип окончательно. В горле сухой, игольчатый комок. Рядом падает воин – в его глазу стрела. Поднять выше край щита, не отставать! Ноги проваливаются в сугробы. Под ними то скрип, то хлюпанье. Кто-то длинно и дико воет, не прекращая ни на миг: «И-и-и-и!!!» Вдруг вой обрывается. Что-то с силой ударяет в щит. Метнули топор! Чудины останавливаются на опушке, разворачиваются, и бой продолжается с новой силой. Мельканье, стук, свист! Кто-то кричит не своим голосом, жутко подвывая. Но и этот смолкает. Мертв!

Снова звук рога. Кони ржут на опушке. Их тяжелый скок слышен даже сквозь лязг битвы. Еще засадный полк! Буривой дорвался до битвы! Чудины очертя голову кидаются на прорыв. Капкан лязгнул вновь! «Бей! Бей! Бей! Бей! Бей! Бей! Бей!!!!» – несется над полем. От вопля снег рушится с веток прямо на головы сражающихся. Начинается бойня. Части врагов удается прорваться, но Сашка чувствует, что это ему безразлично. Конечно, этот безумный весин, вождь Выдр, снова ушел… Его достанут потом!

Избиваемое весское ополчение воет от ужаса. Еще напор – и они сдаются, бросая оружие в снег. Савинов тупо смотрит на маячащие перед глазами безоружные фигуры и вдруг понимает – это победа! Победа!!!

«Слава! Слава!!!» – клич летит над полем, мешаясь с вороньим граем и смертными стонами. Победа… Но война не окончена.

Рысенок хорошо стрелял в последнем бою. Если бы поле осталось за ними, он мог бы принести целую связку вражеских ушей. Но про2клятые лесными богами варяги снова смогли победить. Их князь – настоящий колдун! Его ничто не берет… Вот летом им чуть было не удалось заманить его в западню. Кудесник навел на варяга порчу и ослепил его Дух, но тот каким-то образом освободился, нашел кудесника и убил его. А потом перебил почти всю засаду, заслав сначала впереди войска двух злых духов, один из которых убил брата Рысенка. Он тогда долго искал тело, чтобы похоронить, а найдя – увидел, что оно рассечено пополам, вместе с кольчугой. Вот и плати баснословную цену купцам за доспехи!

Рысенок помнил, как плакал от ярости и поклялся отомстить. Вождь убеждал всех, что ничего не потеряно и зимой, когда варяги пойдут собирать дань, Выдры вместе с союзниками станут нападать на них и перебьют по частям. Но князь-колдун снова обманул их. Враги возвращались с добычей, и охотники сообщали, что, мол, идут беспечно, без дозоров… И опять обманул синеусый колдун. На самом-то деле он разделил своих воинов. Часть их шла открыто и беспечно, а остальные – тайными тропами, широко разослав дозоры из умелых охотников. И Выдры сами угодили в ловушку…

Теперь в роду осталось лишь два десятка мужчин. Из них половина – старики и мальчишки. Рысенку недавно исполнилось двадцать зим, но теперь он остался одним из немногих зрелых мужчин…

Несколько ночей подряд, после того как варяги покинули поле боя, оставшиеся в живых Выдры на санях и волокушах свозили домой своих убитых. Рубили сухой лес для погребального костра. Женщины выли над телами, а пожилой ученик древнего кудесника молил богов о милости. У погибших в бою не было даже провожатого в мир мертвых – никто из варягов не попал в плен. Это было неправильно. Их души могли заблудиться, а на том свете некому будет прислуживать им на празднествах…

Вражеские отряды рыскали поблизости, стремясь отыскать убежище Выдр. Люди были в отчаянии. А потом из лесу вышел варяг. Тот самый, щербатый…

Глава 7 Иуда

…А жизнь – только слово,

Есть лишь любовь и есть смерть!

– Эй! А кто будет петь, если все будут спать!?

Смерть – стоит того, чтобы жить!

А любовь – стоит того, чтобы ждать…

Виктор Цой

Это был передовой дозор. Шесть человек верхами, пробирающихся по зимнему лесу. Из ноздрей обросших по сезону лошадок валил пар. Люди внимательно осматривались по сторонам, держа оружие наготове, ждали подвоха с любой стороны. Они знали, что враги разбиты, что у них осталась лишь горстка воинов, но это не делало род Выдры менее опасным. Нужно было найти его убежище, чтобы положить конец этой долгой, ненужной войне.

«Впрочем, – размышлял Савинов, по обыкновению лично возглавлявший дозор, – не так уж и не нужна эта война. Весские роды сильны и многолюдны. Они не признают единой власти, и каждого приходится убеждать силой оружия или угрозами. Если они развернут в лесах партизанскую войну – от них будет очень много неприятностей… Однако теперь они получили урок. Еще немного – и еще один род отойдет под руку Белозерского княжения. И кто виноват в том, что в роду почти не осталось взрослых мужчин? Вот принял бы Лекша, сын Кукши, виру за отца… Но нет, не хочет. Лучше пусть все Выдры сойдут на нет, а месть священна! Неужели там у них не найдется светлой головы, которая сообразит, кто же является их настоящим врагом? Перетянули бы колом этого кукшеныша да вышибли за ворота, так ведь нет! …Но отваги им не занимать – это правда…»

Мохнатые еловые лапы загораживали дорогу. Тяжелые снеговые шапки на них то и дело грозили ссыпаться прямо на голову. А шуметь нельзя! В лесу звук летит далеко. Весины могут всполошиться и снова испарятся в чаще.

– Олекса! – один из воинов, ехавший по левую руку, шепотом позвал его. – Глянь-ка! Вроде след санный. Дня три как проложен…

Сашка подъехал, вгляделся. Вчера была метель, и колею порядком замело, но, по всей видимости, она была достаточно глубокой, и на поверхности снега четко просматривались параллельные плавные углубления. Ага!

– Вот что сделаем: ты, Лют, отправишься к полусотне и приведешь ее сюда, да известите князя. Вы двое – останетесь здесь с лошадьми, а…

– Олекса, не обидь! Дозволь с тобой идти! – Согуд смотрел умоляюще. Сашка бросил взгляд на Позвизда, которого собирался взять с собой, пожал плечами. Вот чертов попрошайка! С тех пор как Согуд попал к нему в пятидесяток, его словно подменили. Раньше он то и дело кидал в сторону Савинова острое словцо, не мог забыть, что тот помешал ему отомстить, опозорив перед всеми. А теперь стал шелковый. То ли осознал, что не прав, то ли пытался выслужиться. Первое – похвально, второе – противно… Сашка надеялся на первое, но что-то с трудом верилось. Он покачал головой – брать Согуда не хотелось, но ведь он и не собирался забираться далеко. Тем более что след старый – опасности почти никакой. А проверить надо…

– Ладно, – он махнул рукой, – пойдем пешком… Доставай лыжи. Вам же, – он обернулся к Позвизду и второму, кривичу по имени Одинец, – когда подойдут наши, идти верхами – следом за мной. Особенно не спешите… Хотя, может, мы раньше вернемся.

Идти на охотничьих широких лыжах было удобно, хотя Сашка – тот еще лыжник. Согуд старался держаться впереди, торил лыжню. Двигались они медленно, часто останавливаясь. Иногда сворачивали в сторону, осматривались, прислушивались… Ничего.

Снег был испещрен следами лесного зверья. В основном – всякой мелочи: беличьими, заячьими. Птичьих тоже было хоть отбавляй. Пару раз наткнулись на относительно свежий волчий след. Согуд глянул и, буркнув: «Трехлеток», пошел дальше. Савинов понятия не имел, на основании чего тот сделал такой вывод. След как след – похож на крупный собачий, только средние два пальца выступают дальше вперед, так что между ними и боковыми можно положить тонкую веточку…

Они ушли уже достаточно далеко, как вдруг Сашке почудилось, словно за ним кто-то наблюдает. Правда, не так, как будто хочет напасть, а исподволь, вроде как из любопытства. Он остановился и закрутил головой, осматриваясь. Лес хранил молчание. Точнее сказать – привычно шумел. Согуд тоже остановился и вопросительно посмотрел: мол, в чем дело?

– Ты ничего не чувствуешь?

– Нет… А что?

– Да вроде следит кто-то за нами…

– Нет как будто… Зверь или человек?

Савинов хотел было пожать плечами, но вдруг понял: «Человек! Нет никаких сомнений!» Он собирался сказать об этом спутнику, но тот уже повернулся и двинулся дальше, выходя на опушку большой поляны. И тут Сашка почувствовал! И заорал:

– Назад!!! – Но было поздно…

Рысенок заметил врагов сразу, как только они приблизились к месту засады. Сверху, с лесины, их было видно как на ладони. Он наблюдал за варягами краем глаза, готовя лук. Наложил стрелу и стал ждать. Но те почему-то замешкались. Один из них сошел с тропы и стал настороженно осматриваться. Почуял?! Рысенок испытал немалое удивление. Его еще ни разу не обнаруживали в засаде, даже если проходили прямо под ним. Ни враги, ни друзья. Разве что кроме того непонятного варяжского вождя… Но и тогда тот нашел его не сразу. Искал долго, очень долго. И если бы Рысенок не промедлил…

Он заслуженно гордился своим умением сливаться с огромной Душой Леса. А этот варяг его зачуял почти за перестрел! Грешным делом, Рысенок решил было, что это сам синеусый колдун, но быстро сообразил: князь варягов храбр, но он не дурак. Как ни мало осталось Выдр, а все же они еще живы, и вряд ли прославленный мудрец попрется на рожон всего с одним сопровождающим, тем более – с этим. Да и ростом чуткий варяг был куда как пониже, и усы у него – русые… Боги Леса! Так ведь это тот самый вождь! Охотник понял, что времени терять нельзя, и спустил тетиву. Ему понадобились всего две стрелы.

Стрела попала Согуду прямо в лоб. Раздался металлический звон, тот был в шлеме. Сила удара оторвала воина от земли и швырнула назад. Раздался отчетливый хруст – наверное, лопнули шейные позвонки. Предупреждающий крик еще не умер у Савинова на губах, когда он сбросил щит из-за спины на руку… И каким-то чудом увидел вторую стрелу прямо перед глазами. Почему-то она была без наконечника.

Удар был страшен. Лук неведомого стрелка имел просто чудовищную силу. Сознание выключилось мгновенно. Но Сашка все же успел увидеть свои собственные ноги с лыжами, промелькнувшие на фоне неба…

Когда он очнулся, было уже темно. Он лежал на боку, и непокрытую голову холодил ветер. Снег так и мелькал перед глазами, и Савинов не сразу понял, что лежит на санях и его довольно быстро куда-то везут. Страшно болела голова, тошнило. Он попытался пошевелиться и понял, что накрепко связан, да вдобавок прикручен к саням. «Значит, плен. Вот это номер!» Из носа текло. На губах был солоноватый привкус. «Кровь… А нос-то сломан! Этот паршивец с луком, как пить дать, прямо в стрелку-наносье попал!.. И ведь опять в лоб… как тогда, башкой о прицел…» Он снова попробовал путы, но его от этого движения жутко замутило и вырвало в проносящийся мимо снег. «Засранцы! Ведь специально на бок положили, чтоб сани не поганил… Или чтоб не захлебнулся… А ведь у меня сотрясение. Черт…»

Ехали долго. Сашка успел окончательно прийти в себя и стал наблюдать за дорогой. Вслед за санями, привязанные к задку, волочились пушистые еловые ветви. «Следы заметают… И так найдут вас, белобрысые!.. Если только ваши кудесники вьюгу не наколдуют!» Один раз они протиснулись по извилистому проходу в свежей засеке. Это означало, что весины готовы сражаться до конца. Потом он услышал рядом с собой чей-то стон. Он стал осторожно, чтобы снова не стошнило, елозить на подстилке, стараясь развернуться. После долгих мучений это удалось. «Эге! А Согуд-то жив! Ну и здоров же наш любитель опасных приключений… Подвел я тебя, брат. Черт дернул вдвоем вперед лезть…»

Вскоре скрип саней и фырканье лошади усыпили Савинова, и он отключился. Второй раз очнулся уже затемно. Он лежал в каком-то помещении. Было холодно, но терпимо, – кто-то набросил на пленника сверху шерстяной плащ. Сашка кулем валялся в темноте – хоть глаз коли – и осторожно шевелил пальцами рук и ног – гонял кровь. Хотелось надеяться, что это пригодится. Несколько раз он тихонько звал Согуда по имени, но тот не откликался. Либо без сознания, либо его держат в другом месте. Разумный ход – можно было бы перегрызть друг другу веревки. Он раздумывал над тем, что с ним собираются делать. Самый лучший вариант – тот, в котором Лекша собирался начать переговоры, был наименее вероятен. Даже так – вероятность его настойчиво стремилась к нулю и, скорее всего, была к нему до обидного близка. Этот Лекша, вождь Выдр, кукшеныш, как его про себя звал Савинов, – настоящий параноик. Ему хоть кол на голове теши – но дай отомстить. Не удастся отомстить Ольбарду, он возьмется за того, кто ближе. На беду – ближе оказался Сашка. Так что, скорее всего, он – агнец для заклания. Что и подтверждает тупая стрела. Это ж надо, подстрелили как какого-нибудь бельчонка!

Пока все это крутилось в голове, какая-то другая мысль старалась пробиться наверх из темных глубин ушибленной Сашкиной головы. Он всячески старался тянуть ее наверх. Подгонял, приманивал, звал. Чувствовал – это что-то важное. Но, видимо, стукнуло его знатно. Тошноты он больше не чувствовал, однако мысль все время за что-то цеплялась и наружу не лезла. Он пыхтел и тужился, но в конце концов устал и уснул тревожным, неглубоким сном.

Во сне его снова допрашивали СМЕРШевцы.^[98] Мол, как так, товарищ летчик, почему так долго шли из-за линии фронта? Почему сразу не доложились по прибытии? Да какие контакты имели с врагом Советской власти и что вам обещали за шпионство и вредительство? Он отчаянно защищался, но делал это как-то обреченно. Было ясно, что за него взялись всерьез, а раз так – ни за что не выпустят. Отлетался…

Глава восьмая и последняя

Все в наших руках!..

К. Кинчев

А потом он услышал голоса. Они бубнили где-то рядом, и сквозь тонкую пелену сна, в котором товарищи чекисты продолжали шить ему дело, нет-нет и прорывалось гулкое бормотание. Савинов инстинктивно вслушивался, но понять ничего не смог. Говорили по-весски. Он окончательно проснулся, ускользнув-таки из цепких лап НКВД, затворы оглушительно лязгнули и пропали вместе с их обладателями. Но лязг и звон остались. Там, снаружи, за четко освещенным по краям прямоугольником двери, кто-то стучал металлом о металл. Топор со звоном врезался в мерзлое дерево… «Строят… Что? Ну, это понятно, – что-нибудь вроде эшафота или погребального костра. Впрочем, для меня сейчас – это одно и то же». Затем под самой дверью незнакомый голос громко сказал какое-то слово с вопросительной интонацией. Издалека ответили утвердительно. В дверь грохнул удар, затем еще один. «Это счастье стучится к нам в двери! Что-то оно слишком настойчиво ломится…» – рассеянно подумал Сашка. Тот же голос, но уже на сносном русском, крикнул:

– Просыпайся, варяг! Мертвые заждались!

– Угу… – отозвался он. – Подождут еще малость…

– Шути-шути, – сказали снаружи. – Я скоро приду! – И шаги удалились.

Савинов осторожно потряс головой. «Вроде не кружится!» – и стал снова шевелить пальцами. Обнаружилось, что конечности совсем занемели. Он немножко покатался по полу, чтобы согреться, и выяснил, что солома на нем так и норовит залезть в нос. «Ай-вай, нехорошо как, а?» Ему показалось забавным, что он сам пытается взбодрить себя шутливым настроем, и рассмеялся. «Ну да посмотрим, герой, как ты запоешь, когда тебе глотку резать станут». Мысль была до отвращения трезвая. «Как там насчет надежды, которая умирает последней?» Он вдруг понял, что напряженно вслушивается в происходящее снаружи. Вдруг да запоют боевые рога, и Ольбардова дружина вломится в этот вертеп, все снося на своем пути. Но рога не ревели. Снаружи деловито перекликались все те же голоса. Потом добавились и другие. Он понял – публика собирается, и ему стало страшно. Точнее, страшно было давно, но он ухитрялся отвлечься, а тут накатило волной, накрыло. После нескольких секунд, а может, и минут панического ужаса, он понял, что лязгает зубами, словно целый расстрельный взвод передергивает и передергивает затворы. «Отставить, капитан!» – сказал он себе и сжал зубы. Те жалобно хрустнули, но лязгать перестали. В этот миг как раз загремели запоры, и дверь отворилась.

Внутрь хлынул яростный дневной свет. Снаружи пахло едой, свежеструганным деревом, лесом, людьми, причем не очень чистыми, и… пивом. «Ах да, у них ведь поминки!»

На пороге стоял здоровенный широкоплечий парнище, такой белобрысый, что аж светился. Лица его Сашка не рассмотрел, но почему-то понял, что тот круглолицый, с носом картохой и, естественно, веснушчатый. Парень спустился по высоким ступенькам, которые заменяли деревянные чурбаки, и наклонился над ним. В руке его блестел опасного вида нож.

– Ну, варяг, не боись! Прикончат тебя быстро, а там – к предкам – и все дела. Так-то хуже, чем в бою, но уж чем богаты… Сейчас я тебе путы на ногах распазгаю,^[99] да ты не суетись – убежать все одно не сможешь. Как голова-то?

«А он еще и издевается, урод!»

– Спасибо, лишних дыр нет! Ты, что ль, стрелял?

Парень широко, по-детски улыбнулся:

– А то! Конечно, я. А ты догадлив. Я это сразу понял, когда ты меня на поляне учуял. Силен ты, брат, жаль – убьют тебя… Как звать-то?

– Какое тебе дело до того? Я ж уже труп почти… твоими стараниями.

Весин усмехнулся, но тут же помрачнел.

– Я бы с тобой по чести потягался, а так… нехорошо вышло.

– Почему?

– Когда сильный, вот как ты, погибает по подлому предательству – нехорошо. Лучше б я тебя тогда еще, в лагере лесном убил.

– Так и это ты был, невидимка… А ну, постой! Про какое предательство ты тут вспоминал?! Говори!

– Да не дрыгайся так!.. Ох и узлов навязали, быка удержать… Ладно, хоть жаль веревок… – он стал сосредоточенно возиться с Сашкиными путами – А про предательство тебе, варяг, лучше бы и не знать – то горше смерти…

– Да говори же!.. – начал Савинов и вдруг понял: – Ах, падла! – Мысль, что пыталась пробиться к нему прошлым вечером, внезапно возникла, развернувшись во всей своей поганой красе. Когда его везли на санях, Согуд валялся рядом… но он не был связан!!! Так вот почему эта сука просилась с ним! Он знал, паскуда, про засаду, потому что, скорее всего, сам ее устроил… – Сашка расслабился и откинулся назад. В голове сразу стало как-то пусто и спокойно. «Не простил выбитых зубов, паршивец. И братца своего ревнивого не простил!..»

Рысенок, справившийся уже с его ножными путами, обхватил Савинова за плечи и поставил на ноги. Вгляделся в лицо, кивнул:

– Понял, я смотрю… По уговору я его стрелять не должен был, только тебя. Так Лекша сказал… А я вот и стрельнул, а вождю – мол, перепутал вас.

– Спасибо, – Сашка посмотрел ему прямо в глаза, – меня Олексой зови.

Тот кивнул:

– Меня Рысенком кличут… Ну, Олекса, пойдем, что ли? Нехорошо, когда мертвым ждать приходится.

Снаружи было морозно. Сашка как-то сразу отметил это и выбросил из головы. Глупо дрожать от холода, когда тебя собираются прикончить с минуты на минуту. Сначала его пошатывало, но потом он разошелся, ноги пошли бодрее.

Это была здоровенная поляна, окруженная со всех сторон кондовым, вековечным лесом. Солнце светило вовсю, празднично и ярко. Народу собралось тьма – в основном бабы да ребятишки. Мужчин было мало. Все они, вооруженные до зубов, стояли там, где посреди поляны было сложено нечто вроде огромного кургана из бревен, щедро проложенного сухой соломой и щепой. В кургане, видимо, лежали погибшие в битве весины, но отсюда их не было видно. Сашку ввели внутрь круга. Люди отодвинулись от него, как от чумного. Молча.

Мрачные весские мужики смотрели сквозь него, сжимая рукояти топоров и мечей. Было тихо. Зато Согуд, стоявший тут же, в доспехах и при оружии, нагло улыбался. В глазах его кипела веселая ярость. Вот она, долгожданная месть! Сашка сплюнул ему под ноги, с удовлетворением заметив на лбу предателя здоровенный, иссиня-черный желвак. «А головушка-то болит небось!» Рядом с Согудом возвышался огромный, косая сажень в плечах, свирепого вида весин. Он напомнил Савинову Ольбарда, и стало понятно, что это и есть вождь Выдр Лекша. Глаза у него были совершенно безумными, но на пленного он смотрел внимательно, можно сказать – изучающе.

Тут же загремел бубен, и увешанный побрякушками кудесник что-то заголосил. Толпа отозвалась слитным, надрывным вздохом. Вождь подтолкнул Согуда вперед. Тот хищно ощерился и потянул из ножен меч:

– На колени, пес!

«Ах вот как! Ты еще и прикончить меня собрался?!» – ярость ударила в Сашкину голову горячей волной.

Согуд был уже близко, и клинок его опасно маячил у шеи Савинова. Тот слегка наклонился, чтобы встать на колено… и вдруг, метнувшись в сторону, со всей силы ударил предателя ногой в пах. Тот ничего такого не ожидал – он шел зарезать барана. И поплатился.

Удар получился отменный. Согуда аж оторвало от земли. Он выронил меч и грузно приземлился на четыре кости немного в стороне. Сашка подскочил ближе и ударил второй раз. Нога онемела, но попал он точно. Раздался хруст сломанной челюсти, а в следующий миг твердый сапог опустился на основание черепа предателя. Звучно хрястнуло. Ноги Согуда яростно заскребли землю и замерли.

– Паскуда! – Сашка смачно плюнул на труп. Толпа издала второй вздох – на этот раз изумленный. Савинов повернулся к людям и встретился взглядом с вождем. В глазах того читалось явное одобрение. «Еще повоюем», – понял Сашка.

– Может, поговорим?

Лекша нахмурился:

– О чем? Ты все равно умрешь! Души наших родичей ждут жертвы!

– Вот тебе труп для костра! – Савинов ткнул ногой в тело Согуда. – Зачем тебе я? Зачем тебе война? Твой род погибнет. Прими мир и союз с Белоозером, и роду Выдры нечего будет бояться…

– Нет! – в глазах вождя полыхнуло белое пламя. – Падаль не годится для костра! Его я все равно убил бы… кто предал один раз – предаст и другой!.. – Он помолчал. – А сопровождать моих воинов к предкам, в обитель мертвых, должен настоящий воин! Ты!

Лекша замолчал, ища в Сашкиных глазах признаки страха, и, не найдя, продолжил:

– Воин, со связанными руками убивший врага, вооруженного мечом, не умрет как свинья! Принесите его оружие!

Поляна взорвалась воем и ревом. Весины одобрительно свистели. Вверх полетели шапки и топоры, причем все это было очень ловко подхвачено и запущено вверх по второму разу. Савинов с удивлением заметил, что некоторые топоры бросали женские руки. «Во как! Хороши весские девки. Небось с оглоблей на медведя выходят. И поджилками не звенят, как я в тот раз…» Через толпу протиснулся Рысенок. В руках – Сашкины мечи. Он вытащил из ножен тот, что покороче, взвесил в ладони, довольно причмокнул и, зайдя Савинову за спину, коротко взмахнул клинком. Путы послушно распались. Сашка пошевелил пальцами, проверяя – все ли на месте. Изрядно задубевшие, они оказались в порядке. Башка уже не кружилась, но тело слушалось плохо. Сотрясение мозга – это не шуточки. Тем более – такое… Он размял запястья, а в голове вихрем пронеслась сцена: Ольбард у костра, с двумя мечами в руках, и весины, один за другим павшие от его ударов…

«Не думай об этом, кретин!» – сказал он себе и взялся за рукояти мечей. И мигом успокоился. Вождь уже стоял перед ним, огромный как медведь. Он скинул рубаху, явив солнечным лучам богатую татуировку. «Ну, прям Третьяковка!» Сашка прищурился и спросил:

– А что будет, если я убью тебя, вождь?

И снова сцена перед глазами. Стена щитов и Хаген, вызывающий Ольбарда на бой. Весин ответил то же:

– Попробуй! – Глаза его стали пусты, как стеклянные. – Если сможешь – уйдешь цел. Тогда я сам провожу своих воинов к предкам. То – Суд Богов! Да только ты не сможешь, гридень Ольбарда Синеуса. – Могучие руки сжали топорища двух широких секир. Вождь предупреждающе рыкнул и прыгнул вперед.

Савинов предполагал, что Лекша будет стремителен, несмотря на свой тяжеловесный облик. Но тот оказался не просто стремителен – молниеносен! Он едва не уложил Сашку первым же ударом. Едва увернувшись – секира пронеслась в сантиметре от его плеча, он отпрыгнул в сторону и затанцевал вокруг, стараясь достать противника длинным клинком… И снова чуть не погиб. Вождь, не раздумывая и доли секунды, метнул в него одну из секир. Уклониться удалось каким-то чудом, как если бы кто-то огромный схватил Сашку, как котенка, за шкирку и отшвырнул в сторону. Сверкающий снаряд с гулом ударился в бревна костра… Весин просто размазывался в воздухе, и Савинов безнадежно опаздывал – он не мог достать своего врага. Было вообще непонятно, почему Сашка еще жив. Клинки стонали, отводя удары – мощные и быстрые. Лекша наносил их так, что из каждого предыдущего рождался следующий. Даже с одной секирой он выглядел так, как будто их у него пять.

Савинов понял, что умрет. Этот воин был гораздо лучше него. Даже Ольбарду пришлось бы с ним повозиться. Но Сашка не собирался сдаваться, он каким-то чудом держался еще минуту, две… И почувствовал, что устает, теряет темп. А этот богатырь – двужильный, прет и прет, как циркулярная пила. Сашкин ум лихорадочно искал выход. Секира срезала прядь волос на его голове, левая рука, отражавшая удары, стала неметь…

«Чик-трак», – сказала, открываясь, потайная дверца. Неистово холодный ветер ринулся в голову человека с двумя мечами. На миг в сознании мелькнул силуэт медведя. Но не он нужен для победы. Медведь – это смерть. Вождь искрошит берсерка в капусту. Нет, не медведь, а… Вот оно! Погибающий человек вдруг осознал, что его враг хочет умереть! И не может! Хочет уже давно…

Ледяной ураган сожрал и эту мысль. Осталось только сейчас. Миг – наполненный вихрящейся сталью. Оружие – это ты сам!

Рысенок с ужасом и восхищением увидел, как варяг, только что безнадежно терпевший поражение, вдруг крутанулся стремительной атакой. Изогнутые клинки исчезли, утянув за собой в небытие руки и тело невиданного воина. Потом осталась одна голова… Вождь яростно атаковал этот жуткий мерцающий призрак, но тот вдруг исчез и появился вновь с другой стороны. Вождь обернулся… и упал. Люди исторгли из своих грудей протяжный отчаянный крик. Последний из вождей рода Выдры приподнялся на локте, пытаясь встать, но тонкий порез на его шее вдруг раскрылся с отвратительным хлюпающим звуком, и кровь хлынула на убитый ногами сверкающий снег. Вождь уронил голову на руки, еще сжимающие секиру, …и умер.

Варяг стоял над ним, страшный и неподвижный. Его мертвые глаза смотрели прямо вперед. Люди замерли, не в силах даже вопить от ужаса. Все взгляды были прикованы к грозному чужаку, который только что лишил их надежды… Варяг молчал. Рысенку почудилось, что тот борется с чем-то внутри себя, пытаясь заговорить. Охотник подумал – демоны-помощники не выпускают колдуна из своих лап! Но варяг все же победил… Его лицо просветлело, плечи расслабились, и он сказал:

– Ваш род должен жить! – Повернулся и медленно пошел мимо расступающихся в страхе людей к чернеющей стене леса. Все молчали, глядя на его удаляющуюся фигуру. Тот уже почти дошел до деревьев, когда юный Вячко вдруг схватил лук и с каким-то плачущим криком выпустил стрелу…

Сашка, если это еще был он, медленно шел к лесу. Навязчивая пустота прочно завладела его умом. Он пытался вырваться из нее, помня Хагеновы наставления, но – тщетно. Люди и весь мир вокруг превратились во что-то непонятное и ужасающе прекрасное. И стрела, та, что летела ему в затылок, тоже была прекрасна. Да и не стрела это была вовсе. Да и не было ее…

Нечто сделало нечто и отправилось далее, пытаясь стать человеком.

Никто не успел увидеть, как варяг отбил стрелу. Что-то вспыхнуло, блеснуло. Силуэт колдуна затуманился, и стрела ушла в сторону. Вячко, не веря своим глазам, снова как во сне натягивал тетиву, когда сильный удар сбил его с ног. Рысенок стоял над ним с лицом, искаженным от ярости.

– Недоумок! Ты хочешь, чтобы мы умерли все? Это не человек! Это Бог Войны! Кто ты такой, чтобы стрелять в Бога?!

Другой голос, дребезжащий старческий голос кудесника, перебил его:

– Это не Бог! Но у варягов теперь еще один сильный вождь. Он взял нашу мощь, и теперь мы должны заключить с ними союз, чтобы выжить!

Кудесник отвернулся от них и велел людям уложить тело вождя в костер. Вскоре к небу рванулось пламя…

Рысенок смотрел на пляску языков огня и думал. Думал о том, что род Выдры будет жить и станет данником Синеуса… Должен жить, как сказал варяг… А что он, Рысенок? Каково его место в этом новом мире? Что он может сделать для своих сородичей? Могущество, свидетелем которого он был, потрясло охотника до глубины души. Он хотел присоединиться, пристать к великой удаче варягов, вкусить ее и разделить с ними, чтобы через Рысенка к ней, этой удаче, причастился весь род… Эта зима будет тяжелой. И потому ныне его место здесь… Но по весне… Рысенок знал, что, едва вскроются реки и сойдут последние снега, он отправится в варяжский город, чтобы вступить в дружину этого вождя, который смеялся, идя на смерть. Именно в его дружину.

Пламя танцевало, унося в небеса пепел прошлого. Наступало неумолимое, словно стена щитов, новое время. И чтобы не быть погребенным под его тяжкой поступью, нужно идти в ногу с ним…

Даже богам холодно в зимнем лесу, особенно если они не совсем боги и одеты в одну лишь рубаху, штаны да сапоги… «Эх, шубейку бы!.. Яринка, ты слышишь? Я иду к тебе…»

Алексей Витковский Выбор воина

Тебе…

Велесовый мед

Пролог

Сурова земля Скандии. Путнику, идущему на северо-запад, преграждают путь быстрые холодные реки, текущие сквозь густые леса, населенные дикими зверями. Непроходимые мрачные болота заступают ему дорогу. Но если путник упорен и его стремление к цели велико, то он преодолеет все эти преграды… Чтобы столкнуться с самой сложной из них. Вдоль побережья Скандии тянется огромный горный хребет. Его заснеженные вершины купаются в тучах, его склоны круты, а перевалы опасны. Отроги хребта спускаются прямо к морю, обрываясь в холодную воду скальными уступами чудовищной высоты. Волны беснуются под ними, стараясь прогрызть основание скал, но скалы растут и с каждым столетием берега Скандии все выше возносят над седыми волнами свои несокрушимые утесы. Очертания берегов здесь прихотливо изрезаны морем и льдами…

Трудно путнику выйти к побережью. Перевалы почти непроходимы даже летом, а зимой… Зимой они смертельно опасны. И редкий удалец рискнет совершить такую попытку…

Сурова земля Скандии. Но еще суровее – люди, населяющие эту землю. Не вдруг и ответишь – чего больше приходится опасаться путнику. Слепого буйства стихий или людской ненависти и коварства…

Путников было двое. Они легко бежали на широких лыжах, отталкиваясь от плотного наста короткими копьями. Снежная пыль вихрилась за ними, засыпая и без того едва заметную лыжню. За спинами людей были приторочены объемистые мешки, ножны с мечами, а у одного из путников еще и лук со стрелами. Бороды и усы лыжников покрывал иней, но теплые меховые куртки и шапки берегли людей от холода…

Они бежали так уже давно. Бежали ровно и неутомимо. Им нужно было до весны успеть перебраться через горы, обойти стороной владения свирепых халогаландских ярлов и доставить Эорвис, жене хевдинга Стурлауга Трудолюбивого, срочное сообщение. По дороге вестники охотились, благо в лесах, несмотря на зиму, было много зверей и птиц. Иногда путники заходили в селения феннов, попадавшиеся на пути, чтобы купить хлеба и узнать новости. Угрюмые фенны неплохо принимали чужеземцев, ведь те были норманны, а не свеи^[101] – извечные враги феннов. Один раз вестников все же попытались ограбить, польстившись на серебро, которым они расплачивались. Но путники отбились и ушли в леса. Оба они были опытными воинами, а тот, что с луком, Гюльви Сорвиголова, даже командовал десятком в хирде Стурлауга. Второго звали Видбьёрн Косматый. Он славился своим умением читать следы и прокрадываться незамеченным в стан врага…

Воины бежали все дальше и дальше. Горы вставали им навстречу исполинской крепостной стеной, выставив перед собой ополчение укрытых снегом темных лесов. Воины спешили – время утекало, как вино из опрокинутой чаши. Их товарищи, оставшиеся зимовать в далекой земле, были в опасности. И чем ближе весна, тем больше становилась опасность.

– Как думаешь, Гюльви, почему Стурлауг считает, что этот рус Ольбард опаснее халогаландцев?

Костер трещит, швыряя в ночное небо пригоршни искр.

– Разве ты малое дитя, Косматый? Халогаландцы даже не знают о том, что мы вернемся весной. Они не знают, как мало у хевдинга воинов и как много добычи. А Ольбард знает. Его хирд велик, а люди жаждут мести… Он видел, какая с нами добыча! А большой хирд – это много золота для хирдманов… Не удивлюсь, если узнаю: не случайно проснулся тогда славянин, что поднял сполох. Может, русы с самого начала хотели нас ограбить…

Оба воина хорошо помнили крик, разорвавший сонную темноту на дальнем зимовье, где спали вповалку хмельные после совместного пира норманны и русы. Как вспыхнул очаг и багровые сполохи отразились в кровавых лужах. Как дико выли умирающие, а холодная сталь выпивала души друзей и врагов. Как вцеплялись друг другу в глотки те, кто вчера поднимал чаши за здоровье и удачу. Как тесно было в воздухе от мечей…

Видбьёрн покачал головой:

– Не хочу я в это верить, Гюльви. Что-то должно быть святое в человеке… Что, если не дружба? Ведь они были друзьями – наш Ингольвсон и этот Ольбард! Неужели…

– Что значит для этих русов дружба по сравнению с богатой добычей?! Ты хороший человек и храбрый воин, но твоя вера делает тебя наивным. Твой Бог говорит, что все люди по своей природе добры, но их смущает дьявол. Но это не так! Мир жесток, а люди свирепы и алчны. И если у них есть возможность предать – они предадут. Верить можно только своим, побратимам. И больше никому в целом свете…

И снова вестники бежали навстречу горным вершинам. Те становились все ближе и ближе. Уже начинали редеть леса. Черные скалы выпирали из-под снега своими обветренными лбами. И близился перевал…

Часть первая Ясень битвы^[102]

Глава 1 Корабли

«Что ты видишь во взоре моем,

В этом бледно-мерцающем взоре?»

– «Я в нем вижу глубокое море

С потонувшим большим кораблем.

Тот корабль… величавей, смелее

Не видали над бездной морской.

Колыхались высокие реи,

Трепетала вода за кормой.

И летучие странные рыбы

Покидали подводный предел

И бросали на воздух изгибы

Изумрудно блистающих тел…»

Николай Гумилев

– Эге-е-ей!

Крик летит над водой, цепляясь за гребни волн. Волны качают корабли. Широкие паруса наполнены ветром.

– Эге-ге-е-е-ей! На «Пардусе»! Как вы там!

– Хорошо-о!!! – Ветер относит слова в сторону, и они, как птицы, несутся над морем, чтобы исчезнуть вдали. Корабли выходят в Баренцево море, которое здесь называют Студеным. Семь парусов крыльями огромных чаек распростерлись над седыми волнами. Одна чайка – цвета зари. Это «Пардус», – на нем главным Василько. Другая – с солнечным знаком на крыле – «Змиулан». Там Ольбард и Диармайд. Третья – с полосатым парусом – «Волк». Там Буривой, сын Ольбарда…

Сашка Савинов стоит на корме своей лодьи и смотрит назад. Туда, где пляшут на волнах еще три паруса. Пестрый – «Кречета», белый с синим – «Велета», и красный с желтым узором – «Тура». На последнем – побратим Храбр. Его, Сашки, лодья зовется «Медведем». Она тяжелее остальных, а в носу и корме ее установлены метательные машины. Пороки, как здесь говорят.

– Эге-ей! На «Медведе»! Олекса! Как у вас!

Сашка складывает ладони «рупором».

– Хорошо-о! – кричит он. Здесь Савинова зовут Олексой Медведковичем. Его голова выбрита, оставлен только длинный чуб посередине, и его треплет холодный ветер. Ольбард собственноручно сбрил Сашкину шевелюру, посвящая его в вожди. Князь Ольбард…

Год назад где-то в этих местах бесчувственное тело Савинова рухнуло в воду рядом с бортом «Змиулана». Варяги-русь спасли его и приняли в свою дружину. Спасли человека, неведомо как покинувшего свое время, летчика, погибшего в Великой Войне. И он, Герой Советского Союза Александр Савинов, стал одним из них, Олексой Медведковичем. Сначала воином, а потом и вождем. Сейчас на его лодье семь десятков бойцов. Из них пять десятков – его личная дружина. Здесь, в прошлом, которое стало для Сашки настоящим, он нашел свою любовь и дом. Но нет-нет и всплывают в памяти рев мотора и содрогание машины в миг, когда пальцы давят на гашетки и пушки изрыгают пламя. Вспыхивает круговерть воздушного боя и черные кресты на угловатых консолях «Мессершмитта». И лица друзей, которых он больше никогда не увидит… Чем кончилась та война?

Волна ударила в борт. Соленые брызги коснулись щеки. «Теперь у тебя другая война, Сашка».

Они шли требовать ответа за кровь погибших побратимов. Почти пять сотен мечей в дружине Ольбарда. Жди нас, Стурлауг Ингольвсон! Мы идем!

…Из-под бортов с треском вылетели подпорки. Заскрипели катки, принимая на себя вес могучего тела «Рыси». Хирдманы дружно заорали, упираясь плечами в нос корабля. Тот медленно двинулся, величаво выплыл из ворот корабельного сарая и, уже быстрее, заскользил вниз по пологому склону к воде. Волны вспенились, приняв на свои спины грозный шнеккер.^[103] Борта цвета подсохшей крови, гордо изогнутый нос, увенчанный вырезанной из твердого дуба головой лесной кошки. Не корабль – творение человека, а хищный зверь, живой и прекрасный…

Стурлауг смотрел, как воины готовят «Рысь» к походу. Как ставят мачту, поднимают рей с парусом, вывешивают на борта щиты. Как таскают из зимовья заготовленные за зиму припасы, укладывают добычу, оружие, доспехи. Вот понесли мехи с пресной водой…

Скоро хевдинг^[104] взойдет на борт и отправится домой, навстречу судьбе. О том, какой она будет, Руны молчат. Их предсказания туманны. Слишком много Сил скопилось вокруг, слишком много неупокоенных душ вопиет о мести. Слишком много… А у Стурлауга так мало воинов – чуть больше двух десятков. Когда они пришли сюда, в этот маленький, забытый богами фиорд, людей было больше. Но трое умерли этой зимой, а двоих хевдинг отправил домой, за помощью. Если они дошли, то есть надежда вернуться и возродить свою силу… Если они дошли.

Стурлауг думал о Хагене, своем единственном сыне. О нем Руны отвечали ясно – Хаген Молниеносный Меч возвратился под родимый кров живым и здоровым вместе со своей молодой женой. Ингольвсон больше не называл Сигурни ведьмой, ведь она принесла его сыну удачу. И теперь именно Хаген должен выручить своего отца из беды.

Хевдинг направился к берегу. Галька заскрипела под его могучей поступью. «Я иду, сын мой! Я иду…»

Вдоль побережья Халогаланда на всех парусах спешили три драккара. Их путь лежал на северо-восток. Покрытые искусной резьбой черные борта кораблей отблескивали соленой влагой. Крылья парусов были темнее ночи. Луч солнца, на миг прорвавшийся сквозь пелену клубящихся туч, сверкнул на шлеме воина, стоявшего на носу головного драккара. Исполинские водяные горы, «морские кони», как их называют скальды, несли черные корабли на своих могучих спинах все дальше и дальше. Побережье Халогаланда с врубившимся в него клином Вест-фьорда осталось позади. По правую руку возникли темные очертания множества островов и мелких скал, торчащих из воды. Грохот прибоя, как рев голодного зверя, летел далеко, и сквозь туманную пелену дождя виднелась белая пена на каменных клыках. Острова Вестеролен… потом остров Сенья, потом Рингвассей… Драккары спешили. Скоро, очень скоро им нужно быть там, где берега Скандии поворачивают на восток. Там в большом фьорде, глубоко врезавшемся в сушу почти точно с севера на юг, должен ждать одинокий корабль…

Глава 2 Задолго до того…

Холоден ветер

Пред домом героев,

Мертвыми воины были,

Что лежали меж мною и ветром…

Из ирландской саги

…Снег повалил внезапно, когда Гюльви с Видбьёрном уже достигли перевала. Крупные невесомые снежинки падали так густо, что ничего нельзя было различить и в двух шагах. Воины обвязались веревкой, чтобы не потерять друг друга в снегопаде, и продолжили путь. Вскоре они вышли на западный склон и начали спускаться. Двигались медленно, тщательно проверяя дорогу припасенной заранее длинной жердью. Засыпанные снегом расселины таили смертельную опасность…

К вечеру снегопад стих, и они двинулись быстрее, чтобы до темноты уйти от перевала как можно дальше. Оба воина знали, что здесь часто сходят лавины и ночевать рядом с перевалом небезопасно. Однако еще опаснее было идти ночью в незнакомых горах. Поэтому, достигнув первых деревьев, росших на склонах, вестники остановились на ночлег. Под скальным выступом в плотном, слежавшемся снегу выкопали пещерку…

Сон воина – на грани яви, легкий, неглубокий. Сквозь дремоту чуткое ухо ловит каждый посторонний звук, тело ощущает малейшее сотрясение земли, нос ловит незнакомые запахи. И пробуждается воин не так, как обычный человек. Сон улетучивается сразу, не оставляя после себя ни вялости, ни сонной одури. Поэтому, когда снаружи завыл ветер, оба воина проснулись мгновенно.

– Буран… – Видбьёрн прислушался к звуку. – Дует от перевала…

– Как бы не занесло нас, – отозвался Гюльви и заскрипел снегом, прокапываясь наружу. – Эге! Слышь, Косматый! Давай-ка отправляться дальше – светает уже!

Они принялись было собирать разбросанное по полу пещерки оружие и пожитки, когда земля дрогнула и снеговой потолок рухнул им на головы…

Когда Гюльви, пробив слой снега, вынырнул наружу, лицо его обжег свирепый ветер. Земля непрерывно дрожала. Тяжелый нарастающий грохот не оставлял места для сомнений. Едва снеговой бугор рядом вспучился, являя сизому утреннему свету голову Видбьёрна, Гюльви рывком вздернул друга на ноги и заорал, перекрывая шум ветра:

– Лавина! Бежим!

– Куда… – Косматый осмотрелся. – Куда от нее убежишь?!

Гюльви в отчаянии огляделся. Бежать и вправду некуда. Ниже склон становится круче. Снеговой вал там пойдет быстрее… Какая-нибудь пещера… нет ничего… «Великий Один! Мы не имеем права погибнуть!!!»

Видбьёрн дернул его за рукав:

– Смотри!

В десятке шагов от них стояла старая сосна. Разлапистая и кривая, ствол в три, а то и четыре охвата.

– Туда! – проорал Видбьёрн. – Наверх, а там привяжемся!

Они бросились к дереву. Рев лавины настигал их. Земля сотрясалась, как мечущийся в горячке раненый.

– Не выдержит! – крикнул Гюльви, карабкаясь вверх по стволу.

– Выдержит! – отозвался снизу Косматый. – Ей много зим! А лавины здесь часто!

Потом они перестали слышать друг друга: грохот стал оглушительным. Гюльви уже долез почти до самого верха, когда лавина настигла их. Над скалой, под которой они ночевали, вспухло облако снеговой пыли. Скала дрогнула, как воин, принявший удар на щит. Вал снега, несущий камни и обломки деревьев, накрыл преграду и ринулся дальше. Гюльви заорал и не услышал своего голоса в грохоте лавины. Ему казалось, что снежная волна надвигается очень медленно. В этом почти застывшем движении было нечто столь неумолимое и грозное…

Ему мнилось, он смотрит на происходящее откуда-то сверху. Лишенный чувств, холодный как лед. И видит огромный вал снега и двух маленьких человечков, цепляющихся за тростинку… Человечек наверху судорожно дергает веревку, привязанную к поясу нижнего, но тому не успеть… «Боги! Это же я тяну Косматого!» – подумал Гюльви, и его швырнуло с небес обратно в собственное тело. И стена снега, как пес, сорвавшийся с привязи, ринулась на него… И ударила! Гюльви вцепился в ствол. В первый миг его едва не расплющило, а потом веревка, обмотанная вокруг поясницы, рванула его с такой силой, что затрещали кости: «Косматый сорвался!» Гюльви цеплялся за ствол из последних сил. Дышать было нечем. Он оглох и ослеп. Лавина колотила и терзала его, веревка тянула прочь, и в какой-то миг воин понял, что ему не удержаться. Но он продолжал цепляться – наверное, одной силой воли. Дерево стонало и скрипело, сражаясь заодно с человеком. Оно словно хотело ему помочь, но сил у Гюльви уже не было. Его пальцы онемели и скользили. Поток снега прижимал воина к стволу дерева, плюща о мерзлую древесину как заготовку о наковальню. Напирал, стараясь развернуть, сорвать и швырнуть вниз, в клубящуюся белую муть. А веревка, натянутая как тетива лука, дергала за пояс, передавливая тело пополам. Гюльви казалось, что спина его вот-вот сломается… И вдруг стало легче. Давление на поясницу внезапно прекратилось. «Что… Веревка лопнула!»

– Косматый! – заорал Гюльви в отчаянии. – Косматый!!!

Он не сразу понял, что слышит свой голос. Еще выл ветер и снег напирал на спину, но это был слабый напор неподвижной снеговой кучи. И воин обнаружил себя закопанным по плечи в верхушку здоровенного сугроба. Гюльви сидел в обнимку со старой сосной, а сугроб медленно оседал, ссыпаясь вниз под обрыв. Воин почувствовал, что ужасно замерз, а тело избито так, как будто его лупили дубинками круглый день. И еще он понял, что остался один. Веревка порвалась… Нет! Она не порвалась! Просто Косматый перерезал ее…

Глава 3 Час расплаты

Не любы мне горы,

Хоть и был я там

Девять лишь дней.

Я не сменяю

Клик лебединый

На вой волков…

Из «Младшей Эдды»

Стоянка была временной. Несколько шатров, укрытых звериными шкурами и лапником, и костер, который развели под прикрытием больших валунов. Шатры разбили у подножия скал, вздымавшихся почти от самой воды на головокружительную высоту. Двое из самых молодых и ловких воинов разведали тропку, по которой можно было подняться наверх. Там начиналось поросшее лесом плоскогорье, откуда натащили лапника для шатров и где охотились, чтобы добыть свежего мяса. Там же, наверху, обосновались дозорные, чтобы загодя увидеть идущие корабли. И никто не знал – друзья это будут или враги…

Остатки Стурлаугова хирда стояли здесь уже восемь дней. Это было то самое место, где хевдинг назначил своему сыну встречу. Если весть не достигла цели и посланные с ней воины погибли в пути, тогда остается отчаянная попытка прорваться мимо Халогаланда, идя мористей, так, чтобы с берега шнеккер нельзя было заметить. Но это значит – много дней без свежей воды и пищи, посреди водной пустыни, на большом корабле с немногочисленной командой. А ведь даже для того, чтобы управляться с парусом, нужно несколько человек, да кормчий, да черпальщики воды… Это не говоря уже о том, что ветер может смениться и придется идти на веслах. На шнеккере двадцать пять пар весел, а у Стурлауга всего два десятка человек…

Но хуже всего то, что воины начали роптать. Они предлагали зарыть добычу здесь, а самим налегке отправиться в путь, чтобы потом вернуться сюда с хирдом и, уже ничего не опасаясь, забрать сокровища. Вчера вечером хирдманы подступили к хевдингу с этим предложением, крича, что проклятое золото погубит их всех, как погубило уже их побратимов. Стурлауг понимал, что совет, быть может, и неплох, но воины вели себя слишком вызывающе и кровь ударила хевдингу в голову. Он вскочил на ноги, отшвырнув в сторону меховой плащ.

– Если вы считаете, что я уже не гожусь вам в вожди, тогда пусть любой из вас оспорит мое право! – крикнул он им.

Секира грозно блестела в его руке. И воины, глядя в его налитые кровью глаза, отступились. Никто не захотел выйти против Ингольвсона один на один.

– Ну что ж! – прорычал хевдинг. – Значит, будет, как сказал я! Добычу мы не оставим!

Теперь Стурлауг сидел на плоском валуне и мрачно смотрел, как набегающая волна с шорохом выносит на берег мокрый плавник. Точно так же когда-нибудь она вышвырнет на чужие камни обломки «Рыси» или его собственный вздувшийся труп. Черные предчувствия переполняли душу хевдинга. Его расчетливый ум боролся с алчностью, но последняя побеждала раз за разом. Ингольвсон прекрасно понимал, что воины правы, но никакие силы на свете уже не могли заставить его даже на время отказаться от золота, добытого в этом походе. Стурлауг просто не в силах был сделать это… Ему хотелось верить, что все обойдется, но хевдинг знал, что его старый знакомый Ольбард Синеус тоже умеет считать. Дружина Ольбарда велика, и если варяжский князь придет по его, Стурлауга, душу… Тогда – никакой надежды! А Синеус считать умеет, да еще этот его вещий дар… Он вполне может провидеть и место и время встречи… Остается надеяться на гонцов, отправленных домой. Ингольвсон боялся даже думать о том, что будет, если они попадут в плен к халогаландцам. Нет таких людей, что выдержали бы многодневные изощренные пытки… И тогда вместо Хагена сюда придут вольные ярлы Халогаланда…

Стурлауг поднял глаза к низкому небу, покрытому быстро несущимися облаками. Где-то там сияют сплетенные из клинков стены Вальхаллы. Если Отец Дружин не оставил еще Ингольвсона и не отнял последние крохи удачи, ярлы могут столкнуться здесь с варягами, и тогда у «Рыси» останется надежда удрать от тех и от других…

Поддавшись внезапному порыву, хевдинг выхватил нож и полоснул себя по левому запястью. Широкий клинок окрасился кровью. Стурлауг хлестким движением стряхнул багровую влагу в костер, горевший рядом. Затем сделал то же в сторону моря. Волна жадно поглотила дар.

– Один! – Имя бога, произнесенное вполголоса, ветер украл с губ и унес ввысь. Хевдинг выпрямился, зная, что хирдманы наблюдают за ним, и вдруг почувствовал незримое присутствие за правым плечом. Волна Силы пронзила его насквозь, огнем озноба пронеслась по жилам. «Бог воинов услышал!»

И, словно подтверждая эту мысль, сплошная стена облаков вдруг на миг разорвалась, плеснув в лицо Стурлауга солнечным светом! Хевдинг глубоко вдохнул пряный морской воздух и нащупал на груди заветный мешочек. «Бог слышал! Самое время вопросить Руны…»

Воины видели, как вождь достал что-то из-за пазухи и накрылся плащом с головой. Наступила тишина, лишь чайки стонали над волнами да шумел прибой. И ветер трепал выбившуюся из-под плаща прядь рыжих с проседью волос… Хирдманы замерли, понимая, что хевдинг беседует с богами. Откроют ли они ему будущее? Каким оно будет?.. Стурлауг под плащом вдруг вздрогнул, словно получил удар, и в тот же миг сверху, со скал, раздался крик:

– Паруса! Цветные паруса на Закате!!!

Плащ отлетел в сторону, словно сорванный вихрем. Хевдинг вскочил на ноги и проревел:

– Все на борт! Это халогаландские ярлы!

Но воины нерешительно топтались на месте, а потом один из них спросил:

– Не лучше ли укрепиться в скалах, хевдинг? Обойти нас они не смогут!

Багровая муть вскипела перед глазами Стурлауга. Он глухо зарычал и шагнул вперед, взмахнув секирой. Кровь струилась по его запястью, розовая пена пузырилась на губах, глаза закатились. Воины шарахнулись в стороны. Хевдинг был настолько страшен, что даже у самых храбрых заледенели сердца.

– На борт!!! – не то провыл, не то пролаял Стурлауг. – Что, хотите оставить золото им?! – Он махнул окровавленной рукой в сторону моря.

Хирдманы, решившись, бросились к шнеккеру и общим усилием, хрипя и ругаясь, столкнули его нос с камней. Никто из них раньше не видел хевдинга в такой ярости. Уж лучше добрая драка с халогаландцами!

По крутой тропке с вершины скалы, рискуя свернуть шею, неслись дозорные. Стурлауг смотрел, как они прыгают с камня на камень, и ярость понемногу отступала. Но оставалась обида пополам с горечью. «Неужели мои хирдманы все разом вдруг стали трусами?» Хевдинг сплюнул в прибой и по колено в воде двинулся к борту «Рыси». Воины уже поставили парус и вооружались, готовясь к безнадежной схватке.

«Ветер есть – из фьорда выйти успеем, если дозорные не проспали…»

Стурлауг застегнул подбородочный ремень шлема. Хирдманы поставили весла – по пять на борт. Мало! Но чтобы отойти от берега, хватит.

Запыхавшиеся дозорные с грохотом перевалились через борт. Весла тут же вцепились в волну. Даин, стоявший на корме, переложил рулевое весло влево, и парус с тугим хлопком наполнился ветром. «Рысь» рванулась вперед.

– Сколько? – Стурлауг обернулся к дозорным.

– Три «дракона» и «змей»!^[105] Паруса полосатые… – ответил один из воинов, поспешно облачаясь в кольчугу.

«Значит, самое меньшее три сотни бойцов, – подумал Стурлауг. – Полосатые паруса – это враги. Хаген должен прибыть под черными».

– Убрать весла! – приказал он и перешел на нос «Рыси». Руна, что выпала ему, не обманула. «Перт», да еще перевернутый – это знак смертельной опасности, приходящей как воздаяние за прошлые ошибки. Впрочем, Руны не предопределяют исхода… Они предупреждают.

След Гюльви отыскал к вечеру, когда достиг предгорий, где унесшая его спутника лавина разбилась о стволы деревьев. Здесь воин обнаружил лыжню. Она пересекала его дорогу и исчезала где-то справа. В первый миг что-то шелохнулось в груди. Тень надежды. Однако Гюльви сразу сообразил – их лыжи засыпала лавина, и даже если бы Видбьёрн выжил, то ему пришлось бы делать снегоступы, вроде тех, что украшают ноги самого Гюльви. Тем более что лыжня была двойная, а посередине след, словно от волокуши. След свежий, оставленный не позже полудня, значит, рядом люди. И люди эти, без сомнения, – враги. Ведь это земли Халогаланда, а Стурлауг никогда не ладил со здешними ярлами. Есть еще и бонды – свободные земледельцы, но их в этих местах мало, и они тоже не любят чужих…

Трезво поразмыслив и тщательно изучив след, Гюльви двинулся налево, тем более что туда и лежал его путь. И к дому поближе, и от врагов подальше… А потом он увидел яму… Она была довольно глубокой. Снег вокруг ямы покрывали многочисленные следы лыж. И именно отсюда начиналась та двойная лыжня, которую он заметил раньше. Гюльви покружил вокруг, разбираясь в следах…

«Значит, пятеро проходили вот здесь… Один заметил справа что-то торчавшее из снега, свернул… Остальные продолжали идти своей дорогой… Этот, зоркий, подъехал поближе, остановился, – вот след от древка копья и засечки от задников лыж. Присмотрелся… Позвал остальных. Те вернулись, помогли зоркому выволочь находку из снега и отправились восвояси, забрав ее с собой… Отправились, кстати, в ином направлении, чем то, в котором шли раньше. Значит, нашли что-то важное… Что?»

Гюльви, конечно, умел тропить след, но во всяком деле для мастерства нужен Дар. У Видбьёрна он был. Косматый точно смог бы определить, что нашли в снегу халогаландцы… Косматый?

Сердце Гюльви гулко забилось. «Неужели?! Яма как раз подходящих размеров. Значит, Видбьёрна вынесло сюда лавиной. И Косматый жив, иначе эти пятеро не стали бы волочь его с собой… Но если так, то они все узнают! И если это люди какого-нибудь ярла…» Выбор настигает человека внезапно, как удар стрелы, пущенной из засады. Гюльви понял, что не может просто отправиться дальше. Он должен вытащить Видбьёрна во что бы то ни стало. Иначе халогаландцы узнают все, и Стурлауг дождется не сына с подмогой, а хищных ярлов, слетевшихся на поживу… Но если и он, Гюльви, попадется в плен или погибнет? Тогда остатки хирда уже точно не дождутся помощи… Воин еще некоторое время раздумывал, затем засмеялся, сплюнул на лыжню и потопал на своих снегоступах туда, куда враги увезли его друга. На то он и Гюльви Сорвиголова, чтобы не упускать случая снести кому-нибудь голову, выручить побратима или потискать девицу. Почему-то десятник Гюльви был уверен, что ему еще предстоит водить в бой сотню хирдманов…

Глава 4 О месте для мести

…Видела дом,

Далекий от солнца,

На Береге Мертвых,

Дверью на север;

Падали капли

Яда сквозь дымник;

Из змей живых

Сплетен этот дом.

Там она видела —

Шли через потоки

Поправшие клятвы

Убийцы подлые…

Из «Младшей Эдды»

Ольбард стоял на корме «Змиулана» рядом с Диармайдом. Тот с привычной легкостью поворачивал тяжелое кормило, рукоять которого его ладони отполировали до блеска. Ветер трепал черные волосы ирландца. Лицо его было суровым, но в глазах, таких же синих, как и у самого Ольбарда, застыло мечтательное выражение. В отличие от большинства воинов, Диармайд знал, что главной целью похода была вовсе не месть. Когда-то давно князь обещал, что доставит ирландца домой. И теперь Ольбард Синеус держит слово.

Князь окинул взглядом закатный горизонт. Ему было грустно. За эти годы, что Диармайд О’Дуйвне ходил кормчим на его лодье, Ольбард успел сдружиться с ним. Они многому научились друг у друга, стали побратимами. И вот теперь близится пора расставания… Что ж, Диармайд заслужил счастье. Там, на Эрине, ждут его жена и сын, который еще не видел отца… Что же до мести… Ольбард не собирался биться со Стурри Трудолюбивым. Он знал, что тот не замышлял худого, и сражение после пира в зимовье оказалось случайностью, хотя и унесло много жизней. Боги отомстили Трудолюбивому руками русов за разорение храма Богумира. Князь чувствовал правду еще до того, как неугомонный Александр Медведкович передал то, что поведал ему сын Стурлауга, Хаген, перед своим отправлением домой. Мол, хотели в тот раз викинги просто потихоньку уйти, да кто-то на кого-то спьяну в темноте наступил… И началась сеча…

Ольбард Медведковичу верил. Князю еще ни разу не пришлось пожалеть, что он вытащил Александра из студеной морской воды. И тот в долгу не остался – не раз спасал князю жизнь. Медведкович умен, удачлив, храбр, и Дар у него… Одно плохо. Не заладилось у них с Буривоем… Князь сына любил. Не настолько, правда, чтобы изгнать неугодного наследнику удачливого воеводу… Однако если Александр сам попросится уйти, отказа ему не будет… Тем более что Ольбард знал: Медведкович попросится обязательно. Может быть, даже после этого похода…

А со Стурлауга князь возьмет справедливую виру за своих погибших воинов. И Стурри заплатит. Ссориться с русами ему не с руки. Вот только… Уже не первый день чудилось Ольбарду, что он может опоздать…

Косматый очнулся от того, что больно ударился плечом о ствол какого-то дерева. Вначале ему показалось, что его все еще несет лавиной. Кусты и деревья пролетали мимо и снежная пыль клубилась вокруг их стволов и ветвей. Видбьёрн попытался ухватиться за них руками, но вдруг выяснилось, что он не может ими пошевелить. Более того – Косматый их не чувствовал. С великим трудом, извернувшись, он сумел посмотреть вниз и увидел, что руки его намертво привязаны к бокам толстой волосяной веревкой. И что его самого волокут по снегу, как тушу добытого на охоте кабана. А справа и слева бегут на лыжах какие-то люди в меховой одежде. Халогаландцы!

Внутри у Косматого все похолодело и сжалось. Сердце пропустило удар, а затем забилось неровно и сильно чуть ли не у самого горла. «Господи, спаси!» Видбьёрн прикрыл глаза и притворился, что продолжает пребывать без сознания: похоже, никто не заметил, что он пришел в себя. А может, этому просто не придали значения… Мысли метались в голове вспугнутыми птицами. Косматый понимал – его будут пытать! Сначала – чтобы выяснить, кто он, затем – чтобы узнать, куда он направлялся. Воин понимал и то, что рано или поздно он скажет все. Никакой, даже самый мужественный человек не сможет долго сопротивляться пыткам. Если, конечно, враги не станут спешить. Тогда у пленника появится шанс умереть раньше, чем они узнают у него что-то важное…

Умереть? Видбьёрн стал из-под ресниц наблюдать за халогаландцами. Он видел только двоих – тех, что по бокам. Еще двое, судя по быстроте бега, волочили его самого, и кто-то один бежал впереди, выбирая дорогу. Косматый прислушался к его бегу, скрипу снега под лыжами, дыханию. Да, пожалуй, этот – самый опытный и опасный. Остальные – обычные дренги.^[106] Может, Видбьёрну удастся обмануть их? Куда бы ни тащили его, они в конце концов прибудут на место. И чтобы приступить к пыткам, им придется развязать его и раздеть. Кто же пытает одетого? А голый человек чувствует себя беззащитным. Поэтому они обязательно развяжут его… Косматый, конечно, не надеялся победить всех пятерых. Для этого он был слишком слаб. Все тело болело и мозжило, избитое лавиной, обмороженное. Поэтому победить он не сможет. Но вот заставить убить себя – да! Для этого ему надо будет сразу завладеть каким-то оружием. Косматый знал – это возможно только в том случае, если враги до самого конца не будут догадываться, что пленник уже пришел в сознание. И если ему удастся хотя бы частично вернуть себе власть над телом…

Халогаландцы бежали долго. Уже смеркалось, а они все так же неутомимо неслись сквозь сумрачный лес к ведомой им цели. Судя по тому, что они не останавливались на отдых, эта цель была уже близка. Косматый все это время осторожно обследовал себя, чуть сгибая ноги, приподнимая плечи и делая другие не привлекающие внимания движения. Со стороны все выглядело так, будто безвольное тело само собой вздрагивает на неровностях. Голова Видбьёрна бессильно свешивалась на грудь…

Однако он был в полном сознании и даже с трудом подавлял в себе радость. Тело слушалось! Казалось чудом, что, побывав под лавиной, он отделался лишь множеством ушибов. Но, насколько Косматый мог почувствовать, – все кости целы. Правда, пальцы ног не хотели подчиняться. Казалось – их вовсе нет. «Отморожены! Но это ничего… Ступни слушаются, колени сгибаются, и даже стянутые веревкой запястья ноют и болят, а значит, в них просто застоялась кровь». Пальцы рук, одетых в толстые рукавицы, покалывало. Они занемели, но Видбьёрн мог ими шевелить! Значит, еще не все потеряно!

– Хо! – воскликнул один из халогаландцев. – Пахнет дымом!

Видбьёрн почуял запах еще раньше. Он тут же прекратил всякое движение, чтобы не выдать себя в последний миг. Где-то впереди залаяла собака. Затем Косматый почувствовал, что катится вниз по склону. Скрипнуло дерево. Звякнул металл. Собачий лай раздался совсем рядом. Снова заскрипело дерево, потом взвизгнули петли, и Косматого обдало жаром.

«Дом», – подумал он.

Халогаландцы сразу загалдели, перебивая друг друга. Но чей-то властный голос приказал им заткнуться.

– Кого это вы приволокли?

– На перевале нашли. Лавиной его присыпало. Он не из наших, Оттар, и не прост – сразу видать. Глянь, какой у него меч!

Тот, кого называли Оттаром, что-то буркнул себе под нос. Затем зашелестел вытягиваемый из ножен клинок.

– Ого! – Судя по голосу, Оттар был удивлен. – Гляньте-ка на этот узор! Миклагард!^[107] Да, не простого человека послали нам боги. Надо бы поспрошать его – что он делал в нашей земле. Или он уже помер?

– Да нет вроде. Без сознания он, но замерзнуть не успел, кажется.

– А ну, тащите его к очагу! Развяжите и разденьте… Да осторожнее! Кто его знает… Как разденете – подвесьте к балке. Посмотрим, что он нам скажет.

Видбьёрна подхватили и поволокли. Жар очага ударил ему в лицо. Сильные руки ворочали безвольное тело Косматого, снимая веревки. Холодный собачий нос вдруг ткнулся в его щеку. Пес фыркнул. Терпкий собачий дух наполнил ноздри Видбьёрна. Он едва не чихнул, но сдержался, чувствуя, как его освобождают от меховой куртки. Чья-то рука ухватилась за серебряное ожерелье на шее Косматого. Дернула. Сейчас!

Он быстро открыл глаза. Человек, пытавшийся избавить Видбьёрна от ожерелья, замер от неожиданности, забыв о ноже, который он держал в левой руке. Косматый схватил его за бороду, ударил коленом в ребра и рванул в сторону. Халогаландец заорал и обрушился прямо в пылающий очаг. Нож выпал из его пальцев. Видбьёрн тут же подхватил оружие и вскочил, чтобы оказаться лицом к лицу с полудюжиной противников. Конечно, он мог просто перерезать себе горло, и враги остались бы ни с чем. Но в Священном Писании сказано, что самоубийство – тягчайший грех. Поэтому Косматый взревел и ринулся вперед. Ближайший из халогаландцев даже не успел поднять топор, когда нож Видбьёрна вспорол ему горло от уха до уха…

– Брать живым!!! – проорал кто-то, а затем все смешалось…

Глава 5 О месте для мести (продолжение)

…Клену тинга кольчуг^[108]

Даю я напиток,

Исполненный силы

И славы великой…

Из «Старшей Эдды»

«Медведь», недовольно звеня такелажем, взобрался на очередную волну. Савинов стоял возле мачты, прислонившись к ней плечом, и всем телом ощущал вибрации корпуса лодьи и мощную, мерную тягу ветра, увлекавшего вперед корабль. Как это оказывается здорово – стоять вот так на палубе, дышать морским соленым воздухом, слушать гул, с которым ветер наполняет парус, и смотреть вперед, на странно близкий горизонт, оттененный сизо-серыми тучами! Пожалуй, не хуже, чем сидеть в кабине самолета. И чудятся впереди, за гранью окоема, таинственные берега и чудеса неведомых земель, только и ждущие, чтобы кто-нибудь открыл их и явил миру. Романтика! Сашка усмехнулся своим мыслям. Романтика – смешное слово, особенно когда ты уже далеко не ребенок. Когда знаешь, что впереди кроме чудес – кровь и смерть. Когда тебя ждут дома и ты не имеешь права не возвратиться! Насколько же было легче тогда, на ТОЙ войне. Легче потому, что некуда было возвращаться… И все-таки здорово! Здорово стоять у мачты и глядеть в глаза неведомому будущему, зная, что рядом друзья, что оружие не подведет и что есть Любовь в твоей жизни. Любовь, ради которой ты просто обязан вернуться! Интересно, здесь кто-нибудь читал «Одиссею» или хотя бы слышал о ней?

А ветер все так же звенел в снастях, с шелестом теребя кожаные чехлы, наброшенные на пороки. Савинов законно гордился своим нововведением. Установить на лодью метательные машины! И ведь спорили с ним до хрипоты. Лодейные мастера, здешние кораблестроители, утверждали, что такой корабль на сильной волне перевернется, а если загрузить для равновесия груз вдоль киля – станет тихоходным и слишком глубоко сядет. Сашка отмахивался, но выяснилось, что, хоть мастера и лишены были математического аппарата для расчетов, чертежи знали лишь самые примитивные и больше надеялись на заветы отцов и интуицию, – суть проблемы чуяли верно. На спокойной озерной воде испытания вроде прошли удовлетворительно, но стоило подняться ветру… На озерах тоже случаются шторма… В общем, Савинов едва не утопил свою команду и не утонул сам. Героическими усилиями удалось привести «Медведя» к пристани, но к этому моменту вода уже плескалась поверх палубного настила. Лодья оказалась такой валкой, что спасло ее только чудо, а поворотные станки Сашкиной конструкции – слишком громоздкими и тяжелыми. Ни о какой стрельбе при хоть сколько-нибудь сильном волнении не было и речи. Пришлось заново корпеть над чертежами. Сколько свечей сожжено – страсть! А решение было простым. Палуба на лодье не является силовым элементом конструкции, как не является и водонепроницаемой. Следовательно – можно сделать в ней окна для станков, которые надо установить прямо на килевую балку, а станки изготовить легкие, чтобы вращались по принципу тележного колеса. И никаких шаровых опор, которые только утяжеляют конструкцию. А сами пороки, они же – как выяснилось – ромейские (греческие то есть) «скорпионы»,^[109] взятые кем-то из предков Ольбарда как трофеи в одной причерноморской баталии, весят не так уж много. Соответственно остойчивость лодьи, вооруженной таким образом, немедленно повысилась. Что и сказалось при последующих испытаниях. Савинов был доволен своей маленькой победой, хотя с тех пор за ним закрепилась репутация выдумщика, что при консервативных нравах населения Белоозера вряд ли можно было считать большим плюсом. Однако Сашка был уверен, что, как только его нововведение продемонстрирует свои сильные стороны в реальном деле, все сомнения отпадут сами собой.

Волна с гулом ударила в скулу «Медведя». Савинов ухватился рукой за мачту и ладонью ощутил дрожь напряженного дерева. Хороший ветер! Рядом бесшумной тенью возник Рысенок и протянул Сашке обжигающе горячий горшок с кашей.

– Обед, вождь! – сказал светловолосый стрелок и отправился обратно на корму. Сашка уселся прямо на палубу и, вытащив из-за пазухи ложку, поглядел Рысенку вслед. Тот ловко ступал по качающейся палубе, будто бы не впервые вышел в море. Парню, похоже, все равно – бегать ли по ветвям деревьев в лесу или лезть на мачту.

Савинов помнил, как этот молодой весин,^[110] едва сошли снега, пришел наниматься к нему в дружину. Лично к нему! Это было после зимней войны с весью, когда они сражались по разные стороны фронта. Конечно, фронта как такового не было. Были стычки, сражения, нападения из засад. Они пару раз встречались в бою. И при второй встрече Рысенок угодил ему, Сашке, тупой стрелой в лоб. Хорошо хоть Савинов был в шлеме… Он помнил, как силой удара его швырнуло так, что ноги взлетели выше головы. Неясно, как выдержала шея. Савинов впоследствии долго ходил с парой синяков под глазами, и Яра, целуя, в шутку называла его енотом… После того выстрела Сашка попал в плен. Ему удалось вырваться почти чудом. Весь проигрывала войну, и их вождь, Лекша, хотел принести в жертву кого-нибудь из русов. Савинов к тому времени уже командовал у Ольбарда полусотней и был, по мнению весского вождя, подходящим кандидатом на должность проводника в мир мертвых. Однако самого Сашку спросить забыли…

Савинов мрачно усмехнулся своим воспоминаниям. Никто, кроме него самого, не знает, как же ему было тогда страшно. Но он еще с детдомовских времен помнил: проиграл тот, кто заранее сдался. И Сашка не сдался. Вместо этого он убил весского вождя в поединке на тризне.^[111] Как потом говорили – неким мистическим способом. Убил и ушел в лес. И никто… ну, почти никто не пытался его остановить… Видимо, он действительно совершил нечто особенное, потому что по весне в Белоозеро заявился Рысенок. А за ним двое мерян, к Сашкиному удивлению оказавшихся самыми что ни на есть славянами.^[112] Такие вот кульбиты истории…

Усадьба была небольшая. В ней даже не было настоящего «длинного дома», в котором зимой обычно помещается все хозяйство большого скандинавского семейства, вплоть до стойл с домашней скотиной. Здешняя постройка, хоть и напоминала такой дом, была раза в три меньше. Всего-то шагов двадцать в длину… Если бы не ограда и не дым, поднимающийся из продухов в крыше, ее можно было бы принять за большой сугроб или маленький холм, занесенный снегом.

Гюльви вышел к ней вечером следующего дня. Предыдущую ночь провел в лесу, не разжигая огня и молясь богам, чтобы не начался снегопад и не замел следы. Боги услышали. Распогодилось. Воин весь день упорно шел по следу и наконец добрался до места. Оставалось только надеяться, что врагов в усадьбе немного, потому что Гюльви должен убить их всех. Видбьёрн слишком долго у них в руках. Никто не способен устоять против умелого прознатчика, если у того под рукой костерок и пара железных прутьев…

Сорвиголова тщательно осмотрел жилище снаружи и сразу отказался от мысли проникнуть в дом сверху. Продухи слишком малы – быстро не проскочишь, а разбирать покрытую дерном крышу долго и шумно. Поджечь дом тоже не удастся – слишком много снега намело. Правда, можно запалить дверь… Но вдруг побратим еще жив?

Судя по голосам, внутри были все те же пять человек и еще кто-то, кто не говорил ничего, а только хрипел. Гюльви показалось, что его зубы заскрежетали на весь лес. Косматый еще жив! Голоса халогаландцевзвучали возбужденно, но Сорвиголова никак не мог разобрать, о чем они говорят. Если они все уже вызнали, то непременно отправят гонца туда, где обитает их вождь…

Гюльви снял из-за спины лук, чудом уцелевший под напором лавины, вытащил из кошеля тетиву. Осторожно приготовил лук к бою, проверил пальцем натяжение. Хорошо! Наложил стрелу и замер…

Через некоторое время дверь отворилась, и на пороге появился здоровенный детина в теплой куртке из волчьего меха, с копьем и лыжами в руках и… лохматая охотничья собака! Гюльви внутренне похолодел. Хоть ветер и дует в его сторону, но псина может его просто услышать! Собака бодро выкатилась к самой ограде и замерла, принюхиваясь. Детина захлопнул за собой двери и стал на лыжи. Снег заскрипел под ним. Собака прянула ушами, но не обернулась. Сорвиголова увидел, как отразили лунный свет ее глаза. Она явно чует что-то неладное! Он старался не смотреть на проклятое животное, а следить за человеком. Вот тот подошел к калитке, отворил ее… Собака встрепенулась, выскочила наружу… и залилась пронзительным лаем, бросившись к убежищу Гюльви!

Отродье Локи!!! Сорвиголова спустил тетиву. Детина, замерший перед калиткой с копьем наперевес, ничего не успел понять. Стрела угодила ему точно в лоб. В следующий миг отчаянно завизжала собака – вторая стрела сбила ее в прыжке. В доме возбужденно загомонили. Гюльви, не теряя времени, бросился вперед, держа следующую стрелу на тетиве. Снег был глубок, а снегоступы он оставил под деревом. Поэтому он еще не успел добежать до калитки, как дверь в дом распахнулась и на пороге появился еще один халогаландец, со щитом и в шлеме, с тяжелым топором в руке. Сорвиголова выстрелил. Зазвенело железо, и противник рухнул навзничь, перегородив собой вход. Больше из дома выйти никто не пытался. Дверь осталась распахнутой, и снаружи был виден очаг и полуголый человек, привязанный к столбу, подпирающему крышу. Косматый! Гюльви зло ощерился. «Ну, держитесь, собачьи выкормыши! Я пришел за вашими головами!»

Однако те, кто был внутри, оказались неглупыми. По крайней мере один из них точно был опытным воином и предупредил остальных. Наружу они не полезли, а ждали, затаившись, скорее всего, по бокам от входа, когда нападающие (они же не знают, что он один!) сами полезут внутрь. Сами, значит, рисковать не желают…

«Тогда рискну я!» Сорвиголова подобрался почти к самой двери, подняв по дороге копье и взвалив на себя тяжеленное тело первого врага. «Ну-ка!» – он размахнулся и с боевым кличем втолкнул мертвеца в проем. В того тут же вонзились два меча и топор. Труп повалился, увлекая за собой оружие. Мечи высвободились, а топор застрял в черепе мертвеца. На миг в проеме двери показались руки, пытавшиеся удержать топорище. Этого было достаточно! Гюльви молниеносным движением проткнул одну из них копьем. Железко^[113] прошло между костями предплечья и засело намертво. Раненый дико завопил. Сорвиголова рванул древко вправо и вниз, выволакивая врага из укрытия. Тот попытался упираться, но боль была жуткой, а кровь хлестала, как из зарезанной свиньи. Гюльви дергал и тянул копье одной рукой, а другой тянул из ножен меч. В проеме показалась всклокоченная борода страдальца… Сорвиголова взмахнул клинком, но кто-то из его противников попытался выручить товарища и рубанул по древку копья. Лучше бы он этого не делал! Проколотый заорал так, что с крыши дома посыпался снег, а Гюльви отрубил кисть дубоголового «спасителя» вместе с оружием.

Теперь орали уже двое. Сорвиголова, помня о том, где притаился последний уцелевший противник, сделал сложное вращательное движение копьем. Несчастный, рука которого была во власти Гюльви, отшатнулся назад, загородив дорогу оставшемуся бойцу. А тот действительно был опытнее остальных. Он, не раздумывая, ударил «проколотого» рукоятью меча по голове и, когда тот упал, вывернув из руки Гюльви копье, бросился вперед.

У врага были щит и шлем да вдобавок кольчуга. Сорвиголова же – без доспехов, в меховой куртке, с одним мечом в руках. Он отступил от двери, и враг ринулся на него, ловко перемахнув через лежащие на пороге тела.

Они сошлись под стоны и ругань однорукого. Меч Гюльви стремительным горностаем проскользнул под щит и глубоко рассек бедро халогаландца повыше колена. Тот хрипло взвыл. Его клинок устремился к шее Сорвиголовы, но вдруг, изменив направление, ударил в живот. Гюльви отскочил вбок, крутанулся и с разворота влепил ногой в щит противника. Тот слишком низко пригнул голову, и край щита заехал ему по зубам. Что-то хрустнуло, и в следующий миг рука халогаландца вместе с мечом полетела в снег. Но он, в отличие от первого, не успел закричать. Новый удар Гюльви перерубил ему шею. Голова в тяжелом шлеме с глухим стуком упала в снег. Шея скукожилась жутким узлом судорожно сжавшихся мышц. Из места разруба выперло шейный позвонок и гортань. Обезглавленное тело рухнуло набок, и только затем хлынула кровь…

Гюльви, не испытывая ни капли жалости, добил обоих подранков и подошел к столбу, к которому был привязан Видбьёрн. Слезы навернулись ему на глаза. Гюльви на миг пожалел, что добил раненых. Вот бы им так же выжечь глаза и истыкать живот раскаленным прутом…

– Боги! – Гюльви чувствовал, как кровавый туман застилает глаза. – Косматый! Я буду мстить за тебя всю жизнь!

Голова Видбьёрна дернулась, и обугленные глазницы, казалось, уставились на воина. Из горла изувеченного человека вырвался хрип.

– Х-х-с-сс… Сорви… голова… это ты? – Речь Косматого была еле слышной. После каждого слова его сотрясал кашель.

– Да, это я, Гюльви…

Видбьёрн вдруг напрягся в своих путах, словно пытаясь их разорвать.

– Останови их! Я не смог… Они знают…

Гюльви положил ему руку на плечо.

– Я убил их, Видбьёрн! Всех убил!

– Сколько?! – Косматый закашлялся снова. – Ск-колько?!

– Пять… Их было пятеро.

– Нет!!! Семеро! Двое ждали здесь… Одного я убил… Но они одолели… Еще один ушел, когда выпытали про добычу и место… А второго хотели отправить, когда узнали… что двое… и если дойдешь, то Хаген… пойдет по их следу…

Гюльви выругался. Косматый повис в путах. Сорвиголова перерезал ремни и уложил побратима на разложенную в углу постель. Видбьёрн тяжело дышал. Его кадык ходил ходуном. Гюльви огляделся в поисках питья и обнаружил кувшин, внутри которого оказалось пиво. Он приподнял голову Косматого и влил ему в рот несколько глотков. Тот откашлялся и, кажется, пришел в себя. Его пальцы сжали предплечье Гюльви. Сорвиголова наклонился к самому уху друга и тихо спросил:

– Что мне делать, Видбьёрн?

Тот понял правильно. Еще раз сжал руку и твердо произнес:

– Добей!

Гюльви кивнул, хотя Косматый не мог его видеть, и вытащил нож…

Некоторое время спустя Гюльви Сорвиголова несся на лыжах по ночному лесу, и на стволах деревьев плясали рыжие отсветы. Позади горело жарко и яростно. «Прости, друг, за погребение, не согласное с твоей верой, но если твой Бог столь велик и милостив, как ты рассказывал, то Он не обидится…»

Глава 6 Морской бой

…Встретились они на морских волнах,

И тогда сказал Ингкел:

– Да не свершится это,

И да не нарушится правда мужей,

Ибо вас больше!

– Не бывать ничему, кроме битвы! —

Ответили ирландцы…

Из ирландской саги

– Паруса! Впереди паруса!!! – Хирдман, сидевший в «вороньем гнезде» на верхушке мачты, свесился вниз, указывая рукой в северо-восточном направлении. Хаген, стоявший возле носовой фигуры своего драккара, прищурившись от ветра, посмотрел туда. Большая волна подняла корабль на своем пенном хребте, и зоркие глаза молодого вождя различили на грани окоема несколько пестрых пятнышек.

«Прав был Сорвиголова! Эти халогаландцы все же опередили нас!» Он, в свою очередь, указал кормчему в ту же сторону.

– Правь на паруса!!! – прокричал он. – Хирд, к оружию!

Воины бросились к скамьям, потянули из-под них кожаные чехлы с доспехами. Лязг, звон. На мачте подняли красный щит. Остальные драккары, завидев сигнал, тоже стали готовиться к бою.

– Хевдинг! – Наблюдатель снова свесился со своего насеста. – Они кого-то преследуют!!!

«Кого-то?! – Хаген мрачно смотрел вперед, туда, где уже ясно видны были полосатые паруса кораблей халогаландских ярлов. – Кого они еще здесь могут преследовать? Конечно, шнеккер отца!» Он вдруг вспомнил, как низко сидела в воде «Рысь», когда они шли вдоль берегов Биярмии. Сейчас на ней гораздо меньше людей, но на ходу она все равно тяжелее переполненных воинами «халогаландцев». Слишком велика добыча.

«Как бы кусок, который на этот раз отхватил отец, не оказался великоват!»

Хаген недолюбливал эту черту отцовского характера. Стурлауг был жаден, хотя и не скареден, – на воинов не скупился. Молодой вождь, которого хирдман только что открыто назвал хевдингом (будто отец уже умер!), прикинул, как он сам поступил бы на месте Стурлауга. Он стал бы прорываться домой мористее, вне видимости берегов, причем добычу оставил бы в укромном месте на берегу, а с собой взял побольше воды и пищи и лишь малую часть сокровищ. А уж потом бы вернулся с большим хирдом и спокойно увез остальное. Отцу, наверное, такая мысль и в голову не пришла… Он выбрал самый сложный и опасный способ, из тех, что сулили хоть какой-то успех… И теперь он может потерять все.

Стурлауг в это время стоял на корме «Рыси» в полном вооружении и смотрел, как враги постепенно настигают его. Скоро проклятые воры смогут обстреливать его людей из луков, и тогда у него не останется почти никакой надежды. Хевдинг нахмурился. Что ж, он или спасется вместе с сокровищем, или пойдет с ним ко дну. Это самая большая добыча в его жизни, так пусть, если нет другого выбора, она станет последней.

Стрела свистнула и почти без всплеска ушла в воду рядом с бортом. «На излете. Но уже почти достают!» Стурлауг поднял щит, воины сгрудились за его спиной, готовясь к бою. Все испытанные в схватках, покрытые шрамами. Каждый успел за то время, что служит ему, обзавестись боевым снаряжением на зависть воинам других хевдингов. Среди тех, что преследуют их сейчас, половина – в простых кожаных куртках.

Новая стрела ударила в борт, рядом с тем местом, где стоял хевдинг. Стурлауг равнодушно проследил за ней, думая о своем. Да, его воины сильны! Они еще возьмут с врагов кровавую дань!

Стурлауг хмыкнул и крепче перехватил рукоять секиры. Уже скоро! За спиной заскрипел натягиваемый лук…

А ветер мчал над водой клочья облаков. И те неслись вперед, словно авангард наступающей армии, а на горизонте уже громоздились мрачной зубчатой стеной легионы тяжелых туч. И под ними почти незаметны были черные паруса драккаров Хагена. Зато яркие ветрила русов и полосатые полотнища халогаландских ярлов вдруг вспыхнули, словно подожженные случайными солнечными лучами, прорвавшимися через просвет в облаках. Но стена туч неумолимо приближалась, будто норовя подмять под себя пестрые паруса кораблей. Быть буре!

Когда на горизонте показались яркие пятна чужих парусов, на «Змиулане» проревел рог. Дружина бросилась к оружию. Сашка нырнул в стальную чешую кольчуги, нахлобучил подшлемник, сверху – шлем, пристегнул к поясу ножны с мечом. Щит привычно лег в левую руку, правая ухватила древко сулицы.

«Это ж надо! Еще год назад, так скажем, субъективного времени я так же привычно влезал в „чертову кожу“,^[114] надевал унты, шлемофон, парашют, хватал планшет, пистолет и бежал к самолету! Какая все-таки уникальная скотинка – человек, – ко всему приспособится… Расскажи мне кто год назад, что я упаду в море и окажусь в десятом веке от Рождества Христова… Послал бы на хрен или посмеялся, в зависимости от настроения… А вот теперь, спрашивается, кого и куда посылать? А смеяться что-то не хочется. Беспричинный смех перед боем – дурная примета…»

Тем временем семь лодей Ольбарда развернулись широким фронтом, и Сашкин «Медведь» оказался в середине. Крылья строя слегка выдались вперед. Слева «Пардус», справа «Змиулан». Сашка пробрался на нос своего корабля. С такого расстояния он без особого труда узнал кроваво-красный корпус Стурлауговой «Рыси». Она удирала полным ходом от драккаров под полосатыми парусами.

«Это, надо думать, ребятишки из Халоги, про которых Хаген рассказывал. – Савинов, прищурясь, разглядывал чужие корабли. – Идут бодро. Не видят нас, что ли? До нас же не больше десяти кабельтовых!^[115] Да и паруса яркие…»

Но халогаландцам, похоже, было наплевать на новых противников, хотя они их, конечно, заметили. В конце концов, не у одного же Сашки здесь отличное зрение! Заметить-то заметили, но проигнорировали.

«Что это – самоуверенность? Или трезвый расчет?»

А с головного драккара стрелки халогаландцев уже вовсю осыпали «Рысь» стрелами. С нее отвечали в два лука. Воины Стурлауга сбились на корме в подобие «черепахи», прикрывшись щитами спереди и сверху. Похоже, собираются отбивать абордаж. Головной драккар под полосатым, как носок, парусом почти настиг беглецов.

Савинов отметил про себя, что воспринимает происходящее как-то отстраненно, словно рассматривает цветное батальное полотно. Не потому ли, что Сашка не принимал судьбу Стурлауга близко к сердцу? Ну не нравился ему рыжий норманнский вождь – и все тут! Но он – отец Хагена. А Хаген – друг! Так что никуда не денешься – придется поратоборствовать за его златолюбивого папашу…

Сашка на глаз оценил дистанцию до второго драккара под полосатым парусом. Она все сокращалась. Семь-восемь кабельтовых. Для пристрелки уже годится.

Савинов оглянулся на «Змиулан» и увидел на его мачте поднятый до самого верха круглый красный щит. «Ага! К бою!» Савинов устремился на корму, по пути приказав расчетам метательных машин приготовиться к стрельбе. Кормщик, седоусый русин^[116] по имени Ратимир, завидев Сашкино возвращение, хитро прищурился. Савинов прищурился в ответ: тот еще лис, но дело знает!

Кормщик ему нравился. На таких вот седоусых, знающих свое дело «сержантах» и держится любая армия. Сержантах, или там десятниках и центурионах. Не в названии суть.

Сашка не стал занудствовать и повторять инструкцию. Все уже давно, еще в Белоозере, отработано от и до. Он только спросил:

– Готов?

Ратимир свирепо пошевелил усами и свел брови.

– Ну, тогда… Давай!!! – скомандовал Савинов. Седоусый с каменным выражением лица переложил кормило. И «Медведь» с глубоким креном вошел в левый разворот. Едва крен выровнялся, как Сашка отдал следующую команду: – Целься по второму справа!.. Бей!!!

И пороки с лязгом швырнули во врага первые каменные ядра.

Очередной водяной вал вдребезги разбился о нос «Мунина», окатив Хагена холодными брызгами. Но молодой вождь только моргнул, стряхнув с ресниц капли, мешавшие смотреть. Холодные струйки, стекая по щекам, забирались за ворот, вдобавок с небес зарядил мелкий дождик. Но Хагену было все равно. Сквозь частую сетку дождя он смотрел туда, где за краем туч море сверкало под солнцем. И в этом сверкании вождь видел яркие крылья множества парусов. Один из них был «Рыси», а остальные…

Взлетели крючья, готовые вонзиться в борта «Рыси» и намертво связать ее с драккаром халогаландцев. Стурлауг смахнул один из них секирой. Бессильная веревка шлепнула по борту и ушла в воду. Но другие крюки впились в доски. Тугие концы натянулись. Хирдманы бросились обрубать их, прикрывая друг друга щитами. Браги с Греттиром стреляли, не целясь. На таком расстоянии не промахнуться.

С драккара летели вопли и проклятия. Ярл, в длинной кольчуге и позолоченном шлеме, свирепо рыча, заставлял своих дренгов плотнее сбивать щиты. Те метали копья и дротики. Топор со звоном вонзился в корму «Рыси». В воздухе между кораблями стало тесно, будто вдруг хлынул железный смертоносный дождь, идущий сразу в обе стороны.

Даин переложил кормило на левый борт. «Рысь» вильнула вправо. Необрубленные концы загудели от напряжения, пара со звоном отлетела. Драккар оказался почти за кормой. Поток стрел и дротиков оттуда сразу ослаб. Халогаландцы яростно взвыли. Но ход у них был лучше, и они снова стали обходить шнеккер Стурлауга с левой стороны. А справа на него нацелился второй драккар. Он быстро приближался, и стрелы с него уже долетали до бортов «Рыси». Воин, прикрывавший Даина щитом, упал. Стрела угодила ему в щеку. Тут же в спину кормчего полетела пара дротиков… Тот уклонился так резко, что халогаландцам на миг почудилось – попали! Они разразились радостными воплями. Но Даин уже снова стоял на ногах, прикрывшись щитом убитого. Второй драккар настигал! Вот видны уже доспехи выстроившихся вдоль борта врагов… Вдруг полосатый парус над их головами с треском расселся. Мачта покачнулась и с гулом обрушилась на палубу. А перед носом драккара взметнулся высокий водяной столб.

– Хевдинг! – Стурлауг обернулся на крик. – Погляди на восход!

А на восходе море пестрело парусами. Семь разноцветных ветрил, и впереди всех – белое с алым солнечным знаком.

– Русы! Русы идут! Это «Змиулан»!

– Нечему радоваться! – прорычал хевдинг. – Они тоже наши враги!

Лодьи русов были уже недалеко – перестрела два-три. Их до сих пор не заметили только потому, что воины Стурлауга готовились к битве с халогаландцами. Внимание хевдинга вдруг привлек один из кораблей русов, с парусом, на котором был изображен вставший на дыбы бурый медведь. Тогда как остальные лодьи стремительно неслись прямо к кораблю Стурлауга, «медвежий» парус двигался в том же направлении, что и «Рысь». Вдруг над его бортом что-то мелькнуло. Раздался свист, и камень размером с хороший кулак с хряском вломился в борт драккара со срубленной мачтой. Послышались отчаянные вопли. Драккар осел в воду, окончательно потеряв ход. Волны захлестнули борта корабля, и халогаландцам стало не до преследования. Стурлауг видел, как они пытаются сбросить за борт остатки мачты и вычерпывают заливающую драккар воду.

«Рысь» вдруг круче взяла вправо. Хевдинг оглянулся. Даин явно держал поближе к русам!

– Что ты делаешь?! – зарычал Стурлауг. – Они прикончат нас даже вернее, чем эти! – Он указал секирой на первый драккар, который подобрался уже почти вплотную к его шнеккеру. Остальные корабли халогаландцев повернули навстречу русам. Ярлам нельзя было отказать в храбрости.

– Русы не станут стрелять в нас из своих камнеметов, – Даин невозмутимо налег на кормило, – а нам от них не уйти. Ольбард справится с халогаландцами, даже если отправит за нами три лодьи. А ежели мы сами придем к нему, то докажем этим, что не видим за собой вины… Ну, а побежим…

Стурлауг зло сплюнул и отвернулся. Даин был прав. Но мысль, червем-древоточцем грызшая сердце, не отпускала. «Русы слишком сильны. Ограбят запросто…» По крайней мере сам хевдинг так бы и поступил…

Настырный драккар тем временем снова настиг «Рысь» и шел с ней почти борт о борт. Халогаландцы осторожничали. Хирдманы Стурлауга, хоть и малочисленные, внушали им опасения. О хирде Ингольвсона сложена уже не одна сага. Ярл в позолоченном шлеме, которого Стурлауг заметил раньше, заставил своих воинов образовать вдоль борта стену из щитов, из-за которой стрелки осыпали «Рысь» стрелами, дротиками и камнями из пращей. Щиты гремели громом… Ярл хотел ослабить, насколько возможно, дружину Стурлауга обстрелом, а затем перебить выживших в одной стремительной атаке. Русов ярл в расчет явно не принимал – их отвлекали оставшийся драккар и шнеккер.

Ингольвсон прикинул число врагов. Около восьмидесяти. У него же на борту осталось восемнадцать человек, если считать вместе с ним самим и Даином, стоящим у кормила. Даже если каждый из хирдманов стоит двоих, а то и троих… Нет, если принять бой здесь, на борту своего корабля, враги просто задавят числом. Палуба «Рыси» слишком просторна. Значит…

Ветер гудел в туго натянутых снастях. Волны с гулом поддавали в днище, осыпая людей каскадами холодной воды. Низкие тучи стремительно неслись над темной водой. «Шторм близится… Если повезет, он спрячет нас от врагов. Но надо выдержать этот последний удар».

Очередная стрела ударила в щит Ингольвсона, пробив твердые доски и высунув сквозь них свое хищное жало. «Один! Не оставь меня в этот миг! Пошли победу, и я отплачу сторицей!!!» Хевдингу почудилось, что в облаках мелькнул всадник на чудесном восьминогом коне.^[117] «Это знамение!»

– Один!!! – взревел Стурлауг, воздев к небесам сияющую секиру. Его воины подхватили клич. В этот самый момент халогаландцы наконец решили напасть.

Глава 7 Еще не вечер…

Эй, Дракон, возлежащий на злате!

Что ты делаешь там один?

Почему так мучительно красен

Твой взор, как кровавый рубин?

Может, лучше забросить все это,

Прогуляться у лона вод?

– Нет! Я чувствую, до рассвета

Ко мне витязь с мечом придет…^[118]

Детская сказка

– Перелет!!! Недолет!.. Накрытие!!!

Савинов, стоя на корме рядом с Ратимиром, корректировал огонь своей «артиллерии». Когда на драккаре халогаландцев рухнула мачта, он испытал ни с чем не сравнимое чувство. Его детище работало! И еще как! Одно дело стрелять по старому парусу, растянутому на плоту с шестами, а другое – посреди моря на сильной волне поразить врага вторым снарядом! Расчеты пороков, основательно натренированные еще в Белоозере, работали быстро и точно. Со скрипом крутили вороты, натягивая скрученные воловьи жилы, перебрасывали из рук в руки очередной аккуратно обточенный камень, вкладывали в желоб, целились… «Черт! Жаль, нет бинокля!»

«Бо-оомм!!!» Очередной снаряд унесся к цели.

– Ветер! Поправку на ветер! – крикнул Сашка. Светловолосый наводчик поднял ладонь в знак того, что слышит. Камнемет дернулся, с гулом выплюнул двухкилограммовый камень. Тот понесся по пологой дуге к потерявшему ход драккару. Хрясь! Пораженный прямо в середину корпуса, корабль совсем потерял ход. Его развернуло бортом к волне. Викинги забегали по палубе, как тараканы. «Что? Не нравится?»

– Молодец, Рысенок! – крикнул Савинов. Парень, услышав похвалу, засмеялся и снова завертел ворот, перезаряжая машину.

Тем временем лодьи русов на левом крыле уже настолько сблизились с двумя оставшимися кораблями халогаландцев, что Савинов приказал прекратить стрельбу и повернуть лево на борт. Оставшиеся у врага драккар и шнеккер, на котором, как подозревал Сашка, находился вождь халогаландцев, подпустив русов поближе, вдруг отвернули влево, осыпая противника градом стрел.

«Хотят оттянуть нас от „Рыси“, – подумал Сашка, – надеются, что тогда их дружки успеют выпотрошить рыжего и смыться. Неглупо! Только они не учли – нас слишком много».

Происходящее напоминало ему воздушный бой, где правильное построение, тактика и выбор времени для атаки – залог победы. И дело не только в индивидуальном мастерстве, хотя и в нем тоже…

«Пардус», «Волк» и «Велет» устремились в погоню. Изогнутые носы лодей рубили волну. Яркие паруса на фоне воды смотрелись очень красиво. Однако любоваться было некогда. Сашка оглянулся.

Ага, значит, рыжему все же не удалось удрать! «Рысь» и преследовавший ее драккар сцепились, и на палубах у них бушевал стальной водоворот. Крики и лязг доносились даже сквозь вой усиливающегося ветра. «Змиулан» и оставшиеся две лодьи русов уже на подходе, но было неясно, успеют ли.

– Держи посредине! – бросил Савинов своему кормчему. Если что – нужно быть готовыми поддержать своих парочкой выстрелов. Ратимир крякнул, поворачивая кормило. Ветер трепал его седые усы. «Интересно, одобряет ли он такой способ боя? – Мысль об этом крутилась в голове у Сашки уже давно. – Может, они тут полагают всю эту машинерию оружием слабаков и трусов, каковым они считают арбалет, например?» Однако старый русин развеял его сомнения. «Медведь» как раз проходил мимо разбитого пороками драккара. Мокрые халогаландцы с мрачным упрямством возились с пробоиной.

– Нам бы при Игоре Старом, когда на ромеев ходили, пороки на лодьи ставить, – произнес Ратимир, – уж не пришлось бы тогда от огненосных дромонов^[119] на берегу спасаться!

Савинов удивленно покосился на него и сказал, указывая на постепенно погружающийся драккар:

– Почему бы нам не взять в плен этих парней?

Едва халогаландцы снова пошли на сближение, Стурлауг подал знак. Даин переложил кормило, и «Рысь» внезапно свернула навстречу врагу. Вражеский кормщик ничего не успел сделать, и корабли с оглушительным треском столкнулись. Шнеккер был крупнее и тяжелее драккара, поэтому борт последнего не выдержал удара и треснул. Многих халогаландцев толчок сбил с ног, иные упали за борт. И пока они еще не успели прийти в себя, на них обрушился хирд Стурлауга. Ощетинившийся оружием железный еж вломился на палубу драккара, расшвыривая в стороны сопротивляющихся. Стену вражеских щитов разметало, как ураган разметывает в поле неубранные снопы.

Свирепый рев наполнил воздух, и палуба заплясала под ногами. Кто-то дико закричал, затаптываемый насмерть. Хирдманы устремились к корме, где маячил золоченый шлем вражеского вождя. Халогаландцы встретили их в топоры.

Началась злая, безумная сеча. Стурлаугов хирд, прикрываясь щитами, сбился в плотный клубок. Взлетали и падали окровавленные клинки. Хрип, стон, хряск разрубаемых костей. Палуба стала скользкой от крови.

– Один! – ревел Стурлауг. – О-один!!!

Его секира сокрушала щиты, шлемы, плечи, черепа. Всякий заступивший дорогу враг через несколько мгновений падал, сраженный страшным ударом. Чужая кровь брызгала в лицо. Рукоять оружия скользила в руке. Хевдинг чувствовал, как с каждым взмахом сила все прибывает и прибывает к нему. Он превратился в живой всесокрушающий таран, и хирд, следуя за ним, рассек ряды халогаландцев, как нож рассекает масло. Вот перед глазами возник ярл в позолоченном шлеме. Ингольвсон отбил его удар, отшвырнул ярла щитом. Тот пошатнулся, но устоял, взмахнул мечом. На его губах пузырилась пена, глаза налиты кровью. Вожди сшиблись у самого кормила корабля. Хевдинг ударил ярла в лицо стальной кромкой щита и вонзил лезвие секиры прямо в запрокинувшееся бородатое лицо халогаландца… Освободил оружие и обернулся – на корме не с кем уже было сражаться…

Но то, что Стурлауг увидел, повергло его в дикую ярость. Около трех десятков халогаландцев, первым натиском отброшенных к носу драккара, перебрались на «Рысь». Даин с Греттиром, вдвоем охранявшие шнеккер, защищали корму. На них не особенно наседали… оттого, что большая часть врагов вспарывала тюки с добычей, сложенные возле мачты. Над их головами печально хлопал парус, потерявший ветер…

Стон, исторгшийся из груди Ингольвсона, напоминал смертный крик умирающего.

– У-убью!!! – Он ринулся вперед, не разбирая дороги. Легко, словно молодой, перемахнул через пустоту между бортами кораблей, разошедшихся уже почти на две длины копья. Оставшиеся с ним восемь воинов поспешили следом. Но хевдинг не ждал их. Он забыл обо всем и вломился в самую гущу врагов, как медведь – в собачью свору. Его глаза уже не видели ни подходящих лодей русов, ни черных парусов кораблей Хагена, возникших на фоне темнеющего горизонта. Секира взлетала и падала. Отсеченные ноги, руки, головы, тела врагов, разваленные почти пополам, – все смешалось перед его помутившимся взором. Он не чувствовал ран, которые получал. Хевдинг пробился к мачте и встал над развороченными тюками, в которых блестело золото. Его воины отстали, и им пришлось прорубать себе дорогу, а тем временем с десяток халогаландцев с копьями и топорами насели на Стурлауга со всех сторон…

Хаген видел, что он не успевает. С этого расстояния его зоркие глаза различали могучую фигуру отца, бьющегося с вражеским вождем на корме корабля. Он видел, как летит к месту схватки «Змиулан». Ольбард поспевал раньше… «Пусть хотя бы он придет вовремя!» Но молодой вождь понимал: отец не станет ждать никого! Он будет сражаться как безумный до последнего вздоха, лишь бы добыча последнего похода не досталась врагам. «Эх, отец…»

Справа навстречу драккарам Хагена мчались два последних корабля халогаландцев. Он не раздумывая отправил им наперерез «Слейпнир» и «Хугин»,^[120] которым командовал Гюльви Сорвиголова, а сам на «Мунине» помчался дальше, надеясь на чудо.

– Эй вы, утопающие! Ежели жизнь дорога – бросайте оружие!

В ответ на Сашкино предложение с тонущего драккара донеслась брань. Халогаландцы были настроены решительно даже теперь. Савинов усмехнулся и скомандовал Рысенку:

– Убеди их!

Тот развернул порок, прицелился и, выждав, когда волна приподнимет глубоко сидящий корпус поврежденного корабля, всадил ему в борт еще один камень. Драккар осел еще глубже. Края бортов уже едва возвышались над водой.

– Ну что, не передумали? – снова крикнул Сашка.

В ответ опять прозвучали проклятия, но решительности у халогаландцев заметно поубавилось.

– Сейчас мы подойдем к вам! Оружие перебрасывать к нам на палубу! Руки поднять вверх и подниматься на борт по одному! И чтобы без шуток!!! – Савинов обернулся к своим и громко, так, чтобы слышали враги, приказал: – Лучникам приготовиться! – и уже тише: – Готовьте веревки. Позвизд! Твой десяток отвечает за пленных!

– Эй! – донеслось с драккара. – Варанги! Обещайте, что сохраните жизнь моим дренгам, иначе будем биться! А перед вашими богами я сам отвечу, клянусь Молотом Тора! Я, Хегни Щитоносец!

Савинов оглянулся на Ратимира. Тот сказал:

– Наслышан я про него, вождь! Этому можно верить, раз поклялся… Но он хитрец, с таким держи ухо востро!

Сашка кивнул и ответил халогаландцу:

– Я слышал тебя, Хегни! Тебя и твою клятву! Меня зовут Александр Медведкович, и я обещаю жизнь твоим воинам, раз ты предлагаешь в залог собственную голову!

Глава 8 Рубиновая пена

…Небо в звездах,

Рек серебро, да костров горячая медь.

Наш дух – воздух!

Нам ли с тобой не петь!..

Константин Кинчев

Вода рядом с местом битвы отливала красным. Где-то позади звенела сталь. Хирдманы Хагена вместе с русами добивали халогаландцев. Здесь же было тихо…

«Змиулан» стоял с «Рысью» борт о борт. «Мунин» подошел к «Рыси» с противоположного от «Змиулана» борта. Бока кораблей мягко толкнулись друг о друга, будто брат приветствовал брата…

Воины Ольбарда уже заняли корму шнеккера, и Хаген почувствовал, как напряглись за его спиной одетые в железо хирдманы, готовые отстаивать добычу сотоварищей от посягательства алчных русов. Он печально усмехнулся. Золото застит глаза и не таким, как они. Разве они не видят, что рядом кружит еще две варяжских лодьи? А поодаль и третья, с медведем на парусе. «Уж не побратима ли моего знамя?» – подумал Хаген и ступил на палубный настил отцовского шнеккера, сделав знак одному десятку следовать за собой.

Палубу «Рыси» устилали тела убитых халогаландцев. Особенно много их было под мачтой, где собрались последние семеро оставшихся в живых хирдманов Стурлауга. Браги, Рагнар, Даин с Греттиром и еще трое. За их спинами на груде разорванных тюков лежал отец. Даже отсюда было видно, что он мертв. Хаген остановился. «Я опоздал, я все-таки опоздал…»

– Здравствуй, Хаген, сын Стурлауга!

Хевдинг обернулся на голос.

– Здрав будь и ты, Ольбард Синеус, князь Белоозерский! Мир ли между нами?

Рус чуть склонил чубатую голову:

– Мир, Стурлаугсон! Жаль, отца твоего спасти не успели…

Хаген посмотрел ему в глаза и понял, что Ольбард действительно сожалеет о смерти Ингольвсона. «Вот оно как! Видать, побратим мой все же открыл князю правду… А может, Вещий узнал ее сам».

На плечо Хагена легла рука. Диармайд появился рядом, как всегда, бесшумно.

– Здравствуй, Волк! – Синие глаза наставника смотрели твердо. – Вот ты уже и совсем взрослый… Что делать теперь станешь, хевдинг?

Хаген, в свою очередь, так, чтобы видели хирдманы, положил руку на плечо ирландца. Пусть у них не будет сомнений – с русами мир!

– Поступлю по Правде, Диармайд! Ольбарду – вира за убитых в зимовье, – он повернулся к князю, – всем твоим воинам – доля в добыче за помощь против ярлов Халогаланда. Остальное – наше по праву. Если решишь по-другому – будем биться.

Ольбард улыбнулся:

– Биться не будем, Хаген. Я не забыл, как ты прикрывал мою спину в бою с весинами.

Молодой вождь кивнул и шагнул к мачте. Хирдманы Ингольвсона приветствовали его…

Залитое кровью лицо отца было запрокинуто к небу. В мертвых глазах отражались низко летящие облака. Иссеченный в щепу щит валялся рядом. Тела врагов лежали у ног Стурлауга, как последняя жертва Отцу Дружин. Разорванная кольчуга, вся в запекшейся крови, своей и вражеской. Лезвие секиры, всегда сиявшее сталью, сейчас казалось вырезанным из огромного рубина. Сокровища, все в кровавых пятнах, громоздились тускло сверкающей грудой. Кубки, чаши, драгоценные цепи, украшения, монеты неведомых народов, самоцветные камни, дорогое оружие – все это служило последним ложем для отца Хагена… И мертвая рука Стурлауга – на рукояти золотого жезла, украшенного алыми камнями. А может, это были брызги крови…

На миг Хагену захотелось пустить «Рысь» на дно вместе с этой грудой сокровищ, несших в себе проклятие, сгубившее его отца. Поруганный храм древнего божества наконец отомстил…

Гюльви вытер клинок меча о штаны кого-то из убитых халогаландцев и с облегчением вздохнул. Здесь все кончено. Нос его собственного драккара, увенчанный вырезанной из дуба клювастой головой ворона, грозно навис над бортом захваченного шнеккера. Палуба вражеского корабля была завалена телами убитых, истыкана стрелами и дротиками, отчего он напоминал тушу огромного морского ежа, обильно политую кровью. «Ворон бьет змею, особенно если ему помогает пард!^[121]» – подумал Гюльви. На корме толпились воины русов, выносили своих раненых, собирали оружие. Их лодья стояла с другого борта шнеккера, вздымая над волнами изогнутый нос с изображением головы хищного парда.

Когда воины Гюльви сшиблись с халогаландцами в отчаянной схватке, русы помогли им, зайдя с другой стороны. Но неясно, как поведут они себя теперь. Ведь у Ольбарда семь кораблей и пять сотен воинов. У Хагена – едва ли наберется триста хирдманов…

– Эй! Сорвиголова! Ты ли это? – Слова были произнесены на языке норманнов с сильным славянским акцентом. Гюльви обернулся. К нему шел, переступая через убитых, высоченный широкоплечий воин в кольчуге и шлеме. На его левом бедре висел длинный меч в ножнах, а свою секиру он держал за топорище лезвием назад – в знак мирных намерений. Воин расстегнул подбородочный ремень и снял шлем. Длинный русый чуб, мокрый от пота, тут же растрепал ветер. – Что, не узнаешь меня? – Рус улыбнулся.

– Василько? – Гюльви невольно сделал шаг назад. – Ты же умер! Я сам видел, как…

Чубатый захохотал и протянул Гюльви ладонь, широкую, как доска.

– Я жив! Потрогай, ежели не веришь! Хотя Стурлаугова секира и вправду едва не отправила меня в Ирий. Но жена твоего хевдинга вылечила меня! Никто так не умеет лечить, как она. Неужто Хаген тебе не рассказывал?

– Нет, Василько, – сказал Сорвиголова и пожал протянутую руку, – нам было не до того.

– А ты, вижу я, уже водишь сотню! – Рус указал на хирдманов Гюльви.

– Да и ты, как я вижу, нынче не в простых воинах ходишь! – Он посмотрел на бритую голову руса.^[122] Тот захохотал снова.

– А то! Хочу верить, что нашим воям не придется сражаться друг против друга…

– Это решат там, – Гюльви указал на сцепившиеся бортами «Змиулан», «Мунин» и «Рысь». – Надеюсь, они договорятся.

– Скорее бы! – Василько глянул в сторону опасно потемневшего горизонта. – Иначе мы пойдем на дно вместе с этими обломками.

Рус был прав. Ветер снова усилился. Волны выросли и оделись пенными гребнями. Корабли нещадно болтало, и палуба шнеккера предательски трещала под ногами. Море стремительно темнело. Верхушки водяных валов опасно заострились. Окоем придвинулся, обозначившись четкой цепью острых гребней, с которых ветер рвал белую пену. «Пора бы уходить», – подумал Гюльви. И тут прозвучал рог…

Глава 9 Еще не утро…

Закат. Как змеи, волны гнутся,

Уже без гневных гребешков,

Но не бегут они коснуться

Непобедимых берегов.

И только издали добредший

Бурун, поверивший во мглу,

Внесется, буйный сумасшедший,

На глянцевитую скалу.

Николай Гумилев

Рагнвальд спешился. Его коня тут же принял под уздцы один из воинов. Другой поспешно подбежал и замер рядом, приложив правый кулак к груди.

– Ярл! – Голос воина выдавал волнение перед предстоящей схваткой. – Лазутчики возвратились! В борге^[123] всего десятка два воинов, остальные – женщины, дети и рабы. Во фьорде «драконов» нет. Все тихо. Они ничего не подозревают…

Рагнвальд небрежно кивнул и пошел к опушке леса. Воин поспешил за ним. «Молод еще, – подумал ярл, – молод и неопытен. И таких у меня почти сотня, а старых, проверенных дренгов – всего с десяток. Остальные ушли в море с Хальфданом. Правда, Синфьетли со своими секирами стоит десятка. Но он у меня один такой…» Ярл остановился на краю обрыва в тени скального выступа и посмотрел вниз на другой берег фьорда. Деревья шумели, за спиной фыркали лошади и тихо переговаривались люди. «Ничего, – Рагнвальд внимательно разглядывал вражеский борг, – за стенами воинов почти нет, а сами стены нас не удержат. Заодно и молодежь наберется опыта».

Борг стоял посреди широкой долины, в том месте, где высокий берег фьорда круто понижался, и у воды была построена удобная пристань с молом и сторожевой башней. Вал, окружавший поселение, был круглым, как колесо повозки. По его гребню шла деревянная стена с башнями и галереей наверху, прикрытой навесом от стрел. Внешняя часть вала утыкана острыми кольями. Четверо ворот у борга. Одни – со стороны воды, другие – со стороны леса на противоположной стороне, а еще двое выходили к полям и пастбищам, находившимся в долине справа и слева от укреплений. Внутри стен – три десятка длинных домов, мастерские, кузни. Снаружи, у воды, – полдюжины корабельных сараев. Из одного выглядывал нос недостроенного «дракона».

«Крепкое место. – Ярл задумчиво почесал свою густую седую бороду. – Если бы хозяин оказался дома, то нечего было б и думать, чтобы напасть на него с этим выводком мальчишек! Но хозяина дома нет…» Прищурясь, он рассматривал дома, которые скоро сожрет жадное пламя. Оттуда долетал собачий лай и звон кузнечного молота… Вдруг ярлу показалось, что позади крепости, возле леса, поднимается струйка сизого дыма.

– Эй, Кетильмунд! Что это там? – Рагнвальд указал на дым.

– Усадьба какого-то бонда,^[124] ярл! – Молодой воин презрительно усмехнулся. – Всего лишь фермеры, ярл, никчемные люди. Только и делают, что копаются в земле!

Рагнвальд, мрачно нахмурясь, продолжал вглядываться в едва различимые строения у кромки леса. Но зрение было уже не то, что в молодости.

– Сколько домов, Кетильмунд?

– Четыре, ярл. – Молодой воин недоуменно посмотрел на своего вождя. Почему тот вдруг забеспокоился? Ведь это всего лишь бонды… Он уже успел позабыть, что сам был младшим сыном бонда из Халоги и что отец его в одиночку брал кабана с рогатиной и топором.

«Четыре длинных дома – это самое малое три десятка взрослых мужчин. – Рагнвальд сжал рукоять меча. – И в поход они не пошли – сейчас время полевых работ».

В отличие от этого мальчишки, Кетильмунда, который без устали задирал нос с тех пор, как его приняли в хирд, старый ярл прекрасно знал, что бонды в бою немногим хуже настоящих воинов. И оружие у них есть… Что делать? Разделить силы? Или с ходу взять борг, надеясь, что бонды не успеют вмешаться? То, что они бросятся на помощь своим, не вызывало сомнений. Хозяин борга всегда покровительствует окрестным фермерам. А те, что живут так близко, даже могут быть его родичами…

Рагнвальд напряженно думал. Нужно срочно принимать какое-то решение. Наконец он повернулся спиной к боргу и отправился обратно в лес. «Если быстро напасть, они не успеют, – решил ярл. – Нападем, как стемнеет…»

Шторм они переждали в том самом фьорде, где Стурлауг назначил встречу своему сыну. А дождался врагов. Зная о том, что халогаландцам стало известно об отце и сокровищах, Хаген вышел в море раньше назначенного срока, но ярлы все равно опередили его на несколько часов. И этого им оказалось достаточно.

Савинов был рад вновь встретиться с Хагеном, хотя тот был мрачен как туча. Побратим любил своего отца.

Они сидели в шатре и пили мед из золотых кубков, которые Стурлауг добыл в своем последнем походе. Ольбард и Диармайд о чем-то переговаривались по ту сторону очага, Василько, на пару с одним из вождей Хагена, по имени Гюльви Сорвиголова, оживленно вспоминали цареградские времена и бои, в которых им обоим довелось участвовать. Гюльви был примерно одних лет с Сашкой, широкоплечий, жилистый, с яркими голубыми глазами, в которых то и дело вспыхивали веселые огоньки.

Буривой молчал, глядя в огонь, а Храбр, еще один Сашкин побратим, что-то ему терпеливо втолковывал. Остальные пятеро вождей время от времени перебрасывались короткими фразами. Эйрик Златой Шлем, командовавший у Ольбарда «Кречетом», высоченный светловолосый датчанин, вся борода в косичках; Славомир, командир «Велета», темноволосый и квадратный, как шкаф; Даин, седобородый скандинав, с изуродованным шрамами лицом, один из оставшихся в живых хирдманов Стурлауга; его напарник Греттир, повадкой неуловимо напоминающий Диармайда, скальд и великолепный стрелок из лука; и Бьерн Железнобокий, похожий на Славомира, как брат-близнец. Бьерна Савинов видел впервые.

Чинно, как положено в таких случаях, поднимались кубки во славу павших героев, но общая беседа не клеилась. В принципе все уже было решено. Добыча поделена по справедливости, Хаген пригласил Ольбарда к себе в гости, перед тем как русы отправятся в Ирландию, чтобы отплатить князю за гостеприимство, которое было оказано молодому вождю вБелоозере. Ольбард приглашение принял.

Сашка сидел, скрестив ноги, на свернутом в узел плаще и расслаблялся. Мед приятно согревал, оставляя голову ясной. Снаружи доносился смех. Несмотря на погоду, которая испортилась совершенно, воины от души пировали, отмечая победу. Савинов представил себе каменистый берег, покрытый шатрами, вытащенные из воды корабли и огни многочисленных костров. Потом перед глазами всплыли бушующее море и терзаемый волнами, полузатонувший халогаландский шнеккер, который несло прямо на скалы…

Врагов перебили почти всех. Сдаваться они не желали. Лишь те несколько десятков, которых Савинову удалось принудить к сдаче в плен, растерянные и злые, связанные по рукам и ногам, сидели где-то снаружи и слушали, как веселятся победители.

«А знаешь ли ты, Сашка, – спросил он себя, – что ты вообще здесь делаешь? Вот уехал от любимой женщины, прешься не разбирая дороги куда-то на запад. Захватили добычу – здорово. Хагенов батька погиб – плохо. Хагену плохо, а кому, как не тебе, Сашка, знать – что такое безотцовщина. Правда, побратим совсем взрослый, не то что я был, малец мальцом, когда батя ушел воевать против советской власти… Повезло мне тогда – никто и не узнал, а в детдоме не до того было… Сын белогвардейского офицера – это не та рекомендация, что нужна в ВВС РККА^[125]… Тогда у меня была цель – стать летчиком, и я шел к ней через „не могу“. Через „невозможно“ шел. А здесь… Здесь цели повыше будут. Кое-что уже достигнуто. Стал своим, добился уважения. А дальше? Эта земля, народ, все те, кто меня окружает… Уже понятно – это свои. И я буду их защищать… Как и положено воину… Предположим, родятся у нас с Яринкой дети. А там и до внуков недалеко… Как я буду смотреть на них, если знаю, что через две сотни лет… или через три?.. придут монголы. И ляжет эта земля прахом. Хреново это, знать, что будет дальше! Неподъемная ноша для одного человека… Если б не знать… Но я знаю! „И какие твои действия, курсант?“ – как говаривал инструктор Савицкий, давая вводную… Конечно, всегда есть варианты. Но суть одна. Княжеские усобицы, которые возникнут еще при сыновьях Святослава, возникнуть не должны – и точка! Черт знает, как я это сделаю… Но сделать должен. Только единое государство может отбить натиск степи. Изменить историю, шутка ли? Для этого надо быть в центре. А центр – Киев! Пробиться к Святославу, кинуть пару идей, да так, чтоб засели намертво. Сверхзадача! Я же пока сбоку где-то. Пусть и авторитет есть какой-никакой, а в советчики Великому Князю пока не гожусь… Вот тебе и цель, Сашка! Выбиться в люди, прийти в Киев, остеречь молодого еще княжича от ошибок! А там посмотрим… Тем более, если сон был не простой, где-то там, в Чернигове, может быть Юрка. Как хочется верить! Вдруг он, как я, закинут сюда непонятной силой… И жив. Господи, хоть бы это было правдой! А Юрка друг, он поможет…»

Мысли продолжали течь нескончаемой чередой, потихоньку принимая уже иное направление. Какие-то смутные образы роились перед мысленным взором, звали, предупреждали, подсказывали…

«Завтра, что-то будет завтра…» Мысль возникла как-то сама по себе – из ниоткуда, повисела в темноте и канула. Сашка зевнул и понял, что глаза слипаются. В шатре, как выяснилось, все уже давно спали. Только князь с Диармайдом продолжали о чем-то тихо разговаривать. Савинов прилег тут же, у костра, и мгновенно провалился в сон. Ему приснился дом в Белоозере, смех Ярины, ее губы, плечи и нежный пушок на шее сзади…

Сигурни закрыла за собой дверь и не спеша двинулась вниз по улице, идущей к пристани. Прошла мимо длинных домов, в которых жили ушедшие с Хагеном в поход воины, миновала кузню, где, несмотря на поздний час, звенел молот кузнеца, и оказалась у ворот крепости. Одна из створок была открыта: вот-вот должны были пригнать с пастбища скотину. Воин, охранявший ворота, кивнул ей и снова замер, опершись о копье. Скоро стемнеет… Девушка вышла за ворота и направилась вниз, к пристани, по накатанной повозками колее. От корабельных сараев, отбрасывавших густые вечерние тени, не доносилось ни звука. Работа на сегодня закончена. Сигурни прошла между сараев и оказалась у пристани, слева от которой возвышалась сторожевая вышка. На ее верхней площадке кто-то стоял.

– Эйнар, это ты? – Сигурни прикоснулась рукой к теплому дереву одной из опор вышки.

– Да, госпожа! – донеслось сверху. – Поднимайтесь сюда.

Наверху было прохладно. Ветер, залетавший в фьорд, нес с собой запахи соли и водорослей. Эйнар, седобородый воин, стоял у самого ограждения и смотрел на другой берег фьорда. Скалы на той стороне круто обрывались в темную воду. Над ними покачивались на ветру верхушки деревьев.

Сигурни встала рядом со стражем и посмотрела на море. Гребешки волн в лучах заката казались изваянными из хрусталя. Небо чистое – ни облачка – залито расплавленным золотом. Девушка вздохнула. Ей было неспокойно. Уже почти две недели, как корабли Хагена покинули гавань. Должны скоро вернуться. Если не случилось беды… О том, что могло случиться, Сигурни предпочитала не думать. Но непонятное, тягостное чувство давило грудь. Жена Хагена не была простой девушкой. Когда-то она была жрицей древнего бога, чей храм взяли на щит Хаген со Стурлаугом. Хаген, который сначала был ее злейшим врагом и которого она полюбила. Сигурни была жрицей и знала: тягостные предчувствия не приходят случайно… Она мельком взглянула на Эйнара: вдруг он тоже что-то почувствовал? Старый воин все так же молча вглядывался в противоположный берег.

– Что там, Эйнар?

– Не знаю, госпожа… Глаза уже не те… Но почудилось, нет ли, а видел я вон на том утесе человека. В доспехах…

Сердце толкнулось в груди девушки. «Вот оно!» Сигурни даже испытала облегчение. «Значит, не с Хагеном беда!»

– Давно ли видел?

– Давно. Солнце еще на два пальца было над скалами…

– Кто же это может быть, Эйнар?

Старый воин потер щеку, на которой белел шрам от вражеского копья.

– Кто знает, госпожа… Может, и враг. Многие могут знать, что нас здесь мало. У Стурлауга достаточно кровников! Тот же Рагнвальд, к примеру…

– Почему же ты не поднял тревогу?

– Я не уверен, госпожа…

«Зато я уверена!» – подумала Сигурни…

Эорвис плохо чувствовала себя в этот вечер. Ей было чуть больше сорока, но суровая жизнь давала уже о себе знать. Болел старый шрам на бедре, ныла застуженная этой зимой поясница. Когда-то Эорвис, как валькирия, ходила в походы с хирдом своего отца, датского ярла. О ее неукротимости в бою слагали саги, знатные воины сватались к ней, но она не желала никого из них. Пока не повстречался ей в одном из боев рыжеволосый великан с неистовыми зелеными глазами. Его воины ворвались на палубу отцовского корабля и потеснили датчан к корме, а Эорвис с тремя воинами оказалась отрезанной от своих. Трое ее спутников пали один за другим, но она продолжала сражаться с необузданной яростью – так, что никто не мог подступиться. Тогда возник из гущи битвы этот рыжеволосый. Удар его секиры расщепил щит Эорвис и рассек ей бедро. Она упала, но и ее меч оставил шрам на его лице. Шлем скатился с головы Эорвис… Тогда рыжеволосый понял, что перед ним женщина, перевязал ее рану и приказал своим воинам отступить, хотя они уже почти одержали победу… А через месяц от него к отцу Эорвис прибыли сваты. Так встретились Эорвис и Стурлауг. Так обменялись они свадебными дарами… С тех пор прошло много лет. Их сын стал знаменитым воином, а Эорвис правила хозяйством своего мужа неженской, сильной рукой. И вот теперь ее муж попал в беду. Она надеялась, что Ингольвсон, баловень судьбы, как всегда, выйдет сухим из воды. Но ее беспокоило, что сын, уйдя на выручку отцу, оставил в борге так мало воинов.

Эорвис поднялась из кресла с высокой спинкой и, превозмогая ноющую боль в ноге, направилась к выходу из дома. Снаружи полыхал закат. Ей он показался кровавым…

Сигурни уже подходила к боргу, когда услышала тяжелый топот и мычание возвращающегося с выгона стада. Звенели колокольчики. Сигурни прибавила было шаг, чтобы поспеть войти внутрь раньше стада, как вдруг услышала разговор.

– Болван ты, Тьяги! – сказал звонкий мальчишеский голос. – Болван и трусишка! Никто тебя не возьмет в битву, и ты всегда будешь пасти коров!

– Сам ты трусишка! – послышалось в ответ. – А еще ты спишь как барсук. И даже если бы ты не спал, то все равно бы ничего не заметил, разиня!

– Это ты разиня! Небось увидел какой-то куст, а уже со страху наложил в штанишки! Не было никаких всадников, это я тебе говорю, Атли, сын Хакбьярна Сильной Руки! А мой отец, если ты хочешь знать…

– Выше всех вздымает над столом переполненный рог? – Второй мальчишка издевательски засмеялся. – Да мой отец твоего сильнее в три раза!

Два белобрысых мальчишки пастушка, похожие как родные братья, шли рядом со стадом, ругаясь во весь голос. Длинные кнуты волочились за ними в дорожной пыли. Похоже, дело почти дошло до драки.

– Что ты сказал про моего отца?! – Тот, которого звали Атли, замахнулся кнутовищем. – Я тебе сейчас все ребра переломаю, трус!

Второй ловко отскочил и показал Атли «козу».

– Эй! А ну перестаньте! – Сигурни схватила ребят за плечи и повернула к себе. От неожиданности оба замолчали. – А ну рассказывайте, что видели!

– Да врет он все! – Атли смотрел на девушку широко открытыми глазами. – Он, госпожа Сигурни, известный трус! Ой! – Тьяги исхитрился пнуть его в коленку. – Ах ты заморыш!

– Прекратите, я сказала! – Сигурни грозно свела брови. Мальчишки замолчали. – Ты, Тьяги, рассказывай!

– Чего тут рассказывать… – Пастушок потупился. – Этот вот все проспал, а я, честное слово, видел! Вот там, на опушке. – Он показал кнутом. – Сначала думал, олень в кустах, а потом гляжу – лошадь! Под седлом! А рядом человек в шлеме. И с копьем. Он на борг смотрел, а потом его словно позвал кто… Я этого барсука разбудил, да уж поздно было… Ой! – Атли, в свою очередь, пнул его в ногу.

– Стойте спокойно! – Сигурни на мгновение задумалась, все еще держа мальчишек за плечи. – Тьяги, ты помнишь, как давно это было?

– Да недавно! Тени уже длинные и закат…

– Так… То, что я скажу, – выполнить быстро. Тот, кого ты видел, Тьяги, – враг! И ты видел его не первый. Он не один, а в борге мало воинов. Я пойду к госпоже Эорвис, а ты побежишь что есть духу к Олаву на ферму. Пусть соберет людей с оружием и идет сюда. Если враги уже нападут, пускай бьет с тыла.

Мальчишка быстро кивнул, снова показал другу «козу» и умчался. Атли сердито дернул плечом и спросил:

– А я?

– Ты беги на пристань и расскажи Эйнару. Пусть возвращается в борг, но в било не бьет, иначе враги нападут сразу. Да смотри, чтоб тебя от леса незаметно было. Все понял?

Мальчишка зайцем рванул к фьорду. Сигурни заметила, какие серьезные у обоих пацанят стали лица, когда она давала им задания. Как же, настоящее приключение! Будет битва, и они, конечно же, стяжают великую славу…

Эорвис уже собиралась вернуться в дом, когда заметила жену своего сына, быстро идущую по улице. Эорвис сразу поняла: что-то случилось. Невестка была девушкой гордой и без нужды торопиться не стала бы. Супруга хевдинга остановилась на пороге, поджидая Сигурни. Та еще издали крикнула:

– Враги, госпожа Эорвис!

– Свейни! – позвала жена Стурлауга, заглянув в дом. Высокий воин, сидевший у очага, отложил нож, рукоять которого покрывал затейливой резьбой, и поднялся. Росту в нем было никак не меньше шести футов. – Поднимай воинов! Ты жалел, что не идешь с Хагеном на ярлов, – сказала она, – но они сами пришли к нам. Собирай всех! Затворяйте ворота! И пусть те из трэлей,^[126] что хотят получить свободу, тоже возьмут оружие!

Воин кивнул, подхватил со скамьи меч и быстро вышел.

Эорвис направилась в глубь дома, туда, где в больших сундуках хранились дорогие вещи. Она открыла один из сундуков. Внутри тускло поблескивали вороненые кольчуги, мечи и шлемы. Пальцы женщины погладили ножны дорогого меча.

Сигурни молча смотрела, как мать Хагена облачается в доспехи и застегивает пояс с мечом. Только сейчас она поняла, почему так непохож ее любимый на своего отца. Хаген был сыном своей матери. Даже глаза у них были одинаковые – как лед под морозным небом.

– Ну что стоишь? – сказала Эорвис. – Вооружайся…

Как только стемнело, Рагнвальд подал знак. Его воины осторожно пересекли опушку и ползком двинулись к стенам крепости, старательно прячась в высокой траве. «Сосунки, – подумал ярл, осторожно раздвигая ладонями стебли травы, – но из них еще получатся настоящие воины!» Он помнил, как тряслись его собственные поджилки, когда он ходил с отцом в свой первый вик.^[127] Но это было давно. Отец погиб в бою с вендами^[128] много лет назад…

Ночь была безлунная, но звезды, сиявшие, как начищенные медные заклепки на щите воина, светили достаточно ярко. Тихий шелест, с которым трава расступалась, пропуская людей, можно было принять за ветерок, играющий стеблями. Рагнвальд специально учил воинов переползать так, чтобы трава колебалась непрерывной полосой, будто действительно ветер гуляет. Наука была сложной, но даже его молодые дренги уже неплохо справлялись…

Где-то на ферме залаяла собака… Умолкла…. Стены медленно приближались. Рагнвальд осторожно приподнял голову. На башнях борга горели факелы. В такой темноте они казались исполинскими кострами. В их свете было хорошо видно, как ходят по стене стражи.

«Отлично! – Ярл снова нырнул в траву и пополз. – Снимем стрелами. Главное – подползти поближе».

Звенела мошкара, лезла в лицо. Пот заливал глаза, в доспехах – настоящая баня. «Староват я уже для таких подвигов, – подумал ярл. – Но ради того, чтобы поджарить пятки старухе Ингольвсона, я и не на такое пойду. Даже если рыжий ублюдок останется жив, ему самому захочется на тот свет!»

Рагнвальд давно лелеял эту месть. Трудолюбивый убил его младшего брата. Правда, в честном бою, но кого это волнует? Кровная месть священна! Убил – умри! Пока Стурри был силен и благополучен, ярлу оставалось только мечтать о мести, но сейчас… Вот он, долгожданный миг слабости! Рагнвальд знал, что как бы ни был человек мудр и силен, когда-нибудь он все же ошибется. И тогда останется его только чуть подтолкнуть, чтобы он рухнул в бездну…

До стен осталось всего пятьдесят шагов. Ярл снова осторожно приподнялся. Сюда свет факелов не достигал. Рагнвальд и его воины лежали почти на самой границе светового круга, как раз там, где глаза стражей должны видеть хуже всего. «Ну, пора!» Ярл набрал полную грудь воздуха и завыл волком. Тоскливый надрывный клич словно выбросил из травы сотню темных человеческих фигур с выкрашенными черной золой лицами. И запели стрелы…

Глава 10 Дым

Испокон веков земля

Усмиряла миг,

Укрывала тишиной

Крик.

Каждому свои пути,

Каждому свой час.

Смерть равняет по себе

Нас…

Константин Кинчев

Враги возникли из темноты как призраки. Тускло блеснули обнаженные клинки. Эйнар быстро пригнулся. Стрела со звоном ударила в стену башни. Древко рассерженно дрожало. «А ведь попал бы, – подумал старый воин о неведомом стрелке, – не знай я заранее…» Он не стал подниматься, а присел, скорчившись, за забралом стены и приготовил меч. Вслушиваясь, он хорошо различал топот ног, бегущих по траве. Вот сейчас они разматывают веревки… Бзз-зынь! Крюк-кошка перелетел через край стены и вонзился в толстые бревна. Веревка натянулась и задергалась. Кто-то взбирался наверх. Эйнар метнулся туда и, выждав несколько мгновений, резким ударом перерубил веревку. Снаружи раздался сдавленный крик и шум упавшего тела, перешедший в протяжный стон. «Прямо на колья!» – подумал воин… Бзынь! Бзынь-бзынь! Сразу три крюка перекинулись через край стены…

Свейни подоспел к месту, где нападающие начали перелезать через стену, одним из первых. Страж, охранявший этот участок, лежал со стрелой в глазу. «Ведь предупреждали быть наготове!» Свейни выругался, и тут же перед ним из темноты возникла фигура с обнаженным мечом. Блеснули глаза, и противник бросился на Свейни. Тот отразил удар, шагнул в сторону, и его меч прочертил на теле врага руну «Сиг».^[129] Неприятель сложился пополам и упал. Его оружие с звоном покатилось в сторону. Тут же через стену перемахнуло еще несколько врагов с зачерненными сажей лицами. Свейни засмеялся и ринулся в бой.

Кетильмунд перескочил через стену следом за кем-то из своих. В темноте – факелы на башнях внезапно погасли – слышался звон оружия и сдавленные проклятия. Воин помнил, что надо открыть ворота. До ближайшей башни рукой подать. Он откроет ворота, дренги захватят борг, и тогда он возьмет себе самую красивую и непокорную девку…

Кетильмунд бросился к смутно темнеющей впереди громаде башни, на ходу перебросив щит из-за спины на руку. Споткнулся о чье-то тело, поскользнулся в луже крови и навзничь упал на мертвеца. Вскочил, надеясь, что никто не видел его позора, и побежал дальше. Дверь из башни, ведущая на стену, была почему-то открыта. В косяке засело сразу три стрелы. Внутри было темным-темно, но юноша выставил перед собой щит и отважно бросился внутрь. Острие копья вошло ему прямо в пах…

Эорвис ногой столкнула с наконечника копья бьющееся тело и перерезала глотку раненого халогаландца ножом. Он забулькал и испустил дух. Женщина подхватила тяжелое тело под мышки и отволокла его в угол башни, к другим мертвецам. Надо было освободить проход… Позади лязгнуло, кто-то выругался, и послышался шум падения. Эорвис мгновенно обернулась, но все уже было кончено. Сигурни выдернула топор из тела очередного врага. Эорвис показалось, что глаза невестки светятся как у кошки. «Ну и женушку нашел себе Хаген! – подумала женщина и подобрала копье. – Знатных сынов ему нарожает. Если жива останется…» По гребню стены снова приближался топот ног. «Сейчас начнется!»

Очередной воин, ворвавшийся в башню, вдруг выгнулся и попятился, цепляясь руками за древко копья, пробившее ему шею. Рагнвальд прыгнул вперед и рванул воина к себе, надеясь вытянуть копейщика наружу… Противник оказался умнее и бросил копье. В тот же миг ярл наугад ударил мечом в темноту. Удар был отбит. Ответный выпад едва не лишил Рагнвальда глаза. Он отступил назад и поднял повыше щит, в который тут же с гулом ударил топор. В темноте кто-то звонко выругался. «Мальчишка? – подумал ярл. – А может, баба…» Он хищно ощерился. «Ну-ну!» Над плечом шумно задышали.

– Кто? – спросил Рагнвальд.

– Торфин…

– Лук с собой?

– Ну…

– Подковы гну! Стреляй в проем!

Одна за другой несколько стрел влетели в дверь. Там было тихо.

– Стреляй, пока я не войду внутрь, – шепнул ярл, – а как войду – живо за мной! Да прихвати факел!

Эйнар не успел обрубить все веревки с кошками, и на стену взобралось двое халогаландцев. Они оттеснили воина от края, и, пока он отбивался, через забрало перевалило еще с десяток. Тут пришла подмога: трое пожилых, но еще крепких хирдманов. И старики показали, что молодость и сила – еще не все… Теперь их было четверо, против шестерых врагов, а еще шестеро нападавших уже лежали мертвыми. Остальные не ожидали такого напора и попятились по гребню стены.

Но тут по веревке взобрался еще один противник. И старикам пришлось туго. Новый враг держал в каждой руке по топору, и топоры эти, казалось, жили собственной жизнью. В мгновение ока они разрушили маленькую стену щитов, составленную старыми хирдманами, и их осталось трое… С-с-с! Крак! С-с-са! Уже вдвоем они отбивались от страшного, обоерукого противника. Еще несколько ударов, и Эйнар остался один. Он понял, что это его последняя битва, и ринулся вперед… Темные фигуры за спиной обоерукого восторженно взвыли. С-сс! Крак!!!

Сразив очередного врага, Свейни побежал по гребню стены. Впереди раздавались лязг железа и крики. За воином спешило несколько хирдманов из его десятка и здоровенный трэль с секирой в руке. Трэля звали Брандом, и был он кузнечным подмастерьем. Свейни ловко перепрыгивал через убитых. Наконец за поворотом он увидел врагов, столпившихся в проходе. Там, впереди, кто-то сдерживал их натиск. Стоявший сзади халогаландец даже не успел обернуться. Клинок Свейни располовинил ему череп. Воин ударил следующего навершием щита. Тот упал, толкнув впереди стоящего. Враг начал оборачиваться, но руна «Сиг» опрокинула его, и халогаландец сорвался со стены. Шлеп!.. Опрокинутый щитом закричал и попытался встать. Кто-то из хирдманов заткнул ему рот железом. Враги опомнились и повернулись навстречу опасности. Свейни ворвался в их толпу, как ястреб в стаю уток. Крики умирающих слились с лязгом клинка и хлюпаньем крови. Хирдманы следовали по пятам за своим предводителем. Ор, хрип, стон! Над плечом свистнуло копье…

Эорвис выпустила копье из рук и отразила удар мечом. Противник бил на звук. Опытный, пес! Но она едва не достала его в глазницу шлема. Враг отступил и, словно по наитию, поднял щит. В то же мгновение над ухом Эорвис пронесся топор Сигурни. Щит загудел, но выдержал. «Ну и девка!» – восхитилась Эорвис. И услышала скрип тетивы. Женщина схватила свою невестку за плечо и рванула в сторону. В то же мгновение в дверь влетела стрела. А за ней еще несколько.

«Понятно, что ты задумал, халогаландская свинья!» Эорвис зло улыбнулась и взяла в левую руку заранее приготовленный щит. Сигурни молча присела рядом. Похоже, она действительно видела в темноте, как кошка.

Стрелы продолжали влетать в проем. Одна, другая, третья… «Ну, давай же!» Эорвис напружинила ноги. И враг, словно услышав ее, стремительным вихрем вкатился внутрь. Воительница полоснула его наискось…

Рагнвальд колобком вкатился в башню. Чутье не подвело и на этот раз. Удар обрушился, стремительный, точный. Но сила вращения и меч, который ярл держал чуть сбоку, сотворили на миг щит из крутящейся стали! Кланг! Удар прошел мимо, а ярл уже вскочил на ноги и отступил от входа. Наитием он почувствовал новый удар и уклонился. «Смердящий хорек!» – прошипела темнота. В это мгновение Торфин зажег-таки факел и с бычьим топотом устремился следом за своим вождем. Багровые сполохи прогнали темноту, и Рагнвальд увидел перед собой двух женщин в доспехах и трупы его дренгов, грудой валяющиеся в углу. «Проклятые ведьмы оттаскивали их, чтобы не насторожить следующих!» – понял Рагнвальд.

– Ну, течные суки, прощайтесь с жизнью! – рявкнул он. – Только сначала мы оприходуем вас всем хирдом!

– Гы!.. – невнятно подтвердил Торфин. Его пугала куча в углу.

– Ты сначала отрасти то, чем приходовать собрался, Рагнвальд! Детей-то у тебя нет! – спокойно сказала старшая из женщин, а младшая звонко рассмеялась.

– Э! – Ярл удивленно посмотрел на старшую. – Да это никак Эорвис, вдова Стурри Злосчастного! Ты-то мне и нужна!

Его первый удар был стремителен. Второй – неотразим, третий – смертелен. Но проклятая валькирия отразила все три, крича:

– Ты!.. Его!.. Не хоронил!..

Свейни трудился, как жнец на уборке урожая. Десятник уже давно потерял счет убитым им врагам. Он только краем глаза увидел несколько теней, спускающихся по веревкам с внутренней части стены. «Что ж, там их встретят бонды! Олав знает свое дело!» Внизу тотчас загремело железо и послышались крики…

Вдруг враги расступились перед Свейни, и из темноты, изредка озаряемой багровыми сполохами, возник воин с двумя топорами. Свейни ясно увидел, как с их лезвий медленно капает кровь. «Это как в том сне», – подумал десятник и поднял щит…

Кажется, он все-таки ранил этого, обоерукого. Но топоры сказали: с-с-сса! И тьма стала кромешной…

Бранивой, которого нурманы звали Брандом, увидел, как упал Свейни. Противник с двумя топорами медленно перешагнул его и взмахнул оружием.

– Я Бранивой из Рарога!^[130] – крикнул бывший трэль, а до того бывший воевода бодричей и медленно поднял секиру.

– Синфьетли! – прошипел обоерукий и, не останавливаясь, стремительно атаковал…

Эорвис сражалась со спокойной усмешкой на лице. Рядом гремела сталь. Сигурни схватилась со вторым халогаландцем.

Этот Рагнвальд оказался непрост. Даже без щита он не уступал Эорвис в бою на мечах.

«Спасибо, Сигурни, – подумала воительница, принимая очередной удар оковкой щита, – твой топор заставил его бросить щит!» Эорвис сделала быстрый шаг, заходя к ярлу с незащищенного бока. Нога отозвалась резкой болью. «Только не сейчас!» – подумала женщина, нанося один за другим три быстрых удара…

Рагнвальд начал уставать. «Эта сука, похоже, сделана из железа!» Он никак не мог пробиться сквозь ее защиту. Такого мастерского владения мечом ярл не встречал и у мужчин.

«Ничего! – он ускользнул от очередного коварного выпада. – Должна же ты ошибиться, подстилка!»

Сигурни ловко пригнулась, пропуская над плечом лезвие топора. Факел в левой руке Торфина едва не угодил ей в лицо. Она крутанулась на пятке, снова ускользая, и ударила в ответ. Здоровяк удивленно вкрикнул. Меч Сигурни вспорол ему бедро…

Топоры врага пели песнь смерти. Бранивой спокойно уклонялся, изредка отбивая самые опасные удары обухом секиры. Мощный обнаженный торс славянина блестел в кровавых сполохах пламени. Вновь став воином, Бранивой ждал своего мгновения…

Когда клинок врага пробил ее кольчугу, Эорвис даже не вскрикнула. Багровые тени заметались по стенам. Несколько ударов сердца ничего не происходило. Потом…

Рагнвальд нашел-таки лазейку в защите безумной валькирии. Вот она чуть опустила меч, собираясь атаковать. Край щита пошел вбок.

– Получай! – вскричал он, чувствуя, как меч разрывает плетение стальных колец! Затем… что-то вдруг вспыхнуло в левом глазу ярла! Он попытался отдернуть голову, но ее словно держало. Рагнвальд скосил правый глаз и увидел… торчащий из его собственной головы клинок! Клинок резко провернулся и… ярла Рагнвальда не стало…

Торфин обезумел от ярости. Воздух выл под ударами его топора, но проклятая ведьма была неуловима. Воин зарычал, как медведь, которого разбудили среди зимы. Его топор снова устремился вниз… но тонкий бабский клинок внезапно вонзился в левую руку Торфина. От боли воин выронил факел, и пламя, зашипев в луже крови, погасло. Торфин, мгновенно ослепнув, еще несколько раз наобум рубанул топором. Тщетно! Но вдруг он увидел… Глаза ведьмы! Они светились в темноте!!! Воин взвыл от ужаса и попытался ударить проклятое чудовище. Глаза погасли… Чтобы вспыхнуть сбоку! Удара в шею Торфин не почувствовал…

Бранивой дождался своего мига… и шагнул прямо под топоры. Враг не успел ничего сделать. Его руки судорожно дернулись, выпустив оружие. Секира Бранивоя разрубила тело обоерукого от паха до грудной клетки…

Славянин вырвал оружие из тела убитого и оглянулся. На стене, кроме него, оставался только один воин, совсем еще мальчишка. И он был из своих… «Да, теперь это свои! – подумал Бранивой. – А, здесь все кончено…» Зато внизу, под стеной, бой продолжался с все нарастающей силой. «Видать, немало их смогло прорваться!» Славянин махнул рукой юному хирдману и направился к ближайшему спуску.

Сигурни посмотрела вслед великану и нехотя вернулась в башню. Она не могла оставить Эорвис одну…

Еще с моря они увидели столб жирного черного дыма, поднимающийся над фьордом. Хаген даже не успел толком рассмотреть его, а руки уже привычно застегнули подбородочный ремень шлема и взялись за оружие. Сердце застыло в груди ледяным комом, и откуда-то издалека он слышал свой, почти неузнаваемый голос, отдающий приказы. Грохотал барабан, и сотни весел пенили воду. Драккар Хагена, а за ним и весь отряд входили в устье фьорда. А хевдинг стоял на носу своего корабля и смотрел, как жарко полыхают корабельные сараи на берегу. Как летит в синеву неба пепел родного дома. И как воет где-то потерявшая хозяина собака… Нет, не собака! Волк воет на руинах! И Хаген прыгнул на берег, чтобы сразиться с волком, обгладывающим тела его любимых. Не понимая, что вой рвется уже из его собственной груди! Мечи визжали в руках, требуя крови, и тут он увидел Врага. Тот был малоросл, но в вороненой кольчуге, а в руке Враг держал любимый клинок матери Хагена. Мечи молодого хевдинга внезапно ожили, рванувшись вперед. И за ничтожный миг до удара он успел узнать лицо… Это была Валькирия. И Хаген понял, что умирает…

Глава 11 Ульфхеднар^[131]

Сурт едет с востока

С губящим ветви,^[132]

Солнце блестит

На мечах богов;

Рушатся горы,

Мрут великанши,

В Хель идут люди,

Расколото небо…

Из «Младшей Эдды»

Сашка так никогда и не смог понять потом, как это все случилось. Почему его тяжеловесный «Медведь» оказался вторым в кильватерной колонне, которой шла эскадра. Когда Хаген вдруг завыл по-волчьи и ринулся на берег, совершив при этом невероятной длины прыжок, он, Савинов, выкрикнул только одно слово:

– Рысенок!

Как парень сообразил, что нужно делать? Почему Сашка знал, что нельзя дать побратиму убить того щуплого воина с мечом? Мгновение растянулось в томительные часы и годы. Ноги Хагена очень медленно коснулись бревен пристани. Его движения расплывались в воздухе от скорости, но в то же время остались плавными, как будто викинг двигался в воде. Стрела, медленно вращаясь, проплыла мимо Сашкиного плеча, смертельно острая и страшная. Савинов успел в деталях разглядеть ее наконечник и оперение. Потом течение секунд немного ускорилось, Сашка увидел, как стрела догоняет Хагена, как тот заносит мечи, как маленький воин удивленно поднимает лицо и широко распахиваются его глаза… Ее глаза! Сигурни!!! И время пустилось вскачь…

Хаген не почувствовал удара. Просто ноги его вдруг наткнулись на препятствие, которого только что не было, и воин начал падать. Волк в нем старался извернуться и в падении достать Врага клыками мечей. Но человек не видел ничего, кроме глаз своей Судьбы. И поэтому разжал пальцы. Рукоятки выскользнули из ладоней, и клинки серебряными рыбками скользнули в траву. Зеленый ковер ткнулся в лицо человеку, но тот уже ничего не чувствовал. Волк Хаген был мертв.

Она не сразу поняла, что случилось. Только что Сигурни бежала мимо пылающих корабельных сараев. Бежала навстречу Хагену, и жар пламени хватал ее за выбившиеся из-под шлема волосы. Она уже видела любимого, стоящего на носу своего драккара, и девушке казалось, что все ужасы и кровь – позади. И тут завыла собака…

Сигурни не смогла сразу остановиться и, как завороженная, сделала еще несколько шагов к пристани. А там, на борту корабля с вороньим клювом, вдруг взвихрился клоком тьмы черный плащ. Звериный вой ударил девушку в грудь. Сигурни пошатнулась и застыла… Ноги Хагена уже коснулись закопченных досок настила пристани и… Нет, это был не Хаген! Жуткое существо, волк в человечьем обличье! Чудовище ловко пригнулось, ловя равновесие, и бросилось вперед. Его движения казались настолько быстрыми, что глаз не успевал толком их разглядеть…

Наверное, Сигурни успела бы как-то защититься или увернуться от этого смертоносного броска. Наверное… Если б не ждала Хагена как спасения! Если б не надеялась, что он придет – и сразу все закончится! Она устала быть сильной за эту ночь… Поэтому Сигурни даже и не подумала поднять меч, который все еще был у нее в руке. Просто стояла и смотрела, как нечто, забравшее тело ее любимого, собирается ее убить… Знакомое лицо, искаженное нечеловеческой яростью… белая пена бешенства, срывающаяся с губ, которые целовали ее… глаза, из голубых ставшие черными от расширившихся зрачков… и вой. Волчий вой!.. Клинки мечей, словно обретшие собственную жизнь, трепетали и изгибались. Рвались вперед, подобные стальному жалу чудовищной змеи… Холод коснулся сердца девушки. «Неужели все так глупо закончится?» Мысль промчалась равнодушной тенью и исчезла. Сигурни в последний раз взглянула в глаза собственной Судьбе… И увидела, как Хаген смотрит на нее из-под личины волка! Как пытается остановиться! Волк не пускает! Кровь! Кровь в его крике!!! Зверь хочет крови! Но Хаген сильнее! Он одолевает… Поздно! Волк прыгнул!!!

Тонкий свист, как будто стрела…

Ольбард склонился над телом Хагена, перевернул. Глаза урманина были открыты. На губах застыла улыбка. Вихрем подлетел Александр, едва не запнувшись о торчащую из травы стрелу. Стрелу, сбившую последний бросок Волка… Медведкович упал на колени, рванул ворот кольчуги на груди побратима. Пальцем нашарил вену на шее. Потом обернулся, потерянно взглянул на князя:

– Сердце… Сердце не бьется!

Ольбард посмотрел ему в глаза:

– Хаген остановил свое сердце, когда понял, что зверя победить не успеет.

– Но он же победил его! Уже давно!!! – В голосе Александра звенело отчаяние.

– Зверя нельзя победить! Можно только заставить служить себе…

– А-а, черт! – Медведкович резко отвернулся. Потом ударил кулаком по траве. – Хрена лысого! Ты, брат, от нас так не сбежишь!

Он говорил что-то еще, обеими ладонями резко надавливая на грудь Хагена. Ольбард разбирал не все слова. Тело урманина вздрагивало под мощными толчками.

– Сигурни! – Медведкович, не останавливаясь, бросил быстрый взгляд на девушку. – Сделай ему искусственн… Проклятие! Вдохни ему воздух!!!

Та, словно очнувшись ото сна, молча кинулась помогать.

Ольбард не вмешивался. За его спиной с грохотом ссыпались через борта воины. Урмане, слушая приказания Даина, уже сбивали свой хирд в клин. Дружина строила стену. Насколько отсюда было видно, крепость подверглась нападению. Оно оказалось неудачным, но неизвестно еще, все ли нападавшие перебиты. Воины видели только тела у стен, обгоревшую надвратную башню и пылающие корабельные сараи. Может, вон в том лесу враг уже готовит атаку или со стен сейчас полетят смертоносные стрелы…

Они все делали верно. Но князь знал – угрозы нет. Враг отбит. Но, сам не ведая того, враг достиг своей цели. Все мужчины из рода Ингольва мертвы.

– Он дышит! – Сашка сам не поверил своим словам, когда под его пальцами на шее Хагена слабо билась тонкая жилка. – Дышит! Давайте носилки!!!

Сигурни смотрела на Савинова безумными глазами. «Ничего, девочка! – подумал он. – Все будет хорошо! Летчики своих не бросают!» Она, словно услышав, слабо кивнула, и только теперь из глаз девушки вдруг покатились крупные слезы. «Черт!» Сашка поспешно отвел взгляд. Подобно многим нормальным мужчинам, он не мог смотреть, как женщины плачут.

Рядом беззвучно возник Диармайд, благодарно стиснул Сашкино плечо. Следом подбежали двое мрачных хирдманов. Бросили наземь копья. Поперек – мечи в ножнах. Накрыли импровизированные носилки плащом и положили на них Хагена. Сашка тоже отдал свой меч и подумал, словно пытаясь убедить самого себя: «Все хорошо! Все обязательно будет хорошо…»

Носилки качнулись и поплыли к крепости. Хаген возвращался домой…

Глава 12 Тропа Духов

Чертог она видит

Солнца чудесней,

На Гимле стоит он,

Сияя золотом,

Там будут жить

Дружины верные,

Вечное счастье

Там суждено им.

Из «Младшей Эдды»

Он стремительно летел куда-то сквозь вихри клубящейся мглы. Время от времени мгла расступалась и по сторонам становились видны исполинские стены, сложенные из глыб дикого камня. Потолка не было, точнее, он, как и пол, тонул во тьме. Расстояние между стенами постепенно сокращалось, и от этого казалось, что полет все убыстряется. А может, так оно и было…

Впереди, в конце прохода, мерцало пятнышко света. По мере приближения свет становился все ярче. Летевший не знал, как долго он находится здесь и что делает в этом непонятном месте. Время тут не имело силы. Внезапно свет впереди резко приблизился, стал ослепительно ярок. Видения прошлого волной поднялись в душе летящего человека, и он вдруг вспомнил свое имя. «Хаген! Меня зовут Хаген!» А в следующий миг его вынесло под сияющее синее небо. И Хаген, охватив взором окоем, вспомнил еще одно: «Я умер!..»

В помещении горели факелы. Низкие своды, закопченные и темные, казались древними, как само время. Стены, обшитые дубовыми панелями, покрывала искусная резьба, изображавшая неведомых зверей, воинов и птиц. Изображения явно передавали какие-то сюжеты, но Савинов плохо знал скандинавскую мифологию, смутно помня только имена главных богов да понятие «Рагнарек». Савинова всегда больше интересовала история отечественная, да еще, пожалуй, античность.

Боги тоже были здесь. Высокие – в полтора-два человеческих роста – идолы, вырезанные из дубовых бревен, местами покрытые позолотой и тоже, как и настенные панели, украшенные затейливой резьбой. Лица богов в оранжевом мятущемся свете факелов казались то грозными, то вопрошающими. На круглой жаровне в центре зала, установленной на бронзовом треножнике, курились какие-то веточки. По запаху дым напоминал можжевеловый…

Тело Хагена лежало у подножия идола, стоявшего в центре божественного строя. У бога был только один глаз, горевший недобрым пламенем крупного самоцвета. Вторая глазница зияла пустотой. В руках бог держал копье, а на поясе его висел меч. «Наверное, это Один», – подумал Сашка. Идол стоял в центре, значит – главный. И еще что-то смутно припоминалось о том, что Один, Отец Дружин, был мудр, неистов и одноглаз. «А одноглаз потому, что мудр…^[133] Или наоборот?»

Сигурни и Ольбард стояли рядом с жаровней, на которой горели какие-то веточки, распространявшие густой аромат. «Можжевельник?» В руках Сигурни держала рог с медом. Она протянула рог князю, и тот высыпал в напиток белесый порошок… Савинов отстраненно наблюдал за происходящим. Храм действовал на него угнетающе, а Один вызывал смутную неприязнь. Славянский бог Воинов, Перун, тоже кровожаден и свиреп, но храм его стоял на вершине горы и куполом ему служило небо.

– Александр! – Савинов перестал глазеть по сторонам и повернулся. Сигурни с князем ждали его. – Подойди! – сказал Ольбард, протягивая Сашке рог. Тот подошел, механически принял сосуд и только после этого спохватился.

– Что это?

– Хагену нужна помощь, – просто сказала Сигурни. – Мы должны отправиться следом за его Духом, чтобы помочь ему вернуться в тело. Там, где он сейчас, очень легко забыть о своем прошлом и очень трудно найти дорогу обратно.

– Ну хорошо. – Савинов с сомнением заглянул в рог. На вид – мед как мед. – А пить обязательно?

– Мне – нет, – ответила девушка, – но ты пока не умеешь сам входить в иной мир. Только как берсерк, поэтому нужен проводник. – Она указала на кубок. – Пей. Грибы помогут…

«Ладненько, – подумал Сашка, – надеюсь только, что это не мухоморы…»

Питье на вкус почти ничем не отличалось от обычного меда. Почти ничем… Он протянул Ольбарду опустевший кубок и хотел спросить: «Что дальше?» Но все вдруг подернулось мелкой цветной рябью, а слова вылетели изо рта и повисли огромнымянтарным пузырем. Внутри пузыря что-то вращалось.

«Не отвлекайся». Голос Сигурни звучал будто из-под воды. Савинов почувствовал, что его ведут, а затем как-то сразу обнаружил себя лежащим на плаще, рядом с носилками Хагена.

Тело приобрело необычную легкость, будто превратилось в воздушный шар. Сигурни села рядом, и ее лицо в полумраке вдруг осветилось неким внутренним светом. Оно казалось сотканным из множества разноцветных сияющих нитей, образующих сложный и очень красивый узор. Откуда-то из глубин памяти всплыло слово «геодезический». Слово повисело в темноте, переливаясь яркими красками, затем погасло, и Сашка снова увидел Сигурни. Ее глаза казались огромными, волосы сияли металлом и выглядели очень тяжелыми, словно действительно были сплетены из золотых нитей. Сашкин взгляд намертво приковался к ее лицу. Вот узор из сияющих линий стал меняться. В нем проявились концентрические круги и спирали. Нити вибрировали и пели. Савинов поднял руку, чтобы прикоснуться к этому чуду, и с изумлением увидел, что его ладонь выглядит точно так же, а пальцы испускают длинные световые волокна. «Атас! – подумал он, но мысль была вялая и равнодушная. – Я, кажется, брежу…» Тут он заметил за спиной Сигурни Ольбарда.

Князь возвышался исполинской боевой башней едва ли не до самого потолка. Его доспехи льдисто сверкали, а в глазах вращались огненные спирали. Усы Ольбарда жутковато шевелились, а длинный чуб то свивался тугими кольцами, то, распрямляясь, поднимался прямо вверх над теменем князя. Вокруг чуба кружился серебряный вихрь… Сашка обнаружил, что воздух состоит из отдельных частичек, похожих на разноцветные шестереночки. Они вращались, цепляясь одна за другую и из них состояло все: и князь, и Сигурни, и он сам… Надо рассмотреть поподробнее… В этот миг его руку стиснули и женский голос произнес: «Встань!»

Что-то треснуло у Савинова в затылке. В ушах зазвенело, и он оказался на ногах. Рядом, держа его за руку, стояла Сигурни… А на полу у их ног, на расстеленных плащах лежало двое мужчин, и сидела женщина… Сашка вопросительно взглянул на Сигурни. Та кивнула. Золотая волна волос качнулась вперед – назад. «Да, это я… И ты… И Хаген…» Савинов смотрел на себя самого, чувствуя все нарастающее беспокойство. Почему-то вовсе не хотелось покидать «себя», оставляя беззащитным… Беззащитным от чего? Сашка хотел оглянуться в поисках опасности, но Сигурни дернула его за руку:

– Князь защитит наши тела! А теперь – вперед! – И они полетели…

Кроме храма старых богов в борге Стурлауга была и церковь. С остроконечным чешуйчатым шатром, собранным из мелких, тщательно пригнанных дощечек, увенчанная деревянным крестом, она стояла почти посередине борга. Совсем не похожая на те церкви, которые Диармайд помнил в Ирландии, она, однако, тоже была домом Христа. Он вошел в нее, затворив за собой резные деревянные двери, подвешенные на узорных кованых петлях, оставив позади улицу крепости, запруженную людьми, дома, в которых стонали раненые и плакали дети. Борг отразил нападение, но жертвы оказались велики…

В церкви царил полумрак. Через узкие окна на алтарь падали лучи солнечного света. Горели свечи, и стояла особая, гулкая тишина. «Господь Всемилостивый! – Диармайд преклонилколена перед распятием. – Сохрани жизнь воспитанника моего. Он одержим, но в сердце его нет зла. Он боролся и победил тьму в себе. Так даруй же ему прощение…»

Свет ударил в глаза, но Хаген не почувствовал боли. Темный проход остался где-то далеко позади. А перед ним… Искрилось и сияло в солнечном свете море, все в мелких барашках волн. Высокий берег вздымался от самой воды, зеленые луга и холмы, рощи деревьев с удивительными красными и серебряными листьями. На высокой горе, по-среди всего этого великолепия, сверкал, переливаясь в лучах солнца, высокий чертог. Стены его до половины были красными, а сверху словно сделаны из серебра. Врата чертога, набранные из стальных клинков, грозно блистали. Над чертогом воздвиглось, уходя ветвями в синеву неба, исполинское древо: ясень Иггдрасиль. И листья его были – облака, а корни – твердь земная… И от самых врат Города богов до ног Хагена тянулся радужный мост, по которому несся, стремительно вырастая в размерах, всадник в темных доспехах. Алый плащ крыльями бился за его спиной, а в руках, раскинутых в стороны, он держал боевой рог и меч.

«Это Хеймдаль, вестник богов! – понял Хаген. – Когда зазвучит ЕГО рог, кончится время и настанут Сумерки Богов, Рагнарек – последняя битва! Выйдут из хлада и пламени свирепые турсы – великаны. Выползут из мрака чудовища, порождения Утгарда Локи, расступятся воды и ринутся на землю. И волк Фенрир сойдется с Одином в битве, а Тор поразит змея Ермунгарда, но и сам падет, отравленный ядом… Эйнхерии, воины Одина, сразятся с великанами. И не будет победителей… Мир погрузится в морские воды…»

Хаген стоял неподвижно и смотрел, как близится грозный всадник, вышедший ему навстречу из врат Вальхаллы. Вот конь бога стал замедлять свой бег. Вот седок натянул повод…

– Здравствуй, Хаген Молниеносный Меч, сын Стурлауга и Эорвис! – Голос Вестника был молодым и звонким. – Почему явился ты сюда раньше срока? Твой бой не окончен! И ты – еще жив! Возвращайся!

Сказал и поворотил коня, взмахнув рукой на прощанье.

И тут же неведомая сила потянула Хагена назад. Он ожидал снова увидеть темный проход, но морские волны вдруг ринулись ему навстречу…

Глава 13 Пойди туда, не знаю куда…

Хоть женщин рыданья и стоны

В Бруге сейчас раздаются,

Милее мне слезы святые,

Что хранят мою душу от Ада…

Из ирландской саги

Сашка ничему не удивлялся. Не то чтобы на эмоции не было времени или сил. Просто он привык. Привык к тому, что этот Мир совсем не такой, как тот, откуда его швырнуло сюда неведомой силой, мигом изменив всю жизнь летчика-истребителя. За неполный год, который он, Савинов, провел здесь, подобные состояния ему приходилось испытывать не раз. И тогда, когда Дух зверя-покровителя проявил себя, и когда Сашка сражался с этим Духом, чтобы укротить его, и когда весский лучник выцеливал Сашку в лесу, и в миг, когда смерть смотрела с лезвий секир холодными стальными глазами…

Рациональный ум долго не мог смириться с таким положением вещей, но деваться некуда: именно от этого измененного мироощущения зависело само существование Савинова. И ум смирился. Принял новую картину Мира, как правила некой игры, в которой ставка – жизнь…

Поэтому все шаманские штучки Сашка воспринимал отстраненно. Ну есть и есть. Главное, чтобы друг Хаген снова мог улыбаться…

Они мчались, держась за руки, в каком-то невероятном пространстве. И небо было под ногами, словно Савинов летел в самолете, перевернув его «на спину», вверх шасси. Облака казались островами в синем, без единой волны, море. Эти острова стремительно уплывали куда-то назад. И Сашке хотелось посмотреть «вверх» на землю. Но он почему-то не мог… А потом впереди показалась стена тумана, сизо-серого, как будто еще одно небо, пасмурное, прислонили к синему сбоку. Стена делила мир пополам. Савинову захотелось оказаться подальше от нее, но Сигурни вела вперед, и они с разлету ударились в стену… И пробили ее насквозь!

Все изменилось. Море внизу уже было настоящим. И солнечные лучи дробились о рябь волны. А остров впереди зеленел травами. И еще на нем росли деревья. Странные деревья с красной и серебряной листвой. И сияла радуга…

Казалось, все видимое пространство заряжено искрящейся силой. Будто наэлектризовано. И эта сила втекает через зрачки в душу, переполняя ее радостью и могуществом. Танцующие в воздухе золотые искорки звенят, переливаясь, а откуда-то изнутри Сашкиного существа всплывает непонятное чувство. Будто узнавание… И обращается обжигающим знанием: «Я здесь уже был!»

Сигурни не в первый раз приходилось путешествовать в горнем Мире. В Храме Богумира жриц учили и не таким вещам. Шаманы биармов называют этот мир Нижним и входят в него через дыры в земле, ища ответов на вопросы или покровительства у Могуществ. Другие называют его Верхним, Высшим или Горним. Но суть от этого неизменна. Это Мир Сил, Богов и Духов. Сюда уходят погибшие герои, здесь томятся про2клятые души, а земной, человеческий мир, называемый Мидгардом, – лишь часть этого. Часть неизмеримо меньшая, однако – неотъемлемая…

Сигурни неслась над волнами, широко раскинув белоснежные, с темными кончиками, крылья чайки. И море Асгарда приветствовало ее. Александр летел рядом. Он тоже был птицей, но птицей из сверкающего железа. Сигурни удивляло, как легко побратим Хагена следует за ней, словно летит знакомой дорогой. Хотя он ведь уже побывал в этом Мире. Он, вернувшийся из Вальхаллы… Сигурни искала след. Она знала, что душа ее любимого должна была посетить это место. И след нашелся…

Биврест, Мост Из Радуг, ведущий к вратам Асгарда, встал на пути «птиц». И у самого его начала звенела золотая струна.

«Хаген был здесь, – поняла Сигурни, – но теперь он ушел».

Струна тянулась вниз, к волнам, и девушка поняла: приключилось самое страшное. Душу Хагена позвала Хель.^[134]

Сигурни сложила крылья и ринулась вниз. Железная птица, сделав переворот, устремилась следом…

В святилище стояла тишина. Сигурни застыла, глядя куда-то сквозь рябь плотского мира. Ее рука сжимала запястье Александра, такого же неподвижного, как и она. Ольбард видел, что эти двое сейчас очень далеко, но между их душами и телами нерасторжимая связь. А вот с Хагеном дело плохо. Нить, удерживавшая его дух, сильно истончилась и трепетала, как лист на осеннем ветру, – жалобно и обреченно. Те двое тщились дотянуться, поддержать заплутавшую душу. Но она стремительно уходила, и нить становилась все тоньше, грозя оборваться совсем. Уже навсегда…

Факелы внезапно затрещали, изошли черным дымом и копотью. Хаген захрипел. Его тело выгнулось дугой. Ольбарду почудилось: он слышит треск ломающихся ребер. Князь быстро шагнул вперед и простер обнаженный меч над лежащим. А затем бросил Слово … И Эхо ринулось сквозь завесь из Мира в Мир, словно круги, идущие от упавшего в воду камня! Грянули где-то медные била, взгремело железо, отворились врата, и боевой рог спел свою призывную песню!

Хаген перестал хрипеть и затих. Грудь его медленно поднималась и опускалась. Жив… Ольбард постоял еще немного с простертым мечом, а затем вернулся на место. Стража еще не окончена.

…Волны рванулись навстречу. Хаген ожидал, что пронзит их прозрачную поверхность, невесомую и легкую, и помчится дальше, сквозь. Но его встретила стена… Удар был страшен. Он почувствовал, как хрустнули кости. Хотя откуда кости у бестелесного духа? Хагена сдавило со всех сторон, сплющило, как кузнечный молот плющит на наковальне рдеющее железо. Завизжала, стремительно истончаясь, нить. Сознание померкло, проваливаясь во тьму. Хаген пытался бороться или хотя бы крикнуть… Крик умер на губах.

Вдруг стало легче, как будто он вырвался из чадного дома на открытый воздух. Пленник смог вздохнуть… Волны отбросили его, словно пущенный мальчишеской рукой плоский голыш. И Хаген помчался над ними, зная отчего-то, что летит уже с Той, обратной стороны. Вода приобрела свинцовый оттенок, на волнах ворочались льдины. А слева была земля. Серая, неприветливая. Справа она тоже была, только очень далеко.

«Биармия», – название возникло внезапно, подобно порыву ветра. И стало ясно – КУДА он летит…

Остров уже вырастал впереди. Большой, скалистый, громоздящийся посреди холодного моря в устье огромной реки. Остров, именуемый Белым. Остров, как воин шлемом, увенчанный куполом огромного храма… Береговые скалы резко надвинулись. Хаген внутренне сжался, ожидая нового удара, но его пронесло над самым гребнем. Внизу промелькнула священная роща. Двор, мощенный белыми плитами, настежь распахнутые резные ворота… Еще миг, и Хаген коснулся пола. Движение замедлилось, будто воин с разбегу прокатился на подошвах по гладкому льду… Остановилось…

Галерея была знакомой. Сводчатый потолок, узорные панели на стенах, каменный пол отшлифован так, что можно смотреться в него, как в зеркало. Здесь Даин объяснял тому, живому, Хагену внутреннее расположение храма. И где захватили женщин, а где еще можно поживиться золотом… Казалось, рисунок, начерченный на полу острием Даинова меча, все еще можно различить… И чудится, что слышны еще женские крики. Хаген помнил, что случилось дальше.

«Сигурни!!! Надо успеть!!!»

Он побежал по галерее, высматривая лестницу наверх.

Лестница нашлась быстро. Хаген в три прыжка взлетел по ней, не успев даже удивиться собственной прыти. ТОГДА здесь светило солнце и тени от узорных столбов, подпирающих кровлю, пятнали открытую галерею. СЕЙЧАС тут стоял сумрак, и в светлом камне стены чернели дверные проемы. Хаген сунулся в первый. Треугольный зал заканчивался тупиком. И следующий – тоже! Воин отчетливо помнил: ТОГДА каждый второй коридор вел к центру! А теперь… Видимо, Храм не хотел пускать внутрь незваного гостя… Хаген побежал вдоль галереи, по пути распахивая тяжелые бронзовые створки… Вот он! Зал, окрашенный цветами вражды и смерти! Черно-белый, с потолком в узоре из птиц. Далеко, в конце зала, смутно темнела дверь… Хаген рванулся к ней, наперед зная, что достичь цели будет очень трудно. Ноги сделались ватными. Полированный каменный пол норовил выскользнуть из-под них… Хаген бежал, стараясь не смотреть по сторонам, – только вперед, на дверной проем. А тот, казалось, удалялся, отодвигаясь, дразня, издеваясь. Хаген яростно рявкнул, наддал. Дверь замерла, а потом вдруг надвинулась, загораживая путь. Он ударил в нее плечом. Петли жалобно завизжали…

Внутри было все как тогда. Тишина и столб света над каменным алтарем посреди зала. Только свет не теплый, солнечный, а призрачный – лунный. И дверь в зал – только одна, та, что за спиной. А ТОГДА их была дюжина. Хаген осторожно приблизился к алтарю, ловя чутким ухом каждый звук, обогнул каменную глыбу алтаря… ЕЕ НЕТ!!! Она ДОЛЖНА быть здесь! Откуда взялась такая уверенность, Хаген понять уже не успел…

Что-то задрожало в глубине его существа. Казалось, сама душа распадается на части и рвется. Сигурни не было! Были лишь ремни, которыми ее тогда привязали… Хаген протянул руку, чтобы коснуться… И увидел вдруг, что это не рука – волчья лапа! И он – уже не человек!

И Волк завыл, обратя морду к проему в своде, в котором свирепо сияла полная, тяжко-каменная луна…

Вода пыталась их остановить. Но Силы были на их стороне. И волны распались невесомой завесой, отхлынули назад и в стороны. Потом мир повернулся и море снова оказалось внизу. Сигурни увидела берега и поняла, какое посмертие уготовано Хагену. Сердце девушки сжалось от тоски и боли. Но она лишь сильнее взмахнула крыльями. Железная птица Александр пронзительно крикнула, и две крылатые тени устремились к острову.

Ночь упала мгновенно, как будто кто-то огромный набросил на небо затканный звездами черный плащ. Луна нависла над храмом, словно раздумывая – не рухнуть ли на него всей тяжестью. Сигурни уже знала, куда нужно лететь. Нить души Хагена, вдоль которой стремглав неслась чайка, истончилась до волоска. Девушке почудился вдали волчий вой…

Савинов увидел храм и узнал тотчас. И место это узнал, хотя был здесь всего один раз и тоже в видении. Когда спал на алтаре в подземном святилище и видел грозные корабли викингов, идущие к острову. А береговую линию он помнил еще по навигационным картам. Обскую губу с Ямалом трудно с чем-нибудь спутать… Они спикировали прямо в отверстие в куполе…

Ольбард снова простер меч над телом урманина. Тот рычал и выл, словно совсем обезумел. И с губ его текла кровавая пена.

Сигурни знала, ЧТО ей предстоит сделать. Все ее существо противилось этому, задыхаясь от липкого страха. Но она знала, что должна поступить именно так, иначе Хагена не вернуть. Иначе он не вспомнит… Когда они встретились здесь в первый раз, Всесильные Богини Судьбы простерли над ними свою пряжу. И завязали на ней узелок. Подобных узелков не так уж много в жизни человека. И только прожив заново один из них, забывший себя может вспомнить – кто он на самом деле!.. А может и не вспомнить… Сигурни было страшно, но она решилась. И это МЕСТО, призрачный Храм в призрачном мире, сделало все за нее…

Ремни впились в тело. Лунный свет посеребрил кожу, сделав Сигурни похожей на призрак. Она повернула голову, насколько позволяла удавка на шее, и… Встретилась взглядом с огромным Волком. Чудовище ростом с лошадь… Зверь поднялся и шагнул по направлению к Сигурни. Из пасти Волка текла слюна, а его глаза… В них уже не было ничего человеческого.

Савинов тоже увидел Волка. И ему стало страшно, как никогда в жизни. Страшнее, чем когда они с Хагеном вдвоем брали в рогатины медведя. Потому что тварь, которую он видел перед собой, и была когда-то тем Хагеном. Была… Когда-то…

Зверь поднялся и шагнул к Сигурни. Савинов увидел, как непроизвольно сжалось тело девушки. Да, она верила в любовь Хагена, но… так страшно! У этого Мира, именуемого призрачным, свои законы. Хаген говорил, что убить здесь можно точно так же, как в мире явном… Или быть убитым… Хаген! Говорил!

Зверь, будто услышав в Сашкиных мыслях свое имя, повернул огромную, лобастую башку в его сторону и рыкнул. Пол задрожал. Савинов едва удержался на ногах. И тут он сообразил, что зверь рычит, потому что он, Сашка, преградил Волку дорогу.

Тварь теперь смотрела только на него. Пасть открылась, и клыки призрачными мечами блеснули во мраке.

«Твою мать!» Савинов понял, что совершенно не представляет, как действовать дальше.

– Хаген, что же они с тобой сделали? – Сашка произнес это вслух, еще не успев сообразить, кто такие «они». Волк ударил быстро и неотразимо. Савинова швырнуло спиной на каменный куб, к которому была привязана Сигурни. Огромная лапа уперлась Сашке в грудь. Жуткая морда нависла над ним. Капля тягучей слюны сорвалась с волчьих челюстей и запятнала Сашкину щеку.

Савинов понял, что у него есть только один шанс. «Медведь не боится волка!» Видит бог, он не хотел… Сигурни закричала и забилась в путах. Сквозь гул крови в ушах Сашка не сразу разобрал, что кричит она: «Не смей, Александр! Не смей!!!» Но он уже начал оборачиваться, и луна, сияющая в проеме купола, с гулом покатилась в глубь Сашкиного черепа. Как раз когда Волк отвернул морду и смотрел на Сигурни…

Краешком сознания, в самый последний миг Савинов успел уловить, что глаза у Волка вдруг стали голубыми. Человечьими. И тогда каким-то невероятным, запредельным усилием Сашка сумел остановить оборот. И повернуть вспять…

Медведь снова стал человеком. Волк почуял неладное. Жертва трепыхалась? Его морда нависла над горлом Савинова. Но тот поднял руку… и показал зверю запястье со шрамом, оставленным ножом в тот раз, когда Хаген и Сашка смешали кровь.

– До самой смерти, – произнес он слова Клятвы. Волк молча смотрел ему в глаза, и Савинов не выдержал: – Это же ты меня учил, Хаген! Я смог, значит, и ты можешь! Гони эту псину к чертям и освободи Сигурни! Ей плохо, ты что – не видишь? Нам надо убираться отсюда!

В ответ Волк коротко рыкнул. Сашкины ноги подогнулись, и он упал. Потому что волчья лапища уже не прижимала его к алтарю…

Когда Александр вдруг хрипло зарычал, князь понял, что все кончено. Даже ему не удержать две души в такой дали от тел. Но рык внезапно прервался, а правая рука Медведковича быстрым и точным движением ухватила Хагена за запястье. Тот вздрогнул. Через некоторое время Сигурни поднялась и перешагнула Александра, не выпуская при этом его руку. Ее пальцы коснулись лба Хагена, погладили по щеке… Тот вздрогнул снова. Его свободная рука поднялась и накрыла ладошку жены. Круг замкнулся! Князь ощутил, как все трое с головокружительной скоростью мчатся сами к себе…

А потом Хаген открыл глаза.

Часть вторая Зеленый Эрин^[135]

Глава 1 Возвращение Диармайда

…Первый корабль,

слышно празднество было,

После греха что в Ирландию прибыл,

На нем я с востока приплыл,

Сын прекрасноволосого Бохра…

Из ирландской саги

«Много правды поведали филиды^[136] о деяниях Диармайда О’Дуйвне, много лжи они рассказали о его любви к Грайне, жене короля ирландских фениев^[137] Финна. Не было во всей Ирландии девушки краше Грайне, дочери короля Кормака Мак Арта, внучки непобедимого Конна Ста Битв. Славили мужи всех ирландских пятин мужество, силу и воинскую доблесть Диармайда О’Дуйвне, славили девушки Ирландии его несравненную красоту и ум. Полюбили они друг друга, но король Финн первым посватался к Грайне. Не хотел отказать ему Кормак, но воспротивилась девушка немилому браку. И надо сказать, что Финн был старше ее в три раза. И узнал он, что сердце его избранницы уже отдано лучшему из его собственных воинов. И взыграли в нем лютая злоба и ревность. И приказал он своим фениям убить Диармайда, а Грайне привести к нему. Но было у могучего Диармайда много друзей среди фениев, и предупредили они его. Тогда решили влюбленные бежать вместе.

Неправду рассказывают филиды, что наложила дочь Кормака на Диармайда любовные узы, коих не мог разорвать он. Не было здесь колдовства. Ревность старого Финна всему виной. Нанял он множество убийц, дабы нашли они славного воина и принесли королю его черноволосую голову. Но были у Диармайда друзья – Ойсин, сын Финна, Осгар, сын Ойсина, Конан, сын Лиатлуахра, и Ангус из Бруга на Бойне, мудрый друид и воспитатель Диармайда О’Дуйвне. Помогали они ему, предупреждая об опасности, и нашли свою смерть все посланные Финном убийцы. Непобедим в бою был герой Диармайд, и пали они от его руки.

Но Финн, сын Кумала, продолжал преследовать влюбленных. Он насылал на них чары, стараясь затуманить мысли, и вновь нанимал убийц. Нашелся один воин из Лохланна, носивший Кабаний Шлем, который мог потягаться с Диармайдом во владении оружием. Сошлись они у банн-гульбайнского холма, и убил Диармайд врага. Однако и сам был тяжело ранен. Воина же из Лохланна сопровождал юноша по имени Хаген, который помог раненому Диармайду и привел его друзей. В благодарность за это Диармайд стал воспитателем Хагена.

Когда пришли друзья Диармайда, то увидели его тяжелую рану. И сказал тогда Конан, сын Лиатлуахра:

– Не можешь ты вечно скрываться в лесах, о Диармайд, друг мой. Могуществен Финн, и найдет он способ, как убить тебя. Нужно тебе на время покинуть Ирландию, а мы сделаем так, чтобы все решили, что ты погиб. Грайне же спрячем мы в Бруге на Бойне у Ангуса. Непраздна она и ждет от тебя сына. Будем охранять их, и никто не узнает, где они.

И потекли тогда слезы из глаз прекрасной Грайне. Оплакивала она разлуку с любимым. Излечил мудрый Ангус раны Диармайда, и отправились они с юным Хагеном в Шотландию. Друзья же его наложили чары на труп убийцы, чтобы выглядел он как Диармайд, и отвезли тело Финну. Бросили труп к его ногам, проливая горькие слезы, и сказали: „Добился ты своего, о Финн! Погубила твоя зависть и ревность лучшего из ирландских мужей. Не хотим мы больше служить тебе!“

И удалились они в Бруг на Бойне и стали ждать там возвращения Диармайда. Обещал он Грайне, что вернется через три года, свершив множество подвигов в ее честь.

И прошло с тех пор без малого четыре года. Не вернулся еще Диармайд. Известно лишь, что совершили они с юным Хагеном в стране Скоттов много славных дел и отправились дальше на восток, в страну, что на языке Лохланна зовется Гарды, или Гардарика.^[138] Ждет любимого Грайне у Ангуса, что из Бруга на Бойне. Растет их сын, и станет он великим воином. Недалек тот день, когда возьмет он в руки отцовское копье Га-Дарг и отомстит старому Финну за несчастья, которые тот причинил его родителям…

И стояла прекрасная Грайне у окна дворца Рат-Грайнан, что у Ангуса в Бруге на Бойне, а сын ее, Доннхад, играл в саду со своим воспитателем, Конаном, сыном Лиатлуахра. И смотрела прекрасноволосая Грайне на железную рябь моря и ждала. Потому что верила она – возвратится Диармайд. Говорило ей любящее сердце, что жив ее любимый и вернется он со славою. И отомстит старому королю Финну за все обиды…

Не знала Грайне, что близко уже Диармайд и вот-вот покажутся из-за мыса паруса его кораблей. И катила светлая река Бойне свои воды навстречу водам морским. И немало было в тех водах слез прекрасной Грайне…»

Стучат топоры в борге. Строят воины быстрые драккары и вместительные кнорры.^[139] Решил Хаген Стурлаугсон покинуть отцовский фьорд, после того как похоронил отца и мать. Позвал с собой людей своих и бондов окрестных позвал. Правда, бонды, те все больше за землю держатся. Немногие захотели переселиться. Но Олав, сын Эгиля, решил идти с хевдингом, и братья Олава, и сыновья их с чадами и домочадцами. Большой род у Олава, тяжело сниматься с насиженных мест. Но хороша земля в Западной Стране, как называют еще Ирландию…

Душно. В надвратной башне полумрак. Хаген, стоя у бойницы, смотрел, как смолят мастеровые пузатое днище нового кнорра. Чтобы перевезти всех людей, да семьи, да скот и добро, надо не меньше десятка таких кораблей. И вот они – почти все готовы… Хаген с отцом большую добычу взяли. Даже после уплаты отступного за ссору с русами осталось столько добра, что Хаген смог нанять мастеровых, за месяц построивших ему полтора десятка кораблей. А своими силами пришлось бы несколько лет… Да дерево пришлось прикупить, чтоб быстрее строили… Свое, выдержанное в корабельных сараях, сгорело при набеге Рагнвальда, будь он проклят.

Богатство многое дать может. Воинов, корабли, славу. Но не в силах богатство вернуть Хагену мать, воскресить отца… Не в силах отвратить черное безумие, если то вновь нахлынет.

В другой раз может не оказаться рядом побратима Александра со своим стрелком. Дала та стрела Хагену лишний миг, чтобы суметь вырваться из объятий Волчьего Духа. Лишь чуть-чуть зацепился за нее ногой Хаген. Чуть замешкался Волк. И этого хватило… Иначе пришлось бы броситься на меч, потому что убил бы Хаген Сигурни, любовь свою. А после такого невмочь жить. И сейчас тяжело, но рядом его золотоволосое счастье. Посвятила Эорвис, мать Хагена, Сигурни в валькирии и умерла… Он чуял, как изнутри поднимается знакомая волна ярости. Хотелось схватить факел и поджечь эту проклятую богами башню. Именно здесь, на этих досках, пролилась кровь Эорвис. И не мог здесь больше жить Хаген. Но и бросить своих людей не мог.

Тогда Диармайд, видя, как мечется по боргу, словно по клетке, молодой хевдинг, сказал:

– Почему бы тебе, Хаген, не отправиться в Ирландию вместе со мной? Построишь себе новый борг на земле, что издревле принадлежит моим предкам. Разве я не твой воспитатель? А это то же, что и отец. Значит, и земля твоя, раз ты сын мне. И воинам твоим дело найдется, когда соберу я войско, чтобы мстить Финну, сыну Кумала!

Хаген посмотрел на ненавистные стены и понял, что не будет ему в них покоя. И станет он искать утешения в битвах, а Сигурни – ждать его из походов. Но однажды не вернется он… Что тогда будет с ней? Или вернется, а здесь – дым и копоть! И кровь, вперемешку с пеплом.

Нет больше веры этому месту. Утеряло оно способность хранить и оберегать. Значит, надо искать другое…

И Хаген решил вопросить Руны.

Первой выпала «Перт», руна Смерти. И выпала она перевернутой. Значило это, что причина происходящего кроется в чьей-то смерти и насилии. И что все беды – это расплата за содеянное зло. Да, Хаген и его отец убили многих…

Второй выпала «Наутиз», руна Нужды. И значило это, что должен Хаген принять происходящее как искупление и набраться мужества, чтобы «пересечь бездну под парусом терпения».

И третьей выпала «Сиг», руна Солнца. Она гласила, что помогут Хагену справиться с Нуждой Теплота и Любовь. Что должен он хранить внутренний свет сердца, и тогда Силы будут с ним, и успех придет непременно.

Четвертой пришла «Райдо», руна Движения и Путешествий. И сказала она, что необходимо Хагену отправиться в путь.

Последней же выпала «Феу», руна Плодородия и Богатства, предвещая в конце пути благополучие и процветание.

Хаген взвесил в руке холодные камушки. Потом ссыпал их обратно в мешочек и сказал Диармайду:

– Не будет мне покоя в этой земле. Все здесь напоминает об утрате… Я пойду с тобой, Диармайд.

И черноволосый вальх^[140] улыбнулся так, как это умел только он, и сжал пальцами сильное плечо воспитанника. Теперь у Диармайда два сына, и старшим можно гордиться.

Глава 2 Який спить – таке i снитця^[141]

«…Никогда не пей эту гадость, иначе привыкнешь и жизнь твоя не будет стоить и ломаного цента!»

Из фильма «Человек с бульвара Капуцинов»

Сашка проснулся среди ночи. Его выбросило из сна резким рывком. Чувство опасности оказалось таким острым, что Савинов, еще не сознавая происходящего, скатился с ложа на убитый ногами земляной пол. Меч, висевший на столбе рядом с ложем, непонятным образом очутился в руке. В первый миг Сашке показалось, что он успел разглядеть нависший над собой темный силуэт. Нет, почудилось… Но все же что-то было не так. Темнота вокруг шевелилась, текла сумрачно мерцающими нитями и сгустками, клубилась и шелестела. Шорохи слышались со всех сторон, словно легионы мышей шли в наступление. Савинов помнил, что на поляне ночью, когда они с Хагеном ходили выручать Сигурни от хазар, тоже происходило нечто похожее. Тьма казалась не просто отсутствием света, а чем-то материальным. И живущим своей, враждебной и зловещей жизнью. Даже обладающим собственной волей… Но тогда было не до темноты. Зато теперь…

Сашка чувствовал, как волоски на коже встают дыбом. По спине пронеслась волна ледяного холода. Шорохи, шелест, скрип. Чудилось, что все предметы в дружинном доме, которые мог в темноте различить глаз, пришли в движение. Их очертания плыли, принимая вовсе уж фантастические формы. Дыхание спящих людей звучало змеиным шипением. Собачий брех, доносившийся снаружи, казался криком охотящегося чудовища. И даже стук собственного сердца – как мерный шаг наступающих полков!

Вдруг над соседним ложем поднялась черная тень, увенчанная изогнутым рогом! Сашка подпрыгнул от неожиданности и заорал. Точнее, хотел заорать, но горло словно сжал кто-то. И связки издали только простуженный хрип…

– Помстилось что? – Тень с рогом уселась на ложе. – После грибов бывает…

– Какого хрена? – Савинов вдруг узнал Ольбарда. Шорохи, словно испугавшись человеческой речи, тут же улетучились. Все сразу стало на свои места, и тьма обернулась темнотой. Ночью то есть… «Вот ведь!.. Это ж князь… И у него чуб, а не рог… С ума я сошел, что ли?»

– Ты меч-то опусти. – Ольбард сел на ложе. В ухе тускло блеснула серьга. – А то не ровен час заденешь кого!

Сашка сообразил, что совершенно гол и сидит на корточках, рядом со своим ложем, выставив вперед изогнутый луч клинка. И что его этак потряхивает. Без лязга зубов, но все же ощутимо. А пол холодный, и босые пятки уже замерзли. Савинов сделал над собой усилие и опустил меч.

– Прости, княже, и вправду помстилось… Тьма… Она… Будто живая…

– Живая и есть. – Ольбард почесал голый бок. – Я ж говорю, после грибов бывает…

Сашка поднялся, убрал меч в ножны и плюхнулся на постель. Спать расхотелось совершенно. Он скосил глаза в сторону и увидел, что князь все еще сидит и разглядывает его, словно хочет удостовериться, отпустило ли больную головушку. Подумав малость, Сашка снова сел.

– А что, княже, все так скачут после этих грибов? И ты? – Савинов скорее угадал, чем увидел, что князь улыбнулся.

– Нет, я не скачу. Мне это питье без надобности… Хотя, когда Ререх учил меня воинской науке, пить пришлось… Один раз.

– И что? – Сашка аж подобрался, приготовившись выслушать целую историю. Но князь сказал только:

– Очнулся в речке. Ререх сунул меня туда, чтобы охолонул. Холодная вода, она дурман хорошо уносит…

Сашка вспомнил речку, в которой полоскался после битвы с весинами, смывая угар «медвежьего» безумия. И вода тогда была словно ртуть, густая и медленная.

– Да, я помню, – согласился он. – С тех пор как берсерком побыл, помню. И не забуду, это точно.

– Нет, Александр, – Ольбард покачал головой, – не был ты берсерком…

– Это как?.. – Сашка оторопело уставился на князя.

– А вот так. Потому что нет бывших берсерков. Бывают те, кто укротил своего зверя, взял за ноздри! Но и тогда все может случиться, потому что и собака иной раз кидается на хозяина. Вот хоть на Хагена посмотри…

Савинов промолчал, задумчиво скребя бритую голову. «Перспектива, надо сказать, печальная. Ведь всю жизнь придется самому над собой на стреме стоять! И чуть что – тащить за уши… Хаген вот сам меня учил, как с Духом Зверя бороться… и побеждать. Знает, умеет, но ведь не уберегся. Поймался на сильной эмоции…» А заруби тогда Хаген Сигурни – жить бы не стал.

«Ну ты и дурак, Сашка, – сказал он сам себе, – кто же о таких вещах думает? Сплюнь!»

Он представил себя на месте друга. И что Сигурни – это Яринка… Его снова затрясло. «Да я же просто бомба с часовым механизмом! Я же опасен! Тоже дурень, думал все позади… А на тебе хрен! Выкуси!..» Он зло сжал зубы, пальцы впились в меховое одеяло. «Бедная ты моя радость, Ярина, свет Богдановна! Угораздило тебя замуж за урода выйти…» И тут Сашка вспомнил, что ему снилось…

Яринка и снилась. Сон был какой-то сумбурный. Все в нем менялось внезапными рывками… Сначала крутилось что-то на военную тему. Самолеты, танки, гаубичная батарея, ведущая огонь… Шла в атаку наша пехота, и тускло блестели на солнце примкнутые штыки. А пулемет все бил и бил с сопки, и атака захлебнулась… А он, Сашка, почему-то лежал в цепи вместе с пехотой, и рука сжимала цевье карабина. Пули с мерзким посвистом взбивали фонтанчики пыли у самого лица. Голову было не поднять… Потом из кустов с ревом выползла «тридцатьчетверка»,^[142] развернулась, чадя сизым солярным дымом. Хобот пушки пошевелился, примериваясь, и плюнул огнем. На сопке жахнуло, ухнуло, и в воздух взлетели какие-то клочья. Пулемет заткнулся. Впереди тут же заорал ротный. В атаку, мол… Все поднялись и побежали. А Сашка почему-то никак не мог отклеиться от земли. Наверное, потому, что последняя пулеметная очередь прошлась прямо по нему… Были в этом сне еще всякие выверты, вроде отсека подводной лодки, в котором тускло горела «аварийка» и соленая ледяная вода стояла по грудь. И надо выходить через торпедный аппарат… Еще – ясный солнечный день, аэродром. И он сам на УТИ-16^[143] выруливал на взлет, а в передней кабине сидела Яринка, оборачивалась к нему, улыбалась и махала рукой. И летный шлем ей был необычайно к лицу… А потом сразу они оказались уже в Белоозере, и Ярина, смеясь, протягивала Сашке расписную деревянную ложку. На девушке было богатое платье с вышивкой и свободными, широкими рукавами. На высокой груди лежало ожерелье, на голове надета смешная двурогая кика – убор замужней женщины. Савинов сидел за столом, а перед ним стоял большой горшок с кашей вперемешку с ломтиками куриного мяса. И пахло так, что просто хоть язык глотай… Сашка вместо языка стал заглатывать кашу, быстро орудуя ложкой, а Ярина присела напротив и смотрела, как он ест. А потом сказала:

– Возвращайся поскорее! Мне грустно без тебя…

Сашка удивленно поднял на нее глаза и хотел сказать: «Я же здесь» – и тут вспомнил, что это сон. Тогда он бросил ложку и накрыл маленькую ручку Ярины своей ладонью. И почудилось ему – и вправду коснулся!

– Я вернусь! Обязательно, ты только не печалься… Ведь мы всегда вместе, где бы ни находились… А еще – я люблю тебя больше жизни. И значит, ничто меня не остановит. Я вернусь!..

Она печально улыбнулась: «Я знаю…» Сашка потянулся через стол, чтобы поцеловать ее… и проснулся.

Сашка посидел еще немного на ложе и встал. Натянул портки и сапожки, накинул рубаху и стал пробираться к выходу. Настроение, как ни странно, поправилось. Он шел по проходу, слушал дыхание спящих и думал: «Не-ет! Черта с два я позволю своему „мишутке“ причинить зло Ярине! Удушу, порву пополам, – тоже мне Дух Медведя! Да хоть мамонта! Плевать я хотел… Значит, буду стоять у себя над душой и следить. Если Хаген не смог удержаться, еще не значит, что и я не смогу…»

Он вглядывался в спящих, проверяя на всякий случай, не шевельнется ли еще какой «рогатый». Не расцветают ли у кого на ушах розовые кусты… Однако галлюцинации и миражи куда-то попрятались, мышиные легионы отступили, и все было путем. «Вот и хорошо. Вот и ладно… Не надо мне таких приключений. Мне другие нужны. Например, ковш с водицей и свежий воздух…»

– Малыши-карандаши, – тихонько пропел Сашка, отворяя дверь, – лопали грибочки, чтоб у папеньки на брюхе расцвели цветочки! А мухоморы кислые – на носу повислые!

Снаружи занимался рассвет…

Глава 3 Исход

Солнце свирепое, солнце грозящее,

Бога, в пространствах идущего,

Лицо сумасшедшее,

Солнце, сожги настоящее

Во имя грядущего,

Но помилуй прошедшее!

Николай Гумилев

Решено было, что бонды на новое место перебираться по осени станут. После сбора урожая. Олав сказал: не бросать же будущий урожай! Вот по осени соберем и придем. Хаген пообещал прислать к тому времени два драккара. Для охраны. А Олав отпустил с ним двух сыновей с семьями, чтобы отстраивались пока. Рабочих рук у него и здесь хватит. Еще Хаген решил оставить в борге одну полусотню. Так, на всякий случай. И три кнорра для Олава. Трех должно хватить. Часть скотины и пожиток отвезут сейчас сыновья, остальное – потом.

Корабли, изрядно нагруженные, стояли у пристани. На них по широким сходням сводили коров и лошадей. Люди сновали туда-сюда, между боргом и кораблями, несли кули, свертки и мешки. Против переселения никто не возражал. Конечно, бросать обжитое место не хотелось, однако набег халогаландцев враз перевернул налаженную жизнь. И стены борга больше не казались надежной защитой. Хаген понимал, что крепость вряд ли долго станет пустовать. Он уже послал известие своим родичам в Стейнхьер. Скоро здесь появятся новые хозяева. Место удобное, земля родит хорошо. Заселят…

Почему-то его совершенно не волновало, что ждет впереди. Не то чтобы Хаген успокоился, увидев ответы Рун на свои вопросы. Он знал, что Руны не предсказывают будущего. Они дают совет и говорят о том, что будет, если совет выполнить. Выполнил – получи желаемое. Не выполнил – ничего не получишь. Силы не работают за человека и поле за него пахать не станут. Хочешь удачи – пролей пот, а то и кровь. Заслужи!

Он стоял и смотрел на свой фьорд, который не был уже родным. На стены борга и зеленеющие поля, на лес за полями, карабкающийся на холмы. Смотрел на встающие позади леса, окутанные туманной дымкой горы. На пик Оссколтен, вздымающий снеговой шлем к самому небу, и на реку, впадающую в воды фьорда. Все, что он видел, оставалось в прошлом. Прошлое – Урхр. И только корабли, полные людей, только палуба под ногами и ветер, что тихонько поет в снастях, – все это Сейчас. А из Сейчас – Вертханди – начинается Будущее – Скульд.^[144] Три имени Норн, богинь Судьбы, прядущих свою вечную пряжу, всегда сходятся для человека в едином миге. И только этот миг и живет человек на самом-то деле… «Здесь и сейчас, Хаген, здесь и сейчас!» Он отвернулся от борга и подал знак Даину: «Отплываем!»

Затопали по палубе ноги. Концы заскрипели, палуба качнулась, причал медленно отодвинулся. Весла легли на воду, и «Мунин» плавно направился к выходу из фьорда. За ним потянулись остальные корабли. Русы запели. До Хагена долетели слова: «Прощай, любимый город! Уходим завтра в море…» Улыбка тронула губы хевдинга. Песня была из тех, что часто пел Александр. «Надо же, переняли!» Сигурни подошла и встала рядом. Ее рука коснулась плеча Хагена. Девушка улыбалась, слушая песню, и так тепло вдруг стало на сердце, что Хаген рассмеялся.

– А ну-ка, Греттир, – крикнул он скальду, – ответь им чем-нибудь!

Больше всего Савинова поражало то, насколько легко эти, казалось бы, совершенно оседлые люди в несколько дней собрались, бросив привычное место, налаженное хозяйство, могилы предков (!), и подались куда-то к черту на рога. Туда, где никто из них не был и где неизвестно, что ждет: то ли спокойное, безопасное житье, то ли мечи врагов. Новых врагов, взамен старых. Да, собрали свой тинг – народное собрание, да, покричали, поспорили, но как только решение было принято, сообща взялись за дело. Может, оседлость их была кажущейся, а может, он, Савинов, чего-то не понимал. Но ведь видно невооруженным глазом: народ-то патриархальный. Консервативный, можно сказать. А вот сорвались с насиженных мест. И поплыли по синему морю.

«Не удивительно, – думал Сашка, – что эти ребята заселили Исландию, добрались до Шпицбергена и Гренландии. Не только добрались – жили там! А еще точнее – живут. А надо будет – отправятся дальше, в Америку например. Если только уже не отправились!»^[145] Он бы ничуть не удивился, если бы узнал о чем-то подобном, после того, что видел перед собой. Это ведь не какой-нибудь одинокий искатель приключений. Целый городок, по здешним меркам – не самый маленький, снялся в одночасье и – вперед, навстречу ветру! Почти тысяча человек – воины, женщины, дети, старики, со всем скарбом, домашней живностью и добром… Савинов понимал теперь, как проходило Великое Переселение Народов. Не почему, а именно КАК… Ему все больше нравился этот храбрый, предприимчивый и жизнелюбивый народ, словно находящийся в вечном поиске. Народ-первопроходец. Как называет его Диармайд – Лохланнах, народ Лохланна, страны Озер. Норвегии то есть…

Сашка стоял у борта и смотрел, как бойко подпрыгивают на волнах пузатые кнорры, распустив по ветру крылья парусов. И слушал, как несется над морем песня…

Корабли прошли вдоль побережья Норвегии курсом на юго-запад, временами приставая к берегу. Пополняли запасы, отдыхали и шли дальше. Местные жители относились к ним спокойно. Идут – ну и пусть их, главное, чтобы скотину не угнали да безобразничать не принялись. Несколько раз эскадра встречала в виду берегов драккары местных конунгов и ярлов. Те в драку не лезли. Слишком крепким орешком им казалась эскадра в два десятка кораблей, больше половины которых – боевые…

Так прошло несколько дней, пока на траверзе^[146] горы Галлхепигген эскадра не повернула направо, в открытое море, и взяла курс на Шетландские острова. Сашка плохо помнил здешнюю географию. Кажется, южнее Шетландских лежали Оркнейские острова. Оттуда рукой подать до побережья Шотландии. Потом Гебридские острова, и вот он, проход в Ирландское море… По непонятному капризу природы погода во все время плавания стояла свежая и ясная. Волнение моря, что называется, умеренное. Только у мыса Рат, что на северном побережье Шотландии, корабли попали в полосу густого, непроницаемого тумана.

Савинов впервые так долго находился в морском походе. Ему чудилось, что море, покрытое пенными валами, не просто очень большое количество воды, собранной вместе. Нет, море было живым, и по ночам он слышал странную песню, которую ветер исполнял на пару с волнами. Море дышало и звало, манило тайной. Оно не казалось равнодушным, наоборот, было ощущение, что оно эдак благосклонно наблюдает за усилиями людей, пересекающих его просторы. И ему нравятся именно эти люди, а значит, они благополучно достигнут цели… И дул ветер, а вода изумрудным буруном уходила за корму. И сияли восходы, когда неясным казалось, где кончается небо и начинается море. И пламенели закаты, будто бы сошедшие с картин Айвазовского, который еще не родился… И кричали в синеве чайки, провожая корабли, кричали и садились на воду… Кто-то из воинов посмотрел и сказал: «К ведру…» – к хорошей погоде то есть. Примета не обманула… А Сашка все смотрел и смотрел на море, понимая уже, что влюбился в эту стихию не меньше, чем в небо…

Глава 4 Эрин

…Дороги мне те, что скачут

По голубым берегам Бойн,

Горд королевский их облик,

Не случалось бежать им от

битвы и схватки…

Из ирландской саги

«…И вот стояла прекрасная Грайне в своем чертоге, что у Ангуса в Бруге на Бойне, и смотрела на море, а сын ее, Доннхад, играл в саду со своим воспитателем, Конаном, сыном Лиатлуахра. И синела безбрежная даль моря, за которой лежала земля Шотландии. А Грайне ждала своего любимого.

Тогда подошел к ней воспитатель Диармайда, Ангус, великий мудрец и провидец, и сказала ему Грайне:

– Отчего-то сегодня неистово бьется сердце в груди моей. Быть может, скоро увижу я Диармайда, сына Дуйвне, прекраснейшего из мужей.

Промолчал великий Ангус. И воспарил духом своим к небесам, чтобы узнать, – долго ли ждать еще прекрасной Грайне своего мужа. Увидел он за мысом множество кораблей, идущих к устью реки Бойне. Тогда возвратился назад Ангус, и спросила его Грайне:

– Что видел ты, о мудрый?

И ответил он:

– Видел я множество кораблей, идущих сюда.

– А кто в тех кораблях, что идут сюда?

– Нетрудно сказать! На тринадцати кораблях идут к нам сыны Лохланна с воинами, и женщинами, и детьми, и старцами, и скотом своим, и другимибогатствами. А ведет их великий воин, с глазами, как лед горных вершин, по имени Хаген, сын Стурлауга, прозываемый Молниеносный Меч.

– Не тот ли это Хаген, сын Стурлауга, что отправился когда-то с мужем моим, прекрасным Диармайдом, в страну Скоттов? – спросила Ангуса Грайне.

– Да, это он, – отвечал мудрец.

Тогда женщина вновь взглянула на море и узрела в нем множество парусов. И были те паруса искусно украшены разными знаменами и гербами.

– А кто эти воины, – спросила она Ангуса, – что идут сюда под невиданными парусами?

– Нетрудно сказать, – ответствовал Ангус. – Это народ рек, зовущийся русами, ибо река по-ихнему – Рось. А еще их зовут вендами, и варягами, и ругами, – всякий сосед по-своему. А землю их в Лохланне зовут Гардарикой, что значит Земля городов. Ибо силен этот народ и много в земле своей крепких городов имеет. И ведет их могучий воин, король Ольбард Синий Ус, с ним шесть вождей и пять сотен отважных воинов. На семи кораблях идут они прямо сюда, к Бругу на Бойне.

Тогда прекрасная Грайне снова спросила Ангуса:

– Скажи, о мудрый, зачем идут сюда все эти вожди с воинами, и женами, и детьми, и скотом, и со всяким иным богатством? Зачем идут они к Бругу на Бойне?

– Нетрудно сказать, – ответил Ангус. – Хаген, сын Стурлауга, идет, чтобы поселиться здесь, в земле Ирландии, и построить город, и распахать поля, и пасти скот, чтобы дети его детей жили в довольстве и счастье. Ибо муж твой, Диармайд О’Дуйвне, позвал сюда Хагена и нарек его при этом своим сыном. А сделал он так оттого, что Стурлауг, отец Хагена, и Эорвис, мать Хагена, погибли в битве и нет теперь у него родителей. А король русов идет сюда, чтобы вернуть под родимый кров мужа твоего, могучего Диармайда. Ибо друзья они и побратимы!

Тогда заплакала прекрасная Грайне от счастья и побежала в свои покои, чтобы надеть свои лучшие одежды и украшения, ибо была она женщиной и хотела предстать перед любимым мужем во всей своей красоте.

Мудрый же Ангус печально покачал головой, ибо предвидел он еще многие несчастья, предстоящие влюбленным. А корабли тем временем входили в устье реки Бойне…»

Копье Диармайда имело собственное имя – Га-Буйде. Что это значило, Сашка не знал, но частенько видел, как ирландец лелеет свое оружие, чистит и смазывает, украшает ясеневое древко искусной резьбой и время от времени дает копью «поиграть». В такие мгновения оно выглядело как змея со стальной головой, молниеносно вырастающая из рук воина, гибкая, словно резиновый шланг. Воин, играющий копьем, казался оплетенным сетью из полос и ярких бликов, настолько велика была скорость движений. И еще копье пело. Не так, как мечи. Те звенят и свистят в воздухе, копье же ревело рассерженным тигром, только изредка позволяя себе мелодичную трель, когда им наносили колющий или секущий удар…

Савинов пытался научиться владеть копьем, но за год, конечно, к такому результату даже приблизиться невозможно. Хотя для боя в строю Сашкиного умения вполне хватало. Но о том, чтобы проделать что-то подобное Диармайдову «ревущему копью» пока речи не шло. Ирландец своему искусству учился с детства… Но все-таки Сашка полагал, что он, по крайней мере, в курсе всех более или менее эффективных способов обращения с копьем. Как выяснилось, он ошибался…

«Змиулан» подошел к пристани примерно на длину весла. От крепости, возвышавшейся на холме неподалеку, быстро пылила навстречу прибывающим кораблям богатая колесница, запряженная парой ослепительно белых лошадей. Экипаж сопровождал десяток всадников. На колеснице стояли двое – мужчина и светловолосая женщина в богатых одеждах.

«Хозяева встречают», – подумал Сашка.

Его «Медведь» шел следом за «Змиуланом»…

И тут Диармайд передал кормило Ольбарду и взял свое копье. Следующие секунды растянулись и в то же время сжались до предела. Савинов видел, как ирландец быстро шагнул к борту, оттолкнулся древком… А потом единым мощным движением метнул свое тело вверх!

В Сашкиных глазах, как на фотопленке, запечатлелся краткий миг, в котором Диармайд, вытянувшись струной и опираясь одними руками на древко своего копья, завис в воздухе вниз головой. А сверкающее холодное железо наконечника было в ладони от лица ирландца… Потом время бросилось вскачь. «Змиулан» качнуло. Диармайд пронесся над водой, описав красивую дугу. Га-Буйде перевернулось в его пальцах… В следующий миг черноволосый ирландец мягко приземлился на дощатый настил пристани и замер, раскинув руки, прямой как свеча… С грохотом подлетела колесница. Кони встали на дыбы. Молодая красивая женщина бросилась с колесничной площадки прямо в объятья Диармайда. Их волосы на мгновение сплелись – черные с золотыми…

Это было здорово! Конечно, Савинов знал, чисто теоретически, что возможны подобные фокусы. В конце концов, есть же соревнования по прыжкам с шестом… Но такое! Нет, давно ясно, что Диармайд очень сильный воин, у которого все эти смертоубийственные штучки, типа: «поднять щит – удар ребром – коли копьем – прикройся», уже переросли в ранг высокого искусства. Но что он может такое!..

Савинов поймал себя на том, что стоит разинув рот. Пришлось быстренько его захлопнуть. «Раскрыл пасть, раззява… И все же, ну до чего силен ирландец!» Сашка покосился на Ратимира. Тот одобрительно усмехался в усы, глядя на пристань. Потом крякнул, перекладывая кормило, и, мельком глянув на Савинова, сказал:

– Каков, а? Прием называется «стойка на острие копья». Говорят, вальх как-то раз убил им пятьдесят воинов.

– Не понял. – Сашка тоже посмотрел на пристань. – Это же прыжок. Как им можно убить, да еще пятьдесят человек?

– То-то и оно! – Ратимир довольно усмехнулся. – Врагов было слишком много. Вот он и вызвал их на соревнование в ловкости. Все, кто пытался повторить, наткнулись на копье… Сказывают, оно заговоренное.

Савинов рассеянно кивнул.

В это время статный седой мужчина, что приехал с женщиной, величественно спустился с колесницы. Диармайд ему поклонился.

– А это еще кто?

– Воспитатель Диармайда, Ангус. – Ратимир нахмурился. – Говорят, колдун… – Кормчий помолчал, а потом добавил: – Очень большой силы колдун.

«Интересно». Сашка внимательно рассматривал Ангуса. Тот напоминал манерами какого-нибудь римского сенатора. По крайней мере, Савинов их себе такими и представлял. Ангус был величествен. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять, кто тут главный.

«И все-таки непонятно, – подумал Сашка, – они же тут все давно уже христиане. Или я ошибаюсь? И как же тогда церковь смотрит на всяких там колдунов? Хотя… может, у них это дело считается в порядке вещей. Этакий симбиоз…»

Лодья мягко ткнулась бортом в бревна причала. Молодшие из дружины проворно завели швартовые концы на специальные столбики. Ангус царственно повернул голову навстречу вновь прибывшим и, встретившись с Савиновым глазами, медленно наклонил голову. Сашка кивнул в ответ. Глаза у колдуна были черными.

«Здорово, дядько», – мысленно поприветствовал его Савинов и шагнул на причал…

Глава 5 Символы

Эскимосские танки входят в города

Глыбами льда.

На дымящихся башнях —

Белый медведь и стальная звезда…

Из песни группы «Наутилус Помпилиус»

Как человек, большую часть жизни проживший в городе, Сашка совершенно искренне считал, что нигде так хорошо не отдыхается, как на свежем воздухе. А уж с похмелюги тем более. Пир вчера был такой, что ушатало даже Сашку, даром что он привык к более крепким напиткам, чем местное население. В ушах гнусно шумело. Живот бурчал и всячески проявлял недовольство. «Сколько же я выпил? – изумленно подумал Савинов. – А съел? Нет, так жить нельзя. Берегите здоровье смолоду!» Помнится, когда он, Сашка, еще учился в фабрично-заводском училище, был у них старый слесарь Потапыч. Золотые, как говорится, руки. Но пил Потапыч безбожно. И всякий раз поутру, доковыляв до работы, он, мучаясь с похмелюги, плачущим голосом проникновенно произносил: «Не пей, Сашка! Не пей никогда!»

Савинов поднялся на пологий холм, возле которого вновь прибывшие разбили палаточный лагерь, и уселся прямо в траву. Ноги как-то расхотели идти дальше. «Прав, прав был Потапыч… Пить вредно».

Пейзаж вокруг был замечательный. Зеленые холмы, поросшие клевером, медленная красивая река, море, в этот час очень спокойное и тихое. Поодаль рощи раскидистых деревьев. Птички поют, ветерок эдак мягко играет травой. Мимо соседнего холма с мычанием двигалось стадо пятнистых коров. Здоровенная мохнатая псина, совершенно зверовидного облика, состоявшая, похоже, на должности главного пастуха, завидев Сашку, подбежала поближе, чтобы оценить его намерения. Принюхалась, потом шумно задышала и умчалась тяжелым скоком. Документы у Савинова, по всей видимости, были в порядке. Мальчик-подпасок что-то крикнул. Сашка на всякий случай помахал ему рукой. Было немножко зябко, и предусмотрительно прихваченный с собой толстый шерстяной плед в зеленую клетку оказался нелишним. Савинов укутался в него и, потихоньку согреваясь, стал вспоминать, что же было вчера…

В Бруге, как выяснилось, их уже ждали. Хозяин, самый что ни на есть настоящий друид, знал о прибытии кораблей задолго до их появления на горизонте. И отдал соответствующие распоряжения. А слуги постарались на славу. Пир вышел такой, что Савинов, считавший себя после года, проведенного в этом мире, так сказать, видавшим виды, понял: все допрежь Бруга на Бойне это так, баловство. Ну выпили, ну закусили. А здесь ка-ак ВЫПИЛИ! А потом ка-ак ЗАКУСИЛИ! Страсть, жуть, мрак, как говаривала Эллочка Людоедка. А волынки! «Нет, – подумал Сашка, – если человек не слышал ирландской волынки, считай, что и не жил вовсе…» А джига! Эти ирландцы танцевали так, что дух захватывало. С грохотом, дробью, гиканьем и смехом они выделывали такие коленца, что любой чечеточник помер бы от зависти. Громадный зал сотрясался. С потолочных балок летела пыль…

Савинов решил: «Я не я буду, а научусь не хуже!» И, конечно, Диармайд танцевал лучше всех. И румянец у него был аж во всю щеку. А потом местная молодежь показала, что такое чувство локтя. Они сплясали ту же джигу, только абсолютно синхронно, по ходу танца совершая сложные перестроения. Слитные удары нескольких десятков подошв гремели громом, казалось, потолок вот-вот рухнет на головы танцующих. Это смотрелось настолько воинственно, что кровь вскипала в жилах и горячая волна взбегала по спине, ударяя в голову…

В голову ударяли не только танцы. В основном этим занимались пиво, эль и – о чудо! – настоящее виноградное вино. Правда, Савинов так и не понял из объяснений – то ли лоза привезена из Греции, то ли все-таки сам напиток… А потом Диармайд и Грайне, чем-то с виду напоминавшая Сигурни (может, тем, что такая же золотоволосая), пошептались и под шумок испарились с торжества… И Хаген с женой тоже последовали их примеру. А воины полезли тискать девок. И те были очень даже не против. Какая-то очень симпатичная хохотушка пыталась напялить на Сашку венок из полевых цветов… Но ему почему-то вдруг стало тоскливо и в то же время как-то светло, что ли… В общем, Савинов аккуратно спровадил красотку Храбру, а сам вышел на двор. И сказал звездному небу, нависшему над Бругом: «Ярина! Слышишь? Я люблю тебя! И кроме тебя мне никто не нужен…» И еще, кажется, он сочинил стихи, а потом… Потом было уже форменное безобразие. Почти на автопилоте Сашка добрался до своей комнаты и рухнул в постель. У него, правда, все же хватило сил раздеться перед этим. И сон был невероятно ярким, живым. Снилась, конечно, ОНА. Обнаженное тело Ярины сияло солнечным светом. У Савинова захватило дух от нежности и неистового желания. Он касался ее груди губами. Руки скользили по бархатистым бедрам, обнимали, ласкали. Жар сжигал его изнутри. Казалось, Сашка вот-вот взорвется, лопнет, как перетянутая струна. Водоворот страсти подхватил его и помчал, поднимая на волнах безумия. Тела влюбленных сплетались, будто стремились проникнуть друг в друга и слиться навсегда, чтобы уже никогда, никогда не разлучаться… Но в какой-то момент сквозь сияющую пелену сна стало проступать что-то иное. Не будучи ни опасным, ни неприятным оно каким-то образом заставило Савинова напрячься и рвануться из объятий любимой. Он с сожалением выскользнул из сна… И даже не сразу понял, что происходит. Может, каким-то чудесным образом его, Сашку, забросило за тысячи километров обратно в Белоозеро? И он дома, рядом с Яриной… Но нет! Жаркое тело женщины под боком никуда не исчезло. И это… Савинов узнал бы любимую, даже если бы ослеп, оглох и потерял обоняние… Это – не она!

Между тем ловкие маленькие ладошки скользили по его телу. Мягкие губы что-то шептали у самого уха. Упругая грудь коснулась плеча… Сашка силился хоть что-нибудь разглядеть в темноте, но чьи-то длинные вьющиеся волосы мешали это сделать, приятно щекоча щеку. «Черт! Может, я еще сплю?» Но одеяло уже недвусмысленно топорщилась, а горячая, настойчивая ладошка… Сашка со стоном, переходящим в рычание, ухватил неизвестную за плечи и оторвал от себя. Сел. Голова кружилась. Неизвестная замерла на миг, а потом снова придвинулась. Но Савинов остановил ее, удержав за плечо.

– Ты кто? – хрипло спросил он по-норвежски.

– Эми, – тихо ответили из темноты. – Что с тобой, воин? Я не нравлюсь тебе?

«Черт! Черт! Черт!» Сашка сжал плечо девушки и сказал:

– Ты вот что, Эми… Иди-ка спать… Ты, конечно, замечательная… Но я… Я дал обет, понимаешь?

Девушка еще несколько мгновений сидела рядом, потом тряхнула волосами и встала. Послышался шорох собираемой одежды. Скрипнула дверь, и наступила тишина… А Савинов рухнул навзничь в мокрую от пота постель. Сердце тяжко колотилось в груди. В голове шумело. «И чего же ты испугался? – спросил он себя. – Что было не так? В конце-то концов, это здесь в порядке вещей. И Ярина вовсе не стала бы возражать. Наоборот…» Однако он чувствовал, что поступил верно. Так надо. Так и только так. Никакая, ни одна другая не заменит ЕЕ.

Теперь Сашка сидел на пригорке и пытался понять – почему? В голове шумело уже совсем слабо, но понять отчего-то не удавалось. Однако было такое чувство, что все это как-то связано с возвращением… Солнце взобралось уже довольно высоко. И в Бруге, наверное, все уже проснулись. Савинов поднялся, собираясь отправиться назад… и вдруг понял, что уже не один на вершине холма. Седовласый Ангус стоял в пяти шагах и обозревал окрестности. Хотя, вне всяких сомнений, интересовал его именно Сашка. Тот привык уже, что при первой встрече представляет для местного населения жгучий интерес пополам с некоторой опаской. Вроде как верблюд на улице Питера. Животина, конечно, известная и вроде как мирная, но кто его знает – вдруг плюнет.

«Вот ведь, подкрался! Я и не слышал ничего». Савинов с уважением посмотрел на друида. Тот ответил спокойным и внимательным взглядом. Возникло неприятное ощущение, что Ангус оценивает и взвешивает его, Сашкины, плюсы и минусы, словно даже немного сомневается – человек ли перед ним. Тогда Сашка в свою очередь принялся рассматривать друида и сделал интересные наблюдения. Шея у Ангуса была как у чемпиона по вольной борьбе. Плечи и грудная клетка тоже говорили о том, что, вполне возможно, этот друид – воин не из последних. Вчера, когда Савинов видел его на пристани, Ангус одет был в длинную белую одежду, напоминающую монашескую рясу, подпоясанную золотым наборным поясом. Пояс остался прежним, а вот одежда на друиде сегодня темно-зеленого цвета. В волосах Ангуса, тщательно убранных и расчесанных, блестел тонкий серебряный обруч. Еще в левой руке властитель Бруга держал резной посох с навершием в виде конской головы. На поясе друида висел золотой серп и кошель, а на шее… Нет, конечно, там была золотая гривна и еще какие-то амулеты, но Сашкин взгляд запнулся о свастику из вороненого серебра. И свастика эта, в отличие от солярного знака на парусе «Змиулана», была знакомых рубленых очертаний.

«Нет, ну конечно, – рассеянно подумал Савинов, – надо изживать стереотипы этого… ну, мышления в общем. Фашисты тут ни при чем уже точно. Вот разве что этот Ангус на самом деле какой-нибудь Курт или Дитрих. И попал сюда примерно как я, то есть снаряд в лоб, танком переехало или еще что-то в этом роде…» Сашке захотелось ляпнуть что-нибудь типа: «Guten Morgen!» и пронаблюдать за реакцией друида. Однако пришлось сдержаться. Ирландцы ведь не германское племя, вдруг у них это значит не «Доброе утро!», а «Пошел вон, вонючий козел!». А при таком раскладе еще неизвестно кто окажется козлом…

Тем временем Ангус, видимо насмотревшись и выяснив, что Сашка все же принадлежит к человеческому роду, повернулся в сторону Бруга и сделал приглашающий жест: пошли, мол. Савинов сигналу внял. «Пошли, почему бы не пойти». И двинулся вслед за друидом. Шаг у Ангуса был широкий, и Сашке пришлось слегка поднапрячься, чтобы не отстать. А через пару минут до него дошло, что друид идет, не приминая травы. То есть он, конечно, ступал по ней, как и все люди, но она почему-то не мялась. Словно не давил ее вес здоровенного мужика, ростом на голову выше Савинова. «Ни хрена себе, цирк!» Сашка пытался рассмотреть, как друид ставит ногу, но мешали длинные полы его одеяния. И еще было ощущение, что Ангус прекрасно знает, какое впечатление на непосвященного оказывает его походка, и ухмыляется. Хотя лица его Савинов видеть не мог.

Таким макаром они добрались до Бруга. В трапезной уже собрали на столы и ждали, видимо, только хозяина. Сашка плюхнулся на свое место, которое ему отвели еще вчера. По правую руку от него тихо беседовали Сигурни с Хагеном, дальше – во главе стола – величественно воссел сам хозяин, справа от которого уже сидели Диармайд и Грайне, смотревшие только друг на друга. Рядом с ними и прямо напротив Савинова – Ольбард, затем Буривой, какой-то рыжий ирландец, Греттир и вся остальная братия. Слева от Сашки сидел Храбр, за ним – Гюльви, Василько и другие. Длинный стол находился на помосте. За ним сидели только вожди. Остальные воины расположились вне помоста за такими же длинными столами. Сидели вперемешку – русы, скандинавы, ирландцы. Симпатичные, слегка заспанные девушки разносили еду и напитки. Сашка заметил, что за верхним столом прислуживают только мужчины. Видимо, это было более почетно.

Есть не особенно хотелось. Но тушеная телятина с гарниром из каких-то овощей пахла восхитительно. Сашка поковырял ее ложкой, попробовал и неожиданно для себя вошел в раж. Да так увлекся, что пропустил первый вопрос Ангуса, адресованный лично ему. Храбр толкнул его в бок, а Хаген перевел:

– Хозяин спрашивает, почему тебе не понравился знак Солнца, который он носит на груди.

«Это ж надо – отследил!» Савинов посмотрел на хозяина, а потом на свастику. «Твою мать! Она же левосторонняя!» На душе сразу стало легче. Сашка расслабился. «Ну чего спьяну не привидится…»

– Скажи ему, – обратился он к Хагену, – что когда-то давно я сражался с людьми, носившими похожий знак. Только концы его были загнуты в другую сторону.

Хаген перевел. Брови Ангуса вскинулись вверх.

– И кто победил? – Вопрос оказался слегка неожиданным.

– Не знаю, – честно ответил Сашка. – Хотя очень хотел бы знать. Я, так сказать, отбыл раньше, чем все прояснилось. Но война шла на нашей земле.

Хаген перевел снова. Друид вдруг улыбнулся, продемонстрировав великолепные зубы. Савинов подумал, что ничего смешного тут нет, когда услышал ответ.

– Тот, кто выходит на битву с таким знаменем, про которое ты сказал, не может победить до конца. Ибо знак Солнца, вывернутый наизнанку, означает извлечение Силы из Источника Жизни. Это обязательно приведет к саморазрушению и гибели!

«Хорошо бы!» – подумал Сашка, но следующий вопрос застал его врасплох.

– Я могу тебе сказать, воин, Пришедший из-за кромки Мира, кто победил в той войне! Назови мне знамя, под которым сражался ты.

– Красное!

Ангус кивнул и повторил вопрос:

– Конечно, красное,^[147] но знак, какой знак носили ваши воины?

– Звезду, – ответил Сашка, – красную звезду с пятью лучами, а в середине – скрещенные серп и молот. И еще колосья пшеницы, – добавил он, вспомнив государственный герб СССР.

Ангус аж привстал со своего места. Почему-то слова Савинова произвели на него неизгладимое впечатление.

– Победа на вашей стороне, – произнес друид. – С такими богами вы не могли проиграть!^[148]

Глава 6 Совет вождей

Ты должен быть сильным,

Ты должен уметь сказать:

Руки прочь, прочь от меня!

Ты должен быть сильным,

Иначе – зачем тебе быть?

Что будут стоить тысячи слов,

Когда важна будет крепость руки?

И вот ты стоишь на берегу

И думаешь – плыть или не плыть?..

Виктор Цой

«Гонец примчался в светлый Альмайн Лагенский уже под вечер. Король ирландских фениев Финн, сын Кумала, восседал в своем тронном чертоге. Славные воины собрались вокруг. Ойсин, сын Финна, Диоруйнг, сын Довара О’Байсгне, Голл, сын Морне, Осгар, сын Ойсина, Кайльте, сын Ронана, и Дубтах, сын Лугайда Могучей Руки, а также Эд-Баг из Авуйна и его братья. И вошел гонец в чертог, стал перед королем фениев и произнес следующую речь.

– Слышал ли ты удивительную новость, о Финн? Пристали в устье реки Бойне двадцать кораблей с воинами, и женщинами, и детьми, и старцами, и скотом, и прочими богатствами. Приплыли на них люди из далекого Лохланна, а с ними те, кого называют вендами, из Гард. И принял их Ангус у себя в чертоге, устроив большой пир.

– Что же удивительного здесь? Ангус принял гостей. Наверное, они его родичи или друзья!

– Но это не вся новость, о Финн! Прибыл с ними высокий загорелый воин с черными волосами, и зовут его Диармайд О’Дуйвне!

– Не новость, а глупость это! – ответил старый король. – Диармайд мертв, и я сам видел его голову! Осгар с Ойсином принесли ее мне.

– Но и это не вся новость! Золотоволосая Грайне, дочь Кормака Мак Арта, увидев того воина, упала ему на грудь и плакала от счастья! А ведь все знают, как любили друг друга Диармайд и Грайне.

Помрачнел тут король Финн, и взыграла в нем великая ревность. Не по нраву ему было, когда вспоминали о том, как обманула его девушка, сбежав с прекраснейшим из его воинов. Но сдержал свою ревность Финн и ответил:

– Еще большую глупость сказал ты! Все знают, как неверно женское сердце! Грайне могла полюбить другого!

– И это не вся новость, – сказал гонец. – И если ты не веришь прежним словам, хоть передали их верные люди, то выслушай последнее. Когда подходили уже к берегу корабли под яркими парусами, прыгнул на берег тот черноволосый воин, исполнив знаменитый прием „стойка на острие копья“!

Свет померк от ярости перед глазами короля фениев, ибо понял он, что это действительно Диармайд, а значит, обманули его Осгар с Ойсином. И от гнева совсем ослабел Финн. Но быстро пришел в себя и выхватил из ножен свой знаменитый меч.

– Предатели! – вскричал он. – Вы двое обманули меня!

Тогда встали со своих мест Осгар, сын Ойсина, и Ойсин, сын Финна. И гневно ответили королю:

– Не предатели мы, о Финн! Мы не дали тебе убить нашего друга, Диармайда О’Дуйвне, который не раз спасал твою жизнь! Ты же хотел умертвить его из мелкой ревности, ведь Грайне даже не была твоей женой! Так кто из нас предатель?

Тут ярость совсем помутила ум короля. Забыл он, что Ойсин – сын ему, а Осгар – внук, и крикнул Финн:

– Вперед, зеленые фении! Убейте предателей!

Но ни Диоруйнг, сын Довара О’Байсгне, ни Голл, сын Морне, ни Кайльте, сын Ронана, и ни Дубтах, сын Лугайда Могучей Руки, не захотели исполнить его приказа, ибо были все они друзья Диармайда. Только Эд-Баг из Авуйна и его братья, а также Айфе, дочь Конана из Авуйна, вскочили со своих мест и бросились на Осгара и Ойсина с мечами. И стали они биться яростно и неустрашимо. Разлеталися в щепу дубовые столы и кресла. И кровавые брызги запятнали драгоценные занавеси на стенах. Первым пал Кел-Крода из Авуйна, сраженный рукой Ойсина, а за ним и Куалан Лойгайре из Авуйна – Осгар убил его. Но много было братьев, и стали они теснить героев в угол зала. И не могли пробиться сквозь их ряды Ойсин и Осгар. Тогда Голл, сын Морне, так обратился к остальным воинам, не принимавшим участия в битве:

– Неужели позволим мы, чтобы по приказу безумного Финна убили у нас на глазах наших друзей?

Тогда выхватили все четверо свои могучие мечи и бросились в битву. И прошли ряды фениев из Авуйна насквозь, нагромоздив груды тел. Осгар с Ойсином, увидев помощь, воспрянули духом и пробились к выходу из дворца, но оба были ранены. Тогда вскочили шестеро друзей на быстрых коней и умчались прочь. И ничего мы не знаем о них, пока не прибыли друзья в Бруг на Бойне.

А король Финн, красный от ярости, бросил клич по всем пятинам^[149] Ирландии, чтобы собирались фении идти войной на Диармайда О’Дуйвне и его друзей. И пришло к нему фениев пятнадцать сотен. Тогда Финн не медля приказал запрячь свою колесницу и выступил в поход со своим войском. А по пути к нему присоединялись новые отряды фениев, и, когда они пришли на берега Бойне, стало их уже больше двух тысяч».

Пир как-то незаметно перерос в совет, что, впрочем, было обычной практикой. Обсуждали самые разнообразные проблемы, начиная от неминуемого столкновения с предводителем местных вольных дружин Финном и заканчивая выбором места для строительства борга для Хагена и его людей. Как выяснилось, последнее – дело не простое и с кондачка не решается. Нужно по обычаю вопросить богов и духов страны, а уж потом, дождавшись благоприятных знамений, приниматься за дело.

Савинов внимательно слушал, присматривался к говорившим, оценивая новых людей, их ход мыслей и старательно запоминая местную иерархию взаимоотношений. Он давно понял: от того, насколько хорошо он будет разбираться в характерах и качествах новых соратников, зависит многое, в том числе и его собственная жизнь. Привычку делать такие наблюдения Сашка приобрел еще в том мире, придирчиво отбирая и оценивая молодых летчиков, что приходили с пополнением в его эскадрилью. С ними даже не детей крестить – идти в бой.

Наибольшее впечатление на Савинова произвел, конечно, сам хозяин крепости Ангус. С первого взгляда становилось ясно, что дядька ох как не прост и ровня ему здесь, пожалуй, только Ольбард, да еще Диармайд. Даже Хаген смотрелся рядом с друидом не совсем оперившимся, словно не вошел еще в полную мужскую силу. Это Хаген-то!

Была в Ангусе какая-то тайна. И Сашка чувствовал, что не по его возможностям пока разобраться в ее сути. Это настораживало. Однако Савинов понимал, что хозяин Бруга относится к гостю как к темной лошадке. Пусть они и на одной стороне, но внимательнее быть не помешает. Впрочем, таинственность Ангуса была напрямую связана с его силой. И то, что эта непонятная сила – союзник, внушало определенную уверенность.

Кроме друида обращал на себя внимание еще один воин. Звали его Конан, сын Лиатлуахра. Такой же черноволосый и высокий, как и Диармайд, он производил впечатление не только шириной плеч, которой не уступал даже Ольбарду и Василько, а спокойствием и умом, что читались в его глазах. Мощные жилистые запястья в тонких шрамах от вражеского оружия. Гордая посадка головы, сильная шея. Мягкий шаг и пластика большого хищного зверя. От воина исходили волны уверенности, но уверенности не показушной. Савинов оценил его как надежного человека, на которого можно опереться в трудный момент и быть уверенным, что тот не подведет. Сашка еще больше утвердился в своих выводах, когда заметил, что Конан, так же как он сам, присматривается к собеседникам. Отличный парень!

Пир завершился, и воины направились во двор Бруга – упражняться с оружием. «Как там сейчас парни, наевшись от пуза, мечами махать станут? Неправильный здесь распорядок…»

Вожди остались сидеть за столом. Разговор шел о Финне, сыне Кумала. Савинов уже знал, что этот самый Финн спит и видит, как бы прикончить Диармайда, несмотря на то что раньше тот был одним из лучших его воинов. По всему выходило, что предводитель фениев порядочная сволочь, однако по каким-то непонятным причинам обладает немалым весом во всех ирландских областях. Что-то вроде некоронованного короля, хотя в каждой пятине страны есть свои короли, причем часто не по одному.

Сначала Сашка подумал, что Финн в местной иерархии занимает место Великого Князя. Но нет! Хаген сказал, что Великий Князь – он же Верховный король Ирландии – это Кормак Мак Арт, отец Грайне. А Финн при нем – Хаген не нашел в русском языке подходящего слова – вроде воеводы с обширными полномочиями и привилегиями. Например, он может невозбранно охотиться в чужих владениях. А это, надо сказать, немало. Другого нарушителя, не долго думая, хозяева угодий вправе просто прикончить или стребовать выкуп, да такой, что мало не покажется… Финну же никто слова не скажет. Даже во владениях Верховного короля.

Сашка принялся искать аналогии этой непонятной ситуации, старательно перетряхивая все свои исторические познания. Его постоянно отвлекали, потому как пошла самая ответственная работа: вожди обсуждали варианты диспозиций на случай тех или иных действий Финна. Надо было внимательно слушать, поэтому Савинов свой вопрос отложил. Но тот уже существовал самостоятельно, как бы сам по себе. Ум получил команду и принялся просчитывать и отбраковывать варианты решений. Все это происходило в глубине сознания, а на поверхности… Сашка был увлечен перепалкой ирландских вождей за право их отрядов занять почетное место в построении войска. Спорил рыжий воин, оказавшийся предводителем каких-то Туата де Данан, и еще несколько других вождей. Аргументы приводились презабавнейшие, вроде: наши предки ваших в такой-то битве в лепешку раскатали, поэтому… Наконец Ангус не вытерпел и легонько стукнул посохом об пол. Спор мгновенно прекратился.

Все это время ум Савинова исподволь искал решение. И в конце концов нашел! А подсказкой оказался тот факт, что фениев может быть только строго определенное количество. Как сказал Ангус, отвечая на вопрос Ольбарда о том, сколько Финн может собрать войска: «Воинство их состоит из семижды по двадцать мужей, да еще десяти военачальников, причем при каждом из последних еще трижды по девять рядовых воинов».

Быстро переведя этот эпический счет в нормальные цифры, Сашка получил число четыреста двадцать. Не так уж много. У одного Ольбарда дружина больше. Да у Хагена – почти три сотни. Сколько бойцов в Бруге, Савинов не знал, но опять-таки не меньше двухсот. И Ангус также владеет обширными землями, со многими городками и фермами, а значит, может собрать ополчение. И – немалое. Выходило, что у них минимум тысяча мечей против четырехсот с небольшим у Финна.

Что-то здесь было не так. Вожди озабочены, значит, более чем двойного превосходства в числе недостаточно. То ли эти фении настолько хороши, что каждый из них стоит двоих, а то и троих русов или урман, то ли он, Савинов, чего-то не знает. Пришлось пуститься в расспросы. И выяснилось, что есть фении, а есть ок-фении.^[150] Первых действительно может быть только определенное число, а вторые – что-то вроде кандидатов на звание полноправного воина, как молодшие в дружине Ольбарда. Причем места полноправных они могут занять, только если те освободятся по причине смерти или изгнания занимающих их фениев. Да и то, если пройдут испытания. Причем присутствует и наследственный порядок посвящения: сыновья занимают места отцов или дедов. Такой вот интересный обычай… Из коего проистекало, что, считая ок-фениев, у Финна может быть и две тысячи воинов, если не больше. А это уже не радует.

Особенно же худо обстояли дела, если Сашкина аналогия была верной и фении – это нечто вроде рыцарского ордена. То есть воинское братство, наподобие варягов, которыми можно не только родиться, но и стать. Если заслужишь. Вот хотя бы как сам Сашка. Правда, усов и чуба ему не синить, – это только для рожденных варягами. Но дело не в цвете…

Эти фении – они ведь не просто дружина. Над ними Идея и Клятва, а значит, должно произойти что-то из ряда вон, как у Диармайда, чтобы они усомнились в справедливости действий ригфейннида. Отсюда вывод: драться будут насмерть. Впрочем, обнаружились и плюсы. Как и на Руси, здесь род священен. И немногие решатся выступить против родственников, даже фении. А это значит, что клан О’Дуйвне за Финном не пойдет, хотя, быть может, и за Диармайдом тоже. Такой расклад…

Свет солнца яркими снопами врывался через стрельчатые окна, отчего в углах зала сгустилась тень. Со столов давно убрали. Снаружи доносились звон оружия и воинские клики. Дружины готовились. Вожди готовились тоже. Тут дело посложнее, чем просто рубить врагов. Их задача врагов этих переиграть, чтобы на поле боя лишь подтвердилось уже свершившееся. Дело это не шуточное, и без поддержки горних сил никак не обойтись.

А посему приговорили: вопросить богов – это раз. Отправить гонцов к Ангусовым вассалам и родичам Диармайда – это два. Выслать дальнюю разведку – это три. А вот с выбором места для Хагенова борга погодить. Дело сложное и долгое. Значит, сначала – разбить врага, а уж потом обустраиваться. Но вот выбор места для битвы – это серьезно, и откладывать его нельзя. Сказано – сделано. Гонцов отправили. Затем снова прикинули примерный план действий Финна, благо знали – каков, как думает и на что способен. Отыграли несколько вариантов контрдействий. Причем за Финна играли Диармайд и Конан, как те, кто лучше всего его знает, а против – Ольбард, Хаген и другие вожди. Ангус был в роли посредника. Принесли даже карту местности, искусно начерченную на здоровенном куске пергамента. Ну чем не штабные учения?

Сашка смотрел, слушал и мотал на ус. Все-таки Академии Генштаба он не заканчивал и в совещании такого ранга участвовал впервые. Если не считать прошлогоднюю войну с весью. Там был похожий расклад, но только на первый взгляд. Фении – это вам не весь. Профессиональные воины, их так просто не надуешь…

Сидели над картой до самого обеда. После которого совет быстренько свернули, благо все уже было решено. Каждый отправился заниматься своим делом. Сашка – натаскивать своих воинов… Видно, каким-то образом Ангус ухитрился-таки зацепить Сашкину память своими вопросами о символах и знаменах. Потому что когда Савинов, уже поздно вечером, добрался до постели, охрипший и уставший, упарившийся от беготни в доспехах по холмам, упражнений с мечами, перестроений и маневров, сон сразил его как удар секиры. И был тот сон непростой.

Глава 7 Сон перед бурей

Мы летим к земле как молния,

Поминая всех святых!

Жаль, что в будущем безмолвии

Нет этой высоты!..

Из песни группы «Ария»

…Зенитки впились в них, как пиявки. Бронекорпус грохотал от ударов, словно по нему колотили исполинским молотом. В крыльях прямо на глазах с мерзким хряском появлялись рваные дыры. Сашка вцепился в рукоятки своего УБТ^[151] и вжал голову в плечи. Бронестекло слева от него вдруг покрылось сеткой мелких трещин.

Передний край немецкой обороны пылал огнем. Жирный черный дым поднимался над горящими танками, окопы перечеркнула сеть воронок. Перепаханная железом земля стремительно уносилась назад. Пилот прижимал самолет к ее поверхности, сбивая прицел зенитчикам. Но «эрликоны» голодными псами вцепились в него и рвали, рвали на части. Струи трассирующих снарядов, зеленые, желтые и красные, подобно новогодним гирляндам, тянулись со всех сторон. Движок надсадно ревел, – пилот старался вырваться из-под огня, уводя поврежденный самолет от переднего края, через нейтралку, к своим.

Сашка, тот, который спал и видел во сне подбитый штурмовик,^[152] краем сознания почувствовал удивление. «Почему я стрелок, а не летчик?» Но тот, который сидел в задней кабине «Ила», не удивлялся, потому что на это не было времени. Собачий лай зениток внезапно смолк. Стало тихо, но Сашка не спешил радоваться, потому что знал, ЧТО это значит! Он завертел головой – и тут же увидел то, что искал.

– Командир! – заорал Сашка. – «Худой»^[153] сзади – слева и выше!

– Вижу! – ответил тот и еще сильнее прижал самолет к земле. Пулемет в руках Сашки задергался, выплевывая огонь навстречу истребителю. Но фашист оказался опытный – скользнул на крыло, ушел из-под огня вниз, туда, где его заслоняло хвостовое оперение «Ила». Штурмовик вильнул – командир пытался подставить истребитель под Сашкин огонь. Но фашист ловко повторил его маневр, едва не задев крылом землю. «Смелый, сволочь!»

Фрр! Фррр! Хрясь! Штурмовик подбросило. Кабину заполнил дым.

– Ах ты, падло! – Сашка понял, что фриц угодил очередью точно в маслорадиатор под брюхом «Ила». Двигатель завыл, теряя обороты. «Хорошо, мы без бомб, – пронеслась мысль, – иначе гореть нам бенгальским огнем!» Штурмовик резко вильнул влево. «Худой» на миг выскочил из-за заслонившего его хвоста и влип в кольца прицела. УБТ снова задергался. Сашка орал, не слыша собственного голоса. Огненные трассы – его и немецкая – скрестились. Истребитель неуклюже вильнул и врезался в землю. Шар огня вспух на месте падения и исчез позади. В ту же секунду «Ил» странно дернулся, обороты двигателя совсем упали. Земля надвинулась, рябая, рваная, и ударила в штурмовик.

Сашку оглушило, шибануло о переплет фонаря кабины. Штурмовик, как бульдозер, пропахал землю, сшибая какие-то столбики, круша проволочные заграждения, увешанные ржавыми консервными банками. Лопасти винта согнулись в бараний рог. «Ил» наконец остановился. Под капотом его что-то потрескивало и дребезжало.

– Командир! – позвал Сашка и попытался подняться. Ноги были ватные, но, кажется, держали. Кашляя от дыма, он сдвинул фонарь и выбрался на то, что осталось от крыла… И тут же присел. Через усеянное воронками поле к упавшему самолету бежали серо-зеленые фигуры. Немцы! Сашка оглянулся. Советские окопы были дальше, но и оттуда бежали люди. «Не успеют!» – подумал он и рванул фонарь кабины командира. Тот не открывался. Бронестекло потрескалось и изнутри было заляпано чем-то темным. – Командир!!! – еще раз позвал Сашка. Пилот не ответил, но, кажется, застонал. Сашка снова затряс фонарь. Совсем рядом пролаял автомат. Немецкий! Сашка выглянул из-за фюзеляжа. Фрицы были уже близко. Наши гораздо дальше – залегли. В той стороне загремел пулемет. «Вашу мать!» Савинов запрыгнул в свою кабину – откуда только силы взялись! – и ударил из «убэтэшки» по набегающим фашистам. Страшная штука – «крупняк»!^[154] Одного фрица так просто перерубило пополам, другому оторвало руку, и он дико закрутился на месте. Кровища из его плеча хлестала во все стороны. Остальные залегли и, что-то крича, принялись лупить по самолету из всех стволов. Звонко рявкали карабины, автоматы злобно тараторили, наперегонки заплевывая кабину свинцом. Сашка совершенно оглох, но еще несколько минут прижимал фрицев к земле. Хотя что это за боезапас для пулемета – полторы сотни патронов? Тем более что большую часть он потратил на «Мессер»!

Внезапно Сашку схватили за плечи и поволокли из кабины. Он принялся было отбиваться, но увидел – свои. Двое с автоматами пытались его вытащить, а третий колотил прикладом винтовки по командирскому фонарю.

– Спасибо, братцы! – Сашка бросился помогать бойцу с винтовкой. Вдвоем они открыли-таки фонарь… Командир сидел в пилотском кресле, сжимая побелевшими пальцами рукоять управления. В первый миг Савинов подумал, что впервые видит этого летчика. Два ордена Красного Знамени на груди, одна «шпала» в петлицах – капитан! Глаза командира смотрели прямо перед собой, и в груди его, точно напротив сердца, зияла аккуратная дырочка. «Как же так… – растерянно подумал Сашка, – ведь броня же…» И тут он понял, что смотрит на самого себя, мертвого. А потом что-то ударило его по голове…

…Через бескрайнюю степь неслись всадники. Сверкала броня, тускло мерцали наконечники копий. Многотысячная лавина стали и конских копыт подминала под себя жухлую от жары траву. Тучи пыли не позволяли рассмотреть задние ряды воинов. Передние горячили коней и, бахвалясь, подбрасывали вверх тяжелые копья.

Переход был настолько резким, что ум Савинова словно отключился. Он просто наблюдал, не осознавая того, что видит…

Лавина замедлила движение и остановилась. Дорога закрыта. Перегородив поле длинными щитами, стояло войско. Солнце дробилось на островерхих шлемах. Щетина копий грозила вечному небу. Всадники в тяжелой броне неподвижно замерли позади щитоносцев. Над ними полоскались по ветру яркие стяги. «Русы!» – понял Сашка. Их было гораздо меньше, раз в пять наверное, но шедшая через степь конница остановилась окончательно. Из ее рядов вылетели двое верховых и помчались к русскому строю. Оттуда – двое им навстречу. Сошлись, придержали коней. «Переговоры!» Потом русы поворотили назад, к своим. Их противники остались ждать. «Печенеги?» Мысль пришла из пустоты.

Русы вернулись, и всадники снова замерли друг против друга. Наконец, видимо договорившись, парламентеры разъехались.

Из рядов степного воинства медленно выехал гигант в черной броне. На его высоком шлеме мерно колыхались темные ленты. Огромный жеребец, покрытый кольчугой, легко вынес седока на середину. Всадник что-то прокричал. Русы не двигались. Гигант снова что-то крикнул. В его голосе послышалось презрение. Он поиграл копьем и грохнул им о щит. Вороной жеребец под ним нетерпеливо заплясал.

В рядах русов наметилось движение. Они расступились, и вперед выехал всадник в пластинчатом доспехе явно скандинавской работы. Длинное копье он держал острием вверх. Печенег взревел и поднял вороного в галоп. По сравнению с ним русский всадник казался маленьким и легким. Славянин тоже послал коня вперед, и Сашка вдруг ясно увидел его загорелое лицо и светлые, выгоревшие на солнце усы. Варяг!

Всадники стремительно налетели друг на друга и сшиблись. Рус в последний миг увернулся. Печенег пронесся мимо и поворотил коня. Снова налетели. Удар! Варяг покачнулся в седле. Степняк только чуть двинул щитом. Снова сшибка. Копье руса зацепило вражеский шлем, печенег опять промахнулся. Еще раз! Щит славянина треснул и вырвался из рук, зато его удар распорол бедро гиганта. Тот зарычал, но легкий всадникосадил коня, развернулся и настиг печенега. Удар! Еще!!! Печенег с ревом ухватился за древко варяжского копья и едва не вырвал варяга из седла. Но тот вдруг вскочил на седло, оттолкнулся и прыгнул! В тяжелых доспехах! Прямо на спину печеногова коня. Варяг не промахнулся. Жеребец печенега присел на задние ноги и захрапел. Варяг вцепился в плечи своего противника. Блеснул нож. Гигант оторвал славянина от себя и как пушинку отшвырнул в сторону. Руки его потянулись к мечу, но вдруг метнулись к шее. Он забулькал и начал клониться навзничь. Ноги потеряли стремя, и степняк рухнул наземь, подняв тучу пыли. Его конь рванулся и помчался к печенежскому строю.

Варяг, шатаясь, поднялся. Орда за его спиной дрогнула и двинулась. Степняки поворачивали коней. Русы издали воинственный клич. Победитель взобрался в седло и поехал к своим. Доехав, он спешился и… упал. Воины подхватили его на руки и понесли.

У Савинова, который наблюдал за всеми событиями откуда-то сверху, появилось непонятное, смутное ощущение, что этот храбрый варяг чем-то очень важен для него. Чем, Сашка не успел понять…

…В лесу не пели птицы. Мрачные тени ложились от старых деревьев. Ощутимо пахло сыростью и тленом. Редкие солнечные лучи, пробивая кроны, падали на заросли папоротника узкими световыми столбами. Птицы не пели, зато звенела мошкара. И сквозь этот звон, ловко раздвигая ветви кустов древками копий, шли и шли воины в зеленых плащах. Матово отблескивала броня. Беззвучный шаг, суровые лица. Воины не произносили ни слова.

Вот передовой отряд достиг опушки, и солнце блеснуло на золотом венце идущего впереди седого великана. Скалы, покрытые алым лишайником, возвышались над поляной. Где-то справа слышался морской прибой. Венценосный великан, ростом почти на голову выше остальных, поднял руку. Его иссеченное морщинами и шрамами лицо обратилось прямо к Сашке. Холодные глаза грозно сверкнули и…

Савинов проснулся, мокрый от пота. Жар сжигал его изнутри. Губы пересохли и потрескались. «Я, похоже, заболел, – подумал он. – Пить. Как хочется пить!» Он поднялся с постели, устланной мехами, и на трясущихся ногах проковылял к скамье, на которую вчера сбросил одежду. За дверями было тихо. В окно вливалась ночная тьма. Преодолевая мерзкую дрожь в коленках, Сашка оделся и подпоясался, пристегнул меч. Дверь открылась бесшумно. В коридоре чадили факелы…

– Интересно, который час? – пробормотал Сашка и поморщился, вспомнив, что часы здесь в лучшем случае солнечные или водяные. Первые ночью время не показывают, а вторые – редкость.

В коридорах по-прежнему было тихо. Факелы трещали, роняя на стены мятущиеся рыжие отсветы. В какой-то миг показалось, что издалека доносятся голоса. То ли пение, то ли речитатив. Савинов свернул в ту сторону. Пение стало более явственным. «Ага! Это ж главный зал…» Тяжелые дубовые двери были приоткрыты. Рука мягко толкнула створку. «Петли здесь хорошо смазывают. Не ленятся… Ну-ка, что тут у нас?»

На возвышении, во главе стола, сидел хозяин крепости Ангус. Одежды его отливали багрянцем. Рядом, взгромоздившись на стул с высокой спинкой, мрачно попирал локтями стол князь Ольбард. Между вождями на столе стояло что-то вроде небольшой жаровни на бронзовой треноге-подставке. Над жаровней курился дымок. Оба вельможных властителя не отрываясь смотрели на дым. А с дымом происходили какие-то метаморфозы. Друид пел, время от времени что-то подбрасывая в жаровню, и тогда дым начинал валить гуще.

«Гадают!» – понял Савинов.

Его, конечно, заметили, но не отреагировали. Мол, хочешь – оставайся, а нет – и суда нет! Он остался. Пить почему-то расхотелось.

Вот дым снова повалил гуще. «Судя по запаху – можжевельник и, кажется, что-то еще… Паленый волос?» Пение друида усилилось и приобрело повелительные интонации. Сизые клубы заволновались, как от порыва ветра, и вдруг сквозь них начали проглядывать то ли картины, то ли просто узоры. От входа Сашке было видно плохо. Потом дым сгустился, и в нем образовалась смутно знакомая физиономия. Она грозно зыркнула дымными очами и открыла рот, словно собираясь проклясть присутствующих. «Да это же венценосный, тот, что мне только что снился!» Выражение лица дымного призрака было совершенно таким же, как и во сне. Сказать венценосный ничего не успел. Потому что друид вдруг выхватил откуда-то свой серп и отрезал голову от дыма! Сашке почудился яростный вопль. Дымная голова всплыла к потолку и повисла там, бесшумно ругаясь, а дым из жаровни перестал подниматься вверх, словно его действительно перерезали пополам. Вместо этого он потек через края, расползся по столу.

Друид откинулся на спинку кресла, и физиономия его сделалась очень довольной. Правда, серпа Ангус не убрал, держал наготове. Дымная голова продолжала болтаться под потолком, беззвучно разевая дыру рта. Ангус снова поднялся и громко запел что-то на своем языке. При этом он держал золотой серп в вытянутой руке, направляя его на голову венценосного, словно вызывал того на бой. Факелы на стенах громко затрещали. Ольбард вскочил на ноги. Меч внезапно возник в его руке, так же как давеча – серп у друида. Князь крутанул клинком и простер его над плечом Ангуса. Видно, чтобы поддержать его. Тот уже не пел. Слова его падали, как валуны с откоса, как удары гонга, как…

Видимо, они были достаточно вескими. Потому что дымный призрак вдруг съежился и начал медленно гаснуть. Как только он растворился совсем, друид тяжело опустился в свое кресло. Видно, Ангус устал, но раз улыбается – значит, все получилось…

Ольбард убрал меч, сел на место, и тут они вдвоем с друидом одновременно посмотрели на Савинова. Мол, сказать чего хочешь или так просто зашел? Сашка отлепился от дверей и двинулся к ним через зал.

– Сон мне был, – обронил он, подойдя поближе.

Двое сидящих за столом переглянулись.

– И что за сон?

Савинов уселся в кресло напротив князя, покрутил ус на пальце (образовалась же дурацкая привычка!) и спросил:

– А выпить ничего нет?

Друид понимающе улыбнулся и выудил откуда-то из-под стола здоровенный кувшин. Вот это по-нашему!

Глава 8 Накануне

Приблизились бургунды к воротам городским,

И так хозяин молвил, навстречу выйдя им:

«Приезд ваш, государи, – для нас большая честь.

И вас, и ваших витязей сердечно любят здесь».

Из «Песни о Нибелунгах»

Наутро в Бруг примчалось шестеро всадников. Двое из них – раненые, но в седлах держались крепко. Все вновь прибывшие сердечно обнялись с Диармайдом и Конаном. Оказалось – старые друзья, тоже из фениев. Сашка наблюдал всю сцену, стоя на крыльце. По гостям было видно, что вояки они лихие. В кольчугах и шлемах, с выпуклыми круглыми щитами, разрисованными белым, причем узор на щите у каждого свой. Богатые мечи в ножнах, копья. Зеленые плащи за плечами, секиры у седел. Зато лук на шестерых только один. И не чета славянскому. Простой, без роговых накладок и сухожильных струн. Вряд ли далеко бьет…

Седой здоровенный дядька, лет эдак за сорок, руки – как клешни, оказался сыном того самого Финна, с которым собрались воевать. Однако папаша на сына осерчал, спустил на него своих гавриков, поэтому левая рука Ойсина была на перевязи. Злой оказался папенька, совсем больной на голову: единственного законного сына и того не пожалел. У Ойсина тоже был сын, внук Финна, но тут антагонизма не наблюдалось. Осгар примчался в Бруг вместе с отцом и, похоже, собирался стоять за батьку до последнего. И за Диармайда тоже, поскольку оказались они друзьями – не разлей вода.

Савинов отметил про себя: все вновь приехавшие двигаются точно и мягко, взгляд не прячут, с оружием обращаются как с продолжением рук, координация у всех отличная и реакция, судя по всему, тоже. Тертые ребята, опытные. Если все фении такие, то драка будет страшной. Когда сходятся равные да бьются насмерть – без большой крови не обойтись. Эх, не было печали!

Диармайд уволок корешей в дом, кормить да расспрашивать, а Савинов спустился во двор и кликнул Позвизда. Тот примчался от колодца как был – без рубахи, с мокрой от умывания физиономией. Сашка кивнул вслед входящим на крыльцо фениям:

– Ну, что скажешь, разведка?

– Сильные витязи. – Позвизд отжал из усов воду. – Вожди, а то и князья. Здесь, в Западной стране, много таких. Коли придется ратиться – нелегкой будет победа.

Савинов кивнул:

– Правда твоя… Собирайся-ка, брат, бери Потеху с Рысенком и иди пошарь с ними в лесу, что на том берегу реки. Враг, похоже, с той стороны появится. Смотрите там – на рожон не лезьте. А Ратимиру передай: пусть собирает дружину. Пора браться за дело – позвенеть мечами да проверить, не позабыли ли мы в море, с какой стороны за них браться. Пусть Ратимир поторопится. Я его здесь жду.

Позвизд умчался, а Сашка поднялся на крепостную стену. Бдительные стражи изваяниями застыли на башнях.

«Хоть и расставлены дальние дозоры, а все же лучше перебдеть, чем недобдеть. Вот такой каламбур. Шутки шутками, а из того вон леска хоть сейчас может показаться ощетинившийся копьями строй воинов в зеленых плащах. Во главе со злобствующим ригфейннидом. Здесь, конечно, обычаи своеобразные. Можно сказать, рыцарские. Без предупреждения нападают редко, хотя и такое бывает. Но облеченный властью дядька, вроде Финна, никогда себе этого не позволит. Он сначала построит войско, затем встанет в позу, произнесет речь, сдобренную отнюдь не куртуазными выражениями. А затем убьет всех, до кого дотянется. Но это потом, а сначала поза и речь… Впрочем, эти обычаи не мешают подсылать наемных убийц, например. Или пытать пленного и вообще творить всяческие непотребства. Потому что непотребства эти с обычаями не расходятся… Так и на Руси, и у свеев, да и, по слухам, – в Константинополе тоже. Просто в иных местах в позу перед убийством королю становиться не обязательно».

Савинов задумчиво смотрел, как солнечный свет растекается по небосводу, золотя легкие облачка, разбрызгивается на глади реки, сверкая искрами в мелких волнах. Капельки росы сияли в траве бриллиантовой россыпью. Мысли сами собой потекли в иную, далекую от предстоящей войны сторону. Вспомнилась улыбка любимой, ее смеющиеся зеленые глаза, нежная персиковая кожа, позолоченная утренним лучом, и запах… Ее запах…

Сердце рванулось, ударило в ребра, словно собираясь пробить грудь и полететь туда, навстречу взошедшему уже солнцу. Полететь стремглав, чтобы оказаться рядом и чтобы последний, пусть предсмертный, толчок был рядом с Ней. Только с Ней…

«Эх, Яринка!.. Яра!.. Солнце ты мое рыжее! Как же я соскучился по тебе… обнять бы тебя сейчас, почувствовать на губах вкус поцелуя, утонуть в твоем сладком дыхании. Какая это смертная боль – быть вдали от тебя! Но я верю: ты слышишь меня. Не может не слышать твое сердце, живое, жаркое… Вещее. Не понимаю и, наверное, никогда не пойму, почему мне так повезло. Почему ты со мной… А может – это я с тобой? И швырнуло меня из пекла войны в этот неспокойный мир только потому, что нужен был тебе лишь человек с неба. И кто знает: вдруг это твоя нераскрывшаяся еще любовь выдернула меня из смертельных вод Баренцева моря… Но теперь я снова вдали, снова на войне. Зато я уже знаю – ты есть! Поэтому я вернусь к тебе! И никто меня не остановит!»

– Эй, Олекса! – крикнули откуда-то снизу.

Сашка вздрогнул и обернулся. Во дворе под стеной стоял Ратимир. В доспехах, с учебным тяжелым мечом и щитом.

– Зброя^[155] готова! Дружина ждет! Пойдем, что ли, позвеним железом…

– Добро! – сказал Савинов и стал спускаться со стены.

Ярина проснулась среди ночи. В доме было тихо. Она откинула одеяло и села, подобрав под себя ноги. Рука привычно коснулась ложа. Яра нахмурилась и отдернула руку.

«Нет его, – подумала она, – третий месяц уже пошел, как нет. Отплыли лодьи. Далеко, на Закат отправились. И где теперь ладо мое?» Она вновь потрогала ложе, где должен был спать сейчас ее муж. Холодное ложе. Пустое.

«Но ведь вернется. Он сильный. Любит… Значит, вернется».

Однако сердце не верило мыслям, трепыхалось, как пойманный зайчонок, словно чуяло: беда у Алешки.

«Алеша, Александр, что с тобою случилося? Силы небесные, помогите ладе моему, отвратите стрелы вражии, затупите мечи их…»

Ярина встала с постели, ощутив под ногами мягкую медвежью шкуру. Мужнин дух-хранитель здесь, защищает. Она подошла к столу, взяла с поставца свечку, зажгла огонек. Не зря ее Сигурни, подруга задушевная, в тайных Словах наставляла. Ярина и допрежь того знала немало. Батька Богдан, лучший кузнец в округе, многие Слова знает и дочь свою учил. Как руду-кровь заговорить, как с железом сырым подружиться да упросить его стать харалугом добрым, как заклясть милого от клинков, да стрел, да от копий острых…

Яра накинула шерстяной плат поверх рубахи и вышла из светлицы. Пламя свечи плясало перед ней, но не чадило. Ладно в доме, чисто повычищено. Никаких злых Сил да наговоров не пропустят сюда родные стены, боится нечисть светлого очага. В трапезной темно. Тихо в трапезной. Ярина прошла сквозь и оказалась в сенях. Здесь было прохладно. Она толкнула двери и шагнула на крыльцо. Ночь простерла над ней свои осененные звездами крылья. В конюшне коротко ржанул Ворон. Услышал хозяйку. Ярина спустилась по ступенькам. В подклети кто-то заворочался, заворчал во сне. Спят работники. Сны видят. А она? Что снилось ей, перед тем как проснулась? Нет, не вспомнить…

Где-то в детинце забрехала собака. Яра остановилась среди двора. «Тихо как! Даже ветерок не дует. Вон свеча как ровно горит… Что же за кручина на сердце?»

Она посмотрела в закатную сторону. Черным-черно небо. Лишь звезды мерцают. Там где-то, за тридевять земель, ее ладо любимый с воинами. Жив ли?

«Жив, – сказало сердце. – Думает о тебе».

Ярина вздохнула. Что же снилось? Мгла туманная, не пробиться. Или… Нет, что-то всплывает со дна. Вот блеснуло оружие, вот и строй воинский виден. Корзно^[156] зеленое на каждом, шлемы острые, копья… Что за люди такие?

«Враги, – ответило сердце. – Грядет битва, рать великая!»

Душно стало Ярине. Пусть дала она мужу оберег на дорогу, что сама из своих волос делала. Из своих да его. Иные такое на приворот плетут, чтобы привязать-присушить ладу милого. Она не для того делала. Знала: любит ее Алешка пуще жизни. Не бросит, не оставит. А если б и не любил, и тогда не стала бы ворожить. На все воля богов да свободная воля людская. Коль не хочет кто любить – не заставишь. Только горя изопьешь чашу полную. Она же свой оберег делала со Словом тайным. Заплела в волосы те кольчужную проволоку, чтобы хранила любовь ее ладу от всякого зла да от ударов вражьих. Сильное вышло Слово. Батя аж на другом конце города учуял. Похвалил после… Сильное слово, да на душе все ж неспокойно.

«Жаль нельзя женкам ратиться! Пошла бы в поход с дружиною! И не болело б тогда сердце. И Он рядом был бы… Да какая ж с меня поляница!^[157] Хоть и знаю, как за меч браться, а была бы обузою. Все назад смотрел бы любый мой да за меня боялся…»

Ярина вошла в конюшню. Ворон вздернул голову, переступил копытами. Яра поставила свечу, обняла мощную конскую шею. «Один ты у меня, Ворон, все понимаешь. Тоже скучаешь небось по всаднику своему? Вот и я…» Она не заметила, как потекли по щекам горючие слезы. «Не зареветь бы в голос только. Работников перебужу…» Ворон мягко толкнул ее головой. Утешал…

«Нехорошо было Финну, сыну Кумала, в ночь перед битвой. Страшные сны видел он. Неисчислимые враги подступали к нему. Свирепые, потрясали оружием, бранили. Обвиняли в преступлении клятв, отказывали в доверии. И был среди врагов сын его, Ойсин. Текла из ран его кровь яркая. И говорил сын отцу:

– Гляди, что сделала ревность твоя! Пролил ты кровь сына своего единственного. Пролил, убить приказал! А сын лишь о чести твоей думал, ибо недостойно Великого Финна, сына Кумала, героя и вождя фениев Ирландии, преступать клятвы и мстить, забывая о долге. Обязан ты жизнью Диармайду, сыну О’Дуйвне! Много раз он спасал тебя и всегда приходил на помощь, много раз проливал кровь свою, чтобы ты жил, о Финн! А ты ответил ему неблагодарностью черной, ибо прекрасно известно тебе, что Грайне, дочь Кормака Мак Арта, наложила на Диармайда тяжкие оковы любви, и не мог он поступить иначе, как увезти ее. И облилось при этом кровью его сердце. А когда полюбили они друг друга, то уже не смогли один без другого… Но жаден ты и жесток, о Финн! Не была Грайне твоей женой, ты только и успел, что посвататься, и не дали тебе еще согласия… Но мстишь ты так, будто похитили твою жену законную против ее воли! Но все равно тебе! Дикая ревность гложет! И вот изгнал ты меня, сына своего, за то, что не позволил тебе убить Диармайда и покрыть себя вечным позором! А теперь нет у тебя ни сына, ни друга, ни жены. Один ты остался, о Финн! С тобой только ревность и ненависть рядом!

И замолчал Ойсин, плача от горя, ибо потерял он отца. Огляделся Финн, и боль вошла в его сердце. Увидел он вокруг друзей своих. И холодно смотрели они, словно чужие. И стоял среди них Диармайд О’Дуйвне. Печальным был взгляд его. Ибо когда-то любил Диармайд Финна, короля фениев. А теперь не мог он даже уважать его. И сжала боль, что вошла в сердце Финна, горло его. И закричал король, словно умирающий. От ужаса закричал, страшась того, что сотворил он. И проснулся.

Стояли вокруг ирландские фении, и печальными были взоры их. Словно были они теми, из сна. Поднялся тогда Финн во весь свой великанский рост и крикнул. Ярость его обуяла такая, что враз ослабел он. И тогда закусил он палец свой зубами крепкими, чтобы узнать, кто причинил ему боль, ибо так он мог узнавать скрытое. И понял он, что наслал на него морок великий друид Ангус, что из Бруга на Бойне. И снова закричал от ярости Финн. И приказал поднимать войско. Бросились фении выполнять приказ и не видели, что плачет их король…»

Глава 9 Брод

…Пал он на дол, и взгремели

на павшем доспехи…

Гомер. «Илиада»

Вышли они из-за леса, что раскинулся на другом берегу реки. Длинная змея войска, отблескивая металлом и зеленью плащей, быстро вытягивалась из-за деревьев. Сашка смотрел, как они идут, стоя на левом берегу Бойне, и пытался прикинуть численность вражеского войска. Много, черт подери, как их много! Не меньше двух тысяч. Никак не меньше…

Шли фении легко, словно не сделали до этого несколько дневных переходов по пересеченной местности в доспехах и при оружии. Впереди колонны катилась богатая колесница, запряженная парой лошадей. На колеснице – высокий воин в броне, неподвижный, как столб. «Ишь как стоит! А ведь колеса-то без рессор!» Фении направлялись к единственному в этом месте броду через реку, и в их молчаливом движении читалась угроза.

Сашка оглянулся на своих. Войско построилось ровными рядами сразу за переправой. Союзников – русов, ирландцев и скандинавов – тринадцать сотен. Ангус собрал своих Туата де Данан, клан, который издавна служил его предкам. Савинов слыхал, что соседи считают этот клан, да и самого Ангуса чуть ли не мистическими существами. Колдунами, знающими запретное и к роду людскому, судя по рассказам, имеющими малое отношение. Считалось, что живут Туата в холмах – сидах, одноногие, однорукие и одноглазые, владеют всякой магией и богаты безмерно. Насчет богатства – это да. Ангус точно не беден, да и люди его хорошо живут. Стада у них тучные, обнесенные стенами городки построены и вправду на вершинах холмов, оружие хорошее, крепкое. Однако при чем тут колдовство, Сашка так и не понял. Может, завидуют соседи? Так ведь и сами неплохо живут. А может, в основе лежит какая-то другая история. Из тех, что с давних времен тянутся…

Туата были, конечно, совершенно нормальными людьми, с полным набором ног, рук и органов чувств. Ну разве что волосами чуть потемнее, чем соседи. Их отряд в четыреста человек стоял прямо напротив брода.

Ирландцы предпочитали носить сразу два копья. Одно для метания, другое для боя накоротке. Вчера, когда упражнялись с оружием, Савинов видел, как ирландцы метали копья сразу с обеих рук. Здорово метали, метко и сильно…

Справа от ирландцев стоял хирд Хагена и сотня родичей Диармайда с ним самим во главе. Пришли все-таки… Левый фланг заняли русы. Дружина Ольбарда сомкнулась монолитной стеной. Первая шеренга – вся с ростовыми вытянутыми щитами. Молча ждали, опираясь на длинные копья, пока подойдет противник. Ставр с пятью десятками лучших стрелков прикрывал левое крыло. Где-то там с ним – Рысенок…

Грозное молчание нависло над полем будущей битвы. Только ворона каркнула, пересекая путь колонне фениев. Те спустились к самой воде и начали выстраиваться для боя. Точнее – как для боя. Сашка знал, что все эти построения – не более чем демонстрация силы. Сражаться будут позже и в другом месте – на равнине перед Бругом. Хотя, на взгляд Савинова, грамотнее было бы встретить ирландцев здесь. Засыпать стрелами, расстроить ряды, а потом перемолоть у брода и скинуть в реку. Заодно бы и численное преимущество фениев компенсировалось. Но что поделать – обычай! Да и сам Финн, иди война по другим правилам, наверняка нашел бы для переправы более удобное место…

А здесь, на берегу, должен произойти ритуальный поединок. Так называемая «битва у брода». Хаген рассказывал, что даже в Скандинавии до сих пор случается, что войска противников не бьются там, где встретились, а их предводители заранее назначают место для битвы. Иногда это поле даже обносят изгородью. И режутся там насмерть. Своеобразный турнир. «Честный бой». Только вместо брода викинги выбирают перекресток дорог или холм. А то и отправляются в лодке на маленький прибрежный островок, заливаемый на время приливом. Впрочем, что такое «хольмганг», Савинов знал не понаслышке. Доводилось участвовать…

Отсюда было хорошо слышно, как шелестит прибрежная трава под ногами фениев. Потом ирландцы грохнули щитами, смыкая ряды, и… Тишина. Войска замерли, словно два воина, меряющиеся взглядами. Ну, кто первый дрогнет? Так стояли долго. Время, казалось, остановилось, лишь плыли в вышине редкие белые облачка. Темные тени от шлемов лежали на лицах воинов. Казалось, и не живые они уже – мертвые! Умерли давно, но прозвучала труба, и встали из могил, чтобы участвовать в битве. Сашка почувствовал, как пальцы с неистовой силой сжимают древко копья. «Мандражируешь? – спросил он себя и усмехнулся. – Ничего, брат, все уже решено. Главное – ввязаться в драку, а там… Там ты знаешь, что делать! А чего не знаешь – почувствуешь!»

И тут проревел рог. Вызов! Из рядов фениев вышел высокий светловолосый воин и стал спускаться к воде. Речные волны достигли его колен, когда он остановился и крикнул:

– Я Гарв, сын Сканлана из Слиав-Куа! Кто выйдет на битву со мной у славного брода, что лежит рядом с Бругом, на бреге прекрасной Бойне?

«Да он поэт, – подумал Савинов, слушая перевод Ратимира, – ишь как излагает!»

– Я выйду биться с тобой, славный Гарв, сын Сканлана из Слиав-Куа! – раздался ответ. – Я, Хаген, сын Стурлауга из Лохланна!

Жребий бросили еще вчера, но Сашка беспокоился за Хагена. Мало ли кого выставят против него ирландцы, а побратим после припадка ульфхеднаровой ярости и не бился еще ни разу. Успел ли он восстановиться?…

Гарв вскинул меч, приветствуя противника, и двинулся через реку. По обычаю нападающий переходит брод, а обороняющийся поджидает его на той стороне.

«И сошлись герои. Вышел славный Гарв из воды и прянул на врага, как орел падает на зайца. Но быстр оказался сын Лохланна. Увернулся он от первого броска Гарва. И сшиблись они у вод прекрасной реки Бойне с громом и лязгом. И треснули их щиты от страшных ударов. Возделись мощные мечи над головами героев. Смело вступили они в битву, и никогда допрежь того, если не считать поединок Кухулина с Фердиадом, не было более славного сражения у брода».

– Я вырву твое сердце! – сказал Гарв и нанес очередной удар.

Хаген молча уклонился. Противник был выше на голову и явно сильнее. Однако Хаген быстр. Щит треснул. Хевдинг бросил его и, улучив мгновение, выхватил второй меч. А ну поглядим! Удары посыпались как град. От щита фения летела щепа. Он отступал, кружил, стараясь поставить Хагена спиной к воде. Видно было, что ему приходилось сражаться с обоерукими. Удары принимает ловко, взгляд внимательный. Только зря языком-то болтает. Хаген плавно двигался, не давая противнику вести свою игру, путая планы, срывая замыслы. Мечи в руках хевдинга пели, жаждая крови. Бросались вперед змеиными жалами, отдергивались, кружили, ища лазейку. Вальх хорошо прикрывал левую, «щитовую», ногу, в которую уже несколько раз целил Хаген. Меч фения то и дело пробовал на прочность защиту противника. Хаген видел все, отклонял вражеский клинок и снова искал лазейки и бреши. Он понимал: это только проба сил. Скоро начнется настоящее…

Началось! Вальх взревел медведем и рванулся вперед, заставляя Хагена отступить. Потом резко остановился и тут же снова прыгнул. И метнул щит! Целил в колени. Хаген отбил бросок стопой, одновременно отскакивая в сторону. Клинок фения пропел, разя там, где врага уже не было. Левый меч Хагена скользнул по шлему противника, правый задел бедро. Но тот крутанулся, взвился вверх – его доспех легче! В левой руке вальха на лету возник нож. Он метнул его, целя в глаза, и тут же, приземляясь, рубанул мечом. Раз! Другой! Хаген отбился на чутье. Дернул головой – нож зацепил щеку. Железо взблеснуло, звон, лязг. Вражеский клинок задел нагрудник. Хаген упал на колено – удар прошел выше, – воздел клинки, атакуя и защищаясь сразу. Оружие жалобно взвизгнуло, но хевдинг уже вскочил на ноги и, развернувшись, ударил вальха ногой в живот. Того отшвырнуло назад, согнуло пополам. Но враг был хорош! Мягко упал, перекатился и, будто земля его подбросила вверх, высоко прыгнул, метнув второй нож!

И когда достал?!

Хаген отбил смертоносный металл, и они снова закружили…

Воины следили за битвой, затаив дыхание. Мастерство бойцов было невероятным! Сашка, до боли сжав зубы, смотрел, как пляшет и вращается железный водоворот. Исходит искрами, блещет холодным пламенем. Вот ирландец упал, покатился, прыгнул. Да как он так скачет в тяжелой кольчуге?! Хаген отбил бросок, но фений все же выиграл время, выдернул из-за пояса топор. Теперь их двое, обоеруких. Они закружили, обмениваясь ударами. Сталь плясала и звенела. Ноги в мягких сапогах топтали траву. Хаген! Хаген, давай!!!

Фений достал топор. Теперь сложнее! Он старался подцепить ногу Хагена изгибом лезвия, делал обманные движения. Хевдинг чувствовал, как враг наращивает быстроту ударов, надеясь, что противник в тяжелых доспехах устанет и замедлит движения. Вр-решь! Они бились неистово, и Хаген почуял, как начинает плыть и дрожать воздух. Краски поблекли. Все сделалось серым. Волк подступал, спеша на помощь хозяину. Нет, не сейчас! Рано! Хевдинг извернулся, мечи повели его вбок и вперед. Идти за клинком! Топор рухнул сверху. Мимо! Меч фения скользнул у самого лица. Воздух взвизгнул и вдруг стал плотным, как вода. Нет никого, кто лучше норманнов умеет плавать!

Сашка чуть не заорал от ужаса. Ирландец побеждает! Он заставил Хагена атаковать. И побратим бросился вперед, изгибаясь змеей. Со стороны казалось, что он не касается ногами травы. Мечи Хагена пропали, возникли, пропали снова. Но ирландец хитрее! Он остановился, отступил и остановился опять. Атака Хагена провисла в пустоте. А топор уже падал, целя в бедро, и меч летел с другой стороны прямо в шею скандинава. Сердце Савинова остановилось. По крайней мере, ему так показалось. Он замер, глядя на бой расширенными глазами. Вчерашние слова побратима загремели в ушах:

– Если я погибну, позаботься о Сигурни, брат! Ей лучше будет уехать в Гарды.

– Но ведь я женат…

– Ты вождь! А по вашим законам можно иметь нескольких жен. Моя с твоей – как сестры… Обещаешь?

– Да…

Никто лучше норманнов не умеет плавать! Никто… Сталь победила плоть, и Волк ушел не проявившись. Трава была мокрой от росы и крови. Хаген падал…

…И тут он лег на воздух! Именно лег! Клинки конусом сошлись над головой Хагена. Он развернулся в полете, выполнив «бочку»^[158] как заправский истребитель. Вражеские меч и топор пронеслись вдоль его тела… А голова ирландца подлетела вверх, роняя тяжелые темные капли, и со всплеском упала в воду. Обезглавленное тело секунду стояло, нелепо раскинув вооруженные руки, а затем рухнуло навзничь, и темная кровь смешалась с речными струями. Первая кровь этого дня…

Побратим поднялся с земли, отсалютовал мечами и пошел к своему хирду. Строй взревел!

Глава 10 Стальная метель

Чую гибель!

Больно вольно дышится!

Чую гибель!

Весело живем.

Чую гибель!

Кровушкой распишемся!

Чую гибель!

Хорошо поем!..

Константин Кинчев

Они орали и выли, потрясая оружием. Сразу выяснилось, что в лесу очень много ворон. Черные бестии взлетели, присоединяясь к людскому крику, и закружились над воинствами, хрипло каркая. Савинов вопил вместе со всеми, и вскоре многоголосый ор и вой превратился в имя. «Ха-ген! Ха-ген!!!» – скандировали союзники. По рядам фениев прокатилась волна. Нет, это было не замешательство. Войско Финна двинулось через реку.

«Какой удобный момент! Вот сейчас они станут выходить на берег. Тут бы и встретить их щетиной копий, сбить в воду! А там…» Савинов видел, как многие из его сотни оглядываются на вождей, ищут глазами Ольбарда. Может, подаст знак? Подал… Взмахнул рукой – отходим. «Ох уж эти обычаи! Народу положим… Если эти, в зеленых плащах, все хотя бы на треть такие, как покойный Гарв, дело пахнет керосином! А ведь их к тому же больше…»

Сашка отдал команду. Воины закинули щиты за спину и, сохраняя строй, стали отходить к городу.

«И вот ведь еще дилемма, – подумал Савинов, отступая последним. – Предположим, мы победили. Разогнали этих шустрых фениев, Диармайд прикончил Финна… Ура! Виктория! Предположим… И что дальше? А дальше вот что. Хаген и его хирдманы остаются здесь. И Диармайд остается. А мы уходим домой… И тогда родичи всех этих Гарвов и Финнов собирают новое войско и устраивают побратиму веселую жизнь. Потому что он на пару с Диармайдом убил их дядьев, отцов или там сыновей. Начинают, следовательно, эти родичи войну. Не могут не начать: кровная месть – это не игрушки. Не отомстил – позор на твою голову! Не мужчина… Будет резня, которая продлится, возможно, не один год. К Хагену прибудут родичи, Диармайд бросит клич… В общем, бились они долго и счастливо. Одно плохо: не победить Хагену и Диармайду. Даже при поддержке Ангуса с его Туата… Потому не победить, что фении – они со всей Ирландии к Финну идут, значит, и кровники у наших друзей будут со всей страны. А против всех, да без внешней поддержки в чужой стране много не навоюешь. Выходит, приехал побратим сюда, ища покоя и нового дома, а нашел войну. Тоже новую… Знал об этом раскладе Диармайд? Думаю, да… А Хаген?»

Савинов перебросил копье на другое плечо и оглянулся. Фении в полном порядке выходили на этот берег реки. Неторопливо, уверенно. Гибель их поединщика ничуть не поколебала духа ирландцев.

Хаген сидел на брошенном в траву щите и оселком заглаживал отметины на своем клинке, оставшиеся после поединка. Когда Савинов подошел к нему, Хаген рассеянно улыбнулся и стал придирчиво осматривать свою работу. Потом отложил оселок, взял кусочек кожи, посыпал его каким-то порошком и продолжил доводку. Сашка некоторое время молча наблюдал за ним. Лицо побратима было по-детски безмятежным. Будто и не предстоит ему через каких-нибудь полчаса участвовать в битве.

Сашка присел рядом с другом и завел разговор о вещах, что пришли ему в голову в последнее время. Хаген выглядел поглощенным работой: непонятно, слушает или нет. Когда Савинов закончил излагать, хевдинг долго разглядывал доведенное лезвие на свет, потом удовлетворенно хмыкнул и вложил меч в ножны.

– А знаешь, – сказал он невпопад, – Волк снова пытался завладеть моей душой! Но я справился без него! Он мне больше не нужен… – и Хаген рассмеялся. Потом посмотрел на Сашку, засмеялся еще громче и хлопнул того по плечу: – Нет-нет, друг Александр! Хаген, сын Стурлауга, не сошел с ума! В здравом уме я! Что же до твоих слов, немало я думал об этом. И с Диармайдом долго пиво пили, решали, как быть. Мира не захочет Финн! Не захочет, пока не разбит он. Войско у него больше нашего, – какой тут мир? А вот ежели прижмем ему хвост – тогда да! Диармайд сказал, что знает даже, чем заставить поклясться сына Кумала, чтобы тот не нарушил клятву… Однако прав ты: кровная месть все равно будет…

Сашка молча сжал напоследок руку побратима и отправился к своей сотне. Войска строились к битве.

«…И вышли друг против друга великие воинства. Встали зеленые фении ровными рядами напротив Бруга на Бойне и сдвинули края щитов так, что никакая сила не могла разъединить их. И разделил король Финн свое войско на пять частей по числу пятин Ирландии, в каждой части – по четыреста воинов. Противники же их построились так. В центре, на склоне холма, встали Туата де Данан – все в красных плащах. Было их четыре сотни. Справа от них – сотня воителей из клана Байсгне. Вел их прекрасный Диармайд О’Дуйвне. По правую руку от него – триста воинов Лохланна в сверкающей броне со своим вождем Хагеном, убившим храброго Гарва. Слева от Туата встали люди из Гард. Их было пять сотен и еще пятьдесят. Эти люди не носили бород, а длинные усы свои заплетали в косички. Король Гард по имени Ольбард Синий Ус приказал своим воинам взять большие щиты и длинные копья. И так стали они, одни против других, изготовившись к битве. Тогда издали зеленые фении свой боевой клич, подобный крику орла, падающего на добычу, и устремились вверх по склону холма. А те, что противостояли им, бросились навстречу. С грохотом ударились щиты, и копья заполнили воздух. Началась тут битва при Бруге, долгая и кровавая, и длилась почти до заката. Когда же стало садиться солнце, начали побеждать зеленые фении, ибо было их больше…»

Савинов увидел, как напружинились шеренги фениев, как уплотнился их строй и качнулся вперед, словно камень, готовый пуститься вниз по горному склону. Рты раскрылись, намереваясь испустить боевой клич… Копье само по себе рванулось из Сашкиных рук, пронзая острием яркое небо, и его сотня, а затем и все войско взорвались свирепым ревом. Два клича столкнулись над полем битвы, как грозовые тучи, исторгающие гром и молнии. Лучники Ставра испустили поток стрел. Смертоносный град пал на ряды ирландцев, пробивая насквозь щиты и кольчуги. Сильны славянские луки! Фении завыли еще громче. Их плотные ряды, осыпаясь окалиной трупов, покатились вперед, к подножию холма. Союзники ринулись им навстречу, лавиной стекая по травянистому склону. Русские сотни на ходу сформировали клинья и вломились в ирландский строй. На другом фланге скандинавский хирд поступил так же. Туата предпочли наступать фалангой. За миг перед столкновением ирландцы с обеих сторон метнули копья. Повалились тела. Затем две волны войск с грохотом сшиблись, вспучились гребнем, исходя пеной клинков. Лязг оружия заглушил все остальные звуки. Ирландские сорвиголовы невероятными прыжками перелетали первую шеренгу врага, чтобы атаковать с тыла, расстроить ряды. Но строй русов плотен. Смельчаков сдавливали щитами и тут же приканчивали. Фаланга фениев пошатнулась, глубоко рассеченная в нескольких местах. Их правое крыло, стоявшее против русов, попятилось, истекая кровью, устилая траву, вмиг ставшую красной, телами в зеленых плащах. «Р-Рра!!!» – гремело над полем. «Перр-рун!!!»

Рысенок вместе с полусотней под командой Ставра находился позади строя русов на вершине холма. У каждого из стрелков было по три тула со стрелами. Они прекратили стрельбу, когда воинства сошлись слишком близко. «Наши теснят». Рысенок смотрел за битвой и видел, что русы, Туата и урмане заставили фениев попятиться. Те медленно отступали, огрызаясь, но строй восстановить не пытались. Их разодранные на части ряды сами собой вдруг превратились в подобие клиньев, которые, как волосы в зубцы гребня, затесались между наступающих отрядов. Отдельные воины ловко проскальзывали в тыл к противнику, но не пытались нападать, а вместо этого сбивались в кучки и метали во врага копья и дротики. Рысенок между делом снял нескольких фениев из лука. Ос-тальные, заметив опасность, стали прикрываться щитами и попытались даже напасть на стрелков. Рысенок усмехнулся и выцелил самого ловкого чернобородого воина в блестящем шлеме. Тот быстро взбегал на холм, на ходу отбивая отдельные стрелы. Рысенок потащил из тула сразу три: срезень,^[159] обычную и с бронебойным наконечником. «Донг! Донг! Донг!» – пропела тетива. И все три отправились в полет. Стре-лок наложил еще одну бронебойную на тетиву, и тут первый выстрел достиг цели. Ирландец отмахнул стрелу мечом, но идущий следом срезень целил фению в бедро. Левая, «лучная», рука Рысенка слегка меняла положение после каждого выстрела. Чернобородый увидел, шарахнулся в сторону, избежав удара… бронебойная стрела, пронзив кольчугу, угодила ему точно в сердце. Ирландца отшвырнуло назад: бой у Рысенкова лука – о-го-го!

Другие стрелки тоже не теряли времени даром и почти уже перебили врагов, что просочились в тыл к сражающимся. Рысенок выискивал новую цель и спускал тетиву, тянул новую стрелу, накладывал, оттягивал тетиву к уху, стрелял, снова тянул стрелу – пальцы сами находили нужный хвостовик. Он так увлекся битвой, что едва не пропустил предостерегающий крик Ставра. А кричать было от чего. Нападая, фении растянули свое левое крыло. Поступить так же с правым им мешала река. Урманский хирд огромным клином вломился в их ряды, пробил насквозь и отсек левое крыло от остальной массы воинства. Ирландцы, как собаки медведя, облепили его со всех сторон, сдавили числом. Урмане проволокли их за собой еще немного и встали. Их окружили, и началась игра. Небольшие отряды фениев бросались на урманские щиты. Часть высоко прыгала, метая копья и тяжелые ножи, часть катилась в ноги, ныряя под острия рогатин, стараясь подсечь поджилки, а остальные ловко уворачивались от ударов, отвлекали. Если кто-то в строю падал, отряд тут же отходил назад – дело сделано! – и сразу начинал новый танец. Урмане огрызались, и уже много храбрых воинов нашло смерть, стараясь разрушить их строй. Острие хирда глубоко увязло в массе ирландской рати и тяжко ворочалось там, как кабан в тростнике.

Но самое опасное творилось еще правее, там, где отсеченное хирдом левое крыло фениев под предводительством высокого седого воина обошло урман и устремилось наверх, к вершине холма, стремясь сбить оттуда надоедливых стрелков. Рысенок огляделся и понял: дело плохо. Колдуны Туата в центре еще держали строй, а вот русы медленно отступали под натиском превосходящих сил. Фениям удалось разъединить их клинья и отсечь крайний от остальных. Рысенок не сразу сообразил, что в опасности оказались Олекса и его сотня. Дикий рев стоял над побоищем. Страшно кричали раненые.

«Наших бьют, – растерянно подумал Рысенок. – Как же это?»

Но додумать он не успел. Ставр крикнул: «Бегло!» – и рядом загремели тетивы полусотни луков. Рысенок опомнился и стал быстро опустошать початый колчан. «Фр-р-р! Ффр-р-р!!!» – урчали стрелы и врезались в воинов врага, взбегающих на холм. С хрустом пронзали щиты, опрокидывали людей. Те валились безжизненными полешками под ноги товарищей, сшибали их, катясь вниз. Рысенок видел, как чья-то стрела пробила навылет одного из фениев. Тот упал вперед, а над ним тут же возник щит его товарища. Рысенок выстрелил в тень под щитом. Воин упал. Следом еще один, еще… Вал из мертвецов громоздился все выше и выше. Фении что-то кричали – быть может, проклятия. Но Рысенок не знал их языка, значит, колдовство не подействует!

Страшная сила – лук. Да еще на расстоянии всего в четверть стрелища. Когда не спасают броня и щиты, когда невозможно уклониться. Но фении храбры и умны. Они не отступили, а перетекли на ту сторону холма, что была за спиной у сражающихся дружин. Надеялись, видно, что стрелки не смогут бить из луков, боясь попасть в своих. Другие и не смогли бы! Но отряд Ставра продолжал стрелять, правда, медленнее, тщательно выверяя каждый выстрел. Фении приближались. Они платили за каждый шаг кровью, но их осталось еще около полутора сотен. «А ведь вначале – не менее четырехсот! Неужто мы побили остальных?» Истыканный стрелами вал трупов говорил сам за себя. «Вправду побили! Побьем и этих!» Рука скользнула в тул за очередной стрелой… И схватила пустоту. Стрелы вышли!

Хаген привычно приподнял щит, отшиб удар окованным краем, чуть повернулся. Меч выскользнул из-за щита, кольнул, втянулся обратно. Копейное жало прянуло в лицо. Мимо! Хевдинг отклонил голову. Взмах клинка. Надрубленное древко хрустнуло. Над плечом скользнула рогатина. Фений с копьем отпрыгнул, избегая удара. Другой подскочил ближе, кувырнулся, норовя рассечь жилу на ноге. Хаген пинком остановил его. Хирдман слева с хаканьем рубанул секирой, вырвал оружие. Ирландец в запале вскочил, пошатнулся… Кровь ключом ударила из прорубленной шеи. Рогатина снова скользнула вперед. Впилась, провернулась и убралась назад. Фений, с кровавым месивом вместо лица, опрокинулся. Но его товарищи наседали. Свистнул нож, и тут же что-то ударило Хагена по плечу. Сзади послышался хрип, и рогатина, выпавшая из рук убитого, скользнув по доспеху хевдинга, упала наземь. «В глаз!» – мелькнула мысль.

Ирландцы роились вокруг, как слепни возле коровы. Жалили, отскакивали, жалили снова. Хирд держался, теряя воинов, огрызаясь, отвечая ударом на удар. Но было ясно, что долго так продолжаться не может… Солнце уже давно перевалило за полдень. В глотке пересохло. Щит Хагена дернулся. Жало вражеского копья высунулось с внутренней стороны прямо против сердца. Хевдинг наклонил щит к себе, собираясь отсечь древко. Сразу двое фениев кинулись ему в ноги, рубя на лету. Их приняли в топоры. Один увернулся, второй – нет…

«Рассыпной строй?.. Нет… Их больше! Развернуться в линию?» Мысли падали словно камни в омут. Удар! Еще! «Что с остальными? Жаль ростом не вышел – не видать!»

– Поле! – хрипло пролаял Хаген. Услышали. Передали дальше. Хаген знал, что там, сзади, сейчас трое хирдманов подбросят четвертого на щитах вверх. Тотповернется вокруг себя, окинет взглядом сражение… Готово!

– Обошли справа! На холме свалка! Смяли стрелков!.. Русы отходят… Вальхи в центре еще держатся! У реки сеча! Окружили кого-то…

Треск! Снова удар в щит! Хаген еле устоял на ногах. Крепкие доски расселись, пропуская железо. «Еще такой удар, и развалится!»

– Щит! – прорычал Хаген, а затем: – Острие слева!

Ему передали запасной щит. Запоздалый дротик гулко ударился в навершие. Отскочил. А затем хирдманы выполнили второй приказ хевдинга…

Первоначальный разгон утрачен. Враги навалились со всех сторон. Щит трещал и стонал от града ударов. Держаться! Держаться! Савинов отбивался коротким клинком – длинный неудобен в такой толчее. Нечем дышать. Большой щит становился все тяжелее с каждой секундой. Но он прикрывал ноги! Какая-то сволочь уже пару раз пыталась подсечь Сашке поджилки! Ирландцы все давили и давили. Сотня отступила к самой воде. Грохот и лязг оружия заглушал даже крики умирающих. Фении дрались грамотно. Атака – отскок – атака! Метали тяжелые ножи и копья. Один раз повезло – нож угодил Сашке точно в наносник шлема. Мог бы и в глаз! Савинов не видел за толпой нападающих, что происходит в других местах. Но чутье подсказывало: плохо дело! Победный клич фениев все нарастал.

«Надо прорываться к своим, – подумал он, – иначе сбросят в реку и утопят как щенят!»

– То-овсь! – Предварительная команда мгновенно облетела ряды русов. Сашка почувствовал, как напряглось плечо соседа слева.

– Крепость! – заорал он, падая на колено и втискивая нижний заостренный угол щита в сырую траву. Между лопаток тут же уперлось чье-то плечо. Над головой возник чужой щит, сразу же вздрогнувший от удара. Сотня с лязгом сжалась, сомкнув чешую щитов с боков и сверху, ощетинилась шипами копий и рогатин. Римская команда, конечно, звучала по-другому,^[160] но Савинов нашел аналогию. Что «крепость», что «черепаха» – это нечто закрытое и защищенное. Ольбарду идея понравилась, он о таком слышал. В Константинополе. Но обучить Сашка успел только свою сотню…

Атакующие на мгновение замерли. А потом с ревом устремились вперед. Они сообразили: угол зрения у обороняющихся ограничен. Значит, от копий легче увернуться! Кто-то с грохотом запрыгнул прямо на крышу из щитов. Однако опора ушла из-под ног смельчака, чешуя расступилась, и он рухнул в темноту. Лязг, стон. Готов! Ирландцы навалились толпой. Щиты загрохотали. Сашке показалось, что он оказался в огромном барабане. Чьи-то грязные пальцы ухватились за край щита, рванули. Савинов полоснул по ним клинком. Снаружи кто-то заорал. В щель сунулось копье. Его схватили, дернули. Копьеносец уперся, пытаясь освободить оружие… Вот этот миг! Они столпились вокруг! Совсем рядом!

– Таран! – взревел Сашка, вскакивая на ноги, и его со страшной силой толкнули в спину…

Ольбард отводил поредевшие сотни вверх по склону холма. Они отходили медленно, свирепо огрызаясь, кололи и рубили, срезая с боков друг друга наседающего врага. Клиньям вновь удалось наладить взаимодействие, и только одна сотня была оттеснена от других к берегу реки. Отсюда со склона холма было хорошо видно, как она яростно защищается уже у самой воды, а фении кружат вокруг, пробуют на крепость славянские щиты.

«Хороший способ», – подумал князь, глядя, как фении, держась на безопасном расстоянии, выжидают удачный миг, потом быстро атакуют и так же быстро отходят, сменяются и понемногу расшатывают, растаскивают оборону. Он прикидывал уже, как обучить такому своих воинов, не сомневаясь, что останется жив и что будет кого обучать.

«Чтобы растащить плотный клин, неплохи будут еще и арканы. Как у хузар и печенегов. Будь у ирландцев хорошие луки, они уже выиграли бы эту битву. А будь больше стрелков у нас, фении уже проиграли бы».

Оглядываясь назад, князь видел на вершине холма водоворот схватки, мелькающие копья и мечи. Непонятно, кто побеждает. Он видел, как фении обошли завязший в массе врагов урманский хирд, как стрелы косили их, словно траву. И как они все же прорвались к стрелкам. Он пока ничем не мог помочь им, как не мог помочь и сотне Медведковича, стиснутой на берегу превосходящими числом врагами. Ирландцы все напирали на строй русов, а князю оставалось только медленно отводить своих воинов назад, прикрывая левое крыло Туата. Союзники еще держались. Их полк стоял нерушимо, как скала в пене прибоя. «Где-то там – Диармайд…»

«…И стали побеждать зеленые фении, потому что их было больше. И ничего с ними не могли поделать люди из Лохланна и Гард, хоть и погибло от их рук уже много славных ирландских воинов. Стали тогда отступать к Бругу отряды короля Синий Ус, а фении преследовали их, как охотничьи псы. Погибали один за другим грозные стрелки вендов, потому что иссякли у них стрелы… Лишь люди Ангуса, страшные Туата де Данан, храбро стояли против фениев, и клан Байсгне сражался вместе с колдунами.

Именно в этот миг встретились посреди битвы король Финн, сын Кумала, и прекрасно-могучий Диармайд О’Дуйвне. И обуяла Финна при виде Диармайда великая ярость. Взмахнул король фениев своим огромным мечом и кинулся на героя. Но тот отбросил его щитом и рассмеялся.

– Ты ли это, старый Финн! Что же случилось, что ты сам отправился в битву? Не женское это дело – сражаться! Отправляйся назад, прясть свою лживую пряжу!

Закричали от ярости зеленые фении из Авуйна, когда услышали, как оскорбляют их короля, и бросились на Диармайда, а Финн опять ослабел от гнева. Но стояли рядом с Диармайдом его верные друзья – Ойсин, сын Финна, Осгар, сын Ойсина, Конан, сын Лиатлуахра, Диоруйнг, сын Довара О’Байсгне, и Голл, сын Морне, и Кайльте, сын Ронана, и Дубтах, сын Лугайда Могучей Руки. Бросились они на фениев из Авуйна и перебили их всех, пройдя сквозь ряды, как кабаны сквозь заросли тростника. Тогда вскричал от гнева могучий Финн и прыгнул на щит Диармайда. Но тот снова тряхнул щитом и отбросил короля. И произнес:

– Стар ты стал, Финн, для игры мечей!

И сшиблись они и стали осыпать друг друга могучими ударами, а войско расступилось, чтобы не мешать вождям решить их спор. Сед был король Финн, но сильна была рука его…»

Рысенок вырвал топор из груди упавшего врага. Над головой лязгнуло: Потеха принял мечом удар, предназначенный для Рысенка. Тот быстро повернулся, ударил обушком в колено нападавшего. Фений пошатнулся, и рогатина Позвизда довершила дело. Стрелки растратили стрелы, но все они были хорошими воинами и умели драться врукопашную не хуже своих врагов. Прикрывали друг друга от ударов, по трое-четверо нападали на одного врага, втроем же, вчетвером и защищались, ловко меняясь. И хоть было стрелков поначалу меньше, чем вражеских воинов, а стало уж вровень. Ибо они были из лучших в дружине Ольбарда Синеуса.

Так сражались они с врагами, и Рысенок среди прочих. Парень был ловок и быстр, а его друзья, как более опытные в открытом бою, прикрывали весина от ударов врага. И таково оказалось воинское умение стрелков, что разбили они нападавших, хоть и было тех вдвое больше. Но осталось стрелков всего три десятка и еще пятеро раненых. А враги погибли все… И Рысенок смог оглядеться. И увидел, как навалилось множество врагов на сотню Олексы, оттесненную к берегу. Как закрылись русы щитами, а фении атаковали их неистово, и казалось – вот-вот сломят и утопят в воде. Но раздался крик, и вспух вдруг на месте боя вал из человеческих тел. Прянули русы с колен, подпирая один другого, ударили слитно, всем весом. Расшвыряли щитами ряды нападавших, рубя их направо и налево, опрокидывая и топча. Пробили сжимавшееся кольцо и грянули сбоку на тех врагов, что наседали на дружину князя. А дружина вмиг остановила отход. Копья вдруг разом выплеснулись из ее рядов на всю длину. Фении отшатнулись назад, а русам только того и надо.

«Стена!!!» – пронеслось над полем. И уже затупились клинья, расплавленным железом сливаясь в единую стену, и прянули вниз по склону на врагов. А Ставр уже кричал:

– Собирайте стрелы! – и Рысенок помчался вместе со всеми наполнять пустой тул, выдирая наконечники из мертвецов.

И урмане, завязшие было в толпе врагов, вдруг с ревом качнулись назад, как топор, выдирающийся из крепкого полена. Острие их строя оказалось с другой стороны, словно хирд провернулся внутри самого себя. И вот уже урмане освободились и пошли поперек поля, нацеливаясь на левое крыло врага, отражая попутно наседающих сзади фениев. Колдуны Туата тоже увидели это и так завыли, что у Рысенка волосы встали дыбом под шлемом. Теперь он понял, почему другие ирландцы считают Туата родней злых духов. И дрогнули фении, пораженные этим криком. Стали отступать повсюду к холму, что лежал против Бруга, а русы с урманами били их с боков. И побежали ирландцы…

Пружина разжалась! Слитный удар щитов расшвырял атакующих, как кегли. Сашкина сотня с ревом и топотом рванулась вперед, рубя опешивших фениев, наседая, не давая прийти в себя. Сначала Савинов хотел просто прорваться к своим, но когда враги, отступая под напором русов, подались назад, он увидел… Это был шанс, какой случается только раз! Ирландцы оттеснили остальных варягов вверх по склону холма. Те медленно отступали, и Сашкина сотня оказалась позади правого фланга фениев. И спины врагов были открыты!

– Правое плечо вперед! – Сотня с лязгом развернулась. – Прямо! Бегом! – Маленький отряд все быстрее и быстрее покатился по полю.

Часть фениев пыталась преследовать его. Поздно! Сапоги гулко бухали в землю. Кольчуга на плечах сделалась вдруг невесомо легкой, щит больше не оттягивал руку… Сто метров они преодолели в два счета.

Многие из врагов даже не успели обернуться, когда удар копий и секир вбил их тела в массу ирландского воинства. Калеча людей, ломая и путая строй противника, варяги вломились в тыл его правого фланга. Волна, порожденная силой удара, промчалась по шеренгам фениев, сбивая их с ног, стесняя движения. Наступление на несколько мгновений остановилось, и Ольбард использовал время передышки, чтобы контратаковать! Дикий вой и рев взвился над полем, когда Туата перешли в атаку следом за русами. Фении дрогнули. Хагенов хирд повторил Сашкин маневр на правом фланге. Савинов со своими людьми все это время снова сражался в окружении. Преследователи, опомнившись, настигли их, насели яростно, не считаясь с потерями… Но спустя несколько долгих минут на помощь к Сашке пробилась сотня Храбра, с головы до ног забрызганная кровью, и фении обратились в бегство.

«…И увидел тут Финн, что побежали фении. Облилось его сердце горячей кровью. Бросился он на Диармайда и нанес ему такой удар, что треснул щит героя. Но тот не растерялся и ударил короля своим копьем Га-Буйде. Оно пробежало насквозь королевский щит, пробило кольчугу и вонзилось в плечо короля фениев. Финн не почувствовал боли, хоть и опасной была рана, а ударил Диармайда по шлему своим могучим мечом. Но выдержал шлем, так как был заговорен от любого оружия. Выхватил тогда Диармайд из ножен Маральтах Мананнан, меч, подаренный ему мудрым Ангусом из Бруга на Бойне, и стали биться Финн с Диармайдом посреди кровавого поля. И никто из них не мог одержать верх. Тогда взял Диармайд в левую руку свое второе копье Га-Дарг и совершил прием под названием „Удар грома“. И пронзило копье левую ногу Финна. И охромел король. Потекла из его раны кровь, но он не прекратил битвы. А фении, отступив на холм, сомкнули свои ряды и собрались с духом, чтобы спасти Финна, сына Кумала, которого окружили враги, потому что достойнее было умереть, чем оставить короля в беде. Но враги преградили им путь, и не смогли фении пробиться на помощь своему королю.

Тогда прекрасный Диармайд, сын О’Дуйвне, отступил на шаг от раненого Финна и сказал такие слова:

– Видишь ли ты, о Финн, сын Кумала, к чему привела твоя глупая ревность? Вот сын твой, Ойсин, стоит против тебя с оружием в руках. И враг он своему отцу. Вот внук твой, семя твое, зеленый росток твоего рода, Осгар, сын Ойсина. И он тоже враг тебе! Вот твои лучшие воины, герои Конан, сын Лиатлуахра, Диоруйнг, сын Довара О’Байсгне, и Голл, сын Морне, и Кайльте, сын Ронана, и Дубтах, сын Лугайда Могучей Руки. И эти – враги тебе. А вот тела твоих верных фениев, которых погубил ты из мелкой ревности. Посмотри вокруг и узри: кругом тебя враги, и все хотят твоей смерти, а фианна не может прийти на помощь. Что станешь делать ты?

– Убью тебя, проклятый предатель! – воскликнул Финн, сын Кумала, и нанес удар.

Но Диармайд легко увернулся и спросил второй раз:

– Что станешь делать ты, о Финн? Ведь ты ранен и не сможешь убить меня. А я мог бы, но нет у меня на сердце злобы к тебе, хоть и причинил ты мне много горя. Когда-то ты был моим другом. Неужели не желаешь ты мира со мной? Не хочу я, чтобы напрасно гибли храбрые зеленые фении. Многие из них мои друзья; я делил с ними хлеб! Если я и дальше буду сражаться с ними, то нарушу один из своих гейсов.^[161]

(А надо сказать, что были у Диармайда следующие гейсы: ему нельзя было охотиться на кабана, убивать друзей и проходить через зачарованные двери.)

– Мне нет до этого дела! – ответил Финн и снова ударил Диармайда. – Если ты умрешь, я буду отмщен!

Диармайд отвел удар копьем и сказал:

– Странно, как ты не видишь этого, Финн, сын Кумала! Если ты заставишь меня нарушить мой гейс, то сам нарушишь свой! Ведь тебе нельзя заставлять воина преступать его гейсы! Тогда умрем мы оба и некому будет защитить Ирландию! Начнется великая смута, потому что ты лишил своего сына права наследовать тебе. Ты этого хочешь?

И задумался тут Финн, сын Кумала, потому что были эти слова справедливы. И явилось ему в этот миг видение. Узрел он Святого Патрика,^[162] стоящего средь других, окруживших короля. Печальным было лицо Святого. И спросил его Финн:

– Отчего ты так печален, Святой отец?

И сказал Святой Патрик:

– Оттого я печален, что твое упрямство погубит Ирландию, а ревность недостойна христианского смирения!

И склонил голову Финн, сын Кумала, король ирландских фениев, потому что обуял его великий стыд. А Диармайд спросил:

– Готов ли ты заключить мир, о Финн?

– Да, – ответил король.

– Тогда поклянись бородой Святого Патрика, что не будешь больше чинить козней и перестанешь преследовать меня. И простишь сына своего Ойсина и внука своего Осгара, и вернешь им свое расположение! И не станешь мстить союзникам моим – сынам Лохланна, русам и Туата!

И поклялся в этом король фениев. Тогда подошли к нему сын и внук и обняли его. А ряды войска расступились, и вышел Финн к своим людям живой, хоть и раненый. И обрадовались зеленые фении.

Так мир пришел на ирландскую землю. Так обрели счастье Диармайд О’Дуйвне и Грайне, дочь Кормака Мак Арта. А все, что рассказали другие филиды, – ложь и неправда, ибо не было их там, на месте битвы у Бруга на Бойне. А я был и все видел собственными глазами! На этом заканчивается повесть о Диармайде и Грайне. На этом и слава им великая!»

Глава 11 После битвы

Это – не женский плач.

Это – плач бородатого героя…

Корельская руна

Ночь спустилась на истерзанную, залитую кровавой росой землю. Закат, отражая пламя костров, был красен. Темные холмы вокруг Бруга казались спинами огромных зверей, утомившихся и уснувших прямо на поле битвы. Легкими призраками скользили в темноте женские фигуры. Наклоняясь над распростертыми телами, светили факелами, отыскивая близких. Лагерь фениев на большом холме тонул во мраке. Костры, горевшие там, лишь подчеркивали темноту ночи. Солнце давно село.

Савинов потрясенно смотрел на этот пейзаж, и слезы сами текли по его щекам. Храбр убит! Погиб тот, кто первый в этом мире подал Сашке руку, тот, кто, еще ничего не зная о нем, поделился своей одеждой. Тот, кто учил Сашку биться незнакомым оружием, помогал советом, делился знаниями. Храбр убит!

Последний, отчаянный натиск фениев был свиреп. Варяги отбили его, но пущенное умелой рукой копье ударило Храбра в горло… Он умер сразу, без мучений. И в светлых усах его спряталась спокойная улыбка. Сашка помнил, как стоял над телом побратима, и в жилы вливалась предательская слабость. Мир был уже заключен. Бой кончился, и воины бродили меж телами, ища раненых, чтобы помочь им, и добивая тех, кому помочь уже нельзя. Сашка стоял и смотрел на улыбающегося мертвыми губами друга. И что-то внутри рвалось с металлическим звоном. Казалось, что лопнула последняя нить, связывавшая Савинова с тем миром, откуда он попал сюда. Из боя – в бой.

Одиночество навалилось мертвой глыбой отчаяния. Ноги задрожали…

Сашка очнулся, стоя на коленях. Руки сжимали древко копья, принесшего Храбру смерть. В горле что-то булькало: быть может, рыдания, а может – задавленный крик. А на плече лежала чья-то жесткая ладонь. Савинов поднял взгляд. Хаген не убрал руку. Наоборот, его пальцы сжались сильнее. И, глядя Сашке в глаза, он произнес:

Как ни странно, но от этих слов стало легче. Сашка судорожно вздохнул и поднялся на ноги. Хаген встал рядом с ним, коснулся рукой древка рокового копья.

– В этом оружии, – тихо сказал он, – душа твоего друга. Возьми его с собой…

Теперь Савинов смотрел в ночь, и пальцы его сжимали твердое дерево. Было прохладно, но копье оставалось теплым. А может, это только казалось…

Огни горели во тьме, стонали раненые, лязгало оружие, и кто-то невероятно одинокий играл на ирландской волынке. Ее голос, переполненный тоской и печалью, плыл над полем сражения, как плач погибшей души. Волынка прощалась с мертвыми и умирающими. С теми, кто покинул этот кровавый мир, и с теми, кто его еще покинет, так и не увидев рассвета. Савинов сидел и слушал. Ему казалось: сама земля Ирландии оплакивает своих погибших детей. Где-то за городскими стенами завыла собака… Завтра тризна.

После боя Савинов долго не мог понять, как он остался в живых. Более того: он не был даже ранен! Ни царапины… Щит пробит в трех местах, кольчуга разорвана на плече. На шлеме добавилось вмятин. Сапоги и штаны в дырах и порезах от ножей фениев. И ни одной раны, только синяки под доспехом… То ли Бог хранил, то ли… Рука сама собой нащупала мешочек на шее. Яринкин оберег.

«Да хранит тебя наша любовь от всякого зла!» Слова возникли в памяти вместе с ее образом. Зеленые глаза любимой смотрели серьезно. «Возвращайся живой! Слышишь? Возвращайся, я буду ждать…»

Тогда они долго целовались, неистово и торопливо, как будто в последний раз. Неизъяснимое чувство копьем пронзило все Сашкино существо, чтобы выразиться в двух, казалось бы, таких несовместимых словах: сокрушительная нежность.

А потом она долго стояла на причале, глядя вслед уходящим кораблям. И Сашка знал: она не может уйти, пока не скроются вдали паруса. Он и сам бы не смог…

И он поклялся себе, что обязательно вернется, и еще – что больше никто не сможет разлучить их. Никто и ничто… Никогда… Теперь пришло время возвращаться. «Я иду к тебе, Яра! Я иду…»

Волынка плачет в ночи…

Глава 12 Последняя кровь

Падает ясень битвы,

Вьюгой секиры сломлен.

Море меча отворила

Ведьма щита – секира…

Смерть воина^[164]

От Сашкиной сотни осталось неполных семь десятков тех, кто мог держать оружие. Еще несколько метались в горячке под сводами дворца Ангуса. Женщины ухаживали за ними, поили отварами, меняли повязки. Другие сотни понесли не меньшие потери. Ольбард ходил мрачный: болел за дружину. Когда хоронили Храбра и других погибших, Савинов видел, как ходили на скулах князя твердокаменные желваки. Был Храбр для Ольбарда верным другом. Многое вместе пережили, многое повидали…

Сашке не впервой терять друзей. Но только раз, когда не вернулся из разведывательного полета друг Юрка, Савинов испытывал такую же ошеломляющую боль. Друзья погибали и на той войне, сгорая огненными факелами в своих самолетах, подрывались на минах, умирали под бомбами. Он скорбел о них, но сердце черствеет на войне, а печаль приходит и уходит. Остается только ненависть и желание отомстить. Но и ему нельзя бездумно открывать дорогу. Ярость слепит глаза и туманит ум. В таком состоянии много не навоюешь. И приходилось сжимать зубы и гнать из сердца смертную тоску. Поэтому, забираясь в кабину самолета, Савинов становился холоден и трезв. Потому и продержался так долго в стальном вихре боев. Да держался бы и дальше, если б не отказал мотор…

Но ненависть, не находя выхода, копится в человеческом сердце, чтобы в единый миг найти себе дорогу наружу. Сашка чувствовал, что такой миг подступает все ближе, и крепился, как мог, черпая силы в образе любимой. Старался думать о том, как вернется, обнимет ее и утонет в нежности, вдыхая сладкий запах ее волос. Хоть и знал, что думать об этом нельзя. Слишком многие из тех, кто предавался таким мечтам, и практически все те, кто осмеливался заговорить об этом перед боем, не возвращались назад. Это считалось дурной приметой: говорить о том, как будет здорово после войны.

Савинов пытался забыться, упражняясь с Хагеном на мечах. И тот, чувствуя его настроение, старался поглубже вовлечь друга в воинскую науку. Разъяснял способы и приемы, делился тайными ключами к искусству боя. Показывал приемы с копьем и секирой, учил метать щит и вообще использовать любые предметы вместо оружия. Это было знакомо. Сашкины детдомовские сверстники частенько так поступали. Савинов учился быстро. Хаген удивленно цокал языком и хлопал ладонями по бедрам. «Ну ты даешь! – говорил он. – Этому приему я учился с детства! А ты освоил за несколько дней!» Савинов пожимал плечами. Он занимался с утра до ночи с каким-то мрачным остервенением, словно чувствовал: должно что-то случиться.

Хотя, казалось бы, все кончено. Война угасла. Хагеновы соплеменники сообща возводили крепость на берегу, защищенном от морских ветров высокими скалами. Ирландцы пригнали кучу повозок, запряженных смешными лохматыми лошадками, чтобы забрать тела своих убитых родичей. Русы насыпали над могилой погибших огромный курган, а один из викингов вытесал на установленном сверху камне имена тех, кто никогда не вернется домой. Финн отпустил по домам большую часть своих воинов и предложил, в знак заключения мира, поохотиться на кабанов. Диармайд отказался, сославшись на гейс, но остальные восприняли приглашение с энтузиазмом. И королевские ловчие отправились выслеживать зверя. Сашке было все равно. Он готов охотиться хоть на динозавров, лишь бы заглушить глухую, ноющую тоску.

Это случилось перед самой охотой. Завтра поутру должны затрубить рога, и король Финн заявился в Бруг с десятком своих вождей, чтобы обсудить предстоящую охоту. Грайне, не желая встречаться с ним, удалилась в свои покои. Но Диармайд с Ангусом приняли Финна радушно. Накрыли столы для пира, и воины собрались в обширном зале, чтобы чествовать своего бывшего врага.

Сашка на пир не пошел. Как-то не лежала душа. Он упражнялся с копьем на заднем дворе. Оружие было то самое, которое убило Храбра. Савинов теперь редко с ним расставался. Как ни странно, но именно с этим копьем приемы удавались легче, словно, забрав жизнь побратима, оно впитало и его воинское умение. А с рогатиной Храбр был силен…

Оружие в Сашкиных руках вертелось и кружилось, описывало петли, уступы, замирало, бросалось, втягивалось назад, хлестало и било. И сквозь эту исчерканную острием пелену движений, казалось, прорывался спокойный, знакомый голос: «Не тяни его, Олекса, пусть само тянется! Дай ему поиграть, порезвиться, почувствовать волюшку… А сам помогай, поддерживай его… Да не дергай так! Слушай, чего зброя сама хочет… Вот так! Слушай, куда оно вертится, и сам вертись следом, пусть несет тебя, тянет да разворачивает… Молодец! Ладно! Подправь десницею, чтобы точнее шло… Не спеши, дай соскользнуть… А здесь перехват, а вот тут и поддерни чуть, дабы хлестало шибче… Да наполни его своим духом, тогда гудеть ровнее станет!»

Конечно, не было никакого голоса. Умер Храбр, не успев дать Савинову все уроки. Но то, что он дал, Сашка запомнил твердо. И слова погибшего друга всякий раз всплывали следом за движениями. Всплывали в памяти, и, значит, не было никакого… Нет! Голос был, незнакомый, чужой и насмешливый.

– И ведь машет моим копьем, как корова хвостом! – сказал кто-то и засмеялся. На него зашикали, но было поздно – Сашка остановился. Говоривший отсмеялся и продолжил: – Смотри не проткни им свой зад, венд! Уж не оттуда ли ты его вытащил? Дай-ка сюда, не порть!

Сказано было по-норвежски. Сашка уже достаточно хорошо понимал этот язык, чтобы разобрать смысл оскорблений. Он медленно обернулся. Их было двое, высоких, русоволосых, в богатой одежде. Один, темнобровый, с румянцем во всю щеку, нагло скалился, и в глазах его читалось презрение. Второй, чуть повыше ростом, борода лопатой, волосы отливали сединой. Постарше первого. И поумнее, судя по тому, что пытался остановить наглеца.

«Фении, – подумал Сашка. – Кой черт им сдался на заднем дворе? Может, обратили внимание, как слуги бегали меня звать?»

Но тут до него полностью дошел смысл сказанного. И ненависть, пополам с болью потери, так долго копившаяся внутри, прорвалась наружу неистовым жаром. Опалила, скомкала сознание. Сашка, не помня себя, шагнул вперед. Левая, свободная, рука вытянулась к темнобровому, сжалась в кулак, словно хотела сдавить наглецу горло. И не голос, рык вырвался из Сашкиной груди:

– Твое копье, говоришь?!

Видимо, страшным было его лицо, потому что молодой фений отшатнулся, подавившись очередной фразой. А его спутник качнулся в сторону, закрывая товарища плечом. Пальцы молодого нашаривали на поясе меч и все промахивались мимо рукояти. Копье в Сашкиной руке дернулось, будто желая ринуться вперед, впиться жалом в горячую плоть. Лицо темнобрового покрылось мертвенной бледностью. Он расширенными глазами смотрел на Савинова и на свое копье. Его спутник, стараясь предотвратить неизбежное, быстро заговорил:

– Не сердись на моего друга, венд! Он слишком молод еще и не знает языка вождей! Прости ему поспешные речи! Я Готан из Банн Гульбайна, королевский ловчий, а это мой племянник Куалан. Я надеюсь, ты простишь его…

Но Сашка уже справился с приступом ярости. Он мрачно оглядел фениев и выразительно кивнул в сторону крыльца – убирайтесь, мол. И тут молодой, оправившись от испуга, ляпнул:

– Это мое копье, венд! И я хочу выкупить его у тебя за…

У Сашки что-то взорвалось в голове. Его швырнуло вперед. Копье описало дугу… Готан успел раньше. Тяжелая затрещина опрокинула молодого фения навзничь, наконечник оружия пронзил пустоту. Бородатый встал над племянником, заслонив его собственным телом.

– Мир! Мир! Не убивай его!

На крыльце возник Хаген. Мигом сообразил, что к чему, метнулся через перила. Ухватил Сашку за плечи, стиснул, прижал к себе.

– Что стали?! – крикнул ирландцам. – Пошли прочь, пока целы! Он же берсерк!

Готан не стал мешкать, подхватил полуоглушенного племянника и был таков. Сашку затрясло. Он оперся о плечо Хагена и простоял так с минуту, глубоко дыша, пока кровавая пелена перед глазами не стала рваться, распадаясь на багровые клочья.

– Как хорошо, – выдавил он наконец, – что ты здесь… Не то… убил бы паршивца!

Хаген похлопал его по спине.

– Шел тебя звать. Князь просил… А как услышал твой рев…

– Я кричал?

– Не то слово! Даже в пиршественном зале и то, наверное, слышно было!

Сашка потряс головой:

– Ну и ну! Чуть не убил щенка! Он ведь копье у меня требовал! «Мое», – говорит!

Хаген понимающе кивнул.

– Пойдем-ка, брат. Князь ждет! А молодого этого запомни! Вам здесь еще седмицы две быть. Вряд ли стерпит оскорбление! Может, и мстить станет…

Ярина ехала верхом по песчаному плесу, вдоль озера. Раньше, в старину, озеро звалось Весь, по имени народа-племени, что обитал в здешних краях. А потом пришли на берега Веси словене, увидели прозрачную воду да туман над ней и прозвали озеро Белым. И срубили градец на высоком полуденном берегу. Прошло несколько столетий, и призвала новогородская земля к себе варяжского князя Рюрика – Сокола. И пришел он с дружиной да братьями и со всей русью своей. И сел в Белоозере брат его Синеус, а Трувор в Изборске. И стали они втроем боронить от врагов словенскую землю. С тех пор и живет здесь род Синеуса и прирастает землями да народом, а потомки варяга Рюрика правят всею русской землей.

Ворон мягко ступал по влажному песку. Яра беспечно смотрела, как плещется подле конских копыт чистая вода и как играют у самого дна стремительные тела рыб. Солнышко грело-припекало, красило листву деревьев сусальным золотом, а стволы сосен одевало в червонное. Малые птахи стрекотали и шебуршали в листве, стремительно взлетела по неохватной сосне белка. Оглянулась наверху и пропала. Хорошо! Ветерок дунул в лицо, играя, шевельнул серебряные височные подвески. Ярина засмеялась, звонко гикнула и подняла Ворона в галоп. Ох как замелькали мимо столетние сосны, как весело загудела под копытами земля-матушка! А жеребец вошел во вкус, мчался все стремительнее, легким скоком перелетая старые коряги. Вытянулся струной и летел, летел над землей, едва касаясь ее копытами. Берег стал подниматься, обратившись песчаным обрывом, из которого кое-где торчали спутанные корни. Под верхней кромкой его ютились ласточки. При звуке копыт они взлетали, заполошно пища, и провожали лихую всадницу.

Ярина придержала коня, тот пошел легкой рысью. На ходу поворачивая морду, косил большим влажным глазом: мол, что мало так побегали, хозяйка? Давай еще! Она гладила ладошкой его сильную теплую шею. Хвалила:

– Ай да удалец ты у меня, весь в хозяина!

Ворон радовался, горделиво поднимал голову, словно говоря: вот я каков! любуйтесь!

Так они ехали довольно долго. Ярина уже совсем было собралась поворачивать домой, когда жеребец вдруг всхрапнул и встал. Вытянул морду, принюхиваясь, и злобно заржал, ударил передним копытом раз, другой.

Яра тревожно огляделась. Боевой конь хузарской выездки зря беспокоиться не станет! Уж не люди ли лихие поблизости? А может, зверь дикий? И точно! Над обрывом бесшумно возникла серая остроухая голова, а за ней вторая. Волк с волчицей. Серые встали над обрывом, широкогрудые, матерые. Их ясные глаза пристально смотрели на всадницу. Ярина крепче перехватила поводья, придерживая Ворона, готового броситься на волков. Жеребец их не боялся – с ним не справятся и пятеро таких, а вот за хозяйку беспокоился. У нее ни оружия хорошего, ни зброи. Только нож на пояске да плеточка из витого ремешка с гирькою. Плеточка не простая – хузарская. Такой умелый всадник в степи и от волков оборониться может. С маху просекает она жесткую шкуру, не для лошади предназначена. И Ярина умела такой плеткой бить на скаку. Суженый научил, называя плетку «ногайкой». Сказывал, что ногайцы – это степняки такие, очень злые. Там, откуда он пришел, они на месте нынешних хузар живут…

Волки не двигались, все смотрели. Ворон храпел и бил копытом, предупреждая хищников. И Ярина вдруг поняла, что совсем не боится серых. Какие-то они были неправильные. Другие бы, если животы подвело, уже давно б бросились, а сыты – так ушли бы в лес. Но эти все стояли наверху и раз даже переглянулись совсем по-человечьи. А потом волчица глянула Ярине прямо в глаза. На языке зверей это значит угрозу, но не было в зеленоватых зрачках серой ничего, кроме тоски и печали.

И поняла тут Яра, что не волки это, а Сигурни с Хагеном пришли ее о чем-то предупредить. Потому что не бывает у волков таких глаз – зеленых и небесно-голубых, а если и бывают, то очень редко. Забилось сердце женское, и спросила она:

– Вы ли это, друзья мои? Неужто что приключилося с ладой моим? Ужели ранен он каленым железом?

И волки враз заскулили, и светлоглазый бирюк печально опустил лобастую голову. А потом исчезли они, даже трава не шелохнулась. Ярина вдруг заплакала горькими слезами, а Ворон, оборачиваясь, хватал ее мягкими губами за сапожок. Жалел. Она зарылась лицом в его густую гриву и плакала…

Но недолго владело ею отчаянье. Яра потянула повод и, поворотив коня, сказала, вытирая слезы:

– Вези-ка меня, родимый, к батюшке Богдану! С ним вдвоем мы что-нибудь придумаем. Чует сердце, жив мой Алеша! Не таков, чтобы сгинуть без вести…

Ударили копыта коня в сырую землю, и понес он хозяйку свою, куда сказано было. А волков уже и след простыл…

С самого начала Савинова преследовали дурные предчувствия. Едва он проснулся – снаружи только занималось утро, – как навалилось странное беспокойство. Просочилось откуда-то изнутри. Сердце отозвалось привычной тяжестью, словно говоря: «Знаю, знаю, – опасный день предстоит!» Сашка от предчувствий не отмахивался, как не отмахивался от них и на ТОЙ войне, в бытность свою летчиком. Интуиция его не обманывала никогда. Случалось, правда, что включалась она поздновато. Но такое бывало редко.

На этот раз он даже ощутил какую-то мрачную радость. Наконец-то удастся выплеснуть накопившуюся за последние дни ярость и желание убивать. Гибель Храбра содрала с Сашки налет цивилизованности, как воздушный вихрь, поднятый винтом самолета, срывает с плоскостей скрывавшие его до поры зеленые ветви. Двигатель ревет, и боевая машина выруливает на взлетную полосу. И в душе не остается ничего, кроме напряженного внимания охотника, знающего, что жертва в любую секунду может поменяться с ним местами… Так и сейчас. Неважно, от кого исходит опасность – от зверя или человека.

Савинов неторопливо оделся и вооружился. На кабана ему уже приходилось охотиться. Вряд ли местные пожиратели желудей отличаются от тех, что водились в окрестностях Белоозера. За дверями слышался приглушенный шум. Дом Ангуса просыпался, готовясь к предстоящей охоте.

К месту засады приехали верхами. Загонщики уже давно в лесу, замыкали кольцо вокруг кабаньего стада, недавно обнаруженного ловчими Финна. Лошадей оставили у опушки и углубились в лес. Листва шелестела над головами охотников, мягко касаясь людей зелеными ладошками. Словно спрашивала недоверчиво: «Вы уже были здесь сегодня, чего еще надо?» Сашка отводил древком ветви, идя следом за весельчаком Гюльви. Им выпало быть в одной засаде. Мрачный Готан возник откуда-то слева, чтобы указать воинам место на едва различимой звериной тропе. На Савинова он предпочитал не смотреть, а сволочной его племянник не показывался. Черт с ним!

Гюльви присел в траву возле здоровенного вяза. Хитро подмигнул и приложил палец к губам. Савинов кивнул: знаю, мол, и устроился с другой стороны тропы. Лес шумел, гукали какие-то птицы. Впереди, метрах в десяти от охотников, тропу шустро перебежало нечто мышеподобное. Сашка не успел разглядеть что. Он пристроил охотничью рогатину с перекладиной на сгибе руки и стал ждать. Копье Храбра, прислоненное к дереву, стояло рядом. Зачем он взял его на охоту, Сашка не знал. Когда собирался, рука сама ухватила древко…

Плечо Гюльви, влажно отблескивающее металлом кольчуги, чуть шевельнулось. Норвежец повернул голову и напряженно прислушался. Вот оно! В глубине леса послышались крики, грохот и вой. Загонщики, колотя оружием о щиты, подняли стадо. Ага! Сашка весь подобрался, слушая приближающийся шум. Волной накатило то самое ощущение, которому обучил его Хаген во время их первой охоты на медведя. Лес сделался прозрачным и каким-то объемным. Звуки, что до поры сливались в единую шумную кашу, вдруг разделились, одновременно становясь четче и понятнее. Вот спряталась в кроне белка, вот сорвался и помчался куда-то вбок вспугнутый олень, а вот какой-то хищник, похоже, лесной кот, с визгом вонзивший в древесину острые когти. Миг – и нет его, затаился где-то в ветвях…

Тяжелый кабаний скок приближался. Савинов определил: голов пятнадцать. Но что-то… Топот приближался под углом, словно загонщики гнали зверей влево от засады, туда, где должны быть Ольбард с Финном и Хаген с Конаном.

«Впрочем, понятно. Князьям первая честь. Стадо, конечно, разделится, но вряд ли на нас выбежит что-нибудь путное…»

Сашка посмотрел на напарника. Тот, тоже разобравшись в происходящем, недовольно нахмурился и показал кивком себе за спину: может, перейдем? И тут Савинова накрыло… Он смотрел, как медленно кривятся губы скандинава, будто он что-то собирается сказать. Не успеет! Сашка ударил его в бронированное плечо древком рогатины. Гюльви опрокинулся набок. А в том месте, где только что была его голова, из коры дерева торчал, злобно вибрируя, тяжелый метательный нож. Сверху посыпался мусор. Сашка обнаружил, что сам он валяется поперек тропы, вытянув вперед руки с оружием. «Успел!» – мелькнуло в голове. Он быстро вскочил, мельком заметив, что в его собственном дереве торчат сразу два ножа. Где-то сбоку витиевато выругался скандинав. Не до него!

Их было четверо. Они возникли из кустов, росших вдоль тропы, и замерли. Все четверо были со щитами, в шлемах, в руках – по два копья. Одно – под щитом, второе готово к удару. На поясах топоры с длинными рукоятями и мечи.

Фении не проронили ни слова, но одного Сашка сразу узнал.

«Ну как же! Кто бы сомневался! Мистер Куалан, племянник королевского ловчего!»

Подумалось, что парень, наверное, никогда в жизни не пугался так сильно, как вчера. И очевидно, решил кровью смыть память о страхе.

«Хочешь выпустить мне кишки? Паря, как же ты ошибся! Ты даже не представляешь… Потому что я тоже хочу прикончить тебя! И причина у меня посерьезней!»

Гюльви, перестав чертыхаться, встал рядом с Савиновым, надменно осмотрел врагов и сплюнул.

– А! Ирландские собаки! – заорал он так, как будто фении были от него за тридевять земель. – Что стоите, женоподобные ублюдки? Давайте! Нападайте всем скопом! Честной драки от вас не дождешься!

«А ведь не зря орет, – подумал Сашка, – в лесу далеко слышно».

Ирландцы оскорбление проигнорировали, хотя оно им вряд ли понравилось. Обозвать воина женоподобным – хуже некуда. По закону можно убивать за эти слова сразу, но… Они просто стояли и смотрели, словно ждали, что кто-то появится из леса за Сашкиной спиной. Никто не появился. И тогда фении разом бросились вперед…

Секач был здоровенный. Седая щетина вдоль хребта, который, казалось, был Хагену по грудь, кривые клыки – серпами…

Зверь с треском выломился из зарослей и с ходу ринулся на заступивших дорогу людей. Хаген краем глаза успел заметить, что две свиньи с поросятами обошли их засаду слева и скрылись в подлеске. Там есть кому их встретить… Тяжеловесный секач двигался стремительно. Заметив выставленное навстречу лезвие рогатины, он вильнул в сторону – клык лязгнул по металлу – и устремился прямо на Хагена. Тот ловко сместился вбок, и наконечник его оружия с хрустом вонзился в кабанью тушу. Аккурат между челюстью и правой ногой. Опасный прием! Очень легко промахнуться. Дрогнет рука, и соскользнет железо по жесткой щетине. А зверь подсечет клыком поджилки и пройдется по упавшему, выдирая ребра, словно корни. Потому на кабанью охоту одевают кольчугу, хоть и она не всегда выручает…

Удар был страшен. Хагена едва не оторвало от земли. Мышцы затрещали, свиваясь в тугие жгуты. Ноги хевдинга пропахали по земле две глубоких борозды. Кабан рвался к нему, хрипя в смертной муке. Дергался, чуя, как выпивает его жизнь холодное железо рогатины. Второе копье ударило кабана в бок. Зверь задергался, но вдвоем люди уже крепко держали его. Последние силы матерого секача вдруг разом ушли куда-то. Короткие сильные ноги подкосились, и кабан тяжело рухнул набок. Хаген толкнул тушу ногой – «Готов!», вырвал рогатину… и услышал крик.

Это был голос Гюльви, и слышался он справа, оттуда, где Сорвиголова сел в засаду вместе с Александром. Это не был победный клич охотника. Хаген не разобрал слова, но было ясно, что Гюльви бросает кому-то вызов. Хевдинг быстро взглянул на Конана. Ирландец кивнул, и они ринулись через кусты в ту сторону, откуда уже доносился шум схватки, бросив на месте остывающую кабанью тушу.

– Кабан!!! – крикнул Гюльви и отпрыгнул в сторону. Сашка высоко подскочил, на одном инстинкте уворачиваясь от удара. Что-то задело его бедро, отшвырнуло. Он развернулся в воздухе, приземляясь на согнутые ноги, отбил древком рогатины копье, летевшее в грудь… Зверюга, пронесшаяся мимо него, застала фениев врасплох. Кабанище возник будто из воздуха – никто его топота почему-то не слышал. Возник бесшумно и стремительно, уже летя во всю прыть, и с разгона врезался в загораживавших дорогу людей. Один из фениев успел увернуться, а второй – сам Куалан, оказавшийся прямо перед кабаном, – успел только чуть опустить щит, прикрывая ноги. Зверь сшиб его, как кеглю, и помчался дальше, прорвавшись к свободе. Ирландец совершил невероятный кульбит, упал на колено. И Сашка, почти не целясь, левой рукой от бедра метнул в него Храброво копье… «Когда я успел подхватить его?»

Железко вражеского копья нацелилось Савинову в грудь. Он отклонил корпус. Оружие с лязгом пробороздило кольчугу… и нашло-таки давешнюю прореху на плече. Местный кузнец залатал хреново! В первый миг Сашка ничего не почувствовал. Перехватил рогатину, подсек ногу нападавшего. Кровь ударила струей, фений пошатнулся, и второй удар раскроил ему голову вместе со шлемом. Он повалился навзничь, таща за собой засевшее в черепе оружие. Его товарищ прыгнул через тело, ужалил копьем. Савинов, на миг оставшийся безоружным, крутанулся, уклоняясь. Враг налетел, ударил щитом, сбив Сашку с ног, и пошел шуровать копьем, прямо как швейная машинка «Зингер».

Савинов крутился на земле, стараясь перехватить древко. И хотя фений был опытным рубакой, но Сашка все же улучил момент, чтобы, уходя от смертоносного железа, подкатиться ему под ноги. Тот ударил навстречу носком сапога. «Если бы еще попал… А так – поздно! Увлекся ты, братец!» Перехватить пинок, лежа на земле, на самом деле несложно. Главное – не дать ноге разогнаться, опередить! Савинов успел, перехватил голень, зажал стопу под мышкой и правым локтем врезал ирландцу под колено. Нога подогнулась… и фений ловко упал набок, целя подошвой второго сапога Сашке в голову. Но тот уже бросил захват, откатился и вскочил на ноги. Меч со свистом покинул ножны.

И тут Сашка понял, что с левой рукой что-то не то. Она как-тозадеревенела и неохотно подчинялась. По пальцам текло. Кровь! Савинов бросил быстрый взгляд на плечо. Так и есть! Дырища – будь здоров! И в ней видно что-то белое, похожее на кость, а рядом пульсирует и бьется уцелевшая вена…

«Твою мать!!!» А фений уже на ногах, поигрывает копьем, щерится. За его спиной Гюльви весело, с прибаутками, сражается с оставшимся противником. «И не понять – чья берет… Зато Куалан отпрыгался. Вон валяется под деревом, запрокинув удивленное лицо». Его копье, как он и хотел, вернулось к нему… пробив шею насквозь. «Храбр! Брат мой! Я отомстил!»

Савинов опустил руку с мечом. Рукоять в ладони – как влитая: хорошие мечи делают япошки! Фений чуть присел, повел острием копья, как бы примериваясь ударить в ноги. Сашка усмехнулся в усы. «Ну, давай, падла, бей! Меня на такие штучки не купишь!» Копье рванулось к его бедру, потом, на лету, отдернулось, описало короткую петлю… В шею! Савинов шагнул вбок, подбил древко снизу тыльной стороной меча. Железко свистнуло у него над ухом, но Сашка уже ввинтился в атаку, прилипнув клинком к древку вражеского копья. Скользнул как по рельсам. Враг еще успел довернуть оружие, ударил тупым концом копья в раненое плечо. Боль взорвалась огненной бомбой, но клинок уже достиг цели. Фений заорал, когда его отсеченные пальцы упали в траву. Копье вывалилось из беспалой руки…

Но он все-таки был опытным воином, этот ирландец. Наверняка какой-нибудь спец по берсеркам. Кого еще мог взять с собой покойный Куалан? Преодолев боль, он рванулся вперед, ударил щитом. Сашку развернуло. Пятка фения вонзилась ему под колено. Он упал, перекатился, стараясь оберечь плечо… А ирландец уже бросил щит и вырвал левой рукой меч из ножен. Перехватил вверх клинком и стремительно атаковал, держа искалеченную ладонь на отлете, как заправский мушкетер. Савинов отбил выпад, и они закружились, нанося и отражая удары. Оружие гремело погребальным звоном, и постепенно становилось ясно, что левая рука противника не хуже Сашкиной правой…

Варяг оказался быстрым, как рысь. Услышав окрик, он высоко подпрыгнул, провернулся в воздухе. Копья в его руках прочертили воздух, сбивая чей-то бросок. Кабан пролетел мимо, сшиб одного из фениев. Тот не успел встать, когда копье Олексы пробило ему шею. Двое ирландцев бросились на варяга, а оставшийся обрушил на Гюльви удар копья. Сорвиголова принял удар древком, подкрутил. Ирландец ломанулся вперед, норовя ударить викинга шипом на щите. Гюльви отпрянул и быстро, один за другим, нанес три удара разными концами рогатины. Фений принял наконечник на щит, отбил пинком удар в колено, повернулся… и выронил копье: втулка рогатины ударила его в предплечье. «Косорукий!» – выругал себя Сорвиголова. Ирландец после удара должен был остаться без ладони… а он лишь зашипел как рассерженный кот, прикрылся щитом и вытащил из-за пояса топор. Гюльви презрительно засмеялся и ткнул фения наконечником прямо в лицо. Тот снова принял удар на щит, ловя топором древко рогатины. Сорвиголова скользнул назад, с силой выдохнул, резко разворачивая тяжелое оружие… и угодил тупым концом ирландцу в голову. Тут бы все и закончилось, но фений успел отклониться, и удар лишь сшиб с него шлем, разорвав подбородочный ремень. Видимо, ирландцу все же досталось, потому что он быстро отступил назад, потряс льняными патлами, прогоняя круги перед глазами… и спокойно так улыбнулся. Неплохо, мол. Гюльви осклабился: «А то!» и принялся обходить противника слева. Слышно было, как сквозь лес кто-то шумно ломится.

«Хорошо бы – свои», – подумал викинг. За спиной его противника варяг неистово рубился на мечах с последним ирландцем. Еще один валялся рядом, с рогатиной в башке. «Ловок, чубатый!» – подумал Гюльви, но заметил, что Олекса ранен. Впрочем, его противник тоже…

Фений понимал, что Сорвиголова тянет время. Шум в кустах становился все громче, вот-вот на поляну выскочит подмога. Поэтому ирландец испустил дикий вопль и напал. Гюльви встретил его ударом в лицо. Тот увернулся, махнул топором. Викинг отшагнул, пропуская удар… И зацепил перекладиной рогатины щит врага. Тот инстинктивно дернул его на себя. Стальное жало вдруг выросло у него перед самым лицом… и с хрустом вломилось промеж удивленных темно-серых глаз.

Перешагнув через упавшее тело, Сорвиголова выдернул из него оружие и замахнулся… Но в этот самый миг варяг принял удар противника на грудь. Лопнула кольчуга, темная кровь хлынула из раны. Но в этот же миг странный, изогнутый меч Олексы напрочь отсек голову не успевшего обрадоваться ирландца. Она подлетела вверх и грянулась оземь. Обезглавленный воин постоял еще мгновение и мягко повалился вперед, залив кровью сапоги врага. Тот покачнулся, но упрямо остался стоять, вонзив меч в траву и опираясь на него здоровой рукой. Его взгляд, мутный от боли, нашел в траве тело первого убитого им фения. Варяг мрачно улыбнулся, выдернул меч из травы и нетвердыми шагами подошел к трупу. Вложил меч в ножны и взялся за торчащее вверх древко копья. Рванул. Убитый дернулся, словно еще был жив. Железо с хлюпаньем вышло из его шеи.

– Дурак ты, паря! – пробормотал Олекса, глядя на тело, а потом обернулся к Гюльви: – Славная вышла охота! А этот, последний…

Олекса хотел добавить что-то, но из кустов с треском выломились Хаген с Конаном. Варяг, который прислонился спиной к стволу дерева и, кажется, готов был потерять сознание, приветствовал их слабой улыбкой и поднятием руки. Хаген выхватил из-за пазухи тряпицу и прижал к ране Олексы. А у того уже закрывались глаза и на лице проступила нехорошая бледность, какая бывает, когда человек исходит кровью. Уж Гюльви-то знал, как это бывает! Но раненый разлепил веки и прохрипел:

– Хаген! Я отомстил!

Хевдинг молча кивнул и нахмурился: рана больно опасна! Особенно та, что в плече! Гюльви помог ему усадить раненого на землю. А Конан ходил вокруг, осматривая убитых. При этом он невесело усмехался, будто покойники были ему знакомы. «Да так оно и есть! – подумал Сорвиголова. – Конан ведь тоже из людей Финна!»

– Что здесь произошло? – послышалось сзади. Гюльви обернулся. «Ага! – подумал он. – Народу-то все больше! Как говаривал дружище Видбьёрн: помянешь черта, а он тут как тут!»

На тропе, опираясь на рогатины, стояли вожди – Ольбард с Финном. Король фениев обежал взглядом окружающее, на мгновение задержавшись на ножах, торчащих из стволов деревьев.

– Ну! – грозно переспросил он. Гюльви весело усмехнулся.

– Нетрудно сказать, конунг! – ответил он. – Эти негодяи пытались нас убить!

Ольбард подошел ближе, присел рядом с раненым. Помолчал мрачно, наверное «слушая» рану своим ведовским слухом, а потом что-то спросил у Хагена. Тот молча кивнул. Олекса, кажется, еще дышал.

«Какой воин! – подумал Гюльви. – Пожалуй, и Хагену не уступит! Жизнь спас глупому Сорвиголове… Как же это я не почуял удар в спину? А он почуял… Может, и не врут, что он с неба?»

А Сашка проваливался куда-то в багровую, клубящуюся мглу. Мимо проносились непонятные тени, мелькнуло напряженное лицо Хагена. Хотелось сказать ему, что Храбр отмщен, и Савинов, кажется, даже смог произнести эти слова. Наверное смог, потому что Хаген кивнул, делая что-то с Сашкиной раной, и тихо, едва слышно ответил: «Подняв оружие, которым отнята жизнь друга, воин берет на себя и обязательство мести!»

А может, это Савинову только почудилось. Потом все померкло, но он успел заметить чубатую голову Ольбарда, склонившуюся над ним…

Вой ветра ворвался в уши, и Сашка увидел несущиеся навстречу свинцовые водяные валы. Мотор заглох, и было видно, как медленно, вхолостую проворачивается пропеллер. Летчик дернул фонарь кабины, но тот заклинило намертво, и стало ясно, что ему уже не выбраться.

«Может, это все привиделось мне? – подумал он. – Все эти битвы, мечи и любовь… Привиделось потому, что я умираю!»

А волны надвинулись стеной и со страшной силой ударили в самолет. Что-то треснуло, привязные ремни лопнули, и Савинова бросило головой прямо на приборную доску, лбом о прицел. Перед глазами вспыхнуло солнце, в сиянии которого внезапно возникло чье-то лицо… «Ярина! – закричал он, узнавая. – Ярина!!!» Но солнце погасло… и стало совсем темно… Совсем… Темно…

Часть третья Путь домой

Глава 1 Дважды Герой

Как могли мы прежде жить в покое

И не ждать ни радостей, ни бед,

Не мечтать об огнезарном бое,

О рокочущей трубе побед.

Как могли мы… но еще не поздно,

Солнце духа наклонилось к нам,

Солнце духа благостно и грозно

Разлилось по нашим небесам…

Николай Гумилев

Он медленно разлепил глаза. «Где я?» Взгляд наткнулся на стальные стены и потолок, украшенный переплетением металлических балок. Свет исходил от стеклянного плафона, забранного частой проволочной сеткой. Савинов моргнул и уставился на него. «Не может быть!»

– Добрый день, товарищ гвардии майор! – сказал кто-то. Голос доносился справа, и Сашка с натугой скосил глаза в ту сторону. Это простое движение доставило ему массу неприятных ощущений.

«Ну как же, биться башкой о прицел – это не в валенки с печки прыгать!» Наконец ему удалось повернуть голову и разглядеть говорившего. Тот был среднего роста, в морской форме с нашивками капитан-лейтенанта. Светловолосый, подтянутый, с жестким лицом и пронзительными голубыми глазами.

– Разрешите представиться, капитан-лейтенант Белокопытов, представитель Наркомата ВМФ. Мы с вами на борту английского эсминца «Пенджаб» из сопровождения конвоя Пэ-Ку шестнадцать… Вас успели-таки выловить из воды, когда самолет почти затонул.

– Вы что-то путаете, товарищ, – хрипло сказал Савинов и откашлялся. – Во-первых, я не майор, а капитан…

Моряк улыбнулся:

– Нет, товарищ Савинов, все верно. Вы почти сутки были без сознания. И конечно, не в курсе. За это время из Москвы пришло представление к награждению вас второй Звездой Героя и повышению в звании на одну степень. Командующий ВВС Северного флота, узнав, что вы живы, назначил вас командиром Второго гвардейского истребительного авиаполка. По выздоровлении, разумеется. Вот заживут сломанные ребра…

– Ребра? – переспросил Сашка. – Я думал, что только голову себе раскроил…

– Столкновение с водой было очень сильным. Вы, видимо, ударились грудью о рукоятку управления, а уже затем – головой об прицел. Фонарь сорвало, и вас выбросило из машины. Сотрясение мозга, пара сломанных ребер, плюс переохлаждение… Но ведь вы, летчики, народ крепкий, выздоровеете – глазом не успеем моргнуть!

«Твои слова бы – да Богу в уши!» – подумал Савинов.

Каплей перестал ему нравиться. «Уж больно гладко излагает, ласково, а морда-то волчья. Особист^[165] небось…» Сашка прикрыл глаза и устало спросил:

– Скажите хоть, как там на фронте?

– Если вы имеете в виду наш, Карельский, то все в порядке! Вот у меня здесь последняя сводка… – Каплей пошуровал в кармане и извлек сложенный вчетверо листок.

«Ну точно, особист – вон даже сводку приготовил…»

– В последний час, – торжественно начал Белокопытов, – войска Карельского фронта остановили продвижение частей Шестой горнострелковой дивизии СС «Норд», рвавшейся к Мурманску, и перешли в контрнаступление по всему северному участку фронта. Части пятьдесят второй и четырнадцатой стрелковых дивизий отбросили врага на исходные позиции и при поддержке двенадцатой бригады морской пехоты выбили его с правого берега Губы Западная Лица. Захвачено большое количество вооружения и боевой техники врага. ВВС Северного Флота и авиация четырнадцатой армии уничтожили в боях девять фашистских самолетов… – он прервался на минуту, – три из них ваши, товарищ гвардии майор…

«Что это он всю дорогу так официально, по званию? – подумал Сашка. – По всем приметам, то ли арестовать он меня должен, то ли я теперь шибко важный, вот он и гнется. Терпеть ненавижу! И темнит он что-то. „Если вы имеете в виду наш, Карельский…“, а что, Ленинградский не наш, что ли? Или Калининский… Темнит. Видать, не все в порядке на остальных фронтах…» Он снова прикрыл глаза. Слова доносились до него как сквозь вату. В ушах зашумело. Каплей заметил и прервал чтение.

– Вам нехорошо, товарищ Савинов? Я вызову врача…

Дверь лязгнула, и Сашка остался один. В голове бродили смутные мысли. Что-то надо было вспомнить. Что? За переборкой послышались быстрые шаги. Звякнула кремальера. Летчик открыл глаза и увидел миловидную девушку в белом халате и шапочке с красным крестиком. Она деловито приблизилась, стуча каблучками, присела рядом и принялась замерять Сашкин пульс. Холодные пальчики сжали его запястье, подержали, дрогнули и отпустили. Девушка осторожно коснулась его головы, поправила повязку и улыбнулась. Улыбка у нее была хорошая. Савинов хотел поблагодарить ее, но она строго свела брови и сказала:

– Вам, товарисч лъетчик, нелся говорит много! Ви ранъен! – и, снова улыбнувшись, спросила: – Мой рашен уджасен?

– Нет-нет, – ответил Савинов, – вы говорите совсем неплохо, а выглядите еще лучше!

Сестричка улыбнулась еще ослепительнее и спрятала за ушко выбившуюся из-под шапочки рыжую прядь.

– Ви, лъетчики, так много сказаете комплиментс! Это уджасно! – и смешливо погрозила ему пальцем. Савинов смотрел на нее, улыбался до ушей и чувствовал, как теплая волна нежности омывает его сердце. Эта рыженькая сероглазая англичанка была очень на кого-то похожа… Стоп! Рыженькая… «Ярина!» – вспомнил он. Видимо, лицо его изменилось, потому что девушка испуганно привстала и спросила:

– Что с вами, Алекс?! Вам плохо?

– Нет! – прошептал он, а в голове пушечными залпами гремело: «Нет! Нет! Нет! Я не хочу здесь! Мой дом теперь там! Это был не сон! Не может такое быть сном!» Он бы, наверное, закричал, но тут вдруг переборки корабля завибрировали. Откуда-то донесся частый грохот, будто с десяток отбойных молотков разом долбили стену. Сашка дернулся, боль пронзила его тело. Прохладная ладошка коснулась щеки, нежно погладила по отросшей щетине.

– Какой ви колъючий… Не волновайтес, это налиот… Всего-то пара штук самолиотс… Их будут сбить, а ви спите! Я посидею с вами… Все хорошо…

Она потянулась, чтобы поправить Савинову подушку, обдав его тонким запахом незнакомых духов. Ее грудь оказалась прямо перед Сашкиным лицом… И он вдруг увидел вместо этой груди, строго обтянутой белой тканью, другую – самую красивую грудь на свете. Обнаженную, с темными, напряженными сосками… ЕЕ кожа была странного персикового цвета, бархатистая и нежная. Хотелось непременно коснуться этого чуда, осторожно так, словно не веря, что счастье и любовь все-таки бывают на свете. И почему-то повезло именно ему… А солнечные лучи выхватывали из полумрака волшебные изгибы, окружая их тонким, сияющим ореолом. «Ярина… Яра…» Девушка смотрела на него, улыбаясь, и глаза ее на этот раз были зелеными…

Так было в то самое утро, первое после их свадьбы… Сашка задохнулся от щемящей тоски в сердце и позвал: «Ярина! Рыжик мой! Где ты?» Все закружилось вокруг. Смолк грохот далеких орудий, и знакомый голос произнес по-норвежски:

– Сестрицу мою названую зовет! Значит, жив будет!

«Сигурни?» – подумал Сашка и снова открыл глаза. Потолок был на месте, но уже деревянный, стены – каменные, завешенные узорными гобеленами. У постели в низком кресле сидела Сигурни, а рядом с ней – Грайне. Две прекрасные золотоволосые женщины напомнили Савинову ангелов. Он улыбнулся им. Ангелы улыбнулись в ответ, и один из них голосом Сигурни сказал:

– Вот ты и проснулся, спаситель мой. Но ничего не спрашивай, тебе лучше еще поспать. Ты потерял много крови. Раны твои тяжелы, но не смертельны. Ни одна кость не задета. Может, боги благоволят тебе, а может – вот это…

Она раскрыла ладонь, и Сашка увидел мешочек с Яринкиным амулетом.

– Пришлось немного отчистить его от крови, но теперь он снова будет с тобой. – Она вложила амулет в Сашкину руку. Он сжал пальцы, чувствуя ими узор, вышитый руками любимой. «Неужели привиделось? Каплей этот… Эсминец… Хорошо-то как!»

– Теперь мы уйдем, – сказала Сигурни, – но скоро вернемся. Многие хотят проведать тебя, но они подождут. А пока с тобой побудет Миав. Она умеет лечить не многим хуже нас.

– Хагену привет… – сказал Сашка и удивился, что говорить совсем не трудно. «Сколько же я здесь валяюсь, если раны почти не болят?»

В тех местах, где должна бы, по идее, угнездиться боль, он чувствовал лишь легкое онемение.

Сигурни кивнула и приложила палец к губам: молчи.

«Есть, товарищ военврач!» – подумал Сашка.

Женщины ушли, тихо прикрыв за собой двустворчатую дверь. А Миав оказалась кошкой смешной масти, какие водятся только в Скандинавии. Белая, с рыжим пятном на хребте и рыжим же хвостом. Кошка посидела немного внизу, рассматривая Савинова внимательными зелеными глазами. Потом легко вспрыгнула на постель, тщательно обнюхала руку с амулетом. Поставила мягкие лапки Сашке на грудь, глянула ему в лицо – не больно ли? Взобралась целиком, аккуратно ступая, прошлась, принюхиваясь, и улеглась точно посередине груди, рядом с пораненным местом. Полежала так некоторое время, сонно жмурясь, и заурчала. Савинову было не тяжело и совсем-совсем не больно. Легкая вибрация, идущая от мурлыкающей кошки, окутала его сознание сонной пеленой. Он прикрыл глаза, осторожно вздохнул и провалился в сон.

Глава 2 Рябь на волне

Что за бледный и красивый рыцарь

Проскакал на вороном коне

И какая сказочная птица

Кружилась над ним в вышине?

И какой печальный взгляд он бросил

На мое цветное окно,

И зачем мне сделался несносен

Мир родной и знакомый давно?

Николай Гумилев

– Батюшка! Я же не могу так просто сидеть и ждать! Он в беде! Быть может, тяжело ранен! Я должна отправиться туда…

– Куда? – Богдан Садко покачал черными с проседью кудрями и со звоном бросил на наковальню тяжелый молоток. – Куда ты отправишься, горе мое? Ведь не знаешь поди даже, где он?

Ярина упрямо наклонила голову.

– Пойду к волхвам, они скажут! Батюшка, помогите! Отпустите со мной Ждана с молодцами, мы снарядим лодью…

– Вот развоевалась! Куда ж вы пойдете? Откуда тебе знать, какой путь изберет князь, назад возвращаясь? Может, вообще через Варяжское море^[166] пойдет… И как я Ждана отпущу? Твой брат мне в кузне нужен. Ему науку мою постигать надобно, пока я жив…

Ярина вскинулась, будто отец ударил ее. Слезы навернулись на глаза. И здесь никто не поймет, что у нее на сердце! И так вдруг стало душно в отцовской кузне, что бросилась она к дверям.

– А ну стой, дите непокорное! – Голос отца до того грозным сделался, что остановилась она, будто за косы схватили. Обернулась. Отец стоял у наковальни, как-то устало ссутулившись, и смотрел на нее. Потом тяжело вздохнул, расправил плечи и сказал: – Ну вот что, ты на меня очами-то не сверкай! Знаю я твой норов: вся в матушку. Распустил тебя Олекса – совсем от рук отбилась. Да и я виноват – баловал тебя, ни разу вожжами не поучил… Ты не думай, ишь подбородок-то вздернула, люб мне твой муж, иначе не отдал бы за него кровинушку свою… Ежли случилось худое с ним, как не помочь? Но очертя голову лететь, куда глаза глядят, – не дело! Пойдем-ка в горницу, потолкуем.

Отец шагнул к чану с водой, сполоснул руки, плеснул в лицо себе пару горстей. Ярина смотрела, как он вытирается цветным рушником. И суров вроде родитель, вон как брови свел, а ведь прячется в бороде хитрая улыбка! Значит, будет все хорошо. Поможет батюшка! И она как-то сразу успокоилась. А Богдан уже отворил двери и кивнул ей: пойдем, мол, судить да рядить, как тоску печаль из сердца избыть!

– Отпусти меня, хевдинг, с русами! – Могучий воин в халогаландском клепаном шлеме стоял перед Хагеном, опираясь на тяжелую секиру.

«Это ж надо, кого отец в кузнечных подмастерьях держал! – подумал хевдинг. – Если бы не этот венд, неизвестно, устоял бы борг перед нападением ярла Рагнвальда. А то, может, и не увидел бы я Сигурни…»

Он хорошо помнил этого трэля, которого отец привез из очередного набега на земли вендов. Звали великана Брандом, и его даже приходилось приковывать в кузнице цепью, после того как он трижды пытался бежать. Эорвис приказала освободить тех из трэлей, кто захочет биться с халогаландцами, и Бранд получил свободу. В битве с фениями стоял как скала, отражающая удары волн, и его секира сразила многих. У Хагена оставалось не так уж много людей. Не хотелось ему отпускать венда. Ну да тот свободу свою завоевал честно, как удержишь?

Хаген поднялся с лавки. В недавно построенном длинном доме еще пахло свежеструганным деревом и смолой. Только доски, что вставляются на ночь в пазы столбов, чтобы оградить ложе, темнеют старой резьбой. Их привезли с собой из Норвегии как наследие предков.

– Хорошо, Бранивой! – сказал хевдинг на языке русов. – Ты волен уйти, хоть и жаль мне терять такого воина.

– Ты по нраву мне, хевдинг, хоть и сын моего врага! – Голос у венда звучал, как боевая труба. – Я рад, что здесь мне больше некому мстить. Твоя мать была добра ко мне, я буду просить за нее Святовита, чтобы он ниспослал ей хорошее посмертие. Здоровых детей тебе, Молниеносный Меч, тебе и твоей жене-воительнице. Пускай твои дети никогда не встречаются в битве с моими. Вместе с тобой было мне радостно сражаться в одном строю. Прощай же! – Бранивой, не поклонившись, вышел из дома.

«Гордый!» – подумал Хаген, глядя вслед венду, и ему отчего-то стало печально. Он знал: так бывает всегда, когда уходит частичка твоей прежней жизни. Русы скоро отправятся домой, побратим выздоровеет, и они расстанутся, может быть, уже навсегда. А пока надо навестить его. Хаген подхватил копье, прислоненное к столбу, и направился к выходу.

Черный дым поднимался над берегом реки. Русы смолили борта своих лодей, вытащенных на берег. Скоро домой! Ольбард смотрел, как ловко работают корабельщики, а дух его уже мчался над седыми волнами, стремясь на восход, туда, где впадают в Варяжское море воды Нево. Путь мимо земель данов и свеев, через Нево, по реке Свирь на Онегу и далее к Белоозеру – гораздо короче полуночного, что лежит вокруг берегов Скандии. Короче, но не безопасней. Однако хаживал князь тем путем и с меньшей дружиной. Там кроме «драконов» хищных датских конунгов промышляют и быстрые снекки ободритов и лютичей. Эти всегда придут на помощь родичам. В их землях до сих пор помнят Рюрика-Рарога и братьев его. Там можно будет отдохнуть в крепкой гавани Волина перед последним броском к Нево мимо опасных свейских берегов. Там Бирка и Хедебю – самые богатые торговые города Скандии, где можно продать часть добычи, прикупить иных товаров, а то и нанять воинов. Хотя лучше делать это у ободритов. Удастся ли до того зайти к Руяну, что даны зовут Рюгеном, в священный город Аркону? Там стоит один из храмов Древних, и к его жрецам у князя есть вопросы…

Ольбард оглянулся на стены Бруга. Там в хоромах Ангуса лежат почти четыре десятка тяжелораненых, тех, чье здоровье должно окрепнуть, прежде чем они смогут выдержать трудный морской переход. Но они выживут, и большинство из них снова смогут носить оружие. Те же, кто не сможет, уже переселились в Светлый Ирий и смотрят оттуда на своих родичей. Курган возле Бруга вместил почти сотню храбрых воинов: дружине русов тяжело дался поход в Ирландию. Да еще этот случай на охоте… Александр поправляется медленно, его раны не особенно тяжелы, но его тянет тот мир, откуда он прибыл сюда. Тянет с все возрастающей силой. Ольбард уже потерял в этом походе друга. Храбр ушел к предкам, сражаясь отважно, как и подобает вождю. Если и Медведкович уйдет, это будет большой потерей. Быть может, Сигурни придется снова отправляться в путешествие Духа, чтобы вернуть его назад. Князь был готов к этому, но его вещий дар хранил молчание. Исход борьбы таился во мгле. Но отступать без боя было не в обычае Ольбарда.

«Скоро вершина лета. Не так уже много дней осталось до осенних бурь. Надо спешить!»

– Княже! – позвали его сзади. Он оглянулся. – К тебе старый знакомец!

Василько улыбался. Рядом с ним стоял огромный, широкоплечий воин в урманских доспехах. Василько, и сам мало кому уступавший шириною плеч и ростом, был ниже пришельца на полголовы.

– Не припомнишь меня, кровь Синеуса? – произнес незнакомец и снял шлем.

Он не носил бороды, а длинные волосы его были перехвачены тонким ремешком. Седые усы висели аж до груди. Но воин не был стар, помоложе князя на пару лет. Одна щека его украшена глубоким шрамом, другую покрывал замысловатый узор, наведенный тонкой иглой, изображавший падающего на добычу сокола. Знак Рарога! Серые глаза смотрели насмешливо.

– Неужто не признал? – бодрич подмигнул. – Как поживает дядько мой, Ререх?

– Бранивой! – Князь мгновение смотрел на него изумленно, потом шагнул вперед и обнял. – Ты ж, братец, всеми за мертвого почитаем! Никто не знал, куда ты делся! После того набега, когда урмане потопили твою снекку в устье Одры…

– То долгий сказ, Ольбард! Не найдется ли чем промочить глотку?

Василько захохотал и хлопнул Бранивоя по гулкой спине. Тот крякнул, засмеялся и приложил его в ответ. Великаны тут же обхватили друг друга за пояса и стали шутливо бороться.

– Погодите, медвежьи дети! Успеете силушкой померяться! – Ольбард улыбался, чувствуя, как вливается в жилы Сила. Хорошее знамение: встретить вдали от дома давно пропавшего родича, да еще в добром здравии! – Пойдем-ка в Бруг, Бранивой! Поведаешь нам о своих странствиях!

– Пойдем! – согласился бодрич и неохотно отпустил Василько. – А и крепок же у тя воевода! Двужильный!

– Ты потом на грудь его не забудь поглядеть! То-то удивишься… С такими ранами обычно прямо не ходят. И года ведь не прошло.

Бранивой покосился на Василько уважительно, но с хитрой усмешкой.

– А ведь помню его отроком еще, худым таким… В чем только жизнь держалась? И вот поди ж ты, вымахал!.. Ну что, будешь со мной бороться?

– А то! – Василько усмехнулся. – Вот меду выпьем да послушаем, что расскажешь. А там и забаве молодецкой время найдется…

Падал снег. Низкое небо нависло над вершинами сопок, раздирая о них тяжелое одеяло туч. Снег сыпался из прорех, ветер подхватывал его и устилал промерзшую землю ровным слоем холодных кристаллов. Стояла полярная ночь.

Но темнота была не абсолютной. Временами в разрывах туч вспыхивали колеблющиеся сполохи полярных сияний. Да и снег, даже в полной темноте, был всегда светлее, чем небо, или деревья, или люди…

Мороз стоял зверский. Дыхание, казалось, замерзало, едва сорвавшись с губ. Если выйти из землянки или блиндажа, холод мгновенно вцеплялся в щеки и начинал немилосердно драть. Кожа быстро немела, и казалось, что мороз ослаб, но на самом деле это был первый признак обморожения. А госпитали и так уже переполнены… Боевые действия на фронте практически замерли. Лениво постреливала артиллерия. Снайперы подстерегали неосторожных. Авиация не летала по погодным условиям, хотя даже полярная ночь обычно не мешала ей бомбить позиции противника, обозначенные разведчиками с помощью сигнальных ракет.

Снег скрипел под ногами, и казалось, что этот звук разносится на многие километры. Ветер стих. Савинов шел по направлению к КП полка и думал о том, что вот скоро уже Новый год. А войне все ни конца ни краю не видно. И хотя фрицам сейчас крепко достается под Москвой – они вовсю отступают, бросая технику, – все же ясно, что это не окончательная победа. Ленинград в блокаде, и там, говорят, очень голодно. Киев занят немцами, Севастополь – в осаде. Балтфлот вмерз в лед на Неве, и корабли его используются как плавучие батареи… Союзнички же не торопятся со вторым фронтом – им самим не сладко. Англичане одну за другой огребают плюхи в Северной Африке, японцы напали на Перл-Харбор, и на Тихом океане тоже война. Чтоб ей ни дна, ни покрышки!.. А у нас – затишье. Оно понятно, что временное. Вот распогодится малость, и полетим на разведку, а то и штурмовку позиций. Фрицам вон тоже не сидится спокойно. Часа три назад слышен был гул моторов за облаками. Судя по звуку – «восемьдесят восьмой».^[167] Ходил кругами, будто что-то искал, а потом вслепую сбросил пару бомб на взлетное поле. Промазал. Фугаски упали в лесок на окраине аэродрома. Но достаточно близко, чтобы заподозрить: кто-то фрицев навел. Сигнальных ракет не было, значит, должен быть радиомаяк. Комполка посчитал угрозу серьезной и вызвал командиров эскадрилий, чтобы силами БАО^[168] и стрелков охраны, зенитчиков и части летного состава организовать поиск передатчика.

Сашка спешил: посыльный нашел его в блиндаже оружейников слишком поздно. На летном поле было пусто. Лишь темнели под деревьями ряды капониров с укрытыми в них самолетами. Шаги давались с трудом. Снега намело много, и унты погружались в него по самую меховую оторочку.

«Опять придется чистить взлетную полосу, – подумал Савинов. – Чертово влияние Гольфстрима! Это он тянет сюда циклон из Северной Атлантики. Правда, антициклон не лучше. Тогда будет еще холоднее, хотя, казалось бы, дальше некуда…»

Впереди в темноте возник световой прямоугольник. Смутная тень на мгновение заслонила его, и свет погас. Послышался гулкий хлопок закрывшейся двери. Кто-то вышел из командирского блиндажа, постоял, привыкая к темноте, и, завидев Сашку, быстро двинулся ему навстречу.

– Товарищ капитан! – крикнул человек, и Савинов узнал голос Сергея Воробьева – заместителя командира второй эскадрильи. – Комполка просил поторопиться! Только вас ждем!

– Понял! – крикнул Сашка и припустил бегом. Он уже ясно различал фигуру лейтенанта, одетого в тулуп. Воробьев остановился, поджидая Савинова, потом шагнул назад… Раздался резкий металлический звук, и из-под ног лейтенанта, взбив снежную пыль, взлетел небольшой темный предмет. Вспышка взрыва ослепительно сверкнула в окружающей тьме. С визгом прянули осколки. Ударная волна отшвырнула Сашку назад. Он пошатнулся, но удержался на ногах. В глазах плясали багровые круги. Сквозь них он смутно видел неподвижно распростертую фигуру Воробьева. Оглушенный, Савинов все же сделал пару шагов вперед… и замер. Так вот, в чем дело! Дверь в КП полка снова распахнулась. Оттуда бежали люди. Со стороны капониров послышался лязг затворов: часовые готовились поднять тревогу.

– Стойте! – заорал Савинов. – Здесь мины под снегом! – Все замерли. – Фриц сбросил «попрыгунчиков»!^[169]

– Вы целы, капитан? – послышался откуда-то сбоку голос комполка.

– Да! – хрипло ответил Сашка, хотя совершенно не был в этом уверен. По щеке текло что-то теплое. Он сорвал рукавицу и потрогал щеку. Длинный порез пересекал ее от носа до самого уха.

«Чуть выше – и в глаз… – рассеянно подумал Савинов. – Ох и наловчились фашисты! Пару фугасок сбросили так, для маскировки! А поле засеяли „попрыгунчиками“… Что-то мне везет в последнее время. Еще пару шагов, и прощай, Родина. Только раны на груди заживать стали, и – на тебе. Не к добру это…»

И тут сердце странно ворохнулось, и Сашка, еще не понимая, что происходит, кулем осел в снег. «Какие раны? Почему на груди?» Мысль потерянно плавала в голове, тычась во все углы, искала ответов, но Савинов уже знал. Раны действительно почти зажили, те раны, которые он получил в бою с фениями! Те раны, которые к ЭТОЙ войне не имеют никакого отношения! Голова закружилась, и Сашка почувствовал, что опрокидывается навзничь. Ночное небо медленно поворачивалось перед глазами. Кто-то подскочил, ухватил за ворот тулупа, затормошил, закричал:

– Он ранен! Санитаров! – Савинов слышал все это как сквозь вату. Ему хотелось остаться здесь, чтобы бить фашистских ублюдков до последнего вздоха, но он не мог, не хотел предать ЕЕ. Ведь Она будет ждать и надеяться… а здесь он все равно умер. Или умрет. Судьбу не обманешь…

Он смутно чувствовал, что его куда-то тащат. Уносят все дальше и дальше от… И тогда Сашка из последних сил закричал и рванулся, чтобы почувствовать холодеющим телом тепло ее сердца. Острое лезвие обожгло грудь, и в глаза ринулась тьма…

Хаген ухватил побратима за плечо, пытаясь удержать на ложе. Тот дернулся, как будто получил удар, и на щеке его сам собой раскрылся длинный порез. Хлынула кровь. Белая кошка, испуганно сидевшая в ногах Александра, с мявом рванулась прочь. Хаген дико посмотрел ей вслед, понимая, что не знает, как прекратить странный припадок, поразивший друга. Александр забился, крича что-то непонятное, и попытался встать. Хагену пришлось приложить все силы, чтобы удержать его.

– Позови Сигурни! – крикнул он стражу из русов, охранявшему дверь снаружи. И, слушая удаляющийся по галерее топот сапог, попытался сообразить, что же можно сделать. Раненый вдруг успокоился и лежал смирно. Видно было, как глаза его под веками быстро двигаются. За дверью раздались торопливые шаги. Хаген оглянулся, ожидая, что сейчас войдет Сигурни и… Тело побратима внезапно сделало мощный рывок. Рука Хагена соскользнула. Александр с воплем выгнулся, оттолкнулся сжатыми кулаками, пятками, затылком. Его подбросило в воздух, одеяло полетело в сторону. Хаген снова вцепился в него, навалился всем телом, пытаясь прижать к ложу. Тот неистово бился, исходя криком. «Не-е-е-ет!!!»

Сигурни вихрем ворвалась в покой, оттеснила Хагена в сторону и принялась что-то быстро делать с лицом Александра, тут поглаживая, там… Хаген растерянно стоял посреди комнаты, сжимая кулаки. Он столкнулся с неведомой бедой, и здесь его воинское умение и сила бесполезны.

Александр окончательно успокоился и лежал тихо. Сигурни занялась его пальцами – растирала, сдавливала, разминала ладони. Хаген смотрел, как она священнодействует, и едва не пропустил тот миг, когда побратим открыл глаза… Его взгляд был мертвым, невидящим, но в нем стояло такое отчаяние, что у Хагена перехватило дыхание.

– Воды! – коротко приказала Сигурни. Хевдинг поспешно подхватил со стола тяжелый кувшин, подал. Вода привела побратима в чувство. Тот хрипло закашлялся, моргнул. Взгляд стал более осмысленным. Слабая улыбка появилась на губах, когда он узнал Сигурни. Потом он нашел Хагена взглядом, хитро подмигнул ему и просипел:

– А-а! Комитет по встрече…

Хаген не знал, что такое «комитет». Наверное, что-то хорошее, раз Александр так называет своих друзей. Сигурни снова дала раненому воды. Тот выпил. Блаженно вздохнул и откинулся на подушки.

– И сколько же меня будет кидать отсюда туда, как помоечного кота в мусорном баке? – Наверное, побратим спрашивал самого себя, потому что опять говорил непонятные слова, но Сигурни ответила.

– Тот мир очень сильно тянет тебя! Расскажи, что ты там видишь? Все как в прошлый раз?

– Нет! – Александр нахмурился. – В этот раз я не видел Того будущего… Только прошлое, но и оно было другим.

– И тебя там ранили?

– Откуда ты… – Рука побратима метнулась к щеке. – Ах, черт! Меня там что, и убить могут?

– Не знаю, – честно ответила Сигурни, – но ты в опасности. Раньше ты знал, что погиб там, у себя, и тот мир беспокоил тебя только в снах. Теперь другое. Ты увидел, что мог бы остаться жив. И теперь…

– Что… что теперь?

– Теперь ты должен выбрать, где хочешь остаться. Если выберешь Тот мир, достаточно просто захотеть, когда снова попадешь в сновидение…

Александр беспомощно посмотрел на Хагена, ища поддержки. Хевдинг в ответ печально покачал головой. Воин в жизни каждый миг стоит перед выбором, и даже боги не могут сказать, какое из решений верное.

Глава 3 Выбор воина

Воин выбирает Путь,

у которого есть Сердце…

Карлос Кастанеда

«Вот такие дела!» – подумал Савинов, скинув рубаху и разглядывая свое отражение в большом бронзовом зеркале. На его голой груди багровели длинные рубцы. Тот, что побольше, пересекал левую грудную мышцу почти вертикально. Любое движение рукой отзывалось тянущей тупой болью. Шрам зверски чесался. Заживал.

Это Храбр научил Сашку принимать удар телом. Он говорил, что такое может пригодиться, если противник достался не слабее тебя самого, а ты ранен и силы уходят. В таком бою важен каждый миг. Чуть промедлил – и ты мертв. Тогда, чтобы победить, нужно идти на жертву. «На размен», – как говорил побратим. Здесь важно грамотно подставиться под удар, чтобы враг не смог устоять от соблазна и в то же время чтобы его атака не стала для тебя смертельной. Подставиться, и пока тот бьет, срубить его самого на встречном движении. Сашка хорошо понимал принцип. Такое ему случалось проделывать и в воздушном бою. Вот и пригодилась наука…

Второй рубец начинался сантиметрах в пяти от первого и шел по диагонали вверх, к левому плечу. Возле дельтовидной мышцы он расширялся и тут же обрывался тупым клином. Оба шрама обрамляли точки от снятых уже швов. Штопали, кажется, оленьими сухожилиями. А может, и нет, какая разница?

«Шрамы украшают мужчину», – напомнил себе Сашка и подмигнул отражению. То неуверенно скривилось в ответ. Физиономия в зеркале была бледной и осунувшейся. Глаза запали, на правой щеке длинный порез. «Хорош, красавчик!» Савинов отвернулся от зеркала и стал осторожно напяливать рубаху. Процесс трудоемкий: левое плечо действовало плохо и болело вполне ощутимо. Ощутимо настолько, что Сашку бросило в жар и лоб его покрылся испариной. Однако с рубахой он справился. Нащупал под тканью Яринкин амулет, улыбнулся и тихонько вышел за дверь.

Это было откровенное нарушение режима. Сигурни строго-настрого запретила ему вставать. Да и кошка Миав осуждающе посмотрела вслед. Но Савинов храбрился. Ноги, конечно, тряслись от слабости. Его шатало, и временами приходилось опираться правой рукой о стену. Однако Сашка довольно быстро достиг выхода и толкнул дверь.

Ему повезло. Во дворе почти никого не было. Конюх вел куда-то оседланного коня. Двое мальчишек, лет семи от роду, сосредоточенно рубились на суковатых палках, по всей видимости изображавших топоры. На головах у них были меховые шапки, заменявшие шлемы, а в левой руке каждый держал по маленькому учебному щиту. Палки с треском сшибались. Пацаны звонко вопили и пыхтели, поднимая клубы пыли. Их действия направлял пожилой воин с седой шевелюрой, заплетенной в толстые косы. Он сидел на перевернутом бочонке и, казалось, дремал. Однако поправки в действия воспитанников вносил своевременно. Один раз он даже поднялся на ноги и продемонстрировал парирование удара сбоку в шею. Отвесил пацанам по подзатыльнику и вернулся на свой пост. Наверное, такой метод поощрения устраивал обучающихся. Они старались вовсю.

Сашка осмотрелся и решил, что можно подняться на стену. Это будет настоящий подвиг, но он верил, что справится. Тем более что за стеной слышался какой-то шум. Интересно будет взглянуть. Савинов добрел до ближайшей лестницы и начал свое восхождение. В процессе Сашка раза три успел пожалеть о содеянном, но отступать было поздно. Когда он, судорожно дыша, выбрался наверх, ему хотелось только одного: лечь. И чтобы никто не трогал. Однако шум за стеной манил, и Савинов подошел к парапету.

Его взору открылось поистине эпическое зрелище. На небольшом пригорке метрах в пятидесяти от стены Бруга топтались борцы. Со всех сторон подножие ристалища окружала толпа, состоящая в основном из воинов Ольбарда. Но были там и ирландцы, и скандинавы. Они все дружно орали и подавали советы. Борцы их, конечно, не слушали. Одним из полуголых великанов был Василько, сверкавший бритой, чубатой головой. Второй – здоровенный облом, которого Савинов мельком видел среди воинов Хагена. Огромный, седой как лунь, с вислыми варяжскими усами. Тела борцов уже блестели от пота.

В тот миг, когда Сашка взобрался на стену, Василько ловко поднырнул под руку седого и подсек его опорную ногу. Но тот был не лыком шит, ловко провернулся, опершись на плечо соперника, и устоял. Василько рванул его на себя, рассчитывая провести переднюю подсечку. Седой подался вперед и, казалось, просто обязан был попасться на прием. Однако не попался. Нога его зависла в воздухе и, «обрулив» подсечку, подцепила пятку противника. Одновременно великан толкнул Василько в грудь. Тот, в свою очередь, должен был упасть, но вместо этого коленом подбитой ноги уперся в живот седого, перехватил его руки и выполнил классическую «висячку». Великан не удержался на ногах и кубарем полетел через противника. Тот перекатился по земле и вскочил. Толпа восторженно взвыла.

Савинов смотрел, как борцы сходятся снова, и в мыслях его в очередной раз что-то не срасталось. Он уже знал, что здесь существует множество правил борцовского поединка. Например, когда проигравшим считался тот, кто первым коснулся земли любой частью тела, кроме стоп. Были и другие, напоминавшие классическую борьбу. Была борьба в обхват на поясах. Но то, что он видел сейчас, было до неприличия похоже на самбо или дзюдо. Но ведь этого не может быть! Сашка сам занимался этим видом в летном училище и даже сдал на разряд. Самбо – система отечественная, но она новодел. Правда, базируется на многих видах национальной борьбы, например на том же дзюдо. Но это же Восток!..

Пока Савинов размышлял, противники удивили его еще раз. Седой, уже почти войдя в клинч, вдруг двинул Василько локтем в челюсть. Тот закрылся ладонью и мгновенно пробил седому серию ударов в корпус и голову, напоследок лягнув его ногой в бедро. Причем бил не только кулаками, но и ребром ладони. Седой успешно защитился, пропустив, правда, первый удар в «солнышко».

Звук был, как будто кулак угодил доску. Эффекта никакого, зато Василько разорвал дистанцию и принялся обрабатывать противника короткими точными ударами рук и ног. Тот спокойно блокировал, понемногу отступая. Василько, стараясь достать его, увеличил длину атаки. Но седому только это и нужно было. Улучив момент, он нырнул под очередной удар и, рванувшись вперед, врезался плечом в живот противника. Ухватил под колени и опрокинул. Зрители снова завопили, а борьба продолжилась в партере.

Больше всего это напоминало греческий панкратион. По крайней мере, примерно так Савинов и представлял его, читая книжки, ссылавшиеся на античных авторов. Правда, здесь все было более корректно и бескровно. Ни выбитых зубов, ни сломанных конечностей… Борьба тем временем завершилась ничьей. Поединщики поднялись с землии обнялись. Им тут же поднесли ковш с каким-то питьем, и они с удовольствием к нему приложились.

Почему-то все увиденное настроило Сашку на философский лад. Он присел в тени парапета прямо на доски настила и с наслаждением вытянул ноги. Подумалось, что ослаб он капитально. А ведь провалялся в постели всего две недели, не больше. Неясно, чем там его лечили, но раны заживали на удивление быстро. Может, конечно, свежий воздух, хорошее питание… Ну, ослаб, так ведь кровопотеря-то была – о-го-го! И плюс эти метания между миров. Нагрузка на психику сокрушительная. Одно время Савинов даже боялся спать: вдруг снова потащит? Но самое паршивое было в том, что ему действительно хотелось туда, на Ту войну. Не оставляла мысль, что он просто сбежал сюда, как в санаторий… Хотя хорош курорт, где тебя всю дорогу пытаются проткнуть острыми металлическими предметами!

Вернуться и продолжить сражаться с фашистами требовал долг. Хоть Ангус и утверждал, что наши победят… Но когда? И какой ценой? В сводках этого не писали, но Савинов знал, что его уникальный боевой счет в двадцать два сбитых самолета для немецких пилотов – рядовой результат. Что у них есть летчики, личный счет которых приближается к сотне.^[170] Он сам видел отметки побед на килях их «Мессершмиттов»… Он, Сашка, мог сражаться с ними на равных, по крайней мере с большинством из них. Но общий уровень подготовки немецкой авиации оставался более высоким даже к середине сорок второго. Плюс превосходство в технике. Правда, не подавляющее и не во всем…

Конечно, силы со временем выравняются. Но какой это будет стоить крови? Имеет ли он право оставить своих товарищей сражаться против матерого врага? И решает ли хоть что-нибудь присутствие на фронте еще одного, пусть даже опытного, летчика? Что там утверждает марксистско-ленинская теория о влиянии личности на историю?

Сашка сидел, уронив голову на грудь. Мысли тяжко ворочались в голове, путались, обрывались, всплывали снова. Ясно, что надо принять решение. Но какое? Если он уйдет, то не будет ли это предательством по отношению к Ярине? «Бу-дет!» – откликнулось в груди сердце. Ведь он обещал защищать ее и хранить! Он принял ее любовь! И – обманет? Как обманет людей, что пришли в его дружину: Рысенка, Потеху, Позвизда, Ратимира и десятки других. Они поверили, а он… А как же с монголами? Как быть с тем, что через два десятка лет какой-то степняк сделает из черепа Святослава чашу? Плюнуть и забыть? Ах да! Чаша ведь не оскорбление! По местным обычаям – честь!

«А мне плевать! Подло куражиться над трупом храбреца, пусть и побежденного!»

Сашка ругнулся сквозь зубы. Решения нет. Там – Долг. Здесь – Любовь и все тот же Долг.

Думал долго. Наконец сквозь чехарду безответных вопросов на мягких кошачьих лапках прокралась мысль, что, если его комнату найдут пустой, поднимется переполох. Совершенно незачем причинять людям, которым ты дорог, лишнее беспокойство. Савинов, кряхтя, поднялся и потащился в свою «палату». Прокрался, никем не замеченный, по коридору и отворил двери. Первой, кого он увидел, была кошка Миав, умывавшаяся прямо посреди комнаты. Она прервалась на мгновение, укоризненно посмотрела на Сашку и продолжила туалет. Савинов осторожно прикрыл за собой двери и только тут заметил Ольбарда, сидевшего в кресле у постели.

– Выздоравливаешь? – спросил князь и усмехнулся. По его усмешке Савинов определил – разговор будет серьезный. Так и вышло…

Глава 4 Совет совету рознь

Сегодня опять ночь,

Сегодня опять сны.

Как странно вращает мной

Движенье к весне от весны

Сеть черно-белых строк,

Телевизионная плеть.

Я так хочу быть тут,

Но не могу здесь…

Константин Кинчев

Отец присел на широкую лавку и строго посмотрел на Ярину.

– Ну что, егоза, думаешь: батька поможет. Придумает, как быть? Можешь не отвечать – по глазам вижу.

– Не могу я без дела сидеть, когда он там… Как подумаю…

– Ладно! Теперь вместе думать будем. А дело для тебя я найду. Думка одна есть… Только сперва мы с тобой поворожим маленько. Неча тебе у волхвов делать! Иль я не кузнец?^[171] Да и ты у меня не без Дара уродилась. Вот свечереет, и посмотрим, как там и что. А пока сказывай, что видела. Только ничего не упусти, здесь всякая малость важна!

И она стала рассказывать. Про то, как встретилась с волками и какие они были непохожие на обычных серых. Как посмотрела им в глаза и поняла: беда приключилась! И ринулась она домой, уже зная, что должна немедля отправиться в Путь. Туда, к Нему. Отец молча слушал и хмурил мохнатые брови, а потом спросил:

– Вот теперь хоть и вижу, что не напрасно метусишься,^[172] но вопрос свой повторю. Только спрошу по-другому. Вспомни-ка, доча, а когда ты почуяла, что ехать надо? И припомни – почему?

– Когда? Да вот в очи серому посмотрела… А что ехать надо не медля…

Ярина задумалась. Казалось ей, что поняла она все сразу, но батюшкин вопрос заронил сомнение. Она молчала, а отец не торопил. Сидел, смотрел на малые кумиры щуров^[173] в Красном углу, что сам вырезал из крепкого дуба. Думал. Ярина видела, как избороздился морщинами широкий батюшкин лоб. Непростую загадку загадала она отцу. Да и отец – ей. Чем же так важен его вопрос? Она чувствовала, что если сможет ответить – все тут же станет на свои места. Но ответ ускользал от нее, уходил куда-то в глубину, и от этого в душе поднималось глухое отчаяние. И тогда она стала бороться. Рванулась туда, в глубину памяти, словно пытаясь поднырнуть под возникшую перед ней преграду. Вспомнила тот самый первый раз, когда увидела своего Александра, и как что-то ворохнулось в груди, словно шепнуло: «Он!» И какое забавное у него было лицо, когда он смотрел на нее, полуоткрыв рот, будто увидел невесть какое чудо. А она болтала с братом и делала вид, будто не замечает ничего. И Ждан подмигнул ей, заметив, что приглянулся сестре незнакомый воин, что пришел на торг с Храбром Мстиславовичем… Вспомнив о Храбре, она вдруг почуяла смертную тоску и поняла: нет более Храбра на белом свете. Отец заметил, как она вздрогнула.

– Что видишь, светлое мое дитятко?

– Вижу, батюшка, что была рать великая и погиб Храбр Мстиславлевич…

– Тогда и Александра твоего ранили?

– Нет, батюшка… – Ярина и сама не смогла бы сказать, откуда ей о том ведомо, однако знала в точности: позже случилась беда, уже после битвы. Она ясно увидела, как склонился ее суженый над телом побратима и как поднял копье, убившее друга.

– Снова спрошу: почему надо ехать? И почто про Храбра привиделось?

– Отмщение мой Алеша на себя принял. Отмщение за гибель Храбра Мстиславлевича! И отмстил. Да ранили его…

Отец покачал головой:

– То дело верное – отмщение за друга. Но в третий раз спрошу: ПОЧЕМУ надо ехать? Раны-то опасные, или как?

– Не опасные… Уж выздоравливает он, – сказала и охнула: огненным перуном^[174] вспыхнуло знание в ее мыслях. – Плохо с ним, батюшка! Мир, откуда он к нам явился, сильно к себе стал тянуть. Трудно противиться зову этому! Не ровен час, уйдет ладо мое обратно на небо!

При этих словах ее отец кивнул и, прикрыв глаза, коснулся ладонью бока печи – хранительницы дома. Словно просил ее о поддержке.

– Тяжко ему, – медленно произнес, не открывая глаз. – Но муж твой борется. И ты – единственная его надежда. Любит он тебя, доча, пуще жизни, а там, куда его тянет, – остался Долг. И это разрывает его на части. Чтобы пересилить такое тяжкое бремя, хорошо бы вам встретиться поскорее… А не боишься, что, отказавшись от долга своего воинского, станет он корить себя за это всю жизнь?

– Боюсь… – ответила Ярина и до боли сжала в ладошке маленького бронзового коника – оберег, что носила на поясе.

– Полегчало тебе, значит. – Ольбард испытующе смотрел на Савинова, словно хотел проверить – так ли? – Что полегчало – хорошо! Значит, как досмолят лодьи, будем отправляться домой… Да ты присядь: в ногах правды нет, да и силы тебе поберечь надо.

Сашка послушно уселся на ложе и украдкой вздохнул. В ногах действительно не было правды – они тряслись от слабости, как вареные макаронины.

– Хорошо… – еще раз повторил князь. – Однако не все твои беды, как вижу я, на сем закончились. Поведай-ка мне о них.

Савинов рассказал ему о своих сомнениях, о выборе, который он не может сделать, о долге и обо всем остальном. Князь слушал молча. Взгляд его сделался отсутствующим, как будто он пребывал мыслями где-то далеко. Однако Сашке было понятно – Ольбард все прекрасно слышит.

– Вот оно как! – произнес князь, когда рассказ подошел к концу. – Так мне и мнилось… Ну что же. Советов тебе давать не стану. Выбор сей – только твой. Одно лишь скажу: долг у воина – один! И честь одна. Твой долг там и долг здесь – один и тот же. Как их совместить? Ежели потянет тебя снова в Тот мир – не противься. Ответ – там! А здесь – не спеши. Доверься своему сердцу. И еще запомни: допрежь того, как выбрать долю свою, должен ты в глаза своей жене поглядеть…

Сказал и вышел за дверь. А Сашка остался. Нельзя сказать, чтобы князь его обнадежил, но дорожку указал.

«Значит, ответ там, княже? Что же, будем посмотреть! А спешить действительно не следует. Как говаривали древние римляне, поспешай медленно!» Озноб волной прокатился по спине. Сашка поплотнее закутался в одеяло, стараясь не тревожить раненое плечо. «Совсем ты, братец, охлял… А решения надо принимать, будучи в силе. Так что первая твоя задача – выздороветь!»

Он еще некоторое время рассматривал потолочные балки, а затем сон, как вода, накрыл его с головой. Но на этот раз ему не приснилось ничего…

Глава 5 Сила Слова

Сила не в словах… В Слове – Сила!

А еще – в умении Сказывать.

Из практики

К вечеру Ярина вся извелась от нетерпения. Когда же начнется ворожба? Когда вернется батюшка? Он ушел со двора сразу после их разговора и с тех пор не появлялся. Ярина засветила лучину и закрыла волоковое окошко,^[175] чтоб не летели комары. Прибралась в доме и только присела на скамью – ждать, как в сенях хлопнула дверь, скрипнули половицы – и в горницу вошел батюшка. Сказал буднично:

– Ну что, Яринушка, давай поглядим, какая беда приключилась с нашим Олександром Медведковичем и что нам с нею делать. Принеси-ка водицы. Только мису возьми побольше.

Пока она бегала за водой, отец подвинул поближе к столу поставец с лучиной, воткнул в косяк топор, чтобы темные силы не помешали гаданию. Когда Ярина вернулась, он указал ей место посреди стола.

– Давай-ка сюда. И садись. Пора обереги ставить. Одного топора, пожалуй, маловато будет. Сперва свой оберег скажи, а потом уж и я…

Ярина поставила мису, до краев наполненную чистой ключевой водой, и присела на краешек лавки. Она чуяла, как неистово колотится в груди сердце. Сейчас она узнает… Что? Ей было страшно и любопытно одновременно. Вспомнилось почему-то, как в прошлое лето гадала на суженого. Ярина прогнала эту мысль. Когда оберегающий заговор ставишь, не о том думать надо. Сердцем слушать, как воздвигается необоримая преграда, увидеть ее, ощутить…

«Соберись-ка!» – сказала она себе.

Отец молча смотрел на нее. В очах его плясали озорные искорки. Почему-то от его взгляда Ярине стало спокойнее, и она тут же услышала, как звенит вокруг исполинский простор Мира и ложатся на прялки Доли и Недоли^[176] нити жизней людских…

Ярина слушала, как слова стекают с губ и падают тяжелыми, густыми каплями в Реку Жизни. Как бегут от тех капель круги по воде и меняется окружающий мир, сам собой выстраивая преграду на пути зла.

Едва упало последнее слово, ей почудилось, что зазвенели далекие бубенцы, и сам воздух в горнице будто уплотнился, а звуки с улицы стали тише и как-то глуше, словно доносились через плотное покрывало.

– Ай да молодица! – Отец с удовольствием прихлопнул ладонью по колену. – Сильно сказала! Ну, теперь мой черед.

В свете лучины лицо отца вдруг показалось удивительно молодым. Разгладились морщины, и волосы потемнели, изгнав из прядей частую проседь. Густые брови отца сошлись к переносице, и он звонким, молодым голосом произнес:

Пламя лучины внезапно вспыхнуло ярче. Тени метнулись по стенам, и в воздухе явственно запахло грозой, словно вот-вот прогремит гром и хлынут с небес очищающие струи дождя. Ярине даже захотелось открыть просветец и выглянуть наружу: не идет ли и в самом деле грозовая туча? Но она только вздохнула: оберег у отца вышел могучий. Раньше она такого не слышала.

– Что же вы, батюшка, меня этому Слову не учили?

– Глупая, – отец улыбнулся, – то для мужей заговор! В нем – своя Сила. У жен – свои Слова, другие. Тебе ли не знать? Наша Сила – разная, моя – не больше твоей, просто иная. У тебя, дочка, Слово не слабее вышло. Мягче – да. Так ведь и вода мягкая, если по ней с маху не бить… Ладно, давай дело делать.

Ярина смутилась. «И вправду – глупая! Нешто мужеское с женским равнять можно?» А отец уже произносил следующий заговор:

С этими словами он взял кусочек воска и поднес к пламени. Воск потек в его пальцах и закапал в мису с водой. По поверхности побежала рябь. Чистое зеркало воды замутилось. Ярина смотрела на маленькие волны, вдруг ставшие очень медленными, а потом словно побежавшие вспять – к середке. Вода казалась густой, как кисель, и очень темной. Потом волны пропали, и появилось отражение пламени. Только это было вовсе не пламя лучины. Горница исчезла, и Ярина почувствовала, будто погружается под воду.

– Сказывай, что видишь? – донесся откуда-то издалека батюшкин голос.

– Огонь вижу, – ответила она и, приглядевшись внимательней, добавила: – Очаг каменный и хоромы – из камня. Столы дубовые, за ними – дружина. Князя Ольбарда вижу и сына его, Буривоя, и Василько, и Ставра… Много других, незнакомых… Хаген здесь… А его нет… А Сигурни?

Как только Ярина вспомнила о своей названой сестре, как ее потянуло прочь из пиршественного зала. Промелькнули переходы, освещенные факелами, и воин в кольчуге у затворенной двери. Рысенок! Глаза весина вдруг удивленно раскрылись. Он смотрел прямо на Ярину и, казалось, прекрасно видел ее. Потом сделал шуйцей знак, отвращающий зло. Она поняла, что стрелок принял ее за нечистую силу, обернувшуюся женой Медведковича. Знак не подействовал. Тогда Рысенок, улыбнувшись, чуть приоткрыл дверь. Понял! Не напрасно Александр говорил ей, что весин не прост!

Ярина проскользнула через щель. Бестелесной ей было легко. За дверью оказалась просторная светлица с окошком, забранным кованой решеткой. Стены были завешены узорчатыми тканями, посреди светлицы стоял стол с посудой и яствами да пара сидений с высокими спинками. А на ложе у стены спал он.

«Боги Святые, – подумала Ярина, – как исхудал!»

Возле ложа на небольшой скамейке сидела Сигурни. Она, казалось, дремала, но, когда Ярина приблизилась, тут же подняла голову. И улыбнулась.

– Здравствуй, сестрица! А я все жду, когда же ты к нам пожалуешь?

Глава 6 Уходя – уходи…

Я ухожу туда, где небо

Веткой бьет в окно,

Ты проводи вином и хлебом,

Все решено…

Константин Кинчев

Савинов осторожно, чтобы не потревожить раны, потянулся, зевнул и решительно сбросил с себя одеяло, сел на ложе и яростно потер лицо ладонями, прогоняя сонливость. И машинально отметил про себя: плечо уже почти не болит! Спустил ноги на пол, нашаривая голенища сапог… и замер. Он вспомнил: сегодня был сон! И сон необычный! Сашка привык уже просыпаться после своих видений в таком состоянии, как будто его голову ночью использовали вместо футбольного мяча… Но сегодня осталось только ощущение счастья и какого-то радостного ожидания. Утро виделось пронизанным солнечными лучами, напоенным свежестью и запахом трав. Впервые за много дней хотелось вскочить и стремглав пробежаться по окрестным холмам. А потом нырнуть в реку и плавать до посинения. Выскочить из воды и прямо так, голышом, повертеть свистящие мельницы клинков. Да чтобы устали руки, а живот подвело от голода. И вот тогда уже можно будет вернуться в дом и поесть от души, с чувством выполненного долга… А все потому, что во сне приходила она.

Вначале ему не снилось ничего особенного. Какой-то дом, огромный, старый и затхлый, словно состоящий из одних узких коридоров, заваленных старой рухлядью. Сашка медленно пробирался сквозь завалы этого полусгнившего скарба, совершенно не понимая, что он здесь делает и где находится. Просто шел вперед, потому что так было надо. Бледный свет сочился из-под закрытых дверей. Сашка открывал их наугад и видел одинаковые комнаты с заколоченными окнами. Пару раз он пытался выломать доски, но безрезультатно. Тогда он шел дальше, время от времени открывая все новые двери, поднимался по темным, загаженным лестницам, с которых попадал в точно такие же мрачные коридоры. Кажется, это продолжалось бесконечно.

Потом он оказался в подвале, среди нагромождения ржавых труб и вентилей. По голым кирпичным стенам стекала вода. Стояла абсолютная тишина. Не было даже обычного гулкого подвального эха. Зато отчетливо пахло кошками, и это был первый признак хоть какой-то жизни в доме. Сашка все шел, оскальзываясь в многочисленных лужах. А потом он увидел свет…

Яркий, сияющий янтарем столб света падал из раскрытого подвального окошка. И в этом столбе танцевали пылинки. Сашка взобрался на кучу осклизлых кирпичей и выглянул наружу. Там не было ничего… Только свет. Савинов, держась руками за края оконной рамы, смотрел в это сияние и, по непонятной причине, не мог оторваться. И вдруг появилась она!

Точнее, ее лицо, склонившееся к нему откуда-то сверху. Золотое, сияющее, окруженное нимбом рыжих волос. В первый миг оно выражало тревогу, почти сразу сменившуюся радостью.

– Жив! – сказала она и улыбнулась, а потом поцеловала его в губы…

Савинов рассеянно коснулся губ кончиками пальцев. Ему показалось, что они еще хранят вкус Ее поцелуев. Почему-то только теперь он по-настоящему понял, какое огромное значение для мужчины имеет простой факт: ночью его целовала Любимая. И теперь можно свернуть горы и обратить вспять реки – сил достанет на все! А можно оставить горы и реки в покое и совершить нечто действительно великое. Например – окончательно выздороветь.

Сашка встал с постели и босиком прошлепал к столу. Схватил какой-то кувшин, отпил. Выяснилось, что это молоко. Наверняка Сигурни оставила. Только сейчас Савинов сообразил, что не видел ее здесь, когда проснулся. Ни ее, ни Хагена, хотя привык, что по пробуждении всегда встречал их внимательные взгляды, будто спрашивающие: «Ну, как ты? Сегодня получше?» А тут – никого! Никто не лезет в двери и не шепчется в коридоре со стражем: пусти, мол, хоть одним глазком… В первые дни, когда Савинов пришел в себя, здесь было настоящее столпотворение. Команда «Медведя» в полном составе… А сегодня даже Миав куда-то запропастилась. Может, ушла на крышу слушать песни местных котов? Усмехнулся про себя: «У тебя, Сашка, одна мысль. А все-таки куда все подевались?» Почему-то ему показалось, что Сигурни ушла, чтобы не мешать им с Яриной. Будто та и впрямь была здесь… Однако!

Он натянул штаны, неторопливо обулся и подошел к зеркалу, чтобы посмотреть, как заживают раны. Они выглядели очень даже прилично. Краснота почти сошла. При надавливании рубец на груди совсем не болел, а на плече – только самую малость. Хотя, конечно, на загорелой коже следы давешнего боя смотрелись устрашающе: бледно-розовые рельефные полосы.

«Вот и памятка будет о Храбре… На всю жизнь. И хорошо!» Савинов подвигал левой рукой, правой, затем провел короткую серию ударов в голову воображаемого противника: «левой – левой – правой!». Сначала осторожно, потом повторил быстрее. Еще быстрее! Грудь почти не болела, а вот плечо заныло. «Так. Значит, нагрузки придется увеличивать постепенно. Оно и понятно…»

Сашка в раздумье остановился перед своим арсеналом. Время возобновлять упражнения. Что выбрать? Три копья стояли, прислоненные к стене. Посередине – Храброво, две рогатины, боевая и охотничья, – по бокам, словно охраняя. Новая кольчуга – Хаген отдарился за Богданов харалужный^[178] доспех, – шлем с полумаской. Два щита – круглый малый и вытянутый миндалевидный. Оба с «медведями» – Сашкиным знаменем – и пометками, оставленными вражеским оружием. Мечи – длинный и короткий, убранные в ножны, – висели на спинке кресла. Савинов извлек «длинного японца» из ножен, полюбовался сверкающим лезвием. Мелкие царапинки, оставленные ирландским клинком, чья-то заботливая рука тщательно выгладила и зашлифовала. «Древесный» узор на лезвии теперь просматривался очень ярко, а линия закалки просто светилась.

Взмах! Оружие, кажется, само вспархивает вверх, едва не задевая потолочные балки. «Просто песня, а не меч!» Сашка извлек из ножен второй клинок – Богдановой работы, такой же сияющий и прекрасно сбалансированный. Только лезвие его было выковано из более темного, золотисто-бурого металла с ломаным, зигзагообразным рисунком, образующим нечто вроде сетки.

Все, кто видел Сашкину пару мечей, в один голос утверждали, что она стоит целое состояние. И намекали, кстати, чтобы он был осторожнее. Немало найдется на свете людей, которые за обладание таким оружием ничтоже сумняшеся перережут глотку кому угодно. «Пускай рискнут здоровьем! Решено! Сегодня – мечи!»

Противник Гюльви достался достойный. Они кружили посреди двора, голые по пояс, с тяжелыми учебными щитами и мечами в руках. Вокруг гремело оружие. Бойцы обменивались шутками и всячески подначивали друг друга. Дружина русов готовилась к походу. Сорвиголова немного завидовал им: Хагенов хирд оставался в Ирландии. Правда, хевдинг обещал, что следующей весной они пойдут в земли франков. Но это не скоро…

Рус – широкоплечий и приземистый, почти на голову ниже Гюльви. Однако руки у него длинные. Оружие держит уверенно, взгляд сильный. Короткими шажками он подкрадывался поближе, словно охотник к добыче, стремительно нападал, рубя точными, быстрыми движениями, и отступал, не забывая о защите и сторожко следя за Сорвиголовой. Пока они оба только разведывали оборону друг друга. Обмотанные толстой тканью клинки глухо соударялись, отскакивали, чертя воздух замысловатой вязью. Гюльви наслаждался поединком, не упуская из виду и соседей. Легче легкого по невнимательности попасть под замах или отбив чужого оружия – двор переполнен. Викинг только нацелился нанести коварный удар из-за щита, когда его противник сделал шаг назад и опустил оружие.

– Гляди-ка, – сказал он, – а Олекса-то наш никак ожил!

Гюльви оглянулся. На высоком крыльце стоял, наблюдая за воинами, его давешний напарник по охоте. Сорвиголова радостно осклабился и грохнул клинком о щит.

– Олекса! – заорал он. – Иди сюда – позвеним мечами!

– Медведкович! – крикнул кто-то. Поединки прекратились. Русы завыли и зарычали медведями, приветствуя сотника. Тот поклонился дружине и легко сбежал по ступеням с мечами под мышкой. Его тут же обступили. Подняли на щитах и прокатили по двору.

– Слава! – неслось со всех сторон. – Слава!!!

– Жаль, Храбр не видит, – сказал коренастый соперник Гюльви, – то-то за побратима порадовался бы!

Сорвиголова с сомнением покосился на него и спросил, хитро улыбаясь:

– Думаешь, из Вальхаллы не видно?

Тот удивленно моргнул, понял и весело осклабился в ответ:

– И то верно! Ну что, продолжим?

Вместо ответа Гюльви молниеносно атаковал его, целя попеременно в ногу, плечо и голову. Рус отбился, сердито фыркнул, и пошла потеха! Меч славянина, казалось, был всюду. Острое навершие на его щите то и дело цепляло окованный железом край щита Сорвиголовы, норовя развернуть, открыть бок для удара. Гюльви же вертелся волчком, ища миг слабости, когда противник откроется. Однако тот был опытен, голову не терял. Пару раз клинок викинга едва не посек ему запястье, но рус успевал отдернуть руку, целя при этом в кисть Гюльви… Так они бились почти до полудня, и никто не мог сказать, что он выиграл. Потом всех позвали в трапезную. Соперники опустили оружие, глянули друг на друга и рассмеялись: пыль сделала их обоих седыми.

– А что, урманин, – сказал рус, пока они умывались у колодца, – не выпить ли нам за славный поединок?

– Как не выпить за такое дело? – Гюльви с фырканьем вылил себе на голову ведро воды. – Мы, брат, просто обязаны это сделать! Иначе прогневим богов, а они ой как не любят, когда воины после хорошей драки забывают опрокинуть чару-другую…

Сашка еле вырвался от них. Слегка ошалевший, оглушенный приветственными воплями, он выскочил за ворота. Высокая трава хлестала по ногам. Штаны быстро промокли от росы. Ветер с моря трепал чуб, холодил разгоряченную грудь. Савинов мчался, не разбирая дороги, напрямик к воде. Взлетал на холмик, на спуске набирал скорость и по инерции взлетал на следующий. Пристань с почти готовыми к отплытию лодьями осталась справа. Сашка и сам не заметил, как начал забирать левее, к морю. Вылетел на очередной холм. Соленый ветер ударил в лицо, и впереди открылась бесконечная, серо-зеленая с просинью гладь моря. Впрочем, никакая это была не гладь. Волны, метра по полтора, возле берега становились еще выше, и верхушки их набухали пенными барашками. Гребни изгибались, закручиваясь вперед, и обрушивались на широченный пляж из чистого, почти белого песка. А над этим всем – бесконечный купол ясного, по-утреннему прозрачного неба. И солнце. Оно вставало, казалось, из самых волн, величественное, как древнее божество…

«Почему же – как?» Савинов улыбнулся и выхватил из ножен клинки. Они вспыхнули в рассветных лучах, будто солнце подожгло холодную сталь и напоило ее своей бесконечной мощью. Сашка прищурил глаза, чтобы увидеть радугу на ресницах, и сделал всего один шаг… Вооруженные руки сами собой разошлись в стороны, согнулись, крутанули кистями. Воздух всхлипнул, расступаясь перед сталью, а потом невообразимая сила подхватила Савинова и запустила по пляжу, как маленький, живой торнадо. Казалось, он бы не смог остановиться, даже если б захотел. Но он не хотел. Наоборот!..

Он осознавал все, до самого своего последнего движения, но если бы кто-нибудь попросил Сашку описать свои действия… Это было невозможно! Однако он осознавал, запоминал и даже потом, отдыхая на большом валуне, с клинками на коленях, сумел восстановить всю последовательность. И понял, что таким приемам здесь его никто не учил. Можно подумать, что мечи сами показали ему часть своих возможностей…

Три следующих ночи подряд Сашка видел во сне Ярину. Он просыпался счастливый, чувствуя, как с каждым разом возвращаются силы. Быстро одевался, хватал первое попавшееся оружие и бежал в холмы у моря встречать рассвет.

Силы возвращались быстро, а раны почти перестали напоминать о себе. Впрочем, Сашка и сам понимал, что все не так просто. Что некая Сила, которая вышвыривала его в ТОТ мир, на время затаилась, словно дав Савинову побольше времени, чтобы прийти в себя. Однако он чувствовал: ничего не закончилось. Просто ему предоставили передышку.

Сигурни, видя, как стремительно выздоравливает ее пациент, улыбалась, но все же напоминала Сашке, чтобы он поберегся. Видимо, опасалась какого-нибудь рецидива. Но Савинов не мог усидеть на месте. Дни его заполнились до отказа разнообразными командирскими заботами. Со дня на день Ольбард мог назначить отплытие, и надо было проконтролировать готовность корабля и дружины к переходу морем, погрузку продовольствия и других запасов, комплектность снаряжения, и прочая, и прочая, и прочая. Сашка даже организовал для своей сотни малые учения, строевой смотр и стрельбы из камнеметов. Все оказалось в порядке: Ратимир, пока сотник валялся в отключке, зря времени не терял. Так что корабль и дружина к переходу морем были готовы.

А князь медлил, все не назначая день выхода. Видимо, у него имелись свои соображения на этот счет. Наверное, он подгадывал к какому-то своему сроку. Савинов часто видел, как Ольбард поднимается поутру на крепостную стену и смотрит в небо, будто читает какие-то одному ему понятные послания.

Наконец дата была назначена.

В Бруге воцарились суета и беготня. Лодьи были уже загружены, но и сейчас нашлись срочные дела. Например, погрузить бурдюки со свежей водой, овощи, хлеб – все скоропортящееся.

Сашке, сотнику, приходилось бегать поболе других. Наконец, улучив момент, Сашка присел на краешек скамьи – «на дорожку». Комната, в которой он провел столько дней, сегодня выглядела сиротливо. Савинов почувствовал себя немножко виноватым за то, что покидает этот гостеприимный дом.

– Спасибо! – сказал он, обращаясь неизвестно к кому, встал, поклонился и закрыл за собой двери.

По коридору навстречу ему вихрем пронесся встрепанный слуга с расширенными от усердия глазами. «Забыл чего?» Савинов посмотрел ему вслед и направился к выходу. В темноте под лестницей кто-то торопливо целовался. Виден был только краешек платья девушки и чье-то окольчуженное плечо. Присмотревшись, Сашка тихо позвал:

– Позвизд, ты?

В полумраке зашептались, потом воин вышагнул на свет, прикрывая плечом девушку.

– Да, вождь…

– Чего таишься? Полюбилась красна девица?

– Не без того, Медведкович!

– Так бери с собой! Или не хочет?

– Хочет… Только хозяина боится. Колдун он…

Сашка улыбнулся. Девчонка, выглядывавшая из-за плеча Позвизда, была и вправду хороша.

– Ну вот что, – сказал Савинов, подумав пару секунд, – пойдем-ка к князю! Он с Ангусом на короткой ноге: уговорит. Тем более ты не женат вроде?

– Вдов. Боги в прошлое лето женку прибрали.

– В законные возьмешь?

– А то! – Девчонка за плечом воина радостно пискнула. Видать, по-русски уже понимала неплохо.

– Ну тогда пойдем! Время не ждет. А на лодье для нее место найдется…

Дело сделали быстро. Князь только улыбнулся в усы и обещал уладить. Девчонка, которую звали Этайн, радостно бросилась собирать вещички. Позвизд тут же пригласил Сашку на свадьбу. Тот отшутился: мол, вот домой доберемся, там и поговорим.

Во дворе суеты было еще больше, чем внутри, но Савинов, не обращая на нее внимания, направился к воротам. Надо было занести поклажу на «Медведя», но ноги сами собой понесли в другую от пристани сторону. И вот уже перед Савиновым поднялся крутой склон кургана, похожего на маленький террикон. В Донбассе много таких… Вездесущая трава уже потихоньку взбиралась по его бокам. Сашка бросил вещи и налегке поднялся наверх.

Ветер гнал по лугу травяные волны. Рощи шелестели листвой, летели на восток бесконечные табуны облаков. Синели вдали поросшие лесом утесы, чайки реяли над рекой, словно души погибших друзей, провожающие корабли. Сашка стоял и смотрел на все это. В душе его поднималось знакомое чувство утраты. Он присел, коснулся ладонью плотной, крепко убитой ногами земли. Где-то там, в глубине, спит друг. Спит тем сном, от которого нет пробужденья. Хотя здесь люди верят, что человек может родиться не раз. Может, они и правы…

– Прощай, Храбр Мстиславович! – Савинов сжал пальцы, зачерпнув горсть земли. – Обещаю тебе не посрамить твоей памяти! А если у меня родится сын – я знаю, как его назвать!

Сашка поднялся. Земля, которую он зачерпнул, показалась вдруг очень теплой. Он ссыпал ее за пазуху и вытянул из ножен меч. Холодный стальной луч уперся в синеву неба. Савинов долго стоял так, слушая, как нечто волнами стекает с клинка, пронизывая все тело, и уходит в землю, а оттуда, из кургана, течет навстречу другой поток, теплый и крепкий, как рукопожатие сильного человека.

– Прощай, Храбр! И слава тебе! Тебе и тем, кто лежит с тобой рядом! Прощай…

Он убрал меч и, не оглядываясь, спустился с кургана. Время не ждет. Хотя здесь его, наверное, и нет, времени-то…

– Ну что, Хаген, похоже, что наши расставания становятся привычкой.

– Похоже на то. – Скандинав сжал Сашкино предплечье железными пальцами. – На все воля богов. Однако и человек не бессилен. Да и не верится мне, что расстаемся мы навсегда.

Они стояли на пристани, а лодьи одна за другой отваливали от нее. Волны плескались под веслами, а на передних кораблях уже хлопали, наполняясь ветром, цветные паруса.

– Не печалься, Александр! – Сигурни улыбнулась и сунула ему в руки сверток. – Вот, передай сестрице моей подарок да целуй ее от меня! Норны прихотливо прядут нить человеческих судеб. Кто знает, как повернется?

– Кто знает… – согласился Сашка и крепко обнял Хагена. – Прощай, брат! – Затем поцеловал Сигурни и прыгнул на борт «Медведя». Лодья качнулась. Гребцы толкнулись веслами, и пристань поплыла назад. Фигуры друзей как-то сразу стали далекими. Одинокие люди на пустом причале… Нет, не одинокие! Вон на холме колесница Диармайда, и сам черноволосый ирландец поднял копье, прощаясь, а Грайне машет рукой. Савинов помахал в ответ и отвернулся. Уходя – уходи…

Глава 7 Опять Сила Слова

Мы были на голову ниже,

Европы опыт был у них.

Вот и учили нас они же,

А выучив… мы били их.

Т. Д. Гусинский, боевой летчик 767 ИАП ПВО

– В общем, так, дочка, – кузнец Богдан ласково погладил Ярину по плечу, – лодья уже снаряжена. Ждан со своею ватажкой ждет тебя. Отправляйтесь в Ладогу. Там у меня торговое подворье да кузня. Пускай-ка сын поработает без моего пригляда. Пора ему уже и самостоятельность явить. А ты, ласковая моя, будешь милого своего поджидать, за хозяйством смотреть да за торгом следить. Торг в Ладоге богаче, чем здесь. Возьмете готовые брони, справу, мечи да копья, скобяной товар. А чего недостанет – то пускай Ждан там сделает. Да смотрите мне, не проторгуйтесь!

– Спасибо тебе, батюшка. – Ярина обняла отца. – Что бы я без тебя делала?

– Ладно уж, – Богдан улыбнулся, – как любимому чаду не помочь? Поезжай дожидаться своего милого! Птицы вещие не ошибаются – мимо Ладоги Ольбардовы лодьи никак не пойдут. Да осторожней там! Урмане и свеи нынче редко озоруют в земле новгородской, однако всякое случиться может. Да и на торгу в Ладоге их немало. Народ они беспокойный, так что одна не ходи. Я парней предупредил…

– А Ворон, батюшка?

– Что с тобой сделаешь, егоза! На лодье он уже, коник твой. Вот тебе грамотка к Твердиславу, тамошнему воеводе. Он вас под опеку возьмет…

Ярина звонко чмокнула отца в колючую щеку и побежала домой, собираться. Сердце радостно колотилось. Вот и кончилось вынужденное бездействие! За две седмицы они легко дойдут по рекам до озера Нево, а там уж и Муть-река^[179] с градом Ладогой в устье. Впервые вот так, без батюшки она отправится в далекое путешествие. Увидит дремучие леса и реки быстрые, и, может, Ждан не воспротивится, если она захочет сама пострелять уток или пойти с ним на охоту. Брат ей не откажет! А в Ладоге новые люди да чужеземные гости! Знай смотри на их чудные одежды. А еще там девицы наряжаются не хуже, чем в самом Новгороде или Киеве. И можно будет поглядеть, что новенького у наряжех… А главное – к любимому поближе. И не нужно томиться, сидючи дома и выпрядая кудель за куделью. Не по ее нраву – сидеть да ждать-тосковать. А за путем-дорогой да делом новым и времечко быстрей полетит. Глядишь, и заполощутся над волнами знакомые ветрила. И впереди всех самое долгожданное – с сердитым оружным медведем…

– Буря идет! – Ратимир, прищурившись, разглядывал подернувшийся туманной дымкой горизонт по левому борту. Там море заметно потемнело, а за дымкой виделась быстро надвигающаяся стена облаков. Морские птицы с криками носились над самой водой, шарахаясь от вспенившихся гребней. Ветер усилился, лодьи ощутимо увеличили ход. Паруса вздулись пузырями, снасти натужно звенели. «Медведя» кренило на длинной волне, бегущей вдогон кораблям с левых кормовых углов.

Сашка посмотрел на приближающийся шквал. «Надо бы площадь паруса сократить. А то опрокинет нас…» Он указал кормчему на парус. Ратимир кивнул и зычно, перекрикивая вой ветра, отдал команду. Варяги забегали по палубе, потянули канаты. Рей дрогнул и начал опускаться… Савинов снова оглянулся на шквал. «Главное, чтобы успели подвязать и снова поставить парус. Иначе без хода мы все покойники. Поставит бортом к волне и „капут унтерменш“,^[180] как говаривали фашисты…»

Он быстро прошел по палубе, проверяя, все ли закреплено по-штормовому. Особенно Сашку беспокоили пороки. Если на сильном волнении вышибет стопора, то поворотная часть метательной машины начнет болтаться из стороны в сторону и вполне может кого-нибудь покалечить…

Тем временем небо стремительно заволакивала темная пелена. Закат, остававшийся за кормой, протискивал свои багровые сполохи сквозь узкую щель в тучах. Края облаков кипели расплавленным золотом. Ветер рвал их в клочья, и куски золотой пряжи неслись по небу уже над самыми кораблями. Волны дыбились острыми гребнями, и Сашка вспомнил, что нет ничего хуже, чем попасть в шторм в Балтийских проливах. Кажется, он когда-то об этом читал… Но если повезет, то скоро корабли пройдут Скагеррак, оставляя справа датские берега. А там уж и Каттегат с Зундом, и вот она – Балтика. Там остров Рюген, или Руян, как говорят здесь. Земли лютичей и ободритов. А от них – две недели пути до устья Невы и еще пара недель до Белоозера. А там – Ярина…

Холодные брызги хлестнули по лицу: «Опомнись! О чем ты думаешь?! Шторм! Шторм идет!» Сашка встряхнулся и пошел дальше, проверяя крепления, подбадривая людей, отдавая приказы. Парус все же успели подвязать и поднять заново. Теперь он был в два раза короче. «Кажется, именно это называлось „зарифить паруса“ или „взять рифы“…»

Савинов прошел вдоль палубы до самого носа, остановился, поплотнее закутался в плащ и посмотрел налево, туда, где тянулась серая полоска датских берегов. Оттуда, должно быть, хорошо видны паруса лодей. А даны, по словам Ратимира, свирепы на поживу. Правда, вряд ли они решатся напасть в шторм. Вот после, если корабли разбросает…

«Медведь» шел последним. Впереди на волнах, взбрыкивающих, как норовистые кони, плясал черный корпус «Тура». А за ним, дальше на восток, виднелось все соцветие парусов эскадры Ольбарда. Временами особо высокая волна закрывала один из кораблей, и казалось, что стихия поглотила его. Но через несколько мгновений корабль снова выныривал из небытия, гордо расправляя крыло паруса. Грозная картина. Выдержат ли они шторм? Варяги – опытные мореходы. Однако насколько малыми кажутся эти кораблики по сравнению с теми стальными громадами, что приходилось видать Савинову. А ведь и те, случалось, погибали в шторм…

Багровые блики заката, плясавшие на носовой фигуре «Медведя», внезапно погасли. Стало темнее, будто уже наступила ночь. Сашка оглянулся и увидел, что бешено несущиеся тучи уже закрыли половину неба. В их недрах что-то бурлило и вращалось. Черно-синие, они стремительно настигали убегающие корабли. Ветер срывал с потемневших волн пену и почти горизонтально нес ее над самой водой. Серебряные гребни волн поднимались едва ли не до самых мачт. Ратимир с кормы что-то прокричал. Его голос потерялся в реве урагана, но Савинов понял: пора бы привязаться, не то, не ровен час, смоет за борт.

Он снова посмотрел на клубящиеся тучи, и вдруг что-то случилось с его глазами. Тучи резко придвинулись, будто он разом оказался высоко в небе. Отсюда они смотрелись уже не такими плотными. Ветер бил в лицо с неистовой силой, но глазам почему-то не хотелось моргать. Сашка не сразу понял, что на нем летные очки…

«Чайку»^[181] швыряло со страшной силой. Ветер свистел в расчалках и стойках бипланной коробки. Савинов хорошо чувствовал растерянность летчика. Он быстро понял, что это не его собственное прошлое. Сашке, конечно, приходилось летать на И-153, но часть, где он служил, имела на вооружении И-16 и МИГи. И теперь его, Савинова, совершенно непонятным образом швырнуло сюда, в тело молодого пилота, прямо с палубы лодьи. Таинственная сила нанесла удар. И не во сне, а наяву…

Летчик, как понял Савинов, совершал едва ли не первый свой боевой вылет. Он был старшим сержантом – скорее всего, ускоренный выпуск. Сашка помнил многих таких. Они прибывали в часть и, как ни старались опытные пилоты побыстрее научить их законам войны, погибали один за другим. Сказывался малый налет в училище и отсутствие боевого опыта. Вот и этот отстал от своего звена во время штурмовки немецкой колонны и заблудился. У него не было даже полетной карты, а тут еще гроза…

Сержант вертел головой, стараясьопределиться по лежащим внизу ориентирам, но их быстро затягивало туманной пеленой. Сашка мысленно крикнул ему: «У тебя же есть компас! Иди на восток!» Но летчик не слышал, в оцепенении продолжая закладывать вираж за виражом.

А рядом парила невесть как залетевшая сюда чайка.

Чайка возле «Чайки»…

Савинов откуда-то знал, что у сержанта забавная фамилия – Куманичкин, и он из 26-го ИАП.^[182] Насколько Сашка мог вспомнить, это часть с Ленинградского фронта. Летчика звали Андреем, и Сашка снова принялся наставлять его на путь истинный.

«Забирай левее, Андрюха! Огибай грозовой фронт и по компасу – на восток. А там определишься. Да левее же! Ну!»

Было такое ощущение, что сержант все же услышал, потому что действительно стал огибать грозовой фронт слева. По ходу дела он тревожно оглядывался, подозревая, что раз он сам оказался здесь, то могут появиться и фрицы. Он оказался прав. Одинокий «Мессер» вывалился из облаков прямо перед «Чайкой» и на большой скорости ушел влево. Сашка надеялся, что немецкий пилот их не заметил. Но не тут-то было! «Мессер», заложив крутой вираж, возвращался.

Сержант вжал голову в плечи и затравленно огляделся. Помощи ждать неоткуда. Тогда пилот отдал рукоятку управления от себя, надеясь, видимо, уйти пикированием под грозу.

«Куда, дурень?! – заорал ему Савинов. – „Худой“ на пикировании тебя в два счета догонит! Быстро разворачивай влево, прицелом на него! Прицелом на него и в лобовую!» Но сержант продолжал сосредоточенно пикировать. «Мессер» быстро приближался. Сейчас откроет огонь!

Сашка яростно рванулся. Он не совсем понял, что делает, но перед его глазами что-то вспыхнуло… и в следующий миг он почувствовал, что каким-то образом оказался хозяином тела молодого пилота. В его сознание потоком хлынули сведения о личной жизни сержанта, о девушке по имени Таня и каких-то каникулах. Видимо, бедный парень вспоминал в этот, как он думал, последний миг своей короткой жизни о самом хорошем, что в ней было. Савинов яростно выматерился, отсекая этот поток, и рванул ручку управления на себя и влево, одновременно отдавая левую педаль от себя. «Чайка» взвыла мотором, резко шарахнулась вверх и в сторону, совершив классический ранверсман – разворот на горке.

Вовремя! Мимо пронеслись зеленые трассы. Фашист открыл огонь! Но он опоздал. Курсовой угол у него был слишком острый, и довернуть он не успевал. А вот Сашка, оказавшись выше и левее, успел, поймав в прицел длинный желтоносый фюзеляж, нажать на гашетки. «Чайка» содрогнулась. Савинов с удивлением понял, что ему достался довольно редкий экземпляр, вооруженный двумя пушками, вместо четырех пулеметов. Трассы вспороли консоль крыла «Мессера», но пушки тут же замолчали. Фашист пронесся мимо и даже, кажется, погрозил коварному русскому кулаком. Савинов, используя отличную маневренность своего самолета, довернул вслед и снова нажал на гашетки. Пушки молчали.

«Так вот почему сержант пытался удрать! Боезапас-то – тю-тю!» Сержант, который, похоже, слышал Сашкины мысли и уже ничему не удивлялся, выразился в смысле: «А ты как думал?» Может, правда, он считал, что говорит сам с собой. «Ничего, Андрюха! – успокоил его Савинов. – Прорвемся!»

Хотя, конечно, без снарядов-то дело – труба! Истребитель – это не бомбер. Его так просто не таранишь! Придется шустрить… Сашка ввел самолет в пике следом за фрицем, благо тот летел в нужную сторону, и выжал из «Чайки» все, что она могла. Приборы показали фантастическую скорость – четыреста пятьдесят кэмэ в час. Однако «Мессер» даст такую и по горизонтали, не особенно напрягаясь. Видно было, как вражеский самолет после пикирования свечой ушел вверх и начал разворот.

Сейчас начнется! Враг не особенно спешил. Понял, что советский истребитель безоружен. До того как фашист вышел на боевой курс, Савинов успел снизиться до ста метров и помчался на бреющем над верхушками деревьев. Далеко справа он заметил в небе белые шапки зенитных разрывов и довернул туда, полагая, что это бьют наши зенитки. Куманичкин подтвердил правильность догадки. Освоился с тем, что некто другой, более опытный, управляет его самолетом. Невозможно… Но наплевать! Главное – выжить! Савинов его понимал…

А фриц повел себя странно. Он шел на полной скорости следом за ними с превышением в полсотни метров и быстро настигал «Чайку». Настиг, поравнялся и сбросил скорость. Затем уравнял высоту полета и пристроился сбоку. «Ни дать ни взять заботливый товарищ. Прямо-таки камрад, да и только».

Теперь Савинов смог рассмотреть противника. Это был Ме-109 модификации Ф-2. Пятнистый зелено-серый фюзеляж с желтыми полосами быстрой идентификации на капоте снизу и законцовках крыльев. На борту черная десятка и зеленое сердце в белой окантовке да еще какой-то герб перед кабиной. А на киле тесно от абшуссбалкенов.^[183] Штук сорок, не меньше!

«Ах вот это кто! Грюнхерц! Элитная пятьдесят четвертая эскадра^[184]… Слыхали про вас!»

Немец в светло-коричневом шлемофоне радостно скалился. Он указал пальцем на свою левую консоль, в нескольких местах пробитую снарядами, и поднял большой палец. Гут, мол! Молодец рус! Затем качнул крыльями и сделал недвусмысленный жест. Иди за мной! И для убедительности скроил из пальцев пистолетик. А то пух! И ты валяешься внизу, рус! Тогда капут, мол! Сашка, зло ощерясь, зажал коленями рукоять управления и ответил фашисту интернациональным жестом: ударил левой ладонью по сгибу правой руки, сжатой в кулак. Хер тебе, ганс! Хер и еще раз хер! Тот перестал щериться и снова покачал крыльями. Давай за мной! А то! И дал короткую очередь из пулеметов. Сашка проследил за трассами и кивнул. Понял тебя! Фашист снова улыбнулся… И едва успел бросить истребитель в сторону, потому что Савинов попытался таранить его, зацепив плоскостью крыла… Фриц вернулся, но только затем, чтобы показать большим пальцем вниз, как в римском Колизее. Смерть проигравшему! А затем мотор «Мессера» взревел, и он ушел в сторону с набором высоты. Все ясно. Сейчас займет позицию для атаки, и сантименты в сторону! «А ведь собьет, падла! – подумал Сашка. – Как пить дать собьет!» Ну да русские так просто не сдаются!

Пока немец разворачивался, Савинов заметил чуть в стороне небольшую речушку, свернул к ней и прижал самолет к самой воде. Они помчались в этом коридоре из древесных стволов и берегов, заваленных буреломом. В одном месте Сашка заметил группу красноармейцев, переходящих речку вброд. Те замахали руками, указывая куда-то назад, а некоторые вскинули винтовки и начали стрелять по наседающему «Мессеру». А тот тут как тут. Речную гладь перед носом «Чайки» вспороли цепочки фонтанчиков. Фашист открыл огонь. Сашка сбросил газ. Теперь фашисту будет мешать его слишком большая скорость. Советский истребитель может плестись почти шагом – на то и биплан. У «Мессера» минимальная скорость гораздо больше и на прицеливание у него мало времени. Точно! Фриц промазал, проскочил вперед и снова полез вверх – готовить следующий заход. Сашка лихорадочно обдумывал ситуацию. Долго они здесь не протянут. Неизвестно, куда течет речка. Пока что она уверенно забирала на север. Вроде бы это наша территория, но кто знает? Савинов поднабрал высоту, чтобы осмотреться, и заметил впереди и справа постройки большого города. Неужели Питер?

В следующий миг ему снова пришлось прижаться к самой воде. «Мессер» вернулся и снова открыл огонь. На этот раз его прицел был точнее. Пули с хрустом жевали верхнее крыло «Чайки». Истребитель трясся и вихлялся, как припадочный. «Лишь бы не зацепил элероны!» Сашке большого труда стоило удержать самолет над самой водой. Враг снова пронесся мимо и пошел на новый заход. «Этак он нас прикончит!» Мысль принадлежала сержанту. «Не дрейфь, паря!» Савинов решился и, добавив газ, свернул в сторону города. Там сильная ПВО, зенитки, пулеметы. Может, фашист не станет преследовать их там?

Под крылом промелькнула ветка железной дороги. По ней пыхтел паровоз, волочащий вереницу вагонов. Сашка прошелся над эшелоном и с удовольствием заметил на платформе счетверенный зенитный пулемет. Расчет переполошился и начал разворачивать установку. Еще немного, и трассы «Максима» напомнят фрицу, что пора домой. Однако немец попался настырный. Зенитчики сбили ему прицел, и он, взяв немного в сторону, продолжил преследование, рассудив, что русский не может долго оставаться под защитой пулеметов эшелона. Так и вышло. Снова началась свистопляска. Сашка, как заяц, зигзагами метался над самыми деревьями, а «Мессер» раз за разом возвращался, чтобы угостить его десятком-другим пуль и снарядов. «Когда же у тебя патроны кончатся, падла?»

Казалось, это продолжалось много часов. Савинов, помнится, что-то орал немцу, приказывая ему убираться, и выжимал из машины все, что можно. Тот, похоже, и сам притомился. Его атаки стали менее настойчивыми, а затем он снова пристроился к Сашке справа и опять показал большой палец. Молодец, рус! И повернул кулак вниз. А все-таки я тебя собью! Савинов снова ответил интернациональным жестом. Немец весело оскалился и отвернул с набором высоты. А Сашка заметил аэродром! На первый взгляд это была просто просека в лесу, но опытный глаз различил замаскированные по краям полосы самолеты. «Ишачки»! Значит, свои и можно садиться! «Аэродром Сосновка», – информировал сержант Куманичкин. Сашка осмотрелся по сторонам, но фриц куда-то пропал. Неужели убрался? Савинов заложил вираж и, сбросив скорость, пошел на посадку. Шасси «Чайки» уже коснулись полосы, когда спрятанные среди деревьев зенитки вдруг открыли ураганный огонь. Грешным делом он поначалу решил, что стреляют в него. С ума они посходили, что ли?! Но когда взлетную полосу совсем близко вспороли пыльные фонтаны, Сашка понял: фриц вернулся! Зашел со стороны солнца!

Нет момента, когда самолет беззащитнее, чем на взлете или посадке! Немецкие трассы с треском вспороли фюзеляж «Чайки». Что-то ударило в бронеспинку. Раздался хруст, и двигатель остановился. Но самолет уже катился по полосе, подпрыгивая и раскачиваясь. Сашка нажал на тормоз и зарулил под защиту деревьев, но в последний миг правая стойка шасси подломилась, и истребитель встал на нос. Пилот повис на привязных ремнях, а «Мессер» с ревом пронесся над аэродромом и ушел на юго-запад…

Кажется, к самолету бежали люди. Савинов видел их как сквозь туман. Потом его куда-то потянуло, тряхнуло, дернуло…

И он снова оказался на палубе лодьи.

Переход был таким резким, что Сашка едва устоял на ногах. Волны все еще вздымались вокруг, огромные, как горы. Еще топорщились на них пенные гребни, но вот с ветром что-то случилось. То ли он казался слабым после полета в открытой кабине «Чайки», то ли и вправду стих. А главное, небо очистилось! Тучи почти все ушли к северному горизонту, словно буря пронеслась стороной, зацепив их только самым краешком. Но Савинов отлично помнил, как грозовой фронт шел прямо на них. Шел сзади слева, то есть с северо-запада. А теперь… Это значит, что он повернул почти на девяносто градусов в сторону!

«По-моему, так не бывает…» Сашка оглянулся. Для этого пришлось повернуться всем телом – шея совершенно затекла и одеревенела…

Солнце почти село, но закат еще полыхал на полнеба, и верхушки волн просвечивали изумрудно-зеленым. Красота! Зато с лодьей было неладно. Точнее, не с лодьей, а с личным составом. Дружина столпилась у мачты. И у всех на лицах, с разными вариациями, написано одно и то же. Примерно так будут выглядеть люди в цирке, если акробат под куполом вдруг бросит свою трапецию и станет летать кругами без всякой поддержки, выписывая замысловатые фигуры.

«По улицам слона водили… – вспомнилось Сашке. – Ну что еще за проблема? Я, наверное, сплясал несколько па из „Лебединого озера“». Он посмотрел на них немного, подумал, как бы поаккуратнее узнать причину такого странного поведения, и крикнул:

– Эй, Рысенок! Подойди-ка!

Тот мигом возник рядом.

– Ну и что случилось? Чего все на меня выставились?

Рысенок аж поперхнулся от удивления.

– Так… Медведкович, ты ж того…

– Чего – того? С ума сошел?

– Да не-е… – Рысенок улыбнулся: мол, чего спрашиваешь, ведь сам все знаешь. – Ты бурю прогнал!

Сашка повернулся к нему, стараясь сохранить на лице каменное выражение.

– Ну-ну… Давай-ка с самого начала.

– А чего тут… В общем, стала она, буря, догонять нас. И все уж решили, что плохо дело. А ты, вождь, впереди стоишь и, гляжу я, духом куда-то воспаряешь. А буря-то уж совсем разыгралась! Прям сладу нет! А ты давай ее бороть, – Рысенок изобразил, как Сашка борол бурю, – и Слова выкликивать! Долго борол! И она потихоньку на Полночь повернула! А ты ей вслед самое сильное Слово кинул. Вот она и ушла совсем! Дружина-то, как увидела, что ты Водой да Ветром повелевать можешь, так и…

– Понятно. А что за Слово, не помнишь?

– Ну как же? Разве можно такие заклятья всуе поминать?

Савинов усмехнулся и вполголоса произнес несколько непечатных выражений, присовокупив пожелание убираться подальше.

– Эти?

Рысенок с ужасом посмотрел на него и кивнул.

«Понятненько! – подумал Сашка. – Это я фрица к хренам посылал, а ураган, выходит, на свой счет принял. И отвалил… Забавное применение матюгов, нечего сказать! Ну теперь я буду у них колдун из колдунов: ведь своими глазами видели! Как бы не разбежался народ, когда в порт придем… А интересно все же, почему шторм прекратился? Неужели и вправду мат помогает? Против немецких летчиков он явно действует слабовато. По крайней мере, они не спешат ретироваться…»

Он усмехнулся своим мыслям и прошел на корму. Ратимир встретил его спокойно, как будто ничего и не случилось, мол, мы-то всякое видывали, не то что эта молодь. Но видно было, что и его проняло. Чтобы разрядить обстановку, Савинов окинул палубу «орлиным взором» и гаркнул:

– А ну, други, прибавьте-ка паруса! Не ровен час отстанем!

Глава 8 Мир видений

Ах, иначе в былые года

Колдовала земля с небесами,

Дива дивные зрелись тогда,

Чуда чудные деялись сами…

Николай Гумилев

Лодья ходко бежала вниз по речушке, и уже остались далеко позади берега озера Белого, зато волны моря Онежского все близились. Казалось – вот-вот, за следующим речным изгибом раскинется во всю ширь окоема вольная гладь воды. А по берегам речки тянулись могучие, кондовые леса, которые росли здесь еще с тех самых пор, как сотворили Род со Сварогом Свет Белый. В лесах тех повсюду можно встретить огромные, вросшие в землю валуны, которые в незапамятные времена принесла сюда с Полуночи Великая Стужа. И древние скалы, чьи обросшие мхом лбы то и дело можно увидеть с реки, здесь совсем не редкость. И огромные буреломы, и глухие чащобы, где таятся звери лесные, местами и непуганые совсем, потому что весские роды живут все больше к Восходу. А сюда забредают редкие охотники, промышляющие пушного зверя, да новогородские ватажки. Яра недавно видела на перекате медведя, занятого ловлей рыбы, и тот проводил лодью удивленным взглядом, совсем не страшась людских стрел и рогатин.

Ярина стояла у борта и все смотрела на проплывающие мимо стволы лесных великанов, царапающих верхушками самую небесную твердь. Следила за беличьим перескоком в ветвях, птичьими посиделками и раз даже заметила мелькнувшую в листве стремительную тень охотящегося горностая. Лес сам с собой перекликался чудными голосами, скрипел, охал, и гулкое эхо гуляло в сумрачной пуще. Пахло разогретыми на солнце досками от бортов, хвоей, чистой, текучей водой; ветерок нес по реке таинственные ароматы лесных трав. Лодья слегка покачивалась, и плескала за бортами речная волна. Жарко!

И так же, как плыли мимо лесистые берега, текли одна за другой думы. Ярине мнилось, как приедут она и Ждан со товарищи в шумную, многолюдную Ладогу. Как станет она ходить на торг, да смотреть, чтобы приказчики все ладно делали, да следить за ценами и за тем, чтобы товар в лавке не переводился. А Ждан будет работать в кузне. И не как подмастерье, а как настоящий кузнец. И будут приходить гости, прицениваться, покупать дорогой товар, и надо не осрамиться, не продешевить! Торговое дело – интересное, особенно ежели ты не хозяйский товар продаешь, а свой собственный. Раньше, пока в девках ходила, батюшка никогда бы ей того дела не доверил. И не потому, что глупая, а потому, что у гостя доверие к хозяину товара должно быть. А какое к девке доверие? Иное дело – к мужней жене…

И подумалось радостно, что за всею этой суетою стремглав пронесется время. Что от берегов Западной страны до устья Нево – месяц пути на лодьях под попутным ветром. Но это ежели не задерживаться, а к берегу приставать только за водой. Ежели же и ночевать на берегу станут Ольбардовы вои, тогда уже не месяц выйдет, а все полтора. Ничего. Ждала почти четыре месяца, а уж полтора-то дождется. Главное, чтобы донесли крутобокие кораблики ладу ее до дома, живого и невредимого! Нет-нет да ворохнется в груди тревожное: как он там? Не худо ли ему снова? Жив ли? Не болят ли раны? И Ярина тянулась помочь, оберечь, оградить. Она помнила, как ужаснулась, увидев мужа своего раненого на скорбном ложе. И чудилось ей, будто истекает куда-то его ярая сила, словно кровь из отворенных жил. Будто пробил вражий меч дорогу чужому миру в сердце ее суженого. И тянет к себе, стремясь отнять его у Ярины и погубить. Не могла она с этим мириться. Не такова дочь Богданова! Спасибо батюшке: научил, как бесплотным духом пересекать морские просторы, чтобы помочь в беде. И ходила она три ночи подряд за тридевять земель дарить любимому свое дыхание. А на четвертую батюшка строго-настрого запретил, потому что спала она с лица, измучилась. Стало все валиться из рук, а головушка кружилась так, что казалось, будто мир вокруг поворачивается. Корил ее отец, что себя не жалеет, но зато пошел на поправку суженый, встал на ноги и плывет уже в быстрой лодье домой…

Задумалась Ярина и не заметила, как разбежались прочь лесистые берега и закачалась лодья на крутых волнах моря Онежского. Но тело-то не обманешь! Подступила вдруг к горлу самому тошнота, головушка закружилась. Ярина впилась пальчиками в борт, и показалось ей, что выпадет она сейчас из лодьи и уйдет под воду. А там кто-то холодный ждет уже жадно поживы, и смотрят его белесые глаза на нее из-под толщи воды. Сквозь звон в ушах Яра услышала, как Ждан кричит кормщику:

– Правь-ка к берегу! Яринушке плохо!

Потом звон обратился в неистовый рев. Все закружилось и потемнело. И увидела она Александра. Будто стоит он на носу лодьи своей, убегающей от свирепой бури, и кричит что-то. И поняла она вдруг, что нет его в лодье на самом деле. Что снова украл чужой мир его душу и лишь тонкая серебряная нить связывает ее с телом. И рванулась Ярина вслед за серебряной нитью, чувствуя, как обращается в белую чайку, и понесло ее в самое сердце грозовой тучи. Там сверкали Перуновы стрелы, грозя сжечь хрупкие птичьи крылья. Гром оглушал, и все небо будто пустилось вокруг нее в безумной, враждебной пляске. Но она пронеслась сквозь эту круговерть, пронзила толстые тучи и вынеслась вдруг в безбрежный, пронизанный солнцем простор.

Земля была далеко-далеко внизу, а рядом… парило нечто, похожее на огромную пятнистую птицу с четырьмя крыльями, как у стрекозы. Только крылья эти не двигались, но там, где у птиц должен быть клюв, что-то бешено с ревом вращалось, обратившись в сверкающее колесо. На боках и поверх крыльев птицы были намалеваны алые звезды и странные руны, а в самой середке, за стеклянным щитком, сидел человек со стрекозиными глазами. Он был совсем не похож на Александра, но Ярина каким-то образом знала – это он! Александр тревожно оглядывался, будто ожидал нападения. И верно – из тучи, вслед за Яриной, вырвалась еще одна железная птица, у нее был желтый нос и всего два крыла, а на хвосте – злой знак умирающего солнца! И птица эта летала гораздо быстрее первой, а очертаниями и окрасом напоминала хищную щуку. Птицы закружились, плюясь друг в друга огненными струями, а потом четырехкрылая, в которой был Александр, помчалась прочь, а «щука» бросилась следом.

Ярина устремилась было за ними, но увидела, что не успевает. Ее птичье тело не могло лететь так быстро. А потом гроза настигла ее, закружила и ринула вниз, к самым волнам. Яра снова увидела знакомую лодью и Александра, стоящего на самом носу. Он грозил кому-то воздетой десницей и кричал, а буря почему-то стала отступать. Сначала медленно, затем все быстрее и быстрее. Зарницы погасли, и суженый ее вдруг пошатнулся и пришел в себя. Ярина поняла, что четырехкрылая птица сумела спастись, и ее охватила такая слабость, что крылья чайки сами собой сложились и она рухнула в темную воду, под пенный гребень волны…

Потом Ярина почувствовала, как ее бережно несут. Что-то мокрое и прохладное коснулось разгоряченного лба. «Яринушка! Яра! Да что же это?» Голос брата долетал откуда-то издалека и звучал глухо, будто находилось между ними тяжелое мягкое одеяло. Она с трудом разлепила глаза и увидела перед собой испуганное лицо Ждана и поодаль, за его широкой спиной, столпившихся молчаливых ватажников. Попыталась улыбнуться: мол, все хорошо. Брат понял, улыбнулся в ответ и протянул ей малый ковшичек, наполненный до краев холодным квасом.

– Испей-ка, сестрица! Ох и напугала ты меня! Не думал я, что тебя с малой-то волны закружит! Ведь не было такого ране, когда рыбачить на челне по малолетству ходили… Ты что же это?

Она только вздохнула и попыталась сесть. Сердце колотилось, как пойманный зайчонок. Братец помог, поддержал. Потом повернулся к ватажникам:

– Ну, парни, разбивайте-ка шатер. Сегодня уж далее не пойдем! А я пойду Ворона с лодьи сведу. Застоялся небось…

Ярина прикрыла очи и слушала, как они перекликаются. Как застучали топоры и мимо прошел кто-то, грузно ступая, наверное, нес что-то тяжелое. Потом ржанул Ворон, и загремели под его копытами дубовые сходни.

Она слушала, а мысль ее бродила вдалеке. Там, где шли, рубя изогнутыми носами волну, Ольбардовы лодьи. Она поняла, что Тот, другой Мир будет тянуть ее мужа с каждым разом все сильнее и сильнее. Трудно будет Алеше сладить с этой тягой. Тяжкий выбор лег на его плечи, потому что рать-война не окончена и не может он бросить там побратимов своих. А здесь… Что у него есть? Только она сама, да дом, да дружина верная. Что изберет? Неведомо…

Страшно ей стало от этих мыслей. Только сейчас поняла она, как нужен ей Александр, витязь, пришедший из-за Кромки Мира. Нужен только он и никто другой… Знала, что мучается он. Выбирать между Любовью и Долгом – страшная ноша. Врагу не пожелаешь такой! А что может сделать она сама? Чем поможет? Как отведет беду? Слезы сами наворачивались на глаза, но Ярина нахмурилась, прогоняя тоску, и решила: вот только придет в себя и почувствует привычную силу, тут же отправится к Александру, чтобы предупредить его. Потому что знала и другое: не ведает суженый ее до конца, насколько опасно ему часто бывать в Том Мире. Не чует, как с каждым разом все крепче стягивается невидимый силок. А там как ни бейся добыча – не вырваться!

Глава 9 Даны

Зачарованный викинг, я шел по земле,

Я в душе согласил жизнь потока и скал,

Я скрывался во мгле на моем корабле,

Ничего не просил, ничего не желал.

Николай Гумилев

Пришло Сашкино время спать. Он лежал посреди палубы, накрывшись меховым плащом, и старательно пытался задремать. Но сна не было ни в одном глазу. Стемнело. На лодьях засветили огни, чтобы не потеряться в ночи. Раньше Савинов как-то не задавался вопросом, ходили ли древние мореходы ночами по морю. Выясняется – ходили. Более того, ходили не только по звездам. У всякого уважающего себя кормчего имелось особое устройство, в котором с первого взгляда узнавался самый настоящий компас. Металлическая стрелка в виде рыбки вращалась на тонкой игле внутри специального ящичка. Голова рыбки всегда была обращена к северу. Бывалый Ратимир рассказывал, что у ромеев есть специальная машинка, сделанная из зубчатых колесиков, которая помогает находить путь по звездам. Сашка о таком никогда не слышал, но не мог же кормщик сам придумать такое… Были и лоции, написанные на пергаменте руническим письмом или вырезанные на досках из лиственницы.

Савинов лежал и слушал, как плещется за бортом волна, скрипят снасти и мерно покачивается корпус корабля. Сашка смотрел вверх и видел сквозь призрачную сеть рангоута яркие звезды и Млечный Путь, который действительно выглядел так, как будто в черноту космоса некий исполинский пастух плеснул из кринки добрую струю молока. Прозрачность атмосферы просто потрясала. В своем мире, освещенном заревами городов, с небом, затянутым дымом заводских туб, он мог видеть такие яркие звезды только в степи или в ночном полете да еще на севере, где промышленности нет, а воздух прозрачен и тонок… Думалось о Ярине. О том, что она сейчас делает, может, прядет, сидя с лучиной, и веретено с узорным пряслицем так и пляшет в ее ловких пальчиках. В такие минуты он мог смотреть на нее не отрываясь, любоваться и втайне все еще изумляться тому, что ему так повезло. Такая женщина!..

И в то же время где-то в глубине сознания сидело воспоминание о сегодняшнем странном выпадении из реальности этой в ту, другую. Где смерть с черными крестами на крыльях грозила неопытному пилоту и он, Савинов, смог каким-то непонятным образом повлиять на происходящее и спасти парня, который – и это несомненно – должен был неминуемо погибнуть. Сашка не мог знать, что старший сержант Куманичкин переживет войну, дослужится до гораздо более высоких чинов, чем сам Савинов, войдет в первую сотню наиболее результативных советских асов и в его активе будет свыше тридцати сбитых фашистских самолетов. Однако Сашка чувствовал, что неким неведомым способом ему не только удалось спасти молодого пилота, но и передать ему часть своих знаний, достаточную, чтобы тот смог выжить в ревущем водовороте воздушных боев. От этого делалось тепло на душе…

Но что-то еще вертелось рядом, просилось в мысли, пыталось достучаться до Сашкиного сознания. Но он пока не мог рассмотреть это нечто. Савинов понимал только то, что эта неуловимая вещь каким-то образом связана с сегодняшним происшествием… И еще: где-то на самом краю мыслей появилось смутное предчувствие беды…

Он все-таки задремал. И снилось ему, что некий далекий голос, до боли знакомый и родной, настойчиво зовет его. Но Сашка отчего-то не мог понять ни кто зовет его, ни что ему хотят сказать. А потом его разбудило прикосновение.

Он мгновенно открыл глаза, краем сознания все еще слыша тот настойчивый голос, и увидел над собой темную фигуру. Позвизд?

– Вставай, Олекса! Даны!

– Где? – Сашка сел и нашарил в темноте ножны меча. Позвизд молча указал назад. Первое время Савинов ничего не мог разглядеть во тьме за бортом: мешал свет факела на носу, но потом ему удалось различить смутную темную массу, виднеющуюся сзади слева по борту. Масса эта двигалась тем же курсом, что и «Медведь», совершенно бесшумно.

– С чего ты взял, что это даны?

– Ну как же, – Позвизд, похоже, удивился, – это их воды, и видеть нас могли только с их берега. Да и парус-то, глянь, с какими углами…

Савинов не видел не только углов паруса, но даже не отличал его от бортов чужого корабля, хотя кто-кто, а уж он-то на зрение, в том числе и ночное, никогда не жаловался. Выходило, что Позвизд видит во тьме как кошка… Подумалось, что надо бы погасить свет, но Сашка вовремя понял: этим они дадут данам знать, что те обнаружены. Пусть их чапают рядом. Если до сих пор не напали, значит, побаиваются. Или выжидают удобного случая.

– Других не видать?

– Пока нет… – Разведчик на всякий случай огляделся.

– А эти – давно?

– Как заметил, сразу сказал Потехе. Он сейчас на кормиле за Ратимира. А после и разбудил тебя. Прочуял бы ты, что хотят-то…

Сашка решил было, что ослышался.

– Что сделать?

Позвизд неуверенно кашлянул, будто просил о чем-то запретном.

– Ну, прочуять надо… Вот как тогда, в лесу, когда Рысенка на деревьях искал… Нашел ведь?

– Ах, вот ты о чем…

Что ж, попытка не пытка…

Позвизд осторожно отодвинулся. Как же: сейчас вождь колдовать станет! Вреда, конечно, не причинит, но мало ли… Сашка мимолетно усмехнулся – забавно! – и постарался расслабиться. Это получилось на удивление быстро. Было такое ощущение, будто он расправил где-то у себя внутри смятую простыню, разгладил складки и вот…

Звуки обрушились на него лавиной. Море пело! Каждая волна звучала своей нотой, эти трели сливались, переплетаясь в замысловатый узор музыки, звенели и трепетали. Улавливались даже знакомые созвучия, будто некоторые из Великих, писавших ноты, прислушивались к песням моря!

Сашка охватил эту песню единым махом, пошатнулся от ее напора, привычно отстроился и «полетел» над самой водой, пронизывая сияющую тьму. Все это произошло мгновенно. Он еще успел заметить, что звезды тоже поют, только гораздо тише и нежнее, а в следующий миг перед ним выросла громада чужого корабля. Она тоже звучала, гармонично и стройно, но сразу стало заметно, что мелодия эта – искусственная. Ажурное плетение тросов-струн, барабан паруса и, гулом трубы, – прочный корабельный корпус. Его усеивали яркие огни, подобные огромным светлякам. Савинов насчитал их не менее девяти десятков. Иные мерно трепетали, будто бы медленно дышали, другие резко вибрировали, полные жизни и жадного, неутолимого огня. Люди!

Сашка прислушался к их звучанию, стараясь понять их настрой и почувствовать, что им нужно. Он увидел дыхание спящих и молчаливое внимание тех, кто следил за русской лодьей. Почувствовал их интерес, жажду наживы и явное, ничем не замутненное ожидание, как у волков, что преследуют стадо лосей в надежде, что какой-то послабее отстанет или споткнется. Но было еще и опасение. Столь же явное. Даны, как и волки, понимали: лоси опасны. Они сильны, у них мощные копыта и грозные рога, к тому же – вспыльчивый нрав. Горе самоуверенному охотнику! Так и русы. Их много, они сильны и свирепы в битве. Стоит ли рисковать?..

Внезапно Сашка почувствовал, что где-то в глубине его сердца задрожала от напряжения некая струна. Поняв, что пора возвращаться, он словно отпустил захват, удерживавший его у чужого корабля. Его рвануло назад, на палубу лодьи, и он толчком очнулся. Песня волн сразу умолкла, и Савинов даже пожалел об этом. Как она прекрасна…

Позвизд, увидев перемену, подошел ближе.

– Что?

Савинов тряхнул головой, окончательно избавляясь от призрачного видения.

– Хотят напасть, но побаиваются. Будут выжидать… И есть такое ощущение, что это разведка, а где-то еще есть основные силы. Но ночью они нападать не станут. Хотя про утро ничего сказать не могу. Разбуди-ка Рысенка и еще пару бойцов на всякий случай. Да и сам я, пожалуй, ложиться не стану…

Вся ночь прошла в тревожном ожидании. Датский шнеккер, не предпринимая никаких враждебных действий, все так же тащился за эскадрой русов. Словно демонстрировал: «А мы что? Мы ничего. Просто по пути. Идем себе – никого не трогаем…» Савинову ситуация очень не нравилась. Он еще пару раз «навещал» чужой корабль, но там было все то же ожидание и ничего больше. «Как же, так я вам и поверил!»

К утру Сашка разбудил остальных воинов. И вовремя! Уже после полуночи ветер начал понемногу стихать, а когда забрезжил рассвет, парус опал совсем и пришлось садиться на весла. Савинов рассчитывал, что утром даны уйдут, чтобы их не заметили, или, по крайней мере, наберут дистанцию. Но вышло по-другому. Едва на востоке небо начало синеть, как над водой поплыла тонкая туманная дымка. Даны грамотно держались с темной стороны горизонта, а туман все поднимался. Когда наконец солнце взошло, это можно было определить только по янтарному свечению стены тумана, которая окружила лодью со всех сторон. Стена все уплотнялась. Все это напоминало полет на самолете сквозь облака, только движение было гораздо более медленным… Сашка надеялся, что солнце разгонит туман. Но не тут-то было! Тот сгустился еще сильнее, да так, что весла, казалось, погружаются в него, а не в воду и с едва слышным плеском выныривают обратно. Откуда-то спереди долетел гулкий звук – на «Змиулане» ударили в щит. Звук повторился, потом еще и еще раз, все ближе и ближе. Савинов насчитал шесть ударов. Значит, эскадра в сборе. Он подал знак, и один из воинов грохнул рукоятью меча о свой щит. Семь!

Перейдя на корму, Сашка встал рядом с Ратимиром. Тот хмурился, что-то ворча себе в усы. Завидев Савинова, сумрачно кивнул и вполголоса произнес:

– Мгла не ко времени, Медведкович! Даны поди токо ее и ждали… Ежели не сами навели, как и бурю.

Подумав немного, Сашка не стал ему противоречить. Если шторм можно прогнать словом, значит, и навести – тем более. Как могли сказать его бывшие современники, частный случай управления погодой.

– Заметили нас в море, да и позвали колдуна, – продолжал рассуждать Ратимир. – Ох и не люблю я их, кудесников этих! А даны хоть и христиане давно, а в колдовство-то верить не перестали! Вот позвали какого, да и сказал он на нас нид – проклятие. И череп лошадиный на палку надел. Это у них завсегда так… И ударила буря, а как бурю ты, Олекса, прогнал, наслали туман. Может, и его избудешь?

Сашка молча пожал плечами. Он и сам не знал, как и что у него получилось. И получилось ли вообще. Может, это было все-таки совпадение. А может, та сила, что продолжала играть им, как теннисным мячом, швыряя из мира в мир, как-то воздействовала на бурю.

– Надо бы на мачту послать кого-то. Может, туман невысоко стоит…

– Так Рысенок-то там уже. Впервой ему, что ли?

И верно: наверху, в янтарной толще тумана, смутно виднелась тень. Савинов подошел поближе к мачте и тихо окликнул стрелка. Тот шевельнулся и стремительно соскользнул вниз. Ловок! Секунда – и вот уже стоит рядом, но на лице ни тени улыбки.

– Плохо дело, вождь! У всех наших лодей на мачтах люди. Туман-то – едва по верхушки. Вот они и смотрят. А у данов никого нет, и мачты самой нет тоже!

Сашка невольно посмотрел туда, где должен был красться в тумане датский шнеккер. Кровь набатом застучала в висках, а рука сама собой легла на длинную рукоять меча. Нет мачты! Значит, даны завалили ее на палубу и готовятся к бою!

– Брони вздеть! – скомандовал он. – Рысенок! Беги к Позвизду, готовьте пороки! Да лук не забудь!

Парень скорчил на лице забавную мину, мол, обижаешь, командир, когда я лук забывал? – и бросился выполнять приказание. А Савинов быстро вооружился и вернулся на корму. Он чувствовал, как вражеский корабль медленно подбирается к ним в тумане. Ощущение было уже знакомым и удивления не вызывало. Он уже вполне освоился с этой своей способностью еще в Том мире, а мир этот развил и отточил ее, как лезвие бритвы.

«Будет драка. У данов девяносто человек против моих пяти десятков. Когда-то еще остальные лодьи подойдут… Нужно срочно что-то придумать. Давай, шевели извилинами, радар ходячий!»

Глава 10 Стена

Снится деве сон тревожный,

Мнится ей, что из тумана

Выступают очертанья

Корабля свирепых данов.

Видит дева блеск оружья,

Тусклый, влажный и зловещий,

Плеск весла и трубный клекот

Птиц, летящих на поживу.

Сон ли это? Может, видит

Дева красная иное?

Может, чует, как далеко,

За лесами и долами,

За широким морем стылым,

Сплошь покрытым серой мглою,

Надвигаясь неуклонно,

Гибель движется к герою…

Вещий сон

К вечеру Ярине стало полегче. Она уже смогла, не боясь приступов тошноты, немножко поесть и сидела у костерка, слушая, как братец Ждан, развлекая ее, сыплет шутками-прибаутками. Тревожится брат. Напугала она его своей слабостью. Непривычно ему: всегда была здорова и никакого дела не боялась. И ей непривычно. Устала, измучилась вся. Сердце дрожит, как заячий хвостик…

Она с нетерпением ожидала, когда Ждан с друзьями улягутся спать, чтоб без помех, никого не пугая, воспарить белокрылой чайкою и помчаться сквозь просторы мира навстречу любимому. Упредить его, остеречь…

Наконец пришла ночь. Звезды засияли на небе, и тонкий серпик луны нерешительно поднялся над темными вершинами елей. Ватажка стала готовиться ко сну. Улеглись кто где, а Ярину устроили в лодье, соорудив там ложе из мягкой меховой рухляди. Первым сторожить вызвался Всегорд, бывалый охотник и следопыт, с плечами широкими, как колодезный сруб. «Интересно, как он, такой огромный, ходит по лесу?» Ярина посидела немного на ложе, поглядывая через борт лодьи на то, как затихает маленькая стоянка. Всегорд черной бесшумной тенью пересек освещенное пространство и пропал где-то под деревьями. Сторожить лучше всего из темноты…

В борт тихонько плескала вода, под днищем поскрипывал песок и мелкие камушки. Ветер почти стих, и лишь изредка можно было слышать, как он шелестит ветвями деревьев на берегу. Где-то рядом сонно всхрапнул Ворон. Ярина куталась в меха, слушая ночные звуки, смотрела на яркие звезды, которые подмигивали ей с высоты. Ну вот, вроде все спят. Пора!

Она вытянулась на ложе и тихонько зашептала батюшкин заговор на трех птиц. Ей почудилось: небо медленно повернулось вокруг мачты. Потом движение ускорилось. Звезды вспыхивали и гасли, звеня на разные голоса. А затем небосвод быстро надвинулся, и Ярина почувствовала, как воспаряет куда-то вверх невесомой пушинкой.

Внизу медленно повернулась блестящая под месяцем гладь Онеги. Потом она сдвинулась куда-то назад. Темными тенями пронеслись поросшие щетиной леса холмы, сверкнула серебряная змея реки. Полет все убыстрялся. Земля и воды внизу слились в разноцветные полосы. Звезды в вышине дрожали и пели, выкликая свои древние заклятия. Впереди окоем стремительно расступался. Из тьмы навстречу неслись все новые и новые холмы, леса и болота. Промелькнул спящий град на берегу реки, затем простор вдруг перестал всплескиваться земляными волнами и внизу раскинулась бесконечная водная гладь. Изредка на ней вспухали темные пятна островов, миг – и пропадали позади. Где-то в стороне угадывалась большая суша, материк. Там изредка вставали в лунном свете снеговые вершины гор. Но Ярину влекло все дальше, мимо этих вершин, мимо островов. Неистовая пляска теней и света все убыстрялась. Глаза не поспевали следить за всеми переменами. Затем полет снова замедлился. Месяц куда-то пропал, но все виделось отчетливо – не хуже, чем белым днем. Далеко внизу среди ряби волн появились семь темных пятнышек. Пятнышки ощутимо росли. Полет замедлился еще сильнее, и Ярина поняла, что опускается вниз. Вот блеснул холодный металл, огоньки на концах пятнышек обратились факелами, и она признала Ольбардовы лодьи. Ярина помчалась вдоль строя, отыскивая одну, с медвежьей головой на носу. Вот она! Идет последней, оставляя в волнах за собой серебристый пенный след. Ярина стала спускаться к ней, как вдруг заметила в стороне еще одно пятно. Восьмая лодья? Но нет! Эти очертания… «Дракон»! Урмане… Враги? Ведь Хаген остался на Закате… На чужом корабле огонь не горел: там явно хотели остаться незамеченными. Значит, все же враги. Надо предупредить!

Ждан проснулся под утро. Последние несколько дней его не оставляла тревога. Что происходит с любимой сестрой? Ни на сглаз, ни на порчу не похоже. Да и болезнь… Какая болезнь может так выглядеть? Что причиной?

Впервые в жизни молодой кузнец не знал, как поступить. Возвращаться ли назад, если сестре хуже станет? Или идти дальше, надеясь, что в Ладоге найдется какой-нибудь кудесник?

Ждан осторожно поднялся, стараясь никого не потревожить, и пошел взглянуть на сестру. Как-то ей спится?

Ярина лежала на спине, раскинув в стороны бессильные руки. Бледная и бездыханная…

Решение пришло само. Сашка решил, что бой будет принимать только в крайнем случае. Надо показать этим данам, что добыча кусается. Причем кусается больно, и неизвестно еще – кто кого съест.

Он прошел мимо воинов, вооружавшихся для боя, и остановился возле носового порока. Метательная машина была уже приготовлена к стрельбе и развернута в сторону, где должен был находиться датский корабль. Рысенок сидел возле нее на корточках и ждал сигнала.

– Видишь их? – спросил его Савинов.

– Так туман ведь…

– По-другому, не глазами… Видишь?

Рысенок поскреб затылок, на минутку притих, потом сказал:

– Ну вижу… Много их больно. Проредить?

– Пока не надо, сделаем так…

Датский ярл стоял на носу драккара. Он наконец решился. Венды оказались беспечны. Всю ночь он преследовал их концевую лодью, а они и не заметили. Даже огни не позаботились потушить. Мачт не убирали, и до самого тумана не было заметно с их стороны никакой тревоги. Как только молочно-белая стена отгородила корабли друг от друга, конунг приказал убрать мачту и готовиться к бою. Напасть, захватить пленника и уйти. Затем допросить его и узнать, откуда и с чем идут венды. Кто таковы – ярл знал и так. Парус у этого Ольбарда из Гард очень приметный. Идти он может только к родичам своим в Рерик. А вот что везет и много ли у него людей? Если ярл разузнает это, то выйдут в море все его драккары, чтобы перехватить корабли Синеуса.

Что-то подсказывало ярлу: у вендов можно будет разжиться богатой добычей. Это же говорил и колдун, однако со штормом у него не вышло. Зато вышло с туманом. Ярл перекрестился и на всякий случай вознес молитву Тору^[185]…

В тумане вдруг резко загрохотало било. Ярл вскинулся, по наитию опытного воина подняв щит… И две стрелы, направленные твердой и сильной рукой, ударили в него, пробив насквозь, и уткнулись жалами в прочный панцирь. Викинг на миг замер, стараясь понять, что произошло. Почему пущенные сквозь непроглядный туман стрелы попали именно в него? Неужели стрелок может пронизывать взором любые преграды? Колдун?

Барабан все грохотал. Явственно слышался плеск весел – венды увеличили ход. Воины, что сидели на веслах в драккаре ярла, оглядывались на него: что делать? Внезапного нападения уже не получится! Ярл поднял было меч, решив все же догонять врага, когда в тумане что-то бухнуло. Послышался нарастающий свист, и резная волчья голова на носу драккара с треском расщепилась, вмиг лишившись своих челюстей. Корабль рвануло вбок, и ярл едва не свалился в воду, чудом удержавшись за обломок носовой фигуры. Но его любимый меч выпал при этом из пальцев и беззвучноисчез в пучине.

Датчанин яростно выругался, посылая невидимым врагам самые страшные проклятия, какие он только знал. В тумане послышался смех, а потом кто-то крикнул по-вендски:

– Еще хотите? Ежели нет – убирайтесь!

Ярл все понял. Он хорошо знал этот язык. Впервые в жизни испытал он бессильную ярость. Враги перехитрили его! Каким-то колдовским способом они видели сквозь туман и давно поняли, что их преследуют. И предупредили…

Он оглядел драккар. Да, еще можно было бы драться, не будь у врага метательной машины. Как они установили ее на боевой корабль? Ведь он должен стать неповоротливым! А ведь ярл думал, что вендские снекки так глубоко сидят из-за добычи… Оказывается, они наладили на них камнеметы. Хотят штурмовать с моря какой-нибудь борг? Возможно…

Датчанин не был трусом, но он не был и глупцом. Даже его флоту из десяти драккаров не взять в море этих проклятых вендов с их камнеметами. Но как они увидели? Может, и вправду колдовство? Тогда надо использовать это в своих целях! Нет, он вернется из этого похода не без добычи. Только это будут не золото и рабы. Ярл привезет идею. Надо будет поискать в своих землях людей, что могут видеть сквозь туман. Ему приходилось слыхать о таких… А Синеуса он еще достанет. В конце концов, не так уж сложно заслать прознатчиков в Рерик…

– Лево на борт! – приказал он и, бросив на палубу свой пробитый щит, пошел на корму. – Мы возвращаемся!

– Прекрасный выстрел! – Сашка хлопнул Рысенка по плечу. – Молодец!

Тот приосанился: знай наших! Воины столпились у борта, посылая данам вслед подначки и оскорбления. Те не отвечали: судя по звуку, они уже разворачивались прочь.

– Это вам не в валенки с печки прыгать! – Савинов, смеясь, погрозил датчанам кулаком. – Радарное наведение артиллерии – не хухры-мухры! Последнее слово техники!

– А что такое ра… рад-дарное? И еще как это – артлери? – Рысенок хотел все знать. Оно и понятно: парню едва за двадцать перевалило. Хоть шаман и воин, а сущий ребенок еще. Сашка ткнул его пальцем в лоб, потом показал на свой.

– Вот это – радар! То есть то, чем мы видим! А это, – он легонько пнул ногой станок порока, – артиллерия. Слово сложное и тебе не нужное. Пусть будет просто камнемет.

Рысенок наморщил лоб и кивнул: понял.

– Ну, раз понял, иди-ка Люта на весле смени. Он после ранения еще слаб.

Солнечные лучи наконец пробили туманную стену. Сашка, улыбаясь, посмотрел на небо и в который раз подумал, что вот неплохо бы крылья. Как в тот раз, когда они с Сигурни «летали» за Хагеном. Тогда бы он смог в два счета долететь до Белоозера и повидаться с Яриной. Ведь наверняка беспокоится, нервничает. А он тут в датчан камешками кидается… Конечно, все не совсем так. Здесь, как и там, – все всерьез. И смерть, как говаривал Храбр, стоит за левым плечом. На нее даже посмотреть можно, а иногда так просто необходимо. Чтобы не забывать о бренности сущего…

Сашка резко оглянулся. Ему показалось, будто что-то темное метнулось за спину и пропало. «Ну тень как тень. Была, и нет ее… Хотя… Она все-таки есть, просто я ее не вижу. Временно. А она ждет… Извините, гражданочка, но у меня, честное слово, пока нет для вас ни минутки! Меня ждет любимая женщина…»

Сашка посмотрел за борт. Вода в бурунчиках от весел была изумрудно-зеленого цвета… «Какого черта! – подумал он. – Я не могу бросить ее одну! Но я буду считать себя последней скотиной, если останусь только потому, что здесь мне хорошо, и потому, что здесь меня любят и ждут… Или это и есть главное? Может, в этом-то и суть? Не знаю… Но я должен узнать до того, как доберусь домой. Что бы там ни говорил Ольбард».

…Все вокруг затряслось, послышался далекий басовитый рык. Яра застонала и открыла глаза. Давно рассвело. Пели птицы. Небо… Почему облака так пляшут? Или… Небо заслонила темная тень. Кто… Ждан! Брат, оказывается, тряс ее за плечи изо всех сил и что-то кричал. «Вот почему пляшут облака! – подумала Ярина. – Это Ждан… Почему он кричит?» Она зажмурилась и попыталась собраться с силами. Отчего-то слова, которые произносил брат, казались совсем непонятными.

– Яринка!!! Что с тобою опять?! Ты спишь с раскрытыми глазами! И не дышишь! Думал, померла!

– Н-нет… – Слово выпало изо рта, как тяжелый шершавый камень, и куда-то укатилось. Но дышать сразу стало гораздо легче. В голове прояснилось, и Яра даже попыталась сесть, опираясь на плечо брата. Он усадил ее к борту, накрыл мехом, умчался куда-то и тут же вернулся с ковшиком кваса… Ярине почему-то стало страшно оттого, что она может увидеть в питье свое отражение. Яра снова зажмурилась и отпила. «Хорошо-то как…»

На самом деле все было плохо. Она не смогла… Но Ждан не дал ей упасть в бездну печали и отчаяния. Снова затеребил ее, закидывая вопросами:

– А ну сказывай, что деется? Иль занедужила? Тогда домой заворачивать надо! Недалеко еще ушли, воротиться не поздно, а до Ладоги куда дальше будет! Ну, не молчи, говори! Я ж чуть умом не тронулся, когда тебя увидел! Думал – все, нет у меня больше любимой сестрицы…

Ярина пыталась что-то ответить, но слова вязли на языке и звучать не желали. Наконец ей удалось заставить себя, и она тихо произнесла:

– Погоди, Жданушка, дай в себя-то прийти…

Тот сразу замолк, крепко обнял ее, и они долго еще сидели так в тишине, пока брат не выдержал:

– Ну так что, сестрица? Может, сон дурной али водяник на тя глаз положил? Так мы ему жертву дадим. Щас парни в лес сходят да изловят чего…

– Нет, Ждан, то не водяник… И домой не надо, вперед пойдем… И поспешить бы. Может, если ближе будем, выйдет у меня…

– Да что выйдет-то?

– Плохо с мужем моим, Жданушка, пропадает он… Только вот смогу ли помочь ему, не ведаю.

– Что, опять ранен? Опасно?

– Нет, не ранен… А рана есть. Тянет его Сила неведомая за Кромку, туда, откуда пришел…

– Час от часу не легче! И что ж ты сделать-то можешь, маленькая? Только себя мучаешь! С лица вон спала совсем… Вернется твой Олекса, не бойся! Справный он воин. Витязь! Что ему все эти Силы? Вот вернется и спросит: почто ладу мою голодом морили? Исхудала вон вся, извелася! А мы ему что? Тут-то по шеям и получим…

Ярина улыбнулась. Сумел-таки братец ее немножко успокоить. И вправду, Сила у Александра великая. Может, справится? Но почему она не может до него дозваться? Что это за стена такая между ними? Отчего не пускает? Нету ответов на вопросы эти…

– Ну что, сестрица, собираться в дорогу иль обождем?

– В дорогу! – коротко промолвила она, надеясь, что со стороны не заметно, как сильно у нее кружится голова.

Глава 11 Зов

Ты веришь запаху трав,

Я – стуку в дверь,

Но разве важно, кем были мы

И кто мы теперь.

Ведь в этой игре решать не нам

И не нам назначать масть,

Но мне кажется все же, стоит встать,

Даже если придется упасть…

Константин Кинчев

Ветер нес по небу низкие сплошные облака. Ни лучика солнца, ни клочка небесной сини. Природа словно чувствовала настроение Ярины и печалилась вместе с ней. Несколько раз принимался идти дождь. Но как-то неуверенно, будто сомневаясь. Мелкие теплые капли дробили поверхность волны, оседали на щеках, мешаясь со слезинками. Ярина почти не замечала их, сидела, пригорюнясь, у смоленого борта лодьи и отрешенно смотрела на воду. А дождинки обращали волны в стада снулых зверей, лениво бредущих куда-то вдаль, и хребты их казались чешуйчатыми от мелких кружочков. «Плохо, все плохо…»

Ничего не хотелось. Ни есть, ни спать, ни разговаривать. Ждан несколько раз пытался ее развеселить, но в конце концов отступился, когда понял, что его постоянное внимание начало ее раздражать. Смутное беспокойство, ранее таившееся где-то под спудом, теперь вышло наружу. Ей не хотелось никого видеть. Напротив, было желание убежать далеко-далеко, чтобы никто не нашел. И там тихонько поплакать всласть. Без причины, просто так… Ярина с внезапным ужасом подумала о том, что будет, когда они придут в Ладогу. Там ведь столько шумного люда, торжище, иноземные гости… Может, упросить брата, чтобы отпустил ее одну на какую-нибудь заимку собирать целебные травы и гулять в одиночестве? Там будет могучий бор, маленький ручеек и тишина. И можно просто сидеть и ждать, когда из града примчится гонец и крикнет одно, заветное слово: «Идут!» Она полетит, как на крыльях, и Ворон вынесет ее прямо на пристань, к подходящим лодьям. А ОН прыгнет через борт, подхватит ее на руки… И сразу станет так тепло и покойно… Она спрячется у него на груди и забудет навсегда о печалях да тревогах…

Ждан подошел ближе, осторожно ступая, коснулся рукой, видно, хотел что-то сказать. Ярина ожгла его очами и дернула плечом, отстраняясь. Ладонь брата так и замерла в воздухе. На лице его отразилась растерянность: что я опять не так делаю? На миг девушка увидела себя со стороны – злой взгляд, брови нахмурены. «Что же я так? – испугалась она. – Ведь Ждан не виноват ни в чем! Он помочь пытается, да только не знает, что нет у него такой силы…» Она отвернулась, прикрывшись рукавом, чтобы не видеть обиды на лице брата. Ей хотелось расплакаться, но почему-то не получалось.

Ждан нерешительно потоптался рядом, потом буркнул:

– Берег-то близок уж… Как в Свирь войдем, так и на ночлег станем. – Сказал и ушел на корму.

Глава 12 Рарог

О да, мы из расы

Завоевателей древних,

Взносивших над Северным морем

Широкий крашеный парус

И прыгавших с длинных стругов

На плоский берег нормандский —

В пределы старинных княжеств

Пожары вносить и смерть…

Николай Гумилев

Эскадра Ольбарда быстро шла на юг. Позади остались датские проливы с их интенсивным судоходством, где почти ни разу горизонт не был девственно чист. То мелькнет вдали парус купеческого кнорра, то рыбачья лодка скользнет под берегом и спрячется в тени скал. Встречались и драккары местных ярлов. Расходились с ними мирно. Вендские земли рядом, войны с данами сейчас нет, а эскадра русов сильна, и связываться с ней – себе дороже. Многочисленные порты и поселения по берегам проливов манили свежей водой и пищей, изредка долетающим оттуда запахом дыма и человеческого жилья. Норвежский Каупанг, датские Роскильде и Хедебю, шведский Лунд… Но князь упорно вел лодьи на юг, к острову Руяну, где на высоком мысу возвышается священный город вендов – Аркона. А рядом, в глубине широкой Мекленбургской бухты^[186] – крепость бодричей – Рарог, или, как его еще называют, Рерик. Город Сокола. По рассказам, именно отсюда прибыл в новгородскую землю князь Рюрик^[187] со своими воинами. Здесь живут родичи Ольбарда и многих воинов из его дружины, и можно будет отдохнуть под дружественным кровом перед последним переходом к дому. Полпути пройдено. Самая опасная половина. Впрочем, дорога мимо шведских берегов, пожалуй, не менее рискованна. Много лихого народа живет там… Но об этом будут беспокоиться позже…

В Арконе и Рароге Ольбард намеревался пополнить свою дружину. В землях бодричей, лютичей и поморян нет недостатка в удальцах, желающих отправиться в дальние края и испытать свою воинскую удачу. Их можно встретить в дружинах многих знаменитых вождей, в том числе и скандинавских, и даже в Англии, и при дворе императора франков, и в варяжской гвардии византийцев. Всюду ценятся боевое умение вендов и их неукротимый дух.

Однако Савинов видел здесь и другое. Слишком многие уезжают отсюда, чтобы попытать счастья в чужих землях, и слишком мало их возвращается. А германцы все усиливаются у границ вендских княжеств, потихоньку отгрызая от них кусочки территории. Они уже разгромили около двадцати лет назад княжество лужичан в среднем течении Лабы – Эльбы и даже на некоторое время наложили дань на земли лютичей. Те, правда, недолго терпели, скинули чужеземное иго… Но настанет день, когда Бранибор станет Бранденбургом, Рерик – Мекленбургом, а остров Руян – Рюгеном. От Арконы же с Ретрой останутся одни руины на высоком мысу…

«Мысли печальные… Однако не все так плохо… Многие из здешних людей, спасаясь от онемечивания, отплывут с семьями на восток и поселятся кто в Новгородской, кто в Кривской земле, как делали это много столетий до этого их родичи, заселяя лесные края между Онегой, Ладогой, Волгой, Доном и Днепром. И в немалой степени их силою поднимется Великая Русь. Вот вам и призвание варягов… Эпизод с Рюриком – лишь миг во всей этой грандиозной картине… А все же жаль, что придется славянам уйти из этих мест…»

– Эй! Двинулись! – Воин, прокричавший это, махнул рукой, и дружина Ольбарда стала спускаться с холма, что закрывал гавань от города. В первый же день после их прибытия в Рарог к лодьям пришло немало желавших вступить в дружину. И сегодня князь будет, так сказать, рассматривать кандидатуры. Но сначала, по обычаю, вожди принесут жертвы в священной роще, а уже потом начнутся испытания. Как ни странно, князь бодричей Мстивой, приходившийся Ольбарду родственником, против «оттока кадров» из своего войска не возражал. Более того – собирался помочь выбрать достойных. Впрочем, почему не возражает – понятно. По сравнению с населением княжества дружина у Ольбарда небольшая. Ну сколько уйдет с ним? Сотни полторы, не больше.

Храм бога Войны по имени Радегаст располагался в глубине священной рощи. На лугу перед рощей собралось множество народа, и Сашка не без удивления заметил в толпе немало женщин, частью даже вооруженных. «Вот вам и амазонки – валькирии…»

Невдалеке были разбиты шатры, и от одного из них навстречу дружине Ольбарда уже двинулось несколько всадников. Один выделялся особенно богатыми доспехами. Князь Мстивой!

Подъехав, бодричи спешились. Мстивой оказался совсем молодым парнем, лет этак восемнадцати, однако широким в кости, крепким и ловким. Ольбард вышел навстречу, обнял родича и, повернувшись к своим, подал знак. Из рядов дружины вышел Бранивой.

Толпа на лугу приветственно взревела. Узнали!

– А я-то думал, кто со мною пойдет у немцев Стариград^[188] отбивать! – смеясь, произнес Мстивой. – Любят тебя боги, воевода! Ну что же, на пиру жду повести о твоих скитаниях. А сейчас нам пора. ОН ждет!

Откуда-то привели молодого бычка, предназначенного в жертву Радегасту, и князья отправились к священной роще. Савинов воткнул древко копья в землю и приготовился ждать. По обычаю только князьям полагалось обращаться к богу в случае, подобном сегодняшнему. Сашка еще успел услышать, как хрустнул дерн, уступая нажиму твердого древка, а потом все окружающее странно содрогнулось перед глазами. Деревья священной рощи качнулись и поплыли куда-то в сторону. В ушах раздался звон, и вместо запаха свежей травы в ноздри ворвался густой дух машинного масла и тяжелых бензиновых паров. Свет солнца мигнул и погас.

Ревели авиационные моторы.

– Давай, давай, раскудрить твою через коромысло! Отъезжай скорее! – орал кто-то из технарей шоферу бензозаправщика, перегородившего рулежную дорожку. В ночном небе метались призрачные лучи прожекторов. Грохотали зенитки. Самолет, в котором сидел Савинов, наконец тронулся вперед по освободившейся бетонке и резво порулил на взлетную полосу. Приборная доска, освещенная немногочисленными лампочками, казалась слабо знакомой. «МИГ? Черт, я плохо знаю эту машину!» Истребитель был окрашен в белый цвет, с красными законцовками крыла, а на бортах были нанесены красные же стрелы и надписи «За Родину!».

«Мать мою! Меня же снова перекинуло!» Сашка затравленно огляделся, но руки сами собой двинули вперед РУД,^[189] мотор взвыл, и МИГ со все возрастающей скоростью помчался к ночному аэродрому…

В затылке что-то хрустнуло. Савинову показалось, что он сейчас просто-напросто сверзится носом в траву на глазах у всех. Дружина вокруг восторженно колотила оружием о края щитов: князья уже возвращались из рощи, и по их виду можно было заключить, что знамения получены самые благоприятные. «Это ж сколько времени прошло? И я что, так и торчал здесь истуканом?»

А вокруг уже начиналось празднество. Кто-то спешно отмеривал шагами поле для метания копий, другие ставили мишени для стрелков, волокли куда-то толстенные пуки стрел, связки жердей, какие-то свертки и мешки. Часть луга огородили веревкой на колышках для состязаний в бое на мечах и секирах. Рядом натянули на земле квадратный кусок холстины, закрепили и обвели несколькими бороздами, обозначавшими края площадки. «Вот тебе и борцовский ковер… – Сашка тупо смотрел на всю эту суету, а в голове вертелась одинокая мысль, словно шальная пуля, через амбразуру залетевшая в башню танка: – Неужели на это раз пронесло?»

Рослый воин коротко разбежался, метнул тяжелое копье. Мощные мышцы на его обнаженном торсе свились жгутами. Разящее железо взлетело по пологой дуге и, пронесшись над лугом, с хрустом вонзилось точно в центр деревянного щита. Савинов прикинул на глаз расстояние. «Пожалуй, олимпийский рекорд! – подумал он. – Хорош, бродяга!» Воин вернулся на исходную позицию, и ему подали еще два копья. «Ну-ка!» Копьеносец снова взмахнул оружием, но в этот момент мишень дернулась в сторону – ее потянули за специально привязанную веревку. Копье вырвалось из руки воина и понеслось к цели. «Промажет!»

Не тут-то было! Стальной наконечник прошиб мишень в ладони от края, а испытуемый тут же, с ходу, левой рукой метнул второе копье, и оно снова угодило в самый центр щита.

– Любо! – заорали зрители. Копьеносец высоко подпрыгнул, взвыл по-волчьи и исполнил короткий танец победы. «Определенно хорош! Этому Ольбард не откажет!» Правда, его ждет еще несколько этапов: борьба, бег по лесу, яма, поединок на мечах… Однако Сашка был уверен: этот выдержит. Сразу видно опытного вояку. Не все такие. Есть и совсем безусые мальчишки, тоже желающие отправиться в поход вместе с пришельцами, и, конечно, не все они пройдут придирчивый отбор. Есть и женщины. Савинов не совсем понимал, зачем им это нужно. Однако таковы здесь обычаи. Ну-ну…

Вот одна из них, с тяжелым луком в руках, приготовилась показать свое искусство. Мишень отнесли далеко – метров за триста. Девица спокойно проверила лук, поправила за плечом тул со стрелами и замерла. Левая рука с оружием спокойно опущена вниз, правая уперта в бедро. Подали знак – удар в щит… Лучная рука воительницы легко взлетела, выверяя прицел… И началось! Донн… донн-донн-доннн! Тетива загремела боевым барабаном. Фр-фр-фр-фрр! Стрелы одна за другой стремительно понеслись к цели. Правая рука так и мелькала: в тул – на тетиву, в тул – на тетиву. Даже отсюда слышно, как наконечники градом колотят в мишень и та быстренько превращается в подобие подушечки для иголок. «Ну дает! Хотя с такими плечищами – чего не стрелять-то!»

Рядом послышался восторженный вздох. Савинов обернулся и увидел Рысенка, во все глаза уставившегося на воительницу. Он, конечно, как специалист, мог оценить ее искусство. Однако что-то Сашке подсказывало, что дело вовсе не в умении девицы ловко стрелять. Точнее, не только в этом. «Ого! А ведь парень-то попал, кажется…» Савинов улыбнулся: сейчас ведь учудит же что-нибудь. И точно! Рысенок не выдержал: вырвал из налучья свое смертоносное оружие и навскидку выпустил стрелу… На луг опустилась тишина. Все обернулись и смотрели на весского стрелка так, как будто он только что у всех на глазах сошел с неба. И не зря. Рысенок в полете подбил последнюю из выпущенных воительницей стрел…

– Нет, ну всякое видел, – медленно произнес Сашка, – но чтобы такое!.. Ты гляди, Робин Гуд, она сюда идет. Вот как треснет тебе своим луком по шее!

Парень непонимающе взглянул на него. Но вопрос Рысенок задать не успел. Воительница подошла ближе, остановилась в двух шагах, изучающе глядя на него. Осмотрела с ног до головы, задержавшись взглядом на мощном Рысенковом луке, и сказала:

– Ты стрелял.

Это прозвучало не как вопрос, а как утверждение. Рысенок молча кивнул – я, мол. Савинов, пока весин с девушкой мерились взглядами, стал к ней присматриваться. Да, стать у нее богатырская: тяжелые плечи, бедра, пожалуй, узковаты, хотя и не без женственной округлости, грудь высокая… Однако лет ей от силы восемнадцать, а то и поменьше. Личико совсем детское. Но в карих глазах спокойная уверенность воина. Тонкий шрам, пересекающий левую бровь, девчонку совсем не портил, а, наоборот, придавал ее лицу эдакое слегка удивленное выражение. Впрочем, она, должно быть, и вправду удивлена.

– Меня звать Лаской, а тебя?

Рысенок назвался. Девушка кивнула, будто отметила про себя что-то. «Имечко у нее… То ли от слова „ласковая“, а то ли от названия свирепого хищного зверька. Ставлю на второе – ишь глазищи какие!»

Воительница тряхнула темной косой и сказала:

– У тебя есть чему поучиться. В жены возьмешь?

Сказано это было так буднично и деловито, что до Савинова даже не сразу дошел смысл. В отличие от него, для Рысенка в ситуации ничего необычного не было. У него дома все так и должно происходить по обычаю.

– Возьму! – Парень приложил к сердцу правую руку, как будто давал обет. – Ты мне люба!

Девушка наконец улыбнулась.

– А ты – мне! – потом посмотрела на Сашку и, углядев чуб, поклонилась: – Здравия тебе, воевода! Твой воин?

– Мой.

– В дружину возьмешь ли, коль пройду испытания?

Савинов поглядел на Рысенка, потом на воительницу и ответил:

– Возьму!

Та снова поклонилась и, одарив весина напоследок ослепительной улыбкой, пошла прочь. Они смотрели ей вслед: Сашка – с интересом, а Рысенок – с восторгом. Воины загомонили, подталкивая друг друга локтями, а Позвизд приобнял стрелка за плечи и сказал:

– Какова, а? Повезло тебе, брат!

Глава 13 Буря мечей

Не имеет значения, в каком из миров умереть. Главное, как и в каком жить!

Без подписи

Ярлу не пришлось засылать прознатчиков к вендам. Когда он возвратился домой, то встретил там одного из своих старых знакомцев, прибывшего в его отсутствие. Знакомец был норвежским скальдом. И на пиру прозвучала сага о смерти Стурлауга Трудолюбивого. Ярл слушал, а ум его лихорадочно работал.

«Так вот оно что! Значит, я был прав! Корабли Синеуса действительно переполнены добычей. Даже если сага преувеличивает богатства Стурлауга в несколько раз, все равно добыча получается сказочной! Если упущу ее, буду жалеть всю жизнь!»

Ярл отпил из кубка и поглядел на гостя. Ах, как вовремя привела его сюда судьба!

«Конечно, нападать на вендов, пока они в Рерике, глупо. Но вот когда они отправятся домой… А они наверняка отправятся: еще середина лета. Вряд ли Синеус станет зимовать у родичей. Не ровен час их князь тоже услышит о золоте. Мне ли не знать, как начинают грызть друг другу глотки даже родные братья, стоит только сверкнуть драгоценному металлу! Значит, зимовать в Рерике Синеус не будет. Пополнит запасы, наймет воинов, и домой! Значит, необходимо выслать дозоры к Рюгену…»

Ольбард спешил. Как ни уговаривал его Мстивой остаться, чтобы участвовать в походе на Стариград, князь не соглашался. Война займет не менее двух недель, да потом снова добирать дружину, ведь битв без потерь не бывает. А Белоозеро уже который месяц без князя. Всякое может случиться. Да и Мстивой зовет не ради мечей княжьей дружины. Воинов у него самого довольно. Зовет, чтобы честь оказать – родня все же. Честь оказать да себя показать. Немцы в Стариграде еще не крепко сидят. Пяти лет не прошло, как взяли…

Отказал ему Синеус, и, как только все было готово да выдалась хорошая погода, лодьи его вышли в море.

И снова морской ветер хлестал волны невидимым бичом. Лодьи, горделиво вскидывая изогнутые носы, проламывали грудью серо-зеленые сверкающие валы. Но теперь эскадра уверенно шла на северо-запад. Остался позади Рарог, крепость ободритов. Всплыл по правому борту и пропал за кормой тяжкий монолит Рюгена со святилищем на высоком мысу. Слева в туманной дымке потянулись изрезанные фьордами скалистые берега Швеции. И тут кто-то из русов заметил вдали полосатые паруса.

Ольбарду достаточно было одного взгляда на них, чтобы понять: это не случайная встреча. Погоня! Почему-то вспомнился тот драккар, что преследовал «Медведя» еще в проливах. Не те же ли самые даны? «Те же!» – сказало сердце.

Сашка с «Медведя» тоже увидел паруса. И в этот же миг на мачту идущего впереди «Тура» взлетел червленый щит. «Враги!»

– К бою! – крикнул Савинов. – Рысенок, Позвизд! Готовьте пороки! Стрелкам – на корму!

Вражеская эскадра подходила с левых курсовых углов, уверенно пересекая дорогу русам. Драккары летели как на крыльях. Вот они разом повернули вправо, перегородив горизонт цепью полосатых парусов. А за ними, словно зловещее предзнаменование, вставала стена иссиня-черных туч. «Вот тебе и хорошая погода!»

До вражеских кораблей было еще далеко – не меньше восьми кабельтовых. Савинов, застегивая подбородочный ремень шлема, посмотрел на «Змиулан» и увидел, что Ольбард тоже поворачивает вправо. Не так круто, как враги, но все же… Что он задумал? Оторваться от преследования не удастся. Драккары быстроходнее лодей. «Змиулан» и «Тур», построенные как шнеккеры, еще могли бы оторваться. Остальные – вряд ли! А уж «Медведя» викинги точно прихватят…

«Змиулан» все больше уклонялся вправо. Русская эскадра шла за ним, вытянувшись длинной кильватерной колонной. Вражеские корабли сокращали дистанцию. От «Медведя» до самого ближнего из них уже не оставалось и пяти кабельтовых. Савинов с надеждой посмотрел на стремительно надвигающуюся стену туч. «Может, если начнется шторм, они отвяжутся от нас?» Стоявший рядом Ратимир будто прочел его мысли:

– Это даны, – сказал он, – они от нас не отстанут!

Синеус оказался умен. Ярл смотрел, как тот уводит в сторону свои корабли. «Надеется на шторм? Что ж, в его положении я и сам потянул бы время!» Он поглядел на небо, которое стремительно затягивала серая хмарь, за которой по пятам следовали тяжелые, набрякшие грозой тучи. «Как некстати! Но венд зря надеется! Мы успеем добраться до него раньше бури!»

Ближайший из вендских кораблей вдруг чуть довернул влево. Ярл тут же узнал приметный парус с медведем. «Этого надо бить первым!»

– Приготовиться! – Ярл положил руку на плечо кормчего.

Вовремя! Над бортом вражеского корабля что-то мелькнуло. Кормчий быстро переложил рулевое весло. У правой скулы драккара взлетел фонтан воды. Ярл довольно оскалился.

– Вперед!

Ольбард видел, как ладья Медведковича вышла из линии и обстреляла из камнеметов головной драккар данов. Князь понял, что Александр разгадал его замысел и собирается оттянуть врагов на себя. Добро! Ольбард скомандовал разворот.

– Ветер! Рысенок, поправку на ветер! – Савинов с поднятой рукой напряженно застыл на корме «Медведя». Вражеские корабли с трех сторон приближались к лодье. «Какая-то пара кабельтовых…» – Бей!!!

Пороки разом выплюнули ядра. Наводчики закрутили вороты, вновь приводя машины в боевое положение. Они были уверены, что не промахнулись. Точно! Один из драккаров, тот, что заходил с левого курсового угла, получил сразу два попадания. Первый выстрел сбил мачту, второй проломил борт рядом с носовой фигурой. Но викинги не растерялись: сбросили мачту за борт, поставили весла и упрямо поперли вперед. Какой-то отчаянный вояка свесился с борта и, рискуя свалиться под форштевень, затягивал пробоину полотняным пластырем.

– Вот черти! – Сашка зло сплюнул.

Еще раз выстрелили пороки. Перед самым носом поврежденного драккара взлетел водяной столб. Наводчик, похоже, пытался попасть в того смельчака с пластырем.

– Рысенок! Отставить! Это тебе не лук! Бей в борта!

Второй выстрел удался на славу. Камень поразил гребцов. С близкого уже драккара послышались вопли, и несколько весел бессильно повисли. Но это почти ничего не меняло. Еще три датских корабля приближались к «Медведю», и стрелы с них, пущенные по ветру, стали достигать цели.

– К бортам! Щиты сбей! – скомандовал Савинов и оглянулся. Русские лодьи развернулись и неслись на выручку.

«Ай да князь! Вот успеет ли? Что ж, попробуем потянуть резину», – подумал Сашка и приказал Ратимиру:

– Лево на борт!

– Проклятье! – Ярл увидел, как выстрелы вендов раз за разом накрывают драккар Гудмунда. – Вам все равно не уйти!

Вражеский кормчий, видимо, считал по-другому, потому что начал разворачивать свой корабль прочь. Ярл указал на него мечом:

– С этого корыта в плен не брать!

– Ярл! – крикнул кто-то из воинов. – Венды возвращаются!

«Змиулан» стремительно вспарывал носом склон водяной горы. Яркий парус с солнечным знаком полнился ветром. Ольбард во всеоружии стоял у борта и смотрел вперед – туда, где солнце врывалось в прорехи истрепанных ветром туч. И оттуда, где его яростный свет встречался с волнами в брызгах сверкающих бликов, летели навстречу варяжским лодьям полосатые паруса данов.

Там впереди лодья Медведковича притянула к себе аж четыре вражеских драккара, и против шести кораблей Ольбарда оставалось шесть датских. Вровень!

Князь видел, что Александр, выполнив свою задачу, старается увести свой корабль из-под удара. Но ему не успеть. Враги уже рядом и вот-вот начнут бросать крючья. Ольбард подозвал одного из воинов.

– Подайте знак: пусть «Пардус» идет на выручку «Медведю»!

«Пусть будет пять против шести…»

Даны вломились на палубу «Медведя» ревущим, железным потоком. Впереди – здоровенный детина в тяжелой, пластинчатой броне. Вождь! Сашкина дружина, сбив щиты, ударила навстречу, отшвырнув врагов обратно, и прижала их к борту.

– Бей! Бей! Бей!

Грохот щитов, лязг, кровавое солнце в клинках мечей. Крики боли и гнева, звон оружия, – все смешалось. Силы пока равны, но уже на подходе второй драккар. Рысенок и Ласка – на корме. Их луки изрыгают железный дождь. Чешуя щитов на приближающемся корабле щербится прорехами, зарастает и щербится вновь… Приторный запах смерти смешался с морской солью. Воины, оскальзываясь в крови, топчут кренящуюся палубу. Бей!

Сашка врывается в схватку. Клинки его мечей отражают последний солнечный луч. Тучи сомкнулись! Удар-отбив-удар! Тело врага валится под ноги. Опасность слева! Клинки быстрее мысли. Отбив-отбив-удар! Еще один труп! Дави их! Спину обдает холодом. Прыжок в сторону, разворот! Ба! Тот самый, в пластинчатой броне! Удар-удар-удар! С хряском ломается вражеский клинок…

В три удара изогнутые клинки врага превратили щит ярла в щепу. Он бросил бесполезные ошметки, отбил очередную атаку мечом… И верный клинок сломался, как трухлявый сук! Время остановилось, а ярл увидел вспышку вендского меча у самых своих глаз. Попытался закрыться обломком…

Его выручил какой-то хирдман, сбоку бросившийся на вражеского вождя… В первый миг ярлу почудилось, что хирдман прошел прямо сквозь противника. Но нет! Проклятый венд, казалось, состоял из воды. Невероятно гибкий, он «стек» в сторону, пропустив атакующего мимо… И, не оборачиваясь, ударил левым клинком назад! С жалобным звоном брызнули в стороны звенья кольчуги. Удар вскрыл спину хирдмана, разрубив лопатку, ребра и легкие. Воин упал… Ярл бросился вперед, забыв обо всем. Ярость кровавой волной затопила его разум!

Последнее, что он увидел в своей жизни, – тонкую красную линию перед своим лицом.

– Они уходят! Княже, даны уходят! – Один из стрелков указывал рукой на драккары, которые вдруг начали разворачиваться вправо, избегая столкновения с варягами. Впрочем, понятно почему.

В один миг мир изменился. Только что волны были длинными и пологими, и вот – вздулись горбом, заострились пенными гребешками. Ветер взвыл с удвоенной мощью. Хлынул ливень, и капли несло вдоль воды, как стрелы богов. Громовой раскат расколол небо, и огромный перун вспыхнул на фоне черных туч, залив все вокруг мертвым, смертоносным светом. И Ольбард увидел своим Истинным зрением, как встают над волнами призрачные серо-голубые арки, встают, переплетаясь и вибрируя, гаснут и вновь поднимаются из бездны, с каждым разом сияя все ярче. Битва впереди, где даны еще осаждали «Медведя», вдруг затихла. Люди огляделись вокруг, и вид моря ужаснул их. Ветер кричал о смерти. Волны пели о ней, надвигаясь, казалось, со всех сторон бесконечными рядами, словно рать, идущая на штурм. Ссмерть! С-ссмерть!!! – шипели пенные гребни.

– Скорее! – крикнул князь и сам не услышал своего голоса. – Скорее туда! – Он указал мечом в сторону сцепившихся кораблей. – Остальным – уходить на Волин!!! Уходить!!!

Может, его услышали, а может, воеводы все поняли сами, но при вспышках перунов Ольбард увидел, как лодьи поворачивают на юг. И еще – огромный водяной вал, нависший над беспомощными, связанными между собой кораблями…

Сашка нанес сдвоенный удар назад-вперед. Вождь данов споткнулся и сломанной куклой свалился на палубу. В поле зрения возникла новая фигура. Клинки метнулись к ней, но еще раньше Савинов увидел, как вздымается над бортом черно-зеленый водяной вал. Вспышка молнии превратила людей в серебряные статуи. И в наступившей на миг тишине Сашка во всю мочь заорал:

– Держитесь! Держитесь кто за что может!!!

А потом палубу вышибло у него из-под ног. Мелькнуло черное небо, кипящее тучами. Удар! Пальцы ухватили что-то твердое. Рывок! Страшная тяжесть навалилась, сплющила, поволокла. Дышать! Дышать… Где же воздух?! Легкие будто набиты раскаленным песком…

Волна схлынула… Сашка, шатаясь, поднялся на ноги, с удивлением обнаружив, что мечи каким-то образом оказались в ножнах… И наткнулся взглядом на возникающий из тьмы, иссеченной струями дождя, пенный гребень следующей волны…

– Брони долой! Всем привязаться! – крикнул он, надеясь, что его хоть кто-нибудь услышит, и бегом бросился на корму…

Волна рухнула вниз. На миг сквозь ее сверкающий горб высунулась сломанная мачта, а потом все погрузилось во тьму.

– Княже! – прокричал в самое ухо кормчий. – Княже!!! Они все погибли! Нам не спасти их! Ничего же не видно!

– Вперед!!! – Ольбард отказывался поверить. – Он не может погибнуть! Он…

– Опомнись, княже! – Кормчий закашлялся от воды. – Опомнись! Погубишь «Змиулан»! Надо уходить!!!

Князь сжал зубы. «Море подарило, оно же и отнимает! – подумал он. – Прощай, Человек С Неба…» И скрепя сердце махнул рукой: «Поворачивай…»

Часть четвертая Все решено!

Глава 1 Ладога

Над высокою горою

Поднимались башни замка,

Окруженного рекою,

Как причудливою рамкой.

Николай Гумилев

Ладога встала из утреннего тумана беспорядочным скопищем разномастных крыш, над которыми глыбой тяжелого серого камня нависала крепостная башня. Кремль стоял на высоком мысу, у впадения в Муть-реку малой речушки Ладожки. На противоположном берегу сгрудились длинные курганы, похожие на спящих медведей. Здесь, как рассказывал Ярине Ждан, с давних времен хоронили воинов и гостей из-за моря: варягов, данов, урман и свеев. Вдоль реки по обоим берегам высились островерхие сопки богатых могил нарочитых^[190] ладожских людей и князей. Одна из них принадлежала Ольгу Вещему, который перед смертью повелел предать свое тело земле именно здесь, ведь это по его наказу выстроили в Ладоге каменный кремль.

Город растянулся вдоль левого берега реки по обе стороны от крепостных стен. Детинец, обнесенный прочным земляным валом и частоколом, внутри которого теснились усадьбы нарочитых, и высокий, с островерхим шатром кровли терем посадника. Вокруг кремля и детинца раскинулся обширный посад. Несмотря на ранний час, над многими крышами уже поднимались сизые струйки дыма, звенело железо в чьей-то кузне, лаяли собаки и мычала скотина, приглашая хозяек подоить ее. Да и на пристани было многолюдно. Сновали шустрые приказчики, работники несли к амбарам кули. Ярине показалось, что самых разных лодей у берега видимо-невидимо. Гости из многих стран стекались на ладожский торг. Преобладали, конечно, купцы данов и свеев. Но бывали здесь и булгары, и арабы, и ромеи. Их диковинные одежды то и дело мелькали в толпе. Город шумел, окончательно просыпаясь, и Ярина невольно съежилась, представив, что ей сейчас придется окунуться в бурлящую, суматошную толкотню. Ее душа, желавшая уединения, приходила в отчаяние от одной этой мысли. Брат посмотрел на нее сочувственно и сказал, что они сейчас же, едва причалив, отправятся в батюшкину усадьбу, а потом он сходит узнать, когда их сможет принять посадник.

Ярина уже успела переговорить с братом насчет того, что ей надо бы пожить где-нибудь на отшибе, в малолюдстве и покое. Ждан, для порядку, чуть поупирался – мол, как же я и в кузне работать стану и за торжищем следить, да и за ней самой тогда особый пригляд нужен будет. Однако согласился быстро: видел, что с сестрой совсем неладно. Он было предложил позвать ей знахаря, но Ярина отказалась так решительно, что Ждан не стал настаивать.

Пока она отдыхала в чисто прибранной работниками, жившими здесь постоянно, просторной горнице батюшкиной усадьбы, брат отправился в детинец разузнать, что к чему. Явился он только к обеду, очень довольный, и объявил, что посадник примет их немедля.

От усадьбы с кузней до детинца оказалось недалеко. Ждан и Ярина прошли по узкой, мощенной тяжелыми дубовыми плахами улице, что вела к детинцу через слободу косторезов. Здесь жили в основном мастера, изготавливавшие украшения из кости, узорные гребни, кубки и рога для питья и накладки для луков. В старые времена они ладили и доспехи из костяных чешуй, но теперь воины предпочитали железные панцири и кольчуги…

Вал с частоколом открылся внезапно. Вот только загораживали его от взора высокие заборы усадеб, и вдруг, кажется, над самой головой нависла огромная земляная насыпь, поросшая зеленой травой вперемешку с одуванчиками, увенчанная тыном из толстенных, поставленных стоймя, замшелых бревен. Острые верхушки их, мнилось, желают пропороть небеса. На некоторых торчали наколотые звериные черепа – обереги, отпугивающие зло. Пройдя вслед за братом вдоль тына, Ярина вступила в детинец через широкие ворота. Тяжкие, окованные железом створки распахнуты настежь, а возле них одетые в полные доспехи гридни со щитами и копьями. Гридни пропустили пришлецов, не задавая вопросов.

Ярина оглянуться не успела, как оказалась вместе с братом во дворе посадничьего терема. Терем окружал тын – язык не поворачивался назвать его забором, – не многим уступавший тому, что окружал детинец. Ворота, под стать тыну, такие же мощные и тяжелые, были тоже приветливо распахнуты. И также стояли возле них оружные гридни. С резного крыльца навстречу Ждану сбежал молодой парень в яркой рубахе с узорным шитьем по подолу и вороту. Оказалось – свой, из Белоозерских, и не абы кто – Храбра Мстиславлевича больший сын! Парня звали Твёрд, и хоть было ему всего четырнадцать зим – отрок еще, – а уж отцовская стать проявилась – широк в плечах, крепок и жилист. Белокурые волосы подстрижены скобкой, щеки румяные – девкам на загляденье, а голубые очи так и сияют.

Ждан познакомил его с Яриной и шепнул той между делом, что Твёрд ходит в дружине посадника уже третий год. Поначалу – в детских, теперь вот в молодших. Храбр отослал его подальше от себя, чтоб сызмальства привык к самостоятельности. Парень отнесся к Ярине с подобающим уважением: как-никак жена отцова побратима, считай, что мать! А она смотрела на пригожего молодца, и в сердце ее стыл ледяной ком. Она-то знала уже, что Храбра Мстиславлевича более нет на этом свете!

Стараясь не глядеть парню в глаза, Яра поднялась на крыльцо.

В хоромах посадника оказалось на диво светло. Просторная гридница была залита солнечными лучами, втекавшими через открытые стрельчатые окна, сработанные на новый, киевский лад. Сам посадник стоял у одного из них и беседовал с высоким седым воином в вороненой кольчуге. Был посадник Твердислав краснолиц и широк в плечах, а грудь его так глубока, что казалось – подсунул он под рубаху сложенный плащ. И годы его не брали, хотя по летам годился он Ярине со Жданом в отцы.

Посадник рода был не варяжского, потому носил бороду. Отец его, Вышата Волчик, родился здесь же, в Ладоге, происходил из ильменских словен, а мать Твердислава – и вовсе из народа тиверцев, что сидят по Дунай-реке. Сызмала будущий ладожский посадник постигал воинскую науку и в походы хаживал: в первый раз аж с самим Вещим Ольгом, хотя был тогда Твердислав едва ли не в детских. Потом, возмужав, дважды ходил с Игорем Старым^[191] на Царьград, был ранен, но каждый раз, возвратившись, привозил немалую добычу. А после, уже став посадником, крепко стерег полуночные рубежи Руси, держа в устье Нево быстрые лодьи с сильной дружиной. И гордые варяги, а то и даны со свеями охотно шли служить в его дружину.

Заслышав вошедших, Твердислав кивнул своему собеседнику, отпуская его, и обернулся к гостям из Белоозера:

– Так, так! Уж не побратима ли моего Богдана Садко детушки пожаловали? – загремел он. Голос у посадника был на редкость зычный. – А ну-ка дайте на вас взглянуть!

Он с ходу облапил стоявшего впереди всех Ждана, и тому пришлось позабыть, как полагается по чину приветствовать посадника. Ярина смотрела, как брат отчаянно пытается соблюсти вежество, и едва удержалась, чтобы не засмеяться. Твердислав наконец отпустил Ждана, восклицая: «Каков вымахал, а? Я ведь тебя вот такусеньким на ладони качал!» «На такой ладони и взрослый проехаться может», – подумала Ярина, глядя на его руки. Но тут посадник обратил на нее свой огненный взор.

– А что ж за красна молодица в нашем терему? Уж не Ярина ли свет Богдановна? – Она испугалась было, что лихой посадник по-простецки станет и ее тискать, но тот лишь шагнул на пару шагов. Ярина поклонилась, опустив по обычаю взгляд. Твердислав же отвесил ей поклон. Как ровне.

– Ну проходите, гости дорогие, рассаживайтесь по лавкам да рассказывайте, что за дело у вас. Сейчас нам и яства подадут. Проголодались, чай?

Они чинно заняли почетные (в гриднице! – на лавках! – неслыханное дело!^[192]) места, и начался неспешный разговор о разных вещах вроде охоты, рыбной ловли, да цен на торгу, да о том, что корелы опять озоруют – треплют купцов инадо бы их приструнить. По обычаю сразу о деле не говорили – заходили издалека.

Ярина все больше помалкивала, слушая, как Твердислав Вышатич сказывает про то, как третьего дня набежали на малое сельцо, что в полпути к устью Нево,^[193] невесть откуда взявшиеся свеи на одном корабле. Сельцо пограбили и пожгли, а мимо как раз шли дозорные лодьи Твердислава с воеводою Ростиславом Ингваревичем. Углядев дым, они поворотили к берегу и застали свеев врасплох. В короткой и злой сече находников всех перебили, а кораблик их, добротную снекку, привели добычею. Вот, к слову, отрок Твёрд, земляк ваш, самолично двух свеев порубил! Витязь растет, под стать отцу!

При новом упоминании о Храбре Ярина снова пригорюнилась. Твердислав заметил и стал расспрашивать:

– Почто так бледна? Неможется? Может, кликнуть знахаря? Есть хороший! Женок моих завсегда пользует от хворей разных. А ежели случай трудный, так сейчас арабы на торг приехали. Один, сказывали, знаток всяких трав, по звездам судьбы читает…

– Нет-нет, Твердислав Вышатич! – поспешно вмешался Ждан. – Здесь другая хвороба! Сестрица моя любимая по мужу своему тоскует, что с князем Ольбардом на Закат отправился. Вот уж скоро пятый месяц пойдет, как ушли они полуночным путем, через Белое море. А она от ожидания вся извелась… Батюшка, должно, в грамотке своей о том сказывает.

Он полез в поясной кошель и достал тонкий берестяной свиточек. Посадник принял его, глянул на Ярину, улыбнулся и изрек, разворачивая грамотку:

– Оно понятно! Молодое дело-то! Трудно без мужа женке ажно четыре месяца! Да и про мужа твоего мы здесь наслышаны. Витязь! Как он с весью-то воевал! Любо! Самого Лекшу, воеводу ихнего, в поединке одолел! Хорошо, раз они через град наш возвращаться будут. Хоть погляжу, какие такие витязи с неба падают!

Твердислав подмигнул Ярине и принялся за чтение. Высокий лоб его поначалу пошел морщинами, но потом разгладился. Посадник усмехнулся, пробормотав: «Ишь, как вворачивает!» Дочитав, он оглядел гостей и, подумав недолго, сказал:

– Вот что, други мои. Побратим мой просил за вами приглядеть, а особо – за Яринушкой. Пишет еще, что захочет дочь его любимая на отшибе пожить, чтобы никто ей кручиниться не мешал. Это можно.

Ярина изумленно раскрыла очи.

«Откуда батюшка мог знать, что мне по дороге вздумается? Зачем же тогда уроки про торг давал, коли знал, что не стану я там сидеть?»

– Это можно, – продолжил посадник. – Есть у меня малая усадебка, в рощице, что вверх по реке. Там раньше борти стояли, а потом пчел не стало – откочевали. Вот там мы молодицу нашу и поселим! А чтоб не обидел никто, отправлю я с нею троих гридней… Они тебе помехой не будут. Станут ходить за тобой так, что ежели даже искать их станешь – не найдешь! Двух лучших отправлю, а с ними – Твёрда. Пусть-ка лишний раз скрадывать поучится.

Оставалось только благодарить Твердислава за заботу и надеяться, что гридни и впрямь будут незаметны. В глубине души Ярина обрадовалась, что будет в лесу все же не одна. От волка-то она оборонится, а вот ежели медведь или рысь…

На том и порешили, а посадник напоследок спросил:

– А ты, Ждан, привез ли на торг сброю воинскую? Ежели да, то я у тебя пару броней да меч прикупил бы. Отложи. А то ведь Богданову-то работу расхватают – оглянуться не успеешь!

Глава 2 Пляска Теней

Помнишь детские сны о походах Великой Армады?

Абордажи, бои, паруса – и под ложечкой ком?

Все сбылось, – «становись, становись!» – раздаются команды,

Это требует море, – скорей становись моряком!..

Владимир Высоцкий

…Под водой темно. Еще под водой очень много разных звуков, но, когда тонешь, они сливаются в клокочущий гул. И этот гул ощутимо давит на барабанные перепонки, обессиливает и тянет вниз, во тьму… Плавать в доспехах – и так нелегко, а в шторм и вовсе невозможно. А Сашка не успел скинуть кольчугу…

В гавани Волина, на островке посреди полноводной Дзивны,^[194] стучали топоры. Варяги ремонтировали лодьи, готовясь к последнему переходу через море. Валы крепости на левом берегу золотил закат. Большой город, в котором перемешалось множество языков, засыпал. Лишь боевые снекки поморян бесшумно скользили к устью реки. Стража не спит…

Ольбард три дня собирал в Волине свои потрепанные бурей корабли. Последним вечером третьего дня приплелся совершенно разбитый, едва держащийся на воде «Велет». Все это время князь, надеясь на чудо, ждал возвращения «Медведя»… Тщетно.

До усадьбы добирались верхами. Дорога, проторенная над речным берегом, шла поначалу прямо, и по левую руку нет-нет да и проблескивала между древесных стволов серебристая речная гладь. Ворон бодро бежал вперед, и Ярина впервые за долгое время разохотилась, ослабила повод, толкнула пятками конские бока. Ворон обрадовался и ускорил бег.

В конце концов спокойное путешествие превратилось в бешеную скачку по все сужающейся лесной тропе. Знай уворачивайся от веток! Гридни тоже подхлестнули своих коней, да норовистый Ворон – хузарских кровей все ж! – не давал себя настичь. Так они и мчались сквозь лес, и предзакатное солнце роняло на всадников редкие лучи.

Усадьбы достигли еще засветло. Яра осадила коня у ворот и оглядела хозяйство, которое досталось ей на время от щедрот Твердислава. Усадьба и вправду невелика. Дом под низкой двускатной крышей, амбар, небольшая конюшня, еще пара маленьких построек и колодец посреди двора – вот и все… Ярине понравилось. Укромное место, где можно отдохнуть душою, чтобы отпустила тяжесть на сердце и снова стало легко и свободно.

«Ну что ж, снаружи ладно смотрится – осталось только глянуть, как оно все изнутри». Она хотела уже толкнуть ворота и въехать во двор, и тут твердая рука решительно ухватила поводья Ворона. Старший из гридней, Клёст, преградил ей дорогу и молча покачал головой. Не так, мол! И кивнул Твёрду. Тот лихо, прямо с седла перемахнул через забор и почти неслышно, по-кошачьи приземлился. Ловок!

С конской спины было хорошо видно, как парень, осторожно, без шороха обнажив меч, обошел поначалу хозяйственные постройки, а уж затем, убедившись, что чужих нет, отворил дверь в дом. Исчез. Некоторое время Ярина тревожно вглядывалась в темный проем. Она вдруг поняла, что ее охраняют всерьез, и главное – неспроста! Женское сердце всегда заранее предвидит беду. Глядя на пустой двор и мрачно темнеющий вход в дом, она поняла – быть лиху!

В этот самый миг Твёрд появился на пороге и крикнул:

– Чисто!

Ворота заскрипели, отворяясь перед всадниками и вьючными лошадьми, и Ярина вступила наконец в свое временное владение. Твёрд придержал ей стремя и помог сойти с коня.

– Добро пожаловать, Ярина Богдановна!

Она взглянула ему в лицо и отшатнулась. Темная тень скользнула через чистый юношеский лоб и страшным рубцом пересекла левую глазницу. «Боги Святые! Неужели и он?!» Парень заметил ее испуг, но ничего не сказал – погрустнел только, а Ярина опустила очи и неверной походкою прошла мимо него к крыльцу. Снова закружилась голова. «Ужель могучему Перуну не хватает воинов в его Светлой Рати? Почто хочет забрать и этого парня? Он же так молод! Зачем же торопиться ему вслед за отцом?» Неясно откуда, но она знала, что видела на челе Твёрда тень смерти.

Все-таки он справился. А может, это было просто везение. Обломок реи с датского драккара сунулся Сашке в руки, когда он уже почти захлебнулся. Пальцы намертво впились в твердое дерево, и следующая волна выметнула полумертвого человека на свой пенный гребень – «ЖИВИ, СМЕРТНЫЙ…».

Водяные валы вскидывали Савинова вверх, как бык поднимает на рога неудачливого тореадора. Вскидывали и раздраженно швыряли вниз – «УМРИ, СМЕРТНЫЙ!».

Руки заледенели и отказывались сжиматься, Сашка держался на одной лишь воле. «Хрена! – упрямо думал он, проваливаясь в очередную пропасть между волнами. – Не утону!»

И снова – вверх-вниз, вверх-вниз, шальной всплеск волны – в лицо! Кажется, это продолжается вечно… Кашель раздирает горло. В глазах темно… Или уже ночь? Нет!

Взлетая на очередной гребень, Сашка видел, как лучи солнца пронизывают толщу воды, делая ее похожей на жидкое зеленое стекло. А сам он, замурованный в этой изумрудной толще, был как мошка в янтаре. Железная мошка в зеленом янтаре…

Солнце поджигает золотым пламенем гребень следующей волны. «Значит, на горизонте туч уже нет! Шторм уходит!» Савинов воспрял духом. «Теперь есть надежда! Правда, ветер гонит волны почти точно на юг. Значит, меня уносит дальше от берега, ведь мы перед штормом находились совсем недалеко от Борнхольма^[195]… Это минус. Плюс – Балтика маленькая, если не замерзну насмерть, вынесет к славянским берегам… А вдруг вынесет еще кого-нибудь… Не может же быть, чтобы только я один выплыл…»

Впрочем, ждать, пока его вынесет на побережье Поморья, Савинову не пришлось…

Ярина едва успела чуть прибраться в доме и затопить печь, чтобы приготовить еду, как ей стало совсем худо. Тошнота подступила к горлу, ноги затряслись от слабости, и Ярине пришлось присесть на лавку, чтобы не упасть. Она сидела, тяжело дыша, привалившись спиной к бревенчатой темной стене, и ждала, когда перестанут плясать перед глазами болезненно яркие цветные пятна. «Да что же это со мною?» Ужасная слабость, охватившая все ее существо, могла быть началом некого неведомого недуга. Хотя Яра подозревала, что причина-то гораздо проще. Ведь в последние дни она почти ничего не ела. Может, и голова ее кругом идет просто от голода?

«Надо бы поесть, – подумала девушка. – Разве можно себя так мучить. Вон уже все замечают, как похудела. Щек нету, а живот – ровно доска, твердый, будто и не женка вовсе. У мужей такие – плоские, с ровными выпуклыми клетками. Вот вернется Александр и смотреть не захочет на меня…» Ярина слабо улыбнулась этой мысли. Знала: муж станет любить ее, как бы она ни выглядела. Но жене даже для себя важно выглядеть справно – румяной быть да бодрой. А тут – кожа да кости!

Пересидев головокружение, она осторожно поднялась с лавки и выглянула наружу. Солнце почти село. Лесные вершины темной зубчатой стеной темнели на фоне неба. Тихо. Даже ветер пропал, лишь мошкара радостно звенит. «И как это Всегорд, который сторожит за околицей, терпит этих маленьких кровопийц?» В конюшне, переступив копытами, фыркнула лошадь. Гридней нигде не видать: и вправду хорошо скрадывают! Ярина чувствовала, что они где-то рядом, но вот где? Появилось желание пойти поискать их, но она сдержалась и вернулась в дом.

«Ну вот она, твоя желанная тишь. Что же с ней теперь делать?» Мысли сами собой перешли со своих забот на мужа. «Как он там? Здоров ли? Не заберет ли его чужой мир?»

Ярина постелила себе на лавке и прилегла. В доме быстро темнело. Сквозь окошко, затянутое бычьим пузырем, проникали внутрь последние сполохи заката. Уснула она незаметно, и снилось ей, как она гуляет по лесу, а впереди, меж деревьев, то и дело мелькает Александрова спина. Она зовет его, но он почему-то не хочет ее подождать и уходит все дальше и дальше…

Глава 3 Среди волн

Ваше благородие,

Госпожа удача!

Для кого ты добрая,

А кому – иначе…

Булат Окуджава

Откуда он взялся посреди штормового моря, этот проклятый драккар?

С вершины волны Сашка увидел его черный, хищный силуэт на фоне заката. Парус просвечивал насквозь, и полосы на нем были заметны очень хорошо. Драккар под зарифленным парусом, идущий прямо к нему…

Савинов огляделся в поисках укрытия. «Что за глупость! Какое может быть укрытие в открытом море… Но надо что-то делать! Если они заметят меня… Нет, только не плен! Я вооружен и…» Мысли прыгали, как гребешки волн, но на самом деле было ясно: даны кого-то ищут. Вероятно, своего вождя. Если догадка верна, то искать они будут усердно. И стоит им наткнуться на Савинова…

Он прекрасно понимал, что сопротивляться не сможет. Уже сейчас тело почти не слушается. А что будет, когда его выволокут из воды? Скорее всего, он будет валяться, как медуза на песке, а то и попросту потеряет сознание… Отсюда следует, что на глаза «спасателям» попадаться нельзя.

Драккар быстро приближался. Уже было хорошо видно, как по палубе «датчанина» снуют люди и что-то отблескивает в лучах заката. Сашка различал даже отдельные фигуры. Вот несколько человек столпились на носу, высматривая что-то в волнах. «Точно! Они ищут своего вождя! Да только зря стараются… В Вальхалле он! А может, и в аду, – черт его знает… Однако не пора ли нырять?»

Даны были уже совсем близко, и Савинова пока спасало лишь то, что корабль данов был между ним и солнцем. Он подождал еще немного и, почуяв, что сейчас будет замечен, погрузился в воду с головой…

…Потом Ярине почему-то приснилась вода. Целое море черно-зеленой соленой воды. Клочья облаков на безлунном ночном небе и яркие, острые звезды. Лес исчез бесследно, лишь одинокий ствол дерева служил игрушкой для волн. И Яра во сне остро почувствовала свое родство с этим безжизненным куском дерева, оказавшимся вдалеке от привычных мест, во власти враждебной стихии.

Ярина удивилась: что может быть общего у нее с этой мертвой деревяшкой? Но чувство не проходило, наоборот – оно становилось все сильнее. И тут… «Это не плавник! Это обломок мачты! Александр!!!» И, будто в этом сне Ярине нельзя было произносить имя мужа, волны ринулись на нее бешеными псами и захлестнули. Она проваливалась куда-то в бездну. Пыталась вдохнуть, но воздуха не было. «Задыхаюсь! Дышать!» – билось в висках. Но сон неумолимо тянул ее на дно… Сон…«Сон! Это сон! Проснись, Ярина!»

Она рванулась из последних сил и с судорожным вздохом открыла глаза…

Сашка сумел вынырнуть и на этот раз. Обрывок каната, когда-то служивший для поворота рея под ветер, был крепко намотан на запястье Савинова.

А ведь поначалу все шло неплохо. Драккар проходил буквально в полусотне метров. Света было еще достаточно, чтобы Сашку могли заметить. Он хоронился под обломком, изредка подвсплывая, чтобы глотнуть воздуха… Однако, всплыв очередной раз, Сашка глотнул вместо него холодной, соленой воды…

Всякий, кто хоть раз в жизни захлебывался или тонул, знает, каково это. Внезапный удар волны. Вода наполняет рот и нос. Тело мгновенно слабеет. Легкие судорожно пытаются освободиться от попавшей в них воды. Ум мечется в панике: «Погибаю! Погибаю!» И если не совладать с паникой…

Савинов совладал. Но потратил на это последние силы.

Вынырнув, он, уже не скрываясь, уцепился за обломок и надсадно кашлял. Сашке казалось, что легкие сейчас вывернутся наизнанку. Хотелось заорать: «Стойте! Я здесь!» И пусть эти паршивые даны вернутся и заберут его. Пусть заберут, лишь бы не болтаться здесь, как дерьмо в проруби…

«И чего я прятался? Это же не фашисты! В концлагерь не отправят, а свои не назовут предателем Родины… Вон Бранивоя как встречали из плена… А там можно выкупиться или бежать…» Мысли неслись вскачь, а какая-то маленькая, но очень крепкая частичка сознания Савинова смотрела на эти мысли с холодным любопытством.

«Ах, вот оно как! Вот как, оказывается, все происходит! И ты такой же? Чуть поплохело – и в плен, строевым шагом! А ежели мешает мораль, уговорим себя: не ты первый, мол, не ты последний… Эх, „Герой“, шланг желторотый… Не фашисты? А про „кровавого орла“^[196] слышал?»

Сашке стало стыдно перед самим собой. И еще он разозлился. Злость придала ему сил, и Савинов приподнялся в воде, опираясь на верный обломок, чтобы оглядеться. Солнце село. Частые звезды, казалось, вонзаются в зрачки. Драккар ушел… Кругом темные гребни волн, правда, уже более пологие, чем раньше. И мучительно хочется пить. «Не смешно ли – посреди такого количества воды? А драккар все же ушел… Стоп! А это…»

Черный борт корабля внезапно возник из темноты и навис над Сашкиной головой. Потом что-то с шумом рухнуло в воду. Крепкие руки схватили его и потащили куда-то вверх.

В одном Сашка оказался прав – он действительно почти сразу потерял сознание.

Глава 4 «Неисповедимы пути…»

В театре теней сегодня темно,

Театр сегодня пуст.

Ночные птицы легли на крыло,

Выбрав верный курс…

Константин Кинчев

«Беда! Беда приключилась!»

Эта мысль возникла еще до того, как поутру Ярина открыла глаза. Она не знала, что случилось на самом деле. Но сон с корабельными обломками в бушующем море! Надо что-то делать!

Яра чувствовала себя совершенно разбитой. Сон не прогнал усталость, а, наоборот, измучил. Но Ярина не могла просто взять и забыть о тревоге. Да и не выбросить из памяти грозно вздымающиеся водяные горы… Делать нечего, придется попытать счастья вновь. Может, удастся хотя бы узнать, жив ли?

На этот раз даже начало оказалось трудным. Заговор Ярине прочесть пришлось аж трижды. Но наконец ей удалось воспарить над своим неподвижно лежащим телом и устремиться на закат. Становилось все темнее: солнце, нарушая свой вековечный обычай, не успев подняться из-за восходного окоема, погрузилось обратно. Навстречу полету Ярины катилась ночь. Волны моря мелькали внизу серебряной от звезд рябью. Ярина даже не сразу заметила темную тень на воде. Тень темнее, чем ночное море. Корабль! Но почему один?

Не раздумывая, Яра устремилась вниз…

Сашка открыл глаза.

«…Почему так темно?.. Ночь? Или я ослеп?.. И где я?»

Он помнил только, что даны выловили его таки из воды. «Кстати, вот еще загадка: как они меня нашли в такую темень, посреди моря?» Кроме этой загадки были и другие. Например, почему он не связан? Правда, нечто тяжелое довольно эффективно сковывало Сашкины движения. Судя по запаху и жесткому меху – звериная шкура. Скорее всего – медвежья.

«Все повторяется! Первые мои ощущения в этом мире связаны с холодным купанием, теплой шкурой белого медведя и глотком меда… Сейчас присутствует два компонента. Мех и купание. А мед? Где мой мед?»

Савинов попытался приподняться на своем ложе, чувствуя при этом, как оно летит куда-то в бездну. В животе – отвратительная пустота. Корабль трещит и скрипит, будто собирается немедля развалиться на части…

И тут Сашка понял, почему так темно. Над его ложем кто-то заботливо натянул тент. «Что-то подозрительно заботливый пошел нынче дан. Ласковый, как сестра милосердия. Тент натянули, а сами снаружи мокнут… Чушь! Может, это не даны?»

В этот миг у полога кто-то завозился, расшнуровывая клапан, а потом внутрь просочился бледный звездный свет и в открывшемся проеме возникла стриженная «под горшок» белобрысая голова. Сашка узнал бы ее из тысячи.

– Рысенок!

Стрелок кивнул и протянул Савинову что-то темное.

– Выпей-ка, вождь! Здесь…

– Мед, – продолжил за него Сашка. – Я выпью, а ты расскажи, где мы и что это за драккар…

Рысенок кашлянул.

– Какой драккар, вождь? Мы на «Медведе»… Ты что же, совсем ничего не помнишь?

Спустившись ниже, Ярина сумела лучше разглядеть корабль и ужаснулась. Это, без сомнения, был «Медведь»: вон на палубе приметные мужнины придумки – пороки. Но что же произошло? Почему от мачты остался жалкий огрызок высотой всего в три человеческих роста? Где длинная рея, на которой поднимают парус? Теперь широкое ветрило просто привязано к мачте и закреплено на бортах. Сильный ветер надувает его, делая похожим на сорванный бурей шатер…

Сорванный бурей… Не зря Ярине снился обломок мачты в волнах. «Медведя» сильно потрепало, но он плывет. Воины спят прямо на палубе. Седой кормщик все так же крепко держит тяжелое кормило… А где же Александр?

Яра наконец заметила маленький навес рядом с мачтой. Возле навеса устроился спиной к борту Рысенок на пару с молодым, незнакомым парнем. «Раз стрелок здесь, значит, он – под навесом…» Ярина проскользнула под полог…

Александр спал, накрытый тяжелой шкурой. Он показался Ярине очень уставшим и осунувшимся. И она, желая поддержать, коснулась его сна, как делала это раньше, еще в Западной стране…

Все звуки куда-то пропали, и Ярине помстилось, что она вдруг оказалась где-то глубоко-глубоко под землей. Стена! Снова стена! Тишину, наверное, можно было потрогать руками. Попытка произнести хоть одно слово стоила неизмеримых усилий. Ярина попробовала – и отступилась. «Не выходит! Он не слышит! Мне не дозваться…» Не стоит даже пробовать, иначе, как в прошлый раз, ее унесет прочь неведомым вихрем…

Любимый совсем рядом. Темнота – не помеха. Можно разглядеть каждую черточку лица, морщинки в уголках глаз, шрамик на щеке, густые ресницы, твердо сжатые губы и сурово сдвинутые брови…

«Что-то снится ему? Может, переживает: как я там? А я здесь. Но он не слышит… Почему? Неужели его так тянет за Кромку? Как же быть?»

Ярина явственно ощущала, что стена между ними стала толще и прочнее, чем в прошлый раз. Но это значит… «Нет!!!» Гнев вдруг всплеснулся в сердце, поднялся волной. Гнев на злую долю, что пытается разлучить их, гнев на собственную слабость. «Нет! Не может так все закончиться! Не верю! Не хочу! Не оставлю так! Должно получиться! Может – хитростью? Как-то подать знак?»

Она с горечью вспомнила, что не властна здесь над вещами. Будучи бесплотной, Ярина не в силах сдвинуть весло или даже поднять маленькую деревянную ложку. Вот и в первый раз: ведь это Рысенок отворил перед ней двери в горницу, где лежал раненый Александр. Иначе она не смогла бы войти… «Погоди-ка! – сказала она себе. – Рысенок! Ведь он-то не спит…»

Яра стремительно выскользнула из шатра.

– Рысенок!!!

Весин вскинулся, вытаращив от удивления глаза. Его левая рука вновь сотворила оберег от темных сил. Как и в прошлый раз, увидев действие знака, он сразу успокоился, улыбнулся и тихонько сказал:

– Здравствуйте, Ярина Богдановна! Давно что-то вы к нам не заглядывали… А Олександр-то Медведкович спит сейчас. В воде холодной долго пробыл… Ну да худшее позади уж…

Яра скользнула ближе, и молодой воин, что сидел рядом с Рысенком, вдруг встрепенулся и начал озираться по сторонам. Видимо, что-то почувствовал. Ярина с удивлением поняла, что воин этот – девушка!

Захотелось спросить о ней у стрелка, но силы уже на исходе, и скоро волей или неволей, а придется возвращаться назад. Значит, надо поспешить.

– Выручай, Рысеночек! Воеводу твоего силы злые за Кромку утянуть хотят! Не слышит он меня совсем! Подскажи, что делать, – ты ведь не прост, многое видишь…

– Вот оно что! – Рысенок полез пятерней в волосы. – А я-то гляжу: сам не свой Олександр Медведкович! Вот откудова злые ветры дуют!.. А почто его тянет туда, ведомо ли?

– Да как же… – И Ярина принялась рассказывать.

Как ни странно, но наутро Савинов почувствовал себя почти в норме. «Неужели такое купание – и пройдет без последствий? Чудеса!» Ничего не болело, только руки и ноги слушались плохо. Будто отлежал…

Сашка весь изматерился, пытаясь одеться. В конце концов это ему удалось, и штаны с рубахой были побеждены…

Выйдя наружу, Савинов остановился, ошеломленный увиденным. «Впрочем, чего ты ожидал? Нас же накрыло – дай Бог! Странно, что вообще на плаву остались… Хотя с таким огрызком вместо мачты далеко не уедешь. Надо что-то придумать…»

Он поковылял на корму. Ратимир приветствовал его взмахом руки. Голова седого варяга была обвязана тряпицей, сквозь которую проступали бурые пятна. Сашка кивнул на повязку и спросил:

– Когда это тебя?

Кормчий глянул на него с сомнением, будто подтвердились его худшие предположения.

– Прав весин, ничего ты не помнишь. Волна, видать, тебе память отшибла.

Сашка нахмурился:

– Да что вы все загадками разговариваете? Ну не помню, так расскажи!

– Отчего ж… Как нас в первый раз накрыло, волна сбила меня с ног. Кормило мотнулось – и прямо в лоб мне… Ты же подскочил, помог подняться, и мы вместе стали лодью носом к волне поворачивать. А потом нас накрыло второй раз. И смыло тебя… Воины к тому времени все крючья уже порубили, и драккар, что с нами сцепился, пошел ко дну… Потом мы гребли, ставили запасной парус. А посреди ночи Рысенок завопил, что чует тебя в волнах…

– Понятно… – Савинов помолчал. – Много народу потеряли?

– Нет, Медведкович. Вот если б не твой приказ держаться да сбросить брони – половина б утопла. Никто ведь ничего и сообразить не успел. В самый-то разгар боя… Потеряли всего шестерых, да с десяток человек поранено. И утонуло трое… Кстати, у нас полон. Пятеро данов, что у нас на палубе оставались, не успели обратно перескочить. Их счастье, а то бы утопли с остальными… Эти пятеро работали вместе со всеми, и на веслах, и с парусом.

– Значит, по Правде, придется их отпустить, – решил Савинов. – Или, ежели захотят, взять в дружину… Куда сейчас правишь?

Ратимир, прищурившись, посмотрел на солнце, встающее слева по корме.

– Ночью ветер переменился, а то можно было на Волин пойти. Ольбард давно там, наверное. А нам придется в Рерик возвращаться. Ветер теперь туда, а с таким парусом только по ветру и ходить.

Сашка усмехнулся про себя: «Действительно», однако вслух произнес другое:

– Обломок реи, с которым я плавал, за бортом остался?

– Нет, воевода, тебя ведь от него не оторвать было. Так вместе и выволокли…

– А раз он здесь, почему бы нам не вернуть его на подобающее место? Обломок реи на обломке мачты – глядишь, и с парусом управляться понемногу сможем.

Ратимир озадаченно поскреб в затылке:

– И то верно! Как же это я проглядел…

Глава 5 Проба крыла

Смотри мне в глаза,

Мне нужен твой взгляд.

Сегодня я способен дать бой,

Сегодня я трезв.

Я говорю тебе:

Сделай шаг.

Пока деревья спят,

Ты можешь верить мне…

Константин Кинчев

К полудню волнение на море почти успокоилось. Но ветер задувал неплохо. Искалеченную мачту «модернизировали» по Сашкиному проекту, и «Медведь» пошел быстрее. И это было совсем неплохо, потому что в шторм исчезло несколько бочонков с пресной водой и еще в нескольких вода оказалась подсоленной.

Савинов проверил запасы продовольствия и попытался сделать расчет на оставшиеся два дня пути. Как закончил, к нему подошел Рысенок. По всему видно – хочет сообщить нечто важное.

– Что у тебя?

– Тут такое дело, – парень чуть замялся, подбирая слова, – я… В общем, Ярина Богдановна мне привиделася…

– Когда?!

– Да вот пока ты, Медведкович, спал, она и приходила.

– И что? Она сказала что-нибудь? Здорова ли? Да не молчи ты!

– Сказала: тянет тебя за Кромку. Сказала: можешь совсем уйти…

– Почему же она ко мне не пришла, не сказала сама?

– Не слышишь ты ее… – тихо сказал Рысенок. – Уж очень крепко держит тебя Кромка. Я думал: то думы твои… А вот оно как. Она ведь пыталась, звала… Не долетают ее слова…

– Но ведь раньше я слышал! – Савинов вдруг понял, что ему страшно. Он тут носится, как дурень с писаной торбой, со своим выбором, а выходит, выбора уже и нет!

– То раньше, Олександр Медведкович… Раньше совсем другое дело было. Ты лучше припомни: что случилось после того, как поранили тебя? Ведь тогда я тоже видел жену твою, Ярину Богдановну, как она ночью к тебе беспамятному приходила. Я ж тогда на страже у двери стоял, узнал ее да впустил… У нас дома многие так могут: кудесники или женщины-большухи, которые в роду старшинство имеют. Мать моя так же делала, когда отец на охоте пропал…

«Так все-таки не сны это были! – На душе от этой мысли стало теплее. – Не сны… А что случилось с тех пор…» И Савинов вспомнил. Впрочем, тут и вспоминать нечего! Единственное, что было ну просто из ряда вон, так это когда его выбросило в Тот мир прямо с борта лодьи, посреди шторма. Наверное, это оно и есть – то самое усиление «тяги Кромки»! И если рассуждать логически, дальше будет еще хуже…

– Ну и что присоветуешь? – мрачно спросил он.

– Не знаю я, воевода, что тут присоветовать… – Рысенок почесал белобрысые патлы, испачканные оружейной смазкой. – Насчет Кромки – то дело твое. Я об этих вещах мало знаю. Хотя наш старый кудесник, сказывали, мог оттуда людей возвращать. Значит, как-то противиться тяге этой можно… А насчет того, что жены своей зова не слышишь, так, может, у нее просто сил недостает. Исхудала вся – видать, нездоровится ей… Может, ты сам позовешь? Глядишь, и вскроется стенка-то?

– И как звать? – быстро спросил Савинов.

Рысенок с сомнением посмотрел на него: не шутит ли воевода? Ужель сам не ведает?

– Давай рассказывай, – подбодрил его Сашка. – Я и ваши методы, способы то есть, знать хочу. Чтобы не разминуться с ней где-нибудь в горнем Мире…

Объяснение, видимо, парня устроило, потому что он деловито и обстоятельно принялся излагать свою методику. Она оказалась на диво простой. Садишься или ложишься так, чтобы тебе никто не мешал. Неплохо, чтобы рядом была вода, в которую можно глядеть, или костер, хотя можно использовать и облака и звезды. Садишься и вслушиваешься в себя, пока не услышишь каждую жилку и самые малые токи крови. Тут главное не уснуть, а смотреть на помощника, то есть на воду, огонь или ветер, и дать ему унести себя туда, куда желаешь. Занятие это опасное, поэтому неплохо сказать заговор или заклятие, чтобы стихия не занесла куда-нибудь за тридевять земель. Но если Силы много, тогда достаточно просто держать перед мысленным взором место, куда хочешь попасть, и человека, которого зовешь.

– Значит, так. Сажусь в затишке, прислушиваюсь, потом представляю себе наш двор в Белоозере…

– Нет-нет! Зачем в Белоозере? Да я ведь не сказал тебе… Ярина Богдановна с братом своим Жданом в Ладогу подалась. Надеялась, видно, что ближе будет к тебе и услышишь ты ее. И мы никак мимо Ладоги не пройдем! Вот вы пораньше и встретитесь…

– Погоди-ка… Как же быть? Я ведь там никогда не бывал. Кто знает, где они остановятся?

Рысенок в первый раз за весь разговор улыбнулся.

– Так ведь, воевода, Силы тебе не занимать, коли бурю прогнал! Просто думай о жене, держи в мыслях – и донесет тебя к ней в единый миг.

– Вот как… Ну, спасибо тебе, брат! А больше она ничего не просила передать?

– Да вроде все я сказал… Видно, любит тебя крепко! У нас вот обычаи иные: жены сами мужей выбирают, и ежели какая вот так места себе не находит, значит, люб ей охотник до беспамятства. Бори, воевода, тягу ту! Сильнее бори! Верит она тебе. Ждет.

Савинов еще раз молча сжал крепкую ладонь стрелка. «Спасибо, брат!» Рысенок по-детски открыто улыбнулся и пошел было на свое место, но вдруг обернулся и сказал:

– Ежели что, я всегда рядом. Может, помочь чем надо будет…

К вечеру Сашка совсем выбился из сил. Может, сказались приключения прошлой ночи, может, нервное перенапряжение…

Уже проплывали мимо высокие утесы Руяна – лодья шла теперь на юго-запад к Рарогу, а Савинов все сидел у мачты, пытаясь в очередной раз отправиться в мысленное путешествие на северо-восток. И ощущение у него было такое, будто мешки целый день грузил.

Но ведь получилось! Он видел ее! Видел, что Ярина сидит на крыльце небольшого дома, окруженного лесом. Видел, как она бледна, как заострились ее скулы – и впрямь похудела! Увидеть получалось легко, а вот остальное… Какая там стена! Преграда, что встала между ними, была крепче любой стены. Сашка пытался коснуться Ярины, но его раз за разом отшвыривало назад. Стена была даже не между ними. Она непроницаемым коконом окружала самого Савинова. В конце концов он устал и просто сидел возле мачты, бессильно уронив руки и прикрыв глаза, а в голове тупо вертелось бесконечное: «Вот ведь, вот ведь, вот ведь…»

Неудачной вышла проба крыла. Нет, конечно, он станет бороться. Сопротивляться изо всех сил, чтобы его не утащило, не уволокло туда, в Тот мир, где война, где с треском расседается земля, принимая в себя каленое тело снаряда, где жаркими факелами падают горящие самолеты, где небо чернеет от дыма. Сашка понял уже, что не хочет туда. Не хочет возвращаться обратно. Его место здесь! Но он знал, что непонятная сила в один совсем не прекрасный день снова предъявит на него свои права. И он, Савинов, будет вынужден сражаться с ней, чтобы остаться там, где находится его сердце. А сердце его – в маленьком домике на опушке леса, в руках у рыжеволосой женщины, которую Сашка любит так, как не любил никогда в жизни…

Но он, зависший меж двух миров, не знает, насколько еще хватит его сил, чтобы держаться на этой призрачной грани. Оба мира предъявляют на него свои права. Один – чтобы вскоре убить, – Сашка не сомневался в этом, а второй – чтобы тоже убить в конце концов, но сначала подарить дом, верность и любовь. И Савинов уже без колебаний выбрал бы этот мир – он терпеть не мог, когда решали за него. Но, возможно, теперь уже поздно…

Глава 6 Возвращение

Порывом ветра над волною белопенной,

Листвой осенней и апрельским громом первым

Я призываю день, который завтра будет,

И, призывая, говорю: Все будет так, как я велю!..

Песня Сирены из кинофильма «Выше радуги»

Лодьи Ольбарда возвращаются! Ладога забурлила, как растревоженный муравейник. У многих ладожан родичи в дружине Синеуса. Другие ждут известий от друзей. Купцы, те надеются на барыши. Не было еще, чтобы князь возвратился из похода без добычи!

Ярина приехала на пристань в сопровождении Твёрда и Юрка. Хотя ехать ей не хотелось. Но она понимала, что посланцы от князя все равно найдут ее, чтобы сказать то, во что Яра никогда не поверит…

Она огляделась. Кажется, полгорода собралось здесь. Новости летят как на крыльях, да и кто ж не знает белоозерскую дружину и князя Ольбарда Синеуса! Не в каждое лето ходят варяги в такие походы. Что привезли? Какие новости?

И сам Твердислав здесь. Посадник высится посреди толпы боевой башней. Верхами, на белом коне, важный. С ним гридни в полных доспехах. По чину и встреча! Твердислав, заметив Ярину, махнул рукою. Давай сюда.

«А кто это рядом с ним? Так то же брат Ждан, в своей лучшей рубахе! При гривне и запястьях, нарядился как на праздник». Он тоже машет и что-то кричит.

Ярина направила коня в их сторону. «Многого ты, Жданушка, не ведаешь еще! Думаешь, закончилось мое ожидание?»

Толпа вдруг всколыхнулась, загомонила. Ярина обернулась. «Что?» Паруса! Из-за мыса клоком невесомого тумана выскользнула первая лодья – Ольбардов «Змиулан». Отсюда был хорошо виден Ольбард, стоящий у изогнутого носа корабля, с которого загодя снят хищный саблезубый череп.^[197] А за «Змиуланом»…

Яра сама себе удивилась. Оказывается, даже зная, что сейчас будет, она продолжала надеяться: «А вдруг все приснилось? Просто дурной сон! И вот сейчас покажется из-за мыса знакомый парус…» Но нет. Все правда. Только шесть лодей подходят к пристаням града Ладоги. И нет среди них «Медведя»…

Ольбард сошел на берег первым. Поклонился родной земле, честному народу. За князем, блестя оружием и убранством, сходила на берег дружина. Ладожане приветствовали воинов, девицы подносили испить, угощали калачиками. Хлеб, соль!

Князь смотрел вокруг, но сердце его не радовалось. Он видел, как, раздвигая в стороны народ, приближаются всадники с Твердиславом во главе.

– Здрав будь, посадник!

– И тебе здравия, князь! – Твердислав спешился. – Как добрались?

Ольбард хотел ответить, но вдруг узнал двоих из свиты посадника. Сын Храбра, Твёрд, стоял, держа под уздцы вороного коня, и взгляд юноши метался по лицам прибывших воинов. На коне, которого он держал, сидела жена Медведковича, Ярина. И глаза ее смотрели князю прямо в душу.

«А ведь она знает! – понял Ольбард. – Откуда? И вообще, что она делает в Ладоге?» Ее брат Ждан, похоже, не знал еще ничего. Но его взгляд тоже просеивал толпу, и беспечная улыбка, до этого блуждавшая на губах молодого кузнеца, застыла.

– Ольбард, что… – посадник проследил его взгляд, – что случилось?

– Храбр погиб, Твердислав… И муж ее, – князь указал на Ярину, – тоже…

Лицо посадника закаменело. Он медленно оглянулся. Но Твёрд уже решительно шел к ним, ведя коня в поводу.

– С возвращением, княже! – Парень с надеждой глянул Ольбарду в глаза. – Не подскажешь ли, где отец мой?

Князь положил ему руку на плечо:

– Твой отец и мой друг Храбр Мстиславлевич погиб в Западной стране. Погиб в бою…

Твёрд вскинул голову, рука его сжала повод так, что побелели пальцы.

– Он отмщен?! – Юношеский голос зазвенел, словно парень прямо сейчас готов отправиться в путь, чтобы убийца не ушел от расплаты.

– Да, Твёрд, он отмщен. Его побратим Александр Медведкович покарал убийцу. Но и он погиб в шторм, когда мы возвращались назад…

Князь взглянул на Ярину и вдруг увидел, что она улыбается.

– Ты ошибаешься, князь! Даже вещие могут ошибаться. Да, Храбр погиб, это видели многие, и многие же погребли его тело. Но мужа моего никто не видел мертвым! Он жив, я знаю это! И останусь его ждать здесь…

«Она права!» Ольбард вдруг почувствовал то, что знал все это время, но не хотел замечать. Может, помешала мощь бури, а может, услышать это возможно было только рядом с Яриной. Тот, чья жизнь и судьба были неразрывно связаны с Ней, жив! И он вернется!

Мощные, облицованные каменными плитами земляные валы крепости не менее чем на пять метров вздымались над крышами домов окружающего Рарог посада, который, собственно, и был Велиградом. Вымощенная камнем дорога вела к удобной гавани с молами и причалами. Полуденное солнце изливало щедрые лучи на башни твердыни, увенчивающие валы кремля, на людей, спешащих по своим делам, на ярко раскрашенные наличники и ворота домов. Красотища!

Савинов специально взобрался на стену, чтобы насладиться пейзажем. И не ошибся: здесь было на что посмотреть! Пышные пастбища вокруг города, на которых пасутся стада, тяжкая мощь стен, блеск и гомон посада, звон кузен, стук топоров в порту, где ремонтируют «Медведя»…

Сашке нравились славянские города. Впрочем, нравился ему и Хагенов борг, а уж про Бруг на Бойне и говорить нечего. Однако именно здесь Савинов видел что-то родное… Нет, не дым труб и грязь окраин большого промышленного города, а зелень садов и аккуратные хаты донской станицы…

Как выяснилось, стольный город бодричей именуется Велиградом, а Рарог – то есть Сокол – это мощная крепость в его центре. Скандинавы называют его Рериком, а немцы – Мекленбургом. Этот древний форпост был выстроен свирепым славянским племенем еще в те давние времена, когда бодричи переселились сюда с Дуная, уходя от нашествия гуннов. Недаром крепость носила имя Сокола, покровителя местной княжеской династии.

Сашка помнил, что в исторических книжках и энциклопедиях государства всех западных славян почему-то именовали племенными союзами. Здесь все было иначе. Здесь бодричи – ободриты, лютичи – вильцы и лужичане, были не племенами, а народами, большими и сильными, со своими святынями, множеством городов и крепостей, с династическими связями с датскими и франкскими королевскими родами. Народы эти совершали постоянные военные походы по всей Балтике и Северному морю, а в союзе с викингами хаживали и в Средиземное! Больше того, даже в Скандинавии встречались целые поселения – колонии вендов. Так-то вот!

Однако не все в порядке и здесь…

Савинов смотрел вниз со стены, вдыхал знакомые запахи и думал, что почти так же пахло в Белоозере и других городах Руси, в которых он успел побывать. И люди-то здесь такие же… Даже не так – те же! Потому как очень многие из тех, с кем он, Сашка, познакомился там, на востоке, имели здесь родню как минимум в третьем колене. Иные просто уехали отсюда, ища свободных пространств, потому что тесновато уже в землях ободритского княжества. Нескончаемый поток переселенцев идет от этих берегов на восток, из Руси Балтийской в Русь Восточную, ту, что со временем будет зваться Великой. Поток никогда не прерывается, лишь иногда истончаясь, но затем снова усиливается. А здесь народу будто и не убывает!^[198]

Воины с семьями отъезжают в Киев, Ладогу, Чернигов, Муром, Белоозеро, Изборск, Полоцк. Везде примут их, неукротимых в бою, верных, отважных… Но именно эта неукротимость и погубит сию землю. Потому что ободриты ходят войной не только на датчан или немцев. С не меньшей яростью они сражаются с лютичами и поморянами, а нарождающаяся уже Польша тоже стремится прибрать к рукам все эти земли. И пока они дерутся между собой, будучи не в силах договориться, немцы копят силы.

«Как похоже на то, что происходило в двадцатом веке! Дранг нах Остен! Какой же это, черт возьми, старый лозунг!»

Сашка знал, что лютичи и ободриты еще создадут так называемую Вендскую державу, но и она погибнет, хотя продержится еще как минимум полтораста лет. Печально… «И чего они здесь все делят? Не дрались бы между собой, может, и устояли б…»

Он снова подумал о том, что вот оно, дело. Вот вызов, который невозможно отвергнуть. Это они здесь не могут договориться, а он сам? Он ведь знает, что все это, по сути, один народ, и если сплотить его… Эх! Какая держава могла бы подняться из этого лоскутного одеяла, составленного из малых княжеств и уделов! Никакие крестовые походы не помогли бы тогда немцам, никакие тумены – монголам…

«Но есть ли для этого объективные предпосылки? – как спросил бы истинный коммунист, следующий учению Ленина—Сталина… – Найдем, – решил Савинов, – а надо будет – создадим!»

Впрочем, Мстивой уже предложил поучаствовать в большом деле. Когда искалеченный «Медведь» приплелся в гавань, князь не заставил себя долго ждать. Приехал прямо на пристань, поздоровался как со старым знакомым. Посокрушался для порядка насчет повреждений, обещал посодействовать в ремонте, а потом предложил дело. А всего-то – у саксов Стариград отбить. Они там, заразы, водворились пять лет назад и уже успели обозвать наш («Наш! – грозно сверкал очами молодой князь. – Вагрская область наша от века!») город Ольденбургом. Конечно, воевать Вагрию пойдет целая рать бодричей, но вот в осаде Стариграда вовсе не помешают Сашкины камнеметы…

Савинов осведомился, много ли времени займут военные действия.

Не менее двух недель, последовал ответ. Ольбард не согласился на такой срок – у него княжество без присмотра. Но ведь за имуществом ОлексыМедведковича есть кому присмотреть?

Присмотреть-то есть кому, сказал тогда Савинов и задумался. Ярина ждет, волнуется. Это заставляет спешить, но ремонта на лодье не меньше, чем на полторы недели. Все равно задержка. Поэтому Сашка посоветовался с дружиной и задал князю только один вопрос:

– Когда выступаем?

Но до похода случилось еще одно происшествие, которое совершенно выбило Савинова из колеи. Был солнечный день, воины на лугу упражнялись в стрельбе из лука, а Сашка, отложив оружие, углубился в расчеты. Он как раз изобретал способ, как установить снятые с «Медведя» камнеметы на большие повозки, и думал, что надо бы усилить оси и приделать к повозкам нечто вроде станин, чтобы те не перевернулись при стрельбе…

Подумать-то Сашка успел, а потом все видимое в поле зрения вдруг задрожало и пошло полосами и трещинами, дробясь на маленькие квадратные кусочки. Они осыпались куда-то вниз, как большое мозаичное панно во время землетрясения. В конце концов остались только небольшие фрагменты – пятнышко травы, клочок неба с белым мазком облака, один из рогов Рысенкова лука, чье-то плечо. Затем пропали и они, и наступила мутная, колеблющаяся темнота. И потом прямо из нее, из глубины темного вихря соткался тяжелый двухтумбовый стол. А за ним – человек в военной форме с петлицами капитана НКВД.

Глава 7 Застенок

Завтрашний день будет потом,

Все, что нам нужно,

нам нужно сейчас!

Время горит ясным огнем,

Остановите нас!..

Константин Кинчев

– Вы, похоже, не понимаете всей тяжести своего положения, Лев Львович! – Следователь Мелкис поднялся из-за стола и прошелся по кабинету, заложив руки за спину. – Вам вменяется в вину, что вы развалили обороноспособность своей авиадивизии, из-за чего наши ВВС на Западном фронте понесли тяжелые потери! Это даже не вредительство! Вы же враг! Враг трудового народа! Вы понимаете, что у вас нет другого выхода, как покаяться перед партией и правительством? Подпишите бумагу, и трибунал, возможно, учтет…

Полковник Шестаков молча сидел на табурете перед столом и неотрывно смотрел на портрет Сталина, висевший на противоположной стене. Савинов чувствовал обреченность, с которой полковник слушал следователя. Оно и понятно. Что бы он сейчас ни начал говорить, все бесполезно. На самом деле вердикт уже вынесен. И не сегодня завтра Шестакова расстреляют.

– Ну, что вы молчите? Вам нечего сказать? Страшно? А о чем вы думали, когда позорно струсили? О чем вы думали, бросая управление дивизией?

Шестаков-Савинов поднял голову и твердо произнес:

– Я не трус! И вы это знаете!

– Ах да! Простите! – Мелкис язвительно улыбнулся. – Как же, герой Испании! Восемь сбитых лично и тридцать с гаком в группе, – я все верно говорю?

– Да.

– Более того, – следователь старательно изобразил на лице недоумение, – за первую неделю боев с фашистами вы сбили еще пять самолетов врага. Похвально… А ваша дивизия потеряла семьдесят шесть истребителей за это же время!^[199] Вы пытаетесь своим личным счетом замазать нам глаза! Отвести от себя справедливое возмездие!

– Потери закономерны! Немец имеет опыт Европы, а большинство наших летчиков – недавно из училищ. Дивизия полгода как сформирована! К тому же мне так и не разрешили в ночь на двадцать второе объявить готовность номер один! Многие аэродромы узла – у самой границы! Вы можете поднять документы: я писал в штаб округа неоднократно, однако меня не слушали. А теперь я у вас стрелочник?

– Ма-алчать!!! – Мелкис ударил кулаком по столу. Двое мордоворотов за спиной Шестакова нетерпеливо шевельнулись, и он понял – будут бить. А ведь не верил, когда ходили подобные слухи! Выходит – зря. Следователь тем временем продолжал бесноваться: – Вы что здесь, на диспуте?! Не забывайтесь!!! Идет дознание, а вы, как я посмотрю, вместо добровольного содействия органам пытаетесь обелить себя?! Не выйдет! Ваша вина доказана!

– Тогда на кой черт ваше дознание? – устало спросил полковник. – Раз вина, выходит, доказана…

– А это не ваше дело, гражданин Шестаков! – рявкнул Мелкис, упирая на слово «гражданин». – Не зарывайтесь! Иначе мы быстро поставим вас на место! Да что я здесь с тобой цацкаюсь, подлый предатель! Орденов надавали, звание присвоить собирались внеочередное, Героя вручили этакой сволочи!!!

Он вдруг протянул над столешницей длинную костистую руку и схватил полковника за китель на груди, намереваясь сорвать с него звезду Героя.

Гнев и отчаяние ударили Шестакову в голову, но Савинов не стал дожидаться действий полковника. «Семьдесят шесть самолетов за первую неделю боев! Это же подвиг! Другие дивизии теряли ВСЕ самолеты! Сотнями! Какого хрена!!!» Он перехватил руку Мелкиса, когда тот уже собрался рвануть награду, чтобы с мясом выдрать ее из кителя.

– А ты там был, крыса?! Только и можешь, что пытать да расстреливать! А сам под пулями хаживал? Нет?! Тогда убери руки! Не ты награждал, не тебе и снимать!

Мелкис дернулся, пытаясь освободиться, но хватка у летчика была железная. Тонкое смуглое лицо следователя перекосилось.

– Розов! Касимовский!! Что стоите столбами?!

Сашка не стал ждать, пока его схватят. Ненависть всколыхнулась в нем багровой, тяжелой волной. Он вскочил, не глядя, пнул табурет ногой. Тот отлетел назад и угодил точно под ноги одному из вертухаев. А в набегающего второго Савинов, крякнув от натуги, швырнул обмякшее от удара в висок тело Мелкиса. Оно сшибло мордоворота с ног, но первый уже выпутался из табурета, подскочил ближе. Его тяжелый левый кулак летел Сашке в лицо, а правый норовил заехать под дых. «Боксер?»

Полковник куда-то пропал, и Савинов остался один в его теле. А может, они настолько слились в своей ярости, что было не разобрать, кто где. Но Шестаков, пожалуй, проиграл бы этот свой последний бой. Проиграл от безысходности и отчаяния, а не оттого, что не мог справиться с двумя вертухаями… Нет, с тремя! Дверь отворилась, и в нее ворвался дежурный с повязкой на рукаве. Увидев дикую, неподобающую сцену, рванул из кобуры пистолет: подследственному не положено избивать дознавателей! Наоборот, это они должны…

Времени выстрелить Савинов ему не дал. Сам-то он никакого отчаяния и обреченности не испытывал. Дикая, первобытная ярость пополам с жаждой крушить кости и черепа захлестнула его. Он вновь стал берсерком. Против этих – в самый раз!

Кулак вертухая угодил-таки ему в живот, но Сашка ощутил лишь легкий толчок, а в следующий миг противник пролетел через весь кабинет, отброшенный мощным ударом ноги. Савинов рассчитал точно. Полет тяжелой туши сбил дежурному прицел. Сашка стремительно прыгнул следом. Его пальцы впились в запястье руки, державшей пистолет, крутанули. Что-то хрустнуло. Дежурный взвыл и приложился спиной об пол, выронив оружие. Савинов пинком отбросил пистолет в угол. Сзади наметилось движение. Придавленный Мелкисом облом вскочил и с налитыми кровью глазами несся на Сашку. Точнее, это ему казалось, что он несется. Со стороны он смотрелся презабавно, медленно перебирая ножищами в тяжелых сапогах и растопырив узловатые пальцы профессионального душилы.

Савинов легко уклонился, подбил вверх его левую руку и врезал бугаю локтем прямо под грудную мышцу. Ноги вертухая тяжко вознеслись вверх, и он с треском хряснулся затылком о паркет.

Готов! Стремительно окинув взглядом поле боя, Савинов удостоверился, что противники выведены из строя. Прошел в угол и подобрал пистолет.

«ТТ – Тульский Токарева! Отлично…» Он двинулся было к Мелкису, который начал уже слабо шевелиться, когда краем глаза заметил… Шустрый дежурный, оказывается, лишь прикидывался, что он в отключке. Когда Сашка проходил мимо, хитрюга подскочил, как подброшенный пружиной, и ловко нанес летчику круговой удар ногой в печень. Тот принял удар на согнутый локоть, прижав его к боку, и лягнул энкавэдэшника в колено. Тот потерял равновесие, и Сашка, уже в полете, добавил ему рукояткой ТТ в лоб. Ловкач выпал в осадок.

«Вот так-то, паскуда! Хреновато вас здесь готовят…»

Прислушавшись, Савинов не заметил никаких признаков поднявшейся тревоги. Не мудрено! Здесь, наверное, постоянно кого-нибудь лупцуют. Шум, вопли. Никто не обращает на них внимания… Но надо как-то выбираться.

Кабинет находился в полуподвале и, чтобы выйти отсюда, надо пройти через пару-тройку постов. Да еще капэ у ворот. Кислое дело! Он подошел к валяющемуся тряпичной куклой Мелкису, ухватил его за шиворот, вздернул на ноги. «Что же это я делаю?» Шестаков, похоже, уже очнулся от боевого угара и, судя по всему, немного растерялся. Однако надо действовать.

Глаза следователя, налитые кровью, дико блуждали. «Никак я ему черепушку стряс? Ничего…» Савинов поднес пистолет к самому носу Мелкиса.

– Видишь? – Блуждающий взгляд завороженно остановился на черном отверстии дула. – Будешь орать – пристрелю как бешеную собаку!

Губы у побитого следователя мелко затряслись, и он быстро кивнул.

– Сейчас ты вернешь мне документы и проведешь через посты. Вздумаешь поднять тревогу – прикончу. Мне терять нечего!

– Т-тебя найдут! – Мелкис с ненавистью смотрел на Шестакова. – Найдут! У нас руки длинные! А ты, значит, не просто вредитель, ты предатель и немецкий шпион!

Савинов невесело рассмеялся.

– Нет, ну надо же, какой кретин! Кто тебя, дебила, сюда взял? Ты же больной! И башка у тебя, скотина, не варит совсем! Ты слышал, что я сказал? Еще в морду хочешь? Нет? Тогда шевелись!

– Я…

– Головка от х…я! Живо!

Под бдительным присмотром Савинова Мелкис полез в стол и извлек пакет с документами.

– Мой табельный пистолет где?

Следователь открыл нижний ящик стола – Шестакова разоружили прямо здесь, в кабинете. А ведь вызывали как бы для беседы!.. Сашка едва успел перехватить руку Мелкиса.

– Ах ты подлюка! – Хрясь! Следователь, получив по шее, свалился под стул. – Не дергайся! А ну встать! Встать, я сказал!

Мелкис поднялся, шатаясь, а полковник спрятал свое оружие в пустовавшую до этого кобуру, ухватил того за шиворот и поволок к двери. Выглянул в коридор. Все тихо.

– Пойдем-ка… Да смотри, я тебя предупредил. Дернешься, орать начнешь – добавится еще парочка трупов. Пошел!

Шаги гулко отдавались в стенах. За закрытыми дверями, идущими вдоль коридора, царила тишина. Только звонкое эхо шагов… Эхо? Из-за поворота навстречу им вдруг вывернул офицер НКВД в парадной форме, а за ним двое солдат с автоматами.

– Стоять! В чем дело, товарищ капитан? Что за вид?

В петлицах у офицера был ромб – полковник! Крупная птица для войск НКВД!

Мелкис открыл было рот, но, покосившись на Сашку, осекся. Офицер тоже посмотрел на него.

– А! Добрый день, Лев Львович! – и Мелкису: – Надеюсь, телефонограмма поступила вовремя?

– Какая телефонограмма? Я проводил дознание и приказал не беспокоить… – Следователь вдруг рванулся, отпрыгнул. – Арестуйте его! Он изувечил трех моих помощников, захватил служебное оружие, меня чуть не убил! Арестуйте!!!

Шестаков дернулся было стрелять, но Сашка удержал его. Что-то здесь не так!

Полковник НКВД спокойно посмотрел на него и потом негромко приказал подчиненным, маячившим за его спиной:

– Взять! – Те двинулись было к летчику. – А-атставить! Не его! Мелкиса…

Автоматчики невозмутимо отработанным движением завернули следователю руки за спину.

– Что… Не меня! Его арестуйте! Он враг!

Офицер, не глядя на Мелкиса, произнес:

– Вы мне здесь не указывайте! Мы еще разберемся, почему у вас дело так поставлено, что человек из-под следствия сбежать может…

Сказано это было так, что Мелкис побледнел.

– Но ведь я…

– Заткните ему пасть, – небрежно бросил офицер и обратился к Шестакову: – А вы, товарищ полковник, отдайте все-таки пистолет. У вас свой есть… Впрочем, прошу прощения, я оговорился. Не полковник – генерал-майор. Да, да! Приказ Ставки! Вас повысили в звании за успешное управление дивизией и срочно назначают командующим ВВС Крымского фронта! Вам необходимо срочно отбыть к месту службы. Самолет уже ждет!

И, взяв обалдевшего Шестакова за локоть, тихонько добавил:

– А следствию сопротивляться вы права не имели! Хорошо, что так все закончилось… Но если узнают…

– А узнают? – Летчик посмотрел ему в глаза. Тот улыбнулся.

– Нет, конечно! Кто же поверит предателю Родины! – и полковник кивнул на Мелкиса. Тот затрясся как осиновый лист, затравленно озираясь.

– Он не предатель, – сказал Шестаков, – а просто душевнобольной. Кажется, это называется «паранойя».

Офицер печально усмехнулся.

– Хороший контрразведчик, Лев Львович, обязательно должен быть чуточку параноиком. Однако, может, насчет него вы и правы. Проверим… А вы все же будьте поосторожнее. И как это вы ухитрились охрану положить? Самбо? Бокс?

– Вольная борьба… Да и вырос я не в самом спокойном районе… А этот псих хотел с меня ордена сорвать! Звезду Героя мне, между прочим, сам Сталин вручал.^[200] Мелкису ли отбирать?

– Понятно… Вы, надеюсь, там никого не убили?

– Не знаю, – честно сказал Шестаков. Он до сих пор так и не понял, что кто-то вмешался в его судьбу. Сашка мысленно улыбнулся. «Удачи тебе, генерал!» А затем, еще не осознавая, как он это делает, отстранился, выйдя из тела Шестакова. И успел увидеть, как тот в сопровождении полковника быстро идет к выходу, а Мелкиса куда-то уводят. Потом он сделал еще одно усилие и…

Глава 8 Ручей

Как всегда, был дерзок и спокоен

И не знал ни ужаса, ни злости,

Смерть пришла, и предложил ей воин

Поиграть в изломанные кости.

Николай Гумилев

День выдался ясный. Ярина с самого утра ушла из усадьбы и задумчиво бродила по окрестным рощам. Она и думать забыла о неясной тревоге, что охватила ее вчера на закате. Та улетучилась куда-то, не оставив после себя и следа. Все вокруг радовало взор: сияющая под солнцем листва, о чем-то шепчущаяся с легким ветерком, тенистые опушки и полянки, покрытые мягкой муравой, журчание недалекого ручейка…

К нему-то и вынесли ее ноги, сегодня сами выбиравшие путь для своей хозяйки. На берегу лежала деревянная колода. Ярина присела на нее и стала бездумно глядеть на медленные струи воды, тихонько несущие мимо мелкие веточки и сосновые иголки. На каменистом дне прозрачного ручья лежали затонувшие разлапистые коряги. Меж ними сновала рыбная мелочь, и Яра даже пожалела, что не взяла с собой хлебных крошек, чтобы покормить мальков.

Слабое журчание воды убаюкивало, но Ярину не клонило в сон. Наоборот, ей мнилось, что ручей протекает прямо сквозь ее уставшую душу, вымывая из нее тревоги и беды. Вычищает все темные уголки, оставляя после себя чистоту, ясность и покой… Нет, не зря она упросила брата отправить ее сюда, не зря согласился посадник. Здесь, казалось, сама Мать Сыра Земля взялась лечить ее и делает это лучше всякого знахаря. Добрые духи земли, воды и растений не оставят в беде, помогут, поддержат… Ярина почему-то ни на миг не усомнилась в том, что сейчас все они станут ее защищать и беречь, хотя сызмальства знала: и водяник и леший могут быть и злыми, и коварными…

Но ручей пел не об этом, унося горестные и печальные думы куда-то вдаль. Она представила, как ее печали, подобно опавшим осенним листьям, долго плывут по течению, потом вливаются в воды реки Ладожки, оттуда – в могучие струи Муть-реки, и та гонит их до самых волн Нево, а те поглощают и топят постылую тоску. Она опускается на дно и исчезает, быть может обратившись в камень. И Подводный Хозяин возьмет тот камень, да и положит в стену своего могучего дворца…

Вдруг ей почудилось, будто что-то изменилось вокруг. Нет, не треснула в лесу ветка, не грянул конский топот, и криков звериных тоже было не слышно. Тишина так и стояла, как несколько мгновений назад, но теперь она казалась мертвой. Будто замолк приветливый хозяин, настороженно глядя на внезапно вошедшего в дом странного чужака. От которого неизвестно чего ожидать…

Ярина медленно обернулась, нащупывая на поясе нож. И встретилась взглядом с волком. Серая остроухая морда в тени прибрежных кустов была бы почти незаметна, но острый «лунный» блеск в глазах зверя выдал его. «Снова весточка от Сигурни с Хагеном? – подумала Ярина. – Неужто опять случилось что?» Будто услышав ее мысль, бирюк бесшумно вытек из тени, и стало ясно: дело тут не в известиях от названой сестры. Глаза у волка оказались желтыми, будто кусочки янтаря, а не голубыми и зелеными, как у тех, что приносили известия ранее. Зверь остановился и, опустив лобастую голову к самой траве, исподлобья глянул Яре прямо в глаза. Она замерла, почему-то не в силах отвести взгляд, хоть и знала, что нельзя так смотреть: серый лесной охотник, как и домашний пес, может расценить прямой взгляд как угрозу. Волк издал глухое, утробное ворчание и принюхался. «А велик!» Серая с рыжинкой морда оказалась почти на одном уровне с лицом Ярины, сидевшей на колоде. «Матерый…»

Почему-то ей было совсем не страшно. Но не успела она понять – почему, как зверь бесшумно канул, растаяв среди лесных теней, будто и не было его вовсе. Ярина еще подумала, что не видела его спины, как если б волчище отступил, пятясь назад… И тут она услышала шорох травы позади себя и быстро обернулась, выхватив нож из чехла.

В пяти шагах от нее…

Отчего-то Ярина решила, что это свей. Не дан, не урманин – свей. Огромный: в плечах косая сажень, а ростом, пожалуй, даже повыше княжьего воеводы Василько. Сивая борода в каких-то темных потеках. Глаза прячутся под полумаской клепаного железного шлема – только белки едва заметны. Борода сивая, а дубленные морскими ветрами и солнцем щеки все ж выдают: не стар еще свей, ни морщинки на них. Плечи, закованные в чешуи брони, в руках – щит и секира. Все побитое, во вмятинах, только лезвие секиры блестит молодым месяцем. Ратился недавно? Огромен, а подошел-то неслышно… Где ж гридни-то?

И тут молнией-перуницей сверкнула мысль: «А не из тех ли он свеев, которых давеча в Нево побили?» И Ярине стало страшно. А ведь только что она чувствовала себя такой защищенной. Даже волка не испугалась. Но то зверь в своем настоящем облике… И как к месту припомнилась тут батюшкина присказка: «Нет в лесу зверя страшнее, чем чужой человек!»

А свей все стоял молчаливой глыбой ратного железа, и густая тень его тянулась к самым ногам Ярины… Но она вдруг с ужасом заметила, что он уже на шаг ближе, чем раньше. А затем сивая, грязная борода шевельнулась и глухой, низкий голос произнес, коверкая словенскую речь:

– Не ори, девка, все одно никто не услышит! А заорешь – заткну… И брось ножик-то. Не поможет он тебе…

«Живой не дамся!» Она сжала рукоять ножа и отступила к воде. Свей хохотнул и качнулся следом… и замер, будто запнулся.

– Фюльгья? – В его голосе послышались удивление и… Страх? Ярина не нашла в себе сил обернуться, но поняла, что враг заметил до сих пор таящегося у опушки волка. Она знала, что в Скандии так зовут духов-хранителей, являющихся человеку перед самой смертью в облике зверей или ужасных старух. Может, этот волк и есть фюльгья сивобородого свея?

Видимо, волк исчез, потому что враг тряхнул головой, будто прогоняя наваждение, и снова шагнул к Ярине… Но между ними, откуда ни возьмись, возник словно соткавшийся из воздуха Твёрд с обнаженным мечом в руке. Свей снова замер, но лишь на мгновение и, разглядев, что перед ним пусть оружный и в кольчуге, но отрок, рявкнул:

– Пш-шел, щеня! – а потом вдруг взревел: – Ты-ы?!!

Бьярни вспомнил это молодое лицо и бешеный взгляд светлых глаз из-под шлема. Они столкнулись в кровавой круговерти битвы, бушевавшей на пожарище поселения славянских бондэров.^[201] Столкнулись через миг после того, как этот самый варяженок вырвал свой меч из тела отца Бьярни. Но Бьярни не успел тогда отомстить, втоптав в прах ненавистного убийцу. Варяги одолевали. Их было слишком много! И ему пришлось бежать сквозь лесной мрак, почти теряя сознание от бессильной ярости…

Он долго, как волк одиночка, бродил в безлюдной глуши и только сегодня вышел к дому, стоявшему на отшибе. В конюшне были лошади, и он мог бы уехать, но ненависть взяла свое. Он должен был очиститься! Убить, пролить кровь, чтобы отец, отправившийся в Вальхаллу, мог им гордиться. Он стал искать, и это не заняло много времени. Судя по количеству лошадей, здесь должно было быть не менее пяти человек. Бьярни хотел убить их всех. Он не боялся. Разве справятся бондэры, даже и впятером, с одним воином? Да еще таким, как он! Ослепленный ненавистью, Бьярни не заметил воинскую справу и седла, что были сложены в углу конюшни…

Девка сидела у ручья и о чем-то мечтала. Он подкрался к ней поближе, когда она отвлеклась на какой-то шорох. Остальные славяне куда-то пропали. Может, ушли на охоту? Но Бьярни был даже доволен. Сейчас он повеселится, а после этого распнет ее на воротах. И уж затем выследит остальных и прикончит!

А потом он увидел фюльгью…

Он не испугался, нет! И все же какой-то странный холод сковал его сердце. Смерть рыщет совсем рядом… Но разве не его предок сражался с троллями и мертвецами, разрывая курганы древних конунгов? Настоящего воина не остановят и десять духов! И тут будто из-под земли возник этот щенок! Великий Один! Ты видишь все, хоть у тебя и один глаз!

Бьярни понял, что ему дается шанс отомстить…

Всегорду выпало сторожить полуночную сторону. Ночи они с гриднями делили на четыре стражи, чтобы успевать выспаться. Днем Клёст следил за подходами к усадьбе с Заката, а Твёрд вызвался быть при Ярине Богдановне. Третьему из гридней – Юрку^[202] по прозвищу Одолень – досталось стеречь восход и полудень вдоль берега Муть-реки. Юрк показался Всегорду парнем шустрым – под стать имени, а дело знающим отменно. Все трое гридней были лучшими из людей Твердислава, и Всегорду мнилось, что вчетвером-то они всяко сумеют уберечь сестру Ждана от опасностей. Клёст предупредил, что в этих местах нет разбойных ватажек, но всегда могут появиться залетные удальцы, потому что дорожка по Мути до Ильмень-озера и Новгорода проторенная. Купецких лодей да насадов идет множество, потому и охотников пощипать их немало. Посему и надо держать ухо востро. Да и о звере лесном забывать не следует…

Этим утром Ярина Богдановна поднялась в хорошем расположении духа. Она пела песни и улыбалась. Похоже, неведомая хвороба наконец отпустила ее. Всегорд порадовался: одним беспокойством меньше, и отправился в лес – сторожить. Казалось, ничто не предвещало беды, но едва охотник вступил под сень деревьев, как пришло странное беспокойство. Так бывает, если лесные хозяева чем-то недовольны. Будто кто-то раздразнил их. Чужой, пришлый, не знающий ряда^[203] и правды этого леса, опасный и раздраженный, исполненный ненависти и жажды смертоубийства.

Все это Всегорд прочел в тревожном шелесте листвы и птичьих кликах. Много лет, охотясь, он провел в лесу и знал, что лесные твари хорошо чуют настроение человека и легко распознают его желания. Потому охотнику не видать удачи, если он не умеет скрыть от зверя своих намерений и входит в лес нагло, как находник, отворяющий двери в дом ударом ноги. Лешие предупредят добычу, и она ускользнет…

Сейчас в лесу кто-то был. Кто-то, ведущий себя именно так. И Всегорду не составило труда услышать предупреждение. Он насторожился. Опасность! Это может быть и лихой человек, и медведь-подранок, обозленный на всех и вся… Может, вернуться и попросить Ярину Богдановну остаться в усадьбе? Охотник видел перед уходом, как она направлялась к ручью…

Однако наитие подсказало: иди вперед. Всегорд, привычно позволив телу слушать и действовать, как ему заблагорассудится, двинулся дальше. И совсем скоро наткнулся на след. Человек, прошедший здесь, был велик и тяжел: его ноги, обутые в кожаные постолы,^[204] глубоко проминали мох и лесную мураву. Видно, брел он без определенной цели, просто выбрав себе какое-то направление, однако придерживался его не слишком строго. След часто сворачивал и петлял, но был достаточно свежим. Чужак прошел здесь сегодня утром, и Всегорд понял, что если тот будет и далее идти в избранном направлении, то обязательно наткнется на усадьбу. Не раздумывая, охотник бегом помчался по следу, от которого явственно несло духом смерти и ненависти. Но до усадьбы не добрался. Еще на полпути он услышал крики и звон оружия и свернул на звук, на ходу выдирая лук из налучья…

Юрк бесшумно скользил между деревьев, росших вдоль берега реки. Ему нравилось скрадывать, видеть все, когда тебя не видит никто, чувствуя себя лесным зверем, таящимся среди теней и ждущим единого мига слабости, чтобы ринуться на добычу. Рысь была его зверем-хранителем, да он и чувствовал себя сродни этому храброму и сильному зверю, следя с обрыва за купеческим насадом, развернувшим свой яркий парус посреди реки. Быть может, не попади он в дружину посадника, стал бы сейчас одним из лиходеев, от которых должен сейчас беречь дочь знаменитого по всей Руси кузнеца…

Гридень проводил насад взглядом и продолжил свой путь вдоль берега, внимая лесным звукам и плеску волн. Он умел различить в них знаки тревоги и опасности, почуять направленный на него чужой взгляд. Но все было тихо…

Однако чем дальше удалялся Юрк от усадьбы, тем больше нарастала в его сердце неясная тревога, будто он упустил что-то важное, запамятовал, не углядел… Наконец тревога стала настолько явной, что Одолень не мог уже ей противиться. Он замер под раскидистой ивой и прислушался… Нет, все тихо. Но может ли сердце обмануть бывалого воина? Предчувствие выручало его не раз. Юрк повременил еще немного, прикидывая так и эдак, решился и легкой, рысьей поступью отправился в обратный путь. По дороге он сам не заметил, как перешел на бег. Вот и усадьба! Воин одним движением метнул свое послушное тело через забор… и тут же увидел след. Не зря тревожился!

Судя по отпечаткам в пыли, чужак не таясь прошел по двору, заглянул в конюшню и дом, оставив двери распахнутыми настежь. Затем обошел усадьбу, словно искал хозяев, и вышел за ворота. Может, охотник какой вышел из лесу? Но почему он ведет себя так нагло, бессовестно шуруя в чужом дворе в отсутствие хозяина? Да и не похожа его поступь на охотничью… Одолень хищно подобрался и устремился было по следу, но тут шум боя и боевой клич, донесшиеся от ручья, заставили его свернуть и сломя голову кинуться на подмогу. Лишь бы Твёрд продержался!

Клёст оказался к ручью ближе всех. Он едва успел обойти половину своего участка, как наткнулся на волчий след, ведущий в сторону усадьбы. Бирюк был крупный. Отпечаток его передней лапы – почти с ладонь размером. Гридень встревожился и начал было тропить след, надеясь все же, что зверь, учуяв жилье, свернет в сторону. Но волк вел себя странно. В это время года зверь старается избегать человека, а этот нахально направлялся прямо к усадьбе. Что-то здесь не так! Конечно, Твёрд сумеет защитить Ярину от волка, но мало ли… Клёст ускорил шаги и вышел к полянке у ручья в тот самый миг, когда молодой гридень и чужак сшиблись в смертельной схватке.

В первый миг Ярине почудилось, что все закончилось не начавшись. Свей ринулся вперед, ударил щитом. Секира блеснула лунным лучом. Он рубил слева, из-за щита. Твёрд даже почти не сдвинулся с места, лишь повернулся, пропуская удар щитом, и, нырнув под падающее лезвие, нанес мощный рубящий удар снизу вверх в открывшийся бок врага. Воины двигались настолько быстро, что Ярина успела заметить начало атаки, а затем без промежутка, как вспышка, последовал ответный удар. Завизжало терзаемое клинком железо. Свей пошатнулся. От его доспехов с лязгом отлетело несколько чешуй… Но меч не пробил их!

Викинг коротко выдохнул, отклонился назад и ударил снова. Девушка думала, что Твёрд отскочит, увернется. Но парень повел себя странно. Он только чуть отступил назад и ловким ударом клинка подбил вверх лезвие вражеской секиры. Смертоносное железо просвистело у самого его лица…

«Что он делает? Ведь враг тяжелей его, едва ли не в два раза!» Ярина не раз видела, как воины испытывают собственное умение, упражняясь с оружием, и знала, что сила Твёрда в его быстроте и неуловимости. Если он будет оставаться на месте, свей получит преимущество. Он сильнее, лучше защищен, более опытен, хоть поначалу и недооценил молодого гридня. Но то поначалу!

В этот миг Твёрд пропустил удар щитом. Его отшвырнуло назад, но парень устоял и исхитрился нанести ответный удар пониже щита, распоровший свею ногу… Тот будто и не заметил раны, шагнул чуть ближе, оскалился и, сделав обманное движение, нанес быстрый удар секирой в голову гридня. Парень вновь уклонился, но не отступил… Ярина вдруг поняла, что противники бьются уже совсем рядом и с каждым мигом окольчуженная спина Твёрда все приближается. Она завороженно смотрела, как его ноги в мягких сапогах отчаянно упираются в скользкую траву, как напряжены его плечи…

«Боги! Какая же я дура! Он ведь не отходит в сторону из-за меня!» Ярина отчаянно рванулась. Секира едва не задела ее плечо…

Едва Твёрд почуял, что Ярина ускользнула из-за его спины, он сделал быстрый выпад. Острие меча едва не зацепило сивую бороду свея. Тот быстро отбил удар обухом секиры. Его ответ, попади он в цель, развалил бы голову гридня пополам. Но сын Храбра ужом скользнул влево, разворачивая врага спиной к Ярине. Лишь отчаянное упорство и решимость позволили Твёрду выстоять до этого мига. Свей быстро оправился от первой неожиданности и настойчиво теснил молодого гридня к воде. Секира с воем рассекала воздух, и, казалось, спасения нет…

Варяженок оказался шустрым. Бьярни понимал: будь у того в руках не меч, а секира… Валяться бы теперь викингу с располовиненным туловом. Но броня выдержала, а боли Бьярни не чувствовал. Боевая, холодная ярость охватила его. Движения стали точнее. Он уже почти загнал славянского щенка, готовил смертельный удар, да девка не вовремя очнулась, варяженок сразу почуял, что за спиной свободно, и заплясал вокруг Бьярни, как охотничий пес вокруг медведя. Викинг чувствовал, что тот тянет время, и не удивился, когда краем глаза заметил на другом берегу ручья еще одного варяга в кольчуге и шлеме. «Ты хотел боя насмерть, – сказал себе Бьярни, – так получи! Но щенок все равно сдохнет! Или я не сын Торлейва!» Он усмехнулся и ловчее перехватил рукоять секиры.

«А ну, как ты увернешься от этого?» Удар… еще удар! Попался!

Всегорд выскочил на поляну и сразу вскинул натянутый лук. Но именно в этот миг Твёрд обошел своего противника сбоку и закрыл его от выстрела. Всегорда парень не видел, а двигались бойцы так быстро, что стрелять было рискованно. Охотник отметил про себя, что против могучего и несколько медлительного свея парень пока держится, и неплохо.

«Вот кто лесовиков растревожил!» Всегорд легко побежал по краю поляны, обходя сражающихся сбоку, чтобы прикрыть замершую у опушки Ярину. Несколько раз он почти готов был спустить тетиву, но цель ускользала. «Ну же! Давай!»

Перескочив поваленное бурей дерево Юрк увидел бой, и у него похолодело на сердце. «Твёрд-то думает, что почти победил уж!» Опытный воин, Юрк сразу понял, что викинг парня «счел» и вот-вот срубит! Одолень дико взвыл, надеясь отвлечь врага, и стремительно метнулся через поляну, отчаянно пытаясь успеть…

Клёст бросился в воду и, чертыхаясь, пересек ручей. Штаны мгновенно намокли, но разве до того?! Он выскочил на берег и ринулся уже к сражающимся, когда сбоку раздался звериный рев и огромный волк бросился на воина из кустов. Клёст едва уклонился. Острые клыки располосовали ему запястье шуйцы. «Бирюк!»

Словно в медленном, дурном сне Ярина увидела, как блеснул клинок Твёрда, целящего свею в оружную руку. Тот присел, верхний край его щита слегка отклонился вперед… Ярина не знала, откуда ей известно, что будет дальше. Но она хорошо помнила темную тень, которая пересекла лицо молодого парня в первый день, как они приехали в усадьбу. Ноги девушки задрожали. Она не хотела видеть того, что сейчас случится… Но какая-то жаркая волна вдруг выплеснулась из глубин ее существа. И в мгновение ока Ярина с криком метнула нож, что до сих пор оставался сжатым в ее ладони…

Промах! Твёрд не сразу смог понять, что же произошло. Это был его любимый прием – рассечь запястье, затем перевод в бедро, чтобы враг опустил щит, и… Викинг и вправду опустил щит, но оружная рука его, оставшаяся невредимой, как-то странно провернулась. Твёрд отпрянул назад, и край свейского щита лишь чуть зацепил его подбородок. Гридень еще успел увидеть, как сверкнуло перед глазами смертоносное лезвие. А потом что-то вспыхнуло, да так ярко…

Волчий рык. «Фюльгья!» Насмешливо улыбаясь, Бьярни ловко отдернул руку, превратив это движение в замах, ударил щитом и…

Всегорд заорал и спустил тетиву…

Юрк прыгнул, извернувшись в воздухе, и рубанул мечом наискось, целя в шею…

Клёст, матерясь, насадил волка на меч. Тот взвыл едва ли не по-человечьи, бороздя когтями окольчуженную грудь воина…

Секира почти достигла цели, когда что-то ударило Бьярни в щеку. Рот наполнился кровью и осколками зубов. Рука воина дернулась. Он попытался сплюнуть, но что-то острое пронзило его язык. А затем Бьярни почувствовал еще один удар, и правый его глаз перестал видеть. Шею ожгло, мир причудливо перевернулся перед затуманенным взором, трава неожиданно надвинулась сверху и…

Капли крови повисли в воздухе. Секира врага прочертила сверкающую дугу и ударила в лицо Твёрда. Тот запрокинулся и начал падать. Юрк перелетел через него стелющимся, рысьим броском и одним точным движением ссек с плеч голову свея. Она подпрыгнула вверх и, тяжко провернувшись, грянулась в траву, нелепо выставив в небо торчащие из нее рукоять ножа и древко стрелы с белоснежным оперением…

Глава 9 Вот те раз!

На всем, что сделал мастер мой, печать

Любви земной и простоты смиренной.

О да, не все умел он рисовать,

Но то, что рисовал он, – совершенно.

Вот скалы, рощи, рыцарь на коне, —

Куда он едет, в церковь иль к невесте?

Горит заря на городской стене,

Идут стада по улицам предместий;

Мария держит сына своего,

Кудрявого, с румянцем благородным.

Такие дети в ночь под Рождество,

Наверно, снятся женщинам бесплодным.

Николай Гумилев

Сашка сидел, опершись спиной о ствол дерева, и медленно приходил в себя. В голове роились обрывки мыслей и образов. Ощущение было такое, что он вчера хорошенько надрался хмельного. Отходняк-с… Мда… Сашка встряхнулся и неожиданно подумал, что действительно неплохо бы выпить! Это идея! А там, быть может, и устаканится этот кавардак в голове.

Во всем случившемся таилось нечто пока еще не осознанное, но очень важное. Что? Всплывет в нужное время. В подобных случаях, когда на поверхности болтается некая юркая мыслишка, которую никак не ухватить, полезно на время перестать о ней думать. Савинов по опыту знал: мысль, оставленная без назойливого внимания, успокоится, перестанет юлить и всплывет наконец… «Так что не пори горячку, Сандаль!» – как сказал бы друг Юрка. «Что-то он давненько не снился. Может, мне просто очень хотелось, чтобы он тоже оказался здесь?» Те сны с курганом и остовом сгоревшего самолета на нем, которые Савинов постоянно видел в прошлое лето, больше не повторялись. То ли потому, что все было сказано еще тогда, то ли…

Что «то ли», Сашка не знал, и его мысли потихоньку перетекли в другую плоскость. Хорошо бы поскорее кончились все мытарства, да увидеть Ярину, обнять ее, теплую, родную… Эх!

Савинов прислушался к себе и понял, что от него сейчас мало толку в так называемых «странствиях Духа». Он выжат как лимон. А проведать любимую было бы очень кстати, да сообщить ей, что задерживается…

Сашка решительно поднялся на ноги, подошел к Рысенку, увлеченному соревнованием с Лаской, – кто быстрее выпустит в цель полный тул. Подождал, пока Рысенок, не без усилий правда, докажет превосходство мужского над женским, и позвал:

– Эй, друже!

Стрелок обернулся:

– Да, воевода!

Сашка кашлянул.

– Хочу попросить тебя об одолжении. Выбери сегодня время, да «слетай» к Ярине. Можешь?

Тот кивнул:

– О чем речь! Передать что?

Савинов улыбнулся и покосился на Ласку.

– Сам знаешь… Скажи, что задержимся здесь. Ну и просто погляди, как она там, а то я пока не в форме…

Брови Рысенка поползли вверх, но Сашка опередил его:

– Неможется мне.

– Понял. – Стрелок нахмурился. – Снова утаскивала тебя Сила? Видел я…

– Все-то ты видишь, Рысеноче! – Савинов хлопнул его по плечу. – Ну, договорились?

Парень кивнул, и по его виду сразу стало понятно, что суть задания он понял, просьбе внял и выполнит, не откладывая в долгий ящик.

– Спасибо, брат! Как будут новости – зови!

Рана казалась страшной. Когда гридни внесли Твёрда в дом и уложили на лавку, он выглядел мертвым. Глазницы и все лицо залиты кровью, кожа на лбу и скуле распластана, из-под нее проглядывает белая, с розоватым оттенком, кость. Но Ярина уже знала, что рана не смертельна. Рука свея дрогнула, когда ее нож и стрела Всегорда угодили ему в лицо, и рубящий сокрушительный удар секиры обратился в полосующий, скользящий. Да и Твёрд успел-таки отдернуть голову, так что сталь только пробороздила кость, а не расколола ее.

Ярина тут же погнала воинов за водой, полотном, нитками и всем необходимым. Надо промыть рану, сшить края как можно осторожней, а уж потом идти собирать травы да отправить Всегорда на охоту, чтобы добыл пару зверей, без которых лечение не будет успешным. Да надо еще позаботиться о шуйце Клёста, разорванной волчьими клыками. Не то схватит гридня огневица…

Странное умиротворение наполняло Ярину. Она, не ведая, как это у нее получается, с искусством опытной лекарки и ворожеи принялась колдовать над ранеными, читая всплывающие из глубин памяти заговоры от бранного железа да звериного укуса. Велела принести секиру убитого свея да положить рядом с Твёрдом. Смертоносное оружие надобно уговорить забрать ту силу, которой оно поразило парня. Девушка смутно помнила, что когда-то один из заброд-скоморохов бросил ей походя: «А ты, красна девица, врачевать можешь, как немногие!» И с чего он взял? А ведь сбылось!

Ей мнилось, что она видит сквозь кожу растерзанные оружием жилы и чувствует каждый бугорок и бороздку на кости, чует, как надо сшивать края раны, чтобы остался только тонкий шрам, чем поить этого раненого, а чем того, знает, как должны затягиваться раны….

Вот и ей нашлось дело по руке! И она не оплошает…

Место было – лучше не придумаешь. Велиград стоял почти на берегу большого озера, от которого к морю текла быстрая река. Окраины посада берега озера не достигали, что, впрочем, не мешало тутошнему народу ловить здесь рыб и брать воду. Местами к воде были проложены целые дороги, а там, где берег был крутоват, – удобные лестницы с перильцами. На озеро выходили мостки, возле которых было немало лодок. Но стоило пройти по кромке воды немного в сторону от этой суеты, перевалить через небольшой холм – и взгляду открывалась густая роща. Вот в ней-то Рысенок и нашел себе укромное местечко, чтобы исполнить наказ воеводы.

Поначалу он думал, что забрел сюда случайно. Бездумно блуждая среди древесных стволов, заметил между ними просвет, а потом ноги сами вынесли его на поляну, и стрелок замер, немо глядя на открывшееся чудо. Он повидал много священных деревьев, но такого дуба не встречал никогда…

Огромная крона раскинулась шатром, накрывая собой почти всю поляну, а та была в поперечнике самое малое – полперестрела. Невероятно мощный ствол, узловатый и темный, мог бы, наверное, вместить в себя средних размеров градской дом. Тяжкие ветви, толщиною в матерое дерево, причудливо изгибаясь, отходили от основного ствола, бесконечно ветвились, и взор терялся в их переплетении.

Стояла тишина. Настолько полная и торжественная, что Рысенок ни на миг не усомнился, что видит перед собою священное место, которому местный люд наверняка поклоняется и приносит жертвы. Дуб – Перуново древо. Весин даже боялся подумать, сколько же лет стоит здесь зеленый бог-великан и какие народы проходили перед его величавым взором. Ему приходилось видеть другие дубы, о которых сказывали, будто живут они многие сотни лет, но и они показались бы малыми детушками рядом с этим лесным чудом. Может, тысяча лет прошла с тех пор, как пробился здесь первый малый росток, а может, и тогда уже высилось здесь величественное древо и рождение его уже в те времена терялось во мраке прошлого…

Рысенок молча стоял, погруженный в зеленые сумерки, и слушал, слушал… Мысли потерялись в окружающем безмолвии. Он знал только, ЧТО его позвало сюда. Точнее, КТО позвал… Наконец парень низко поклонился живому богу и попросил разрешения посидеть у его корней. Что-то прошелестело в необъятной кроне, и к ногам стрелка упал крупный золотистый желудь.

«Добро тебе, человече…»

Путь к стволу показался Рысенку необычайно долгим. Он даже посомневался, правильно ли определил расстояние. Подойдя ближе, стрелок заметил приношения, оставленные здесь другими людьми. И не удивился, обнаружив среди них не только кусочки яркой ткани и шкурки зверей, но и низки бус и даже серебряные ожерелья и запястья. Некоторые из них вросли в кору, утонув в ней едва ли не наполовину. Немного подумав, он снял с пояса боевой нож в чехле и осторожно вложил его в расселину коры.

Вблизи дуб просто потрясал своими размерами. Рысенок постоял немного, запрокинув голову и завороженно глядя в бесконечное сплетение ветвей и листьев, а затем обогнул на почтительном расстоянии ствол и, углядев удобное местечко в развилке корней, осторожно уселся, прикрыв глаза.

И нахлынуло. Парень даже не сразу понял, что слышит не просто шелест листвы и токи воды в исполинском стволе, а медленные нечеловеческие мысли Древа. Человека окутали мягкое тепло и безмятежность. Он даже не заметил, как погрузился в себя, а потом как-то легко и покойно его дух покинул тело, и Рысенок отправился в путь.

В первый миг, поднимаясь ввысь, он увидел дуб, как огромный световой столб, уходящий в небеса и, казалось, подпирающий их вместе с множеством других столбовпотоньше, поднимающихся вокруг него. Некоторое время Рысенок блуждал в небесной роще, а затем, будто уловив некий запах или аромат, помчался по этой тонкой, но прочной ниточке. Мир вокруг него сиял и переливался, и весин наконец начал понимать, почему славяне считают свою землю священной…

Парень чувствовал, что Сила места, из которого он отправился в свое путешествие, толкает его, подобно попутному ветру, и он летит, словно на парусах… Или как птица, купающаяся в неистовых ветрах высоты… Конечно, у него и так достало бы силы, чтобы достичь Ладоги и отыскать Ярину Богдановну, но с такою поддержкой… Рысенок знал, что, сложись его судьба по-иному, он стал бы знаменитым в своем народе кудесником, ведь он седьмой сын! А после него у матери рождались только девочки… И шестеро его старших братьев были еще живы, когда он вошел в полную мужскую силу… Но теперь он воин и, возможно, когда-нибудь станет вождем. Силы и видения хватит, вот только удача… Она трудно предсказуема. До сих пор ему везло, но никто не может быть уверен, что так будет продолжаться всегда. Даже Вещие… Тем более Вещие.

Впрочем, Рысенок еще не осознавал этого своего стремления. Он только ощущал некую непонятную тягу к чему-то пока не ясному, но притягательному. Он знал, откуда взялась эта тяга, и хорошо помнил тот день, когда впервые увидел, КАКИМ может быть настоящий вождь. Он помнил…

Одинокий, безоружный и связанный человек, стоящий у погребального костра перед лицом враждебной толпы. Человек, совершивший такое, что даже эти люди, для которых он был в этот миг олицетворением ненависти и несчастья, не смогли убить его. Напротив, это он, на глазах этих людей, убил их обезумевшего вождя и ушел в лес. Среди лютой зимы, почти голый…

Рысенок тогда принял его за бога. Но кудесник сказал: «Нет, это не бог, но Вождь! И с ним лучше жить в мире…» И люди покорились неизбежному, почуяв, что у них нет сил против Этого. А Рысенок понял, что тоже хочет стать таким, мочь такое. Поэтому по весне он отправился в город русов и, выдержав испытание, вступил в дружину этого Вождя. И узнал, что тот не совсем человек, потому как пришел из-за Кромки, из мира настолько отличного от мира Рысенка, что ум отказывался верить. Но ведь верил же…

И Рысенок приник к этой Силе и учился у нее, зная, что в его жизни сейчас нет ничего важнее. Поэтому, когда Вождю понадобилась помощь, стрелок не колебался ни мгновения…

Цель путешествия возникла перед ним неожиданно. Только что он стремглав летел по следу-нити, и та казалась бесконечной… Вдруг что-то вспыхнуло неистовым, слепящим светом, а в следующий миг Рысенок оказался внутри небольшого бревенчатого дома. Он не успел разглядеть обстановку. Все его внимание притянули люди, находившиеся здесь. Их было четверо. Двое мужчин-воинов, женщина и молодой парень. Рысенок видел их как сгустки яркого живого пламени, сплетенного из множества сверкающих нитей, подобных тем, что рисуют искры, взлетающие над вечерним костром. Но весский стрелок сразу понял, что мужчины именно воины, как и парень, лежащий на лавке, а женщина – Ярина, которую он и должен был проведать.

Сияние воинов было различным. Один из них пылал Силой, словно кузнечный горн, жизненность другого плясала и билась, подобно пламени факела на сильном ветру. И видно было, что он ранен, но уязвлено не столько его тело, сколько бессмертный Дух. Юноша, лежавший навзничь, тоже был ранен. Его тело сияло неровно, будто костер, в который подбросили сырые поленья, но Рысенок сразу понял, что жизнь парня вне опасности. И не потому, что рана не тяжела, а молодость берет свое, а потому, что Ярина, склонившаяся над ним, врачевала его. Врачевала так, будто она была ведуньей и знахаркой из самых сильных. Свет ее Силы, заливающий все вокруг, был спокойным и ровным. Уверенным. Она ЗНАЛА, что делать и как это делать. Рысенок много слышал об этой молодой женщине, покорившей сердце Вождя, но чтобы она врачевала… Такого он не слыхал.

Было понятно, что сейчас ему не удастся передать Ярине Богдановне весточку от мужа. Она вся была в том, что делали ее ловкие руки и чуткое сердце. Поэтому Рысенок решил, что ему пора возвращаться. На вид здорова, чувствуется, что тревога, владевшая ее душой, отступила и растаяла без следа. Она вся лучилась мягким, золотым светом, и в середине этого сияния билась янтарная бабочка…

Стрелок не сразу сообразил, что он видит на самом деле. А когда наконец до него дошло…

«Вождь… Надо немедленно сказать ему, ведь если он узнает… Тогда уже никакая Сила не утянет его за Кромку. Никакая Сила! Потому, что у него ЗДЕСЬ будет Сын!»

Глава 10 Сомнения – прочь!

…Уходили в плаванье

За чужие гавани

Вести войну!

Но известно лишь волнам,

Что оставит океан

Тебя одну!

Кон… кончится пленка!

Ты ждешь ребенка

От меня!..

Из песни группы «БИ-2»

Княжеский дворец гудел, как растревоженный улей. Застолье уже давно перешло в ту стадию, когда гости перестают замечать хозяина и видят только своих соседей и собеседников, да еще яства на столе. Да полон ли рог или чаша. А чем – уже не важно.

Сашка, в отличие от остальных, основательно набраться не успел. И дело было не в его крепкой голове, а в том, что он подсознательно ожидал появления Рысенка, который задерживался. Савинов ждал, лениво перебрасываясь с соседями по столу нейтральными фразами, рассеянно отпивал из рога, который держал в руке.

Он сидел, окруженный шумной толпой, а мысли текли своим чередом, как воды исполинской реки, стремящиеся из ниоткуда в никуда, мешаясь потихоньку с сумбурной застольной беседой.

«…Да где же мой кошачий стрелок?.. Нет, нет, – мне больше не наливай!.. Конечно, за здравие князя!.. Не за упокой же, в самом-то деле… А?.. Да все нормально… Ладно, то есть… Где же он бродит? Ведь не март месяц… Действительно не март… В марте мы только собирались в поход, а как сошел лед… А теперь уже поди июль заканчивается… Четыре месяца, такую мать… Болтаемся по морям, а она там одна… Родимая моя, как же я по тебе соскучился!.. Никогда бы не подумал, что это настолько больно: не иметь возможности обнять, прикоснуться… Так вот и выясняется, что Любовь – не менее смертельная болезнь, чем Жизнь. От той и от другой умирают… Медленно, но неотвратимо… Это, конечно, если Любовь настоящая… Но ежели меня все же унесет обратно… А я ведь там, пожалуй… смерти искать стану! Потому как жить без нее станет невмоготу… Но ведь не унесет! Не должно… Не сможет! Ведь в последний раз, как ни крути, я сам вернулся обратно. Сам! Значит, могу этим управлять… А ежели управлять могу, значит, не унесет… Да где же этот Рысенок, ерш его медь?!»

Рысенок открыл глаза и некоторое время сидел неподвижно. Вечерело. Крона огромного дуба сияла в вышине червонным закатным золотом, а деревья вокруг уже стояли темными и, казалось, засыпали. «Пора, – подумал весин, – пора идти и сообщить Вождю. Ведь такая радость!»

Он поднялся на ноги, встряхнулся, разгоняя по жилам застоявшуюся кровь, еще раз почтительно поклонился Древу и пустился в путь. Обогнул ствол, стараясь ступать по тем же местам, по которым шел сюда, чтобы не потревожить лишнюю травинку у подножия Живого бога… И нос к носу столкнулся с Лаской, которая как раз поднималась с колен. Видно, тоже пришла о чем-то спросить мудрое Древо.

Глаза девушки широко распахнулись. В них водопадом отразились разные чувства – удивление, радость, подозрение, гнев.

– Ты… – медленно произнесла она, – ты следил за мною?! Я тебе покудова не жена еще!

Рысенок развел руками:

– Зачем следить-то? Я здесь по нужде. Вождь наказывал узнать кое-что. Вот я и пошел, куда глаза глядят. А Он, – стрелок снова поклонился Дубу, – позвал да научил… А ты здесь зачем?

Воительница отвела было взгляд, но потом дерзко, с вызовом посмотрела на парня.

– А про тебя пришла узнать! Идти за тебя аль нет…

Рысенок почувствовал, что неистово краснеет.

– И?..

Ласка неуверенно улыбнулась.

– Да вот, знамения просила… Тут-то ты из-за ствола и выскочил!

Лицо девушки посерьезнело. Рысенок, ведомый велением души, шагнул к ней и тихо спросил:

– И в пору ли тебе знамение? Любо ли?

Ласка не отвела взгляда, но… будто мягче стали ее черты, словно она…

– Любо…

Они поцеловались, и древний бог благословил их, сбросив на плечи пару зеленых листьев.

Стрелок, на пару с воительницей, возник в глубине зала и направился к Сашке, аккуратно обходя лежащие на дороге тела усталых от чрезмерных возлияний гостей, которых слуги еще не успели разнести и уложить по лавкам.

«Интересное дело получается… Обычай надираться до бесчувствия, выходит, является одной из древнейших традиций нашего народа! Можно даже сказать – неотъемлемой частью этих традиций… Освященной, как говорится, седой стариной… Это ж надо! Кто бы… Ик!.. мог подумать… А то у нас – пьянству бой!.. И не понимают, что это грозит утерей национальной самобытности!»

Савинов все еще от души развлекался этими перлами, когда Рысенок подошел ближе. Сашка подметил у него на лице необычное, радостно-торжественное выражение. Будто тот собирался сообщить ему Нечто. Именно с большой буквы. Девушка остановилась чуть поодаль, а весин подошел вплотную и, наклонившись, шепнул:

– Тут такое дело, вождь… Нельзя ли отойти в сторонку?

Сашка кивнул и вдруг заметил у Рысенка на шее незнакомую гривну. Да и браслет на запястье какой-то новый… Точнее, эти украшения Савинов уже видел. Вот только где? Сашка допил рог и поднялся.

«Так, ноги вроде держат…» Он перешагнул скамью и направился вслед за Рысенком. Когда они проходили мимо Ласки, та чуть поклонилась Савинову, он кивнул в ответ и… «Ага! Все с вами ясно, товарищи стрелки!» Сашка хитро прищурился, заметив, что на шее девушки серебрится знакомая Рысенкова гривна.

«Успели уже! Да, девица напористая… Уже, значит, по обряду украшениями обменялись, благо оба воины. А я-то сижу, жду его…»

Сначала Сашка расстроился. «Как же так? Никак нельзя поговорить было? А вдруг с ней чего серьезное случилось? Если Ярина с раненым возится, значит, бой был. Может, она в опасности…» Эта мысль так захватила его, что он не сразу понял, о чем Рысенок толкует. «Какой такой ребенок?.. Нет, ты мне объясни – откуда там раненый?»

– Погоди-ка… – сказал он вдруг, перебив сам себя, – повтори, что ты видел?

Рысенок повторил. Савинов слушал его и никак не мог сообразить. Новость была настолько неожиданной…

– Стоп, стоп! Давай-ка по порядку… Ты все видел как свет, сияние да?

– Ну да!

– И она здорова, все в порядке?

– Так я же об этом…

– Ясно, ясно… И потом ты увидел необычное свечение… не ошибся?

– Это никак не можно, вождь. Я такое уж не раз видал в нашей верви^[205]… Непраздна она! Седьмиц осьмнадцать уже.

Сашка замолчал, соображая. «Восемнадцать недель, это четыре с половиной месяца. Срок-то уже приличный! Значит, выходит, мы почти перед самым походом… Ну дела!» Он до боли крутанул свой ус и спросил растерянно:

– Чего же она в последний раз ничего не сказала, когда ты в море с ней виделся?

Рысенок развел руками:

– Так ведь тут такое дело, вождь… Не знает она.

– Что-о?! Как это может быть? Ведь должны же быть признаки… Живот, в конце концов!

– Ты, воевода, не обессудь, но бабы – они такие! Могут знать сразу, а могут и не знать, пока пузо не вылезет. Тут уж от многого зависит… У меня три сестры рожавшие, так что я всего навидался… Знаки, оно конечно… Да вот только у всех по-разному. Некоторых и не тошнит вовсе, а иные, так те худеют поначалу – и не подумаешь даже! А что до живота, так он седьмиц с осьмнадцати – двадцати выходит и заметным становится. И ежели женка переживает сильно из-за чего-нибудь или боится, то может ниче не заподозрить. – Рысенок нагнулся к Сашкиному уху и шепотом добавил: – Сказывали, что они могут при сем даже кровь ронять!^[206]

Савинов ошалело посмотрел на него, потом сообразил, о чем говорит стрелок, и покачал головой. «Кто бы мог подумать! Парень-то специалист по протеканию беременности, – это в двадцать-то с небольшим! А я в тридцать с гаком ни сном ни духом об этих делах! Может, и есть преимущества у матриархата?»

– А ты уверен, что мальчик будет?

Весин обиженно тряхнул белобрысой шевелюрой.

– Ну как же, вождь… Да ведь видно же!

– Ладно, понял… Но раз ты говоришь, что она не знает… Надо бы предупредить ее, чтоб побереглась!

– Это можно! – Рысенок улыбнулся. Сашка обнял его за плечи и поволок к столу.

– Такое дело, брат, не мешает обмыть! Хоть и добавил ты мне беспокойства… Однако ты не представляешь, как я рад! Это ведь многое меняет… Кардинально! А вы с Лаской давайте-ка догоняйте нас! Глядишь, если девчонка у вас родится, и поженим их!

Совершенно обалдевший от нежданно свалившейся чести, стрелок позволил усадить себя за стол и даже не спросил, что такое «кардинально». Ласка ткнула его локтем в бок и вопросительно посмотрела в глаза: чего, мол?

Рысенок наклонился к ней и прошептал:

– Воевода-то, Олександр Медведкович, на радостях породниться предложил! Говорит, ежели девочка у нас с тобой будет…

А Савинов ухватил первую же попавшуюся чашу, и чьи-то ловкие руки тут же наполнили ее вином. «Вот так-так! – сказал он себе и залпом осушил чашу. – Ты, Сашка, теперь папашка! Поэтому можешь не дергаться и наплевать на сомнения! У тебя будет сын! А это значит, что ты остаешься! И никаких гвоздей…»

Глава 11 Встреча

…Ночные странники —

Братья собак,

Поднимаются вверх,

Им подали знак,

Их ждут.

В движении к истокам

Лунной воды,

В поисках потерянного дома

Они топят следы

В болоте минут…

Константин Кинчев

Сон ему в эту ночь снился престранный. С утра он долго лежал, вытянувшись на ложе, и никак не мог сообразить, что же он видел на самом деле, а перед глазами все плыли причудливые образы, от которых веяло чем-то манящим и загадочным.

Поначалу это было море. Седое, покрытое пенными барашками. Волны, наморщенные свирепым ветром, рваные облака, быстро несущиеся в вышине, и кусочек берега, щедро усыпанный серыми валунами. А в туманной дали, у самого горизонта, виднелись силуэты кораблей. Потом он увидел эти корабли сверху, с высоты метров двухсот. Эскадра шла полным ходом, и огромные белые буруны кипели у их высоких форштевней.

«Авианосец!» – понял Савинов, облетая самый большой из кораблей. Чудовищно огромный, с непонятным выступом по правому борту, будто часть палубы взяли и развернули в сторону, градусов эдак на тридцать. Здоровенная надстройка-остров, обтекаемая и стремительная, была увенчана мешаниной решетчатых антенн, полусфер, кожухов, прямоугольников и башенок. На палубе, перед островом, торчали какие-то крышки и трубы, а самолеты… Таких Сашка не видел никогда. Больше всего они напоминали наконечники стрел, увеличенные в несоразмерном масштабе, с хищными молниеносными очертаниями. У каждого по два киля и никаких пропеллеров. А потом один из них взлетел!..

Двигатели изрыгнули две струи слепящего пламени, и, коротко разбежавшись, истребитель (ведь наверняка не бомбер с такими-то обводами!) прянул в серые небеса и почти вертикально ушел вверх. Под крыльями его мелькнули снаряды, наподобие ЭРЭСов.

«Реактивный!» Сашка только читал о таких в «Технике – молодежи» еще до войны. И ходили среди пилотов какие-то слухи, что разрабатывался и даже проходил испытания подобный самолет…^[207] Но такое! Он ошарашенно смотрел, как один за другим с авианосца взлетают машины с красными звездами на крыльях. «Наши! Сколько же их?» Пока он пытался посчитать чудесную авиагруппу, корабль проходил мимо, трепеща на ветру маленьким, по сравнению с его огромным корпусом, белым флажком на мачте… Стоп! Белым? Нет, конечно, военно-морской флаг Союза ССР тоже в основном белый, но там красные звезда с серпом и молотом!

Видимо, Сашкин интерес как-то повлиял на происходящее, потому что авианосец снова приблизился и флаг стал виден во всех подробностях. Белый с синим косым крестом… Андреевский! Царский!

Пока Савинов соображал, как могут реактивные самолеты с красными звездами взлетать с царского авианосца, сон смешался. Мимо промелькнула вся эскадра. Большинство кораблей размером не меньше крейсера, но никаких тяжелых артиллерийских башен: так, одна-две среднего калибра. А вместо главного – непонятные трубы и контейнеры на шкафуте, да еще совсем невразумительные загогулины на баке и юте и полусферы над рубками, похожие чем-то на стаканчики мороженого…

Вся эскадра шла под Андреевским флагом!

«Неужто монархию реставрировали?»

Но тут сон начал осыпаться отдельными фрагментами, распадаясь наподобие вспышек, в которых возникали куски образов, а иногда и вовсе непонятные картины. В них почему-то чаще всего так или иначе присутствовала война. Но не такая, какую знал Савинов…

То он видел незнакомого вида танк, плоский, стремительный, со сплющенной огромной башней, увешанный какими-то прямоугольными чешуями, контейнерами и коробами. Танк мчался по разбитому проселку со скоростью гоночного автомобиля, вздымая волны грязи и плюясь чадом, стрелял на ходу, прыгал, вертелся. И его громадная пушка с невероятно длинным стволом (калибр-то – никак не меньше ста двадцати!) была при этом постоянно направлена в невидимую Сашке цель…

…Пехота в пятнистых комбинезонах, вооруженная чем-то вроде гибридов автомата и карабина, упорно бежала вверх по склону холма. Сквозь клубы черного жирного дыма в солдат летели струи трассирующих пуль. Они падали, стреляя в ответ и швыряя перед собой дымовые шашки, а их товарищи в это время обходили позиции врага с фланга. Но гребень высоты все плевался огнем. Очередь ударила в одного из пехотинцев, сшибла с ног. Он покатился вниз, нелепо раскидывая руки. Готов! Товарищи подхватили его, поволокли прочь. Мелькнули напряженные лица за полупрозрачными забралами шлемов… Тут раненый вдруг зашевелился и, отказавшись от помощи, поднялся на ноги и снова, пошатываясь, побежал к вершине. «Железный он, что ли?» Только теперь, приглядевшись, Савинов понял, что пехота одета в некое подобие панцирей, затянутых матерчатыми камуфлированными чехлами. А огонь все не прекращался, и некоторые из упавших не поднимались больше. Но потом на вершине вспучился багровый огненный шар…

Сашка уже понял, что видит мир, который является отдаленным будущим даже для того времени, откуда он сам. «Однако и там воюют! Неужели мало двух мировых войн?»

Вспышки видений все ускорялись, являя совсем короткие отрывки… Затянутый сигаретным дымом, сотрясающийся от неистового рева зал. Какофония звуков, которую не сразу и признаешь за музыку. Танцующая толпа, вскинутые руки, лица облитые светом разноцветных прожекторов. Какие-то люди на сцене, трясущие длинными волосами… Милиция с автоматами на улице ночного города… Потом еще какие-то здоровенные парни в форме с непонятными надписями «ОМОН» на спинах…

Спортивный зал и ровные ряды молодых ребят в белой одежде, с криком выбрасывающие вперед сжатые кулаки. И преподаватель в черном, отбивающий об пол ритм ударами деревянного шеста… Пылающие буквы реклам на русском и английском, летящие мимо фантастические машины…

Потом в поле зрения возник Кремль, и в черном небе над ним расцветали огненные гроздья салюта. Красная площадь, заполненная ликующей толпой, снег на крышах, огни новогодней елки. Радостные крики, смех, хлопанье бутылок с шампанским. Гигантский экран, с которого смотрит человек со спокойным и немного усталым лицом, одетый в гражданский костюм и держащий в руке праздничный бокал. «Президент!» – кричит кто-то. «Президент? Или все-таки царь?»

За плечом президента (что-то его выправка больно напоминает военную) – дореволюционный российский триколор. «Может, это все же какое-то другое будущее?» Картина поворачивается, и в небе над Кремлем Сашка видит тот же флаг, вместо привычного красного, а на Спасской башне – двуглавого имперского орла! «Все-таки – царь?..»

Бой курантов! И в этот миг над гулом толпы, над веселыми запрокинутыми вверх лицами людей с шелестом и треском из мешанины бледных, призрачных лучей прямо в воздухе возникают сияющие цифры «2002». «Ах вот оно что! Получается, доживи я до всего этого, был бы седеньким дедочком, девяносто двух лет от роду!»

А народ вокруг вопит, смеется, толкается. Савинов сам не заметил, как оказался в самой гуще. Кто-то сунул ему в руки бокал с шипящим шампанским: «С Новым годом!» Сашка, поблагодарив, поднял вверх искрящийся праздничный напиток, чокнулся с кем-то. Его хлопнули по плечу. «Клевый прикид, братишка! Где подрезал? А мечи-то че, японские? Других не нашел?»

Хохот, шутки. Савинов оглядел себя и только теперь понял, что он одет в ставшие уже привычными доспехи. И в ту же секунду знакомый голос произнес над ухом: «Ну и как тебе потомки? Развалили страну-то…» Сашка обернулся и встретился взглядом со смеющимся Юркой.

«Ты, оглашенный?! Откуда?!» Тот развел руками. Он был одет в курчавый бараний тулуп. Снежинки сверкали в усах, новогодние огни отражались в тяжелой золотой гривне. «Ну вылитый Дед Мороз!»

«Да я ж, протокольная твоя морда, где тебя только не искал! Ты что, запамятовал? Я ж говорил: как весна, бери пару взводов и мотай ко мне в Чернигов! А ты? Кой тебя черт в Ирландию поволок?» Савинов радостно рассмеялся и облапил друга. Он, конечно, понимал, что это сон и скоро все закончится, но все равно был несказанно рад Юрке.

«Погоди, медведь, – сопротивлялся тот, – шампанским обольешь!» Но Сашка не слушал и тискал его, рыча: «Что ж ты, морда из тряпок, один раз явился – и хватит? Может, я в сны не верю!»

«Врешь! – отбивался Юрка. – Это-ты то не веришь!»

«Как ты меня нашел?!»

«Эх ты, темнота! До сих пор не понял, что мы можем?»

«Кто это – МЫ?»

«Ты да я, деревня! И такие, как мы, если они еще есть, кроме тебя и меня, запропавшие между времен! А ты, значит, и не подозревал? Ты ж там у себя в Белоозере первым колдуном заделаться можешь! Иголки в стоге сена искать по найму да на заказ!»

«Ну, предположим, кое-что я подозревал…»

«Беда с тобой, Сандаль! – Юрка махнул рукой. – Топчешься там на севере! Я ж тебя жду тут! Значит, так! В этом году ты уже не успеешь… Давай по весне собирай своих гавриков – и ко мне. Ноги в руки! И чтобы никаких Ирландий!» Юрка повернулся и пошел сквозь толпу, раздвигая ее плечом.

«Эй! – крикнул ему вслед Савинов. – Юрчелло! Я ж не сказал тебе! У меня сын будет!» Тот обернулся, приостановившись, и хитро прищурился. «Оболтус ты, Сашка! Лоботряс! Болтаешься здесь больше года и кричишь: „Будет!“… Хорошо хоть жениться собрался! У меня, чтоб ты знал, уже трое ребятишек и женки две! Ты понимаешь – две! Вот пришкандыбаешь, я тебя представлю им. А детишки-то… Эх, да что говорить! Не тяни резину, я тебя жду!»

Юрка ушел, а Савинов все смотрел ему вслед. Люди вокруг веселились, кое-кто даже танцевал, и медленные крупные снежинки летели с темных новогодних небес, в которых парили над столицей будущей страны золотые двуглавые орлы.

Проснувшись, Сашка долго лежал, глядя в потолочные балки. «Действительно, оболтус я! Что ж не спросил Юрца, было ли с ним так, как со мной? Тянуло ли назад? И если да, то как он решал эту проблему? Конечно, я уже справился, хотя… Может, это я так думаю только… Выбраться самому у меня уже получилось. Осталось удостовериться, что это не случайность. А для этого придется ставить над собой опыт. То есть войти и выйти самостоятельно, по собственному, так сказать, хотению…»

Он решительно поднялся с ложа, собрался и пошел проверять, все ли готово для похода. В полдень выступать на Стариград…

Глава 12 Благовест

Смотри, как кровью дурманит болота

кикимора-клюква,

как ведьмы-вороны

тревожат день вознесенья,

смотри, как в саван

туман наряжает озера,

как стелит звезды по самой воде

поднебесье.

Смотри, как ветер и тени деревьев

ложатся на травы,

как кружит души над куполами

звон Благовеста,

как поминают вином и хлебом,

как провожают

Лето…

Константин Кинчев

Ярина сидела на лавке, устало сложив руки на коленях. «Вот все и окончилось ладом, – думала она, глядя в пламя лучины. – Теперь впору и отдохнуть!» По стенам горницы бродили тени. Снаружи накрапывал дождь. Где-то там, в лесу, крадется стремительный и ловкий, как горностай, Юрк Одолень. Сторожит усадьбу и спящих в ней…

Твёрд разметался во сне, запрокинув бледное лицо, пересеченное багровым рубцом. Ничего! Глаз не задет, а с отметиной боевою девки еще шибче любить станут… Всегорд спит где-то в конюшне, рядом с лошадьми, ему менять Юрка на другой стороже. Теперь они делят ночь надвое. Твёрд сейчас им не помощник, хотя Клёст сказал, будто с такой раною, пройди она не через лоб, а по скуле, можно биться, потому как руда-кровь из нее глаза не застит. А что упал Твёрд – дух вон, так это оглушило его немного…

Ярина задумчиво помешала ложкой остывающий в горшочке отвар. Как перестанет парить, надо бы напоить Твёрда. А Клёст… Ему хуже всех. Ярина промыла рану от волчьих клыков, перевязала… и наказала строго-настрого, чтоб ехал в Ладогу, к волхвам. Волк, что погрыз его, – не простой был. Ох не простой! Недаром же находника защищал! Где это видано, чтобы летом, в сытую пору, зверь на оружного воина в лесу напал, да еще когда рядом другие люди! Может, и не волк то был – волколак – оборотень; а то и вовсе дух в зверином обличье. Неспроста его свей фюльгьей нарек…

Вроде и не воспалилась у Клёста рана, а уже к обеду почуяли неладное. Гридень на глазах спал с лица, побледнел, и хоть чувствовал себя неплохо, да Ярина видела – худое приключилось! Будто ранил кто не тело воина, а его бессмертную душу. Даже конь гридня, почуяв что-то, храпел и прижимал уши… Только волхвы такое исцеляют! Уехал Клёст, и остались они в усадьбе вчетвером…

Стук-стук! – ложка о край котелка. Кап-кап! – дождик по крыше. Лучина потрескивает, колеблется язычок пламени… Покойно-то как! Ярина сидела, дожидаясь, пока остынет отвар, и млела от теплоты, поднимающейся из глуби ее собственного существа. Теплоты и еще чего-то… Она вслушивалась в это чувство, мягко, ненавязчиво стараясь обратить вдруг открывшийся дар врачевания на самое себя. Искала причины, истоки своих тревог и недугов. Но те куда-то исчезли, испарившись подобно росе под солнечными лучами. Были – и нет! Однако что-то осталось…

И это была не тревога, нет! Наоборот, в этом умиротворении таилась некая радостная тайна, и Ярине мнилось, будто она на самом деле знает – что это. Более того, знает с самого начала, но это знание ловко уворачивается от ее мыслей, будто не хочет пока выходить на свет. Не время, мол! Но все же…

Занятая своими думами, Ярина не сразу заметила, что одна из теней в хороводе на стенах отделилась от остальных, замерла… А потом стала сгущаться, будто приближаясь, и, наконец, приобретя подобие плоти, ступила в горницу… Ни с того ни с сего скрипнула половица. Ярина вскинула взгляд, а в следующий миг ее свободная рука, до того покойно лежавшая на колене, метнулась к животу, будто хотела защитить… В последний раз стукнула выпавшая из пальцев ложка… Прижавшись к стене, Яра во все глаза смотрела на страшное, невиданное диво… Тот, кто стоял перед нею, уже не походил на тень. Скорее это был человек, но сотканный из прядей золотого огня. Ярина опамятовалась, схватилась за оберег на поясе – серебряного узорного конька. Но незваный гость не исчез. Просто пламенное сияние стало гаснуть, и все больше проступали сквозь него человеческие черты… Рысенок!

– Ах ты негодный! – рассердилась Ярина. – Ты ведь напугал меня!

Тот в ответ улыбнулся, колыхнувшись в воздухе, будто кланяясь.

– Думаете, Ярина Богдановна, вы меня меньше пугали? Да я в последний-то раз едва за борт со страху не свалился!

– Что, так неприглядна?

– Какое там! Необычно выглядели только… да вы теперь и сами видите.

– И вправду… А что случилось? Или?..

– Нет-нет, Ярина Богдановна! Суженый ваш во здравии! Олександр Медведкович кланяться просил. Да проведать – ладно ли все? Скоро уж – и месяца не пройдет, как придет лодья наша до Ладоги…

Жаркое сердце ворохнулось в груди. Скоро уж!

– Скажи, Рысеноче, как он там? Отпустила ли его Кромка? Иль все так же тянет?

– Да как сказать… – Дух стрелка полез было пятерней себе в волосы, но отдернул руку – нечего чесать духу бесплотному! Улыбнулся, будто раздумывая. – Точно как есть поведать не могу, но вижу, что не отступила тяга та. Однако ж сумел он укротить ее, хоть и тянет она по-прежнему. Да неважно это!

– Это как же неважно?! А ежели…

– Не бывать тому! – твердо ответил Рысенок. – Тянуть-то тянет еще мужа вашего, но воли над ним Кромка уже не имеет. Уж не знаю, как и сказать вам…

Ярина насторожилась: что еще за новости?

– Да так и скажи, не томи душу!

Рысенок помолчал, потом решился:

– А что говорить? Я ведь не впервые тут, в этой-то горнице… Воевода еще вечор наказал к вам отправляться… И прибыл я, да вы заняты были… Отрока того врачевали – любо-дорого поглядеть! Вот я и поглядел молча, чтоб не мешать да не толкать под локоть… Поглядел да увидел… Вы ведь, Ярина Богдановна, когда приходили раньше, беспокоились сильно, потому трудно было разглядеть что-то… А когда врачевать стали, будто раскрылось в вас что-то… Через покой и раскрылось… Ведь когда через Правь^[208] смотришь – люди светом исполнены и сияют… Да по-разному все сияют-то! Ну вот…

– Да что ты, друже, все вокруг да около ходишь? – перебила его Ярина. – Говори уж прямо: что за хворь во мне такая?

– Да вы не пужайтесь, Ярина Богдановна. Непраздная вы, хоть сами про то не ведаете! Вот уж двадцать седьмиц тому…

Тишина в горнице. Только сердце колотится неистово.

«Вот оно что! А я, глупая, думала…»

– Не верите?

– Отчего ж не верить, – медленно произнесла Ярина, – верю я… Даже более того скажу. Мнится мне, будто знала я все время, только слушать себя не хотела! Иль не могла, быть может… И ведь сходится все!

– Вот и ладно! – Рысенок будто бы вздохнул с облегчением. – Олександр Медведкович просил, чтобы побереглись вы, чтоб худого ненароком не вышло. А уж он поспешит…

– Пускай не тревожится, идет спокойно. Дождусь я его и беречься стану пуще прежнего. А тебе спасибо, Рысеноче. Быть тебе дядькою при младенце!

– То для меня честь великая! – Дух стрелка поклонился. – А мне уж в обратную дорогу пора. Заждались меня там! А к вам, Ярина Богдановна, я наведаюсь еще, ежели вы не против.

Вестник опять поклонился земно и начал вновь одеваться пламенем. А потом вдруг отступил в темноту, вспыхнул раз и пропал. Только тени заметались по стенам. Ярина смотрела ему вслед и улыбалась.

«Вот и решилось все! Ну, теперь дождаться бы только!» Ей чудилось, будто видит она, как несется сквозь простор Прави белый кречет. Как расступаются перед ним золотые столпы и как близится с каждым мгновением тот день, когда возвратится ее любимый из похода. А они встретят его… Ярина и дитя, что ждет своего часа.

Глава 13 Штурм Ольденбурга

Улицы ждут начала беды,

Городу нужен сигнал,

чтоб исполнить приказ!

Дети смотрят в глаза новой войны.

Остановите нас!..

Константин Кинчев

Пожары застлали горизонт черными дымными хвостами. Рать бодричей внезапным ударом смела саксов, не ожидавших нападения. Вагрия до самого Датского вала была освобождена от германцев. Войско саксов не успело собраться. Большая часть его оказалась заперта в Стариграде – Ольденбурге.

Город стоял на пологом холме, поодаль от морского побережья. С гаванью, которая, как и в Велиграде, располагалась в устье текущей со стороны города реки, Стариград соединял еще и глубокий, искусно прорытый канал, вода из которого питала ров вокруг внешнего обвода укреплений. Они представляли собой облицованный каменными плитами земляной вал с деревянными стенами наверху. Внутренний же обвод стен был полностью каменным.

«Крепкая фортеция!» – подумал Савинов, глядя на нее от опушки леса. Кругом стучали топоры и жалобно стонали стволы деревьев. Бодричи готовили осадный припас: тяжелые щиты, прикрывающие сразу несколько человек, тараны, фашины, чтобы забрасывать ров, и – венец осадной техники – пару подвижных башен с откидными мостками – для атаки на стену.

На вчерашнем совете было решено для начала предложить саксам убираться подобру-поздорову, даже и с оружием. Мстивой не хотел штурма: все-таки Стариград – его город. И разрушать его не с руки. А если саксы упрутся, предложить им Божий Суд. По трое поединщиков с каждой стороны. Если победят саксы, придется либо убираться прочь, либо штурмовать, что тоже неизвестно чем закончится. Ну а если победим мы, саксы дают заложников, в знак мира, и уходят добровольно…

Сашке этот план не нравился. Кто может заставить саксов сдержать обещание? Заложники? Вряд ли. Наверняка все равно придется штурмовать. Так уж лучше без проволочек.

Однако Мстивой решил по-своему.

Войско славян построилось в поле, перед речными воротами Стариграда. Саксы согласились на поединок! Трое на трое!

Ворота города отворились, и из них вышло несколько саксов. Двое несли зеленые ветви – в знак перемирия. Остальные были в доспехах и при оружии, а один – с золотым венцом на островерхом шлеме. Какой-то знатный воин или вождь. Савинов не знал, есть ли уже у саксов бароны и герцоги. Должны быть, все-таки Саксония входила в Империю франков. И если так, то воин с венцом на шлеме вполне может быть бароном или герцогом…

Саксы остановились на пригорке, неподалеку от стен. Поединок должен был произойти здесь. Им навстречу отправились группа воевод Мстивоя, он сам и Савинов, как союзник. Сейчас должны будут обсудить условия поединка, оружие, свидетелей, обмен заложниками.

Поднимаясь на пригорок, Сашка отчетливо увидел, что на стенах города собралось множество народу. «Болельщики», – подумал он…

Венценосный сакс шагнул навстречу князю и, величественным движением отбросив полу плаща, протянул руку…

Что-то звонко лязгнуло, и Мстивой пошатнулся, ухватившись за пробивший кольчугу на груди металлический штырь. Остальные саксы, мгновенно обнажив оружие, кинулись к князю, чтобы добить его. Венценосный молниеносным движением выхватил меч, ударил!

Клинки с лязгом столкнулись в воздухе. Сашка успел проскочить между мгновений, чтобы прикрыть Мстивоя. Тот пятился назад, и было совершенно непонятно, как он еще стоит на ногах!

– Предательство!!! – Бранивой с ревом обрушил секиру на голову одного из саксов. Другой подскочил сбоку… Сашка неистово рубился сразу с тремя нападающими, прикрывая отход князя… Воеводы, завывая волками, бросились в битву… Над полем взметнулся рев, как будто сама земля закричала, увидев рану молодого князя. Это рать бодричей, разъяренная предательством, пошла на приступ.

Вражеские клинки со всех сторон! Как медленно приближается помощь!

Сашка впервые сражался вот так, без возможности отступить, сманеврировать! Он должен прикрыть князя! Оружие венценосного взблескивает у самого лица. Удар! «Перо Ворона!» Отбив! «Меч в листве!» Копье пытается пронырнуть мимо, добраться до Мстивоя. Кисть сама проворачивается, крылом клинка ссекая наконечник. Стальная паутина звенит и завывает вокруг… У лица мелькает стрела… Со стены? «Целят в князя!»

Он удвоил скорость, хотя казалось – это уже невозможно. Та самая часть сознания, которая наблюдала за всем со стороны, вдруг отметила, что Савинов больше не отступает. Наоборот! Один из нападавших уже мертв. Богданов клинок отсек ему полголовы. Второй лишился кисти руки и пятится, надеясь оказаться подальше от смертоносных полукружий мечей. А венценосный еще сражается, но в глазах его стынет ужас, потому что проклятый венд не только отбивает все атаки, но еще и успевает сшибать в стороны стрелы, пущенные в князя со стены!

И когда противник уже рухнул с раскроенным черепом, Сашка не сразу остановился, потому что стрелы продолжали лететь…

Стариград взяли в тот же день. Бодричи настолько рассвирепели, что ничто не могло их остановить. Они лезли на стены, как муравьи, переливались через верх железным потоком и врывались в город.

Там сразу же что-то вспыхнуло: начался пожар… И резня. Саксов перебили всех до единого – не меньше трех тысяч человек, все взрослое население города. Женщин и детей, выживших во время резни, согнали на площадь. Сашка не совсем понимал, что с ними хотят сделать озверевшие воины. Перебить? Пересчитать по головам и погнать на рабский рынок в Хедебю, к датчанам? Ему совершенно не нравилось то, что произошло.

Да, саксы поступили гнусно, попытавшись убить князя и этим сорвать нападение. Хотя сами убийцы наверняка считали, что совершают подвиг. Но, пробираясь по улицам, заваленным трупами защитников, и видя ручейки крови, стекающие в канавы, Савинов понял, что готов пожертвовать собственной жизнью, чтобы не допустить еще хоть одно убийство…

На площади стояли стон и плач. Дети испуганно жались к матерям, женщины затравленно смотрели на воинов в забрызганных кровью доспехах…

Сашка остановился, не зная, что ему делать. Кто здесь командует вообще?

– Эй, воевода! Хочешь девку? Тебе за сегодняшний подвиг полагается!

Какой-то воин подтащил к Савинову девушку с растрепанными русыми волосами. Сашка невидящими глазами скользнул по его лицу и опустил взгляд на девушку. Та молча плакала, прикрыв лицо ладошками.

Но воин расценил взгляд Савинова как приказ и с треском разодрал на ней платье. Сашке показалось, что на миг время просто остановилось. На площадь мгновенно упала тишина. Обнаженное юное тело – под жадными взглядами сотен разгоряченных битвой мужчин. Одно его, Савинова, неверное действие, и бодричи ринутся насиловать, так же рьяно, как только что рвались убивать. «По праву войны!» – вспыхнула в сознании невесть откуда взявшаяся фраза.

Сашка медленно поднял взгляд на окружающих его людей. Они стояли безликой серой стеной. И в этом заключалась опасность. «Толпа, – подумал он. – Один камешек сдвинет лавину». Затем снова посмотрел на девушку. Она подняла на него полный муки и мольбы взгляд.

«Черт! – подумал он. – И у этой зеленые глаза!»

– Как тебя зовут? – спросил по-русски, но пленница поняла и ответила:

– Снежана…

Что-то взорвалось у Сашки в голове. Он повернулся к услужливому воину и тихо спросил:

– Ты кого мне привел? Свою сестру?

Тот отшатнулся – настолько страшным было лицо Савинова.

– Но я же не знал…

– А откуда ты знаешь, сколько их еще в этой толпе?! Мы пришли освободить их или убивать своих?!

Он с яростью посмотрел на воинов, переводя взгляд с одного лица на другое. Люди опускали глаза. «Проняло!»

– Ваш князь ранен! Но только он может решить судьбу всех этих людей. Это – княжий город. И жители его – княжьи. За насилие и грабеж – смерть! Никого из города не выпускать. Сотникам – расставить стражу. Этих, – Сашка указал на пленниц, – отпустить по домам.

Он расстегнул пряжку и протянул девушке собственный плащ.

Мстивой приподнялся на ложе. Его глаза лихорадочно блеснули в полумраке.

– Тебя, Олекса, послали мне боги. Не зря буря пригнала тебя обратно. Не случись этого, и я был бы уже мертв! А мои воины перебили своих родичей! Кровь пролилась… Мертвых не вернешь. Но ты не дал свершиться более страшному… Спасибо тебе! Проси чего хочешь! Все, что в моих силах, – сделаю.

Савинов посмотрел князю в глаза.

– Не знаю я, княже, чего просить у тебя. Больше всего я хотел бы сейчас отправиться домой… Но одна просьба… Нет, скорее, пожелание. Мне волею судьбы выпало знать будущее твоей земли. Ее возьмут немцы. Твой народ будет держаться долго, но вы проиграете в конце концов! Оттого, что нет у вас единства… Пока лютичи с бодричами и поморянами биться будут, враги придут в вашу землю и завладеют ею!

Мстивой слушал не перебивая, бледный, с расширенными зрачками, в которых плясало отражение пламени очага. Лишь когда Савинов замолчал, князь спросил:

– Неужели это неизбежно?

– Не знаю, – ответил Сашка. – Видишь этот самострел? – Он приподнял лежащий на столе небольшой арбалет, из которого и ранили князя.

– Оружие трусов! – Мстивой скривил губы.

Савинов в ответ покачал головой:

– Храбрые тоже могут воевать им! Сила ваших врагов – в единстве! Они все уже приняли христианство… Твое княжество падет, когда против него начнется священная война, война против ваших богов. Мазовшане – поляки – не сильнее вас, однако сменят веру и выстоят… Верно ли это? Так ли надо? Не знаю… Но оружие врага – единство. Сделай его и своим оружием! Союз всех славянских языков отобьет любой натиск! По отдельности все мы – как листва на ветру…

Князь долго молчал, обдумывая услышанное. Потом слабо улыбнулся.

– Значит, надежда все-таки есть. Хорошо… Сдается мне, воевода, что мы еще увидимся с тобой. И я не удивлюсь, если к тому времени у тебя будет свое княжество… Ты не просишь даров. Но один я все же тебе сделаю. Не знаю, какие у тебя намерения. Что ты станешь делать, когда вернешься домой… Но если ты соберешься на юг, к ромеям, то у тебя будут добрые попутчики. У меня в войске много охотников послужить в гвардии императора ромеев. Восемь десятков таких пойдут с тобою на доброй снекке… Если же Миклагард не манит тебя, как их… Что ж, отпустишь. Только чувствую я, что Болеслав, их предводитель, и его сорвиголовы останутся при тебе. У тебя есть Удача и Сила, а что еще нужно настоящему вождю?

– Мудрость, – ответил Савинов. – Настоящему вождю, княже, кроме Удачи и Силы очень нужна Мудрость. И ты это знаешь ничуть не хуже меня…

Глава 14 «По щучьему велению…»

Навет не помеха, покуда есть Вера!

Стена не преграда для тех, кто в пути.

И окрик не сила, и выстрел не мера,

Когда тебе солнце шепнуло:

Лети!

Константин Кинчев

Савинов снова стоял на носу своего корабля, и соленые брызги встречной волны оседалина его лице. Сжимая рукоять меча, Сашка смотрел вперед, туда, где горизонт соединял туманной дымкой границы неба и моря. Там, впереди, – Дом и Любимая. Чтобы возвратиться, надо было победить врагов и стихию. Он, Савинов, победил. Теперь осталось победить себя, чтобы быть уверенным, что ничто более не сможет отвратить его от выбранного пути. Значит, надо решаться…

О том, как провернуть задуманное, у Савинова было довольно смутное представление. Он, правда, хорошо помнил усилие, которое пришлось приложить, чтобы выйти из тела Шестакова и вернуться назад, в свое собственное. Но… Достаточно ли этого? Одно дело – выйти, а другое – войти. Спросить бы кого.

Да, Рысенок тут не советчик. Хотя… А какая, собственно, разница – путешествовать по миру вдоль, преодолевая пространство, или поперек – сквозь время? По сути, технология должна быть одинаковой. Как там… Расслабляешься, вслушиваешься, представляешь место или человека… Все просто! Связь-то – никуда не делась! Вот только – что выбрать? На Лубянку больше не хочется… Тогда в небо!

Сашка сосредоточился и, чуть прикрыв глаза, стал смотреть вверх, на несущиеся в вышине мелкие клочки облаков. Те быстро обгоняли его, улетая к лежащему впереди горизонту. Бумм! – форштевень разрубил очередную волну. Савинова чуть подбросило вверх. Палуба под ногами дрогнула. Ему вдруг показалось, что стало подозрительно тихо. Вернее, шумы были, но они напоминали скорей уж пение морской раковины, когда ее приложишь к уху.

Точно! Шумит в ушах! Они будто под завязку набиты тишиной, и эта самая тишина странно шевелится внутри, шебуршит, ворочается… Интересный коленкор! А дальше… Все вокруг внезапно рванулось куда-то вбок и вниз. Мир совершил полный оборот вокруг оси. Облака вместо того, чтобы обгонять Савинова, уже неслись навстречу! Он с маху пробил их, пытаясь как-то избавиться от сверкающей ряби перед глазами. Да это ж не рябь! Это бешено вращаются лопасти винта! Получилось!!!

Ликуя, Сашка осмотрелся вокруг… и окружающее быстренько перестало ему нравиться. Аппарат, в котором он оказался, ему совсем незнаком… Хотя нет… Сашка даже поднимал такой в воздух. Но только толку от этого мало! Трофейный «Мессер», на котором Савинову довелось полетать, был исправен. А этот… стремительно падал, объятый пламенем!

«Твою мать!!!»

Все получилось, вот только Сашка забыл сосредоточиться и попал в ЧУЖОЙ самолет! А летчик… Летчик был без сознания, вися на привязных ремнях.

Ну, дела! Впрочем, ничего страшного! Надо только выйти отсюда и попробовать еще раз. А как выходить – известно хорошо. Сашка сосредоточился и…

Ни хрена. Как сидел он в кабине, так и сидит, как падал «Мессер» – так и падает! В чем дело? Что за идиотские шуточки? Может, попробовать еще? Попробовал. Результат прежний, а земля все приближается с нехорошей скоростью…

Савинов понял, что еще миг – и он ударится в панику. Ведь Сигурни говорила, если он помрет здесь, то и там тоже даст дуба! Это теперь, когда знает, что у него будет сын! Это же надо так по-кретински влезть в чужое тело, да еще в безнадежной ситуации!

Мысли замелькали, как трассирующие пули. «Я не могу выбраться… Наверное, потому, что фриц без сознания! Что делать? Даже если очнется, я могу не успеть ретироваться… А по-русски он наверняка ни бельмеса… При чем здесь это?! Думай!»

Земля неслась навстречу огромным пятнистым щитом. Сашка чувствовал, насколько она твердая и тяжелая. «В лепешку ведь!» Его инстинкты пилота выли: «Ручку на себя! Ручку-у-у!!!» И вдруг надвигающаяся твердь начала клониться куда-то вниз, под камуфлированный капот вражеского самолета. Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Савинов не сразу сообразил, что вовсе не пилот, очнувшись, выводит истребитель из пике. Нет! Немец как был в отрубе, так и продолжал в нем находиться. Оказывается он, Сашка, вполне может управлять бесчувственным телом, и изо всех сил тянет на себя рукоять управления. «Ага! Успеваем!»

Он чуть не сглазил! «Мессер» проскочил над самой верхушкой какого-то холма. Савинову даже показалось, что они отскочили от нее «блинчиком». Перегрузка вбила его в кресло. Почудилось, что хрустнули кости. Прогоняя из глаз черные круги, которых у самого Сашки отродясь не наблюдалось даже на запредельных режимах полета, он выровнял самолет и подумал про немца: «Что-то хиловат ты, братец!»

«Значит, так. Мы уже не падаем – одной заботой меньше. Это плюс! Но горим – это минус!» Сашка осмотрел плоскости крыльев. «Ага! Здесь пламя сбито! А вот из-под фюзеляжа все еще идет дым. Что-то там горит, а что – непонятно. Хреновый все же у них из кабины обзор!» Савинов подергал рукоять сброса фонаря. «Есть!» Поток воздуха с ревом ворвался в кабину. «Теперь… Как у нас насчет посадки?»

Насчет посадки было дерьмовато. Кругом, куда ни кинь взгляд, торчат верхушки деревьев. Зато в воздухе – чисто. Тот, кто сшиб этого «ганса», похоже, потерял его из виду. «Значит, выход один – поднабрать высоты и прыгать». Вдруг слева что-то мелькнуло. Просека? Савинов довернул в ту сторону и обнаружил… Аэродром! «Здорово! Теперь сбросить скорость, выпустить шасси, закрылки… Где этот чертов тумблер? А, вот он! И с ходу на посадку! Кто его знает, этот „Мессер“? Возьмет да взорвется в воздухе…»

Плотно утрамбованная земля взлетной полосы ударила в колеса шасси. «Пробег, тормоз, винт на реверс, ремни прочь! И ходу!» Он выпрыгнул на крыло и кубарем скатился наземь. От деревьев к нему уже бежали технари и какие-то ребята в трусах и майках.

Савинов отошел подальше от горящего самолета. Подлетела пожарная машина и зеленый фургончик с красным крестом… И готической надписью под ним! «Атас! Аэродром немецкий!» С подножки соскочил высокий офицер в полной форме и при фуражке, подбежал к Сашке… и обнял. «Ах да! Я же фриц! Во дела!» Налетела бесштанная команда в майках. Савинова стали тискать, засыпали вопросами. Он только мычал в ответ, думая: «Вот же черт! Все как у нас!» А потом почувствовал – его «ганс», похоже, очухивается помаленьку! Забавные ощущения: будто ты держишь дверную ручку, а с той стороны кто-то неуверенно пытается ее повернуть. «Значит, можно уже сматывать удочки? Великолепно!»

Рр-раз! Наверное, немецкий пилот еще не пришел в себя полностью, потому что вдруг начал заваливаться назад. Бесштанные встревоженно загалдели, подхватили его и поволокли к машине с красным крестом. «Ну что, экспериментатор? – спросил себя Сашка. – Доволен? Вот, радуйся, спас фашиста…»

На самом деле Савинов не испытывал сожаления. Конечно, это – враг. Но он человек! Значит, не суждено этому фрицу погибнуть сегодня. Зато он, Савинов, теперь знает: первое – можно входить сюда и выходить когда надо; второе – выход осложняется, если «носитель» теряет сознание. Это надо учитывать при настройке. И третье – надо учитывать и сторону, на которую ты хочешь попасть! А он-то думал, что это должно получаться само…

Поучительный вышел эксперимент, ничего не скажешь. Савинов притопнул ногой по крепким доскам палубного настила. Ветер швырнул в лицо новую порцию брызг. Хорошо-то как! Сашка обернулся поглядеть на свою команду и подумал: «А ведь если что засвербит и захочется полетать – милости просим! Выходит, могу даже на фрицевских машинах! Можно иной раз и толкнуть кого под локоток, чтоб мазали почаще. Как там Ольбард говорил – и там и здесь долг один и тот же? Надо только найти, где они соединяются. Вот я и нашел…»

Глава 15 Возвращение воина

На полярных морях и на южных,

По изгибам зеленых зыбей,

Меж базальтовых скал и жемчужных

Шелестят паруса кораблей.

Николай Гумилев

Громом гремят копыта по глухим лесным тропам. Буланый жеребец мчится неистовым вихрем, направляемый уверенной рукой. Мелькают стволы деревьев, возникает в просветах листвы и пропадает вновь синева летнего неба. Гонец летит к цели, ловко уворачиваясь от веток, нависающих над дорогой. Сумрак подлеска провожает всадника настороженными звериными взорами. Но человеку не до них. С грохотом возникает под копытами бревенчатый мостик через ручей и пропадает позади. Ветер бьет в лицо, и всадник нагибается к самой гриве. Ножны прямого меча колотят по бедру, а в голове гонца в который раз возникают слова, которые ему наказал передать посадник. Они просты, их трудно забыть. Гонец может запомнить гораздо больше. Но всякий раз, когда он везет подобную весть, в его сердце вспыхивает пламенными языками предчувствие скорых перемен. Гремят копыта, ветви норовят сорвать человека с коня, вышибить из седла. Но он не боится – привык к лесным тропам. Гонец, еще ниже наклонясь к гриве, шепчет: «В борзе!» – и жеребец слышит, ускоряя и без того стремительный бег. Птицы, всполошившись, вспархивают прямо из-под копыт. Звери уходят в чащу, спасаясь от грома подков. В борзе!!!

Ярина бросила рукоделье и выскочила на порог, прикрыв глаза от солнца широким рукавом. Твёрд ужом проскользнул мимо нее и встал у крыльца с мечом в руке. Рубец на его лбу налился кровью. Не скоро еще опадет он, обратившись в тонкую белую полоску. Твёрд смотрит туда же, куда и Ярина. Стена леса в пятидесяти шагах от ворот гасит звуки, но уже слышен сквозь нее дробный перестук конских копыт. Молниеносно перемахивает через забор неведомо откуда появившийся Юрк и замирает у самых ворот. На опушке возникает молчаливый Всегорд с натянутым луком. Ну? Кто идет?

Топот все громче. И вот уже сквозь частокол стволов виден бешено несущийся всадник. Лес будто выбрасывает его на поляну, и гонец, еще не осадив коня, кричит:

– Паруса в Нево! Посадник передал: идут!!!

Жеребец пляшет у ворот. Всадник взмахивает рукой на прощанье и, поворотив коня, уносится обратно. Лишь солнце на миг вспыхивает на островерхом шеломе.

«Идут!!!»

Медленно, ох как медленно наплывают усыпанные валунами берега. Зубчатая стена леса над ними залита солнцем. Сашка, ухватившись рукой за один из тросов-штагов,^[209] напряженно смотрит вперед. Ему хочется, чтобы поскорее раздвинулись каменистые пляжи, обозначив устье Волхова, называемого здесь Муть-рекой…

Чайки сидят на волнах. Быть погоде солнечной! Именно в такой день он мечтал вернуться домой. И такой день – сегодня! Савинов все смотрит, будто желая притянуть невидимую еще цель, ускорить бег лодей. Вода блещет за бортом бликами солнечного света. Ну же! Скорее!

Устье реки наконец открывается впереди, и из него бесшумным призраком выдвигается купеческий насад под ярким парусом…

Мы близко! Мы идем!

Раньше Сашка не бывал в этих местах. Но ему кажется, он знает каждый изгиб берега, каждый валун на нем. Вот уже длинный, стремительный корпус «Магуры» – ободритской снекки – втягивается в русло широкой реки. Мы идем! Мы идем с миром! Это наш дом…

Копыта снова грохочут по лесным тропам, и лес замирает, вслушиваясь в эту тревожную дробь. Что несут с собою люди на этот раз? Но в тяжком скоке коней слышна только радость скорой встречи. Вперед!

Ворон, чуя состояние всадницы, превосходит самого себя. Гридни отстают. Твёрд кричит ей:

– Ярина Богдановна, поберегитесь!

Но она не слушает его – ничего с ней не может случиться сегодня! Ни с ней, ни с ребенком, которого она носит под сердцем. Стремительно улетает назад земля. Кусты и деревья сливаются в темно-зеленые полосы. Неизменными остаются только небо, ветер в волосах да просвет впереди. Вот он расширяется: тропа ручьем втекает во вьющуюся вдоль реки дорогу. И уже видны над вершинами леса маковки теремов Ладоги и серо-голубая громада сторожевой башни детинца.

Ветер несет навстречу запахи дыма и человеческого жилья. «Скорее!» Но, вопреки своему стремлению, Ярина чуть сдерживает коня. Гридни наконец настигают ее, и кони их идут вровень с Вороном – голова к голове.

Вот уже и посад! Кони замедляют бег. По городу так не поскачешь – многолюдно! Ладожане спешат по своим делам, но всадников пропускают: кто же не знает посадниковых гридней! Люди степенно освобождают дорогу. Милости просим! Проезжайте!

Ворон красуется, приплясывая, изгибает шею. Ярина похлопывает его рукой. «Красавец!» Пристань встречает всадников гулом и суетой. Торг. Все как обычно…

Народищу-то на пристани!

Сашка подскочил к борту, до боли в глазах вглядываясь в людское море.

«Где она? Неужели не придет?»

«Медведь» идет впереди, следом – «Магура».

«Да где же она?»

Группа всадников посреди толпы. Один из коней – черный как смоль. Ворон! А на нем… Она! Так же, как и сам Сашка, прикрывая ладошкой глаза от солнца, смотрит на корабли. Ему захотелось ринуться за борт и побежать прямо по сверкающим волнам, ей навстречу.

«Здесь я!» Сашка выхватил меч из ножен и поднял вверх, ловя острием солнечный блик.

Знакомый парус! Ярина помнила, как Александр кисточкой малевал на листе добротной синской^[210] бумаги оружного зверя, стоящего на задних лапах, и говорил, что это называется «эскиз». А потом мастера переносили этот рисунок на беленую холстину паруса…

Знакомый зверь приближался. Ветрило шло волнами, и казалось, будто медведь шевелится, приветственно поднимая оружие. А потом под самым парусом что-то вспыхнуло.

– Он!

Ярина, не долго думая, послала коня вперед…

Лодья толкнулась бортом в бревна пристани. Кто-то побежал крепить-заводить концы. А воин без кольчуги со светло-русым чубом на бритой голове уже перемахнул через борт. И Ярина прямо с седла бросилась к нему в объятия…

Он поймал ее нежно и осторожно, прижал к себе, стараясь делать это не слишком крепко, чтобы не повредить тому, кто внутри. Поцеловал яркие губы, утонув в ее родном свежем запахе. Голова закружилась, но Сашка стоял крепко. Как же! Ведь он держит на руках сразу двоих!

Руки Ярины обвили его шею. Народ вокруг поощрительно вопил и смеялся.

– Любо! Любо! Целуй еще!

И Ворон толкал Сашку мордой в плечо и приветливо ржал, будто требуя: «А меня?»

Кика сбилась набок, но Яринка даже и не думала поправлять ее. Савинов поцеловал выбившуюся из-под убора рыжую прядь. А Ярина прошептала ему на ухо:

– Я знаю, как мы назовем сына!

Сашка чуть отстранил ее от себя и вопросительно посмотрел в счастливые зеленые глаза.

– И как же?

Она улыбнулась и шутливо нахмурила брови.

– Ты только не спорь! Мы назовем его Храбром!

«Моя жена – колдунья, – подумал Савинов, – иначе откуда она может знать, что именно так хочу назвать его я? Вроде и не говорил никому…»

Эпилог

Глава первая

Две змеи заклятые к векам присосутся

И за мной потянутся черной полосой,

По горам над реками города займутся

И година лютая будет мне сестрой.

Алексей Толстой

Черный, густой дым пожара поднимался над высоким берегом Семи.^[211] Горели дворы и амбары, жарким пламенем полыхала пристань и пара насадов, что не успели уйти.

Печенеги нагрянули неожиданно. Здесь в глубине земли северян^[212] их никто не ждал. Оно конечно – и здесь степь под боком. Случалось, набегут вороги, пограбят, и ищи ветра в поле. Но то все были малые ватаги, не больше полусотни всадников. В городах, изобильно разбросанных по всей северской земле, их могли не бояться. Ударит набат, соберется рать, да и князь или посадник с дружиною всегда рядом. Отобьют находников. Те обычно и пожечь мало чего успевали, хватали побыстрее – что ближе да плохо лежит – и ходу. И грабили-то все больше по Пселу да Суле и верховьям Семи. Редко когда отваживались до Курска добежать. А сейчас…

Путивль – градец малый. Еще не так давно и вовсе вервью считался. Даже крепости путной в нем нету. Так, на черный день – вал да частокол, чтобы люду было куда от напасти прятаться. А посад – без тына, открытый. Вот он-то сейчас и горел. Шибко горел – погода все дни стояла жаркая…

На опушке леса, что подступал, спускаясь с полночных холмов, к полям, окружавшим градец, тихо ржанул конь. Маленькая группа всадников в бронях смотрела вниз на горящий посад и мечущиеся в дыму фигурки всадников. Степняки старались грабить быстрее, чем огонь, пожирающий деревянные кровли домов. Криков оттуда почти не слышно. Народ успел-таки запереться в крепостце на высоком мысу. Печенеги же пока туда не рвались. Все равно местным деваться некуда! Пусть дожидаются за оградой своей очереди, заодно и целее будут! Полоняники нынче на торгах у ромеев немало стоят…

Самый молодой из всадников, на вид лет четырнадцати, сурово хмурил густые брови. Голова его была обрита наголо, и лишь посередине ее, на самом темени, оставлен длинный светло-русый чуб. Юноша сжимал в побелевшем кулаке поводья, и видно было, что ему не терпится броситься в бой. Наконец он не выдержал, бросил одному из своих спутников, могучему воину с длинными синими усами:

– Ну что, Асмунд, долго еще ждать будем? «Копченые» того и гляди на приступ пойдут!

Тот чуть привстал на стременах, окинул взглядом окружающее.

– Почти все готово, княже! Свенельдовы гридни – в той роще, что по-над берегом. Громова сотня – на месте. Надо дождаться еще и черниговского воеводу. Его дружина на тот берег выйти должна. Как печенеги ее увидят, так и начнем.

– Добро! – Юный князь подхватил привешенный к луке седла шлем, ловко надел его и застегнул подбородочный ремень. – Ужо хан Бала пожалеет о своем набеге да нарушении клятвы!

Великан Асмунд коротко кивнул.

– Встречались мы с Балой запрошлым летом. Он тогда тоже хотел клятву нарушить, Поросье^[213] пограбить, да мы в Тьмутаракань шли. Переняли.

Теперь хан решил взять свое. Не вовремя… И ко времени! Сейчас у него всего тысяча всадников. Русов – не меньше. Заранее узнали они о набеге, изготовились…

«Не пощажу! – подумал князь. – Надолго запомнит меня степь!» Его острые молодые глаза различили на другом берегу реки движение. Он привстал в седле, вгляделся. Из рощи, что длинным языком обтекала излучину Семи, выкатывалась конная черниговская дружина. Пора!

Меч белорыбицей вынырнул из ножен. Лесистый гребень холма вдруг вспенился железною стеной дружины. Знакомое уже чувство наполнило жилы, вскипело боевой яростью. Юный князь послал коня вперед, и тот с места поднялся в галоп. Асмунд и гридни не отставали.

– Бей! – пронеслось над полем. – Бей!!!

Когда русы с грохотом и ревом выплеснулись из леса, печенеги не растерялись, хоть и отвлекла их взоры рать на другом берегу. Быстрые степные всадники сразу сообразили, откуда грозит опасность, сбились вместе и, завывая, ринулись через поле навстречу русам, на ходу метко стреляя из луков. Отчего ж не подраться – славян явно меньше!

Хан, взлетев на пригорок, придержал коня. Два воинства сшиблись посреди поля с гиком, визгом и ревом. Пыль взвивалась клубами, закрывая сражающихся. «Кто эти безумцы? – думал хан. – Неужто люди хакана русов? Откуда?» Он не особенно беспокоился. Врагов меньше. Отряд на том берегу не опасен. Разве что придется отступать в степь, и вот тогда русы могут перенять пути. Но пока на это не похоже. Его воинов больше, и еще не все участвуют в битве. Русы храбры, но глупы. Сам бы он на их месте сделал совсем не так… Хана Балу беспокоило другое. Враги слишком быстро узнали о набеге. Это неправильно! Или у них очень хорошие лазутчики в степи, или кто-то предал его… Но этого не могло быть! Какой же степняк предаст свой род?

Позади раздался топот копыт. Хан быстро обернулся, и его сабля с шипением покинула ножны. Нет, это свой! Подлетевший всадник на полном скаку осадил коня. Тот гневно заржал. Но гонец не обратил внимания.

– Великий хан! Русы!

Бала презрительно поморщился.

– Вижу!

– Не здесь! – Лицо вестника даже сквозь пыль показалось бледным. – Там!

Хан посмотрел в ту сторону, куда указывал гонец, и увидел…

«Проклятье!» Вдоль высокого берега реки стремительно неслась вторая волна русов. Их было не меньше трех сотен, и они явно нацелились зайти в тыл левому крылу печенегов и отсечь их от горящего города. Хан сплюнул наземь. «Они все же хитрее, чем я думал!» Он сделал знак, и к нему подлетел один из телохранителей.

– К Арваху, живо! Четыре полные сотни сюда! Да передай остальным: пусть прекратят грабить и соберутся у крепости! Славяне могут уйти, а я без полона в степь не вернусь!

Воин кивнул и умчался исполнять приказ. Хан огляделся. Битва в поле не прекращалась, русы даже потеснили его воинов. Ну ничего. Бала оглянулся на тот отряд врагов, что заходил с тыла. Сейчас они откроют свой бок, и Арвах… Точно! Русы, сверкая железом доспехов, обтекли пылающие дома с краю и галопом неслись к месту битвы. А сотни Арваха уже выезжали им наперерез, на ходу натягивая свои смертоносные луки. Враги заметили их, но поздно! Строй русов рассыпался… Но и Арваховы всадники вдруг прянули в стороны, закружились. Что происходит?! Хан привстал на стременах, пытаясь разглядеть…

Черное ругательство сорвалось с его губ. Это ловушка! Еще один отряд русов ударил Арваху в тыл, а ворота небольшой крепости распахнулись, и оттуда выплеснулась железная волна! Те степняки, что еще оставались среди домов, были перебиты в мгновение ока. Всадники Арваха брызгами разлетелись по всему полю, спасаясь от настигающих их врагов. Но те были повсюду. Часть русов ударила в тыл сражающимся в поле, а не меньше двух сотен уже мчались к небольшому холму, на котором находился сам хан с горсткой телохранителей.

Бала все понял. Небо отвернулось от него! И ведь его предупреждали! Когда в схватке с русом погиб его лучший поединщик, хан благоразумно отказался от битвы и отвел войско. Но видимо, предупреждение богов касалось не только того раза…

Однако хан, видя, как погибают верные воины, не потерял головы. Наоборот, именно в этот миг он увидел единственный путь к спасению. Конечно, гибнущему войску уже не помочь! Но русы так увлеченно преследовали его людей, что разорвали кольцо, открыв дорогу самому Бале! А где есть хан, там и новое войско! В его народе еще много бойцов. Бала отомстит!

– За мной! – проревел он и ринулся вниз с холма, увлекая за собой сотню телохранителей. И успел в самый последний миг…

Глава вторая

Я не смею больше молиться,

Я забыл слова литаний.

Надо мною грозящая птица,

И глаза у нее – огни.

Вот я слышу сдержанный клекот,

Словно звон истлевших цимбал,

Словно моря дальнего рокот,

Моря, бьющего в груди скал.

Николай Гумилев

А вниз по Десне шли корабли. Крутобокий купеческий насад и две больших боевых лодьи. Всего в них находилось почти две сотни человек – в основном воины. Но некоторые из них везли с собой семьи. Правда, таких было немного. В большинстве своем варяги были молоды и семьями обзавестись не успели, рассчитывая это сделать на Полудне. Иные же, наоборот, оставили своих домашних в Белоозере, намереваясь перевезти их к себе, как только сами обустроятся на новом месте. Однако их вождь не побоялся взять с собою молодую жену и пятимесячного сына. А может, он просто не хотел с ними расставаться…

Корабли бодро бежали вниз по течению широкой судоходной реки, останавливаясь на ночь в частых приречных селениях и городках. Совсем недавно они миновали Дебрянск,^[214] затем – Трубчевск. Крутые, поросшие дремучими лесами берега Десны быстро уплывали назад. Вечерело. Савинов сидел на палубе возле навеса, под которым была раскинута небольшая палатка для Ярины с маленьким Храбром, и занимался заточкой мечей. Жена полулежала рядом с ним на толстой медвежьей шкуре и задумчиво смотрела на проплывающий мимо песчаный откос берега. Храбр, только что возившийся и гукавший у нее на руках, замер, завороженно глядя на полированный клинок отцовского меча. Потом протянул ручку с крохотными пальчиками, словно говоря: «Дай!» Сашка улыбнулся, а сидевший поодаль Твёрд произнес со значением:

– Воин растет!

Савинов глянул на него. «Вот, вроде один у меня сын, а ведь если подумать – двое! И старший – уж взрослый совсем». Твёрд, узнав о гибели своего отца Храбра, наотрез отказался оставаться в Ладоге и упросил посадника отпустить его с Сашкой. К удивлению последнего, попросился не только он. Один из тех гридней, что охраняли Ярину на лесной усадьбе, Юрк по прозвищу Одолень, тоже захотел ехать с ними. Твердислав отпустил и его. Замечательный дядька! Посмеялся только, да сказал, что эдак белоозерские у него всю дружину сманят. Самого же Савинова тогда заботило, как отреагирует Ольбард на желание своего воеводы отъехать в южные княжества. Но Синеус только улыбнулся и благословил, да еще наградил воистину по-княжески, разрешив тем из своей дружины, кто захочет, идти с ним. Охотников нашлось немало. У Сашки к тому времени своих, тех, что пришли на службу именно к нему, было уже почти пятнадцать десятков, а тут еще народу прибыло.

Это казалось не совсем понятным: в конце концов, лучше служить сильному князю, каким несомненно был Ольбард, чем малоизвестному воеводе. Однако выяснилось, что многие считали иначе. И это требовало от Савинова нового уровня ответственности. Теперь он и только он отвечает за их жизни. А князь…

Сашке было жаль расставаться с ним, да и Ольбард, судя по всему, был не слишком рад такому повороту дела, однако отпустил Савинова даже с некоторым облегчением. Должно быть, знал о затаенной неприязни своего сына Буривоя к удачливому воеводе. Сашка звал с собою и отца Ярины, Богдана. Но кузнец только развел руками да повел туманный разговор о качествах руды на юге и тому подобных вещах. Савинов послушал, послушал и отступился. Он давно подозревал, что Богдан не просто так сидит в Белоозере, и знаменитое качество его мечей и кольчуг не с неба взялось. Точнее, как раз с неба. Ходили какие-то смутные слухи о небесном железе и упавшей в древние времена в окрестностях града огромной звезде. Никто о ней толком ничего не знал. Никто, кроме, как можно догадаться, Богдана Садко. Сашка предполагал, что эта упавшая звезда – большой железоникелевый метеорит. Ну а о том, какие перспективы у хозяина таких запасов в оружейном деле, говорить не приходится. Залежи никеля есть в Заполярье, в районе Петсамо, и фрицы, как помнил Савинов, дрались за нее как тигры. Без никеля и броня – не броня…

Отправляясь в Чернигов, Сашка навел справки о тамошних купцах, надеясь что слухи о Юрке, если он и вправду там обретается, должны разойтись широко. Однако ничего толкового не узнал, кроме того, что таровитых купцов с таким именем там аж трое. Ну да все-таки какой-то шанс. Он планировал, ежели Юрка был всего лишь сонным видением, идти дальше на юг, в Киев, и поступить на службу к Киевскому князю, а точнее, пока к его матери Ольге, потому что Святослав, по всем расчетам, еще мал…

И потянулись бесконечные дни путешествия. Сначала по Волге, затем по Оке, а уже оттуда волоком в Десну, на которой и стоит Чернигов. Савинов понимал, что, по сути, он идет в никуда, положившись на свои сны да неясные предчувствия. Это как прыгнуть в темноте с обрыва. И вот летит во мрак, не зная, где же окажется дно. И есть ли оно вообще… А если он ошибся? Что его ждет в Киеве? Конечно, там, на юге Руси, всегда нужны опытные воины. Но сможет ли он встретиться со Святославом и воплотить свою мечту? Разве допустят к княжичу никому не известного чужака? Сашка раздумывал об этом не раз. Но мысли ничего не меняли. Раз уж пошел – надо идти дальше…

На этот раз ночью на берег выходить не стали. Десна становилась все полноводнее, и решено было идти самосплавом, выставив впередсмотрящих с факелами. Звездное небо накрыло землю исполинским самоцветным шатром. Вечерняя заря угасла на западе. В темноте миновали большой приток Десны, из которого смутною тенью выскользнул большой купеческий насад и заспешил вниз по реке, подняв широкий полотняный парус.

– От Радоща, а то и Стародуба идут, – сказал седоусый Ратимир. – На торги, видать…

Сашка не знал, что с торопливым купцом придется встретиться еще раз. И встреча эта будет необычной. Ярина с сыном уже давно спали, а Савинов все стоял рядом с кормчим и смотрел на темные берега. Теперь он один, сам себе голова, и от того, как он станет действовать, зависит не только его собственное будущее.

– Слышь, Медведкович, – Ратимир коснулся его плеча, – глянь-ка туда!

Сашка глянул. Рука русина указывала на юго-восток, и там, за горизонтом, полыхало какое-то зарево. Никак горит что-то?

– Что там, Ратимир?

– Градки, что по Семи стоят. Глухов, на притоке, Путивль, Рыльск… Никак с северянами кто заратился? Сильно горит…

«Вроде как в стороне от пути, – подумал Савинов, однако сердце тревожно толкнулось в груди. Он присмотрелся: – Нет, в стороне, похоже, не останемся».

Так и вышло…

А ночью снова приснился Юрка! Сказал, правда, только одну фразу: «Правильно идешь, дружище!» И исчез. Но Савинов успел-таки спросить, как Юрку местные называют. «Юрк Всеславьевич», – долетело откуда-то издалека, и на этом сон погас…

Наутро Рысенок разбудил Сашку ни свет ни заря.

– Проснись, воевода! Впереди дым!

Глава третья

Храбрых троян Приамид, шлемоблещущий Гектор великий

Всех предводил; превосходные множеством, мужеством духа,

С ним ополчилися мужи, копейщики, бурные в битве.

Гомер. «Илиада»

Столб дыма, черный, густой, поднимался высоко в небо. Ветер в вышине рвал его в клочья и гнул к югу, образуя то ли исполинскую букву «Г», то ли нечто вроде дорожного указателя… Или виселицы. Нехороший был дым, одним словом.

Сашка поначалу надеялся, что, может, все и обойдется. Не хотелось ему вступать в драку, когда за спиной жена и сын. Больше за них беспокоиться придется, чем о бое думать. Он смотрел на дым и старательно думал про то, что это, конечно же, огнищане пашню расчищают и пал пустили. Однако себя не обманешь, вчерашнее предчувствие снова вернулось. Да и горит-то, если приглядеться, на одном месте. А пал, он совсем не так идет. Савинов за прошедшие два года на них насмотрелся…

– Брони вздеть! – приказал он и с тяжелым сердцем забрался в палатку, предупредить Ярину. Та еще спала, по-детски подсунув ладошку под щеку, и на губах ее играла безмятежная улыбка. Младенец лежал рядом, сурово насупив во сне светлые бровки. Что-то ему эдакое снилось…

Сашка легко коснулся плеча любимой. Он знал, что Ярина сейчас просыпается от малейшего шороха и сон ее неглубок. И точно: она сразу открыла глаза, инстинктивно потянулась к сыну, увидела, что все в порядке, и вопросительно взглянула на мужа.

– Тревога! – прошептал Савинов. – Дым впереди! Ратимир говорит, там сельцо у брода стоит, а ночью на юге зарево было… Думаю, ратится кто-то. Ты вздень-ка кольчугу на всякий случай и щит возьми. Я к тебе воинов приставлю…

Ярина кивнула, в зеленых глазах ее отразилась нешуточная тревога.

– Не беспокойся, родная, – Сашка поцеловал ее в теплую ото сна щеку, – прорвемся!

Сашка выбрался из палатки и кликнул Твёрда с Одоленем. Кивнул на навес:

– Головой отвечаете, братцы! Надеюсь на вас.

Те приосанились: жену и сына вождь доверяет! Он бодро подмигнул им (хотя сам никакой особенной бодрости не чувствовал) и отправился на нос лодьи, смотреть, все ли готово к бою. Готово было все. Рысенок – вот шустрый малый! – уже расчехлил «носовой» порок и вертел ворот, приводя механизм к бою. Рядом стоял молодой воин, держа в руках увесистый, тщательно обточенный булыжник. Ласка, возле борта, с луком наготове, задумчиво перебирала свободной рукой оперения стрел в отворенном туле. Позвизд тоже вооружился луком, остальные воины, облачившись в доспехи, уже выстроились вдоль бортов, готовые составить стену из щитов, прикрывая стрелков. Савинов оглянулся. На идущем следом за «Медведем» насаде воины тоже изготовились. Оттуда донеслось ржание Ворона. Боевой конь чуял битву. «Магура» же взяла уступом влево. Болеслав, выходит, знал, на каком берегу сельцо, и правил так, чтобы не заслонять порокам линию стрельбы…

Впереди речные берега делали плавный поворот к юго-западу. До Новгорода Северского было, по самым скромным прикидкам, еще полдня пути. Но дым поднимался совсем близко – прямо за поворотом. Сашка, прикрывшись ладонью от солнца, всмотрелся… Что-то на берегу? Точно! Какое-то белое пятнышко мельтешило на краю обрыва, а завидев лодьи, покатилось вниз с откоса. Человек! Незнакомец бросился в воду и быстро поплыл наперерез. «Кто-то из местных?»

Пловец еще не достиг борта, а уже кричал:

– Спасайте, воители! Печенеги налетели! Село жгут!

«Печенеги? Откуда здесь печенеги?» Пловца выудили из воды. Он оказался мальчонкой лет двенадцати, с круглыми от страха серыми глазами. Разглядев синие варяжские усы у некоторых воинов, он немного успокоился. Сашка подозвал его.

– Давай сказывай, парень, что у вас тут за беда?

Мальчишка выпятил тощую грудь – парнем назвали! – и стал докладывать. Сначала сбивчиво, но потом разошелся, и ситуация прояснилась. Село называлось Сосницкий Выселок. Большое село, почти полсотни крепких дворов: здесь ведь и брод, и перевоз, и дорога аж до Чернигова прямоезжая. С них-то село и кормится. А поутру, только петухи проорали, налетело сотни с полторы печенегов, злых, потрепанных, и принялись Выселок разорять. Народ и охнуть не успел, а многих уже побили, иных повязали, и совсем бы уже конец всем настал, да на реке насад купеческий случился. Печенеги кинулись верхами вброд, чтобы его пограбить, вот тогда-то пацан, которого звали Востр, и дал деру, благо связали его плохо, а ножик он за пазухой спрятал.

– Батьку, батьку мово убили до смерти! – Глаза у парнишки блестели, но он не плакал, крепился. – А мамку с сестрицами повязали! Помогите, варяги славные! Уведут ведь!

Савинов смотрел на него и понимал: драки не избежать. И не потому, что она неизбежна, а потому, что пацан свой, а печенеги – враги. А врагов надо бить, ежели они твою землю разоряют. Конечно, некоторые из воинов его бы не поняли. Какое дело варягам до северской деревеньки? От врагов защищать ее свой князь должен. Однако вождь решает! А вождь…

Для Савинова этого разделения на северян, радимичей, кривичей не существовало. Как и на земли и княжества. Для него все это – Земля Русская. А ей он давно клятву дал. Не здесь еще… Но вдруг с Яриной что будет? Шальная стрела… «Ты, Сашка, – сказал он себе, – похож на обезьянку, которая лапкой залезла в бутылку, чтобы утащить орех. Схватила и тащит назад, а горлышко узкое! Орех не бросить – жалко! И лапку не вытащить! Так и сиди – жди охотника…»

Парнишка смотрел просительно, но Савинов отвернулся… и обнажил меч:

– К бою!

Воины молча изготовились. Лодья ощетинилась копейными наконечниками. Сашка оглянулся и встретился взглядом с Яриной. Она стояла у мачты в кольчуге и шлеме, с маленьким Храбром на руках. Твёрд и Юрк прикрыли ее длинными щитами. Савинов долго смотрел ей в глаза, а она глядела в ответ. И было понятно, что она согласна с его решением. И гордится им!

Уже показались за поворотом горящие дома села, но сначала варяги увидели под противоположным берегом севший на мель насад и толпу всадников вокруг. Кони по брюхо в воде. Степные воины, с визгом лезущие через борта, блеск сабель и мечей. А с палубы насада их сшибают щитами купеческие охранники, мелькают секиры, топоры, даже обломки весел. Не повезло купцам! Пытаясь вернее уйти от всадников, они взяли ближе к левому берегу и сели на мель. Однако и храбрости им не занимать!

Над ухом загремела тетива лука, одного, другого, третьего! Стрелы со свистом понеслись к осажденному насаду, вышибая из седел степных наездников. Те опомнились быстро. Ответили из своих луков, прикрылись щитами. Сообразили: насад никуда не уйдет! Надо сначала разобраться с новым врагом. На «Медведе» давно опустили мачту. На «Магуре» тоже. Лодьи тихонько сплавлялись по течению, прямо на отступающих вброд печенегов. Тех еще оставалось человек двадцать. Они погоняли коней, надеясь добраться до берега прежде, чем лодьи добегут до брода…

Но тут что-то случилось! Печенеги повернули коней, построившись поперек реки, и стали осыпать варягов градом стрел, а на берегу…

Сашка сразу понял, что это хан. Главный! И с ним не меньше сотни всадников на поджарых степных конях, большинство в стальных шлемах и кольчугах… Суровый противник! Однако еще детдомовские инстинкты говорили Сашке: «Надо мочить главного!»

– Крепость! – Щиты воинов лязгнули друг о друга, составляя привычную чешую. – Разомкнись от порока!

Как только линия огня освободилась, Савинов, тщательно прицелившись, надавил рычаг…

Бала засомневался. Добыча уже взята! А три корабля русов, переполненные воинами, все приближались. Оттуда летели меткие стрелы, и то одного, то другого из его всадников выносило из седла. «Хорошие стрелки!» Ответные стрелы печенегов сыпались градом… и разбивались о чешую славянских щитов, вонзаясь иногда аж на половину древка. Но чешуя держалась, и в ней не было видно прорех…

«Может, отступить? Где-то ведь еще идут по пятам конные русы. И они наверняка увидели дым!» Хан не успел удержать рассвирепевших от поражения воинов, и они подожгли дома. Плохо! Бала собирался лишь взять полон – самых молодых и сильных, чтобы могли быстро идти. Остальных перебить. И отступать на север, а там снова переправиться через реку и идти на восток, к Дону. Там уже не догонят. Хан поднял саблю, чтобы скомандовать отход, но тут в стене славянских щитов появилась-таки широкая брешь.

«Удачный выстрел! Наверное, Ахмад!» Но Бала не успел разглядеть своего лучшего стрелка. С реки послышался звонкий удар, он оглянулся… и увидел прямо перед лицом серую поверхность камня. Боли он не почувствовал. Просто погас дневной свет и стало темно, очень темно…

Тело печенежского хана вырвало из седла и швырнуло на добрый десяток шагов. Голова в шлеме разлетелась кровавыми клочьями. Над рекой пронесся жуткий, протяжный стон. Печенеги потеряли своего вождя! Их ряды дрогнули, и степные всадники, погоняя коней, устремились вдоль берега, прочь от страшного места. Вечное Небо отвернулось от них! Совсем отвернулось…

Лодьи пристали к берегу. Дружина горохом посыпалась через борта, быстро выстраиваясь клином. Может, еще остались «копченые»? Они остались… Но мертвые. Те, кого сразили меткие стрелы, те, кто не успел убежать… Изуродованное тело хана приволокли за ноги и бросили у воды.

Половина домов в селе сгорела. Многие жители погибли, часть успела скрыться в лесу, и теперь они тихонько, настороженно возвращались, не зная, чего ждать от пришлых варягов, не потерявших в нежданном бою ни одного человека. Но пришельцы не порывались грабить брошенную печенегами добычу. Только освободили полон да стащили с мели купеческий насад, на котором погибло больше половины людей. Однако купеческий старшина остался жив.

Здоровенный кряжистый дядька, он степенно подошел к Савинову, поклонился земно. Назвался Цвирком и поднес богатые дары: брони, оружие, пушнину. Сашка приветствовал его честь по чести, назвался сам и между делом подумал, что купчина хоть и в летах, а выглядел серьезным воякой. У них завязался интересный разговор, и Савинов уже начал было расспрашивать Цвирка о черниговском купце Юрке Всеславьевиче, когда земля под ногами ощутимо задрожала. Рассыпавшие было строй варяги снова сбились в клин и отступили к лодьям. Местный люд жался за их спины, а выжившие купцы присоединились к воинам. Рысенок на «Медведе» крутил ворот порока. Можно, конечно, было уйти, бросив разгромленный Выселок, но Савинов что-то почуял… Будто услышал в громе копыт Нечто. И остался…

Первые всадники вымахнули из-за домов, осадили коней. Русы! Островерхие шлемы, добротные панцири – дружина! Кони как на подбор, оружие справное. Чьи такие? Часть всадников покрутилась вокруг, держась в отдалении от варяжского клина, оглядывая поле боя, мертвых печенегов и следы на дороге, а остальные умчались назад. Но гул множества копыт приближался, и наконец на застланную дымом улицу выехал отряд воинов в богатых доспехах.

Впереди – совсем молодой воин, пожалуй даже помладше Твёрда, без шлема, но с княжеским длинным чубом, безусый, с пронзительными синими глазами. Он подъехал почти к самому варяжскому строю, будто вовсе не опасался ощетинившихся копьями воинов. По бокам от него осадили коней два гиганта в броне. Телохранители? Да нет, пожалуй, бояре! Один, уже не молодой, с длиннющими синими усами, – природный варяг, другой по виду – Сашкин ровесник, с усами русыми, как и у самого Савинова.

Молодой князь молча оглядел берег, заметил обезглавленный труп хана, подал знак. Кто-то из его гридней подбежал к телу и, перевернув его на спину, вспорол ножом рукав на запястье. Там обнаружилась роскошная татуировка из змей и каких-то закорючек, вроде языков пламени. Гридень поднялся с колен и крикнул:

– Это Бала!

Юноша на коне кивнул и вперил взгляд прямо в Сашку, сразу, видать, определив в нем вождя.

– Кто такие? – Голос у парня был совсем не детский. Савинов скинул шлем и шагнул вперед, вкладывая меч в ножны.

– Я Александр Медведкович, до сей зимы – сотник Белоозерского князя Ольбарда Синеуса!

Теперь проявил интерес боярин постарше.

– Князя Ольбарда, говоришь? А почто ушел?

Савинов понимал, что ответить вроде бы должен. Собеседники явно не простые воины, да и сила с ними немалая. Однако так разговор не на равных выходит. Будто допрашивают…

– Я еще не слышал твоего имени, – произнес он, – почему же я должен отвечать на твои вопросы?

Боярин нахмурился, но в глазах его что-то сверкнуло. Затаенная усмешка? Он посмотрел на своего молодого князя и произнес только одно слово:

– Варяг!

Прозвучало это не без одобрения. Князь кивнул, приподнял одну бровь и глянул на боярина помоложе, его самого, похоже, больше интересовал ход произошедшего здесь боя, чем савиновский послужной список. Боярин спешился, с интересом посмотрел на Сашкины мечи.

– Ну что же, Александр Медведкович, – произнес он, – и вправду не дело расспрашивать, не представившись. Однако не так все просто! Ты на нашей земле со своими людьми, село горит… Откуда нам знать, не вы ли его подожгли?

Глаза высокого боярина при этом выражали все что угодно, кроме подозрения в грабеже.

Савинов усмехнулся:

– Ваша земля,говоришь? Чьи ж вы воины? Смоленского посадника?

– Пред тобой, варяг, сам великий князь киевский Святослав Игоревич! – пробасил старший боярин. – Я же дядька его, Асмунд, сын Стемида. И от имени князя моего благодарю тебя и твоих храбрых воев за доблесть ратную. Много зла содеял хан Бала земле нашей!

«Святослав… Святослав… Святослав… – эхом отдалось в Сашкиной голове. – А я-то думал, что придется к нему ломиться через толпы челяди. Буквально в очереди стоять! А вот оно как обернулось…»

Он медленно вытянул меч из ножен и, подойдя ближе, протянул его юному князю рукоятью вперед…

Алексей Лютый Рабин Гут

Часть I Куда Макар телят не гонял

Глава 1

– Мурзик, ко мне, – услышал я знакомый голос. – Ко мне, я сказал!

Угу, бегу! Видали идиота?! Вы когда-нибудь слышали, чтобы нормальный человек называл собаку Мурзиком? Я тоже нет. Но моего хозяина нормальным считать нельзя. Он у меня Рабинович. Да еще и мент. Причем не какой-нибудь, а кинолог.

Нет, вы не подумайте, я не антисемит какой. Просто мне, как и вам, трудно представить себе человека с такой фамилией на службе в милиции. Обычно Рабиновичи кое-чем поинтереснее занимаются. Например, снег тунгусам продают.

Но Семен Абрамович у меня не такой. Ему если что в голову придет, то и арапником это желание из-под волос не вышибешь. Не знаю, может, он сейчас и раскаивается, что в пятом классе выменял у приятеля милицейскую фуражку на дырявый резиновый мяч. Однако с тех пор он ее снимает только тогда, когда ложится спать. Даже в ванную в фуражке заходит. В общем, мент он и есть мент. Хоть Рабиновичем его назови, хоть, как меня, – Мурзиком.

Мурзик! А я, между прочим, кобель (в прямом смысле слова) чистокровной немецкой овчарки. Меня не где-нибудь на свалке родили, а в самом что ни на есть специализированном питомнике. Пять лет назад. Вот с тех пор и терплю. Сначала бесился и рычал, а теперь привык. Что с него, Рабиновича, возьмешь?

Он меня и мышей ловить пытался научить. Но не на того напал, гад!!! Мурзика я еще стерплю, хотя перед друзьями до сих пор стыдно, но под кота косить не буду. Так что не вышло из моего Сени Куклачева.

Может, потому и потащил он меня с собой в милицию служить. Сначала работа мерзкая была. Таскался, как бездомная дворняга, по всяким злачным местам. Вы себе не представляете! Даже кости с помойки носить пристрастился. А что? У всех вредные привычки бывают!

Теперь ничего, пообвыкся. Да и не гоняют уже нас так часто улицы патрулировать. Сейчас в городе поспокойней стало. Мы с Рабиновичем по большей части на концерты и футбол таскаемся.

Я, в отличие от него, за «Спартак» болею. Сеня, может быть, тоже за кого-нибудь болел бы, но вот беда – в футболе разбирается хуже, чем я в живописи.

– Мурзик, я тебя долго звать буду? – Это опять Рабинович. Настырный мужик мне попался!

Да иду, иду! Не успокоится никак.

Кто же тогда знал, что так оно все обернется? А потому я не предполагал никаких неприятностей.

Я лениво поднялся с коврика в персональном вольере, что мне в милиции полагался, злобно посмотрел на ехидно оскаленные морды своих соседей, Рэкса и Альбатроса (везет же кобелям на имена!), и поплелся к выходу, где маячил, как тень отца Гамлета, мой Рабинович. Два этих гада восточноевропейских (тоже мне, высшая раса!) скалиться не перестали. Поэтому пришлось на них рыкнуть.

– Фу, Мурзик! Свои, – заорал Рабинович.

Чего фу-то? Что я, человеческого языка не понимаю?

Как по пьяни душу мне изливать начинает, так нормальным языком говорит. А стоит протрезветь, так задолбает этими своими идиотскими «фу», «апорт», «фас». Слушать противно! Девушке своей так бы в любви объяснялся. Я бы посмотрел, как она бы ему стойку сделала.

Рабинович держал в руке поводок. Кроме него, ничего больше в Сениных конечностях не наблюдалось. Так, если сегодня без намордника, то дело серьезное! Пойдем по ларькам милостыню просить. И то верно. Сегодня как-никак десятое ноября! Наш профессиональный праздник: День работника милиции.

Представляете, который год уже так. Его милость с Поповым и Жомовым на праздник водку хлещут, а мне хоть бы бараньих ребрышек кинули. О мозговой кости я уж и не говорю! Травят меня, гады, то «Чаппи», то «Педигри». Самим-то до лампочки. Целыми днями химию жрут. Даже водку привыкли памперсами… Нет, тампаксами… Тьфу ты – крабовыми палочками закусывать!

Язык с этими дурацкими словечками сломаешь! Ну какие у краба могут быть палочки? Он что, барабанщик, что ли?..

На улице холод был собачий. Кто бы мог подумать, что десятого ноября такой морозище ударит – минус восемь? Мне-то что, я привыкший. Да и шерсть у меня что надо. А вон, посмотрите: боксер идет. И так морда противная. А еще от холода ее настолько перекосило, что хоть в рекламе снимай: «Что вы можете купить своей собаке на десять рублей в день?»

Рабинович скрючился, словно суслик в Гималаях, и припустил почти бегом. Дурак! На фига нужно было в кожаную куртку наряжаться? Я, конечно, понимаю, что после возлияний оне-с девок кадрить пойдут. Но ведь и меру надо знать. А то, кроме длинного носа, можно и еще кое-какие отростки отморозить!

Шли мы по улице минут десять. Сеня обычно далеко ходить не любит. Как выйдет, сразу налево поворачивает. Маршрут у него накатанный, хоть трамвай пускай: от участка и до синенького ларечка.

Мне этот ларек вместе с его хозяином (кстати, Арменом зовут) надоели хуже блох. Как ни приду, ларечник, гад, меня «Сникерсами» пичкать начинает. И ведь не откажешься. Рабинович такую бучу поднимет. Дескать, хорошего человека обижаешь!

– Мурзик, сидеть, – скомандовал мне Сеня, едва к ларьку подошли.

И так сижу. Что я, порядка не знаю?

Армен, конечно, догадывался, что мы к нему сегодня припремся. Сидел в ларьке вместо продавца и в окошко пялился. Да так пристально, как иной пес на сучку (а как еще сказать?) не посмотрит! У нас в участке один снайпер так зону обстрела глазами обшаривал. Ну его-то понять можно. Тому снайперу только дай кого-нибудь подстрелить. А Армен-то что?

– Э-ей, Сена, да-авна нэ видэлись! – заорал Армен, распахивая дверь. – Шито так рэдка заходищь?

Что врешь-то, гад? На прошлой неделе только были. Ну ладно. Не буду им мешать. Может быть, хоть сегодня про «Сникерсы» забудут.

– Служба, Армен, – вздохнул Рабинович. – Сам понимаешь…

– Панымаю, Сена. Панымаю! Тяжело вам, – зацокал языком Армен. – Захады, па-асыдым, па-агварым! Чаем тэбя напою. Ха-арощий чай.

Нашел чем мента соблазнить!.. Извините, не сдержался.

Дальше все пошло по-писаному. Мой Сеня вежливо отказывался. Дескать, какие тут могут быть разговоры? Дескать, икорки черненькой для семьи надо купить. Да еще и балычка не забыть. Омара мать, опять же, просила найти…

Угу. На дороге эти омары валяются! Сеня, ты мать-то когда в последний раз видел? Когда она горшок за тобой выливала? Извините, опять не сдержался. Сил никаких не хватит одно и то же раз в неделю слушать. Ну, скажите мне, откуда у ларечника черная икра и омары? Он же не на траулере работает. Даже не министр путей сообщения.

Кончится все сейчас так же, как и всегда. Понятливый Армен (ментам ведь тоже кушать хочется!) положит Рабиновичу в пакет пару пачек крабовых палочек, банку тушенки и еще какой-нибудь дряни. Без водочки, конечно, не обойдется. А потом умный Рабинович меня же и заставит этот пакет тащить. Думаете, для чего он меня сюда привел? Уж, конечно, не «Сникерсы» трескать.

Я слушал их болтовню, стараясь придать морде выражение безразличного высокомерия. Знаете, такое еще у пятнистого дога бывает, когда ему жутко в туалет хочется, а в самолете ни одного приличного столба нет.

Сидел я на холодном асфальте и ни на кого не смотрел. Не дай бог, еще Армен решит, что я внутрь ларька прошусь. Тогда от шоколадки точно не отмажусь! Хорошо, хоть хвост не купированный. Подстелить есть что. А то от этих посиделок все можно отморозить и ларингит подхватить. Или кое-что и посерьезней.

Рабинович доприбеднялся! Армен подцепил его под руку и потащил внутрь ларька. Ну и скажите, господа хорошие, на кого вы после этого похожи? Увидев, что Сеня закрывает за собой дверь, оставляя меня на улице, я чуть хвостом от радости не завилял. Хорошо хоть, сидел на нем, а то совсем бы опозорился. Думаю, пронесло на этот раз. Внутрь с собой не потащат. Значит, и жрать ничего не заставят. В кои-то веки?

Однако не тут-то было!

– Э-эй, Сена, пачему друга на дорогэ оставляищь? – распахнул дверь Армен. – Иды сюда, собачка!

Гад! Так бы и вцепился в седалище! И за открытую дверь, и за «собачку» тоже.

Рабинович пропустил меня внутрь и потер замерзшие руки. Придирчивым взглядом он тут же произвел естественный отбор содержимого прилавков. Но куда более привередливо высматривал то, что Армен клал в пакет.

Ларечник пытался сохранить невозмутимое выражение лица, что ему не очень хорошо удавалось. Впрочем, чего бы ему расстраиваться? «Сникерс» мне уже сунул. Бегать по улице и искать завалившегося под листву омара для мамы Рабиновича не пришлось. А остальное – «потери при транспортировке». Даже не каждый налоговый инспектор придерется!

Как я предполагал, в пакет полетел стандартный набор. Как бы сказали японцы: «песня розовых лепестков для желудка, которую только что прервал плавный полет долгожданного кирпича». Думаю, дальнейшие комментарии излишни. Даже водка оказалась чукотско-кавказского разлива. Впрочем, как раз это Рабиновича и не интересовало. Какая разница, какого она качества? Главное, что ее целых три бутылки.

Да, забыл сказать! У моего суверена со товарищи (то бишь с Поповым и Жомовым) десятого ноября – Ежегодные Всегородские Игры Вымогателей. Смысл их заключается в том, что нужно принести на праздник побольше выпивки и закуски. Причем на халяву. Проигравшему наливают на полстакана меньше. И это при каждом разливе!

Попов однажды попробовал жульничать. Моего-то Рабиновича им с Жомовым только один раз обставить удалось. А обычно Попов и проигрывает. Так вот, на свои кровные, честно заработанные рубли он купил в дешевом супермаркете литр «Русской». Все бы ничего, но продавщица, стерва, додумалась ему в пакет кассовый чек бросить. И это еще не беда! Но вот чек, мерзавец, прилип к донышку запотевшей бутылки.

Вы думаете, что Попова поблагодарили за такое самопожертвование? Ошибаетесь. Осудили, предали обструкции и из этих двух бутылок не налили ни капли. После этого бедняга Попов три дня не выходил на работу. Видеть никого не хотел! Я уж грешным делом бояться начал: не повесился ли? Табельное оружие-то у него в отделе осталось.

В долг брать добычу тоже запрещается. Жомов однажды по своей омоновской привычке у пьяного мужика поллитру экспроприировал. Не хватало ему до полного набора. А когда пьяному с земли подняться разрешил, то чуть не обалдел: оказалось, что собственного тестя ограбил!

Возвращать поллитру было жалко, и Жомов предложил тестю отдать ему эту бутылку взаймы. Тесть у него мужик сговорчивый. Особенно после того, как по шее получит. Бутылку-то он отдал, но вот предупредить забыл, что его за поллитрой жена послала.

Теща, в отличие от тестя, у Жомова боевая. Сам видел и близко подходить боюсь – того и гляди покусает. Так вот, она на следующий день не поленилась и в участок пришла. Такую бучу устроила из-за какой-то несчастной бутылки водки, что Жомов с перепугу ей деньги за две отдал.

Но самое плохое потом было. Когда Попов с Рабиновичем на него насели. Хотели на месяц дисквалифицировать и лишить возлияний за нарушение правил и применение к посторонним допинговых средств, но передумали. Потому что Жомов от них в тир убежал и с горя четыре грудных мишени в щепки расстрелял. Он это дело страсть как любит.Вы, наверное, думаете, что я к ментам плохо отношусь? Ошибаетесь! Хорошие они парни, только их понять нужно. Жизнь сейчас тяжелая, а вы посмотрите, в каком обществе им находиться целыми днями приходится: воры, алиментщики, бандиты, начальники отделов внутренних дел… Да разве всех перечислишь? От такого общества и апостол Павел бы испортился!

Это еще следователям хорошо. Они в патрули не ходят. А каково рядовым сотрудникам, когда на каждом шагу противная рожа обывателя, которая так и норовит на милиционера косо посмотреть. Я и то в первые дни выл от тоски, словно волкодав на цепи во время спаривания. Что уж о ментах говорить?

Кстати, о ментах. Некоторые из сотрудников (есть же еще такие!) на такую кличку обижаются. Хотел бы я на них посмотреть, если бы их с детства Мурзиками звали! И вообще, везет людям. Мало им имени, так они еще друг другу и кличку придумывают. Знаете, какая у моего Сени самая безобидная? Робин. И он еще на нее злится!

А я как представлю, что меня вместо Мурзика какой-нибудь такой же нехорошей кличкой будут звать, так и скулить от удовольствия начинаю. Больше всего я мечтаю о такой: «Ужас, летящий на крыльях ночи». По телевизору однажды услышал, и с тех пор она мне спокойно жить не дает. Тем более что меня даже ментом никто звать не хочет!

Кстати, сколько ни старался подслушать, так и не понял, почему меня Сеня таким дурацким именем назвал. То ли в честь своего покойного деда, то ли это какая-то аббревиатура. Вроде НКВД…

Вышли мы от Армена с полным пакетом. В этот раз Рабинович ларечника так разжалобил, что тот ему вдвое больше нормы положил. В общем, улов получился богатый. Даже мне ларечник второй «Сникерс» сунул. Но я такой пытки выдержать не мог и, едва заметил, что оба хомо сапиенса отвернулись, задвинул его носом под стеллаж.

Глядишь, может быть, кот Армена эту дурацкую шоколадку слопает. А то он, бедняга, как меня увидел, так больше с лампы дневного света не спускался. Можно подумать, я бультерьер какой-то. Нужен этот кот мне, как Рабиновичу мулла. У меня от кошачьей шерсти аллергия. Буду я ее еще зубами хватать!

Рабинович обратно шел, торопился. Хотел меня с разгону мимо собачьего магазина протащить, но я всеми четырьмя лапами в асфальт уперся. Никуда не пойду! Пусть хоть «Чаппи» купит. А то мне опять придется за ними консервы доедать. Что я ему, жена, что ли?

Сеня попытался меня уговорить идти дальше, но я самым демонстративным образом выплюнул из пасти пакет. Сам неси, раз такой умный! Рабиновичу нести пакет не хотелось, поэтому пришлось уступить. Мы зашли в магазин, и я едва слезу от умиления не пустил, когда Сеня мне вместо одного пакета «Чаппи» два купил. Расщедрился! Может, его почаще к Армену водить нужно?

Прямо в дверях магазина я нос к носу столкнулся с московской сторожевой. Девочка высшего уровня! Даже подпалины все на месте. Прошла мимо, словно царица Савская, а я и пасть раззявил. Только что слюни не распустил.

Думаете, она внимание обратила на мой обалделый вид? И не подумала. Какое ей сейчас до меня дело? Женщины на красивое внимание обращают только тогда, когда им это выгодно. Или нужно? А впрочем, какая разница? Тем более что меня еще и Рабинович за поводок дергает.

Не посмотрел я. Оказывается, у московской сторожевой хозяином мужчина оказался. Была бы женщина, да еще красивая, так мне Сеню самому пришлось бы из магазина тащить. Ему-то на девушек пялиться можно, а мне – возбраняется. Где она, справедливость!

– Робин, покажи, сколько надыбал! Жом только что с литром наверх прошел, – заорал из «аквариума» дежурный, едва мы вошли в участок. – А у тебя опять крабные палочки?..

– Я на тебя сейчас кобеля спущу, – обиделся Сеня. – Он тебе и покажет все, и расскажет…

Вот-вот! Как спустить на кого захочет, так кобелем называет. Не буду я ничего этому фраеру показывать. Что я, кинопроектор, что ли? Хотя рыкнуть для острастки все же пришлось.

На дежурного мой нежный голос совершенно не подействовал. Он только заржал, будто лошадь после капли никотина. Знает, что Рабинович парень не вредный. Это Жомов ему бы рога быстро скрутил. А мой Сеня только заговорить до смерти может.

– Сеня, смотри, как бы твой Мурзик водку по дороге не вылакал вместо валерьянки! – подал вслед нам голос дежурный из «аквариума».

Вот тут я чуть с поводка и не сорвался. Это Сеня у меня миролюбивый, а меня злить нельзя. Я сразу хуже цен на продукты становлюсь. Ну, Мурзик я. Ну, пакет тащу, словно ишак аксакала. Но чтобы я хоть раз в жизни хозяйскую водку выпил… Без спроса! Загрызу гада!

Я пакет честь по чести из пасти выплюнул и обратно рванулся. Хотя и знал, что Рабинович поводок не отпустит. Если только от неожиданности.

Дежурный мгновенно в лице изменился и побледнел, словно хамелеон на Северном полюсе. Он и так никогда розовым цветом лица не отличался. А от моего рыка совсем бесцветный стал. Еле рожу его на фоне побелки разглядеть удалось.

Сеня на меня, конечно, заорал. Опять своими дурацкими словечками кидаться начал. «Фу», «место» и прочей ерундой. Не дождусь я, наверное, когда он из себя перестанет альфа-лидера строить. Тоже словечко дурацкое ученые придумали: «альфа-лидер»! Можно подумать, в алфавите омега первой буквой может быть.

Кстати, по поводу ученых. Передайте им (я думаю, они сами книги не читают), что собаки цвета различают! Если им во время дурацких опытов идиот попался, который названия цветов так и не смог выучить, то это не значит, что и остальные псы такие! Я, например, слово прочитать могу, даже если оно красным по зеленому написано. Не было еще ни разу так, чтобы мне мир в черно-белом изображении мерещился. Я вам не ламповый телевизор!

Мой босс с друзьями обычно пили на втором этаже, в отделе следственной экспертизы. Не помню, говорил я или нет, но Андрей Гаврилович Попов в этом отделе экспертом по взрывчатым и отравляющим веществам подвизается. У него даже своя комнатушка имеется. Такая большая, что иная конура по сравнению с нею Букингемским дворцом кажется.

Попов из всей компании самый образованный: техникум химической промышленности закончил. Хотя книг прочитал меньше, чем я титров на экране телевизора. В эксперты ему двоюродный дядя помог попасть. Он у Попова большой шишкой в администрации города работает. Хотя я и не представляю, зачем в администрации шишки нужны! Они там что, дятлов разводят?

Попов из всей компании самый безобидный и дружелюбный. Маленький (не больше метра семидесяти), толстенький, да еще и лысина начала появляться. Прямо на маковке, как у католического пастора. Видел ее однажды, когда он, захмелевший, под столом уснул. Чудно! Если у меня бы шерсть вылезать начала, так от лишая бы лечить замучили. А Попову ничего. Ходит себе и улыбается.

Когда мы наверх поднялись, Жомов уже в кабинете Попова сидел. Он всегда такой шустрый. И из пистолета быстрее всех стреляет, и разливать вечно торопится, и морду набить кому-нибудь первым лезет. Хотя, если подумать, то кому, как не Жомову, первым драку начинать? Это Попов маленький, да и мой Рабинович всего на десять сантиметров выше. А Жомов под два метра вымахал, словно его с детства за уши к вешалке крепили.

Я поначалу все мечтал, чтобы и у меня такой хозяин был. С ним и по улице пройти не стыдно, и с девушками знакомиться сподручнее. Любая собака сразу увидит, что хозяин хорошей породы. Однако, когда Жомова водитель начальника УВД ведро компрессии из гаража попросил принести, а этот здоровый балбес пошел просьбу выполнять, то я понял, что и Рабинович не худший вариант!

– Спорим, Сеня, я тебя сегодня обставил? – с широкой ухмылкой предложил Жомов, едва Рабинович сунул свой длинный нос в дверь.

– Я, конечно, Ваня, могу с тобой поспорить, но где гарантии, что ты мне в этот раз долг вернешь быстрее чем через три месяца? – полюбопытствовал Рабинович, заслоняя меня спиной.

Хитрый у меня хозяин! Знает ведь, сколько Жомов принес, и не хочет пакет раньше времени показывать. Одно слово – еврей!

– Да брось ты ломаться, – начал уговаривать Рабиновича доблестный омоновец. – Отдал же? Отдал! Можно подумать, что ты живешь только на выигранные деньги.

– Э, нет, Ваня! – Рабинович покачал головой. – Мы с тобой поспорим. Я деньги выиграю, решу на них Мурзику ошейник отремонтировать. А ты деньги задержишь. Пока я их жду, пес может и с поводка сорваться. Беды не оберешься. Да к тому же и инфляция! Что тогда мне прикажешь делать?

Жомов от таких доводов совершенно ошалел. Нет, конечно, он понимал, что тут не все в порядке и Рабинович пытается его обмануть. Но где в словах Сени находится подвох, определить никак не мог. Я даже представил себе, как туго у него в голове шестеренки крутятся без смазки, и от смеха едва пакет из пасти не выронил. Выпей, Ваня, сразу легче думать будет!

– Да ну тебя! Вечно какую-нибудь отмазку придумываешь, только чтобы деньги не платить, – наконец сделал собственные выводы Жомов и вынул что-то из кармана (мне отсюда не видно!). – Вот, кладу полтинник. Доставай и ты столько же. И пакет свой показывай!

Сеня, словно в сильном сомнении, достал пятьдесят рублей из потертого кошелька и положил их на стол. Жомов тут же вытащил из необъятных карманов новенькой «камуфляжки» две бутылки «Московской», банку зеленого горошка, два пакета чипсов и блок сигарет.

– Ну что? Плакали твои денежки? – довольно ухмыльнулся Иван и протянул свою лапищу к деньгам.

Посмотрю я, как ты улыбаться будешь, когда Сеня у меня пакет заберет. Морду перекосит хуже, чем у металлиста от Тани Булановой!

– Подожди, Ваня, – Рабинович прихлопнул деньги ладонью. – Мурзик, ко мне!

Ну, блин, пока не выпьет, так и будет командовать!

В общем, как вы понимаете, Сенечка мой деньги спокойно прикарманил. Теперь Жомова утешить мог только Попов. И то если выпивки принесет меньше всех. Надо сказать, Ивана эксперт не разочаровал. Он, правда, тоже литр принес, но зато из закуски – только банку кильки.

– Слушайте, мужики, – жалобно проговорил Андрей, переводя взгляд с Рабиновича на Жомова. – Может, перестанем фигней заниматься? Сколько эту дурацкую игру продолжать будем? Четыре года уже с ума сходим!

– Анрюша, я не возражаю, – проговорил Рабинович, и у Попова звезды от счастья в глазах засверкали. – Можем и правила поменять. Например, приз какой-нибудь разыгрывать. Это как большинство решит.

– Сеня, хватит этого лопуха слушать! – истерично закричал Жомов. – Мы, блин, люди цивилизованные. Поэтому традиции надо соблюдать. Решили, что меньше наливаем? Значит, меньше наливаем!..

И так продолжается уже четыре года! Единственный раз только было, чтобы Попов эту песню не завел. Это тогда, когда он в супермаркете водку купил и проиграл в тот праздник мой Рабинович. И то потом Андрей страшно мучился. Помните, я вам рассказывал?!

В общем, Рабинович только развел руками, и Попову пришлось смириться. Бедный Андрюша так сильно расстроился, что от его взгляда и у коровы в вымени молоко бы скисло. Я на него укоризненно посмотрел… Сколько проблем из-за водки! Я вот не пью и не мучаюсь. Да разве объяснишь этим дуракам?! Вечно сами себе трудности придумывают. А потом их преодолевают.

Я решил, что нужно Попова выручать. Не думайте, я не альтруист! Андрей, когда несчастный, всегда быстро пьянеет. Он, как обычно, свалится под стол раньше времени, и мне придется терпеть его общество, пока Рабинович с Жомовым остатки водки не прикончат. Каморка-то маленькая. Не спрячешься никуда. А у Попова, между прочим, из подмышек плохо пахнет! Так что у меня своя корысть есть.

Жомов-торопыга, как обычно, взялся разливать. Первые три рюмки Рабинович смотрел на это сквозь пальцы, а затем бутылку у Ивана отобрал и поставил рядом с собой. Дескать, «ямщик, не гони лошадей!». Попов становился мрачнее тучи, и я решил, что время пришло!

С диким лаем (господи, чуть сам не перепугался!) я кинулся на дверь. Словно Шарикова там увидел! Рабинович, естественно, поспешил меня успокаивать. Причем заговорил нормальным языком. А Жомов с крайне недовольным видом направился проверить, что меня так разозлило.

Именно этого я и добивался! Пока оба мучителя Попова отвлеклись от разлива, Андрюша схватил бутылку и изрядно ее опорожнил. Он всегда так делает. У меня зрение не как у людей. Сектор обзора побольше! Поэтому я прекрасно видел, что Попов бутылку почти ополовинил. И сразу повеселел. Ну все. Моя миссия закончена!

– Нет там никого! – недовольно пробурчал Жомов, высунувшись за дверь. – Это твой пес, наверно, выпить хочет. Слушай, давай ему нальем!

– Нет, – пытаясь собрать в кучу окосевшие глаза, отказался Рабинович. – Ты мне из Мурзика алкоголика не делай. Я на него потом водки не напасусь. А у меня, между прочим, зарплата не генеральская.

– Жмот, – констатировал Попов.

Я тактично промолчал.

Поскольку сели парни пить около шести вечера, то опустошили свои запасы только к девяти. Не знаю уж, что на них нашло (водка, что ли, совсем уж плохая попалась!), но только все трое решили, что им выпитого мало.

Я-то ожидал, что они после такой дозы по домам направятся. Мой Рабинович, как обычно, зайдет к какой-нибудь из знакомых девиц и потащит ее к себе. Тогда я хоть телевизор посмотрю в свой профессиональный праздник. Но не тут-то было! Все трое твердо решили идти в кабак. Причем в форме. Какой пример подаете подрастающему поколению, господа милиционеры?!

Пока мы выбирались на улицу, сопротивления я не оказывал. Зачем? Если мы движемся в нужном направлении? Хотя, вместо того, чтобы меня вести, Рабинович на поводке болтался, словно корявая баржа на буксире. Единственный, кто на ногах сносно держался, так это Жомов. И то только потому, что при его росте хмель до головы долго добирается. Будто шутка до жирафа.

Морозец на улице покрепчал. У меня даже под хвостом защипало, а моим ментам и горя нет. Они на мороз плевать хотели! Рабинович даже куртку не застегнул. Регалии свои на всеобщее обозрение выставил. Будто есть чем гордиться! Две трети из значков он самым наглым образом выменял, поставив следственной группе бутылку красного, когда они с похмелья страдали.

Наконец святая троица свернула туда, куда мне идти не хотелось. Я попытался сопротивляться, уперевшись в землю четырьмя лапами, но на этот раз мои потуги привели только к тому, что Рабинович передал поводок Жомову.

Ваня – парень простой. Сказали ему: «веди» – и он поведет. А то, каким образом за ним пес будет передвигаться, Жомова не волнует. Хоть своим ходом, хоть ползком на брюхе. Против силы не поспоришь, вот я и счел за благо самостоятельно идти туда, куда ведут. Мелькнула у меня мысль покусать этих гадов, да жалко стало. Пьяные они. Не ведают, что творят! Хотя лично я был уверен, что для нас этот поход ничем хорошим не кончится.

До кабака мы не дошли квартала два, когда невесть откуда на дороге возникли три странных типа. Я-то видел, что они будто из воздуха появились. Даже кот, спокойно шествовавший нам навстречу, с диким криком на ближайшее дерево шарахнулся. Но мои поводыри решили, что чудесное появление им примерещилось. Спьяну.

Трое незнакомцев были одеты так, словно с маскарада или из психбольницы сбежали. На бородатом старике был какой-то дурацкий балахон. Как будто он смерть перещеголять решил. Его сосед слева (кстати, тоже с бородкой, но не такой длинной) напялил на себя здоровую консервную банку и косил под рыцаря из фильма. Даже меч к поясу прицепил. Третий тоже был с мечом. Но, в отличие от второго, был одет в двуцветный черно-синий облегающий наряд. Наподобие того, что клоуны носят. И башмаки у него были дурацкие: из сыромятной кожи на деревянной подошве. По-моему, даже на одну ногу!

– Государь, – проговорил третий, обращаясь ко второму. – Вы уверены, что этот старый шарлатан перенес нас в святую Палестину?

– Молчи, бесстыжий! – заворчал на него старик. – Я, между прочим, наипервейший маг и друид среди всех живущих.

– Действительно, сэр Ланселот, – укоризненно согласился со стариком тот, кого назвали государем. – Мерлин еще никогда не ошибался. Ну, если только чуть-чуть. А это не считается. Вон, смотрите, верный мой товарищ, сарацины навстречу идут.

– Прикажете схватить, сэр Артур? – полюбопытствовал Ланселот.

Это он по поводу наших персон поинтересовался! Все, докатились. Дальше некуда! Я, конечно, понимаю, что с людьми всякое может случиться. Но когда троих сумасшедших выпускают на улицу без охраны, это уже верх безобразия! Такое нужно срочно пресекать.

Я уже собрался выполнить свой долг перед родиной и начать задержание, когда почувствовал их запах. В нем было намешано столько, что я едва не ошалел. И аромат жаркого, и горечь дыма, и привкус плесени. Даже вонь навоза там была. Но от них не пахло людьми! То есть людьми-то пахло, но не такими. Да не могу я вам объяснить! Понюхайте сами, тогда поймете.

Запах этот почувствовал я один. У людей и так нюх хуже моего, да еще трое ментов водки прорву выпили. Им теперь хоть нашатырь под нос пихай. И то не проймет! Даже не чихнут ни разу.

– Это они кого? Нас сранацинами назвали? – заплетающимся языком поинтересовался Жомов.

– Не-а, – покачал головой Попов. – Только Сеню. Это ведь его предки возле Палестины гнездились…

– Значит, меня? – моргая глазами, обиделся Рабинович. – Мурзик, а ну-ка разорви этих козлов!

Да что я, рехнулся совсем? Бежать отсюда надо! Я уперся всеми четырьмя лапами. Третий раз за день. Несчастливое число сегодня для меня получается: ментов трое, придурков столько же, да еще и я, как назло, три раза в позу становился. Все. Быть беде!

– Оборзел у тебя пес, – со знанием дела прокомментировал мое поведение Жомов. – Учить его надо.

– Вот и пошли научим, – Рабинович стал совсем агрессивным. – Проведем задержание, и его привлечем к участию. А то охренел народ на улицах!.. Стоять, козлы!!!

Господи, что с людьми водка делает?! Никогда бы не подумал, что мой Рабинович первым в драку полезет. Извините, но я завыл самым жутким образом, когда меня волоком потащили к странной троице. Сами хотите пропасть, так хоть поводок из рук выпустите!

Естественно, на мои претензии никто внимания не обратил. Только Жомов посетовал, что одним кулаком бить неудобно будет. А Ланселот и Артур, увидев в руках моих ментов дубинки, выхватили мечи. Даже Мерлин поднял свой корявый посох.

Все шестеро ударили одновременно. Я был уверен, что Ланселот с Артуром разрубят дубинки Рабиновича и Жомова. Если, конечно, у них мечи настоящие. Однако этого не произошло. Произошло кое-что похуже!

Едва менты скрестили дубинки с оружием незнакомцев, как улицу осветила яркая вспышка. Все вокруг поменялось и стало, словно изображение на негативе. Я пытался оборвать старый ошейник и вырваться, но было поздно. В следующую секунду после вспышки у меня помутнело в глазах, а потом изображение и вовсе пропало. Только этого не хватало! Контузию я не переживу! И я отключился, словно светофор в час пик…

Глава 2

Рабинович приходил в себя с трудом. Первое, что он почувствовал, так это какую-то странную шершавую и твердую поверхность под щекой. Затем услышал какой-то непонятный шум, происхождение которого объяснить не мог.

Рабинович попытался раздраить глаза, но одно лишь мимолетное движение век вызвало такую боль, что он решил повременить со своим желанием узреть этот мерзкий мир. Достаточно и того, что свет солнца грел правую щеку.

«Вот это мы вчера жару дали! – подумал Рабинович. Причем мысли в голове ворочались так тяжело, что их скрип почти можно было услышать. – Интересно, где это я? Точно не дома. У меня ворс на ковре не такой нежный».

Стараясь шевелиться как можно плавней, Рабинович вытянул руку, пытаясь нащупать хоть что-то. Например, ножку стола. Рука ни до чего не достала. Это было настолько невероятным, что Сене показалось, будто он устроил себе лежбище в фойе Кремлевского Дворца съездов. Рабинович пошарил вокруг себя второй рукой. Результат получился тот же!

«Ну и где это я?» – вновь попытался подумать Рабинович и, несмотря на возможные последствия в виде жуткой головной боли, открыл глаза.

Голова действительно заболела сильней, но Сеня тут же забыл про свои негативные ощущения. От того, что предстало перед его светлыми очами, Сеня окаменел, будто жертва медузы Горгоны, и совершенно не желал выходить из ступора. Он бы непременно ущипнул себя, если бы мог пошевелить хоть пальцем. А окаменеть было от чего: Рабинович сидел посреди лесной поляны. Причем не какой-нибудь, а летней! Не веря собственным глазам, Рабинович потряс головой и наконец смог ощупать себя руками.

Тут все было в порядке. Милицейская форма, кожаная куртка, высокие ботинки. Даже кошелек с выигранным у Жомова полтинником оказался на месте. Значит, он – это действительно он. Но что тогда вокруг?

А вокруг простирался девственный летний лес. Клены, дубы и остальная растительность тянулась настолько, насколько ее мог охватить глаз. На ветках разноголосицей щебетали птицы. Пели так, словно ничего необычного не случилось. Даже солнце припекало изо всех сил. Будто имело на это хоть какое-то право!

– Ну вот. Белая горячка, – обреченно проговорил Рабинович. – А я даже зарплату не успел получить.

Сеня опустил глаза долу и увидел чужие черные шнурованные ботинки. Обрадовавшись знакомому предмету, словно ребенок новогодней елке, Рабинович решил их поднять с отвратительно-изумрудной травы. Не вышло. В ботинках был мусор. А если точнее, то Жомов Иван Данилович! Не веря тому, что и в приступе белой горячки он будет находится в обществе этого типа, Рабинович ущипнул себя за кончик носа.

Подобный приступ мазохизма ничего, кроме разочарования, не принес. Жомов никуда не делся. Как и Мурзик, который лежал у гиганта на животе. В довершение ко всему поблизости обнаружился и толстяк Попов, подставивший под яркий солнечный свет свою необъятную корму.

– Ну уж нет! В моей белой горячке я находиться никому не позволю. Тем более что за вход не оплачено, – разъярился Рабинович и принялся толкать и пинать обоих своих приятелей. – А ну, выметайтесь отсюда!

Ошарашенный Жомов очнулся быстрее всех (Мурзика можно не считать!) и сел, стряхнув с груди окаменевшего кобеля. Ничего не понимающим взглядом гигант уставился на Рабиновича и прохрипел, облизнув пересохшие губы:

– Да ухожу уже! Ухожу. Нечего кипеш поднимать. Подумаешь, дома у тебя переночевали. Конец света наступил! – И застыл с открытым ртом. – Мать твою… Рабинович, ты что это вокруг наделал?

Едва Жомов закончил необычайно длинную для себя тираду, как справа от него подскочил с земли Попов. Он заорал, как недорезанная свинья (каковой и был на самом деле, если хорошенько подумать). Затем Андрюша отчудил вообще невероятное. Он начал прыгать так, будто стоял на раскаленной сковороде. Причем смотрел все время только себе под ноги.

– Ребята, виноват! Простите!!! – замахав вдобавок к прыжкам руками, завизжал Попов. – Ну, выпил я вчера полбутылки водки, пока вы от стола отходили. Ну, морду мне набейте. Только верните меня домой. У меня рыбки в аквариуме не кормлены.

– Все. Коллективная белая горячка. Исключительно интересный для науки случай, – обреченно констатировал Рабинович, от растерянности даже не обратив внимания на признание Попова. Зато Жомов его заметил.

– Ка-азел! – истошно заорал он. – А я ведь помню, что бутылка почти полная была. И тут на тебе. Едва на донышке. Ящик теперь поставишь!

– Заткнитесь! – не выдержал Рабинович. – Вы что, ничего вокруг не замечаете?

– А че? Лето. Проспали долго. Теперь от майора нагоняй получим, – удивленно посмотрел на Рабиновича Жомов.

– Проспали? – переспросил Сеня и сел на траву. – Ну да. Как я сразу не догадался? Напились и уснули… Другие версии есть? Ты что думаешь, Мурзик?

Пес посмотрел на своего хозяина умными глазами, но общаться с ним посчитал ниже своего достоинства. Он демонстративно подошел к ближайшему дереву и сделал на него свое собачье дело.

– Правильно, – согласился с ним Рабинович. – Спасибо, что не на меня.

Неожиданно паника прошла. Даже Попов, осторожно потрогав траву рукой, уселся рядом с Рабиновичем, словно перепуганный теленок возле дойной коровы. Жомов посмотрел на обоих, явно ожидая объяснений, но понял всю тщетность своих притязаний и снял камуфлированный бушлат.

– Мужики, а похмелиться теперь где будем брать? – испуганно встрепенувшись, спросил Жомов.

– В Караганде, – уверенно ответил ему Рабинович.

– А поближе ничего нет? – недовольно переспросил Жомов, и в ответ на эти слова истерично захохотал Попов.

Андрюше дали вдоволь насмеяться, а затем Жомов убавил громкость товарища хорошей оплеухой. Попов икнул и замолчал. На некоторое время на поляне наступила тишина. Если не считать отвратительного верещания всяких пернатых.

– Ребята, а мы где? – шмыгнув носом, решил нарушить молчание Попов.

– В Караганде, – не менее уверенно, чем на вопрос Жомова, ответил ему Рабинович.

– Врешь ты все! – подозрительно покосился на Рабиновича Ваня. – Как мы в Караганду попасть могли?

– Спецрейсом. На личном самолете президента Татаро-Якутии, – не меняя выражения лица, ответил Рабинович. – Я лично за билеты платил. С вас по сто пятьдесят рублей.

Услышав эти слова, даже Попов совершенно успокоился. Проблема местонахождения была для него решена. Теперь не нужно удивляться тому, что они в форме валяются посреди леса: от Рабиновича и не того ожидать можно! Попов уверенно полез в карман за деньгами и остановил руку на полдороге. Хотя Рабинович буквально подталкивал ее взглядом.– Трава! Трава, мать твою… – вновь истошно заорал Попов. – Трава, я вам говорю. Трава!

– Пластинку заело? – подозрительно посмотрел на него Жомов. – Ну и что, если «трава»?

– А то! – не унимался Попов. – Вчера зима была? Была! А сегодня трава, значит? Откуда в Караганде зимой трава? Откуда, я вас спрашиваю? Ты врешь, Сеня! Никаких ты денег не платил. Дождешься от тебя!

– В натуре, Сеня, – поддержал Попова Иван. – Хватит своими дурацкими шуточками заниматься. Давай колись, куда ты нас загнал?!

– Я вам одно только скажу: вы идиоты, ребята, – Рабинович удрученно посмотрел на своих спутников. – Вечно вам во всем евреи виноваты. Я не больше вас понимаю, что случилось. Спросите лучше у Мурзика. Он тут уже освоился.

Жомов с Поповым обернулись, чтобы посмотреть на пса. Мурзик действительно освоился на поляне. Он уже обежал ее по периметру, местами расставляя свои персональные метки. Столбил территорию на всякий пожарный. Теперь пес выискивал что-то в траве, словно бомж пустые бутылки.

На всех троих друзей это почему-то произвело успокаивающее действие. Трусоватый Попов, наконец, увидев, что в данный момент ему даже выговор от начальника экспертной группы не угрожает, взял себя в руки и обрел способность здраво мыслить.

Жомов и так не особо волновался. Если исключить то, что ему нечего было выпить с похмелья, то можно было считать, что он чувствует себя совершенно комфортно, поскольку основным жизненным принципом этого парня была любимая поговорка омоновцев: «Не бери в голову, бери в плечи. Шире будешь!» Хотя куда уж шире?

Рабинович сорвал травинку и сунул ее в рот. Меланхолично перекатывая ее из одного уголка губ в другой, он пытался вспомнить вчерашний день и понять, что же произошло на самом деле. Куда их спьяну занесло?

– Мужики, это все те три козла устроили, – прервал мысли Рабиновича уверенный голос Попова. – Оглушили нас, накачали наркотиками и куда-то увезли. Может, в Америку?

– Ага, Андрюша! – согласился с ним Рабинович. – У ЦРУ целью всей жизни было похитить тебя из нашего вонючего городка…

– Да о чем вы говорите? – недовольно перебил Рабиновича Жомов. – По-русски можете объясняться?

После получаса обсуждений выяснилось, что гигант почти ничего из вчерашней пьянки не помнит. Видимо, хмель, проделав такое длительное путешествие от его желудка до высокосидящей головы, озверел. И так шандарахнул Жомова по мозгам, что у Ивана память тут же отшибло. Пришлось Попову и Рабиновичу совместными усилиями восстанавливать весь ход празднования Дня работника милиции.

Впрочем, эта утомительная процедура все равно ни к чему не привела. Вспомнить удалось кое-что. За исключением трех маленьких пунктиков. Во-первых, покрытой мраком осталась тайна того, что произошло на пути к кабаку. Во-вторых, из глубин сознания не удалось выловить ответ на то, где сейчас находятся трое друзей. И, наконец, последним пустячком был самый дурацкий вопрос: ПОЧЕМУ ЛЕТО?

– Ладно, мужики. Хватит трепаться. Есть предположение, что мы сошли с ума, – выстроил свою версию Рабинович. – Нужно только найти кого-нибудь для консультации по этому вопросу. Вот сейчас встанем и пойдем искать.

– Ага, – согласился с ним Попов. – Тем более, если мы в психушке, то далеко не уйдем. Где-нибудь на стену наткнемся.

– А это мы сейчас и проверим! – обрадованный тем, что может принести пользу, проговорил Жомов и достал из кармана табельный «ПМ». – Не-а. Мы не в психушке. Там бы оружие сразу отобрали.

– Слушай, Ваня, ты действительно с ним никогда не расстаешься? – ехидно полюбопытствовал Рабинович.

– Как и ты со своей фуражкой! – ухмыльнулся Жомов и поправил на голове кепку. – Кстати, где она у тебя?

Рабинович хлопнул себя ладонью по макушке и ойкнул. Фуражки действительно не было. От расстройства не соображая, что делает, Сеня сдернул с головы Попова его головной убор и нахлобучил на себя. Только после этого облегченно вздохнул.

– Ну это вообще беспредел! – возмутился Андрюша, но фуражку отбирать не стал. – Хрен с тобой, все равно жарко.

А солнце действительно припекало. Судя по тому, насколько высоко оно вскарабкалось на небо, было что-то около одиннадцати утра. Рабинович тут же представил себе, насколько будет жарко через пару часов, и сдернул с себя кожаную куртку. Правда, из рук ее не выпустил. Не хватало еще, чтобы куртка вместе с фуражкой потерялась!

– Ну, вы у меня еще за это ответите! – неизвестно кому пригрозил Рабинович. – Я такого посягательства на честь мундира никому не прощу.

– «Представитель закона всегда должен оставаться представителем закона. Всегда и везде. Хоть в постели у жены, хоть на аборигене острова Пасхи!» – неизвестно зачем процитировал Попов слова начальника отдела внутренних дел. Рабинович на него покосился и поднялся на ноги.

– Все, хватит прохлаждаться! – скомандовал он. – Встали и пошли. Мурзик, ко мне!..

– Куда пойдем-то, Иван Сусанин? – поинтересовался Попов. – Ты уже своим античным носом определил, где населенный пункт находится?

– Туда! – махнул рукой Рабинович, не ответив на язвительную реплику Андрея.

– Я пойду первым, – безапелляционно заявил Жомов. – У меня пистолет. Забыли?..

Лес действительно оказалсякаким-то чудным. Трое друзей никак не могли определить, что в нем не так, поэтому и постоянно озирались.

Никто из парней ни в ботанике, ни в зоологии особо не разбирался. Все трое вместе еще смогли бы отличить березу от сосны, но остальные породы деревьев представляли довольно смутно. Что касается трав, то тут самым просвещенным был Попов. Он в детстве иногда ездил в деревню к бабушке, поэтому представлял себе василек с ромашкой. И еще лебеду с лопухами. Еще все трое прекрасно разбирались в крапиве!

Впрочем, никому особо больших знаний и не требовалось, чтобы понять, что они явно не в средней полосе России. Дубы, клены и осины, что им попадались на пути, перемежались с деревьями абсолютно неизвестными. К тому же на лесных проплешинах часто росла какая-то странная трава с лиловыми цветами, похожими на собачьи морды. А привычной всем лебеды не было и в помине. Не было и берез.

И все же не это настораживало друзей. Не удивляло их и отсутствие каких-бы то ни было дорог. В лесу петляли только странные тропинки, на которых Мурзик иногда застывал и начинал угрожающе рычать. Наконец причину всеобщего недоумения разрешил Попов.

– Мужики, а вам не кажется странным, что во всем лесу нет ни одного кострища? – настороженно спросил он. – И пилой тут явно никто не работал. Даже имени никакого на коре не вырезано. Сюда что, люди не ходят?

– А мы тебе кто? – отмахнулся рукой Жомов. – Аллигаторы, что ли?

– Андрюха прав, – удивленно хмыкнул Рабинович, осмотрев Попова с ног до головы. – Умнеет на глазах парень. Слушай, Ваня, давай с будущего года прекратим праздничные соревнования?..

Предложение осталось без ответа. Жомову сейчас было не до обсуждения грандиозных планов. Желание срочно опохмелиться заняло весь объем его умной головушки и не хотело пускать туда другие мысли. Жомов поклялся себе, что как только доберется до ближайшего кабака или магазина, то тут же купит бутылку водки и выпьет ее один. Даже с Рабиновичем не поделится. Пусть на свои покупает.

Рабинович о выпивке и не думал. Его захватил охотничий азарт. Сеня во что бы то ни стало хотел выбраться из леса и найти тех козлов, что своровали его фуражку. Такой беспредел простить он не мог. На пятнадцать суток и за меньшие провинности сажали. А уж за свою фуражку он поизмывается над наглецами вволю.

У всей честной компании был и еще один существенный недостаток: никто из них никогда не занимался ориентированием. А все походы в лес начинались с автомобильных прогулок и заканчивались пикником в пригородных кустах.

Откуда им знать, что, согласно собственной физиологии, одна из ног человека непременно старается другую обогнать и сделать шаг побольше. В результате подобного самовольства нормальный человек (не охотник какой-нибудь!) постоянно ходит по лесу кругами, словно овца на привязи. Прямых-то линий в лесу нет! Вот и не удается изобличить в самовольстве упрямую ногу.

Первым, кому надоело хождение по кругу, оказался Мурзик. Когда Рабинович собрался повести всех на очередной виток, пес остановился, словно в раздумье, а затем уперся всеми четырьмя лапами.

А что ему оставалось делать? Они за Рабиновичем следом еще бы сутки проходили. А кормить пса кто будет?

– Что это с твоим Мурзиком? – подозрительно глянув на пса, спросил у Рабиновича Жомов.

– Он жилье почувствовал, – внимательно посмотрев в глаза верной собаки, отозвался Сеня. – В этих делах он, конечно, лучше нас разбирается. Пусть ведет…

Мурзик уверенно направился на северо-восток. Жомов отобрал у Рабиновича поводок на правах единственного владельца пистолета и возглавил шествие. Попов, обреченно вздохнув, пошел последним. Дескать, сначала нас сумасшедший хозяин по лесу таскал, а теперь за дело взялся пес. Хрен редьки не слаще!

Пес не подвел. Примерно через полчаса довольно вольготной прогулки по негустому лесу трое друзей выбрались на дорогу. Собственно говоря, дорогой это назвать было трудно. Даже по нашим российским меркам, где, сами знаете, есть две беды. Не дорога это была, а просто пара узких тропинок посреди чащи. Жомов с видом знатока наклонился над колеями.

– Что-то я не пойму, – задумчиво проговорил он, потрогав руками дорогу. – То ли тут уже давно никто не ездит, то ли мы к какому-то конезаводу вышли. Копыта одни по всей дороге поразбросаны. И ни одной нормальной покрышки.

– Да какая хрен разница! – возмутился Попов. – Есть дорога, значит, есть и люди. А раз они где-нибудь живут, то и пожрать что-нибудь найдется. А то с утра и кильки завалящейся во рту не было!

– Все бы тебе о пузе думать, – огрызнулся Жомов. – У людей в горле пересохло, а ты о жратве базары гонишь!

И в этот момент с запада, из-за поворота, на дороге показался человек. Одет он был еще чуднее, чем те «карнавальщики» на дороге у пивной: грубая мешковатая рубаха, куце обрезанная едва ниже пупка, и такие же несуразные штаны. Обут человек был в дурацкие деревянные башмаки совершенно невообразимого фасона. А голову путника покрывала шапка, похожая на помесь тюбетейки с ночным горшком. Да и роста человек был странного – едва Попову по плечо.

Некоторое время все присутствующие на дороге застыли, настороженно глядя друг на друга. По лицу неизвестного было видно, что он удивлен внешним видом друзей ничуть не меньше, чем они его появлением. Да что там удивлен! Человек был просто напуган. А когда Мурзик с сомнением в голосе коротко гавкнул, мужик просто подскочил на месте.

– Гоблины! – заорал он во все горло. – Клянусь яйцами моего покойного петуха: гоблины! А-а-а-а!..

И припустил в обратную сторону по дороге. Да так, что пыль наверх взлетела, будто из-под колес гоночной машины. Трое друзей опешили. Первым пришел в себя Жомов.

– Это кого эта сука гоблинами назвала? – с угрозой в голосе спросил Иван. – Он что, форму не видит? Ну, сейчас я ему устрою террариум!..

– Почему террариум? – оторопело полюбопытствовал Попов, но было поздно: Жомов взял высокий старт и бросился вдогонку за странным мужиком.

Пожав плечами, Рабинович и Попов спокойно пошли следом. Торопиться им было некуда. Поскольку для того, чтобы заставить незадачливого мужика ответить за оскорбительные речи, одного Жомова было вполне достаточно. Даже Мурзик лишь мешался бы под ногами.

Как ни странно, но Жомов назад вернулся один. Красный, как зрачок альбиноса, и запыхавшийся, будто носорог после перехода через Альпы. Он растерянно посмотрел на свои ноги, словно обвиняя их в предательстве, и хрипло проговорил:

– Ушел, гад! В жизни не видел, чтобы колхозаны так бегали…

Попов с Рабиновичем только пожали плечами. Дескать, всякое в жизни бывает. Случается, что и рога на пустом месте растут. Не то что панк от омоновца убегает! Эка невидаль.

– Ладно, потом разберемся, – махнул рукой Рабинович. – Пошли туда, куда этот мужик убежал.

– Это почему туда? – насторожился Попов. – Чем тебе противоположное направление не нравится?

– Мужик пришел оттуда? И убежал туда? – с тяжелым вздохом поинтересовался Рабинович, махнув на запад рукой. И, увидев утвердительный кивок головы своего оппонента, продолжил:

– Значит, там у них нора.

– У кого? – не понял Жомов.

– У слонов. Они же в норах живут! – заверил друга Рабинович.

Попов тоненько захихикал. За что и получил от Жомова подзатыльник. Вполне заслуженно! К чему смеяться над друзьями? Их холить и лелеять надобно. Поскольку друг – вещь хрупкая. Чуть что, в бутылку лезет. Потом никакой Хоттабыч не поможет.

Дорога петляла среди дубов и прочих представителей флоры так, словно прокладывал ее слепой геодезист. Да к тому же безнадежно пьяный. За каждым поворотом друзья надеялись увидеть хоть какие-нибудь строения. Пусть хоть бетонные стены сумасшедшего дома! Лишь бы телефон был… И столовая! Кабак, кстати, тоже не помешает.

Но новый поворот приносил следом за собой еще один. Точно такой же. И Попов с Жомовым потихоньку начали ворчать на Рабиновича. День перевалил уже за свою серединку, и путники начали заметно уставать. Все-таки прогулки по лесу – это не дежурство в ППС, где и увеселительные заведения, и «уазик» «службы доставки» всегда под боком.

К тому же сухость во рту после вчерашней попойки превратилась в нечто невообразимое. Рабинович никогда в жизни не мог себе представить, что когда-нибудь так захочет пить. Язык почему-то превысил все разумные пределы и постоянно пытался вылезти изо рта.

Рабинович посмотрел на Мурзика и позавидовал своему псу. Тот хоть водку вчера не пил, по крайней мере! А у Рабиновича и организм обезвожен, и солнце палит нещадно. В общем, ощущения, как у черепахи на берегу залива: и пить хочется, и до воды хрен знает когда доберешься!

Последние полчаса движения по кучерявой дороге показались друзьям сущим адом. И именно в тот момент, когда Попов и Жомов были уже готовы растерзать Рабиновича, лес расступился, открыв их замутненным взорам довольно обширную низменность с деревней у подошвы холма.

– Еврей – он выгоду всегда чует, – заплетающимся языком проговорил Попов. Но у Рабиновича не хватило сил ответить и на эту колкость, и он решил, что отреагирует потом как-нибудь.

До деревни с вершины взгорья, покрытого лесом, было минут десять пешего хода. Отсюда она была видна как на ладони, обрамленная неровными квадратами засеянных полей. Все трое остановились, вглядываясь в пейзаж, открывшийся их взорам.

Собственно говоря, и смотреть особо не на что было! Деревня как деревня. Одна улица, да и то – кривая. По окраинам бревенчатые покосившиеся домишки были разбросаны как попало. И лишь ближе к центру их расположение обретало нечто похожее на планировку.

От всех российских деревень, виденных друзьями раньше, эту отличало только полное отсутствие техники (хотя какая сейчас техника в селах?). Не хватало еще длинных перекошенных коровников да кирпичного дома председателя колхоза, у которого обычно светил единственный в любой деревне ночной фонарь.

Впрочем, замена председательскому дому все же была! Прямо в центре деревни возвышался небольшой холмик, увенчанный частоколом, похожим на зубы акулы, хронически страдающей кариесом. В частоколе была прореха в виде ворот, откуда и высыпали на единственную деревенскую улицу пригоршни странно одетых людей.

Хотя почему странно?! Их костюмы мало чем отличались от наряда чудного мужика, что не так давно обозвал друзей гоблинами. Разве что у некоторых поверх нелепой рубахи были натянуты кожаные бронежилеты.

– Ребята, а тутошние чуваки, похоже, делегацию для нашей встречи подготовили, – усмехнулся Рабинович. – Надеюсь, пиво у них есть.

– Что все это, по-твоему, означает, Сеня? – жалобно спросил Попов. – Где мы находимся?

– Где угодно, Андрюша, только не дома, – обреченно сдался кинолог. – Затерянный мир прямо какой-то.

– Затерянный не затерянный, но сейчас тут все потеряются, как только я с горы спущусь! – сердито рявкнул Жомов. – Еще ни одна скотина меня гоблином не называла!

– Скотина и не назовет, – успокоил друга Попов. – Она тебя скорее за своего примет.

Но Ваня его уже снова не слышал. Обуреваемый жаждой мести, он стремительным шагом направился навстречу кучке народа, высыпавшей за окраину деревни. Попову и Рабиновичу ничего не оставалось, кроме как последовать за ним.

Когда друзья подошли ближе, стало совершенно очевидно, что рост мужика, повстречавшегося им, не является здесь исключением. Самый высокий из разношерстной толпы был ниже Попова сантиметра на три. Остальные вообще могли у Жомова между ног пройти. Если пригнутся, конечно!

Оказалось, что почти вся группа встречающих тащила с собой обязательное для колхозников вооружение, которое они любят применять при битве «деревня на деревню»: колья, жердины, дубинки и еще бог весть что. У пары человек оказались даже длинные ножи странной формы и круглые блины, закрывающие пузо. Вглядевшись, Рабинович заметил в руках у одного из колхозников самый настоящий лук!

– Так, значит? Мы еще и холодное оружие носим в общественных местах! – возмутился Жомов, не сбавляя шага. – Статья не помню какая, но посадить посажу.

– Стой, тормоз! – заорал Рабинович. От неожиданности Жомов застыл как вкопанный. – Нужно разобраться. Прикрой меня в случае чего, – и сам выступил вперед.

После того как Жомов остановился, делегация встречающих тоже застыла на месте. Некоторое время доблестные, но порядком уставшие сотрудники милиции вглядывались в лица незнакомых им людей. Люди, в свою очередь, бессовестно пялились на них. Этакая гоголевская немая сцена получилась.

– Какие же это гоблины? – донесся до друзей возглас из толпы. – Говорил я тебе, что гоблины при дневном свете не ходят, Рианнон тебя разбери! Это скорее сарацины. О них мне Элберт рассказывал, когда из Каммлана вернулся. Там их несколько штук с королем Артуром ходило. Смотри, какая на них одежда чудная и богатая. Да и мечи необычные! – Говоривший махнул рукой в сторону «демократизаторов», висевших на поясах троих друзей.

– Так, блин! И эти срана.. страна… сарацинами обзываются! – снова возмутился Жомов. – Сейчас кто-то получит по хлебалу!

– Стой, – остановил его жестом Рабинович, чей длинный нос не хуже собачьего почувствовал сюрреальность происходящего. – Разобраться нужно.

– Смотри-ка, – вновь донеслось из толпы. – Эти чужеземцы и по-нашему говорить могут!

– Еще неизвестно, кто по-чьему говорит! – заорал окончательно взбесившийся Жомов, но Рабинович оборвал его.

– Скажите, люди добрые, куда мы попали? – пытаясь казаться вежливым, проговорил Рабинович.

На некоторое время жители деревни погрузились в шок. Они старательно осматривали друг друга, пытаясь понять, где среди них добрые люди. Так и не выяснив это, встречающие списали все на плохое владение иностранцами их родным языком. Сам вопрос их тоже поставил в тупик, но найти на него ответ, пока Жомов совсем не озверел от нетерпения, они все же умудрились.

– Это местечко Гэлглед. Собственность благородного рыцаря, сэра Бедивера! – с такой рожей, будто само имя «благородного рыцаря» было общенародным достоянием, проговорил один из толпы, вышедший несколько вперед. – А я Кэй Какамври. Здешний старейшина. Кто будете вы, благородные господа?

– Допрыгались, – прошептал растрескавшимися губами Попов, который начал наконец-то хоть что-то понимать. – Год сейчас какой?

– А мы почем знаем? – заорал из толпы тот самый мужичонка, что принял ментов за гоблинов. – Мы что, считаем их, что ли?

– Заткнись! – оборвал его Кэй Какамври. – Не знаю твоего имени, благородный сэр, но на твой вопрос отвечу. Год у нас идет пятьсот семнадцатый от Рождества Христова.

Попов обреченно рухнул прямо в дорожную пыль. Хорошо, что задница у него мягкая, а то заработал бы себе пару ненужных синяков. Рабинович с несчастным видом смотрел по сторонам, словно надеясь на то, что все это чей-то дурацкий розыгрыш. И лишь одного Жомова было трудно смутить.

– Хрен с ним, с годом! – заорал он. – Но если вы мне сию секунду пива не дадите, то вас никакой сэр Буревестник не спасет!

Глава 3

Я спокойно сидел в сторонке и смотрел на все это безобразие. Бедняга Попов устроился в пыли на пятой точке и беспрестанно открывал и закрывал рот. Как кабан на грядке с топинамбуром. Он даже перекреститься пару раз попробовал. Что, впрочем, не особо у него получалось. Видимо, как я и предполагал, третий класс церковно-приходской школы ему так осилить и не удалось.

Мой Рабинович что-то сосредоточенно высчитывал в уме. То ли возраст, на который он помолодел, то ли курс рубля по отношению к местной валюте. Утверждать с полной уверенностью не берусь, поскольку вид у моего хозяина был совершенно обалделый. Я даже за его психику беспокоиться начал. Как бы не перегорело чего в его нервно-соматических соединениях.

Не устаю я этим людям поражаться! Стоит произойти какому-нибудь событию, совершенно не укладывающемуся в их представления об окружающем мире, так они, каждый по-своему, с ума сходить начинают. И ладно бы такое происходило только с похмелья, так нет! И протрезветь уже успели, и понимать все равно ничего не хотят.

А между прочим, у каждого из этих трех балбесов размер мозга почти вчетверо превышает мой. Что бы им всей головой не работать? Так нет, используют ее едва на десять процентов, а потом еще и удивляются, что иная собака умнее их оказывается. Да что там собака! Некоторые кошки куда сообразительнее своих хозяев.

Из всех троих только Жомов не слишком расстроился от полученной информации. Хотя она у него до серого вещества еще, может, и дойти не успела! Единственное, чем он выразил понимание ситуации, был идиотский вопрос:

– Так что? Значит, пива не будет?

Будет, Ваня, будет! Вот только станешь ли ты его пить?

Рабиновичу и Жомову стоило больших трудов оторвать Попова от поверхности дороги. Нет, поднять-то они его подняли, но ноги Андрюша упорно разгибать не хотел. Жомову пришлось Попова тряхнуть пару раз, чтобы у него в голове контакты на место замкнуть. Местные жители за этими манипуляциями смотрели с крайне болезненным любопытством.

– Вы на него внимания не обращайте, – заметив излишнее внимание, нашелся Рабинович. – Он у нас человек набожный. Для него время молитвы настало. Ну и все такое…

Жомов попытался что-то возразить, но не успел: мой Сеня как следует приложился ему по ребрам. Пока Иван раздумывал, за что это ему досталось, весь честной народ во главе с Кэем Какамври тронулся в путь. Суть вопроса Жомова по поводу пива они уловили, поэтому и направили свои копыта в сторону местного кабака.

Рабинович с Жомовым из-за Андрея забыли обо всем. И обо мне тоже! Пришлось взять поводок в зубы и идти за ними следом. На местных шавок такое поведение произвело столь ошеломляющее впечатление, что они даже забыли облаять меня для приличия.

Кстати, публика тоже еще та собралась! Большую часть из них за собак принять можно было только по звуку. А на вид – помесь медведя с кенгуру, у которой в предках еще и волчица имелась. Мерзкие на вид типы. Ничуть не лучше их хозяев. Хорошо, что было местных медведь-терьеров всего-то штук пять. А то бы я от их вони к Попову под мышку носом спрятался! «Шанель № 5» гэлгледского розлива…

Как выяснилось позже, – когда вся честная компания до местной разливочной добралась, – воспитаны здесь люди еще хуже, чем одеты. Едва я попытался переступить порог кабака, вслед за моим Рабиновичем, как на моем пути вырос мальчишка пигмейской комплекции и такой же расцветки.

– А ну пошел отсюда! – истерично заорал сопляк, замахиваясь на меня метлой. – Пошел вон!

Это он мне сказал? Не подскажете, сколько пальцев на руке у него откусить для начала?

– Цыц, малый, – рявкнул на паренька Жомов. – А то сейчас вперед ногами из забегаловки вылетишь! – И Ваня хрястнулся головой об дверную балку.

Пока Жомов виртуозно матерился, поражая местных жителей сочностью своих выражений, Рабинович все-таки вспомнил, что поводок не мне, а ему нести полагается! Вечно всю работу за него делаешь. И благодарности никакой! Сеня взял из моей пасти поводок и завел меня в кабак, предварительно при этом пригнувшись. Дверь-то явно не для их роста делалась.

– Мужики, мы вчера вроде в кабак собирались? Так вот, пришли? – ехидно поинтересовался Попов (Оживает! Слава тебе, господи!), а затем зашипел, словно испорченная тормозная колодка: – Ванечка, милый, умоляю, не выпускай свой пистолет из рук! Морду тебе набить у меня не получится, а вот до пистолета если доберусь, то пристрелю гада!

– Ты че, Поп, офонарел? – удивленно отшатнулся от него Жомов. – Я-то тебе чего плохого сделал? Это Рабинович нас задержание повел проводить…

– Ты стрелки на меня не перекидывай! Всегда тебе евреи виноваты, – быстро оборвал разговорившегося Жомова мой Сеня. – Тебя за мной ни хрена никто не тянул…

Ну, началось! Стоит чему-нибудь необычному после пьянки произойти, так они сразу отношения начинают выяснять. Крайнего ищут. Можно подумать, в треугольнике кто-то средним может быть!

В прошлый раз гуляли мои ребята прямо на ночном дежурстве. Какой повод для пьянки они тогда нашли, утверждать не берусь. То ли всероссийский день масона, то ли торжественное прибытие кометы Галлея на дачу нашего губернатора, не знаю! Но к двенадцати ночи все трое набрались изрядно.

И надо же такой беде случиться: экстренный вызов. В одной из «хрущобок» муж жену до смерти забивает. Ребята меня в охапку схватили, и в машину (я, между прочим, трезвый там один был!). По дороге адрес перепутали и ввалились в квартиру начальника отдела внутренних дел нашего района.

Дверь им, естественно, никто открывать не хотел. Даже вызов отказались подтвердить (надо же быть такими несговорчивыми!). Жомов обиделся и дверь высадил. Рабинович ему помог и всех на пол уложил. Причем хозяйка была практически в том, в чем мать ее родила! Я тогда еще стыдливо отвернулся!

Догадываетесь, чем это для троих друзей должно было закончиться?.. Правильно, оч-чень крупными неприятностями! Спасло парней одно – хозяина дома не было. Вместо него оказался странный тип, усиленно прятавшийся в платяном шкафу (родственник, что ли, какой?).

Вот этот тип все и спас! Когда ребята поняли, к кому они вломились, то протрезвели быстрее, чем в ледяной проруби. Жена начальника отдела (кстати, была бледная как мел) о чем-то с этим типом пошептались и решили дело замять. А для поощрения наших героев поручили им дверь восстанавливать. Причем в ускоренном темпе!

Дверь они восстановили и из дома потихоньку смылись. А оказавшись в машине, начали тут же крайнего искать. Нашли! Попов, который безропотно проспал в машине всю блестящую операцию, крайним и оказался.

Дескать, Попов – самый трезвый человек во всей компании. Да к тому же и адрес он получал от дежурного. «Короче, Андрюша, мы тебя постараемся выгородить. Но если за тебя полковник возьмется, извини – помочь ничем не сможем!» – это мой Рабинович сказал. А Попов только ушами хлопал и со всем соглашался. Поскольку не помнил ничего!

Почти по такой же схеме и сегодня начали развиваться события. Вот только Попов в этот раз никого слушать не хотел. Рыбки у него некормленые! Можно подумать, что он пираний в аквариуме держит. А остальным дома больше делать нечего, кроме как поповскую живность собой подкармливать. Впрочем, как я успел заметить, мой Рабинович и не особо торопился возвращаться!

Пока три товарища довольно агрессивно выясняли отношения на предмет того, кого сегодня положат с краю и высекут батогами, я забрался под стол, чтобы спокойно изучить обстановку.

Собственно говоря, ту конструкцию, что здесь называли столом, именовать так следовало с крайней осторожностью. Прямо в земляной пол трактира были вбиты два корявых бревна. На торцах бревен, лишь ей ведомо по какому принципу, держалась столешница из грубо отесанных досок, скрепленная снизу двумя жердинами крест-накрест. Лично я представить себе не мог, почему она не падает. Но, видимо, пока господин Ньютон не успел открыть свой закон притяжения, вещи этого закона не знали и откровенно пренебрегали им!

Поглазеть на странных «сарацинов» в кабак сбежалось почти все население Гэлгледа. Малышню, естественно, в трактир не пустили. Женщин тоже отправили по своим делам. По большей части в кабаке собрались мужчины среднего возраста (хотя разве определишь возраст у этих одинаково потрепанных бородатых обезьян?). Гостей они, видимо, все же побаивались, поэтому грудились у противоположной стены вокруг своего старобританского босса – Кэя Какамври. Сидели они молча, словно лягушки в холодильнике. Кэй народ вокруг себя не замечал, перешептываясь с хозяином трактира.

О чем, интересно? Что-то пахнет от их разговора мерзко. Словно от обмочившейся болонки!

А впрочем, пахнет, наверное, не от разговора. Мерзостный запах нечистот и продуктов гниения пропитал собой весь трактир, как ружейная смазка карманы куртки Жомова. Я поковырял носом трухлявую солому, которой был устелен пол, и едва не подскочил от ужаса: из-под соломы на меня с садистскими ухмылками на мордах скалилась целая когорта диких блох совершенно пиратского вида!

Господи! Только этого мне не хватало. Все, мамочка, я хочу домой! Я настолько подскочил от пола, что едва не стукнулся о столешницу головой. Мне так сильно захотелось забраться к Рабиновичу на колени, от блох подальше, что я едва удержал себя от этого кошачьего порыва. Сделаю так – Рабинович точно с живого не слезет, пока мышей ловить не научусь!

Я зверски зарычал, чем привел блох в смятение. Видимо, они не привыкли к такому фамильярному обращению, поэтому смылись обратно под солому. Ой, надолго ли! В любом случае, я решил больше не спускать с подстилки глаз. От греха подальше!

Чего мне пялиться на эти закопченные стены, в которых и окон-то почти нет? Так, прорезаны в бревнах какие-то кривые щели, размером не больше глаз китайца, которому только что наставили парочку фонарей. На фига мне эта покореженная стойка, на которой только экстремальные тараканьи бега устраивать можно? Нет уж! Мне здоровье дороже!

У кого как, а у меня битва за выживание началась. Если я в этом милом местечке блох нахватаю, то Рабинович будет опять, из экономии, мне их дихлофосом выводить. Мне, конечно, уже довелось и «черемухи» понюхать, однако в токсикомана я еще не превратился. Да и после дихлофоса ко мне ни одна приличная девочка не подойдет. Морду еще за квартал своротит на сто восемьдесят градусов. Причем и мне тоже!

Рабинович мои скачки под столом истолковал по-своему, и опять же в свою пользу. Он постучал кулаком по столу, прерывая горячие дебаты Жомова с Поповым в стиле «а-ля Жириновский». Где Попову для общей схожести сюжета только стакана с водой не хватало. Впрочем, откуда здесь стаканы?!

– Кончайте, мужики! – заголосил на всю таверну мой хозяин. – Мурзик уже от ваших криков весь издергался. Он же тоже понимает, что в непривычной обстановке оказался. Не травмируйте психику собаки. Его хоть пожалейте!…

Спа-асибо за заботу! Век твоей доброты, Сеня, не забуду. Нашел все-таки, на кого стрелки перевести.

– Извините, благородные сэры, что вмешиваюсь в ваш высокомудрый разговор, – неожиданно возник возле стола хозяин трактира. – Но я услышал слово «кончать»! Мне бы не хотелось, чтобы в моем заведении, которое знают все от Уэссекса до Соммерсета, произошло бы кровопролитие. Поделитесь со мной вашей проблемой, может быть, я смогу ее распотрошить.

– Чего ты собрался сделать, лох? – взревел Жомов. – Кого ты сможешь распотрошить?

За что и получил под столом пинок от Рабиновича. Молодец, Сеня! Я бы тоже его укусил, да от наблюдения за кочующими блохами оторваться не могу. Они уже третий раз меня с фланга обойти пытаются!

– Вы ошиблись, высокочтимый сэр. Народа «лох» я не знаю. Я понимаю, что вы не совсем хорошо разбираетесь в наших обычаях, но по моему костюму видно, что я ют! – с той же услужливой улыбкой проворковал трактирщик.

– Да хоть север! – заорал Жомов, которому тычок Рабиновича был, словно слону дробина. – Почему пива до сих пор не наблюдаю?

– Сию секунду, о высокородный! – Трактирщик менять интонацию явно не собирался. Вся остальная публика с интересом наблюдала за их диалогом. – Позвольте узнать, чем вы собираетесь платить за пищу и выпивку?

– Ваня, у меня только крупные, – поторопился заговорить Рабинович, боясь, что Жомов снова сморозит что-нибудь оригинальное. Со всех точек зрения. – Боюсь, что у них сдачи не будет!

Я фыркнул и вновь развернулся вокруг оси, пресекая очередную попытку когорты блох обойти меня с тыла. Хвост, что ли, зубами прикусить, чтобы они до него не добрались?! Хотя нет. Тогда я агрессоров рыком отпугивать не смогу.

А фыркнул я от того, что прекрасно понимал нежелание Рабиновича платить за выпивку. Мой хозяин не дурак, поэтому не хуже меня знал, что при короле Артуре, в эпоху которого нас занесло непонятным ветром, бумагу еще не изобрели. Даже МВФ до сих пор еще не придумали, чтобы иметь хоть какое-то представление о том, что такое российские рубли. Хотя, может быть, именно это и к лучшему?..

– Ладно, скупердяй! – проворчал Жомов и повернулся к Попову. – Доставай мелочь. Я что, один вас поить буду?

– Какую мелочь, идиот! – зарычал на Жомова еще не успокоившийся Попов. Трактирщик, не меняя выражения лица, переводил взгляд с одного на другого. – Ты не понимаешь, что наших денег попросту еще не существует?

– Андрюша, идиот – это ты! – усмехнулся Жомов и высыпал на стол целую пригоршню монет. Я, конечно, это не видел, но по звуку определил, что рублей пять там точно есть. Спасибо Рабиновичу: его выучка. – А это что? Почем у вас пиво?

– Два динария за пинту, – проворковал трактирщик, с сомнением разглядывая нашу валюту.

– Ты мне пургу не гони, – попытался урезонить трактирщика Жомов, на котором, видимо, похмелье сказалось сильнее, чем на двух других. Он никак не хотел понимать, куда его занесло. – Ты мне в рублях цену называй. У нас в стране хождение наличной валюты запрещено!

Ой, не знаю я, до чего бы еще договорился неподражаемый Жомов, но торги под свой контроль поспешил взять Рабинович. Вот уж тут проявились все его таланты. Трактирщик не только успокоился по поводу наших монет, так еще и за три пятачка принес три кружки пива. После чего гостей на некоторое время оставили в покое.

– Дерьмо! – фыркнул Жомов, отхлебнув из глиняной корявой кружки большой глоток. – У меня тесть бражку и то лучше делает. Вернее, делал, пока с одной фляги крышку не сорвало. Надо же было, чтобы теща в этот момент мимо шла. Представляете, как ее искупало?!

Жомов захохотал. Ну а что ему теперь печалиться? Выходной незапланированный получился. Это раз. Во-вторых, выпивку достали. Хоть и хреновую, но зато почти халявную. Даже при коммунистах кружка пива пять копеек не стоила! Ну а в-третьих, за двухрублевую монету Рабинович у трактирщика половину кабана выторговал. Так что, жри от пуза и пей для души.

– Мужики, давайте думать, как отсюда сваливать, – жалобно попросил Попов. – Не нравится мне тут!

– Да не стони ты, Андрюша! – с набитым ртом оборвал его Жомов. – Отдыхай, пока дают. Дома не пожрешь, не попьешь так вволю.

Вот тут я с Ваней был абсолютно согласен. В кои-то веки меня кормили натуральным мясом! Целую заднюю ногу расщедрившийся Сеня оторвал и мне под стол бросил. Негигиенично, правда. Да и блохи кусок изо рта пытаются вырвать. Но ради свиной ноги я готов многое стерпеть! Ведь как только вернемся, опять меня Сеня своим дурацким «Чаппи» замучает.

– Нет, домой нам, конечно, нужно, – вступился за Попова Рабинович (с чего бы это?). – Только давайте спокойно поедим и опохмелимся. А там и о деле думать будем…

Поесть друзьям спокойно все же не удалось. Едва они опустошили по второй кружке местного сомнительного пойла (пьют всякую гадость, а потом удивляются, откуда у них язва берется!), как в трактир ввалился еще один представитель здешней цивилизации.

Попав в темноту после яркого света, он на несколько секунд застыл в дверях, и я его превосходно мог рассмотреть. Настолько хорошо, что сначала принял за одного из здешних кобелей. Поскольку вошедший ни лохматостью, ни запахом им не уступал! Вот только ходил на двух конечностях да размером был покрупнее.

– Ха! Сидите? Обгаженные дети горного тролля! – заорал он с порога (господи, еще одного Жомова нам только и не хватало!). – Куда вы пойманных сарацинов дели? Опять без меня потешились? Кауту решили обмануть?!

– Заткнись, грязный сакс, – зашипел на пришельца Кэй Какамври, но было поздно. Жомов уже услышал его.

– Робин, весь день думаю, чего мне не хватает! – радостно провозгласил он. – А оказывается, я еще морду никому не намылил!

– Ваня, уймись, – попробовал его урезонить Попов, но Рабинович остановил его:

– А-а, пускай идет!

Каута оказался мужик крепкий. После первого удара он только вылетел во двор, но на ногах удержался. Жомов недоуменно посмотрел на него и вышел следом. Я тоже выбрался из-под стола. Во-первых, любопытно было посмотреть, а во-вторых, надоело блох караулить. За мной следом из кабака высыпала вся честная компания.

Драчунов тут же разделили, объяснив, что сражаться они должны по правилам. Выяснение этих правил заняло довольно много времени, но цель была не в них. Местные аборигены устроили самый настоящий тотализатор! И уж поверьте мне, мой умница Рабинович оказался в самой гуще событий.

Когда вернусь назад, потребую, чтобы в список самых древних профессий внесли еще одну: букмекер! От одного вида работы Рабиновича меня вмиг ностальгия замучила. Я вспомнил, как мы с Сеней ходили на бои без правил в одном закрытом клубе, где зрители так же азартно делали ставки на двух обезьян, похожих на Жомова и Кауту.

Рабинович свое дело знал! Через пару минут его карманы уже ломились от местной валюты, сданной ему в качестве ставок. И я был более чем уверен, что по крайней мере половина из этих денег так и осядет в них навеки, словно «Титаник» на дне Атлантики.

Правила боя были просты: двум недоумкам, решившим друг друга поувечить, выдают по увесистой дубине. Делать можно что угодно, только не наносить удары по спине и ниже пояса. Бой прекращается в двух случаях. Либо когда один из дерущихся с чистой совестью преставится, либо – с нечистой – попросит у другого пощады. Ну а что делать? Естественный отбор. Согласно Дарвину…

Жомов некоторое время покрутил в руках дубину, которой его наградили, и отбросил ее в сторону. Рефери, а им, естественно, стал Кэй Какамври, попробовал возмущаться, но его остановили. Дескать, боец вправе сам решать, умирать ему с голыми руками или с дубиной в мозолистых ладонях. Жомов тем временем отстегнул от пояса «демократизатор» и попытался заехать им в глаз саксу.

Каута увернулся и попытался ответить Ване столь же любезным выпадом. Он уже почти попал, но Жомов успел уклониться и быстрым контрвыпадом заехал кулаком по широкому саксонскому носу. Каута отлетел к стене и минуты три пытался подняться. Зрители орали так, что половина деревенских баб и все местные собаки сбежались на крик. А Жомов прыгал по двору, будто носорог на батуте, и зловеще сгибал в руках любимую милицейскую дубинку.

Все. Дальше смотреть нечего! Исход поединка мне был совершенно ясен. Как и Рабиновичу в момент сбора ставок. Да только местные олухи и могли надеяться, что их стасемидесятисантиметровый Каута (пусть и шириной с мини-трактор) сумеет совладать с гигантом Жомовым.

Я выбрался из толпы и принялся спокойно доедать свиную ногу. Пусть на улице и в пыли, зато диверсантов вокруг не видно. Хотя кто это там пялится на меня из дверей?! Тьфу ты, паранойя началась! Это не блохи. Это Попов!

Андрюша в общей суете участия не принимал. Со спокойной совестью и обреченной меланхоличностью он дожевывал за столом в кабаке покинутого всеми кабанчика. Кружки Рабиновича и Жомова он тоже уже успел опустошить. И теперь его мало что на свете волновало.

Поединок закончился еще до того, как я успел насладиться вожделенной костью. Естественно, Жомов вышел из него победителем и сразу подвергся перекрестному обстрелу глазками со стороны местных красавиц. Ну, еще бы! Такой видный мужчина! А мне и пококетничать не с кем…

Рабинович, заметно потяжелевший за счет балласта в виде местной валюты, прошествовал мимо меня в трактир под ручку с Кэем Какамври. Видимо, Сеня успел перед началом боя шепнуть старейшине, на кого нужно ставить. Чем и заслужил теперь особую благодарность. Рабинович настолько был счастлив полученными доходами, что даже удосужился нагнуться и потрепать меня за ухом.

Да пошел ты!.. Лучше кость еще одну из трактира вытащи! Хотя от Рабиновича этого сейчас не дождешься. Он какими-то собственными грандиозными планами занят. Видимо, просчитывает, сколько выручки получит от сдачи местных монет нумизматам, когда мы в наше время вернемся.

Вернемся! А как? Почему-то до сего момента меня этот вопрос интересовал мало. Думал, что раз сюда перенестись сумели, то и обратно дорогу найти сможем. Можно подумать, мы на трамвае сюда прикатили! Осталось только остановку в обратную сторону отыскать…

Не скажу, что мне тут так уж сильно не нравилось. Из-за одного собачьего корма обратно возвращаться не хотелось! А уж как представлю ларечника Армена с его треклятым «Сникерсом», так вообще сбежать еще подальше хочется. Например, к питекантропам.

Однако домой возвращаться было необходимо. Во-первых, тут блох, как котов на городской свалке. А во-вторых, ни одной приличной девочки на сто верст не найти. Как представлю, что мне с местными медведеподобными дамочками до конца жизни общаться придется, так хочется от ужаса самого Рабиновича покусать.

Попов, кстати, мое мнение разделял. Нет, конечно, Сеню он кусать не бросился, но был на грани этого. Я у него в глазах то же вожделение рассмотрел, что у вампира в полнолуние бывает.

– Натешился, стяжатель доморощенный? – поинтересовался Андрей, едва Рабинович опустился за стол. – Прощайся со своими ненаглядными дружками из каменного века и пошли домой.

– Во-первых, век уже не каменный, – спокойно ответил Сеня. – А во-вторых, куда ты так торопишься? Тебя и тут неплохо кормят. К тому же, подумай, какие мы уникальные открытия сможем сделать об эпохе, от которой ничего, кроме легенд, не осталось!

– Я тебе сейчас покажу «открытия»! Только и думаешь, как карманы себе потуже набить! – заорал Попов так, что блох из-под стола словно ветром сдуло (спасибо, Андрюша! Век тебя не забуду, спаситель ты мой). – Хрен тебе! Нам, между прочим, коммерческая деятельность по уставу не положена. «Должностное преступление» называется, если не знаешь…

Тут в дискуссию вступил Жомов, вернувшийся назад в обществе грязного сакса Кауты. Местный упрощенный вариант Жомова смотрел на Ваню с немым обожанием в глазах и был готов сделать что угодно, чтобы остаться рядом с «великим воином» и обучиться его хитрым приемам. Тоже мне, Санчо Панса нашелся!

Жомов попытался поддержать Рабиновича, но настырный Андрей им обоим такую истерику закатил, что Жомов оторопел и счел за благо дебаты прекратить. Каута посерел от такой наглости и обиделся за Ваню. Половину разговора он, естественно, не понял, но одно до его лохматой саксонской башки ( сенбернар бы позавидовал!) все же дошло: на его новоиспеченного кумира наехали!

– Че этот толстый бурундук свое едовище на тебя, господин, раззявил? – агрессивно поинтересовался он у Жомова. – Позволь, великий, я его научу почтительному обращению…

Андрюша и так был в состоянии войны со всем окружающим миром, а тут еще рыло гражданское что-то говорить в его адрес посмело! Недолго думая, Попов приложился «демократизатором» прямо по темечку Кауте, и тот, закатив глаза, сполз ко мне под стол. Нет, не полежишь тут спокойно! Блохи сбежали, так теперь ароматный сакс на их место приперся!

– Сдурел совсем! – Жомов жалостливо посмотрел на бездыханного сакса. – Сеня, хочешь – не хочешь, а сваливать отсюда придется, пока этот маньяк полдеревни не поуродовал. Потом от начальства никаким отчетом не отпишешься.

– Ладно, уходим! – сдался Рабинович. – Только, как вы понимаете, нам Мерлина искать придется. Это он нас сюда забросил, ему нас и вытаскивать…

– А не захочет, я его твоему Мурзику скормлю! – все еще размахивая дубинкой, дополнил Рабиновича Попов. Угу! Мало мне «Сникерсов», теперь еще и престарелых волшебников под нос совать станут. Ты, Мерлин, лучше соглашайся. Я из-за тебя несварение желудка заработать не хочу!

– Извините, высокородные сэры, – встрял в разговор Кэй Какамври. – Я слышал, что вы говорили о Великом Мерлине? Придворном маге и учителе короля Артура Пендрагона? Жаль вас разочаровывать, но в ближайшее время увидеть его не удастся. Они с Артуром и сэром Ланселотом отправились в Святую Палестину воевать Гроб Господен.

– Это зачем Мерлину гроб понадобился? Он, конечно, человек старый, но выглядит вполне здоровым, – удивился Жомов. – И потом, зачем гроб воевать? Купить, что ли, негде? У вас что, ни одной похоронной конторы в стране нет?

Кэй Какамври так и застыл с открытым ртом. Оно и понятно! Я сам в первое время после знакомства не мог уследить за всеми тонкостями жомовского интеллекта. Что уж о человеке постороннем говорить! Мой Рабинович решил от опасной темы уйти.

– Ну вот, Андрюша, видишь, что получается? – стараясь говорить ласковым голосом, обратился он к Попову. – Придется все же малость подождать. Пока Мерлин из похода вернется. А потом и домой двинемся…

– Не-ет! – Андрюша так рявкнул, что под стол к саксу свалился и старейшина деревни (ну что, мужики? Теперь можно и на троих соображать?). – Сами назад отправимся! Ну-ка, пошли во двор…

Я, как и некоторые нормальные люди, не сразу сообразил, что Попов задумал. Оказывается, его посетила гениальная идея из репертуара Вани Жомова! Видите ли, Андрюша вспомнил, что мы перенеслись в шестой век после того, как скрестили свои дубинки с мечами Артура и Ланселота. Вот он и решил самостоятельно, без присутствия вышеуказанных рыцарей, повторить сей маневр. Экспериментатор кошачий! Жаль, что никто не додумался с собой смирительную рубашку прихватить.

Попов отобрал у зевак два коротких меча, которые, похоже, были единственным оборонным арсеналом деревни. Сунул их Рабиновичу и Жомову и застыл напротив них с дубинкой в руках, усиленно пытаясь сообразить, что делать дальше: мечей-то было два против одной дубинки!

– Кого на помощь позовете, ваше магическое величество? – ехидно поинтересовался у Попова мой Рабинович.

Лучше бы он этого не делал! Ошалевший Андрюша обвел окружающих глазами, чтобы выявить добровольцев, и увидел меня. На некоторое время его взгляд скользнул мимо, и я уже было совсем успокоился. Но, видно, от судьбы не уйти. Есть, наверное, в моей карме что-то такое, что заставляет людей надо мной издеваться!

– Мурзик, ко мне! – скомандовал Попов.

Этому типу точно пить нельзя! Если Рабинович после трех рюмок начинает со мной по-нормальному разговаривать, то у Попова все наоборот. Свалился еще один кинолог на мою голову! Ладно, иду. Пока я ленивой походкой направлялся к Андрюше, сопровождаемый удивленными взглядами местных блохастых псин, Попов отобрал у Рабиновича дубинку.

– Сеня, это твоя собака. К тому же он единственный, кто здесь из нашего времени! Пусть Мурзик держит, а ты будешь по дубинке мечом стучать! – скомандовал он, сунув мне в пасть «демократизатор». – А то еще бросится на меня, чего доброго.

Так,только железками на меня еще и не махали! Я уперся в землю всеми четырьмя лапами, надеясь отмазаться от этого сомнительного эксперимента. Но людям мое выражение недовольства было совершенно безразлично. Рабинович на меня заорал. Я обиделся, но подчиниться пришлось: а куда от него деваться? Хозяин все-таки.

Рабинович с Жомовым переглянулись, удивленно пожали плечами и замахнулись на нас с Поповым. Андрюша изобразил на своей толстой роже максимум агрессии, на которую был способен, и последовал их примеру. Мне оставалось только зажмуриться!

То, что произошло потом, повергло в ужас всю деревню. Едва скрестились мечи с дубинками, как все вокруг озарила яркая вспышка. Не такая, как в прошлый раз, но посильнее стробоскопа. После нее Жомова с Рабиновичем отбросило от нас метра на четыре, хотя лично я никакого толчка не почувствовал. На секунду вокруг повисла гнетущая тишина, а затем все жители деревни с истошными криками бросились прятаться в кабак. Причем большая половина местного населения так и застряла на пороге. Не смогли утрамбоваться!

– Вот! Я же говорил! – радостно заорал Попов, не обращая внимания на ошалелый вид Жомова и Рабиновича. – Почти получилось. Теперь я знаю, что нужно. Нам требуются три добровольца, чтобы все было как тогда!

– Ладно, – не стал возражать Рабинович. Он поднялся с земли, пытаясь понять, что за странные свойства обрели в этом мире их резиновые дубинки. – Только этих трех добровольцев ты обратно как отправишь?

– А на фига? – удивился Попов. – Пусть у нас бомжуют. Мы их даже гонять с рынка не будем. На крайний случай, в психушку можно будет пристроить. Хуже, чем тут, им все равно не будет.

– Это тебя в психушку пристроить пора, гуманист хренов! – буркнул Рабинович, но возражать не стал. Ему хотелось свои новые догадки проверить. – Тащи сюда этих добровольцев.

Добровольцем вызвался быть только Каута. К этому времени он пришел в себя, и саксу было все равно что делать, лишь бы не отходить от своего кумира. Остальных «добровольцев» пришлось тащить силой. Меня тоже привлекли к участию. Но теперь мне пришлось разместиться за необъятной спиной Жомова. И на том спасибо!

Во второй раз эксперимент закончился с тем же результатом. Если не считать того, что Рабиновичу с Жомовым падать никуда не пришлось, а двое из трех местных экспериментаторов (исключая, конечно, Кауту!) после падения не спрятались в кабак, а вообще из деревни сбежали!

– Ничего себе! – проговорил Жомов, удивленно рассматривая дубинку. – Я, конечно, не лох последний, но так людей валить мне еще не приходилось! Сеня, может, нас напоили чем нехорошим?..

Ответить Рабинович не успел, поскольку на единственной улице показались двое сбежавших участников эксперимента. Скорость передвижения у них ничуть не уменьшилась, только бежали они теперь в обратную сторону. То бишь к кабаку.

– Солдаты! – истошно орали они. – Стражники сэра Мордреда!..

– Ну вот, только этого нам и не хватало, – тяжело вздохнул Кэй Какамври, выбираясь из трактира на свет божий. – Деньги кто-нибудь спрятать успел?

Глава 4

– И чего все шухарятся? – удивленно спросил Жомов, окидывая богатырским взором разбегающуюся местную живность.

Спрятаться попытались все. Начиная от кобелей непонятной породы, кончая лохматыми аборигенами в холщовых одеждах. На некоем подобии площади перед трактиром, кроме троих друзей и Мурзика, остались только верный сакс Каута и Кэй Какамври, которому служебное положение, видимо, не позволяло драпать прочь, подобно простым селянам.– Стражники едут, – пожав плечами, ответил за всех Рабинович, прислушиваясь к отдаленному шуму приближающегося отряда.

Грохот стоял действительно впечатляющий. Рабиновичу вспомнилось, как он, будучи еще просто маленьким Сеней, а не штатным кинологом участка внутренних дел, гостил в Одессе у тети Сони (двоюродной сестры кума маминого свата) и дяди Изи (тоже какой-то там родни, но по папиной линии).

Тетя Соня с дядей Изей, согласно обычаям цивилизованного общества, во время частых ссор кидали на пол тарелки. А поскольку нормальная посуда от этого билась, то в целях экономии тетя Соня приобрела алюминиевые плошки, которые и доставали из сундука во время семейных разборок.

Так вот, грохот от бросаемых на пол металлических тарелок (которые дядя Изя после «разговора» старательно выправлял молотком) в сочетании с проезжающей в это время по двору их дома тележкой старьевщика казался песней ангелов по сравнению с тем шумом, что доносился с окраины деревни!

– И что стражники? – непонимающе поинтересовался Жомов. – Что они за подсолнухи с бугра?

– Стражники – это наподобие ментов, – пояснил Попов. – Мужики, может, свалим отсюда?

Мурзик подозрительно разумно тявкнул, словно соглашаясь с мнением Андрюши. Рабинович покосился на собаку, безмолвно обвиняя в предательстве, и остался стоять. Мурзик в ответ на испепеляющий взгляд опустил морду к земле и спрятался за Жомова, словно желая сказать: «Я не ополченец, чтобы без оружия – и на передовую!»

– Коллеги, значит, – понимающе кивнул головой Жомов. – Ну пусть едут. У нас документы в порядке.

Попов посмотрел на него, как на сумасшедшего, но комментировать слова Ивана не стал. Он только поспешил последовать примеру Мурзика, оставив на линии огня Жомова с Рабиновичем и бледного, но решительного Кауту. Последний, видимо, приняв удар дубинкой по лбу как благословение, самолично зачислил себя в оруженосцы странных чужеземцев.

Долго ждать не пришлось. Через минуту после боевого перестроения к кабаку вылетела вереница всадников общим количеством в двадцать голов, считая и лошадиные. Увидев неподвижных людей странного обличья, все головы поочередно остановились, давая себя рассмотреть во всей красе. Собственно говоря, некоторые музейные экспонаты выглядят приличнее!

Всадники были облачены в длинные кольчуги, если и сверкающие на солнце, то только там, где им удавалось потереться об седло. Штаны у всех стражников были одного типа: холщовые, с кожаными вставками в седалище, на манер ковбойских. Головы древних прототипов доблестной милиции венчали кожаные колпаки, обвитые по вертикальным швам металлическими обручами. Про башмаки и говорить не стоит! Обувь приснопамятного Ланселота по сравнению с ними была шедевром сапожного мастерства.

Исключением из всей кавалькады был лишь предводитель. Он был целиком затянут в кожу, словно металлист на бракосочетании. А вместо кольчуги предводитель нацепил на себя железный нагрудник, выполненный строго в соответствии со стандартами бодибилдинга.

– Ого-го! Вонючий сакс в компании с тремя ярмарочными клоунами, – заорал предводитель под дебильный хохот своих подчиненных. – Какамври, ты собрался откупиться от нас шутовским представлением? Или хочешь подарить нам новых рабов? Вон за того длинного, пожалуй, и удастся пару монет на торгах выручить!

Жомов удивленно посмотрел по сторонам, не в силах понять, что издеваются над ним. Какамври побледнел, но промолчал. Промолчал и сакс Каута, быстро усвоивший после урока Попова смысл народной мудрости: «Наперед батьки в пекло не лезь!»

– Невежливо здесь гостей встречают, – загадочным голосом проговорил Рабинович, поигрывая своей дубинкой.

– Это что, они на меня наехали, что ли? – наконец сообразил Жомов. – Вы что, козлы, опухли напрочь?!

Ваня попытался рвануться вперед, но Рабинович придержал его. Похоже, местный колорит пришелся ему по душе, поскольку Сеня попытался продолжить диалог высокопарным слогом, бессовестно сворованным с какого-то дешевого исторического фильма. Если не с нескольких!

– Знаете ли вы, смерды безродные, с кем говорите вы столь непочтительно? – высоко подняв голову, произнес Рабинович. – Преклоните колена свои. А то я или сей доблестный рыцарь заставит ваши поганые глотки умолкнуть до второго пришествия!

От такой наглости стражники сэра Мордреда оторопели. Попов, гадливо хихикая, наблюдал, как у них глаза выбираются из орбит, отражая отчаянно-безнадежную умственную деятельность. Первым в себя пришел предводитель. Что, собственно, и полагалось ему по штату.

– Диран, Грифт! – заорал он. – Ну-ка, покажите этому вонючему чужестранцу, как подобает разговаривать с бриттами на их земле!

Двое всадников спешились и, обнажив мечи, направились к Рабиновичу. Неугомонный Жомов попытался выскочить у того из-за спины, но Сеня удержал его. Едва услышав о приближении стражников, Рабинович мгновенно сообразил, как с выгодой для себя можно использовать общую панику. И пальму первенства отдавать никому не собирался!

Шагнув вперед с видом пехотинца, бросающегося под танк, Рабинович взмахнул дубинкой. Увидев столь необычное орудие убийства в руках у чудаковатого чужеземца, первый из атакующих едва не согнулся вдвое от хохота. Что, собственно, его и спасло: удар дубинкой получил второй!

Нужно ли говорить, что стражник отлетел от Рабиновича, словно теннисный шарик от ракетки Андрэ Агасси, и приземлился под копыта коня своего предводителя. Лошадь, не ожидавшая от солдата столь замысловатого способа перемещения, шарахнулась в сторону и выбросила своего седока из седла.

Пока ошалевший предводитель приходил в себя от такого беспредела, Рабинович огрел дубинкой второго стражника, подавившегося собственным смехом. Оказалось, что соприкосновение дубинки с кольчугой производит эффект ничуть не меньший, чем при ударе об меч. Так и не успев разогнуться, стражник отлетел под ноги к Кауте. Сакс, дорвавшись наконец до дармового, начал мутузить одуревшего бритта своими немалыми кулачищами, приговаривая:

– Вот тебе за грязного сакса! Вот тебе за поражение на горе Бадон! А это тебе за победу «Манчестера» над «Арсеналом»!.. – хотя последнего, может, и не было.

Оторопевшие стражники, ставшие вмиг похожими на игроков в поло, оказавшихся на поле против мотобольной команды, застыли живописной скульптурной группой. Их предводитель, что-то рыча из-под съехавшего на подбородок шлема, попытался подняться. Попытку выбраться из партера пресек Рабинович, приложившийся верной дубинкой к металлическому нагруднику вожака.

От такого безжалостного обращения парень сантиметра на четыре вдавился в утоптанную землю, забыв о том, что собирался сказать. Рабинович со скромным видом Давида, победившего Голиафа, убрал в сторону дубинку и наклонился к предводителю стражников. Бедный бритт от созерцания длинноносой физиономии несокрушимого Сени едва не закопался в грунт еще глубже. На этот раз без помощи «демократизатора».

– Запомни, нечестивый смерд, и передай своему хозяину, – с грацией короля танзанских аборигенов произнес Рабинович. – Если здесь еще раз появятся его прихвостни, то я лично надеру ему задницу!

– Как твое имя, благородный рыцарь? – прохрипел перепуганный предводитель стражников.

– Рабинович, – скромно потупив взор, представился Сеня. – Остальное неважно!

– Ранби… Расби… Рабинс… – попытался выговорить предводитель и наконец сдался: – Счастлив был получить от вас урок, сэр Робин!

Рабинович застыл, пытаясь переварить услышанное. Он даже замахнулся на предводителя дубинкой, желая наказать за извращение собственной фамилии, но удержался от удара. Потому как после этой манипуляции парня пришлось бы целиком выкапывать из-под земли. А за спиной у Рабиновича гадливо захихикал Попов.

– Ну, Сеня, – сквозь смех проговорил Андрюша. – Вот тебя твои любимые аборигены и окрестили! Да как этот чувак в точку-то попал…

Рабинович резко обернулся. Он хотел запустить в Попова дубинкой, но передумал. В конце концов, пусть уж лучше Робином зовут, только фамилию так безобразно не коверкают! Обреченно махнув рукой, Сеня пошел назад, прямо к застывшему в немом изумлении Кэю Какамври.

– Мне неловко напоминать, – проговорил Рабинович, обращаясь к старейшине. – Но после такой трудной победы рыцарям не мешает напиться. А то так жрать хочется, что даже спать негде!

– Конечно, конечно! – залепетал Кэй Какамври. – Благодарные жители Гэлгледа найдут чем отблагодарить своих защитников. Мы умеем отдавать долги!..

Старейшина сделал жест рукой, приглашая троих друзей проследовать для получения обещанной награды. И звал он не в кабак, а в свою резиденцию за корявым частоколом. Гордый Рабинович, хихикающий Попов, пожимающий плечами Жомов и Каута, все еще размахивающий кулаками, прошли в указанном направлении, не обращая больше внимания на улепетывающих стражников сэра Мордреда. Мурзик шел последним, вновь неся забытый Жомовым поводок в оскаленной пасти и от души надеясь, что хоть у старейшины дома блох не окажется!

Пьяный дебош продолжался в доме Какамври до поздней ночи. Поначалу все выглядело благопристойно. Почти по-европейски. Если не считать того, что по комнатам гулял сквозняк вперемешку с мошкарой, а дым от кухонного очага пробирался прямо в пиршественный зал, вызывая на глазах у Рабиновича слезы умиления.

Расчет хитрого кинолога оправдался на все сто процентов. После открытия чудесных свойств обычной милицейской дубинки Сеня не побоялся вступить в сражение с закованными в ржавое железо стражниками Мордреда и теперь почти в одиночку пожинал плоды воинской славы.

О странных изменениях, происшедших с «демократизаторами», Рабинович предпочитал пока научные дебаты не заводить. Да на обсуждение проблемы никто и не набивался. Попов считал все это последствиями магии Мерлина, в которую еще вчера не верил, а Жомову было на все наплевать. Главное, что местного, пусть и плохого вина подливали в его глиняную кружку непрестанно. Даже Мурзик, получив вожделенную мозговую кость, забрался подальше от людей (местных сучек и блох!) и не подавал признаков жизни.

«Великих рыцарей из земли Сарацинской» – на сарацинов уже никто не обижался – одарили на славу. Жомову досталась аппетитно вонявшая протухшим мясом шкура огромного волка. Целиком, с когтями и головой. Ваня, подержав шкуру в руках, брезгливо сунул ее Рабиновичу. Тот с поклоном принял. Дескать, в хозяйстве все сгодится! Тем более, когда вернемся…

Попову, видимо, помня слова Рабиновича о набожности странного толстяка, старейшина лично подарил почти килограммовый серебряный крест, которым толком не умел пользоваться. Крест по углам был помят, от чего создавалось впечатление, что прежний владелец распугивал им нечисть, швыряя в тот угол, где она ему мерещилась.

От такого подарка у Рабиновича едва не случился сердечный спазм. Он так и не смог отдышаться, терзаемый лютой завистью, пока не получил собственные награды: маленькую золотую чашку (от хозяина трактира), заполненную монетами до краев (от благодарного населения), доспехи, мало отличающиеся от наряда предводителя стражников, и соответствующий им меч (от старейшины, с трепетом) и, наконец, вышитую петухами рубаху (от дочки Какамври, с обожанием). Последнюю (не рубаху, а дочку!) Сеня тут же усадил подле себя и не отпускал до… Ну, неважно, до какого момента!

Меч и доспехи на Рабиновича впечатления не произвели. Отчасти из-за своего неприглядного состояния, отчасти – от избыточного веса. Зато Жомов не мог оторвать от них глаз и тридцать раз покаялся, что отдал Рабиновичу шкуру задаром. Впрочем, к концу вечера Жомов вожделенные доспехи все же получил, пообещав за них Рабиновичу свою месячную зарплату и новенький видеомагнитофон со всеми кассетами.

Успокоивши свою душеньку таким образом, Ваня целиком переключил внимание на местное вино и двух красоток, калибром метр пятьдесят. Девушки успели к началу пира помыться и пахли теперь вполне прилично. А если учесть их одежду, чем-то отдаленно напоминавшую римские тоги или греческие туники, к тому же имевшую странное свойство то и дело задираться в не совсем традиционных местах, то становилось понятно, почему Жомов больше ничего замечать не хотел.

Попов, к которому после второй перемены блюд вернулось хорошее расположение духа, оторвав перемазанную жиром физиономию от жареной куропатки, ехидно прокомментировал:

– Ваня, а я знаю, зачем тебе сразу две девушки. – И, поймав вопросительный взгляд Жомова, который все же сумел отреагировать на свое имя, закончил: – Ты их одну на другую будешь ставить, когда целоваться захочешь!

Может быть, Жомов как-то и ответил на такую непочтительную реплику товарища, но Попов его все равно не услышал. Сразу после Андрюшиных слов в зале раздался такой взрыв хохота, что с потолочной балки прямо в тарелку старейшины свалилось какое-то замшелое чучело чисто английской птицы. Это происшествие, в свою очередь, вызвало новый приступ истеричного смеха, что позволило довольному Попову спокойно продолжить трапезу.

Надо ли говорить, что нетренированные саксо-юто-бриттские выпивохи начали падать под стол пачками гораздо раньше троих доблестных российских милиционеров. Где-то к полуночи кое-какую боеготовность сохраняли только Жомов с Рабиновичем и три девицы, их развлекающие.

Попов изредка подавал признаки жизни, но самостоятельно передвигаться мог с большим трудом. То ли от обжорства, то ли с перепою. Растолкав хозяина дома, умиленно храпящего прямо за столом в обнимку с чучелом птицы, Рабинович поинтересовался, куда транспортировать «святого человека». Какамври что-то промычал и неопределенно махнул рукой в глубину дома.

– Понятно! – согласился с ним Сеня и пошел с тем же вопросом к трем девицам.

Те чувствовали себя едва лучше Попова и посоветовали Рабиновичу найти для друга какую-нибудь комнату. Электричества, сами понимаете, тогда еще не придумали, а взять с собой смердящий факел Сеня не решился. Поэтому нашел на ощупь покосившуюся дверь, за которой в потемках разглядел что-то похожее на кровать.

Оторвав Жомова от двух красоток, начавших проявлять излишнее рвение, Рабинович заставил Ваню отконвоировать Попова в чулан-спальню. И только после этого позволил дочке старейшины увести себя на нормальную кровать. Жомов попытался последовать его примеру, но третьего спального места в доме не нашлось. Вот и пришлось Ване довольствоваться кучей сена в каком-то сарае во дворе.

Похмелье – оно всегда и везде одинаковое. Хоть в каком-нибудь Задрыпинске в веке двадцатом, хоть в Гэлгледе в начале шестого. Века, естественно, а не утра. Поскольку, когда пьешь до полуночи, то в начале шестого проснуться невозможно ни одному нормальному человеку. Вот и Попов раздраил заплывшие очи только в начале восьмого, и то не по собственной инициативе!

В постели рядом с Андрюшей кто-то усиленно шевелился. Даже не пытаясь понять, кто это, Попов пошарил рукой в поисках тумбочки, на которую заботливая мама ставила с ночи литровую кружку огуречного рассола (воды в худшем случае!). Почему-то не найдя ни кружки, ни самой прикроватной тумбочки, Андрей снова почувствовал рядом с собой призывное шевеление и ужаснулся:

«Матерь божья! Опять девицу с собой вчера привел. Теперь маман с меня с живого не слезет со своими проповедями!»

Попов подскочил на кровати и попытался нашарить трясущимися руками что-нибудь из предметов личного туалета. Вместо этого наткнулся на что-то мягкое, колыхающееся и горячее. Испуганно отдернув руку, Андрюша обернулся, увидел скалящуюся в беззубой улыбке отвратительно-морщинистую физиономию старой жабы и застыл.

– Ми-илый! Это было великолепно! – еще сильнее ощерилась физиономия и вытянула трубочкой губы для поцелуя.

Вместо того, чтобы как подобает ответить на этот томный призыв, Попов истошно заорал и выскочил из постели, едва не сломав у кровати ножки. Дамочка тоже заорала и начала оглядываться по сторонам в поисках неведомого монстра, который так сильно напугал горячего «сарацинского» парня. Но обнаружить его она так и не смогла.

Те, кто сумел в этот ранний час вытащить головы из тарелки со свекольным салатом, насладились великолепным зрелищем – спринтерским бегом Попова по пересеченной местности. Если к тому же учесть, что бежал Андрюша абсолютно голый, сжимая в одной руке серебряный крест, а в другой – полный комплект милицейской униформы, то стоит ли удивляться, что он очень быстро обзавелся эскортом перепуганных с похмелья аборигенов! Процессию замыкал Мурзик, заливающийся задорным лаем. Пес не смог удержаться, хотя знал, что над убогими смеяться грешно!

Попов пронесся через двор и заскочил в сарай, резко захлопнув за собой дверь с перепугу. Те, кто бежал следом за «святым человеком», с разбегу влепились в замурованное отверстие и посыпались друг на друга, как горох из дырявого пакета.

Решив, что очаровательная красотка с беззубой улыбкой каким-то странным образом клонировалась и теперь в количестве нескольких экземпляров ломится в закрытую дверь, Попов с оглушительным воплем бросился дальше, в глубь сарая.

Пытаясь укрыться от ужасных преследовательниц за кучей сена, Андрюша с разгону начал штурмовать стог и почти на вершине наткнулся еще на парочку голых низкорослых существ. У которых на двоих было три головы. Причем третья, явно мужская, попросту валялась на куче сена.

Этого истерзанное сердце Попова вынести уже не могло! Еще раз завопив, Андрюша что есть силы замахнулся на мерзкую мужскую голову самым тяжелым, что оказалось в руках. Естественно, это был серебряный крест! И кто знает, не прибавилось бы на нем еще вмятин, если бы крепкая здоровущая рука не перехватила удар Попова.

– Ты че, совсем ошалел с перепою? – проговорила голова голосом Жомова. – На людей хрен знает с чего бросаешься! Я у тебя что, невесту отбил? Ну, извини…

Тут бедный Андрюша так и сел там, где стоял. В одну секунду в его не совсем еще прояснившейся голове промелькнули события последних двух дней. Попов передернулся от ужаса. Спасти его от инфаркта смогла только мысль о том, что строгая маман так и не узнает, кого он к себе в постель затащил… Затащил?!

– Так, козел! Это ты меня в кровать к старой карге подсунул? – угрожающе прошипел Попов, нависая над Жомовым, который так и не собирался вставать.

– Спать тебя я относил. Но о своей карге иди у Рабиновича спрашивай! – перевел стрелки Иван, а его девицы в это время тоненько захихикали, стреляя глазами Попову пониже пояса. – Ты бы оделся, что ли, в натуре! Смотреть на тебя страшно…

Что-то бормоча себе под нос, Андрюша сполз с кучи сена и принялся облачаться в свои «сарацинские» доспехи. В это время новоиспеченные прихожане «святого человека» наконец справились с непокорной дверью сарая и всей толпой ввалились внутрь, перепугав тех овец, коров и лошадей, которых истошный крик Попова не заставил отбросить копыта.

Жомов на такую большую толпу болельщиков не рассчитывал, поэтому пришел в ярость. Он рявкнул так, что у курей облетела половина оперения, а перепуганных аборигенов вынесло обратно во двор.

Они так и остались подле дверей, не сумев решить, куда им, неприкаянным, податься. То ли в дом, откуда в ужасе убежал «святой человек», то ли в сарай, где так страшно кричит «большой сарацин». Откуда им, беднягам, знать, что сбежал Попов всего-навсего от гостеприимной хозяйки дома старейшины Гэлгледа!

Суматоха, поднятая Поповым, поставила на уши почти весь дом, за исключением трупов. А таковым оказалось только чучело птицы, так и брошенное на произвол судьбы Кэем Какамври. С перепою старейшина решил, что началась Вторая Троянская война, и заметался по дому в поисках достойного его статусу вооружения.

Взбудораженный народ успокоился примерно через час, когда с кухни пригласили всех к завтраку, плавно перешедшему в обед. Троих друзей по-прежнему продолжали чествовать, хотя подарков в этот раз никто не дарил. Впрочем, сей прискорбный факт расстраивал только Рабиновича.

Поначалу Сеня, как и двое его коллег, испугался, оказавшись в шестом веке от Рождества Христова. Перспектива поменять удобства цивилизованного мира на пусть и экологически чистое, но все-таки убогое прошлое его не прельщала. Но тщательно взвесив все «за» и «против», Рабинович решил, что все не так уж и плохо.

Сеня ничуть не сомневался, что раз существует путь из будущего в прошлое, то возможна и обратная дорога. Он был уверен, что удастся найти способ вернуться назад. Однако торопиться с поисками Рабинович не собирался.

Способы воспользоваться знаниями будущего для обогащения в прошлом еще только смутно начали зарождаться в его светлой головушке, но Сеня уже твердо решил не возвращаться назад с пустыми руками! Было бы глупо терять возможность вполне легальным способом заработать капиталец на антиквариате, реализовать который при возвращении труда не составит. Зарплата ведь у ментов маленькая. Почти на пороге уровня бедности. А тут еще и пса содержать нужно!

Когда Попов из-за своей извечной настырности случайно открыл чудесные свойства милицейских дубинок, уверенность Сени в своей правоте стократ окрепла. Нужно действительно выжать максимум из этого примитивного мира прежде, чем возвращаться домой. Вот за обедом он и принялся излагать свои доводы уже захмелевшим друзьям.

– Андрюша, я тебя понимаю! У тебя дома мама и рыбки, – ласково уговаривал Сеня Попова, хлопая его по плечу. – Но сейчас мы не можем вернуться. Сам видел, к чему привели твои эксперименты…

– Ни хрена! – пытался возразить Андрюша. – Химик я, а не ты. Мне лучше знать. В этой формуле просто не хватает компонентов…

– Да не компонентов не хватает! – фырчал Рабинович. – Просто дубинки – это единственные совершенно инородные тела в этом времени. Материал, из которого они изготовлены, просто еще не придумали. Поэтому и получается нечто вроде эффекта аннигиляции, когда они соприкасаются с железом.

– Почему же со лбом Кауты аннигиляции не получилось? – ехидно спросил Попов.

Верный сакс, услышав свое имя, попытался оторвать от стола вновь отяжелевшую от хмеля лохматую башку. Это у него не получилось, и Каута уронил ее обратно, успев по дороге отхватить зубами кусок от жаркого.

– Тут дело скорее всего в свойствах проводников, – вновь попытался убедить Попова Рабинович. – Железо энергию проводит, а голова Кауты – нет! Элементарные вещи. Поэтому с твоим экспериментом ничего не выйдет…

– А почему у этого дурацкого Мерлина вышло?! – едва не подпрыгнул на стуле Попов.

– Вот найдем его и спросим, – оборвал дискуссию Рабинович. – А сейчас и говорить нечего!

– Бросьте вы языками телепать! – отрываясь от кружки с вином, взмолился Жомов. – Пейте, жрите. И другим не мешайте. А то у меня от ваших разговоров уже уши пухнут.

Рабинович отмахнулся от него рукой и вновь повернулся к Андрюше. Попов сидел за столом, насупившись, словно осьминог в консервной банке. Он никак не хотел расставаться со своей идеей немедленного возвращения в нормальное время. Даже тушеный кролик не прибавлял ему настроения. А когда Попову на глаза попалась счастливо улыбающаяся хозяйка фазенды, так Андрюша и вовсе взбеленился.

– Ну так чего сидим?! – заорал он на всю пиршественную залу с такой силой, что половина трапезничавших попросту вскочила с длинных скамеек. – Собирай свои манатки и пошли этого хренова колдуна искать.

Жомов поперхнулся вином и удивленно посмотрел на непоседливого друга. Ивану меньше всех троих хотелось куда-то идти. И в свое время вернуться он тоже не торопился. А зачем? Он парень детдомовский. В родном городе у него никого нет, кроме комнаты в милицейском общежитии, цветного телевизора и видеомагнитофона. Последний он, впрочем, уже подарил Рабиновичу.

Вкусно есть и вволю пить и здесь можно. Причем работать для этого нет необходимости. Бей только изредка кому-нибудь морду, и все! А это можно и без чуткого руководства начальника участка внутренних дел совершать, да еще и в удобное для себя время!

Жомов хотел изложить свои доводы товарищам, но в процессе обдумывания вновь поперхнулся вином. К тому же, пока Ваня размышлял, диалог ушел несколько вперед от его умных мыслей. Догонять его у Жомова не было никакого желания. Тем более что под руками вертелись две ненасытные малютки!

– Сейчас я тебе так пойду, что ты по дороге заблудишься и пропадешь, – на всякий случай решил все же вставить реплику Жомов и, подумав, добавил: – Навсегда!

Попов с Рабиновичем не обратили на такое заявление никакого внимания. Поскольку Сеня уже сумел убедить тучного эксперта в том, что пешком искать Мерлина несподручно. К тому же и питаться в дороге придется впроголодь.

Вот и получалось, что, пока они не обзаведутся достаточным количеством местной валюты и гужевым транспортом, двигаться в дорогу не имело смысла. Скрепя сердце Попов вынужден был согласиться. Причем неизвестно, какой из доводов оказался для него убедительней!

Положившись целиком на своего пронырливого друга, Андрюша продолжил трапезу, исправно нагружаясь при этом третьесортным пивом. Это только у профессора Преображенского третьего сорта не бывает! Просто он местного пойла не пил.

В самый разгар полуденного пиршества вновь случилось неожиданное. В открытые ворота усадьбы Кэя Какамври ввалилась, истошно вопя и перебивая друг друга, целая ватага аборигенских деток. Жомову с трудом удалось их угомонить и расставить по ранжиру. Лишь после этого они объяснили, что случилось.

– Стражники сэра Бедивера едут! – доложил Жомову тот из пацанов, что оказался выше других ростом. Хотя разбирательства по поводу пальмы первенства продолжались так долго, что всадники уже появились на единственной улочке Гэлгледа!

– Опять стражники?! – заревел Жомов. – Всех убью, один останусь!

– Спокойно, это свои, – заплетающимся языком пролепетал старейшина и попытался угадать причину их появления. – Налоги мы уже платили. А если они все равно едут, то либо на войну, либо за выпивкой. Вино у нас почти кончилось, значит, они едут воевать… Но войны сейчас нет! Получается, что прибыли они за налогами. Опять же, налоги мы платили. Значит, это я их вчера сам позвал, когда к нам сарацины прибыли. А раз сарацины – это вы, то и едут они за вами…

– Настучал, значит, падла?! – угрожающе полюбопытствовал Жомов, перебивая бесконечное словесное недержание старейшины. – Убью!..

– Утухни, киллер, – остановил его Рабинович. – Посмотрим сначала, с чем к нам гости пожаловали, – тоном хозяина добавил он.

Двадцать всадников во главе с настоящим рыцарем, запечатанным в железо, словно куклуксклановец в парадный балахон, не торопясь приблизились к открытым в частоколе воротам. Девятнадцать спешились сразу. А предводитель дождался, пока его снимут с коня, и только после этого направился во двор дома Какамври, громыхая при этом так, что в ушах звенело!

Старейшина выскочил вперед всех и, опустившись на одно колено, встретил подошедшего рыцаря. Тот с грацией медведя, закованного в кандалы, тяжело коснулся бронированной перчаткой его плеча, а затем позволил подбежавшему солдату содрать с собственной головы дырявое ведро, заменявшее ему каску.

Придирчиво оглядев присутствующих, рыцарь удовлетворенно кивнул головой и вынул из ножен длинный меч, исписанный какими-то каракулями. Шагнув по направлению к троим друзьям, рыцарь протянул меч рукояткой вперед и проговорил, шепелявя из-за выбитых в былых сражениях зубов:

– Я, достойнейший рыцарь Грифлет, вассал сэра Бедивера, от его имени и с его слов приглашаю достойнейших странников посетить замок моего господина!

– Гляди че, как по протоколу чешет! – восхитился Жомов, а Рабинович добавил, обращаясь к Попову:

– Вот тебе, Андрюша, и возможность поискать Мерлина…

Глава 5

Вереница всадников примерно в двенадцать часов неспешной рысью въехала в Бенбери. Впереди, как ему и полагается, был командир на лихом скакуне. Следом двигалась наша троица, и замыкали шествие построенные попарно девятнадцать заржавленных стражников. Последний из всадников, кому не досталось балетной пары, постоянно перестраивался из левой части колонны в правую. От чего у зевак начинало двоиться в глазах.

Собственно говоря, троих ментов можно было смело из списка всадников вычеркивать. Не они на лошадях ехали, а лошади их везли, как сумки переметные.

Во время довольно продолжительного пути Рабинович несколько раз порывался забрать меня к себе в седло, дабы избавить мои многострадальные лапы от необходимости транспортировать распухшее от переедания тело.

Щаз-з-з! Я еще не совсем с ума сошел. Одного взгляда на баланс, каковой пытался сохранить в седле мой хозяин (горе-наездник!) хватило для того, чтобы привести меня в ужас. Если к попыткам усидеть верхом на пегой кобыле Рабинович добавит еще и необходимость удерживать меня на курчавой холке, то мы так сверзнемся со скользкого крупа, что отделить нас друг от друга сможет потом только опытный хирург. А то и патологоанатом!

В общем, от предложений Рабиновича я упорно отказывался всю дорогу. Поняв их тщетность, умный Сеня попытался привязать меня за поводок к дурацкому седлу, но и тут ему обломилось! Я такую бучу устроил, что Рабиновичу снова пришлось сдаться. Я просто лег на спину и отказался делать хоть какие-нибудь телодвижения. Ладно Жомову дают за поводок подержаться. Так еще и хотят, чтобы меня какая-то лошадь по дорогам водила! Цирковой номер придумали…

Собственно говоря, настоящий цирк вышел тогда, когда трое друзей узрели способ, которым им предстояло передвигаться по прошлым дорогам будущей Великобритании! Старейшина Гэлгледа привел трех лошадей из собственной конюшни. Лошади, кстати, упорно пытались спрятаться от Попова, помня его утренние вопли. Тяжело вздохнув, Кэй Какамври вынес из дома и три седла.

Из всей нашей компании один Андрюша в некоторой степени был знаком с верховой ездой. И то только потому, что, будучи малым ребенком на отдыхе в деревне, умудрился свалиться с забора прямо на спину молодого и амбициозного бычка. Родео из этого не вышло, а вот коррида почти получилась. Думаю, то достижение в беге с препятствиями так и остается по сей день личным рекордом Попова!

Впрочем, несмотря на отсутствие личного знакомства, седла на картинках видели все. Ну, представляете себе?! Стремена, луки, подпруга и все такое… Так вот, если «все такое» у бриттских седел еще было, то стремена отсутствовали совсем. Жомов поначалу решил, что это диверсия, и собрался душевно поговорить с добрейшим Кэем, но тот изобразил на своей сальной физиономии такое удивление, что даже дуболомный Ваня засомневался в правильности своих выводов.

Видя растерянность на лицах доблестных чужеземцев при созерцании оборудования для верховой езды, достойнейший рыцарь Грифлет приказал одному из стражников продемонстрировать виртуозное вождение кобылы.

Каково же было удивление троих друзей (да и мое тоже), когда оказалось, что на лошадях здесь разъезжают, закинув ноги за заднюю луку седла. Отчего всадник сразу становился абсолютно похожим на кающегося грешника верхом на кресле-качалке!

Оказалось, что рыцари прославленного короля Артура не имели никакого представления о стременах. Стремные они какие-то, простите за каламбур! Они даже разъезжали верхом, не держась за поводья.

Такой способ передвижения был вызван исключительно необходимостью работать в бою двумя руками: одной – прикрывать бренное тело громоздким щитом, а другой – наносить противнику телесные увечья при помощи всевозможных варварских приспособлений. Копий, мечей, топоров и тому подобного холодного оружия.

Ноги, закинутые за луку седла, позволяли управлять кобылами без помощи хватательных конечностей. Нажимаешь на хребет несчастной животины носком правого ботинка – она поворачивает вправо. Левым – соответственно, в обратную сторону. А перенос веса тела с копчика на… противоположную сторону человеческого тела заставлял лошадь ускорять или замедлять скорость передвижения. Не знаю, чем этот способ лучше езды со стременами, но абсолютно уверен – попробуй Попов так останавливать кобылу, и она непременно переломает задние ноги!..

Рабинович со своим блошиным весом никак не мог приспособиться к такому управлению транспортным средством. Сколько он ни напрягался, несчастное животное никак не могло почувствовать перемещения его килограммов и поэтому на команды не реагировало.

Жомов довольно быстро научился сносно держаться в седле. И его кляча даже иногда ехала в нужную сторону. Хотя и после некоторых раздумий! Лишь Попов наотрез отказался забираться в седло без стремян. Кавалерист хренов!

Андрюша принялся немедленно изобретать им достойную замену. В чем Рабинович постарался ему помочь. Сеня это делал, естественно, не без собственной корысти. В его планы входило понаблюдать за новым экспериментом рационализатора Попова.

Приделав какое-то подобие стремян к седлу и водрузив его (не без помощи стражника!) на спину кобылы, Андрюша наконец-то решил опробовать новую конструкцию в деле. Рабинович отошел в сторону, дабы обезопасить себя на случай нежелательных последствий (помните, чем окончился прошлый поповский эксперимент?), и принялся заинтересованно наблюдать.

Впрочем, новый метод верховой езды не оставил равнодушным никого из присутствующих. Каурая кобыла страшно заинтересовалась толстыми сосисками в виде ног Попова, повисшими у нее вдоль боков. Не знаю, то ли они показались ей съедобными, то ли просто раздражали, то ли это была попытка отомстить за утренний испуг, но лошадка попыталась укусить Андрюшу за ляжку.

Эта мысль показалась ей настолько интересной, что кобыла забыла обо всем на свете. Единственным ее желанием было непременно достать зубами до поповской ноги. После двух неудачных попыток это превратилось в навязчивую идею, и кобыла завертелась волчком, пытаясь непременно осуществить задуманное. Угомонить ее смог только Жомов, стукнув несчастную животину кулаком по голове. На несколько секунд лошадь настолько ошалела от незаслуженного, на ее взгляд, оскорбления, что застыла на месте, превратившись вместе с Поповым в некую гротескную карикатуру на Медного всадника.

Воспользовавшись замешательством кобылы, стражники стащили с нее не менее ошалевшего Попова. После чего Андрюше оставалось только смириться с существующим способом передвижения! Кобылу Попову пришлось поменять, поскольку бедное животное после таких издевательств ни за что не хотело подпускать Андрюшу к себе. Новое средство передвижения тоже терпело его с большим трудом. Непонятно почему. Оно ведь не участвовало в утренних экзекуциях.

Обиженная лошадь так неприязненно и косилась на Попова все двадцать часов, которые заняла дорога от Гэлгледа до Бенбери. Я предпочитал держаться подальше и от нее, и от новой клячи Попова, чтобы, не дай бог, не превратиться под копытами еще в одну шкуру в новой коллекции Рабиновича!

То, что стражники добрались до Гэлгледа намного быстрее, чем возвращались назад, объяснялось появлением в их отряде троих друзей. И в первую очередь Андрюши Попова, старательно выискивавшего любую возможность, чтобы слезть со своей кобылы и походить по твердой земле.

Ночевку в лесу не имеет смысла описывать. Она ничем не отличалась от подобных мероприятий двадцатого века. Разве что спальных мешков не было. Впрочем, вместо них троим «сарацинским рыцарям» предложили звериные шкуры, мало отличавшиеся от той, что во время пира у Кэя Какамври стала собственностью моего Рабиновича. Естественно, что от этих шкур все трое категорически отказались, предпочтя им охапки папоротника.

Не знаю, что чувствовали трое друзей при виде стольного града сэра Бедивера, но я был страшно разочарован. Киношные истории о благородных рыцарях оказались сплошным обманом. И в декорациях в первую очередь!

По большей части Бенбери отличался от Гэлгледа только размерами. Если не обращать внимание на массивную крепость из грубо отесанного камня, что возвышалась в центре города, то сходство выходило полное. Разве что дряхлый акведук, тянувшийся от реки и, видимо, доставшийся Бенбери в наследство от сбежавших не так давно с острова римлян, несколько не вписывался в окружающий пейзаж.

Жители города оказались привыкшими к виду вооруженных всадников всех мастей и расцветок, разъезжающих по узким улочкам. Ничего похожего на помпезную встречу, устроенную нам деревенскими сумасшедшими Гэлгледа, тут не происходило. Разве что кое-кто из прохожих, прижимавшихся к стенам домов в надежде уберечься от кавалькады воинов, застывал с открытым ртом, увидев неформальный, по их меркам, прикид троих ментов. Я почему-то вызывал гораздо меньше любопытства!..

После того как мы приблизились к открытым воротам крепости, я ожидал услышать торжественный звук фанфар. Даже прижал уши к голове, чтобы не оглохнуть. Но и в этой мелочи мне отказали! Такой подлости я не ожидал, поэтому не сдержался и облаял местную шавку, выскочившую из ворот нам навстречу.

Ошалев от моего рыка, дворняга мгновенно спряталась в подворотне и зашлась таким визгом, что подняла на уши всех окрестных собак. Какофония вышла на загляденье, даже лошади с перепугу приседать на все четыре копыта начали! А я, довольный собой, царственной походкой направился в открытые ворота. Слушайте гавканье, раз с фанфарами не захотели встречать!..

Изнутри крепость оказалась гораздо приличнее, чем снаружи. Сооружений явно римского времени здесь было более чем достаточно. Даже фонтан имелся. Вернее, то, что от него осталось. И в этих бренных остатках, судя по количеству навоза вокруг, скорее всего поили скотину. По-моему, лошадей! Я не очень в их дерьме разбираюсь.

Именно около фонтана и спешилась вся кавалькада. Попов то ли с радости, что путешествие закончилось, то ли из мести за перенесенные пытки шлепнул ладонью по крупу своей кобылы. Да так, что та с перепугу заскочила прямо в фонтан, обдав окружающих брызгами холодной воды. Надо ли говорить, что такая выходка Андрюши не прибавила ему уважения среди лошадиного племени?!

Рыцарь Грифлет снова позволил стянуть доисторический гермошлем со своей головы и тут же сунул ее в фонтан. Едва не у кобылы между ног. Видимо, солнышко так напекло ему маковку, что достойному рыцарю было уже безразлично, куда ее совать. Лишь бы остудить.

Обиженной кобыле тоже было все равно, кого пнуть! Тем более что под хвостом глаз у нее нет. Она уже занесла ногу для удара, и я сомневаюсь, что после него влезла бы голова доблестного рыцаря в тот дырявый ночной горшок, который он называл шлемом, если бы подбежавший грум за узду не выдернул лошадь из фонтана.

– Достойнейшие странники, наверное, хотят отдохнуть с дороги и помыться, – произнеснаконец Грифлет, когда перестал булькать и вытащил голову из воды. – Слуга покажет вам ваши покои и обеспечит всем необходимым…

– А пожрать дадут? – беспокойно поинтересовался Попов, прислушиваясь к урчанию в желудке.

– И выпить! – требовательно дополнил его Жомов.

– Сразу после того, как достойные гости омоют дорожную пыль со своих усталых тел, сэр Бедивер приглашает их на пир, устроенный в честь благополучного прибытия великих воинов! – с чувством собственного достоинства ответил Грифлет и, громыхая доспехами, поплелся куда-то в глубь двора.

– Опять пить? – с тяжелым вздохом поинтересовался Рабинович у Попова с Жомовым. – Не надоело?

– А что? На халяву и уксус сладкий! – довольно усмехнулся Андрюша.

– За компанию и жид удавится! – не подумав, дополнил его Иван, за что и получил от Рабиновича чувствительный тычок по ребрам. Жомов тут же поправился: – К тебе это не относится. Ты скорее сам всю компанию передавишь!..

Пока трое друзей принимали водные процедуры в мелких тазиках, я нашел себе занятие поинтересней, чем наблюдать их голые зады. Проводя рекогносцировку местности, я наткнулся на довольно обширную псарню, заполненную… Кем бы вы думали? Овчарками! Наконец-то приличное общество. Но при ближайшем рассмотрении выяснилось, что я несколько ошибся в своих критериях определения приличий.

Где-то я слышал, что древние римляне использовали моих далеких предков при проведении некоторых карательных операций (вот, оказывается, откуда у меня склонность к милицейской службе!). Вообще-то, предпочтение они отдавали догам – говорят, у прокуратора Иудеи, Понтия Пилата, был пес этой породы – но и овчарками они не брезговали. Особенно после знакомства с гуннами.

Здешние придворные псы, видимо, вели свою родословную от тех овчарок, которые были завезены оккупантами с континента. Но со времени бегства с острова римских легионов эти зверюги настолько мутировали, ведя беспорядочный половой образ жизни, что по их перекошенным мордам можно было вполне догадаться, кто стал предком английского бульдога!

Короче, после более близкого знакомства желание общаться со сворой сэра Бедивера пропало само собой. И потом мое бесцельное блуждание по крепостному двору привело к тому, что какой-то наглец попытался дубиной загнать меня в собачий барак. Если бы я не уважал частную собственность, то этот гад лишился бы большего, чем куска мяса из ягодицы! А так и овцы остались целы, и волки – сыты. То бишь наглец сбежал, а я вернулся в покои к моим «сарацинам».

Сэр Бедивер оказался не слишком приятным типом. В поперечнике немного шире Кауты, в холке он почти не уступал Попову. От чего казался почти квадратным. К тому же Бедивер постоянно орал, видимо, привыкнув общаться с людьми из-под такого же железного горшка, что носил и рыцарь Грифлет.

От Бедивера настолько сильно пахло здешними псами, не знавшими личной гигиены, что у меня сложилось двойственное впечатление о месте его ночевки. То ли сам спит на псарне, то ли собак к себе в постель пускает! В общем, от этого типа я старался держаться подальше и остальным бы посоветовал.

Возле Бедивера постоянно крутилась пара кобелей и сучка, которых он то и дело подкармливал не самыми последними кусками мяса со стола. Поначалу эта троица попыталась оспорить мое право находиться за столом. Пришлось отбросить кошке под хвост все приличия и самым грубым образом прокомментировать особенности их появления на свет. С нашим отборным матом тягаться, естественно, ничто не может! Поэтому оторопевшие наглецы заткнулись и пасти свои больше не смели разевать.

– Мурзик, фу! – ничуть не тише Бедивера заорал на меня Рабинович. – Сидеть!

На-ча-лось! Опять придется ждать, пока не напьется. Кстати, местные псы никак на мою кличку не отреагировали. Наверное, побоялись узнать новые подробности своего происхождения, или котов у них Мурзиками не зовут! В любом случае, я решил, что пора прекращать беспредел Рабиновича. Как только выдастся удобный случай, непременно использую единственные его ботинки в качестве фонарного столба!

Где-то к середине застолья Рабиновичу все же удалось выяснить цель, с которой всех троих друзей пригласили в замок к Бедиверу. Оказывается, мальчишка, посланный Кэем Какамври для оповещения своего суверена о нашем прибытии, несколько задержался с выполнением поручения и успел увидеть короткий бой моего Сени с тремя стражниками Мордреда.

Об этом он и доложил любознательному Бедиверу. Тот, недолго думая, решил приплюсовать три столь боеспособные единицы к своей личной гвардии. Для этого и выслал за «сарацинами» почетный эскорт в лице рыцаря Грифлета. Что и подтвердил вышеупомянутый тип, поднявшись со своего места. Решив не тянуть волынку, сэр Бедивер тут же предложил бойцам доблестной милиции присоединиться к своему войску.

– И что мы с этого будем иметь? – тут же полюбопытствовал мой Рабинович.

– Три золотых в месяц, казенные харчи, крышу над головой и честь выходить на битву под моими знаменами, Рианнон вас разбери! – рявкнул на весь зал Бедивер. – Можешь прибавить к этому сотую часть с добычи. На троих, разумеется, хитрый сарацин!

Судя по тому, как загалдели присутствующие в зале, это было хорошее предложение. Впрочем, Рабинович над ним долго не раздумывал. Сеня успел заметить, что Попов торопливо пытается проглотить недожеванный кусок мяса, явно собираясь что-то возразить. Поэтому и ответил, не торгуясь. Вот уж не думал, что когда-нибудь увижу такое!..

– Мы принимаем твое предложение, великодушный сэр! – заорал он, пытаясь перекричать всеобщий гомон. – Почтем за честь служить под командой такого великого рыцаря, слава о котором простирается от… – тут Рабинович запнулся. – От моря до моря! Только деньги вперед.

– Согласен! – хлопнув по столу так, что трем псинам под столом достался на десерт целый кабанчик вместе с блюдом, на котором лежал, утвердил соглашение Бедивер.

– А как насчет повышения по службе и увеличения зарплаты? – не унимался Рабинович.

– Вот после первого сражения и посмотрим, на что вы способны! – в тон ему ответил хозяин замка.

От такой торговой сделки крики в зале усилились стократно. Каждый пытался поздравить друзей с удачной сделкой. А кое-кто и похлопать новоиспеченных рекрутов по плечу. Однако после того, как Жомов отмахнулся рукой от одного такого индивида, опрокинув при этом на пол и его, и десятерых соседей в придачу, выражать свое восхищение присутствующие решили на расстоянии.

– Это что ж ты творишь, урод продажный! – завопил Попов, сумев наконец проглотить настырный кусок мяса. Однако среди всеобщего ликования его возглас никто, кроме Жомова и Рабиновича, не услышал. – Какая служба? Я домой хочу. У меня там рыбки не кормлены и мама…

– Слышали мы уже про твоих рыбок. А про маму и слышать не хотим! – оборвал его Жомов. – Жри сиди. У Сени конкретней нашего башка варит. Пусть он и решает, что нам тут делать!

– Действительно, Андрей, – обиделся на «урода» Рабинович. – Я как лучше хочу, а ты меня все время обзываешь. Не устраивает тебя моя позиция, так можешь отделиться, как Прибалтика, и добирайся домой суверенным способом!

Перспектива остаться в одиночестве явно Попова не прельщала. Он только обреченно махнул рукой, сдаваясь давлению большинства, и принялся доедать жирную курицу. Кстати, недожаренную! Пока Андрюша размахивал руками, я утащил из его тарелки половину тушки. А то у него от переедания заворот кишок случится!..

Спал я чутко, в отличие от троих друзей, явно превысивших вчера свою норму спиртного. В этот раз даже Жомов не смог после пира передвигаться самостоятельно. К спальным местам всех «сарацинов» транспортировали слуги сэра Бедивера, а мне пришлось смотреть, чтобы ментов не побросали как попало, а аккуратно поместили на кровати.

Слуги, видимо, были наслышаны о том, как их товарищ лишился части седалища. Поэтому понимали меня с полуслова и действовали строго согласно моим инструкциям. Впрочем, Жомова они не касались, поскольку все до единой кровати оказались для него подобны прокрустову ложу. Как Ваню ни клади, у него либо голова, либо ноги с постели свешиваются! Он так и проспал до утра на спине, свесив свои ходули до самого пола.

Не знаю точно, сколько было времени, когда в нашу комнату ввалился волосатый питекантроп с мечом на поясе, но явно не позже шести утра. Точнее, этот наглый товарищ попытался вломиться без стука. Но, услышав мой предостерегающий рык (а какого хрена лезет, куда не просят?), остановился на пороге. Впрочем, несмотря на мои уговоры, сообразить, как ведут себя воспитанные люди, питекантроп так и не смог. Вместо этого он прямо от дверей заорал благим матом:

– Рота, па-адъем! – и сделал ударение на твердом знаке!

Этот вопль ему пришлось повторить трижды, прежде чем кто-нибудь отреагировал на него. К несчастью для непрошеного гостя, этим «кем-то» оказался Жомов. А еще большей бедой стало то, что под руку Ивану попался медный ночной горшок, входящий здесь в меблировку комнаты.

Горшок с колокольным звоном приложился точно ко лбу волосатого громкоговорителя, чем выключил его на неопределенный период времени. Но зато включил Рабиновича, принявшего грохот горшка за дежурный сигнал тревоги в участке. Сеня подскочил на своей кровати и испуганно посмотрел по сторонам. Он и оказался единственным свидетелем того, как я подошел к поверженному крикуну, дабы удостовериться в том, что он еще дышит. Обычно я себе таких нежностей с нарушителями общественного порядка не позволяю!

Сеня довольно быстро пришел в себя и сообразил, где находится. Поэтому на вопрос Попова, среагировавшего на шевеление, словно такса на крысу, о том, который сейчас час, спокойно ответил:

– Шесть утра. Ровно! Не слышал, что ли, радио пропикало?

Неизвестно почему, но Андрюша на эту шутку страшно обиделся и попытался спрятать голову под подушку. Сам и оказался виноват в том, что заработал шишку! Поскольку подушки на их постелях были простыми кусками дерева, обмотанными несколькими слоями грубой ткани.

– Твою мать… – завопил Попов, потирая ушибленное место. – Я голову тому кутюрье оторву, кто дизайн этих подушек разрабатывал!

– Кто орал? – поинтересовался Жомов, наконец умудрившись проснуться. И, увидев в открытых дверях давно не мытые босые ноги, добавил еще вопрос на засыпку: – К нам что, гости приходили?

«Гость» в это время пришел в себя и сел, трогая новоприобретенный нарост на лбу. Слава богу, что голова у него оказалась крепче ночного горшка, уменьшившегося от удара до размеров суповой тарелки. А то хорошо бы Жомов выглядел в первый день службы, испортив дворцовый будильник!

Обезьяноподобный абориген снова потрогал стремительно набухающую шишку (а получилась она у Жомова на славу! Прямо произведение искусства). Обведя взглядом троих друзей, удивленно рассматривающих непонятное однорогое существо, ранний визитер плаксиво промямлил:

– А че сразу кидаетесь? Вставать пора. Меня сотенный за вами послал. Мне-то че? Спите. Я вот ему сейчас доложу, что вы вставать не хотите…

– А ну вали отсюда, лох несчастный! – заорал на посыльного Жомов, и того сдуло из дверей, словно сотенную купюру со стойки бара.

– Вот вам, пожалуйста, ваша вожделенная служба! – ехидно прокомментировал случившееся Попов. – Боком выходит.

И все же троим друзьям из постели пришлось выбираться. Мало того, что они на жестком ложе все бока себе отлежали, так еще и Рабинович провел пространную лекцию о необходимости наращивания оборотного капитала.

Жомов попытался было объявить, что не пойдет ни на какую службу, пока ему опохмелиться не дадут. Но Рабинович был неумолим! Он заявил, что объявляет сухой закон. По крайней мере до первого получения доли с добычи.

– Ты че? Офонарел, что ли? – возмущенно взревел Жомов, над чем Попов не преминул поехидничать.

– Ванечка, ты же сам вчера говорил, что у Рабиновича конкретней нашего башка варит! – процитировал вчерашние речи Ивана Андрей. – Ты уже изменил свое мнение по этому поводу?

Видимо, Попов надеялся, что Жомов действительно передумает и заставит Рабиновича аннулировать вчерашний воинский контракт. Но Андрюша ошибся. Бывший омоновец, ныне солдат сэра Бедивера, только помотал нечесаной башкой и принялся приводить себя в божеский вид.

Надо сказать, что выглядели доблестные сотрудники милиции совсем «не по уставу». Я уж не говорю о помятой и перемазанной форме! Достаточно было взглянуть на их небритые физиономии, и сразу становилось ясно, что парни начали забывать о цивилизованном образе жизни.

Среди всей нашей компании я один сумел сохранить приличный вид. И то репей где-то на хвост умудрился прицепить, да так до конца и не выдрал. Раньше об этом Сеня заботился, но теперь он и за своей внешностью уследить оказался не в состоянии. Рабинович сосредоточенно рассматривал себя, гадая, где бы погладить униформу. Масла в огонь добавил Андрюша Попов.

– Значит, нравится вам тут? – зашипев, словно змея под прессом, поинтересовался он. – Посмотрите на себя! Побриться нечем. Спим, как скоты. Сменного белья тоже лишились! Даже зубной щетки нигде не найдешь. Я уж не говорю об унитазе! Мне что? По-большому на горшок идти? Детский сад вспомнить?

Все! Дальше я его стенания слушать не стал. Я тоже живое существо. И организм у меня, как и у этих олухов, требует оправления всех своих естественных потребностей. Поскольку для меня никаких удобств внутри помещения предусмотрено не было, а я не шелудивый кот, чтобы справлять свои нужды где попало, то пришлось отправляться во двор.

Погода на улице стояла чудесная! На небе ни облачка, и солнце преспокойненько карабкалось вверх, добравшись уже до вершины зубастых крепостных стен. Я слышал, что Англию называют страной туманов. Но я уже здесь четвертый день и ничего подобного не видел. Не знаю, то ли врут люди, то ли в шестом веке туманы в Англии еще не придумали!

Как бы то ни было, до появления во дворе Рабиновича я успел сделать утренний обход вверенной мне территории (раз Рабинович на службе, то и я служу!) и поставить все соответствующие случаю метки. Пусть теперь хоть одна местная шавка заикнется, что я не имею права находиться в замке. Быстро мордой ткну туда, куда следует!

Впрочем, на мои права никто и не думал посягать. Собаки обходили меня стороной. Поэтому я спокойно мог созерцать особенности национальной армии бриттов.

Первое утро службы троих друзей началось с пробежки вокруг крепостных стен. Если Рабиновичу иногда еще и приходилось, выгуливая меня, передвигаться таким способом, то Жомов с Поповым к длительному бегу были явно не приспособлены. С первой половиной дистанции Иван справился довольно легко. А вот Андрюшу пришлось тащить на руках уже через несколько метров после старта!

Худо-бедно, но с этим элементом программы «сарацины» справились. Если честно, то я ожидал непременных насмешек со стороны солдат Бедивера в адрес моих друзей по поводу их способности самостоятельно передвигаться. Даже приготовился рявкнуть на особо остроумных, но ничего подобного не случилось. Большая часть воинства усиленно пыхтела от натуги впереди нашей троицы и никак не реагировала на ее присутствие.

Исключение составляло обезьянообразное подобие российского сержанта. Он пару раз прикрикнул на нерадивых «сарацинов». Но, увидев озверевшую морду Жомова, решил на скандал не нарываться. Видимо, был в курсе инцидента с ночным горшком!

По возвращении в крепостной двор оказалось, что армия сэра Бедивера значительно больше по численности, нежели мне представлялось после старта забега. Из казарм, возможно, служивших ранее римлянам в качестве храма, на площадку перед фонтаном высыпала довольно многочисленная толпа волосатых аборигенов.

Я кое-что слышал от Жомова о службе в Российских вооруженных силах. Поэтому мне не составило труда догадаться, кто они такие и откуда пошли корни пресловутой «дедовщины». Придется дополнить список древнейших профессий еще одной – «армейский дед»!

– Посмотрите на этого жирного борова! – заорал один из старослужащих, тыкая пальцем в Попова. – У него такой вид, будто его только что с вертела сняли.

Все сборище немытых недоумков еще не догадывалось о том, что скоро один из них станет инвалидом, поэтому громко засмеялось в ответ на эту шутку сомнительного достоинства. Попов на оскорбление ответить не мог, поскольку после забега был в состоянии только рот разевать, словно Киркоров под фонограмму. За него ответил Жомов.

И так взбешенный тем, что троих российских ментов держат в местных войсках за «духов», да еще услышав оскорбление в адрес, можно сказать, лучшего друга (после меня, конечно!), Жомов вышел из себя. И обратно возвращаться не собирался!

Ваня, конечно, в риторике не силен, поэтому времени на разговоры он тратить не стал, а просто стукнул местного остряка своим огромным кулачищем по лбу. Если взбесившаяся лошадь, пытавшаяся покусать Андрюшу, ошалела от жомовского удара, то нужно ли говорить, что стало с расшутившимся «дедом»? Он просто опустился на пятую точку и просидел так до конца зарядки.

Выглядело все происшедшее довольно убедительно для того, чтобы пресечь в корне все еще не высказанные шутки по поводу воинских достоинств новых рекрутов. Что было кстати, если учесть, как выглядели трое друзей на следующем виде утренней программы.

После пробежки местный сержант заставил все воинство делать упражнения бодибилдинга. То есть поднимать огромные камни, перетаскивать их с места на место, приседать с этими валунами. В общем, оторвался по полной программе.

Похоже, бриттским «дедам» эта часть зарядки была особо по душе, поскольку они принялись выполнять команды сержанта с особым рвением. Чего не скажешь о моих доблестных «сарацинах»! Нет, конечно, не все трое были одним лыком шиты. Жомов, например, управлялся с оружием пролетариата легко. Можно сказать, даже играючи. А вот Попов с Рабиновичем поменялись ролями.

Мой ненаглядный Сеня (к моему же великому стыду!) смог поднять только самый маленький из валунов, и то один только раз. Хотя, по-моему, и этого оказалось много! Андрюша же Попов прятал под складками жира некоторое количество мускулов. Он смог выполнить несколько силовых упражнений и даже зашвырнуть камень в фонтан, когда сержант потребовал у утомившегося Андрюши продолжить мазохистские истязания.

Однако самый большой сюрприз преподнес завтрак. Харчеваться нас повели не во вчерашний пиршественный зал, как наивно полагал мой Рабинович, а на задворки кухни. В армейскую столовую, сильно смахивающую внешним видом на хлев. Это бы еще ничего, если бы Попов не увидел то, чем троих друзей собирались кормить: на дне глиняной миски, небрежно брошенной ему разливальщиком, оказалась овсяная каша!

– Это что? – еще не совсем осознав происходящее, спросил Андрюша.

– Твой завтрак, – ухмыльнувшись, ответил разливальщик, еще не догадываясь о том, как Попов может кричать. Впрочем, Андрюша решил недолго держать собравшихся в неведении.

– А где мясо?! – заорал он благим матом. – Где мясо, я тебя спрашиваю? Твою мать…

Взрывной волной, поднятой Андрюшиным криком, у разливальщика вырвало миску из рук и прилепило ее точно на темечко волосатого подобия сержанта. Сам бедняга разливальщик свалился под стол, уронив на колени одного из солдат бронзовый горшок с горячей кашей. Да и вообще, усидеть на месте смогли только закаленные в боях воины. Но и после визга, поднятого ошпаренным овсянкой бойцом, и им пришлось несладко. Нужно ли объяснять, что произошло с разливальщиком, оказавшимся в самом эпицентре звуковых ударов?

– Все, Сеня, в гробу я видал такую службу! Мало того, меня заставили на этих дурацких лошадях ездить, так еще и их жратвой пытаются накормить, – категорично заявил Попов и запустил своей миской в голову и так контуженного разливальщика. – Можешь жрать эту дрянь, а я ухожу.

– Похоже, Андрей прав. По-трезвому такое есть нельзя! – хмуро заявил и предатель Жомов, которому посчастливилось не пробовать подобной пищи со времен своей детдомовской юности. – Надо делать отсюда ноги!..

Рабинович, приготовившийся стерпеть все ради девяти золотых, полученных вчера от Бедивера, утратил остатки мужества, глядя, как его друзья покидают столовую. Горестно вздохнув и с сожалением посмотрев на свою порцию каши, Сеня поднялся из-за стола и последовал примеру друзей. Вот тебе, Рабинович, и демократические реформы!..

Глава 6

Гауптвахта в замке сэра Бедивера выглядела куда менее приглядно, чем та, на которой довелось посидеть Жомову во время его службы в Российской Армии. Представляла она собой просто-напросто трехметровой глубины яму, обложенную грубо отесанным песчаником.

– Говорил я вам, что нужно было сразу домой назад сматываться?! – в который уже раз за два дня, прошедших с момента ареста, проговорил Попов. – Теперь будем здесь сидеть, пока плесенью не покроемся. Ни тебе умыться, ни в туалет по-человечески сходить. А от овсянки я скоро ржать начну. Словно жеребец неоскопленный…

На его слова уже никто внимания не обращал. Первое время Рабинович пытался убедить Андрюшу в том, что без Мерлина в свой век вернуться никак не получится. Да еще и неизвестно, понимает ли сам колдун-перестарок, как он попал в их время, и может ли повторить свой смертельный трюк. Однако от Попова слова Сени отлетали, как от стенки горох.

Жомов изредка покрикивал на обоих, когда слишком шумные перепалки начинали его раздражать. Но и это на Андрюшу не действовало. Даже Мурзик, которого почему-то засадили на гауптвахту вместе с хозяином, пару раз рычал на Попова. Но эксперт-криминалист все равно не переставал стонать по любому поводу, вспоминая все блага цивилизованной жизни.

Арестовали друзей почти сразу после первого завтрака их новой солдатской службы. Какой-то доброхот немедленно доложил сэру Бедиверу о выходке «сарацинов» в столовой. Владыка окрестных земель тут же принял меры, чтобы в корне пресечь начавшийся бунт. Он выслал для ареста тридцать закаленных в сражениях солдат, и друзей перехватили еще до того, как они по лабиринтам замка добрались до своей комнаты.

Неравный бой в тесном пространстве коридора получился слишком быстротечным. Только Жомов успел помочь поцеловаться со стеной четверым стражникам Бедивера да Рабинович уложил одного на пол ударом в лоб. Большего друзья не смогли. Взятые в кольцо солдатами, ощетинившимися частоколом копий, «сарацины» были вынуждены принять капитуляцию. Причем на условиях более позорных, чем те, что были предоставлены фашистской Германии весной сорок пятого.

С тех пор трое друзей неоднократно разрабатывали способы побега, но отвергали их один за другим. И отнюдь не из-за трехметровой глубины своей тюрьмы. Для гиганта Жомова это не являлось препятствием. Как не остановила бы его и деревянная решетка, закрывавшая яму и запертая примитивным замком.

В первую очередь планы побега не принимались из-за того, что никто из друзей не имел представления о том, где находятся их чудесные «демократизаторы», без которых справиться со стражниками замка, значительно превосходившими в численности, не представлялось возможным.

Конечно, была надежда на то, что Мурзик сможет отыскать личные вещи ментов по характерному запаху, но полной уверенности в этом не было. Попробуйте-ка унюхайте что-нибудь в этом средоточии вони! К тому же неизвестно, как могут охраняться «демократизаторы» и прочая амуниция.

Мешало побегу и полное незнание географии страны, в которой друзья оказались по злой воле треклятого колдуна! Куда бежать, когда даже приблизительно не знаешь, где находишься? И есть ли такое место, где всю троицу не выдадут Бедиверу как беглых клятвоотступников? Да и на лошадях из замка не вырвешься: расстреляет охрана из своих карликовых луков. А без лошадей далеко не уйдешь. Местная кавалерия быстро настигнет.

В итоге на всеобщем собрании заключенных при двух «за» и одном воздержавшемся было решено ждать, пока всех не выпустят с гауптвахты. А затем уже и поступать по обстоятельствам! Мурзика, естественно, никто не спросил.

Пищу приносили один раз в день. И то ближе к вечеру. Кормили арестантов той же овсянкой, которой они так бессовестно пренебрегли в первый день воинской службы. Вот только теперь, ввиду отсутствия других продуктов питания, жиденькую кашу лопали все. Даже Мурзик.

В этот раз на улице уже почти стемнело, и сквозь балки деревянной решетки на дно колодца начали заглядывать огромные звезды, а ужин (он же и обед, и завтрак) все не несли. Попов принялся громко стенать, жалуясь на нарушения прав человека, но его крики так и остались без ответа. Если, конечно, не считать ответом удивленный вопль кота, заглянувшего сквозь решетку и получившего от Жомова камнем по носу.

– Че орете, благородные рыцари? – наконец раздался поблизости от гауптвахты голос слуги, а затем на краю ямы показалась и его лохматая голова. – Скучаете, что ли?..

Жомов, собравшийся запустить камнем и в слугу, едва сумел удержать руку. Но вот не выругаться он не смог: окруженная светом звезд, словно лик святоши нимбом, сквозь прутья решетки в яму заглянула ухмыляющаяся физиономия Кауты.

– Ты, грязный, вонючий, проклятый сакс, – с угрозой в голосе полюбопытствовал Иван, – пришел отыграться за то, что я тебе в деревне рыло начистил?

– Ну вот! Так всегда: бритты что-то натворят, а все в этом саксов обвиняют, – обиделся Каута. – Я, что ли, вас сюда посадил?

– Ты что здесь делаешь? – удивленно спросил Рабинович, крайне заинтересованный происходящим. – Тебя же в деревне оставили…

– Правильно, оставили, – согласился сакс. – Вот этот здоровый и бестолковый благородный господин согласился взять меня в услужение. А потом бессовестно бросил, едва бриттские свиньи его в гости пригласили. А я слов назад не беру. Сказал, что буду служить? Значит, буду служить. Позвольте полюбопытствовать, сколько вы еще тут торчать собираетесь?

– Во охренел! – удивился Жомов. – Мы что? Отсюда спокойно выйти можем?

– Конечно, – Каута посмотрел на друзей, словно на сумасшедших. – Вы никогда о суде рыцарской чести не слышали, что ли? Вот темнота!..

В течение следующего получаса сакс, как мог, пытался объяснить троим «сарацинам», что такое рыцарский суд чести. Попов постоянно перебивал его и не замолчал, пока не получил сразу все три порции овсянки (не считая миску Мурзика). Жомова с Рабиновичем убогая пища уже не интересовала. Они получили шанс выбраться из заточения и ни о чем другом теперь думать не могли.

Оказывается, просто так в яму можно посадить только рядового простолюдина. Людям благородным полагается суд, на котором обвиняемый и истец мочат друг друга без зазрения совести копьями, мечами, топорами и всем остальным, что попадется под руку, доказывая свою правоту.

Главным судьей их поединка является сам Господь Бог. Ибо, если обвиняемый невиновен, то «праведный судия» вложит победу в его руки. В противном случае верх одержит истец. Помимо головы обвиняемого, на этом суде выясняется дальнейшая судьба его имущества. Если же подзащитный невиновен, то ему обязаны выплатить компенсацию за моральный ущерб из средств противной стороны.

– Ни хрена себе! Это сколько же я народу бы пересажал, если бы у нас такая судебная практика была? – удивился Жомов. Рабинович в самых ласковых выражениях попросил Ивана «заткнуть пасть».

– А если Бедивер откажет нам в таком суде? – поинтересовался Сеня у Кауты.

– Не откажет, – уверенно ответил сакс. – Его тогда к Круглому столу короля Артура и близко не подпустят. К тому же всеобщему осуждению предадут и будут его знамя везде кверху ногами вывешивать.

– Его бы самого кверху ногами куда-нибудь повесить, – проворчал Жомов.

– И я про то же! – согласился с ним Каута, оскалившись в злобной усмешке.

– Но ведь короля Артура нет в стране? – засомневался Рабинович. – Наплюет Бедивер на все законы и не станет нас слушать!

– Не наплюет, – успокоил его Каута. – Его потом соседние рыцари так оплюют, что любой верблюд результату позавидует!..

– Тогда мчись к этому уроду и скажи, что мы требуем поединка, – самодовольно приказал Кауте Рабинович.

– Чур, я с ним биться буду! – закричал Жомов, на что получил решительный отказ.

– Нет, Ваня, я вас в эту историю втянул, мне и обратно всех вытаскивать! – благородно предложил Рабинович. Возразить на это Жомову было нечего.

– Да прекратите вы орать? – недовольно проворчал Попов. – У меня от ваших воплей кусок в горло не лезет!

Каута оказался прав. Получив такой вызов от «сарацинов», Бедивер отказаться не мог. Скрипя зубами от злости на того козла, который имел наглость просветить чужестранцев по поводу местных законов, и пообещав оторвать подлецу голову, если его найдет, Бедивер согласился на поединок.

Уже через час после разговора с Каутой троих друзей достали из ямы и отконвоировали в ту самую комнату, где они провели ночь после пиршества, оказавшего такие роковые последствия на всю их дальнейшую судьбу. «Сарацинам» даже все их имущество вернули. Включая и те девять золотых, полученных по контракту. Сеня за этим особо проследил.

– А пожрать что-нибудь дадут? – полюбопытствовал Попов у одного из слуг. – А то у меня желудок до размеров куриного усох!

Поесть не дали. Оказывается, перед поединком следовало поститься. Чтобы предстать на ристалище чистым и телом и душой! Андрюша, конечно, поворчал о том, что биться будет Рабинович. Дескать, пусть он один и постится. Но его уговоры ни к чему не привели. Видимо, жадина Бедивер просто решил сэкономить припасы!

Утро в день поединка выдалось дождливое. Мелкие капли не переставая сыпались из низких и серых, словно милицейская форма, облаков. Ристалище, хотя и утоптанное копытами лошадей сильнее, чем футбольное поле взбесившимся «Спартаком», мгновенно разбухло. К десяти утра по нему уже смело можно было плавать на байдарках. Чтобы хоть как-то привести его в божеский вид, полгорода принялось таскать на ристалище песок в плетеных корзинах.

Еще вчера с вечера весь Бенбери был взбудоражен слухами о предстоящем матче «УВД» – «Рыцари». В кабаках ставки принимались до утра. А если кто не успел сделать свой выбор, мог перед поединком справиться у букмекеров относительно шансов на выигрыш каждого кандидата. Рабинович буквально разрывался оттого, что невозможно одновременно драться и принимать ставки на себя самого!

В качестве представителя обвинения Бедивер выставил рыцаря Грифлета, одержавшего в предыдущих десяти матчах девять побед. Проиграл благородный Грифлет только самому Ланселоту Озерному. Что, как известно, за поражение не считается. Еще поспорить стоило, справился бы с непобедимым Лансом сам король Артур! Поэтому на Грифлета ставки принимались 2:1, тогда как на малоизвестного Рабиновича 10:1. Да это и понятно – кто захочет ставить на темную лошадку?

Сеня, конечно, такой шанс упустить не мог. Пока Жомов помогал ему с подгонкой амуниции, Рабинович пинками выгнал под дождь ворчащего Попова и заставил Андрюшу вложить все сбережения друзей в себя самого. Единственное, что Рабиновичу не удалось вытащить у эксперта, так это килограммовый серебряный крест. Неизвестно почему, но Попов сроднился с этим амулетом и едва не стукнул Рабиновича крестом по лбу, когда тот попытался отобрать серебряную безделушку силой.

Каута постоянно вертелся поблизости от Жомова, давая ценные советы. Сакс пожертвовал ради такого случая даже свою кольчугу, которую Рабинович нацепил под металлический нагрудник, выделенный сердобольным Жомовым. Горшок на голову Сене тоже нашли. Даже почти подходящего размера! Если Рабинович резко не мотал головой, то и шлем соглашался не сползать ему на глаза.

– Блин, бронежилет и полный боекомплект меньше весят! – удивился Сеня, попытавшись попрыгать в новой форме. – На лошадь меня сами сажать будете…

Жомов оглядел друга с ног до головы и остался доволен. Прикид у Рабиновича вышел классный. Это ничего, что в доспехах Сеня напоминал хоккейного вратаря, скрещенного с Медным всадником! Главное, что выглядел стильно. Совершенно по существующей моде.

Прямо перед началом поединка Жомов занялся главной частью вооружения Рабиновича. Ваня беспардонно обломал с турнирного копья железный наконечник, чем вызвал у Кауты истерику. Вместо него Жомов намертво привязал к древку свою резиновую дубинку. Это безобразие вообще довело несчастного сакса до приступа стенокардии.

«Демократизатор» Рабиновича Иван повесил владельцу на пояс. И Сене пришлось минут пятнадцать тренироваться для того, чтобы суметь его отцепить, пользуясь тем минимумом обзора, который оставляли ему прорези в гермошлеме. С пятой попытки это получилось, и оба друга решили, что Рабинович к бою теперь достаточно подготовлен.

– Ты, главное, Сеня, в него этой хреновиной попади, – давал последние инструкции Жомов, тыча своей лапищей в новоизобретенное копье. – Потом падай с лошади и мочи его лежачего. Только сам себя дубинкой не приласкай! А то снесет голову к шутам собачьим…

Собаки-то тут при чем?! Я, что ли, по ристалищу как дурак буду носиться?

Попов вернулся как раз к тому моменту, когда сенешаль с надрывом начал вопить, вызывая бойцов к поединку. Андрюшино возвращение оказалось как нельзя кстати, потому что Жомов с Каутой никак не могли вдвоем затащить Рабиновича на каурую кобылу. Стоило им посадить Сеню верхом с одной стороны, как тот тут же начинал падать на другую!

Видя столь впечатляющие навыки верховой езды, болельщики на трибунах заулюлюкали и засыпали Рабиновича насмешками. Хорошо, хоть яйцами тухлыми кидать не стали! Когда Сеню наконец усадили на кобылу, ставки на него упали до 20:1.

Услышав такое, Рабинович едва снова не вывалился из седла. Он так страшно начал ругаться, что Жомов испугался за свою психику. Иван попытался успокоить Сеню, но ничего из этого не вышло. Рабинович начал стаскивать с себя металлический нагрудник и требовать, чтобы Попов пошел и внес эту часть амуниции в качестве еще одной ставки.

Такого издевательства даже Андрей не выдержал. Он плюнул на свои чувства и пошел ставить на Рабиновича серебряный крест. Только после этой жертвы Сеня и смог успокоиться. Но заволновалась лошадь. Видимо, богатство Сениного фольклора что-то повредило у нее в голове. И бедное животное согласилось идти на ристалище только задом!

Сражаться так было, естественно, невозможно. Сенешали, посовещавшись, разрешили произвести замену транспортного средства. Такой рисковый трюк потребовал немало времени. Поскольку теперь, чтобы снять Рабиновича с лошади, потребовался грум, пытавшийся успокоить расстроенное животное в течение пятнадцати минут.

К тому времени, когда Сеня наконец смог выехать на ристалище, Грифлет изрядно промок под непрекращающимся дождем и начал потихоньку ржаветь. А его лошадь по колено погрузилась в грязь. Вытащить ее из тины на более твердое место удалось лишь с третьей попытки. И то только после того, как животное увидело Попова, направившегося к грумам на выручку!

На несколько секунд все на трибунах затихли, ожидая начала поединка. Рабинович сквозь узкие прорези шлема с трудом, но различал перед собой соперника и смог нацелить на него импровизированное копье. Жена сэра Бедивера грациозно уронила с центральной трибуны прямо в грязь ристалища носовой платок, в который только что сморкалась, и битва началась!

Собственно говоря, Сеня сразу этого и не понял. Он услышал оглушительный рев труб, грохот барабанов и крики с трибун. Пытаясь разобраться в том, что происходит, Рабинович завертел головой и не заметил, как Грифлет пришпорил своего коня. Неизвестно, чем бы кончился поединок, если бы в этот момент Попов не шлепнул кобылу Рабиновича по крупу.

– Пошла, скотина! – заорал Андрюша, и лошадь больше подгонять не потребовалось. Она с такой скоростью взяла старт, что ее не остановил бы и локомотив, выехавший на встречную полосу!

Едва не поломав шейные позвонки, Сеня сумел все же развернуть голову в сторону надвигающегося, словно паровой каток, Грифлета. Всадники встретились почти в центре ристалища. Сенина кляча выиграла в этом забеге больше трех метров. Хотя и стартовала с опозданием. От прямого удара копья Грифлета Рабиновича спасло только то, что из-за бешеной скорости кобылы он не смог удержаться в седле и начал сползать на бок.

И все же наконечник копья по касательной задел нагрудник Сени и выбросил Рабиновича из седла. Так что самостоятельно падать с лошади, согласно инструкциям Жомова, Сене не пришлось. Грифлет любезно избавил его от этого!

Рыцарь сэра Бедивера на мгновение уверовал в свою победу. Но дальше произошло то, что впоследствии Грифлет никак не мог объяснить! Самостийное копье Рабиновича, выпущенное «сарацином» из рук, упало сверху на шлем доблестного рыцаря. В его глазах тут же вспыхнули стоп-сигналы, и снова сфокусировать зрение Грифлет смог, только уже оказавшись по самые уши в грязи. Удар такой силы несчастный еще не получал ни разу в жизни! После поединка он четыре дня благодарил бога, что Рабинович попал по нему только вскользь.

Того, что поверженными окажутся оба бойца, на стадионе не ожидал никто. Над ристалищем пронесся тяжкий вздох, а потом наступила тишина. Сенешали недоумевающе переглядывались друг с другом и косились на Бедивера. Однако поединок не остановили, поскольку ничейный исход правилами не предусматривался. Оставалось только ждать, кто сможет первым подняться. Обвиняемый или его противник?

Грифлет оказался проворнее. Хотя что ему? Он мужик привычный! Падать с лошади спиной назад рыцарю уже приходилось. А вот Сене это было впервой. Несколько секунд Рабинович считал синичек, завертевшихся перед ним после удара, и Грифлету этого хватило, чтобы встать на ноги.

Рыцарь уже занес меч над неподвижным «сарацином» и хотел из уважения к сопернику предложить ему сдаться, но подлый Сеня неожиданно быстро отцепил в положении лежа дубинку от пояса и саданул ею прямо по закованной в броню коленной чашечке Грифлета. Нужно ли уточнять, на сколько метров отбросило бедного рыцаря?..

Пока Грифлет приходил в себя, Сеня умудрился встать на ноги. Он подошел к ошарашенному рыцарю вплотную и стукнул его «демократизатором» по голове. Естественно, что Грифлет с подобными ментовскими замашками знаком не был, поэтому просто с тихим бульканьем погрузился по самый кончик шлема в жидкую грязь. Сеня некоторое время пытался дубинкой нащупать в тине своего соперника, но затем плюнул и отошел в сторону. Бой был закончен!

Оруженосцы Грифлета граблями выудили его на поверхность и поставили на ноги. Контуженый рыцарь долго тряс головой, а затем позволил снять с себя шлем. Качающейся походкой он подошел к Рабиновичу и в абсолютной тишине, наступившей на трибунах, произнес:

– Сэр, даже Ланселот Озерный не сравнится с вами по доблести и силе. Я полностью признаю свое поражение и прошу вас принять от меня клятву верности! – И Грифлет опустился в грязь на одно колено.

– Какую клятву, жалкий поедатель тараканов! – заорал Бедивер и вскочил со своего места. – Убей его сейчас же, предатель.

– Никак невозможно, сэр, – покачал головой Грифлет. – Этот рыцарь победил меня в честном бою и, согласно законам ристалища, имеет полное право распоряжаться моей жизнью и имуществом. К тому же Высший суд, что вершился здесь, целиком оправдал его, сняв ваши обвинения. И теперь, сэр Бедивер, вы кое-что должны сему доблестному воину!..

После этих слов Грифлет снова свалился в грязь. Рабинович попытался поднять его, но нагрудник перевесил, и Сеня улегся рядом. Выбраться из глины ему помог Жомов, подбежавший к центральной трибуне.

– Че, туго въезжаешь? – поинтересовался Иван у Бедивера. – Гони бабки, козел, а то сейчас рыло набок сворочу!..

Бедивер от такого нахальства застыл с открытым ртом. После слов Жомова по трибунам пронеслась новая волна ропота, а затем наступила тишина. Все ждали, что ответит Бедивер на такую непонятную фразу. Смысл ее ускользнул от аборигенов, но ясно было всем, что Жомов произнес некую «сарацинскую» формулу вызова на поединок.

– Сэр, я думаю, что вы также имеете право на сатисфакцию! – после некоторого раздумья произнес один из сенешалей. – Вам приготовить доспехи?

– Нет. Меня ждут государственные дела, – недовольно проворчал Бедивер. – Я прощаю сему чужестранцу его неразумные слова и, как полагается, плачу этим воинам компенсацию моральных убытков. Оповестите их, что в течение двадцати четырех часов они должны покинуть мой город. Иначе я имею полное право арестовать их как бродяг и мошенников!

Бедивер бросил сенешалю мешочек с деньгами и, величественно развернувшись, скрылся в глубине трибуны. Сразу после этого зрители начали расходиться по домам. Большинство из них поливали грязью и без того перемазанного Грифлета. Они никак не могли простить ему того, что потеряли свои деньги. Лишь единицы, поставившие на Рабиновича, радостно смеялись и подсчитывали барыши.

– А какого хрена этот козел командует теперь? – недовольно поинтересовался у Сени Жомов. – Чего это мы должны из города уходить? Пусть сам сваливает, если наше общество его не устраивает!

В этот момент к ним повернулась жена Бедивера, довольно неопрятная дамочка, лет пятидесяти на вид. Она уходила с трибуны последней. Бросив Рабиновичу еще один не совсем гигиеничный платок, женщина перегнулась через перила и произнесла низким голосом, похожим на гул топки в котельной:

– Я буду ждать вас сегодня ночью у себя в покоях, доблестный рыцарь! Не разочаруйте меня…

– Та-ак! Ваня, нам действительно нужно исчезнуть из города в двадцать четыре часа, – торопливо произнес Рабинович, стараясь натянуть обратно на голову рыцарский шлем.

– А че ты, Сеня, теряешься? – хмыкнув, поинтересовался Жомов. – Она баба ничего. Глаза закроешь, и сойдет за свеженькую!

Рабинович непременно бы огрел друга дубинкой, если бы смог быстро поднять руку. Но металлические нагрудники помешали осуществить эти коварные намерения, и Жомов отделался легким испугом. Отобрав у Сени «демократизатор» – для общего спокойствия, – он повел его переодеваться после ратных трудов…

В кабаке, что приютился на самом выезде из Бенбери, собралась довольно большая толпа пьяных аборигенов. Саксы перемешались с бриттами, юты с норманнами, и все обсуждали утренний поединок. По большей части все разговорысводились к одной фразе: «За державу обидно»! И после нее кружки осушались и наполнялись вновь.

Когда трое друзей в сопровождении сакса Кауты и бриттского рыцаря Грифлета со своим оруженосцем ввалились в этот кабак, разговоры мгновенно стихли. На рыцаря косились, но высказывать претензии по поводу проигранных денег не решались. А когда до остатков рассудка пьяных аборигенов дошло, что новые посетители пришли сюда надолго, то большинство из гуляк потянулось к выходу.

– Что же вы мне посетителей пугаете? – запричитал кабатчик, с опаской подходя к столику, занятому друзьями. – Все дело рушите…

– А в рыло? – полюбопытствовал Каута, за что получил по спине полный одобрения хлопок от Жомова. – Выпить неси!

Сеня великодушно выложил на стол из заметно потяжелевших после выигрыша на тотализаторе карманов несколько мелких серебряных монет. Чуть подумав, половину он забрал обратно, пояснив остальным, что «этой продажной морде будет вполне достаточно такой суммы за дерьмовую выпивку»!

Впрочем, одной выпивкой Рабинович не отделался. Изголодавшийся на арестантских харчах, Попов потребовал обслуживания по полному разряду. Увидев количество поглощаемых Андрюшей и Жомовым блюд, кабатчик несколько повеселел, а Рабинович начал недовольно ворчать.

– И куда в вас столько влезает? – горестно вздыхал он. – Могли бы и не жрать так много. Нам, между прочим, нового приработка не светит…

– Да пошел ты со своим приработком к кузькиной матери! – огрызнулся на него Иван. – Сам не ешь, так людям не мешай.

Каута и оруженосец Грифлета сидели несколько поодаль от остальных. Отсутствием аппетита ни один, ни другой не страдали. И Рабиновичу пришлось напрячься, чтобы заплатить кабатчику меньше, чем тот надеялся получить. Впрочем, сам Сеня от остальных по части поглощения пищи тоже не отставал. Почти не ел один только Грифлет. Он сидел, низко опустив голову и кидая Мурзику под стол большие куски мяса. Единственный нормальный человек во всей компании! Понимает, что псы иногда тоже есть хотят.

– Гриф, ты че пригорюнился? – попытался растормошить рыцаря Жомов. – Кончай бычиться. С нами не пропадешь!

– Ничуть не сомневаюсь в вашей доблести, благородные сэры, – шмыгнув носом, проговорил Грифлет. – Однако что за радость может быть у рыцаря, потерпевшего столь сокрушительное поражение на своем поле? Пусть даже от такого великого воина, как сэр Робин…

– Ну, мне просто повезло, – скромно потупил глаза Рабинович и попытался перевести разговор на другую тему. – Скажи, сэр Грифлет, где нам найти Мерлина?

– Боюсь, это будет очень трудно, – с сомнением в голосе ответил рыцарь и удивленно посмотрел на друзей. – А зачем вам маг и советник короля Артура?

– Фитили этому лоху во все отверстия насуем и в керосине искупаем! – пробормотал с набитым ртом Попов.

Испугавшись дальнейших словоизлияний Андрюши, Рабинович поспешил вставить ему между зубов солидный кусок мяса. Дальнейшие размышления эксперта о возможной судьбе Мерлина разобрать уже было невозможно. И Сеня с облегченным вздохом повернулся к недоумевающему Грифлету. Знал бы он, что такое фитили в керосине!..

– Этот благородный… – Рабинович с сомнением посмотрел на Попова, – …сэр хотел сказать, что у нас есть очень важное поручение к волшебнику. Так почему его трудно найти?

– Не так давно Мерлин появился в Камелоте в очень странном виде, – начал свой рассказ рыцарь. – В дырявом балахоне и с таким выражением на лице, что даже король Артур с трудом отличил его от уличного побирушки. А сэр Ланселот и вовсе хотел вышвырнуть прочь из замка…

Когда мага удалось наконец отпоить местным аналогом валерьянки, он смог довольно внятно изъясняться. «Внятно» в данном случае означает лишь то, что отдельные слова можно было разобрать. Но когда рыцари Круглого стола попытались сложить из них предложения, то эффект получился точно такой же, как от «глюка» на «Пентиуме» китайской сборки.

Поначалу все решили, что великий маг и волшебник попросту перебрал с употреблением «ханки». Но король Артур объяснил окружающим, что на Мерлина нашло божественное откровение. Он приказал оставить старика в покое до утра и всем идти отдыхать. Рыцари поняли такой приказ по-своему и до утра праздновали в кабаках чудесное возвращение Мерлина. Причем за казенный счет!

Утром общество за Круглым столом изрядно поредело, поскольку не всех рыцарей удалось отыскать по трактирам. Сэр Гавейн вообще отличился. Он притащил с собой на совет двух девиц, объяснив, что этим дамам поручено выступить в качестве заместителей Динадана и Галахада, которые лично присутствовать не могут. Ввиду проходящих именно сейчас испытаний правил нового турнира среди рыцарей по поглощению горючих жидкостей.

Король Артур девиц приказал выпроводить из зала. Причем к себе в спальню. Поскольку его благоверная – Гвиневера – гостила в это время у мамочки. Рыцари же Круглого стола высказали такое внимание к новому турниру Гавейна, что Артур, несмотря на неполный состав депутатов, решил начать внеплановое заседание. Нужно же было их как-то отвлечь! Именно этим и объясняется то, что кое-кто из рыцарей еще остался на острове.

Король Артур объявил, что Мерлину было видение: Господь повелел рыцарям Круглого стола отправиться на поиски Святого Грааля. Достанется сей суперкубок, естественно, сильнейшему. И оный имеет полное право возглавить в дальнейшем рыцарское воинство. Да и вообще, творить что душе угодно. Хоть перекроить Круглый стол в квадратный!

Услышав такую радостную весть, великие воители королевского двора сорвались с места и бросились на поиски. Даже не спросив у Артура, как выглядит этот Святой Грааль. Король подождал, пока все разбегутся, и, прихватив с собой Мерлина и Ланселота, исчез в неизвестном направлении.

Вот с тех пор на Британских островах и остались только те рыцари, что пропустили в то утро «Благую Весть». Они по привычке до сих пор собираются в Камелоте, бездельничают и встречают тех, кто потихоньку начинает выбывать из борьбы за суперкубок.

– …Надо думать, наш мудрый король знает, что искать и где, – печально закончил повествование Грифлет. – А вам нужно в Камелот. Если, конечно, хотите получить свежие вести о маге. К тому же Мерлину с Артуром некуда возвращаться, кроме Камелота.

– А ты, Гриф, значит, тоже бухал в то утро? – со знанием дела поинтересовался у рыцаря Жомов.

– Нет, я был на собрании, – ответил печальный Грифлет. – Вот и ищу до сих пор Святой Грааль. В меру своих сил, конечно…

– Постой, – перебил его Рабинович. – А люди говорят, что король Артур отправился воевать Гроб Господень.

– Старая информация, – махнул рукой рыцарь. – Средства сообщения у нас плохо работают. Вот и болтают все о тех новостях, которые смогли недавно получить. Пусть даже «новым» вестям полтора десятка лет.

– И далеко до этого вашего Камелота? – сумев наконец прожевать кусок мяса, подозрительно поинтересовался Попов.

– Восемь конных переходов, – ответил Грифлет.

– Ты мне зубы не заговаривай, – возмутился Андрюша. – Времени это займет сколько?

– Почти три дня пути, – не меняя интонации, поянил рыцарь. – Если поторопиться, то и за два можно управиться.

– Ни хрена себе! – заорал Попов. – Мне что, двое суток на этих треклятых кобылах трястись? Я не согласен. Найдите что-нибудь поближе…

– Не кипятись. Мы для тебя специально тележку арендуем, – оборвал поповские стенания Сеня и обернулся к Грифлету. – Сэр, вы проводите нас до Камелота?

– Конечно, – пожал бронированными плечами рыцарь. – Я дал вам клятву верности и теперь являюсь вашим вассалом, сэр Робин. Когда прикажете отправляться?

Глава 7

Если кто-то думал, что заставит меня все три дня пути до Камелота топать своим ходом, то он сильно ошибался! Мне, конечно, это нетрудно. Я не такой неженка, как многие из людей (и в частности, Андрюша Попов!), но у меня тоже есть свои жизненные принципы. Почему, скажите мне, если все едут, я должен бежать рядом, словно терьер блохастый?!

Попову телегу действительно приобрели. Сеня, естественно, выторговал ее за минимальную цену. И теперь в этом чуде инженерной мысли везли вместе с Андрюшей все нехитрые пожитки друзей. Большую часть из которых, впрочем, составляли вещи Грифлета. Если не считать доспехов. Свою амуницию многострадальный рыцарь вез на себе.

Когда Жомов, в котором вдруг невесть с чего проснулось сострадание к людям, попробовал уговорить Грифлета снять с себя хотя бы часть железа, то наткнулся на вежливый, но категоричный отказ. Рыцарь объяснил это тем, что до того момента, пока не будет найден Святой Грааль, он не имеет права разоблачаться. Хотя я так и не понял, относится это только к бодрствованию, или Грифлет, давая такой обет, имел в виду и постель и баню? Интересно было бы посмотреть, как он пытается мочалку под кольчугой протащить!

Блох я все-таки нахватался. Эти мерзкие кровожадные твари носились везде такими устрашающими полчищами, что просто жить и остаться незамеченным ими никак не удавалось.

Старый антиблошиный ошейник, на который наши российские насекомые просто плевать хотели, здесь еще действовал. Местные блохи шарахались от него, словно коты от пенопласта! Так что благодаря ему шея, подбородок и плацдармы за ушами были неплохо защищены. Хотя морда чесалась от блошиных укусов так, что Рабиновича покусать хотелось! Мог бы еще какой-нибудь антиблошиный намордник купить!

Утешало только одно: похоже, Сеню блохи тоже достали! Впрочем, почему только одного Рабиновича? Приступы чесотки то и дело накатывали на всех троих ментов без исключения. Наши спутники из числа аборигенов посматривали на такие припадки с немым удивлением.

Сами они не чесались. То ли у них с блохами был заключен пакт о ненападении, то ли здесь существовала новая форма симбиоза, где блоха с человеком дополняли друг друга, как партия и Ленин. Проверить свои теории у меня возможности не было. Так что оставалось только надеяться, что и мы со временем мутируем до полного невосприятия блох как жизненной формы! Чтоб им пусто было! Как в оставленной без присмотра миске после налета банды голодных дворняжек.

Жомов с Рабиновичем всю дорогу до Камелота осваивали местные способы верховой езды. У Сени по части джигитовки получалось лучше. Но Жомов на своем пегом тяжеловозе, купленном специально под его тушу, выглядел куда монументальнее. Прямо-таки конный Эверест какой-то получался.

Каута, как и Попов, отказался ехать верхом. Он публично провозгласил, что всякие бриттские нововведения его не касаются. Ходили, дескать, его предки пешком, и он на зверье разъезжать не станет.

– Я и пешком от вас не отстану! – с гордым видом упрямствовал сакс. – Мне и телега ваша не нужна. На ней только покойников возить…

От этого заявления Кауты Попова перекосило, словно дога от кошачьего корма. Но с телеги Андрюша все же не слез. Брезгливость – брезгливостью, а ноги, понимаешь, не казенные!

Сакс продолжал упрямствовать в отношении способа передвижения. Пришлось Жомову брать его в охапку и силой усаживать на телегу. Каута попытался стукнуть Ваньку по носу, но вовремя передумал! Все-таки на службу к «сарацину» сам напросился. А служба – она не сахар: сладкого мало, а жрать приходится! Да тут еще Жомов масла в огонь подлил.

– Слезешь без команды, убью сразу! – пообещал он. – А еще лучше, отправлю назад. За Бедивером навоз убирать…

В общем, к вечеру смогли отправиться в путь.

Первые два дня прошли сравнительно гладко. Если не считать постоянных жалоб Попова на отсутствие амортизаторов у телеги. Рабинович посоветовал ему немедленно заняться изобретением оных. Но Андрюша, помня провалившийся эксперимент со стременами, решил отложить усовершенствование до лучших времен.

По большей части я путешествовал на телеге. Каута лошадью править наотрез отказался. Поэтому вожжи в руки пришлось взять Попову. Восторга у Андрюши это не вызвало. Тем более что кобыла, видимо, чувствуя позади ненавистного всему лошадиному роду толстого чужеземца, постоянно пыталась облегчиться. Причем «по большому».

– Да откуда же в тебе все это берется? – ворчал Попов после очередной порции благовоний. – Сеня, не корми ее на привале! А то она, как курица, через каждый шаг личинки откладывает…

Рабинович в ответ глумливо хохотал и предлагал Попову поменяться местами. Естественно, положительного ответа не получал, и все продолжалось по новому кругу. Один раз Грифлет, постоянно возглавлявший колонну, как настоящий знаток лошадей, попытался выяснить, что за «личинки» откладывает бедное животное.

Рабинович его удержал, объяснив, что «святой человек во всех естественных проявлениях видит источник заразы, поэтому и предупреждает всех о необходимости быть осторожными»! Вот загнул! Даже я не все понял, хотя и привык уже к Сениной манере туманно выражать самые простые мысли.

Утром третьего дня пути произошло непредвиденное. К началу событий я не успел. Потому что решил слегка поразмять лапы и погнался за мелькнувшим в кустах кроликом. Не скажу, что был голоден или во мне проснулся древний охотничий инстинкт. Просто дело в том, что от безделья не только кроликов, мух ловить начнешь!

Дурной кролик как нарочно побежал в сторону, обратную Камелоту. Я несколько отстал от нашего каравана, поэтому и не смог никого предупредить. Только услышав треск падающего дерева, а затем – дикие крики толпы аборигенов, я бросил погоню и устремился назад.

Дерево действительно упало. Причем не куда-нибудь, а на дорогу. Прямо перед носом у дремлющего Грифлета. Конь рыцаря прянул в сторону, и благородный воитель едва смог удержаться в седле. Вот тут нам и пригодился обет Грифлета относительно доспехов. Поскольку следом за бревном на дорогу свалилось около трех десятков волосатых обезьян, вчера только сбросивших хвосты.

Грифлет тут же вступил в бой, не дожидаясь подмоги. Он выхватил меч и замахал им, целясь по головам разбойников. Те, как могли, защищались. И хотя они были вооружены только дубинами и кольями (даже топоров оказалось всего пара штук!), было совершенно ясно, что рыцарю долго не продержаться.

Оруженосец Грифлета, увидев столь явный численный перевес, развернул коня и помчался в обратную сторону, не слушая проклятий Кауты, выкрикиваемых ему вслед. Сам же сакс, схватив с телеги меч Жомова, смело бросился в сечу. Рабинович и Жомов, отцепив с пояса дубинки (вот идиоты!), тоже поскакали рыцарю на помощь.

Ни Сеня, ни этот здоровый балбес, Иван, не учли того, что ни на одном из разбойников нет ни грамма железа! А эффект соприкосновения «демократизаторов» с поленьями нападавших получился еще менее ощутимым, чем комара с бетонным лбом Кауты. Резиновые «чудо-мечи» просто прогибались, даже не ослабляя силу удара разбойничьих дубин. Хорошо, что хоть Грифлет этого не видел. Позору потом не оберешься!

Друзей в беде бросать нельзя! Поэтому и я, не раздумывая, бросился во всеобщую заваруху. Один только Попов оцепенело застыл на телеге. Единственное, что сделал Андрюша, так это зачем-то поднял вверх свой серебряный крест. Да так и застыл, словно памятник Винни Пуху.

Жомова с Рабиновичем, растерянно взирающих на бестолковые резиновые дубинки, очень быстро оттеснили от Грифлета. Да и Кауту прижали к телеге, тыча в него кольями. Рыцарь оказался в полном окружении и терпел поражение, словно шведы под Полтавой.

Я кинулся ему помогать, но успел немногое. Так, у одной из питекантропоподобных обезьян откусил кусок ноги (вместе с сидевшими на нем блохами!), да другому оттяпал пару пальцев на левой руке. Большего сделать не смог, пришлось отступить под градом ударов. Все! Похоже, это сражение мы проиграем.

Самым сообразительным оказался мой Рабинович! Не говоря ни слова, он подлетел к Жомову и вытащил у него из левого кармана табельный пистолет. От такого кощунства Иван даже забыл, с кем он дерется, и собрался приложиться дубинкой к голове Рабиновича. Не достал.

Сеня, передернув затвор, пару раз пальнул из пистолета в сторону разбойников и, размахивая дубинкой в левой руке, снова бросился в сражение. Впрочем, битва тут же и закончилась! Услышав гром среди ясного дня, да еще узрев одного из своих подельников, упавшего после выстрела Рабиновича, питекантропы бросились врассыпную, оглашая лес дикими криками ужаса. Действие огнестрельного оружия оказалось губительным для их психики.

Грифлет, перепугавшись едва ли меньше своих противников, обернулся в поисках источника такого грохота. Как вы думаете, что он увидел? Правильно! Попова, застывшего на телеге с поднятым вверх крестом. Не говоря ни слова, рыцарь спешился, снял с головы шлем и опустился на оба колена перед Андрюшей.

– Благослови, отче, – трепещущим голосом проговорил он, прижав трясущиеся руки к груди. – Воистину, святость твоя беспредельна, ибо ты смог своими молитвами вызвать гром небесный!

Услышав такое, Попов приземлился от неожиданности на пятую точку. Мой Сеня, видимо, желавший самолично пожать все лавры славы, от такого оборота растерялся и спрятал за спину жомовский пистолет. А когда перед Поповым свалился на колени еще и Каута, то Рабиновичу только и оставалось, что досадливо сплюнуть и вернуть табельное оружие своему хозяину.

– Благослови людей-то, – проворчал Сеня, обращаясь к растерявшемуся Попову. – Что зенки-то выпучил?

После этого Андрюше пришлось слезть с телеги и по-отечески похлопать двух новообретенных прихожан по давно не стриженным маковкам. Я спрятался под телегу и зажал нос лапой, чтобы своим неуместным смехом не испортить торжественность момента!

После этого боя пришлось устраивать привал. Во-первых, следовало расчистить заваленную дорогу. А во-вторых, помимо одного разбойника, пристреленного Рабиновичем, Грифлет с Каутой умудрились убить еще четверых. И набожный рыцарь требовал, чтобы их тела предали земле согласно христианским обрядам. А кто их знает, эти обряды-то?

Выкручиваться пришлось Попову. Пока Каута выкапывал в мягком черноземе братскую могилу, Андрюша старательно пытался вспомнить хоть что-то из постоянных причитаний, которыми одаривала его излишне набожная матушка.

В голову Попову так ничего и не пришло. Оставалась надежда на импровизацию, и Андрюша блестяще справился с ней, исполнив над безвременно усопшими обезьянами в облике людей жалостливую песню из репертуара Тани Булановой. У чувственного Грифлета, между прочим, даже слезы на глаза навернулись!

Пока совершался своеобразный похоронный обряд, Рабинович усиленно прочесывал поляну на коленях, стараясь что-то найти. Поиски явно претерпевали крах, отчего Сеня безбожно, хотя и вполголоса, ругался матом. Непечатные реплики вступали в такой диссонанс с плаксивым напевом Попова, что тот не выдержал. Быстро закончив свое выступление и мелко перекрестив братскую могилу, Андрюша повернулся к Рабиновичу.

– Че ты там потерял? – недовольно спросил он.

– «Че», «че»! – передразнил его Сеня. – Гильзы. Кончатся у Жомова патроны, посмотрю я тогда, как ты свои «чудеса» творить будешь…

– Так не мучайся, – тут же посоветовал Попов. – Дай Мурзику пистолет понюхать. Он тебе гильзы и найдет.

Рабинович удивленно посмотрел на Андрюшу и сунул мне под нос жомовское табельное оружие. Мог бы и нормально сказать! От этих гильз так воняет порохом, что их за версту учуять можно. Я от такого аромата успел отвыкнуть, потому и не удержался, чтобы не фыркнуть. Однако место, где валялись стреляные гильзы, Сене показал. Все равно ведь с живого не слезет, пока не найду!

– И часто у вас тут такие происшествия случаются? – беспечным голосом полюбопытствовал у Грифлета Рабинович, едва наш маленький караван тронулся в путь.

– Это все из-за того, что король и большинство рыцарей покинули страну в поисках Святого Грааля, – тяжело вздохнув, ответил рыцарь, все еще находящийся под впечатлением спетой Поповым песни. – Нет уже прежнего порядка. Я не удивлюсь, если в окрестностях городов и драконы начнут разгуливать.

Спасибо! Нам и так неплохо.

Весь дальнейший путь прошел почти при полном отсутствии разговоров. Жомову с Рабиновичем похвастаться было нечем. Грифлет молчал, погруженный в свои думы, а сакс Каута от поездки рядом с «великим святым» настолько ошалел, что временно потерял дар речи. Попов и вовсе молчал. И вообще, вел себя, как нашкодивший кот при виде разгневанной хозяйки. Разве что хвоста у него не было. А то и тот бы под себя поджал! А на фига?!

Если Рабинович считал себя обворованным, это не значило, что кто-то что-то украл. Поверьте мне, это у Сени обычное состояние души. Если моему хозяину не кажется, что его нагло обманули, отобрав лишнюю часть дивидендов, я начинаю беспокоиться. Значит, Рабинович влюбился! И теперь снова будет класть мне в миску розы, а своему предмету обожания нести собачий корм. Нехорошо все это!

В общем, если бы я смог, то непременно посоветовал бы Андрею не расстраиваться по пустякам. В конце концов, слава «святого человека» может оказаться полезной для всей нашей компании. Кто их знает, этих рыцарей? Может быть, они в Камелот без очистительного поста и отпущения грехов вообще никого не пускают. А тут у нас свой очиститель души под руками.

До самого Камелота ничего примечательного больше не случилось. Часам к двум пополудни мы наконец выбрались из лиственного леса и оказались на краю довольно обширной холмистой равнины. Всю ее наискосок прорезала пронзительной синевы речка. А почти в центре, на высокой насыпи, окруженный рвом, покоился величественный замок.

Отсюда было трудно определить, но мне показалось, что его зубчатые стены поднимаются ввысь не меньше чем на пятнадцать метров. Повыше некоторых наших пятиэтажек получается! Крепкие, как зубы волкодава, башни украшали разноцветные флаги, лениво трепещущие от слабых порывов ветра. Соединял все это великолепие с внешним миром подъемный мост, натянутый надо рвом на крепких цепях.

Зрелище замка меня настолько заворожило (впрочем, не меня одного!), что я даже не сразу обратил внимание на город, прилепившийся к этому каменному колоссу. Все, что было вокруг замка, настолько же отличалось от увиденного ранее, как у нас Москва от Борисоглебска!

Опрятные домики (большинство из которых тоже, кстати, оказались каменными!) тянулись к крепости ровными рядами. Виадук, перекинутый от реки, сверкал белым мрамором. Даже здешнее ристалище, расположившееся во впадине между двух холмов, дышало такой чистотой и помпезностью, как леврет-ка в период брачных игр! Не стану утверждать с полной уверенностью, но в Камелоте, по-моему, даже театр имелся. Жалко, что футбольные матчи не проходили!

– Вот он, благословенный замок. Хранитель славы рыцарей короля Артура! – с присущей ситуации помпезностью провозгласил Грифлет, вытянув вперед окованную железом длань. Видать, истосковался по нормальной жизни за время поисков Грааля, бедняга!

– Да-а, сооружение конкретное! – согласился с ним Жомов. – Если бомбовые удары наноситься не будут, то один батальон с недельку тут дивизию противника удержит.

– Тьфу на тебя! Весь кайф обломал, – обиделся на друга Попов. – Вечно ты лезешь со своими дурацкими сравнениями. Нормально говорить не можешь?

– Да чтоб мне месяц с пэпесниками дежурить, если я не прав! – не понял Андрюшу Жомов. – Да тут одни снайперы такого шороха наведут…

– Не смеши козу бигудями, – оборвал разглагольствования Ивана Рабинович и пришпорил своего коня.

Жомов попытался отстоять свою точку зрения, но его уже никто не слушал. Разве что верный Каута заглядывал с телеги в рот, пытаясь понять, о чем говорит его сэнсэй. Остальные направили коней следом за Рабиновичем, готовясь познакомиться с чудом административной мысли – Круглым столом короля Артура.

В отсутствие короля и Ланселота рыцарей возглавлял сэр Галахад. Совсем еще сопливый юнец, лет девятнадцати от роду. Да к тому же излишне пьющий (по здешним меркам, конечно!). Злые языки поговаривали, что он незаконнорожденный (читай: бастард) сын Ланселота и Гвиневеры. Но лично я в это не верил. Если бы в таких наговорах содержалась хоть капля правды, то легенды об этом донеслись бы и до двадцатого века. Придворные сплетни вообще никогда не умирают!

Поначалу на место первого зама главы администрации претендовал сэр Мордред, стражникам которого досталось на «попкорн» от Рабиновича. Вот он действительно был непризнанным наследником. Причем самого короля Артура. Но, узнав, что за место в здешнем парламенте придется сражаться в поединке, Мордред великодушно от должности отказался. Дескать, не к лицу ему уродовать физиономию смазливого мальчишки.

Впрочем, такой отговоркой ввести в заблуждение хоть одну живую душу Мордред не смог. Все рыцари Круглого стола прекрасно знали, что этот неприглядный гражданин вообще ни разу не участвовал в поединках. А девять десятых из них сомневалось, что он хотя бы охотничий нож может в руках правильно держать! Прославился Мордред только своими постоянными интригами вокруг королевского двора да умением перессорить на спор любых двух рыцарей. Поэтому все, за исключением Галахада, старались держаться от него подальше.

Вот так и получилось, что я сидел под тем самым Круглым столом и вычесывал треклятых блох, когда Рабинович от лица всей троицы вел переговоры именно с сэром Галахадом. Хотя, если по мне, так они все на одно лицо: низкорослые волосатые обезьяны. Ничуть не лучше петербургских панков, выродившихся от нехватки наркоты!

– Милостивый сэр, я, конечно, уважаю вашу воинскую доблесть, описанную благородным Грифлетом, – проговорил Галахад, теребя едва пробивающуюся бородку. – Но боюсь, что не могу удовлетворить вашу просьбу. Решать такое вправе только король Артур…

– Позвольте полюбопытствовать, сэр, – перебил его Рабинович, лучше других поднабравшийся правил местного этикета. – Что мешает вам сделать такой пустяк?

Жомов с Поповым следили за развивавшимся диалогом с такими выпученными глазами, что и сибирская сова этим буркалам бы позавидовала. Даже если бы не обещание молчать при любых обстоятельствах, данное ими Сене, оба друга вряд ли что смогли бы сказать. Поскольку от удивления никак не могли захлопнуть рты. Впрочем, и я поначалу был ошарашен просьбой Рабиновича. Пока до меня не дошло, чего он хочет добиться.

Галахад явно не хотел показывать свою необразованность. Прежде чем ответить на Сенин вопрос, он старательно прокашлялся три раза. Затем почесал нос и вновь затеребил свою бородку. Действительно, что может ответить барон из шестого века на просьбу выдать патент на частную детективную деятельность? Наконец Галахад сдался.

– Сэр, я бы рад был удовлетворить вашу просьбу, если бы это касалось дуэльного поединка, – проговорил зам главы Артуровой администрации, старательно подбирая слова. – Однако по части наук я еще не слишком сведущ. Боюсь, в свое время недостаточно слушал Мерлина на уроках естествознания. К тому же неизвестно, как отнесется святая церковь к подобному предприятию…

– Святая церковь двумя руками «за»! – вновь оборвал речи Галахада Рабинович и обернулся к Попову. – Подтверди, отче. А если кто сомневается в набожности этого человека, я готов подтвердить его права на поединке!

– В натуре. Церковь «за»! – икнув от волнения, поддакнул Сене Попов. – В смысле, я не возражаю.

– А что у него за странное одеяние? – подозрительно поинтересовался Галахад, оглядывая ментовскую форму Андрюши. – Что-то я не припомню такого среди служителей святой церкви…

– А это форма иноков, готовящихся вступить в новый Орден Командировочных Рогоносцев! – не растерялся Рабинович. – Удобно и практично. К тому же рога можно в карманах носить.

– Зачем же в карманах? – задумчиво спросил Галахад, и я увидел, как его глаза загорелись новой идеей. – А откуда, вы думаете, рога на шлемах рыцарей появились?..

– Сэр Галахад, – высокопарно проговорил Грифлет, поднимаясь из-за стола. – Я имел честь присутствовать при чуде, совершенном этим праведником. И я также, подобно сэру Робину, готов отстаивать его святость с копьем или без оного в любом месте и в любое время.

Что ни говори, а Галахаду жизненного опыта явно не хватало. Конечно, ему было совершенно наплевать на то, чем будут заниматься чужестранцы в Камелоте. Лишь бы его рыцарскую честь не позорили. Однако деньги любили даже в шестом веке. А Галахаду, пропивающему и тратившему на шлюх изрядное состояние ежедневно, лишние звонкие монеты никак не могли помешать. Тем более, «лишних» денег никогда не бывает! Это я хорошо усвоил. Спасибо Рабиновичу.

– Нет, что вы, благородные господа! В святости этого человека я ничуть не сомневаюсь, – замахал руками Галахад, которому не очень хотелось с похмелья биться с двумя рыцарями сразу. Тем более после ужасов, рассказанных о Рабиновиче побежденным Грифлетом. – Однако боюсь, моих полномочий не хватит, чтобы одобрить вашу… дефективную разделательность. Тем более я никак не решу, какие налоги брать за такое занятие. То ли как с мясников, то ли как с прокаженных!

– За такие слова и в рыло можно дать! – не выдержав таких издевательств, вполголоса произнес Жомов. За что и получил под столом пинок от Рабиновича.

– Я думаю, вопрос с налогами можно будет решить по прибытии короля Артура. Мы готовы выплатить любую сумму по первому требованию, – вкрадчиво проговорил Сеня, обращаясь к Галахаду. – А пока, в качестве избавления от моральных сомнений, мы предлагаем вам маленький презент.

– Только без пошлостей, благородные сэры! – испугался незнакомого слова заместитель короля.

Ничего не говоря в ответ на эту реплику, Рабинович протянул через стол небольшой холщовый мешочек, припасенный загодя (ага, Сеня, пришлось-таки раскошелиться!). Галахад, враз посветлевший лицом, согласно кивнул и принял подаяние. Он придирчиво осмотрел содержимое мешочка и остался доволен.

А Рабинович вмиг погрустнел. Отсутствие требований об увеличении взятки со стороны Галахада говорило только о том, что Сеня явно переборщил с вложенной в новое дело суммой. Проклиная себя на чем свет стоит, Рабинович решил непременно вернуть все сторицей! Гад, с того же Галахада и сдерет тройную сумму за услуги!

– Ну что ж, благородный сэр Робин, поверю вашему слову и уповаю на милость Господа, – на всякий случай перекрестился Галахад. – Вы получаете разрешение на свою дефективную работу.

Умница Попов тут же сообразил, что нужно сделать. Уж не знаю, может, он действительно прибавил в святости от переноса во времени и стал слышать глас божий, но спектакль он устроил по высшему разряду!

Бешено вращая глазами, Андрюша вскочил из-за стола и выхватил свой серебряный крест. Не медля ни секунды, Попов что есть силы заорал на весь огромный актовый зал текст воинской присяги. Ну, знаете: «Я, гражданин…» и все такое!

Строители Камелота, видимо, не рассчитывали на такое количество децибелов и переборщили с акустикой. От воплей Попова стены мелко завибрировали, а с потолка посыпались оглушенные летучие мыши.

Галахад, которому с похмелья любой громкий звук причинял страшные муки, просто сполз в конвульсиях под стол. Грифлет истово закрестился. Хорошо, хоть шлем с башки не снял. А то бы оглох, словно кот возле стоваттной акустической системы «Sony». Впрочем, кто его знает? Может, в шлеме еще хуже от такого рева оказалось!

Челюсть у Жомова от неожиданности отвалилась почти до пупка. Да и я, признаться, завыл с перепугу. Один Рабинович сохранил присутствие духа. Воспользовавшись тем, что ни Галахад, ни Грифлет видеть Попова не в состоянии, Сеня вскочил с жесткого деревянного кресла и врезал Андрюше кулаком в пузо. После этого по залу некоторое время летало только эхо и мой перепуганный вой. Простите, не сдержался!

– Ты че? – прохрипел Попов, когда смог набрать в грудь воздуха.

– Думай, что делаешь! – прочищая пальцами барабанные перепонки, прошипел Рабинович. – Нас по твоей милости чуть мышами не завалило.

– Я же как лучше хотел, – попытался оправдаться Андрюша.

– А получилось как всегда! – буркнул Рабинович и сел снова в свое кресло. – Соображать надо.

– Слушай, Робин, – проговорил Жомов, сумев наконец захлопнуть рот. – Так ведь его в качестве психического оружия использовать можно!

Мой Сеня еще мог стерпеть столь неуважительное обращение со своим именем со стороны неотесанных аборигенов, но обидные клички от своих друзей выслушивать не собирался. Рабинович уже решил оскорбительно ответить Жомову, но не успел: Галахад как раз вылез из-под стола.

– Да уж, поистине, святость этого человека беспредельна! – запинающимся языком проговорил изумленный зам главы администрации и перепуганно покосился на летучих мышей, корчившихся на полу. – Вы бы не могли увести его куда-нибудь отсюда?

Весть о происшедшем в замке мгновенно облетела весь городок Каммлан, что приютился под могучей тенью прославленного Камелота. А если учесть, что устные слухи всегда и везде разносятся по принципу «испорченного телефона», то вполне можно представить, какими подробностями обросла выходка Попова.

Среди многих подвигов, приписываемых ему с этого момента, оказался и такой: избавление Камелота от злого духа. Дескать, после отъезда короля Артура и в отсутствие Мерлина замок попытался захватить злой дух. Однако вовремя подоспел «святой человек из земли сарацинской» и молитвой изгнал духа из Камелота. Истошный крик, кстати, приписывали не Попову, а несчастному изгоняемому существу.

Мы гордо шествовали по Каммлану в поисках подходящего для нашей новой деятельности офиса, сопровождаемые толпой любопытных обывателей. Которые, на всякий пожарный, старались держаться от нас на почтительном расстоянии. А кто знает, безопасно ли было к нам подходить?

В нашем полку поубавилось! Дело в том, что сразу после выезда из Камелота Грифлет, скромно потупив глаза, попросил у Рабиновича разрешения отлучиться на некоторое время для продолжения поисков Святого Грааля. Знаем мы эти поиски! Видел я, как по нашему рыцарю одна фрейлина прицельный огонь голубыми глазками вела.

Впрочем, Сеня этого не заметил и великодушно разрешил Грифлету продолжить выполнять свой обет. Причем отпустил рыцаря до тех пор, пока тот сам не посчитает нужным вернуться. Я, конечно, понимаю желание Рабиновича сделать рекламу своему великодушию, но не голодать же мне из-за этого?! Кроме Грифлета, ни одна рожа с самого Гэлгледа мне приличного куска мяса не дала!

Как бы то ни было, но рыцарь от нас ушел. Перед своим отбытием он посвятил получасовую речь восхвалению достоинств «благородного сэра Робина», но кому от этого легче стало?

Тем более что Сеня отказался и от предложения Грифлета силой очистить от жильцов любой понравившейся нам дом. Дескать, «это скажется отрицательно на отношении к нашей фирме будущих клиетов»! Ходи теперь, как кот бездомный, по улицам и мечтай сколько влезет о спокойном отдыхе!

– Сенечка, может, ты объяснишь наконец, с какого перепугу тебя посетила дурацкая мысль о детективном агентстве? – ехидно полюбопытствовал Попов, едва мы удалились от Камелота на достаточное расстояние. – Почему о детективном, а не о страховом, например?

– А это мысль! – встрепенулся Рабинович. – Хотя нет. При здешнем образе жизни мы на одних выплатах в два счета разоримся. Не берегут себя людишки.

– Хватит пургу гнать! – Жомов настороженно посмотрел на Сеню. – Опять нас в какое-нибудь фуфло втравить собрался?..

– Дураки вы, ребята! – рассмеялся умный Рабинович и принялся излагать друзьям суть своей гениальной идеи. – Чтобы дождаться возвращения Мерлина, нам потребуются средства к существованию. Вы люди, не приспособленные ни к крестьянскому труду, ни к работе в сфере торговли. Детективное агентство – это единственная не занятая здесь ниша в сфере бизнеса. Так что полная монополия нам обеспечена. Не найдется здесь ни одного специалиста в сыске нашего уровня…

– Ага! – согласился с ним Попов. – И что мы будем искать? Пропавшую честь Гвиневеры или подштанники короля Артура? Или к поискам Святого Грааля подключимся?

– И подключимся, если заказ будет! – твердо проговорил Рабинович. – Как вы не поймете, что детективное агентство в шестом веке – это золотая жила! К тому же нам нужно будет искать Мерлина или хотя бы его жилье. Выспрашивать у обывателей информацию о нем. Люди будут меньше задаваться вопросами о том, зачем нам это нужно, если будут знать, что мы сыщики. Впрочем, придумайте нам «крышу» получше, и я откажусь от своей идеи.

– Конечно, добрый Рабинович на все согласен! – скептически хмыкнул Андрюша. – Ты от чего-нибудь откажешься, если только рак на горе свистнет…

Именно в этот момент над Каммланом раздался пронзительный свист. Удивленные и перепуганные жители города завертели головами по сторонам, отыскивая источник новой какофонии.

Попов такой конкуренции своему неподражаемому вокалу не ожидал и едва не свалился с телеги. Сакс Каута схватился за меч, а Рабиновича едва не сбросила лошадь. Лишь один Жомов на своем тяжеловесном Росинанте остался недвижим, словно каменное изваяние. С высоты колокольни, приходящейся ему головой, он быстро отыскал возмутителя спокойствия.

– Ни хрена себе! А я-то думал, что тут голубей так гоняют, – удивленно проговорил Ваня и указал рукой в сторону одного из холмов, окружающих город. – Смотрите, что за ерунда!

Рабинович с Поповым обернулись в указанном направлении, да и я забрался на телегу, чтобы лучше видеть. Едва перед моими глазами открылся указанный холм, как волосы на загривке самопроизвольно поднялись дыбом. Да и рыка я сдержать не смог. Еще бы. На самой вершине холма стоял огромный красный рак и, засунув в жвалы правую клешню, оглушительно освистывал всех вокруг!

– Нет, Андрюша, – только и сумел выговорить Рабинович. – Не знаю, как ты это сделал, но я и теперь от своей идеи не откажусь!

Глава 8

После загадочного появления на холме неподалеку от Каммлана красного рака по городу долгое время ползали разнообразные слухи. Это чудо называли и демоном, которого якобы изгнал из Камелота Попов, считали его и призраком надвигающегося голода, и Мерлином, принявшим такую личину в связи с грядущими бедами. Однако сие происшествие на жизнедеятельности детективного агентства, названного «Серые тени», почти никак не сказалось.

В общем, разговоров о свистящем раке было много, но все они сводились к одному: его появление в окрестностях Камелота добрым знаком назвать никак нельзя. Хотя бы потому, что раков здесь видели и представление об их натуральном цвете имели! И никто не рискнул бы назвать хорошим тот момент, когда по улицам города начнут ходить вареные раки наравне с людьми.

Подходящий дом на городской площади трое друзей, сопровождаемые давно не мытым саксом, нашли ближе к вечеру. Собственно говоря, это был даже не дом, а постоялый двор. Идея такого расположения вновь организованной фирмы пришла в голову Рабиновичу. Он, конечно, достаточно веско и аргументированно обосновал ее, но Андрюша подозревал, что главным принципом выбора местоположения была врожденная жадность Рабиновича. Снять отдельный дом Сене показалось слишком роскошным.

Для владельца постоялого двора сейчас был мертвый сезон. Июль в Британии шестого века – месяц довольно напряженный. Поскольку большинство населения страны занималось сельским хозяйством, то путешествовать они начинали только к концу сентября, после уборочной. К тому же и ярмарки не приезжали раньше августа. Так что владелец постоялого двора с превеликим удовольствием согласился сдать «сарацинам» пять комнат (почти весь второй этаж) совсем за мизерную плату. Тут уж, как говорится, Рабинович постарался.

Первое, чем занялись в снятых комнатах трое друзей, так это приведением их в божеский вид. Помещения постоялого двора для постоянного проживания не предназначались. Аборигены использовали их только как место для ночлега. Поэтому в комнатах, кроме деревянных нар, покрытых тонкими соломенными тюфяками, ничего не было.

Первым взбунтовался Попов. Он потребовал немедленно заменить примитивные матрасы чем-нибудь более приемлемым для нормального отдыха. Рабинович попробовал возразить, но Андрюша устроил за достойный сон такую битву, что сражение у Ватерлоо по сравнению с ней показалось бы Наполеону игрой в солдатики.

Впрочем, с сущностью квинтэссенции, наполнявшей примитивные подстилки, Попову пришлось все же согласиться. Как это ни покажется странным, но ваты здесь еще не изобрели, а пуховые перины оказались не по зубам всей казне Рабиновича. Поэтому качественно в матрасах не изменилось ничего. Увеличилось только количество соломы, которой заново набили престарелые тюфяки.

– И че ты вопил, как кастрированный боров? – поинтересовался у Попова Жомов, подпрыгивая на новой кровати. В результате солома так утрамбовалась, что жомовский матрас стало трудно отличить от обычной простыни. – Вполне нормальная лежанка. У нас в роте на таких только «деды» спали…

– А эту хреновину твои «деды» тоже под голову клали? – взвизгнул Андрюша и запустил в Ивана деревянным валиком, который бритты привыкли использовать вместо подушки.

Жомов от этой дубовой подушки увернулся, но согласиться с Андрюшей ему пришлось. Спать на такой конструкции можно было только со страшного перепою. И то, если во сне не шевелиться. А то от трения об сучки все уши пооблетают!

Мудрый Рабинович и тут нашел приемлемый выход. За пару мелких медных монет Сеня умудрился уговорить хозяйскую супругу сшить им из холстины три наволочки, которые так же, как и матрасы, набили свежей соломой.

В нагрузку к этому Рабинович уговорил хозяина постоялого двора выделить им три одеяла из настоящей шерсти, которые посетителям доисторической гостиницы выдавались только при наступлении холодного времени года. Дескать, прибыли «сарацины» из теплых стран, и от здешнего климата их по ночам знобит! Теперь Каута во дворе метелил одеяла ножнами от жомовского меча, выбивая из них вековую пыль.

Следующим шагом по благоустройству пусть и временных, но жилищ, стало изобретение шкафов. До такой простой мебели в шестом веке еще не додумались и держали личные вещи в дубовых или плетеных сундуках. Аккуратного Рабиновича это не устраивало. Он, видите ли, привык вешать одежду на плечики.

Несмотря на то, что без оплаты материала на изготовление шкафов и работыплотника не обошлось, Сеню новые расходы не остановили. Более того, он лично инструктировал удивленного мастерового, как именно следует изготовлять интересующую его мебель.

Причем до того замучил мужика своими наставлениями, что плотник вместо объявленного первоначально трехдневного срока изготовления шкафов пообещал сделать их уже к вечеру. Только для того, чтобы избавиться от настырного Сени.

По дороге от плотника Рабинович сделал еще одну покупку. Правда, на этот раз приобретение было более чем вынужденным. За неделю дикарской жизни милицейская форма настолько поистрепалась и нуждалась в починке и стирке, что ее чистка стала жизненно необходима.

Ходить в одних трусах по Каммлану никто из троих друзей не собирался, поэтому Рабиновичу пришлось приобрести три комплекта местной национальной одежды. Поскольку специализированных магазинов в городе, да и по всей Британии не было, а костюмы здесь шились только по индивидуальному заказу, то покупка нарядов стала делом довольно накладным.

Лишние хлопоты Рабиновича не остановили. Сене уже надоело видеть и ощущать себя бомжующим милиционером. Вот он и разбился в лепешку, но три комплекта одежды все же раздобыл.

Если Попову и Рабиновичу наряды пришлись почти впору, то с Иваном вышла проблема. Самый большой костюм, который удалось найти Сене, сидел на Жомове, словно детская распашонка на боевом носороге. Ваня с некоторыми сомнениями осмотрел себя в новом наряде, а потом взревел:– Ты что, гад, издеваешься, что ли?! Лоха из меня решил сделать?

После этого Рабиновичу пришлось полчаса бегать от Ивана вокруг деревянной кровати и убеждать, что нарядили Жомова так не со злого умысла, а от отсутствия нужных размеров одежды у местных портных.

– Ванька, дурак, ты на себя посмотри! – орал Рабинович, стараясь увернуться от медвежьих лап Жомова. – Все местные тебе едва до подмышек достают. Откуда же у них костюмчик твоего размера?

Но на Ивана уговоры не действовали. Довольно приличный вид экс-кинолога действовал на Жомова, словно валерьянка на кота. Ваня не слышал, не видел и не хотел ничего, кроме как подпортить наряд Рабиновича. Успокоился Жомов только тогда, когда смог-таки оторвать у Сениного балахона рукав.

– Вот и ты теперь как чмо походи, – удовлетворенно буркнул Жомов и выкинул оторванную деталь туалета в окно.

– А между прочим, еще классик литературы сказал: «Главное, чтобы костюмчик сидел»! – ехидно прокомментировал Попов, глядя на перекосившуюся физиономию Рабиновича.

До этого момента Андрюша совершенно отчужденно наблюдал за происходящим, но после слов Жомова удержаться от реплики не смог. За что и поплатился. Удрученный тем обстоятельством, что придется теперь потратиться на ремонт костюма, Сеня тут же решил отыграться.

– Вот из твоей доли я и компенсирую себе подгонку костюмчика, – безапелляционно заявил он Попову.

– Это почему из моей? – удивился такой наглости Андрюша. – Я за тобой, что ли, гонялся?

– Не ты, – обиженный Рабинович направился к выходу, чтобы отыскать во дворе оторванный рукав. – Но если Ваньке простительно, поскольку мозгов у него все равно нет, то вот тебе придется отвечать за пассивное соучастие!

Жомов так и обижался на Сеню за свой шутовской наряд до самого вечера. Он даже наотрез отказался идти присматривать за здешней прислугой, отправившейся на речку стирать потрепанное милицейское обмундирование. Хотя Рабинович его об этом слезно просил.

Разрешить этот маленький конфликт удалось только за ужином, когда Рабинович, скрипя зубами от новых трат, пригласил на постоялый двор портного и заказал ему снять мерку с Ивана. Мастера иглы и нитки настолько поразил небывалый рост «сарацина», что он пообещал не спать всю ночь, но справить к утру «достойный такого великого господина» наряд.

Только ложась спать, Рабинович вспомнил о Мурзике. Оказалось, что Сеня в суете забыл приготовить верному псу даже подстилку на ночь. Сеня обругал себя, не слишком выбирая выражения, чем частично искупил свою вину, и отдал Мурзику свою подушку. Более того, Рабинович оделся и повел верную овчарку купаться на речку.

В общем, Рабинович, как мог, старался загладить чувство вины, что появилось у него от недостатка внимания к собственному псу. Решив, что сделанного перед сном все равно мало, Сеня на обратном пути заглянул на кухню и отобрал у удивленного повара жареную на вертеле курицу.

Несчастный готовил ее себе на ужин, но спорить с произволом не решился. Поскольку ругаться с человеком, выбившим из седла самого Грифлета, будет лишь идиот. Повар дураком себя не считал. А потому возблагодарил Господа за то, что Сеня не заметил копченую грудинку, припрятанную под потолочной балкой. Кроме нее, питаться голодному повару было нечем!

– Да-а! Великому рыцарю нужно много есть, – понимающе покачал головой потерпевший, вспомнив о размере ужина, поглощенного друзьями не более часа назад. Он же не видел, что жрал за столом практически один Попов.

Утро выдалось ослепительно ярким и чистым, словно новорожденный младенец. Ничего вокруг не было лишним. Только первозданная природа, сверкающая речка, пронзительно-голубое небо и яркое солнце. Даже доисторический Каммлан казался беспредельно далеким, когда Жомов, фырча и отплевываясь, вынырнул из воды на середине реки.

– Ух, как хо-ро-шо-о! – заорал Иван во всю мощь своих богатырских легких.

«Мать… Мать… Мать…» – хотело привычно отозваться эхо. Но, вспомнив, что еще не знает таких слов, скромно промолчало. Зато вместо него отозвался Попов.

– Едрит твою в кочерыжку, сукины дети! – истошно заорал Андрюша с постоялого двора так, что стражники на стенах Камелота с перепугу открыли неизвестно по кому беспорядочный огонь из карликовых луков. – И это у них называется прибором для бритья? Сеня, долго мне еще издевательства такие терпеть?

Рабинович, ожидавший приблизительно такой реакции Андрюши на предложенный способ удаления поросячьей щетины на лице, не ответил. Да и нечего ему было сказать! Попов, как говорится, сам на такое удовольствие напросился.

Дело в том, что, проснувшись поутру и ощупав подбородок, начавший обрастать куцей бороденкой, Андрюша категорично потребовал у Рабиновича найти ему прибор для бритья. Сеня спросонья некоторое время непонимающе хлопал глазами, пока не сообразил, что требуется Попову.

– Я, конечно, понимаю, что элементарную электробритву тут не найдешь, – с недовольной миной объявил Рабиновичу эксперт-криминалист. – Но чем-то эти варвары должны бриться? Не все же здесь бородатыми ходят…

Рабинович пытался было отправить беспокойного Андрюшу самого поискать нужный инструмент, но Попов от него не отстал. Он заявил, что Сенина обязанность как президента фирмы – кстати, еще не избранного – позаботиться о том, чтобы его персонал был обеспечен всем необходимым для нормального функционирования.

– Тебя же наш начальник УВД не посылал добывать патроны, когда мы на стрельбище выезжали! – тоном, не принимающим возражений, закончил свою тираду Попов.

– Богу – богово, а у тебя, как у убогого, – проворчал в ответ Рабинович. – Есть только хрен, да и тот без дела совсем!

Однако выбираться из постели Сене все же пришлось. Нарочно или случайно бросил фразу о президенте Попов, но Рабиновича она задела за живое. Сеня вдруг почувствовал на своих плечах неимоверный груз ответственности за судьбы вверенного ему личного состава. Проигнорировать предложение занять столь большую руководящую роль Рабинович не мог, поэтому и отправился искать для Попова бритвенные принадлежности.

Уже с первого дня, проведенного в шестом веке от Рождества Христова, Сеня заметил, что все аборигены отличаются по степени волосатости лица. Если крестьяне носили окладистые бороды, а у рыцарей и их солдат растительность на физиономии была подстрижена с различной степенью аккуратности, то у кабатчиков и торговцев щеки были гладко выбриты.

Сделать из этого соответствующие выводы не составило бы труда и шестилетнему ребенку, если он, конечно, не имбецил. Поэтому Рабинович прекрасно знал, где искать станки для бритья. Натянув на себя только штаны с золотым запасом фирмы, которые до этого держал под матрасом, Сеня поплелся вниз искать хозяина постоялого двора.

Хозяин (кстати, звали его Эвин Катберт) несколько подивился необычной для рыцаря, которым считал Рабиновича, просьбе. Но Сеня доходчиво объяснил недоумевающему владельцу гостиницы, что бритвенные принадлежности нужны «святому отцу». Эвин вмиг прозрел и притащил что-то непонятное, завернутое в чистую тряпицу. Развернув платочек, Рабинович обомлел: на тряпке лежали три куска пемзы различной степени отполированности.

– И что это такое? – ехидно поинтересовался Сеня.

Вот тут Катберт посмотрел на него, как на шестилетнего идиота. Однако, решив, что люди бывают разные, хозяин постоялого двора все же объяснил назначение «этого» и местный способ бритья. Разложив на столе куски пемзы в порядке уменьшения шершавости поверхности, Эвин начал объяснения.

– Вот этот бритвенный камень служит для первичной обработки растительности на лице. Он удаляет самые грубые волосы и укорачивает остальные, – Катберт, повертев в руках первый кусок, положил его обратно и взял следующий. – Этот вычищает все, что осталось после первого прохода… Ну а этот нужен для того, чтобы кожа на лице не лоснилась и была приятной на ощупь.

– А ничего другого у вас нет? – недоверчиво осмотрев бритвенный набор кирпичей, спросил Сеня.

– Господин знает другой способ удаления волос? – поинтересовался в ответ Катберт. После чего Рабиновичу осталось только развернуться и подняться наверх к ожидающему приговора Попову.

– Андрей, не беспокойся, работает нормально. Я проверял! – заявил Сеня, протягивая выпучившему от удивления Попову три шершавых камня. – Действует так же, как «Жиллетт-Мак-3», только по очереди. Иди бриться во двор к рукомойнику. А мне нужно еще себя в порядок привести.

Вытолкав переполненного сомнениями Попова за дверь, Сеня заперся изнутри на дубовый засов. Рабинович прекрасно понимал, что его гарантии действия бритвенного прибора были слишком сомнительными, поэтому и поспешил оградить себя от возможных эксцессов. Мало ли что в голову Андрюше придет после собственноручной экзекуции!

Было вполне естественным, что, услышав со двора дикий вопль Попова (который все же решил опробовать местный способ бритья), Рабинович не стал на него отзываться. И хотя снаружи не раздалось больше ни одного стенания, Сеня так и сидел молча в своей комнате, пока Попов не постучал ему в дверь. Кстати, возился во дворе Андрюша что-то подозрительно долго!

– Сеня, а ты был прав. Действительно, классная штука! – подойдя к двери, услышал Рабинович восхищенный голос Попова. – Конечно, насчет «Жиллетта» ты приврал, но бриться можно вполне нормально.

Рабинович, которому и самому до безобразия надоела недельная щетина на подбородке, решил все-таки выглянуть и узнать результат эксперимента. Попов стоял за дверью, сверкая в солнечных лучах идеально выбритой физиономией. Несколько порезов не считаются.

– А чего же ты орал, как резаный? – не веря своим глазам, поинтересовался Рабинович.

– Так я, дурак тупой, без мыла бриться начал. А потом нормально пошло! – Попов довольно усмехнулся и, сунув в руки Сене три куска намокшей пемзы, пошел к себе в комнату. – Кстати, Сеня, поторопи повара насчет завтрака.

Решив, что завтрак подождет, Рабинович пошел во двор, чтобы повторить на собственном опыте новаторство Попова. Последовав совету Андрюши, кинолог выпросил у служанки какую-то липкую смесь, заменявшую здесь мыло, и приступил к очищению физиономии от раздражающей щетины.

Осторожно проведя куском пемзы по щеке, Рабинович тихо заскулил от боли. Громко орать не позволяло чувство собственного достоинства. И хотя в процессе бритья шарканье камней о лицо не стало менее болезненным, Сеня мужественно вытерпел процесс до конца, не уставая поражаться тому, какой дубовой оказалась кожа у этого жирного борова Попова.

Когда наконец остатки щетины исчезли с лица Рабиновича, его физиономия покраснела, словно спелый помидор. Боль на щеках была такой обжигающей, что Сене показалось возможным поджаривать на них омлет. Проклиная и хозяина трактира, и Попова, и местные способы бритья, Сеня поплелся к себе, поочередно прикладывая к полыхающим щекам мокрую тряпку. За этим занятием и застал его Жомов, вернувшийся с реки.

– Делать тебе, что ли, нечего? – удивленно посмотрел на друга Иван. – Ладно, я понимаю, что в ментовке бриться заставляли. Так здесь на хрена тебе нужно себя так мучить?

Ничего не ответив Жомову на вполне справедливое замечание, Рабинович поднялся к себе в комнату, прихватив по дороге из кухни медный тазик с ключевой водой. Он так и просидел над своеобразным холодильником, окуная в него поочередно щеки, пока хозяин постоялого двора не позвал постояльцев к завтраку.

– Завидую я тебе, Андрюша! И как тебе удалось так классно побриться этим дерьмом? – страдальчески произнес Рабинович, когда все четверо, включая Кауту, собрались за столом. Мурзика можно было не считать. Поскольку расположился он ниже столешницы и многого не видел.

– А я им и не брился! – прищурившись, ответил Попов и, увидев недоумевающий взгляд Рабиновича, выложил на стол остро отточенный обломок косы. – Я вот эту хреновину у батрака попросил. А ей можно бриться не хуже, чем опасной бритвой.

– Убью, гад! – взревел Рабинович, не в силах стерпеть такое подлое надувательство. Однако убивать никого и не требовалось! Попов с Жомовым и так едва не померли от смеха, глядя на разъяренную Сенину физиономию.

Через некоторое время страсти вокруг шутки Попова улеглись. Сеня несколько успокоился, решив, что отыграется позже, и взял в руки обломок косы. Некоторое время он вертел острую железку в руках, а потом спросил:

– Слушайте, мужики, а разве в это время косы уже были? Насколько я помню картинки из школьного учебника по истории, урожай тут должны жать, а не косить…

– Сеня, не пудри людям мозги, – отмахнулся от него Жомов. – Много эти яйцеголовые историки знают. Че ты в руках держишь?.. Вот и не трынди!

– Да нет, Ваня, Семен прав! Что-то тут не так, – вступился за Рабиновича Андрюша. Видимо, совесть замучила. – Недавно по телику какой-то фильм про начало войны рыцарей за Гроб Господень показывали. Насколько я помню, там дата была: что-то больше тысячного года нашей эры. Не скажу точно, но явно началась она не в шестом веке. А тут получается, что Артур ходил этот Гроб воевать уже пятнадцать лет назад. А он даже про сарацинов слышать не мог, поскольку ислам много позже появился… К тому же еще и рак этот вареный!..

– Вы заткнетесь когда-нибудь, политологи гребаные? – недовольно посмотрел на Сеню с Андрюшей Жомов. – Вам какая хрен разница, когда и что произошло? Сами не жрете, так другим не мешайте. К тому же который день уже во рту ни капли спиртного не было!

– Я сказал: пить не будем, пока Мерлина не найдем, – буркнул Рабинович и, вняв совету Ивана, принялся поглощать завтрак со скоростью электрической мясорубки. Наверное, чтобы Попову меньше досталось.

– Люди не так поймут, – покачал головой Жомов. – Тут же, как и у нас, ничего без поллитры не делается. Даже Грааль этот дурацкий и то с похмелья искать пошли!

– Слышал Ваня звон, да не знает, где он, – пробормотал Сеня с набитым ртом. – В одно ухо у него влетело, а на другое медведь наступил да голову расплющил.

Жомов попытался понять, издевается Рабинович или шутит. Однако, увидев, с какой скоростью исчезает со стола пища во время его мыслительного процесса, бросил это бесполезное занятие и взял с глиняного блюда солидный кусок баранины, предварительно согнав с него мух.

Кстати, эти насекомые владели абсолютным господством в воздухе Каммлана. Аборигены на них, как, впрочем, и на комаров, блох, кузнечиков и прочую насекомую живность внимания не обращали совсем. Для Попова же мухи и слепни стали настоящим проклятьем.

Дело в том, что страдающий излишним весом Андрюша безбожно потел. Эти безобидные выделения действовали на местную летающую живность, словно мед на медведя-шатуна. Поэтому Попова постоянно сопровождал настоящий мушиный эскорт.

Естественно, что этика насекомым неизвестна. Поэтому они никогда не давали несчастному человеку побыть в одиночестве. Преданность мух Андрюшиному поту была сравнима разве что с благоговением Кауты перед могучим Жомовым. На завтрак перепончатокрылые Попова сопровождать тоже не отказывались. Разве что ориентацию несколько теряли, почуяв запах местного жаркого.

Андрюша как раз дожевывал куриную ногу, когда одно бессовестное настырное насекомое с ужасающим жужжанием начало выделывать фигуры высшего пилотажа у него за правым ухом. Попов попробовал отмахнуться от нахала, но тот только сменил место дислокации и устроил свои маневры по другую сторону поповской головы. Не в силах стерпеть такое издевательство, Андрюша взвыл.

– Достали, сволочи! – злобно заверещал он на всю столовую. Рабинович и Жомов удивленно посмотрели на Попова, не понимая еще, на кого он разозлился. – Завтра же возьмусь дихлофос придумывать. ДАЙТЕ МНЕ МУХОБОЙКУ!!!

Мухобойки на постоялом дворе, естественно, не оказалось. Не было даже какого-нибудь предмета, хоть отдаленно похожего на нее. Озверевший Попов, не понимая, что делает, сорвал с пояса резиновую дубинку и обернулся, пытаясь увидеть назойливую муху.

Бедное насекомое не ожидало такого поворота событий и попало в турбулентные потоки воздуха, поднятые вертлявым Поповым. Его занесло и спрятаться за спиной Андрюши оно попросту не успело. А Попов попытался использовать нерасторопность насекомого и прибить его дубинкой, даже не обратив внимания, что муха размером с человеческую ладонь.

– Ты че, кабан, охренел, что ли, мать твою! – заорало насекомое писклявым голоском. У всех (в том числе и у Мурзика) от удивления поотваливались челюсти, а из зубов посыпалось недожеванное мясо. – Махни мне еще раз своей дубиной, урод толстый, и я, мать твою, оба глаза те вышибу!!!

Насекомое тут же спикировало в центр стола и горделиво застыло на кабаньей тушке. Только тут друзья разглядели, что с мухой у этого существа только одна общая деталь: перепончатые крылья. Во всем остальном это была уменьшенная в масштабе 1:48 копия нормального человека. Причем ужасно агрессивного!

– Че вылупились, словно жабы на болоте? – заверещал человечек, размахивая кулачками. – Давно по зубам не получали, мать вашу? Щас быстро организую!

– Е-мое! – пробормотал Попов. – Это же эльф, мужики.

– Ну, эльф, и че дальше? На эльфа, мать твою, дубинками махать можно? – не унималось оскорбленное существо. – Небось на тролля, свиная туша, так кидаться не будешь! Думаешь, если я маленький, так и в ухо зарядить не смогу? А, мать твою?

– Чего ты разоряешься? – обиделся Андрюша. – Ну, не заметил я тебя…

– Буркалы свои коровьей мочой по утрам промывай! – пискнул эльф и, схватив со стола кусок мяса вдвое больше себя размером, вылетел в окошко. – Да пошли вы все на хрен. Козлы, мать вашу…

– Вчера вареный рак, сегодня бешеный эльф, – меланхолично пересчитал происшествия Рабинович. – Что дальше? Может, хватит уже? А, Андрюша?

– Да я-то тут при чем?! – взвился Попов.

– А кто? Скажешь, что евреи и в этом виноваты? – так же меланхолично поинтересовался Сеня.

– Да заткнитесь вы! – рявкнул Жомов, прислушиваясь к чему-то. – Что там такое творится?

А с улицы доносились истошные вопли. Причем все ближе и ближе.

Дальнейшее напоминало сон пьяного Гоголя в майскую ночь. На главную (и единственную) городскую площадь со всех концов Каммлана стали стекаться бушующие потоки людей. Местное население вопило, причитало и что-то требовало. Причем делало это одновременно. Так что разобрать что-либо из общего шума не представлялось возможным.

– Революция, что ли? – неизвестно у кого спросил Жомов, когда все члены вновь образованного детективного агентства, включая Кауту и Мурзика, выбрались на крыльцо постоялого двора.

– А хрен их поймет, – неизвестно за кого ответил Рабинович. Попов почему-то промолчал. Видимо, не хотел, чтобы его еще и в подстрекательстве к бунту обвинили.

То, что происходило на самом деле, было проще, чем бунт. Немного позже, когда количество воплей на городской площади потихоньку уменьшилось, стало возможно разобрать, из-за чего начались брожения в массах.

Оказывается, в Каммлан въехал (а точнее, влетел) крестьянский караван с грузом кормовой свеклы для стражников Камелота. Перепуганные селяне вопили во все горло и совали всем под нос обгорелые рубахи, утверждая, что по дороге в город на них напал огнедышащий дракон!

Для того чтобы разобраться с происшедшим, из Камелота в сопровождении свиты рыцарей выбрался сам Галахад. Зам главы администрации короля Артура в непарламентских выражениях выразил искреннее сомнение по поводу правдивости выдвигаемых опаленными драконом крестьянами обвинений.

– Врете вы, батенька! – заложив правую руку за край нагрудника, а левую выставив вперед в обвиняющем жесте, закончил свою тираду Галахад, обращаясь к начальнику каравана. – Драконов всех перебили еще до начала эпохи короля Артура. Мы вам не позволим дурить народ и пичкать его буржуазными сказками!

– Сэр, вы о чем? – озабоченно посмотрев на зама, спросил его рыцарь Динадан.

– Да, о чем это я? – удивился Галахад и потер вспотевший лоб. – Наверное, перегрелся.

Выяснить, насколько правдив рассказ колхозников, вызвался сэр Мелегант. Рыцарь, жутко завидовавший славе Ланселота и точивший на него пару острых «железных клыков».

Мелегант решил, что крестьяне напугались какой-нибудь ерунды, вроде жар-птицы. Поскольку всем известно, что драконов не существует! Доблестный рыцарь решил снискать себе славу посолидней Ланселотовой, наболтав о том, как победил несуществующее чудовище. И, придав лицу геройское выражение, отправился в сторону, указанную караванщиками.

Вернулся он через полтора часа. И выглядел уже не столь блестяще. Кожаные штаны Мелеганта были прожжены во многих местах, сверкавшие ранее доспехи измазаны копотью, а его великолепная белогривая кобыла лишилась своего кипенного хвоста по самый копчик. Народ выжидающе смотрел на него.

– Конечно, сэр Галахад, я могу сразиться с нормальным драконом, – пытаясь сохранить остатки собственного достоинства, проговорил Мелегант. – Но я категорически отказываюсь сражаться не по закону рыцарского поединка. У этого чудища три головы против одной моей. А когда сражаются трое против одного, это уже бандитское нападение, а не благородный бой!

– С другой стороны, у него одно туловище, – нашелся Галахад, перепугавшийся принесенного известия. – Получается, что если мы выставим против него трех рыцарей, то это будет так же нечестно, как и в первый раз. Поэтому, благородные рыцари, давайте вернемся в Камелот и оставим дракона в покое…

Все бронированное воинство в мгновение ока развернуло свои ряды и скрылось в замке, подняв за собой мост через ров. Локальная паника, возникшая в районе главной площади Каммлана, была готова перерасти в глобальную катастрофу, когда исчезли рыцари, но тут в дело вступил Рабинович.

– Вот! Это блестящий шанс для нас! – заорал он и рванулся в самый центр людского водоворота, потащив за собой друзей.

– Господа горожане, селяне и прочие древляне! – заорал что было мочи Сеня, но его никто не услышал.

Тогда Рабинович, решив использовать последний резерв децибелов, дернул за руку Попова и попросил поработать громкоговорителем. Ничего не понимающий Андрей пожал плечами и взялся повторять Сенину речь во всю мощь своих легких. Народ на площади затих.

– Вы, наверное, уже слышали кое-что о нас. Так вот, мы открыли в вашем городе детективное агентство, оказывающее услуги по защите вас и вашего имущества. За разумную плату, естественно! – орал, как попугай, Попов, и не у одного горожанина от его могучего голоса завяли уши. – Вы можете обращаться к нам в любое время. Если вас постигла беда, то лучше нас никто не поможет вам! Мы готовы доказать на деле свои возможности, поэтому сейчас пойдем и избавим город от безжалостного чудовища… Ты что? Охренел, что ли? – Это Андрюша добавил уже от себя. Причем обращался не в народ, а к одному конкретному Рабиновичу. – Ты что, не слышал, что сказал этот железный болван? Там же три головы, и все работают как огнеметы!..

– Заткнись! То есть повторяй за мной дальше, – прошипел на Попова Сеня. – Потом все обсудим!

– Мы не ставим вам никаких условий и не требуем платы вперед, – снова заорал Андрюша, изобразив в адрес Рабиновича улыбку пещерного льва. – Но вы должны будете вознаградить нас, если мы выполним свое обещание. Согласны?..

– Да-а-а!!! – воодушевленный такой пламенной речью, в едином порыве выкрикнул народ.

– А че, нормальная работа, – пожал плечами Жомов. – Нам уже с огнем дело иметь приходилось. Жалко только, что огнетушителей у нас нет…

Через пятнадцать минут пути от города друзья наконец увидели клубы черного дыма, вьющиеся над одним из холмов. Было совершенно очевидно, что именно там находится гигантская паяльная лампа, именующаяся драконом. Доблестные российские милиционеры не взяли с собой ни Кауту, ни Мурзика и поднялись на холм втроем.

Зрелище, открывшееся их взорам, было действительно впечатляющим. Огромное чудовище, осторожно шагающее по сыпучим склонам холма, выглядело как плод больного воображения. Представьте себе самку диплодока, соблазненную элегантным птеродактилем. Причем трижды! Поскольку представший перед друзьями плод этого союза действительно имел три остроносых и зубастых головы на тонких длинных шеях, относительно маленькое туловище и крылья на спине.

Если добавить к уже сказанному четыре перепончатые лапы, то картина получается действительно впечатляющей. К тому же чудовище самым беспардонным образом рыгало через каждый шаг. И вместе с отрыжкой из его пастей вырывались языки пламени.

– Слушай, Сеня, – пробормотал Жомов. – Кого-то мне эта тварь напоминает…

– И что мудрый Рабинович собирается делать с этим танком, оснащенным огнеметными установками? – ехидно поинтересовался Попов. – Заманит в реку и заставит утопиться, цитируя Соломона?

– Андрюша, ты с виду такой умный, а внутри круглый дурак! – обиделся на него Рабинович. – Пистолет нам на что? У монстра шесть глаз. У Ивана три обоймы. Попадет, никуда не денется!

– Конечно, попаду! – согласился Жомов и, не говоря ни слова, выхватил из кармана табельное оружие.

– Так, мужики. Только без глупостей! – Раздавшийся совершенно неожиданно голос дракона заставил троих друзей выпучить от удивления глаза. – Похоже, та куцая штучка у длинного господина в руках представляет собой огнестрельное оружие. Стрелять не рекомендую, поскольку взорвемся все. И вы, и я. Предлагаю начать переговоры. Вы из какого измерения?..

– Охренеть надо! – Рабинович обреченно опустил руки. – Еще один говорящий монстр. И когда это кончится?

– Мы не из измерения, мы из будущего, – ответил за всех Попов, не обращая внимания на растерянность Рабиновича.

– ЧТО ТЫ СКАЗАЛ? – проревело чудовище и вдруг начало катастрофически уменьшаться в размерах. – Все, у меня переохлаждение организма. По-вашему, инфаркт.

– Я понял, на кого этот урод похож! – наконец сообразил Жомов, тыча в сторону сдувающегося монстра пистолетом. – Это же Змей Горыныч.

– Сам ты змей! – прошипело чудовище и повалилось на бок…

Часть II Семь бед – один ответ!

Глава 1

Такого чуда я еще не видел! Трехголовый монстр, словно проколотая покрышка, стремительно уменьшался в размерах, пока не стал с меня ростом. Когда это чудовище завалилось на бок, словно загнанная кобыла, я решил все же утолить свое любопытство, подошел поближе и принюхался.

Фу-у-у! Если к ароматному Попову мухи липли, словно к… ну, в общем, понятно к чему, то около этого монстра они попросту вяли на лету и сыпались вниз десятками. А все из-за того, что каждый раз при икоте у чудища из пасти вырывался такой столб газа с запахом тухлых яиц, что им можно бы было сбить с курса эскадрилью бомбардировщиков. Не то что стаю мух! Фыркнув, я отскочил подальше от этого химзавода. Нанюхаешься всякой дряни, а потом, как токсикоман, будешь неделю об углы стукаться!

– Вот. Посмотрите на него, – печально сказало чудище, кивая одной из трех голов в мою сторону. – Один змеем обозвал. Другой морду воротит, словно сам маргаритками пахнет. Расисты вы все…

– За расиста могу и в рыло дать. В одно из трех, на выбор! – успокоил чудовище Жомов. – Выискался тут мне мутант умный. Ты сам откуда и что здесь делаешь?

– Лежу, – так же меланхолично констатировал монстр. – Лежу и жду, когда вы в свое время уберетесь, пока еще каких-нибудь гадостей не наделали.

– А вот тут вас, уважаемый, придется разочаровать, – усмехнулся Рабинович и присел перед зверем на корточки. – В свое время мы сию секунду убраться не можем. Хотя бы потому, что пока не имеем средства для такого передвижения. Боюсь, что придется вам тут пролежать до тех пор, пока рак на горе не свистнет…

Сказав последние слова, Сеня осекся! Он тут же вскочил на ноги и принялся осматривать окрестные холмы, ожидая, что вчерашний красный рак снова появится и поглушит все ультразвуком. Попов тоненько захихикал.

– Вот только не надо мне про раков говорить! Замучил меня уже тут один. Полчаса кругами возле меня ходил и «Вальс венского леса» насвистывал, – недовольно проворчало чудище и вдруг заорало благим матом. – Вы что, идиоты, не знаете, что по спирали времени ни в коем случае не следует посылать функционирующие органические объекты? Даже перемещение в прошлое молодого манцефаллотога приводит к таким временным катаклизмам, что и у гесперадуса глаза на тычинки налезать начинают!..

Чудовище вновь начало увеличиваться в размерах. Из трех его птеродактильных пастей вновь начали вырываться языки пламени, которые подозрительно быстро увеличивались в размерах. Бежать отсюда нужно, пока этот пиротехник хренов полхолма вместе с нами не зажарил!

– Ты мне это прекращай! – угрожающе заорал на животину Жомов, размахивая пистолетом перед его постоянно увеличивающимся носом. – Мы тебя не для того, между прочим, уменьшили, чтобы ты снова как воздушный шар раздуваться начал. Нас, ко всему прочему, люди еще просили за тобой проследить! Перепугал, гад, полдеревни…

На секунду чудище замерло, глядя всеми шестью глазами на пистолет возле средней пасти. Со стороны это выглядело так, будто монстр мгновенно окосел на все свои гляделки от жомовской тирады. Несколько секунд композиция из жомовского пистолета, голов чудовища и его же окосевших глаз напоминала бред скульптора-сюрреалиста. Но затем, сделав глубокий вздох, чудовище развело головы в стороны, и собранные в кучу зенки разбежались по своим местам.

– А позвольте полюбопытствовать, – меланхолично спросило чудище. – По какому принципу вы отберете первую из голов, в которую будете стрелять?

Этот вопрос явно застал Жомова врасплох. Ваня попытался выяснить для себя, в какой из длинношеих отростков следует послать первую пулю, а в какой – следующую. Однако решить такую задачу оказалось Жомову не под силу. Покраснев от умственного перенапряжения, Иван заорал:

– Че ты мне мозги пудришь, Змей Горыныч недоделанный! Пальну сейчас сразу во все три, и вопросы тебе задавать нечем будет, поскольку ртов у тебя не останется!

– Граждане, ну попросите вы своего друга не называть меня змеем! – жалостливо проговорило чудище всеми тремя головами сразу. Отчего получился эффект «речевки», произнесенной тремя пьяными пионерами. Жуть! – Я никакого отношения к рептилиям не имею. Биологические процессы моего организма построены по несколько иным принципам. Единственное, что схоже у нас и этих мерзких тварей, так это изменяемый температурный режим артериального кровообращения…

– Ну так объясните, как вас называть! – потребовал Рабинович, прежде чем Жомов смог бы попытаться отыскать в этой фразе чудовища новое оскорбление человеческого достоинства.

– Ахтармерз Гварнарытус, – поклонилось чудовище одной из трех голов. Две остальные переглянулись. – Прошу любить и жаловать.

– Ахмар… Зер… тырс… – попытался повторить Жомов. – Тьфу-ты, мерзость какая! Язык сломаешь до самых жабер, пока выговаривать будешь. Горыныч ты и есть Горыныч!

– Если пошли такие оскорбления, то две других головы я представлять отказываюсь! – обиделось чудовище. – Бог вам судья. Зовите меня этим дурацким именем «Горыныч». Хоть на фамилию мою похоже. Но чтобы больше я никаких змеев не слышал! Мы же с вами вполне цивилизованные существа, чтобы друг другу обидные клички давать…

Молодец! Только где же ты раньше был такой умный, когда Рабинович меня Мурзиком назвал?

Дальше наш новый знакомый рассказал нам, кто он, откуда и как сюда попал. Сначала я прислушивался к разговору, но минут через десять лично мне, в отличие от троих моих ментов, все стало ясно. Пережевывать один и тот же собачий корм три раза не было смысла. Это ведь не мозговая косточка! Поэтому я оставил их одних вести допрос Ахтармерза, а сам пошел к несчастному Кауте, который так и не решился присоединиться к остальной компании.

Пришлось на сакса погавкать. Не сделай я этого, он бы так и стоял на холме месяц, забыв, что иногда рот закрывать надо. А в его открытой пасти, между прочим, скворечник целый уместить можно! От постоянных деформаций Горыныча Кауту так перекосило, что стало возможным абсолютно точно сказать, от кого он произошел: от гориллы, страдающей тяжкой формой ревматизма.

Расскажу вам в двух словах, что поведал нам Горыныч и что я уже давно знал (все-таки телевизор смотрю иногда!). Начнем с того, что попал к нам трехголовый огнемет из параллельного измерения, каких, по его словам, существует великое множество.

Цивилизация Горынычей, в связи с неприспособленными для физического труда конечностями, пошла по пути развития паранормальных способностей. Говоря простым языком, три четверти поголовья у них сплошь колдуны, маги, экстрасенсы и тому подобное. При помощи этих своих способностей они и смогли найти ворота между мирами. А затем и научились ими пользоваться.

Однако в последнее время в их измерении стали происходить странные вещи! Ворота в параллельные миры переместились со своих мест и большинство из них прекратило нормальное функционирование. То бишь стали они затягивать в себя случайных прохожих, словно голодный пылесос зазевавшихся блох. И не отдавать их обратно.

Пока ихний верховный магический совет пытался выяснить причину такого безобразия со стороны приграничных параллельных вселенных, наш Горыныч оказался очередной жертвой. Его просто-напросто засосало в эти ворота и вышвырнуло к нам на Землю.

Нужно добавить, что, по меркам других Горынычей, наш экземпляр представлял собой эквивалент второклассника-троечника из школы для умственно отсталых детей. Но кое-что знал и он. Поэтому сразу разобрался с тем, что здесь происходит. От того и пришел в ужас, словно таракан перед пачкой «Рэйда», и потребовал от нас срочно вернуться в свое время.

Если объяснять все его словами, то получится такая галиматья, что от нее даже у дельфина чайник закипит. Но, говоря простым человеческим языком, мы оказались в очень неприятной истории.

Представьте себе большую пружину, к которой короткими цепочками привязаны крепкие крючки. Теперь возьмите такой крючок откуда-нибудь сверху и зацепите его за низ пружины. Пружина сожмется. То же самое происходит и со временем.

Как объяснил Горыныч, любое живое существо во вселенной привязано к своему временному отрезку цепочкой событий, предварявших его рождение. Перемещаясь в прошлое или будущее, оно таким образом сжимает спираль вечности. Время, не выдерживая нагрузки, начинает выдавливаться из спирали во все стороны, притягивая к биологическому объекту все новые живые формы, которые являлись его предками.

В результате получается, что один временной отрезок накладывается на другой, изменяя прошлое и страшно деформируя будущее. Энергия от этого наложения выбрасывается в параллельные миры и, стремясь к равновесию, возвращается назад в произвольных точках. Естественно, захватывая по пути все, что попадается в ее вихри.

Если вовремя не отцепить от пружины крючочки (то бишь не вернуть путешественников во времени назад, к себе домой), процесс сжатия будет нарастать в геометрической прогрессии и повлечет за собой коллапсирование того самого мира, где все началось. Исчезнувшее измерение даст выброс энергии в ближайшие параллельные миры, и для них это может оказаться тоже смертельным. В лучшем случае приведет к катастрофам планетного масштаба!

Меня, если честно, такая перспектива не устраивала. Я, между прочим, не успел еще толком пообщаться с той московской сторожевой, которую встретил в «собачьем» магазине! К тому же у меня в нашем времени и еще кое-какие дела остались. Я, например, собрался уши пооткусывать тем двум восточноевропейским хамам, которые вечно над моим именем издевались!

В общем, домой следовало возвращаться, и как можно быстрее! Только я не представлял, как это сделать. Если, судя по всему, Мерлин застрял в нашем времени, то дожидаться мы его будем минимум до пенсии. Может быть, он уже сидит в психушке в смирительной рубахе и воет волком на луну, не в силах чего-либо наколдовать! Жди теперь, когда он ручки шаловливые освободить сможет и до нужных ему материалов доберется.

Мне-то было абсолютно ясно, что найти способ вернуться в свое время мы должны сами. Но объяснить прописные истины этим трем олухам я не мог. Ну не понимают они моей речи! Вот поэтому и сидел рядом с Каутой, чтобы ненароком не покусать тормозного Жомова, и теребил зубами кожаные ножны рыцарского меча. Чтобы челюсти были делом заняты и не просились оттяпать кусок чьей-нибудь ягодицы!

– А я тебе говорил, Сеня, что возвращаться нужно было как можно быстрее, – Попов едва не заплакал от расстройства. – А ты все свое: Мерлина нужно ждать. Дождались, блин, на свою голову. Вдруг вернемся теперь домой, а у меня рыбки все с голоду сдохли?

– Дождешься от них! – усмехнулся Рабинович. – Они скорее из аквариума повылезают и маму твою съедят.

– Ни фига, – не согласился Жомов. – Его мама круче моей тещи. От нее даже Мурзик под стол прячется. Она сама сначала рыбок слопает, а потом за соседей примется!

– Ну, спасибо. Утешили, – обиженно проговорил Андрюша. – А я, между прочим, к вашей родне не цепляюсь. Хотя именно по вашей милости и помрем тут все. Так вам и надо!

– Нет уж, господа! – заголосил Горыныч своим мерзопакостным трио. – Я помирать не согласен. Или вы найдете способ вернуться назад, или я вас зажарю, чтобы лишить возможности функционировать ваши органические субстанции. Может быть, тогда все и нормализуется.

– Я тебе зажарю! – снова замахал Жомов пистолетом. – Я на тебя огнетушитель быстро найду. Мыльные пузыри потом пускать задолбаешься!

В общем, препирались они таким образом еще довольно долго. Но куда бы ни начинал уходить их спор, возвращался он всегда к одной теме: нужно искать жилище Мерлина. Тоже хорошая задачка!

Дело в том, что старый колдун для создания таинственности вокруг своего собственного существования жил где-то в пещере, словно питекантроп. А может, просто недалеко еще от пещерных предков в развитии ушел.

Где находилось жилище Мерлина, мало кто знал. Некоторые даже считали, что старый чародей каким-то колдовством уменьшает свое жилье и постоянно таскает его в дорожной сумке. Истинное расположение пещеры колдуна знали только Артур и Ланселот. А они, как известно, тоже были в отлучке.

Был еще у Мерлина слуга, который носил ему пищу и делал по дому мелкую работу. Раньше он проживал в Каммлане, но после исчезновения своего сэнсэя пропал и сам. Говорят, что ему так не хотелось возвращаться на работу к старому брюзге, что слуга поспешил сбежать за пределы страны. Причем сразу, едва узнал о новой отлучке Мерлина. Надо думать, что в дорогу он захватил максимум полезных вещей. Так что колдун по возвращении кое-чего недосчитается!

Искать перепуганного мальчишку было делом неблагодарным. На это могли бы уйти многие месяцы (тем более при использовании здешних средств передвижения). Такого количества времени у нас не было. Поэтому мудрый Рабинович предложил вернуться в Каммлан и поспрашивать там. Может быть, кто-нибудь видел хотя бы, в какую сторону уходил слуга колдуна!

Лично я подозреваю, что причина для возвращения в город у Сени была несколько другая. Не думаю, что он действительно надеялся найти в окрестностях Каммлана неуловимую пещеру Мерлина. Скорее всего Рабиновича вела в Каммлан жажда наживы. Ведь обещанный гонорар за ликвидацию страшного зверя мы еще не получили!

Толп ликующих жителей, устроивших празднество по поводу их чудесного спасения, на улицах Каммлана мы не встретили. Несмотря на то, что Сеня уговорил Горыныча не разговаривать, изображая поверженного монстра, и даже нацепил на одну из его голов мой ошейник с поводком, при виде нас сборище людей на площади мгновенно разбежалось по разным углам. Как мартовские коты от берсерка-бультерьера!

С нашего постоялого двора немногочисленных посетителей и вовсе будто ветром сдуло. Даже хозяин, на что уж мужественный и принципиальный мужик, и тот скрылся на кухне и не желал выходить. Он истошно вопил из-за закрытой двери, требуя немедленно прекратить колдовство и прибить неприглядное чудище. На что Горыныч страшно обижался!

В ответ на столь неприкрытый расизм то одна, то другая голова чудища, не сдавленные ошейником, пытались начать с хозяином постоялого двора дискуссию о праве на существование любых жизненных форм. Пришлось Рабиновичу сунуть поводок Жомову (не Ваня, а просто какая-то палочка-выручалочка!) и заставить увести Горыныча во двор. Только после этого Катберт соизволил покинуть бомбоубежище и потребовать объяснений.

Не устану я поражаться тому, как мой Сеня мастерски умеет стрелки переводить! Ему бы на железную дорогу пойти, цены бы мужику не было. Ни один бы поезд графика не нарушил, но зато и куда нужно ни за что бы не пришел!

Рабинович, естественно, об обвинениях вколдовстве и думать не мог. Он-то человек просвещенный (особенно после общения с Горынычем). Умеет всему находить рациональное объяснение. Откуда же Сене было догадаться, что не поймут местные аборигены, почему огромный дракон, едва не спаливший полстраны, превратился в уродливого карлика! Ну, тупые они!

Это мы уже знаем, что у Горыныча физиология так устроена. Злится он – раздувается, как мыльный пузырь. А когда расстроен или боится, то на пересушенный изюм становится похож. Но аборигены к таким выкрутасам привыкнуть не успели. Поэтому досталась Рабиновичу вместо почестей, причитающихся великому рыцарю – победителю драконов, слава опасного колдуна. А ему это нужно?!

Вот мой Сеня и поступил мудро. Неожиданно для всех он пал ниц перед испугавшимся Поповым и начал превозносить святость этого человека (о которой и так уже ходила молва), при помощи слова божьего уменьшившего страшного зверя.

– Попробуй еще раз что-нибудь проорать! – прошипел Рабинович, не поднимая головы, почувствовав, что Попов наполняется божественным откровением и собирается исполнить во всю мощь своих легких что-то похожее на «Марсельезу».

– Не больно-то и хотелось! – фыркнул Попов, но отказать себе в маленьком представлении не смог.

– Встань с колен, сын мой, и лобызай крест, что спас тебя. И руку, этот крест державшую! – проговорил Андрюша густым дьяконским басом.

От такого предложения морда Рабиновича так перекосилась, словно ему в зубы килограмм зеленых лимонов запихали. Или мой собачий корм попробовать пришлось! Попов, едва сдерживая дикий хохот, епископским жестом протянул вперед свою пухлую ладонь. Сеня сам кашу заварил, поэтому ему ничего другого не оставалось, кроме как подчиниться этому бредовому требованию Андрюши.

– Ладно, гад. Все тебе зачтется. И бритье, и поцелуйчик этот! Я-то тебя облобызаю, но и ты, братан, терпи, – прошипел Сеня и вместо поцелуя укусил Попова за палец.

Андрюша едва не заорал от боли, но сдержался. За что и был вознагражден! После убедительной речи Рабиновича в святость Попова поверили все. И Андрюше пришлось стоять полчаса в царственной позе и совать для лобызания свою клешню под нос всем домочадцам Катберта. Рабинович наблюдал за этой процедурой с хитрой улыбкой.

– Поздравляю, Андрюша! – проговорил он, едва последний из аборигенов отпустил руку Попова. – Теперь у тебя полный букет. Я уж не говорю о дизентерии, чесотке и прочих мелочах. Но вон у того индивидуума я заметил явные признаки проказы…

Попов в неописуемом ужасе посмотрел на свои руки и бросился прочь из постоялого двора. В течение часа после этого события Рабинович с глубочайшим внутренним удовлетворением наблюдал в окно своей комнаты, как бедный Андрюша песком, глиной, местным мылом и еще бог весть чем оттирает «инфицированные» руки. Отыгрался на глупеньком, называется.

Поначалу Катберт наотрез отказался пускать Горыныча внутрь своего постоялого двора. Он потребовал поместить чудище в хлев. Но, увидев, как взбесились там коровы и лошади, не желавшие терпеть в своем обществе такого урода, пошел на попятный.

– Хорошо, ведите свое чудище в дом, – сдался Катберт. – Только пусть святой человек от него ни на шаг не отходит! А то мало ли что случиться может…

А Попов и рад! То ли у него с обонянием большие проблемы, то ли Андрюша был согласен и тухлые яйца нюхать, лишь бы от мух избавиться. В общем, получился у них с Горынычем симбиоз. Монстр вокруг него своим дыханием мух уничтожает, а Попов не позволяет местным мальчишкам в Горыныча навозом кидаться!

Кстати, когда меня блохи совсем одолевать начинали, я тоже к нашему монстру на обработку приходил. От его дыхания блохи дохнут не хуже мух. Одна беда – после такой химчистки приходилось полчаса в реке сидеть. Ждать, пока горынычевскую вонь из шерсти проточной водой вымоет.

В общем, когда наконец проблема с размещением нашего персонального дракона была решена, Сеня взялся за благоустройство последней из пяти снятых нами комнат. В ней Рабинович собрался разместить офис детективного агентства «Серые тени». Ему претил местный порядок заключать сделки, сидя за столом первого попавшегося кабака. Вот Сеня и решил цивилизовать этот процесс.

По специальному заказу Рабиновича для офиса был изготовлен стол, отдаленно напоминающий письменный. Кому как, но лично мне он всегда напоминал помесь пивной бочки с гладильной доской. Настолько замечательно были выдержаны плотником все необходимые пропорции!

Оснастив комнату несколькими деревянными креслами, больше похожими на стульчак инвалида Великой Отечественной войны, чем на самих себя, Сеня добавил к меблировке кособокий шкаф из неоструганных досок и успокоился. Я удивляюсь, что он у местных мастеров еще и телефон не додумался заказать! Вылепленный из глины, например…

Обустраивать рабочее место Сеня закончил ближе к вечеру. К тому времени на постоялом дворе Катберта успела побывать половина города. Кто-то желал облобызать ручку святого человека, кому хотелось просто послушать болтовню «очевидцев». Пришел даже в полном составе караван обожженных свекловозов. Их требования были предельно ясны и просты: раз чудище причинило им ущерб, то оно должно его отработать. Очаги у них в домах разжигать да дичь на охоте поджаривать. Умники какие! А «Педигри-пал» вам не мясо?!

Рабинович, естественно, имел на Горыныча свои виды и уступать его никому не собирался. Он ласково попросил Жомова объяснить излишне жадным колхозникам, где находится их место. Иван сделал больше: он им это место показал, закинув всех четверых в навозную кучу.

Буквально через минуту к Сене ворвался перепуганный Попов. Толпы фанатов, ищущих благословения, настолько достали его, что Андрюша не знал, где спрятаться. Сеня и тут нашел выход (рационализатор хренов!). Он попросту нацепил на меня воняющий Горынычем ошейник и вывел на крыльцо.

– Мурзик, сторожить! – А что еще я мог от него услышать?!

О-ох, будет и на моей улице праздник. Помяните мое слово, я этому скоту всю масленицу так испорчу, что у него первый блин в горле комом встанет! Ну не может Сеня нормально разговаривать! Вот и пришлось мне, не познавши ласки, сидеть и угрожающе рычать на всех, кто в дверь постоялого двора войти пытался.

Впрочем, желающих попасть внутрь очень скоро поубавилось. То ли из-за моего грозного вида, то ли из-за жомовской выходки. Как бы то ни было, но часов до девяти нас не тревожили. Зато потом к постоялому двору подкатила целая делегация. Со старейшиной Каммлана во главе.

Несчастный Рабинович, по самый свой длинный нос загруженный меблировкой офиса нашего детективного агентства, решил, что аборигены пошли на штурм, дабы заполучить и чудище, и личные сбережения Сени. Он протрубил тревогу и выставил в первую линию обороны меня и Жомова. Ну а кого еще? Собака и дурак. Разве их жалко?

Я-то еще издалека разобрал, чего хотят местные жители, поэтому и пошел им навстречу совершенно спокойно. Но Рабиновичу такой выходки все равно не простил. Я у него, можно сказать, единственный родственник во всем мире, а он меня спокойно на растерзание отправляет!

Хотя о чем это я? Растерзания никакого, конечно, не готовилось. Местные жители целый день совещались, чтобы решить: дешевле ли нас повесить как колдунов или проще отдать обещанные подарки и видеть в нас своих защитников.

В итоге здравый смысл победил. Поскольку, разозли они Горыныча, королю Артуру точно не нашлось бы куда вернуться. Сгинул бы вместе с испепеленным Камелотом и знаменитый Круглый стол. Да и рыцарей бы значительно поубавилось. Что бы тогда стало со всемирной историей?

Жомова, как первого из героев, вышедших благодарному населению навстречу, и наделили больше всех. Мне, естественно, ничего не досталось! То ли эти примитивные дикари еще не додумались, что псам можно дарить, то ли просто подходить ко мне боялись. В итоге я на все плюнул, пошел на кухню и самым наглым образом своровал со стола половинку кабанчика, приготовленного к пиршеству. И попробуйте мне только предъявите что-нибудь!

Вы не представляете! В шестом веке от Рождества Христова (или доберман его знает теперь в каком!) люди свято верили, что служители церкви живут в воздержании, бедности и всякой другой ерунде! Поэтому для Попова приготовили черный шерстяной балахон с огромным капюшоном, содранный по дизайну, видимо, с самой смерти, и ПРОСТЫЕ изумрудные четки. Каратов на двадцать пять каждый камешек.

Увидев такой подарок, Рабинович попросту выпрыгнул из окна второго этажа едва не на головы «данайцам», дары приносящим! Если бы Андрюша вовремя не спрятал четки под балахон, Сеня вряд ли сумел бы обуять природную жадность и устроил бы прямо перед обомлевшим народом бои без правил. Причем не считаясь с разницей в весовой категории.

Впрочем, Сеню местные жители тоже не забыли. Повесили ему на пузо золотую цепь килограммов семь весом и сунули в его загребущие ручки не менее увесистый кошель с местной валютой. От такого подарка Рабинович настолько потеплел душой, что даже сквозь пальцы посмотрел на то, чем одарили Жомова.

Каммланские мастера за несколько часов отковали для него огромный железный нагрудник, срядили ему кольчугу из пяти штук меньшего размера и нарыли где-то в своих кладовых полутораметровый двуручный меч. При этом старейшина Каммлана похвалился, что готовили сей перочинный ножичек для короля Артура по особому рецепту, да вот с размерчиком прогадали!

В общем, подарками оделены были все. Даже про доблестного Кауту жители Каммлана не забыли. Правда, подарки ему достались поскромнее: короткий римский меч, римские же доспехи и собственная чалая кобыла. Вот уж последнего саксу хотелось меньше всего. Но Рабинович ее оставил, сказав, что в хозяйстве все сгодится.

Предчувствуя, что Горыныча забудут покормить (хотя я поначалу и не знал, что он может есть практически все. В том числе и мебель. Хотя и предпочитает отравленных своим дыханием насекомых), я решил на пиру не оставаться, а подняться наверх и угостить нашего нового – пусть и вонючего – товарища сворованным кабанчиком. Оторвав от тушки пару хороших кусков, я просунул мясо Горынычу под дверь и поспешил смыться в свою комнату, даже не слушая слов благодарности. Уж слишком «приятным» запахом они сопровождались!

Утром было все как обычно. Жалостливые стоны, просьбы принести опохмелиться или хотя бы простой воды испить, и все такое! Я-то давно знаю цену всем алкогольным зарокам. И на известный вопрос: «Какой русский (читай – еврей!) не любит быстрой езды?», мог бы ответить: «Только тот, кто отказывается от халявной выпивки!» Вторых у нас нет, значит, и первых можно не искать.

Мой Сеня, как и следовало ожидать, надрался местного вина так, что даже в ушах плескалось, и приперся в комнату далеко за полночь. Девицу он в этот раз почему-то не приволок. Я подумал, что он потерял ее где-то на полпути и даже в коридор выглянул, чтобы попытаться устранить Сенину халатность.

К счастью, девиц по коридорам не валялось, и мне удалось относительно спокойно поспать. Если, конечно, не считать, что Рабинович делился со мной почти два часа своими наполеоновскими планами. Вот протрезвеет, гад, и ничего не вспомнит! А мне каждый раз слушай одни и те же бредовые идеи этого недоделанного великого комбинатора…

Утром Рабиновича ждала еще одна новость: на постоялый двор к Катберту ввалилась целая орава броненосных аборигенов, нарекаемых здесь рыцарями, и потребовала срочно увидеть «благородного сэра Робина».

Катберт порядки местные знал. Он понимал, что «срочно» – это «срочно»! А не через полчаса. В противном случае можно схлопотать по лысеющей маковке шипастой дубиной и замазывать потом всю жизнь дырки в черепе нестерильной глиной. Поэтому-то наш хозяин и помчался быстрее ветра в покои «благородного сэра Робина».

– Господин хороший, не губи! – завопил Катберт прямо с порога. – Тебя люди Галахада срочно к себе требуют…

– Пошли их трамвай искать, – проворчал Рабинович и закрылся подушкой. – Как найдут, пусть тогда и приходят.В этот момент лестница заполнилась грохотом тяжелых башмаков. Похоже, вся кавалькада поднималась к нам и не собиралась слушаться голоса совести. Я тихо зарычал, предупреждая Рабиновича, но было уже поздно: небрежно отшвырнув в сторону перепуганного Катберта, на пороге выросла миниатюрная статуя Командора.

– Сэр Робин, благородный Галахад ждет вас в Камелоте, – таким же проржавленным, как и его доспехи, голосом проговорил посланник. – Будьте добры немедленно собраться!

Рабинович ответить не успел. Едва он открыл рот, придумывая какое-то извращенное оскорбление (ну кто же так с похмелья с людьми разговаривает?), как громче Сениного рта открылась дверь соседней комнаты. Оттуда выбрался бронированный Жомов, который, видимо, и спал в подаренных доспехах.

– Вы не охренели так по утрам орать? – злобно поинтересовался он. – Или, может, в рыло хотите?

Местные рыцари уже были довольно хорошо наслышаны о принятой у «сарацинов» форме вызова на поединок. Поэтому, как по команде, развернулись в сторону Жомова и преклонили головы, покрытые железными горшками.

– Сэр Джом, – начал свою речь предводитель опергруппы рыцарской милиции. От чего у Жомова челюсть до пола отвисла. (А что ты думаешь, Ванечка? Не одному Рабиновичу с кличкой теперь ходить! Это вам всем, гады, за «Мурзика»). – Благородный Галахад имеет к вашему барону срочное, неотложное и прибыльное дело. Позвольте нам проводить сэра Робина в Камелот, а затем, если мы вас чем-то оскорбили, то готовы каждый скрестить свои клинки с вашими в удобное для вас время на ристалище Камелота!

– «Прибыльное»? Что же вы сразу не сказали? – заорал из своей комнаты Рабинович и выскочил в коридор в одних трусах. – Ваня, сдуйся отсюда и не мешай мне с людьми общаться!

– Не, Сень! А че они наезжают? – обиделся Жомов. – За такие базары крыши нужно сшибать!

– А это, Вань, за что боролись, на то и напоролись! – усмехнулся Рабинович и затолкал Жомова обратно в его комнату. – Теперь бы сидеть в засаде, да дыра сзади…

Галахад встретил Рабиновича в том же самом зале, где они говорили в первый раз. Единственное, что изменилось с момента последней встречи, так это исчезли с пола кучи летучих мышей, контуженных тогда Поповым. Именно о нем и были произнесены первые слова.

– Я надеюсь, святой человек еще почивает? – с некоторой опаской поинтересовался Галахад. – Вы же не потревожили его благостный сон и не привезли с собой, сэр Робин?

Словно для того, чтобы удостовериться, что я не Попов, Галахад протянул к моей голове руку и попытался погладить. Кусать я его, конечно, не собирался (Сеня бы меня со свету сжил, если бы я ему деловую встречу испортил!), но зубами клацнуть возле ладони рыцаря пришлось. Я ему не комнатная болонка!

Галахад резко отдернул руку, а три его шавки, что в этот раз блуждали под столом, видимо, отыскивая потерянную ориентацию, попытались на меня огрызнуться. Обиделись за своего хозяина, наверное. Принципиальные какие! Пришлось высказать свою точку зрения на их нравственные позиции. От чего все три бестолковых зверюги разбежались по разным углам. Дабы больше об их половых взаимоотношениях никто не подумал ничего плохого!

– Мурзик, место! – рявкнул на меня Рабинович (Да сижу уже. Успокойся!) и пояснил Галахаду: – Он у меня не любит, когда чужие люди пытаются его погладить.

– Ну, после того, как вы спасли город, чужими мы считаться не должны, – с пафосом провозгласил зам главы администрации. – Если вы окажете мне такую честь, то я готов кровью побрататься с вами…

– Давайте как-нибудь попозже! – торопливо перебил его Рабинович. Сене явно не хотелось подхватить с кровью Галахада какой-нибудь местный вариант СПИДа. – А сейчас поговорим о делах. Зачем вы, сэр, позвали меня сюда?

– Видите ли, благородный Робин, – слегка поморщившись от такой спешки, перешел к сути проблемы юный рыцарь. – В окрестностях Камелота после исчезновения короля Артура появилась шайка отъявленных висельников. Разбойников и воров. До ее усмирения у меня не доходят руки. А вы, судя по рассказу Грифлета, уже встречались с ней и обратили это озверевшее быдло в бегство. Вот я и хотел бы, чтобы вы закончили начатое, истребив сих вредителей или изгнав их из окрестностей Камелота. Во имя короля, прекрасной Гвиневеры и незапятнанной чести рыцарства!

– Да, конечно, «во имя» и «ради чести» прекрасные слова! – согласился с ним Сеня. – Однако муфтий Ордена Командированных Рогоносцев, к которому принадлежит наш святой отец, тяжело болен. Мы странствуем по миру, чтобы собрать средства на его лечение и для этого выполняем любую работу. Поскольку силой отобрать что-то у других нам запрещает Устав Ордена, мы трудимся на благо людей за вознаграждение. Вы уж не обессудьте, великомудрый сэр Галахад, но за ликвидацию банды придется заплатить. Конечно, не из вашего кармана, а из казны Камелота. К тому же и среди жителей города можно устроить сбор средств…

– Сколько вы хотите? – К середине тирады Рабиновича зам главы администрации короля Артура совсем спал с лица. Но последняя реплика Сени вернула его к жизни. Теперь Галахад довольно улыбался и теребил свою куцую бородку.

– Сто золотых за голову главаря и по пятьдесят серебряных монет за каждого из остальных членов банды! – Рабинович твердо посмотрел Галахаду в глаза. – Причем половину всего платите вперед.

– Согласен, – слегка помявшись, решился рыцарь. – Только дайте мне слово чести, что не исчезнете с моими деньгами!

– Даю вам слово чести рыцаря в седьмом поколении, – без раздумья согласился Рабинович. – Жду на постоялом дворе требуемую сумму, а затем начну операцию…

Вот так мы и ввязались в еще одну авантюру. Одно слово: еврей. И больше ничего не скажешь!

Глава 2

Кавалькада из двух всадников, повозки и собаки медленно двигалась по густому лиственному лесу. Возглавляли колонну Жомов и Рабинович, упакованные в рыцарские доспехи. Сеня поначалу, помня рыцарский поединок в замке Бедивера, сопротивлялся собственной консервации в железную банку. Но стоило Жомову предположить, что у разбойников могут быть луки, Рабинович изменил свое решение и спрятался в ржавый панцирь быстрее Ивана.

Попов с Каутой, как и прежде, категорически отказались ехать на лошадях. Андрюша аргументировал необходимость зачисления повозки в боевые единицы отряда тем, что пойманных разбойников все равно нужно будет на что-то грузить для транспортировки в замок. Да к тому же летающий Горыныч группу демаскирует, а пешком он передвигается, словно конь на фигурных коньках.

Сакс забрался в повозку без понуканий. Жомов, закованный в новенькие латы, да еще и с огромным мечом на бедре, стал вызывать у него не просто уважение, а некий божественный трепет. Поэтому, стоило лишь раз Ивану посмотреть на Кауту, как сакс забрался в повозку, забыв о том, что там сидит Горыныч.

От чудища, как и от лошадей, сакс старался держаться подальше. Но нынче выбора у него не было, и терпеть общество Горыныча ему пришлось. Зато Мурзик, проехавший две трети пути от Гэлгледа до Камелота на тряской телеге, в этот раз от подобного способа передвижения отказался.

– Ну и где ты их искать собираешься, Пинкертон доморощенный? – после некоторой паузы поинтересовался о разбойниках у Рабиновича Андрюша. – Или у тебя на них особые приметы есть? Типа: разбойники всегда собираются в стаи поблизости от спаривающихся оленей? Или они охотно плюют на нестираные еврейские носки?

– Нет, они предпочитают в качестве приманки свинообразных славянских идиотов, – обиделся Рабинович. – Особенно тогда, когда они напоминают бурдюки с вином!

– Цыц! – рявкнул на обоих Жомов. – Вы мне еще подеритесь, горячие ментовские парни… Серьезно, Сеня, где мы этих лохов искать будем?

– Да не нужно никого искать! – Рабинович посмотрел на Жомова, словно Пифагор на закон расширения вселенной. – Скажи мне, друг Ваня, что ты решишь, когда увидишь, как две бронемашины конвоируют крытый фургон?

– Ясное дело, – усмехнулся Жомов. – Инкассаторы телок на пикник повезли!

– Идио-от, – Сеня схватился за голову. – Опилки иногда в своей завалинке меняй!

– Ваня, этот милый гражданин хочет сказать, что меня следует использовать как приманку, – ехидно разъяснил оторопевшему Жомову Андрюша. – Дескать, увидят хитрые разбойники две большие консервные банки верхом на печальных клячах из похоронного бюро, к тому же еще и конвоирующих катафалк со «свинообразным славянским идиотом», и решат, что несметные сокровища сами плывут в их лапы. За «сокровище» и Каута покатит. Если его предварительно в кожаный мешок упаковать, а Горыныча заставить этот мешок снизу подсвечивать!

Перебранка между друзьями длилась довольно долго. Особенно продолжительной она стала после того, как в дискуссию вступил Горыныч. В очень вежливых выражениях чудище объяснило, что несогласованность действий во время боевых операций всегда приводила к краху любых тактических построений.

– И вообще, не тем вы занимаетесь, – закончил свою речь Ахтармерз Гварнарытус, которому еще вчера успели рассказать, чем трое «пришельцев из будущего» занимались у себя на родине. – У вас вселенная, между прочим, гибнет. А вы ерундой занимаетесь: местный рэкет гоняете. Типично ментовское мировоззрение!

– Ты у меня еще поговори, примус трехконфорочный! – рявкнул на него Жомов. – Закручу тебе сейчас фитиль по самое не могу, будешь пламя из сам знаешь чего выпускать!

Горыныч на эту реплику, конечно, обиделся и слегка увеличился в размерах, но от участия в дискуссии не отказался. Из шести часов, что потребовались на дорогу до места сражения с разбойниками, столь прославившими святость Попова, споры продлились ровно половину. Но консенсус дискутирующими сторонами все же был достигнут.

Разведку местности должен был начать Горыныч, прочесывая окрестности на бреющем полете. С земли поддержку ему должен был оказать Мурзик. Псу поручалось постараться взять след сбежавших разбойников, совершенно не подумав о том, что для него это будет довольно проблематично, поскольку уже прошло три дня.

Однако основная ставка делалась на приманку в виде Попова. Рабинович был абсолютно уверен, что если разбойники напали на охраняемую телегу в прошлый раз, то попытаются захватить ее и теперь. Андрюша «живцом» быть категорически отказывался. Дескать, его работа – химическая экспертиза. А задержанием пусть омоновцы занимаются!

Добиться согласия Попова удалось только после того, как Рабинович отобрал у Ивана пистолет и сунул его Андрюше, потребовав не стрелять больше одного раза. И то только в критическом случае.

Основное обеспечение безопасности «святого человека» осуществляли Каута в римской экипировке и Горыныч в роли авиационной поддержки. Немалые надежды возлагались и на серебряный крест. Который, между прочим, можно было использовать и как приличный ударный инструмент (согласно инструкции Кэя Какамври). Мурзик должен был действовать по собственному усмотрению…

В общем, где-то за километр до предполагаемой встречи с бандой разбойников Попов с Каутой, воротя морды в стороны, запустили Змея в воздух. Горыныч, бешено размахивая перепончатыми крыльями, завис в десяти сантиметрах от земли, а затем быстро начал набирать высоту. Через пару минут он, подобно пикирующему бомбардировщику, начал рисовать фигуры пилотажа среди древесных крон. А затем и вовсе скрылся из виду.

– Надо было его хотя бы на веревку привязать, – вздохнул вслед Горынычу Жомов. – Сбежит на хрен! Чем без него разбойников в кучу сгонять будем?

– Слышал Ваня звон, а подумал, что стон, – сплюнул Рабинович. – За бабой поперся, на попа напоролся!

Обидеться Жомов не успел. И не потому, что соображал плохо. Дошло до него на этот раз быстро. Вот только ответить Рабиновичу хорошим тумаком Ване помешал Горыныч, который свалился с небес едва ему не на голову.

– Сэр Робин, разрешите доложить! – пропыхтело чудище, спикировав мимо жомовской колокольни на телегу и придавив под своей раздувшейся тушей несчастного Кауту. – В результате воздушного патрулирования в двухстах метрах впереди движения колонны мною замечена засада норманно-саксонских моджахедов! Численность определить не удалось в связи с приказом не демаскировать себя.

– Попробуй, гад ползучий, еще так сделай! – прошипел на Горыныча сакс, выбираясь из-под его туши и брезгливо отряхиваясь. – Я тебя тогда к медному котлу прикую и заставлю на когорту солдат кашу целый месяц готовить!

Впрочем, Кауту никто не слушал. Даже чудище на его реплику внимания не обратило. Поскольку все вокруг засуетились, приготавливаясь к бою. Вместе со всеми вооружился и Попов. Он взял в одну руку пистолет, а в другой, подумав, зажал свой верный серебряный крест. Чем кот не шутит?!

– Так, Ваня! Ты едешь первым, я тебя прикрываю, – скомандовал Рабинович, останавливая всеобщую толкотню. – Скорость движения не увеличивать. Телеге к нам вплотную не приближаться. Понял, Андрюша?.. Мурзика держите, чтобы раньше времени на разбойников не кинулся…

Мурзик, судя по его виду, не особенно-то и собирался это делать.

Сценарий нападения на проезжих у разбойников был устоявшийся. Причем существовал, наверное, в единственном варианте. Едва вся кавалькада оказалась между двумя группами «джентльменов удачи», как перед Жомовым, а затем и позади телеги с Поповым на дорогу упали два развесистых дуба.

Основной удар нападавших пришелся по Жомову и Рабиновичу. Разбойники видели именно в них основную помеху на пути к вожделенному богатству и стремились разделаться с двумя бронированными ментами в первую очередь.

Несмотря на то, что грабителей, по сравнению с первым разом, значительно поубавилось, по численности они явно превосходили небольшой «сарацинский» отряд. Впрочем, Жомова это ничуть не волновало. Он до того был рад разговеться дракой после трехдневного воздержания, что смело ринулся один навстречу разбойникам. Рабинович просто не успевал за ним.

И все же, несмотря на все усилия Жомова, очень скоро два доблестных бойца оказались в окружении и прорваться на помощь Попову никак не могли.

Телегу, оставленную под присмотром толстяка в балахоне, и сакса, косящего под римлянина, разбойники посчитали легкой добычей и отрядили на ее захват гораздо меньшие силы, чем на атаку двух псевдорыцарей. Каута с дикими криками апачей сражался как мог.

А если еще учесть помощь Мурзика, постоянно выскакивающего из-под телеги и кусающего за опорные конечности то одного, то другого из нападавших, можно понять, насколько нелегко приходилось разбойникам у телеги. Однако долго это шаткое равновесие продержаться не могло!

И тут, наконец, взялся за дело Попов. Андрюша долго сомневался, стоит ли ему вообще вмешиваться в безобразие на дороге. Но, увидев, насколько несладко приходится его друзьям, он встал на телеге во весь рост и заорал благим матом:

– Граждане мазурики! Ваша банда окружена. Сопротивление бесполезно. Выход находится под прицелом. Так что ваша песенка спета! Выходить наверх по одному. Перед дверью выбрасывать оружие на снег. И без глупостей! Аминь.

Увидев толстяка в балахоне, стоявшего во весь рост на телеге и размахивающего огромным крестом, нападавшие несколько оторопели. К тому же рык Попова действовал на местных аборигенов посильнее психотронного средства. И даже если бы Андрюша вместо своих легких использовал бы мегафон, большего эффекта все равно не добился: разбойники попросту застыли с раскрытыми ртами.

Однако те, кто атаковал друзей в этот раз, оказались людьми закаленными. Они уже прошли горнило первого нападения и испытали на себе действие карманного грома в виде табельного жомовского пистолета. Поэтому теперь простым рыком их запугать было невозможно. Разбойники вновь пошли в атаку, и требовалось что-то более эффективное!

– Ты, змея подколодная. Рептилия мутировавшая, ящерица бесхвостая, долго в телеге валяться будешь?! – не оборачиваясь, обозвал перепуганного шумом Горыныча Попов. – У тебя что, мушиные личинки вместо мозгов? Или моль в животе дырку проела?

Трудно предположить, как Андрюша угадал самые страшные для рода Гварнарытусов оскорбления, но ничего лучшего, чтобы расшевелить Горыныча, он придумать бы не смог. От страшной обиды чудовище стало так стремительно увеличиваться в размерах, что поломало у телеги заднюю ось.

Если учесть еще и то, что Попов не видел этой метаморфозы и для верности выстрелил в воздух из пистолета, то эффект получился впечатляющий! Можно со стопроцентной уверенностью утверждать, что те, кто такое видел, не забудут это зрелище никогда.

Оглушенные непонятными заклинаниями чокнутого священника, разбойники услышали страшный грохот и увидели, как из-за спины толстяка из ничего появляется трехглавое чудовище. Половина из них (у кого сердце послабее) сразу попадали в обморок. А оставшиеся бросились бежать к спасительному лесу. Куда там!

Увидев, что часть насильственно отлавливаемых индивидуумов пытается скрыться, Горыныч двумя выбросами пламени поджег придорожные кусты. Такой подлости со стороны подвергавшегося честному ограблению обоза разбойники и вовсе не ожидали. Поэтому побросали оружие и встали на колени, проклиная подлых колдунов.

– А теперь Горбатый. Я сказал, Гор-рбатый! – почему-то продолжал орать Попов, не обращая внимания ни на что вокруг. Часть разбойников поняла эти слова буквально и начала ощупывать спины, опасаясь появления на них наколдованных Андрюшей наростов.

Впрочем, понять Андрюшины крики было можно. Как раз тогда, когда начали падать ниц перед его величием, Попов сползал на пузе по поломанной Горынычем телеге. Задние колеса у доисторического транспортного средства отлетели. И из горизонтального дна образовалось некое подобие детской горки. Вот по ней Попов и съехал назад, едва не усевшись широким задом на зазевавшегося Мурзика.

– Разошелся, зверюга, – проворчал Андрюша, уткнувшись носом в сломанную ось. – Такую полезную вещь испортил. Как я теперь назад доеду?

Впрочем, ремонт телеги в проблему не превратился. Поскольку это не подвеска у «Жигулей»! Жомов отконвоировал двоих арестованных разбойников в лес, ободряя их дружескими пинками. Там несчастные «зэки» нашли подходящее по толщине деревце и сварганили из него новую ось. Элементарно, Ватсон!

Остальные, связанные друг с другом за щиколотки веревкой, захваченной из Каммлана предусмотрительным Рабиновичем, тем временем расчистили дорогу от поваленных деревьев. К тому времени, когда тележную ось восстановили, путь в Камелот был свободен!

Захваченная банда разбойников, видимо, успела досадить жителям Каммлана намного сильнее, чем Горыныч. Поэтому возвращение отряда частных детективов в город вышло поистине триумфальным. Жители с ликованием приветствовали бесстрашных «сарацинских» парней, не забывая оплевывать при этом незадачливых «романтиков большой дороги».

Кое-кто из особо сердитых аборигенов (а я говорю, что это было местное купечество!) попытались было начать вешать разбойников вдоль городских улиц, но Рабинович твердой рукой пресек все эти попытки изобрести суд Линча раньше времени. Естественно, не от жалости. Сеня просто еще не успел получить все поголовное вознаграждение, причитающееся ему!

– Горожане! – кричал он с высоты холки своей кобылы. – Судить преступников должен король. Мы понимаем ваше недовольство и разделяем его. Именно поэтому, рискуя собственными жизнями, освободили вас от бесчинств этих выродков. Теперь вы еще раз убедились, что, только обратившись к нам и заплатив небольшой гонорар, вы получите гарантию своей безопасности и сохранности вашего имущества! Детективное агентство «Серые тени» всегда готово помочь вам!

По мере приближения к замку толпа зевак начала постепенно редеть, пока не исчезла совсем. Видимо, у местных жителей с руководством Камелота существовал договор о соблюдении демаркационной линии. Когда до рва вокруг крепости оставалось метров двести, и последний из любопытных аборигенов скрылся с глаз долой.

Вереницу отловленных «санитаров» торговых путей возглавлял Рабинович. Замыкала цепочку телега с Поповым и Жомов верхом на своем бесподобном тяжеловозе. Кауту с Горынычем высадили еще у постоялого двора, поэтому наслаждаться триумфом троим друзьям теперь не мешал никто.

– Эй, стража, опустите мост перед благородным сэром Робином! – беззастенчиво заорал Сеня, поэтому и не сразу услышал назойливое жужжание возле своего уха. Что делает человек, когда к нему пристает насекомое? Правильно! Отмахивается. Вот и Сеня, на свою голову, сделал то же самое!

– Мать твою, козлы вонючие! – услышал удивленный Рабинович за спиной знакомый голосок. – Вы когда-нибудь перестанете своими клешнями махать куда попало, словно гоблины на перекрестке?!

От неожиданности Рабинович поперхнулся окончанием своей пафосной речи и собрал карие очи в кучу, стараясь поймать в поле зрение наглого эльфа, мельтешившего перед самым Сениным носом. Эльф висеть на одном месте не собирался. Более того, он подлетел поближе и с размаху залепил кулачком Рабиновичу в правый глаз.

– Если еще раз на меня замахнешься, урод длинноклювый, оба глаза вышибу! – пискнул эльф и, не дав Рабиновичу даже проморгаться, полетел в хвост колонны.

– Привет, свиноматка, – ласково поздоровался хам перепончатокрылый с ошалевшим Поповым. – Гляжу, тебе уже на вертел пора. Мать твою!.. Надо троллям стукануть, что тут для них десерт откормили.

Попов от обиды, не издавая ни звука, зашевелил губами. Вид у него получился еще глупее, чем у Кристины в рекламе «Орбита» без сахара. Причем настолько, что даже недалекий Жомов не мог не рассмеяться.

– Пасть закрой, чумовоз консервированный! Надоели вы мне все, как гномы, – пискнул эльф и, стукнув Ивана кулачком по железному шлему, растаял в воздухе. – Век бы на ваши дебильные рожи не смотрел, а тут приходится раз в два дня к вам мотаться! Козлы, мать вашу…

– Блин, убью его, если еще раз появится! – пробурчал оскорбленный Жомов.

– Убей, Ваня. Убей, – покачав головой, вздохнул Попов. – Чует мое сердце, не к добру он нам видится. Первый раз змеюка нас едва не сожгла. А сейчас она за нами хвостом таскается и мои телеги ломает… Кого теперь к нам на шею повесят? Джипина дефективного?..

Подъемные ворота замка начали опускаться со страшным скрипом. Визг от несмазанных цепей был настолько оглушительным, что у Рабиновича заложило уши. Если учесть, что Сене пришлось не только прочищать их, а еще и растирать глаз после тычка маленького перепончатокрылого буяна, то можно представить, как долго весь караван стоял перед крепостным рвом.

К хорошему привыкают быстро. Воодушевленный теплым приемом жителей Каммлана, Рабинович рассчитывал увидеть нечто подобное и при въезде в Камелот. Однако каменный исполин встретил отряд гробовым молчанием. Более того, ни у крепостных ворот, ни в просторном дворе не было ни единой живой души!

– Что это тут такое? – поитересовался разочарованный Рабинович. – Весь народ согнали на внеочередное партсобрание?

– Да нет! – отмахнулся рукой Жомов. – Бухают уже все, наверное. Давайте этих лохов куда-нибудь определим и столовую поищем. Пока без нас все не выпили!

– Конечно, бухают, Ванечка, – ехидно поддержал его Попов, настороженно оглядываясь по сторонам. – А ворота тебе кто, святой дух открывал?

– Ну это тебе лучше знать, – хмыкнул Иван и застыл, удивленно посмотрев на крепостные стены.

Повинуясь чьей-то неслышной команде, словно по мановению волшебной палочки, меж зубцов стен выросли из ниоткуда сотни лучников. Почти одновременно с этим «чудесным» появлением толпы поклонников таланта Рабиновича позади отряда упала тяжелая кованая решетка, перекрывая собой выход из крепости.

Однако организаторам торжественной встречи и этого оказалось мало. На круглый двор Камелота из всех щелей, словно взбесившиеся тараканы, высыпали вооруженные до зубов стражники. В одно мгновение они окружили отряд и пойманных им пленных плотной стеной, ощетинившейся стальными жалами копий.

– Та-ак, – медленно наливаясь бешенством, протянул Жомов. – И че это за херня такая?! Че, тут все по сопатке желают получить?

– Подожди, Ваня, – остановил друга Рабинович и с улыбкой (светлей от которой, кстати, никому не стало) обратился к стражникам. – Успокойтесь, господа! Эти разбойники больше не опасны. Мы их арестовали и держим ситуацию полностью под своим контролем…

Сеня осекся, уставившись на портик дворца, оставленного в наследство Камелоту еще римским сенатором. Медленно и величественно, словно Мария Антуанетта на эшафот, на мраморное возвышение выбрался Галахад, сопровождаемый… Бедивером и Мордредом! Чуть позади них грудились остальные представители рыцарства Круглого стола, не обремененные розыском Святого Грааля.

– Опа-на! – хлопнул себя по толстым ляжкам Попов. – Похоже, сейчас нас чем-то обрадуют…

На несколько секунд над крепостью повисла такая тишина, что стало слышно, как в Каммлане раскупоривают пивные бочки. Жомов облизнулся и растерянно посмотрел в ту сторону, где без него начиналась гулянка. Тяжело вздохнув, Иван хлопнул Рабиновича по плечу.

– Похоже, сегодня мы не бухаем, – констатировал он. – Да ты не расстраивайся, Сеня! Мы же все равно до возвращения Мерлина завязывать собирались…

Перебивая его слова, сенешаль ударил мечом по бронзовому щиту. Переливчатый звон, вызванный этим ударом, спугнул с крепостных крыш успевших задремать в тишине ворон. Черные стаи отвратительно вопящих птичек заполонили собой весь овал июльского голубого неба над двором Камелота. Попов поморщился и почему-то перекрестился.

– От имени короля Артура и по обвинению достойнейших рыцарей, сэра Бедивера и сэра Мордреда, – срывающимся от торжественности момента голосом завопил Галахад, едва эхо бронзового звона рикошетами от стен сбежало в глубь крепости. Воронье карканье ему было абсолютно по фигу! – Я, благородный рыцарь Галахад, заключаю этих людей под стражу до выяснения всех обстоятельств. Трое этих людей, выдающих себя за сарацинов, – Галахад махнул рукой в сторону ментов, – обвиняются в подлоге, сопротивлении правоохранительным органам, клятвопреступничестве, колдовстве, ереси и кощунстве!.. Об остальных и говорить нечего. Все! Посадить всех их в северную башню…

А «демократизаторы» остались на постоялом дворе. Впрочем, и они бы не помогли. Поскольку против лома, как известно, нет приема!

– Да этот сопливый козел просто деньги платить нам не хочет! – истошно завизжал Рабинович и рванулся вперед. – Я ему сейчас башку сшибу. Кидала хренов!

– Тпру, – поймал Рабиновича за шиворот Иван. – Тормози, Сеня. Попали мы конкретно! Эти маньяки шашлыки из нас сделают раньше, чем ты до глотки этого чмо доберешься…

Рабинович еще некоторое время пытался вырваться из медвежьих объятий Жомова. Но, увидев сжимающееся кольцо копий, умерил свой пыл. Уступая веским аргументам в виде подавляющего численного преимущества и готовых к выстрелу луков, друзья сложили оружие.

– Ловила кошка мышку, а сама собаке попалась! – видя такую картину, сострил один из разбойников и запел древний саксонский гимн:

– А это еще что за хрен такой? – удивленно посмотрел на вокалиста Жомов.

– Наш предводитель, Аллан Бейл! Менестрель в отставке, – гордо ответил Ивану один из разбойников и во всю глотку стал подпевать главарю.

– Слушайте, а мы, может, «Интернационал» затянем? – предложил Попов и взвыл: – Вставай, проклятьем заклейменный…

– Я тебе сейчас встану! – рявкнул на него Жомов. – Еще красный бант на пузо прикрепи, сволочь большевистская!

Сеня на их перепалку взирал с полным безразличием. После того как он осознал потерю значительной части гонорара за поимку разбойников, Рабиновича уже ничто не могло затронуть за живое. Он швырнул свой меч на мощеный двор и опустился на пятую точку, обхватив голову руками.

Пока Сеня, словно скорбящая Богоматерь безвременно ушедшего сына, оплакивал свои финансовые убытки, стражники Камелота начали утаскивать поющих разбойников с крепостного двора. К «сарацинам» они подходить пока не решались. То ли жомовского меча боялись, то ли проклятья «святого человека». Разве разберешь, что в их непросвещенных головах творится? Скорее всего останавливало стражу и то, и другое.

Впрочем, полутораметрового меча стражники все же боялись больше. Потому что подойти к «сарацинам» решились только после того, как Жомов оный меч опустил на камни. Двое из солдат Галахада бросились поднимать страшное оружие. Причем им это так тяжело далось, что Иван рассмеялся.

– Смотрите, мужики, ежа против шерсти не родите! – рявкнул он и поднял с земли горюющего Рабиновича. – Пошли, Сеня. Нам уже не привыкать баланду хлебать. Выкрутимся как-нибудь…

Северная башня оказалась местом даже более мерзким, чем яма во дворе замка Бедивера. Строили ее еще в незапамятные времена и окошек для вентиляции не предусмотрели. Из-за отсутствия циркуляции воздуха влага постоянно конденсировалась на шершавых каменных стенах и сочилась вниз тонкими ручейками.

На полу, в самой середине камеры, постоянно стояла лужа (причем вонявшая не хуже Горыныча). В ней комары создали инкубатор и плодились с бешеной скоростью. Рой этих кровососов мгновенно накинулся на арестантов, истосковавшись по свежей пище, словно инок по телячьей отбивной во время Великого поста.

На полу башни валялись несколько запчастей от скелетов. И, судя по интенсивности налетов комариного племени, можно предположить, что предыдущие заключенные умерли не от жажды или голода. На это у них просто не хватило бы времени! Поскольку комары потребляли человечью кровь со скоростью вакуумного насоса.

Едва за стражниками захлопнулась дверь, ритуальное песнопение разбойников мгновенно стихло. Некоторые попробовали орать и ругаться на безответных комаров, но вскоре поняли, что проще держать рот закрытым. Если ты, конечно, не Горыныч и не предпочитаешь полную пасть насекомых вместо нормального обеда.

Кое-кто из арестантов сослепу попытался сесть на пол, но тут же вскочил: все дно севернойбашни устилал сплошной ковер из мокриц, слизней и еще бог весть кого. Возникнувшие стихийно споры о том, кто раньше слопает заключенных – мокрицы или комары – тут же затихли по уже известной вам причине: комары забирались в рот и пытались кусаться и там.

– Сеня, ты не расстраивайся, – попытался утешить Рабиновича Попов, не разжимая губ, облепленных жаждущими его кровушки сосущими тварями. – Пистолет остался у меня. Подождем, когда стража чуть угомонится, и попробуем прорваться из замка.

– А деньги мне кто вернет! – рявкнул Рабинович, но тут же поперхнулся комарьем и плотно сжал губы. – И потом, не выбраться нам отсюда без помощи. Дверь нам не вышибить. А если мы и умудримся узнать, на каком уровне находится запор, и расстреляем его из пистолета, то у нас патронов не останется, чтобы от стражников отбиться, когда через ворота проходить будем.

– А мы этих бандюг впереди себя пустим, – промычал Попов. – Пока охрана на них отвлечется, мы под шумок и проскользнем!

– Лучники со стен этих лохов в пять секунд перестреляют. Сеня прав. Без помощи не обойдешься, – вставил свое веское слово Жомов и обнял Мурзика за шею. – Э-ех, дружище, кабы ты говорить умел!

Увлекшись планом побега, трое друзей не заметили, как к ним подобрался Аллан Бейл. Экс-менестрель тронул Рабиновича за плечо, едва не устроив Сене разрыв сердца, и пробубнил, подражая Андрюшиной манере разговора:

– Ты, рыцарь, умный мужик. Должен понимать, что даже если из замка сбежите, то без хорошего проводника вам от погони не уйти. Лучше, чем я, здешние леса не знает никто. Предлагаю сделку: вы берете меня с собой, я прячу вас в лесу и вдобавок покажу нашу сокровищницу.

– Пошел ты на хрен, Сусанин доморощенный! – рявкнул на Бейла Жомов, но тут же заткнулся, зачерпнув своей пастью целую эскадрилью комаров. – Как мы отсюда сбежать, по-твоему, можем?..

– Не знаю, не знаю, – промычал Аллан. – О вас уже целую неделю легенды по всем окрестным графствам ходят. Вот я и думаю: «Не может быть, чтобы у таких великих людей пары-тройки трюков в запасе не имелось!»

– Ладно, хрен с тобой. Держись поблизости, – милостиво согласился Рабинович, почувствовав новый способ обогащения. – Если мы что-нибудь придумаем, то дадим тебе знать.

– Придумаешь тут, как же, – фыркнул Попов (который, кстати, из-за подкожного жирового слоя страдал от комаров меньше остальных!). – Пока мы размышляем, эти мерзкие насекаторы всю нашу кровь в свои бездонные желудки перекачают…

Время словно остановилось. Друзья напряженно думали, стараясь найти выход из тупиковой ситуации. В северной башне наступила тишина, нарушаемая только комариным звоном да редкими шлепками падающих тел: некоторые малокровные аборигены уже начали ощущать упадок сил от укусов и валились с ног, отдаваясь на пропитание изнывающим от нетерпения мокрицам.

«Сарацины» держались лучше всех, хотя и чувствовали, как лица начинают распухать от комариного яда. Тела у всех троих чесались так, что хотелось содрать с себя кожу и растереть ее о шершавые камни стен. В ушах стоял непрерывный звон, заглушавший все остальные звуки. И лишь Мурзик чувствовал себя вполне сносно. Именно он и услышал первым звон стали за дверью и залился звонким лаем. Плевать он теперь хотел на комаров!!!

От неожиданности Рабинович подскочил вверх на пару метров. Он хотел по привычке приказать псу заткнуться, да не решился открыть рот. Не понимая, что происходит снаружи, Сеня рванулся по телам разбойников к просмоленной дубовой двери. Не успел Рабинович до нее добраться, как дверь распахнулась, впуская внутрь темницы отблески пламени: подсвечиваемый сзади Горынычем, в освободившемся проходе стоял сэр Грифлет!

Не дав произнести ни слова благородному рыцарю, чудище влетело внутрь. Бедные разбойники, поверившие вдруг в спасение, теперь решили, что пришла их неминуемая смерть в облике этого исчадия ада. Забыв о комарах, они с дикими воплями рванулись в глубь темницы.

– Вот это завтрак! – восхитился Горыныч, не обращая внимания на сбившихся в кучу людей, и всеми тремя головами слизнул с пола около тонны мокриц. – Вы идите, друзья, с этим вежливым господином, а я слегка перекушу и потом догоню вас снаружи.

– А я думал, что только у Попова все мысли жратвой заняты! – восхитился Рабинович и бросился к выходу. – Вы оказались преданным другом, сэр Грифлет! Родина вас не забудет…

Глава 3

Толпа озверевших от комариных укусов разбойников рванулась через замок, сметая все на своем пути. Они едва не затоптали Кауту, караулившего с мечом в руках подступы к северной башне, пока Грифлет расправлялся с охраной у дверей темницы. Хорошо, что Сеня первым из камеры вышел и успел сакса предупредить.

Жомов по дурости-то помчался было во главе лесных флибустьеров, но Горыныч, слопавший вмиг всю камерную живность, поймал его зубами третьей головы за ментовские штаны, что выглядывали из-под рыцарских доспехов.

– Куда раскочегарился? – спросила Жомова третья голова, не разжимая зубов. – Я тут кое-какие вычисления произвел и понял, что если в этом времени хоть один из вас умрет, то назад вернуться никто не сможет. Ваша вселенная тогда непременно коллапсирует… Там впереди лучники уже в себя от моего налета приходят, и нечего дурную голову под столы совать. Тем более что она у тебя одна!

Лично меня уговаривать нужды не было, а вот для удержания Жомова от попыток немедленно рассчитаться за подлый арест Горынычу пришлось еще одну голову подключить. За свои благие намерения Ахтармерз, между прочим, в один из шести глаз получил, но Ивана-дурака не выпустил!

Мой Сеня Горыныча поддержал, и Жомов успокоился. Пока я стряхивал с лап нескольких особо шустрых мокриц, успевших забраться на шерсть во время сидения в камере, страсти перед северной башней улеглись.

Сэр Грифлет вежливо ждал, пока двое «сарацинов» и гербовый дракон при помощи отборного мата и кулаков уговорят третьего успокоиться. Рыцарь успел почистить свой меч и дать в ухо Аллану Бейлу, попытавшемуся под шумок стащить его кошелек, прежде чем озверевшего после общения с негостеприимными насекомыми Жомова удалось убедить вести себя благоразумно.

– Простите меня, благородный сэр Робин, что я посмел вмешаться в ваши дела, – склонив голову, проговорил Грифлет, как только стало возможным вставить хоть слово. Видя такой поворот событий, я от удивления вытаращил глаза, а уж про остальных олухов и говорить не приходится! – Я никогда бы себе этого не позволил, но сэр Галахад, поддавшись уговорам подлого Мордреда и бесчестного Бедивера, никак не хотел дать вам возможность отстаивать свою правоту в рыцарском поединке. Я, ваш вассал, без вашего повеления позволил себе вмешаться в дело вашей чести! Но, поверьте, по-другому поступить я не мог. Теперь казните меня!

Последний раз я был так ошарашен, когда Жомов во время тренировки задел меня случайно дубинкой по голове. От слов Грифлета я настолько растерялся, что забыл про мокриц. И одна особо проворная тварь успела забраться под хвост. Пришлось прилюдно, извините, выкусывать ее оттуда.

– Сэр, вы совершили поистине доблестный поступок! – наконец смог застегнуть раззявленную варежку Сеня. – Вам не в чем упрекнуть себя. Однако если вы и дальше будете стоять столбом и заниматься самобичеванием, я вам точно по рогам настучу… Есть отсюда какой-нибудь запасной выход?

От дикого вопля Рабиновича я проглотил мокрицу, Попов упал на задницу, Жомов еще раз заехал в глаз Горынычу, а Ахтармерз с перепугу настолько уменьшился, что попросту повис на штанах Ивана. Только Каута и Аллан никак на Сенин крик не отреагировали. Привыкли, наверное, что на них постоянно орут.

То ли от похвалы Рабиновича, то ли от его крика, сэр Грифлет заметно повеселел. Он кивнул головой и, махнув рукой, пригласил всю честную компанию следовать к западной крепостной стене.

На востоке между тем разгоралась настоящая битва. Остатки разбойничьей шайки похватали оружие, брошенное стражниками при появлении Горыныча, и пытались прорваться через крепостные ворота. Но Камелот на то и Камелот, чтобы ни войти в него самовольно нельзя было, ни выбраться на свободу тоже. Не знаю, что уж сделали с разбойниками пришедшие в себя объединенные мордредо-галахадо-бедиверовские части, но видеть большинство из них мне больше не довелось.

Мы тем временем спокойно уходили в противоположном направлении к тайному ходу. Первым шел Грифлет, за ним – Рабинович, Попов, Аллан, Каута и Жомов, со штанов которого так и не хотел отцепляться Горыныч.

Я замыкал колонну, поэтому прекрасно видел, как безразмерный монстр менял одну уставшую голову, державшуюся за ментовский зад, другой. Освободившаяся пасть тут же выпускала маленький язычок пламени, вроде как у зажигалки.

Жомов, наконец, сообразил, что к нему на буксир кто-то прицепился, и оторвал Горыныча от штанов. Тот от облегчения выпустил пламя сразу из всех своих огнеметных орудий. Жомов чихнул.

– Прекратишь ты гореть, зажигалка хренова? – поинтересовался Иван. – Карманы у меня сзади не спалил?

– Не спалил, – ответил Горыныч и снова рыгнул тремя огоньками. – У меня, между прочим, изжога от повышенной кислотности желудка. Посмотрел бы я, что с тобой бы было, если бы ты столько мокриц сразу съел, а затем резко деформировался.

– Да я и от одной мокрицы деформируюсь на хрен так, что меня даже повариха из детдома не узнает! – фыркнул Жомов. – А если у тебя изжога, соды выпей. И не фига мне тут огнем пыхать…

Поспорить дальше они не успели. Сэр Грифлет знаком приказал остановиться и всех подозвал к себе. От любопытства Горыныч вновь стал увеличиваться, и Жомову пришлось остановиться. Я обогнал всю толпу и, прежде чем Рабинович успел схватить меня за ошейник, выглянул за угол. Что, у меня ни нюха, ни слуха нет, что ли?!

Ошарашенные моей выходкой беглецы похватались за то оружие, что у них было (причем Жомов выставил перед собой Горыныча. Вместо огнемета) и бросились за мной. Естественно, что за углом они увидели только низкую дубовую дверь и никакой охраны. Могли бы меня сразу спросить, а не совещание посередь дороги устраивать!

Я всю компанию обогнал и остановился дверь понюхать. С этой стороны она даже драными котами не пахла. Зато из-под двери тянуло сыростью с запахом тины и рыбы. Видимо, потайной ход пролегал подо рвом, и потолок у него тек изрядно. Хотя какая разница? И так уже все лапы промочил.

Сэр Грифлет, бормоча что-то себе под нос, начал считать кирпичи с правой стороны двери. Не знаю, что уж подумал об этих манипуляциях Попов, но он почему-то начал похлопывать рыцаря по плечу с видом крайнего сочувствия.

Наконец Грифлет закончил расчет кирпичей и вытащил из стены нужный. За ним оказалась небольшая ниша, в которой на проржавленном металлическом клине висел здоровый бронзовый ключ. Рыцарь отворил им дверь и, сняв со стены смердящий горелым свиным жиром факел, первым шагнул под своды тоннеля.

Потайной ход изнутри, естественно, не запирался. Зато изнутри закрывалась дверь, ведущая на свободу. Тем же самым ключом рыцарь открыл и ее, выведя беглецов на опушку леса на южной окраине Каммлана.

– Ну, Сусанин, блин, теперь твоя очередь, – Жомов так хлопнул Аллана по плечу, что тот растянулся на свеженькой зеленой травке.

– Сэр Джом, конечно, этот человек всего-навсего разбойник, но нельзя ли с ним обращаться помягче? – печальным голосом поинтересовался Грифлет. – Все-таки, насколько мой непросвещенный ум позволяет оценить ситуацию, от него сейчас зависит наше спасение.

– У тебя че, крыша поехала? – опешил Жомов. – Че я такое сделал?!

Чтобы не слушать новую перебранку, я отошел подальше, под деревья. Во-первых, все равно никто ничего умного не скажет. Разве что Горыныч. И то, если о своей изжоге забудет. А во-вторых, у меня, в конце концов, тоже естественные потребности имеются!

Когда я вернулся назад, эти олухи придумали совершенно идиотский план, в котором я никакого участия принимать не хотел! Дело в том, что моему Сене приспичило забрать с постоялого двора оставленное там имущество. А Грифлет его поддержал, сказав, что никто не имеет права, пользуясь арестом человека, экспроприировать его сбережения. При этом почему-то покосился на Аллана.

Категорически против возвращения в Каммлан возражал только Попов. Он, видите ли, сегодня уже достаточно натерпелся, чтобы подвергать новым истязаниям свое измученное тело. Андрюша заявил, что остается здесь.

Впрочем, против этого никто не возражал. Аллана, естественно, брать с собой никто не хотел (сбежит еще под шумок!). Сеня не доверял нашему вновь приобретенному проводнику и на время собственной отлучки не хотел оставлять его без охраны. Вот он любезно и разрешил Попову остаться, дав ему в помощники Кауту. Для пущей надежности Аллана связали и положили под раскидистый дуб.

Для устрашения населения нам срочно требовался дракон солидных размеров. Однако Горыныч, пресытившийся и благодушный (если не считать изжоги), никак не хотел раздуваться. Как был размером с беременную таксу, таким и оставался. Как бы Рабинович с Грифлетом его ни просили!

На помощь двум воителям пришел Попов. Он вновь повторил свой трюк с оскорблениями, каковой совершил при аресте банды Аллана. Только в этот раз к прочим эпитетам добавились «нарушенный кислотно-щелочной баланс» и «ожиревшая кобра». Горыныч до того обиделся на Андрюшу, что первый факел горящего газа выпустил в его направлении. Хорошо, недострелил. Иначе зажарил бы нашего несчастного проводника, которым умный Андрюша успел заслониться.

Наше возвращение в Каммлан произвело на жителей города такое же устращающее впечатление, как появление темера на отдыхающих крыс. Люди разбегались куда глаза глядят. Одного придурка мне даже за штаны пришлось схватить, когда он в колодце надумал спрятаться. Кто бы тебя оттуда потом вытащил, родной?!

Жомов мои благие намерения понял по-своему. Он решил, что мужик, которого я схватил за холщовые штаны, чем-то мне досадил. Поэтому и слегка стукнул его кулаком по темечку. Эффект вышел прямо противоположный моим стараниям: я остался с куском холста в зубах, а горожанин рыбкой нырнул в колодец. Пришлось ему ведро следом столкнуть. Чтобы хоть держаться было за что!

Наш пикирующий бомбардировщик, изрыгая языки пламени, гонял народ из одного угла города в другой, умудряясь при этом читать аборигенам лекцию о недопустимости расистских настроений в средневековой среде. Тоже мне, историк! Отсюда до средних веков не меньше, чем в обратную сторону до Рождества Христова.

Катберт скрыться с собственного постоялого двора попросту не успел. Он, конечно, пытался, но я встал у него на дороге и объяснил политику «партии бравых сарацинов» по поводу его недопустимого поведения.

На свою беду, этот урод решил отстреляться от меня своим золотом и сбережениями Рабиновича. Я-то увернулся и забыл, а вот Сеня такого кощунства не стерпел. Увидев разбросанные по улице драгоценности, мой добрейший хозяин пришел в бешенство и заорал как резаный:

– Фас! – Это, как обычно, мне. А затем и Горынычу: – Круши тут все к ядреной матери!..

Думать надо, Сеня, что делаешь! Это по нашим меркам Ахтармерз десятиметровый летающий крокодил. Причем трехголовый! А в своем измерении он всего-навсего не слишком дальновидный второклассник. Как вы думаете, что он сделал? Конечно! Просто приземлился на крышу постоялого двора. У двора крыша тут же и съехала. Внутрь!

Несчастный Катберт с диким воплем ужаса выскочил наружу. Прямо мне в зубы. Хотя укусил я его случайно. Просто рефлекс сработал! А когда я челюсти разжал, было уже поздно: экспроприатор-Катберт заикаться начал. А потом и поседел. Когда увидел, как Горыныч из развалин его заведения выбрался.

– Сеня, а можно я еще что-нибудь сломаю? – жалобным басом попросил бандит трехглавый. – У меня от этого изжога проходит!

– Ну уж нет! – воспротивился Рабинович. – Мне и так полдня эти развалины разгребать, чтобы вещи свои найти. Я лучше Попова попрошу, чтобы он для тебя соду изготовил.

На что Горыныч обиделся и полетел дальше жителей Каммлана терроризировать послеобеденным кроссом. А мы с Рабиновичем принялись искать погребенные заживо вещи. В первую очередь милицейские дубинки. Жомов с Грифлетом в это время патрулировали окрестности, препятствуя проникновению к месту раскопок неквалифицированных помощников.

Именно они первыми заметили приближение большого воинского отряда со стороны Камелота. Сеня на их сигналы не реагировал, и мне пришлось применить физическую силу, чтобы оторвать его от раскопок. Мой бескорыстный хозяин, видите ли, фуражку потерял, которая ему под гермошлем не налезла, когда мы в лес по разбойники пошли!Нет, я, конечно, все понимаю! Память детства и все такое. Я вон, например, тоже до трех месяцев кость, что мама глодала после обеда, с места на место перепрятывал. Но у меня, извините, толпа терьеров на хвосте не сидела. А они хоть и маленькие, но толпой и сенбернара загрызут, как котенка криволапого!

В общем, пришлось нам «делать ноги» и бросить Сенину фуражку на произвол судьбы. Рабинович, конечно, жутко убивался и даже по-еврейски (на иврите, что ли?) ругаться начал, чего я от него никогда в жизни не слышал. Да что там говорить! Сеня даже с раввинами, которые приходили его отчитывать за неуважение к синагоге, по-русски говорил. Я вообще думал, что он родного языка не знает.

Горыныч, пока мы ловили лошадей, устроил настоящее огневое прикрытие: два городских квартала к котам драным перед носом у стражников Камелота спалил. Сообразительный мальчик! Хотя ветеринар их, драконов, разберет, какого они пола. Я у Горыныча никаких соответствующих инструментов не заметил.

Стражникам Горыныч за сегодняшний день, видимо, так опостылел, что они плевать на его огнеметы хотели. Выпустили в единственную нашу тройственную единицу военно-воздушного флота тучу стрел и побежали в обход горящих кварталов.

Ахтармерз оказался не дурак. Он еще парочку домиков у них на пути подпалил. Причем делал это с таким удовольствием, что в два раза в размерах уменьшился. Если бы мой Рабинович на него не наорал (не хуже, чем у Попова, между прочим, получилось!), то он так и получал бы удовольствие, пока с зажигалкой ростом не сравнялся. Вытаскивай его тогда у какого-нибудь особо обиженного аборигена из-под башмака!

Чтобы отвлечь внимание солдат Галахада от нашего отступления, Сеня приказал Горынычу лететь куда-нибудь «на хрен». Дескать, потом нас с воздуха отыщешь. Ахтармерз понял все по-своему и полетел в Камелот. Стражники, естественно, бросились за ним.

Рабинович перепугался, что со стен замка наш природный бомбардировщик все же собьют, и заорал, чтобы Горыныч возвращался. Тот изменил курс. Как вы думаете, что сделали стражники? Повернули назад? Ни фига! Они до того задолбались бегать взад-вперед, что просто встали между горящих кварталов и стали нашего монстра материть! Горыныч завис над ними и принялся объяснять им правила построения речи…

Нет, я, конечно, видал всяких идиотов, но таких даже в психушке не сыщешь! Сеня, ясное дело, тоже обалдел и обреченно застонал. Я всю эту кутерьму облаял и пошел в сторону леса. В конце концов, Рабинович сам виноват. Кто его заставлял доверять прикрытие отряда малолетнему чудовищу? Вот пусть сам и разбирается.

Впрочем, не знаю уж как, но разобрались они довольно быстро (видимо, Жомов вмешался в руководство операцией) и догнали меня на окраине Каммлана. Все трое были на конях. Причем лошади Жомова досталось больше других. Мало того, что она везла эту коломенскую версту, закованную в латы, так еще Иван держал под мышкой усохшего Горыныча.

С собой на опушку леса трое всадников пригнали еще трех лошадей. Это Грифлет настоял. Он объяснил, что куцые запасы норманнского мата скоро у солдат истощатся, и они бросятся в погоню. При этом пошлют по следу собак, а сами заберутся на коней. Так что пешком мы от них не уйдем.

Мне-то на местных шавок наплевать. Если они нас достанут, я их поодиночке, как котят, передушу. Хотя нет! Сравнение неудачное! Я маленьких не обижаю! В общем, найду, как с этими гавкающими блохоловами справиться. А вот Попова, который категорически отказался сесть верхом на кобылу, известие о возможной охоте на нас с применением своры гончих заставило изменить свое решение. Андрюша на кобылу залез! Не скажу, что она была от этого в восторге!

Перед тем как тронуться в дальнейший путь, Рабинович решил замести следы. Поскольку до реки было далеко, а ни табака, ни еще какой-нибудь мерзости, которой фашисты, наподобие моего хозяина, нюх у нормальных псов отбивают, под руками не было, Сеня принял решение обработать травку Горынычем.

Изжога у этого ароматного чудища уже почти прошла, поэтому пламя он изрыгать перестал (заряд кончился!). Но запах из пастей у него от этого приятней не сдался. В общем, мы заехали в лес (кто заехал, а кто и забежал), а Горыныч принялся методично дышать на траву.

Вот до чего, гад, ядовитый! Там, где, не согласовав свои действия, по зеленой растительности проходились две головы из трех, трава сразу желтела. А когда, стремясь помочь, к ним присоединялась и третья, то бедный клевер тут же принимал приятный цвет начищенных ментовских ботинок. Правда, вонял чуть поприятнее!

Горыныч провозился с поляной минут пятнадцать, а солдаты Галахада (читай: Мордреда и Бедивера) еще не появились. Из чего я заключил, что свой скудный запас бранных слов они успели изрядно пополнить за счет лексики «сарацинов». В общем, в лес мы углубились совершенно спокойно.

Аллан свое дело знал. И хоть и обижался за то, что его некоторое время продержали связанным, но особо этим не возмущался. Понимал, подлец, что доверять ему разве что слепая старушка станет. И то не свой кошелек.

Местные лошадки оказались удивительно резвыми. Я в жизни никогда не жаловался на плохие спринтерские качества, но угнаться за ними оказалось тяжело. В итоге, когда мы добрались до тайного лагеря разбойников, язык у меня из пасти свешивался так, словно я по мере продвижения куриный паштет с дороги слизывал.

Первым, чем поинтересовался Сеня по прибытии на место, был, естественно, разбойничий тайник. Кауту это тоже заинтересовало, а вот остальным клад был до фени. Попов, например, едва свалился с лошади, так сразу потребовал есть. И поплелся за мной, поскольку заметил, что я учуял запах копченого мяса. Вечно, гад, «на хвоста» падает!

– Ну так где твой тайник? – не унимался Рабинович.

– Да отстань ты от человека, – фыркнул Жомов. – Выпить лучше что-нибудь поищи.

– Ни хрена не отстану! – рявкнул Сеня. – Мы его, можно сказать, от смерти спасли, а он девочку из себя будет строить!

Вот простота! Разве, Сенечка, ты не сам его в замок привел? Но вслух я, естественно, ничего не сказал. И не потому, что говорить не умею. А от того, что меня все равно никто не понимает!

Аллан вздохнул и поплелся куда-то в сторону. Рабинович пошел следом, словно ошейник с поводком на него надели. А я заставил Попова снять с ветки привязанную копченую тушку кабанчика и, прихватив свою долю, улегся подальше от ароматного Горыныча и вспотевшего Попова. Букет, сами понимаете, не из приятных. И аппетит отнюдь не повышает.

Надо отдать должное разбойникам: лагерь они обустроили здорово. Центр довольно большой поляны был огорожен стеной нарубленных можжевеловых веток. Проходы в ней были тщательно замаскированы, и пробраться внутрь, не исцарапавшись, словно кот в мартовском поединке, без помощи Аллана нам бы не удалось.

За этой колючей изгородью высилось несколько деревьев, вокруг которых и располагались шалаши. Выглядели они намного привлекательнее, чем у Ленина в Разливе! На самом высоком дереве лагеря была устроена примитивная дозорная вышка.

Видимо, именно на ней постоянно дежурил кто-то из разбойников и получал сигналы об опасности от передовых постов. Я видел в каком-то фильме, что ночью такая информация передавалась огнем, а при свете дня – либо солнечными зайчиками от начищенных медных щитов, либо дымом. В общем, для этого времени система достаточно эффективная.

Мы уже успели хорошо подкрепиться, когда наконец вернулись Рабинович с Алланом и Каутой. Каждый из троицы, пригибаясь от тяжести, нес на спине по два кожаных мешка, набитых награбленным добром. Сеня от счастья светился так, что затмить его сверкающий лик смог только блеск сокровищ, высыпанных из мешков на землю.

– Ну и на хрена тебе столько? – спросил Попов, удивленно рассматривая драгоценности.

– Андрюша, ты пенек, – констатировал Рабинович. – С этим добром и мы, и наши дети сможем жить безбедно всю жизнь. Если, конечно, экономить.

– Слушай, Сеня! – взвился принципиальный Попов. – Между прочим, приказа о нашем увольнении со службы еще никто не издавал. Поэтому будь добр выполнять свою работу!

Рабинович от удивления разинул рот, а Жомов потрогал лоб у Андрюши. Аллан и Каута непонимающе переводили взгляд с одного «сарацина» на другого. И лишь сэр Грифлет с немым благоговением внимал словам Попова, словно новую молитву услышал! Если честно, я все десять дней в шестом веке ожидал от Андрюши чего-либо подобного. Поэтому и не удивился.

– Данные предметы являются вещдоками деятельности преступной группировки, – продолжал тем временем Андрюша. – Мы здесь единственные представители правоохранительных органов. Поэтому по долгу службы мы обязаны их изъять, составить опись и вернуть владельцам.

– Это кому? – ехидно полюбопытствовал Рабинович. – Ты, придурок блаженный! Мы в шестом веке, а не в двадцатом. Смею тебе напомнить, что тут феодализм. Купцы грабят ремесленников и крестьян, лорды – купцов и всех остальных, а разбойники обирают всех, кто проезжает мимо. Согласно твоей версии получается, что все эти сокровища принадлежат несчастному народу. А народ, между прочим, их и в глаза не видел! Так кому их отдавать?

– Вот и отдай народу, – замялся Попов. – Пусть хоть раз посмотрит…

После этих слов Рабинович едва не вцепился Андрюше в глотку. Если честно, я не совсем понимал, почему чувство справедливости обострилось у Попова именно сейчас. Он и раньше возражал против неуемного желания Рабиновича разбогатеть, но не так активно. Видимо, поездка верхом отрицательно сказалась на и без того расшатанной нервной системе Андрюши.

В общем, Сеню от обнаглевшего Попова еле оттащили. Крик от этого стоял такой, что нас должны были услышать и в Камелоте. Интересно, почему не услышали?

Когда страсти немного улеглись, в диспут вступил наш трехголовый вундеркинд. Основываясь на своих знаниях, он объяснил Рабиновичу, что взять такое количество металла с собой они не смогут. Я не очень понял, чем он это аргументировал (какие-то вихревые искривления пространственно-временного континуума при соприкосновении друг с другом электропроводящих предметов разных спиральных витков матрицы времени). Однако ясно было то, что взять с собой местных драгметаллов каждый из ментов сможет не более трети своего веса!

– Интересно, а кто тогда богаче окажется? – попытался прикинуть Жомов. – Я или Попов?

Ни Грифлет, ни Каута с Алланом из сказанного ничего не поняли. Разве только то, что «сарацины» по каким-то религиозным соображениям (а слова Горыныча они посчитали молитвой) не могут взять с собой много золота. Еще наши аборигены догадались, что «сэр Робин» этим фактом очень опечален. В общем, сообразительные малые!

– Ладно, хрен с ним, – с тяжелым вздохом сдался Сеня. – Займемся тогда благотворительностью. Только завтра с утра! Дайте мне, сволочи, хоть полюбоваться на сокровища по-человечески…

Впрочем, наслаждаться видом сказочных богатств Сене долго не пришлось. Поскольку самым наглым образом наступил вечер. Жаркое июльское солнце поспешило скрыться за горизонтом, и небо на востоке постепенно начало темнеть, позволяя огромным звездам посмотреть на землю.

Каута запалил костерок, а Аллан принялся подогревать на нем мясо из неприкосновенных запасов разгромленной банды. Все остальные бездельничали, дожидаясь неприхотливого ужина.

– Завтра не позже полудня нам придется отсюда уходить, – не оборачиваясь от костра, проговорил Аллан.

– А ты не охренел? – удивился Жомов. – Мы тебе что, кузнечики, чтобы с места на место прыгать?

– Я не знаю, все ли мои люди погибли, – спокойно ответил бывший главарь разбойников. – Если кто-то из них остался жив, то долго под пытками не продержится. Самое большее, до завтрашнего утра. Потом сюда нагрянут псы Мордреда!

Эй, козел! Псы, между прочим, поприличнее некоторых людей бывают! Извините, но не могу я от каждого аборигена оскорбительные сравнения принимать. Я хоть и дремал, но прекрасно слышал, что вокруг творится. Поэтому и ругнулся на несдержанного на язык Аллана.

Эти олухи мою реплику поняли по-своему: похватались за мечи и вскочили. Вот чумные! Нервишки, господа, лечить надо. Я почесался с пренебрежительным видом и улегся на место.

– Все нормально, – со знанием дела успокоил всех Рабинович (кинолог, блин, дипломированный!). – Это псу приснилось что-то…

После Сениного заверения все вернулись на свои места. Только Горыныч как-то странно одной головой посмотрел на меня, другой на Рабиновича. Если этот идиот думает, что пастух и овца одинаковы с лица, то сильно заблуждается! У меня нос не такой большой, как у моего хозяина.

В общем, на меня никто больше не обращал внимания. Все посовещались, и Рабинович решил, что завтра с утра они с Жомовым и Алланом отвезут в ближайшую деревню часть сокровищ. Кое-что раздадут, купят для Попова телегу и вернутся обратно. Затем намечалось отправиться в Шервуд, где у Аллана было какое-то потаенное место в тамошнем лесу. Только после этого Сеня наконец догадался поинтересоваться у Грифлета, как он узнал об их аресте и смог спасти.

– Это вы не меня благодарите, – потупив очи долу, проговорил рыцарь. – Сей сакс совершил поступок, достойный благороднейшего из норманнов!

– Это ты, норманн, поступил, как честный сакс, – перевернул ситуацию Каута. – А то, в натуре, репу бы тебе набил.

Похоже, Каута начинает слишком сильно подражать Жомову!

В общем, после долгих разбирательств по поводу превосходства одних аборигенов над другими, сопровождаемых комментариями ненавидящего расизм Горыныча, установить истину все же удалось. Я не слишком вникал в суть объяснений, поскольку уже почти спал и видел во сне ту самую московскую сторожевую. Последнюю сучку, встретившуюся мне дома…

Стоп! Что-то я не о том думаю! По нашему времени сейчас ноябрь. Здесь – июль. Мечтать о дамочках мне никак не полагается. А ощущения у меня как раз обратные. Впору, как тому дурацкому псу из «Полицейской академии», кому-нибудь на ногу забраться.

Похоже, перемещение во времени ни для кого бесследно не проходит. Попов вдруг бескорыстным стал, аки ангел небесный. Рабиновича, наоборот, на стяжательство пробило. Хотя был бы он раньше жадным, в ментовке бы не служил! Там, конечно, не нищенствуют, но и миллионов на этом деле не заработаешь. Если только монгольских тугриков.

Даже Жомов и то думать стал, прежде чем с кулаками на все, что движется, бросаться. А меня вдруг на самочек потянуло. Видимо, по возвращении нам всем у психиатра консультироваться придется. Причем у одного и того же! А пока нужно повнимательней за собой проследить.

Перепуганный собственными ощущениями, будто болонка паровозным гудком, я совсем прослушал начало рассказа о нашем чудесном спасении. Из оставшейся части бессвязной аборигенской речи мне удалось понять, что поднял тревогу Каута.

Вроде бы Катберт завалил в его комнату с наглой мордой и потребовал немедленно выселяться, пока он не сдал «вонючего сакса» властям как пособника арестованных колдунов. Каута спорить не стал и, схватив Горыныча в охапку, сиганул из окна.

С перепугу трехглавый троглодит увеличился в размерах и даже перед приземлением пару раз умудрился махнуть крыльями. Поэтому в этот раз обошлось без членовредительства. Дальше все проходило по накатанному сценарию!

Как и во время первого нашего спасения из застенков подлого Бедивера, сакс пробрался в замок, отыскал там Грифлета, который самозабвенно занимался «поиском Святого Грааля», и потребовал от него спасти «сарацинов».

Благородный рыцарь отправился выяснять причины ареста и договариваться о поединке на ристалище. Каута на него плюнул и стал сам искать место, куда поместили арестантов. А Горынычу просто надоело ждать. Тем более что жители Каммлана начали забрасывать камнями не набравшего еще нужную форму монстра. Шкура у него дубовая, так что больно Горынычу не было. Но обиделся он конкретно!

В общем, каждый дудел в свою дудку, а в итоге получилось все на удивление слаженно и, что самое ценное, – вовремя! Все трое в одинаковой степени бешенства оказались разом в одном месте: возле северной башни.

Дальше рассказывать нечего. Каждый из действующих персонажей описывал собственную доблесть. Причем, судя по голосу, врал безбожно. Даже Грифлет явно приукрашивал свой поединок с перепуганными Горынычем стражниками. Хотя что с него взять? У рыцарей вранье в крови сидит! Достаточно Бедивера, Галахада и Мордреда вспомнить.

Вся честная компания угомонилась ближе к полуночи. Я к этому времени достаточно надремался, поэтому встал и пошел осматривать окрестности.

Впрочем, ничего интересного мне так и не попалось. Так, прошуршали в траве пара мышей, филин пялился с дерева на затухающий костер, да где-то правее фырчал во сне олень. Поначалу мне захотелось сбегать и напугать его, но потом я передумал. Лягнет еще, дурак, спросонья!

Я вернулся в лагерь и прилег рядом с Рабиновичем. Он во сне причмокивал и перебирал пальцами. Видимо, бедолага никак не мог пересчитать отобранные у Аллана сокровища. Я почему-то ткнулся носом в его щеку и начал засыпать.

Первая спокойная ночь в этом дурацком шестом веке!

Глава 4

За время пути в Шервуд маленький отряд «сарацинов» заметно увеличился в размерах. Виною тому были два естественных фактора. Появление приплода и значительная прибавка в весе исключаются.

Во-первых, свое дело сыграла утренняя благотворительность Рабиновича. Ошарашенное щедрыми дарами население ближайшей деревушки почти в полном составе решило перейти под юрисдикцию Рабиновича. Мгновенно забыв клятву верности, данную предыдущему сюзерену.

Становиться местным феодалом в Сенины планы не входило. Он, вообще-то, хоть и любил командовать, но лишний груз ответственности взваливать на плечи не собирался. Да и скажите на милость, зачем отряду, скрывающемуся от преследования разгневанного полчища консервированной ветчины, обременять себя бесполезной массовкой?!

Однако население деревни не желало менять своего решения. Местная профсоюзная делегация выделила ходоков к «благородному и щедрому сэру Робину» со слезным прошением не прогонять их обратно к предыдущему рабовладельцу. В противном случае деревня полным составом обещала поднять немедленный бунт.

Сеня, помня вчерашний поповский заскок, к бунту аборигенов подстрекать не хотел. Поэтому-то гениальному Рабиновичу и пришлось найти мудрое решение, удовлетворившее всех (тем более, оно совершенно подходило изменившимся планам экс-кинолога).

Выстроив аборигенов на площади, Сеня громко провозгласил, что возьмет себе на службу некоторых жителей деревни, которые особо проявят себя в воинском искусстве. За это все остальные аборигены должны сидеть тихо и выполнять распоряжения своего обычного сюзерена. Платить дань и все остальное. А уж средств на это дело Рабинович обещал выделить более чем достаточно.

– И на хрена тебе лишние люди понадобились? – удивился после этой тирады Жомов.

– Похоже, сэр Робин решил попробовать мое ремесло, – хитро прищурившись, ответил вместо Рабиновича Аллан.

Сене пришлось довольно долго объяснять Жомову, что он задумал в этот раз. Слов было сказано много. Начиная от таких высокопарных эпитетов, как «восстановление исторической справедливости» и «отмщение за жестокость распоясавшихся рыцарей», до просто банальных – «Ваня, покушать и выпить тебе всегда хотеться будет!».

В двух словах объяснялось все так: Рабинович нашел способ, как увести в свое время несметное богатство. В отличие от остальных, Сеня вчера очень внимательно слушал Горыныча. И уяснил себе, что взять в будущее нельзя только электропроводящие вещества. Алмазы, рубины и тому подобные вечные ценности являются диэлектриками и существуют вне времени, практически не подвергаясь его влиянию. Вот их-то он и собрался забрать с собой.

Поскольку Остапом Бендером мент Рабинович не был, то и знать не мог тысячу и один способ совершенно законного изъятия денег у населения. Сеня привык к тому, что для быстрого обогащения все цивилизованные люди используют единственный способ: грабеж. Во всех его проявлениях. Именно им Рабинович решил заняться!

Нет, вы не подумайте плохого! Хотя жадность добрейшего Сеню и обуяла, он не собирался отбирать у людей последнее. Он просто хотел заставить поделиться нечестно нажитым добром зажравшуюся местную знать. Ну и попутно осчастливить некоторое количество обездоленных.

Именно это Рабинович и втолковывал Жомову. Иван его усердно слушал первые тридцать секунд. Затем пару минут изображал подобающее внимание. И наконец на все плюнул.

– Слушай, Сеня, мне по фигу все, что ты там придумал! – отмахнулся Ваня рукой от вошедшего в раж Рабиновича. – Делай что хочешь. Главное, чтобы бухнуть и повеселиться можно было!

Вот таким несложным образом маленький отряд и начал обрастать аборигенами, словно черепаха пиявками. Жомову, как главному специалисту по карательным акциям, доверили набор рекрутов. Чем привели его в неописуемый восторг.

В разбойничий лагерь вместо трех отлучавшихся вернулось тринадцать человек. Попов немало удивился пополнению. Но когда Рабинович поведал ему свой план (утаив, естественно, истинный смысл экспроприаций), радостно согласился.

В конце концов, в его задачи входило в основном наблюдение за приготовлением пищи и изобретение всяческих взрывчатых веществ. Последние Рабинович собирался использовать в качестве главного аргумента против солдат объединенной армии. Однако здесь и поджидало Сеню величайшее в жизни разочарование!

– Забудь! – уверенно развеял мечты Рабиновича бессердечный Попов. – Я технологию приготовления ни хрена не знаю. Состав пороха, например, еще могу назвать, но нужных пропорций добиться не получится. Я не камикадзе, чтобы испытывать все на себе. Единственное, что я могу изготовить со спокойной душой, так это самогон тройной очистки…

– А вот это дело! – обрадовался Жомов, не обращая внимания на перекосившуюся физиономию Рабиновича. – Ты этим, Андрюша, побыстрее займись.

Единственным, кто возразил против Сениного плана заниматься грабежом на большой дороге, оказался Грифлет. Он долго и витиевато изъяснялся, но итог получился один: дескать, не все еще рыцари утратили свою честь после исчезновения короля Артура. Грифлет заявил, что свято чтит заветы Круглого стола и попрать их не сможет.

– Сэр Робин, я давал вам клятву быть верным вассалом, – опустив голову, печально проговорил рыцарь. – Я, конечно, понимаю, что ваше дело правое и победа будет за вами, но взять добычу в честном бою благородно. А отбирать ее у беззащитных прохожих недостойно звания рыцаря. Позволить себе замарать чистое имя я не могу.

– Брось, Гриф, фигню пороть! – попытался вразумить его Жомов. – Я тебе такие бои обеспечу, что мало не покажется!

Однако рыцарь был непоколебим и отступать от своих намерений не собирался. Смиренно встав на одно колено, Грифлет попросил Рабиновича снять с него клятву и отпустить… послушником к «святому отцу».

Увидев направленную на себя железную клешню рыцаря, Попов едва не подавился куском свинины. Андрюша то ли от удивления, то ли от недостатка воздуха так выпучил глаза, что стал похож на рака – вареного, если еще учитывать цвет его кожи.

– Андрюша, только свистеть не вздумай! – заметив портретное сходство с неким персонажем, обожающим «Вальс венского леса», взмолился Рабинович. – Греха потом не оберешься… Принимай себе нового подчиненного. А то земля сырая! Пока он скрюченный стоит, еще коленка, не дай бог, заржавеет. Не разогнется потом.

– Какой «послушник»? Какой «святой отец»? – сумев наконец выплюнуть кусок мяса не без помощи третьей головы Горыныча, приложившейся с размаху к «святейшей» спине, взмолился Попов. – Я и молитвы-то ни одной не знаю!

– Ну и что? Не прогонять же человека из-за этого, – Рабинович с тяжелым вздохом развел руки в стороны. – Будешь ему на ночь песни Булановой петь. А чуть позже и репертуар Пугачевой разучите. Как у нее там? «Позови меня с собой»? Вам как раз в тему будет.

Вторая «причина» пополнения нашего отряда лежала корнями во вчерашнем побеге из застенков Камелота и появилась в лагере за несколько минут перед тем, как новое формирование Рабиновича собралось менять место дислокации.

Едва сокровища разбойников загрузили на повозку, как на поляне перед изгородью появились около десятка оборванных проходимцев с мечами в руках. Не говоря ни слова, они бросились к телеге, имея явно агрессивные намерения.

Рабинович, увидев столь безнравственное покушение на народное добро, бросился им навстречу. Однако Грифлет его опередил. С истошным криком – «за римско-сарацинскую церковь!» – он выхватил из ножен меч и встал перед кучкой оборванцев. Рыцарь, видимо, забыл о том, что он теперь смиренный послушник, и взялся за свою старую работу: рубить головы и заниматься членовредительством. Предотвратил кровопролитие бесподобный Аллан.

– Стоять, идиоты! – заорал он во всю глотку, пытаясь проскочить к месту событий под огромной жомовской рукой. – Своих порубите в свекольный салат!

Иван, который тоже собирался присоединиться ко всеобщему веселью, не сообразил, кому эти слова предназначались. Поэтому на всякий случай стукнул Аллана в ухо. Вдруг экс-атаман его идиотом назвал? Бывший глава разбойников пролетел метра четыре по направлению к нападавшим и грохнулся им прямо под ноги.

– Джон, малыш, я не тебя имел в виду, – переделав «сэра Джома» на свой лад, проговорил торопыга-Аллан и отключился. Нападавшие неизвестно с чего остановились и сгрудились вокруг него.

– Не хрена было под руку орать, – оправдался Жомов и подошел к незваным гостям. Те почтительнорасступились. – Та-ак! Че здесь за сборище устроили? Кто демонстрацию разрешал?

– Малыш Джон, не узнаешь? – почему-то обрадовался его появлению один из визитеров. – Вчера же в башне рядом сидели…

– Еще раз меня какая-нибудь сволочь «малышом» назовет, – перебил говорившего Ваня, – я ему болтальник вокруг шеи завяжу. Туркменским галстуком!..

Когда Аллан очнулся от нокаута, он наконец смог все разъяснить. Десяток оборванцев, появившихся на поляне, оказались остатками бандитской шайки арестованных мародеров, которым чудом удалось вырваться из Камелота. Разбойники тайными тропами смогли оторваться от погони и примчались в лагерь, чтобы спасти остатки нажитого ратным трудом добра. Естественно, что отъезжавший обоз они приняли за пособников галахадо-мордредо-бедиверовской группировки. Поэтому-то и бросились в бой.

Рабинович не мог упустить такой шанс пополнить отряд опытными партизанами. Не раздумывая ни секунды, Сеня предложил им работу. Разбойники оказали ему ответную любезность и без раздумий согласились. Станешь тут сомневаться, когда из-за Сениного плеча две с половиной головы Горыныча выглядывают.

В связи с новым пополнением отбытие в Шервудский лес на некоторое время задержали. Отправляться в путь, имея балласт в виде пеших ветеранов партизанского движения, никто не желал. Поэтому Жомов, Каута и парочка местных новобранцев отправились в село покупать лошадей. Или пару телег, на крайний случай!

Пока они отсутствовали, Сеня занялся распределением должностей среди личного состава увеличенного отряда. Ветераны флибустьерской службы, имеющие навыки сносного обращения с луками (увы! единственного дальнобойного оружия в отряде), составили собой стрелковое отделение. Командовать ими Рабинович назначил, естественно, Аллана. Экс-менестреля, экс-главаря и тому подобное.

Бойцов, отобранных в деревне, Сеня зачислил в ударный взвод быстрого реагирования. Поскольку почти все они были саксами (исключая двух ютов), руководство этим подразделением было поручено Кауте. Вот обрадуется, когда вернется!

Горыныч из-за перебора голов получил должность эскадрильи стратегических бомбардировщиков. Учитывая его особую значимость во время проведения боевых операций, Рабинович досрочно присвоил ему звание старшего сержанта. Тогда как Аллан и Каута получили только по две лычки на погоны.

Жомову было все равно, чем заниматься. Поэтому Рабинович заочно назначил его начальником штаба. На себя Сеня взвалил верховное руководство всеми действиями отряда. Естественно, должность казначея тоже оставил себе.

Поскольку и Жомов, и Рабинович в миру имели звание старшин, то с Поповым вышла накладка. Андрюша был младшим лейтенантом, что никак не укладывалось в субординацию! Находиться в подчинении у младших по званию Попов не мог, поэтому Сеня отдал ему пост наблюдателя ООН и, заодно, личного представителя Начальника Участка Внутренних Дел.

Немного поколебавшись, Рабинович вменил Андрюше и Грифлету, находящемуся в постриге у Попова, обязанности группы психологической обработки вероятного противника. Означала эта должность то, что во время атаки Андрюша должен был глушить противника благим матом во всю мощь своих легких. Что тоже немало! Учитывая, какую панику наводили на аборигенов и их несчастных животных крики Попова…

К тому моменту, когда Жомов вернулся назад, пригнав с собой двух заморенных лошадок, впряженных в расшатанные телеги, вопрос о структуре отряда был окончательно решен.

– Так что, Ваня, будем мы с тобой теперь честь Его превосходительству Рабиновичу отдавать, – съязвил Попов, едва Сеня объяснил Жомову свои нововведения. – Станем хреном груши околачивать и ждать, пока блудный Мерлин сам нас разыщет!

– Если нас стражники Камелота найдут, то нам тогда искать никого не потребуется, – обиженно пробурчал Рабинович. – На нас и так уже, наверное, всеанглийский розыск объявлен. Так что давайте меньше говорить и больше делать.

– А от того, что ты станешь рыцарские обозы потрошить, всеобщий розыск отменят, и тебя, Сеня, на местную «Доску почета» повесят, – фыркнул Попов. – Причем за шею и на крепкой веревке!

– Да ладно тебе, Андрей, – вступился за Рабиновича Жомов. – Тебе разве не по хрену, чем заниматься, пока Мерлин не объявится? Вот и гони самогонку. А то от местной бурды меня пучит постоянно. Скоро не хуже Горыныча буду факелы пускать. Причем если он только спереди, то я еще и с кормы!..

На этом спор был завершен, и больше ничего не мешало обновленному отряду двинуться в путь. Хотя нет! Перед отправлением аборигены потребовали у Попова «святейшего» благословения. Андрей махнул рукой и нараспев прочитал над коленопреклоненным воинством отрывок из гимна СССР. Из-за громкости мегафоноподобного Попова слова мало кто разобрал, зато торжественность звучания уловили все. Ну чем вам не молитва?

Путь к Шервуду занял два с небольшим дня. И то только из-за того, что двигаться приходилось больше окольными путями и по ночам. Единственным существом в отряде, на которое никак не повлияла перемена дневного образа жизни на ночной, был Горыныч.

Как тварь с непостоянной температурой тела, он привык спать в более холодное время суток. То есть ночью. Этого ему делать никто не мешал, поскольку все равно единица военно-воздушного флота в нерабочем состоянии передвигалась только на одной из телег. Вот Горыныч и спал спокойно, несмотря на жуткую тряску.

Зато днем уставшему отряду даже часовых выставлять не требовалось, поскольку Мурзик с Горынычем чувствовали опасность за версту. У них даже некое разделение обязанностей получилось. Пес прочесывает окрестности, высматривая подозрительные личности, а Гюльчатай-Горынычу затем достаточно только показать свое личико, чтобы непрошеный гость «делал ноги» во всех четырех направлениях сразу.

Впрочем, любопытных во время пути было не так уж и много. То ли Англию еще толком не заселили, и по острову можно было передвигаться спокойно, не боясь попасть под двухэтажный автобус. То ли Аллан действительно знал такие дороги, на которые нормальных людей и калачом нельзя было заманить.

Жомову во время одного из переходов приспичило заняться строевой подготовкой вольнонаемного войска. В ногу, естественно, ходить никто не умел, поскольку аборигены никак не могли понять, чем правая нога отличается от левой. И Иван решил, что для освоения этого сложного мастерства поможет песня. Хоть ритм нужный задаст.

Представляете, что случилось с Рабиновичем, ко-гда аборигенское войско завыло посреди ночи дикими голосами строевой суперхит всех времен и народов «Идет солдат по городу»? Правильно! Он едва не свалился с лошади и заработал еще одну розовую мечту: по возвращении домой около полуночи прогнать с этой песней под окнами Жомова всех почетных гостей участкового медвытрезвителя!

Досталось всем: и вопящим бойцам, и Жомову, и Попову, который был виноват только в том, что по просьбе Ивана на одной из дневок – вместо сна, между прочим – разучил эту песню с аборигенами. В общем, после истерики Рабиновича обучение строевому шагу пришлось отложить на некоторое время.

Приунывшего Жомова, изнывавшего от скуки во время марша, вновь выручил сердобольный Андрюша. Он, видите ли, вспомнил, как Суворов учил солдат ходить в ногу! В итоге, при проезде через одну ничего не подозревающую деревушку были зверски разворованы два стога с запасами корма для скота. Один с сеном, другой – с соломой.

После этого Жомову оставалось только командовать: «сено – солома. Раз, два!» Дело настолько пошло на лад, что ввязавшиеся в ритм пешие аборигены начали обгонять и повозки, и всадников. Рабиновичу снова пришлось вмешаться. Иначе эти горячие головы с разбегу форсировали бы Ла-Манш.

Иван на такие вмешательства в свою сферу деятельности сильно на Рабиновича обиделся и не разговаривал с ним до самого Шервуда. Да и там заговорил только из-за того, что повозки пришлось оставить в небольшой деревушке на опушке леса.

Сейчас себе трудно представить Англию, заросшую непролазными джунглями. Но в шестом веке проехать на телегах через Шервудский лес можно было только по одной дороге. И она вела не туда, куда следовало направляться отряду. Вот и пришлось пробираться через непролазную чащу пешком!

Жомов-то был доволен, что если не строевой подготовкой, то хоть марш-броском своих подчиненных помучает. А вот Попов от такой перспективы взбесился. Усевшись на землю, он заявил, что еще не настолько одичал, чтобы бегать по дикому лесу, словно людоед за завтраком.

– Мне по фигу, что ты, Сеня, придумал! – орал Андрюша, перебив звуковой волной половину деревенских кур (которых, кстати, Рабинович потом прихватил с собой в качестве фуража) и свалив с копыт ближайшую к нему лошадь. – Тут и в домах условий для нормальной жизни нет, а ты меня хочешь в лес затащить. Тебе что там? Поляна медом намазана? Не пойду никуда! У меня, между прочим, ноги не копытами подкованы…

– Сэр святой отец, – неожиданно прервал стенания Попова Грифлет. – Я понимаю ваши трудности, поэтому давайте понесу вас на себе. Если вы, конечно, доверите мне свою благословенную плоть…

От такого предложения Андрюша ошалел. Он только представил, что вместо кобылы помчится по лесу на бронированном рыцаре, как тут же от ужаса вскочил на ноги. Оказалось, что Попов очень даже быстро может передвигаться и пешком. Только благодаря ему весь отряд добрался к тайному убежищу Аллана не позднее обеда!

Новое место дислокации оказалось куда более приглядным, чем прежний лагерь. Увидев его, даже Жомов удивленно присвистнул, хотя отнюдь не восторгаясь красотами! Умудренный боевым опытом экс-омоновец, ныне начальник штаба отдельного отряда сопротивления, мгновенно оценил все прелести фортификации.

Дело в том, что тайное укрытие Аллана располагалось в скальной расщелине. Неизвестно, с каких времен сохранился этот реликт, но почти в центре Шервуда, словно клык заживо погребенного кабана, торчало скальное образование.

Ветры, вода и время – будь оно неладно! – здорово потрудились над бывшей горной вершиной. Нехилый гранитный утес под их воздействием дал такую трещину, что вместо целой каменной глыбы оказалось полое внутри, не замкнутое кольцо, изрытое неглубокими пещерами.

Трудяга ветер натаскал на внешние склоны пыли и мусора, от чего скальная подошва обросла корявым можжевельником и прочей дрянью. Если учесть, что вокруг гранитного рогалика нормальный лес наотрез отказался расти, то получилось великолепное защитное укрепление с расчищенным сектором для обстрела.

Пока прибывшие с немым восторгом осматривали новое место жительства, Горыныч не стал терять времени даром и облюбовал себе под гнездовье плоский уступ над входом. Перепуганные йомены тут же попытались его согнать с вершины.

Нет, они, конечно, понимали, что трехголовый лысый пеликан – существо воспитанное и гадить им на головы не будет, но все равно было боязно. Вдруг у Горыныча недержание случится и он до кустов спикировать не успеет?

Ахтармерз на такое недоверие к собственным системам пищеварения страшно обиделся и начал набирать вес со скоростью взбесившегося воздушного шара. Если бы не вмешался Сеня и не объяснил, что такое поведение Горыныча демаскирует отряд, трехразовая зажигалка-переросток ни за что бы не успокоился и непременно завалил бы вход скальными обломками.

Естественный гранитный бастион хоть и значительно уступал по размерам Камелоту – даже над окрестными горными вершинами почти не возвышался, – но место в его сухих пещерах нашлось всем, и свободных помещений осталось немало. По крайней мере еще десятка на три солдат.

Всем командирам, начиная от Кауты и кончая Горынычем, досталось отдельное помещение. А каждое из двух отделений йоменов разделили на пятерки и расселили в четырех крупных пещерах.

Жомов сразу принялся за установление в отряде железной дисциплины и первым делом составил график нарядов. Каждая из пятерок получила по четыре часа дежурства в дозоре в светлое время суток. Еще четыре часа группы должны были заниматься усовершенствованием своих воинских навыков. Такой же промежуток времени отводился стрелкам на охоту, а пехоте на сбор топлива для кухни. В оставшееся до отбоя время каждый из бойцов мог заниматься личными делами.

До введения чрезвычайного положения Жомов посчитал ночные дежурства нецелесообразными. Поэтому и придумал закрывать вход в лагерь сухим можжевельником в темное время суток. Для пущего спокойствия Иван выпросил у Рабиновича разрешения привязывать на ночь к этой куче хвороста Мурзика в качестве звуковой сигнализации.

Поскольку главной задачей отряда (хотя это официально и не разглашалось) было накопление драгоценных камней, а лучше Рабиновича с этим все равно бы никто не справился, то дальнейшее руководство деятельностью отряда Сеня добровольно возложил на себя.

Для успешной экспроприации ценностей у местных эксплуататоров отряду нужна была оперативная информация о том, кто, когда и с чем поедет через Шервуд. Понятно, что без сети осведомителей в этом деле обойтись невозможно. Создать ее и поручили Аллану, как человеку, выросшему в окрестностях этого леса. Средств ему было приказано не жалеть, но действовать в разумных пределах.

Естественно, что после первой же операции партизанский отряд начнут усиленно искать все кому не лень. Для того чтобы какой-нибудь местный доброхот из корыстных побуждений не указал властям путь к лагерю, следовало безоговорочно завоевать доверие всего окрестного населения. Помня, какой фурор в окрестностях Каммлана произвела раздача незначительной части награбленного, за обработку (то бишь за подкуп) наивных аборигенов Рабинович решил взяться сам.

На Попова легли обязанности повара, завхоза, главного самогонщика и поп-идола всего отряда. Большего Сеня ему доверять не хотел, но Андрюша неожиданно взбеленился.

– Какого хрена! – возмутился он. – Я вам не домохозяйка, чтобы безвылазно на кухне торчать. В конце концов, что бы вы без меня делали, когда с разбойниками дрались?

Сей факт вынуждены были признать все. Поэтому на операции по экспроприации решили Попова брать. И в качестве звукового сопровождения, и как взлетную команду по запуску огнедышащего летательного аппарата.

Грифлету в планах Рабиновича отводилась самая значительная роль. Поскольку он был рыцарем и все местные «благородные» порядки знал, то и должен был закупать драгоценности у окрестных ювелиров на экспроприированное золотишко.

Подозрения такими коммерческими операциями Грифлет ни у кого не вызовет. А для получения от сделок максимальной выгоды сопровождать его в Ноттингем (ближайший крупный городишко) должен будет Сеня. В качестве слуги.

Распределение обязанностей на этом бы и закончилось, но в разговор неожиданно встрял Горыныч. Он заявил, что не может отпускать Рабиновича с одним только Грифлетом на вражескую территорию. Не дай бог, с драгоценным Сеней что-то случится, и тогда все мечты Ахтармерза о возвращении в отчий дом накроются медным тазиком. Горыныч предложил свою кандидатуру в качестве телохранителя. Но ему самым беспардонным образом было отказано.

– С такими, как у тебя, рожами на людях можно только в мешке появляться! – порадовал Горыныча Каута. – Сиди лучше в лагере и дичь поджаривай, очаг самоходный!

– На свою рожу лучше посмотри, – обиделся Ахтармерз. – Расист пещерный!

Рабинович дальнейшие споры пресек, заявив, что Горыныч с его знаниями гораздо полезнее будет внутри лагеря. Да и подозрений к путешественникам не привлечет. А для успокоения трехглавой монстровской душеньки Сеня согласился взять телохранителем Кауту. В качестве оруженосца сэра Грифлета. Рыцарь, кстати, вообще ни слова против не сказал. Видимо, старательно обучался христианскому смирению. Зато обиделся Жомов.

– Оставь моего сакса в покое! – заорал Иван. – У тебя вон Аллан хитромудрый есть. А Каута мне в лагере нужен. Кто посты будет проверять? Мне, что ли, по скалам козлом скакать?

– Козлом можешь не скакать, – перебил его Рабинович. – Можешь ящерицей ползать. Вон Горыныч научит. А Кауту я возьму, поскольку у Аллана и без того работы полно.

В общем, спорили два мента довольно долго (причем в выражениях не стеснялись, чем вогнали в краску случайно подслушавшую разговор летучую мышь!). Но итог оказался вполне прогнозируемым: Рабинович настоял на своем. Переубедить Сеню еще вообще никому не удавалось!

Весь день приезда было решено посвятить благоустройству лагеря. Следовало привести новое жилье в приемлемый вид. Чтобы хоть спать спокойно можно было. Поэтому распоряжением начальника штаба был назначен ПХД. Лишь Аллана сразу после обеда отправили налаживать контакты с осведомителями. Вернуться он должен был завтра к обеду. А с утра в Ноттингем уезжали Грифлет и Каута для разведки и сбора новостей.

Жомов, получив возможность гонять йоменов из угла в угол, совершенно успокоился. А после обещания Попова к вечеру нагнать самогонки, используя кое-что из кухонного инвентаря, и вовсе воспрял духом.

– Хрен с тобой, Сеня. Бери Кауту, – великодушно махнул рукой Жомов. – Только учти, я твоего шибко ценного Аллана тоже припахивать буду!

– Имеешь полное право, – согласился Рабинович и пожал другу руку. Мир был восстановлен!

Если не считать того, что раза три Мурзик по ложной тревоге поднимал на уши весь лагерь, ночь прошла относительно спокойно.

Утро выдалось просто восхитительным! Отоспавшееся солнце вызолотило первыми косыми лучами верхушки дубов и вязов, словно корону лесного властелина. Оно же разбудило мелких пичуг, заливших мелодичными трелями всю округу. И даже легкий ветерок не посмел испортить великолепие утренней природы. Он лишь нежно пригладил лепестки вереска, усыпанные сверкающими жемчужинами росы. Зато Попову было наплевать на все красоты!..

– Убью гада! – заорал Андрюша, едва выбрался спозаранку из своего номера-люкс по нужде. – Найду, и все отверстия цементом закупорю!

Крик Попова, как обычно, произвел фурор среди случайных слушателей: две малиновки умерли от разрыва сердца, а единственная в лагере престарелая летучая мышь окончательно оглохла и с тех пор летала только с поводырем – жалостливым филином.

Большинство йоменов Андрюшу до этого не слышали. Поэтому истошный вопль приписали не ему, а трубам Армагеддона. Перепуганные бойцы бросились из пещер навстречу четырем всадникам конца света, подсчитывая собственные грешки. Каково же было их облегчение, когда внутри каменного колодца вместо четверки предвестников Апокалипсиса оказался один Попов. Впрочем, радовались мальчики недолго. Поскольку Андрюша заорал еще раз!

– Какая тварь мне под дверь нагадила?! – рявкнул Попов, снимая с правой ноги перемазанный ментовский ботинок. – Сознавайтесь, сволочи!

Естественно, брать на себя вину никто не хотел. Впрочем, понять аборигенов тоже можно! Мало того, что они еще с культурой личной гигиены незнакомы, так еще вчера вечером отдельно помещение под сортир выделить никто не догадался. А если прибавить к этому ночную темноту, то можно понять, что каждый справлял свои естественные надобности там, куда успел дойти. Попов это, естественно, понимать отказывался!

– Ищи, Мурзик! – рявкнул Андрюша, сунув под нос псу перемазанный ботинок.

Верный друг, однако, в помощи Попову отказал. Мурзик самым пренебрежительным образом повернулся к Андрюше задом и все остальные команды наглым образом игнорировал. Бедный Попов так и носился бы вокруг пса с ботинком в руке, если бы Сеня не остановил его.

– Андрюша, это собака, а не муха! – проговорил Рабинович. – Мурзика привлекают несколько иные вещи. А по поводу тебя могу сказать: деньги к деньгам, добро к добру…

Разгневанный Попов психанул и запустил в сторону йоменов измазанным башмаком со строжайшим приказом через минуту вычистить. Обувку Андрюши, естественно, привели в божеский вид саксы, которым возиться с навозом было не привыкать.

Мало того, к отъезду Грифлета и Кауты весь лагерь был буквально вылизан совместными стрелково-пехотными группами. А под нужник Жомовым была выделена самая дальняя от Рабиновича пещера с глубокой трещиной в полу.

Для сопровождения разведчиков до опушки леса Иван снарядил пятерку саксов. Мало того! Он сам взялся возглавить отряд сопровождения. Грифлету с Каутой щедрый Рабинович выделил двух из десяти коней, оставшихся в отряде после отъезда Аллана. Немного поколебавшись, Сеня снабдил разведчиков и небольшой кучкой монет из золотого запаса отряда.

– Будьте побережливее! – отечески напутствовал Рабинович Грифлета и вернулся в лагерь.

Андрюша, успевший привыкнуть к услужливому рыцарю, взвалившему на себя тяжкое бремя стать последователем «святого Попова», несколько приуныл. Затянув вполголоса (от которого и оставшиеся лошади едва не разбежались!) жалостливый хит «Ветер с моря дул», новоиспеченный самогонщик взялся за изготовление первой партии божественного напитка. Вчера-то, лентяй, ничего сделать не успел!

Жомов, проводив Грифлета до опушки, по возвращении эту затею одобрил и вызвался быть дегустатором, но был безжалостно изгнан из пещеры самогонного алхимика, словно блудный пес. Единственным, кто получил доступ в святая святых, оказался Горыныч. И то, как оказалось позже, Попов его использовал только в качестве горелки под самогонным аппаратом!

К возвращению Аллана Андрюша уже снял первую пробу и сменил репертуар. Теперь окрестности содрогались от очень глубокомысленной песни Леонтьева с весьма содержательным текстом: «Каждый хочет иметь и невесту, и друга…» Солнце, поднявшееся к этому времени в зенит, заткнуло уши тучей и прозевало сигнал к обеду. Зато Аллан его услышал и пришпорил коня. Хотя торопился он по другому поводу!

Бросив взмыленную лошадь одному из своих подчиненных, Аллан помчался прямо в пещеру Рабиновича. Увидев перекошенное лицо экс-менестреля, Сеня удивленно оторвался от пересчета драгоценностей.– Что случилось? – настороженно спросил он.

– Шериф Ноттингемский схватил Грифлета и Кауту! – еле переведя дух, выпалил Аллан. – Сутки их будут пытать, чтобы узнать, где мы скрываемся, а затем казнят. Впрочем, казнят их в любом случае.

– Баба с возу – кобыле инфаркт обеспечен, – тяжело вздохнул Рабинович. – Без паники! Зови сюда Попова и Жомова…

Глава 5

– Ну и как ты предлагаешь их вытащить? – нервно поинтересовался Андрюша, едва Рабинович ввел Большой Совет в курс дела. – Там вооруженные до зубов солдаты, а у нас всего лишь горстка проходимцев!

– А Грифлет с Каутой думали об этом, когда спасали нас из Камелота? – спокойно поинтересовался Сеня. Пристыженный Попов опустил голову. – Они сильнее рисковали…

Я спокойно сидел в углу и взирал на разношерстное сборище. Утреннюю дезинфекцию у Горыныча я прошел, так что блохи меня почти не беспокоили. А еще меньше беспокоили начавшиеся споры. Потому как говорить можно много, но иного решения, чем вытаскивать из Ноттингемского замка Грифлета и Кауту, все равно быть не могло. И не только из-за соображений собственной безопасности!

Дело в том, что у большинства российских ментов очень развито чувство долга. Если вы думаете, что мои слова можно перевести, как «взял в долг – быстрее забудь», то сильно ошибаетесь. Как раз наоборот! Наши доблестные сотрудники милиции (мои коллеги, между прочим) имеют твердую привычку платить добром за добро. Так что, «ничто человеческое нам не чуждо», как сказал один мой знакомый майор, проснувшись утром в вытрезвителе.

Для примера я могу рассказать вам один случай, полностью подтверждающий мои слова. Убедитесь сами! Однажды во время задержания опасного преступника один оперативник из нашего участка остался жив только потому, что пуля, предназначавшаяся ему, попала в глуховатую бабулю.

Как вы понимаете, все нормальные люди, услышав перестрелку, бросаются бежать подальше, куда глаза глядят. Однако эта бабуля не была нормальной. Я же сказал, старушка плохо слышала! Вот она и вышла разобраться с хулиганьем, которое шумело во дворе и мешало слушать ей по «Русскому радио» любимого Фоменко.

Есть в народе две мудрые поговорки: «На ловца и зверь бежит» и «Рыбак рыбака видит издалека». А поскольку пуля, как известно, дура, а бабушка была глухой, то становится понятно, почему именно они во дворе и встретились.

Старушка была не только глухой, но еще и сухонькой. От такого сочетания «два в одном» и без того дурная пуля совсем потеряла рассудок. Она долго выискивала, в какое место бабушке воткнуться и не придумала ничего лучшего, как попасть старушке в ягодицу. Где она ее только нашла!!!

Так вот. Об этом случае в участке говорили все, а я лично стал свидетелем того, как мент, заслоненный от смерти старушкой, отплатил ей добром за добро. Вы никогда не догадаетесь, что этот оперативник для бабульки сделал! Он встретил ее после выписки у больницы и… перевел на другую сторону оживленной улицы!

У нас, у овчарок, глухота инфекционным путем не передается. Видимо, у людей такое возможно. И, окрыленный чувством выполненного долга, оперативник вернулся назад, не слыша криков старушки о том, что она живет на той самой стороне, где стоит больница. А светофоров, между прочим, на три квартала в обе стороны не было!

Мой Сеня после безвременной утраты фуражки, видимо, стал крайне подвержен всяческим человеческим инфекциям. Поэтому и подхватил от Аллана страсть к романтике на большой дороге, от Грифлета – благородство, а от Кауты – чувство самопожертвования. Если добавить к этому, что Рабинович – еврей (вы еще не забыли об этом?), то можно представить, какая гремучая смесь из таких ингредиентов получилась.

Да что там говорить о моем Сене! Даже Попов, устыдившись своего минутного малодушия, стал взывать трубным гласом к восстановлению справедливости путем вызволения заключенных из лап норманнских садистов. Думаю, поведение Жомова комментировать вообще не нужно! Каута арестован все-таки…

Аллан тоже не возражал, поскольку имел очевидную для любого психиатра склонность к авантюрным поступкам. Единственным, кто высказался против акции в Ноттингемском замке, оказался Горыныч.

– Позвольте вам напомнить, благородные спасатели, что в том случае, если хоть одному из вас подрежут крылышки, этому миру придет конец. Мне, вместе с ним, тоже! – проговорила эта газовая горелка, едва ей удалось вставить слово. – Я здесь не так давно, как вы, но успел заметить, как быстро меняется окружающая действительность. Я, конечно, понимаю, что у вас три пары глаз на троих, а я один располагаю такой роскошью, но наблюдательности от количества органов зрения отнюдь не прибавляется. Сравните хотя бы костюмы, что вам пошили в Каммлане, и наряд Аллана. Чтобы заметить разницу, много глаз не нужно.Я тоже, как и остальные, посмотрел на Рабиновича, который для того, чтобы поберечь форму, носил аборигенский костюм, а затем перевел взгляд на экс-менестреля. Конечно, до Юдашкина мне далеко, но отличить мешок с дырками для рук и головы (что был на Сене) от элегантного зеленого камзола Аллана я все же смог.

– Ну и че? – поинтересовался у Горыныча Жомов. – Просто хороший портной этому пройдохе попался…

– Да нет, Ваня! Дело не в портном, – ответил Попов вместо монстра, опешившего от такой догадливости Ивана. – Стиль одежды изменился. Даже обувь у него не на деревянной, а на кожаной подошве. Такой и на Грифлете не было…

– Вот-вот! – радостно воскликнул Горыныч. – Я, конечно, не волшебник. Я только учусь! Но ваше измерение самое ближайшее к нам, и мы его с первого класса проходим. Вот мне и показалось, что стиль одежды Аллана явно из другой эпохи. Спираль времени уплотняется. И Бейл тому первый пример. Вам нужно срочно возвращаться…

– Да что вы к моей одежде привязались? – обиделся экс-менестрель. – У вас, у сарацинов, может, и по-другому наряжаются, а мне и так хорошо!

– Мальчик ничего не понял, – с тяжелым вздохом констатировал Попов, оглядев Аллана с ног до головы.

– И это к лучшему, – согласился с ним Сеня. – Давайте перейдем к делу.

И к делу они перешли! То бишь снова начали спорить. Новым поводом поорать друг на друга оказался способ проникновения в Ноттингемский замок. А если быть точнее, то совершенное отсутствие такового.

– Пусть Горыныч с воздуха стражу от ворот разгонит, – предложил Попов. – А потом Ваня с бойцами внутрь ворвется.

– Я не полечу! – отрезал говорящий огнемет. – Изжога у меня прошла, и с извержением огня теперь проблемы. Без пламени я не слишком эффективен, а портить себе желудок из-за двух дикарей я не собираюсь…

Вы посмотрите на него! Отмазку нашел. О здоровье беспокоиться начал!

Жомов мое ворчание истолковал по-своему. Он поднялся со своего места, подошел ко мне и присел на корточки. Иван обеспокоенно посмотрел мне в глаза и, видимо, решив, что меня испугали их крики, попытался успокоить, погладив по голове.

Убери руки, козел!!! Извините, но терпеть не могу, когда у меня между ушей каждый доброхот клешнями водит. Вы на руки свои смотрели когда-нибудь? Пожрут какой-нибудь гадости, а потом свои жирные лапы об мою чистую шерсть вытирают. Я вам что? Полотенце махровое?

– Сень, че это у тебя с псом? – удивленно отскочил от меня Жомов. – Он че на своих гавкает? Взбесился, что ли?

Давай я свои лапы об твою шевелюру вытру! Посмотрю тогда, как ты «гавкать» начнешь…

– А ты его гладил когда-нибудь раньше? – с интересом посмотрел на Ивана Рабинович.

– Не-ет, наверное, – задумчиво протянул Жомов. – Хотя хрен его знает!

– Вот и не пытайся, – усмехнулся Сеня. – А рычит Мурзик часто от того, что жрет всякую гадость… Ничего, песик! Вернемся назад, я тебе упаковку «Педигри» куплю. Обещаю!

Ну, спасибо, Сеня! Удружил. Я и раньше замечал, что Рабинович не обращает внимания на мои вкусы. Но тут он, похоже, совсем от лап отбился. Только о своем золоте и думает. Забыл совсем, как я бифштексы у них со стола воровал. Я на всех обиделся и отвернулся. Думаете, кто-нибудь заметил?

– Я знаю, как в замок незаметно пробраться, – хлопнул себя по лбу Аллан. – Только придумать не могу, как мы сэра Грифлета и сакса спасем и обратно выберемся.

– Так, мальчик, – остановил его царственным взмахом руки Рабинович. – Давай сначала и по порядку…

Оказывается, завтра в Ноттингеме шериф устраивает праздник в честь совершеннолетия своей дочери. Все пройдет по высшему разряду. Будет рыцарский турнир среди претендентов на богатое наследство. Для простолюдинов шериф, старательно добивающийся популярности у народа, словно президент перед перевыборами, устраивает соревнование лучников, призом в котором будет золотая стрела (поскольку девушка уже ангажирована для другого дела!).

Как и положено в таких случаях, всеобщая пьянка шерифом гарантирована. Причем с показательными выступлениями бродячих менестрелей. В общем, аборигены будут отрываться на всю катушку, а на закуску им преподнесут казнь бунтовщиков. То бишь Грифлета и Кауты. Победителям рыцарского турнира и соревнования лучников зарезервированы на это зрелище места в партере. Прямо перед помостом.

– Думаю, на праздник мы сможем попасть незамеченными. Вас в Ноттингеме в лицо не знают, а я найду как замаскироваться, – закончил свой рассказ Аллан. – Правда, малыш Джон будет сильно выделяться…

– Ты, лох лесной! – подскочил с места Жомов. – За базары отвечаешь? Кого ты, урод, малышом назвал?!

– Утухни, гнида, – спокойным голосом оборвал Ивана Рабинович. И сам вытаращил глаза от удивления.

«Гнида» обидела Жомова гораздо больше, чем ласковый «малыш». Ваня быстро развернулся и с удивительной резвостью попытался заехать Рабиновичу по его длинному носу. Можно подумать, нос за язык отвечает!

Я среагировать на это не успел. Только клацнул зубами от удивления. Зато Попов оказался на высоте! Совершенно «случайно» Андрюша выставил ногу, о которую и споткнулся потерявший разум Жомов. Утратив равновесие, Ваня промахнулся по Рабиновичу и повалился на дубовый стол. Грохот был такой, какой сотворила бы наконец упавшая Пизанская башня.

Видимо, утраченный Ванин разум оказался где-то на столе. Поскольку после падения и удара головой о столешницу Жомов вмиг успокоился.

– Вань, ты че? – на всякий случай отскочил в сторону Рабинович. – Я же пошутил! Совсем дурной, что ли, стал?

– В морге в следующий раз пошутишь, орел синайский! – буркнул Жомов и посмотрел на Андрюшу, с непричастным видом ковырявшего скамейку. – Еще раз культю сунешь мне под ноги, я ее тебе оторву и съесть заставлю.

– Ладно, – пожал плечами Попов.

– Воистину говорят, что сарацины горячие парни! – Аллан выпустил воздух из груди. – Теперь я понимаю, отчего за вами полстраны гоняется. С таким темпераментом врагов легко нажить.

– Утухни, гнида! – отыгрался на Бейле Жомов. Аллан, естественно, против «гниды» возражать не стал.

– Ладно! Забыли, мужики, – проговорил Сеня, пытаясь вернуть разговор в нужное русло. – Как я понял, в замок-то мы проберемся, но и к месту казни нас близко не подпустят и назад выбраться не дадут. Выход один: мне нужно выигрывать турнир лучников.

– Это почему тебе? – удивился Жомов. – Ты, что ли, у нас снайпер? Да я разок в мишень из пистолета пальну, и от нее ни хрена не останется!

– Заставь дурака богу молиться, он и попу лоб расшибет, – хмыкнул Рабинович. – Помолчал бы лучше, Ваня, да до конца бы дослушал…

Пока Сеня объяснял свой план, я удивленно осматривал его с ног до головы. Вроде человек как человек, а соображать начал не хуже породистой немецкой овчарки! Я настолько был восхищен его замыслом, что до конца речи даже не почесался ни разу.

– Одна проблема, – закончил свой рассказ Рабинович. – Я из лука стрелял последний раз только в детстве. И то из пластмассового…

– Я могу помочь выиграть турнир, – скромно потупив шесть своих желтых буркал, произнес Горыныч.

– Ну, конечно! Как мы не подумали? – съязвил Попов. – Сене просто нужно тебя из лука вместо стрелы запустить. А ты в полете подкорректируешься и сразу своими носами три цели поразишь!

– Смотрите! – обиделся монстр.

Я запрыгнул на скамейку рядом с Рабиновичем, чтобы лучше видеть происходящее. Разместив передние лапы на столешнице и положив на них морду, я стал наблюдать, как с Горынычем начало твориться странное! Он сложил все три свои клыкастые репы точно одну на другую и начал менять окраску. Из своего обычного грязно-зеленого цвета Горыныч вдруг перекрасился в изумрудный. И стал похож на елочную игрушку-переросток.

Вытаращив свои шесть гляделок, сверкавших огнем, словно поворотники у «Запорожца», монстр уставился на глиняную кружку, стоявшую на краю стола. Ни с того ни с сего этот предмет, воспетый бессмертным Пушкиным в своей алкогольной оде к няне, поехал по дубовой столешнице. На самом краю кружка слегка оторвалась от поверхности, а затем со скоростью почтового поезда полетела через всю пещеру и разбилась о стену в мелкие брызги.

– Ни хрена себе! – только и смог выдохнуть Жомов.

Я вообще только заскулил от такого беспредела.

– Что это было?!

– Телекинез, – смутившись от произведенного на нас эффекта, пробормотал Горыныч, используя для общения, как обычно, среднюю голову (интересно, а чем остальные две в это время занимаются?). – Правда, я еще только учусь. Но даже если Сеня стрелу в обратную от мишени сторону выпустит, я ее положу точно в яблочко. С легкими предметами у меня уже неплохо получается. Хотите, прямо отсюда вон тому саксу камнем в голову попаду?

– А вот этого не надо! – словно маленькому ребенку выговорил Сеня. – В людей камнями кидаться нельзя.

– А в меня, значит, можно? – обиделся Горыныч. – Что же ты в Каммлане никого не ругал, когда люди меня кирпичами обкидывали? А у меня, между прочим, желудок больной…

– А ты мне хоть слово дал тогда вставить? – в тон монстру ответил Рабинович. Горыныч отвернулся и посинел от стыда. – Вот и молчи теперь!

Итак, последняя проблема была решена. Теперь осталось обговорить детали и начать осуществление гениального Сениного плана. Техническая сторона дела меня интересовала даже меньше, чем экстрасенса-Горыныча, поэтому я решил прогуляться по окрестностям. Уже выходя из Сениной пещеры, я вдруг услышал тот самый вопрос Попова, которого давно ждал. С того самого момента, как объявился Аллан Бейл.

– Слушай, Сеня, – обратился сообразительный Андрюша к Рабиновичу. – Соревнование лучников, золотая стрела, Ноттингем… Что-то все это кажется мне знакомым. Тебе такой расклад ничего не напоминает?

– Не знаю, Андрюша, – пожал плечами Рабинович. – Что-то знакомое есть. Наверное, читал в детстве какой-нибудь исторический рассказ. Там же везде турниры и повсюду лучники…

Тьфу ты! А я еще надеялся. Уйду я от вас, тупые вы.

– Мурзик, перестань ворчать, – досадливо поморщился на меня Рабинович. – Иди погуляй лучше.

Приготовления к завтрашней акции шли до позднего вечера. Насколько позволял ландшафт лагеря, внутри репетировались действия по спасению Кауты и Грифлета из Ноттингемской крепости. Здесь занимались только лучники Аллана.

Подготовка же по прикрытию отступления велась совсем в другом месте. Сразу после совещания в пещере Рабиновича Жомов забрал с собой всех саксов и отправился в ближайшую деревеньку. В ту самую, где мы оставили свои телеги. Как там все происходило, я не знаю. Потому что был задействован в репетиции спасения самым непосредственным образом: мне было поручено свалить палача с помоста.

Топорных дел мастера изображал один из лучников Аллана. Первый раз он стойко выдержал мой бросок, а во всех последующих случаях падал со стола, изображавшего эшафот, вниз головой, едва Сеня подавал мне команду «фас». Рабиновичу такая репетиция быстро надоела, поскольку лучник не поддавался никаким уговорам и наотрез отказывался ждать, пока я до него доберусь.

Вы только не думайте, что я садист какой-нибудь. Ничего страшного я с этим питекантропом не делал! Даже не укусил его ни разу… как следует. В первый раз я и прыгнул-то не во всю силу. А с ног он упал по большей части с перепугу. Видимо, парень просто животных не любит!

Мы с Рабиновичем и Поповым в сопровождении Аллана верхом отправились к Ноттингему часов в девять вечера. До наступления темноты времени оставалось еще достаточно. По крайней мере, мы рассчитывали, что выберемся из леса засветло.

Естественно, мы не уложились в отведенный срок, поскольку Андрюша никак не хотел установить перемирие со своим парнокопытным животным. То кобыла останавливалась и пыталась его укусить, то Попов в отместку орал ей в ухо, отчего бедное животное падало на колени и долго отказывалось вставать. И мне приходилось орать то на одного, то на другую. Иначе вообще никуда бы не уехали!

В общем, когда мы выбрались из Шервудского леса поблизости от Ноттингема, звезды уже вовсю таращились на цирк под кодовым названием: «поповская джигитовка».

Несмотря на то, что обычно в доисторической Англии в темное время суток движение по дорогам почти прекращалось (фары-то еще не изобрели), сегодня к Ноттингему и ночью двигались вереницы народу. Видимо, шериф действительно устраивал праздник на славу! Интересно будет посмотреть.

– Ну вот здесь и расстанемся, – осадил коня Аллан. – Не забывайте, что вы, святой отец, причетник из Копменхерста. А вы, сэр Робин, вольный стрелок из Локсли. Легенды хорошие. Мало кто из ноттингемцев бывал в тех краях…

– Не учи отца гвозди заколачивать, – пробурчал в ответ Рабинович. – Смотри, сам не забудь того, что нужно сделать!

– Вы, уроды! – заорал Попов, перебивая обоих. – В кратере своем дурацком не наговорились? Поехали быстрее, а то я на этой трясучей доходяге сидеть задолбался!

По сравнению с Каммланом, Ноттингем показался мне переполненным тараканами муравейником. Настолько его наполнили жители окрестных деревень, отличающиеся от коренных горожан внешне так же, как два вышеупомянутых мною вида насекомых. Одни крупные и черные от грязи, другие – мелкие и рыжие, в цвет флага шерифа ноттингемского.

Постоялые дворы оказались переполненными, и нам с трудом удалось найти местечко для сна, своими размерами едва превышающее платяной шкаф у нас дома. И то пустили нас в этот чулан только потому, что Попов вырядился монахом, да еще притащил с собой большой мешок.

Для всех посторонних в мешке были дары из Копменхерста местному приходу. Для посвященных – там лежало средство Рабиновича выиграть турнир лучников. То бишь несравненный Горыныч. Во избежание изжоги и связанных с этим огнеизвержений, трехглавый обжора добровольно согласился не есть с самого утра. Впрочем, отожраться он всегда успеет. Так что невелика жертва!

Ночью, естественно, наш мешочек попытались своровать. У меня был большой соблазн позволить грабителю утащить добычу, а потом посмотреть, как он достанет из мешка Горыныча, но я сдержался. Потому как, не дай бог, огнедышащая зверюга перепугается и резко увеличит свои размеры. Пиши пропало тогда всей нашей операции!

Сеню с Поповым будить не хотелось. Поэтому гавкать на вора я не стал, а просто прокусил ему кисть. О чем пришлось пожалеть! Поскольку абориген так заорал от боли, что даже у Попова уши заложило. Пришлось грабителя отпустить. Иначе он никогда бы не заткнулся. Вор, естественно, тут же сбежал, быстрее, чем кот от бультерьера, а я заслужил от Сени благодарность и еще одно обещание «побаловать» меня собачьим кормом. Знал бы, что так получится, никого бы ловить не стал!

С самого раннего утра аборигены потянулись к ристалищу, где должны были начаться Ноттингемские Олимпийские Игры. Наверное для того, чтобы дать рыцарям отоспаться всласть, первым пунктом программы была назначена стрельба из луков. Естественно, мы с Сеней пошли туда. У Попова была другая задача: забраться на ближайшее к ристалищу дерево и навести Горыныча на цель.

Змей объяснил нам, что расстояние никакой роли для его телекинетических способностей не играет. Главное, чтобы предмет находился в поле прямой видимости. Вот это Андрюша и должен был обеспечить. А остальное, как говорится, дело техники.

Мы с Поповым расстались и, согласно плану, встречаться не должны были до самого начала казни. Так что о том, как Андрюша справлялся с заданием, я рассказать не могу. Мы с Сеней пошли в одну сторону, так как нам сначала следовало пройти регистрацию для участия в турнире, аПопов – в другую. Искать подходящее дерево.

Очередь желающих получить золотую стрелу (которую половина из лучников мечтают тут же пропить в ближайшем кабаке!) вытянулась метров на триста. Мы покорно пристроились в конец, что для Сени было огромным подвигом! Он же, как каждый нормальный мент, никогда в очередях не стоял. Существуют другие способы получения вожделенного предмета в ментовские руки! Но, похоже, Рабинович серьезно настроился спасти Грифлета с Каутой, раз сумел пойти на такую жертву ради маскировки.

Записывал стрелков гориллоподобный карлик в коричнево-красном камзоле. Поскольку он и остальному аборигенскому населению едва до плеча доставал, то на рослого Рабиновича посмотрел с настоящей ненавистью. Комплекс неполноценности. Что поделаешь с человеком?

– Какого вельзевула вас столько сюда притащилось? – проворчал клоп, записывая Сенино новое имя на кусок дубленой свиной шкуры. – Робин из Локсли… И не лень было в такую даль тащиться? Все равно турнир выиграет Беовульф. Лучше его в Англии – да что там! – и в Нормандии никто не стреляет. Так что ты будешь здорово разочарован.

– А это мы еще посмотрим! – окрысился Рабинович.

Впрочем, я его прекрасно понимаю. Мало того, стой в очереди целый час, словно последняя пенсионерка в винном магазине, так еще и каждый недомерок будет указывать, кто лучше, а кто хуже! На Ванину стрельбу бы посмотрел! Я бы и сам с удовольствием на этого придурка-карлика рявкнул, да Сеня меня за поводок за собой потянул. Чтобы не сорвать всю операцию, упираться в землю лапами я в этот раз не стал.

К тому моменту, когда мы с Сеней прошли регистрацию, ристалище уже было забито до отказа. Да что там ристалище! На деревьях вокруг места соревнований, словно воробьи на высоковольтной линии, сидели аборигены.

Зрение у меня не такое хорошее, как нюх, а очки мне никто не покупает. Поэтому рассмотреть Попова среди оседлавших ветки представителей хомо сапиенс у меня не получилось. Впрочем, не только у меня одного. Рабинович, похоже, тоже Андрюшу не увидел, потому что башкой вертеть не перестал и поводок нервно дергал.

Пока мы высматривали среди веток деревьев тучного Попова (а может, под ним сучок обломился?), я прозевал появление какой-то ободранной шавки, беспардонно начавшей меня опознавать по запаху из соответствующего места, а Сеня проспал появление на трибунах местных «шишек».

Что касается меня, то я от шавки мгновенно избавился. И нужно-то было всего лишь раз гавкнуть! А вот Сене от начальственного взора спрятаться было труднее. Хорошо, что участников было около трех сотен, да у аллановского костюмчика, каковой одолжил у экс-менестреля на время соревнований для маскировки Рабинович, капюшон имелся. Вот под ним Сеня и спрятался.

А прятаться было от кого! Дело в том, что на главную трибуну ристалища под громкие крики толпы вышел низкорослый, но ужасно широкоплечий человек. А вместе с ним… Мордред с Бедивером! Я едва не завыл от неожиданности. Их вообще здесь быть не должно. Или дела со временем обстоят даже хуже, чем я предполагал.

Широкоплечая обезьяна, оказавшаяся шерифом ноттингемским, поприветствовала зрителей (которым, как я заметил, отвечать ему восторженными криками помогали палки стражников!). Ее примеру последовали и Бедивер с Мордредом и следом за шерифом уселись на отведенные им места.

Упал платок, брошенный на арену ристалища маленькой ручкой красавицы-дочки шерифа, и турнир начался…

Поскольку лучников было около трех сотен, а ристалище по ширине было рассчитано не больше чем на пятьдесят, то соревнующихся разбили на восемь групп.

Я совсем забыл, что олимпийская система проведения соревнований существует намного дольше, чем даже уже скончавшаяся Римская империя. Поэтому сначала немного удивился тому, что половина лучников из каждой группы после стрельбы выбывала. Получалось, что начали мы с Сеней с 1/8 финала.

Рабинович перед стрельбой своей группы уже на помощь Горыныча и надеяться перестал. Поскольку найти среди зевак Попова ему так и не удалось. Сеня, конечно, потренировался вчера в стрельбе из лука под руководством Аллана, но сказать о том, что он мастер, не смог бы и самый прожженный льстец! Однако Рабиновичу помощи ждать было неоткуда. Пришлось стрелять самостоятельно.

Худо-бедно, но Сеня прошел первый этап, умудрившись попасть почти в центр мишени с тридцати метров. Оказалось, что есть в Англии люди, которые стреляют намного хуже его! Один кекс, стоявший справа от нас, в мишень вообще не попал. А тоже мне, за золотой стрелой пришел! Иди из рогатки сначала потренируйся…

Не знаю уж как, но под дикие крики толпы мы с Сеней прошли и 1/4 финала, и полуфинал. Хотя мишени каждый раз отодвигали метров на десять дальше. Мой Рабинович вошел в такой раж, что собрался выиграть турнир без чьей-либо помощи. Дескать, покажем этим английским свиньям, что могут наши русские менты!

Однако, когда в финале оказалось восемь человек (популярный здесь Беовульф, естественно, тоже!), а мишень оказалась от нас в ста метрах, да еще и уменьшилась вдвое, Сеня здорово приуныл. Теперь попасть в нее он мог только чудом. И это чудо случилось – заработал Горыныч!

После одновременного выстрела финальной восьмерки лучников половина стрел не достигла мишени. Две здорово отнесло ветром в сторону, одна улетела выше черного круга, а одна стрела вообще не долетела!

Нашу деревянную пулю постигла бы та же участь. Но каким-то невероятным способом стрела от самой земли поднялась вверх и впилась в самый центр мишени. От такого блестящего выстрела и без того истошно вопившая все соревнования толпа и вовсе зашлась в кошачьем визге!

Сеня удивленно оглянулся, пытаясь рассмотреть Попова. Ничего у него, естественно, не получилось, потому что Рабинович не знал, где искать. Пришлось мне гавкнуть и дернуть в ту сторону, где из-за сломанных досок нижней части правительственной трибуны выглядывала толстая поповская рожа. А справа от нее – три изумрудных черепушки Горыныча. Успели все-таки! Кстати, нужно будет полюбопытствовать, как они мимо стражи прошли?

Пока мы рассматривали Попова, здешние арбитры, которых все почему-то называли «маршалами» (представляю, чем тут полковники занимаются, если маршалы, как простые «духи», по поляне за стрелами гоняются!), метнулись к мишеням и принесли их к правительственной ложе. Каково же было удивление тех, кто ставил на Беовульфа (кстати! Это почему мой Сеня ставки не делал?!), когда, кроме его выстрела, в яблочко попала и стрела Рабиновича.

– Как тьебя зафут? – с сильным ютским акцентом поинтересовался суперстрелок Беовульф у Рабиновича. Ближайшие болельщики прислушались к разговору, тоже стремясь узнать имя нового мастера стрельбы из лука.

– Робин, – пожав плечами, соврал Сеня. – Просто Робин…

– О, гут! – похлопал его по плечу медведеподобный Беовульф (кстати, я заметил, что юты обычно крупнее остальных аборигенов. Свежая кровь, что ли?) и заорал на все ристалище. – Гут! Робин – гут!

– Робин Гуд. Робин Гуд, – покатилось из одного конца ристалища в другой. – Славный парень, Робин Гуд!

Все! Докатились!

– Вы че, охренели? Какой Робин Гуд? Король Артур еще не помер! – заорал из-под трибуны обалдевший Попов. Хорошо, что, кроме меня, его никто не слышал.

Чтобы утихомирить толпу, маршалы похватали медные дудки и начали трубить, словно лоси во время спаривания. Народ потихоньку начал успокаиваться, и наконец шерифу ноттингемскому удалось взять слово и объявить результат. Широкоплечий мужик поднялся с деревянного трона и провозгласил:

– Слушайте меня, мои верные и возлюбленные подданные! С благословения церкви и после совещания с благородными гостями, сэром Мордредом и сэром Бедивером, я, Ричард Львиное Сердце (все, люди добрые. Я сейчас умру!!!), объявляю, что победитель не выявлен!

Толпа загудела.

– Чтобы все-таки вручить приз кому-то одному, – повысил голос ноттингемский шериф (господи, неужели это Ричард Львиное Сердце? Поверить не могу!), – Робином из Локсли и Беовульфом, сыном Гурта, будет произведен еще один выстрел. В этот раз стрелять будут в одну и ту же мишень. Чья стрела окажется ближе к центру, тот и будет объявлен победителем. Маршалы, бросьте жребий!

Думаю, рассказывать дальше, чем кончился турнир, смысла не имеет! Вы все люди грамотные и кино про Робина Гуда смотрели. Естественно, что Беовульф стрелял первым и попал точно в центр мишени. Робину (тьфу ты, Сене!) достался второй выстрел. Понятное дело, что его стрела (при помощи Горыныча, конечно!) расщепила уже торчавшую там на две равные половинки. В итоге Сеня получил золотую стрелу, а вместе с ней и воздушный поцелуй от дочки шерифа.

Получается, что от самой наследницы Ричарда Львиное Сердце? До сих пор поверить в это не могу!

– Робин Гуд, – мило улыбнувшись, спросила девушка (как их люди друг от друга отличают? И по цвету, и по запаху все одинаковые!). – А ты не будешь участвовать в рыцарском турнире?

Сеня почему-то смутился. Он опустил голову и посмотрел на меня, словно именно я занимался решением этих вопросов. Если так, то – пожалуйста! Могу гавкнуть, раз тебе нужно мое разрешение…

– Весьма сожалею, миледи, – продолжая краснеть, ответил Рабинович. – Но я простой йомен и не удостоен рыцарского звания.

– О-о! А ты не только ловок, но еще и галантен! – восхитилась шерифиня (нет! Что-то я не то ляпнул. Если Ричард был королем Англии, то эта девочка должна быть принцессой… Кот теперь что-нибудь разберет!). – Давай я попрошу папочку, и он тебя посвятит. Ты же ведь выиграешь турнир? Да, Ро-обин?..

– Сожалею, мэм, но у меня другие планы! – дрожащими губами, но твердым голосом отказал ей Сеня.

Боже мой! Что с Рабиновичем происходит? Первый раз мимо юбки пройти сумел!

– Заткнись, Мурзик! – рявкнул на меня Сеня и потащил за поводок к выходу с ристалища. А я по дороге сто раз подумал, не упереться ли мне лапами?..

Все время, оставшееся до начала казни Грифлета и Кауты, мы с Рабиновичем проторчали в каком-то грязном и полупустом кабаке. Кабатчик попытался пристать к Сене с расспросами о том, кто победил в турнире лучников. Но, наткнувшись на мрачную физиономию Рабиновича, счел за благо уйти подальше за стойку.

Сеня несколько раз за два часа пытался приложиться к кружке с вином, но все время отставлял ее в сторону нетронутой. Нет, Рабинович мне совершенно не нравился! Раньше он даже перед особо опасными задержаниями преступников позволял себе остограммиться. Для храбрости, так сказать. А тут и пригубить слабенького вина не хочет. Неужели так волнуется за успех операции, что боится за свою реакцию и координацию движений? Которые, как известно, притупляются после употребления алкоголя. Чудеса-а-а!

– Ты мне еще поскули, – не понял меня Сеня и, встав из-за стола, направился к выходу.

А я, между прочим, еще кусок мяса не доел, который Рабинович мне под стол бросил! В третий раз за день у меня возникло желание упереться в пол всеми четырьмя лапами. И в третий раз я его подавил. Если уж Сеня пошел на такие жертвы, то и я могу отказать себе в удовольствии поупрямиться!

На главную площадь Ноттингема мы успели как раз вовремя. Ричард Львиное Сердце, Мордред и Бедивер уже заняли свои места для наблюдения за казнью. Даже дочка Ричарда была здесь, сопровождаемая какой-то квадратной и волосатой обезьяной с огромными руками, закованной в железные доспехи. Девушка презрительно посмотрела на Сеню и отвернулась. Мой Рабинович закусил губу и тоже отвернулся. Естественно, в другую сторону!

Получив от Ричарда сигнал, палач, одетый в красное, вытащил на помост, где стоял огромный дубовый чурбан, Грифлета и Кауту. Оба держались молодцами и взошли на помост с гордо поднятыми головами. Держитесь, парни, мы здесь! Рабинович тут же шлепнул меня ладонью по загривку.

Едва отзвучали фанфары, как Ричард собрался встать со своего места и объявить приговор двум «врагам народа». Но его опередил Сеня! Рабинович скомандовал мне: «фас», а сам подскочил вплотную к сидевшим в первом ряду рыцарям.

– Сидеть, суки! – заорал Сеня. – Именем закона, вы арестованы! Вы обвиняетесь в захвате заложников. Статья 206 УК Российской Федерации!

Уже во время прыжка на палача я успел заметить, как Рабинович выхватил из-под зеленой куртки «демократизатор» и обрушил его на головы Мордреда и Бедивера. Ну вот, теперь повеселимся по-настоящему!

Глава 6

От ударов Рабиновича двух вероломных рыцарей вынесло из кресел, словно мух от вентилятора. Спутник принцессы попытался заступиться за коллег, но сделал только хуже. Сенина дубинка вошла в соприкосновение с его железным панцирем, и незадачливого заступника отбросило метров на пять. По дороге он собрал в кучу три кресла и пять телохранителей Ричарда Львиное Сердце.

Принцесса для приличия, конечно, завизжала. Но в ее голосе звучало ровно столько же испуга, сколько бывает в глазах у танка, проезжающего по пестрой курице. Девочка просто зашлась в экстазе от восторга действиями своего кумира.

Визг принцессы послужил условным сигналом для толпы зрителей, собравшихся на казнь. Они все дружно заголосили. При этом задние ряды, поскольку ничего не видели и не слышали, орали просто за компанию с остальными. Впрочем, крик уже через секунду сменился вздохом удивления, когда огромный черный пес в могучем прыжке свалил с помоста палача. На секунду после этого над площадью зависла тишина, а затем ее разрезал зычный рык Ричарда.

– Ты, быдло! Что ты себе позволяешь? – рявкнул этот то ли шериф, то ли король на Рабиновича. – Я тебе голову отрублю.

– За быдло ответишь, – окрысился Сеня и влепил дубинкой по правой руке Ричарда, которой тот пытался выхватить из ножен меч.

Поскольку шериф, в отличие от своих спутников-рыцарей, железа в этот раз на себя не надел, то отделался после Сениного удара легким испугом. Так, руку ему отсушило, да меч в сторону отлетел, а больше ничего страшного не произошло! Сеня оружие тут же подобрал. Ричард заскрипел зубами от боли, а потом заорал:

– Стража, взять его!

Одновременно с ним закричала и принцесса. Голосом, полным искреннего восхищения, она завопила на всю площадь:

– Милый Робин, поосторожней с папочкой! Он нам еще пригодится. Кто, кроме него, нас под венец благословит?

Похоже, девочка поняла происходящее по-своему.

В первые секунды стражники, обескураженные непонятным возгласом принцессы, остановились. Это позволило Рабиновичу вскочить на помост и перерезать веревки, связывающие руки Грифлета и Кауты. Обрадованный сакс тут же полез обниматься, а печальный рыцарь произнес с укоризной:

– Не стоило, сэр, так рисковать из-за нас. Но раз уж вы здесь, позвольте на некоторое время отступить от церковных законов и сражаться вместе с вами!

– Позволяю, – милостливо разрешил Рабинович и протянул ему меч Ричарда. – Возьми. А то стоишь без оружия, словно лох в патруле!

Каута подхватил топор палача, ранее предназначавшийся для отрубания их с Грифлетом голов, и встал рядом с двумя воителями. К этому времени стража уже очухалась и бросилась бестолковой толпой на штурм помоста для казни. Ричард остановил своих воинов.

– Не приближайтесь к ним! – прорычал он. – Пусть лучники расстреляют их со стен. Посмотрим, что они против острых стрел предпримут. Беовульф, ну-ка отыграйся на этом дураке за свое поражение…

– Папа, может, не надо? – Робкий вопрос принцессы утонул в ликующем крике толпы, почуявшей новое развлечение.

Однако и против стрел нашлось что предпринять! Попов наконец-то, после двух часов мучений одолевший преграду в виде стены одного из окрестных домов, занял стратегическую позицию на крыше и навел Горыныча на цель.

Первые одиночные выстрелы трехголовому экстрасенсу удавалось отводить в сторону. Отчего не понимающая происходящего толпа взревела, словно стадо пьяных ослов, и подалась ближе к помосту, стараясь понять причину промахов. Ричард тем временем остановил одиночную стрельбу и приказал лучникам дать залп по бунтовщикам. С огромным трудом Горыныч отвел стрелы в сторону и прохрипел:

– Все, больше не справлюсь! Подавай сигнал…

Не раздумывая ни секунды, Попов поднялся во весь рост на крыше дома. Он выхватил из одного кармана пистолет Жомова, а из другого свой любимый серебряный крест и завопил трубным голосом, перекрывая рев толпы:

– Опомнитесь, грешники! Я, причетник из Копменхерста, говорю: да постигнет вас кара небесная! – И Андрюша пальнул в воздух из пистолета.

Такого оборота событий никто не ожидал. Услышав гром посреди ясного неба, половина зевак взвыла от испуга, а стражники побросали свое оружие. И толпа и солдаты приготовились броситься с площади по домам, словно тараканы от дуста, но тут в ход событий вмешался приор Вестминстерского аббатства, гостивший у Ричарда.

– Остановитесь, люди! – завизжал он. – Это же просто самозванец и колдун. Смотрите, у него даже маковка не выбрита!

– И правда, – поддержал приора ближайший к Попову горожанин. – Вон, он с собой даже трех змей носит. Взять колдуна!

– Ну, насчет змей, это ты зря. Ты, парень, пло-хо подумал! – вздохнул Андрюша и подлил масла в огонь, оскорбив и без того обидевшегося Горыныча: – Че молчишь, слизняк почкующийся? Покажи им свой истинный размерчик, матрас надувной!

Попов немного переборщил. Он забыл о том, что, пока Горыныч карабкался на крышу, он лопал все, что попадалось под руку. Начиная от жуков, ползающих по стенам, кончая стенами, как десертом. Теперь трехголовой горелке просто необходимо было раздуться, и оскорбленный Горыныч сделал это моментально. Естественно, что крыша дома не выдержала и провалилась внутрь. А следом за ней и Андрюша. В итоге над развалинами остались торчать только три головы Горыныча, выпускающие клубы дыма и готовящиеся к пламяизвержению.

Растерявшиеся от такой метаморфозы горожане даже не заметили, как в ворота замка вползло еще одно чудовище, сверкающее бронзовыми боками. Из брюха нового монстра вывалился десяток лесных головорезов, по форме одежды напоминающих японских ниндзя, искупавшихся в бочке с зеленкой.

Кишечные отторжения бронзового монстра мгновенно вскарабкались на стены и поскидывали оттуда совсем очумевших лучников. Само чудище между тем спокойно вползло на городскую площадь. Вот уж тут толпа обезумела совсем. Орали так, что в Каммлане у четырех коров случились выкидыши.

– Горыныч, взлетай, – перекрывая рев толпы, зычно скомандовал Попов и бросился к бронзовому монстру.

Туда же сквозь разбегающийся строй стражников Рабинович с Мурзиком увлекли Грифлета с Каутой. Два недавних пленника ничего не понимали в происходящем. От вида страшного полукруглого монстра они перепугались не меньше остальных аборигенов, но держали себя в руках благодаря близости Рабиновича.

Едва эта троица, возглавляемая радостно гавкающим псом, достигла бронзового гигантского монстра, как в одном из его боков открылась дверца. Из нее высунулась лохматая башка Жомова и заявила:

– Еле успели. Цепной привод рвался, как чумной. Не умеют тут металльчик делать!

Внутри бронзового монстра в полутьме сидели на длинной скамейке, словно на лошади, десять саксов. Они держали ноги на педалях и ждали команды к старту. Безмерно удивленные Грифлет и Каута снопами повалились на пол и до самого Шервуда не могли произнести ни слова.

– Ну че? Валим отсюда? – спросил у Рабиновича Ваня, пока рыцарь и сакс пускали слюни, глупо таращась на то, что оказалось желудком бронзового монстра.

– Да, конечно, – задумчиво ответил Сеня и вдруг решился: – Хотя нет! Подожди…

Не слушая истеричных криков Попова и Жомова, Рабинович бросился назад к помосту по опустевшей площади. Перепрыгивая через поваленные скамейки, Сеня пару раз приложился «демократизатором» к шлемам особо любопытных стражников, которые после того, как залегли под огнем Горыныча, все же попытались рассмотреть, что происходит в замке. Нужно ли говорить, что после этого на Ноттингемской площади несколько прибавилось ям и колдобин?

Сеня подбежал к застывшей в совершенной прострации принцессе и схватил ее за руку. Увидев такое, даже Горыныч едва не потерял высоту и не свалился на площадь. В последний момент он смог справиться с управлением и даже прожег дыру на плаще Ричарда Львиное Сердце, пытавшегося вырвать дочку из лап захапистого Рабиновича.

– Ты идешь со мной? – спросил Сеня у девочки, небрежно отмахнувшись дубинкой от мешавшего общению отца.

– А это не опасно? – спросила девочка, часто моргая ресницами.

– А хрен его знает! – честно ответил Рабинович и потащил принцессу к экстравагантному транспортному средству.

– Ну и на фига она тебе понадобилась? – полюбопытствовал Жомов, как только Сеня подобрался на расстояние слышимости.

Не дождавшись ответа, Иван пожал плечами и пропустил сладкую парочку внутрь. Горыныч сделал еще один круг почета над замком и остановился поболтать с Ричардом о вреде нервного перевозбуждения. Разговора, естественно, не получилось, поскольку озлобленный папаша начал швыряться в трехголового лектора всем, что подвернулось под руку.

А бронзовый монстр, оказавшийся огромным бронированным велосипедом, медленно набирая скорость, устремился прочь от поставленной на уши крепости. Горыныч с воздуха прикрывал отход. А лучники, возглавляемые Алланом, угнали из крепости тех лошадей, которых смогли поймать, и, поломав подъемник железной решетки, закрывающей ворота замка, верхами помчались к опушке леса, опережая Первый Танк от Рождества Христова…

В лагере Рабиновича дым стоял коромыслом. Бойцы обоих отделений, нажравшись поповской браги, устроили внутри каменного мешка, заменявшего отряду крепость, дискотеку. Внешне все это напоминало танцы так же, как Борис Моисеев Мэрилин Монро. Однако песни аборигены орали от души.

Все напевы, как ни старались исполнители их разнообразить, всегда начинались с народно-патриотического, уже знакомого ментам по Камелоту: «Мы не на пиршестве мясо разрежем…» Затем шла вольная интерпретация, когда каждый из бойцов начинал орать во всю глотку собственные слова. А заканчивались песни и вовсе однотипно: «Йо-хо-хо! Йо-хо-хо! И бутылка рому…»

Во всем лагере более-менее трезвых людей можно было найти лишь в пещере Рабиновича. Аллан с Каутой пили прототип шотландского виски в компании со своими бойцами, а остальное руководство отряда (включая новое приобретение: принцессу Ровену) сидело у Сени отнюдь не за круглым столом.

– Мы с саксом, от которого тпру… трпу… трудно было ждать такого благородства, решили выяснить, что замышляют эти… Ну, я имел в виду Бедивера и Мордреда, – заплетающимся языком рассказывал историю своего пленения Грифлет. – Окапазакапа… Ока-залось, что они отыскали где-то этого выскочку и провозгласили его королем Англии. А сэр Артур тогда хто? Мифический герой?

– Выпей, Гриф, а то ты че-то заикаешься. – Заботливый Жомов протянул рыцарю глиняную кружку. Грифлет осушил ее нервными глотками и продолжил:

– Эти идиоты собирают под свои знамена всякий сброд и провозгласили начало войны Алой и Белой розы. А какая, я вас спрашиваю, роза, когда у Артура на гербе дракон? Ни-ич… его не понимаю!..

– Стоп, стоп, стоп! – попытался прервать рассказ Грифлета Попов. – Насколько я помню, Ричард Львиное Сердце появился лет через пятьсот после Артура. А война Алой и Белой розы была уже при другом Ричарде. Его, по-моему, Горбуном звали…

– И никакой он не горбун, – покачал пальцем перед носом Андрюши Грифлет. – Ровный. И спереди и сзади! Вот только одно плохо. Самозванец он, блин, святой отец!

Принцесса Ровена сидела в уголке пещеры, слева от Рабиновича, и широко открытыми глазами смотрела на «разбойничий» пир. Кроме нее, пожалуй, только Горыныч был трезвым существом в этой компании алкоголиков, отмечавших диким запоем успех операции по спасению несчастных смертников.

Мурзик расположился под столом, между принцессой и Рабиновичем. Он упоенно глодал большую оленью берцовую кость и из-за набитого рта участия в разговоре не принимал. Остальные могли говорить, потому что только пили и утруждать собственные челюсти поглощением закуски не собирались.

– Вот я и говорю, что спираль времени уплотняется, – не зная, насколько это опасно делать, встрял в пьяный разговор Горыныч. – Нужно срочно искать вашего Мерлина. Думаю, что еще не поздно вернуть историю в ее нормальное русло…

Может быть, на слова трехголового профессора никто и не обратил бы внимания, если бы не Ровена. Беспрестанно хлопая своими огромными ресницами, девушка тронула Рабиновича за рукав и проворковала:

– Ах, милый Робин! Это так здорово, но я никак не могу привыкнуть, что эта зверушка разговаривает!

Услышав такое, Горыныч едва не свалился со стола, по которому мог спокойно расхаживать ввиду сильно уменьшившегося размера тела. Жомов поймал его за хвост и поставил на середину стола. Если бы монстр знал, что за этим последует, он бы, наверное, предпочел упасть, оставив хвост в жомовской руке!

– Так, мужики, я че-то не пойму, – Иван с перепою вечно забывал, что у Горыныча три головы, и каждый раз пытался сфокусировать зрение, думая, что у него в глазах троится. – А че этот орел трезвый тут ходит?

– Это ты про кого? – не понял Горыныч.

– Ты мне, братан, дураком не прикидывайся! – рявкнул на Ахтармерза Жомов. – Скажи еще, что уже пил с нами!

– Нет, конечно, – еще не понимая ситуации, озадаченно ответил Горыныч. – Наша раса вообще алкалоидов не употребляет. Мы их для борьбы с вредителями используем.

– Ну и дураки, – констатировал Иван и протянул пустую кружку Попову. – Андрюша, наливай. Сейчас мы этого дикаря научим, как надо водкой пользоваться!

Горыныч попытался отвертеться от выпивки, но ничего из этого не вышло. Жомов поймал его в пригоршни, а настроенный на эксперимент Андрюша залил самогонки в одну из трех пастей монстра. Некоторое время Попов размышлял, а потом спросил у Жомова (остальные в этом опыте участия не принимали, но зато и мешать не собирались):

– Слушай, Вань, в другие пасти ему заливать?

– Не-а, – Иван отобрал у Попова кружку. – Хватит ему для начала. Потом посмотрим…

Выпущенный из железных лап Жомова, Горыныч на некоторое время застыл посреди стола, прислушиваясь к собственным ощущениям. А затем с ним началась странная метаморфоза! Сначала левая голова вцепилась зубами в бровь центральной. Та не сообразила, откуда произошло нападение, и укусила правую. Третьей голове уже вообще стало все до фени. Но на всякий случай она решила попробовать на вкус крыло.

Непонятно почему, но за крыло вступился хвост и звезданул правой голове прямо в глаз. Та оказалась в состоянии «грогги» и свалилась прямо между передних ног. Те решили, что их догоняют задние, и пошли. Естественно, далеко они не ушли, поскольку до задних ног вообще еще ничего не дошло! В итоге Горыныч растянулся на столе и угодил двумя оставшимися головами в полупустую кружку самогонки.

– Вы посмотрите, какая прелесть! – звонко засмеявшись, захлопала в ладоши принцесса. – Робин, где ты поймал такого чудного зверька?

– В Караганде… – ответил Сеня, отнюдь не разделявший веселья принцессы.

Дело в том, что две головы перестали грызться и мигом осушили кружку до дна. Горыныч сначала посинел, затем начал наливаться цветом спелого изумруда и наконец поднял третью голову. Глаза его загорелись желтым огнем, и монстр попытался сложить три свои клювастые башки одну на другую, глядя на большой медный графин с самогонкой.

Головы выстраиваться в пирамиду не хотели. Они с упорством Сизифа шлепались на стол и вновь пытались занять подобающее ритуалу положение. Ничего из этого не получалось. И от такого отсутствия координации медный графин начал елозить по столу, словно йог на гвоздях, устраивающийся на ночлег поудобнее.

– А вот этого не надо! – Жомов поймал бегающий графин. – Похоже, не рассчитали дозу. Короче, мужики, Сатурну больше не наливать.

Горыныч попытался телекинезом вырвать из цепких лап Ивана графин с самогонкой, но ничего из этого не вышло. Поскольку сообразительный Попов накрыл монстра жомовским бушлатом. Трехглавый алкоголик немного повозился под ним, пытаясь выбраться на свободу, а потом сдался и захрапел, словно конь в борозде!

– Н-да, – задумчиво выдохнул Рабинович.

– А мне понравилось! – защебетала принцесса. – Робин, ми-илый, подари мне этого зверька!

Сеня растерялся, не зная, как объяснить необразованной девушке, что Горыныч не зверек, а просто иная форма жизни. Выручил его Попов, который вдруг неожиданно громко заявил, что ему нужно выйти.

Сеня не преминул пошутить на этот счет. Дескать, чем больше желудок, тем меньше размер мочевого пузыря. Жомов поддержал эту «шутку», и разговор перешел совсем на другую тему, поскольку принцесса со свойственным всем женщинам любопытством начала допытываться у Рабиновича, что такое «мочевой пузырь». Можете представить, насколько затянулось это объяснение?

Между тем никто из присутствующих так и не обратил внимания на то, что Грифлет по-прежнему продолжает рассказ о злоключениях в Ноттингемском замке. Увлеченный собственными рассуждениями о том, куда катится мир после исчезновения законного короля, рыцарь пропустил все самое интересное и вернулся к действительности лишь после того, как Жомов вслух пожалел о том, что пришлось утопить в реке «такую крутую тачку».

– Сэр Джом, – с трудом сфокусировав на Иване взгляд, поинтересовался Грифлет. – А как вам удалось придумать такой механизм?

– Да эт не я, – отмахнулся рукой Жомов, едва не зацепив по длинному носу Рабиновича. – Это все Сеня. Эт… ик!.. Он сказал, чтобы соединили две телеги, обшили их досками и сделали педальный привод. Кузнецы только подвели, цепь хреновую сделали…

После этого Иван вдруг ударился в подробное описание процесса изготовления велобронехода, совершенно не обращая внимания на то, что человек, задавший ему вопрос, уже спит, уронив голову на стол. Жомов подробно расписывал, как в срочном порядке перековывали всю медную и бронзовую посуду, что нашлась в деревне, на пластины для брони. Ване было безразлично, что его уже никто не слушает. Главное – он сам слышит себя. Остановился Жомов только после Сениной реплики.

– Слушай, птица-говорун, – перебил Ивана Рабинович. – Что-то Андрюхи долго нет. Пошли-ка, поищем его. Как бы со стены где-нибудь не свалился!

Искать Попова пришлось, естественно, Мурзику. Пробравшись сквозь недвижимые тела большинства бойцов, успокоенных обильной выпивкой, Рабинович, Жомов и Ровена, ведомые Мурзиком, выбрались за пределы гранитных стен лагеря. Пес уверенно держал след, и вскоре оказалось, что ведет он к небольшому ручью, из которого бойцы брали воду для нужд лагеря.

Андрюша сидел на берегу этого ручья с горбушкой хлеба в руке. Жомов издалека не понял, что он делает, и решил, будто Попов спрятался здесь от них для поглощения некоторого количества спрятанной самогонки. Ваня уже собрался ласковым матом пройтись по всем дальним и ближним родственникам Попова, но Рабинович остановил его. И совсем не от того, что рядом была дама!

– Ты посмотри, что этот пенек делает! – восхищенно прошептал Сеня, дергая Жомова за рукав. – Совсем парень охренел!

А Попов сидел на берегу ручейка и крошил хлеб в его бурные воды. Он что-то бормотал себе под нос и был настолько увлечен своим занятием, что не заметил приближения друзей. А они, подлецы, подкрались бесшумно.

– Че, Андрюша, горяк пробил? – прямо в ухо Попову рявкнул Жомов и хлопнул «святого человека» по плечу.

Андрей от неожиданности свалился в ручей. Согласно закону Архимеда, объем тела, погруженного в жидкость, равен объему жидкости, вытесненной этим телом. Так вот, равного Попову объема воды в ручье не оказалось. Андрюша ручей попросту запрудил!

– Че надо, козел? – заорал Попов, выскакивая из воды. – Ну рыбку я кормлю. Ну и что в этом плохого? – И добавил жалобно: – Мешаю я вам, что ли? У меня, может, дома все скалярии передохли. Так я хоть тут рыбкам чем-нибудь помогу…

Обескураженные таким поворотом дел, друзья не нашлись, что Попову ответить. Каждый из них вдруг вспомнил то, что осталось дома и теперь казалось далеким и недосягаемым. Сеня подумал о тете Соне и дяде Изе с их алюминиевыми плошками, а Ивану представилась его пышнотелая жена. Жомов с Рабиновичем так бы и стояли на бережку и хлопали глазами, если бы не вмешалась Ровена.

– Нельзя так шутить с божьим человеком, – строго проговорила она. – Святой отец, дайте мне руку. Я помогу вам выбраться из ручья.

– Да ладно, Ровена, че ты-то будешь мучиться, – проворчал пристыженный Жомов и, прыгнув в ручей, поднял Попова на руки. – Извини, Андрюха! Мы же просто пошутили.

Попов почему-то всхлипнул и неизвестно, как бы развивались события дальше, если бы среди деревьев не замелькала фигура всадника, гнавшего лошадь к лагерю во весь опор. Друзья переглянулись и, предчувствуя недоброе, бегом понеслись наперерез удалому джигиту.

Всадником оказался один из осведомителей Аллана, завербованных им накануне. Добрался до лагеря он, естественно, раньше троих ментов, обремененных принцессой, едва передвигающей ноги в длиннющем платье из норманнского бархата.

Примчавшись в расположение отряда, трое друзей застали такую картину: безмерно удивленный осведомитель расхаживал среди недвижимых бойцов лесного сопротивления и пытался нащупать пульс то у одного, то у другого.

– Че потерял? – поинтересовался Жомов у него. – Или зубы во рту жмут? Зачем людей тревожишь, отдыхать не даешь?

Не ожидавший появления кого-нибудь с тыла, осведомитель подпрыгнул и безмолвно зашевелил губами, забыв с перепугу, что хотел сказать. Иван тем временем подошел к аборигену вплотную и, взяв его за грудки, оторвал от земли на добрый метр.

– Че тебе тут надо, я спрашиваю?! – прорычал Жомов, все еще мучимый ностальгией по Родине, а потому и очень опасный.

– Я Седрик из Ноттингема, – пролепетал осведомитель. – И у меня важная весть для Робина Гуда!

– Какого Робина? – не понял Жомов, не присутствующий на соревнованиях по стрельбе.

– Отпусти его, – остановил Ивана Рабинович и подошел к осведомителю. – Я Робин Гуд. Говори!

– Робин, Аллан просил сообщать о любой группе людей, направляющихся через лес, – одернув на себе камзол, доложил осведомитель. – Так вот, четыре часа назад из Ноттингема выехал приор Вестминстерского аббатства. Я слышал, что он везет какие-то большие драгоценности, переданные Ричардом Львиное Сердце на хранение церкви во время войны с самозванцем-Артуром и его приспешниками…

– Артур не самозванец! – одернул Седрика Робин. – Хотя хрен его теперь знает. А церковь о грузе позаботится. Правда, святой отец?

Сеня со смехом повернулся к Попову. Тот, все еще удрученный тем, что несуществующие в ручье рыбки остались недокормленными, только кивнул в ответ головой. Впрочем, Рабиновича его мнение совсем не интересовало. Еще не выветрившийся из головы хмель толкал Сеню на бесшабашные поступки.

– Большая у приора охрана? – поинтересовался он у осведомителя.

– Кроме обычных десяти монахов сопровождения, после вашего сегодняшнего налета Ричард выделил ему пятьдесят солдат, – вытянувшись в струнку, отрапортовал Седрик. – Они едут неспешно и очень осторожно. Я опередил их примерно на час. Если поторопитесь, то успеете перехватить эскорт у лесной развилки.

– Спасибо за службу, солдат, – генеральским жестом Рабинович похлопал осведомителя по плечу и вытащил из кармана несколько золотых монет. – Вот тебе награда. И смотри, не меньше половины отдай жене! Иди отсюда.

– Слушаюсь, сир! – радостно заорал Седрик и вскочил на своего коня. – Будет исполнено, сир. Рад стараться, сир. Всегда готов служить, сир…

– Заткнись! – рявкнул на него Сеня и повернулся к Жомову: – Давай, приводи в чувство своих гвардейцев.

Приблизительно через полчаса едва державшаяся на ногах толпа разбойников выбралась к лесной развилке. Из всего отряда только трое оказались абсолютно трезвыми. Принцесса Ровена, которая вообще не выпила ни грамма, Мурзик, принципиально отказывающийся от алкоголя, и Горыныч, неизвестно почему мгновенно протрезвевший.

Рабинович попытался оставить принцессу в лагере, но она закатила такую истерику, желая посмотреть, как будут грабить толстого брюзгу-приора, что заставить Ровену остаться можно было только связав. Сеня, добрая душа, на это пойти, естественно, не мог, поэтому принцесса последовала со всем остальным отрядом. Приор Вестминстерского аббатства действительно никуда не торопился. Он вальяжно расположился на нескольких пуховых матрасах внутри крытой повозки, напоминавшей карету так же, как Горыныч паровоз. Несмотря на то, что Ричард особо предупредил его о возможности нападения и выделил усиленную охрану, атаки приор явно не ожидал. Впрочем, как и его солдаты.

Все произошло быстро и по уже известному сценарию: впереди и позади отряда приора свалили два заранее подготовленных саксами дерева. Затем пьяные лучники, следуя приказу Рабиновича никого не убивать, выпустили тучу из десяти стрел, повтыкавшихся куда попало. В том числе и в ягодицу одной из лошадей повозки приора.

Бедное животное от укуса такого слепня понесло вперед сломя голову. Вторая кобыла попыталась остановить свою напарницу, видя перед собой древесный ствол. Но ничего из этого не получилось! С простреленной задней ногой кобыла оборвала упряжь и скакнула через ветки, расшибив о ствол дерева повозку и уложив в нокаут свою товарку по ярму.

Приор вместе с золотом высыпался на дорогу из повозки и удивленно уставился на Рабиновича и Жомова, вышедших из леса ему навстречу. Кое-кто из охраны попытался броситься на защиту своего начальника, но пара зуботычин от Жомова да выстрел из пистолета, произведенный Поповым позади эскорта, успокоили всех недовольных.

Для большего эффекта с ветки дерева столкнули вниз Горыныча, и он прошелся на бреющем полете над головами всадников, слегка разогрев своими горелками верхушки их шлемов. После этого спешились все, и жалкие остатки сопротивления путешественников были сломлены.

– Дико извиняюсь, ваше святейшество, но мы вынуждены изъять нечестно нажитое вами богатство, – разведя руками, проговорил Сеня и помог приору подняться с земли. – Боюсь вас разочаровывать, но дальше вы поедете или пойдете налегке…

– Вы не посмеете ограбить церковь! – залепетал толстый приор. – Я наложу на вас епитимью, а то и вовсе прокляну. В конце концов шериф ноттингемский повесит вас.

– А может, ему в рыло дать? – поинтересовался у Рабиновича Ваня. – А то он че-то базарит до фига!

– Не надо, – жестом остановил Жомова Сеня и показал рукой в сторону леса, откуда вышла принцесса, уже успевшая отобрать лук у кого-то из стрелков Аллана. – Тут дама.

– Ну-ну, – неопределенно хмыкнул Жомов и, отвернувшись в сторону, досадно сплюнул. – Совсем у тебя, Рабинович, крыша поехала.

– Ровена, девочка моя! – удивленно завопил приор, увидев принцессу. – Что они с вами сделали, эти негодяи!

– Вовсе они не негодяи, а очень даже милые люди, – перебила приора Ровена. – А я теперь амазонка и предводительница этого отряда. Так что, святой отец, лучше вам делать, что они говорят. А то мы все ужасно свирепы и можем сделать кому-нибудь больно…

Бедный (вернее, победневший) приор так и застыл с открытым от удивления ртом. А бойцы Сениного отряда тем временем сгоняли в кучу стражников приора и отбирали у них все холодное и стрелопускающее оружие. Рабинович принялся тем временем собирать драгоценности в кучу. Аллан и Каута стали ему помогать. Да и Попов, сопровождаемый Грифлетом, тоже подошел. Естественно, только из чистого любопытства.

– Ну-ка подожди! – остановил его Жомов и вытащил из общей массы сверкающих драгоценными камнями украшений огромную золотую рюмку. – Это я себе возьму. Классно водку из такой пить будет.

Рабинович хотел что-то возразить, жадным взглядом поедая многочисленные самоцветы, усыпавшие бока рюмки-переростка, но не успел: неожиданно прямо в центре лесной развилки дороги появился сверкающий бирюзовыми отливами гигантский овал. Причем этим овалом руководство отряда разбойников оказалось отрезанным от своих подчиненных. Приор аббатства стоял прямо в том месте, где выросло непонятное чудо, и попросту исчез.

– Это че за фигня такая? – удивился Жомов, но большего сказать не успел. Потому как заорал Горыныч. Причем всеми тремя головами сразу.

– Ложись! – рявкнула летающая зажигалка и сверху свалилась на удивленных ментов.

Под его тушей оказались погребены все. Начиная от Мурзика и кончая принцессой. И видеть происходящее толком никому не удалось. Что, впрочем, и к лучшему.

Из сверкающего бирюзового овала вывалились четыре странные твари, смахивающие на гибрид медузы с гусеничным трактором. И соответствующего этому гибриду размера! Вся четверка начала вертеться вокруг своей оси, а затем плеваться во все стороны сгустками бирюзового же пламени.

– Так, по-моему, пять огнеметов для одного отряда – это явный перебор! – пробормотал Жомов, да так и остался с открытым ртом.

Сгусток бирюзового пламени попал в одного из лучников Аллана, и тот мгновенно превратился в каменную глыбу неопределенной формы. Медузы на гусеничном ходу тут же сконцентрировали огонь на отряде и стражниках приора. И через пару секунд вместо людей и лошадей на лесной поляне стояла каменная композиция.

Задрав над собой хвост, Горыныч тоже закрутился на месте, словно ужаленный осой дикий бык. Из кончика хвоста монстра некоторое время сыпались зеленые искры, а затем лежавших на земле ментов накрыл изумрудный полупрозрачный купол. Бирюзовые сгустки пламени ударились о него после произведенного медузами залпа и стекли вниз, подобно пролитому киселю.

– Ванька, держи пистолет! – заорал Попов. – Стреляй в этих тварей.

– Не вздумай! – опустив одну голову вниз, остановил его Горыныч. – Пуля мой купол не пробьет, а рикошетом всех тут поранит. Взорвемся еще, как ты говоришь, на хрен. Подожди, сейчас они дадут еще залп, я защиту сниму, тогда и стреляй!

Горыныч сделал, как и обещал. Несколько секунд у тракторообразных медуз ушло на перезарядку своих батарей, а затем они выстрелили. Едва бирюзовый огонь сполз вниз, как изумрудный купол исчез. Жомов сделал четыре выстрела, слившиеся в один. Все пули попали в цель, и медузы началиуменьшаться, сдуваясь, словно проколотые мячики. Через пару секунд от них остались только лужи слизи.

– Что это было? – спросил Рабинович, поднимаясь с земли. – И что произошло с нашими бойцами?

– Окаменели, – ответил Горыныч сначала на второй вопрос. – Эти твари из четырнадцатого мира по оси эпсилон. Они жутко агрессивные. У нас с ними уже была война, и нам удалось взять под контроль порталы, ведущие в их мир. Но, похоже, ваше перемещение во времени сдвинуло эти порталы с прежних мест. Вам нужно срочно возвращаться назад. Только тогда порталы вернутся и ваши бойцы освободятся от действия слюны этих уродов.

– Так это было не пламя, а слюна? – тупо поинтересовался Попов. – И че теперь делать?

– Вам нужно искать дорогу назад, – терпеливо ответил Горыныч. – Вновь поменявшись с Мерлином местами, вы исправите искажения времени, и того, что произошло, никогда не случится.

– Чего-то я ни хрена не понимаю, – пробормотал Жомов, но его перебил Сеня.

– А нечего тут и понимать! – рявкнул Рабинович. – Мерлина искать нужно. Или хотя бы его жилье…

Глава 7

Я обалдело потряс головой и выбрался из-под туши Горыныча. Трехглавый огнемет, истребитель, бронепоезд и черт знает что еще стремительно начал терять объем, видимо, израсходовав всю свою внутреннюю энергию на защиту остатков отряда от плюющихся монстров бог весть из какого измерения. Через пару минут Горыныча хватило только на то, чтобы закрыть собой новоприобретенный Жомовым сосуд для поглощения самогонки.

Словно соревнуясь с ним в скорости, исчез и бирюзовый круг на лесной дороге. После его испарения уже ничто не мешало любоваться на скульптурную композицию из окаменевших разбойников под названием «Отряд Чапаева на марше». Вся наша компания тупо уставилась на то, что еще несколько часов назад спокойно хлестало поповскую выпивку, а теперь если и могло что впитывать, то только утреннюю росу. Интересный, я вам скажу, способ лечения от алкоголизма!

Вы только не подумайте, что я бессердечное существо, испорченное работой в милиции! Аборигенов мне было, конечно, жалко, но с таким же успехом их можно было жалеть и некоторое время назад, когда они вповалку валялись после дикой пьянки. Хотя теперешнее их положение было даже несколько более приятно. Поскольку не думаю, что окаменение может оставлять за собой похмельный синдром.

Горыныч тем временем объяснил всем присутствующим, что таким образом медузоподобные монстры подготавливают себе завтрак. Если честно, я так и не понял, что творится у них с пищеварением. Но можно представить себе, как они питаются, если для приготовления еды к употреблению ее нужно не размягчить, а наоборот – зацементировать.

Как бы то ни было, жрала каждая из этих тварей больше, чем Попов с Горынычем, вместе взятые. Поскольку на завтрак они себе приготовили не меньше полутонны каменных статуй. И это – всего на четверых!

– А… э… у… ы… – попытался что-то произнести Аллан, тыча рукой в сторону своих окаменевших соратников.

– Правильно! – согласился Грифлет и истово перекрестился. – Это нам всем божья кара за жадность и стяжательство. И виною всему только я. Поскольку посмел нарушить обет и взять в руки орудие смерти…

– Заткнись, Гриф, – оборвал его Жомов. – И без тебя на душе тошно!

Ваня вздохнул и подошел к скульптурной композиции, чтобы удостовериться в ее существовании. Он попытался пошатать одну из статуй, но мой Сеня рявкнул на него: дескать, не дай бог, отломит еще что-нибудь. Найдут потом археологи еще одну Венеру Милосскую и будут гадать, из-за чего у этой статуи руки оторваны.

Жомов пожал плечами, поднял с земли какой-то камешек, не имеющий ничего общего с постаментом, который ковырял, и попытался приставить этот кусок щебенки ко лбу статуи. Сеня вновь начал на него орать. Жомов стал в ответ огрызаться, поэтому и не услышал противного жужжания над головой.

Зато Попов не только услышал, но и увидел: после неяркой вспышки прямо над маковкой Ивана появился тот самый противный эльф! Андрюша обиду на него таил давно. Поэтому, недолго думая, подхватил с земли камень и приготовился к зенитной стрельбе. Я гавкнул на Жомова, стараясь предупредить. И, как всегда, нарвался на людскую неблагодарность!

– Мурзик, заткнись! А ты, Сеня, на меня собаку не натравливай! – заорал Иван, не обращая внимания на Попова. Я отвернулся и фыркнул. Раз такое дело, то пусть огребет от Андрюши кирпичом по башке. Заслужил!

Естественно, Попов снайпером не был. Андрюша, прищурив один глаз, запустил только что изобретенным оружием пролетариата в надоедливую животину (или как там этих маленьких жужжалок называть?). Эльф показал Попову язык и от камня спокойно увернулся, продолжая парить у Жомова над головой.

Кирпичи, конечно, живыми назвать нельзя. Но подумайте сами, кому приятно пролететь над землей несколько метров и снова плюхнуться в опостылевшую пыль? Вот и этот камешек, чтобы не лишать себя удовольствия, решил окончить полет не на земле, а на жомовской маковке!

– Вот это ни хрена себе! – удивился Иван, когда кирпич с колокольным звоном разбился об его шлем, и развернулся к Попову. – Щас этот кабан точно в рыло получит!

– Правильно. Врежь этой откормленной туше, чтобы камнями в кого попало не кидался! – завизжал эльф и противно захихикал.

Честное слово, после этого смеха мне самому захотелось поймать его и пожевать минут сорок. У нас с Сеней соседка была на прежней квартире. Она точно так же хихикала, когда «Шоу Бенни Хилла» смотрела. Так вот, от такого звука ее собственный кот, между прочим, с шестого этажа выбросился, а я подкоп под шкафом начал делать, мечтая целыми сутками напролет хоть разочек ее укусить! Не удалось. Рабинович не выдержал и квартиру сменил…

Услышав голос эльфа, Жомов тут же забыл, что получил от Андрюши булыжником по голове. Ваня свое обещание помнил и тут же попытался убить надоедливого нахала. Хотя, с его грацией пещерного медведя, поймать это ехидное колибри шансов было ровно столько же, сколько у носорога – станцевать канкан. Эльф, естественно, от Ваниных лап увернулся и залетел в самую гущу скульптурной композиции.

– Ты, блин, балерун бронированный, охренел, что ли? – заорал эльф, усевшись на чью-то окаменевшую голову. – Я при исполнении, между прочим. Будешь клешнями махать, статью припаяю, мать твою!..

Никто, кроме троих ментов, при прошлых появлениях летающего хама не присутствовал. Поэтому аборигены и застыли с открытыми ртами, наблюдая новое чудо природы. Первой пришла в себя принцесса (если ее в этом коктейле из времен можно так назвать! Я даже не уверен, что у Ричарда Львиное Сердце вообще дети были).

– Ой, Робин, поймай мне эту милашку! – завопила Ровена, перекрикивая дикий рык Жомова. – Я его буду с собой в кувшинчике носить!

– Леди, – галантно поклонился эльф и вдруг заверещал: – Да идите вы сами в кувшин к пещерному троллю!

Такого хамского отношения к даме не выдержал уже никто, и вся компания, за исключением Горыныча, бросилась ловить наглеца. Гвалт на дороге стоял изрядный. Даже я в меру способностей старался поддержать общую какофонию. Однако ловля эльфа закончилась ничем. Поскольку хам из центра скульптурной группы выбираться не желал, а мы туда пробраться не могли, боясь что-то поломать и оставить инвалидами своих бывших соратников.

– Так, кажется, в этот раз я опоздал, – проговорил эльф, как только суета вокруг него успокоилась. – Половина дикарей окаменела, а вторая по фазе двинулась. Теперь Оберон мне голову снимет. Получу выговор с занесением в личное дело. И все из-за вас, козлы, между прочим! Какого хрена вам приспичило по лесам прятаться? А, мать вашу?!

– Ты че мелешь? – вытаращился на мухоподобную балаболку Жомов. – Какой выговор? Какой Оберон? При чем тут лес?..

– А вы, оказывается, еще тупее гоблинов! – заорал эльф. – Оберона они не знают. Скажите спасибо, что он вас не слышит… Уволюсь к гномовой матери! К Мерлину этому придурошному таскался, как комар прокаженный, теперь с этими идиотами работай. Все, мать вашу, выпутывайтесь сами как знаете!

С легким хлопком эльф растворился в воздухе, будто никогда и не существовал. Жомов досадливо сплюнул и шарахнул кулаком по ближайшему дубу. Листьев и желудей сверху насыпалось столько, что скульптурная композиция превратилась в стадо сатиров на выпасе.

– Нет, а кто такой Оберон все-таки? – неизвестно у кого спросил мой Сеня. Вечно его длинному носу нужно глубже всех залезть!

– Насколько мне помнится, – задумчиво ответил на вопрос Грифлет, – Оберон – это король эльфов. Правда, раньше я считал разговоры о них детскими сказками. Хотя в сказках эльфы намного симпатичнее.

– Это просто нам, как всегда, все некондиционное попадается! – проворчал Попов. – Там начальник отдела и водка. Тут вот – Горыныч и эльф…

– Нет, а я тут при чем? – удивился трехголовый экстрасенс.

– Ну, значит, евреи во всем виноваты, – пожал плечами Попов и тут же получил от Рабиновича чувствительный подзатыльник. В этот раз совершенно по делу!

Стоять на дороге в ожидании манны небесной никто не собирался. Тем более что скульптурная композиция на развилке нагоняла мысли о бренности этого мира. После исчезновения эльфа открытым голосованием было решено возвращаться в лагерь. Груз драгоценностей, доставшийся с такими потерями, оставлять никто не хотел, поэтому стали искать средства для его транспортировки.

Несколько разбежавшихся при появлении бирюзового круга лошадей все же удалось поймать после получасовой беготни по лесу. Причем произошло это лишь тогда, когда Попова заставили спрятаться. Поскольку он у перепуганных животных явно ассоциировался с новым стихийным бедствием. Драгоценности, экспроприированные у безвременно покинувшего этот мир приора, загрузили на пойманных лошадей и повезли в опустевший лагерь.

Пристанище орды разбойников выглядело не просто опустевшим, а даже каким-то заброшенным. Я принюхался, пытаясь уловить знакомый запах немытых аборигенских тел, каковой еще несколько часов назад витал над всем лагерем, но смог уловить только его едва ощутимые отголоски. Там, где еще недавно было жилье двух десятков людей, далеких от гигиены, теперь воцарился запах пыли, гнили и сырого камня. Только из пещеры Рабиновича ощутимо несло пролитой самогонкой.

Похоже, Горыныч был абсолютно прав, когда однажды обмолвился о том, что время уплотняется с каждым часом все сильнее и сильнее. Я бы ничуть не удивился, увидев, как скалы с дикой скоростью начнут крошиться и осыпаться внутрь, словно во время перемотки пленки на видеомагнитофоне. Нам действительно следовало возвращаться домой. И как можно быстрее!

Шестеро последних героев лесного сопротивления (исключая, естественно, принцессу и Горыныча), пока я заново осваивался в лагере, начали разгрузку награбленного. Сеня оттащил в пещеру свою часть груза и тут же занялся подсчетом всего имущества, включая как то, что Аллан накопил до нас, так и сбережения ментов, заработанные до встречи с разбойником.

Лично мне это было абсолютно неинтересно. Поэтому я отправился пообедать тем, что осталось от завтрака. Так сказать, подкрепиться после ратных трудов. Собственно говоря, еды осталось немало, потому что за завтраком больше пили, чем закусывали. А если учесть еще и то, что расстроенные утренним происшествием друзья не обращали на меня внимания, то мне удалось стащить со стола вполне приличный кусок кабаньей грудинки.

А что еще делать, если Сеня меня забывает кормить? Не выпрашивать же у него еду, как кот рыбий хвостик?! И вообще, заткнись!

Извините, отвлекся. Так вот, пока я обедал, все добро перетащили в пещеру Рабиновича и свалили прямо в ее центре. Я, конечно, не безмен, но на глазок прикинул, что куча драгоценностей весила никак не меньше сотни килограммов. А уж о ее стоимости и говорить не берусь!

Покривившись, Сеня начал выковыривать самоцветы из золотых и серебряных ювелирных изделий. Немного поколебавшись, Аллан взялся ему помогать. Остальные сели за стол и молча смотрели на такое издевательство над археологическими ценностями. Кстати, единственным, что никак не пострадало во время этой экзекуции, оказалась золотая рюмка Жомова, по размерам едва уступавшая семилитровому ведерку.

– Так, Сеня! Ты у Андрюхи крест не трогаешь? – полюбопытствовал Ваня, когда Рабинович попытался оный сосуд отобрать у нового владельца. – Вот и ко мне не приставай!

Моему Сене пришлось уступить, да и особого желания обладать церковной реликвией Рабинович почему-то не проявил. Он только махнул на Жомова рукой и взялся за сортировку плодов своего труда. Вскоре куча драгоценностей разделилась на три части. В одной были самоцветы, в другой – монеты различного достоинства и состава (исключая медные, конечно!). Ну а в третьей, самой большой куче лежали остатки золотых украшений.

– Так, мужики, – проговорил Рабинович, едва сортировка была закончена. – Монеты и камушки мы берем с собой. Нам этого хватит. – Я вытаращил от удивления глаза и, если бы не окрас, стал бы похож на того красного рака, с которого начались чудеса в этом мире. – Остальное золото предлагаю поделить на две части. Из одной половины каждый возьмет себе свою долю. А другую мы раздадим здешним беднякам…

– Робин, ты сошел с ума, – констатировал Аллан, даже не дав Рабиновичу закончить говорить. – На это золото можно вполне приличный подержанный замок в Эссексе купить.

– Ну, допустим, без замка мы обойдемся, – поддержал Сеню Попов. – А за богатством уже погонялись достаточно. Теперь пол-Каммлана в развалинах лежит, и статуи золотодобытчиков на каждом перекрестке стоять стали. В общем, проживем без бирюлек. Домой пора сваливать. О чем, между прочим, я давно говорил…

– Молчал бы лучше, пророк ширпотребный, – буркнул Жомов и повернулся к Рабиновичу. – Что делать-то будем?

Носом шевелить и ушами от радости хлопать! Поражают меня наши доморощенные гении. Даже любой глупой шавке уже неделю бы назад стало ясно, что нужно искать жилище Мерлина! Его самого, судя по всему, дождаться не получится. Видимо, в нашем времени он надолго застрял.

До моего Сени это, похоже, все же дошло. Поскольку он, не говоря ни слова, повернулся и посмотрел на Горыныча. Как-никак, единственный у нас специалист по параллельным вселенным, путешествиям во времени, магии и прочей ерунде, которую в нашем времени ласковей, чем шарлатанством, не величают. Горыныч набрал в грудь побольше воздуха, выпустил три небольшие струйки пламени и начал говорить.

Вещал он не пару минут и меня его разговоры здорово утомили. Последний раз я так утомлялся от болтовни, когда с соседской таксой останавливался поговорить. Но ее-то понять можно. У нее недержание во всех формах выражалось! Что заставило Горыныча так витиевато говорить, мне было совершенно неясно. Вроде парень сдержанный, а болтает, словно воробей в кошачьей пасти!

Лично мне уже минут через пять объяснений стало совершенно ясно, что нам необходимо найти то самое заклинание, что перебросило Мерлина со товарищи в наше время. Горыныч заверил нас, что по каким-то там ихним законам временной спирали колдун со своими сопровождающими не пробыли в нашем родном городке и пяти минут. А вот это что-то новенькое!

– Я не помню точно формулу, – потупил он три пары своих неморгающих глазенок. – Но думаю, что день для вас равен примерно тридцати секундам для Мерлина. Это пока еще время не сильно уплотнилось. Потом интервалы начнут очень быстро выравниваться.

– Ну и к чему это приведет? – полюбопытствовал Попов.

– Вам нужно вступить в контакт с Мерлином, чтобы поменяться с ним местами, – вновь почувствовал уверенность Горыныч. – Если он успеет слишком далеко отойти от той точки, где вы встретились, то найти его сразу не получится. Мерлин успеет пообщаться еще с кем-нибудь, и что тогда произойдет, я даже представить себе не могу.

Грифлет, Каута и Аллан слушали все эти рассуждения открыв рот. Не думаю, что они многое поняли из сказанного Горынычем, но их интерес к разговору был неподдельным. Одной принцессе быстро все наскучило, и она не нашла себе лучшего занятия, как достать костяной гребень и начать меня расчесывать. Совсем девка от безделья по фазе двинулась!

Первым моим желанием было, естественно, огрызнуться на Ровену, чтобы не тянула свои нежные ручки туда, куда не просят. Потом я рассудил, что ладони у нее относительно чистые, да и гребешок вроде без вшей. К тому же после выходки эльфа ругаться на даму я посчитал неприемлемым. Вот и пришлось сидеть и делать вид, что я сейчас замурлычу от удовольствия, словно кот под экскаватором. Хорошо хоть Сеня не видит, что меня кто попало руками лапает. Поперхнулся бы от удивления!

Горыныч между тем принялся объяснять Рабиновичу (почему-то именно моего Сеню он выбрал в качестве главного слушателя), как отыскать жилище Мерлина. По его словам получалось, что ворота параллельных миров открываются тут строго по окружности, центром которой является точка перехода колдуна в будущее.

Судя по тому, что рассказал Грифлет, Артур, Ланселот и Мерлин отбыли из Камелота в неизвестном направлении. После чего назад не вернулись. Тут и коту было ясно, что колдун увез двух рыцарей в свою пещеру, где и совершил заклинание, переместившее его в двадцатый век. Причем не куда-нибудь, а именно нам под нос!

– Думаю, что еще пару дней радиус этой окружности будет неизменным, а затем начнет расти, – закончил свою лекцию второклассник из мира, где каждый учитель из-за перебора голов вполне может преподавать несколько предметов одновременно. – Высчитать, где находится центр, тогда будет неимоверно трудно. Поскольку каждые ворота передвинутся совершенно произвольным способом и на неизвестное расстояние. Процесс будет длиться несколько дней, пока окружность снова не стабилизируется. Затем произойдет новый скачок…

– Слушай, керосинка, – перебил умника Жомов. – Ты излагай попроще. Не для протокола все-таки!

– В общем, – заторопился Горыныч, – у нас есть пара дней, чтобы найти несколько ворот и по их расположению вычислить местонахождение пещеры Мерлина. Потом будет поздно.

Первые три точки были нам известны. Это место нашего переноса в Англию шестого века, появление Горыныча под Каммланом и сегодняший прорыв уродцев, оплевавших бойцов Сениного отряда. Как ни странно, но Рабинович додумался до этого без моей помощи. Однако дальше мне пришлось им помогать.

Дело в том, что карты Англии, естественно, ни у кого не оказалось. Каута совсем не представлял, что это такое. Аллан кое-что слышал, но видеть топографические карты ему не приходилось. А Грифлету на подобные штучки было абсолютно наплевать, так как рыцари его времени в основном искали приключения на свою… В общем, на то место, откуда у всех нормальных существ хвост растет! Искались же эти приключения по методу Колумба: «Пойди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что!»

Сеня принялся чертить прямо на усыпанном песком полу пещеры маршрут нашего путешествия. Вспомнить им удалось почти все. За одним маленьким исключением: ни один из ментов не мог связно объяснить, как мы двигались к Гэлгледу! Они, видите ли, шли наобум Лазаря и понятия не имели, в какую сторону света перемещались!

Пришлось оказать содействие моим незадачливым топографам. Объяснить им, естественно, ничего не удалось. Поскольку эти «цари зверей» ни разу не додумались, что язык своих «подданных» нужно учить! Я выбрался из-под опостылевшего гребешка Ровены (будем надеяться, что мои персональные блохи кусать ее сильно не будут!) и подошел к Сене.

Рабинович попытался меня отпихнуть. Дескать, изыди, нечисть, без тебя тошно! Но этого сделать я ему не позволил и, словно случайно, прочертил лапой на песке полосу нужного размера и в требуемом направлении. Тупой Сеня тут же стер мой шедевр, но от меня так просто избавиться не получится! Я снова начертил полосу в том же самом месте.

– Мурзик, иди на место, я сказал! – заорал разобиженный Рабинович, но я на него внимания не обратил.

Давай, Сеня, покомандуй! А то твой пресловутый «альфа-лидер» плесенью покроется…

Рабинович попытался снова стереть начерченную мной полосу, но его неожиданно остановил Жомов. Видимо, школьная игра «Зарница» осталась единственным, что составило Ванино образование! Однако именно сейчас такая «разносторонняя» развитость пришлась как нельзя кстати.

– Сеня, подожди, – поймал Рабиновича за руку Жомов. – Вспомни, где было солнце, когда мы очнулись на поляне! Твой чудной пес играл и совершенно случайно начертил нам полоску в нужном направлении!

Конечно, случайно! Стал бы я ради сомнительного удовольствия поиграть с Рабиновичем лезть ему под руки. Впрочем, на Жомова я и не обиделся. Трудно ожидать от людей, что они поверят в разумность кого бы то ни было, пока он их матом не покроет. У меня это, к сожалению, не получается. Вот и приходится постоянно выслушивать пренебрежительные отзывы о своих способностях.

Последним, что нанесли на карту, было место появления в этом мире Горыныча. Когда наш умник вывалился из своих пресловутых ворот, даже не подумал о том, что следует запомнить их местоположение. Поэтому точку на карту нанесли очень приблизительно. За что Горыныч наслушался достаточно ласковых слов из блатного жаргона пьяных тинейджеров в адрес своей наблюдательности!

– Подождите, мужики, – остановил галдеж Рабинович. – Смотрите, нас выбросило на юго-западе карты. Точка появления сегодняшних монстров находится на севере, а Горыныч вывалился на юго-востоке. Почти равносторонний треугольник получается. Тебе, умник с тремя газосварочными аппаратами, это ни о чем не говорит?

Сеня чуть-чуть переместил точку появления Горыныча на юг и соединил все три между собой. Действительно, получился равносторонний треугольник. Горыныч осмотрел его со всех сторон. Причем каждая из трех голов поочередно располагалась то над одной, то над другой точкой. Затем Горыныч собрал свои черепушки в кучу и удрученно вздохнул.

– Говорит, – сказал он, похлопав крыльями по двум крайним головам. – Треугольник – это не круг. И радиуса у него нет…

– Ге-ни-аль-но! – заверещал Попов так, что оглохшая от прежнего его крика летучая мышь свалилась со своего навеса под потолком пещеры и выбила оба глаза. Придется теперь сердобольному филину полностью взять ее на содержание. Если, конечно, в здешнем лесу домов инвалидов для пострадавших от Попова еще не придумали! – Ты что, птеродактилев сын, геометрию в школе не учил?

– Геометрию нам только с четвертого класса преподают! – обиделся на неизвестно чьего сына Горыныч. – Мы во втором только круг проходим, поскольку это основная фигура миросотворения и миропонимания…

– Опять умничать начал? – поинтересовался Жомов. – Еще раз что-нибудь такое скажешь, заставлю Уголовный кодекс наизусть учить!

Пока они ругались, мой Сеня преспокойненько вычислил местоположение центра равностороннего треугольника (по-моему, он на пересечении биссектрис лежит), и воткнул во вновь полученную точку сухую соломинку.

– Пещера Мерлина где-то здесь, – провозгласил Рабинович. – Кстати, чтобы обойти все ворота на окружности, нам бы дней десять понадобилось. А так можете считать, что повезло…

Сборы заняли довольно много времени, поскольку требовалось починить повозку, на которой приехал в Шервудский лес приор Вестминстерского аббатства. Другого средства для транспортировки сокровищ и еще более драгоценной туши Попова под руками не было. Поэтому пришлось Кауте и Аллану сдирать с бортов повозки церковные эмблемы, чтобы не светиться перед властями, и собирать ее по частям.

Ровена тоже было намылилась ехать через все графство верхами. Однако дамского седла под руками не оказалось, что и помогло Рабиновичу загнать капризную девчонку в повозку к Попову.

Если учесть, что туда же загрузили Горыныча, драгоценности и те пищевые припасы, что успели лучники Аллана наготовить до своего нечаянного увековечения в камне, то можно догадаться, отчего я ехать там отказался. Повозка размерами не впечатляла. А вынести кощунственное смешение запаха поповского пота и горынычевского дыхания с ароматом копченой ветчины моя нежная душа была не в состоянии.

Несмотря на то, что в лесу начали сгущаться сумерки, окрашивая всех диких кошек в серый цвет, ночевать в опустевшем лагере никто не хотел. Попов заявил, что тут пахнет могилой. Отчего Грифлету тут же начала мерещиться тень отца Гамлета. Услышав такое, Ровена начала дрожать и пыталась каждую секунду спрятаться Рабиновичу под куртку. В конце концов Сеня не выдержал и приказал трогаться в путь. Впрочем, никто ему и не возражал.

К счастью, к тому времени, когда у половины отряда начались галлюцинации, вернулись Аллан с Каутой и доложили, что повозка к поездке готова. Через полчаса мы уже были на лесной дороге и тронулись в противоположную Ноттингему сторону.

Жомов и Грифлет, вновь облачившийся в рыцарские доспехи («дабы защитить прекрасную леди от возможной опасности» – это он так выразился!), возглавили процессию. Следом ползла повозка, управляемая Каутой. А замыкали шествие Рабинович и Аллан. Я же старался держаться от них всех подальше, чтобы не видеть кислые физиономии, и большую часть пути передвигался по краю леса.

До той деревни, где Ваня создавал свой шедевр боевой бронированной техники, мы добрались уже ночью. Местные шавки подняли крик, возмущаясь вторжением на собственную территорию, и мне пришлось им популярно объяснить правила дворового этикета. В итоге пристыженные псы гавкать перестали. Зато начали выть! А еще больше завыли аборигены, когда узнали, что их любимый Робин покидает окрестности навсегда.

Сеня ситуацией, естественно, воспользовался. Раздавая обломки золотых украшений направо и налево, он создал себе такую рекламу, что настоящий Робин Гуд (если он, конечно, не выдумка!) влип конкретно. Теперь, даже если ему суждено появиться в Шервуде, то отвертеться от благотворительности он не сможет. Иначе местные стяжатели тут же сдадут разбойника властям, даже не спросив фамилию. В общем, Рабинович свою фамилию увековечил. Пусть и в искаженном виде!

Ночь в доме старейшины прошла спокойно. Если, конечно, пьянку, устроенную аборигенами уезжающим благодетелям и длившуюся почти до утра, можно считать нормальным явлением. Попову ближе к утру страшно захотелось спеть, а захмелевший Сеня не успел остановить этот процесс.

Последствия от воплей Андрюши и так уже вызвали катастрофу на половине территории, на которой мы побывали. Единственным местом, которое избежало потрясений, до последнего момента была эта деревенька. Однако и ей спастись не удалось! Прежде чем Сеня успел заткнуть Попову рот куском баранины, от его децибелов рухнули все перегородки в доме старейшины и спать всем пришлось в одной большой комнате.

Утром мы отправились дальше, сопровождаемые слезами и стенаниями брошенной нами на произвол ноттингемского шерифа аборигенской деревни. Впрочем, кажется мне, что половина из этих жалостливых воплей была наигранна. По крайней мере, не думаю, что семейство старейшины было в восторге от полученных разрушений собственного дома и желало продолжения сольных концертов Попова.

До пещеры Мерлина мы добирались еще два дня. Рассказывать об этом путешествии практически нечего, поскольку прошло оно без событий, выходящих из ряда вон. Единственным развлечением в пути было состязание Попова и Аллана в стрельбе по воронам.

Андрюша и йомен поспорили, кто из них быстрее поразит цель. При этом Бейл пользовался луком, а Попов, естественно, своими вокальными данными. Сами можете представить, как происходило это состязание. Скажу только, что когда Рабиновичу надоели вопли, повторяющиеся с периодичностью в пару минут, и он приказал Попову заткнуться или ехать верхом на лошади, то счет между Андрюшей и йоменом был 7:7.

Рыцаря печального образа (то бишь Грифлета) всю дорогу мучил вопрос о том, что от нас было нужно эльфу. Грифлет достал всех расспросами о предыдущих появлениях маленького нахала, но так ничего и не выяснил. Да и что бы он мог узнать от ментов, если они в поведении эльфов понимали меньше, чем таракан в персональном компьютере?

В общем, вопрос об интересах крылатого нахала к нашей компании остался открытым. Да он, кроме Грифлета, никого и не волновал. К появлениям эльфа в этом мире менты уже стали относиться так же, как к обжорству Попова, пламяизвержению Горыныча или существованию параллельных миров.

На одном из привалов Рабинович на куске овечьей шкуры тщательно воспроизвел ту самую карту, что мы чертили на полу в пещере. Сеня нанес на нее приблизительное расположение жилища Мерлина, а заодно и отметил все населенные пункты, мимо которых проезжал наш кортеж.

К той точке, что являлась конечной целью нашего путешествия, мы добрались к вечеру второго дня пути. Попов пытался уговорить Сеню заночевать в ближайшей деревне, а к дому колдуна отправиться утром, но сделать этого не смог. Поскольку Жомов, истосковавшийся по выпивке, которой Рабинович лишил его на время поездки, настоял на скорейшем достижении цели.

– Че резину тянуть-то? – возмутился Ваня в ответ на уговоры Андрюши. – Тебе, кабан, все равно, где жрать, а мне и горло промочить не дают!

В итоге Жомов своего добился. Тем более что и Ровене не терпелось взглянуть на жилище легендарного колдуна. Естественно, что уговоры этой малышки, неизвестно чем охмурившей моего Сеню, подействовали на Рабиновича сильнее любого допинга. И о ночевке в деревне речи больше не шло.

Солнце уже опускалось за кроны деревьев очередного леса на нашем пути, когда, по расчетам Рабиновича, до пещеры Мерлина осталось не более получаса езды. Не скрою, я своего любопытства не сдержал и устремился вперед, обгоняя всю неспешную кавалькаду.

Перепрыгнув через кусты, я выскочил на поляну, где и должна была находиться неуловимая пещера колдуна. Перепрыгнуть-то я перепрыгнул, да так и застыл с оскаленной пастью, поскольку посреди лесной проплешины ничего, кроме довольно большого валуна, не было! Приехали, называется…

– Ну и где пещера, Сеня? – Услышав позади себя угрожающий голос Жомова, я перестал гавкать и обернулся. Вся компания через редкий подлесок выбралась на поляну. – Или ты скажешь, что твой колдун дятел и себе в этом постаменте дупло выдолбил?

– Курица не птица, пока Ваня не похмелится. А потом и удод на закуску пойдет! – пробурчал Рабинович себе под нос и повернулся к Жомову. – Не знаю, милый! Не знаю я, где пещера. А насчет дупла, можешь сам походить вокруг камня и проверить…

– Нет уж, – отказался Жомов. – Я лучше выпью. И пусть теперь мне хоть одна мерзкая морда помешает!

– И что теперь делать будем? – жалобно проговорил Попов. – Дальше скитаться по этому проклятому захолустью? А я, между прочим, даже по унитазу соскучился. Не говоря об остальных нормальных вещах.

Сеня диким взором посмотрел на Андрюшу, но ничего не сказал. Над поляной повисла гнетущая тишина, нарушаемая лишь далеким криком кукушки. Некоторое время никто не шевелился, придавленный разочарованием несбывшихся надежд. Может быть, так бы и простояли до утра, если бы не Каута.

– Че ждете-то? – невозмутимо поинтересовался сакс. – Дров надо нарубить. Иначе без ужина останемся…

Все зашевелились и стали готовиться к ночлегу.

Глава 8

Утро выдалось мрачное и пасмурное. Оно фыркало на путешественников, скрючившихся под тонкими одеялами, запахом сырости и прелой листвы, словно мужик перегаром после трехдневного запоя. Ветра почти не было. А те редкие порывы, что налетали с севера, казалось, не разгоняли низкие тучи, а, напротив, сгущали их еще сильнее. Рабиновичу с принцессой великодушно выделили на ночь единственный спальный салон в виде полуразвалившейся повозки приора (вы только не подумайте плохого! Все обошлось без криминала). Именно поэтому, несмотря на отсутствие жировых прослоек, Сеню холод донимал меньше всех. А первым проснулся тщедушный Аллан и, кутаясь в одеяло, принялся раздувать угасший костер.

Ничего из этого, естественно, не получилось, поскольку промозглое утро позаботилось о противопожарной безопасности и пропитало кострище влагой до самой земли. Пришлось йомену будить Горыныча и заставлять его пыхать огнем на кучу отсыревшего хвороста.

Трехглавый сварочный аппарат довольно долго работал вхолостую, прежде чем ему удалось выжать из своих пастей слабенькие язычки огня. Впрочем, их вполне хватило, чтобы разжечь дрова, умело сложенные Алланом пионерским шалашиком. Костер весело затрещал и тут же принялся чадящим дымом выкуривать из повозки Рабиновича и Ровену. После десяти минут усиленного труда ему это удалось, и оба молодых голубка выскочили в утреннюю промозглую сырость, кашляя и моргая.

– Ты не охренел, бык? – полюбопытствовал Сеня у растерявшегося йомена. – Крематорий нам устроил! Думать нужно, что делаешь. А то потравишь всех, словно мух дихлофосом.

Аллан, естественно, ни о крематории, ни о дихлофосе никогда не слышал, поэтому преисполнился еще большего уважения к своему многомудрому вождю. Йомен засмущался и попытался перевести стрелки на Горыныча, но это оказалось рискованным трюком!

Змеевидный конкурент «Газпрома» уже настолько раскочегарил свои горелки, что в ответ на необоснованные обвинения смог выпустить в сторону Аллана вполне приличный огненный залп. Йомен еле спасся и посчитал за лучшее заткнуться и заняться приготовлением завтрака.

Шум, поднятый неразлучной троицей, разбудил всех остальных. Но если пробуждение Жомова прошло абсолютно безболезненно для остальных, поскольку двухметровый богатырь сразу бросился опохмеляться, то обманутый вчера в надеждах Попов устроил настоящую истерику.

– Чего орете, идиоты? – верещал Андрюша, замахиваясь на всех, кто проходил мимо, своим серебряным крестом. – Выгнали из телеги, заставили спать на сырой земле, да еще и будят ни свет ни заря! Костер зачем-то разожгли, дым в глаза лезет, умыться негде, завтрак не готов, погода собачья!.. Жомов, дай сюда кувшин. Напьюсь сегодня, как свинья, и делайте сами, что хотите…

В окрестном лесу, видимо, петухи не водились, и живность будить было некому. Роль будильника Попову оказалась по силам, поскольку до его воплей вокруг стояла тишина, словно на сельском погосте перед полнолунием, а после заголосили птицы.

Системы в их криках никакой не наблюдалось, пока дятел-барабанщик не задал птичьему оркестру ритм. Затем к общему концерту подключились олени, кабаны, белки и еще бог весть кто. Даже лошади не смогли удержаться и выдали соло для иго-го с оркестром. Через пять минут лес вокруг поляны орал так, что даже у Попова заложило уши. Андрей не выдержал.

– МО-ОЛ-ЧА-А-А-АТЬ! – заорал он во всю мощь своих легких, и в лесу наступила тишина.

Сразу стало слышно, как с веток сыплются оглушенные звуковой волной птицы. Только дятел еще пару раз по инерции стукнулся головой о засохший дуб, но быстро отвалился от ствола и грохнулся в прошлогоднюю прелую листву.

Последними попадали несчастные кони. После Андрюшиного крика они попытались разбежаться в разные стороны. Но, поскольку привязаны были все к одному дереву, то единственное, что у них получилось, так это протаранить головами друг друга и со спокойной совестью поотбрасывать копыта. На поляне наступила абсолютная тишина.

– Вот так-то лучше, – удовлетворенно проговорил Попов и вытащил кувшин из рук ошалевшего Жомова. – И не хрена больше на меня орать.

– А больше никто и не будет, – пробормотал Рабинович, прочищая пальцами заложенные криком уши. – Потому как никого и не осталось…

Нормального завтрака, естественно, не получилось, поскольку ошарашенный Аллан уронил вертел с кабанчиком в костер. Пока йомен приходил в себя, кабан, как это ни покажется странным, переворачиваться с боку на бок не хотел. Вот и получилось, что нижняя часть тушки подгорела и перемазалась в золе, а верхняя осталась наполовину сырой. Есть такое блюдо стали только Попов, Горыныч и Мурзик, которым по большому счету было все равно, что совать в пасть.

Остальным пришлось довольствоваться остатками копченостей, привезенных из Шервуда. Впрочем, и эту пищу скудной нельзя было назвать. Тем более, хлеба было вдоволь, а самогонки еще больше! Одна только Ровена мучилась, поскольку запивать мясо ей пришлось ключевой водой.

Сеня верить в то, что жилище Мерлина по-прежнему остается неуловимым, не собирался. Наскоро перекусив, он принялся ходить кругами около вросшего в землю валуна и пытался найти кнопку, открывающую потайной ход. Рабинович даже заставил Ивана покачать этот камень, надеясь сдвинуть его с места и отыскать какой-нибудь люк, ведущий к детям подземелья. Естественно, что ничего из этого эксперимента не получилось, и валун остался стоять там, где стоял до этого веками.

– Сеня, ты хоть помнишь, как Мерлин выглядел? – поинтересовался Попов у Рабиновича после безуспешной попытки сдвинуть камень. – Не та комплекция у старичка-то. Он если бы и мог с этим камнем что сделать, то только лоб об него с разбегу разбить. Или волшебной палочкой его с места на место двигать.

Андрюша попытался съехидничать, но получилось все наоборот. Из-за набитого недожаренной свининой рта внятно передать интонацию у Попова не получилось, и Сеня принял все за чистую монету.

– Ну-ка, Горыныч, иди сюда! – завопил Рабинович на всю поляну. – Хватит жрать, пора и делом заняться. Давай-ка, телепортируй этот камень куда-нибудь в сторонку.

Все отговорки трехглавого экстрасенса на предмет того, что с тяжелыми предметами ему не справиться, на Сеню не произвели ровно никакого впечатления. Ахтармерзу пришлось изображать паранормальную активность и пытаться отыскать под камнем вожделенный потайной ход. Как ни странно, но первым, кому эта катавасия надоела, оказался Жомов.

– Сеня, брось фигней страдать-то! – рявкнул Ваня на Рабиновича. – Облажался со своей картой, так и скажи. Не хрена зверюгу мучить! Ничего ты тут не найдешь. Иди лучше выпей и утихни…

Жомовский почин поддержал Попов, а следом за ним и остальные. Вскоре вся компания, за исключением Мурзика, пыталась убедить Рабиновича оставить бесполезные поиски. Однако никакого эффекта уговоры не возымели! Убедить Сеню отказаться от задуманного не смог бы, наверное, и библейский царь Соломон. И то, если бы своим колечком пожертвовал.

Рабинович, пожалуй, и сам не знал, чего хотел найти. Несмотря на то, что на всей поляне не было ни единого признака присутствия человека, Сеня продолжал разыскивать мерлиновское жилье.

– Ой, только не надо мне говорить, какие вы умные! – отмахнулся Рабинович от всех уговоров. – У меня дядя Изя однажды получку так замаскировал, что тете Соне потребовалось два дня на ее поиски. Дом, конечно, не получка, но и Мерлин вовсе не дядя Изя. Если он тут что-то спрятал, а в этом я уверен, то я его тайник найду.

– Ищи. Ищи! – замахал руками Попов, устав от уговоров. – Только другим отдыхать не мешай.

– А вот этого не будет, – возразил Рабинович. – Ты больше всех домой просился? Вот и будешь мне больше других помогать. Сейчас мы начнем копать…

Новый план Рабиновича вызвал еще большую бурю недовольных эмоций. Не возражал Сене, пожалуй, только один Каута, которому было все равно. А больше всех вопил Попов, испытывающий антипатию к любому физическому труду. Однако из этих криков ничего путного тоже не вышло.

– Поговорили? И хватит! – оборвал споры Рабинович. – Сейчас прочешем поляну. Дом Мерлина должен быть здесь. Пусть колдун его хоть под землю закопал. Будем использовать мечи в качестве щупов. Где найдем пустоту, там и копать станем.

Несколько минут спустя вся компания, за исключением Ровены, Горыныча и Мурзика, бороздила зеленую лужайку, ползая на коленях по мокрой траве. Рабинович искал замаскированную крышку люка или что-то в этом роде. Он выделили каждому из шести искателей подземных пустот (в том числе и себе) по собственному сектору и потребовал, чтобы прочесывали их со всей тщательностью.

Поиски начали с внешнего края поляны. Через полчаса вся компания добралась до центра и едва не стукалась головами возле замшелого валуна. Естественно, никакого люка, подземного хода или еще какого чуда мерлиновской архитектуры найти не удалось.

Сеню это не удовлетворило, и он потребовал, чтобы поляну прошарили еще раз. В этот раз Рабинович хотел поменять поисковиков местами. Дескать, для взаимной проверки. Несмотря на многочисленные стоны и ругательства, Сене непременно бы удалось настоять на своем, если бы не начал накрапывать мелкий, но противный дождь. Пришлось поиски отложить и прятаться в колесном наследстве приора Вестминстерского аббатства.

Повозка эта, как уже известно, большими размерами не отличалась. Внутрь смогли уместиться только пятеро: трое ментов, Ровена и Грифлет. И то втиснулись они в повозку с огромным трудом и сидели друг у друга едва ли не на голове. Каута с Алланом укрылись от дождя между колес. Туда же забрались и Мурзик с Горынычем.

А дождик между тем припустил сильнее. Горыныч с видом знатока летной погоды то и дело высовывал одну из голов посмотреть, не проясняется ли небо. И каждый раз, получая очередной каплей по носу, прятал голову назад, под повозку.

Погода изменяться к лучшему явно не собиралась. Более того, было похоже, что дождик зарядил на весь день. Вскоре навес над повозкой начал протекать и всю округу огласила новая порция жалоб Попова. А это уже фирменное. Так же, как «платье от кутюр»!

– Вот объясни мне теперь, Сеня, на хрена нужно было в такую даль тащиться, чтобы мокнуть в этой телеге? – стеная, вопрошал Андрюша. – Сидели бы себе в Шервуде и ждали, пока Мерлин объявится. А тут даже лес какой-то дурацкий. И птицы орут как резаные!

– Лес ему не нравится и птицы орут? Вот етишкин истопник! – неожиданно оборвал поповские жалобы чей-то густой трубный бас. – А ну-ка вылазь из телеги, я на твою рожу наглую посмотрю. Хррум, хуум. Да…

От неожиданности Андрюша подавился последней фразой и попытался протиснуться поглубже на дно повозки. На несколько мгновений над поляной повисла тишина. Было только слышно, как шуршат капли дождя по листьям деревьев да глухо ухают тяжелые шаги по намокшей поляне, приближаясь к повозке.

На звук чужого голоса первыми выглянули обитатели первого этажа. Следом за ними показались соседи со второго во главе с жутко любопытной принцессой Ровеной.Каждый из них, услышав незнакомый голос, подумал о том, что неожиданным образом на поляне появился Мерлин. Однако то, что предстало пред светлые очи честной компании, на колдуна походило мало. Оно и на человека было не очень похоже.

– Хм, хррум! – констатировало неизвестное существо. – Гляди-ка, народу сколько набилось. Ну и кто из вас такой языкастый? Пестики, тычинки. Хуум. Да…

Позже так и осталось невыясненным, кто это сделал, но Попов, закопавшийся дальше всех и не высовывавший носа из повозки, почему-то вмиг оказался на линии фронта. Причем впереди всех. Пусть и не на лихом коне.

– Чудные, чудные дела творятся, – пробасило существо. – Если бы я тебя сначала увидел, а не услышал, то принял бы за перекормленного кабана и заставил бы кросс вокруг леса бегать. Чтобы жирок сбросить. Хррум. Да…

Существо действительно произвело впечатление. И не только на Попова.

Кожа у пришельца была шершавой и морщинистой. Она играла всеми оттенками коричневого цвета с примесью престарелой плесени. Морда у существа была длинной, словно в детстве его часто били головой о стену, от чего череп деформировался и стал похож на узбекскую дыню. Если добавить к этому еще и отсутствие признаков шеи да учесть серо-зеленую бороду полуметровой длины, то казалось, будто черепушка у существа такого же размера, как торс.

Корявые руки росли почти прямо из головы. Пальцы были необычайно длинными и подвижными, словно пучки перетянутых узлами гадюк. Но самыми отвратительными, несомненно, являлись его бесстыжие зенки. Черно-зеленые, словно цветущее болото, и такие же угрожающие. Глядя в них, можно было подумать, что это создание давно не кормилось и не прочь сожрать все, имевшее несчастье попасться на его пути.

Попов от такого зрелища, естественно, ошалел и даже о бегстве не подумал. А существо между тем подошло вплотную к повозке и, протянув свою огромную ручищу, потрепало Андрюшу по давно не стриженной маковке.

– Хррум, хуум! – удивилось оно. – Волосенки-то какие редкие. Прямо удивительно. Уж и не припомню, когда такое встречал. Тебя, наверное, на глиноземе выращивали. От того и урожай на голове плохой вышел. Хм, хуум. Да…

После этой выходки Андрюша совершенно утратил способность к сопротивлению. Он только испуганно таращился в огромные бесстыжие глазищи существа, словно кролик на удава, и беззвучно шевелил губами. Остальные ошалели не меньше Попова. Лишь один Жомов не потерял своей невозмутимости.

– Ты че раздакался тут, урод? Грабли свои еще к людям тянет, – возмутился Иван. – В репу, что ли, хочешь?

– Хррум-барррурум! А это что за торопыга такой? Куда спешишь, крестьянин? – удивилось существо и выхватило за шиворот Жомова из повозки, словно кролика за уши из норы. – Хуум. Хороший экземпляр. Видать, тебя в навозе замачивали, прежде чем в грунт высадить. Молодцы. Хррум. Да…

Ваня даже в такой ситуации своего достоинства не уронил. Несмотря на подвешенное состояние, он попытался двумя хуками достать до лица странного существа. Однако пришелец совершенно невозмутимо слегка вытянул руки, и удары Жомова пришлись в пустоту.

– Эй, чудик, поставь человека на место! – вмешался Рабинович. – Ты вообще кто такой?

– Хррум. Ишь какие торопыги! Скажи им, кто я такой, – удивился пришелец, но Жомова на землю все же опустил. – А может, вы лесорубы без лицензии и меня на корню загубите? Хм, да…

Иван, почувствовав под ногами твердую почву, тут же снова бросился в бой с неведомым существом. Может быть, Жомов и наломал бы дров, но Горыныч и Мурзик повисли у него на штанах и не дали ступить и шагу. Жомов попытался вырваться, но пожалел единственные приличные камуфлированные штаны и сдался.

– Че ты гонишь? – возмутился тем временем Сеня. – Какие мы лесорубы? Ты топоры где-нибудь видишь?

– Хм. Не вижу. И это правильно. Топоры дело нехорошее, а сушняка и так можно наломать, – сделал вывод пришелец. – Ладно, так и быть. Скажу вам, кто я. Только вы все равно не поверите! Название у меня длинное, и на ваш язык его одним словом не скажешь. А тут меня называют по-разному. Кто Мейджиком Джонсоном, кто Майком Тайсоном. Некоторые говорят, что я леший. Другие – будто домовой. А на самом деле я здешний древопас. За лесом присматриваю, чтобы не разбежался от людей. Друид, короче. Но сам себя я называю коротко и ясно: онт!

– Полчаса балаболил, а так и не представился, – вздохнул Рабинович. – Имя-то твое как?

– Хррум! Хуум-баррурум, – возмутилось чудище. – Имя вам скажи! Разве можно первому встречному имя называть? Долгоносик вас разбери! Так еще и до брудершафта докатимся. Хм. Да…

Такой поворот событий вызвал у всей компании еще большее недоумение. Менты и раньше знали, а аборигены выучили от них, что в брудершафте ничего плохого нет. Даже Горыныч эту истину успел освоить. Так что доверия пришелец стал вызывать еще меньше. Словно американский шпион, отказывающийся пить в России на халяву. Онт, видимо, почувствовал всеобщую настороженность, поэтому и поспешил исправиться.

– Хррум, – вздохнул он. – Имя у меня чуть покороче, чем название. Так и быть, скажу его вам, если обещаете не поминать всуе. Зовут меня ФАКИНГМАЗЕР-КРЕЙЗИ-БАСТАРД-АЙ-КИЛЛ-Ю-СТУППЕД– МЕН. По-вашему можно просто: Корявень. Хуум, да. А вы кто такие и что в моем лесу делаете?

Такой вопрос застал несколько врасплох всю честную компанию. Не потому, конечно, что его было трудно понять, а по причине неверного трактования частной собственности на землю, леса и недра.

Менты, как известно, таковой вообще не признают. И безобидный вопрос – «Что вы делаете в моих частных владениях?» – мгновенно приводит их в состояние неистовства. Владелец предыдущего леса – шериф ноттингемский – уже испытал на себе гнев российских ментов. Этого урода следовало бы проучить точно так же! Но Сеня боялся, что для усмирения онта и всех оставшихся в пистолете патронов не хватит. Поэтому предпочел ответить.

– Насчет леса ты, Корявень, не гони. Это еще проверить надо, твой он или нет, – пробурчал Рабинович. – А мы здесь дом одного человека ищем.

– Хррум, значит, заблудились, – покачал головой онт. – Люди в моем лесу не живут. Я их гоняю отсюда потихоньку. Чтобы под кустами не гадили и воспроизводством не занимались. За последние пару сотен лет одного только Мерлина в лес и пускал. И то потому, что он за дубовой рассадой иногда присматривал…

– Че ты про Мерлина знаешь? – насторожился Сеня, а вместе с ним и остальные. – Колись, черномазый!

– Хррум-баррррурум! Ты так больше не говори, да! – забасил Корявень. – В моем лесу никто не колется и ничего не колют. Тут с древесиной нежно обращаются. Хм, а про Мерлина что говорить? Приходит иногда, шаманит тут что-то, а потом опять исчезает, если я не успею его заставить рассаду прополоть. Хм. Да…

– Так Мерлин тут не живет? – разочарованно спросил Попов. – Где ж его нам теперь искать?

– Хррум! Какой же ты все-таки торопыга, – загудел онт, словно пустое дупло. – Кто же второй вопрос задает, когда на первый ответ не услышал? Хм. Одно слово: люди!.. Мерлин ваш живет везде. Где крышу над головой нашел, там и живет. Его ничто не берет. Ни засуха, ни морозы. А где искать его, я не знаю. Давно уже никуда не хожу. Последний раз лет сто восемьдесят назад в гости к соседу пошел. И то на римский легион нарвался. Чуть всю шкуру не попортили своими стрелами да мечами. Пришлось перебить всех, хотя и жалко было. А до соседа так и не дошел! Теперь вот и не знаю, как у него дела…

– Ты нас баснями не корми, – фыркнул Рабинович. – У Мерлина тут квартира должна быть. Покажи нам ее!

– Хррум! Так вы дом Мерлина ищете? – удивился Корявень. – Хуум-буррурум-трямс-буум-хрясть! Кто-то что-то когда-то мне про это говорил. Вот только я забыл, кто именно. Хм, да!

– Эй, чурка! – заорал Жомов, еще не забывший беспардонного обращения со своим могуществом. – Хватит пургу гнать. Вспоминай быстрей, пока я допрос с пристрастием не начал…

– Хм, хррум. Экий торопыга, – пробасил онт и закатил глаза. – Подожди, сейчас вспомню. Хм. Да-а-а-а-а…

Корявень застыл посреди поляны, старательно напрягая мозговые извилины, если, конечно, таковые у него были (извилин-то на нем много, но неизвестно, есть ли мозг!). Жомов с Рабиновичем попытались поторопить онта, но ничего из этого не вышло. Корявень отключился и внимание на окружающий мир совсем перестал обращать.

– Теперь я понимаю, как Мерлин от прополки косил, – махнув рукой на попытки растормошить онта, проговорил Сеня. – Он этому придурку вопрос посложнее задавал, а затем спокойно сваливал куда нужно.

– Давайте поедим, что ли? Пока этот пенек думает, – предложил Попов и пошел к костру, старательно обходя чудище стороной. – А то у меня в желудке от таких переживаний уже бурчит!

– Кому тошно, а попу в мошно, – прокомментировал Сеня. – Пузо с полушку, а сожрет и телушку!

Попов на это обиделся, но аппетита не потерял. Пока остальные настороженно наблюдали за Корявнем (Ровена, между прочим, даже кусочек от него отколупнуть пыталась. Хорошо, Сеня ее оттащил), Андрюша преспокойно дожевал остатки своего полузажаренного завтрака, при этом прихватив кое-что из общих запасов. Так, по забывчивости!

Дождь тем временем почти перестал. Только мелкие и редкие капли, словно волосенки Попова после стрижки, еще сыпались с небес, нарушая кислотно-щелочной баланс девственного леса. Корявень, застывший посреди поляны почти в позе роденовского мыслителя, шевелиться, похоже, не собирался.

Вся компания утратила к нему интерес, отчаявшись раньше начала вечера дождаться окончания мыслительного процесса онта. Каждый в меру своих способностей попытался убить время ожидания и заняться хоть чем-нибудь. Мурзик сбежал куда-то в лес по своим собачьим делам, Ровена и Рабинович под руководством Аллана занялись изучением основ стрельбы из лука. Каута, покосившись на онта, достал топор и принялся телегу «починять».

Больше всех в избавлении от скуки преуспел Попов. Он продолжил поглощение запасов пищи и с каждой секундой добивался все более и более поразительных результатов. Продукты исчезали с такой катастрофической быстротой, что Горыныч не выдержал и присоединился к новоявленному Робин-Бобин Барабеку. Сорок человек им скушать не удалось, как, впрочем, и кривого мясника. Но с коровой и быком они в итоге справились!

Жомов времени не терял и, достав из ножен свой огромный двуручный меч, начал с остервенением его натачивать. При этом Ваня бросал такие откровенные взгляды в сторону Корявня, что если бы последний чувствительностью хоть сколь-нибудь отличался от пенька, который изображал, то от таких взоров попросту испепелился бы. Один Грифлет ничего не делал. Рыцарь просто сидел перед костром и пялился на огонь, стараясь прочесть невесть что в языках пламени.

Общее безделье закончилось так же внезапно, как и началось. И виною тому была Ровена! Хоть осторожный Аллан и тренировал ее в стрельбе, поставив спиной к временному лагерю шервудских беженцев, избежать появления пострадавших все же не удалось.

Для всех, кроме Аллана и Рабиновича, происшедшее так и осталось тайной, покрытой мраком. Как они обучали Ровену стрельбе, никто не понял. Но то, что она умудрилась выстрелить из лука в сторону, совершенно противоположную выбранной мишени, – факт, не требующий доказательств. Как бы то ни было, но стрела пролетела половину поляны и с глухим звуком впилась в ягодицу онта.

– Хуум, хррум?! – удивился Корявень, возвращаясь в пасмурный мир из своих глубоких раздумий. – Вспомнил, что мне про вас говорили. И кто говорил, тоже вспомнил. Хм, да.

Как это ни покажется странным, но онт стрелы в том месте, что служит людям седалищем, совершенно не замечал. Он почесал свою дынеобразную голову и посмотрел по сторонам. Каута тут же спрятал за спину топор, а Жомов, наоборот, начал играючи вращать вокруг себя огромный меч. Дескать, и на тебя, Корявище, управа найдется!

– Время не тяни, – попытался поторопить онта Рабинович. – И так полдня из-за тебя потеряли.

– Хуум. Да куда же вы, люди, всегда так торопитесь? И поговорить с вами обстоятельно нельзя, и думать приходится впопыхах! Веточки, росточки. Тычинки, пестики, – заворчал мшистый Корявень. – Эльф этот дефективный, что с Мерлином все время о магии разговаривал, лет эдак… Постойте-ка, а может, и не лет, а дней. Что-то я все перепутал. Хррум, да!

– Да будешь ты говорить, пенек косорылый?! – не выдержал Жомов. – Задолбал всех своей простотой.

– Хуум, пенек? – переспросил онт. – Не-ет! Я, почитай, еще росточек. Мне до пенька еще долго колоситься. А вот этот эльф, так он точно пенек. Он лет на семьсот меня постарше будет. Ворчун страшный. Хуже дуба трухлявого…

Сеня с тяжелым вздохом махнул рукой и пошел к костру. Он лучше других успел понять, что торопить Корявня бесполезно. Ничего, кроме банального нервного стресса, из этого все равно не получится! До Жомова и Попова это дошло не сразу. Поэтому они и пытались еще с полчаса заставить онта говорить по существу. Естественно, что ничего хорошего из этого не получилось. Корявень только глубже погрузился в свои рассуждения о торопливости людей, болтливости эльфа, вредности Мерлина и тому подобном.

Успокоился онт только через час. К тому времени все успели пообедать, похмелиться и сыграть в города на щелбаны. Когда же Корявень заговорил о деле, никто поначалу и не понял, что онт о чем-то спрашивает.

– Хуум, да вы меня не слушаете?! – не поверил себе Корявень. – Вы, спрашиваю, с эльфом разговаривали? А? Хм, да?

– Поговоришь с ним, – пробурчал Попов. – Он, словно шизик, на людей кидается.

– Хррум-буррурум! – согласился онт. – Я бы тоже на вас кинулся, если бы торопыгой был. Вы же хуже сорняков, слушать ничего не хотите. Правильно Оберон предупреждал, что с вами поосторожней нужно быть. Хм, да.

В общем, выяснилось, что Корявень о прибытии ментов уже предупрежден Обероном через посредничество эльфа. Повелитель маленького народца передал онту, что этих людей нужно срочно проводить в жилище Мерлина, едва они в лесу Корявня появятся.

Примерно через час новой прогулки по мокрому лесу вся компания, возглавляемая неспешным онтом, добралась до новой поляны. Причем те птицы, что успели к этому времени прийти в себя после крика Попова, старательно брали ноги в крылья и летели подальше, куда глаза глядят!

Весь периметр поляны был занят ровными рядами маленьких деревьев, а в самом центре возвышалось что-то вроде кротовьего холма, только значительно больших размеров. Онт остановился на краю поляны и махнул в сторону ее центра своей огромной лапищей.

– Хррум-баррурум, хуум! – облегченно вздохнул он. – Вам туда, а мне обратно. Век бы вас не видеть. Хм, да!

Корявень развернулся и скрылся в лесу, слившись с нормальными деревьями. Рабинович пожал плечами и повел всю компанию в сторону неуловимого жилища Мерлина. А дождь, словно ожидая, пока люди выйдут на открытое место, припустил с новой силой. Когда вся честная компания добралась, наконец, до землянки, ни на ком из них и нитки сухой не было.

Неизвестно, кто постарался Мерлину такое жилье выкопать, но размерами подземное сооружение поразило даже видавшего виды Горыныча. Спустившись по длинной каменной лестнице, освещенной фосфоресцирующими болотными гнилушками, люди (и нелюди тоже!) оказались в огромном сводчатом зале, отделанном камнем и деревом.

Под потолком зала парило множество чучел самых разнообразных птиц. Попов среди них рассмотрел даже археоптерикса. Впрочем, кроме Андрюши, птички заинтересовали только Ровену. Жомов бросился к коллекции оружия, развешанной на одной из стен, Каута устремился к другой, занятой пучками каких-то трав, а Грифлет побежал к книжным полкам.

Рабиновича ничего из этого не заинтересовало. В самом центре сводчатого зала возвышалось что-то похожее на боксерский ринг. На этой платформе стоял деревянный стул и такой же стол. Почти целиком столешницу занимала огромная пергаментная книга, раскрытая почти на середине. Сеня поднялся на помост, подошел к столу и наклонился над книгой.

– Заклинание перемещения! – прочитал вслух Рабинович. – Прежде чем начать ритуал, нужно собрать необходимые компоненты, делающие тело способным двигаться сквозь космический эфир. Затем приготовить из этих компонентов магическое зелье, выпить его и громко произнести слова заклинания. Состав для волшебства нужно приготовить в Святом Граале. Для этого следует отыскать птенца, высиженного кукушкой, сварить его на пламени дракона в бульоне из цветов папоротника. Полученный отвар смешать с растертым философским камнем. Добавить мозги медведя, пойманного на вершине сосны, и окропить кровью девственной принцессы. Кровь нужно добыть посредством серебряного креста…

Все присутствующие слушали Рабиновича, разинув от удивления рот. Большего бреда, чем состав специального зелья для возвращения в свое время, ментам слышать еще не приходилось. Даже от начальника своего участка внутренних дел! Сеня едва не подавился, представив то, что придется сделать с Ровеной, но читать не перестал.

– После этого зелье можно считать готовым, – после небольшой паузы продолжил Рабинович. – Однако, перенесясь в другое место, опасайтесь! Если горящая вода в кожаном бурдюке пересечет ваш путь и осенит крестным знамением, то вы навеки потеряете способность вернуться назад.

– Бред сивой кобылы! – произнес Попов, едва Сеня закончил читать.

После этих слов на лестнице раздался страшный грохот. Что-то сваливалось вниз, рискуя переломать себе шею. Прямо перед входом в зал грохот стих, а затем в дверном проеме появилась лошадиная голова, украшенная седой гривою.

– Гвиневера вчера родила четверку «жуков» от агента Малдера, – произнесла голова. – Крестным отцом пригласили быть Зюганова, но он отказался, сославшись на гастроли в Южной Калифорнии…

Голова замолчала и, тоненько заржав, испарилась из дверного проема. Некоторое время в пещере царила абсолютная тишина, прерываемая лишь урчанием поповского желудка. Затем Сеня укоризненно осмотрел всех собравшихся и с тяжелым вздохом спросил:

– Ну, орлы, и чья это лошадь?

Ответа, естественно, не последовало!

Часть III Что посеешь, то и сожрешь!

Глава 1

– Мурзик, ты бы, что ли, какую-нибудь мудрую мысль высказал, – со вздохом проговорил Рабинович, присев около меня на корточки и потрепав за ухо.

Скажу я тебе сейчас! Да так скажу, что уши завянут. Я вывернулся из-под Сениной руки и отошел в дальний угол сводчатого зала. За последние полчаса мне настолько опостылело все людское общество, что захотелось сбежать в лес и задрать какого-нибудь не очень здорового лося.

После появления сивой кобылы, поделившейся с нами последними новостями шоу-бизнеса, в пещере Мерлина началось нечто совсем невообразимое. Собственно говоря, причиной всеобщего помешательства стала отнюдь не кобыла. Бедное животное обвинять было совершенно не в чем. Всю вину за получасовую истерию шервудских эмигрантов следует возложить на Мерлина. А если быть еще более точным, то на его загадочную формулу перемещения. И не толь-ко ее!

Я, конечно, представлял, что для путешествия во времени потребуется что-то необычное, вроде бультерьера в камуфляже. Но на такой набор нелепостей, честное слово, ни минуты не рассчитывал. Когда Сеня закончил читать, я от удивления даже свой хвост ловить начал. Чтобы было что в пасть засунуть, а то челюсти не захлопывались!

О моих ментах и говорить не приходится. Уж если они и доселе особой сообразительностью не блистали, то после прочтения шедевра Мерлина и вовсе последний рассудок потеряли. Не хуже той кобылы бредить начали.

Хотя что на них грешить? И сиамскому коту было бы понятно, что единственным реально существующим компонентом из колдовского зелья были мозги медведя. И то на вершину сосны его загони попробуй, да еще и не просто так, а именно для того, чтобы там ничего не подозревающего мишку поймать. Можно подумать, что Топтыгин только и мечтал, как ласточкой с сосны в объятия ментов сигануть!

– Ну, приехали, мужики? – с нотками истерики спросил Попов, едва сивая кобыла исчезла из дверного проема. – Сушите весла…

Каута понял эти слова буквально. Он подбежал к одному из углов сводчатого зала, заменявшего Мерлину музей краеведения. В этом богом забытом углу непонятно зачем стояла деревянная лодка. Сакс снял с нее весла и потащил к очагу.

Увидев это, Андрюша схватился за голову и тоненько застонал. Растерявшийся сакс, решив, что Попов подавился, не нашел ничего лучшего, как стукнуть его веслом по спине. За что, естественно, получил сразу в глаз. Как только Андрюша смог с пола подняться!

Каута попытался ответить, но схлопотал еще и резиновой дубинкой по башке. Пронзительно хрюкнув, сакс сполз вдоль стены на пол. Хорошо, что не носил шлема. А то получился бы для Мерлина новый музейный экспонат: сакс, размазанный по мрамору.

Каута огреб бы еще, но Ваня Жомов вступился за своего подопечного. Он подлетел к Попову и поднял его за шкирку, словно несмышленого щенка, над полом сантиметров на тридцать. Андрюша тут же включил аварийную сигнализацию и завопил матом на всю пещеру так, что у всех (включая и меня!) заложило уши.

С потолка посыпалась какая-то труха вперемешку с отощавшими без питания пауками. Они попытались смыться от поповской сирены, но, видимо, потеряли ориентацию в пространстве: вместо двери побежали прямо в объятия вечно голодного Горыныча. Тот, естественно, времени даром не терял и гостеприимно распахнул все свои три конфорки, словно двери вагона метро. Пауки объявили посадку и дружно загрузились в желудок проглота.

– Сэр Джом, неблагородно рыцарю обижать святого человека, – истошно закричал Грифлет, стараясь не попасть под поповскую звуковую волну. – Боюсь, я буду должен научить вас вежливости.

Парень, да ты, оказывается, прилежный ученик. Орать уже выучился не хуже, чем твой сэнсэй! Теперь у нас два мегафона будут…

Мой Сеня, увидев такой спектакль, истерично захохотал. Думаю, с ним случилась обычная истерика, но приводить в чувство Рабиновича мне было недосуг. События развивались с катастрофической быстротой. В центре пещеры явно начиналась заварушка с участием двух цивилизованных ментов и диких жителей Англии. Хотя в данный момент отличить их друг от друга можно было только по наличию «демократизаторов»!

Естественно, что я бросился разнимать дураков, приготовившихся к драке. Краем глаза я заметил, что и Аллан начал примериваться к ножке стула, явно намереваясь поучаствовать в общей заварушке (интересно, на чьей стороне?). Пришлось изменить намерения и вцепиться йомену в штаны.

Сеня такого моего маневра явно не ожидал. Он собрался скомандовать мне «фу», но вместо этого зашелся в новом приступе хохота. Аллан попытался оторвать меня от своих куцых порток, но в мои намерения не входило позволить и ему вмешиваться в общий кавардак. Поэтому все попытки сбросить меня с ноги у йомена успешно провалились.

Ровена тем временем испуганно переводила взгляд с одного сумасшедшего на другого. Девочка явно растерялась и не представляла себе, что нужно делать. А страсти меж тем накалялись. Жомов попытался заткнуть кричащему Андрюше рот своей безразмерной клешней (интересно, а чем сейчас занимается тот свистящий вареный рак?!). Но Попов самым бесстыжим образом укусил его за палец. Теперь заорал и Иван! Правда, по сравнению с Андрюшиным вокалом, получилось это у него несколько слабовато.

Единственным, кто оставался совершенно спокойным среди пещерного безобразия, был Горыныч. Он странно поводил носом средней головы из стороны в сторону, а затем принял стойку борзой, завидевшей зайца.

– Тихо! – неожиданно рявкнул трехглавый монстр.

На секунду в пещере действительно наступила тишина. И хотя Попов потом снова начал орать, Жомов продолжил его трясти, а Грифлет с Каутой выхватили мечи, но Горыныч свое дело сделал: он понял причину общего психоза! Завертевшись вокруг своей оси, трехглавая керосинка превратилась в этакий бенгальский огонь и начала рассыпать вокруг себя зеленые искры. Яркие брызги полетели в каждый уголок комнаты, выхватывая из тьмы плотные ряды столетней паутины. Горыныч искрился минуты две, но этого было достаточно. Драчуны остановились и опустили руки. Даже Сеня перестал смеяться!

– Фу-у, – тяжело выдохнул Горыныч. – Как я сразу не подумал?! Тут было поставлено охранное заклинание. Если бы я вовремя не сообразил что к чему, вы бы друг друга перебили.

– «Мы», умник! – фыркнул Рабинович. – А ты?

– А на меня заклинание не действует, – помахал головами Горыныч. – Я не из вашего мира. Да и настроено заклинание на людей.

Понятно. Если верить этому невостребованному в отчизне гению, то получается, что женщина – не человек. Поскольку на Ровену охранное заклинание Мерлина никакого эффекта не оказало. Принцес-са тоже додумалась до этой истины и, презрительно фыркнув, отвернулась от говорящей трехконфорочной газовой плиты. Горыныч тут же поспешил поправиться.

– Я хотел сказать: на мужчин, – пробормотал он. Поправка монстра не спасла, и Ровена объявила ему бойкот до самого ужина. То есть на полчаса.

С ужином получилась целая «Санта-Барбара» в кулинарном варианте. Началось все с того, что продуктов у нас осталось шиш да маленько. То есть на меня одного. И уж никак не на Горыныча, не на Попова. Впрочем, паранормальный монстр может отдыхать: свою порцию почти сухого пайка он уже получил. Причем с доставкой сразу к месту переработки!

В общем, из еды у нас была только копченая задняя нога ма-а-а-а… (хватит? или продолжить?) …а-а-аленького лосенка. Ее, конечно, можно было поделить на всех, но эффект получился бы точно такой, как от завтрака кошачьей шерстью: в зубах что-то застряло, а пищи в желудке нет. Поскольку она (то бишь пища) в полуободранном виде сидит на дереве. Хотя кто их станет жрать, этих кошек?! Тьфу…

Еда для всей честной компании имелась в оставленной сиротой повозке приора. Но, во-первых, за ней нужно было идти. Во-вторых, ее нужно было готовить. Поскольку пища находилась в совершенно не приготовленном состоянии. То есть в виде освежеванной тушки полугодовалого кабанчика.

Если первая проблема легко разрешалась при помощи тягловой силы из Аллана и Кауты, то вторая часть процесса оставалась неприступной, как форт Нокс. Для непосвященных поясняю: данный форт – американский аналог кошелька вашей супруги в период вашего же тяжкого утреннего похмелья после бурной ночи вдали от родимого дома.

В общем, готовить пищу не хотел никто. Хотя вызывался Аллан, но он свою порцию доверия израсходовал еще сегодня утром, уронив в костер довольно приличный кусок мяса. Трескать жаркое вперемешку с углями, золой и прочими компонентами желающих больше не было.

Поймав искоса брошенный взгляд Рабиновича, я понял, что Сеня проблемы моего обеденного меню решил единолично. Он и в лучшие дни не особо со мной советовался по поводу того, чем кормить такого выдающегося пса, коим я несомненно являюсь. А уж теперь и подавно делать этого не будет.

Я прекрасно понимал, что копчености мне не светят. В лучшем случае, отрежут у тушки кабана пару ребер с жалкими мясными наростами и заставят есть в сыром виде. В худшем – наскребет Сеня остатки пере-недожаренной утренней грудинки и выложит мне… Ну, например, во-он в ту глиняную миску. И заставит еще спасибо сказать, что оная миска не оказалась ночным горшком великого и ужасного Мерлина.

Короче, нормальной пищи мне не видать. Хотя какая здесь нормальная пища?! Мои менты, словно жители вечно голодного Поволжья, накинулись в этой дурацкой Англии на мясо, и ничего другого признавать не хотели. Честно сказать, и мне поначалу такой рацион жутко нравился. Но все в этом мире меняется. Изменилось и мое отношение к еде.

Раньше я совершенно не задумывался о том (а ведь по телевизору только об этом и говорят!), что питание должно быть сбалансировано (правильно, что ли, слово-то сказал?). То есть белки, жиры, углеводы, витамины и минеральные добавки нужно жрать в равных количествах. А скажите мне, какие в мясе минеральные добавки и витамины? Там, кроме жиров, ничего и нет.

Ну, по поводу белков проблему еще можно решить, если хорошо постараться. Я так понимаю, что эти «белки» в белках водятся…

В общем, белок наловить еще можно. Если, конечно, хочется. А если нет, то ты не обязан. Ну-у, ты просто мог бы… Тьфу ты! Так и заговариваться начнешь.

Так вот, вопрос с белками еще разрешим. Но что делать с остальными штуками? Я животное не травоядное. Лопать какие-нибудь там бегонии не могу. Разве что в вареном виде и в щах. А с минералами еще хуже: не камни же мне грызть прикажете. Зубы у меня хоть и хорошие для пятилетнего кобеля, но с пилой-»болгаркой» общего мало имеют!

В общем, беда с этим балансом выходит. Как ни крути, а нарушать его придется! От такой мысли я даже почувствовал, как шерсть за ушами вылезать приготовилась, зубы зашатались, и когти жалобу губернатору нашей области собрались писать по поводу антигуманного обращения с ними.

Все! Вернусь домой, съем сразу упаковку «Педигри». По телевизору говорят, что там лучший баланс веществ и витаминов для собаки.

Я, конечно, знаю, что реклама – она на то и реклама, чтобы головы кому ни попадя пудрить. Но хочется надеяться, что хоть в этот раз капелька правды в ней окажется.

Я попытался правой передней лапой загнать шерсть за ушами на ее законное место и про себя покаялся, что зря обижался на Сеню за собачий корм. Он ведь, получается, о моем здоровье заботился, а я его усилия не ценил! Теперь, чтобы загладить вину, я даже «Сникерс» у Армена слопаю. Могу и вместе с оберткой! Только чтобы Сеня на меня не обижался…

Пока я мечтал о сбалансированном корме, в землянке Мерлина снова стало назревать побоище. Не знаю, то ли Горыныч не уничтожил защитное заклинание целиком, то ли моим ментам просто уже надоело общество друг друга, вкупе с условиями совместного проживания, но Жомов с Поповым снова стали орать на всю пещеру в два голоса.

– Ты, козел, жрешь больше всех, да еще и хочешь, чтобы для тебя харч готовили?! – зарычал Ваня, вырывая меня из задумчивости. – А хрен тебе не мясо? Вон, три конфорки у тебя есть, – Жомов махнул рукой в сторону Горыныча. – Бери этот ходячий «Инде-зит», горшок медный прихвати и вали на свежий воздух, обед для всех готовить. Так и быть, дам тебе Кауту в помощники.

– А ты не оборзел? – удивленно вскинул брови Андрюша. – Хочешь и рыбку съесть, и на сосну залезть? Ты, вообще, че полезного за все это время сделал?..

– Самогонку твою пил, – пожал плечами Жомов. – Знаешь, не всякий такое выдержит.

– Ах ты гад! – завизжал Попов. – Самогонка тебе моя не нравится? А ну-ка повернись ко мне, алкаш, я на твою рожу наглую посмотрю.

– Где-то я уже это слышал, – вмешался Рабинович, обернувшись к Ровене. – По-моему, не далее как сегодня утром…

Принцесса приняла эти слова как команду вмешаться в дискуссию. Что она с успехом и сделала! Причем триумф был такой, что все присутствующие минут на пятнадцать потеряли дар речи. Словно пятнистый дог, укушенный за заднюю лапу дворнягой. Я тоже грешен: сначала от удивления заорал благим матом, а потом, словно распоследний доберман, начал от восторга свой хвост ловить. Думаете, поймал?

Вы, вообще, какими себе принцесс представляете? Постойте, угадаю. Этакая высокомерная особа, думающая только об украшениях и нарядах? Из всех наук сумевшая освоить только родную речь и сложение в пределах первого десятка, а из искусств и того меньше – одно, да и то боевое: стрельба глазами по движущейся мишени? Угадал?.. Вот и я так же всегда думал. А оказалось, я заблуждался!

– Мальчики, перестаньте спорить, – вмешалась принцесса в двухсторонние жомово-поповские дебаты. – Давайте я вам обед приготовлю. Да и дело с концом.

– Ты? – презрительно фыркнул Попов. Он почему-то после инцидента в доме старосты Гэлгледа к средневековым женщинам стал относиться крайне отрицательно. – Ты хоть к кастрюле знаешь, с какой стороны подойти?

Вот тут Ровена и утерла всем нам нос (естественно, в переносном смысле!). Она в течение пятнадцати минут поведала нам секреты дворцового воспитания в двена… Нет, в шесто… Все! Совсем запутался. Считайте сами… Короче, в ее веке!

Оказывается, учили детей сановных особ примерно по программе сельскохозяйственного техникума с экономическим уклоном. Эдакий курс молодого царевича. То бишь принцессы! Папаня у Ровены был довольно строгий (между прочим, на своей шкуре испытал!), поэтому досталось ей по полной программе! Пришлось и коров доить, и роды у лошадей принимать. Про готовку и мытье полов я уже и не говорю!

Перечислять все, чему обучалась Ровена, нет смысла. Из этого бы получился совершенно самостоятельный рассказ. Может быть, даже самоучитель по ведению хозяйства. Легче сказать, чего Ровена не знала: пожалуй, только воинского искусства и мореплавания. А в остальном ее образование можно было назвать всеобъемлющим. Для этого времени, естественно.

– …у нас так. А как у вас, сарацинов, ведут себя женщины, я не знаю, – фыркнув, закончила Ровена застенчивое перечисление собственных положительных качеств. – Мужчина всегда уходит из дома. То на войну, то на поиски возможностей совершить подвиг. Королева должна руководить хозяйством, пока муж странствует. А как командовать слугами, если не имеешь представления о том, что они делают? Вот поэтому меня и обучили всему, что умеют простолюдины. Так что, милый причетник, варить я умею. И ты сейчас в этом убедишься. Ну-ка, марш за мясом!

Попова из жилища Мерлина сдуло, словно кота из-под трамвая. Впрочем, сбежал из пещеры не он один. Видимо, каждому требовалось время, чтобы переварить услышанное. Другого-то переваривать пока нечего было.

Жомов поспешил следом за Андрюшей, сославшись на то, что имущество в бесхозной повозке оставлять нельзя – растащат. Народ, дескать, вороватый пошел. Ваня прихватил с собой Кауту. Да и Аллан поспешил смыться. И через минуту в жилище Мерлина остались только Грифлет, Горыныч, я и Ровена с Рабиновичем.

Впрочем, последнего за присутствующего считать можно было только с натяжкой. Поскольку бедный Сеня оказался шокирован сильнее всех. Он совершенно отказывался реагировать на происходящее, застыв посреди пещеры с открытым ртом. То ли влюбился, то ли пытался представить, как из такого сокровища, как Ровена, кровь добывать придется.

Я попытался Сеню растормошить, но через минуту оставил это занятие, поскольку были дела и позанимательней. Например, посмотреть, как Ровена перешаривает многочисленные мерлиновские шкафы в поисках необходимых для «нормальной» еды ингредиентов.

Продукты отыскались достаточно быстро и в большом количестве. Пожалуй, ими можно было бы спокойно накормить бригаду ОМОНа или свору голодных сенбернаров, в чем лично я не видел никакой разницы.

Поначалу я отнесся к затее Ровены несколько скептически, поскольку, зная здешний уровень развития технического прогресса, предположить наличие холодильника в убогом жилище смог бы только душевно больной и страдающий чумкой пес. Я таковым не являлся (по крайней мере, до сего момента!) и рассчитывал увидеть в лучшем случае пучки засушенных специй, а в худшем – нечто такое, что не станет есть и крыса на свалке. Все оказалось по-другому!

Мне пришлось убедиться, что Мерлин является более умелым волшебником, чем считал я. Поскольку то, что открылось моим глазам, кроме как волшебством, назвать нельзя: в шкафах лежал даже свежий виноград, а хлеб был теплым, будто недавно вынутым из печи!

Горыныч подтвердил мои предположения относительно магии Мерлина, сказав, что на шкафы наложено какое-то заклинание, сути которого он понять не может. Ибо всем известно, как он учился в школе!

К тому времени, когда в пещеру вернулась гоп-компания, посланная за вещами и остатками мяса, в очаге уже весело трещал огонь. Сеня наполнил водой из неглубокого колодца в нише дальней стены несколько котелков для нового шеф-повара, а Грифлет добросовестно перетащил их к огню.

Я некоторое время крутился у всех под ногами, но когда меня снова начали пичкать обрезками сырого мяса, состроил им такую обиженную физиономию, какую только смог, и сбежал поближе к выходу. Тем более что и очаг нещадно дымил!

– Что это у меня с псом? – удивился Рабинович, посмотрев мне вслед. – Как попал сюда, так и ведет себя, словно дворняга беспородная…

Это еще неизвестно, кто из нас более породистый! У меня, между прочим, родословная. А у тебя даже тети-Сониной алюминиевой тарелки помятой на память не осталось.

– Ну вот, опять гавкает, – пожал плечами Сеня. – Может, с ним вокруг пещеры на дежурство сходить? А то не привык Мурзик к жизни, свободной от службы.

Сходи, сходи! А я тебе тогда в пещеру лося пригоню. Или медведя. Посмотрим тогда, кто и кого будет на вершине дерева ловить…

– Да оставь ты собаку в покое, – вступился за меня верный Ваня. – Достал уже пса со своей простотой.

Как это ни странно, но Рабинович на эту реплику не отреагировал. То ли от близости Ровены у него ум за разум заходить стал, то ли сегодняшняя истерика парня истощила, но ворчание Жомова осталось без ответа. И мои опасения по поводу возможности наращивания нового витка конфронтации внутрипартийной истинно сарацинской борьбы развеялись в пух и прах. Жаль только, что вместе с ними не развеялся и едкий дым от очага!

С дымоходом у Мерлина была настоящая беда. Я отворотил нос в сторону притока свежего воздуха и долгое время пытался понять, в чем здесь проблема. Печник ли местный виноват, трубочист, может быть, сюда не заглядывает, или дымоход как таковой совершенно отсутствует.

Выяснять истинную причину задымленности помещения у меня никакого желания не было. Во-первых, из-за того, что в моей экипировке отсутствовал противогаз. А во-вторых, потому что противогаза для собак вообще не придумали. Лезть же без защиты в этот крематорий не хотелось. Я и у костра-то запах дыма не люблю, а в помещении и более того – органически не перевариваю!

Предаваясь размышлениям о костре, я начал вспоминать ту ночь в разбойничьем логове, которую мы провели после спасения из застенков Камелота. Почему-то она показалась мне лучшей за все время нашего пребывания в Англии. От таких воспоминаний меня неудержимо потянуло в сон, и я, признаюсь честно, задремал.

Надо же такому случиться, что именно в это время всей честной компании изрядно надоело дышать гарью и страстно захотелось побывать на свежем воздухе. Вполне понятное желание. Непонятно одно – зачем они позволили идти впереди Попову? Я, собственно говоря, и так никогда не считал Андрюшу человеком, наделенным грацией, отличной от танцевальных па гиппопотама, но в этот раз он превзошел самого себя.

Вам, наверное, доводилось слышать расхожее мнение о том, что спящая под телегой собака успевает проснуться и выскочить из-под колеса, едва оная телега начнет свое движение? Смею вас заверить, что я такие экзекуции над собой не устраивал. И вообще не люблю спать на проезжей части. Особенно, когда по ней идет стадо гиппопотамов! Когда Попов ласково навалился всей своей тушей на мою заднюю лапу, я спросонья именно о стаде гиппопотамов и подумал.

Я пес не злобный (хотя и полагается быть таким по штату). На друзей рычу редко, а кусать их до сего момента и вовсе в голову не приходило. Но когда тебе во сне одной ногой наступают на лапу, а другой бьют по голове, поневоле срабатывает защитный рефлекс. Естественно, что я заорал благим матом и вцепился клыками Попову в ляжку.

Вот такого крика я еще не слышал никогда! Помню, когда в трехмесячном возрасте меня стали приучать к вою сирен тревоги, меня едва не хватил инфаркт, и я, не при дамах будь сказано, сходил под себя. В этот раз, правда, обошлось без этого, но я в долю секунды вылетел из узкого подземного коридора на божий свет. Хотя бы для того, чтобы не оглохнуть! А следом за мной из двери полетели мелкие камни, пыль и мусор, вынесенный на поверхность ударной волной.

Попов орал еще минуты три. Думаю, больше от испуга, чем от боли, но этого было более чем достаточно, чтобы Жомов пинком вышвырнул его на лесную лужайку. Не знаю уж, чего он испугался? Решил, что сивая кобыла вернулась и в бреду решила показать, как лошади кусаются? Науке это неизве-стно…

Мне трудно представить, каково пришлось тем, кто подобно мне не успел выбраться из зоны обстрела. Но если тщедушного Аллана вынесли из пещеры на руках в состоянии легкой контузии, а впечатлительный Грифлет приобрел прическу, способную заставить панка побриться «под гоблина» от зависти, то можно догадаться о произведенном Поповым эффекте.

– Убью гада! – заорал Жомов, едва смог прочистить уши. – И не посмотрю на твою липовую святость и крест твой серебряный…

Впрочем, Андрюша фразу до конца дослушивать отказался. Забыв о полученных травмах, Попов бросился бежать так, что и порядочная гончая за ним угнаться не смогла. Выпустить бы его в таком состоянии на ипподром темной лошадкой, и мой Сеня точно бы на Андрюше парочку миллионов заработал.

Видимо, у самого Попова немножко от крика «башню сорвало», и он решил, что участвует в забеге. Не знаю уж, в лошадином или легкоатлетическом, но бежал он точно по кругу. Вдоль края поляны. Причем совершенно не смотрел, где находится его преследователь. Нужно ли говорить, что он вскорости сам догнал Жомова? И со всей скорости врезался в него?

К этому времени я был единственным, кто смог прийти в себя после впечатляющего по красоте вопля и вовсю наслаждался зрелищем единственного в своем роде забега. Остальным было далеко не до смеха. Они и пришли-то в себя только после того, как Жомов отвесил незадачливому спринтеру хорошего пинка. Видимо, решив, что озверевший Ваня поломает что-нибудь из редких в своем количестве твердых частей тела Попова, вся компания бросилась оттаскивать Жомова от укушенного крикуна. Мне не оставалось ничего другого, как присоединиться к общей суматохе.

– И тут без безобразия обойтись не могут. – Неожиданно зазвучавший голос, исполненный укоризны, заставил нас замереть. – Говорил я вам, сэр, казнить их сразу нужно было. Без суда и следствия.

На поляну перед входом в пещеру Мерлина выехали Мордред, Бедивер и Галахад!

– Ну, быки, а этих лохов, я надеюсь, грохнуть можно? – полюбопытствовал Жомов, закатывая рукава.

– Всегда пожалуйста, – согласился с ним мой Рабинович и отстегнул от пояса дубинку. – Даже поможем…

– Боюсь, что буду вынужден васразочаровать, – не согласился с ментами Галахад и взмахнул рукой.

Повинуясь этому сигналу, на поляну высыпали вооруженные до зубов стражники. Среди них было приблизительно поровну мечников и лучников. Я не слишком силен в тактике и стратегии, но тут и ежу было бы понятно, что на поляну они мчались аллюром и лишь в ближайших кустах попытались построиться в некое подобие боевого порядка. Впрочем, отсутствие возможности перестроиться перед атакой ничуть не помешало стражникам мигом захватить нас в кольцо и ощетиниться тучей стрел.

– И все же я настоятельно прошу немедленно расстрелять всю эту шайку, – вновь обратился к Галахаду Мордред.

– Согласен с досточтимым сэром, – поддержал кровожадного бастарда Бедивер. – Они мастера на колдовские штучки. Было бы обидно снова упустить их. Тем более, сир, мы бы уже покинули этот лес, не найдя их у повозки, если бы какой-то идиот из этого сброда не заорал так громко.

Вот так вот! Говорят, что гуси спасли Рим, разбудив стражников, а мне, видимо, суждено стать губителем ментов, хоть и невольным. Ведь, не засни я у порога, на меня не наступил бы Попов. А тогда и кусать бы его не пришлось и криков слышать не посчастливилось.

Я почувствовал, что Галахад начал колебаться, явно собираясь согласиться с требованиями своих соратников. Еще пара доводов о вредности нашего пребывания в этом мире, и заместитель не вовремя пропавшего короля Артура отдаст приказ открыть по нас стрельбу. Вильгельмы Телли, бультерьер их раздери!

– Горыныч, ты нас сможешь прикрыть? – шепотом полюбопытствовал Сеня.

– Не получится, – шмыгнул одним из носов дихлофосный завод. – Я не учился еще держать круговую оборону.

И тут меня осенило! Нам нужно просто отступить в пещеру Мерлина, а Горынычу прикрыть своим магическим щитом вход. Учитывая запасы пищи, хранимые там, продержаться внутри мы сможем долго, а потом что-нибудь и придумаем. Я схватил Рабиновича за штаны и дернул в сторону входа в подземелье. Очень надеясь, что он меня поймет.

– Мурзик, отстань, – зашипел на меня Сеня и тут до него тоже дошло: – Горыныч, отвлеки их, а мы все быстренько спускаемся вниз. Только по команде…

Однако трехглавый монстр сделать ничего не успел.

– Хррум, барррурум. Хум! – послышалось из подлеска. – Так тут, оказывается, новая поросль появилась. А я думаю, что за шум на моей поляне? Кто опять безобразия учиняет?.. Ох, веточки-листочки. Хрясть! Какой древогуб по молодым дубочкам на лошади проехал? Хм, да?

Корявень выбрался на поляну и неуклюже согнулся над поломанными молодыми деревцами. От его появления все, и мы в том числе, застыли с разинутыми ртами. Совершенно не обращая внимания на людей Галахада, оцепеневших при виде такого чудища, Корявень попытался выпрямить молодые ростки. Первым пришел в себя Рабинович.

– Корявень, берегись, – гаркнул он и обернулся к нам. – Уходим!

Ща-аз-з-з! Чтобы я пропустил самое интересное? Никогда. Не обращая внимания на призывные Сенины команды, я спокойно остался на поляне и стал с интересом наблюдать, что произойдет дальше.

– Хуум-хррум, – вздохнул Корявень. – Не хотел торопиться, как молодой ясень, да, видно, придется. Хм, да.

И влепил ближайшему к нему стражнику мощнейшую оплеуху.

– Стреляйте в этого демона! – завопил Мордред.

Как ни удивлены и перепуганы были их бойцы, но надо отдать им должное: они сразу открыли огонь из луков по Корявню. Однако на онта это мало подействовало. Пожалуй, только разозлило. Корявень в одну секунду оказался утыкан стрелами, словно булавочная подушка набором игл.

– Хм, хррум! – возмутился он. – Это уже наезд. Корешки-лепесточки. Буду вас сажать. Хм, да!

Корявень выполнил свою угрозу дословно. То есть сгреб ближайшего лучника своей огромной лапой. Другой ручищей он в мгновение ока выкопал яму соответствующих размеров и по самую шею вогнал туда бедолагу. Присыпав стражника землей, Корявень повернулся к следующему.

– Рубите его! – истошно заорал Бедивер и выхватил меч. – Бросайте луки и рубите это ходячее полено.

Похоже, дело пахнет керосином! Решив, что нужно помочь онту, я с бешеным лаем бросился на лошадь Бедивера. Животина к такому обращению не привыкла и, не придумав ничего лучшего, сбросила седока на землю. Наверное, Бедиверу было больно…

Мордред попытался достать меня мечом, но ничего из этого не получилось. Что я, дурак, что ли, под «перо» соваться. Я отскочил в сторону и увидел краем глаза, как вся «сарацинская» рать высыпала из пещеры Мерлина, вооруженная до зубов. Ну вот, теперь начнется потеха. На радость Жомову.

Впрочем, развлечение оказалось коротким. Мои дорогие менты при помощи своих дубинок в два счета разобрались с Мордредом и Галахадом, вогнав их в землю примерно так же, как и Корявень незадачливых стрелков. Правда, залегли рыцари в грунт плашмя, а не торцом, но большой роли это не играло.

Сражение было выиграно. Лишившись своих предводителей, доблестное воинство стражников бросилось наутек. Горыныч, набравший к тому времени любимый цвет и любимый размер, решил их немного проводить. Не думаю, что стражники этому порыву обрадовались. Тем более что без нравоучений и лекций летающий проповедник обойтись просто уже не мог.

В общем, с моей скромной помощью минут через пять сражение было закончено. Кто из нападавших умудрился избежать посадки и не сдался в плен перед натиском моих доблестных ментов, тот «сделал ноги». Впрочем, не думаю, что убежавшим было много легче.

– Хррум-хуум, – потер ладони Корявень. – Хорошая грядочка получилась. Правда я спешил, но, думаю, корешки у них не отвалились… Хум, я почти забыл, зачем сюда шел. Тычинки-пестики! Этот занудный эльф предупредил меня, чтобы вы с заклинанием ничего не перепутали. А то беда случится. Хм, да.

Онт развернулся и пошел обратно в лес.

– Эй, Корявень, подожди! – остановил его Рабинович. – А с этой грядкой нам что делать?

– Хррум-баррурум. С грядкой? Да поливайте немного, а то завянут совсем, – и онт окончательно скрылся в лесу.

Глава 2

Потерпеть поражение всегда обидно. Тем более, когда ты превосходящими силами навалился на противника и был уже почти уверен в победе. Именно поэтому грех осуждать юного, пусть и беспутного Галахада в том, что он сидел под деревом и размазывал слезы по лицу.

Вместе с Бедивером и Мордредом зам главы администрации Камелота наблюдал за тем, как их доблестные стражники откапывают из земли своих незадачливых товарищей, любовно посаженных в удобренную почву Корявнем. Все три рыцаря Круглого стола (если их, конечно, теперь можно было так называть) медленно покрывались пунцовыми пятнами позора. Да и было от чего! Ибо сидели они на поляне в одном нижнем белье.

Рядом с тремя воителями старины прохаживался Жомов, лениво поигрывая верным «демократизатором». Ваня – добрейшей души человек – хоть и был страшно не удовлетворен излишней быстротечностью сражения, все же не лупил давних обидчиков дубинкою, а ждал, пока они дадут для этого соответствующий повод. Например, чихнут без команды!

Чуть поодаль, почти у входа в жилище Мерлина, на приличного размера куче амуниции и снаряжения, отобранной у проигравшей команды в качестве трофеев и для пущей безопасности, восседал Андрюша Попов. Если бы он сидел чуть поспокойнее и не отмахивался от надоедливых мух своим серебряным крестом, то вполне мог бы быть увековеченным в фотокомпозиции для стенда своего участка ВД. Этакий «доблестный сотрудник милиции после операции по задержанию шайки взбесившихся металлистов».

Аллан с Каутой и Грифлет наблюдали за трудившимися в поте лица бойцами армии Камелота, чтобы те не разбежались раньше времени после принудительной переквалификации из стражников в землекопов. А Ровена, любопытно понаблюдав за принудительным стриптизом рыцарей Круглого стола, поймала на себе ревнивый взгляд Рабиновича и, фыркнув, ушла в пещеру заканчивать приготовления к обеду. Сам Сеня с Мурзиком на поводке расхаживал позади Жомова и читал лекцию «а-ля Горыныч». Правда, на свой, милицейский манер.

– Ну че, допрыгались, голуби? – в который раз вопрошал Рабинович. – А ведь учили вас, учили. Теперь впаяем вам статью даже без помощи прокурора. Вам ведь что всем нужно?.. Деньги, баб и выпивку. И не подумаете головой, что с органами связываться опасно. Нужно жить мирно и спокойно…

– Блин, Сеня, и что ты в участковые не подашься? – перебил разговорившегося кинолога Андрюша. – Провел с нарушителями спокойствия политагитацию, взял мзду и ушел спокойно. А потому и волки сыты, поскольку ты им показатели по отделу не портишь, и овцы довольны. Потому как на сутки никого не загребают. С твоим язычком и загребущими ручками хорошие бы дела проворачивать получалось.

– Собака лает, да ветер уносит, – пробурчал Рабинович. – Попов гавкнет, так даже лошади с копыт валятся и уши у слонов вянут…

– Чем и горжусь! – взвился Андрей.

– Да заткнитесь вы. Морды набить не дали, да еще и пургу всякую слушать заставляют, – оборвал начинавшуюся дискуссию Жомов. – Думайте лучше, что с этими тремя чмошниками делать будем.

– А че думать-то? – удивился Попов. – Давайте я им по разочку в уши крикну, а потом их ни одна психушка не примет.

– Только без этого, Андрюша, – притворно испугался Рабинович. – Ты мне пса травмируешь. Видишь, он уже на поводке дергаться начал.

Еще неизвестно, чем бы закончился спор о дальнейшей судьбе пленников, если бы в этот момент над поляной не показался Горыныч. Он прошелся на бреющем полете над верхушками деревьев, потом, словно парнокрылый вертолет, завис над центром лужайки и плавно рухнул вниз. Отфыркиваясь мелкими язычками пламени, трехглавый истребитель насекомых неуклюже подбежал к ментам.

– Господа, только без паники и без истерик, – проговорил Ахтармерз, старательно пытаясь взмахами крыльев помочь себе остановиться. – Я, конечно, догадываюсь, что вы люди необразованные и равнодушные, но тщательно обдумайте мои слова, прежде чем что-то ответить…

– Ты, пробитый газовый баллон! Кого необразованными назвал, змеюка? – рявкнул на Горыныча Жомов. – Я щас те так отвечу, что все три пламени через противоположное отверстие выйдут.

– Ну-у, началось, – обреченно вздохнул монстр и в притворном возмущении закрыл глаза средней головы подбородками крайних. – Видеть этого больше хама не могу.

– Стоп! – рявкнул на обоих Рабинович. – Что там случилось, Горыныч?

– Случилось? Конечно, случилось. Так случилось, что теперь и случаться не с кем, – фыркнул монстр языками пламени. При этом вокруг его скрещенных голов образовалось нечто вроде огненного цветка.

– А если попроще? – полюбопытствовал Попов.

– А проще, Андрюша, некуда, – Горыныч развел в стороны и крылья, и головы. – Там, за лесом, появились две деревни, которых еще позавчера и в помине не было. Вот вам и «случилось».

На несколько секунд над поляной повисла тишина. Новоиспеченные землекопы застыли в самых неподобающих позах, у Грифлета с двумя остальными конвоирами вытянулись лица, а Попов медленно сполз на землю с кучи. Жомов хотел что-то спросить, но, глядя на округлившиеся глаза своих товарищей, благоразумно промолчал.

– Допрыгались? – завизжал Андрюша, подскакивая к Рабиновичу вплотную и замахиваясь на него крестом. – А я ведь тебя, Сеня, предупреждал, что надо торопиться. Убью вот сейчас, чтобы больше с тобой не мучиться!

– Тихо, Андрюшенька. – Неожиданно для всех Жомов поймал Попова за руку и нежно прижал к себе. – Давай не будем нервничать. Я сейчас Ровеночку попрошу, она тебе пять капель самогонки накапает. Для успокоения нервной системы…

– Да пошел ты вместе со своей нервной системой, – мгновенно сник Андрей. – Доигрались вы со временем. Скоро сюда рельсы проложат. На поезде домой уедем. Без всяких ваших Мерлинов и гребаных заклинаний.

Попов развернулся и побрел в сторону пещеры колдуна. Горыныч попытался удержать его, схватив одной из голов за штаны, но вместо благодарности получил кулаком между глаз. После чего успокоился и оставил удрученного Андрюшу в покое. Рабинович посмотрел на них, пожал плечами и почему-то погладил Мурзика по загривку.

Стражники, откапывающие своих соратников, испуганно наблюдали за происходящим со стороны. Казалось, они настолько ошалели от принесенного Горынычем известия, что забыли, зачем здесь находятся. Бойцы стояли, опустив свой убогий земледельческий инвентарь, и испуганно переглядывались друг с другом.

– Шнеллер! Шнеллер, бритишен швайне. Арбайтен аллес, доннер веттер! – От этого истошного вопля Аллана все без исключения подпрыгнули на месте.

У Жомова отвалилась от удивления челюсть. Да причем так, что едва не отдавила ему ноги. Попов, не дойдя до входа в пещеру, залег, словно красный партизан, и стал шарить по ремню в поисках несуществующего пистолета. Первым пришел в себя Рабинович. Он одним прыжком подскочил к йомену и без замаха ударил его тыльной стороной ладони по губам.

– Гад, – прошипел Сеня. – Еще раз такое услышу, череп тебе снесу!

– Извините, маса, – потупил глаза Аллан. – Больше этого не повторится…

– Ты че сказал-то? – шепотом спросил йомена Каута, едва Рабинович отошел в сторону.

– Святая Дева Мария, – испуганно покосился на Сеню Аллан. – А ты думаешь, я сам знаю? Словно кто-то вместо меня говорил…

– Вот и я так думаю, – облегченно выдохнул сакс. – Ведь какая же из сэра Робина масса? Масса у нас сэр Джом…

В общем, как бы то ни было, но бойцы разбитого рыцарского войска заработали после случившегося в пять раз быстрее. У них не ушло и пяти минут на выкапывание последней партии корявневской рассады. Вскоре все остатки доблестного ранее воинства собрались около того самого дерева, где сидели все три их предводителя.

– Ну и че с ними будем делать? – снова полюбопытствовал у Рабиновича Жомов. – Вешать вроде жалко, топить негде, а расстреливать нечем. Хотя можно из луков перестрелять. Так же, как они нас собирались.

При этих словах большая часть и без того перепуганных стражников попросту бухнулась на колени. Правда, глядя на грозную жомовскую дубинку, никто из них ни слова не решился произнести, но зрелище все равно было впечатляющим. Этакий галл перед поверженной армией Рима!

– Да пусть валят на все четыре стороны, – отмахнулся рукой расстроенный Рабинович. – Они же теперь просто легенда. Будут языками трепаться, попадут в психушку, как Попов пророчил. Если, конечно, подобные заведения уже есть.

– Ничего! Если нет, то подождут с недельку, и все у них появится, – усмехнулся Жомов и заорал на застывшую толпу: – Пошли вон, сволочи! Чтобы и дух ваш тут не пах…

Оружие и амуницию незадачливым воякам, естественно, не отдали. Да они и не вспомнили о своем снаряжении, припустив во всю прыть через довольно густой подлесок так, что в прямом и переносном смысле засверкали пятки. При этом Мордред, Бедивер и Галахад, затерроризированые Жомовым вкупе с Рабиновичем, неслись впереди «планеты всей», позабыв о рыцарской чести и достоинстве. А куда деваться? Жить всем хочется.

– Мальчики, а что? Все уже ушли? – раздался позади друзей, заинтересованно наблюдавших за бегством посрамленного воинства, нежный голосок Ровены. Все, как один, обернулись. – Вот и хорошо. А то такую кучу народа мне кормить нечем бы было. Так вам обед подавать?

– Какой обед? Проехали. Ужин уже, – пробурчал Попов, за что и получил от Рабиновича хорошего тычка.

Попов был прав, но наполовину. Время действительно перевалило далеко за полдень, но в Англии именно сейчас и было принято обедать. Вот такие у них тут странные порядки.

Поздний обед или ранний ужин – кому как нравится – было решено провести на свежем воздухе. Пещера Мерлина была затянута таким дымом, что брянский туман по сравнению с ним показался бы ясной погодой.

Единственным, что заставило Андрюшу погрузиться в его пучину, были опасения в целостности приготовленной пищи. Попов страшно переживал, как бы кто не съел лишний кусок до начала распределения порций. И хотя он неусыпно бдил каждое движение добровольных официантов, не возмущаться при дележке пищи Андрюша не мог.

– Вы совсем из меня лоха делаете? – возмутился Попов, едва Рабинович протянул ему тарелку. – Да ты своему псу больше положил, чем мне!

Мурзик, естественно, заворчал на жадного эксперта-криминалиста, но возмущение пса никто не поддержал. Поскольку все уже давно привыкли к тому, что Андрюше еды всегда кажется мало. Сеня даже не посмотрел в сторону Попова. Он преспокойно положил порцию себе (последнему, но горячо любимому!) и, усевшись на то самое место, где еще недавно размещались три пленных рыцаря, принялся есть.

Единственным, кого ничуть не очаровали кулинарные потуги милой Ровены, оказался Горыныч. Он слопал свою порцию в один присест и принялся гоняться по поляне за заблудившейся жабой. То ли хотел ее слопать на десерт, то ли просто устранял конкурентов по поглощению насекомых. Истинная причина так и оказалась покрыта мраком тайны, однако трехглавый проглот вернулся назад с абсолютно счастливым видом. Насколько это, конечно, можно было понять по его трем приплюснутым мордам.

Наверное, когда-то в прошлом (или в будущем?) некий ужасно остроумный тип посмотрел на человека, подобного тем, кто сейчас поглощал приготовленную Ровеной пищу, и у него родилась крылатая фраза: «Жрут так, что за ушами трещит!» Кое-кто – не будем показывать пальцем – уплетал ужин с таким аппетитом, что у него действительно трещало за ушами. Первым не выдержал Рабинович.

– Слушай ты, кабан перекормленный! Не можешь есть по-людски, так свали в сторонку и не мешай другим спокойно ужинать, – заорал он на Попова, замахнувшись невесть откуда оказавшейся у него серебряной ложкой.

– А если я сейчас на тебя своим крестом махать начну? – обиделся Андрюша, но есть стал действительно потише.

Дальше ужин шел в абсолютной тишине. То ли вся компания проголодалась, то ли Ровена на самом деле изумительно готовила, но пальцы после еды облизывали все, а не один Мурзик. Попов вознамерился было вылизать и котел, но все же остановился, посчитав это ниже своего достоинства. Зато Каута сделал это с совершенно спокойной совестью.

К тому времени, как трапеза в лесном банкетном зале была закончена, на общее пиршество запоздало стали слетаться комары. Успей они чуть пораньше, так спокойно могли бы пить кровушку, не боясь быть прихлопнутыми в самый разгар насыщения желудка: настолько все были поглощены уничтожением Ровениной стряпни. Зато сейчас комарам пришлось туго. Их били все кому не лень. Причем били нещадно.

– Ты, птеродактиль пламенный, – обращаясь к Горынычу, возмутился наконец Попов, которого кровопийцы традиционно больше всех доставали. – На хрена жабу сожрал? Кто нас теперь от комарья защитит?

– Да без проблем! – ухмыльнулось трехглавое чудище и громко отрыгнуло, обдав всю честную компанию ароматом своего непередаваемого дыхания.

Комары, естественно, сдохли. Но и со всеми остальными едва не произошло то же самое. Впечатлительный Сеня, например, едва не расстался с только что съеденной пищей. Грифлет рванулся прикрыть своим телом нежную Ровену, а Мурзик заскулил и бросился бежать на противоположный край поляны.

Впрочем, убежал не один пес. С того места, где еще недавно проходил благочестивый ужин, разбежались все. А поскольку по въедливости с запахом монстровской отрыжки не сравнится ничто, то и комары помчались от людей, как вампиры от чеснока.

– Ну? Я же сказал, что без проблем? – полюбопытствовал зловонный ходячий химзавод. – Обещал защитить от комаров? И защитил.

– Я бы вот тебе сейчас «защитил» по голове, – пробурчал Жомов, почему-то пытаясь ладонями отряхнуть с себя противный запах. – Только боюсь, что так и не придумаю, по какой из трех.

– И на том спасибо, – обиделся Горыныч. – Добрых дел вы не понимаете. А еще цивилизованными себя считаете. Пентюхи вы все. Жду не дождусь, когда от вашего постылого общества наконец избавлюсь.

Монстр отвернулся в сторону и горестно положил среднюю голову на передние лапы. При этом две крайние начали ласково поглаживать ее по чешуйчатой макушке.

Впрочем, продолжался такой цирк недолго: Горыныч увидел трех улиток, беспечно (и, наверное, который день!) взбиравшихся на лист молодого репейника. Монстр избавил их от дальнейшей необходимости утруждать себя. Причем тремя головами одновременно. Так что каждый из его пищеводов получил по своему маленькому лакомому кусочку.

– Ладно, мужики, отдохнули, и хватит, – уничтожил всеобщее благодушие Рабинович. – Пора решать, что с заклинанием делать.

– А че с ним делать? – возмутился Попов. – Бред это… – Андрюша замолчал и начал испуганно оглядываться по сторонам. – В общем, бред, и все!

– Еще раз попробуешь мне сказать какую-нибудь свою дурацкую присказку, – зашипел на него Рабинович, – неделю жрать давать не буду.

– Да молчу я, – замахал руками Попов. – Делайте что хотите.

– Кстати, вы заметили, что пословицы и поговорки Сеня употребляет не меньше Андрея? – полюбопытствовал Горыныч. Все непонимающе посмотрели на него. – Так вот, я думаю, что по какой-то причине именно вокруг Андрея из-за вашего перемещения во времени образовалось силовое поле, способное материализовывать некоторые предметы при правильном построении фразы-запроса.

– Это че? Что-то вроде джинна из бутылки? – удивленно поинтересовался Жомов.

– Да не знаю я. Может быть, все происходящее не больше, чем совпадение, – всхлипнул монстр. – И вообще, вы мне надоели! Вам по-нормальному объясняешь, а вы с дурацкими вопросами вечно пристаете. Очумели совсем.

– Пообзывайся мне, – погрозил ему пальцем Рабинович и добавил: – Ну все, я пошел за книгой.

Однако, когда Сеня вернулся, на улице, да еще в тени деревьев, уже стемнело достаточно: прочитать заклинание оказалось делом невыполнимым. Рабинович попытался уговорить компанию спуститься в пещеру, но его уговоры долгое время не находили отклика в сердцах преданных друзей. Все отговаривались тем, что дым из жилища Мерлина якобы еще не выветрился и дышать там невозможно. Но причина была совершенно другой – никто не хотел обсуждать способы добычи ингредиентов Заклинания Перемещения.

Когда же Сене наконец удалось настоять на своем (а ничего другого ждать и не следовало!), то оказалось, что в пещере не так уж и дымно, как думалось всем. Каким-то невероятным чудом копоть, еще недавно заполонявшая все жилище колдуна, практически исчезла. Лишь под самым потолком нехотя клубился дымок. Горыныч снова объяснил это волшебством. Никто ему не поверил, но за неимением лучшего на этом объяснении удивительного факта и остановились.

Пока Каута с Алланом разжигали свечи в пещере, Рабинович устроился на возвышении в центре и прочистил горло. Любознательный Грифлет встал чуть позади него, собираясь во время обсуждения всех пунктов заклинания убирать нагар со свечей. Остальные расположились у стены, скептически разглядывая новоявленного оратора.

– Ну и с чего начнем, господин лектор? – ехидно поинтересовался Попов, закатывая глаза в притворном экстазе. Рабинович на эту выходку внимания не обратил.

– С начала, естественно, – пожав плечами ответил он. – А первым пунктом у нас идет кукушка. А точнее, ее птенец.

– Ну, допустим, кукушка не идет, а летает, – прокомментировал Андрюша. – А вот насчет птенца можно подискутировать. По-моему, он вообще сидит. Хотя кто птенца посадит?..

– Слушай ты, гад! – взвился оскорбленный в лучших стремлениях Рабинович. – Домой не хочешь, что ли?

– Домой хочу, – пожал плечами Попов. – Но не таким идиотским способом. Это заклинание вообще невозможно материализовать.

– Так Корявень же передал нам предупреждение Оберона, чтобы мы в заклинании не ошиблись, – неожиданно встрял в спор молчаливый Грифлет. Попов от удивления фактом предательства своего послушника на секунду потерял дар речи, что и позволило рыцарю договорить: – Значит, заклинание верно и выполнимо.

– А ты этого Оберона видел? – наконец смог произнести Андрюша. – Кто он такой, этот твой Оберон?

– Повелитель эльфов, – посмотрел на него Грифлет, как на глупого ребенка. – А эльфа ты видел сам.

– Во-во. И я про то говорю, – состроил гримасу Попов. – Если уж у Оберона подчиненные такие, то можно представить, какая сволочь сам начальник…

– Ладно, эльфы тут ни при чем, – остановил спор Рабинович. – Нам нужен птенец, которого высидит кукушка. Как известно, кукушки свои яйца подбрасывают другим птицам. А значит, птенцов не высиживают. Что будем делать?

Этот вечный вопрос почему-то застал всю компанию врасплох. На некоторое время в пещере повисла такая тишина, что можно было услышать, как у Жомова вертятся шестеренки в голове. Попов поспешил от него отодвинуться, чтобы кто-нибудь, не дай бог, не перепутал, чьи именно мыслительные процессы проистекают с такой интенсивностью. Едва он успел это сделать, как заговорил Горыныч.

– Я предполагаю, что здесь употреблено фигуральное выражение, – поведал миру юный гений о трех головах. – В вашем мире бытует такая фраза: «кукушкины дети». Так, может быть, речь в этом заклинании идет о ребенке, выращенном женщиной, до этого подбрасывающей своих отпрысков чужим людям?

– Во-о-о загнул! – удивился Попов. – Значит, ты предлагаешь найти бабу, вскармливающую свое последнее чадо, отобрать у нее киндера и сварить в котле на твоем вонючем пламени?!

– Пламя у меня не вонючее, – обиделся Горыныч. – А вообще-то, извините. Об этом продолжении заклинания я не подумал.

В пещере снова повисла тишина. Каждый из присутствующих, не исключая Аллана и Кауту, пытался придумать, где найти кукушку, высиживающую яйца. Может быть, бредовость существования такого прецедента ни у кого не вызывала бы сомнения, если бы Мерлин свое зелье не приготовил. А значит, птенца, высиженного кукушкой, он нашел. Но где?

– Да че тут думать-то! – завопил вконец измучившийся от непривычного занятия Жомов. – Поймать эту гребаную кукушку с яйцом и заставить ее высиживать своего дурацкого птенца.

– Нет, сэр Джом, – покачал головой Аллан. – Сейчас конец июля, и кукушки яйца уже не несут…

– Стоп, стоп. Стоп! – перебил его Рабинович. – А ведь Ванька умную мысль подал. Вот ведь дурак не скажет, умный лыка не свяжет. Сами посудите! В заклинании не сказано, что кукушка должна высиживать свое собственное яйцо. Куры всегда несутся. Вот мы и поймаем кукушку и посадим на куриные яйца. А чтобы быстрей высидела, принесем яйца прямо из-под наседки. Можно и вместе с ней. А потом поменяем птиц местами. Молодец, Ванюха!

Жомов до того обрадовался похвале, что даже забыл недавнее Сенино оскорбление. Он крякнул и выпятил грудь колесом, чтобы все увидели, какой Ванька молодец. А для того, чтобы у окружающих не осталось никаких сомнений в его гениальной сущности, Иван для верности хлопнул Попова по спине.

Удар получился звонкий, словно по футбольному мячику хорошей бутсой. Андрюша, собиравшийся выдать очередную порцию ехидства в адрес новой идеи, поначалу попросту ничего не смог сказать. А потом посчитал за благо вообще не уделять внимания жомовскому предложению. Поскольку второй удар мог бы получиться куда неприятнее.

– Ладно, с кукушкой в основном решили. Техническую сторону обдумаем потом, – унял жомовское веселье Рабинович. – Следующим вопросом на повестке дня у нас цветы папоротника. Поскольку огнедышаший дракон сейчас не проблема.

– Еще какая проблема, – пробурчал Попов, сумевший наконец перевести дух. – Одной вони от него, как от общепитовской столовой.

Горыныч обиделся и попытался Андрюшу укусить. Тот спрятался за Жомова и постарался лягнуть разбушевавшегося монстра. Это у него почти получилось, но Попов забыл, что у Горыныча три головы. И когда Андрюша решил пнуть правую, то левая обогнула Жомова и дернула бедного эксперта за опорную ногу. Естественно, Попов свалился. И понятно, что на Ивана. Вот так в бой без правил включился третий участник. Разогнать эту кучу малу смог только зычный рык Рабиновича.

– Ну так какие будут предложения по поводу цветка папоротника? – поинтересовался Сеня, когда бой в пещере затих.

Аллан, вдохновленный жомовской идеей о птенце кукушки, захотел заработать свою порцию аплодисментов и предложил сорвать цветок, а затем привязать его к папоротнику. Посрамили его дружно и почти хором. Поскольку в заклинании говорилось о «цветке папоротника», а не о «цветке с папоротника».

Теперь настала очередь йомена обижаться за свой отвергнутый гений. Правда, поскольку оппонентов у него было больше одного, то лучник так и не решился, на ком отыграться, чтобы другие не обиделись.

Больше предположений о том, где взять пресловутый цветок, ни от кого не последовало. Рабинович, конечно, пытался всякими своими фирменными штучками подстегнуть полет фантазии у присутствующих, но так ничего и не добился. Пришлось отложить обсуждение до лучших времен. Но Сеня потребовал, чтобы проблема была решена к тому времени, когда у кукушки вылупится птенец.

С философским камнем все оказалось более-менее просто. Естественно, добывать его поручили единственному человеку в компании, знакомому с химией. То бишь Попову. Андрюша попытался сопротивляться этой экзекуции, но его вновь подвел Грифлет, заявив, что нашел в книгах Мерлина описание приготовления философского камня.

– Правда, оно несколько запутано, – с горестным вздохом закончил рыцарь. – Но я уверен, что для такого умного и набожного человека, как святой причетник, разобраться с ним не составит труда.

– Ну-у, спасибо! – склонился в издевательском поклоне Попов. – За доброту вашу, за ласку. За доверие тоже спасибо! Век вашу щедрость не забуду…

– Да заткнись ты. Не причитай, причетник хренов, – фыркнул Жомов и тут же добавил: – Короче, мужики, о медведе не думайте. Эту зверюгу я беру на себя. Вы с ней все равно не справитесь.

– Бери. Бери, Иванушка. Коз-ле-ночек! – радостно похлопал Жомова по плечу Андрей. – Глядишь, медведюшка-батюшка тебя и задерет. Ко всеобщему удовольствию.

Жомов только зверски ухмыльнулся, всем своим видом показывая, что, мол, посмотрим, кто еще кого задерет! Попову этот оскал крыть было нечем, тем более что через секунду Сеня потребовал от всех внимания в особо извращенной форме.

Видя, что окружающие настроены больше собачиться друг с другом, чем серьезно обсуждать проблему возвращения в свое собственное время и свою вселенную, где никогда не встречались рыцари Круглого стола с Ричардом Львиное Сердце, а Робин Гуд не имел к России никакого отношения, Рабинович не придумал ничего лучше, чем взять со стола предпоследнюю бутылку самогонки.

В первую секунду никто на это не обратил внимания, поскольку привыкли к довольно экстравагантному поведению Рабиновича. А что такого? Может, человеку попить захотелось? Аллан даже потянулся за стаканом, чтобы Великому и Ужасному Робину не пришлось себя утруждать. Однако и он застыл с открытым ртом, когда Сеня вместо стакана начал лить драгоценную жидкость прямо на каменный пол.

– Ты что же такое делаешь, подлец?! – оторопел Жомов, видя такое кощунство. – А ну, поставь на место!

Сеня не спеша вернул бутылке вертикальное положение. Он обвел присутствующих уничижающим взглядом, словно разгневанный повелитель беспутных подчиненных, и хлопнул донышком глиняной бутыли по столу. У Жомова от мысли о том, что бутылка могла и разбиться после такой экзекуции, едва не случился инфаркт, а Каута постарел лет на десять.

– Так будет с каждым, кто не захочет понимать серьезность нашего положения, – предрек Рабинович и в наступившей тишине продолжил: – Мы еще не закончили обсуждение. Следующим пунктом на повестке дня у нас Святой Грааль. Кто тут самый умный и скажет, где его взять?

– Сеня, по-моему, ты кое-что пропустил, – перебил оратора Попов.

– Что я мог пропустить? – испугался Рабинович.

– Мы не обсудили один из самых главных вопросов, – глубокомысленно изрек Андрюша. Все затихли. А Попов после многозначительной паузы выпалил: – На какую именно сосну Ваньке нужно медведя загонять.

После этих слов Сеню прорвало. Не помня себя от злости, он схватил со стола первое, что попалось под руку, и запустил в голову ненавистного садиста. Как ни прискорбно, но этим «первым» оказалась многострадальная бутылка самогонки.

Андрюша о ее сохранности, естественно, не подумал. В этот момент Попова волновало только то, что может случиться с лысеющей маковкой. Андрюша даже не попытался поймать бутылку, просто закрывшись руками.

Зато Жомова заботила только бутылка. В невероятном вратарском броске, которому бы позавидовал и Лев Яшин, Ваня из положения сидя метнулся вперед, на перехват. Схватив пресловутый сосуд на лету, Жомов со страшным грохотом приземлился на пол. И хотя и упал Иван на спину, чувствительно ударившись о каменный пол, из бутылки не пролилось ни капли.

– Псих ненормальный, – констатировал Жомов и, не вставая, сделал из бутылки большой глоток. – Уберите от него все спиртное. А то будем, как психбольные, одну водичку родниковую пить.

– Ну так что у нас со Святым Граалем? – так, будто ничего и не произошло, вновь спросил Рабинович.

– Сэр Робин, если мне позволительно высказаться, то у меня есть одно предположение, – немного испуганным голосом произнес Грифлет. – Если вы помните, то Мерлин отправил всех рыцарей Круглого стола именно на поиски Святого Грааля, тогда как сам переместился в ваше время. Если у него был сей благословенный сосуд, то зачем он тогда отправлял за ним нас? А если не было, то как он сумел воспроизвести заклинание?

– А ты голову не ломай, – перебил его Сеня. – Раз отправил, значит, искал. А раз переместился, то, значит, сам и нашел.

– Слушай, Сень, – вновь встрял в разговор осмелевший Попов. – Значит, этот сосудик где-то здесь и должен валяться. Давайте-ка поставим тут все на уши и поищем эту дурацкую штуковину.

Все в едином порыве бросились искать в пещере Святой Грааль, перетряхивая содержимое шкафов. Даже Мурзику Рабинович скомандовал: «Ищи!» Через двадцать минут жилище Мерлина из довольно опрятного на вид помещения превратилась в кладовку старьевщика, страдающего хроническим маразмом и от того забывавшего собранные вещи куда-нибудь пристраивать.

– Слушайте, мальчики, – проговорила Ровена, когда уже почти все предметы покинули свои привычные места в массивных шкафах. – А как он выглядит, этот Святой Грааль?

Такой невинный вопрос поставил мастеров сыска в совершенный тупик. Открыв рты, словно собаки на солнцепеке, все присутствующие мужчины уставились на Ровену так, будто она только что сделала великое научное открытие.

– Э… хм… а-а… – смущенно описал искомый предмет Грифлет. – В общем, это такая… штука… Собственно говоря, просто Святой Грааль.

– Понятно, – согласилась принцесса, поражаясь гениальности своих спутников. – Я так и думала.

Естественно, что после этого все поиски были прекращены. Мужчины и все остальные твари божьи с видом побитых собак поплелись по разным углам, думая только о том, какими идиотами они выглядели.

– Вот будет хохма, если этот придурочный Мерлин утащил Святой Грааль с собой в наше время, – ухмыльнулся Попов и отобрал из рук застывшего Жомова бутылку с самогонкой. – Придется нам тогда точно тут прибытия поезда ждать…

– Сэр Робин, – горячо заговорил Грифлет, глядя Сене в глаза. – Даю вам слово чести, что отыщу Святой Грааль за неделю, чего бы мне это ни стоило. У меня было видение, что сей божественный сосуд еще здесь. И, клянусь своим мечом, я найду его!

– Ладно, ищи, – вздохнул Рабинович. – Только поторопись. А то нам уже и кукушкины дети без надобности будут.

Сеня помолчал немного, а потом подвел итог:

– На сегодня совет закончен. С завтрашнего дня примемся за сбор компонентов. А сейчас – всем спать!

– Подожди-подожди, – остановил Сеню Попов. – А как же кровь девственной принцессы?

– Если я говорю: «спать», значит, все идут спать! – испепелил Андрюшу взглядом Рабинович. – А ес-ли скажу: «к такой-то маме», значит, все равно всем спать!

Глава 3

– Ш-ш-ш-ш… Пфу-уф!..

Кошачья мать! Газовая колонка взорвалась!

Чуть правее от меня прошла струя пламени впечатляющей мощности. Я подскочил, как слепнем под хвост укушенный, и начал дико озираться, пытаясь понять, как заснул на тумбочке у газовой колонки. Раньше со мной никогда такого не случалось!

Мя-а-у!.. Тьфу ты, гав! Вы посмотрите, что с псами неправильные имена делают. Ругаться не на том языке начинаешь. И сны всякие дурацкие снятся. Впору хоть спать совсем не ложись. В прошлый раз хвост с лапой отдавили, а сейчас чуть последнюю шерсть не сожгли. «Последнюю» – в смысле ту, что еще от неправильного кормления не выпала.

Ни у какой колонки я, конечно, не заснул. Я по-прежнему в пещере у Мерлина. Колонки газовой тут нет, так что и взрываться нечему. Если, конечно, не считать самогонный аппарат Попова. А это – штука еще менее надежная, чем самолет братьев Райт.

Да и насчет мощной струи пламени я погорячился. Просто со сна померещилось. Никакая она не мощная. Так, ерунда! Иная паяльная лампа посильнее горит. Тоже мне, дракон огнедышащий. Карманного калибра. Хотя, конечно, теперь буду ему на ночь по ведру с водой на каждую голову надевать. В целях пожарной безопасности. Да к тому же и вонять у него из пастей так сильно не будет.

В общем, вы совершенно правы. Я действительно заснул рядом с Горынычем. И что смешного? Пол холодный, матрас у Мерлина один, все спальное снаряжение из повозки без меня разобрали. Это Горынычу безразлично, на чем спать. У него чешуя, и температура тела под кровать подстраивается. А мне что делать? Я не лайка, и на льду спать не могу. Мне хоть какой-нибудь обогрев требуется. Пусть и шершавый, и вонючий. Зато от двери не дует. Хотя, наверное, вы правы. Мне следовало расположиться на более безопасном расстоянии.

Вы когда-нибудь голую собаку видели? Я имею в виду не болонку зимой без особого костюмчика, а пса без шерсти?.. Я тоже! Но еще миллиметром левее, и, чтобы утолить этот аспект любопытства, мне нужно было бы заглянуть в ближайший ручей. В общем, я чудом сохранил свою густую черную красоту. А то пришлось бы распрощаться с мечтами о московской сторожевой. Помните, я вам рассказывал?

Струйка пламени у трехглавого двоечника вышла действительно небольшой. Фыркни он во сне чуть посильнее, и на завтрак у нас бы была жареная свинина. Поскольку Андрюша Попов спал как раз на линии огня. А так только матрас в его ногах начал слегка тлеть.

Слегка – не слегка, а пожарную тревогу поднимать нужно. Не дай бог, гений химической криминалистики спросонья испугается и крик поднимет. Я-то, конечно, за дверь выскочить успею, да и Горыныча ударной волной на свежий воздух вынесет. А с остальными что делать? Из пещеры потом зубами, как рыбу глушеную из озера, вытаскивать? Нет уж, увольте! Мне Рабинович еще живым пригодится.

Пришлось мне крикнуть: «Горим!» Хотя было совершенно безразлично, что именно кричать. Поскольку никто из этих самозваных царей природы нормального языка не понимает. Им хоть «горим» кричи, хоть «пошли за водкой», разницы никакой. Все равно ответят: «Не гавкай, Мурзик».

– Не гавкай, Мурзик. Спать мешаешь, – сонно пробормотал Попов и перевернулся на другой бок.

Вот. А я вам что говорил? Впрочем, вы и сами все это прекрасно знаете… Да проснись ты, боров плешивый!

На этот раз мой крик переполошил всю пещеру. Получился очень хороший сигнал к побудке. Настолько хороший, что любой армейский старшина может позавидовать! Вся честная рать, не исключая и Ровены, начала метаться по пещере, пытаясь понять, что происходит. А я спокойно сидел у двери и наблюдал за ними. Пусть теперь сами разбираются, что нужно делать!

«Разбирались», естественно, каждый по-своему. Грифлет, например, еще не проснувшись, схватился за меч и лишь потом открыл глаза. Аллан пополз куда-то в угол. Видимо, срочно захотел «по нужде». Каута начал махать руками, словно плыл кролем. Поначалу я никак не мог понять, чего это он вытворяет. Но потом сообразил – наш бесподобный сакс попросту пытался закопаться в стог сена, в котором, видимо, привык спать в Гэлгледе.

Про моего Рабиновича с Жомовым вообще говорить не хочется. Поскольку они просто тыкались лбами в каждый косяк, уже встав, но не собираясь просыпаться. Зато Андрюша отчудил на всю катушку!

Криминалист недоделанный решил запустить в меня чем-нибудь, пытаясь заставить замолчать. Единственным, что попалось ему под руки, оказался матрас, на котором он спал. Естественно, миляга-Попов вытащить его из-под своей собственной туши не смог, но зато увидел маленькие язычки пламени, начавшие пожирать его лежбище.

Нет, кричать Андрюша не стал. Он просто вскочил с матраса так, как некоторые человеческие самки запрыгивают на стул при виде банальной мыши. Ни про Попова, ни про этих дамочек ничего хорошего сказать не могу. Огонь и мыши – вещи, конечно, не очень приятные, но от них не бегать нужно, а подавлять. Всеми подручными средствами. Например, ближайшим котом.

До Андрюши это дошло, хотя и с небольшим опозданием. Конечно, быстрее, чем до Жомова, но Попова это не оправдывает. Поскольку на матрасе спал он. А Иван просто находился в непосредственной близости от места происшествия. Так что мне следует срочно пересмотреть свое представление о скорости мыслительных процессов каждого члена нашей группы!

Вы не раз, наверное, видели, как тушат загоревшуюся вещь? Просто берут ее за шкирку и стучат что есть силы по твердой поверхности, стараясь сбить пламя. Андрюша, видимо, не один пожар пережил. Поскольку, когда до него наконец дошло, что его окорочка едва не поджарились, он мгновенно схватил с пола матрас и ударил им, естественно, тоже об пол. Одна беда – там, куда Попов ударил своей вонючей подстилкой, сидел я!!!

Реакция у меня, конечно, превосходная. Иначе на службе в милиции меня бы просто не держали. Однако попробуйте-ка увернитесь от предмета, летящего в вас с расстояния в полметра, да еще и по ширине больше вас по крайней мере раза в четыре. Про скорость его полета я вообще ничего не говорю!

Короче говоря, через секунду я расстался со своей сверкающей красотой, оказавшись погребенным под кучей трухлявой соломы, которой был набит матрас. Сверху меня любовно накрыли остатки тряпки, в которую эта сухая растительность была набита, а прямо подносом тлел тот самый злополучный угол. В целости и сохранности. Красивый натюрморт! Я бы сам залюбовался, если бы в центре композиции не сидел.

Дальше – больше!

Ваня Жомов, увидев огонь, почему-то очень быстро отыскал медную бадейку с какой-то жидкостью. Поскольку в пещере было еще довольно темно, да и Ваня не особо целился, то вылил он эту бадейку не на тлеющий угол, а прямо на лысину Попова. Андрюша только ухнул и остался стоять, старательно стирая жидкость с головы.

Та-ак. Судя по запаху, это был наш завтрак…

Видя, что Жомов хватает в руки следующую емкость с содержимым сомнительного происхождения, я поспешил убраться. «Сделал ноги», «дал жару» – как хотите. И всегда вовремя! Поскольку солома, высыпанная Поповым из матраса на пол, вспыхнула ярким пламенем, едва я разворошил ее своим легкоатлетическим упражнением под названием «прыжок в сторону».

Увидев столб пламени, Ровена завизжала, словно Пятачок при виде Слонопотама. И только тогда Рабинович соизволил проснуться. Несколько секунд он непонимающе смотрел на огонь, а затем бросился к бадейке с ключевой водой. Впрочем, этого уже и не требовалось. Поскольку Жомов к возвращению Сени благополучно залил костер подливой к жаркому.

– Андрюша, тебе, случайно, девушки красивые не снились? – поинтересовался Рабинович, ставя на пол бадейку. – Я имею в виду, не от трения ли у тебя загорелся матрас…

– Сам дурак! – огрызнулся Попов и посмотрел на дотлевающие клочки соломы.

После яркого света пламени в пещере наступила абсолютная темнота. Лучик света со стороны входа можно было не считать. Поскольку дверь закупорил своей тушей проснувшийся Горыныч. Он зевнул во все три наглые морды и спросил:

– Вы что, люди, ошалели? Время только пять утра, а вы никому спать не даете.

– Ты, будильник с огневым заводом, – прошипел на монстра Попов. – Закрой свою единственную болтливую пасть! Раз уж провинился, то пусть твоя средняя пустая голова пример с крайних берет. Может, чему путному и научится.

– Да что я такого сделал? – обиделся Горыныч. – Устроили переполох, а меня крайним выставляют.

– Это мы устроили? – взревел Андрюша. – А матрас мне кто сжег? Не ты? Скажи еще, что это Мурзик со спичками баловался.

– Не знаю, не видел, – пробурчал Горыныч и втянул ноздрями воздух. – А действительно дымом пахнет. Пойду-ка я наверх. Свежим воздухом подышу. Угоришь тут с вами…

– Вот гад! – в сердцах сплюнул Андрюша и бросил на пол остаток матраса, что все еще держал в руке. – Огнетушителя на него нет.

Сон – штука хрупкая. Стоит его чуть-чуть потревожить, и он исчезает, будто мозговая кость, оставленная без присмотра во дворе с дурными дворнягами. А после такой энергичной зарядки, которую мы все получили благодаря Горынычу, ни о каком дальнейшем просмотре сновидений и речи быть не могло. Как говорится, кина не будет – электричество кончилось!

Без лишних разговоров Ровена заставила всю команду приниматься за дело. Аллан с Каутой потащили наверх остатки поповского матраса, Жомов принялся вытирать полы, превращенные им в тарелку с завтраком после игры в юных пожарников. Рабинович подносил ему воду, а Попов как пострадавший пошел разделывать остатки свиной тушки. Себя бы лучше разделал, кабан бешеный!

Нет! Вы не думайте, что я злопамятный. Один раз я даже простил соседского кота, нагло забравшегося к нам в окно и стащившего у меня из миски кусок мяса. Мне в прошлой жизни такая роскошь нечасто доставалась. Не то, что теперь. А тут еще и кот наглый. Поймите, я воспринял такую выходку как личное оскорбление. Лучше бы этот котяра у меня клок шерсти вырвал.

Но я, честное слово, ничего ему плохого не сделал. Просто гавкнул пару раз, и все… Хотя, не выпрыгни он в окно, не очень-то я мог бы поручиться за свою выдержку и гуманное отношение к тем, кто не Рабинович и не немецкая овчарка. В общем, кот умчался с моим мясом, я остался без завтрака да еще и от Сени нагоняй получил за то, что подружку его очередную своим рыком разбудил и до заикания довел.

Но вернемся к нашим баранам. То бишь к свиньям. А если еще конкретней, то к Главному Другу Всех Животных и Ры-ыб Андрюше Попову. Скажите, люди добрые, сколько из меня козла отпущения можно делать? Я же не возражал, когда он лошадей до инфаркта доводил и летучих мышей влет криком бил! За что же надо мной так издеваться?

В свете сегодняшних событий вчерашнее происшествие с отдавливанием хвоста уже не кажется мне таким безобидным и случайным. Если внимательно присмотреться, то в действиях Попова начинает угадываться злой умысел. Этакая диверсионная работа против четвероногих. Даже Горынычу от Попова попадать стало. Словно не трехглавый монстр криминалиста все время от насекомых спасал! С этим нужно разобраться. На досуге.

Тут я заметил, что Сеня начинает усердно шарить глазами по пещере, выискивая, кому бы перепоручить корзину с мусором, которой наградила его Ровена. Та-ак! Пора когти рвать! Мне достаточно того, что в том времени я все время мусор из дома выносил. Еще не хватало такое благородное животное, как я, перед аборигенами унижать. Нет уж, Сенечка, тебе мусор дали, ты его и неси.

И я поспешил убраться из пещеры.

Наверху было прохладно. Солнце еще не поднялось над верхушками деревьев и высвечивало небо багровыми мазками. Прохладный ветерок лениво тормошил листья вековых дубов и тихо шелестел в невысокой траве, создавая иллюзию хорошего кондиционера.

Цикады еще не успокоились и выводили свои предрассветные трели, спеша насладиться последними минутами темноты и прохлады. Где-то далеко драли глотки жабы, видимо, приманивая Горыныча, чтобы скопом отомстить за безвременную кончину одной из своих соплеменниц. А совсем рядом куковала кукушка. Ла-асково так, не-ежно. Словно и не знала, дура, что ее за пытка в скором времени ждет.

Я принюхался, стараясь уловить все оттенки девственных лесных запахов, коих в скором времени мне будет суждено лишиться. Ноздри защекотал аромат трав, набравших сок. Едва уловимо из пещеры доносился запах горелой соломы и кипящей на огне похлебки. Справа я уловил специфический дух оленя и повернул голову, чтобы определить, где на самом деле эта зверюга притаилась.

Тьфу ты! Лучше бы и не поворачивал!

Надо же такому случиться, что как раз справа от меня и сидел Горыныч. Нет, я, конечно, прекрасно знал, что он там расположился. Но как раз в тот момент, когда я решил выследить оленя, этот трехглавый пожиратель тараканов повернул в мою сторону свою левую башку, которая тут же смачно отрыгнула пару кубометров болотного газа, смешанного с благовониями под названием «смерть фашистским оккупантам»! Естественно, что нюх у меня сразу отшибло. Даже сильнее, чем от насыпанного на след бандита нюхательного табака. Хотя мне и не верилось, что сильнее что-нибудь бывает.

Все мое романтическое настроение вмиг пропало, и я пожелал этому ходячему душителю светлых чувств быть когда-нибудь растерзанным стаей взбесившихся клопов. Презрительно фыркнув в сторону трехглавого монстра, я демонстративно медленно поплелся назад в пещеру. Там хоть поесть что-нибудь дадут.

Я не ошибся, завтрак был уже практически готов. Когда я спускался по лестнице, мне навстречу как раз попался Жомов, поднимавшийся на поляну для того, чтобы позвать нас с Горынычем к столу. Хотя «к столу» – это было сказано слишком громко. Поскольку миска моя всегда у ног Щедрого Хозяина.

Благодарю вас, сэр. Не стоило беспокоиться. Я не голоден, как волк, в смысле, если и сожру что, то никак не меньше буйвола…

Впрочем, на мое ворчание снова никто внимания не обратил. Даже Сеня был настолько занят своей Ровеной, что и не догадался сделать мне замечание. Будто я – не я, а пустое место. Совсем не думает, что мне тоже общения не хватает. Пришлось заорать погромче.

– Аллан, дай псу поесть, – рассеянно скомандовал Рабинович, даже не повернув в мою сторону головы. – А то так пасть свою и не закроет.

Вот и вся любовь! А говорили: «пойдешь в милицию». Говорили: «узнаешь людей». Говорили: «получишь общение»! Лучше бы я пошел в пастухи. Там хоть понятно, что вокруг одни бараны. А тут, посмотришь направо – люд. Посмотришь налево – человече. И только когда заговорят, понимаешь, что все это лишь бараны. Пусть и двуногие. Хотя еще неизвестно, какие из них лучше: парнокопытные или прямоходящие!

Нет! Вы не подумайте, что я злобный. Просто все это время, пока мы здесь (а оно мне показалось вечностью), я и словом перемолвиться ни с кем не мог. Моим друзьям хоть поговорить было с кем. Хотя я и до сих пор не пойму, как они умудряются говорить по-русски, аборигены – по-своему, а друг друга все равно понимают.

Местные же псы почему-то находятся на том же уровне развития, который человек прошел еще в каменном веке. Сами представьте, как говорить с питекантропом, если ты его спрашиваешь: «Скажите, пожалуйста, где тут у вас ближайший собачий питомник?» А он тебе отвечает: «Моя не тирогай. Моя пилехо в еда. Моя – же-осткий мяса!»

Если вам трудно осмыслить такой диалог или, к несчастью, не довелось общаться с подобными индивидуумами, то просто представьте, что вы едете в трамвае со слепоглухонемым кондуктором. В вагон заходят контролеры, вам нужно срочно купить билет, а кондуктор вас в упор не видит, не слышит и ничего не говорит.

Вот от такой-то жизни я и стал немного излишне агрессивным и ворчливым. А так я обычно добрый и пушистый. Да вы и сами помните, какой я добродушный был в начале нашего приключения. В общем, ни против Сени, ни против Попова, ни против кого бы то ни было я ничего не имею. Так, ворчу от скуки. А то завыл бы, словно аллигатор в период весеннего половодья.

Сразу после завтрака Грифлет начал собираться в дорогу. Какая-то сволочь приляпала ему на лицо печать мужества, и рыцарь печального образа стал сразу не похож на себя. Сэр Грифлет все утро упорно начищал свой меч, несколько подзабывший о том, что иногда требуется покидать ножны. Надраил рыцарь и медные доспехи «а-ля Юлий Цезарь». Теперь он походил на японского самурая, карающую десницу Господа и елочную игрушку одновременно.

– Пожалуйста, не провожайте меня! – сделав лицо Пьеро, проговорил Грифлет. – Я ухожу добыть себе славу, а вам путевку в новую жизнь. Путь мой будет усыпан терниями, но я вытерплю все лишения, как Иисус терпел свой венец, и вернусь к вам с победой или сгину навек.

– Вот только второго не нужно, – пробурчал себе под нос Рабинович. Грифлет этого не услышал.

– Сэр Робин, я прошу вашего разрешения для поиска Грааля, – закончил рыцарь свою пафосную речь. – А вас, святой отец, прошу благословить меня в дорогу.

– Э-э… Ну, иди с богом, короче, – смущенно пробормотал Попов и хлопнул коленопреклоненного Грифлета своим крестом по плечу. – И скатертью… Э-э, в общем, счастливого пути.

Ровена вытерла шелковым платочком свои девичьи слезки, не забыв по пути прихватить сопли из-под носа, и протянула сей кусок материи Грифлету на память (экие нежности!). Рыцарь посветлел лицом, улыбнулся и поцеловал дар принцессы (тьфу! С ума сошел). Затем Грифлет поместил платочек под доспехи, туда, где полагается быть сердцу, и, схватив со скамьи мешок с провизией, бегом припустил к выходу на свежий воздух (Эй, а с остальными кто прощаться будет? Святая Дева Мария?).

В общем, наш тесно сплоченный коллектив понес первые потери со времен приснопамятной битвы на лесном перекрестке. Я посмотрел на лица людей и заметил неподдельную печаль. А Сеня вообще выглядел так, словно любимая бабушка умерла и оставила наследство соседу по лестничной площадке.

Что-то я не пойму, вы Грифлета заранее решили похоронить? А заодно вместе с ним и наши надежды на возвращение домой?

– Заткнись, Мурзик. И без тебя тошно, – отмахнулся от меня Рабинович и повернулся к Аллану. – Ты кукушку ловить собираешься?

Йомен утвердительно кивнул и принялся выгребать хлам из своего вещмешка в поисках необходимой снасти для поимки кукушки. Как я понял, Аллан собрался делать что-то вроде капкана для птиц, и мне было любопытно на это посмотреть.

Собственно говоря, настоящих птицеловов я в деле не видел. Лишь один раз мне довелось наблюдать, как мальчишки во дворе ловят воробьев. Они брали картонную коробку, переворачивали вверх дном и один конец приподнимали, подпирая палочкой, к которой была привязана нитка. Под коробку сыпали хлебные крошки, а сами отходили подальше и ждали, пока неосторожный воробей заберется в их ловушку. Потом дергали за нитку и со счастливыми криками бежали за своим уловом.

Как я понимаю, кукушка – птица хитрая и трудноловимая. Хотя, может быть, это потому, что она, как тот Неуловимый Джо из анекдота. Слышали?.. Сейчас расскажу!

Едут два ковбоя по прерии, а навстречу им третий. Один из пары говорит другому:

– Смотри, это Неуловимый Джо скачет.

– Неуловимый, это потому, что его трудно поймать?

– Нет, что ты! Просто он на хрен никому не нужен…

Ха-ха-ха! В смысле: гав-гав-гав! Не смешно? Ну и ладно.

Так вот, мне было страшно интересно, как ловят Неуловимую Птицу Кукушку. Любопытство, думаю, вполне естественное, и я сунул нос под руку Аллана, чтобы посмотреть, чем это йомен занимается. А поскольку зла никому не хотел и, более того, собирался вместе с Алланом пойти ловить кукушку, то мне совершенно непонятны те грубые слова, которыми встретил мое любопытство Аллан.

– Ах ты, псина противная! – завизжал йомен так, словно я по меньшей мере обставил его в стрельбе из лука. – Куда башку свою дурную суешь? Всю ловушку мне изодрал!

Ой-ой-ой! Какие мы нежные! Стоило из-за какой-то пары ниток такой крик поднимать? И не больно-то мне хотелось посмотреть, что ты там делаешь.

Тут еще и Сеня на меня закричал. Так что я с чистой совестью обиделся на всех и пошел приставать к Горынычу. У монстра тоже было не игривое настроение. Он сбежал от меня на стол и стал призывать Рабиновича навести в семье порядок. Сеня, естественно, не приминул показать, кто у нас «альфа-лидер», и занялся моей дрессурой. Ну и кот с ним! Хоть какое-то развлечение да выпало на мою долю…

Каюсь – грешен! Повреждения, нанесенные мной снасти для ловли хитрой птицы-кукушки, оказались более серьезными, чем мне представлялось поначалу. Аллан провозился с ремонтом своей ловушки почти до обеда, постоянно бормоча себе под нос, что «у благородных свои причуды», а он бы «такого кобеля кнутом ременным отхлестал». Никто, кроме меня, этого не слышал. А я не обижался. Ну что теперь поделаешь, если у человека расстройство нервной системы?

Вся остальная компания, за исключением Попова, по большей части бездельничала, бесцельно слоняясь из угла в угол. Пещера от этих перемещений стала чем-то напоминать наш участок внутренних дел в пятницу вечером. Вроде все бегают и изображают каторжный труд, а на самом деле работа закончилась еще с утра, и теперь каждый ждет, когда наконец можно будет умчаться домой.

Исключения составляли только дежурные. Они роились в «аквариуме» и рассыпались язвительными репликами по поводу каждого, кто заходил туда и уведомлял, что отправляется «поработать со свидетелями» и обратно не вернется. А уж своим мрачным видом каждый из дежурного наряда мог бы легко оставить позади знаменитый замок Дракулы.

Ярким образчиком именно такого состояния души и являлся Попов. Усердно листая мерлиновские книги, Андрюша пытался понять хоть слово из рецепта приготовления философского камня и страшно раздражался, когда кто-нибудь из праздношатающихся попадался в его поле зрения. А если учесть, что единственный стол в пещере стоял как раз в самом ее центре, то становится ясно, что раздражение Попова постоянно и усердно подпитывалось.

– Сеня, по-моему, кто-то собирался идти за куриными яйцами! – не выдержав, наконец, всеобщего безделья в период собственной страдной поры, завопил Андрюша на всю пещеру. – Тебе не кажется, что уже пора отправляться?

– А куда ты гонишь? – Рабинович удивленно осмотрел Попова с ног до головы. – Кукушки-то еще нет…

– Кукушка к вечеру будет, – мрачно пробормотал Аллан, заканчивая починку силков. – Поймал бы уже к обеду, если бы не этот пес. Сэр Робин, не хочу, конечно, вас учить, но я бы на вашем месте выдрал эту собаку как следует. Для повышения дисциплины.

– Ты меня еще жить поучи! – рявкнул Рабинович (ага! не трогай наших!). Впрочем, Сеня тут же успокоился. – Пойми ты, Аллан, Мурзик не просто пес. Это часть меня самого. А если он тебе что-то испортил, то, поверь, сделал это не со зла. Он еще растет и поэтому страшно любопытный. Если хочешь, я за него извинюсь.

Ой, мамочки! Растрогал…

Аллан пробормотал себе под нос что-то невразумительное и вновь склонился над силками, явно смущенный последними Сениными словами. Я тоже, признаться, не ожидал хоть раз в жизни услышать, что мой Рабинович заговорит в таком тоне с практически посторонним человеком и был немало тому удивлен. Даже хвостом завилял от растерянности. Что при нормальных обстоятельствах себе редко позволяю. Однако были вокруг и другие, удивившиеся больше моего!

Жомов осторожно подошел к Рабиновичу и старательно осмотрел его с ног до головы. Ваня стряхнул пару пылинок с формы моего хозяина, расправил у него манжету и поддернул штаны. Сеня с удивлением наблюдал за этими манипуляциями над собой, явно не понимая, чего хочет Жомов.

А Ваня чуть повернул Рабиновича на свет и снова придирчиво окинул его взглядом. Затем, поплевав на кончики пальцев, Жомов осторожно коснулся Сениного лба и тут же отдернул руку, словно боясь обжечься.

– Нет. Вроде температура нормальная и с виду все в порядке, а говорит как-то странно, – сделал свое заключение Иван. – Сеня, сознайся, ты, случаем, не влюбился в кого-нибудь? Например, в Горыныча? А?..

– Да пошел ты! – Рабинович, явно смутившись, оттолкнул друга от себя. – Голова у Вани с пчелиное чело, а мозгу совсем ничего. Язык телепает, а башка отдыхает…

Общую обстановку неловкости разрядила Ровена. С присущим каждой женщине тактом она подскочила к Сене и дернула его за рукав. Мой Рабинович удивленно обернулся, еще не догадываясь, что теперь кому-то от него понадобилось. Мне показалось, что Сеня готов снова заорать. Но, увидев глазки принцессы, Рабинович растаял, словно холодец у батареи.

– Мальчики, – защебетала Ровена. – Пойдете в деревню, непременно возьмите свежих хлебцев, немножко говядины, свиное сало, пару десятков сырых яиц и меру овсянки…

– Только не овсянки!!! – истошно заорал со своего насеста Попов. – Если ты, гад Рабинович, принесешь сюда овсянку, на мою помощь можешь больше не рассчитывать.

– Ладно, – фыркнула принцесса. – Робин, милый, если не будешь брать овсянку, то… – Ровена покосилась на Андрюшу. – То возьми, пожалуй, еще немного говядины.

Наши сборы (а я, естественно, решил прогуляться вместе с Сеней) заняли немного времени. Ровно столько, сколько требуется для того, чтобы пообедать и прихватить с собой пару корзин и мешков. Отпускать нас одних никто не собирался. Поначалу в сопровождающие набивались все, не исключая и Попова. Как я думаю, Андрюша хотел лично проследить, чтобы ненавистная овсянка каким-нибудь невероятным образом самостоятельно не забралась в мешок с провизией.

Однако Сеня Попова с собой не взял. Как и Кауту, выразившего этому решению крайнее недовольство. Видите ли, саксу жутко хотелось проверить, его ли соплеменники поселились рядом с лесом, или это бриттская чума продолжает расползаться по острову. Тоже мне, нацист средневековый нашелся!

Аллан из нашего сопровождения выбывал автоматически, поскольку перед ним стояла наиважнейшая на данный момент задача по обеспечению будущих птенцов новой мамой. Пусть и в принудительном порядке! Поэтому вполне понятно, что в деревню отправились мы втроем – Сеня, Жомов и я. И вышли сразу после обеда.

Погода стояла просто чудесная. Легкий ветерок, ласковое солнышко и все такое. Птички, само собой, щебечут в ветвях, насекомые всякие стрекочут в траве. В общем, юг России в начале мая!

В наше время в Англии я, естественно, не был. Не скажу, что совсем не верю посторонним на слово, но по большей части я верю своим глазам. Поэтому, если еще кто-нибудь при мне назовет Британию Туманным Альбионом, то, честное слово, постараюсь откусить у него язык. Нечего клеветать на страну с такой чудесной погодой!

Мы уже прошли почти половину пути, когда вдруг Жомова посетила гениальная идея. Причем гениальная во всех отношениях. Резко остановившись посреди лесной тропинки так, что Рабинович уткнулся ему в спину, а я едва сумел проскочить между ног, Жомов обернулся к Сене и спросил:

– Слушай, Робин, как насчет футбольчика?

Рабинович опешил. Пытаясь отыскать в словах Ивана какой-то подвох, Сеня не торопился с ответом. Он придирчиво, точно так же, как Жомов в пещере, осмотрел Ивана с ног до головы и поинтересовался:

– Один на один? И с Мурзиком вместо мячика?

– Нет, Сеня, ты ни хрена не понял! Мы торчим в этой дыре уже целую кучу времени и никаких развлечений, кроме бухалова, не видели. Короче, тут есть две деревни. Что, если ты наберешь команду из одной, а я из другой, и мы друг с другом сразимся?..

– Ваня, вот ты точно перегрелся! – фыркнул Рабинович. – Ты посмотри, какой сейчас век на дворе. В это время футбол попросту не придумали!

– Так мы их и обучим! – Жомов стукнул правым кулаком по левой ладони. – И пусть потом скажут, что футбол – национальная английская игра. В конце концов, для интереса можно сделать ставки на этот матч. Я, например, готов свою Большую Рюмку внести в качестве приза победителю…

Этот аргумент решил все! Я давно заприметил, как Сеня косит глазом в сторону жомовского золотого фужерчика ведерных размеров. И, вполне естественно, Ванино предложение о ставках склонило чашу весов в сторону организации футбольного матча.

Как я подозреваю, Сене идея Жомова понравилась с самого начала. Но осторожный Рабинович боялся браться за нее, опасаясь еще больше стянуть пружину времени этим нововведением для Англии начала нашего тысячелетия. Однако ставки есть ставки. Сеня мимо этого проходит редко, тем более, когда есть способ облапошить своего ближнего. А Рабинович на это надеялся, поскольку считал себя настоящим знатоком футбола.

– Решено! – Сеня пожал протянутую ему Жомовым руку. – Сейчас и попробуем набрать себе команды…

Хло-оп!!!

Что-то непонятное появилось прямо у меня на носу. Я попытался помахать головой, чтобы стряхнуть это наваждение или по крайней мере рассмотреть его. Однако наваждение держалось крепко, и я едва не окосел, пытаясь сфокусировать на нем взгляд, прежде чем эта тварь заговорила.

– Полегче башкой мотай, урод вислоухий! – взвизгнул эльф и саданул меня своим игрушечным кулаком по носу. – Если я упаду, то все твои усы пинцетом повыщипываю! Мать твою…

Это я урод вислоухий?! Убью мерзкую тварь…

Жомов и Рабинович обернулись на мой крик и застыли с открытыми ртами. Да и кто, мне интересно, не застынет, когда увидит своего пса, оседланного эльфом?

– Че уставились? – тут же наехал маленький уродец на моих друзей. – Уймите этого вонючего кобеля, пока я ему шею не свернул. Понаехала тут всякая лимита, спокойно по лесу не полетаешь. Мать вашу троллям на съедение!

– Сейчас я его ушибу, – поплевывая на ладони, проворчал Иван, а я зажмурился. Поскольку такими лопатами ушибить эльфа у меня на загривке Жомов сможет только вместе со мной.

– Полегче, Ваня, – осадил его Рабинович. – Там все-таки мой пес.

– Это кто меня тут ушибить собрался? – пискнул эльф и наконец оторвался от моего носа и завис на уровне глаз Жомова. – Ты, что ли, бык фанерный? Хочешь всю оставшуюся жизнь на таблетки работать? А, мать твою?

– По-моему, это перебор, – проворчал Сеня и отстегнул от пояса дубинку. – Сейчас арестовывать будем.

– Ах, вы так, козлы позорные?! – завизжал эльф. – Сами напросились! В следующий раз ждите тролля или гоблина. А сейчас…

Маленький хам набрал скорость реактивного истребителя и врезался головой прямо Жомову в глаз. Ваня от неожиданности ойкнул и зажал поврежденный орган ладонью. А эльф показал Рабиновичу язык и испарился так же, как и появился минуту назад.

– Он больше не жилец! – прорычал Ваня, потирая ушибленное место. – Так что насчет футбола?..

Глава 4

Две деревни действительно оказались в тех местах, где и указала воздушная разведка в лице трехглавого истребителя тараканов – лучшего средства для ванной и кухни. Оба населенных пункта пялились друг на друга через неглубокую речку и, если судить по толпам народа, собравшегося рыцарским строем «свинья» по обеим сторонам водной артерии, не испытывали взаимных симпатий. Более того, похоже, все это честное собрание готовилось к рукопашному бою, используя обычную деревенскую тактику под названием «стенка на стенку».

Битва назревала нешуточная. Поскольку еще издалека было видно, как в толпе мелькают колья, грабли, мотыги, а кое-где вилы и топоры. У Жомова от этой картины, вызвавшей ностальгию по буйному детству, зачесались кулаки и навернулись на глаза слезы. А Рабинович поскреб в затылке и на всякий случай попридержал за поводок Мурзика. Сеня явно решил сначала присмотреться к происходящему, а уж потом думать – вмешиваться в драку или нет. Однако Жомов не дал ему времени на раздумья. А что поделаешь? Омоновец, он и в Англии – омоновец.

– Та-ак! Че здесь такое происходит? – заорал Иван прямо от лесной опушки. – Че за сборище тут устроили?

Жителям вышеупомянутых деревень еще не доводилось видеть мистических «сарацинов» в их полной экипировке. Кроме того, напор Жомова, его командный тон и уверенные жесты, если к таковым, конечно, можно отнести отстегивание «демократизатора» от пояса, оказали на крестьян дополнительное пагубное влияние. И несчастные аборигены, привыкшие подчиняться любым командам, стали рвать с себя шапки, а на себе – волосы и спешно падать на колени.

Думаю, что легко догадаться, кого толпа крестьян выдвинула для встречи гостей. Прием в древней Англии, да и не только в ней, испытанный и проверенный веками: жители ближайшей деревни вытолкнули вперед старосту и стали ждать. Убьют мужика, значит, всем надо делать ноги. Ну а если староста останется жив после разговора с «благородными сэрами», то можно спокойно начать жаловаться на бесчинства крестьян с другого берега.

Жители второй деревни тоже застыли в томительном ожидании, хотя для них оно имело несколько иной смысл. То есть после убийства старосты врага (если, конечно, такое произойдет) они готовились броситься в драку и разгромить наголову лишенного руководства противника. Если бы староста остался жив, то тогда они собирались вытолкнуть вперед своего «аксакала» с намерением немедленно оспорить претензии левобережного села. А дальше – все по новому кругу…

Жомов, естественно, никого убивать не собирался. Однако омоновская закалка давала о себе знать. Ваня просто не мог пройти мимо несанкционированной демонстрации и не разогнать ее с чистой совестью. Сене пришлось поддержать порыв друга. Хотя бы для того, чтобы не застрять окончательно на вторых ролях.

Прямо перед Жомовым толпа исторгла из себя плюгавенького мужичка с бегающими глазами. Он попытался забраться обратно, но колхозники только плотнее сжали свои ряды, закрывая старейшине все пути к отступлению. Мужику ничего больше не оставалось, кроме как одернуть на себе кафтан и прокашляться.

– Благородные сэры и ваш верный пес! – затараторил мужичонка. – Видимо, сам Господь послал вас в наши края, чтобы разрешить спор между нами и бесчестными стафордцами, который длится уже не один год! Мы никогда бы не посмели обратиться к вам за помощью сами. Но вы заговорил первыми, и это, несомненно, знак провидения…

Толпа на этой стороне реки одобрительно загудела. И этот гул тут же откликнулся эхом на другом берегу. Правда, если эхо никогда не меняет интонацию, просто повторяя звуки, то здесь жило, видимо, ущербное эхо. Поскольку гул с той стороны реки имел явно негодующий характер.

«Бесчестные стафордцы», как именовал их старейшина этой деревни, тут же приступили к плану «В», отрядив на другой берег реки своего представителя. Их командир был довольно внушительного для аборигенов роста и носил густую окладистую бороду, словно Стенька Разин в период своего расцвета. Или как Михаил Шуфутинский, но давно не стриженный.

– Благородные сэры. – Растолкав толпу правобережников, старейшина Стафорда без зазрения совести плюхнулся на коленки. – Не вершите свой суд, пока не услышите мнение другой стороны…

Толпа злобных крестьян тут же подняла истошный крик, не давая вождю враждебных команчей сказать и слова. Такого посягательства на свои права стафордцы стерпеть не могли и мгновенно форсировали мелкую речушку, выстроив боевой порядок уже на территории соперников. Те тут же забыли о присутствии «благородных сэров» и приготовились лезть в драку, но зычный рев Жомова остановил побоище.

– Ти-и-и-хо! – крикнул Иван во всю мощь богатырских легких, и с ближайших деревьев осыпались листья. Шапки с крестьян тоже посдувало, но никто не бросился их ловить. Все замерли с открытыми ртами.

– Это еще ничего! Послушали бы вы, как у нас святой причетник орет, – ухмыльнулся Иван и добавил: – Достали со своей простотой! Еще какой-нибудь урод без команды пасть свою откроет, я ему в едалище ботинком заряжу. Поняли? А сейчас Сенька… то есть, сэр Робин вам все объяснит. У него это лучше получится, поскольку языком телепать равных ему не найдете.

– Рекламу ты, конечно, делаешь мне – не приведи господи! – ухмыльнулся Рабинович и посмотрел на две враждующие кучки народа. – Так, резину тянуть не будем. Быстро ко мне двоих ваших командиров, и изложите суть проблемы кратко и по существу.

Крестьяне некоторое время пошушукались, видимо, разыскивая в своих рядах спрятавшихся старост. А потом оба божьих одуванчика, правда различной формы и окраски, предстали пред светлые очи Рабиновича. Оба руководителя деревень выглядели несколько помято. Из чего можно было сделать простейшее заключение – старост из народа выдрали буквально с корнями.

– Все дело в заливном лугу, – начал говорить один из них.

– Стоп! – рявкнул Сеня. – Имя, фамилию… И тебя это касается.

– Рон Бравон, староста Бишопса, – поклонившись, представился плюгавый.

– Гай Стафорн, староста Стафорда, – поклон бородатого получился еще более низким. – Мы претендуем на этот заливной луг…

– Претендуете?! Да вы его пытаетесь украсть! – завизжал плюгавый. – Это луг исконно наш…

Обе деревни снова принялись орать друг на друга так, что окрестные галки перешли с бреющего полета на пикирующий. На плетнях начали трескаться глиняные горшки, а у Рабиновича заложило уши.

– Заткнитесь, твари, пока всех не поубивал! – рявкнул Сеня, тщетно пытаясь создать ладонями преграду матерным децибелам. – Говорить только по очереди! И я скажу, кому начать…

В общем, после получасового препирательства суть проблемы стала ясна. Дело в том, что после небольшой междоусобной войны суверены каждого из поселений начали перекраивать границы собственных владений. Поначалу договорились ограничить территорию этой речкой. А потом, когда оказалось, что водная артерия делает солидный крюк, изменили решение.

Думается, что все дело в человеческой лени. Вместо того, чтобы проехаться вдоль берега и поставить пограничные столбы, оба суверена решили провести на глазок прямую линию, соединившую оба края дуги, вычерченной рекой по холмистой равнине.

Так вот, заливной луг, каковой оказался в своеобразном мешке, и был причиной споров воинственных крестьян. Одни считали его своим, поскольку формально он был на их берегу реки, другие опротестовывали это, поскольку водная артерия не являлась границей как таковой.

– А почему бы вам не обратиться с жалобой к своим суверенам и не решить эту проблему раз и навсегда? – полюбопытствовал Рабинович, устав выслушивать однообразные аргументы.

– Так в том-то и беда, – вздохнул плюгавый.

– Наши суверены ушли в поход за Святую землю, не в обиду вам будь сказано, и до сих пор не вернулись, – закончил за него бородатый.

– Ну что ж, – хитро ухмыльнулся Рабинович. – Решение напрашивается само собой. Пока нет на месте ваших владык, пользоваться лугом будете по очереди, – Сеня махнул рукой, прерывая новый поток вопросов. – Сейчас мы научим вас одному состязанию под названием «футбол». Раз в год вы будете проводить матч. Чья команда победит, те и используют этот луг в ближайший сезон… Слов благодарности не надо. Мы найдем с вами другую форму расчета.

– Ну-у, не знаю! – в один голос проворчали плюгавый с бородатым и посмотрели друг на друга.

– Ничего. Сейчас мы вам все объясним, – утешил старост Рабинович и обратился к крестьянам: – Правила у этой игры просты…

Однако аборигенам легко дались только общие принципы игры. Примерно через полчаса объяснений они наконец усвоили, что состязание будет происходить на прямоугольном поле с двумя воротами в его более узких концах.

– А, так это что-то вроде рыцарского ристалища! – радостно завопил стафордский кабатчик, бывавший пару раз на культурно-массовых мероприятиях под названием «столкновение консервных банок». – Сейчас сделаем!..

Шустрый кабатчик взял руководство по приготовлению футбольного поля на себя. И Рабинович не успел глазом моргнуть, как бишопский кузнец и стафордский каменотес вырвали из земли пару ближайших дубовых ворот и потащили их на заливной луг. Туда же устремилось и все мужское население двух деревень, похватав в руки лопаты.

– Стоять! – заорал Жомов, и муравьиная суета в деревне мгновенно прекратилась. – И что это вы делаете, уроды?

– Ров собираемся копать, – удивленный столь невежественным вопросом, ответил плюгавый.

– Чтобы кровь с ристалища лучше стекала, – поддержал его бородатый.

Рабинович застонал и плавно опустился на пятую точку, едва не прищемив Мурзику хвост. Пес от третьего за два дня посягательства на собственные части тела взбесился и принялся крыть всех матом на своем языке. Причем так экспрессивно, что его заслушались, как Жириновского во время предвыборной кампании. Когда же наконец Мурзика удалось успокоить, Рабинович продолжил объяснения.

Нельзя сказать, что дальше эти разглагольствования стали даваться аборигенам проще. В первую очередь крестьяне напрочь отказывались понять, что такое футбольный мяч. Тот же кабатчик, например, несколько раз переспрашивал, не меч ли имеет в виду благородный сэр Робин.

Затем пошли предположения по поводу тыквы, бычьего пузыря и прочих безобразий. В итоге Сеня не выдержал и заставил бишопского шорника притащить обрезки выделанных шкур и сшить из них оболочку мяча, которую плотно набили соломой и зашнуровали.

Когда, наконец, аборигенам было продемонстрировано, что такое мяч, то им стало понятно, как нужно забивать его в ворота. Особо сообразительным оказался бишопский кузнец. Он мгновенно схватил мяч и забил его в ворота, которые все еще держал стафордский каменотес. Причем забил его буквальным образом: огромным молотом при помощи железного костыля.

– Один – ноль. В твою пользу, – прокомментировал счет Жомов, устало опускаясь рядом с Сеней на пропыленную траву. – Может, бросим эту затею? Похоже, я погорячился по поводу обучения этих придурков футболу.

– Нет уж! – фыркнул настырный Рабинович, все еще рассчитывающий получить в собственность жомовский питейный инструмент. – Так просто они от меня не отвяжутся.

Сеня всерьез вознамерился довести начатое до конца. Он принялся объяснять аборигенам, что в футболе руками мячик трогать нельзя. За исключением редких случаев. И тут же нарвался на бурный протест.

– Это ж как я кувалду ногами держать буду? – заорал кузнец. – Если у вас в Сарацинии такие мастера есть, что на руках стоят, а ногами работают, то у нас тут все люди нормальные…

– Ты головой поработай, пенек! – сорвался Жомов, не выдержав такого течения тренировочного процесса.

Эта реплика сразила кузнеца наповал. Здоровому детине никак не давалось представление о том, как можно голову использовать вместо кувалды. Несколько секунд кузнец обдумывал это предложение сэра Джома, а затем начал спорить. На свою голову! Поскольку Ваня не выдержал и приложился дубинкой к узкому лбу прародителя металлистов. Кузнец, естественно, тут же у ворот улегся отдохнуть, так сказать, в принудительном порядке.

– Этот в ауте, – удовлетворенно проговорил Иван и повернулся к остальным. – Еще кто-нибудь будет спорить? Или, лохи, послушаем умного человека до конца?

Как говорится, против лома нет приема! Жомов хоть и не старший помощник Лом с яхты «Беда», но приема против него аборигены тоже не изобрели. Тем более, если учитывать еще и легендарный «сарацинский меч», обладателем коего Иван по праву считался. В общем, Сеню дальше слушали с подобающим вниманием и раболепием. Хотя и недолго!

– Итак, – продолжил инструктаж Рабинович. – От каждой команды выставляются по одиннадцать игроков. И пятеро являются запасными…

Обе деревни враз заголосили! Да так, что было просто удивительно, что на такой гам не сбежались по пожарной тревоге все дружинники двух близлежащих замков. Предметом спора на сей раз было то, кого от каждой деревни на первый матч выставить. И этот спор едва не кончился выставлением аборигенам зубов в виртуозном исполнении супербойца ОМОНа Ивана Жомова.

Пришлось Сене вмешаться и кинуть жребий, какую из деревенских команд возглавит он, а какую – Иван Грозный, то бишь Жомов! Рабиновичу достался Стафорд, а Иван получил под свое начало то, что осталось. Вместе с контуженым кузнецом. После этого вопрос с определением состава команд отпал у крестьян сам собой. Поскольку никто из них не решился спорить с выбором игроков двумя такими благородными господами.

Сеня с Жомовым довольно долго и тщательно отбирали в свои команды игроков, поскольку старались взять одновременно и умного, и сильного. Но «два в одном» уживаются почему-то только в рекламных роликах. В аборигенских деревнях ум и сила были прямыми антогонистами. Как большевики и монархисты, как тори и виги, как деготь и мед, как похмелье и рабочий день… В общем, у каждого из первых в истории футбола тренеров по полкоманды оказались в некоторой степени умными, а вторая половина – частично сильными.

После укомплектации боевых дружин Рабинович продолжил объяснение правил игры. Посоветовавшись с Жомовым, он решил такие тонкости, как офсайд, задержка мяча и игра вратаря руками после паса защитника, благоразумно опустить. Было решено, что эти особенности футбола объяснить аборигенам совсем не получится. Поэтому для первого матча ограничились основными правилами:

– мяч руками не брать (вратаря это не касается!);

– соперника не бить, не толкать и не пинать (к вратарю это относится в первую очередь!);

– за линией поля в футбол не играть (вам говорят, запасные!);

– за любое нарушение в штрафной площади назначать пенальти (нет, пенальти – это не отрубание головы. Хотя очень похоже!).

Итак, после двух часов упорного разжевывания правил самой популярной игры двадцатого века аборигены наконец поняли ее суть. То есть уяснили, что смысл игры заключается в том, что двадцать два здоровых лба бегают за одним мячиком и пытаются всеми способами затолкать его в одни из ворот.

В первую секунду после усвоения основных принципов футбола по толпе крестьян прошелся шепоток негодования. Но что поделаешь? Они люди дикие и неотесанные! Подавайте им, видите ли, кровь и членовредительство. А тут даже пнуть противника от расстройства не разрешается. Бегай себе по полю, словно фрейлина на балу. Только и разницы, что реверансы отвешивать не нужно.

Однако Жомов не дал распространиться упадочным настроениям. Он тут же предложил гуманный выбор: либо игра, либо вечная шамкающая старость после операции по удалению приспособлений по перетиранию пищи путем приложения к оным кулака и ментовской дубинки. Победило первое.

А когда Рабинович скрепя сердце выложил из кармана стопку золотых монет и объявил, что, помимо заливного луга, который, как известно, является главным призом, каждый игрок победивший команды получит по монете, а на остальные деревня может отпраздновать победу в кабаке, интерес к игре подскочил до десяти баллов по шкале Рихтера. Разве что земля трястись не начала. Хотя пару хижин все же обрушили. В общем, в двух отдельно взятых английских деревушках футбол стал не просто первым видом спорта (стрельба из лука не считается!), он мгновенно превратился в вопрос жизни и смерти.

Сеня и Жомов решили тренировать команды раздельно, чтобы до матча не раскрывать друг другу своей тактики. Хотя было понятно и ежу, что Рабинович выберет извращенный мелкими пасами «спартаковский» стиль игры, в отличие от жесткого и силового, который больше похож на стиль жизни омоновца, а поэтому совершенно Жомову по душе.

Нет смысла подробно описывать эти две короткие тренировки хотя бы потому, что большинству людей процесс подготовки к матчу совершенно неинтересен. А у специалистов именно этот расказ вызовет желудочные спазмы и сердечный приступ.

Прямо перед матчем у двух крестных отцов мирового футбола неожиданно встала новая проблема: у команд не было формы. Дело в том, что в обеих деревнях одежда была только двух цветов: серая – для повседневного ношения, и светло-серая – для отправления в последнюю прогулку до погоста.

Выход, как всегда, нашел гениальный Рабинович. Свою команду он одел в светло-серые наряды, а форму жомовских футболистов велел извалять в саже. Крестьяне тут же прогнулись, и вскоре у бишопской команды были костюмы вполне приличного грязного цвета. После чего первые получили прозвище «Покойники Бишопса», а вторым досталось не менее звучное название – «Свиньи Стафорда»!

Прямо перед матчем, когда футболисты уже выстроились на поле, а улюлюкающие зрители расположились плотным кольцом вокруг него, Жомов и Рабинович бросили жребий, кому эту игру судить. Сеня знает, как бросать монетки. Поэтому на поле вышел он. Впрочем, не без жомовских наставлений.

– Короче, братан! Если судья будет подсуживать своим, то я найду способ снять его с матча, – ухмыльнулся Жомов, подбрасывая в руке увесистый булыжник. – Как смерчем с поля сдует…

Рабиновичу аргумент показался довольно веским, и он счел за благо поспешно ретироваться. Прихватив по дороге пастуший рожок, который было решено использовать вместосудейского свистка, Сеня побежал к центру поля, чтобы дать сигнал к началу матча. Жомов же вооружился единственными в двух деревнях песочными часами для контроля за протяженностью матча.

Сразу после истошного вопля, исторгнутого рожком, поруганным сарацинскими неумелыми губами, футболисты в серой форме бросились вперед. Их центрфорвард запулил соломенный мяч к воротам противника и помчался его догонять с дикими криками «банзай», «всех убью – один останусь» и «пепси – бери от жизни все»!

Его команда устремилась следом, потрясая поднятыми вверх кулаками. А поскольку таких игроков, как нападающий Стафорда, принято называть «форвард таранного типа», то остальным футболистам в серой форме после него нечего было делать, кроме как покрикивать на игроков Жомова, впавших от такого напора в кому.

Нападающий стафордцев беспрепятственно добрался до мяча через всю защиту бишопцев. Перейдя с выкрикивания лозунгов на рык, он умудрился пробить и даже попасть в ворота, но сам не успел затормозить и врезался лбом в штангу. Причем именно в ту, за которой спрятался от него вратарь.

Счет был открыт, и бишопские фанаты заметно приуныли. Впрочем, один приятный момент они в этой ситуации все же нашли. А именно то, что центрфорварда «свиней» унесли после этой атаки с поля. Поскольку сам он идти больше не мог, а просто сидел на газоне и глупо улыбался.

Ответная атака «покойников» захлебнулась в самом начале. Едва бишопские нападающие начали с центра поля, как на игрока с мячом навалилась лавина «свиней». Перепуганные таким натиском, футболисты Бишопа потеряли мяч, и под рев своих болельщиков футболисты в серой форме понеслись в новую атаку.

– Да подкатись ты под него, пенек! – не выдержав, заорал Жомов ближайшему к игроку с мячом защитнику «покойников».

Тот понял приказ буквально и кубарем покатился под ноги нападающего. Прием получился великолепным, поскольку повалил с ног всю команду «свиней», бежавшую за нападающим плотным клином. Впрочем, не только ее. В общую кучу малу повалились и «покойники», тщетно пытавшиеся вернуться в защиту. Вскоре на правом фланге поля образовалась мешанина из тел, а мячик спокойно остался лежать почти в центре.

Как ни удивительно, но Жомову повезло с вратарем. Парень увидел бесхозный мяч и помчался к нему под громкие крики своих земляков. Вратарь так сильно пнул по мячу, что из него вывалилась почти вся солома, дезориентировав тем самым голкипера соперников. Тот, бедолага, бросился ловить каждую соломинку в отдельности, а разодранная кожаная сфера тем временем спокойно парашютиком опустилась в его ворота. Счет сравнялся.

Больше футбола как такового не было. У всех игроков в одночасье вдруг обнаружилось косоглазие. И вместо того, чтобы бить по мячу, каждый норовил пнуть ближайшие к этому спортивному снаряду ноги. Рабинович замучился гудеть в рожок и решил на все плюнуть.

– Все! Матч закончен! – рявкнул он. – Победитель не выявлен, поэтому сегодня бухаете все вместе. А завтра проведете повторный матч, который и определит владельца луга на этот сезон. А сейчас мы у вас кое-что заберем и отправимся по своим делам…

– Сеня, давай еще поприкалываемся над их игрой, – попросил Жомов. – Я такой чумы уже давно не видел…

– Нет, Иван! Давай лучше вернемся, – настоял на своем Рабинович, плюнув на не решенное в свою пользу пари. – Я, конечно, не особый поклонник футбола, но еще пять минут такого издевательства над этим благородным спортом попросту не выдержу.

Благодарные за новое развлечение под названием «футбол», жители обеих деревень насовали «сарацинам» все, что они попросили, и еще в два раза больше. Объединенными силами крестьяне двух ранее враждующих лагерей проводили благородных сэров до околицы и дружно скандировали им «счастливого пути», изредка перебивавшееся – «скатертью дорога», пока Рабинович с Жомовым не скрылись из виду. Впрочем, Сеня с Иваном слышали крики почти до самого леса – вотчины Корявня.

– Ну, Сеня, колись! Че мы так ломанулись из этих деревень? – полюбопытствовал Жомов, едва они подошли к лесу и крики крестьян, предвкушавших грандиозную пьянку, больше не мешали говорить. – Какая муха тебя укусила?

– Да, блин, мне этот гребаный эльф покоя не дает, – пробормотал Рабинович и дернул замешкавшегося Мурзика за поводок. – Ты помнишь, Ваня, что после его появления всегда какая-нибудь гадость случается?

Жомов утвердительно кивнул головой и потрогал пистолет в заплечной кобуре. Так, на всякий случай…

– Вот я и боюсь, как бы в лагере не случилось чего плохого, – закончил свои объяснения Сеня и снова дернул пса, пытавшегося свернуть куда-то в сторону, за поводок: – Мурзик, рядом, я сказал! Куда тебя все время тянет? Волчиху, что ли, учуял?

Мурзик, естественно, ничего не сказал. То есть сказать-то он попытался, но вот понять его никто не удосужился. Погруженные в свои мысли, Жомов с Рабиновичем продолжали идти вдоль леса по наезженной дороге, выискивая глазами приметную тропиночку, по которой вышли от пещеры к деревням.

Торный путь оборвался совершенно неожиданно. Едва вся троица успела завернуть за очередной поворот, как уперлась в густые заросли можжевельника. Некоторое время Жомов с Рабиновичем оторопело смотрели на кусты, потом друг на друга и лишь после своеобразной игры в гляделки одновременно произнесли:

– И че это за херня?

– Наверное, заболтались и тропинку пропустили, – ответил на оба вопроса одновременно Рабинович. – Пошли назад, путешественник хренов!

– На себя посмотри, – фыркнул Иван, но от предложения изменить маршрут не отказался.

На обратном пути оба друга старательно вглядывались в стену густого леса, пытаясь отыскать между стволов хоть какой-нибудь проход. Однако их усилия были тщетны. Хотя менты и отказывались в это верить до тех пор, пока слева от них, в долине реки, вновь не показались две деревни, ставшие родоначальницами футбола.

– Че-то я ничего не пойму, – удивленно протянул Жомов. – Если кто-то решил пошутить и спрятать от нас тропинку, лучше ему завязать со своими приколами. Иначе едалище шишками утрамбую.

– Подожди ты горячиться, – махнул на него рукой Сеня. – А то кипишь, как чайник в топке паровоза! Может быть, мы вообще не в ту сторону пошли…

Сеня повернулся к деревням спиной, чтобы еще раз сориентироваться в пространстве. Затем уверенно указал налево и зашагал в выбранном направлении. Жомов так энергично пожал своими огромными плечами, что едва не расплющил собственную голову. Он пошел следом за Сеней, всем видом показывая, что тропинке лучше объявиться. Иначе у нее будут бо-ольшие неприятности. Ваня не поленится и яму посреди нее выкопать, чтобы больше никто по этому пути не ходил. Из вредности.

После почти часовой прогулки в новом направлении результат поисков остался неизменным. То есть нулевым! Тропинка исчезла, словно ее собака языком слизнула или Корявень кустами засажал. Друзья в растерянности остановились.

– Такого быть не может! – разочарованно выдохнул Рабинович.

– Может! – не согласился с ним Жомов. – А теперь я точно знаю, кому морду бить буду: эльфу этому скотскому. Кроме него, испортить все было некому! Теперь сковородник этому ослу так начищу, что любой тролль от него, как от зажигалки, прикуривать сможет!

Однако даже самые благие намерения так и остаются намерениями, если отсутствует возможность их осуществить. Поэтому меры принудительного воспитания у маленького и гадкого летуна хороших манер пришлось отложить на неопределенный срок. А пока следовало отыскать путь к пещере Мерлина. Тем более что и две попавшие в непривычную обстановку наседки то и дело норовили выскочить из плетеных корзин.

Их трепыхание и кудахтанье до того достали разнервничавшегося Сеню, что безобидный еврей стал всерьез подумывать о том, не свернуть ли одной из куриц голову. Пусть будет хозяйству убыток, зато нервное равновесие частично восстановится!

– Ладно, Ваня, хрен с ней, с тропинкой! Нечего больше выискивать. Пойдем напрямик через лес, – наконец принял решение Рабинович, сумев отвлечься от кудахтанья наседок.

Жомов только пожал плечами. Мол, ты у нас самый умный, вот и веди обратно, а мое дело маленькое – от тебя не отстать. Рабинович такую реакцию друга принял как должное поклонение перед собственными организаторскими способностями и смело вломился в низкие поросли кленов.

Вопрос с выбором направления решился довольно легко, поскольку, направляясь к деревням, путешественники шли точно на восток. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что обратная востоку сторона света – запад. А определить ее было проще простого, потому что солнце уже торопилось спрятаться за верхушками деревьев, утомившись смотреть на новоявленных Иванов Сусаниных. Секунду подумав, Сеня развернулся на северо-запад и уверенно зашагал сквозь девственные заросли кленов, буков и прочей флоры.

Примерно часа продирания сквозь кусты, переплетенные ветки и поваленные стволы хватило Рабиновичу для того, чтобы осознать очередной неприятный факт – они с Жомовым окончательно заблудились.

Сеня предпринял еще одну попытку отыскать дорогу к пещере Мерлина. Однако на собственный разум и способность к ориентировке на пересеченной местности Рабинович больше не полагался. Твердым голосом Сеня приказал Мурзику искать дорогу «домой». Верный пес посмотрел по сторонам и… уселся себе на хвост, глядя преданными глазами в поглупевшую морду хозяина.

Вполне естественно, что Мурзик ничем в поисках обратного пути помочь не мог, поскольку летать, как Горыныч, он не умел, орлиным зрением его тоже бог обделил, а унюхать что-нибудь, отдаленно напоминавшее запах жилья, не представлялось возможным. Лес вокруг пса пропах кабанами, оленьим навозом и остатками волчьего завтрака.

– Приехали? – наивным голосом поинтересовался Жомов. – А я думал, что в лесу ночевать придется…

Рабинович зарычал диким зверем так, что одним запахом в общей гамме ароматов для Мурзика стало меньше. Потому что все окрестные кабаны мгновенно разбежались как можно дальше, едва услышав глас нового хищника.

Некоторым может показаться удивительным, что после такого рыка Рабинович не вцепился в горло Ивана. Однако Сеня в очередной раз доказал способность высокоорганизованного разума преобладать над звериными инстинктами. Рабинович просто опустился на прошлогоднюю хвою под огромной елью и закатил глаза, стараясь забыть обо всех, кто его в данный момент окружал.

– Сеня, тебе не кажется странным, что никто не вышел нас встречать? – продолжал издеваться Жомов, рассеянно оглядываясь по сторонам. – Спать, что ли, все уже легли?

Сил для достойного ответа Рабинович в себе уже не нашел. Зато нашелся кое-кто другой, кто был совсем не прочь поговорить. Особенно о сне.

– И правильно, если кто-то спит. Хуум, да, – пророкотал Корявень, выходя из-за соснового ствола. – Ночью фотосинтеза никакого нет. Да и грызуны опять же наглеть начинают. Хррум-баррурум!

– О! – обрадовался Жомов, увидев онта. – В нашем полку идиотов снова пополнение. Здорово, чурбан с глазами. Огоньку не найдется? А то бы костерок запалили.

– Хррум, хуум! – возмутился Корявень. – Жечь костры в лесу строжайше запрещается. Штраф 500 рублей. Хуум, да!

– Ну и ладно, – согласился с ним Ваня. – А еще что умного скажешь?

– Хрррум-барррурум! Могу учебник по ботанике для пятого класса процитировать. Только вам это не поможет, – заверил Жомова онт и спросил: – Так вас к Мерлиновой норе проводить, или я зря сюда топал? Корешки-росточки! Кстати, как там моя новая грядка? Поливали сегодня? Хуум, а?..

Глава 5

Здравствуйте, это опять я. Наконец-то! Люди, поверьте моему горькому опыту – беда в нашем мире тому, кто писать не умеет. Попросил этого гада как друга за меня вам все рассказать, а он, подлец, мне теперь и слова вставить не дает! «Не твоя глава!» Слышать тошно. А еще и купировать грозит. Будто я дог какой-нибудь. Недорощенный.

Но не будем о грустном. Грустное у нас по большей части закончилось с появлением Корявня. Увидев замшелого онта, Сеня сразу воспрянул духом и заторопился в дорогу. Однако Корявень не сдвинулся с меcта, пока не прочитал Жомову пространную лекцию о вреде лесных пожаров, пообещав напоследок пообломать омоновцу «все веточки», если спички в руках увидит.

Я с сомнением осмотрел руки и ноги Жомова и решил, что «веточками» это назвать нельзя. В лучшем случае – сучками (не забывайте правильно ставить ударение!). Но с Корявнем я, естественно, спорить не стал, поскольку уже стемнело и я боялся на бреющем полете к пещере Мерлина зацепить головой пару-тройку древесных стволов.

К тому времени, когда, наконец, онт решил двинуться в путь, солнце, должно быть, уже выспалось и раздумывало, не пора ли подниматься над горизонтом. Считаю, что нам стоило подождать, пока оно все же примет решение. Тогда бы Жомов не расцарапал себе щеку, а Сеня не заработал бы шишку при лобовом столкновении с праздношатающимся кленом.

Всю дорогу до пещеры дотошный Ваня старался выяснить у Корявня, что случилось с тропинкой. Онт долго мычал что-то нечленораздельное, так сильно перемежая нормальный язык своими «хуум-баррурум», что понять смысл хотя бы одной его фразы даже мне не представлялось возможным. А о сообразительном Жомове и говорить не стоит!

– Ты, дуб-шатун! – не выдержал наконец Ваня. – Булыжников, что ли, в едалище нахватал? Или короедом подавился? Задолбал своей простотой! По-русски говори, что с тропинкой случилось, пока я еще в миротворческом настроении. Потом поздно будет.

– Хуум, дуб, говоришь? – зарокотал Корявень так, что у меня от вибрации уши самостоятельно хлопать начали. – Нет, поросль зеленая, я ближе к ясеню…

– Насколько я вижу, ты сейчас ближе к сосне стоишь, – не унимался Жомов. – И если не поторопишься с ответом, то будешь лежать ближе к дубу, а эта сосна устроится поверх твоей глупой морды!

– Хррум-баррурум! Экий же ты торопыга, росточек, черноземом вскормленный! – добродушно пророкотал Корявень.

Фу-ух! Похоже, онт сегодня добрый. А я уже перепугался. Не хотелось бы Ваню посреди ночи из земли, словно тех лучников, откапывать! А Корявень тем временем продолжил:

– Это вы все время спешите, вот глупости и делаете. Шишки-иголочки! Нет бы постоять, годок-другой подумать, а уж потом и за дело браться. Меня вот заставили метаться, словно бельчонка малолетнего. И знаю ведь, барррурум, что ни к чему хорошему это не приведет, а все равно тороплюсь. Да и как вас одних оставишь? Ума-то еще не нажили, непременно в какую-нибудь беду попадете. Хуум, да!

Если учесть, что онт произносил эту речь, растягивая слова, насколько это только возможно, то можно понять, почему мы все трое к концу монолога едва не уснули на ходу. Первым проснулся Сеня, как раз тогда, когда наглый клен отказался уступить ему дорогу.

– Вот, едрит твою кочергу, да в ствол корявый! – заорал Рабинович на весь лес, потирая ушибленный лоб. – Чтоб тебя лианой удавило, пенек трухлявый!

– Хуум? – не понял Корявень и повернулся к Жомову. – Это он про что так сказал? Хррум, да.

– А-а, не беспокойся, – ухмыльнувшись так, что выставились на всеобщее обозрение все тридцать с половиной зубов, ответил Ваня. – Рабинович у нас, как чукча. Что видит, о том и поет!

Похоже, Сеня теряет форму! Пора его потренировать, а то уже второй раз за день колкости Жомова остаются вообще без ответа. Хотя в этот раз молчание Рабиновича можно было отнести за счет легкой контузии, полученной при проведении тарана неподвижной цели.

– Ладно, оставим тропинку в покое, – произнес наконец Сеня, когда из глаз у него перестали сыпаться искры и опасность возгорания окружающей флоры благополучно миновала. – Ты мне вот что, Корявень, скажи. Где здесь цветы папоротника найти можно?

– Хррум-хуум! – удивился онт и, по-прежнему игнорируя Рабиновича, спросил у Ивана: – У него все время с головой беда, или просто сейчас о клен повредился? Разве он не знает, что папоротник спорами размножается? Откуда же у него цветам взяться? Тычинки-пестики! Гоголя нужно поменьше на ночь читать. Хуум, да!

От такого откровения оба моих товарища замерли на месте, словно начальника областного управления внутренних дел голым на городской площади увидели. Жомов забыл, что собирался поязвить по поводу Сениной головы, а Рабинович и не вспомнил, что хотел пнуть Корявня за издевательскую речь. Если честно, и я застыл с поднятой лапой, будто милостыню у заведующей столовой в участке выпрашиваю.

– Как же так? – высказал вслух Сеня мысль, посетившую всех нас одновременно. – Ведь у Мерлина в книжке написано…

– А я книг не читаю! Хуум-баррурум-хрямс! – первый раз по-настоящему заторопился онт. Видимо, с книгами у него свои счеты были. – В них все равно ничего умного про онтов не написано. А про всякую плесень я и так услышать могу. К тому же и деревца на бумагу переводить не нужно! – Я был прав! – А про цветы папоротника вы у того спросите, кто про них писал. Сучок ему в глотку! Хуум, да.

Упоминание о книге Мерлина было как раз тем тузом к одиннадцати очкам, который и приводит к комбинации под названием «перебор» в какой-то карточной игре. Не помню, в какой, да и значения это не имеет! Главное то, что Корявень замолчал и, проводив нас к пещере, буквально вышвырнул на залитую лунным светом поляну. Где нас уже ждали!

Я уже не раз замечал, как человеческие самки (простите! я хотел сказать: женщины) во время ожидания возвращения кобеля (тьфу ты – мужа!) проходят несколько эмоциональных стадий. Первые минуты опоздания мужчины домой женщины проводят, пожимая плечами. Дескать, «раз домой не торопишься, будешь ужин холодным лопать. Я по сто раз разогревать не собираюсь!..».

Следующая пара часов ожидания проходят по лозунгом «мне наплевать, на каком глазу у тебя тюбетейка!». Подозрения по поводу задержки мужа колеблются от «опять, сволочь, с дружками своими водку порет», до «не дай бог, хоть что-то похожее на губную помаду найду!». В предчувствии самого плохого женщина принимает меры для проведения локальной операции по зачистке от мужа прихожей, вооружаясь скалками, сковородками и другими летательно-ударными предметами.

Последняя стадия, длиной от двенадцати часов до нескольких дней, в первую очередь характеризуется бурными всплесками эмоций в виде слезовыделения и звонков по телефону в различные службы спасения. Начиная от пожарных, кончая «Скорой помощью». В милицию, между прочим, звонят чаще всего!

На этой стадии женщина мечется по квартире и, независимо от своих прошлых взглядов на религию, непрестанно молится. Пока ей это не надоедает. Что случается дальше, я не знаю. Поскольку мой Сеня еще ни с одной женщиной настолько долго не задерживался.

Так вот, Ровена встретила нас как раз на переходе от второй стадии к последней. То есть здоровая деревянная ложка, заменявшая ей половник, в руках все еще была. Но зато в глазах принцессы не было и намека на то, как она ее собирается использовать.

Во избежание возможных рикошетов от Сениной головы, я поспешил спрятаться за широкую Ванину спину. Однако такая предосторожность оказалась излишней. Поскольку единственное, что собиралась сделать Ровена с ложкой, так это уронить ее на землю. В то время, как сама тоже уронилась. Только не на траву, а в объятия Рабиновича.

– Робин, если ты еще себе такое позволишь, то я… – принцесса на некоторое время задумалась. – То я больше на улицу встречать тебя не выйду!

Ой, пригрозила! Умереть, не встать…

– Ну, девочка, успокойся, – растерянно пролопотал Рабинович. – Видишь, даже Мурзик хочет тебе сказать, как мы рады тебя видеть. Мы просто немного заблудились…

– А я вам кукушку поймал, – пробормотал Аллан, выныривая откуда-то из темноты. – Полдня гонялся, пока понял, что это самец. А потом уже поздно стало и я решил, что уж лучше это, чем ничего.

– Да-а, – протянул Жомов в ответ на такое заявление новоявленного орнитолога. – Посадить самца на яйца – это что-то!

Комментарий был столь исчерпывающим, что даже мне совершенно нечего было к нему добавить. Я в уме обобщил жомовское высказывание и представил самого Ивана садящимся на яйца. Попробуйте и вы. Может быть, чуть-чуть посмеетесь. Мне смеяться было некогда, поскольку пред мои светлые очи предстали одна за другой головы нашего керогаза. Оглядев меня с лап до хвоста, словно скелет бронтозавра в музее естествознания, Горыныч повернулся к Рабиновичу.

– Не хочу показаться навязчивым, но есть одна проблема, требующая срочного обсуждения, – прочистив горло и испортив тем самым окружающую атмосферу, проговорил монстр. – Не знаю почему, но петля времени сжалась еще туже. Увы, моих знаний не хватает, чтобы определить причину этого паронормального явления. Однако могу вас заверить, что вместо недели у нас осталось три дня. Максимум! Из-за этого сдвига мы и волновались, боясь, как бы с вами чего не случилось.

Временной сдвиг? Чего и следовало ожидать! В отличие от этих олухов – Жомова с Рабиновичем, – я понял, что произошел новый сдвиг во времени, едва пропала тропинка, по которой мы шли в Стафорд–Бишопс. Да и причина этого сдвига была мне абсолютно понятна. А теперь до нее додумался и Рабинович.

– Так вот, значит, почему появился эльф, – покачал головой Сеня, повернувшись к Жомову. – Выходит, он нас предупредить хотел, а мы его едва не прихлопнули.

– Нормально нужно предупреждать, а не наезжать на кого ни попадя! – фыркнул Ваня, до которого тоже дошла немудреная истина. – Кто же знал, что этих колхозанов футболу нельзя обучать…

– Вы дали в руки аборигенам новейшие технологии?! – взревел Горыныч, начав раздуваться. – Да вас убить за это мало! Неужели все люди сплошные идиоты? Беда на все три мои головы! Я же предупреждал вас, что даже перемещение манцефаллотога…

– Плавали, знаем, – перебил раскочегарившегося Ахтармерза Рабинович. – Вот только, если футбол теперь технология, то я тогда муфтий всея Руси!

– Неважно, что такое футбол! – не унимался монстр, начиная от возмущения пофыркивать маленькими язычками пламени. Я поспешил убраться подальше, чтобы не оказаться заживо поджаренным. – Важно то, что вы учили дикарей тому, что им знать не положено. Теперь конец всему. Мы ничего не успеваем. Можем ложиться рядочком и просить спеть над нами погребальную песнь.

– Это к Попову. Он у нас солировать любит, – ухмыльнулся Рабинович. – Да не кипятись ты, Ахтармерз, есть еще три дня. Как-нибудь выкрутимся. Да, кстати, Ровеночка, ты нас ужином не покормишь? А то мы все голодные, как блохи на носороге…

Только сейчас я сообразил, что Андрюша и Каута оказались единственными, кто не вышел организовывать нам торжественную встречу. В первую минуту я подумал о том, не приканчивают ли эти вечно голодные господа оставленный нам ужин. Но, прислушавшись, чавканья и хруста разгрызаемых костей не услышал.

В пещере только что-то булькало, громыхали глиняные и медные горшки да раздавалось невнятное бормотание. Любопытство пересилило верность, и я устремился вниз, оставив Рабиновича далеко позади. Я догадался, что Сеня подумал относительно моего финишного спурта, но решил не принимать его мысли о моем предполагаемом обжорстве близко к сердцу. Меня сейчас гораздо больше волновал процесс приготовления Поповым философского камня.

– Взять яйцо, снесенное петухом, дать его высидеть пятилетней жабе и… – едва начав спускаться в пещеру, услышал я бормотание Попова, а затем его истошный крик. – Ты, скотина криворукая, научишься страницы по одной перелистывать? Какого хрена ты мне про выведение василиска статью подсунул? Рехнешься тут с вами…

Я услышал пыхтение Кауты и заглянул внутрь жилища Мерлина. Сакс усердно слюнявил пальцы и пытался разлепить склеившиеся страницы пергаментной книги. Ага! Корявню можно было и не вопить по поводу загубленных деревьев. Тут всего-навсего стадо баранов полегло!

– Явились, не запылились, – пробормотал Андрюша, услышав мой голос. – Соскучился, кобель безрогий? Иди сюда. Я хоть руки об тебя вытру…

Ща-аз-з-з!!! Разбежался. Я уже не раз замечал, как Попов становится жутко раздражительным, проводя свои химические эксперименты. Поэтому и не слишком обиделся на его бестактное предложение. Хотя позволять вытирать об себя руки, естественно, не собирался.

Был у нас в участке один случай, закончившийся вытиранием рук. Однажды вечером позвонила по «02» какая-то тетка и с истерикой зайчихи, вместо капустной грядки угодившей на минное поле, заверещала дежурному в ухо:

– Ой, господи, что это делается такое?! Бандиты одни вокруг живут. Хоть из дома совсем съезжай! Спасите, Христа ради. А то ведь погубят, убийцы проклятые!

– Спокойно, женщина! – образцовым милицейским тоном перебил тетку дежурный. Матрешкин его фамилия. – Успокойтесь и расскажите, что случилось…

Рассказывала женщина долго и отнюдь не спокойно. Однако Матрешкину удалось сохранить честь мундира и, не теряя собственного достоинства, вытащить из тетки внятное изложение происшествия.

Оказывается, жила она в частном секторе, который никак не соберутся снести. Для пополнения семейного бюджета держала десяток курочек, которые исправно несли яйца сомнительного качества. Все бы ничего, но эти самые курочки просто обожали соседский двор в целом и машину его хозяина в частности.

На беду тетки, сосед ее только что эту машину приобрел (иномарку, «Запорожец» называется), но гаражом обзавестись еще не удосужился и держал свое транспортное средство прямо во дворе. К тому же миляга сосед работал на местном химическом заводе. Где, как водится, производят всякую токсичную гадость.

Так вот. Устав каждый день оттирать со своего ненаглядного транспорта следы куриного присутствия, владелец иномарки решил покончить с этой бедой. Причем покончить кардинально. То есть попросту перетравить всех несушек и прочих курей, не слишком усердно выполнявших свои прямые обязанности, зато усердно гадивших (простите за такое выражение!) на его машину.

Для этой цели мужичок спер с завода какой-то порошок и собирался досыта накормить им вредительниц. Может быть, вместе с их хозяйкой. Гадать бы нам до сих пор, от чего куры сдохли, не случись в тот день на химзаводе зарплаты. Между прочим, первой за шесть месяцев! Владелец иномарки, естественно, напоролся и давай посреди улицы распинаться, что он сделает с несчастными птичками и их хозяйкой.

Сами знаете, что мир у нас не без добрых людей. Вот один такой добрый людь, оставшийся для истории неизвестным, и подслушал похвальбу мужика. Затем, из самых светлых намерений, побежал к его соседке и все обстоятельно доложил.

С химией у нас шутить опасаются, хотя никаких «Оум Сенрике», травящих людей зарином, в городе не существует. Поэтому наряд выехал немедленно, не забыв захватить противогазы. На счастье мужика, к приезду группы захвата он был пьян, как сапожник, поэтому и избежал обычной процедуры ареста с обязательным мордобитием. Владельца иномарки просто взяли за руки и зашвырнули почти бездыханного в дежурную машину. На его беду (а заодно и Матрешкина), какой-то порошок в доме все же нашли.

Химикат этот оказался кустарного производства, к тому же совершенно невероятного состава. Бедный Попов так измучился поливать его реактивами, что к тому моменту, когда в его каморку заглянул Матрешкин, горевший желанием узнать, что нашли, Андрюша уже находился на грани истерики.

– Знаешь что, касатик, тут и без тебя смердит! Иди в дежурку и закрой свою рожу вратарской маской. Чтобы я ее ненароком не увидел, когда домой пойду. А то, боюсь, не устою перед искушением подправить на ней кое-какие скульптурные недоделки! – прорычал Попов и похлопал рукой в резиновой перчатке, измазанной треклятым порошком, Матрешкина прямо по маковке.

Оторопевший дежурный немедленно ретировался после такого дружеского жеста, а утром, причесываясь, обнаружил, что на темечке вылезли все волосы. Матрешкин, конечно, попытался повтыкать их обратно. Однако из этой процедуры ничего не вышло, кроме дополнительного расстройства. Вот теперь у нас в отделе двое сотрудников с лысинами. Правда, у Попова она естественная, а у Матрешкина – рукотворная. Причем по форме точно копирует ту конечность, которая эту лысину сотворила!..

Впрочем, это все воспоминания, и извините меня за лирическое отступление. Просто мне захотелось немного пояснить, отчего я так не люблю (кто сказал боюсь?!) подходить к Андрюше во время его химических экспериментов.

– Ага! – пробормотал Попов тем временем, совсем забыв о моем присутствии. – Вот оно: «Добавьте к полученной смеси унцию твердой ртути». Тот, кто это писал, явно бредил! Впрочем, раз нужно, добавим. Каута, смотри на полке хреновину с инвентарным номером 2864/бт. Да мне плевать, что ты читать не умеешь! Вон она стоит! Правее и выше…

Как раз в этот момент в пещеру к Мерлину спустилась вся компания, торчавшая наверху для нашей встречи. Я поспешил убраться от дверей подальше, поскольку заметил, что в этой части жилища мне катастрофически не везет. То поджечь пытаются, то лапы давят. Не хватало еще, чтобы кто-нибудь сослепу на нос наступил.

– Привет алхимикам! – рявкнул с порога Сеня и бухнул в угол корзину с опостылевшей несушкой. – Что у нас с философским камнем?

– Еще один дурацкий вопрос, – зашипел, словно натрий на блюдечке, Попов, – и я тебе обеспечу созерцание конечного продукта, состыковав его с твоим горбатым носом!

– Оставь мой нос в покое, – пробормотал мой Сеня, но больше вопросов задавать не стал, поскольку не хуже меня знал, что может отчудить Попов в процессе напряженной творческой работы. Впрочем, Андрюша уже забыл и о существовании Рабиновича.

– Это и есть «твердая ртуть»? – заорал он на Кауту, едва не сбив ударной волной сакса с ног. – По цвету и запаху эту дрянь не отличишь от коровьей лепешки! Ну и хрен с ней. Хотели философский камень? Сделаю я вам его. Сами не рады будете!..

Отвлек Попова от его алхимических экспериментов только призыв Ровены к позднему ужину. Что-что, а уж прием пищи, очередной или внеплановый, Андрюша никогда не пропускал. И хоть поел всего лишь за час до нашего прихода, за столом, уставленным разнообразной снедью, оказался раньше других. Руки, между прочим, Попов вытирал, уже сидя перед тарелкой.

– Где вас гопники носили? – набив рот, поинтересовался Андрюша у Рабиновича. – Бухали небось в деревне, гады? А я тут паши на вас, как нарядом награжденный.

– Бухали, бухали, – не стал вдаваться в подробности Сеня. – Ты хоть заметил, что вокруг творится?

– Мы ему еще не успели сказать, – очистив одновременно три миски с первым, вторым и снова со вторым, ответил за Попова Горыныч. – Он к себе никого, кроме Кауты, не подпускал.

– А на хрен вы мне все нужны? – удивился Андрюша реплике монстра. – Аллан нос свой сует во все, что надо и не надо. Ты, урод трехпищеводный, вообще все ломаешь, к чему ни притронешься. А Ровена… – Попов с опаской посмотрел на Рабиновича. – Ровена, короче, другими делами занималась.

Выкрутился, кота ему на лысину!

– Так что вокруг творится, кроме того, что ночь на дворе? – прожевывая кусок мяса, спросил Андрюша после некоторой паузы.

– Не, ничего особенного, – как можно беззаботнее пожал плечами Сеня. – Просто Горыныч говорит, что спираль времени снова сжалась, и у нас не больше трех дней для того, чтобы собрать все компоненты заклинания…

– Че-го-о?! – заревел Попов так, что тарелка с подливой к жаркому, что стояла перед ним, сорвалась со стола и оделась на правую голову Горыныча. Монстр удивленно похлопал ресницами, а затем просто облизал измазанное рыло двумя оставшимися.

– Вы охренели, что ли? – не унимался Андрюша. – Какие три дня? Мне этот камень ваш дурацкий после изготовления только в крови младенца надо пять дней вымачивать!

Андрюша заткнулся, только сейчас сообразив, что сказал. Увлекшись своими экпериментами, Попов даже не вникал в то, какие ингредиенты для получения философского камня ему потребуются. И лишь сейчас понял, что столкнулся с настоящим препятствием. Действительно, откуда мы возьмем кровь младенца, если у Ровены еще детей нет? А то вместе с ней бы, за компанию!

Впрочем, это я пошутил. Просто известие о том, в чем нужно вымачивать философский камень, выбило меня из колеи. Мало нам было птенцов кукушки, цветов папоротника, крови девственной принцессы, так тут еще и эта гадость свалилась. В общем, положение – хуже не придумаешь. Остается только удивляться, откуда Мерлин все это брал. Он мне кровожадным ничуть не показался. При нашей последней встрече…

– А мы ускорим процесс. И вместо младенца используем для отмачивания кровь взрослой особи, – словно ни в чем не бывало, предложил Сеня. – Там уточняется, чей именно младенец должен быть?

– Не-ет, – растерянно пожал плечами Попов. – Просто сказано, что младенец. И все.

– Вообще прекрасно! – восхитился Рабинович. – Раз не указано, что младенец человеческий, то для ускорения процесса сгодится тот взрослый медведь, которого Ваня пойдет ловить. Все равно для зелья ничего, кроме его мозгов, нам не понадобится.

На некоторое время в пещере наступила относительная тишина. Если, конечно, не считать шумом поглощение Поповым пищи. Я тоже молчал, восхищаясь чисто русской смекалкой Сени Рабиновича.

Сами посудите: нужен нам был птенец высиде… высижи… высижо… Тьфу, язык сломаешь! В общем, тот, которого высидела кукушка, – пожалуйста! Подложим под птицу куриные яйца, и все дела. Требуется кровь младенца, а сроки поджимают, – нет проблем! Будем использовать медвежью. Чтобы добро зря не пропадало. Интересно, что Рабинович теперь по поводу цветов папоротника придумает?

– Да, Сень, а с цветочками что теперь делать будем? – словно прочитав мои мысли, полюбопытствовал Жомов.

– А что у нас с цветочками?! – Попов подозрительно осмотрел Сеню с ног до головы, словно примерялся, какого размера ему гроб готовить. – Чем еще старого друга порадуете?

– В общем, Андрюша, ты особо не расстраивайся. С папоротником кое-какие проблемы, но мы непременно их решим, – промямлил Рабинович, опасаясь новой звуковой атаки со стороны ранимого эксперта-криминалиста. Попов выжидающе молчал. – Короче, мы по дороге сюда совершенно случайно встретили Корявня. Так, поболтали немного. Ну и он нам сказал, что цветов папоротника найти не удастся. Потому что их вообще в природе не существует… – Ну а если этот трухлявый пень говорит, что цветов нет, – закончил за Сеню Жомов, – значит, их, в натуре, хрен где найдешь.

– Не существует, значит? – угрожающе прошипел Попов. – И че теперь дальше? Получается, сдохнут мои рыбки?

– Да ты сам, идиот, в первую очередь сдохнешь! – устав от Андрюшиных придирок, завопил Жомов. – О чем ты думаешь, тюлень фаршированный? Хрен с ними, с твоими рыбками. Это нам здесь до конца жизни срок парить придется!

– Вот и я говорю, – сразу сник Попов. – Рыбки сдохнут и мама расстроится…

– Это что ж теперь получается? – перебил Андрюшу Горыныч, запрыгивая со скамейки прямо в центр стола. – Вы и меня, значит, решили угробить? Не-ет, я так не согласен! Ладно, вы сюда попали по своей дурости, а я за что пропадать должен? Мне же всего сто двенадцать лет. И вы предлагаете жизнь закончить в такие юные годы?

– Ни хрена себе, юные! Да я тебя в пять раз моложе, – возмутился Жомов. – Молчал бы лучше, жабоед недоделанный.

– Тихо, мальчики, – стукнула ладошкой по столу Ровена, останавливая разгорающийся скандал. – Вы о каких это цветах папоротника говорите?

Если нежное постукивание детской лапкой по столу и не произвело требуемого эффекта, то последующий вопрос принцессы поставил всех присутствующих в тупик. В пещере кувалдой повисла гнетущая тишина. Действительно, как объяснить девочке, что такое цветы папоротника? Может, ей еще рассказать, как пахнет бензин? Сеня все же попробовал объяснить.

– Ну, Ровеночка, цветы обычно на чем-нибудь цветут, – пробормотал Рабинович, старательно выбирая слова. – Эти распускаются… То есть должны бы распускаться на папоротнике. У цветов бывают лепестки там разные. А еще тычинки и пестики. Чашелистики какие-то, чашеножки…

– Не надо мне объяснять, что такое цветы! – презрительно фыркнула Ровена. А что ж тогда спрашивала? – Ты мне скажи, милый Робин, зачем вы их ищете по всему лесу, с Корявнем этим неотесанным разговариваете, а цветы уже два дня вон в том углу лежат.

– Где?! – Вот ведь как все заорали хором. Год репетируй, а все равно так не получится!

– Я же говорю, вон в том углу, – тяжело вздохнула принцесса и демонстративно отвернулась в другую сторону. – До чего все мужики глупые. Фи!..

Нужно ли говорить, что после этих слов за столом, кроме Ровены, не осталось ни одной живой души. Сметая все на своем пути, банда ботаников в предвкушении открытия рванулась в указанном направлении. Я, конечно, обогнал их всех. Но, похоже, сделал это только для того, чтобы первым разочароваться: в искомом углу лежали только доспехи, отобранные у мордредо-… и т. д. шайки. Цветами тут и не пахло!

Остальные, понятное дело, таким, как у меня, нюхом не располагали. Поэтому, сгрудившись вокруг кучи доспехов, отказались верить, что цветов тут нет. Попов предположил, что важный элемент приготовления зелья просто завалили сослепу железным хламом, и принялся оный хлам из угла выкидывать. К нему тут же подключилась остальная гвардия Индианов Джонсов.

– Мальчики, ну что вы там громыхаете? – недовольно проворчала Ровена, поворачиваясь к нам лицом. – Ослепли все, что ли?

Угу! Ты у нас одна зрячая. Интересно только, где у тебя глаза находятся, если ты тут цветы умудрилась увидеть!

– Мурзик, помолчи! И без тебя шуму хватает, – как всегда, заткнул меня Рабинович, сжимая в руках шлем Галахада. А потом мой Сеня преданно посмотрел на принцессу. – Ровеночка, тут цветов не видно. Мы их, наверное, доспехами завалили.

– Фи, дурной, – искристо рассмеялась девчонка. – Ты же цветы папоротника в руках держишь!

– Деточка, я думаю, что ты ошибаешься! – потерял терпение Сеня и, чуть помолчав, закончил: – Ровена, это рыцарский шлем!

– Можно подумать, я не вижу, – принцесса откровенно забавлялась ситуацией, не обращая внимания на грохот, производимый разбрасываемой поисковиками амуницией. – А на шлеме что?

– Павлиньи перья, если я не ошибаюсь, – пытаясь сохранить вежливость, терпеливо ответил Сеня.

– Дурачок! Где ты видел такие перья, – Ровена подбежала к Рабиновичу и в наступившей мгновенно тишине забрала у него шлем, подняв над головой. – Павлины бывают только в сказках. А это неувядающие цветы папоротника. А ваш Корявень – дурак…

– Стоп, стоп, стоп! – замахал руками Попов. – Почему это неувядающие? Я читал, что папоротник цветет всего одну ночь. На Ивана Купала, по-моему. Потом цветы облетают.

– Правильно! Облетают, если их в эту ночь не сорвать, – словно первоклассникам объяснила принцесса. – Зато сорвав, их потом можно будет носить как украшение, и они никогда не завянут.

– Все. Приехали, – пробормотал Жомов, опускаясь на пол вдоль стены. – Перья – цветы. Цветы – перья. Курицы – кукушки. А я вообще дикий лев!

– А какая теперь разница? – полюбопытствовал Рабинович. – Один хрен мышей не ловишь.

В гробовом молчании вся компания вернулась к столу, оставив Ровену стоять в углу со шлемом в руках. Принцесса, видимо, рассчитывала на бурные аплодисменты, плавно переходящие в овацию, поэтому выражение ее лица после такого поступка мужской (если можно так сказать про всех!) части населения пещеры пересказать не берусь.

Ровена подождала, пока все сядут за стол или около него. Потом подошла к Сене, поставила перед ним шлем и, презрительно дернув плечиком, демонстративно уселась ко всем присутствующим спиной. Дескать, «а я никогда и не рассчитывала на благодарность мужчин!».

– Ладно. Мерлин мог и не знать, чем перья павлина отличаются от цветов папортника, – наконец нарушил молчание Рабинович. – Будем считать, что главная проблема решена.

– А как насчет кукушки? – поинтересовался Аллан.

– С птицей разберемся завтра, – отмахнулся от него Сеня. – А сегодня, думаю, нам всем не мешает напиться. Как свиньям. Для снятия стресса. Доставай-ка, Андрюша, свою самогонку…

Глава 6

– Мы что, все две дюжины яиц под несчастного мужика класть будем? – шепотом поинтересовался Аллан, стараясь никого не разбудить. – Он же их не накроет.

– Пусть он самок своих накрывает! – так же негромко фыркнул Рабинович. – А на яйцах он сидеть должен.

– Ну я и говорю…

Первые слепые лучи солнца только пытались заглянуть под свод пещеры, а Сене уже не спалось. Ни свет ни заря он выбрался из-под теплого шерстяного одеяла и, шлепая босиком по холодному каменному полу, пошел будить йомена. Помня о сжатых сроках, оставленных им спиралью времени, Рабинович торопился начать процесс по получению птенцов из-под кукушки.

Аллан проснулся от первого прикосновения, словно задремавший «на тумбочке» «дух»-дневальный после пинка дежурного по роте. Йомен даже среагировал на побудку идентично молодому солдатику – удивленно захлопал глазами, пытаясь понять, где он, что делает и кто его тормошит. Впрочем, непонимание Аллана вполне объяснимо. Просто вчера нужно было меньше пить. Например, как Рабинович.

Сеня хоть и предложил вчера устроить большую попойку «для снятия стресса», как он выразился, однако под укоризненным взглядом Ровены самогонка ему пошла не в то горло. И после третьей рюмки Рабинович пить отказался. К большому удивлению Попова и к восторгу Жомова. Ваня даже одобрительно похлопал Рабиновича по плечу, заявив, что «такие люди нам позарез нужны», и без зазрения совести опрокинул в свое бездонное чрево рюмку, налитую Сене.

В общем, Рабинович с утра был как огурчик, в отличие от остальных бедолаг, которым еще предстояло проснуться и в очередной раз на собственном опыте убедиться, какая приятная вещь похмелье!

– Курей-то куда девать? – снова зашептал йомен, хватая одну из корзин с несушками. – Они ведь кукуша заклюют, когда мы его на яйца посадим.

– А хрен их знает, – пробормотал Рабинович и осмотрелся. – Найди какой-нибудь пустой котел с крышкой да засунь их туда. Потом решим, что с ними делать.

– А что с ними можно делать? – удивился йомен. – Бошки свернуть да в суп отправить.

– Вот я и говорю, что потом решим, – почему-то недовольно пробурчал Сеня. – Некогда с нимивозиться. Давай кукушкой займемся.

Аллан посмотрел по сторонам, выискивая взглядом котел подходящих размеров. В полумраке пещеры что-либо разобрать было трудно, однако прилежный йомен с поставленной задачей справился. Что и немудрено. Поскольку не мытый после вчерашнего пиршества котел стоял прямо посреди единственного в пещере стола.

Схватив обеих наседок в руки, Аллан засунул их в медную посудину и прихлопнул не менее медной крышкой. Звон при этом получился впечатляющий. Словно от набатного колокола во время татаро-монгольских набегов. Аллан, не ожидавший такого аккомпанемента своим действием, просто окаменел посреди пещеры колдуна.

– Та-ак, бля. И кому тут музыки захотелось? – грозно зарокотал откуда-то из дальнего угла бас Жомова. – Какой скотине соло для барабанов без оркестра на черепушке устроить? Чего молчите, сволочи?

Неизвестно, каких ответов на свои провокационные вопросы ожидал Ваня. Для истории это останется вечной тайной, поскольку Жомов не услышал, естественно, ни одного. Несчастный йомен даже если бы захотел, все равно и буквы произнести не мог. Поскольку язык у него прилип к зубам, намертво склеив верхнюю челюсть с нижней. Зато Попову говорить ничего не мешало!

– Кому не спится утром рано? – пробормотал Андрюша, с трудом оторвав голову от глиняного горшка, почему-то заменившего ему вчера соломенную подушку. Увидев прямо перед глазами опухшее личико Ивана, Попов сам себе и ответил: – Понятно. Жомову-барану.

– Это ты, козел, гремишь тазами? – грозно полюбопытствовал Ваня. – В рыло хочешь?

– Ой, напугал. Сейчас в штаны наделаю! – простонал Попов и уронил буйну головушку на подушку, забыв, что ее заменяет.

Глиняный горшок оказался менее прочным, чем тот, что располагался на плечах у Андрюши. Не выдержав лобового столкновения, он раскололся на мелкие черепки. А черепушка Попова от удара сначала об горшок, а затем и о каменный пол загудела громче, чем медный котел.

Андрюша, слегка контуженный, естественно, выдал отборную порцию мата на всех языках, которые знал (на литературном русском, разговорном русском и на молодежном сленге русского языка!). И хотя громкость этой ругани не поддерживалась всеми децибелами, имеющимися в арсенале Попова, для больной с похмелья жомовской головы и это оказалось излишне громким.

Ваня попытал пнуть непослушной ногой верещавшего Попова. Однако не смог в полутьме верно оценить расстояния и вместо Андрюши угодил точно по дремлющему Горынычу. Трехглавый монстр изобразил футбольный мячик и бодро пропрыгал из одного угла пещеры в другой. Видимо, похмелье у Горыныча оказалось более сильным, чем все его разновидности, известные до этого науке. Монстр не смог даже заметить, что его куда-то транспортировали! Не говоря уж о способе транспортировки.

– Мужики, хватит орать, – умоляюще попросил Горыныч. – И без вас голова трещит.

– Какая из трех? – любезно поинтересовался Рабинович, к ногам которого Жомов отпасовал монстра.

– Из шести, ты хотел сказать? – поправил Сеню Горыныч и закрыл свои …надцать голов последними двумя крыльями. – Сумасшедший дом какой-то. И когда это кончится? Мама, забери меня отсюда! Обещаю, что до ста семнадцати лет даже пива в рот не возьму…

– Тяжелый случай, – прокомментировал ситуацию Рабинович. – Эк как у нас зверюгу-то с самогонки пробрало!

– Да заткнетесь вы, что ли?! – благим матом истошно заорал Попов так, что в пещере сразу завелось эхо.

Оно попрыгало от стенки к стенке, искажая смысл сказанной Андрюшей фразы, а затем сбежало обратно в лес, решив не травмировать свою психику незнакомыми уху эстета выражениями. После этого позорного отступления в пещере Мерлина стало так тихо, что стало слышно, как храпит Каута. Просто храпит, и все!..

– Мальчики, вы уже закончили? – послышался из-за занавески нежный голосок Ровены. – Мне уже можно выйти?

– Не вздумай! Тут Жомов без штанов, – остановил принцессу Андрюша. – И еще неизвестно, у кого их поискать нужно. Вон Каута спит до сих пор. Видно, укатали Сивку крутые горки…

Попов понял, что сказал лишнего, но было уже поздно. Прямо в центр пещеры, едва не опрокинув единственный стол, откуда-то с потолка свалился только что помянутый Сивка с белоснежной гривой. Единственным, что мешало полному сходству этого индивидуума с недавней сивой кобылой, были некие части тела, присущие каждой мужской особи и обычно свисающие между ног. Если, конечно, особь не носит штанов. В этом случае вышеупомянутых частей тела попросту незаметно.

– Е-мое, вот это прокатился! – заплетающимся языком пробормотал мерин, в котором проницательный читатель легко узнает того самого Сивку. – Хрен больше когда на «американские горки» сяду. И-и-го-го!

Мерин шатающейся походкой поплелся к выходу из пещеры, а все присутствующие провожали его взглядом, не в силах произнести ни слова.

– Мальчики, кто это был? – раздался из-за занавески голосок Ровены, едва на ступеньках смолкло цоканье копыт.

– Андрюшин друг, – ехидно ответил Рабинович.

– Белая горячка, – почти одновременно с ним произнес Иван. – Ну, о-очень белая. Причем совершенно бесплатно.

– Мужики, я, честное слово, не хотел, – растерянно переводя взгляд с одного недружелюбного лица на другое, пробормотал Попов. – Как-то само вырвалось.

Ответом на эти оправдания была гробовая тишина, за исключением незначительного возгласа Мурзика. Пес вчера, как и ранее, не выпил ни глотка алкоголя, но после утренней встряски явно чувствовал себя не в своей тарелке. Он облаял Попова, затем Рабиновича и, гавкнув пару раз в сторону исчезнувшего Сивки, окончательно успокоился.

– Андрюша, а ты дурак! – обрадованно проговорил Жомов, прервав затянувшееся молчание. – Штаны-то на мне.

– А-а. Значит, померещилось, – промямлил Попов, совсем забыв о том, что собирался пошутить. – Надо завязывать с этой пьянкой…

– Так мне можно выходить? – нетерпеливо перебила Андрюшу Ровена, не расслышав самой умной фразы, произнесенной Поповым за всю свою жизнь.

– Да! – гаркнули ей в ответ все в один голос.

От этого крика проснулся, наконец, Каута. Он полчаса раздраивал рукавом затекшие глазки, стараясь рассмотреть что-либо в утреннем полумраке пещеры. Увидел сакс немногое. Однако и этого ему хватило, чтобы почувствовать напряженную обстановку вокруг Попова.

– Что это было? – хлопая ресницами, спросил Каута. – Я что-то пропустил?

– Да, – ответил ему за всех Рабинович. – И я тебе завидую…

Как Сеня ни старался сохранить спокойствие, однако к сюрпризам Попова привыкнуть было трудно. Ладно еще, когда предыдущие ненормальности случались на некоторой дистанции от него. Но в этот раз горделивое сваливание с потолка и бравое шествие Сивки прямо перед носом Рабиновича вывело начавшего привыкать ко всему кинолога из душевного равновесия.

Наверное, только сейчас Сеня в первый раз почувствовал себя, да и всех остальных ментов, чужеродным вкраплением в этом мире магии, меча и громыхающих доспехов. Там, откуда они пришли, было все привычно и вполне объяснимо: машины едут, потому что колеса крутятся; свет горит, потому что лампочку в подъезде ввернула какая-то добрая душа.

А здесь то эльфы под носом летают, то лошади падают с небес, то хреновины древообразные по лесу расшагивают. Да один Горыныч чего стоит! Примус говорящий… В общем, Рабиновичу настолько сильно захотелось домой, подышать нормальным изгаженным воздухом, что он поспешил вытащить из силков кукушку.

– Алан, где корзина с яйцами? – рявкнул на всю пещеру кинолог, не обращая внимания на явление Ровены народу. А посмотреть было на что.

Принцесса нацепила на себя узкую золотую корону, найденную среди прочего инвентаря Мерлина, облачилась в белоснежную короткую тунику, перетянутую в поясе золотой же цепочкой, и надела на руки несколько не менее золотых браслетов. А если учесть, что в руках Ровена несла совсем уж золотую жомовскую питейную емкость, то можно представить, как она блистала в свете единственной (но очень большой!) свечки, которую Горыныч догадался зажечь.

Впрочем, были и еще люди, кроме Рабиновича, не обратившие на принцессу ровно никакого внимания. А именно Жомов, Попов, Аллан и Каута. Первый усердно искал емкость с водой, чтобы утолить утреннюю жажду. Второй попросту не мог прийти в себя после сказанной не вовремя фразы. Аллан как раз в это время бросился помогать Рабиновичу. Ну а Каута лежал по другую сторону стола и видеть ничего не мог.

– Хм, – фыркнула Ровена, увидев такую массу внимания и подобающего случаю восхищения. – А я вам опохмелиться припасла. Впрочем, если вы не хотите…

– Как это не хотим! – заорали в один голос Попов с Жомовым.

– Ровеночка, милая, большое тебе спасибо, – затараторил Иван, еще острее почувствовав приступ жажды. – Ты у нас молодец. И вообще, прекрасно выглядишь.

– Вот именно, – добавил Попов. – Ванька, разливай! А я сейчас что-нибудь закусить найду…

Напрочь забыв о чувстве неловкости и вины за свою невольную проделку, Андрюша бросился к столу. Как это ни странно, но на нем ничего съестного не оказалось. Единственным, что в большей или меньшей степени можно было принять за продукт питания, оказался здоровый медный котел, плотно закрытый крышкой. Вполне понятно, что Попов эту крышку содрал и сунул свой любопытный нос внутрь, пытаясь определить, можно ли там обнаружить что-то съедобное.

Пища, конечно, в котле была. Однако требовала сначала некоторой обработки при помощи ножа и кипятка. А поскольку приготовить к употреблению содержимое первобытной кастрюли никто не удосужился, то Попов был несказанно удивлен, увидев, что находится у нее внутри.

Удивились и куры. До смерти замученные вчерашним переездом из деревни в пещеру, обе птицы ночью плохо спали, поскольку им казалось, что яйца под ними ворочаются. Едва проснувшись, уставшие и злые, куры были нахально сдернуты неким гуманоидом, имя которого не будем говорить, со своих кладок, из-за которых претерпели столько мучений.

Понятное дело, что заключение птиц в котел в неубитом виде было ими расценено как погребение заживо. Настроение курам такая процедура не добавила. Более того, птицы в полубредовом состоянии сидели внутри котла и грезили, как выклюют глаза своему мучителю. Естественно, что куры гуманоидов сослепу перепутали. Но ведь никто же не просил Попова без спросу лезть в котел носом!

– Мужики, а че, у нас в котле куры вывелись? – пробормотал Андрюша, тупо глядя на копошащихся птиц. – Или это у меня зрительные галлюцинации?

То, что птицы в котле не являются пьяным бредом, Попов понял буквально через секунду. Когда одна из курей подпрыгнула и клюнула его, целясь в правый глаз. Правда, особой меткостью, как и зрением, птичка не отличалась, поэтому, на Андрюшино счастье, попала ему в левое ухо. Что, впрочем, доставило Попову лишь малую толику радости.

Эксперт от неожиданности даже забыл заорать. Он просто упал на четвереньки и пополз под стол. Разъяренные, а может, просто уже сумасшедшие куры, выбравшись из котла, попытались отыскать свою сбежавшую мишень. И, как на грех, на глаза им попалась сверкающая золотом Ровена. Чуть-чуть подкорректировав свою траекторию, птицы рванулись к ней.

Ровена застыла, широко открытыми глазами глядя на приближающихся пернатых хищников. Она даже руками закрыться от них не могла. Поскольку бросить жомовскую рюмку ей не позволяла совесть, а поднять ее повыше не хватало девчоночьих сил.

Словно Матросов на амбразуру, Сеня бросился под острые клювы курей, закрывая грудью принцессу. По дороге он даже успел крикнуть: «Попов, я тебя убью!», а также выронить из рук мешающую кукушку. Лесная «кидала» несказанно этому обрадовалась.

Естественно, не тому, что Сеня Попова убьет! На Андрюшу ей было начхать, поскольку эксперт ей ничего плохого еще не успел сделать. Кукушка обрадовалась, что снова может летать, и действительно полетела. Но поскольку она не летучая мышь и в пещерах не бывала, то перемещаться по мерлиновскому жилищу стала крайне странно: поочередно стукаясь обо все стенки.

Сами куры почему-то клевать Рабиновича не стали. То ли посчитали его ядовитым, то ли просто испугались Сениной рожи. Этого мы не узнаем, поскольку обе птицы наотрез отказались давать интервью. Так или иначе, но Рабиновича они благополучно обогнули и решили присоединиться к кукушке в ее упоительном стремлении пробить стены. Правда, сделали это на уровне пола – летчики из них получились плохие.

– Лови кукушку! – заорал Рабинович, видя, что для Ровены опасность миновала.

– Мочи курей! – поддержал его Попов.

И тут началось бог весть что! Пока принцесса растерянно стояла посреди пещеры с жомовской питейной принадлежностью в руках, вокруг нее воцарился хаос. Аллан, Рабинович и Каута заметались вдоль стен, стараясь схватить за хвост кукушку. Жомов мешался у них под ногами, пытаясь схватить двух других беглянок. А Попов, как старший по званию, сидел под столом и командовал процессом.

Когда к поимке преступников подключилась авиация в виде Горыныча и голосистый, весьма прыткий Мурзик, ситуация в пещере только ухудшилась. Два новых действующих лица, у одного из которых лиц на самом деле было три, здорово добавили неразберихи.

Горыныч стал все портить потому, что после употребления алкалоидов, которые ему крайне не рекомендуются, никак не мог сориентироваться в пространстве. Поднявшись на высоту кукушиного полета, монстр вместо птицы то и дело хватал за руку кого-то из людей. Причем делал это выборочно и со вкусом. У Аллана, например, перекусал все десять пальцев.

Ну а Мурзик – вроде бы умный пес! – вместо того, чтобы ловить курей, до которых мог вполне достать зубами, стал помогать своему хозяину. Естественно, его прыжки на кукушку эффекта не произвели. Зато очень понравились остальным, поскольку пес умудрился изредка сбивать людей с ног. На его счет можно записать два успешных тарана Кауты, одну подсечку Рабиновича и бросок Аллана через правое заднее бедро.

Ровена тоже немного поучаствовала в охоте на птиц. Осторожненько, бочком переместившись через всю пещеру, принцесса постаралась заслонить собой дверь, закрывая кукушке путь к свободе. Впрочем, если бы у птицы было время остановиться и осмотреться в поисках выхода из темницы, то Ровена не смогла бы ей помешать сбежать. Поскольку росточку принцесса была маленького, к тому же не рискнула выпустить чашу из рук, беспокоясь за остатки ее драгоценного содержимого, которым собиралась порадовать мужчин.

Андрюша Попов и раньше никогда не отличался стойкостью психики, а сидя под столом, и вовсе потерял самообладание от мельтешащих вокруг него ног. Людских и не очень. Решив коренным образом изменить все бестолковые перемещения беглецов и членов группы захвата, он высунул голову из своего укрытия.

– Все, хватит. Я смотреть на это больше не могу, – пробормотал Андрюша себе под нос и заорал: – Всем стоять! Мать вашу…

Первыми остановились куры. Собственно говоря, вряд ли они хотели прекращать веселую игру в пятнашки, но, на свою беду, оказались прямо на пути поповской звуковой волны. Обеих птичек просто ударило о стену и слегка контузило.

Следом за курами остановилась Ровена. Поскольку никуда и не шла. От истошного крика индейца из милиции принцесса едва не выронила златой сосуд из ослабевших рук. Слегка покачнувшись, она выдержала и это испытание. За что ее впоследствии не раз благодарили.

Примеру трех особей женского пола, первыми откликнувшихся на призыв Попова, последовала и группа кукушкиного захвата. Может быть, они бы и побегали еще немного, но Аллан свалился на пол и уронил Кауту с Сеней. Мурзик сиганул на улицу у принцессы под ногами. А Горыныч мгновенно запутался в занавесках, которые отделяли от остальной пещеры маленькую каморку Ровены.

Особо странно повела себя кукушка. Вместо того чтобы воспользоваться ситуацией и хоть немного свободно полетать по жилищу Мерлина, она зависла на месте, словно вертолет на съемках футбольного матча. Бешено махая крыльями, птичка несколько мгновений озиралась по сторонам, а затем упала в обморок… Не слишком-то вежливое поведение по отношению к остальным! Но его можно простить, если учитывать, что это была первая встреча кукушки с криком Попова.

Один Жомов продолжал истово бегать по пещере, пытаясь отыскать кур, почти замурованных воплем Андрюши в каменную стену. Попов такого неуважения к своей просьбе выдержать не мог и снова заорал. Более того, Андрюша запустил в Жомова своим серебряным крестом. Крест, слава богу, Ивана миновал и шлепнулся в темный угол, откуда тут же разбежались почти два десятка мелких бесов. На них никто внимания не обратил, и бесенята спокойно смогли подыскать себе новое убежище.

– Дурной ты, что ли? – полюбопытствовал Ва-ня у Попова и поднял с пола слегка трепыхающихся кур. – Че всякой дрянью в людей бросаешься?

– А чтобы вы успокоились чуть-чуть, – проворчал Андрюша и посмотрел на Рабиновича. – Ты свою кукушку поднимешь, или мне ее на улицу выкинуть?

Первые опасения Сени по поводу того, что у вожделенной птички от дикого крика Попова мог случиться разрыв сердца, к счастью, не оправдались. Рабинович бережно поднял мученицу, или, вернее, мученика с пола и понес его к корзинам с куриными яйцами.

Ровена к тому времени наконец освободилась от бремени жомовской питейной тары и поспешила к Сене, чтобы помочь обустроить кукушку на новом принудительном гнезде. Отодвинув Сеню в сторону, принцесса критически осмотрела куриные яйца. Покачав головой, она повернулась к Рабиновичу.

– Робин, боюсь, вы не успеете вывести цыплят, – проворковала она. – Похоже, наседки сели на яйца недавно, и птенцы появятся только дней через пять.

– Во-во! – радостно завопил Попов, услышав слова Ровены. – А к тому времени, если Ваня, конечно, поймает медведя или принесет мне подходящего младенца, я и философский камень приготовлю. После чего мы сможем полюбоваться на плоды своих трудов и спокойно отбросить копыта.

В пещере стало невероятно тихо. Всем присутствующим стало абсолютно ясно, что все усилия, предпринятые для возвращения назад путешественников во времени, оказались напрасными. За оставшиеся три дня, несмотря на Сенины ухищрения, успеть что-либо сделать просто невозможно.

Аллан с Каутой заметно погрустнели. Они хоть и полюбили душой своих новых друзей из неведомого далека и не слишком хотели с ними расстаться, но крушение собственного мира пугало их куда больше разлуки. Наивные дети природы, хотя и верившие в сказки, никак не могли спокойно переносить все то, что в последнее время происходило вокруг них. И в первую очередь катастрофически быстрое изменение окружающей действительности.

Более или менее спокойной оставалась только Ровена. Принцесса прекрасно понимала, что «милый Робин» должен покинуть ее, и смирилась с этим фактом. Но это не означало, что Ровена хотела с ним расставаться. Мысль о том, что Сеня вынужден будет остаться, естественно, радовала ее. Однако Рабиновича сей факт явно угнетал. Поэтому Ровена грустила вместе с ним. Но на то Сеня и Рабинович, чтобы уметь выкрутиться из самой безвыходной ситуации!

– Короче, нечего нюни развешивать, – хлопнул себя Сеня по тощим ляжкам. – Я где-то читал, что в инкубаторах, используя определенную степень подогрева, выводят птенцов буквально за один день. Правда, они получаются не совсем здоровыми, но нам ведь пахать на птенце нет необходимости.

– И че ты предлагаешь? – настороженно посмотрел на него Попов. – Яйца в кипятке немного подержать, а потом под кукушку положить?

– Сварятся, – категорически отрезал Жомов.

– Да заткнитесь вы, умники! – рассвирепел Сеня. – Вон Горыныч у нас огнеупорный. Заставим его булыжники нагревать и под корзину с яйцами подкладывать. Сверху их будет кукушка греть, а снизу – разогретые камни. Вот и выведем птенцов к нужному сроку…

– Гений, – пожал плечами Попов.

– Гигант мысли, отец русской демократии, – поддержал его Жомов. – Смотри только, чтобы у Горыныча газ в пузе не кончился.

– Ничего, – весело проговорил оживший монстр. – Ради такого случая я даже есть побольше согласен!

– Обрадовал, – констатировал Андрюша и повернулся к столу. – Пойдемте выпьем ради такого дела.

– Сначала яйца и кукушка, – отрезал Рабинович. – Потом куры и наведение порядка. И лишь затем приступим к опохмелению.

А обстановка в пещере действительно требовала срочной реабилитации. Во время кольцевых гонок за представителями пернатых временные оккупанты жилища Мерлина устроили настоящий погром.

Конечно, ничего особо страшно не случилось. Просто «приходил Сережка, поиграли мы немножко!». Поэтому и оказались перевернутыми несколько шкафов, сломаны пара стульев, разбиты почти все глиняные горшки. Ну и еще кое-какие мелочи мешали пещере выглядеть достойно в глазах требовательного ценителя порядка.

На удивление всем, Ровена наотрез отказалась участвовать в устранении бардака. Она передернула плечами, заявив, что, дескать, «сами нагадили, сами и убирайтесь. И вообще, уборка – это не царское дело!». Демонстративно развернувшись, принцесса ушла за свою ширму и не появлялась оттуда до того самого момента, когда нужно было готовить завтрак.

Сеня ее порыв поддержал. Он сказал, что если Попов с Жомовым так горят желанием опохмелиться, то могут приступать к уборке немедленно, не дожидаясь, пока он и Аллан закончат с кукушкой. Горыныча прогнали искать булыжники. Мурзик сбежал вместе с ним, видимо, из-за своей природной лени. Поэтому наведением порядка пришлось заняться двум ментам, припахав к этому делу преданного Кауту.

Технология размещения самца кукушки на яйцах была проста и непритязательна. Сеня продумал ее до мелочей и теперь успешно претворял в жизнь. Для начала требовалось привязать к лапам птицы две крепкие бечевки. Затем продеть их через дно корзины и накрепко к ней примотать. Таким образом обеспечивалось достаточное соприкосновение собственного тела самца кукушки с чужими яйцами.

После этого, во избежание ненужного и бессмысленного размахивания крыльями, что могло бы создать приток холодного воздуха к высиживаемым яйцам, корзина обматывалась сверху первой попавшейся под руки тряпкой достаточного размера. По замыслу Сени, эта мера должна была привести еще и к дополнительному удержанию тепла внутри первого в истории человечества инкубатора.

В общем, когда кукушка пришла в себя после обморока, она оказалась намертво привязанной к корзине. И единственным, что торчало наружу, была ее голова. «Для поддержания жизненных функций организма путем насильственного приема червей внутрь» – как сказал Рабинович.

Еще недавно достаточно свободно летавшая птица была страшно разгневана таким беззаконным лишением ее возможностей к передвижению. Кукушка попыталась вырваться. Что, естественно, у нее не получилось.

Возмущенная птица пыталась заорать. Но вместо привычного «ку-ку» у нее получилось нечто среднее между «хрю» и «вот это ни хрена себе!». Эта последняя неудачная попытка выражения возмущения совершенно лишила птицу способности к сопротивлению.

Кукушка с нескрываемой ненавистью посмотрела на Сеню и безвольно свесила голову на край корзины. Отчего стала похожа на зэка, выглядывающего из окна теплушки. Глядя на нее, Рабиновичу даже взгрустнулось и захотелось запеть: «Предо мной стоит стена. За стеной стоит она – воля, воля, волюшка моя…»

– Ну вот, Аллан, – вместо пения проговорил Сеня. – Дело сделано. Теперь иди и налови ей каких-нибудь тараканов на завтрак.

Йомен опрометью бросился выполнять приказ шефа и вернулся довольно быстро. Однако печальная птица объявила голодовку и упорно отказывалась разевать пасть. То бишь клюв! Пришлось Аллану использовать нож, чтобы разжать две крепко стиснутые половинки птичьего рта. А затем запихивать гусениц и жуков птице в пасть, усиленно проталкивая их вглубь средним пальцем свободной руки. Аллан даже не подумал о том, что птица может предпочитать что-либо другое.

В общем, хотела того кукушка или нет, но приличная пригоршня представителей мира насекомых в желудок ей помещена была. Трудно сказать, добавило ли это птице радости. В любом случае, веселей она выглядеть не стала. Напротив, побледнела с лица. Наверное, переела и ее стало мутить! А может, случилось это просто от непривычной пищи.

К тому времени, когда с питанием птицы было покончено, в пещеру вернулся Горыныч. Монстр нашел два подходящих булыжника, однако едва смог пройти с ними в дверь. Чтобы поднять эти камушки, Ахтармерзу пришлось несколько увеличить свои размеры. Причем настолько, насколько дверь в пещеру рассчитана не была. Пришлось Горынычу сдуваться. Процесс занял несколько минут, отчего монстр опоздал к завтраку. Чем и был страшно недоволен.

Насытившись и опохмелившись, вся честная компания привольно расположилась на полу пещеры, отдыхая после утренних злоключений. Ровену, как ни странно, не забыли поблагодарить за вкусный завтрак и после первой рюмки даже с подобающим восторгом отозвались о ее великолепном наряде. Наслушавшись комплиментов, принцесса смягчилась и почти забыла об утреннем невнимании мужчин.

– Ладно, полежали, и хватит, – поднимаясь с пола, проговорил Рабинович. – Андрюха, ты почему до сих пор камень не производишь?

– А у меня жир для горелки закончился, – беззаботно ответил Попов, не собираясь вставать. За что и поплатился.

– Жир закончился?! – взревел Рабинович. – Я сейчас из тебя его вытоплю, боров оборзевший! Вскочил быстро и метнулся работать! И вообще, если еще какая-нибудь тварь мне скажет, что чего-то ей не хватает, то лишится некоторых частей тела, которые я подложу под кукушку. Для комплекта! – Сеня обернулся к Жомову. – Че лежишь? Где медведь?

– В лесу, – отозвался Иван, поднимаясь с пола. – Не ори, как чумной. Сейчас поймаем. Каута, Мурзик, пошли со мной!

Глава 7

Ходить с Жомовым на охоту – сплошное удовольствие. Этот косорукий увалень, способный на пустом стадионе пройти мимо вас так, что непременно что-нибудь отдавит, выслеживая добычу, становится необычайно ловким и хитрым.

Причем для Вани не имеет значения, на кого охотиться и каким способом это делать. Хоть на медведя с голыми руками, хоть на толпу демонстрантов с резиновой дубинкой. Кстати, дубиночку-то Жомов с собой прихватил, когда отправился утром добывать новый компонент для приготовления зелья. Ну, вы понимаете, о чем я говорю!

Про Кауту, я думаю, и упоминать не следует. И так ясно, что абориген по лесу с грохотом и криком передвигаться не может. Инстинкты не позволяют. Сакс даже малой веточки не сломал с самого начала охоты. Хотя, знаете, я сильно сомневаюсь, был бы он таким аккуратным, если бы пару раз не столкнулся с Корявнем!

В общем, двигались мы все по лесу довольно тихо. По крайней мере, ничуть не громче остальных жителей, имеющих постоянную прописку в вотчине Корявня. Как и положено псу, я возглавлял колонну охотников, стараясь выловить из утреннего сыроватого воздуха запах медведя. Однако медведем в лесу и не пахло!

То ли Топтыгин, предчувствуя не слишком хорошее начало дня для своей шкуры, решил переехать в более спокойные места, то ли просто и не водилось медведей в этой части Англии. Кабаны – пожалуйста. Олени – сколько угодно! Не говоря уже про прочую мелкую живность вроде волков, лис и зайцев. А медведей в окрестностях не было ни одного.

Мы прочесывали лес, удаляясь от пещеры Мерлина по широкой спирали. Двигались непрерывно уже почти два часа, однако требуемый зверь почему-то не торопился на свидание к нам. У меня даже начали зарождаться сомнения по поводу успеха сегодняшней охоты, и я стал уже подумывать над тем, какие части тела экспроприирует у нас Рабинович, когда мы вернемся назад с пустыми руками.

Оптимизма такие мысли мне не добавили. И в первую очередь из-за того, что нашим попыткам вернуться в свое время и остановить дальнейшее издевательство над историей, похоже, суждено было успешно провалиться.

С самого момента прочтения заклинания все пошло наперекосяк. И кукушку не того пола поймали, и Сеня с Ваней со своими футбольными тренерскими амбициями начудили, и с философским камнем проблемы серьезные возникли. Теперь осталось еще установить факт отсутствия в лесах медведей, и можно смело сушить весла и готовить белые тапочки. Поскольку без мозгов медведя мы все равно домой не вернемся. А ведь у нас нет еще Святого Грааля. И лично я не представлял себе, откуда его взять!

Тщательные размышления по поводу наших проблем натолкнули меня на одну интересную мысль о том, как использовать новые исключительные возможности Попова. Почему бы не поставить его под сосной и не заставить говорить все известные поговорки про нашу дичь? Например, «медведь на ухо наступил», «медвежья услуга» или еще что-нибудь в этом же духе. В крайнем случае, можно и сказку «Три медведя» рассказать! Может быть, и свалится к нам Топтыгин, как тот Сивка с потолка. Бери его потом тепленького!

Однако мечты так и остаются мечтами. Тем более если не можешь о них рассказать! Вообще, языковой барьер – самая страшная проблема. От нее всякие войны, семейные скандалы и прочие безобразия происходят.

Вот вы никогда не задумывались, почему кошки с собаками почти всегда дерутся? Да все именно из-за треклятого языкового барьера. Столько веков живем рядом с человеком и пытаемся оградить его от неприятностей, а язык друг друга так и отказываемся учить. Потому что считаем его неполноценным и убогим. Вот вам и пример расовой дискриминации!

Сейчас, правда, пошли всякие новые демократические веяния, и некоторые индивиды нашей, да и кошачьей породы начали устанавливать дипломатические отношения друг с другом. Иногда для показухи, мне кажется, даже из одной миски питаются. Я в передаче «Сам себе режиссер» видел! Но не думаю, что ситуация коренным образом изменится. Всякие там дворовые псы (а их, между прочим, большинство) телевизор не смотрят и котов гоняют по-прежнему с превеликим наслаждением.

Я сам, как вы уже заметили, ни к котоненавистникам, ни к котолюбам не отношусь. Всяких там мяукающих существ не терроризирую, но и из одной миски с ними есть не стану. В конце концов, вы же со своей второй половинкой из разных тарелок борщ хлебаете и разными щетками зубы чистите? А почему коту собственную миску не купите?

Кстати, насчет супружества хочу сказать! Я долго думал над тем, почему у вас, у людей, происходят семейные ссоры. Вывод, естественно, абсолютно подходит под мою теорию – вы просто говорите на разных языках. Сами вспомните, каждый раз, когда ругаетесь, каждый из вас говорит о своем. А вы попробуйте побеседовать об одном и том же. Глядишь, и ругаться будет не из-за чего!

Но я отвлекся. Пока я с вами на отвлеченные темы разговаривал, мы уже умудрились довольно далеко от пещеры отойти и попали в ту часть леса, куда еще ни разу не забирались. Более того, судя по внешнему виду окружающей растительности, сюда не забирался вообще никто! В том числе и Корявень.

Мы пересекли небольшую полянку, заросшую кустами малины, и уткнулись носом в бурелом. То есть носом уткнулся я, а остальные просто остановились. Поскольку свалившиеся под натиском времени деревья, завалившие край поляны, доставали Кауте до подбородка, а Жомову, соответственно, до груди.

– Та-ак, – протянул Жомов. – Если Топтыгин где-нибудь здесь, в окрестностях, себе лежбище не устроил, то я в ОМОНе больше не служу.

Каута утвердительно кивнул и с шумом втянул носом воздух. Тоже мне, ищейка нашлась! Да я, умники, если бы поменьше отвлекался, то еще бы на том краю поляны медвежий запах учуял. Здесь же Топтыгиным просто нестерпимо воняло, как гексагеном от машины чеченских террористов! Жомов, услышав мой голос, пригнулся и приказал Кауте повторить его маневр.

– Точно! Есть тут медведь, – прошептал Ваня. – Мурзик его почувствовал. Сейчас его из берлоги выгонять будем!

Однако выгонять никого не потребовалось. Моя вина – отрицать не буду. Но я вовремя медведя не почувствовал и позволил Жомову с Каутой приблизиться к нему с наветренной стороны. Косолапый, видимо, спал. Но ненавистный Топтыгину аромат человека с собакой разбудил его.

Недолго думая, медведь поднялся и бросился сквозь бурелом нам навстречу. Думаю, торопясь встретить гостей, хлеб-соль он попросту забыл захватить. Да и подходящий костюм не догадался надеть. Поэтому и выбрался на поляну в чем мать родила. А именно – в шерсти и с перекошенной мордой.

Устрашающее выражение лица Топтыгин, видимо, долго репетировал перед зеркалом. Причем настолько долго, что его навек перекосило, и он забыл, что иногда нужно придавать роже и иной вид. Например, глупый! Именно поэтому мне не сразу и удалось разобрать на наглой морде Топтыгина выражение крайнего удивления.

Сразу видно, что слухи о Жомове в эту часть леса еще добраться не успели. Оттого медведь, едва обогнавший Кауту ростом и диаметром, и застыл, выбравшись из бурелома на свет божий. С оскаленной мордой, издавая по привычке ворчание, которое раньше считал грозным, Топтыгин стоял и растерянно смотрел на Ивана снизу вверх.

– И это у вас называется медведем? – удивленно обернулся Жомов к Кауте. Тот утвердительно кивнул, сглатывая слюну. – Саксик, братан, у вас тут хоть что-нибудь нормального размера водится?

Медведь наконец-то реально оценил ситуацию и решил, что выстоять в схватке с озверевшим омоновцем шансов у него не больше, чем у кривоногого носорога победить в прыжках с шестом Сергея Бубку. Не дожидаясь ответа сакса на вопрос Ивана, Топтыгин показал нам свой облезший зад и бросился назад в бурелом.

– Ну вот, напугали зверька. Теперь полдня за ним по лесу будем бегать, – горестно вздохнул Жомов и заорал: – Мурзик, взять его!

Что я, дурак, что ли? Нет, вы не думайте, что я этого медведя испугался. Габаритами он меня, конечно, превосходит, но я и не таких богатырей на землю укладывал. Просто не вижу смысла в потере нескольких драгоценных клочков собственной шерсти, когда у нас Жомов есть. Поэтому и бросился я за медведем только с одной целью – догнать и уговорить сдаться с повинной.

Нет смысла говорить, что любой пес бегает ничуть не хуже медведя. Пусть даже самого длинноногого! А если учесть, что наш Топтыгин от созерцания Жомова ошалел и бросился в лес, не разбирая дороги, то можно понять, почему спринтер из него не получился. Посмотрим, сумеет ли он стать стайером или предпочтет сдаться.

Медведя я обогнал метров через шестьдесят. Дал ему пробежать еще десяток метров, чтобы дорогу расчистил для будущих поколений, и лишь затем встал у него на пути и оскалился. Здравствуй, миша! Не ждал?..

Мимика у Топтыгина все же кое-какая сохранилась, несмотря на его усердные репетиции. Поэтому мне и удалось разобрать на его морде выражение крайнего удивления. Медведь сверлил меня взглядом, словно хотел сказать: «Ни хрена себе! Они везде живут, а я нигде не живу!»

Видимо, шариков в голове Топтыгина было даже меньше, чем у одного моего знакомого ротного старшины, который считал теннисные ракетки баллистическим оружием и, выпив грамм триста, начинал требовать присутствия на Кубке Дэвиса специальных наблюдателей за ядерными испытаниями НАТО от российского Министерства обороны.

Так вот, медведь решил, что если я появился у него на пути, значит, следом за мной выйдет перепугавший его Жомов. Топтыгин круто развернулся и поспешил по проторенной дорожке в обратном направлении. Бежалось ему в этот раз намного легче. Поэтому и Ваню медведь увидел намного раньше, чем ему этого хотелось бы.

Думаю, в тот момент состояние Топтыгина было как никогда раньше близким к инфаркту. Он истошно заорал и полез на ближайшее дерево. Видимо, надеясь, что Жомов, поскольку парень он не когтистый, по деревьям лазать не умеет. Ошибся, косолапый! Ваня у нас на проводах русской зимы сапоги с обледеневшего столба один раз себе добыл! Яловые…

– Че, этот мелкий гад другого дерева себе выбрать не мог? – тяжело вздохнул Жомов, глядя на Топтыгина, карабкающегося вверх по клену. – Вон же, сосна рядом торчит!

Ловить медведя на клене не входило в наши планы. Если следовать указаниям, оставленным нам Мерлином, на этом дереве Топтыгина даже трогать нельзя было. Сразу встал вопрос о том, как медведя с клена согнать.

Умный Ваня ничего более толкового не придумал, чем начать кидаться в Топтыгина комками земли и сухими ветками. Ну просто гениальный способ уговорить медведя слезть вниз к напугавшему его двухметровому монстру в человечьем обличье!

Каута был еще более оригинален. Не мудрствуя лукаво, сакс сложил ладошки рупором и, задрав голову к медведю на верхушке клена, начал орать:

– Слезай, зверь небритый! Задолбал своей простотой, – Жомов удивленно посмотрел на сакса, отобравшего у него одно из самых любимых выражений. – Слезай, а то хуже будет!

Куда уж хуже? И так у него мозги изъять собрались. А их у данного медведя, похоже, совсем мало осталось!

То, что что-то похожее на разум в голове Топтыгина еще присутствовало, было понятно по его категоричному отказу слезть с дерева, выраженному ехидным рычанием. Каута продолжил его уговаривать, а Жомов не перестал кидаться камнями, видимо, надеясь заставить косолапого передумать. Я тяжело вздохнул и, чтобы не видеть этого безобразия, отвернулся и, выбрав местечко почище, сел отдохнуть от трудов праведных.

Вышеописанные процедуры по снятию с дерева настырного медведя продолжались довольно долго. Пока Жомову этот цирк не надоел и он не решил сменить методы воздействия на Топтыгина. Оставив в покое комки земли и ветки, Ваня подошел к клену и стал его трясти, надеясь стряхнуть с дерева требуемый ему лохматый плод. Можно подумать, что на клене не медведь сидит, а киви растет!

Топтыгин вцепился в верхушку клена мертвой хваткой, словно сорвавшийся со скалы альпинист за ногу пролетавшего мимо орла. Естественно, падать вниз медведь не собирался. Однако клен был по этому поводу другого мнения! У дерева, не бывавшего на море и из-за этого непривычного к качке, видимо, закружилась голова, и оно рухнуло вниз, бесстыдно выставив на всеобщее обозрение голые корни.

Медведю и самому приходилось выворачивать с корнем деревья. Однако такой богатырской удали он явно еще не видел! Поэтому, забыв о том, как сильно ударился при падении, Топтыгин без промедления вскочил на все четыре лапы и, ковыляя, припустил дальше в лес. Пришлось мне снова приниматься за дело и останавливать сбежавшего медведя.

Догнал я его быстро. Как раз под той самой сосной, на которую недавно указывал Жомов. Однако медведь, наученный горьким опытом, на дерево лезть отказался. Он прислонился спиной к толстому стволу и принялся махать на меня лапами, явно надеясь, что я сгину, как страшный сон.

А сон все не кончался и не кончался. Более того, к моей оскаленной морде прибавились еще два кошмара в лице Жомова и сакса. Неудивительно, что Топтыгин стал махать на нас своими клешнями в два раза быстрее. Что, впрочем, ничем ему не помогло.

– Лезь, скотина, на дерево! – заорал на медведя Ваня, делая властный жест рукой в сторону верхушки сосны. – Залезай, кому сказал!

Ошалевший Топтыгин никак не мог понять, зачем его загоняют на это дерево, если с предыдущего только что стряхнули. Решив, что люди придумали какой-то новый метод охоты, скрещенный с лесоповалом, медведь наотрез отказался лезть на дерево. У него на морде так и было написано: «Прекратите издеваться. Тчк. Я не каскадер. Тчк. Внесите этот пункт в мой контракт. Тчк. Или отстраните от роли. Вскл. Вскл. Вскл.».

На Жомова подобный способ уговоров никак не подействовал. Во-первых, потому, что на омоновца вообще трудно чем-нибудь, кроме лома, подействовать. А во-вторых, как я уже говорил, без сурдопереводчика нормальному человеку выражение лица данного медведя понять было невозможно! Ваня как стоял со вскинутой вверх рукой, словно Ленин на постаменте, так и остался стоять, не обращая внимания на семафоренье медведя.

Топтыгин понял, что уговаривать мента бесполезно, и полез все-таки на дерево. Правда, преодолевал он подъем в этот раз с куда большей неохотой, чем в первом случае. Проползя по стволу сантиметров двадцать, медведь решил, что высота для падения вполне достаточная, и остановился. Жомов был на этот счет другого мнения.

– Я сказал, лезь наверх, скотина! – заорал Ваня и пнул косолапого ботинком сорок последнего размера прямо в облезший зад.

Топтыгин сигнал понял и, быстро перебирая лапами по стволу, добрался до первой горизонтальной ветки. Посмотрев вниз, медведь понял, что этой высоты будет достаточно, чтобы избежать тычков от садиста Жомова, и, успокоившись, остановился. Каково же было удивление Топтыгина, когда Ваня, вместо того, чтобы трясти дерево, полез следом за ним. Предвидя новые издевательства, медведь поспешил забраться повыше. Что от него и требовалось!

Жомов довольно быстро нагнал изможденного медведя и, посмотрев вниз, решил, что высота от земли уже достаточно большая, чтобы считать данное местоположение верхушкой сосны. Поплевав на руки, Ваня приступил к захвату. То бишь просто схватил медведя за шкирку.

Естественно, спускаться вниз, держа в одной руке безвольно свесившегося медведя, а другой пытаясь удержаться за ветки и ствол, занятие трудное. Даже для Вани Жомова. Поэтому, слегка подумав и решив, что в книге Мерлина ничего не сказано о способе транспортировки пойманного медведя с верхушки сосны, Иван разжал руку и сбросил Топтыгина вниз.

Медведь, словно кот, опустился на все четыре лапы. Правда, в отличие от пожирателя мышей, после приземления Топтыгина в земле остались довольно внушительного вида ямы, из которых косолапый выбираться не собирался. Отказался он также и идти своим ходом в нужном нам направлении. Пришлось Жомову с Каутой связывать Топтыгина по рукам и ногам и нести его к пещере Мерлина на своих плечах, провздев между опутанными конечностями зверя толстую дубину.

По возвращении назад нас ждала очередная невеселая новость, написанная лимоном на лицах всех присутствующих – Грифлет вернулся. Естественно, без Святого Грааля! Я тут же бросился проверять наличие частей тела у вышеупомянутого рыцаря, что Грифлет счел за проявление радости от его возвращения и растрогался почти до слез. У меня тоже защипало в глазах. Особенно когда я увидел, что все части рыцарского тела находятся на своих местах. Доброй души все же человек, мой Сеня!..

– Поменьше ничего ненашли? – критически осмотрев медведя, полюбопытствовал Рабинович. – И на роже у него написано, что он тупой. Мозгов у этого медведя, похоже, не больше, чем детей в капустной грядке. Ни хрена их на зелье не хватит…

– Своих добавишь, – заслуженно обиделся Жомов. – А то у тебя их что-то слишком много скопилось. Из ушей прут!

– В камень стрелять, только время терять, – тяжело вздохнул Сеня. – Ваню уму учить – все равно, что лягушку топить!

Жомов, как всегда, не нашел, что ответить на такую наглость и, махнув на Сеню рукой, пошел поздороваться с Грифлетом. Рыцарь его встретил с видом побитой собаки и принялся костерить себя самого за неудачные поиски такими эпитетами, что, будь он на суде присяжных в роле подсудимого, срок после такой речи получил бы по максимуму.

Ваня, добрая душа, принялся утешать рыцаря, а я подошел к ним поближе, чтобы послушать рассказ о похождениях Грифлета. Не могу сказать, что внимать уничижительным речам расстроенного рыцаря оказалось интересным занятием.

Поскольку перед Грифлетом стояла предельно простая задача: «Пойди туда, не знаю куда. Принеси то, что похоже на неизвестно что» – путешествие у него получилось интересным. Рыцарь просто поездил по окрестностям и поспрашивал у встречных-поперечных, не водится ли поблизости каких-нибудь аномалий и заколдованных мест.

Кроме пещеры Мерлина, ему ничего интересного не назвали. Вот и пришлось Грифлету воротиться с пустыми руками. Причем для него почему-то уже прошла неделя. Тогда как у нас его не было пару дней!

Рыцарь вернулся к нам голодный, как бультерьер перед боем. Ровена посетовала на то, что Попов слопал весь завтрак, и пообещала Грифлету быстренько приготовить какое-то особое блюдо из медвежьей лапы. «Если, конечно, кто-нибудь соизволит мне медведя разделать!» – это она так сказала. Я ее просто передразнил. На что никто, естественно, внимания не обратил.

С освежеванием медведя проблем не возникло, поскольку на это дело нашелся доброволец в лице Кауты. Аллан вызвался ему помогать, и вскоре у нас были и мозги для заклинания, и кровь для философского камня, и лапы на обед. А пока они возились с Топтыгиным, я спустился вниз посмотреть, как идут дела у Попова. Следом за мной пошли Рабинович с Жомовым, которым почему-то смотреть на медведя без шкуры не хотелось.

Андрюша усердно колдовал над своими горшочками и мисками. Не знаю, что уж он там делал, но выглядели его манипуляции довольно странно. Тем более, если учесть, что Попов в своих опытах использовал даже самогонный аппарат! В общем, работа у него кипела в буквальном смысле, и над столом стоял дым коромыслом. Причем запах у этого дыма мог бы легко поспорить по степени отвратительности с ароматом Горыныча.

– Че приперлись? – не особо ласково поинтересовался у нас Андрюша. – Кровь давайте несите! У меня уже почти все готово.

Жомов, развернувшись, пошел за требуемой жидкостью, а Сеня остался стоять у входа, с любопытством рассматривая новоявленного алхимика. Попов некоторое время его игнорировал, а затем заверещал:

– Че уставился, будто в цирк первый раз пришел?! Не хрена стоять и глазенками хлопать. Возьми вон ту черную книгу и найди там номер, под каким у этого придурочного Мерлина семенная железа болотной жабы хранится.

Пожав плечами, Сеня подошел к полке и взял с нее колдовской журнал складского учета. Рабинович начал его листать, выискивая требуемый компонент, да так и застыл. Некоторое время Сеня тупо смотрел в мерлиновскую книжку, а затем поднял глаза на Попова.

– Андрюша, милый, ты где эту книжечку взял? – елейным голосом поинтересовался Рабинович.

– Там же, где и ты. На полке, – пробурчал Попов. – Грифлет показал мне ее перед отъездом.

– Ты ее вообще просматривал? – не меняя тона, спросил Сеня. – Или у тебя мозгов на такой подвиг не хватило?

– Ты че до меня докопался? – возмутился Попов. – На хрена мне на нее любоваться? Это че тебе, «Плейбой», что ли?

– Не-е, поинтереснее! – угрожающее протянул Сеня и прочитал: – Номер 2002/ас. Грааль Святой. Одна штука. Проигран в преферанс приору Вестминстерского аббатства. Одолжен для приготовления зелья и возвращен в тот же день с посыльным… Что это, по-твоему, такое?..

– Не знаю. Ты мне всю работу задерживаешь. Принесешь, наконец, железу эту дурацкую или нет? – проворчал Андрюша и заткнулся. Дошло до него! – Ты хочешь сказать…

– Я ничего больше говорить не хочу! – заорал на горе-алхимика Рабинович. – Я сейчас тебе эту книжку на уши натяну. До самых колен!

Сеня действительно разъярился. Даже не представляю, во что бы мог вылиться его гнев, не войди в это время в пещеру Ровена. Пришлось Рабиновичу, как истому джентльмену, брать контроль над эмоциями и очень вежливо объяснять принцессе, почему в пещере стоит такой крик.

– Ну вот, значит, зря наш рыцарь путешествовал, – сделала самый правильный вывод Ровена. – Нужно теперь кому-нибудь в аббатство ехать и попросить Грааль. Хотя не знаю, как это у нас получится. Приор-то исчез тогда на дороге.

– На дороге, говоришь? – переспросил Рабинович и заорал: – Ванька, а ну иди сюда!

Жомов обычно на просьбы, изложенные в таком тоне, отвечать не торопится. Не та закалка у парня! Пришлось бы моему Сене самому за ним отправляться. Но, на его счастье, Ваня уже спускался вниз с горшком медвежьей крови. Потому неискушенному зрителю, коим являлась Ровена, могло показаться, что Жомов примчался на зов быстрее ветра. Впрочем, иллюзия эта продержалась не более двух секунд!

– Ты че орешь, урюк синайский? – грозно поинтересовался Жомов, подходя к Рабиновичу вплотную. – Тебе горшок на голову натянуть? Или сам наденешь?

– Где твоя золотая рюмочка? – спросил Сеня, не обращая внимания на праведный гнев Жомова.

– Вон она. В углу под одеялом лежит, – удивленный такой реакцией Рабиновича, растерянно пробормотал Иван. – А зачем она тебе?

Не отвечая на новый вопрос, Сеня бросился в указанном направлении и вытащил жомовскую питейную емкость на всеобщее обозрение. Внимательно осмотрев ее со всех сторон, словно пытаясь найти этикетку, Рабинович поднес чашу к столу.

– И что это такое? – полюбопытствовал Сеня у присутствующих самым невинным тоном.

– Че-то ты дурной сегодня, – Жомов внимательно посмотрел на друга. – Съел, что ли, что-то не то?

– А это, Ванюша, и есть Святой Грааль! – рявкнул Рабинович. – Он же, гад, все время у нас под носом был…

– Все! Точно у чувака крыша поехала, – констатировал Жомов и посмотрел на Попова с Ровеной. – Вы че с ним тут без нас делали?

И этот Ванин вопрос остался без ответа. Сеня потребовал в срочном порядке созвать общее собрание и, когда подошли наши мясники во главе с рыцарем печального образа и подобия, поведал народу о своем гениальном открытии.

По версии Сени (а с ней трудно было не согласиться!), тот самый «ценный груз», ради которого к каравану монахов была приставлена дополнительная охрана из головорезов Ричарда Львиное Сердце, застывших теперь на неопределенный срок на перекрестке лесных дорог, и был Святой Грааль. Все остальные сокровища были к нему простым довеском.

Из-за Ваниного пристрастия к большим емкостям для употребления алкоголя сия священная реликвия стала предметом его особого внимания. Поэтому и избежала надругательства в виде выдирания из нее драгоценных камней и отправки в общую кучу хлама.

– Наверное, он прав, – первым подал голос Горыныч, отрываясь от согревания своим пламенным дыханием булыжника под кукушкой. – По крайней мере, звучит логично.

– А че, очень даже может быть, – согласился с монстром Попов и постучал по столу. – Значит, теперь у нас есть все, что нужно. А теперь свалите все отсюда и не мешайте мне работать!

Спорить с Поповым никто не стал. Во-первых, потому, что это делать бесполезно. А во-вторых, от алхимических экспериментов Андрюши в пещере нещадно воняло. В том числе и серой. От чего Грифлет едва не усомнился в святости Попова. Впрочем, Андрюша своим серебряным крестом что-то размешивал в одном из горшков.

Такие манипуляции позволили впечатлительному рыцарю сделать заключение, что зелье готовится с божьего благословения и Сатана, присутствие которого, как известно, всегда сопровождается серным запахом, изгнан и посрамлен. Грифлет возрадовался и удержался от молитвы только потому, что не нашел поблизости ни одного изображения святого.

Попов закончил изготовление философского камня точно к обеду. Ровена едва успела снять с костра вертел с медвежьей лапой, как Андрюша с победным видом выскочил из пещеры. Пряча правую руку за спину, он подошел к терзаемой любопытством компании.

Когда Попов разжал кулак и показал нам пресловутый камень, который пытались изготовить все алхимики мира, даже я не смог сдержать возгласа удивления. Нет, сам камень выглядел довольно обычно – немного похоже на пемзу. И удивился я не внешнему виду этого осколка счастья, а его размеру! Дело в том, что содержимое пухлой ладони Попова было не больше, чем любой из его грязных ногтей.

– Никогда бы не подумал, Андрюша, что этот шедевр твоих искусных рук будет такого огромного размера! – ехидно восхитился Рабинович. – Вы сегодня все сговорились мне маломерок приносить? У Жомова медведь был просто гигантский. У тебя кирпич неописуемых размеров.

– Не нравится, не ешь! – обиделся Попов. – Я, между прочим, не виноват, что у Мерлина рецепт такой идиотский. Там половина всякой гадости попросту выпарилась.

– Да ладно, братан, не обижайся! – утешил расстроившегося алхимика мой Сеня. – Я просто пошутил.

Попов убежал назад, замачивать философский камень в медвежьей крови, а Ровена понесла в пещеру порцию медвежатины для Горыныча. Дабы поддержать его огневую мощь. Принюхиваясь к аромату нового блюда, я не удержался и попытался стащить небольшой кусочек, но получил от Рабиновича по носу.

Поначалу я решил обидеться и уйти от него подальше. Но, подумав, изменил свое мнение. Поскольку не хотел, чтобы моя заслуженная порция оказалась в чьем-нибудь излишне пустом желудке. Рожи у всех от счастья потрескаются!

Не знаю, заслуга ли это Ровены или нет, но ужин получился восхитительным. Я наелся до отвала и ушел в лес слушать соловья. Что творилось у костра, я не знаю. Но думаю, без пьянки снова не обошлось. Впрочем, в этот раз они заслужили свои фронтовые сто грамм! Поскольку теперь у нас было все… Ну, почти все!.. чтобы вернуться домой.

Глава 8

Первая половина дня тянулась ужасно долго. Всей компании, за исключением, пожалуй, Горыныча, который продолжал разогревать камни под кукушкой, нечем было себя занять. От этого казалось, что пресловутую спираль времени не сжали, а, наоборот – растягивают. Как удовольствие от «чупа-чупс». Сомнительное, между прочим, если не сказать больше.

Жомов даже предложил от скуки допить остатки самогонки, но Сеня этому воспротивился. Дескать, неизвестно еще, как поведет себя алкоголь в контакте с мерлиновским зельем, которое и так подозрительно! Ваня пожал плечами, но спорить с Рабиновичем не стал. Действительно, зачем рисковать и все испортить перед отправкой?!

Вчера вечером после долгих и эмоциональных дискуссий было вынесено решение, что сутки отмочки в медвежьей крови философскому камню будет более чем достаточно. Во-первых, потому, что, по утверждению Кауты, медведь им с Жомовым попался почти пенсионного возраста. А во-вторых, потому, что так захотелось Рабиновичу. Ну устал уже мужик ждать возвращения на горячо любимую Родину!

На самом деле причина Сениной настойчивости в установлении времени отправления домой была несколько иной. И видели ее все, за исключением разве что Мурзика, который, предчувствуя возвращение на питание собачьим кормом, спешил побольше слопать всякой живности и не гонялся по лесу разве что за кузнечиками.

А Рабинович в это время старался держаться подальше от Ровены. Каждый раз встречаясь взглядом с печальными, но такими умными глазами принцессы, Сеня покрывался гусиной кожей и не знал, куда спрятать собственное смущение. Было ясно как божий день, что им суждено расстаться. И растягивать момент прощания у несчастного Рабиновича не было сил.

Ровена понимала, что конец ее лесным приключениям когда-нибудь должен наступить. А поскольку к природе это дитя было много ближе остальных, то факт того, что после исчезновения «милого Робина» она проснется в своей постели и забудет обо всем, что с ней было, не вызывал у Ровены никаких сомнений.

Она знала, что попала в сказку, и никакие чудесные превращения не вызывали у нее нареканий. Потому что сказки должны кончаться. В общем, принцесса смирилась с расставанием. Хотя в глубине души верила, что когда-нибудь «милый Робин» вернется к ней. Он, конечно, будет в другом обличье, но она его непременно узнает. И тогда они будут жить «долго и счастливо и умрут в один день».

Глядя на мытарства Рабиновича, Попов наконец не выдержал. Он отвел Жомова в сторону и что-то долго ему объяснял. Ваня некоторое время смотрел на друга с выражением голодной бродячей кошки, оказавшейся вдруг в центре банкетного стола в абсолютном одиночестве. То бишь с полным отсутствием понимания! Когда же до Жомова наконец дошло, что от него требуется, он лишь пожал плечами и повернулся к Рабиновичу.

– Сень, можно тебя на пару слов? – максимально вежливо попросил он. Рабинович, отродясь не слышавший от Вани таких вежливостей, едва не поперхнулся.

– А че вам надо-то? – Сеня подозрительно посмотрел на Жомова, ожидая какого-то подвоха. – Самогонки все равно не налью!..

– Да пошел ты в постовые со своей самогонкой! – заорал на него Жомов, и у Сени отлегло от души. – Иди сюда, те говорят. Сто раз, что ли, просить?

– Короче, че с принцессой будем делать? – с простотой русского дурачка спросил Иван, едва Рабинович подошел поближе.

– А что с ней делать нужно? – состроил наивную рожу Сеня, словно совершенно не понимал, о чем идет речь.

Рабинович ждал этого вопроса давно, но так и не придумал ответа. Вся хитрость и изворотливость, которую молва приписывает его соплеменникам, куда-то пропадала, едва при Рабиновиче начинали говорить о принцессе.

Сеня прекрасно понимал, что в формулировке «кровь девственной принцессы, добытая посредством серебряного креста» кроется двойной смысл, но разгадать его сути не мог.

То ли влюбленность замутняла трезвость мышления хитроумного кинолога, то ли он на самом деле был намного проще, чем пытался казаться. Однако, раздумывая над этим компонентом зелья, Сеня никакого варианта его получения, кроме самого пошлого, придумать не мог. А для его осуществления следовало быть отъявленным садистом. Каких, естественно, в данной компании не водилось.

– Ты мне разум портянками не заматывай! – возмутился Сениной невинности Жомов. – По морде твоей хитрой вижу, что прекрасно понимаешь, о чем я говорю.

– Сеня, ты действительно дурачком не прикидывайся, – поддержал Ваню Попов. – С этим нужно что-то решать…

– А у вас есть какие-нибудь предложения? – ехидно полюбопытствовал Рабинович.

– Ты у нас умный, вот и предлагай, – пробурчал Попов.

На некоторое время все трое замолчали. Мысли, похоже, в голове у них крутились одинаковые. Из чего можно было сделать вывод о том, насколько сильно идентичный образ жизни и выбранная профессия влияют на образ мышления. Каждый из ментов думал об одном и том же, но высказывать свои соображения вслух никто не собирался.

– Я не позволю принцессу крестом мучить! – наконец, собравшись с духом, выпалил Рабинович. – За что ж так над девчонкой издеваться?

– Так, значит, остаемся? – зло спросил Попов. – Мучились, мучились, и все твоему Мурзику под хвост?

– А это уж как получится! – заорал на него Рабинович. – Если хотите домой попасть, то вам придется меня оглушить, потом связать и самим добывать у нее эту гребаную кровь!

– Нет уж, родной, – завопил в ответ Андрюша. – Твоя принцесса, ты с ней и занимайся.

– Тише, петухи, – рыкнул на обоих Жомов. – Услышат вас еще!

Однако одергивать спорщиков было уже поздно. Грифлет, меривший поляну шагами и погибающий от чувства собственной ненужности, услышал кусок разговора и направился в их сторону. Попов с Рабиновичем приближающегося рыцаря заметили и обменялись друг с другом уничижающими взглядами. Поскольку для такой ситуации ни тот ни другой не обладали соответствующим словарным запасом.

– Благородные сэры, насколько я понял, речь между вами идет о том, кому следует добыть несколько капель крови Ровены? – Это прозвучало больше утверждением, чем вопросом. – Я могу взять на себя эту неприглядную роль.

От такого поворота событий все три мента лишились дара речи. Пожалуй, именно от Грифлета они меньше всего ожидали такого предложения. Поскольку рыцарь печального образа, собирающийся принять монашеский постриг, меньше всего подходил для требуемой роли садиста.

– Слушай, Гриф, шел бы ты отсюда, – дружески похлопал рыцаря по плечу Жомов так, что Грифлет едва не сел на пятую точку. – Не следует тебе в это ввязываться.

– О, да, я понимаю! – воодушевленно не согласился с Ваней экс-член Круглого стола. – Вы не можете решиться дотронуться до принцессы, поскольку рыцарь, проливший хоть каплю женской крови, навек обесчестит себя и будет недостоин носить на щите герб. Но, благородные сэры, не беспокойтесь обо мне! Я все равно собираюсь посвятить свою жизнь служению церкви, и ни герб, ни щит мне больше не нужны.

– Да мы не об этом и беспокоимся, – проворчал Рабинович, не в силах сказать что-либо другого. – Мы по большей части о Ровене думаем…

– Не сомневайтесь во мне. Я сделаю все как следует! – продолжал горячо убеждать ментов рыцарь. – Каждый из вас что-то сделал для общего достижения успеха. Святой отец приготовил философский камень. Сэр Джом добыл великолепного медведя. Вы, сэр Робин, нашли вместо меня Святой Грааль. Аллан поймал кукушку. Даже леди Ровена отыскала цветы папоротника. И я хочу внести свой вклад в наше дело. Пусть я запятнаю себя позором, но, поверьте, ударить принцессу по пальцу крестом и добыть пару капель крови для вашего возвращения, будет для меня большой честью. Я постараюсь сделать ей не слишком больно…

– Что ты сказал?! – хором завопила вся внимающая словам Грифлета ментовская троица.

– Я сказал, что не сделаю леди Ровене слишком больно, – растерянно посмотрел на них рыцарь. – Вы мне не верите?

– Верим-верим, – оборвал его Рабинович. – Что ты сказал до этого?

– Что ударить принцессу по пальцу и добыть тем самым пару капель крови будет для меня большой честью, – все еще не понимая, чем вызвано такое удивление друзей, пробормотал Грифлет. – Вы считаете меня слишком низкородным, чтобы позволить прикасаться к леди Ровене?

Этот вопрос рыцаря попросту проигнорировали. Никому и в голову не приходило, что проблема с добыванием крови принцессы может быть решена таким простым способом. Поэтому и восторгу Рабиновича не было предела. Он едва не задушил Грифлета в своих объятиях. Хотя и Жомов с Поповым недалеко от него отстали.

В итоге, когда все успокоились, рыцарь в довесок к словам благодарности, причину которых он так и не понял, получил пару дюжин синяков и ссадин. Однако Грифлет внимания на них не обращал, поскольку понял, что смог оказаться полезным своим друзьям. А сейчас для него это было самым важным!

Может быть, рыцарь печального образа и не смог бы отделаться от троих озверевших друзей, если бы ему на помощь не пришел Горыныч. Трехглавый обогреватель кукушкиного гнезда выскочил из полумрака пещеры на свет божий и замотал головами в разные стороны, стараясь отыскать взглядом Рабиновича.

– Сеня, там ваша птичка на гнезде орет так, словно ей хвост дверью прищемили! – завопил Горыныч, едва одна из голов сфокусировала на Рабиновиче зрение. – Идите ее успокойте. А то я в таких условиях работать отказываюсь!

Оставив Грифлета в покое, Сеня устремился в пещеру. Секунду помедлив, остальные бросились за ним. И Горынычу пришлось проявить чудеса изворотливости, чтобы не оказаться затоптанным тяжелыми ментовскими башмаками.

Самец кукушки, лишенный подвижности и молчавший до сих пор, действительно верещал на всю пещеру. Дико вращая своими круглыми глазками, он мотал из стороны в сторону незакрепленной на корзине головой и издавал звуки, по сравнению с которыми даже вопль пьяной мартышки выглядел трелью соловья.

Около кукушки уже стояли Ровена, Аллан и Каута. Все трое только беспомощно смотрели на узника, не зная, что делать. Сеня еще вчера приказал никому кукушку не трогать, что бы ни случилось. И вот теперь ни один из троих присутствующих нарушить этот запрет не решался.

– Орет-то как! – восхитился Попов, останавливаясь перед импровизированным гнездом. – Словно мой новый китайский будильник заливается.

Птица на мгновение замолчала и перевела взгляд совершенно одуревших глаз на Андрюшу. Затем самец кукушки прокашлялся, словно талантливый лектор университета, и завопил снова, явно прибавив децибелов. Рабинович поморщился и подозрительно посмотрел на Горыныча.

– И че он так верещит? – В Сенином голосе послышалась угроза.

– Может быть, в туалет хочет? – предположил Жомов. – Или, наоборот, уже сходил и теперь бумажку требует.

– Нет, Ваня, тут что-то серьезнее, – не согласился с другом Рабинович. Сеня снова перевел взгляд на Горыныча. – Поджарил его? А, зверь полоумный?

– Сам ты такой, – обиделся монстр. – Не жарил я ничего. Как ты и просил, даже не дышал в его сторону!

– А-а, ладно! – отмахнулся от Горыныча Сеня. – Давайте, мужики, развяжем да посмотрим. Че стоять гадать, словно девицы под Рождество.

В спешном порядке с корзины сдернули покрывало, и вопрос о причине кукушкиного крика решился сам собой. Едва заглянув в гнездо с подогревом, Рабинович присвистнул – прямо под птицей копошились несколько птенцов. Причем один из них усердно пытался клюнуть высидевшего их самца за неприкрытые части тела.

Теперь бешенство в глазах кукушки было вполне объяснимо. Еще вчера вольная птица и представить не могла, что окажется в такой переделке. Сначала ее поймали. Затем без зазрения совести засадили в гнездо, которого самец, соответственно своему образу жизни, старался всячески избегать. А теперь придумали ему и еще одно издевательство: напихали каких-то мерзких шевелящихся комочков под его нежное пузо!

Самец кукушки яйца, похоже, никогда не высиживал. С птенцами тоже дела не имел. И вообще, старался держаться от них подальше. Поэтому никак не мог понять, что это за гадость вертится у него под ногами, пищит и просит есть. Понятно, что от такого любой может прийти в ужас и потребовать немедленного избавления от навязчивых существ. Что, собственно говоря, самец кукушки и делал. В меру своих возможностей, конечно.

Его муки неискушенный в таких делах Сеня понял по-своему. Думая, что самец кукушки, высидев птенцов, просто просил людей обратить на сей радостный факт внимание, Рабинович похвалил его, назвав «умной птицей», и потребовал немедленного освобождения кукушки из-под стражи. Что тот же час было с радостью исполнено уставшими от криков птицы Алланом и Каутой. Самец кукушки смылся в лес, даже не поблагодарив Рабиновича за такую любезность!

Заботы о прокормлении птенцов легли, естественно, на плечи Аллана, ранее мучившего непривычной пищей их наседку. Цыплята оказались менее привередливы, чем их приемный родитель и ели все, что им давали. Начиная от хлебных крошек, кончая земляными червями. Причем последних поглощали с особым удовольствием.

Последний обед перед отправлением троих друзей и их верного пса в собственное время был обставлен особо шикарно. Мало того, что Ровена обчистила почти все запасы Мерлина, приготовив столько различных блюд, что этот рацион сделал бы честь двору любого короля, так принцесса еще и умудрилась украсить стол различным хламом в виде свежих цветов, подержанных драгоценностей и вонючих свечей. В общем, ресторан «У Мерлина» в этот вечер выглядел особо торжественно.

Обед прошел почти в полном молчании. Каждый из присутствующих был погружен в свои собственные мысли о скором расставании и не желал делиться ими с остальными. Лишь Ровена пыталась беззаботно щебетать, но ее потуги развеять мрачную обстановку за столом так и не увенчались успехом.

– Ну, че? Давайте собираться домой? – предложил Попов, как только до отвала набил свое объемное брюхо.

– А ты уверен, что там наш дом? – неожиданно для всех спросил Андрюшу Рабинович. – Ты уверен, что у нас вообще есть где-то дом?

– У мужика крыша съехала, – констатировал Попов, удивленно посмотрев на Сеню. – Будешь резину тянуть, точно без дома останемся. Приедем назад, а там окажется, что Вторую мировую фашисты выиграли…

– А кто такие фашисты? – наивно поинтересовалась Ровена. – Сказочные чудовища?

– Сейчас да, – горько ухмыльнулся Рабинович. – А раньше очень даже осязаемыми были.

– Не трожьте Сенину больную тему, – замахал руками Попов. – Лучше делом займитесь. Пока тут все с катушек не съехали.

Андрюша первым выбрался из-за стола и пошел проверять горшок с замоченным философским камнем. Следом за ним поднялся Рабинович и достал с полки книгу мерлиновских рецептов. Открыв ее на заложенной странице, Сеня несколько раз перечитал текст, а затем растерянно поднял глаза к потолку.

– Мужики, похоже, мы приехали, – пробормотал он. – Цитирую: «Прежде чем начать ритуал… та-да-да-да-да… и громко произнести слова заклинания». Так вот, тут ни описания ритуала, ни слов заклинания нет!

– Сенечка, – повернулся к Рабиновичу Попов. Причем выглядел эксперт довольно угрожающе. – Я тоже процитирую одного присутствующего здесь классика: «Если какая-нибудь тварь скажет мне, что у нее чего-то не хватает, то лишится некоторых частей тела!» Так что у тебя изъять? А, урод, твою мать?..

– Цыц, петухи! – прикрикнул на обоих Жомов. – Тут девушка, а вы лаетесь, как кривые сапожники.

– Сэр Робин, если мне будет позволительно заметить, – встрял в разговор Грифлет, – то я хочу порекомендовать вам посмотреть книгу Мерлина под названием «Ритуалы и обряды». Я ее случайно видел на полке перед отъездом. Может быть, описания процессов именно в ней и находятся?

Рабинович метнулся к книжной полке и начал рыться в ней, словно бомж в мусорной куче, отыскивая пивные бутылки. К нему на помощь устремились все, кто умел хоть с третьей попытки складывать буквы. Рылись долго и тщательно, выпотрошив шкаф до самого дна, однако искомого манускрипта отыскать не удалось.

– Странно, – удивился рыцарь. – Я своими глазами видел ее здесь.

– Угу, видел, – согласился с ним Рабинович. – Однако после твоего отъезда здесь была пара погромов. Куда книгу дели, сволочи?!

Некоторое время каждый из присутствующих рассматривал носки обуви своего соседа. А затем все до одного, словно спринтеры по сигналу стартового пистолета, бросились на поиски. Искали везде! Заглядывали даже в Мерлинов очаг и в жомовскую питейную емкость (Святой Грааль то есть!), однако найти книгу ритуалов никак не удавалось.

Попов пришел в отчаяние. То есть шел-то он к очередной куче мусора, вытащенного из шкафов и сброшенного с полок, но не дошел. Сел на пятую точку посреди пещеры и завыл, как старуха на похоронах. Таких слов, как «зачем ты нас покинула», «не увидеть нам твои голубые глазки» и «встань, посмотри, как нам без тебя плохо», там, конечно, не было, но в целом завывания получились очень похожими.

Мурзик, видимо, почувствовав, что в ближайшие пару секунд децибелы Попова будут идти вверх по нарастающей, бросился из пещеры прочь. Жомов остановился рядом с Андрюшей, раздумывая, как выключить звук. То ли по чайнику стукнуть, то ли в едалище сапог запихать.

Если бы Ваня соображал чуть быстрее, то наверняка смог бы применить один из вышеупомянутых способов. Однако скоростью мышления Жомов отличался от остальных, как счеты от компьютера. Поэтому-то Ровена смогла его спокойно опередить и начать выключать громкость «святого причетника» путем нежного поглаживания. Ласковыми уговорами принцесса тоже не гнушалась.

Жомову осталось только развести руками и отойти в сторону. Ваня подошел к поникшему Рабиновичу и дружески похлопал его по плечу. Сеня в ответ только отмахнулся и отвернулся в сторону.

– А идите вы все к Саре в Одессу! – буркнул Сеня и уселся на стол. – Доигрались, мать вашу… Все вам только хиханьки да хаханьки. А вещи никогда на место класть не можете…

Может быть, Рабинович бы перешел на более непарламентские выражения, если бы в этот момент в пещере не появился Мурзик. Никто, кроме Сени, его появления не заметил, поскольку каждый стоял, потупив голову и думая о своей горькой участи. Зато на Рабиновича это появление подействовало, как ушат холодной воды.

Мурзик царственной походкой, если только такой термин применим к большой черной собаке, спустился по лестнице, неся в зубах потрепанную книгу. Пес вошел в пещеру медленно и важно. И, подойдя к хозяину, опустил книгу на замызганный пол. Еще не подняв ее, Сеня понял, что ему принес верный пес – «Ритуалы и обряды».

Рабинович издал ликующий вопль оскальпированного гурона и поднял книгу над головой. В первую секунду все вытаращились на Сеню, думая, что он сошел с ума, а затем разразились не менее красноречивыми возгласами.

– Ах ты, умница! Ах ты, молодец! – бормотал Рабинович, теребя Мурзика за шкирку. – Умный пес!..

Сеня, видимо, от радости потерял остатки разума. В корне изменив своим привычкам, он даже не устроил разбирательства по поводу того, каким образом книга была вынесена из пещеры и кто в этом виноват. Вместо такого вполне естественного и логичного шага, Сеня, не замечая ничего вокруг, принялся листать потрепанный фолиант.

– Есть! – радостно заорал он, отыскав нужную страницу. – Вот он ритуал. Да и заклинание тут!

Описание ритуала переноса во времени совершенно совпало с мнением большинства по поводу технологии колдовства. Для того чтобы успешно переместиться из прошлого в будущее, нужно было нарисовать на полу довольно простую пентаграмму в виде пятиконечной звезды, пересекаемой двумя кругами: одним внутренним, а другим – почти по краю лучей звезды.

За внешним кругом, на самых краях пентаграммы, но не выходя за нее, должны были стоять пять человек и, держа в руках черные свечи, читать нараспев заклинание. Такими же свечами уставляли и весь внутренний круг. Судя по описанию, на это место приходилась концентрация космической энергии, и именно в нем должны были находиться те, кто собирался переместиться в иной мир.

О том, сколько сразу человек может переместиться и какой груз они с собой могут взять, ни в описании ритуала, ни в заклинании не говорилось ни слова. Прочитав все до конца, Сеня подозрительно посмотрел на Горыныча. У Рабиновича возникли вполне естественные сомнения по поводу того, так ли уж много знает трехглавый второгодник. Может быть, монстр и с подсчетом времени ошибся?

– Подождите, – пробормотал Попов, едва Сеня закончил читать ритуал. – Получается, что Мерлину и остальным придуркам кто-то помогал свалить в наше время. Откуда он набрал пятерых человек и почему они никому об этом не сказали?

– Не сказали, Андрюша, потому что не успели, – усмехнулся Рабинович. – Подумай своей дырявой головой! Если мы возвращаемся назад, то разрываем петлю времени. Как мы попадем в город в тот же день и тот же час, когда из него исчезли, так и Мерлин вернется в пещеру чуть позже момента окончания ритуала.

Рабинович прокашлялся и торжествующе продолжил:

– Если те пятеро никому не рассказали о путешествии колдуна, значит, Мерлин вернулся назад благополучно. А это, в свою очередь, говорит о том, что и мы скоро окажемся в своем времени. О тех людях, которые были с Мерлином в момент совершения ритуала, могу только предположить. Скорее всего ему помогали монахи Вестминстерского аббатства. Поскольку в его бухгалтерской книге сказано, что он возвращает монастырю Святой Грааль после совершения переноса.

– Логично! – согласился с Сеней Попов и потребовал: – Че ждем-то? Давайте это зелье дурацкое готовить!

В первую очередь оттестировали философский камень на предмет его профессиональной пригодности. Самым известным качеством этого разностороннего препарата была способность превращать любой металл в золото. И если Попов изготовил камень неверно, то проверить это было легко.

В первые секунды Рабиновича одолевали сомнения – проверять ли камень или плюнуть на него. Ведь если окажется, что Попов где-то намудрил, то весь ритуал становился бессмысленным. А Андрюша бы этого не пережил. Уж лучше, чтобы причина срыва так и осталась неизвестной. Но все же камень Сеня решил проверить. Может быть, из простого любопытства!

Оказалось, что мистический препарат вполне справляется со своими обязанностями. Медная монета, потертая им, после недолгих раздумий решила все же сменить состав и стала золотой. Правда, по словам опытного Рабиновича, золото получилось далеко не высшей пробы. Но не в ювелирный же магазин они собирались.

– Эх, Ваня-Ваня, что же ты не изготовил кусочек побольше? – с тоской пробормотал Сеня, кидая философский камень в Святой Грааль. – Было бы на что жить и не работать…

– Да пошел ты, – отмахнулся от него Попов. – Если бы я знал, что из такой кучи дерьма получится такая малявка, то набрал бы всякой гадости в два раза больше. Но не для удовлетворения твоей жадности! Просто для того, чтобы зелье надежнее сработало.

Рабинович на эту издевку не ответил ничего, лишь стрельнул глазами в сторону язвительного Попова. Тяжело вздохнув, Сеня принялся собирать в Святой Грааль остальные компоненты. И вскоре Горыныч приступил к самому ответственному в своей жизни заданию – кипячению колдовской смеси, которая вернет его в родной мир и ненавистную школу, где, надо думать, монстр теперь будет учиться много прилежнее!

Рабинович принялся чертить на полу пещеры пентаграмму. А Жомов с Поповым стали собирать вещи и укладывать в импровизированные рюкзаки те драгоценности, которые собирались взять с собой. Остальные по мере сил им в этом помогали. Лишь Ровена безучастно стояла в сторонке да Мурзик у всех путался под ногами.

Закончив сборы, Попов решил подкрепиться на дорожку. Путь предстоял не близкий, – как-никак несколько сотен лет! – и Андрюша решил, что лишняя еда желудку не помешает. А то когда еще теперь придется поесть экологически чистые продукты?! Андрюша тайком добрался до остатков обеда и уже нес ко рту солидный кусок мяса, когда у него перед носом раздалось жужжание.

– О! Совсем охренел, козел поганый! – огласил пещеру знакомый писк. – Ты на кого хлебало раззявил? Кого ты слопать решил? А, мать твою…

Попов от неожиданности выронил из руки жаркое. Он удивленно захлопал глазами, пытаясь сфокусировать зрение на новой помехе, и на миг лишился дара речи. Когда же Андрюша смог разглядеть наглеца, он разразился отборной братью.

– Ах ты, гаденыш такой! Снова хамить надумал? – заорал Попов так, что эльфа отнесло от него на пару метров. – Голову твою сейчас оторву, мразь летающая!

Схватив упавший кусок мяса, Андрюша запустил им в эльфа, который в очередной раз почтил друзей своим присутствием. Эльф легко увернулся от броска и показал Попову язык. Андрея это, естественно, взбесило, и он устроил маленькому наглецу настоящий артобстрел из свинины. Остановить Попова никто не успел.

– Так, значит? – злобно пропищал эльф, как только у Андрюши кончился боезапас. – Дерьмом в братьев по разуму швыряемся? Да вы, мать вашу, не просто козлы, а трижды козлы. Да еще и помноженные на недоумков! Ухожу от вас. Увольняюсь к гномовой матери! На себя теперь пеняйте, сволочи, мать вашу!..

– Эй, подожди, – попытался остановить эльфа Рабинович.

– Ты кому «эй» сказал, урод длинноносый? – завизжал обиженный летун. – «Эй» будешь в сортире кричать, когда тонуть станешь. А теперь, батенька, поздно. Поздно пить боржоми, когда почки отвалились…

И эльф исчез, так и не сказав снова, зачем прилетал…

– А откуда он про боржоми знает? – растерянно поинтересовался Попов.

– Он вообще много чего знает, – меланхолично вздохнул Рабинович. – Ну и кто мне теперь скажет, к какой еще нам гадости готовиться?..

Ответом ему послужил крик с поляны.

– Сэр Робин, сэр Джом! – истошно орал неизвестный. – Выйдите, пожалуйста, наверх. А то я спуститься боюсь.

Не говоря ни слова, вся компания устремилась к выходу из пещеры, чтобы посмотреть, что случилось на этот раз. Первым на поверхность выскочил Рабинович и застыл, удивленно глядя на оборванного паренька, одетого в светло-серый балахон. Сеня прищурился, пытаясь понять, кто это такой, зачем сюда пришел. Остальные присоединились к этому созерцанию, окружив низкорослого паренька.

– Вы меня не помните? – спросил абориген. – Я у вас в команде «покойников» правым хавбеком играл.

– А-а! – вспомнил Рабинович. – Ну и зачем ты сюда пришел? Опять у вас проблемы какие-то?..

– Нет, это у вас проблемы! – затараторил паренек. – Мы вам были очень благодарны за то, что вы так здорово решили наш спор о заливном луге, что когда они приехали и стали набирать добровольцев, мы решили их не пустить. Обе деревни встали, но у нас мало народу и долго мы не продержимся. А они уже один раз нас заставили отступить. Еще чуть-чуть, и все тут будут. Вам бежать нужно. Их слишком много!..

– Подожди, не тараторь! – замахал на аборигена руками Сеня. – Ну, допустим, кто такие «мы», я понял. А кто это «они»? И какие еще добровольцы? Что вообще происходит?

– Сэр Мордред с целым войском вошел сегодня в деревню, – переведя дух, уже спокойнее заговорил парнишка. – Он потребовал людей, чтобы атаковать вас и монстра, который вам помогает. Мы пытаемся их задержать, но силы неравны. И скоро они будут здесь! Послушайте…

Действительно, со стороны двух деревень все явственней и явственней раздавался шум битвы. На поляну доносился звон стали, глухие удары и истошные вопли раненых. Было похоже, что нешуточное сражение разыгралось на той поляне, где друзья оставили тележку приора.

– Че будем делать, мужики? – испуганно поинтересовался Попов. – Надо что-то решать. Люди гибнут.

– А че решать-то? – рявкнул Жомов и захрустел мышцами. – Гибнут из-за нас. Нам и идти их выручать. А остальное значения не имеет!

– Как ни странно, но ты прав, – горько усмехнулся Рабинович. – Оставить их умирать мы не можем…

– Подождите-е-е-е! – истошно заорал неизвестно откуда взявшийся Горыныч. – Вы идиоты или кто? Если сейчас хоть один из вас погибнет в бою, то этому миру придет конец! Вы никому не поможете, а только погубите себя и людей. Единственный ваш шанс спасти их, это как можно быстрее перенестись в свое время. Тогда ни одной из бед, что вы сюда принесли, просто не случится!

– Наверное, он прав, – секунду подумав, согласился с монстром Рабинович. – Мы действительно лишнего тут начудили. Пришла пора это исправить! Пошли, будем сматываться в свое время.

Направившись в пещеру, Рабинович не прошел и двух шагов, как вынужден был остановиться. Шум битвы все приближался, казалось, что волна сражающихся вот-вот выкатится к жилищу Мерлина. Времени для переноса не оставалось вовсе.

– Благородные сэры, видимо, мне снова придется взяться за меч! – трубным гласом провозгласил Грифлет. – Идите вниз, я задержу Мордреда!

– Ничего не выйдет, Гриф, – остановил его Рабинович. – Нам нужен пятый элемент! Без тебя ничего не получится.

– Возьмите с собой этого юношу! – заявил рыцарь, показывая на вестника пальцем. – Он заменит меня.

– Слишком поздно. Мы ничего не успеем ему объяснить. Читать он не умеет, а слов заклинания уже не запомнит, – отмахнулся от Грифлета Сеня. – Э-эх, Корявня бы сюда…

– Хруум-хуум, опять тут бедокурят. Цветочки-лютики! – раздался из подлеска знакомый голос. – Вот не зашел бы к вам, если бы Оберон не просил за вами словно за молодыми росточками присматривать. Хуум, да!

– Корявушка, милый, помоги! – бросилась к нему Ровена. – Пропадем без тебя.

– Хруум-баррурум! – согласился с ней онт. – Конечно, пропадете. Я и так вижу. Торопыги вы быстрорастущие. Для этого и пришел сюда, чтобы вам помочь. А то изгадили мне весь лес. Житья от вас нету! Идите, колдуйте. Я тут постою. Хуум, да!..

Вся компания бросилась в пещеру, лишь молодой абориген поспешил спрятаться в кусты от такого чуда, как Корявень. Последними вниз спускались Горыныч с Мурзиком. Они на несколько секунд замерли, прежде чем скрыться в пещере, и оглянулись назад…

…

С моих слов записано верно. Мною прочитано, и за меня подписано Ахтармерзом Гварнарытусом.

…

Вечно ваш, Мурзик Рабинович…

Алексей Лютый Рабин Гут. Семь бед – один ответ

Часть I Здравствуй, Митгард – новый год!

Глава 1

Снег! Честное слово, снег, стригучий лишай меня порази. Я лежал, засыпанный снегом по самые уши, и не решался открыть глаза, как можно дольше растягивая наслаждение от легкого морозца. Нет, вы только не подумайте, что я пытаюсь дискриминировать другие времена года, но никогда еще я не испытывал такого наслаждения от зимы. И уж тем более не мог себе представить, что отмороженный нос, забитые снегом уши и сосульки на усах могут доставить настоящее удовольствие. А вот смогли! Поскольку наличие снега говорило о том, что мы все-таки покинули опостылевшую Англию и вернулись домой.

Да, забыл представиться. Меня зовут Мурзик, и я – пятилетний кобель немецкой овчарки. Причем рос не где-нибудь в подворотне, а в самом элитном питомнике. Впрочем, вы меня должны помнить, поскольку мы с вами уже знакомились. Ах, не припоминаете? Тогда сейчас так гавкну, что у самых забывчивых вмиг память восстановится. Вплоть до генетической! Хотя нет. Гавкать я все-таки не буду. Во-первых, воспитан слишком хорошо, чтобы, как последняя дворняга, на прохожих орать благим матом. Во-вторых, полную пасть снега получить не хочу. Я ведь в сугробе зарыт, не забывайте. Ну и в-третьих, я не уверен, что у моих спутников сыщутся подгузники. А с испуганными людьми часто всяческие казусы случаются. Тут даже за примером далеко ходить не нужно. Случай один сразу припоминается.

Как-то раз вечером мы с моим хозяином, несравненным Сеней Рабиновичем, пошли на прогулку. Вечерок был тихий, спокойный. Снега тогда на улицах еще не было, а вот морозец ужечувствовался. Мне-то что? У меня шерсть хорошая. Конечно, по лохматости мне до сенбернара далеко, но зато на клацающего зубами бульдога могу свысока посмотреть: дескать, мерзни, мерзни, куцый хвост. А вот Сене моему несладко приходилось. И нос длинный покраснел, и уши начали в трубочку сворачиваться. А все из-за того, что у моего Рабиновича вновь начался период сексуальной активности.

Ей-богу, не пойму я этих людей! Все у них ненормально получается. Ладно еще весной они начинают за сучками… пардон, за самками, то есть женщинами, бегать. Тогда-то все ясно: листики распускаются, цветочки там всякие корявые из-под талого снега лезть начинают. Тут от одних запахов после безвкусной зимы даже у замшелого кобеля крыша с конуры съедет. Но вот чтобы поздней осенью, когда от одного вида голых веток с тоски не то что выть, котов гонять не хочется, пару себе искать – этого я никогда не пойму, хоть без куска говяжьей грудинки меня на Новый год оставьте!

Впрочем, думаю, Рабинович и сам не знал, с чего его на самок потянуло. Но как бы то ни было, Сеня шапку не надел, курточку кожаную не застегнул и таращился на все проходящие мимо особи противоположного пола с таким же выражением немого обожания, с каким баран разглядывает новые ворота. Он (Сеня, не баран, естественно) и с хозяйки того самого закоченевшего лысого бульдога глаз оторвать не мог. Поэтому и внимания не обратил на то, что впереди творится.

А прямо перед нами старушка мопса по аллее вела. Сама-то бабуля миленькая такая. Сухонькая, худенькая. Прямо-таки ходячий суповой набор. У меня даже слюнки от ее вида потекли. Но вот мопс у нее был – не пес, а слоновий ужас. Маленький, лохматый и наглый. Тявкает на всех, кто по пути попадается. А одного дога даже за заднюю лапу цапнуть успел. А у того, сами знаете, пока сигнал от нервных окончаний до головного мозга доберется и там уместиться попытается, лет двенадцать точно пройдет. В общем, дог, может быть, перед смертью и сообразит, что за наглая рожа на него наехала, но к тому времени уже от мопса одни кости останутся. Хотя бы потому, что я слопаю этого хама, если он и на меня гавкнуть попытается.

Впрочем, забивать пасть его вонючей шерстью я не собирался. Просто решил этой гавкающей начинке для вокзальных беляшей сюрприз небольшой устроить. Я подождал, пока суповой набор с блохой на поводке поближе подойдут, а потом, не дожидаясь, пока мопс придумает, как меня облаять, рявкнул на него так, что собака Баскервилей от зависти поперхнулась бы. Оказалось, что переборщил!

Мопс от неожиданности прыгнул старушке под юбку и за что-то там зубами зацепился. За что именно, я не рассмотрел, поскольку воспитания не подзаборного, и женщинам, даже таким костлявым, под юбки не заглядываю, но старушке, видимо, порядочно досталось. Сначала у нее глаза на лоб вылезли, как у краба перед тралом. Затем они куда-то внутрь провалились. Причем так, что гланды стало видно. А уж потом старушка хрюкнула как-то загадочно, схватилась за сердце и плавно, как кирпич с пятиэтажки, спикировала на пятую точку.

Сеня мой, который до этого момента ни ходячий суповой набор, ни ее мопса дефективного замечать не желал, тут же спохватился и уделил старушке достаточное количество своего внимания. То есть внимание-то он сначала мне уделил. Как у него в таких случаях водится, начал альфа-лидера корчить – так заорал «фу» и «место», что не только я его мегаваттной мощности подивился, но и у старушки от сердца отлегло. Она в две секунды на ногах оказалась, давай на моего Сеню орать, словно это не мопс, а он ей там что-то под юбкой зубами прихватил.

В общем, старушка выжила, но Рабинович мне потом два дня нотации читал, как наша соседка малахольная своему нашкодившему коту. Я от его ворчания к концу вторых суток настолько отупел, что едва свою миску в качестве ночного горшка не использовал. Ну и решил я после того случая с внезапным лаем больше не экспериментировать. Поэтому и лежал тихо себе в снегу, наслаждаясь зимней прохладой после опостылевшего английского климата.

Спрашиваете, как мы в Англии оказались?.. Долгая история. Собственно говоря, я ее уже рассказывал однажды. Так что повторяться не буду. Все-таки я вам не «панасоник» какой-нибудь, чтобы ленту можно было перемотать и заново прослушать. Впрочем, если вкратце… Поскольку кто вас знает? Может быть, вы «Санта-Барбару» смотрели в то время, когда я о наших похождениях рассказывал?

А началось все десятого ноября. В наш профессиональный праздник – День работника милиции. Что здесь смешного?! Ну, работаем мы с Сеней в милиции. Я штатной ищейкой, а он моим кинологом, соответственно. Ну и что тут такого? У всех свои недостатки бывают. Некоторые и вовсе директорами бань работают. Или президентами стран там всяких. И никто над ними не смеется.

В общем, есть у нас в стране такой обычай – профессиональные праздники отмечать. Чаще всего с водочкой и вытекающим отсюда похмельем. Мой Сеня тоже не был исключением и каждый год вместе со своими друзьями – омоновцем Ваней Жомовым и Андрюшей Поповым, что экспертом-криминалистом у нас в отделе работает – устраивал небольшую попойку. Небольшую, это в смысле для маленькой компании. В этот раз выпили они граммов по семьсот на брата и пошли «догоняться» в ближайший кабак.

Кстати, вот тоже словечко люди придумали – «догоняться»! Значит, приходят в бар, пьют водку так же, как до этого в лаборатории у Попова, и говорят, что «догоняются». Я вот так, например, понимаю, что когда доберман себя за хвост начинает ловить, то он догоняется. А как люди «догоняются», седалище от стула не поднимая, это уж, извините, выше моего понимания!

Как бы то ни было, трое друзей направились в бар. И нужно же такой гадости случиться, что именно в этот момент занесло в наше время Мерлина, короля Артура и сэра Ланселота Озерного. Этот старый хрыч (ох, попадется он мне как-нибудь вместо кошки!) что-то с заклинаниями своими напутал, и занесло его по спирали времени, как «Запорожец» на крутом повороте. А эти идиоты – Сеня, Жомов и Попов – с пьяных глаз приняли несчастных ископаемых за бродячих металлистов и решили провести задержание. Понятно, что у них голова не варила, но хоть меня бы послушались! Я даже всеми четырьмя лапами в асфальт упирался, чтобы ментов остановить. Но разве такой бульдозер, как Ваня Жомов, остановится? Вот и получилось, что едва мои менты с аборигенами туманного Альбиона сцепились, как всю нашу компанию в древнюю Англию и забросило.

Мне потом подробно объяснил один бродячий уродец трехголовый, из-за чего так случилось, но я повторять это не буду. Во-первых, сейчас причины уже неважны. А во-вторых, объяснения этого монстра вы все равно без бутылки толком не поймете. Главное, что’ занесло нас в рыцарскую Англию – и уж чего потом с нами только не происходило. И в турнирах мы поучаствовали, и с эльфом-психопатом пообщались, и даже бревно ходячее видели. Ну а потом совместными усилиями отыскали берлогу Мерлина, воссоздали его эликсир, и на этом все кончилось. Англии больше нет, и я с огромным удовольствием вдыхаю аромат свежего снега и…

Постойте! А это еще что такое?!

Я тщательно принюхался. Сквозь приятный, морозный запах свежего снега подозрительно наволакивало аптекой. Несколько секунд я никак не мог вспомнить, что это за запах, а потом наконец сообразил – пахло йодом, соленым раствором и слегка какой-то гнилью. А ко всему этому примешивались и вовсе незнакомые запахи. Вот только вожделенного аромата бензина, блаженной вони выхлопных газов и милого сердцу запаха сырого асфальта совершенно не чувствовалось. Да и тишина стояла почти оглушающая. Лишь где-то вдалеке слышался какой-то странный рокот, похожий на шум общего собрания в нашем отделе. Чувствуя, как на загривке волосы поднимаются дыбом, я резко поднялся на все четыре лапы и отряхнул морду от снега.

Так и есть! Я же как нюхом чуял, что напортачат эти дуболомы что-нибудь снова. Ох, сейчас я отступлю от своих принципов и так рявкну, что и в Гималаях слышно будет. Хотя, может быть, для этого и особо напрягаться не нужно будет, ведь я ни фига не понимаю, где мы находимся!..

С безнадежной тоской во взгляде, которой позавидовал бы и череп шута Йорика, я оглянулся по сторонам. Слева от меня возвышались скалистые горы, покрытые мхом, как щеки Сениного дяди, раввина, пейсами. Справа от меня, метрах в тридцати, земля куда-то исчезала, будто кусок пирога в ненасытном поповском желудке, обрываясь отвесной кручей прямо в грязно-серое море, тянувшееся до самого горизонта. Чуть дальше и правее берег врезался в море длинной извилистой косой, а прямо перед моим носом из снега торчали добротные ментовские ботинки с прилипшими к подошвам дубовыми листиками.

Глядя на них, я прямо-таки взбесился. У породистого пса тут, понимаете ли, трагедия настоящая случилась, а это пугало в форме, по вине которого я, между прочим, мотаюсь по всему свету, дрыхнет преспокойно. Нет, голубчик, любовь прошла, завяли помидоры! Сейчас я тебе такую побудку организую, что ты потом спать будешь ложиться только в тумбочку. Причем изнутри еще и на амбарный замок запираться станешь.

Я зарычал, будто лев от приступа геморроя и, плюнув на правила гигиены, вцепился зубами в подошву ботинка. Уперевшись лапами в землю, я принялся трясти ботинок во все стороны с такой силой, что, будь моя жертва поменьше, точно бы потеряла ногу. Однако мусор в башмаках оказался Ваней Жомовым, а этому лосю мои усилия – что «Титанику» ручная помпа. Он только слегка замычал и лениво высунул голову из снега.

– Мурзик, ты че? Офонарел? – удивленно поинтересовался Жомов, растирая кулачищем слипшиеся ресницы. – Чего в такую рань людей будишь? – И тут же резко сел. – Вот те хрен! Откуда горы?

Резонный вопрос! Они, Ванечка, вырасти успели, пока мы по средним и не очень векам гонялись. И люди теперь у нас не в домах, а в норах живут…

– Ты чего разорался, Мурзик? – удивленно отреагировал Жомов на мои вопли. – Я тебе на хвост наступил? Извини тогда…

Все! Больше с этим олухом разговаривать не о чем. Я выплюнул из пасти остатки дубовой листвы и отошел в сторону. Мне хотелось выть, как шавке подворотной, да гордость не позволяла. Поэтому мне только и оставалось, что горестно вздохнуть и примоститься на камне, ожидая дальнейшего развития событий. Впрочем, ждать пришлось недолго.

Пока Ваня удивленно хлопал глазами, пытаясь сообразить, в какой стороне ближайший пивной ларек, очухался мой Сеня. Он как выбрался из снега, так и застыл с открытым ртом, будто призрак коммунизма увидел. Тот самый, который когда-то по Европе бродил. Мне и его облаять жутко хотелось, но стоило только увидеть, как этот олух длинноносый губами от удивления шамкает, пытаясь, видимо, поэтично описать окружающий пейзаж, как все желание пропало куда-то, бодренько вильнул хвостом. Жалко мне Рабиновича. Хозяин все-таки!

– Ванечка, миленький, скажи мне, пожалуйста, ты поросеночка нигде вокруг не видишь? – ласково поинтересовался Сеня, обводя глазами окрестности, а у Жомова от такого непривычного обращения нижняя челюсть отстегнулась.

– А что, здесь разве поросята должны быть? – удивленно произнес Иван, когда наконец смог пристроить челюсть на место. – Мы на свиноферму попали, что ли?

– Я еще не знаю, куда мы попали, но одну свинью я точно прикончу, – все тем же ласковым голоском пролопотал Рабинович, а потом вдруг заорал: – Где Попов, я у тебя спрашиваю?!

Я от удивления даже подпрыгнул на месте, словно спящий кот от автомобильного клаксона, и принялся жалостливо смотреть, как мой хозяин заметался кругами около Жомова. Передавать всю тираду, которую во время своего кругового забега произносил Сеня, не имеет смысла. Достаточно сказать, что, кроме матерных, в ней было всего три слова: «убью», «освежую» и «свинья», употребляемые в различных падежах. Впрочем, понять причины его ругани было можно. Уж если я едва от потрясения Жомова не искусал, то моему Сене проораться и вовсе сам бог велел.

А Андрюши на самом деле нигде видно не было. Окрестный берег был девственно пуст, как холодильник после трехмесячной задержки зарплаты. Я втянул воздух, пытаясь унюхать крайне характерный (и это еще мягко сказано!) запах Попова, однако ничего, кроме довольно сомнительного по качеству аромата моря, не почувствовал. Судя по всему, на этом забытом богом побережье мы были только втроем. Я, Сеня и Жомов. А Андрюша каким-то образом умудрился испариться. Я в недоумении снова огляделся по сторонам.

Того, что случилось с нами после поглощения зелья в пещере у Мерлина, произойти просто не могло. Ахтармерз Гварнарытус, один крайне образованный житель параллельного нашему измерения, очень доходчиво объяснил, что разделиться наша компания просто физически не могла. Согласно каким-то там законам пространственно-временного континуума трое ментов вместе со мной, перенесясь из будущего в прошлое собственного измерения, являлись единым фактором, влияющим на искривление временной спирали, и потеря одного члена группы приводила к таким сильным повреждениям всего существующего мироположения, что могла вызвать общий коллапс нашей вселенной.

В общем, говоря простым языком, если мы переместились куда-то вместе под воздействием одного и того же фактора, то и обратно порознь возвратиться не можем. Иначе всей вселенной конец настанет. То, что мы куда-то переместились из древней Англии, было фактом, не требующим доказательств. Достаточно просто по сторонам посмотреть. Но этот же простейший обзор окрестностей говорил о том, что Андрюши с нами нет. Получалось, что либо трехглавый Ахтармерз врал, как пьяный гопник, либо мы все были уже на том свете.

Я попытался понять, устраивает ли меня такой загробный мир и та компания, в которой мне придется проводить вечность, но обдумать до конца подобное положение не успел: откуда-то с моря донесся дикий вопль. Поначалу мне показалось, что вопит какой-то полусумасшедший кит, по ошибке принявший прибрежный риф за подругу жизни, но буквально после первых пяти нот вопля понял, что рык этот вполне человеческий. Более того, знакомый до спазмов в желудке.

У края обрыва я оказался куда быстрее Жомова с Рабиновичем и сразу понял, что вкушать прелести загробного мира мне еще рановато. Внизу, на огромном камне, метрах в двадцати от берега, прямо посреди пенившихся волн, сидел не кто иной, как Андрюша Попов и вопил во всю мощь своей луженой глотки. Причем орал криминалист так, что попадавшие в поток воздуха из его легких чайки сыпались в воду одна за другой, как «мессершмиты» после зенитного залпа.

По-моему, лишь одной несчастной животине удалось выскользнуть из-под ударной волны Попова. Но чайка, вытаращив от изумления глаза, словно попадья при виде сатаны, полностью потеряла ориентацию и пыталась пролететь сквозь скалу. Скала с таким положением дел соглашаться категорически отказалась, и чайке пришлось добавить к своей контузии легкое сотрясение мозга. Птичка кивнула головой и плавно спикировала в воду, навстречу всплывавшим кверху брюхом из глубин моря оглушенным рыбам. Сеня удивленно осмотрел нестройные ряды почитателей поповского таланта, раскачивающихся на бурных волнах, и хмыкнул.

– Ну что же. По крайней мере треской мы теперь на полгода обеспечены, – вздохнул он и поинтересовался у притихшего Попова: – И что, скажи на милость, ты там делаешь, Андрюша?

– Сеня, кончай свои шуточки и вытащи меня отсюда немедленно! – завопил в ответ криминалист так, что следом за рыбами со дна и мидии кверху брюхом всплыли. – Иначе я такую бучу сейчас устрою, что тебе дежурство на концерте «Арии» медом покажется.

– Голова с печное чело, а мозгу совсем ничего, – развел Рабинович руками. – Сам дерьма натворит, а потом других костерит…

– Так, значит, это твои проделки, Сеня? – угрожающе надвинулся на моего хозяина Ваня.

– Ну а чьи же еще? – Рабинович пожал плечами. – Мы вчера, как домой вернулись, набухались до потери пульса и решили отправиться на горнолыжный курорт. Что, не помнишь?

– Че, серьезно? – Да, похоже, у Жомова от перелетов во времени и пространстве совсем мозги усохли! Хотел я ему пару ласковых сказать, но не стал. Все равно Ваня нормального языка не понимает, а так, как командир ОМОНа, я разговаривать не умею. Хотя в принципе он здорово похоже на меня гавкает.

– Ваня, с такими вещами не шутят. – Мой Рабинович произнес это с таким серьезным видом, что мне пришлось морду лапами закрывать. Иначе своим смехом я ему весь спектакль испортил бы. – Мы же кучу бабок с собой привезли. Вот и решили покутить. – Сеня похлопал себя по карманам: – А кстати, где деньги?..

Ну вот, начинается! Стоит только моему хозяину о деньгах вспомнить, так вокруг хоть трава не расти. Хотя сейчас она и так расти не будет, даже если Сеня «Семь-сорок» ради такого случая слабает! Помню, как-то раз мы с Рабиновичем стояли на контроле у входа на стадион. Болельщиков шмонали, чтобы они всякие запрещенные вещи на стадион не несли. Вроде пивных пластиковых бутылок с неотрезанным горлышком. Так вот, бог весть с чего, но мой Сеня вдруг решил, что где-то червонец посеял. Он тут же обо всем на свете забыл и из комы не вышел, пока этот злополучный червонец в заднем кармане брюк не отыскал. А мне пришлось в дверях встать, иначе мимо нас и гаубицу бы проперли незамеченной.

Вот и сейчас Сеня начал усиленно рыться в карманах, выгребая на свет божий пригоршни самоцветов и расплываясь в улыбке с каждой новой порцией, как кот от очередной дозы валерьянки. Он и про Попова, которого материл на чем свет стоит пару минут назад, забыл, и на Ванечку внимания не обращал, да, по-моему, Рабиновичу и вовсе безразлично стало, где он сейчас находится.

Я на него смотрел и завидовал. Думал, вот бы и мне какое-нибудь хобби найти, вроде грабежа драгоценностей с последующим лобызанием их, чтобы об окружающем нас пейзаже не думать, вот только в голову ничего не шло. Телевизор, понятное дело, нам сюда никто не притащит, а от всех прочих человеческих радостей такой зубной зуд появляется, что хочется хоть кого-нибудь укусить. Хоть кота облезшего, и хрен с ней, с его шерстью в моей пасти! И тут мне вдруг вспомнилась та самая московская сторожевая, которую я перед перелетом в древнюю Англию видел в магазине. Как представил, что я с ней сделаю по возвращении домой, так сразу на душе теплее стало.

А Сеня мой тем временем камушки все из карманов выгреб, пересчитал тщательно и обратно укладывать начал. К тому моменту, когда он закончил, Андрюша уже не орал, а только сипел что-то невнятное с валуна. Видимо, бедняге морская вода в громкоговоритель попала! Жомов успел пистолет почистить и теперь швырял с обрыва булыжниками, стараясь попасть в ту рыбу, которая еще трепыхалась. Я зевнул и посмотрел на Попова. И кто же за тобой, Андрюшенька, в ледяную воду полезет?

– Слушай, Сеня, пошутили и хватит, – взмолился со своего рифа Попов. – Давай, доставай меня отсюда.

– А вот это не выйдет, Андрюшенька, – елейным голосом проговорил мой Рабинович, засовывая последний алмаз в бездонный карман ментовской куртки. – Ты у нас наказан.

– Да ладно, Сеня! Подумаешь, погорячился, сказал, что бучу подниму, – развел руками Попов. – Ну с кем такого не бывает?

– Ни с кем! Такое только с тобой бывает, – отрезал Сеня. – Ну-ка скажи мне, как мент менту, вот это, все вокруг, похоже на наш дом? Объясни мне, что это за место и как нас сюда занесло. Как мы сюда попали, ты, алхимик недорезанный?!

– Так, я чего-то не понял, – встрял в их содержательный диалог Жомов. – Ты же говорил, Сеня, что это лыжный курорт. Прикололся, что ли?

Рабинович после этих слов бессильно рухнул на ближайший камень. Смотреть нужно, Сеня, куда падаешь! Камню-то, конечно, все равно, но ведь секундой раньше я на нем сидел. Не успей я вовремя отскочить, пришлось бы изображать камбалу под рабинадом! Я, конечно, понимаю, что Жомов иногда кого угодно в транс ввести может, но и о любимом псе забывать не следует.

– Так, значит, мы не дома? – тупо поинтересовался Ваня у закатившего глаза Рабиновича, все еще не веря в то, что домой вернуться не удалось.

– Ты совсем тупой или притворяешься? – не выдержал Сеня.

– Да пошел ты… – посоветовал ему Жомов, но почему-то ушел сам.

Минут на десять все трое друзей попросту застыли, пытаясь прийти в себя. Жомов стоял на краю обрыва, глядя вдаль, словно статуя Ильича. Сеня мой застыл на камне в позе роденовского «Мыслителя». Даже Попов, махнув на все рукой, попытался опуститься на пятую точку. Но, получив в физиономию соленой пеной, тут же вскочил и грустно выматерился. Я попытался было подбодрить друзей, бегая от одного к другому, но ничего хорошего из этой затеи не вышло. Жомов от меня отмахнулся, Андрюша на мой лай и внимания не обратил, а преподобный Рабинович и вовсе едва пинка не отвесил… Ну, я тебе припомню, Сенечка!

Впрочем, нужно отдать ему должное. Именно Рабинович первым нарушил затянувшееся молчание. Подняшись с замшелого камня, Сеня подошел к краю обрыва и внимательно посмотрел вниз. Кроме глушеной рыбы, там ничего полезного не было. Да и ту уже волнами по всему заливу разбросало. Рабинович вздохнул.

– Попова вытаскивать нужно, – обреченно проговорил он. – Не дай бог еще насморк поймает на свою жирную задницу.

Ваня подошел и встал рядом, в точности скопировав задумчивую позу Рабиновича. Я тоже пристроился около них, хотя сейчас, впервые за долгое время, даже мне в голову не приходило, как можно выбраться из сложной ситуации. Посмотрев на обоих ментов, я тоже вздохнул и положил голову на лапы. А-а, думайте сами! Не век же мне вас из всякого дерьма вытаскивать.

– Может, отлива дождемся? – Жомов высказал неожиданно здравую мысль. Рабинович удивленно посмотрел на него, а затем перевел взгляд на небо, затянутое серыми, под цвет моря, тучами.

– А вдруг сейчас отлив? – полюбопытствовал он у омоновца. – Разве тут разберешь, который час теперь? Может, наоборот, прилив скоро начнется?

– Ну, тогда он, блин, в натуре, сам до берега доплывет, – пожал плечами Ваня.

– Я тебе доплыву, рожа твоя жлобская! – заорал со своего камня Попов. – Вытаскивайте меня быстрее. Я уже жрать хочу.

– Рыбки сырой пожри, – обиделся на «жлобскую рожу» Жомов. – Тебе, борову, один хрен, что трескать.

– Да заткнитесь вы! – оборвал обоих Рабинович. – Дайте подумать. – И тут же вцепился мне в ошейник. – Мурзик, ты что?!

Я что? Да я ничего! Я просто вскочил с места, чувствуя, как шерсть на загривке поднимается дыбом. Может быть, я еще не говорил, но единственным человеком, рядом с которым я спать ни за что не лягу, является Андрюша Попов. И все из-за ужасающего запаха у него из-под мышек. Там такой аромат стоит, что ментовская «черемуха» по сравнению с ним «Шанелью № 5» кажется. Как Ваня по пьянке под стол ко мне падает, так я бегу сразу, куда глаза глядят, пока они вообще глядеть могут. Людям-то что? У них нюх, как у крота зрение. А у меня от запаха Попова сразу слезы текут и обоняние отшибает напрочь, хуже чем от табака, рассыпанного прямо на свежем следе преступника.

Никогда не думал, что что-нибудь на свете вонять сильнее может. Однако однажды довелось мне встретить типчика, у которого изо рта несло крепче, чем у трех Поповых из-под мышек. Вот уж не думал, что еще когда-нибудь доведется мне этот ароматец почувствовать, а вот на тебе, он тут как тут!

Ставший знакомым запах усиливался с каждой секундой. Мои менты его еще не чувствовали, но мне он так в нос шибанул после девственно чистых ароматов здешнего мира, что я зафыркал, как кот, и невольно назад попятился. А если учесть, что к тому времени я уже стоял ж… извините, крупом к обрыву, то представляете, что могло случиться, если бы меня Сеня за ошейник не поймал. Он удивленно посмотрел на мою перекошенную, как у спрессованного бульдога, физиономию и поднял глаза наверх.

– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, – удивленно присвистнул Рабинович. – Ваня, смотри, какие к нам гости пожаловали!

Жомов посмотрел в указанном Сеней направлении и едва не поперхнулся от смеха. Да и было с чего! Поскольку на скалу прямо перед нами выбрался невесть откуда Ахтармерз Гварнарытус собственной персоной – трехголовая многофункциональная пикирующая газовая горелка. Дракон посмотрел на нас сразу всеми тремя головами, и средняя из них обиженно всхлипнула.

– Ну и как, господа хорошие, это называется? – Ахтармерз обвел крыльями все вокруг.

– Где-то я уже это слышал, – ехидно хмыкнул Рабинович, а Ваня заявил одновременно с ним:

– Привет, Горыныч. А ты че здесь делаешь, блин?

– Это я у вас спросить хочу, гуманоиды бестолковые, – возопил дракон и начал раздуваться. – Вы уж, пожалуйста, объясните мне, что в этот раз натворили. Я же не должен был вместе с вами в эту дыру попасть! Согласно теории Хрелфака Алтырмынского…

– Ты кого гуманоидами обозвал, змеюка говорящая? – возмущенно перебил его Жомов. – Выбирай, гадюка трехглавая, на каком глазу у тебя фонарь первым вырастет!

– И сколько же мне этот беспредел терпеть? – возмутился Горыныч и от обиды увеличился еще вдвое. – Мало того, что таскаете меня за собой, словно крыстапеста домашнего, так еще и обозвать норовите? И это у вас называется цивилизованным ведением диалога. Между прочим, нам еще в первом классе преподавали этику взаимоотношений различных разумных рас параллельных миров. А вас, видимо, даже элементарной вежливости в школе не научили! Я же уже не раз говорил, что с рептилиями вашего мира сходство у меня минимальное…

– Может, хватит? – оборвал его тираду Рабинович, и я облегченно вздохнул. Дай этому ироду волю, он до вечера болтать будет. Или до утра. Смотря который сейчас час.

– Еще раз тебя спрашиваю, ты-то что здесь делаешь? – почему-то присвоил себе Сеня вопрос Жомова.

– Да, видимо, все хуже, чем я думал, – пробурчала себе под нос средняя голова Горыныча и, увидев недоуменные взгляды, направленные на нее, дополнила: – Я вам говорил, господа, что в случае удачного эксперимента по возвращению в ваше настоящее, временная спираль должна была занять нормальное положение и ликвидировать все парадоксы, возникшие из-за вашего неосторожного переноса в прошлое.

– Господи, кошачий ты сын! Если в его вселенной все так разговаривают, в жизни туда в гости не поеду. Впрочем, извините! Слушаем Ахтармерза дальше.

– Видимо, в ваши действия закралась какая-то ошибка, – лишь слегка покосившись в ответ на мою реплику, продолжил он свой рассказ. – И поскольку я как парадокс взаимоотношений между параллельными мирами домой не вернулся, следовательно, вы в данный момент находитесь не у себя дома. Я не ошибся?

– Удивительная проницательность для ленивого второгодника, – фыркнул Рабинович, и дракон еще немного увеличился в размерах. Интересно, он может лопнуть?

– Так, может быть, если ты такой знаток парадоксов, то объяснишь нам, куда мы попали? – продолжал язвить мой Сеня. – Или у тебя кишка тонка? Орешек знаний не колется?

– Ничего мне не колется, – буркнул Ахтармерз и шмыгнул носом. – А я-то думал, что вы мне подскажете, в какую эпоху нас теперь занесло…

– Слушай, Горынушка! – вдруг истошно завопил с валуна Попов. – Давай отношения потом выяснять, а пока придумай, как меня с этой кочки вытащить!

Ахтармерз удивленно посмотрел по сторонам, а затем вытянул над нашими головами шею и заглянул через обрыв. Андрюша Попов переминался с ноги на ногу, стоя на скользком валуне, и отчаянно махал руками, стараясь привлечь к себе внимание. Хорошо, что прибой слабый был. А то куковать бы Попову на пне, словно Русалочке из Копенгагена, до скончания веков. Глядишь, местной достопримечательностью бы стал, если, конечно, его рыбы обиженные не слопали бы на завтрак. А Горыныч по очереди посмотрел на Андрюшу всеми тремя головами и проговорил:

– Нет ничего проще. Сейчас я спущусь и вывезу его оттуда.

– Ты с ума сошел? – испуганно завопил Попов, едва не сбив своим рыком дракона с края уступа. – Чтобы я на птеродактилях летал? Не бывать этому. Я вам не валькирия какая-нибудь. И вообще, высоты боюсь. Уж скорее петух нестись начнет, чем я на эту склизкую животину заберусь.

– Попов, заткнись! – заорал Сеня, но было уже поздно.

Слово не воробей и даже не курица. Поэтому поправить положение оказалось невозможным, и на Андрюшу невесть откуда свалился здоровый черный петух. Пристроившись прямо на подмокшей поповской лысине, командир курятника неистово прокукарекал три раза, клюнул Андрюшу в темечко и, снеся огромное золотистое яйцо, умчался куда-то в сторону морского горизонта.

– Ни хрена себе, курочка Ряба! – удивленно пробормотал контуженный Попов, держа яйцо обоими руками, а затем свалился на пятую точку. – А где та мышка, которая хвостом должна махать?

Мышки поблизости не нашлось, даже компьютерной, зато хвостов было сколько угодно. А точнее, два. Мой Андрюше не подошел, поскольку оказался мелковат размером. Зато хвост Горыныча пришелся в самый раз, и несколько секунд мы с Рабиновичем и Ваней наблюдали смертельный трюк под названием «рыбалка для хвоста». Горыныч, спикировав с уступа прямо к валуну, низко опускаться не решился. Вместо этого он ловко, словно волейболист уходящий мяч, поддел хвостом Попова, подкидывая его метра на два вверх. Андрюша истошно заорал и попытался стукнуть супостата своим богатырским кулаком, но Горыныч ловко увернулся и, подцепив толстяка когтями за шиворот, одним движением перебросил его к нам на уступ.

– Вот это у тебя трюк получился, тигелевая печь трехголовая! – изумился Жомов. – В регби играть никогда не пробовал? Или в американский футбол?

Вместо ответа Горыныч трепыхнулся и вдруг стремительно стал уменьшаться в размерах. От неожиданности мы даже про Попова забыли, уставившись на такую стремительную метаморфозу, происходящую с нашим невольным спутником. Горыныч и раньше нас тешил подобными трюками, но с такой скоростью он еще никогда не уменьшался! Я даже взвизгнул от удивления, словно дворняга, которой на лапу наступили.

– Все. Переохлаждение, – слабеющим голосом пролопотал Ахтармерз в ответ на наши удивленные взгляды и разинутые рты. – Я же вам говорил, что с рептилиями у нас только температурный режим общий.

Ваня Жомов, не медля ни секунды, стянул с себя омоновский бушлат и бросился к тающему на глазах дракону. Он закутал его так, что наружу выглядывали лишь шмыгающие носы всех трех голов, а затем прижал к себе псевдорептилию, будто кормящая мать грудного ребенка. Мой Сеня только удивленно хлопнул челюстями.

– Как он там? – поинтересовался Рабинович, кивнув головой в сторону укутанного Горыныча.

– Спасибо, жить буду, – раздался откуда-то из бушлата комариный писк. – Пока еще холодно, но в норму я приду.

– И то радует, – фыркнул Сеня и, повернувшись к Попову, похлопал его по лысине. – Вот и все, а ты боялась. Даже юбка не помялась.

– Да пошел ты, – буркнул Андрюша и, поднявшись на ноги, посмотрел через край обрыва. – Эх, жалко, рыбы столько пропадает. Сейчас бы ее на сковородочку да с лучком!..

– Перетопчешься, чревоугодник доморощенный, – усмехнулся Рабинович. – С сегодняшнего дня и до того дуба переходишь на подножный корм.

– До какого дуба? – Перепуганный Андрюша, прищурив глаза, всмотрелся вдаль.

– Дурак ты, – констатировал мой Сеня и обвел всех присутствующих взглядом. – Ну что, пошли, что ли?

– Куда? – удивился Иван.

– С этой стороны берег упирается в горы и обрывается в море, – тоном экскурсовода продекламировал Рабинович. – А это значит, что нас ждет дорога в противоположном направлении. Заодно и красотами здешних гор налюбуемся…

Уж простите меня, пожалуйста, но сдержаться я не мог и залаял, словно щенок сопливый! Я-то уже давно решил, что сидя на месте мы ничего выяснить не сможем. И вот теперь до моего гениального хозяина эта мысль тоже дошла. Теперь пойдем вперед и будем надеяться, что где-то там, вдалеке, хоть какие-нибудь люди водятся. А потом… Суп с котом! Эх, где наша не пропадала!..

Глава 2

Пятеро путешественников еле плелись вдоль береговой ленты, обрывающейся в серое море крутыми склонами. Первым шел бронебойный Ваня Жомов, пытаясь расчистить путь для остальных. Он то проламывался через наметенные сугробы по пояс в снегу, словно танк через склад с туалетной бумагой, то скидывал с обрыва довольно большие валуны, а иногда вырывал с корнем какие-то деревья, отдаленно напоминавшие карельские карликовые дубы. Однако у Жомова они вызывали несколько иные ассоциации, напоминая ему одного прошлого знакомого – онта Корявня. Ваня никак не мог забыть бесцеремонное обращение, учиненное этим ходячим пиломатериалом над своей особой, и, выдирая дубки, бормотал себе под нос:

– Экземпляр, говоришь, хороший? В навозе, говоришь, замачивали? Лес, говоришь, бревно дрейфующее, беречь нужно?.. Ну-ну! Я вот домой вернусь, лесорубом, блин, пойду работать. Посмотришь тогда, пенек болтливый, как я о природе забочусь…

Корявня поблизости не было, поэтому наставлять разгулявшегося древогуба на путь истинный никто не собирался. Карликовые деревья летели во все стороны, словно мухи от хлопушки. А Ваня, отдохнув на отрезке с валунами, принимался корчевать следующую мини-рощицу. Рабинович, который тащил позади Жомова Горыныча, все еще завернутого в Ванин бушлат, терпел жомовский беспредел долго, но когда один из дубков пролетел около его носа, едва не попортив Сенину античную красоту, он все-таки не выдержал.

– Ваня, родной, – ласково проговорил Рабинович, поудобнее устраивая под мышкой бушлат с Горынычем. – Если у меня мимо головы еще хоть один куст пролетит, то вокруг тебя стаями камни планировать станут.

– Действительно, с природой этого мира нам нужно быть поаккуратнее, – поддержал его уже отогревшийся Горыныч, высовывая нос средней головы из-под воротника. – Мы ведь даже не знаем, в какую вселенную угодили. И любое воздействие на окружающую среду может вызвать непоправимые катаклизмы данного мира…

– Ты хоть сам понял, что сказал? – полуобернувшись к нежданным оппонентам, поинтересовался Иван. И прежде чем растерявшийся Ахтармерз смог что-то ответить, добавил: – Вот и молчи лучше, керосинка говорящая. А то сейчас выйдешь из бушлата, как индюк из норы, и пойдешь своими двоими снег месить!

– Ваня, а кто тебе сказал, что индюки в норах живут? – поинтересовался Рабинович, удивленный столь сенсационным открытием доморощенного орнитолога.

– Ну, не индюк. Ну, страус! – отмахнулся от него Жомов, выдирая из каменистой почвы очередной куст. – Тебе какая, хрен, разница?

Оспорить новое гениальное утверждение у Сени уже не было сил, и ему оставалось только горестно вздохнуть. Он лишь представил себе страуса, вылезающего из норы, и тут же замотал головой, пытаясь отогнать пугающие образы. Больше того, Сеня постарался думать о чем-то приятном. Например, о новой фуражке, которую он купит взамен утраченной на средства, вырученные после продажи драгоценных камней ювелиру.

«Кстати, ювелира нужно будет найти такого, чтобы разбирался в камнях, но ничего не смыслил в их стоимости, – сосредоточенно подумал Сеня. – Вот только поторговаться нужно как следует. А то они, гады, все норовят честного еврея объегорить!»

И тут Рабинович понял, что сам ни бельмеса не понимает в настоящей ценности самоцветов. К тому же неизвестно еще, что случится с курсом доллара к моменту их возвращения. Да и весы будущего покупателя драгоценных камней проверить не будет никакой возможности, а Сеня на глазок не сможет определить, сколько каратов в каждом камне! От мысли о том, что его действительно могут обмануть, как какого-нибудь якутского чабана, Рабинович застонал.

– Ну, спасибо тебе, Ваня, – сердито проговорил он, глядя в широкую спину добровольного бульдозера. – Умеешь ты людям настроение портить!

От таких слов Жомов на несколько секунд оцепенел, прекратив перепланировку ландшафта. Он, превративший несколько гектаров пересеченной местности в идеально ровную дорогу ради удобства передвижения друзей, не ожидал от них таких подлых обвинений и уже был готов разразиться тирадой в лучших традициях омоно-гоблинской лексики, но в разговор встрял доселе молчавший Андрюша Попов. С трудом переводя дух после непривычно далекого путешествия пешком, он все же нашел в себе силы сердито проворчать:

– Сеня, что ты ко всем цепляешься? Вместо того чтобы ворчать, уж лучше придумал бы что-нибудь на обед.

– А тут, Андрюша, у нас только один вариант существует, – ехидно проговорил Рабинович, оборачиваясь к криминалисту, замыкавшему шествие. – Зажарить твою свиную тушу на той раскладной газовой плите, которую я в руках несу.

– Да прекратите вы издеваться! – вспылил Горыныч и от обиды начал раздуваться. – В конце концов, я к вам в компанию не напрашивался. Это именно из-за ваших идиотских поступков мы до сих пор мотаемся неизвестно где. А я, между прочим, еще домашнее задание по прикладной биоэнергетике не сделал…

– А у меня рыбки дома не кормлены! – поддержал его Попов.

– А я в тире давно не был, – безапелляционно заявил Жомов.

Через пару минут орали все. Попов размахивал руками и после особо обидных выражений в свой адрес горланил так, что, не будь чайки уже осведомлены о возможностях его вокала и не держись они на почтительном расстоянии, их поголовье понесло бы куда более значительный урон, чем во время арии криминалиста на одиноко торчавшем валуне. Впрочем, пострадавшие от воплей Попова все же были. Одного неосторожного лемминга, из-за глупого любопытства высунувшего из норки нос, впечатало в дальнюю стену так, что потом трое кротов в течение суток проводили спасательные работы по его освобождению. Да Горыныча, к тому времени уже вставшего на крыло, едва не сбросило в воду.

Ахтармерз уже вовсю парил над спорящей троицей, закладывая лихие виражи и поливая ментов сверху потоками лингвистических испражнений на тему умственных способностей гуманоидного класса вообще и данных индивидуумов в частности. Рабинович язвил без перерыва, успевая так лихо давать отпор всем своим оппонентам, что его любимая тетя Соня пришла бы в неописуемый восторг и безропотно отдала бы Сене пальму первенства в базарно-торговых перепалках.

У Вани Жомова, чей словарный запас был явно беднее, чем у остальных собравшихся, все аргументы в споре о личных качествах и степени вины кого-либо из четверки сводились в основном к возгласам «а в рыло?» и швырянию в море особо крайних камней. Впрочем, камни на него не обижались. Им было все равно, где лежать, и они тихо тонули, выбирая на дне моря местечко поуютнее для нового места жительства.

Только я в дискуссии не участвовал. (Что я, дурак что ли?) И первое время даже пытался растащить спорщиков, вцепляясь зубами в штанину то одному, то другому. Но затем плюнул на все и, отойдя подальше, начал метить территорию, презрительно поглядывая на ментов. Впрочем, через пару минут мне это занятие крайне надоело. Найдя себе место посуше, я преспокойно улегся на брюхо и, положив голову на передние лапы, закрыл глаза. Мол, кончите орать, разбудите!

Неожиданно этой семейной идиллии пришел конец. Ахтармерз, набравший от злости к тому времени уже приличный размер и максимальную высоту полета, вдруг прекратил участие в перебранке и, развернувшись по направлению недавнего маршрута движения ментов, на несколько секунд завис в воздухе. Затем, резко спикировав вниз и потеряв на пути девяносто процентов объема, опустился на плечо Рабиновича и отчетливо проговорил:

– Не хотелось бы отрывать вас от дискуссии, но мною с высоты бреющего полета замечены подозрительные дымы примерно в двух кабельтовых к норд-осту.

– Уйди, просроченный освежитель воздуха. – Сеня, брезгливо поморщившись от нестерпимого запаха из пастей Горыныча, стряхнул его с плеча и, когда тот спикировал в руки к Попову, поинтересовался:

– И что там происходит?

– Думаю, эскадра адмирала Тирпица прикрывает высадку десанта в Норвегии, – рапортовал Горыныч и тут же двумя крайними головами удивленно посмотрел на третью. – Упс!..

– А Тирпиц, это кто? – ничего не понимая, поинтересовался Жомов.

– Ваня в кожаном пальто! – буркнул Рабинович и, не дожидаясь комментариев на свою реплику, кивнул головой. – Ладно. Пошли посмотрим. Где дым – там люди. По крайней мере выясним, где находимся.

Пришлось прекратить изображать спящую принцессу и бежать вперед, оставив далеко позади остальных путешественников. Горыныч, вновь успев основательно промерзнуть на холодном и сыром воздухе загадочного побережья, опять переместился в теплое нутро жомовского бушлата. Правда, на этот раз его тащил на себе Андрюша, отфыркиваясь от натуги и что-то бормоча под нос. Однако неожиданно для всех ленивый и неповоротливый криминалист в этот раз не отставал от более искушенных в пеших прогулках друзей.

Жомов уменьшил свое рвение по уничтожению местной фауны и убирал с дороги лишь то, что действительно мешало пройти. Впрочем, таких препятствий было немного, поскольку относительно ровная часть скалистого берега значительно увеличилась. Более того, уже успевшие намозолить глаза горы, судя по всему, не более чем в километре прямо по курсу заканчивались, отступая куда-то на север.

Впрочем, север в этой части света друзья смогли определить лишь довольно относительно. Направление они выдерживали именно то, которое указал Горыныч, однако тот и сам не понимал, что за местный леший дернул его за язык сказать именно о двух кабельтовых к норд-осту. Да и про адмирала Тирпица он в жизни не слыхал. История Земли в его измерении – предмет факультативный, и ходить на него совсем необязательно. Тем более второгодникам начальных классов!

Пока три ошалевшие головы Горыныча телепатически спорили между собой о причинах, побудивших буйную среднюю черепушку нести несусветную чушь, его толстоватый рикша следом за Рабиновичем и Жомовым мчался со всех ног в сторону многочисленных дымов, уже отлично видных с земли. Собственно говоря, всем было абсолютно по барабану, что’ именно там впереди загрязняет девственный воздух – эскадра Тирпица или цементный завод – главное, что столько дыма могли произвести только люди. А ничего другого уставшим, измученным и озверевшим от отсутствия возможности хоть кого-нибудь разогнать или забрать в «трюм» ментам и не требовалось.

– Ох, ни хрена себе! – возмутился Жомов, тормозя на краю плато, словно паровой каток на повороте. – Это что еще за беспредел?

Дальше дорога уходила вниз. Собственно говоря, сказать, что она уходила, было не совсем правильно. Если здесь и была когда-то какая-нибудьдорога, то она точно давно ушла, оставив за собой усеянный валунами склон. Спуск вниз был довольно крутым, зато сразу за ним лежало дивное в прошлом плато, ныне оскверненное многочисленными пожарами.

Внизу, на берегу довольно симпатичного залива, на берегу узкой речки некогда стояла небольшая деревня. То, что она собой представляла раньше, сейчас разобрать было трудно, поскольку большинство домов полыхали вовсю. Впрочем, если судить по корявому строению на небольшой возвышенности чуть вдали от берега, шедевров архитектуры в этой части света явно не существовало. Само по себе оно представляло редкостную помесь свинарника с водонапорной башней, да к тому же было окружено частоколом из заостренных бревен, по углам которого торчали косые башенки со съехавшими, как у рокеров после удара Вани Жомова, крышами. Ну а дополняли антураж окружающего пейзажа несколько корявых одномачтовых лодок около деревянного заплесневелого пирса.

– Вот это да! Дракары, – пробормотал изумленный Попов, юзом тормозя около Жомова.

– Да мне по хрену, драные это куры или ощипанные петухи! – рявкнул на него Ваня. – Ты посмотри, что внизу творится.

Андрей посмотрел вниз и покачал головой. Там, на берегу залива, между полыхающих домов метались какие-то люди. Впрочем, с представителями гомо сапиенс у этих существ было весьма отдаленное сходство. Большинство из тех, кто носился по берегу, скорее напоминали озверевших после литра самого крепкого самогона пещерных медведей, чем кого-либо другого. Одетые в какие-то шкуры и столь же мохнатые башмаки, с рогатыми шлемами на заросших бородами мордах, аборигены бегали взад и вперед между горящих строений, вопя и размахивая мечами довольно угрожающего вида. А прямо перед обрывом, на котором стояли менты, два мохнорылых изувера хохоча тащили к кораблям полураздетую женщину.

– Либо мы оказались на съемках нового блокбастера Никиты Михалкова под названием «Без цирюльника и не в Сибири», либо наш самолет при совершении рейса Англия – Отдел внутренних дел совершил вынужденную посадку бог весть в каком времени, – меланхолично проговорил Сеня Рабинович, не отрывая взгляда от зрелища первородного буйства. – Надо бы кого-то убить.

– А что сразу Попов-то?! – возмутился Андрюша, приняв на свой счет последнюю реплику. – Вы, между прочим, сами половину ингредиентов собирали!

– Да пошел ты со своими стонами прокурора жалобить! – отмахнулся от него Жомов и, хлопнув Рабиновича по плечу, спросил: – Ну что, Сеня, пошли разомнемся?

– А оно нам надо? – Рабинович удивленно посмотрел на друга. – Что мы с этого будем иметь?

– Вот морда торгашеская! – изумился Ваня. – Вместо того чтобы, блин, собственную выгоду высчитывать, мог бы подумать о чести этого, как его?.. Ну, блин, как форму-то по-другому называют?

– Мундир, – оторопело ответил Сеня, не ожидавший от Жомова столь возвышенных мотивов.

– Вот именно! О чести мундира нужно думать, – рявкнул Жомов, от нетерпения притоптывая на месте. – Мы, может быть, вообще единственные менты на сотню километров. Так кто тут тогда за порядком следить будет? А то посмотри, как гопота распоясалась! Совсем страх потеряли.

– Дорогой ты мой омоновец, ты зенки-то разуй! – возмутился Рабинович. – Тут тебе не митинг протеста, а война идет. И вообще, мы не у себя дома. Тут совсем другие обстоятельства.

– И еще нужно напомнить вам, господа, – встрял в дискуссию отогревшийся Горыныч, – что, поскольку вы еще не вернулись домой, судьба вашего мира висит на волоске. Если хоть один из вас погибнет…

– Слышали мы все это уже сто раз. Так что помолчи, лампа паяльная! – оборвал его Жомов. – Раз уж я сегодня на дежурство в отдел не попаду, так хоть тут оторваться не мешайте. Ну, душа истосковалась! – Ваня достал из кобуры пистолет и швырнул его оторопевшему Попову. – Держи. Прикроешь, если что. – И, больше не обращая ни на кого внимания, бросился вниз по склону.

Рабинович несколько секунд растерянно смотрел вслед этому озверевшему защитнику правопорядка, не зная, что предпринять, но когда к своему вящему изумлению увидел, что я с громким лаем помчался на замшелых аборигенов впереди доблестного омоновца, устремился следом за нами. Осиротевшему Попову ничего не оставалось, кроме как бросить на камни Ванин бушлат с завернутым в него карманным драконом и последовать примеру друзей.

Два волосатых диплодока, увидев невесть откуда взявшихся людей в диковинных нарядах, на секунду оторопели. Ближний к Жомову здоровый рыжий детина даже снял с головы шлем и почесал маковку, пытаясь понять, что за звери такие на него нападают. Эх, если бы он знал, что за звери менты, то бросился бы бежать без оглядки. Однако такие чудища аборигену были неведомы, и он, стукнув себя в грудь правой рукой с зажатым в ней мечом (из-за чего срезал изрядный кусок бороды!), нечленораздельно замычал и, отпустив дамочку в неглиже, бросился навстречу омоновцу.

Рыжий идиот, видимо, решил, что может одной левой разделаться с российским ментом, вооруженным всего-навсего резиновой дубинкой. Он взмахнул над головой огромным двуручным мечом и решил обрушить его сверху, перерубив пополам вмешавшегося в его сексуальные домогательства Жомова. Однако не тут-то было! Ваня стремительно нырнул под руку дикарю и, проведя классический бросок через бедро (чем непременно в другое время заслужил бы одобрение от президента!), приложился рукояткой дубинки к окованному стальными обручами кожаному шлему самонадеянного нахала.

Дубинка сработала именно так, как от нее и ожидали! То есть произвела на местную сталь тот же эффект, что и на доспехи рыцарей в средневековой Англии. От удара неимоверной силы закованную в стальные обручи голову насильника вогнало в прибрежный песок почти на полметра, отчего ее хозяин оказался вертикально воткнутым в грунт подобно заправской свае. Жомов презрительно фыркнул и, выдернув рыжего за ноги, небрежно бросил на землю.

– Лежать, бояться! – скомандовал он. – Раздвинь ноги, урод. Руки за голову и не шевелиться.

Однако побывавший в песке варвар оказался глух к инструкциям омоновца. Он как лежал распластанным на грунте, так и не пошевелился. Зато пошевелился его более тщедушный приятель, который, судя по всему, относился к тем людям, что учатся только на своих ошибках. Ему бы бежать подальше сломя голову, ноги, руки, позвоночник, поскольку, если бы это принялся делать Ваня, получилось бы намного больнее. Однако вместо этого завернутый в вонючие шкуры псих подскочил к Жомову сзади и что есть силы саданул окованной медью дубинкой по затылку омоновца. Ваня медленно развернулся.

– Вот это, ни хрена себе, уважение к власти, – зло прокомментировал поступок неразумного наглеца омоновец. – Ты совсем оборзел, урод? Быдло поганое! Ну, сейчас огребешь на всю катушку, чмо педальное.

Ни секунды не мешкая, Ваня принялся выполнять свое обещание. В первую очередь ударом милицейской дубинки он выбил оружие из рук ошеломленного варвара, а затем заехал ему кулаком в ухо. Бородатый абориген пошатнулся, но удар выдержал, на удивление Ивана. Уж лучше бы ему было сразу упасть! Озверевший от такого непочтения к собственному труду, Жомов схватил полуоглушенного варвара в охапку и, подняв над головой, бросил на песок. Совсем растерявшийся экс-насильник решил прикинуться змеей и уползти от разгневанного омоновца. И неизвестно, удалось бы ему это или нет, кабы не подоспели Рабинович с Поповым. Сеня для начала обогнал Жомова и дал пинка аборигену, видимо, для увеличения скорости передвижения оного, а затем оттолкнул назад Ивана.

– Превышение должностных полномочий и необоснованное применение силовых воздействий при задержании, – с трудом переводя дух, проговорил Сеня. – Статья не помню какая, но дадут тебе по ней немало.

– Ни хрена себе, «необоснованное»! – возмутился Жомов, все еще пытаясь добраться до бородатого изверга. – Да он меня дубьем своим по чайнику так шандарахнул, что у меня птички в глазах заплясали…

– Были бы мозги, наверное, в тазобедренный сустав бы ссыпались, – перебил его Рабинович и повернулся к девушке: – Вы в порядке, мадемуазель?

Изумленная появлением странных людей не меньше, чем ее недавние мучители, девушка потеряла дар речи и смогла только кивнуть головой. Сеня, пристально осмотрев ее с ног до головы, пришел к выводу, что данная особа совсем не в его вкусе. Однако на рыцарский жест все же решился.

– Вы простудитесь, мисс, – сокрушенно покачав головой, проговорил он и, стянув с оторопевшего Попова его форменную куртку, накинул ее на плечи девушки. – Вот так-то лучше!

Андрюша от такой наглости на несколько секунд не только, подобно «мисс Доисторическая Деревня», потерял дар речи, а также способность к движению, возможности к аналитическому мышлению, навыки криминалиста и забыл таблицу умножения. Через пару мгновений придя в себя, он сделал вокруг дамочки несколько танцевальных па, пытаясь то ли выразить восторг поступком Рабиновича, то ли содрать с аборигенки казенное имущество, а затем, обреченно махнув рукой, бросился вдогонку за двумя друзьями, с ходу ворвавшимися в разоренную деревню.

В общем и целом внутри поселения дикарей творился тот же самый беспредел, что и на ее окраине. Мелкие разрозненные группы лохматых варваров тащили по грязным улочкам тюки с награбленным добром, конвоировали в сторону гавани визжащих женщин и с огромным удовольствием запаливали немногие уцелевшие дома. Из-за собственного эгоизма трое доблестных сотрудников милиции решили помешать этому феерическому карнавалу. Они били мародеров, отшибали почки у грабителей и выкручивали поджигателям руки. А я довершал разгром врагов, избирательно выкусывая у некоторых филейные части исключительно из человеколюбивых побуждений, дабы более доходчиво объяснить дикарям, что нужно быстренько делать ноги! В общем, оторвались друзья на всю катушку. Даже Андрюша временно позабыл про экспроприированную Сеней куртку и размахивал над головой дубинкой, будто поп кадилом во время крестного хода.

Впрочем, троим ментам в компании со мной даже особо напрягаться не пришлось. Варваров в пределах почти до конца разоренной деревни оказалось на удивление мало. Трое друзей, видевшие еще несколько минут назад с вершины обрыва довольно внушительную толпу дикарей, метавшихся между домов, словно бабки-торговки пирожками, спасающиеся от наряда милиции, были несказанно удивлены внезапным безлюдьем. Впрочем, расстраивало это обстоятельство одного лишь Жомова, пропитавшегося воинственно-омоновскими настроениями. Остальные, напротив, ничуть не тяготились отсутствием лохматой орды. А Андрюша Попов даже попытался поджарить в пламени горящей избы кусок жирного бекона.

– Совсем помешался на жратве, – покрутил пальцем у виска Сеня, глядя на исходящего слюной криминалиста. – Я вот все думаю, Андрей, как ты при таком аппетите до сих пор своих рыбок аквариумных не сожрал?

– Очень остроумно, – огрызнулся Попов. – Ты, Сеня, с каждым днем все больше и больше проявляешь свой истинный уровень интеллекта. Сенека в ментовской шкуре! И вообще, не трогай рыбок. Это святое.

– Да куда же они все подевались? – растерянно пробормотал Жомов, имея в виду отнюдь не Андрюшиных рыбок. Однако Рабинович не был бы самим собой, если бы не сострил.

– Как «куда подевались»? – поинтересовался он, обеспокоенно заглядывая Жомову в лицо. – Как сидели в аквариуме, так и сидят. Если их, конечно, Андрюшина мама коту не отдала или сама не слопала.

– Ты чего мелешь? Откуда здесь Андрюхина мама? – удивился Иван и тут же сообразил, куда ветер дует. – Слушай, Рабинович, достал ты уже со своими приколами. В натуре, доведешь ты меня когда-нибудь до состояния экстаза.

После этой реплики Рабинович с Поповым разразились просто диким, в соответствии с окружающим пейзажем, хохотом. Сеня сложился пополам, пытаясь себе представить тот способ, каким он будет доводить Жомова до экстаза, а Попов и вовсе выронил в грязь палку с куском ветчины, которую пытался поджарить на большом (в прямом смысле этого слова!) огне. Впрочем, эта утрата большого значения не имела. Кулинарный процесс все равно пришлось бы отложить, так как Андрюшиным хохотом задуло пламя на ближайших бревнах.

– Придурки, – обиделся на друзей Иван и отвесил Попову такую оплеуху, что тот поперхнулся смехом.

– Нормально, – проговорил он, разгибаясь. – Значит, прикалывается Рабинович, а тумаки мне достаются? Ментяра ты поганый, Ваня, после этого.

– От ментяры и слышу, – буркнул Жомов и тут же замер, услышав, как я бешено лаю с той стороны села, где на холме возвышалась еще не успевшая сгореть местная примитивная крепость.

– А ну-ка за мной! – скомандовал Иван и помчался на мой призыв.

Сеню дважды просить не пришлось – в нем пробудились отцовские чувства. Только от одной мысли о том, что его любимцу какие-то доисторические уроды могут нанести телесные повреждения, Рабинович пришел в такую ярость, что в конце короткого забега обошел рвущегося в бой Жомова на два корпуса. Любой спринтер бы позавидовал!

Зрелище, представшее перед ними, могло бы разгневать кого угодно, будь он хоть невозмутимым тибетским ламой. Представьте, четверо бородатых придурков, окружив пса, тыкали в меня пиками, а я мужественно уворачивался от ударов, успевая попутно цапнуть кого-нибудь из бандитов за руку. Увидев это, Жомов с Рабиновичем настолько озверели, что даже не обратили внимания на то, что происходит вокруг.

– Ни хрена себе, местные наших бьют?! – возмутился Жомов и, размахивая дубинкой, бросился на супостатов. – Ну, держитесь. Сейчас крыши по округе летать начнут, в натуре!

Однако Сеня вновь опередил его и первым врезался в непочтительных аборигенов. Несколько ударов «демократизатором» по излишне разгоряченным головам – и подбежавшему Жомову оставалось только развести руками с досады. В этот раз, Ваня, ты не успел! Но долго горевать омоновцу не пришлось, потому как я, поймавший кураж, вновь яростно зарычал и рванулся вперед с такой силой, что вцепившегося в мой ошейник Рабиновича протащило пару метров по земле. Даже борозда осталась, хоть картошку сажай! Сеня, сумев все же затормозить, удивленно присвистнул.

– Ваня, похоже, в этот раз мы крупно попали, – проговорил Рабинович.

Жомов обернулся. Прямо за его спиной, угрожающе скаля зубы, толпилось все варварское воинство общим количеством более сотни голов крупного, мелкого и среднего рогато-бородатого скота. Причем часть этих уродов была вооружена луками. Видимо, аборигены, вволю натешившись во вражеской деревне, решили взять штурмом замок местного феодала и даже приступили к осуществлению своего коварного плана, однако вмешательство в битву российских ментов в корне изменило их намерения. И теперь воинственно настроенные варвары желали сделать из Рабиновича с Жомовым что-то вроде мясного рагу.

Ваня, конечно, был парнем не робкого десятка и несравненного безрассудства. Он и один в омоновской форме не побоялся бы выйти против всего этого сброда гопников, однако наличие у противника дальнобойного оружия при отсутствии у Жомова элементарного средства предохранения в виде бронежилета заставило и его умерить пыл. Что до Рабиновича, то Сеня и вовсе озадаченно озирался по сторонам, высматривая Попова с табельным пистолетом.

Андрюша не заставил себя долго ждать. Покрасневший и запыхавшийся, он выскочил к друзьям из ближайшего проулка и тут же застыл, узрев перед собой сборную команду по регби в пещерном варианте. Впрочем, замешательство Попова длилось недолго. С присущей ему изобретательностью, Андрей выхватил из кармана жомовский табельный пистолет и поднял его над головой.

– Остановитесь, дети порока и безумства! – во всю мощь своих легких завопил он. Аборигены действительно замерли. Хотя скорее всего причиной этого был поповский рев, а не его грозный вид. Но Андрея это не волновало, и он продолжил представление.

– Предлагаю немедленно сдаться и бросить оружие, – продолжал вопить он, мастерски переходя из одного образа в другой. – Вы под прицелом снайперов, и мне приказано никого живыми не брать. Поэтому при продолжении сопротивления я всех поражу громом небесным…

И поразил! Правда, не всех, а только Жомова с Рабиновичем, когда при попытке Андрюши сделать предупредительный выстрел в воздух пистолет дал осечку. Затем еще одну. И еще! Попов, не веря в происходящее, рассеянно повертел пистолет в руках и даже заглянул в ствол. Аборигены же, на миг поверившие в возможность умереть от грома, увидев эти растерянные манипуляции толстяка, издевательски загоготали и не спеша расступились в стороны, открывая лучникам сектора обстрела.

– Эх, не было печали, да черти накачали! – горестно вздохнул Андрюша, глядя на обленившийся пистолет, и тут же раззявил от удивления рот.

Прямо перед толпой дикарей, готовившихся наброситься всем стадом на троих ментов, вдруг из ниоткуда появились два огромных трехметровых зеленых беса и, без лишних разговоров сцапав ближайшего любителя медвежьих шкур, принялись накачивать его водкой «Абсолют». Тот первое время, булькая, пытался отплевываться, а затем во всю глотку проорал абсолютно пьяным голосом первые строчки разудалой песни норвежских разбойников «Из-за острова на стрежень» и замертво свалился на засыпанную пеплом землю. Бесы переглянулись и, удовлетворенно кивнув головой, схватили следующего дебошира.

Все остальное варварское войско в изумлении застыло. Если бы здесь был хоть какой-нибудь завалявшийся Васнецов, то получился бы идеальный групповой портрет под названием «Возвращение мужа из командировки…». Однако куда более изумленной оказалась физиономия Жомова. Первые несколько секунд, созерцая это безобразие, он лишь раскрывал и закрывал рот, словно корова перед стогом сена, а затем завопил:

– Вы что, козлы рогатые, охренели совсем? Такую вещь на этих придурков переводите? А ну, марш отсюда к чертовой матери! И посмейте только водку с собой забрать.

Два зеленых беса-переростка удивленно переглянулись, а затем вопросительно посмотрели на Попова. Тот почему-то понял их правильно и неожиданно для себя самого, выхватив из заплечного мешка серебряный крест, замахнулся им на покорно ждавших указаний демонов. А Рабинович, вцепившись обеими руками в отвалившуюся челюсть, с удивлением выслушал дальнейшее напутствие Андрюши.

– Идите с богом, дети мои, – с выпученными глазами пролопотал Попов. – Делайте, что он говорит. – И вдруг, придя в себя, заорал: – Пошли на хрен, недоумки!

Бесы снова удивленно переглянулись, а затем с истинно армейской точностью выполнили приказ Попова. То есть наступили ногами на мужское достоинство опоенного ранее аборигена. Тот в одну секунду протрезвел и заорал от боли так, что позавидовала бы любая автосигнализация. Андрюша от такого оборота событий и вовсе растерялся. Он растерянно оглянулся по сторонам, как бы спрашивая совета у друзей. Однако Ваня Жомов только озверело сгибал и разгибал дубинку в руке, с садистской ухмылкой глядя на двух посланников ада, не желавших расставаться с водкой, а Сеня Рабинович лишь развел руками. Дескать, предупреждал я тебя следить за своими базарами? Вот теперь сам и выпутывайся. Попов сплюнул и повернулся к бесам, до сих пор с остервенением выполнявшим его последнее приказание.

– Мужики, вы почто животинку тираните? Отпустите, ему же больно, – ласково проговорил Андрюша, однако зеленые садисты его просьбу проигнорировали. И тут Попов вдруг выпалил ни с того ни с сего, окончательно ошарашив и без того изумленного Сеню.

– В тихом омуте черти водятся! – завопил он так, что половина стоявших перед ним аборигенов покатились с ног, сбитые взрывной волной. А два трехметровых беса, переглянувшись в очередной раз, бросились бегом к ближайшей речке и со всего маху плюхнулись в воду. Несколько секунд их спины с невысоким гребнем вдоль позвоночника еще торчали над мелководьем, а затем будто растаяли в воздухе.

– Ну вот, доброе дело Андрюша сделал, – прокомментировал ситуацию Рабинович. – Теперь местные бабы ему спасибо скажут, когда пойдут на речку белье полоскать и увидят на дне отвратные зеленые рожи. Интересно, Андрюша, как ты думаешь, долго после такого подарка эта деревня тут простоит?

Попов окрысился, готовя сольную тираду в ответ на такое бессовестное обвинение, но ответить не успел: именно в этот момент над головами все еще пребывавшей в оцепенении варварской хоккейной дружины появился пикирующий бомбардировщик в лице (а точнее, в трех лицах!) Горыныча. Прибывший к шапочному разбору огнедышащий птеродактиль, пытаясь оценить ситуацию, на несколько секунд застыл на месте, отчаянно размахивая крыльями, а затем решил пройтись над головами аборигенов, будто «фантом» над позицией талибов.

Его появление для несчастных бородачей оказалось откровенным перебором, и весь доисторический штурмовой отряд, подняв дикий вой, бросился к пирсу, словно стадо ошалевших от иприта бизонов. Я, конечно, взял на себя почетную миссию проводить гостей до порога и успокоился только тогда, когда последний из варваров забрался в деревянные ковши-переростки, которые совсем недавно Попов обозвал «дракарами».

– Ты, как всегда, вовремя, – язвительно похвалил Ахтармерза Рабинович, провожая взглядом улепетывающего с поля боя противника. – Мурзик, ко мне!

А пошел ты… котов гладить, альфа-лидер хренов! Между прочим, у меня тоже азарт проснулся, а все азартные существа глухи к голосу разума. Тем более твоего!..

– А я, господа, между прочим, не прохлаждался, – возмутился на Сенины слова Ахтармерз. – Вы меня бросили, не удосужившись подготовить к предстоящей операции. И мне пришлось самому вспоминать все оскорбления, которые вы нанесли моему чувствительному самолюбию за время нашего знакомства.

– Это еще на хрена? – удивленно поинтересовался Жомов, прижимая к груди оставленную бесами полупустую литровую бутылку «Абсолюта».

– Чтобы форму набрать, – шмыгнул всеми тремя носами Горыныч и стремительно начал уменьшаться в размерах. – Ну вот, опять переохладился!..

– Интересно, во что нам обойдется пошив костюмчика для этого летающего термометра? – пробормотал себе под нос Рабинович, с тяжким вздохом заворачивая дракона в собственную кожаную куртку, а затем повернулся в сторону пирса. – Мурзик, ко мне, я сказал!

Дракары варваров, беспорядочно махая веслами, уже улепетывали в даль от берега во всю прыть, поэтому я посчитал свою миссию выполненной и не торопясь отреагировал на зов хозяина, то есть направился к Рабиновичу ленивой трусцой, призванной, видимо, изображать спринтерский бег после разгрузки вагона с мукой. Я даже для убедительности вывалил из пасти бордовый язык, но, старательно изображая усталость, не забывал по дороге обнюхивать все подозрительные места. Нужно же, мол, кому-то провести разведку, пока другие прохлаждаются. А то, кто его знает, что нас тут за напасти поджидать могут!

Тем временем ворота осажденной цитадели распахнулись, и из них навстречу спасателям в милицейской форме выбралась разношерстная толпа местного населения, мало чем отличавшаяся от разогнанной недавно друзьями банды мародеров. Пожалуй, главной и единственной разницей между осажденными и осаждавшими было наличие в рядах первых женщин всех размеров и мастей, а также всклокоченных ребятишек. А возглавлял процессию седоволосый великан, запакованный в кожу с ног до головы, будто рокер на концерте «Арии». Не дойдя нескольких шагов до застывших в выжидательной позе друзей, предводитель местного дворянства и отец окружной демократии вдруг бухнулся на колени. За ним в грязь повалился и весь разношерстный эскорт.

– Ой, смилуйтесь, баре милостливые, бояре сердешные! Не губите вы нас, дурней безродных! – завопил великан и, получив подзатыльник от какой-то старухи, пристроившейся у него за кормой, прокашлялся. – Именем Одина заклинаю я вас, ворлоки Муспелльсхейма, не губите остатки моего селения, и без того разоренного разбойниками Эрика Рыжего!..

Глава 3

Похоже, трое доблестных сотрудников российской милиции постепенно теряют способность удивляться. Да и немудрено, поскольку после двух перелетов во времени и пространстве даже такой конченый идиот, как наш начальник отдела, стал бы воспринимать как должное даже внезапное назначение его министром обороны. А уж мои боевые товарищи и вовсе смотрели на аборигенов, как обожравшиеся коты на пробегавших мимо мышей, и делали вид, что всю жизнь только тем и занимались, что принимали королевские почести.

Я тихо сидел в сторонке и наблюдал за разношерстной толпой оборванцев, вывалившихся из-за стен жалкого подобия английских замков. Собственно говоря, их внешность и манеры меня волновали мало. А наблюдал я за варварами с одной-единственной целью – попытаться просчитать, сколько на каждом из них находится блох, и выбрать тот объект, от которого мне следует держаться на максимально далеком расстоянии.

Средство защиты от этих наглых паразитов у меня, конечно, было. Этакий антиблошиный дезодорант в лице Горыныча, от одного дыхания которого не только блохи мрут, но и любой токсикоман может получить столь незабываемые ощущения, что о дихлофосе и «моменте» даже думать забудет. Однако мне почему-то не хотелось несколько дней вонять, как приличное торфяное болото. Но от одной только мысли о том, что эти маленькие, наглые, кусачие твари будут ползать у меня по морде и залезать в уши, я готов был впасть в настоящую панику. Примерно в такую же, какую устраивают некоторые человеческие самочки при виде безобидных мышей. А что, у каждого свои слабости имеются!..

В общем, наблюдая за приближением делегации закутанных в шкуры питекантропов, я весь напрягся, готовый дать отпор любому немытому варвару, желающему приблизиться ко мне на расстояние вытянутой руки. Пытаться им рассказать о своей неприязни было бесполезно, поскольку я сильно сомневался, что эти ходячие притоны паразитов понимают хотя бы человеческую речь. Поэтому мне ничего другого и не оставалось, как оскалить зубы и прижать уши к голове, всем своим видом показывая крайнюю степень неприязни к нашим новым знакомым. Видимо, это мне удалось, поскольку делегация спасенных человекообразных обезьян старалась держаться от меня подальше.

Через некоторое время после падения аборигенов в грязь, отбивания поклонов и пространной тирады седовласого вождя, почти не уступавшего ростом Жомову, в окрестностях наступила относительная тишина, нарушаемая лишь потрескиванием горящих домов, негромким шумом прибоя да карканьем воронья, слетевшегося, как это водится во все времена, на праздник, подобный недавнему карнавалу в деревне. Андрюша Попов подозрительно посмотрел на небо, видимо, решив произнести давний заговор от сглаза, типа «каркай на свою шею», но мой Сеня разгадал этот коварный замысел. Помня о том, что может произойти после неосторожных высказываний криминалиста, он без зазрения совести врезал Попову носком ботинка по лодыжке. И правильно сделал! Иначе я сам бы говорливого Андрюшу за что-нибудь укусил. Желательно за язык!

– Ты что, рожа еврейская, охренел совсем? – возмутился Попов, который еще мог безропотно терпеть тычки от гориллы Жомова, но подобное отношение к себе со стороны остальных считал сущим непотребством.

– Рот держи закрытым, крестоносец хренов, – едва слышно прошипел в ответ Сеня, а Жомов показал обоим кулак.

Седовласый орангутанг в рокерском прикиде слов Рабиновича не слышал. Зато хорошо разобрал то, что сказал Попов. С выражением полной и абсолютной, как космический вакуум, тупости на лице он воззрился на побагровевшего от обиды Андрюшу и трясущимися губами произнес:

– Не ведаю я, о чем молвишь ты, о величайший из ворлоков Муспелльсхейма, однако тон твоей речи говорит о страшном для простых смертных гневе. Не ведаю я, чем мог оскорбить тебя, величайший из сынов Аска и Эмблы, и все же не посчитаю за позор просить у тебя прощения. Сменишь ли ты свой гнев на милость?

– Угу, сменю, – сердито буркнул Попов и прищурившись посмотрел на Сеню. – Только если еще какая-нибудь сволочь попытается на меня наехать, пусть на помощь моего могущества не рассчитывает!

Рабинович лишь развел руками и, паясничая, поклонился в знак полной покорности с решением Его Наисвятейшества. Впрочем, не знаю, как мои спутники, но лично я уже давно догадался, куда именно мы попали. Судя по окружающему пейзажу, внешнему виду аборигенов и разговорам их вождя, мы находились на территории древней Скандинавии. Причем, о-очень древней! В какой именно из многочисленных стран викингов, определить на глазок я не мог, поскольку никогда особо не разбирался в этом разделе истории. Однако даже безмозглому мопсу было бы ясно, что о христианстве здесь и не слышали… Впрочем, наверное, насчет мопса я погорячился.

Так или иначе, но выходило, что всех своих святейших титулов Андрюша Попов лишился по отбытии из туманного Альбиона. Хотя тут же успел получить новый сан ворлока. Что, даже если судить по моим не слишком обширным лингвистическим познаниям, переводится на нормальный русский язык как «колдун». Лично я сомневался, что у викингов личности подобной профессии были в большом почете, однако Андрюшу, видимо, такое положение дел вполне устраивало. Но не устраивало оно Жомова.

– Так, мужики, если вам по приколу слушать этого идиота, то лично меня он достал, – проговорил Ваня и, зажав вожделенную бутылку с водкой под мышкой, принялся постукивать сжатым кулаком по раскрытой ладони.

Ох, недобрый это знак! Я внутренне сжался, пытаясь представить размер урона, который готовится нанести местным бестолочам разгневанный омоновец, которому никак не дают возможности промочить горло дозой приличной выпивки. Думаю, парой синяков тут бы не обошлось! Однако не один я оказался таким умным.

– И что тебя теперь не устраивает, доблесть ты милицейская, непоруганная? – елейным голоском поинтересовался Сеня у Жомова.

– Выпить хочу! – рявкнул Иван. – А этот идиот тут на дороге валяется и еще мою мать какой-то муспс.. мупспсе… Тьфу ты, язык переломаешь, в натуре! В общем, хрен знает кем моих родителей обзывает!

– С чего это ты так решил? – оторопел Рабинович.

– Сеня, прочисть уши, – проговорил Жомов и почему-то постучал пальцем по виску (может, просто промахнулся?). – Ты что, не слышал, что он нас этими самыми сынами мудсельными обозвал. Или пусть выражается по-русски, или я ему просто так грызлище на сто восемьдесят градусов поверну.

– Уймись, Ванюша, – встрял в разговор Попов. – Сыны Муспелльсхейма – это не оскорбление. Насколько я помню, так называется один из девяти миров из скандинавской мифологии. Не могу сказать точно, кто там живет, но нас именно за его обитателей и приняли.

– Чего? – удивленно воскликнули Жомов с Рабиновичем, поворачиваясь к криминалисту.

– Книжки читать нужно, – скромно потупив очи долу, буркнул Андрюша. – Быдло необразованное.

Оказывается, с выводами я поторопился. Могут еще мои менты удивляться. Да и я, честно говоря, оказался в некоторой прострации. До сих пор я считал уровень развития Андрюши остановившимся примерно на дистанции в три класса церковно-приходской школы и никак не мог ожидать с его стороны такого проявления знания скандинавской мифологии. Впрочем, я быстро успокоился, поскольку именно в той школе, где учился маленький Андрюша, сказки викингов могли быть основным предметом. А я знал истории и более удивительные.

Как-то раз оперативники из нашего отдела решили самостоятельно провести операцию против одного мужика, которого подозревали в торговле наркотиками. Ну, как водится у оперов, разработали гениальный план, согласно которому в контакт с подозреваемым должен был войти один из сотрудников отдела и продать наркодилеру партию кокаина весом так лет в пятнадцать-семнадцать.

Ну, вы сами понимаете, что обычно такими делами ФСБ или особый отдел МВД занимается. Но тут наши местные опера решили погеройствовать и показать всему городу, что и они не лыком, а лампасами шиты. Поймали одного наркомана, устроили ему ломку и под расписку о невыезде вынудили идти устанавливать контакт с интересующим их торговцем. Уж не знаю, то ли наркоман оперативникам попался вольтанутый, то ли опера новую форму подписки о невыезде изобрели, вроде заминированного ошейника с дистанционным управлением, однако их новоявленный агент никуда не сбежал и исправно выполнил задание, предложив подозреваемому купить приличную партию дешевого «снега».

В загашнике одного из следаков, среди прочих вещдоков, валялись несколько пакетиков с кокаином и тальком, изъятые во время недавней облавы в одном из притонов. Как потом оказалось, новоявленные остапы бендеры из этой «малины» кокаин припасали для себя, а тальк продавали наивным идиотам из студенческого общежития. Уж не знаю, как им это удавалось, но лично я не отказался бы посмотреть, как тех студентов плющило и колбасило от талька. Интересно, многие из них побывали с официальным визитом в реанимации?

Но вернемся к нашим баранам, то бишь операм. Хотя лично я большой разницы и не вижу! Тот самый следак, что вел дело о притоне, опись вещдоков еще составить не успел, экспертизу не делал и предложил операм самим выбрать из общей кучи пакетики с героином. Ну, один знаток и выбрал. Уж не знаю, что у них там во время операции случилось – молчали все, как будто языки им поотрезали, – но в отдел их вернули ребята из ФСБ, которые наркодилера, оказывается, давно пасли. А тот орел, что в доказательство качества кокаина во время предполагаемой сделки решил его понюхать, вместо отдела направился в больницу с торчащей из носа трубкой. Видимо, тальк хороший оказался, и после неосторожного вдоха ноздри намертво прилипли к трубке, и она попросту отказалась выскользнуть из носа.

Впрочем, это были дела давно прошедших дней. И хотя воспоминания об этом случае вызвали во мне такую ностальгию, что я готов был позволить себя погладить даже тому самому дежурному, который обидел меня перед нашим перелетом в Англию, глаз с рассадника блох я не спускал.

Пока между моими ментами шел оживленный диспут по поводу смысла выражений седовласого викинга, все его племя так и не поднялось с колен, покорно ожидая решения своей участи со стороны вызывателей демонов и обладателей раскладного дракона. И решение за всю компанию безапелляционным тоном озвучил почетный Разгонщик Демонстраций и главный Усмиритель Дебоширов этого мира Ваня Жомов.

– Хватит валяться в грязи, блин, в натуре! – рявкнул он, обращаясь к смирному стаду аборигенов. – Быстро покажите нам какое-нибудь место, где можно спокойно выпить.

Понять стремление Вани, у которого дог знает сколько столетий ни грамма алкоголя во рту не было, приложиться к вожделенной бутылке мог бы и щенок бультерьера, однако мой Сеня проявил завидный практицизм. Остановив окриком бросившихся выполнять просьбу Жомова аборигенов, Сеня в истинном сержантско-казарменном стиле приказал варварам отыскать Ванин бушлат, который остался на вершине обрыва, и ту дамочку, которой была на время презентована куртка Попова, за что и получил от незлопамятного Андрюши благодарственный взгляд.

– Ну а теперь можно идти, – благосклонно разрешил Сеня, увидев, что несколько юнцов со всех ног бросились выполнять его приказания, а затем Рабинович вспомнил обо мне. – Мурзик, ко мне. Рядом.

Угу, разбежался!.. Вы не подумайте, что я брюзга какой-нибудь, но попробуйте хоть один день в жизни вытерпеть человека, который общается с вами только приказным тоном. Я, конечно, понимаю, что вы на работу ходите, и кто-нибудь из вашего начальства только таким образом и разговаривает с вами, но это не совсем то! Во-первых, вы своего босса не круглые сутки видите и после работы всегда отдушину для выхода пара сможете найти. А во-вторых, вы всегда можете начальству доходчиво объяснить свою точку зрения на его родословную, пройтись по умственным способностям шефа, а затем послать его в район Колымы, не дав с собой даже хлеба в дорогу.

Я этих привилегий лишен. И потому, что Сеню надолго оставить одного не могу, так как без меня этот несчастный непременно в какую-нибудь неприятность вляпается, и оттого, что мой хозяин нормального языка не понимает. А лаять на него бесполезно. Услышишь в ответ пресловутое «фу». В лучшем случае поинтересуется Рабинович, не оборзел ли я. И на этом все мое выражение недовольства заканчивается. Вот поэтому я и позволяю себе изредка делать вид, что игнорирую его команды. Пусть не забывает, что я тоже личность!

Впрочем, в этот раз мне идти рядом с Сеней все же пришлось. Всю троицу в качестве почетных гостей и спасителей отечества поставили во главе разношерстной процессии. Впереди шествовал лишь один местный феодал, да и тот поминутно оборачивался, делая рукой широкие жесты в направлении требуемого курса движения. Вся остальная братия пристроилась в хвост, и мне быстренько пришлось перебраться поближе к Сене, чтобы сохранить между собой и заведомо блохастыми аборигенами надлежащее расстояние. Вот в такой последовательности – впереди главный местный феодал, за ним троица ментов с Горынычем в куртке и под моим конвоем, а позади все остальное население полуразграбленной дыры – мы и вошли в тот коровник, который в этом времени считался, видимо, роскошным дворцом.

Я огляделся по сторонам и брезгливо фыркнул. Это местечко после относительного комфорта Британии выглядело столь же убого, как гэлгледский кабак по сравнению с банкетным залом «Метрополя». Правда, лачуга была довольно велика по размерам, но на этом ее достоинства и заканчивались.

Входом в жилище местного феодала служило некое подобие деревенского предбанника с очень низкой дверью. В доисторический банкетный зал дверь отсутствовала, зато ее с успехом заменяли мохнатые огромные шкуры. Я ничуть не сомневался, что тепло эти штуковины хорошо сохраняют, но зато воняли они так, что я чихнул раз десять кряду и, опасаясь возможной высадки десанта блох на мою холеную спину, прошмыгнул под шкурами в зал прямо между ног у Рабиновича. Сеня едва не свалился и уже собрался было рявкнуть на меня, однако в этот раз от проявления эмоций воздержался.

– Ты смотри, как у меня пса к первобытному образу жизни тянет, – проговорил Рабинович, обращаясь к Жомову. – Все-таки животные ближе к своим истокам, чем люди. Мне бы сейчас горячую ванну, мягкий диван и широкоэкранный телевизор, а Мурзику и тут, похоже, нравится. Как вернемся, нужно будет для него в спальне такой же уголок сделать. Со шкурами, соломой и обглоданными костями. Этакий собачий террариум.

Только попробуй, Сеня!..

– Да-а, инстинкты сильная вещь, – не слушая меня, согласился Ваня. – Меня вот тоже как потянет кому-нибудь морду бить, так ничего поделать с собой не могу. Наверное, у меня предки кулачными бойцами или боксерами были.

Именно боксерами, Ванечка. Только четырехлапыми и с хвостами. Именно от них ты и рожу, и интеллект унаследовал! Все, не могу больше с ними. Что ни сделаешь, они тут же возьмут и переврут. Ну, скажите на милость, разве я мог подумать, что мое стремление быстрее проскочить под вонюче-блохастыми шкурами будет истолковано таким вульгарным образом? Кстати, если мне Сеня действительно дома угол с соломой и шкурами придумает сделать, то в первое же утро сам проснется на этой соломе и в шкурах! Кости, впрочем, может оставить. Когда это нормальная собака от костей отказывалась?

Однако времени на споры с ментами у меня не было. Поэтому, рыкнув на двух знатоков тонкостей собачьей души, я обежал зал по периметру, выискивая возможные рассадники паразитов и прочие злачные места. На мое удивление таковых здесь не оказалось, даже несмотря на то что пол внутри забегаловки был земляной, плотно утоптанный и покрытый почерневшей от грязи соломой. Впрочем, последнее упущение тут же принялись исправлять какие-то чумазые карлики, в которых я с трудом опознал местных детишек.

Пока они заменяли старую солому на чистую, я продолжил осмотр временно вверенных мне владений. Посреди довольно просторного зала возвышался круглый очаг, сложенный из неотесанных камней, внутри которого жарко горели крупные поленья. Окон в зале не было, и их безуспешно пыталась заменить дыра в потолке, которая, кроме освещения комнаты, служила еще и дымоходом. В круге тусклого света, падающего из нее, буквой «п» стояли несколько деревянных столов, в свою очередь взятых в осаду скамейками. Все каменные стены были завешены все теми же шкурами, за исключением дальней, облицованной черным деревом. Видимо, эта стена служила чем-то вроде местного иконостаса или оружейной комнаты, поскольку была снизу доверху завешана мечами и щитами всевозможных форм и размеров, не менее разнообразными луками и пучками копий. Истинно аборигенский интерьер!

Впрочем, искал я не это. По своему скудоумию я считал, что собаки во все времена были друзьями человека и в меру своих быстро развивающихся способностей пытались защитить братьев меньших от всевозможных напастей. Однако, сколько я ни принюхивался, нигде не мог уловить и чего-то отдаленно напоминавшего запах моих дальних предков. Зато весь зал буквально провонял волком!

Будь я какой-нибудь расист пархатый, как сибирская лайка, давно бы начал рычать и гавкать, почуяв запах низшей расы, этих цыган собачьего мира – волков. Однако лесные хищники были мне глубоко по барабану, хоть все вместе, хоть каждая особь в отдельности. У меня своя среда обитания, у них – своя. К тому же я как-никак представитель закона. Проверять документы у лиц волчиной национальности, конечно, право имею, но вот лишать их средств передвижения путем откусывания лап могу только в экстраординарных случаях. Так что, воняет тут волком, не воняет, меня это касаться не должно. В конце концов, это право местных извращенцев – давать прописку сомнительным личностям.

Впрочем, лукавить не буду. Те пресловутые инстинкты, о которых с видом знатока талдычил Ваня Жомов, все-таки давали о себе знать, подняв у меня на загривке шерсть дыбом. Я всем своим существом, даже без применения нюха и слуха, чувствовал, что где-то рядом находится матерый волчара, и вскоре наткнулся на него.

Побелевший от времени и плесени некогда грозный лесной хищник преспокойненько лежал в углу на соломке и скалил на меня желтые клыки. Чтобы показать пенсионеру, кто теперь в доме хозяин, я слегка на него рыкнул. А волк вместо продолжения диалога вдруг взял и лизнул меня в нос!.. Тьфу ты,мерзость. Тоже мне Брежнев нашелся. Гавкнув на хищника, я отскочил в сторону, решив впредь держаться от волка подальше. Мне, со всем этим бардаком во времени, только смены сексуальной ориентации не хватало! Однако мое стремление поддержать собственное реноме вновь было истолковано «царями природы» неправильно.

– Фу, Мурзик! – завопил Рабинович, пытаясь поймать меня за ошейник. – Фу, говорю! Свои.

А хозяин этого свинарника, скрещенного с оружейной лавкой, и вовсе истолковал мое рычание неправильно. Впрочем, что с него взять?! Одно слово, пещерный организм.

– Вашему, без сомнения, благородному псу не следует бояться Фреки, – пытаясь скрыть улыбку, проговорил он. Поскалься мне еще, рожа дикобразная! – Клянусь золотыми волосами прекрасной Сив, этот старый волк хоть и зовется прожорливым, давным-давно охотиться перестал. В основном лежит здесь в углу, хотя и исчезает иногда на несколько дней. Поэтому и вы, благородные ворлоки Муспелльсхейма, и ваш дивный пес можете не обращать на него внимания.

– Что же, спасибо за разъяснения, – проговорил Сеня, явно обиженный тем, что меня посчитали трусом. – И все же постарайтесь держать ваше животное подальше от Мурзика. Он хоть и вполне разумный, но, знаете ли, молод и иногда излишне горяч. Как бы он вашему проглоту хребет не сломал!

Ой, спасибо, Сеня! Я едва не разомлел от таких комплиментов… Наверное, именно за то, что Рабинович никому не позволяет прикалываться надо мной, я к нему так и привязан. Впрочем, тереться о его ладонь, как блудная кошка, я все равно не буду!

– Благородные ворлоки Муспелльсхейма, – вновь возопил тем временем седовласый гамадрил. – Волею Повелителя воронов моих ушей достигло прозвище вашего верного спутника. Однако ваши имена до сих пор сокрыты от спасенных вами нибелунгов. Меня здесь называют Форсет Белый. Кенинг этого королевства. Позвольте же мне узнать, как обращаться к вам.

– Во чешет, как дешевый актер с Бродвея, – буркнул себе под нос Попов. Мой Сеня только покосился на него, а затем представил друзей и себя Форсету.

– Воистину великие имена, хотя и диковинные нашему уху, – изумленно выдохнул хозяин банкета. – Будет ли мне позволительно узнать, что означает их звучание?

– Да ничего они не означают, – махнул рукой Рабинович. – Первая часть – это просто имена, а вторая – фамилии.

– А что такое фамилии? – не унимался Форсет. – Если мне, конечно, позволительно узнать смысл этого необычного и, без сомнения, колдовского слова.

– Сам ты колдовской, – вмешался в разговор Попов. – Фамилия – это просто принадлежность к какому-то роду.

– А-а, то есть имя отца?! – воскликнул окрыленный догадкой абориген. – Изумительно. И все же по-нашему они будут звучать еще более грозно!

И, не дожидаясь опровержения своей теории, местечковый феодал повернулся лицом к своим подданным. Воздев руки кверху, будто футбольный фанат на стадионе, поддерживающий «бегущую волну», Форсет завопил во весь дух, правда, куда слабее Андрюши:

– Слушайте и запоминайте, верные нибелунги, честные жители Свейннхейма, дабы запомнить до конца дней, а затем передавать потомкам своим имена ворлоков Муспелльсхейма, что своим волшебным вмешательством спасли наши жизни, обратив в позорное бегство кровожадных разбойников Эрика Рыжего. – Тут правитель варваров сделал театральный жест в сторону моих ментов и начал перечислять по порядку: – Ивар Жомовсен, Сеннинг Робинсен и Анддаль Поповсен! Простите меня за столь вольное толкование ваших благородных имен. – Последнее было сказано вполголоса и предназначалось только для ушей моих ментов.

Сделал Форсет эту сноску весьма кстати. Едва начали торжественно звучать вновь обретенные моими ментами имена, как я заметил гримасы недовольства, возникавшие в порядке строгой очередности на их лицах. Ага, получили?! Тебе лично, Сеня, это за «Мурзика»! Однако, когда Форсет представил своим подданным Андрюшу, выражения недовольства с физиономий Жомова и Рабиновича сдуло ветром, как блоху с крыши трамвая. Под громкие ликующие крики толпы, давясь от распиравшего их хохота, оба друга бросились держать Попова, приготовившегося пасть порвать своему новому крестному. После такой хохмы я даже простил этому седому питекантропу то, что он посмел посчитать меня трусом.

Хоть и с большим трудом, но справиться с Андрюшей новоявленным Жомовсену и Робинсену удалось. А местные аборигены, видимо, не считавшие экстравагантные поступки гостей чем-то из ряда вон выходящим, принялись усаживаться за столы. Сам Форсет опустил седалище в центре стола, образующего верхнюю часть буквы «п». Слева от него расположилась та самая старая карга, что отвесила кенингу прилюдно подзатыльник перед воротами. Место справа досталось Андрюше, видимо, ввиду его исключительных колдовских способностей. Рядом с ним уселся Рабинович, что было более чем благоразумно ввиду новых обстоятельств, ну а Ваню Жомова попытались посадить рядом со старухой, чему омоновец совершенно справедливо воспротивился.

– Ты, урод, сейчас сам сюда сядешь! – пригрозил какому-то местному эквиваленту мажордома Жомов и, подойдя к Рабиновичу, отпихнул в сторону бородатого жлоба, пытавшегося занять приглянувшее Ване место.

– Твой номер шесть, и ты в пролете, – успокоил Жомов ошарашенного варвара и грохнул бутылкой «Абсолюта» о стол. – Где рюмки, блин? Я сейчас слюнями весь изойду!

На некоторое время в зале наступила гнетущая тишина. Если аборигены посчитали потасовку троих ментов около стола вполне естественным занятием, то подобное нарушение Жомовым субординации явно оказалось выше их понимания. Все в зале застыли, ожидая какой-либо реакции со стороны своего босса. Застыл и я, готовясь вцепиться зубами в лодыжку первому, кто попытается наехать на моих друзей. Однако Сеня с присущим ему хитроумием тут же разрядил нервную обстановку.

– Не обижайтесь на моего соратника, нибелунги! – проговорил он, поднимаясь со своего места. – В нашей далекой стране мы приняли обет, что до конца странствий никогда не будем порознь. Ни на бранном поле, ни за пиршественным столом. И нигде не может сей доблестный муж сесть, кроме как посолонь от меня.

– По чего от тебя? – удивленно поинтересовался Жомов.

– Слева, Ванечка ты мой тормозной, слева, – перегнувшись через стол, ехидно оскалился Андрюша.

– Заткнитесь оба! – сквозь зубы цыкнул на них Рабинович. Однако их никто не слушал.

– Воистину, дивны обычаи сынов Муспелльсхейма, но не нам судить сих доблестных воинов и ворлоков, – провозгласил Форсет, вслед за Сеней поднимаясь из-за стола. – А посему пусть будет так, как желают наши спасители, и пусть никто не посмеет укорить их. Иначе будете иметь дело с моим гневом, клянусь молотом Тора! – Затем обернулся куда-то в глубь зала, к завешенному шкурами еще одному проходу. – Приведите жертвенного вепря!

То, что произошло дальше, мне даже трудно описать словами, поскольку такого кощунственного обращения с ливером я еще в жизни не видел. Даже на базарной скотобойне! Пока я высматривал из-под стола, что это за подарочек нам приготовил Форсет, трое аборигенов втащили в зал огромного кабана, к тому же лохматого, как приличный сенбернар. Местный седовласый царек выбрался из-за стола и, схватив со стены подходящий нож, самолично прирезал будущее жаркое.

Впрочем, это еще понять и я, и Андрюша Попов могли. Но вот дальше начался сплошной беспредел. Аккуратно собрав кровь в золотую чашку, едва ли уступающую по роскоши Святому Граалю в котомке Жомова, Форсет выпотрошил порося и, вырезав сердце, легкие вместе с печенью, со словами «прими нашу жертву Один, благословя трапезу сию», зашвырнул весь ливер в очаг. Я офонарел. Не в смысле, что фонарь обделал, поскольку фонарей тут не было, а просто застыл под столом с открытой пастью, даже не попытавшись поймать на лету какой-нибудь лакомый кусок. У Андрюши тоже челюсть отвалилась до пупка, но он, нервно сглотнув слюни, обоими руками пристроил ее на место. А Форсет, подхватив с пола миску с кровью кабана, направился к моим ментам. Я прижал уши, представляя, что за рев сейчас начнется.

Однако ничего не произошло. Подойдя к Попову Форсет Белый обмакнул палец в кровь и провел им по лбу Андрюши, оставляя там ярко-красную отметину. Попов стоически это стерпел, лишь зажмурился на секунду. Ту же экзекуцию вождь викингов проделал и с Сеней. А когда он подошел к Жомову, тот попытался воспротивиться. Впрочем, мой Сеня этого не позволил, наступив Ване на ногу.

– Терпи, идиот, – прошипел на ухо омоновцу Рабинович. – Он же тебя не «ревлоном» мажет!

Ваня стерпел, хотя и было заметно, как ему хочется заехать аборигену в ухо. А Форсет, измазав и Жомова кровью свиньи, поднял чашку над головой и, застыв на несколько секунд в этой позе, провозгласил:

– Пусть отныне и до прихода времени Рогнарек на этих доблестных мужах лежит благословение Одноглазого. С этого момента мудрые ворлоки Муспелльсхейма становятся старшими братьями нибелунгов, и тому, кто попытается навредить им по злому умыслу – можно подумать, кто-то вредит для добра! – не найдется места в Вальгалле, и навеки сгинут они в царстве Нидльхейм под присмотром богопротивной Хели, дочери Сладкоголосого.

Лично я и понятия не имел, о чем конкретно говорит кенинг, но ясным было одно – нашим будущим обидчикам дорога в местный рай заказана и их ждет один из прототипов геенны огненной. Присутствующие на сборище аборигены поняли это не хуже меня. Более того, судя по одобрительному ропоту в пиршественной зале, голосовали за высказывание Форсета двумя руками. И то верно, а то недолго от изголодавшегося по выпивке Жомова по хлебалу схлопотать!

Кстати, после слова кенинга Ваня решил считать общее собрание закрытым и потянулся за серебряной рюмкой внушительных размеров, что поставила перед ним какая-то дамочка из местной обслуги. Однако Сеня бесцеремонно стукнул омоновца по руке, успев еще и увернуться от второй, нацеленной прямо в ухо.

Форсет еще не закончил свой аборигенский ритуал. Он обошел стол и, встав у очага, где зря пропадал кабаний ливер, принялся брызгать кровью во всех собравшихся. Они приняли это безропотно, низко склонив головы. Уж не знаю, прятали они свои бесстыжие морды или преклонением голов выражали дань почтения своему вождю, но мне эта часть ритуала понравилась больше всего, поскольку дала возможность прошмыгнуть к очагу и вытащить оттуда почти не подгоревшую печень. Ихний Один там, у себя на небесах, и без этого найдет что пожрать. Так зачем же такому деликатесу пропадать зря? Впрочем, мой героический поступок нашел одобрение лишь в глазах Попова. Ваня меня и вовсе не увидел, а Рабинович, заметив мой смелый демарш, зашипел, как перегретая кофеварка:

– Фу, Мурзик. Фу, кому сказал! Положи на место.

Щаз-з-з! Причем с тремя буквами «з» в конце. Положить-то печенку я положу, чтобы ты, противная морда, от меня отвязался, но вот тащить обратно я ее не буду. Пусть уж она мне сердце своим присутствием согреет, чем сгорит на радость мифическому божеству! Выплюнув печень поближе к ножке стола, я виновато посмотрел на Сеню, делая вид, что раскаиваюсь. Рабинович покачал головой.

– Совсем от рук отбился? – шепотом поинтересовался у меня хозяин. – Жратву с помойки таскаешь, словно кот шелудивый? Ох, вернемся домой, займусь я твоим воспитанием.

Ой, мать моя сучка! Устыдил и напугал. Ты сначала дорогу домой отыщи, Моисей ты наш ненаглядный, а уж потом грози своим воспитанием. И потом, печенку я не с помойки стащил, как ты изволил выразиться, а спас от безвременной кончины в огне. Так что мне за это, может быть, даже орден полагается!..

Впрочем, Сеня мою тираду все равно не понял, так что распинался я зря. Ведь знаю, что разговаривать с людьми, что бисер перед свиньями метать, но никак от дискуссии удержаться не могу. Видимо, горбатого только могила исправит, а ведь так хочется взаимопонимания!

Вот так, размышляя о тщетности всего земного, я и пропустил начало пирушки. Очнулся от тяжких мыслей только тогда, когда вокруг меня стали мелькать чьи-то ноги, хоть и обутые в меховые ботинки, но зато без штанов, а лишь укрытые едва ниже колен платьями из грубого холста. Догадавшись, что это девушки-аборигенки начинают обносить гостей местным алкоголем, я горестно вздохнул и отодвинулся подальше под стол. Они-то, может, и не понимают, что трясут юбками над головой у самца, пусть и собачьей породы, но мне-то подсматривание, хоть и случайное, чести не делает. Все-таки я не в коровнике, как они, воспитывался!

Трое ментов пить местное пойло наотрез отказались. Жомов, недовольно посмотрев на полупустую бутылку «Абсолюта», горестно вздохнул и разлил водку поровну в три серебряные рюмки. Форсет с нескрываемым любопытством наблюдал за этими манипуляциями и, когда бутылка опустела, робко протянул к ней свою грязную лапу. Ваня инстинктивно отодвинул бутылку в сторону и вопросительно посмотрел на прадедушку российского бомжа.

– Ты че, пустые бутылки собираешь? – поинтересовался он у кенинга.

– Этот сосуд, наверное, колдовской? – задал контрвопрос сжигаемый любопытством викинг. – Не позволят ли мне могущественные ворлоки Муспелльсхейма прикоснуться к нему?

– Слушай ты, Форсет или Корсет, мне лично по хрену, – да, дети, будь вы хоть трижды Ванями Жомовыми, не пейте водку на голодный желудок! – но если ты сейчас же нормальным языком разговаривать не начнешь, я тебе мигом урок грамматики преподам. Прямо вот этим и по темечку. – Жомов сунул под нос кенингу свой кулак необъятных размеров. Тот отпрянул.

– А «нормально» – это как? – растерянно поинтересовался викинг.

– Так, чтобы всем понятно было и без этих твоих выпендрежей! – рявкнул на него Ваня. – Короче, ты понял.

– Андрюша, будь добр, сядь рядом с этим гипертрофированным имбецилом и попытайся его чем-нибудь занять. – Сеня не без усилий, но все же отодвинул клешню Жомова от носа Форсета. – Мне с кенингом кое о чем переговорить нужно.

Попов пожал плечами и поменялся местами с Рабиновичем. Чем занять Жомова, Андрюша сообразил довольно быстро, просто поднеся к носу расстроенного омоновца огромный ковш в виде дракара, наполненный до краев местным пойлом. Ваня, побрезговавший халявной выпивкой во время первого разлива, второй раз такую возможность упускать не собирался. Кривясь и морщась, он все-таки осушил емкость до дна, а потом, пожав плечами, потребовал добавки. Сеня же в это время занялся делом, для себя куда более интересным, чем бессмысленное поглощение протухшей браги.

– Этот сосуд, Форсет, действительно волшебный, – вполголоса проговорил Рабинович, придвинувшись поближе к кенингу. Все! На своего любимого конька сел. Теперь плевать моему Сене, что творится вокруг, и я со спокойной душой принялся поглощать спасенную из огня печень.

А Рабинович тем временем продолжил:

– Он принесен сюда демонами из далекой страны, где эти сосуды – большая редкость. – Во заливает! В каждом ларьке таких бутылок – хоть завались. – Он крайне удобен для переноса различных жидкостей, очень стоек к внешнему воздействию и наделяет свое содержимое волшебной силой, дающей человеку, который выпьет ее, несказанную мудрость…

Я едва не поперхнулся. Ведь придумал же, подлец, чем простака-варвара зацепить?! Ну, скажите мне на милость, много ли найдется существ, способных признать свою глупость? Вот теперь Форсет даже проверить свойства бутылки «Абсолюта» не сможет, считая, что с каждым глотком становится мудрей.

– К тому же и сделан этот сосуд из теплого льда, который и летом не тает, – закончил свою дистрибьюторскую тираду Сеня. – Что само по себе огромная ценность.

– Так мне можно сей волшебный сосуд посмотреть? – едва сдерживая дрожь нетерпения, проговорил кенинг.

– Смотри, но осторожно, – предупредил его Рабинович. – Эту емкость охраняет могущественный демон, который разорвет каждого, кто причинит ей вред. Или, упаси того Один, и вовсе расколет ее. Даже говорить об этом страшно!

Форсет осторожно взял бутылку двумя руками и повертел ее, осматривая со всех сторон. Сеня даже помог ему, услужливо показав, как отвинчивается пробка. А затем стеклотара пошла гулять по столам! Уж что только ни делали с ней аборигены: и нюхали, и щупали, на пламя очага сквозь нее смотрели. А один особо сообразительный тип даже попытался отгрызть кусочек. А я наблюдал за всем этим безобразием из-под стола, теперь совершенно ясно представляя, как испанские конкистадоры продавали индейцам бусы! Наконец безобразие завершилось, и бутылка вернулась к Рабиновичу.

– Что ты хочешь за сей драгоценный сосуд, благородный ворлок Сеннинг Робинсен? – алчно поинтересовался Форсет. Так и есть! До седых волос идиот дожил, а ума не нажил.

– Уж не знаю, найдется ли у тебя что-нибудь достойное этой бесценной вещи, – будто в тяжких раздумьях проговорил Сеня. – Да и жалко ее продавать. Дорога, как память о маме.

Во врет и не краснеет. Люди добрые, он же эту бутылку только сегодня увидел! Видит дог, я изо всех сил пытался помешать заключению этой сделки. Однако абориген оказался глух не только к моему лаю, но и к голосу своего разума. Если он у него вообще когда-нибудь был. В итоге после недолгого торга обе договаривающиеся стороны остановились на мере драгоценных камней, равной по объему бездонной фуражке Вани Жомова. И только после этого пьянка пошла обычным чередом с неизменными песнями и экзотическими танцами.

О последних стоит рассказать особо. Здешние виртуозы имели на вооружении какое-то подобие гуслей, барабанов из пустых пеньков и коровьих рогов. Какофонию весь этот пещерный симфонический оркестр производил невообразимую, однако все местное население, видимо, считало напев крайне мелодичным и лихо отплясывало посреди доисторического зала некое подобие гопака, смешанного с лобовым тараном истребителей. Однако натешиться этим экстремальным зрелищем я вволю не успел. В пиршественный зал ворвался какой-то оборванец и заорал, размахивая руками и пытаясь перекричать доисторическую рок-группу:

– Ингвина приближается!

В один миг все вокруг стихло. Музыканты побросали инструменты, пьяницы повскакивали со своих мест, и даже местные официантки объявили забастовку, прекратив приносить к столу алкоголь. А когда из-за стола грузно поднялся и сам кенинг, я понял, что кем бы ни была эта Ингвина, но, похоже, новых неприятностей нам сегодня не избежать!..

Глава 4

На несколько секунд сцена в пиршественной зале напоминала финальную сцену гоголевского «Ревизора» в исполнении актеров театра эпохи неолита. У Сени Рабиновича так и свербило в длинном носу нестерпимое желание встать и с надлежащим пафосом воскликнуть: «Господа, я принес вам пренеприятнейшее известие. К нам едет динозавр!» Однако кинолог сдержался, пытаясь угадать, в следы пищеварительного процесса какого существа они вляпались на этот раз.

Жомов с Поповым с завидной солидарностью поддержали обеспокоенность друга известием о приближении неизвестной Ингвины и одновременно начали готовиться к бою – Андрюша выпустил из рук куртку с Горынычем, незваным гостем на праздничном пиру, и достал пистолет, а Ваня принялся с усердием разминать кисти рук верной дубинкой, словно обычным эспандером. А Ахтармерз, выпущенный наконец неблагодарными компаньонами на свободу, принялся с завидным аппетитом поглощать все, что накидали под стол участники банкета. Причем делал это с таким проворством, что даже умудрился стащить у меня из-под носа мозговую кость…

Тишина в зале длилась секунд пять, а затем вмиг взорвалась диким ревом. Все присутствующие на пиру жители деревни заголосили одновременно, отчего разобрать их крики не представлялось никакой возможности даже чуткому уху Мурзика, а затем в едином порыве аборигены устремились на выход, едва не сорвав шкуры, закрывавшие дверь. Через несколько секунд в зале остались лишь трое друзей, так и не пожелавшие отрывать седалища от скамеек, да престарелый Форсет, сделавший в нерешительности лишь несколько шагов к выходу, а затем остановившийся и подобострастно посмотревший на трех псевдоворлоков. Похоже, новым налетом норвежских басмачей здесь и не пахло!

– Это моя… – попытался было что-то объяснить друзьям кенинг, но окончание его фразы заглушил дикий рев, раздавшийся со двора.

– Похоже, наши гол забили, – по-своему прокомментировал вопль восторга Жомов и осушил очередную бадейку местного пойла. – Интересно, какой счет?

– Нибелунги – Ингвина, 5:0, – тут же состряпал дешевую пародию Андрюша. – Интересно, что там происходит?

– Сейчас узнаем, – пожал плечами Рабинович, и тут же со двора донесся новый крик. На этот раз аборигены дружно скандировали лишь одно слово: «Ингвина, Ингвина».

– Нет, это, похоже, нашим забили, – сделал свой вывод Жомов. Сеня с безмерной печалью в глазах посмотрел на него.

– На чужой сторонушке рад своей воронушке, – проговорил он, разведя руки в стороны. – Вспомнил дом Иван-дурак, вот и шутит кое-как.

Пока Жомов пытался сообразить, что именно хотел сказать Рабинович, в пиршественную залу ворвалась толпа ликующих колхозанов скандинавского калибра. Ваня, может быть, и умудрился бы придумать достойный ответ кинологу, но перекричать беснующихся викингов и викингинь было все равно невозможно. Поэтому Жомов только махнул рукой, решив потом когда-нибудь оптом отыграться на Сене за все издевательства.

Меж тем буйство в зале не прекращалось ни на минуту. Варвары, продолжая дружно скандировать прежний клич, расходились в стороны, неровными скопищами выстраиваясь вдоль стен, словно дальние родственники на похоронах. Постепенно они освободили центр зала и тут же, раздвинув шкуры, внутрь вошли два вооруженных до зубов громилы. После их появления толпа еще раз громко рявкнула «Ингвина» и тут же затихла, будто всем аборигенам одновременно вогнали в рот пудовые кляпы. Трое ментов, старательно очистив уши от остатков засевших там намертво диких криков, с нетерпением стали ждать продолжения веселья.

И оно состоялось. Да еще какое! После небольшой паузы вслед за двумя вооруженными викингами в зал вошла златовласая девушка, так же разительно отличавшаяся от остальных дам, присутствующих на пиру, как фигуристка от стада слонов. У все троих ментов дружно отвалились вниз челюсти. Да и было с чего. Помимо золотых пышных волос, прекрасной фигурки и точеных черт лица, Ингвину отличало от прочих викинговских женщин наличие доспехов, явно сделанных великолепным мастером именно для женщины, – длинного, но узкого меча на поясе и сверкающего золотом шлема в левой руке. Сеня сглотнул слюну.

– Вот это да-а! – восхищенно протянул Рабинович.

– Ничего себе бабенка. Только малость низковата, – согласился с ним Жомов и, тут же утратив к Ингвине всякий интерес, стащил из-под носа завороженного Сени его ковш с алкоголем.

– Что бы ты понимал, – не отводя глаз от девушки, пробормотал Сеня и обратился за поддержкой к Попову: – Согласись, Андрюша, это высший класс!

– Валькирия как валькирия, – шмыгнул носом Попов и поинтересовался: – Сеня, может, сначала пожрем, а потом будем баб обсуждать? Кто же на голодный желудок о женщинах говорит?

– А тем более по-трезвому! – поддержал его Ваня.

– Да пошли вы все в ППС дежурить, – психанул Рабинович и, поднявшись со скамейки, попытался обойти стол и выйти навстречу новой гостье.

Однако его маневр остался незамеченным. Ингвина на секунду замерла в дверях, а затем, не глядя по сторонам, направилась прямиком к Форсету. Тот вытер нос рукавом своей кожанки и, заискивающе улыбнувшись, посмотрел в глаза девушке. Та остановилась в двух шагах от него.

– Я вижу, дядя Форсет, вы тут пируете? – мелодичным, но твердым и несколько ироничным голосом поинтересовалась она. Кенинг, как китайский болванчик, замотал головой. – Ну, вашу радость я могу понять, поскольку сумели справиться вы своими силами с войском Эрика Рыжего. Однако, клянусь милостью Бальдра, не пойму, зачем нужно было тогда спешно посылать за помощью и отрывать людей от важных занятий? Или же, дядя Форсет, увидев паруса на горизонте, ты перепугался, словно трусливый етун, и, не оценив сил врага, едва не испустил дух? Для тебя собственная жизнь стала дороже милости Владыки эйнхериев и чертогов Вальгаллы?

Сеня в смятении замер на половине пути. Увидев перед собой красивую и хрупкую девушку, пусть и в доспехах (мало ли какая мода была в эти времена!), он ожидал от нее нежных речей, мягких улыбок и томных взоров, однако вместо этого услышал звон металла в голосе, увидел ледяное презрение в глазах и всем своим существом почувствовал неукротимую жизненную силу Ингвины. Думаете, это охладило его пыл? Как бы не так. Скорее кот откажется от мартовских серенад, чем Сеня от очередного амурного приключения.

– Ничего. Мы и не таких феминисток обламывали, – самодовольно ухмыльнулся Рабинович и попытался сделать по направлению к вновь обретенной даме сердца очередные несколько шагов, но его остановил неожиданный жест Форсета.

– Ингвиночка, деточка, да я тут при чем? Это все они! – воскликнул кенинг, махнув рукой в сторону ментов. – Сие есть могущественные ворлоки Муспелльсхейма, и именно их вмешательству обязаны мы столь нежданной победой над разбойником Эриком. Пойдем, я тебя с ними познакомлю и все подробно расскажу.

Только сейчас Ингвина заметила пресвятую троицу Отдела внутренних дел. Удивленно вскинув брови, девушка придирчиво осмотрела странный наряд незнакомцев, с неменьшим удивлением окинула взглядом безбородые лица ментов и, пожав плечами, повернулась к Форсету.

– Прежде прикажи поставить коней в стойло и посади моих людей за пиршественный стол, – немного смягчив тон, произнесла Ингвина. – А уж затем я послушаю ваши байки и, если они окажутся правдивыми, так и быть, сменю гнев на милость.

– Ни хрена себе! – едва не подавившись местным пивом от этих слов, возмутился Жомов. – Может, эта кошелка нас еще и на пальцах разводить начнет?

Сеня тут же окрысился на друга и, показав ему кулак, поспешил навстречу Ингвине. Ваня в ответ только пожал плечами и покрутил пальцем у виска. Дескать, нет ума роженого, не дашь и ряженого. Попов, в этот раз полностью соглашаясь с омоновцем, утвердительно кивнул головой, не забывая прожевывать очередной кусок жирной свинины. А Рабинович, забыв обо всем на свете, остановился перед златовласой девушкой.

– Сударыня, вам уже, наверное, тысячу раз говорили о вашей несравненной красоте, – старательно изображая на лице самую голливудскую из всех возможных на свете улыбок, оскалился Рабинович. – И пусть я рискую показаться не оригинальным, но все равно скажу, что ваша красота способна ослепить ярче солнца, клянусь алюминиевыми плошками моей тети Сони!..

– Скажи мне, о странник, это так в ваших краях доблестные воители приветствуют друг друга? – оборвала его словоизлияния Ингвина. И поделом! Рабинович поперхнулся.

– Вообще-то доблестные воители в наших краях пожимают друг другу руки, – не переставая улыбаться, словно заправский Гуинплен, растерянно пробормотал Сеня. Девушка протянула вперед ладонь, и Рабиновичу не оставалось ничего другого, как неуклюже пожать ее.

– Тогда приветствую тебя, незнакомец, – с некоторым вызовом в голосе произнесла Ингвина. – И если твои деяния столь же велики, как похвальбы, расточаемые моим глупым дядей, то пусть милость Тора никогда не покинет тебя и его молот Мьелльнир вдохновляет твое сердце на битву!

– И тебя с тем же. И тебе того же, – в полной прострации пробормотал Сеня, глядя в спину удаляющейся девушки. А затем добавил: – И тебя… туда же!

Впрочем, эта его тирада осталась без внимания, как нелегальная торговля самогоном на дому после взятки участковому. Ингвина, гордо подняв златокудрую головку, прошла к столу Форсета и преспокойно уселась на место Рабиновича. Сеня от такого поворота событий в сердцах сплюнул, а Жомов, увидев его полное фиаско, дико загоготал.

– Ваня, тебе не по фигу, где медовуху глотать? – вкрадчиво поинтересовался Рабинович, подходя к омоновцу.

– По фигу, – продолжая скалиться, согласился тот.

– Ну так подвинься куда-нибудь, – едва сдерживая гнев, сквозь зубы процедил Рабинович.

– Без проблем, – кивнул головой Жомов, всегда сочувствовавший жертвам любовных похождений, и, недолго думая, переместился на соседнюю лавку, мощным крупом потеснив пирующих.

Из-за непомерных возлияний большинство из новых соседей Жомова по столу даже не заметило, что произошло, лишь удивившись столь быстрой перемене блюд. Часть, видимо, недостаточно пьяная, возмутилась тем, что им подали чьи-то объедки, малая толика подивилась резкой перемене собеседников напротив, и лишь тощий викинг, сидевший на самом краю скамьи, открыл от удивления рот, в одну секунду вдруг оказавшись лежащим на полу. Впрочем, горизонтальное положение его устраивало, видимо, больше, чем вертикальное, поскольку завопив на весь зал: «Гарсон, счет!» – викинг тут же захрапел.

А между тем на противоположном конце стола захмелевший Форсет, размахивая руками, описывал несравненные подвиги трех чужестранцев. С его слов получалось, что один только Сеня Рабинович уложил своими руками около двух сотен берсерков, а уж Жомов и вовсе остановил целую бронетанковую дивизию. Подвиги Попова в этот день вообще заняли бы сотню страниц в какой-нибудь эпической саге Снорри Стурлусона, однако кенинг их несколько сжал. Зато увеличил размеры приблудных бесов. А когда Ингвина позволила усомниться в сем факте, Форсет призвал на помощь свидетелей. И они пришли!

Если бы у адвоката Чикатило на суде присяжных было столько свидетелей, то знаменитый маньяк вместо смертного приговора был бы причислен к лику святых. Однако у Чикатило со свидетелями были проблемы, коих не испытывали трое ментов. Свидетели их подвигов, окружив Ингвину, принялись столь горячо убеждать девушку в доблести сынов Муспелльсхейма, что у нее от их болтовни разболелась голова.

– А ну, марш отсюда! – рявкнула юная воительница, и всех доброжелателей словно ветром сдуло от стола.

– Хорошо. Может быть, все, что вы говорите, и произошло на самом деле, – наконец дождавшись относительной тишины в зале, провозгласила Ингвина, – но я поверю в ваши байки только после того, как своими глазами увижу чудо, сотворенное этим ворлоком.

– Да без проблем, – проговорил захмелевший от частых тостов за здравицу Попов. – Хочешь, я угадаю, как тебя зовут? – И, увидев удивленные глаза воительницы, поправился: – То есть я собирался сказать, хочешь, сейчас гром будет среди ясного… потолка?

Не дожидаясь ответа, Андрюша выхватил из кармана табельный пистолет Жомова и, вскинув руку с оружием кверху, нажал на спусковой крючок… Ничего не произошло! Попов передернул затвор и попытался выстрелить еще раз, однако эффект получился полностью идентичным первой попытке. В третий раз результат получился тем же – то есть нулевым. Андрей озадаченно осмотрел пистолет.

– Слушай, кабан, не умеешь стрелять, не берись, – возмутился Ваня, отбирая у друга табельное оружие. – А то сейчас так звездану в ухо, что сам начнешь из всех дырок палить круче пулемета Дегтярева.

Жомов, подобрав с соломы давшие осечку патроны, внимательно осмотрел их. Боезапас выглядел абсолютно нормально, и даже на капсюлях присутствовали вмятины от бойка. Ваня оторопело покосился на Попова.

– Ты что, урод безрукий, с оружием сделал? – угрожающе поинтересовался он.

– Не докапывайся до него, – вступился за окончательно растерявшегося криминалиста Рабинович. – Между прочим, оружие ты сам всю дорогу тащил. И вообще, давай с пистолетом завтра разберемся! Сегодня мы вполне заслужили спокойный отдых. Без разборок!..

– Так что, чудес можно не ждать? – язвительно поинтересовалась Ингвина, вмешиваясь в их разговор.

– Увы, мадемуазель, кина не будет. Электричество кончилось, – развел руками Рабинович.

– Фи! – презрительно махнула рукой воительница, и от этого неожиданного проявления женственности Сеня окончательно разомлел, как бомж на теплотрассе в январе.

После этого о фокусах новоиспеченных ворлоков и об их беспримерных подвигах на время забыли. Форсет с Ингвиной принялись обсуждать какие-то свои насущные проблемы, вроде переноса курятника из правого верхнего угла крепости в левый нижний, и Сеня откровенно заскучал. Пожирая глазами свою новую избранницу, Рабинович пару раз пытался привлечь к себе внимание бестолковыми советами, но лишь натыкался на равнодушно-вежливый взгляд юной воительницы и терял все желание продолжать разговор. Но когда кенинг извлек из закромов свое новое чудесное приобретение в виде пустой бутылки из-под «Абсолюта», у Сени вновь появилась возможность стать центром всеобщего поклонения… Палестина ты моя скандинавская!

Видимо, Сеня рассчитывал, что на Ингвину эта необычная посуда окажет такое же впечатляющее воздействие, как и на ее глуповатого дядюшку, однако Рабиновича ждало очередное разочарование. Не дослушав кенинга, воительница презрительно оборвала его.

– И ты, дядюшка, конечно, приобрел эту действительно странную бутыль, не проверив ее свойств? – скорчив недовольную мордашку, поинтересовалась она.

– Ты что, Ингвиночка, как я могу подвергать сомнению слова ворлоков, чье могущество мне довелось увидеть собственными глазами, да поразит меня Одноглазый своим несравненным Гунгниром! – возмутился Форсет.

– Зато я могу! – заявила Ингвина и, выхватив из рук родича бутылку, потребовала: – А ну-ка, слуги, наполните ее ключевой водой!

Приказание воительницы было тут же исполнено. Какая-то девушка из челяди кенинга мигом принесла из задней комнаты объемный ковш с водой и, трепеща от благолепия магического сосуда, осторожно наполнила его до краев. Все присутствующие в зале, кто еще хоть на полмиллиметра мог приоткрыть веки, затаили свое дыхание, сосредоточив внимание на новом шоу. А Ингвина, не обращая ни на кого внимания, лихо поднесла бутылку к губам и одним махом осушила ее наполовину. Поставив стеклотару на стол, она с усмешкой посмотрела на кенинга.

– Ну, и стала я умнее? – поинтересовалась она.

– Да уж куда еще-то?! – буркнул себе под нос Рабинович, а вслух поспешил прояснить ситуацию, дабы развеять возникшие в полупьяной голове Форсета сомнения:

– Видишь ли, очаровательная Ингвина, в моей стране не принято женщинам брать в руки меч, а посему и мудрость воина им недоступна. Магия этого сосуда устроена так, что действует только на мужчин. И уж поверь мне, не моя в том вина! Кстати, кенинг Форсет, можете сейчас же проверить мои слова. Глотните из этого волшебного сосуда.

– Спасибо, нет. Я повременю с этим до случая крайней необходимости, – откровенно испугался неизведанного викинг, а затем, взяв себя в руки, торжествующе посмотрел на Ингвину. – Ну, что ты на это скажешь?

– Шарлатан он, а ты ему потакаешь, – осуждающе покачала головой воительница.

– Девушка, не смей так говорить с моими гостями, – видимо, хмель все-таки нашел в черепной коробке кенинга остатки мозгов и здорово вдарил по ним, раз уж Форсет впервые за вечер решил перечить своей племяннице. Ингвина, видимо, уже сталкивалась с такой ситуацией и решила не спорить с кенингом, отложив выяснение отношений на утро. А седовласый викинг повернулся к Рабиновичу.

– Давай выпьем с тобой, могущественный ворлок, за чисто мужскую, воинскую солидарность и мудрость, – заплетающимся языком проговорил он.

Сеня не поддержать такой тост просто не мог, и к двум «мудрым и солидарным» мужчинам тут же присоединились Жомов с Поповым. Пьянка сделала новый виток. Многие из гостей кенинга оказались не способны следовать ее изгибам и, словно кегли от удара, начали ссыпаться под стол со скамеек. А перепившего Сеню вдруг посетило желание откровенничать.

– Знаешь, друг Фомка, – пробормотал он, обращаясь к кенингу. – Тяготит мою душу злая кручина. Злые демоны забросили нас так далеко от дома, что мы никак не можем найти дорогу обратно. Скитаемся из конца в конец Земли, а пути домой так и не видим.

– Вот так история, клянусь коварством Локи! – завопил удивленный Форсет. – Неужто какие-то зачуханные демоны смогли обставить вас, столь могущественных ворлоков?

– Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам, – горестно вздохнул Рабинович.

– Ну, если кто и сможет вам помочь, то только Хрюмир, – хмыкнул кенинг и развел руками. – Я здесь бессилен, ибо неведомы мне еще тайны девяти миров. Хотя если достаточно много выпить жидкости из вашего волшебного сосуда…

– Так долго мы ждать не можем, – перебил его Сеня. – А кто такой Хрюмир?

– Насколько мне известно, это самый могущественный во всем Митгарде ворлок и наиглавнейший мудрец, – многозначительно произнес Форсет. – Ходят слухи, что в его жилах течет кровь етуна Эгира, повелителя моря. Говорят, что мать Хрюмира, Сигюн, была столь прекрасна, что когда однажды купалась в море и ее заметил Эгир…

– Это все, конечно, очень интересно, – вновь прервал объяснения кенинга Рабинович, – но лучше ты расскажи, как к нему добраться, а Хрюмир о своих предках сам нам поведает.

– Да тут недалеко, хотя я и не уверен, что вы сможете убедить этого отшельника помочь вам, – развел руками Форсет и, заметив, что Сеня пытается возразить, пожал плечами. – Впрочем, могу объяснить дорогу…

– Не нужно! – Голос Ингвины раздался над ухом Рабиновича так неожиданно, что он едва не свалился со стула. – Я сама провожу их туда. У меня тоже есть к Хрюмиру пара вопросов.

– Только не это! – почти трезвым тоном попытался оспорить решение Ингвины Жомов. – Женщина на корабле – причина пожара.

– А мы поскачем на лошадях, – с холодной улыбкой на очаровательных губах успокоила его воительница. Ваня вопросительно посмотрел на Рабиновича, но тот лишь беспомощно пожал плечами.

– Все, пропал мужик, – констатировал Жомов и, поминая безвременно ушедшего во вражеский лагерь друга, осушил очередной жбан медовухи…

Утро, как водится в таких случаях, началось с головной боли. Она пришла без приглашения и вежливо постучала в черепушки всех троих ментов, спрашивая разрешения войти. А поскольку ни один из трех горе-путешественников с похмелья не соображал, то все трое дружно ответили на стук: «Да-да, войдите!» – хотя могли бы уже привыкнуть к тому, что ранним утром после попойки дверь открывать никому не нужно. Даже самому министру внутренних дел. Впрочем, именно ему не «даже», а «тем более».

Первым из троицы проснулся мучимый с похмелья не только лютой головной болью, но и адской жаждой Сеня Рабинович. С трудом приподняв голову, он несколько секунд удивленно осматривался по сторонам, пытаясь понять, где находится и как вообще в этом месте оказался. А сориентировавшись в пространстве и времени, Рабинович тут же пожалел, что проснулся.

– О, боже мой, когда это кончится! – со стоном вновь повалился он на ложе из шкур. – А ведь мне приснилось, что мы вернулись домой и тут же схлопотали выговор от начальника отдела.

– Уж лучше бы нас уволили еще до того, как взяли на работу, – размечтался в ответ Андрюша, проснувшийся от шумной возни Рабиновича. – И зачем я вообще с вами водку тогда пил?

– Вот больше ни грамма и не получишь, – раздался из другого угла тоскливый голос Жомова.

– А хрен под майонезом не хочешь?! – возмущенно заорал Попов и тут же схватился за голову. – Жомов, я и этот приступ мигрени тебе припомню.

– Эй, люди, принесите кто-нибудь воды! – жалобно взмолился Сеня и, не получив ответа, наконец обратил внимание на меня, лежавшего у порога. – Мурзик, хоть ты хозяина выручи. Водички принеси.

Я чуть приподнял с лап голову, услышав свое имя, а затем, безжалостно-равнодушно посмотрев на хозяина, опустил ее на прежнее место и закрыл оба глаза. Впрочем, иной реакции Сеня от меня и не ожидал. Как не ожидал и того, что в его содержательную беседу с друзьями встрянет еще кто-то.

– Вот именно поэтому мы используем алкалоиды для борьбы с вредителями, – раздался непонятно откуда голос Горыныча. – И до тех пор, пока вы, гуманоиды, будете себя травить этой дрянью, вам никогда не достигнуть вершин цивилизации.

– Утухни, рептилия! – в один голос заорали на новоиспеченного пропагандиста трезвого образа жизни болеющие с похмелья менты. – И без тебя хреново.

Горыныч обиделся, но не настолько, чтобы превысить все мыслимые пределы. Видимо, дракон из параллельного мира уже начал привыкать к постоянным оскорблениям ментами своей чувствительной натуры. Презрительно посмотрев на трех людей одновременно всеми головами, он отвернулся к стене и принялся слизывать с нее какую-то живность. То ли мокриц, то ли тараканов.

Ментам в этом плане было несколько тяжелее. Хоть и привыкли они питаться дома сосисками из картона, вермишелью быстрого приготовления и крабовыми палочками из смеси трески с соей, но полностью на подножный корм еще не перешли. Поэтому волей-неволей всем троим пришлось вставать. Первым поднялся Рабинович и, посмотрев на развешанную по колышкам, вбитым в стену, форму, страшно удивился. Сколько Сеня ни старался, все равно никак не мог вспомнить, как раздевался и ложился в постель. Да и самого окончания пира Рабинович вспомнить не мог. Впрочем, это было неважно. Главное, что все оказалось на месте. И бушлат Жомова, и куртку Попова аборигены вернули. Да к тому же и все драгоценности были на месте. В общем, чистая идиллия.

Торопливо шаря по карманам своей формы, Сеня даже не сразу понял, насколько холодно в комнате. А почувствовал мороз он только тогда, когда с облегчением убедился в том, что все до последнего, самого мелкого, самоцвета находятся на своих местах. И вот тогда он услышал, как стучат от холода его собственные зубы. Коротко выругавшись, Сеня принялся торопливо одеваться, едва справляясь трясущимися руками с непослушными пуговицами.

Андрюшу Попова это зрелище не воодушевило. Крайне чувствительный к перепадам температуры, как и все толстяки, он не желал выбираться наружу из-под вонючих, но теплых шкур и умудрился-таки уговорить жалостливого Жомова сбросить форму с колышков на постель. Умудрившись быстро одеться в горизонтальном положении, Попов сел и горестно посмотрел на Рабиновича.

– Ну, Сеня, и что теперь? – плаксивым голосом поинтересовался он. – Может, хоть сейчас объяснишь, отчего вместо дома мы оказались в этой гребаной глухомани?

– А что ты меня-то спрашиваешь? – удивленно спросил Сеня, осторожноощупывая больную голову. – Это вон у нас спец по параллельным мирам и путешествиям во времени сидит, – усмехнулся он, кивая головой в сторону завтракавшего Горыныча. – Его и пытай, сколько тебе влезет!

– Боюсь, господа, я не смогу объяснить вам этот прискорбный факт, – повернув к друзьям среднюю голову, в то время как две другие продолжали слизывание живности со стены, сообщил Ахтармерз. – Может быть, если бы здесь был мой учитель по теории гиперпространственных перемещений, он смог бы вам все подробно расписать. А моих знаний для этого недостаточно. Я уже смирился с существующим положением вещей, советую и вам сделать то же самое.

– А хрен в бутерброд не хочешь? – возмущенно поинтересовался Ваня Жомов. – Ты думаешь, я буду спокойно здесь торчать, где даже какого-нибудь вшивого тира с завалявшейся «тозовской» винтовкой нет? А эпоксидная смола тебе не жвачка?

Ахтармерз только взмахнул крыльями, что на языке жестов его народа было равнозначно человеческому пожиманию плечами, и отвернул среднюю голову обратно к стене. На несколько секунд в комнате наступила тишина. Жомов с Поповым переглянулись, а затем вместе уставились на Рабиновича, стоявшего с задумчивым видом, будто тибетский отшельник перед небоскребом. А Сеня напряженно пытался вспомнить что-то важное, происшедшее вчера на пиру, но воспоминания о нем разбегались в разные стороны, словно тараканы от дихлофоса, и Рабиновичу никак не удавалось собрать их в одну кучу. И когда Сеня уже почти отчаялся усмирить это непослушное с похмелья стадо мыслей, шкуры, закрывавшие вход в каморку, раздвинулись в стороны – на пороге, едва не отдавив мне хвост, появилась Ингвина.

– Я вижу, обласканные вниманием кенинга Форсета доблестные сыны Муспелльсхейма все-таки поднялись с кроваток? – ехидно поинтересовалась она. – Так, может быть, могущественные ворлоки немного поторопятся, чтобы успеть тронуться в путь хотя бы к заходу Соля?

– А что, у этой мегеры даже соль куда-то уходит? – удивленно поинтересовался Жомов. – Хотя удивительно, что от нее и сахар еще не сбежал.

– Ванечка, да будет тебе известно, что в скандинавской мифологии Соль не что иное, как Солнце, – назидательно пояснил высказывание Ингвины Попов. – А сахар викинги и вовсе еще не изобрели.

– И с чего ты вдруг таким умным стал? – восхищенно поинтересовался Жомов и вдруг щелкнул Андрюшу по лбу. – Вроде и башка трещит по-прежнему, как пустая тыква, – прислушиваясь к получившемуся звуку, произнес он. – А мозгов почему-то прибавилось.

– Зато у тебя их совсем не осталось, баран бронежилетный, – потирая ушибленное место, буркнул Андрей. – И вообще, учти. Еще раз протянешь ко мне свои грабли, отрежу их ножовкой и скормлю Мурзику.

Услышав подобное обещание, я порадовался и отрывисто тявкнул, заставив Ингвину, стоявшую в полушаге от меня, на мгновение потерять контроль над собой и подпрыгнуть на месте с истинно женским визгом. Оба спорщика расхохотались от такого проявления слабости со стороны «железной леди», а в глазах Сени Рабиновича, до сих пор стоявшего посреди комнаты с выражением счастливого дебила на лице, проявились первые признаки сознания.

– Я-то тут, блин, голову ломаю, а ларчик просто открывался, – обрадованно заявил Рабинович, обводя взглядом друзей.

– Сеня, только не говори мне, что на этот раз ты задумал какую-то аферу с ограблением, – растягивая слова, промычал Попов. – Если снова попробуешь провернуть что-нибудь в своем торгашеском духе, я тебя собственными руками придушу и не посмотрю, что Мурзик сиротой останется!

– Не волнуйся ты так, Андрюша, – рассмеялся Сеня, похлопывая Попова по спине. – Нам поможет Хрюмир.

– Да? – изумился Андрей. – А почему не бемир или мумир? В конце концов, можно мяумира, на крайняк, припахать. – И вдруг заорал благим матом: – Хватит нам мозги компостировать, кондуктор трамвайный! Что еще за идиотство ты успел придумать?

– Какова пашня, таково и брашно. У Андрюши что взошло, то на корм скоту пошло, – усмехнулся Рабинович и пояснил свою мысль: – Дурак ты, Попов, и не лечишься. Хрюмир – это местный аналог Мерлина. Вчера мне посоветовали обратиться к нему с просьбой вернуть нас домой, а эта милая леди вызвалась показать нам дорогу.

– Что же ты до сих пор молчал, идиот?! – разом завопили Жомов с Поповым, а Сеня, продолжая самодовольно ухмыляться, лишь развел руки в стороны.

– Так, значит, вы и этого не помните? – возмутилась Ингвина, до сих пор с выражением молчаливого недоумения на лице наблюдавшая за экстравагантными выходками ментов. – Ну, молодцы, великие ворлоки! В общем, делайте что хотите, но как только Соль пройдет половину пути к зениту, я отправляюсь к Хрюмиру. Предупреждаю, ждать никого не буду! – И юная воительница, круто развернувшись, вышла из тесной спальни.

– Я же говорил, что всегда нужно надеяться на лучшее! – радостно заявил Ахтармерз, выбираясь из-под стопки шкур, куда предусмотрительно спрятался с приходом Ингвины.

– Молчал бы уж лучше, пророк огнедышащий, – усмехнулся Рабинович и, неожиданно для себя самого, потрепал среднюю голову Горыныча по чешуйчатому загривку. Ахтармерз от неожиданности шлепнулся на задние лапы и попытался правой головой укусить себя за хвост. Хвост благополучно успел спрятаться под крыло, и голова, клацнув зубами по стене, разочарованно вернулась в исходную позицию.

Впрочем, эти манипуляции Горыныча остались вне поля зрения Рабиновича. Воодушевленный открывшейся перспективой, Сеня бросился сломя голову собираться в дорогу. Он сделал по комнате несколько кругов, прежде чем сообразил, что собирать особо и нечего, поскольку, отправляясь из Англии, все трое друзей последовали лучшим традициям улиток – все свое ношу с собой!

И все же небольшое дополнение к скромной экипировке Рабинович придумал. Пытаясь вернуться домой, менты не могли даже подумать о том, что попадут в заснеженную Скандинавию. И уж меньше всего рассчитывали на присутствие хладнокровного Горыныча в качестве страдающего от холода довеска к амуниции. Теперь физиологию Ахтармерза приходилось учитывать, и Сеня с присущей ему изобретательностью соорудил для Горыныча идеальный спальный вагон.

Переложив из заплечного мешка Попова все его содержимое в котомку к Жомову, Рабинович выстелил изнутри освободившуюся тару кусками шкур. Через пару минут работы получился довольно приличный спальный мешок для драконов, куда и был помещен успевший скомпоноваться от холода Ахтармерз. Всучив готовую конструкцию Андрюше, Сеня горестно вздохнул.

– Все заметили, что Горыныч тебя больше других любит, – проговорил он, закидывая свою котомку за плечо. – Было бы бессовестно вмешиваться в вашу дружбу, поэтому вручаю драгоценную ношу тебе, Андрей. Береги нашего гостя как зеницу ока.

– Сволочь ты, Сеня, – только и смог вымолвить Попов, поднимая с пола довольно увесистый груз. – Отольются кошке мышкины слезы!

– Опять?! – Услышав новую поговорку из уст криминалиста, Сеня даже подпрыгнул на месте и круто повернулся на сто восемьдесят градусов. Однако никакого отливания слез не началось, и Рабинович успокоился.

– Ой, последний раз, Андрюша, тебя предупреждаю, чтобы следил за своими базарами! Иначе, честное слово, пожалеешь, что вообще говорить научился. – Сеня ткнул Попова пальцем в грудь и, круто развернувшись, помчался к выходу. – Мурзик, рядом!

Ингвина уже ждала их во дворе корявого замка Форсета. Около нее переминались с ноги на ногу хозяин сооружения и четыре лихих скакуна, внешним видом поразительно схожих с татаромонголами, такие же кривоногие, низкорослые и узкоглазые! К тому же в отличие от английских жеребцов, таскавших на себе седла, пусть и без стремян, кони викингов были и вовсе минимально экипированы. Попросту говоря, ничего, кроме уздечки, у них не было.

– Ерунда! Правда, Ваня? – усмехнулся Рабинович, осматривая неказистых лошадок. – Мы и не на таких драндулетах катались.

Жомов неопределенно хмыкнул в ответ на утверждение Сени и взял под уздцы ту лошадь, что подвел ему грум. А беда случилась именно в тот момент, когда из внутренностей замка викингов на свет божий выбрался Попов. Увидев, на чем именно ему придется ехать, Андрюша заартачился. Да и лошади, непонятно каким образом пронюхавшие о его конфликте со своими родичами на берегах туманного Альбиона, ржанием выразили полное презрение к особе Попова и поспешили убраться от него на максимально допустимое уздечками расстояние.

– И вы хотите, чтобы я на этих тварях ехал? – возмутился Андрюша, с откровенной ненавистью поглядывая на лошадей. Те отвечали ему полной взаимностью. – Да я лучше полгода поститься буду, чем к этим кусачим парнокопытным подойду на расстояние ближе двух метров!

– Вот как? – презрительно фыркнула Ингвина. – Прославивший себя в битвах с демонами ворлок боится обычных лошадей?

– Не боюсь, а недолюбливаю, – довольно агрессивно ответил Попов, игнорируя предгрозовые взгляды Рабиновича. – У нас с ними полная психологическая несовместимость. А если это кому-то кажется невероятным, то пусть этот скептик идет к ядреной Фене!

Вряд ли Ингвина поняла, кто такая Феня и почему она ядреная, но тон Андрея ее явно оскорбил. Рабиновичу пришлось приложить все свои дипломатические способности, для того чтобы замять вспыхнувший конфликт между валькирией и экспертом-криминалистом. А когда страсти слегка улеглись, проблема с транспортом решилась сама собой – по приказу Форсета слуги прикатили откуда-то из глубины двора примитивную колесницу из неотесанных досок и с деревянными колесами, обитыми железом.

– Я все понял! – воскликнул бесподобный кенинг. – Такому великому ворлоку, как Анддаль Поповсен, не пристало ездить верхом, как простому смертному. Единственным достойным его средством передвижения может быть только колесница.

– Это еще куда ни шло, – пробормотал Попов и, дождавшись, когда грумы запрягут в нее двух лошадей, ехидно спросил: – И долго мы еще тут прохлаждаться будем? Поехали, что ли!..

Глава 5

«Вот так вот, Андрюша! Колесница – это тебе не велосипед и даже не инвалидное кресло», – подумал я, наблюдая, как толстяк Попов пытается справиться с непривычным для себя средством передвижения. Колесница, запряженная двойкой кривоногих кобылиц, никак не желала подчиняться горе-кучеру. Она то пыталась завалиться набок в излишне глубокой колее, то издевательски взвивалась на дыбы, норовя сбросить возничего в грязь, а лошадям оборвать все постромки, а изредка и вовсе принималась выписывать кренделя на узкой дороге, словно заправский электропоезд на «американских горках».

Попов первое время, пытаясь освоить новое средство передвижения, молча сопел, стоически выдерживая все фортели непокорной повозки. Затем начал что-то бормотать себе под нос. И наконец, когда после очередного пируэта колесницы Андрей не удержался на ногах и, чтобы не ударить в грязь лицом, в буквальном смысле этого выражения, был вынужден выпустить вожжи, терпению его пришел конец. Не выдержав нервного напряжения, Попов заорал так, что перепуганные лошади одним мощным рывком обогнали гарцующую впереди верхами троицу во главе с неподражаемой амазонкой… Тьфу ты, валькирией в данном случае!.. А клячи Жомова и Рабиновича, не сообразив, с какой стороны пришел звуковой удар, сначала взвились на дыбы, а затем шарахнулись в стороны от пытавшегося их переехать тарантаса.

Мой Сеня Рабинович еще каким-то образом сумел удержаться в седле, а вот грузный Ваня просто сполз с хребта своей лошади и свалился на мягкий снег обочины, где и был заживо погребен под осыпавшимися с елок шишками. Ну хоть памятник над его захоронением воздвигай с лаконичной надписью: «Погиб от русского мата!»

Впрочем, никто ему так легко давать помирать не собирался. Пока Ингвина гналась за взбесившейся колесницей Главного Друга кобыл и Великого Соратника меринов, а Сеня безуспешно пытался изловить окончательно офонаревшую лошадь Жомова, мне пришлось целиком взять на себя все спасательные работы и выгребать Ивана из-под завалов. Спасательные работы оказались не тяжелыми, и нести их на себе было просто. Куда сложнее оказалось извлечение Жомова из-под еловых шишек. Вот тут мне пришлось изрядно помучиться. Тем более что дважды контуженный Ваня – криком Попова и ударом о землю – не подавал никаких признаков жизни и, как следствие, не мог помочь мне в выполнении тяжкой миссии по спасению его собственной туши.

Вот уж не знаю, сколько Жомов под кучей шишек прохлаждаться собирался, но я его планы в любом случае нарушил. Едва после моего каторжного труда из-под груды беличьего лакомства показался большой палец Жомова, как я без зазрения совести укусил его… Извини, Ваня! Пощечины я давать не обучен, хоть и представляю, как это делается, а другого средства, кроме укуса, чтобы привести тебя в чувство, у меня не было. В итоге, после моей шокотерапии, Жомов заорал и, резко сев, сбросил с себя всю гору шишек.

– Охренели вы все, что ли? – непривычно жалобным голосом поинтересовался он. – Один орет как оглашенный, другой кусается внаглую, будто неожиданно сосиску в конуре нашел. Совсем, кабаны, страх потеряли? – И тут же закричал уже более привычным голосом: – Робин, а ну гони мою клячу сюда. Сейчас я проведу с ней воспитательную работу по поводу безопасной транспортировки пассажиров.

У меня отлегло от сердца. Если уж Ваня кому-то что-то собрался показывать, значит, контузия была легкой и он теперь в полном порядке. А то какими глазами мы посмотрели бы на командира ОМОНа, если бы вместо лучшего бойца вернули назад слюнявого нюню, жалостливо причитающего от каждого полученного тумака?! Не знаю, как командир ОМОНа, но Родина нам бы этого точно не простила.

Минут через десять после этого происшествия наша экспедиция вновь приняла привычный вид: Ингвина впереди на лихом скакуне, по бокам ее доблестные оруженосцы в лице моего хозяина и громилы Жомова, а замыкал вереницу тарантас под управлением Попова с грузом в виде компактного самоходного огнемета. Сам я конкретного места в строю не придерживался, и позволял себе маленькие прогулки по заснеженному лесу, то обгоняя, то отставая от процессии, едва не превратившейся в похоронную.

Путь наш лежал куда-то в глубину долины, к видневшимся сквозь туманную мглу на северо-западе недалеким отрогам гор. Первое время после рыка Попова его лошади вели себя смирно, будто овечки на зеленой лужайке, пока до них не добрался волк или я. Но едва мы оказались в той части леса, которая зовется буреломом и насквозь пропахла медведями, волками и прочей хищной живностью, каурые просто взбесились.

Нет, лошади понеслись куда-то сломя голову и единственную оглоблю между ними, мешающую приватному общению. Но сочетание пугающих запахов с присутствием ненавистного всему лошадиному племени Андрюши Попова позади крупа едва не довело лошадок до умопомрачения. Напрочь забыв о том, к какому виду представителей местной фауны они принадлежат, клячи стали неистово извиваться всем корпусом, стремясь то ли укусить друг друга за хвост, то ли оттяпать у пухлого Попова половину его жирной ляжки. Впрочем, ни то ни другое бунтаркам не удалось. Вовремя подоспела Ингвина и, бросив в сторону «могущественного ворлока» презрительный взгляд, свободной рукой взяла под уздцы крайнюю слева лошадь и, бормоча ей какие-то ласковые слова, легко повела кобылу вслед за собой. Второй кляче ничего не оставалось делать, как последовать за своей товаркой, а Андрюша обиженно пробормотал в ответ на недоброжелательный взор юной воительницы:

– Ишь какая умная! Хотелось бы мне посмотреть, мисс Супернаездница, что с тобой станет, когда ты за руль хоть какого-нибудь задрипанного «Запорожца» сядешь…

И все же, несмотря на ворчания Попова, нехитрый маневр Ингвины все же принес желаемый эффект. Лошади, запряженные в колесницу, потрусили вперед неторопливым шагом, не проявляя больше ни малейших признаков беспокойства. Правда, для моего Сени это было настоящей катастрофой! Дело в том, что Рабинович все еще не желал оставлять бесплодных попыток добиться расположения холодной, как «финка» на морозе, и столь же опасной северной красавицы. Сеня прямо-таки сгорал от желания ехать рядом с Ингвиной, но, после того как Златовласка приняла на себя управление тарантасом, на узкой лесной дороге Рабиновичу попросту не осталось места вблизи нее.

Вот и пришлось Сене, к вящему сожалению, сместиться в хвост процессии и занять место позади колымаги Попова. Впрочем, даже такой крайне нежелательный поворот событий мой Рабинович сумел обернуть в выгоду для себя. Неспешно труся позади колесницы, я прислушивался к разговору ментов, в который раз не уставая поражаться практицизму своего хозяина. Ибо еще господь бог сказал людям о том, что кто владеет информацией, тот правит миром!.. Не помню, правда, в какой религии это было.

– Слушай, Андрюша, нам всем нужна твоя помощь, – начал издалека Рабинович.

– Только не говори мне, что собрался ввязаться в очередную авантюру, – не купился на уловку Попов. Жомов подозрительно посмотрел на обоих.

– Так я и не прошу, – махнул свободной рукой Сеня. – Просто тут складывается одна странная ситуация. Мы с Ваней ломаем голову, пытаясь разгадать, в какое время нас занесло, а ты это знаешь и молчишь, как белорусский партизан перед расстрелом! Тебе не кажется, что это – самое мягкое – нечестно, если не сказать подло.

– Так вы же ни о чем не спрашивали, – хмыкнул Андрюша. – Да и знаю я не так много.

– Ты давай не прибедняйся, – поддержал Сеню простак Жомов. – А то ломаешься, как кисельная барышня на погосте.

– Это как? – оторопел Попов.

– Неважно как, – отмахнулся от него Ваня. – Главное, что некрасиво.

Тут мой Сеня с Андрюшей дружно загоготали, словно тетерева на току. А затем, когда обстановка полностью разрядилась и Попов окончательно успокоился после очередного конфликта с лошадьми, беседа и вовсе потекла непринужденно. И Андрей без утайки выложил все, что знал об этом крае. Информация, правда, была абсолютно безобидной, и лично я никак не мог понять, для чего все эти знания могли понадобиться Рабиновичу, однако не было еще в моей жизни случая, чтобы Сеня что-то делал из чистого любопытства. Уж я-то лучше остальных понимал, что мой хозяин затеял какую-то очередную прибыльную авантюру. Или по крайней мере собирается затевать. А рассказ Попова был вот о чем.

Вы, видимо, и без меня уже поняли, что мы с ментами перенеслись в эпоху викингов. Год, в который именно мы попали, Попов определить не смог, поскольку древние скандинавы не вели своего летоисчисления, а календарь «от Рождества Христова» сюда дошел слишком поздно. Видимо, это событие произойдет уже после нас.

– Единственное, что я могу сказать по поводу даты, так это то, что мы находимся в промежутке между эпохой короля Артура и правлением в Англии Ричарда Львиное Сердце, – развел руками Андрюша и при этом едва не свалился с шаткой колесницы. – Это я могу утверждать потому, что Эрик Рыжий, которому мы наподдали под зад вчера вечером, пиратствовал на просторах Балтийского моря примерно в этом промежутке. Точнее утверждать не берусь, хотя, может быть, и здесь я ошибаюсь.

– Ну-ка подожди, – перебил его Рабинович. – Мы же были в Англии, когда там, после сжатия временной пружины, правили одновременно и Ричард, и Артур. Как же после нашего переноса получилось, что мы оказались точно посередине их эпох?

– А что ты меня-то спрашиваешь? Это вон у нас спец по параллельным мирам и путешествиям во времени в твоем импровизированном спальнике сидит, – передразнил Попов утреннюю тираду Рабиновича и, увидев, что Сеня изобразил на лице крайнее огорчение этим ударом ниже пояса, усмехнулся. – А хрен ее мама знает! Лично я считаю, что мы что-то напортачили с заклинанием и эта проклятая спираль разогнулась сама по себе, выбросив нас, как ненужный мусор, где-то посередине дороги. Так что вряд ли нам твой хваленый Хрюмир поможет.

– Это мы еще посмотрим, – буркнул Рабинович, однако от дальнейшего обсуждения возможностей легендарного ворлока и мудреца уклонился.

Вместо этого Сеня принялся дальше расспрашивать Попова о викингах. Честное слово, я хоть и образованный пес, но многого из рассказа Андрюши никогда раньше не слышал. Попытаюсь в двух словах поведать вам то, что смог запомнить. В общем, эти бородатые варвары считают, что вселенная состоит из девяти миров, а они, словно пуп земли, живут в самой середине. Они даже и землю так называют – Митгард, или Средний мир.

Впрочем, заправляют всей этой лестницей в небеса из девяти ступеней отнюдь не викинги. В их представлении всю власть пригребла к рукам шайка рэкетиров, известная всем остальным группировкам под названием «асы». Видимо, эти сволочи считают себя отменными пилотами! Жаль, что их не существует, а то было бы любопытно посмотреть, как они после ударов Ваниной дубинки стали бы пикировать сверху лестницы вверх тормашками…

Но я отвлекся. Заправляет этой бандой одноглазый жлоб по кличке Один, прославившийся своими налетами на остальные группировки. Именно в одном из них он и потерял глаз, пытаясь скоммуниздить какую-то особо ценную штуковину. Видимо, гад на антиквариате специализируется. Боевиками у Одина заправляет некто Тор. Судя по описанию очевидцев, здоровый рыжий садист, любящий издеваться над жертвами при помощи обычного молотка.

В ближайших сподвижниках Тора, на должности начальника контрразведки, числится бандит по кличке Локи, пользующийся в определенных кругах славой бабника и хитреца. В принципе личность приметная, но в описании его биографии меня насторожила одна деталь. Видите ли, судя по словам Андрюши, этот криминальный элемент не только успел осчастливить детьми нескольких дамочек сомнительного образа жизни, но и сам умудрился родить ребенка. Каково, а?.. Не верите? Вот и я не поверил. Хотя в нашу эпоху клонирования все возможно!

Впрочем, Локи хоть и важный человек в окружении Одина, но все же играет в группировке отнюдь не ключевую роль. Куда выше его на иерархических ступенях банды находится некто Хеймдалль. Особые приметы – полная пасть золотых зубов. Типичный образчик чисто «нового русского». Произнося это вслух, непременно раздвиньте в сторону пальцы на обоих руках! Этот самый Хеймдалль, как я понял, возглавляет личную охрану пахана и тщательно контролирует все проходы в штаб-квартиру группировки.

Андрюша Попов назвал и еще нескольких членов бригады асов, но я уже особо и не прислушивался к его словам, потому что мне и так стало ясно, что за богов напридумывали себе дремучие викинги. Чистая банда рэкетиров! Они и корм заставляют людей себе поставлять и почти все месторождения полезных ископаемых в Митгарде контролируют, выплачивая шахтерам мизерную зарплату. К тому же каждый мужчина, достигший определенного возраста, немедленно изымается из оборота, несмотря на протесты семьи, и насильно помещается в лагерь подготовки местных моджахедов и камикадзе под кодовым названием «Вальгалла», местоположение которого, кстати, до сих пор не может вычислить ни одна спецслужба остальных группировок. Ну а всех непокорных асы тут же обстреливают из установок «град», бомбардируют крылатыми ракетами «молния» и травят биологическим оружием под очень поэтичным названием «засуха».

В общем, с асами все ясно. Настоящая диктатура в лучших традициях Пиночета. Оставалось лишь порадоваться тому, что этой профашистской группировки богов на самом деле не существует, да пожалеть несчастный народ, придумавший себе таких идолов. Чтобы освободиться от гнетущего чувства апатии, которое охватило меня после рассказа Попова, я не стал дослушивать окончание истории и помчался в лес. Побегал я по окрестным чащобам не слишком долго. Заставил пару зайцев сдать сто метров, загнал на дерево белку и, напоследок помешав кабану набивать брюхо, посчитал свое хорошее настроение полностью восстановленным и вернулся к остальным членам экспедиции.

Едва выскочив на дорогу, я тут же понял, что происходит что-то странное. Мои чуткие ноздри без труда уловили запах конского страха, и я поначалу решил, что это Андрюша вновь набедокурил, но затем к этому терпкому аромату добавился еще один незнакомый запах, определить природу которого я попросту не смог. Единственным, что легко читалось в этой мешанине оттенков, был специфический аромат мускуса.

Решив побыстрее выяснить, что там такое странное творится впереди, я ускорил бег и уже через несколько секунд за одним из поворотов дороги едва не врезался с разбегу в застывшую на месте колесницу. Кони, испугавшись незнакомого запаха, категорически отказывались идти вперед, что вполне понятно. У меня у самого-то от этой странной гаммы различных ароматов волосы на загривке дыбом поднимались, а уж про трусливых лошадей и говорить не стоило. Для них запах незнакомого существа был все равно что красная кнопка пульта дистанционного управления для телевизора – у перепуганных животных попросту отключились все моторные функции.

Единственным, кого я увидел около колесницы, был Андрюша Попов. Эксперт-криминалист держал в руках наш военно-воздушный флот, пока пребывавший в компактном состоянии, но всем своим видом выражавший готовность поднять авиацию в воздух. Лошади Жомова и Рабиновича были привязаны поблизости, но, обеспокоенные общей неведомой угрозой, они, видимо, заключили пакт о ненападении и согласно ему полностью игнорировали присутствие друг друга.

Самих всадников брошенных кляч нигде видно не было, однако, несмотря на вонь загадочного существа, мне удалось уловить их запах где-то впереди застывшего в ужасе каравана. Не обратив внимания на окрик Андрюши, пытавшегося меня остановить, я бросился прямиком через лес туда, где таилась неведомая опасность и куда сейчас направлялся мой хозяин… Идиот ты, Сеня! Прежде чем совать голову в очередную петлю, мог бы хоть меня подождать.

Но, видимо, приобретенные привычки преобладают у людей над врожденными инстинктами. Мой Сеня, научившийся в средневековой Англии рыцарствовать без оглядки, похоже, забыл об элементарном инстинкте самосохранения и помчался прямо к дьяволу в пасть, решив выказать собственную удаль, а скорее дурость, перед этой надменной ледышкой Ингвиной. Можно подумать, мало таких дураков повидала эта валькирия в человеческом образе на своем веку.

А незнакомый и неприятный запах с каждым моим шагом стократно усиливался. Я каждой шерстинкой в холеной шкуре ощущал близкое присутствие неведомого существа и уже не догадывался, а точно знал, что имя ему опасность! Неведомый зверь, похоже, почувствовал мое приближение и выдал такую откровенную волну ненависти, что все мое существо завопило: «Стой! Ни шагу дальше! Там тебя ждет смерть!»

«А хоть три смерти, – огрызнулся я на самого себя впервые в жизни, – там мой хозяин!»

На небольшую лесную поляну я выскочил одновременно с неведомым существом и тут же застыл, пораженный его видом, словно громом с ясного неба. Передо мной стояло настоящее пугало – двухметровой высоты в холке гротескная помесь орла и льва. Причем от первого у него были торс и крылья, а от второго – круп и мощные лапы, вооруженные почти полуметровыми когтями. Увидев меня, чудище презрительно фыркнуло и тут же обернулось к замершей посреди поляны троице – Жомову, Рабиновичу и Ингвине. Гортанно заклекотав, чудище неспешно направилось прямо к ним.

Мне было абсолютно ясно, что в этот раз мы все залезли в неприятности по самое не хочу, поскольку на невиданном звере не наблюдалось ни капли железа, а я сильно сомневался, что ментовские дубинки причинят его дубленой шкуре хоть малейший вред. Конечно, в нашем арсенале оставались еще меч Ингвины и мои собственные клыки, но я был готов дать хвост на отсечение, что от моих зубов пользы будет не больше, чем от «демократизаторов», а узкий клинок юной воительницы чудовище без труда перекусит пополам.

И все же, несмотря ни на что, эти придурки оставались в центре поляны. Даже Ингвина, которой по штату было положено пугаться, вместо ретирования с диким визгом достала меч из ножен и встала в оборонительную позицию. А мои дуболомы-менты с дубинками наперевес пристроились с ее флангов. В любой другой ситуации я посчитал бы эту троицу грозной силой, но перед мощью неведомого чудища мои соратники казались не больше, чем прыщами на теле у слона.

Как вы думаете, что я сделал в этой ситуации?.. Правильно. Заорал благим матом. Целью моего лая, всю мощь которого до сих пор не слышало еще ни одно живое существо, было в первую очередь подать сигнал Попову к запуску летающего трехглавого огнемета, но еще я надеялся, что своими воплями привлеку внимание зверюги и заставлю его оставить в покое людей до прибытия прикрытия с воздуха.

Не знаю уж, достиг ли я первой цели, однако в ответ на мой лай монстр лишь на мгновение замедлил размеренную поступь, а затем продолжил свой путь к центру поляны, сделав вид, что меня и вовсе не существует. Ах ты, скотина мутировавшая, меня не замечать вздумал?! Потеряв голову от такого оскорбительного поведения монстра, я мощным прыжком попытался достать зубами его ногу. Однако у неведомой твари словно глаза на затылке были. Он так быстро попытался достать меня шипастым хвостом, что мне только чудом удалось увернуться от удара. И, отскочив в сторону, я понял, какую серьезную ошибку совершил, – эти трое идиотов, вместо того чтобы переждать прибытия подмоги, посчитали мой бросок сигналом к атаке и рванулись вперед.

На мое удивление, Жомов с Сеней не только проявили необычайное мужество, граничащее с безрассудством, но еще и выказали завидное проворство. Рабинович, подскочив к монстру справа, не только успел ловко увернуться от когтистой лапы, но и еще нанес удар по крылу мутанта. Впрочем, особого урона резиновая дубинка чудовищу не нанесла – лишь выбила из крыла пару перьев.

Ване Жомову пришлось куда как тяжелее. Он на несколько мгновений запоздал с броском, и чудовище удивительно быстро успело внести корректировку в свои действия. Вместо того чтобы ударить по омоновцу когтистой лапой, оно сбило Ивана крылом на землю, а затем попыталось прихлопнуть, как муху. Впрочем, удар его лапы пришелся в пустое место. Тренированный Жомов успел сгруппироваться в падении и в мгновение ока откатиться на безопасное расстояние.

Не знаю, может, кому-то и показалось, что Ингвине было легче, чем остальным, поскольку ей пришлось сражаться «всего лишь» против клюва монстра, однако я так не думаю. Страшилище столь стремительно действовало головой, что серия его ударов слилась в одно размытое пятно. Вот только до цели ни один выпад монстра не достал! Девчонка хоть и отступала под натиском неведомого зверя, но успевала отражать каждый удар, а ее хрупкий с виду меч хлестко бил по клюву монстра, превратившись в своем движении в миниатюрную копию лопастей вертолета.

Вот это техника!.. Невольно я залюбовался действиями Ингвины, на несколько мгновений выключившись из боя. Но все же я находился не на просмотре новой киноверсии «Властелина колец», поэтому продолжать быть сторонним наблюдателем дальше не мог и вновь предпринял атаку на задние лапы зверя, старательно уворачиваясь от ударов шипастого хвоста. Больше у меня возможностей следить за действиями соратников не было никакой.

Я весь стал одним движением, одним стремлением, отключив мозг и впервые в жизни предоставив право инстинктам полностью командовать моим телом. И все же, как я ни старался достать зверя и отвлечь его внимание от неразумных и слишком медлительных людей, было ясно, что долго нам не продержаться. А когда хвост монстра все же достал меня и я, кувыркаясь в воздухе, полетел в ближайшие кусты, то чуть не завыл от ликования – прямо над поляной, где шло побоище, появился Ахтармерз Гварнарытус собственной персоной. Причем во всей красе!

На секунду я поверил в наше спасение, но этот бестолковый второгодник все испортил. Вместо того чтобы мгновенно пальнуть пламенем из всех своих стволов, Горыныч попросту завис над поляной, удивленно таращась на монстра. А чудовищу не нужно было много времени, чтобы оценить вновь возникшую угрозу. Попросту плюнув на людей, монстр двумя мощными взмахами крыльев оторвал громоздкое тело от земли и стремительно набрал высоту. Теперь у Горыныча шансов не было никаких. Монстр мог одним ударом когтистой лапы или острого клюва превратить хрупкие перепончатые крылья Ахтармерза в кровавые ошметки. Я подпрыгнул, громко пытаясь предостеречь Горыныча от неразумной теперь попытки встретить монстра залпом своих огнеметов. Однако летающий газовый резак понял это и без меня. С сумасшедшей скоростью уменьшаясь в объеме, он камнем рухнул вниз и упал прямо в руки вбежавшего на поляну запыхавшегося Андрюши.

– Ох, ни хрена себе?! – только и проговорил тот, увидев в небе над собой огромного монстра.

И тут произошло невероятное! Чудовище дико завизжало и зачем-то полезло клювом куда-то между задних ног. Сделав в воздухе невероятный кульбит, покруче петли Нестерова, монстр камнем рухнул вниз, все еще пряча голову между ног. Ингвина стояла чуть дальше остальных от центра поляны, поэтому падение мутанта никак не отразилось на ней. Жомов с Рабиновичем успели отскочить в сторону, а вот неуклюжего Андрюшу, все еще прижимавшего Горыныча к груди, отбросило на пару метров мощным ударом крыла. Я поспешил ему на помощь, однако Попов в ней не нуждался. Опустившись на пятую точку, оскорбленный Андрюша заорал во всю мощь своих легких:

– Вот сволочь. Да чтоб тебя разорвало и подбросило!

И только когда жуткий монстр прямо у меня на глазах лопнул, будто перезрелый бешеный огурец, и разлетелся по воздуху сотней маленьких кусочков, а над поляной закружились его перья, я понял, что произошло на самом деле: каким-то невероятным образом обе присказки разгневанного Попова обрели силу настоящих магических заклинаний! Вот тебе и безобидный толстяк…

На несколько секунд вокруг Андрюши воцарилось полное оцепенение. Даже я, привыкший и не к таким фокусам за немалые годы собственной жизни (по собачьим меркам, разумеется!), и то застыл на месте, пораженный совершенно невероятной развязкой заведомо проигранного сражения.

– Андрюша, как-нибудь объясни на досуге, как ты все это делаешь, – первым нарушил молчание мой Рабинович и, как подкошенный, рухнул на снег, усыпанный перьями.

– В натуре, Андрюха, это было круто, – выдохнул ошеломленный Жомов и, сграбастав целую пригоршню снега, засунул ее в рот. – Пожалуй, даже круче базуки получилось.

К его поздравлениям присоединилась и Ингвина. Подойдя на расстояние двух шагов к Попову, юная воительница опустилась в снег на одно колено и взяла в руки шлем, показав всем, что ошарашена не меньше моих ментов, да и меня самого, что уж там греха таить! Секунду посмотрев Андрюше в глаза, девушка низко опустила голову.

– Вот теперь я убедилась, благородный господин, что воистину ты могущественный ворлок, – слегка дрожащим голосом (от перенапряжения, а не от пошлого раболепия!) произнесла она. – Если можешь, прости мне мое неверие, а коли обидела я тебя своими сомнениями, казни меня, владыка Поповсен!..

– Чего-чего он владыка? – не дав Ингвине закончить, а Попову как-то отреагировать на столь откровенное признание, поинтересовался удивленный таким словосочетанием Ваня Жомов.

– Сена в попе. Ты разве не слышал? – пояснил Рабинович, и оба здоровых идиота повалились в снег, корчась от смеха.

– Да пошли вы все к коровьей матери! – завопил Андрюша так, что на омоновца вновь посыпались шишки, моего Сеню стукнуло по черепу большой еловой веткой, а с ближайших гор сошла было вниз лавина, но, остановившись в узкой долине, она поняла, что с Поповым им никак не разойтись, и без колебаний вернулась обратно.

Я жалостливо посмотрел на Попова. Ничего не скажешь, в этот раз ему с кличкой не повезло! «Поповсен» даже, пожалуй, похуже Мурзика будет. По крайней мере я бы с ним прозвищами не поменялся. Пока Жомов с моим Сеней помирали со смеху, а Ингвина удивленно смотрела на них, не понимая, отчего взялось такое бурное веселье, Андрюша покрывался красными пятнами от обиды и злости. Мне даже так сильно захотелось подойти и лизнуть его в лапу… тьфу ты… в руку, что я еле сдержался. И вместо этой дурацкой дворняжьей сентиментальности решил выручать криминалиста. Резко развернувшись в сторону лесной дороги, я бешено зарычал, всем своим видом предупреждая людей, что приближается новый монстр. Сработало! Жомов с Рабиновичем вмиг оборвали смех и вскочили на ноги, сжимая свои верные дубинки. Ингвина выхватила меч, а Попов зачем-то поднял вверх Горыныча. Тот слабо хрюкнул:

– Ты что делаешь, ирод? Я и так закоченел весь, а ты еще ветер поднимаешь!

Впрочем, Андрей на его стенания внимания не обратил, напряженно всматриваясь в дальний конец поляны. Жомов с Сеней и Ингвиной осторожно дошли до начала дороги и выглянули из-за кустов. Естественно, ничего они там не увидели!

– Совсем у тебя кобель озверел, – буркнул Жомов, возвращаясь назад. – Дорога чистая, а он рычит чего-то.

– Ты мне на пса не наезжай, он нам, можно сказать, жизнь спас, когда этот мутант на нас кинулся, – вступился за меня Сеня (премного благодарен!). – Кстати, что это за тварь такая была? Я раньше таких уродов только в книгах видел. И то не помню, как называются.

– Гиппогриф, – прокаркал со своего насеста Горыныч, и Попов, наконец вспомнив о своем подопечном, опустил руки, засовывая трехглавого птеродактиля под куртку. Ахтармерз потрепыхался и высунул наружу все свои тыковки.

– Я потому и остановился от удивления, когда его увидел, – пропищала средняя голова. – Ни в вашем, ни в соседних измерениях они никогда не водились. А в сказках и легендах встречаются, потому что некоторые контрабандисты, нарушая законы межмирового права, экспортировали их из других измерений, делая два-три скачка через врата. Они продавали гиппогрифов за огромные деньги. Именно поэтому этот гиппогриф без всадника гулять тут не мог.

– Мог не мог, а нас чуть не употребил под водочку, – буркнул Жомов.

– А это говорит о том, что сдвиги миров из-за вашего путешествия во времени происходят просто колоссальные, – возмутился Горыныч. – Присутствие гиппогрифа в этих лесах говорит о том, что не только врата между мирами открываются произвольно, но и на вашу вселенную уже началось наложение параллельных миров!

– И что из этого? – оторопел Ваня. – Орать теперь надо, что ли, ящерица ты газопроводная?

– Сам ты гиппопотам прямоходящий! – обиделся Ахтармерз. – Орать-то, может, и не нужно, но вашему миру жить осталось несколько дней. Неделя от силы, если вы не вернетесь в свою проклятую ментовку.

– Ну-ну, полегче! – наехал на болтливую рептилию Попов и слегка шлепнул Ахтармерза ладошкой. – Думай, что говоришь, а то и по рогам получить недолго! – Затем посмотрел на задумчивого Рабиновича: – Сеня, все! Пока не пожрем, ни на шаг с этого места не сдвинусь.

– Кому в ухо, а попу крендель в брюхо, – фыркнул Рабинович. – Тут мир на волоске висит, а ты о жратве думаешь.

– Вы о чем? – Ингвина удивленно переводила взгляд с одного говорившего на другого. – Что здесь происходит?

– В данный момент ничего, – уклончиво ответил мой Сеня. – А вот что будет дальше происходить, зависит от того, как быстро мы до этого Хрюмира доберемся.

– Часов шесть еще ехать, – Златовласка обиженно наморщила носик. Вот теперь на женщину похожа стала, а то чисто Снежная королева в парике! – Конечно, если на нас еще какое-нибудь чудище не нападет.

– Тогда точно нужно поесть, – вздохнул Рабинович. – А то у Андрюши голодный обморок случится.

Андрюша хотел что-то возразить на очередную Сенину колкость, но только махнул рукой и, тяжело развернувшись, пошел в сторону оставленной колесницы, в которой лежали взятые на дорогу нехитрые припасы. Поскольку мои менты вчера малость перебрали, обеспечить нашу экспедицию продовольствием добровольно взялась Ингвина. И по своей варварской привычке к тяготам и лишениям положила минимум съестного: какая-то вяленая рыба, больше похожая по вкусу на подметки Сениных ботинок (пробовал я их по молодости, когда совсем дурной был), несколько кусков мяса, жутко пересоленных и просушенных до такой квинтэссенции, что ими можно было забивать гвозди, да кожаный бурдюк местного пойла под названием «медовуха». Увидев перекосившиеся морды Ивана и Сени, Ингвина с усмешкой проговорила:

– Покорнейше прошу простить меня, великие ворлоки, но я не думала о том, что вам приспичит начать набивать желудки уже на середине пути. – Эй, алло! А где же почтение в голосе и преклонение перед могуществом? Видимо, отошла уже девочка от потрясения. – Лично я собираюсь поесть у Хрюмира. Ну а если у того нормальной пищи не найдется, настрелять дичи где-нибудь в дороге. Ну а вы ешьте, что Фрейр послал!

К моему вящему удивлению, на лице чревоугодника Попова не отразилось и тени того недовольства, что появилось на физиономиях его друзей. Наоборот, Андрюша сиял, как начищенный медный котел, а улыбка у него и вовсе могла бы с оскалом кита потягаться, когда тот планктон через зубы пропускает. Впрочем, причина поповского веселья недолго оставалась загадкой. Криминалист извлек со дна колесницы какой-то мешок и, развязав его, вытащил на свет божий жареную свиную ногу, едва ли не с меня размером.

– А вы что думали, я голодать сюда пришел? – возмутился он, глядя на удивленные физиономии остальной троицы. – Между прочим, если бы я не зашел по дороге на кухню и не попросил припасов в дорогу, сейчас бы жрали эти подошвы, как голодные собаки. – Но-но! Выбирай выражения. – Мурзик, не мурзись. И тебе достанется.

Андрюша, расстелив какую-то рогожу на краю колесницы, аккуратненько положил на нее жаркое. Затем, вытащив откуда-то из-за пояса, словно цирковой фокусник из шляпы, огромный тесак, принялся разделывать кабанью ногу на части. Но не успел он сделать и пары надрезов, как неожиданно раздался легкий хлопок, будто от открывшейся бутылки шампанского, и прямо на кабанью ногу, на глазах у изумленной компании, спикировал… Эльф! Мать его!.. Андрюша от удивления выронил нож, а меленький поганец, не обращая ни на кого внимания, уселся на край кабаньей ноги и застыл в позе роденовского «Мыслителя».

– Чего уставились, козлы поганые? – как-то до странности меланхолично поинтересовался он. – Грустно мне. Жаба душит. За квартиру платить не хочу.

– А это кто? – удивленно поинтересовалась Ингвина ипопыталась достать эльфа пальчиком.

– Руки убери, галоша саблезубая! – рявкнул нахал, и наша воительница отдернула палец так резко, будто выдергивала из пасти у крокодила. – Тянут тут все кому не лень свои клешни. Не дай бог, ты крыло мне помяла, так я тебя сразу налысо обрею.

– Он охренел совсем, – пробормотал Ваня Жомов и осторожно потянулся к Андрюшиной фуражке, лежавшей неподалеку, а Попов медленно поднял нож.

Понять реакцию обоих ментов можно легко. Эта надоедливая маленькая жужжалка настолько достала нас в Англии, что мне и самому жутко, до зубной боли, захотелось пожевать нахала хотя бы пару минут, а затем выплюнуть куда-нибудь в болото. Однако я даже не пошевелился, глядя на эльфа, потому что понимал, чем может закончиться попытка его поймать. А вот Жомов с Поповым, похоже, излишней сообразительностью не блистали. Они ударили по эльфу одновременно. Ваня – Андрюшиной фуражкой, а Попов – стянутым с кухни ножом. Правда, Андрюша запоздал на мгновение, поэтому и оказался нож торчащим в фуражке, а не наоборот. Вот только эльфа на куске свинины уже не было! Он летал сантиметрах в двадцати выше ножа и противно хихикал.

– Ну вы и уроды, – восхитился эльф. – Нет, точно по вам Нидльхейм плачет. Вы что, эсэсовцы недоделанные, думаете, я сюда примчался только на ваши тупые рожи посмотреть да подождать, пока вы меня шапками закидаете? Точно Оберону на вас настучу. Тогда уж не со мной общаться будете. Пришлют пару троллей, посмотрю, как вы с ними разберетесь.

– А тебя разве еще не уволили? – наивно поинтересовался Рабинович. Эльф опешил. – Ты же уже в который раз опаздываешь…

– Ах, и ты тоже, маца ходячая, возникать будешь? – возмутился коротышка. – Ну ладно, попомните вы меня, шакалы парнокопытные. Будет вам и жезл, блин, будет и свисток! – Эльф с разворота стукнул кулачонком в нос Андрюше, оказавшемуся в непосредственной близости от разгневанного комара, и растворился в воздухе. На этот раз без хлопка. Попов только ойкнул и потер правую ноздрю, занывшую от чувствительного удара.

– Это кого вы наколдовали? – хлопая длинными ресницами, будто болонка перед лужей, поинтересовалась Ингвина.

– А-а, не обращай внимания, – махнул рукой мой Сеня. – Это наша своеобразная тревожная сигнализация. Эльф называется…

– Господин Робинсен, может быть, перестанете меня за дурочку держать? – неожиданно для всех возмутилась воительница. – Что я, эльфов ни разу не видела? Они побольше этого наглеца ростом и никаких крыльев не имеют. Они, между прочим, пока не рассорились со Снорри Стурлуссоном, к нам каждую осень на ярмарку приезжали.

– Че-его? – в один голос удивились Попов с Рабиновичем, а Ваня предложил:

– Слушайте, мужики, может быть, раз здесь свои эльфы есть, вложим им этого чумовоза? Пусть они сами конкретно и разберутся, что этот чужак на их территории делает.

– Угу. Вот ты этим и займись, умник, – кивнул головой Сеня, а Попов добавил, выдергивая нож из своей фуражки:

– А мы пока пообедаем. Кстати, Ванечка, если ты не в курсе, то я тебе скажу, что за порчу казенного имущества штраф полагается…

Глава 6

К удивлению путешественников, отшельник Хрюмир жил не в какой-нибудь заиндевелой пещере или крысиной норе под названием «землянка», а в самом что ни на есть добротном деревянном доме, сложенном из бревен в обхват шириной. Правда, по своей конструкции жилище отшельника ничем от «дворца» Форсета не отличалось – ни окон, ни дверей, полна грядка огурцов. Вот только стояла эта бревенчатая конструкция задней стеной вплотную к отвесной скале. Видимо, для защиты от нападения с тыла. Хотя кому в голову могло прийти напасть на такой скрюченный старый мешок с костями, каким выглядел Хрюмир?.. Разве что Мурзику.

Небольшая экспедиция в составе наряда милиции, воинствующей феминистки, служивого кобеля и дракона-трансформера добралась до жилища Хрюмира уже в сумерках. Если бы не Ингвина, то путешественники, несомненно, прошли бы мимо невзрачного строения, прилепившегося к скале. Да и она определила координаты цели лишь по неярким отблескам от очага, игравшим в салки на краю дыры в крыше дома.

– Ну вот мы и на месте, благородные ворлоки, – торжественно проговорила она, махнув рукой в сторону сруба. – Правда, охотиться уже поздно, но будем надеяться, что мудрый Хрюмир поделится с нами своей вечерней трапезой…

Девушка трижды саданула кулаком в дощатую дверь. Некоторое время ответом ей была тишина, и изрядно продрогший Жомов уже начал прицениваться к двери, раздумывая, каким плечом ее будет проще высадить, но выполнить свою привычную работу не успел – изнутри дома послышалось шуршание шкур и старческий кашель.

– Кого это принесло в такую пору, Имир вас разбери?! Сразу предупреждаю: милостыню не подаю и с дистрибьютерами не общаюсь. Если вы пришли только для того, чтобы продать мне метлу с водяным пылесборником, спущу на вас своего медведя. Так что проваливайте!

– Мудрый Хрюмир, не во имя наживы, а ради мудрости твоей пришли мы, – звонким голосом торжественно произнесла воительница. – Жаждут прикоснуться к ней Ингвина Златовласая и благородные ворлоки Муспелльсхейма. Впусти же нас и не дай погибнуть в необразованной серости.

– Часы приема с девяти ноль-ноль до двенадцати, – раздался изнутри категоричный отказ. – Приходите завтра утром, но сначала запишитесь у моего медведя на прием.

Воительница хотела что-то сказать, но ее перебил Ваня Жомов, окончательно потерявший терпение. Отодвинув в сторону девушку, он подошел к двери и, критически осмотрев ее, так саданул кулаком в косяк, что зашаталось все строение, еще минуту назад казавшееся незыблемой частью скалы.

– Ну-ка открывай, дед. Мы из милиции! – рявкнул он. – В случае оказания сопротивления у меня есть приказ полковника Волкова вышибить дверь и применить табельное оружие. Так что будем по-мирному все решать или нам твою халупу по бревнышку разнести?

– Ладно-ладно, разбуянились, дебоширы. Милиция! Еще бы ФСБ из Асгарда с собой притащили, – раздался в ответ недовольный голос. – Сейчас открою. Только подожди, я не во фраке…

Услышав за дверью удаляющиеся шаги, Попов хлопнул себя руками по бедрам и возмущенно посмотрел на Жомова.

– Чего ждешь-то? Дверь вышибай. Этот гад хавчик, наверное, прятать пошел!

Дурной Ваня, услышав просьбу Андрюши, тут же собрался ее исполнить. И делал это не ради еды, которую якобы прятал внутри Хрюмир, а оттого, что попросту истосковался по привычной работе – вышибанию дверей с последующим укладыванием на пол всех посетителей притона. Наверное, одному только Оберону было ведомо, к чему привела бы подобная акция в жилище скандинавского колдуна, мудреца и скальда, если бы в дело не вмешались мы с Рабиновичем. Сеня в мгновение ока оказался между готовым к бою Жомовым и несчастной дверью, а я, зарычав, вцепился зубами в Ванин бушлат.

– Э, вы охренели, что ли, на своих наезжаете? – оторопел омоновец. – Сеня, убери пса, а то бушлат мне новый покупать будешь.

– Мурзик, фу! Я сам с ним разберусь, – гаркнул на меня Рабинович и, посмотрев на Жомова, постучал пальцем по виску. – Ты, Ванечка, башкой-то думай немного. Мы сюда за помощью пришли. А как ты считаешь, много он нам напомогает, если мы ему дверь выставим?

– А куда он на хрен денется? – удивился Жомов. – Будет возникать, я ему все почки отшибу.

– Типичная реализация в жизнь поговорки «Сила есть, ума не надо»! – горестно вздохнул Сеня. – Иди отсюда, бык педальный. Если руки чешутся, можешь пару елок на дрова сломать.

– Дурак ты, Рабинович, – обиделся Ваня. – Тебе помочь хотят, а ты все в издевательство превращаешь. – И, отойдя в сторону, действительно сломал с досады трехметровую елку ударом кулака.

– Воистину велика сила мужа сего, – восхищенно проговорила Ингвина, глядя на лесорубские замашки Жомова. Рабиновича от этих слов перекосило, но комментировать фразу воительницы он почему-то не стал… Видимо, стареет!

После пары минут ожидания внутри избы отшельника что-то жутко загрохотало, будто разгрузился самосвал с металлоломом, а затем послышался приближающийся лязг, словно пионеры юные этот самый металлолом растаскивали по углам. Еще через минуту лязг затих, послышался шорох отодвигаемого запора, и старческий голос издевательски произнес:

– Ну, входите, гости дорогие. Попотчую, чем богат.

Попов расплылся в счастливой улыбке, ожидая обещанного угощения, а Сеня дернул на себя дверь и застыл. За порогом стоял сухонький старикашка с одним торчавшим из-под верхней губы сломанным клыком и перекошенным корявым носом. Голову деда украшал, согласно здешней моде, ночной горшок с рогами, скрюченное тело сгибалось к полу под тяжестью намотанной на него сетки-рабицы, а в руках Хрюмир держал довольно большой лук, который тщетно пытался натянуть. Грустно посмотрев на оторопевшего Рабиновича, всемирно известный мудрец произнес:

– Ну вот, не получилось. Нужно было лук поменьше выбрать. – Хрюмир отбросил оказавшееся ему не по силам оружие в сторону. – Ненавижу старость! И вас тоже. Впрочем, заходите, раз я вам дверь открыл.

Хрюмир развернулся и, громыхая железом, поплелся внутрь своего жилища. Вся делегация вереницей последовала за ним, причем я вновь обогнал всех и проскользнул в дом прямо между ног у своего хозяина (я же предупреждал, что блох не перевариваю!). Внутри обитель Хрюмира оказалась куда более неприглядной, чем снаружи. Стены были покрыты толстым слоем сажи, солома на полу настолько прогнила, что казалось, будто она лежит здесь со времен далекой молодости хозяина жилища, а в углу красовалась большая груда костей и объедков, валявшихся тут, видимо, с самого сотворения мира. Я было рванулся к вожделенному складу собачьих радостей, но там воняло так, что, сделав пару шагов, я чихнул и стремглав метнулся обратно.

Вообще в доме пахло дымом от перекошенного очага в центре комнаты, застарелой плесенью от стен, гнилью от горы объедков и еще чем-то кислым. Видимо, прогорклыми шкурами. Трое ментов брезгливо поморщились, причем у Андрюши от этих ароматов даже пропал аппетит. Хватая ртом воздух, он опустился на ближайшую к выходу широкую скамейку. Она и еще пара ее родственниц составляли основное убранство комнаты. А дополняли его перекошенный стол у очага да мини-копия арсенала вооружений Форсета на дальней стене. Хрюмир запулил снятый с головы ночной горшок в угол и уселся на одну из скамеек.

– Что вы на меня уставились? – ворчливо поинтересовался он, глядя на ментов, застывших в немом удивлении перед странной внешностью хозяина дома. Впрочем, Хрюмир их удивление истолковал по-своему.

– Вы думаете, будто я и без вас не знаю, что умереть от старости позорно? – завопил он, хлопая ладошкой по столу. – Только кто это вам сказал, что я умирать собираюсь?

– Да мы, собственно говоря, не по этому поводу, – начал было оправдываться Сеня, но Хрюмир оборвал его.

– Подождите, угадаю, – проговорил он, с прищуром посмотрев на ментов. – Вы хотите узнать, оплатит ли вам бухгалтерия эту командировку? Или будет ли… – Старик неожиданно оборвал себя на полуслове и завопил: – Стоп-стоп-стоп! Вы откуда взялись такие? И мысли у вас дурацкие, да и сами вы не лучше. Мне многое открыто, и существ я всяких повидал, но вы явно не из этого мира. А у толстяка в мешке и вовсе какая-то странная тварь находится. Ну-ка доставай!

– Сам ты тварь, – обиженно буркнул Горыныч и, немного раздувшись, без помощи Попова выбрался из своего СВ. – Нехорошо такому взрослому человеку оскорблять иные формы разума. Впрочем, чего еще-то от людей ждать? Самые невоспитанные существа во всех вселенных.

– Молчал бы лучше, аристократия трехглавая, – буркнул в ответ Хрюмир и ворчливо спросил: – Так говорите, странники неведомые, какого рожна отдыху старика помешали?

Рабинович, всю дорогу до жилища Хрюмира репетировавший приветственную речь, вдруг потерял голос. То ли от странного вида отшельника, напоминавшего помесь киношной Бабы-яги с соседом по лестничной площадке, у Сени какие-то контакты в голове закоротило, то ли кинолог просто засомневался, действительно ли данный скрюченный радикулитом хрыч может им чем-то помочь. Но, как бы то ни было, вместо изложения собственной проблемы Рабинович зачем-то посмотрел на Ингвину, видимо, предоставляя ей право первого удара по мячу. Как мэру города на открытии футбольного сезона.

Воительница оказалась девицей понятливой и торжественно выступила вперед. В приличествующих случаю витиеватых выражениях дамочка принялась распинаться перед Квазимодо о существующих у нее проблемах. Говорила она долго и нудно, обильно приправляя свою речь дифирамбами корявому уродцу, которые тот принимал с крайне довольным оскалом на физиономии. Ваня Жомов, понимавший только нормативную лексику тренировочного зала да команды офицера, первое время требовал от Попова, сидевшего рядом, перевода слов Ингвины. А потом решив, что это ничуть не интереснее бразильского телесериала по телевизору, принялся откровенно зевать.

Наконец, выбравшись из словесных дебрей мелкой и крупной лести, Ингвина перешла к сути проблемы. Оказалось, что какая-то бродячая шарлатанка несколько месяцев назад сделала ей странное пророчество. Дескать, встретит воительница прекрасного витязя в серой волчьей шкуре, пройдет с ним три круга Нидльхейма и, познав чувства, которые слаще упоения битвой, навсегда откажется от меча. Спасти же воительницу от такой незавидной участи сможет только старая пророчица и колдунья, вкусившая корня Иггдрасиля.

– Вот я и хотела спросить тебя, мудрый Хрюмир, кто эта пророчица и как мне ее найти? – закончила, наконец, свою речь Ингвина и резко выдохнула, как бы облегченно ставя этим точку.

– Ну, знаешь, милочка, если после разговора с каждой базарной гадалкой ко мне всякие девицы за советом ходить будут, то мне останется только надеть на голову ослиные уши и стать вегетарианцем! – возмутился старикашка. – Ты у нее-то почему сама не попросила растолковать предсказание? Или к другим толкователям не обратилась?

– Та старуха, напророчившая мне судьбу, попросту исчезла, – печально вздохнула Ингвина. – Я лишь на секунду отвернулась, а ее уже нет.

– А тебе это не приснилось, девица? – иронично поинтересовался Хрюмир и вгляделся в воительницу пристальней. – Хотя нет. Мне ведомо многое, и нет необходимости бросать руны, чтобы понять: твоя судьба тесно связана с временем Рогнарек. Хотя если бы у меня под руками был жертвенный бык или, на крайний случай, кабан, по его внутренностям я мог бы точнее предсказать твою судьбу…

– Ты чего это, гном плешивый, вымогательством заниматься вздумал? – завопил внезапно утративший сонливость Жомов. – Сейчас за такие базары вмиг по чайнику получишь, да еще и статью тебе впаяем. Будешь лет пять Корявню досаждать!..

– Не слушай его обидные речи, мудрый Хрюмир, ибо не из нашего мира он, и обычаи наши ему неведомы! – торопливо проговорила воительница, бросив на Ваню испепеляющий взгляд. Рабинович сразу расцвел в улыбке, будто кактус на подоконнике. – Лучше помоги мне найти старую прорицательницу, ибо нет для меня ничего горше, чем утратить радость упоения битвой. А уж я заплачу тебе золотом!

– На хрена золото старому отшельнику, брезгливо сторонящемуся мирских соблазнов?! – с пафосом воскликнул Хрюмир, а затем спросил: – А сколько? Ингвина бросила на стол перед старым стяжателем кожаный мешочек, который своим металлическим звяканьем вызвал обильное выделение слюны у Рабиновича. Сеня даже попытался перегнуться через стол, чтобы наметанным глазом оценить содержимое местного аналога кошелька, однако хитрый Хрюмир загородил обзор плечом. Рабиновичу осталось только вздохнуть и вернуться в исходное положение. Наконец уродец закончил считать и кротко вздохнул.

– Что же, эти деньги я потрачу на создание сиротского приюта для детей, чьи родители погибнут при Рогнареке, – грустно качая головой, проговорил Хрюмир. – А ты, наследница валькирий, подожди пока моего ответа. Пусть сначала эти странные чужеземцы свою просьбу изложат. Раз вы вместе пришли, то и будем ваши проблемы вместе решать. Так сказать, оптом, – и косо посмотрел на Рабиновича. – Только не думайте, что это будет дешевле!

Ваня Жомов хотел что-то возразить, но Андрюша прихлопнул ему рот ладошкой, и у омоновца вместо гневной речи получилось невнятное бормотание. Жомов уже собрался наказать оборзевшего криминалиста за такое бесцеремонное отношение к его ораторскому искусству, но в этот момент Сеня, видевший все и вся, начал говорить. Причем настолько громко, что недовольного шипения Жомова просто не было слышно.

Рабинович вкратце пересказал Хрюмиру тот самый вариант истории, что поведал недавно Форсету. Правда, в этот раз Сеня предпочел поскромничать и не стал превозносить свои собственные магические возможности, но история все равно получилась длинной. Он поведал клыкастому карлику, как один колдун изгнал их из своего мира, и о том, как они, выполнив все условия заклинания, должны были вернуться домой, но, видимо, ошиблись при расчете координат и оказались в этом мире. Ингвина слушала все это, разинув от удивления рот.

– Так, значит, вы из будущего? – присвистнул Хрюмир. – Вот так хрен! И как там, в этом будущем?

– Да уж получше, чем здесь, – буркнул Жомов, которого маленький и надменный старикашка почему-то крайне раздражал. Может быть, потому, что напоминал тестя?..

А вот Сеня имел несколько иные взгляды на эту проблему.

– Извини, дедок, о будущем мы говорить не имеем права, – развел он руками, не желая вдаваться в рассказ о преимуществах цивилизованной жизни. – Нас предупредили, что если будем болтать, то навсегда останемся здесь. А нам это не по кайфу. В общем, выручай, отправь нас обратно. А уж мы потом в долгу не останемся!

Хрюмир надолго задумался. Все паломники не сводили с него глаз, ожидая ответа и думая каждый о своем. Попов с блаженной улыбкой на губах представлял, как накормит рыбок, а потом залезет в мягкую постель и прямо там слопает целую кастрюлю маминых щей. Ваня придумывал, как станет откручивать голову Хрюмиру, если тот сейчас станет борзеть и откажется выполнять их просьбу. А Рабинович решил, что Хрюмир пытается просчитать, как много можно содрать с друзей за подобную услугу, и готовился к жестокому торгу. О чем думала Ингвина, остается загадкой, поскольку проследить за полетом мысли женщины не сможет даже господь бог!

Наконец, клыкастый уродец прокашлялся.

– Да уж, проблемку вы мне задали, – проговорил Хрюмир и, поднявшись из-за стола, принялся расхаживать по комнате, заложив руки за спину. – Сразу скажу, гости из будущего, помочь вам я не смогу. Это может сделать только Один. А к нему есть только четыре пути. Во-первых, мост Биврест, что люди называют «радугой». Но вам по нему не пройти. И потому, что Хеймдалль не пропустит ни одного смертного в Асгард, и оттого, что ваши ноги просто сгорят, едва вы ступите на этот мост. Во-вторых, в Чертог радости можно попасть из Утгарда. Но перейти реку Ивинг можно только по льду. А замерзнет она лишь в час Рогнарек. В-третьих, Одина вы можете увидеть на пиру эйнхериев в Вальгалле. Но, как я понимаю, умирать в бою никто из вас не собирается.

– Об этом даже и думать забудьте! – истерично завопил Горыныч, не дослушав карлика до конца. Попову пришлось силой запихивать его головы в мешок.

– Ну и, в-четвертых, попасть к Одину можно через Свартальхейм, ворота из которого есть и в Митгард, и в Асгард, – недовольно посмотрев на возмутителей спокойствия, закончил свою речь Хрюмир. – Но, насколько мне известно, брисинги еще не пускали в свою страну ни одного человека. К тому же никому, кроме асов и самих брисингов, неведомы пути в Свартальхейм. Вот такие пироги получаются, господа хорошие!

– И про что это он тут пургу гнал? – удивленно поинтересовался у друзей Жомов, который совсем не слушал недавний рассказ Попова о скандинавах и их мифах.

– Этот хмырь, Ванечка, сказал, что мы можем попасть домой, только добравшись до здешнего верховного бога, – скептически усмехнулся Рабинович и повернулся к клыкастому путеводителю. – Но у тебя, мудрый Хрюмир, есть какой-то туз в рукаве. Так ведь? Поэтому переставай вешать нам лапшу на уши и говори по существу.

– Досточтимый Робинсен, я не знаю, что такое лапша и как ее можно вешать на уши, но понял, что слова мои ты подвергаешь сомнению, – не менее язвительно ответил ему карлик. – Уж не знаю, что вы тут ожидали услышать, но если думаете, что я вру, то валите отсюда. Прием окончен!

– Нет, что ты, мудрейший! Мы тебе верим. Мы теперь во всякую лажу поверить можем, как лохи перед наперсточниками. – Сеня театрально раскинул руки в стороны. – Продолжай крутить свой лохотрон и поведай нам, чем ты можешь помочь беде и что лично от нас требуется?

Хрюмир остановился и внимательно посмотрел на Рабиновича. Тот с улыбкой выдержал этот тяжелый взгляд, изобразив на лице носорожью покорность судьбе. Карлик покачал головой и решил все-таки продолжить. По его словам, именно он сам, Хрюмир, был единственным человеком или почти человеком, который знал дорогу в Свартальхейм, откуда доблестные милиционеры из будущего могли бы добраться к мистическому Одину. Однако, чтобы он показал ее друзьям, от них требовалась маленькая услуга.

В Утгарде, стране етунов, великанов по-скандинавски, живет, дескать, один тип по имени Тьяццы. Этот великан, етун его мать, по словам Хрюмира, был большой бабник и любитель фруктов. В данный момент в гостях у него находилась некая дама, имя которой карлик упоминать не стал. Эта дамочка разделяла страсть етуна к фруктам, но особенно уважала яблоки. И от паломников требовалось ни много ни мало, как проникнуть в дом Тьяццы и стащить с тарелки у дамочки парочку яблок.

– И все? – возмутился Жомов. – Ты что, урод, нас за «шестерок» держишь? Мы тебе за хавчиком бегать должны?

– Подожди, Ваня, – оборвал его Рабинович. – Слушай, Хрюмир, если ты так хочешь яблок, то я предлагаю сделку. Ты нам показываешь дорогу домой, а мы, раз уж тут яблоки такая редкость, пришлем тебе оттуда пяток килограммов.

Уж мог бы и тонну пообещать! Чего мелочиться, если все равно выполнить обещание не получится?

– Ну что, по рукам?

– Сеня, да что мы с этим вымогателем валандаемся? – возмутился Ваня. – Давай я сейчас ему руки-ноги переломаю, он нам сразу все и расскажет. Даже то, как его троюродный дедушка в юности сифилис перенес.

– Ломайте! – радостно воскликнул Хрюмир. – Сдохну, а ничего вам не скажу! По мне, или те яблоки, о которых я говорю, или насильственная смерть. Тогда уж по крайней мере в Вальгаллу точно попаду.

– Он не шутит, – остановил рванувшегося вперед Жомова Андрюша. – У этих придурков попасть в Вальгаллу – заветная мечта детства.

– Ладно, мы согласны, – принял условия Хрюмира Рабинович. – Тут ведь и платить ничего не нужно, а всего-навсего надо пару яблок своровать! Рассказывай, как добраться до этого Утгарда.

– А вам никуда идти и не нужно будет, – радостно захихикал карлик. – Пойдемте на улицу, я вам мигом транспортное средство организую.

– Подождите, мудрый Хрюмир, – остановила всю процессию несчастная Ингвина. – А как же мне быть со своею бедой?

– А тебе, дитятко, с ними отправляться, – оскалился карлик, и выяснилось, что сломанный клык – чуть ли не единственный зуб у него во рту. – Прорицательница, вкусившая корня Иггдрасиля, может находиться либо в Нидльхейме, либо в Гимле, двух царствах мертвых. Вот и попросишь Одина, чтобы он тебе туда временный пропуск выписал.

– Ну и бред, – тяжко вздохнул Рабинович, однако за Хрюмиром следом пошел.

А на улице поднималась вьюга. Серые тучи на небе поменяли пол и расовую принадлежность, превратившись в черные облака, бешено несущиеся по небу, и из них начал сыпать мелкий снег. Ветер разгонялся, как болид на трассе «Формулы-1» в Монте-Карло, и швырялся этим самым снегом в кого ни попадя. Попов истерично завопил, заглушая его вой. Андрюша потребовал отложить новое путешествие до утра, однако его и слушать никто не хотел. Хрюмир расставил пилигримов попарно друг напротив друга. Причем Сеня, естественно, оказался рядом с Ингвиной. А карлик отошел от них метра на три и, вскинув руки вверх, принялся завывать какую-то абракадабру.

– Бестла, Аудумла, Аустри. Бури, Ве, Вили, Вестри! – вопил Хрюмир, а потом вдруг посмотрел на друзей и ткнул пальцем почти мне в морду. – Кстати, животное свое можете оставить здесь. Или возьмите на руки, а то потеряете. – Сеня тут же, естественно, несмотря на сопротивление, сграбастал меня в охапку.

А Хрюмир продолжил:

– Брокки и Эйтри, Хугин. Гери, Фреки, Мугин! Эй, тот, кто может потягаться в скорости с Хуги-мыслью. Приди сюда и унеси их в царство Тьяццы, вернув обратно только после выполнения моего приказа!

Андрюша, глядя на все это извращение, покрутил пальцем у виска. Жомов кивнул головой, поддерживая друга, и хотел что-то сказать Рабиновичу, но тут вой ветра усилился до того, что у всех заложило уши. Сквозь этот вой откуда-то сверху донесся шум, напоминавший звук, издаваемый разгоняющимися лопастями вертолета, а затем на ментов с неба свалилась туша огромного орла. Жомов потянулся к дубинке, Сеня крепче вцепился в мою шерсть, почему-то решив, что я начну вырываться, а Попов просто закрыл глаза. Впрочем, туша свалилась не окончательно, а зависла в полуметре над нашими головами. Орел внимательно посмотрел на Хрюмира, а затем, подхватив нас с поклажей в свои когти, резко взмыл вверх.

От быстрого перепада давления у Рабиновича заложило уши. Видимо, из чувства солидарности с ними мгновенно замерз нос. Его поддержали щеки, и уже через минуту Сеня думал о том, что не лучше ли было на самом деле послушать Жомова и переломать поганому карлику руки с ногами. Однако оценить трезвость этой мысли он не успел. Орел вновь начал снижаться, и от новой смены давления барабанные перепонки подняли в голове Сени нестерпимый звон. Рабинович попытался вспомнить, может ли кессонная болезнь случиться не в воде, а в воздухе, но в этот момент почувствовал под ногами твердую почву.

– Утгард. Осторожно, двери закрываются. Следующая станция «Ясень Иггдрасиль», – объявил остановку орел и, швырнув путешественников на камни, резко взмыл вверх, исчезая из виду.

– Ни хрена себе электричка, – удивленно проговорил Жомов, поднимаясь на ноги. – Интересно, и где этого Тьяццы искать. У кого-нибудь есть его адрес?

– А похоже, мы на месте, – растерянно проговорил Рабинович, ткнув пальцем себе за спину.

Путешественники стояли посреди какого-то горного ущелья. Впрочем, так им показалось только на первый взгляд! А при повторном осмотре было легко понять, что скалы вокруг них имеют явно рукотворное происхождение и сложены из грубо отесанного камня. А прямо за спиной Рабиновича возвышалось и вовсе восьмое чудо света – деревянная дверь пятиметровой высоты. Причем ручка у этой двери была такая, что только Ваня Жомов смог бы ее охватить двумя руками. Конечно, если бы умудрился до этой ручки достать. Ингвина коротко взвизгнула.

– Утгард! Мы действительно в Утгарде, клянусь козлами Одноглазого! – завопила она. – Вот уж где достаточно места для подвигов. Берегитесь, проклятые великаны. Я вам сейчас устрою Ватерлоо!..

– Ну, конечно, – усмехнулся Рабинович. – Если здешние жители по размерам подходят к этому ангару для космических кораблей, то с твоей зубочисткой только и воевать с ними.

– Ах, Робинсен, вы сомневаетесь в моей доблести? – удивилась воительница и, обозвав Сеню шовинистом, бросилась к двери.

Несколько секунд Ингвина скакала около ручки, словно волейболистка на подаче, пытаясь до нее дотянуться. Затем ухватилась обеими ручонками за край доски, своими размерами напоминавшей бетонное перекрытие, попробовала потянуть ее. Дверь, естественно, не открылась, поскольку ей было плевать на усилия такой мелкоты. Однако Ингвина сдаваться не собиралась. И, решив вызвать великана на бой во что бы то ни стало, принялась барабанить в дверь рукояткой меча и выкрикивать всевозможные оскорбления. Начиная от «гнусного пожирателя крыс», кончая «вонючим потомком лягушки».

– Слабо, – констатировал Жомов, выслушав тираду девицы. – Сень, ты ее как-нибудь ругаться, что ли, научи.

– Непременно. Под твоим чутким руководством, – буркнул Рабинович и оттащил разгневанную воительницу от двери. – Все, успокойся. Я тебе верю. Только скажи, пожалуйста, ты собираешься добраться до Одина или хочешь помереть здесь? – Девушка сначала кивнула, а затем потрясла головой. – Тогда давай просто найдем эти дурацкие яблоки и вернемся. Геройствовать будешь после того, как прорицательница разгадает твою загадку.

Сеня находился, пользуясь боксерским термином, в состоянии «грогги». Или, попросту, ни фига ничего не понимал! Если к перемещениям во времени и пространстве он уже успел приспособиться, то поверить в реальность каких бы то ни было мифов, будь то скандинавские или библейские, категорически отказывался. С детства приученный к атеизму, Сеня просто не мог представить, что все происходящее вокруг не является сном. Однако гигантская дверь была вполне осязаемой и отказывалась исчезать даже после того, как Рабинович ущипнул себя за нос. Ему пришлось с этим мириться!

– Такими темпами я скоро и в синагогу ходить начну, – буркнул себе под нос Сеня и оглянулся по сторонам.

Было очевидно, что вход через парадное был им заказан. Самим открыть эту гигантскую дверь похитителям яблок вряд ли удастся, а Рабинович сильно сомневался, что здешние хозяева проявят хоть какое-нибудь подобие гостеприимства и пригласят их внутрь. Разве что в качестве дополнительной и халявной приправки к ужину. И пока мой Сеня, поддерживаемый немым недоумением друзей, придумывал, как пробраться внутрь дома, я отыскал вход. Чуть в стороне в боковой стене дома зияла метровая дыра. Я немного погавкал, привлекая общее внимание, а затем сунул в дыру нос.

– Опа, а вот и служебный вход, – проговорил сзади Рабинович, подходя к лазу. – Умница, Мурзик. Вернемся домой, пачка «Чаппи» с меня!

Я грустными глазами посмотрел на своего хозяина, но комментировать его решение не стал. Споры на эту тему – ниже моего достоинства, да и собачий денатурат после здешней пищи кажется деликатесом.

Размахивая мешком с мини-Горынычем, от чего у мутировавшего птеродактиля закружилась голова, подкатился Андрюша и стал доказывать, что ползанье по катакомбам не входило в пункты его служебного контракта.

– Можешь остаться здесь и подождать, пока кто-нибудь из жильцов дома не решит пройтись по двору, – равнодушно пожал плечами Рабинович.

Однако такое положение дел устраивало Попова еще меньше. Трезво поразмыслив, он пришел к выводу, что находиться в обществе Жомова будет все же безопаснее, и дал свое согласие на экскурсию по неопознанному лазу. Первым в дыру отправили меня. Я позвал Сеню последовать моему примеру. Но Сеню оттеснил Жомов, заявив, что зачистка местности входит в его компетенцию.

Таким же наглым образом Рабиновича обогнала и Ингвина, чему Сеня не особенно и возражал, предвкушая отличный вид сзади, который ему придется созерцать. Однако и этого удовольствия кинолога лишили враги – Андрюша категорично отказался быть замыкающим. Причем аргументировал он это тем, что при его комплекции нетрудно застрять в узких проходах, и тогда его придется проталкивать вперед. В итоге Сеня, тяжело вздохнув, забрался в лаз последним.

Путь через лаз оказался коротким, но крайне содержательным. Сразу, едва забравшись внутрь, Сеня в абсолютной темнотище почувствовал, что запах в норе подозрительно напоминает аромат чулана одесской тети Сони. Лихорадочно пытаясь вспомнить, что именно в том чулане так воняло, Рабинович, услышав мой порывистый рык, а потом писк твари, понял, что в этом проходе пахнет крысой со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Зубастая тварь сантиметров семидесяти в холке страшно удивилась присутствию в своей норе чужаков. А еще больше она поразилась, когда поняла, что ее пытаются выселить из собственного жилища. Причем без ордера от прокурора! Естественно, крыса попыталась сожрать пришельцев, но Жомов так звезданул ей в глаз, что хозяйка норы плюнула на юридическую неприкосновенность жилища и, сославшись громким писком на срочное дело, предоставила незваным гостям свои апартаменты.

Справа мы заметили короткое ответвление. На его стенах играли неяркие сполохи огня, и Жомов, не задумываясь, свернул в этот проход. Мне почему-то не захотелось выбираться наружу. Иван, рассчитывая вытащить меня из норы за ошейник, выбрался первым и тут же присел, чудом увернувшись от башмака непомерного размера, врезавшегося в стену над его головой. Удивленно посмотрев на диковинную обувь, Жомов обернулся в поисках хозяина башмака и тут же застыл, увидев волосатого громилу почти четырехметрового роста, сидевшего на одной из огромных скамеек, сравнимых по размерам с железнодорожным вагоном.

– Вот ни хрена себе сюрприз?! – пророкотал гигант и хлопнул себя по ляжкам, заметив выбиравшихся из норы потенциальных грабителей. – Я-то думал, у меня, чисто, крысы в норе шумят, а тут целый выводок людишек. Вы что, конкретно, от самого Митгарда до меня лаз прогрызли?

– Да нет, уже готовым воспользовались, – развел руками Рабинович, лихорадочно пытаясь что-нибудь придумать. И идею ему подсказал Жомов. Впрочем, сам того не осознавая.

– Это ты, что ли, Тьяццы? – отстегивая от пояса дубинку, поинтересовался омоновец и, получив утвердительный ответ, заявил: – Короче, гони сюда пару своих яблок, и мы оставим в покое тебя и твою телку.

– Чего-о-о?! – удивленно завопил гигант и захохотал. – Ты чего, клоп, базары совсем не рулишь? Да за такие наезды я тебя, чисто, живьем в кипятке сварю. Понял, лох?

Великан поднялся со своего места и, схватив со стены увесистую дубинку, направился в сторону Жомова. Ваня, то ли по скудоумию, то ли от неверного понятия о действии «демократизатора», совершенно спокойно приготовился к битве. Однако в дело вмешался Сеня. Выскочив вперед, он поднял руки, останавливая великана.

– Слушай, Тьяццы, – проговорил хитрый Рабинович. – Позор для меня будет, если я убью тебя в таком бою. Люди стыдить начнут. Скажут, что ты без бронежилета был, когда мы дрались. Уж не позорь меня, надень хотя бы кольчугу. А то ведь стыда потом не оберусь.

– Да ты че, лох? – удивился гигант. – Да я тебя, в натуре, одними голыми руками порву на британский флаг!

– Тебе чего, в падлу кольчугу на себя накинуть? – с натуральным удивлением поинтересовался Сеня. – Или ты такой доходяга, что в бронике двигаться не сможешь?

Тьяццы взревел и одним рывком выхватил откуда-то из-под скамейки огромную кольчугу. Натянув ее на себя, он подхватил дубину размером с хорошую сосну и бросился на наглого клопа, надеясь прихлопнуть его одним ударом. Вот тут-то его и ждало великое удивление. Прямо стояло рядом с Сеней и ждало! А Рабинович, легко увернувшись от неуклюжего удара поленом по полу, высоко подпрыгнул и ткнул дубинкой великана прямо в закрытое броней пузо. Тьяццы отлетел назад, собрал в кучу все скамейки и, теряя сознание, успел подумать: «Вот те раз! А я еще кольчугу не хотел надевать…»

– Ингвина, где обычно в ваших домах баб содержат? – прорычал Рабинович, поворачиваясь к воительнице, и, получив от окончательно оторопевшей дамы жест в сторону одного из боковых проходов, занавешенного шкурами, рванулся туда. – Быстрее! Хватаем яблоки и уматываем, пока этот урод в себя не пришел.

Вся четверка рванула через казавшийся бесконечным зал на женскую половину. Сеня ворвался туда первым и застыл на пороге, увидев полуголую девушку несравненной красоты. Такую же прекрасную, как Ингвина. Вот только и волосы у нее были пышнее, и лицо красивее, и глаза голубее, и стройность стройнее… В общем, сексуально озабоченные мужские особи, увидев такую красоту, навсегда теряют покой и сон, а нормальные мужики сначала слепнут, а затем предпочитают быстренько уносить от таких шедевров природы ноги. Сеня был нормальным мужиком. Поэтому, сказав «извините, что без стука, но мы только на секунду», схватил с тарелки два яблока и рванул обратно, едва не сшибив застывшую на пороге Ингвину.

– Ты чего встала, ненормальная? – удивленно завопил он, хватая воительницу за руку. – Баб никогда не видела в бане или лесбиянка?

– Это же Идунн! – заплетающимся языком пробормотала Ингвина. – Но как она здесь оказалась?

– Да, по мне, хоть гальюн! – рявкнул Сеня и потащил Ингвину за собой. – Сматываемся быстрее, а то поздно будет.

И они побежали обратно, слыша за спиной дикий визг очнувшейся от оторопи Идунн, похожий, как две капли воды, на рев корабельной сирены. Рабинович потащил воительницу к крысиной норе, но Жомов остановил его. Схватив упавшую со стола медную тарелку метрового диаметра, омоновец приставил ее к двери и так саданул по посуде дубинкой, что та выбила дверь и с диким свистом улетела куда-то в небеса. Путь был свободен! Похитители яблок оказались во дворе, чтобы тут же попасть в лапы к рейсовому орлу и быть транспортированными обратно в Митгард.

– Граждане пассажиры, прошу освободить вагоны. По техническим причинам поезд дальше не идет, – продекламировал пернатый транспорт и швырнул людей к порогу дома Хрюмира. Сеня отряхнулся и первым вошел в жилище карлика.

– Вот твои яблоки, – проговорил он, протягивая фрукты Хрюмиру. – Так где находится вход в Свартальхейм?

Похоже, существование великанов настолько надломило психику Рабиновича, что он впервые в жизни отступил от своих принципов. То есть сначала отдал деньги, а затем попытался получить стулья. Однако Хрюмир с окончательным расчетом торопился так же, как госбюджет с задолженностями по зарплате. Обнюхав яблоки, он радостно завопил, приплясывая то на одной, то на другой ноге:

– Йо-хо! Они действительно добыли для меня молодильные яблоки. Никогда бы не поверил в это, но теперь я стану равным богам, и плевать я хотел на Элли-старость. Хрен ей в сумку, чтобы куски не мялись! А вы, придурки недоделанные, валите отсюда и не мешайте обретению мною подлинного величия…

Хрюмир уже собрался надкусить одно из яблок, но его рука застыла на полдороге. Снаружи дома раздался страшный грохот, а следом за ним с двери сорвало и швырнуло внутрь медвежьи шкуры. Все присутствующие в удивлении обернулись к выходу, чтобы увидеть рыжеволосого красавца-мужчину в полном расцвете сил. Мужчина чуть задержался на пороге, а затем уверенным шагом направился к Хрюмиру.

– Значит, это ты, плод скотского союза козы и паровоза, посмел украсть мои с Бальдром яблоки? – удивленно поинтересовался он. – Отдай их мне или умрешь!

– Уж лучше смерть, чем такая жизнь! Партизаны не сдаются! – завопил карлик и попытался все же сожрать яблоки, но Ален Делон в рыжем варианте одним неуловимым движением руки выхватил из-за пояса меч и отрубил уродцу его буйную головушку. Причем сделал это так быстро, что никто из присутствующих даже сообразить не успел, что происходит.

– Вот, блин, опять напортачил, – горестно вздохнул пришелец, оглядывая плоды труда своих рук. – Теперь эта скотина окажется в Вальгалле и будет мне еще там глаза мозолить. Тьфу ты! А может быть, вы его тело сжигать не будете? – поинтересовался он у присутствующих и сам себе ответил: – Хотя бесполезно вас об этом просить. Вы, смертные, все равно все по-своему сделаете!..

– Ты чего натворил, урод? Это, в натуре, статья! – возмутился Жомов, который всегда, видимо, из-за недостатка мозгов, выходил из ступора первым. – А где мы теперь вход в Свартальхейм найдем?

– Да он у вас под носом, – махнул в сторону занавесок на дальней стене рыжебородый. – И скажите спасибо, что Дядюшка Лис сегодня добрый. Но больше, смертные, не смейте попадаться мне на глаза…

Рыжий красавец вышел из дома Хрюмира не оглядываясь. Несколько секунд в комнате царила полная тишина, а затем выбрался из мешка Горыныч. Шмыгнув носом, он горестно вздохнул.

– Простите меня, пожалуйста, господа, но я должен был понять все еще тогда, когда гиппогрифа увидел. – Все удивленно посмотрели на него, ожидая дальнейших объяснений. И они последовали!

– Это не ваша Вселенная, – покачал по очереди всеми тремя головами Горыныч. – Это один из параллельных миров. Просто он очень схож с некоторыми вашими мифами. А гиппогрифы как раз и проживают в соседнем с этим измерении. Сюда его, судя по всему, забросило через врата, так же как и меня.

– Параллельный мир, говоришь? – поинтересовался Рабинович. Горыныч виновато кивнул, и Сеня, облегченно вздохнув, опустился на лавку. – Ну, слава тебе, господи! А я-то думал, что у меня крыша съехала…

Часть II Может, там у них нора?

Глава 1

Изнывая от скуки, я сидел в углу и слушал заумные объяснения Горыныча по поводу строения вселенной и принципа взаимодействия параллельных миров. Конечно, этот ритор трехконфорочный мог бы объяснить все намного проще, чем делал это в данный момент, но, видимо, в его мире белоручек и многоглавок болтовня считается одним из основных достоинств разумного существа. Примитивы! Настоящему высокоразвитому существу молчание иногда дороже антиблошиного ошейника.

Не буду утомлять вас подробным пересказом всей речи Ахтармерза – скучно, и половину терминов пришлось бы объяснять на пальцах. А поскольку их у меня нет, то вы точно ничего бы не поняли. Поэтому расскажу все вкратце и своими словами.

Я когда-то уже говорил вам, что множество параллельных миров имеют между собой точки соприкосновения, пафосно именуемые во вселенной Горыныча «Вратами». Именно в этих местах границы между мирами почти неразличимы, и любой кретин, вроде соседского кота с пятого этажа, который решил поймать птичек прямо на асфальте и сиганул с балкона, способен перемещаться через Врата в соседний мир. Однако есть на свете множество мест, где границы миров вполне осязаемы, но легко преодолимы из-за своей излишней тонкости. Именно в таких «точках истонченности» часто наблюдаются всякие мистические явления. А любое существо, обитающее возле этих мест, невольно получает в свое распоряжение такие способности, которые считаются в его вселенной абсолютно невозможными.

Человек, владеющий знаниями о тонкости границ параллельных миров, может при помощи различных технических или паранормальных средств преспокойно создавать в таких местах собственные,эксклюзивные врата и шататься по различным вселенным столько, сколько взбредет в его дурную головушку. Именно это и случилось со всеми нами.

Горыныч недоумевал (а ведь не совсем дурак, мог бы и догадаться!), отчего заклинание Мерлина сработало так, что открыло перед нами свои собственные Врата в параллельный мир, вместо того чтобы вернуть нас назад, в будущее. Конечно, трехротый демагог был прав в том, что у моего Сени и Вани Жомова паранормальные способности отсутствовали напрочь, но Андрюшины-то чудеса не с потолка же берутся?! Почему-то ни одна из непременных поговорок Рабиновича не сработала, а стоило Андрюше какую-нибудь ерунду ляпнуть, как она тут же в жизнь претворялась, словно заветы Ильича в нашей стране на протяжении семидесяти лет. Вы и то, наверное, догадались, что с Поповым у нас не все в порядке. А эти «цари природы», непосредственно присутствующие на всех впечатляющих проявлениях его паранормальности, считали виноватыми во всем окружающую среду. Идиоты!

Лично мне было абсолютно ясно, что многострадальный Андрюша взращивался где-то поблизости от истонченной границы миров и нахватался в этой точке паранормального облучения. Именно из-за его неконтролируемой магической силы и обрушивались на нас все беды. В частности, вместо того чтобы помочь всем возвратиться домой, этот недоделанный эксперт-криминалист, а ныне магический кустарь-одиночка, случайно открыл Врата между мирами. Я уж не знаю, о чем этот перекормленный кабан думал во время заклинания в пещере Мерлина, но выбросило нас именно сюда. В мир, где царили законы скандинавских мифов. И, хотим мы того или нет, с ними придется считаться!

В дальнейшем выводы, сделанные нашей надувной энциклопедией параллельных миров и мной лично, совпадали почти на сто процентов. Пружина времени нашей вселенной, которую мы здорово сжали своим появлением в вотчине короля Артура, внезапно поняла, что сдерживающие ее силы ослабевают, и резко распрямилась, пинком помогая нам благополучно вылететь в иной мир. И теперь, в идеальном варианте, она спокойно могла вернуться в исходное положение. Без нас!

– То есть теперь нашей вселенной ничего не грозит? – поинтересовался мой Сеня, когда Ахтармерз закончил свои нудные объяснения.

– Не совсем так, – ответил Горыныч, старательно отводя головы в разные стороны. – Дело в том, что нити, связывающие Мерлина и его спутников с собственным временем, никуда не делись. Конечно, влияние прошлого на будущее закономерно и не приводит к таким катастрофическим последствиям, как обратный резонанс, но и в таком случае присутствие жителей ранних веков в отдаленном для них будущем со временем вызовет необратимые последствия.

Должен сказать, что все это стало для меня настоящим сюрпризом.

– Ты что, хочешь сказать, что мои рыбки обратно в икру превратятся? – возмутился догадливый Попов.

– Что-то вроде этого, – виновато пробормотал Горыныч. – Но я не думал, что до этого когда-нибудь может дойти дело.

Тут проклятый двоечник драконьего мира объяснил, что не только нити, связывающие нас со своим настоящим, оказывали воздействие на спираль времени. Аналогичный эффект оказывала и привязанность Мерлина к своим корням. Именно поэтому изменения в древней Англии в период нашего там пребывания происходили с катастрофической быстротой.

За такое откровение я был готов покусать застенчивого второгодника с паяльной лампой вместо башки, но передумал. Все-таки, поскольку я себя идиотом не считал, должен был сам догадаться об этих недоговорках. А теперь получалось, что находящиеся в нашем времени «Мерлин и Кo’» притягивали к себе собственное прошлое, изменяя наш мир. И что из этого получится, даже Оберону вряд ли было известно.

Вы только представьте, что из-за этого проклятого колдуна судом истории были пересмотрены последствия битвы на Чудском озере и по возвращении нас ждет тевтонское рабство? Или татаро-монгольское иго? Или Наполеон до сих пор сидит в Москве, пожирая ананасы вкупе с рябчиками? Да даже от мысли о том, что нас ждет в многострадальной России крепостное право или даже эпоха Брежнева – спаси, господи! – у меня мурашки по коже бежать начинали и шерсть на загривке дыбом поднялась. Про хвост я и вовсе не говорю! Он по собственной инициативе такие вензеля выписывать начал, что чуть мне правую заднюю лапу не сломал. Хорошо, что я ее, хотя и в последний момент, но отдернуть успел.

– Но вы сильно не переживайте, поскольку вселенная ваша теперь не разрушается, – утешил нас этот драконий болтун, у которого на три головы, похоже, не было ни одного мозга. При этом Горыныч почему-то прятал глаза. – Стоит вам только вернуться назад и отправить Мерлина в свое время, как все встанет на круги своя. Конечно, теперь небольшие изменения неизбежны. Так что, вернувшись домой, не удивляйтесь, если узнаете, что цены на водку опять выросли, рубль подешевел, а зарплата не изменилась. Или вы живете не по тому адресу, по которому были прописаны до путешествия, или у вас в стране новый президент…

– А вот это ты загнул! – хмыкнул Жомов. – Больно многого хочешь.

Горыныч как-то печально посмотрел на Ваню, но промолчал. После окончания его речи в доме Хрюмира наступила гнетущая тишина. Ингвина просто сидела с открытым от изумления ртом, и не знаю, как Рабиновичу, но лично мне эта самовлюбленная красотка в данный момент показалась больше всего похожей на себя саму – полную дуру, готовую пускать слюни при каждом бите новой информации, будто голодная такса при виде крысиной норы. Впрочем, не будем о крысах!..

Доблестные сотрудники милиции о чем-то задумались, словно суть проблемы была им не ясна. Лично я не понимал, чего тут размышлять. Вот он, путь к счастью, который указал нам Локи! Всего лишь отодвинь занавески из блохастых шкур, да топай себе через Свартальхейм в гости к Одину. Пытаясь растормошить друзей, я коротко гавкнул. Однако мои ценные указания они поняли абсолютно не так. И больше всех меня разочаровал Рабинович.

Дело в том, что обезглавленный стяжатель Хрюмир, решивший вкусить вечной молодости и стать равным богам, лежал как раз на пути к проходу в Свартальхейм, куда я, собственно, и указывал носом. Мне бы, наверное, стоило пожалеть старого уродца. Но, во-первых, он самым наглым образом подставил нас одновременно асам и етунам, когда заслал воровать бесценное сокровище в виде банальных фруктов, да к тому же еще и кинуть собирался. А во-вторых, Локи по забывчивости полностью осуществил мечту уродца. То есть пришиб его мечом и тем самым отправил в Вальгаллу, где Хрюмир и обрел вечную молодость, вечное бессмертие, да еще и халявную выпивку с закуской. В общем, стал равным богам, как того и хотел!

– Слушайте, мужики, а ведь Мурзик прав, – по-своему растолковал мои слова Сеня, кивнув головой в сторону лего-конструктора под названием «Хрюмир». – Нужно с этим трупом что-нибудь делать.

– А чего тут думать? – изумился Жомов. – Вон, у нас эксперт-криминалист есть, свидетелей тоже достаточно. Сейчас составим протокол по факту предумышленного убийства и заластаем этого плейбоя Локи при первой возможности. А уж потом пусть с ним местная прокуратура разбирается.

– Может быть, у вас таким образом и хоронят людей, но у нас несколько другие обычаи. – Услышав о привычных ей делах, наконец-то пришла в себя Ингвина. – Тело Хрюмира надо возложить на ритуальный костер и сжечь, чтобы помочь душе полностью освободиться и отправиться в Вальгаллу.

– Какая душа? Какое там сжечь? – возмутился Жомов. – Раскатала губенки. Так я тебе и позволю следы преступления уничтожать! Хочешь соучастницей по делу пойти?

– Ваня, утухни, – совершенно правильно оборвал его Рабинович. Здесь мы такие же менты, как у нас Кашпировский – целитель. Поэтому есть два предложения. Либо сжечь это чучело прямо сейчас, либо переночевать с ним в доме до утра. Что решаем?

– Сеня, может, ты и привык в моргах ночевать, но я на такие условия проживания не согласен, – возмутился Попов. – А поскольку я тут самый старший из всех по званию, то приказываю немедленно набрать дров на костер!

– Ни хрена себе! У нашего летехи командная нотка проснулась, – восхитился Жомов, глядя на дверь, через которую только что вышел на мороз Андрюша.

– Ага. Теперь он точно до генерала дослужится, – кивнул головой Сеня и посмотрел на Ингвину. – Мы дров сами наберем, а ты тут пока повесь занавески на место.

Воительница удивленно посмотрела на него, видимо, раздумывая, считать ли такие слова очередным проявлением мужского шовинизма или нет, а затем, очевидно, решила, что в данном случае, при тяжелой работе при низкой температуре, этот пресловутый шовинизм вполне уместен, и, пожав плечами, стала собирать с пола разлетевшиеся по всей комнате шкуры. Я не был самкой и, как следствие, не страдал от излишней эмансипации. Однако выбираться на мороз и сильный ветер только для того, чтобы потаскать в зубах палки, будто годовалый щенок на тренировочной площадке, посчитал неприемлемым для своего положения. Куда более полезным для всей компании будет проведенная мной разведка дальней комнаты жилища Хрюмира. Покосившись на Горыныча, также оставленного ментами в относительном тепле дома и пытавшегося от скуки поболтать с Ингвиной, которая шарахалась в сторону при каждом слове рептилии, я направился в подсобку.

Первой преградой на моем пути стали проклятые шкуры, занавешивавшие вход. Я бы, конечно, мог поднырнуть под ними, но, представив, что свора голодных блох только и ждет от меня такой неосторожности, готовясь к халявному обеду, сразу отказался от такой крамольной мысли. Но не был бы я Мурзиком Рабиновичем, если бы не нашел выход из сложной ситуации! Жутко залаяв, будто за шкурами скрывался по меньшей мере главный враг всех псов – Преждевременное Облысение, я стал ждать реакции Ингвины.

Девочка оказалась хорошо выдрессированной особой. Застыв на секунду, она вытащила из-за пояса меч и крадущимся шагом подошла к блохастым занавескам. Она вопросительно посмотрела на меня, а я сделал вид, что не замечаю ее взгляда, продолжая зверски рычать и старательно поднимать шерсть на загривке. Ингвина кивнула головой, будто догадалась, что я ей хотел сказать, и, резко откинув шкуры в сторону, словно дикая кошка влетела в подсобку. Естественно, врагов там никаких не было. Ингвина удивленно посмотрела на меня и пожала плечами. Однако меня меньше всего волновала ее реакция. Я оказался на нужной мне территории, избежав контакта с антисанитарными занавесками, а другого мне и не требовалось.

Еще раз недоуменно хмыкнув, Ингвина вышла, наконец, из кладовки, оставив меня наедине с будущими величайшими открытиями всего собачьего мира. Впрочем, довольно скоро меня посетило разочарование. Пришло без спросу и встало нагло за спиной! Вся кладовка Хрюмира была забита барахлом. Вдоль одной стены валялись какие-то кожаные тюки, из-за затхлой вони которых унюхать их содержимое оказалось сложнее, чем героин в сигаретных коробках. Другая стена оказалась заставлена деревянными кадками и сосудами всех размеров и фасонов. От некоторых так несло ядреной медовухой, что я едва не начал чихать и решил оставить их в покое. А в третью стену были вбиты деревянные колышки, увешанные пучками каких-то растений. Но вот входа в Свартальхейм нигде не наблюдалось. Не было даже и намека на какую-нибудь дверь, лаз или хотя бы крысиную нору. Ничего!

Я едва не завыл с досады. Похоже, ас Локи Одинсен, известный всему скандинавскому миру под кличкой Дядюшка Лис, попросту обманул нас, неукоснительно следуя своей подлой лисьей сущности. Ох, доберусь я когда-нибудь до твоих подопечных. Теперь, Локи, благодаря тебе у меня новые враги появились, даже более ненавистные, чем полчища блох, – рыжие лисы! Даром что я не терьер.

А между тем мне нужно было как-то выбраться из кладовки Хрюмира. Можно, конечно, было заорать, как прошлый раз, но я сомневался, что Ингвина повторно поймается на мою уловку. Пока я размышлял над решением новой проблемы, выход нашелся сам собой. В дом вернулся мой Сеня и поинтересовался у дамочки, куда я подевался. Получив указание по направлению движения, Рабинович приперся в кладовку, чтобы полюбопытствовать, что же я украл в этот раз. Можно подумать, я только и делаю, что еду из кухни таскаю. Я же вам не Попов какой-нибудь!

Впрочем, вступать в бесполезные дискуссии со своим хозяином я не стал и, едва он отодвинул полог из шкур, тут же выскочил прежним способом на свободное пространство. Сеня же, идиот великовозрастный, посчитал мою ретираду следствием какого-то нехорошего проступка и принялся допытываться, что же я натворил в этот раз. А когда не нашел никаких следов погрома, то успокоился и влюбленно посмотрел на Ингвину. Дон Жуан длинноклювый!

– Ингвиночка, дров мы натаскали, – нежно прикасаясь к рукаву ее куртки (тьфу, смотреть противно!), проворковал он. – Теперь нужны дальнейшие инструкции, что с телом усопшего делать. Ну, там ритуалы всякие…

– Оружие нужно будет на костер положить и еды какой-нибудь, чтобы Хрюмир не голодал на пути в Вальгаллу. Хорошо бы еще коня какого-нибудь, но поскольку у старого мудреца живности не было, придется плюхать ему пешком, – загибала пальцы воительница. – Погребальную речь я прочитаю сама, а вот где нам плакальщиц взять, понятия не имею.

– Ну, по этой части Попов мастак, – усмехнулся Сеня. – Он у нас постоянно скулит…

– Сеня, а ты не оборзел? – входя в главную комнату, возмутился запорошенный снегом Андрюша. – Это ты кого нытиком обозвал? На себя посмотри лучше. Стоит тебе копейку несчастную потерять, так ты такую истерику закатишь…

– Где ты в наше время копейку видел? – торопливо перебил его Рабинович, не желавший слушать душещипательные подробности о своем характере. – Ладно, уймись. Если уж Хрюмир сможет обойтись без коня, то без плакальщиц перебьется и подавно.

На том и порешили. Собрав со стены все имевшееся в доме оружие, Попов с Ингвиной вытащили его на улицу. Сене с Жомовым выпало транспортировать к последнему пристанищу тело своевременно скончавшегося крокодила. Ни Рабинович, ни Ваня не были в восторге от такой миссии, однако деваться им было некуда. Не мне же, в конце концов, трупы на себе таскать!

Хрюмира уложили на внушительную поленницу из бревен, сверху засыпали оружием и набросали несколько мешков с какой-то снедью. Глядя на это изобилие, я подумал, что эйнхериям в Вальгалле, видимо, на самом деле хорошо живется. Уж если чахлый задохлик Хрюмир после смерти сможет тащить на себе такую гору припасов и амуниции, то он попросту должен был восторженно прыгать, будто двухнедельный щенок около мамкиной сиськи, оттого что стал здоровым и сильным. А четверо путешественников, окончив приготовления, запалили погребальный костер с четырех сторон. Ветер на это время почему-то стих, но, едва занялись бревна, задул с новой силой, раздувая до небес жаркие языки пламени. Мне даже в сторону пришлось отскочить, чтобы не опалить шкуру!

– Это хорошая примета, – со знанием дела пояснила Ингвина. – Если Один приказывает ветру помочь быстрее сжечь тело, значит, он благоволит к погибшему воину и жаждет быстрее увидеть его в Вальгалле.

– Угу. Или просто так страстно желает избавиться от наглого колдуна, что даже прах его на сотни верст раскидать хочет, – буркнул себе под нос Рабинович, а вслух сказал: – Это хорошо. Что же, читай, благородная воительница, свою погребальную речь.

– Да, уже пора, – кивнула головой Ингвина и заговорила нараспев: – Вот и настала последняя минута прощания с человеком, чье благочестие было известно за многие километры вокруг. Он был праведником и никому не желал зла, поэтому прошу я господа бога нашего, Иисуса Христа… Мамочки! – Воительница так вытаращила глаза, словно пыталась рассмотреть свой вышедший из-под контроля язык. Несколько секунд мы тоже оторопело смотрели на нее, но девица быстро взяла себя в руки и попробовала начать по новой. И опять получилось что-то явно не то.

– Хари Кришна, хари Рама! – завопила она и тут же зажала себе рот обоими руками. Из глаз воительницы были готовы брызнуть настоящие женские слезы. Но, к моему величайшему сожалению, ледышка не растаяла. Она лишь плотно стиснула зубы и, почти не раскрывая рта, пробормотала: – Один, заклинаю тебя именем твоей матери Бестлы и твоего предка Бури, прими сего доблестного воителя в дом своих сынов. Накорми, напои и выдели подобающее ему место. – Удовлетворенно кивнув головой, девушка продолжила, уже громче: – Ибо умер благородный Хрюмир, как и подобает воину, от меча. И свидетелями его достойной смерти были, без сомнения, благородные Сеннинг Робинсен, Победитель етунов (ага, у Сени новая кличка!), Ивар Жомовсен, Железный кулак (башка у него железная!) и Анддаль Поповсен, Разрыватель чудовищ (уж, если он чего и «Разрыватель», то только туалетной бумаги!). О чем они и готовы, о Повелитель воинов, свидетельствовать пред тобою.

– Ага! Только дай до тебя добраться, – вновь буркнул себе под нос Рабинович, а вслух сказал: – Аминь! А теперь пойдемте в дом и помянем усопшего, чем Один послал.

В этот момент все отвернулись от пепелища и я смотрел на него один, не в силах оторвать взгляда от завораживающего танца языков пламени, единственным недостатком которых был их цвет – огненно-рыжий, в тон шевелюре ненавистного мне Дядюшки Лиса! И может быть, от того, что я подумал об этом лживом бандите, или просто из-за усталости глаз, но в этот момент я увидел совершенно отчетливо над костром, в клубах дыма, самодовольно ухмыляющуюся морду Хрюмира. Клянусь мозговой косточкой, что спрятана у меня в отделе!

Поминальный ужин по отбывшему в Вальгаллу Хрюмиру был пересыщен песнями, плясками и пошлыми бородатыми анекдотами в исполнении бесподобного Вани Жомова. То есть проходил строго в соответствии с обычаями викингов. Причем ближе к его окончанию я заметил наличие некоего разделения труда. Жомов, как я уже говорил, травил анекдоты, но при этом умудрялся без остановки пить хрюмировскую бражку и не закусывать. Андрюша, наоборот, поглощал запасы карлика с необыкновенной быстротой, изредка подбрасывая съедобные куски нам с Горынычем. Поначалу он и от Вани не отставал в поглощении выпивки, но под конец, почувствовав, что третий раз проносит кусок мяса мимо рта, решил сбавить обороты. А мой Сеня в меру ел, в меру пил, но совсем без меры пожирал глазами смазливую валькирию.

Помимо этих занятий, Рабинович успевал быть галантным кавалером. Едва пустел бокал у Ингвины, как он тут же вновь наполнял его. Уж не знаю, чего Сеня хотел этим добиться, но дамочка пила медовуху, как верблюд воду. При этом она почти не пьянела и внимания на галантного кавалера обращала не больше, чем слон на подковы работы Левши. Воинствующая дикарка весело хохотала над теми плоскими Ваниными анекдотами, которые не содержали специфических для нашего времени терминов, пыталась (вынужден признать, довольно мелодично!) подпевать Попову, видимо, от сильного перегрева затянувшего древний хит юных сборщиков утиля «Взвейтесь кострами, синие ночи». И вообще, вела себя так, будто нас с Рабиновичем и вовсе не существует. Ну не стерва ли она после этого?!

Мой Сеня с каждой секундой чернел от злости, становился мрачнее тучи и, перестав спаивать Ингвину, принялся за себя. Это занятие у него закончилось куда более успешно, чем предыдущее, и довольно скоро Рабинович дошел до кондиции. То есть принялся прикалываться над всеми тремя собутыльниками сразу. Сеня бы и от семерых торговок отбрехался, а тут ему противостояли всего-навсего Ваня Жомов, все чувство юмора которого сводилось к фразе «а в рыло?», да Андрюша Попов, окончательно утративший к тому времени способность ворочать языком. А когда в обмен остротами вступила Ингвина, мой Рабинович, добившись наконец внимания (а именно этого он и хотел), резко сменил тему.

– Слушай, Ингвиночка, а ты разве знаешь ту даму, у которой мы позаимствовали яблоки? – невинным голосом поинтересовался он.

– Конечно. Это же прекрасная Идунн! – удивилась серости Рабиновича Ингвина. – Она владелица молодильных яблок, а именно от них зависит, будут асы стареть или нет.

– Так, значит, ты знала, что за фруктики мы собираемся тискать, и все равно молчала? – попытался влезть в разговор Жомов, но Сеня сунул ему в руки ушат с медовухой, и Ивар-Железный кулак надолго заткнулся.

– Да нет, не знала я, – возмутилась воительница. – Идунн должна была сидеть в Асгарде, в палатах рядом с Чертогом радости. Но, видимо, чье-то предательство привело Идунн в жилище этого проклятого Тьяццы. Чтоб ему Нидхегг ногу откусил! Кстати, благородный Робинсен, в жизни не видела я столь страшных ударов, что нанес ты своим диковинным мечом этому мерзкому етуну. Разве что Дающий дары смог бы ударить сильнее. И очень благородным выглядит то, что ты позволил ему надеть кольчугу. Хотя, по-моему, с этими черными отродьями Имира можно и не проявлять благородства.

– Ну, мне показалось нечестным прибить этого задохлого карлика таким подлым способом, – скромно потупил очи Рабинович. – Он же не мог знать моей истинной силы…

Вот уж это был полный перебор! Услышав последние Сенины слова, я подавился куском мяса, чего со мной не случалось с раннего детства. Рабинович же на мои хрипы и кашель не обратил никакого внимания, полностью поглощенный своей сосулькой. Хозяин называется! И помереть бы мне следом за Хрюмиром, да Горыныч спас, принявшись молотить по моей спине всеми тремя головами одновременно. Премного благодарен ему за это!

– Спасибо в пасть не положишь. Лучше поменьше ерунды обо мне рассказывай, – буркнул Ахтармерз и вновь отполз поближе к кормушке. То бишь Андрюше Попову, который к тому времени уже ронял абсолютно все куски мяса на пол, а сам, думая, что кладет их в рот, усиленно двигал челюстями.

В общем, ближе к полуночи набрались все изрядно. Может быть, все так и уснули бы за столом, если бы не Ингвина. Похоже, наша воительница прекрасно знала свою норму и, решительно отодвинув очередной бокал с медовухой, заявила, что идет спать. Сеня попытался устроиться с ней рядом, аргументируя это тем, что в доме Хрюмира поразительно мало кроватей (где ты хоть одну из них увидел, идиот!). На мое удивление, девушка против такой перспективы не возражала. Однако, завалившись на связку шкур, тут же положила между собой и Рабиновичем меч.

Если кому-то непонятно, что означает этот обычай, то поясню. Стальное оружие в постели между между мужчиной и женщиной говорит о том, что дамочка полностью полагается на благородство своего временного соседа по спальному месту.

А в случае каких-либо поползновений со стороны Сени на Ингвинину непорочность он тут же подвергнется непременной кастрации. Рабинович все понял без слов и, кротко вздохнув, поднялся со шкур. Он уложил уже спящего Попова на лавку, загнал спать Жомова, никак не желавшего оторваться от жбана с выпивкой, и лишь тогда вернулся к Ингвине, крайне благочестиво пристроившись на самом краешке шкур.

Мы с Горынычем улеглись у них в ногах. Я хоть и не перестал неприязненно воспринимать всевозможные выхлопы этой многокамерной керосинки, но шкуры были самым мягким местом вокруг. А в шкурах водились блохи, которые дохли от одного только вида Горыныча, не говоря уже о его запахе. Вот и пришлось мне пожертвовать временной утратой нюха ради возможности хоть раз нормально, по-собачьи, выспаться.

Я уже задремал, как вдруг почувствовал рядом с собой шевеление. Удивляясь, кому это не спится, я приоткрыл один глаз и сделал этот как раз вовремя, чтобы увидеть, как Сеня Рабинович устраивает Ахтармерзу побудку путем изъятия его из шкур за все три шейных отростка. Застыв от удивления, я даже забыл открыть второй глаз.

– Так, рептилия многомудрая, – зашипел на дракона Сеня. – А теперь рассказывай мне, что ты еще скрыл от моих друзей?!

– Пфу-уф, – прошипел Горыныч, что, видимо, означало: «Отпусти, гад, мне дышать нечем!»

Как ни странно, но Рабинович это понял.

– Между прочим, цивилизованные диалоги таким образом не ведутся, – плаксиво пробормотал Ахтармерз. – И не скрываю я ничего такого, что вас непосредственно касалось бы. Просто дело в том, что своим неконтролируемым прорывом вы изменили структуру этого мира. Части физических составляющих вашей вселенной стали проникать сюда через новые, нерегулируемые Врата. Через некоторое время это приведет к полному крушению данного мира, но на вас подобный ход событий никак не отразится. С вероятностью в 99,999 процента вы будете выброшены в свою вселенную после гибели этого мира. Вероятность моего возвращения домой практически нулевая. Но если вам удастся стабилизировать свое измерение, то врата в мой мир окажутся на месте, и я также вернусь домой.

– Короче, ты хочешь сказать, что нам совсем ничего не нужно делать? Просто следует подождать, пока тут наступит этот треклятый Рогнарек, и затем уже проснуться в Англии? – поинтересовался Сеня и почему-то посмотрел на Ингвину. Ахтармерз в ответ только кивнул головой. – Ладно. Вали спать, – закончил допрос Рабинович. – И если я узнаю, что ты кому-нибудь об этом проболтался, я тебя на всю жизнь к газовой плите прикую!..

Грустный Горыныч вернулся на свое место, чтобы продолжить издевательство надо мной при помощи запахов. Я сделал вид, что даже и не просыпался. Лежал тихо-тихо, словно мышь на дне колодца, ожидая новых происшествий. Однако к моему вящему удивлению после этой беседы угомонились все. И я, сам того не заметив, крепко заснул…

Утром меня разбудил какой-то грохот. Открыв глаза, я увидел Андрюшу Попова, клацающего зубами от холода и безуспешно пытающегося развести в очаге костер местными аналогами спичек. Получалось это у него крайне плохо, если не сказать, что не получалось совсем. Трут от сыпавшихся на него искр дымился, но загораться почему-то не хотел. Кучка поленьев, сложенная в очаге неуклюжим шалашиком, норовила рассыпаться от каждого неосторожного движения, а кремень старательно метил по уже отбитым пальцам Андрюши. Наконец Попов не выдержал и, пнув ногой дрова, гневно завопил:

– Да гори оно все синем пламенем! Сейчас пойду Горыныча разбужу…

И как вы думаете, что после этого случилось?.. Правильно, поленья загорелись. Причем именно синим пламенем, как у гигантской спиртовки. Вот бы Локи удивился, увидев такое надругательство над огнем! Впрочем, удивился и сам Попов. Несколько секунд он оторопело таращился на неожиданно появившийся костер, а затем, самодовольно усмехнувшись, присел перед огнем и протянул к нему руки. Видимо, синее пламя грело не хуже оранжевого, и я ушел к очагу от трехклапанного дихлофосного баллона, чтобы отогреть затекшие за ночь кости.

Постепенно к огоньку стали подбираться остальные участники вчерашней попойки. Первым к костерку приполз Ваня Жомов, по дороге вылакав полжбана медовухи. Затем из-под шкур выбрался Рабинович, и последним к теплу поближе приковылял хладнокровный пожиратель насекомых и всего остального, что попадалось ему на глаза. Ингвина же, на удивление всему честному народу, вместо костра умчалась на мороз и принялась обтирать снегом руки и лицо. Привычный для здешних мест случай садомазохизма. Остается только порадоваться, что поблизости нет речки. А то эта моржиха со спокойной душой полезла бы купаться!

Пока Ингвина упоенно занималась самоистязанием, остальные принялись хлопотать по хозяйству. Жомов проводил инспектирование алкогольных запасов, Андрюша подогревал вчерашнее жаркое на синем пламени собственного изготовления, о причинах появления которого он тактично умолчал, а мой Сеня принялся убирать со стола остатки вечернего пиршества. Мало того, этот гад и меня припахал мусор выносить, и Горыныча заставил в медном котле воду греть! А то, видите ли, его сиятельство вида мусора на дух не переносит, да еще и решил собственной гигиеной заняться. Успел уже, враг бактерий, у этой снежной бабы дурных привычек нахвататься.

К возвращению Ингвины со снежных процедур завтрак уже был готов, мусор вынесен мною за угол дома и закопан в сугробе, а Рабинович сверкал на солнце умытой мордой и трехдневной щетиной. Я бы мог позлорадствовать и на эту тему, но счел ниже своего достоинства вступать в перепалку с этим новорожденным Ромео. К тому же Сеня за хорошую работу презентовал мне лучший кусок грудинки, чем вызвал бурю негодования у жадного Андрюши, и мне было чем занять рот вместо пустопорожней болтовни.

Плотно позавтракав, ни менты, ни Ингвина не спешили выбраться из-за стола и приступить к поискам дороги в Свартальхейм. Может быть, чувствовали, паразиты на теле Митгарда, какое горькое их ждет разочарование, может быть, боялись новых каверз неизведанной страны, а скорее всего просто изнывали от лени. Лишь один только Жомов изобразил некую видимость активности, вытащив из кармана свой любимый табельный пистолет.

– Интересно, Сеня, как ты думаешь, почему он стрелять отказался? – полюбопытствовал Ваня, вертя в руках некогда смертоносную игрушку, превратившуюся ныне в плохой аналог булыжника. Рабинович ответить не успел.

– Фафафмуфсо ф эсом миве саконы фафей фифики фе дейфтфуюс, – раздалось из-под стола непонятное бульканье.

– Чего? – произнесли разом все три доблестных сотрудника милиции и так же разом заглянули под стол… Чего на меня-то уставились? Единственного идиота на полу нашли?

– Вя сфазаф… Тьфу ты! – Горыныч выплюнул из средней пасти недожеванную свиную шкуру. Две остальные головы меланхолично продолжали жевать.

– Вечно они мне пожрать спокойно не дадут, – пожаловалась на товарок средняя черепушка. – Я говорю, что в этом мире законы вашей физики Эйнштейна и Эвклидовой геометрии практически не действуют. Этот мир полностью подчинен законам магии, или парафизики, если говорить правильнее. Тут скорее можно при помощи правильной комбинации слов человека на Луну отправить, чем заставить взорваться обычный порох при помощи бойка и капсюля.

– Не, ну это совсем беспредел! – возмутился Жомов. – Ты, Сеня, как хочешь, а я домой пойду. Ни минуты в таком мире не останусь, где даже из обычного пистолета выстрелить невозможно. – Ваня рывком поднялся из-за стола, едва не отдавив мне лапу. Полегче с эмоциями, горилла в камуфляже! – Сеня, ты идешь или нет?

– И куда, скажи на милость, ты собрался? – ехидно поинтересовался Рабинович. – Ближайшую станцию метро, Ванечка, перенесли на несколько сотен миллионов километров.

– Слушай, Рабинович, я одного не пойму. Ты навсегда дурак или просто притворяешься, чтобы по шее меньше доставалось? – вопросительно посмотрел Ваня на моего хозяина. – Я тебе русским языком говорю, вставай и пошли этот гребаный вход в Сварк… Схат.. В общем, в Сковородник открывать.

– Ваня, это ты сковородник. Причем чугунный с ног до головы, – мерзко захихикал Попов. – А мы идем в Свартальхейм. Страну, где живут гномы, имеющие доступ к полезным ископаемым как в Митгарде, так и в Асгарде. Можно сказать, местный аналог тульских мастеров. Но предупреждаю сразу, Ваня, самовары они не делают!

– А разве в Туле еще и самовары строят? – изумился Иван. Попов застонал. – Там же оружейный завод…

– Извините, благородные воители и странники, что вмешиваюсь в ваш глубокомудрый спор, но вы ошибаетесь. – Сегодня, протрезвев, Ингвина вновь перешла к вычурной манере речи. Я мысленно поаплодировал ей ушами и даже вильнул хвостом, надеясь, что хоть эти идиотские фразеологизмы позволят Сене понять, какая она набитая дура. Впрочем, этой самовлюбленной воительнице, похоже, было наплевать на мое мнение. Не слушая моего ворчания, она продолжила: – Мне доподлинно известно, что никаких существ, называемых вами гномами, в Свартальхейме нет. Там живут черные эльфы, и лично я не представляю, что мы сможем сделать, чтобы убедить их помочь нам.

– А ты и не представляй, – дал девушке ценный совет Ваня Жомов. – Просто иди туда, куда ведут. А уж черные это эльфы или серо-буро-малиновые, мы с ними сами разберемся. Тем более у меня должок к одному такому уродцу есть.

– Действительно, Ингвиночка, тебе не о чем беспокоиться, – с видом Брюса Уиллиса, только что расколовшего очередной крепкий орешек, проговорил мой Сеня. – Поверь, мы бывали и не в таких переделках. А уж опыта убеждать людей помочь нам у нас хоть отбавляй. Работа такая!..

Господи, сколько пафоса! После этих слов Рабиновича мне жутко захотелось сделать стойку, такую же, как у борзой на зайца, и самым что ни на есть торжественным голосом пропеть гимн ментов всех времен и народов: «Наша служба и опасна, и трудна…» Однако вместо этого я плотно сжал зубами кусок грудинки, чтобы не подавиться, как прошлый раз, от смеха. Помогло. И от мясного сока на душе полегчало!

А Сеня тем временем выбрался из-за стола и самолично возглавил группу поиска затерянного мира. Я даже не хотел вставать со своего места, потому что знал, насколько успешной окажется эта операция. Однако не увидеть, как вытянутся их физиономии к концу осмотра чулана, я попросту не мог. Такое зрелище пропустить – всю жизнь потом каяться! Именно поэтому я бросил на пол недоеденную грудинку и поспешил вслед за ментами, переполненными радужных надежд. Давайте, ищите. А я посмотрю, сколько у вас на морде радости останется к концу поиска… Хотя чего это я злорадствую? Сам тут вместе с ними застрял, словно кот в водосточной трубе!

Войдя в кладовку, менты внимательно осмотрелись по сторонам, а затем удивленно переглянулись. Видимо, до них туго доходил результат визуального наблюдения, поэтому все трое сначала принялись отодвигать поклажу от стен, затем ее попросту отшвыривать, а под конец стали вовсе пытаться раздолбить скалу, которая заменяла заднюю стенку дома. Естественно, ничего из этой затеи у моих ментов не получилось, и они застыли посреди разгромленной кладовки, чувствуя всей шкурой печальный взгляд Ингвины, не принимавшей никакого участия в этом безобразии.

– Обманул, гад, – всплеснув руками, прокомментировал результат поисков Сеня.

– Я ему руки с ногами местами поменяю, – насулил Жомов незавидную участь Локи.

– Ваня, если ты меня на это зрелище не позовешь, я тебя своим рыбкам скормлю, – пообещал добродушный Андрюша, который в гневе бывает страшнее взбесившегося питбуля.

– Ингвиночка, похоже, Локи сыграл с нами злую шутку, – проговорил Сеня, поворачиваясь к своей вожделенной льдине. – Есть тут поблизости еще одна справочная типа Хрюмира, которая даст координаты дверей в Свартальхейм?

– Если и знает кто-нибудь в Митгарде путь в Свартальхейм, благородный Робинсен, то мне об этом ничего не известно, – грустно покачала головой Ингвина. – Только асы знают все дороги, ведущие туда. Смертным сии пути неведомы. Да и Хрюмир вряд ли знал дорогу к черным эльфам.

– Все, блин, доигрались! – истерично завопил в ответ на такое откровение воительницы Андрюша Попов и саданул по стенке с сушеными травами своей дубинкой. – Да чтоб они все провалились, скоты проклятые!

Сразу после этих слов где-то под каменным полом раздался жуткий скрежет. Я просто онемел от ожидания того, что нам еще принесет новый взрыв неконтролируемых поповских эмоций, и тут случилось невероятное. Пол под Ваней Жомовым будто испарился, и двухметровый гигант рухнул куда-то вниз. После этого наступила гробовая тишина. На секунду все оцепенели, а затем бросились к квадратному провалу.

– Ванечка, ты жив? – испуганно позвал друга Андрей, глядя вниз, в непроглядную темноту пролома.

– Все, Поп, ты попал, – раздался откуда-то со дна приглушенный голос Ивана. – Как только выберусь отсюда, язык тебе вырву и сожрать заставлю!

– Ну и слава богу, – облегченно вздохнул Андрей и вытер рукавом пот со лба.

Глава 2

Жомову одновременно и здорово подфартило – яма оказалась неглубокой, и крупно не повезло – Андрюшины молитвы к его погружению на глубину никакого отношения не имели. Нет, конечно, вполне могло быть, что кто-то где-то после слов Попова и в самом деле провалился сквозь землю, но Ивана вниз опустил вполне приземленный механизм, отодвинувший створку люка, на котором Жомов стоял. Андрюша просто случайно угодил дубинкой по нужному колышку в стене, и автоматика черных эльфов сработала безотказно. Так что повода отрезать Попову язык Ваня лишился. Впрочем, это не означало того, что Жомов не собирался, например, начистить Андрюше харю за свое внезапное падение в могилу.

Ваня прекрасно видел над собой озабоченные физиономии друзей и удивленно-любопытное личико Ингвины, ничего не знавшей о принципах действия механики, зато окончательно уверовавшей в магические способности Попова. Однако Жомова это беспокоило мало. Поскольку на почти четырехметровой глубине он не мог рассмотреть даже пальцы собственной руки. Если, конечно, не подносил их к самому носу! Жомов, конечно, не боялся никого и ничего, если видел противника. А тут, в кромешной темноте, к нему мог подобраться кто угодно и, звезданув чем-нибудь по буйной головушке, что-нибудь отобрать. Например, табельное оружие. От одной только кощунственной мысли об этом Ваня пришел в несказанное бешенство.

– Чего вы там торчите, как бабушки в окошке? – возмутился он. – Изобретите мне какой-нибудь фонарик, что ли. Или Горыныча вниз спустите. А то тут не видно ни хрена!

Горыныч служить лампочкой категорически отказался, поэтому пришлось Рабиновичу делать из соснового полена факел. Правда, для передачи этого сигнального средства терпящему бедствие другу Сеня не придумал ничего умней, чем сбросить факел на голову Ивану, чем вызвал у погребенного заживо новую бурю возмущения.

– Вы что там, сговорились все, что ли? – заорал Жомов, когда древко факела стукнуло его прямо по маковке. – Угробить меня решили? Ну уж тогда постарайтесь сделать так, чтобы я не вылез. Иначе крыши вам слегка отрихтую.

Впрочем, гнев Ивана улетучился так же быстро, как и появился. Он и так был парнем отходчивым. Бывало, набьет кому-нибудь в баре морду, а затем сам же своего недавнего врага в вытрезвитель доставит, чтобы отоспался и в нормальном виде к семье пошел. Ну а уж если Жомов до своих врагов сразу добраться не мог, то тут же успокаивался, откладывая месть до подходящего случаю настроения. Рабинович с Поповым это знали. Поэтому, хоть и извинялись для приличия, страха перед гневом омоновца никакого не испытывали.

– Ну что, Ваня, теперь у тебя глазки прорезались? – иронично поинтересовался Сеня, опускаясь перед дырой в подземелье на колени и заглядывая внутрь. – Интересно, от чего? От света факела или от удара по башке? Кстати, тыковка твоя здорово звучит. Надо будет посоветовать фанам на стадионе ее вместо барабана использовать.

– Да пошел ты постовым на перекресток, – беззлобно буркнул Жомов и, высоко подняв факел над головой, осмотрелся.

Прямо перед ним начинался коридор, уходящий куда-то в глубь скалы. Проход был вытесан прямо в горной породе и довольно хорошо обработан. Пол был идеально ровным и, к удивлению Вани, по нему проходили самые настоящие рельсы узкоколейки. Слегка пригнувшись, поскольку свод коридора как раз доставал до маковки омоновца, да и ширины был не более двух метров, Жомов посветил в глубину прохода. Ничего, кроме абсолютной темноты, он там не увидел, и поэтому обернулся назад, едва не уткнувшись носом в металлические скобы, поднимавшиеся к верхнему краю колодца.

– Мужики, спускайтесь, – предложил Иван товарищам. – Тут самые натуральные ступеньки есть.

– Да мы уже видим, – ответил Рабинович и сделал контрпредложение: – Выбирайся лучше ты наверх. Нужно кое-что обсудить.

Тема для обсуждения была одна-единственная – сборы в дорогу по злачным катакомбам. В том, что найденный Жомовым коридор ведет в вожделенный Свартальхейм, не сомневался почти никто. Лишь один Андрюша Попов, который вдруг ощутил резкий приступ клаустрофобии, попытался предположить, что найденный тоннель – всего-навсего еще одна кладовка Хрюмира.

– Ты чего, Андрюша, по фазе двинулся? – Ваня покрутил пальцем у виска. – Крышу птички обгадили? Ты же меня сам из кладовки под землю уронил.

– А еще одной у него не может быть? – ехидно поинтересовался Попов.

– А зачем? – в тон ему спросил Жомов.

– А может, там у него нора? – Сегодня Андрюша по количеству язвительности в одной единице информации мог бы дать фору даже вчерашнему Рабиновичу.

– Ладно, все! Кончай спорить, – оборвал их Сеня. – У нас нет никакого другого выбора, кроме как проверить, куда ведет этот задний проход. Или вы оба хотите куковать в Митгарде до конца своих дней?

Подобная перспектива не прельщала ни Попова, ни Жомова. И если Ваня с самого начала не возражал против нового похода, то Андрюше, с грустью вспомнившему мамины щи и своих одиноких рыбок, пришлось согласиться с последним утверждением Рабиновича. Ингвину уговаривать и вовсе не нужно было. Она просто светилась энергией, сгорая от желания посетить мир, который до сих пор еще не был доступен ни одному смертному. Она бы бросилась в подземелье только с мечом и факелом, если бы Сеня не проявил благоразумия.

– Подожди. Не так быстро, – поймал он воительницу прямо на краю колодца. – Сначала нужно собраться как следует.

Кому чего, а лысому расческу! Это, конечно, не говорит о том, что Андрюша Попов тут же бросился искать среди вещей Хрюмира какой-нибудь завалявшийся костяной гребень. Просто каждый начал собирать в дорогу то, что считал наиболее нужным для предстоящего путешествия. Сеня стал обшаривать закрома Хрюмира в поисках каких-нибудь завалявшихся драгоценных камней, квоту которых он еще не исчерпал в Англии, Попов принялся запихивать в мешок наиболее аппетитные куски мяса самых разных способов приготовления, не забывая при этом часть отправлять и в свой бездонный желудок, а Ваня Жомов без лишних слов связал веревкой два кожаных бурдюка с медовухой и, прикинув общий вес, привязал к ним третий. Ингвина в общей суматохе участия не принимала. Ее, как ярую воительницу, интересовало только оружие. А этого добра в ее собственном арсенале было предостаточно. Начиная от небольшого ножа в голенище, кончая коротким, но очень тугим луком за спиной.

Наконец индивидуальные приготовления были закончены, и Сеня предстал перед друзьями во всей красе опытного спелеолога. С видом магистра всяческих наук, объясняющего второкласснику теорию относительности, Рабинович отдал распоряжение приготовить смоляные факелы для освещения пути. Ингвина только ткнула пальцем за плечо, указывая на рассыпавшееся из деревянной бочки по полу в кладовке искомое снаряжение. Сеня, быстро произведя в уме трудоемкуюматематическую операцию, тут же приказал взять каждому по пять штук. После чего на полу ни одного факела не осталось. Затем Рабинович потребовал от каждого взять по мотку прочной веревки и присоединить его к остальной амуниции. Ну и венцом его познаний в спелеологии стал набор древесных углей, которыми предусмотрительный Сеня собирался метить те перекрестки и развилки, которые им предстояло пройти в горных тоннелях.

– Ну вот, теперь можно отправляться в дорогу, – критически осмотрев друзей, поставил диагноз Рабинович и первым направился к чуланному колодцу.

В этот раз Попову отмазаться от роли арьергарда не удалось. Как ни брыкался Андрюша, но все же оказался замыкающим, да еще и с Горынычем на руках. Правда, чтобы избавить себя от удовольствия всю дорогу слышать несмолкаемое брюзжание криминалиста, друзья лишили его части съестных припасов, перегрузив их на свои плечи. Ингвина же, как ни пыталась взять на себя равный с остальными груз (с молчаливого одобрения Попова!), все же осталась налегке. Сеня, в очередной раз проявив чудеса рыцарского благородства, убедил воительницу, что от ее быстроты и маневренности во многом будет зависеть судьба всего отряда.

В итоге боевое построение в тоннеле выглядело так. Впереди Жомов с бурдюками на плече, котомкой с мясом за спиной и факелом в левой руке, за ним Ингвина, вооруженная мечом, чуть позади нее, почти плечом к плечу, Сеня со съестными запасами на горбу, дубинкой и факелом в руках и замыкал строй тяжко вздыхающий Попов, транспортировавший Горыныча и лично отобранные куски жаркого. Мне же была предоставлена полная свобода действий, и я мог примыкать к строю где угодно. Только не между Рабиновичем и Ингвиной!.. Дискриминация!!!

Перед тем как тронуться в путь, следопыт Рабинович внимательно осмотрел рельсы узкоколейки. Собственно говоря, Сеня не ожидал увидеть в этом мире каких-либо признаков сложных механических приспособлений. Тем более после слов Горыныча о том, что структурой этого мира управляют не физические, а магические законы. Но, видимо, черные эльфы, как называла жителей Свартальхейма Ингвина, отгородившись от всего остального мира, развивались по собственным законам.

«Что же, тем проще будет с ними общаться!» – почему-то решил для себя Рабинович и, оторвавшись от созерцания рельс, дал распоряжение трогаться в дорогу.

Собственно говоря, как начали, так и закончили. Не успели друзья пройти по тоннелю и двух десятков метров, как впереди замаячила дверь, сверкая в свете факелов отблесками металла. Дверь наглухо перегораживала проход и, судя по всему, была сделана из меди. Причем ни ручек, ни замочных скважин со стороны путешественников не наблюдалось. Отодвинув Жомова в сторону, Сеня подошел к нежданной, но вполне предсказуемой преграде и что есть силы звезданул по ней дубинкой. Дверь, как ни странно, выдержала. Зато не выдержал Попов! После Сениного удара дверь зазвучала, как заправский гонг особо крупных размеров. От этого звона у всех заложило уши, а Андрюша еще и заорал, прибавляя осложнения к всеобщей контузии:

– Ты, блин, барабанщик недоделанный, офигел совсем, так стучать?!

От поповского рева с Жомова сдуло фуражку, шлем Ингвины сполз на нос, а сама она даже пошатнулась, сдвинутая с места ударной волной. Рабинович и вовсе едва не выронил «демократизатор» из рук, а оба факела дружно потухли, оставив путешественников наедине с темнотой. Вдобавок к прочим бедам от Андрюшиного крика в тоннеле проснулось эхо. И, поскакав по стенам различными интерпретациями слова «стучать», с дикой скоростью выскочило через колодец наружу, спрятавшись от греха подальше в горах.

Когда, наконец, шумы в подземелье утихли и звенеть в ушах тоже перестало, на свет божий, а точнее, в абсолютную темноту был извлечен из мешка Горыныч, которому от спецэффектов досталось меньше всего. Сеня потребовал от Ахтармерза временно поработать зажигалкой. Однако трехголовый примус с перепуга от Андрюшиного крика выпустил на ветер весь свой запас желудочных газов и помочь ничем не мог. Пришлось друзьям распаковывать один из мешков с припасами и кормить самовозгорающегося птеродактиля.

– Слушай, Сеня, а может, подождем факелы поджигать? – осторожно поинтересовался Жомов, принюхиваясь к воздуху. – А то как бы не рвануло!

– Ничего, – махнул рукой Рабинович. – Пока этот летающий баллон газом заправится, все уже давно выветрится.

Однако поджигать факелы не пришлось. Неожиданно для всех со стороны двери раздался какой-то странный скрежет. Друзья резко обернулись на звук, приготавливая оружие к бою, хотя и абсолютно не понимали, как смогут драться в темноте. А дверь тем временем слегка приоткрылась, пропустив в образовавшуюся щель тонкий лучик неяркого света. Медные ворота еще несколько раз конвульсивно дернулись, а затем сквозь щель донеслись потоки отборных свартальхеймских ругательств.

– Вот етун твою мать, замок заклинило, Бестлу ему в дышло! – раздался из-за двери чей-то гнусавый голос.

– Сейчас, подожди чуть-чуть, я поправлю, – ответил ему бас, и следом за этой фразой раздались звонкие удары в дверь. Правда, не такие оглушительные, но зато три!

Пока путешественники зажимали руками уши, кто-то с той стороны справился с запором, и одна из створок изувеченной двери распахнулась во всю ширину. На мгновение друзья зажмурились от света, а затем сквозь слипшиеся от слез ресницы увидели непомерно широкого в плечах карлика, ростом не больше метра двадцати, в фартуке, рукавицах и с молотком в руках, вышедшего из-за двери. Не обращая никакого внимания на застывших людей, он поднял повыше масляную лампу и внимательно осмотрел вмятину на створке. Карлик потрогал ее руками, коротко присвистнул и лишь затем обернулся к живым статуям.

– Ну и кому, скажите на милость, пришла в голову дурацкая мысль хорошую вещь портить? – похлопывая молотком по ладони, с тяжелым вздохом поинтересовался клоп. – Нормально постучать нельзя было?

– Так мы думали, что за дверью никого нет, – почему-то стушевался перед карликом Рабинович, словно «дух» перед строгим прапором.

– Никого нет? Вы что, идиоты? – удивился кныш. – А на кой Бельгермир ее тут поставили?

– Э, шкет, ты на кого наезжаешь? – не выдержал хамства Жомов. – Базары фильтруй, а то я тебе сейчас мигом голову с задницей местами поменяю.

– Что за крыса там пищит? – удивился карлик, и Сеня едва успел сдержать бешеный рывок омоновца к осуществлению заветной пластической операции. А коротышка пожал плечами.

– Впрочем, это уже не мое дело, – хмыкнул он. – Я дверь открыл, а дальше вы будете с Брагги разбираться.

Клоп исчез в проходе, а ему на смену высыпала целая ватага точно таких же недомерков, но с ног до головы закованных в железо, со щитами и молотками на длинных черенках в руках. Выстроив перед дверью миниатюрную копию тевтонской «свиньи», карлики застыли, ожидая указаний босса. И тот, поправив на башке рогатый шлем, сделал шаг вперед из строя.

– Ну и что здесь происходит, етун вашу мать? – вызывающим тоном произнес он. – Как вы сюда попали? Что вы тут делаете? И где, Нидхегг его загрызи, этот эгирский выродок, клыкастый Хрюмир?

– Видите ли, уважаемый, – сквозь зубы произнес Рабинович, обиженный негостеприимным приемом. – Эрл Хрюмир сейчас отсутствует по причине своего путешествия в Вальгаллу.

– Ага, значит, вы все-таки ухлопали старого спекулянта? Это тоже к вашему делу пришьется, – оскалился Брагги. – Только вот или вы врете, или асы что-то напутали. Не может Хрюмир в Вальгалле быть из-за гнилой родословной. Он ведь помесь черных эльфов и етунов. Эти волосатые уроды етуны, понятное дело, вообще отбросы, а мы у асов за второй сорт считаемся. Поэтому скряге Хрюмиру если и найдется где местечко, то только рядом с красно-синей Хели. – Коротышка заржал, и вся его бригада, словно по команде, дружно подхватила смех.

– Эта Хели что, фанатка ЦСКА, что ли? – глупо моргая глазами, поинтересовался у Рабиновича Иван, но Сеня ответить не успел. Вместо него заорал карлик:

– Молчать! Имя, фамилия, звание? Номер служебного удостоверения и имя твоего командира?! Доложишь ему, что я тебе пять нарядов вне очереди назначил.

– Да пошел ты к корове под хвост! – возмутился Жомов таким поворотом беседы. – Сейчас заряжу промеж рогов, и никакой Сеня тебя уже не спасет.

– Ладно, заткнись! – оборвал его Рабинович и снова повернулся к карлику. – Я так понимаю, уважаемый Брагги, ты здесь самый главный?

– Ну я, и что дальше? – задрал кверху нос коротышка. – Что ты этим хочешь сказать?

– Видишь ли, нам с друзьями срочно требуется попасть в Асгард, на прием к Одину. А единственный доступный путь туда лежит через Свартальхейм, – поморщившись, ответил Сеня. – Не могли бы вы пропустить нас и заодно показать правильную дорогу.

– Че-его? – изумился клоп и заржал так, словно услышал лучшую в мире шутку.

В этот раз солдаты его отряда команды со стороны босса определенно не ждали, поскольку покатились со смеху вразноброд и с множеством интонаций. Впрочем, вскоре им пришлось покатиться в буквальном смысле слова. Ваня Жомов, не стерпев подобного издевательства над честью мундира, отпихнул в сторону руку Рабиновича и, отстегнув от пояса дубинку, принялся отвешивать ею чувствительные удары по излишне смешливым карликам. Через несколько секунд ржание стихло, а часть отряда Брагги валялась вдоль стен с различными степенями контузии.

Уцелевшие воины брисингов в спешном порядке отступили за дверь. Там они мгновенно перестроились. Первые ряды создали из щитов настоящую стену, а задние карлики отцепили арбалеты и, натянув воротами тетиву, вставили в пазы стрелковые болты. Через пару секунд перед путешественниками стояла настоящая стальная черепаха, ощетинившаяся вдобавок добрым десятком арбалетов.

– Немедленно отпустите моих воинов! – раздался откуда-то из центра строя злобный голос Брагги.

– Да пожалуйста, – пожал плечами Рабинович. – Никто их не держит.

Избитые омоновцем карлики, пластом лежавшие до этих слов в коридоре, стали подниматься по одному и, подхватывая под руки своих все еще не пришедших в сознание товарищей, потянулись в глубь строя. Жомов презрительно хмыкал, провожая их глазами, а Сеня лихорадочно пытался найти выход из тяжелого положения, в котором они оказались благодаря бойцовому петуху Жомову. Однако поймать за хвост нужную мысль он так и не успел. Дождавшись, пока последний солдат скроется за стеной щитов, Брагги вдруг заорал:

– Приготовиться! Батарея… залпом… по вражеским танкам… бронебойными… Пли!!!

Услышав эту команду, Сеня зажмурился, ожидая смерти. Конечно, за ним была не Москва, но отступать Рабиновичу все равно было некуда, поскольку своей тощей грудью он прикрывал златовласую Ингвину. Однако попробовать харч в Вальгалле Сене все же не пришлось. Едва началась заварушка, как умница Горыныч, тихо и скромно держась у стены, пробрался прямо в партер подземного театра военных действий. Просчитав вероятность развития событий, Ахтармерз понял, что добром дело не кончится, и едва Брагги начал командовать, пулей вылетел вперед.

Задрав хвост, дракон закрутился на одном месте, будто его ужалила в мягкое место оса. Скорость вращения нарастала с каждой секундой, и зеленые искры, сыпавшиеся с кончика хвоста рептилии, почти мгновенно превратились в плотный сверкающий шар. Ингвина, позабыв о карликах, словно зачарованная смотрела на это зрелище и коротко вскрикнула, когда зеленый шар внезапно взорвался, накрыв путешественников полупрозрачным изумрудным куполом.

Именно в этот момент арбалетчики дали залп по колонне вражеских танков и на несколько секунд застыли в изумлении, увидев, как мощные каленые болты отскакивают от прозрачной завесы. Брагги снова истерично заорал, приказывая стрелять. Откуда-то снизу стрелкам подали заряженные арбалеты, и те мгновенно выпустили рой стрел в сторону неподвижных мишеней. Однако и новый залп не достиг цели. Вновь ударившись о купол, болты отскочили назад, громкой дробью пробарабанив по щитам живой стены карликов.

– Ингвина, выбирай себе цель и, как только я скомандую, сразу стреляй из лука! – запыхавшимся голосом проорал магический волчок. – Только целься лучше, поскольку долго я не смогу вас защищать!

Воительница кивнула и, вмиг забыв про охватившее ее оцепенение, со знанием дела вскинула лук. Первая стрела уже легла на тетиву и нацелилась острым жалом прямо в глаз одного из арбалетчиков, но добраться до конца маршрута так и не успела: это Сеня решил взять ситуацию под свой контроль.

– Прекратить огонь! – истошно завопил он, обращаясь к карликам. – Мы, великие ворлоки Муспелльсхейма, приказываем вам опустить оружие и начать мирные переговоры. В противном случае все вы будете раздавлены нашей несравненной магией и вдобавок сожжены огнем.

– Да мы и покруче штучки видали! – рявкнул ему в ответ Брагги. – Но убить вас мы всегда успеем. Ладно. Высылайте парламентера.

Горыныч тут же прекратил крутиться и, высунув сразу три языка, свалился на каменный пол. Жомов присел рядом с ним на корточки и ласково похлопал дракончика ладошкой по спине. Ахтармерз от этой ласки едва не расплющился, но стоически выдержал пытку дружбой и тут же попросил пожрать. Андрюша немедленно притащил фураж, а Сеня сделал несколько шагов вперед, по направлению к отряду карликов. Ингвина хмыкнула и, не убирая стрелы с тетивы, встала чуть позади и левее его, держа на прицеле вышедшего навстречу Брагги.

– Вы чего тут беспредел устроили? – недовольно поинтересовался карлик. – Приперлись в чужую страну, дверь поломали, да еще и свои порядки наводите, словно немецко-фашистские оккупанты. Совесть у кого-нибудь есть? А у меня, между прочим, недвусмысленный приказ имеется: убивать всех жителей Митгарда, узнавших тайну этого входа в Свартальхейм. Что мне теперь, под трибунал из-за вас идти?

– Совсем не обязательно, – усмехнулся Рабинович. – Просто доложи начальству, что четверо странников просят открыть для них транзит в Асгард через вашу территорию. Да и приказ ты не нарушаешь, поскольку мы не из Митгарда.

– Да я уж вижу, что и про Муспелльсхейм вы наплели, – буркнул командир местных пограничников. – А вот твоя телохранительница, етуном буду, настоящая викингиня.

– Она не телохранительница, а друг и соратник, – отрезал Рабинович (тоже мне Ленин с Крупской!). – И у нее есть серьезная причина сопровождать нас в нашем путешествии.

– Ну, не знаю, не знаю, – покачал головой карлик и на секунду задумался. – Ладно, ждите здесь. Сейчас я о вас начальству сообщу! – При этих словах недомерок ткнул пальцем вниз, а не вверх, как это делают все нормальные люди, и вернулся к своему отряду. Сене с Ингвиной не осталось ничего другого, как последовать его примеру и воссоединиться с друзьями.

Ни Попов, ни Жомов не стали расспрашивать парламентеров о ходе переговоров, поскольку слышали все сами. Ваня решил утолить жажду, возникшую, видимо, в результате выброса излишков адреналина в кровь, а Попов, терзаемый жадностью, все же кинул Ахтармерзу еще один кусок мяса и уселся на корточки около стены. Горыныч, сожрав подачку, удовлетворенно рыгнул, чем вызвал у всех безудержное чихание, и, извинившись, пристроился рядом с Андрюшей, поддерживая огнеметы в боевой готовности.

Некоторое время оба стана в напряженной тишине ждали ответа начальства Свартальхейма на просьбу Рабиновича, а затем, когда ожидание излишне затянулось, и те и другие стали понемногу расслабляться. Со стороны карликов послышалось какое-то бормотание и позвякивание оружия. Арбалетчики, устав держать оружие в вытянутых руках, положили его на кромки щитов, а кое-то даже сделал несколько глотков из металлических фляжек.

Для Жомова этот пример оказался заразительным. Развязав один из бурдюков, он довольно ощутимо осушил его и, может быть, вылакал бы наполовину, если бы Рабинович не остановил его. Приласкав Ваню всей мощью арсенала своих матерных выражений, Сеня отобрал у него бурдюки с алкоголем и велел мне охранять их. (Конечно, мне же больше делать нечего, кроме как Жомова от выпивки отгонять! Что я, садист, что ли?) Рабинович же на мое ворчание внимания не обратил и, строго повторив свой приказ (сам ты козел!), подошел к Ингвине.

– Так, значит, говоришь, это и есть черные эльфы? – поинтересовался он, ткнув пальцем в сторону разболтавшегося без командира строя коротышек. – А по-моему, самые настоящие гномы из сказок. Только покрупнее немного.

– Может быть, – пожала плечами воительница, не сводя напряженного взгляда с карликов. – Слышала я, благородный Робинсен, что так их называют на юге Митгарда. На Востоке они зовутся карлами, а самое правильное название им – черные эльфы, ибо сотворил их Один из червей, пожиравших плоть мертвого Имира, и велел жить в полной темноте.

– Что-то, как я посмотрю, они не очень-то повеления эти выполняют, – усмехнулся Рабинович, кивнув головой в сторону масляных светильников на стенах по ту сторону дверей. – А что, есть еще и белые эльфы?

– Есть, – кивнула головой Ингвина. – Только они никогда не показываются людям. Ибо белые эльфы настолько прекрасны и наполнены солнечным светом, что, увидев их, можно ослепнуть от божественной красоты.

– Да-а, – усмехнулся Сеня. – О нашем уродце этого не скажешь…

Хло-оп!!!

– Ты кого, козел, уродцем назвал? – запищал вдруг под ухом Рабиновича до боли знакомый голос. – На себя посмотри, дятел длинноклювый! Никак не пойму, то ли вы идиоты, то ли дебилы. Который раз с вами разговариваю, а вы до сих пор нормальному общению не научились. Чего пасть-то раззявил? Рот закрой, а то вчерашний ужин в пузе видно.

Неожиданно для эльфа вместо того, чтобы начать орать, ругаться и размахивать руками, Сеня звонко расхохотался. Маленький наглец оторопел. Зависнув сантиметрах в двадцати от лица Рабиновича, эльф никак не мог понять, отчего тот смеется. Может быть, это нервное? На его маленьком личике так красочно отражалось все смятение, царившее в душе, что Сеня расхохотался еще громче. Остальные, в том числе и гномы, удивленно уставились на него.

– Вот тебе, Ингвина, возможность посмотреть на белого эльфа, у которого лик неземной красоты, весь наполненный солнцем, – сквозь смех проговорил Рабинович и повернулся к друзьям. – Мужики, идите сюда. К нам снова мухер болтливый пожаловал. – А затем снова к эльфу: – Ты с официальным визитом или так, проведать? Водку пить будешь?

– Водку? Теплую, противную, с мухами?.. Буду! – оторопело пробормотал крылатый задира, а потом вдруг очнулся. – Да ты что, охренел, что ли, ишак валаамский?! Ты как со мной разговариваешь? Буркалы протри. Ты, между прочим, со своим официально назначенным эльфом-хранителем говоришь…

– В смысле с холодильником, что ли? – перебил его Сеня. – Ну, так вон у нас продукты. Храни!

– Сень, ты его еще не прихлопнул? – удивленно поинтересовался подошедший ближе Жомов. – Сейчас исправим! – И замахнулся дубинкой.

– Врежь ему, Ваня, как следует! – завопил Андрюша Попов, не забывший недавнего удара в нос кулаком на привале в лесу. – Прихлопни его, как муху.

– Нет, вы точно охренели, братцы! – поразился окончательно сбитый с толку эльф. – Чтобы я еще раз в такую даль к этим идиотам ментовским таскался? Да ни за что! Сегодня же заявление об увольнении Оберону кладу на стол, и пусть для такой нервотрепки другого дурака ищет. А вы у меня… Да пошли вы все к гномовой матери!..

С легким хлопком эльф растворился в воздухе точно так же, как и появился до этого. Ваня обиженно, как ребенок, у которого отобрали игрушку, посмотрел на то место, где секунду назад висел эльф, и на всякий случай махнул дубинкой. А вдруг повезет хоть раз в жизни? А Сеня с улыбкой повернулся к гномьему строю, таращившемуся на них в несколько десятков пар глаз.

– Мужики, где ваша мать живет? – громко поинтересовался он и, получив в ответ наполненное недоумением молчание, пояснил: – Тут нас к ней послали. Дорогу не подскажете?

Трое ментов одновременно захохотали, а гномы, совершенно ничего из последних событий в лагере противника не видевшие и не слышавшие, начали недоуменно переглядываться и перешептываться. Наконец после непродолжительного совещания один из арбалетчиков – видимо, замкомвзвода – громко выкрикнул:

– А вам чья именно мать нужна?

– Гномья! – все еще давясь от смеха, ответил Рабинович и этим выкриком заставил хихикать даже непробиваемую Ингвину.

– Козлы вы! – выкрикнул в ответ арбалетчик и в сердцах сплюнул вниз.

Похоже, он попал кому-то на голову, поскольку следом за плевком откуда-то из-под щитов взлетела вверх рука и саданула арбалетчика в пузо. От неожиданности тот упал на пятую точку, свалив одного из своих приятелей. Тот тоже не удержался на ногах и, падая, стукнул арбалетом третьего в нос. А третий зачем-то пнул сидевшего внизу воина со щитом. Заварушка вспыхнула мгновенно.

Забыв о предполагаемом противнике, гномы начали тузить друг друга, и уже через несколько секунд некогда идеальный боевой строй представлял собой такую мешанину рук, ног, тел и всевозможной боевой амуниции, которую не смог бы устроить и разгоняющий демонстрантов Жомов в лучшие мгновения своей жизни.

– Вот это отрываются. Вот это я понимаю! – восхищенно проговорил Ваня, наблюдая за потасовкой. – Техника, конечно, слабовата, но зато машутся от души. – И повернулся к Сене: – Может, пойдем подключимся? Кости старые разомнем, да заодно и детишек драться научим?

– А оно нам надо? – ответил вопросом на вопрос Рабинович, и Жомову оставалось только пожать плечами.

Несколько минут всеобщая каша из тел около дверей никак не хотела разделяться на группы. Гномы колошматили друг друга, к вящей радости Жомова, с неиссякаемой энергией, а затем вдруг остановились. Возмущенный таким финалом, Ваня пронзительно засвистел, но карлики не обратили на него никакого внимания. Они разделились на две группы – судя по всему, арбалетчиков и щитоносцев – и приготовились к продолжению гулянки. Рабинович не был бы самим собой, если бы не воспользовался подходящим моментом.

– Ваня, спорим на килограмм алмазов, что победят дальние? – торопливо проговорил он.

– А почему именно дальние? – удивился Жомов и, увидев, как Сеня вновь начинает закатывать глаза, приготавливая очередную тираду о непроходимой тупости друга, сдался: – Ладно, спорим. А теперь-то можно узнать, почему?

– Да потому, что их больше, Ванечка, – самодовольно усмехнулся Рабинович.

– Нет, ну ты посмотри на этого еврея! – обратился возмущенный Жомов к Андрюше. – Ну дня не может прожить, чтобы кого-то не объегорить.

– А кто же тебе мешал дерущихся посчитать, дубина ты славянская? – фыркнул Рабинович. – Учишь вас, дураков, уму-разуму, учишь, а толку все равно нет! Как хлебали тысячелетие назад щи лаптем и алкоголика Ярослава мудрым считали, так до сих пор к цивилизации и не приобщились.

– Хрен тебе, а не килограмм алмазов, – возмутился такой наглости Жомов. – Между прочим, наш Ярослав на местности получше вашего Моисея ориентировался…

– Угу! Зато ваш Сусанин – просто гений спортивного ориентирования, – ехидно перебил его Рабинович. – За бабки повел поляков в обход, да с перепоя в лесу и заблудился. А вы из-за вечного славянского скудоумия, порожденного постоянным похмельем, все перепутали и тут же из него героя сделали.

– Ах, ты так? – возмутился Ваня. – Да у вас…

Уж неизвестно, до чего дошла бы дискуссия Жомова с Рабиновичем, но тут в их спор, само того не ведая, вмешалось третье лицо. А точнее, только его часть. Поскольку друзья-спорщики лица сначала не увидели, а только услышали какой-то дикий рык позади сцепившихся в этот раз стенка на стенку гномов. Поначалу далекий рык трудно было идентифицировать даже Андрюше Попову, человеку с исключительно музыкальным слухом. А затем, по мере приближения нового возмутителя тишины к месту потасовки, путешественники узнали в рычании зверя голос Брагги. Более того, даже разобрали слова!

– А ну, прекратить! Смирно, я говорю, етун вашу мать в коромысло! Строиться быстро, вы – отрыжка Аудумлы, пожиратели Имира!

Потасовка среди гномов прекратилась, словно по мановению волшебной палочки. Быстро похватав с пола потерянные части амуниции, воины гномьей погранстражи выстроились в две шеренги вдоль одной из стен. По сравнению с недавним лоском выглядели бойцы отряда Брагги крайне неважно. Мало того, что физиономии всех до единого воинов украшали многочисленные синяки и ссадины, так еще и половина оказалась без шлемов, третья часть потеряла молотки, а у одной пятой латы были покорежены и смяты в нескольких местах, что было крайне неприятно их командиру, поскольку, судя по всему, с ним явилось «низкое начальство».

Брагги в сопровождении недавнего мастера в рукавицах, починявшего примусы, то есть дверь, и еще какого-то типа в темно-синем балахоне и несуразной кепке такого же цвета подошли вплотную к драчунам и остановились перед строем. Несколько секунд синий карлик внимательно осматривал строй, а затем повернулся к Брагги.

– Выявить зачинщиков этого безобразия. Сержантов разжаловать в капралы, капралов – в рядовые, а рядовых отправить в рудники сроком на полгода! – скомандовал он и собрался отвернуться, но командир гномьих пограничников остановил его.

– Минуточку, босс, я не совсем понял. – Скорость его мыслительного процесса очень четко отразилась на лице. – То есть сначала сержантов разжаловать в капралы, потом этих капралов сделать рядовыми и, наконец, рядовых сослать в рудники. Получается, что в рудники я должен сослать сержантов?

Синий гном на пару секунд застыл. Несколько раз он порывался что-то сказать, беззвучно шлепая губами, но, видимо, процесс идентификации умственных способностей Брагги давался ему с большим трудом. Наконец, Синий сдался.

– Зайдите к начальнику штаба полка, лейтенант, он вам все объяснит! – прорычал «большой босс» и, круто развернувшись, в сопровождении гнома в фартуке направился к не скрывавшим ухмылку ментам.

– Приветствую вас на границе Свартальхейма, чужестранцы, – проговорил он, останавливаясь в трех шагах от Рабиновича и Ингвины. – Мне передали вашу просьбу, и я готов ее обсудить, но сначала должен кое-что увидеть собственными глазами. Позвольте посмотреть вашу косу, благородная воительница, – и карлик протянул руку к золотым волосам Ингвины. Тут же лук отлетел в сторону, а в свете ламп сверкнул обнаженный меч. Однако ударить по рукам гнома девица не успела. Рабинович встал между ней и синим карликом.

– Руки убери! – угрожающе прорычал он и краем глаза увидел, как рядом вырастает вездесущий Жомов с дубинкой наперевес.

– О, вы меня совершенно неверно поняли, – поднимая руки вверх, натянуто улыбнулся гном. – Просто мне рассказали о прекрасных волосах вашей спутницы, и я хотел собственными глазами взглянуть на это чудо. Благородная воительница! – завопил он, пытаясь заглянуть из-под локтя Рабиновича Ингвине в глаза. – Не лишайте меня своей милости. Я уже старый брисинг и, может быть, скоро умру. Мне много чудесных вещей довелось повидать на своем веку, но с красотой ваших волос не сравнится ни одна драгоценность мира. Позвольте мне хоть одним глазком посмотреть на их божественное сияние. И уж тогда я буду готов умереть хоть от вашего меча, хоть от странного оружия ваших спутников.

Услышав эту тираду, Сеня едва не подавился собственным языком. Похоже, этот недомерок решил поухаживать за его девушкой! От одной только мысли об этом Рабинович был готов разорвать говорливого гнома на части, однако Ингвина отодвинула его в сторону и с пылающими от смущения щеками вышла вперед. Сняв с головы шлем, она одним движением распустила косу и рассыпала действительно прекрасные волосы по плечам. Синий карлик и мастер внимательно посмотрели на них.

– Ну что, Эйтри, подойдет? – неожиданным после цветистой тирады деловым тоном поинтересовался «большой босс» у своего спутника.

– Ага, Стурл, то, что нужно, – довольно хмыкнул мастер.

– В общем, так, благородные чужеземцы, – обращаясь к ментам, проговорил Стурл Синий голосом председателя правления финансовой корпорации. – Мы готовы впустить вас и вашу спутницу в пределы Свартальхейма, но на одном условии, – карлик сделал многозначительную паузу. – Воительница должна остричь свои волосы и подарить их нам.

И тут его едва не размазала по стене звонкая пощечина Ингвины.

Глава 3

Стурл побледнел, если в его ситуации такое было вообще возможно. И без того серая кожа гнома приобрела какой-то синеватый оттенок, становясь похожей на незрелый баклажан. Карлик после оплеухи нашей очаровательной воительницы с большим трудом отклеился от стены и с легким оттенком презрения, смешанного с удивлением, посмотрел на Ингвину снизу вверх. Люди ничего не заметили, но я ясно ощутил запах страха, волнами исходящий от гнома и перебивавший его обычные ароматы: запах металла, масла и каких-то неизвестных мне химикатов. В общем, не гном, а лаборатория Андрюши Попова после баллистической экспертизы. Вот только запаха пороха в его парфюме не хватало.

Солдаты Брагги, увидев такое надругательство над своим вождем, рванулись вперед. Но похлопывание дубинки Жомова о раскрытую ладонь и мой предостерегающий рык замедлили их бег, а высоко поднятая рука Стурла и вовсе остановила. Карлик был абсолютно спокоен, и со стороны могло показаться, что получать пощечины от жительниц Митгарда для него – привычное дело. А вот Ингвина на достигнутом останавливаться не собиралась. Она резко тряхнула головой, отбрасывая копну волос за спину, и вновь выхватила меч из ножен. Еще секунда, и она разрубила бы гнома пополам (кстати, первый раз вижу такую реакцию женщины на обычную просьбу постричься!), но Сеня обхватил ее сзади двумя руками и не дал нанести удар.

– Тихо, Ингвиночка. Тихо, милая, – проговорил он, явно млея от прикосновения женского тела. Пеликан, сексуально озабоченный. – Сейчас мы со всем разберемся.

Как я заметил, человеческие самки, то бишь женщины (ну, никак правильное название не запомню!), довольно странные существа. То вдруг они проявляют чудеса дальновидности и предусмотрительности, а то не хотят подумать не только о возможных событиях завтрашнего дня, но и о нескольких следующих минутах. Ингвина была типичной представительницей своего подвида. Вчера ее мысли целиком были заняты определением своего будущего на основе туманного предсказания базарной гадалки, и она из-за этого даже тронулась (и головой тоже!) в далекий путь, а сегодня, пообщавшись с местным парикмахером, решила плюнуть на конечную цель и в ответ на предложение Стурла решила сама удалить его волосы. Причем вместе с головой.

Сене, хоть и не без труда, удалось удержать девицу в состоянии относительного покоя. Я старался к этой парочке близко не подходить, поскольку на собственном опыте знаю, как бывает опасна разъяренная женщина. Оказаться рядом с дамой, решившей во что бы то ни стало добиться своей цели, куда опаснее, чем, например, написать на глазах у Вани Жомова на его же собственной двери: «Все менты – козлы!» А вы, я надеюсь, уже догадываетесь, что после этого может последовать?!

Вот и я, во избежание нанесения мне Ингвиной непредумышленных тяжких телесных повреждений, приведших бы к летальным последствиям, отодвинулся от взбесившейся парочки подальше. Воительница в лапах развратного Сени извивалась, как кошка в зубах бульдога. Мой Рабинович покраснел от натуги, однако продолжал крепко удерживать даму в своих объятиях. Впрочем, недостаточно крепко, поскольку Ингвина все же умудрилась пнуть его в известное место ниже пояса. Сеня ойкнул и, зажав ладони между бедер, присел на корточки… Знаю, что больно. Но тебя никто лапать бабу не просил!.. Кстати, Ингвина разделяла мое мнение.

– Сам виноват, – буркнула она, почему-то сразу успокоившись. Видимо, уже удовлетворила свои хищнические инстинкты. – Не стоило вмешиваться в мои личные дела.

– С вами все в порядке? – участливо поинтересовался Стурл, подходя поближе к Рабиновичу.

– Чувак, отвали. Не видишь, человеку плохо? – заступился за Сеню Жомов.

– Ничего-ничего, – сквозь зубы процедил Сеня, с трудом разгибаясь. – Все в порядке. У меня все хорошо. У меня все будет отлично. Я вижу сверкающую белую точку и стремлюсь к ней. Она поведет меня за собой туда, где я обрету блаженство и покой…

– Э-э! Очнись, Сеня, у тебя крыша поехала! – обеспокоенный Ваня потряс Рабиновича за плечи, а затем обернулся к Ингвине. – Ну ты даешь, подруга. Нашла себе футбольный мячик. Так же человека инвалидом сделать можно!

Не скажу, чтобы меня особо беспокоили детородные качества Рабиновича (разве что из чувства половой солидарности), однако вряд ли хоть один нормальный пес мечтает иметь хозяина-идиота. Я подошел к Сене поближе и сочувствующе посмотрел ему в глаза. При моем появлении в карих буркалах Рабиновича промелькнул первый проблеск разума. Он потряс головой и, натянуто улыбнувшись, ляпнул ни к селу ни к городу:

– Мурзик, фу!

Ты чего, Сеня, сбрендил? Это разве я у тебя что-нибудь откусить собирался? Ледышке своей «фу» говорить нужно было… А впрочем, что это я надрываюсь? Ведь знаю прекрасно, что все равно останусь непонятым. Поэтому я оборвал себя на половине фразы и отошел к противоположной стене, решив больше не вмешиваться в ход событий. Пусть без меня разбираются, если смогут.

А Рабинович к тому времени окончательно пришел в себя и осмотрелся по сторонам, словно проверяя, все ли на местах. Затем старательно разгладил форму, поправил фуражку и глубоко вздохнул. Стурл наблюдал за этими манипуляциями Рабиновича с выражением сочувственного понимания на лице. А когда Сеня наконец успокоился, карлик проговорил, обращаясь к нему:

– Я вижу, вы тут самый разумный из всех. Мне вполне понятно ваше желание посетить Свартальхейм, но мое предложение остается в силе. И сейчас есть только три решения существующей проблемы. Либо мы получаем золотые волосы вашей спутницы, либо вы возвращаетесь в Митгард и забываете об этом месте, либо пробуете прорваться в нашу страну силой. Но в последнем случае обязан вас предупредить, что брисинги давно готовы к встрече любого вторжения. Вы можете уничтожить этот маленький отряд погранстражи и войти в пределы государства, но даже до второй полосы укреплений вы не дойдете. Как бы ни было велико ваше могущество, у нас достаточно огневой мощи, чтобы противостоять любому вторжению…

– Хватит пургу гнать, – отмахнулся от него Рабинович. – Никто войну начинать не собирается. Дайте нам немного времени, и мы решим все проблемы.

– Хорошо. Брисинги умеют ждать, – надменно кивнул головой Синий Стурл и, круто развернувшись, отошел к медным воротам.

Остановившись около Брагги, гномий босс что-то скомандовал вполголоса. Я, хоть и не страдаю глухотой, на таком расстоянии разобрать его слова не мог, но понял, что начальство гневается. Командир погранстражи коротко кивнул головой и приказал своим воинам строиться в походную колонну. Через пару минут потрепанный междоусобицей отряд отбыл в неизвестном мне направлении, а на смену ему пришла более многочисленная группа.

Часть из них была вооружена все теми же арбалетами, а часть вновь прибывшего отряда несла в руках обнаженные секиры размером чуть больше обычных кухонных топориков для разделки мяса. Кроме того, вновь прибывшее подразделение на самой настоящей дрезине привезло к дверям катапульту и тут же привело ее в состояние боевой готовности. Мне лично не хотелось получить каким-нибудь каменным кокосом по голове, поэтому я предпочел отодвинуться подальше.

А мои менты на передислокацию вражеских войск не обратили никакого внимания. Сгрудившись около обиженной воительницы, они попытались убедить девушку пожертвовать пышной прической в качестве платы за вход в новый кинотеатр под названием «Свартальхейм». По-моему, зря старались. Уж если женщина что захочет, то и господь бог ее не отговорит. Впрочем, ничто не мешало Сене попробовать перещеголять Творца. Что он и сделал.

– Ингвиночка, я, конечно, понимаю, что жалко расставаться с такими пышными волосами, но разве тебе не хочется быть первой женщиной, увидевшей Свартальхейм? – вкрадчиво проговорил он. – К тому же, как мне кажется, короткая прическа тебе вполне подойдет. С ней ты даже моложе выглядеть будешь.

– Как, и ты туда же? Как ты можешь предлагать благочестивой даме постричься под корень? Уж лучше смерть в бою, чем такой позор! – завопила взбешенная фурия. – Видимо, Робинсен, в трусости ты растерял все свое благородство перед этими потомками червей. Не думала я, что ты так низко можешь пасть!..

– Это кто тут струсил? – возмутился Рабинович. – Ты хоть и девушка, к тому же красивая, но выбирай все-таки выражения.

– Сеня-а! – потянул его за рукав Попов. – У викингов, насколько мне известно, коротко стриженными ходили только опозоренные женщины. Ну, изнасилованные кем-то или там жрицы любви. Так что зря пытаешься. Она тебя скорее загрызет, чем позволит косу отстричь.

Ага, вон оно что! А я и не предполагал, что все так серьезно. Значит, степень нравственности тут определяют по степени волосатости особы? Представляете, что у нас в стране было бы, если бы такой закон какой-нибудь умник ввел?.. Лично я – нет. Хотя, если бы действительно кто-нибудь из депутатов такую хохму предложил, та же Ирина Хакамада его, наверное, собственными руками на запчасти разобрала бы.

А мой Сеня тем временем не оставлял попыток убедить красавицу поменять прическу. Уж он и с одной стороны к ней подходил, и с другой пристраивался. И льстил, и уговаривал, и каких только радостей не сулил! В общем, кот у стола во время разделки рыбы. Однако Ингвина была неприступна. Говорила, что ей плевать на все (конечно, в более эпических выражениях) и что если единственный способ предотвратить предсказание гадалки – это постричься, то уж пусть она лучше потеряет единственную радость в жизни – упоение битвой, причем вместе с головой, чем пойдет на такое кощунство. В общем, уперлась, как болонка на полосе препятствий, и решила не уступать наглым требованиям. Более того, если бы мой Сеня вовремя не заткнулся, дамочка опять могла бы схватиться за меч!

Наконец Рабинович сдался. Горестно вздохнув, он посмотрел на Ингвину и тяжелым шагом направился в сторону гномьего войска, где его поджидал Стурл Синий. Поскольку в этот раз он отправился на переговоры без телохранителя, я счел своим долгом последовать за ним. И не думайте, что из любопытства! Он же мне хозяин все-таки.

– Слушай, благородный Стурл, может быть, другую плату за транзит возьмете? – поинтересовался он. – Может быть, драгоценности там или провизию? А то отказывается Ингвина стричься. Хоть режь ее!

– Ну зачем же резать? – усмехнулся карлик. – Скрутите и постригите силой. Или три великих воина не в силах справиться с одной взбалмошной девчонкой?

– А чего вам ее волосы так понадобились? – вспылил Сеня. – Своих, что ли, не хватает?!

– Своих хватает. Но не для этого дела, – горестно вздохнул Стурл. – Не имею я права разглашать государственные тайны, но лично вы, эрл Робинсен, крайне мне симпатичны. Поэтому я готов ввести вас в курс дела, а вы уж постарайтесь с ним разобраться…

Я ушам своим не поверил, когда услышал, что старый гном говорит. Оказывается, волосы Ингвины понадобились им для самого обычного парика! Дело в том, что известный нам уже Локи снова набедокурил. На этот раз в Асгарде. Несколько столетий он ухлестывал за некоей Сив, женой одного из самых крутых богов – Тора. Не знаю уж, стоила она такой суеты или нет, но Локи долгое время домоганий не прекращал. А когда Сив все это окончательно надоело, она сказала, что пожалуется на ловеласа мужу.

Локи оказался не только самовлюбленным и хитрым, но к тому же крайне обидчивым и неуравновешенным типом. В отместку за отказ Сив принять его ухлестывания рыжий ас не придумал ничего лучше, чем постричь ее ночью налысо. Как вы уже поняли, согласно местным обычаям это было самым страшным оскорблением для женщины. Сив, естественно, пожаловалась мужу, тот поймал Локи и, намяв ему бока, приказал вставить все волосы на место в течение трех дней, или Тор ему включит счетчик. А Дядюшка Лис, спасая свою шкуру, тут же наехал на гномов и потребовал решить эту проблему… Ну я же говорю – чисто гоблинские порядки!

– Ну а вы-то тут при чем? – удивился мой Сеня.

– Понимаете ли, эрл Робинсен, тут все решает крайне запутанная внешнеполитическая ситуация, – тяжело вздохнул гном. – Мы получили достаточно достоверные сведения о том, что приближается час Рогнарек. – При этих словах Сеня побледнел, но Стурл этого не заметил. – Правительство Свартальхейма долгое время во всех конфликтах придерживалось нейтральной стороны, но в предстоящей войне этого сделать не удастся. Так или иначе, но брисинги окажутся втянутыми в мировую бойню. Наши вожди долго думали, чью сторону придется принять в предстоящем конфликте, и приняли единственно правильное решение поддержать в войне асов.

– А почему именно их? – заинтересованно поинтересовался Сеня. – Больше шансов на победу?

– Как раз наоборот, – горестно хмыкнул гном. – По результатам самых тщательных анализов асы обречены на поражение.

– И в чем тогда выгода? – удивился Рабинович.

– Видите ли, эрл Робинсен, в случае победы отсталых в умственном развитии етунов, возглавляемых отпрысками аса Локи и великанши Ангрободы, мировым змеем Ермунгардом, пожирателем солнца Фенриром и владычицей грешников Хелью, мир будет разрушен до основания. И, как следствие, погибнет Свартальхейм, – пояснил чужестранцу престарелый брисинг. – Ну а если же мы присоединимся к асам в этой войне, то существует некая вероятность, о величине которой мне даже не хочется говорить, что жители Асгарда в союзе с нами, Митгардом и Вальгаллой хотя бы отбросят на прежние позиции объединенные нидльхеймско-утгардско-етунхеймские войска.

– Как все запущено, – вздохнул мой Сеня. – И все же я не пойму, при чем тут Локи.

– Бог Огня вообще противоречивая фигура, – проговорил Стурл, и я чуть не поперхнулся. Чего уж тут противоречивого? Бандит, он и в Асгарде бандит. – По своей родословной он ничуть не менее знатен, чем Один. Его отец, как и маманя Одноглазого, прямой потомок первовеликана Имира. А мать, так же как и отец Одина, происходит от Бури, великана, сотворенного Адумлой. Вот и неизвестно, какую сторону он поддержит вРогнареке.

– Слушай, кончай пудрить мне мозги! – не выдержал этой скандинавской мыльной оперы Рабинович. – Объясни проще, почему вы решили помочь Локи.

– Во-первых, Локи – единственный из асов, кто наведывается в Свартальхейм и не считает нас только рабами, предназначенными для добычи полезных ископаемых, – сухо проговорил гном. – Во-вторых, только с его помощью мы сможем попасть в Асгард и передать богам разработанное нами оружие. Иначе они с нами и разговаривать не захотят. Ну и в-третьих, мы надеемся, что, узнав о нашей поддержке асов, Локи не станет на сторону их врагов. Именно поэтому мы должны угодить Дядюшке Лису. И именно поэтому вы попадете в Свартальхейм, только отдав нам волосы вашей воительницы. Теперь понятно?

– Да куда уж ясней! – фыркнул Сеня. – Ладно. Жди. Сейчас попробуем еще.

Рабинович поспешил вернуться к поджидавшим его друзьям, и мне ничего другого не оставалось, как идти за ним. Хотя, сказать по-честному, я был на сто процентов уверен, что Ингвина своего решения не изменит и не видать гномам ее волос, как Рабиновичу путевки на Таити. Плавали, знаем! Уж если женщина что решила, то ни за что от задуманного не отступится.

Кстати, мужики, не печальтесь. Не одни вы такие несчастные. У нас, у кобелей, та же история. Попробуй-ка подступись к сучке с благими намерениями, если у нее лишь одни новые ошейники на уме! Я вам даже сейчас историю одну расскажу – типичный пример женской солидарности и упрямства.

Мы с Сеней давно уже в ППС не работаем. В основном по спортивным да концертным мероприятиям мотаемся. Деятелей всяких от благодарной публики защищаем. Еще, бывает, в рейдах участвуем. «Малины» воровские и притоны наркоманские шерстим. Но и на пятнадцатилетнюю сучку бульдога бывает проруха, и загнали нас однажды с Сеней в патруль к интуристской гостинице. Путан там всяких вылавливать да торговцев осколками советской эпохи разгонять.

А скажите, нам делать больше нечего? Всю эту шушеру от одного угла прогонишь, они к другому бегут. Их в дверь, они – через окно. Их в окно – они на тебя жалобу в суд. В общем, разгонять этот сброд не только бесполезное, но и опасное для нервной системы занятие. Вот и решили мы с Сеней разочек пред светлыми очами администратора появиться, чтобы он потом не жаловался на отсутствие возле «культурного» заведения милицейского наряда, а потом пошли в ближайший кабак. После дежурства Сеня в отдел ехать не собирался, поэтому себе пиво с воблой заказал, а мне от щедрот барских целый гамбургер пожертвовал.

Просидели мы в этом кабаке примерно час, а потом приспичило Рабиновичу еще раз перед гостиницей прогуляться. Ладно бы, он сам пошел, так нет! Еще и меня с собой потащил. А на улице мороз, градусов двадцать пять. Дело как раз под Новый год было. Дней за пять.

Собирались мы недолго. Сеня только шапку на уши натянул, поводок в руки сграбастал и потащил меня к выходу из бара, несмотря на усиленное мое сопротивление. Пришлось подчиниться и идти к гостинице собственным ходом. Что ухмыляетесь? А вы сами бы согласились на пузе по снегу за ментом ехать?.. Вот и я предпочел топать ножками.

Приближаемся мы к гостинице, смотрю – у угла два женских силуэта вырисовываются. Спиной к нам дамочки стоят и о чем-то спорят. Ну, думаю, наши клиентки, путаны местечковые. Я даже скорость увеличил. Рассчитывал хоть поразвлечься немного, напугав их лаем. Но с этим ничего не вышло. Стоило нам ближе подойти, так я сразу понял, что они такие же путаны, как и я чемпион Олимпийских игр по стрельбе из лука. На одной из дамочек старенькая кроличья шуба была надета, а на другой вообще бог весть что за кацавейка. К тому же если первая хоть по возрасту на жрицу любви тянула, то второй и вовсе около пятидесяти лет на вид было. Ну скажите на милость, видели вы где-нибудь таких путан?

В общем, думаю, развлечение мне обломилось. Это я могу вероломно только на каких-нибудь нарушителей правопорядка гавкнуть или зарычать (от чего, кстати, аморальные личности пугаются еще сильнее!), а с законопослушными гражданами я вежливо обращаюсь. Ну, укушу если только слегка. Да и то лишь когда в общественном транспорте на лапы всякие уроды наступают.

Проходим мы мимо, и Сеня мой, как у него водится, молоденькой заинтересовался. Он вообще мимо юбок с трудом проходит. Ну и я обернулся посмотреть, что он в этой крольчихе нашел. А как обернулся, так и застыл, глазам своим не поверив. Представляете, на рукавах у обоих красовались красные повязки! Я даже чуть не взвыл от восторга – шанс увидеть такое чудо, можно сказать, раз в жизни выпадает. Да и то не каждому!

Я когда еще щенком был, мне старый кобель восточноевропейской овчарки рассказывал, что в былинные времена были такие великие богатыри, которые без табельного оружия, дубинок и бронежилетов с правонарушителями боролись. ДНД называлось их войско. Про них даже поэт какой-то писал: «Не то, что нынешнее племя. Богатыри не вы!» Или что-то в этом роде. Так вот, эти былинные витязи одевали на руку одну лишь красную повязку, знак отличия, вроде ленточки на лбу у японских камикадзе, и выходили на битву с наркодилерами, мафией, маньяками и подзаборными синяками (эти – вообще монстры!). Но минули великие времена, и у нас сейчас вся милиция следует одному девизу: «Предохраняйся!» Некоторые даже в ППС броники надевают.

Ну, понятное дело, решил я на сказочных героев поближе посмотреть и потянул за собой Сеню. Он поначалу сопротивлялся, поскольку ничего, кроме миловидной мордашки молоденькой крольчихи в человечьем образе, замечать не хотел. Но потом, когда я его пару раз хорошенько дернул, он зенки-то свои бесстыжие опустил да повязки на рукавах у дам и заметил. Аж подпрыгнул от удивления! Хорошо хоть не выругался с перепуга. А то перед героинями легенд неудобно бы получилось: мент, а ругается, как сапожник! Они же, как мне говорили, мата на дух не переносили и изъяснялись только высоким слогом.

В общем, Сеня мой завернул лыжи в сторону дамочек, чему я был очень рад. А они так увлеклись обсуждением грядущих подвигов, что нашего появления даже и не заметили. Зато я заметил кое-что неприятное и глазам своим не поверил. Я-то думал, что в помощниках у былинных богатырей были немецкие овчарки. Ну, или доги на крайний случай. А тут смотрю, старшая из дам на поводке облезлую дворнягу держит. Да еще и пенсионного возраста. Хотел было я на эту шавку наорать, чтобы она от прославленных героинь из сказок подальше держалась, но вовремя удержался. Ведь если ее такие великие борцы с преступностью на поводке держат, значит, не так проста шавка, как с виду кажется. Может, это какой-нибудь бультерьер после пластической операции. А я еще из ума не выжил, чтобы с этими придурками без веской причины связываться!

– Здравствуйте, – вежливо так поздоровался с ними Рабинович. – Предъявите документы, пожалуйста!

Вот те на! Я даже опешил. Ты что, говорю, Сеня, былинных героев дээндэшников не узнаешь? А он на меня ноль внимания и давай по паспортам дамочек носом чертить. Тут я и обмер! Смотрю, мои кумиры не возражают. Более того, и вид у них какой-то потерянный, и монстр их в дворняжьей шкуре, увидев меня, за хозяйкину ногу спрятался. Я просто глазам своим не поверил. Чудеса, да и только!

А ларчик просто открывался. Дамочки оказались работниками социальной сферы, и у них там, как блоха под хвостом, босс особо умный завелся. Высочайшим повелением, видимо, сказок, как и я, наслушался, издал указ о том, что надлежит его сотрудникам патрулировать общественные места, дабы препятствовать скоплению всевозможных аморальных элементов (читай, проституток, прости меня, господи, и нищих, под хвост их кошке во время течки).

Ну и остался бы этот указ указом, если бы непосредственная начальница у наших дамочек была им матерью родной, как замполит у нас в участке. А она, как сорока драная, решила своих детей раскидать куда ни попадя в угоду ба-альшому боссу. Выдала им повязки и отправила дежурить в добровольно-принудительном порядке. Видать, у нее на чердаке еще больший беспорядок, чем у высокого начальства, царил! Естественно, мы такого беспредела допустить не могли и вежливо попросили дамочек (Сеня – женщин, а я – сучку) идти домой отдыхать. Однако тут произошло невероятное! Та дружинница, что была постарше, вдруг уперлась.

– Никуда мы не пойдем, – безапелляционно заявила она. – Нам, между прочим, за эти дежурства отгулы дают. За каждый вечер работы сутки отгула. А они мне пригодятся!

Сеня поначалу дар речи потерял. Если бы ему предложили после работы еще и вечер в ППС проторчать за отгулы, он бы таких лестных слов начальнику наговорил, что тот бы потом трое суток обсыхал, как божьей росой обмоченный. А тут дамочки самостоятельно инициативу проявляют. Даже сучка эта дворняжья и то всеми четырьмя лапами в землю уперлась. Дескать, не пойду никуда. Мы с хозяйкой общественную мораль охраняем и не даем городу перед иностранцами опозориться. Тоже мне блюстители!

Уж что мы только с Сеней не делали. Он и расписку женщинам обещал написать, дескать, они весь вечер отдежурили, только бы смылись подальше и милицию не позорили. Предлагал даже на патрульной машине домой отвезти. Впрочем, это не без собственной выгоды. Приглянулась ему молоденькая активистка! А я облезлой дворняге даже обещал показать, где смачная мозговая косточка зарыта, и все без толку. Хотят они тут дежурить, и все. Отгулы нужны, а совесть не позволяет начальство обманывать!

Но в тот раз нам все же повезло. Молоденькая дээндэшница на удивление вполне разумной девушкой оказалась и спутницу свою от гостиницы увела. Хотя и с огромным трудом. А вот как теперь-то Сене удастся Ингвину уговорить расстаться с волосами, я понятия не имел, поскольку той молоденькой девушки в кроличьей шубе поблизости не было, а от Попова с Жомовым толку, как от бронежилета под танковыми гусеницами. Однако, к моему вящему удивлению, Рабинович с поставленной задачей справился легко. Нашел все-таки, изверг, слабое место в девичьем сердце!

– Ингвина, скажи, много ли для тебя значат асы, и чем ты готова пожертвовать, если бы узнала, что кому-нибудь из них угрожает опасность?

Я сначала не понял, куда это Сеня клонит. Проблемами Локи, что ли, решил воительницу разжалобить? Видно, крыша совсем поехала!

– Благородный Робинсен, только потому, что ты чужеземец, прощаются тебе такие глупые вопросы, – надменно произнесла Ингвина. – Асы дали людям жизнь и всячески опекают нас до самой смерти. Да и после нее не дают душам праведников пропасть. Именно поэтому за любого из обитателей Асгарда я готова отдать жизнь.

Даже за Локи?!

– Заткнись, Мурзик, – нагло оборвал меня Рабинович, быдло неотесанное, и повернулся к своей ледышке. – Отдавать жизнь не нужно. От тебя требуются всего лишь волосы, – проговорил он и, увидев, что Ингвина вновь собралась хамить, жестом остановил ее. – Гномы никогда не стали бы просить тебя о такой жертве, но случилась беда. Локи прошедшей ночью подло остриг спящую Сив. И твои волосы нужны ей, чтобы не понесли позора перед остальными асами Сив и Тор.

– Что-о-о-о?! – завопила воительница и едва не схватилась за сердце. – Почему, благородный Робинсен, Победитель етунов, ты не поведал об этой беде раньше? Знай я, что Сив опозорена, не колебалась бы ни секунды и отдала бы ей волосы вместе с головой…

– А вот этого не нужно, – поспешно остановил ее Сеня. – Голова тебе еще самой пригодится. Ты просто позволь гномам остричь твою косу.

– Хорошо, я согласна, – решительно произнесла воительница. – Но знай же, эрл Робинсен, ежели это обман бесчестный, то жестоко поплатится тот, кто лживой ложью лишил меня чести!..

Вот таким образом проблема с волосами была решена. Не знаю уж, на что рассчитывал этот недомерок Стурл, видимо, гадость какую-нибудь готовил, но он, пожалуй, даже больше моего удивился, когда Сеня попросил его мастера, Эйтри, принести какие-нибудь ножницы. Видимо, несмотря на свой технический прогресс, гномы до такого нехитрого приспособления еще не додумались. А чем, интересно знать, они ногти стригли? Обгрызали, что ли?

И Эйтри, и сам Стурл Синий удивились, услышав незнакомое слово. Сеня тут же загорелся желанием продать им патент на изготовление ножниц, но Горыныч так зашипел на него, что Рабиновичу пришлось отказаться от этой прибыльной мысли. Этот трехствольный огнемет, видите ли, считает, что, передавая аборигенам продукты технического прогресса более развитой цивилизации, мы в корне подрываем устройство вселенной. Совсем ошалела рептилия! Вон, американские колонисты индейцам ружья продали, и ничего катастрофического для них, колонистов этих, не случилось.

А мой Сеня, засунув подальше в карман жажду наживы, вынужден был довольствоваться ножом Ингвины. Гордая девица, состроив самую надменную физиономию, заявила, что раз уж «благородный Робинсен» (благородный! Это у меня, между прочим, родословная до седьмого колена, а меня все просто Мурзиком называют!) больше всех настаивал на стрижке, то ему и карты в руки. Дескать, вверяя ему свою честь (в странном месте у них девичья честь находится, вам не кажется?), Ингвина передает и всю ответственность за этот поступок в его руки. То есть если Стурл нас с волосами прокатил, то воительница Сеню первого резать будет.

Я представил, как это будет выглядеть, но тактично промолчал. Чтобы Рабиновича порешить, этой соплячке сначала через меня нужно пройти будет, а это еще никому не удавалось. Но я пес скромный, поэтому объяснять Ингвине безнадежность ее затеи не стал. Просто отошел в сторону и стал смотреть на Рабиновича в роли парикмахера.

Как водится в таких случаях, у Сени тут же нашлось множество советчиков. Каждый, кто оказался поблизости, считал своим священным долгом указать Рабиновичу на недостатки его работы и упрекнуть в отсутствии профессионализма. К тому же и по поводу модели новой прически Ингвины разгорелись самые жаркие споры. Гномы требовали, чтобы Сеня оставил воительнице волосы покороче, Попов предлагал сделать ей каре, а Жомов настаивал на непременной челке. Лично я с первых же советов ожидал от Сени эмоционального взрыва, однако рванула другая секс-бомба: взбесилась Ингвина.

– Благородные господа, – едва сдерживая бешенство, произнесла она. – Если вы все сейчас же не отойдете отсюда и не повернетесь ко мне спиной, то я вас просто кастрирую!!!

Вот тебе и дворцовое воспитание! Естественно, после такого заявления неуравновешенной девицы с садистским уклоном в психике все особи мужского пола, за исключением парикмахера, удалились на максимально далекое расстояние от места стрижки. Даже мне стало не по себе, хотя я, пожалуй, был единственным из всех присутствующих, кто не лез к Рабиновичу с советами. А еще больше я забеспокоился, когда подумал, что сделает с Сеней воительница, если ей вдруг не понравится новая прическа. Впрочем, бояться было нечего. Если Рабинович смог уговорить гордячку постричься, то уж убедить в том, что она даже лысой будет смотреться, как топ-звезда, Сеня как-нибудь сможет.

Наконец предварительный этап операции по пересадке волос с Ингвины на Сив был закончен, и девушка достала отполированный кружок стали, заменявший ей зеркало, чтобы полюбоваться своим внешним видом. Несколько минут она так внимательно рассматривала свое изображение, что едва не заговорила с ним. А затем швырнула зеркальце в дорожный мешок и молниеносно натянула на голову шлем.

Уж не знаю, чего ее там не устроило, но по мне, она что с волосами, что без волос, все равно, как была, так и осталась воинствующей феминисткой. Правда, если снять с нее доисторический бронежилет с гермошлемом, отобрать щит и большую зубочистку, называемую мечом, то Ингвину будет невозможно отличить от обычной студентки в институтской пьесе о Средневековье. В общем, женщина она и есть женщина. Для меня они все на один цвет, вкус и запах. И я до сих пор так и не смог понять, почему мужчины на одних пялятся вплоть до открытых переломов глазных нервов, а на других если и посмотрят, то только для того, чтобы спросить, кто же все-таки пойдет за «Клинским».

– Все, можете поворачиваться! – скомандовала Ингвина застенчивым мужчинам.

Это сборище директоров парикмахерских и стилистов-визажистов мгновенно обернулось, надеясь узреть новую прическу воительницы. Однако их взгляды уткнулись в неизменный шлем и холодные глаза Ингвины. По рядам зрителей пронесся вздох разочарования, но попросить воительницу снять гермак почему-то никто не решился. А Сеня с чувством безграничной скорби и тяжелейшей утраты на лице взвесил на руках роскошные косы Ингвины и протянул их Стурлу.

– Держи. Мы свою часть договора выполнили, – с пафосом проговорил он, будто сам лично совершил беспримерный подвиг. – Теперь выполните свою!

– Естественно! Какие могут быть сомнения у двух цивилизованных деловых партнеров? – всплеснул руками гном и повернулся к своему воинству. – Капитан, прикажите своим брисингам освободить проход нашим гостям. И подайте мою персональную дрезину! – А затем посмотрел на Эйтри: – Что скажешь, мастер?

– То, что надо, – пророкотал гном. – Прямо сейчас займусь подготовкой. Конечно, мы такую работу еще не делали, и с инструментом в мастерской туго, но братец Брокки быстренько подгонит то, что есть.

– Но ведь Локи требовал волосы из золота, – как-то неуверенно проговорил Стурл.

– А это чем не золото? – ухмыльнулся Эйтри. – Из асов в драгметаллах разбираются от силы два-три бога. Остальные даже не знают, где пробу на изделии искать. Но вы не волнуйтесь! Мы с Брокком вплетем куда надо несколько золотых нитей, да встроим прямо в парик золотую диадему с брюликами. А больше этим волосам ничего и не нужно. Сив и так одуреет от счастья, когда сможет такую красоту на свою плешивую голову нацепить.

– Ну что же, вверяю все в твои руки, Эйтри. Только смотри, потом на брата не коси. Завалишь работу, будешь сам за все отвечать, – пригрозил Стурл и повернулся к нам с улыбкой на своей мерзкой роже. – Прошу, гости дорогие. Нас ждет почетный прием и небольшой ужин на сотню персон…

Дальше мы передвигались с ветерком. Стурлу подали персональную дрезину, и он жестом радушного хозяина пригласил всех занять места в эксклюзивной железнодорожной колымаге. Скамейки в дрезине располагались буквой «п». Судя по ее размерам, механическая телега могла бы легко вместить штук десять карликов, однако люди расселись в ней с трудом.

На корме, естественно, уселись предводители дворянства – Сеня с Ингвиной. Кстати, девушка взирала на эту примитивную повозку с некой долей испуга и благоговения в остававшихся ледяными глазах. Попов с Жомовым сели по бокам от молодых. Причем, поскольку Андрюша оказался рядом с Рабиновичем и пристроил у себя в ногах ходячую газовую скважину, еще не выпустившую все пары после сытного обеда, мне пришлось выбрать из двух зол меньшее и перебраться поближе к Ване, получив удовольствие нюхать перегар.

Стурл и Эйтри поместились на оставшихся частях скамеек. Причем если начальник еще пытался поддерживать светскую беседу, выступая в качестве экскурсовода, то мастер просто не мог отвести от Горыныча глаза. Ох, скажу я вам, как мне не понравился этот взгляд! Было в нем что-то хищническое. Точь-в-точь как у моего Сени на ипподроме, когда один из подпольных букмекеров оказался вынужденным сказать ему кличку лошади, которая выиграет очередной забег.

Впрочем, мастера париков очень скоро с дрезины ссадили, видимо, отправив в мастерскую, и у меня отлегло от сердца. Больше ничего не мешало мне наблюдать открывающиеся вокруг пейзажи, и только тогда я понял, отчего спелеологов так сильно тянет в подземелья. В Свартальхейме было по-настоящему красиво. Мало того, что сама природа из хитросплетений сталактитов и сталагмитов создавала истинные архитектурные шедевры, так еще и карлики оказались прекрасными мастерами.

Похоже, они на самом деле страшно любили горы и все, что с ними связано. Брисинги, как могли, украсили свою страну. Причем действовали столь мастерски, что во многих местах было очень трудно разобраться, что творила природа, а что создавали они. Честное слово, пока мы ехали до пещер, отведенных под жилье Стурлу, я даже и думать забыл о том, что мы находимся невообразимо далеко от дома и какая страшная участь уготована этой красоте, если мы вовремя не успеем вернуться.

После дороги моим ментам выделили отдельные комнаты с самыми настоящими бассейнами, в которые невесть каким способом, видимо, прямо из гейзеров, подавалась горячая вода. Именно поэтому я ничуть не стал возражать, когда Сеня позвал меня купаться. А после принятия водных процедур мы все вместе собрались в банкетном зале.

Пир у гномов проходил чинно и размеренно, мало напоминая собой удалое разгулье Митгарда. Каждый из присутствующих сидел в строго отведенном месте, говорил вполголоса и старался не пялиться на необычных гостей. К тому же, к моей вящей радости, сначала подали закуску и лишь потом – выпивку. Однако тут моему наслаждению, получаемому от поглощения отменного жаркого, и конец пришел. Стурл, подняв серебряный бокал, предложил первый тост за успех во всех начинаниях своих гостей, то бишь нас. Не поддержать такой спич было бы грешно, и менты, встав вместе со всеми со скамеек, пригубили бокалы…

– Я не понял, – тут же завопил Ваня, выплевывая изо рта жидкость обратно. – Это что за херня такая?

– Березовый сок, – удивленно пожал плечами Стурл. – Полезный напиток. Но, если не нравится, могу предложить кленовый или минеральную воду.

– Ты что, охренел, бык? – совершенно искренне возмутился Жомов. – А где водка? Или ваша брага на крайний случай?

– Извините, уважаемые странники, но у нас с воскресенья по пятницу сухой закон, – усмехнулся гном. – Рабочая неделя все-таки. Всем, даже мне, следует воздерживаться от алкоголя.

– Вот это шуточки! – Ваня удивленными глазами обвел «пирующих». – Сочувствую я вам, ребята. – А затем посмотрел на друзей. – Как хотите, мужики, но я здесь не останусь. Кощунство это – успех соком обмывать! Короче, берем закуску и идем ко мне. У меня там еще два полных бурдюка с медовухой стоят.

– Я не понял! – теперь пришла Сенина очередь возмущаться. – А где третий?..

И, похватав со стола закуску, причем Андрюша – сразу в обе руки, трое ментов, а следом за ними и Ингвина, демонстративно покинули окончательно притихшее собрание, тем самым лишив меня возможности доесть аппетитный кусок, кота им всем троим на поповскую лысину!..

Глава 4

– Не, мужики, не нравится мне у гномов, – заявил Ваня Жомов, ковыряя заусенцы на корявых пальцах. – Мутно тут все как-то. Как в казарме первые полгода. Валить отсюда надо, да побыстрей.

– Да, порядочки у них тут еще те, – с тяжелым вздохом согласился с ним Попов. – По звонку просыпайся, по звонку ложись. Жрать, опять же, строго в определенное время дают. И ведь не учитывают, гады, что организм у людей по-разному устроен.

– Ой, да перестаньте вы плакаться! – махнул рукой на обоих жалобщиков Сеня Рабинович. – Один день в Свартальхейме всего-то и побыли. Сегодня уже и уйдем отсюда. Так что, потерпите. Тем более что тебе, Ваня, давно пора к какому-нибудь порядку приучиться. Да и кабану этому небольшая диета только на пользу пойдет.

– Да пошел ты!.. – одновременно указали Рабиновичу маршрут Попов с Жомовым и, переглянувшись, заржали, как лошади перед забегом.

Четверо пилигримов сидели в комнате Рабиновича, заняв седалищами все доступные возвышенности. Сеня с Ингвиной расположились на кровати, Попов занял единственный в помещении табурет, а Ваня взгромоздился прямо на стол. Горыныч сверкал шестью глазами из полутемного угла, заваленного дорожными мешками, а мне только и оставалось, что бесцельно шляться по комнате, удивляясь, почему в подземельях не водятся блохи, и мечтая по возвращении домой заставить Сеню переселиться куда-нибудь поближе к слою магмы.

На лицах присутствующих на незапланированном совещании не наблюдалось ни малейшего следа вчерашней попойки. Да, собственно говоря, то, что происходило вечером, попойкой язык не поворачивался назвать. Два бурдюка с медовухой оказались слишком маленькой дозой для трех бездонных глоток. Для трех потому, что Ингвина была в трауре по волосам и пить отказалась! Да к тому же и настроения для нормального отдыха подходящего не было, поскольку проклятые гномы своим сухим законом обломали друзьям весь кайф. В общем, выпить-то вчера менты выпили все, но впервые за много лет не пошли разыскивать, чем «догнаться», а понуро разошлись спать. О каком уж тут похмелье говорить!

А утром всех ждал сюрприз. Оказалось, что подъемы в Свартальхейме устраивает местный аналог коменданта общежития или армейского старшины. Привыкший к установленным порядкам и совсем не ожидавший подвоха, трезвоня огромным для своего роста колоколом, он спокойно тащился по коридору, поднимая трудолюбивых гномов на работу. Нельзя сказать, что менты трудиться не любили. Может быть, любовь к работе и теплилась где-то в их многострадальных от общения со всевозможными преступными элементами душах, но они о ней не знали ничего. Просто им об этом чувстве еще никто не говорил.

Гном с колокольчиком оказался первым существом, попытавшимся объяснить доблестным российским служителям правопорядка, что такое работа. И нет вины этого бедолаги в том, что он не знал народной пословицы, согласно которой первый блин всегда бывает комом. Но вот с гномом вышло некоторое несоответствие вековой мудрости. Первым «блин» сказал Жомов, а комом стал диверсант с колокольчиком, которого Ваня, следуя старой привычке выключать будильник, просто запулил в стенку коридора. После чего в коридоре наступила гробовая тишина, и оставшаяся часть обитателей гномьего общежития проспала на работу.

Впрочем, ментам поспать так и не удалось. Пришедший в себя ходячий будильник тут же побежал жаловаться непосредственному начальнику о беспрецедентном случае саботажа на вверенной территории. Начальник, толком не разобравшись, о ком идет речь, послал для усмирения недовольных побудкой целый отряд местных пионерских горнистов в легких кольчугах, простеньких шлемах и с деревянными дубинками в руках. Жомова они разбудили. Естественно, на свою голову. И буквально через несколько секунд один за другим вылетели из комнаты, растеряв по дороге шлемы с дубинками и перебудив звяканьем кольчуг о стену всю еще спящую часть общаги.

После такого тарарама никто из ментов заснуть уже не мог. Поорали немного на Жомова, не давшего поспать, порычали на Стурла, пришедшего извиняться за поведение орды будильников, обругали снующих мимо гномов, прикрикнули друг на друга просто так, в качестве разминки, и разошлись по комнатам, чтобы одеться к завтраку. Ну а после принятия пищи собрались в комнате у Рабиновича, ожидая прибытия Стурла на дрезине. Тот не заставил себя долго ждать.

– Благородные странники и героическая воительница, – слащаво улыбаясь, проговорил гном, входя в комнату к ментам. – Мне было бы горько и стыдно, если бы вы, побывав в Свартальхейме, не посмотрели нашу бесподобную мастерскую и братьев Ивальди за работой. К тому же я хочу продемонстрировать вам абсолютное оружие, ради доставки которого в Асгард пожертвовала вчера своими волосами прекрасная Ингвина.

– Попрошу не путать, добрый гном, – грозно проговорила воительница и потрясла пальцем перед носом у Стурла. – Я пожертвовала волосами ради спасения чести Сив и Тора, а не из-за какого-то там вашего оружия.

– Хорошо-хорошо. Пусть будет так, – торопливо согласился гном, уже успевший понять, что с этой девицей лучше не спорить. – И все-таки давайте для начала проследуем в мастерскую.

Собственно говоря, смотреть на примитивные тисочки, верстачочки и наковаленки гномов не хотел никто. Однако Сеня Рабинович настоял на экскурсии, поскольку не хотел обижать одного из правителей Свартальхейма, так страстно стремившегося удивить гостей передовой технологией в области гномьих вооружений. На Сеню поворчали, но с вынужденной экскурсией пришлось смириться. Впрочем, довольно скоро все до единого позабыли о своем нежелании посетить мастерскую.

– Эйтри, поди-ка сюда! – проорал Стурл куда-то в глубь мастерской, стоило только экскурсантам переступить порог. – У нас гости.

Вчерашний мастер в тех же самых рукавицах и фартуке, будто и не снимал их на ночь, предстал пред ясные очи своего начальства вкупе с экскурсантами. Хмуро теребя себя за куцую бороденку, он поинтересовался: чего его светлости угодно?

– Будь добр, принеси сюда, пожалуйста, Гунгнир и волосы для Сив, – крайне вежливо попросил мастера Стурл, отчего его подчиненного просто-напросто перекосило, как чугун на переплавке. – И поживее!

Эйтри развернулся и крайне неторопливым шагом отправился туда же, откуда пришел. Отсутствовал он каких-то пару минут, а потом возвратился назад, неся в одной заскорузлой руке, с которой рукавицу все-таки снял, парик из волос воительницы, а в другой – какую-то жердину, отливающую странным синеватым металлическим блеском.

Менты с видом настоящих ценителей кустарного искусства осмотрели демонстрационные вещи. Парик для Сив и в самом деле выглядел великолепно. Волосы были прекрасно уложены и, украшенные золотыми нитями и сверкающей диадемой, казалось, выглядели даже великолепнее, чем на голове у недавней хозяйки. Впрочем, Ингвину этот отрезанный ломоть теперь волновал мало. Она уже принесла свою жертву богам и больше о ней вспоминать не хотела. Куда больше воительницу заинтересовала та железяка, что притащил к гостям Эйтри.

При ближайшем рассмотрении железяка оказалась довольно искусно сделанным копьем. Она казалась отлитой из цельного куска металла и должна была бы весить килограммов пятьдесят, если не больше. Именно поэтому Ваня Жомов удивленно вытаращил глаза, когда увидел, с какой легкостью Ингвина примеряет его к своей руке. Стурл перехватил этот взгляд, как бродячий пес кусок дармовой колбасы.

– Удивляетесь? Попробуйте сами, благородный Жомовсен, – улыбнулся коротышка и, когда Ваня ощутил в руках фантастически невесомый вес копья, пояснил: – Это мифрил. Металл, нужно сказать, как исключительной красоты, ковкости и твердости, так и несравненной легкости. Стоит он, конечно, бешеных денег, но в качестве подарка асу подойдет лучше всего. Пойдемте. Опробуете копье на нашем полигоне.

Полигон гномов оказался просто еще одним тоннелем в скале, только, в отличие от остальных, основательно загаженным. Пол в этом коридоре устилали каменные обломки и остатки боевой амуниции. На стенах красовались черные пятна сажи от обильных пожаров, а в дальнем конце стояло несколько манекенов. Стурл предложил Жомову бросить копье в одну из мишеней, что Ваня и сделал с огромным удовольствием. Шутка ли?! Когда еще обычному сотруднику милиции удастся подержать в руке копье, предназначенное для самого верховного бога!

Ваня бросил Гунгнир несколько раз. И хотя в мишень попал лишь однажды, результатом оказался вполне доволен. Поскольку легонькое копье, по весу едва ли превышавшее алюминиевую лыжную палку, пробило навылет прочный стальной доспех и так сильно застряло в каменной стене, что Ивану едва удалось вызволить его оттуда. Затем оружие опробовала Ингвина. Попадать в мишени у нее получалось чаще, хотя и не с таким ошеломляющим результатом. Однако и она промазала пару раз. Сеня презрительно фыркнул.

– Это и есть ваше абсолютное оружие? – язвительно поинтересовался он. – Или это только преддверие развлечений?

– В некоторой степени вы правы, благородный Робинсен, – покорно кивнул головой гном. – Это всего лишь первая разработка копья. Первоначально Гунгнир планировалось сделать супербронебойным, способным поразить любую защиту, а также придать ему качества, способствующие непременному попаданию в цель. Однако, судя по всему, осуществить задуманное не удастся.

– И что же вам мешает? – не унимался Рабинович, ожидания которого были столь жестоко обмануты жалким зрелищем гномьего «абсолютного оружия».

– Видите ли, согласно проекту для создания Гунгнира нужно было использовать еще два компонента, помимо существующих, – развел руками Стурл. – Это разрыв-трава, позволяющая оружию пробивать абсолютно все преграды, и эликсир Хели, способный придать оружию возможность стопроцентного попадания в цель, каким бы неуклюжим ни был его хозяин. Ведь согласитесь, что самое притягательное для всех существ – это смерть. Ты можешь делать все, что хочешь, быть, где желаешь, но когда смерть тебя к себе притянет, ты забудешь обо всем и упадешь в ее объятия. Вот только добыть эти компоненты нам не удалось.

– Это почему? – заинтересованно спросил Сеня, внезапно почувствовав, что в воздухе запахло выгодной сделкой. Однако он ошибся.

– Дело в том, что на пути в Нидльхейм, царство смерти, которым правит Хель, стоит Глубинный Ужас, которого мы зовем Барлог, и еще ни один брисинг не смог пройти мимо него живым, – усмехнувшись, проговорил гном. – А разрыв-трава растет в небольшой горной лощине, окруженной со всех сторон снегами, и в это место невозможно попасть никому из жителей всех девяти миров. Начиная от Нидльхейма, кончая Асгардом. И мы рассчитываем на вашу помощь…

– Ну уж нет, извините, – засмеялся Рабинович. – У нас своих дел по горло. Мы вам с волосами помогли? С чего это вы решили, что мы будем помогать вам и дальше?

– Во-первых, потому, что, начав помогать победе альянса светлых сил против армий етунов, глупо останавливаться на полпути, – в голосе Стурла внезапно зазвучал металл. – А потом, я боюсь, у вас просто нет другого выхода. Не выполнив нашу просьбу, вы просто никогда не выйдете из Свартальхейма и погибнете вместе с нашим миром!.. Мы не жестокий народ. Но когда речь идет о спасении вселенной, приходится идти на определенные жертвы. Вы меня понимаете?

– Еще бы, – усмехнулся Сеня. – Не могли бы вы отойти в сторонку? Мне нужно посоветоваться с друзьями.

Кивнув головой, гном отошел на приличное расстояние и приготовился ждать ответа. А обсуждение продолжалось недолго. Первой из пилигримов, высказавшихся за оказание технической помощи брисингам, оказалась, естественно, Ингвина. Только одна мысль о том, что она может принять участие в создании оружия для самого Одина, привела девицу в такой дикий восторг, что она едва в ладоши не начала хлопать, как восьмиклассница, узнавшая о болезни «физички».

В некоторой степени ее восторги поддержал, неожиданно для Рабиновича, Андрюша Попов. Видимо, втайне давно тосковавший по своей лаборатории, криминалист захотел попробовать заняться фитомагическими опытами в вотчине аборигенов. К тому же Андрюша, давно болевший скандинавскими мифами, не хотел упускать возможность принять в их создании самое непосредственное участие. Пусть и в параллельной вселенной. Заявив о том, что готов помочь гномам с усовершенствованием Гунгнира, Попов поверг Сеню в такой шок, что тот минуты три не мог закрыть рта и смотрел на Андрюшу, как бандерлог на удава.

Из всей команды против задуманной Стурлом акции высказался только Горыныч. Трехглавый пессимист завел свою обычную песню: «Мы не должны передавать какие бы то ни было современные технологии в руки аборигенов». Андрюша Попов вступил с ним в жаркий спор и через пару минут смог доказать, что эликсир Хели и разрыв-трава не есть современные технологии. Горынычу пришлось сдаться, и Сеня с тоской во взгляде повернулся к Жомову.

– Ну а ты что скажешь? – увидев физиономию Ивана, уже без надежды поинтересовался Рабинович.

– А мне по фигу, – пожал плечами Жомов. – Если будет выпивка и возможность с кем-нибудь подраться, можно и задержаться тут на пару дней.

– Скучно Афонюшке на чужой сторонушке, – усмехнулся в ответ Сеня. – А Ване по фигу где жить, дали б только морду бить!

– Сам дурак, – вздохнул Жомов и вновь запустил недоделанным Гунгниром в ростовую мишень на другой стороне полигона.

– И все же я считаю, что нам нужно как можно быстрее добраться до Асгарда, – в последний раз попытался убедить друзей Рабинович. – Мы и так уже застряли здесь слишком надолго.

– Во-первых, Сеня, день-другой ничего не решает, – возразил ему Попов. – А во-вторых, как ты собираешься без помощи гномов попасть в Асгард?

– Благородный Робинсен, – поддержала его Ингвина. – Стыдно доблестному воителю и могущественному ворлоку перед лицом всеобщей опасности думать о личной выгоде. Мы должны сделать все возможное, чтобы помочь асам в борьбе за правое дело. Лично я остаюсь и сделаю все, что потребует брисинг Стурл!

Это было последней каплей. Несчастный Рабинович, что-то невнятно пробормотав себе под нос, направился в сторону ожидавшего их решения гнома. Но Сеня не был бы самим собой, если бы даже из поражения не попытался извлечь личную выгоду. Он шел к Стурлу нарочито медленно, пытаясь придумать, что именно потребовать от гнома за помощь отряда пилигримов в создании супероружия для асов.

– Что вы решили? – напряженно поинтересовался Стурл, глядя в бесстыжие зенки Рабиновича.

– Сначала я хочу узнать, что именно нам предстоит сделать, – начал Сеня торг, пытаясь не прогадать при получении вознаграждения.

– Видите ли, эрл Робинсен, в Асгарде существует несколько богов, чье влияние на исход Рогнарек окажется решающим, – прокашлявшись, заговорил гном. – Во-первых, это Один, которого мы и пытались вооружить Гунгниром. Во-вторых, это Тор Одинсен. И для него у нас тоже есть подарок, молот Мьелльнир. Однако и он требует доработки. О Локи мы уже говорили, но вооружать его, как вы понимаете, было бы верхом глупости. Ну и последний бог, который не столько может проявить себя в Рогнарек, сколько снабжает нас подножным кормом, это Фрейр, бог Дождей и земных плодов. Для него мы пытались сделать корабль Скидбланднир, которому, куда бы он ни плыл, должен всегда сопутствовать попутный ветер, а доплыв до места, его можно сложить, как носовой платок, и убрать в кошель…

– Вот это вы загнули, – рассмеялся Рабинович.

– Да, – горестно вздохнув, согласился с ним Стурл. – Скидбланднир оказался нам не по зубам. Однако мы только техники, а в его изготовлении потребна отличная магия. Мы надеемся, что такие великие ворлоки, как вы, легко решат эту простенькую задачу.

– Ни хрена себе, простенькую! – возмутился Сеня. – Над такой работкой можно вообще сто лет корпеть. И вы хотите получить все это лишь за предоставление нам транзита в Асгард? Который, кстати, уже был нам обещан…

– Попрошу не путать! – возмутился гном. – После передачи в нашу собственность волос вашей спутницы речь велась только о пропуске вас в Свартальхейм, и ни о чем другом. Вечно вы, люди, все понимаете не так, как говорите, а потом обвиняете гномов в вероломстве!

Сене крыть было нечем. Он вспомнил, что действительно был обведен Стурлом вокруг пальца, словно младенец сказками о Деде Морозе. Но кто сказал, что Рабинович вот так просто должен взять и признать свое собственное головотяпство и невнимательность?! Сеня устроил Стурлу настоящую словесную баталию в духе лучших традиций современных политиков. Вот разве что стакана с водой у него под руками не оказалось. И гном, совершенно не подготовленный к лексике одесского Привоза, вскоре вынужден был капитулировать. После чего довольный Рабинович вернулся к друзьям.

– Мы беремся за эту работу, – торжественно провозгласил он так, будто только что единолично принял окончательное решение, а не выторговывал всего лишь более выгодные условия. – Времени у нас мало, поэтому придется разделиться. Ты, Андрюша, останешься с Горынычем в Свартальхейме и попытаешься им построить Скидбланднир. Стурл вас ознакомит с разработками. Мы с Ингвиной пойдем собирать лютики в горах…

– Очень трудная работа, – прокомментировал Попов.

– Заткнись, Андрюша, – почти беззлобно ответил на его ехидство Сеня. – Разрыв-траву должны собирать мужчина и женщина. Могу предложить тебе эту работку, если горишь желанием побыть скалолазом.

– Спасибо, нет! – усмехнулся Попов. – Нас и тут неплохо кормят.

– Вот тогда и молчи, – огрызнулся Рабинович. – А Ванюша у нас пойдет разбираться с Барлогом, Глубинным Ужасом подземелий.

– Это что же, я в одну харю туда попрусь? – удивленно поинтересовался Жомов. – Ломы.

– Ну-у, можешь Мурзика с собой взять, – пожал плечами Сеня. (Эй, а меня кто-нибудь спросил, хочу ли я спускаться в местный аналог ада?) – Вон, видишь, пес уже согласен! А вас туда на дрезине гномы доставят. Так что, думаю, в один день обернемся.

На том и порешили. Стурл, узнав о таком обороте дела, улыбнулся так, что едва не порвал себе щеки. Он тут же вызвал местное рельсовое такси и предложил основательно перекусить перед дорогой. Жомов попытался было потребовать к обеду выпивки, однако сник под тяжелым взглядом Рабиновича и согласился не пить до окончания операции. Но зато потом пообещал оторваться на всю катушку. Никто против этого не возражал.

В этот раз пилигримы обедали не в огромном банкетном зале, а в уютной пещере Стурла, выдержанной в псевдоготическом стиле. Кроме тонкой резьбы по камню, украшавшей стены, от жилищ обитателей Митгарда эту комнату отличало еще и полное отсутствие оружия. Сеня поинтересовался, почему на стенах нет мечей, щитов, копий и прочих инструментов военно-разделочного ремесла. Гном снисходительно улыбнулся.

– Эрл Робинсен, мы же не какие-нибудь варвары, – развел руками он. – Каждое цивилизованное общество делится на касты, и воюют у нас те, кому это положено по трудовому договору. Я же принадлежу к администрации Свартальхейма, и мне эти погремушки ни к чему.

Ингвина презрительно фыркнула в ответ на эти слова, всем своим видом давая понять, какой именно частью удобрений она считает подобное положение дел. Рабинович решил не развивать тему и перевел разговор в другое русло, потребовав от Стурла подробных инструкций о предстоящей друзьям работе. Естественно, сначала для себя и Ингвины. Гном с радостью согласился.

К удивлению Сени, оказалось, что боги Асгарда устанавливают отнюдь не все законы девяти миров, которые, согласно преданию, и создали сами. По одному из этих законов, которые асы не в силах нарушить, вход в долину, где растет разрыв-трава, закрыт даже для них, во избежание получения очевидных преимуществ в предстоящем Рогнареке. Именно поэтому Стурлу и понадобилась помощь ментов.

– Стоп, стоп, стоп! – остановил его рассказ Рабинович. – Как я понимаю, Ингвина тоже не имеет права войти в эту долину, поскольку принадлежит вашей вселенной. Как же она тудапопадет?

– А это уже ваша забота, эрл Робинсен, – хитро прищурился Стурл. – Все-таки мы работу оплачиваем. И оплачиваем хорошо. А уж это ваше личное дело, каким образом ее выполнить. Нам важен результат.

– Это о какой плате он говорит? – удивленно поинтересовался Попов. – Сеня, ты опять взялся за свои торгашеские замашки? Ты когда-нибудь хоть что-то делаешь, не стараясь на этом заработать?

– Андрюша, если бы ты у нас в ментовке зарплату невесть за что не получал, ты бы стал работать? – возмутился Рабинович и, не обращая внимания на попытки Попова возразить, закончил тему: – Здесь мы тоже, можно сказать, стоим на страже порядка. Причем не в отдельно взятом районе, а в целой вселенной. По-моему, любой труд должен вознаграждаться. Впрочем, если тебе не нужна твоя доля, можешь отказаться.

Попов к альтруистам не принадлежал, поэтому отказываться от гонорара не собирался. Да и цеплялся он к Рабиновичу не от злобы или зависти, а большей частью просто по привычке. Вот и сейчас, пробормотав что-то невнятное себе под нос, Андрюша решил, что обязанность по подкалыванию Рабиновича выполнена и можно спокойно приниматься за обед, а Сеня продолжил расспросы Стурла.

Гному, собственно говоря, добавить к сказанному было почти нечего. Какие опасности могут ждать Сеню с воительницей в запретной лощине, он не знал. Как не знал и того, кто такой Барлог. Единственное, что он знал про Глубинный Ужас, так это то, что, пытаясь спуститься в Нидльхейм, экспедиции брисингов постоянно натыкались на какое-то невообразимое чудовище и с позором бежали назад.

– Да-а, веселая история, – хмыкнул Рабинович. – Ты там поосторожней, Ваня.

– Не учи омоновца дубинкой махать, – широко усмехнулся Жомов. – Разберемся с этим монстром.

– Кстати, насчет дубинки! – Сеню вдруг посетила неожиданная идея. – Ванек, помнишь, мы с гиппогрифом ничего сделать не могли? А что, если этот Барлог такой же тварью окажется?

– Тогда хреново будет, – простодушно пожал плечами Жомов. – Но что-нибудь мы с Мурзиком придумаем. Да, псина?

Меня только сюда не нужно впутывать! Сами голову в петлю суете, так хоть пса невинного пощадите!

– Фу, Мурзик. Чего-то он сегодня гавкает весь день, – буркнул Рабинович, удивленно посмотрев на меня, а затем обернулся к Ивану: – А и придумывать ничего не нужно…

Оказалось, что Сеня уже изобрел стрелковое оружие. Он напомнил Жомову, что случается, когда милицейская дубинка в этом мире соприкасается с металлом, а затем предложил простейшее оружие в борьбе с теми тварями, на которых нет брони. Нужно было просто бить дубинкой по металлическим шарам, как в лапте или бейсболе, а уж они потом, получив приличное ускорение, и сами разнесут все в пыль. Толчком для создания новой боевой технологии послужил недавний визит к Тьяццы и вышибание Жомовым огромных дверей при помощи медного таза. Правда, об этой части истории Рабинович тактично умолчал.

– В общем, так, Стурл, – потребовал он от гнома. – Приготовь-ка каждому из нас по два десятка серебряных шаров размером с хорошее яблоко.

– А почему именно серебряных? – с набитым ртом поинтересовался Попов. – Опять, еврей, мздоимствуешь?

– Позволь тебе напомнить, боров, если ты уже с мясом собственный ум сожрал, что мы находимся в мире, живущем по магическим законам. – Рабинович испепеляюще посмотрел на Андрюшу. – А раз так, то здесь могут водиться твари, которых только серебром и убьешь. Ясно?

– Да пожалуйста, – пожал плечами Попов. – Только мне это добро не суйте. Я его повсюду с собой таскать не намерен. У меня и так всякой дряни целый мешок.

Последним пунктом на повестке дня импровизированного совещания был чудесный корабль Скидбланднир. Даже Попов, вдруг возгоревшийся, словно пионерский костер, желанием попробовать себя в качестве мага, крайне скептически отнесся к возможности изготовления такого судна. Конечно, своеобразная единица военно-морских сил Асгарда непременно пригодилась бы богам в борьбе с проклятыми фашистскими оккупантами в лице мирового змея Ермунгарда, но в этот раз гномы, похоже, переборщили! Об этом им и поведал Сеня Рабинович. Однако у идеи мистической посудины неожиданно нашелся приверженец в лице вундеркинда Горыныча.

– Я думаю, здесь может быть использован принцип взаимосоприкосновения миров. Или так называемого пятого измерения, – задумчиво проговорил он. – Пожалуй, можно попытаться создать корабль, трансформативный в пределах нескольких параллельных вселенных, и сделать этот процесс полностью аморфным…

– Что он сказал? – почему-то шепотом поинтересовался Стурл у Рабиновича.

– Не обращай внимания, добрый гном, – усмехнулся Сеня. – Эта милая паранормальная птичка иногда заговаривается.

– Я думаю, что мы с Андреем сможем попытаться сделать эту штуку, – не обращая внимания на издевку Рабиновича, продолжил Ахтармерз. – Только мне сначала нужно посмотреть ваши разработки, уважаемый Стурл.

– Хорошо, я пришлю к вам братьев Ивальди, – кивнул головой карлик. – Они в технике лучше меня разбираются.

На том и порешили. Попов, радуясь тому, что его хоть один день не будут тормошить и заставлять передвигать ногами во всевозможных направлениях сразу, умял целых четыре порции обеда. Причем если Ингвина отдала ему свою добровольно, поскольку наедаться перед возможной битвой было не в правилах воительниц, а Горыныч о своей позабыл, погрузившись в сложные физико-химико-магические вычисления, то у зазевавшегося Жомова и беспечного Рабиновича еду Андрюша попросту стащил и не заметил, как съел. За что тут же и получил свою порцию вежливых эпитетов.

Впрочем, Рабинович буянил по поводу пропавшей еды не так сильно, как можно было бы предположить. В тот момент, когда обнаружилась пропажа съестных припасов, его больше заботило то, как протащить Ингвину в запретную долину. Сеня попытался узнать у гнома, как именно действует этот запрет, однако ничего, кроме «туда просто нельзя!», от карлика не добился. В итоге Рабинович был вынужден перестать ломать голову и попытаться найти решение проблемы уже на месте.

К тому времени, когда Попов умял последнюю порцию съестного, не успев стащить мясо только у меня, посыльный гном притащил в пещеру востребованные Рабиновичем серебряные шары. Видимо, словосочетание «хорошее яблоко» брисинги воспринимали совершенно не так, как остальные существа, поскольку каждый из серебряных шаров был на самом деле копией яблок. Причем таких мизерных, что в огромной лапе Жомова эти яблочки исчезали полностью.

– Вы что, сэкономить на нас решили? – возмутился Сеня, увидев, насколько невеликим по размеру оказался его заказ. Стурл, вытаращив от изумления глаза, попытался что-то возразить, но ему этого сделать не дал Ваня Жомов.

– Да какая тебе разница, Сеня? – поинтересовался он. – Размер не имеет значения. Главное, чтобы летали хорошо.

Он подкинул одно из серебряных яблок вверх и слегка приложился по нему своей дубинкой, после чего стало ясно, что летают шарики лучше некуда! Серебряный сухофрукт от соприкосновения с «демократизатором» решил продемонстрировать, что он тоже птица. Причем бронебойная. Яблочко попало в какую-то металлическую вазу, как позже оказалось, сделанную из бесценного мифрила, расплющило ее в лепешку и, срикошетив, выбило из каменной стены целый рой крошки, засев там навеки.

– Ты охренел, урод? – завопил Попов, на которого опустился основной слой каменной пыли, умудрившись даже забиться в открытый рот. – Тебе что тут, поле для гольфа?

От Андрюшиного крика осыпалась еще часть стены, похоронив под собой нескольких вездесущих крыс, видимо, решивших, что они находятся на корабле во время обстрела эскадры противника, и собравшихся смыться подальше. Та каменная крошка, что заполонила собой стол, также поторопилась сняться с недавно насиженного места и нашла временный приют на Стурле, сидевшем напротив Попова. У остальных просто заложило уши, если не считать Горыныча, свалившегося со стола.

– Воистину, эрл Жомовсен – Железный кулак! – восхищенно проговорила Ингвина, как только смогла прочистить уши. – Уж не знаю, сможет ли даже благородный Робинсен, Победитель етунов, повторить подобный удар.

– Проще простого, – усмехнулся Рабинович и, несколько раз подкинув серебряный шар на ладони, убрал его в мешок. – Впрочем, разрушений на сегодня достаточно. А то я боюсь, что доброму Стурлу придется подыскивать себе новые палаты.

– И тебе тоже. В реанимации, если только попробуешь что-нибудь отчудить, – сердито пообещал Попов. – Что вы за идиоты? Пожрать человеку спокойно не дадут.

Сеня собрался что-то ответить, но в этот момент, перепуганные страшным грохотом и истошным ревом, в комнату ворвались вооруженные стражники брисингов, числом так около двух десятков. У Вани тут же сработал нормальный рефлекс омоновца, который всегда включается у него при виде несанкционированной демонстрации, вооруженной холодным оружием. Попросту говоря, Жомов собрался испытать второй шарик на этом сборище консервированных кротов, но Сеня вовремя поймал его за руку.

– Ваня, мы не дома, – строго проговорил он, угадав, что творится на душе у друга.

– А жаль, – вздохнул Жомов и спрятал шар в карман.

Стурлу довольно быстро удалось успокоить перепуганную охрану, выпроводить ее из комнаты и вызвать внутрь уборщиков. Некоторое время, пока в покоях административной «шишки» подземных коридоров наводили порядок, все присутствующие молчали. Каждый думал о своем, и лишь Стурл мечтал поскорее убраться подальше от чужестранных головорезов. Наконец, когда уборка была закончена и драгоценную вазу утащили на переплавку, гном проговорил:

– Ну, вы пока готовьтесь. Не буду вам мешать. – И опрометью выскочил в коридор.

– Чего это с ним? – удивленно поинтересовался Жомов, глядя карлику вслед.

– Он, Ваня, просто расстроился, что ты ему в голову не попал, – съехидничал Попов.

– Ну, так надо было попросить, а не бегать, – простовато ответил Жомов, а потом вдруг широко улыбнулся. – А ты, Андрюша, на закуску яблочко не хочешь?

– Да пошел ты!.. – завопил в ответ Попов, отчего оставшиеся в живых крысы тут же отбросили копыта, а завершивший восхождение на джомолунгму стола Горыныч вновь обрушился вниз.

– Я отказываюсь работать в таких условиях! – обиженно завопил он и, увеличившись в размерах, заглянул прямо в глаза Андрюше. – К тому же, если это среднечастотное звуковое орудие не прекратит давать залпы по мирным жителям, то немедленно заявлю ноту протеста в ООН и Гаагский трибунал. Здесь вам не Косово, а вы не янки!..

– Фу! Зубы сначала почисти, – поморщился Попов и отодвинул башку Ахтармерза в сторону.

– И ты, Брут?! – расстроился Горыныч и, мигом потеряв объем, спрятался под столом.

Впрочем, просидел он в своем укрытии недолго, поскольку в комнату, вежливо постучавшись, приперлись два братца Ивальди, в фартуках и рукавицах, перепачканные с ног до головы сажей. Местные Кулибины, помноженные на Левшей и возведенные в степень Циолковских, притащили с собой какие-то свертки пергамента и разложили их на столе.

– Вот проект Скидбланднира, – шмыгнув носом, пробасили они. – Вот только что-то не состыковывается у нас…

– Ну, не будем вам мешать. Кроите, – милостиво разрешил Рабинович и поднялся со скамейки. – Пошли, что ли, добытчики? Подвиги нас уже заждались! Мурзик, за мной!

Жомов с Ингвиной безропотно покинули насиженные места и собрались маленькой стайкой двинуться к выходу. Пришлось срочно прикинуться инвалидом, потерявшим слух в результате поповских вокальных упражнений, и никак не реагировать на команды. Однако Сеня не внял моим переживанием. Он пристегнул к ошейнику поводок и сунул тот в руки Жомова. Я попытался было упереться в мраморный пол всеми четырьмя лапами, но затем передумал (а что еще оставалось) и покорно поплелся вслед за Жомовым.

За дверями экспедицию уже ждал переодевшийся в чистый балахон все того же синего цвета Стурл и несколько вооруженных секирами брисингов. Гном пояснил, что это почетный эскорт и проводники для новоявленных добытчиков волшебных ингредиентов. Стурл пояснил, что до конца жилой зоны этого уровня они поедут все вместе, а затем их дороги разделятся. Жомова ждет путь вниз через пограничную зону, населенную горными троллями, а Рабинович с Ингвиной отправятся к поверхности, где им придется преодолеть карстовые пещеры, населенные разрозненными бандами кочующих орков.

– Та-ак, – угрожающе протянул Рабинович. – А почему об этом раньше не было говорено?

– Ну, я не хотел вас излишне волновать, – пожал плечами Стурл. – К тому же наш спецназ прекрасно обучен борьбе с этими выродками падших брисингов. Поэтому на пути туда вам волноваться нечего. Отряды расчистят вам дорогу.

– А обратно? – Казалось, Сеня сейчас переймет мои повадки и с удовольствием вцепится излишне заботливому гному в горло. – Обратно кто нас поведет?

– Стыдитесь, благородный Робинсен, – презрительно фыркнула воительница. Если бы на ее месте был Попов, то он тут же заработал бы смачную оплеуху. – Вам ли, Победителю етунов, печалиться о десятке-другом вшивых орков?

– Действительно, что мне печалиться, когда рядом такая суперменша, – зло пробормотал Сеня себе под нос. – Ладно. Поехали.

Почетный эскорт проводил друзей до двух огромных дрезин, забитых по самые бортики закованной в железо ордой гномов. Как оказалось, это и были обещанные отряды спецназа, призванные обеспечить добытчикам увеселительную прогулку до конечных остановок их маршрутов. Третья дрезина, занимавшая поул-позишен этого гандикапа, была пуста, и на нее взгромоздились путешественники вместе со Стурлом. В таком порядке они и добрались до границ жилой зоны.

– Ну а теперь мы расстанемся, – торжественно проговорил Стурл, пихая в руки Рабиновича портреты разрыв-травы и карту пути к долине. – Желаю вам легкого пути и осуществления всех замыслов.

– Да пошел ты! – буркнул Рабинович и посмотрел на Жомова. – Пса мне береги! – А затем обернулся к гномьему спецназу: – Вперед, орлы! Вас ждет величие…

Глава 5

Наши шаги гулко отдавались под сводами подземелья. Точнее, грохотали башмаки Жомова, но и я, как ни старался спрятать когти, все равно противно цокал ими по шершавому камню. Не разбираюсь, какой он был породы, но стачивал когти этот дурацкий кирпич не хуже, чем точильный камень. Вот уж когда я позавидовал тому самому мопсу в башмаках, о котором вам уже рассказывал!

Бренчащий жестью отряд маринованного спецназа гномов отстал от нас примерно двадцать минут назад. Хотя, кот его знает, как это ненормальное время ведет себя в пещерах. Сколько ни ломай голову, никогда не угадаешь, минута прошла или час, когда вокруг ничего не происходит и ничего не меняется. Одни и те же стены, один и тот же звук шагов и надоедливое эхо, пытающееся нас клонировать, едва мы оказывались в чуть более широкой пещере, чем двухметровый коридор.

Наше путешествие до границ Свартальхейма прошло на удивление спокойно. Сначала мы добрались на дрезине до таких же медных ворот, какие отделяли страну брисингов от Митгарда. Потом, провожаемые траурными взглядами пограничной стражи, вместе с двумя десятками гномов, выстроившихся клином в авангарде, направились дальше. Через пограничную зону в сторону владений Хель. При этом гномы постоянно клацали зубами, едва ли не громче лязга собственных железных башмаков, при одной мысли о том, что сейчас откуда-нибудь на нас свалится шайка пещерных троллей.

Кстати, тролли на нашем пути так и не появились, и я без единого вздоха сожаления простился с возможностью увидеть этих лохматых монстров. Жаль, что на время. Поскольку, по закону Мэрфи, если неприятность может случиться, она случится непременно. И тролль появится именно тогда, когда рядом не окажется ни одного брисинга.

Впрочем, вы не подумайте, что я испугался каких-то лохматых идиотов, превращавшихся в камень на дневном свету. Во-первых, потому что я и не таких чудищ видал. Во-вторых, со мной Ваня Жомов с «демократизатором». А в-третьих, разбираться с троллями придется именно ему. И единственное, чем я смогу помочь в этом случае, так это не попасть под залп серебряных яблок. Ну а уж с ролью главного нюхача и слухача экспедиции я преспокойно справлялся.

Впрочем, о троллях пока думать было еще рано. Командир отряда, расставаясь с нами, твердо обещал, что никаких троллей до самого Барлога не будет. А ведь кроме Глубинного Ужаса гномов нас ждала еще и Хель. То есть по наши души образовалась уже солидная очередь, и опоздавшим на обед троллям вряд ли стоило на что-нибудь рассчитывать. Именно поэтому мы бодро и весело шагали вперед, радуясь тому, как ловко обдурили этих идиотов. Ха-ха!.. Мне тоже не смешно.

Да и вообще, похоже, единственным радостным существом на много километров вокруг был Ваня Жомов. Идет себе спокойно, тащит в карманах бушлата боезапас шаров, на спине волочет охапку факелов и маленькую котомку с провизией и при этом успевает еще песенку фальшиво насвистывать. Глядя на него, мне иногда спросить хочется: он просто тормоз, или еще ничего на свете не придумали такого, что могло бы его надолго из колеи выбить? Тут его Барлог с колуном и тролли с носилками ждут, а ему весело, будто на дежурстве возле борделя.

Уж не знаю, как там Барлог – скорее всего тот же Жомов с дубинкой, только заблудившийся, – но вот Хель крутая, даже несмотря на то что считается в определенных кругах самкой. Назвать ее женщиной язык не повернется, судя по тому, что рассказывал Андрюша Попов. Вы когда-нибудь видели полностью лысого пса?.. Нет? И я тоже. Но, согласитесь, зрелище ужасающее. Так вот, по словам нашего знатока скандинавских древностей, Хель – это то же самое, что Паша, только страшнее… Гав, ты! Опять реклама вспомнилась. К чему бы это?

В общем, Хель представляет собой жуткую бесформенную старуху, к тому же красно-синей расцветки. Причем это ее естественные цвета, а не грим болельщицы перед матчем ЦСКА – «Спартак». Уж не знаю, как такого эффекта добились местные косметологи – наполовину проварили, наполовину заморозили старуху, что ли? – однако вряд ли это сделало бабку красивее.

Мало того что и сама Хель – живой экспонат музея мадам Тюссо, так еще и подручные у нее дай бог каждому, не дай бог никому. Одна только служанка по кличке Вялость чего стоит, а уж об остальных и говорить нечего! Вы только послушайте, как там некоторые вещи называются. Например, главное блюдо на пиру зовется Голодом. Ложка – Истощением, а постель – Одром Болезни. В общем, не Хель, а мазохистка. А представьте, каково было бы Андрюше Попову, доведись ему погостить в этом царстве?! Наверное, он именно поэтому и был рад, что остался в пещерах Стурла чертежи изучать.

В общем, общение с Хелью не обещало быть приятным, даже если не учитывать ее зловредный нрав, заработанный во время передела собственности между скандинавскими группировками богов. Я вам уже говорил, что банда Одина отхватила себе самые лакомые кусочки. Так вот, Хель претендовала на один из них – Гимле. Что-то вроде курортной Калифорнии для здешних мертвых, где процветает игорный бизнес и все прочее. Но зря Хель точила зубы на такое доходное местечко и истекала слюной! Боевики Одина под предводительством Тора пинками спровадили ее оттуда и в качестве издевки оставили для кормежки нищенский квартал, где жили только одни злодеи, клятвопреступники, обманщики, убийцы и прочая шушера, к тому же еще отравленный ядовитыми испарениями. В общем, Хель имела зуб на всю шайку Одина и во время Рогнарек, естественно, выступила бы на стороне антиасовского альянса.

Именно поэтому меня больше всего заботило то, как бы старуха не прознала, для чего нам ее эликсир понадобился. Унюхай старая сине-красная фанатка ЦСКА, что мы намереваемся перемазать им оружие асов, она ни в жизнь нас из Нидльхейма не выпустит. Убить не убьет, чтобы мы, не дай бог, к Одину не попали, а вот в какую-нибудь тюрягу упрячет запросто. И превратимся мы из блюстителей порядка в самых банальных заключенных.

Впрочем, подобные проблемы заботили, похоже, только меня. Ваня плюхал рядом со мной, продолжая блаженно улыбаться, как гаишник при виде жезла. Удивительный человек! Как-то раз я видел такую сценку: стоит Ваня Жомов перед начальником отдела и блаженно улыбается. Подполковник на него орет, слюной, бедняга, исходит, как кабан перед корытом, а Ване по фигу. Ну, весело отчего-то парню. Начальник участка Жомову выговор влепляет – никаких изменений на физиономии. Подполковник ему дежурство внеочередное прописывает – та же блаженная улыбка. Переносит отпуск на зиму – никакой реакции. Несчастный «подпол» даже премии пригрозил его лишить, а Ваня по-прежнему счастлив. В итоге начальник участка сдался и, махнув на все рукой, сбежал с работы. В ближайший кабак, нервы лечить. А Ваню даже и это не задело! И знаете, почему этот здоровый амбал улыбался?.. Да просто с утра в тире лучше всех отстрелял. Вот так-то! А вы говорите, что оптимисты вымерли…

Вот так мы и дошли до конца тоннеля: я – раздумывая о превратностях жизни, а Жомов – насвистывая так ужасно фальшиво, что мне, честное слово, не раз хотелось его покусать. Неожиданно узкий коридор кончился, и мы оказались перед длинным каменным мостом без перил, пересекавшим глубочайшую пропасть. Ваня попробовал узнать, насколько она глубока, и бросил вниз увесистый булыжник. Однако сколько ни прислушивался, звука удара так и не услышал.

Мне-то что?! Я уверенно пошел вперед по мостику шириной едва ли больше полуметра, а вот Жомов замешкался. Не думаю, что он чего-то испугался. Скорее всего просчитывал возможности боевых действий на ограниченном пространстве. Однако стоять на пронизывающем, холодном ветру, который взялся невесть откуда, мне почему-то не понравилось. И я коротко гавкнул, призывая Жомова. Ваня пожал плечами и ступил на мост. Но не успели мы пройти и половину дороги над пропастью, как все окрестное пространство огласил дикий вой. Я невольно ощерился, а Жомов застыл, схватив дубинку на изготовку.

– Я ужас, летящий на крыльях ночи. Я жвачка, прилипшая к подошве вашего ботинка. Я бутылка водки, разбитая о вашу голову, – прерывая вой, раздался с противоположного конца пропасти истеричный крик, сменившийся невнятным бормотанием. – Так, по-моему, это не совсем то. А, вот! – И Барлог заорал снова: – Трепещите, смертные, ибо Ужас Глубин приближается к вам. Никто не смеет нарушать мой покой, ибо цена за это – смерть! Причем позорная.

– Ага, сейчас, – согласился с Барлогом Жомов и запустил по направлению голоса одно из своих серебряных яблок.

В этот раз Ваня постарался. Если в загоне у Стурла он лишь погладил дубинкой серебряный шарик, то теперь приложился к нему как следует. Яблочко, насвистывая мотив одноименной матросской песни, помчалось вперед, в темноту, готовясь снести все на своем пути. Мы с Жомовым застыли, ожидая результатов выстрела, и они нас порадовали. Шар, выпущенный верной омоновской рукой, с диким грохотом врезался в каменную стену где-то на том конце пропасти и, судя по звукам, вызвал настоящий камнепад. Эхо от удара шара о стену еще не утихло, а у Жомова в руках уже был новый. Полностью готовый к запуску. Однако отправить его в полет он не успел. С той стороны пропасти, куда Ваня целился, раздался плаксивый голос:

– Эй, чего вы кидаетесь? Так нечестно. Я же в вас не кидался!

– Ну, конечно! – фыркнул Жомов. – Сейчас мы тут все бросим и на тебя орать начнем. Ну-ка выходи с поднятыми руками.

Из темноты послышались шаркающие шаги. Жомов терпеливо ждал, подбрасывая на руке серебряный шарик, и вот нам навстречу в черном плаще с кровавым подбоем вышел прокуратор Иудеи… Ох, извините, оговорился! Вышел худощавый мужичонка, примерно полутора метров роста, сжимавший в руке жестяной рупор. Жомов презрительно посмотрел на него.

– Та-ак, гражданин Глубинный Ужас, ну-ка предъявите документики, – потребовал омоновец. – По какому праву устраиваем пробки в местах движения общественного транспорта и блокируем пешеходные переходы? Неприятностей на собственную задницу не хватает?

– Вы меня арестовывать будете? – почему-то обрадованно поинтересовался Барлог.

– Нет, польку с тобой плясать начну! – рявкнул на него Жомов. – Последний раз спрашиваю, какого хрена весь Свартальхейм перепугал?

– Да я-то тут при чем? – попытался оправдаться мужик. – Это все она, Хель. У всех нормальных правителей царства мертвых стражи были. У Аида, например, Цербер, у Кощея – Баба-яга. Один Один для Нидльхейма и Берега Мертвых сторожа не придумал. Вот и решила Хель сама себе сторожа назначить. А я что? Мое дело служивое. Поставили на КПП, чтобы посторонних не пущать, я и не пущаю.

– Развелось вас, вневедомственных охранников! Плюнуть некуда, – буркнул Жомов и посмотрел на Барлога. – В общем, так, мне по фигу, как ты перед своим начальством отчитываться будешь, но я с псом иду дальше. Вопросы есть?

– Йес, сэр! Так точно, сэр! Разрешите изложить, сэр? – рявкнул мужик, вытягиваясь по стойке «смирно». – Может, вы меня арестуете и к Хели под конвоем приведете? Как захваченного с боем заложника? А я вам до Нидльхейма краткий путь покажу.

Жомов согласился. И нужно сказать, не зря. По дороге к этой сине-красной мымре попадалось столько ответвлений тоннелей, что мы с Ваней могли бы проблуждать там целых пару сотен лет. Тем более что я даже и представить себе не мог, чем здешний ад пахнет. Представляете, аммиаком! А это, по-моему, похуже, чем запах паленой кошки.

Пейзажик вокруг был препоганенький. Как я заметил, из пещер мы не выходили, однако каким-то образом оказались на свежем воздухе. То есть в атмосфере, пропитанной запахом аммиака даже круче, чем на проходной иного химзавода. Вокруг валялись кучи мусора, среди которых ползали местные ободранные бомжи. Вдали виднелась исходящая каким-то желтым паром неширокая речка, на берегу которой стояло что-то странное, напоминавшее внешним видом стадион «Лужники», но только после атомного взрыва. Именно на эти бесформенные руины и показал Барлог.

– Замок Хели, – коротко представил он строение. – Нам туда. Только не думайте, что вас там встретят с оркестром.

Спасибо, не нужно! Судя по внешнему виду местных жителей, упорно перекладывавших кучи мусора с места на место, оркестрик здесь должен состоять из беспалых пианистов, безгубых трубачей и безруких барабанщиков. А если солировать возмется сама Хель, то нам такая симфония и даром не нужна. Не то что при почетной встрече.

По пути в замок владычицы Нидльхейма нас совершенно никто не беспокоил. И дело, конечно, не только в черно-красном плаще Барлога, каковой являлся здешним символом власти, а и в Ване Жомове. Население этой страны в основном составляли всяческие преступные элементы, а на них, я уже успел в этом убедиться, во все времена и в каждом из миров форма омоновца действует как ладан на черта или как пинок на кота. Поэтому при нашем приближении бомжи бросали свои бесплодные поиски и разбегались в разные стороны.

Впрочем, лично Ване все это было абсолютно до лампочки. Он осторожно шел узкой тропинкой среди куч мусора и грязных луж, тщательно стараясь не измазать форменные берцы. В этот раз я шел последним. И потому, что вынюхивать кроме аммиака вокруг нечего было, и потому, что по следам Жомова было чище идти. Такой вот узкой цепочкой мы и добрались до жилища Хели, и Ваня, не мудрствуя лукаво, саданул кулаком в дверь. Дескать, тук-тук, ваша мама пришла, ордер на обыск принесла. От его удара ветхое строение зашаталось, приготавливаясь обрушиться нам на головы, но почему-то передумало. И вместо него на нас обрушился поток отборной ругани из-за дверей. Несколько мгновений даже Жомов, прилично натасканный в таком лексиконе, удивленно слушал тираду, а потом поинтересовался:

– Ну и кому там в ухо хочется?

Видимо, этот невинный вопрос для матерщинника оказался настоящим откровением Иоанна Богослова. Злословящий варвар до сего момента даже представить не мог, что кто-нибудь из окрестных обитателей сможет предложить ему такой сервис. Поэтому и заткнулся, пытаясь понять, не из Асгарда ли кто-нибудь с инспекцией пожаловал. Или, не дай бог, утгардские етуны с дружественным визитом забрели. Вышло еще хуже. За дверью стоял Ваня Жомов. Причем отнюдь не расположенный к общению на брудершафт. Едва долговязый матерщинник высунулся за дверь, как Ваня тут же схватил его за длинный, как у породистой таксы, шнобель.

– Гляди-ка что?! – восхитился Жомов, осматривая содержимое своей пригоршни. – Оказывается, тут у Сени то ли конкурент, то ли родственник появился. Мужик, в какой лавке такие носы продаются?

– Отбусдите! Бде же больдо! – завопил несчастный абориген, которого Ваня старательно тянул за нос вверх.

– А матом ругаться на представителя органов власти не больно? – ласково поинтересовался Ваня, полностью прекращая бедолаге доступ крови в нюхательный орган.

Может быть, для людей нос – бесполезный, но обязательный нарост на лице, но для нас, псов, это жизненно важный орган. Именно поэтому я хоть и не испытывал симпатии к дворецкому Хели, но зрелища такого садизма вынести не мог. Пришлось стыдливо отвернуться и ждать, когда Жомов перестанет учить бедолагу культурным оборотам речи. Уж не знаю, сколько бы продолжались эти уроки, если бы в глубине корявого дворца не послышались тяжелые шаги, и пред наши светлые очи не предстала сама красно-синяя Хель. Жуткое зрелище, нужно сказать! Длиннющая сухая старуха с рожей, похожей на маску Фредди Крюгера на Хеллоуин.

– Вау! Кого я вижу?! – язвительно-вкрадчиво проворковала она. – Никак Барлог привел гостей из Свартальхейма. И скажи мне на милость, кто разрешил отлучаться с поста?

– А ты на мужика-то не наезжай, – вступился за экс-дежурного Жомов. – Мы его в плен захватили и сюда нас вести заставили. Еще вопросы есть?

– Вот и работай в таких условиях, – обреченно буркнула старуха. – Кое у кого целый Хеймдалль на Золотой Челке мост охраняет, да и Тор на подхвате с братвой. А у меня шляются через царство все, кому не лень, а среди подданных и вовсе одни отбросы. Все, Барлог. Зашлю тебя из Нидльхейма на Берег Мертвых. Будешь подножным кормом для змея Ермунгарда.

– У нас свои драконы имеются, а я тебе уже сказал, чтобы на мужика не наезжала, – вновь встал в позу Жомов. И с чего это он вдруг сегодня такой сердечный? Родственную душу, что ли, встретил в лице местного дежурного по КПП? – Барлог – мой пленник. А хочешь им распоряжаться, плати выкуп.

Вон оно что! Сенины уроки не прошли даром. Я удивленно посмотрел на Ваню. Раньше он особыми тактическими изысками не отличался. Насколько мне помнится, жомовские правила всегда были предельно просты: «Дают – бери, а не дают – забирай!» А вот теперь наш доблестный омоновец решил схитрить. Однако Барлог вцепился ему в рукав.

– Эй-эй-эй! – завопил несчастный охранник. – Не отдавай меня назад, благородный господин. Она мне уже на триста лет зарплату задерживает и новую форму давно не выдавала.

– Это не по моей части, – развел руками Иван. – Нарушения трудового кодекса не входят в юрисдикцию ОМОНа. Так что по поводу своей зарплаты обращайся к адвокатам. – И вновь повернулся к Хели: – Так ты будешь за него платить выкуп?

– Да плевать мне на этого придурка! – завопила Хель, на самом деле плюнув в сторону Барлога. Тот ловко увернулся, а вот дворецкому, окрасившему при помощи Жомова нос в национальные цвета Нидльхейма, плевок пришелся точно в центр лба. То ли слюни у Хели были ядовитые, то ли просто оплевывание было здесь самым большим оскорблением, но длинноносый дворецкий, закрыв лицо руками, убежал из зала с невообразимо диким криком.

– Забирай этого Барлога себе. У меня еще десяток таких же есть, – не обратив внимания на вой дворецкого, произнесла хозяйка замка. – Только знай, что этот идиот – вор, убийца и мародер.

– А мне с ним не детей крестить, – отмахнулся Жомов. – Как и с тобой. Я тут долго рассусоливаться не намерен. Вещица мне одна нужна, и ты мне ее отдашь.

– Вот как? – Старуха собралась плюнуть и в Ваню, но благоразумно удержалась: кто знает, может, он переодетый Один в резиновой маске? – И что же ты от меня хочешь, презренный смертный?

– Тоже мне бессмертная нашлась. Задолбали все своей простотой, – возмутился Жомов, которого и запах аммиака, и рожа Хели уже начали изрядно раздражать. – Ты базары фильтруй, когда с представителем органов разговариваешь. – Старуха хитро прищурилась и так засветилась, что легко было угадать ее мысли: «Точно, или Один, или Тор!» И я подумал, что теперь не видать нам эликсира, как своих ушей.

А Жомов, не обращая ни на что внимания, продолжил:

– В общем, так, карга, сейчас быстро метнешься и притаранишь сюда бутылочку своего эликсира. Жду ровно три минуты. Потом начинаю буянить.

– Всего лишь? – удивилась Хель. – А ящик помидоров по пятьдесят копеек за килограмм под Новый год не хочешь?

– Нет, – культурно отказался Жомов. – С помидорами я дома разберусь. А тебе уже сказано, тащи эликсир!

– Да пошел ты Ермунгарда за хвост дергать, – посоветовала старуха и отвернулась.

Это была ее ошибка. Нет, Ваня, конечно, хорошо воспитанный омоновец, он женщин обычно дубинками не бьет. Вот и в этот раз он просто подбросил на руке серебряный шарик и, видимо, представив морду Хели, залепил по нему «демократизатором». Шар, естественно, команду понял и помчался вперед. В этот раз без песни, но ведь и мы были не в пещере! Поэтому серебряное яблочко просто тихо пролетело мимо старухи, ласково свистнув ей в ухо, и впечаталось в стену замка, разрушив ее ровно наполовину прямо у хозяйки перед носом. Хель опешила и обернулась к Жомову.

– Я же предупреждал, что буянить буду, – извинился Ваня и запустил второй шар. На этот раз в крышу, и старуху наполовину засыпало обломками. – Если хочешь, могу продолжить.

– Нет, спасибо. Хватит, – удивленно хмыкнула Хель, выбираясь из кучи мусора. – Еще сюрпризы есть?

– Ну, могу, конечно, Мурзика на тебя натравить, – пожал плечами омоновец.

Нет уж, спасибо! Я, конечно, люблю кости, но не ископаемые. Даже в Палеонтологический музей меня Сеня брать не боится, поскольку знает – я динозавров не кусаю. И я не собирался пробовать на вкус ни красную, ни синюю ногу старухи. Поэтому, сделав вид, что нашел в углу что-то интересное, я отошел подальше от Ивана и Хели. А старуха усмехнулась.

– Что же, с твоим диковинным волком… – сама ты волк, корова! – …я связываться не собираюсь и готова тебе эликсир отдать. Но есть одно условие. Чтобы получить мой эликсир, нужно выдержать три испытания…

Я поначалу удивился, отчего это Хель так легко согласилась отдать Жомову колдовскую жидкость, но, послушав ее, призадумался. Это только на первый взгляд ее испытания – спринтерский забег на сто метров без барьеров, скоростное поглощение пищи и осушение емкостей с алкоголем – казались довольно простыми. Однако я был абсолютно уверен, что тут кроется какой-то подвох. И первый раскрылся довольно быстро. Оказывается, участвовать в соревнованиях непременно должны три человека. Такова традиция! Жомов на секунду призадумался, а потом развел руками.

– Я тебе предлагаю компромисс, – вспомнив умное слово, проговорил он. – Хрен с ними, с твоими испытаниями. Я согласен. Но!.. Я не разрушаю до основания твою халупу, а ты позволишь участвовать в забеге моей собаке.

– Что же, это, конечно, против правил, – великодушно улыбнулась Хель. – Но пусть бежит пес, если у тебя лучшей кандидатуры нет. А кто будет есть и пить?

– Можно я? Можно я?! – завопил Барлог, как первоклассник на уроке. – Давайте я и поем, и попью. А то она меня уже сто сорок лет голодом морит.

– Да без проблем, – усмехнулся Ваня и повернулся к Хели. – Жрать будет он, а пить стану я.

На этом и порешили. Я, конечно, понимал, что мало на свете найдется людей, способных выпить больше омоновца, да и я бегаю неплохо – пару раз на полдороге дежурную машину догонял, когда меня пьяный Рабинович на задание брать забывал, – но вот насчет Барлога я беспокоился. Конечно, после полутора сотен лет голодовки сожрать можно много, но не при его же комплекции?! Дай бог, если в брюхо этого доходяги пару пельменей влезет. О курице-гриль я уж вообще не говорю! В общем, не доверял я Барлогу, хоть и голодному. Хотя, поскольку для получения вожделенного эликсира нам нужно было выиграть хоть одно соревнование из трех, особого значения возможному поражению бывшего стражника я не придавал. В конце концов, есть еще и мы с Жомовым.

А между тем в полуразрушенный зал начали собираться болельщики. Естественно, все одетые в цвета хозяйки стадиона. Оглядев эту толпу, я несколько приуныл и впервые пожалел, что мы не взяли с собой Андрюшу Попова. При такой поддержке, какую тут собирались устроить членам команды Хели, нам будет довольно трудно выиграть. А вот если бы Попов во весь голос начал скандировать что-нибудь, например: «Жомов – чемпион!» – красно-синих не только бы слышно не стало, но и увидели бы мы их вряд ли, поскольку Андрюшиным криком их попросту в пролом стены выдуло бы.

Перед тем как начать соревнования, старуха Хель вытащила под гром аплодисментов медный графин с какой-то жутко вонючей жидкостью и поставила его на постамент. Судя по всему, это и был нужный нам эликсир. Ну а в случае проигрыша мы с Жомовым должны были убраться восвояси с пустыми лапами. В чем я очень сомневался!

Первым туром соревнований решили устроить забег на сто метров, но изголодавшийся Барлог такую истерику закатил, брызгая слюной (что за манеры в Нидльхейме?!) в разные стороны, что Хели пришлось уступить. Впрочем, судя по ее довольной морде, старухе было безразлично, с чего начинать. Она была абсолютно уверена в победе. Поверьте, ничуть не жаль будет ее разочаровывать!

Пока объявляли участника команды Нидльхейма, а им оказался некий толстопузый субъект по имени Логи, в центр зала вытащили трехметровое деревянное корыто, наполненное горой поджаренного мяса. Честное слово, я хоть и не чревоугодник, но при виде такого богатства слюни до груди распустил. Пришлось стыдливо отвернуться и вытирать их лапой. А Барлог даже не скрывал вожделения. Он так рвался к корыту, что Жомову пришлось сгрести его в охапку и выпустить из рук только по сигналу к началу соревнования.

Мы однажды с Рабиновичем присутствовали при вскрытии спасателями МЧС одной квартирки, где по подозрению соседей уже несколько дней находился труп. Никакого трупа там не оказалось. Зато вместо него нашелся изголодавшийся бультерьер. Оказалось, что хозяин уехал в гости к другу на дачу, оставив пса дома, забухал там и про собаку забыл. А вонь, что соседи приняли за трупный запах, была всего лишь ароматом отходов жизнедеятельности этого клыкастого метиса.

Так вот, изголодавшийся бультерьер едва не сожрал первого же спасателя, открывшего дверь. Пришлось пса замуровать обратно и войти в дом только после того, как ему с балкона швырнули солидный кусок мяса размером с табуретку, начиненный по уши снотворным. Я лично был в шоке, когда видел, как бультерьер проглотил этот кусок одним махом. Но при таком зрелище, которое устроили Барлог с Логи, мне присутствовать никогда в жизни не приходилось. По сравнению с ними обжорство Попова выглядело, как утренний легкий бриз против разгула урагана. Трещали кости, хрустели зубы, и мясо с блюда исчезало с такой быстротой, что я глазом не успел моргнуть, как два едока встретились ровно на середине корыта. Одна беда – после Логи не только костей, но и самого корыта не осталось.

– В первом туре победа присуждается команде Нидльхейма! – под громкий рев болельщиков провозгласила Хель, а Жомов коротко выругался. Ну, очень коротко. Слов эдак в триста!

Следующим номером программы был мой забег. Не скажу, что я раньше участвовал в подобных соревнованиях, но на стадионах мне бывать приходилось. Как и бегать там вдогонку за особо рьяными фанатами, выбиравшимися со своих секторов на беговую дорожку. В общем, мандража, как это принято называть у спортсменов, я не испытывал. Тем более и соперник мне достался явно слабоватый – совсем юношеского возраста парнишка по имени Хуги.

Как ни старалась Хель, но набрать в своем свинарнике сто метров длины не удалось. Пришлось ограничится пятьюдесятью. Но, как водится у этих странных скандинавов, бежать нужно было туда и обратно. Победа засчитывалась только после того, как первый из бегунов вернется за линию старта. А выигрыш тура определялся по результатам трех забегов. Представляете, как сходил с ума Жомов, пытаясь мне все это объяснить на пальцах?! В своей победе я был абсолютно уверен, поэтому и позволил себе поиздеваться над омоновцем, сделав абсолютно тупую рожу в ответ на все его разъяснения. Впрочем, вволю покуражиться мне не удалось, поскольку Хель потребовала поставить бегунов на старт.

После сигнала я легко рванулся вперед, надеясь обогнать мальчишку с первых метров, но увидел перед собой только его пятки. Я поднажал, и пятки поднажали тоже. Этот тощий юнец убегал от меня так, будто увидел привидение. Я решил ему на самом деле показать, что значит испугаться, и рыкнул пару раз вдогонку, надеясь, что Хуги собьется с шага. Не тут-то было! Он припустил только еще сильнее и пришел к финишу, обогнав меня по крайней мере метров на десять.

Жомов приуныл, я тоже расстроился. А Хуги стоял рядом и тянул пасть в радостной улыбке, будто ему туда целую коробку «чупа-чупс» запихали! Пришлось прикрикнуть на него слегка, чтобы установить моральное состояние противника на нужный мне уровень, однако эффекта мой рык возымел столько же, сколько крик павиана на переполненный трамвай. Разве что покинуть вагончик не предложили.

Первая половина следующего забега прошла точно по тому же сценарию: Хуги мчался впереди, а я безнадежно отставал. Жомов меня поддерживал яростными криками, но если его голос и было кому-нибудь слышно в реве болельщиков нидльхеймской команды, то только ему самому. Я попытался понять, как этому юнцу удается так резво бегать, но ничего в голову не приходило, а спринтер уносился все дальше и дальше. В итоге второй забег я проиграл с разрывом в двадцать метров, а в третьем едва успел пробежать пятьдесят, как мой соперник уже оказался на финише. И скажите мне, как после такого удержаться и не облаять его последними собачьими матерными словами?

– Поскольку наши самоуверенные гости оказались не столь сильны, чтобы оказать серьезное сопротивление в соревнованиях, – произнесла Хель под общий гогот болельщиков, – ясобираюсь немного облегчить для них условия конкурса. То есть соперничать в питье с благородным Жомовсеном никто не будет. Просто ему нужно будет осушить рог, который я ему поднесу. Чтобы победить, ему нужно будет выпить жидкость, оторвавшись от рога не более одного раза.

Жомов удивленно фыркнул. Он, конечно, представлял, какие большие рога могут быть у здешних животных, но не с железнодорожную же цистерну величиной! Я тоже успокоился, а оказалось, что напрасно. Хель вытащила из-за трона какую-то странную трубу, отдаленно напоминавшую канализационную, и протянула ее Ване. Жомов, с трудом удержав рог в руках, удивленно хмыкнул и попробовал оторвать его конец от пола. К моему удивлению, из этого ничего не вышло. Поэтому и пришлось Ване не вливать в себя жидкость, а высасывать ее.

Однако, привыкший к различным способам пьянки, Жомов нашел выход и из такого затруднительного положения. Он опустил свою пятую опорную точку прямо на давно не мытый пол и принялся вливать в себя содержимое рога. Он выпил, наверное, никак не меньше ведра, а вода из небольшого рога все текла и текла. Жомов оторвался, перевел дух и попробовал еще раз. Но снова не выпил и половины странной рюмки.

– Ну нет, я вам не сливная яма! – отшвырнув в сторону рог, поднялся с пола разгневанный Жомов. – Хрен ее знает, что вы за хитрость придумали с этим пойлом, но так соревноваться я не собираюсь. Давай-ка я лучше подниму что-нибудь или стукну кому-нибудь пару раз между рогов. Вот это турнир получится. А воду пусть слоны пьют.

– Ну, как скажешь, – презрительно усмехнулась Хель. – Дам тебе еще шанс, поскольку интересно посмотреть за твоим обломом. У меня тут есть кошка, с которой вместо гири дворцовая стража тренируется. Не хочешь попробовать ее поднять?

– Кошку? – иронично поинтересовался Ваня, а потом, видимо, вспомнив о предыдущем поражении, добавил: – Ладно, давай. Если только она не больше носорога.

Кошка оказалась действительно довольно крупной, однако до носорога ей было далеко. Серая кошара какой-то дурацкой вихляющей походкой пьяной манекенщицы вышла на середину зала и остановилась, глядя на меня. Я уже говорил, что не отношусь к горячим любителям кошек, но и закатывать истерики, будто тупоголовая дворняга, при их виде не собирался. Однако от этого представителя семейства мышеловов так сильно воняло рыбой, йодом и какой-то плесенью, что я не мог не оскалиться на скотину. Впрочем, мое рычание не возымело никакого эффекта. Кошка только лишь отвела в сторону глаза и пару раз разинула пасть, будто селедка под шубой.

Ваня Жомов, презрительно усмехнувшись, подошел к котейке и попытался поднять ее с пола левой рукой. Действительно, чего тут напрягаться? В кошке от силы килограммов семь! Однако перекормленная зверина, вместо того чтобы взлететь вверх, как пушинка, осталась стоять на полу. Я просто выпучил глаза, как самолет при виде стоп-сигнала. Того, чтобы Жомов не мог поднять какую-то облезлую кошку, просто быть не могло. Но это происходило прямо на моих глазах. А им я верить привык.

Между тем среди болельщиков раздались первые робкие смешки, которые переросли в хохот, когда Ваня и правой рукой не смог оторвать кошку от пола. Жомов тихо зверел. Мне показалось, что если бы сейчас на него наехал «КамАЗ» с тротилом, то неизвестно еще, от чего произошел бы взрыв. От детонации взрывчатки, или от Ваниного состояния души. Жомов поднапрягся и вцепился в кошку двумя руками. Я угрожающе зарычал, надеясь хоть чуть-чуть перепугать проклятую древолазку, но той было на меня плевать. Она как стояла на полу, так и осталась недвижимой. Только лапу одну едва приподняла.

Тут Жомов и сдался. Однако вопреки ожидаемым мною ликующим возгласам болельщиков в замке наступила гробовая тишина. Хель посмотрела на Жомова как-то испуганно, словно не веря своим глазам или пытаясь вспомнить, где раньше видела этого человека. А нигде! Но у тебя есть еще шанс попасть к нам в участок в качестве незаконного организатора азартных игр! А Жомов посмотрел на старуху.

– Слушай, достала ты меня уже со своей простотой, – проговорил он. – Если ты кошку к полу автогеном приварила, это еще не значит, что я домкратом должен работать. Короче, кончай свои приколы. Или ты даешь мне честное состязание, или я сейчас разнесу тут все на куски.

– Ладно-ладно, – в театральном испуге подняла руки вверх Хель. – Вижу я, какой ты силач. Впрочем, вам, смертным, нечего тягаться с моей стражей. Будет тебе последний шанс выиграть эликсир, раз уж ты такой настойчивый. Только в этот раз терроризировать тебя я не буду. Будешь бороться…

– Вот это другое дело, – довольно ухмыляясь, перебил ее Жомов.

– …с моей нянькой Элли, – закончила Хель. – Посмотрим, сможешь ли ты положить на лопатки старуху.

Я офонарел. Сначала местный Робин Бобин, съедающий не только корову целиком, но и стойло, в котором ее держали, затем какой-то доходяга, сумевший обогнать меня, чемпиона собачьего питомника на спринтерских дистанциях. Потом бездонный рог, неподъемная кошка и вот теперь – старуха, член сборной Нидльхейма по самбо. Что-то тут было не так. Вот только, что именно, я понять никак не мог. Эх, Сеню бы моего сюда!

А Жомов принялся бороться со скрюченной хуже кочерги бабулькой, вышедшей на середину зала. Естественно, Ванино воспитание не позволяло ему издеваться над старым человеком. Поэтому он просто собрался аккуратно взять бабульку за талию и положить ее на пол, выбрав место почище. Однако Жомова ждал очередной облом. Едва он вежливо попытался сгрести старуху в охапку, как тут же отлетел на пару метров и едва устоял на ногах. Бабулька так врезала ему по рукам, что Ваня онемел от удивления. Осознав, что соперник перед ним серьезный, Жомов решил подойти к борьбе ответственно. Вот только сколько ни пытался он скрутить старуху, каждый раз оказывался отброшенным назад. А после первого же ее приема не удержался на ногах и упал на колени. Я от удивления даже высунул язык, а Хель остановила схватку.

– Все, благородный Жомовсен, ты проиграл, – под громкое улюлюканье зала вынесла она заключение. – Но не расстраивайся. За великую доблесть я дам тебе свой эликсир, что бы ты с ним ни собирался сделать.

– Не понял, – удивился Ваня, уже приготовившийся опротестовать решение судьи и, если протест будет отклонен, попросту экспроприировать проигранный приз.

– Все очень просто, я лишь слегка навела на вас морок, – усмехнулась Хель, с некоторой толикой страха в глазах поглядывая на омоновца. – Логи, что выиграл соревнование в еде у Барлога, это Пламя. А разве может быть что-нибудь на свете прожорливее огня?

– Хайль! – дружно рявкнули красно-синие болельщики.

– Хуги, победивший твоего пса в забеге, на самом деле является Мыслью. А есть ли на свете что-либо быстрее ее? – продолжила Хель и на секунду замялась, чтобы услышать в ответ тот же самый выкрик местных нацистов. – А рог, который ты пытался осушить, соединен с морем. Но разве под силу кому-нибудь выпить море.

Точно! Я едва не укусил себя за хвост с досады. Ведь показалось же мне все происходящее крайне подозрительным. Но, кот меня раздери, я так и не смог сразу понять почему. А вот теперь, когда Хель повторила имена и разъяснила их сущность, я вспомнил, что уже однажды слышал про Хуги-мысль. И было это не так давно. Как раз тогда, когда Хрюмир транспортировал нас при помощи летающего вагона-метро в Утгард. А я еще с ним в беге тягаться собирался! Все. Вернусь домой, потребую у Рабиновича какое-нибудь средство от склероза.

– Знаешь, бабуля, за такие шуточки можно и в лоб получить, несмотря на возраст, – удивленно переведя взгляд с меня на Хель, буркнул Жомов. – Ну, а кошка со старухой? Это что за чудеса?

– Кошка – это мировой змей Ермунгард, и, когда ты оторвал его лапу от пола, я поняла, что с тобой лучше не шутить, – усмехнулась владычица Нидльхейма. – А старуха Элли – это старость. И не было еще человека, которого бы она не уложила на обе лопатки. А тебе, видать, долгий век отмерен.

– А никто и не сомневался, – буркнул Жомов, стараясь понять, что же он на самом деле натворил.

– Иди сюда, – подозвала его Хель и, сунув в руки посудину с эликсиром, пробормотала вполголоса: – А я ведь тебя сразу узнала, Тор Одинсен. Ты сегодня слишком крут, чтобы связываться с тобой. Но мы еще встретимся.

– Упаси боже! – фыркнул Жомов, пряча медный графин в котомку. – Если только в кошмарном сне. Обычно я с менее красивыми девушками встречаюсь…

Мы развернулись и гордо покинули замок Хель, оставив болельщиков обсуждать итоги матча. Прогулка с динозавром в лице Жомова получилась не только довольно интересной, но и весьма полезной для образования. По крайней мере я понял, откуда в мире берутся легенды. От Жомова все это. И от его бесшабашности!..

Глава 6

– Вот мы и пришли, – проговорил Тогнир, командир отряда скалогрызущего спецназа, останавливаясь около медной двери. – Дальше начинается ареал обитания орков. Приготовьтесь к любым неожиданностям, поскольку они твари крайне подлые.

Тогнир осторожно приоткрыл дверь, готовясь выпустить авангард на вражескую территорию, и тут ему на голову свалилось деревянное ведро с какой-то вонючей жидкостью, по цвету и запаху напоминавшей мочу, а откуда-то из темноты донеслось противное хихиканье. Доблестные гномьи спецназовцы тут же обогнули своего обтекавшего предводителя и дали залп из арбалетов в сторону оркского шутника. Судя по дробному отзвуку болтов, ударившихся о стену, успеха массированный артналет не принес. Если, конечно, не считать нового приступа хохота зловредных орков.

– Платочек дать? – участливо поинтересовался у Тогнира Рабинович, чем вызвал ехидное хихиканье и со стороны Ингвины.

Командир спецназа пару секунд открывал и закрывал рот в немом возмущении, а затем сплюнул и приказал своему отряду выстроиться в боевой порядок. Гномы, похоже, особой изобретательностью в плане ведения боевых действий не отличались, а может, просто сильно любили кабанчиков. Так или иначе, но в бой они шли строго тевтонской «свиньей» и никаких других построений не признавали.

Выстроившись клином, гномы поместили подконвойных Сеню и Ингвину в центр строя и неспешным шагом направились в глубь территории, контролируемой оркскими сепаратистами.

Я потому так хорошо знаю о событиях, происходивших, где меня и Вани Жомова не было, что по воссоединении все, естественно, поделились впечатлениями от увиденного. Ваня – коротко, но доходчиво, а Сеня, как всегда, цветисто и с комментариями.

Пройдя метров двести, Рабинович, окруженный низкорослыми спецназовцами, окончательно почувствовал себя отцом-героином, выведшим свой многочисленный выводок детсадовского возраста на прогулку в парк аттракционов, и не выдержал.

– Стоп, бойцы! – приказал он. – Давайте-ка, вы пойдете вперед, а мы с Ингвиной будем прикрывать тылы. А то как бы нам в спину подлые орки не ударили.

Тогнир к таким тактическим инсинуациям не привык, однако имел твердый приказ от Стурла не перечить своим подопечным. Пожав плечами, он приказал строю разомкнуться и выпустить двух людей на волю. Карлики вновь сомкнули ряды и, чеканя шаг, пошли вперед. Рабинович с Ингвиной поспешили следом. Причем если воительница обнажила меч и хищно поглядывала по сторонам, выискивая себе добычу, то Сеня не отрываясь смотрел на семенящих впереди себя бронированных карапузов. И чем больше он любовался видом на спецназ сзади, тем меньше ему это нравилось. Теперь Рабинович сам себе казался свинопасом, конвоирующим на ближайший луг стадо отборных баранов.

Сеня оказался в патовой ситуации. Внутри строя он идти не мог, поскольку окружение из гномов отбивало у него последнее желание заводить семью. Позади спецназа пеший переход тоже не вызвал у Рабиновича восторга, так как навевал мысли о возможной отставке из органов в связи с самовольной отлучкой в параллельный мир и последующей головокружительной карьере на свинячьем пастбище. Ну а разговора о том, чтобы возглавить колонну гномов, просто и быть не могло. Стоило Сене представить, как он вышагивает впереди группы экзальтированных лилипутов, как оставалось только повязать на шею красный галстук и с обворожительной улыбкой на устах услышать за спиной пионерскую речевку: «Кто шагает дружно в ряд?..» А затем ехидное: «Дяденька вожатый, вы не туда повернули. Етунхейм направо. Налево мавзолей Ермунгарда!»

При мысли об этом зрелище Сеня покрылся холодным липким потом и уже начал подумывать о том, не отправить ли назад карликовый отряд спецназа. В это время они прошли первую развилку. Первые десятка два метров ничего не менялось, а затем позади послышался топот босых ног, и в Рабиновича с Ингвиной полетели мелкие камни, комья грязи и витиеватые выражения. Сеня с воительницей в бешенстве обернулись, собираясь покарать нахалов, но Тогнир их остановил.

– Не стоит напрягаться, – проговорил он, пряча в бороде улыбку. – Это оркские беспризорники развлекаются. У них тут любимое место для игр, поскольку взрослые особи к нашим границам близко не подходят. Просто не обращайте на шкетов внимания, и локтей через пятьсот они от нас отстанут. Ну а для того чтобы не получить мелких увечий, повесьте на спину щиты.

Пришлось Сене смириться с неизбежным и пару сотен метров слушать грохот камней по щиту, смешанный с различными оркскими дразнилками вроде: «Дядя Степа великан – съел у Одина Хугина» или «Дядь, достань с Иггдрасиля етунчика!». Рабинович тихо зверел и выдумывал хулиганам всевозможные садистские наказания. В частности, мечтал прислать сюда начальника отдела по делам несовершеннолетних.

Впрочем, мечты Рабиновича так и остались мечтами, поскольку оркские беспризорники пропали так же неожиданно, как и появились. Наступила наконец долгожданная тишина, и Сеня, вытерев пот со лба, радостно улыбнулся Ингвине. Дескать, слава богу, что появление детей нам с тобой не грозит. Однако не все спокойно было в королевстве Оркском, и вышагивавшие впереди спецназовцы явно заволновались. Сеня догнал Тогнира и попытался узнать, что происходит.

– Вот уже локтей сто впереди нас постоянно слышатся звуки передвижения. А теперь сильно запахло гарью, – озабоченно проговорил командир пещерных спецназовцев. – Судя по всему, нас давно уже сопровождают оркские дозоры, а теперь, видимо, собралось все их войско. Обычно орки такими большими стаями не собираются, и мне это кажется о-очень подозрительным.

Сеня пожал плечами. Конечно, кучка карликов – это не Жомов с Поповым, но и он сам далеко не последний боец в отряде. Поэтому помеху в лице какого-то оркского отребья Рабинович считал несущественной. Но гномы, видимо, думали по-другому. Тогнир приказал отряду остановиться и, выслав вперед двоих разведчиков, приготовился ждать их возвращения. Рабинович глубоко вздохнул и решил воспользоваться передышкой для пополнения багажа своих академических знаний.

– Слушай, начальник, а кто такие орки? – поинтересовался он у Тогнира.

Командир отряда удивленно посмотрел на Сеню.

– Да как вам сказать?.. Уроды они просто! – фыркнул он. – Етунские рабы. Добывают для них полезные ископаемые и изготавливают оружие.

– То есть делают то же самое, что и вы для асов? – хитро прищурился Рабинович.

– Попрошу не путать! – возмутился гном. – Мы не рабы, а свободные предприниматели, исправно выплачивающие налоги в казну.

– А по мне, один хрен, – усмехнулся Сеня и вернулся к Ингвине.

Вскоре и разведчики последовали его примеру, вернувшись к родному отряду. Рабинович с воительницей присоединились к небольшому совету группы, где должен был быть разработан план дальнейших действий. По данным пронырливой гномьей разведки, впереди отряд в двадцать воинов, не считая двух расхитителей заповедной флоры, ждало около сотни оголтелых орков, вооруженных довольно прилично даже по брисинговым меркам. Разведчики рассмотрели на орках кольчуги и шлемы, кривые ятаганы в руках и даже около десятка лучников позади строя.

Кроме этой орды, приближающийся гномий эскорт ждали в боковых ответвлениях два небольших отряда, численность которых доподлинно установить не удалось. Эти группы, судя по всему, должны были пропустить брисингов вперед, а затем навалиться на них с тыла. В общем, ситуация складывалась для отряда гномов крайне безрадостная. В случае продолжения похода брисингов ждало непременное окружение, а результатом отступления было бы разжалование командира и пересылка половины отряда на полгода в рудники. Да и у Рабиновича не было большого желания возвращаться назад и ждать неизвестно сколько времени, пока войска гномов расчистят дорогу до заветной лощины. Пришлось Сене напрягать мозговые извилины и придумывать выход. Несколько секунд он стоял неподвижно, обстреливаемый недоумевающими взглядами карликового выводка, а затем завопил:

– Дайте мне кусок черной тряпки!

Через пару минут Сеня, спотыкаясь в кромешной темноте о камни и ласково поглаживая лбом стены, пробрался вслед за двумя брисингами к разветвлениям тоннеля, в которых скрывались засады орков. Нащупав дубинкой потолок, Рабинович достал из кармана серебряные шарики и один за другим вогнал по три штуки в каменные своды ответвлений. Результатом его титанического труда был адский грохот и не менее впечатляющий обвал, засыпавший тоннели камнями почти до самого потолка. Вспомогательные отряды орков оказались отрезаны от основных сил, и тут же, сверкая металлом в свете факелов, мимо Сени с проводниками прошествовала «свинья» гномов. Печатая шаг, брисинги подошли на расстояние арбалетного выстрела к ошеломленной грохотом вражеской орде и застыли, укрывшись за щитами. После этого Рабинович с закрытым повязкой глазом и Ингвина вышли вперед.

Сеня удивленно посмотрел на орков. Ростом они были чуть выше, чем брисинги, а вот внешне едва отличались от обезьян. Такие же волосатые, клыкастые и кривоногие, какими были предки Рабиновича, если судить по теории эволюции Дарвина. Сеня, лишь на секунду представив в одном из оркского сброда своего пра-пра-пра-фиг-его-знает-какого-деда, мгновенно отказался от подобного родства и милостиво согласился предоставить господу право называться творцом людей. Ингвина обнажила меч, сверкнувший в пламени факелов сполохами огня.

– А-ну, брысь отсюда, шантрапа, – заорал Рабинович, ткнув в сторону орков своей дубинкой. – Проваливайте с дороги или почувствуете на себе мой гнев!

– Мать моя Ангробода! – завопил тот самый орк, которого Сеня представил в роли своего отдаленного предка. – Этот придурок никак под Одина косит. А кошелка рядом с ним, ну вылитая валькирия! Похоже, мы свадебный кортеж поймали. Интересно, а детки у этих баранов как называться будут? Вальодины или Однокирии?

Клыкастая обезьянья орда тут же дико захохотала, побросав ятаганы на пол и держась за животы обеими руками. Особо громко ржал сам шутник, пытаясь перекрыть общий гогот еще парочкой плоских острот. Ингвина, пораженная до глубины души мыслью о сожительстве Одина с валькирией, хотела было броситься вперед и отрезать святотатцу язык, но Рабинович удержал ее. С каменным равнодушием дождавшись окончания веселья, он громогласно поинтересовался (кстати, получилось почти как у Попова!):

– Так, значит, вы не боитесь моего гнева?

– Чуваки, похоже, у этого идиота крыша съехала, – ткнул в Рабиновича пальцем несостоявшийся родственник. – Пойдемте, поправим ему ее на место!

Орда орков нестройно рванулась вперед, но Сеня это предвидел. Вытащив из кармана серебряный шар, он мощным ударом дубинки вогнал его в потолок над головами наступающего сброда. Грохот получился высшего уровня, да и камнепад со свода не уступил по объему результату взрыва тротиловой шашки. На головы орков посыпалась каменная пыль и щебень, заставив их замереть в изумлении. А Рабинович с ласковой улыбкой на губах поинтересовался:

– Понравилось? Могу повторить. Только в этот раз буду бить на поражение.

– Братва, это, в натуре, Один! – послышался сдавленный выкрик откуда-то из задних рядов. – Да и у телки секите, как меч полыхает. Валькирия, не иначе! Сматываемся отсюда. Ну их обоих к Имиру на хрен!

Толпа уродов разом развернулась на сто восемьдесят градусов и, соблюдая полное отсутствие порядка, бросилась прочь от грозного Рабиновича. Кривоногий предводитель пытался было криками вразумить их, но, получив еще один шар в потолок над головой, решил, что благоразумнее всего будет догнать своих подчиненных и затеряться в их лохматых рядах. Что он и сделал под пронзительный свист Рабиновича. Через пару минут вся орда рассеялась по боковым ответвлениям, спасаясь от гнева Великого и Ужасного Сени, и перед отрядом гномьего спецназа до самого выхода на поверхность простиралось абсолютно безжизненное пространство каменных тоннелей.

– Эрл Робинсен, ну и задали же вы им перцу! – восхищенно проговорил Тогнир, глядя на Сеню снизу вверх. – Век не видал уже такой потехи, с того самого времени, как великанша сваталась к Метателю Молота. Кстати, неплохой тактический ход. Нужно будет взять его на вооружение. А о вашем подвиге, благородный Победитель етунов, еще будут складывать легенды и пересказывать их потомкам.

Однако это предсказание гнома не сбылось. То ли из-за того, что гномы так и не стали общаться с людьми, то ли из-за недостатка у Снорри Стурлусона пергамента, но рассказ о подвиге «Одина», разогнавшего несметную рать орков, так и не дошел до потомков. Впрочем, Сеня об этом и не думал – к нему подошла Ингвина!

– Благородный Робинсен, должна признаться… – Рабинович замер, – …что в очередной раз поражаете вы меня своей доблестью. – Сеня поморщился. – Вы уже однажды показали свою силу, сравнимую разве что с безграничной мощью Тора. А теперь еще и доказали всем, что по изворотливости ума вполне можете потягаться с Локи.

На пару минут Рабинович застыл, пытаясь понять: сравнение с Локи – это комплимент или издевательство. Впрочем, тугодумием Сеня никогда не страдал и тут же вспомнил, что кем бы ни казался ас с точки зрения его собственной морали и нравственности, для жителей Митгарда он всегда останется высшим существом, достойным всяческого поклонения. Следовательно, слова об изворотливости ума следовало воспринимать как комплимент, и никак иначе. А Ингвина между тем продолжила:

– Вот вам моя рука, Победитель етунов и Гонитель орков. – Девушка протянула вперед кисть, и Сеня, воспылав тайной надеждой о сбывающейся мечте, жадно сцапал ее двумя руками. – Нет ничего почетнее, чем служить такому вождю. Поэтому клянусь вам в верности до скончания веков. И пусть Один будет свидетелем этой клятвы!

Рабинович с трепетом в душе мягко пожал ручку прелестной воительницы и поднес ее к губам. От такого жеста Ингвина зарделась и впервые покрылась пунцовым румянцем. Это послужило сигналом для отряда спецназа к развороту вокруг своей оси, чтобы предоставить молодым возможность на несколько секунд уединиться. Однако Ингвина тут же выдернула руку из жарких ладоней. И счастье, которое до этого было так возможно… И так возможно, и вот так… вдруг улетело птицей сквозь потолок горных тоннелей и растаяло в мистической дали Асгарда.

– Вы не поняли меня, эрл Робинсен, – холодно произнесла воительница. – Я клялась вам в воинской верности, а не в той, о какой вы подумали. Ибо не смею я подарить свое сердце ни одному мужчине до тех пор, пока в мире жив хоть один злодей.

– Ну тогда помереть тебе старой девой, – буркнул Сеня, глядя вслед отошедшей к отряду воительнице.

Дальнейший путь прошел без приключений. Перепуганные вестью о незапланированном визите бесчинствующего в подземельях Одина, орки попрятались по норам, не рискуя показывать на его пути даже кончик носа. Около жилой и промышленной зоны прислужники етунов на всякий случай собирали народное ополчение, а их боссы решали между собой, как бы им побыстрее сдаться на милость громовержца.

На помощь великанов рассчитывать не приходилось, поскольку те просто физически не могли пролезть в оркские норы. Однако делегация к етунам все же была послана, чтобы уговорить врагов асов дать некоторым лицам опального Оркского государства политическое убежище. Но вся эта суета оказалась излишней. Один с «несчетным» воинством прошел куда-то в неизвестном направлении, и успокоившиеся орки вернулись к обычным делам – жратве, выпивке и мечтам о разбойных набегах.

А Сеня, внутренне гордясь собой (как же, обещали в легенды местного фольклора зачислить!) и негодуя по поводу неприступности Ингвины, в сопровождении отряда гномов добрался до тоннеля, ведущего на поверхность горы. После хоть и теплого, но спертого воздуха подземелья дохнувший в лицо морозный ветер с гор мгновенно перекрыл все возможные рекорды по созданию зимней свежести, какие только снились создателям стиральных порошков, жевательных резинок и мятных таблеток. Рабинович с удовольствием втянул воздух носом и спросил, обращаясь к гномам:

– Ну что, орлы? Я так понимаю, вы дальше не летите? Назад вернуться одни не побоитесь?

– У нас приказ только проводить вас до выхода. Мы должны немедленно возвращаться, – пробормотал Тогнир, морща нос от противного аромата горного воздуха. – И как только вы этой гадостью дышите?

– А я вот возьму тебя сейчас за шиворот и вытащу на улицу. Проверишь сам, как «этой гадостью» можно дышать, – пригрозил Сеня и для пущей убедительности сделал шаг по направлению к гному. Тот в ужасе отшатнулся. – Ладно, шучу, – усмехнулся Рабинович. – Топайте отсюда. Дальше без вас разберемся.

Поправив котомку на плече, Сеня достал из кармана карту и направился к выходу из тоннеля, не оглядываясь на застывший по стойке «смирно» гномий отряд. Ингвина поспешила следом, стараясь не отстать от своего новоявленного суверена. Коридор метров через пятьдесят сделал крутой поворот, и Рабинович увидел в скальном проеме краешек звездного неба. На поверхности земли была ночь. К тому же полнолунная.

Воткнув факел в снег, Сеня попытался посмотреть на карту. С планом дальнейшего передвижения было все в порядке. Гномы проставили на карте даже мелкие ориентиры. Однако беда была с Рабиновичем, поскольку он разбирался в ориентировании на местности, как шимпанзе в космических полетах. Единственный из способов определения сторон света, который он случайно запомнил с детства, гласил: «Направление на север можно определить по Полярной звезде». Сеня, конечно, знал, что вышеупомянутое светило находится в созвездии Малой Медведицы, но вот как искать эту фигуру на небе, совершенно не представлял. К тому же и вовсе сомневался, есть ли в этой параллельной вселенной хоть одна из Медведиц. Беспомощно повертев в руках карту, Рабинович повернулся к воительнице.

– Послушай, Ингвиночка, что-то я запамятовал, где тут у вас север? – теребя нос, поинтересовался он.

– А что такое север? – сделав огромные глаза, ответила вопросом на вопрос воительница.

– Вот тебе раз! – поразился Рабинович. – Ну, вы же как-то определяете стороны света?

– А что такое стороны света? – окончательно ошарашила Сеню девчонка.

– О боже, – прошептал Сеня себе под нос и махнул рукой прямо перед собой. – Вот если мы пойдем в ту сторону, как это будет называться?

– Спуск вниз. – Ингвина удивленно посмотрела на кинолога.

– Нет, как можно назвать это направление? – Рабинович тихо начал звереть.

– Ну я же говорю, спуск вниз, – с нажимом повторила воительница. – Впрочем, если постараться, то спуск можно сделать падением. Ты это хотел услышать, благородный Робинсен?

– По-моему, это хуже, чем пытаться заставить козу сыграть на баяне. Клинический случай, – поставил Сеня диагноз и попробовал объяснить Ингвине на пальцах, что от нее требуется. – Меня интересует не физический процесс движения тел. Ты мне просто покажи… откуда зима приходит или холодный ветер дует!

– А, так тебе интересно, где живет Норди? – понимающе рассмеялась воительница. – Так бы сразу и сказал.

– Да не знаю я никакого Норди… – взвыл в голос Сеня, но Ингвина перебила его.

– Странный вы народ, чужестранцы, – усмехнулась она. – Сам только что спрашивал, откуда приходит холодный ветер, а теперь говорит, что не знает никакого Норди. Так слушай же, глупый Сеннинг. Один создал ветра и дал им имена, как и всему живущему на свете. Холодный ветер он назвал Норди, теплый – Судри. Восходный – Аустри, а закатный получил имя Вестри. Что тут непонятного? А Норди живет вон там, – воительница махнула рукой в сторону скалистых отрогов. – Теперь ясно?

– Вполне, – фыркнул Рабинович и развернул карту в соответствии с указанным направлением. – Спасибо за информацию.

Не успел Сеня сопоставить карту со сторонами света, как тут же на глаза ему попался первый ориентир – одинокий камень, напоминавший череп, на скальном выступе. Сей архитектурный шедевр буйства стихий находился на противоположной стороне широкой горной долины, по дну которой протекала бурная незамерзающая река. Плюхать до него, форсируя всевозможные природные препятствия, преодолевая подъемы и спуски, по расчетам Сени, пришлось бы примерно с десяток километров. И это была только малая толика пути к заповедной лощине!

– Приехали, – тяжело вздохнул Рабинович, глядя на черепообразную скалу. – Это же нам до места больше сотни километров топать, если масштаб не врет! Да мы такое расстояние горами и за неделю не преодолеем. Ну, Стурл, вернусь – убью гада. Чтоб другим неповадно было!

– Ни время, ни расстояние значения не имеют, – воодушевленно произнесла воительница, посмотрев в ту же сторону, что и Рабинович. – Ради богов я готова пожертвовать жизнью, а не только терпеть лишения.

– Ну так шла бы в монахини, – огрызнулся Сеня и махнул рукой. – Э-эх, сейчас бы транспорт сюда какой-нибудь! Наподобие вертолета… Стоп!

Рабинович с силой хлопнул себя по лбу, осознав, что транспорт есть! Перебирая в уме всевозможные средства передвижения своего мира, Сеня вдруг неожиданно вспомнил о том, как они попали в Утгард, в частности, и крылатую «маршрутку» персонально. Осталось только вспомнить, что именно говорил корявый Хрюмир, вызывая местный вариант такси. Рабинович принялся бормотать себе под нос всяческую абракадабру, пытаясь расставить в нужном порядке слова заклинания. Ингвина удивленно посмотрела на него.

– Эрл Робинсен, что с вами? – испуганно поинтересовалась воительница, однако Рабинович отмахнулся от нее рукой.

– Подожди. Не мешай, – пробормотал он, а затем посмотрел на девушку так, будто в первый раз ее увидел. – Слушай, Ингвиночка, а ты не помнишь, какое именно заклинание употреблял Хрюмир, отправляя нас за молодильными яблоками?

Надо отдать должное Ингвине – соображала она быстро. Девушка тут же поняла, что именно хочет Рабинович, и попыталась вместе с ним вспомнить заклятие Хрюмира, вызвавшее гигантского орла. Через пару минут они уже бубнили синхронно, пытаясь расставить на место непослушные звуки. Естественно, лучше это получалось у Ингвины, более привычной к местному колориту. И минут через двадцать усиленных трудов слова заклинания, как показалось Рабиновичу, встали на место.

– Ну что, пробуем? – с надеждой в голосе поинтересовался Сеня у воительницы. Та кивнула головой, и Рабинович завопил нараспев, подражая манере Хрюмира:

– Бури, Ве, Вили, Вестри. Бестла, Аудумла, Аустри! Брокки и Эйтри, Хугин. Гери, Фреки, Мугин! Эй, тот, кто может потягаться в скорости с Хуги-мыслью. Приди сюда и доставь нас в заповедную долину. А обратно вернешь после того, как мы добудем разрыв-траву.

Сеня застыл, с надеждой глядя вверх. Однако ничего не произошло. И ветер не поднялся, и лопасти вертолета (то бишь крылья орла) не зарокотали. В общем, ни-че-го! Сеня разочарованно посмотрел на Ингвину и увидел, как падает его авторитет в ее глазах. Девушка-то надеялась, что такой великий воин и ворлок, как ее суверен, сможет легко повторить фокус Хрюмира, но у того ничего не вышло. Рабинович лихорадочно попытался придумать какое-нибудь оправдание своей неудачи, но в этот момент над их головами послышался легкий шелест крыльев и на уровне лиц путешественников зависла самая настоящая летучая мышь.

– Такси вызывали? – пропищала она. – Где пассажир? Давайте его сюда быстрее. У меня еще три заказа на сегодняшнюю ночь.

– Да, собственно говоря, мы пассажиры, – растерянно пробормотал Сеня, не в силах отвести глаз от нового чуда.

– Да вы что, с ума все посходили? – возмутилась мышь. – На транспортных расходах экономить вздумали? Я вам что, грузовик какой-нибудь или товарный вагон? Да у меня все мосты на хрен полетят, если я такой груз в салон взять попытаюсь!..

– Да мы вообще-то и хотели что-нибудь погабаритнее, – попытался оправдаться Рабинович.

– Тогда номер правильно набирайте, – разгневанно пискнула летучая мышь и исчезла из поля Сениного зрения.

– А какой он, правильный-то? – попытался узнать Рабинович, но его недавней собеседницы уже и след простыл. Сеня посмотрел на Ингвину.

– Таксисты везде одинаковые, – горестно вздохнул он.

– Вы о чем тут говорили? – с хрустом захлопнув рот, произнесла воительница.

– Не обращай внимания, – покачал головой Рабинович. – Давай-ка лучше попробуем вспомнить, где именно в заклинании мы допустили ошибку.

Сеня с Ингвиной вновь начали перебирать различные варианты словосочетаний. Вот только в этот раз Рабиновичу казалось, что все новые еще хуже предыдущего. Он даже не пытался попробовать произнести их вслух, опасаясь появления вместо орла чего-нибудь более серьезного. Например, эскадрильи тактических бомбардировщиков. Действовать нужно было с максимальной осторожностью, и Сеня зашуршал мозговыми извилинами, пытаясь отыскать в них правильный вариант заклятия.

И в этот раз его усилия увенчались успехом. Оказалось, что Рабинович просто перепутал в заклинании два первых предложения. Почти на сто процентов уверенный в успехе, он исправил ошибку и произнес термины в нужном порядке. Результат не заставил себя ждать! С вершин гор налетел сильный ветер, послышалось знакомое шлепанье крыльев, и огромный орел, свалившись откуда-то с неба, подхватил их с Ингвиной в когтистые лапы. Не успели оба и глазом моргнуть, как оказались выброшенными на снег в абсолютно незнакомом месте. Рабинович выбрался из сугроба и помог вылезти Ингвине.

– Кажется, в этот раз точно приехали, – проговорил он, вытаскивая снег из-за шиворота. – Теперь осталось только правильно сориентироваться на местности. Так где, ты говоришь, живет Норди? – поинтересовался он, доставая карту, и застыл. – Вот тебе хрен! А это откуда здесь взялось?..

Ингвина обернулась на его возглас и тоже застыла. Прямо перед ними, в скальной нише, красовался гигантский светящийся овал, искрящийся по краям бирюзовыми отливами. Рабиновичу уже однажды приходилось видеть такой. Несколько веков назад (или вперед) на опушке Шервудского леса из подобной дыры в пространстве появились гусеничные горгоны Медузы. Сеня прекрасно помнил, что именно случилось со всеми, кто попал в поле действия их слюнометов – все люди попросту каменели. Но еще лучше Рабинович осознавал, что именно в этот бирюзовый круг ему и следует вести Ингвину. Сеня утратил равновесие и опустился задом в скрипучий снег.

– Что это? – удивленно пробормотала воительница, не отрывая глаз от светящихся врат между мирами. – Что это за чудо?

Рабинович долго не отвечал, пытаясь собраться с мыслями. Он довольно быстро вспомнил, что твари, которые встретились ему в средневековой Англии, явились из какого-то очень отдаленного мира. Совсем не обязательным было то, что эти врата приведут именно к ним. Рабинович с Ингвиной могли оказаться и в любой другой вселенной. Но это не снимало двух проблем! Во-первых, у Сени не было никакой уверенности, что обитатели очередного параллельного мира окажутся менее ужасными, чем медузоподобные монстры. Ну, а во-вторых, никто на свете, наверное, не мог бы дать гарантии того, что, пройдя через врата, Рабинович найдет путь обратно. Скорее всего именно поэтому для обитателей мира Ингвины и существовал запрет на посещение заповедной долины. Наверняка люди, нарушившие табу, просто никогда не возвращались обратно!

И все же у Сени не было иного выбора, кроме как шагнуть в бирюзовый овал. Судьба всего мира Ингвины, а вместе с ним и существование этой красивой девушки висели на волоске. И пусть второе волновало Сеню куда больше первого, сути дела это не меняло. Ему следовало войти во врата, нарвать разрыв-травы и вернуться обратно. Только таким образом он мог узнать у гномов дорогу в Асгард, найти Одина и заставить его вернуть всю компанию в их родной мир. Рабинович решился.

– В общем, так, девочка, – сурово сказал он Ингвине, все еще не отрывавшей зачарованного взгляда от врат. – Этот яркий круг – вход в то место, которое мы ищем. Вот только ты туда не пойдешь. Останешься здесь и будешь ждать моего возвращения.

– Что-о?! – удивленно завопила воительница, переводя взгляд с овала на Рабиновича. – Оставить своего господина одного в опасном походе? Никогда! Ты что, меня за трусиху принимаешь? Или забыл, что разрыв-трава подействует, если ее соберут мужчина с женщиной? Даже не пытайся меня отговорить. Ты, конечно, мужчина и, конечно, сильнее меня, но даже ты не сможешь заставить меня отказаться выполнить свой долг. Я иду с тобой. И не пытайся мне возразить!

Главным недостатком Рабиновича было полное отсутствие опыта семейных разборок. Он никогда не пробовал жениться и абсолютно не знал, что делать с разгневанным и упрямым спутником жизни. Под яростным натиском Ингвины он шаг за шагом отступал к овалу и, когда почувствовал спиной его жаркое дыхание, сдался окончательно.

– Хорошо-хорошо! – поднял вверх руки Сеня. – Пусть будет по-твоему. Раз ты такая глупая и не слушаешь, что тебе говорят, поступай как знаешь. Только, если что-нибудь случится, не говори, что я тебя не предупреждал!

Ингвина успокоилась и кивнула головой, соглашаясь с условиями Рабиновича, а Сеня-бедолага ей поверил. Он не мог знать, что при любой причине семейных ссор мужчины говорят те же самые слова, а женщины соглашаются с ними. Но стоит чему-нибудь пойти не так, как планировала слабая половина человеческого рода, как милая дама тут же утрачивает память, гневно интересуясь, почему муж не предупредил ее о возможных неприятных последствиях. В общем, Сене оставалось надеяться только на милость бога и молить его о том, чтобы все прошло гладко. Иначе ничто в мире, даже Один, не смогло бы его спасти от праведного гнева воительницы. И нигде на свете, даже за сотню параллельных вселенных от Митгарда, он не смог бы укрыться от ее обвинений!.. Рабинович глубоко вздохнул, взял теплую ладошку Ингвины в свою руку и, зажмурив глаза, шагнул в бирюзовый круг.

Первое, что почувствовал Сеня, было теплое дыхание ветра на лице. Затем пришли запахи: пьянящий аромат цветущих трав, запах сырой листвы, перебиваемый резким дурманом болота. Потом Рабиновича накрыла волна звуков. Щебет птиц, кваканье лягушек и треск цикад смешались в его голове в одну невообразимую какофонию. И лишь придя в себя от ошеломляюще-контрастной перемены окружающей действительности, Сеня решился открыть глаза.

Он стоял у края обширной лесной прогалины, упиравшейся противоположным концом в затянутое ряской болото. Никаких гор не было и в помине, как исчезла куда-то и зимняя ночь, сменившись ярким солнечным летним полднем. Справа от Рабиновича, почти у самого края леса, виднелся странный квадратный дом на каких-то корявых сваях. Сеня удивленно посмотрел на него и перевел взгляд налево, чтобы удостовериться в том, что Ингвина рядом в полном комплекте, а не просто оставила в его руках свою ладонь. Воительница была на месте, красуясь точеной фигуркой на фоне сверкающих бирюзой врат. Причем стояла воительница разинув рот и пялилась на что-то, находившееся прямо перед ней. Рабинович облегченно вздохнул и, проследив за взглядом барышни, тоже застыл.

Прямо перед ними, подбоченясь, стояла точная копия Ингвины. Только с черными, как вороново крыло волосами, к тому же не остриженными, а свободным водопадом сверкающего шелка спадавшими по плечам. На двойнике воительницы была надета длинная белая рубаха, расшитая вдоль ворота красными петухами, а черные волосы украшал ромашковый венок.

– Вот это сюрприз! – хлопнув в ладоши, издевательски произнесла Ингвина-дубль. – Никак гости из ада пожаловали. И зачем вас Кощей ко мне прислал? Или вы беглые?.. Что молчите, как тины болотной в рот набрали?

– Ты нас сначала напои-накорми, а потом и расспрашивай! – сам не понимая того, что бормочет, нагло заявил Рабинович.

– Больно много тут нахлебников развелось, – всплеснула руками брюнетка. – Значит, все же не беглецы! Значит, с заданием явились. Ну, ладно. Ну, я еще Кощею припомню эту хохму с двойником. – Девушка махнула рукой и повернулась к дому. – Избушка-избушка, встань к лесу задом, ко мне передом!..

Дом на сваях с тягучим скрипом начал поворачиваться вокруг своей оси, а Сеня вновь приземлился на пятую точку. После всего, что произошло с ним в Англии и во вселенной скандинавских мифов, Рабинович уже не думал, что чему-нибудь сможет сильно удивиться. Оказалось, что он заблуждался! И попасть из северных сказаний в мир славянских сказок оказалось настоящей шокотерапией. Жаль только, что лечить Рабиновича было не от чего.

– Нет, вы посмотрите на него! – возмутилась тем временем брюнетка, поворачиваясь от избушки лицом к непрошеным гостям. – Значит, берет и нагло требует от меня разносолов, а сам усаживается посреди опушки. Ты что, хочешь сказать, что я тебе жратву сюда понесу? А морда от счастья не треснет?

– А ну-ка перестань, безродная, повышать голос на моего господина! – прежде чем Рабинович успел сказать хоть слово, завопила Ингвина и выхватила из ножен меч. – Извинись, презренная, или отведаешь вкус стали.

– А тебе, лысая, я вообще телефон не скажу! – заявила брюнетка и показала Ингвине язык. – Фу-ты ну-ты! Тоже мне, княгиня Ольга нашлась. Ты больно-то своим ножичком не размахивай. А то случайно титьку отрежешь!

– Ах ты, уродина черномазая! – обозвала своего двойника Ингвина и шагнула вперед. – Сейчас я тебя научу разговаривать…

Брюнетка в ответ тоже шагнула навстречу, выставляя вперед пальцы с длинными ухоженными ногтями. Вконец офонаревший Сеня вскочил на ноги и бросился между двумя разгневанными фуриями. Расставив руки в разные стороны, он предотвратил столкновение стихий ипримиряющим тоном произнес:

– Тихо, девочки, не ссорьтесь!

Дамы замерли, тяжело дыша и не сводя друг с друга горящих ненавистью глаз. На секунду у Рабиновича помутилось в голове. Ему показалось, что он стоит между зеркалом и Ингвиной, пытающейся искромсать в капусту свое собственное отражение. Сеня потряс головой, прогоняя наваждение, и в это время брюнетка опустила глаза.

– Ладно, извини, царь-девица, не признала, – пробормотала она и посмотрела на Рабиновича. – А ты скажи спасибо, что она тебя сопровождать вызвалась. Иначе тебя и пароль бы не спас. Сгинул бы навеки, и ворон бы костей твоих не нашел! – И, увидев, что Ингвина вновь начала свирепеть, поправилась: – Все. Молчу-молчу! Так обедать будем или сразу к делу перейдем?

– Значит, ты и есть Баба-яга? – схватившись за голову, поинтересовался Сеня.

– Ну, некоторые выродки и так меня называют, – проворчала девица. – Вы так и не ответили, на стол мне накрывать?..

В одну секунду перед внутренним взором Рабиновича промелькнула масса сказок про Бабу-ягу, а заодно и толкование их скрытого смысла, прочитанное в какой-то школьной энциклопедии, случайно попавшейся в руки на дежурстве. Согласно этой книжице выходило, что Баба-яга является стражем врат в царство мертвых. Пройти живущим людям мимо нее можно, лишь прикинувшись своим. То есть, вкусив ту пищу, что, по преданию, едят умершие. А вернуться назад из тридесятого царства возможно только с помощью царь-девицы. Одной из владычиц загробного мира.

– Так вот, значит, почему гномы настаивали на том, чтобы разрыв-траву собирали мужчина и женщина?! – пробормотал себе под нос Рабинович, однако очаровательная Баба-яга его услышала.

– Это что же такое? – возмутилась она. – Вы мне тут целую истерику закатили всего-навсего из-за этой дряни?.. Вон она, у избушки растет. Собирайте, сколько нужно, и проваливайте. А я не намерена из-за такой мелочи, как разрыв-трава, на вас казенный харч переводить!

– И на том спасибо! – рассмеялся Сеня и снял с плеч котомку. – Пошли, царь-девица, займемся сенокосом!..

Глава 7

Я сидел в углу апартаментов Стурла и трепетно впитывал запах свинины, отдыхая от аммиачной вони Нидльхейма. После ароматов вотчины Хели мне даже сероводородная вонь изо рта Горыныча казалась запахом Эдема. А уж про свинину и говорить нечего. Вокруг была чистота, уют и блаженная тишина. Если, конечно, не считать выкриков Рабиновича, взахлеб рассказывающего о своих похождениях в заповедной долине.

Да, согласен, ему было чем хвастаться. Но и на нашу с Ваней долю приключений выпало не меньше. Однако этот оболтус великорослый, в отличие от Сени, страдал словесным запором, и на все вопросы о том, как прошел наш поход в царство Хели, отмахивался руками. Дескать, сходили, принесли, что тут еще можно рассказывать? Вот так и остаются величайшие подвиги безвестными! Придется, видно, нам с Жомовым вновь оказаться на вторых ролях, под тенью славы беспримерного Рабиновича.

Впрочем, в этом положении плюсы тоже имеются! Все-таки Сеня мой хозяин, а не чей-нибудь еще. И пусть эта самовлюбленная ледышка Ингвина называет его своим господином, это еще не значит, что она имеет на него какие-то права. Ты их сначала заслужи, нахалка, пятью годами верной службы, а уж потом только перед другими хвастайся, кто у тебя хозяин!

Кстати, что-то ненормальное с моим Рабиновичем творится. Это я по поводу Ингвины! Конечно, и раньше Сеня никогда не был монахом и не сторонился женщин. Напротив, всегда оказывал им даже более пристальное внимание, чем наблюдению за фанатами на стадионе во время дежурства. Однако, сколько Рабинович ни бегал за юбками, никогда еще роль отвергнутого влюбленного его надолго не привлекала. Ну, попробует он завоевать сердце неприступной красавицы раза три от силы, получит за все свои героические попытки кукиш под нос и тихонечко отваливает в сторонку. А тут вообще какой-то беспредел! Бегает за этой гордячкой, как глупый кот за бумажным бантом, и сколько по длинному носу ни получает, успокаиваться не хочет. Околдовали тут его, что ли?

Впрочем, я уже заметил, что Сеня с моим мнением считается только тогда, когда нужно багаж пассажиров поезда на предмет наличия наркотиков обнюхать. Во всех остальных случаях мое слово для него все равно что «Парламентский час» по телевизору – надоест слушать, мигом на выключатель нажмет! Вот и приходится мне, несчастному, молчать и терпеливо нести на своей спине все бремя межвидовой дискриминации. И за что я только этого фашиста люблю?

Лениво почесав задней лапой за ухом (в качестве зарядки, а не из-за блох! Я, между прочим, обработку Горынычем уже прошел), я постарался прислушаться к тому, что рассказывал мой Сеня. А он уже добрался до конечной остановки своего маршрута и красочно описывал стычку Ингвины со своим двойником, а Жомов с Поповым слушали его, разинув рты. И что в склоках самок интересного?.. Не понимаю!

– Благородный Робинсен, да как у вас язык поворачивается говорить такое? – возмутилась воительница. – Как вы могли заявить, что я похожа на эту уродину? Да у нее и ляжки толще, и грудь висит, как у дойной коровы. А про волосы я вообще не говорю! Мало того, что черные, как у рабов с юга, так еще и немытые, наверное, пару сотен лет. В них даже вши водятся!

– Ну, насчет вшей ты загнула, Ингвиночка, – развел руками Рабинович. – Чистые у нее были волосы. Да и фигурка ничуть не хуже твоей. Она если только капельку полнее, но тебе худоба тоже идет.

– Ах, значит, я еще и тощая? – завопила воительница. – В таком случае, вкусы у вас, чужестранец, более подобают торгашу с базара, чем благородному воителю.

– А вот это ты в точку попала! – заржал Попов и тут же получил два подзатыльника. Один вполне понятный – от Рабиновича. А второй – от Жомова, видимо, для комплекта.

– Ингвиночка, никакая ты не тощая, – растерянно улыбнулся Сеня, не обращая внимания на обиженный оскал Попова. – Просто я хотел сказать…

– Да оставь ты ее в покое, – с широкой ухмылкой на лице перебил его Ваня. – Что, не видишь, в натуре, что девчонка тебя попросту ревнует?

– Это я ревную? – Ингвина зарделась. – Было бы кого ревновать. Да таких бродячих комедиантов, как Сеннинг Робинсен, в моем наследном замке целый выводок!

– Ой-ой-ой, принцесса на горошине нашлась! – обиженно буркнул Рабинович.

Воительница обожгла его гневным взглядом и резко отвернулась. Эти три оболтуса тут же заржали, как кони на лугу, а я, к своему вящему удивлению, заметил слезы, блеснувшие на глазах девчонки. Сами знаете, что я к ней никогда особой симпатии не испытывал, но трое на одного всегда считал нечестным поединком. Мне вдруг стало жалко Ингвину. Ведь, в сущности, феминистки – несчастные самки, обиженные судьбой. Ну не попался им вовремя прекрасный принц, или они по близорукости приняли за него Соловья-разбойника. Обожглись на этом и теперь дуются на весь белый свет, скрывая свои обычные женские страсти и желания под масками бесчинствующих амазонок. Их жалеть нужно, а не прикалываться над ними.

Сеня быстро понял свою ошибку и цыкнул на друзей, приказывая им заткнуться. Поднявшись со своего места, он подошел к воительнице и тихонечко прикоснулся к ее плечу. Ингвина резко дернулась, сбрасывая его руку, и осталась стоять в прежней позе. Рабинович глубоко вздохнул.

– Конечно, я понимаю, что глупо после всего этого пытаться убедить тебя, что ты самая лучшая, но я все же скажу это, – вкрадчиво проговорил он (хитрит или действительно раскаивается?). – Мы не хотели тебя обидеть. Все наши слова были просто шуткой. Но если ты считаешь свое достоинство оскорбленным, то я избавляю тебя от той клятвы верности, что ты мне дала. Ты вновь свободна и можешь себе выбрать более достойного господина, чем я.

– Я слов своих на ветер не бросаю и клятв назад не беру, – ответила Ингвина, резко поворачиваясь лицом к Сене. – Сеннинг Робинсен, вы в очередной раз доказали свое благородство. Вы не только великий воин и хитрый стратег, но еще и мудрый, великодушный владыка. Я подтверждаю свою клятву верности и прошу простить меня за то, что посмела гневаться на своего повелителя!

– Значит, мир? – улыбнулся Рабинович и пожал протянутую девицей руку. – Вот и хорошо.

– Ого! Вот это сцена. И на какой день назначена свадьба? – поинтересовался Ваня Жомов, до которого все вообще туго доходит. И тут же совершенно справедливо получил от Андрюши чувствительный пинок по щиколотке. – Ты чего, Поп, офонарел? Чайник тебе давно никто не прочищал?

Андрюша только покрутил пальцем у виска и ничего не ответил. Да и что тут можно сказать? Еще во времена нашего пребывания в архаичной Англии я заметил, что лучше всего у нас получается справляться с заданием в тех случаях, когда вся без исключения команда, будь то менты, мы с Горынычем или аборигены, начинает действовать как единое целое. Не думаю, что мир скандинавских легенд был исключением из правил, да и Ингвина уже доказала свою профпригодность. Поэтому не стоило Жомову продолжать подшучивать над уже и без того задетым самолюбием воинствующей девицы.

А Сеня между тем благоразумно решил закончить пересказ своего похода за разрыв-травой и перешел к другой теме, а именно – к освоению Поповым новых технологий кораблестроения. Андрюша лишь тяжело вздохнул и развел руками в сторону. Хоть он был и единственным технически образованным человеком среди моих ментов, но обучался отнюдь не проектированию. Если химические составы и реактивы еще как-то слушались эксперта-криминалиста, то чертежи гномов, сразу почувствовав в нем профана, начали бузить, превратившись в неразрешимую головоломку.

В общем, создание Скидбланднира оказалось Попову явно не по зубам. Горыныч изо всех сил пытался помочь Андрюше в изучении нового факультативного предмета, однако что может смыслить в кораблестроении трехголовый представитель цивилизации, так и не научившийся самостоятельно производить даже примитивные механические приспособления?

– Понимаете, если бы трансформативное преобразование данного плавсредства в пределах нескольких параллельных вселенных зависело только от магических преобразований технически оснащенного предмета, я бы смог решить эту задачу, – попытался объяснить свою неудачу Ахтармерз. – Однако паранормальный уровень данной вселенной недостаточен для выполнения поставленных условий посредством одних лишь магических усилий…

– Тпру, ретивые, – подняв руки вверх, остановил Рабинович словоизлияния Горыныча. – Мы люди необразованные, университетов не кончали. Поэтому давай-ка без своих словесных вывертов объясни, в чем суть проблемы, простым, общедоступным языком.

– Говоря проще, – горестно вздохнул Ахтармерз, – для изготовления Скидбланднира нам с Андрюшей требуется механический трансформатор вселенных. Только при помощи его мы сможем заставить корабль соответствовать требованиям госприемки.

– И где его взять? – поинтересовался Сеня.

– А вот этого я не знаю, – шмыгнул носом трехглавый второгодник. – Точнее, догадываюсь, в каком из миров их производят, но вот не знаю, как туда попасть.

Ну, все. Приплыли, что называется! После заявления Ахтармерза в комнате повисла гнетущая тишина. Наверное, сейчас каждый из команды продумывал дальнейший план действий. Я тоже не был исключением. Лично для меня вопрос о том, как отнесутся гномы к подобному провалу, вообще не вызывал раздумий. Стурл вполне ясно дал нам понять, что, только выполнив все его условия, мы получим карт-бланш на проход через Свартальхейм в Асгард. Поэтому было очевидно, что как только мы заявим брисингам о невозможности изготовления суперяхты для их любимчика Фрейра, то тут же получим бессрочную дисквалификацию с непременным возвращениям в родные пенаты. То есть в Митгард, прямо в подвалы жилища Хрюмира. А может, гномы придумают и что-нибудь похуже. Вроде предоставления нам ПМЖ в одной из заброшенных шахт.

Судя по лицам моих друзей, их посещали идентичные мысли. Рабинович тоскливо глядел в потолок, шевеля губами, будто читая под сводом комнаты божественные откровения или технические справочники по изготовлению трансформаторов. Ингвина, напротив, уткнулась взглядом в пол и беспрестанно вытаскивала меч из ножен, тут же загоняя его обратно. Ваня Жомов барабанил пальцами по столу, старательно целясь по лапам Горыныча, чем и заставил его убраться подальше, а Попов кротко вздыхал.

– Ладно. На голодный желудок мы все равно ничего не придумаем, – пришел к собственному умозаключению Попов. – Давайте перекусим слегка – я тут кусочек грудинки припрятал в мешке, – а потом уже решим, что делать дальше.

Не дождавшись от друзей ни порицания, ни одобрения, Андрюша еще раз грустно вздохнул и, нагнувшись со скамейки, полез рукою в один из мешков. Тот самый, откуда доносился запах свинины. Несколько секунд Попов ковырялся в мешке, словно никак не мог поймать обещанный к столу «кусочек», а потом удивленно хмыкнул. Поднеся собственную переносную кладовую к самому носу, Андрюша заглянул внутрь мешка, снова там поковырялся, а затем зловещим шепотом отчетливо произнес:

– Ну и какая сволочь прихватизировала мое яйцо?

– Ты чего, Андрюша, свои яйца в мешке носишь? – двусмысленно сострил неунывающий Жомов. Криминалист просто взбесился от этой фразы.

– Поостри мне еще, шифоньер бродячий! – заорал он, правда, в этот раз регулируя децибелы. – Я еще раз спрашиваю, кто взял золотое яйцо из мешка? Опять ты, Сеня, на моего личного Фаберже позарился?

– Андрюша, ты совсем, похоже, сбрендил на почве умственного переутомления? – Мой Сеня удивленно посмотрел на него. – Про какое яйцо ты вообще говоришь?

– Про то самое, которое лично мне в руки черный петух на море снес, – продолжал бушевать Попов. – Что за беспредел такой? Ничего ни на секунду оставить нельзя. Все тут же прибрать к рукам наровят! Запомните, гады, увижу у кого-нибудь это яйцо, глотку собственными руками перегрызу.

– Да чего ты орешь-то?! – возмутился Рабинович. – Получше поищи. В твоем хламе все, что угодно, затеряться могло.

– А такое здоровое яйцо не могло в мешке затеряться! – рявкнул Попов, заставив шататься от ужаса барельефы на стенах, и высыпал содержимое мешка на стол. – Вот смотрите.

Столешницу действительно засыпала груда хлама. Были, конечно, среди мусора и ценные для людей вещицы. Например, серебряный крест и горка самоцветов. Но лично меня больше всего взволновала грудинка. Уж не знаю, почему со мной так происходит, но стоит только мне малость перенервничать, как я тут же начинаю зверски хотеть есть. Поэтому-то я и впился глазами в грудинку, вожделенно представляя, как ту же самую операцию вскоре повторят и мои зубы. Поглощенный своими мечтаниями, я даже и не заметил покатившегося к краю стола золотого яичка размером не больше голубиного.

– Ну и что ты орал? – поинтересовался Сеня, поймав в последний момент считавшееся потерянным сокровище. – Вот оно, твое любимое яйцо. Говорил же тебе, что просто в вещах оно затерялось…

– Не понял? – изумился Андрей, забирая у Рабиновича вожделенное богатство. – В этом мире даже яйца с голоду усыхают?

– А оно что, было больше? – удивленно спросил Горыныч. – Позвольте-ка мне на него посмотреть. – И, осмотрев яйцо сразу тремя головами, заверещал: – Вот она, тупость гуманоидная! И зачем я только связался с этим отсталым во всех отношениях видом полуразумных существ? Да уж лучше, господа, с манцефаллотога тычинки обрывать, чем иметь с вами какие-либо дела…

– А ну, пасть закрой, керосинка болтливая, – вновь обиделся на «гуманоида» Жомов (и чем его это слово так раздражает?). – Еще раз кого-нибудь оскорбишь, я тебе все три говорилки асбестом замажу!

– Действительно, Горыныч, – в этот раз полностью поддержал омоновца Сеня. – Вместо того чтобы скулить и на судьбу жаловаться, лучше объясни, что случилось.

– Что случилось? – передразнил Рабиновича Ахтармерз. – Вот эта маленькая штучка, что лежит передо мной, и есть тот искомый трансформатор миров. Модель Б-297/16, ходовое название «Пожиратель миров». Этот тол… – Горыныч запнулся и испуганно посмотрел на Жомова. – В общем, наш хороший друг Андрей все время таскал его с собой и даже ни разу не заикнулся, что владеет таким сокровищем. Все, господа, проблема решена. Осталось только заставить гномов изготовить Скидбланднир и, оснастив его «Пожирателем миров», сбалансировать полученный эффект при помощи определенного набора заклинаний.

По комнате пронесся общий вздох облегчения. Теперь мало кого интересовало, каким образом несчастный петух, вызванный излишней болтливостью Попова, оказался в нужном месте в нужное время, да еще и умудрился снести вместо яйца этот самый трансформатор миров, без которого у нас были бы серьезные проблемы с гномами, и не только на дипломатическом уровне. Я-то понимал, что все это произошло неспроста, и какие-то неведомые силы желают нам добра. Вот только кто именно, догадаться было сложно. До сих пор единственным существом, пытавшимся нас облагодетельствовать, был дефективный эльф. Но о нем, как вы сами понимаете, мне думать не хотелось. Согласитесь сами, достал он уже всех своим экстравагантным поведением! Да и не помог он нам до сих пор ничем. Только и делал, что хамил да огрызался.

А в комнате засуетились. Посмотреть на трансформатор миров захотели все. Еще больше каждый возгорелся желанием эту штуку потрогать. Однако не всем мечтам суждено воплотиться в реальность! Горыныч просто грудью встал на защиту «Пожирателя миров». Дескать, кто первым из неотесанных гуманоидов протянет руку к плоду технического прогресса высокоразвитых цивилизаций, тот рискует тут же лишиться пальца. За такие бескультурные выражения трехглавая рептилия, естественно, получила вполне заслуженную взбучку от Жомова, но трансформатор миров Горынычу все же удалось отстоять. Правда, Ваня в этот раз ограничился только щелбаном, но героизма Ахтармерза это ничуть не убавляет. Попробуйте сами от Жомова щелчок в лоб получить. Голова потом неделю гудеть будет, как пивной котел.

Пока омоновец выяснял отношения с Горынычем на предмет принадлежности к тому или иному виду каждого из них, Сеня не сидел сложа руки. Высунувшись в коридор, он потребовал прислуге найти братишек Ивальди и привести их в апартаменты Стурла. Нужно отдать гномам должное – дисциплина у них на высшем уровне. Наш Отдел внутренних дел по сравнению с ними скорее похож на сборище панков, чем на блюстителей правопорядка. Слово начальника для брисингов закон. Поэтому, если Стурл приказал своим подчиненным беспрекословно выполнять все наши распоряжения, так они и делали. И не успел Рабинович закрыть за собой дверь, как трое посыльных уже мчались во все возможные места обитания мастеров – в мастерскую, домой и в столовую, – чтобы транспортировать их пред светлые Сенины очи.

Брокки и Эйтри прибыли к нам в комнату минут через двадцать после счастливого обнаружения «Пожирателя миров». Оба, как обычно, были перапачканы сажей. Причем в грязи были не только неизменные кожаные фартуки и рукавицы, но и курносые морды близнецов. Остановившись на пороге, оба братца недовольно осмотрели собравшихся.

– Чего людей-то тормошите посреди рабочего дня? – недовольно поинтересовался Эйтри.

– Мы ведь не баклуши бьем, – поддержал его Брокки. – У нас заказов полна мастерская. Одно перезакаливание в настойке из разрыв-травы и зелья Хели Гунгнира с Мьелльниром чего только стоит. А ведь и кроме них работы немало. Золотощетинного вепря для Фрейра опять же усовершенствовать нужно. Кольцо Драупнир для Одина отрегулировать придется. А то оно стекает совершенно бессистемно, да и золото не высшей пробы получается…

– Ну-ка расскажите о колечке подробнее, – загорелись глаза у Сени.

Оказалось, что Драупнир в переводе с варварского на ментовский язык означает примерно то же самое, что и отписка участкового в докладной: «Несмотря на мои усилия, злоумышленнику, маскируясь под окружающую среду, удалось скрыться с места преступления в неизвестном направлении». Впрочем, колечко для Одина было куда полезнее вышеуказанной отмазки, ограждающей нерадивого мента от взыскания по службе. По идее, каждые девять дней Драупнир должен был почковаться, обогащая своего владельца на восемь внешне идентичных первоначальному колец. Однако что-то у братишек Ивальди с кольцом не заладилось, оно отказывалось выдерживать графики воспроизводства, к тому же выдавая на потребительский рынок дешевые китайские подделки.

Я прямо-таки физически ощущал, как тяжело вращаются в голове моего Сени шестеренки, пытаясь навести его на мысли о том, как при возвращении можно будет использовать это колечко в нашем мире. Да обломись ты, хозяин! Тут всякие магические штучки проходят, а вот в нашем грубом физическом материализме эти фокусы не сработают. Впрочем, Сеня и без меня понял это и тут же утратил интерес к кольцу.

– Ну что же, это ваши проблемы, как довести Драупнир до ума, – оборвал он мастера на полуслове. – Закончите это позже, а пока приступайте к строительству Скидбланднира. Мы нашли способ, как заставить его соответствовать необходимым требованиям.

– Вот как? Ну-ка, расскажите, как вам это удалось, – обрадованно удивился Брокки и пошел к столу. Горыныч тут же взгромоздился на золотое яичко, будто несушка на гнездо, и прикрыл драгоценный механизм крыльями.

– Это профессиональная тайна, – заверещал он. – Давайте нам корабль, а остальное вас не касается.

– Гляди-ка, зверушка говорящая! – изумился гном. – Она механическая или просто что-то вроде попугая?

– Граждане милиционеры, да долго ли еще такие безобразия будут продолжаться? – обиженно завопил Горыныч и начал раздуваться. – С каких это пор всяким лохматым аборигенам будет позволено поносить последними словами представителей дружественных цивилизаций?!

– Не-а, Брокки. Эта штука просто какой-то магический фокус, – проговорил Эйтри, тыча пальцем в сторону набирающего вес разгневанного прожигателя сероводорода. – Я уже видел это чучело у входа в Митгард.

– Так, дружно начали фильтровать базары. – Ваня Жомов поднялся со своего места и закрыл Ахтармерза широкой спиной от любопытных взоров гномов. – Если сейчас еще какой-нибудь урод позволит себе нецензурные выражения в адрес нашей газовой горелки, то получит кулаком между глаз и продолжит беседу уже в больнице. Но только с докторами!

– Действительно, ребята, займитесь-ка вы лучше строительством корабля, – поддержал Жомова мой Сеня. – Тут у нас и без вашего присутствия геморроя хватает.

– Так уже готово все, – пожал плечами Эйтри.

– Корабль построен. Осталось только заставить его работать, – поддержал брата Брокки.

Оказалось, что у гномов уже весь спецзаказ практически выполнен. Все те изменения в подарках асам, о которых они рассказывали в самом начале беседы, не должны занять на свое осуществление и двух человекочасов. Единственной настоящей проблемой до сих пор был только Скидбланднир. Если решение и этой проблемы уже найдено, то после обеда оба мастера готовы предоставить свои поделки на комиссию госприемки.

– Есть только одна загвоздка, – вздохнул Брокки.

– У нас нет возможности провести испытания Мьелльнира, – развел руками Эйтри. – Это оружие делалось специально под Тора, и никто из брисингов не сможет совладать с ним. А нам бы не хотелось давать этому асу бракованное изделие.

– Он ведь может и головы за это половине брисингов пооткручивать, – пояснил Брокки. – Даже разбираться не станет, кто прав, а кто виноват. Просто перебьет всех, кто под руку попадется.

– Так что вы волнуетесь? – удивился Рабинович. – У нас же Жомов есть…

– В натуре, – не дал ему досказать фразу Ваня. – Вы только покажите, где он, а я этому беспредельщику мигом ласты выкручу и головой какие-нибудь ступеньки пересчитаю.

– Да я не о том, идиот! – рявкнул Сеня, увидев, как у гномов повылазили от страха глаза. – Ты просто возьмешь этот молот и проверишь, как он работает.

– Как скажешь, начальник, – кротко вздохнул Жомов. – Не нужно никого бить – значит, не будем.

Гномы, осознав, что ни им, ни Тору ничего в данный момент не угрожает, раскланялись с путешественниками и вышли из комнаты. Сеня попытался было отправить вместе с ними Попова и Горыныча, но Андрюша категорично воспротивился. У него, видите ли, обед – это святое. А поскольку до вышеуказанного языческо-поповского ритуала оставалось не более двадцати минут, Андрюша отправляться в мастерскую отказался.

– Вот пока вы будете испытывать свои дурацкие молоты и копья, мы с Горынычем аппарат на судне и смонтируем, – безапелляционно заявил Попов и сердито посмотрел на Рабиновича. – А если кто-то сильно хочет остаться без обеда и плюхать в Асгард на голодный желудок, может лично отправляться к гномам на верфь и пристраивать трансформатор на корабль самостоятельно.

– Ты на меня свои обязанности не перекладывай, – возмутился Сеня. – Я свою часть работы сделал и за кого-то другого горбатиться не собираюсь.

Попов хотел заявить в ответ что-то обидное (видно было по роже!), но не успел. В комнату, просто сверкая от счастья, ввалился Синий Стурл. Видимо, верные подданные уже успели доложить гному о наших успехах, поэтому-то карлик и бросился всех поздравлять. Он идиотски хихикал, тряс руки, бормотал о том, что «Родина-мать не забудет своих героев». Разве что, как Брежнев, целоваться не лез. Хотя Ингвину обнять все же попытался. За что едва дважды не схлопотал по морде. Первый раз воительница воздержалась от пощечины, а второй очередью Сеня успел остановить собственную руку, без позволения хозяина намеревавшуюся отвесить Стурлу подзатыльник.

Впрочем, гном этого не заметил. Он был настолько счастлив, что вряд ли обратил бы внимания даже на затрещину от Ивана. Распинаясь в поздравлениях и хвалебных речах, Стурл пригласил нас на праздничный обед в честь «великой победы и беспримерных подвигов воителей с чужедальней стороны». Во завернул! Я когда мысленно попытался эту фразу проговорить, чуть мозговые извилины не вывихнул. Пришлось отказаться от рискованных экспериментов с культурой речи и молча отправиться вслед за всеми в банкетный зал.

Видимо, событие для Свартальхейма было действительно знаменательным, поскольку гномы встретили нас стоя, троекратно прокричав «гип-гип, ура!». Впрочем, поразило меня не это. Ко всеобщему поклонению и почитанию я уже привык. Настоящим шоком лично для меня оказалось присутствие на праздничном столе алкогольных напитков в неурочный для гномов день. Я едва не зарычал с досады от того, что эти трое свиней непременно нажрутся до поросячьего визга и наше отбытие из этого мира задержится минимум на пару дней!

Разнервничавшись из-за предстоящего облома, я даже не сразу заметил, что в банкетном зале витает какой-то странно знакомый запах. Принюхавшись, я вдруг осознал, что откуда-то явственно пахнет волком. Причем не простым, а хорошо знакомым. Посмотрев по сторонам, я увидел его. И, уж извините, в этот раз не зарычать не мог. Правда, всего лишь от удивления. Сеня, увидев мою необычную реакцию на торжественные оды осчастливленных нами гномов, проследил за моим взглядом и коротко хмыкнул.

– А это кто? – поинтересовался он, тыкая пальцем в угол. Стурл посмотрел в указанном направления.

– А-а, это?! Это волк. Партийная кличка Фреки, что значит Прожорливый, – пожал плечами гном. – Не обращайте на него внимания. Он совсем ручной и никого не тревожит. Что-то вроде домашнего животного. Правда, приходит и уходит, когда ему вздумается, но мы его все равно любим.

Ну и чудеса?! Объясните мне, пожалуйста, как может обычный волк свободно приходить и уходить из государства, отгороженного от остального мира массивными медными дверями, да еще без ручки с внешней стороны? У него что, собственный ключ имеется? Или этот волчара сквозь стены проходить научился?

Впрочем, эти вопросы, похоже, мучили меня одного. Сеня о волке мгновенно забыл, погруженный в принятие поздравлений. Жомов и не видел волка, впившись жадным взором в емкости с алкоголем, а Попова, кроме жратвы, вообще ничего не интересовало. Это его нужно было прожорливым назвать, а не какого-то престарелого волка.

Кстати, участвуя в разгульной попойке у Форсета, я заметил, что Фреки абсолютно ничего там не ел. И стоило только начаться пирушке у брисингов, я решил проверить, такой ли он прожорливый, как о нем говорят. Стянув со стола свиную ногу, я притащил ее волку, надеясь поучиться скоростному поглощению пищи. Пригодится во время дежурства. А то иной раз только начнешь ужинать, как срочно всю группу на выезд требовать начнут. Глядишь, может, и буду успевать съедать полагающийся по службе паек и не возвращаться каждый раз к пустой миске, которую уже вычистила излишне добросовестная уборщица, посчитав, что питания мне нужно не больше, чем цыпленку!

Однако меня ждало разочарование. Фреки есть свиную ногу не стал. Более того, он своротил от нее в сторону морду, будто я ему кота на палочке предложил. Но и это еще не все! Представляете, когда я решил попытаться убедить волка продемонстрировать собственные способности и мордой пододвинул к нему поближе свиную ногу, этот извращенец опять лизнул меня в нос! Ох, знал бы он, как в тот момент был близок к безвременной кончине, навсегда забросил бы свои замашки лидера сексуального меньшинства! Однако я сдержался. Просто фыркнул от отвращения и вернулся назад, поближе к Рабиновичу.

Вопреки моим опасениям, пирушка в банкетном зале брисингов не превратилась во всеобщую попойку. Ваня не успел допить второй кубок медовухи, а Андрюша слопать первого кабанчика, как Рабинович потребовал прекращения банкета. С выражением праведного гнева не лице Сеня облил обоих сослуживцев целым набором оскорбительных эпитетов, из которых самыми ласковыми были «обжоры и алкоголики». Горынычу, которому, похоже, больше всех не терпелось вернуться в родные края и из-за этого встрявшему в увещевания ментов, забывших о чувстве долга, от Сени тоже досталось. И правильно! Нечего стараться выглядеть умнее других. Я тоже, может быть, о московской сторожевой скучаю. Но мешать Рабиновичу ругаться – все равно, что доберману в глаз плюнуть!

– Минуточку внимания, граждане брисинги! – завопил Сеня, поднимаясь из-за стола. – Пожрать и напиться вы и позже успеете. А нас, знаете ли, время поджимает. Поэтому давайте закончим дела и разойдемся в разные стороны.

Трудяги-гномы, как я заметил, просто кайфующие от работы, как удав от пачки дуста, восприняли это предложение Рабиновича своим троекратным идиотским «гип-гип, ура» и повскакивали с мест. Пока они орали, я оглянулся назад, пытаясь рассмотреть, слопал ли Фреки притащенный мной окорок, но оказалось, что волчьего пенсионера уже не было на прежнем месте. Я удивленно крутанулся вокруг своей оси, надеясь увидеть его где-нибудь поблизости, но волка-извращенца в зале вообще не наблюдалось. Как и куда он успел удрать за несколько секунд, я так и не понял. А вскоре и вовсе забыл о его существовании, поскольку пришлось стараться избежать быть затоптанным ногами брисингового стада, упоенно рванувшегося на работу.

Мои менты, как и все прочие нормальные сотрудники органов, подобной тягой к работе никогда не отличались, поэтому и остались сидеть за столом, удивленно наблюдая за тем, как толпы гномов пытаюся одновременно прорваться через два выхода из зала. Я посчитал выжидательную тактику моих спутников вполне приемлемой для себя и залез подальше под стол, изо всех сил стараясь при этом не цапнуть за ногу какого-нибудь особо ретивого гнома. Мне это удавалось с довольно большим трудом, поскольку зубы, вопреки приказам мозга, так и старались вцепиться мертвой хваткой в очередную лодыжку, мелькавшую перед моим носом. Я даже закрыл глаза, чтобы не поддаться искушению, но долго так мне просидеть не удалось, поскольку едва я зажмурился, как тут же перед моим носом послышался знакомый звук:

Хло-оп!!!

Я открыл глаза, заранее догадавшись о том, что должен был увидеть. И точно – прямо перед моим носом висел маленький жужжащий наглец, именующий себя эльфом. Перепончатокрылый хам завис на уровне моих глаз и удивленно вертел башкой по сторонам, изо всех сил пытаясь сообразить, куда именно он попал и что все-таки творится на белом свете. А я вдруг неожиданно для самого себя клацнул зубами, пытаясь поймать в пасть эту болтливую муху. Вы не подумайте, что я эльфоед какой-нибудь. Честное слово, просто инстинкт сработал!

Но мухоподобному хаму доказать что-то было абсолютно невозможно. В последний момент увернувшись от моих зубов, он вылетел из-под стола и, не набирая высоты, заорал на меня благим матом:

– Ты что, охренела совсем, шавка ментовская? Напрочь нюх потерял? Так я его тебе восстановлю в две секунды! Сейчас хвост к усам привяжу, сразу поймешь, чем свобода пахнет!..

Я, оскорбленный до глубины души обращением этого недоумка к моей благородной персоне с использованием женского рода, уже был готов без помощи инстинктов покусать наглеца. Хорошо хоть, воспитан не в подворотне и вовремя сдержался! Впрочем, эльфу и без меня помешали дальше продолжить гневную тираду. Гномы, которые под ноги смотреть не умели, едва не затоптали болтливую козявку, и маленькому нахалу пришлось крутить «бочки», выписывать «петли Нестерова» и прочие фигуры высшего пилотажа, чтобы не оказаться затоптанным стадом обезумевших трудоголиков.

Наконец, после нескольких минут непрерывного смертельного трюка, эльфу удалось выбраться из толчеи. Он взлетел вверх и уселся на край стола, вытирая маленькой ладошкой пот со лба. Но, видимо, эльфу сегодня крайне не везло – он приземлился на столешницу прямо перед носом у Попова, который, как известно, с недавних пор в свой список ненавистных существ, состоящий ранее из представителей парнокопытных, прибавил еще и эльфов. И не успел маленький наглец отдышаться и выдать тираду по поводу умственных способностей брисингов, как его смела со стола звуковая волна.

– А эта тварь что здесь делает? – истошно завопил Андрюша и что есть силы врезал по эльфу недоеденной свиной ногой. Святотатство какое!

Впрочем, ударил Попов не по эльфу, а лишь по тому месту, где он недавно был. Самого маленького нахала там уже не было, поскольку звуковая волна от Андрюши добралась до него раньше окорока. Эльфа в буквальном смысле сдуло со стола и впечатало в спину пробегавшего мимо гнома.

Брисингам, за исключением Стурла, слышать вой разгневанного Попова еще не приходилось. А тем более испытывать на себе силу его звукового удара. Первых штук шестнадцать гномов, что по неведению оказались на линии огня, просто смело с лица земли и расфасовало по стенам. Следующему десятку пришлось утолить свою страсть к труду, поработав в качестве зарядов катапульты. От крика Андрюши их так швырнуло вперед, что, разметав орды брисингов, осаждавших двери, словно невесомые кегли, жертвы звуковой волны полностью расчистили выходы из зала. А парочка гномов из этого десятка даже пулей вылетела в коридор. Остальным увечий досталось поменьше, но неизвестно, что бы было с ними, если бы не вмешался мой Сеня.

– Хватит орать! – рявкнул он на Попова, прочищая руками уши. Я тоже гавкнул, хотя голоса своего так и не услышал. – Охренел, что ли? Поубиваешь всех гномов раньше, чем Рогнарек наступит.

– А на фиг эта скотина опять сюда приперлась? – обиженно буркнул Андрюша и с досадой бросил под стол обломок окорока. – Видеть его не могу!

– Глаза закрой, – фыркнул Рабинович и выбрался из-за стола.

Первым делом Сеня принялся разыскивать среди тел бренные останки эльфа, не обращая внимания на оторопевших от Андрюшиного крика гномов. Я несколько секунд наблюдал за Рабиновичем, а потом решил помочь в поисках. В отличие от Сени, считавшего эльфа покойником, я был абсолютно уверен, что этого маленького бандита так просто не убить. И, как всегда, оказался прав. Целехонький эльф лежал на спине одного из контуженных гномов и не шевелился, но мне, хотя и с большим трудом, удалось уловить его дыхание. Я пару раз гавкнул, подзывая Рабиновича, и Сеня не преминул явиться, осторожно подняв эльфа и положив его в свою фуражку.

– Чего уставились? – гневно обернулся он к гномам. – Тут вам не цирк. А ну марш все работать!

И без того перепуганных гномов после этих слов из зала словно ветром сдуло. Сеня удовлетворенно посмотрел им вслед и обернулся к Стурлу, никак не решавшемуся вылезти из-под стола. Лидер партии трудоголиков-брисингов понял этот взгляд как известие об окончании воздушной тревоги и поднялся на ноги.

– П-пойдемте в м-мастерскую, – слегка заикаясь от испуга, проговорил Стурл. – У братишек Ивальди уже все должно быть готово.

Слова синего гнома оказались правдой на девяносто процентов, поскольку «все» стало готово лишь тогда, когда Попов с Горынычем установили трансформатор на корме Скидбланднира. Всю дорогу до мастерской и то время, пока два наших новоиспеченных колдуна творили какие-то заклинания над подарком Фрейру, я наблюдал за контуженным эльфом. Тот не подавал никаких признаков жизни и не пришел в себя даже тогда, когда Жомов, метнув в стену молот, произвел такой грохот, что и в Нидльхейме у Хели мурашки по коже пробежали. Красно-синие. Впрочем, на маленького наглеца никто, кроме меня и Рабиновича, внимания не обращал. Причем Сеня, прижимая к груди фуражку, зачем-то раскачивал ее из стороны в сторону, словно убаюкивая младенца. Я чуть слюни от умиления не распустил! Тоже мне начинающий папаша нашелся…

А Жомов тем временем, вволю наметавшись Мьелльнир, превращенный братишками Ивальди во всеразрушающий бумеранг, со вздохом горького сожаления отложил молот в сторону и принялся испытывать копье. Гунгнир также работал как следует. Однако на Ванечку он такого же сильного впечатления, как молот, не произвел, и Жомов тут же дал возможность Ингвине вволю потешиться с копьем. А Рабинович посмотрел на Стурла.

– Ну что, бригадир, мы свой объем работ выполнили, – усмехнувшись проговорил он. – Теперь твоя очередь. Веди нас к входу в Асгард.

– Боюсь, тут существует маленькая проблемка, – опустив глаза вниз, вздохнул гном, и тут же полигон заполнили бронированные гвардейцы брисингов с арбалетами. – Видите ли, мы имеем строжайшее указание Одина не пропускать никого через свои земли в его резиденцию. Сожалею, что пришлось обмануть вас, но в Асгард вы не попадете. Только через наши трупы.

– Ну, это условие мы сейчас быстро выполним, – оскалился Жомов и отстегнул от пояса дубинку. – Ребята, этих кидал нужно конкретно поставить в позу!

Мы люди натренированные, учить нас не нужно, поэтому боевой порядок организовали быстро. Горыныч занял место в авангарде, готовясь прикрыть нас магическим щитом. Ингвина натянула лук, Жомов с Рабиновичем приготовили свои серебряные шары для метания в арбалетчиков. Я присел, собираясь вцепиться в горло предателя Стурла, если он попытается сделать хоть одно неправильное движение, а Андрюша набрал полную грудь воздуха, приготовившись разметать боевые порядки брисингов звуковой волной или, может быть, порвать их на части каким-нибудь новым словесным вывертом. Стурл застыл, глядя в мои гневные глаза. Его подчиненные тоже замерли, не зная, что делать дальше, и в этот момент пещеру заполнил надменный голос:

– Отставить побоище. – И пред наши ясные очи явился… Локи-Лис! – Ну-ка, Стурл, разгони свой сброд. Прикажи Ивальди собрать все подарки. А эти смертные, – он махнул рукой в нашу сторону, – пойдут со мной.

Н-да! И как тут не удивляться?..

Часть III За козла ответишь!

Глава 1

Сказать, что брисинги были шокированы заявлением Локи, это не сказать ничего! Стурл Синий, приготовившийся выдать пафосную тираду о бесполезности сопротивления, едва не проглотил собственный язык и, для того чтобы вернуть доступ кислороду в легкие, был вынужден выковыривать вышеназванный орган из гортани пальцами. А его законсервированная в доспехи гвардия и вовсе потеряла возможность шевелиться, беспомощно уронив оружие на каменный пол. Этот металлолом приземлился с таким грохотом, что у двух десятков излишне беспечных летучих мышей под сводом пещеры лопнули от перегрузки их ультразвуковые барабанные перепонки. Даже менты застыли посреди полигона, тщетно пытаясь осмыслить происходящее, и лишь одному Локи все было по фигу. Чеканя шаг, он прошествовал сквозь застывший строй брисингов и остановился между двумя армиями, приготовившимися к сражению.

– Кому что непонятно? – грозно поинтересовался он, переводя взгляд с брисингов на ментов и обратно.

– Он чего, наехал? – удивленно поинтересовался у Рабиновича Ваня, не утративший еще надежду оторвать у кого-нибудь две-три головы.

– Наехал… – меланхолично ответил Сеня. Жомов вскинул дубинку, приготовившись к удару. – Но не на нас, – закончил фразу Рабинович, и Ваня раздосадованно сплюнул.

– Что за мир вокруг? – горестно вздохнул он. – Одни лохи. Даже подраться как следует не с кем.

К этому моменту Локи полностью утратил интерес к ментам. Он сосредоточил все внимание на Стурле, нетерпеливо притопывая левой ногой, обутой в красный сапог. Правый сапог тоже был красный, но он не шлепал по камням и поэтому внимания к себе не привлекал. Бригадефюрер брисингов наконец справился с предстартовым волнением и мощным рывком вытащил язык из гортани. Правда, гном при этом слегка переусердствовал и несколько секунд потратил на то, чтобы пристроить на место свесившийся до подбородка орган.

– Я долго буду ждать, пока ты со своими запчастями разберешься? – нетерпеливо поинтересовался у Стурла бог огня.

– Все, наисвятейший. Я готов, – прокашлявшись, торопливо проговорил гном.

– К чему готов?! – взвизгнул Локи. – Я не понял, а где Ивальди? Где подарки? Где волосы для Сив, в конце-то концов? Я что, еще ждать должен?

– Сию секунду, наихитрейший! – затрясся Стурл и заорал, обернувшись к своей гвардии: – Что стоите, идиоты? Марш отсюда! Привести мне братьев Ивальди. Мигом!..

– А подарки? – напомнил ему Дядюшка Лис.

– Так точно, наиогнейший! – вытянулся в струнку Стурл и рявкнул вслед убегавшей армии: – И дары богам захватите.

– Ну вот, совсем другое дело, – неожиданно для всех широко улыбнулся Локи и обнял за плечи гнома. – Ведь можете же все мирно решать! А то, как дикари, собрались из-за ерунды побоище устроить.

– Так ведь запрет Одина… – растерянно началоправдываться Стурл, но Дядюшка Лис перебил его:

– Один, Один. Только и слышно вокруг: «Один то, Один се!» Других богов, что ли, нет? – вздохнул ас с самым несчастным видом. – Да Одноглазый только рад таким гостям будет, – Локи широко улыбнулся (хотя куда уж шире?!) и повернулся к ментам: – Правда, ребята?

– У него что, крыша едет? – растерянно поинтересовался Жомов, в этот раз почему-то повернувшись к Попову. – Может, ему в дыню дать? Или едовище чуть-чуть на затылок сдвинуть?

– Лучше не надо, – благоразумно покачал головой Андрюша и зачем-то поднял с пола Горыныча.

– Мне, что ли, тоже какую-нибудь животину на руки взять? – Ваня удивленно посмотрел на Рабиновича с эльфом в фуражке и Попова с надувным птеродактилем в руках. Я тут же предусмотрительно спрятался за Ингвину, и Жомову не осталось ничего другого, как тяжко вздохнуть и развести руками. Да, остался ты, Ваня, без спутника жизни!

Тем временем назад вернулась орда гномов. Прилежные брисинги буквально поняли приказ своего босса и на руках внесли на полигон Брокки и Эйтри. Причем, судя по нескольким разбитым губам, расквашенным носам и десятку-другому фонарей под глазами бойцов брисинговой гвардии, они сначала схватили братишек Ивальди, а уж потом попытались объяснить, кому они понадобились. Хотя могли и ничего не сказать. Ведь приказа вести диалоги с мастерами Синий никому не отдавал. Братьев выгрузили прямо под Стурла и Локи, а сверху навалили подарки асам.

– О, идиоты! – тяжко вздохнул гном и помог подняться с пола мастерам. – Всю роту на месяц в каменоломни!

– Справедливая кара, – согласился Дядюшка Лис. – Но, благородный Стурл, может быть, в честь благополучного завершения заказа ты помилуешь своих бойцов?

– Гип-гип, ура! – громогласным криком встретили подобную извращенную форму приказа гвардейцы и разбежались кто куда.

Два мастера-близнеца, кряхтя, поднялись с каменного пола и поочередно внимательно оглядели всех, оставшихся на полигоне. Не говоря ни слова, они аккуратно собрали изготовленные собственными руками дары асам и, усевшись на ближайший осколок скалы, принялись их начищать. Брокки – Гунгнир, а Эйтри – Мьелльнир. Причем сначала он, видимо, от растерянности, попытался использовать в качестве ветоши парик для Сив, но вовремя опомнился и спрятал волосы за пазуху. Локи терпеливо ждал. Наконец, решив, что мастера уже достаточно потешились, ас спросил:

– Ну что? Так ли уж хороши ваши подарки, как вы их расписывали?

– А мы слов крысам не бросаем, – буркнул Брокки.

– Можешь сам проверить, – поддержал его Эйтри.

– Если смелости хватит, – добавил первый.

– Только для корабля подходящей лужи нет, – внес поправку второй.

– Что же, посмотрим, – в тон им пообещал Локи и отобрал у братьев изделия народных промыслов.

В первую очередь ас проинспектировал Скидбланднир, Гунгнир и парик для жены Тора. Причем начал именно с раскладного корабля! Повертев в руках непонятную штуковину, больше похожую на плод детской неожиданности, чем на изделие брисинговских мастеров, Локи вдруг решил потрясти около уха загадочный продукт. Эйтри предостерегающе заорал, но было поздно – Скидбланднир в одно мгновение вынырнул из пространственно-временных складок и превратился в довольно приличное по размерам судно.

Локи, хоть и был бог, но удержать в руках целый корабль оказался не в состоянии. Быть бы ему придавленным Скидбландниром, но, на свое счастье, Дядюшка Лис держал упакованное плавстредство прямо за корабельный нос и, истошно вопя, повис на драконьей голове впереди дракара, примерно в метре над землей. Спрыгнув вниз, Локи в бешенстве подскочил к братишкам.

– Угробить меня захотели? – грозно зашипел он, наклоняясь к гномам.

– Инструкцию читать нужно, прежде чем вещью пользоваться, – буркнул Брокки.

– Скидбланднир от удара об воду раскрываться должен, – пояснил Эйтри.

Локи поочередно посверлил взглядом обоих, а потом взялся за Гунгнир. Осторожно повертев копье в руках, ас все-таки решил воздержаться от собственноручного испытания баллистического оружия Одина и, цокнув языком, сунул его в руки одного из братишек Ивальди. Парик для Сив Локи и вовсе едва удостоил взглядом, а затем подпрыгнул на месте, словно его муха укусила.

– Спорим, что эти вещи лучше того хлама, – кивнув головой в сторону Драупнира, Мьелльнира и медленно перебиравшего ногами на одном месте золотого вепря, обратился он к гномам. Брокки пожал плечами, а Эйтри, который оказался менее тормозным, чем брат, спросил:

– А зачем нам это нужно?

– А выиграете что-нибудь, – развел руками ас. – Может быть.

Гномы задумались, а менты взирали на происходящее с выражением немого удивления на лице. Причем каждый удивлялся по-своему. Жомов чесал маковку, пытаясь сообразить, как такой придурок, как Локи, мог попасть в боги, если его не то что в ОМОН, в ППС бы дежурить не взяли. Попов никак не мог поверить в то, что любимые им с детства персонажи оказались идиотами из детсадовской младшей группы, а Сеня поражался тому, отчего гномы никак не решатся спорить. Он бы на их месте уж нашел, что содрать с нагловатого аса.

– Достал ты всех уже, – проворчал наконец Брокки. – Ладно, спорим.

– Проиграешь, голову свою отдашь, – поддержал брата Эйтри.

– Я из нее мишень для дартса сделаю, – буркнул Брокки.

– По рукам, – ехидно рассмеялся Дядюшка Лис. – Только, если я выиграю, вы мне сделаете подарок лучше всех этих шести, вместе взятых. А судить нас асы будут.

– Это что, еще и в Асгард топать? – возмутился Брокки.

– А это приказ! – рявкнул Локи и кивнул на кучу сувениров. – Пакуйте все. Отправляемся немедленно.

Не было заметно, что братишки Ивальди глубоко уважали или страшно боялись асов, однако упаковывать подарки бросились со спринтерской скоростью. Стурл вместе с ними начал метаться. Но, в отличие от близнецов, он не собирал в одну кучу изделия брисинговых промыслов, а носился по полигону как угорелый, с классическим воплем на устах: «Карету мне, карету!» Вышеупомянутого транспорта он не дождался, но вот парочку дрезин в парадное подали.

Локи, по-прежнему не проявляя никакого интереса к «смертным» ментам, уселся вместе со Стурлом в его персональный транспорт и принялся что-то обсуждать вполголоса. А путешественники в полном составе получили плацкарту в одном вагоне с мастерами. Ивальди загрузили скарб в дрезину и, забыв обо всем, что их окружает, принялись полировать и начищать драгоценные подарки.

– Эх, хорошая штука этот молот, – грустно вздохнул Жомов, глядя, как Брокки начищает Мьелльнир. – Жаль только, что мне не пригодится.

– Это почему? – Сеня хитро прищурился. – Им можно, например, гвозди на расстоянии забивать. И пальцы не отшибешь.

– На хрена мне гвозди забивать? Что я, плотник, что ли? – удивился Ваня. – Этим молоточком демонстрантов разгонять хорошо. Но ты только представь, Сеня, как я в участок с такой хреновиной вместо дубинки на поясе заявлюсь. Да меня даже гибэдэдэшники засмеют.

– Да-а, тяжелый случай, – постучав пальцем по виску, вставил веское слово Андрюша Попов. – А ты, Сеня, из этой коллекции колечко бы себе захапал?

– А ты – кабана, – огрызнулся Рабинович. – И, вместо того чтобы использовать его по делу, тут же бы сожрал.

– Он несъедобный, – обиженно буркнул Попов и решил сменить тему. – Кстати, как там наш персональный эльф?

– Валяется, как жук в коробке, – ответил Сеня и потряс фуражку. – Лежит брюхом кверху и не шевелится. Здорово ты его контузил.

– Не будет хамить, – проворчал Андрюша и отвернулся.

А почетный эскорт тем временем тронулся с места. Первой шла дрезина с гвардейцами, за ней – транспорт Стурла с почетным гостем из Асгарда на борту, и замыкал процессию скрипучий вагон с ментами. Дрезины довольно долга петляли по извилистым коридорам и к тому моменту, когда Ваня уже начал дремать, а Попов успел проголодаться, остановились у еще одних медных ворот.

В отличие от дверей в Митгард и Нидльхейм, проход в Асгард был оформлен куда помпезнее. И ворота были выше, и чеканка на них красивей, и охрана стояла в парадных золотых мундирах, без доспехов и арбалетов. Пограничники, встречая эскорт, выстроились вдоль дороги в две шеренги и застыли по стойке «смирно». Створки ворот были распахнуты, и в глаза путешественникам, уже привыкшим к полумраку подземелья, ударил яркий солнечный свет.

– Ни фига себе! – удивился Жомов, глядя в открытые ворота из-под руки. – Мужики, мы пока в пещерах сидели, на улице лето наступило?

Попов и Рабинович протерли слезящиеся глаза и, прищурившись, посмотрели на открывшийся после поворота пейзаж. Рельсы гномьей железной дороги заканчивались прямо у створок ворот, а сразу за ними начиналась зеленая лужайка. Причем трава была такого пронзительно-зеленого цвета, какого никогда не выдавить из себя той чахлой запыленной поросли городских скверов, которую принято громко именовать газоном. Из всех путешественников лишь Ване Жомову однажды удалось видеть растительность такого яркого цвета – когда в его воинской части к приезду генерала перекрасили вручную всю окрестную флору и фауну. Траву – зеленым, кошек – серым, собак – черным, стены – коричневым, а солдат – в соответствии с уставом.

От этих воспоминаний Ваня передернулся, как заржавевший затвор карабина, и скрипнул зубами. На миг он вновь увидел себя ползающим на четвереньках вокруг плаца и кисточкой дорисовывавшим травке недостающую зеленость. Прошлое вступило в конфликт с настоящим! Жомов встал и решил собственными руками задушить проклятого прапорщика, выискивавшего у травы дефекты цвета. Но едва он схватил врага за горло, как почему-то оказалось, что прапорщик мало того, что резко располнел, так еще и одел на себя милицейскую форму с погонами младшего лейтенанта.

– Ты чего, сдурел? – захрипел Попов, ошеломленно глядя в пустые глаза Ивана. – Крыша едет?

– Извини. Задумался, – потряс головой Жомов и сел на свое место. – Ты мне сволочь одну напомнил.

– Ну спасибо! – взревел Попов и потер ладонью занемевшее горло. – Еще раз такое вытворишь, получишь дубинкой по лбу.

– Только посильнее, Андрюша, – виновато попросил омоновец. – А то я как задумаюсь, так прямо беда!

– Жомов, давай теперь без экспериментов, – выдохнул Сеня, завороженно следивший за любительской импровизацией на тему шекспировского «Отелло». – Ты лучше не напрягайся. А захочешь о чем-нибудь подумать, меня попроси.

С резким толчком дрезина остановилась. Братья Ивальди тут же запихали обратно в мешки подарки асам и молча выбрались на перрон. Поглощенные наведением лоска на сувениры, они даже не заметили демаршей Жомова и теперь спокойно плелись к выходу из тоннеля, где их поджидал Локи. На полпути близнецы одновременно вытащили из карманов солцезащитные очки и нацепили их на курносые физиономии.

– В следующий раз за дневные походы будешь нам двойные командировочные платить, – буркнул Брокки, проходя мимо Стурла.

– А то ведь нам на солнце быть вредно, – пояснил Эйтри.

– Обгорим опять к етуновой матери, – закончил фразу его близнец.

Стурл хотел что-то сказать в ответ, но промолчал, лишь махнув рукой. Пытаясь сохранить хорошую мину при плохой игре, гномий босс с радушной улыбкой повернулся к путешественникам, пытаясь, видимо, всех облобызать на прощанье. Однако этот номер у него не прошел. Ни менты, ни тем более Ингвина не забыли недавнего предательства Стурла. Жомов, идущий первым, просто поднял его за плечи и отодвинул в сторону, освобождая дорогу, а остальные и вовсе не обратили на прощальные порывы Стурла никакого внимания.

– Ну и ладно. Не больно-то и хотелось, – обиженно шмыгнул носом гном, забрался в собственную дрезину и заорал на вагоновожатого: – Чего зенки вытаращил? Людей давно не видел? Крути ручку, а то сейчас следом за ними в Асгард пойдешь!

Бедный дрезинщик с перепугу покрылся красными пятнами и так рванул с места свой агрегат, что Стурл едва не вывалился из него на мраморный пол, от чего завопил еще громче, обещая лишить водилу права участвовать в очередном субботнике. Не понимая, что в этом страшного, менты удивленно посмотрели вслед скрывшейся за поворотом дрезине и подошли к асу. Локи с любопытством посмотрел на них, будто первый раз увидел.

– Ходят слухи, что вы могущественные ворлоки? – поинтересовался он. – Ну-ка покажите какой-нибудь фокус!

– Ты чего, в цирк, что ли, пришел? – возмутился Жомов. – Я сейчас тебе такие фокусы покажу, что потом будешь две недели руки с ногами пытаться на старые места присобачить.

Если бы Локи раньше удалось хоть немного пообщаться с доблестными сотрудниками российской милиции, он бы несомненно знал, что попросить их показывать фокусы – это все равно, что попытаться отобрать у добермана кость, рассчитывая остаться непокусанным. Жомов уже начал примеряться, с какой стороны удобнее вязать узел из оборзевшего бога, и неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы его не остановил Рабинович, проявивший недюжинное здравомыслие. Отодвинув в сторону Ваню, уже начавшего потихоньку звереть, Сеня проговорил:

– Я так понимаю, ты нас сюда не фокусы показывать вытащил. В жизни не поверю, что Дядюшка Лис решил благотворительностью заняться. Говори, что тебе от нас нужно, и разойдемся в разные стороны.

– Ишь какой сообразительный, – фыркнул Локи. – Идите в Гласир, брисинги вас проводят. Вот там обо всем и поговорим.

Локи еще раз фыркнул, как кот от запаха табака, и, махнув рукой, свернул с дороги в ближайшую рощицу, скрывшись между деревьев. Два гнома, видимо, уже привыкшие к такому непредсказуемому поведению экспансивного аса, молча подхватили свои мешки и поплелись вперед по дороге. Путешественникам не оставалось ничего другого, как последовать за ними.

Братья Ивальди, поначалу неспешно начавшие марш в заповедную рощу правителей Асгарда, постепенно стали наращивать темп. Андрюша Попов, которому не терпелось вернуться домой, к любимым рыбкам и маминым щам, поначалу попытался подгонять медлительных гномов, но затем был вынужден покрикивать на них, для того чтобы те не убежали слишком далеко вперед и не скрылись из виду. Жомов, сжалившись над раскрасневшимся от натуги криминалистом, забрал у него макси-рукавицу для переноса Горыныча и теперь нес на себе сразу четыре мешка. Причем два из них были с провизией, заблаговременно собранной вечно голодным Поповым.

Сеня с Ингвиной замыкали процессию. Девица с восторженно-удивленным выражением лица постоянно глазела по сторонам и только выбранная раз и навсегда роль бравой воительницы не позволяла ей благоговейно вскрикивать от красот окрестного пейзажа. Рабиновича меньше всего интересовала флора Асгарда. Все свое внимание он сосредоточил на эльфе, до сих пор отказывающемся подавать признаки жизни. Попыток привести маленького наглеца в чувство Рабинович не предпринимал, поскольку никак не мог сообразить, как сделать этому недомерку искусственное дыхание.

У Рабиновича была масса вопросов к эльфу. Сеня прекрасно помнил, что каждое предыдущее появление этого существа предвещало очередные неприятности на пути его друзей. Сене, ясное дело, хотелось узнать, какая еще гадость им приготовлена в ближайшем будущем. И все-таки больше всего Рабиновича интересовало другое. Он и сам себе не мог объяснить, отчего его так волнует будущее этого мира в целом и миниатюрной Ингвины в частности.

От одной только мысли о том, что эта хрупкая девушка будет вынуждена во время Рогнарек сражаться с огромными волосатыми етунами или с кем-то еще более «приятным» в общении, Рабиновича бросало в дрожь. Он хотел выведать у эльфа, есть ли способ предотвратить Последнюю Битву, и поэтому не спускал с него глаз, боясь, что маленький дебошир, очнувшись, исчезнет так же неожиданно, как и появился.

От непомерных усилий следить одновременно за дорогой и за собственной фуражкой с бесценным содержимым, Сеня едва не окосел и начал так часто спотыкаться, что даже невозмутимый Жомов обернулся и настороженно понюхал воздух. Ване пригрезилось, будто Рабинович втихаря прикладывается к емкости с алкоголем, что, ввиду его же запрета на пьянство, выглядело бы настоящей подлостью и требовало бы немедленного наказания. В воздухе пойлом брисингов и не пахло, поэтому Жомов недоуменно пожал плечами и спокойно продолжил свой путь.

Несколько раз Сене казалось, что у его временного подопечного, погребенного в глубине милицейской фуражки, трепетали ресницы. Рабинович тут же останавливался, всматриваясь в маленькое личико эльфа, но тот по-прежнему оставался недвижимым. Сеня принимал привидевшееся подрагивание ресниц за игру света и спокойно продолжал свой путь. Может быть, Рабинович так бы и донес эльфа в фуражке до Гласира, если бы однажды, во время очередной потери равновесия, не заметил, как маленький хитрец, не открывая глаз, попытался ручонками зацепиться за край фуражки и этим предотвратить падение на пыльную дорогу.

– Та-ак, блин. Носильщика себе нашел? – Сеня резко остановился. – А ну-ка выбирайся наружу, пока я тебе крылья не оторвал.

– Я те оторву, урод длинноносый, – пискнул эльф и, легко выпорхнув из фуражки, завис прямо перед глазами Рабиновича. – Сейчас не тридцать седьмой год, чтобы беспределы устраивать. Я на тебя мигом управу найду. С работы вылетишь без выходного пособия. Кстати, я, между прочим, не просил тебя тащить меня куда-то в своей вонючей фуражке. Голову сначала мыть нужно, прежде чем этот дурацкий чепчик для перевозки эльфов использовать.

– А ты не оборзел? – несказанно удивился Сеня. Попов и Жомов, заинтересованные происходящим, остановили ретивых гномов и подошли поближе. – Тебя, между прочим, от смерти спасли…

– Спасли?! – визгливо завопил эльф. – Значит, теперь контузия и последующий арест без оказания первой помощи у вас спасением называется? – И, увидев приближающегося Попова, завизжал еще громче: – Уберите от меня этого крикливого кабана! Уберите подальше, а то хуже будет.

– Вот сейчас тебе точно хуже будет, – злорадно пообещал Андрюша и набрал полные легкие воздуха.

– Попов, только посмей мне заорать тут! – предостерег друга Сеня и на всякий пожарный пригнулся. – Рявкнешь еще раз, и я тебе твою же куртку целиком в пасть засуну.

– Да пошли вы все, – обиделся Андрей и, отобрав у Жомова мешок с провизией, принялся его развязывать. – Как хотите, а у меня привал.

– Благородный Робинсен, – вступила в разговор уступившая любопытству Ингвина. – Может быть, объяснишь все же, что это за существо?

– Девочка, иди-ка лучше ромашки собирай! – рявкнул на нее эльф. – Нечего в мужские разговоры встревать.

– А ну-ка повежливее с девушкой, – с угрозой в голосе проговорил Рабинович и невольно схватился за верную дубинку.

– Ах, ты так? Лучшего друга на какую-то девку променял? – изумился эльф и врезал по носу оторопевшего от такого заявления Сеню. – Все, ухожу в монастырь. Уж лучше в келье сидеть на хлебе с водой, чем с такими козлами общаться!..

Хло-оп! Хло-оп! Хлоп.

И ничего не произошло. Эльф как висел в воздухе перед носом удивленного Рабиновича, так там и остался. Маленький нахал усиленно махал крыльями и руками одновременно, его сморщенное личико покраснело от натуги, а вдоль всего тела пробегали радужные сполохи, но это ничего не меняло. Эльф удивленно посмотрел по сторонам, а затем, хлопнув себя по лбу, уселся на ближайшую ветку. Рабинович задорно расхохотался.

– Уволили все-таки? – весело поинтересовался он.

– Кого? Меня?! – возмущенно завопил эльф и тут же сник. – Не уволили, а временно отстранили от работы. Ясно? В отпуске я. За свой счет.

– А чего сюда приперся? – сердито спросил Попов. – Тебе что, курорт тут? Без тебя, думаешь, идиотов в округе не хватает?

– Нет, не думаю. С идиотами тут явный перебор, – язвительно ответил крылатый хам. – Ты один десяток заменить можешь.

Возмущенный Андрюша собрался было рявкнуть на наглеца во всю мощь своих богатырских легких, но, на свое счастье, вовремя вспомнил предостережение Рабиновича. Опасливо посмотрев на Сеню, Попов вмиг представил, как кинолог запихивает ему в рот куртку вместо бараньей грудинки, и зябко передернулся. Горестно вздохнув, Андрюша с грустью осмотрел остаток свиного окорока в правой руке и, поморщившись, запустил им в наглого эльфа. Тот легко увернулся и показал Попову язык.

– Что, промазал, каннибал свинорылый? – хихикнул он и переместился поближе к Жомову. – Попробуй еще раз. Может, снова, как в Англии, в эту жердь перекачанную попадешь.

– Все! Заткнулись все. Тихо! – гаркнул Рабинович, и вокруг наступила абсолютная тишина.

Причем замолчали не только эльф с Поповым, но вся окрестная живность. Кукушка подавилась на полуслове, огласив лес предсмертным криком раздавленного помидора, дятел воткнулся головой в дерево, не решаясь выдернуть ее обратно, лягушка в ближайшей луже застыла с открытой пастью и, пуская слюни на бородавчатую грудь, не спускала взгляда с зависшего в воздухе комара, а окрестные кузнечики вцепились жвалами в лапки, не давая им возможностей добраться до надкрыльев. И лишь листья на деревьях проигнорировали приказ Рабиновича, нагло продолжая шелестеть. Сеня смущенно прокашлялся.

– Я не вам, – махнул он руками в сторону леса, и фауна облегченно продолжила свой концерт.

– Вот так-то лучше, – удовлетворенно кивнул головой Сеня и скомандовал: – Привал. Сейчас отдохнем и спокойно во всем разберемся.

Против короткой остановки почти никто не возражал. Попов, и так не собиравшийся двигаться дальше, уселся под деревом на приличной дистанции от эльфа и принялся доедать копченую свинину. Жомов, подозрительно покосившись на непривычно чистую траву, осторожно улегся рядом. Ингвина, презрительно покосившись на мужчин, пожала плечами и прислонилась к стволу ясеня. И лишь только братишки Ивальди недовольно поворчали, дескать, не в кайф им на солнце лишнее время торчать, но все же присели отдохнуть, спрятавшись поглубже в тень. А Рабинович поманил к себе эльфа.

– Давай-ка прекращай борзеть и рассказывай все по порядку, – не терпящим возражений тоном приказал он. – Кстати, тебя как зовут-то?

– Типично ментовские замашки. Сначала испортят весь праздник, а потом только документы спрашивают, – буркнул эльф, опускаясь на один из мешков. – Лориэль меня зовут.

– А сокращенно как? – фыркнул Рабинович. – Лори или Элли?

– Без сокращений! – взвизгнул мухоподобный буян. – И так уже сокращать нечего. По корень все, на хрен, сократили!..

– Ладно-ладно. Не вопи, – примирительно поднял руки вверх Сеня. – Лориэль так Лориэль. А теперь давай все выкладывай. Только по порядку.

Эльф, видимо, с трудом привыкавший к новой для себя роли отпускника, поначалу хорохорился и огрызался в ответ на вопросы Рабиновича. Но отвязаться от Сени было не так-то просто, и маленькому ворчуну пришлось многое рассказать.

По словам Лориэля, цивилизация эльфов была одной из древнейших среди множества разумных существ параллельных миров. Горыныч, правда, попытался это опротестовать, но слушать его доводы никто не стал. Более того, Рабинович приказал Ахтармерзу заткнуться, и обиженная керосинка, пофыркивая мелкими язычками пламени, отправилась составить компанию эльфоненавистнику Попову.

А Лориэль тем временем продолжал расписывать красоты цивилизации эльфов и особо заострил внимание на средней продолжительности жизни своего народа. Сеня даже присвистнул от удивления, когда услышал, что любой эльф может прожить более двух тысяч лет. Как они добились такого долголетия, Лориэль рассказывать не стал, да никого особо это и не интересовало. Может быть, у них генетика такая! Лишь одна Ингвина презрительно фыркнула на эту статистику.

– Подумаешь, две тысячи лет, – проговорила она. – Наш Один и вовсе бессмертен.

– Ваш Один – лох по сравнению с Обероном! – обиделся на ее пренебрежение к выдающимся достижениям своего народа эльф. – Он бандит, узурпатор и вообще, можно сказать, он с брательниками своего деда прибил.

– Ингвиночка, успокойся, – Рабинович с трепетом положил руку на плечо воительнице, приготовившейся покарать маленького еретика за святотатство. – Никто не спорит. Один, конечно, самый лучший. – Сеня повернулся к Лориэлю: – А тебе за тысячу лет поумнеть давно пора! Рассказывай дальше и не ерепенься.

Эльф недовольно покосился на пылающую праведным гневом девицу и продолжил рассказ. По его словам, эльфы давным-давно следили за развитием жизни во многих мирах. Они установили, что любые действия в одной вселенной находят отражение и в ближайшем к ней мире. А сильнейшие потрясения и вовсе расходятся по вселенным, как круги от камня на поверхности воды, вызывая во многих мирах настоящие катаклизмы. Едва не погибнув однажды от подобной цепной реакции (кстати, Лориэль сказал, что на земле в это время вымерли динозавры!), эльфы научились частично предсказывать глобальные катаклизмы параллельных миров и выработали способы их предотвращения.

Одним из таких способов была Служба Предупреждения Инертного Диссонанса (сокращенно СПИД!), сотрудником которой и являлся Лориэль. В обязанности спидеров входило вмешательство в действия существ иных вселенных путем божественных откровений, вещих снов, святых знамений и прочей ерунды, дабы убедить ключевых лиц отказаться от тех или иных поступков, грозящих их миру сильнейшим катаклизмом. Решения о подобных вмешательствах принимал лично Оберон, поскольку, судя по всему, ему просто нечем было больше заняться.

– Так, значит, ты просто посыльный, – усмехнулся Рабинович. – А я-то думал, ты хоть что-нибудь значишь. Колдовать, например, умеешь. Ингвина вон и вовсе считала эльфов красавцами и великанами.

– Не посыльный, а старший дипкурьер. А красавцы и великаны у нас в других ведомствах, – обиженно буркнул эльф. – Первые в Главном Отделе Пропаганды (гопники, соответственно), а вторые – в Отрядах Местного Оперативного Наезда (ОМОН). И для волшебства есть особое подразделение. Феи Служат Быдлу называется (ФСБ, естественно). Но фээсбэшники редко в ваши дела вмешиваются. Во-первых, земная вселенная для колдовства мало приспособлена. А во-вторых, вы от волшебства только сатанеете. Единственную успешную операцию ФСБ смог только с Синдереллой, или Золушкой по-вашему, провести. И то потому, что она дура набитая оказалась, и ни о чем другом, кроме как выскочить замуж за богатенького буратино, не мечтала. – Эльф возбужденно принялся расхаживать взад-вперед по фуражке Рабиновича. – А принц, между прочим, если бы на Золушку не клюнул, самую крупную войну за всю историю Земли мог развязать и в крови потопить ослабленную набегами Чингисхана цивилизацию славян. И тогда пара десятков параллельных миров тазиком бы накрылась. Я тоже в той операции участие принимал. Медаль получил, между прочим. «Трехсоттысячелетие СПИДа» называется. Да и сейчас вот снова с вами вожусь. Из-за ваших дурацких выходок Россия может с лица Земли исчезнуть. А уж тогда экспансию Америки точно ни один Китай не остановит.

– Вот, блин, и тут политика! – неожиданно возмутился Жомов. – Мужики, может, лучше об оружии поговорите или о бабах, на крайний случай?

– Не мешай, Ваня, умным разговорам, – отмахнулся от него Рабинович и посмотрел на эльфа. – Что же получается? Раз тебя от работы отстранили, с нами теперь другой курьер общаться будет? Или нас вовсе другому ведомству передадут?

– Никто с вами общаться не будет, и никому вас не передадут, – недовольно буркнул Лориэль. – Служба Экономически Конструктивных Ситуаций просчитала, что дешевле позволить вам вернуться домой самостоятельно.

– Это как? – насторожился Сеня, благодаря беседе с Ахтармерзом в доме Хрюмира уже догадывающийся, о чем пойдет речь.

– Ваше присутствие в этом мире приблизило Рогнарек, – мрачно проговорил эльф. – Через каких-то пару дней етуны начнут войну, и от всей вселенной викингов ни хрена не останется. Вы тоже погибните, но по закону сохранения баланса параллельных миров реинкарнируетесь у себя дома как раз перед встречей с Мерлином и ничего не будете помнить. А там вас уже будут ждать и предотвратят новый контакт…

– Подожди, – остановил его Рабинович. – Как же Оберон решил допустить гибель целого мира, когда ты сам говорил, что это вызовет целую волну катаклизмов в параллельных вселенных. Не проще ли нас вернуть домой, чем разгребать потом последствия катастрофы?

– К этим последствиям уже приготовились, – фыркнул Лориэль. – Воздействовать на ваши перемещения мы непосредственно не можем, а вас самих посчитали безнадежными. То есть ни при каких обстоятельствах не способными вернуться самостоятельно домой. И меня выставили одним из виновников этой ситуации.

– Так вот почему ты тут, – в гробовой тишине проговорил Сеня. – В ссылку отправлен.

– Никуда я не сослан, идиоты! – заверещал эльф. – Я пытаюсь помочь вам вернуться назад и доказать, что придурки из СЭКСа ошиблись в своих прогнозах! К тому же есть двухпроцентная вероятность того, что канал вашей астральной связи с собственной вселенной уже закрыт и вы теперь не имеете к ней никакого отношения. Тогда вы погибнете здесь окончательно, и Земля претерпит глобальные изменения. А после этого меня сделают козлом отпущения и приговорят к разложению в ядерном реакторе. Так что вам придется выпутываться, а я помогу. Чем смогу.

– Значит, до времени Рогнарек осталось два дня? – задумчиво проговорил Рабинович и вдруг заорал: – Чего сидите? Подъем! Все бегом к Одину!..

Глава 2

Гласир встретил путешественников гомоном людских голосов. В центре тенистой рощи возвышался настоящий исполин – ясень, уходящий кроной куда-то под облака. Это и был знаменитый Иггдрасиль, согласно здешнему мироустройству пронзающий корнями каждый из девяти скандинавских миров. Около его необъятного ствола толпилась масса самого разношерстного народа, одетого кто во что горазд. Не скажу, что я когда-нибудь жаловался на плохое зрение, но мельтешение бестолковых аборигенов крайне раздражало и мешало сосредоточиться на каком-нибудь одном объекте. В итоге я оставил попытки разглядеть нюансы местной моды и, прикрыв морду лапой, улегся у ног остановившегося Рабиновича.

– Та-ак, и кто здесь Один? – рявкнул мой Сеня, перекрывая шум голосов.

Сборище аборигенов на секунду замерло, удивленно рассматривая Рабиновича, а затем разразилось диким хохотом. Дикари то тыкали пальцем в сторону Сени, то стучали себя по затылку, а то просто хватались за живот. Я попытался гавкнуть на разбушевавшуюся толпу, чтобы привести ее в чувство, но вот рык не возымел на них никакого действия. Разве что вызвал еще одну волну смеха. Сеня от злости мгновенно покраснел до самых кончиков ушей, но с места не двинулся. А Андрюша с Жомовым, надо отдать им должное, тут же оказались рядом и отстегнули от пояса дубинки, готовясь вступиться за оскорбленного друга. Даже Ингвина, к моему величайшему удивлению, выступила вперед, обнажая меч.

В общем, несмотря на то что дикарей было никак не меньше полутора тысяч, мы приготовились проучить их как следует и отстоять честь мундира. Появление раздувавшегося на глазах Горыныча на несколько секунд охладило пыл разношерстного сброда, но затем в руках аборигенов тоже стали появляться мечи. Уж не знаю, чем бы все закончилось, если бы в этот момент откуда-то из-за спин толпы не зазвучал рог. Дикари тут же расступились, выстраиваясь неровными рядами по обе стороны от Иггдрасиля, а на авансцену выступили десятка полтора рослых мужчин и женщин. Впереди вышагивал настоящий гигант с темно-рыжей бородой. Увидев его, Ингвина выронила меч и застыла, разинув рот от удивления. Остановившись в десяти шагах от нас, гигант посмотрел по сторонам и пророкотал густым басом:

– Ну, и в чем проблемы?

– Уйми свой сброд, а то я сам их всех сейчас успокою! – сквозь зубы процедил Рабинович, признав в бородаче главного. Впрочем, я думаю, тут и болонка бы сообразила, что перед нами стоит грозный Тор.

– Ты? Один? Всех?! – удивленно пробасил ас и заржал, как простудившаяся лошадь Пржевальского. – О-хо-хо! Силен, бродяга. Значит, подраться хочешь? – И, не дожидаясь от Сени ответа, Тор повернулся к аборигенам: – Ну, кто окажет честь гостю и надерет ему задницу?

– Я! – в один голос взревела толпа, а рыжебородый ткнул пальцем в белобрысого беззубого громилу.

– Ну-ка, Бронхерст, встречай гостя! – рявкнул он.

Беззубый центнер мышц радостно заревел, нацепил на соломенную башку сверкающий серебром шлем и вышел вперед. Зарычав, как бульдог, страдающий запором, Бронхерст начал трясти кудлатой головой и молотить себя кулаками в грудь. После пары секунд таких упражнений его глаза начали вываливаться наружу, а на губах выступила густая пена. Я едва не подавился! Что, он думает, если закосит под эпилептика, то Сеня его бить не будет? Ну, сейчас он разочаруется!

Я коротко гавкнул, предупреждая Рабиновича о том, что припадок аборигена может быть заразным, но мой легкомысленный хозяин не обратил на мой совет никакого внимания. Согнув и разогнув дубинку в руках, Сеня твердым шагом пошел навстречу взбесившейся горилле, покрашенной в блондина гидроперитом. А абориген, шлепнув себя мечом по заднице, бегом бросился вперед.

Я сидел и любовался! Рабинович, застыв посреди поляны, как часовой у Мавзолея, спокойно ждал приближения изрыгавшего пену локомотива в лице белобрысого аборигена. Тот, не снижая хода, решил, видимо, протаранить своего противника, но Сеня сделал шаг в сторону, и блондинистая горилла проскочила мимо, с разгону наткнувшись на выставленный в качестве предохранительного буфера кулак Жомова. Бронхерст хрюкнул и осел на траву. По поляне пронесся удивленный вздох, а Ваня брезгливо посмотрел на пальцы, перемазанные пеной, и небрежно вытер их о расшитую рубаху контуженного аборигена.

– Сеня, может, его добить? – нерешительно поинтересовался Жомов, посмотрев на Рабиновича.

Сеня отрицательно покачал головой. Бронхерст тем временем поднялся с травы и, раскачиваясь из стороны в сторону, попытался вернуть себе чувство ориентации в пространстве. В результате этих манипуляций он едва не наступил мне на хвост, и я слегка рыкнул на громилу… Слегка, говорю! А почему он подскочил, как ужаленный под хвост, понятия не имею. Может, у него с нервами не все в порядке. Оглядевшись по сторонам, Бронхерст наконец сфокусировал внимание на Рабиновиче и прорычал:

– Дерись как мужчина! Или ты только и можешь, что скакать в стороны, подобно трусливому зайцу?

Не говоря ни слова, Сеня пожал плечами и поманил аборигена пальцем. Тот снова взревел, выпустил изо рта очередную порцию пены и рванул вперед. Пока он мчался к Рабиновичу, я попытался прикинуть, сгодится ли он нам со своей пеной в качестве огнетушителя для Горыныча, но решил, что вряд ли. И пены маловато, и напора никакого! Так что, когда наша трехглавая керосинка разбуянится, толку от Бронхерста не будет никакого. Разве что головой его в одну из пастей Горыныча сунуть, чтобы конфорку заткнуть.

А абориген с разбегу налетел на Рабиновича. Взмахнув мечом, Бронхерст явно собирался разрубить Сеню напополам, а мой хозяин стоял как столб, с идиотской улыбкой на губах, поглядывая на Ингвину. На мгновение мне показалось, что меч аборигена снесет этому влюбленному дураку голову. Я тут же себе поклялся, что за каждую травму хозяина буду от воительницы три раза в день по кусочку откусывать и продолжу это до тех пор, пока она Сене капитальный ремонт не сделает, но все обошлось.

Даже не глядя на взбесившегося аборигена, Сеня вскинул вверх дубинку в защитном жесте. Меч Бронхерста мгновенно покинул хозяина и, решив присоединиться к гусиному клину, набрал высоту, по дороге едва не увеличив размеры лысины Попова. Андрюша ойкнул и торопливо ощупал редкую растительность на своей макушке, а абориген удивленно посмотрел на опустевшие руки. Сеня в ответ широко улыбнулся самой ласковой из своих садистских ухмылок и почти без замаха огрел Бронхерста по шлему дубинкой. Абориген по колено вошел в рыхлую землю и закачался вперед-назад, как заправский маятник. Сеня что есть силы размахнулся кулаком, но потом передумал и слегка ткнул ладошкой в лоб Бронхерста. Тот плашмя рухнул на траву. Причем ноги аборигена так и остались торчать в земле. А Рабинович под оглушительный рев толпы повернулся к Тору.

– Так нас проводят сегодня к Одину или нет? – нагловато поинтересовался он.

– Как тебя зовут, странник? – хмыкнув в бороду, спросил ас. Сеня приготовился ответить, но вместо него вперед выступила Ингвина и с таким гордым видом, будто она сама была личным тренером нового чемпиона, произнесла:

– Великий Тор, сего грозного воителя зовут Сеннинг Робинсен, Победитель етунов и Гонитель орков. Своей доблестью он уже завоевал себе беспримерную славу в пределах Митгарда, Етунхейма и Свартальхейма.

– Что же, достойный человек, как я погляжу, – кивнул головой Тор и осмотрел Рабиновича с ног до головы. – Есть у меня для тебя награда за доблесть, эрл Робинсен. Такая, какой удостаивались немногие, – громогласно, так, что было слышно в самых дальних рядах аборигенов, проговорил он. – Давай-ка я тебя прибью, и место во главе стола чертогов Вальгаллы тебе обеспечено.

Толпа аборигенов тут же разразилась ликующим криком. Зная кровожадность викингов, я вполне четко представлял, что может сейчас произойти. Мой Сеня, естественно, откажется от такого лестного предложения. Тор разгневается и попытается все же выполнить обещанное. Может быть, нам и удалось бы справиться с одним бессмертным богом, но к рыжебородому наверняка придут на помощь его прихлебатели. А против такой толпы даже весь наш Отдел внутренних дел не устоит. И все же мой долг – быть рядом с хозяином. Поэтому я зарычал и в одно мгновение оказался между Рабиновичем и Тором.

– Фу, Мурзик, – осадил меня бестолковый альфа-лидер и посмотрел на Тора. – Благодарю за честь, но давайте как-нибудь в другой раз. У меня еще много дел.

– Другого раза не будет, – сердито буркнул ас, раздосадованный отказом Сени. – Ну да ладно! Место в Вальгалле тебе в любом случае обеспечено. А теперь давайте-ка посмотрим, что нам притащили эти потомки червей-трупоедов, братья Ивальди.

Гномы начали вытаскивать сувениры, а я стал высматривать Локи. Мне было жутко интересно, куда подевался этот хитрец. Все-таки подлец поставил на кон свою собственную голову. Из-за огромной толпы зевак мне ничего не было видно, и я поставил лапы на грудь Рабиновича, стараясь разглядеть среди зрителей Дядюшку Лиса, а заодно и посмотреть, не появится ли и сам Один. Однако Сене мое любопытство показалось излишней бестактностью, и он меня тут же поощрил тумаком по загривку. Спасибо тебе большое, дорогой друг!

Мне осталось только фыркнуть и отойти к Жомову, который настороженно поглядывал по сторонам, выбирая себе подходящую жертву на случай беспорядков. А гномы поочередно извлекли из мешка сначала парик для Сив из волос нашей куцей златовласки, затем на свет божий появился Гунгнир. И только после него Брокки или Эйтри (пока братья молчат, я никак не могу их различить, они ведь даже пахнут одинаково!) показал народу сморщенный комок, каким являлся Скидбланднир в упаковке.

Сив сразу сцапала парик и натянула его на свою лысую голову. Мой Рабинович тут же, открыв рот, уставился на богиню. Все аборигены восхищенно завопили, и даже Попов присвистнул от удивления. А уж Ингвина и вовсе смотрела на Сив с таким немым восторгом в глазах, какой бывает у голодной болонки при виде сосиски. Не знаю, может быть, для людей жена Тора и казалась какой-то особенно красивой, но я этого не заметил. По мне, так все человеческие самки одинаковы и различаются только по масти.

Впрочем, Ингвина как раз восторгалась богиней меньше всех. Заметив, как мой Сеня пялится на Сив, воительница мгновенно помрачнела и, закашлявшись, пихнула Рабиновича в спину. Несколько секунд у моего хозяина ушло на то, чтобы сообразить, кто его толкнул. Потом Сеня еще пару мгновений пытался захлопнуть рот и, наконец, обернувшись, смущенно посмотрел на Ингвину.

– Подвиньтесь, эрл Робинсен, – холодно процедила воительница. – Мне совершенно не видно, что там происходит.

Сеня отодвинулся, а я едва не взвыл от возмущения. Не видит она, как же! Наехала на моего хозяина самым наглым образом, а он и слюни развесил, как шавка перед догом. Разве что на спину не упал и лапами… тьфу ты!.. руками не замахал от восхищения. Это что же такое, люди добрые, творится?! Совсем эта стриженая феминистка мне хозяина испортила. Что я теперь с таким размазней делать буду?

– Фу, Мурзик. Сидеть! – рявкнул на меня Рабинович. Вот она, людская благодарность!..

Я плюнул на все и уселся на хвост, обреченно глядя на эту дурацкую парочку. Цивилизованный мент и аборигенка с зубочисткой. Хороший у них дуэт получается. А жители Асгарда тем временем удивленно рассматривали подарок Фрейру. Сам хозяин шедевра интернациональной команды Попова, Горыныча и гномов испытывать сие странное творение не рискнул, предоставив все права демонстрации создателям корабля. Один из братишек Ивальди презрительно пожал плечами и, расширив круг, вытащил Скидбланднир из упаковки. Восторгам не было предела. Я даже думал, что навек оглохну от истошного рева. Идиоты!

А Фрейр тут же сложил корабль обратно, сграбастал его в карман и явно собрался смыться, чтобы попробовать Скидбланднир на воде, но его никуда не пустили, посулив новые игрушки. Один так и не появился, поэтому демонстрировать действие Гунгнира пришлось Жомову. Воплей было ничуть не меньше, чем после показа корабля, и счастливая Фрейя, жена Одноглазого, тут же сцапала супероружие, не позволяя никому к нему прикасаться.

Гномы не спешили доставать остальные подарки, ожидая появления Локи, и тот примчался на всех парах, запыхавшийся и покрытый пылью. Что-то шепнув на ухо Фрейе, Дядюшка Лис подошел к гномам и с торжествующим видом попросил асов разрешить их пари. Те, довольно потирая руки, согласились, и братишки Ивальди вытащили из мешков вторую часть сувениров.

Боже мой, видели бы вы, как алчно загорелись глазки у жены Одина, когда один из братьев продемонстрировал окружающим Драупнир и объявил, что именно он собой представляет. Я думал, что несчастная Фрейя слюной подавится от вожделения, а уж такого выражения алчности в глазах я даже у Сени никогда в жизни не видел. Ну, типичная богиня Семьи – все в дом, и умретради дохода!

Но куда больше начудил сумасбродный Фрейр. Едва гномы достали из мешка позолоченного вепря, как их любимый бог схватил свинью за хвост и начал кругами бегать по поляне под улюлюканье аборигенов. При этом звезданутый бог Дождя и земных плодов не забывал сам себя подгонять ударами ладони по заднице. После седьмого или восьмого круга Фрейр завопил, как заправский ковбой, и, оседлав кабана, умчался в неизвестном направлении, вычеркнув тем самым себя из списка судей.

Тор, естественно, самостоятельно решил испытать приготовленное для него оружие. Раскрутив молот над головой, он запустил его в ближайшую рощу. Мьелльнир пролетел вперед метров сто, свалив по пути десятка два деревьев, и вернулся назад в руки к хозяину, едва не оторвав ему кисти. Увидев, что вытворяет этот молотоподобный бумеранг, аборигены просто взревели от восторга. Я заорал на них, требуя пощадить мои барабанные перепонки, но среди этого дикого воя мой голос просто затерялся. Даже Ваня Жомов и то его не услышал.

После этого демонстрация подарков закончилась, и судьи приступили к совещанию. Причем состав их довольно быстро уменьшился. Сначала Ваны, мелкие божки плодородия, подручные Фрейра, обиделись, что их обделили подарками, и растворились в толпе эйнхтериев, а следом за ними и Хеймдалль вскочил на свою лошадь с идиотской кличкой Золотая Челка и, сославшись на дела, умчался к своему любимому мосту. Асы совещались недолго, и Тор, выступив вперед, вынес вердикт.

– С подавляющим преимуществом победили братья Ивальди! – заявил он, и толпа, которой, судя по всему, было абсолютно по фигу за кого болеть, радостно завопила.

Локи застыл, оторопело глядя по сторонам. Я увидел, как он отыскал глазами Фрейю, словно требуя объяснить, что происходит, но та только удивленно повела плечами. Дескать, Локи, я старалась, но эти гады все против тебя. Уж не знаю, чем богам так сильно досадил Дядюшка Лис, но приговор был окончателен и обжалованию не подлежал. Придется теперь самовлюбленному божку расстаться со своей дурной головушкой… Это я так считал! А на самом деле все получилось по-другому.

– Ладно-ладно, – злорадно проговорил Локи, глядя на беснующуюся толпу, и тут же рассмеялся. – Ну, бери, Брокки, мою голову. Но только шею не трогай. Шею я в заклад не ставил, поэтому она моя. Сможешь снять голову, не касаясь шеи, бери. Нет? Так иди на хрен, урод коротконогий!

Брокки и Эйтри поочередно почесали затылки, примериваясь к асу со всех сторон. А потом, одновременно плюнув и махнув рукой, забрали с земли пустые мешки и, ни на кого не глядя, отправились назад, к входу в Свартальхейм. Толпа аборигенов, лишенная зрелища обезглавливания аса, разочарованно вздохнула и начала потихоньку расходиться. А Локи, торжествующе посмотрев поверх голов асов и эйнхериев, направился прямо к нам.

– Ну что, смертные, как вам понравилась заповедная роща Гласир? – поинтересовался он.

– Лес как лес, только листья почему-то все пожелтели, – буркнул Жомов. – Ты нам зубы-то не заговаривай. Где Один? Давай его сюда.

– Ишь, какие прыткие, – усмехнулся ас. – Один пока в отлучке. Я с ним разговаривал. Он скоро будет. Так что придется вам подождать. Впрочем, скучно не будет. Идите в Вальгаллу, в Палаты эйнхериев. Пообедаете, развлечетесь, а утром будет видно, что дальше делать. – И Локи вновь резко развернулся и скрылся среди деревьев. – Листья им пожелтели. Да они все из чистого золота!..

– Эй, ну-ка подожди! – рявкнул ему вслед мой Сеня, но Дядюшки Лиса уже и след простыл. – Вот скотина! В следующий раз, как увижу, сразу в ухо дам.

– А я не знаю, что ты с ним вообще валандаешься, – буркнул Ваня Жомов, по привычке использовав дубинку вместо эспандера. – Давно пора им всем рыла начистить, а то они борзые больно все здесь.

Рабинович только махнул в ответ рукой и с тяжелым вздохом посмотрел вслед удаляющимся аборигенам. Я-то хозяина знаю не первый год и давно заметил, как ему надоело мотаться по злачным местам различных вселенных в бессменном патруле. Именно поэтому новая отсрочка момента возвращения домой подействовала на него так гнетуще. Да и Андрюша приуныл и, видимо, вспомнив о рыбках, принялся пихать в ненасытные пасти Горыныча всякую гадость. Обо мне бы кто-нибудь так позаботился! Нагадить Сене в башмак, что ли? А то он меня совсем замечать перестал…

Из всей нашей компании лишь только Ваня Жомов, которого детдомовское детство приучило стойко переносить все тяжести (в том числе и мешки с провизией) окружающей действительности, не выглядел подавленным. Да и Ингвина просто лучилась восторгом. Ну еще бы! Для нее побывать в Вальгалле при жизни – все равно что Рабиновичу два раза за один месяц зарплату получить или мне вдруг обнаружить утром на шее новый антиблошиный ошейник.

Кстати, о Сене и о зарплате. После заявления Локи о том, что листья на деревьях в роще из чистого золота, лично я думал, что Рабинович тут же бросится набивать полную котомку халявным драгметаллом. Но не тут-то было! Сеня только обвел грустным взглядом окружающую декоративную растительность и остался на месте. И мне вдруг стало грустно. Это до чего же еврея тоска по родине замучила, если он даже золото под ногами собирать не хочет?! Впрочем, неземную печаль в глазах Рабиновича заметил не один я. Внимание на нее обратила и Ингвина. Эта сивая стервозина кротко улыбнулась и подошла к моему хозяину сзади, положив руку на плечо. Укусить ее? Или пускай живет?

– Благородный Сеннинг, не печальтесь, – противным нежным голоском проворковала она. Чистая кошка рядом с любимым отпрыском. – Скоро вы вернетесь домой. Локи же сказал, что Один прибудет завтра и решит все наши проблемы. А пока у нас есть превосходный шанс ознакомиться с Вальгаллой. Не думаю, что нам там будет скучно!

– Правда? – вмиг оживился мой Сеня и приобнял воительницу за талию. Тьфу, смотреть противно! – Ты обещаешь?

Ингвина в первую секунду оторопела. Он застыла в напряженной позе, глядя в сияющие глазенки Рабиновича. Тот улыбался во все тридцать два зуба и, я уверен, в уме уже начал просчитывать варианты «веселого отдыха», обещанного воительницей. Я обреченно вздохнул и собрался уйти от двух влюбленных идиотов подальше, но тут произошло совершенно неожиданное событие: Ингвина вскинула руку и залепила Рабиновичу такую оплеуху, что тот едва устоял на ногах.

– Эрл Робинсен, кто это сказал, что вам позволено лапать меня, как портовую девку? – ледяным тоном поинтересовалась она.

– Но ведь ты сама сказала… – попытался оправдаться мой Сеня, но родоначальница местных феминисток оборвала его.

– Будьте добры понимать мои слова прямо, а не так, как вам заблагорассудится! – рявкнула она. – Или вы думаете, если я женщина, то и постоять за себя не могу?

– Да нет! Я не… – продолжал лепетать ошарашенный Рабинович, но снова не смог договорить фразу до конца.

– Вы уже второй раз оскорбляете меня, испытывая мою клятву верности, – холодно отрезала Ингвина. – В третий раз прощения вам не будет.

Воительница резко отвернулась, принявшись подтягивать какие-то ремешочки в амуниции, а Сеня застыл с открытым ртом, потирая след пятерни на щеке. Жомов судорожно сглотнул, не зная, то ли заржать во все горло, то ли посочувствовать неудавшемуся ухажеру. Да и я, если честно, колебался. За нападение на хозяина эту мегеру следовало бы покусать, но за то, что она Рабиновича вразумила хоть ненадолго, можно бы девице и лапу… тьфу ты!.. руку лизнуть. И лишь один Попов, судя по всему, не испытывал никаких сомнений. Противно захихикав, он кротко посоветовал:

– Сенечка, пойди ее теперь обними с другого бока. Может быть, она тебя еще раз приголубит! А то пятно на твоей наглой роже как-то несимметрично выглядит.

– Кто на слово скор, тот в делах редко спор, – огрызнулся в ответ Сеня. – Поп и рад бы к попадье, да инструмент забыл в бадье.

– Сам дурак, – обиделся Андрюша и, как и Ингвина, повернулся спиной к Рабиновичу. Сеня махнул рукой, дескать, и хрен с вами, и тут над его ухом послышался знакомый писк.

– Я что-то пропустил? – выбравшись из кармана Сениной куртки и протирая заспанные глаза, поинтересовался эльф.

– Нет, спи дальше, – фыркнул Рабинович. – Похоже, от тебя все равно никакого толку нет.

– Ты охренел совсем, морда козлиная?! – возмутился Лориэль. – Не зарывайся ни хрена! Я хоть и в отпуске, но над вами, уродами, старшим поставлен.

– Как тебя кто-то поставил, так мы сейчас и положим, – вступился за друга Жомов.

– Да пошли вы все к гремлинам в нору, – обиделся маленький пискун. – Идите бухайте. А я пока окрестности осмотрю. Бездельники гномовы!

– А откуда ты знаешь, что нас на пир пригласили? – удивился Сеня.

– Так чем еще эти придурки эйнхерии могут тут заниматься? Только бражку пьянствуют да животы друг другу вспарывать горазды, – пискнул эльф и, проворно замахав крылышками, растворился среди золотых листьев Гласира.

– Да. Редеют наши ряды, – хмыкнул Рабинович и тронул за плечо Ингвину. – Ну, перестань дуться. Виноват я. Больше такого не повторится. Пошли лучше посмотрим на твою Вальгаллу. Заодно и объяснишь по дороге, как нам себя там вести.

Ингвина глубоко вздохнула и, как-то робко улыбнувшись, повернулась к Рабиновичу. Рука об руку, словно пионеры на экскурсии, они отправились в Палаты эйнхериев, а я с серьезным видом возглавил процессию. Воительница всю дорогу тараторила без умолку, но ничего нового и интересного так и не сообщила. А о том, что погибшие воины, ныне именуемые эйнхериями, любят пожрать, выпить и подраться, ничуть не хуже Попова с Жомовым, вместе взятых, я и так знал. Но мой беспутный Сеня слушал воительницу, разинув пасть шире, чем зевающий сенбернар. Вдобавок он не сводил с Ингвины преданных глаз, поэтому и позже всех заметил, что нам навстречу по дороге от Вальгаллы приближаются густые клубы пыли.

– Блин, как рота пехоты на марш-броске, – удивленно буркнул Жомов, всматриваясь вдаль из-под ладони. – Да нет! Похоже, стадо нам навстречу гонят. Там, впереди, звери какие-то. Ну-ка расступитесь. Я сейчас нам ужин добуду.

Раздвинув путешественников руками, доблестный омоновец вышел вперед и приготовил свой бронебойный кулак, заранее прикидывая угол удара. Мне еще не доводилось видеть Жомова в роли тореадора, но чем кот не шутит? Глядишь, и свалит Ваня какую-нибудь скотину ударом кулака. Тем более что невыпущенной дури у него за последнее время собралось предостаточно. Вот я и решил благоразумно отойти в сторону, дабы не оказаться заваленным тушами домашних животных.

Впрочем, опасался я зря. На нас неслось не стадо, а всего лишь два козла. Но каких! Оба козла были высотой с микроавтобус и примерно такого же размера в ширину. Один был черный, как сажа, а второй сверкал белизной, как блузка тети Аси. Оба козла были запряжены в увеличенную копию такой же колесницы, на которой Попов с грузом добирался до жилища Хрюмира. А управлял этой повозкой сам рыжебородый Тор. Он всю дорогу истошно орал на бедных животных и лишь в десятке метров от нас заткнулся, остановив свой катафалк.

– Негоже, когда доблестные воины и первые смертные гости Вальгаллы добираются на пир пешком, – пророкотал он. – Я уже оторвал кое-кому из оргкомитета по встрече головы за такую оплошность и теперь решил оказать вам честь, доставив в Палаты эйнхериев на своей легендарной повозке. Кстати, знакомьтесь, – Тор махнул рукой на козлов (не путать с милиционерами!). – Мои верные скакуны. Двести лошадиных сил, автоматическая коробка передач, турбонаддув, полный привод и электропакет…

– Ага. А я тогда шестисотый «мерс», – буркнул себе под нос Попов, но Громовержец его не слышал.

– Тангриснир, – представил он, и черный козел так неожиданно мотнул башкой, что я его едва не цапнул за ногу.

– Тангиостр, – закончил представление козлов Тор, а его второй скакун шаркнул в ответ копытом. – Забирайтесь в мою тачку. Прокатимся с ветерком.

– Может, лучше пешочком, – неуверенно предложил Андрюша, но его вновь никто не услышал.

Первой в колесницу к Рыжебородому стрелой взлетела Ингвина. Следом за ней Сеня с Жомовым запихали упиравшегося Попова. А я едва не взвыл от негодования. Блохам меня скармливали, Горыныча заставляли нюхать, на палачей натравливали и даже на педальном танке возили. Вот только на вонючих козлах я еще и не ездил! Не полезу ни за что!.. Но, как обычно, я разделил участь вопиющего в пустыне. Не нашлось никого, кто стал бы меня слушать. Более того, Жомов самым наглым образом схватил меня за шкирку и забросил в повозку, как приблудного щенка. Спасибо, Ванечка. Сочтемся.

Не рассчитывайте, что я стану описывать вам путешествие в козлином кабриолете до ворот Палат эйнхериев. Грязь, вонь, грохот, пляска святого Витта и примитивные матерные тирады Тора – вот и все, что о нем можно сказать. А закончилось все тем, что рыжебородый и скудоумный лихач так резко затормозил свою телегу перед входом, что я буквально пулей вылетел из нее и проехал на брюхе прямо до ворот, вызвав взрыв хохота у поджидавших нас аборигенов. Я был и без того злой, а тут еще смеяться кто-то смеет. Поверьте, оскалился так, что никому мало не показалось, а пара ближайших придурков, судя по запаху, и вовсе напустили в штаны. После этого наступила гробовая тишина. А затем под троекратное «ура» мои товарищи по скитаниям среди миров торжественно выбрались из Торовой брички. За исключением, правда, Попова, торжественность спуска на землю которого заключалась в беспомощном сползании вниз колесницы на брюхе. Остальные выглядели довольно бодро и даже улыбались, как Ельцин во время предвыборной кампании.

В первую очередь нас повели не к столу, а на огромный плац рядом с внушительными по размеру покоями эйнхериев. Всем нам отвели места на почетной трибуне, рядом с многочисленным сонмом богов, богинь и божков Асгарда. Правда, насколько я успел заметить, асы здесь снова присутствовали не в полном составе. Не было все того же Хеймдалля, пропали и Локи с Фрейей, не вернулся из своего свиного заезда Фрейр. Зато вновь появились Ваны и о чем-то бормотали без умолку, приставая к дамам. В общем, атмосфера вокруг была точь-в-точь как на стадионе перед футбольным матчем. У меня даже возникло невольное желание спуститься вниз и занять под трибунами привычную позицию, следя за тем, чтобы фаны не бузили. Но я-то вполне могу контролировать эмоции, а вот Ваня Жомов не удержался и поднялся со своего места, погрозив говорливым Ванам дубинкой. Те испуганно притихли и попрятали под скамейки кульки с семечками.

Я приготовился смотреть какое-нибудь подобие футбольного матча, но вместо этого нам предложили совсем иное зрелище. Две толпы аборигенов, выстроившиеся неровными рядами по обе стороны от трибун, услышав сигнал рога, повыхватывали мечи, топоры, дубины, копья и устремились друг на друга, истошно вопя. Сеня, сразу сообразивший, чем дело пахнет, по привычке собрался метнуться сделать ставку, пока еще было время для этого, но тут же осекся и, махнув рукой, опустился обратно на скамейку.

А две толпы варваров тем временем сшиблись посреди стадиона. Не скажу, что зрелище особо впечатляло. Во-первых, пыль поднялась столбом, и разобрать сквозь ее что-нибудь было трудно. Во-вторых, эйнхериев в показательной битве участвовала такая прорва, что сконцентрировать внимание на каком-нибудь одном бойце не представлялось возможным. Ну, а в-третьих, лично вам интересно было бы смотреть, как толпы идиотов поочередно отрубают друг у друга конечности и вспарывают соседям животы? Мне лично нет. Однако асов это забавляло. Все орали, улюлюкали и спорили друг с другом по поводу исхода отдельных стычек.

Менты вместе со мной взирали на это хаотичное зрелище довольно брезгливо. Ваню не устраивала техника бойцов и отсутствие какой-либо организации в их рядах. Рабинович вообще, как вы знаете, ничего не понимал в спортивных состязаниях. И даже Андрюша Попов, которому бурчание в желудке мешало насладиться прелестями любимой со времен детских сказок Вальгаллы, недовольно взирал на побоище перед собой. Лишь у Ингвины горели огнем кровожадные глазки, но она сдерживала свои эмоции, подражая манерам выбранного в Свартальхейме суверена. А Рабинович в итоге не выдержал.

– Так, все! Прекращаем этот бардак! – завопил он с трибуны. – Что еще за членовредительство, не санкционированное прокурором? Ладно бы, я понял, война. Или там демонстрация левых экстремистов. Пусть они дикари, но убивать столько народа ради своей забавы никто не имеет права!..

– Да успокойся ты, Робинсен! Это же эйнхерии, – расхохотался Тор. – Они же бессмертны. Кто сегодня погибнет, тот завтра вновь встанет целым и невредимым. А это побоище и нам забава, и им тренировка, и экономия средств.

– Это как? – совершенно растерялся Рабинович.

– Тот, кто помрет, остается без обеда, – развел руками Громовержец. – Им ведь кормиться совсем не нужно, но на пиру жрут, как свиньи. Хорошо, пойло халявное. Но ведь моих козлов на всех не может хватить. Вот и пируют каждый день только пятьдесят лучших, пока валькирии остальных из запчастей сшивают.

– Ага! А мы однажды прикололись и девок этих напоили в стельку, – встрял в разговор дурачок Брагги, которому, за неимением лучшего, поручили быть богом Поэзии. – Так они спьяну все перепутали и таких уродцев нам насшивали, что потом весь Асгард сутки от смеха помирал. Представляете, у одного из эйнхериев вместо носа висела пи… – Тор одарил его гневным взглядом, и златовласый Брагги стушевался. – Жалко, что Один такие шуточки запретил.

– Кстати, а где Один? – поинтересовался у Громовержца Сеня.

– А он мне разве докладывает? – досадливо поморщился Громовержец, но тут же оживился. – Смотри-смотри. Сейчас самое интересное будет.

А на арене началось настоящее непотребство. Штук семьдесят здоровых, правда, несколько потрепанных в последнем сражении аборигенов набросились на появившихся невесть откуда наших новых парнокопытных знакомых – Тангриснира, что в переводе на нормальный язык означает Зубной скрежет, и Тангиостра, соответственно, Зубной скрип. Вместо обычного меканья оба козла издавали звуки, полностью идентичные их странным именам, что лично мне напомнило акустическое оформление стоматологической поликлиники, куда меня однажды, за компанию, затащил Рабинович.

Не знаю уж, какие ассоциации вызывали у самого Тора звуки, издаваемые козлами, но при виде своих рысаков Громовержец вскочил на ноги и принялся громко орать, подбадривая зверюг. Впрочем, группа поддержки этим монстрам явно не требовалась, и они принялись носиться взад и вперед по арене, расшвыривая в разные стороны зазевавшихся эйнхериев. Получилась настоящая коррида, которая добавила в местный морг еще два десятка тел, прежде чем обоим козлам удалось перерезать глотки. К моему вящему удивлению, Тор не только не был расстроен гибелью своих рысаков, но, напротив, хохотал вдвое веселее, чем раньше. Сене это тоже показалось подозрительным, и он тут же поинтересовался, не жалко ли асу козлов.

– Чтобы я козлов пожалел? – возмутился Тор, но тут же вспомнил, что нам не знакомы правила местного этикета. Может быть, тут слова «мочи козлов!» являются главным девизом, и те, кого сегодня в капусту порубили на ринге, были также в некотором роде козлами. – Да ничего этим тварям не сделается, – усмехнулся Тор в ответ на удивленные взгляды Жомова с Рабиновичем. – Тангриснира и Тангиостра спокойно можно съесть, что мы и делаем во время каждого пира. А утром я их оживляю. Только не вздумайте своему зверю кости от них давать. Кости и шкуры должны быть в целости и сохранности. Иначе фокус с оживлением не получится, и я вас самих, как козлов, бегать припашу.

– Ну, ты, кабан! Базары фильтруй, – возмутился Жомов.

– Ладно-ладно, я пошутил, – в притворном страхе расхохотался Громовержец. – Развлечение окончено, теперь можно и пировать.

В банкетном зале Палат эйнхериев собрались все асы, вперемешку с победителями двухраундовой битвы. Все полезли друг к другу обниматься, хотя воняло от аборигенов после сражения хуже, чем от бомжующего кота.

Впрочем, на запах, похоже, я один обратил внимание. Остальным он явно не портил аппетита. А Ваня Жомов и вовсе, едва увидев выпивку на столе, забыл обо всем. Местные бокальчики омоновцу показались маловатыми, и он тут же извлек из котомки тщательно сберегаемую фирменную рюмку под названием Святой Грааль, доставшуюся в наследство Жомову от безвременно сгинувшего приора Вестминстерского аббатства. Фужерчик сей вызвал дикую зависть у асов, и Тор, замещавший Одноглазого во время его отлучки, на правах старшего, вызвался выкупить у Вани Грааль. Жомов едва не поперхнулся от такой дерзости местным пойлом, а затем поочередно показал дулю каждому из присутствующих. Аргумент сочли вполне веским, и от дальнейших посягательств на бесценный трофей аборигены отказались.

А между тем Андрюша, попробовав вальгаллское пойло на вкус, поморщился и спросил, как они делают «эту дрянь». Тут же выяснилось, что жители Асгарда и в этом перехитрили всех остальных обитателей данной вселенной. Оказалось, что у них не только войско и козлы могли бы дать фору Фениксу, но еще и есть собственный халявный пивзавод в виде дойной козы по имени Хейдрун. Жрет эта тварь преспокойно себе листья с Иггдрасиля и дает вместо молока медовуху. К тому же данную козу не требуется доить. Знай успевай себе ведра под вымя подставлять, а если лень и этим заниматься, можно просто лечь под козу и подставить пасть под струю медовухи.

Ваня Жомов обиделся. Причем и за себя, и за того парня! Не успокой его Рабинович, омоновец бы наверняка экспроприировал у эйнхериев уникальную животину и приспособил бы ее дома для собственных нужд. А вот Андрюша Попов смотрел на вещи более практично. Заявив, что ему надоело хлебать слабоалкогольные напитки ведрами, а затем по полночи бегать по окрестностям и искать туалет, наш трудолюбивый криминалист вызвался изготовить самогонный аппарат.

Жомов встретил эту затею с безграничным одобрением, и даже мой Сеня ни капли не возражал. Попов тут же потребовал себе необходимые для конструкции компоненты. Котел ему притащили быстро. Причем такой, что в него Андрюшу можно было бы легко погрузить с головой. А вот со змеевиком вышла настоящая проблема. Мало того, что никто из эйнхериев не мог себе представить металлическую трубку, так еще все как один оказались безрукими. Жители Вальгаллы с гневом заявили, что изготовлять вещи – профессия позорная, и послали Попова подальше к гномам.

Андрей в Свартальхейм возвращаться отказался, и самогонный аппарат, к вящему разочарованию Ивана, приготовился накрыться медным тазом. Но на то Попов и эксперт, чтобы выходить с честью из самых трудных ситуаций. Он собрал пару сотен металлических кубков примерно одного фасона и, пробив в донышках дырки, вложил поочередно донышко одного сосуда в горлышко другого. Затем замазал стыки глиной и получил слабое подобие нормального змеевика. Примерно через полчаса Жомов снял первую пробу, и я понял, что кратковременный период трезвости у моих друзей закончился. К поздней ночи они вместе с асами и эйнхериями так накачались поповской самогонкой, что свалились вповалку спать прямо на полу банкетного зала. Я оттащил Рабиновича за шиворот в угол, чтобы утром спросонья моего хозяина не затоптали и, вволю облаяв все трупы матом, ушел спать на свежий воздух. Ох, тяжела доля сторожевого пса!..

Глава 3

Утром всех разбудил истошный крик Тора. Рыжебородый ас метался по пиршественному залу, раскидывая на своем пути скамейки, отпинывая с дороги еще полусонных эйнхериев и истошно матерясь на свой, скандинавский манер. Перебравшие вечером забористого самогона асгардские воины расползались по углам, но это и было единственной реакцией на вопли разгневанного Тора. Может быть, все бы кончилось хорошо для аса, не пни он то ли по злому умыслу, то ли просто спросонья спокойно храпящего, несмотря на шум, Ваню Жомова. А подобные эксперименты всегда опасны для здоровья. Тут и без предупреждения минздрава ясно!

Бравый омоновец, получив существенный тычок по почкам, выяснять первопричину такого казуса не стал. Мгновенно вскочив на ноги, он что есть силы зарядил кулаком в ухо бога, все еще оравшего прямо в курносую славянскую физиономию Ивана. Тор в ту же секунду проглотил витиеватую фразу, которую заготовил для продолжения собственного монолога, и жестко приземлился на пятую точку. Ойкнув от удара, он ошалело заморгал глазами, а потом жалобно спросил:

– Ой, чего это вы деретесь?

– Это я еще не дерусь. Это я громкость будильника убавляю, – грозно заявил Жомов. – Показать, как я дерусь?

– Не на-до! – раздельно произнес Тор, а затем, проверив, не видит ли кто-нибудь его позора, торопливо отполз на заднице в один из углов. И лишь после этого вскочил на ноги.

– Сейчас вот надену пояс силы, покажу тебе, как на богов кулаками махать, – шмыгая носом, проговорил Рыжебородый.

– Да заткнитесь вы оба! – хватаясь за голову, поднялся на четвереньки Рабинович. – И без вас тошно, а вы еще и орать вздумали. Что вообще случилось?

– Мьелльнир кто-то спер, – снова шмыгнув носом, жалобно проговорил ас. – Сволочи. Найду – убью!

После этих слов Ваня, все еще раздумывающий, врезать Тору еще раз, чтобы не грозился каким-то пояском, или лучше сначала опохмелиться, оторопело застыл. Несколько секунд он разевал рот, не находя слов, но потом бросил это занятие. Да оно и понятно! Машина и та без топлива не работает. А какой же нормальный человек сможет связно разговаривать после попойки, прежде чем пропустит внутрь пару рюмок? Жомов был абсолютно нормальным. Поэтому он осушил ведерный Грааль, вытер губы тыльной стороной ладони и только после этого заявил:

– Ну, ты лох, мужик! Как это тебя угораздило табельное оружие потерять? Да у нас за такие дела точно бы под суд пошел и обязательно из органов бы вылетел.

– Да плевать мне на органы! Вы у меня хоть печенку заберите, только молот верните! – завопил в ответ ас. – Рогнарек на носу. Весь Утгард уже на ушах стоит, а у меня оружие сперли. Чем я етунов теперь крушить буду?

– Заткнись, дай подумать, – со стоном оборвал его Рабинович и подошел к столу.

– И пожрать вели что-нибудь принести, – дополнил приказ друга Попов, выбираясь из-под поваленной лавки. – На пустой желудок дискутировать вредно.

Тор открыл и закрыл рот, совсем как недавно Ваня, а затем махнул рукой и велел свистать всех валькирий наверх. Дамы оказались на редкость сообразительны либо обладали превосходным слухом. Так или иначе, но остатки вчерашнего жаркого они вынесли в зал еще до того, как ас собрался отдать соответствующее распоряжение. Вместе с прочими воительницами внутрь впорхнула и абсолютно свежая, как разливное пиво с завода, Ингвина. Обворожительно улыбаясь, она поставила на стол перед Сеней огромное блюдо с мясом, но Рабинович, страдающий с похмелья отсутствием аппетита, весь передернулся и с отвращением отвернулся. А Ингвина, видимо, приняв выражение Сениной физиономии на свой счет, едва не поперхнулась от возмущения и, презрительно фыркнув, пулей выскочила из зала.

Попов воспользовался моментом и выхватил блюдо с мясом прямо у Рабиновича из-под длинного носа. Сеню вновь перекосило от зрелища набивавшего брюхо Андрюши, и он, торопливо налив себе в чашу самогона, морщась, влил алкоголь внутрь. Жомов составил им компанию, а к следующей рюмке к ментам присоединился и убитый горем Тор. Несколько секунд они сидели не шевелясь, абсолютно бессмысленным взглядом рассматривая выбиравшиеся из-под столов остатки вчерашнего воинства эйнхериев, а затем Сеня вздохнул.

– Мы, конечно, не следаки, но воровство где-то и по нашей части, – медленно проговорил он. – Будем помогать этому рассеянному господину, а заодно и попрактикуемся в работе перед возвращением домой.

– А оно нам надо? – с набитым ртом поинтересовался Попов.

– Надо, – ответил Рабинович. – Конечно, если не хочешь, чтобы твои ненаглядные рыбки встретили тебя по возвращении домой бурными аплодисментами, бороздя просторы аквариума исключительно на спине.

– Типун тебе на язык, – суеверно сплюнул через левое плечо Попов и решил, что теперь и ему пришла пора опохмелиться.

Пропустив еще по рюмке, друзья взялись за дело. В первую очередь были построены, пересчитаны и опрошены все, кто присутствовал на вчерашнем пиру. Всех, кто по дурости сопротивлялся или из-за природного скудоумия не сразу понимал, что требуется ментам, Ваня Жомов тут же вразумлял своим кувалдоподобным кулаком. Причем, помня об отсутствии в Вальгалле адвокатов, прокуроров и прочих врагов трудового милиционера, делал это с огромным наслаждением, понимая, что дома, может быть, такой возможности порезвиться и не представится.

Поначалу Рабинович участвовал в опросе свидетелей с приличествующим случаю энтузиазмом, но затем его пыл угас. Сеня довольно быстро понял, что на поиски молота может уйти не одна неделя. И вот почему! Во-первых, на пирушке присутствовало более пятидесяти человек, не считая еще такого же количества прислуживающих валькирий. Во-вторых, дверей в Палаты эйнхериев насчитывалось ровно пятьсот сорок, и ни одна из них не охранялась, если не считать той, около которой во время пира я дремал. Ну и самой главной преградой в поисках было то, что никто из присутствующих на допросе абсолютно не помнил, чем закончилась вчера пирушка. Кто уходил, кто приходил, кого выносили, а кто и сам уползал, осталось тайной, покрытой мраком.

После этих неутешительных выводов Рабинович еще пару минут делал вид, что крайне интересуется профессиональными навыками Жомова, но надолго бы его не хватило. Сеня уже собрался признать свое поражение, но спасло его от незавидной участи проигравшего прибытие Венов. Мелкие божки влетели в зал, словно угорелые, и прямо с порога истошно завопили:

– Один идет! Один идет! Сюда, между прочим, идет…

В Палатах эйнхериев все тут же изменилось. Вяло ползающие по залу валькирии, видимо, вчера тоже рискнувшие попробовать поповского самогона, начали носиться из угла в угол как угорелые, наводя лоск на все, что попадалось под руку. Даже Горыныч, которого, видимо, приняли за статуэтку, не успел увернуться и был подвергнут унизительному протиранию нестерильной ветошью. Ахтармерз фыркнул от обиды и стремительно начал было набирать объем, но, наткнувшись на суровый взгляд Рабиновича, сник и вернулся в исходное состояние.

Ингвина оставила своих новых подруг и тут же пристроилась позади Сени, всем своим видом изображая невозмутимость секьюрити. Попов тут же забыл о жратве и с зачарованным видом уставился на ту самую дверь, через которую в зал только что влетели Ваны. Даже Жомов и то не смог проигнорировать это известие. Повертев в руках питейный сувенир из Англии, Ваня секунду поколебался, а затем спрятал Грааль от греха подальше.

А Тор тем временем, пометавшись вслед за валькириями по залу, остановился в самом центре, готовясь встретить папашку с распростертыми объятиями. Однако время шло, а Один не появлялся. Тор уже решил, что Ваны его разыграли, и стал придумывать для них самые извращенные наказания, но в этот момент дверь в зал распахнулась, и на пороге появился… Нет, не Один и не тот персонаж матерного фольклора, о котором вы подумали! Широко раскрыв створки, в зал въехал на своей лошади златовласый и златозубый Хеймдалль. Посмотрев по сторонам, он брезгливо наморщил нос и проговорил:

– Один не желает общаться с гостями в этом провонявшем свинарнике. Пусть зал вымоют с хлоркой к вечернему пиру, а пока топайте в Гласир. Одноглазый ждет вас там. – И, круто развернув свою клячу, Хеймдалль выехал из зала обратно.

Тор растерянно посмотрел на путешественников и, взмахом руки пригласив их за собой, направился к выходу из зала. Переглянувшись, трое ментов в сопровождении Ингвины, Горыныча и меня отправились следом. У каждого из них на лице, словно маска, застыл один и тот же вопрос: «Неужели все? Неужели домой?»

Внешне верховный бог асов мало отличался от своих многочисленных отпрысков. Оказался он таким же ширококостным и крепким. Отличали Одина от сыновей только седая борода да затянутый черной повязкой глаз. На его плечах нахохлились два ворона, а рядом валялись в пыли два волка. Но самой большой достопримечательностью, выделявшей бога Воинов из свиты, был восьминогий конь-мутант по кличке Слейпнир, что в переводе на нормальный язык, исключив непечатные выражения, можно произнести, как Семичлен Пржевальского. Менты завороженно уставились на него.

– Ни хрена себе кобыла, – удивленно проговорил Жомов. – Это кто же у нее папаша был? Что за осьминог парнокопытный?

– Это не кобыла, а конь, – ответил на Ванин вопрос Фрейр, пока Один пристально рассматривал ментов. – И папашей у него был тяжеловоз Свадильфари. А вот родил этого коня наш универсал Локи.

– Ты мне голову не парь, – обиделся на аса Жомов. – Задолбал уже своей простотой. Как это Локи родить может, да тем более коня?

– А он у нас гермафродит. Сам е…

Хоп!!! – это Один приложился ладошкой к похабным губищам Фрейра.

– Чего ты, папа, дерешься?! – плаксиво возмутился бог Дождей и земных плодов.

– Я тебе поматерюсь при дамах-то! – пригрозил Одноглазый и показал Фрейру кулак. – Если считаешь, что уже большой стал, то иди вон етунов колоти. А то все за спину Тора прячешься. – И Один погладил рыжего, улыбавшегося, словно Чеширский Кот, Громовержца по голове. – Хороший мальчик!

– Конечно, Тор у вас, папа, любимчик, – обиженно хмыкнул носом Фрейр. – Ему всегда все самое лучшее. А как огород поливать или овощи на зиму заготавливать, так тут Тора не дозовешься.

– Цыц, сопляк! – рявкнул на него Один и повернулся к гостям: – Так о чем это мы говорили?

– Пока еще ни о чем, но сейчас начнем, – усмехнулся в ответ Рабинович. – Нам нужно, чтобы ты вернул нас домой, в наш собственный мир.

– А фигу с маслом не хотите? – удивился Одноглазый. – Чтобы я каким-то смертным в качестве такси работал? Хрен вам в сумку, чтобы куски не мялись. Сами сюда забрались, сами и выбирайтесь обратно!..

Сеня задохнулся от возмущения и хотел что-то сказать, но не успел. Произошло нечто странное! Один из волков, лежавших возле копыт лошади аса, вдруг подскочил с места и, высунув язык, помчался прямо на меня. Пришлось, несмотря на репутацию поджать хвост и попятиться назад (хотел бы я посмотреть, что бы вы на моем месте сделали!). Рабинович, хоть сто лет меня знает, принял мою осторожность за трусость и возмущенно завопил:

– Сидеть, Мурзик! Позоришь меня перед людьми. – А затем заорал и на Одина: – А ну-ка убери свою шавку, пока я ее пополам не сломал!

– Слушай, Сеня, а это не наш старый знакомец Фреки? – удивленно рассматривая волка, спросил догадливый Попов. – Ну, помнишь ту прожорливую животину, что нам сначала в Митгарде, а потом в Свартальхейме попадалась?

– Так вы знакомы с моим волком? – прежде чем Сеня смог ответить Андрюше, удивился Один. – Ну-ка, Фреки, иди сюда.

Огромный лесной хищник остановился и послушно потрусил на зов. Одноглазый свесился вниз, и Рабинович, хоть ничего и не слышал, мог бы поклясться, что ас начал обмениваться с волком короткими фразами. Некоторое время путешественники с удивлением взирали на странный диалог Фреки с богом, а затем Один распрямился на спине Слейпнира. Удивленно хмыкнув в бороду, ас с каким-то странным выражением посмотрел на людей.

– Странно это слышать, но Фреки дает вам неплохие рекомендации, хотя обычно людей он не переваривает. Впрочем, за лестные отзывы в ваш адрес в первую очередь благодарите своего четвероногого друга, – усмехнулся Один. – В общем, ждите до конца совещания, а потом решим, что с вами делать.

Ваня Жомов, в последнее время крайне болезненно реагирующий на любое проявление пренебрежения своей особой и персонами своих друзей, собрался было подрихтовать тыковку наглого верховного скандинавского божества, но Сеня остановил его. Ведь, в конце концов, несколько минут ничего не решают! А Один, словно позабыв о присутствии людей, принялся обсуждать с остальными богами внутренние проблемы. И на первом месте, естественно, стоял надвигающийся Рогнарек.

Один заявил, что имеет самые достоверные данные от агентуры о том, что утгардская группировка етунов пришла в движение и явно готовится к какой-то пакости. Инеистые великаны также начинают подтягивать войска к незамерзающей Ивинг-реке, что не может не вызывать опасений. Да и красно-синяя Хель, владычица Нидльхейма, точит зубы и бесится, особенно после того, как узнала, на что именно пошло ее зелье.

– Впрочем, ее армия нам не очень страшна. Куда больше меня волнуют етуны, – вздохнул Один. – Вчера я отправил туда на разведку Локи. Он вот-вот должен вернуться и подробнее доложить обстановку.

– Ой, папа, чего ты так суетишься, – жеманно произнес Фрейр. – С таким новым оружием, как у тебя и братца Тора, нам никакие великаны не страшны. Правда, Громовержец?..

От такого наглого намека Громовержец потерял дар речи. Даже Жомову было очевидно, что придурковатый Фрейр в лучшем для себя случае просто уже успел узнать о пропаже молота, а в худшем – сам его и стащил. Ваня с вожделением представил, как будет расправляться с подлецом Рыжебородый, но увидеть наяву это зрелище так и не успел – рядом с Одином словно из-под земли появился красавчик Локи и принялся что-то возбужденно нашептывать на ухо Одноглазому. А тот слушал, становясь с каждой секундой мрачнее тучи. Наконец, сведений в голове Одина оказалось более чем достаточно, и из нее начался информационный выброс.

– Как ты мог? Как ты мог? – завопил Один, тыча в Тора пальцем. – Позор на мои седины. Я-то думал, что ращу себе достойную смену и когда-нибудь смогу отойти от дел и хорошенько отдохнуть, а ты что сделал?.. Опозорил меня на все девять миров! Теперь даже орки над тобой смеются… Это же надо, потерять именное оружие!..

– Отец, я не потерял. У меня его украли! – испепеляя глазами поочередно Фрейра и Локи, завопил Громовержец.

– А мне плевать! – перебил его верховный босс асов. – Без твоего молота етунов нам не остановить. А Локи только что видел Мьелльнир в замке у Трюма. Придется теперь снаряжать поисковую экспедицию, – и на несколько секунд замолчал, выслушивая шепот Локи. – Что же, хорошая задумка, – кивнул головой Один и посмотрел на ментов. – Вы просите от меня помощи?.. Я бы давно прогнал вас, если бы не заступничество Фреки. А теперь и Локи просит за вас. Что же, может быть, вы и достойны моих милостей, но это сначала нужно доказать. Мне сказали, что среди вас уже есть человек, сумевший победить етуна однажды, – Одноглазый просто сверлил единственным буркалом Рабиновича. – Сможешь победить еще раз, и я выполню ваши просьбы. Но для этого верните молот Тору. Громовержец сам пойдет с вами, а Локи покажет дорогу и поможет в вашем задании, чем сможет. Хау! Я все сказал…

Восьминогий конь Одина развернулся, словно перепуганная гусеница, и довольно резво засеменил по дороге, куда-то в глубь Асгарда. Следом за своим верховным боссом, кто пешком, а кто на подручном транспорте, от Палат эйнхериев удалились и прочие боги. Сами воины побрели обратно в казарму завтракать, опохмеляться и помогать валькириям штопать порубленных вчера сотоварищей. И не успели менты прийти в себя от удивления новой напастью, как остались на дорожке одни. Если, конечно, не считать Тора и Локи. А чего их пересчитывать? И так ясно, что их двое!

– Мужики, я чего-то не понял, – удивленно глядя вслед удалившейся кавалькаде, пробасил Жомов. – Нас опять прокатили? Опрокинули, как лохов последних?

– А мы лохи и есть! – истерично завопил Попов. – Шляемся по всяким дырам из одного угла в другой, а этим походам ни конца ни края не видно. Уже столько километров накрутили, что и за год дежурства в ППС не натопчешь. Скоро на башке седых волос больше, чем лысых будет, а мы все ходим туда-сюда. Калики перехожие, мать вашу!.. Ты мне скажи, Сеня, сколько это может продолжаться?

– Если это вопрос риторический, то я тебе отвечу, – совершенно спокойно проговорил Рабинович и вдруг заорал, как пожарный на каланче: – А если ты издеваться надо мной собрался, лучше разбегись и треснись башкой об Иггдрасиль. Может, как та коза доится, ты плакать самогоном начнешь. А то от твоего нытья толку совершенно никакого нет.

Я, конечно, тоже решил поддержать глухим рыком всеобщую какофонию. Ингвина принялась упрашивать всех успокоиться, и вскоре гомон в компании путешественников стоял такой, что оба аса, боязливо покосившись на них, решили отойти в сторонку, чтобы не попасть под горячую руку какому-нибудь громиле Жомову. Сеня несколько секунд косился на них, а затем, увидев, что оба бога удалились достаточно далеко, рявкнул во всю глотку:

– Тихо! Тихо, я сказал, идиоты! – Все его компаньоны поперхнулись криком и удивленно уставились на озверевшего Рабиновича, а он продолжил шепотом: – Найти молот Тора – для нас единственный шанс. Если бы я знал, как сильно он нужен этим уродам из Асгарда, ни за что не отдал бы его просто так. А сейчас, если мы хотим вернуться домой, нужно захватить Мьелльнир и потребовать у Одина в обмен на него отправить нас домой. – Сеня ласково глянул на воительницу. – И, конечно, заставить его разрешить проблему Ингвины.

– Ладно, хорошо. Я пойду с вами, – зашипел на Рабиновича криминалист. – Но если ты и в этот раз просчитаешься, дорогой ты наш Сеня, я собственными руками серную кислоту изготовлю и тебе ее в штаны налью. Ясно?

– Хорошо. Только сначала ее на вкус попробуй, чтобы не облажаться, – буркнул Рабинович и махнул рукой. – Все, спорить больше не о чем. Пошли к этим уродам, узнаем, когда отправляемся.

Когда путешественники подошли к асам, Тор стоял мрачнее тучи. Да, собственно говоря, и было от чего. Локи рассказал, что Трюм похитил молот не просто так. Толком пользоваться этим супероружием он не умеет, да и вообще старый отшельник собирается держаться в стороне от Рогнарека, пока жареный петух в зад не клюнет. На уме у етуна совсем другое. Дело в том, что этот престарелый бабник увидел однажды Фрейю и влюбился в нее без памяти. Последние пару сотен лет на уме у него только одна мысль – завладеть неприступной красавицей. Узнав о существовании Мьелльнира, Трюм решил выкрасть молот и обменять его затем на вожделенную Фрейю.

– А она, да будет вам известно, не просто какая-нибудь там девка с мызы, а самая настоящая жена Одина! – закончил свою тираду Локи. – Надо ли объяснять, сколько у нас шансов уболтатьОдноглазого отдать етунам свою ненаглядную в обмен на молот раззявы Тора?

– Не хами. В зуб получишь, – огрызнулся Громовержец. – Я тебя даже без пояса силы одной левой уложу.

– Уложишь, уложишь! – усмехнулся Лис. – А молот как добывать будешь?

Тор задумчиво почесал бороду, а затем пожал плечами, признавая свое поражение. Силой тут действительно ничего не возьмешь. Согласно законам этого мира, до начала Рогнарека жители Асгарда не имели право двинуть армию на одного из врагов. А Рогнарек должен был начаться тогда, когда одновременно все враждующие группировки накинутся на шайку Одина. Вот такая тут справедливость!

У любой другой, менее малочисленной, чем армия, группы захватить у етунов что-нибудь с боем без молота Тора не было никакой возможности. Именно поэтому штурмовой налет отменялся, и у асов оставалась только одна возможность вернуть украденный Мьелльнир – получить его хитростью. Вот тут-то Локи и предложил свой план. Сославшись на подслеповатость Трюма, Дядюшка Лис сделает вид, что привез Фрейю етуну, а вместо вожделенной невесты подсунет старому похотливому уроду самого Громовержца. Надо ли рассказывать, в какое бешенство пришел Тор?

– Меня в женское платье нарядить? – взревел он. – Да я за такие предложения любому голову оторву. И ты, урод рыжий, не исключение!

– Успокойся ты, бешеный, – на всякий случай отскочил в сторону Дядюшка Лис. – Во-первых, про этот маскарад никто в Асгарде не узнает. А во-вторых, мы все нарядимся твоими служанками.

Попов поначалу хихикнул, представив себе громилу Тора в свадебной фате, и тут же оторопел. Но еще больше возмутился Жомов. Гнев омоновца был столь велик, что затмил недовольство Тора, как грозный рык льва мяуканье недельного котенка. Локи пришлось спасаться бегством, и, если бы не самоотверженный бросок Рабиновича наперерез Жомову в роли локомотива, отдирать бы асам Дядюшку Лиса от Иггдрасиля, словно фотообои от стены. А затем Сеня, выбравшись из-под туши Жомова, каким-то непостижимым образом оказавшегося наверху, отряхнулся и проявил недюжинное красноречие, сумев помочь Локи убедить двух маньяков-брюколюбов одеться в женское платье.

На подготовку к новой экспедиции ушло не слишком много времени. Пока Ингвина подбирала мужчинам платья, Локи метнулся в Чертог радости, где проживала Фрейя, и каким-то совершенно непостижимым образом уговорил эту алчную дамочку расстаться с довольно солидной частью собственных украшений. Вернувшись назад, Лис в мгновение ока облачился в женское платье и даже помог остальным членам группы захвата подогнать на себе амуницию. Затем он прицепил на пояс невесте – Тору огромную связку ключей, как и подобало будущей хозяйке крупного поместья, навешал на его широкую грудь массу украшений, а голову закрыл совершенно невообразимой конструкцией из птичьих перьев, дорогих мехов и полупрозрачного полотна. Тор к выдаче замуж был готов. Однако если и смог бы кто-нибудь принять его за блистательную Фрейю, то этот человек должен был быть либо полным идиотом, либо абсолютным слепцом. Не помешало бы еще будущему жениху и оглохнуть, чтобы не слишком возбуждаться от мелодичного голоска Громовержца. Рабинович не мешкая высказал все это Локи, но тот в ответ лишь махнул рукой.

– И так сойдет! – поморщился он. – Во-первых, Трюм на самом деле подслеповат. А во-вторых, предоставьте все мне. Я этому етуну так запудрю мозги, что он и подумать об обмане не успеет. А ваша задача предельно проста – отыскать Мьелльнир. Я абсолютно уверен, что Трюм замаскировал его каким-то заклинанием. Вот тут и проявите себя. Это же вы у нас великие ворлоки!

Никто из ментов спорить с Локи не стал, и Дядюшка Лис продолжил дорожные сборы. Ингвину он решил не переодевать, собираясь выдать ее за валькирию, выделенную Одином для охраны свадебной процессии. Мне было велено косить под собрата Фреки, второго волка Одноглазого – по кличке Гери. То бишь Жадный. А вот Горыныча, оставить которого в Вальгалле менты наотрез отказались, Локи засунул в мешок и, засыпав сверху ворохом платьев, собирался представить как свадебное приданое. Вот так все роли были распределены, и, забравшись в колесницу Тора, бойцы группы захвата Мьелльнира помчались в сторону Етунхейма.

Ментам, не успевшим привыкнуть к местным транспортным средствам, поездка до замка Трюма далась очень тяжело. Особенно сильно страдал Андрюша Попов, который несколько раз свешивался за борт и вытворял те же самые пакости, что учиняют некоторые мореплаватели во время морской болезни. В итоге, когда Локи приказал остановить тачанку и дать возможность всем привести себя в порядок перед последним коротким броском до жилища жениха, несчастного Попова вынесли из колесницы на руках. Причем Андрюша не только не мог передвигаться самостоятельно, но еще и выглядел как свеженький покойник, только что вынутый из петли.

Чтобы как-то скрасить пронзительно-синий цвет физиономии криминалиста, Локи решил покрасить ему щеки местными румянами в виде отварной свеклы. В итоге после недолгих манипуляций личико Попова вдобавок к синему приобрело еще и ярко-малиновый оттенок. Дядюшка Лис решил, что это перебор, поскольку теперь Андрей походил не на подружку невесты, а на саму Хель, владычицу царства мертвых. Решив, что пугать Смертью етуна еще рановато, Локи с сожалением махнул рукой и вместо нескольких минут позволил путешественникам отдохнуть почти час.

– Слушай, Сеня, – лежа на травке, проговорил Попов еле слышным голосом. – Что-то мне вся эта затея подозрительной кажется. Ну, скажи на милость, как мог огромный етун пробраться в Вальгаллу незамеченным и своровать молот Тора? Наверняка у этого Трюма среди асов сообщник есть.

– Я тоже думал об этом, но изменить ничего нельзя, – кивнул головой Рабинович. – Остается надеяться, что никто в Асгарде не видел, как мы переодеваемся. Иначе нас впереди ждут большие неприятности.

– Спасибо, утешил, – грустно вздохнул Андрюша и, оказавшись не в силах ворочать языком, проглотил парочку оскорбительных терминов в Сенин адрес, а затем закрыл глаза.

Когда Попов наконец-то стал выглядеть несколько краше покойника, Локи, у которого свербило в известном месте, приказал в срочном порядке грузиться обратно в Торову телегу. Андрюша обреченно посмотрел на колесницу, погрозил козлам, подозрительно косившимся на него, кулаком и с тяжелым вздохом вскарабкался в повозку. А когда Сеня решил проверить, как там себя в куче тряпья чувствует неприхотливый Горыныч, оказалось, что всеядный птеродактиль слопал уже половину приданого. От укоризненного взгляда Рабиновича Ахтармерз, максимально уменьшившись, стыдливо забрался на самое дно мешка и не подавал признаков жизни до жилища Трюма.

Встречать «невесту» к воротам вышел сам хозяин замка. Впрочем, так назвать жилище Трюма можно было исключительно из-за несусветных размеров. На самом деле это здание было точной копией дома Тьяццы, который, в свою очередь, был увеличенным вариантом жилища Хрюмира, представлявшего собой брата-близнеца покоев Форсета, и так – без конца, ввиду скудности местных архитектурных изысков.

Хозяин вышеозначенного скандинавского строительного шедевра также не сильно отличался от единственного етуна, виденного до сих пор путешественниками. Трюм был волосат и внешне мало отличался от чучела Кинг Конга. На плечах великан носил рыжеватую шкуру, видимо, отобранную посредством «гоп-стопа» у одинокого беззащитного мамонта, а на голову надевал некое подобие автомобильной цистерны, разрезанной пополам безруким сварщиком. Етун стоял в воротах своего замка и, щуря подслеповатые глазки, и без того едва различимые под густыми бровями, встречал свадебную процессию радостным размахиванием обеих рук.

– О господи! И за эту образину мы нашу красавицу выдавать везем?! – с горечью в голосе воскликнул Рабинович, чем вызвал приступ трясучки у несчастного Тора.

– Я это, блин, в натуре, рад конкретно, – растроганно приветствовал гостей скандинавский предок Элочки-людоедки. – Давайте я невесту, чисто, за руку возьму.

Тор, скрипя зубами, словно оба его козла одновременно, протянул етуну заскорузлую ладонь и вынужден был под руку с этой обезьяной прошествовать к пиршественному столу. Следом за молодыми и остальные члены свиты «невесты» прошествовали в пиршественный зал. При этом Сеня буквально давился от смеха, глядя на светящегося от счастья Трюма. Он вместе с Локи тащил длинный шлейф платья «невесты». Следом Жомов нес мешок с приданым, занятый к тому времени исключительно Горынычем, а Попов с Ингвиной замыкали процессию. Причем воительница шла, как и подобает охране, с обнаженным мечом.

Гостей на свадьбе оказалось не так уж много: что-то около пятидесяти разношерстных великанов всевозможных калибров и полов. Зато стол был накрыт так, будто накормить собирались по крайней мере половину личного состава какого-нибудь Запупыренского военного округа. Молодые уселись во главе стола, «подружек невесты» усадили рядом с ними, остальные гости расположились где попало. И Тор, видимо, пытаясь унять расшалившиеся нервы, тут же принялся запихивать съестное под вуаль, проглатывая неимоверное количество пищи с громоподобным хрустом и чавканьем.

Поначалу гости и жених одобрительно поглядывали на молодую, радуясь ее аппетиту, а затем, когда Тор умял заднюю часть крупного оленя, запив жаркое двухведерной бочкой местного пойла, их умиление стало превращаться в недоумение и добралось до негодования к тому моменту, когда Громовержец закусил выпивку десятком жирных лососей. Видя, как «невеста» поглощает съестные припасы, обескураженный неожиданными убытками Трюм удивленно поинтересовался:

– Невеста-невеста, а почему ты так много жрешь?

– Моей хозяйке так не терпелось побыстрей добраться к прекрасному жениху, что она пару суток маковой росинки в рот не брала, – прежде чем Тор успел что-нибудь ляпнуть, протараторил Локи. – К тому же нервный стресс у нее. А вообще-то она лишь святым духом питается. Выйдет утром на лужок, наловит себе святых духов и грызет их весь день потихоньку.

Гостей это объяснение весьма удовлетворило, тем более что ко всяким огородным вредителям в виде святых духов они относились крайне отрицательно. Трюм же и вовсе расцвел, узнав, что на питание будущей жены не придется тратить ни гроша. Пожелав немедленно расцеловать такое сокровище, етун откинул покров и оказался нос к носу с озверевшей мордой Тора. Несчастный подслеповатый жених едва не подавился слюной от такого жуткого зрелища и резко отпрянул, накидывая кучу тряпок обратно на морду аса.

– Невеста-невеста, а какого хрена у тебя так морду перекосило? – оторопело пробормотал Трюм. А Тору опять не дали ответить. В этот раз роль Копеляна за кадром взял на себя Рабинович.

– Нет, ну ты молодец! – возмутился он. – Сам попробуй столько сожрать после голодовки. Желудок так скрутит, что морда еще хуже перекосится. А вообще-то моя хозяйка писаная красавица. – И добавил вполголоса: – Как на ее личико посмотришь, так и хочется его описать.

Гости рожу Тора не видели, а туповатый жених посчитал эту отмазку вполне приемлемой и удовлетворенно кивнул. Трюм, видимо, решив молодой дать возможность прийти в себя после стольких тяжестей и невзгод, перенесенных на пути к брачному ложу, хлопнул в ладоши, велев всем веселиться. Гостям иного и не требовалось, поэтому разномастная орава троглодитов-переростков тут же приступила к массовому поглощению алкоголя и съестных припасов, вызвав у Трюма на лице горькую мину от расстройства за бессмысленно пропадающее добро.

Менты тем временем изо всех сил пытались разглядеть среди всевозможного оружия на стенах замаскированный магией Мьелльнир. У Рабиновича ничего путного из этой затеи не получалось и он сначала принялся тормошить Андрюшу, требуя от признанного волшебника очередного проявления сверхъестественных способностей, а затем стал приставать ко мне, пытаясь заставить искать молот. Я несколько секунд с грустным выражением смотрел на своего хозяина, а затем и вовсе повернулся к нему спиной… А что вы хотели? Разве можно в этой несусветной вони от немытых тел почувствовать хоть какой-нибудь запах?

Ингвина так же пыталась оказать посильную помощь в поисках и непрестанно вертела головой из стороны в сторону, стараясь рассмотреть в пиршественной зале хоть какой-нибудь подозрительный предмет. Даже Ваня Жомов поочередно прищуривал то один, то другой глаз, надеясь по-снайперски вычислить искомую мишень, но и у него ничего не получалось. Все потихоньку начинали звереть, и лишь один Локи вел себя абсолютно спокойно. Он умеренно поглощал угощения, не забывая ободряюще улыбаться путешественникам. Дескать, ищите-ищите. У нас еще масса времени!

А Тор совершенно окаменел за столом, с трудом выдерживая оглаживание собственных ягодиц загребущими лапами Трюма. Чайник у него потихоньку начал закипать, сдвигая набок крышу. Бедный ас готов был взорваться, разметав вокруг столы, скамейки и гостей, а похотливого женишка и вовсе запустить на околоетунгардскую орбиту. Тор еле сдерживался, и появление рядом с ним Ангрободы, страхолюдной сестрицы Трюма, отнюдь не улучшило его настроения.

– Короче, кошелка, я тут главная, – зашипела етунша на ухо «невесте», пока ее братец, закатив глаза, пребывал в блаженной нирване, не прекращая возвратно-поступательных движений заскорузлыми клешнями вдоль отсутствующей талии аса. – Снимай свои побрякушки и гони их сюда, если не хочешь, чтобы я тебе сразу после свадьбы райскую жизнь устроила.

Тор зарычал, тем самым выведя жениха из прострации. Трюм удивленно посмотрел сначала на Тора, а затем перевел взгляд на Ангрободу, не успевшую еще убрать загребущие лапы от украшений невесты. Етун сразу понял, что происходит, и одобрительно улыбнулся любимой сестренке. Укоризненно покачав головой, он пробормотал:

– Невеста-невеста, а чего это ты из-за побрякушек завелась? Жаба заела?

– Ну что ты, Трюм, – вновь опередил Тора Локи. – Моя хозяйка просто хочет, чтобы украшения с нее снял только ты и во время первой брачной ночи. А вообще-то она не скупая. Вот так вот, не скупая ничего ни хрена, все может в свои руки заграбастать.

Видимо, с заграбастаньем в свои руки Дядюшка Лис просчитался, поскольку этой фразой вызвал недовольный ропот среди етунов. Трюм тоже удивленно посмотрел на будущую супругу и почесал затылок, стараясь осознать услышанное. А Рабинович, почувствовав, что вокруг запахло жареным, пнул под столом Попова, пытаясь заставить его быстрее отыскать молот. И не успел он это сделать, как перед его носом неизвестно откуда появился Лориэль.

– Блин, козлы поганые! Вечно все за вас делать приходится, а вы даже элементарные факты сопоставить не можете, – разгневанно пропищал он. – Локи предатель. Это ловушка. Валите осюда немедленно…

– Не можем мы без Мьелльнира уйти, – зашипел на него Сеня.

– Вот, блин, с какими тупицами работать приходится, – возмутился эльф. – Да вон он, ваш молоток.

С пальца маленького хама сорвалась крошечная голубая искорка и, прочертив трассером все пространство зала, окутала тонкой сияющей пеленой один из луков на стене, тут же превратив его в искомый Мьелльнир. Никто из тугодумных етунов не заметил этого преображения, а вот Тор с Локи следили за искоркой, не отрывая глаз. Громовержец дико зарычал и вскочил со своего места.

– Ну, все, Имирово отродье! – заорал он на весь зал. – Сейчас всем головы поотрываю!

– Невеста-невеста, а какого хрена ты тут хамишь? – удивленно завопил Трюм.

– А потому, что достали уже! – Тор сорвал с головы покрывало, а со стены Мьелльнир. – Конец вам пришел. И тебе, Локи, тоже.

– Взять их! – истошно завопил Дядюшка Лис, отскакивая в дальний угол. – Вас обманули. Вместо Фрейи Тора подсунули!

И етуны, посрывав оружие со стен, бросились на путешественников…

Глава 4

Я-то всегда знал, что от Локи хорошего ждать не стоит. Ну, не верил я с самого начала, что этот хитрющий божок решил исключительно в благотворительных целях нам помогать! Наверное, именно поэтому я и оказался единственным из всей нашей компании, кто ничуть не удивился новости, полученной от эльфа. А вот мои менты, да и эта сивая бестия, на несколько секунд просто дар речи потеряли. Так и застыли с открытыми ртами, изумленно глядя на главного лжеца всех скандинавских народов, будто тамбовские лягушки на египетского крокодила.

А етуны тем временем не зевали. Похватав со стен Трюмова замка первое попавшееся под руки оружие, бросились всей толпой лупцевать ненавистного Тора, вооружившегося украденным Мьелльниром. Гномий подарок был, конечно, грозным оружием, но предназначался все-таки для поражения отдаленных целей, а в ближнем бою против нескольких десятков рассвирепевших обезьян-переростков толку от него оказалось не так уж и много. Тор успел-таки двумя взмахами снести первые ряды атакующих, но в этот момент етуны-охранники навалились на него сзади, уронили на каменный пол и принялись топтать ногами. В общем, попал наш Тор, как кур в ощип!

Первой в себя пришла Ингвина и с диким воплем придавленной дверью кошки бросилась на ближайших етунов. Те, увидев Тора, и думать забыли о том, что кроме него есть еще гости. Поэтому поначалу, когда бравая воительница попыталась нашинковать их для салата, попросту застыли, оторопело глядя на эту пигалицу. Пока великаны чесали затылки, раздумывая, что бы такого учинить над хулиганкой, Ингвина, наверное, смогла бы уложить не меньше десятка етунов, окажись у них шкуры менее дубовые, или у нее меч помассивней. А так воительница лишь без толку стегала их своей зубочисткой, нанося урона не больше, чем таранный удар комара ветровому стеклу автобуса.

Наконец етунам надоело терпеть наглые выходки малахольной девицы, и двое из них, подняв окованные железом дубины, размером с железнодорожную шпалу, бросились на нее. Ингвина попыталась закрыться мечом от ударов гигантов, но ее меч после первого же соприкосновения с оружием етунов сломался, словно спичка. Воительница успела откатиться в сторону, избегая первого удара, но пиршественный зал у Трюма хоть и был громадный, но все же имел свои пределы. Я ясно видел, что второго удара ей не избежать, и с диким рыком кинулся под ноги етуну.

Такого самопожертвования с моей стороны этот гамадрил-акселерат явно не ожидал, а может быть, просто и не заметил меня вовсе. В чем, собственно говоря, в этот раз была истина, выяснять было некогда, да и не у кого. Поскольку етун, сбитый с ног моим таранным ударом, потерял равновесие и, с размаху приложившись лбом о каменную стену, стек на пол рядом с воительницей. Ингвина тут же пулей вскочила на ноги, но мгновенно оказалась зажатой между двумя огромными питекантропами. Тут бы и она не успела увернуться, да и я помочь ничем не мог, поскольку отдыхал в свое удовольствие у стены после легкого пинка етуна, но у нас в резерве был доблестный рыцарь Сеня Рабинович, он же сэр Робин, он же Сеннинг Робинсен, он же кинолог и по совместительству мой хозяин.

Первого етуна, который по дурацкой привычке никогда не вылезал из кольчуги, Сеня отправил в короткий полет к дальней стенке. У второго вышиб из рук меч, которым великан, видимо, собирался поправить заметные лишь ему одному дефекты в прическе воительницы. А вот подоспевший третий волосатый лиходей едва не снес Рабиновичу голову. Сеня успел увернуться, но чувствительный удар вскользь по плечу все же получил.

Но свою порцию радости огреб и его обидчик. Ваня Жомов, который до этого, громогласно матюкаясь, пытался извлечь из-под юбки верный «демократизатор», справился наконец с этой трудной задачей и, схватив со стола медное блюдо, при помощи дубинки запустил его в спину етуна. Тот трепетной бабочкой пропорхал над Рабиновичем и нежно обнял стену, надолго сроднившись с ней. А Ванечка принялся тем же способом метать металлическую посуду со стола в прочих великанов, искренне веря, что только этого они и дожидались.

Не намного отстал от друзей и Андрюша Попов. Махать дубинкой у него особого желания не возникло, но зато криминалисту приспичило спеть. И, недолго думая, Андрюша затянул героико-патриотического «Варяга», который в его исполнении почему-то мало отличался от воя корабельных сирен. Уж не знаю, почему Попов выбрал эту песнь, да и не до гадания мне было, главное – голову под лежачего етуна спрятать, но определенную популярность у великанов она приобрела мгновенно. Конечно, етуны, в отличие от тех же чаек, не ложились штабелями к ногам новоявленного Пласидо Доминго, но два ближайших к Попову слушателя попросту потеряли от восхищения его вокальными данными ориентацию в пространстве и, крепко приложившись друг к другу лбами, обрушились на пол.

Завывания Попова пробудили интерес к происходящему у Горыныча, дожевывавшего последний кусок вечернего платья Фрейи, выданного экспедиции под расписку. Обожравшаяся керосинка решила взглянуть на происходящее, но тут, на свою беду, пробегавший мимо етун ногой отпихнул с дороги мешавшийся временный дом Горыныча. Ахтармерз на такое обращение с высокоразумным существом, естественно, обиделся и раздулся так быстро, что мешок, в котором он еще недавно спокойно сидел, попросту разлетелся на клочки. А Горыныч, увидев несущуюся на него стаю переросших все нормативы обезьян, пришел в такую панику, что выпустил в самую гущу етунов троекратный залп из всех своих огнеметных устройств. После этого несколько великанов надолго перестали нуждаться в услугах парикмахера и с радостными воплями умчались куда-то. Видимо, поделиться с близкими новым и абсолютно бесплатным способом эпиляции.

Эльф тоже трудился не покладая рук. Одному етуну, неосторожно решившему зайти на Жомова со спины, маленький стервец плюнул в глаз и отвесил две чувствительные затрещины по носу. Здоровый волосатый балбес, не сумевший сразу разглядеть Лориэля, попросту ошалел и начал вертеть в разные стороны лохматой башкой, пытаясь понять, кто это на него напал. А крошечный драчун спокойно облетел етуна сбоку и во всю мощь своих мизерных легких завопил ему прямо в барабанную перепонку, при этом отстукивая на ней кулачонками вальс Венского леса. Переросший питекантроп закружился по залу в такт мелодии и через два шага грохнулся на пол через перевернутую скамейку, после чего и был успокоен Рабиновичем посредством удара дубинки по медному шлему.

В общем, первым лихим наскоком нам удалось вытащить Тора из самой гущи толпы садистов и истязателей. Однако некогда грозный скандинавский бог сейчас больше всего походил на тряпичную куклу, и если и подавал какие признаки жизни, то заключались они всего лишь в невнятном блеянии. Беспомощного Громовержца мы уложили в угол и заняли круговую оборону. Все бы хорошо, но, на нашу беду, головы етунов, впрочем, как и остальные части их тел, оказались чересчур деревянными. Выведенные из игры мощнейшими ударами Рабиновича с Жомовым и истошными воплями Андрюши, от которых даже у меня шерсть поднималась дыбом, великаны удивительно быстро приходили в себя и бросались на нас с утроенной энергией.

Вскоре железной посуды под руками моих ментов почти не осталось. Горыныч тоже выдохся, изрыгая огонь лишь тоненькими струйками, не имея времени перезарядить свои природные огнеметы. В общем, мы оставались без боеприпасов! Может быть, Мьелльнир был действительно единственным действенным оружием против них, но у нас не хватало ни времени, ни простора, чтобы запустить его в толпу этих озверевших баобабовидных кабанов. С каждой секундой становилось очевидно, что прорваться сквозь их строй не удастся, а вечно мы держать оборону не можем.

– Ну, ты, пискун хренов! Хватит орать, лучше делом займись! – завопил на Попова мой Сеня, выбрав момент, когда тот решил перевести дух. – Когда не нужно, ты своими дурацкими поговорками настоящий бедлам устраиваешь, а когда от них польза может быть, от тебя ничего, кроме дикого рева, не дождешься. Колдуй что-нибудь быстрей!

– Сейчас, – закивал головой Попов и принялся что-то бормотать себе под нос.

Андрюша стоял и шептал, а вокруг ничего не менялось. Он выругался сквозь зубы и принялся орать свои любимые поговорки во всю глотку. По очереди были процитированы: «чтоб вас разорвало и подбросило», «не было печали, да черти накачали», «баба с возу, кобыле легче». Не оставил Попов без внимания и горного рака вкупе с сивой кобылой, но с етунами ничего не происходило. Более того, не сдерживаемые больше Андрюшиными децибелами, волосатые гиганты принялись атаковать еще более настырно. Рабинович с тоской в глазах посмотрел на криминалиста. Тот, предвидя какую-нибудь колкость со стороны друга, хотел было огрызнуться в ответ на печальный взгляд Сени, но в этот момент пущенная кем-то из етунов свиная нога едва не пригвоздила Попова к стенке. Он изумленно посмотрел на разбившийся вдребезги окорок и заорал:

– Вы что, совсем охренели, едой кидаетесь. Да чтоб у вас за такие проделки руки у всех поотсыхали!

И я застыл, открыв от изумления пасть. Хорошо, хоть слюну проглотить успел. А то свисала бы она до груди, как у придурочного ньюфаундленда! Впрочем, посмотрел бы я на вашу реакцию, если бы у вас на глазах руки целой орды бандитов начали бы съеживаться, желтеть и с тихим шорохом опадать на каменный пол. Етуны офонарели. Несколько секунд они рассматривали остатки своих лап, а затем с истеричными воплями бросились прочь из замка, открывая по дороге двери головой. Через минуту замок Трюма опустел, а благодаря Попову в его окрестностях появилось новое племя безруких етунов, лишенных теперь навек многих плотских радостей. Впрочем, переживать тут не о чем! Я заметил, что у этих великанов, как у обезьян, задние конечности едва ли хуже передних развиты. Так что поорут-поорут да привыкнут. Все, что делали руками, теперь ногами станут делать.

– Хватаем Тора и быстро сматываемся отсюда, – торопливо проговорил Рабинович и посмотрел по сторонам. – Кстати, а где этот поганец Локи?

Мои товарищи по несчастью удивленно посмотрели по сторонам, надеясь отыскать предателя где-нибудь поблизости. Могли бы и у меня спросить! Едва стоило начаться заварушке, как этот двуликий обманщик Локи тишком вдоль стены пополз к выходу из зала. Я попытался было остановить его, но не смог пробраться сквозь толпу етунов. А тут, на беду, этот Лис заметил мою оскаленную пасть и помчался к дверям вдвое быстрее. В общем, Локи сбежал довольно давно, и догнать его теперь не было никакой возможности.

Жомов выдал порцию ругани вслед предателю и, подхватив на руки Тора, помчался к колеснице во дворе. Остальные, как сумели, подобрали наше разбросанное имущество и поспешили следом. По дороге нам попались несколько етунов, не успевших принять участие в схватке и потому сохранивших в целости и сохранности свои передние конечности. Они, наверное, могли бы замедлить наше продвижение по замку, но поскольку им довелось лицезреть своими глазами возможные последствия таких действий, то етуны предпочитали не драться, а орать и мчаться в разные стороны, словно стая мартовских котов от свалившегося с балкона прямо в их толпу бешеного питбуля.

До колесницы мы добрались без единой задержки. Поудобнее устроив травмированного аса на соломе и наших пожитках, Сеня с Ингвиной уселись рядом с Тором, чтобы придерживать его во время ухабистого пути. А Ваня Жомов схватился за вожжи и направил колесницу прямо к воротам, даже не позаботившись их открыть. Впрочем, с этой работой прекрасно справились и Торовы козлы, выставив массивные двери замка наружу так легко, будто они были сделаны из обычного картона.

Первый час Жомов бешено гнал колесницу, почти не разбирая дороги. Впрочем, какие дороги могут быть в древней Скандинавии, а тем более между Асгардом и Етунхеймом? У нас в самом отсталом колхозе Забубенского района и то дороги автобанами вглядят по сравнению с этой мешаниной из камней, гравия и пыли. Колесницу нещадно трясло, и мне пришлось схватиться зубами за Ванину штанину, чтобы не вывалиться наружу. Почувствовав мои челюсти на своей лодыжке, Жомов покосился вниз, но ничего не сказал… Шпашиба, дуг!..

Ну а единственным пассажиром козлиного кабриолета, который, похоже, совершенно не обращал внимания на тряску и ухабы, был многострадальный Тор. Он по-прежнему продолжал не то мекать, не то блеять, совершенно не реагируя на внешние раздражители. Ну вылитая непорочная невеста после первой брачной ночи! Сеня пытался не давать асу сильно биться головой о борт колесницы и здорово вымучился за целый час гонки, пока наконец не стало ясно, что погони за нами нет. Рабинович потребовал остановить колесницу и принялся заново устраивать Тора на соломе. Эльф, всю дорогу просидевший у Сени на фуражке, тут же куда-то исчез. Ингвина наклонилась к моему хозяину и я, избавленный от потребности грызть Ванин форменный башмак, с удивлением увидел, что дамочка, оказывается, может краснеть!

– Эрл Робинсен, сегодня вы в очередной раз доказали свою воинскую доблесть, – проговорила она, и Рабинович с интересом ждал продолжения. Пьеро хренов! Сучий… Пардон, дамский угодник.

– Я хочу поблагодарить вас за то, что спасли мне жизнь, рискуя собой, – опустив глаза долу, пролепетала Ингвина. А затем, абсолютно пунцовая, гордо вскинула сивую головушку вверх. – Но что там моя жизнь! Спасение Тора – поступок куда большей доблести и отваги. Он прославит вас в веках. А я… Я… – воительница вдруг шмыгнула носом. – Я всего лишь стояла у вас за спиной и со страхом ждала смерти.

– Ну что ты! Перестань. – Сеня-ловелас отработанным приемом обнял раскисшую воительницу и прижал ее к груди. – Ты была молодцом, крошка. – Ну вот, теперь он принялся ее чмокать во все открытые части тела. – И нечего себя винить. Ведь ты всего лишь женщина. – Ингвина напряглась (спасайся, Сеня!). – Заткнись, Мурзик!.. А поэтому должна в первую очередь следовать инстинктам своего пола, а не пытаться быть круче мужчин…

– Следовать инстинктам? – воительница резко распрямилась и вскинула пунцовое лицо вверх. Но теперь я здорово сомневался, что румянец на ее щеках был вызван смущением и стыдом за собственную минутную слабость.

– Конечно! – Совсем потерявший голову Рабинович ни фига ничего не понимал и выставил губы трубочкой. – Ну!..

– Ну что же, эрл Робинсен. Ты сам того просил, – звонким голосом произнесла Ингвина и… что есть силы саданула Сене коленкой промеж ног.

Рабинович хрюкнул и как был с вытянутыми губами, так и стек к себе в ботинки. Я сердито гавкнул на девчонку. Дескать, конечно, Сеню следовало поучить уму-разуму, но не таким же варварским способом! Но Ингвина на мои замечания не обратила никакого внимания, почти бегом скрывшись в ближайшем кустарнике. С испугу приспичило, что ли? Я фыркнул и посмотрел на Рабиновича. Он уже перестал работать светофором и смог вернуть лицу вполне приличную для человека окраску. Что-то среднее между расцветкой колли и свежим крыжовником.

– Два-ноль не в твою пользу, Сенечка, – усмехнулся Андрюша. – В следующий раз потренируйся на матрешках.

– Убью, поп! – заорал Рабинович и припустил вокруг колесницы следом за Андрюшей.

Я присоединился к их забегу, стараясь в уме рассчитать, какую же скорость может брать с места тучный Попов. Оказалось, что очень даже приличную. За дежурным «уазиком», конечно, не угонится, но от трехногого кобеля точно не отстанет! Сеня быстро догонял лидирующую группу из меня и хихикающего криминалиста, и неизвестно, к чему бы это все привело, если бы за очередным поворотом оба спринтера по очереди не уткнулись носом в скалистую грудь Жомова – я-то проскочил у него между ног!

– Финиш. Гонка окончена, – буркнул Ваня, поднимая обоих с земли. – Задолбали уже своей простотой. Марш в телегу, нам Тора к лекарю нужно доставить.

Позвав Ингвину, Жомов загнал обоих бегунов в телегу, и мы продолжили свой путь в самое сердце Асгарда. В этот раз Ваня уже не гнал так сильно, и тряску вполне можно было терпеть. Даже Горыныч и тот выбрался из мешка и попытался любоваться пролетавшими мимо пейзажами, сидя на облучке и балансируя крыльями. В общем, чистая турпоездка, если не считать блеющего Тора в одном углу и обиженных друг на друга путешественников в трех остальных. Так, в абсолютном молчании, мы и добрались до Асгарда.

Я еще издалека заметил, что нашу колесницу уже ждали с распростертыми объятиями. Толпы эйнхериев и асов собрались на ристалище в Вальгалле и топтались взад-вперед, поднимая клубы пыли. Я, конечно, понимал, что их радость от нашего благополучного возвращения будет омрачена травмой Тора, но все же на приветственные крики и хвалебные оды в наш адрес мы вполне могли рассчитывать. Как-никак, молот вернули, целую орду етунов перекалечили, да еще и жизнь будущему преемнику Одина спасли. В общем, в этот раз мы со всех сторон героями были, хоть памятники нам ставь, хоть на Доску почета вешай. И вешать нас действительно собрались. Вот только не на Доску, а среди веток дерева Иггдрасиль. Причем за шею и надолго!

Толпа перед Палатами эйнхериев встретила нас гробовым молчанием. Вооруженные жители Вальгаллы стояли плотными рядами вдоль придорожных обочин, а путь нам закрывал Один с недавно полученным от гномов копьем и в сопровождении большинства асов. Как я заметил, не было поблизости только Хеймдалля и блаженненького Бальдра, который, как обычно, наверное, шлялся неизвестно где. Вот уж кто дармоед так дармоед. И делать ничего не делает, и во всеобщих любимцах ходит.

– Остановитесь, смертные! – встретил нас Один диким рыком, вполне способным посоперничать с воплями Попова. – Кто это позволил вам управлять колесницей Тора, и почему вы вернулись без Громовержца? Струсили, презренные? Бросили его в бою? Отвечайте!

– Кто струсил? Ты базары-то фильтруй, пенек трухлявый! – обиделся на него Жомов и поднял над головой молот Тора. – А то сейчас вон заряжу Мьелльниром по единственному глазу, будешь потом только с поводырем передвигаться.

Вот так тебе, урод криворожий! Будешь знать, как с ментами разговаривать. А то мы, понимаешь ли, жизнью рисковали, чтобы какой-то хреновый молоток вернуть, сына его от верной смерти спасли, а он вместо благодарности трусами нас называет. Да за это и я готов, ну если не морду набить, то полноги откусить точно!..

– Фу, Мурзик! Место. – Ну вот, Рабинович, как обычно, пасть мне затыкает. Ну что за хозяин такой мне попался, ума не приложу. И отучить ведь от этих проявлений межвидовых притеснений никак не получается!

А Сеня, совершенно не обращая внимания на мое ворчание, повернулся к Одину.

– Между прочим, за клевету в уголовном кодексе статья предусмотрена. А если к ней еще добавить и оскорбление должностного лица при исполнении им служебных обязанностей, то ты попал, чувак, конкретно, – холодно проговорил мой хозяин (ну еще бы, сначала Ингвина пнула куда не следует, а теперь еще и этот одноглазый боров хамит!). – Впрочем, к услугам УК РФ можно и не прибегать. Иногда достаточно человеку просто морду набить, и он сразу умнее становится. Но я и этого делать не буду. И не потому, что сегодня добрый. Напротив, с самого завтрака каждая свинья пытается испортить мне настроение. И ты, Один, не исключение.

– Смертный, думай, с кем разговариваешь! – под гневный шум толпы вновь истошно заорал Одноглазый.

– А мне плевать, с кем я разговариваю. – Похоже, у Сени лопнуло терпение. Теперь все бегите! – У тебя Рогнарек на носу, хуже бородавки, а ты тут крутого босса перед этими лохами строишь. Дать бы тебе по башке за такие базары, да вот помощь мне твоя нужна. В общем, так, Тор лежит в колеснице. Он ранен. Забирайте его, а Мьелльнир получишь только в том случае, если выполнишь наши просьбы. Ясно?

– Вот как ты, проситель, заговорил?! – вновь грозно пробасил Один, и толпа эйнхериев одобрительно загудела. – А ну-ка пойдем в сторонку, пообщаемся.

– Пойдем, пойдем. Сейчас я тебе все выскажу, что о тебе думаю, блатата асгардская! – зарычал в ответ Сеня (у меня, что ли, научился?) и повернулся к Жомову. – Держи-ка, Ванюша, эту кувалду. Если какой-нибудь придурок к нам сунется, бей по башке без предупреждения. История тебя простит.

Омоновец радостно заржал. Причем с таким энтузиазмом, что Торовы козлы на него коситься начали. Конкурента в извозе, что ли, заподозрили? Не знаю, а спрашивать было некогда. Одноглазая морда Одина никак мне не хотела внушать доверия, и мой долг был присутствовать рядом с хозяином при его встречах с подозрительными личностями. Это у вас, у людей, свободное от работы время, выходные, отпуска там всякие имеются, а мы, псы, каждую минуту на службе. Единственное время, когда мы себе немного расслабиться позволяем, так это в брачный период. И то сам за сучкой ухаживаешь, а вполглаза за хозяином следишь. Ведь только оставь вас, людей, без присмотра, сразу в какую-нибудь кошачью пакость вляпаетесь. Особенно такие личности, как мой Сеня.

В общем, спрыгнул я с колесницы и не спеша потрусил рядом с Рабиновичем. Тот было цыкнул на меня, приказывая вернуться, но я сделал вид, что оглох на оба уха, ослеп на оба глаза и отупел на все полушария. Сеня махнул рукой и перестал обращать на меня внимание. Зато тут же, как из-под земли, появился новоявленный поклонник моих собачьих качеств – седой, лохматый и толстый предводитель местного сексуального меньшинства – волчара Фреки.

Нет уж, парень, или как тебя там? Ты мне в этом деле не компания!.. Я пару раз рыкнул на волка, показывая ему, кто есть ху в этом леху… Лесу, я хотел сказать! Просто поперхнулся… Волк печально посмотрел мне вслед, но отстал, оставив своего босса без эскорта сопровождения. Меня это вполне устраивало и, проверив еще раз, не плетется ли за мной Фреки, я поспешил догнать Рабиновича.

Его высокопревосходительство Победитель етунов, Гонитель орков с Малыя, Белыя, Свартальхеймско-етунгардская и прочая, прочая, прочая Русей и Нерусей, ловелас незадачливый, кинолог неказистый и альфа-лидер недоразвитый, Сеня Рабинович с видом, приличествующим этим гордым званиям, прошлепал мимо Одина, оставив возможность этому задрипанному предводителю асов лишь следовать за собой. Одноглазый, видимо, не знавший о многочисленных титулах моего хозяина и считавший, что именно он должен возглавить парламентерскую процессию, замешкался около своей мутировавшей лошади, пораженный наглостью Рабиновича.

И надо же такому случиться, что именно в этот момент восьминогая кляча решила сделать пару шагов вперед. Увидев с правого бока лишнюю пару ног, детище Локи оторопело и попыталось сообразить, как теперь ему придется передвигаться при таком катастрофическом нарушении симметрии. Кляча ничего лучшего не придумала, кроме как попробовать переставлять лишние ноги зубами. Восьминогий Семичлен Пржевальского тут же решил претворить в жизнь это гениальное решение и вцепился зубами в лишние ноги, пытаясь их заставить идти в нужном направлении.

У Одина было на этот счет свое собственное мнение. Он-то собирался идти вслед за Рабиновичем, а не потакать прихотям своего ездового мутанта. Поэтому и попытался сделать шаг в противоположном движению Слейпнира направлении. Естественно, зубы клячи не дали ему этого сделать, и верховный бог скандинавов самым неподобающим образом растянулся посреди дороги. А Слейпнир страшно удивился, увидев, что лишняя пара ног падает. Испугавшись, что следом за ней отвалятся и остальные, он решил прижать непослушные конечности к земле и в итоге оказался верхом на Одине, хоть раз в жизни поменявшись ролями со своим хозяином. Мне бы так!..

Пока эйнхерии вместе с асами распутывали этот гордиев клубок из коня и всадника, искусно переплетенных между собой, мой Сеня совершенно успокоился и, посмеиваясь в прилично отросшую щетину, вернул себе бодрое расположение духа. Что же, это облегчало мою задачу. По крайней мере теперь не придется придумывать способов тормозить Рабиновича, когда он войдет в раж. Я тоже успокоился и присел в тенек, ожидая, пока Один наконец сможет до нас добраться.

– Ты чего, опупел совсем, кабан? Орешь на меня при подчиненных, – обиженно пробормотал Одноглазый, подходя к Сене. – Кто же так дела делает?

– За собой следи, – оскалился мой Сеня (ну, честное слово, пастух и овца преподобны с лица!). – Разорался на всю Вальгаллу: «Смертные, смертные». Сам, что ли, бессмертный?

– Нет, ну убить аса, конечно, можно, хотя и трудно. А сами по себе мы не умираем, – деловито пояснил Один и спросил: – Что в замке у Трюма произошло?

– Что-что, – передразнил его Рабинович. – Предатель твой Локи.

Пока Сеня рассказывал Одноглазому, что на самом деле случилось на «свадебном» пиру в замке етунов, Один не переставая теребил бороду. Да оно и понятно. Все-таки нечасто в жизни каждого бандитского авторитета случается, чтобы накануне главной разборки один из старших помощников предавал группировку. Вот и нервничал главарь асов, пытаясь найти выход из тяжелого положения.

А Рабинович ему разложил все по полочкам. Судя по всему, Локи уже давно был в сговоре с етунами – сказалась все-таки родная кровь – и загодя готовил план того, как ликвидировать главную угрозу для своих родственников. Мы со своим настырным желанием попасть на аудиенцию к Одину оказались на его пути совершенно случайно, и Дядюшка Лис с присущей ему хитростью тут же откорректировал свои планы, решив использовать неожиданные козыри.

Локи, конечно, лучше всех знал, как быстро Одину становится известно о всяких сколь-нибудь значимых событиях в подвластных ему мирах. Верховный бог скандинавов очень живо интересовался новыми кандидатурами в свое войско, и Локи постарался сделать так, чтобы о наших доблестных похождениях Один узнавал во всех подробностях. До поры до времени Дядюшка Лис не говорил Одноглазому, что именно нам от него нужно, и позволил это сделать нам самим, когда ситуация оказалась максимально подходящей для воплощения коварного плана в жизнь.

Судя по всему, туповатый Трюм действительно питал какие-то иллюзии относительно Фрейи и совершенно не знал о замысле Локи. А Лис решил использовать его для своих целей. Как вам уже известно, клан Трюма не собирался принимать участие в общей войне, однако это не значило, что его етуны питали теплые чувства к асам. Вот Локи и решил убить сразу двух зайцев: и Тора вывести из игры, и подчиненных Трюма заставить присоединиться к общему войску етунов.

Локи объяснил престарелому сластолюбцу, каким образом он может получить к себе в руки Фрейю, и даже сам помог выкрасть молот Тора из Палат эйнхериев. Затем поставил Одинаперед фактом утери главного оружия и тут же предложил план по его спасению. Одноглазый знал, что большинство асов не полезут в Етунхейм искать украденный Мьелльнир. Можно, конечно, было дать в помощь Тору эйнхериев, но все они годятся лишь для того, чтобы махать мечом в битве, а думать ни один не обучен. Там, где нужна хитрость, боевики асов просто не пригодны. А тут мы под руку подвернулись!

Благодаря заботливому Локи Одноглазый знал, каких чудес мы навытворяли и в Митгарде, и в Свартальхейме, и в царстве Хель. Вот он и решил, что назначить нас исполнителями операции по спасению Мьелльнира – это самый лучший выход из проблемы. Так сказать, и волки будут сыты, и овцы целы. То есть и молот Тора удастся вернуть, и от наших навязчивых просьб избавиться. Потому как Локи клятвенно пообещал Одину, что мы обратно не вернемся. Дескать, он уж постарается сделать так, чтобы етуны нас перебили, а они с Тором, оплакивая погибших соратников, вернулись в Асгард с победой. Ну, не молодец ли?

На самом деле Лис не собирался возвращаться и намеревался похоронить в замке Трюма не только нас, но и Тора. На всякий случай он предупредил остальных етунов, где можно будет найти их злейшего врага и во время «свадебного» пира просто медлил, ожидая подкрепления войску Трюма. Однако планы Локи нарушил наш миляга-эльф. Он раньше времени предупредил нас о ловушке, и Дядюшке Лису пришлось сматываться из замка.

Впрочем, ушел он только тогда, когда увидел, что етуны повалили Тора и начали его избивать. Этот простак Локи решил, что нам без Громовержца с ордой великанов не справиться, и спокойно помчался в Асгард, где и наплел Одину сказку о том, что мы предали его и подставили Тора. Дескать, Громовержец погиб, Мьелльнир утерян и етуны начинают наступление. Одноглазый был шокирован, но приказал собирать войско, хоть теперь надежд на победу в Рогнареке было мало.

Вот и получилось, что толпа эйнхериев не нас встречала, а готовилась вступить в неравную битву с превосходящими силами противника. А тут мы на Торовой колеснице появились, и Локи, поняв, что проиграл, поспешил сбежать из Асгарда. А Один оказался в недоумении, совершенно не понимая, почему «предатели» вернулись назад.

– Мы свою задачу выполнили, Один, – после небольшой паузы проговорил Сеня. – Сам знаешь, что мы из другого мира и нам твои Рогнареки ни к чему. Помочь мы вам помогли, а теперь давай и ты нас выручай. Отправляй домой и потом разбирайся со своими етунами, Локи и всеми остальными столько, сколько тебе угодно.

– Не получится ничего, – буркнул Один, опуская последний глаз долу.

– Не понял, – оторопел Сеня. – Как это не получится? Ты что, забыл, что Мьелльнир все еще у нас? Сейчас отвезем его к етунам на хрен, и прости-прощай твое многовековое господство над девятью мирами.

– Вот именно, что ты ничего не понял, – горестно проговорил Один. – Я бы давно спровадил вас обратно, чтобы воду тут не баламутили и непочтению моих подчиненных не учили, но просто не знаю, как это делается…

– Ты чего, циклоп, голову мне паришь? Охренел совсем? – угрожающе зашипел Рабинович. – Я сейчас такое «не знаю» тебе покажу, что даже «Кресты» раем покажутся! Сейчас быстро Мимира позову. Он тебе уже один глаз выбил, и второй выставить не откажется.

– Да серьезно тебе говорю. Не знаю я, как вернуть вас домой, – почти заплакал Одноглазый. – Мамой клянусь!

Я удивленно уставился на Одина, абсолютно не понимая, что происходит. Это что же такое, люди добрые, выходит? Мы тут горбатимся то на гномов, то на асов, то на Хрюмира этого проклятого, и получается, что все без толку? Да за такое убить мало. Перестаньте издеваться! Я домой хочу. В конце концов, там меня красавица московская сторожевая ждет, да и по «Чаппи» я уже соскучился. Надоело мне жрать ваше натуральное мясо!..

Рабинович как-то странно посмотрел на меня, ничего не сказал, но мне орать матом на Одина почему-то расхотелось. Я заткнулся, и ас, попятившийся от моей оскаленной морды, остановился и начал рассказывать. Оказывается, он сам давным-давно попал в миры скандинавских мифов из параллельной вселенной совершенно случайно. Так же как и случайно первым нашел молодильные яблоки и, не имея возможности вернуться домой, пристроился тут работать богом. За сотни лет своего существования в Асгарде он, конечно, все узнал о своем новом мире, но вот путешествовать между вселенными так и не научился.

– Вот такие дела, – горестно вздохнул Один-самозванец. – Может быть, я бы и сам домой смотался, чтобы посмотреть, как там дела, но вот не могу этого сделать. Поэтому и хотел, чтобы вы погибли в замке Трюма. Иначе подчиненные разуверились бы в моем всемогуществе и отказались бы воевать против етунов. Извините.

– Вот это хреновина, – растерянно пробормотал Рабинович и, ни сказав больше ни слова, пошел обратно к колеснице Тора. Мне ничего другого не оставалось, как отправиться вместе с ним.

К тому времени, когда мы с Сеней вернулись назад к поджидавшим нас с нетерпением товарищам, Тора уже вытащили из колесницы и унесли к лекарю. Попов с Жомовым накинулись на Сеню с расспросами, но Рабинович только покачал головой и ничего не сказал. Махнув рукой, он позвал их за собой в Палаты эйнхериев и, усевшись за стол, приказал валькириям притащить выпивку и закуску. Те бросились выполнять ценное указание, а Ваня с Андрюшей опустились на скамейку напротив Рабиновича и выжидающе посмотрели на него.

– Ты чего, Робин, как разжалованный сидишь? – удивленно поинтересовался Жомов. – Что, этот урод одноглазый тебя обидел? Так сейчас я ему морду набью…

– Сядь на место, – взмахом руки остановил Сеня поднимавшегося со скамейки Жомова. – Не все так просто.

Обстреливаемый удивленными взглядами друзей, Рабинович принялся рассказывать то, что узнал от Одина. Начал он издалека, чтобы подготовить Андрюшу с Ваней к неприятному известию. Те слушали о кознях Локи, совершенно не понимая, к чему клонит речь кинолог, а Сеня старался расписывать все в красках, чтобы как можно дальше оттянуть миг пренеприятного для всех известия. И лишь после того, как все трое выпили по бокалу поповской самогонки, Рабинович рассказал о том, что под конец их разговора сообщил ему Один.

– Сеня, скажи, что ты прикалываешься, – шепотом потребовал Андрюша, и Рабинович отрицательно покачал головой.

– Значит, сейчас я кого-то убью, – прорычал Попов, поднимаясь из-за стола. – Интересно, с кого бы начать. Может быть, с еврейской морды? – Андрюша начал орать. – Сеня, скажи мне, пожалуйста, кто обещал, что в этот раз все нормально будет? Кто божился, что теперь мы непременно домой попадем? Что, теперь моим рыбкам с голоду подыхать?..

– Заткнись и слушай, – устало потребовал мой Сеня, и его голос подействовал на Андрюшу, как ушат холодной воды.

Попов сел, а Рабинович продолжил свой рассказ. Он поведал друзьям о том разговоре, что произошел у них с Горынычем в доме Хрюмира, и сопоставил его с рассказом эльфа. Получалось, что мы теряли не многое. Нам всего лишь нужно было погибнуть за правое дело в Рогнарек, и проблема была бы решена. Конечно, умирать никому неприятно, но почему бы не попробовать разок, особенно если знаешь, что воскреснешь в своей постели дома и с облегчением узнаешь, что тебе пора идти на дежурство. Или, что скорей всего, окажешься вновь перед тремя идиотами во главе с Мерлином, и уж в этот раз обойдешь их стороной и еще трижды перекрестишься от радости, что полных тягот и лишений блужданий между мирами удалось избежать. Лично я ради такого удовольствия и умереть бы не отказался.

– Ну, а хрен ли тогда переживать? – поддержал меня друг Ванюша. – Пошли к Одину. Пусть покажет, кого бить нужно, и уж в этот раз я оторвусь на всю катушку.

– Не так-то все просто, – снова вздохнул мой Рабинович (а чего тут сложного?). – Понимаете, Рогнарек начинается потому, что мы своими шатаниями между мирами что-то сдвинули в этом мире. Из-за нашего появления эта вселенная обречена на погибель. Это нам по фигу, мы все равно у себя дома вновь возродимся (должны по крайней мере), а здесь все погибнет. Все, с кем мы познакомились в этих мирах, умрут. И это навсегда. Вас совесть не замучает?

– Ну-у, некоторым было бы полезно сдохнуть, – как-то растерянно протянул Попов.

– Вот именно, что некоторым. – Сеня хлопнул ладонью по столу. Я даже подскочил от неожиданности. – Но почему, например, такая красавица, как Ингвина, должна из-за нас умирать?!

– Не беспокойтесь обо мне!

Все трое ментов дернулись и резко обернулись на голос. В дверях Палат эйнхериев стояла наша воительница, держа на руках грустного Горыныча. Глаза Златовласки как-то подозрительно блестели, а щеки вновь налились пунцовым румянцем. Девушка подошла к столу и, опустив на него Ахтармерза, гордо распрямилась.

– Я очень многое поняла за время нашего короткого знакомства, доблестные воители, – звенящим голосом проговорила она. У меня даже мурашки по коже побежали. – Я узнала, что в мире есть много других радостей, кроме упоения битвой и ликования от вида крови врага. Я поняла, что такое настоящая преданность и самопожертвование, и теперь знаю, как сладостно вернуться в родной дом. Теперь я могу умереть спокойно, зная, что это исполнит заветную мечту моих лучших друзей, коими стали вы, доблестные менты!

Сеня попытался что-то возразить, но воительница остановила его взмахом руки. Рабинович растерянно заткнулся, а Ингвина с какой-то непонятной улыбкой внимательно посмотрела на него и зачем-то кивнула головой, словно соглашаясь с какими-то своими мыслями. Я удивленно потряс головой. Ну, не понимаю, что с этими людьми постоянно происходит! Этой дуре умирать скоро, причем по-настоящему, не так, как нам, а она радуется. Чему?

– Не нужно так переживать, дорогой Сеннинг, – продолжала улыбаться Ингвина. – Ведь никто из вас не виноват в том, что случайно попал в наш мир. Это не ваша вина, а просто досадное недоразумение. Ну а чтобы утешить вас окончательно, я скажу, что и без помощи Одина разгадала предсказание колдуньи. – Все трое ментов уставились на воительницу совершенно оторопело. – Витязь в серой вольчьей шкуре – это вы, эрл Робинсен. Посмотрите на свою форму! Испытания, которые мне предстояло с вами пройти – это наше путешествие к Одину. О чувствах, которые слаще упоения битвой, я вам уже говорила. Ну, а навсегда я откажусь от меча потому, что нашего мира не станет. Вот и все! А теперь прощайте. Рогнарек начинается, и мое место рядом с валькириями. Может быть, встретимся на поле битвы и последний раз посмотрим друг другу в глаза…

Бравая девица вдруг шмыгнула носом, как обиженная школьница, и, круто развернувшись, побежала к выходу. Сеня окликнул ее, но Ингвина не обернулась. Он попытался вскочить и догнать девицу, но Жомов с Поповым пригвоздили его к скамейке. Рабинович несколько минут яростно отбивался от них, а затем плюнул и успокоился. Вот так-то лучше! Я облегченно вздохнул, поняв, что мне не придется гоняться за хозяином по всей Вальгалле. А менты выпили еще по бокалу и с суровыми физиономиями собрались идти к Одину, но тут на блюдо с жареной свининой спикировал эльф.

– Пить. Быстро! – скомандовал он и, заложив вираж, уселся на недопитый бокал Рабиновича. Окунувшись в него головой, Лориэль сделал огромный, не соответствующий собственным размерам глоток и, вытерев губки ладошкой, удовлетворенно крякнул.

– Ты что, разве бухаешь? – удивленно посмотрел на него Жомов.

– С вами чему хочешь научишься, – буркнул эльф. – Чего расселись, козлы, как тролли на обочине дороги? Я тут пашу за них, как проклятый, а они лясы точат, да еще глаза таращат, как оборотни полоумные. Быстро встали, я сказал, и марш отсюда!

– Ты чего наезжаешь-то? – оторопел Попов. – Объясни толком, что случилось.

– Дело есть. По дороге расскажу, – отмахнулся от него Лориэль. – Пошли быстрее, и рептилию свою трехмордую захватить не забудьте. И еще захватите с кухни свежей рыбы.

Эльф полетел к выходу, и нам не оставалось ничего другого, кроме как следовать за ним. Я совершенно не понимал, что от нас в таком срочном порядке потребовалось маленькому наглецу, да и мои менты пребывали в точно таком же недоумении. А маленький нахал отказался что-либо объяснять до тех пор, пока мы не отошли достаточно далеко от Вальгаллы, здорово приблизившись к заснеженным горам. Вновь стало холодать, и мои менты вынуждены были натянуть на себя куртки.

А Лориэль, не сбавляя хода, мчался к горным кряжам, покрикивая на нас, чтобы мы не отставали. Наконец, когда Вальгалла осталась позади и заповедную рощу златолистых деревьев стало невозможно разглядеть, эльф захотел что-то объяснить. Оказывается, он давно знал, что Один не может вернуть нас домой. И в ответ на возмущенные вопли моих друзей о том, «какого хрена он не сказал это раньше», невозмутимо заявил, что нужно же было чем-то нас занять, чтобы мы не шлялись без дела и не совали свой нос, куда не следует. Куда именно нам не следовало совать нос, он не объяснил, заявив лишь, что мы и так наломали немало дров до того, как его уволили с работы.

– Так нужно было нам не истерики закатывать, а нормально объяснять, что требуется сделать! – рявкнул на него мой Сеня (и правильно!). – А теперь не хрена перекладывать все с больной головы на здоровую!

– Объяснишь вам, как же! – возмутился Лориэль. – Вы и сейчас вон орете, как стадо баранов, вместо того чтобы выслушать, что я скажу.

Менты пристыженно переглянулись (вот уж не замечал, что они могут стыдиться!), а эльф продолжил свой рассказ.

Оказывается, где-то в пещерах этого мира пряталась старуха, которая всю свою жизнь посвятила колдовству и достигла в этом ремесле таких успехов, что, например, без помощи молодильных яблок Асгарда смогла добиться бессмертия. Правда, за это ей пришлось расплатиться собственной красотой, но нас такая жертва волновала мало. Мы же не любоваться на нее шли!

Так вот, Лориэль уже давно получил от Оберона задание помочь нам найти эту старуху. Согласно расчетам эльфийских специалистов, помочь вернуться домой нам могло только колдовство, поскольку именно при помощи магии мы и перенеслись из своего времени в старую Англию. Затем, когда Лориэль не справился сразу с заданием и Оберону стало ясно, что Рогнарека не избежать, на нас плюнули и занялись собственными приготовлениями к глобальной катастрофе. А наш эльф-хранитель без санкции начальства помчался в мир скандинавской мифологии и решил реабилитировать свое доброе имя, отыскав колдунью. И, кажется, он в этом деле преуспел!

От такого известия у Рабиновича мгновенно поднялось настроение, что он и показал всем, улыбнувшись голливудским оскалом. Остальным было столь же радостно. Да и мне, если честно, стало полегче на душе. Все-таки теперь не нужно грызть себя тем, что из-за наших небрежностей, недопустимых для настоящего сотрудника милиции, погибли невинные люди. Однако Лориэль несколько поубавил наш пыл.

– Дело в том, что нашел я не саму старуху, а лишь того, кто, возможно, знает дорогу к ней, – объяснил он. – Зовут его Горлум. Он немного странный, но вы не обращайте внимания. Я с ним сам разберусь.

– Тьфу на тебя, болтун крылатый! – сплюнул раздосадованный Сеня. – С этого и нужно было начинать, а не компостировать нам мозги обещаниями красивой жизни. Давай, веди нас к своему Горлуму, да побыстрей! А то армия Одина уже на бой вышла.

Эльф пожал плечами и полетел вдвое быстрей. Мне-то не составило труда его догнать, а вот мои менты, которые, как и все люди, быстрее собак бегать не могут, здорово запыхались к тому времени, как достигли отрогов гор. Эльф юркнул в одну из пещер и тут же засветился, как заправский фонарик. Что было отрадно, поскольку о факелах никто не позаботился. Так мы и мчались вперед по извилистым коридорам до тех пор, пока кто-то впереди гнусаво не крикнул:

– Све-ет! Опять этот поганенький свет. Ну-ка погасите лампу, а то у Горлума глазки болят.

– Потерпишь, мокрица, не помрешь! – рявкнул в ответ Лориэль, хотя и убавил немного яркость. – А ну иди сюда, пожиратель лягушек, пока я в твои пещеры электричество не провел!

В ответ сначала не раздалось ни звука, а затем я отчетливо услышал шлепанье босых ног по каменному полу пещеры. Это шлепанье сопровождалось невнятным бормотанием, всхлипыванием и выпусканием желудочных газов. И без того мерзкий запах в пещере совсем испортился. Впрочем, мои друзья, поглощенные новой идеей, этого даже не заметили. Они напряженно вглядывались вперед, и наконец перед нами предстало странное создание.

Горлум походил на помесь лягушки и рахитичного ребенка. Ростом он был даже ниже гномов, к тому же еще и горбился, отчего казался совсем коротышкой. Криво расставив перепончатые ноги, маленький уродец прикрылся одной ладошкой от эльфа-светлячка, а другую протянул вперед.

– Рыбка-рыбка! Горлум чувствует свеженькую рыбку, – прогнусавил он. – Дайте Горлуму рыбки, иначе он ничего не скажет. Иначе Горлум будет плохим мальчиком и начнет громко пукать.

– Я тебе пукну! – рявкнул Жомов и выставил вперед кулак. Маленький уродец сжался, но не отошел ни на шаг. Напротив, принялся глумливо хихикать.

– Дайте ему рыбы, – потребовал эльф и, когда Рабинович кинул Горлуму жирного лосося, повернулся к этой рахитичной жабе. – Все, ты свое получил. Веди нас быстро к старухе Изергиль.

– Изергиль-Изергиль. Не знает Горлум никакую Изергиль. Его и тут неплохо кормят, – в мгновение ока проглотив килограммового лосося, пробормотал уродец и снова протянул вперед лапу. – Горлум теперь хорошенький. Он хочет еще рыбки.

– Ты чего опять мухлюешь?! – возмутился эльф. – Веди к старухе, а то больше ничего не получишь!

– Ну да. Конечно. Горлум мухлюет. Он мухляк, – обиделась на Лориэля рахитичная лягушка-переросток. – Стоит Горлуму захотеть помочь противным людишкам, которые любят мерс-с-с-с-кое солнышко, как они тут же обзываться начинают. Неблагодарные людишки, правда, Горлум?

– Ладно, забудь. Ты не мухлюешь, – сдался эльф. – Ты хороший мальчик. Веди нас к старухе, а там получишь остальную рыбу.

Горлум настороженно посмотрел на Лориэля, а затем, кивнув головой, торопливо пошлепал босыми ногами куда-то в глубь пещер. Эльф, продолжая освещать нам дорогу, полетел чуть за спиной у нашего проводника. Сколько мы блуждали по пещерам, сказать не берусь. Я же уже рассказывал, что лично для меня под землей время теряет всякий смысл, словно и нет его вообще. Может быть, именно поэтому интересующая нас колдунья предпочитала жить в пещерах, чтобы не замечать бега времени и обеспечить себе вечную жизнь?..

Не знаю, так это или нет, но на скорости нашего путешествия планы Изергиль никак не сказывались. Мы шли и шли по тоннелям, пока наконец где-то далеко впереди не забрезжил солнечный свет. Горлум остановился, отказываясь дальше идти. Он объяснил, что на солнце ни за что не выйдет. А если нам нужна старая колдунья, то теперь мы сможем найти ее сами. Нужно только перейти горную лощину и постучаться в пещеру напротив.

Так мы и сделали, бросив Горлуму остатки рыбы. Правда, стучаться в стенку пещеры не стали. Лориэль просто скрылся внутри, велев нам ждать на склоне лощины, заваленной толстым слоем снега. Уставший Попов тут же плюхнулся в сугроб, Сеня с Жомовым остались стоять, переминаясь с ноги на ногу, а я выполнил свою прямую обязанность. То есть пометил вокруг территорию.

Эльфа пришлось ждать довольно долго. Я уже начал сомневаться, не обманул ли нас Горлум, но тут вернулся Лориэль. Выпорхнув на свет, он погасил свой внутренний источник освещения и остался висеть рядом со входом в пещеру. Оттуда через пару минут послышались шаркающие шаги, и перед нами предстала сгорбленная фигура в черном балахоне с капюшоном, опущенным на лицо.

– Что вам надо, дети Кузькиной матери? – послышался откуда-то из глубин широких складок одеяния скрипучий старческий голос. Сеня выступил вперед.

– Бабушка, мы бы домой вернуться хотели, – максимально вежливо проговорил он. – Ты не могла бы нам помочь, а то Один ничего не смог сделать…

Эльф замахал на Рабиновича руками, но было поздно. Старуха зашипела и начала мотаться из стороны в сторону. Мы удивленно уставились на нее, а Лориэль покрутил пальцем у виска, сплюнул Рабиновичу на фуражку и вдруг растворился в воздухе. Я даже зубами клацнул от удивления. Вот сволочь! Снова смылся в самый ответственный момент! А старуха разошлась не на шутку. Она закрутилась вокруг своей оси по часовой стрелке, затем в обратном направлении и застыла, вскинув руки к небу.

– Значит, вы к этому проклятому Одину, который лишил меня молодильных яблок и заставил так страдать, за помощью обращались? – возмущенно завопила бабка и, быстро нагнувшись, слепила снежок и замахнулась им в нас. – Ну так вместо моей помощи вы получите смерть!..

– Это ты нас снежком, что ли, убить собралась? – удивленно расхохотался Жомов. – С ума, бабушка, сошла?

Не говоря больше ни слова, старуха швырнула в Ваню снежок, и… Жомов пропал! Вот так вот взял и растворился в воздухе, будто его и не было с нами вовсе. У меня отвисла челюсть, а бабка бросила второй снежок, угодив им в Попова. Андрюша попытался увернуться, но не смог. Ком снега, словно самонаводящаяся ракета, залепил ему физиономию, и Попов исчез вслед за Ваней. Горыныч, бешено завертевшись вокруг своей оси, попытался накрыть нас магическим куполом, но очередной снежок прошел сквозь него, как нож сквозь масло, стерев с лица земли и Ахтармерза.

Рабинович, идиот, вместо того чтобы бежать назад, отцепил от пояса дубинку и с диким воплем бросился на старуху. Та ответила очередным комом снега, и мой Сеня с легким хлопком растворился в воздухе, исчезнув посреди прыжка. Ну, все. Мое терпение лопнуло! Посмотрим, старуха, как ты сумеешь попасть в меня. Я ведь двигаюсь быстрее людей и успею добраться до твоего горла раньше, чем ты поднимешь руку… Я зарычал и, распрямившись пружиной, прыгнул вперед, собираясь сбить с ног убийцу моих друзей. Я уже представил, как доберусь до ее поганой глотки, и в этот момент ком снега залепил мне морду. Я…

Часть IV (вместо эпилога) А был ли мальчик?

Я лежал на чем-то мягком и шершавом. Дремал вполуха, прислушиваясь к тому, что творится вокруг. Где-то далеко с ритмичностью метронома капала вода, слышался какой-то неясный шорох, что-то поскрипывало справа от меня, и уж совсем из запредельной дали доносились невнятные людские голоса. Кажется, кто-то спорил или ругался, но разобрать я не мог. Впрочем, как и не мог окончательно проснуться.

Мое собственное верное тренированное тело пятилетнего кобеля немецкой овчарки совершенно отказывалось мне подчиняться. Я не мог пошевелить ни одной мышцей, не мог открыть глаза. Да что там говорить! Я даже думать-то толком не мог, словно вчера вечером вместе с хозяином напился, как сапожник.

Вчера… Стоп, а что было вчера? И вообще, когда это самое «вчера» было? Я попытался восстановить в уме цепочку событий предыдущего дня, но ничего из этого не получалось. Перед моим внутренним взором проносились нечеткие образы, уловить даже очертания которых я не мог. Единственное, что я помнил совершенно четко, это вкус снега на зубах. Объяснив себе, что снег – это холодное и противное второе «я» обычного дождя, я попытался зацепиться за эту мысль и вытащить из памяти остальные образы, и тут же поймал за хвост, словно орущего кота в подворотне, одно-единственное слово: «ХОЗЯИН!!!!»

Ну, конечно же, хозяин! Кто же еще!.. Так кто-нибудь скажет, при чем тут хозяин и снег? И вообще, кто у меня хозяин? Вот тут-то я и оторопел окончательно. Представляете, что я, пятилетний породистый кобель, верный друг своему хозяину, помню, а вот кто такой этот самый хозяин, не помню ни фига! Это что же со мной сделали, что я до такого позора докатился? Сейчас ведь подойдет любой прощелыга, скажет: «Мурзик, ко мне», и я помчусь к нему на всех четырех лапах, даже не зная, мой ли он на самом деле хозяин.

Я попытался избавиться от наваждения и вспомнить, чей я пес и чем в принципе занимаюсь в жизни, но ничего из этого не получилось. Ну не помню я ничего, хоть блохами меня пытайте!.. Ага, а вот это уже плюс. Раз я вспомнил о блохах, значит, вспомню и остальное. Ведь если существуют у собак эти мерзкие кровопийцы, значит, есть и человек, который обязан нас, беззащитных кобелей, спасать от беспредела кусачих тварей. Ну и скажите мне, разве не хозяин этим должен заниматься?.. Конечно, хозяин. Вы абсолютно правы.

Следом за воспоминаниями о блохах в моей голове появились еще два новых слова: «АХТАРМЕРЗ ГВАРНАРЫТУС!» Я ужаснулся. Это что же такое получается? Если какой-то Ахтармерз спасает меня от блох, значит, именно он и есть мой хозяин?.. Да вы с ума сошли, если так решили! Вам бы самим хозяина с таким именем, я бы посмотрел, с какими глазами вы в приличном обществе показаться бы смогли. Нет уж, увольте. Человека, которого так зовут, держите от собак подальше. Иначе любой нормальный пес со стыда умрет.

И тут я вспомнил, что Ахтармерз – не человек, а трехглавый многофункциональный огнемет. Да и не хозяин он мой, а просто случайный попутчик… Ага! Если у меня был попутчик, значит, я куда-то шел. А раз он «был», значит я уже на месте!.. Или «был» в этом случае означает, что я его потерял?

Почему-то от такой мысли мне стало страшно грустно. Не знаю, чем была вызвана эта тоска, но мне захотелось выть на Луну, словно бездомной шавке. Я чувствовал, что во время моего путешествия случилось что-то непоправимое. Такое, от чего слабые духом кобели под машины кидаются. На несколько мгновений я задумался, стоит пытаться вспомнить дальше или лучше сразу найти подходящую машину, но тут над моей головой что-то громко запикало, и вдруг загремела такая музыка, от которой хочется вскочить и принять стойку, подобающую торжественному моменту. Музыка была до боли знакомой, но ее название ускользало от меня. Я напряг мозг изо всей силы, пытаясь его вспомнить, и вдруг, как обухом по голове, – граждане дорогие, да это же Гимн России!

Е-Е-Е-Е-ЕСТЬ! ВСПО-О-О-МНИЛ!

И куда тут девались и провалы в памяти, немощь в мышцах и сонливость. Я вскочил и обернулся вокруг своей оси, не веря собственным глазам. Но окружающая действительность не давала повода усомниться! Вот они, и родной холодильник, и милая сердцу газовая плита, и мойка, заваленная грязной посудой. Я был на кухне нашей собственной однокомнатной квартиры, и даже моя верная помятая алюминиевая миска, до краев заполненная настоящим синтетическим собачьим кормом, была на месте. И половик на месте! А вон и приметное пятно, которое я на этом половике совсем несмышленым щенком оставил, а Рабинович оттереть не смог. Все здесь. Все на месте. А значит, я дома. Дома, мать твою!.. А где хозяин?

– Мурзик, заткни пасть на хрен! – раздался из комнаты знакомый голос. – Время шесть часов, а ты орешь, будто на работу проспали. И какого черта я опять вчера забыл выключить это проклятое ра…

Неожиданно Сеня заткнулся, а я стремглав помчался к нему. Мой Рабинович сидел на диване, оторопело осматриваясь по сторонам. Не останавливая прыжка, я ударил его лапами в грудь и, повалив обратно, принялся облизывать… Запомни, Сеня, это случилось первый и последний раз. Больше таких телячьих нежностей от меня не дождешься. Цени момент!

Однако Рабинович даже не заметил, что я впервые с того времени, как дорос до намордника, позволил себе проявить искренние чувства. Рассеянно утеревшись рукой, Сеня столкнул меня с груди и встал, ошалело глядя по сторонам. А потом принялся бегать по комнате и орать как сумасшедший. Он хватал руками разные вещи, нежно прижимал их к груди, а старенький телевизор даже поцеловал. Я носился по комнате вместе с ним, но вот, когда очередь целоваться дошла до зеркала, Рабинович вдруг остановился. Замер и я. Да и было с чего! Редкой щетины, заполонившей Сенину физиономию к тому моменту, когда мы встретились со старухой Изергиль, не было и в помине.

Рабинович бросился к своей форме, еще недавно сильно потрепанной, помятой и перемазанной пятнами жира от неосторожного принятия пищи, и оторопел окончательно. Эти доспехи милиционера, перенесшие с нами столько горестей, невзгод и лишений, сверкали абсолютной чистотой, были отутюжены, отглажены и преспокойно висели на спинке стула, будто и не шатались среди времен и миров. Я оторопело обнюхал форму, пытаясь уловить хоть отголоски запахов дыма, скотного двора и жареной свинины, которой она пропиталась за время нашего путешествия, но мундир пах только стиральным порошком, сигаретами и водкой. Это что еще за беспредел?! Неужели мы и не ходили никуда? Неужели это странное путешествие нам только приснилось? Что же это, групповая галлюцинация?

Похоже, Сеню тоже посетили подобные мысли, и он принялся метаться по комнате в поисках заветной котомки, которая была на его плечах во время встречи с Изергилью. Этот проклятый вещмешок никак не хотел попадаться на глаза, и Рабинович начал ругаться сначала потихоньку, а затем все громче и громче. Причем в первую очередь он орал не оттого, что не находил никаких доказательств нашего нелегкого путешествия, а потому, что драгоценные камни, накопленные им с таким большим трудом, оказались лишь миражом, и теперь снова придется влачить нищенскую жизнь рядового милиционера. Прощайте, Канары!

Невольно я принялся помогать Сене в его поисках, хотя и не для того, чтобы помочь обогащению хозяина. Мне в первую очередь хотелось найти доказательства того, что я не сошел с ума. Мы с Рабиновичем перерыли весь дом, но ничего даже отдаленно похожего на котомку с самоцветами нигде не нашли. Я обреченно гавкнул и пошел на кухню, чтобы хоть поесть от разочарования. Сеня поплелся за мной следом. И поскольку Рабинович полез в холодильник, видимо, он тоже решил позавтракать. Но вместо этого истошно заорал и отпрыгнул от морозильной камеры, держа в руках ЭТУ ПРОКЛЯТУЮ ВСЕМИ БОГАМИ, И ОДИНОМ В ТОМ ЧИСЛЕ, КОТОМКУ!

Я радостно подпрыгнул и (каюсь, сделал это второй раз!) кинулся на грудь Рабиновичу. В этот раз Сеня не увернулся, а прижал меня к себе, потрепав за ушами. А затем бросился в гостиную, схватил телефон и набрал знакомый номер.

– Ванечка, дорогуша, ты еще спишь? – елейным голоском поинтересовался он в трубку, а затем заорал: – Одевайся быстро, урод, и марш ко мне! Я сейчас Попа подниму. Нам возвращение как следует отметить нужно. – Похоже, Жомов еще не до конца проснулся, и мой Сеня заорал вдвое громче: – Какая на хрен работа? Ты хоть сооображаешь, где мы сейчас находимся?.. Ну, слава тебе, господи, проснулся! Все. Одевайся и беги ко мне. Через пятнадцать минут жду…

А вы говорите, чудес на свете не бывает!..

Алексей Лютый Двенадцать подвигов Рабин Гута

Часть I Кончил дело, туда тебе и дорога!

Глава 1

Ну вот и сбылась мечта идиота! Мы дома, и в это даже не верится, если честно. Как-то отвык я от всего. И от аромата выхлопных газов, о котором мечтал долгими скандинавскими ночами, чихать хочется, и «педегри» в пасть не лезет, а уж грязища на улицах раздражает хуже блох! Ну вы посмотрите, лапу поставить некуда. Тут наплевано, там какая-то сволочь бутылку разбила. Под деревом человеком нагажено, а уж окурков столько валяется вокруг, что кажется, будто весь город табачным запахом пропитался. Бедному псу и вздохнуть полной грудью возможности никакой нет.

Впрочем, я не расстраиваюсь. Какая-никакая, а это моя Родина. И уж поверьте мне, нет ничего приятнее, чем ощущать себя в своем времени и на своем месте. Опять же футбол по телевизору показывают.

Правда, конечно, поначалу не все так гладко пошло. Помните, какой дебош Сеня устроил, когда котомку свою сразу найти не смог? Как это не помните? Вы вот лично, мужчина, где были, когда бог память раздавал? За пивом стояли? А вам, женщина, в это время, наверное, повестка к косметологу пришла? Ах, вы предыдущую книгу не читали? И первую тоже? Просто наказание какое-то… Ау, Горыныч, ты где? Расскажи за меня все сначала. Это у тебя три языка, один болтливее другого. А у меня один всего. Да и тот только бульон из миски лакать приучен. Пытаюсь сейчас на практике человеческий мат освоить, но пока плохо получается. Только одно слово практически без акцента произношу. Да и оно, по-моему, вполне литературным выражением считается.

Ну да ладно. Мои лингвистические способности обсудим в более подходящее время, а пока придется коротко ввести вас в курс дела. Есть у меня три друга – Ваня Жомов, Андрюша Попов и Сеня Рабинович. Правда, один из них хозяин, но это не страшно. Бывают в жизни вещи и поужаснее. Например, теща в роли альфа-лидера или свекровь в качестве панадола. И от головы, и от температуры. Был такой случай! Мне однажды рассказывали…

Что-то я опять отвлекся. Прямо беда со мной, после возвращения домой жутко рассеянный стал. Уж и не знаю от чего. То ли от перемены климата и смены временных поясов, то ли просто от того, что из-за нашего затянувшегося путешествия у меня жизненный цикл нарушился и мой персональный весенний гон начинается теперь прямо посреди ноября. А может быть, просто истосковался по родной обстановке. Не знаю, но оставлю решение этих вопросов собачьим психиатрам. Пусть, как только их изобретут, они над моими проблемами голову поломают, а я пока продолжу.

Так вот, трое моих друзей, которые, между прочим, вместе со мной несут службу в милиции, после традиционного отмечания профессионального праздника вступили в несанкционированный контакт с колдуном Мерлином и оказались в местах очень отдаленных. Таких, что Колыма после них просто соседним двором покажется. Из-за своего идиотского упрямства три доблестных милиционера утащили меня за собой, и пришлось нам помотаться во времени и пространстве. Побывали и в древней Англии, и в ее более современном варианте. А затем, совершенно случайно, посетили с дружественным визитом Скандинавию в целом и Одина в частности. По дороге насмотрелись всяких чудес и диковинок, стригущий лишай им на все волосатые части тела! Ну а по окончании этой идиотской турпоездки вернулись домой. Причем, знаете ли, тоже абсолютно не нарочно!

По дороге мой Сеня, как это у него заведено, подбирал всякую дрянь. То банду разбойников в Шервудском лесу, то птенцов из-под кукушки для колдовского зелья, а то просто су… пардон, женщин. Хотя больше всего на свете Рабинович любит коллекционировать деньги и драгоценности, что пристало скорее Скупому рыцарю, а не честному менту. По большей части насобирал Сеня бриллианты, надеясь на безбедную жизнь где-нибудь подальше от Красного моря, вот только именно эти камушки его и подвели. Неизвестно отчего, но алмазы все до единого превратились в графит. А за остальные самоцветы можно было, конечно, выручить некоторую сумму, но совсем не такую, как Сеня рассчитывал. И пришлось Рабиновичу оставить все мечты об образе жизни пресыщенного путешествиями аристократа.

Ваня с Андрюшей тоже, разгуливая по временам и параллельным вселенным, стяжательством не брезговали. Вот только в отличие от Рабиновича сноровки особой проявить не смогли. Поэтому их основными призами за перенесенные тяготы и лишения стали лишь большой, погнутый в углах серебряный крест да огромная золотая чаша, называвшаяся Святой Грааль до того, пока ее не потеряли англичане, и переименованная Ваней в Мою Питейную Емкость после того, как он ее нашел.

Моим же единственным трофеем, привезенным из иностранных земель, оказались два десятка блох, проникновение которых в мою безукоризненную (хм!) шерсть я проморгал во время одной из ночевок в блохастой Скандинавии. Впрочем, прожили они у меня недолго, поскольку Сеня первым делом – конечно, после того, как проинспектировал свои «сокровища», пожаловался на судьбу-злодейку, обзвонил друзей и т. п. – вымыл меня в ванной антиблошиным шампунем. Блохи, хоть и оказались шведского качества, как «Сааб», сдохли довольно быстро, и я вновь стал радостен и чист. Последнее словосочетание употребляйте в любой удобной вам последовательности!

Правда, несмотря на «первоочередность» Сениной заботы о моих чистоте и здоровье, все же нужно отдать ему должное. О своей гигиене он тоже позаботился. После меня в ванну залез… И вы не улыбайтесь многозначительно! Мой Рабинович не относится к тем людям, которые, погладив пса, тут же руки бегут мыть. Он, между прочим, знает, что у породистых собак шерсть более стерильна, чем ваши руки перед завтраком. Конечно, если эти псы за собой следят и хоть раз в неделю заставляют хозяев их купать. А я именно к таким и отношусь – и породистый (чистокровный кобель немецкой овчарки), и аккуратный.

В общем, едва мы с Сеней закончили приводить себя в порядок, как домой к нам нагрянули Ваня с Андрюшей. Оба довольные, сияющие. Особенно Попов. Он, видите ли, едва от радости не лопнул, когда, проснувшись утром, сообразил, что вернулся домой в ночь с десятого на одиннадцатое ноября и его любимые рыбки еще даже проголодаться не успели. Правда, как он сказал, там мамин кот около аквариума как-то подозрительно выхаживал, но Андрей бесову животину быстро приструнил, отправив разгуливать к подъезду. Туда ему и дорога! Ну, не пойму никак, зачем люди этих котов домой пускают? Самое место им в подворотнях и на чердаках.

У Жомова тоже веский повод для радости был. Понимаете, он в нашей компании – единственная аномалия. Женатый человек, что с него возьмешь? Вы, если тоже в такую беду попадали, поймете, что могло бы быть, явись Ваня домой хоть на сутки позже, чем это позволено рабочим графиком. А он ведь не на сироте женат. У него и теща, между прочим, имеется. Да и мы уж никак не меньше месяца по разным там вселенным шатались.

Вот и представьте, как обрадовался Жомов, когда проснулся утром одиннадцатого рядом с женой, да к тому же, сколько она ни принюхивалась, была вынуждена с горечью констатировать, что запах алкоголя у инспектируемого объекта абсолютно отсутствует. Она ведь у него, как гаишник, только благодаря пьяным и живет. Правда, работники дорожной инспекции деньги таким образом на пропитание добывают, а Ванина жена кровь пьет. Правда-правда! Он сам не раз моему Рабиновичу об этом говорил. Только, видимо, пьет она помалу. Поскольку за столько раз, сколько Жомов за их совместную жизнь домой пьяным приходил, я, наверное, кровь бы у половины города выпить смог. А Ваня ничего. Живой ходит и даже не бледнеет. Прямо не человек, а кровеваренный завод!

В общем, все были рады, один Рабинович грустил. Да оно и понятно, у Сени забот всегда больше всех. Вот вы сами подумайте, Жомов с Поповым по возвращении хоть что-то, но приобрели: Андрюша нашел своих рыбок в добром здравии, а Жомов спасся от жены-кровопийцы. Даже я и то сделал приобретение, пусть и сомнительное, в виде сувенирных скандинавских блох, и лишь Сеня окончательно потерял мечту о Канарах. Вот такая несправедливость! И мой Рабинович настолько расстроился, что даже способность трезво рассуждать потерял.

– Нет, не будем, – отрезал он, когда Жомов предложил выпить в честь благополучного возвращения. – Охренел совсем? Нам на службу еще идти.

– Что это с тобой, Рабинович? – ошарашенно поинтересовался Иван. – Сегодня ведь по календарю одиннадцатое ноября. Значит, вчера праздник был, и все в отделе удивятся, если мы туда неопохмеленные придем. У них же просто обмороки случатся! Тебе людей не жалко?

– Жомов, если я сказал «нет», значит, не пьем! – Ну, просто позавидовать можно твердости характера моего хозяина! – Вот после работы отметим возвращение. А сейчас хватит лясы точить. Одеваемся и выходим!

Попов с Жомовым удивленно переглянулись. Мне же невыносимо захотелось поставить лапы Рабиновичу на грудь и посмотреть в его умные глаза. Или какие-нибудь анализы у Сени взять, чтобы удостовериться в подлинности Рабиновича. Не мог же за ночь человек так кардинально перемениться?! Но я пес серьезный, не болонка какая-нибудь приблудная, поэтому на задних лапах скакать не стал, а покорно взял в зубы поводок и направился к двери. Андрюша с Ваней тоже не дураками оказались. Они синхронно пожали плечами и пошли следом за мной.

До отдела внутренних дел от нашего дома – десять минут ходьбы. Мы же их превратили во все двадцать из-за того, что Жомов с Поповым, как два идиота, пялились по сторонам, то и дело останавливаясь и с бурной жестикуляцией принимаясь обсуждать ту или иную деталь окружающего пейзажа. Понять их, конечно, можно. Все-таки по родным урбанистическим красотам мы все соскучились. Но когда два взрослых мужика, да еще одетых в милицейскую форму, начинают хлопать друг друга по плечам и орать: «Ой, смотри-смотри, троллейбус поехал!» – это выглядит, мягко говоря, странно. Так и тянет подойти к ближайшему телефону-автомату и набрать номер «Скорой помощи». Удивительно, что никто из прохожих помочь душевнобольным ментам так и не попытался. Просто пялились удивленно, а кое-кто даже на другую сторону улицы поспешил перебраться.

Один только мой Сеня выглядел грустно-задумчивым. Шел себе тихонько по тротуару, опустив голову, и даже мой поводок в руку взять забыл. Понятно, конечно, что он из-за утраты драгоценностей расстроился, но я почему из-за этого страдать должен и собственным поводком давиться? А Рабинович моих страданий не замечал, и я так и довел сам себя до нашего отдела. От этого, честное слово, крамольные мысли в голову полезли: а может быть, раз я сам оба конца поводка контролирую, то хозяин-то мне и не нужен?.. Но я титаническим усилием воли прогнал эти дурацкие думы прочь. Согласитесь, не бросать же мне хозяина из-за того, что он один раз свои прямые обязанности выполнить забыл! Пропадет он без меня…

Не знаю, что именно так угнетало Сеню. Конечно, разрушенные в прах мечты еще никому радости не доставляли, но, может быть, мой Рабинович так же, как и я сам, чувствовал себя неуютно дома. Уж не знаю, что именно, но что-то вокруг мне казалось странным и необычным. И вывеска над магазином вроде бы не так висит, и этих афиш о концерте я, кажется, раньше не видел. В общем, такое ощущение, что мир вокруг переменился. А может быть, переменились мы за долгое путешествие? Не знаю. Но забивать этой чепухой себе голову я не стал. Просто решил махнуть на все хвостом и заново попробовать привыкнуть к цивилизованной жизни. Тем более что и к отделу мы уже подошли. Пора приступать к работе! Но тут и начались первые странности…

Несмотря на то что мы вышли из дома раньше обычного, на утреннюю планерку все-таки умудрились опоздать. Наши коллеги уже расходились по своим рабочим местам, а мы только еще подошли к «аквариуму». К моему вящему удивлению, на месте старшего дежурного по отделу сидел не бессменный Матрешкин, а не кто иной, как сам нашначальник – подполковник Кобелев. Причем погоны на нем были лейтенантские! Я застыл, не веря своим глазам, да и мои товарищи оторопело уставились на нового дежурного, явно не понимая, что это за чудо. А Кобелев, кстати, с не меньшим удивлением смотрел на нас. Даже рот раззявил, будто четыре привидения враз увидел.

– Это что, новый прикол? – оторопело поинтересовался Жомов, пихая локтем моего Сеню и кивая головой в сторону Кобелева.

Рабинович ничего не ответил, видимо, от удивления потеряв дар речи. Он таращился на «лейтенанта-подполковника», а тот пялился на Жомова, не замечая ничего вокруг. Естественно, дежурный был в «аквариуме» не один, а с помощником. И тот, закончив с кем-то разговор по телефону, присоединился к своему начальнику, уронив трубку из рук. Немая сцена росла и ширилась. В дежурку то и дело заходили иные-прочие сотрудники нашего отдела и поочередно застывали, глядя на нас, как на призраков. Мои менты не желали приходить в себя, не в силах оторвать глаз от претерпевшего метаморфозу Кобелева, а я метался от одного к другому и постепенно начинал звереть, извините, от тщетности собственных усилий вернуть их к действительности. Я уже успел порычать и подумывал, не покусать ли кого-нибудь, но тут неожиданно мне оказали помощь.

– И что это тут, как в бане, за выставку восковых фигур устроили? – прогремел позади меня знакомый голос. Я обернулся и едва не уронил нижнюю челюсть себе на передние лапы!

В дверях, ведущих в глубь нашего отдела внутренних дел, стоял экс-старший дежурный Матрешкин. Причем стоял не как-нибудь, а подбоченясь, гордо неся на плечах подполковничьи погоны. Сеня медленно, о-очень медленно повернулся к нему. Движение моего хозяина повторили и Жомов с Поповым, причем Андрюша от неожиданности едва не приземлился на пятую точку и почему-то похлопал себя по карманам. Крест, что ли, искал?! А Матрешкин замер в дверях, подобно всем остальным. Несколько секунд он молча багровел, а затем прорычал:

– Жомов, и что это за маскарад ты тут устроил? После вчерашней пьянки отойти не можешь? – И прежде чем Ваня успел что-либо ответить, «подполковник-лейтенант» продолжил орать: – Ты что это такое на себя нацепил?

– Не понял, что за наезд?.. – обескураженный Жомов осмотрел себя с ног до головы. – Форма как форма.

– Ты мне тут свою «гоблинскую» лексику не выставляй напоказ. Тут тебе отдел милиции, а не конкурс пародистов, – продолжал визжать Матрешкин, окидывая взглядом безмолвствующую аудиторию. – Дурака он из себя строит! А то не знает, что ОМОН уже три года, как ликвидировали. Или, можно подумать, сам когда-нибудь в ОМОНе служил…

– Не понял, – вновь повторил Ваня, теряясь еще больше. – А где же я служил, по-твоему?

– Ты мне не тыкай, лейтенант, – заорал как резаный новоиспеченный подполковник. – Марш домой, переоденься в нормальную форму и топай к себе в криминально-экспертный отдел…

Вот тут у всех у нас челюсти окончательно поотваливались. Люди добрые, это что же такое на белом свете творится?! Я совершенно не понимал, что происходит, а мои менты, судя по их вытянутым физиономиям, разбирались в ситуации даже хуже, чем я сам. Впрочем, они всего лишь люди и требовать от них быстроты мышления просто грешно. Тем более что все вокруг страшно напоминало дешевый розыгрыш. И первым эти мысли озвучил Попов.

– Ребят, это что, прикол такой у вас сегодня? – растерянно поинтересовался Андрюша. – Прекратите дурака валять. Не до шуток мне…

– Во-во, – поддержал его Жомов. – Я не знаю, кто это придумал, но как только пойму, не одни рога напрочь посшибаю!

– Ой, да помолчи ты, киллер доморощенный! Ты хоть комара когда-нибудь прихлопнул в своей жизни? – махнув рукой, оборвал его Матрешкин.

Все остальные сотрудники отдела, наши коллеги, так сказать, услышав эту фразу, дико загоготали, как будто стадо гусей при виде кошки. Жомов от такой несказанной наглости поначалу оторопел, а затем я заметил, как начали блестеть у Вани глаза… Ой, мать моя овчарка немецкая, что-то сейчас будет! Я буквально наяву увидел, как разгневанный Жомов начинает крушить все вокруг направо и налево, и начал просчитывать, сколько же ему суток за такой беспредел в участке влепят, но погрома не произошло. Рабинович вцепился в разъяренного Ивана мертвой хваткой и, к моему вящему удивлению, сумел удержать омоновца на месте. Мне оставалось только поражаться, откуда у Сени для такой рискованной операции силы взялись! И поверьте, зрелище было столь незабываемым, что я даже хвостом от удивления завилял, чего со мной со щенячьего возраста не было. А Матрешкин тем временем повернулся к Андрюше, будто Жомова и не существовало вообще.

– А вам, Андрей Гаврилович, должно быть стыдно с подчиненными в игрушки играть! Все-таки вы мой заместитель и должны вести себя соответственно. Так сказать, показывать сотрудникам пример чести и достоинства милицейского мундира. А вы что тут за балаган устроили? – грозно поинтересовался то ли лейтенант, то ли подполковник. Попов от изумления просто закаменел. – Будьте добры, наденьте майорские погоны обратно на плечи, – не обращая внимание на ступор Андрея, закончил свою тираду Матрешкин. – А то, как клоун, Гаврилыч, выглядишь, ей-богу!

– Все, приехали, – обреченно подал голос мой Сеня. – Ну а я в этом бардаке чем занимаюсь?

– Ты чего, Рабинович, охренел совсем? Допился до ручки? Совсем бордель от службы уже не отличаешь? – заверещал в ответ новоявленный начальник отдела. – Скажи еще, что и ты не знаешь, что такое ППС! И потом, тебе сколько можно говорить, что собаку таскать на работу запрещено?! Тут тебе не зоопарк в джунглях, а государственное учреждение. Отведи своего пса домой и через пять минут придешь ко мне в кабинет за выговором!

Постойте, постойте! Это как это меня домой отвести? Я, между прочим, на службе лучшие молодые годы загубил, за всякими ворами, убийцами и насильниками по злачным местам гоняясь да среди футбольных фанатов порядок поддерживая. Я, Матрешкин, не меньше твоего прав имею в этом отделе находиться!

– Фу, Мурзик, – как всегда, оборвал меня Сеня. Уж и слова не скажи! Пришлось заткнуться. А Рабинович посмотрел на ошалевших друзей. – Пошли отсюда, ребята!

– Вот именно! Марш все трое домой переодеваться, – рявкнул Матрешкин, видимо, для самоутверждения. – Чтобы через час были в отделе в надлежащем уставу внутренних дел виде. – А затем заорал, переводя глаза с одного сотрудника нашего отдела на другого: – А вы что уставились, будто в цирк пришли?! Дел ни у кого нет или выговор получить каждый хочет? – и, не дожидаясь ни от кого ответа, круто развернувшись, скрылся в глубине помещения.

Сеня, покачав головой, несколько секунд безмолвно смотрел Матрешкину вслед, а затем подобрал с пола поводок, который я из зубов выплюнул, когда пытался новому «подполу» политику партии разъяснить, и, дернув меня за собой, направился к выходу. Ваня Жомов зло осмотрел всех присутствующих в аквариуме наших коллег – если после всего случившегося их так можно было назвать! – а затем пошел за Рабиновичем. Последним, задумчиво почесывая лысину на макушке, из отдела вышел Андрюша.

Мы понуро брели обратно от отдела внутренних дел к нашей с Сеней квартире. Настроение у всех было подавленное, да оно и понятно. Кому это приятно снова оказаться обманутыми? Ну вы сами посудите, разве похоже это безобразие на наш родной мир? Жомов – эксперт-криминалист, Попов – зам начальника отдела, мой Сеня – пэпээсник, а я и вовсе в органах не служу. Нет, определенно, это нонсенс! Ну, удружила нам эта дурацкая старуха со своими снежками. Домой вернула, называется! А тут домом и не пахнет, как ни принюхивайся. А я еще голову ломал, почему мне все вокруг странным кажется? Раньше следовало догадаться, что нас снова в какую-то параллельную вселенную занесло. Вот только где же тогда Горыныч? Наверное, в какой-нибудь кунсткамере заспиртованный плавает? Жалко. Он мне иногда даже нравился!

Судя по всему, моих ментов одолевали те же самые грустные мысли, поскольку шли они молча и голов от земли не поднимали. Ну чистые питбули на прогулке. Разве что морды не такие тупые. Все трое передвигались, еле переставляя ноги, и никто не произносил ни слова. Лишь Ваня Жомов пару раз порывался что-то сказать. Но, каждый раз запутываясь в дебрях своего словарного запаса, лишь махал рукой и продолжал путь молча.

Не доходя до дома, Сеня уверенно свернул к дверям гастронома. Что, собственно говоря, и следовало ожидать, поскольку мой хозяин был абсолютно нормальным человеком и, испытав два жесточайших разочарования за пару часов, просто не мог не напиться. В винном отделе Рабинович самым безжалостным образом обчистил карманы своих друзей и купил две бутылки водки. После недолгих раздумий он приобрел и третью. Жомово-поповских денег на закуску не оставалось, а своих было жалко, поэтому Сеня решил разносолов не покупать. Дома он выудил из холодильника две банки кильки в томатном соусе и соленые огурцы, которые тетя Соня прислала еще к прошлогоднему Дню милиции. В этом году она ограничилась поздравительной открыткой без марки, которую, видимо, бросил к нам в почтовый ящик кто-то из ее знакомых, случайно оказавшийся в наших краях.

Рабинович разложил все это съестное великолепие (и открытку в том числе!) на столе, высыпал мне в миску остатки «Педигри» и широким жестом пригласил всех к столу.

– За что выпьем? – наивно поинтересовался албанский мальчик Попов. Я, лежа под столом, буквально всей шкурой почувствовал, что мой Сеня собирается сказать очередную гадость, но он почему-то сдержался.

– За победу наших на зимних Олимпийских играх, – меланхолично ответил Рабинович.

– Каких наших? – жомовская рука с рюмкой застыла на полдороге ко рту.

– Сборной Израиля, – не меняя интонации пояснил Сеня.

– А при чем тут Израиль? – удивился Попов.

– А тебе не все ли равно? – в тон ему спросил Рабинович.

Судя по раздавшемуся булькающему звуку, Андрюше было действительно все равно. Подумав, как много я упускаю, не видя их постных физиономий, я выбрался из-под стола и занял наблюдательный пункт на промятом Сенином диване. Рабинович меня обычно оттуда гонял, но в этот раз лишь проводил взглядом и не пошевелился. Жомов с Поповым и вовсе на мою смену дислокации внимания никакого не обратили. Да и что им на меня смотреть, когда водка на столе стоит? Вот только в этот раз гулянка получилась такой же радостной, как кобель на цепи во время брачного периода. До четвертой рюмки никто из ментов больше не произнес ни слова, а затем Ваня полюбопытствовал:

– Кто-нибудь объяснит мне, что происходит? Как этот хрен, Матрешкин, за одну ночь подполковником оказался? И что это там он за пургу про ОМОН гнал? Как его могли три года назад распустить, если я, получается, только вчера с мужиками на задание вместе ездил? Нас три года, что ли, не было? А почему никто не удивился? – Жомов вдруг застыл и внимательно посмотрел на Рабиновича. – Сеня, мы что, снова не туда попали?

– Дошло, как до утки – на третьи сутки, – ухмыльнулся Рабинович. – Гений ты у нас, Ванюша. Жаль, что никто об этом не догадывается…

– Ты мне зубы не заговаривай, – Жомов показал моему хозяину кулак. – Опять твои шуточки дурацкие? Колись быстро, куда ты нас загнал.

– В психбольницу! – Сеня, потеряв терпение, заорал так, что даже я чуть с дивана не свалился. – Задолбали оба с Поповым. Что вокруг ни происходит, во всем я вам виноват. В Англию попали из-за Рабиновича, к викингам вас тоже Рабинович затащил, водкой Рабинович вас спаивает… И в ментовке все с ума посходили, так и тут опять я же виноват. Крайнего нашли, что ли?

– Да я просто так спросил, – стушевался Ваня. – Спросить, что ли, ничего уже нельзя?

– А я вообще молчу, – решил заранее оправдаться Попов.

– Вот и молчи! – рявкнул на него Сеня и разлил водку по рюмкам.

Ох, не пойму я этих людей! Каждый раз из мухи слона делают. Конечно, оказавшись вместо дома в какой-то очень похожей, но совершенно чужой вселенной, расстроиться каждый может, однако не истерики же из-за этого устраивать. Мне ведь не лучше, чем моим ментам, пришлось. Они хоть в этой вселенной работу сохранили, а меня и вовсе из органов выперли. Так я же не бегаю кругами и не вою на луну! Конечно, старуха, к которой нас эльф привел, здорово нам напакостила, но в теперешнем положении есть и определенные плюсы. Во-первых, если раньше мы мотались по всяким там древнемистическим мирам, то сейчас оказались практически дома. А это значит, что мы на правильном пути. Ну а во-вторых, выбирались уже и не из таких переделок. Что-нибудь да придумаем!

– Значит, мы снова не дома, – Жомов горестно вздохнул и продолжил искать крайнего: – Ох, поймаю я этого поганого эльфа…

ХЛО-О-ОП!!!

Договорить Ваня не успел. На высоте полуметра от стола совершенно из ниоткуда появился наш старый летучий знакомый. Бешено размахивая своими маленькими крылышками, эльф посмотрел на застывших в изумлении ментов и спикировал вниз, опустившись рядом с открытой консервной банкой. Критически исследовав ее содержимое, Лориэль макнул в соус палец и, осторожно облизав его, тут же брезгливо сплюнул.

– Привет, козлы безрогие, – поздоровался вежливый эльф и пнул ногой консервную банку. Та даже не пошевелилась. – Да-а, хреново вы тут питаетесь. У нас таким дерьмом даже гоблинов не кормят.

– У нас тоже, – устало вздохнул Рабинович. – Мужики, если хотите, можете оторвать ему все, что под руки попадется.

– Э-э-э! Охренели совсем? – завопил Лориэль, взвиваясь вверх. – Разве так старых друзей встречают? А, мать вашу? Забыли, уроды, сколько я из-за вас выстрадал? Да за такие дела морды бить нужно!

– Что я сейчас и сделаю, – пообещал Жомов и попытался поймать маленького нахала в пригоршню.

Не тут-то было! Эльф легко увернулся от Ваниной ладони и, совершив в воздухе невероятный кульбит, оседлал жомовскую кисть и укусил его за большой палец. Омоновец хрюкнул от неожиданности и попытался ладонью второй руки прихлопнуть наглеца, но эльф ускользнул и от этого удара и, зависнув перед носом Попова, показал ему язык. Андрюша, только утром произведенный в чин майора, такой наглости, естественно, стерпеть не мог и попытался сбить Лориэля пустой рюмкой, но промазал и едва не угодил Жомову в лоб. А маленький наглец взлетел к потолку и оседлал люстру.

– Ах, так, козлы? – угрожающим тоном поинтересовался он сверху. – Я, значит, мотаюсь, как проклятый, вас спасаю, а взамен что? Ни пожрать, ни выпить не дали, да еще и покушение на убийство организовать надумали? Я фигею! Да пошли вы все… – эльф на секунду задумался, – …в свой отдел на новых должностях работать!

Лориэль плюнул сверху, угодив Попову на лысину, и растворился в воздухе, прежде чем я на него гавкнуть успел. Вместо этого я лишь клацнул зубами и соскочил с дивана на пол. Ох, стригущий лишай меня разбери, как мне хотелось в этот момент перекусать всех трех ментов! Эльф, конечно, не подарок, но нельзя же было на него так откровенно наезжать. Ведь в прошлые разы все было более-менее ясно. Чтобы вернуться домой, нам нужно было только отыскать того, кто перенесет нас в наше время и нашу вселенную. А теперь что делать? Впору хоть действительно на работу идти, как Лориэль посоветовал.

Слушать меня, естественно, никто не стал. Рабинович снова рявкнул, отправляя меня на место, а Жомов попытался успокоить, погладив по голове. Так я и разрешил ему об меня руки вытирать! Отскочив в сторону, я уже собрался поднять бунт, но в этот момент к моему хозяину неожиданно вернулось здравомыслие.

– Ваня, оставь пса в покое, – потребовал он и, когда Жомов выполнил это распоряжение, добавил: – Мужики, может, нам, прежде чем бучу поднимать, нужно было выслушать, что эльф скажет?

ХЛО-ОП!

– Че, козлы, думали, избавились от меня? – заверещал Лориэль, вновь появляясь над столом. – А вот хрен угадали! Я вам еще не всю кровушку попортил. Вы еще к Оберону будете прошения тоннами писать, для того чтобы меня в другое место перевели, и все равно не выйдет у вас ничего!

Вот такого точно никто не ожидал! До сих пор еще не было ни одного случая, чтобы маленький наглец, исчезнув однажды, вновь возвращался к нам через несколько секунд. А теперь вот он, висит над столешницей и злобно сверкает маленькими глазками. Мои менты на несколько секунд потеряли дар речи, а затем Сеня поднял руки вверх, будто сдаваться собирался.

– Не ори, Лориэль, – примиряющим тоном проговорил Рабинович. – Давай поговорим спокойно.

– Ага, урод длинноклювый, как бешеный тролль тебя за задницу укусил, так даже имя мое вспомнил? А до этого оторвать мне все, что можно, собирался? – возмутился жужжащий недомерок. – Хрен тебе за пазуху. Не выйдет у нас разговора!

– А зачем ты тогда появился? – обезоруживающе-наивно поинтересовался Сеня.

– Я появился?! – агрессивно изумился эльф и тут же одернул себя. – Ну да, я и появился, тролль вас всех раздери…

– Тролль перетопчется, – отрезал Рабинович, откидываясь на спинку стула. – Ты лучше объясни, как нас снова в чужую вселенную занесло?

– Вы что, в натуре ничего не поняли? – удивился Лориэль. – Во тупорылые! Да вы же у себя дома…

Мне срочно потребовалось кого-нибудь укусить! Я, конечно, ожидал от эльфа любых, самых мрачных, известий, но то, что он сказал, совершенно не укладывалось у меня в голове. Сомневаться в утверждении Лориэля у меня не было никакого повода. Все-таки он уже не раз доказывал, что знает всю сложную структуру взаимодействия и сосуществования параллельных миров куда лучше, чем мы все, вместе взятые, и все же его словам верить не хотелось. Ведь если мы вернулись домой и оказались в таком бардаке, то получалось, что наши путешествия между мирами изменили настоящее и теперь мне придется смириться с незавидной ролью комнатной собачки. А от этого любой нормальный пес взбеситься может. Что я и сделал.

– Фу, Мурзик! – рявкнул на меня Рабинович (а чего еще от него ждать?) и повернулся к эльфу. – То есть как это дома? Объясни!

И Лориэль объяснил. Поначалу я даже слушать его не хотел, но затем начал понимать, что еще не все нами потеряно. Положение хоть и сложное, но вполне поправимое. Не буду вам подробно пересказывать всю его болтовню. Эльф хоть и пытался объяснять ситуацию доступным языком, но все равно иногда залезал в такие дебри специфических терминов, что заумные речи Горыныча по сравнению с рассказом Лориэля казались детским лепетом.

В общем, дело было так! Мотаясь между мирами, мы нечаянно нарушили равновесие, вызвав своими поступками целую волну неуправляемых событий. Эльфийские специалисты считали, что все их можно исправить, но для этого мы должны были либо самостоятельно найти путь из владений Одина к себе домой, либо просто погибнуть во время Рогнарека. Как вы знаете, ни того ни другого не произошло и происшествие со старухой испортило ситуацию окончательно.

Бабка оказалась злыдней и, услышав от моего Сени имя верховного аса, решила нас уничтожить индивидуально разработанным колдовским методом, но вместо этого вернула всех домой. Однако наше перемещение между пространствами параллельных вселенных вновь получилось спонтанным и вызвало огромные волны искажений их структур. Миры сжимались и разжимались, накладываясь один на другой, а когда стабилизировались, изменения оказались очень серьезными.

– Я уже говорил вам, что от судьбы вашей вселенной в целом и России в частности зависит хрупкий баланс сил, предохраняющий миры от коллапсирования, – подвел черту Лориэль, но договорить не успел.

– Слушай, ты, мух болтливый, объясняйся нормальным языком, – оборвал его Жомов. – Уши уже пухнут от твоих дурацких словечек.

– Ну, естественно! У нормального человека мозги бы опухли, а у тебя, шкаф глазастый, они отсутствуют, – огрызнулся эльф и тут же махнул рукой. – Эх, послать бы вас всех к гномьей матери, да, кроме вас, это дерьмо разгребать некому. Сами напакостили – сами и исправите.

– И куда мы для этого должны отправиться? – поинтересовался умный Рабинович.

– В античную Грецию, – настороженно покосился на него Лориэль. – А точнее, в один параллельный с нею мир. Там Зевс пропал.

Нашему удивлению не было предела. Мои менты завалили эльфа вопросами, и я бы тоже сказал пару слов, да вот никто из них нормального языка не понимал. Пришлось молча сесть на собственный хвост и слушать объяснения дальше. Лично мне и без Лориэля было ясно, насколько сильное влияние культура Древней Греции оказала на весь мир, и все же кое-что любопытное я из его рассказа почерпнул.

Исчезновение Зевса из параллельной вселенной не прошло для нашего мира даром. После того как верховного бога Олимпа не стало, рассыпалась в прах вся структура древнегреческой религии. Следом за ней раскололось на отдельные анклавы, поклоняющиеся собственным богам, и без того не слишком дружное государство. Античные герои, воспетые легендами, начали шляться по различным городам и по большей части просто безобразничать. Греция захлебнулась в междоусобицах и скатилась в варварство еще до того, как началась Троянская война.

Не знаю, известно ли вам, но лично я впервые услышал от Лориэля о том, что Рим основал один из почти греков. А точнее, троянец Эней, сын тамошнего крутого босса Анхиса и богини Венеры. То бишь греческой Афродиты. Он, дескать, сбежал с семейством из поверженной Трои, добрался до Италии и, опять же при помощи греческих богов, ее завоевал.

Это было… То есть должно было бы быть, но поскольку из-за нас не было Троянской войны, то и Эней никуда не сбегал, а римская цивилизация развилась под влиянием шумерских богов. Дальнейшие пакости перечислять можно кучами, но в завершение скажу лишь то, что на свет даже не появились монахи Кирилл и Мефодий, да и крестили Русь не в православие, а в какую-то странную помесь мусульманства и лютеранства. Потом была еще куча изменений, а привела она к тому, что все мы оказались не на своих местах.

– И это еще цветочки, – закончил свой рассказ эльф. – Ткань миров не слишком податлива внешним воздействиям. Пока изменения в вашей вселенной не очень заметны, но с каждым днем они будут нарастать, подобно лавине, и в итоге, с вероятностью в девяносто девять процентов, вы скоро даже перестанете узнавать друг друга. В общем, вам решать. Заставить что-то делать я вас не могу. Не уполномочен. Но если не хотите, чтобы весь ваш мир полностью изменился, нужно искать Зевса.

– А что же вы сами его не найдете? Слабо? – поинтересовался Жомов.

– Слабо, блин! – сквозь зубы процедил Лориэль. – Из-за изменений, произошедших благодаря вашим шатаниям, мы вообще все доступы на Олимп утратили, и ситуация с каждым часом все сильнее выходит из-под контроля…

– Вот это ни фига себе, – возмутился Попов. – Значит, нам нужно всю черновую работу сделать, для того чтобы вы, чокнутые эльфы, вновь миры контролировали?

– Да нет, Андрюша, – вместо Лориэля ответил Рабинович. – Нам это сделать нужно, чтобы домой вернуться. Не в этот бардак, а ДОМОЙ. Лично я считаю, что нам нужно на Олимп отправиться.

– Я за, – Жомов поднял обе руки кверху. – Я без ОМОНа жить не могу.

– Это что же у нас, круговорот ментов в природе какой-то получается? – пробормотал Попов себе под нос. – Конечно, майором быть неплохо, но с таким начальником, как Матрешкин, и святой повесится. Хрен с вами. Поехали!

Глава 2

В этот раз все было проще. Не болела голова, не ломило кости и во рту кошки не гадили. Провал в памяти, конечно, присутствовал, но Рабинович очень быстро пришел в себя и отчетливо осознавал, что именно с ним произошло. Хотя именно этот факт и сводил на нет все приятные ощущения. Сеня резко сел и осмотрелся.

В этот раз их выбросило в параллельный мир на опушке леса, на самом краю широкой травянистой равнины. За спиной у Рабиновича высились какие-то деревья с невероятно яркими изумрудными кронами, впереди издевательски медленно колыхалась под порывами легкого ветерка столь же сочно-зеленая трава, а у самого горизонта возвышались пологие горы, тыкаясь кипенно-белыми вершинами в бирюзовое небо. Буйство красок! Особенно по сравнению с серединой ноября в России.

«Блин, словно в диснеевский мультик ненароком попал», – недовольно подумал Сеня и пнул ногой Жомова, развалившегося на травке неподалеку.

– Рота, подъем! Выходи строиться.

Ваня подскочил как ужаленный. Несколько секунд он совершенно ошалело смотрел по сторонам, а затем разум постепенно вернулся в его синие очи. Старательно проморгавшись, Жомов глубоко вздохнул и потряс головой, окончательно приходя в себя.

– Сеня, ты так больше не ори, – недовольно пробормотал он. – А то ведь и в ухо случайно зарядить могу. Мы уже приехали?

– Угу, приехали, – Сеня усмехнулся. – Поезд дальше не идет. Рельсы кончились. Теперь поплюхаем пешком.

– И куда? – Жомов недоуменно посмотрел по сторонам.

– Насколько я помню, Олимп – это гора. – Рабинович косо посмотрел на Ивана. – Здесь горы только на севере наблюдаются, а значит, туда и пойдем. Но сначала нужно этого борова в чувство привести.

Сеня кивнул головой в сторону Попова и направился к распростертому на траве телу. А Андрюша храпел, как непрогретый трактор, распугивая местную живность. Правда, полных оборотов храп Попова еще не набрал, но окрестные птахи уже зябко поеживались и затихали, пытаясь прочистить собственные органы слуха от безобразных трелей новоявленного оперного солиста. Рабинович поморщился и тряхнул криминалиста за плечо, но эта манипуляция не дала ожидаемого результата. Попов лишь чмокнул губами и, перевернувшись на другой бок, продолжил выводить рулады. Сеня удивленно хмыкнул, а затем шлепнул ладошкой Андрюшу прямо по маковке. Криминалист хрюкнул в ответ, помолчал пару секунд, а затем вновь продолжил вокальное истязание окрестностей.

Рабинович развел руками и, кивнув головой, пригласил Жомова подключиться к экзекуции. Ваня особо церемониться не стал. Подойдя к Попову, омоновец одним мощным рывком поднял несчастного соню на ноги и отпустил. Андрюша, не открывая глаз, пару секунд раскачивался из стороны в сторону, пытаясь сохранить равновесие, а затем вновь свалился в траву, захрапев еще громче. Жомов с Рабиновичем переглянулись и с удвоенным усердием продолжили побудку. Через минуту к ним присоединился и Мурзик, до этого момента спокойно разведывавший окрестности, однако и с помощью верного пса разбудить криминалиста не удавалось. И лишь когда Сеня сбегал с поповской кепкой к ближайшему ручью и с помощью Жомова нахлобучил ее на лысеющую голову Андрюши, тот открыл глаза.

– У кого мой зонтик? – растерянно пробормотал он, промаргиваясь и шаря вокруг себя руками.

– У рыбы, – ответил Рабинович, поднимаясь с колен.

– А зачем тебе зонтик, Андрюша? – Жомов сочувственно посмотрел в глаза криминалисту.

– Так дождик же идет, – Попов похлопал себя ладонью по макушке и только тогда окончательно проснулся. – Офигели совсем, кабаны, так над людьми издеваться?! Нормально разбудить не могли?

– Не ори. Будили, – поморщился Сеня. – Вставай лучше. А то нам вон до тех горушек плюхать.

– Эх, ничего себе! – присвистнул Андрей. – А какое-нибудь местное такси нельзя вызвать? – Попов поднялся на ноги. – Зачем я только с вами поперся? Сидел бы себе дома, рыбками бы любовался и мамин борщ кушал…

– Говорят, придет беда – не пойдет на ум еда. А Попу на все плевать, было б только что пожрать, – фыркнул Рабинович и подтолкнул криминалиста в спину. – Пошли, чревоугодник, на Олимпе оттянешься!

Андрюша хотел что-то ответить болтливому кинологу, но лишь махнул рукой и поплелся в сторону гор следом за остальной компанией. Жомов, как обычно, возглавил процессию, а Мурзик носился по лугу взад и вперед, то обгоняя ментов, то далеко отставая от них. Сеня не обращал на забеги своего пса никакого внимания, стараясь выработать хоть какой-то план действий.

Перед тем как отправить доблестную троицу в новое путешествие, эльф, как мог, обрисовал им положение дел. Хотя от его рассказа было мало толку. Как объяснил друзьям Лориэль, обычные каналы перемещения между мирами для той вселенной, в которой оказались менты, совершенно не действовали. И как следствие, эльфы утеряли вместе с каналами и возможность получения информации. Для проникновения в мир античных мифов соплеменники Лориэля могли использовать лишь какие-то особые пути, у которых был целый ряд недостатков.

Во-первых, при частом использовании экстремальных каналов последствия для посещаемого мира могут быть еще более страшными, чем после самопроизвольного перемещения ментов. Во-вторых, пользоваться новыми линиями сообщения можно было лишь очень короткие промежутки времени, что исключало возможность проведения серьезных разведок. Ну и в-третьих, спецканалы не могли открыть путешественникам доступ непосредственно на Олимп.

– В общем, делать вам все придется самим, – подвел итог Лориэль, и этим очень обрадовал Рабиновича.

Вот и вышагивал Сеня по греческим просторам, пытаясь придумать, что именно им самим следует сделать. Из прочитанного в детстве Рабинович помнил не так уж и много. Однако не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять простую истину – хоть греческие боги и были явно общительней скандинавских, но вряд ли в их обитель продают входные билеты где-нибудь на склонах Олимпа. Скорее всего, попасть во владения Зевса будет не легче, чем на аудиенцию к Одину. И чтобы отыскать ту единственную проходимую для посторонних дорогу, следовало найти проводника. А где обычно прячутся проводники? Правильно, в людных местах! Которых, кстати, поблизости не наблюдалось.

Сеня трижды проклял чокнутого эльфа, не сумевшего толком сфокусировать точку их входа в этот мир, и стал раздумывать о том, что сделает с маленьким садистом, после того как все благополучно завершится. Мысли о медленном выдергивании пинцетом крыльев или поджаривании пяток эльфа на огне зажигалки начали греть его израненную душу, но помечтать как следует Рабиновичу не дали. Неожиданно Мурзик залился бешеным лаем, и Сеня цыкнул на пса, призывая его к порядку. И тут же сам получил тычок по ребрам от Жомова.

– Ты уснул, что ли? – рявкнул прямо в ухо Рабиновичу Иван. – Что там впереди такое происходит?

Сеня удивленно вскинул голову и посмотрел из-под ладони на противоположный склон. По еле различимой отсюда дороге двигалась вниз какая-то непонятная толпа, поднимая клубы пыли. Навстречу ей из-за леса выдвигалась такая же орда, и было очевидно, что встретятся они как раз в той точке предгорий, к которой направлялись друзья.

– Что там такое? – снова поинтересовался Жомов, интуитивно примериваясь к дубинке.

– Может быть, баранов гонят? – предположил Попов. – Я где-то читал, что в Греции баранов много разводили.

– Вот чего не знаю, того не знаю, – пожал плечами Сеня. – Может, и баранов, но это значения не имеет. Главное, что там люди точно есть, а нам другого и не нужно. По крайней мере, узнаем, правильно ли мы идем.

Рабинович поспешил вперед, увлекая за собой друзей. Ему не терпелось поскорее найти какую-нибудь живую душу, чтобы избавиться хоть от малой доли неопределенности и выяснить правильность выбранного направления. Довольно быстро ментам удалось подойти к дороге настолько близко, что можно было довольно четко рассмотреть обе сближающиеся толпы. Однако определить, бараны это или нет, оказалось проблематично. Представители обеих группировок выглядели как люди, но вот гнали их друг на друга как баранов!

По узкой дороге сходились две воинские части, численностью не больше батальона каждая. Экипированы обе были совершенно одинаково – короткие замызганные туники, кожаные жилетки с металлическими полосками на груди, явно изображавшие доспехи, медные шлемы и мечи плюс деревянные щиты, обитые толстой кожей, в руках. Различия между двумя воинскими частями были минимальны и заключались лишь в различной цветовой гамме туник и перьев на гребнях шлемов у офицеров. И те и другие солдаты плелись по дороге, еле передвигая ноги и опустив головы вниз. Отчего, видимо, и не заметили появления на обочине ментов. Жомов смело встал между сближающимися войсками.

– Стой! Раз, два, – скомандовал он.

В первую секунду никакой реакции со стороны местных не последовало, а затем передние ряды, не поднимая голов, начали потихоньку тормозить, упираясь ногами в землю. Задние по инерции врезались в них и продвинули на несколько метров вперед, отчего количество пыли над дорогой удвоилось. На мгновение Попову показалось, что Ваню сейчас сомнут, расплющив между двумя сближающимися армиями, как селедку в маринаде, но Жомову стоило лишь вытянуть руки в стороны, и, наткнувшись на них, обе толпы окончательно потеряли скорость.

– К бою го-о-товсь! – утробным голосом предложил кто-то из задних рядов, и в ответ на это обе армии ответили таким разочарованным мычанием, каким болельщики на стадионе сопровождают упущенный момент для взятия ворот. Сеня с улыбкой наблюдал за этим зрелищем со стороны, предоставив Жомову возможность вволю оторваться.

– Я те дам к бою! – рявкнул тем временем Иван. – Ну-ка иди сюда, умник.

Толпа воинов снова пришла в движение. Задние ряды начали шевелиться, выталкивая кого-то вперед. Неизвестный пока Жомову командир почему-то упирался ногами и идти вперед никак не хотел. Однако он был не Жомов, и с явным численным преимуществом своих подчиненных справиться не сумел. Несмотря на упорное сопротивление, военачальника постепенно выталкивали в первые ряды. Если не считать легкого побрякивания амуниции, все это действо происходило в абсолютной тишине и страшно медленном темпе. Ваня уже начал терять терпение и собрался помочь военачальнику предстать пред свои светлые очи, но в этот момент передние ряды, предприняв нечеловеческое усилие, вытолкнули взмыленного предводителя вперед. Тот поправил шлем, съехавший на глаза, и удивленно посмотрел на Жомова, тут же неожиданно подбоченился и, закинув край плаща за плечо, вскинул правую руку вверх.

– Гордые эллины, новое чудо узрите, – нараспев, с пафосом, проговорил он. – Боги Олимпа ментов вам навстречу послали. Знать, не угодно Кронидам сражение это, и отвели они прочь от нас козни Гекаты. Так воспоем же, тиринфцы, мы мудрость Кронидов. Пусть же в веках люди помнят их славное имя…

Первые несколько секунд военачальник декламировал в абсолютной тишине, а затем оба войска взорвались дикими криками и свистом. Передние ряды войск заулюлюкали и начали топать ногами, а откуда-то из задних рядов в несчастного поэта полетели тухлые яйца и помидоры. А тот, ни на что не обращая внимания, остался гордо стоять между двух огней, так и не опустив правую руку.

– Долой! Заткнись!! Фуфло!!! – раздались крики из толпы. – Опять, Гомер, пургу гонишь? Закрой пасть, пока тебе оба глаза не выкололи, чтобы пергамент не пачкал…

– Молчать! – стукнув кулаком правой руки ладонь левой, заорал Жомов, но его рык никакого эффекта не возымел. Задние ряды посчитали, что это несчастный Гомер пытается возразить, и завопили еще громче. Сеня толкнул локтем Попова.

– Мо-о-о-олчать!!! – во всю мощь собственных легких заорал тот.

Вопль Попова пронесся по толпе порицателей поэзии ураганным ветром. Щиты и мечи повываливались из рук у солдат, шлемы посрывало с голов, а ближайших к Андрюше воинов и вовсе ударной волной повалило в пыль и швырнуло под ноги Гомеру. Тот оскалился и, плотоядно потерев руки, принялся топтать поверженных врагов подошвами своих сандалий. И, судя по всему, получал от этого такое огромное удовольствие, что даже слюни пустил на подбородок и закатил глаза. Попов от такого зрелища оторопел, перестав орать. И тогда стало слышно Гомера.

– Вот вам, проклятые слуги титанов, – шипел он сквозь зубы. – Как вас сейчас попираю своими ногами, так же и с памятью вашей поступят потомки. Я же прославлюсь пред миром, имя в бессмертье свое пронеся сквозь эпохи!

На свою беду, начинающий пиит стал декламировать вирши в непосредственной близости от Жомова, а Ваня к любителям поэзии никак не относился. Зато он очень плохо относился к тем людям, которые мешают ему проводить занятия по строевой подготовке. Две воинские части шли по дороге отвратительно. Их разрозненный строй настолько коробил эстетические вкусы Жомова, что единственной целью его вмешательства в маневры двух армий было срочное проведение занятий по маршировке. Гомер в эти планы вмешался дважды. Во-первых, когда приказал своему войску идти в атаку. А во-вторых, когда посмел что-то болтать без приказа. Естественно, кара последовала незамедлительно.

Мини-триллер на глазах изумленно-оглушенных эллинов! В главных ролях: Немезида – Ваня Жомов. Ее жертва – пока еще зрячий Гомер. Краткий сценарий фильма: Немезида карает жертву посредством увесистой оплеухи с непременной дальнейшей потерей жертвой сознания. Зачетное время – 0,78 секунды.

– Кто еще хочет? – грозно поинтересовался Иван, отрывая взгляд от поверженного поэта, на время краткого отдыха решившего присоединиться к своим недавно попранным жертвам.

Ответа на вопрос Жомова, естественно, не последовало. Отчасти из-за того, что более половины обоих воинств из-за акустических экспериментов Попова его просто не слышала, а отчасти потому, что остальные бойцы могли лично наблюдать в действии жомовский удар. Ваня разочарованно покачал головой.

– А жаль, – вздохнул он и только тогда вспомнил о своих спутниках. – Сеня, ты, кажется, у этих уродов что-то спросить хотел?

– А ты разве уже закончил? – сделав удивленно-наивные глаза, поинтересовался Рабинович.

– Еще нет, – с серьезным видом покачал головой Ваня. – Но могу продолжить позже.

Собственно говоря, к первым встреченным на дороге людям у Сени был один-единственный вопрос: «Как пройти к Олимпу?» Его он и задал, вполне обоснованно ожидая ясного и четкого ответа. Однако, к вящему удивлению Рабиновича, оба войска уставились на него с таким видом, будто он сморозил несусветную глупость. Несколько мгновений потрясенные вояки и удивленный Сеня рассматривали друг друга с абсолютно одинаковым выражением недоумения на лице, а затем Рабинович повторил свой вопрос.

– Что в этом сложного? – раздраженно поинтересовался он. – Я же у вас не спрашиваю, где найти Зевса. Я просто интересуюсь, как добраться до Олимпа. Гора у вас, в Греции, такая есть.

Солдаты продолжали стоять молча, не сводя с Рабиновича широко открытых глаз. Правда, теперь у некоторых из них к вытаращенным зенкам добавились еще и раззявленные рты. Сеня начал тихо звереть.

– Чего вы уставились на меня, как монгольские кочевники на дредноут? – зарычал он. – Что вам не ясно? Русский язык не понимаете или про Олимп никогда не слышали? А может, просто вы все тугие на оба уха?

– Сеня, давай я врежу кому-нибудь, – Жомов решил помочь другу, но Рабинович лишь махнул на него рукой. Дескать, подожди. Без тебя тошно!

Толпа античных воинов между тем потихоньку начала выходить из оцепенения. Некоторые солдаты стали переминаться с ноги на ногу, другие почему-то принялись поправлять амуницию, третьи и вовсе начали ковыряться в носу древками дротиков, но все без исключения что-то невнятно стали бормотать себе под нос. Рабинович, отчаявшись дождаться ответа на свой вопрос, окончательно потерял терпение. Он набрал полные легкие воздуха, чтобы заорать на медноголовое стадо баранов, но затем передумал и устало махнул рукой.

– Ладно, Ваня, уговорил, – тяжело вздохнул Рабинович. – Врежь в ухо вон тому, крайнему. Может быть, твоя методика допроса сработает.

Жомов довольно осклабился и, поплевав на ладони, что есть силы влепил подзатыльник ближайшему воину, продолжавшему стоять в позе заблудившейся статуи. Оплеуха получилась удивительно звонкой и мелодичной. Шлем грека зазвенел, будто валдайский колокольчик, но на этом приятные последствия от удара и закончились. Оглушенный солдат удивленно моргнул глазами, почему-то своим невинным взглядом напомнив Попову молодую корову перед подойником, и, не произнеся ни звука, плашмя рухнул носом в дорожную пыль. Андрюша расстроенно покачал головой.

– Вань, по-моему, ты ошибся. Сеня тебе не на того грека показывал, – попытался он подкорректировать прицел Жомова. Омоновец принялся крутить головой, выискивая отмеченную цель, но Рабинович не дал ему возможности пойти на повторный заход.

– Мать вашу в следственный изолятор, – истошно заорал он на сброд в доспехах. – Кто-нибудь понимает вообще, о чем я говорю?

– Кое-кто понимает, – в ответ неожиданно раздался из кучи контуженных тел протяжный голос Гомера, а затем и само будущее чудо античного стихосложения выбралось наверх. – Но скажите мне, во имя Дики, богини правды и правопорядка, ужель не герои вы, полубоги, посланные вестниками храброму воинству тиринфскому?

– Ну, естественно, герои. Кто же мы еще? – с тяжким стоном развел руками Рабинович. – Вон тот амбал трижды Герой Советского Союза. Я Герой России, а толстый корабельный ревун, что стоит рядом со мной, и вовсе Герой Республики Зимбабве, почетный обжора королевства Замбезии и несравненный полубог штативов и пробирок.

– Герои чего? – удивленно поинтересовался Гомер. – Полубоги от кого?

– Ты чего, наехал, что ли? – одновременно с ним обиделся Попов, но Сеня криминалиста не слушал. Схватив за шиворот оторопевшего поэта и командира половины вооруженного медными столовыми ножами сброда, он ткнул его носом в каменный живот Жомова.

– От кутюр! – теперь уже окончательно потеряв самообладание, завопил Рабинович в ответ на вопрос Гомера. – Какие герои, придурок? Какие полубоги? Где ты у нас на кителях ордена увидел и нимбы над макушками нашел?

Поэт ничего не ответил. Может быть, он и хотел что-то сказать, но Сеня столь яростно возил его носом по животу Жомова, что изо рта Гомера ничего, кроме бессвязного бульканья, вырваться просто не могло. Некоторое время Иван с заинтересованным вниманием сверху вниз смотрел на голову поэта, не без помощи Рабиновича выписывающую параболы и гиперболы на животе омоновца, а затем резко отодвинулся в сторону. Не ожидавший такой подлости от друга, Сеня едва устоял на ногах. Но вот Гомера из рук все-таки выпустил.

– Может, хватит об меня его сопли вытирать? – недовольно глядя на пылающего праведным гневом Рабиновича, поинтересовался Иван. Сеня только махнул рукой.

– Тьфу на вас на всех, – сплюнул кинолог и, отойдя на обочину, уселся прямо на траву. – Сами с этими уродами разбирайтесь.

– А чего тут разбираться? – удивился Попов, из-под ладони посмотревна солнце. – Время позднее, пора обедать. Я тут прихватил кое-что из дома, – Андрюша достал из-за пазухи увесистый сверток и с сомнением в глазах осмотрел его. – Но думаю, что этого на всех не хватит. Вань, может быть, потрясешь этих горе-вояк на предмет съестных припасов?

Жомов был бы плохим ментом, если бы не мог вытрясти из попавшегося под руку нарушителя общественного спокойствия что-нибудь полезное для себя. Поэтому просьба Попова не заставила его краснеть и возмущаться. Зычным голосом приказав приготовиться к досмотру, Ваня принялся потрошить содержимое тощих котомок греческих воинов. Эллины, видимо, воспринявшие подобное обращение с собственным имуществом как должное, не выказывали никакого неудовольствия бесцеремонными действиями омоновца, и Жомов вскоре вернулся к друзьям, неся в одной из экспроприированных котомок несколько кусков вяленого мяса, пресные лепешки и целую россыпь головок чеснока. Андрюша тут же спрятал свой НЗ обратно за пазуху и вместе с Ваней принялся за поглощение отобранных с боем трофеев. Рабинович недовольно покосился на обоих и, презрительно проворчав что-то нечленораздельное, отвернулся, забрав из рук Жомова лишь небольшой кожаный бурдюк с кисловатым слабеньким вином.

Вид жующих Жомова и Попова вызвал у греческого воинства обильное слюновыделение. Желудки эллинов громко заурчали, настоятельно требуя от своих хозяев присоединиться к трапезе, и оба отряда тут же рассыпались по обочинам дороги. Вскоре на тропе так и не начавшейся войны остались только Гомер и еще какой-то расфуфыренный, как декоративный петух, грек в багровой тунике и с разноцветным плюмажем на позолоченном шлеме. Он стоял посреди дороги, там, где недавно находился второй отряд, и, оперевшись на меч, с закрытыми глазами раскачивался из стороны в сторону, просто чудом умудряясь удерживаться на ногах. Гомер немного растерянно посмотрел по сторонам, а затем подошел к противнику и тронул его за плечо.

– Иксилон, очнись, – проговорил поэт. – Хвала олимпийцам, сражения не будет.

– А? Че? – встрепенулся командир второго отряда и, открыв глаза, с удивлением уставился на стоявшего прямо перед собой Гомера. Несколько секунд Иксилон удивленно хлопал ресницами, а затем истошно завопил:

– Пилосцы, к оружию! Враг окружил вашего командира!

Ваня Жомов, мирно жевавший пищу на травке, явно не ожидал, что в обеденный перерыв кто-то может начать истошно орать. Поперхнувшись непрожеванным куском мяса, он резко обернулся и запустил первым попавшимся под руку булыжником в возмутителей спокойствия. Гомер, уже наученный горьким опытом, рыбкой нырнул в дорожную пыль, а вот Иксилон, проспавший всю самую интересную часть представления, остался стоять неподвижно. За что и поплатился.

Пущенный железной рукой омоновца булыжник на околосветовой скорости произвел стыковку с позолоченным бронзовым шлемом грека, огласив округу оглушительным набатным звоном. Несколько мгновений Иксилон стоял неподвижно. Он даже успел удивленно хлопнуть ресницами, прежде чем обрушился на дорогу по соседству с Гомером и, нечленораздельно хрюкнув, тут же свернулся клубочком и громко захрапел, как новобранец после команды «отбой». Жомов недовольно покосился на Иксилона, раздумывая, не уменьшить ли громкость храпа вторым булыжником, но, решив, что это уже не поможет, только махнул рукой и вернулся к трапезе. А Гомер, поднявшись с пыльной дороги, отряхнулся и подошел к Рабиновичу.

– Скажи, благородный, коль вы не герои, откуда пришли вы на землю Эллады? – нараспев поинтересовался он. – Диковинный облик такой подобает лишь грозным титанам да гордым Кронидам. Ответь же мне, кто вы, во имя Афины!

Несколько секунд Рабинович задумчиво рассматривал поэта, словно решая, что лучше – дать ему сразу в ухо или послать в пригород Магадана, а затем все равно дать в ухо. А Гомер ждал ответа, совершенно не подозревая о том, какую каверзу судьба в лице кинолога готовится ему преподнести. Сеня несколько мгновений смотрел в наивные глазенки поэта, а затем махнул рукой.

– Хрен с тобой. Живи, – великодушно разрешил греку Рабинович. – Только сразу предупреждаю, еще раз начнешь со мной своим «высоким слогом» разговаривать, скормлю псу. Он у меня непривередливый. Сожрет все и не подавится. Понял?

Мурзик укоризненно посмотрел на своего хозяина, всем своим видом выражая недовольство подобной клеветой, а затем фыркнул и, стащив из-под рук у Попова кусок вяленого мяса, отошел в сторону. Дескать, поэтов, хозяин, будешь сам жрать, а меня и баранина вполне устроит. Гомер проследил за псом взглядом и расценил его действия иначе. Поэт посчитал, что уж если странный пес странных путешественников и вяленым мясом не брезгует, то и от грека на закуску отказываться не станет. Горестно вздохнув, Гомер пробормотал себе под нос: «Нет пророка в своем отечестве!» – а затем обиженно посмотрел на Рабиновича.

– И что вы все такие зануды? – поинтересовался он. – Уйду я от вас на развалины Трои. Лишь души героев оценят поэта…

– Опять начинаешь?! – рявкнул на грека Сеня. Тот испуганно покосился на безразличного ко всему происходящему Мурзика и прикусил язык.

– Вот так-то лучше, – усмехнулся кинолог. – Так как нам пройти к Олимпу?

Грек глубоко вздохнул, то ли собираясь ответить наконец на простой вопрос Рабиновича, то ли намереваясь снова о чем-то его спросить, но не успел. Едва Гомер разинул рот, собираясь выдавить из себя очередную порцию шедевров античной литературы, как неожиданно для всех окрестности огласил громогласный звук фанфар или их греческих аналогов, удивительно похожий на сигнал воздушной тревоги времен Второй мировой войны.

Гомер подпрыгнул на месте и застыл с открытым ртом. Попов, напротив, от неожиданности так резко сглотнул, что едва не подавился, и пару секунд не мог шевелить челюстями, замерев у дороги, как идеальный натурщик для лепки статуи немого удивления. Сеня вздрогнул и интуитивно схватился за дубинку, Жомов вскочил на ноги и даже Мурзик угрожающе зарычал, повернувшись в сторону гор, с отрогов которых и долетел звук труб Иерихона. А греки, побросав свою скудную трапезу, к тому же ополовиненную жомовско-поповской ордой, суетливо принялись выстраиваться в боевой порядок прямо напротив застывшего на пятой точке Андрюши.

Античные бойцы все до единого принялись расправлять помятые туники и, пытаясь приладить на место непослушную амуницию, натирали ее пропыленными и засаленными котомками, видимо, надеясь этим странным способом заставить ее сверкать на солнце. Причем ни один грек не смотрел на то, что делают его руки, а каждый, раззявив рот, пялился в сторону горной дороги, по которой с невероятной скоростью приближался огромный столб пыли.

Неизвестный локомотив мгновенно домчался до равнины и, скрипя тормозами, резко остановился прямо напротив двух армий, застывших по стойке смирно. Сопровождавшие его почетным эскортом клубы пыли в первую секунду не заметили остановки и проскочили мимо. Но затем они исправили свою ошибку и вернулись назад, осев не на дороге, а на греках, ментах и Мурзике толстым серым налетом. Видимо, просто из вредности!

Пока доблестные сотрудники милиции откашливались, отплевывались и протирали глаза, пыль окончательно утратила способность к беспилотным перелетам и опустилась вниз, открыв путешественникам довольно-таки странное зрелище. Прямо посреди дороги возвышался небритый и давно не стриженный долговязый панк с маленьким серебряным рожком в руках, обутый в ковбойские сапоги с пришитыми к голенищам крылышками и обряженный в девственно-белый хитон.

Вопреки всякой логике, позолоченные птичьи конечности не свисали вниз, словно нос у тапира, а непрестанно трепетали. Причем правое крыло левого сапога усиленно старалось врезать по левому крылу правой половины обуви. А поскольку глаз оно не имело, то чаще всего попадало то по голому колену панка, то по его икре, а то забиралось и кое-куда повыше, прямо под край хитона. Панку это довольно быстро надоело, и он решил пошире расставить ноги. Отчего мгновенно стал похож на младенца-переростка, у которого «памперсы» уже да-авно перестали что-либо впитывать. Впрочем, было похоже, что небритого скорохода его собственная поза ничуть не волнует.

– Так, блин, короче, слушай сюда! – заорал он, тыча пальцами в греческих воинов. – То, что сказал вам Арес, позабудьте, мерзавцы. Новые милости шлют вам владыки Олимпа. С этого часа счастливыми стать вам поможет лишь Артемида. Богиня удачу сулит вам в охоте, и недостатка уж в пище у вас не наступит навеки. Больше не нужно вам драться друг с другом мечами, и поклоняйтесь отныне вы только лишь ей – Артемиде! – панк резко выдохнул. – Поняли меня, уроды? Марш на охоту все!

– Я, блин, не понял, – удивленно посмотрел на застывших друзей непробиваемый Жомов. – Еще один Гомер? А почему так быстро бегает?

– Мне по фи… – просипел в ответ Попов, а затем, прокашлявшись, заорал: – Мне по фигу, как он бегает, но сейчас я ему покажу, что бывает, когда стоваттные колонки вместо наушников используют!

Панк вздрогнул и только тогда обратил внимание на ментов и застывшего рядом с ними Гомера. Пару мгновений он удивленно рассматривал путешественников, видимо, пролистывая в голове персональный каталог национальных костюмов, а затем, недоуменно пожав плечами, поморщился и произнес:

– Артемида по поводу диких варваров мне ничего не говорила. Но ты, жирная свинья, если еще раз посмеешь так рявкнуть на олимпийца, будешь жрать свеклу в хлеву у Геры. И тебя, бык комолый, – панк кивнул головой в сторону Жомова, – это тоже касается! А пока живите. Меня дела ждут!

И прежде чем оторопевшие друзья успели что-то ответить, небритый скороход протрубил в свой рожок и стартовал с места, постепенно набирая скорость. Та пыль, что осела на ментах, слегка дрогнула, видимо, решая, отправиться ей вдогонку за быстроногим оленем из племени крылатых лосей или остаться на облюбованном месте, а затем выбрала второе. В отличие от Жомова, который с истошным криком «стоять» рванулся вслед обнаглевшему бегуну. Удержать Ваню никто не успел, и ему пришлось пробежать метров двести, прежде чем омоновец понял всю тщетность попытки задержания очередного возмутителя спокойствия. А когда запыхавшийся Жомов вернулся, Гомер с укоризной посмотрел на него.

– Это же Гермес, – проговорил он так, будто для омоновца это имя что-то должно было значить. – Его не догнать даже героям. Он вестник богов и психомп…

– Да мне по фигу, псих он или нет, – прорычал взбешенный Жомов. – Встречу его еще раз, ноги в рот запихаю так, чтобы крылышки на ботинках у него из задницы торчали.

– Ты не понял меня, чужестранец, – со снисходительной улыбкой профессора орнитологии, объясняющего ребенку, от чего плавают утки, проговорил поэт. – Психомп – это значит душеводитель. Гермес провожает тени умерших в царство Аида.

За свою ехидную улыбочку наивно-недалекий Гомер непременно бы схлопотал в нос от и без того разозленного омоновца, но свершиться правосудию помешал Рабинович. Толкнув обоих болтунов в плечи, он развернул их лицом к античному воинству, которое вело себя, мягко говоря, очень странно.

– Это что за ерунда? – удивленно выдавил из себя омоновец.

А удивляться, собственно говоря, было чему. Бравое воинство, еще недавно с усилием начищавшее доспехи и оружие, теперь лихорадочно освобождалось от атрибутов воинского ремесла, бросая их где попало. Сверкающие доспехи безжалостно отправлялись в пыль, шлемами пара умников играли в футбол, мечи загонялись по самую рукоять в мягкую землю, а со щитов стали сдирать бронзу и кожу, видимо, чтобы сдать в пункт приема цветных металлов и утильсырья, соответственно. Не подверглись надругательству только дротики, копья и луки, которые усиленно разбирались из общей кучи сошедшим с ума воинством. Причем из-за последних разгорались самые ожесточенные схватки. Немногочисленные лучники античного воинства никак не хотели делиться своими орудиями труда, совершенно неожиданно приобретшими у остальных солдат бешеную популярность.

– Что это с ними? – хмыкнув, поинтересовался Попов, толкнув Гомера в бок. – С ума, что ли, все посходили?

– Дивны обычаи чуждых Элладе народов, – удивленно посмотрев на него, нараспев продекламировал поэт. – В жарком Египте, к примеру, вон, женщины мочатся стоя. Но, чтобы люди словам олимпийских богов не внимали – это, простите меня, ни в какие ворота не лезет!

– Опять?! – с угрозой зарычал на него Рабинович. Гомер поперхнулся. – Язык нормальный забыл или своего лишиться хочешь?

– Нет! – сразу на все три вопроса ответил поэт. – Вы же сами слышали, что сказал Гермес. Прежнее обещание всеобщего счастья и благоденствия победителю в войне, которое посулил Арес, отменяется. Артемида указала более простой путь к процветанию. Теперь не нужно никуда ходить походами и штурмовать города. Чтобы быть счастливым, достаточно просто отправиться на охоту. Вот теперь все эллины и переквалифицируются из воинов в загонщиков дичи…

– Что-то хренота какая-то получается, – неодоуменно перебил его Жомов. – Охота – это, конечно, круто, но и в армии, по-моему, классно служить. Я думаю, тут…

О чем думал Ваня и думал ли он вообще, история умалчивает, поскольку именно этот момент выбрал очередной греческий катаклизм для того, чтобы предстать пред ясные очи воинско-охотничьей толпы и путешественников между мирами. Неизвестно откуда на абсолютно ясном небе вдруг появилось небольшое облачко ядовито-зеленоватого оттенка. Под завывания невидимого хора, исполняющего арию бурчащего желудка из оперы о прободной язве, неизвестная газообразная субстанция начала катастрофически быстро увеличиваться в размерах, стремясь опуститься прямо на головы оторопевших людей. Можно подумать, Гермесовой пыли им было недостаточно! Оторопевший Жомов несколько секунд взирал на зеленое облако, а потом, словно очнувшись от сна, дико заорал:

– Взво-о-о-од! Газы!!! – и, не найдя на боку противогаза, сорвал с головы кепку и закрыл ею рот.

Видя, что никто из его друзей даже не пошевелился, радетельный Ваня подскочил к Попову и, стащив с него фуражку, попытался запихать ее в бездонную пасть криминалиста. Не удалось. Кокарда помешала! Но Жомов не растерялся. Легонько стукнув Андрюшу по затылку, омоновец уговорил его упасть мордой вниз, прямо в котомки со съестными припасами. Согласитесь, для Попова это был куда более приятный наполнитель рта, чем форменная фуражка.

Следующей жертвой Жомова стал Рабинович. С ним Ваня уже не слишком церемонился. Видимо, не решившись на новый эксперимент с фуражкой, Жомов в одно мгновение сорвал с себя китель и, накинув его на голову ничего не подозревавшего Сени, затянул рукава вокруг горла кинолога. Удовлетворившись результатом своих заботливых действий, Ваня обернулся по сторонам, выискивая новую жертву. В опускающемся на землю мутно-зеленоватом тумане в поле его зрения оказались только Гомер и Мурзик.

Жомов – настоящий друг. Решив, что грек в состоянии заткнуть себе пасть самостоятельно, омоновец бросился оказывать первую помощь псу. Вот только Мурзик почему-то не захотел попасть в лапы садиста, перекрывавшего доступ кислорода всем живым существам, попадавшимся ему под руку. Удивленно посмотрев на Жомова, пес мотнул головой, словно стряхивая с шерсти воду, и припустил в глубь равнины, подальше от дороги и озверевшего омоновца, соответственно. Несколько секунд Ваня гнался за кобелем, а затем, резко остановившись, швырнул на землю кепку, которой затыкал до сего момента рот, и истошно заорал:

– Да остановись ты, глупая псина! Подохнешь ведь, как собака. Это же иприт!

Глава 3

Сами знаете, что я – пес не из пугливых. Могу и на бандита с ножом броситься, могу один и толпу фанатов ЦСКА разогнать, а могу и с рогатиной на медведя пойти, если, конечно, эту рогатину в руках такой же медведь, например, как Ваня Жомов, держит, но уж как напугал меня в этот раз наш бравый омоновец, вы и представить себе не можете!

Да вы сами посудите. Сижу я спокойно на травке, обиду на Сеню вынашиваю за то, что он мне грека пытался скормить, а тут сначала пылью обсыпали, как штангиста тальком, затем с неба зеленое облако со странным запахом каких-то сгоревших трав на землю оседать стало, а тут еще и огромный омоновец взбесился. Честное слово, думал, у него куда-то крыша поехала. На разборки с солнцевскими, например! Пасть себе кепкой заткнул, Попова в нокаут отправил, Рабиновича моего душить принялся, а затем и за меня решил взяться. Думаю, все! Припомнил мне друг Ванюша, как я его в отделе отвлекал, чтобы Попову водки больше досталось.

Сами знаете, что люди во многом на собак похожи. Вот, например, в стрессовых ситуациях один человек теряется и плачет, а другой, наоборот, кому-нибудь настроение испортить норовит. У нас, у псов, все точно так же. Вот только водку мы не пьем! Если бы я был не породистый кобель немецкой овчарки, а какой-нибудь там щенок дворовой шавки, то, наверное, когда Ваня на меня помчался с бешеными глазами и растопыренными в разные стороны медвежьими лапами (в смысле, лапы были жомовские, только они у него здоровые, как у медведя!), хвост бы поджал и заскулил. А так мне Ваню покусать захотелось. Ну, вы сами понимаете, что кусать убогого – грех великий, вот я и решил сбежать от этого греха подальше.

Бегу, оглядываюсь. Мне бы о чем-нибудь вечном на прощанье, пока меня это взбесившийся танк не затоптал, подумать.

Но вдруг Жомов про иприт заорал, и я от неожиданности так резко затормозил, что едва через голову не перекувыркнулся. Диагноз сразу поставил – военно-патриотический невроз! Даже психиатра не потребовалось. Да вы и сами посудите, откуда в Элладе иприт? Конечно, в Греции, говорят, все есть, но не до такой же степени! Вот я и решил вернуться, чтобы Ваню в чувство привести и напомнить, в каком мы мире находимся. А этот здоровый лось и рад моему маневру. Свалился на меня сверху, к земле придавил, и морду мою норовит себе под брюхо засунуть. А что, я давно не нюхал, как форма омоновская пахнет? Вот и пришлось его слегка укусить. Ваня подскочил вверх, а тут и мой Рабинович на помощь подоспел.

– Ты что, баран безрогий, совсем офонарел? – завопил он, хватая Жомова за грудки. – Мало тебе на людей кидаться, так еще и кобеля решил мне покалечить? Тебя какая муха укусила?

– Так ведь иприт же, – растерянно залопотал Ваня, кивая головой в сторону медленно рассеивающегося зеленого облака.

– Ну да. Иприт. А я – акын казахский, – кивнув головой, согласился мой Сеня и вдруг рявкнул: – Какой иприт, идиот ты славянский? Откуда в Древней Греции иприт? Да единственные отравляющие вещества массового поражения, которые тут могут оказаться, это поповские выхлопные газы!

– Вот только не нужно, Сеня, все на меня валить. От вас от самих воняет порядочно, – огрызнулся на Рабиновича Андрюша, сумевший, наконец, выбраться из кучи местной снеди, а затем посмотрел на Жомова. – Ванечка, родной! За такие ласки я когда-нибудь ночью огрею тебя медным тазом по башке, чтобы ты на своей шкуре испытал, какой кайф люди от твоих подзатыльников получают…

А вот это вряд ли! То есть вряд ли Андрюша когда-нибудь Жомова по башке тазом стукнет из-за мягкости собственного характера. А вот с первой частью фразы я с ним был абсолютно согласен. В данный момент от всех троих друзей пахло совершенно одинаково: дорожной пылью, жжеными травами, потом, вяленым мясом и чесноком. В общем, ароматец еще тот. Как только люди его не чувствуют?

Я фыркнул и отвернулся от моих излишне ароматизированных друзей в сторону. Чтобы дышалось полегче. А затем посмотрел на дорогу, надеясь понять, что там все-таки происходит. Ванин «иприт» постепенно рассеивался, и моим глазам предстали греческие аборигены, растерянно застывшие в самых разнообразных позах. И уж поверьте, у эллинов такая забавная финальная сцена античного «Ревизора» получилась, что я не сразу и заметил одинокую хрупкую фигурку, возникшую прямо посреди дороги. А уж когда увидел ее, то не тявкнуть от удивления, как щенок спаниеля перед драной кошкой, честное слово, не мог. Трое моих спутников тут же обернулись на лай и, мгновенно оборвав споры, застыли, подобно эллинам. Правда, греки просто находились в состоянии недоумения, а мои менты от удивления и вовсе рты пораззявили.

Впрочем, удивляться было от чего. На пыльной дороге, посреди медленно оседающих клубов зеленоватого облака стояла девчонка, лет десяти на вид. Точно такая же, какие у нас в любом парке через скакалки сотнями прыгают. Вот только нарядец у нее был неописуемый. Мало того что волосы девчушки были покрашены во все цвета радуги и стояли дыбом, как у заправской вокалистки панк-группы из Задрыгино, так еще и одет был ребенок так, словно родители ее с детства страдали дальтонизмом, обостренным полной слепотой.

Хитон на девочке был наполовину синего, наполовину красного цвета, подпоясанный широким зеленым ремешком. Сандалия на одной ноге отливала оранжевым, на другой – голубым цветом. Причем нога в голубом башмаке к тому же еще и обтягивалась желтым гольфом, а левая щеголяла в фиолетовом. И это разноцветное маленькое чудо стояло посреди дороги, напряженно ковыряясь пальцем в носу. Уж не знаю, что девочка оттуда выковыривала, но длилось это действо необычайно долго. Так долго, что у меня даже возникло невольное желание помочь ей руку подальше протолкнуть. Но именно в этот момент девочка закончила экзекуцию над собственным носом и, чихнув, неожиданно густым басом произнесла:

– Хелло, пиплы! Опять по Артемиде загоняетесь? И не в лом вам по прериям таскаться? – несколько секунд она молчала, то ли вспоминая оставшуюся часть речи, то ли дожидаясь ответа, а затем закончила все-таки фразу: – В общем, так, Дионис велел передать, что истина в вине. Поэтому бухайте на здоровье. А уж счастье само к вам придет. Усекли? Тогда я пошла.

И девочка, мгновенно окутавшись клубами зеленого дыма, тут же вознеслась в небеса, не оставив и следа своего присутствия. Впрочем, вру! След от ее присутствия все-таки остался, причем довольно существенный. И представлял собой несколько кожаных бурдюков размером с живот Андрюши Попова. Греки, издав дикий вопль, представляющий собой смесь возгласов «аллилуйя» и «гип-гип-ура!» с воплем мамонта, которому наступили на хвост, кинулись к этим бурдюкам. А Ваня Жомов немного растерянно поинтересовался:

– Что это чучело насчет бухалова сказало?

– Это Ирида, богиня радуги, – тут же пояснил взявшийся невесть откуда Гомер. – Весть принесла эта дева с вершины Олимпа. Сам Дионис ее к праведным грекам отправил… – поэт запнулся, поймав на себе исполненный неземной ласки взгляд Рабиновича, и коротко закончил: – В общем, сказала Ирида, что указ богини охоты отменяется. Теперь для того, чтобы быть счастливыми, достаточно просто напиться вина.

– Что-то вас, греков, хрен разберешь! – удивленно фыркнул Жомов. – На фига одно от другого отделять. По-моему, если сначала повоевать, потом поохотиться и после всего этого круто напиться, самый кайф и поймаешь. А вы тут себе какое-то разделение труда устроили. – Ваня посмотрел на Рабиновича: – Ну что, Сеня, пойдем к гулянке присоединимся?!

– Ща-ас! Даже и не заикайся, – зашипел на него мой хозяин, как кот на бультерьера. – Хмель шумит, так ум молчит. Да Ивану все равно: Ваня ум пропил давно! – А затем повернулся к поэту: – Дорогой мой Гомер, или ты сейчас мне расскажешь, что у вас тут за кавардак происходит, или я тебе твои бесстыжие буркалы выколю!

– Ну вот, и вы туда же, – горестно вздохнул поэт, но угрозу принял всерьез и начал тут же давать показания.

Не буду пересказывать вам дословно историю, поведанную Гомером. Во-первых, говорил он не слишком понятно не только для нормального среднестатистического человека, но даже для такого образованного пса, как я. Этот греческий болтун так часто приправлял свою речь поэтическими вкраплениями, что Рабинович замучился на него орать, а я – зевать от скуки. А во-вторых (что следует из всего вышесказанного), дословно запомнить его речь было абсолютно невозможно. Разве что записывать. А поскольку писать моими лапами несколько неудобно, то уж извините, передам суть.

После исчезновения Зевса Арес решил спрятать его трон, но тут в дело вмешались Гера и примкнувший к ней Гефест. Они вдвоем наехали на Диониса, чтобы тот опоил бога войны, но оказалось, что Дионис уже заключил пакт с Посейдоном, и они пригрозили Гере потопом, а Гефесту пообещали подпилить рукоятку у его молота. Тут в дело вмешалась Дика и заявила…

Запутались? Вот и мы с ментами тоже ничего понять не могли. Ну, меня-то оправдать за отсутствие знания греческой мифологии можно. Я читать по титрам на экране телевизора научился и книги никогда в лапы не брал… Хотя вру! Однажды, по малолетству, решил книжку одну почитать. То ли «Пограничный пес Алый» называлась, то ли «Ко мне, Мухтар!», не помню. Да и неважно это сейчас. Важно то, что книжку я с полки достал и попытался ее лапами перелистывать. Пока переплет открывал, еще терпимо было. А вот как до страниц дело дошло, так тут вообще беда началась: лапами сразу несколько листов перекидываю, а попробовал языком листать, тут страницы у меня и вовсе слиплись.

Я тогда молодой, горячий был. Вот с расстройства и покусал слегка эту книжку. А Сеня решил, что его любимый пес вандализмом начал заниматься и шедевры литературы для потомства отказывается беречь. Естественно, моих объяснений хозяин не понял и сурово меня наказал: купил мозговую кость, заставил меня целый час ее сторожить, а потом взял, садист, и соседскому пуделю ее отдал! Представляете, как мне обидно было?! Вот и вам хочу сказать, граждане читатели, если у вас любимый пес слегка покусал какую-нибудь книгу, то знайте, это не от ненависти к литературе, а от любви к чтению. Поэтому или продайте все книги из дома, или хоть изредка на ночь своей собаке детективы, что ли, почитывайте! Но я снова отвлекся. Извините, больше не повторится.

В общем, Гомер начал перечислять, какие беспорядки случились на Олимпе, а мои менты его расспросами засыпали о том, кто такая Гера, да почему она именно с Гефестом объединилась, да какого хрена во все это дело Дика вмешалась. Она-то вообще откуда вылезла? Поэт удивленно на них покосился. Дескать, вы не с луны свалились? Но выяснять этого не стал. Первый раз проявил благоразумие. Глубоко вздохнув, Гомер принялся рассказывать о том, как Крон родил Зевса, Зевс родил Ареса, Арес родил… Короче говоря, выложил ментам всю родословную олимпийских богов вплоть до …надцатого колена. И вышло у него это так увлекательно, что примерно к середине повествования все мои трое друзей задремали, да и я начал позевывать. А первым пришел в себя Жомов.

– Ты охренел, что ли? – замотав головой, поинтересовался он у Гомера. – Бдительность российской милиции усыпить своими баснями вздумал? Не выйдет! А ну-ка, докладывай по существу.

Тут Гомер и офигел. Ну, представьте сами, человек из кожи вон лезет, чтобы подробно всю суть олимпийской проблемы изложить, а его в предумышленной даче ложных показаний обвиняют. От неожиданности поэт решил, что повел свое повествование не с самого начала и принялся объяснять нам о том, откуда и сам Крон появился. Вот тут уже и я его готов был покусать, хотя и считаю греков крайне непригодным для втыкания зубов объектом. Хорошо, что хоть мой Сеня вмешался и, стукнув поэта по затылку, перевел разговор в нужное русло.

Гомер пояснил, хотя и совершенно не понимал, почему мы этого не знаем, что верховным владыкой этого мира, творцом всех его законов и высшим судьей (что-то вроде нашего президента, Думы и Верховного суда, вместе взятых) является Зевс. Он здесь работает абсолютным правителем, ему подчиняются все, и без его ведома даже кошка мяукнуть не смеет. Так вот, эта «надежа и опора» всего того мира, в который мы попали, однажды утром просто взяла и исчезла из своей кровати, прямо из-под бока у своей жены, престарелой ворчуньи Геры.

Супруга поначалу не волновалась (мало ли какие государственные дела у верховного бога могут быть?!), а затем, когда Зевс не появился и через неделю, устроила всем олимпийским богам, и в первую очередь Афродите, настоящую истерику. Дескать, муж шляется где-то по смертным любовницам, вы его покрываете, а потом Гераклы всякие появляются! Подать, говорит, его сюда немедля. Я у этого ловеласа пару-другую приличных седых клоков из бороды повыдергиваю.

Боги поначалу бросились искать своего пропавшего босса, а потом совместно решили на это дело плюнуть. Да и действительно, зачем старого начальника возвращать, когда можно слегка подсуетиться и его место занять? Ну, хотя бы на срок до ближайшего конца света! Лично Гомер считал, что тут приложила руку Геката, богиня тайных заговоров, но я что-то в этом не уверен. В конце концов, не может же быть греческая богиня такой же стервой, как наша с Рабиновичем соседка, которая потеряет аппетит, если за день хотя бы кота с собакой не поссорит.

Короче, античные боги принялись объединяться во всевозможные коалиции, которые распадались и вновь образовывались по три раза на дню. Бардак на Олимпе начался страшный. А поскольку тутошные люди так устроены, что во всем подражают своим богам, то и они принялись друг с другом непрестанно скандалить.

Это безобразие решила прекратить Дика, богиня правды и правопорядка, здешний аналог прокуратуры, как я понимаю. Объединившись с Афиной, они собрали весь состав олимпийских небожителей и объявили, что дальше разводить анархию нельзя. Иначе можно до того докатиться, что даже люди на богов плевать начнут. А это, как вы сами понимаете, совершенно неприемлемо. Уж не знаю, могли ли прожить тут люди без богов, но вот богам без людей – никуда. Поскольку забытые небожители уже не боги, а так – предмет для сочинения анекдотов.

Жители Олимпа подумали и с этим согласились, естественно, поинтересовавшись, как им умудриться и выбрать из своих рядов временно исполняющего обязанности пре… то есть верховного бога. Дика с Афиной переглянулись и сказали, что выбрать должны люди, а не боги. Демократия, дескать, в Элладе, а не монархия какая-нибудь. Так вот, кому простые смертные станут больше поклоняться, тот и станет и.о.в.б.

Вот тут и началось все самое интересное. Каждый бог попытался донести до сознания народа все преимущества своего будущего правления. Посейдон рекламировал рыбную ловлю и парусный спорт, Афродита читала с трибуны «Камасутру» в греческом варианте, Асклепий взялся за пропаганду здорового образа жизни, ну а рекламные кампании некоторых остальных богов вы и сами уже видели.

Уж не знаю, на что Афина с Дикой рассчитывали, но мудрецов и прокуроров в античной Греции оказалось на удивление мало. Поэтому рейтинги богинь-инициаторов демократических выборов стремительно полетели вниз, и даже преимущество использования средств массовой информации в лице вестников богов Гермеса и Ириды, полученное на общем собрании олимпийцев (не путать с членами нашей многострадальной спортивной сборной!), им не помогло. Греки почему-то предпочитали пьянствовать, охотиться и заниматься сексом, вместо того чтобы философствовать, наводить порядок в собственных домах и созерцать шедевры искусства. Вот такие они несознательные… В отличие от нас, жителей России!

В общем, в Элладе полным ходом шла предвыборная борьба, свидетелями которой мы и стали. На данный момент ни один из богов решающего преимущества получить не мог, хотя каждый из них ежедневно и вывешивал на стенах храмов свои собственные рейтинг-листы с фантастическими цифрами напротив собственных имен.

– Может быть, все в конце концов и закончилось бы хорошо, но нацменьшинства стали поднимать головы, – с тяжелым вздохом закончил Гомер свой рассказ и, поймав на себе удивленно-негодующий взгляд моего Сени (тоже мне, нацменьшинство!), замахал руками. – Нет, вы не подумайте, я не расист какой-нибудь, но у нас в Элладе в последнее время прижилось очень много египтян, финикийцев, вавилонян и персов. Они, видите ли, требуют допустить к выборам их собственных богов. Ну а вы подумайте, что это такое будет, если у нас, в Греции, верховным божеством станет, например, какой-нибудь Озирис?

– Зажрались вы тут, – недовольно буркнул Рабинович и поднялся на ноги. – Ладно, болтовни на сегодня уже достаточно. Вы, греки, можете развлекаться как вам угодно, а нас дела ждут. Показывай, Гомер, как к ближайшему городу пройти.

Действительно, засиделись мы что-то на месте. Пока Гомер рассказывал историю Олимпа, а мы слушали, солнце не только успело перевалить зенит, но и темпами породистого скакуна стало приближаться к вершинам гор. Тени удлинились, а вместе с ними удлинились и языки у греческого воинства. Естественно, не из-за солнца, садившегося за горизонт, а от непомерного количества выпитого вина, подкинутого им Иридой. Бравые эллины, довольно молчаливые еще в обед, теперь болтали без умолку и распевали свои аборигенские песни. Жомов с завистью посмотрел на них.

– Нечего пялиться. Пока не сориентируемся на местности, ни капли в рот не возьмем, – поймав его взгляд, отрезал Рабинович. – Понял?

– Садист ты, Сеня, – буркнул Ваня и, сглотнув слюну, отвернулся.

Я, глядя на заходящее солнце, наверное, излишне задумался о бренности бытия и попусту потраченном времени, иначе сразу заметил бы новые изменения в пейзаже. Впрочем, винить мне себя не в чем. Я, как истый сын урбанистической цивилизации, не привык замечать легкую дрожь почвы, особенно после нескольких лет проживания около железнодорожной ветки. Поэтому и не сразу обратил внимание на топот целого стада мамонтов, приближавшихся к нам со стороны леса. А вот Попов их заметил. Тем более что у него на этих «мамонтов» особый нюх.

– Твою мать… И здесь эти твари, да еще целыми стадами, – сплюнув, в сердцах проговорил он.

Мы обернулись на его голос. Я, как и очень многие современные псы, с раннего детства страдаю близорукостью. Очки, понятное дело, нам никто не прописывает, вот и принял поначалу приближающееся к нам стадо за обычный лошадиный табун. Однако я ошибся. Надвигающаяся на нас конская лавина лошадьми оказалась только в нижней части. Верхняя же половина у них была абсолютно человеческой. Она размахивала руками с зажатыми в них флажками и транспарантами и вдобавок еще и громогласно скандировала: «Внесите Крона в список кандидатов! Внесите Крона в список кандидатов!» Я удивленно уставился на живых кентавров, раздумывая, как отреагировать на их появление, а вот Попову, кажется, было абсолютно все ясно.

– Нет, я еще могу стерпеть, если лошади – это лошади. Но когда эти мерзкие твари под людей косить начинают, пусть пеняют на себя, – проскрипел он зубами и истошно заорал: – Пошли на хрен отсюда, мутанты парнокопытные!

Первым делом во все стороны из рук кентавров разлетелись транспаранты. Затем попадала с копыт ближайшая к нам линия демонстрантов, а следом, после секундного колебания, решил прилечь и второй ряд. В общем, поначалу получилось точно так же, как в стихах у какого-то поэта: «Смешались в кучу кони-люди, и залпы тысячи орудий затмил поповский вой!» Впрочем, в кучу смешались только первые два ряда. Остальная часть кентавров на ногах удержалась, но, видимо, сразу сообразив, с кем имеют дело, бросилась наутек. Андрюша хотел рявкнуть еще разок им вдогонку, но затем передумал, видимо, полностью удовлетворившись полученным результатом. Его милосердный поступок позволил подняться на ноги сбитым на землю кентаврам, и они с криками: «Атас, менты санкционированный митинг разгоняют!» тут же умчались вслед за своими собратьями. Попов удовлетворенно вздохнул.

– Вот так-то лучше, – ухмыльнулся он и отскочил в сторону, поскольку Гомер совершенно неожиданно для всех нас бухнулся перед ним на колени.

– Божественный голос. Божественный голос! – завопил он. – Ох, как многое я мог бы с таким голосом сделать. Читал бы свои стихи в акрополе, и ни одна тварь не смогла бы заставить меня заткнуться. Тогда бы я стал величайшим в истории поэтом, – грек охватил руками колени криминалиста. – Прошу тебя, не гони. Обучи навыкам вокала. Что хочешь для тебя сделаю!

– Дорогу в ближайший город покажешь? – поинтересовался Попов и, когда Гомер в ответ закивал головой так, что любой китайский болванчик бы позавидовал, великодушно хлопнул его по плечу. – Тогда вставай. Пойдешь с нами.

– О боже, нам только еще одной иерихонской трубы не хватало, – мой Рабинович возвел очи к небу. – Смотри, Андрюша, берем его с собой только под твою личную ответственность!

Жомов как-то с сомнением посмотрел на вновь организованный кружок ораторского искусства и, фыркнув, пожал плечами. Дескать, развлекайтесь, детки. А моего мнения, естественно, никто не спрашивал. Мог бы я им рассказать, какие последствия может повлечь за собой такой поступок, да не стал. Все равно не прислушаются. Тем более что уже было решено тронуться в путь, и счастливый Гомер возглавил нашу процессию. Я, как обычно, хотел оспорить у него это право, но, увидев, как он вприпрыжку скачет впереди, постоянно оглядываясь на Андрюшу влюбленными глазами, фыркнул и пошел рядом с Рабиновичем. Ну, ей-богу, стыдно на такое убожество смотреть. Словно дворняга приблудная себя ведет. Нет у этого грека ни породы, ни экстерьера!

До ближайшего к месту нашей высадки и первой встречи с аборигенами городка на Пелопоннесе под названием Тиринф путь оказался не слишком близким. Нам пришлось преодолеть невысокое взгорье и подняться почти к отрогам гор, прежде чем показались его стены. На дорогу ушло часа три или четыре, сказать точнее было трудно, поскольку часы у всех трех человекообразных моих спутников шли то в обратную сторону, а то и вовсе работали вместо компаса.

За весь путь до Тиринфа развлечений на мою голову не выпало почти никаких. Может быть, моих спутников и забавляли непрекращающиеся стенания Попова по поводу пешеходных прогулок или ужимки Гомера в стиле шелудивого щенка, но мне, если честно, от этого было только тошно. Тем более что Сеня даже не давал мне мелкую живность погонять, постоянно окриком подзывая к себе. Положение несколько улучшилось, когда наш греческий экскурсовод начал рассказывать о местной геополитической ситуации и об особенностях предстоящего путешествия на Олимп.

Не знаю, может быть, вы уже слышали, что в нашем мире античная Греция была разбита на множество независимых городов-государств. Так вот, в этой вселенной все было точно так же. Неугомонные эллины постоянно искали на свое посадочное место приключений. А не находя их, попросту шли стенка на стенку целыми деревнями. Тиринфцы не переваривали пилосцев. Те, в свою очередь, при случае били морду спартанцам, а последние с огромным удовольствием гоняли дубьем афинян. И так без конца!

Может быть, и нам пришлось бы поразвлечься, пробираясь к Олимпу, но сейчас в Элладе шла предвыборная кампания и грекам попросту было не до войны. Нет, воевать они, конечно, пытались, когда Арес рассыпал милости и щедрые обещания, но тут же вмешивался другой бог, и о войне эллины забывали. Впрочем, что я вам об этом рассказываю! Вы и так уже все видели.

В общем, Гомер обещал нам, что до Олимпа мы можем добраться без особых приключений, чем ужасно опечалил Жомова. А затем и Рабиновича озадачил, рассказав, какие проблемы возникли с самим Олимпом. Как вы помните, к самой горе прогуляться мог кто угодно, но вот попасть на ее вершину, где обитали боги, мог далеко не каждый. С исчезновением Зевса ситуация и вовсе усложнилась. Теперь, если верить словам Гомера, даже путь к горе люди найти не могут. И если кто-то и может попасть в это смутное время на Олимп, то только боги или герои, то бишь метисы богов и обычных людей.

– Так в чем проблема? – тут же хмыкнул Жомов. – Поймаем какого-нибудь бога и заставим его нас до места довести…

– Молчи лучше, ловец удачи. Вон ты у нас уже поймал одного, – отмахнулся от него мой Сеня, явно намекая на встречу с Гермесом. – Сейчас не будем над этим голову ломать. Переночуем, а утром поразмыслим, как решить проблему.

Ваня сердито покосился на моего хозяина, недовольный его напоминанием о собственном поражении, но возразить на слова Сени Жомову было нечего. Омоновец упрек проглотил, но замолчал и до самого Тиринфа не произнес ни слова.

Городишко хоть и выглядел довольно убого, но оказался довольно чистым. Улицы Тиринфа жители выложили тщательно пригнанными друг к другу каменными плитами. Большинство домов были одноэтажными, но попадались двух– и даже трехэтажные чудеса античной архитектуры, причем многие оказались украшены всякими там колоннами и статуэтками. Конечно, это был не наш родной город, но, по сравнению с убожеством скандинавов, в Тиринфе мы столкнулись просто с чудом цивилизации.

Несмотря на сгущавшиеся сумерки, городские ворота в Тиринфе оставались открытыми. Прислонившись к их створкам, клевали носами два полупьяных стражника. Жомов принюхался к аромату, раздававшемуся на два километра в стороны от перепившейся охраны, и, судорожно сглотнув слюну, жалобно посмотрел на Рабиновича. Сеня придал лицу выражение жертвы медузы Горгоны, сделав вид, что не замечает молящих взглядов друга. Ваня безнадежно махнул рукой, и мне, честное слово, стало его жаль. Так бы и выхватил из рук у стражника бурдюк с вином и сунул его потихоньку несчастному омоновцу!

– Вы-ы к-куда это, ик, из го-орода п-поперлись на ночь глядя… й-я?! – встрепенулся один из стражников при нашем приближении.

– В тундру за клюквой! – рявкнул на него Жомов. Охранник поперхнулся.

– Ну-у, тогда в-ворота за собой з-закрывайте, – скомандовал он на свою голову.

Ваня Жомов, которого Сенина борьба с алкоголем уже начала доводить до белого каления, после распоряжения стражника попросту взбесился. Подойдя к этому дворецкому городского масштаба, омоновец бесцеремонно взял его за шиворот и зашвырнул в ближайшую канаву, оказавшуюся крепостным рвом. Затем отпихнул второго ногой, освобождая створки ворот, и с силой захлопнул их за собой.

– Еще распоряжения будут? – рявкнул он, глядя в закрытые створки. Ответа, естественно, не последовало, и Ваня, саданув ногой попавшийся на дороге шлем, продолжил свой путь к ближайшему постоялому двору.

– Совсем озверел мужик без выпивки, – горестно вздохнул сердобольный Андрюша. – Сеня, ты кончай в свое общество трезвости играть. Дождешься, он тебе тут полгорода разнесет и международный скандал вдобавок устроит.

– Потерпит, – буркнул мой Рабинович и ускорил шаг. – Давайте, пошевеливайтесь, а то мы до гостиницы и к утру не доберемся.

Но тутмой хозяин откровенно преувеличивал. От городских ворот до лучшей, по словам Гомера, гостиницы в Тиринфе мы шли не более пяти минут. Ну, максимум шесть! Заведение было двухэтажным, построенным без колонн и прочих архитектурных излишеств. Называлось оно «Приют скитальца», а над вывеской с названием была намалевана кривобокая кровать, на которой почему-то лежала овца.

– Интересно, а почему это у них на кровати скотина какая-то спит? – рассмотрев рисунок, удивленно поинтересовался Попов.

– А потому, что тут, наверное, только такие бараны, как мы, спать могут, – сердито буркнул мой Сеня и добавил: – Тебе-то, Андрюша, не все ли равно, что на вывеске нарисовано? Один хрен брюхо набьешь и хоть в хлеву ночевать сможешь.

– Сам свинья, – огрызнулся Попов и вслед за Гомером вошел в дверь.

Я переступал порог осторожно, памятуя о том, какую почетную встречу в подобных заведениях во время наших предыдущих путешествий мне устраивали блохи. Я уже приготовился к неравной схватке с полчищами этих кровожадных бандитов, но меня ожидало приятное удивление: внутри гостиницы было сухо, чисто и светло. Солома, видимо, на протяжении многих веков служила в трактирах ковровым покрытием, но тут хоть, по крайней мере, она была свежей и чистой. Более того, я даже заметил девушку, которая только тем и занималась, что выносила испачканную солому во двор и устилала пол свежей. Ну, на самом деле цивилизованный мир!

В «Приюте скитальца» было довольно оживленно. Народ сидел, стоял, лежал повсюду и, к величайшему раздражению Жомова, находился в различной степени алкогольного опьянения. Представляя себе, каково сейчас приходится Ивану, я постарался держаться от него подальше, чтобы, не дай бог, не попасть под свалившееся в результате его силового воздействия на пол чье-то тело. Мы уже почти добрались до единственного свободного столика, как вдруг случилось непоправимое. Один из пьяных греков оторвал голову от амфоры с вином и толкнул Жомова в бок.

– Эй, чужестранец, не выпьешь со мной во славу Диониса? – добродушно поинтересовался он.

– Чего? – резко остановился омоновец. – Почему это я за твоего Дениса пить должен? Да кто он вообще такой? А? Я тебя, урод, спрашиваю!

– Ты не понял, – опешил грек.

– Кого ты послал? – сделал вид, что тоже не понял, Жомов и зарядил эллину кулачищем в ухо.

Грек, не долго думая, нырнул под стол и, растянувшись на соломе, прикинулся шлангом. Его сосед по столику то ли решил вступиться за друга, а скорее всего, попросту собрался сбежать подальше, но Ваню это, естественно, не устраивало. Поймав улепетывающего эллина за шею, омоновец ласково провел его личиком по столу и затем запустил в сторону выхода. Расправившись с двумя туземцами, Ванюша отнюдь не собирался успокаиваться и обернулся вокруг своей оси в поисках новой жертвы, но Сеня успел его остановить.

– Достал ты уже меня, Жомов, – прошипел он, поймав его за рукав. – Хрен с тобой. Заказывай выпивку. Но не больше одного литра! – А затем Рабинович обвел взглядом притихших посетителей: – Граждане греки, приносим прощение за небольшое беспокойство. Предъявлять дальнейшие претензии не советую, поскольку после этого каждый из вас может совершить беспосадочный перелет за дверь. Отдыхайте! – И, ухмыляясь, пошел к своему столику.

В этот раз я располагался на полу без опаски. Блохами тут, судя по всему, и не пахло, котами тоже. Ни кобелей, ни волков я не встретил, так что конкуренции за право обладания падающими под стол мозговыми костями можно было не опасаться. В общем, ждал меня вкусный, комфортный и спокойный ужин… Только, наверное, где-то в другом месте ждал!

Не успел Попов заказать всем чего-нибудь вкусненького, как я услышал приближающиеся к нам легкие женские шаги, а затем прямо перед мордой увидел ноги существа соответствующего пола. Тщательно обнюхав их и вновь, в очередной раз, так и не сумев определить, что же в ногах человеческих самок привлекает кобелей соответствующей породы, я отвернулся, изо всех сил надеясь, что к нашему столику подошла официантка за заказом, но и в этот раз ошибся. То, что подошло к нам, было несравненно хуже официантки – это была разгневанная женщина. Самое опасное существо из всех, мне известных.

– Извините, чужестранцы, что прерываю ваш ужин, но вы поступили несправедливо, – звенящим голосом произнесла она.

Я высунул морду из-под стола, чтобы разглядеть остальные части тела говорившей особы. Ничего примечательного! Две гипертрофированные молочные железы, как и у всех человеческих самок, такая же тощая талия, как у недокормленной гончей, присущая многим молодым женщинам, и те же абсолютно безволосые задние конечности. В общем, все, как у остальных особей женского пола, я даже на лицо не стал смотреть! Однако мой Рабинович пялился на нее, разинув рот, как сенбернар на миску с кашей. По-моему, он даже не сразу понял, что именно дамочка говорит. А она тем временем продолжила:

– Я не знаю, может быть, в вашей стране другие обычаи, но в Элладе не принято бить по лицу человека, предлагающего тебе угощение…

– Милашка, мы же извинились, – с широкой улыбкой на губах перебил ее Рабинович.

– Этого недостаточно! – отрезала девица. – Я требую, чтобы вы прилюдно покаялись в совершенном проступке и спросили у пострадавших, что именно они хотят в компенсацию за причиненный вами ущерб.

А вот это она зря! При слове «компенсация» с лица Рабиновича улыбку как ветром сдуло. Девушка мгновенно перестала ему нравиться, и Сеня тут же потребовал от нее объяснений по поводу того, кто она такая и почему суется не в свое дело. Та в ответ разразилась гневной тирадой, суть которой сводилась к тому, что не обязательно быть матерью и женой, для того чтобы вступиться за обиженного человека. Я решил закрыть уши лапами, догадываясь, каким может быть ответ Рабиновича, но тут в дело вмешался Попов.

– Сеня, лучше сделай то, что она просит, – тоскливым голосом попросил он. – Похоже, она из тех баб, которые всю плешь проедят, пока их желание не исполнишь. Уж я-то знаю, у меня мама такая же.

– То-то я и вижу, что у тебя лысина на башке раньше времени появилась, – огрызнулся Рабинович, но из-за стола встал и поднял с пола поверженного Жомовым грека.

– Ты что-нибудь хочешь в компенсацию за то, что тебя ударили по лицу? – прошипел он прямо в лицо перепуганного эллина. Тот отрицательно покачал головой, и удовлетворенный Сеня швырнул его обратно на пол, а затем повернулся к девице. – Вот видишь, гражданин совершенно счастлив! Ты довольна?

– Нет, – отрезала та, но, резко развернувшись, все же пошла к лестнице на второй этаж. – Видимо, за справедливостью нужно идти только к Зевсу!

– Скатертью дорога, – буркнул ей вслед Рабинович и, вернувшись к столу, посмотрел на Гомера. – Кто это вообще такая?

– Не знаю, – пожал плечами тот. – Но точно не местная. В Тиринфе женщины не такие беспокойные.

– Ну хоть это радует, – фыркнул мой Рабинович и тут же застонал: – О боже!

Я выглянул из-под стола, чтобы рассмотреть, что моего хозяина так расстроило, и увидел Ваню Жомова, тащившего по направлению к нам огромную амфору с вином, емкостью никак не меньше ведра. Это минимум! Со счастливой улыбкой на лице Ваня осторожно прислонил глиняный сосуд к столу и, сев на свое место, скромно потупил глазки.

– Сеня, только не ругайся, – проговорил он. – Оказывается, в этой дыре совершенно не знают, что такое литр. Я попросил у хозяина показать те емкости, которые есть на складе, чтобы на примере объяснить то, что мне нужно, и, представляешь, у него там не оказалось мельче посуды. Честное слово, я выбрал самый маленький графинчик!

Рабинович посмотрел на омоновца как на безнадежного идиота, а потом со вздохом махнул рукой. Дескать, хрен с тобой, разливай. И я с вами за компанию выпью, чтобы нервы успокоить. А то, можно подумать, до появления девицы он пить не собирался! Мне осталось только вздохнуть и надеяться на то, что в этот раз мой хозяин напьется до такого состояния, что не найдет в себе сил донимать меня всю ночь душеспасительными разговорами…

Глава 4

Ох уж это похмелье! И голова болит с утра, и во рту, как в пустыне в засушливый год, да и в желудке будто дракон с острова Комодо поселился: урчит, гад, неусвоенный алкоголь требует обратно выпустить. Вдвоем им, видите ли, неуютно, а человеку хоть помирай. Организм в целом к тому же буянит, воды требует. Хоть к пожарному шлангу присасывайся и канистру целиком в себя закачивай. В общем, тихий ужас. И ведь каждый догадывается, к каким последствиям может привести бесшабашная гулянка, а все равно каждый раз надеется на лучшее…

Рабинович тихо застонал и открыл глаза, надеясь этим нехитрым физическим упражнением отогнать позднее раскаяние, а заодно и испугать похмельный синдром. Синдром не испугался. Напротив, он начал злорадно свирепствовать и вызвал головокружение в помощь остальным симптомам. Будто их наличия Рабиновичу было недостаточно. Сеня снова застонал, но глаза все-таки открыл и жалобно посмотрел на пса, лежавшего возле кровати.

– Мурзик, ты бы воду с утра приучился к кровати приносить, что ли, – горестно вздохнул Рабинович. Пес моргнул и равнодушно отвернулся.

– Уж лучше бы у меня вместо тебя жена была, – упрекнул Мурзика Сеня, и в этот момент к нему в комнату постучали.

– Дверь хотя бы открой, псина бессердечная, раз воду не хочешь нести, – взмолился Рабинович, но верный пес и в этот раз остался глух к стенаниям хозяина. Пришлось кинологу напрячься и простонать из последних сил: – Входите, открыто.

Эта фраза получилась такой печальной, что Рабиновичу стало самого себя жалко и захотелось погладить себя по голове. Погруженный в свои страдания, Сеня даже не сразу сообразил, что в комнату к нему вошла молоденькая симпатичная девушка, принесшая в руках две изящные амфоры. С трудом перекатывая в голове тяжелые мысли, Рабинович попытался решить, что лучше: потерять реноме ловеласа или остаться в живых. В итоге, как ни странно, выбрал последнее, поэтому и остался лежать, страдальчески глядя в потолок.

– Мы в шутку называем это «подарком Диониса», – улыбнулась девушка, безошибочно угадав состояние кинолога. – Но, судя по тому, сколько вы вчера выпили с друзьями, веселый бог на самом деле наградил вас необычным даром. Иначе бы вы все уже были во владениях Аида.

– Передай Дионису, пусть он своим подарком подавится, – простонал Рабинович и покосился на кувшины. – Что это такое?

– В одном сосуде вино, а другой – с ключевой водою, – снова улыбнулась девушка. – Ты сам вчера, чужестранец, просил принести их тебе.

– Гляди-ка, какой я предусмотрительный, – искренне поразился Сеня и посмотрел на девушку. – Спасибо, красавица. Можешь идти. Чаевые дам, когда поправлюсь.

Девушка в третий раз улыбнулась и, чуть кивнув головой, грациозно вышла из комнаты. Рабинович, впрочем, ее грациозности не заметил. Он напряженно вглядывался в амфоры, пытаясь решить, достаточно эффективным лекарством от похмелья окажется вода или придется прибегнуть к более сильнодействующему средству. В итоге народная мудрость – «от чего заболел, тем и лечись» – пересилила здравый смысл, и Сеня потянулся к амфоре с вином. Пес предостерегающе тявкнул.

– Мурзик, не возникай. Я выпью только лишь два глотка, – отмахнулся от него Рабинович и, приложившись к амфоре, осушил ее наполовину.

Облегченно вздохнув, Сеня прислонился к стене, чувствуя, как организм прекращает забастовку и начинает усиленно работать, обреченно принимаясь за расщепление алкоголя. Несколько секунд Рабинович прислушивался к себе, готовясь в случае малейшего проявления лени со стороны желудка, печени, почек и прочих органов подстегнуть их новой дозой греческого виноградного вина, но все системы работали нормально, и Сеня расслабился, просто наслаждаясь исчезновением похмелья. И к тому моменту, когда сверкающий довольной улыбкой Жомов заглянул к нему в комнату, Рабинович мог даже стоять на ногах.

– Ну, мы вчера дали жару, – довольно потер руки Ваня. – Кстати, ты это здорово, Сеня, придумал, чтобы нам в комнаты опохмелиться принесли!

– Убить вас обоих мало, – беззлобно выругался кинолог. – И тебя, и эту свиноматку Попова. Кстати, где он?

– Как где? – удивился Жомов. – Опохмелился, а теперь на кухне себе брюхо мясом набивает. Я тоже там уже побывал. Мне этого мизерного графинчика с вином не хватило. Пришлось добавки попросить…

– Охренел, что ли?! – тут же взвился Рабинович. – У нас дел невпроворот, а этот бездонный бурдюк себя винищем залить решил. Честное слово, Ваня, устрою тебе до конца путешествия трезвый образ жизни.

– Да ладно рычать-то, – обиделся омоновец. – Я же не ведро сегодня выпил.

– Попробовал бы только, – пригрозил Сеня и подтолкнул Жомова к двери. – Пошли завтракать, а затем подумаем, как нам до Олимпа добраться, – и посмотрел на неподвижного пса: – Мурзик, тебе особое приглашение требуется?

Внизу, в обеденном зале, Попов с Гомером уплетали подогретые остатки вчерашнего ужина. Причем поэт в скорости поглощения пищи ни в чем не уступал своему новому наставнику, видимо, решив, что обучение азам вокала следует начать с полного подражания образу жизни учителя. Ох, как бы ему такими темпами заворот кишок не заработать! Сеня опустился с ними рядом и, посмотрев по сторонам, только сейчас заметил, что, несмотря на довольно поздний час, ни в трактире, ни на улицах Тиринфа не видно ни одной живой души. Не считая, конечно, хозяина «Приюта скитальцев».

– А что случилось? Где народ? – удивленно поинтересовался Рабинович.

– Так это Морфей вчера вечером всех обдурил, – белозубо улыбнулся владелец трактира, грек по имени Анхиос. – Прислал психомпа с обещаниями доставить всем наслаждение во сне. Эллины купились и теперь дрыхнут без задних ног, а вестник богов с утра никого найти не может.

– А вы почему тогда не спите? – заинтересованно спросил Сеня.

– Мы под покровительством Гермеса, бога торговли, находимся, – серьезно ответил трактирщик. – Нам с другими богами якшаться не положено, да, собственно, и не имеет значения, кто именно Зевса заменит. Торговлю ему все равно не отменить. Так что и Гермес, и мы любому верховному божеству понадобимся… Вы заказывать что-нибудь будете?

Рабинович, посмотрев на заваленный мясом, фруктами и лепешками стол, решил, что такое количество пищи даже трем Поповым не под силу съесть, а поэтому от заказа воздержался. Жомов было попытался потребовать вина к столу, но под испепеляющим взглядом кинолога осекся, и Анхиос, не дождавшись заказа, пожав плечами, ушел на кухню. Путешественники остались в зале одни.

– Ну так что мы дальше делать будем? – поинтересовался Сеня, лениво закидывая в рот сочные виноградины. – Какие-нибудь умные предложения есть?

– Выпить бы надо, чтобы башка варила, – тут же отреагировал Жомов.

– Я сказал «умные», – отрезал Рабинович, и омоновец, пожав плечами, принялся с горя жевать баранью ногу, кидая здоровенные куски под стол Мурзику. Попов и вовсе тактично промолчал, уставившись в потолок. Видимо, считал, что так солиднее выглядит. Сеню это не убедило.

– Понятно. Из умных здесь остались только я и Мурзик, – вздохнул Рабинович и посмотрел под стол. – Псина, что посоветуешь?

Мурзик что-то невнятно рыкнул в ответ, дескать, сам разбирайся, и Сеня остался в одиночестве. Театрально вздохнув, Рабинович принялся истязать расспросами Гомера. Тот строить из себя дурака не посмел, напротив, считая, что должен убедить новых товарищей в своей незаменимости, заново начал пересказывать вчерашние байки о городах-государствах, богах, героях, пропавшем Зевсе и исчезнувшем пути на Олимп. Пару минут Сеня терпеливо это сносил, а затем ехидно поинтересовался:

– Ну а конкретно что ты можешь предложить?

Грек тут же замер, удивленно посмотрев на кинолога. И снова никто не мог понять, то ли смысл вопроса ускользнул от поэта, то ли он просто просчитывает в уме варианты ответов, стараясь подобрать единственно верный. Все трое ментов терпеливо ждали, а когда Жомов уже начал выходить из себя и приготовился подзатыльником помочь шестеренкам Гомера вертеться быстрее, поэт улыбнулся во весь рот.

– Есть на вопрос твой один лишь ответ, Рабинович, – нараспев проговорил он. – Нужно к богам олимпийским воззвать и, набравшись терпения… ждать, что ответят они и какие потребуют жертвы…

– Опя-а-ать?! – Сенин вопль, оборвавший декламацию нового шедевра Гомера, получился таким истошным, что перепуганный трактирщик выскочил из кухни посмотреть на происходящее. А увидев перекошенную физиономию Рабиновича, тут же испуганно заскочил обратно. Поэт заткнулся и, втянув голову в плечи, испуганно пролопотал:

– То есть я хотел сказать, что нужно в каком-нибудь храме попросить одного из богов помочь нам добраться к Олимпу. Может быть, кто-нибудь из олимпийцев во время предвыборной кампании снизойдет до наших просьб и укажет дорогу.

– Это я понял, мог бы и не повторять, – буркнул Рабинович. – Только нам ждать некогда. Еще какие-нибудь мысли есть?

– Можно какого-нибудь героя поискать, – торопливо предложил Гомер.

– И где они водятся? – ехидно поинтересовался кинолог. – По лесам, как лоси, бегают?

– Почему? – искренне удивился поэт. – Героев можно найти рядом с логовами каких-нибудь чудищ или в местах ведения крупномасштабных боевых действий.

Сеню, однако, и этот ответ не удовлетворил. Он попытался выяснить, в каких именно местах Греции обитают чудовища, или идет война, но и тут Гомер ничего вразумительного не смог ответить. С его слов получалось, что на время предвыборной кампании богов ни о каких серьезных сражениях, вроде взятия Трои, и речи быть не может, а монстры в Элладе долго не живут. Стоит одному из них появиться на свет, как тут же примчится какой-нибудь герой и отрубит несчастному уродцу башку.

Вот и получалось, что единственным выходом для путешественников было сидеть и ждать. Либо окончания выборов у олимпийцев, либо известия о появлении какого-нибудь нового монстра. А уж тогда нестись в указанный квадрат бешеным темпом, надеясь перехватить героя раньше, чем тот разделается с монстром и умотает куда-нибудь на каникулы. Ни тот ни другой вариант действий ментов не устраивал, а свое предложение о том, чтобы дать объявление «ищу героя» в местную газету Жомов и сам не закончил высказывать, поскольку еще до конца фразы сумел понять, что сморозил очевидную глупость.

Под меланхоличное пережевывание Поповым несметных запасов пищи, Сеня продолжил экзекуцию над Гомером. Пару раз у него даже мелькнула мысль о том, не применить ли на самом деле дыбу, для того чтобы у грека быстрее голова заработала, но затем Сеня все-таки решил, что подобные гестаповские методы неприемлемы для российского милиционера. Непривычно! Да и где в Древней Греции дыбу найдешь?

– Ну, все! – развел руками Гомер после получасового терзания вопросами. – Раз ничего из сказанного вас не устраивает, осталось только обратиться за советом к оракулу.

– Еще какую-нибудь дурость скажи, – устало посоветовал Рабинович. – Знаем мы этих ваших оракулов. Сидит внутри статуи какой-нибудь зажравшийся жрец и людям головы дурит, утверждая, что они с богами разговаривают.

– А вот тут ты, Сеня, не прав, – впервые встрял в разговор Андрюша. – Скажи, еще не так давно ты в параллельные миры верил? Или в то, что эльфы на самом деле существуют? А мог себе представить, что мифы о скандинавских и греческих богах не выдумкой окажутся?.. Вот то-то и оно! Мы в другом мире, Сеня. Здесь все не так. Так почему бы и оракулам не быть на самом деле посредниками между богами и людьми?

И впервые мудрый Рабинович не нашел, что возразить на утверждение Попова. Ему оставалось только развести руками, соглашаясь с умозаключениями криминалиста, и торжествующий Андрюша тут же был вознагражден дружеским шлепком Жомова, от которого вся проглоченная пища едва не выскочила обратно на стол.

На том и порешили. Нужно было найти какого-нибудь оракула, и Гомер посоветовал обратиться к дельфийскому предсказателю, дескать, и надежнее, и по пути к Олимпу находится. Возражений на это предложение не последовало, и менты принялись собираться в дорогу. Собственно говоря, сборов никаких и не было. Просто перед дорогой Попов набил несколько котомок всевозможной снедью. Сеня, как обычно, взял на себя обязанность по расчету с хозяином гостиницы, а Ваня, пока Рабинович не видел, упер со склада Анхиоса пару объемистых бурдюков с вином. После этого приготовления были закончены, и трое друзей в сопровождении верного пса и довольного Гомера отправились в неблизкий путь.

От Тиринфа до Дельф пройти предстояло действительно довольно большое расстояние. Поначалу, как объяснил Гомер, следовало обогнуть тот горный хребет, у подножия которого располагались сейчас путешественники. Затем предстояло пройти через Фермопилы, и лишь после этого открывалась прямая дорога на Дельфы. Пешком преодолеть такое расстояние было бы накладно, да никто этого делать и не собирался. Даже Попов, узнав, сколько нужно будет идти, безропотно согласился взять лошадей, в душе еще раз обозвав Лориэля самыми нехорошими словами из своего милицейского лексикона, в котором термин «преступник» находился где-то в середине списка уменьшительно-ласкательных выражений.

Гомер заявил, что лучшие в округе лошади находятся в конюшнях местного крупного конезаводчика, у реки, на окраине Тиринфа. Вот туда предстояло идти пешком, поскольку летать без помощи огромных орлов менты еще не научились, а местный таксопарк оказался закрыт ввиду повальной спячки всего персонала. Андрюша, как ни старался, больше двух третей набранных котомок распихать друзьям не смог и всю дорогу плелся в хвосте процессии, беспрестанно стеная и жалуясь на черствость своих спутников.

В итоге, уставший слушать его стоны, Сеня пригрозил взвалить на криминалиста весь груз целиком, что вынудило Андрюшу заткнуться и молчать до тех самых пор, пока из окна конюшен, мимо которых проходили путешественники, не выпорхнул огромный комок лошадиного навоза и не спикировал Попову прямо на темечко. Андрюша на секунду оторопел, а Жомов с Рабиновичем, увидев обтекающего криминалиста, дико захохотали.

– Нет, вы что? Офигели совсем? – взвился Попов. – В вашего друга дерьмом швыряются, а вы ржете, как два придурошных мустанга!

– Ничего, тебе полезно, – сквозь смех смог выдавить из себя кинолог. – Глядишь, от удобрения волосики на темечке расти лучше станут.

– Да пошли вы оба!.. – окончательно взбесился Андрей и, заорав в окно конюшни: «Убью гада!» – бросился в обход строения в поисках двери.

Давясь смехом, остальные путешественники, включая Мурзика и Гомера, бросились следом за ним, чтобы посмотреть на редкое зрелище буйствующего Попова. А обычно медлительный Андрюша вдруг перекрыл все собственные рекорды по бегу, и догнать его друзья смогли только уже внутри огромной конюшни. Видимо, последний вопль Попова, направленный в окошко, попал в цель, поскольку какой-то худой, долговязый парень, мотая головой, как после хорошего удара, пытался выбраться из кучи навоза. Андрюша, злобно оскалившись, бросился добивать его, но не успел. Взбесившегося Попова остановил вопль Гомера.

– Остановитесь, чужестранцы, – истошно заорал поэт, бежавший позади всех. – Вы искали героя, так вот он, перед вами! Это же Геракл. Вы что, не узнаете?

Менты удивленно остановились, и даже Мурзик затормозил всеми четырьмя лапами, оставив глубокие борозды в навозе, толстым слоем устилавшем пол. Пес брезгливо фыркнул и бросился прочь из загаженного помещения, а его спутники остались, рассматривая долговязого парнишку. Овеянный легендами мифический герой наконец сумел выбраться из кучи навоза. Геракл почти не уступал ростом Жомову, но был таким худым, что даже вблизи больше всего напоминал друзьям лыжную палку. Он уже довольно твердо стоял на ногах, но взгляд парнишки еще не обрел осмысленного выражения. Видимо, во время вопля Попова он слишком близко подошел к окну и получил порцию децибелов прямо в незащищенное ухо. А такой звуковой удар и слона контузить может!

– Это и есть Геракл? – удивленно поинтересовался Жомов, подходя поближе к греческому акселерату и брезгливо ощупывая его мускулы. – Пургу ты гонишь, Гомер! Что-то он дохловат для супергероя. Да к тому же если он – Геракл, то что ему в пустых и загаженных конюшнях делать?

– Навоз чистить, – неожиданно плаксивым голосом проговорил парень, наконец придя в себя. – А вот вам что тут понадобилось? По какому такому праву на героев орете?

– А ты, урод, чего навозом кидаешься? – Попов наконец-то вспомнил, зачем бежал в конюшню. – По ушам давно не получал?

– Цыц все! – рявкнул Рабинович, прекращая скандал, готовый разгореться с новой силой.

Спорщики замолчали, и Сеня вышел вперед, слегка отодвинув криминалиста в сторону. На несколько секунд он замер, удивленно рассматривая Геракла. Парень, конечно, не тянул на того героя, которого менты привыкли видеть в учебниках по древней истории и во всевозможных американских фильмах, но ведь он был совсем молод. Глядишь, еще успеет мышечную массу набрать. Да и не нужна была путешественникам его сила. Главное, чтобы Геракл дорогу на Олимп показал.

– Так зачем ты навоз чистить подрядился? – как можно мягче поинтересовался Рабинович. – Заняться больше нечем? Может быть, на Олимп с нами прогуляешься?

– Можно и на Олимп, но сначала я должен совершить двенадцать подвигов, которые потребовал от меня здешний царь Эврисфей. Это один из них, – Геракл шмыгнул носом и кивнул головой в сторону навозной кучи. – Велено мне вычистить Авгиевы конюшни. И пока я это задание не выполню, никуда не пойду…

– А зачем тебе вообще понадобились эти подвиги? – удивленно поинтересовался Сеня.

– Не скажу зачем, – плаксиво проговорил сын Зевса. – Смертным знать не положено. В сказках прочитаете.

– Я те дам прочитаете, – рявкнул начавший терять терпение Ваня и сунул под нос Гераклу свой огромный кулак. – Сейчас врежу разочек по едовищу, вмиг научишься со старшими разговаривать…

– Тихо, Ваня, – остановил его Рабинович. – Врезать ты ему всегда успеешь, дай я сначала с парнем по душам поговорю.

Геракл оказался человеком не слишком разговорчивым. На все вопросы Рабиновича о том, зачем он золотарем подвизался и не хочет от такой грязной работы отмазаться, сын Зевса отвечал односложно, словно в армии: «Положено – не положено!» После недолгой и незадушевной беседы Сене стало абсолютно ясно, что ни за какие коврижки Геракл не сдвинется с места до тех пор, пока не вычистит эти проклятые конюшни. И на Олимп их не поведет, пока царь Эврисфей не даст ему краткосрочный отпуск. Вот такие печальные дела. Нашли героя, а он путешественников на Олимп вести не хочет!

– Слушай, Сеня, что с ним валандаться, – Жомов махнул рукой. – Спеленаем, как младенца, доставим до места, а там пусть попробует отказаться проводником быть. Я ему вмиг покажу, где у мамки титька!

– Нет, Ваня, тут по-человечески нужно, а то он нас заведет куда-нибудь, как Сусанин поляков, – покачал головой кинолог. – Может быть, поможем ему эти конюшни вычистить?

– Да ты офигел совсем? – возмущенно, как бык после укола, взревел Попов. – Тут навоза хватит, чтобы целиком поля двух колхозов удобрить. Без бульдозера мы эти лошадиные останки до седых волос отсюда вытаскивать будем, да и к тому времени вряд ли управимся!

– Так на то у нас и голова есть, чтобы придумать, как процесс механизировать! – перебил криминалиста Рабинович.

– Не положено, – встрял в их дискуссию упрямый Геракл. – Я один должен конюшни вычистить. Таково условие договора.

– Вот видишь, – развел руками Попов.

– Да заткнитесь вы оба! – теперь и Сеня потерял терпение. – Ты, Геракл, швыряй свой навоз молча, а мы пока пойдем на свежий воздух и постараемся придумать какой-нибудь выход. Всем все ясно?

Жомов молча пожал плечами, дескать, как скажешь, начальник. Попов недовольно пробурчал себе под нос все, что думает об упрямстве сынов израилевых вообще и Сени Рабиновича в частности, Геракл меланхолично принялся швырять навоз в окно, а мнения Гомера и вовсе никто не спрашивал. Сеня же обвел строгим взглядом своих спутников и, только выйдя на воздух, вдохнул полной грудью. Удалившись от Авгиевых конюшен метров на сто, Рабинович сел на прибрежный валун и задумался. Гомер несколько секунд смотрел на него сквозь пальцы, сложенные рамочкой, а затем горестно вздохнул.

– Эх, жалко я не Роден и скульптуры лепить не умею, а то такая бы хорошая статуя мыслителя получилась, – пробормотал он себе под нос. – Но ничего, при встрече я расскажу этому ваятелю, какие именно типажи следует выбирать для своих творений.

– Что ты там бурчишь? – недовольно посмотрел на него Сеня. – Если есть какие-нибудь предложения, говори вслух. Никто тебя не укусит. Пока не скажешь, по крайней мере.

После этих слов Гомер вздрогнул и испуганно посмотрел по сторонам, выискивая взглядом Мурзика. Пса нигде поблизости не было видно, и поэт, облегченно вздохнув, покачал головой и спрятался за спину Попова. А Мурзик тут же напомнил о своем существовании громким лаем. Забравшись на вершину прибрежной одинокой скалы, пес накрыл всех присутствующих собачьим матом, давая понять, какого он мнения об их умственных способностях. Сеня прикрикнул на пса, а Жомов как-то странно посмотрел в его сторону и задумался. Андрюша, у которого лай Мурзика, по-видимому, немного активизировал умственную деятельность, почесал затылок.

– Насколько мне помнится, – проговорил он. – Геракл запрудил реку…

– Вот этот доходяга? Без бульдозера? – Рабинович презрительно фыркнул и махнул рукой. – Да он и струю лошадиную запрудить не сможет.

– А что, это мысль, – хлопнул себя по бедру Жомов.

– Струю лошадиную запрудить? – язвительно поинтересовался Сеня. – Нобелевскую премию тебе, Ванечка, за такие мысли присудят.

– Дурак ты, Рабинович, – обиделся на него омоновец и рассказал о своем плане. Сеня как-то растерянно и удивленно посмотрел на него и, чтобы уж окончательно не ударить в грязь лицом, принялся вносить в план коррективы. В общем, молниеносно прибрал руководство проектом в свои загребущие руки.

План Жомова был прост, как и все гениальное. Выказавший недюжинную смекалку омоновец предложил свалить в реку ту самую скалу, с которой их облаял Мурзик, используя для осуществления этого действия необычные свойства милицейских дубинок, обретенные ими в параллельных мирах. Естественно, колотить «демократизаторами» по камням никто не собирался. Ваня предложил, вбивая в подножие скалы резиновыми дубинками металлические клинья, проделать в камне трещину, а затем просто свалить скалу вниз, перегородив ею реку.

Первым делом решили отправить в Тиринф Гомера за клиньями, однако тут же возникла проблема. Едва Рабинович отдал поэту распоряжение, как выяснилось, что далекий от строительных работ грек совершенно не понимает, что именно от него требуется. После пятиминутных утомительных разъяснений, сопровождаемых созданием эскизов нового камнедробильного аппарата на песке, Сеня махнул рукой и потребовал от Гомера вместо клиньев притащить к скале бронзовые мечи. Грек радостно кивнул головой и, пришпоривая себя ивовым прутом, помчался к городским казармам. Проводив его взглядом, Рабинович позвал соратников за собой, чтобы наметить вдоль подножия скалы точки для импровизированных клиньев.

– Конечно, следовало бы Андрюшу порох заставить изготовить… – развел руками Рабинович.

– Ага! А тротильчику тебе под хвост не накласть? – язвительно перебил его криминалист, но Сеня, не обратив на его слова никакого внимания, закончил фразу:

– …Но красна птица перьем, человек ученьем, а попу с его умом быть в супу окороком.

– Сам дурак, – обиженно буркнул Андрей и, не найдя, что еще сказать, отвернулся к скале, сделав вид, что тщательно изучает место для будущего расположения клиньев.

Несмотря на многочисленные споры и нещадные препирательства, к тому моменту, когда Гомер вернулся назад с охапкой бронзовых мечей в руках, план прохождения трещины троим друзьям наметить все-таки удалось. Больше всех кипятился Жомов, доказывая, что его спутники ничего не смыслят в подрывном деле, но каждый из ментов утверждал то же самое. Даже Мурзик подключился к работе, безапелляционно поставив на скале свою собачью метку. Попов тут же обозвал пса свиньей, но Сеня вступился за своего подопечного, заявив, что даже Мурзик лучше криминалиста разбирается в точках максимального напряжения породы, и настоял на том, чтобы один из клиньев вбили именно на месте собачьей метки. Жомов покрутил пальцем у виска, однако спорить с чокнутым кинологом не стал. Себе дороже выйдет!

А затем сдался и Попов, предоставив Рабиновичу право самому определить места расположения клиньев. Андрюша в итоге даже предложил Сене самому эти треклятые клинья вбивать, на что Рабинович ответил, что для этого у них имеется омоновец. Дескать, Жомову не привыкать дубинкой размахивать, значит, ему и карты в руки! Возражений со стороны Ивана не последовало, и Рабинович, приказав Гомеру свалить мечи возле скалы, предусмотрительно отошел в сторону и отвел с собой пса, дабы случайно не оказаться погребенным под обвалом.

Жомов поплевал на ладони и, скомандовав: «Поберегись», отцепил от пояса дубинку. Первые удары по бронзовым мечам он наносил очень тихо и аккуратно, лишь закрепляя их в намеченных точках, а затем разошелся не на шутку. После его могучих ударов импровизированные клинья входили в скалу, словно нож в масло, своим узором образуя довольно внушительного вида ломаную линию. Гомер, поначалу скептически наблюдавший за действиями чужестранцев, после каждого удара Жомова менялся в лице и вскоре попросту окаменел с открытым от удивления ртом.

– Видимо, силой титанов чудные менты обладают, коли под силу свернуть им ударами гору, – наконец смог выдавить из себя поэт. – Зевс Олимпиец, тебе не играть лучше в прятки с ментами, ибо, устав от исканий, сломают тебе, на фиг, челюсть!

– Заткнешься, может быть? – вкрадчиво поинтересовался у него Рабинович.

– Ага, – тут же согласился Гомер и судорожно сглотнул слюну. – Как скажешь, начальник!

А Жомов тем временем продолжал методичными ударами вгонять бронзовые мечи в скалу, расширяя и расширяя трещину у ее основания. Парочка импровизированных клиньев согнулись пополам после его ударов, но остальные свое дело сделали, и вскоре скала держалась на краю обрыва лишь на честном слове. Самодовольно ухмыльнувшись, Ваня прицепил дубинку обратно на пояс и демонстративно, двумя пальцами, столкнул огромный осколок в реку.

Скала с грохотом упала вниз, полностью перегородив неглубокий, но очень быстрый поток. Река сразу озверела от такого посягательства пришельцев на собственный суверенитет и попыталась вытолкнуть скалу обратно, да силенок не хватило. Все-таки это была всего лишь заурядная греческая речка, а не доблестный российский омоновец. Поэтому ей не оставалось ничего другого, как попытаться удрать через новое русло, пока старое окончательно не завалили камнями бесцеремонные россияне. И под громкое улюлюканье путешественников вода с бешеной скоростью устремилась прямо по направлению к Авгиевым конюшням.

– Мать моя женщина! – неожиданно завопил Рабинович, схватившись за голову. – Мы ведь Геракла не предупредили. Смоет на хрен идиота!

Трое ментов тут же бросились в сторону конюшен, выкрикивая на бегу имя настырного полубога. Впрочем, это было абсолютно бесполезно. Во-первых, потому что за диким ревом воды, отыскивающей себе новое русло, их вопли были практически не слышны. А во-вторых, река намного раньше их добралась до конюшен и, даже если бы Геракл мог их услышать, выбраться из бурного потока он никак не успевал.

Первым до дверей загаженного жилища лошадей добрался Ваня Жомов и, не раздумывая, бросился в ледяную воду. Мощным напором его едва не смыло, и омоновцу пришлось уцепиться за косяк. Попов с Рабиновичем в реку прыгнуть не рискнули, да и незачем было. И так даже с берега было прекрасно видно, что в конюшнях нет не только Геракла, но и задней стены.

– Все, утопили парня, – обреченно выдохнул Андрей и опустился на пятую точку прямо в лужу. – Что мы теперь его папаше скажем?

– Что застыли, тормоза? – заорал на них Жомов, выбираясь из воды. – Бегом марш вниз по течению. Может быть, придурка этого где-нибудь на берегу еще выловим.

Сеня первым сорвался с места и помчался вперед, вдоль бурлящего потока воды. Метрах в двухстах ниже конюшни река вновь возвращалась в старое русло. Рабинович напряженно вглядывался в бурлящие волны, стараясь рассмотреть среди их пенных гребней кучерявую голову Геракла. Поначалу нигде не было даже следа тонущего героя, но за небольшим поворотом русла, где река образовывала довольно широкую и относительно спокойную заводь, кинолог увидел Геракла. Причем не одного! Беспомощного полубога вытаскивал из воды служебный пес Мурзик, схватившись зубами за хитон героя.

– Молодец, Мурзик. Держи его! – радостно завопил Рабинович и, бросив кепку на прибрежный песок, бросился в воду на помощь смелому псу. Через пару минут Геракл был уже на берегу и подвергался нещадным издевательствам в виде искусственного дыхания со стороны Попова. Исторгнув из легких воду, Геракл сел на песке и, удивленно посмотрев по сторонам, поинтересовался:

– Ну и кто кран на полную отвинтил? Теперь что? Мне еще и засорившуюся канализацию чистить?

– Ничего, почистишь. Главное, что живой, – ухмыльнулся в ответ Иван и так ласково хлопнул сына Зевса по спине, что тот зарылся носом в песок, оставив за собой довольно внушительную борозду.

– Тише ты, монстр, – рявкнул на него Сеня. – Я парня из воды не для того вытаскивал, чтобы ты его тут же, на берегу, как муху прихлопнул.

Минут через пять, когда менты вылили воду из ботинок, отжали кители, а Жомов даже умудрился успеть почистить пистолет, вся процессия, возглавляемая гордым Мурзиком, которого растрогавшийся Рабинович обещал наградить медалью за спасение утопающих (из картона, что ли, вырежет?!), отправилась назад, к конюшням. Геракл с тяжелым вздохом осмотрел свое рабочее место, не только лишившееся стены, но теперь еще и гордо украшавшее собой середину реки, меланхолично поинтересовался:

– Ну и как тут теперь лошадей держать?

– Слушай, чувак, а ты не оборзел? – возмутился Жомов. – Базар был только о том, чтобы конюшню почистить, а вот насчет лошадей разговору не было. Мы за тебя работу сделали, так что теперь докладывай своему начальству и пойдешь с нами на Олимп.

– Действительно, – согласился с ним Рабинович. – Веди-ка нас к этому Эврисфею, а уж остальное мы сами разрулим.

– Да мне все равно, – пожал плечами Геракл. – Отпустит царь – пойду и на Олимп. Мне без разницы, где именно подвиги совершать.

– Подвиги? – удивился Ваня.

– Ну да. Подвиги, – так же меланхолично пояснил сын Зевса. – Помогать страждущим, утешать несчастных, бороться с приспешниками моей злой мачехи Геры. Можно и кентавров перебить, если Дионис вина подбросит.

– Вы поглядите только на него. Он не только псих, но еще и буйный алкоголик, – фыркнул омоновец. – Молчи лучше, трепач. Твоя задача нас до Олимпа довести. А будешь в дороге без команды дебоширить, мигом жвалы тебе местами поменяю. Мы все-таки в форме, а это значит – при исполнении.

Геракл удивленно посмотрел на Жомова и пожал плечами. Дескать, мне по фигу. Все равно люди про мои подвиги легенды станут рассказывать. Затем он еще раз окинул грустным взглядом разоренные конюшни и поплелся в сторону дворца Эврисфея. Менты последовали за ним. Гомер замыкал процессию. Пронырливый грек тут же прикинул, что приписать подвиг никому не известного в Элладе Жомова всенародному кумиру Гераклу куда выгоднее для увеличения собственной популярности. На ходу придумывая строки нового стиха, он принялся вполголоса проговаривать их себе под нос, но наткнулся на испепеляющий взгляд гонителя поэтов Рабиновича и, обиженно шмыгнув, тут же замолчал и всю дорогу до покоев Эврисфея не произнес больше ни слова.

Стража у ворот дворца уже освободилась от оков пропаганды Морфея. Сон после обильных возлияний в честь Диониса штука, конечно, хорошая, но от похмелья греков он, как ни странно, не вылечил. Только что проснувшиеся и выгнанные из постелей на яркое солнце стражники были не в состоянии выполнять свои обязанности и просто проводили измученным взглядом пятерых путников с собакой, даже не спросив у них удостоверения личности.

Эврисфей оказался тучным бородатым стариком, одетым в пурпурный плащ поверх белоснежной туники. Он восседал на атласных подушках, постеленных поверх огромного мраморного трона, и дремал, безвольно свесив на грудь кудлатую голову в короне, больше похожей на диадему какой-нибудь светской львицы, чем на величественное украшение царского чела. Его охрана, услышав звуки шагов путешественников, встрепенулась, старательно пытаясь выбраться из дремотного состояния, но сам владыка Тиринфа даже не пошевельнулся. Жомов критически окинул царя взглядом и резко свистнул, засунув два пальца в рот. Эврисфей резко дернулся и поднял голову, уронив на пол корону. Та, коротко звякнув о мраморные плиты, закатилась под трон, но царь этого даже не заметил.

– Что такое? Кто такие? – удивленно поинтересовался он, обведя присутствующих мутным взглядом и, остановив свой взор на лице Геракла, облегченно вздохнул. – А, сын Зевса? Ты почему уже вернулся?.. Впрочем, ладно. Подай со стола кубок с вином, а то у меня голова после вчерашнего трещит.

Геракл кивнул и уже двинулся выполнять приказание Эврисфея, но Жомов остановил его, грубо дернув за плечо.

– Ты, что ли, здешний царь? – наглым голосом поинтересовался омоновец у Эврисфея, за что тут же получил от Рабиновича удар локтем по печени.

– Ваня, вечно ты поперек батьки в пекло лезешь, – зашипел кинолог. – Стой молча. Я сам все улажу, – и произнес уже громче, обращаясь к правителю Тиринфа: – Эврисфей, Геракл вычистил конюшни. Теперь мы пришли забрать его на Олимп. Дело государственной важности. Так что ты не обессудь. Остальные подвиги он будет выполнять после возвращения.

– А Сатир вам не мясо?! – протрезвев от удивления, поинтересовался царь. – Что это за уроды и кто их сюда пустил? Стража, вышвырните их из города. Геракла можете оставить.

Несколько секунд дюжина закованных в бронзовуюброню воинов пыталась сообразить, что именно от них требуется, а затем они все как один радостно хлопнули себя по лбу и, опустив вниз копья, направились в сторону незваных гостей. Рабинович развел руки в стороны, дескать, я не виноват, сами напросились.

– Вот теперь, Ванюша, можешь поразвлечься, – великодушно разрешил Рабинович и отошел в сторону. – Надеюсь, с этими недоумками справишься?

– Справлюсь, не маленький, – буркнул омоновец и отстегнул от пояса дубинку. – Ну, идите сюда, недомерки.

Схватка получилась короткой. Для начала Жомов с размаху провел дубинкой по наконечникам направленных на него копий, словно заправский тапер по клавишам пианино. Копья, тихо шурша, тут же вылетели в окно, оставив своих хозяев наедине с разъяренным сотрудником российских органов внутренних дел. От такого нежданного поворота событий в первую секунду стражники опешили, а затем попытались неуклюже вытащить мечи из ножен, что позволило Жомову спокойными ударами дубинки размазать их всех, по очереди, по ближайшей каменной стене. И пока охрана царя плавно стекала вниз, Ваня подскочил к Эврисфею и схватил его за бороду.

– Ты, старый жирный козел, не слышал, что тебе сказали? – вкрадчиво поинтересовался он. – Повторю: Геракл идет с нами. Ясно?

– Да, пожалуйста. Я выпишу ему командировку, – тут же согласился перепуганный царь.

– Вот и договорились, – оскалился Иван и, отпустив Эврисфея, вернулся к друзьям.

Геракл, широко раскрытыми глазами удивленно наблюдавший за скоротечной битвой, тут же подошел и восхищенным взглядом посмотрел в лицо омоновца. Жомов удивленно мотнул головой, спрашивая, что нужно сыну Зевса. Тот улыбнулся.

– Сила твоих ударов достойна богов, – радостно сообщил Геракл, будто Ваня и сам этого не знал. – Покажешь как-нибудь на досуге пару приемчиков?

– Пошли на Олимп, а там видно будет, – ухмыльнулся Жомов и, хлопнув полубога по плечу, направился к двери. Остальные последовали за ним, причем Андрюша Попов не постеснялся стащить со стола кабаний окорок… В дороге все сгодится!

Глава 5

После представления, устроенного Жомовым во дворце Эврисфея, мы всей компанией отправились в гости к Авгию одолжить у него лошадей. Пока мы добирались до его дома, какой-то не в меру быстроногий товарищ уже доложил греческому конезаводчику о погроме, случившемся во дворце царя, и тот не только не стал нам препятствовать, но даже ругать Геракла за потопленные в реке конюшни не решился. Напротив, Авгий похвалил его за усердие и недюжинную силу, не переставая коситься на Жомова. А затем так заспешил от нас избавиться, что вместе с конями и колесницей даже съестных припасов на дорогу выделил, чем весьма порадовал прожорливого Попова.

Коней для нашего путешествия поручили выбирать Гераклу и Гомеру, поскольку, хоть мои менты и передвигались в последнее время по дорогам в основном на этих ненавистных Попову животных, разбираться в лошадях так и не научились. Я во всей этой чехарде со сборами участия никакого не принимал. Ну, разве что рыкнул на парочку особо любопытных слуг Авгия, пытавшихся пощупать руками диковинного пса чужестранцев. То бишь меня. Догадываетесь, что с ними стало после таких вольностей? Да нет, не съел я их! Говорил вам уже, что греками не питаюсь. Просто показал этим наглым аборигенам свои великолепные клыки, и любопытство слуг Авгия словно ветром сдуло. А следом сдуло и их самих. В другой конец двора. Причем так поспешно, что их скорости иной котяра позавидовал бы.

В остальном все прошло тихо и мирно. Местные кони на Андрюшу косились и беспрестанно фыркали, но истерик не устраивали и вообще вели себя вполне пристойно. Да и сам Попов, хотя не выглядел счастливым, буянить не начинал, и мне казалось, что он уже смирился со своей участью вечного пассажира колесниц и телег – верхами ехать Андрюшу по-прежнему невозможно было заставить.

Наши сборы в дорогу закончились погрузкой в колесницу съестных припасов, добровольно пожертвованных на нужды экспедиции Авгием. Впрочем, добровольной из них была лишь малая часть. Наш самозваный завхоз Попов, которому любое количество продуктов всегда кажется маленьким, увидев, что именно выдает разоренный потопом конезаводчик, попросту взбесился.

– Да ты не офигел тут совсем?! – возмущенно заорал он на оторопевшего Авгия. – Мало того что мне придется всю дорогу на твоей вонючей кляче ехать, так ты еще и овес меня жрать заставить хочешь? А ну, тащи сюда нормальный харч, да побольше!

– И винца не забудь, – ласково улыбнувшись, поддержал его Жомов.

В итоге на колесницу было нагружено столько, что обе клячи, запряженные в нее, от удивления даже присели на задние ноги. Пришлось моему Сене вмешиваться и урезонивать дорвавшихся до дармовщины друзей. Отогнать-то от Авгия он их отогнал, но и сам от стяжательства удержаться не мог. Попов с Жомовым этого не видели, но я-то находился рядом, лично присутствовал при том, как Рабинович вкрадчивым голосом принялся вымогать у конезаводчика кругленькую сумму на дорожные расходы. Грек, не знавший уже, как от нас избавиться, попытался сунуть моему хозяину несколько медяков, чем едва не довел его до инфаркта.

– Слушай, родной, как ты думаешь, сколько имущества уплывет из твоего дома вниз по реке, если его так же, как конюшни, почистить? – вкрадчиво поинтересовался он у Авгия.

Фу-у, Сеня, это уже банальный рэкет! Я фыркнул и отошел подальше, не желая наблюдать за дальнейшими перипетиями шантажа в виртуозном исполнении моего хозяина. Просто поначалу стыдно стало. Ведь, согласитесь, «трясти» коммерческие ларьки перед профессиональным милицейским праздником – это одно, а терроризировать невежественных аборигенов – это совсем другое. Впрочем, брезгливо скалился я совсем недолго. Мы же в античную Грецию не на курорт приехали, а спасением их мира от катастрофы занимаемся. А это уже называется «спасательная операция». Значит, и содержать нас греки просто обязаны.

В общем, Сеню я винить ни в чем не стал, а он сам себя и подавно. Вернулся назад со счастливым выражением на лице и тут же приказал отправляться в путь. От этих слов Авгий просто расцвел и едва на колени не бухнулся, чтобы помолиться за свое счастливое избавление от безжалостных стяжателей. Я, конечно, не слышал, каких пожеланий он нам в спину после нашего отъезда с его двора наговорил, но думаю, что речь шла совсем не о попутном ветре.

Путь до Фермопил предстоял неблизкий, и в этот раз транспортным средством я брезговать не стал. Побегав немного по округе, почти сразу забрался в телегу к Попову. В этот раз путешествие проходило довольно скучно и почти без происшествий, если не считать того, что в самом начале нашего пути две клячи, запряженные в колесницу, видимо, обидевшись на то, что Андрюша обозвал их «вонючими», на самом деле начали отравлять воздух. Попов поначалу стоически выдерживал их специфический запах, но затем и его терпению пришел конец. Грозно рыкнув на лошадей, он клятвенно пообещал замазать цементом все дырки в их организме. Лошади от таких угроз сильнее любить Андрюшу не стали, но и орошать нас дезодорантом собственного производства больше не пытались.

Впрочем, Попову это настроения не прибавило. Всю дорогу он стенал, ворчал, жаловался на жизнь, проклинал нашего персонального эльфа, всех его предков и начальников. Даже ночевки на относительно мягких кроватях в придорожных харчевнях и тонны поглощенной пищи не поднимали ему настроения. А уж когда Гомер напомнил Андрюше, что тот обещал научить его ораторскому искусству, так Попов до того взбесился, что своими истошными воплями перебил у хозяина одного из трактиров всю птицу во дворе. Ну что же. И это тоже можно было считать уроком поэту.

Зато Ваня Жомов только тренировками всю дорогу и занимался. То утром заставит Геракла отжимания и приседания выполнять, то рядом с лошадью приказывает кроссы устраивать, ну а во время привалов, для собственной разминки, натаскивает сына Зевса по рукопашному бою. Ваня и меня пытался к занятиям привлечь, да не на того напал. Вы сами попробуйте носиться по горам рядом с греком, от которого за версту потом и чесноком несет, так не хуже меня зубы скалить начнете. Рыкнул я пару раз на Жомова с его курсантом, и они сразу от меня отстали. Тем более и Сеня за меня вступился. Объяснил Ивану, что псы хуже людей перемещения в параллельные миры переносят, а из-за этого кого угодно покусать могут. Тоже мне, знаток собачьей психологии нашелся, нечего сказать! Но я на него за такую галиматью не обижался. Он ведь у меня страдал больше всех.

Видите ли, у моего хозяина не так уж много психических отклонений, но все они крайне серьезные. И оба, я думаю, где-то на генетическом уровне существуют. Во-первых, Рабинович даже дня прожить не может, чтобы не провернуть какую-нибудь выгодную сделку. Ну, хоть спор у кого-нибудь выиграть. А во-вторых, без женщин Сеня просто сохнет. И если в наших двух предыдущих путешествиях компанию моему хозяину составляли некоторые особи противоположного пола, то сейчас идти нам пришлось исключительно в мужской компании. Вот и вздыхал Рабинович, горестно глядя на гречанок в тех городишках, мимо которых мы проезжали.

А тут еще и тоска зеленая одолевать начала. Греки с этими выборами нового верховного бога просто взбесились. Кидаются из крайности в крайность, а нормальные человеческие дела позабросили. Не разбойничают, не грабят, не убивают никого. Даже драк в кабаках не стало. А скажите мне на милость, как нормальному российскому милиционеру развлекаться там, где ни одного правонарушителя нет?! Не знаете? Вот и мы тоже не знали до тех пор, пока до Фермопильского прохода не добрались.

Я тогда от скуки и безделья совсем шальной стал. Чем только не пробовал себя занять. Даже лошадей в Андрюшиной колеснице пугать пытался, чтобы хоть какое-то развлечение было. Но Сеня на меня за такие вольности наорал и пригрозил к поводку пристегнуть, вот я и счел за благо подальше от него убраться, а то еще заставит действительно на поводке рядом с его каурой клячей бежать, словно пешего буденновца за басмачами.

Я свернул в придорожный лесок, начинающийся у пологого спуска в довольно узкую ложбину, и попытался там найти кого-нибудь, кто не будет орать, как Попов, когда я к его кобылам приближаюсь. Однако после Андрюшиного истошного вопля, судя по всему, вся окрестная живность решила убраться подальше от дороги, видимо, приняв его рев за трубы Иерихона.

Я уже собрался вернуться назад, к нашему каравану, и вздремнуть на трясучей поповской колеснице, но именно в этот момент наконец заметил какую-то живность в ближайших кустах. Подкравшись незаметно, я приготовился выскочить прямо перед обитателем зарослей и радостно объявить: «А вот и я!» Тут выяснилось, что «живностью» является какой-то обнаглевший абориген, который старательно метил территорию.

Я пес не драчливый и на чужие владения обычно не претендую, но когда какая-то безволосая и беспородная животина наглеет до того, чтобы у меня под носом территорию помечать, тут, извините, не сдержался – рявкнул на наглеца так, что тот с испугу кусты перескочил и с дикими криками прочь помчался.

Ну уж такого развлечения я пропустить не мог. Все-таки погонять хоть кого-то можно, не слыша за спиной истеричные призывы моего «альфа-лидера»! Вот и бросился следом за вопящим греком, выкрикивая ему вслед всякие обидные словечки. Сомневаюсь, чтобы он меня дословно понял, но вот интонации угадал безошибочно. Поэтому и продолжал бежать дальше, не разбирая дороги.

Конечно, в зарослях леса догнать аборигена в бронзовых доспехах труда мне не составляло. Сомневаюсь, что он убежал бы от меня и по ровной дороге, но все-таки я решил ему дать шанс хотя бы попытаться. Вот только забега по прямой у нас не получилось! Едва выскочив на дорогу, я тут же затормозил, поскольку прямо передо мной, ощетинившись копьями, стояло не меньше взвода вооруженных до зубов греков. Своего товарища внутрь строя они, естественно, пропустили, а вот мне продолжить финишный спурт не дали. Пришлось перед строем замереть, чтобы не получить несколько лишних и совсем не нужных дырок в моей шикарной шкуре. А аборигены, увидев, кто именно гонится за их товарищем, истошно заржали. Ну, ни дать ни взять, как те лошади из колесницы Попова, когда Андрюша в первый раз пытался им постромки развязать.

– Ну, Тесей, ты храбрец! – послышался звонкий голос из толпы греков.

Я оторопел: прямо посреди разношерстой орды стояла огромная девица, одетая практически в то, в чем ее мать родила, но со щитом и мечом в руках. Хотя, может быть, эти предметы ей тоже достались от рождения. А девица, не обращая никакого внимания на мое замешательство, продолжила:

– Мы-то думали, что за тобой целый выводок сатиров несется, – давясь от смеха, проговорила она. – А тут всего лишь щенок какой-то облезлый…

Что-о?! Это я щенок облезлый?.. Я зарычал, приготовившись за такое оскорбление вцепиться дамочке в какую-нибудь чувствительную часть тела. Наглая особа тут осеклась, уставившись в мою сторону испуганным взглядом, и я было на миг решил, что это мой рык на нее такое неизгладимое впечатление произвел, но оказалось, что я ошибался. Позади меня раздался бешеный стук копыт, и на поляну перед строем аборигенов вылетели мои друзья. Естественно, за исключением Попова, колесница которого громыхала на ухабах где-то неподалеку.

– К бою! – истерично завопила гренадерша, и ее воинство, мгновенно проглотив смех, вновь сомкнуло ряды.

Ну что же. По крайней мере, их дисциплинарной подготовке следует отдать должное. Мои спутники осадили коней, удивленно всматриваясь в толпу перед собой.

– Что это тут за бардак? – поинтересовался Сеня, лихо гарцуя перед строем на своем скакуне. Прямо-таки настоящий джигит. Только тель-авивского разлива!

– Ба, кого я вижу? Клянусь мечом Ареса, это Геракл, собственной персоной! – вместо ответа на вопрос Рабиновича закричала предводительница отряда, выходя вперед и упирая руки в бока. – А это что за ярмарочные клоуны с тобой? Ты теперь в цирковой труппе работаешь?

– Ну вот, опять приставать будет, – меланхолично вздохнул сын Зевса и спрятался за широкую спину Жомова. – Эх, ну почему мне так не везет все время?

– Это кто такая? – удивленно поинтересовался мой Сеня, оборачиваясь к Гераклу.

– Да так. Зена. Зовет себя королевой воинов и генеральным секретарем Партии Приверженцев Ареса, – махнул рукой тот. – А на самом деле простая воинствующая феминистка или сексуально озабоченная нимфоманка. Я все время их путаю. Работает предводительницей банды разбойников. Постоянного места жительства не имеет, состоит на учете в милиции, но никем не разыскивается, потому что такая баба на фиг никому не нужна.

Мой хозяин после этой тирады полубога обернулся назад и оценивающе посмотрел на Зену. Судя по тому, как скривились его губы, я понял, что, несмотря на отсутствие женского общества, Сеня еще не дошел до такой стадии, когда мужчины начинают ухаживать за слонихами в бигуди и галантно подавать руку колченогим коровам в бикини. Хотя, может быть, Рабинович просто давно не пил водки?! Выяснить, в чем разница между первым и вторым, мне так и не удалось, поскольку в интеллигентную беседу хозяина и полубога встрял Ваня Жомов.

– Я не понял. Эта бочка из-под солидола нас клоунами назвала? – возмущенно поинтересовался он. – И что теперь делать, Сеня? Мне как-то не в кайф бабе хрюльник рихтовать.

– Без паники на «Титанике», – брезгливо хмыкнул Рабинович и повернулся к феминистке-рецидивистке. – Леди, прошу вас освободить проезжую часть и убрать в сторону своих оборванцев. Мы люди цивилизованные, но в случае неповиновения будем вынуждены применить физическую силу.

– Ну ты гонишь, чувак. Где таких слов нахватался? – хихикнула в руку предводительница разбойников и вдруг, обернувшись к своему воинству, завизжала: – Разорвите этих уродов на подошвы для сандалий, во имя Ареса!

В ответ на этот призыв толпа диких обезьян, для простоты речи именуемых античными греками, взорвалась истошным ревом. Орали они минуты три, и я уже устал ждать продолжения спектакля, но тут наконец сюжет пошел. Греки бросили копья и щиты, выхватили мечи и разделились на две группы. Одна часть воинства принялась завывать какой-то невообразимо фальшивый мотив, отбивая такт ударами ладоней по бедрам, а вторая группа придурков начала исполнять под эту мелодию русский народный танец сиртаки. Зена солировала. Я оторопел. Мои менты тоже.

– Это что за конкурс художественной самодеятельности? – ошалело поинтересовался неизвестно у кого Жомов. – А драться когда?

– Видимо, после балета, – ответил за всех Рабинович и предложил: – Может быть, с лошадей слезем? Мы же не конная милиция.

Возражений не последовало. Сеня с Иваном отпустили коней и приготовили свои верные дубинки. Гомер с Гераклом, которые, судя по моим наблюдениям, уже приготовились улепетывать со всех ног, с сомнением посмотрели на моих боевых товарищей. Затем переглянулись и, покинув свои насесты на спинах абсолютно равнодушных ко всему копытных меланхоликов, заняли позиции за спинами урезанного наряда милиции. Я несколько секунд раздумывал, чем заняться, и решил оккупировать лучшие места в партере. Зрелище должно было получиться занятным.

Наконец одна часть античного воинства перестала завывать, а другая прекратила дергаться, будто кот в припадке эпилепсии. Развернувшись к нам, они дружно поклонились, видимо, ожидая аплодисментов. Не дождались! Сеня поприветствовал их вращением пальца у виска, а Жомов просто сплюнул на траву и отвернулся, как монашенка, случайно забредшая на сеанс порнофильма. Пришлось мне приободряюще гавкнуть, а то бедные греки уже и не знали, как им поступить дальше.

– Вперед, славные воины Ареса! – тут же заорала Зена, и все ее воинство табуном рванулось в указанном направлении.

Гляди-ка что! Сработало. Может, по возвращении домой мне пойти в шоу-бизнес работать?

Зена дико заверещала и, размахивая руками, будто кособокая ветряная мельница, бросилась вперед, обгоняя свою подтанцовку в бронзовых доспехах. Предводительница разбойников явно выбрала своей мишенью Геракла и принялась описывать полукруг, рассчитывая обойти моих ментов с фланга. Не вышло! Заметив ее маневр, Ваня занял новую позицию, стремясь защитить своего подопечного от бессовестных домогательств отъявленной хулиганки. Зена обиженно скуксила свое лошадиное личико и, отказавшись от первоначального замысла, помчалась прямо на омоновца.

Постольку поскольку женщину бить неприлично, даже если она бежит на тебя со сковородкой или, например, как сейчас, с мечом в руке (это даже псы знают!), то Ваня бить Зену и не стал. Он просто выставил вперед кулак и подождал, пока дамочка сама на него наткнется. Стыковка этих двух объектов произошла с таким же звуком, какой издают две целующиеся лошади. Несколько секунд Зена, скосив глаза, любовалась Ваниным кулаком у себя на переносице, а затем томно вздохнула.

– Ах, какой же мужчина! – протяжно произнесла она. – Ну, настоящий па-алковник! – и без чувств рухнула на траву.

– Старший сержант, – поправил ее Ваня и зарделся. – К тому же женатый!

Жомов тут же торопливо развернулся, выискивая глазами, чью бы еще похвалу заслужить. Мог бы и не волноваться – объектов для отработки действий по разгону демонстраций вокруг было хоть отбавляй! Конечно, мой Сеня трудился на совесть, и на различной дистанции от него валялось уже больше десятка контуженых разбойников, но поработать еще было над кем.

Я часто видел по телевизору, как в древние времена войска, потеряв своих командиров, тут же бросались наутек. Однако с шайкой Зены этого казуса не случилось. То ли отряд не заметил потери бойца, как было у нас в славные времена Гражданской войны, то ли разбойники, напротив, внезапно решили отомстить за свою атаманшу, но поле боя они не покинули. И Жомов, счастливо улыбнувшись, врубился в самую гущу сражения. Наши греки, осмелев, также решили урвать свой кусок пирога, да не успели – до поля боя наконец-то добрался Андрюша Попов.

Измученный необходимостью управлять колесницей, криминалист трезво оценить ситуацию на поляне не смог. Он лишь увидел, что какие-то бронированные бандиты окружают его друзей, явно намереваясь задавить численным преимуществом. Такого беспредела Попов стерпеть не мог, а никто из нас не успел его предупредить. Вот и воспользовался Андрюша единственным оружием (за исключением дубинки, конечно), имеющимся в его арсенале – собственным голосом. Не спрашивая ни у кого разрешения, Попов ни с того ни с сего вдруг завыл, подражая милицейской сирене. Эффект получился впечатляющим. Не хуже настоящего оружия массового поражения.

Первыми, естественно, пострадали лошади, запряженные в колесницу. С перепугу они замерли, как вкопанные, едва не выбросив из колесницы Попова, и тут же дружно оставили на дороге свои автографы. Следом за ними под действие поповской артиллерии попали несколько разбойников. Схватившись за головы, они упали на колени и скрючились, как поклонники Кобзона на концерте Витаса.

Досталось и Жомову. Ванюша, ошалев от неожиданно раздавшегося воя, промахнулся по своей мишени, чего с ним ни разу в жизни не случалось! Да что тут говорить об остальных, если даже у меня, мирно лежавшего на краю поляны, уши заложило, а когда звуковая волна докатилась до противоположной Андрюше опушки леса, то самым браконьерским образом сломала две сосны. В общем, всем пришлось несладко, но Попову и этого показалось мало. Выхватив из кармана любимое жомовское табельное оружие, он заорал:

– Всем стоять. Прекратить сопротивление и немедленно сдаться. В противном случае открываю огонь на поражение! – а затем еще и выстрелил в воздух.

Грохот пистолетного выстрела был последней каплей, которая и утопила остатки храбрости разбойников. Побросав оружие и не подобрав контуженых, воинство Зены рвануло с поляны на такой скорости, что по сравнению с ними болид Шумахера показался бы трехколесным велосипедом. Не успело эхо выстрела затихнуть в лесу, как на опушке уже остались только мы да греки, вкусившие ментовских дубинок. Попов широко улыбнулся и облегченно вздохнул.

– Кажется, я успел вовремя, – радостно подытожил он.

– Кажется, тебе пасть зашить пора, – не согласился с ним Сеня, прочищая пальцами уши.

– Знаешь что, Андрюша, – поддержал его Жомов, растерянно глядя на то место, где еще недавно был абориген, по которому он недавно промазал дубинкой. – Если ты еще раз крикнешь мне под руку, будешь всю оставшуюся жизнь работать в спортзале. Боксерской грушей.

– Свиньи вы неблагодарные, – обиделся Попов и, спрыгнув с колесницы на землю, застыл. – А это что такое?!

Андрюша, вот когда научишься спрашивать, у кого нужно, тогда и будешь получать ответы. А то так всю жизнь экспертом в криминальном отделе и проработаешь! Мои спутники удивленно уставились в сторону гор на столб пыли, с бешеной скоростью двигавшийся в нашем направлении, совершенно не понимая, что он может означать. Ну а я сразу догадался, кто именно прибыл к нам в гости. И не ошибся! Едва пыль начала оседать, как из нее появилась тощая фигура Гермеса.

– Здравствуй, папа! Я услышал грохот грома и сразу примчался, чтобы первым… – бог плутов удивленно посмотрел по сторонам.

– Это опять вы? – недовольно поинтересовался он. – А Зевс где?

– В Караганде! – рявкнул Жомов. – Сейчас и ты там будешь, чмо олимпийское!

– Сначала догони, бычара, – ехидно проверещал Гермес и тут же умчался прочь со скоростью курьерского поезда.

– Вот гад, – Ваня в сердцах так махнул дубинкой, что едва не прибил Гомера. – Поймаю, ноги повыдергиваю!

– Для него это будет трагедией, – вздохнул Рабинович и кивнул головой в сторону брошенного лагеря разбойников, что располагался в самом дальнем углу поляны. – Пошли посмотрим. Кажется, там кто-то шевелится.

Лично меня дважды просить не потребовалось. Сегодня мои напарники свою порцию удовольствия получили, теперь не мешало бы и мне развлечься как-нибудь. Поднявшись с места, я тут же устремился к дальнему краю опушки, чтобы исполнить свою обязанность и произвести разведку на местности. Лагерь разбойников я обследовал мельком, поскольку ничем интересным, если не считать подгоравшую на углях тушу кабанчика, в нем и не пахло.

А вот зато запах от шевелящегося тела показался мне слегка знакомым. Я осторожно подошел поближе и фыркнул от удивления. Тело шевелилось не одно. Вместе с ним извивались руки, ноги и моталась из стороны в сторону голова. И все это принадлежало той самой особе, которая не так давно в кабаке довела до приступа кошачьего бешенства моего Сеню, потребовав от него возместить физический и моральный ущерб жертве плохого жомовского настроения. Вот так встреча! Здравствуй, собачка моя… Впрочем, ответить она мне не могла, поскольку на пасть ей был надет намордник… Тьфу ты! Кляп был во рту.

Вы уже, наверное, заметили, что все кобели питают патологическую ненависть к всяческим путам, цепям, поводкам и намордникам. Некоторые стоически терпят, но ненавидят все. Это у нас врожденное. И именно из-за того, что, в отличие от нас, псов, на котов никто и никогда цепей и намордников не надевает, у нас с их породой и длится многовековая война. Мы просто горло им готовы перегрызть за такие незаслуженные привилегии, а вы, хозяева, этого и не замечаете.

Я тоже не исключение и котов недолюбливаю. А не гоняю их по двору, во-первых, из-за того, что считаю любые контакты с презренной породой кошачьих ниже своего достоинства, а во-вторых, война из-за намордников кажется мне пережитком прошлого. Точно таким же, как сицилийская вендетта. Впрочем, сознаюсь. Иногда и мне хочется увидеть какого-нибудь зажравшегося котяру в полной собачьей экипировке – в наморднике, строгом ошейнике и на коротком поводке! Однако над людьми, если они не преступники, а тем более над человечьими самками подобные извращения считаю недопустимыми. Поэтому и попытался помочь дамочке освободиться. Но, увидев мои зубы, она начала так сильно дергаться и мычать, что я испугался, как бы наша старая знакомая не померла от страха и мне не достался бы труп, вместо благодарности за спасение. Пришлось плюнуть на эту бестолочь и отойти в сторону. Пусть Рабинович с ней разбирается. Ему не привыкать к подобного рода общению.

Сеня себя долго ждать не заставил. Увидев, что я треплю зубами шевелящееся тело, он завопил: «Фу!» и ускорил шаги. Я и без его команды уж от перепуганной девицы отцепился и отошел в сторону, чтобы на безопасном расстоянии посмотреть, как он будет эту фурию развязывать. Я уже примерно догадывался, какими словами она его приласкает за мое вмешательство, но действительность превзошла все ожидания.

– Негодяи! Подлецы! – завопила дамочка, вскакивая на ноги. – Вы же женщину покалечили. Справились пятеро здоровых лбов с горсткой несчастных и голодных оборванцев, а теперь стоите здесь и ухмыляетесь, словно подвиг великий совершили.

Рабинович, ожидавший благодарности и поцелуев от освобожденной жертвы разбойничьих репрессий, наткнувшись на такую встречу, попросту оторопел. Может быть, он и желал бы сейчас больше всего на свете стереть счастливую ухмылку со своего лица, но она прилипла к нему намертво. Перекосило моего Сеню, как от лимонной кислоты. А вот Жомова, пропустившего сцену в тиринфском трактире да к тому же привыкшего получать всяческие нагоняи от жены, смутить было трудно.

– Девушка, вы перестаньте тут на представителей власти орать, – категоричным тоном потребовал он. – А то сейчас свяжем вас обратно и оставим тут валяться.

– Давайте, вяжите! Творите несправедливость дальше, – завопила между тем девушка. – Вы ведь только и можете каждый спор в свою пользу физической силой аргументировать. А вы когда-нибудь задумывались, что случится с миром, если каждый в нем будет жить по собственным законам, не подчиняясь никакой высшей справедливости?

– Эк загнула, – усмехнулся омоновец. – Нам справедливость ни к чему. Ни высшая, ни низшая. У нас есть устав, есть закон. И как по нему полагается, так мы и поступаем.

– Вань, оставь ее, – Андрюша дернул Жомова за рукав. – Пусть бормочет, что хочет, а мы дальше своей дорогой пойдем.

– Конечно, сейчас вы пойдете, потому что, кроме меня, вас тут устыдить некому и призвать к ответу по справедливости вас никто не может, – возмутилась девица. – Но придет время, и я добьюсь, чтобы каждый ответил за подлые и бесчестные дела. И вы в том числе! – разгневанная фурия повернулась к нашим грекам. – А ты, Геракл, что делаешь в обществе этих подлецов, садистов и насильников? Стыдись, ибо позоришь ты имя отца своего.

После этой фразы девица круто развернулась и пошла прочь от лагеря, в ту сторону, куда убежали остатки разгромленной банды басмачей Зены. Несколько секунд в безмолвной тишине мы все смотрели ей вслед, совершенно не понимая, какая муха постоянно кусает эту девушку за разные интимные места, а затем Рабинович спросил:

– Геракл, а ты разве ее знаешь?

– Угу, – буркнул тот. – Это Немертея, дочь Нерея. Ее предков, титанов, мой папанька в тюрьму посадил, а она думает, что ему просто сфабрикованные факты подсунули. Вот с тех пор, вместо того чтобы в океане плавать да петь, ходит по свету, собирает всякие доказательства для помилования, а между делом все время лезет туда, куда не просят. Теперь папаньке на меня стуканет.

– Так он же пропал, – удивился Попов.

– Ничего. Она его все равно отыщет, – обреченно махнул рукой полубог.

– Тогда, может быть, нам с ней пойти? – почти без надежды в голосе предложил Андрюша.

– Не надо! Сами не маленькие, – рявкнул на него Жомов. – Нам это дело поручили, мы его и выполним. Причем без помощи всяких мымр нечесаных.

– Ну, не такая уж она и мымра, – начал было защищать Немертею Рабинович и, поймав на себе удивленно-ироничный взгляд друзей, смутился. – По крайней мере, прическа у нее вполне нормальная.

Услышав это, Попов с Жомовым разразились просто диким хохотом. Я тоже поначалу фыркнул, но затем вдруг осознал, что смеются они над моим хозяином, а тот, пожалуй, впервые на моем веку не находит, что ответить. Пришлось мне за Рабиновича заступаться. Рявкнул я на двух гогочущих идиотов, но они и бровью не повели. Пришлось Попова слегка цапнуть за ляжку. Он ойкнул, обиделся, но ржать перестал. А следом выдохся и Ванюша. Несколько секунд над поляной вновь висела гробовая тишина, но длилось это удовольствие недолго…

– Молодой человек, а вы не подскажете, это дом номер семь? – раздался позади Жомова вкрадчивый голосок. Это Зена подкралась к нему со спины и положила свою кувалдоподобную ручку Ване на плечо.

– Нет! – истерично рявкнул Жомов, подпрыгивая на месте. – И вообще, шла бы ты отсюда подальше, пока я тебя в участок не отвел.

– Ой-ой-ой! Напугал, начальник, – тоном бывалой уголовницы произнесла мужеподобная девица. – Давай, веди. А то я, наверно, что-нибудь в твоем участке не видела. – Зена развернулась и вихляющей походкой пошла прочь от лагеря, распевая во все горло местный блатной хит: «А на черной скамье, на скамье подсудимых…»

Атаманша разбойников вернулась на поле битвы и принялась приводить в чувство своих контуженных ментами подчиненных. Выглядели эти остатки разгромленного войска крайне убого, и мои спутники перестали обращать на них внимание, принявшись инспектировать брошенный лагерь. Мой Сеня, естественно, искал среди трофеев что-нибудь, что могло заменить ему утрату алмазов, Попов бросился к костру спасать кабанчика, а Ваня просто шатался по лагерю, проверяя на прочность все, что попадалось под руки. В итоге переломано было все, за исключением небольшой бронзовой статуэтки, которую Ваня просто расплющил о ближайший валун. Я больше наблюдал за друзьями, чем за остатками разбойничьей армии, но, когда бандиты под предводительством Зены принялись собирать оружие, разбросанное на поле боя, я предостерегающе зарычал. Сеня обернулся в сторону разбойников и рявкнул:

– А ну, хватит тут шастать! Марш все отсюда, чтобы я вас не видел и в кошмарных снах.

– А чего вы кричите-то? – раздался в ответ откуда-то из толпы плаксивый голос. – Вещи наши отдайте.

– Иди да забери, – добродушно усмехнулся Жомов, не обнаруживший среди пожитков разбойников абсолютно ничего интересного для себя.

Некоторое время в армии Зены было заметно нервное шевеление. Кого-то пихали локтями, кто-то толкался сам, а некоторые даже пинка получить успели и, пулей вылетев из строя, бочком стали приближаться к некогда своему лагерю, отбитому нами у них с боем. Мы сидели неподвижно, с одинаково кривыми улыбками наблюдая за приближением разбойников. Подойдя ближе, бандиты горестно вздохнули, глядя на огромную кучу хлама – все, что осталось от их имущества.

– Эх вы, варвары. А еще менты называетесь, – плаксиво пробормотал один из них.

– Ты мне языком потрепи еще. Сейчас я тебе его мигом на шее завяжу, а потом за этот же самый твой болтливый язык на дерево подвешу, – оскалился Жомов. – А ну-ка цыц все отсюда, пока у ваших чайников донышки не повышибало.

Ваня начал подниматься с места, угрожающе отстегивая от пояса дубинку. Два делегата по сбору утиля сначала попятились от него, а затем резко развернулись и помчались под крылышко своей атаманши. Та испепеляюще посмотрела в нашу сторону и, что-то пробормотав себе под нос, собрала остатки собственного воинства в строй и парадным шагом вывела их через служебную дверь… То есть я хотел сказать, по едва заметной в лесу тропинке.

Только после этого мои спутники вспомнили о брошенных без присмотра лошадях. Ну и, естественно, заставили меня за ними гоняться, поскольку после поповской пародии на вой сирены бедные клячи разбежались кто куда. Хоть я и не хотел бегать за кобылами, но делать это все же пришлось, потому что после издевательств Андрюши с Ваней над моим хозяином я просто не мог своим неподчинением нанести ему еще одну душевную травму. Во всей этой кутерьме радовало только одно – поповские клячи как застыли посреди поляны, так никуда и не двигались. По крайней мере, хоть с телегой мне возиться не придется.

Пока я загонял лошадей, а мои спутники их ловили, Андрюша, ехидно ухмыляясь и издеваясь над нашими мучениями, не спеша, вразвалочку шел к своей повозке. Краем глаза я видел, как он пытается повести за собой коней, взяв их под уздцы, но меланхоличные, послушные лошади вдруг превратились в упрямых ослов, и не только не желали сдвигаться с места, но и вовсе не замечали присутствия конененавистника Попова. Как Андрей ни старался, сдвинуть свою колесницу хотя бы на миллиметр он не мог. Наконец терпение криминалиста лопнуло.

– Сеня, сделай же что-нибудь, – заорал он. – Эти твари проклятые меня не слушаются!

– А ты поцелуй их в лобик, – съехидничал Рабинович. – Может быть, после твоих слюнявых губ они к тебе любовью воспылают и шелковыми сделаются.

– Да пошел ты… в «аквариум» дежурным, – обиделся Андрей. – У меня проблема, а этот гад еще прикалывается.

– Ладно, не грусти. Сейчас помогу, – и Сеня с ироничной улыбкой направился к колеснице.

Однако как он ни старался, лошадей сдвинуть с места тоже не смог. Более того, они вообще ни на что не реагировали. Просто стояли не шевелясь посреди поляны и тупо смотрели перед собой. Рабинович их и гладил, и шлепал, и за хвосты дергал, но все оказалось бесполезным. Не помог сдвинуть лошадей с места ни экстренно созванный консилиум из всех членов нашей экспедиции, ни даже мои истеричные прыжки и завывания у коней под брюхом. Лошади просто окаменели. А когда все способы воздействия на них были испробованы, на поляне наступила гробовая тишина. Вдруг Рабинович встрепенулся и посмотрел на Попова дикими глазами.

– Эх, твою мать, Андрюха! – истерично заорал он. – Что же мы творим-то такое? Кони в коме, того и гляди сдохнут, а мы тут ерундой страдаем. Марш быстро к телефону, реанимацию вызывай!..

Перепуганный криминалист подскочил на месте. Глаза его расширились так, что можно было легко через них остатки мозгов в его голове увидеть. Попов подскочил на месте, крутанулся вокруг собственной оси, пытаясь высмотреть ближайший телефон, и вдруг замер. Дошло наконец, что мой хозяин за прикол отыгрался?!

– Ах ты, гад! Приколол, значит? – выдохнул Андрюша под дикий хохот Сени и Ивана и вдруг истошно заорал, вызвав лавину в ближайших горах: – Убью за такие шутки, ментяра поганый!

И не успел он закончить фразу, как лошади встрепенулись, заржали и понесли. Ох, не знаю, чем бы закончилось наше путешествие, окажись перед взбесившимися конями не Ваня Жомов, а кто-нибудь другой. Ну а наш бравый омоновец народ не подвел. Увидев несущихся на себя коней, Ваня подавился смехом, а затем просто задрал вверх единственную в колеснице оглоблю, едва не заставив коней подавиться удилами. После этой ласки лошадки мгновенно успокоились. Ну все! Теперь можно ехать дальше…

Глава 6

Несмотря на то что приближался вечер, ночевать в бывшем лагере разбойников никто не хотел. Во-первых, слишком уж вокруг намусорено было. А во-вторых, даже Арес, которому поклонялись грабители, вряд ли знал, что у них на уме. Вдруг они снова где-нибудь соберутся, осмелеют на ночь глядя и, решив, что одной порции тумаков им маловато, надумают вернуться. Придется тогда перед сном часовых выставлять, а людей, которых на пост поставить можно, – раз, два да обчелся. Если уж быть совсем точным, то это Жомов да Рабинович.

На Попова из-за его лености и сонливости надежды было мало. У Геракла хромала физическая и боевая подготовка, Гомер со своим поэтическим мировоззрением и вовсе в счет не шел. Мало ли чего? Замечтается ночью, глядя на звезды и сочиняя какую-нибудь «Илиаду», и прощай, свобода! Даже, может быть, и с головой придется раздружиться, благодаря мечу какого-нибудь особо кровожадного разбойника. А такая перспектива никого не прельщала.

Конечно, можно оставить в качестве часового Мурзика. Все-таки чутье у него получше человеческого. Однако Рабинович быстро спустил с небес на землю размечтавшихся о сторожевом псе путешественников, заявив, что его кобель, конечно, умница, но лесной житель и его провести вокруг пальца сможет. На что пес сразу обиделся и повернулся к хозяину хвостом. Дескать, сторожи тогда сам, умник. Вот только Сеня ни один, ни даже вдвоем с Жомовым дежурить всю ночь не собирался. Поэтому все посовещались, и Рабинович решил искать на ближайшем горном склоне какую-нибудь пещеру, пробраться в которую незаметно будет крайне тяжело.

Такое серьезное дело откладывать в долгий ящик было невозможно, и, быстро собрав недоеденный ужин, путешественники двинулись в путь. Естественно, возвращаться назад никто не собирался. Поэтому вся кавалькада невольно устремилась вслед за сбежавшей с поляны разгневанной Немертеей. Сеня тешил себя надеждой догнать по дороге красивую поборницу справедливости и объяснить девушке ее ошибку относительно произошедшего на поляне сражения с разбойниками. Именно поэтому он гнал вперед всю кавалькаду, не останавливаясь даже для того, чтобы осмотреть горы, до тех пор, пока не начало смеркаться. Тут Рабинович вынужден был признать, что Немертея как сквозь землю провалилась, разбив все его надежды на мелкие осколочки.

– Видно, не судьба, видно, не судьба, – ерничая, писклявым голосом пропел Попов, прекрасно понимавший, куда Сеня гонит лошадей. За что тут же едва не схлопотал по затылку. Рабинович буркнул себе под нос какое-то непотребство и спешился, требуя от друзей немедленно начинать поиски подходящей пещеры.

Удобное место нашлось довольно быстро. Прямо над границей редеющего леса пологий склон горы превращался в широкий скальный уступ, в глубине которого глазастый Гомер разглядел широкий вход в пещеру. Оставив Попова с Гераклом сторожить лошадей, трое остальных путешественников, естественно, в сопровождении Мурзика, поднялись на уступ по широкой скальной трещине в виде лестницы и остановились, чтобы перевести дух. В сгущающихся сумерках дорога внизу была почти не различима, хотя силуэты коней хоть с трудом, но еще угадывались.

– Ладно, хватит прохлаждаться, – буркнул Рабинович, поднимаясь с валуна. – Скоро стемнеет, а нам еще наверх пожитки тащить, да и дров для костра надо заготовить. Пойдемте посмотрим, что тут нам за жилище природа приготовила.

В пещере было темно, словно в бездонном сундуке у тети Сони, где малолетний Сеня когда-то давно пытался навести ревизию с целью экспроприации ценных вещей. Найти ничего он там так и не успел, поскольку провалился внутрь и был прихлопнут крышкой. Зато тетя Соня нашла Рабиновича и вволю предалась воспитанию племянника, поочередно таская его за уши, лишая супа и читая нотации на идише. Особенно извращенным был последний вид экзекуции, и, вспомнив о нем, Сеня невольно покрылся липким потом. Отвлек его от тягостных воспоминаний Мурзик. Пес фыркнул, сдержанно зарычал и попятился из пещеры.

– Чем тут так воняет? – скривился Жомов. – У нас в детдомовской кухне приятней пахло, чем в этой дыре. И вы думаете, я тут ночевать останусь?

– Я рядом, на уступе, еще одну пещеру заметил, – проговорил в ответ Гомер. – Она поменьше этой. Может быть, там поуютнее будет?

– Пошли посмотрим, – скомандовал Рабинович.

Соседняя пещера действительно оказалась не такой большой, как первая. А точнее сказать, была совсем мизерной, поскольку даже в сгущавшихся сумерках можно было рассмотреть ее заднюю стену. Впрочем, если не рассчитывать на установку двуспальных кроватей, то пятеро человек могли в ней довольно сносно разместиться. К тому же в отличие от первой дыры в скале, здесь абсолютно ничем не воняло.

– Решено. Забираемся сюда, – вынес приговор Сеня. – Ваня, займитесь с Гомером дровами, а мы спрячем где-нибудь лошадей и поднимем наверх вещи.

Был бы на месте Жомова Андрюша Попов, он бы непременно начал брюзжать, выискивая себе занятие полегче. Но Ваня – парень детдомовский. Работы в жизни, до того как попал в милицию, он перепробовал много всякой-разной и не привык отлынивать. Молча кивнув, омоновец слегка подтолкнул вперед зазевавшегося греческого поэта и отправился вниз по склону в поисках сухого валежника. Рабинович поспешил следом, торопясь побыстрее разгрузить колесницу и спрятать где-нибудь в кустах лошадей, поскольку затащить этих кляч на горную кручу, да еще в темноте, совершенно не представлялось возможным.

Попов, естественно, начал ворчать по поводу того, что нормальные люди уже спят давно в теплыхпостелях и лишь он мотается бог знает где, да еще и вынужден по горам лазить с баулом на плече, будто горный вьючный козел. Сеня терпел его стоны ровно до тех пор, пока Андрюша не начал утробно-заунывным голосом акцентировать внимание пролетавших мимо сов и летучих мышей, указывая, кто именно вынуждает его вести столь тяжелый образ жизни.

– Попов, ты не горный козел, – оборвал стенания друга Рабинович. Андрюша настороженно застыл с мешком в руках. – Запомни раз и навсегда, что ты эксперт-криминалист нашего родного отдела внутренних дел, временно откомандированный на спасение вселенной. А это значит… – Попов разомлел, а Сеня вдруг рявкнул: – А это значит, что ты хуже горного козла! Ты хуже даже простого деревенского козла, и будешь сейчас совсем плох, если не заткнешь свою пасть и не займешься делом!

– Сам ты психованый, – выдохнул Андрей и, взвалив себе на спину сразу два мешка, потащил их в гору. – Тебя в гаишники переводить нужно.

Для нормального мента такое предложение, конечно, было неприкрытым оскорблением, но Сеня благоразумно решил сделать вид, что ничего не слышал. Он посчитал, что пока Попов хоть что-то делает, его лучше не тревожить, поскольку в противном случае ворчливый криминалист мог бы просто объявить сидячую забастовку. Плюнув вслед довольно ухмыляющемуся Попову, Рабинович приказал Гераклу спрятать где-нибудь лошадей и покормить их, а сам, подхватив с земли мешок с припасами, пошел наверх, к пещере.

Примерно через полчаса, когда над горами окончательно стемнело, перед входом в пещеру полыхал маленький, но жаркий костерок, на котором Попов разогревал жаркое. Мешки с припасами и вином были свалены в углу пещерки, а на ее полу практичный Жомов соорудил настил из веток, на котором путешественникам и предстояло провести ночь. Около огня собрались почти все члены героической экспедиции к вершинам Олимпа. Не хватало только Мурзика, да и Геракл еще не вернулся. Гомер сидел в сторонке, опасливо косясь на костерок.

– Слушайте, а вам не кажется, что этот огонь покажет разбойникам, где мы находимся, – кивнув в сторону леса, проговорил он.

– Это было бы хорошо, – хрустнув костяшками пальцев, счастливо оскалился Жомов. – Пусть придут. А то я сегодня что-то слабовато размялся.

– О, удивись же, Эллада, доблести Вани-героя, – восхищенно пробормотал себе под нос поэт. – В битву всегда он стремится, сон позабыв и усталость. Пусть же завидуют боги! Силой он равен титану…

– Слушай ты, урод, – обидевшись, перебил его Жомов. – Если ты еще раз меня с этим водонагревательным прибором сравнишь, я тебе ухо откушу!

– Лучше глаз выдави, – меланхолично посоветовал Рабинович.

Попов хмыкнул, а Гомер, опасливо посмотрев на российских милиционеров, отодвинулся от них подальше. За свою недолгую практику общения с ними античный поэт уже успел понять, что с ментами лучше не связываться, и благоразумно предпочел заткнуться. А Жомов, тут же забыв о его существовании, посмотрел по сторонам.

– И где мой курсант? – удивленно спросил он пустоту, а затем рявкнул во всю сержантскую глотку: – Геракл, строиться на вечернюю поверку!

Попов прыснул в кулак, представив, как простодушно доверившийся истязателю греческий полубог начинает рассчитываться на первый-второй. Сеня, кивнув головой в сторону омоновца, покрутил пальцем у виска, но Иван ничего этого не заметил. Он подождал пару секунд, напряженно вглядываясь в темноту. А когда собрался воззвать к чувству дисциплины своего подопечного еще раз, пригрозив тремя нарядами вне очереди, запыхавшийся Геракл взобрался на скалу и вытянулся перед своим сэнсэем в струнку. Жомов самодовольно улыбнулся и приготовился отчитать подопечного за излишнюю медлительность, но в этот момент где-то внизу, у леса, зашелся истошным лаем Мурзик. Рабинович вскочил, отстегивая от пояса дубинку.

– Что за ерунда? – удивленно поинтересовался он.

– Сейчас проверим, – процедил сквозь зубы Жомов и также приготовил свое орудие труда. То бишь кулаки и «демократизатор».

Иван с Сеней в сопровождении Геракла, обнажившего меч, сделали пару шагов к спуску с уступа, но дальше пройти не смогли – Мурзик вылетел им навстречу. Пес, увидев вооружившихся друзей, радостно гавкнул, а затем развернулся к спуску вниз и угрожающе зарычал. Жомов с Рабиновичем приняли боевые стойки, приготовившись отразить нападение неизвестного бандформирования, но вместо кучки разъяренных греческих моджахедов над краем уступа показалась сначала голова, а затем плечи совершенно невообразимого гиганта. Моргнув единственным глазом, почему-то размещенным прямо во лбу, уродец широко раскрыл пасть, из которой на друзей пахнуло ароматом общественного туалета.

– Вот, блин, что тут такое! – радостно провозвестил гигант. – У меня, е-мое, оказывается, гости. А я иду, вижу огонь и думаю, блин, опять плиту выключить забыл!

После этих слов гигант полностью вылез на уступ. Росту он оказался действительно не маленького, примерно два тридцать, но был отнюдь не так велик, как сначала показалось друзьям. Видимо, природа, делая проект этого странного создания, не учла острый дефицит сырья. Голова и торс уродца были огромны, соответствуя примерно пятиметровому великану, а вот все, что располагалось ниже, явно страдало дистрофией. В итоге у природы получился эдакий древнегреческий мутировавший рахит. Вдобавок ко всему, уродец оказался лыс, как колено. Жомов удивленно посмотрел на него.

– Из какого зоопарка эта облученная горилла сбежала? – поинтересовался он у Сени.

– Явно не из нашего, – фыркнул Рабинович и повернулся к Гераклу: – Это что за чучело такое?

– Циклоп, – обреченно вздохнул полубог. – Отойдите в сторонку. Я с ним сам разберусь.

– Может, тебе помочь? – Жомов недоверчиво посмотрел на мускулы своего подопечного.

– Не положено, – отрезал Геракл. – В мои обязанности входит борьба со всякими чудовищами, и я должен это делать один.

– Нет, мента из него не выйдет, – повернувшись к Сене, тяжело вздохнул омоновец.

А Геракл, больше не обращая внимания на своих спутников, засунул меч в ножны и принял стойку боевого самбо, паре приемов из которого успел обучить полубога Ваня. Сам сэнсэй вместе с Рабиновичем отошел чуть в сторонку, чтобы не мешать Гераклу совершать подвиг. Циклоп удивленно следил за ними.

– Мужики, вы совсем озверели, что ли? Меня домой не пускаете, – возмущенно проговорил он. – Это моя квартира, и я в ней живу. Если хотите, могу паспорт с пропиской показать…

В ответ на эти слова Жомов с Рабиновичем почти одновременно скептически кивнули головами, а Геракл начал прыгать перед уродцем, словно бешеная лягушка, размахивая и руками и ногами одновременно. Пару раз он почти достал циклопа ударом по подбородку, но уродец каждый раз уклонялся, чуть отступая назад. Полубог осознал тщетность своих усилий и, тяжело дыша, остановился.

– Нет, без меча ничего не получится, – горестно вздохнул он, обнажил оружие и меланхолично пригрозил циклопу: – Я сейчас отправлю тебя в преисподню, титанов выродок.

– Да-а, – покачал головой Жомов. – Ругаться его тоже придется научить.

– А вот этого не надо, – вкрадчиво посоветовал Рабинович.

Геракл тем временем, схватив меч обеими руками, принялся махать им перед носом у циклопа. Удивленный монстр уворачивался как мог, причем совершенно не пытаясь хоть как-то ответить на удары. Будь, конечно, на месте нескладного полубога Жомов или даже Попов, лежать бы уже циклопу у подножия горы с подбитым глазом или, в крайнем случае, разрубленным пополам, но юному герою, конечно, было далеко до профессионализма российских милиционеров, и уродливый владелец смежной пещеры продолжал бегать по уступу, оставаясь совершенно невредимым.

– Мужики, уберите от меня этого психопата! Он же, е-мое, своей иголкой глаз мне выколоть может, – обращаясь к ментам, завопил циклоп. Жомов с Рабиновичем одновременно и молча отрицательно покачали головами.

– Ах, так, блин?! – обиделся уродец и посмотрел на Геракла. – Ты сам напросился…

Циклоп перестал бегать кругами. Он остановился посреди уступа и, подождав, пока Геракл нанесет очередной удар, легко ушел в сторону и, не прекращая движения, стукнул героя своим огромным кулачищем прямо по лбу. Геракл выронил меч и свалился на камни как подкошенный. На секунду вокруг воцарилась гробовая тишина.

– Ни фига себе! Охренел мутант, – возмутился Жомов и тут же сорвался с места.

В два шага Ваня преодолел расстояние, отделявшее его от циклопа и, словно торпеда, протаранил его плечом в грудь. Циклоп, явно незнакомый ни с методами работы ОМОНа, ни с банальной уличной дракой «а-ля детдом – городские», явно не был готов к такому нападению. Беспомощно взмахнув руками (видимо, собираясь взлететь), он обрушился на щебенку, рядом с поверженным полубогом. Жомов оказался сверху и, не соблюдая правил хорошего тона, принялся колотить поверженного врага своей верной дубинкой. Причем особо не выбирал, по каким местам циклопа следует бить. Увлекшись этим занятием, Ваня настолько разошелся, что Рабиновичу с Поповым стоило больших трудов оттащить его от циклопа.

– Фашисты, – пробормотал уродец, поднимаясь с земли и вытирая рукавом разбитый нос. – Я на вас жалобу министру напишу.

– Тебе что, добавить? – удивился Сеня. Теперь уже Жомов вцепился в него.

– Ладно, уговорили, – шмыгнул носом циклоп. – Я сам с лестницы упал, а вы мне просто первую помощь оказали.

– Вот так-то лучше, – кивнул головой Рабинович и, наклонившись над Гераклом, пошлепал его по щекам. – Эй, вояка, хватит спать. Зима пришла. Замерзнешь.

Несколько секунд полубог не проявлял никаких признаков жизни, а затем резко сел и с удивлением посмотрел на склонившиеся над ним лица. В первые мгновения во взгляде Геракла не было заметно и проблеска разума, но когда герой встретился глазами с Жомовым, то тут же вскочил на ноги.

– Моя школа, – гордо сообщил присутствующим омоновец, а полубог, вместо того чтобы встать по стойке «смирно» и доложить о провале задания, бросился Ване на шею.

– Папочка вернулся! – радостно завопил он. – А ты мне в подарок хвост от наяды принес?

Жомов оторопел, совершенно не понимая, что происходит. Циклоп удивленно-заинтересованно посмотрел на них, а Попов противно захихикал.

– Это что же получается? – дернув за рукав Рабиновича, спросил он. – Выходит, мы Зевса нашли?

Может быть, в другой ситуации Сеня и поддержал бы хохму друга, но в этот раз Рабиновичу было не до шуток. Он даже не услышал слов Андрюши, оторопело глядя, как Жомов пытается оторвать от себя полубога, со смачными звуками целующего его в обе щеки. Видя, что одному омоновцу с ситуацией не справиться, Рабинович пришел на помощь и оттащил Геракла от друга. Полубог, не стерпев столь наглого вмешательства посторонних в проявление своей «сыновней» любви, истерично завизжал, а затем плюхнулся на пятую точку и принялся реветь, размазывая кулаками слезы по глазам. Жомов повернулся к циклопу.

– Ты что мне с курсантом сделал, сволочь?! – грозно поинтересовался он.

– Тихо, тихо! – выставил вперед руки циклоп. – Сейчас все исправим. Я доктор. Телемом зовут, может, слышали? – и, осторожно обогнув разъяренного омоновца, устремился к Гераклу. – Не волнуйтесь. Наверное, у него просто шок и небольшое сотрясение мозга. Честное слово, я не хотел. С этими полубогами всегда морока. Никогда не знаешь, чего в нем в данный момент больше, божественного или человеческого. Вот я и не рассчитал удар, – и, остановившись перед сыном Зевса, Телем испуганно обернулся к ментам. – Только не волнуйтесь. Сейчас я его вылечу.

Поначалу успокоить плачущего Геракла никак не удавалось. Никто из ментов опыта общения с детьми не имел и что делать с двухметровым дылдой, распустившим нюни, совершенно не представлял, а на огромную голову Телема, моргавшую одним-единственным удивленно-наивным глазом во лбу, полубог реагировал только усилением рева. Наконец Жомов не выдержал и рявкнул на Геракла, впавшего в детство. Сын Зевса мгновенно замолчал и, шмыгнув носом, обиженно поджал губы. Менты облегченно вздохнули, а циклоп принялся за обследование пациента.

Приподняв пальцами веки Геракла, Телем посмотрел ему в глаза, потрогал лоб, заставил разинуть рот и даже зачем-то залез пальцами в уши. Полубог, сидя на камне, хихикал и извивался, но, несмотря на все усилия новоявленного лекаря, никаких признаков возвращения в нормальное состояние не проявлял. Телем распрямился и поскреб рукой свой огромный затылок. Затем, пробормотав что-то себе под нос, бросился в ту самую вонючую пещеру, от которой отказались путешественники при выборе своего временного жилья.

Вернувшись назад, циклоп притащил с собой в закрытой рогожей корзине целый арсенал всевозможных средств. Попов попытался рассмотреть, чем именно собрался воспользоваться Телем для исцеления полубога, но циклоп, недовольно проворчав нелицеприятную фразу о извечном людском любопытстве, заслонил корзину спиной. Достав из своей античной аптечки хрустальный шар на серебряной цепочке, циклоп быстро прикрыл корзину рогожей и принялся размахивать амулетом перед носом у Геракла.

– Ты засыпаешь… Твои веки тяжелеют и слипаются… Глаза закрываются, и ты чувствуешь, что проваливаешься в сон, – замогильным голосом начал он убеждать полубога, но здоровенный детина, вместо того чтобы послушаться первобытного гипнотизера, начал идиотски хихикать и принялся неловко ловить шарик руками.

– Да успокойся ты, наконец! – не выдержав такого непослушания, рявкнул на него Телем и тут же обернулся к Жомову. – Извините. С детьми так трудно ладить…

Ваня, который еще не успел привыкнуть к роли отца, не нашелся, что ответить, и лишь прокашлялся. Андрюша тут же захихикал еще более идиотски, чем недавно Геракл, за что тут же получил подзатыльник от Жомова. А Телем, которому так и не удалось загипнотизировать пациента, снова начал ковыряться в корзине.

Сначала он испробовал на Геракле какую-то вонючую мазь. Затем заставил его пить не менее ароматную жидкость из глиняного сосуда и, не добившись никакого результата, кроме плевка от пациента, не удовлетворенного вкусом лекарств, принялся массировать Гераклу голову. Трое ментов настороженно наблюдали за манипуляциями Телема, и лишь Гомер, закатив глаза, не обращал на происходящее никакого внимания, что-то исступленно бормоча себе под нос.

В итоге, циклоп опробовал на пациенте все. Применял и иглоукалывание, и шоковую терапию, и народной медициной не побрезговал. Даже заговоры читал, яростно размахивая над макушкой Геракла своими непомерно огромными ручищами, но сын Зевса оказался невосприимчив к лечению. Телем снова опробовал на пациенте мази и отвары, и на секунду, когда Геракл заявил: «Когда вы закончите, козлы? Я спать хочу», всем показалось, что определенный прогресс есть. Однако уже в следующее мгновение сын Зевса начал пускать пузыри изо рта и, протянув к Жомову руки, потребовал: «Агу!»

– Ты, телец хренов, или как там тебя, – зашипел на него Жомов. – А ну сделай, как было, или я сейчас твоей тупой башкой в баскетбол играть стану!

Андрюша тут же отреагировал на эту фразу ехидным смешком, представив себе, какой должна быть корзина для мяча из головы Телема, но Ваня показал ему кулак, и Попов решил, что лучше будет, если он тотчас же закроет рот. Подавившись смехом, Андрюша решил на эти экзекуции не смотреть, и вернулся к костру. Подойдя к Гомеру, он погладил его по голове.

– Молись, молись, дитя мое, – нравоучительным тоном произнес криминалист. – Только божественными молитвами и яростной верой мы сможем убедить богов вернуть память нашему новому другу, – и, сплюнув в костер, уселся спиной ко всем, глядя на звезды.

Удивленный Жомов проводил его оторопелым взглядом и, покачав головой, переключил внимание на Телема. Тот еще несколько минут поколдовал над Гераклом, а затем вынужден был признать свое поражение. Широко разведя руки в сторону, циклоп удрученно вздохнул.

– Я сделал все, что мог, но моих знаний явно оказалось недостаточно, – шмыгнув носом, проговорил он. – У пациента наблюдается ретроградная амнезия при наличии полного и глубинного погружения в детство. Крайне любопытный случай, излечить который под силу, пожалуй, только Асклепию. Боюсь, я ничем не смогу вам помочь.

– А ты не охренел? – взвился тут же Жомов. – Значит, поуродовать человека мы можем, а отремонтировать у нас не получается? Да я тебя за такие дела… – Ваня на секунду задумался, – …с горы скину!

– Боюсь, и это не поможет, – горестно вздохнул Телем, а затем сменил тон. – Мужики, блин, ну, е-мое, на фиг, в натуре! Не нарочно я. Попробуйте в Дельфы, к оракулу сходить. Может быть, он, блин, что-нибудь подскажет. А я вам, е-мое, продуктов на дорогу дам. Того-сего, там…

– Не-е, братан. Продуктами ты не отделаешься, – радостно улыбнулся Рабинович и, высоко подняв руку, хлопнул циклопа по плечу. – Уголовного кодекса, как я понимаю, тут нет, так что пошли в сторонку. Обсудим, чем ты нам нанесение тяжких телесных повреждений компенсировать будешь.

Развернув Телема, Сеня повел его на дальний край уступа. Посмотрев им вслед, Жомов сплюнул и махнул рукой. Дескать, хрен с тобой, Рабинович, разбирайся сам, но и парня сам лечить будешь. Посмотрев на счастливо улыбающегося Геракла, Ваня горестно вздохнул и, взяв его за руку, повел к костру. Полубог, подпрыгивая, пошел рядом, влюбленными глазками глядя в лицо мрачного, как грозовая туча, омоновца.

– Папочка, а мы сегодня с тобой будем играть в «Оторви ноги титану»? – предвкушая удовольствие, поинтересовался он у Вани.

– Не называй меня папочкой! – истерично зарычал в ответ омоновец.

– А как мне тебя называть? – удивленно-испуганно поинтересовался Геракл.

– Зови его «дяденька милиционер», – ехидно посоветовал сыну Зевса Попов, чем тут же вызвал новую бурю негодования со стороны Ивана.

Что такое «милиционер», Геракл не знал и, несмотря на истошные вопли разъяренного Жомова, тут же потребовал объяснений. Андрюша попытался рассказать, что «милиционер, если говорить о твоем папочке, это такой же бандит, только в погонах», но Жомов тут же едва не разорвал на куски не в меру болтливого криминалиста, и Андрюша капитулировал, заткнув себе рот огромным куском жаркого. Жомов, не зная, что еще можно сделать с впавшим в детство Гераклом, отправил его спать, а сам сел у костра и насупился. Пару минут он сидел молча, а затем резко встал.

– Не знаю, как вы, но я сегодня напьюсь, – грозно пообещал он и, круто развернувшись, скрылся в пещере.

– Придется составить ему компанию, – обреченно вздохнул Андрюша. – А то сопьется ведь. В одну харю!

К тому времени, когда Сеня закончил на скальном уступе первый раунд переговоров с Телемом, а потом успешно завершил второй, уже внутри пещеры циклопа, и вернулся назад с увесистым мешочком в руках, Ваня и Андрюша, за компанию с Гомером, успели изрядно опустошить бурдюк с вином и сидели у костра заметно повеселевшие. Рабинович покачал головой и неспешно подошел к ним.

– И что мы празднуем? – сердито поинтересовался он, останавливаясь у костерка.

– Сеня, ты где-нибудь тут видишь шашлыки, баб? – спросил в ответ Жомов и, не дождавшись ответа, закончил свою мысль: – Значит, у нас не праздник, а траур.

– Логично, – согласился с ним Рабинович. – Сказал бы я вам, кто вы, но вы и сами это знаете.

Махнув рукой на нарушение сухого закона, единогласно принятого на время путешествия до Олимпа, Сеня сел у костра и потребовал себе посуду с соответствующим ситуации содержимым. Выпив первую рюмку, если это можно назвать именно рюмкой, а не ведром, Рабинович попытался обсудить с друзьями дальнейший план действий, но Жомов с Поповым дружно наорали на него. Под давлением большинства Сене пришлось уступить, и он, еще раз махнув на все рукой, принялся перевыполнять нормы по расслаблению. В итоге до сделанных Жомовым постелей из веток, кроме Мурзика, не дополз никто!

Изъятое из кладовых Авгия вино оказалось на удивление хорошего качества, и наутро с похмелья никто не страдал. Жомов, конечно, попытался изобразить жуткую головную боль и добраться до бурдюков, но Сеня встал стеной и не дал совершиться непотребству. В итоге Ваня, горестно вздохнув, принялся таскать вниз, к лошадям, мешки с провизией. Геракл, которому утром не полегчало, вприпрыжку бежал рядом, ухудшая и без того не радужное настроение Ивана и требуя поиграть то в «разруби гидру», то в «сожги феникса». Закончилось это тем, что Жомов его самым естественным образом отшлепал и поставил в угол. К ближайшему дереву.

Пока запрягали лошадей и загружали колесницу, Геракл так и стоял на месте, заложив руки за спину и обиженно надув губы. Жомов косился на него, раздумывая, не наградить ли своего нового сына хорошим подзатыльником в сержантском стиле, но, помня, как Геракл после процедур Телема начинал «агукать», отказывался от своих намерений. Не хватало еще того, чтобы этот здоровый детина начал мочиться в штаны, а бравому омоновцу пришлось бы менять ему подгузники. Которых еще, судя по всему, и не придумали!

Наконец, когда все было готово к отъезду, случилась еще одна беда. Геракл, вчера лихо скакавший на коне, вдруг заявил, что он маленький и садиться на лошадь ему мама не велела. Дескать, упадет и носик свой длинный греческий расквасит! Никакие уговоры и угрозы не помогли. Омолодевший Геракл только начал реветь и цепляться за ствол дерева, боясь, что его силой затащат на лошадь. Пришлось на него плюнуть и посадить в колесницу.

Развеселившийся полубог тут же принялся ковырять в носу, лезть Попову в карманы и громко пукать, приговаривая при этом какую-то идиотскую детскую считалку. Что-то вроде «пукнул раз, пукнул два, оторвалась голова!». Андрюша от такого проявления античной культуры мгновенно озверел и потребовал от Жомова взять «своего малолетнего идиота» к себе на лошадь. В ответ Ваня, естественно, послал Попова северней Магадана, и неизвестно, до чего бы они договорились, если бы в дело не вмешался Рабинович.

– Цыц, петухи! – заорал он, вставая между разозлившимися друг на друга друзьями. – Хоть перед греками российскую милицию не позорьте. А то ославили нас уже во всех вселенных…

Почему-то этот довод показался Жомову и Попову достаточно убедительным. Наверно, просто случайно о чести мундира вспомнили! Хмуро посмотрев друг на друга, криминалист с омоновцем пожали друг другу руки и разошлись по своим транспортным средствам. Освободившуюся лошадь Геракла Сеня привязал к колеснице и, позвав Мурзика, пришпорил коня каблуками милицейских башмаков. Ленивая животина, уже успевшая привыкнуть к таким тычкам по ребрам, презрительно фыркнула и неспешно тронулась в путь. Остальные члены экспедиции отправились следом.

Телем, выбравшийся из своей пещеры, чтобы проводить путешественников, встал на краю уступа и совершенно искренне решил пожелать им доброго пути. Подняв свою здоровенную ручищу над головой, он принялся неистово размахивать ею, при этом мило улыбаясь. Однако сей добрый жест был не понят Жомовым, потерявшим в лице впавшего в детство Геракла единственное развлечение в пути. Свесившись с лошади, Ваня подхватил с дороги увесистый камень и прицельно запустил его в единственный глаз циклопа…

Забегая чуть вперед, отметим, что зрение Телему с трудом, но удалось спасти его соседям. Однако когда он пришел в себя, то еще целую неделю вынужден был прикладывать медный таз к шишке на лбу, едва не превысившей размеры его собственной головы… Знал бы это Жомов, наверняка порадовался бы!

В дальнейшем путешествие протекало без приключений. Фыркали лошади, копыта стучали по камням на дороге, в кустах щебетали птицы… Геракл звал «папу» и говорил, что хочет «пи-пи», Попов орал на него и на Жомова, который на «папу» упорно не откликался, Ваня орал на Андрюшу, Мурзик гавкал на всех, Гомер начинал читать вслух стихи, а когда они все замолкали, с гор доносились вопли Телема, который не видел ничего из-за заплывшего глаза и то и дело натыкался на скалы…

В общем, царила настоящая идиллия. Эдакий воскресный семейный пикник, от которого даже конь под Рабиновичем начинал терять терпение. А уж что говорить о самом всаднике? Устав от всеобщего крика, Сеня орал на всех вокруг, и на пару минут наступала тишина. А затем все по новой: лошади, копыта, птицы, Геракл, Попов, Жомов, стихи и… очередной вопль Рабиновича. Во всей этой катавасии радовало только одно. Если разгромленные вчера разбойники и решили взять реванш, устроив где-нибудь на дороге засаду, то, услышав путешественников, они наверняка решили не связываться еще раз с этой сумасшедшей компанией. И правильно сделали! Поскольку подходить к злым ментам опасно для здоровья любого россиянина, не говоря уже о каких-то там античных греках.

Ближе к полудню обстановка в экспедиции слегка разрядилась. Андрюша наконец смог привыкнуть к выходкам своего нового соседа по колеснице и бил по рукам Геракла каждый раз, когда он пытался отстегнуть дубинку от пояса, откусить кусок ремня, залезть в карман криминалисту или просто проверить, что это за такие блестящие круглые штучки расположены на штанах «дяди Вани» в районе паха. Полубог на удары по рукам не обижался. Напротив, он посчитал это новой игрой, наподобие «оторви Икару крылья», и радостно хохотал даже тогда, когда утомившийся Попов отвешивал полубогу подзатыльник.

Гомер всю дорогу с умилением наблюдал за этой парочкой, складывая в своем извращенном воображении новые вирши о похождениях Геракла, но вслух их уже не читал, надеясь, что потомки оценят их лучше, чем современники. Правда, пару раз он пытался открыть рот, желая приобщить спутников к собственной гениальности, но, натыкаясь на стальной взгляд Рабиновича, тут же рот закрывал.

Жомов, потеряв лучшего (читай, единственного!) ученика, захандрил и каждый раз, когда Геракл называл его «папой», вздрагивал. В голове омоновца невольно вырисовывалась такая картина.

Жомов приводит домой полубога и говорит: «Познакомьтесь, это мой сын!» Жена сразу падает в обморок, теща хватается за скалку и требует от дочери немедленно развестись с «подлецом-зятем, о котором и раньше ничего доброго сказать нельзя было, а теперь и подавно!».

Единственным светлым пятном в этой мрачной картине было то, что тесть непременно предложит обмыть знакомство, но и этот светлый образ мгновенно таял. Уж кто-кто, а Ваня прекрасно знал, как тещи относятся к тому, что тести пьют с зятьями. А уж по такому поводу и вовсе можно было бы не то что скалкой, табуретом в лоб получить!

В общем, Жомов загрустил окончательно. Не развеяло ему мрачного настроения и предложение Рабиновича остановиться на обед. Зато обрадовался Попов, которому и поесть всегда в радость, и избавиться от общества Геракла, пусть хотя бы на время, плохой перспективой не показалось. Остановив колесницу на небольшой поляне, покрытой, как футбольное поле, ровненьким зеленым дерном, Андрюша принялся доставать из колесницы съестные припасы, погнав Гомера собирать хворост. Геракл увязался с поэтом, и через пару минут они скрылись в лесу. Впрочем, ненадолго!

Не прошло и пяти минут, как друзья услышали истошный вопль Гомера чуть южнее поляны, а затем и сам поэт вылетел из лесу с выпученными глазами и, промчавшись мимо оторопевших ментов, спрятался за колесницей. Предчувствуя неладное, менты приготовились к бою, выхватив из-за пояса дубинки. Все трое, не сговариваясь, ринулись в лес, спасать Геракла, но тот выскочил на поляну сам, возбужденно и радостно размахивая руками.

– Папа, папа, там гидра! – заорал он и, схватив меч, бросился обратно. – Сейчас я проверю, правду ли говорят, что у нее вместо одной отрубленной головы две вырастают.

Произошло все настолько быстро, что никто из ментов даже среагировать не успел на демарш Геракла, не говоря о том, чтобы перехватить его на полдороге. Пока трое друзей переводили удивленные взгляды с поэта на полубога, последний уже снова скрылся в лесу, радостно вопя и срубая по пути ветки с деревьев. Жомов опомнился первым и ринулся вслед за Гераклом. Сеня с Андрюшей попытались его догнать, но никто из троих не успел добежать даже до кромки леса, как оттуда, спиной вперед, вылетел подопечный омоновца и, плюхнувшись на траву, разревелся горючими слезами от страшной обиды на непокорную гидру.

– Нет, до чего все гуманоиды бестолковые, – раздался в кустах недовольный голос, и на поляну перед оторопевшими друзьями выбрался… раздувшийся от обиды Горыныч.

– Я так и думал, что вы где-нибудь поблизости окажетесь, – поочередно покачав всеми тремя головами, проговорил вместо приветствия Ахтармерз. – Ну, и когда эти мытарства закончатся? Или мне теперь до конца жизни ваше общество терпеть?

Горестно вздохнув, трехглавый монстр безнадежно махнул крылом и, выпустив из всех своих пастей длинные языки пламени, поджал задние лапы, мешком плюхнувшись на траву…

Часть II Ищи олимп в поле

Глава 1

Жалко мне все-таки людей! И нюх у них хуже, и слух никуда не годится, да и насчет зрения можно поспорить о том, лучше ли оно у них, чем у меня. Ну, посудите сами, как это можно не почувствовать издалека характерный запах Горыныча, если от него за километр тухлыми яйцами так несет, что любой химзавод после этого трехглавого загрязнителя воздуха парфюмерной фабрикой покажется?

Я еще до того, как мы на поляну вышли и мой Сеня надумал привал устроить, почувствовал, что ахтармерзским духом подуло. Конечно, поначалу и я ошибся. В первую секунду подумал, что мы к какому-нибудь болоту подходим, но в тот же момент сообразил, что в горах болот просто быть не может. Ну а раз так, значит, кроме Горыныча, появиться было некому. Вот я и прилег спокойно на травке, ожидая прибытия старого соратника.

И нечего, Сеня, было на меня коситься! Ну и что из того, что эти два античных дурака с воплями по поляне бегают? Я-то знал, что нам ничего не грозит. В отличие, например, от той же пещеры! Ведь нормальным же языком предупреждал, что место занято и хозяин может вот-вот появиться. Только люди нормального языка не понимают. Им можно все либо через тумаки, либо при помощи мата объяснить. Но я пес воспитанный. Хоть и с ментами вожусь, да и сам мент, чего тут скрывать, но подобные обороты речи употребляю редко. Именно поэтому мои спутники меня и не поняли. Что же, сами виноваты, вот теперь пусть и нянчатся с увечным Гераклом!

До появления Горыныча я все раздумывал, чего мне все время не хватает? Вроде уже и привык шляться по всяким параллельным мирам, вместо того чтобы спокойно службу нести. К постоянно меняющимся климатическим поясам, пейзажам и повадкам людей также успел приспособиться, и никакого дискомфорта ощущать не должен. Ан нет! Не хватает мне чего-то, и все тут. Даже на луну ночами выть хотелось, а я никак не мог понять почему. А как появился Ахтармерз, сразу встало все на свои места. Оказалось, что я просто к нему привыкнуть успел. Не в том смысле, конечно, что жить без этой трехглавой самовозгорающейся керосинки не могу, а от того, что в параллельном мире окружающий пейзаж без Ахтармерза – что болонка без ушей! В общем, вы поняли, что я Горыныча в нос лизнул не от большой любви, а от радости из-за вновь обретенного душевного равновесия.

Горыныч мне тоже обрадовался и с ходу провел санитарную обработку моей шубы… Фу-у, идиот! Нечего на меня своей вонью дышать! Тут не Англия и не Скандинавия. Блох еще не придумали, и пиратствующей живности на мне, слава Полкану, не водится. А вот теперь придется мне целую неделю отмываться, чтобы отвратительный запах из шкуры выветрился.

Впрочем, я отвлекся. А Андрюша мне едва на хвост не наступил, когда поближе подошел, чтобы старого друга… Ну еще бы. Ему ведь вперед всех пролезть надо. Они же с Горынычем братья по запаху!

В общем, выругался я и отошел в сторону, чтобы посмотреть, как пройдет встреча двух дружественных цивилизаций из параллельных миров. А кроме меня издалека за явлением Горыныча народу наблюдал только перепуганный Гомер. Даже Геракл перестал реветь и подобрался поближе, пытаясь рассмотреть, откуда это у монстра огонь вылетает. Сеня остался стоять чуть в стороне, лениво поигрывая дубинкой.

– Ну и что вы мне здесь за встречу на Эльбе устроили? – поинтересовался он, когда Попов с Жомовым закончили брататься с летающей керосинкой. Оба тут же отошли в сторону, смущенно потупив очи долу. А Рабинович ткнул «демократизатором» в сторону Ахтармерза.

– Ответьте мне, уважаемый представитель неземной цивилизации, какого хрена вы потеряли в этом мире? – задал он новый вопрос. – Или вас, сударь, сюда тоже со спецзаданием забросили?

– Нет, ну почему вы, гуманоиды, все время такие двусмысленные? – удивленно покачал средней головой монстр. – Вроде говорите вежливо, а тон такой, словно оскорбление пытаетесь нанести…

– Ты не ответил на мой вопрос, – перебил его настырный Рабинович. – Повторю еще раз: как ты здесь оказался?

– Вот вам и старые товарищи, – горестно вздохнул Горыныч. – Я-то надеялся, что после стольких пережитых вместе приключений две наши дружественные расы будут связаны узами взаимопонимания, но оказывается, что в среде гуманоидов по-прежнему процветает расизм и неприятие иных жизненных форм…

Ну, все! Понесло. Несмотря на то что в своей параллельной вселенной Ахтармерз всего лишь слабоуспевающий второклассник, в нашем мире по степени болтливости он может дать фору любому политику. А уж когда он начинает рассуждать на тему взаимодействия двух различных форм жизни, эволюционирующих в совершенно отличных друг от друга условиях… Тьфу ты, кошачий сын! Этот трехглавый болтун кого угодно с толку собьет! Кроме Сени…

Объясняя моему хозяину, отчего тот такой дурак, Ахтармерз залез в такие лингвистические дебри, что я его абсолютно перестал понимать. То же самое можно сказать и об остальных. Примерно после третьей фразы Горыныча Ваня Жомов скривился, как от «паленой» водки, и пошел в лес, чтобы сломать дерево потолще. Он у нас теперь таким образом мозги от избытка ненужной информации очищает. Следом за ним общее число слушателей Ахтармерза уменьшилось еще на одного человека. Это Андрюша Попов, махнув на трехглавого болтуна рукой, вернулся к приготовлению обеда. Ну а затем настала очередь и моего Сени смыться с лекции.

– …В общем, я думаю, что всем гуманоидным расам пришла пора коренным образом пересмотреть свое отношение к межвидовому взаимодействию разумных существ, – на одном вдохе закончил свою затянувшуюся тираду Горыныч и с удивлением обнаружил, что остался один. – Эй, да вы меня не слушали?

– В школе учителю будешь голову парить, – буркнул Жомов, проходя мимо него с огромным бревном на плече. Ну прямо Ильич на субботнике! – А еще раз станешь нас загружать, привяжу к колеснице, а сверху медный котел поставлю. Будешь у нас вместо паровозной топки работать.

– Да что вы, в конце концов, к каждому моему слову цепляетесь?! – обиделся болтливый керогаз. – Я, между прочим, здесь по вашей вине нахожусь, вместо того чтобы на каникулах в тиблоидах по стурпанике кататься…

– Чего ты сказал? – Ваня от удивления выронил бревно.

– Надоели вы мне, – буркнул в ответ Горыныч и от расстройства начал набирать объем.

– Эй-эй-эй! – махнув на него свиным окороком, заорал Андрюша. – А-ну прекрати. Поляна маленькая, ребенка задавишь.

– Это кто тут ребенок? – удивился Ахтармерз и, посмотрев всеми тремя головами в разные стороны, увидел Геракла, все еще пытавшегося заглянуть удивительному животному в рот. – Ни фига себе! Если это дитя, то я штопаный носок. Деточка, скажи «агу», – и Горыныч состроил полубогу жуткую гримасу. Тот заревел и бросился на шею к Жомову, едва не уронив омоновца на землю вместе с бревном.

– Ты, тритон мутировавший, – завопил Иван, пытаясь оторвать от себя перепуганного Геракла. – Еще раз напугаешь мне его, будешь до конца жизни в яслях погремушкой работать!

– Да заткнитесь вы все! – не выдержал мой Рабинович и посмотрел на трехглавого хулигана. – Горыныч, или ты сейчас расскажешь, как здесь оказался, или проваливай на все четыре стороны. У нас и без тебя забот хватает.

– Вот вы, значит, как? – возмутился Ахтармерз, но тут же сник и сдулся, как прокушенный терьером мячик. Глубоко вздохнув всеми тремя головами поочередно, он обреченно посмотрел по сторонам и, не найдя поддержки и сочувствия в глазах ментов, принялся рассказывать о своих похождениях.

В общем и целом история Горыныча была точной копией случая с нами. Явившись в свою вселенную, Ахтармерз был шокирован с первых же минут. Мало того что у него мамка с папкой оказались намного выше на ступеньках иерархической лестницы, так еще сам Горыныч считался в школе круглым отличником, несмотря на то что знаний ни в одной из его трех голов не прибавилось.

Поначалу юному двоечнику все это страшно понравилось. Он просто ликовал, увидев отпечаток своей лапы на доске почета, и радовался тому, что многие соплеменники, даже на его родителей внимания раньше не обращавшие, теперь и с ним почтительно здороваются. А потом выяснилось, что старые друзья его не узнают, а те, что считаются новыми, вроде бы и вовсе не друзья. К тому же, когда он схлопотал первую двойку на уроке, преподавателя пришлось телекинезировать в реанимацию, а мать от стыда так раздулась, что ее позор видно было на несколько километров вокруг.

В общем, была у Горыныча жизнь не как мозговая косточка, а стала и вовсе горше испорченной колбасы. Но Ахтармерз – щенок упрямый. Он твердо решил не сдаваться и побороть все трудности, встретившиеся в его изменившемся мире, но тут на его беду явился наглый эльф и потребовал от двоечника исправить в параллельных мирах те ошибки, которые он вместе с ментами наделал. Горыныч поначалу взбрыкнул и хотел поджарить незваного пришельца, но тот крайне доходчиво объяснил, что будет с мамкой и папкой трехглавого второгодника, если он продолжит капризничать. Ахтармерз нам эти ужасы, описанные мухоподобным шантажистом, пересказывать не стал, но раз он все-таки оказался в античной Греции, значит, впечатление на него слова Лориэля произвели.

– Да-а, влип ты, керогаз перелетный, – посочувствовал ему Жомов. Горыныч слизнул левой головой пару мокриц с лопуха и горестно кивнул оставшимися черепушками. – Но ничего, выкрутимся. Вот только приведем этого идиота в порядок, – Ваня кивнул головой в сторону гонявшегося за бабочкой Геракла. – Быстренько найдем Зевса и вернемся домой.

Знаю я это «быстренько». Сталкивались уже. Пришлось нам с Сеней как-то участвовать в задержании опасной банды вместе с ОМОНом. Я тогда должен был в штурмовой группе быть и сразу же вцепиться в глотку первому преступнику, который откроет нам дверь квартиры на четвертом этаже девятиэтажного дома. Однако дверь бандиты открывать отказались. Более того, когда омоновцы ее взорвали, эти гады по нам огонь из автоматов открыли.

Ребята, естественно, попрятались и, как водится у ОМОНа, зашвырнули в бандитский притон десятка два гранат со слезоточивым газом. Но преступники оказались тертыми калачами. Предвидя такое развитие событий, они запаслись противогазами и продолжали палить из всех стволов, едва кто-нибудь из наших пытался ворваться в дверь. Двух омоновцев тяжело ранили, да и у меня пуля клок шерсти из бока выдрала. Вот тут-то в дело и вступил Ваня Жомов.

– Подождите, не лезьте на рожон, – говорит. – Сейчас я с крыши по веревке спущусь, и вместе с двух сторон этих уродов успокоим надолго. Не дергайтесь, я быстренько!

Сказал так и умчался наверх, взяв одного бойца для подстраховки. Наши парни огонь прекратили и сидят спокойно. Ждут, когда Ваня условный сигнал подаст, а его все нет и нет. Мы уже ждать замучились и решили самостоятельно что-нибудь предпринять, но тут точно такая же мысль пришла в голову и бандитам. Подумали они минут пять, отчего менты не стреляют, и решили, что «волки позорные» затеяли что-то страшное. Например, взорвать их вместе с домом решили, чтобы не мучиться. От такой мысли все члены банды до единого повыкидывали оружие на лестничную площадку и вышли к нам с поднятыми руками. И тут свершилось чудо! С криком «Ура! За Родину! За Сталина!» Жомов выбил окно и ввалился в квартиру, намереваясь перестрелять всех, кто попадется. Хорошо, что вовремя опомнился, а то сделал бы капитану пару лишних дырок в черепе.

Сеня тогда специально поинтересовался, куда это Жомов провалился во время операции. Оказалось, что Ваня просто забыл, на каком мы этаже! Ввалился сначала в квартиру на седьмом. Быстренько вышиб окошко, быстренько скрутил ни в чем не повинную старушку, быстренько удивился, как это она могла одна сразу из четырех «калашей» стрелять. Быстренько понял, что попал не туда, куда нужно, еще быстрее извинился и уж совсем с бешеной скоростью выскочил обратно в окно. Вот так и спускался до четвертого этажа. Быстренько выставлял все окна на своем пути и тут же торопился разломать следующую раму. И успел… к шапочному разбору! Вот так оперативно иногда Ваня работать может. Прямо залюбуешься!

Ну а пока я вам тут все это торопливо рассказывал, мои сослуживцы успели быстренько изложить Ахтармерзу историю нашего появления в Элладе и все последующие события, вплоть до сегодняшнего дня. Горыныч внимательно выслушал, а потом, в своей типичной манере, принялся указывать моим друзьям на допущенные в ходе экспедиции ошибки. Такой наглости от него, естественно, менты стерпеть не могли и укрыли разглагольствующего Горыныча медным тазом. Спрятать с глаз долой Ахтармерза тазик не смог, поскольку от обиды надувной птеродактиль мгновенно увеличился в размерах, но зато он замолчал, сердито повернувшись к ментам спиной и принявшись остервенело поглощать всю популяцию насекомых в радиусе действия его голов. Сеня облегченно вздохнул и ткнул Попова локтем.

– Хватит жрать, – потребовал он от Андрюши. – Перерыв окончен, пора ехать дальше. Иначе снова придется в пещере с каким-нибудь местным рахитом ночевать.

После встречи с Горынычем лично меня такая перспектива не пугала. Ведь столько вони, как наш летающий просроченный дезодорант производит, ни одному циклопу выработать не удастся. Однако мои спутники, видимо, думали по-другому и принялись торопливо собираться, чтобы к заходу солнца успеть добраться до дельфийского оракула.

Теперь к Попову в колесницу добавился еще один груз в виде летающего примуса, способного в любой момент к непроизвольному выбросу пламени. Андрюшу такая перспектива не очень прельщала, новыбирать ему было особо не из чего: либо ехать верхом на лошади, что абсолютно неприемлемо ввиду необъяснимого антагонизма этих животных и Попова, либо трястись в колеснице в обществе впавшего в детство Геракла и еще не вылезшего из этого юного возраста Горыныча. Андрюша, естественно, выбрал второе и, кряхтя, занял место в колеснице, приказав и болтливому птеродактилю, и поглупевшему полубогу держаться от него подальше, насколько это в колеснице возможно.

Вскоре Попов понял, что ехать в обществе двух малолеток не так уж и неприятно. Дело в том, что Геракл, не сводивший взгляда с Ахтармерза с того момента, как тот появился на поляне, и в колеснице не желал оставлять зверюгу в покое. Более того, сын Зевса и по совместительству пасынок Жомова сделал для себя гениальное открытие. Он выяснил, что если ткнуть задремавшего Ахтармерза соломинкой в бок, тот резко поворачивается и выпускает три небольших язычка огня. Геракла это ужасно забавляло, и он всю дорогу только и делал, что ждал, пока Горыныч заснет, а затем пытался проткнуть его соломинкой. Ахтармерз на убогого не обижался и продолжал подпаливать из своих газовых горелок соломинки до тех пор, пока не сжег поочередно всю солому на полу колесницы.

Попов сначала злился и рычал на обоих, опасаясь в одночасье оказаться в горящей колеснице, но вскоре заметил, что Горыныч, как старший по возрасту, зорко наблюдает за своим полоумным товарищем по играм и мгновенно пресекает все попытки несанкционированного возгорания соломы. Я поначалу бежал рядом с ними, подстраховывая бдительного Попова, но затем мне эта детская забава надоела, и я умчался вперед, оставив далеко позади даже своего хозяина, возглавлявшего колонну.

Судя по всему, Сеня зря сегодня рассчитывал добраться до оракула. Ни Дельфами, ни оракулом впереди даже и не пахло. Зато отчетливо тянуло запахом прелой листвы, заячьим пометом, а к нему примешивался терпкий аромат какого-то парнокопытного слона или чего-то в этом же роде. Я, как вы понимаете, житель городской и в первобытных запахах разбираюсь весьма приблизительно. Конечно, я запоминаю те ароматы, которые попадаются на пути. Но, хоть мне и довелось уже посетить два параллельных мира, с фауной Древней Греции я был плохо знаком. Поэтому, естественно, и не мог поручиться за то, каким именно зверем впереди пахнет.

Я прибавил скорость, стремясь догнать обладателя запаха, не числившегося у меня в картотеке. Сначала мне с трудом удавалось уловить его среди удушающей вони деревьев и трав, но затем след неизвестного зверя начал проступать все явственней и явственней, а вскоре стал таким отчетливым, что даже щенок болонки не смог бы его потерять. Я стал передвигаться осторожнее, стараясь обойти пахучее животное с наветренной стороны, и вскоре, совершенно неожиданно, услышал отдаленные голоса.

Признаюсь честно, меня это не удивило. После выкрикивающего лозунги стада кентавров меня не поразил бы даже говорящий носорог, интересующийся прогнозом погоды на ближайшие выходные. Однако один из голосов мне был очень знаком. С такого большого расстояния разобрать, кому именно он принадлежал, я не мог, но отчетливо услышал проскальзывающие в этом голосе нотки почти панического страха. Мне пришлось снова ускорить свой бег. И хотя я понимал, что все больше и больше удаляюсь от своих друзей, нотки страха в знакомом голосе подстегивали меня, как кнутом. Инстинкт, понимаете ли, будь он трижды неладен!

Примерно через сотню метров я стал различать отдельные слова, а пробежав еще чуть-чуть, опознал владельца голоса и едва не повернул обратно. Дело в том, что прямо по курсу с кем-то разговаривала Немертея. Та самая правдолюбивая титанида, которая приставала к моему хозяину в кабаке, а затем облаяла нас, как дворняга по весне, за то, что мы ее, видите ли, посмели спасти от разбойников. Теперь, даже несмотря на страх в голосе Немертеи, я совсем не был уверен, следовало ли ее спасать, или у дамочки просто очередной приступ мазохизма. Выяснить это можно было только на месте, и я пошел вперед, стараясь производить как можно меньше шума. Подобравшись поближе к кустам у кромки леса, я осторожно выглянул на залитую солнцем довольно широкую опушку.

Прямо передо мной возвышался небольшой, но уютный домик, сделанный из какого-то белого камня. Я не геолог, поэтому во всяческих горных породах не разбираюсь, и на все наводящие вопросы по поводу стройматериала, пошедшего на строительство этой симпатичной дачки, могу сказать только одно: это был точно не силикатный кирпич! Рядом с домом стояла уютная на вид кровать, а вот уже на кровати лежало тело эллинской правдолюбицы. Тело еще шевелилось, но очень плохо. Впрочем, хотел бы я посмотреть, как вы попытались бы пошевелиться, если бы были прикованы к кровати широкими металлическими полосами через грудь и над бедрами. А рядом с кроватью стояла одетая в тунику огромная волосатая обезьяна, запах которой я и принял за аромат парнокопытного слона.

Это чудовище в человечьей шкуре… то есть одежде, с сомнением взвешивало в руках угрожающего вида клещи и отполированные до зеркального блеска медные цепи. Причем, судя по всему, обезьяна собиралась ими не груши околачивать! Я лихорадочно попытался придумать, что можно сделать для спасения плененной девицы, но почему-то именно этот момент выбрала крошечная мошка для того, чтобы забраться мне в нос. Естественно, я не удержался и чихнул, а уродец в грязной тунике тут же обернулся, сверкнув на меня маленькими злобными глазками.

Мне ничего другого не оставалось, как выбраться из кустов и с самым наглым видом подойти прямо к странной кровати. Изобразив походку прогуливающегося по набережной дога, я лениво обогнул постель, пытаясь рассмотреть, как отстегиваются полосы. При этом обезьяна провожала меня настороженно-удивленным взглядом. Не обращая внимания на буравящие затылок поросячьи глазки уродца, я снова обогнул кровать. Застежки я нашел довольно быстро, но мне это ничего не дало. Хоть они и были крайне примитивны на вид, но чтобы открыть их, нужны были не клыки и когти, а что-нибудь похожее на человеческие пальцы. Вот хотя бы такие приспособления, которые были на руках у человекоподобной гориллы.

– Что, нравится? – явно обращаясь ко мне, поинтересовался уродец. – Сам изобрел. Прокрустово ложе называется.

Я едва не поперхнулся. Вот уж не думал, что здесь день за днем начнут оживать персонажи из увиденных по телевизору мифов. Хотя чего тут удивляться? Мало ли я чудес в Англии и Скандинавии за наше путешествие насмотрелся? Так почему бы и в Элладе не быть на самом деле Прокрусту с корявой кроватью, по его пониманию, идеально соответствующей человеческим стандартам? Интересно, а для псов кроватки у него не найдется? Может быть, он и меня решит укоротить или вытянуть в соответствии с размерами ложа?

В общем, вопросов у меня была масса. Если хотите, могу еще пару десятков задать, но отвечать мне все равно никто не станет, а для того чтобы начать разговаривать самому с собой, я еще недостаточно долго в милиции проработал. В общем, не обращая никакого внимания на реплики Прокруста, я обошел вокруг его знаменитой кровати, раздумывая, как протянуть время до прибытия подмоги. Ну а сам создатель «эталона» человеческого роста вволю упивался своим могуществом и беспомощностью жертвы.

– Как ты думаешь, – это он опять со мной разговаривает, идиот! – Мне ее сначала цепями растянуть, а потом немного клещами подправить, или тащить цепями до конца, а там посмотреть, что из этого получится? А, собачка?..

Что-о-о?! Этот урод меня «собачкой» назвал? От злости я забыл, что нужно тянуть время и, оскалив зубы, зарычал на Прокруста. Однако, вопреки надеждам, мой леденящий душу рык перепугал только Немертею. Обезьяна в тунике, напротив, от этого только рассмеялась. Более того, с кривой улыбкой на губах, больше похожей на помятый радиатор машины, чем на человеческий рот, Прокруст направился прямо ко мне.

– Ну, что ты сердишься, мерзкая собачка? – И, вы только представьте, этот дурак решил меня погладить.

Клац!.. Только и требовалось сказать мне, и Прокруст завертелся волчком, зажимая укушенный палец. Хоть и противно мне его кусать было, но не могу же я позволить, чтобы какой-то посторонний нечистоплотный мужчина гладил меня по голове! Да после такого изнасилования мне Рабиновичу в глаза стыдно смотреть будет. Именно поэтому я и зарычал еще раз, давая понять уродцу, что хоть я и не брезгливый (раз уж кусаю такого грязного урода!), но все же не настолько, чтобы позволить ему прикасаться к моей шкуре.

Практикующий садист такого поворота событий явно не ожидал. Ну еще бы! Он-то привык иметь дело с неподвижными жертвами, привязанными к кровати, а тут живой и вполне резвый пес. Раз я уже начал пачкаться, то нужно доводить это дело до конца. Я собрался укусить Прокруста еще и за ляжку, пока он прыгает на месте и не смотрит по сторонам, но волосатый уродец мой бросок каким-то невероятным образом заметил и не только успел увернуться, но и едва не попал мне цепями прямо по носу. Я отскочил в сторону, и у нас с Прокрустом тут же началась игра в «кошки-собаки». Только в этот раз презренной ролью кошки довольствовался я.

Нет, вы не подумайте, я не струсил. В любой другой ситуации я непременно бы прыгнул вперед, стараясь достать клыками до горла злодея, но в этот раз мною двигало исключительно человеколюбие. Ну, представьте, что будет с бедной Немертеей, если я вдруг промахнусь, а вот Прокруст по мне попадет? Все-таки мои соратники были еще далеко. И хоть я и начал призывно лаять, добраться до меня они могли в лучшем случае через пару-тройку минут. А за это время грязный садист успеет превратить понравившуюся моему хозяину человеческую су… самку в полную калеку. Да еще и меня может прибить. А я Сене два таких страшных горя принести не хочу!

Вот так и носились мы вокруг Прокрустова ложа. Впереди я, без коня, но галопом, а следом сам хозяин коварной постели, размахивающий цепями. Я старался не убегать слишком далеко, чтобы не дать Прокрусту возможность выместить свою злость на Немертее, и в то же время пытался держаться на таком расстоянии, при котором цепи в руках вонючей обезьяны никак не могли меня достать. А если учесть, что мне приходилось еще и следить за тем, чтобы Прокруст случайно не заехал цепями в лицо будущей подружке моего Рабиновича, то приходилось мне ой как не сладко. А тут еще и девица с постели встряла в наши разборки.

– Немедленно прекратите мучить собаку! – гневно завопила она, пытаясь выбраться из оков. Молчала бы лучше, чокнутая! – Вы бессовестный, жалкий, трусливый подлец! Ни на что другое, кроме как терзать маленьких и беззащитных существ, вы не способны. Оставьте в покое собаку, я вам сказала! Терзайте лучше меня, но помните, что есть еще на земле справедливость, и рано или поздно вы расплатитесь за все свои злодеяния. Хотела бы я посмотреть, как вы затрясетесь от страха, когда столкнетесь с настоящим героем…

– Тут меня кто-то звал? – поинтересовался Рабинович, влетая на поляну верхом на взмыленном жеребце.

Ну, наконец-то!.. Высунув язык, я круто завернул и пристроился рядом с хозяином, угрожающе оскалив клыки. Увидев всего лишь одного тощего Рабиновича, пусть и на коне, но без меча, Прокруст осклабился и, радостно подвывая, рванулся вперед, не забывая раскручивать цепи над головой. Но не успел он пробежать и пару шагов, как на поляну вылетели Жомов и Гомер. Обезьяноподобный варвар резко затормозил.

– Та-ак, а вот это уже не по правилам, – уперев руки в бока, нагло заявил Прокруст. – Трое на одного, да еще и бешеная собака…

Ты кого, сволочь, собакой бешеной назвал?!

– Фу, Мурзик, ты свое дело сделал, – как всегда, осадил меня Рабинович, альфа-лидер хренов, и посмотрел на уродца. – Трое на одного, говоришь? Будешь дальше возникать, сейчас четвертый и пятый подъедут.

– Ничего у вас не получится! – нагло заявил в ответ Прокруст. – В этом месте подлость и мошенничество разрешены богами только мне. И победить меня может только настоящий герой. Причем в одиночку. Ясно вам?

– Сеня, да что ты с ним разговариваешь? – встрял в разборки Жомов. – Дай я ему разочек из тыквы бубен сделаю, и поедем дальше.

– Нет. Я сам, – осадил его мой хозяин и спрыгнул с коня. – Герой, говоришь, тебе нужен? Что-то достали вы меня все в последние дни с этими героями. Иди сюда. Будет тебе герой.

Сеня отстегнул от пояса дубинку и, размяв кисти, твердым шагом направился к Прокрусту. Поскольку доспехов на уродце не было, поначалу я решил, что мой Рабинович сошел с ума, собравшись драться резиновой дубинкой против металлических цепей, но почти сразу сообразил, что именно хочет сделать мой хозяин.

Увидев единственного и почти безоружного врага, смело идущего навстречу, Прокруст дико завыл и, раскрутив цепи над головой, смело бросился вперед. Подбежав на расстояние удара, он что есть силы метнул цепи в Рабиновича. Сеня мгновенно присел и, выставив вверх дубинку, сориентировал ее навстречу летящей куче бронзы. Цепи спружинили о дубинку, а поскольку Прокруст не выпустил их концы из рук, то полетели они не куда-нибудь, а прямо в мерзкое рыло придорожного маньяка. С глухим звуком цепи ударились прямо в лоб Прокрусту, и он тут же рухнул на траву, не издав ни единого звука.

– Вот так-то, – усмехнулся Рабинович. – А ты говоришь, что тут герой нужен.

Пнув ботинком поверженного врага, мой Сеня гордо прошествовал к Прокрустову ложу и остановился так, чтобы Немертея могла его видеть. Узрев, кто именно ее спас, девица открыла от удивления рот и часто-часто захлопала ресницами. Рабинович снова ухмыльнулся. На этот раз, видимо, пародируя Джека Николсона.

– Это снова вы? – наконец смогла пролепетать Немертея.

– Увы, да, – развел руками Сеня. – Впрочем, если моя кандидатура в качестве спасителя вас снова не устраивает, я могу оставить все как есть и поехать дальше своей дорогой.

Так я тебе и поверил! Однако провести прикованную к ложу девицу оказалось куда проще, чем такого опытного и умудренного жизнью кобеля, как я. Немертея снова часто заморгала и, поджав губки, отрицательно покачала головой.

– Нет-нет, – выдохнула она. – Я очень вам благодарна за спасение и должна перед вами извиниться за те грубые и неверные слова, которые сказала вам на поляне. Сегодня утром я видела Зену. Она была не только живой, но еще и с особым удовольствием вспоминала о вашем огромном спутнике. Зена сказала, что хотела бы еще раз встретиться с ним. Вот и получается, что я обвинила вас огульно. Требуйте от меня все, что хотите, в наказание за лживые обвинения. Я готова выполнить все ваши условия.

– Потребовал бы я у тебя, – буркнул себе под нос Рабинович так тихо, что только я услышал. А вслух он сказал совсем другое, неожиданно даже для самого себя перейдя в разговоре с Немертеей на «ты»: – Забудь, я не злопамятный. А сейчас просто скажи, отвязывать тебя от этой кровати или ты еще полежишь?

– Спасибо, я уже отдохнула, – затрясла головой девица, и Сеня принялся возиться с застежками.

Открыть их Рабиновичу никак не удавалось, и пришлось спешиться Жомову, чтобы помочь другу в беде. Подойдя к ложу, Ваня двумя мощными рывками вырвал с корнем застежки, и Сеня тут же протянул вперед руку, помогая этой взбалмошной девице встать.

Видя, как засверкали при этом глазки у моего хозяина, я невольно вздохнул. Какой-то древний мудрец сказал: «Сделай добро и подложи его под дверь соседу!» А у меня все наоборот получается – свое добро всегда ношу с собой. Ведь знал же, когда спасал Немертею, что мой Сеня ее непременно с собой потащит. Знал, что теперь к обществу помешанного поэта, впавшего в детство Геракла и трехглавого второгодника добавится еще и воинствующая правдолюбка. Понимал, чем все это может обернуться, и все-таки вытащил дамочку из лап маньяка. Не знаю, как правильней объяснить человеческим языком, но путешествовать в такой компании – все равно что сунуть морду в муравейник, а хвост положить на подстилку из-под блохастого кота. В общем, ужас! И все это я сделал своими клыками и горлом. Ну да ладно. Придется потерпеть, если хозяину моему от этого легче будет. А Сеня тем временем повел Немертею к въехавшей на лужайку колеснице.

– Андрей, возьми даму к себе. Она с нами до Дельф поедет, – приказным тоном сообщил криминалисту Рабинович.

– Да я вам что, катафалк, что ли? – взвился Попов. – Что вы мне в телегу весь хлам ненужный грузите? Сажай эту шизанутую скандалистку к себе на лошадь да и вези хоть до Дельф, хоть до Олимпа, хоть до собственной постели!

– Вы несправедливы ко мне, – поджала губки Немертея. – Я не скандалю, а требую от людей, чтобы они всегда и во всем проявляли хотя бы элементарные принципы справедливости…

– Знаешь что, дорогая, – перебил ее Андрей. – Найди себе мужика, и пусть он у тебя что хочешь проявляет. Хоть принципы, хоть фотографии. А от нас отстань, всех богов ради!

– Слушай, Попов, заткнись, а? – не выдержал Сеня. – Я тебе сказал, что девушка с нами поедет, значит, именно так и будет. А не нравится тебе, так иди пешком.

– Вот даже как? – ехидно поинтересовался Попов. – Да я вообще могу в другую сторону идти, и горите вы все со своим Зевсом синем пламенем…

– Цыц, петухи! – это уже Ваня Жомов торпедой влетел между двумя взаимно оскорбленными друзьями. – Вы еще из-за бабы мне подеритесь. Обоих сразу скручу, в колесницу брошу и до конца дороги кляпы изо рта не выну.

И с этим я не мог не согласиться. А чтобы показать Ване свою солидарность с его решением, я тоже встал между моим Сеней и Андрюшей, поочередно оскалив на обоих клыки. Несколько секунд, пока Немертея стояла в сторонке, потупив очи, оба буяна смотрели друг на друга злыми глазами, а потом Попов недовольно покачал головой.

– Нет, Ваня, так дело не пойдет, – расстроенно хмыкнул он и вдруг широко улыбнулся. – Я же с кляпом во рту к завтрашнему утру с голоду сдохну.

Рабинович, увидев его ухмылку, несколько секунд из последних сил пытался сохранить серьезное выражение лица, но затем не выдержал. Сначала мой хозяин прыснул в кулак, а уж затем захохотал во все горло. Жомов, посмотрев на обоих, покрутил пальцем у виска, но этот идиотский смех оказался столь заразным, что и он сдался и заржал, схватившись за живот и грохнувшись в траву. Его поддержал Гомер, а Геракла и вовсе уговаривать не нужно было. Полубог сейчас находился в таком состоянии, что ему лишь палец покажи, и он смеяться станет. Последней покорилась смеху Немертея, и минут пять все просто давились слезами. А когда приступ прошел, Андрюша Попов, растирая кулаком глаза, сделал широкий жест:

– Добро пожаловать в карету, сударыня, – вот так рядовая колесница превратилась в четырехместный седан.

Немертея галантно кивнула головой и обошла доисторическую колымагу. Я ожидал, что, увидев Горыныча, дамочка если не истерику закатит, то хоть завизжит, как кастрированный бультерьер, но она меня обманула. Столкнувшись нос к носу с огнедышащим птеродактилем, Немертея не только не испугалась, но даже и не удивилась совсем.

– Скажите, вы, случайно, родом не из титанидов? – крайне вежливо поинтересовалась она.

– Нет, я вообще из другой местности, – не понял вопроса Горыныч, и Немертея, пожав плечами, с помощью Рабиновича взобралась на борт лимузина дохристианской эпохи.

Прежде чем отправиться дальше, предстояло решить, как поступить с Прокрустом. Тюрем здесь не было, да и тащить с собой этого уродца никто не хотел, и уж больше всех этому противился Андрюша. Оставить на свободе зверствующего маньяка менты также не могли, поэтому приняли решение, способное побороться за звание самого мудрого с Соломоновым. То есть мои соратники решили просто приковать садиста к его собственному ложу и оставить так лежать. Выберется – будет жить, а не сможет…

Уложив Прокруста на его эталонную постель, Жомов так старательно вогнал края бронзовых пластин в доски кровати, что даже невооруженным глазом было заметно, какая именно судьба ждет впереди жестокого маньяка. Впрочем, туда ему и дорога, а нам – абсолютно в другую сторону. Пока в Дельфы, а затем – на Олимп.

Закончив возиться с Прокрустом, который уже пришел в себя и вопил дурным голосом, то умоляя пощадить его, то угрожая расправой, мы приготовились отправиться в дальнейший путь. Но, чем ближе подходило время нашего отъезда, тем громче Прокруст орал. Наконец Попов не выдержал такой конкуренции собственному вокалу. Подойдя к уродцу, он осторожно наклонился к уху Прокруста и, поднеся палец к губам, вдруг рявкнул с неистовой силою:

– Заткнись, гад!

Надо ли говорить, что именно произошло? Уродливый маньяк от такой силы звука получил вполне серьезную контузию и потерял сознание, а мы смогли спокойно отправиться в путь, чтобы к вечеру увидеть вдалеке вожделенные огни Дельф…

Глава 2

К удивлению друзей, Дельфы оказались вполне приличным местом. Мощенные камнем улицы, двух– и трехэтажные дома, огромный храм Аполлона, почитаемого здесь едва ли не больше, чем сам Зевс, по сравнению с колхозно-коммунальным бытом скандинавов и разношерстно-кичливым укладом средневековой Англии казались настоящим эталоном цивилизации.

Если бы среди путешественников нашлись истинные ценители древней архитектуры, то они могли бы наслаждаться видами Дельф бесконечно и поездка к Олимпу точно накрылась бы медным тазом. Но, по счастью, таковых в их пестрой компании не наблюдалось. Гомер уже бывал здесь не раз и просто хрюкать от восторга давно замучился. Немертею ничего, кроме правдоборства, не интересовало. Ну, разве что какие-нибудь шмотки на лотках. Однако, к вящей радости Рабиновича, караван добрался до города слишком поздно, и рынок был уже закрыт.

Если Геракл и бывал раньше в Дельфах, что выяснить не удалось по причине неожиданно свалившегося на него скудоумия, то в данный момент меньше всего интересовался красотами архитектуры. Впавшему в детство герою надоело баловаться с трехглавой зажигалкой, и он требовал у своего новоявленного «папочки» немедленно поиграть с ним в «отломай рога Минотавру». Ну а доблестных милиционеров, откомандированных на спасение мира, ввиду приближающейся ночи волновало только одно: где найти постоялый двор с мягкими постелями, хорошим вином, плотным ужином и возможностью перед сном набить кому-нибудь морду. Все-таки целый день без развлечений! Корявый Прокруст за таковое, естественно, считаться не мог.

Несмотря на поздний час, на улицах Дельф оказалось полно народу. Причем народу повально пьяного и абсолютно без намека на присутствие хотя бы ППС, не говоря уже об ОМОНе. Сердобольный Жомов хотел было это упущение исправить и уговорить друзей разогнать парочку-тройку самых шумных групп, да только Сеня воспротивился. Рабинович заявил, что размяться Ваня сможет и в кабаке, а если уж ему так не терпится погоняться по улицам за пьяными идиотами в туниках вместо штанов, то он может заняться этим в полном одиночестве, поскольку лично Рабинович с Поповым и прочими собирается пить вино из амфор и не откажется при этом плотненько закусывать.

– Ни фига себе. Ну вы молодцы, – тут же возмутился Ваня. – Значит, меня в наряд отправляете, а сами бухать идете?

– Так это не я, это ты предложил, – усмехнулся Сеня.

– Вот только не нужно пургу гнать, – окончательно обиделся Жомов. – Что я, дурак, по-твоему, чтобы такую ерунду молоть? Хрен ты угадал! Вместе в кабак поедем.

И вновь Гомеру пришлось выступать в роли экскурсовода. Впрочем, по-другому и быть не могло, поскольку именно в качестве проводника его и взяли в дорогу. Поэт несколько секунд задумчиво смотрел по сторонам, а затем уверенно выбрал центральную улицу, ведущую прямо к храму Аполлона, объяснив, что на площади, перед храмом, и находится лучший в Дельфах постоялый двор. Однако не успели они проехать и двадцати метров, как из-за угла высыпала огромная толпа полуголых греков в каких-то невообразимо идиотских масках и полностью перекрыла дорогу. Мужчины и женщины были пьянее, чем Попов после литра самогонки. Они распевали песни, подозрительно похожие на стихоплетства Гомера, и прямо на проезжей части занимались настоящим непотребством – играли в «ладушки». Геракл, увидев это, дико захохотал и попытался сбежать из колесницы, но Андрюша вовремя успел его поймать и, отвесив хорошую затрещину, усадил на место. Увидев это, Жомов поморщился и грозно посмотрел на толпу, перегородившую дорогу:

– Это что за сброд такой? ОМОНа давно не видали?

– Вот уж не знаю, видел ли кто-нибудь из них Амона, – пожал плечами Гомер. – А этот сброд называется Обществом любителей Диониса. Они тут вакханаются потихоньку.

– Ни хрена себе, потихоньку. Да за такое «потихоньку» пятнадцать суток без базара дают, – возмутился дисциплинированный Ваня и заорал на толпу: – А ну, разойдись! Мать вашу… к моей теще на практику!

Крик Жомова никакого воздействия на распоясавшееся общество алкоголиков-любителей не оказал. Судя по всему, никто из толпы даже не заметил, какую страшную участь приготовил их родителям Иван. Омоновца это, естественно, огорчило, и он тут же собрался провести среди попавшихся под руку эллинов воспитательную беседу при помощи резиновой дубинки, но в дело вмешался Андрюша и все удовольствие Жомову испортил. Вместо того чтобы подождать, пока Ивану не надоест изображать из себя внука Буденного, Попов взял и включил на полную мощность свой природный громкоговоритель.

После его вопля часть разгулявшейся компании унесло вдоль по улице, а остальные позорно отступили в боковые переулки. ИТАР-ТАСС сообщает, что большинство демонстрантов отделалось легким испугом. Однако несколько человек обратились к ближайшим эскулапам с телесными повреждениями различной степени тяжести, а один из пострадавших оказался в столь сильном шоковом состоянии, что немедленно явился в храм Аполлона и признался жрецам, что это именно он убил президента Кеннеди.

Сильнее всего пострадал двухэтажный коммунальный дом по улице Афродиты Космодемьянской, который по несчастливому стечению обстоятельств оказался прямо на пути ударно-звуковой волны, испущенной Поповым. После встречи с ней у дома обвалился фасад, бесстыдно выставив на всеобщее обозрение внутренности квартир вместе с девицей Н., почему-то именно в тот момент принимавшей ванну на грудь. Стыдливо покраснев, девица кокетливо улыбнулась и, сказав: «Совсем охренели, менты поганые!» – скрылась в соседней комнате. Подробности о происшествии смотрите в программе «Итого, и этого!» с Мурзиком Рабиновичем…

– Вот Джельсомино гребаный! – облегченно выдохнул Сеня, едва Андрюша перестал орать. – Еще раз так рявкнешь, я в нашем дежурном «уазике» крышу прорежу и твою пустую голову в дыру вставлю. А потом попрошу шефа тебя из экспертного отдела в штатные сирены перевести.

– Так вот, значит, какие они, сирены?! – восхищенно пробормотал Гомер себе под нос. – Что же, теперь я смогу кое-что рассказать потомкам…

Когда эхо поповского крика заблудилось где-то в колоннах храма Аполлона и появилась возможность заткнуть рот истерично вопящему Гераклу, а заодно и привести в чувство Немертею, впавшую в легкий транс, кавалькада путешественников продолжила свой путь к постоялому двору. К счастью для Дельф, улица впереди оказалась совершенно пустынна, и у Попова просто не возникло шанса устроить городу слегка урезанную версию гибели Помпеи.

В дальнейшем вечер обошелся без приключений, если не считать, конечно, того, что трое друзей никак не могли привыкнуть к выходкам Геракла. Впавший в детство сын Зевса то норовил попасть куриной ногой точно по лысине пожилого грека, что сидел за соседним столиком, то старался плюнуть с пяти метров в амфору с вином, а под конец ужина и вовсе принялся гоняться за античной официанткой, доказывая, что эта бедная, ни в чем не повинная девушка является его няней и просто обязана провыть ему на ночь хоть одну колыбельную песню.

В итоге Геракл под конвоем Немертеи был отправлен в снятые на ночь комнаты, что в свою очередь послужило причиной новой трагедии. Сеня Рабинович, оставленный без предмета воздыхания, опечалился настолько, что даже отказался пить и ушел в свой номер, обозвав подвернувшихся под руку Жомова с Поповым алкашами и безмозглыми идиотами. Жомова эти ласковые прозвища не впечатлили, а вот у излишне ранимого Попова они вызвали приступ депрессии. Андрюша, в свою очередь, обозвал Жомова с Рабиновичем идиотами и ушел в свою комнату, сказав на прощанье, что лучше в одной ванной с барракудой купаться, чем с Сеней и Ваней в одном отделе работать.

Гомер, который и до этого таскался за Поповым, как будто скотчем приклеенный, увидев душевное состояние своего предполагаемого учителя по вокалу, посчитал несопоставимым с честью великого античного поэта оставаться в обществе его обидчика и покинул помещение следом за сэнсэем. Ваня таким демаршам друзей поначалу страшно обрадовался, решив, что теперь ему по крайней мере больше выпивки достанется, но оказалось, что задаром только уксус сладкий, а вот в одиночку пить – как-то даже и не весело. На всякий случай Жомов осмотрелся по сторонам, надеясь если не выпить, так хоть подраться с кем-нибудь, но ни одной достойной кандидатуры в пределах видимости не оказалось, а гонять мух монтировкой Ваня как-то не привык. Горестно вздохнув, Жомов забрал с собой остатки вина в номер и обернулся, чтобы поискать, куда запропастился Горыныч.

Оказалось, что трехглавый сушеный птеродактиль пристроился на уголке одного из столов и вел достаточно оживленную беседу с каким-то подвыпившим седоволосым греком в белоснежной тунике. Ахтармерз что-то возбужденно доказывал, чувствуя себя в Элладе словно рыба в воде. Дело в том, что как бы это ни показалось странным, но никто из греков не удивлялся встрече с говорящим трехглавым драконоподобным иномирянином. Вот и седовласый незнакомец лишь поинтересовался, подобно Немертее, не титанид ли он, а в остальном не выказал совершенно никакого изумления, наблюдая, мягко говоря, странного собеседника.

– Познакомься, Иван, – Горыныч махнул правой головой в сторону Жомова, левой – в направлении своего оппонента. – Это тот самый знаменитый Сократ…

– Ну, не такой уж я и знаменитый, – скромно потупил голову седовласый. – Узнают, конечно, на улицах, что я Сократ…

– Да мне плевать, хоть двести крат, – буркнул в ответ Ваня, все еще пребывающий не в лучшем настроении, и обернулся к Горынычу, поперхнувшемуся от удивления. – Короче, керосинка болтливая, марш быстро в номер. Тебя одного оставлять нельзя. Или опять всю гостиницу переломаешь, или полгорода, как в Камелоте, спалишь, – и, схватив в охапку обидевшегося Ахтармерза, пригрозил: – Ты у меня только попробуй тут раздуйся. Будешь потом полжизни вместо дирижабля над Дельфами туристов катать.

Горыныч тут же сообразил, что сейчас с Ваней лучше не пререкаться. Поэтому сопротивления при задержании не оказывал. Он лишь перекинул длинную шею через Ванино плечо, прощаясь с недавним собеседником, а потом пробормотал себе под нос, что в его мире даже второгодники знают, кто такой Сократ, а уж гуманоидам просто должно быть стыдно не знать своего великого предка. Сказал так, словно обидеть Жомова хотел, только вот на Ваню эта тирада не произвела ровным счетом никакого впечатления. Ему на самом деле было безразлично, кто разговаривал с Ахтармерзом – Сократ, Панкрат или Домкрат. Да и какое значение может иметь чье-то имя, когда запланированная и предвкушаемая попойка таким бессовестным образом обламывается? В такие моменты Ваня Жомов, как и любой нормальный мужик, плевать хотел на философию с ее прародителями, историю с ее загадками и литературу с ее печатными буквами, вместе взятые!

Забросив Горыныча в комнату к Попову, Ваня вернулся в свою и, устроившись на довольно удобном топчане, принялся потягивать вино прямо из огромной амфоры, задумчиво глядя в потолок и прислушиваясь к сопению Геракла. Вот так и не заметил, как высосал из амфоры двадцать литров, и тут же, будто невинный младенец, заснул, видя во сне исключительно тир и безумную комбинацию из Рабиновича, Попова, Геракла и собственной тещи в качестве грудных мишеней.

Утром, вместо петухов, будильника или сигнала тревоги средством для всеобщей побудки решила поработать Немертея. Встав по обыкновению рано, правдолюбивая девушка в порядке утреннего моциона решила прогуляться по анфиладе внутреннего дворика. Подышать чистым воздухом, улыбнуться первым лучам солнца, насладиться прохладой, тишиной, утренним покоем и все такое прочее. Но вот тут-то, коварно затаившись за углом, ее и ждала очередная подлость человеческой натуры!

Выйдя на анфиладу, Немертея не прошла и пары шагов, как едва не столкнулась с девчушкой лет девяти на вид, усердно надраивавшей мраморные плиты пола. Ласково улыбнувшись, титанида похвалила малютку за усердие, старание и трудолюбие, а также пообещала, что если она и дальше будет такой умницей и помощницей родителям, то Гера непременно сделает для нее что-нибудь приятное. Например, пошлет хорошего мужа. После этих слов и сама Немертея мечтательно закатила глаза, представив такую хорошую награду, и начала подумывать о том, не взять ли самой тряпку в руки, но тут девчушка неожиданно опустила ее с небес на землю. Так сказать, с олимпийского пьедестала, да мордой прямо в тест на допинг-контроль!

– Ой, тетенька, на фига мне муж? – всплеснула руками малышка. – Вы лучше скажите своей Гере, пусть она моей мачехе другого мужа пошлет, потому что эта корова старая только и делает целыми днями, что валяется на папиной кровати, а я вкалываю, как колхозница на посевной. Может быть, когда мачеха с другим мужем смоется, я хоть недельку отдохну. В Артек съезжу или в крайнем случае на Кипр.

Нетрудно себе представить, что тут началось. Первые пару секунд правдолюбивая титанида просто стояла на анфиладе, беспомощно открывая рот, а затем, круто развернувшись, помчалась внутрь постоялого двора, прямо в хозяйские покои. Без стука распахнув дверь, Немертея ворвалась в спальню и начала в извращенно-тактичной манере сыпать нелицеприятными выражениями, из которых хозяин трактира и его жена поняли лишь одно: «Ребенок имеет право на отдых, на взаимопонимание, любовь и самовыражение!»

Неизвестно, чего бы еще в праведном гневе наговорила хозяевам Немертея, но от остальных ужасов культурной речи их спас Рабинович. Проснувшись от истошного крика своего нового увлечения и решив, что правдолюбицу атакуют никак не меньше эскадрильи горгон, батальона минотавров и флотилии гидр, Сеня мгновенно бросился ей на выручку, чем, собственно говоря, спас владельцев постоялого двора от тихого помешательства. Правда, после этого инцидента никакой речи быть не могло о том, чтобы хоть слегка задержаться в трактире, но в планах Рабиновича подобной задержки и не было. Быстро собрав вещи, Сеня без завтрака выгнал друзей на улицу и, несмотря на яростное сопротивление оголодавшего за ночь Попова, повел всех к оракулу.

Храм Аполлона, где располагался оракул, при близком рассмотрении оказался выдающимся сооружением, причем как в прямом, так и в переносном смысле этого слова. Храм был действительно красив, да вдобавок еще и возвышался над всем городом почти на десяток метров. Словоохотливый Гомер по дороге успел рассказать путешественникам, что на самом деле Дельфийский оракул далеко не всегда стоял в храме Аполлона. Не так давно жрецы, решив, что таскать на каждом празднике дары от оракула к храму и обратно довольно тоскливо, сочли необходимым исправить положение раз и навсегда. Они совместили две реликвии в одну, изобретя таким образом античный религиозный «шампунь-кондиционер». Более того, чтобы окончательно запудрить несчастному обывателю мозги, жрецы Аполлона еще и придумали оракулу совершенно дурацкое имя – Пифия, заявив во всеуслышание, что это имя им назвал сам бог. Жители Дельф, а особенно паломники, которым также надоело во время праздников носиться за жрецами от одной святыни к другой, сделали вид, что поверили этой болтовне, и с тех самых пор Дельфийского оракула дразнят Пифией и стоит он у ног статуи Аполлона.

Андрюша Попов, горячо убеждавший друзей обратиться за помощью к оракулу, от созерцания оного ожидал каких-либо необычайно одухотворенных красот, но Пифия оказался всего лишь огромным квадратным камнем, испещренным со всех сторон столь же выдающейся резьбой, как граффити малолеток на стенах его подъезда. Удивленно осмотрев кусок гранита со всех сторон, Андрюша поник головой и остановился около Рабиновича.

– Сеня, что-то я уже сомневаюсь, что обычный кирпич может высказать умную мысль, – разочарованно вздохнул он. – Теперь я даже не уверен в том, что булыжники, хоть в Греции, хоть в Катманду, разговаривать могут.

– А не уверен, так и нечего было приходить, – раздался со стороны оракула писклявый голос. Попов подпрыгнул на месте, вызвав мелкое землетрясение своей тушей, и резко обернулся, чтобы нос к носу столкнуться со стариком в желтом хитоне. – Тута тебе не театр небось какой!

– Тьфу, хрыч старый, напугал до полусмерти, – облегченно выдохнул Андрей. – Больше так не делай, а то ведь я с перепугу и рявкнуть могу. Мало не покажется…

– А вот этого не надо, – перебил его дедок. – Слыхал я вчерась уже, что вы за погром в городе учинили. Бандиты этакие! Ущерб кто возмещать будет?

– Ты, отец, не офигел? – удивился Ваня, но Немертея перебила его.

– Извините, почтенный Анхиос, но ни о каком возмещении ущерба и речи быть не может, – твердым голосом произнесла она, делая шаг вперед. – Да будет вам известно, что на нас напала орда пьяных приверженцев партии Диониса и мои спутники просто защищались. Пусть и таким неординарным способом.

– Андрюша, покажи, – предложил Рабинович, но служитель храма тут же замахал руками.

– Я же сказал, что не надоть в храме орать, – завопил он. – У меня, между прочим, того-этого, ремонт храма в смету на будущий год включен, а в этом на всякие стихийные бедствия расходов не предусмотрено. Так что будем считать, вчерашний ущерб вы возместили. А разрушенный дом дионисовцы отремонтируют. Они все равно ни хрена из вчерашнего не помнят и думают, что сами послужили причиной обвала стены… Ну, так что привело вас в храм? Надеюсь, вы пришли с благими намерениями? – старец недвусмысленно потер ладошку, но Сеня этот жест проигнорировал.

– Ну еще бы, отец?! Конечно, с благими, – развел он руками. – Мы идем искать, куда пропал Зевс, и надеемся, что твой добросовестный и бескорыстный оракул этому поможет.

– А какое мне дело до вашего Зевса? У меня, между прочим, собственный претендент на трон есть, – усмехнулся старик. – И поверьте мне, для всех же лучше будет, если громовержец так и не вернется и на его место придет молодой и талантливый Аполлон.

– Вот что, дедок, ты мне бодягу тут брось разводить, – возмутился Жомов и ткнул пальцем в каменного оракула. – Или ты мне сейчас эту хренову говорилку включишь, или я тебя самого выключу и в утиль отправлю.

Престарелый жрец Аполлона такой наглости не ожидал и совершенно оторопел. Несколько секунд он смотрел куда-то в потолок храма, шамкая беззубым ртом и размахивая руками, но отыскать под куполом соответствующую случаю шпаргалку так и не смог. А когда старик наконец придумал ответ на дерзость чужестранца и перевел глаза на Ваню, то наткнулся на один из самых лучших ледяных взглядов омоновца и в этот раз позабыл не только слова, но и буквы греческого алфавита. Вдобавок ко всему, он еще и застыл, как жаба перед удавом. Сеня следил за этой сценой с ухмылочкой на губах, ожидая, когда дедок сломается и начнет колоться, а Немертея, переведя взгляд с одного спорщика на другого, откровенно испугалась за жреца и заслонила его своим телом. Глядя на омоновца, она укоризненно покачала головой и обернулась к служителю бога.

– Почтенный Анхиос, – успокаивающим голосом проворковала она. – Вы знаете, что я титанида и ввиду этого не могу испытывать к Зевсу особой любви и симпатии. И все же я должна замолвить за него слово…

Старый жрец наконец смог оторвать взгляд от Жомова и удивленно перевел глаза на Немертею. А та, увидев реакцию Анхиоса, заговорила столь страстно, что, найми ее Бен Ладен в адвокаты, Буш не только бы не стал бомбить Афганистан, но, прослезившись, засыпал бы Кабул розовыми лепестками. В этот раз застыли все, не сводя с нее взгляда, а Сеня и вовсе впился в девицу влюбленными глазами, забыв даже хлопать, хоть изредка, ресницами.

– Все мы удивляемся, почему в нашем мире столько много несправедливостей и бед, страданий и боли, разочарований и горести, – с жаром проговорила Немертея. – Мы виним во всех этих ужасах богов, соседей, лимиту и беженцев с Кавказа, но никогда не задумываемся об истинных причинах этого бездонного моря страданий, а ведь они очевидны. Мы знаем правильный ответ, но не находим в себе силы произнести его вслух. Более того, мы даже думать о нем не хотим, каждый раз загоняя очевидное в самые потаенные глубины души…

– Девушка, а можно все это как-нибудь попроще сказать? – попытался перебить ее Ваня, но Сеня зашипел на него: «Заткнись!», и омоновец, пожав плечами, зевнул и отвернулся в сторону. А Немертея даже не заметила, что ее хотели прервать.

– …и это наша самая большая беда, – продолжила она, не снижая тона. – Я назову тебе вслух, Анхиос, то, чего не хочешь ты сказать себе сам. Я скажу тебе, в чем причина страданий рода человеческого, поражения титанов и скорого краха олимпийцев. – Немертея сделала небольшую театральную паузу. – Эта причина в нас самих. Она кроется в нашем корыстолюбии, в нашем стремлении урвать себе кусок получше за счет кого-то другого…

– И что в этом плохого? – искренне удивившись, вполголоса проговорил Ваня. – Даже «духи» в учебке знают, что завтрак съешь сам, обед отбери у друга, а за ужин морду разбей врагу.

– Жомов, если ты сейчас не заткнешься, то я твой пистолет в ближайшей речке утоплю! – зашипел на него Рабинович, и Ваня, испуганно схватившись за кобуру, мгновенно замолчал. Немертея покосилась на них, но продолжила свою речь, как ни в чем не бывало.

– И пока так будет продолжаться, все мы будем страдать, – с пафосом закончила она первую часть. – Все это я говорила потому, почтенный Анхиос, что хотела объяснить, отчего и Зевс имеет право на справедливость. Ведь, в сущности, захватив власть, он не стал счастливее. Напротив, проблем у него прибавилось, и его исчезновение подтверждает это. И ты не станешь счастливее, получив выгоду на чужом горе. Нужно отринуть от себя желание легкой наживы, и тогдаспокойствие снизойдет на твою душу, почтенный жрец. А за ним придет понимание окружающего мира и счастье от того, что не лежит на тебе грех подлости, – девица вскинула вверх руки. – Помоги нам, Анхиос, и пусть не смущает тебя возвращение Зевса. Я уверена, что, придя на Олимп, царь богов не останется прежним. Хлебнув горя, Кронид уже не сможет вершить неправый суд, и критерием его поступков станет Высшая Справедливость!

Немертея замолчала, и несколько секунд в абсолютной тишине храма эхо ее голоса перебегало от колонны к колонне, никак не желая умолкнуть. Попов покосился в его сторону и слегка кашлянул, предупреждая о том, кто в доме хозяин звуковых эффектов, и эхо, скромно потупившись, спряталось за статуей Аполлона, надеясь еще погулять по храму после ухода незваных пришельцев.

Несколько мгновений после этого старенький, пристыженный Анхиос тупо смотрел себе под ноги, а потом залился горючими слезами. Сделав пару нетвердых шагов, он обнял Немертею и уткнулся ей в грудь, пропитывая тунику влагой души. Девица стала гладить его по лысеющей голове, но это не уменьшило, а, напротив, лишь усилило истеричные всхлипы.

Сумасшествие оказалось заразным. Геракл, глядя на душещипательную сцену, пару раз шмыгнул носом, а затем, заревев, как вятская белуга, бросился к Немертее и обнял ее сзади, так же, как и дед, уткнувшись в тунику носом. На груди девицы места для него не осталось, поэтому сыну Зевса пришлось довольствоваться плечом, увенчанным колючей застежкой.

Немертея также начала всхлипывать, безуспешно пытаясь гладить руками головы обоих рыдающих греков. Гомер, глядя на эту троицу помутневшим взглядом, закрыл рот ладонью и принялся что-то невнятно бормотать себе под нос. Видимо, вдохновенный неутешным плачем, сочинял душераздирающую сцену отбытия Одиссея из Итаки. Следом за ним загрустил и Попов, вспомнив о несправедливо забытых дома рыбках и проклятом эльфе, который сам ни хрена не может сделать, а лишь гоняет других по всякому захолустью. Рабинович растерянно принялся тереть лоб и молчал, недовольно обводя взглядом свихнувшуюся компанию. Но когда и Мурзик принялся подвывать в такт всхлипываниям плакальщиков, омоновец дольше все это безобразие терпеть не стал. Подойдя к Гераклу, он отвесил ему подзатыльник, оторвал сына Зевса вместе с Анхиосом от девицы и, держа обоих на вытянутых руках, поинтересовался:

– Может, хватит? Или кому-то у чайника носик свернуть?

Казалось, ни жрец, ни тем более Геракл не услышали этих слов. Оба продолжали всхлипывать, и Анхиос, болтаясь в воздухе, протянул руки в сторону растрогавшей его Немертеи. Жомову пришлось хорошенько встряхнуть дедка, и только тогда к жрецу вернулся дар речи. Помотав головой, он проговорил:

– Ох, и пристыдила ты старика, дочушка! И срамно бы мне такие слова от девицы слышать, да ведь правду ты говорила. Истую правду! До того горькую, что теперича хоть в петлю влазь. А уж если кто и сможет добиться справедливости от Зевса, так окромя тебя некому. Если кому и суждено найти громовержца, так пусть это будешь ты, – старик еще раз шмыгнул и посмотрел на омоновца снизу вверх. – Отпусти меня, воин, и скажи спасибо титаниде. Без нее вы и пытками не заставили бы меня помогать вам.

– А вот это еще не факт, – буркнул Жомов и выронил жреца из рук.

Тот свалился вниз, загремев костями по мраморному полу. Пару раз всхлипнув, видимо, для поддержания нужного тонуса, Анхиос похлопал себя по щекам и побежал за благовониями. Вернувшись назад, он запалил их и принялся завывать себе под нос какую-то тарабарщину, окуривая благовониями оракула. Сеня для истории пытался разобрать, что говорит старик, но единственными понятными словами в его речи были «Аполлон», «Пифия» и «твою мать…» Правда, было ли последнее ругательством или просто констатацией факта, понять Сеня так и не смог. Наконец Анхиос замолчал и повернулся к путешественникам.

– Спрашивайте, – приказал он. – Но помните, у вас есть право только на три вопроса!

– Где нам найти Зевса? – сделав шаг вперед, спросил Рабинович, решив, как всегда, взять инициативу в свои руки.

Задав вопрос, Сеня застыл, с любопытством ожидая, что же сейчас произойдет. А ничего и не произошло! Как лежал камень с граффити у ног статуи Аполлона, так и остался лежать. Не взлетел, не разломился. Рта и глаз у кирпича-переростка не появилось. Несколько секунд Рабинович напряженно ждал, сдерживая желание чихнуть, засвербившее у него в носу из-за мощного аромата благовоний, чем-то напомнивших кинологу запах родной слезоточивой «черемухи». А когда Сеня уже собрался накрыть старика отборной милицейской лексикой, неожиданно завибрировал пол под ногами. Рабинович посмотрел по сторонам, ища глазами дверь, в которую каждый благоразумный человек выскакивает во время землетрясения, но убежать не успел – камень заговорил человеческим голосом!

– Если бодливый козел о скалу лоб ударом расквасит, станет ли враз он мудрее Афины великой? Нет, отвечаю! Но чудо вдруг станет возможным, если сумеет он птицею прыгнуть над Стиксом.

Оракул замолчал, и в храме жомовской дубинкой нависла тишина. Несколько секунд путешественники напряженно ждали продолжения пророчества, но вместо этого мелкая дрожь пола стала ослабевать, а затем прекратилась совсем. Ошарашенный таким ответом Рабинович удивленно обернулся к друзьям. Попов покрутил пальцем у виска, глядя на разукрашенный примитивной резьбой кирпич, а Ваня упер руки в бока.

– И что это за херня? – грозно поинтересовался он у Анхиоса.

– Не херня, а пророчество, – буркнул тот. – И вообще, с дурацкими вопросами ко мне не приставайте. Я за Пифию не отвечаю. Она всегда говорит то, что считает нужным. А уж как ее понимать, это ваше личное дело, – жрец перевел взгляд на Рабиновича. – Так, еще будут вопросы? Или мне заканчивать сеанс громкой связи?

– Вот дурдом! – фыркнул Сеня. – Ладно, попробуем что-нибудь попроще… Эй, Пифия, твою мать, хоть как пройти к Олимпу, сказать можешь?

В этот раз ждать ответа так долго не пришлось. Почти сразу после реплики Рабиновича пол под ногами путешественников вновь начал дрожать, отзываясь зубодробительной вибрацией в суставах, а затем тот же утробный голос произнес:

– Там, где туманы скрывают приметы былого, тлен лишь и прах остаются сынам Немезиды. Сердцем искать им придется дорогу к победе, разум дежурному сдав, как всегда, на храненье.

В этот раз даже Немертея с Гомером удивленно переглянулись, услышав незнакомые слова в странном пророчестве. Попов безнадежно махнул рукой в сторону оракула, а Рабинович вопросительно посмотрел на жреца, раздумывая, не натравить ли на оного Мурзика. И лишь Жомов не собирался бездействовать.

– Я не понял, это кто мозги у дежурного оставляет? – возмущенно завопил он. – Ты, детище криворукого каменщика, еще раз такое честным ментам скажешь, я тебя двумя ударами в кучу щебенки переработаю!

– Еще вопросы будут? – ехидно поинтересовался Анхиос, видимо, уже избавившийся от тлетворного воздействия душещипательных речей Немертеи.

– Ладно, попробуем еще раз, – как ни странно, но Сеня решимости не растерял. – Задаю вопрос для начальных классов школы недоразвитых имбецилов! Как нам вылечить Геракла?

Судя по тому, как долго в этот раз раздумывал оракул, до начальных классов вышеупомянутого учебного учреждения он еще не дорос. Камень долгое время не подавал никаких признаков жизни, а затем минут пять лихорадочно трясся, своей вибрацией отколов от ближайших колонн несколько увесистых кусков. И лишь когда Жомов стал раздумывать, не применить ли к оракулу недавнее тиринфское изобретение скалодробления, Пифия заговорила. Издав звук заводящегося тракторного мотора, она изрекла:

– Эллинам глупым приходится слушать все дважды, а для ментов повторять все раз десять придется. Сказано вам, чтоб прислушались к голосу сердца, или вовек повышения званий не будет!

Оракул резко вздрогнул, обвалив одну из храмовых колонн, а затем, издав звук разорвавшейся гранаты, задымился и затих окончательно. В огромном помещении вновь наступила тишина, которую из-за перекошенных физиономий ментов даже эхо не решилось потревожить. После падения колонны перепуганная Немертея бросилась в объятия Рабиновича, да так там и застыла. Геракл, испугавшийся не меньше ее, захныкал, а Ваня, покосившись в его сторону, угрожающе зарычал:

– Ну и кому теперь морду бить?

Сеня и сам за выкрутасы оракула был готов огреть жреца, нагло обманувшего их ожидания, чем-нибудь не слишком приятным. Например, упавшей колонной. Однако Рабинович быстро сообразил, что таким поступком тут же навсегда подорвет доверие Немертеи, которое с таким трудом только начал завоевывать, и, тяжело вздохнув, вынужден был сдержаться. Посмотрев на тихо зверевшего Жомова, он кивнул головой в сторону двери.

– Пошли отсюда, мужики. Кидалово все это, – с грустью от несбыточных мечтаний в голосе проговорил он, а затем посмотрел на Анхиоса. – Радуйся, старик, что у нас времени мало, а то за твой лохотрон соответствующую статейку быстренько впаяли бы!

Сеня сплюнул на пол и, поддерживая Немертею, направился к выходу. Мурзик далеко обогнал его, а остальные направились следом. Последним, отвесив подзатыльник хнычущему Гераклу, из храма выходил Жомов. Лишенный удовольствия оторваться на Анхиосе, разгневанный омоновец так саданул кулаком по каменному косяку, что тот вывалился наружу вместе с дверями и доброй половиной стены. Потерев слегка ушибленную руку, Ваня на прощание погрозил кулаком хихикающему Анхиосу и для симметрии обрушил оставшуюся часть фронтальной стены храма. Лишь после этого, почувствовав небольшое облегчение на требовавшей возмездия душе, Жомов поспешил догнать друзей. А те уже вступили в оживленную дискуссию между собой.

– Да лохотрон это натуральный, – горячо убеждал путешественников Попов. – Видел я такие трюки по телевизору. Чревовещанием называются. Этот чокнутый Анхиос брюхом своим говорил, а мы и уши развесили, как бараны деревенские перед столом наперсточников.

– Я не совсем понимаю твои слова, учитель, но чувствую, ты не веришь в божественность Пифии, – произнес в ответ Гомер. При слове «учитель» Андрюша слегка поморщился, но промолчал. А поэт продолжил.

– Я допускаю, что Анхиос мог вещать своим чревом, – кивнул головой он. – Но какое чрево нужно иметь, чтобы заставить храм так дрожать? Для этого даже размеров твоего почтенного живота, учитель, будет недостаточно!

– Поостри мне еще, умник, – обиделся Попов. – Полы в храме не от пуза тряслись. Там, внизу, наверняка машинка какая-нибудь спрятана. Сами же видели, что эта каменюка в конце задымила, как «Запорожец» на семьдесят втором бензине!

– Позволю себе заметить, что вы, гуманоиды, не обладаете всей полнотой восприятия окружающей действительности, – выглянув из корзинки, которую нес Геракл, вступил в дискуссию Ахтармерз. – Я готов согласиться, что вы лучше меня чувствуете нюансы речи, довольно сносно различаете цветовую гамму и неплохо разбираетесь во вкусовых ощущениях, но следы психокинетической энергии и паронормальное присутствие вы различать пока еще не научились. Вполне возможно, что в будущем ваша цивилизация достигнет и этого уровня, но пока вам придется поверить мне на слово. Во время разговора оракул просто истекал эктоплазмой и…

– То есть ты хочешь сказать, что этот дурацкий кирпич на самом деле разговаривал с нами? – Рабинович недоверчиво посмотрел на трехглавую пародию на российский герб.

– Точно так же, как сейчас это делаем мы! – Горыныч кивнул всеми тремя черепушками сразу.

– Ну так объясни, недоученный умник, что же нам поведал этот бетонный говорун? – ехидно поинтересовался у него Попов.

– А вот этого я не знаю, – растерянно шмыгнул носом правой головы Ахтармерз. – Построение, структуру и дешифровку иносказательных выражений, применяемых в гуманоидных цивилизациях ближнего параллельного зарубежья, мы будем проходить только в пятом классе, да и то факультативно. Были бы вы из цивилизации ахтыркаков, я бы еще смог чем-нибудь помочь. А так вам придется самим поискать разгадку слов оракула.

– Приятно слышать речи умного птеродактиля-мутанта, – галантно раскланялся Рабинович. – Но мы только с блатного на русский переводы можем делать. А вот с пифийского на общедоступный ни хрена не получится.

– И чем мы тогда сейчас займемся? – поинтересовался у Сени догнавший друзей Ваня Жомов.

– Пойдем Горынычем груши околачивать, – невозмутимо ответил Рабинович.

Ахтармерз от обиды тут же раздулся и поломал корзину, в которой его несли. Дальше ему пришлось топать ножками, а не пользоваться халявными услугами добровольных рикшей. До оставленных в конюшне постоялого двора коней он шел вместе со всеми и так же, как и все, молчал. А когда друзья в растерянности остановились у колесницы, не зная, куда теперь идти, Немертея тронула Рабиновича за рукав.

– Слушайте, может быть, исцелить Геракла поможет Хирон? – спросила она. – А уж вспомнив, кто он такой, сын Зевса покажет нам путь на Олимп.

– Точно! Как я сам об этом не догадался?! – тут же радостно завопил Гомер.

– Цыц, молекула! – осадил его Сеня и посмотрел на девицу. – И кто такой этот Хирон?

– Кентавр-врачеватель и один из наставников Геракла, – ответила титанида. – Кажется, я знаю, где его найти…

Глава 3

У людей это называется «попали из огня да в полымя», а мы, псы, выражаемся несколько иначе. В таком случае, какой произошел с нами, мы говорим: «Сбежал от кошатника, попал к ветеринару!» Смысл и в том, и в другом случае, конечно, один и тот же – смывался от «хорошего», а оказался еще в более «лучшем» положении, – но ведь пойди объясни моему Сене, когда он в рот этой ненормальной Немертее заглядывает, что уже пробовал один урод (я, сами понимаете, Телема имею в виду) Геракла лечить. Все знают, что из этого получилось. Так зачем его еще к одному мутанту парнокопытному, эскулапу доморощенному, на прием вести? Это все равно, что меня заставить жирафу грыжу вырезать. Толку, как из кошки пуховик. Ан нет, Сеня идеей загорелся, а два других дуболома внутренних дел молчат, будто верят, что Хирон поможет и от головы, и от температуры. Да он Гераклу – что тете Асе панадол!

Был у нас однажды примерно такой же случай. Правда, его сиятельство господин Рабинович тогда слегка под хмельком был, но сути дела это не меняет. Мы с Сеней тогда футбольный матч обслуживали. Стадион патрулировали, чтобы какая-нибудь фанатская морда беспорядков на трибунах не учинила. Ну, мой Рабинович к концу матча и настадионился: со школьным приятелем – бутылку пива, с омоновцами – сто граммов, с тестем, который второй раз в жизни от жены на футбол смог сбежать, – бутылку водки, ну а на посошок – с двумя расфуфыренными, как персидские кошки, фанатками нашего клуба – литр коньяка…

В общем, сами понимаете, что после такой дозы не веселиться просто нельзя. Вот Сеня и радовался вовсю жизни. Так развеселился, что с хозяином Альбатроса (того самого восточноевропейского кобеля, что над моим именем шутить постоянно пытался) пари решил заключить. Мы тогда как раз к секретному заводу подходили, который между нашим домом и стадионом находится. Чтобы своего хозяина в постель затащить, мне нужно было крюк делать, как той бешеной собаке из поговорки. А когда их светлость Сеня Рабинович изволит пребывать в таком блуждающем состоянии, сделать это, признаюсь честно, даже мне непросто.

До завода мы дошли нормально. Без эксцессов и выкрутасов со стороны человеческого экземпляра в нашей паре. А как проходная Рабиновичу на глаза попалась, он и давай орать на всю улицу, обращаясь к Сергею, хозяину Альбатроса, мол, спорим, я сейчас напрямую через завод пройду, а охрана даже пикнуть не посмеет. Тот поменьше моего Сени на грудь принял и способность здраво мыслить еще не всю потерял. Быстренько сообразил, что охрана на заводе вневедомственная и к милиции прямого отношения не имеет. Наша и их службы, хоть и не враждуют, но тут даже коту ясно, что, будь ты хоть трижды мент, без соответствующих разрешений и ордеров на завод тебя никто не пропустит, тем более когда мент застенчивый. То есть как мой Сеня – во время ходьбы за стенки держится.

Сергей быстро просчитал, что отжать в таком споре стольник у прижимистого Рабиновича будет все равно, как квартиру в лотерею выиграть, поэтому заключить пари сразу согласился. И мой Сеня, олух царя иудейского, попытался утащить меня к проходной. Я, естественно, всеми четырьмя лапами в тротуар уперся, пытаясь хоть этим вразумить хозяина, но Рабинович и своего-то разума не слышал, а что уж говорить о моем голосе благоразумия. Но сдался я только тогда, когда понял, что пьяный Сеня прямо сейчас сядет на асфальт и будет мне нотации читать по поводу служебного собачьего долга и верности своему хозяину. А уж, поверьте мне, такого ни одно разумное существо не выдержит!

К проходной мы подошли довольно твердым шагом. То есть я и до этого нормально шел, а вот мой Сеня сумел, собрался. Губы поджал, глаза прищурил, руку на ремень положил и встал около стеклянных дверей. Ждет, когда перед ним охранник створки распахнет. Тот, хоть и был уже немолодым парнем, да и робким его с такой рожей вряд ли кто-нибудь посчитать мог, но все же, увидев в дверях перекошенного мента с огромным псом на поводке, невольно разволновался. Посмотрел на нас, подошел к двери и спрашивает, что случилось. Мой Сеня достает из кармана корочки и, держа их лицевой стороной к себе, сует под нос охраннику и по слогам читает:

– Фамилия: Рабинович. Имя: Семен. Отчество: Абрамович. Год рождения: тысяча девятьсот… В общем, ясно! Мы с напарником преследуем опасного, ик, преступника и видели, что он перелетел через забор на территорию завода…

– Как птица? – ехидно поинтересовался охранник, сразу сообразив, что перед ним не мент, а кандидат в вытрезвитель.

– Сам ты птица! – обиделся Рабинович. – Я же говорю, пе-ре-ле-тел.

Тут сторожу все окончательно стало ясно, и дальнейшие переговоры он решил прекратить. Однако от моего Сени так просто не отвязаться. Пару минут он теребил охранника, пытаясь его то уговорить, то запугать, а затем и вовсе с катушек съехал. Давай, говорит, поспорим. Если мой пес через твой дурацкий забор перепрыгнет, то ты нас внутрь пропустишь. Ну а если нет, я тебе стольник отстегну.

Я от такого беспредела просто ошалел. Нет, мне, конечно, приходилось немалые барьеры брать, но прыгнуть через трехметровый бетонный забор, к тому же обвитый поверху колючей проволокой, даже я не в состоянии. Что я ему, кенгуру австралийский?

Охранник это не хуже моего понимал и хотя не знал, что до сего момента выиграть деньги на спор у моего Рабиновича почти никому не удавалось, а следовательно, не мог оценить всей полноты своего счастья, принять спор, естественно, согласился. Мой Сеня тут же встал в позу памятника Ленину на центральной площади и заорал благим матом: «Мурзик, барьер!»

Ну да! Нашел дурака. Прыгать я, естественно, отказался. Рабинович как ни уговаривал меня, как ни увещевал, но будь он хоть трижды альфа-лидер, заставить меня полететь все равно бы не смог. Я остался сидеть, где сидел, укоризненно глядя на распоясавшегося хозяина, и тому в итоге пришлось сдаться.

Вот таким образом сто рублей из кармана моего Рабиновича перекочевали в руки охранника, а второй стольник спокойно спикировал в кошелек Сергея. Но самое страшное началось рано утром. Есть у Сени привычка деньги перед работой пересчитывать. Представляете, что началось, когда он утром двух сотен не досчитался?.. Ох он и орать начал. И «оборзел совсем народ, пьяных ментов на улицах обирает» (будто самому с народом такого делать не приходилось?!), и «это те две шлюхи в баре меня кружанули» (словно сам во время рейдов «ночных бабочек» за мзду снова на работу не отпускал). Ну, а когда Рабинович вспомнил, куда на самом деле деньги подевались, так тут его и вовсе едва инфаркт не хватил. Мне даже пришлось звуковую терапию применить. То есть попросту наорать на него, а то Сеня так до конца жизни из комы бы и не вышел…

Я это потому рассказал, что после этого случая Рабинович навсегда зарекся что-то делать, трезво не оценив ситуацию для начала. Но мой Сеня, что влюбленный, что пьяный, одинаковый дурак! Причем можно еще поспорить, в каком состоянии он больше идиотских поступков совершает. Вместо того, чтобы подумать и понять всю бессмысленность похода к Хирону, Рабинович хлопал влюбленными глазенками (тьфу!) и готов был потакать своей пассии во всем.

Лично я считал, что мотаться с Гераклом по эллинским докторам можно до скончания веков, да так и не добиться каких-либо сдвигов. Нужно было идти к Олимпу и найти его папашу. А уж тот, поскольку бог как-никак, что-нибудь и придумал бы для исцеления своего сына. В сказки о том, что Олимп куда-то исчез, я не верил. Сами посудите, ну куда может пропасть огромная гора, высотой почти три тысячи метров над уровнем моря?.. Правильно, никуда! Это же вам не жомовская заначка после тщательного обыска жены.

До Олимпа нас и Гомер спокойно довести мог, а уж там, на месте, и решили бы, как попасть на сходку местных богов в законе. Однако слушать меня, естественно, никто не стал. Лишь один Горыныч попытался возразить Рабиновичу, сказав, что нам лучше поторопиться найти Зевса, пока не случилось чего-нибудь совсем непоправимого, но Сеня у него ехидно поинтересовался, запасся ли Ахтармерз картой местности, или одна из его голов, как компас на север, всегда в сторону Зевса смотрит. Горыныч понял, что спорить с упершимся Рабиновичем бесполезно и, обреченно махнув крыльями, забрался поглубже в колесницу.

В общем, Сенино решение о походе к Хирону оспаривать было некому, и наша экспедиция стала собираться в дорогу. В первую очередь Жомов, обидевшийся на хозяина постоялого двора за столь бесцеремонное утреннее обращение с гостями, самым наглым образом спустился в винный погреб и экспроприировал оттуда две амфоры с лучшим вином. Хозяин попытался воспротивиться разбою и приготовился звать городскую стражу, но, получив кулаком по макушке, решил, что заведение понесет меньше убытков, если быкоподобный чужестранец спокойно возьмет то, что хочет.

Попов, успевший к тому времени под шумок стащить из кухни целого жареного барана, увидев, что именно принес Ваня, взбесился. Он заявил, что отказывается ехать в колеснице, если в компанию к Гераклу, Немертее и Горынычу добавятся еще и катающиеся из угла в угол глиняные канистры. Жомов, естественно, парировал эту тираду своим любимым вопросом: «А в нос?» – и пришлось в их дискуссию вмешиваться моему Рабиновичу, после чего вино было перелито в бурдюки, а амфоры расколоты об стену, на радость будущим археологам.

Чтобы не участвовать в этом бедламе, я отошел в сторону и принялся горевать, глядя на вихляющих задами местных сучек. Таковых оказалось рядом сразу три, и у всех трех по каждой подпалине на роже откровенно читалось одно: «Красавчик, а не прогуляться ли нам до ближайших кустов, чтобы вместе поклониться нашей собачьей Афродите?» Ща-ас! Держите хвост милицейской дубинкой. Я как только представил, какой временно-пространственный парадокс я с этими маломерками устрою, если еще и здесь детей напложу, так у меня шерсть на загривке дыбом встала и зубы сами собой оскалились. Девочки поняли этот знак, как «пошли на фиг, я сегодня не завтракал», и скрылись за ближайшим углом, обозвав меня самыми нехорошими греческими словами, которые, конечно, по сравнению с нашим матом – писк недельного котенка после лая бультерьера. Но все равно обидно!

Глядя им вслед, я с тоской вспомнил ту самую московскую сторожевую, с которой познакомился в злополучный День милиции, и, в сочетании с мыслями о путешествии к Хирону, мне еще хуже стало. Захотел завыть на эллинскую луну, покусать Немертею или, в крайнем случае, хоть Жомова облаять. Однако делать этого я не стал, а положил голову на передние лапы и попытался найти в новом походе что-нибудь положительное. Сделать это оказалось крайне трудно и, за исключением того, что наш поход можно считать эквивалентом турпутевки в Грецию, которой дома Сене никогда не видать, как собственных ушей, к тому же Пелион, горный хребет в Фессалии, где жил Хирон, оказался не так далеко от Олимпа, как это могло бы быть.

После того как вино перелили из амфор в бурдюки, а Андрюша уложил в колесницу барана и мешок пресных лепешек «а-ля лаваш», торжественные сборы в поход были окончены. Сеня галантно (тьфу, противно смотреть!) подсадил Немертею в колесницу, где уже сидел бедолага Геракл, пытаясь ногтем просверлить дырочку в бурдюке, и тут же отдал приказ отправляться в дорогу. Я специально не двигался с места, давая понять Рабиновичу мое отношение к его затее, и встал на лапы лишь тогда, когда мой хозяин оставил свое место во главе кавалькады и вернулся назад, чтобы позвать меня в третий раз.

Через Дельфы мы пробирались сквозь толпы любопытных греков. Все городское население с самого утра только и делало, что обсуждало поведение необычных чужестранцев вчера вечером и сегодняшнее пророчество Пифии. Уж что про нас говорили, и передать нельзя, а присутствие в нашей компании смазливой титаниды и вовсе превращало сплетни в бред плешивого кота. Пересказывать все эти россказни никакого смысла нет. Скажу лишь, что самой распространенной среди них была байка о том, что мы – элитный спецотряд суперкиллеров, нанятый сверженными титанами для того, чтобы вышвырнуть богов с Олимпа, пока Зевс мотается по бл… В общем, находится в творческой командировке.

По счастью для нас, Немертея этих несправедливых обвинений не слышала, да и вообще вряд ли в тот момент она могла что-нибудь слышать. Польщенная вниманием такой огромной толпы народа, она, подбоченясь, застыла в колеснице и гордо улыбалась, словно Афина Паллада, прибывающая на развалины Трои. Сеня не сводил с нее глаз, а Жомов настороженно поглядывал по сторонам, тщетно ожидая хоть малейшего намека на беспорядки. Однако до самых городских ворот ничего экстраординарного не случилось, и мы спокойно покинули Дельфы, чтобы тащиться к коту под хвост, а точнее, в Пелион к Хирону.

Дальнейшая дорога обделила нас приключениями. В основном все путешествие проходило под непрекращающиеся споры по поводу возможных толкований пророчества дельфийского оракула. Насчет первого пророчества о козле мои менты даже говорить ничего не хотели. Гомер, правда, пытался объяснить, что Афина – это богиня мудрости, а Стикс – река вечности, отделяющая подлунный мир от царства Аида, то бишь бога мертвых, но друзья ему тут же заткнули рот, сказав, что они сейчас поэту, вместо того козла, о скалы рога переломают.

По поводу второго пророчества лишь Ваня Жомов, излишне чувствительный к заявлениям по поводу отсутствия разума, отказывался слушать объяснения. Он горько сожалел, что не заехал тогда Анхиосу в ухо, и ускакал прочь от колесницы, когда Немертея попыталась вспомнить, были ли у Немезиды вообще какие-нибудь дети. Этот факт остался покрыт кошачьей шерстью, а из остальных слагаемых этого пророчества однозначно сошлись лишь на том, что, говоря о приметах прошлого, скрытых туманом, Пифия, конечно же, имела в виду пропавшую дорогу на Олимп.

Из третьего пророчества ни Гомер, ни Немертея и уж тем более Геракл, который тоже пытался принять самое деятельное участие во всеобщей болтовне, почти ничего не поняли. Трое же моих друзей посчитали его явным оскорблением чести и достоинства российского милиционера и горько пожалели, что нельзя привлечь Пифию за такие слова к уголовной ответственности, а бить морду камню, естественно, смысла не имело. Тем более что и морды-то у Пифии никакой нет!

Лишь один трехглавый второгодник из мира мутировавших ящеров, старательно выбирая выражения, попробовал объяснить моим ментам, что это вовсе не пророчество, а лишь деликатная просьба оракула более внимательно прислушаться к двум первым четверостишьям. Его молча выслушали, покивали головами, а потом безапелляционно заявили, что если еще раз «этот трехмордый надувной дебил позволит себе назвать сотрудника милиции идиотом, то ему век придется работать Везувием где-нибудь в районе Галапагосских островов». В лучшем случае – станет курить бамбук на Земле Франца-Иосифа.

Горыныч обиделся и раздулся так, что едва не сломал колесницу. Лишь заступничество Немертеи вернуло его в нормальное состоянии и уберегло экспедицию от безвременной кончины единственного многоместного транспортного средства. Бедным ментам под давлением титаниды пришлось еще и извиниться перед Ахтармерзом, что вновь привело к катастрофически быстрому увеличению объема его тела. На этот раз от огромного удовольствия.

С этой аварийной ситуацией справились просто – Попов пинком согнал Горыныча с колесницы и заставил его ковылять вслед за процессией до тех пор, пока портативно-раскладная керосинка не вернулась в свои обычные размеры. Только тогда Горынычу позволили сесть на место, и путешествие продолжилось своим чередом.

За всю поездку до Пелиона больше ничего необычного не произошло. Если, конечно, считать нормальным явлением то, что вместо обещанных Немертеей двух недель мы достигли предгорий уже на третий день. Подробно это странное явление мог бы вам объяснить Горыныч, и вы полюбопытствуйте у него сами при встрече. Если, конечно, сумеете что-нибудь понять из его слов. Ну, а мне было ясно только одно. Из-за исчезновения Зевса баланс паранормальных сил был нарушен и вселенная эллинов стала претерпевать пространственные деформации под влиянием быстро изменяющейся энергетической оболочки этого мира. То есть, если мы вскорости не найдем Громовержца, эта вселенная либо изменится до неузнаваемости, искорежив таким образом и смежные с ней миры, либо вовсе коллапсирует, что приведет к еще более ужасным последствиям. В общем, конец коту! Гадить по углам больше не будет…

Естественно, подобные заявления Горыныча порадовать никого не могли, и Сеня потребовал ускорить движение, чтобы быстрей отыскать Хирона и вернуть память Гераклу. Однако в этот раз Немертея проявила завидное благоразумие. Она заявила, что до темноты к горам мы не доберемся, а ночью она может не найти дорогу. Пришлось Рабиновичу с ней согласиться. Тем более что после наших блужданий несколько лишних часов кардинально ситуацию изменить не могли. Вся экспедиция тут же устроилась на ночлег, и Сеня, естественно, назначил меня часовым. Диктатор хренов!

Ночь прошла спокойно, а вот утро началось с сюрпризов. Впрочем, это смотря для кого. Лично я перед рассветом уже не спал, а лишь дремал вполуха, выполняя свои сторожевые обязанности, а потому и все случившееся сюрпризом для меня не было. Чего о других не скажешь.

Думаю, было никак не больше шести часов, когда Попова разбудил мочевой пузырь. Он сбегал в ближайшие кустики, как заправский кобель, и попытался снова заснуть, но его пухлые бока отказались вновь укладываться на жесткую постель под ветвями какого-то ужасно пахучего дерева. Андрюша поворочался минут пять, а затем сел, бормоча себе под нос ругательства. Причем сам того не заметил, что бубнит их прямо над ухом Гомера.

Слух у поэта оказался достаточно чутким, для человека, конечно, и он проснулся, удивленно глядя мутными глазами на нависшего над ним Попова. Некоторое время грек пытался сообразить, где он находится и что это за толстая, помятая рожа у него перед глазами, а когда понял, что именно за существо около него, тут же сел и улыбнулся.

– Каждое утро прекрасная Ио зарю зажигает, чтобы увидели эллины мир свой иными глазами. Я поклоняюсь ее красоте небывалой и воспеваю бессмертное имя богини, – нараспев продекламировал он. Попов поморщился.

– Слушай, Гомер, – Андрюша тронул поэта за плечо. – Я, конечно, не Рабинович и в стихах кое-что понимаю, но давай-ка оставим твои творения для потомков, а сейчас будем разговаривать нормальным языком.

– Учитель, я, конечно, не Геракл, и немного мозгов в голове у меня осталось, – в тон ему ответил грек. – Я понимаю, что ты слишком устаешь в дороге, но когда же наконец ты дашь мне хотя бы один урок из тех, что обещал в Тиринфе?

Попов снова поморщился. Я, даже не открывая полностью глаз, отчетливо видел, как спросонья ворочаются шестеренки в голове криминалиста. Андрюше было лень напрягаться и объяснять Гомеру, почему ему удается так громко орать. Но, с другой стороны, обращение «учитель» явно льстило Попову. И, как человек слова, он чувствовал, что должен выполнить данное поэту обещание. Тем более что до конца экспедиции оставалось не так уж и много времени. Обреченно разведя руками, Андрюша вздохнул.

– Ладно, слушай сюда, – проговорил он, ткнув себя пальцем в грудь. – В первую очередь, для того чтобы громко кричать, нужно обладать натренированными, сильными голосовыми связками. Можешь попробовать тренировать их вот так, – Попов издал горлом гортанный звук, похожий на завывание якутских фольклористов.

У меня от этого соло мурашки по коже побежали и шерсть на загривке дыбом поднялась, а Гомер покорно попробовал повторить трюк. Вышло у него слабовато, да и мало похоже на поповское рычание, но Андрюша все равно похвалил его и хлопнул по плечу.

– Повторяй это упражнение как можно чаще, – посоветовал он. – А когда связки немного окрепнут, можешь попробовать так, – и Попов, закинув голову вверх и набрав полные легкие воздуха, вдруг пронзительно заорал на весь лес: «А-а-а-а», удерживая звук на одной ноте.

Вы когда-нибудь спали около ревуна общей тревоги? Просыпались, когда он начинает орать вам в ухо? Нет? Ну, тогда могу вас поздравить: самого страшного пробуждения в жизни у вас еще не было! А вот все члены нашей небольшой экспедиции смогли сполна оценить все прелести подобной побудки.

Первым подскочил тренированный Жомов. Выхватив пистолет из кобуры, он завертелся на месте, словно детский волчок, совершенно не понимая, что происходит. Следом за ним проснулся мой Сеня, стороживший всю ночь покой Немертеи, лежа под колесницей. При этом он так приложился головой к ее дну, что эллинская телега проехала вперед пару метров, вспахав единственной оглоблей мягкий дерн.

Все это почему-то отрицательно сказалось на титаниде, спавшей на соломе внутри колесницы. Неизвестно с чего, но она жутко перепугалась и, проснувшись от воя Попова, вскочила на ноги. Лобовой таран Рабиновича вновь опрокинул ее на солому, и девица, прижав руки к груди и закатив глаза, подхватила Андрюшин крик. Правда, сфальшивила. Взяла на два тона выше.

Геракл от этого спаренного воя мгновенно взобрался на самую верхушку дерева, под которым ночевал, и, повиснув на ней, завыл, будто Тарзан в джунглях. Ну а больше всех досталось несчастному Гомеру, который сидел прямо перед Андрюшей и заглядывал ему в рот, надеясь проследить за работой уникальных голосовых связок. Спасло его только то, что, перед тем как кричать, Попов поднял голову вверх. Именно поэтому у поэта не оторвало череп, а лишь слегка контузило. Да еще и волосы от Андрюшиной звуковой волны задуло назад. Так они и остались стоять торчком, словно «ирокез» у панка. А вот Горыныч от испуга почему-то так сжался, что мы его потом едва в траве отыскать смогли.

Да что там о моих спящих спутниках говорить?! Даже я, бодрствовавший и догадывающийся о том, что может произойти, услышав этот жуткий вой, подскочил с места метра на полтора, словно заправский мангуст, уходящий от укуса кобры. Какая-то греческая пичуга, не знакомая с поповскими выходками и собравшаяся запеть прямо по курсу звуковой волны, была вдавлена в дерево и осталась там, словно муха в янтаре. Со всех деревьев, расположенных на пути распространения звуковой волны, облетели ближние к Попову ветки. А когда его крик добрался до гор, то с них сошла такая мощная лавина, что после ее позорного бегства осталась ровная, как немецкий автобан, полоса длиной километров в десять.

– Мо-ол-чать! – истошно заорал Жомов, пытаясь заткнуть пистолетом уши, но его понял только я. И то потому, что по губам хорошо читаю.

Тогда Ваня, не придумав ничего лучшего, вскинул пистолет вверх и нажал на курок. Звук выстрела почти утонул в продолжающемся вое Попова, но Андрюша после него все же заткнулся. Хотя только потому, что в его легких наконец-то кончился воздух. Довольно усмехнувшись, криминалист перевел взгляд на Гомера.

– Ну, примерно так это должно звучать, – проговорил он, глядя в остекленевшие глаза поэта, а затем очнулся. – Эй, Гомер, ты что? Что с тобой?

– Я тебе сейчас покажу, сукин сын, что с ним! – вместо грека ответил Жомов и широким шагом устремился к Андрею.

– Но, но, но! – завопил Попов, вскакивая на ноги и пятясь к тому самому дереву, внутри которого по его вине оказалась замурована птичка. – Ваня, не подходи. А то сейчас так заору, что барабанные перепонки лопнут.

На лице Жомова ни один мускул не дрогнул. Он двигался вперед, полный решимости во что бы то ни стало добраться до ходячего мегафона и навсегда сломать ему усилитель. Попов через пару шагов уперся в дерево, и еще неизвестно, чем бы закончилась эта битва титанов, если бы между ними не оказался мой Сеня. Толкнув Жомова в грудь, чтобы хоть как-то задержать движение этой танковой дивизии, Рабинович повернулся к Андрюше.

– Ты что, Поп, охренел совсем? – грозно поинтересовался он. – Ты же, придурок, чуть нас всех идиотами не сделал.

– А что сразу я-то? – завопил Попов. – Значит, когда мы под звуки смотра строя и песни, которые этот жлоб здоровый Гераклу устраивал, просыпались, то все нормально было? А мне, значит, и крикнуть разок нельзя?

– Нет, он точно дурак, – констатировал Ваня, боевой запал у которого быстро иссяк, и пошел снимать с дерева Геракла. – Кто-нибудь однажды ему за такие выходки башку прострелит…

– И будет абсолютно прав! – добавил Рабинович и направился в другую сторону – успокаивать Немертею.

Про меня Сеня, как обычно бывает в таких случаях, абсолютно забыл. Вот она, людская дружба и преданность! Что-то, господин хозяин, если я сучкой увлекся, а ты во мне нуждаешься, я все бросаю и к тебе бегу. А от тебя даже взгляда заботливого в критической ситуации не дождешься!

В общем, обиделся я на Рабиновича и от скуки пошел Гомера в чувство приводить, поскольку про него тоже все позабыли. Сами понимаете, пощечины давать я не приспособлен, орать, как Попов, не умею, да и током, словно скат, ударить не могу. Поэтому в моем арсенале средств шоковой терапии было крайне мало. Собственно говоря, единственное, что я мог сделать, это зарычать на поэта. Однако после децибелов Попова мой клиент на звуки совершенно не реагировал. Пришлось сграбастать его зубами за тунику и попытаться энергично потрясти.

И вот только тогда Андрюша вспомнил, что его ученик требует к себе внимания, иначе так и останется сидеть посреди поляны, пока его археологи не раскопают. С криками «Мурзик, фу! Прекрати!» Попов бросился выручать Гомера, загрызаемого сердобольным псом.

От такой лживой оценки моих стараний я едва и Андрюшу не покусал, но вовремя опомнился. Жалко все-таки его. Он же не со злого умысла всякую дурь вытворяет, а по простоте душевной. Да к тому же кусать его опасно. Потом так поповским потом пропитаешься, что и дезинфекция Горынычем запаха не перебьет! Поэтому я спокойно отошел в сторонку и стал наблюдать, как Андрюша пытается привести незадачливого ученика в чувство. Поначалу у него ничего не получалось, и лишь когда Попов решил отвесить поэту мощнейшую оплеуху, тот мотнул головой, моргнул, встал на ноги и провозгласил:

– Голос услышал я с гор Пелиона, и он возвещал неумолчно: «Прячьтесь, убогие! „Юнкерсы“ в небе столицы!»

Оторопевший от такого поворота Попов врезал Гомеру по другой щеке. Тот тряхнул головой, несколько секунд смотрел мутными глазами куда-то в безоблачное небо, а затем ойкнул, икнул и кашлянул.

– Что это было? – спросил он. – Не глас ли родителя Зевса? Крона, который отродьем своим оказался погублен?

– Ты погляди, ожил вроде! – в ответ на это покачал головой Рабинович, которого успокоившаяся Немертея наконец прогнала от себя, направившись к ручью «попудрить носик», а Попов облегченно вздохнул.

– Ну что же, будем считать, что первый урок прошел без телесных увечий, – хлопнув Гомера по плечу, оповестил всех он.

– Последний, – отрезал Сеня.

– Что? – не понял его Андрюша.

– Последний урок это был, я сказал, – хмуро пояснил мой хозяин. – Еще раз себе что-нибудь подобное позволишь, я уже Ваньку останавливать не буду, когда он соберется тебя в свиную отбивную превратить.

– Да пошли вы все, уроды… – обиделся Попов, но вместо этого пошел сам. Подальше в лес. Видимо, для того, чтобы в одиночестве потосковать по своим безмолвным и безответным рыбкам.

К тому времени, когда Андрей, хмурый и молчаливый, вернулся обратно, все уже были в сборе и успели отойти от оригинальной утренней побудки. Попов уселся в стороне от всех и так жалобно принялся грызть травинку, что мне, честное слово, захотелось утешить бедолагу, притащив ему в зубах здоровый кусок жареной баранины. Вот только не возьмет же! Ну, не знает, чудак, что у него во рту живет более двух миллионов бактерий, а у меня – почти в два раза меньше. От того я и кариесом не страдаю, в отличие от людей. Впрочем, мое желание исполнил Иван. Отрезав от барана целую заднюю ногу, он завернул ее в листья салата, положил сверху пару лепешек и принес Андрюше. Тот удивленно посмотрел на друга, а Жомов оскалился во всю свою безразмерную пасть.

– Ну что, толстая визгливая свинья? Мир? – поинтересовался он у криминалиста. Тот усмехнулся в ответ и проговорил:

– Мир, безмозглая твоя бычья башка!

После этого на поляне наступило всеобщее согласие и благоденствие. На кого оно наступило, точно не скажу, но что не на Горыныча, это факт, поскольку тот оказался цел и невредим, лежа под жомовской форменной кепкой. Сожрав пару комаров и мелкого кузнечика, Ахтармерз довольно быстро набрал нормальный жизненный тонус, и Ванина кепка стала ему уже не укрытием, а чем-то вроде седла. Омоновец даже не сразу нашел, куда его головной убор подевался. А отыскав, шлепнул кепкой по среднему носу Горыныча.

– Не смей больше носить мои вещи, мародер! – сердито провозгласил он, а Ахтармерз в знак благодарности за проявленное внимание едва не прожег Ване дырку на штанах.

Впрочем, в этот раз все обошлось, и маленькую шалость второклассника-второгодника не заметил никто, кроме меня. Ну а я промолчал, поскольку на сегодня норма криков была всеми с успехом перевыполнена.

Пока на поляне продолжалась вся эта катавасия, солнце на небе поднялось довольновысоко, и торчать под его лучами было не слишком приятно. Именно поэтому завтракать путешественники решили в тени деревьев, около душистых кустов, на противоположной следу Андрюшиной звуковой волны стороне поляны.

Все чинно уселись в кружок, а я специально отошел в сторонку, чтобы не портить себе аппетита зрелищем того, с какой скоростью Андрюша поглощает пищу. Не успел я примериться зубами к огромной берцовой кости, специально для меня отобранной из общей кучи Сеней, неожиданно вспомнившим, что у него все-таки есть пес, как в кустах, справа от меня, послышалось тоненькое хихиканье. Поначалу я решил, что мне пригрезилось, но смешок повторился, и я, чтобы не спугнуть непрошеного гостя, сделал вид, что ничего не замечаю, а сам осторожно скосил глаза вправо и обомлел! Рядом со мной, на границе кустарниковых зарослей, стояла миниатюрная, не более тридцати сантиметров в холке, копия человеческой суч… то есть женщины.

Одета она была в такую же тунику, как и Немертея, только настоящей десантной камуфлированной расцветки. Ручки, ножки и личико мини-женщины были то ли покрыты зелеными рисунками, то ли странный орнамент на них был вытатуирован, я так и не разобрал, но эти узоры на коже делали маскировку почти идеальной. Увидев, что я на нее смотрю во все глаза, крошка захихикала снова и показала мне язычок. Как ни странно, но такой же зеленый, как и узоры на коже!

– Хи-хи-хи. Здравствуй, собачка, – тихо произнесла пигалица.

Меня? Собачкой называть?! От такой наглости я озверел и собрался ее куснуть разочек, чтобы знала, как к милицейскому псу следует обращаться, но ее голос услышал Сеня и резко обернулся. Пигалица попыталась спрятаться от его взгляда среди листвы, но правая голова Горыныча, появившаяся неизвестно откуда, молниеносным броском поймала мелюзгу за подол камуфляжной туники… Мне пришлось удивленно гавкнуть, отметив таким образом невероятную реакцию нашего персонального птеродактиля.

– А ну, отпусти меня немедленно! – заверещала пигалица, стараясь попасть кулачками сразу по всем трем головам Ахтармерза. Тот легко уворачивался, но пару чувствительных затрещин все же получил.

– Кто это такая? – удивленно глядя на нее, поинтересовался у греков Рабинович.

– Это дриада, – ответила Немертея и, поймав на себе удивленные взгляды ментов, пояснила: – Дриада – это нимфа, обитающая в древесной листве. Отпусти ее. Она безобидное и дружелюбное существо. Просто излишне любопытна. – Горыныч выплюнул изо рта подол туники, а титанида протянула руку коротышке. – Привет, сестричка! Как тебя зовут?

– Мелия, – ответила та, хихикнула и деловито пожала протянутую ладонь. Несколько секунд они смотрели друг на друга, а затем Немертея вздохнула и перевела взгляд на отроги гор.

– Их всегда было много около Пелиона, – задумчиво произнесла она. – Они издревле любили здешние места. Ведь тут многое напоминает о былом величии титанов…

– Блин, достали уже со своей простотой! – перебил девицу Жомов. – Только и слышу от вас, что титаны то, титаны се. Что за бред, блин? Насколько мне известно, титан – это металл…

– Хорошее сравнение, – теперь Немертея перебила его. – Титаны действительно были тверды, как металл, и многие – даже крепче адаманта. Однако Зевсу удалось сломить и их.

Девица замолчала, и умный Андрюша пояснил вместо нее:

– Ваня, титаны – это такие существа… Ну, тоже боги, только правили миром до олимпийцев. Как раз Зевс всех титанов и разогнал. А уж металл их именем назвали потом.

Немертея никак не отреагировала на эти слова. Она сидела неподвижно, задумчиво глядя в сторону близких гор, и даже смешливая малютка Мелия притихла, сжавшись в комочек у ее ног. Рабинович растерянно хлопал глазами, совершенно не понимая, что нужно сделать для разряжения обстановки. Понятное дело, пришлось выручать мне. Я сделал вид, что заинтересовался пролетавшей мимо бабочкой и попытался поймать ее зубами. Причем, хватая ее, намеренно промазал и крайне неуклюже проехал носом по траве. Зеленая пигалица, увидев это, задорно рассмеялась своим тоненьким голосочком, и даже на лице Немертеи мелькнула тень улыбки… Учись, Рабинович!

– Действительно, не будем думать о грустном, – вздохнула Сенина пассия. – Дриады очень чувствительные существа. Они, может быть, и остановились в своем развитии на уровне пятилетних детей, но зато очень остро улавливают любые эмоции. Не будем ее печалить. Хорошо?

Предложение Немертеи было принято единогласно, и все, кто был на поляне, загалдели одновременно, пытаясь оказать знаки внимания зеленой малютке. А она резвилась вовсю, на вопросы отвечала охотно, хотя и рассказать что-нибудь путного, кроме того, что «маленькая маслина на опушке вчера перепила талой воды и одна из ее веточек теперь болит», нам совершенно не могла. А когда Сеня полюбопытствовал у Немертеи, не может ли малышка, раз она родственница бывших богов, указать путь в жилище богов нынешних, титанида снисходительно улыбнулась.

– Ну что ты? – произнесла она. – Зевс навсегда закрыл Олимп от глаз титанов. Да к тому же дриады крайне привязаны к своим подопечным деревьям и никогда от них не отлучаются. Мелия даже не знает, что где-то на свете есть Олимп.

После такого ответа Рабинович решил, что единственным способом попасть на Олимп было исцеление Геракла, и заторопил друзей в дорогу. Я, естественно, в сборах принимать участие отказался, зато позволил Мелии немного поиграть с собой. Первый и последний раз! Все-таки я взрослый пес и должен вести себя подобающе. Впавший в детство Геракл тоже присоединился к нашим играм, но от него я старался держаться подальше и обрадовался, когда Ваня наконец приструнил распоясавшегося сына Зевса. А когда все было готово к отъезду и пришла пора прощаться с дриадой, неожиданно раздался знакомый звук:

ХЛО-ОП!!!

А за ним и знакомый голос.

– Отдыхаете, значит, козлы? Пикник устроили? А мне по всей Элладе носиться пришлось, чтобы вас отыскать! Ну, вы оборзели, уроды, я вам скажу! – завопил эльф, появляясь прямо в воздухе над колесницей. – О! А дриада что тут делает?.. Деточка, ты с ментами не водись. Они тебя плохому научат.

– Эй, ты базары-то фильтруй немного, – обиделся на него Жомов. – А то так недолго и мухобойкой по башке получить.

– Ты кому так сказал, бык педальный? – возмущенно завопил Лориэль, поворачиваясь к Ване. – Ты своему непосредственному начальнику хамить вздумал? Меня, между прочим, сам Оберон назначил возглавить эту операцию. Да я тебя, волчара поганый, за нарушение субординации в КПЗ сгною!

Ваня в ответ на такую наглость только возмущенно выдохнул и попытался припечатать Лориэля ко дну колесницы резиновой дубинкой. Естественно, промазал, поскольку поймать эльфа еще не удавалось никому. Вместо хамоватого порхающего коротышки Жомов что есть силы приложился по бурдюку с вином. От такого страшного удара швы разошлись, и столь любимая моими друзьями жидкость вся до капли пролилась на землю. Жомов взревел и попытался достать до Лориэля еще раз, но наглец снова увернулся, и печальная безвременная кончина настигла второй бурдюк.

– Что, козел, напился? – ехидно поинтересовался эльф. – Приятного аппетита, – а затем обернулся вокруг своей оси, чтобы посмотреть на горестно застывших от тяжкой утраты Рабиновича и Попова. – Ладно, гады, сами напросились. Я умываю руки и сваливаю отсюда к гномьей матери. Выбирайтесь как хотите!

С легким хлопком Лориэль тут же растворился в воздухе, оставив после себя лишь бледную тень голубоватой дымки. Несколько секунд на поляне проходила репетиция финальной сцены еще не написанного Гоголем «Ревизора», а затем Немертея удивленно спросила:

– Это кто такой тут был?

– Да так. Хрен без кожаного пальто, – пожал плечами Сеня и замолчал, тупо глядя на влажную траву, впитавшую в себя все вино экспедиции.

Я чихнул и потряс головой. Вот так всегда! Появится маленький нахал, обзовет всех, как только придумать сумеет, и исчезает, так ничего и не объяснив. А мы стоим, как тупые шавки в подворотне, и гадаем: «А чаво приехал? Чаво привез?..»

Глава 4

Эльф появился и исчез так же, как поступал почти всегда. Единственное серьезное исключение из этого правила Лориэль сделал тогда, когда пытался уговорить троих друзей отправиться на поиски Зевса, спасая тем самым и собственный мир от необратимых изменений. Тогда он был вежлив, дружелюбен и очень велеречив, приводя в пользу готовящейся акции неопровержимые доводы. А вот теперь, подлец, возомнил себя большим боссом!

Менты молча ехали по лесной дороге, поднимающейся на отроги гор. Никто из них не хотел вслух обсуждать поведение наглой эльфийской свиньи, но в душе каждый вынашивал план мести и за поруганную перед аборигенами честь и достоинство российского милиционера, и за безвременно почившие алкогольные запасы экспедиции, в чем Жомова никто, естественно, обвинять не собирался! Попов поначалу даже начал раздумывать о том, из чего ему в местных условиях сконструировать самогонный аппарат, но вскоре вынужден был отбросить эту мысль.

Дело в том, как вы, наверное, и сами знаете, что для приготовления этого национального русского напитка требуется какое-нибудь слабоалкогольное сырье. Например, тот эль, которым в предыдущем путешествии викинги поили ментов. Но сейчас под руками у Андрюши не было даже его, а для изготовления хотя бы примитивной браги у путешественников не было ни времени, ни посуды, ни места. В общем, на экспедицию, злорадно скаля зубы, надвигался сухой закон. Естественно, его приближение никого радовать не могло, за исключением, пожалуй, одного Горыныча.

– Не стоит так расстраиваться из-за утраты алкоголесодержащей жидкости, – это так он по-своему попытался утешить друзей. – В нашем мире, например, алкалоиды считаются сильнодействующим ядом и применяются только в крайних случаях, как превентивная мера борьбы с опасными вредителями. Нашему виду поглощение этого вещества абсолютно противопоказано. Может быть, это и является исключением из правил, но я знаю и множество других разумных видов, которые спокойно могут обходиться без поглощения алкоголя. Конечно, я понимаю, что в физиологическом плане ваш организм устроен несколько иначе…

– Вот именно, иначе! – сердито перебил его Рабинович. – А раз так, то лучше помолчи, пока беды не случилось.

– Да ничего ты, Горыныч, не понимаешь! – Попов резко обернулся к пропагандирующему трезвый образ жизни второгоднику-второкласснику. – Проблема не в том, что у нас нет выпивки, а в том, как именно мы ее лишились. Одно дело, если бы вино у нас кончилось или мы просто не взяли бы его с собой. Конечно, это маловероятно, но в таком случае никто особо переживать не стал бы. Но когда вот так, собственными руками, уничтожить все… Э-ех!

Слов у Андрюши больше не осталось, и он смог только обреченно взмахнуть рукой и отвернуться от собеседника. Его горестный полувздох-полустон поддержал и Жомов, так же бессильно махнув рукой. Горыныч поочередно перевел взгляды всех трех своих голов с одного на другого и, заявив, что все равно ничего не понимает, для успокоения нервов принялся жевать солому.

На это безбожное уничтожение конского фуража, за которое в другое время всеядного проглота приговорили бы к изгнанию из колесницы, в этот раз никто внимания не обратил. А уж меньше всего горынычевский рацион сейчас волновал Жомова. Ваня, сгорбившись, ехал на своей каурой кляче впереди каравана, стыдясь даже посмотреть в глаза друзьям. После всего случившегося он чувствовал себя по отношению к ним предателем, детоубийцей и вообще полным подлецом.

Конечно, если бы было возможно повернуть время вспять, омоновец бы сто раз подумал (если бы нашел чем!), над каким именно предметом он пытается прихлопнуть этого скотину эльфа. Однако прошлого вернуть нельзя, и Жомову оставалось только проклинать себя последними словами. Вылив на себя ушат самых грязных эпитетов, которые только нашлись в его лексиконе, Ваня поклялся, что по возвращении домой тут же компенсирует друзьям все моральные издержки от столь тяжкой утраты вина, купив каждому по литру водки. Ну и себе литр, соответственно! И пусть только жена попробует наехать на него по поводу пропавших из зарплаты трехсот рублей. Тогда он и ей, и теще… скажет, что потерял их по дороге, когда рассчитывался в троллейбусе за проезд. Ну а этому подлому Лориэлю Жомов решил отомстить. И собирался поквитаться за причиненные страдания максимально жестоко.

– Я этому летающему скоту безмозглому сначала все крылья пинцетом повыщипываю, – бормотал он себе под нос. – Затем привяжу жгутом к карандашу и посмотрю, как он тогда ехидничать станет. Я этой сволочи такого «приятного аппетита» пожелаю, что ему до конца дней кусок в горло не полезет… У-у, блин! Убил бы гада.

И все-таки, несмотря на очевидный ущерб, постоянно наносимый эльфом моральному состоянию лучших сотрудников милиции, трое друзей были вынуждены признаться самим себе, что и определенная польза от маленького мерзавца все же есть. Дело в том, что в обоих прошлых путешествиях Лориэль почти всегда появлялся тогда, когда ментов ждала какая-нибудь серьезная неприятность. Он служил своеобразным сигналом, предупреждающим путешественников о том, что все системы их корабля дальнего плавания находятся в предаварийном состоянии.

Вот и сейчас никто из ментов ничего хорошего от лежавшей впереди дороги не ждал. Поочередно выныривая из состояния транса, в котором друзья находились после изуверского трюка Лориэля, заставившего несчастного Жомова уничтожить винный запас, менты настороженно поглядывали по сторонам, ожидая какого-нибудь подвоха. Однако время шло, лес начал редеть, а путешествие к Хирону проходило удивительно тихо и мирно. А когда, по словам Немертеи, до жилища пожилого кентавра оставалось не более часа верховой езды, менты и вовсе начали сомневаться, появлялся ли эльф для того, чтобы предупредить их о чем-то, или же просто решил напомнить, кто в Элладе хозяин. В таком случае его слова о том, что друзьям придется самим из чего-то выпутываться, были не больше, чем блефом. Подъезжая к узкой расщелине в скалах, за которой должна была открыться долина кентавров, менты почти поверили в правильность своих предположений и тут же поняли, как сильно ошибались.

Сначала со всех сторон послышался глухой стук копыт, перемежающийся с шумом катящихся камней. Затем стало явственно слышно приглушенное ржание и грубоватые смешки, и наконец на небольшое пространство перед входом в ущелье, окружив небольшой караван широким кольцом, невесть откуда высыпало десятка три лошадей, скрещенных каким-то сумасшедшим генетиком с людьми и именуемых в Элладе кентаврами. Ну, а вход в долину загородил широкоплечий смуглокожий и омерзительный на вид тип, вросший в туловище вороного коня.

– Та-ак, блин, – перекосившись, протянул Попов. – Мало мне этих парнокопытных кляч, на которых приходится ездить в этом гнилом зародыше будущей цивилизации, так некоторые из них пытаются под людей косить? И вы думаете, я буду терпеть общество этих уродов? Да я лучше с Горынычем целоваться стану!

– А вот этого не надо! – зашипел со дна повозки Ахтармерз. – Во-первых, я еще маленький, а во-вторых, у нас с гуманоидами полная генетическая несовместимость видов. Дети уродами получатся.

От такого оборота Андрюша попросту оторопел и не нашелся, что можно ответить не в меру понятливому Горынычу. В любое другое время Сеня непременно замучил бы криминалиста подколами, но сейчас ему было не до этого – кентавры постепенно сужали круг. Рабинович настороженно следил за ними, стараясь понять сильные и слабые стороны этих необычных созданий.

Наконец смуглолицый тип остановился прямо перед Сеней и Жомовым. Рабинович внимательно осмотрел его с копыт до макушки и усмехнулся. Ни одежды, ни доспехов на кентавре не было. Единственными предметами туалета служили два широких кожаных ремня, перекрещивающихся на груди и покрытых многочисленными бронзовыми и серебряными бляшками. Сеня решил, что этого металла будет вполне достаточно для нормального функционирования дубинок, и довольно кивнул головой, но тут же поморщился. Кроме небольшого дротика в руках, вооружение кентавров дополняли луки и полные колчаны стрел. А это уже никуда не годилось!

– Пацаны, рад вас видеть, в натуре! – расплывшись в широкой улыбке, завопил смуглолицый, и Сеня решил, что в этот раз все обойдется. – Не часто, блин, к нам сюда такие конкретные чуваки заглядывают. Может, оттопыримся? У нас клевый план есть.

– Извините, ребята, но нам пора ехать, – ответил Рабинович, с трудом подавив в себе инстинкт милиционера, требующий немедленно арестовывать наркоманов и наркоторговцев. – У нас слишком мало времени. Давайте отдохнем вместе в другой раз.

– Ну, вы меня, в натуре, разочаровываете, – развел руками смуглый кентавр, а его товарищи разочарованно замычали. – Ну, ладно. Проезжайте. Только учтите, что тут проход платный. Я понятно базарю? – его морда вмиг перекосилась, став похожей на фотографию известного рецидивиста с доски почета под названием «Их разыскивает милиция».

– Будь вы кентаврами с Пелопоннеса, мы взяли бы с вас по соответствующей таксе, – продолжал крыситься смуглолицый. – Но поскольку вы всего лишь мерзкие людишки, вы отдадите нам все! Мы отберем у вас лошадей и отпустим их на волю. Мы возьмем себе все ваше имущество. Мы надругаемся над вашей подстилкой так же, как вы издевались над нашими прекрасными женщинами. А затем мы пропустим вас в долину… Может быть!

Вороной кентавр заржал, и его истеричный хохот подхватило все стадо человекоподобных баранов. Они смеялись до слез, размахивая дротиками, и совсем не замечали, как Жомов постепенно начинает терять контроль над собой. Ваня считал себя виноватым перед друзьями за утрату вина и решил, что не вправе вмешиваться в разборки без их команды. До самого последнего момента он сдерживался, предоставив Рабиновичу возможность взять ситуацию под контроль, но терпеть подобные наезды гордой душе российского омоновца было уже не под силу. Жомов распрямился в седле и заорал во всю силу своих сержантских легких:

– А ну, молчать, скоты!

– Ваня, как всегда, умеет назвать вещи своими именами, – буркнул Рабинович, отстегивая от пояса дубинку, а затем поддержал друга: – Вы что, уроды, не слышите, что вам говорят?!

Чувствуя полную безнаказанность и ожидая от незваных пришельцев покорных просьб о помиловании, кентавры от наглости ментов опешили. Несколько секунд они стояли замерев, от чего стали похожи на забракованные копии памятника Петру Великому работы Зураба Церетели, а затем временный паралич прошел. Кентавры сначала начали переглядываться, затем перешептываться и, наконец, в полный голос принялись обсуждать, какие карательные меры следует применить к обнаглевшим людишкам. В их довольно объемном перечне предложенных вариантов были такие экзотические, как «переделать всех в Икаров» и «замедузить их Горгоной». Дискуссия длилась минуты три, а затем решение было принято единогласно.

– Насадим их на копья! – заверещала вороная ошибка генетики и, яростно заржав, бросилась вперед, сотрясая над головой своим примитивным колющим оружием.

– Эх, «РПК» бы сюда, – мечтательно вздохнул Ваня и тут же скомандовал: – Женщины, дети и поэты остаются в повозке. Сеня, ты защищаешь левый борт, а я правый. Андрюха, ты прикрываешь тылы!

Волна кентавров нахлынула на повозку со всех сторон одновременно. Нагловатые людо-лошади ни секунды не сомневались, что без труда сомнут горстку ничтожных людишек, которые к тому же не носили доспехов, да и вооружены были какими-то странными штуками, куда больше похожими на куски подгоревшей во время копчения колбасы, чем на боевое снаряжение. Однако их ждало разочарование!

Невиданные доселе чужестранцы оказались великолепными бойцами. Одним ударом своих странных штучек они, казалось, без особого труда сбивали с ног самых опытных воинов. Да к тому же еще и их бешеный пес метался, словно смертоносная молния, между конских ног, хватая то одного, то второго мутанта за бабки. Ошарашенные таким отпором, кентавры на миг отхлынули от колесницы, но храбрости или настырной тупости им было не занимать. Поэтому, получив серьезный отпор и оставив на земле несколько своих соплеменников в бессознательном состоянии, не бросились в панике бежать обратно, а предприняли новый штурм.

В этот раз кентавры атаковали людей куда более внимательно, осторожно и организованно. Жомову удалось сбить с ног троих, Сеня уложил двоих, а Попов сподобился только на один точный удар, а в основном просто бесполезно махал дубинкой перед носом конеобразных грабителей с большой дороги, умудряясь таким странным способом держать кентавров на расстоянии. Впрочем, немалая заслуга в прикрытии тыла принадлежала и Мурзику. Это именно он то и дело кусал за ноги и животы взбешенных кентавров, каждый раз не позволяя нанести точный удар копьем по неуклюжему Попову.

Второй короткий бой длился не дольше одного раунда в боксе. Сросшиеся с лошадями грабители атаковали яростно, но добиться своими наскоками ничего не могли. Трое ментов либо выбивали копья из их рук, попадая по наконечникам резиновыми дубинками, либо наносили нешуточные увечья. Жомов с Рабиновичем сражались прекрасно, а Попов и вовсе бился, как зверь, зажмурив глаза и бесцельно размахивая перед собой дубинкой. Верный ученическому долгу, Гомер попытался помочь ему. Ослушаться приказа омоновца он не посмел, но ведь нигде не было сказано, что он не имеет права сражаться, не покидая указанного начальником места временной дислокации.

Просунув голову с руками между широко расставленных ног Андрюши, поэт наполовину высунулся из колесницы и попытался достать коротким мечом до копыт скачущих вокруг идиотов. Целился воинствующий поэт старательно, однако вместо конских сухожилий умудрился перерезать мечом шнурки Андрюшиных ботинок. Не ожидавший такого предательства Попов оступился, потерял один башмак и свалился на дно колесницы. Прямо на голову своевольного Гомера. Оказавшись в совершенно беспомощном положении и увидев над собой занесенные копья, криминалист решил прибегнуть к последнему средству защиты – к своему могучему голосу. Набрав полную грудь воздуха, Попов собрался выдать очередной перл акустики, способный свалить с ног не только кентавра, но, возможно, и небольшого слона. Андрюша рявкнул во всю мощь голосовых связок. Но вместо трубного гласа с его губ сорвался лишь сдавленный хрип. Это утренние вопли на сыром воздухе не прошли для него даром!

– Мать моя женщина, голос сел, – испуганно прохрипел Попов и зажмурил глаза, ожидая неизбежного удара пикой, однако его не последовало.

Андрюша молниеносно вскочил на ноги и огляделся вокруг, пытаясь понять, кому обязан своим чудесным спасением. Жомов и Рабинович были заняты битвой так, что не имели даже возможности обернуться. Геракл сидел в углу колесницы и тупо сосал палец. Гомер спокойненько лежал на дне, отправленный в нокаут падением на него поповской туши. Андрюша перевел взгляд на Немертею и на секунду удивленно замер: девушка прыгала на одной ноге, прижимая к ней вторую, на которой не было сандалии, и со стоном посасывала палец, ноготь на котором девица сломала во время снайперского броска обуви в лоб зарвавшемуся кентавру.

Благодарно кивнув головой Немертее, Попов вновь включился в репетицию Бородинской битвы, во время которой через пару тысяч лет вновь смешаются в кучу кони и люди. А настырные кентавры наседали. И лишь когда Ваня Жомов обеспечил беспосадочный перелет в ближайшие кусты еще двум представителям «дружественной» делегации встречающих, а Сеня почти сравнялся с ним в счете, обескураженные кандидаты в экипажи омнибусов немедленно отступили.

– Приготовить луки! – истошно завопил смуглолицый великан, почти не принимавший участия в сражении. – Сейчас мы из них сделаем подушечки для булавок.

– Вот этого я и боялся, – вздохнул Рабинович. – Горыныч, твою мать! Ну-ка, выбирайся на свет божий. Долго тебя еще ждать нужно?

– Сейчас, Сенечка, подожди. Только лягушку дожую! – раздался откуда-то из-под колесницы чавкающий голос.

– Ты посмотри на этого проглота! – удивился Рабинович. – Мы тут кровь за Родину проливаем, а он под телегой спрятался и брюхо себе набивает. Марш наверх, кому говорю. Эти полудурки уже луки натягивают!..

Ждать появления Горыныча из-под телеги Сеня не стал. Спрыгнув с коня, он подхватил на руки Мурзика, который, широко расставив лапы, стоял между кентаврами и колесницей и свирепо скалился на врагов. С псом на руках Рабинович одним прыжком перемахнул через высокий борт эллинской повозки и упал на пол, успев уронить вместе с собой растерянно застывшую в углу Немертею. Только Сеня приземлился, как сверху на него свалилась туша Жомова, державшего на вытянутых руках Ахтармерза. И тут же в борта колесницы ударил град стрел.

– Да начинай же ты, змеюка безмозглая! – рявкнул на Горыныча Ваня, и тот, пристроившись у него на груди, задрал вверх хвост и с бешеной скоростью закрутился вокруг своей оси.

Форменный китель на груди омоновца мгновенно смялся, приняв вид жеваной бумаги. Однако сейчас это не имело никакого значения. Главным было то, что из хвоста Ахтармерза, словно из бенгальского огня китайского производства, начали сыпаться во все стороны зеленые искры. А затем изумительного цвета изумрудный купол накрыл собой колесницу и всех, кто находился внутри. Подобная метаморфоза туповатых кентавров совершенно не шокировала. Вскинув луки, они выпустили по противнику еще одну тучу стрел, но те оказались неспособны пробить энергетический барьер, созданный Ахтармерзом.

– Придумывайте что-нибудь быстрее, – совершенно спокойным голосом потребовал от ментов малолетний маг и факир. – Сами знаете, что таким манером я долго не продержусь.

– Андрюша, рявкни, что ли, на этих уродов, – тут же потребовал Рабинович. – Честное слово, больше не буду придираться к твоим воплям. Только не устраивай больше таких побудок по утрам.

– Не могу. Голос сел, – прохрипел в ответ Попов.

– Вот свинья! – возмутился Сеня. – Значит, как нормальных людей по утрам пугать, так с голосом все в порядке. А когда твой вокал по-настоящему нужен, так ты всегда умудришься охрипнуть… Ладно, раз орать не можешь, скажи какую-нибудь свою поговорку. Может быть, хоть это поможет.

– Не могу, – как попугай, почти с крокодиловыми слезами на глазах, буркнул Андрюша. – В голову ничего не лезет!

Рабинович застонал. Если Попов не мог им ничем помочь, то положение становилось почти совершенно безнадежным. Конечно, у ментов в арсенале оставался еще пистолет Ивана, но надежды на него было мало. Во-первых, потому, что, вернувшись домой, Жомов не успел перезарядить табельное оружие. А поскольку стреляли они немало за три своих путешествия, то в магазине ПМ оставалось всего лишь два патрона. Ну, а во-вторых, судя по всему, эти разбойники из клана кентавров были еще тупее арабских террористов-камикадзе и совершенно не представляли себе, что такое страх.

И все же нужно было попробовать. Осторожно просунув под крутящегося волчком Горыныча гомеровский щит и тем самым вернув омоновцу свободу движений, Сеня попросил его рискнуть одним патроном, чтобы проверить, повезет ли на этот раз и сможет ли грохот пистолета заставить кентавров в суеверном ужасе разбежаться по разным, самым дальним, уголкам леса. Жомов кивнул головой и приподнялся над бортом колесницы. Увидев его появление внутри изумрудного купола, намертво сросшиеся с лошадьми бандиты истошно завопили и выпустили по Ивану целую тучу стрел. А едва они осыпались с энергетического купола вниз, как Ахтармерз на несколько секунд тут же снял защиту.

Жомов нажал на курок, и эхо пистолетного выстрела, громыхая, покатилось по горной лощине. В первую секунду путешественникам показалось, что этот проверенный трюк снова сработал, поскольку кентавры сорвались с места и галопом бросились врассыпную, но длилось это недолго. Не пробежав и десятка шагов, бандиты круто развернулись и, вскинув луки, ответили на выстрел новым градом стрел. Горыныч вовремя успел активизировать защиту, и прицельная атака кентавров вновь не принесла никакого вреда друзьям.

– Ну, все. Приехали. Сушите весла, господа, – констатировал Жомов, опускаясь на дно колесницы. – У кого есть предложения по спасению? Или просто подождем, пока Горыныч выдохнется и нас нашпигуют стрелами?

– Заткнись и не мешай думать! – резко оборвал его Рабинович. – Кажется, у меня есть план…

Что это был за план, Сеня рассказать так и не успел. Кентавры, не оставляя попыток добраться до ненавистных им людей, попробовали пробить защиту навесным огнем. Новая туча стрел взвилась в голубое бездонное небо и обрушилась почти вертикально вниз на изумрудный купол. Никакого эффекта и этот залп нападавшим не принес. За одним маленьким исключением: какая-то из стрел не отскочила от купола, а соскользнула по касательной вниз и воткнулась прямо в круп пегой лошади, запряженной в колесницу рядом с каурой.

Бедная кобыла могла ожидать вероломного нападения от кого угодно, но от кентавров подобной подлости не ждала. В первую секунду кляча решила, что это конененавистник Попов исподтишка мстит ей за строптивость. Она дико заржала и лягнула обеими задними ногами, пытаясь покарать подлого садиста. А когда, обернувшись посмотреть на результат своего коронного удара, увидела торчавшую в мягком месте стрелу, навсегда потеряла веру в справедливость и решила, что пора уносить ноги. Ее подруга согласилась с мнением пегой страдалицы на все сто процентов, и обе лошади, истошно завопив, с места в карьер рванули прямо на вереницу кентавров, волоча за собой колесницу с ментами и прочими потенциальными жертвами данной передряги.

Парнокопытные бандиты к такому повороту событий оказались не готовы и стремительно бросились в стороны, чтобы не оказаться участниками ДТП. Влекомая кобылами колесница с экипажем пронеслась сквозь строй кентавров, будто нож сквозь масло, и, стремительно набирая скорость, помчалась прямиком в то самое ущелье, в которое и хотели попасть путешественники. Кентавры сначала бросились вдогонку. Но, не пробежав и двадцати метров, вдруг резко повернули копыта назад. Сеня весело расхохотался.

– Ну, примерно такой трюк я и хотел сделать, – оповестил он друзей. – Горыныч, снимай защиту, я вожжи в руки возьму. А то эти клячи точно нас расшибут о скалы или на дне пропасти похоронят.

Трехглавый начинающий маг тут же исполнил Сенину просьбу, и Рабинович поднялся во весь рост, пытаясь заставить лошадей бежать помедленнее. Однако, несмотря на все его усилия, кобылы соблюдать дисциплину наотрез отказались. Не слушаясь управления, они мчали в глубь ущелья, почти не разбирая дороги. То есть просто старались не врезаться лбом в скалы, а на все остальное им было плевать. Дескать, раз вы все с нами обходитесь по-свински, то и в нашем купе не надейтесь на комфортные условия!

Едва удерживаясь на ногах от дикой тряски, Жомов попытался помочь другу обуздать взбесившихся лошадей. Но, даже вцепившись вдвоем в вожжи, доблестные сотрудники милиции оказались не в состоянии справиться с диким нравом оскорбленных в лучших чувствах кобылиц.

Вот тут на беспрецедентный шаг решился Горыныч. Он начал стремительно увеличиваться в размерах и взмыл в воздух, собираясь обогнать взбесившихся животных и опуститься на землю прямо на их пути. Ахтармерз рассчитывал, что неожиданное появление огромного и агрессивно настроенного существа (а для создания такой иллюзии Горыныч решил дать из своих огнеметов пару залпов в воздух!) испугает лошадей и те невольно остановятся, решив бежать в обратном направлении. Вот тогда-то у ментов и будет хороший шанс укротить лошадей. Ахтармерз уже поднялся над головами людей, готовясь выполнить задуманное, но сделать этого не успел. За одним из пологих поворотов ущелья, прямо посреди дороги, взору путешественников открылась черная дыра. Она висела в пустоте, словно дверь туда, где нет ни времени, ни пространства, и плотоядно шевелила рваными краями, готовясь поглотить всех, кто посмеет приблизиться к ней.

– Ой, мамочки! Только не это! – истошно завопил Ахтармерз, впервые заговорив всеми тремя головами сразу.

Обрушившись на борт колесницы, прямо между застывшими от удивления Жомовым и Рабиновичем, Горыныч вытянулся в струнку, чудом балансируя на ребре доски. Положив все три головы одну на другою, он засветился изнутри, а затем выстрелил по направлению к черной дыре извивающееся щупальце зеленого пламени.

Сгусток чистой энергии, направленный Горынычем против неизвестной людям аномалии, поначалу, казалось, прожег ее насквозь. Дыра дернулась и начала сжиматься, но эти изменения длились лишь долю секунды. Затем неизвестная субстанция стала впитывать в себя зеленое живое пламя и разрастаться вширь. Луч, выброшенный Горынычем, с каждой секундой становился все тоньше и тоньше. Ахтармерз слабел, а люди, как завороженные, смотрели на непонятную для них борьбу.

До черной дыры оставались уже считаные метры, когда произошло совершенно невероятное событие. С кривенького деревца, росшего на склоне горы, прямо под ноги несущимся лошадям спрыгнуло маленькое создание в камуфляжной тунике. Кто именно это был, Мелия или одна из ее сестренок-дриад, Сеня разобрать не успел. Все, что он смог сделать, это изо всех сил потянуть на себя вожжи и истошно заорать:

– Уйди с дороги, малявка! Затопчут ведь…

Но было поздно. Маленькое зеленое тельце исчезло где-то под копытами коней. Жомов с Рабиновичем одновременно закричали, и тут произошло нечто, еще более необъяснимое. Несущиеся во весь опор лошади вдруг начали так странно разворачиваться вбок, будто какая-то неведомая сила приподняла их снизу. Колесница начала заваливаться на левый борт, и, казалось, еще немного, и все ее содержимое вместе с людьми вывалится на каменистую дорогу, прямо под основание черной дыры. Однако этого не произошло. Лошади и колесница ударились о неведомую субстанцию боком и с чавкающим звуком провалились внутрь.

Рабиновичу показалось, что он разваливается на атомы, а затем вдруг ничего не стало. Не стало ни черной дыры, ни лошадей, ни колесницы, ни его спутников. Все растворилось в черноте, а Сеня несся к свету, будто паровоз через тоннель. Яркая вспышка ослепила глаза. Рабинович зажмурил их, а когда открыл вновь, то понял, что сидит на поляне перед расстеленным на траве белоснежным холстом, заваленным лепешками, жареной бараниной и серебряными кубками с вином.

– Хи-хи-хи! Здравствуй, собачка, – услышал Сеня за спиной тоненький голосок и резко обернулся, опасаясь, что не терпящий такого обращения Мурзик сейчас покусает неведомого гостя.

Рабинович уже приготовился заорать на пса «фу!», но тут же застыл в немом удивлении. Его собственный верный Мурзик, не позволявший никому чужому не то что гладить себя, но и даже браться рукой за поводок, сейчас и вовсе вытворял недопустимые фортели – валялся, подлец, кверху брюхом и, радостно виляя хвостом, старался лизнуть шершавым языком миниатюрную копию Немертеи. Пигалица хихикала и играючи теребила пса за усы.

«Вот тебе хрен! – удивленно подумал Сеня. – Кто это такая и как она смогла моего зверя укротить?»

И тут Сеня, словно герой одного из американских фильмов, вспомнил все! И этот самый завтрак, и визит Лориэля, и поездку к горам. Бесстыжая память тут же подсунула воспоминания о скоротечной битве с бандой кентавров-бандитов, дикую скачку через ущелье и бросок маленького тельца под копыта взбесившихся лошадей. Рабинович безмолвно открыл и закрыл рот, а затем посмотрел на своих спутников. Все, кроме Горыныча, сидели с обалделым видом, будто толпа буддистов, присутствующих при сошествии Шивы на Землю. А Ахтармерз слизнул гусеницу с листа и рыгнул.

– Временная петля, – пояснил он и кивнул головой в сторону Мелии. – Это она нас спасла.

– Здравствуй, дочка, – неожиданно для всех в полной тишине вдруг выдавил из себя бравый омоновец.

– Здравствуй! – хихикнула дриада и, круто развернувшись, побежала к противоположному концу поляны. Мурзик скачками помчался рядом с ней, а секундой позже к ним присоединился и одуревший от счастья Геракл.

– Жомов, значит, с женой никак, а тут уже детей успел наплодить? – ехидно поинтересовался Андрюша. – Интересно, что твоя Ленка скажет, когда я ей об этом расскажу?

– Чего? – переспросил Ваня и потряс головой, приходя в себя. – Да пошел ты… плац ломом мести, кабан ожиревший!

– Только после вас, сэр, – парировал криминалист, чем вызвал дикий, истеричный взрыв хохота.

Смеялись все пятеро, оставшиеся за импровизированным столом. Хохотали до слез, до коликов в животе. А когда смеяться уже не стало сил, снопами повалились на траву. Воспользовавшись затишьем, спокойный Горыныч пояснил, что с ними произошло. Оказывается, стенки параллельных миров не соприкасаются друг с другом вплотную. Между ними существует так называемое пространство мертвой пустоты (сокращенно ПМП, как объяснил Ахтармерз), ширина которого зачастую не превышает размеров одного атома. Это пространство служит как бы амортизатором, предохраняющим миры от взаимного проникновения, и любая материя, попавшая в ПМП, подвергнувшись неописуемому давлению, тут же аннигилируется, впитываясь в пористые стенки параллельных вселенных.

В мире Ахтармерза даже вскрытие входа в ПМП считается самым страшным преступлением, за которое наказывают с максимальной строгостью. Все из-за того, что держать под контролем вход в это мертвое пространство практически невозможно, и вскрытие ПМП почти мгновенно приводит к уничтожению целого мира. Во вселенной Горыныча была лишь одна попытка вскрытия входа в это пространство. Этот опыт, хоть и длился всего лишь несколько мгновений, тогда дорого обошелся его цивилизации, поглотив всю магическую, паранормальную и кинетическую энергию целой планеты. Больше подобных экспериментов не проводилось.

– Я не знаю никого во всех изученных вселенных, кто мог бы в одиночку удерживать вход в ПМП в течение такого долгого срока, – закончил эту часть своего рассказа Ахтармерз. – Для этого любое существо должно обладать такими невероятными способностями, что и десятую их часть мне даже представить трудно. Или же этот индивидуум имеет неограниченный доступ к энергетическим ресурсам многих вселенных сразу, – трехглавая энциклопедия сделала небольшую паузу. – Пока вы тут ржали, как сумасшедшие, я кое-что продумал и понял, что мне известно лишь одно существо, обладающее таким могуществом. Это Оберон. Повелитель эльфов.

– Ты, брат, пургу гонишь! – рассмеялся Рабинович. – Не хочешь ли ты сказать, что Оберон нас затащил в этот мир только для того, чтобы подстроить такую дорогостоящую ловушку для нашей ликвидации?

– Ничего я не хочу сказать, – плаксивым голосом ответил Ахтармерз. – Я вообще не знаю, что тут творится, и хочу домой, к маме с папой.

– Ой, мамочки, детонька сопли распустила, – хмыкнул Сеня. – Платочек дать, чтобы ты нос вытер, или ты его тут же слопаешь?

– Перестань издеваться над ребенком, – прежде чем Рабинович наговорил еще каких-нибудь гадостей, встряла в разговор сердобольная Немертея. А затем, повернувшись к Горынычу, сказала: – Не обращай на него внимания. Он просто переволновался. Лучше объясни, что с нами-то случилось?

Болтливый птеродактиль тут же забыл про все обиды и начал излагать свою версию происшедшего в горном ущелье. Для начала он сослался на то, что слишком мало знает для точной оценки случившегося. Титанида кивнула головой, соглашаясь с тем, что рассказ Горыныча может быть бездоказательным, и он, приободренный, продолжил. Судя по его словам, зеленым лучом направленной энергии он пытался заставить сомкнуться створки врат, ведущие в ПМП, но очень быстро понял, что не сможет нарушить баланс сил, удерживающих аномалию посреди горной дороги. И когда Ахтармерз понял, что мы все обречены, неизвестно откуда появилась Мелия.

– Понимаете, еще общаясь с ней на этой же поляне прошлый раз, я почувствовал, что она наделена совершенно неизвестной мне силой, – проговорил он.

– Силой титанов, – грустно вздохнула Немертея.

– Может быть, – согласился с ней Горыныч. – А когда она бросилась под копыта лошадей, чтобы остановить колесницу, я сразу почувствовал, что эти силы активизируются, пытаясь воздействовать одновременно и на повозку, и на ворота. С колесницей Мелия не сумела справиться и в последний момент, перед столкновением, я почувствовал, как она сосредоточивает всю свою энергию на вратах, – Ахтармерз снова шмыгнул носом. – Я не знаю, что именно сделала Мелия, но она каким-то образом изменила структуру сил, сдерживавших вход в ПМП, и, вместо того чтобы засосать нас в мертвое пространство, эти силы создали очень редкое и уникальное явление, временную петлю…

– Вечно ты, Горыныч, тень на плетень наводишь, – недовольно буркнув, перебил его Жомов. – То у тебя спираль временная, то петля. Что это за хрень, вообще, такая?

– Спираль – это структура построения времени, – менторским тоном, видимо, подражая своему учителю, ответил Ахтармерз. – А временная петля – это преломление временных плоскостей, которое возвращает тебя в твое собственное прошлое.

– Стоп, стоп, стоп, стоп! – Ваня медленно начал понимать. – Ты хочешь сказать, что эта черная хреновина не просто отбросила нас назад на несколько километров, но и вернула в сегодняшнее утро, когда еще выпивка была цела?

– Долго же до тебя доходит, – вместо Горыныча ответил ему Сеня. Но Жомов уже не слушал. Он на всех парах мчался к колеснице и, заглянув внутрь, с ликующем воплем вытащил на свет божий оба бурдюка.

– Точно, все на месте, – радостно завопил он. – Ох и напьюсь же я сегодня. Только сначала эльфа покалечу.

– Слушай, Горыныч, – не обращая на омоновца внимания, спросил у трехглавого знатока Сеня. – То есть получается, что, добравшись до того момента, откуда началась спираль времени, я пройду тот же самый путь и вновь буду отброшен в прошлое? Или что-то можно изменить?

– Что-то мы уже меняем. Вспомни, ведь утром этого разговора не было, – усмехнулся Ахтармерз и тут же погрустнел. – Но можно ли разорвать эту петлю, изменив детали, я не знаю. Мы еще не успели этого пройти. Как и не знаю того, что случилось или случится с Мелией после того, как она спасет нам жизнь.

– С этим мы разберемся, – пообещал Ваня, подходя к собеседникам. – А покадавайте займемся Лориэлем. Кто-нибудь помнит, в каком именно месте эта свинья проклятая должна появиться?

– Пойдем, я покажу, – поднялся на ноги Попов. – Сам же знаешь, что у меня память фотографическая.

Криминалист довольно быстро нашел ту точку, в которой возник, точнее, должен возникнуть эльф. Поначалу Ваня хотел огреть его дубинкой, но Немертея воспротивилась, сказав, что убивать живое существо за столь ничтожную обиду несправедливо и она не позволит этому совершиться. После некоторых торгов они сошлись на том, что с Лориэля будет достаточно и щелбана. Жомов плотоядно улыбнулся и, корректируемый Поповым, встал у точки ожидаемого выброса эльфа, держа приготовленную руку на весу.

Эльф появился не так уж и внезапно, поэтому Жомов отреагировать успел. Распрямив сжатый, словно стальная пружина, палец, Ваня отвесил наглецу такой щелбан, что тот закувыркался в воздухе, словно ас высшего пилотажа, и, не выйдя из пике, свалился в солому на дне колесницы. Помотав враз отупевшей головенкой, Лориэль выбрался из кучи соломы и удивленно посмотрел на склонившихся над ним друзей.

– Я не понял, козлы, мать вашу!.. Что это такое вы, корм свинячий, себе позволяете? – завопил он и вдруг растерянно посмотрел по сторонам. – Ах, вот оно что?! Значит, вы против меня временную петлю использовали? Это же нечестно, бараны. Все! Теперь ждите. Я Оберону рапорт на вас накропаю такой, что вылетите со службы без выходного пособия…

Лориэль оборвал себя на полуслове и, взвившись в воздух на полметра, тут же растворился в пространстве. Менты самодовольно переглянулись и рассмеялись, хлопнув друг друга по раскрытым ладоням.

– Ну вот, одно дело сделано. Теперь можно с этими мерзкими кентаврами разобраться, – Ваня оскалил рот в звериной ухмылке. – Сеня, давай-ка сломаем все кубки. Сейчас мы покажем этим гадам, что такое ментовский перекрестный огонь…

Глава 5

Ох, завидую же я моим ментам!.. Ну, вы сами посудите – вокруг такой невообразимый кавардак творится, а они кот знает чем занимаются и даже не удивляются ничему. Лично я всю голову уже сломал, раздумывая над тем, почему, вернувшись в прошлое, мы не встретили самих себя, а их, похоже, эта проблема абсолютно не волнует. Один с бурдюками обнимается так, что любая жена бы позавидовала, другой плотоядно на баранью грудинку пялится, раздумывая, влезет ли еще что-нибудь в его пузо, а третий и вовсе про все забыл, увлеченно беседуя с этой шваброй титановой о смысле бытия… А еще хозяин называется! Я, между прочим, не накормлен, не напоен, да и нервы теперь, после всех этих «черных дыр» во времени, никуда не годятся, а он на меня столько же внимания обращает, сколько слон – на китайского мопса.

В общем, обиделся я на своего Рабиновича, стащил у ментов со стола удобоваримый кусок мяса и сбежал от них подальше. Для начала я, чтобы хоть как-то привлечь внимание Сени, решил с Мелией поиграть и, поскольку такого еще никогда не было, наивно думал, что сейчас Рабинович от удивления собственным языком подавится. Ан нет! Он и ухом не повел. Так увлекся этой правдолюбивой суч… Тьфу ты!.. Женщиной, конечно!.. В общем, вы поняли, а мне и говорить дальше не хочется.

Поначалу я принялся с Мелией играть только для того, чтобы хозяина удивить, а потом как-то незаметно увлекся. Оказывается, дети – а Мелию, судя по ее поведению, вполне можно назвать ребенком – довольно забавные существа. Даже вполне безопасные. И никаких ужасов, вроде дерганья за усы, выкручивания хвостов и отрывания ушей, о которых мне знакомые кобели рассказывали, со мной не случилось. Я даже стал подумывать о том, что хорошо бы было, если бы и Сеня когда-нибудь завел себе ребенка, но тут же выгнал эти крамольные мысли из головы. И без того забот хватает, чтобы я еще о всякой ереси думать начинал!

А мои менты, пока я с маленькой дриадой развлекался, наконец-то оторвались от созерцания любимых предметов быта и развили бурную деятельность. Под руководством Андрюши Гомер с Гераклом принялись ломать ветки каких-то растений, похожих на акацию. Точное название этих кустов назвать вам не могу, поскольку ботаникой никогда не увлекался, но вот то, что они делали с ветками, было бы понятно даже мартовскому коту. Все трое и присоединившаяся к ним Немертея принялись вязать из акациевидного кустарника толстые вязанки, а затем стоймя прикрепили их к бортам колесницы. Получилась вполне приличная защита от стрел кентавров.

Жомов с Рабиновичем занялись куда более извращенным делом. Повытаскивав из мешков всю металлическую посуду, они стали изготавливать из нее суперсовременное баллистическое оружие. В прошлом нашем путешествии, в мире викингов, мы впервые столкнулись с проблемой нейтрализации толп бандитов, не упакованных в консервные банки, именуемые доспехами. Выход, как всегда, нашел мой Сеня. Он решил использовать милицейские резиновые дубинки в качестве бейсбольных бит, а вместо мячиков – металлические шарики. Таким образом он убил двух зайцев: и придумал оружие страшной разрушительной силы, и изобрел для викингов лапту.

Против оголтелых парнокопытных расистов Жомов с моим хозяином решили применить то же лекарство. Правда, здесь возникли небольшие трудности. Дело в том, что, путешествуя по мирной Греции, погруженной в кутерьму выборов, никто из нас даже не подумал о возможности столкновения с ордами бандитов, и, естественно, металлическими шариками мои менты не запаслись. Вот и пришлось изготавливать боезапас из подручных средств.

Поначалу дело у Рабиновича с Ваней совсем не ладилось. Да вы и сами посудите, как без каких-либо подручных средств можно превратить бронзовые кубки и тарелки в метательные шары? Жомов, конечно, парень крепкий и пальцами пятаки гнуть может, но скатать тарелку в шар и для него оказалось проблемой.

Сеня предложил плющить кубки, постукивая по ним милицейской дубинкой, и Жомов, как дурак, послушался. Зажав кубок в левой руке, он слегка стукнул по нему дубинкой. После этой нехитрой процедуры он сначала просто заорал, потом заорал обычным матом, плавно перешедшим в благой. Тряся отбитой ладонью, Ваня попытался огреть дубинкой моего хозяина, но Сене благополучно удалось удержать дистанцию.

Жомов побегал за ним по поляне минуты три, а затем успокоился и попытался расплющить кубок на сваленном бурей бревне. Естественно, и эта попытка оказалась неудачной, а ее результатами были переломленное пополам бревно и безвременно покинувший нас кубок, закопавшийся в землю минимум метра на три.

– Слушай ты, медведь криворукий, – недовольно проворчал Сеня, отбирая из рук омоновца бронзовый кубок, приготовленный на заклание. – Иди лучше лес вали, а ювелирную работу оставь профессионалам.

Ваня презрительно фыркнул и, повернувшись спиной к Рабиновичу, отправился на помощь к нашим лесорубам и сноповязальщикам, а я с интересом стал наблюдать, как мой хозяин справится с проблемой преобразования кубков в шары. Сеня сделал все крайне просто. Он нашел большой валун и, используя его как наковальню, начал обрабатывать античные питьевые сосуды. Действовал он крайне осторожно, но все равно после завершения работы валун уменьшился ровно наполовину.

К тому времени когда Рабинович закончил изготовление «боеприпасов», остальные полностью преобразовали колесницу в передвижную крепость. Андрюша загрузил провизию внутрь и уже можно бы было отправляться в путь, но из-за рассеянности нашего трехглавого второгодника пришлось немного задержаться.

Дело в том, что Горыныч на голодный желудок практически не способен извергать пламя и мог бы помочь нам только в качестве щита, как это было в первый раз. Однако после превращения колесницы в эдакий хворостяной танк стрел мы могли не бояться, а вот в качестве боевой единицы военно-воздушных сил Ахтармерз мог бы очень пригодиться. Именно поэтому нам пришлось ждать, пока пилотируемая рептилия не набьет свой бездонный желудок, и лишь затем мы смогли тронуться в путь.

Если прошлый раз никто, кроме меня, не заметил, как Мелия исчезла с поляны, то теперь нашу маленькую дриаду очень быстро хватились. Зеленоглазая прилипала из рода титанид по имени Немертея Нереевна растерянно оглянулась по сторонам и, остановив колесницу, потребовала от покорного Рабиновича (тьфу, противно смотреть!) немедленно отыскать Мелию и прихватить с собой, дабы всячески препятствовать ее безвременной кончине. Сеня, а за ним и вся королевская рать, бросились на поиски смешливой малышки. Однако ее и след простыл.

То есть след, конечно, не простыл. Он даже не чихал, и лично я мог бы отыскать его в течение нескольких секунд, тем более что видел, в каком направлении скрылась дриада. Вот только делать этого я не стал. А когда мой хозяин категоричным тоном приказал броситься на поиски, я и вовсе сделал вид, что лишился нюха, слуха, остатков зрения и вдобавок подцепил с помощью энцефалитного клеща паралич все четырех конечностей. Сеня удивленно посмотрел на меня и, бессильно махнув руками, приказал отправляться в путь без нашей маленькой спасительницы.

Вы, наверное, сейчас тоже удивляетесь и думаете, что я за существо бессердечное такое?.. Ну и ладно. Вам простительно. И ментам моим простительно, и паранормальному Горынычу простительно, потому что он не из нашей вселенной. Даже грекам нашим простительно, а вот почему «многомудрая» Немертея с таким предложением выступила, понять не могу. Все-таки родственница, пусть и дальняя. Должна была бы знать, что дриады на дух насилия не переносят, и малышка Мелия просто с ума сошла бы, окажись она в центре нашей схватки с расистами-кентаврами. Да к тому же наша новая знакомая куда мудрее, чем кажется на вид, и ей лучше нас известно, что может произойти и как в этой ситуации действовать. Уж если кого в сложившейся ситуации нужно было спасать и сохранять, так это нас, а не ее. Все-таки Мелия была куда сильнее, чем все мы, вместе взятые.

Я все это понял сразу, как увидел малышку в кустах по соседству с нашим походным столом… Ну, может быть, не понял, но почувствовал. Поэтому не только не стал мешать ей уйти, но и всячески препятствовал тому, чтобы мои друзья могли ее обнаружить. Ну, а когда Рабинович прекратил бесполезные поиски, начатые по прихоти его новой пассии, и отдал приказ отправляться к месту готовящейся схватки с бандой оголтелых кентавров, я облегченно вздохнул и с радостным лаем помчался впереди колесницы – ох и отыграюсь я на вас, мутанты парнокопытные!..

На тропе, перед входом в ущелье, все началось точно так же, как и прошлый раз. Сначала топот копыт, ржание, легкий шорох катящихся камешков и грубоватые смешки. Та же орда высыпала на тропинку, окружая кольцом наш небольшой караван. Тот же нагловатый хам загородил вход в ущелье, вот только я в этот раз был не возле колесницы, а за спиной у кентавров… Та-ак! Теперь ждем сигнала к началу представления, а затем покажем зарвавшимся бандитам основные принципы работы российских милиционеров.

– Пацаны, рад вас видеть, в натуре… – знакомым голосом проговорил вороной предводитель кентавров и тут же осекся, увидев, как над колесницей начал подниматься Горыныч, постепенно увеличиваясь в размерах.

– Это что, блин, за чудище такое? – удивленно прохрипел он.

– Сю-урпри-из, – ласково пояснил Сеня и скомандовал Жомову:

– Ваня, пли!

Пока Горыныч, мало способный к вертикальному взлету, бешено размахивая крыльями, набирал высоту, мои менты дали залп по вражескому строю. Во все горло распевая очередную чушь, их поддержал Гомер, соорудивший себе во время стоянки вполне приличную пращу. Попову бесценных боеприпасов не доверили, как и прошлый раз, поручив охранять тылы. И Андрюша, не зная, что делать во время залпа по кентаврам, просто стоял на колеснице, грозно размахивал «демократизатором» и хищно скалился во все тридцать два гнилых зуба.

Кентавры, шалевшие поначалу от вида распухающего Горыныча, на первый залп моих друзей никак не отреагировали. Но, увидев падающих на камни соратников, быстро пришли в себя и бросились вперед. Ване с Рабиновичем пришлось прекратить стрельбу и вступить врукопашную. Я пару секунд подождал, пока бой погорячее завяжется, а затем с дикими воплями ринулся в драку, рассекая пополам плотное кольцо парнокопытных правонарушителей, оцепивших наш античный патрульный транспорт.

Двухметровые мутанты такой наглости с моей стороны, естественно, не ожидали. По сравнению с ними я был, словно кот рядом с сенбернаром, но зато та-акой наглый!.. В общем, кентавры ошалели, а я прошел сквозь их строй, как нож сквозь масло. Покусанные за бока и бабки человеколошади шарахнулись от меня в разные стороны, явно ожидая появления следом за мной нового, более многочисленного отряда ненавистных им коварных людишек. Они переключили свое внимание на опушку леса, а мне больше ничего и не требовалось!

Пропустив меня к колеснице, кентавры вынуждены были сбиться в две плотные группы, и теперь Горыныч без опасения подпалить остатки волос на лысой макушке Попова мог пройтись на бреющем полете прямо над головами этих генетических ошибок природы. Что он и сделал.

Конечно, приготовлением на ужин жареной конины Ахтармерз заниматься не собирался. Именно поэтому он включил свои сероводородные горелки не на полную мощность, и результатом его атаки была лишь полная потеря волосяного покрова у половины парнокопытных агрессоров да дикий ужас, заблестевший в их глазах.

Горыныч плавно развернулся в воздухе, собираясь произвести термическую стрижку и бритье у оставшейся части мутировавших лошадей, но этого не потребовалось. Увидев, что кентавры прекратили атаку на колесницу, Ваня с моим Сеней дали новый залп по бандитам. Этот подлый поступок окончательно переполнил чашу терпения бесчинствующей таможенной службы. Забыв о пошлинах, которые кентавры собирались с нас брать, эти уроды с дикими воплями кинулись в лес, стремясь укрыться от праведного гнева сотрудников российской милиции. Я, естественно, поспешил кентаврам помочь и своими укусами их филейных частей заметно прибавил мутантам скорости. После этой моей нехитрой манипуляции кентавры ломанулись прочь так, что через пару минут даже их криков в окрестностях слышно не было.

– Так, мужики, теперь путь свободен, – усмехнулся Попов так, словно это он в одиночку расправился с бандой оголтелых парнокопытных расистов. – Предлагаю перекусить в честь успешного завершения операции, а уже затем попробовать разобраться с этим проклятым входом.

Услышав такое, я едва собственным языком не подавился. О каком отдыхе и обеде может идти речь, когда даже слепому котенку ясно, что ущелье нам нужно проскакивать как можно быстрее?! Ну, вы сами посудите! Горыныч говорил, что на удержание входа в ПМП требуется затратить массу энергии, из чего следует, что удерживать эти проклятые врата долго никто не может. Получается, что время нашего появления в лощине было строго рассчитано, и эти парнокопытные хмыри оказались на дороге совсем не случайно. Вот и выходит, что в нашей ситуации есть только два выхода: либо мчаться через ущелье сломя голову, либо сидеть и ждать, пока наш неведомый враг придумает еще какую-нибудь пакость… К счастью, это понял не я один.

– Не хочу вас обидеть, но боюсь, что такой поступок был бы крайне неразумен, – едва услышав предложение Попова, нараспев проговорила Немертея. – Мне кажется, нам следует побыстрее уехать из этого места и пройти это страшное ущелье.

– В натуре, Андрюха, сколько можно жрать? – поддержал ее Жомов. – Пока ты брюхо будешь набивать, эта зеленая малявка одна за нас впрягаться будет?

– А у тебя никак родительский инстинкт проснулся? – ехидно поинтересовался Попов и тут же осекся, поймав на себе гневные взгляды трех пар глаз – Немертеи, Жомова и Рабиновича.

– Кому тошно, а попу в мошно, – это уже мой Сеня. – У Андрюхи не мозги, а с гвоздями пироги!

– А может быть, действительно сначала поедим? – вступился за сэнсэя Гомер. – Мало ли что нас может ждать впереди?

– Ты еще поговори мне, абориген нечесаный, – оборвал его Рабинович. – С Сократом дискутировать будешь, а сейчас заткнись. Все, трогаемся! Мурзик, рядом.

Ну, естественно! Без этого его светлость обойтись не может. Нужно же показать всем, кто в доме хозяин. Ну и на ком, кроме как на мне, это делать? Вот и получается, что я для Сени только демонстрационный материал. А друга во мне он и не видит!..

В общем, облаял я хозяина, как умел, повернулся к колеснице спиной и, игнорируя оклики, устремился в ущелье, опережая наш маленький караван.

Скачка была просто бешеной. Мы с Жомовым немного оторвались от остальных, составив смешанный человеко-собако-конный авангард, и были готовы в случае появления врат на дороге тут же любыми способами остановить колесницу. Следом мчалась двухколесная античная повозка, где роль возницы исполнял Гомер, с дикими воплями нахлестывавший лошадей. Ну а замыкал пелетон мой Сеня, старательно уворачивавшийся от связок кустарника, которые выкидывали из колесницы Немертея с Андрюшей, стремившиеся уменьшить вес повозки. Геракл тем временем выполнял роль милицейской сирены. Он вцепился обоими клешнями в борт нашего гужевого транспорта и жутко визжал, изредка перемежая завывания выкриками типа: «Папочка, отпусти меня, я больше не буду в чашку Аполлона писать!»

В общем, зрелище было еще похлеще, чем культпоход пьяных десантников в парк Горького в день ВДВ. Грохот, вопли, пыль столбом и все прочие атрибуты. Разве что песен не было. Гомер попробовал один раз что-то провыть из избранного, но Сеня на полном скаку ему так по затылку заехал, что новоявленная поп-звезда едва не вылетела из колесницы прямо на спины лошадям. После этого Немертея так укоризненно посмотрела на Рабиновича, что тот, понурив голову, вновь пристроился в хвосте процессии и больше вперед не вырывался.

Впрочем, разбираться в тонкостях взаимоотношений между членами нашей экспедиции мне было некогда, поскольку больше приходилось смотреть на дорогу, чтобы, не дай бог, не вылететь на одном из крутых поворотов и не найти свой последний собачий приют где-нибудь на дне пропасти.

К счастью для Рабиновича (а что бы он один без меня делал?!), я был достаточно бдителен и сумел удержаться на трассе до того самого корявого деревца, возле которого во время нашей первой попытки прорыва и стояли врата в преисподнюю. Честно скажу, я немного струсил и, выскакивая из-за последнего поворота, слегка замедлил бег. Но, увидев перед собой совершенно чистое от всяких магических глюков пространство, не смог удержаться от радостного лая и вдвое ускорил бег. Проскочив то место, где прошлый раз висела шевелящаяся черная дыра, я остановился и посмотрел по сторонам, выискивая Мелию… Не поверите! Не найдя и признаков присутствия маленькой дриады, я почувствовал настоящее сожаление, но тут же отогнал его прочь. Вперед, Мурзик. Тебя ждут великие дела!

Я собрался броситься дальше, однако не тут-то было. Ваня Жомов, видимо, не желавший закончить свое путешествие в качестве начинки для стен параллельных вселенных, словно автолюбитель – жезл гаишника, воспринял мою короткую заминку как знак к немедленной остановке. Он так резко нажал на тормоза своего парнокопытного «харлея», что едва не вылетел из седла через руль. То есть через лошадиную голову с вытаращенными от удивления глазами.

Удержаться на спине кобылы Жомову удалось. Как и лошади – остановиться. Она застыла посреди узкой горной дороги и истошно завопила, покрывая неаккуратного жокея своим лошадиным матом. Ваня, словно Илья Муромец, поднес ладонь ко лбу, пытаясь высмотреть где-то вдали надуманную угрозу, и я невольно залюбовался им. Вот с кого памятник Петру Первому лепить нужно было. Прямо хоть кайло в зубы бери и статую из мрамора начинай выдалбливать! Вот только мои творческие настроения продолжались недолго.

Гомер, лихо правивший колесницей, по нашим дорогам не ездил и с сотрудниками ГИБДД не был знаком. Со мной на задержание ему ходить тоже не приходилось, поэтому в том, что огромная собака вдруг застыла посреди дороги, ничего предостерегающего он не увидел и, естественно, притормаживать колесницу не стал. А когда на дороге вместе со мной застыл и Жомов, тормозить античный катафалк было уже поздно. Единственное, что мог предпринять Гомер в сложившейся ситуации, это объехать статую Вани сбоку. Естественно, не с той стороны, где обочина дороги плавно переходила в бездонную пропасть. Ну, а с другой стороны стоял я!

Залюбовавшись застывшим омоновцем на каурой кляче, я заметил несущуюся на меня колесницу слишком поздно. Вы, наверное, слышали о том, что даже спящая собака успеет выскочить из-под колеса телеги, едва та тронется с места? Насчет телеги утверждать не берусь, но из-под колес дежурного «уазика» выскакивать приходилось. Правда, тогда было куда отскочить! А в этот раз с одной стороны высился нерушимый Жомов, а с другой – не менее неприступная скала.

Вы когда-нибудь пробовали залезть на отвесную стену, пользуясь только когтями и зубами? Правильно, и не стоит. Даже рехнувшемуся коту это не под силу. Не справился с такой задачей и я. Истошно вопя, я с перепугу попытался изобразить из себя альпиниста-экстремала, но ничего хорошего из этого не получилось. Забраться на скалу мне, конечно, удалось, но только до того места, куда доставали передние лапы и высохший вмиг нос. Это оказалось пределом моих талантов!

Орать матом на ошалевших лошадей, впряженных в колесницу, было абсолютно бесполезно. Скала тоже не хотела отодвигаться в сторону, и мне не оставалось ничего другого, как смиренно сесть на хвост и безропотно принять смерть под копытами взбесившихся кобыл. Что я и сделал. Оскалившись последний раз в жизни прямо в вытаращенные зенки одуревших лошадей, я грустно вздохнул и, сказав Сене последнее «прощай», закрыл глаза и прижал уши… Врагу не сдается наш гордый «Варяг»… Ва-у-у!

Ничего не произошло.

Я посидел еще пару минут с закрытыми глазами, размышляя о том, как же сильно растягивается время в миропонимании приговоренного к смерти, но и после этого никаких неприятных ощущений не последовало. Тогда я подумал, что, наверное, уже умер. А если так, то я не прочь еще пару раз попробовать помереть. Стонов грешников слышно не было, поэтому я решил, что нахожусь не в аду. Мне стало интересно посмотреть, как выглядит рай, и я открыл глаза.

Открыл, и едва не поперхнулся – господи, и тут лошади! Мало того, что я из-за них помер, так они еще и в раю меня преследовать будут?! Протестую! Секретарь, занесите протест в протокол суда! Решив, что и на земле с меня парнокопытных было вполне достаточно, я угрожающе зарычал прямо в две лошадиные морды, роняющие вниз густые ошметки белой пены. Морды укоризненно посмотрели на меня глазами и сказали голосом Жомова:

– Мурзик, не рычи. Все нормально!

Конечно, нормально. Если в раю еще и лошади жомовскими голосами разговаривают, отправьте меня немедленно в ад! Решив срочно предъявить апелляцию господу богу, я осмотрелся по сторонам в поисках оного, но вместо милого старичка с нимбом на лысой макушке увидел ухмыляющуюся Ванину физиономию и его огромную лапищу, державшую взмыленных лошадей под уздцы.

Я потряс головой, стараясь прогнать навязчивый мираж, но он исчезать не хотел. Пришлось с этим смириться и признать, что я жив, из Эллады никуда не делся и все мои попутчики рядом. Причем, как один, уставились на меня с заинтересованно-сочувственным выражением на идиотских лицах… Что пялитесь, гады? Я же не голый!.. Впрочем, зачем возмущаться? Все равно никто не понимает.

Сеня, соскочив со своей клячи, пробрался ко мне, распихивая на ходу лошадей и повозки в разные стороны. По дороге он снова отвесил оплеуху несчастному Гомеру. Правда, на укоризненный взгляд Немертеи в этот раз внимания не обратил. Проснулся в нем наконец-то заботливый хозяин! Опустившись передо мной на корточки, Рабинович принялся аккуратно меня ощупывать. Я, конечно, понимал, что Сеня выискивает у меня переломы, но не поинтересоваться о том, не сменил ли Рабинович сексуальную ориентацию, я не мог. Жаль только, что шутка выстрелила вхолостую, поскольку среди присутствующих прямоходящих нормальный язык никто не понимал.

– Мурзик, ты как? – озабоченно поинтересовался Сеня.

Матерь собачья! Впервые обошелся без того, чтобы не начать строить из себя альфа-лидера. Я настолько от этого ошалел, что начал подумывать о возможном зачислении себя в последователи Анны Карениной. Правда, без отрезанных колесами конечностей и вспоротых животов. Так, просто проскочить перед поездом, и пусть он за меня снова поволнуется. Но паровозов в Древней Греции не водилось, поэтому пришлось отложить осуществление задуманного до более подходящих времен, а пока я просто лизнул Рабиновича в нос. На тебе, Сеня. Успокойся! Однако мой хозяин воспринял этот жест по-своему.

– Ты, рысак античный, – со злостью обернулся он к доисторическому поэту. – Посмотри, что с Мурзиком сделал. У него настолько психика повредилась, что он, как кутенок, со мной целоваться начал. Еще раз попробуешь на моего пса колесницей наехать, я тебе зенки своими руками выдавлю. Чтобы не только в колесницах ездить, ходить бы не смог!

Все, Гомер, приплыл! Видно, никуда тебе от судьбы не деться. Быть тебе слепым, как ни крути. Если не Сеня за вождение, то местные хулиганы за рифмоплетство тебя зрения лишат. Вот он, типичный случай непризнания гения при жизни. Интересно, как после подобного отношения к поэтам до нас еще гомеровские творения дошли?

Пока я размышлял над незавидной судьбой создателя «Илиады», за него вступилась Немертея. Соскочив с колесницы, она обошла эту кособокую повозку и встала рядом с Сеней, уперев руки в бока. Я попытался как-нибудь предупредить хозяина о предстоявшей ему разборке, но Рабинович, вдруг решивший всеми возможными способами проявить заботу обо мне, ни на что другое обращать внимания не хотел. А Немертея терпеливо ждала, пока он оторвется от своего питомца. То бишь от меня. Что тот в итоге и сделал.

– Ладно, концерт окончен, – проговорил Рабинович, поднимаясь с колен. – Давайте… – и замер, оказавшись лицом к лицу с разгневанной правдолюбицей. Интересно, а она на самом деле Немертея или эту девушку Мегерой зовут?

– Если вы, уважаемый, считаете, что имеете право угрожать слабым и беззащитным, ставя им в вину надуманные поступки, то вы глубоко ошибаетесь, – с жаром проговорила она, не сводя с моего хозяина разгневанного взгляда. – Думаете, что с воцарением Кронидов на Олимпе справедливость в Элладе закончилась и каждый может творить суд по своему собственному желанию? Ошибаетесь! Есть в мире еще силы, способные вступиться за несправедливо обиженных и оскорбленных!

– Золотце, ты что это завелась-то? – Сеня удивленно похлопал глазами, словно сенбернар, увидевший, как соседский кот внаглую жрет из его миски. – Чего такого я опять сотворил?

– Ах, вы даже не поняли, что нанесли беззащитному поэту страшную обиду? – стервозная правдолюбица всплеснула руками. – Гомер, между прочим, пытался спасти всех нас и вашего друга, – она театрально указала на растерянного Жомова, – от неминуемого падения в пропасть. Единственным выходом было направить колесницу вдоль скалы, и в том, что на дороге оказался ваш пес, Гомер не виноват. Он не пытался задавить вашу собаку, сударь. Еще раз повторюсь, что достойнейший поэт пытался лишь спасти нас, а вы за это пообещали его ослепить, предварительно ударив по голове…

– Ну вот. Опять сейчас компенсации требовать будет, – обреченно вздохнул Сеня.

– Именно так! – воскликнула Немертея, вновь переходя на «ты». – Ты должен извиниться перед поэтом и…

– Все! Понял! – так рявкнул Рабинович, что титанида от неожиданности замолкла.

А Сеня, зло посмотрев на нее, пошарил по карманам форменки и достал оттуда позеленевшие десять копеек. Резко развернувшись, чеканя шаг, он подошел к колеснице и, схватив Гомера за грудки, притянул его к себе так, чтобы перепуганное лицо поэта оказалось прямо напротив оскаленной не хуже моей физиономии кинолога.

– Извини, друг, – прошипел Рабинович прямо в лицо Гомера. Поэт попытался что-то ответить, но едва он открыл рот, как мой Сеня тут же запихнул туда десять копеек.

– Вот тебе компенсация и за моральный, и за физический ущерб. И за сегодняшний случай, и на десять лет вперед. Ты удовлетворен? – полюбопытствовал Рабинович. Гомер, не решившись еще раз открыть рот, чтобы туда не засунули еще что-нибудь, например, булыжник с дороги, молча закивал головой. Сеня отпустил его и повернулся к Немертее.

– Я извинился. Теперь мы можем ехать дальше? – поинтересовался он у титаниды.

Та задумчиво посмотрела в лицо моему хозяину и перевела взгляд на Гомера. Античный поэт то ли от шока, то ли просто получая от этого удовольствие, продолжал кивать головой. Немертея кротко вздохнула.

– Пойми меня. Я не хочу сказать, что ты плох сам по себе, – смиренно проворковала она. – Может быть, в твоих краях, в Ментовии, действительно люди ведут себя грубо по отношению к соотечественникам, но мы находимся в центре цивилизованного мира и…

– Так нам можно ехать дальше или нет? – едва не срываясь на рык, поинтересовался мой Сеня.

Может быть, до него наконец стало доходить, что именно собой представляет новая пассия?

– Вот и снова ты груб, – вздохнула Немертея, но развивать свою мысль не стала, обреченно махнув рукой. – Ладно, надеюсь, у меня еще будет время, чтобы сделать из мента цивилизованного члена общества. Ну а пока поехали.

– Спасибо, – Рабинович отвесил девушке земной поклон и повернулся к Жомову. – Чего застыл? Давай трогай!

– Что потрогать? – не понял омоновец.

– Пистолет свой! – рявкнул Сеня.

Жомов полез в карман, и Попов едва не подавился собственным языком от смеха. До Ивана наконец дошло, что над ним издеваются. Омоновец начал спешно багроветь.

– Жевательницу закрой, кабан перекормленный, – рявкнул он на Андрюшу. – Или я тебе туда оба берца засуну!

– Ну вот, опять я крайний, – поперхнулся Попов и посмотрел на титаниду, забирающуюся в колесницу. – Немертеечка, за меня заступиться не хочешь? Я ведь тоже униженный и оскорбленный.

– Руку бы лучше подал, – отмахнулась от него титанида, все еще страшно разочарованная неудачной попыткой приобщить Рабиновича к цивилизации.

Попов горестно вздохнул и, схватив Немертею за запястье, одним мощным рывком загрузил ее в колесницу. Мой Сеня прошествовал мимо, даже не посмотрев в сторону грустной титаниды-правдолюбицы, и забрался на спину своей кляче. Несколько секунд наш караван безмолвной скульптурной группой красовался посреди дороги, а затем Жомов подхлестнул свою лошадь и вновь возглавил пелетон. Правда, теперь мы не неслись вперед с бешеной скоростью, а еле плелись вниз, к не подозревающей еще о приближении ментов колонии кентавров с требующимся нам Хироном во главе.

Немертея была права, когда говорила, что поселение парнокопытных мутантов находится недалеко от входа в лощину. Вот только после встречи с бандой распоясавшихся расистов и рэкетиров на той стороне гор я здорово сомневался в том, что нам у Хирона окажут «самый радушный прием», на который так рассчитывала правдолюбивая титанида. После недавней стычки даже неоднократные Жомовым заверения жены в том, что он бросает пить, выглядели куда правдоподобнее! Мои менты, пожалуй, считали так же, поэтому на территорию поселения въезжали с большой осторожностью. Ваня даже на всякий случай предложил сразу при прибытии двум-трем уродам задние копыта с передними поменять, но Сеня, прислушавшись к голосу «титановой совести», уговорил соратника повременить с проведением в жизнь омоновской методики профилактики преступлений.

Если честно, после Дельф, Коринфа и прочих древнегреческих чудес архитектуры, я надеялся увидеть в поселении кентавров достаточно много признаков цивилизованного мира, но был здорово разочарован: античной культурой тут и не пахло! Почти вся колония кентавров располагалась в целой анфиладе пещер, невесть каким образом появившихся на склонах гор, и лишь почти у самой кромки леса, прямо у подножия склонов, ютились десятка три перекошенных каменных строений, лишь отдаленно похожих на человеческие дома.

В общем, смотреть тут было абсолютно не на что. Зато было что послушать! Едва ступив на территорию поселения, я чуть не оглох от какого-то невероятного шума, здорово напоминавшего звук вытяжки, работающей в лаборатории Попова. Я даже невольно прижался к земле и поднял вверх голову, пытаясь рассмотреть в воздухе эдакий огромный раструб, изо всех сил стремившийся перекачать на ту сторону гор устойчивый запах конюшни.

Однако я ошибся. Никакой вытяжки, естественно, над поселением кентавров не было. Зато в воздухе висел огромный рой насекомых. Слепни, оводы, навозные мухи и прочая нечисть парила над нами на бреющем полете, явно оценивая вкусовые качества вновь прибывшего десерта. В ужасе от предстоящей встречи с перепончатокрылой армадой я захлопнул пасть, прижал к голове уши и даже собирался закрыть глаза, но, прежде чем рой жалящих насекомых пошел в атаку, собираясь полакомиться нашей кровушкой, в небо с колесницы поднялся наш трехглавый дирижабль, начиненный дихлофосом.

Издав ликующий вопль, Горыныч дал такой мощный залп из всех своих пульверизаторов, что все мухообразные чудища разом рухнули вниз, покрыв дорогу разноцветным ковром почти двухсантиметровой толщины. Кентавры, поначалу совершенно не обратившие внимания на наше прибытие, удивленно замерли, наблюдая за новоявленным истребителем насекомых. А Горыныч, обрадованный огромным количеством излюбленного лакомства, годами заготавливаемого кентаврами специально к его прибытию, в два приема слизнул всех мух с дороги и, вдвое увеличив свой объем, пошел на второй заход.

Его новую атаку на летающих паразитов кентавры встретили единоутробным торжествующим ревом. Ахтармерз удивленно покосился на них, но свой полет не прервал. Правда, в этот раз мух травили только две его головы, а третья на лету проглатывала рой за роем, словно кит планктон. Через пару минут такой санитарной обработки вся колония кентавров намертво пропиталась характерным запахом Горыныча, смешанным с устойчивым ароматом конского навоза, зато от летающей армады насекомых и следа не осталось. Часть была заживо проглочена Ахтармерзом, часть валялась на земле, приготовившись последовать в бездонный желудок Горыныча, а те из насекомых, кто оказался немного сообразительнее, «делали крылья» подальше от поселения, дав себе зарок не возвращаться назад по крайней мере лет сто пятьдесят. А Ахтармерз, сожрав остатки перепончатокрылых, удовлетворенно рыгнул, обдав всех нас мощной струей сероводорода.

Немертея от такого сногсшибательного парфюма упала в обморок, Геракл, видимо, склонный к токсикомании, начал хихикать, а у Гомера сделалось одухотворенное лицо, и он, выпучив глаза, принялся размахивать руками, дирижируя невидимым оркестром. Под Жомовым, оказавшимся ближе всех к эпицентру выброса газа, пала лошадь, а он сам неуклюже принялся затыкать собственной кепкой все три газовых трубы Горыныча одновременно. Сеня, собрав остатки мужества и помутневшего разума в маленькую кучку, пополз поднимать свою пассию, павшую в неравной битве с отравляющей отрыжкой, я невольно заскулил, стараясь заткнуть лапами ноздри, и лишь Андрюша, которого, как известно, никаким запахом не проймешь, удивленно смотрел по сторонам, явно не понимая, что с нами происходит.

Несколько секунд мы были в полной прострации, пытаясь поймать в воздухе хоть молекулу кислорода, а кентавры тем временем сбились в кучу. Некоторое время они совещались, а затем одним рывком примчались к нам и упали на землю, преклонив передние колени перед Горынычем. Тот удивленно посмотрел на них.

– Ты – бог! – с восхищением поставил в известность обожравшуюся рептилию один из парнокопытных.

– Нет, я только учусь, – скромно потупив все три пары очей долу, ответил Горыныч, и именно в этот момент Жомов наконец добрался до кислорода.

– А это тебе оценка за экзамен, – проговорил Ваня и от души приложился кулачищем к нижней челюсти средней головы Ахтармерза. – Садись, два!

Раздувшийся до размеров автобуса Горыныч несколько мгновений удивленно смотрел на омоновца, а затем закатил глазоньки и мешком рухнул на землю. Нокаут! И в принципе поделом. Рыгать после еды неприлично.

Глава 6

Кентавры, которые никем и никогда не были поставлены в известность о правилах гигиены, издревле мучились от полчищ всевозможных кровососущих насекомых. Ленивые и недальновидные, более склонные к пустопорожним разговорам, чем к конкретным действиям, кентавры никак не могли придумать средство борьбы с оводами, слепнями и прочей кусачей живностью. Издревле они терпели присутствие в своих поселениях летающих паразитов, а когда те их слишком сильно доставали, просто шли и топились в ближайшей речке или направлялись к ближайшему людскому городу, чтобы поделиться своей бедой.

Однако люди эту беду принимать не хотели и, издали завидев очередную делегацию кентавров, приближающуюся к городским стенам вместе с полчищами мух, закрывали ворота и под угрозой разделения парнокопытных мутантов на чучела и конскую колбасу требовали убраться обратно. Кентавры, постояв несколько дней у городских ворот и требуя трубными голосами от людей принять к себе хотя бы часть кровососущих насекомых, в итоге доводили население города да буйного помешательства. Все человечество тут же бросалось на изготовление мухобоек, которые сами кентавры изготовлять ленились, и целыми возами отправляло их за городские ворота. После чего счастливые парнокопытные ошибки генетики, привязав мухобойки к своим хвостам, убирались восвояси. И так до следующего раза, пока разномастные хлопушки не изнашивались.

К тому моменту, когда смешанный ментовско-греческий караван прибыл в одно из последних поселений кентавров, оставшихся в этой параллельной вселенной, как раз прошло уже два месяца после того, как износилась последняя мухобойка у самого запасливого парнокопытного лошадечеловека по имени Силем. Остальные кентавры, измученные паразитами, уже вовсю вели дискуссии о том, отправиться им к людям за новой партией хлопушек или потребовать от какого-нибудь бога раз и навсегда избавить их от назойливых мух, пообещав за это отдать свои голоса на выборах в президенты Олимпа.

Именно поэтому Горыныча, дорвавшегося до огромного количества дармового десерта, кентавры и приняли за бога. Быть бы Ахтармерзу кандидатом, выдвинутым на должность верховного божества, если бы не досадная для него выходка Жомова, раз и навсегда подорвавшего божественную репутацию летающего истребителя насекомых. После Ваниного удара по источающей газ голове Горыныча недальновидные кентавры приняли трехглавого проглота за очередную модификацию мухобойки и попытались выменять его у ментов, предложив небывалый по тем временам бартер: за каждую голову Ахтармерза – по полторы тонны кумыса. Сеня несколько секунд прикидывал, какую прибыль от этой сделки можно получить, экспортировав кумыс в Казахстан, но, просчитав дорожные расходы и приплюсовав к ним возможную полезность Горыныча в дальнейшем путешествии, с сожалением вынужден был отказаться, хотя и постарался сделать это в самой мягкой форме.

– Нет, этот экземпляр нам самим нужен, – развел руками он. – А вы лучше сходите в Дельфы. Там таких Горынычей – пруд пруди. Приобретете по дешевке.

Кентавры, рассудив, что полторы тонны кумыса за голову действительно слишком дорого, согласились с предложением Рабиновича и, решив в ближайшие пару месяцев снарядить экспедицию в Дельфы, утратили к людям интерес, а менты и древние греки сгрудились около поверженного Ахтармерза. Жалостливая Немертея принялась гладить летающего монстра по бессознательным черепушкам, а любознательный Геракл тут же попытался оторвать у Горыныча крыло, за что и получил от Жомова подзатыльник.

– Ванечка, в следующий раз, когда соберешься кого-то ударить, сначала разбегись и стукнись своим зародышем мозгов о гранитную скалу, – ехидно посоветовал Жомову кинолог. – Может быть, тогда желания махать кулаками и думать местами поменяются.

– Так я же не нарочно, – оправдывался омоновец, привыкший сам применять различные отравляющие газы на правонарушителях, но совершенно не приспособленный к обратному процессу. – Это же рефлекторно получилось.

– Поглядите, какие слова Ванечка знает, – фыркнул Рабинович. – И что теперь прикажешь с Горынычем делать? В чувство как его приводить?

– А ну, разойдись! – рявкнул откуда-то сзади Андрюша Попов. Все удивленно обернулись.

Оказывается, криминалист, на которого дыхание Ахтармерза не произвело ровным счетом никакого эффекта, после демарша Жомова быстрее всех сообразил, что следует делать. Отыскав среди дорожного инвентаря два кожаных ведра, Андрюша успел сбегать к ближайшей речке, набрать в них воды и вернуться обратно. Теперь оставалось только щедро оросить живительной влагой черепушки Ахтармерза, что Попов и поспешил сделать, попутно окатив волной брызг Немертею, не успевшую вовремя убраться подальше. Девица еще удивленно обтекала, когда Горыныч открыл глаза.

– Если учесть, что насилие – это единственный способ людей разрешать нетривиальные ситуации, то вполне понятно, почему вы никогда не достигнете вершин цивилизации и не продвинетесь в самопонимании, – шмыгнув носом, проговорил он. – С точки зрения более развитого существа, я должен принять издевательства стоически и сделать соответствующие поправки к теории взаимоотношений двух различных цивилизаций. Но с точки зрения несовершеннолетнего индивидуума, каковым я и являюсь в некоторой степени, мне следует просто закричать. Что я сейчас и сделаю, – и вдруг заорал во всю мощь собственных органов дыхания: – Па-а-па-а, а меня Ва-анька бьет!

Человеческая часть экспедиции на Олимп на несколько мгновений оказалась ошарашена таким переходом в монологе Ахтармерза и изумленно застыла. А затем каждый в меру своих сил и сообразительности принялся утешать обиженного монстра. Немертея вновь стала наглаживать головы Ахтармерза, Попов побежал к колеснице за остатками завтрака, Геракл принялся орать вместе с Горынычем, Жомов извинялся, а Сеня тут же подверг омоновца всеобщей обструкции. Даже Мурзик и тот лизнул хнычущего второгодника в нос, и лишь Гомер стоял в стороне, декламируя во весь голос очередные вновь сочиненные вирши, которые слышали лишьошалевшие от сутолоки лошади. Первым всеобщие крики не вынес Попов.

– Молчать! – заорал он во всю свою луженую глотку и, когда наступила мертвая тишина, вежливо поблагодарил: – Спасибо, – и тут же засунул баранью ногу в открытую пасть Ахтармерза.

– Пожалуйста, – сглотнув, ошалело ответил тот и мгновенно уменьшился в размерах до величины комнатной болонки.

– Ну, вот. Так-то лучше, – обрадовался Жомов и тут же сгреб Горыныча в охапку и спрятал за пазуху. Затем повернулся к Рабиновичу: – И что дальше?

– С кем хлеб-соль водишь, на того и походишь, – обреченно вздохнул Сеня. – Что одна башка, что три, а мозгов нет, хоть умри!.. Хирона ищем, Ванечка. Хирона, – а затем дернул за хвост проходившего мимо кентавра. – Эй, потомок Пржевальского, где нам вашего старейшину найти?

Поначалу кентавр оторопел от такого нахальства и собрался лягнуть оборзевшего Рабиновича, но, посмотрев на наглые рожи ментов, быстренько передумал. Несколько секунд он задумчиво чесал грязной лапой лохматую маковку, затем перенес нехитрую операцию на лоб, после чего поковырялся пальцем в зубах. Глядя на эти манипуляции, Сеня уже собрался навсегда потерять терпение, но тут кентавр заговорил.

– И-гы-ы-а-му-о-мо-бы? – поинтересовался он, не вынимая пальца изо рта. Жомов без сурдопереводчика вопроса не понял и дубинкой слегка указал кентавру на его же собственную руку, до неприличия забравшуюся по самый локоть в пасть. – Вы чего? Охренели напрочь? – возмущенно завопил тот, пытаясь восстановить кровообращение в конечности, обработанной омоновским учителем хороших манер. – Не в «трюме» находитесь. И вам тут не тридцать седьмой год! Беспредельничать сейчас никто не позволит. Я на вас найду управу…

– Все сказал? – поинтересовался Жомов и, не дожидаясь ответа, собрался еще раз приложиться «демократизатором» к кентавру. На этот раз – к голове. Но Сеня не позволил. Поймал омоновца за руку.

– Я еще раз спрашиваю, урод, где находится Хирон? – вежливо обратился он к кентавру. – Снова не ответишь, руку этого добрейшего человека удерживать больше не буду.

– Прекратите издевательство! – взревела Немертея, мгновенно вырастая между ментами и древней генетической ошибкой о четырех ногах. – Что вы за аресовцы такие? Неужели нельзя по-хорошему все узнать? – А затем повернулась к обиженному судьбой в лице Жомова кентавру и почти умоляюще произнесла: – Скажи им, уважаемый, где же найти Хирона.

– А я и говорю, что в центральной пещере, – буркнул тот. – Где еще этот старый скряга может быть?

Покрутив пальцем у виска, нервный бракованный конь умчался куда-то по своим парнокопытным делам. Ваня Жомов, обычно добрейшей души человек, в этот раз почему-то оказался больше всех раздосадован неуважительным поведением кентавра. Но, как это водится у воспитанных омоновцев, все же решил пожелать ему счастливого пути, использовав для этого пятикилограммовый кусок мраморной скалы. Однако излишне мнительная Немертея, усмотрев в прощальном жесте Жомова какой-то подвох (во сумасшедшая?!), всем своим весом повисла на руке омоновца и помешала ему выполнить задуманное.

– Ну и ладно. Не больно-то и хотелось, – буркнул Ваня и забрался на спину своей клячи, не забыв по пути отвесить подзатыльник о чем-то задумавшемуся Попову. – Чего пасть раззявил, свинюк? Поехали. Дел еще навалом.

Андрюша поначалу оторопел, затем решил обидеться, но после некоторых раздумий все же решил проявить благоразумие. Действительно, зачем с дураком связываться? Вместо этого Попов связался с его лошадью. Без телефона. Просто подошел вплотную к коняшке, готовой свихнуться от одного присутствия ненавистного всем парнокопытным существам Попова, и, ласково схватив ее за холку, нежно, так, что вороны с ближайших кипарисов посыпались, рявкнул животному в ухо:

– А ну, пошла отсюда, скотина!

Кобылу, косившую на Попова лиловым глазом, упрашивать не пришлось. Даже не проверив состояние барабанной перепонки, коняга резко развернулась в противоположную от Андрюши сторону и, с пробуксовкой, резво рванула с места в карьер. Ваня, не ожидавший такой прыти от меланхоличной животины, свалился с ее хребта, подняв в воздух внушительную тучу пыли. И к тому моменту, когда он смог подняться на ноги, и кобыла, и Попов были уже далеко.

Разгневанный Жомов поначалу предпринял резвый спурт за подлым криминалистом, но хитрый Андрюша знал, где следует спасаться. Требуя высшей справедливости, он начал нарезать круги около оторопевшей Немертеи, стараясь изо всех сил не попасться в загребущие лапы омоновца. Правдолюбивая титанида, естественно, тут же вступилась за несчастного Андрюшу, но угомонить Жомова было не так-то просто. Неизвестно, сколько бы километров накрутил он вокруг Немертеи в погоне за Поповым, вопя об измазанной форме и о том, кто за все это будет отвечать, если бы титанида не пообещала самолично исправить эту погрешность и сполоснуть китель Жомова в проточной воде. После такого предложения Ваня, не любивший длительных забегов, остановился и великодушно позволил Немертее помирить их с толстяком, пока остальные члены экспедиции умирали от хохота.

После кругового забега менты вместе с греками потратили некоторое время на возвращение в состав каравана сбежавшей жомовской животины и лишь после этого смогли тронуться в путь. Еле протащив колесницу по узеньким дорогам поселения кентавров, менты через полчаса наконец-то добрались до входа в пещеру Хирона.

– Тук-тук, кто в теремочке живет? – громко поинтересовался Сеня, при этом стукнув резиновой дубинкой о стену пещеры так, что откуда-то сверху посыпались сушеные мухи, пауки и контуженые летучие мыши.

– Я сейчас кому-то постучу по голове! – раздался из пещеры настолько наглый голос, что даже менты опешили.

После такого рискованного заявления пред ясные очи доблестных сотрудников российской милиции показалось и само существо, его издававшее. Раздвинув занавески из шкур какого-то неведомого животного, скрывавшие от чужих глаз содержимое пещеры, наружу выбрался кентавр воистину огромных размеров. Даже великан Жомов, оседлав свою клячу, едва бы мог достать затылком ему до подбородка, а уж об остальных и говорить нечего. Кентавр был сед как лунь. Так, что даже короткая шерсть, покрывавшая его вороную конскую половину, в солнечных лучах отливала серебром. Гигант собирался добавить что-то еще к своей не слишком вежливой фразе, но, увидев необычных гостей, застыл с открытым ртом.

– Так, блин, – воспользовался паузой Жомов, отстегивая дубинку от пояса. – Какую ему ногу первой ломать?

Однако дождаться ответа на свой вопрос ему было не суждено. Кентавр, увидев Геракла, ковырявшегося пальцем в носу за спинами остальных путешественников, вдруг взревел диким голосом и, расшвыряв всех в стороны, бросился к полубогу, впавшему в детство. Схватив долговязого идиота в охапку, Хирон легко оторвал его от земли и, подняв на уровень своего лица, трижды по-брежневски облобызал, не забывая при этом трижды проорать: «Сыночек мой, как я рад тебя видеть!» В ответ на такое теплое приветствие Геракл завопил истошным голосом и принялся молотить по груди кентавра кулаками, стараясь вырваться из его медвежьих объятий.

Первым сориентировался в ситуации Рабинович. Не долго думая, он пнул ботинком по ноге Хирона, спеша прийти на помощь перепугавшемуся Гераклу. Однако маневр не удался. Кентавр обратил на его пинок внимания не больше, чем пикирующий бомбардировщик на идущего на таран комара. На помощь кинологу тут же пришли верный Мурзик и бесстрашный Жомов. Первый облаял обнаглевшего Хирона, а второй, накрутив на кулак конский хвост кентавра, попытался повернуть оного к себе.

– Эй ты, роковая ошибка хирурга, а ну отпусти пацана, – завопил что есть мочи омоновец, все еще сомневаясь, стоит ли пускать в ход резиновую дубинку. Приказа-то на это не было!

– Геракл, мальчик мой, ты не узнаешь своего учителя? – не обращая на людей никакого внимания, поинтересовался Хирон у перепуганного сына Зевса.

– Не знаю я тебя, пугало пелопоннесское! – завопил в ответ Геракл и посмотрел на Жомова. – Папа, скажи этому уроду, чтобы он меня отпустил.

Хирон дожидаться команды омоновца не стал. Поставив Геракла на землю, он обернулся в сторону Жомова и, сграбастав того в охапку, с криком: «Что вы сделали с моим учеником?» – оторвал омоновца от земли. Ваня на секунду опешил от такого поворота событий, а затем молча стукнул своим кулачищем между глаз кентавра. Тот удивленно хрюкнул и, замерев на мгновение, с грохотом обрушился на землю, так и не выпустив Жомова из рук. Сеня уже начал придумывать, каким образом извлекать омоновца из-под туши, но тот выбрался на свободу сам.

– Второй, – констатировал Ваня, отряхивая ладони. – Бог любит троицу. Кто следующий?

– Отдохни пока, – посоветовал ему Рабинович и повернулся к Попову. – Андрюша, может, сбегаешь за водичкой еще раз?

Тот в ответ фыркнул и, подойдя к поверженному гиганту, начал шлепать его по щекам, пытаясь привести в чувство. После десятого или одиннадцатого удара ему это наконец удалось. Хирон открыл глаза, еще раз хрюкнул и с трудом поднялся на ноги.

– Что это было? – поинтересовался он, помотав головой. За всех ответил Гомер. Встав в подобающую случаю позу, он во весь голос с восторгом продекламировал:

– Крепкие скалы трещали от поступи мощной древних кентавров, старинных приятелей Крона. Но даже им никогда и нигде не удастся выстоять против сильнейших бойцов из ОМОНа.

– Вот это правильно, – похвалил его довольный Ваня и собрался что-то добавить от себя, но поэтическим настроениям Жомова не дал реализоваться в сохраненные навечно строки поэтоненавистник Рабинович.

– Заткнитесь оба, – рявкнул он на гомеро-омоновский дуэт и повернулся к Хирону. – По сведениям, поступившим из некоего источника, имя которого я раскрывать не буду, нам известно, что ты, Хирон, ведешь врачебную практику без лицензии и тайно делаешь скрывающимся от правосудия преступникам пластические операции. Что ты на это скажешь?

– Врут люди, гражданин начальник, – неожиданно захныкал кентавр. – Какой из меня доктор? Я даже клизму поставить не умею. О каких тут пластических операциях можно говорить?

– Значит, нет? – не сдавался Сеня. – А если я тебе очную ставку устрою?

– Да мамой клянусь, не лечу я! Вот зуб даю, – упирался Хирон, но, заметив Немертею, тут же сник. – Ну, если только чуть-чуть.

– Вот и хорошо, – ласково оскалился Рабинович. – Значит, сейчас нам Геракла вылечишь, а мы забудем о твоих прошлых грешках.

– А что с моим учеником? – удивленно поинтересовался Хирон, вновь оборачиваясь к сыну Зевса.

Тот, не желая снова целоваться с полулошадью, ужом юркнул за спину Жомову, и Ваня загородил его собой, уперев руки в бока. Однако нового применения Ваниной силы больше не потребовалось. Хирон, наученный горьким опытом, скромно потупил глаза и вновь повернулся к Сене за разъяснениями. Тот коротко вздохнул и принялся рассказывать о постигшей их беде, скромно опустив детали появления ментов в этом мире, заселенном существами из земных мифов Древней Греции, и даже почти не возвысил собственную роль в этой экспедиции.

Хирон, разинув рот, так заслушался басней Рабиновича, что даже забыл пригласить гостей в свое жилище. Пришлось Сене ненадолго прервать свой рассказ и намекнуть маразматичному от старости кентавру на то, что неплохо было бы куда-нибудь присесть и чего-нибудь выпить, чтобы смочить пересохшее горло. Насчет первого Хирон ничуть не возражал, а вот услышав о выпивке, начал недовольно ворчать о том, что и год был неурожайный, и эллинских торговцев давно не видно, да и в недавние праздники много вина выпили. В ответ на эту длинную тираду Жомов деликатно кашлянул и пару раз согнул в руках резиновую дубинку. Кентавр горестно вздохнул и пригласил всех в свою пещеру.

Жилище Хирона даже слепой на ощупь не смог бы назвать привлекательным. Кентавр раздвинул занавески из шкур, не доходившие до верха сантиметров на тридцать, что создавало нечто похожее на окно над входом, и пропустил гостей внутрь. Вошли все, за исключением Мурзика, который, принюхавшись к запахам жилья Хирона, категорично отказался воспользоваться кентавровым гостеприимством. Остальные изумленно уставились на внутреннюю обстановку: шкуры на полу в углу пещеры, что-то вроде лекторской кафедры посередине, несколько потухших факелов на стенах, очаг в противоположном от постели углу и ничего больше. Небольшую нишу в одной из стен также закрывали шкуры, и Хирон, махнув рукой гостям в сторону шкур в углу, скрылся в этой нише. Брезгливо пощупав шкуры, менты все же решили сесть и едва успели дать отдых уставшим ногам, как кентавр вернулся обратно, неся в руках бурдюк и несколько серебряных кубков.

– Сами разливайте, – буркнул он и протянул бурдюк Рабиновичу. Тот передал его Жомову и терпеливо ждал, пока омоновец наполнит кубки вином.

– Фу-у, кислятина, – поморщился Сеня, пригубив предложенное Хироном угощение.

– Не нравится, отдай мне, – потребовал пивший буквально все Жомов и тут же протянул вперед загребущую лапищу.

– Перетопчешься! – отрезал Сеня и, осушив кубок, вернул его на раздачу.

Только после второй порции рассказ был продолжен. Рабинович поведал престарелому лекарю о встрече с Телемом, о травме Геракла и последующих попытках ментов восстановить нормальное состояние сына Зевса. Хирон все внимательно слушал, в самых напряженных местах причмокивая губами и качая головой. И, когда Сеня закончил свой рассказ, проговорил:

– Да, удивительные вещи происходят в Элладе. Если бы эту историю рассказали бы мне менее достойные доверия люди… – кентавр опасливо покосился на Жомова, – …я бы никогда не поверил, что такое возможно, а теперь вижу, что дела на Олимпе и впрямь обстоят крайне плохо. И, надо думать, Дионис здорово укрепил там свои позиции.

– Почему именно Дионис? – удивился Гомер, до сего момента что-то неслышно бормотавший себе под нос.

– Молодой человек, если бы такой вопрос я услышал от этих почтенных чужестранцев, то мог бы понять их неведение, но вам неприлично не понимать прописных истин, – назидательно проговорил Хирон, а затем обвел всех присутствующих торжествующим взглядом. – То, что вытворяют сейчас боги вместе с эллинами для того, чтобы занять пустующий трон Зевса, – настоящее сумасшествие. То, что произошло с Гераклом, тоже сумасшествие. Да и Громовержец должен был бы сойти с ума, чтобы вот так вот сбежать с Олимпа, – кентавр сделал паузу и поднял вверх правую руку с вытянутым указательным пальцем. – Насколько мне помнится, за безумие на Олимпе всегда отвечал Дионис. И я ничуть не сомневаюсь, что это именно он организовал всю суматоху, а сейчас принялся убирать конкурентов. Скоро богам придется совсем плохо, а на Геракле Дионис просто опробовал свои силы. Вот так!

– Интересная теория, – кивнул головой Сеня. – Мы ее учтем, когда начнем на Олимпе разбирательство. А пока, чтобы мы все-таки могли туда попасть, не соизволишь ли вылечить Геракла? Скажи только, что не можешь, и я попрошу Ванечку провести с тобой воспитательные работы.

– Ну почему не могу?! – усмехнулся Хирон и опасливо посмотрел на Жомова. – Чтобы вернуть разум Гераклу, большого ума не нужно.

Ваня вернул кентавру улыбку, оформленную в виде лучшего образца омоновского оскала. Тот зябко поежился и, резко развернувшись, скрылся в нише за занавесью из шкур. Пару минут его не было, а из-за перегородки раздавались шорохи и легкий грохот. Затем Хирон вновь предстал перед любопытными зрителями, увешанный пучками трав, словно белорусский партизан пулеметными лентами. В руках кентавра покоились два небольших глиняных горшочка. Понюхав содержимое одного из них, Хирон перекосился и попросил Гомера развести огонь в очаге. Тот мгновенно исполнил просьбу, заполнив густым сизым дымом внутренности пещеры. Тут же доблестные сотрудники российской милиции, собиравшиеся наблюдать за процессом возвращения памяти блудному сыну Зевса, все как один зашлись кашлем и выскочили на свежий воздух из жилища кентавра.

– Блин, даже когда у меня в лаборатории полка с химикатами свалилась, такой вони не было, – прокашлявшись, проговорил Андрюша, отходя подальше от смердящей пещеры.

– Не нравится мне все это, – буркнул Рабинович, не сводя взгляда с занавески, из щели над которой вырывались плотные клубы дыма. – Не внушает мне Хирон доверия.

– Да вы не беспокойтесь, – проговорила Немертея, выбравшись следом за ментами из жилища кентавра. – Хирон знает Геракла с детства и любит его, словно собственного сына. Плохого ему кентавр в любом случае не сделает.

– Может быть, тогда ближайший кабак поищем, пока этот лось педальный Геракла лечит? – с робкой надеждой в голосе полюбопытствовал Жомов. – В горле уже два часа как пересохло.

– Да и пожрать бы что-нибудь не мешало, – мечтательно поддержал его Попов.

Сеня хотел было что-то съязвить по поводу бездонных желудков некоторых присутствующих здесь личностей, но в этот момент полог, скрывавший вход в пещеру, раздвинулся и наружу выбрался гигантский кентавр. Слегка поморщившись от яркого света и прочистив горло, Хирон пробасил:

– Все в порядке. Геракл спит. Когда проснется, будет как новенький. Кстати, питейных заведений у нас не водится, но через пару часов мы собирались устраивать праздник в честь счастливого избавления от слепней. Вы все приглашены, так что чистите фраки, подвязывайте галстуки и собирайтесь на главной площади. Я приведу себя в порядок и присоединюсь к вам там. Гомер мне пока поможет…

Не добавив больше ни слова, Хирон вновь скрылся в пещере. Сеня подозрительно посмотрел ему вслед. Было заметно, что ему никак не хочется оставлять сразу обоих своих проводников в лапах подозрительного шамана, но остальные его опасений не разделяли. Ваня Жомов бросился ловить ближайшего кентавра, чтобы потребовать проводить людей на главную площадь, а Андрюша тут же забрался в колесницу и, достав из мешка баранью грудинку, принялся тренировать желудок перед праздничным пиршеством. Рабинович беспомощно развел руками и тяжело вздохнул, видимо, приготовившись выдать еще один перл народной мудрости. Озвучить его вновь помешала Немертея.

– Не беспокойся и расслабься, – ласково проговорила она, дотрагиваясь кончиками пальцев до плеча кинолога. – Я знаю Хирона. Поверь, все будет в порядке.

Сеня расплылся в самой идиотской из доступных ему улыбок.

– Наверное, ты права. Мне нужно расслабиться, – вздохнул он. – Пошли приготовимся к празднику. Кстати, нужно придумать, как украсить виновника торжества, – Рабинович кивнул в сторону Горыныча. Тот пошел бирюзовыми пятнами, что у существ его расы соответствовало высшей степени смущения.

– В нашем мире высшей наградой герою считается чашепестик листогрыза, прикрепленный к… – скромно потупив очи долу, начал было намекать Ахтармерз, но Сеня перебил его.

– Листогрызов тут хоть отбавляй, – он кивнул в сторону кентавров, собиравшихся на площади. – Только вот сомневаюсь, что они отдадут тебе свои чашепестики. Поэтому обойдешься тем, что Немертея придумает.

Все приготовления к празднику не заняли у ментов даже сорока минут. Попов как раз к тому времени успел догрызть грудинку. Сеня умылся в речке и кое-как почистил форму подручными средствами, а Немертея сплела венки из каких-то цветочков и украсила ими все три тыковки Горыныча. От такого внимания трехглавый истребитель мух стал почти полностью бирюзового цвета и напрочь лишился дара речи. Он лишь глупо хихикал и пытался спрятать крайние головы под крылья. А вот Жомов, не отличавшийся спринтерскими качествами, кентавра так и не догнал. Пришлось всем поселением ловить самого Жомова и торжественно провожать его на площадь. Правда, недогадливый Ваня принял попытку вернуть его к друзьям за новый бандитский налет, и, если бы Сеня, забравшись на спину одного из парнокопытных мутантов, не подоспел вовремя, пришлось бы ментам отмечать освобождение кентавров от слепней в полном одиночестве.

К тому времени, когда суета, связанная с торжественной доставкой омоновца к месту празднества, улеглась, из своего жилища выбрался Хирон и торжественно прошествовал на главную площадь. Старый гигант успел принарядиться к торжеству, нацепив на шею толстенную золотую цепь и взяв в руки не менее массивную булаву. Его сопровождали Гомер и четверо молодых кентавров, двое из которых шествовали рядом со старейшиной, неся в руках массивные копья, а остальные члены свиты волокли на спине бурдюки с вином. Зрелище последних и послужило главным успокоительным средством разбушевавшегося Ивана. Плотоядно облизнувшись, омоновец наконец позволил усадить себя на одно из почетных мест.

Вскоре всем ментам представился шанс убедиться в том, что во все времена и в любых вселенных одна попойка мало отличается от другой. Парнокопытные монстры пили точно так же, как и люди. За одним исключением – у них не было стульев. Ментам бы тоже пришлось поглощать пищу и алкоголь стоя, но гостеприимные кентавры предложили им свои спины в качестве сидений. Этим воспользовались все, за исключением Попова. Андрюша, так и не сумевший перебороть свое отвращение ко всем созданиям, имеющим копыта, предпочел сидеть прямо на столе, лишь бы не залезать на спину кентавру. Впрочем, он ничего от этого не прогадал, поскольку благодаря такой позиции оказался ближе всех и к выпивке, и к закуске, соответственно.

Пир продолжался довольно долго. Было все, как положено: торжественные тосты и приветственные речи вначале, бестолковая болтовня и споры в середине и падение пьяных особей под стол в конце. Правда, на удивление Жомова, кентавры оказались более стойкими к выпивке, чем эллины, но с ментами им было не тягаться. К тому моменту, когда над поселением появились первые звезды, на ногах держалось не более пяти парнокопытных мутантов, все доблестные милиционеры, соответственно, а также непьющие Горыныч и Немертея.

Жомов разочарованно потряс последний, почти пустой, бурдюк с вином и осмотрелся по сторонам, выискивая, кого бы послать за выпивкой. Единственным, кто попался ему на глаза, был Геракл, выбравшийся из пещеры и сонно потягивающийся прямо перед входом. Ваня помахал ему рукой и свистнул так, что один из пьяных кентавров подскочил с земли и бросился бежать, видимо, приняв свист омоновца за сигнал тревоги. Правда, умчался он недалеко – встретился лбом с ближайшей стеной и, поцеловав ее, успокоился до утра. Жомов не обратил на этот забег никакого внимания.

– Геракл, захвати там, в кладовой у Хирона, пару бурдюков с вином и тащи их сюда, – зычно приказал Жомов, и сын Зевса тут же скрылся в пещере, торопясь исполнить просьбу.

– Вот сейчас и проверим, что ты за дохтур, – заплетающимся языком проговорил Рабинович Хирону, глядя одновременно и на него, и на приближающегося Геракла. – Ну-ка, чувак, скажи мне, кто твой родитель?!

– Он, – ответил полубог и ткнул пальцем в сторону Жомова. – А вы разве не знаете?

– Не по-онял! – заревел Сеня и, отстегивая дубинку от пояса, повернулся к Хирону. – Что за ерунда?

– Подождите секунду, – взмолился тот. – Геракл еще толком не проснулся. Сейчас он выпьет с нами, и все будет хорошо.

– Ну-ну, – буркнул Рабинович и, кивнув в сторону принесенных бурдюков, потребовал от сына Зевса:

– Пей.

Тот вопросительно посмотрел на Жомова, ожидая подтверждения. Ваня кивнул головой, разрешая, и Геракл тут же приложился к бурдюку, едва не осушив его наполовину. Удивленный омоновец едва успел вырвать емкость с алкоголем из рук полубога и потряс ее около уха, пытаясь определить, сколько же там осталось. Разочарованно вздохнув, он хотел заорать на Геракла, но тут с сыном Зевса вдруг стали твориться странные вещи.

Сначала Геракл бешено затряс головой, губами издавая при этом звук работающего миксера. Затем он закружился на одном месте, словно контуженый бегемот на соревнованиях по фигурному катанию. Все присутствующие застыли, удивленно глядя на метаморфозы, происходящие с Гераклом, а тот, прекратив крутиться, подпрыгнул в воздух на три метра, испустив при этом клич подстреленного в пятую точку индейца апача. Едва опустившись на землю, сын Зевса схватил копье одного из телохранителей Хирона и наперевес с ним бросился к своему учителю.

Полупьяный Хирон совершенно неожиданно для всех проявил чудеса ловкости и успел отскочить в сторону. Геракл с разбега налетел на стол и всей своей массой опрокинул его на землю. Копье при этом обломилось, оставив в руках взбесившегося сына Зевса лишь тяжелое древко. Однако препятствием это не стало. Геракл, перехватив дубину поудобнее, принялся налево и направо дубасить кентавров, вповалку лежавших рядом с опрокинутым столом.

– Остановите его! – завопил Хирон и тут же едва сумел увернуться от удара тяжелым древком.

– Правильно. Мочи их, братан, – радостно поддержал ученика Жомов и влепил дубинкой по маковке ближайшего кентавра. Тот хрюкнул и по-пластунски пополз куда-то в темноту.

– Ты-то хоть не лезь, – осадил его Рабинович. – Сами отравили Геракла, пусть теперь сами и разбираются, – но тут же изменил свое мнение, поскольку Немертея истеричным криком потребовала прекратить побоище. – Ладно, Ваня. Давай тормознем этого маньяка с дубьем.

Впрочем, сделать это оказалось не так просто. Геракл, совершенно ошалевший то ли от зелья Хирона, то ли от выпитого после него вина, оказался просто неудержим. Он легко уворачивался от пьяных ментов, успевая попутно потчевать дубинкой попадавшихся под руку кентавров. Те, совершенно не понимая, что происходит, решили, что на поселение напала огромная банда аресовцев, и бежали кто куда мог.

Несчастный Хирон, видя, как любимый ученик гоняет по площади любимых подчиненных, заламывал руки и истошно вопил, не пытаясь при этом вмешаться в побоище. Рабинович и Жомов, кроя его матом, гонялись за Гераклом. Ленивый Андрюша восседал на столе, изредка корректируя траектории возможного перехвата взбесившегося полубога. А когда ему надоела вся эта суета, просто сложил ладони рупором и рявкнул, направив всю силу своей звуковой волны в сторону озверевшего Геракла:

– Лежать, урод!

Большего и не требовалось. Сын Зевса оказался сбит с ног мощнейшими поповскими децибелами и покатился по земле. Сеня одним прыжком настиг его и попытался утихомирить, заломив руки за спину. Правда, сделать это оказалось не так уж просто. У выпившего Геракла невесть откуда отыскались излишки сил, и он непременно сбросил бы с себя Рабиновича, если бы не подоспел Ваня. Вдвоем им удалось нейтрализовать взбесившегося сына Зевса и нацепить на него наручники. Геракл мгновенно успокоился и неожиданно для всех заплакал.

– Вот, всегда так, – недовольно буркнул Жомов, поднимаясь с земли. – Буянят, как идиоты, а стоит их арестовать, сразу реветь начинают. Тьфу! – и повернулся к Хирону, который продолжал завывать, заламывая себе руки. – Ты чего скулишь, баран мериногий? Чего ты в вино подсыпал? ЛСД?

– Ох, беда на мою седую голову! – продолжал вопить тот, не обращая ни на кого внимания. – Ох, не нужно мне было брать подарка Диониса! Ох, что же теперича будет?

– Заткнись! – рявкнул на него Рабинович, и Хирон послушался. – При чем тут Дионис этот гребаный?

Вместо кентавра Сене почему-то ответил Гомер. До этого спокойно, в виде трупа, валявшийся чуть в стороне от эпицентра событий, он вдруг поднял голову и совершенно трезвым голосом изрек:

– Бойтесь, менты, коммерсантов, дары приносящих, ибо нечисты их помыслы вечно. Если паленой водярой они не отравят, то прокурору ведь тут же доложат о том, что берете вы взятки частенько.

– Ты еще поговори, оракул пьяный, – рявкнул на него Рабинович, и послушный поэт тут же уронил голову обратно в пыль, а Сеня повернулся к Хирону. – Я тебя, кажется, спросил, чего это ты во все дыры Диониса пихаешь?

– Я бы его пихнул во все дыры, – горестно вздохнул старый кентавр, но продолжать фразу не стал, обреченно махнув рукой.

Хирон еще раз вздохнул и попытался объяснить ментам, что же пару минут назад произошло с Гераклом. Оказывается, за несколько дней до исчезновения Зевса двое кентавров – Силем, лучший друг Хирона, и Мелина – играли свадьбу, и был на этом пиршестве Дионис. Он-то и преподнес в подарок молодым вина собственного изготовления. Однако подарок передал не Силему, а Хирону, чтобы тот разделил его в соответствии с обычаями племени кентавров, а тот пожадничал. Только унюхав, какой у Дионисова вина чудесный аромат, он решил его спрятать, так сказать, для личного пользования. Так бы и хлестал его Хирон по маленькой рюмочке в день, не отыщи вино Геракл.

– Я во всем виноват, – снова завопил в конце рассказа замшелый мутант. – Дионис все здорово рассчитал. Знал, гад, что я по жадности своей спрячу вино, и добавил в него безумия. Он, видимо, уже тогда намеревался свести с ума Геракла и догадывался, что лечить его ко мне поведут. Этот проклятый Дионис всегда знал, что у Геракла исключительный нюх на выпивку, и понимал, что найдет сын Зевса проклятое вино у меня в кладовой. Вот и решил этим вином окончательно его с ума свести, а заодно уничтожить ненавистное олимпийцам племя кентавров. Мы ведь на выборах за титанов бы голосовали. Что мне теперь, несчастному, делать? Ох, погубили-таки олимпийцы племя кентаврово!

– Да, – коротко подвел итог Рабинович, не ответив на вопрос Хирона. – Сам во всем виноват, старый дурак, вот теперь и сиди тут, жди, когда твои подданные вернутся. Если вернутся вообще! Лично я от такого начальства держался бы подальше, – и посмотрел на Геракла, пускавшего пузыри. – С ним нам что теперь делать?

– Теперь вам может помочь только Зевс, – обреченно буркнул Хирон и, развернувшись, поплелся в свою пещеру. – Позор на мою седую голову!

– Вот именно, – согласился с ним Сеня и повернулся к друзьям. – Ладно, давайте спать. Утро вечера мудренее…

Часть III Там, где собака порылась

Глава 1

Нас утро встречает прохладой… Ой, извините, не заметил, что я уже в эфире. То бишь с вами разговариваю. Это я так, проснулся на главной площади поселения кентавров от того, что продрог. Нет, вы не подумайте, что я неженка какая-нибудь. Могу, между прочим, и в десятиградусный мороз на голом снегу спать. Пробовал однажды, ради эксперимента. Наверное, справился бы и с более холодной температурой, но подобные испытания что-то мне не очень понравились, и я решил их прекратить. Ну а сейчас я продрог просто от резкого перепада температуры. Все-таки вчера вечером плюс двадцать семь было, а сейчас – градусов пять тепла. Не больше. Горы, знаете ли!

Моим-то ментам все по фигу. Пока похмелье не начнется, они даже внутри айсберга спать будут. Я вчера, как обычно, не пил, поэтому и проснулся легко. Впрочем, в мое персональное общество трезвенников ненароком успели затесаться Геракл, проспавший все самое веселое, и Немертея, но они не считаются. Сын Зевса пристроился Жомову под бок, и наш доблестный омоновец, видимо, с перепою перепутав ущербного юношу с собственной женой, так придавил его собственной тушей, что утренней прохладе просто пролезть некуда было.

Немертея, понятное дело, приткнулась к моему Рабиновичу. А лежит-то как тихо, паразитка! Головку ему на плечо положила и сопит в две дырочки так мило, что мне даже захотелось подойти поближе, наклониться к уху этой девицы и поинтересоваться, который сейчас час. Причем очень громко.

Я уже почти решил осуществить задуманное и даже слюни от удовольствия распустил, словно сенбернар малолетний, но как представил, что за бучу устроит мой Сеня после такого невинного вопроса, так потребность в определении точного времени у меня тут же пропала. От скуки я решил прогуляться по окрестностям – поискать кентавров да пометить ту территорию, которую не обошел вчера, – и уже почти осуществил задуманное, как совершенно случайно наткнулся еще на одного члена Общества Трезвенников имени Меня, о котором спросонья совсем забыл.

Горыныч, раса которого использует алкоголь в качестве средства для борьбы с вредителями, вчера пить, естественно, отказался. Когда суматоха, вызванная разгоном кентавров и поимкой банды дебоширов в лице Геракла, намеренно троившегося в глазах моих ментов, стихла, все отправились спать. В том числе и наша самонаводящаяся керосинка. Где он лег, я не видел, но сейчас я нашел Горыныча около Андрюши Попова.

Да будет вам известно, что Ахтармерз – существо холоднокровное. То есть не пофигист, а просто очень быстро остывает или накаляется в соответствии с температурой окружающей среды. Когда мы в снежной Скандинавии находились, нам пришлось для Горыныча даже спальный мешок изобрести, чтобы, не дай пес, не охладить его до температуры обычной сосульки. А тут, в Греции, посреди лета, никто и подумать не мог о том, что наша пикирующая рептилия может замерзнуть.

Когда я на Ахтармерза наткнулся, он уже практически не подавал признаков жизни, уменьшившись до размеров отощавшего кота и тщетно пытаясь укрыться под боком Попова от утренних заморозков. Горыныча нужно было срочно спасать, и я, конечно, мог бы попробовать это сделать самостоятельно, но меня взбесила мысль о том, что мои менты, из-за которых невинно пострадал трехглавый второгодник, будут спокойно спать, пока я буду заменять в Греции службу спасения. Именно поэтому я оттащил Ахтармерза подальше от Попова, чтобы тот, проснувшись, не придавил его ненароком, и, встав в позу, поднял такую бучу, что от моих воплей на ближайшем перевале случился небольшой обвал. Конечно, у Попова получилось бы лучше, но, как говорит мой Рабинович, чем богаты, то от вас и спрячем.

То, что произошло после того, как я поднял тревогу, было вполне предсказуемо. Первым проснулся мой Сеня, поскольку был соответственно выдрессирован и прекрасно умел освобождаться ото сна по моему первому сигналу. Затем с места вскочил Ваня, спросонья принявший мой голос за утреннюю команду к побудке, поданную дежурным по роте.

Жители античной Греции просыпались в следующем порядке: сначала Немертея, которую Сеня, забыв, что спит не один, просто стряхнул с себя; следом пробудился Геракл, правда, по иной причине – Жомов, увидев, с кем обнимается, так виртуозно выматерился ему в ухо, что я пожалел об отсутствии у меня шариковой ручки, бумаги и способности к правописанию; ну и последним из греков разлепил зенки Гомер. Ему приснилась Троянская война, и он вскочил на ноги с криком: «Спасайтесь, люди, данайцы в городе!» Затем, видимо, для иллюстрации своих слов, поэт схватил вместо меча обглоданную берцовую кость и пару минут отбивался ей от невидимых врагов. Ровно до тех пор, пока случайно не зацепил своим необычным оружием Жомова, и Ваня, естественно, чисто рефлекторно не стукнул его по лбу, отправив обратно, досматривать крайне интересный сон.

Последним пробудился сильно перебравший вчера Андрюша и тут же принял участие в общем гвалте. Правда, в этот раз обошлось без порванных барабанных перепонок, разрушенных зданий и горных обвалов. И спасло нас от всех этих несчастий только то, что с похмелья у Попова пересохло в горле, и он скорее не орал, а просто хрипел. Через пару минут прослушивания этой оперы для психов с оркестром, я начал жалеть о том, что вообще затеял всеобщую побудку, и собрался самолично заняться спасением тела и души нашего летающего мерзлявого друга, но тут Сеня проявил чудеса сообразительности. Он наконец понял, что я от него хочу, и, заставив всех замолчать, бросился ко мне.

– Е-мое! Про Горыныча все забыли, – заорал он и, сорвав с себя китель (воистину благородный поступок!), укутал им замерзавшего Ахтармерза. – Тащите сюда все теплое, что найдете.

Его приказ исполнили, пожалуй, излишне буквально. Все члены экспедиции, за исключением Гомера, по мановению Жомова, вернувшегося на стены Трои, бросились врассыпную искать теплые вещи. Пока Сеня баюкал Горыныча на груди, Немертея принесла конскую попону, Андрюша вернулся с грудой полотняных мешков, Жомов ограничился экспроприацией шкур со входа в жилище Хирона, а догадливый Геракл попробовал использовать меня в качестве теплой вещи. Пришлось клацнуть зубами около его правой руки, после чего в коллекции Горыныча стало одной «теплой вещью» меньше. Правда, благодаря усилиям остальных, он и без этого через минуту стал похожим на комок вторсырья для текстильной промышленности с аккуратно вкрапленными в центр рептильими черепушками. И знаете, что сказала эта летающая балаболка после того, как слегка отогрелась? Ни за что не догадаетесь!..

– Извините за беспокойство, – смущенно пропищал Горыныч, шмыгая сразу всеми тремя носами.

– Да ладно, чего уж там, – хмыкнул в ответ Жомов, а мой Сеня поинтересовался:

– Ну, что? Отогрелся? Наружу будешь вылезать?

– Если позволите, я пока воздержусь, – раздался в ответ писк Ахтармерза. – Просто забросьте меня в колесницу. Я погреюсь еще пару минут.

Вот тут я, в буквальном смысле, от удивления чуть хвост себе не отгрыз. Нет, конечно, Горыныч и раньше отличался от всех нас повышенным вниманием к культуре речи, но такой версальской вежливости даже я от него не ожидал. Честное слово, я тогда подумал, что, может быть, если и моего альфа-лидера хорошенько поморозить, он тогда со мной нормальным языком разговаривать научится?

Идея показалась мне очень хорошей, и я пару минут с наслаждением смаковал ее, но в итоге все же был вынужден отказаться. Дело в том, что его светлость Рабинович уже неоднократно морозил себя без посторонней помощи во время ежегодных осенне-зимних пиков сексуальной активности, но к кардинальным изменениям его манер это ни разу не привело. Либо мой Сеня был морозостойким, либо для того, чтобы перевоспитать его, требовались средства посильнее обморожения. Гильотина, может быть?

Пока я размышлял, мои боевые товарищи, вместе с очнувшимся Гомером и Немертеей, погрузили Горыныча на борт колесницы и собрались поблизости держать военный совет. Собственно говоря, предметом обсуждения была лишь одна тема: отправиться в дальнейший путь сразу или поначалу пойти проститься с Хироном. Последнее, естественно, могло прийти в голову только нашей ненаглядной, чуткой, добросердечной правдолюбице. Остальным до старого кентавра, сгубившего себе жизнь и заодно осложнившего нам задачу поисков Зевса, было столько же дела, сколько глухому кобелю до мелодий Шопена.

– Вы к нему несправедливы, – с жаром проговорила Немертея после того, как Сеня поинтересовался, а не послать ли Хирона в экскурсию по лесоповалам Колымы. – Поймите, что каждого из нас грызут свои пороки – стремление к власти, жажда славы, потребность в любви – любые! И чем старше мы становимся, тем труднее противиться искушениям. Нам кажется, что с каждой минутой мы упускаем последний шанс попробовать что-то, ранее нам недоступное, и из-за этого совершаем ошибки. Хирон не виноват в том, что произошло. Он уступил своей слабости, совершенно не представляя того, к каким страшным последствиям она может привести.

– Во-во, – хмуро кивнул головой Рабинович. – Так одна излишне нервная жена и заявила на допросе у следователя: «Я же не знала, что топором убить можно!»

– Да как вы не понимаете?! – возопила не менее нервная титанида. – Хирон оказался просто орудием в руках коварных олимпийцев, давно мечтавших разделаться с кентаврами, этими наивными детищами титанов. Вы же не будете обвинять меч, поранивший вас, а лишь станете порицать руку, его державшую.

– А что, руке отдельно от тела обвинение выдвинуть можно? – тупо поинтересовался запутавшийся в казуистике Жомов. Немертея оторопела, Попов фыркнул, изо всех сил стараясь не рассмеяться, я спрятал морду, сделав вид, что у меня чешется нос, а Сеня уничижительно посмотрел на друга.

– Ваня ляпнет, как в воду сморкнется, – ехидно прокомментировал он жомовский вопрос и махнул рукой, признавая свое поражение перед титанидой. – Ладно. Пошли проведаем старого копытного дурака.

Я раздраженно гавкнул, но никто не обратил на меня внимания. Да я и не надеялся. Просто никак не пойму, почему у любого спора Рабиновича с каждой отдельно взятой женщиной финал получается одним и тем же? Вам не кажется, что все это наводит на одну совершенно определенную мысль? А именно, что мой Сеня – потенциальный подкаблучник?

Вот сказал и сам ужаснулся. Я как только представил, что мой Рабинович когда-нибудь надумает жениться, а его благоверная тут же заявит, что «собаке дома не место, выбирай: или я, или этот блохастый», так у меня сразу шерсть на загривке дыбом поднялась, а из горла вырвалось совершенно непроизвольное рычание. Рабинович обернулся.

– Ну, что еще, Мурзик? – раздраженно поинтересовался он.

Ну, зачем ты, мозговую косточку бульдог у тебя отбери, меня спрашиваешь? Все равно, что тебе ни говорю, понимать ничего не желаешь! Вот и сейчас он меня не понял. Посмотрел умными человеческими глазами и не нашел ничего лучшего, чем скомандовать мне «фу» и «рядом». Вот и поговори после этого с ним! Пришлось перестать возмущаться и, изобразив из себя послушного пса, последовать за хозяином. А какая мне разница? Все равно в ту же сторону иду. Так почему бы не сделать хозяину приятное, показав, что беспрекословно подчиняюсь его приказам?

Поднявшись к пещере Хирона, мои спутники сразу прошли внутрь, а я остановился на пороге и с высоты оглядел поселение, надеясь найти хоть какой-нибудь признак присутствия кентавров. Однако вокруг не было даже малейшего намека на движение. Даже характерный терпкий запах этих парнокопытных мутантов начал выветриваться! Похоже, перепуганные Гераклом кентавры действительно разбежались по окрестностям и вряд ли в ближайшем будущем решатся сюда вернуться. Придется Хирону, по крайней мере, некоторое время, побыть мэром города с населением численностью в одного человека… То есть я хотел сказать, в одного кентавра! Тяжело, понимаю. Но если ему мама в детстве не объяснила, что жадничать и прятать чужое плохо, пусть сейчас этому учится.

Сделав такие глубокомысленные выводы, я поспешил войти в пещеру к Хирону и, похоже, умудрился пропустить начало разговора. Когда я приспособился к полумраку, то увидел, что мой Сеня и Немертея снова застыли напротив Хирона, валявшегося на шкурах и жалеющего самого себя. Все прочие члены нашей экспедиции старались держаться от них подальше. Жомов потому, что знал, чем заканчиваются споры с женщинами, а остальные просто интуитивно понимали: лучше к бранящимся милым не подходить. Это в поговорке они толькотешатся, а в жизни такие потехи часто заканчиваются нанесением тяжких телесных повреждений. Вот, помню, у нас случай однажды был. В отдел поступил вызов от соседей. Они сообщали, что за стенкой творится что-то ужасное… Ой, извините, потом расскажу. Похоже, начинается самое интересное!

– Я тебе еще раз повторяю, что нельзя упрекать Хирона в том, чего он не совершал, – повышая голос, заявила Немертея, совершенно не обращая внимания на то, что предмет их спора меланхолично жует пучок травы, даже не слушая спорщиков. – Лживые олимпийцы просто подставили его, чтобы прикрыть свои махинации. Разве не видишь, что великий Хирон безмерно страдает, переживая очередное предательство?

– Да мне по барабану его страдания. Пусть берет горн в зубы, флаг в руки и возглавит колонну вечных страдальцев, – завопил в ответ мой Рабинович. – Из-за этого старого плода греховной жизни хозяйской кобылы с пьяным конюхом, пристрастившегося к халявной выпивке, судьба нескольких миров висит на волоске.

– И пусть они сгинут в преисподней, эти миры, если в них живут такие бессердечные, бесчувственные и жестокие существа, как ты! – с жаром выпалила титанида, ткнув пальцем Сене в грудь.

– Ах, это я бессердечный и жестокий?!

Правильно, хозяин, тут она переборщила…

– Заткнись, Мурзик! – заорал в ответ Рабинович (вот она, людская благодарность!), а затем, сделав небольшую паузу, твердо заявил: – Хорошо. Пусть я жестокий и бессердечный. Тогда скажи мне, кладезь добродетелей, что же ты так много времени проводишь в моем обществе?

– Это я провожу время в твоем обществе? – изумилась Немертея. – Да это ты увиваешься за мной с того самого момента, как в первый раз увидел.

– Я?! – Сеня изобразил еще большую степень изумления. – Нужна ты мне, как собаке «томагочи»!

– Не нужна? – можно было подумать, что титанида обрадовалась. – Хорошо. Больше ты меня не увидишь! – и, круто развернувшись, бегом бросилась из пещеры.

– Скатертью дорога! – пожелал ей вслед Рабинович, и после этой фразы на несколько долгих секунд в пещере повисла тишина. Первым ее, то ли по глупости, то ли из-за отсутствия мозгов, решился нарушить Жомов.

– Сеня, ты все правильно сделал, – с чувством проговорил он. – С бабами только так, построже нужно быть.

– Да пошел ты… в школу, этику семейной жизни преподавать! – рявкнул на него неблагодарный Рабинович.

– Уйдите, люди. Я в печали, – неожиданно подал реплику обездоленный Хирон.

– И ты иди туда же! – приказал мой Сеня и, видимо, для того, чтобы показать дорогу, выбрался из пещеры.

Хирон сначала решил последовать совету моего хозяина и, вскочив на ноги, бросился следом. Но, не сделав и пяти шагов, кентавр неожиданно вспомнил о печали, грызущей его душу, и вернулся назад, всем своим видом показывая, как должна играть молодую жену на похоронах семидесятилетнего мужа-миллионера актриса из мексиканских телесериалов. Неодобрительно посмотрев на него, Андрюша Попов покачал головой и поспешил догнать Рабиновича. Остальные потянулись следом, предоставив Хирона мне. Я же, в свою очередь, пожелав кентавру порепетировать сцену вселенской грусти в драмкружке ближайшей средней школы, бросился догонять ушедших вперед спутников.

Когда я добрался до колесницы, выяснилось, что Немертея действительно ушла, забрав свои вещи. Ее запах все еще витал в воздухе, и мне, наверное, не составило бы труда взять след, но команды не последовало, а сам я не рвался на поиски этой взбалмошной девицы. Надеюсь, вы понимаете почему? Конечно, Немертея, как и все прочие пассии моего хозяина, нравиться мне не могла, но мое нежелание отправляться на ее поиски объяснялось не только этим. В первую очередь я был рад, что Сеня проявил наконец твердость характера, ну а мои пристрастия можно смело расположить следом.

Однако мой Рабинович почему-то не выглядел счастливым. Вместо того чтобы гордиться собой, он угрюмо сидел на большом валуне и швырял мелкие камешки в стену покинутого кентаврами жилища. Я остановился посреди дороги, удивленно уставившись на хозяина. Нет, у Рабиновича определенно проявляется синдром подкаблучника. Иначе с чего бы он стал горевать об ушедшей женщине, которая только тем и занималась, что всячески его третировала? Беда с ним.

– Ладно, сидя на заднице, до Олимпа не доберешься, – наконец поднялся с валуна мой Сеня, умудрившись при решительном тоне сохранить на лице угрюмое выражение. – Гомер, теперь вся надежда на тебя. Веди нас к Олимпу, а там сами как-нибудь разберемся.

Речь, достойная не кинолога, а самого породистого кобеля немецкой овчарки! Услышав ее, все члены экспедиции заметно оживились, собираясь в дорогу, и лишь один Попов заупрямился, не желая никуда трогаться не позавтракав. Подумав, я присоединился к его требованиям. Чуть позже к демонстрации протеста, отвергающей любую попытку сдвинуться с места на голодный желудок, подключились остальные, и Рабиновичу пришлось уступить.

– Господи, какие же вы все проглоты, – сердито пробормотал он и демонстративно отказывался присоединиться к трапезе ровно до тех пор, пока до его ноздрей не добрался запах жареной баранины и разогретых пшеничных лепешек.

К моему великому удивлению, завтрак проходил «на сухую». То бишь абсолютно без каких-либо признаков присутствия алкоголя, хотя, по моим наблюдениям (а глаз у меня наметан!), четыре седьмых нашей дружной компании должны были помирать со страшного похмелья. Однако никто не стонал от головной боли и не просил бутылочку-другую пива. Лишь Ваня, прислушавшись к своим ощущениям, с каким-то совершенно не свойственным ему сомнением предложил друзьям выпить по паре глоточков вина. Однако, встретившись с ледяным взглядом Рабиновича, потупил глаза и больше о выпивке не заикался. А я, сколько ни пытался придумать объяснение этому паранормальному явлению, так и не смог изобрести ничего вразумительного. Оставалось только списать сей факт на общее расстройство психики, связанное с долгим отсутствием в помещении нашего отдела внутренних дел, и выкинуть странное поведение ментов из головы.

Завтрак уже почти заканчивался, когда я вдруг почувствовал какой-то странный зуд за ушами. Первой моей мыслью, и самой ужасной при этом, было то, что я докаркался на свою голову и где-то стригущий лишай подцепить умудрился. Пытаясь рассмотреть загривок и понять, правдивы ли мои подозрения, я чуть голову себе передними лапами не открутил. Но, немного успокоившись, я вдруг осознал, что зуд этот вызван не какой-нибудь заразой, а чем-то другим. И, скорее всего, это было предчувствие…

Что вы смеетесь? Значит, если у вас рука чешется, то это к деньгам, нос – к выпивке и так далее, а у нас, у псов, такого быть не может? Еще как может. Конечно, раньше такого со мной не было, но, пошатавшись по всем этим параллельным мирам, можно и не такую паранормальную заразу подхватить. В общем, я понял, что сейчас что-то должно случиться. И это «что-то» не заставило себя долго ждать.

ХЛО-О-ОП!!!

Всего в каких-то двадцати сантиметрах от моего носа, как всегда из ниоткуда, возникла уменьшенная человеческая копия, оснащенная перепончатыми мушиными крыльями. Эльф завис в воздухе неподвижно. Несколько секунд он просто висел, старательно моргая глазами. Видимо, бедолага пытался привыкнуть к здешнему освещению. Ну, я и клацнул зубами, пытаясь его поймать. Честное слово, случайно вышло. Просто рефлекс, как у Вани Жомова, когда его кулаком нечаянно задевают. А эльф этого не понял.

– Да что же это, мать вашу козлиную, творится такое?! – заверещал он, отскакивая от моей морды. – Значит, уроды, опять ваши дурацкие ментовские шуточки вытворять удумали? Вчера морду набить пытались, а сегодня пса своего озверевшего на меня натравливаете? Так, клянусь матерью Оберона, это вам с рук не сойдет!

Естественно, после этого истошного писка не заметить эльфа было просто невозможно. Все остальные члены экспедиции одновременно, словно по команде, повернулись в сторону маленького нахала. Первым заговорил Рабинович.

– А, горевестник прибыл, – горько усмехнулся он. – Только в этот раз ты опоздал. Все самое страшное уже случилось. Так что можешь перестать стонать и уматывай отсюда хоть на хрен, хоть в гости к Оберону.

– Ах, так?! – возмутился крылатый дебошир. – Значит, мне мучайся, а вы еще и грубить будете? Все. Прощайте, козлики, тролль вас укуси. Я умываю руки…

– Эй, подожди! – рявкнул Попов, но эльфа уже и след простыл. Андрюша зло посмотрел на Рабиновича.

– Дурак ты, Сеня, – рявкнул он. – Мы же узнать хотели, кто может набрать столько энергии, чтобы умудриться контролировать врата в пространство мертвой пустоты.

– Плевать я хотел на это пространство, – огрызнулся в ответ Рабинович. – И вообще, хватит жрать, свинья перекормленная. Пора в дорогу собираться.

Попов обиделся и решил долго не разговаривать с Сеней. До тех пор, пока тот не извинится! А сборы в дорогу много времени не заняли, поскольку практически все вещи, исключая Горыныча, присоединившегося позже, со вчерашнего дня так и не покидали внутренностей колесницы. Жомов голодным взглядом посмотрел на бурдюки вина, подаренные Дионисом, но тащить их в наш античный автобус не решился. Тяжело вздохнув, он взобрался на свою лошадь и попытался, как и вчера, возглавить караван, но Сеня остановил его.

– Ваня, мы поедем сзади, – почти командным тоном приказал он. – Пусть Гомер показывает, куда ехать.

– Без проблем, – пожал плечами омоновец. – Только, если они меня пыль глотать заставят, я из них голенищ для кирзовых сапог наделаю.

Сеня великодушно согласился с этим предложением, и лишь тогда процессия тронулась в путь. Описывать нашу дальнейшую поездку я не буду, поскольку если мне скучно о ней говорить, то я представляю, какой пыткой для вас будет слушать.

Вы когда-нибудь пробовали читать милицейские протоколы допросов или объяснения участковых?.. Вот и не пытайтесь. Либо сойдете с ума, стараясь уяснить для себя хотя бы общий смысл большинства фраз, либо скончаетесь от тоски, не прочитав и половины. Те же из вас, кто обладает извращенным чувством юмора, к середине второго протокола умрут от смеха. В любом случае вариантов останется не так и много: либо психушка, либо страшная смерть. Я вам этого не желаю, поэтому и избавлю от подробностей нашего передвижения и сути диалогов, звучавших во время пути. Впрочем, только до того момента, когда начало темнеть.

Мой Сеня, после того как его пассия испарилась с нашего горизонта, словно одержимый стал. Он нас весь день гнал по направлению к Олимпу с таким остервенением, словно мы были армией Наполеона, а он Кутузовым, не опохмелившимся после совета в Филях. Мне-то что, я пес – к пробежкам привычный, а вот остальные члены нашей экспедиции явно были не готовы к такому марафонскому забегу.

Кстати, оказывается, эти самые забеги дремучие эллины придумали. Не скажу точно, как у них это получилось. То ли они с кем-то подрались, а потом бежали от врага, то ли наоборот. Мне лично больше Андрюшина версия понравилась, подредактированная Сеней. Он заявил, что после победы над врагом греки такую гулянку устроили, что вылакали абсолютно все запасы алкоголя, имеющиеся в наличии у маркитанток. А утром проснулись и ужаснулись. Да и немудрено – головы с похмелья трещат, а выпить нечего. Тут же, как это водится в любом цивилизованном обществе, скинулись по червонцу и послали гонца в ближайший ларек за «Клинским». Как назло, кто-то из греческих богов в это время устроил борьбу с торговыми точками на остановках и посносил все ларьки. Вот несчастному гонцу и пришлось плюхать до ближайшего работающего в это время магазина.

Хоть некоторые и говорят, что в Греции все есть, но, похоже, это «все» появилось немного позже. А тогда с торговлей спиртным в Элладе был явный перебой. Ну, посудите сами, разве это дело, когда мужику, чтобы опохмелиться, приходится идти аж за сорок с лишним километров? Мой Сеня и ста метров бы в таком состоянии не прошел, но гонец, видимо, очень сильно выпить хотел. Вот и ковылял потихонечку, пока до торговой точки не добрался. Понятное дело, назад он возвращаться не стал. Зато напился сам и гусарить начал: на войсковые деньги всю деревню напоил. Окрестные жители, ранее таких щедрот не видевшие, совершенно от счастья ошалели и решили с тех пор ежегодно праздники в честь этого события устраивать. То есть попросту выбирали одного «добровольца», поили его до потери сознания, а утром гоняли вокруг деревни, пока он сорок два километра сто девяносто пять метров на спидометр не наматывал. Догадываюсь, что большой радости он от такого праздника не испытывал. Хотя, кто его знает?! Может быть, после такого способа избавления от похмелья и глоток прокисшего пива ему дикое наслаждение доставлял.

Сразу хочу оговориться, предвидя ваши возможные расспросы, что я и понятия не имею, что стало с тем войском, которое так и не дождалось гонца с выпивкой. Да и о том, в каком состоянии нашли этого гонца после того, как до него обманутые вкладчики добрались, тоже сказать не могу. Тут уж догадывайтесь сами. Особенно легко это будет тем, кто хоть раз в подобной ситуации оказывался. Ну а непьющих отсылаю за консультацией к специалистам.

Впрочем, я отвлекся. Сеня весь день экспедицию терроризировал, почти не давая времени на отдых. Ни разу не возмутились этим только я, Горыныч, да железный Жомов. Геракл один раз попробовал начать хныкать, но его «папа» тут же провел воспитательную работу, использовав резиновую дубинку в роли кнута, а свой кулак в качестве пряника. Геракл умолк и больше о своей усталости не заикался. Тем более и занятие себе для развлечения нашел – всю дорогу выискивал способ надувания Горыныча при помощи соломинки.

Гомер оказался несколько более терпелив, в отличие от своего соотечественника. Довольно долго поэт стоически выносил все тяготы и лишения милицейской службы, но затем и он сломался – упал на дно колесницы, искусно изобразив голодный обморок вперемешку с эпилепсией, кататонией, пониженным уровнем гемоглобина, катарактой и слабоумием. На период его исключительно зрелищного театрального представления колесница стала неуправляемой, поскольку Попов, задолго до Гомера объявивший забастовку, к вожжам подходить наотрез отказался, а больше античным транспортом управлять было некому. Вот и пришлось Сене, как он ни кривился, объявить привал и дать возможность слабосильному поэту как следует отдохнуть.

– Зацепился за пень, да и стоит весь день, – проворчал Сеня, сползая со своей клячи. А затем, чтобы все поняли, о ком это он так ласково, добавил: – На дела Попу плевать, лишь бы было, что жевать!

– А ты, между прочим, можешь и отказаться от обеда, – великодушно предложил Андрюша, но мой Сеня такой щедрости не принял. Встроенное благородство не позволяло.

Раньше чем через полтора часа тронуться в путь у нас не получилось. Сеня бесился и бегал кругами, но сделать ничего не мог. Зато он отыгрался позже, заставив нашу экспедицию двигаться вперед почти до самого наступления темноты. Может быть, Рабинович и спать бы нам не позволил, но Гомер вновь решил проявить свой артистический дар, и пришлось моему хозяину клятвенно пообещать, что спать мы непременно будем. Вот только нужно было забраться на ближайший холм и выбрать место для ночлега. Что мы и сделали, на свою беду!

– Это что там за сборище? – удивленно поинтересовался Ваня, едва наш караван застыл на вершине холма.

Ему никто не ответил. Все стояли молча, напряженно пытаясь рассмотреть, что происходит внизу. А там горели костры, около которых двигались какие-то фигуры. Я, как вы знаете, отличным зрением не обладаю, но нюх меня еще никогда не подводил. Едва до нас донесся первый ветерок от подножия холма, как я сразу уловил запах меди, жаркого, конского табуна и еще чего-то не совсем понятного. Поначалу я решил, что мы догнали сбежавших от Хирона кентавров, но, разобрав недостающую часть ароматической гаммы, с удивлением понял, что внизу, у подножия холма, лагерем расположились женщины. И не просто женщины, а вооруженные женщины… Та-ак! Похоже, пришел конец нашему спокойному путешествию. Сеня, у которого был исключительный нюх на слабый пол, тоже это понял.

– Блин, да там целый батальон телок, чтоб мне премии лишиться! – заявил он, а поскольку все знали, что подобное пожелание было самым страшным, что только мог представить себе Рабинович, оспаривать его утверждение никто не стал. – Ну что же, вот сейчас и отдохнем. – То ли позабыв о Немертее, то ли решив таким образом отомстить ей, Сеня потер руки и направил свою клячу к подножию холма. – Де-еву-ушки-и-и! Радуйтесь. У вас гости.

Они и обрадовались. Несказанно. Едва наш караван, возглавляемый сластолюбцем Рабиновичем, который по совместительству еще считается и моим хозяином, спустился вниз, как тут же оказался окруженным толпой ликующих женщин. Одеты дамочки были самым разнообразным образом – от туник и кожаных жилеток до купальных костюмов и пучков травы в интимных местах – но в то же время у них было много общего. Во-первых, половая принадлежность. Во-вторых, выражение дикой радости на лицах. И, в-третьих, наличие натянутых луков в отнюдь не нежных руках.

– Мать наша, Гера, благодарим тебя за подарок к ужину! – разом завопили они, а затем самая наглая из женщин заявила, явно обращаясь к ментам:

– Спешиться и сдать оружие, если у таких идиотов, какими являются мужчины, оно имеется. Сопротивление бесполезно, хотя можете попробовать. Мы получим просто божественное удовольствие, начиняя вас стрелами. У вас пять секунд на раздумье. Время пошло.

– Будь я проклят! Это амазонки, – обреченно выдохнул Гомер и, выругавшись в жомовском стиле, чему я несказанно удивился, швырнул свой меч на землю. – Вы не имеете права применять ко мне насилие. Я тиринфскоподданный и требую вызова консула!

Женское воинство дико захохотало. Причем часть его, видимо, наиболее смешливая, даже выронила из рук луки, за что тут же заработала огромное количество нарядов вне очереди. Мои менты растерянно переглянулись, пытаясь найти какой-нибудь выход из создавшегося положения. Но поскольку против лука нет ответа, если нет бронежилета, пришлось и моим ментам сдаваться, а такой позор даже Сене перенести было трудно. Не говоря уже о Жомове. Тот от стыда, наверное, руки себе бы по локоть отгрыз, если бы амазонки их вовремя за спиной омоновца не связали.

Впрочем, участь быть связанным постигла не одного Жомова. Одуревшие су… Извиняюсь, самки рода человеческого опутали, в буквальном смысле этого слова, всех членов экспедиции, не исключая меня и Горыныча. Причем у последнего оказались связанными не только конечности. Амазонки собрали в аккуратный пучок и три головы Ахтармерза. Он принял пленение стоически, а вот я попытался сопротивляться. Даже укусил пару дамочек. Но Сеня, побоявшись, что меня пристрелят, приказал мне прекратить сопротивление. Я послушался и вскоре оказался привязан к ближайшему дереву. Причем привязан конкретно, поскольку амазонки дело знали и в качестве поводка использовали настолько толстую дубину, что перегрызть ее раньше чем через пару недель я просто не мог.

Обездвижив таким образом всю нашу экспедицию, дамочки, не стесняясь в выражениях, принялись обсуждать наше дальнейшее будущее. Вариантов было предоставлено великое множество, а самым мягким из них можно было считать принудительную кастрацию без применения наркоза. Про остальные и говорить не хочется!

– Ну, спасибо тебе, Сенечка, за ужин, отдых и ночлег, – наслушавшись ужасов, простонал Андрюша. – Моли бога, чтобы они выполнили хотя бы одно из своих обещаний. Потому что, если мы выберемся, я сделаю с тобой то же самое, но намного больнее!

– Я-то тут при чем? – изумился мой Рабинович и хотел добавить еще что-то, но не успел.

– В натуре, Сеня, лучше заткнись! – поддержал криминалиста Жомов, и это был, пожалуй, первый случай, когда мой хозяин остался один против двоих своих друзей.

На Рабиновича сразу стало страшно смотреть. Он поник головой, осунулся и даже как будто уменьшился в размерах. Таким я его еще никогда не видел. Даже в самые страшные дни на моей памяти, когда Рабинович неделю не мог понять, в каком именно магазине ему недодали полтора рубля сдачи, он и то выглядел лучше! Честное слово, хотя я и злился иногда на хозяина, но сейчас мне так стало его жалко, что захотелось взвыть на греческую луну или перегрызть глотку двум-трем террористам, вооруженным автоматами. Впрочем, не мне одному!

– Ладно, Сеня, не обижайся, в натуре, – извиняющимся тоном попросил Рабиновича Ваня. – Мы не со зла, а просто от расстройства. Ты не виноват. Мы сами тоже, как дураки, пожрать, выпить и отдохнуть с холма ломанулись. Правда, Андрюха?

– Угу, – буркнул тот себе под нос. – Сеня, ты только придумай, как нам отсюда выбраться, а уж я чмошником буду, если тебе дома после этого ящик пива не поставлю!

Мой Рабинович хотел ответить что-то язвительное, но, посмотрев на друзей, передумал. Вместо этого он улыбнулся им и наморщил лоб, видимо, пытаясь силой мысли разорвать путы или разметать бешеных женщин по белому свету. Сомневаюсь, что это у него бы получилось, но кое-что Сеня придумал.

– Слушай, Андрюха, давай, пока нас под прицелом не держат, рявкни во всю глотку, – предложил он. – Часть контузится, часть разбежится, а мы затем как-нибудь от веревок избавимся…

– Не получится, – буркнул Попов. – У меня уже полдня маковой росинки во рту не было. Глотка пересохла. Сейчас я не то что орать, нормально разговаривать не могу.

– Ну, может быть, попробуешь какую-нибудь присказку свою произнести, – попробовал Сеня еще один вариант. – Помнишь, как ты тогда с викингами лихо разобрался? Может, и сейчас получится…

Однако не получилось! Уж не знаю от чего, то ли из-за неподходящей атмосферы, то ли из-за особенностей греческого климата или из-за чего-то другого, но приобретенный в странствиях Андрюшин дар не срабатывал. Сколько он ни произносил всевозможных поговорок, прибауток и матерных пожеланий, ничего нового в окружающей нас обстановке не появлялось. Лишь Горыныч принялся дергаться и мычать. Но из-за того, что пасти были связаны в букетик, разобрать его мычание оказалось невозможным.

Мы все поникли и поняли, что обречены на какую-нибудь ужасную гибель. Сеня еще пытался хорохориться, предлагая различные бредовые варианты, вроде Божьего суда в Англии, но было очевидно, что и он выдохся. Ну, не было у нас возможностей для спасения!

А амазонки тем временем закончили обсуждение нашей участи. Правда, к единому мнению они не пришли и решили отложить вынесение окончательного вердикта до утра, но нам от этого легче не стало. Тем более, отправляясь спать, феминиствующие дамочки выставили поблизости караул из трех особ непередаваемо грозного вида. Решив хотя бы хорошо выспаться перед казнью, я улегся на мягкую траву и уже закрыл глаза, как вдруг уловил позади себя едва заметный шорох. Следом за ним до моих ноздрей донесся хорошо знакомый аромат и столь же узнаваемый голос прошептал на ухо Сене:

– Не двигайся и не подавай вида, что меня слышишь. Сейчас я постараюсь вас освободить!

Это была Немертея. И уж о чем я совершенно не мог подумать, так это о том, что я когда-нибудь обрадуюсь ее возвращению!

Глава 2

– Сидите тихо и не подавайте вида, что меня слышите, – шепотом проговорила Немертея. – Сейчас я разрежу ваши путы, но вы не двигайтесь. А когда я подам знак, сразу бегите в лес. Там дриады, они вас спрячут.

Титанида действовала быстро и бесшумно, словно профессиональный диверсант. Три воинственные дамочки, сидевшие напротив арестантов, за костром, даже и не заподозрили, что их добычу кто-то собрался отнять, и продолжали свой бесконечный спор о том, что следует сделать с мужчинами вообще и с пойманными экземплярами в частности.

Сеня, если бы раньше не знал Немертею, ни за что бы не поверил, что она существо из плоти и крови. Но по-настоящему ее мастерство смог оценить только Жомов. Ваня застыл, как статуя, тщательно соблюдая правила игры, и весь обратился в слух, пытаясь разобрать хоть какой-нибудь звук, выдающий присутствие титаниды. А когда, так ничего и не услышав, почувствовал, как нож в ее руках освобождает его от веревок, так удивленно выпучил глаза, что стал похож на чернобыльского рака – огромного, бесцветного и от избыточной дозы радиации навсегда забывшего, где ему зимовать положено.

Немертея исчезла так же бесшумно, как и появилась. Менты сидели, не шевелясь, ожидая обещанного сигнала. Секунды, прошедшие с момента исчезновения титаниды, растягивались в года, превращаясь в бесконечность. Жомов первым начал терять терпение, собираясь плюнуть на все и самостоятельно заняться своим спасением, но в этот момент Немертея вышла из леса на противоположной стороне лагеря амазонок и встала в позу адвоката, готовящегося сразить наповал своей речью присяжных заседателей.

– Сестры! – громко провозгласила она, привлекая к себе всеобщее внимание. – Ужели забыты вами законы чести и справедливости? Ужели люди, пусть и противоположного пола, но не причинившие вам зла, из-за простой прихоти должны становиться презренной добычей и подвергаться страшным и жестоким карам? Одумайтесь! Своей жестокостью вы породите только ответную жестокость и навсегда запятнаете свои имена. Потомки проклянут вас за изуверства, а матери станут пугать вами своих дочерей. Вы этого добиваетесь?..

– Фуфло! Не слушайте эту сумасшедшую, – раздались в ответ выкрики, а одна из охранниц и вовсе заорала на вес лагерь:

– Скажи спасибо, что ты баба. Иначе бы сейчас вместе с этими уродами сидела.

– Иди отсюда и не вводи нас в искушение! – поддержала ее товарка. – А то ведь мы можем и забыть, что ты с нами одного пола.

– Ну что же, – с пафосом ответила Немертея, обращаясь к последней. – Если ты, Ипполита, не хочешь слушаться голоса разума и нести в мир справедливость и доброту, то когда-нибудь амазонки лишатся всего – родины, крова и «тампаксов». А ты, жестокая, вдобавок и своего волшебного пояса. Это будет позже, а пока же вы лишитесь своей добычи. – И повернулась к ментам: – Бегите, мужчины! Бегите. Ваши мучительницы не получат ничего и будут прокляты!

Повторять дважды свой призыв Немертее не пришлось. Мужчины вскочили на ноги, хотя их взгляды на дальнейшее развитие событий тут же разделились. Греки что есть силы помчались в спасительную темноту леса, прямо в заботливые руки маленьких дриад. Сеня бросился отвязывать Мурзика, Попов подхватил на руки Горыныча, пытавшегося что-то сказать, и застыл на месте, нерешительно переводя взгляд с улепетывающих греков на своих друзей, а Ваня Жомов не спеша отстегнул от пояса дубинку.

– Нет, хоть они и бабы, но мозги им вправить нужно срочно, – со знанием дела проговорил он. – Иначе потом мужики намучаются, когда кого-нибудь из этих мегер в жены возьмут.

– А стрелы? – растерянно поинтересовался Попов.

– Не боись, – успокоил его омоновец. – Сейчас дистанцию сократим и выстрелить по нам они не смогут.

– Ну и ладно, – кивнул головой Андрей. – Тогда дайте мне чем-нибудь горло промочить.

Однако сделать это оказалось не так просто. Амазонки, до этого оторопело смотревшие на чудом освободившихся пленников, завопили, как стая одуревших от воздержания кошек, и бросились вперед, спеша вернуть ментам на руки веревки. Первыми, естественно, около бывших пленников оказались их незадачливые стражницы.

Ваня долго не церемонился, отбив удар бронзового меча дубинкой так, что холодное оружие вылетело из рук взбесившейся амазонки и птицей унеслось выше деревьев, доставшись спящей в гнезде вороне в качестве сувенира. Та от такого подарка совершенно ошалела и, трижды каркнув, от счастья потеряла чувства, вывалившись из гнезда. Ну, а Ваня одной рукой развернул незадачливую воительницу и стукнул по мягкому месту так, что та против своей воли помчалась следом за мечом. Правда, на бреющем полете. Следующую стражницу омоновец нежно усыпил при помощи удара резиновой дубинкой по девичьему темечку, ну а третьей амазонкой занялись Рабинович с Мурзиком. Первый лишил ее чести, отобрав меч, а второй навсегда опозорил парочкой укусов в филейные части и заставил плача бежать через весь лагерь.

– Держи, Андрюша, – Жомов подобрал у костра брошенный амазонками бурдюк с вином и, хорошенько к нему приложившись, бросил Попову. Тот промочил горло и, облегченно вздохнул, готовясь к аудиоатаке.

– А ну, стоять, мать вашу! – рявкнул он навстречу волне разъяренных женщин, накатывавшейся на ментов.

Эффект он произвел как раз тот, который от него и ожидали. Часть амазонок оказалась сбита с ног, часть схватилась за голову, защищая уши, а остальные, совершенно одурев от счастья, бросились бежать в противоположном направлении. Вскоре на лесной опушке никого, кроме абсолютно невредимых ментов и контуженых амазонок, не осталось. Попов допил вино и принялся развязывать пасть Горынычу, Жомов обиженно смотрел по сторонам, чуть не плача от того, что вся драка так быстро закончилась, а Сеня вместе с Мурзиком направился разыскивать в куче девичьих тел невинно пострадавшую титаниду. Прекрасная спасительница вскоре была обнаружена, опознана и приведена в чувство двумя ласковыми оплеухами.

– Тело, погруженное в жидкость, вытесняет такой объем оной, каковым обладает само, – бессмысленно глядя на Рабиновича, произнесла Немертея, а затем, придя в себя, испуганно закрыла рот ладошкой.

– Ой, что же я наделала?! – пролепетала она. – Это же Архимед должен придумать и немного позже. – Затем умоляюще посмотрела на Рабиновича: – Пожалуйста, не говори никому, что я сейчас сказала. Да и вообще забудь мои слова.

– Ладно, – милостиво согласился Сеня. – Да я физику никогда и не любил.

Мир между ними был восстановлен. К тому времени как контуженая Немертея пришла в чувство, пристыженный Гомер вернулся из леса, таща за руку упирающегося Геракла. Сын Зевса, решивший, что они играют в прятки, никак не хотел возвращаться назад и обижался на поэта.

– Не ты водишь! – кричал он, брызгая слезами во все стороны. – Меня те тетеньки должны искать. А ты – предатель!

– Заткнись! – рявкнул на него Жомов, но на Геракла это не подействовало. Он стал орать еще громче, и тогда Немертея проявила завидное материнское чутье: сорвав пояс с Ипполиты, она сунула его в руки сыну Зевса, и он, увлекшись новой игрушкой, забыл о «предательстве» Гомера, который, в свою очередь, тут же решил в стихах увековечить сей факт для потомков, занеся его в собственные анналы.

Естественно, ночевать в лагере амазонок, ожидая, пока они придут в себя, снова соберутся вместе и придумают очередную гадость, никто не собирался. Сеня отдал распоряжение Гомеру с Гераклом набрать съестного и вина из запасов воительниц, а сам повел к колеснице Немертею, аккуратно поддерживая ее под руку. Жомов от безделья принялся приводить амазонок в чувство, надеясь, что кто-нибудь из этих прародительниц Орлеанской девы решится с ним подраться. Однако, вместо того чтобы доставить омоновцу удовольствие, воительницы, едва увидев его ухмыляющуюся физиономию, тут же разбегались в разные стороны. В итоге Ваня еще больше расстроился и оставил амазонок в покое, отправившись помогать Попову разгонять их лошадей. Ну а когда и с этим было покончено, греко-милицейский караван отбыл из становища амазонок и растворился в ночи.

Впрочем, ехали они не долго. Во-первых, была ночь, а фары для транспорта еще никто не придумал, что явно не способствовало успешному продвижению вперед. Во-вторых, все, не исключая Немертею, устали и страшно хотели есть. Ну а в-третьих, дриады от своего обещания, данного титаниде, не отказались и каким-то одним им ведомым способом устроили так, что расположившихся на лесной опушке людей найти никто не мог. Сеня проверил – со стороны даже костра видно не было!

Насытившись, все завалились спать и почивали почти до полудня, а затем продолжили свое путешествие. Немертея с Рабиновичем больше не ссорились и мило ворковали всю дорогу, рассказывая друг другу такую сущую ерунду, что утомившемуся от их болтовни Попову пришлось ласковым матом попросить обоих заткнуться. Сеня обиделся и хотел съездить другу по уху, но титанида не позволила. Ласково улыбнувшись Андрюше, она перебралась из колесницы на одну из запасных лошадей и поехала рядом с Сеней, немного отстав от каравана.

Так они и двигались до тех пор, пока Гомер не попросил Жомова, возглавлявшего пелетон, остановиться. Омоновец замер, удивленно оглядывая окрестности из-под ладони, отчего сразу стал похож на Илью Муромца с картины, написанной каким-то сумасшедшим художником, питавшим не совсем понятную слабость к милицейской форме. Рабинович с Немертеей быстро нагнали караван.

– Что случилось? – обеспокоенно поинтересовался Сеня.

– Не знаю, – повел широкими плечами омоновец. – Этот хрен с бугра, – от ткнул пальцем в сторону Гомера, – говорит, что мы приехали.

– Что-то я гор никаких не вижу, – оторопел Сеня, поворачиваясь к поэту, застывшему в колеснице с несчастным видом. – Ну, и куда ты завел нас, Сусанин Гомер?

– Не знаю. Раньше тут Олимп был, – развел руками оскорбленный таким сравнением поэт. – Вон, видите, даже табличка стоит.

У дороги действительно красовалась табличка с надписью: «Олимп. Жилище богов. Вход – 3 обола. Детям и ветеранам Второй Пунической войны – скидки!» Рабинович снова растерянно посмотрел по сторонам, тщетно пытаясь увидеть хоть намек на присутствие какого-нибудь холма, способного оказаться Олимпом, а затем горестно вздохнул и слез с кобылы.

– Все, приехали! – заявил он. – Распрягайте лошадей, хлопцы, и садитесь в круг. Думу думать будем…

Греки, уже приученные своей агорой сидеть кружочком, мгновенно выполнили пожелание Рабиновича и расположились на траве, почему-то выбрав центром собрания запыленную колесницу. Сене, издавшему еще один тяжкий вздох, пришлось Геракла с Гомером усаживать так, чтобы они все время находились перед глазами. Попова удалось выманить из античного транспорта только после того, как ему было позволено захватить с собой баранью грудинку. Жомов с отвращением посмотрел на него.

– Ну и сколько можно эту проклятую баранину жрать? – простонал он и мечтательно улыбнулся. – Эх, тушенки бы сюда соевой. У меня жена с ней так вкусно макароны делает. Или картошечку жареную!

– Да-а, картошки бы я сейчас, наверное, ведро сразу бы съел, – поддержал его Андрюша, не забывая уплетать баранину за обе щеки. – В следующий раз куда-нибудь отправимся, надо будет с собой мешочек взять. А то сиди тут и жди, пока Колумб в Америку поплывет.

– Может быть, вы заткнетесь или вам нужно помочь? – вспылил Рабинович. – Как вы вообще о брюхе своем можете думать, когда у нас абзац полный?! Геракл отупел, Гомер заблудился, Немертея на Олимпе никогда не была. Где мы это гребаное жилище богов теперь искать будем? Или вам все по хрену и вы готовы в этой дыре еще на пяток тысяч лет остаться, чтобы потом при помощи посольства домой вернуться?

Естественно, подобная перспектива никого из друзей не устраивала, но особо бурные протесты по поводу такого предположения Рабиновича выразили Мурзик и Горыныч. Первый разразился таким злобным рычанием, что Попов от неожиданности едва не подавился куском мяса, а Геракл заревел и попытался забраться на руки к Жомову. За что и был поставлен в угол. Между двух деревьев. Горыныч высказал свой протест несколько тактичнее.

– Я, конечно, понимаю, что задача перед нашей спасательной экспедицией стоит архисложная, но не думаю, что усилием коллективного разума ее нельзя разрешить, – слегка воспарив над травой, проговорил он. – Если устроить мозговой штурм, с точностью до пятого знака после запятой определив математические вариации направления дальнейшего развития событий, то…

– Что этот урод сказал? – прервав его, удивленно поинтересовался омоновец у окружающих.

– Нет, если мы опять переходим на личные оскорбления, то я вести дискуссию отказываюсь! – обиделся Ахтармерз. – Не желаю выслушивать ваши грязные инсинуации по поводу моей внешности и расистские выпады на тему…

– Заткнитесь все, – ласково попросил Сеня.

Жомов пожал плечами и, плюнув, для успокоения собственной души сломал парочку деревьев. Горыныч демонстративно отвернулся, а остальные стали ждать, какие предложения выдвинет самоназначенный караван-баши. Рабинович выдержал надлежащую случаю паузу и задал единственный уместный в этой ситуации вопрос:

– Как теперь найти дорогу на Олимп?

После чего над поляной повисла гнетущая тишина.

Собственно говоря, ситуация действительно была тупиковой. Единственным, кто мог бы помочь решить проблему попадания в жилище богов, был Геракл. Но у того, как известно, после некорректного поведения Телема память отшибло. Поэтому сын Зевса выбывал из кандидатов на должность проводника.

До последнего момента Сеня рассчитывал на Гомера, надеясь, что рассказы о пропаже целой горы окажутся либо вымыслом, либо небольшим преувеличением. Рабинович был твердо уверен, что у греков просто отшибло память и они забыли, какая из гор довольно большого массива между Пенеем и Алиакмоном называлась раньше Олимпом. Однако, наткнувшись на плоскую равнину вместо высокогорной гряды, Сеня свою уверенность растерял, и теперь в окрестных лесах ее не смог бы отыскать даже Мурзик.

Андрюша выдвинул предположение о том, что горы спрятали дриады. Точно так же, как совсем недавно они укрыли их от воинственной клики амазонок, спешащих на выборы верховного бога в Афины. Однако Немертея тут же отмела это предположение. По ее словам, дриады, дальние родственницы титанов, ни за что не стали бы мешать ей в поисках, а все они как одна отрицали свое участие в организации побега Олимпа с места его постоянной дислокации.

– Я думаю, что к укрытию жилища богов приложил руку тот же чародей, который устроил нам ловушку на дороге к Хирону, – заявила титанида, но ее слушать никто не стал.

Во-первых, сейчас никого не интересовала технология исчезновения горы с лица земли. А во-вторых, этого неизвестного чародея вряд ли удалось бы найти до того, как олимпийские боги выдадут ментам необходимую для поисков информацию. Жомов тут же предложил «припахать» самих богов показывать дорогу, и за неимением лучшего варианта было решено опробовать этот.

Для начала, помня появление быстроногого и ехидного Гермеса во время знакомства доблестной российской милиции с мужеподобной Зеной, Ваня с выражением безмерного сожаления на лице дважды выстрелил в воздух из пистолета. Все долго ждали какой-либо ответной реакции, но либо олимпийские боги оглохли, либо Гермес уже растрепал всем и каждому, кто именно теперь вместо Зевса производит гром на планете. Истошные крики Жомова с угрозами в адрес богов тоже не сработали, как и не помогла молитва, наспех сконструированная Поповым. Боги остались глухи, немы и, видимо, на время заработали себе полный паралич.

Поняв тщетность всех усилий, менты поникли головами. Греки тоже не выглядели веселыми, и даже Геракл, увидев хмурую физиономию своего «папочки», едва не разразился вновь горючими слезами. Попов, предвидя, чем все это может закончиться, пожалел несчастное дитя и заткнул ему рот почти нетронутой бараньей ногой, а затем посмотрел на Рабиновича.

– Сеня, есть идея, – несмело проговорил он. – Я где-то читал, что погруженные в транс люди часто вспоминают такое, чего ни за что не могли бы вспомнить в нормальном состоянии. Может быть, попробуем загипнотизировать Геракла? Глядишь, поможет.

– И кто это у нас тут дипломированный психиатр? – ехидно поинтересовался в ответ Рабинович. – Ты, что ли, Андрюша, будешь его гипнотизировать?

– Ну, а что? Давай я попробую. Видел уже, как это делается, – скромно потупил очи криминалист. – Меня даже самого один раз гипнотизировали.

– Флаг тебе в руки, – Сеня разрешил начать эксперимент.

Первым делом Андрюша принялся искать какой-нибудь блестящий предмет, который можно будет использовать в качестве маятника. Таковым оказалась потускневшая серебряная ложка. Гомера тут же заставили чистить ее до зеркального блеска, и, пока он этим занимался, Попов расхаживал по поляне взад-вперед, зачем-то разминая руки и что-то бормоча себе под нос. Наконец к начищенной ложке была привязана веревка, и Андрюша остановился напротив Геракла, приготовившись пробовать себя в новой роли – внештатного гипнотизера-любителя Олимпийского районного отдела внутренних дел.

– Ты засыпаешь. Твои мышцы расслабляются. По твоему телу разливается тепло, – утробным голосом провинциального Калиостро провозгласил он, раскачивая ложку перед носом Геракла. – Тебе хочется спать. Твои глаза слипаются. Ты не можешь сопротивляться сну…

Попов бубнил не переставая, продолжая махать своим импровизированным маятником, больше похожим на кадило. Все члены экспедиции внимательно наблюдали, вполголоса строя предположения о том, получится у Андрюши что-нибудь или нет. Минуты две Геракл сидел неподвижно, усиленно кося глазами вслед движению ложки, а затем захихикал и принялся ловить самопальный маятник руками. Попова это взбесило и, чтобы вернуть сыну Зевса надлежащую процедуре неподвижность, пришлось Жомову садиться позади своего подопечного и мертвой хваткой прижать его руки к телу.

Криминалист-гипнотизер продолжил обрабатывать Геракла. Бормоча всевозможную ерунду по поводу различных фаз сна прямо в лицо хихикающего Зевсова отпрыска, Попов неистово размахивал ложкой у его носа, но эффект эти манипуляции дали лишь один – Горыныч жалобно пискнул и, сделав оборот вокруг своей оси, плюхнулся на траву.

– Перестаньте, пожалуйста, – жалобно пролепетал он. – Я еще маленький. У меня вестибулярный аппарат плохо развит. Если продолжите махать ложкой, то меня стошнит. Сами ведь потом пожалеете.

Пришлось Андрюше, из сострадания к ближнему, на время прекратить свои попытки погружения Геракла в транс. Правда, он не отказался от мысли их продолжить, но тут в спор Попова с Рабиновичем вмешался омоновец. До смерти уставший смотреть на летающую перед носом ложку и нюхать запах баранины, мощными волнами вырывавшийся у Андрюши изо рта после каждого произнесенного слова, Ваня отпустил Геракла и поднялся на ноги.

– Все, хватит. Задолбали, – проговорил он, обращаясь к друзьям. – Посмотрел я на вас, теперь по-своему с Гераклом разберусь. Мой тесть, а он, между прочим, мужик умный, всегда говорил, что от чего заболел, тем и лечись. Вот сейчас я этого Зевсиного сына и вылечуодним махом, – и, прежде чем кто-нибудь успел возразить, Жомов что есть силы заехал в ухо ничего не подозревавшему Гераклу. Тот закатил глаза и рухнул на траву.

– По-моему, Ваня, ты дурак, – обреченно проговорил Рабинович, даже не потрудившись покрутить пальцем у виска. – Превышение служебных полномочий тебе, конечно, тут никто не пришьет, но труп одной из ключевых фигур греческих мифов будет на твоей совести.

Жомов недоверчиво посмотрел на друга, а потом нагнулся над поверженным сыном Зевса. Рядом в ту же секунду оказалась Немертея и, не обращая внимания на ревнивые взгляды Рабиновича, расстегнула застежку туники Геракла. Припав ухом к груди, титанида попросила тишины, пытаясь прослушать сердце полубога. Как ни странно, но оно билось!

– Ну, я же вам говорил, что с ним ничего не случится, – принялся врать Жомов, но фразу докончить не успел.

Прямо посреди ясного неба грянул гром, и поляну осветила молния. Гомер свалился ниц, Попов втянул голову в плечи, а Сеня с Жомовым удивленно уставились вверх. Там, прямо посреди ветвей опаленного дерева сидела громадная птица с женской головой и торсом, не прикрытым даже перьями. Науке неизвестно, куда смотрел Жомов, а вот Рабиновича голова не интересовала. Помесь птицы и девушки удивленно осмотрелась, а затем во все горло хрипло провозгласила:

– Будь я проклята, если еще раз соглашусь работать на полставки не по своей специальности. Вечно отправляют меня ко всяким уродам и при этом даже надбавки за моральный ущерб не начисляют.

Затем помесь прокашлялась и продекламировала уже совсем другим, удивительно мелодичным голосом:

– Если б имели мозги, вы бы их поломали, думая, как результата добиться в исканьях. Было же сказано: «Слушайте голос сердца!» Многих проблем удалось избежать вам тогда бы!

После этого странное существо на секунду застыло, а затем поинтересовалось у самой себя: «Ничего не забыла?» И, утвердительно ответив на свой же вопрос, тут же проделало фокус с громом и молнией, добавив дереву опаленных ветвей и растворившись в воздухе.

– Нет, я еще мог понять, когда тут кому-то удалось людей с лошадями скрестить, но чтобы женщину с птицей… – удивленно пробормотал Рабинович. – Интересно, а продукт получился живородящий или яйцекладущий? Слушай, Поп, а может быть, это твоя работа? Типа свистящего рака?

Андрюша открыл рот, собираясь приложить Рабиновича матом, но сказать ничего не успел, потому что в этот момент зашевелился и застонал Геракл. Все внимание тут же было обращено к сыну Зевса и Немертее, заботливо помогавшей ему принять вертикальное положение. Геракл сел и помотал головой, стараясь очнуться после нокаута.

– У кого-нибудь есть сотовый? Папе позвонить нужно, – деловито поинтересовался он, окончательно приходя в себя, а затем удивленно замер и, обведя присутствующих испуганным взглядом, растерянно поинтересовался: – А что я сейчас такое сказал?

– Неважно, – махнул рукой Рабинович, подходя поближе к Гераклу. – Ты помнишь, как тебя зовут? – Тот кивнул головой, продолжая удивленно смотреть в обеспокоенные лица вокруг. – А кто твой отец?

– Ну вот, и вы тоже издеваться надо мной начали, – меланхолично констатировал Геракл. – Сами же знаете, что мой папа – большая шишка на Олимпе. Что, мне теперь из-за этого и на людях показаться нельзя?

– Свершилось! – радостно завопила Немертея, подбегая к Жомову и восхищенно глядя ему в глаза. – Ты, как и положено настоящему герою, не только доблестный воин, но и великий врачеватель!

– Да ладно, чего уж там, – смутившись, покраснел Ваня. – Это не я. Это тесть…

– Жомов, у тебя жена дома, – ревниво посмотрев на них, напомнил другу Рабинович. Тот обреченно кивнул головой и пошел проверить лошадей. Сеня облегченно вздохнул и повернулся к Гераклу.

– Что тут вообще происходит? – удивленно поинтересовался тот. – Где мы и зачем вы меня сюда притащили?

Рабинович удивленно посмотрел на него, решив, что сын Зевса помешался окончательно, но все оказалось намного проще. Видимо, удар Жомова, поменявший полярность контактов в голове Геракла, заодно и отключил все воспоминания, связанные с путешествием. То, что было до встречи с Телемом, сын Зевса теперь помнил, а вот оставшийся промежуток с того момента до сегодняшнего дня – совершенно забыл.

Сеня посчитал, что пытаться подробно рассказывать Гераклу о всех приключениях, выпавших на их долю, будет нецелесообразно. Пообещав изложить всю историю в деталях позднее, Сеня кратко ввел полубога в курс дела и потребовал немедленно проводить всю экспедицию на Олимп.

– Не могу, – буркнул в ответ Геракл. – Простым смертным свободный вход туда запрещен, а после исчезновения папы даже экскурсии отменили.

– Может быть, попросить Ваню, чтобы он тебя еще разок стукнул? – оторопев, поинтересовался Рабинович. – Или давай я тебе в другое ухо дубинкой заряжу?!

– Спасибо, не нужно, – немного подумав, отказался Геракл и встал с земли. – Ладно, пошлите. Только, если вас с Олимпа выгонят или в каких-нибудь жаб превратят, на меня потом не жалуйтесь. Я вас предупредил!

Возражений не последовало, если, конечно, не считать возражением фразу Жомова о том, что еще неизвестно кто, кого и откуда выгонит. Геракл грустно посмотрел на членов экспедиции и в присущей ему манере, от которой менты уже успели отвыкнуть, опустив голову и ссутулив плечи, поплелся прямиком в лес. Лошадей и колесницу брать с собой он запретил, объяснив, что они просто не смогут пройти на Олимп – таможня не пропустит. А вот рассказать, куда же пропала сама гора, кто ее спрятал и почему ее никому не удается найти, он толком так и не смог. Менты устроили сыну Зевса перекрестный допрос, но тот либо еще не отошел от контузии, либо с детства был кретином, либо действительно практически ничего не знал. Иначе одного жомовского поигрывания дубинкой хватило бы для того, чтобы заставить говорить даже Зою Космодемьянскую.

В общем, доблестные российские милиционеры, хорошо натасканные на выбивании признаний у подозреваемых, пытали Геракла долго, но добились немногого. По словам полубога выходило, что даже сами обитатели Олимпа никак не могли понять, что происходит с их домом и с окружающим миром. Просто, проснувшись однажды утром, они обнаружили, что Большой Босс исчез. Значения этому не придали никакого, поскольку Зевс любил ходить налево, а вот пропаже Олимпа с лица земли удивились здорово.

Первым подобное чудо обнаружил персональный враг Жомова в данной вселенной – Гермес. Ему, как обычно, не сиделось дома. К тому же в то утро Гефест отдал ему модернизированные парой новых клепок крылатые сандалии, вот бог плутов и решил их быстренько обкатать. С Олимпа он выбрался довольно легко, пробежал пару сотен километров, а вот когда возвращался назад, тут и офигел – Олимпа на месте не оказалось!

Поначалу Гермес ударился в панику и стал истерично вопить, призывая проклятье на головы всех, кто посмел умыкнуть гору и тем самым лишить его крыши над головой. Но затем, устав орать, закрыл глаза и тут же почувствовал, как сандалии, натянутые на его тощие ноги, сами понесли его в нужном направлении. Так он и шел, не решаясь разлепить буркалы, пока не уткнулся носом в стену собственного дома. А затем, радостно завопив, бросился рассказывать остальным богам о происшествии.

Те, естественно, не поверили и бросились самолично убеждаться в том, что бог плутов не врет. Убедиться-то они убедились, но вот Гермес не сдержался и повытаскивал из их квартир честно нажитое за счет эллинов добро. Пропажу обнаружили, Гермесу набили морду (дважды Арес, затем Гефест и после этого снова Арес) и, поспорив немного о том, на фига Зевсу понадобилось устраивать такие приколы, разбрелись по своим делам.

– Ну а затем началась предвыборная кампания, и все перестали интересоваться тем, как Зевсу удалось спрятать целый горный массив, – меланхолично закончил долговязый Геракл свой рассказ. – Да и мне это, собственно говоря, по фигу. Я все равно на Олимпе редко бываю. Только за зарплатой прихожу, – Геракл остановился и принюхался. – Ага, нектаром пахнет. Значит, пришли. Отвернитесь, я код введу. Смертным его знать не положено.

Жомов, как и полагается образцовому сотруднику милиции, от которого свидетели пытаются скрыть важную информацию, собрался заехать в ухо обнаглевшему сыну Зевса, но Рабинович остановил его. Более того, только благодаря усилиям Сени Жомова удалось развернуть спиной к Гераклу. Остальные это сделали самостоятельно и пару минут внимательно разглядывали ближайшие деревья, пока полубог наконец не разрешил повернуться. Рабинович, первым увидевший, что совершенно ничего не изменилось и Геракл по-прежнему стоит посреди леса, хотел было потребовать объяснений, однако застыл, открыв рот. Неожиданно откуда-то сверху раздался громкий скрежет, и абсолютно из ниоткуда появился открытый лифт. То есть вход в лифт был, и совершенно осязаемый. Но, если смотреть чуть сбоку, где стоял Рабинович, никакого лифта уже видно не было. Удивленный Сеня даже попытался обойти кабину сзади и, оказавшись нос к носу с Гераклом, застывшим посреди леса, и не найдя даже следов присутствия лифта, растерянно присвистнул.

– Ни фига себе, – удивленно пробормотал он, с опаской возвращаясь назад. – На что только ни насмотрелся, но невидимых лифтов еще не встречал.

– Да ничего сложного, – малолетний второгодник из школы трехглавых керосинок презрительно хмыкнул, помогая кинологу разобраться в ситуации. – Обычное изометричное использование проекции четвертого измерения. Конечно, все сделано примитивно. Даже подстраховывающих хорд Ляпсуса нет, но для цивилизации приматов это уже серьезное достижение. Впрочем, может быть, тут не обошлось…

– Я не понял, вы лифт вызывали или нет? – прерывая разглагольствования Горыныча, раздался слегка нагловатый, певучий голос, и лишь тогда путешественники, зачарованно рассматривавшие необычное сооружение, заметили, что внутри его кто-то есть.

Этим «кем-то» оказалась маленькая, худенькая девушка, ростом около полутора метров. Одетая в темно-серый хитон, такого же цвета накидку и серебристые сандалии, она стояла около боковой стенки, уперев руки в бока. Девушку можно бы было назвать привлекательной, и вполне вероятно, что бабник Рабинович начал бы с ней заигрывать, если бы не несколько дефектов, сводящих на нет всю ее красоту.

Во-первых, из-под коротко стриженных пепельных волос лифтерши отчетливо выступали маленькие рожки. Во-вторых, ее уши были, пожалуй, излишне велики для такой миниатюрной головки. Ну, и в-третьих, серые зрачки ее глаз были настолько огромны, что казалось, будто белки совсем отсутствуют. И теперь, когда девушка подала голос, все перестали удивленно таращиться на странный лифт и не менее пристально начали пялиться на его содержимое. Впрочем, девицу это не смутило.

– Геракл, снимись с ручника и заходи внутрь, – потребовала она категоричным тоном. – А вообще, я буду вынуждена доложить начальству, что ты привел с собой к служебному лифту троих ментов, одного грека, титаниду и двух животных, породу одного из которых я не могу определить.

– Не понял. Нас посчитали? – оторопело поинтересовался Ваня. – Рабинович, что за беспредел? И вообще, кто она такая?

– Ореада. Горная нимфа, – вместо него ответил сын Зевса. – Конкретно эту зовут Полиада, и она состоит в спецподразделении камнегрызок, занимающихся охраной входов на Олимп, – а затем повернулся к ореаде: – Утухни, Поля. Меня еще, между прочим, привилегий никто не лишал, и я могу приводить на Олимп группу численностью до десяти человек.

– Человек, но не животных и титанид, – сварливо перебила его юная хранительница входов. – Про них в правилах ничего не сказано.

– Вот именно, что ничего не сказано, – обиженно буркнул Геракл. – А раз нет конкретного запрета, значит, проходить им можно. И вообще, прекрати со мной спорить, иначе пожалуюсь отцу, он тебя обратно на Кавказ переведет. Будешь вместе с моджахедами от налетов авиации прятаться.

– Найди папаньку сначала, – буркнула себе под нос Полиада, но вход в лифт освободила. – Ладно, заходите. Только учти, Геракл, это под твою ответственность, и начальству я все равно доложу.

– А мне плевать, – равнодушно ответил ей полубог и шагнул вперед. – Забирайтесь. Места всем хватит…

В лифте, внешне казавшемся не очень вместительным, действительно свободно расположились. Правда, Андрюше пришлось взять Горыныча на руки, а Мурзика достаточно плотно прижали в углу, но зато остальные чувствовали себя вполне комфортно. Исключая, пожалуй, Полиаду. В соседи ей достался Андрюша Попов вкупе с Ахтармерзом, а они для непривычного носа, заключенного в тесное помещение, вместе испускали излишне резкий аромат. Ореада, морщась, водила носом из стороны в сторону, пытаясь определить, от кого это так «приятно» пахнет. А когда справилась с этой непосильной задачей, своротила свое рогатое личико подальше от Попова. Тот сделал вид, что ничего не заметил.

Лифт поднимался вверх довольно-таки долго, и Сеня, поначалу пытавшийся посчитать хотя бы примерно, сколько этажей они проехали, в конце концов был вынужден оставить это бесполезное занятие, сбившись со счета на семьдесят седьмом или семьдесят восьмом этаже. А когда ему уже стало казаться, что поднимающее их устройство должно оказаться на орбите Луны, лифт наконец остановился. Дверки распахнулись, и Сеня оторопел – прямо перед ним был тот же самый лес, из которого они только что уехали.

– Не понял, – грозно проговорил он. – Это что, приколы в Греции такие? – и когда Геракл с ореадой удивленно посмотрели на него, добавил, кивнув головой в сторону открывшегося за дверями лифта пейзажа: – Мы же отсюда только что приехали!

– А-а, – меланхолично протянул сын Зевса. – Нет, мы поднялись на Олимп. А лес сделан точно таким же, как и внизу, в качестве защитной меры. Когда-то давно была пара случаев несанкционированного проникновения в обитель богов, и такую маскировку придумала Афина. Любой нарушитель, забравшись сюда, теряется и снова пытается воспользоваться лифтом. А запустив его во второй раз, оказывается внизу, поскольку лифт делает только две остановки. У подножия Олимпа нарушителя, естественно, уже ожидает охрана. Тут ему, как говорится, и крышка от унитаза!

– Понятно, – буркнул в ответ Сеня. – Но запомни, если ты нас дурачишь, пятнадцатью сутками уже не отделаешься. Вляпаем пару лет за дачу ложных показаний.

Рабинович выпустил из лифта Мурзика и вышел следом за ним. Затем под бдительным конвоем в лице Жомова, Попова и Горыныча на территорию обители богов выпихнули Геракла, и лишь после этого душную кабину покинули Немертея и Гомер. Пока они выбирались, Сеня уже успел осмотреть местность, а Мурзик поспешил застолбить территорию, отметившись на стволах двух деревьев и ноге мраморной статуи какого-то бородатого типа, охранявшего дорогу из камня, берущую начало от небольшой площадки справа от места высадки на Олимпе смешанного титано-зверино-людского десанта.

– Нам туда, – кивнув головой в сторону сверкающей белизной дороги, проговорил Геракл и, сгорбившись, пошел в указанном направлении.

– Что же, полдела сделано, – хмыкнул Сеня, направляясь следом. – Ну что, Зевс? Не долго тебе прятаться осталось…

Глава 3

Если бы мне кто-нибудь сказал, что Рабинович вдруг станет увлекаться античной скульптурой, я бы, наверное, покусал подлеца за клевету. Ну, посудите сами, разве приличествует честному милиционеру заниматься такими глупостями, когда во всем мире наблюдается рост преступности и разгул насилия, дети приобщаются к наркотикам, а у нормального, красивого кобеля столько дел, что даже на встречу с московской сторожевой времени не остается?! Ан нет, оказывается, некоторые считают по-другому. И Сеня, страшно торопившийся на Олимп, оказавшись в жилище античных богов, вместо того чтобы немедленно начать поиски Зевса, принялся пялиться на статуи вдоль дороги. Чем буквально вогнал меня в ступор. Я даже забыл, что хотел как следует окрестности проверить, и застыл на обочине, будто пресловутую медузу Горгону узрел.

– Ну-ка, мужики, посмотрите! По-моему, с этим типом мы уже знакомы, – проговорил Рабинович, тыча пальцем в одну из статуй.

Ну, глаз-алмаз у моего Сени, да и только! Это же надо в трехметровой скульптуре узнать Гермеса?! Теперь можно бурными овациями наградить его за наблюдательность и какой-нибудь местный орден на пузо нацепить… Извините, это я слегка разозлился. Устал, наверное, и соскучился по родному коврику, любимой миске с дарственной надписью от Жомова и даже по соседскому наглому коту, который всегда норовит неожиданно выскочить из кустов и царапнуть меня по носу. В общем, я домой хочу, а мой драгоценный хозяин, вместо того чтобы быстренько уладить на Олимпе все дела, как это он умеет, и вернуться назад, в свою вселенную, стоит, как заблудившийся гаишник, посреди дороги и по сторонам пялится. Дескать, не понял, почему никто мне деньги привезти не спешит?!

Честно вам скажу, не понравилось мне на Олимпе. Подозрительно тут как-то и опасно. Только не пытайтесь расспросить, почему именно. Все равно не смогу ответить. И запахи тут какие-то неправильные – вы когда-нибудь видели дуб, который духами пахнет? – и звуки непонятные. Трава не шуршит, когда по ней идешь, а будто мелодию вам наигрывает! Да и животные себя отвратительно ведут. Кролик с таким царственным видом мимо прошествовал, что мне даже от одной мысли погнаться за ним противно стало. В общем, непривычно вокруг все. Вроде бы ничего угрожающего, а на душе – неспокойно. Будем считать это интуицией, а я к ней всегда прислушиваюсь.

Вдобавок к интуиции, мне не давали покоя мысли о вратах, ведущих в пространство мертвой пустоты, куда нас чуть не засосало на горном перевале, и человеке, который их открыл. Что-то я здорово сомневался в том, что этот неизвестный, едва не угробивший всю экспедицию, потерпев одну неудачу, так просто оставит нас в покое! Не знаю, может быть, он и предпринимал еще какие-то попытки остановить нас (например, появление амазонок на нашем пути могло быть делом его рук), но утверждать это не берусь. Следовательно, нужно было в любую секунду ждать следующей гадости с его стороны. Вот только эта мысль, похоже, терзала меня одного, а мои менты тем временем принялись изучать весь пантеон греческих богов.

Впрочем, не скажу, что это было совершенно бесполезным занятием. Все-таки, разыскивая Зевса, нам предстояло встретиться со многими, если не со всеми, обитателями Олимпа, а подозреваемых нужно знать в лицо. Впрочем, не думаю, что статуи вдоль дороги могли помочь опознанию, поскольку портретного сходства с натурщиками у них было немного. Тот же Гермес, например, в скульптурном варианте обладал намного более совершенным телосложением, да и физиономия казалась более привлекательной. Хотя, может быть, во время обоих недолгих встреч с нами этот божок просто с похмелья страдал. Такое ведь и у богов бывает!..

Тем временем, пока мои менты при помощи Геракла, Немертеи и Гомера пытались заочно познакомиться с олимпийцами, на дороге произошло одно довольно странное событие. С той стороны, где заканчивался лес и начиналось некое подобие города, состоявшего сплошь из дворцов, появилась довольно странная процессия. Двумя ровными колоннами к нам направлялись около тридцати мужчин с веревками на плечах и крюками в руках. Следом за ними два человека тащили деревянную повозку, а возглавлял процессию коренастый черноволосый мужик, одетый в сверкающие доспехи, судя по всему, золотые, и несший в руках точно такой же блестящий шлем. Не обращая на нас совершенно никакого внимания, вся процессия остановилась около одной из статуй. Расфуфыренный вояка отдал короткий приказ, и обе колонны рассыпались, принявшись опутывать трехметровую скульптуру веревками.

Жомов тронул Рабиновича за плечо.

– Сеня, по-моему, стоит вмешаться, – с сомнением в голосе проговорил он. – Хрен знает, кто они такие, но, если статую пытаются своровать у нас на глазах, наш долг пресечь преступление на корню. Мы же все-таки работники правопорядка…

– Значит, и здесь уже прихвостни Дики ошиваются? – разгневанно поинтересовался бронированный абориген, снизойдя наконец до того, чтобы заметить наше присутствие. – Только попробуйте вмешаться, бараны, и вы узнаете, что такое гнев Ареса. Потом вас даже родная мама от мясного рагу не отличит. – А затем повернулся к застывшим в ожидании подчиненным: – Взво-од, продолжать работу!

– Не понял, блин! Он оборзел совсем? – оторопел омоновец. – На кого этот лох наехал?

Помешать Жомову мой Сеня не успел, да и не пытался, а Ваня мешкать не стал. Двумя шагами омоновец преодолел пространство, отделявшее его от наглого бога (а это, как вы могли догадаться, был Арес), и, не слишком заботясь о джентльменском поведении, отвесил стоявшему спиной неразумному подлецу увесистый подзатыльник. Арес взвизгнул и врезался носом в собственную статую, мгновенно запутавшись в веревках. Несколько мгновений бог войны пытался освободиться, а затем истошно завопил, обращаясь к своим подчиненным, удивленно взиравшим на происходящее:

– Взять их, уроды! Разорвать на куски, отрубить головы, четвертовать и расфасовать в банки для кунсткамеры… Хотя нет! Взять живыми. Я их сам нашинкую.

Немного помедлив, похитители статуй переглянулись и ленивой походкой направились к нам, явно собираясь взять в кольцо. Менты, словно по команде, отстегнули от пояса дубинки, я угрожающе зарычал, чем слегка остановил наступление. Греки наши даже не двинулись с места. Гомер, закатив глаза, принялся бормотать, явно придумывая свой очередной стишок, Геракл равнодушно ковырялся в носу, прекрасно понимая, что именно сейчас произойдет, а Немертея растерянно смотрела по сторонам, пытаясь найти способ, как остановить очередное кровопролитие.

Впрочем, до кровопролития дело и так не дошло. Когда, приблизившись к нам на расстояние пары метров, слуги Ареса, подгоняемые истошными криками оного, решили наконец перейти в наступление, мы уже вполне были готовы их встретить. Ваня Жомов сгреб ближайшего к нему аборигена в охапку и легко, словно мягкую игрушку, запустил его в надвигающуюся толпу. Сеня огрел дубинкой пару человек, не попавших в радиус действия нового метательного оружия омоновцев, а Попов неуклюже бросился вперед, намереваясь добраться до замешкавшейся жертвы. Жертва в лице тощего сподвижника Ареса встречаться с толстым и злым милиционером явно раздумала и бросилась наутек, спрятавшись за статуей своего господина. В итоге этот урод остался единственным, кто устоял на ногах в скоротечной битве.

Я тоже внес в сражение свою лепту. Подкравшись к аборигену, испуганно глядевшему из-за статуи на ментов, я разочек гавкнул, чем привел грека в неописуемый восторг. Он подскочил на месте, хлопнул себя руками по бедрам и помчался в лес, издавая вопли, достойные потягаться с сиреной дежурного «уазика». Преследовать его мне было лень, и я позволил греку скрыться с места преступления, хотя у себя дома так бы никогда не сделал.

– Прекрасно! – вместо того чтобы закатить истерику, восхищенно произнес Арес, уставившись на Жомова. – Назови свое имя, солдат, номер воинской части и фамилию командира. Я отправлю приказ, чтобы тебя повысили в звании.

Жомов открыл было рот, чтобы, в силу привычки, выполнить приказ бога войны, но тут же его захлопнул, сообразив, что указания Ареса наш начальник отдела ни за что выполнять не станет. Да и не дойдут они до него, если, конечно, наш персональный эльф-хранитель чего-нибудь не придумает. Впрочем, поощрять нас было явно не в привычках Лориэля, поэтому повышения Жомову в любом случае ждать не следовало. Омоновец махнул рукой.

– Да пошел ты в «трюм», парашу чистить, – посоветовал он Аресу, а затем посмотрел на Сеню: – Что с этим уродом делать будем?

Ответить Рабинович не успел. Едва он открыл рот, чтобы выдать какие-то инструкции в отношении дальнейшей судьбы запутавшегося в веревках бога, как со стороны олимпийской «деревни» раздался звук рогов. Мы все обернулись в ту сторону и получили возможность лицезреть появление еще одной процессии. На этот раз аборигенов было больше, вооружены они были дубинками и передвигались бегом. Да и возглавлял их не мужчина, а женщина. Она стояла в колеснице, запряженной двумя тощими клячами, и истошно трубила в рог. Я, если честно, сразу ее не рассмотрел, поскольку никогда не мог визуально найти кардинальные различия одной человеческой самки от другой, но, судя по отстегнувшейся челюсти Рабиновича, приближавшуюся к нам дамочку он считал красивой. Впрочем, только до того момента, пока не смог получше разглядеть ее.

Вновь прибывшая дама обладала тонкой, почти девичьей фигурой, однако лицо, оснащенное маленькими крысиными глазками, огромным крючковатым носом и испещренное продольными и поперечными морщинами если и могло кого-нибудь привести в восторг, то только режиссера-сказочника Роу, а никак не Сеню Рабиновича. Пока дамочка осаживала коней, ее свита, не теряя времени, принялась разгребать завал из подручных Ареса и выстраивать их вдоль обочины дороги. Те, то ли не успев отойти от зверств милиции, то ли из-за врожденного безволия, совершенно не сопротивлялись. А вновь прибывшая возница посмотрела на бога войны.

– И скажи мне на милость, Арес, чем ты тут собрался заниматься? – каркающим голосом, совершенно соответствовавшим ее физиономии, произнесла она.

– Дика, мне надоело то, что моя статуя не занимает надлежащего ей почетного места, – несмотря на свое беспомощное положение, довольно нагло ответил ей бог войны. – Зевса я, конечно, трогать не собирался – пока! – но Афина с Герой и Посейдоном должны потесниться. Я думаю…

– Мне плевать, что ты думаешь, – перебив его, прокаркала та самая богиня, приспешниками которой нас совсем недавно обозвали. – До тех пор, пока я обязана следить за порядком на Олимпе, никто и ничего тут менять не будет. Ну а когда выберут нового верховного бога, делайте все, что хотите. После меня хоть потоп, – она сделала паузу и задумалась. – Или эти слова не я должна была сказать?

– Здравствуй, праведная Дика, – неожиданно подала голос Немертея, и я удивленно посмотрел на нее. – Верно ли я поняла твои слова? От Зевса по-прежнему нет никаких известий?

– Мне уже доложили, что ты прибыла на Олимп, – кивнула головой богиня правопорядка. – Наверное, опять с прошением об амнистии пришла? Только зря. Все равно сейчас этими делами некому заниматься. Приходи после выборов. Может быть, твое прошение кто-нибудь и рассмотрит.

Немертея хотела что-то возразить, но крючконосая богиня отвернулась от нее. Отдав приказ своей свите конвоировать людей Ареса на гауптвахту, Дика направила свою колесницу в сторону скопления дворцов, оставив бога войны беспомощно болтаться на веревках. Тот плюнул ей вслед, высказал парочку не слишком лестных и не совсем цензурных пожеланий, а затем повернулся к нам.

– Даю орден имени меня первой степени тому, кто меня освободит, – возвышенно пообещал он и, увидев сомнения на лицах ментов, добавил: – Обещаю прибавить к награде еще и именное оружие. Позолоченный кинжал… Ладно, золотой!

Я посмотрел на Рабиновича и буквально наяву увидел, как вращаются его шестеренки, старательно прокручивая предложение Ареса. Мой Сеня награды любил, а еще больше любил собственную выгоду. Лично мне нетрудно было догадаться, что хозяин пытается подсчитать, сколько прибыли он сможет получить в нашем мире, продав антикварный кинжал с собственноручной подписью древнегреческого бога. Но даже мне было ясно, что в подлинность такого автографа ни один эксперт не поверит. Рабинович тоже это сообразил и, хотя золотой клинок не копейки стоит, таскать его с собой Сеня не собирался и предоставил право на обладание ножом страстному любителю оружия – Жомову. Но перед тем как позволить Ване освободить Ареса от пут, Рабинович потребовал у плененного бога:

– В общем, так… Нам кое-что нужно у всей вашей шайки узнать. Долго мы на Олимпе не пробудем, но жить в это время нам где-то нужно. Если ты предоставишь нам комнаты, обеспечишь питанием и выпивкой, мы тебя освободим. Если нет, виси тут, пока кто-нибудь еще не появится. Естественно, свое обещание тебе тоже придется выполнить.

Несколько мгновений Арес раздумывал над словами Рабиновича. Как я понял, бог войны не слишком любил принимать гостей у себя дома и не горел желанием приютить в собственном дворце наряд российской милиции, но выбора у него не было. Доступ экскурсиям на Олимп был закрыт, поэтому вероятность того, что кто-нибудь воспользуется служебным лифтом, оказалась слишком мала. Арес мог провисеть на своей собственной статуе несколько дней, если не недель, а этого ему явно не хотелось. Тяжело вздохнув, бог войны принял предложение моего хозяина.

– Ладно, договорились, – кивнул головой Арес. – Все, что просите, вы получите. Только, чур, коллекционное оружие не трогать и на паркет не блевать.

Ну, уж это как получится! Извините, вырвалось само собой, поскольку неразлучную троицу милиционеров лучше меня, пожалуй, не знает никто. На мое фырканье внимания, естественно, никто не обратил, разве что Горыныч правой парой глаз покосился. Сеня великодушно согласился с условиями Ареса, и Жомов, что-то невнятно пробурчав под нос по поводу коллекционного оружия, отцепил бога войны от собственной статуи.

Арес быстро привел в порядок растрепанную амуницию и, недовольно покосившись на Геракла, строевым шагом направился в сторону олимпийской «деревни», а мы нестройно поплелись за ним. Бог войны, видимо, по привычке прикрикнул на нас, требуя подровняться и идти в ногу. Он даже успел пару раз выкрикнуть «левой, левой», прежде чем Ваня, абсолютно не переваривающий, когда всякие проходимцы пытаются им командовать, влепил Аресу подзатыльник. Тот обиделся и, выковыряв шлем из придорожной пыли, пару минут наводил на него лоск, не двигаясь с места, надув губы и кося глазами в сторону ментов. Затем горестно вздохнул, видимо, смирившись с варварскими замашками чужестранцев, и помаршировал дальше. Так мы и шли – Арес впереди, парадным маршем, а мы следом, нестройной толпой – пока не уперлись в фасад жилища бога войны.

Что и говорить, олимпийские боги любили размах! Дворец у Ареса был таким огромным, что, если бы его использовали в качестве приюта для бездомных собак, сюда можно было бы запросто собрать бродяжек со всей России. Ну, а наш губернатор просто поперхнулся бы от зависти и от расстройства разнес бы по кирпичику свою пригородную виллу. В общем, квартирка у Ареса была впечатляющая, но я бы в ней жить не стал. Хотя бы потому, что однажды утром не смог бы найти отхожее место и пришлось бы гадить в комнатах. А этого я не приемлю. Не в подворотне рос!

Еще одной, кроме размеров, особенностью жилища Ареса были многочисленные изображения хозяина на фасаде и поблизости. Рельефы, статуи и фрески просто заполонили собой все окружающее пространство. Причем практически каждая из них была подписана и снабжена инвентарным номером. А у некоторых, видимо, особо дорогих сердцу хозяина, произведений искусства стояла вооруженная стража. Сверкающий золотом почетный караул также располагался и на ступенях дворца. Увидев приближающегося Ареса, они застыли по стойке смирно и дружно, словно стая котов при армейской столовой, рявкнули:

– Славься, великий! Даруй достойным победу!

– Отставить!!! – истошно завопил Арес. – Что это за писк?

Согласен, Андрюша Попов или даже я могли бы прокричать приветствие погромче этих служивых, но, по-моему, бог войны откровенно придирался к своим подчиненным. Кричали они неплохо. До «спартаковских» фанатов им было, конечно, далеко, но все-таки это впечатляло. Однако Арес, видимо, решил отыграться на них за свой недавний позор, учиненный богу войны Дикой. Поэтому, продолжая раздавать своим бойцам ласковые прозвища вроде «трупоедов» и «персидского фарша», он отвешивал каждому караульному подзатыльник и успокоился только тогда, когда поднялся на вершину лестницы и отправил всех до единого на гауптвахту. Жомов одобрительно усмехнулся.

– А этот коротышка, – он ткнул своим огромным пальцем в сторону Ареса, – ничего мужик. Дисциплину у подчиненных держать умеет.

– Ты только нашему подполковнику его в пример не приведи, – тут же посоветовал ему Попов. – Иначе вместо фуршетов после работы будешь плац во дворе берцами шлифовать.

Ваня на пару секунд задумался и после усиленной мыслительной работы смог оценить всю плачевность перспектив, обрисованных Поповым. Довольная улыбка сбежала с его лица куда-то в сторону Сахалина и не возвращалась до тех пор, пока Арес не подвел нас к усыпанному яствами столу. Впрочем, обрадовали Ивана не они, а количество напитков, составлявших компанию шикарной закуске.

– Попробуй мне только нажрись, как свинья, – предостерег омоновца Рабинович, безошибочно истолковав его счастливую ухмылку.

– Нет, жрать, как свинья, у нас Андрюша будет, – еще счастливее оскалился Жомов. – Я буду пить, как верблюд.

– А затем писать, как пожарная лошадь, – язвительно закончил за него фразу Попов. – Жомов, ты же, гад, жрешь в два раза больше, чем я!

– Зато в четыре раза реже, – пожалуй, впервые на моей памяти не спасовал Иван.

Неизвестно, сколь долго препирались бы мои менты, тягаясь друг с другом в тяжелом солдатском остроумии, если бы я в этот момент не заметил, куда именно Арес решил рассадить наших спутников. Доблестные работники милиции, естественно, заняли почетные места рядом с хозяином, даже не спрашивая его разрешения. Немертею Арес усадил рядом с Сеней, а вот Гомера с Гераклом слуги бога войны отконвоировали в самый конец длиннющего стола. Причем Геракл оказался от хозяина дома даже дальше, чем античный поэт. Я этому несказанно удивился и гавкнул, призывая Рабиновича обратить внимание на такую разновидность гостеприимства. В этот раз Сеня не тормозил и понял мой возглас абсолютно правильно.

– Не понял, что за бардак? – гневно поинтересовался он и приказал, ткнув пальцем на места рядом с собой:

– А ну-ка, сажайте моих друзей сюда!

– Не положено! – отрезал Арес. – Смертные вообще не должны допускаться за один стол с богами. А этого выб… – бог войны поперхнулся, увидев выражение лица Немертеи. – Незаконнорожденного сына Зевса я и вовсе на порог бы не пустил, если бы он пришел сюда не с вами.

– Вот всегда так, – грустно вздохнул Геракл со своего места. – Пока папик тут правил, они особо возбухать не решались, а теперь меня и вовсе со свету сживут.

– А ну, не скули! – рявкнул на своего подопечного Жомов и показал Аресу огромный кулак.

– Видишь? – поинтересовался он. Бог войны, потупившись, кивнул. – Еще раз при мне кого-нибудь словесно оскорбишь, я тебе парочку хороших телесных повреждений организую! – А затем скомандовал грекам: – Эй, вы, «духи», садитесь рядом и ничего не бойтесь. А в следующий раз, если кто-нибудь докопается, скажите, что вы со мной…

После этого инцидент посчитали исчерпанным, и все, в том числе и я, приступили к поглощению пищи. Конечно, от олимпийских богов я ожидал большей цивилизованности, но миску мне под стол так никто и не поставил. Впрочем, обедать мне приходилось и в более негигиеничных условиях. Как в Англии, так и у викингов. Поэтому грызть баранью ногу, брошенную на мраморный пол Рабиновичем, мне было относительно приятно. По крайней мере, не нужно было опасаться, что ее блохи упрут! Я расслабился и постарался насладиться пищей, но не тут-то было. Дверь в пиршественную залу распахнулась, и на пороге появилась целая делегация.

– Арес, деточка, нехорошо от нас гостей прятать! – сладким голосом заявила какая-то дамочка из вновь пришедших. – Думаю, тебе следовало всех пригласить познакомиться со столь необычными чужестранцами.

– Мамочка, я как раз собирался за вами послать, – явно смутился бог войны. – Только хотел дать гостям сначала привыкнуть к окружающей обстановке.

Так, значит, первой на наш обед вломилась Гера. Ведь, насколько мне помнится из телесериалов про Геракла, именно она была матерью Ареса. А значит, и мачехой Геракла. Интересно будет посмотреть, поздороваются ли они, или Гера сразу вцепится своему пасынку в морду. Пардон, в лицо. А то ведь обидятся на меня псы за то, что я посмел человеческую физиономию мордой обозвать!

Ни того ни другого не случилось. Гера с Гераклом не обменялись и словом. Они просто сделали вид, что не видят друг друга. А вот Аресу от супруги пропавшего Зевса достался испепеляющий взгляд. Видимо, за то, что тот посмел посадить бастарда на одно из почетных мест. Бог войны в ответ беспомощно повел плечами. Дескать, извини, мама, против милиции не попрешь!

Если честно, от внешности Геры я ожидал большего. Мне казалось, что супруга у Зевса должна быть массивной. Значимой, так сказать! А она на поверку оказалась тощей дамочкой, практически лишенной каких-либо выпуклостей, характерных для человеческих самок. Следом за ней в залу ввалились и остальные греческие боги. Нам их представляли по очереди, но, если честно, запомнил я далеко не всех, поскольку уж слишком много жителей оказалось на Олимпе. Впрочем, моего Рабиновича, например, это абсолютно устроило.

– Прекрасно, – пробормотал он, глядя, как гости, ругаясь, пытаются занять места за огромным столом. – Раз тут собрались все, значит, можно и начать выяснять, кто именно виновен в пропаже Зевса. Как думаешь, Андрюша, с кого нам начать? – поинтересовался он у Попова. Наш эксперт-криминалист ответить не успел. Рядом с Сеней, словно из ниоткуда, возникла женщина. Ростом она была не выше метра пятидесяти, но зато компенсировала этот небольшой недостаток огромными объемами. Про таких говорят: «Поперек себя шире».

– Немертея, золотце, – сладко проворковала она, почему-то плотоядно глядя на Рабиновича. – Не подвинешься ли чуть-чуть? Я бы хотела поближе познакомиться с нашими очаровательными гостями.

– Афродита, солнышко, – в тон ей ответила титанида, и я едва не поперхнулся. Так вот ты какой безобразный, северный олень! – Найди себе другое место, а мне и здесь хорошо.

Богиня красоты злобно зашипела, но вынуждена была отойти от моего хозяина, а я увидел, как Сеня облегченно вздохнул и смахнул рукой пот со лба. Видимо, здешняя Афродита произвела и на него неизгладимое впечатление!

Гости между тем рассаживались, а я, покинув свое убежище, занял более удобную позицию для того, чтобы получше рассмотреть их аборигенские морды. Боги в зале Ареса подобрались всех размеров и расцветок. Вели они себя также по-разному, но в целом и общем напоминали обычных пациентов любой рядовой российской психушки. Сравнивать могу не с чужих слов, поскольку нам с Сеней доводилось разных чудиков туда пару раз доставлять. Расскажу как-нибудь на досуге, а сейчас мое внимание привлек один из жителей Олимпа, отличающийся от остальных особо буйным поведением.

В то время, когда прочие боги мужественно сражались за лучшие обеденные места под мрачным взором Ареса и тихое рычание тощей Геры, этот чудик скакал вокруг стола, размахивая уродливым коротким луком. Ростом он был ниже всех, но компенсировал этот недостаток неимоверной толщиной. Такой, что Попов по сравнению с ним казался просто идеалом стройности. К тому же прыгающий вокруг стола субъект был лыс, как пудель после стрижки. То есть волосы на его голове росли совершенно разрозненными клочками.

Мои менты покосились на него, Немертея вежливо поздоровалась, и после этого они перестали обращать внимание на толстяка. Но это и понятно. Они – люди, а я – пес. И бдительность мне досталась от рождения. Я просто не спускал глаз с взбесившегося уродца и, наверное, потому оказался единственным, кто видел, как он пристрелил Попова из лука!..

Андрюшу меньше всего интересовали прибывающие гости. Конечно, он то и дело косил глазом в их сторону, но подозреваю, что делал это отнюдь не из любопытства, а из опасения, что кто-нибудь из беспардонных богов в наглую стащит у него из-под носа лучший кусок.

Афродита, которую Немертея не пустила к Рабиновичу, а Гера, соответственно, к Жомову, презрительно фыркнула в сторону своих соперниц и примостилась рядом с Поповым. У этой безразмерной девицы, похоже, была течка… Что такое? Опять я не то сказал?! Ну, не знаю, как у вас, у людей, а у нас, у собак, когда сучка перед кобелем задницу поднимает, это именно так и называется. В общем, не будем спорить о терминологии, тем более что смысл и в том и в другом случае один и тот же: Афродита всем своим видом пыталась показать Попову, что он ей явно интересен. Однако не на того нарвалась!!! Нашего Андрюшу ничего, кроме пищи, не интересует. Ну, разве что выпивка.

Так вот, Афродита откровенно приставала к Попову, а наш криминалист в ответ уделял ей ровным счетом ноль внимания. Этот беспорядок в королевстве олимпийском узрел наш живчик-толстячок. Понаблюдал он за усилиями Афродиты пару минут, да и запустил стрелу прямо в сердце Попову. Андрюша дернулся и ткнулся носом в тарелку с жареными голубями…

Я заорал благим матом и рванулся вперед, пытаясь выдернуть поводок из-под стула Рабиновича. Уж не знаю, какое из моих действий – первое или второе – произвело на него большее впечатление, но Сеня вздрогнул и повернулся вправо. Увидев Попова со стрелой, торчащей из-под левой лопатки, он собрался было вскочить со стула, но тут Андрюша поднял морду из деликатесного блюда и, не обращая никакого внимания ни на стрелу в груди, ни на вожделенных голубей, ни на беспокойство соратников, совершенно по-идиотски улыбнулся и повернулся к Афродите.

– Девушка, вы просто божественно прекрасны, – совершенно не своим, каким-то писклявым голосом проговорил он. – Никого и никогда во вселенной не было еще красивей вас. Если вы позволите мне поцеловать вашу руку и показать моих аквариумных рыбок, я буду самым счастливым существом на свете.

Афродита жеманно улыбнулась, растянув жирные губы до ушей, чем поразительно напомнила мне счастливого бультерьера, а затем протянула свою жирную лапищу вперед, тыкая ее Попову под нос. Под моим оторопевшим взглядом Андрюша, словно откусывая кусок от самой вкусной в мире свиной грудинки, прилепился губами к лапе Афродиты и смачно начал ее лобызать. От этого зрелища у меня отвалилась нижняя челюсть до пола, едва не придавив передние лапы, а мои менты на пару минут, пока Попов продолжал целовать ручку богини красоты, казалось, и вовсе проглотили языки.

Честное слово, глазам своим я отказывался верить и до последнего моментанадеялся, что Андрюша просто перепутал божественную ручку со своим деликатесным блюдом и сейчас откусит от нее кусок. Я даже зажмурился, представив, как сейчас заорет Афродита, но этого не произошло. Зато заорал мой Сеня:

– Поп, свинья жирная, ты что такое делаешь? – а затем поднялся со стула и грозно направился к толстому живчику. – Ты что с ним сделал, недоумок краснорожий?!

Тот, хихикая и пошлепывая себя по ягодицам, помчался от Рабиновича вокруг стола, не забывая по ходу показывать моему хозяину язык. Сеня, как это у нас заведено, бегать за преступником сам не стал. Он скомандовал мне «фас!» и, зная, что я от подлеца не отстану, остановился около Андрея, вознамерившись вытащить у него из спины стрелу.

Честно говоря, что именно происходило в следующие несколько секунд, сказать вам не могу, поскольку свидетелем этого не являлся. Я просто поспешил выполнить распоряжение хозяина, пытаясь поймать божка, виновного в помешательстве моего друга. Пока я под столом до толстяка добирался, тот каким-то образом оказался на полу. Причем, судя по тому, что он пребывал в состоянии «грогги», без чьей-то помощи тут не обошлось. Оседлав подлеца, я постарался по запаху определить, кто именно вмешался в задержание преступника, но этого делать не пришлось. Рядом с утихомирившимся живчиком лежал помятый серебряный бокал, а на противоположной стороне стола возвышался Жомов, сжимавший в руке резиновую дубинку… Понятно! Боги стали свидетелями действия ментовского резино-метательного оружия. Что ж, Ваня, спасибо за помощь!

Я рыкнул на чью-то руку, вытянувшуюся в направлении охраняемого мной полутрупа. Рука тут же исчезла из поля моего зрения, и я спокойно смог осмотреться, приготовившись отразить любую попытку вмешательства в действия наряда российской милиции. Таких попыток никем не предпринималось, поскольку все присутствующие на пиру внимательно следили за манипуляциями Рабиновича, а тот безуспешно пытался вытащить стрелу, пробившую насквозь тушу Попова. Мой Сеня дергал изо всех сил, но стрела не двигалась с места. Более того, сам Андрюша оказался единственным, кто никак не реагировал на манипуляции Рабиновича. Он сидел совершенно неподвижно и пялился осоловелыми глазами на Афродиту, словно сенбернар на кусок хлеба посреди обеденного стола.

Я второй раз уронил челюсть от удивления и пришел в себя, лишь почувствовав, что мой язык елозит по грязному хитону живчика. С отвращением трижды сплюнув, я вытер язык о шерсть у себя на морде и вновь, вместе со всеми, посмотрел на Рабиновича. Тот, осерчав, отвесил Андрюше подзатыльник.

– Поп, не етит твою не мать! Переключи рацию на прием. Тебя «подпол» вызывает! – заорал он прямо Андрюше в ухо. Тот не пошевелился и вообще ничем не показал, что слышит друга, продолжая бестолково пялиться на Афродиту.

– Бесполезно, – обращаясь к Сене, томно потянулась та. – Вы же смертные, хотя и чужестранцы. А еще ни одного смертного не удавалось спасти от стрел Эрота…

Ах, значит этот толстый урод – Эрот собственной персоной? Прототип римского Амура? Этакого маленького дитятки с крылышками за спиной? Ну они и извращенцы! А я, идиот, как же сам об этом не догадался?!

Сеня, похоже, был удивлен собственной недогадливостью еще больше, чем я своей. Несколько секунд он с выражением недоумения и одновременно брезгливости на лице рассматривал охраняемое мной божество, а затем попросил Жомова привести Эрота в чувство и притащить его к Попову, а я подумал, отчего же мы видим стрелу этого смертельно опасного для людей бога. Впрочем, долго голову над этой проблемой ломать не пришлось. Видимо, здесь, на Олимпе, стрелы Эрота вполне ощутимы и осязаемы для всех, кроме самой жертвы. Интересно, как же тогда олимпийцы держат в наморднике этого прохвоста? Или им его стрелы, что коту, засевшему на крыше, лай взбесившегося бульдога у подъезда?

Впрочем, выяснять это у меня ни времени, ни возможности не было. Ваня Жомов вежливо попросил меня слезть с контуженого бога и двумя хорошими оплеухами заставил его вернуться к реальности. Эрот пару секунд похлопал глазами, а затем, когда омоновец потащил его к Попову, снова захихикал. Правда, на этот раз не ехидно, а жалобно. Я презрительно фыркнул и отправился следом, чтобы не пропустить интересного зрелища.

– Так, блин, снайпер-самоучка, – обратился Рабинович к Эроту, беспомощно болтавшемуся в вытянутой клешне омоновца. – Или ты сейчас приведешь нашего друга в чувство, или я тебе пачку твоих собственных стрел в задницу запихаю.

– Так я не могу, – хихикая, отозвался тот. – Правилами не положено. – Жомов встряхнул толстячка так, что у того зубы клацнули. – Ладно, ладно. Сейчас сделаю. Только отпустите!

Вопросительно посмотрев на Рабиновича и получив утвердительный ответ, Ваня выпустил проказливого божка из рук. Тот поежился, поправил тунику и подошел к Попову со спины. Посмотрев по сторонам, Эрот попросил всех отвернуться. Все, естественно, так и разбежались это делать! Живчик обреченно вздохнул и, наклонившись к спине Попова, трижды плюнул через правое плечо, трижды дунул на стрелу и, пробормотав: «Изыди нечистая сила, останься чистый спирт!», легко выдернул свой метательный снаряд из спины нашего криминалиста. Тот дернулся и растерянно посмотрел по сторонам.

– Чего это вы все на меня уставились? – удивленно-обиженно поинтересовался он, а затем повернулся к Рабиновичу. – Сеня, только не нужно опять на меня стрелки перекидывать. Воздух за обедом не я один порчу!

Мой Рабинович, видимо, оказался настолько обрадованным возвращением Андрюши в лоно милицейской семьи, что не только не обиделся на довольно провокационное заявление криминалиста, но даже радостно засмеялся и похлопал того по плечу. Попов совершенно ошалело уставился на моего хозяина и одурел еще больше, когда Ваня Жомов повторил ту же манипуляцию. Мне тоже захотелось лизнуть очнувшегося Андрюшу прямо в нос, но я сдержался. По-моему, потрясений Попову на сегодня достаточно. Иначе он и аппетит потерять может… На пару минут! Но вот Жомов, похоже, решил аппетит испортить всем.

– Так, блин. Ты, чмо в консервной банке, – обратился он к оторопевшему Аресу. – Если еще раз твои гости позволят себе нарушение общественного порядка и тем более применение насилия в отношении сотрудников милиции, я всю эту шарашку отправлю сначала в «трюм», а потом в нокаут! Вопросы есть?

– Вопросов нет! – вскакивая и вытягиваясь по стойке смирно, завопил бог войны, а затем заверещал на Эрота: – Ты, шпиндель сопливый. Еще раз позволишь себе приставать к моим гостям, я из тебя не сына, а жену полка сделаю!

– Не смей на него кричать! Он еще маленький, – завопила в ответ толстая Афродита. Ни хрена себе младенец с личиком сорокалетнего мужика! – Я его мать… – батюшка мой, Полкан, еще одно откровение! – …и не позволю тебе, вонючий трупоед, оскорблять моего сына!

– А ты бы заткнулась, жирная потаскуха, когда находишься в чужом доме! – это, в свою очередь, тощая Гера вступилась за сыночка. – Пока еще законов гостеприимства никто не отменял…

– Это у вас тут гостеприимство? – ехидно поинтересовался со своего места кудрявый мужик с пивным брюхом. – Да вы еще бы к рыбе шампанского подали! Кто же форель с красным виноградным вином ест?

– Усохни, Вакх, – заявил, поднимаясь со стула, тощий и длинноволосый блондин. Та-ак, еще с одним божком познакомились. Интересно, намылит ли ему шею Геракл за тот случай с кентаврами? – Тоже мне знаток этикета нашелся. Да ты с бодуна даже одеколон хлестать можешь!

Ох, мать моя немецкая овчарка, что тут началось! Последнюю реплику подал не кто иной, как Аполлон. Уж не знаю, заступился ли он за Геру, как за свою бывшую союзницу в Троянской войне, или просто имел какой-то собственный зуб на Вакха, но досталось от него богу алкоголиков на полную катушку. За того вступилась Геката, без которой, как известно, ни одна свара на Олимпе не проходила. Следом заорала Дика, видимо, из справедливости стремившаяся создать паритет сил. К Дике присоединился Гефест, любящий больше всех среди богов грохот и крики, да погромче. Ну и только затем слово взял Попов.

– Мо-олчать!!! – рявкнул он, и, как это бывает всегда во время сольных выступлений нашего криминалиста, вокруг наступила тишина.

Боги оказались покрепче жителей Эллады и на пол не попадали. Они просто прочищали уши, удивленно глядя по сторонам. А вот стол в зале у Ареса оказался явно не способным выдержать мощь поповского рыка. Тем более орал Андрюша не куда-нибудь, а прямо в его направлении. Столешница треснула и, не без помощи стоявших на ней яств, обломилась. Блюда, естественно, вместе с питьем посыпались на пол. Часть гостей отскочила от обрушившегося стола в разные стороны. Радовали только две вещи. Во-первых, у стола оказалось намного больше, чем четыре ножки, и обвалился он не весь. Ну а во-вторых, я не оказался в зоне поражения.

В наступившей тишине слово взял Рабинович. Не знаю, как остальные, но я заметил, что с самого начала всеобщей божественной свары мой Сеня постоянно хмурил лоб. Это не от того, что крики олимпийцев его раздражают, хотя и такой фактор, несомненно, присутствовал. Но когда Рабиновича раздражают, он обычно не хмурит брови, а попросту спускает на всех кобеля. То бишь меня. В противном случае угрюмый вид означает только то, что его посетила какая-то гениальная идея. Ее-то он и изложил.

– Так, дамы и господа, – проговорил Сеня, поднимаясь из-за стола. – Я смотрю, вам тут энергию девать некуда? – он обвел глазами собравшихся. – В любое другое время я бы не стал с вами церемониться. Просто бы забрал всех в участок, и дело с концом! Но сейчас ситуация другая. Вы мне нужны тут все. В естественных, так сказать, условиях. Поэтому для избавления от избытка энергии с завтрашнего дня начнем какие-нибудь соревнования…

– Точно! – перебивая его, вскочил из-за стола бородатый Гефест. – Устроим соревнования и назовем их Олимпийскими играми.

Боги, не оценившие ни прелести Сениной идеи, ни нового слова в истории спорта, начали было недовольно роптать. Жомов, который вообще с трудом переваривал, когда обыватели не слишком воодушевленно реагируют на указания блюстителей порядка, собрался внушить уважение к слову сотрудника милиции двумя-тремя хорошими ударами, но ему помешали.

– Прекрасная идея! – рявкнул полностью лысый и тучный Посейдон, поднимаясь из-за стола и потрясая огромной вилкой, именуемой трезубцем. – Мы действительно устроим завтра Олимпийские игры, а их результаты победители смогут использовать в своей предвыборной агитации.

А вот это для богов было куда как соблазнительно. За столом разом наступила тишина, а затем Гера выразила общую волю:

– Что же, Олимпийские игры, значит – Олимпийские игры!

Глава 4

К вечеру трое доблестных сотрудников милиции вкупе с двумя греками изрядно набрались. После всеобщего дебоша, безвременно прерванного рыком Попова, столы восстановили, закуску заменили, а алкоголя притащили столько, что хватило бы не только на сборище олимпийских богов, но и еще на пару российских участков внутренних дел. Боги на выпивку оказались слабоваты и ближе к вечеру целыми гроздьями стали падать под стол. Прислужники Ареса принялись разносить их по домам, и единственными, кто покинул его дворец на собственных ногах, оказались Аполлон, который сбежал с середины пиршества, сославшись на то, что ему нужно заняться закатом солнца вручную, да Вакх. Второй попросту сдался. Он еле уполз из залы, заявив, что его ждут неотложные дела, хотя по глазам было видно, что бог алкоголя просто боится оказаться перепитым простыми смертными. Хотя какие же они простые? Они же – русские менты!

Впрочем, несмотря на бегство, Вакх успел заслужить уважение Жомова. Ваня, таща под мышкой еле живого Попова, заявил, что Вакх – неплохой мужик, но в следующий раз он не смоется, пока доблестный омоновец ему не докажет, кто из них двоих больше выпить может. Рабинович, отчаянно цепляясь за поводок Мурзика, кивнул, соглашаясь с предложением Ивана. Что и неудивительно, поскольку у Сени в таком состоянии только два варианта общения – либо он абсолютно со всем соглашается, либо без разговоров бьет в морду. Второе полностью исключалось, так как бить морду было некому. Разве что слугам, разводившим ментов по комнатам. Но вышколенный персонал дворца Ареса был нем как рыба. Да и Сеня по ним кулаком все равно бы не попал.

Утром, естественно, случившееся вчера вечером вспоминалось с трудом. У всех ментов головы трещали с похмелья, но больше всего мучились греки. Гомер тоненько стонал и, держась за голову, сквозь зубы клялся никогда в жизни не писать никаких хвалебных стихов в честь Вакха (история знает, насколько он сдержал свое обещание!), а меланхоличный Геракл и вовсе впал в кататонию. Он молча лежал на своем ложе и не сводил глаз с трещинки на потолке.

Добросердечный Горыныч, видя страдания друзей, попытался предложить собственное средство излечения от алкогольного отравления. Он сказал, что в его мире синдромы, схожие с похмельем, тоже иногда наблюдаются. Но только у тех индивидуумов, которые выбрали целью своей жизни борьбу с вредителями. По его словам, чтобы не страдать утром после случайного (вы слышали? он за кого ментов принимает?!) попадания алкоголя в кровь, следует принять внутрь лекарственное средство, состоящее из чашетычек вуангуса, лепроподов смердоверса и противерий тошнавила.

От одних только названий этих составляющих лекарственного препарата к горлу всех друзей, в том числе и непробиваемого Жомова, подступила дурнота. Ну, а когда Ахтармерз объяснил, что в этом мире их можно заменить натертыми когтями пещерной совы, фекалиями фавна и шерстью домашней кошки, все, в том числе и Мурзик, бросились искать подходящую посуду, способную принять в себя содержимое их желудков. После чего самым ласковым желанием любого из присутствующих было медленное и нежное пропускание самозваного лекаря через мясорубку. Спасла Ахтармерза Немертея. Она вошла в комнату, держа в руках огромный кувшин с вином, и ласково улыбнулась.

– Я понимаю ваши мучения, мои неразумные друзья, и хочу облегчить их, тогда как любая другая на моем месте принялась бы читать вам нотации, – мило проворковала она, хотя вряд ли кто-нибудь из ментов мог бы сейчас отличить ласковое мяуканье от зловещего карканья. – Однако я надеюсь, что когда-нибудь, однажды утром, вы поймете, что употребление алкоголя ни к чему хорошему не приводит, и согласитесь с моим жизненным принципом, который гласит, что трезвость – норма жизни!

– Совершенно с вами согласен, сударыня, – кивнул Ахтармерз всеми тремя головами по очереди. Рабинович простонал, не обращая на него внимания.

– Солнышко, Немертеюшка, дай что-нибудь попить, – жалобно попросил он, глядя на титаниду умоляющими глазами.

– Пожалуйста. Ведь именно за этим я сюда и пришла, – улыбнулась она. – Найдите кубки кто-нибудь. Я принесла виноградного вина.

– Ви-и-ин-а?! – почти ликующе завопил Жомов и, мгновенно вскочив со своего ложа, бросился к титаниде. – Дай я тебя, красавица…

– Жомов! – грозный рык Рабиновича остановил омоновца на полуслове и на полдороге.

Ваня пристыженно опустил голову и вернулся на свое место, в то время как Гомер притащил со столика в углу поднос с кубками. Немертея умело разлила содержимое кувшина по питейным емкостям, уменьшив его едва на четверть. Менты радостно чокнулись и выпили тост за здравие своей спасительницы, а Жомов с безмерной тоской подумал, что дома ему никогда не доведется получить с похмелья выпивку из рук женщины – жена и теща ему скорее зубы в глотку скалкой и сковородкой вобьют, чем принесут опохмелиться!

Единственным человеком изо всей честной компании, отказавшимся было выпить, неожиданно оказался Геракл. Впрочем, друзья заметили этот факт только после третьего кубка, когда вина на дне кувшина осталось на два пальца. Удивленно переглянувшись друг с другом, менты дружно перебрались к кровати мученика. Жомов держал в руках кубок с вином.

– Геракл, ты чего такой смурной? – ласково, насколько это только может сделать омоновец, проговорил он. – Выпей рюмашку, сразу полегчает.

– Уйдите, люди, я в печали, – мрачно проговорил сын Зевса, почти не разжимая губ.

– Да ладно, ты чего, братан?! – Жомов нежно похлопал полубога по плечу, едва не сломав ему ключицу вместе с кроватью. – Все когда-нибудь первый раз напиваются до потери сознания. Ничего страшного в этом нет. Не убил же никого…

– Ничего вы не понимаете! – неожиданно взорвался Геракл. Менты даже отпрянули от него, поскольку совершенно не ожидали от закоренелого меланхолика такого бурного поведения. А полубог даже вскочил на кровати. – Вам все равно, что здесь происходит. Вы же никогда не были незаконнорожденными, – продолжал орать он. – Когда папик еще был здесь, хамить мне в лицо никто не решался, а теперь даже нос в сторону воротят при моем приближении. Я для них ноль, пустое место. Даже хуже пустого места! Я для них изгой, не достойный слизывать пыль с подошв их сандалий. Дайте сюда кубок, выпить хочу! – закончил сын Зевса без всякого перехода.

Прежде чем менты успели выйти из оцепенения, Геракл вырвал из рук Жомова емкость с вином и мелкими глотками осушил ее до дна. Друзья смотрели, как он пьет, не отрывая глаз от кубка. Причем по выражению их лиц можно было подумать, что полубог отобрал у ментов последнюю радость в жизни, а именно возможность проверять документы у первого встречного. Первым вышел из ступора Жомов.

– Так, блин, век мне полной рюмки в руках не держать, если я сейчас не подвину на чьем-нибудь чайнике носик, – грозно проговорил он, а затем посмотрел на Геракла. – Короче, парень, ты мне только скажи, кому нужно жвалы на место подправить, и я все сделаю. Сам детдомовский, поэтому знаю, как без батьки хреново живется. В общем, не было еще такого, чтобы какие-то свиньи при мне безнаказанно сироту обижали! Так кто на тебя вчера наехал? Хавальник в порошок изотру…

– Не положено, – похоже, после выпитого к сыну Зевса вернулось обычное меланхолическое настроение. – Ты смертный, а я полубог и герой. Поэтому в мои дела тебе не положено вмешиваться.

– Ну и хрен с тобой! – и Ваня, обиженный тем, что его благородный порыв остался невостребованным, схватил кувшин с вином и единолично осушил его до дна.

– Во хамло, – удивленно присвистнул Попов. – На такое только омоновская рожа способна!

– Ты у меня еще пожужжи, свинорыл трясопузый, – возмутился его претензиями Жомов. Андрюша возгорелся желанием парировать реплику фразой с применением бычьих регалий, на что Ваня всегда жутко обижался, но миротворец Рабинович не позволил разгореться скандалу.

– Цыц, петухи олимпийские! – рявкнул он. – С бухаловом завязываем. По крайней мере, до тех пор, пока Зевса не найдем. Нас, между прочим, дела ждут. Богов в порядок приводить кто будет?

– Так, значит, все-таки подеремся?! – обрадованно воскликнул отходчивый Ваня, но Рабинович обломал его и в этом.

– Никаких драк, – твердо заявил он. – Пошли соберем их вместе и устроим Олимпийские игры. Пусть дурь друг из друга вышибут, а мы потом за них как следует возьмемся. И так уже до хрена времени потеряли!

При упоминании о потерянном времени на глаза верных соратников кинолога навернулись слезы грусти. Хотя, может быть, это от запаха перегара в комнате у них глаза защипало? Жомов вспомнил покинутый им осиротевший тир. Андрюше традиционно взгрустнулось о рыбках. Рабинович с ужасом понял, что совсем позабыл о том, в каком размере ему была выдана премия ко Дню милиции. А о чем подумали Мурзик с Горынычем – если подумали вообще, они ведь не страдали с похмелья! – так и осталось тайной, покрытой пылью веков. Из глубин грустных воспоминаний всех вытащил Геракл.

– А что, я тоже в этих соревнованиях поучаствую, – неожиданно заявил он. – Будет неправильным, если я, всенародный герой, первые Олимпийские игры пропущу!

Возражать ему никто не стал, поскольку всем его заявление было абсолютно по фигу. Вместо того чтобы попытаться как-то отговорить тщедушного Геракла от авантюры, Жомов решил, что подобная разминка пойдет ему на пользу, и даже подтолкнул к двери полубога, когда все остальные отправились наружу собирать в кучу его родню.

Сонм олимпийских богов долго искать не пришлось. Все они в полном составе, включая дурковатого Эрота и отсутствовавшего на вчерашнем пиршестве Гермеса, восседали за пустым столом в пиршественной зале дворца Ареса, с нетерпением ожидая появления организаторов первых Олимпийских игр. Но если Эрот, увидев Жомова, поспешил спрятаться за спиной своей мамочки Афродиты, то бог торговли нагловато посмотрел на омоновца.

– Так я и думал, – ехидно заявил он. – Именно эти расфуфыренные идиоты и могли придумать затею с соревнованиями! – А затем обвел взглядом стол: – А вы, милые родственнички, еще большие дураки, если согласились в них участвовать.

На него тут же заорали со всех концов стола, а Ваня Жомов рванулся было вперед, чтобы добраться наконец до горла вожделенной жертвы, но Сеня успел остановить его. Что именно он наплел Жомову, разобрать во всеобщем гвалте было невозможно, но, видимо, его слова звучали убедительно. Иначе теперь, в замкнутом помещении, Гермеса даже его крылатые башмаки не спасли бы. Ну, а Рабинович, разобравшись с омоновцем, заорал на ухо Андрюше, прося уменьшить громкость окружающих. Правда, в этот раз он попросил использовать мощь поповских легких не более чем на четверть. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы наступила тишина, а будущие участники соревнований остались без контузий.

– Итак, граждане, приступим, – заявил Рабинович, торжественно выходя в центр помещения. – Для начала определим судейскую коллегию, которая займется выявлением победителей. Председателем ее назначаюсь я, а остальными судьями приказываю назначить моих друзей. Гомер будет в качестве историка-стенографиста, а Немертея назначается председателем женской коллегии. Возражения есть?

– Есть, – поднялась с места Афродита, не сумевшая простить Немертее вчерашний облом с Рабиновичем. – Я, конечно, согласна с тем, что предложенная тобой титанида считается известной правдолюбицей, – язвительно произнесла она. – Но согласись, было бы странно, если бы дочь побежденных стала судьей победителей.

– Судить вас буду не я, судить вас станет история, – гордо заявила Немертея и собралась толкнуть одну из своих знаменитых речей, но Рабинович осадил девушку.

– Хорошо, – примиряюще поднял он руки вверх, при этом не убирая с губ хитроватой улыбочки. – Ты, Афродита, можешь сама быть судьей. Но предупреждаю, что члены коллегии участвовать в соревнованиях не имеют права. Таким образом, ты лишишься возможности доказать своим избирателям собственное превосходство над другими кандидатами.

Богиня красоты тут же заткнулась, не прельщенная перспективой упустить какие-либо преимущества в предвыборной гонке. Сеня уже было надумал перейти ко второму пункту повестки дня, но ему снова помешали. На этот раз вмешательство произошло со стороны того человека, от которого он меньше всего подобного ожидал. А именно – заговорил Ваня Жомов.

– Короче, Сеня, я из коллегии судей выхожу, – твердо заявил он, плотоядно пожирая глазами Гермеса. – Я собираюсь поучаствовать в соревнованиях и кое-кому доказать, что он большой кусок коровьего дерьма.

– Ты что, офонарел совсем? – зашипел на него Рабинович. – Какое участие? Какие соревнования? Богам, а не тебе разрядка требуется…

– Мне тоже разрядка требуется, – не унимался омоновец. – И, Сенечка, если ты мне попробуешь запретить участвовать, то я прямо сейчас тут всем уродам хребты переломаю. Мне плевать, что ты потом Зевса найти не сможешь, но я, панком буду, на этих богах оторвусь.

Пришлось Рабиновичу, скрепя сердце, согласиться с ультиматумом Жомова. Горестно вздохнув, он перешел ко второму пункту повестки дня общего собрания. Предстояло решить, какие именно виды спорта будут представлены на столь знаменательном событии, как Первые Олимпийские игры. Сеня спортивным болельщиком никогда не являлся, Попову происходящее было абсолютно до лампочки, а Ваню в данный момент ничего, кроме бокса, не интересовало. Поэтому выбор видов спорта пришлось делать Рабиновичу, а он ничего умнее, кроме бега, стрельбы из лука и, естественно, бокса, придумать не мог. Хотел предложить еще поиграть в футбол, но посчитал, что обучать олимпийцев и этому виду спорта будет выше его сил.

На том и порешили, напоследок исключив бокс из женских видов спорта. Сеня собирался и вовсе запретить богиням участвовать в соревнованиях, но вовремя вспомнил о том, какими мегерами могут быть неудовлетворенные во всех смыслах этого слова дамы, и решил не высказывать вслух своей последней идеи. Оставалось только решить, как именно будут проходить соревнования, и Рабинович тут же снял вопрос с повестки дня, «изобретя» олимпийскую систему, в которой, как известно, проигравшие выбывают. Ну а наградой победителям должны стать всемирная слава и персональная статуя. Медалей к этому соревнованию решили не выпускать.

Далее стали распределять, кто из богов в каких соревнованиях будет участвовать. Первым вскочил с места, видимо, на правах хозяина дома, Арес и записал себя во все три вида программы. Но узнав, что Жомов собрался боксировать, тут же снял свою заявку с этого вида спорта. Остальные оказались не столь жадными до славы и взвалили на свои плечи не более одного состязания. Исключение составил Геракл, который, видимо, решил доказать всем свое право называться олимпийцем. Он стал единственным, кто составил компанию Аресу и в стрельбе из лука, и в беге на среднюю дистанцию.

Таким образом, в противниках у Вани оказались Гефест, Вакх и Посейдон. Причем первые два дрались друг против друга, а победитель должен был оспаривать титул чемпиона с победителем пары омоновский костолом – морской разбойник. Жомов, мечтавший поколотить Гермеса, жутко разозлился, требуя от последнего выйти и разобраться, как мужчина с мужчиной, но тот лишь хитро улыбнулся и пригласил омоновца побегать вместе с ним. Ваня этого не любил, поэтому ему пришлось стиснуть зубы и драться с тем, кого он бить не собирался. Впрочем, теперь Жомову было все равно, кто станет его противником. Главное, чтобы дали о кого-нибудь кулаки почесать.

Если бы боги знали, что собой представляет Ваня Жомов, они бы ни за что не согласились с его участием в играх. А так они решили, что легко справятся с простым смертным. Арес, конечно, мог бы кое-что порассказать, но, естественно, делать этого не стал, с удовольствием дожидаясь момента, когда парочка претендентов на титул верховного бога будет сокрушена рукой простого российского мента.

Собственно говоря, подробно описывать боксерские поединки нет необходимости. Любой, кто хочет узнать, как это происходило, может посмотреть на драку первоклашек в школьном дворе. Гефест и Вакх бестолково махали кулаками довольно долго, но первый же удар бога мастеров отправил предводителя алкоголиков в десятисекундное путешествие по пьяным грезам. Сеня со знанием дела определил нокаут и объявил Гефеста победителем.

Жомов с Посейдоном возился не долго. Если бы в то время уже фиксировались рекорды, то бой омоновца с богом вод был бы признан самым скоротечным и до сих пор им бы оставался. Сразу после удара Попова в серебряный таз, заменявший гонг на этих соревнованиях, Ваня отличным хуком отправил Посейдона в нокаут на более длительный срок, чем это смог сделать Гефест в бою против Вакха. Таким образом, вторая схватка не продлилась и секунды, а бог морей получил удовольствие наслаждаться забытьем на добрый десяток минут.

Если бы боги могли учиться, они бы с удовольствием стали людьми. Увы, олимпийцам этого было не дано, и Гефест не воспринял омоновца всерьез, заявив, что всегда считал Посейдона слабаком и рохлей, который без помощи своего трезубца не мог бы и комара прихлопнуть. Итог получился плачевным: бог мастеров продержался на ринге не дольше своего соотечественника, а дамочки, наблюдавшие за соревнованиями, все до единой подарили свои сердца доблестному победителю – российскому омоновцу.

Остальные соревнования и вовсе не стоит описывать. Достаточно будет просто назвать их победителей. Состязание по стрельбе, к удивлению ментов, еще помнивших вчерашний выстрел в спину Попова, выиграл Аполлон. Эрот стал вторым, но это уже не считалось. Ну а в беге чемпионом стал Эол, бог ветров, оставив Гермеса, вынужденного преодолевать дистанцию без своих крылатых сандалий, далеко позади.

Среди женского населения Олимпа победительницами стали Артемида в стрельбе, что было вполне предсказуемо, и маленькая разноцветная Ирида в беге, вырвавшая победу в жесткой борьбе с Нефелой, богиней облаков.

Но самое интересное произошло чуть позже, когда олимпийские мастера в считаные минуты умудрились изготовить статуи всех победителей. И Жомова в том числе. Несчастный Геракл, которому не удалось даже приблизиться хотя бы к одному из чемпионов, решил оставить на статуе омоновца свое имя для потомков. Задуманная им надпись должна была звучать так: «Я, Геракл, был учеником этого чемпиона». Однако сын Зевса был не в ладах с азбукой и мог писать только одно-единственное слово – свое имя. Его он на статуе Жомова и нацарапал, совершенно не намеренно введя в заблуждение потомков.

Конечно, результатами Самых Первых Олимпийских игр далеко не все были довольны. Некоторые даже собирались поднять бунт и требовали проверки чемпионов на допинг, однако Немертее вместе с Дикой удалось доказать всем справедливость результатов. Вот так и получилось, что основные претенденты на звание верховного бога получили большой минус в своих рейтингах. Рабинович довольно ухмыльнулся. Что же, теперь они, разочарованные соревнованиями, станут охотнее «стучать» на своих соотечественников, что позволит быстрее найти виновника пропажи Зевса.

В целом затея Рабиновича оправдалась далеко не на сто процентов. Олимпийские боги, затеявшие после официального оглашения результатов соревнований еще большую бучу, чем это делали обычно, довольно быстро успокоились. То ли действительно физические упражнения им оказались крайне полезны, то ли просто стали придумывать какие-то новые каверзы друг другу, история об этом не знает. Известно лишь то, что, получив в победители Самых Первых Олимпийский игр совсем не тех, кого считали фаворитами, боги призадумались и, чтобы лучше осмыслить происшедшие изменения, а заодно и понять, что делать с падающими рейтингами, стали объединяться в небольшие группки. Исключением стала лишь Артемида, единственная из фаворитов предвыборной гонки, которой удалось стать победительницей игр. Богиня охоты ни к кому не примыкала и вообще держалась так, будто она уже без пяти секунд президент. Верховная богиня то бишь.

Сразу после того как итоги игр были подведены, Рабинович решил приступить к допросу подозреваемых. Для начала следовало отсеять из сонма богов тех, кто никак не был заинтересован в исчезновении Зевса, ибо даже малолетнему двоечнику Ахтармерзу было ясно, что бог, поспособствовавший пропаже Громовержца с Олимпа, явно метил на его место. Как добросовестный мент, Сеня тут же потребовал себе список кандидатов, выдвинувших свою кандидатуру на выборы. Ими оказались Арес, Артемида, Афина, Афродита, Аполлон, Вакх, Гефест, Гера и Посейдон.

Гермес также пытался баллотироваться, но остальные претенденты встали на дыбы и заявили, что если бог плутов, воров и лжецов попробует дурить избирателей черным пиаром, то они, не обладающие такими предвыборными технологиями, просто оторвут ему голову и отправят ее для замены Минотавру. Гермес вроде бы воспринял это нормально и продолжил выполнять свои обязанности, но Рабинович подозревал, что в душе он с удовольствием бы перегрыз остальным глотку. В общем, в списке главных подозреваемых Сеня его оставил. Таким образом их стало десять, и можно было приступать к допросам.

Естественно, обязанности между ментами Рабинович распределил по-своему. Сам с Жомовым решил поиграть в следователей, а Андрюшу заставил вести протоколы. Ошеломленный Попов тут же потребовал объяснить, почему этой трудоемкой работой должен заниматься он. Сеня ухмыльнулся и заявил, что Андрюша единственный, у кого есть хотя бы техническое образование, а они с Жомовым и в слове «дом» сделают четыре ошибки. Нельзя сказать, что это объяснение слишком сильно удовлетворило эксперта, но грубая лесть свое дело сделала, и возражений со стороны Попова больше не последовало. Более того, Андрей тут же потребовал предоставить ему письменные принадлежности. Их принесли.

– Это что такое? – криминалист удивленно уставился на довольно толстые листы, пахнувшие выделанной кожей.

– Пергамент, сэр, – тоном вышколенного камердинера, но голосом престарелого евнуха ответил слуга.

– Ладно, сойдет, – буркнул Попов. – А чем на этом писать?

– Сию секунду, сэр, – ответил слуга и, засунув в рот кончик тростниковой трубочки, принялся ее жевать. Под удивленным взглядом Андрюши закончив свое грязное дело, слуга вытер результат о тунику и протянул его Попову.

– Готово, сэр, – поклонился он.

– Ты охренел? – наивно поинтересовался Андрюша.

– Никак нет, сэр, – отказался признать очевидное слуга. – Не извольте беспокоиться, сэр.

– Убью! – истошно завопил криминалист, буквально припечатывая несчастного к стенке. – Быстро тащи мне нормальные письменные принадлежности!

Слугу из комнаты во дворце Ареса не ветром, а рыком Попова сдуло. Он отсутствовал несколько минут и вернулся назад, неся в руках кусок доски, обмазанный какой-то гадостью, и серебряную штуковину, заточенную с одного конца и превращающуюся в округлую лопаточку на другом. Он протянул эти вещи Андрюше, однако тот отказался их брать.

– Ты что мне принес? – Попов уже не орал. Он шипел, а это значило, что скоро во дворце начнут рушиться стены.

– Восковую дощечку и стилос, сэр, – внутренне трясясь от страха, но стараясь сохранить невозмутимый вид, ответил ему евнух-мажордом.

Дальнейшее описать просто невозможно. Попов буянил, матерился, закатывал истерики, отказываясь работать, но в итоге успокоился и потребовал принести ему гуся. Приказ был исполнен и ни в чем не повинный гусь тут же лишился половины перьев. С дикими криками несчастная птица вырвалась из рук садиста и умчалась в неизвестном направлении, а Попов изобрел перья для письма. Вот так гуси Олимп спасли. Куда уж до них римским!

Теперь, когда Андрюша был готов стенографировать, Рабиновичу предстояло выбрать тактику допросов. Но сколько он ни морщил свой могучий ум, ничего, кроме банальной схемы, «злой и добрый следователь» придумать не мог. Себе он, естественно, отвел роль доброго, предоставив Ванечке возможность от души давить на подозреваемых. Разве что членовредительством не заниматься. Однако из этой затеи снова ничего не получилось, поскольку все, на что оказался способен Жомов, это корчить зверские рожи. А единственным вопросом, который он умел задавать, оказался традиционный: «А в рыло?»

Сеня долго мучился и с подозреваемыми, и с Жомовым, но ни к чему хорошему это не привело. Конечно, каждый из богов наговорил кучу гадостей про своих противников, трижды во время допроса называл имена самых разных богов, похитивших Зевса, приводил массу причин, по которым они это могли сделать, начиная от выпоротой в детстве попки, кончая обещанием лишить наследства, но ни к чему хорошему это так и не привело. К вечеру, окончательно измотавшись, трое ментов остались с тем же, с чем и начинали допрос, – с дыркой от бублика! Попов не выдержал.

– Слушай, Сеня, давай я признаюсь, что похитил Зевса, и мы закончим это издевательство, – со стоном попросил он. – Я больше не могу. У меня от голода желудок уже прямую кишку переваривать стал.

– Вообще-то диета тебе бы не помешала, – буркнул Рабинович. – Но, если честно, я и сам уже выдохся. Все. На сегодня закончили. Завтра что-нибудь еще придумаем.

– Э-эх, знаний нам не хватает, – горестно вздохнув, неожиданно для всех заявил Ваня Жомов. Друзья изумленно уставились на него, а бравый омоновец закончил свою мысль: – Домой вернемся, в школу прапорщиков пойду.

– Беда вымучит, беда и выучит, – совершенно не скрывая ошеломления, констатировал Рабинович. – Кончит Ваня третий класс, станет прапором у нас. – И, не давая оскорбленному в лучших чувствах Жомову что-либо возразить, махнул рукой: – Ладно, идемте отдыхать!

Глава 5

Новое утро нового дня в кущах Олимпа выдалось еще ужаснее предыдущего. Трое коллег, вернувшись вчера из «комнаты допросов», попытались устроить совещание с остальными членами экспедиции. Естественно, инициатором этого проекта был мой Сеня. Он и оказался единственным, кто проявил хоть какую-нибудь активность. Первое время поддержать его старалась Немертея, пытаясь помочь Сене рассказом о своих достижениях. Эта правдолюбица под моим чутким надзором целый день путешествовала по окрестностям и расспрашивала всех и каждого, по-своему пытаясь выяснить, куда подевался Зевс. Узнать ей ничего не удалось, но, честное слово, я ее стал чуть больше уважать за то, что она выполняла настоящую милицейскую работу.

В общем, никто из нас за вчерашний день не смог приблизиться к осуществлению цели экспедиции ни на миллиметр. Более того, ни у кого (даже у меня!) не было ни одной мысли о том, что мы сможем сделать сегодня. Все сидели мрачно-понурые, и никто не желал друг с другом разговаривать. Титанида было завела свою вечную песнь о том, что «справедливость неизбежно восторжествует и рано или поздно мы вернем Зевса на его трон», но расстроенный «сухим законом» Ваня довольно беспардонно оборвал ее, а Сеня, к моему жуткому удивлению, даже не вступился за свою пассию. Видимо, уж слишком серьезную думу он думал!

– Сеня, слушай, хватит мучиться, – наконец прервал затянувшееся молчание Жомов. – Давай-ка дерябнем по соточке, а то без поллитры тут ни хрена не разберешься! Только лбы себе порасшибаем, а стену так и не пробьем…

– Что ты сказал? – заорал Рабинович, вскакивая с места. Господи, даже я испугался!

– Выпить нужно, – ошалело заморгал глазами Ваня.

– Нет, не то! – рявкнул Сеня, дико вращая глазами. Мать моя Жучка, да что же такое с хозяином творится? – Последнюю фразу повтори.

– Лбы, говорю, расшибем, – бравый омоновец, казалось, сейчас полностью утратит способность к пониманию окружающей действительности.

– Вот именно, лбы! – радостно завопил мой хозяин, забегав по комнате и не переставая размахивать руками. – Помните, что именно было сказано нам в первом пророчестве Пифии? – Сеня с жаром и оговорками процитировал то, что все и так давно знали. – Теперь понимаете, где лежит разгадка?

– Ты хочешь сказать, что помочь нам Аид сумеет? – обрадованно поинтересовалась Немертея, в то время как остальные растерянно хлопали глазами.

– Может быть, кто-нибудь пояснит, что здесь происходит? – немного оскорбленно поинтересовался Ваня, который вправе мог считать себя героем дня.

Конечно, это мог бы сделать и я, поскольку, едва Сеня упомянул о Дельфийском оракуле, сразу сообразил, куда он клонит. Однако сами знаете, что меня люди не поймут, поэтому я милостиво предоставил слово Андрюше. Тот вмиг растолковал, что Аид – это повелитель одноименного царства мертвых, а Стикс – это речка, которая отделяет его от живых. И если верить Пифии, то именно Аид может быть как-то замешан в деле об исчезновении Зевса. Тем более что он считается его антиподом… Гав! Даже сам не понял, что сейчас сказал!

В общем план мероприятий на сегодня был разработан. Нам нужно было смотаться к покойничкам, «птицею прыгнуть (интересно, кто будет играть роль птички? уж не Горыныч ли?) над Стиксом», вышибить пару зубов Аиду, и вся проблема будет решена. Не знаю, как кому, но лично для меня эта задумка отвратительно пахла. И не от того, что нам придется общаться с трупами разных сроков годности! Просто не нравилось мне предстоящее путешествие. Не знаю, почему именно. Однако мой Рабинович за нее ухватился, словно утопающий за соломинку, и немедленно протрубил всеобщий сбор.

Предоставив другим возможность упаковывать вещички, Рабинович принялся трясти Немертею и Геракла на предмет того, каким образом можно в максимально короткие сроки добраться до владений Аида, и ответ, озвученный Гераклом, был прост и лаконичен – умереть!

– Сгнившую оливку тебе в рот! – рявкнула на него титанида. – Разве можно такое предлагать живым людям?

– Ну, уж извините, гражданочка, ничего другого в ассортименте не имеем, – обиделся за оливу сын Зевса. – Впрочем, можете попросить моего братца-психомпа. Может быть, он сделает исключение из правил и доставит вас туда живыми на собственном транспорте.

– Сделает, – убежденно заверил его Жомов. – А кто такой психомп?

– Это твой старый приятель, который башмаки любит перьями украшать, – напомнил ему Попов. – Гермес.

– Ну-у, этот точно сделает! – плотоядно ощерился омоновец. Бог ты мой, да его с такой пастью можно смело на выставку собак вести!

Однако проблема оказалась не столь просто разрешимой. Когда мы всей толпой ввалились во дворец бога плутов, он наотрез отказался нас принять. Обиделся, видимо, за вчерашний допрос с излишним пристрастием со стороны Вани. Вот только он не учел, что российские менты просто так по домам не шляются и от них нельзя избавиться, сославшись на занятость и попросив зайти позже. Не прокатят у вас такие номера, господин Гермес!..

Все случилось именно так, как я и предполагал. Ранимого Ваню крайне расстроил отказ бога плутов встретиться с нами. Не долго думая, он вышиб ногой массивную дверь и, схватив за шиворот перепуганного слугу, двумя тумаками вежливо убедил его проводить нас в покои хозяина. Отказаться тот попросту не мог, и через пару минут мы с Жомовым прижали Гермеса к стенке. Бог плутов, славящийся своей хитростью и изворотливостью, может быть, и успел бы удрать на своих крылатых сандалиях, но он никак не ожидал, что здесь, на Олимпе, кто-нибудь осмелится вломиться к нему в дом. Дурак, раз надеялся на это!

– Ну, шкура, повезешь нас к Аиду? – прорычал Жомов, дыша в лицо Гермесу хроническим перегаром.

– Не имею права, – пискнул в ответ тот. – По закону ни один живой человек не имеет права вступать в царство мертвых, ибо там свои порядки. И как Зевс не властен над мертвыми, так и Аид не может командовать живыми. В противном случае весьмиропорядок разрушится к Кроновой бабушке!

– Слушай ты, умник перьеногий, – посоветовал ему Иван. – Для меня существуют только три закона – Уголовный кодекс Российской Федерации, Устав Вооруженных сил и Конституция страны. На остальные я плевал долго и прицельно. Ну а если ты сейчас будешь продолжать упрямиться, я тебя придушу, как… – Жомов на секунду помедлил, подыскивая нужное сравнение, и увидел крылатые сандалии подследственного. – Во! Как куренка. Ясно?

– Не знаю, я еще во двор не выходил, – попытался прикинуться дурачком Гермес. Я брезгливо укусил его за болтающуюся в воздухе ногу (фу, ну и запашок!). Бог плутов истошно заорал: – Ладно, ладно. Сдаюсь! Довезу я вас до входа, а там с пограничниками сами разбирайтесь.

– Ну, уж с ними мы общий язык найдем, – заверил его омоновец и, отпустив, забрал крылатые сандалии. – Получишь обратно, когда окажемся на месте.

Гермес, естественно, расстроился, но спорить с Жомовым без транспортных средств ему было несподручно. Он бы, конечно, попытался использовать для бегства от нас собственную колесницу, но Ваня предотвратил и эту попытку, заранее пристегнув к себе бога воров наручниками. Тот удивленно осмотрел новое для себя устройство и умоляюще попросил:

– Будьте так добры, не показывайте эти штучки Дике, иначе ее хмыри всех моих подчиненных переловят! А я уж для вас расстараюсь.

– С преступным миром мы сделок не заключаем, – категорично отрезал Сеня (во какой правильный!). – Но мы подумаем, что можно для тебя сделать.

Пока они там препирались, я тщательно обследовал транспортное средство, на котором нам предстояло совершить путешествие в Аид. Собственно говоря, кроме многочисленных крылышек, нарисованных на бортах колесницы, от нашей она ничем не отличалась. Да и два коня, впряженные в нее, также выглядели совсем обычно, если не считать тех же маленьких крылышек, расположенных у них чуть выше копыт. Поначалу я посчитал их декоративными наростами. Но едва наша команда оказалась внутри колесницы, кони взяли небольшой разбег и… легко поднялись в воздух, летя исключительно при помощи птичьих инструментов для полетов, отращенных на ногах. Ау, господа ученые! А где же законы физики и термодинамики?

Конечно, хотелось бы вам рассказать, как выглядит античная Греция с высоты птичьего, а точнее, конского полета, но сделать это, к сожалению, не могу. Во-первых, я даже по крышам лазаю неохотно, а уж к краю парящей колесницы и вовсе подходить бы не решился. А во-вторых, внизу все равно ни кота драного разобрать было нельзя. Весь путь от Олимпа до Аида мы проделали среди плотных облаков, ничего не видели и вдобавок вымокли, как последние блудные коты. Мне даже отряхиваться, как после купания, пришлось, когда мы наконец приземлились.

Вход в Аид ничем особенным не отличался – пещера как пещера, и ничего больше. Гермес, психомп наш ненаглядный, попытался было смотаться, указав нам на эту дыру в скале, но Ваня Жомов его так просто не отпустил. Он заявил, что бог плутов получит свои порхающие ботинки только тогда, когда приведет нас к пограничникам.

– Как скажете, – пожал плечами Гермес. – Только пеняйте потом на себя. Я вас предупреждал, что со стражем вы договориться не сможете.

– Ну, это мы еще посмотрим, – зловеще усмехнулся Ваня.

Если честно, каюсь, сразу я не сообразил, о каком именно страже идет речь. Моим ментам это тоже простительно, но ведь наши греки знали все и молчали! Видимо, считали, что и мы просто обязаны быть в курсе дела. Лишь Немертея зябко поежилась после слов Гермеса о страже и сделала такое движение, будто пыталась удержать Рабиновича от необдуманного поступка. При этом в ее глазах была такая тоска и боль, что я чуть не ошалел: это откуда у су… гав, ты! опять …женщины преданность такая?!

Едва мы ступили под своды пещеры, как в нос мне дохнуло отвратительным смрадом. Настолько резким, что я даже чихнул и удивился, почему я его на свежем воздухе не чувствовал? Ведь такая вонь должна была бы на пару километров вокруг входа все пропитать! Мои спутники так же перекосились от отвратительного запаха и попытались закрыть носы. Исключение составлял лишь Гермес, который шел вперед как ни в чем не бывало. Видимо, у бедолаги напрочь отсутствовало обоняние!

Несколько минут мы шли вперед в полумраке, освещаемые лишь тем светом, что лился от входа, а затем впереди я увидел глаза. Три пары красных, словно у кролика-альбиноса, буркал, не мигая, таращились на нас из темноты. Мои спутники слегка сбавили шаг, пытаясь приготовиться к любым неожиданностям, а затем, когда нас почти оглушил жуткий рык, раздавшийся из глубины пещеры, они и вовсе остановились.

– Ну, вот вам и стражник, – заявил Гермес, едва отзвуки рыка затихли где-то в глубине пещеры. – Не думаю, что Цербер вас пропустит, но делать ставку на свое утверждение не берусь. Хрен вас знает!

Я его уже не слушал. Цербер. Именно он, и никто другой, являлся стражем входа в греческую преисподнюю. Должен я был об этом догадаться – телевизор-то часто смотрю – ан нет! Развесил уши, словно щенок сопливый перед болтливой болонкой. Драть тебя арапником, Мурзик Рабинович, нужно. Слегка припадая к земле, я угрожающе глухо зарычал в ответ на вызов пса Аида и сделал несколько шагов вперед. Иди ко мне, косточка моя мозговая!

И тут Цербер предстал перед нами в полной красе. Здоровый, гад, с породистого дога ростом. Все три башки оскалены, слюна из пастей течет, а на холках змеи болтаются. Я на секунду замер, раздумывая, не устроить ли ему дуэль с нашим трехглавым керогазом, но тут же отказался от этой мысли. Все-таки все мои постоянные соратники уже внесли свой вклад для выполнения поставленной перед нами задачи, один я лишь под ногами мешался. Нет уж, разобраться с этой пародией на пса – мое личное дело. И выполнять его за себя никому не позволю! Молча, без единого звука, я прыгнул вперед, а мгновением раньше заорал Сеня:

– Ваня, стреляй!

Выстрел грохнул, когда я уже был в воздухе. Жомов, молодец, в последний момент успел поднять ствол пистолета вверх, и пуля ушла в потолок пещеры, заскакав рикошетами от стен. То, что промазал Ваня, это понятно: меня боялся подстрелить. Но вот как я оказался позади Цербера, поначалу объяснить не мог. Ровно до тех пор, пока не заметил светящегося Горыныча. Ну, спасибо, товарищ, удружил! Телекинез наконец освоил.

Опустившись на пол пещеры, я на мгновение потерял ориентацию. То же самое произошло и с моим противником. Ни грохот выстрела, ни визги рикошетов его не испугали. Он лишь жутко удивился, когда я исчез из поля его зрения, но быстро понял, где я нахожусь, и резко развернулся. Правильно! Вот он я, и сейчас ты, позор рода собачьего, узнаешь, что такое настоящая атака милицейского пса.

Хоть у меня и было лишь несколько мгновений, я приготовился к броску спокойно, зная, что Ваня теперь не рискнет стрелять, боясь меня поранить. Теперь уже никто не вмешается, пока один из нас не схватит за горло другого. Конечно, у него три пасти против моей одной, но мы и не с такими сворами встречались. Еще раз грозно зарычав, я рванулся вперед, и тут снова произошло невероятное: я опять промазал! Не понимая, что именно в этот раз мне могло помешать, я удивленно замотал головой, и тут же понял, что именно произошло. Завизжав, словно покусанная шавка, Цербер круто развернулся и бросился к выходу из пещеры, спасаясь от моих зубов. И это называется страж?!

Я так расстроился от того, что не удалось доказать всем, чего я стою на самом деле, что едва не завыл от досады. Что же это, граждане, за беспредел такой? Единственный серьезный враг во всей Греции нашелся, и тот деру дал!

А Цербер, совершенно не обращая внимания на мое возмущение, мчался к выходу из пещеры. Мои спутники отскочили в сторону, освобождая ему дорогу, а Ваня снова вскинул пистолет, намереваясь пристрелить убегающее чудовище, но снова вышел Жомову облом. Пробегая мимо замешкавшегося Геракла, Цербер случайно зацепил его за тунику острым зубом шипастого ошейника и волоком потащил за собой. Ваня с досады выругался матом и бросился выручать воспитанника. Великолепным прыжком омоновцу удалось поймать Геракла за ноги уже за пределами пещеры. Под их двойным весом добротная туника полубога порвалась, и оба наездника оказались на земле. А когда они вернулись назад, Гомер их встретил хвалебным стихом. Встав в позу оратора, он продекламировал:

– Знайте ж, потомки, всю правду о доблести этой. Новому подвигу не было случаев равных. Ибо сегодня Геракл разобрался с Цербером и, уцепив за ошейник, на улице с ним оказался.

Я-то понял, что поэт попробовал шутить, а вот до остальных это не дошло. На него начали орать все, и в первую очередь мой Сеня. Он немедленно потребовал у Гомера извиниться передо мной за столь наглую ложь, иначе обещал поэту привязать его к позорному столбу и закидать гнилыми помидорами. Гомер, оскорбленный непониманием, уныло поплелся ко мне с извинениями. Я ободряюще оскалился, а этот придурок решил, что теперь я его буду кусать. Да на фиг ты мне нужен! Я же говорил, что от греков у меня начинается икота!

ХЛО-ОП!!!

Ну, началось. Вот уж кого-кого тут не хватало, так это нашего маленького любимца! Соскучились мы все без его ценных инструкций, метких замечаний и высококультурного языка. Естественно, это мое личное мнение, но я не думаю, что остальные придерживались иной точки зрения. Но эльфа наши чувства волновали меньше всего. Он появился в воздухе прямо возле головы Сени Рабиновича и, не говоря ни слова, зарядил моему хозяину в ухо маленьким кулачком. Рабиновича этот удар, естественно, с ног не свалил, но удивился Сеня изрядно.

– Ты ошалел, псих? – развернувшись к Лориэлю, задумчиво поинтересовался он.

– Это я псих? – вопя благим матом, изумился маленький нахал. – Да это вы все чокнутые, козлы поганые, мать вашу! Какого хрена вы в Аид приперлись, троллиные объедки вам в глотку?! Вам что, было поручено Церберов по степи гонять? Вы чем, морды ментовские, заниматься должны?

– Ну, ты базары-то фильтруй! – обиделся на него Ваня Жомов, который и так был расстроен от того, что ему не дали как следует пострелять.

– Я тебе щас отфильтрую! – нагло заявил эльф. – Вы на Олимпе следствие должны вести, а какого хрена оттуда удрали? Да за оставление поста я на вас рапорт Оберону напишу, уроды тупорылые, мать вашу!

– Может быть, объяснишь, в чем дело? – спокойно поинтересовался мой Сеня, уже давно решивший не обращать на ругань Лориэля никакого внимания.

– В чем дело, говоришь? Я тебе сейчас объясню, – вытаращился эльф на моего хозяина. – Пока вы дурью маялись и турпоездку по Элладе устраивали, необратимые последствия уже начались. Сейчас вы, бараны, тут прохлаждаетесь, а там, на Олимпе, между прочим, египтяне наших мочат. Если не успеете Олимпийцам помочь, кранты и вашей миссии, и вам самим…

Как всегда, оборвав фразу на половине, Лориэль исчез абсолютно незаметно. Несколько секунд мы стояли неподвижно, переваривая новое известие, а затем все задвигались и заорали. Общий смысл фраз был один – мчаться на помощь Олимпийцам, но имелось и иное мнение. Это Гермес, проявив недопустимую для нормального бога трусость, отказывался везти нас на Олимп. Однако после того как Ваня железной дланью схватил его за горло, бог плутов поработать возницей согласился, и мы полетели обратно к обители греческих богов.

Едва мы вырвались из облаков, как стало очевидно, что битва и вправду разыгралась нешуточная. Гремел гром, сверкали молнии, ветер бешено завывал, вырывая деревья с корнями. С небес низвергались целые моря воды, сильно приправленные огромными градинами, и все это озвучивалось совершенно невообразимыми звуками. В общем, апокалипсис в том виде, в каком его нам рисует американское кино. Любой другой испугался бы, но нам было не привыкать, и мы с ходу врубились в жуткую сечу.

Если честно, я совершенно не разбираюсь в египетской мифологии, поэтому назвать вам имена всех их богов, принимавших участие в битве, попросту не могу. Кое-кто мне был известен по фильмам, а про остальных узнавайте сами. Скажу только, что армия, выстроившаяся напротив наших Олимпийцев, выглядела куда как необычно. Люди с головами животных, животные с головами людей, просто животные и просто люди стояли стеной, постепенно оттесняя Олимпийцев с обороняемых позиций. Мне одного взгляда было достаточно, чтобы понять, насколько плохо дело у наших. Поэтому медлить мы не имели права.

Впрочем, и сделать многого не могли. Метательных снарядов для дубинок моих ментов, естественно, заготовлено не было, а бросаться в буйство стихий с голыми руками было бы верхом безрассудства. Единственным нашим оружием, способным принести хоть какую-нибудь пользу в битве, оказались пистолет Жомова да летающий надувной огнемет в лице Горыныча. Но и это нам не помогло. Все патроны Ваня быстро расстрелял, не принеся, впрочем, особого вреда неприятелю, а огневую мощь Ахтармерза нам применить так и не удалось, поскольку он был вынужден сконцентрировать все свои силы на защите Олимпийцев от ударов орудий египетского войска. Но мы все знали, что Горыныча надолго не хватит.

– И-е-эх, – горестно вздохнул Арес, рядом с которым мы и заняли места в строю. – Были бы здесь Мерлин с Зевсом, или бы Перуном кто-нибудь мог воспользоваться, да силенок ни у кого не хватает…

– Кто? Чем? – одновременно заорали Рабинович с Жомовым, зажимая олимпийского бога войны с двух сторон. Тот понял, что проговорился, и прикусил язык, но было поздно.

– Ах ты, крыса продажная! – возмутился Сеня. – Я с тобой после битвы разберусь. Тащи Ване этот Перун. Сейчас посмотрим, кто тут шишку держит!

Мы с Жомовым тут же отконвоировали бледного Ареса в замок Зевса за уникальным оружием, способным метать молнии, затем вернулись назад и приступили к работе. По команде Рабиновича Горыныч снимал с нас защиту, а Ваня выпускал по врагу залп молний. Трех таких циклов оказалось вполне достаточно, чтобы обратить в бегство египетских оккупантов. Обрадованные Олимпийцы тут же бросились их преследовать, а мы плотной стеной обступили Ареса.

– Колись, гад! – грозно потребовал от бога войны Сеня, и тому ничего не оставалось делать, кроме как выложить нам всю правду.

Оказывается, однажды на Олимп наведался сухонький старичок и попросил встречи с Зевсом. В тот день не было никаких экскурсий по обители богов, все входы были перекрыты, а охрана не докладывала о вторжении. Дежурный бог, а им был именно Арес, жутко удивился появлению старика и, съедаемый любопытством, проводил его к своему папаньке. Они довольно долго беседовали тет-а-тет, а потом Зевс внезапно исчез.

– С чего ты решил, что гость был Мерлином? – грозно поинтересовался мой Сеня.

– Да он сам себя так называл, – воздел руки к небу Арес. – Клянусь здоровьем мамочки.

– Ладно, верим. По описанию проходит, – согласился с ним Рабинович. – Ну и куда они свалили?

– Я только слышал, что Мерлин звал его в свой мир, в далекое будущее, где он застрял во времени, – совсем сжавшись от грозного голоса моего хозяина, прошептал бог войны. – Мерлин просил папаньку помочь ему выбраться из сложившейся ситуации, а взамен пообещал дать какое-то оружие, которое сделает Зевса абсолютным владыкой нашего мира.

– Так почему ты, урод, никому не сказал об этом? – продолжал давить на него Рабинович.

– Ну, я решил, что Мерлин обманул папаньку и тот сгинул или находится в плену, – краснея, словно первоклассник, которого застали подглядывающим через щелочку в женскую уборную, сознался Арес. – Вот я и решил, что смогу занять его место. Тем более что и мама обещала меня поддержать…

ХЛО-ОП!!!

Ну, это совсем уже наглость! Второе пришествие эльфа народу я не переживу. Это что же за напасть такая? Я теперь его отвратную морду по сто раз на дню должен видеть?.. Впрочем, меня никто не слушал. Все уставились на Лориэля, который едва держался в воздухе, сгибаясь от тяжести какого-то украшения, равного примерно трети его размера.

– Так, блин, Рабинович, марш сюда, – скомандовал он, с трудом отлетая подальше от толпы. Я поразился – ни хрена себе! Маленький уродец себя большим боссом возомнил? Однако мой Сеня почему-то поплелся следом за ним. Я хозяина не оставил.

– В общем, так… Оберон попросил меня передать тебе эту штуку и, если что-нибудь выяснилось, транспортировать в любое место и время, которое тебе нужно, – сердито проворчал он. – У тебя карт-бланш. Вся энергия вселенных в твоем распоряжении. Радуйся, урод!

– А зачем ты меня в сторону отозвал? – спокойно поинтересовался Сеня, никак не реагируя на оскорбления.

– Потому что кулончик этот является аномальным компасом. Он поможет тебе отыскать Мерлина, но привести его в действие можно только определенным набором слов. Вот только если их услышит кто-нибудь посторонний, они потеряют силу и прибор будет бесполезным, – увидев удивленные глаза не удовлетворенного такой отмазкой Рабиновича, Лориэль язвительно закончил: – Извини, таковы магические законы!

– Ладно, принято, – усмехнулся мой Сеня и взял кулон в руки. – Говори свои слова и отправляй нас туда, откуда взял.

Я зажмурил глаза и поджал уши, чтобы не видеть и не слышать ничего…

Глава 6

В этот раз после очередного межвселенского перелета менты пришли в себя удивительно легко. Не было ни удручающих провалов в памяти, ни потери сознания, ни всех прочих спецэффектов перехода, включая похмельную сухость во рту. Просто только что блаженная троица восседала на вершине Олимпа, а теперь – бац! – и они в самом обычном кабаке. Сидят за столиком и зенками моргают, будто какая-то сволочь у них из-под носа только что совершенно незаметно кружки с пивом увела. Ну, вот так вот взяла и оборзела сволочь, у ментов пиво скоммуниздила!

– Ты гляди-ка, эльфы на глазах технику совершенствуют, – удивленно хмыкнув, пробормотал Рабинович. – Скоро для переходов двери какие-нибудь изобретут. Наподобие того служебного лифта на Олимп. – Сеня перевел глаза на омоновца. – Так что ты, Ваня, не удивляйся, если когда-нибудь у тебя под носом нарушитель просто возьмет и испарится. Знай, тут эльф свою руку приложил…

– Я ему приложу! – возмутился Жомов. – Я к этому борзюку мухокрылому свою руку приложу. Будет тогда переводной картинкой в жвачке работать. – А затем удивленно огляделся по сторонам: – Мужики, а мы где?

– В Караганде, – совершенно уверенно заявил Рабинович. Попов тоненько захихикал.

– Какая на хрен Караганда. – возмутился омоновец. – Сеня, опять твои штучки? Мы же должны… – Иван вдруг осекся. – Опять прикалываетесь, гады?

– Что в сердце варится, на лице не утаится, – Сеня возвел очи к потолку. – А у Вани и мыслей в башке, что слонов в горшке! – А затем зашипел, видя, что посетители забегаловки начали на них оглядываться: – Жомов, идиот, ты хоть по сторонам посмотри. Мы же в том самом кабаке, куда иногда после службы «догоняться» ходим!

Иван удивленно оглянулся. Все трое действительно сидели за своим любимым столиком в кафе под жутко остроумным названием «Рюмочная». И это самое кафе действительно должно было находиться неподалеку от их участка внутренних дел. Правда, Жомова грызли сомнения – ремонт, что ли, тут сделали? И столики не того цвета, и картина другая на стене висит. Да и дверь, ручку которой омоновец по пьянке самолично не раз отрывал, теперь в обратную сторону открывается. Впрочем, сомневался Ваня не долго. Стоило только ему увидеть за стойкой знакомого бармена, который, опасаясь очередного погрома, уже заслал к столику ментов официантку с халявной выпивкой, как омоновец тут же успокоился.

– В натуре, приехали, – облегченно выдохнул он, как обычно, мгновенно забыв подтрунивания Рабиновича, а затем заметил приближающуюся официантку. – Ну что, Сеня, пропустим по маленькой да пойдем этого Мерина проклятого искать.

– Не Мерина, а Мерлина, – зашипел на него Рабинович. – И выпивки никакой не будет, пока дело не закончим.

– Да ты чего, Рабин, офонарел? – удивился Ваня. – Дай сначала горло с дороги промочить. К тому же что о нас люди подумают, если мы от халявной выпивки отказываться станем?

Сеня понял, что погорячился. Действительно, если разок отказаться от предложенной барменом водки, можно в момент лишиться подобающего уважения. К тому же оный бармен мог раззвонить на всю округу, что трое ментов больше халяву не берут, тогда придется и на День милиции за свои собственные, кровные денежки выпивку с закуской покупать!

Скрепя сердце, Рабинович был вынужден согласиться с требованием Жомова. Правда, разгуляться соскучившемуся по родным кабакам омоновцу он не дал. Налив из принесенной официанткой бутылки водки ровно по рюмке каждому, Сеня тут же спрятал поллитру во внутренний карман. Ваня попробовал было возмутиться, но уж тут Рабинович был тверд, как кремень в китайской зажигалке. Жомов обиделся и целых десять минут с кинологом не разговаривал. А Попов, пока они препирались, под шумок слопал все три бутерброда, принесенных девушкой на закуску. Впрочем, против этого никто как раз и не возражал. Жри, Андрюша, сколько хочешь. Не жалко. Все равно полчаса назад обедали!

– Ладно, умник еврейский, – процедил Жомов, добросовестно выдержав все положенные десять минут молчания. – И где, на хрен, мы этого дебильного Мерлина искать будем?

– А для этого, быдло славянское, у нас эльфийское начальство имеется! – обиделся Сеня и торжественно достал из-за пазухи цепочку, на которой висел кулон размером примерно с ноготь большого пальца. – Вот эту штучку мне на Олимпе Лориэль дал, когда меня в сторону от вас, олухов, отвел. Вам-то, идиотам, доверить ценный прибор он никак не мог!

Жомов с Поповым удивленно уставились на Рабиновича, требуя немедленного объяснения. Тот от души поломался, стараясь показать, какой он умный, ценный и незаменимый работник. Друзья от него не отставали, а торопыга Жомов даже пообещал Сене, что набьет ему морду. Рабинович обиделся и начал посылать криминалиста с омоновцем в различные интимные места. Причем делал это до тех пор, пока не посчитал их извинения удовлетворительными. Ну а затем попросту пересказал недавнюю беседу с Лориэлем. Естественно, приукрашенную, ибо сам себя не похвалишь – хрен и от начальника отдела похвалы добьешься!

Жомов с Поповым слушали его бахвальства, не перебивая. Андрюша хитро прищуривался в самых трагических местах, однако вслух своего недоверия не выражал. Кто-кто, а он прекрасно знал, что стоит перебить хвастающегося Рабиновича, и снова начнется перепалка. В этом случае выяснение истины могло затянуться на пару часов, а Попову не терпелось поскорее покончить с задержанием Мерлина-рецидивиста и вернуться домой, к маминым щам и любимым рыбкам. В произвольной последовательности! Именно поэтому Андрюша сделал надлежащую скидку, решив считать за правду лишь одну десятую слов Рабиновича. Получилось вот что: кулончик на цепочке не есть украшение; данный прибор называется «аномальный компас»; он указывает на любые проявления, а поскольку Мерлин в нашем мире и есть настоящая аномалия, то укажет и на него. Амба! Остальное – художественно-фантастическое изложение Рабиновичем беседы с блудным эльфом.

– Работает он просто, – наконец перешел на нормальный язык кинолог. – Вот это колечко вокруг шара вращается и острым шипом указывает на аномальный предмет. Следуя в нужном направлении, мы упремся прямо в Мерлина. Ну а с тем, как заставить старого хрыча выдать нам краденого Зевса, мы и без посторонней помощи справимся.

– Это точно! – радостно рассмеялся Жомов, потирая кулаки. – Правда, старость уважать нужно, поэтому калечить его не буду, – и с сомнением посмотрел на друзей. – Ну, разве что пару ребер сломаю… И нос еще. Он ему все равно на хрен не нужен.

– Нос на хрен ему действительно не нужен, – великодушно согласился с ним Сеня и поднялся из-за стола. – Ладно. Давайте посмотрим, как эта эльфийская хреновина работает!

Странный приборчик на самом деле работал. Шип на конце серебристого кольца несколько раз покачнулся, а затем уверенно указал в сторону стойки бара. Менты удивленно переглянулись. За стойкой возвышался знакомый бармен, следом за ним стройными рядами красовались бутылки, а позади разномастных емкостей с алкоголем нерушимо стояла глухая стена. Впрочем, последнее утверждать со стопроцентной уверенностью было бы глупо, особенно когда в вашем арсенале имеется стенобитная машина марки «Жомов-1»!

– Ну, и куда? – удивленно поинтересовался вышеозначенный таран. – Тебя, Сеня, либо обманули с приборчиком, что невозможно, учитывая твою национальность, либо этот бармен и есть Мерлин. Не похож, правда, но за время нашего отсутствия все могло случиться. Сейчас я его поспрошаю!

– Стой, придурок! – со стоном выдохнул Рабинович. – А ты не можешь предположить, что Мерлин находится просто несколько дальше того пространства, которое находится у тебя перед глазами?

– Это за стенкой, что ли, стоит? – обрадовался омоновец. – Так, мужики, окружаем. Вы бар справа обходите, я слева. Никуда он не уйдет!

– Стой, идиот!!! – несколько изменил Сеня свою предыдущую реплику, но было поздно.

Омоновца, взявшегося за выполнение задания, удержать было уже невозможно, разве что за это бы взялись несколько других омоновцев. Не обращая внимания на выкрики друзей и разбежавшихся по углам посетителей (порядки знают – раз менты орут, значит, сейчас бить будут!), Ваня рванулся на улицу. Друзьям не оставалось ничего другого, как последовать за ним. Мурзик выбрался из кабака последним, обреченно таща собственный поводок в своих же зубах.

Жомов несказанно удивился, когда увидел Андрюшу с Рабиновичем не впереди, а позади себя. Он обругал их ласковым матом и бросился было догонять скрывшегося за углом Мерлина, но Сеня в этот раз успел поймать его за бушлат. Ваня удивленно обернулся и потребовал от друга объяснений, а Сеня без слов показал ему на компас: тот вновь указывал назад. В то место, где располагалась стойка бара!

– Слушай, Сеня, а может быть, Мерлин каким-то своим магическим способом принял облик бармена? – растерянно поинтересовался Попов.

– Чего не знаю, Андрюша, того не знаю, – развел руками кинолог. – Давай вернемся и посмотрим, что будет дальше.

Менты, не сговариваясь, повернулись вокруг своей оси и направились снова в теплое нутро кафе. Переступив порог, Сеня сразу уставился на стрелку компаса, а она, подлая, продолжала придерживаться выбранного ранее направления. Правда, в этот раз шип указывал не на бармена, переместившегося в другой угол, а прямо на стеллаж с бутылками. Ну, прямо не компас, а нос алкоголика какого-то!

– Похоже, Сеня, приборчик и впрямь бракованный, – разочаровано пробормотал эксперт. – Дело дрянь. С этой штукой мы Мерлина никогда не найдем.

Рабинович промолчал. Он задумчиво теребил нос, переводя взгляд со стрелки на стойку и наоборот. Ничего от этих тяжелых взглядов не менялось, и друзья уже начали терять терпение, но тут Сеня вдруг хлопнул себя ладонью по лбу и бросился к стойке. Жомов с Поповым, не сговариваясь, решили, что их верный товарищ и соратник свихнулся, решив перебить все бутылки на стеллажах, и бросились его ловить. Однако этого не потребовалось. Рабинович, прежде чем его поймали, успел кликнуть бармена и потребовать с полки бутылку «Смирновки». Тщательно изучив ее, он протянул бутылку друзьям.

– Сами посмотрите, – потребовал он. – Водка не поддельная. А разве не аномалия, видеть продукцию такого качества в этой забегаловке?

Жомов, а затем и Попов повторили операцию Рабиновича со «Смирновской», и вынуждены были признать правоту кинолога. Причем по обоим пунктам. И водка была не поддельная, и быть ее в дешевой «Рюмочной» просто не могло. Получалась настоящая аномалия! Прибор Лориэля работал, вот только к Мерлину он ни на шаг ментов не приблизил. Да, сами посудите, сколько таких аномалий друзьям придется перебрать, прежде чем до Мерлина добраться смогут? Тысячу? Десять? Миллион?.. А если учесть, что трезвый с утра в субботу тесть Жомова также имеет полное право считаться аномалией, то число возможных стимуляторов действия компаса вырастает и вовсе до бесконечности! Иголку в стоге сена слепому и безрукому баянисту найти проще, чем ментам Мерлина в российских аномалиях.

Рабинович пригорюнился и, круто развернувшись, пошел из предательского кафе прочь. Попов тут же последовал за ним, и даже Жомов было поставил бутылку на стойку бара и устремился следом. А затем резко остановился, выполнил команду «кругом» и почти строевым шагом вернулся обратно.

– Так, значит, где ты эту водку взял? Она у нас по делу об убийстве проходит, – тыча в нос бармену бутылкой «Смирновской» грозно заявил он. – Ладно. По старой дружбе в участок тебя не поведу. Сами там отпечатки пальцев с пузыря снимем и разберемся.

Жомов так ласково хлопнул бармена огромной лапищей по плечу, что несчастный мужик едва не растянулся на полу, а Ваня развернулся и, довольный своей сообразительностью, поспешил догнать друзей. Бармену ничего другого не оставалось, как смотреть омоновцу вслед и беззвучно разевать рот, словно он был аквариумной рыбкой, оказавшейся в переполненной пепельнице. А что еще в такой ситуации сделаешь?!

Сеня тем временем ушел далеко вперед, почему-то двигаясь в сторону, совершенно противоположную собственному дому, и даже настойчивые увещевания Мурзика не могли свернуть его с выбранного пути. Поначалу Жомов с Поповым думали, что у их друга есть какая-то определенная цель, но одного взгляда на его лицо было достаточно, чтобы разувериться в этом. Глаза у Сени были пустыми, рот скривился точно так, как это бывало в детстве, когда мать в наказание за плохой поступок запрещала ему играть с любимой милицейской фуражкой, а кончик носа безвольно обвис, делая порядочного еврея похожим на какого-то сибирского клеста.

Но хуже всего было то, что Сеня допустил вопиющее нарушение формы одежды: куртка нараспашку, воротник кителя не застегнут на две пуговицы, а на пузо свешивается цепочка с идиотским эльфийским медальончиком. Вот это уже точно ни в какие ворота не лезло, и Попов с Жомовым поняли, что их идейный вдохновитель иссяк, словно нефтяная скважина в Поволжье или газовый кран на Украине после очередного конфликта Кучмы с Россией. Омоновец с криминалистом тут же почувствовали себя обездоленными и брошенными, словно семь гномов, у которых какая-то сволочь увела Белоснежку!

– Сень, ты чего? – осторожно поинтересовался Жомов.

– Чего-чего, а ничего, – буркнул в ответ вместо Рабиновича Андрюша. – Теперь ему Мурзика в участок не позволят приводить. Да к тому же ППС…

– Заткнись, карьерист жирный! – рявкнул в ответ Сеня, однако реплика друга привела его в чувство. – Тебе бы, конечно, на месте зама здорово бы понравилось. Сиди себе и жиреть продолжай. Даже толстый зад от стула поднимать не нужно, чтобы с пробирками возиться.

– А кто тебе сказал, что я не хочу с пробирками возиться? Может быть, это самое любимое занятие в моей жизни? – заорал Попов во весь голос, но ожидаемого эффекта это не произвело – с Рабиновича даже фуражка не слетела, лишь стая ворон покинула ближайшее дерево, обиженно жалуясь на судьбу, да прохожие стали на них оборачиваться. Попов, привыкший решать все споры своими децибелами, грустно усмехнулся, вспомнив, что в этом мире они не производят столь ошеломляющего эффекта, а потом тихо поправился: – Ну, или почти самое любимое. После кормления рыбок, конечно, – а затем вдруг жалобно попросил: – Сеня, ты бы придумал что-нибудь. Не очень мне все это нравится.

– Угу. Сейчас Мурзику прикажу след взять, – проворчал в ответ Сеня, и пес укоризненно посмотрел на него. Дескать, совсем сбрендил хозяин. Запах Мерлина я, естественно, помню, но как я его в огромном вонючем городе отыщу?

– Слушай, Сеня, а ведь это идея! – радостно воскликнул Ваня. – Действительно, пусти Мурзика по следу, да и дело с концом. Он у тебя пес сообразительный…

– Дурак ты, Жомов, и ботинки не чистишь! – рявкнул в ответ Рабинович, чем заставил омоновца стыдливо поежиться по поводу справедливого замечания. – Даже если учесть, что мы знаем, откуда начать поиски Мерлина, то с момента его появления прошло уже столько времени… – Сеня неожиданно замолчал на полуслове. – Постойте.

– И я так думаю, – ехидно согласился с ним Андрюша так, будто самостоятельно пришел к гениальному выводу. – Это мы хрен знает сколько по всяким там дурацким мирам шатаемся, а тут еще и суток не прошло. Конечно, уже много людей там проходило, но, может, есть смысл хотя бы попробовать?

– Мужики, вы о чем? – оторопело вмешался в их рассуждения Жомов.

– О хоккее с мячом! – весело рявкнул Рабинович и, оставив омоновца переваривать смысл этой фразы, помчался в обратном направлении, наконец-то забрав поводок из зубов верного пса.

Ваня, хоть и не отличался быстротой мышления, все же успел сообразить, что задумали его друзья, прежде чем они успели вернуться к «Рюмочной». А еще через пару минут все четверо, включая пса, оказались примерно в том месте, где когда-то, несколько часов или веков назад, встретили трех неформалов с холодным оружием на поясе.

Сеня приказал Мурзику взять след, отчаянно надеясь, что пес поймет, что именно нужно делать. Эту команду пришлось повторить несколько раз, поскольку Мурзик смотрел на хозяина, словно на последнего идиота. Особенно красноречивым взгляд пса стал тогда, когда Рабинович принялся жестами изображать из себя аглицкого колдуна. Наконец Мурзик не выдержал и, уступив настойчивости хозяина, осторожно начал вынюхивать замусоренный тротуар.

Несколько минут пес выписывал по тротуару замысловатые петли, изредка пофыркивая, когда на дороге попадались свежие окурки. Трое ментов уже начали терять терпение, а в глазах Рабиновича вновь стало проявляться невиданное ранее отчаяние, как вдруг Мурзик уверенно натянул поводок и устремился вперед, в сторону отделения внутренних дел, увлекая неразлучную троицу за собой.

– Ну, а я тебе что говорил?! – ликующе завопил Жомов, хлопая Сеню по плечу. – Сразу пса на след поставить нужно было, а не всяким там эльфийским хреновинам доверяться.

– Заткнись, – отмахнулся от него кинолог, искренне надеясь, что Мурзик приведет их куда нужно.

В этот момент он меньше всего думал о том, что через пару минут окажется около отдела, откуда их все с позором выперли не более часа назад. По местному времени, конечно. Не заботились об этом и остальные члены команды, однако неизбежное должно было случиться: пробегая мимо отдела, они едва не сшибли с ног его новоявленного начальника, экс-дежурного, экс-лейтенанта, а ныне подполковника Матрешкина. Тот на секунду оторопел от такой наглости, а затем завопил что было мочи:

– Вы почему тут кругами нюхаете и себя в форму одежды не привели? Я вам час на возведение себя в порядок давал. Он уже прошел. Поэтому… – И удивленно поинтересовался в спину удалявшихся «подчиненных»: – Вы куда? Я с вами разговариваю или где?

– Да пошел ты… Клизму теще ставить! – рявкнул в ответ Рабинович, даже не оборачиваясь.

От такой наглости «подполковник» совершенно потерял дар речи, а когда обрел его вновь, ругаться было поздно: трое нарушителей уставных взаимоотношений уже галопом скрылись за ближайшим углом. Наверняка он долго матерился им вслед и грозил всяческими карами, но ментам это было безразлично. Во-первых, Матрешкина они уже не слышали, а во-вторых, плевать на него хотели. Поскольку скоро все должно было встать на свои места и Жомов смог бы осуществить свою розовую мечту, набив узурпатору морду. Если, конечно, ему было плевать на выговор с занесением в личное дело и понижение в звании.

Мурзику и вовсе были безразличны выкрики Матрешкина, хотя благодаря более тонкому слуху он, конечно же, мог слышать их еще долго. Не обращая ни на что внимания, пес уверенно шел по следу, вселяя надежду в души троих друзей. А след Мерлина здорово петлял по городу. Похоже, колдун со товарищи успел вдоволь нагуляться по улицам странного «сарацинского поселения» за то время, пока менты блуждали по иным мирам.

Но гонка по следу блудного волшебника продолжалась не слишком долго. Примерно через полчаса, описав изрядный крюк и вернувшись почти к тому самому месту, откуда были начаты поиски, пес вывел своего хозяина с друзьями к зданию, пользующемуся среди обывателей еще более дурной славой, чем отдел внутренних дел, и находящемуся на два квартала севернее – региональному управлению ФСБ! Прямо перед высокими ступеньками, ведущими к входу, Мурзик беспомощно заскулил и завертелся на месте, а трое ментов застыли, разинув рты.

– Приехали, – констатировал Попов.

– Что и следовало ожидать, – согласился с ним Рабинович.

– А хрен ли вы еще хотели? – резюмировал Жомов.

Мурзик тактично промолчал.

Несколько минут трое ментов столбами стояли перед входом в серое здание ФСБ, думая совершенно об одном и том же. Можно было и сразу догадаться, что если Мерлину со спутниками как-то и удалось пробраться мимо их отдела внутренних дел, то уж ФСБ разгуливать пришельцам по городу просто физически не могло позволить. Теперь оставались только два вопроса: куда сотрудники ФСБ подевали колдуна с рыцарями и почему Мерлин до сих пор может влиять на происходящее не только в этом мире, но и в других параллельных вселенных? Или спецслужбы в России действительно стали такой ерундой, как о них говорят на кухнях оголтелых коммунистов?

– Пойдем? – предложил Рабинович.

Его поняли без дальнейших разъяснений и молча согласились. Не сговариваясь, трое сотрудников милиции одной шеренгой направились по лестнице к входу в управление ФСБ. У дверей они немного замешкались, решая, кому идти вперед, а пока раздумывали, эту проблему снял с повестки дня Мурзик. Пес уверенно, словно к себе домой, прошел в распахнутую омоновцем дверь, и его хозяину не оставалось ничего другого, как вступить в святая святых спецслужб следом за ним.

Дежурный, увидев вошедших в управление ментов, удивленно вытаращил глаза. Причем их размер увеличился еще вдвое после того, как он разглядел на Жомове омоновскую форму. Трое друзей уверенно направились к нему, и дежурному стоило больших трудов вернуть своей пропитой роже знаменитое хладнокровие контрразведчика.

– Что вы хотели? – не поднимаясь со своего места, грозно поинтересовался он.

– Мы ищем троих странных людей, – Сеня весьма живописно описал Мерлина со спутниками. – Есть основания полагать, что они находятся в вашей конторе.

– Ну, вы загнули! – нагло расхохотался в ответ дежурный. – Вообще-то мы справок не даем, но лично для вас я сделаю исключение. Таких уродов тут нет, не было и, надеюсь, никогда не будет. Могу подсказать, что искать их вам нужно на каком-нибудь маскараде. А судя по виду этого быка, – он самодовольно кивнул головой в сторону Жомова, – именно туда вам и надо!

– Что ты сказал? – возмутился в ответ омоновец, но Рабинович удержал его.

– Ладно, извините за беспокойство, – вежливо проговорил он. – Мы подумаем над вашим предложением.

При помощи Попова Сеня потащил упирающегося Жомова к выходу из управления. Всю дорогу их сопровождал истеричный хохот дежурного, и Рабинович едва сдерживался от того, чтобы не вернуться и самому не заехать наглецу между глаз, несмотря на все возможные последствия. Пытаясь унять собственный жар, Сеня, нагнув голову, предпринял еще одну попытку вывести разъяренного омоновца на улицу, и тут взгляд его упал на кулончик Лориэля: наружное колечко бешено вращалось! Рабинович застыл.

– Андрюша, отпусти его. Пусть разберется, – скомандовал он. – Мерлин здесь!

Попов от неожиданности превратился в статую, и Иван, воспользовавшись предоставленной свободой, рванулся вперед. Дежурный слишком поздно понял, что происходит, и не успел проглотить свой смех. Жомов самостоятельно забил его ему в глотку. Правда, прежде чем потерять сознание, до сигнала тревоги дежурный дотянуться успел. Профессионал все-таки.

– Андрюха, Ваня, продержитесь тут немного! – завопил Рабинович, бросаясь вместе с Мурзиком внутрь здания. – Сейчас я эту сволочь английскую достану.

– Будь спок, Сеня, действуй, – радостно осклабился омоновец, которого, как известно, хлебом не корми, только дай с кем-нибудь подраться. – И насчет времени не беспокойся!

Последнему Рабинович не очень-то и верил. Все-таки, матушка Россия это вам не древняя Англия и не параллельная Греция какая-нибудь. Тут без подручных средств даже громиле Жомову долго не продержаться, а уж про миролюбивого Андрюшу и говорить не стоило. Именно поэтому Сеня мчался вперед со всех ног, стараясь не только не грохнуться на пол, но и держать в поле зрения стрелку аномального компаса. По пути ему попадались перепуганные сотрудники управления и удивленно интересовались у милиционера, что же случилось, но Рабинович их вопросы игнорировал, продолжая мчаться вперед. Впрочем, долгого забега и не потребовалось. Уже на втором этаже Сеня уперся длинным носом в одну из дверей, пинком открыл ее и ввалился внутрь. Стрелка эльфийского компаса точно указывала на единственный стол в кабинете, и Рабинович поднял глаза в указанном направлении. А там сидел худенький старичок в строгом синем костюме.

– Нашли все-таки? – это прозвучало лишь наполовину вопросом, а остальное посыпалось совершенно без пауз. – Небось без Оберона не обошлось? Этот шум-гам внизу тоже вы устроили? Небось друзья твои там стараются?

– Вот что, хрен старый, – угрожающе проговорил Сеня, приближаясь к столу. – Я не знаю, как ты сюда попал, что ты тут делаешь и какое положение занимаешь, но из-за тебя мы такого натерпелись, что голову твою можно сию минуту отворачивать напрочь. Радуйся, что ты нам еще нужен и поэтому немного поживешь. Правда, если с моими друзьями сейчас внизу что-нибудь случится, плевать я хотел на все свои обещания и моральные принципы, если не сломаю твою старческую шею.

– Успокойся. Я все-таки маг, – одновременно и самодовольно и обреченно заявил Мерлин и поднялся из-за стола. – Пошли вниз. Сейчас я все улажу.

– Не вздумай сбежать, – предупредил его Рабинович. – Мой пес и твоим жестким мясом не побрезгует.

Мурзик презрительно фыркнул, выражая свое отношение к словам хозяина, а колдун слабо улыбнулся.

– Не волнуйтесь, сэр, не убегу, – проговорил он, открывая дверь. – Раз уж мой план провалился и вы на меня вышли, то теперь Оберон от меня не отстанет.

Расспрашивать, в чем именно состоял план Мерлина, Рабинович не стал. Сейчас лично для него главной задачей было спасти друзей из тойзаварушки, которую они устроили на входе в управление ФСБ. А поскольку новый Мерлин, кем бы он здесь ни был, явно не являлся большой шишкой, Сеня совершенно не представлял, как ему удастся спасти Жомова с Поповым минимум от разжалования и увольнения из органов без выходного пособия, а максимум – от тюрьмы.

Впрочем, сомнения его длились недолго. Едва Мерлин под конвоем Рабиновича оказался в нешироком фойе, где шла настоящая Куликовская битва, как старик просто взмахнул рукой, и все прекратилось. Сотрудники управления начали разбредаться по своим местам, оставив на полу нескольких поверженных товарищей и скованного наручниками Попова, а сильно потрепанный Жомов удивленно застыл, совершенно не понимая, почему такая классная драка вдруг прекратилась. Рабинович подтолкнул Мерлина к нему.

– Ваня, присмотри за этим старым махинатором, – попросил он омоновца. – А я пока Андрюшу от наручников освобожу.

– Странно, – имея в виду ненормальное прекращение потасовки, проговорил Рабинович и поднял криминалиста с пола. – По-моему, ты, Мерлин, тут явно что-то наколдовал. Как тебе удалось? Мне же говорили, что в нашем мире волшебство не действует.

– Ну, во-первых, это не совсем ваш мир, – спокойно ответил старый колдун. – А во-вторых, магия действует везде. Правда, в некоторых местах ее проявление ощущается сильнее, но…

– Потом с этим разберемся, – оборвал его кинолог и заглянул в лицо Андрюше.

Попов выглядел довольно сильно помятым. Он оказался не только скованным, но еще и слегка контуженным. Сене пришлось слегка поддерживать его, когда они вчетвером прошествовали к выходу из управления. При этом, для пущей безопасности, Ваня пристегнул Мерлина собственными наручниками к своей поцарапанной, но не ставшей от этого менее могучей лапище.

– Сеня, гад, – пробормотал Попов, потирая разбитую губу. – С тебя теперь по литру водки нам на каждого за то, что мы весь огонь на себя приняли.

– Без базара, – мгновенно согласился Рабинович, и Андрюша, явно не ожидавший такого, горько пожалел, что не попросил сразу целый ящик.

– Куда денем этого урода, – поинтересовался у них Жомов, слегка пришпоривая шкодливого старика.

– Пока ко мне, а там разберемся, – как всегда, указал курс Рабинович.

До Сениной квартиры друзья добрались без приключений. Правда, прохожие любопытно косились на ментов, конвоировавших по улицам сухонького старикашку, но удовлетворять свое любопытство никто из них не стал. Нет у нас еще дураков, чтобы добровольно с милицией связываться! Поднявшись по лестнице, Рабинович открыл дверь и пропустил друзей вперед. Жомов тут же усадил Мерлина в центр комнаты на жесткий стул и начал перекрестный допрос. Впрочем, Мерлин, судя по всему, ничего скрывать и не собирался.

В первую очередь ментов должно бы было интересовать местонахождение Зевса. Но на деле было не так. Сначала друзья хотели выяснить, что именно произошло в их мире, как Мерлин оказался сотрудником ФСБ, чего он хотел добиться похищением Зевса и почему вообще не очутился снова в своей Англии, после того как менты вернулись домой.

Все оказалось и сложно и просто одновременно. После того как Мерлин понял, что они оказались в совершенно новом мире, он тут же сообразил, что изобрел какое-то новое волшебство, позволяющее не только повелевать течением времени, но и свободно перемещаться в пространстве. Именно поэтому, когда их троих вместе с королем Артуром и Ланселотом схватили сотрудники спецслужб, Мерлин глотнул своего зелья, надеясь вернуться назад, запастись кое-какими магическими атрибутами, а затем вернуться и спасти рыцарей, столь необходимых ему в своем времени.

Однако из-за того, что их тройка была разрушена, старого колдуна выкинуло совсем не туда, куда он рассчитывал. Мерлин оказался в какой-то сюрреальной вселенной, где каждый камень знал ответ на любой вопрос. Если его, конечно, правильно задать. Как позже выяснил колдун, этот мир оказался чем-то вроде справочной службы, и Мерлин, не рискуя экспериментировать со своим зельем дальше, провел там довольно много времени (он сказал, минимум два десятка лет по местному летосчислению), прежде чем научился с этой справочной правильно обращаться.

Колдун узнал для себя много нового и интересного. Он хотел править каким-нибудь миром, но вскоре выяснил, что во всех вселенных уже властвуют могучие маги, открытое сражение с которыми может закончиться для него плачевно. Ну а поскольку, кроме колдовства, он ничего не знал, то пришлось возвращаться назад, в наш почти полностью материальный мир, наше время и пытаться перекроить эту вселенную так, чтобы в ней главенствующими стали магические силы, а не технический прогресс. Мерлин планировал начать операцию, расположившись где-нибудь в солнечной Калифорнии, но из-за того, что трое ментов все время где-то болтались, лазейкой для проникновения в их мир оставалось только то место, где все шестеро когда-то встретились. Увы, Мерлину пришлось с этим смириться.

Старый колдун все тщательно рассчитал. Похитив Зевса, он дал толчок к необходимым изменениям в искомой вселенной. Они бы вызвали за собой цепную реакцию и перекроили бы нужный ему мир по требуемому образцу, где он бы стал единственным и абсолютным владыкой. Ну а контору ФСБ он выбрал только потому, что она являлась идеальным местом, где, однажды тщательно проверив человека, больше не задают ему вопросов. С магическими талантами Мерлина и данными из справочной вселенной ему не составило труда пройти эту проверку и оказаться зачисленным в штат. Теперь осталось только чуть-чуть подождать, и безграничная власть сама бы пришла к нему в руки. Однако тут помешали менты. Он старался всеми силами предотвратить их вмешательство в свои дела, но против трех лучших представителей российской милиции оказался бессилен.

Впрочем, поражение не слишком расстроило колдуна. Казнить или закинуть его в какую-нибудь глухомань повелитель эльфов не посмеет, поскольку это снова бы непоправимо нарушило межвселенский баланс. Конечно, собственной вселенной ему теперь не править, и Оберон позаботится, чтобы Мерлин был лишен возможности куда-нибудь перемещаться из своего времени, но с его новыми знаниями он и там станет самым великим и незаменимым. Ну а это, согласитесь, все же лучше, чем быть заурядным колдуном у простака короля!

Все это Мерлин довольно подробно и изложил. Причем говорил он так, словно не лишился только что возможности воплотить в жизнь свои грандиозные планы, а просто слегка недосолил куриный бульон. Жомов усмехнулся, подводя итог.

– Да ты, мужик, не то что хуже Гитлера, тебе и моя теща в подметки не годится, – возмущенно фыркнул он. – Уж у нее планов и самолюбия до небес, а у тебя…

– Хрен с твоей тещей, Ваня, – перебил его Попов, который примерно к середине пространной речи колдуна совершенно утратил интерес к ее техническим подробностям. – Давайте побыстрее Зевса отыщем и Лориэлю на руки передадим. А то мне за рыбками ухаживать надо…

– Ох, Андрюша, отравлю я когда-нибудь воду в твоем аквариуме, чтобы ты нас больше рыбками не доставал, – тяжело вздохнул Рабинович. – Но в одном ты прав, Зевса пора вернуть на место. – Он посмотрел на Мерлина: – Ну, где этот греческий бог?

– Там же, где и сэр Артур с сэром Ланселотом, – улыбнулся колдун. – В самом лучшем месте, где их можно было спрятать и как сотруднику ФСБ в некоторой степени контролировать. – Мерлин выдержал паузу, а потом изрек: – В сумасшедшем доме!

Менты переглянулись, удивляясь, как сами не могли об этом догадаться. Действительно, ну куда еще деваться человеку, который обзовет вас на улице нечестивцем, представится королем Артуром и вызовет на рыцарский поединок? Естественно, в сумасшедший дом. И ему этот путь не только покажут, но и даже помогут добраться – Россия всегда добрыми людьми славилась!

– Ладно, насчет Артура и Ланселота я согласен, – кивнул головой Рабинович. – Но как ты с Зевсом справился? Он же не просто какой-нибудь маг. Он бог, и сил у него намного больше!

– В его мире, согласен, – продолжал улыбаться неудавшийся покоритель вселенной. – Но смею заметить уважаемым сэрам, что в вашем мире все еще преобладает техногенное начало, и Зевс из примитивной Греции здесь полностью потерял свою силу. Ну а затем, когда он мог бы стать мне опасен, я бы вернул его назад. Исправить что-либо Зевс был бы не в силах.

Рабинович, вспомнив интервенцию чужих богов на Олимп, согласно кивнул головой. Действительно, вернувшегося назад Зевса ждали бы плачевные перспективы. Примерно такие же, какие он оставил поверженным титанам. Если не похуже что. В общем, молись, вселенная, на своих спасителей и ставь им памятники на каждом углу.

– Только хрен от вас чего дождешься, – отвечая своим мыслям, пробормотал Рабинович себе под нос. А вслух сказал: – Ладно, мужики, не хрена здесь рассиживаться. Пошли Зевса выручать.

– А с этим маньяком на пенсии что делать будем? – Жомов кинул головой в сторону Мерлина.

– С собой возьмем, а то натворит еще чего-нибудь, пока мы отсутствуем, – теперь пришла Сенина очередь улыбаться. – К тому же он нам и поможет Зевса из психушки вызволить.

– Ничего не выйдет, – отрицательно покачал головой Мерлин. – Пока еще я могу здесь колдовать только один раз в день. Сегодняшний лимит уже исчерпан. Подождите до завтра, тогда я вам помогу.

– Щаз-з-з, – зашипел на него Рабинович. – Мы подождем, а к завтрашнему дню все настолько изменится, что мы с тобой уже и справиться не сможем. Без тебя Зевса вытащим. Но с нами ты все равно пойдешь. Мне так спокойнее.

Сеня, окончательно выведенный из оцепенения первыми успехами и точными координатами конечной цели операции, включил шарики в мозгу на полные обороты. Одну гениальную идею по штурму дурдома сменяла другая, ту немедленно вытесняла третья, которую в спину уже толкала четвертая. Наконец, где-то на втором десятке, Рабинович остановился, решив, что умственной деятельности на сегодня вполне достаточно.

– Слушай, Андрюша, – Сеня намеренно акцентировал свое внимание на толстяке. – Как ты думаешь, если здесь считается, что ОМОН расформировали три года назад, то за кого примут человека, разгуливающего по городу в омоновской форме?

– За психа, – мгновенно уловил его мысль Попов. – За конченого психа, за буйнопомешанного!

– Не понял! – зарычал со своего места кандидат на место в дурдоме.

– Все ты понял, Ваня, – сладким голосом заверил его Рабинович. – Ты псих. Конченый псих. Крайне опасный для окружающих псих.

– Ты охренел совсем? Рыло начистить? – оскорбленный до глубины души предательством друзей, Жомов подскочил с любимого кресла. – Мне, конечно, западло, но сейчас кто-то договорится.

– Я и говорю, что псих! – поставил диагноз кинолог. – Будем тебя лечить…

Примерно через полчаса дежурный «уазик», взятый в аренду за бутылку водки у старшины, затормозил около ворот городской психлечебницы. Из него выбрались трое ментов и сухонький старичок. Двое ментов поменьше ростом повели здорового третьего к воротам, а старик возглавил процессию, косясь на гордо шествовавшего рядом злющего пса. Здоровый милиционер в раритетной омоновской форме усиленно старался вырваться, но это у него почему-то не получалось. А тощий пенсионер остановился у проходной и ткнул в окошко удостоверение ФСБ.

– Открывайте, – потребовал он. – У нас тут сумасшедший. Возомнил себя омоновцем и пытается разгонять демонстрации.

Дверь тут же отворилась, и тощий охранник отскочил в сторону, испуганно поглядывая на буйствующего гиганта. Жомов скорчил ему жуткую рожу, при виде которой парню захотелось стать кирпичом в стене и никогда оттуда не выбираться. Сеня с Поповым потащили его к зданию психушки, стараясь не спускать глаз с идущего впереди Мерлина – мало ли что этот новоявленный Наполеон может выкинуть! Слегка отошедший от испуга охранник тут же бросился к телефону, чтобы сообщить главврачу о вновь прибывшем пациенте, и, когда вся процессия дошла до дверей, они сами открылись, впуская посетителей внутрь.

– С собаками нельзя! – новый охранник попытался было воспротивиться вторжению Мурзика в лечебное учреждение, но получил отпор.

– Это исключительный случай, – урезал его Рабинович. – Наш псих без пса совсем звереет.

Подтверждая эти слова, Жомов угрожающе зарычал на санитара, и тот, хоть и привыкший уже почти ко всему, решил в этот раз судьбу не испытывать. Он дал конвою с «больным» пройти внутрь помещения, затем закрыл дверь и лишь после этого бросился вперед, показывая дорогу к главврачу. А тот даже не поднялся со своего кресла, когда посетители вошли в кабинет.

– Вот, доктор, редкий случай, – пояснил Сеня, насильно усаживая омоновца на один из стульев. – Думает о себе хрен знает что. Уж лучше бы Бонапартом себя считал, чем честь нашего мундира позорить.

– Так-так-так, – многозначительно проговорил врач. – Значит, омоновцем себя возомнил? Действительно, интересная патология. И давно это у него?

– Полчаса назад на улице выловили, – пояснил Рабинович. – Сразу к вам повезли. Вы уж с ним разберитесь.

– Разберемся, не беспокойтесь, – заверил его психиатр. – И не с такими работать приходилось. Вот сейчас поместим его в палату и начнем разбираться.

– Он буйный, доктор, – Сеня продолжал гнуть свою линию. – У вас для таких отдельные палаты имеются?

– Вы с ума сошли? – совершенно искренне изумился психиатр. – Откуда у нас места столько, чтобы каждому буйному одиночку предоставлять? В отдельных палатах у нас только платные психи сидят.

– А бесплатные где? – язвительно поинтересовался Рабинович.

– А бесплатные по городу ходят, – в тон ему парировал врач. – Некоторые вон даже в милиции умудряются служить.

– Это ты про меня сказал? – возмутился Жомов, забыв, какую именно роль ему предстоит играть. Сеня дал ему тычка, а доктор ласково улыбнулся.

– Ну что вы, батенька, – заверил он. – Вы совершенно нормальны, как и все здесь. Это просто фигуральное выражение, и ничего больше.

– Слушайте, доктор, к вам недавно ФСБ сюда троих пациентов доставило, – Рабинович переменил тему разговора. – Один называет себя королем Артуром, другой – Ланселотом Озерным, ну а третий и вовсе верит в то, что он Зевс. Можно на них взглянуть?

– Это еще зачем? – психиатр настороженно посмотрел на него поверх очков.

– Видите ли, дело в том, что у нас есть основания предполагать, что один из них может являться опасным преступником, решившим выдать себя за сумасшедшего, – пояснил ему Попов, перехватив у Сени инициативу (ну надо же и младшему лейтенанту слово вставить!). – Так вы покажете их нам?

– С удовольствием. Они все в одной палате сидят. Кстати, и вашему омоновцу в ней место найдется, – вмиг решил проблему доктор и театрально вздохнул: – Что с миром творится?! Только за последние сутки четвертого психа привозят, и все буйные. Такого у меня еще не было.

Видимо, главврач нажал ногой какую-то кнопку под столом, поскольку после этих слов дверь отворилась, и на пороге, сгорбившись в три погибели, появился такой громадный санитар, по сравнению с которым Ваня смотрелся, словно курсор на мониторе.

– Чего такое? – тупо поинтересовался российский голиаф.

– Пойдем, Коля, проводим гостей в палату к Зевсу, – скомандовал доктор.

Мальчик Коля отступил в сторону, пропуская главврача и посетителей вперед, а сам пристроился чуть сзади и правее Жомова. Ваня задумчиво посмотрел на него, словно прикидывая, как громко этот большой шкаф будет падать, но нашел в себе достаточно ума, чтобы не высказывать вслух эти мысли. А доктор тем временем уже остановился у одной из дверей длинного коридора.

– Нам сюда, – объяснил он и распахнул дверь. – Входите.

В некогда двухместной палате впритирку друг к другу стояли четыре койки. Три из них были заняты, а четвертая с распростертыми объятиями ждала Жомова. Менты остановились на пороге, рассматривая будущих сожителей Ивана. Короля Артура с сэром Ланселотом они узнали сразу, несмотря на то что обоих постригли наголо, побрили и переодели в больничные пижамы. Вид четвертого – толстого, маленького, бритого старичка – им ни о чем не говорил, но Мерлин едва заметно кивнул головой, подтверждая, что именно он и является Зевсом.

– Ну что, мужики, приступаем? – скорее приказал, чем спросил Рабинович. Двое его друзей утвердительно кивнули. – Тогда с богом!

Жомов круто развернулся и попытался своим лучшим хуком свалить стоявшую сзади гориллу в больничном халате. Горилла удивленно хрюкнула и непонимающе посмотрела на омоновца. Тот повторил свой прием. Результат был тот же. Правда, в этот раз санитар ждать третьего удара не стал, а просто приподнял немаленького Жомова над полом и начал вытрясать из него душу.

Доктор заорал, вызывая охрану, но Сеня тут же выключил и его звук, и его самого верным «демократизатором». Следом за врачом одновременно завопили все три пациента, и Рабиновичу пришлось их успокаивать аналогичным способом. Попов же и Мурзик, впервые видя бедственное положение Жомова, попытались прийти омоновцу на помощь, но их усилия свалить санитара были тому, что слону дробина. Сеня поначалу также решил Ване помочь, но затем вспомнил, что работа прежде всего. Подскочив к бездыханному Зевсу, он, как и учил Лориэль, прижал аномальный компас к волосатой груди олимпийского бога.

ХЛО-ОП!!!

Эльф, как всегда, появился из ниоткуда. Несколько мгновений он висел в центре палаты, пытаясь сориентироваться во времени и пространстве, а затем удивленно уставился на то, как больничная горилла пытается превратить Жомова в мешок с костями.

– Так ему, так! Мочи козла! – завопил он, видимо, не забыв щелбан, полученный от омоновца. – Выруби этого быка комолого, а я тебя потом в награду с пещерным троллем познакомлю.

– Ты не оборзел, пискун безмозглый? – изумился Рабинович. – На цирк прилетел полюбоваться?

– А-а, это ты, – пискнул Лориэль так, словно не ожидал здесь увидеть Рабиновича. – Если просто так вызвал, урод длинноклювый, будешь всю жизнь только с самками гоблинов спать! – и тут увидел лежавшего на полу Зевса. – Вот это круто! – искренне изумился он. – Никогда бы не подумал, что такие придурки, как вы, что-нибудь нормально сделать могут.

Сеня настолько изумился этой своеобразной похвале, впервые сорвавшейся с уст хамоватого эльфа, что даже не успел ничего съязвить в ответ. А Лориэль воспарил под самый потолок, рассыпал вокруг себя ослепительные голубые искры и исчез. Рабинович хотел выматериться из-за того, что эльф не сказал, что теперь делать с Зевсом, но заткнулся на полуслове – в палате никого не было! Исчез Зевс, испарились Артур с Ланселотом, да и от Мерлина не осталось и следа. Лишь доктор, застонав, поднялся с пола да его горилла в халате удивленно смотрела на помятого Жомова.

– Извините, господа, что вы тут делаете? – изумленно поинтересовался главврач.

– Доктор, видимо, от долгого общения с больными у вас и у самого крыша съехала, – ехидно поставил диагноз Рабинович. – Вы же сами вызвали наряд милиции, сказав, что в вашем учреждении беспорядки. Затем привели нас в пустую палату, грохнулись в обморок, а теперь спрашиваете, как мы тут оказались.

– Извините, я себя действительно что-то плохо чувствую, – совершенно ошалело посмотрел на ментов врач. – Не знаю, что на меня нашло, но это явно был ложный вызов. Вот, возьмите за беспокойство, и забудем обо всем, – психиатр не глядя вытащил из кармана купюру и сунул ее в руки Рабиновича. Это были сто баксов, и Сеня чуть не поперхнулся от удивления.

– Коля, проводи господ к выходу, – скомандовал тем временем врач, и его верный санитар тут же поспешил исполнить приказ.

– Ну, что? Теперь можно и выпить? – предложил друзьям Попов.

– Я не против. Тем более что у меня и бутылка «Смирновки» есть, – все еще хрипя, согласился с предложением Жомов. – Кстати, Сеня, что там тебе доктор дал?

– Так мне дал, а не вам, – попробовал отмазаться умный еврей, проходя через больничный двор.

– Не-ет, ты колись, – поддержал омоновца Попов.

– Даже и не думай, что вам от этого перепадет, – заверил друга Рабинович. – Морды полопаются…

Так, споря, они и шли к машине, а удивленный персонал клиники вместе с завистливыми психами провожал их долгим взглядом…

Алексей Лютый Рабин, он и в Африке Гут

ЧАСТЬ I Пришла беда – отворяй ворота

Глава 1

Нет, да что же они такое вытворяют?! Вы только посмотрите. Олухов таких когда-нибудь видели?.. Куда же ты бьешь, урод колченогий? Пас отдай. Отдай, гад, кому говорю!.. Ну вот, доводился…

– Мурзик, заткнись! Замолчи, говорю. А то телевизор выключу.

Вот всегда так! И сам ничего в футболе не понимает, и мне нормально посмотреть не дает. Ну скажите, где вы видели, чтобы за какую-нибудь команду молча болели? Да когда они, идиоты, такое делают, тут и дохлый кот заорет. Впрочем, ладно. Попробую болеть потише. А то мой альфа-лидер и вправду шнур из розетки выдернет. Носом-то кнопку я еще нажать могу, а вот вилку в розетку вставлять не рискую. У меня, видите ли, хватательных конечностей нет, а пасть, как вы сами понимаете, она мокрая. Не дай бог, что-нибудь закоротит, а мне двести двадцать вольт в зубы получать не хочется. Впрочем, как и в любое другое место…

Здрас-с-сьте, приехали! Как это, кто я такой? Память совсем отшибло? Я – Мурзик, пятилетний кобель немецкой овчарки самых чистых кровей. А почему у меня имя кошачье, так это вы у моего хозяина спросите. Вон он, на диване сидит. Делает вид, что читает, а у самого меланхолия. Дней десять уже. Сидит, как «сникерсами» накормленный, и даже девок кадрить не ходит. Вечером меня за поводок по аллее за две минуты протащит и сразу домой бежит. Печаль на сердце у Рабиновича, видите ли…

Кто такой Рабинович?.. Вам что, в ветлечебнице трепанацию черепа на соседнем с котом операционном столе делали и ваши мозги с его перепутали? Я же сказал, он мой хозяин. На диване сидит и свой длинный нос ниже колен свесил. На шотландскую овчарку сейчас похож. Только окрас не тот. А вот глаза точно такие же печальные…

Откуда я знаю, почему он печальный! И вообще, что вы ко мне со своими вопросами пристаете? У меня что, на лбу «09» написано?.. А я и не психую. Просто устал уже. Посмотрел бы я, если бы вам целыми сутками пришлось с брюзгой находиться, который только и делает, что жалуется или ворчит… Ах, вы меня понимаете? Говорите, что у вас в семье та же история. Ну что же, рыбак рыбака видит издалека, как бы мой хозяин сказал. Он у меня хоть и мент – причем до корней волос, вон и сейчас на диване в форме и с дубинкой сидит – но о-очень большой любитель разных поговорок. Иногда их даже сам выдумывает…

Все, хватит вопросов! Что вы прямо как следователь из седьмого кабинета. Он и в общении с друзьями после каждой фразы вопросы задает, даже если сам ответ знает. Теперь и вы туда же. Не нужно меня пытать. Сам все расскажу. Выложу, как на духу, а вы уж потом сами решите, туда вы обратились, куда нужно, когда захотели со мной пообщаться, или вам лучше к психиатру пойти.

Начнем с начала. Меня зовут Мурзик. Фамилия – Рабинович. Длинноносый меланхолик на диване – это мой хозяин. Фамилия у него такая же, правда, с именем ему больше повезло. Зовут его Сеня, ну а в полном варианте – Семен Абрамович. Оба мы работаем в милиции… Да-да, в милиции! Так что о методах допроса знаем не понаслышке. Сегодня у нас выходной, вот поэтому Сеня и бездельничает на диване, а я смотрю матч «Спартака» по телевизору. Точнее, смотрел, пока вы не появились. Но не будем о грустном.

Сразу скажу, историю нашей жизни пересказывать вам не буду. Конечно, интересного в ней много, но я об этом уже говорил и повторяться не хочу. Так что, если будет желание узнать, с чего все началось, загляните на книжные прилавки – там мои откровения имеются. Я же могу рассказать только то, о чем еще не знает никто (неужто рифма? Поэтом, видимо, с тоски становлюсь!).

Уже прошло без малого семь месяцев с тех пор, когда мы наконец-то вернулись домой. Зевс был водворен в надлежащее ему место, взбунтовавшийся Мерлин вернулся в объятия короля Артура, а мы – в свой отдел внутренних дел (ну чем не стихи?), где все стало вновь на свои места: Матрешкина засадили обратно на место дежурного, Кобелев (правильная фамилия!) опять самоназначился начальником отдела, Жомову позволили носить омоновскую форму, а меня перестали выгонять на улицу. Ну а самым интересным было то, что никто из наших коллег не помнил о той путанице, которая совсем недавно в отделе царила.

Зато все прекрасно знали, что мы на работу почти на четыре часа опоздали. Жомову влепили выговор, Андрюша отделался предупреждением, поскольку до того момента считался образцово-показательным сотрудником, а моего Сеню лишили премии. Наверное, в любое другое время Рабинович из-за этого вырвал бы последние волосы на голове Попова (не у себя же их от отчаяния драть!), но тогда на такую страшную для любого еврея кару – хуже может быть только концлагерь, и то об этом кое-кто мог бы поспорить – мой хозяин даже внимания не обратил. Более того, он умудрился даже свое обещание сдержать и бросившимся на амбразуру в здании ФСБ Жомову с Поповым по литру водки поставил. Сам тоже пил. Не облизываться же!

В общем, по возвращении на Родину мои соратники устроили настоящий гудеж, со всей соответствующей атрибутикой – разгромом кабака, мордобитием и распеванием удалых ментовских песен типа «Позови меня с собой». Утром все проснулись, собрались мчаться на поиски Зевса, вспомнили, что его уже нашли, снова обрадовались и продолжили любимое развлечение – поглощение водки. Правда, в этот раз оказались умнее и, несмотря на похмелье, заявились в отдел, написав заявления на отгулы. Подполковник Кобелев подписывать их не хотел, но, увидев бестолково-счастливые, опухшие морды троих друзей, решил, что будет лучше отправить их по домам, потребовав, однако, чтобы в форме по городу не шастали, честь мундира не позорили и плохой пример обывателям не подавали.

Рабинович от этого приказа ошалел. Для моего Сени отказ от милицейской формы одежды был такой же трагедией, как для меня покраска шерсти гидроперитом, поскольку Рабинович других нарядов не признает. Он даже хотел обратно свое заявление забрать, лишь бы в отвратительном гражданском костюме на людях не показываться, но ради друзей одумался. Не бросать же их одних! Или пропадут, или Сенину долю выпьют, и еще большой вопрос, есть ли между этим разница.

Пили мои менты ровно три дня и три ночи. Хотя про ночи я приврал. Каждый вечер, ровно в девять часов, Жомова, где бы мы ни были, отыскивали жена с тещей и уводили домой. Под конвоем. При этом они клятвенно обещали моему хозяину и Андрюше, что Ваню им больше не видать, как своих ушей (тоже мне проблема! а зеркало на что?). Однако Жомов каждое утро совершал героический поступок, каким-то невероятным образом умудряясь сбежать из дома. Ну а к исходу третьего дня, когда у омоновца с криминалистом кончились все «заначки», а прижимистый кинолог отказался их спонсировать, гулянка затихла сама собой.

Вы не подумайте только, что мой Сеня садист. Утром, по дороге на работу, он не поскупился купить каждому по бутылке пива, но не более того. Впрочем, друзьям лишнего и не требовалось, поскольку каждый из них понимал, что водки много, а с дежурства в лес не убежишь. Так у нас и начались серые рабочие будни. Жомов вернулся к себе в ОМОН, Попов зарылся в любимой лаборатории, Рабинович, как всегда, увиливал от работы, а я заново обживал свою персональную вольеру.

Знаете, никто из людей не заметил того, как изменились мои друзья. Все-таки и загар у них появился, и лица обветренные стали. Даже двигаться они по-иному начали – больше легкости и пружинистости в походке. Спрашивается, откуда все это за сутки могло взяться? Ведь, несмотря на все наши похождения, мы даже двух дней в нашем мире не отсутствовали. Однако людям было и невдомек о таких вещах подумать, а вот мои соседи по вольерам – Рекс и Альбатрос – перемену во мне сразу уловили.

Я вам, кажется, говорил, что оба этих кобеля были восточноевропейцами. Не знаю, с чего уж они решили считать свою породу более аристократичной, но свое презрение ко мне старались подчеркнуть каждый раз, когда мы вместе оказывались, – нос воротили, фыркали презрительно, мои персональные метки залить пытались и вообще утрировали каждый мой поступок. Особое удовольствие им доставляло потешаться над моим именем. Уж как они только надо мной из-за этого не издевались. До того меня довели, что мне даже сниться стало, как я их встречу в темной подворотне, когда рядом со мной хозяина не будет или Рабинович напьется и мне с этими выродками собачьи бои организует. Но это так и оставалось мечтами, а мне приходилось терпеть выходки наглых кобелей, делая вид, что ни Рекса, ни Альбатроса на белом свете вообще не существует.

Вот и в тот раз, когда меня Сеня в вольеру помещал, оба восточноевропейских недоумка приготовились начать очередную потеху. Оскалили пасти в ехидных улыбках и собрались облить меня очередной порцией грязи, да так и застыли с раскрытыми пастями. Уж поверьте мне, собаки не люди. А кобели – особенно! Рекс с Альбатросом мгновенно учуяли, как сильно изменился мой запах. Все-таки, как ни крути, посещение трех миров бесследно не проходит, и я в Англии, Скандинавии и Элладе опыта немало поднабрался. А у псов, да и у людей тоже после пережитых событий персональный запах меняется. Просто вы, хомо сапиенс, этого не замечаете. А вот мои извечные недруги восточноевропейские почувствовали изменения сразу.

Оба удивленно повели носами, словно отказываясь верить тому, насколько я стал другим за одни реальные сутки. Я им дал возможность спокойно это осознать, а затем слегка зарычал, показывая, что шутить больше не намерен и никакие хозяева или стенки вольеры не удержат моего праведного гнева в случае дальнейших издевательств с их стороны. Кобели это поняли и, поджав хвосты (господи, видел бы кто-нибудь мой триумф!), разбежались по углам своих клеток. Уяснили наконец, щенки слюнявые, что я не только их двоих, трех церберов разом загрызть могу!

С тех пор Рекс с Альбатросом ко мне не цеплялись и в любой ситуации старались оказаться от меня подальше. Видимо, эти глупые шавки боялись, что я на них зло за прошлые обиды вымещать стану, а я не стал. Я великодушный. Забыл все и помиловал. В общем, проблемы сами собой испарились. Казалось бы, живи, Мурзик, и радуйся, но не получалось. Потому как было одно существо, которое мне покоя не давало. Не догадываетесь?.. Правильно, московская сторожевая! Сколько я в попытках выть на Луну из-за нее себе горло загонял, пока мы в чужих вселенных мотались, сколько я берцовых костей в порошок изгрыз от тоски, что ее увидеть никак не могу, сколько луж слюней напускал, мечтая о ней, подсчитать не берусь. Теперь, казалось бы, мы дома и конец моим страданиям и разочарованиям, и сразу наступает хорошая погода… Но нет, появилась новая преграда: Сеня Рабинович. Ну, не хочет понимать, гуманоид несчастный, что существам иного вида тоже общение с самками требуется!.. Извините, от Горыныча таких оборотов речи набрался.

В общем, поначалу я терпел и лишь призрачно намекал хозяину на то, что с московской сторожевой повидаться хочу. Например, в сторону собачьего магазина, где мы с этой дамочкой встретились, поворачивал, вместо того чтобы домой идти. Или к проходившим мимо сукам принюхивался, ну и на прочие уловки пускался, но Сене дела до моих намеков было столько же, сколько носорогу до нефтяного кризиса.

Я терпел долго. Очень долго! А затем беситься начал. Скандалы ему устраивал, есть отказывался, на улицу по ночам рвался, и наконец мой хозяин сообразил, чего именно мне хочется. Вот только объекты внимания перепутал! Вместо того чтобы помочь мне отыскать мою московскую сторожевую, он меня, гад, на случку с одной двухгодовалой немецкой овчарочкой повел. Нет, я ничего не говорю, самочка приятная была. Вот только видеть ее я не хотел. Вежливо ее облаял и всем своим видом показал Рабиновичу презрение к его задумке.

– Да чего тебе тогда, гад, не хватает?! – обиделся мой Сеня. Естественно, объяснять я не стал.

И все-таки с московской сторожевой мы встретились. Однажды мне удалось кое-как Рабиновича затащить в тот самый собачий магазин, где я ее первый раз увидел. И надо же такому случиться, она была там. Я, естественно, бросился к своей ненаглядной и застыл на полдороге, осознав, насколько сильно она изменилась. То есть внешне девочка выглядела все так же, ни одна подпалина с места не сдвинулась, вот только теперь от ее жеманных манер меня едва на кафельный пол не стошнило… Царица Савская, е-мое! Да я, между прочим, с богами общался и подвиги совершал, пока ты тут со своими идиотками-подружками новые ошейники обсуждала. Ну и вороти от меня нос. Начхать я на тебя хотел!

И знаете, действительно начхал. Прямо в ее ухоженный бок фыркнул. Ой, мать моя Жучка, что тут началось! Хозяин московской сторожевой такой лай на весь магазин поднял, что все собаки по углам шарахнулись. Дескать, не смейте, гражданин милиционер, своего больного пса к моей девочке подпускать. Справку от ветеринара принесите, прежде чем в магазин с таким животным заходить!..

Это кого ты, урод, животным назвал?! Да я тебя сейчас так обзову, что ты век потом с дерева слазить не будешь, шерстью обрастешь и кокосовые пальмы в средней полосе России искать станешь.

В общем, разозлился я тогда здорово и на московскую сторожевую, и на ее хозяина. Порвать обоих на британский флаг был готов, но пожалел. Все-таки неразумные они, жизни не видали. А с убогих чего возьмешь? Просто поругались мы немного (Сеня молодец, здорово тогда хозяина сторожевой осадил!) и разошлись, как в море корабли. Или как коты во время спада сексуальной активности. После этого я о московской сторожевой и не вспоминал. Вылечился.

Вся зима и часть весны прошли без приключений. То есть интересные случаи и в этот период моей жизни были, но не вижу смысла о них говорить. Обычные дежурства, патрулирование, пара-тройка задержаний да несколько конвоев. Вам о таких делах любой знакомый милиционер много чего порассказать сможет. Наверное, даже не хуже, чем я. А у нас только одно интересное событие случилось. И то ближе к концу апреля.

Попов влюбился!

Не верите? Вот и я тоже поначалу не поверил. Дело как раз накануне Ваниного дня рождения было. Попова с Рабиновичем туда, естественно, позвали, я же остался даже без пригласительной открытки. Но это понятно. Жомов ведь не кобель (я говорю о принадлежности к виду, а не его манере поведения!), а меня с людьми за один стол не посадят. Единственное, что Ваня мог для меня сделать, – это поставить миску на кухне и какой-нибудь кусок покостлявее туда положить. Но я бы на это ни за что не пошел. Как представлю, что жомовская теща мимо меня целый вечер бегать будет и на миску такими глазами смотреть, словно банкир на кредитора, так у меня сразу шерсть на загривке дыбом подниматься начинает. Не знаю, как Ваня с ней живет, но я бы на его месте сбежал оттуда на третий день, поскольку просто боялся бы уснуть от того, что существовала реальная опасность оказаться ночью зверски покусанным. Поверьте, с нее станется!

Так вот у Жомова дома приготовления к его дню рождения шли полным ходом, а сам виновник торжества, как это принято у нормальных ментов, начал загодя справлять его на работе. Делалось это, как обычно, в каморке у Попова, громко именуемой криминалистической лабораторией. Мы с Рабиновичем туда первыми пришли.

Конечно, в обычное время посторонним, в отсутствие эксперта, вход в этот «храм» криминалистики строжайше запрещен. Но, во-первых, мы с Сеней не посторонние, а во-вторых, время было не обычное. Все-таки не знаю, как у остальных людей, но лично у Жомова день рождения раз в году бывает. В такой великий праздник полагается пить, а куда нам с бутылкой идти прикажете? К подполковнику в кабинет? Мне-то, конечно, это до лампочки, но вот мои менты не согласятся. Потому как знают, что Кобелев водку один за троих жрет!

У моего Сени дубликат ключа от лаборатории был. Он им дверь открыл и быстренько внутрь прошмыгнул. Я с торжественным видом внес следом пакет, надеясь вновь поразить друзей дарами «от Армена», но внутри лаборатории никого не оказалось. Пришлось выплюнуть пакет на пол и попытаться найти что-нибудь вкусненькое и не упакованное в жесть. Из этого ничего не получилось. Во-первых, в пакете, кроме одной бутылки и двух консервных банок, ничего не было. А во-вторых, нервный Рабинович тут же начал орать как резаный «фу» и «сидеть». Обычные его дурацкие выходки. Уши бы мои некупированные его век не слышали!

Долго в одиночестве мы не оставались. Почти сразу за нами в дверь поскребся Ваня Жомов, нагруженный куда тяжелее Рабиновича. Что, впрочем, и понятно: сегодня его праздник, ему и выставляться. Ну и последним, когда парочка алкоголиков уже устала ждать, пришел, наконец, Попов. Пустой и угнетенный. В последнее время Андрюша и так выглядел грустным, а сегодня и вовсе был мрачнее тучи.

– У тебя что, Андрюха, жемчужная гурами сдохла? – заботливо поинтересовался мой Сеня.

– Отвали, – огрызнулся Попов. – Наливай лучше.

Действительно, лучше, чем налить, Рабинович ничего придумать не мог. Это людям обычно и настроение поднимает, и языки развязывает, и атмосферу разряжает. Однако Попов, сколько ни пил, веселей не становился. Наоборот, с каждой рюмкой он становился все мрачнее и мрачнее. А после четвертой мне и вовсе показалось, что Андрюша сейчас плакать начнет – есть у людей такой функциональный сбой в работе зрительных органов. Ментам наконец это стало надоедать, и Сеня начал примериваться, какую именно из пыток инквизиции – дыбу или испанский сапог – к Попову применить, чтобы заставить говорить о проблемах, но тот сделал это без посторонней помощи.

– Сеня, – пробормотал Андрей, не поднимая глаз от стакана. – Вот скажи, что ты делаешь, когда девушка тебя избегает?

– Это смотря какая, – широко ухмыльнулся захмелевший Рабинович, в силу алкогольной заторможенности не сразу сообразивший, к чему Попов клонит. – Если, например, Наташка из комнаты для несовершеннолетних, то радуюсь. А если…

– Я не о том! – взмолился криминалист. – Вот представь, что ты ухаживаешь за девушкой, а она тебя и замечать не хочет. Что тогда делать?

– Я не понял. Жомов, ты слышишь?! – удивленно завопил Рабинович. – Похоже, наш монах влюбился! Наливай. За это надо выпить.

– Да подождите вы, – протестующе закричал Андрей. – Я о серьезных вещах говорю, совета прошу, а вы… – он обреченно махнул рукой, оборвав себя на полуслове.

Рука Жомова, уже наклонившая бутылку к первому стакану, застыла на полдороге, наткнувшись на преграду в виде ладони моего хозяина. Ваня удивленно посмотрел на него, но Рабинович этого не заметил. Он застыл словно статуя, в свою очередь не спуская совершенно ошалелого взгляда с Попова. Тот сердито шмыгал носом, старательно пряча от них глаза, отчего постоянно встречался взглядом со мной, и я понял, что криминалист действительно вот-вот готов заплакать.

– Слушай, Андрюха, у тебя это в первый раз, что ли? – не скрывая недоумения, поинтересовался мой хозяин.

– Что «это»? – прикинулся дурачком криминалист.

– Влюбился, говорю, первый раз, что ли? – не отставал от него Сеня.

– Да нет, было однажды, – краснея до кончиков редких волос, ответил Андрей. – В седьмом классе.

– О-о, это, блин, круто! – заржал Жомов, словно лошадь из Авгиевых конюшен. – Тогда точно нужно выпить за то, что Поп у нас наконец мужчиной стал.

– Насколько мне помнится, мальчика мужчиной делает несколько отличная от влюбленности функция. Тебе вон для того, чтобы мужчиной стать, жениться пришлось, – осадил его Рабинович и положил руку Попову на плечо. – Рассказывай, Андрюха. Не слушай этого жлоба безмозглого.

Жомов хотел огрызнуться в ответ на Сенино оскорбление, но мой хозяин пнул его ногой под столом, и только тогда до омоновца дошло, что дело действительно серьезное – пропадает друг! Эту проблему следовало решать немедленно. И первое, что нужно было сделать для этого, – выслушать несчастного влюбленного.

Как-то один англичанин, считающий себя очень умным, сказал: «Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте!» Эх, жалко он уже помер, а то бы я посмотрел, как он голову себе от отчаяния о стену разбил бы из-за того, что про Попова книгу не написал. Куда там всем этим Монтекки и Капулетти до трагедии нашего Андрюши. Сравнить их все равно, что цирковую болонку вместе с Шарон Стоун номинантками на «Оскара» выдвигать. Но давайте обо всем по порядку.

Как вы знаете, наш Попов страшно поесть любил. Ну прямо, как медведь бороться. В те свои редкие выходные, когда с моим хозяином и Ваней Жомовым они водку не жрали, Андрюша тайком от всех пробирался в небольшой кафетерий и тратил спрятанную от матери заначку, пожирая центнеры пирожных. Обычно он предавался чревоугодию в одиночку, но в тот вечер увидел за соседним столиком девушку, занятую тем же самым. То есть поглощением центнеров пирожных. Причем любимого поповского сорта!

Вот тут Андрюша и влип. Забыв утрамбовывать сладости в свое бездонное брюхо, Попов раззявил пасть и глаз не мог оторвать от незнакомки. Он просто разум потерял, видя, как она глотает по половинке пирожного разом, успевая одновременно слизывать с пальцев крем. По его словам, зрелище было весьма эротичное… Кстати, этот человеческий термин нам, псам, абсолютно чужд. Ну подумайте сами, какая эротика может быть в облизывающей мозговую кость или обритой налысо сучке? Самке, если вам предыдущее название ухо режет!

В общем, Андрюша голову настолько потерял, что первый раз в жизни решил встать из-за стола и подойти к девушке знакомиться. Причем и это сделал крайне своеобразно – сцапал свой поднос со сладостями и пересел на свободный стул напротив девушки. А затем, глядя ей в глаза, принялся с удвоенной энергией жрать пирожные. Представляете себе зрелище? Куда там Квентину Тарантино с его «Криминальным чтивом»!

Так они и сидели пару часов, поглощая горы пирожных, пока у обоих глаза не посоловели. Ну, а после того, как жевать не осталось сил, оба решили назвать друг другу имена. Затем, как истый джентльмен, Попов отвез свой предмет обожания домой на троллейбусе, сам заплатил за билеты и спрятал в карман фантик от мороженого (по четыре порции сожрали по дороге!), на котором был записан телефон любимой. Через две недели, получив премию, он решился наконец позвонить и пригласил зазнобу вкафетерий. Так и началась их любовь.

– Ну, ты, Андрюха, свинья! – возмутился Жомов, когда Попов рассказал о премии. – Ты же, гад, нашу водку жрал и говорил, что у тебя маманя премию отобрала. А оказывается, что ты деньги на баб тратишь, вместо того чтобы их с друзьями пропивать!

После такого обвинения бедный Андрюша стал не просто красным, а ярко-малиновым и опустил голову так низко, что мне его лысую маковку стало видно. Честное слово, чтобы хоть как-то утешить, хотел его прямо туда и лизнуть, но потом подумал, как мне его волосы в рот попадут, и отказался от таких щенячьих нежностей.

Сеня, конечно, Попова в маковку лизать не собирался, но все-таки заступился за него. Мой хозяин вежливым матом заткнул омоновца, упрекнув его в том, что он и сам деньги жене отдает, вместо того чтобы друзьям лишний пузырь поставить. А пока Ваня пытался сообразить, как объяснить холостому бабнику Рабиновичу разницу между женой и подругой, Андрюша уже продолжил свой рассказ, и Жомов просто забыл, о чем спорить хотел.

Так вот завязалась у Андрюши с Танюшей (так предмет его воздыханий звали) настоящая любовь. Стали они частенько по вечерам встречаться, а поскольку денег на нормальные порции пирожных для двоих у Попова не было, он ограничивался тем, что кормил зазнобу сдобными булочками, сам при этом истекая слюной от зависти, – на себя у него денег уже не хватало. Так и продолжалось до тех пор, пока однажды днем Андрюша случайно не увидел, как в их любимом кафе, за их любимым столиком, Танюша трескает их любимые пирожные в компании с каким-то огромным толстяком. Попов, хоть он и не слишком агрессивный мент, но такого святотатства стерпеть не мог: ворвался в кафе и сломал попавшийся под руки стул о голову толстяка.

– И что? – удивился Жомов. – Нормальный ход.

– Это был ее папа, – едва слышно произнес Попов.

Вы не представляете, что тут началось! Едва услышав, кого именно приложил стулом Андрюша, оба этих здоровых великовозрастных болвана разразились таким диким хохотом, что следователь из смежного с лабораторией кабинета – очень набожный человек – решил, что наступил конец света, а в лаборатории хозяйничает сам Сатана. Он упал на колени и не переставал молиться даже тогда, когда к нему в кабинет подполковник Кобелев заглянул. Естественно, следака тут же отправили к психиатру и он провалялся месяц в лечебнице, а потом еще целых полгода ходил туда на консультации и осмотры. Виновных в подрыве психического состояния сотрудников отдела тогда так и не нашли, списав травму следователя на переутомление. Но вернемся к нашим баранам (а как их еще назвать!).

Попов, естественно, воспринял смех друзей, как откровенное издевательство над главной трагедией всей своей жизни и решил уйти, обидевшись и обругав обоих матом, но до двери так и не добрался. Мой Сеня сумел-таки проглотить свой смех и, поймав Андрюшу у выхода, уговорил вернуться, попутно подзатыльником сменив смешливое настроение Жомова на более соответствующее ситуации. Ну а чтобы Попов окончательно успокоился, мой хозяин налил ему внеочередную порцию водки и, естественно, извинился. За себя и за того парня. Потом Андрей продолжил свой рассказ.

Танин папа приходил в себя довольно долго. Когда он смог наконец не только моргать глазами, но еще и говорить, немедленно вынес свой вердикт – с Поповым у них теперь вендетта, и мента, а тем более такого, он зятем видеть не хочет. Девушку заперли дома, не позволяя даже ходить в любимый кафетерий. А чтобы она не очень тосковала, пирожные оттуда коробками каждый день доставляли домой.

Андрюша не сдался. Он дежурил под балконом, надеясь хоть одним глазком увидеть свою зазнобу и убедить ее бежать с любимым. Не вышло. Балкон тоже заперли на замок. Тогда Попов досконально изучил распорядок дня ее родственников с одной-единственной целью – позвонить Танюше тогда, когда никого не будет дома. И этот нехитрый трюк сработал: любимая взяла трубку! Он обрадованно залепетал о том, как здорово они смогут жрать пирожные вдвоем на необитаемом острове, но Таня не стала его слушать. Сказав, что честь семьи и здоровье папы для нее дороже двух пирожных, девушка повесила трубку. С тех пор, едва услышав Андрюшин голос по телефону, она нажимала на рычаг, не давая несчастному влюбленному даже слова сказать.

– Ну и что мне теперь делать? – с надеждой на то, что Сеня вмиг спасет его разбитую любовь, поинтересовался Попов.

– Тяжелый случай, – со вздохом ответил Рабинович (тоже мне, целитель разбитых сердец!). – Андрюха, я мог бы тебе посоветовать завалить ее цветами или пирожными, раз она их так любит. Мог бы предложить писать стихи и, влезая по балконам, прилеплять их скотчем к стеклам. Мог бы сказать, что, вымолив прощение у ее отца, ты вернешь Танюшину благосклонность. Но… Хочешь правду? – Андрей закивал, как китайский болванчик. – Забудь ее. Лучше в лаборатории своей химичь или займись рыбками. У тебя это здорово получается. А если и рыбки не помогут, купи порножурнал и трескай свои пирожные, глядя на него. Судя по тому, как твоя Танюша себя ведет, она тебя никогда и не любила. Ей просто нравилось пузо на халяву набивать.

– Точно-точно, – поддержал моего хозяина Жомов. – И радуйся, что так все получилось, иначе жениться бы пришлось. А этого я и врагу не посоветую, – Ваня вдруг испуганно посмотрел по сторонам. – Только Ленке моей этого не передавайте!..

Попов несчастными глазами обвел своих друзей, безмолвно спрашивая о том, есть ли хоть малейший шанс вернуть любимую. И, нарвавшись на четыре ледяных глаза, отрицающих любую надежду на благополучный исход, горестно вздохнул, следом осушив залпом стакан водки. В тот вечер Попов напился быстрее всех и свалился под стол еще до того, как кончилась водка. Друзьям пришлось тащить его домой на себе, а любовь Андрюшина тогда же приказала долго жить. По крайней мере, Попов о ней больше не заикался. Правда, даром для него такая трагедия не прошла. Андрей замкнулся в себе, целыми днями торчал в лаборатории и даже не поехал на Первое мая вместе со всем отделом в лес. Ужас! Халявную попойку пропустил. Никогда бы не подумал, что нормальный мент на такое способен…

Впрочем, какой он нормальный? После того как Андрюша в любви разуверился, его узнать невозможно стало. Ходил мрачнее тучи. Иногда даже с Кобелевым здороваться забывал. Да и остальные из нашей компании не лучше сделались. Жомов в последнюю неделю даже по улицам ходить бояться начал… Чего не верите-то? Да чтоб мне хвост купировали, своими ушами слышал, как он Рабиновичу говорил: «Блин, Сеня, я уже по улицам ходить боюсь. До того все опостылело, что, если какая-нибудь морда гражданская не так на меня посмотрит, убью на фиг. А потом посадят и не посмотрят, что я омоновец. Что делать? Может, тестя попросить, чтобы на своей машине меня до отдела довозил? Так тут ведь и литром в месяц не обойдешься!..»

Ну а на Рабиновича моего посмотрите! Где это видано – на дворе май, самая лучшая пора для человеческих случек, а он из дома свой длинный нос не высовывает?! Ну ни на что реагировать не хочет. Вон и телефон уже третий раз звонит, а Рабинович даже головы не повернул.

Пришлось гавкнуть несколько раз, чтобы его в чувство привести. Мой Сеня встрепенулся, словно догиня, когда с нее мопс слез. Дескать, разве что-то произошло? Ну, извини, я и не заметила! Я еще раз гавкнул, призывая хозяина к порядку, и он наконец-то сообразил, что нужно снять трубку. А пока он шел к телефону, я навострил уши.

– Да, – буркнул Сеня. – Нет, не звонил… А я почем знаю? Я тебе не меняла на одесском рынке… Говорю, что не знаю… Хочешь, сейчас у Мурзика спрошу… Хрен с вами, приходите… Ну а куда я денусь? – трубка клацнула о рычаг.

Вот и все, что я услышал. Впрочем, и этого было вполне достаточно, чтобы понять – у нас будут гости. Можно, конечно, предположить, что это Сенины дядя Изя и тетя Соня с набором походных алюминиевых тарелок к нам решили из Одессы наведаться, но это было бы фантастикой. Судя по тому, как мой дорогой хозяин со своим собеседником общался, гостями сегодня будут Попов с Жомовым, и Рабинович тут же подтвердил мое предположение.

– Закуску им приготовь, – недовольно пробурчал он, все же направляясь на кухню. – Нашли себе общественную столовую для малоимущих. Можно подумать, мне по сто баксов каждый день дают…

Эка вспомнил! Да с того момента, как моему хозяину психиатр сто долларов за «ложный вызов» в карман запихал, уже семь месяцев прошло, а Сеня до сих пор простить себе не может, что этот стольник пришлось на три части делить. Вот и сейчас, все еще жалуясь самому себе на то, что друзья считают его племянником Чубайса, Рабинович принялся копаться в наших припасах… Эй, Сеня, «педигри» мой не трогай! Они же не пиво, а водку принесут.

– Отвали, Мурзик. Недавно жрал, теперь до вечера потерпишь, – как обычно, он неправильно меня понял. Впрочем, иного я и не ожидал. Не было еще такого случая в истории, чтобы хозяин пса с полуслова понимал. Не дано людям это. Уровень интеллекта не тот.

А Рабинович тем временем достал из тумбочки трехлитровую банку с четырьмя огурцами, плескавшимися в мутном рассоле, намертво затянутом пленкою плесени. Недоверчиво понюхав продукт, Сеня вылил рассол в раковину и принялся под краном промывать огурцы. Все четыре. Значит, сам он жрать не рискует и подсунет Жомову с Поповым в качестве закуски. В противном случае в тарелку положил бы только три. Ну скажите, кто он после этого?.. Правильно, Мария Медичи!

Следом за огурцами крайне сомнительного качества стол украсили несколько кусочков хлеба, которых даже мне на один зуб не хватило бы. К ним добавилась полупустая банка кильки в томатном соусе, а завершила натюрморт сковорода с остатками макарон по-флотски. Я чуть не поперхнулся. Ну, Сеня, щедрость твоя не знает границ!

К тому моменту, когда сервировка «праздничного» стола была закончена, в дверь позвонили. Сеня пошел открывать, пригрозив мне по дороге пальцем. Дескать, на стол не смей лазить! Да за кого ты меня принимаешь? Что же, я свинья последняя, чтобы у нищих ментов кусок изо рта вырывать? По-моему, на такое даже кот приблудный не способен, а я, между прочим, благородных кровей.

Я оказался абсолютно прав, когда делал предположение о личностях и количестве прибывавших к нам гостей. Потоптавшись в коридоре и лишившись по вине Рабиновича башмаков, в комнату вошли Ваня с Андрюшей. Я хотел броситься к ним, чтобы поздороваться, но застыл на полдороге. Вы не поверите, но Попов счастливо улыбался! Вот так чудеса! Я уже пару месяцев вообще не видел улыбки на его лице. Ну, а уж счастливым он не был с того самого момента, как у них после трехдневной пьянки в честь нашего благополучного возвращения водка кончилась. Жомов был мрачен, и хоть это меня слегка успокоило. А то бы я решил, что жена наконец-то его из дома выгнала и он к нам жить пришел. Оба мента, судя по всему, явились с дежурства, поскольку приперлись в гости в форме и при оружии.

– Что случилось-то? – хмуро полюбопытствовал Рабинович, проходя вслед за друзьями в нашу единственную комнату.

– Скоро все узнаешь, – радостно пообещал Андрей и выставил на стол полтора литра «Столичной». Сеня присвистнул, удивленно переводя взгляд с Жомова на Попова.

– Я тут ни при чем, – поспешил откреститься от выпивки Иван. – Это Андрюха выставляется. И не говорит, по какому поводу. Если он свою Танюшу под венец уговорил идти, то полторашкой не отделается. Для такого дела нужно в стельку пьяным быть. Иначе прямо перед алтарем повеситься можно.

– Да отвали ты от меня с этой Таней, – судя по набору слов, Попов огрызался. Ну а если учитывать только интонацию, то он признавался в любви. Ни-ич-чего не понимаю, как бы сказал персонаж из моего любимого мультфильма.

Жомов с Рабиновичем, судя по их мрачному виду, понимали не больше моего. Да и не пытались что-либо понять. В последнее время ими властвовала такая апатия, что в любой клуб пофигистов их не только приняли бы без проблем, но и тут же бы выбрали почетными председателями.

Знаете, иногда мне казалось, что я знаю причину вечно плохого настроения моих друзей. Мне и самому порой становилось так грустно, что выть хотелось. Особенно нестерпимо было тогда, когда вечером, перед сном, я вспоминал, как мы с Жомовым ловили медведя в лесу под Стафордом или сражались с гиппогрифом в скандинавских горах, но совсем уж было тошно припомнить, как я на лесной поляне в Пелопонессе играл с Мелией. Как она там? Чем сейчас наша спасительница занимается?

Поначалу, когда наконец мы вернулись из странствий по трем мирам, найдя дом таким, каким его и оставляли, я радовался, как слюнявый щенок. Все вокруг мне казалось таким милым, родным и прекрасным, что ничего другого больше и не хотелось. Только мою миску, потертый коврик у кровати Рабиновича и привычную, любимую работу. А затем начали накатывать приступы грусти и раздражения. Особенно тогда, когда какого-нибудь, извините, обмочившегося алкаша из снега выковыривать приходилось, а он тебя при этом такими матюками накрывает, что поневоле думать начинаешь – и вот ради этого дерьма мы мир спасали?!

Нет, я ничего не говорю, на работе и до наших путешествий подобные истории случались. Даже похлеще бывало! Вот только после всего пережитого в чужих странах я на жизнь как-то иначе стал смотреть. Конечно, здесь, у себя на родине, мы делаем очень нужное и важное дело, мало чем отличающееся от поступков тех же рыцарей Круглого стола короля Артура, но иногда очень хотелось вернуться и посмотреть, как там без нас люди управляются. Честное слово, я бы даже эльфа в морду лизнул (и пусть, гад, в моей слюне захлебнется), если бы он вдруг передо мной появился!

В общем, страсть к странствиям намертво въелась в мою плоть. Думаю, с моими друзьями происходило то же самое. С Рабиновичем, по крайней мере, точно. Он-то не подозревает, что я умею читать, поэтому и не пытался от меня прятаться, когда, задумавшись, выписывал на чистом бланке протокола допросов женские имена: РОВЕНА, ИНГВИНА, НЕМЕРТЕЯ… Нет, он не гарем из иностранок собирался завести. Просто так же, как и я, вспоминал о наших странствиях и с каждым днем становился все мрачнее и мрачнее, пока не дошел до такого состояния, в котором сейчас и пребывает.

– Сеня, ты котенка кормить собрался? – весело поинтересовался Андрюша, кивая головой на скудную закуску.

– Нет. У меня сексуально-финансовый кризис, – буркнул мой Сеня, подозрительно оглядывая Попова с ног до головы.

– Это как? – не понял Жомов.

– Очень просто, – не меняя интонации, ответил Рабинович. – Кошелек открываешь, а там хрен!

Попов истерично захохотал, а Сеня с Иваном удивленно посмотрели на него. Я даже решил отодвинуться немного. Мало ли что! У Андрюши за последнее время столько потрясений было, что он и с ума сойти мог, а мне как-то не хочется в руках полоумного жизнь свою закончить. Перед соседскими кобелями стыдно будет!

– Ты чего ржешь-то, бурдюк с салом? – Ваня буквально просверлил глазами Попова, но тот даже на такое оскорбление не обиделся. Люди добрые, да что же такое творится? По-моему, спасать нашего криминалиста срочно нужно.

– Да что вы морды скрючили, будто вас на дежурство вне очереди назначили! – возмутился наконец Попов. – Разливать сегодня кто-нибудь будет, или мне за это дело взяться?

– Ну уж это дудки, – Сеня мгновенно схватил бутылки со стола и, поставив две рядом с собой, откупорил третью. – Разливать никому не доверю.

Это тоже старая традиция. Когда-то давно, когда мой хозяин только с Поповым и Жомовым познакомился и они втроем выпивать начали, разливал водку тот, кто первым добирался до бутылки, но Сеня этот порядок быстро пресек. Он у меня точность и степенность любит, а тут выяснилось, что Попов никогда поровну ни в одну рюмку не разольет. Жомов же отмеряет точно, зато дозы делает излишне большими. К тому же Ваня оказался страстным любителем поговорки «между первой и второй перерывчик небольшой». Так же он относился к разнице между второй и третьей, а с его дозами бутылка на этом и заканчивалась. Причем происходило все за считанные минуты. Рабинович такого безобразия стерпеть не мог, спрятал однажды все бутылки и с тех пор разливает водку сам. Маленькими дозами и через большие промежутки. Вот и в этот раз он, по моим подсчетам, разлил точно по пятьдесят грамм.

– Поп, теперь, может быть, расколешься, зачем ты нас собрал? – закусив кислым огурцом (как только они в него лезут?!), поинтересовался Жомов.

– Мужики, помните, как мы в пещере у Мерлина эликсир готовили? – вместо ответа на Ванин вопрос Андрюша задал свой. – Помните, как кукушка тогда на яйцах орала?

– Ну еще бы, – грустно фыркнул Рабинович. – Ты ее еще тогда со своим будильником китайского производства сравнил.

– Не ее, а его, – почему-то обиделся Жомов. – Там самец был. Забывать уже начали, да? Берцом мозги прочистить?

– Себе прочисть, – огрызнулся мой Сеня и посмотрел на Попова. – Ты к чему этот разговор завел? Душу потравить захотелось?

– Да нет же. Наоборот, – и, увидев, что друзья ничего не понимают, заявил: – Я в лабораторных условиях этот состав воспроизвел!

– Угу. А еще изготовил приворотное зелье, эликсир молодости и философский камень, – Сеня ехидно помог Андрюше вспомнить его алхимические достижения. – Какой лапшой еще нас пичкать будешь?

– Да не вру я! – взмолился эксперт. – Честное слово, после того, как ты мне посоветовал заняться чем-нибудь интересным, чтобы о Таньке забыть, я вернулся домой и зачем-то стал вещи свои разбирать. Хотя, какое там разбирать! Просто перекладывал с места на место, пока на серебряный крест не наткнулся. Взял его в руки и тут же все наши похождения в Англии вспомнил. А потом думаю, что мне терять? Вот и решил в нашей лаборатории попробовать эликсир воссоздать…

– И где же ты медведя поймал? – мой Рабинович просто не мог не язвить. – До ближайшего зоопарка бегал или посылторгом из тайги выписал?

– Тут ты прав, – улыбнулся Андрюша. – С некоторыми ингредиентами были проблемы. К тому же я долгое время просчитать не мог, какая разница, например, между живым медведем, пойманным на вершине сосны, и простым медвежьим мясом. А потом все же сообразил! Подумайте сами, напугав медведя, мы вызываем у него резкий приток гормонов, в том числе и адреналина в кровь. Кроме того, когда зверю приходится балансировать на тонкой ветке, его мышечные ткани насыщаются кислородом…

Тут Андрюша понес, а мы слушали, открыв рты. Полностью пересказывать его объяснения я не буду. Во-первых, не запомнил, а во-вторых, и помнил бы, все равно не стал бы повторять. Это, извините, секрет фирмы. Скажу лишь, что для того, чтобы получить доступные и заменить прочие ингредиенты мерлиновского зелья, Андрюше пришлось изрядно поработать. Например, связаться с Академией наук и буквально клещами вырвать у них полный список веществ, из которых может состоять мясо медведя, пойманного на вершине сосны, а затем изготовить эти вещества в лабораторных условиях.

В общем, эксперт наш старался изо всех сил, иногда оставаясь в лаборатории даже на ночь. Он пыхтел и мучился, делал многократные анализы того, что получалось, а затем все переделывал заново. И вот, как считал сам Андрюша, эликсир был готов. Попов вполне убедительно доказал это, хотя под конец пространной речи его язык начал заплетаться. Все-таки к тому времени мои менты уже третью бутылку почали.

– И что это даст? – грустно хмыкнул Рабинович.

– Как «что»? – возмутился оскорбленный алхимик-самоучка. – Мы же теперь можем спокойно в Англию сгонять, отдохнуть там немного и назад вернуться. Представляете, месячный отпуск, а тут и суток не пройдет?!

– Траванемся на хрен! – заявил Жомов, но то, как звучал его голос, мне крайне не понравилось.

– Не отравимся. Я тестировал. Никаких смертельно опасных для организма веществ эликсир не содержит, – уверенно заявил Попов и осторожно достал из-за пазухи армейскую фляжку. – Вот он! Давайте попробуем. Что нам терять?

– Голову, – усмехнулся мой Сеня. – Хотя именно ее мы уже давно потеряли, – и поймал меня за ошейник. – Мурзика тут я не оставлю!

Да вы что, охренели, что ли?! Я, конечно, тоже не против в Англию смотаться, но не при помощи же алхимика с техническим образованием. Одумайтесь, люди! Ведь дров наломаете!!!

Я дернулся, пытаясь вырваться, но Рабинович держал меня крепко. Свободной рукой он забрал у Попова фляжку и поднес ее ко рту. Я хотел завыть, но в этот момент все вокруг переменилось. Комната превратилась в негативный кадр, в голове у меня что-то лопнуло, и я почувствовал, что теряю сознание. Все, допрыгались!..

Глава 2

Что-то шершавое, сухое и чрезвычайно колючее коснулось щеки Рабиновича. Пахнуло жаром, как из перегретой духовки, ветер взъерошил волосы, злорадно запихивая в них какую-то скрипучую гадость. Сеня терпел, опасаясь, что если он откроет глаза, то пара дорожных катков, усиленно старающихся разъехаться друг с другом в его голове, тут же столкнется и разнесет вдребезги его умную черепушку. Мозги он тогда в чем будет носить? В авоське? Однако, когда подлый ветер попробовал запихать скрипучей гадости ему в рот, Рабинович не вытерпел и решился открыть глаза, чтобы иметь возможность дать хоть кому-нибудь в рыло за все эти жуткие неудобства. Открыл, на свою голову!

Сеня лежал на дне неглубокого песчаного карьера. То есть это сначала он подумал, что лежит в карьере, и, не успев даже толком выругать матом того, кто его сюда затащил, от удивления вскочил на ноги, принявшись ругаться матом просто так. Безадресно. Ну, а что еще делать, если вокруг одна пустыня, далеко на горизонте горы, фыркающие дымом, словно котельная хрущевской постройки, а душа настоятельно просит кого-нибудь срочно убить. Ну, может быть, не кого-то, а конкретного человека. И не убить, а кастрировать. Хотя и это бесполезно, поскольку искомому человеку половые признаки все равно ни к чему!

Сеня посмотрел по сторонам и нашел того, кого так страстно желал препарировать, – Андрюшу Попова. Эксперт-криминалист лежал на склоне бархана головой вниз. По начинающейся лысинке толстяка лениво полз скорпион, видимо, тщетно пытаясь найти себе какое-нибудь укрытие среди его чахлой волосяной растительности. Рабинович злорадно усмехнулся, отстегнул от пояса дубинку и, тихо подобравшись к Андрюше, со всего маху прихлопнул ею скорпиона у него на голове. Попов заорал, как хряк подколотый, перевернулся через голову и, вскочив на ноги, принялся размазывать липкие остатки насекомого у себя на голове.

– Правильно, Андрюша, правильно, – злорадно ухмыльнулся Рабинович, глядя в совершенно бессмысленные глаза друга. – Втирай получше, это масса белковая. Глядишь, и на голове растительности добавится. В виде скорпионьих клешней.

– Ты кто? – наконец Попов остановился, а Сеня от этого вопроса едва на задницу не упал.

– Я кто? – удивленно переспросил он криминалиста.

– А ты где? – не успокаивался толстяк.

– Я где? – Рабинович понял, что через пару секунд или сойдет с ума сам, что, судя по всему, случилось с Поповым, или удушит того своими руками.

Но Андрюша вовремя успел активизировать ресурсы организма и, часто заморгав, потер глаза руками. Сеня терпеливо ждал, великодушно давая другу возможность осмотреться и повеситься самостоятельно на ближайшем саксауле, но Попов такой щедрости не оценил.

– Мы где? – хлопая длинными девичьими ресницами, задал он новый вопрос.

– В Караганде, – обреченно буркнул Рабинович и все-таки опустился в песок на пятую точку. – Здравствуй, мир моей мечты! Я не знал, что это ты.

Андрюша растерянно посмотрел на кинолога, совершенно не понимая, о чем тот говорит, а потом, ежесекундно вертясь, словно грешник на сковородке, принялся любоваться окрестностями. Посмотреть действительно было на что! Вокруг на многие километры простиралась безжизненная пустыня. На горизонте, далеко на западе, вовсю кочегарили горные пики, создавая призрачную иллюзию родного урбанистического пейзажа, а растительности было столько, что Мурзик непременно бы оконфузился, прежде чем нашел хоть какой-нибудь куст, на который нужду можно справить. Ну где в средней полосе России такую красоту увидишь? Кстати, на пейзажи древней Англии это тоже совершенно не было похоже.

– Блин, похоже, я чуть-чуть ошибся, – пересохшими губами прошамкал Попов.

– Да, Андрюша, самую малость, – согласился с ним Рабинович. – Но это ты Жомову скажешь, когда он очнется. Кстати, право сдать его в эксплуатацию я торжественно тебе предоставляю. Посмотрим, как ты красную ленточку перережешь.

Попов испуганно оглянулся по сторонам, выискивая глазами грозного омоновца, а найдя, горестно вздохнул. Жомов лежал между двумя барханами, у восточного конца ложбины, закрывая ее от ветра, словно Матросов амбразуру. Ванечка мирно храпел, причмокивая губами, и не замечал того, что уже почти наполовину был занесен песком. Мурзик покоился у него на груди, также ничем не выказывая того, что хочет приходить в себя. Сеня грустно вздохнул.

– Вот ведь отлично помню, что держал кобеля за ошейник, – обиженно проговорил он. – Но никак не пойму, отчего этот собачий сын, предатель проклятый, все время у Жомова на животе потом оказывается. Что ему там, ливерной колбасой, что ли, намазано?

При упоминании о еде Попов судорожно сглотнул и нервно облизнулся. Стоило Андрюше только вспомнить, что с обеда у него и тарелки щей во рту не было, как желудок протестующе завыл, требуя немедленных пищевых вливаний. Или всыпаний, если кому-нибудь нравится есть песок! Желудок Попова кремнесодержащие культуры не считал удобоваримыми, поэтому принимать песок отказался, выразив протест подобным издевательствам в самой громогласной форме. Попов икнул.

– Уйми свое бездонное брюхо и иди Жомова будить, – сердито буркнул Сеня. – Иначе, если он сам проснется, я за твои жирные окорока и монгольского тугрика не дам.

Андрюша хотел что-то возразить, но, наткнувшись на холодный взгляд своего товарища, обреченно опустил голову и, загребая песок ногами, поплелся в сторону спящего омоновца. Он не дошел до Вани нескольких шагов, как вдруг Мурзик, видимо, видевший во сне приближающегося бандита (а чем Попов теперь от этих гадов отличался?), встрепенулся и, испустив жуткий вопль, рванулся в сторону Андрюши. Криминалист, не ожидавший такого подвоха со стороны четвероногого друга, испустил еще более громкий вопль и, отшатнувшись назад, плашмя упал на бархан, оставив в его утрамбованной поверхности отпечаток своего тела глубиной около полуметра.

– Так тебе, – прокомментировал ситуацию Рабинович. – Если даже мой пес тебя готов сожрать, то от Ванечки пощады и вовсе не жди. Он из тебя шашлык сейчас делать будет. Кстати, еда нам пригодится. Поскольку, судя по всему, до ближайшего жилья мы и через месяц не доберемся. Если доберемся вообще.

– Да что вы ко мне пристали! – жалобным голосом взмолился Андрей. – Я же не нарочно вас в пустыню закинул. Я как лучше хотел. Вы же сами путешествовать решили. Откуда я знал, что такая ошибка получится.

– Ой, не гунди, экспериментатор, – криво усмехнулся Рабинович. – Первый раз после твоего эликсира мы в снегах оказались, а вот теперь в пустыне. Надо мне было понять, что ничего хорошего из твоих опытов получиться не может. А чтобы в следующий раз я этого не забывал, завтра же сделаю тебе татуировку на лбу – «дебил»!

Мурзик тем временем перестал озираться по сторонам и, обиженно тявкнув (видимо, туалета не нашел), подбежал к Рабиновичу и уселся около него, укоризненно глядя на Попова. От этого взгляда Андрюша окончательно упал духом и едва нашел в себе силы, чтобы продолжить процедуру извлечения Ивана из забытья. Подойдя к омоновцу, он осторожно тронул его за плечо.

– Вань, Ваня, просыпайся, – ласково проговорил он. Рабинович фыркнул.

– Ты ему еще скажи, что в школу идти пора, – дружески посоветовал он.

– Да пошел ты… мацу готовить! – не выдержав издевательств, рявкнул на него Андрей. В ответ Сеня плотоядно облизнул губы, и у Попова вновь от голода скрутило живот.

Тихо выругавшись, Андрюша принялся тормошить Жомова. Однако тот, видимо, пригревшись в песке, никак не хотел просыпаться. Он что-то бормотал, отбрыкивался и едва своим здоровым кулачищем не своротил Попову нос, но отделаться от навязчивого криминалиста омоновцу так и не удалось. Решив, что спокойно досмотреть мультики ему так и не дадут, Жомов резко сел и лишь затем открыл глаза. Попов, ожидая вполне заслуженной оплеухи, торопливо отодвинулся на почтительное расстояние. Вот только ничего страшного не произошло.

– Класс! – оглядываясь по сторонам, восхищенно проговорил Ваня. – Получилось, блин! Поп, иди сюда, я твою лапу пожму.

– Ванечка, ты ничего вокруг не заметил? – вкрадчиво поинтересовался Рабинович.

– А чего? Хороший песок, – зачерпнув пригоршню желтой пыли, пожал плечами омоновец. – Всю жизнь мечтал в рабочее время на пляже поваляться.

– Ах, хороший песок? Ах, на пляже поваляться?! – взорвался Сеня. – Ну так я тебе скажу, что если это пляж, то я муэдзин бухарский!

Жомов с сомнением посмотрел на него. Насколько он знал, у муэдзинов всегда была жиденькая бородка. У Рабиновича ее не было, значит, за вышеуказанного религиозного деятеля он не катил. Ваня попытался понять, в чем тут подвох, а Сеня тем временем продолжал орать.

– Где ты тут видишь море? Где ты тут вообще что-нибудь, кроме песка, рассмотрел! – истошно вопил он. – Этот жирный недоумок, – Рабинович обвиняюще ткнул указательным пальцем в сторону несчастного криминалиста, – собирался нас в Англию отправить. Ты мне скажи, это Англия?

– Чего ты ко мне прикопался? – рявкнул в ответ омоновец. – А я откуда знаю, Англия это или Багдад? Я тебе не автограф какой-нибудь, чтобы на такие вопросы отвечать!

– А при чем тут автограф? – оторопел от такого откровения Рабинович.

– Ну, это ведь они страны на карты наносят, – пояснил дураку-еврею Жомов. – Ты что, кроссворды не отгадываешь?

– У-у-у-у, – завыл Сеня, охватив голову руками, и Мурзик от такого наглого покушения хозяина на собачьи права и обязанности едва не проглотил собственный язык, до этого спокойно свисавший из пасти. Остальные просто озабоченно молчали.

– Идиоты. Одни идиоты вокруг. Это не Англия. В Англии пустынь нет. А ты не автограф. Но не потому, что карты составлять не умеешь. Автограф – это подпись на бумаге. И если бы ты ею был, я бы сейчас тобой Мурзику под хвостом вытер, – обреченно заявил Рабинович, когда наконец устал выть. – Зачем я только с вами связался? Говорил же мне дядя Изя: «Больше всего бойся щедрых русских. Стоит только их о чем-нибудь попросить, они тебе дадут столько, что унести этого никогда не сможешь, а бросить будет жалко». И что я его не послушал? Попросил я у вас приключений, вот и получил на всю катушку. Теперь сдохнем в пустыне втроем, думая, кого первым сожрать.

– Да ладно тебе, – Жомов подошел к другу и ободряюще похлопал его по плечу. – Херня все это. Прорвемся, как наш комбат говорил до того, как из окружения не вышел. Главное, что у Попова все получилось. А то, что он промахнулся, так это не беда. Мерлин вон и то сначала попал не туда, куда собирался.

– И все знают, чем он потом закончил, – буркнул Рабинович, постепенно приходя в себя, и вдруг застыл.

– Вот оно! – радостно воскликнул он, вскакивая на ноги. Друзья удивленно вытаращили глаза, не понимая перемены в настроении кинолога. Он пояснил:

– Мозги напрягите! Мерлин попал к нам вместо того, чтобы оказаться в Палестине. Там пустыни, камни и минимум растительности. Здесь – то же самое. Значит, направляясь в Англию по его рецепту, мы попали именно туда, куда он и собирался. То есть в Палестину, – Сеня, сориентировавшись в пространстве, уверенно направился на запад и, махнув рукой, позвал следом друзей. – За мной. Теперь я знаю, куда идти.

– А почему не в противоположную сторону? – поймал его за руку Жомов.

– А потому, Ванечка, автограф ты мой писаный, – язвительно пояснил Рабинович, – что Палестина находится на восточном берегу Средиземного моря. Значит, для того, чтобы выйти на побережье, где, естественно, люди живут, нам нужно идти на запад!..

Опровергать это утверждение Жомов, естественно, не взялся. Поскольку, как признался сам, в географии не разбирался. Попов же, хоть и не был уверен в том, что Сеня правильно определил их местоположение, спорить с кинологом не стал. Потому как себе дороже. К тому же Андрюше было абсолютно все равно, в каком направлении идти, лишь бы быстрее добраться до какой-нибудь субстанции, которую согласится принять в себя его бунтующее брюхо.

Единственным, кто был категорически против выбранного направления, оказался Мурзик. Некоторое время он сидел и смотрел в спину уходивших людей, не двигаясь с места, а затем догнал их и, уцепив Рабиновича за штаны, попытался его остановить. Сеня удивленно посмотрел на своего пса, совершенно не понимая, отчего он бунтует, словно висельник на галере, а затем, присев на корточки, начал подробно объяснять Мурзику правила хорошего тона. Пес несколько секунд внимательно слушал его, а затем, выплюнув штанину из пасти, молча пошел в выбранном хозяином направлении.

Дорога получилась нелегкой. Вопреки понятиям ментов о том, будто пустыня должна быть идеально ровной поверхностью, та конкретная, по которой они шли, оказалась просто усеянной барханами. Причем настолько, что напоминала скорее застывшее бурное море, чем отлогий пляж. Вдобавок ко всему подлые барханы, выглядевшие такими твердыми и нерушимыми, начинали тут же осыпаться под ногами, стоило лишь кому-нибудь из друзей подняться до их середины.

Сколько времени трое мучеников бороздили пески, временно заменяя в окружающем пейзаже караван верблюдов, сказать никто из них не мог. Однако этот марш-бросок должен был когда-нибудь закончиться. Даже неутомимые Жомов с Мурзиком начали сдавать. А уж что тут говорить о Попове, с кителя которого буквально лился на песок пот? Наконец, поднявшись на очередной бархан, Андрюша не выдержал и упал на проклятущий песок лицом вниз.

– Все, больше не могу, – повернув шею в сторону друзей, прохрипел он. – Если хотите, делайте из меня шашлык, но с места я больше никуда не двинусь!

– Теперь-то ты осознал степень своей вины? – прокурорским тоном поинтересовался у него Рабинович, выглядевший едва ли лучше толстяка.

– Осознал, каюсь, – ответил Андрюша, не поворачивая головы. – Готов отказаться от половины своей порции водки на трех подряд пьянках, только вытащите меня из этой проклятой песочницы!

– Заметано. Кстати, тебя за язык никто не тянул, – усмехнулся Рабинович, опускаясь на песок рядом с изможденным экспертом. – Ну что, мужики, нагулялись уже по иным мирам или продолжим путешествие?

– Ни за что, – тут же ответил Попов.

– Что-то слишком большой пляж получился, – соглашаясь с ним, кивнул головой Жомов. – Я бы голову тому уроду оторвал, кто так бездарно планировки мест отдыха делает.

– Недозрелый умок, что вешний ледок, – горестно вздохнул Сеня. – А Ивановы мозги хуже крошева шуги.

– Сам ты дурак, Рабинович, – буркнул в ответ омоновец. – Я же пошутил.

– Тогда в следующий раз, прежде чем соберешься шутить, предупреждай, что ты делаешь, – устало посоветовал кинолог другу и второй раз за день замер, уставившись из-под ладони куда-то вдаль. – Мужики, что это там такое? – и, прежде чем кто-нибудь успел ему ответить, заорал: – Караван!

После своего вопля Рабинович, естественно, с места сорвался первым. Следом за ним старт взяли и остальные участники забега. Причем, к удивлению друзей, Попов, недавно умиравший от изнеможения, уже через двадцать метров обошел и тяжеловесного Жомова, и самого Рабиновича. Неизвестно, откуда у ленивого толстяка взялись силы, но бежал он прытко. Впрочем, как и остальные! Менты мчались вперед, навстречу каравану, словно стая сайгаков, по ошибке отпущенная из зоопарка на волю где-то в районе Северного полюса. Причем у Попова хватило мощности не только для того, чтобы бежать. Он смог даже размахивать руками и истошно орать, сметая взрывной волной своего крика гребни с барханов.

Сене показалось, что до каравана оставалась примерно сотня метров. Он уже мог отчетливо рассмотреть погонщиков верблюдов в странных нарядах, полосатые тюки на спинах животных и бурдюки с вожделенной водой, свисающие вдоль горбов. Ментов, приближающихся к каравану, погонщики тоже никак не могли не заметить, но, несмотря на это и истошные вопли Андрюши в придачу, аборигены никак не реагировали на приближение ментов.

– Стоять, суки! Стрелять буду! – наконец не выдержал Жомов.

Он выхватил из кобуры пистолет и вскинул руку с ним вверх, готовясь произвести, согласно Уставу, предупредительный выстрел, но тут караван пропал. Просто взял и испарился, будто не существовал никогда. Оторопевший Попов резко затормозил и мгновенно заткнулся. Сеня врезался ему в спину, сваливаясь на песок, а Жомов, не сумев перепрыгнуть через туши друзей, зацепился за них ногой и головой зарылся в бархан. Когда омоновцу удалось выбраться и выплюнуть изо рта часть пустыни, первое, что он увидел, так это Попова, тоскливо смотревшего вдаль.

– Доорался, Ваня? – не поворачивая головы, поинтересовался он. – Ты же караван спугнул. Что теперь делать будем?

– Попов от голода малость сбрендил, – утешил оторопевшего омоновца Рабинович. – Дураки мы. Не караван это был, а обычный мираж!..

Сеня дышал тяжело, словно бык после неудачно проведенной корриды. Жомов все еще плевался песком, а Андрюша, не обращая на них никакого внимания, продолжал стоять посреди пустыни, словно перекормленное пугало для бедуинов. Впрочем, никто из друзей не мог сказать, есть ли тут бедуины или эти пустыни населяют иные братья по разуму, вроде татаро-монголов. Рабиновичу, по крайней мере, одежды караванщиков из миража показались похожими на те, которые они недавно видели в античной Греции, только были они более длинными и плотными. Он, правда, не знал, как одевались люди в той Палестине, куда так стремились когда-то Мерлин со спутниками, но почему-то был уверен, что наряды караванщиков вполне соответствовали этой эпохе.

– Мужики, похоже, я не ошибся, – поделился он догадками со своими друзьями. – Мы в Палестине.

На эту реплику никто и никак не отреагировал, поскольку и Жомову, и Попову было абсолютно безразлично, Палестина вокруг или Бухара времен Чингисхана. Андрюша умаялся и проголодался до того, что начал выискивать в песке следы заблудившихся ящериц, а Ване просто было наплевать на географию. Главный армейский принцип – поближе к кухне, подальше от начальства – намертво въелся ему в кровь. И, несмотря на то, что Жомов обедал куда с меньшей тактовой частотой, чем та, которой славятся мониторы «Самсунга» и бездонный кишечный тракт Попова, сожрать какого-нибудь заблудившегося кабана Ивану все же хотелось. Вы ему только поймайте в пустыне кабана, а уж он потом покажет, как его следует есть: с зубовным скрежетом и песочным скрипом!

– Так что ты там, Сеня, говорил о прекращении путешествия? – поинтересовался омоновец, освобождаясь от еще одной порции стройматериала во рту. – Такси хочешь вызвать?

– Ага. С черным крепом снаружи и спальным местом внутри, – огрызнулся в ответ Рабинович, уставший ползать по барханам не меньше остальных. – Мужики, я, конечно, не меньше вас хочу посмотреть на Палестину, но такой прелести, как здесь, – Сеня зачерпнул песок обеими горстями и подбросил его вверх, – мы и дома можем сколько угодно на любом пляже наглотаться. Может быть, вернемся назад и попробуем там поиграть в песочнице?

– А как мы вернемся? – удивленно поинтересовался Жомов.

– Нет, Иван, не зря тебя в ОМОН взяли! – Сеня даже не поленился встать и похлопать Жомова по плечу. – Такие крепкие, деревянные ребята там нужны, – а затем рявкнул:

– Где фляжка с этим гребаным зельем?

– А я откуда знаю? – Ваня придал своим глазам максимальное сходство с идеально круглыми сферами.

– Поп?!

– У Жомова спрашивай, – не отворачивая головы от того места, где совсем недавно красовался предательский мираж с едой, ответил криминалист. – Он последним пил.

– Ну да, – в ответ на испепеляющий взгляд Рабиновича пожал плечами Иван. – Только фляжки у меня нет. Она у Попова к поясу ремешком была пристегнута.

– Чего? – толстяк даже подскочил на месте от такого бреда. – Ты, бык педальный, не помнишь, что я ее из внутреннего кармана кителя доставал? Как она могла быть к поясу пристегнута?

– А каким же манером она у меня тогда из рук вылетела, будто кто-то за веревочку дернул? – изумился омоновец. – Я что, не помню? Пьяный был, по-твоему?

– Приехали, – констатировал Рабинович, падая на склон бархана. – Прибытие следующего поезда «Буря в пустыне» ожидается через тысячелетие. Желающих воспользоваться альтернативным видом транспорта просим обращаться к Саддаму Хусейну. Его крылатые ракеты отправляются с четвертой платформы…

Сеня закрыл глаза и постарался успокоиться, пытаясь не слушать, как омоновец с криминалистом орут друг на друга. Так он и лежал, как мумия фараона на Красной площади, до тех пор, пока Жомов с Поповым, наконец, не поняли, что Рабинович не ругается, не стонет, не жалуется на судьбу и не пытается распоряжаться. Замолчав, оба удивленно посмотрели друг на друга, а затем Иван подошел к кинологу.

– Сеня, ты не умер? Ты чего затих-то? – потрогав Рабиновича за плечо, поинтересовался он.

– Умрешь тут с вами, когда вы орете так, что весь саксаул разбежался, – буркнул кинолог и сел. – Хватит лясы точить и препираться. Сами хотели в неприятности вляпаться, вот и вляпались. Если так на одном месте стоять будем, то тут и останемся. Боженька с неба не спустится и за руку нас не поведет…

– ВОТ ИМЕННО. И НЕ СОБИРАЮСЬ! ДЕЛ У МЕНЯ ДРУГИХ, ЧТО ЛИ, НЕТ? – громкий голос раздался так неожиданно, что Рабинович вздрогнул.

– Поп, это ты сказал? – Сеня подозрительно покосился на криминалиста.

– Охренел, что ли? – обиделся Андрюша. – Я тебе не чревовещатель какой-нибудь.

– А кто тогда? – Рабинович грозно посмотрел на Попова.

– КТО-КТО. БОГ В КОЖАНОМ ПАЛЬТО! – рявкнул тот же необычный голос, раздаваясь, казалось, со всех сторон. – ВЫ ПОЙДЕТЕ КУДА-НИБУДЬ, НАКОНЕЦ? ИЛИ ДО ВТОРОГО ПРИШЕСТВИЯ СТОЯТЬ БУДЕТЕ?

– А первое уже было? – почему-то поинтересовался Андрюша, испуганно оглядываясь по сторонам. Однако невидимый собеседник на вопрос не ответил. Видимо, сотовый отключил.

– Блин, если это кто-нибудь с мегафоном балуется, то я емуэтот рупор в задницу по самую рукоятку ногой затолкаю! – буркнул Жомов, на всякий случай сняв пистолет с предохранителя. – Нашел с кем шуточки шутить. Я ему не утопающий на водах. Эй, недоумок голосистый, ну-ка покажи мне свою бандитскую морду!

Однако и на это предложение никто не откликнулся. Несколько секунд менты ждали, надеясь, что громогласный шутник появится или хотя бы посоветует, в какую сторону идти. Жомов даже сбегал на самый высокий бархан, чтобы получше рассмотреть окрестности, но ничего нового, кроме песка, не увидел. Рабинович махнул рукой.

– Если мираж можно считать зрительной галлюцинацией, то эти вопли спишем на слуховую, – поставил он диагноз. – В любом случае этот урод сказал правильно. Нужно идти, пока мы тут не загнулись.

Сориентировав длинный нос строго на запад (благо за время путешествий он уже научился определять стороны света!), Рабинович поплелся вперед. Жомов, из предосторожности еще не спрятавший пистолет в кобуру, пошел следом, то и дело оглядываясь по сторонам, а Андрюша, забыв о том, как весело мчался к призрачному каравану, заковылял следом, едва передвигая ноги. Мурзик, против обычного, замыкал процессию. Видимо, умница пес боялся, что его лысеющий товарищ потеряется за одним из барханов, и готов был сразу же забить тревогу.

Сколько времени менты брели по пустыне, сказать ни один из них не может. Сеня несколько раз смотрел на часы, но они вели себя крайне непорядочно по отношению к хозяину. Сначала сообщили, что уже половина девятого. Затем, не моргнув стрелками, соврали, что наступил третий час, и напоследок, нервно дергая секундной стрелкой, заявили, что натикало без пятнадцати семь.

– Сдам в утиль! – пообещал им Рабинович, и часы, видимо, получив от этого заявления инфаркт анкера, совсем остановились. Лишь секундная стрелка вздрагивала, давая понять, что жизнь в часах еще теплится, но функционировать в ближайшее время они не будут.

Солнце уже начало клониться к закату, когда Рабинович понял, что больше не сможет идти. Сил совершенно не осталось. Голова, несмотря на форменную фуражку, умудрилась оказаться на грани теплового удара, во рту было примерно то же, что и под ногами, и абсолютно такой же степени влажности. Язык распух и не хотел ворочаться, а в ушах стоял непрерывный гул, отдаленно похожий на шум приближающегося поезда. Выжав из себя силы на последние десять шагов, Сеня рухнул на песок.

– Все, мужики, привал, – провозгласил он, и огромная туша Жомова тут же обрушилась на песок рядом с ним.

Попов приполз минуты через три и, упершись головой в бок Рабиновичу, попытался вытолкать его из маленького кусочка тени, которую давал гребень бархана, нависший над головой. Может быть, Сеня и уступил бы место страдающему другу, но сдвинуться с места он просто не мог. Андрюша попытался боднуться еще раз, но Рабинович остался непоколебим.

– Гляди-ка что. У этого борова еще силы толкаться остались, – обращаясь к Жомову, проговорил он. – Слушай, Вань, раз Попов у нас такой крепкий, может быть, мы дальше на нем поедем?

– Не-а, – отказался Иван. – Я еще понимаю, когда на лошадях там, верблюдах или ослах катаются, но если мы на свинье поедем, люди засмеют.

– С ума сойти, – зло прохрипел в ответ криминалист. – У дуболома чувство юмора проснулось. Почаще тебя в духовке держать надо. Может быть, годам к восьмидесяти поумнеешь.

– Не-а, – вновь не согласился омоновец. – С тобой я и до завтрашнего утра не доживу.

– Перейди на другую сторону бархана и доживай без меня, – парировал Попов, но нового выпада со стороны друга так и не дождался. Жомову надоело препираться, и он, чтобы отвлечься от всяких там дурных мыслей, принялся чистить пистолет.

Может быть, в другое время Андрюша и понял бы прозрачность этого жеста, но сейчас ему было просто не до того, чтобы обращать внимание на занятия неугомонного омоновца. Попов лежал на спине, задумчиво глядя в бездонное небо, подернутое легкой дымкой, и усиленно размышлял, от чего он умрет в первую очередь: от голода, жажды или вида противной жомовской рожи. Последнее было бы предпочтительней. Поскольку означало бы, что перед смертью Андрюша хоть наестся всласть. Решив объявить о своем решении омоновцу, Попов обернулся и, увидев, что уже тот спит, как сурок на полатях, горестно вздохнул. Решив, что выспаться – это единственно умное решение, Андрюша тоже собрался закрыть глаза, но в это время Мурзик, спокойно сидевший рядом с Рабиновичем, вдруг дернулся, зарычал и побежал куда-то вперед, за гребень соседнего бархана.

– Чего это с ним? – удивленно спросил Андрюша.

– Охотиться побежал. На черепах, – сделал вывод Сеня. – Только не проси его с тобой поделиться. В таком состоянии он даже улитки не догонит, а уж черепаха ему и вовсе гоночным болидом покажется.

– А что, тут черепахи есть? – обиженно удивился Андрюша. – Так почему же мы до сих пор не обедаем?

Спросил и тут же заткнулся, раскрыв от удивления рот, – над гребнем того бархана, за который убежал Мурзик, появилась страшная, волосатая и слюнявая морда. Вытаращив глаза, мерзкая морда пошевелила огромными губищами и, оглушительно фыркнув, смачно плюнула в сторону Попова. Андрюша потер кулаками глаза, а затем ткнул Рабиновича в бок.

– Сеня, это что такое? – удивленно спросил он.

– Мираж, – констатировал Сеня, слегка приподняв веки.

В этот раз мираж оказался удивительно близко. Более того, он поднялся над барханом и принялся двигаться в направлении отдыхающих ментов. Причем в таком порядке – губастая морда, какой-то кусок тряпки, человеческая голова, ну а следом все остальное. Получился всадник на верблюде. Неспешно перевалив через бархан, наездник направился в сторону ментов, а за ним последовали и следующие члены призрачного каравана.

– Зидира-асти, – с ужасным восточным акцентом поприветствовал друзей мираж. – От-дихаим?

– Угу, – буркнул Рабинович, не открывая глаз. – Проваливай, солнце загораживаешь, загорать мешаешь.

Мираж вежливо кивнул головой и поехал дальше. Попов ошалело проводил его глазами, удивляясь, до чего реальными могут казаться фантомы в пустыне. В этот момент Андрюша забыл даже о том, что голоден, настолько поразило его феноменальное природное явление. Он судорожно сглотнул каплю влаги, в последний раз выделенную его слюнными железами, и еще раз протер глаза кулаком. А в это время к ним подобрался следующий мираж.

– Зидира-асти, – точно так же, как и первый, поздоровался второй. – Пириятного от-диха им?

– И тебе счастливого пути, – не открывая глаз, ответил Рабинович. – Слушай, если не желаешь в воздухе растворяться, так хотя бы молча проезжай. Без тебя тошно.

Новый мираж кивнул так же вежливо, как и предыдущий, продолжив свой путь. Далее миражи следовали с завидным постоянством. Андрюша не сводил с них глаз, жадно пытаясь просчитать, сколько в их тюках могло быть еды и как хорошо бы ему стало, если бы он смог до нее добраться. Мысль эта становилась все более и более навязчивой. Криминалисту словно наяву стали видеться жирные окорока, огромные головки сыра и толстые копченые колбасы. Причем все это соседствовало с бездонными емкостями вина. Не в силах больше сдерживаться и совершенно не соображая, что он делает, Попов поднялся на ноги, вытянул вперед руки, словно приблудный вурдалак, и, стиснув зубы, пошел прямо на мираж. Мозгом Андрей, конечно, понимал, что сейчас просто пройдет сквозь видение, но поделать с собой ничего не мог. Прямо перед миражом он закрыл глаза и шагнул вперед, рассчитывая поймать пустоту, но вдруг почувствовал, что его руки схватились за край тюка, свисавшего со спины последнего верблюда. Не веря своему счастью, Андрюша рванул тюк на себя.

– Ай-ай-ай-ай-ай! – тут же завопил наездник на спине верблюда. – Кираул. Гирабят. Сапасите, кито-нибуть.

– Мужики, они настоящие! – тут же истошно заорал Попов, и верблюд, вильнув задом, от его вопля повалился на песок.

– Настоящие, мать вашу!

Упал следующий верблюд…

– ЖИ-ИВЫ-ЫЕ-Е-Е!

Песком с головой засыпало пятерых охранников каравана, бросившихся выручать своих товарищей…

От истошного крика Попова могли бы проснуться и мертвые, если бы, конечно, Андрей изобразил звук трубы страшного суда. А так ему удалось только разбудить Жомова. Спросонья не разобрав, где находится и что вокруг происходит, но всегда помня о служебном долге, Ваня одним движением отстегнул от пояса дубинку, вторым – оказался на ногах, третьим уложил на песок какого-то аборигена, оказавшегося в опасной близости, ну и лишь потом только спросил, ткнув в поверженного «демократизатором»:

– А это кто такие?

– Видимо, местное население, – сделал предположение Рабинович. – Только, может быть, вместо того, чтобы дубасить их по башкам, мы попросим показать дорогу к ближайшему оазису? Или купим билеты до конца маршрута?

– Да по фигу, – пожал плечами омоновец и тут же зарядил в лоб кулаком еще одному низкорослому аборигену, кинувшемуся на него с холодным оружием в руках. – Ты давай спрашивай, а я пока кости немного разомну.

– Нет уж, Ваня, давай без членовредительства обойдемся, – предложил кинолог и сам влепил дубинкой в лоб набросившемуся на него коротышке. – Блин, да что они какие настырные? Андрюша, попроси их, пожалуйста, остановиться. Только вежливо!

– ЛЕ-Е-Е-ЕЖАТЬ! – исполнил его просьбу Попов, и на ногах остался стоять только тот верблюд, что возглавлял караван.

– Ай-ай-ай-ай-ай, какой бида, – горестно покачал головой штурман этого корабля пустыни. – Такой пириятный люди и так гиромко киричит. За-ачим весь моя караван уронили?

– Ты это, мужик, не наезжай, – Жомов погрозил ему дубинкой. – Я еще только разогреваться начал.

– И-и зачим гиретца? – заботливо погрозил ему пальцем погонщик. – Солнца в башка попадет, са-авсим пилохо будет, – теперь палец взлетел вертикально вверх, отыскивая доступ к зениту. – Ни-ихарашо. Давай ша-атер ситавь, будим отидихать, вода холодний пить, башка от солнца пирятать.

– Вода? Где вода? – завопил Попов и, увидев, что погонщик отвязывает от верблюжьего горба бурдюк, бросился вперед. – Слушай, мужик, у тебя, может быть, и поесть что-нибудь найдется?

– И паисть наиде-ца, и папить наиде-ца, жалко жинщина ни-и наидеца, – сокрушенно вздохнул погонщик. – Сапсим нидавна на базар продавал висех, – он протянул бурдюк Попову и посмотрел на Рабиновича. – Симелий багатур, па-адими моих людей, шатер ситавить надо. А я пока твиим людям башка пиравить буду.

– Вправить башку им действительно не помешает, – буркнул Сеня, поворачиваясь спиной к караван-баши. – Авантюристы и растеряхи хреновы!

К вмешательству Рабиновича в их отдых на песочке аборигены отнеслись по-разному. Некоторые, увидев Сенину физиономию, испуганно вопили и пытались зарыться поглубже. Другие спокойно поднимались и брели к верблюду своего босса, ну а третьи пытались насадить Рабиновича на свои примитивные мечи. С такими у Сени разговор был короткий – дубинкой по голове и оставить отдыхать до следующего захода. Обычно это помогало, и лишь двоим потребовалась троекратная контузия. Правда, после этого оба аборигена принялись лепить куличики из песка, но зато успокоились и порядков не нарушали.

Попов с Жомовым в это время блаженствовали в тени легкого шатра, который с огромным трудом поставили сами под чутким руководством главного караванщика. Он щедро полил какие-то тряпки водой и обмотал ими головы перегревшихся милиционеров. Оба нежились на мягких коврах и язвительно комментировали работу Рабиновича. Правда, их наслаждение собственным исключительным положением длилось недолго. Едва первые караванщики, приведенные в чувство пинками Рабиновича, подошли к своему боссу, как он тут же послал их позаботиться о Сене. Один так же обмотал голову Рабиновича мокрой тряпкой, другой держал над ним зонт, а еще двое усиленно махали на кинолога веерами, пока тот практиковался в оказании первой помощи пострадавшим от поповских репрессий. Увидев такую свиту около Рабиновича, Андрюша горестно вздохнул.

– Слушай, Ваня, – обратился он к омоновцу. – Ну почему Рабиновичу всегда больше нашего уважения и почета достается?

– Пи-итаму, что почтеный богатур – силуга Сета, – склонив голову, ответил вместо Жомова караван-баши. – А ви – лишь тольки его сипутники.

– Кто слуга? Чей? – Ваня удивленно повернулся к Попову. Тот удивленно развел руками.

– Моя пилоха говорить, но моя хирашо чужая бога зинает, – начальник каравана сначала вновь ткнул указательным пальцем в зенит, едва не продырявив крышу палатки, а затем почтительно поклонился. – Ваша Сет виликий бога войны. А такой гордий зиверь, – теперь палец караванщика нырнул в сторону Мурзика, – можит тольки силужителю Сета починяцы. Мине непириятности с местным началиством не нужины, пата-аму силуги Сета – моя жиланий гости.

– Андрюха, ты что-нибудь понимаешь? – ткнул Попова в бок омоновец. – Или мне этому хмырю бородатому разок в ухо стукнуть, чтобы он по-русски говорить начал?

– Вставать не лень? – поинтересовался Андрюша. – А вообще-то, Ваня, кое-что и без кулаков понятно. Сет – это египетский бог войны. Ну а если этот старый пень считает его нашим богом, значит, и нас принимает за египтян. Непонятно только, какой сейчас год…

– Так у караванщика и узнаем, – радостно ухмыльнулся Жомов и, не вставая с ковра, дернул аборигена за халат. – Эй, мужик, год сейчас какой?

Тот нахмурил лоб и застыл. Несколько секунд Ваня не сводил с него взгляд, а затем посмотрел на Попова таким взглядом, словно требовал у друга объяснить, что он в этот-то раз неправильно сделал. Андрей удивленно пожал плечами, и омоновец задумался сам: стукнуть ли караванщику по маковке, чтобы вернуть его к реальности, или просто плюнуть и забыть о своем вопросе. После долгих логических вычислений Ваня все же решил, что гражданские просто обязаны отвечать на вопросы защитников правопорядка, и уже отстегнул от пояса дубинку, как караванщик наконец-то решил заговорить.

– Са-апсим вопрос тирудный, – хмуря лоб, проговорил он. – Вичера был пирошлый год. За-автира ниизвистна какой будит, а си-игодня пироста год. Засушливий год. Са-апсим баранам пилоха, шерсти мала будит. Чим торговать, ни-и знаеим!

– Тьфу на тебя, идиот полосатый! – рявкнул на караванщика Жомов. – Я же тебя не про шерсть спрашиваю, баран ты эдакий. Я тебя спросил, какой сейчас год…

– Да оставь ты его, – одернул друга всезнающий криминалист. – Дату он тебе все равно ни хрена не скажет. Но раз в Египте Сету поклоняются, значит, и до крестовых походов далеко. Получается, что наше зелье совсем неправильно сработало, – он тяжело вздохнул. – Сеня мне голову оторвет, когда узнает, что мы не только от Англии далеко, но еще и в другое время попасть умудрились.

– Да ладно тебе стонать, – широко улыбнулся Иван. – Какая хрен разница, где мы? Людей нашли? Нашли! Теперь, значит, немного оторвемся, ты свое зелье приготовишь, и рванем домой дальше службу нести. В конце концов, имеем же мы право на отдых после того, как целый мир спасли?

– Ох, Жомов, твоими бы устами да мед пить! – горько усмехнулся криминалист.

– Ми-ед? И-есть и ми-ед, – тут же радушно откликнулся хозяин каравана. – Пиравда, таким гостям я и вина жалить ни ситану!

– О блин! Самое хорошее предложение, – в этот раз Жомов понял аборигена мгновенно. – Где вино? Наливай!..

Глава 3

Ох, беда с этими людьми! Ведь пытался их предупредить, когда они пойло поповское глотали, что ничего хорошего из этого не выйдет. Так разве меня кто послушал? Я, конечно, готов сделать скидку моим ментам на то, что они по-нормальному разговаривать не умеют, но они в милиции ведь не первый год служат! Могли бы и язык жестов научиться понимать. По крайней мере, Сеня-то знает, что я из простой блажи чему-то противиться не стану. Если уж уперся лапами, значит, есть на то причина. Ан нет! Зальют глазоньки водкою и плевать на голос разума хотели.

Это ведь еще хорошо, что караван на нас наткнулся. А вы только представьте, что было бы, если бы мы так и продолжили на запад идти?.. Правильно. Ничего хорошего. Нет бы моему Семену на восток, к горам повернуть, так ему в пустыню углубляться понадобилось. Мог бы хоть попытаться логически рассудить – где начинаются горы, там пустыня кончается, реки всякие со склонов текут и зверушки водятся! Но Сеня забил себе голову бреднями о Палестине и повел нас туда, где единственным пляжем оказался бы берег Атлантического океана, при условии, что мы бы до него каким-то чудом добрались.

Если бы псы так безрассудно себя вели, то сразу же после динозавров повымерли бы как вид. А вот людям везет! Каких только глупостей за свою историю не творили, а все равно еще живут и исчезать с лица Земли, судя по всему, не собираются. Парадокс!

После психической атаки в исполнении Попова вернуть к жизни разгромленный караван оказалось не так просто. Я отыскивал в песке разрозненные руки и ноги, Сеня парой пинков соединял их в одно целое, и откопанный караванщик тут же отправлялся на ОТК к своему боссу, чтобы получить штамп о госприемке промеж глаз. Караван-баши, невысокий и худой, но жутко бородатый мужичонка по имени Нахор, отвешивал каждому по затрещине и отправлял на исправительно-трудовые работы, не забыв напоследок обозвать бабой и тряпкой… Кстати, до сих пор не пойму, что между этими двумя предметами общего. Ну хоть убейте, ни разу я не видел, чтобы женщиной полы мыли, а тряпкам цветы несли и шампанским накачивали. Хотя, может быть, просто не туда смотрел?

Ваня Жомов, любивший не раз повторять, что женщины женщинами, а водочка врозь, не стал дожидаться, пока мы с Рабиновичем закончим раскопки каравана, и к Сениному возвращению успел не только соблазнить на выпивку Попова, но уже и наполовину опустошил бурдюк с вином, выданный ментам Нахором. Рабиновича это, естественно, не обрадовало, и он закатил жуткую бучу, как только вернулся с «раскопок». Примирить их смог только караван-баши. И то только тогда, когда с поклоном вручил моему Сене персональный бурдюк. Рабинович немного успокоился и уселся на ковер.

– Жомов, ты не мент, а жлоб натуральный! – ворчливо определил он Ванино место в жизни. – За лишний глоток бухла скоро и тестя родного удавишь.

– Сень, да я просто пить очень хотел, – смущенно попытался оправдаться омоновец.

– Вот воду бы и пил, – отрезал мой хозяин. Жомов поперхнулся.

– С ума сошел? – возмутился он. – Да я такой гадости в жизни в рот не возьму. Уж лучше убейте меня сразу, чем так издеваться!

– В роддоме тебя убивать надо было, – фыркнул Сеня. – Сейчас уже поздно. Срок за тебя дадут.

Жомов решил дальше на эту тему не дискутировать, потому что не хуже моего знал, что спорить с Рабиновичем – все равно, что блох граблями вычесывать. Кстати, о блохах! Каждый раз, попадая в новый мир, я так сильно начинал нервничать из-за возможного налета на мою чудесную шкуру полчищ этих беспринципных паразитов, что на некоторое время просто терял и покой, и сон. А все оттого, что Сеня уже целый год экономил на мне, не покупая новый антиблошиный ошейник. Правда, раньше меня спасал Ахтармерз Гварнарытус, наш персональный огнедышаший дракон, волшебник и химчистка в одном флаконе, но теперь его с нами не было и, похоже, о собственной шкуре придется заботиться самому.

Поначалу, попав в пустыню, я жутко перепугался. Как-то мне рассказывал один знакомый бульдог, пару раз катавшийся со своим хозяином на экскурсию в Каракумы, что в пустыне водятся такие огромные блохи, что рыжий таракан выглядит по сравнению с ними, как инфузория-туфелька рядом со слоном. Не скажу, что тогда я ему безоговорочно поверил, но, оказавшись в сходных погодных условиях, невольно вспомнил этот разговор и стал внимательно присматривать за каждой трещинкой в песке, опасаясь нашествия песчаных блох, способных сожрать меня заживо.

Однако пустыня оказалась абсолютно пустынной. Супер-блохи на меня не спешили напасть, и я слегка расслабился. Ровно до того момента, как приготовился забраться на ковры внутри шатра и спокойно отдохнуть часок от трудов праведных. Вот именно это у меня и не получилось!

В отличие от людей, которые могут сесть на скамейку, даже не посмотрев, что она окрашена, я всегда сначала обнюхиваю то место, куда собираюсь поместить свой зад, а затем только устраиваюсь поудобнее. Так было и в этот раз. Я опустил морду пониже, стараясь поточнее определить, чем именно пахнет ковер, как вдруг увидел десятка два наглых ухмыляющихся блох, плотоядно потиравших передние конечности. Они торчали на ворсинках ковра в каких-то двух сантиметрах от моего носа, и им ничего бы не стоило, подпрыгнув вверх, надолго затеряться в моей шкуре. Однако эти кусачие хозяева коврово-шерстяных покрытий решили, видимо, слегка полюбоваться моим испуганным видом и просчитались! Испуганно тявкнув (честное слово, не сдержался!), я отскочил назад, оставив прожорливых блох с носом. То есть и без носа тоже. Поскольку убрал его подальше от ковра.

– Сеня, что это с Мурзиком творится? – удивленно поинтересовался Жомов, глядя на мои балетные прыжки.

– Что со мной творится?.. Вот это ни кота себе! Ванечка, дорогой ты мой бык комолый, если тебе плевать на состояние твоей реденькой шерсти, натыканной на теле кое-как, то мне моя шикарная шуба еще пригодится! Я ее снять и в химчистку отдать не могу.

– Фу, Мурзик! – это мой Сеня заорал. Ну никак ему и дня не прожить на свете, чтобы не показать всем, какой он самый главный!.. – Иди ко мне.

Бегу! Я еще не сумасшедший, чтобы блохам на растерзание кидаться, как Анна Каренина под трамвай…

– Ко мне! – снова заорал Сеня, но в этот раз я не только свою позицию объяснять не стал, а и вовсе к хозяину спиной повернулся. Пусть знает, что у меня свои жизненные принципы есть.

– Ну и хрен с тобой. Хочешь сидеть на солнце, так и сиди там, – сдался Рабинович, а друзьям пояснил:

– Да не обращайте на него внимания. Запахи ему тут, наверное, не нравятся. Не привык еще…

И не привыкну!.. Впрочем, дальше спорить я не стал. Пусть мой Сеня думает все, что хочет, лишь бы оставил меня в покое. А чтобы не мозолить ему глаза, я и вовсе за шатер решил уйти, тем более что разведку кому-нибудь сделать надо. Это люди, как я уже говорил, часто любят на волю случая полагаться, а мне обстоятельность присуща. А если за этими аборигенами не присматривать, то они могут таких дел натворить, что нам голодная смерть в пустыне райской жизнью покажется.

Кстати, аборигенами я их зря назвал. Насколько мне помнится, аборигены съели Кука, а этим пугалам в длинных халатах-плащах и дурацких повязках на головах до появления известного путешественника явно не дожить. К тому же караванщики не были даже местными жителями, чтобы от меня заслужить высокое имя аборигена.

Я обежал вокруг шатра, пытаясь отыскать что-нибудь интересное, но ничего, кроме пенометателей-верблюдов и их погонщиков, не нашел. В тюках тоже ничего ценного для меня не оказалось, даже съедобным не пахло, поэтому я решил вернуться поближе ко входу в островерхую палатку и попытаться услышать разговор ментов с Нахором.

С момента моего позорного бегства от блошиной орды ничего внутри шатра не изменилось. Трое ментов по-прежнему сидели в одном углу, а караван-баши – в другом. Доблестные милиционеры продолжали глотать халявное вино, а радушный хозяин подобострастно смотрел им буквально в рот, стараясь предугадать любое желание гостей. Впрочем, особо напрягаться ему не приходилось, поскольку моим ментам совершенно ничего, кроме выпивки, не требовалось. Андрюша, правда, пару раз пытался раскрутить хозяина и на закуску, но Сеня тут же, завидев нетерпеливые шевеления криминалиста, одаривал его таким горячим взглядом, что я даже чуть-чуть испугался, как бы под этим пламенным взором поповская туша не превратилась в хорошо прожаренный бифштекс.

Сказать, что меня удивило такое поведение хозяина, – это не сказать ничего. Да я просто в ступоре оказался, когда увидел, что Рабинович мешает Андрюше гражданского трясануть. Мой Сеня, конечно, никогда не был настолько беспардонным, как Ваня, например, способный у тестя последнюю бутылку водки экспроприировать, но и склонностей к пожертвованию собственными благами ради какой-то там дурацкой вежливости я за ним не замечал. Вот и застыл от неожиданности, раздумывая о том, стареет ли просто мой хозяин или снова какую-нибудь каверзу задумал. А когда этот вопрос прояснился, я облегченно вздохнул. Нет, господа, рано еще моего Рабиновича со счетов сбрасывать. Он еще не один десяток человек вокруг пальца обведет, прежде чем на заслуженный отдых отправится!.. Так что, прости меня, Сеня, за невольные сомнения в твоем здравомыслии.

– Не скажете, уважаемый, куда путь держит ваш караван? – Рабинович начал издалека подбираться к своей цели.

– Зачим ни скажу? – удивился Нахор. – Ми из страны Кушитов пирямо к морю и-едим. Свой товар пиродавай, их товар покупай. Типери домой, в Персию едем. Будем мал-мал пирибыль получать.

– Что же, вполне хорошее занятие, – Сеня кивнул так, будто от него зависела вся торговля в регионе (тоже мне, председатель лицензионной палаты!). – Надеюсь, уважаемый, ты не думаешь, что мы случайно оказались у тебя на дороге? – караванщик отрицательно затряс головой.

– Молодец, правильно мыслишь, – Рабинович снисходительно улыбнулся. – Так вот, мы действительно ждали именно тебя. Есть у нас информация, что ты прошлый раз больше товара провез, чем в таможенной декларации указал. Вот мы и были посланы тебя проверить, – я увидел, как у Нахора забегали глаза, и понял, что Рабинович на правильном пути.

– Ты, конечно, понимаешь, что мы могли бы уничтожить тебя, твоих людей и твой новый товар, но готовы подумать о том, чтобы ненадолго забыть о твоих прегрешениях, – продолжил тем временем Сеня. Караванщик понимающе кивнул и полез в один из баулов в углу шатра, но Рабинович остановил его. – Мы даже можем проводить тебя до моря, чтобы не дать возможности другим нашим коллегам заняться проверкой твоего груза, но нам нужны гарантии твоей честности и откровенности. По нашим законам люди, вкусившие вместе пищу, не могут обмануть друг друга, иначе будут жестоко наказаны. Я предлагаю тебе сделку. Мы проводим тебя в порт и не позволим никому копаться в твоем грузе, а ты нам возвращаешь ту сумму пошлин, которые задолжал с прошлого раза. Продовольствие и наше проживание в гостиницах, естественно, за твой счет, – Сеня сделал многозначительную паузу. – А теперь ответь, разделишь ли ты с нами свою пищу?

– Канеш-ина, канеш-ина, – торопливо замотал головой караванщик. – Ха-ароший закон, умный. Для мине большуй честь и-ехать под покровительством такого богатура. Мой дом – тивой дом, мой и-еда – тивой и-еда, тивой закон – мой закон. Давайте ти-иперь кушать! – и Нахор заорал во всю глотку, приказывая своим людям подавать ужин на стол, а Попов с хитрой улыбкой наклонился к моему хозяину.

– Это в каком уголовном кодексе ты законы о совместном столовании прочитал? – удивленно поинтересовался он. – Или это цитата из энциклопедии юного бойскаута?

– Заткнулся бы лучше, – в тон ему ответил Рабинович. – Вместо того чтобы прикалываться, благодарить меня должен. Я вам сейчас не только оплаченную турпоездку с полным пансионом организовал, но еще и получение бонуса за выдающиеся достижения оговорил. Впрочем, если тебе хочется поприкалываться, свинья неблагодарная, можешь идти к морю пешком и веселиться всю дорогу в одну харю!

– Совсем Рабинович от жары сбрендил, – Андрюша, глядя на Жомова, покрутил пальцем у виска. – Мания величия началась. Теперь этот новоявленный последователь Сета еще и шутки понимать разучился. А что же дальше будет? Если, например, его к сонму богов причислить?

В ответ Жомов лишь пожал плечами. Дескать, по фигу мне ваши проблемы, дайте только напиться всласть после суточного воздержания! Бывает у Вани такое. Он иногда абсолютно на внешние раздражители реагировать перестает. И так наполовину деревянный, а в таких случаях и вовсе пеньком с глазами и глоткой становится. Может быть, он и от них бы отказывался, когда в ступор впадает, но без глаз рюмку не найти, а уж опорожнить ее он и без рук, одной глоткой может. Вот однажды опера из нашего отдела и решили эти Ванины качества использовать. В смысле, не пожирание глазами рюмок и всасывание их содержимого внутрь, а полное отсутствие интереса к внешним раздражителям.

Есть у нас в отделе уборщица, тетя Клава. Боевая баба, что и говорить. Да и комплекции подходящей – 130-160-180, при гренадерском росте. Уж не знаю, могла ли она коня на скаку останавливать, но уж в горящую избу точно входила. Сам видел! У нас однажды вечером во время какого-то очередного еженедельного праздника какой-то излишне бесшабашный сотрудник кинул окурок сигареты в урну, а попал в коробку с архивными делами, что рядом стояла. Так это еще бы ничего, но он, идиот, увидев свою оплошность, решил пожар водой из пластиковой бутылки затушить, да не ту схватил. Вода рядом стояла, а в той бутылке, которую он взял, конфискованный спирт был, который до этого и употребляли менты.

Нужно ли говорить, как тут же полыхнуло? Шкаф пламенем объялся так, будто из папиросной бумаги был. Понятно, потушить без спецсредств такой пожар было невозможно, и наши менты бросились собирать по этажам огнетушители. Естественно, ни один из них не работал. Ну, а когда поняли, что без пожарных не обойтись, выяснилось, что одного участника попойки потеряли. Стали искать и довольно быстро обнаружили, что за дверью, объятой пламенем, его ботинки из-под стола торчат. Вот тут тетя Клава себя и проявила! Пока менты решали, кому именно и как броситься погибать, но товарища выручать, она отшвырнула всех спорщиков от двери, бросилась в кабинет и вытащила здоровенного опера из огня, словно маленького ребенка. Он ей еще потом дезодорант мужской подарил, «Терминатор» называется.

Да речь не об этом. Про пожар я рассказал, чтобы вы поняли, насколько грозной женщиной была тетя Клава. Все менты ее боялись, не исключая и начальника отдела. Стоило тете Клаве только с тряпкой в руках появиться в дверях кабинета, как опера тут же разбегались в разные стороны, не дожидаясь ее грозного рыка: «Это какая сволочь тут натоптала? Щас рылом в грязь натыкаю, ни один уголовник потом не узнает!» Это утверждение даже однажды проверить хотели, когда одного из оперативников нужно было в банду внедрить. Но тот, услышав, кому его для гримировки отдавать собрались, забился в истерике и заорал благим матом:

– Да уж лучше я к фраерам на перья пойду, чем к тете Клаве в руки живым дамся после того, как она в грязный кабинет войдет!

Пришлось парню другие средства изменения внешности искать, а уборщице нашей так и не удалось доказать правоту своих утверждений. Однако ее тирания росла и ширилась. Дошло до того, что, даже если в урочный час уборки в кабинете шел перекрестный допрос подозреваемых, ее и это не могло остановить. Тетя Клава всех выгоняла из подотчетного помещения. А те, кто пытался оказать сопротивление трудолюбивой уборщице, получали шваброй промеж глаз и на недельку отправлялись в ближайшую больницу.

В общем, перечить ей не решался никто, но горделивые милиционеры терпеть произвол буйной уборщицы больше не могли. Вот однажды вечером, после некоторого количества возлияний на душу населения и перед уборкой, они и решили немного над тетей Клавой пошутить – труп ей подкинуть. Патологоанатом отказался открывать холодильник в морге, поэтому находчивые менты решили тут же приспособить под труп Ваню Жомова. Благо он в тот день, по совершенно непонятным причинам, выбил в тире сорок девять из пятидесяти и был мрачнее тучи. Впал в тот самый ступор, о котором я вам говорил, и ни на что вокруг не реагировал. Иначе ни за что шутить над тетей Клавой не согласился бы.

В общем, Ваня затее противиться не стал, и мой Рабинович тут же притащил неизвестно откуда резиновую нашлепку, имитирующую страшную рану. Эту штучку прилепили Жомову на голову и положили безразличного ко всему омоновца между шкафом и стеной, где у четырех оперов, занимавших кабинет, были вешалки для верхней одежды и столик с электрическим чайником. Устроив его в приличествующей случаю позе, менты дождались, пока в коридоре не загремят грузные шаги тети Клавы, и бросились из кабинета врассыпную.

Уборщица, проводив их подозрительным взглядом, прошествовала в кабинет и громко хлопнула дверью, давая всем понять, что беспокоить ее за работой опасно. Однако менты, попрятавшиеся по разным углам, перебороли страх и подобрались прямо к дверям, чтобы самим услышать, что произойдет дальше. Я тоже здорового любопытства не лишен, поэтому слушал вместе со всеми. Поначалу ничего, кроме обычного бормотания тети Клавы и монотонного шарканья тряпки по линолеуму, слышно не было. Затем раздался какой-то сдавленный хрип, грохот и звериный рык уборщицы. Опера тут же распахнули дверь, абсолютно уверенные в том, что застанут тетю Клаву лежащей на полу в состоянии глубокого обморока. Однако не тут-то было. Перед нашими глазами открылась жуткая, страшная картина: разъяренная уборщица за ноги волокла к выходу Жомова, все еще отчаянно сжимавшего в руках ножки стола.

– Это что такое? – грозно поинтересовалась она, кивнув головой в сторону омоновца.

– Э-э, вещественное доказательство! – нашелся Рабинович.

– Вот и храните его в сейфе, – рявкнула тетя Клава так, что песчаный лев поперхнулся бы от зависти. – Еще раз на полу посторонние предметы увижу, будете у меня на потолке сидеть. Ясно?! – и вышвырнула Ваню из кабинета так, словно это был не самый грозный борец с преступностью, а старый, антисанитарный плюшевый мишка, несколько лет успешно скрывавшийся от химчистки.

Вот такая у нас тетя Клава… Впрочем, я немного отвлекся. Вы уж извините, просто вид Жомова в ступоре постоянно напоминает мне этот случай. Правда, сейчас у Вани состояние было не столь критическое, как после промаха в тире, но все равно сутки в духовке без капли влаги во рту даром для него не прошли. Все-таки он у нас большой и до сих пор растущий, несмотря на все законы физиологии. Поэтому без постоянной подпитки организма ему хуже всех в нашей компании приходится.

Ваня наконец-то оторвался от бурдюка с вином и обвел присутствующих подобревшими глазами. К тому времени в шатре уже накрыли на стол, если так можно сказать о еде, поставленной прямо на скатерть, постеленную поверх ковров. Жомов, наконец, решил, что пришла пора закусить, и, увидев меня, попытался заманить внутрь окороком какой-то птицы. Не вышло! Я не настолько идиот, чтобы за жалкий кусочек мяса блохам на клыки бросаться. И Сене меня на ужин внутрь заманить не удалось. Пришлось Нахору выносить мне еду на улицу на серебряном подносе. Что меня вполне устроило – хоть раз из нормальной посуды поем, а то все время мою еду на пол, гады, бросают!

Мои менты, изголодавшиеся за день воздержания, набросились на ужин, словно стая голодных питбулей. От Жомова с Поповым такого я еще ожидать вполне мог, но вот предположить, что Сеня от них не отстанет, оказалось выше моих сил. Впрочем, каюсь! Я ел тоже не как слепой кутенок и с копченой грудинкой расправился в один присест. Затем вылакал большую миску воды и улегся у входа, отдыхая от трудов праведных.

Блохи, ужин которым никто не подал, попытались было дикими скачками преодолеть разделительную песчаную полосу, но, услышав мое грозное ворчание, тут же ретировались и, истекая голодной слюной, строили коварные планы мести за поруганную мечту о сладкой жизни. Ну и пусть себе мечтают! Хоть я и следил за этой пиратской армией вполглаза, но еще не родилась та блоха, которая мимо меня незамеченной проскользнуть сможет. Потренируйтесь сначала на верблюдах, насекаторы проклятые, они тупые!

А тем временем насыщение моих ментов подходило к концу. Рабинович набил брюхо первым и, залив ужин изрядной порцией вина, откинулся на подушки. За все время принятия пищи никто не произнес ни слова. Даже Нахор молчал, не приставая с расспросами, в ожидании, пока гости насытятся. Впрочем, так и полагалось вести себя вежливому хозяину, к тому же запуганному Рабиновичем возможным разоблачением махинаций с таможенными службами. Сеня первым решил нарушить молчание.

– Ну-с, уважаемый, и далеко нам до Палестины? – Сеня не слышал предыдущего разговора Попова с Жомовым, поэтому ему прощается такой дурацкий вопрос.

– Кто такой Палестин? Не знаю никакой Палестин-малестин, – удивился караванщик. – Шито за женщина? Красивый, наверное?

– Я вот думаю, не баран ли ты? – Сеня задумчиво посмотрел на Нахора, а затем рявкнул: – Какая «женщина», идиот? Это страна. Скажи еще, что не слышал о Крестовых походах и войне за Гроб Господень?

– Какой-такой гроб? За-ачим богу гроб? – еще больше удивился Нахор. – Кито же его в гроб положит? Он же памятник… Тифу тебе, шайтан! Я хотел сказать, он бессмертный!

Сеня, ошалевший от такой постановки вопроса, не сразу и нашелся, что сказать. А когда ему удалось согнать в кучу мысли, разбежавшиеся в разные стороны по нескольким кривоватым извилинам, Андрюша уже дожевал свое мясо и жестом остановил Рабиновича, готового разродиться торжественной речью с восхвалением умственных способностей караванщика.

– Сеня, только не ори, – сразу попросил он. – Мы уже с Нахором разговаривали и поняли, что оказались в Египте. Причем, судя по всему, до начала Крестовых походов еще далеко. Я не уверен, но мне кажется, что мы попали примерно в ту же эпоху, по которой гуляли, когда искали Зевса.

Вопреки моим ожиданиям, Рабинович не начал орать, не стал махать кулаками и обещать сделать из Попова свиной рулет. Честное слово, даже скучно стало, когда Сеня лишь только удивленно вскинул брови и заявил, что чего-нибудь подобного он от такого недоумка, каким, по его мнению, является Андрюша, и ждал. Попов смиренно собрался выслушать следующую порцию оскорблений, но ее не последовало.

– Ладно. Хрен с ней, с этой Палестиной, – пожав плечами, проговорил мой хозяин. – Мы хотели маленький отпуск за свой счет с приключениями в довесок, мы его и получили. Будем наслаждаться экзотикой. А ты, Андрюша, – Рабинович ткнул в криминалиста пальцем, – изготовишь эликсир, чтобы он был под руками в любой момент, когда мне домой захочется сорваться. Ясно?

– Да где же я тебе… – попытался было отмазаться Попов, но Сеня бесцеремонно перебил его.

– А вот это меня не волнует, – ехидно заявил он. – Ты у нас самостийно в алхимики записался, вот и выполняй свои непосредственные обязанности.

Возражать на это утверждение Андрюша даже не пытался. Тем более что наш караван-баши, заметив, что у гостей кончились вино и закуска, тут же приказал слугам пополнить истощившиеся запасы. Гулянка тут же продолжилась с новой силой. А когда к пирующим прибавились еще двое человек – помощники Нахора, Аод и Хусарсеф (гав ты, имечко! язык сломаешь), – веселья заметно прибавилось. К вечеру все шестеро налакались до такой степени, что стали хором распевать «Ой, мороз, мороз…»

Аборигены, хоть и ничего не поняли в этой песне, но зато так усердно подтягивали окончание каждой строки, что даже верблюды вздрагивали и плевались в сторону шатра, а подчиненные Нахора раз двадцать врывались с мечами в его палатку, каждый раз думая, что караван-баши пытает какая-нибудь нечистая сила. На двадцать первый мне эта беготня надоела и пришлось рыкнуть на надоедливых слуг. На них это подействовало сильнее, чем буденовский пулемет на махновцев, и к шатру больше никто не приближался. Опять же на выстрел того же пулемета.

Ближе к полуночи пирующие, наконец, после обмена традиционными вопросами типа «ты меня уважаешь?» разбрелись спать. То есть разбрелись Аод с Хусарсефом, а мои друзья, утомленные тяжелым дневным переходом и обильными возлияниями после оного, свалились спать прямо там, где сидели. К тому времени температура окружающего воздуха значительно упала, и я слегка продрог. Решив размять затекшие конечности, а заодно провести и тщательную рекогносцировку местности, я отправился в обход лагеря аборигенов.

Как и полагается в таких случаях, аборигены выставили на ночь стражу. Мало ли какие бедуины вокруг шляться могут, готовым нужно быть ко всему! Правда, даже поверхностная проверка выявила жуткие погрешности в караульной службе караванщиков. Половина охранников резалась при помощи костей животных в какую-то дурацкую игру, четверть поглощали пищу, пережевывая ее с таким треском, что по сравнению с ним даже носорог на стекольной фабрике казался бы сверхбесшумным ниндзей. Ну а остальная часть охраны просто бесцельно слонялась между костров. Причем эти горе-воины передвигались так, что все время сами находились на свету и из-за отблесков пламени совершенно не могли видеть того, что происходит в темноте.

В общем, не охрана, а полная самодеятельность. Если бы у нас в России бандиты каждое свое логово таким образом охраняли, то менты тогда и без ОМОНа спокойно бы обошлись – приходи и бери всех преступников голыми руками! Такого безобразия Ваня, конечно бы, не пережил и тут же принялся обучать аборигенов несению караульной службы. Хотя бы для того, чтобы в будущем не остаться без работы. Впрочем, Жомов спокойно спал и проверкой постов заниматься не имел возможности. Поэтому мне пришлось взять в свои лапы и зубы охрану каравана от возможного налета какого-нибудь пустынного варианта карибских пиратов.

Спать мне совершенно не хотелось, даже сам не знаю, почему именно. Чтобы не помереть от скуки и не покрыться инеем в резко изменившейся температуре окружающей среды, я принялся наматывать круги по лагерю, то и дело пугая ротозеев караульщиков своими внезапными появлениями. В общем, нес службу и никому не мешал, но мой благородный порыв никто не оценил. Более того, меня самым наглым образом оплевали!

Обходя лагерь, мне несколько раз приходилось пробегать мимо лежавших на пузе верблюдов. Большинство из них никакого внимания на меня не обращали, но особо раздражительная животина фыркала носом и чмокала губами при каждом моем появлении. Каюсь, сам виноват, что на эти знаки презрения и недовольства внимания не обращал, но кто же мог предположить, что эта проклятая скотина так метко плюется?! Она же так харкнула, когда я в пятый раз мимо пробегал, что мне показалось, будто на меня ведро клея с размаху вылили. Как бежал, так и поехал юзом по песку, даже глаза от неожиданности не сразу продрать смог. Ну, а уж когда сумел гляделки свои разлепить, я этим скотам задал жару!

Кусать, конечно же, вонючие верблюжьи ноги я нестал, но рявкнул на них по первому классу. Может быть, до льва и не дотянул, но этим тварям горбатым вполне хватило. Те, кто спал, проснулись в один миг и, совершенно не понимая, что делают, помчались по головам остальной части стада в направлении шатра Нахора. Их соплеменники, затоптанные первой волной, решили также не оставаться в стороне от всеобщего веселья и, издавая гортанные звуки, помчались за первыми в погоню. А я им еще и скорости прибавил, прыгая рядом и истошно вопя.

Когда первые верблюды докатились до подножия бархана, гребень которого украшал цветастый шатер Нахора, в лагере караванщиков уже царил переполох. Однако люди, видимо, из-за большого срока общения со своими кривогорбыми подопечными совсем отупели и, не зная, что делать, бестолково метались по лагерю. Верблюды же, на радость немногочисленным зрителям в моем лице, решили устроить большой конкурс и в качестве первого барьера взяли штурмом шатер, где мирно почивали менты. Поняв, что мой Сеня сейчас может быть безжалостно затоптан, я попытался остановить стадо, подавшееся в бега, но меня снова самым наглым образом оплевали. В этот раз на ходу!

Разозлившись, я было решил изменить свой вкус и попробовать на зуб свежей верблюжатины, но поганить пасть их мерзким мясом мне не пришлось. Смятая первыми животными аборигенская палатка неожиданно вернулась в исходное положение. Правда, в высоте она потеряла десяток сантиметров, но зато обзавелась руками с пудовыми кулачищами. Это Ваня Жомов, спросонья решив, что какие-то вероломные враги пытаются сделать ему «темную», распрямился во весь рост и вслепую пошел крушить верблюдов направо и налево.

Вскоре вся гужевая часть каравана лежала перед ним аккуратной кучкой, а уйти в пустыню удалось только тем двум верблюдам, что удостоились чести быть единственными существами, кто безнаказанно смог наступить на омоновца. Ваня еще пару минут буянил, выискивая неведомых врагов. Он размахивал кулаками, орал и таскал на себе по территории лагеря шатер Нахора со всем его содержимым – с подушками, коврами, вином, ментами и совсем очумевшим караван-баши.

Остановился Ваня только тогда, когда, сделав почетный круг по лагерю и сокрушив все, что попалось под его могучие кулаки, вновь вернулся к складу верблюдов и, уткнувшись в него головой, свалился на песок, окончательно запутавшись в пологе шатра. Извлечь оттуда омоновца удалось только при помощи длинных ножей, да и то на осуществление этой операции потребовался весь остаток ночи и половина утра.

Правда, Ване эта операция только пошла на пользу. Пригревшись в тепле шатра, собственноручно превращенного им в спальный мешок, Жомов растратил всю свою жажду деятельности и спокойно проспал до тех пор, пока его не выволокли на свет божий. Сеня с Поповым и вовсе не проснулись даже во время ночного забега по лагерю. И, судя по тому, сколько воды утром выпили оба, вино у Нахора обладало сверхсильным похмельным эффектом. То есть, грубо говоря, не вино это было, а обычная бормотуха. И счастливое выражение лиц моих ментов во время потребления оного напитка объяснялось отнюдь не божественным вкусом вина, как это я думал раньше, а обычной нестерпимой жаждой.

Самого маленького караван-баши в складках разрушенного шатра удалось разыскать не сразу. Как, впрочем, и разбудить. Нахор из чувства вежливости, видимо, вчера решил не отставать от гостей по части выпивки и, когда его помощники уползли восвояси, он еще продолжал пить с моими ментами. Ровно до того момента, пока не свалился мордой в рагу. Утром он осушил бурдюк воды, опохмелиться наотрез отказался и, отдав распоряжение отправляться в путь, больше не произнес ни слова, с немым удивлением глядя на моих друзей, довольно резво передвигавшихся по округе.

В путь мы отправились ближе к полудню, и хотя Андрюша ворчал, что время обеденное, нужно сначала перекусить, а потом ехать, на его стенания никто внимания не обращал. Моих ментов погрузили на верблюдов, а я решил передвигаться на своих четырех, поскольку, как вы сами понимаете, после того, как половину ночи вылизывал шкуру от их вонючих слюней, особой любви к этому горбатому быдлу не испытывал.

Кроме меня, езде верхами воспротивился только Андрюша, у которого давно, со времен английских путешествий, установилась стойкая неприязнь к лошадям в частности и к парнокопытным вообще. Узнав, что ему предстоит ехать на верблюдах, Андрюша изо всех сил решил воспротивиться этому. Чтобы доказать всю невозможность такого способа передвижения, он даже бросился ноги у верблюдов задирать, показывать всем копыта и дебатировать по поводу антагонистических отношений между ним и данным видом травоядных. При этом был настолько красноречив, что трое караванщиков расплакались, а тот верблюд, у которого он копыта считал, соседнему животному в морду плюнул. Видимо, от презрения к тем представителям парнокопытных, которые так долго и жестоко терроризировали несчастного Попова. Можно подумать, сам был из другого теста! Сеня, дослушав речь до конца, пожал плечами.

– Ладно, Андрюха, уболтал, можешь не ехать на верблюде, – кивнул головой мой хозяин. Попов расцвел. – Можешь идти пешком!

Андрюша понял, что при всем богатстве выбора другой альтернативы не будет. Либо он составит мне компанию в пешей прогулке по пустыне, либо заберется на спину верблюда и поедет дальше с относительным комфортом. Попов выбрал второе и тут же взобрался на спину того самого животного, которое совсем недавно плевком выразило свое презрение к антипоповским настроениям среди представителей парнокопытных. Видимо, для того, чтобы заверить страдальца в своих самых лучших намерениях, верблюд повернул голову к эксперту и начал шамкать губами, старательно подбирая умные и добрые слова. Попов это понял по-своему.

– Я тебе сейчас плюну, скотина поганая! – рявкнул он, замахиваясь на верблюда дубинкой.

Несчастное животное оторопело. Мало того, что его поступок истолковали неверно, так еще и дубинками стали махать и выкрикивать оскорбления прямо в морду. Шокированный верблюд, оглушенный вдобавок мощными децибелами, потерял сознание и рухнул на передние ноги. Туша Попова тут же смяла собой первый горб и покатилась на песок. Я-то в сторону отскочить успел, а вот оплеванный собратом по разуму верблюд все еще стоял на месте, раздумывая, за что ему была такая немилость. В него-то Андрюша и врезался. Бедное животное, не успев отойти от первого шока, получило второй и начало заваливаться на бок, прямо на своего соседа!..

Ох, не знаю, сколько времени мы во второй раз занимались бы раскопками каравана, если бы не Ваня Жомов. Вмиг сообразив (чего по его внешнему виду никогда не скажешь!), чем каравану грозят последствия падения верблюда, он одним броском оказался рядом с животным и, поймав его одной рукой, возвратил в вертикальное положение. По рядам караванщиков пронесся громкий вздох облегчения.

– Андрюша, не шали, блин, – ласково пожурил Попова омоновец. – Хочется пешком топать, так иди. И нечего, в натуре, верблюдов по всей пустыне раскидывать.

– А я нарочно, что ли? – вскакивая на ноги, накинулся на Жомова Андрюша. – Ты же сам видел, что эта скотина проклятая меня сначала оплевать хотела, а потом еще и со спины скинула. Что мне делать теперь прикажешь?

– Равняйсь, смир-р-рно! – рявкнул Жомов. – На верблюда шаго-ом м-марш!

– Ты не охренел? – оторопело уставился на него Попов.

– Сам же просил, чтобы я тебе приказывал, – Ваня так искренне удивился, что, были бы у меня руки, я бы схватился ими за голову. А так пришлось сделать вид, что я блох на себе ловлю.

– Да пошел ты… в стройбат газоны красить! – обиженно буркнул Попов, скинул с ближайшего верблюда погонщика и залез на спину животному, оторопевшему настолько, чтобы не оказать никакого сопротивления такой беспардонной смене седока.

Уж не знаю, то ли верблюды намного тупей, то ли пугливей лошадей оказались, но предать обструкции Попова, только что жестоко надругавшегося над их собратьями, даже не пытались. Сброшенный на песок погонщик удивленно посмотрел по сторонам, а затем забрался на свободное животное. Нахор печальным взглядом окинул караван и, скривившись от головной боли, махнул рукой, приказывая отправляться в путь.

Если честно, рассказывать о нашей поездке через пустыню практически нечего. Не знаю, как вам, но лично мне ничего привлекательного в желтых безжизненных просторах найти не удавалось. Почти всю дорогу я развлекался легкими издевательствами над верблюдами. Благодаря сложившимся ночью отношениям наша неприязнь была взаимной, и мне не стоило ровно никакого труда довести любое вьючное животное нашего каравана до белого каления и заставить его харкаться в разные стороны. Причем я всегда старался сделать так, чтобы на верблюжьей линии огня оказывался его собрат по разуму.

Чаще всего это удавалось, и оскорбленное плевком в круп горбатое существо тут же разворачивалось, чтобы отплатить той же монетой своему обидчику. В этот раз меня уже на линии огня не оказывалось. Зато там находился абориген-наездник. Плевок, естественно, доставался ему, а некультурное животное тут же зарабатывало пару батогов и начинало страстно мечтать только о том, чтобы освободиться от погонщика и вдоволь расплеваться со своим двугорбым обидчиком. В итоге мне удалось перессорить всех вьючных членов каравана, и я с наслаждением предвкушал, как вечером они начнут всеобщее оплевывание.

Остальные члены нашей команды развлекались каждый по-своему. Сеня, например, пополнял свои географические знания. Что, впрочем, не особо ему помогло. Я краем уха слышал, о чем он говорит с Нахором, когда от перессоривания верблюдов отдыхал, но четко уяснить для себя, куда именно мы попали, так и не смог. То есть наше географическое местоположение было относительно известно – мы в Египте; на юге находятся кушиты (эфиопы по-нашему), на западе гнездятся ливийцы, а проход на восток контролирует племя амаликитян. Сами караванщики были из Персии, а по Африке шатались исключительно ради добычи слоновой кости, которую сейчас везли в Мемфис, чтобы продать, купить папирус и везти его домой. Где снова продать, купить и так далее. В общем, нелицензионные «челноки». С этим все ясно. А вот в какую именно эпоху нас угораздило забраться, ни мне, ни Рабиновичу определить не удалось.

Пока Сеня вытягивал из Нахора информацию, Попов с Жомовым развлекались каждый по-своему. Андрюша, обнаружив, что его верблюд загружен слоновой костью, а не съестными припасами, страшно расстроился и всю дорогу пытался найти способ, как стянуть со спины впереди идущего животного какой-нибудь баул. Что он только не пытался изобрести, но ничего лучше аркана так и не придумал. Попытки с двадцатой ему удалось добросить петлю до чужого верблюда, а еще через десять попыток зацепить цель. Ею, правда, оказался не баул, а погонщик, оказавшийся после рывка Андрюши на песке. Попов тут же отбросил веревку в сторону и сделал вид, что страстно увлечен рассматриванием бездонного неба, а поверженный им наездник, так и не сумев сообразить, что же сбросило его со спины верблюда, как был с веревкой на шее, так и бросился догонять свое животное.

Ваня Жомов, не переносивший безделья, попытался размять затекший ум преподаванием аборигенам воинского устава. И для начала решил их обучить передвигаться на верблюдах правильным строем. Эта нехитрая операция почему-то жутко напугала караван-баши, и он принялся умолять Рабиновича остановить Ваню. Сеня рыкнул на омоновца, и тот, обидевшись на весь белый свет, снова взялся за чистку пистолета. Причем делал это так усердно, что я, если честно, испугался за воронение его ствола. Еще сдерет его к котам облезлым! Останемся тогда без единственного в отряде оружия.

Впрочем, переживал я, естественно, зря. Жомов оружие любил и изуродовать пистолет мог только в состоянии буйного помешательства. Такой казус омоновцу пока не грозил, и я, успокоившись, принялся вновь терроризировать верблюдов. Чем и занимался до самого вечера, когда на горизонте появились неясные очертания каких-то странных построек и необычных деревьев. Честное слово, поначалу я решил, что это мираж, но затем отчетливо уловил запах влаги, дыма и навоза. Судя по всему, мы приближались к какому-то поселению, и караван-баши в ответ на немой вопрос Рабиновича подтвердил мои догадки.

– Мемфис, – взмахнув рукой в сторону населенного пункта, произнес он. – Приехали типирь. Скора отидихать будим.

А вот это уже было намного лучше, поскольку безлюдная пустыня уже успела нам порядком поднадоесть. Да вы сами подумайте, разве может нормальный милиционер долго обходиться без людского общества, не имея ровно никакой возможности ни для разгона манифестаций, ни для разгрома бандформирований, ни даже для элементарной проверки документов?! Подумали? Вот теперь вам, наверное, понятно, почему мои менты дружно грянули «ура!», заставив половину погонщиков и три пятых всех верблюдов обделаться от испуга.

Глава 4

Караван вышел на окраину Мемфиса, когда уже начинало темнеть. Нахор торопился, стремясь попасть в крепость до закрытия ворот, поскольку ночевать в бедных кварталах за городскими стенами считал опасным. Некоторое время он даже гнал своего верблюда бегом, и Рабиновичу, ехавшему следом, пришлось изрядно попотеть, чтобы заставить непонятливую животину двигаться с требуемой ему скоростью. Сеня и пятками верблюда молотил, и орал на него. Даже за горб укусить попытался, но ничего не помогало. Если бы не Мурзик, вовремя пришедший хозяину на помощь, отстал бы Сеня от каравана и провел бы ночь, кукуя под городскими стенами.

Окрестности Мемфиса произвели на ментов крайне отрицательное впечатление. Кривобокие дома, крытые гнилым камышом, загаженные улочки с кучами грязи и мусора на каждом углу и отвратительная вонь, которую, казалось, можно было резать ножом, вызывали у них если не отвращение, то презрительную брезгливость точно. В общем, при поездке через эти убогие кварталы у доблестных сотрудников российской милиции создалось впечатление, что они совершают экскурсию по поселению бомжей в центре городской свалки.

– Блин, узнала бы мама, где я шляюсь, заставила бы три часа в ванной с хозяйственным мылом драиться, – расстроенно буркнул себе под нос Попов, но его откровения услышали.

– А спинку тебе тоже мама трет? – ехидно поинтересовался Рабинович.

– Нет, кот ее помогает, – зардевшись, огрызнулся Попов. – И вообще, не лезь в мои личные дела!

– Даже и не собирался, – Сеня простодушно заморгал глазами и так энергично пожал плечами, что едва не свалился со спины верблюда. – Просто факты собираю, чтобы быт великих искателей приключений для истории увековечить, – Рабинович скромно потупился. – Я ведь книгу про нас пишу. «Идиоты и я» называется…

– Что, серьезно? – удивился Жомов. – Ты только теще моей ее не показывай. Не поверит. Она и так моей Ленке говорит, что та с дураком связалась, а так подумает, что я и вовсе с ума сошел.

– И она права, – тяжко вздохнул Рабинович. – Есть у тебя ум, да пустосум. Смысл тебе объяснять, только время терять! – и, увидев, что Ваня быстро заморгал, пытаясь оценить величину оскорбления, махнул рукой. – Ладно, проехали. Теще своей привет передай. Скажи, что я ей целую главу в монографии посвящу!

Однако Жомова такая отмазка не удовлетворила. Он пришпорил своего верблюда, стараясь сблизиться с Рабиновичем для одарения оного подзатыльником, но в этот момент караван, возглавляемый Нахором, достиг, наконец, городских ворот. Тут же от стен отделились два низкорослых мужика в жилетках из дубленой кожи и, схватив короткие копья наперевес, преградили дорогу караван-баши.

– Стоять на месте, бродяги! – рявкнул один из стражников. – Куда претесь, вонючие персы? Для вас места тут нет. Ищите себе приют где-нибудь на помойке!

– Изивини, почитенный, – вежливо склонил голову Нахор. – У мине пиропуск и-есть…

– Это кого этот прыщ писклявый бродягами назвал? – перебил его Жомов, выезжая вперед. – Ты, чмо подворотное, кого на помойку отправить собрался?..

И, не дожидаясь ответа, Ваня свесился со спины верблюда и отвесил звонкую оплеуху стражнику. Медный шлем слетел у того с головы и расплющился о стену. Сам абориген полетел следом и, припечатавшись к той же стене, но немного ниже оттиска шлема, плавно сполз на землю, пуская слюни изо рта. Жомову этого показалось мало. Он спрыгнул с верблюда, подошел ко второму охраннику и, вырвав у него копье из рук, сломал древко о колено. Перепуганный стражник попытался заорать, чтобы позвать кого-нибудь на помощь, но Жомов успокоил его, приложившись дубинкой по маковке шлема.

Видимо, этот головной убор оказался стражнику слишком велик или был изготовлен с добавлением резины. Он очень легко опустился вниз, скрыв под собой голову стражника полностью. Тот взмахнул руками, словно собирался улететь от настигшего его позора в лице Вани Жомова, но затем передумал и кардинально изменил направление, плавно спикировав вниз. Омоновец посмотрел по сторонам, выискивая еще какой-нибудь заменитель боксерской «груши», и, не найдя ничего подходящего, сокрушенно вздохнул.

– Ну что, поедем или стоять в воротах будем, словно Нигматуллин на чемпионате мира? – поинтересовался он у оторопевшего от неожиданности Нахора.

– Ай-ай-ай-ай-ай, пилохо получилось, – горестно вздохнув, покачал головой караван-баши. – Зачем солдата обидел? Теперь нас арестовывать будут.

– По хрену. Пусть попробуют, – хмыкнул Ваня и, шлепнув верблюда по крупу, принудил его войти в ворота.

Караванщику ничего другого не оставалось, кроме как попытаться проверить утверждение Жомова. Снова горестно вздохнув, он подстегнул замешкавшегося в воротах верблюда и направился к ближайшему постоялому двору. Караван гуськом последовал за ним, и лишь Ваня со своим верблюдом немного задержался в воротах, тщетно надеясь, что нагловатые стражники придут в себя и дадут ему возможность отвесить им еще пару тумаков. Однако те не подавали признаков жизни и расстроенному Жомову пришлось без продолжения спарринга догонять друзей.

Внутри крепостных стен Мемфис даже в потемках (а может, именно благодаря им?) выглядел вполне прилично. Улицы были вымощены камнем и казались относительно чистыми, крысы в роли патрульных на перекрестках не барражировали, дома, хоть и страдавшие прямолинейным кубизмом, выглядели довольно ровно и добротно, да и жуткая вонь предместий сюда не доносилась, сменившись довольно приятным ароматом жаркого и благовоний. В общем, внутренний город показался ментам вполне приспособленным для отдыха местом.

К удивлению ментов, во время путешествий привыкших к тому, что постоялые дворы всегда заполнены до отказа, тот, в котором остановился караван, до удивления напоминал российские питейные заведения ранним утром. То есть был почти безлюден, если не считать пары мужиков в мешковатых одеждах, отдаленно напоминающих греческие туники, и с синюшными рожами, до боли в груди похожими на физиономии наших синяков; четверых смуглолицых игроков в кости за дальним столиком да разбитной девицы, развалившейся на скамейке в углу.

Все присутствующие дружно обернулись навстречу вошедшим, а девица, увидев бородатых персов в сопровождении наряда милиции, тут же поднялась со своего места и пошла навстречу. Жомов нежно оскалился, посмотрев на аборигенов, и те тут же отвернулись, продолжив заниматься своими делами. Ваня разочарованно вздохнул и толкнул в бок Рабиновича, не сводившего с девицы глаз.

– Блин, Сеня, и тут подраться не с кем! – сокрушенно проговорил он. – Ну что это за отпуск, когда даже развернуться как следует не получается?

– Слушай, Жомов, если у тебя кулаки чешутся, то иди на улицу, – раздраженно ответил кинолог. – Я там сарай видел с быком в стойле. Вот иди к нему и бейте друг другу морды, сколько хотите!

– Да я бы с радостью, – хмыкнул омоновец. – Только ведь он сдачи мне не даст.

Жомов хотел еще что-то сказать, но не успел – девица подошла к ним вплотную. Выглядела она года на двадцать два. Красивые черные волосы волнами опускались на плечи, высокие груди вздымались от вздохов, словно морские волны при девятибалльном шторме, а правильные черты лица озаряла улыбка. В общем, выглядела она так, что даже однолюб Ваня, которого жена к тому же запугала настолько, что он на девушек старался даже не смотреть, застыл, разинув рот. А девица остановилась прямо перед Сеней и грациозно положила ему руку на плечо. Рабиновича словно током ударило.

– Хелло, мальчики! Поразвлечься не желаете? – певучим голосом произнесла она. Теперь током ударило Жомова.

– Пошла отсюда, шалава, а то в отдел заберу! – рявкнул он. – Там тебя в камере так развлекут, что неделю в туалет ходить не сможешь!

С девицей мгновенно произошла разительная метаморфоза. Улыбка сползла с ее лица, плечи опустились и груди ушли куда-то внутрь, видимо, решив, что лучше будет не высовываться. Девица сникла, раза два или три открыла рот, словно проглатывая заготовленную заранее фразу, а затем совершенно неожиданно для ментов зарыдала, уткнув лицо в руки. Все трое путешественников (вместе с Мурзиком!) оторопело уставились на нее.

– Нет, я, конечно, видел, как может расстроиться женщина, когда не получает того, чего хочет, но чтобы так реветь?! Да по какому поводу? – покачав головой, удивленно проговорил Рабинович. – Чудеса какие-то. Может быть, тут из мужиков, кроме евнухов, никого не осталось?

– Да нет, Сеня, это еще цветочки. Вот моя Ленка, когда я ей норковую шапку отказался купить, такое мне устроила… – Жомов оборвал себя на полуслове и махнул рукой. – В общем, женишься, поймешь, что к чему. Выучишься!

– Нет уж, благодарю покорно, – замахал руками Рабинович. – Предпочитаю остаться не ученым, но холостым. А то вдруг еще вот такое плаксивое существо попадется, придется по дому в болотных сапогах ходить и Мурзика в аквалангисты переквалифицировать.

– Да что вы к девушке пристали, – вступился за даму, продолжавшую реветь во весь голос, Попов. – Вы у нее спросили, может быть, она есть хочет! Девушка, хочешь есть?

Плаксивая аборигенка замолчала так же резко, как и начала свое соло для всхлипов со слезами. Она оторопело уставилась на Андрюшу, абсолютно отказываясь верить в то, что услышала, а затем вдруг завопила истошным голосом так, что у троих друзей, да и не только у них, барабанные перепонки заложило:

– Ничего вы не понимаете! Всю жизнь стараюсь сделать кому-нибудь приятное, принести радость людям и всегда натыкаюсь на скотскую неблагодарность. Даже сейчас… когда я… вот вам вся… а вы, эх! – и, разразившись новыми потоками слез, девица бросилась прочь из трактира.

– И чего я такого сказал? – удивленно поинтересовался Попов, глядя ей вслед.

– Просто, Андрюша, дамочка испугалась, что, кроме дуры, каковой является от рождения, она станет еще и жирной уродиной благодаря твоей заботе, – пояснил Рабинович. – Приобретения такой фигуры, как у тебя, девица бы не перенесла!

– На себя посмотри, дистрофик длинноносый, – обиделся на него Андрей. – А между прочим, хорошего человека должно быть много.

– Если в тебе и жил когда-то хороший человек, то он давно благополучно почил в залежах сала, – парировал Рабинович, и неизвестно, в какие еще дебри казустики забрался бы их разговор, если бы в этот момент у Сени под носом не завопил Иван. Шлепнув Рабиновича по плечу так, что тот едва не зарылся вместе с носом в доски трактирного пола, Жомов помчался к местной стойке бара.

– Мужики, там, похоже, местное пиво дают! – вопил он на ходу. – Ищите столик, а я пока для затравки по кружечке нам организую.

Кинолог с экспертом переглянулись, но продолжать словесную дуэль не стали. Оба знали друг друга тысячу лет и прекрасно понимали, что в их споре никогда не будет победителя. И весовые категории у них разные, и уровень интеллекта не идентичный, да и словарный запас здорово разнится по объему. Причем у Попова основное место в голове занимали термины, относящиеся к приему и приготовлению пищи, а Сеня Рабинович мог бы с утра до вечера говорить о получении прибыли с каждого рубля и женщинах, эти несчастные рубли растрачивающих. В общем, Рабинович, он и в Африке Рабинович.

Андрюша с Сеней еще раз переглянулись, постаравшись этими взглядами отравить другу другу оставшуюся часть жизни, и поспешили к стойке, чтобы не попасть к шапочному разбору. Занимать заранее столик никто из них не стал, решив, что сидячее место – дело наживное, а пиво, оно ведь и кончиться может. Поэтому, когда Ваня умудрился заграбастать по три кружки хмельного напитка в каждую руку и обернулся, чтобы поделиться с друзьями, он никого из них не увидел. Более того, все немногочисленные столики в забегаловке уже были заняты.

– Поп, блин, убью гада! – завопил Иван, оглядываясь по сторонам. – Сейчас ты, кабан толстый, и стол и пуфик мне одновременно заменишь.

– Ты чего орешь, идиот? – полюбопытствовал Попов, выныривая из давки у стойки с двумя кружками пива в руках. – Крайнего нашел?

– А ты еще скажи, что евреи во всем виноваты! – отрезал Рабинович, нарисовываясь рядом. Две полные кружки были зажаты в его ладонях, а еще две он прижимал к бокам локтями. – Чего ты опять стрелки переводить надумал?

– Да пошли вы все… компрессию ведрами таскать! – Жомов устал их слушать и устремился к ближайшему столику.

Не обращая никакого внимания на то, кто именно занимает места, Ваня опустил свою пятую точку на скамейку и проехался по ней до конца, сметая всех на своем пути. Грохнув кружками с пивом об стол, он так цыкнул на аборигенов, занимавших скамейку напротив, что тех буквально ветром сдуло из-за стола, вымело из трактира на улицу, и больше их в этом кабаке никто и никогда не видел. Вот она, сила омоновского убеждения!

Сеня и Попов тут же заняли их места и глотнули из своих кружек. Напиток и вправду походил на пиво, только был несколько горче, чем требовалось по ГОСТу, и здорово шибал в нос запахом каких-то трав. Рабинович причмокнул губами, одобрительно хмыкнул и осушил одну из своих кружек до дна. Попов завистливо посмотрел на него и потребовал у друзей разделить пиво поровну.

– Ты мне тут со своей уравняловкой коммунизм не устраивай! – сердито буркнул он. – Кто не успел, тот не съел. А кому выпить мало, пусть утрет хлебало.

Попов потряс головой, стараясь сообразить, к чему Сеня это сказал. Рабинович хитро прищурился в ответ и выпил еще полкружки.

Караванщики к тому времени успели распределить все сидячие места в кабаке. Однако в ответ на экспансию Жомова вынуждены были потесниться, освободив краешки скамеек для своих товарищей, побитых и оскорбленных бессовестным омоновцем, перестали обращать на ментов внимание и занялись обсуждением местных рыночных отношений. Трое друзей, оккупировав шестиместный столик, сидели в относительном комфорте и свысока поглядывали на персов. Андрюша Попов маленькими глоточками цедил местный аналог пива из кружки, завистливо-обиженно посматривая на своих друзей. Его взгляд вдруг напомнил Сене грустную морду Мурзика, вынужденного в окошко наблюдать за собачьими свадьбами, и Рабинович сдался. Отобрав две кружки у Жомова, он придвинул их Попову. Андрюша расцвел, а в ответ на попытку омоновца вернуть себе утраченное добро Рабинович стукнул его по рукам.

– Оборзел, Ваня? Считать не умеешь? – рявкнул он на друга. – У всех по четыре кружки. Куда же ты, быдло ментовское, свои лапы тянешь?

– От мента и слышу, – буркнул омоновец, но чем возразить арифметике Рабиновича, придумать так и не смог.

Объемы пива постепенно подходили к концу, и друзья начали подумывать о том, что не мешало бы что-нибудь и сожрать. Сеня пристально посмотрел на караван-баши, пытаясь взглядом принудить его раскошелиться на ужин. Однако Нахор, видимо, решил, что с прибытием в Мемфис строить из себя гостеприимного хозяина больше не стоит. Перс старательно прятал глаза и делал вид, что вообще не знаком с ментами. Рабинович, оторопевший от такой наглости, собрался уже встать с места и вправить изменчивому персу мозги, но в этот момент он обратил внимание на худощавого человека, вынырнувшего из-за стойки. Парень до боли в сердце напомнил Сене брата, которого, кстати, никогда не было, но иметь очень хотелось. Вот только передвигался он так, как ни один уважающий себя Рабинович ходить бы не стал, – сгорбившись, втянув голову в плечи и немощно шаркая ногами. Сеня удивленно нахмурился, а парень, не обращая на него внимания, поплелся к столику, за которым сидели смуглолицые игроки в кости.

– Оплатите счет, пожалуйста, – дрожащим голосом проговорил он, обращаясь к подвыпившей четверке.

– Нэт серебра, – радостно ухмыльнувшись, ответил один из них – небритый и широкоплечий.

– Счет оплатите, пожалуйста, – парень явно не рассчитывал, что его просьбу выполнят, но отступать, видимо, не имел права.

– Э-е, ты что, не русский? – удивленно поинтересовался еще один из игроков. – Тебе говорят, нэт у нас серебра!

– Тогда платите штраф, – вынес новое предложение Сенин «брат». В ответ все четверо дико заржали.

Жомов, также обративший внимание на эту сцену, начал было подниматься со своего места, но Рабинович жестом остановил его. Отцепив дубинку от пояса и проверив ее на гибкость, Сеня неторопливо подошел к умирающим от смеха игрокам и, не говоря ни слова, звезданул одного из них – широкоплечего и небритого – «демократизатором» по голове. Тот икнул и сполз под стол, решив, видимо, что там будет комфортнее. Остальные мгновенно замолчали, испуганно глядя на дубинку в Сениных руках.

– Оплатите счет, – грозно посоветовал он, поигрывая «демократизатором».

– Э-е, не убивай, брат, – затараторил второй остряк, отцепляя от пояса кошель. – Серебро возьми, золото возьми, но не убивай. Слышишь, брат?!

– Не брат ты мне, гнида черножопая, – покачал головой Рабинович и стукнул наглеца, посмевшего объявить всем о мнимом родстве, дубинкой по голове, одновременно выхватив у него из рук кошелек. Смуглолицый тут же стек вниз, присоединившись под столом к своему товарищу.

– Сколько они тебе должны? – поинтересовался у паренька Сеня. Тот назвал сумму.

– Быстро заплати, – приказал Рабинович двум оставшимся за столом любителям азартных игр, пряча за пазуху экспроприированные ценности (а как же? нужно же компенсацию взять за оскорбительное навязывание в родню!). Смуглолицые, трясясь от страха, бросили на стол несколько кусочков серебра и, наплевав на своих товарищей, как совсем недавно верблюды на Мурзика, умчались прочь из кабака. А Сеня повернулся к пареньку.

– Не бойся, больше они к тебе приставать не будут, – покровительственно проговорил он. – Как тебя зовут?

– Иисус… – Рабинович поперхнулся и выронил из рук дубинку, – …Навин, – Сеня облегченно вздохнул и поднял с пола персональный ударный инструмент.

– Фу, как ты меня напугал, – пробормотал он в то время, как новый знакомый не сводил с него удивленно-благодарного взгляда. Рабинович пристегнул дубинку на пояс, похлопал паренька по плечу и лишь только тогда сообразил, с кем именно он разговаривает.

– Что-о-о?! Иисус Навин?! – Рабинович поперхнулся повторно. – А год сейчас какой?

– НУ ЧТО ТЫ, ДУРАК, КО ВСЕМ СО СВОИМИ ДАТАМИ ПРИСТАЕШЬ? – тот же самый громовой голос, который менты уже однажды слышали в пустыне, буквально заполнил собой все помещение кабака.

Перепуганные караванщики тут же свалились на пол, закрыли головы руками и начали истошно выть, выкрикивая какие-то идиотские имена, такие, как Гор (при чем тут бывший госсекретарь США?), Амон (Жомов удивленно встрепенулся), Сет (ау, где Курникова?) и Тот (о ком именно шла речь, не уточнялось!). Навин вместе со всеми не стал вопить. Он лишь побледнел как мел, но стоял рядом с Рабиновичем, не двигаясь с места. Может быть, просто ноги отказали? Ну, а менты закрутили головами, пытаясь определить источник звука.

– НЕ ЗНАЮТ ОНИ, КАКОЙ СЕЙЧАС ГОД, И ЗНАТЬ НЕ МОГУТ! – продолжал громыхать голос, совершенно не обращая внимания на замешательство, царившее в трактире. – СКАЗАНО ТЕБЕ, ДЕЛОМ ЗАЙМИСЬ. ИБО… КХЕ-КХЕ, – прокашлялся неизвестный, секунду помолчал, а затем закончил фразу:

– ИБО СОЧТЕНЫ ДНИ ТВОИ И ТВОИХ ПРЕДКОВ… ВО, БЛИН! КТО ЭТУ ДУРЬ ПРИДУМАЛ?!

Продолжение фразы не последовало. Голос стих, и стало слышно, как у персов стучат зубы. Попов непрестанно ерзал на скамейке, полностью отдавшись навязчивой идее поиска громкоговорителя. Рабинович не сводил глаз с Навина, совершенно отказываясь поверить в происходящее, а Жомов встал из-за стола и подошел к толстому бородатому бармену. Тот просто приклеился к стойке и не сводил испуганных глаз с омоновца.

– Значит, это твои шутки? – грозно полюбопытствовал он у толстяка. – Ну, блин, ты и гусь, РГД тебе в задницу! Сейчас ты мне объяснишь, как ты все это устраиваешь, и где ты, свинья волосатая, в пустыне прятался.

– Я… я… я… – похоже, ничего другого бармен выдавить из себя не мог.

– Вот именно, «я, я, яволь!» – исчерпал Жомов свое знание иностранных языков. – Сейчас ты у меня заговоришь. Я тебе язычок быстро нормальным концом подвешу.

– А какой из концов языка нормальный? – ехидно поинтересовался у омоновца Рабинович. Ваня удивленно обернулся. – Оставь его в покое. Бармен тут ни при чем. А вот мы, вполне вероятно, во что-то снова вляпались, – Сеня хлопнул Навина по плечу. – Пошли, братан, посидишь с нами.

– В натуре, давай к нам за столик, – Жомов тут же оставил бармена в покое. – Ты мужик нормальный, смотрю. Не чмо. Садись, выпьем, побазарим.

– Спасибо, уважаемые, но мне нельзя, – Навин потупил глаза. – На работе не положено.

– Если водка мешает работе, – омоновец поднял палец вверх, – брось ты на хрен эту работу. А если этот фашист, – омоновец кивнул головой в сторону трясущегося бармена, – наезжать начнет, я ему быстро чайник в кофейник трансформирую.

Парень задумчиво посмотрел в сторону бородатого толстяка, а затем махнул рукой.

– А-а, будь что будет, – воодушевленно проговорил он. – Как говорит Моисей, на халяву и уксус сладкий. Все равно эта египетская свинья мне ни серебром, ни медью не платит. Зарплату продуктами выдает. Уж лучше обратно на кирпичи пойду. Там хоть выслуга идет, год за три.

Пока менты со своим новым приятелем устраивались за столом и требовали от бармена выпивку и закуску, оба побитых игрока под шумок уползли из кабака, а перепуганные персы наконец пришли в себя и вернулись к покинутой трапезе. К Нахору вновь вернулся интерес к личностям своих недавних попутчиков, и теперь он принялся сверлить Рабиновича взглядом, явно намереваясь о чем-то спросить, но Сеня не обращал на него никакого внимания, удивленно разглядывая Иисуса Навина.

– Как ты уже, наверное, понял, мы издалека и в местных делах ориентируемся слабо, – усмехнулся Сеня. – Давай-ка выпьем за знакомство, а потом ты доложишь оперативную обстановку.

Навин кивнул, лихо опрокинул внутрь предложенную кружку довольно приличного вина и вытер губы тыльной стороной ладони. Несколько секунд он сидел, довольно улыбаясь и сохраняя на лице выражение блаженства, а затем вдруг скривился, закашлялся и исторгнул выпитое обратно в кружку. Попов поморщился, Рабинович осуждающе покачал головой, а Жомов похлопал Навина по плечу.

– Да-а, братан, – протянул он. – Тебя еще многому учить нужно.

– Вот и возьми над ним опекунство, – ухмыльнулся Сеня. – Глядишь, друг друга чему-нибудь да научите.

– Пойдешь? – грозно рыкнул Ваня, обращаясь к Навину.

– В ученики? Можно, – с легким сомнением в голосе ответил тот. – А сколько платить будете?

– Че-его? – поперхнулся Жомов, а Попов ехидно заявил:

– С таким чудом мы, похоже, первый раз сталкиваемся. Сеня, этот парень, случайно, не родня тебе?

– Все мы родня друг другу, – буркнул в ответ Рабинович. – Через Адама и Еву. А этот парень – Иисус Навин.

– Кто? Тот самый? – Попов вытаращил глаза, становясь полностью идентичным зажаренному на вертеле поросенку. И по цвету, и по квинтэссенции, и по умственным способностям.

– Тот самый, – кивнул головой Рабинович. – Хотя, если не веришь, можешь попробовать отпечатки пальцев у него снять.

Попов пошарил вокруг руками, отыскивая чемоданчик с принадлежностями для снятия «пальчиков», а затем накрыл кинолога отборным трехэтажным фирменным ментовским матом. Это словесное извержение позволило ему прийти в себя, и успокоенный криминалист тут же совершил обратную деформацию: из жареного поросенка – в живую жирную сви… В общем, в Андрюшу Попова. На чем и остановился.

Собственно говоря, Рабинович прекрасно понимал его состояние. Он и сам едва сдвиг по фазе не заработал, когда имя этого официанта из мемфисской забегаловки услышал. Все-таки одно дело хвосты всяким Зевсам и Одинам из параллельных вселенных крутить, а другое – повстречаться с живым подтверждением реальности библейских легенд. Как-никак, Иисус Навин – не последний человек в Ветхом Завете. Правда, Сеня в библейских сказаниях не слишком подкован был, но кое-что о своем новом знакомом слышал от тети Сони. Конечно, Навина Рабинович себе несколько по-иному представлял, но…

Сеня подозрительно посмотрел на Попова.

– Слушай, эксперт-алхимик, – поинтересовался он. – А ты уверен, что твое зелье нас не занесло снова в какой-нибудь параллельный мир?

– Ты меня за лоха не держи! – авторитетно заявил захмелевший Попов. – Мерлин же не в иную вселенную, а в наше с вами время попал. Это значит, что по его рецепту мы между мирами путешествовать не можем. Отсюда и вывод: мы в нашем с вами прошлом.

– Угу, – согласился с ним Рабинович. – Ты уже однажды по мерлиновскому рецепту нас к Одину в гости забросил…

– Не надо попкорн с кукурузными хлопьями путать, – тоном, не требующим возражений, перебил его криминалист. – В тот раз мы серьезную ошибку допустили. Ну скажите мне на милость, разве можно самца яйца посадить высиживать. А тем более не свои, а куриные?

– Так, значит, мы в прошлое попали? – Жомов иногда проявлял просто чудеса сообразительности. – А вы помните, что нам Горыныч о спирали времени говорил?

Рабинович с Поповым поперхнулись закуской и оторопело уставились на омоновца. Действительно, за тяготами и лишениями, столь характерными для тяжкой доли путешественников, ни кинолог, ни криминалист не вспомнили о том, какую истерику им закатил Ахтармерз Гварнарытус при первой встрече, когда узнал, что трое ментов не из параллельного мира, а из будущего собственной вселенной. Горыныч тогда пригрозил ментам необратимыми последствиями такого безрассудного поступка, и все трое могли эти «последствия» в живую лицезреть. Со временем менты об этом позабыли, и вот теперь пришлось вспоминать.

– Вот теперь я точно знаю, во что мы вляпались, – задумчиво проговорил Рабинович. – Похоже, мужики, каникулы в Простоквашино закончились. Сегодня еще здесь тусуемся, а завтра, Андрюша, ты изготовишь свое пойло и отправишь нас обратно. Ясно?

– Придется, – горестно вздохнул Попов. – Только дайте мне сначала наесться. А то ведь дома я жареного барашка целиком никогда не увижу…

– Чревоугодник хренов, – буркнул в ответ Сеня.

И в этот момент в разговор встрял Иисус Навин. Менты, увлекшись обсуждением своих собственных проблем, совершенно забыли о его присутствии. Он несколько раз вежливо попытался обратить их внимание на себя, понял, что это не получится, и принялся накачиваться вином. Вторая и третья, после неудачной первой, пошли внутрь удивительно легко, и Навин, явно не приспособленный к обильному употреблению алкоголя, быстро захмелел. Несколько секунд он отупевшим взором рассматривал столешницу, а затем довольно бесцеремонно ткнул Жомова кулаком в бок. Омоновец от неожиданности так оторопел, что даже забыл врезать официанту в ухо.

– Ну так что? – заплетающимся языком поинтересовался он. – Так сколько ты мне будешь платить за работу твоим учеником?

– Слышь ты, чувак, вали-ка отсюда… под хвост к верблюду! – прорычал омоновец, не знакомый с Ветхим Заветом и потому не испытывающий никакого почтения к его персонажам. – Нам без тебя проблем хватает.

От этого рыка Навин мгновенно протрезвел так, словно на него ведро ледяной воды вылили. Оторопело посмотрев на Жомова, парень перевел взгляд сначала на Рабиновича, а затем на Андрюшу. Все трое сидели с каменными выражениями на лицах, и Навин зябко поежился, видя такую перемену в отношении к себе. Втянув голову в плечи, он поднялся со скамейки.

– Извините, почтенные, если обидел вас вопросом о деньгах, – убитым голосом проговорил он. – Просто поймите меня правильно. Я человек бедный, и мне…

Договорить он не успел. Дверь в трактир с грохотом слетела с петель, и внутрь помещения ввалилась толпа разъяренных оборванцев, вооруженных кольями, дубинками и прочей ударно-костоломной амуницией. Возглавлял ее толстый абориген, почти не уступавший ростом Ване Жомову, но намного тяжелее его. Окруженный оборванцами стандартного для местных жителей размера, толстяк выглядел настоящим гигантом и явно гордился этим. Увидев в омоновце конкурента своей исключительности, громоздкий абориген угрожающе зарычал. Из-за его спины, словно Табаки из-под хвоста Шерхана, выглянул тот самый смуглолицый, которого Рабинович отправил под стол первым. Увидев его, персы бросились врассыпную, прижимаясь к стенам, а менты медленно поднялись из-за стола.

– Вот они, шакалы поганые! – завопил смуглолицый, тыча пальцем в российских милиционеров. – Длинноносый еврей на меня наехал, а тот бычара здоровый у них за главного! А еще они сказали, что все ливийцы – чмыри, – для пущей убедительности приврал он.

– Гляди-ка, Сеня, как этот чувак твою национальность точно определил, – хмыкнул Попов. – Видать, вы и в этом времени популярностью пользуетесь.

– Зато славянскую свинину здесь, похоже, не любят, – злобно оскалившись, парировал Рабинович. – Оттого на тебя и внимания не обратили!

Попов попытался продолжить словесное фехтование, но не успел. Орда оборванцев, возглавляемая бегемотом в человеческом облике, истошно завопив, словно стая котов, прищемленная одной дверью, рванулась вперед. Слоноподобный абориген быстро передвигаться не мог, поэтому явно задержал наступление разъяренной орды. Передние ряды еще успели умерить свой пыл и притормозить перед его необъятной кормой, а вот задние этого маневра не заметили. Ворвавшись в трактир, они с таким энтузиазмом понеслись вперед, что просто впрессовалисвоих собратьев по дреколью в спину неуклюжего гиганта. Тот, не ожидавший нападения сзади и не успевший подстраховаться, просто обрушился плашмя вперед, сломав своей тушей стол.

– Ну вот, блин! – обиженно проговорил Жомов, глядя на поверженного гиганта мысли и отца местной демократии. – А с кем я теперь драться буду?

Впрочем, горевал Иван недолго. Жирный боров-переросток с удивительной для своей комплекции скоростью оказался на ногах. Правда, проявить такую же прыть при движении к омоновцу толстяку не удалось (видимо, тазобедренный сустав плохо функционировал), но отзывчивый Жомов поспешил облегчить страдания. В два шага преодолев разделявшее их пространство, Ваня остановился перед гигантом, вежливо предоставив тому право первой подачи.

Толстый абориген, увидев противника в радиусе действия своих кулаков, радостно хмыкнул и, от души размахнувшись, попытался окончательно расплющить курносый славянский нос омоновца. Ваня обиженно вздохнул, разочаровавшись в искусности противника и, спокойно отступив в сторону, позволил толстяку промчаться мимо. Ну, а чтобы гигант не скучал всю дорогу до встречи со стенкой, Жомов одарил его ударом дубинки по затылку. Абориген хрюкнул и, разнеся в щепки стойку бара своей тушей, успокоился на полу.

Пока два титана сражались (если, конечно, их стычку так можно назвать!), остальные тоже не бездействовали. Толпа с колами, предоставив возможность своему предводителю лично разобраться с самым грозным из обидевших их друга чужестранцев, бросилась дубасить двух оставшихся врагов ливийского народа.

Рабинович сокрушенно вздохнул, не заметив на аборигенах никаких металлических предметов, но деваться было некуда. Если необычные свойства резиновых дубинок использовать не получится, то придется с налетчиками разобраться и без них. Благо Сеня не зря в милиции несколько лет проработал и у него опыт участия в таких стычках имелся. Да и Мурзик никуда из-под стола не уполз!

Первых двух нападавших Сеня просто стукнул лбами друг о друга, третьему дал пинка, отправляя в юрисдикцию Попова, а четвертому самым бессовестным образом привел в негодность его мужское достоинство. Тот взвыл и упал на колени, предоставив Мурзику возможность укусить себя за нос. Что пес, хоть и не любивший вкус человечины, сделал, дабы порадовать своего хозяина.

Увидев необычного пса, явно выделявшегося и размерами и окрасом среди мелких местных шавок, обиженные Рабиновичем ливийцы остановились. На несколько секунд они замешкались, видимо, раздумывая, как и персы ранее, не являются ли хозяева такой огромной собаки служителями Сета, а затем, придя явно к отрицательному выводу (жрецы по кабакам не шляются!), снова бросились в атаку.

Но было поздно. Жомов, разделавшись с предводителем агрессивно настроенной ливийской диаспоры Мемфиса, пришел друзьям на помощь. Он легко поднял один из столов и, используя его в качестве ножа бульдозера, сгреб всех аборигенов в один угол. Те, жалобно хрюкнув, спрессовались в однородную массу и плавно стекли на пол. Жомов отбросил стол и оглянулся по сторонам, выискивая новых противников. Таковых вокруг не оказалось!

– Ну вот, блин, так всегда. На самом интересном месте, – горестно вздохнул он и обернулся к друзьям. – Ну что, мужики, пошли дальше бухать? – а затем обернулся к персам: – Вынесите этот мусор на улицу, а то они весь пейзаж портят.

Перепуганные караванщики тут же бросились выполнять распоряжение «великого богатура», а Жомов, хлопнув ладонью по столу, от чего тот едва не развалился, потребовал у бармена (он же владелец кабака, он же жирный баран, он же чмо нерусское) принести ментам побольше вина. Толстый кабатчик, стеная, копался пару минут в своих кладовых, а затем вернулся назад с кувшином вина в каждой руке и, поставив их на стол перед грозными гостями, повернулся к Навину.

– Что стоишь, как крокодил в порту, ленивый оборванец, – накинулся он на официанта. – Быстро убирай обломки, иначе быть тебе битым, еврейская морда.

Сеня, вспомнив, до чего может довести вмешательство в судьбу людей из прошлого, действительно, хотел оставить Навина в покое и не иметь никакого касательства к его личной жизни. Он и правда не хотел бить кабатчику в челюсть и уж меньше всего собирался выбивать тому зубы. Просто все само собой получилось. И на Иисуса бармен зря наехал, и еврейской мордой его не вовремя назвал, и пустые кружки никто убрать со стола не позаботился, а уж о том, чтобы сковать руки кинолога наручниками, даже и мысли ни у кого не было! Именно поэтому левая рука Рабиновича сама, без ведома хозяина, схватила кабатчика за грудки, а правая подняла со стола кружку и врезала ею наглецу по зубам. Тот выплюнул последние два клыка, остававшиеся во рту, заплакал и побежал жаловаться теще – несчастный кабатчик был сиротой! Обратно он вернулся еще и с синяком под глазом, но уже без слез.

– Оплачиваем ужин, – буркнул он, останавливаясь около ментов и буравя их абсолютно чумным взором. – С вас пять с половиной сиклей серебра по вавилонскому счету.

– Че-его?! – взревел от изумления Рабинович.

– И правда, чего это я? – оторопело заморгал глазами толстяк. – Блин, на целый сикль ошибся! Шесть с половиной сиклей, конечно же…

Сеня снова не сдержался и, вскочив с кресла, залепил кабатчику увесистую оплеуху. Тот затряс головой, словно бык, боднувший вместо тореадора статую Минину и Пожарскому. Несколько секунд кабатчик вращал глазами, а затем, на секунду сфокусировав взгляд на переносице, постепенно пришел в себя. Обведя взглядом ментов, не спускавших с него глаз, толстяк удивленно поинтересовался:

– Вы меня зачем-то звали?

– Вот, блин, классно у него теща «машется»! – восхищенно проговорил омоновец. – Всего-то разочек в глаз стукнула, и шарики у этого чукчи с роликов стряхнула. Вот бы ее к нам, в ОМОН, двери вышибать.

– Да, заткнись ты, болтало коровье, – отмахнулся от него Рабинович и посмотрел на кабатчика. – Звали, голубчик, звали. Нам нужно три комнаты для ночлега, по кувшину пива в каждый номер и свежее белье. Без блох и клопов. А то я их всех в банку переловлю и тебе в задницу черенком от лопаты затрамбую. Ясно? – кабатчик утвердительно кивнул головой. – А сейчас давай рассчитаемся за ужин. Только свою пургу дурацкую по поводу сиклей гнать перестань. Иначе сейчас без своего сикля окажешься, пойдешь в участок и будешь объяснять, почему наличную вавилонскую инвалюту к оплате принимаешь.

Толстяк кивнул, готовый согласиться со всем, что скажут российские менты, и, достав откуда-то из-под своей набедренной повязки папирусный свиток, начал читать:

– Дорогой пупсик, целую тебя в пупочек, – кабатчик зарделся. – Ах, извините. Это не то, – он снова начал рыться лапищей где-то в районе того самого, письменно оцелованного пупка. – Ага, вот. Мемфисский заменитель пива – двенадцать кружек…

Владелец трактира довольно долго зачитывал весь список, включающий в себя и побитую посуду, и поломанные столы с прилавком, и ставшие калеками скамейки. Не забыл он упомянуть и о собственной утрате – двух выбитых зубах! Сеня слушал его не перебивая. А когда хозяин кабака назвал итоговую цифру, Рабинович вкрадчиво проговорил:

– Я смотрю, у тебя с математикой все в порядке. Вот только с составлением прейскуранта существуют серьезные проблемы. Чувствуется отсутствие руки мастера. Но это дело поправимое. Сейчас я тебя научу, как правильно преподносить клиенту счет, чтобы и волки были сыты, и овцы целы, и пастух домой пару окороков принес…

Сеня встал со скамьи, и кабатчик зажмурился, ожидая новой зуботычины. Однако ее не последовало. Вместо того чтобы применить для обучения дубинку, Рабинович неожиданно для друзей обнял толстяка за плечи (если точнее – сграбастал под мышку) и повел того в сторонку, что-то оживленно бормоча вполголоса. Все присутствующие в кабаке, в том числе и Нахор, застыли, ожидая развязки. А когда минут через пять после начала интимного разговора кабатчик отвязал от пояса кожаный кошель и высыпал в руку Рабиновича горсть серебряных кусочков, при этом радостно приплясывая, бородатый караван-баши не смог удержаться. Он встал с места и принялся аплодировать Сене. Следом за ним захлопали в ладоши и остальные члены каравана, устроив Рабиновичу, застенчиво раскланивающемуся, настоящую овацию. Нахор подошел к нему и, глядя снизу вверх, с надеждой произнес:

– Я тибе, уважаемый, пиросить не могу, но есили ты на-идешь для мине завтира минутку и поможешь пиродать товар, килянусь своими верблюдами, чистно отидам половину пирибыли! – караван-баши на мгновение задумался. – А-а, и диве трети за такой урок для тибе ни жалко! По рукам, а?

– Андрюша, ты к какому сроку завтра эликсир изготовить сможешь? – у Рабиновича плотоядно загорелись глаза.

– К вечеру, не раньше, – вздохнул криминалист. – Только смотри, Сеня, доиграешься. А то ты вечно куда-нибудь вступаешь. То в ДОСААФ, то в дерьмо.

– Не учи отца пеленки ныкать, – отмахнулся от него Рабинович и повернулся к ожидавшему ответа Нахору. – По рукам!

Оба мемфисских бизнесмена пожали друг другу руки. Данная процедура сопровождалась вокалом караванщиков, исполнивших народную персидскую песню «Ой, то ни вечор, то ни ве-ечо-о-ор…». После чего кабатчик притащил еще несколько кувшинов с вином (что особо обрадовало Жомова) за счет Нахора (что привело в восхищение Рабиновича). Лишь один Попов горестно вздохнул, всем своим видом давая понять, что наложил страшное проклятие на тот день, когда ему в руки попалась мерлиновская книга заклинаний. Впрочем, поповскую кручину тут же разогнали, поставив ему под нос целиком зажаренного барашка: сбылась мечта идиота!

Пиршество пошло на второй круг. А когда персы уже в четвертый раз подряд пили за «сделку века», заключенную между их боссом и российским кинологом, дверь в кабак открылась. Третий раз за вечер. Ожидая какого-нибудь очередного подвоха, пирующие замолчали, и в наступившей тишине в кабак зашли два седобородых старика, выглядевших практически идентично. Захмелевший Жомов принял их за близнецов и, покачав головой, поинтересовался:

– Блин, а как это их жены различают? Или она у них на всех четверых одна?

– Г-г-г… – не отвечая на такой риторический вопрос, заголосил первый из вошедших.

– Горе мне! – тут же на весь кабак перевел другой.

– Ф-ф-фа-ф-фа… – первый заткнулся и ткнул клюкой задремавшего во время этой речи напарника. Тот встрепенулся.

– Фараон велел гнать меня со двора! – с безмерной скорбью в голосе второй старик тут же досказал оборванную фразу. – Плачьте, люди, ибо нет больше на свете ни благородства, ни человеколюбия, ни копченых лягушачьих лапок!..

– Ну-у, началось, – кабатчик уронил кувшин с вином на пол и бессильно опустился на скамью.

– Кто это такие? – удивленно поинтересовался Сеня.

– Моисей с Аароном, – вместо толстяка ответил официант. – Великие еврейские борцы за равенство конфессий.

Рабинович медленно отстегнул челюсть и опустился на скамью. Сейчас, если бы кто-нибудь предложил ему сделать так, будто поповский эликсир менты даже не пробовали и продолжали бухать у Сени на квартире, он бы, наверное, отдал за это половину зарплаты. Ну третью-то часть, точно!..

Глава 5

– Му-урзик, дай воды! – раздался приглушенный голос из угла комнаты, где стоял низенький топчан.

Вот, стригучий лишай тебя раздери, все-таки перебрали они вчера! А ведь Рабинович практически трезвым выглядел, когда из таверны сбежал наверх, едва Моисею стоило появиться. Кто бы мог подумать, что с утра так страдать будет?!.

– Му-урзик, умру ведь! – если бы где-нибудь присуждался приз за лучшее проявление жалости к себе, Сеня, без сомнения, этими стонами без проблем бы его заработал.

Ну где, скажи на милость, я тебе тут воду найду? Дома ты хоть пластиковую бутылку из-под крана с вечера набирал, пока еще относительно трезвый был. А здесь я тебе чем помочь могу? В колодец прыгнуть? Или крокодилом из Нила водицы начерпать? У меня же, в конце концов, рук нет, чтобы с кувшинами по ступенькам бегать!..

– Гад ты, Мурзик, – констатировал Рабинович и сел на своем спальном ложе, которое обещал превратить в смертный одр.

Вот всегда так. Наобещает с три короба, а выполнять не собирается!.. Шучу, конечно. Скажите на милость, какая мне от мертвого хозяина польза? Квартиру в наследство он мне не оставит, Попову не передаст, так как с котярой его мамочки мы ужиться под одной крышей не сможем. Впрочем, как и с любым другим. Ну, а к Ванюше я и сам не пойду – помните, наверное, что я вам про его тещу рассказывал. Вот и останусь я сиротой без кола и без двора. Чистейший собачий бомж, которых на каждой помойке – хоть пруд пруди. Правда, во время заготовки мяса для привокзальных пирожков их поголовье уменьшается, и я, при удачном стечении обстоятельств, мог бы себе вполне приличное жилище отыскать – поломанный холодильник без дверки, например, – но такой образ жизни не по мне.

Впрочем, не только поэтому я стараюсь хозяина беречь. Не поверите, но привязался я к нему со всем его жлобством и альфа-лидерством! Так привязался, что хоть к губернатору меня на ПМЖ зови, хоть к президенту Киргизо-Ичкерии в министры внутренних дел, ни за что не соглашусь и Рабиновича своего не брошу. Непутевый он. Пропадет без присмотра!

Вот и вчера, например. Ведь только за мемфисским пивом, гад, клялся, что ни за что не станет влиять на ход событий в прошлом. Так нет, дважды позволил себя в истории втянуть. Или, если хотите, в Историю, поскольку в древних веках мы уже немало наследили. Правда, в первом случае, во время соглашения с Нахором, побудительной причиной Рабиновичу послужила вечная жадность и страсть к наживе, а во втором – стремление побыстрее отвязаться от надоедливых египетских Маркса и Энгельса – Моисея с Аароном, – но сути дела это не меняет. Простому еврею еще, может быть, и позволительны такие слабости характера, но вот Сене нет. Все-таки он у меня не просто еврей, а еврей на службе государства Российского! Мент, одним словом.

Я, конечно, не берусь утверждать, что в органах внутренних дел служат исключительно евреи – я ведь пес, если вы помните, – но изменять прошлое даже такому существу, как российский мент, законами не позволяется. К чести Сени, стоит сказать, к уговорам Моисея он поначалу отнесся стоически, но, увидя его непреклонность, два старца развели жуткую бодягу: «Помогите нам. Вы чужестранцы. Вы много повидали. Расскажите фараону о свободе религии и вероисповедания!» Тьфу, гав, блин, даже до сих пор вспоминать противно то, о чем они Рабиновичу говорили.

Поначалу Сеня держался геройски, не поддаваясь уговорам старцев. Он категорически отказывался влезать в их дела, предлагая Моисею с Аароном решать религиозные проблемы самостоятельно, но те не хотели отступать. Милейшие дедушки уверяли Рабиновича, что ему на аудиенции даже рта раскрывать не придется. От моего хозяина требовалось простое присутствие да подтверждение всего, что будет говорить фараону Аарон. Они так горько плакали и стенали, что мне от их воплей захотелось взвыть, а Сене, судя по всему, – посыпать голову пеплом, надеть грубый балахон, выкопать землянку на берегу Нила и объявить себя отшельником, предварительно выставив у входа пулемет как предостережение для излишне назойливых Моисеев.

Вот тогда я первый раз пожалел, что Сеня воспитан не под забором и дать по зубам немощным старцам не может. Два брата-супостата тоже это поняли и мгновенно докатились до шантажа. Кряхтя и стеная, они заявили, что встанут на колени перед входом в кабак и не уйдут до тех пор, пока Рабинович не удовлетворит их просьбы. После этого Сеня выкинул белый флаг, и теперь я совершенно не представляю, чем несчастной Истории может грозить его поход к фараону. Впрочем, утешает одно – по крайней мере, хорошего от этой затеи ждать точно не приходится!

Похоже, Рабинович и сам был точно такого же мнения. Я прямо-таки видел, как в его голове вертятся несмазанные алкоголем шестеренки, пытаясь найти стопудовую причину его отказа от похода во дворец. По-моему, он докатился даже до того, что решил симулировать сыпной тиф и перепугать половину Мемфиса, разогнав его жителей по пустыне, но потом одумался. Кто знает, как в Египте поставлена борьба с эпидемиями? Может быть, получив известия о заразном больном, местные люди в белых халатах не станут церемониться и тратиться на вакцины, а просто подопрут двери трактира бревнами и сожгут его к кошачьей матери?! Оказаться в роли жаркого Рабинович явно не хотел, а умнее тифа ничего не придумал. Поэтому Сеня встал с кровати и, почесывая голый живот, в одних трусах поплелся в комнату Попова. Я, естественно, пошел следом. Все-таки я биограф, а не кот из подворотни. Мне в центре событий находиться положено!

Попов спал, свернувшись калачиком, словно щенок в коробке. При этом он так жадно почмокивал губами, что, честное слово, будь я суч… скажем, самкой, то не удержался бы и засунул ему титьку в пасть. Сеню ни отцовские, ни материнские чувства не одолевали, поэтому он просто отвесил Андрюше подзатыльник, а когда тот подскочил на кровати и ошалело уставился на непрошеных гостей (то бишь, на нас с Рабиновичем), мой хозяин поинтересовался:

– И какого хрена ты спишь до сих пор, свинья ленивая? Эликсир за тебя Мурзик будет делать?

В первую секунду Андрюша совершенно не понимал, что происходит вокруг, кто к нему пришел и чего, собственно говоря, от него хотят получить еще до завтрака? Впрочем, соображал он быстро, да и просыпался легко. Поэтому уже через секунду смог трезво (ой ли?!) оценить обстановку и быстро покрылся от злости красными пятнами.

– Ты охренел, Рабин! – констатировал эксперт и запустил в Сеню тяжелым берцом. С правой ноги, между прочим!

Не знаю, то ли Сеня увернулся, то ли Попов в него не попал, а может быть, милицейскому ботинку просто перспектива стыковки с полупьяной и небритой мордой Рабиновича не понравилась, но пролетел он мимо головы моего хозяина, ударился о стену и свалился вниз, едва не придавив мне хвост. Я, естественно, обругал Попова за такую встречу.

– А ты, Мурзик, лучше вообще заткнись! Подхалим несчастный, – от такого необоснованного обвинения я даже дар речи потерял. А то такого бы фитиля в Андрюшину гортань вставил, что тот целый месяц ощущал бы себя бракованным куском динамита.

– Идите отсюда, гады, и до завтрака чтобы я вас не видел! – продолжал орать Попов, даже не заметив, чем для него оскорбления в мой адрес могли обернуться. – Иначе, Сеня, честное слово, сбегу к кузькиной матери. Посмотрим тогда, как вы отсюда выбираться будете!

– Ну так жри быстрей, – буркнул мой Рабинович, стараясь не терять лица, но апартаменты Попова все же покинул.

Несколько секунд я сверлил Андрюшу укоризненным взглядом. Однако после ухода моего хозяина меня лично он и замечать не хотел. Естественно, я на такое пренебрежение обиделся и дал себе слово, что открою как-нибудь Жомову с Сеней, как эксперт у них водку ворует, когда те на мои вопли отвлекаются. Двумя ударами задних лап я собрал в кучу половик у порога (это один из мягких собачьих способов выказать людям пренебрежение их умственными способностями), а затем поспешил следом за хозяином. Все-таки, помимо описания его жизни, я еще обязан и охранять Рабиновича от разных непредвиденных случайностей!..

Потоптавшись в коридоре, Сеня решил заглянуть в комнату к Жомову и страшно удивился, не застав его там. Видимо, решив, что Ваня с раннего утра убежал в кабак и сейчас опохмеляется в одну харю, мой Рабинович помчался вниз, даже забыв о том, что из форменной одежды на нем только милицейская фуражка… И куда помчался, интересно? Мог бы и у меня спросить, где Жомов находится. Ведь меня, в отличие от Сени, ни слух, ни нюх не подводили.

Влетев в кабак и не найдя там ни Жомова, ни кого-либо еще, Рабинович в нерешительности остановился, совершенно не предполагая, где еще можно найти омоновца. Могу поспорить, что в первую очередь мой хозяин подумал о винном погребе, но я решил его не томить и с радостным лаем (дескать, потерянного сто лет назад друга наконец-то нашел!) бросился к выходу из трактира. Сеня сразу забыл о погребе и поспешил следом за мной.

Зрелище, каковое мы увидели во дворе мемфисской гостиницы, было еще то! Ваня Жомов, по пояс голый, приседал напротив двери с огромным бревном на плечах. Местная оборванная детвора облепила все щели в заборах, чтобы вдоволь насладиться зрелищем странных забав чужеземцев, впитать их в кровь и, если гены позволят, передать затем потомству. Ну а рядом с огромным омоновцем, в точности повторяя его движения, но не с бревном, а двумя поленьями на плечах, занимался приседаниями не кто иной, как Иисус Навин. Рабинович от неожиданности поперхнулся слюной и застыл в дверях.

– И ты, Брут?! – только через несколько секунд смог выдавить из себя фразу мой хозяин. – Я же предупреждал всех, чтобы с местными никто из вас не связывался.

– И тебе доброе утро, Сеня, – обиженно буркнул Жомов, не прекращая упражнений. – Согласен, ты предупреждал. Но пока ты шляешься там по всяким базарам и фараонам, нужно же мне чем-то заняться? Вот и научу парня уму-разуму, чтобы он от всяких чурок по углам не шарахался, – Жомов подкинул бревно вверх под восторженные вопли мальчишек и тут же поймал его. – Может, присоединишься к нам?

– Был бы ум, помер бы от дум, – буркнул Рабинович. – Ну а Ване зашибись. Нет мозгов и в рот… – в этот момент Сеня наконец-то рассмотрел множество молодых умов вокруг, еще не совращенных с пути истинного ментовским матом, и, махнув рукой, не закончил фразу. Затем сплюнул на песок двора и, круто развернувшись, скрылся внутри таверны. Да-а, похоже, утро у нас не сложилось!..

Несколько секунд я раздумывал, идти мне следом за Рабиновичем или нет, а затем решил махнуть на него хвостом. Все-таки я ему друг и соратник, а не нянька какая-нибудь! Сейчас их сиятельство начнет по постоялому двору бегать и тумаки всем отвешивать, а мне на таком «развлечении» присутствовать не хотелось. Потому как знаю, что, когда моему Сене уже некого будет в трактире гонять – кто умнее, разбегутся, а остальные впадут в коматозное состояние, – хозяин сразу за меня примется. Начнутся истерики с выкриками всяких гадостей, вроде «сидеть», «лежать», «место» и тому подобное. А оно мне надо?

Успокоится Сеня только тогда, когда его Нахор на базар поведет. А поскольку я уже знаю, что очень немногие народности с ментами по части выпивки потягаться могут (персы в их число никак не входят!), то пробуждения караванщиков следует ждать не раньше, чем через пару часов. Да и то, если мой Рабинович на них как следует насядет! Вот я и решил немного по Мемфису прогуляться. На кобелей посмотреть да себя показать. Может быть, местную породу придется облагородить слегка…

За крепостные стены я выбираться не стал, поскольку был уверен, что в месте, которое так пахнет, ничего интересного и познавательного быть не может. Ну, а внутри городишко выглядел вполне прилично. Можно даже сказать, величаво. Чистые ровные улицы, красивая, пусть и немного прямолинейная архитектура зданий. В общем, плагиат с греческого. Жалко только, что ни одного приличного столба на улицах нет. Даже перекрестки и то лысые, как колено. Пришлось углами домов пользоваться, что, как вы понимаете, не слишком прилично.

К моему удивлению, собак на улицах почти не встречалось. Так, пробежала мимо парочка кобелей, подозрительно поводя носами в мою сторону, да несколько раз я мимо египтянок проходил, которые на руках пародии на мопсов таскали. Так вот, эти пародии оказались крайне голосисты и даже делали вид, что пытаются из рук хозяек выскочить, чтобы меня покусать. Я даже одну человеческую суч.. тьфу ты, опять!… самку вежливо попросил ее псинку на землю опустить. Дескать, пусть попробует меня на зуб. Однако аборигенка меня не поняла и сама подняла жуткий лай, требуя у городской стражи немедленно меня изолировать. Те попробовали. Сразу втроем с дубинками ко мне кинулись. Пришлось на них рыкнуть. А пока эти три олуха от шока, который по-нашему, отходили, я вспомнил о предупреждении моего Рабиновича не связываться с местными и решил с достоинством удалиться, предварительно поставив свою метку одному из стражников на сандалии. Пусть, гад, знает, чего он стоит на самом деле против русской милицейской овчарки!

Я, конечно, не Жомов и иногда соображаю, когда стоит драку затевать, а когда можно от нее и уклониться (кто сказал, что боюсь?! ну-ка, иди сюда, я тебя покусаю!). Однако нагловатый прародитель мопса, его хозяйка и три дуболома из городской стражи настроение мне испортили. Хотелось кого-нибудь порвать на британский флаг, вот и начал я бегать по улицам в поисках приключений.

Нашел!

В одном из узких переулков, куда я свернул во время своей прогулки, дорогу мне преградила приличная стая псов – штук десять, не меньше, возглавляемая одной-единственной облезлой сучкой лет восьмидесяти, по вашим, человечьим меркам, на вид. Я хоть и собирался поработать для улучшения египетской породы, но на такую партнершу, естественно, никак не рассчитывал. Поэтому и собирался пройти мимо. Правда, увидев ее спутников, я решил использовать их для эмоциональной разрядки, но, присмотревшись, брезгливо фыркнул. Уж слишком жалко и убого выглядела стая, чтобы мараться о шкуры этих бродяг. Однако они считали по-другому!

Едва почуяв мое появление, все кобели разом навострили уши и, зарычав, пошли ко мне навстречу. Я брезгливо посмотрел на них свысока и хотел слегка рыкнуть, предупреждая о том, с кем именно они собрались связываться, но тут увидел интересную картину. Едва члены стаи отвлеклись от своего объекта обожания, чтобы разобраться со мной, как какой-то маленький куцый кобелек, видимо, до сих пор не имевший доступа к вожделенной самке, под шумок, пока никто не видит, попытался ее оседлать. Причем вышло у него это так неуклюже, что я едва не помер со смеху. Вместо грозного рыка из моей пасти вырвался какой-то кошачий писк, и эта свора придурков приняла его за признак трусости.

Ну естественно, перед восьмидесятилетней старухой каждый кавалер просто мечтал показаться героем. Именно поэтому они рванулись вперед одновременно, давя и отталкивая друг друга. При этом последние даже успевали кусать передних, побуждая их к более решительным действиям. Что же, идите сюда, я вас встречу по-царски!

С первым уродом из стаи я даже время терять не стал. Просто шибанул его лапой, размазывая по стенке. Следующему наглецу я продырявил клыками шкуру, заставив его с визгом умчаться вдаль. Третий пес попытался проскочить мне под брюхо, явно метя клыками в мои кобелиные достоинства. А, каков подлец? Стоило бы его, конечно, проучить как следует за такую наглость, но терять время на него было жалко. Поэтому я просто прижал его лапой к каменной мостовой и держал так до тех пор, пока он не подавился собственным визгом.

Остальные на секунду замерли, усиленно пытаясь понять, не зря ли они со мной связались? Испугавшись нахвататься от них блох, я решил им позволить понять величину совершенной ошибки и немедленно убраться восвояси. Презрительно глядя на них, я оскалил зубы, собираясь изложить им свои мысли при помощи языка жестов, но в этот момент поверх голов своры увидел их королеву. Дамочка презрительно отшвырнула от себя шелудивого кобелька и, кокетливо скалясь, развязной походкой направилась в мою сторону… Ой, мать моя Жучка! Спаси меня, Рабинович.

Я понял, что здесь мне и конец пришел. Разглядывая приближающуюся престарелую дамочку, я даже был готов согласиться не один, а десяток раз с ее свитой подраться, но это были только мечты. Я прекрасно знал, что теперь, когда сучка выбрала меня в партнеры, ни один кобель противиться не рискнет. Оставалось только одно – бежать из этого переулка и покрыть вечным позором гордое имя российского милиционера. Уж лучше смерть, чем унижение!.. И мои молитвы были услышаны нашим собачьим богом.

Позади меня раздался грозный рык, почти равный моему в моменты депрессии. Я обернулся и застыл. Узкий переулок за моей спиной почти полностью перегораживал собой огромный черный волкодав, и он явно не собирался ни уступать мне дорогу, ни обращать внимания на мнение престарелой самки. Волкодав хотел драться, и это меня вполне устраивало! Я облегченно вздохнул и, не дожидаясь, пока восьмидесятилетняя нимфоманка до меня доберется, бросился на волкодава. Встречай, дружок!..

Я пес скромный, поэтому не стану хвастаться, рассказывая, как возил по камням черного волкодава, как откусил у него ухо, как заставил его скулить и спасаться бегством. В общем, то, что я выиграл этот бой и с достоинством убежал из переулка, якобы догоняя поверженного противника, вам и так ясно. Оторвавшись от сумасшедшей сучки на порядочное расстояние, я, наконец, перестал гнать волкодава и остановился, только теперь заметив, что все еще держу в зубах его ухо. Сначала я хотел этот трофей в качестве доказательства своей доблести Рабиновичу принести, но затем передумал. Не дай бог, начнет мой Сеня стонать, обвиняя в том, что, лишив пса уха, я отобрал у него часть привлекательности для самок. Значит, теперь он озлобится от отсутствия внимания с их стороны, начнет шляться по помойкам, общаясь с бомжихами, подцепит там бешенство, укусит какого-нибудь ребенка, тот умрет, не успев наплодить потомства, и вселенная никогда не получит своего Эйнштейна. Мир наш рухнет, а виноват в этом буду только я.

Вот только такой галиматьи мне и не хватало для полного счастья! Поэтому показывать моим ментам, что не только они шеи аборигенам мылить умеют, я не стал. Выплюнул ухо на мостовую и принялся тщательно себя обследовать. Нет, не на предмет изучения тяжести ранений! Их я вообще не получил. А вот блох нахвататься от грязной своры вполне был способен. Все-таки мы с ними дрались, а не кордебалет по паркетам выплясывали.

Пару минут я бороздил свою шкуру зубами, пытаясь найти признаки незаконного проникновения инсектов во вверенную мне шкуру. К исходу шестой взвыл. Ехидно щерясь, на меня нагло смотрела огромная блоха, ожиревшая от хорошего питания на телах не слышавших о гигиене местных псов. Ее я, естественно, придушил, но гарантий того, что эта гадость была на мне в единственном числе, у меня не было. Более того, от вида этой прыгучей твари я пришел в такую панику, что дошел до галлюцинаций. Мне стало казаться, что блох на мне целая армия и все они одновременно вцепились в меня зубами. Едва не взвыв от ужаса, я помчался назад, не переставая на ходу чесаться.

Ближе к постоялому двору, на котором мы нашли себе временное пристанище, страшный зуд прошел, и я понял, что чесотка у меня началась от нервов, а не от множества укусов. Скорее всего, та тварь тащилась на моей шкуре в полном одиночестве, и все равно я пожалел, что с нами нет Горыныча. Все-таки санитарная обработка его желудочно-выхлопными газами мне бы не помешала. Так, для страховки.

Во дворе таверны уже толпился народ. Караванщики загружали верблюдов, поднимали их и готовились отправиться с товаром на базар. Сеня с мрачным видом ходил около них кругами в сопровождении просто излучающего счастье Нахора. Жомова с Поповым нигде не было видно, и, судя по степени завершенности сборов каравана, искать их времени у меня не было. Впрочем, даже драному коту было ясно, что наш эксперт закрылся в своей комнате и мучает науку, пытаясь состряпать волшебный эликсир, ну а Ваня, скорее всего, гоняет где-нибудь в окрестностях Мемфиса Иисуса Навина и еще нескольких добровольцев, прививая им любовь к воинской службе.

Я задумался. Собственно говоря, тащиться на базар и целый день смотреть, как Рабинович обдуривает простодушных аборигенов, большого желания у меня не было. Что я, мента в форме на рынке никогда не видал? Или не знаю, что Сеня даже норвежцам траулер сельди продать сможет? Причем по цене не ниже, чем значится на ценниках в вашем рыбном магазине!

Конечно, кому-то это может показаться интересным и поучительным, но лично меня как дисциплинированного милиционера коммерческая деятельность ни капли не интересовала. Поэтому я предоставил Сене возможность купаться в лучах славы и обожания со стороны Нахора без моих ехидных замечаний, а сам решил потихонечку смыться и поискать Жомова. Конечно, с его замашками армейского сержанта я тоже знаком, но на учениях хоть поразмяться хорошенько можно, помогая Ванечке гонять по плацу «духов».

Жомова с личным составом первого добровольно-принудительного отдельного взвода мемфисских великомучеников я нашел на берегу Нила. Неровный строй из двух десятков аборигенов, вооруженных корявыми палками, переминался с ноги на ногу, стоя лицом к реке, а Ваня величественно расхаживал между ними и густыми зарослями тростника. Я обежал строй и, сев перед новобранцами, принялся внимательно их изучать.

Пожалуй, из всех Ваниных призывников только Навин выглядел более-менее прилично. А глядя на остальных, создавалось такое впечатление, что одевались они исключительно в то, что удавалось найти на городской свалке. Причем было ясно, что обувь туда явно не выкидывали, поскольку все, за исключением того же Иисуса, были босы. Впрочем, если Ваню и смущало то, что он не может наехать на молодых бойцов из-за нечищенных сапог, выказывать это он никак не собирался.

– В общем, так… Служба в армии, это вам не серые гражданские будни, – проговорил Жомов, обращаясь к новобранцам после того, как поприветствовал меня торжественным кивком головы (ого! меня, похоже, в звании повысили!). – На гражданке вы и гвозди в одиночку заколачиваете (а кто такая Одиночка, и зачем в нее гвозди забивать?), и сало сами жрете (ну, не с Поповым же делиться!), и девок одни портите (а за групповуху, Ванечка, между прочим, сажают!). Помолчи, Мурзик! – это Жомов не выдержал моих комментариев. Ладно, молчу. Омоновец с опаской посмотрел на меня и продолжил:

– Здесь, на службе, вы все будете делать вместе…

И девок тоже? Прямо, как собачки?.. Все, молчу, молчу!

– Так вот, армия сделает из вас сплоченное (стадо?)… Фу, Мурзик, я сказал! – Ваню, похоже, действительно стало раздражать мое вмешательство. Ох уж мне эти армейские порядки! А гласность и свобода слова где?.. Но замолчать мне все-таки пришлось. Не могу же я такой спектакль окончательно испортить?!

Я успокоился, предоставив Жомову возможность и дальше прочищать головы молодого пополнения. Сразу стоит сказать, что мемфисские новобранцы – это не наши российские призывники. Последние все юридически подкованные и излишне грамотные. Им словами о патриотизме, сплоченности и самопожертвовании голову не забьешь, каждый знает, как от армии закосить. А вот молодые соотечественники Навина – совсем другое дело. Для них и сержант – непререкаемый авторитет, да и с понятием о дисциплине в Египте они не понаслышке знакомы. Вот и стояли, слушали Жомова, открыв рты. А тому большего и не нужно.

Если честно, пространные Ванины рассуждения мне очень быстро начали надоедать. Я-то рассчитывал на физические упражнения, а меня на политзанятия загнали. А слушать разговорившегося Жомова еще тоскливее, чем смотреть, как Рабинович из-за каждого пятака торгуется. Я уже начал подумывать о том, не сделать ли мне отсюда лапы, уши и хвост и поискать приключений на свое седалищное место где-нибудь в другом районе, но именно в этот момент Жомов, наконец, перешел от слов к делу.

– Вот сейчас я вам и продемонстрирую то, как работает взаимодействие между боевыми единицами в одном, отдельно взятом подразделении. – Господи, и где он слов таких нахватался? С уставом под подушкой, что ли, спит?

– Для этого мы сейчас проведем боевые учения, – продолжил Ваня, совершенно не обращая на меня внимания. Он ткнул дубинкой в сторону камышей. – Представьте, что это толпа демонстрантов или вражеская армия, – бог ты мой, Полкан! Тоже мне, Калигула нашелся. – В нашу задачу входит немедленная нейтрализация неприятеля. А для этого…

– Ур-р-ра-а-а-а! – новобранцы истошно завопили, перебивая своего командира, и едва на самом деле не перебили, поскольку помчались крушить тростник, размахивая палками и не замечая, что на пути у них кое-кто находится. Я-то бы в сторону отскочить успел в любом случае, а вот не готового к атаке Ваню могли ненароком и на землю уронить.

– Стоять, идиоты! – Жомов, хоть и не был Андрюшей, но рык испустил, точно соответствующий занимаемой должности. Новобранцы резко затормозили и, оставляя пятками глубокие следы во влажном дерне, сгрудились кучей у ног своего командира. Все. За исключением Навина, который оказался единственным, кто не двинулся с места. Ну никак не пойму, тормоз он или действительно умный мужик!

Куча оборванцев, повинуясь команде Жомова, метнулась назад, выстраивая рядом с Навином некое подобие воинского строя. Ваня скривился, глядя на это безобразие, и принялся выравнивать бойцов, используя в качестве нивелира свою верную дубинку. Наконец, когда ряды приняли относительно приличный по армейским понятиям вид, Жомов перешел к непосредственному объяснению задач.

– В первую очередь, – рявкнул он, – никогда не неситесь на врага сломя голову, если на то не будет распоряжения командира. Оттеснять противника с очищаемой территории нужно медленным, но равномерным нажимом. С таким же, с каким вы… – Ваня на секунду замешкался, подбирая верное сравнение. – …с каким вы девок по груди гладите! – со стороны новобранцев послышались приглушенные смешки.

– Р-р-разговорчики в строю! – рявкнул Жомов (Ваня, ты у меня, что ли, рычать научился?). – Молчать и слушать!.. Первый ряд наступающих, прикрываясь щитами, ровно двигается вперед, а второй в это время готовит гранаты со слезоточивым газом… – Ваня запнулся. – То есть булыжники, я хотел сказать, и швыряет их через голову своих товарищей во врага. И уж только тогда, когда в рядах противника начнется паника, а вы сблизитесь с ним на расстояние удара, тогда и только тогда можно разбить строй и всем броситься в атаку. Ясно?

– Так точно, товарищ старшина! – дружно рявкнул строй. Ну уж этому Ваня их, естественно, в первую очередь обучил.

– Вот сейчас и проверим, насколько вам ясно, – усмехнулся Жомов. – Приготовиться к разгону демонстрации! – скомандовал он, и вдруг из-за зарослей камыша раздался истошный визг.

– Отставить! – изменил свое решение Ваня и широкими шагами пошел в том направлении, откуда раздавался визг.

Вот уж не знаю, что подумал мой боевой товарищ, но лично мне было очевидно, что визжала свинья, поскольку только это животное может издавать такие вопли. Ну, может быть, еще Андрюше удастся их воспроизвести, но я почему-то сомневался, что в зарослях камыша может орать именно он. Поднявшись на лапы, я поспешил вслед за Жомовым, чтобы проверить свое предположение.

Картина, которую мы увидели на небольшой проплешине в камышовых джунглях, была более чем впечатляющей. На берегу Нила, около воды, стоял низкорослый, но очень широкоплечий мужик. Правой рукой он прижимал к себе поросенка, а левой что есть силы лупил его по заднице и изредка дергал за хвост. А в воде, прямо напротив него, сидели примерно с десяток крокодилов самой разной величины и ревели в три ручья, изредка вытирая слезы короткими передними лапами. Изредка один из крокодилов хватался за сердце и переворачивался вверх брюхом. Тут же парочка его сородичей делали пострадавшему искусственное дыхание и, приведя его в чувство, вновь принимались слушать солирующего поросенка. При этом поток слез из их глаз увеличивался не меньше чем в два раза.

Жомов остановился и в недоумении уставился на происходящее, пытаясь оценить ситуацию с присущей только ему быстротой мышления. Я примерно догадывался, что сейчас может случиться, и поспешил убраться на достаточно большое расстояние. Все-таки откуда мне знать, как могут мягкосердечные крокодилы отреагировать на новую вспышку насилия! А мне, если честно, даже пытаться попробовать, кто из нас кого перекусает, не очень-то хотелось.

– Эй, мужичок, ты почто животину тиранишь? – грозно поинтересовался омоновец, останавливаясь у садиста за спиной.

Услышав громовой начальственный голос, коренастый мужик подпрыгнул от испуга и выпустил поросенка из рук. Тот плюхнулся на все четыре ноги сразу, словно кошка с балкона второго этажа, и, обругав мучителя на своем свинячьем языке, бросился бежать прочь от речного берега. Десяток крокодилов тут же перестали лить слезы и выжидательно уставились на двух олухов на берегу реки, надеясь на продолжение мелодрамы.

– Ой, простите, ваше преподобие, – торопливо затараторил мужик, подобострастно глядя на Жомова. – Я, конечно, знаю, что сейчас сезон охоты еще не открыт, но…

– Как ты меня, урод, назвал? – перебив его, заревел Ваня. – Чье я подобие, ты, чмо?!

– Ой, извините, извините! Просто солнце в глаза светит, ваше преосвященство… – крепыш умоляюще сложил вместе ладони у подбородка.

– Какое я тебе священство? Ты что, кабан, погон старшины на мне не видишь? – Жомов медленно начал закипать, а крокодилы подались вперед, боясь пропустить хоть малейшую деталь из разворачивающегося представления.

Пришлось мне покинуть насиженное место и подобраться поближе к кромке воды, чтобы хоть успеть рыкнуть на зубастых земноводных, давая возможность медлительному омоновцу успеть, в случае возможной атаки с их стороны, смыться подальше. Оглянувшись по сторонам, чтобы прикинуть наилучший путь для отступления, я увидел, что весь вверенный Жомову взвод толпится у кромки камышовых зарослей не менее заинтересованно, чем крокодилы, наблюдая за представлением.

– Блин, опять новый сан ввели. Разве ж за всем уследишь теперь? Каждый день что-то у этих священников меняется, – сокрушенно пробормотал себе под нос крепыш, а затем почти влюбленным взглядом посмотрел на Жомова. – Извините, ваше старшинство, клянусь здоровьем тещи фараона, что в последний раз в своей жизни пытался в неурочное время ловить крокодилов!..

– Сейчас у тебя все абсолютно будет в последний раз в жизни, если ты не объяснишь, что тут происходит! – рявкнул Жомов, и я увидел, как у парочки крокодилов снова начинают течь слезы.

Мужик оторопело уставился на Ваню, явно не понимая, что от него требуется. Он бессвязно лепетал какую-то чушь, почему-то продолжая принимать Жомова за священника, и я не берусь прогнозировать, чем бы это все кончилось для крепыша, если бы кто-то из кучки Ваниных рекрутов не подсказал мужику, что Ваня не жрец, а просто чужестранец. Крепыш облегченно вздохнул, а затем изменился в лице.

– Так какого Сета, скажи на милость, ты, лимита проклятая, мне крокодилов ловить мешаешь? –завопил он на омоновца.

Ваня на секунду оторопел, а затем выдал наглецу парочку хороших оплеух, вызвав этим аплодисменты у личного состава и целый водопад слез у сострадательных крокодилов. После ударов Жомова коротышка покатился по траве и непременно свалился бы в реку, если бы я не поймал его за мешковатую рубашку. Подоспевший Ваня тут же поднял его на ноги и второй раз потребовал объяснений его садистского отношения к молодому поросенку. На этот раз мужичонка не сопротивлялся и выложил все, как на духу.

Оказывается, среди мемфисских браконьеров практиковался довольно интересный способ ловли крокодилов. Придя на берег реки, они заготавливали большой кусок мяса на крепком крючке и, спрятав его за спиной, принимались лупить поросенка. Жалостливые крокодилы, услышав истошные вопли терроризируемого животного, подбирались поближе и принимались лить слезы, жалея свинью. Некоторое время они рыдали от горя и сострадания, а затем какой-нибудь особо чувствительный крокодил решался прервать мучения поросенка и выбирался на берег с твердым намерением оторвать кусок мяса от двуногого садиста. Ловец только этого и ждал! Он бросал крокодилу в пасть наживку с крючком и тот, думая, что покарал мучителя свиней, отправлялся обратно в реку. Ловец отпускал поросенка, хватался за веревку и вытаскивал крокодила обратно, обеспечивая семью едой и галантерейными изделиями из крокодиловой кожи.

Я, конечно, догадывался, что в Египте полно идиотов, но никогда не думал, что это определение распространяется и на местную фауну. Слушая мужичка, я удивленно рассматривал крокодилов, пытаясь отыскать на их мордах признаки кретинизма. Ничего конкретного обнаружить не удалось. Хотя, может быть, это было от того, что в своей жизни я слишком мало общался с крокодилами. Ну а эти зубастые твари, осознав, что новых трагических событий на берегу не ожидается, стали покидать партер, по одному ныряя в мутные воды Нила. Последним уплыл здоровущий пятиметровый зверь, напоследок с досады выплюнув остатки завтрака на берег. Я так понял, подобный жест у крокодилов был идентичен людскому забрасыванию плохих актеров тухлыми яйцами и гнилыми помидорами.

Что же, если оценивать степень драматичности диалога между Жомовым и коротышкой, то они именно такого обращения и заслужили! И понять крокодилов было можно. Ни тебе душераздирающих сцен, ни истошных воплей, ни плача и стенаний никто из собеседников не издавал. Представляете, даже жалоб на здоровье, плохую жизнь и отсутствие денег не последовало. Понятно, что из этого не только «Санта-Барбару», но даже и «Просто Марию» сделать не получится. Вот и остались крокодилы без очередной серии мелодрамы. Впрочем, все-таки им жаловаться было грех. Как-никак, пусть и не поплакали вволю, но жизнь одного сородича все же сохранили. Следовательно…

Тьфу ты! Да пошли они к коту под хвост, все эти крокодилы! Вот мне больно надо голову над их проблемами ломать. Заняться, что ли, больше нечем?.. Только сейчас сообразил, что омоновец со взводом новобранцев уже ушли, прихватив с собой бородатого крепыша, а я в одиночестве, как слюнявый щенок, стою на берегу и задумчиво пялюсь вдаль. Пришлось потрясти головой, чтобы вернуться в реальность. Подпрыгнув на месте и ругнувшись, я помчался догонять отряд.

К моему вящему удивлению, Навин оказался единственным, кто не отправился вслед за Жомовым на берег. Он стоял на месте в той же позе, в которой мы его оставили, не сдвинувшись даже на миллиметр. Ваня удовлетворенно хмыкнул и похлопал новобранца по плечу, поставив его в пример недисциплинированному взводу. Навин не вздрогнул, не улыбнулся и вообще ничем не выдал, что услышал похвалу из уст командира. Я подумал, что он уснул, и, подойдя поближе, заглянул Навину в лицо. Нет, взгляд был чистым и ясным, и никаких признаков кататонии, кретинизма или выпадания в осадок на его лице не наблюдалось! Получалось, что парню просто нравится в армии служить. Я решил не мешать ему сходить с ума и отошел в сторону.

– Перекур окончен, – заявил Жомов, вновь выравнивая строй. – Итак, блин, сейчас все пойдем в атаку. Повторю еще раз. Первый ряд конкретно не разбегается, пока не окажется на расстоянии вытянутой руки от камышей. Второй…

Ваня запнулся, да и я навострил уши. Откуда-то издалека, приближаясь к нашему постоялому двору, донеслись какие-то странные вопли, отдаленно напоминавшие хоровое пение. Несколько секунд я прислушивался к ним, пытаясь понять, что происходит, а потом отчетливо разобрал не только мотив, но и слова. Какая-то орава приближалась к постоялому двору, во весь голос распевая «У павильона пиво-воды…» – одну из любимых в пьяном Сенином репертуаре. Все ясно. Триумфатор возвращается с базара. Я коротко гавкнул, призывая Жомова прервать обучение бойцов, но он уже и сам все понял.

– Ни хрена себе, блин! Эти козлы без меня бухают, – возмутился Ваня. – Взво-од, р-р-разойдись! – рявкнул он и вприпрыжку помчался к трактиру.

Однако на постоялом дворе попойкой и не пахло. Хотя, если честно, прибывшие с базара караванщики выглядели абсолютно пьяными. Но это у них было не от вина, а от счастья! Мой Сеня поторговал на славу, и даже после отчисления ему двух третей полученной прибыли Нахор остался с таким количеством оборотного капитала, какой ему удалось заработать лишь однажды, когда он сумел обогнать конкурентов и привезти первым зерно в голодающий из-за страшной засухи Вавилон. А сейчас караван-баши просто лопался от радости и, возвращаясь с торгов, попросил Сеню обучить персов какой-нибудь хорошей песне, чтобы все вокруг знали об их удачно проведенном дне. Ну а Рабинович ничего умнее, чем «У павильона…», придумать не мог.

Жомов спрашивать о том, как Сене удалось обдурить местное население, не стал, а мой Рабинович сам рассказывать не пожелал. Видимо, он боялся, что на следующих Играх Вымогателей, в ноябре, Жомов использует один из его приемов и сможет выиграть соревнования. Естественно, Сеню такая перспектива радовать не могла, и он сохранил свою тайну навеки. Единственное, чего пожелал Ваня после триумфа Рабиновича, так это немедленно обмыть удачную сделку. Сеня категорически отказался.

– Даже и не думай, Жомов, – сердито покачал головой мой Рабинович. – Хрен его знает, может быть, поповский эликсир в сочетании с алкоголем действует неправильно, и из-за этого мы и попали в Египет вместо Англии или Палестины. Обмывать будем дома, когда вернемся. А сейчас даже и не думай о бухалове!

– Ну и ладно. Не больно-то и хотелось, – хмыкнул Ваня, сделав вид, что не обиделся. – А долго там Поп будет возиться?

– Я тебе сейчас дам Попа, бычара тупорылый, – раздался за их спиной обиженный голос, и на крыльце трактира появился наш эксперт во всей своей лысеющей красе. – Что, у меня имени, что ли, нет?

– А у тебя есть имя? – удивился Ваня. – Случайно, не свинья плешивая?

– Вы мне еще подеритесь, горячие ментовские парни! – рявкнул на них Рабинович и тут же перевел разговор в другое русло:

– Андрюша, ты эликсир сделал?

– Сделал, – буркнул в ответ обиженный криминалист. – А Моисей с Аароном тебя уже битый час в трактире дожидаются. Наглые, блин, как два трактора. Вино пить отказались и заставили бармена за верблюжьим молоком на рынок бегать.

– В натуре, охренели, – согласился с ним Жомов, и мир между друзьями был восстановлен.

Сеня на них внимания уже не обращал. Он торопливо взбежал по ступенькам, и я решил последовать за ним, чтобы не пропустить ничего интересного. Моисей со своим переводчиком действительно сидели за одним из столиков и цедили из пивных кружек молоко. Я завистливо посмотрел на них и сглотнул слюну, в огромных количествах заполнившую мне пасть при виде такого лакомства. Я уже было хотел отобрать у кого-нибудь из стариков кружку, но они, гады, торопливо влили внутрь остатки молока и поднялись из-за стола навстречу Сене.

– Г-г-г… – затянул Моисей.

– Рады вас видеть, – тут же интерпретировал его спутник. Патриарх удивленно посмотрел на него и покрутил пальцем у виска.

– Мы уже тут с ума сходили от волнения, – перевел этот жест Аарон. Моисей от возмущения треснул кулаком по столу.

– Пришло время немедленных действий, – остался невозмутимым переводчик. Моисей взвыл, и его спутник собрался перевести и этот звук, но Рабинович жестом остановил его.

– Давайте-ка разговоры вы вести с фараоном будете, – проговорил он. – Времени у нас мало, поэтому сходим во дворец и займемся каждый своими проблемами.

– Нам бы какое-нибудь чудо перед фараоном сотворить, – теребя бороду, предложил Аарон. – В сочетании с вашими словами это выглядело бы очень убедительно.

– Какое еще чудо на хрен?! – возмутился такой наглостью мой Сеня, а затем замер и хлопнул себя по лбу. – Ладно, будет вам чудо!

Торопливо выскочив во двор, Сеня тут же объяснил друзьям ситуацию и предложил отправиться к фараону всем вместе. Мой Рабинович, как всегда, верно рассудил, что уж если помогать кому-то, то делать это нужно максимально эффективно. Сеня хотел сделать так, чтобы они втроем отправились домой прямо из дворца фараона и сделали бы это якобы по приказу Моисея. Обоим друзьям было абсолютно безразлично, где именно хлестать эликсир, поэтому возражений на Сенино предложение не последовало. Через пару минут Рабинович одолжил у безмерно благодарного ему Нахора пять верблюдов, объяснил Моисею, что за чудо он собирается организовать, и мы тут же небольшим караваном отправились во дворец.

Резиденция фараона выглядела довольно впечатляюще. Уж не знаю, как жители Мемфиса справились с его постройкой без помощи подъемного крана, но десятиметровой высоты дворец они сумели возвести. Мои спутники особого внимания на это чудо архитектуры не обратили, а лично я был удивлен и, засмотревшись на лепные украшения фасада, едва не отстал от нашей делегации.

Мои менты, в сопровождении Моисея с Аароном, уже миновали первых стражников, и я бросился за ними, приготовившись к тому, что меня не станут пускать внутрь. Однако, к моему вящему удивлению, дворцовая стража почтительно преклонила передо мной головы и расступилась, давая мне беспрепятственно пройти. От удивления меня на пару секунд разбил паралич, и я подумал, что неплохо бы и кое-кому из нашего времени научиться таким манерам. А то в какой магазин, кроме собачьего, естественно, ни войдешь, всюду секьюрити начинают из себя крутых строить и орать, что с животными входить не положено. Приходится Сеню все время на улице ждать, а зимой, как вы понимаете, делать это не очень приятно!

Горестно вздохнув, я отбросил мечты, которым не суждено никогда сбыться, и помчался вслед за моими ментами. Догнал я их уже у входа в тронный зал, и мы все вместе торжественно вошли в огромное помещение с расписанными мифическими сюжетами стенами. Моисей с Аароном тут же поставили свои посохи в высокую и узкую корзину, видимо, специально приготовленную для этой цели, поскольку из нее уже торчали несколько различных деревяшек, украшенных резьбой. Посохи эти принадлежали жрецам, полукругом расположившимся рядом с троном фараона. Сам расфуфыренный правитель Египта восседал в высоком кресле, снисходительно глядя на вошедшую делегацию.

– Говорите! – приказал фараон, кивком головы подтверждая свои слова.

– Г-г-г… – завел старую песню Моисей.

– Государь, – тут же перевел Аарон, в этот раз, по крайней мере, не переврав первую букву. – Мы снова вынуждены настаивать на своей просьбе. При всем нашем уважении к религии египтян мы вновь настаиваем на том, что имеем полное право поклоняться собственному богу. Равенство вероисповеданий и конфессий давно практикуется в любой цивилизованной стране мира, о чем тебе могут сказать вот эти необычно одетые чужестранцы, – Рабинович, как и было уговорено, со знанием дела кивнул головой.

– Ч-ч-чу-у… – сумел, наконец, вставить слово Моисей.

– Чужестранцы, конечно, могли бы рассказать вам много интересного, но сейчас мы желаем показать вам нечто другое, – Аарон скосил взгляд на Рабиновича, тот кивнул головой и шепотом приказал Попову приготовить зелье. – Это будет чудо, и ты, господин, поймешь, как велик наш бог.

– Ну-ка, ну-ка, – фараон потер руки и наклонился вперед. – Давно меня никто чудесами не тешил. Посмотрим, может ли ваш бог что-нибудь, чего не умеют мои жрецы!

– Может, – заверил его Аарон. – Сейчас по приказу брата моего и учителя Моисея эти чужестранцы исчезнут. Они просто растворятся в воздухе, будто и не существовали никогда, – Аарон повернулся к патриарху. – Моисей?

– И-ис-с-с… – торжественно завыл старец, и Попов тут же сделал большой глоток эликсира из бурдюка, принесенного с собой.

Я зажмурил глаза, готовясь к нелегкому путешествию во времени, но ничего не случилось. Я потряс головой и удивленно уставился на Андрюшу. Тот, изумленно посмотрев на бурдюк, сделал второй глоток, затем третий, но ничего не менялось. Сеня выхватил эликсир у него из рук и начал пить сам, но и это не дало результата. Затем эликсир проглотил Жомов, а когда все равно ничего не изменилось, эту гадость даже мне попытались влить в пасть. Под завывания Моисея и дикий хохот жрецов фараона я, хотя и знал, что пользы от этого не будет, эликсир проглотил. Естественно, мы никуда не исчезли, а половина жрецов уже каталась по полу, умирая от смеха. Рабинович зло посмотрел на Попова.

– И как это, по-твоему, называется, Андрюша? – прошипел он.

Криминалист скривился.

– Ничего не понимаю. Блин, да чтобы вас черти сожрали! – сердито рявкнул Попов и пнул корзину с посохами, что стояла в углу.

Тут же раздался оглушительный хлопок, и невесть откуда появились два маленьких волосатых существа с рожками, хвостами и при копытах. Причем появились они у меня прямо перед носом, и я только от неожиданности, а не от испуга гавкнул и отпрыгнул в сторону. Впрочем, двум жителям преисподней до меня не было никакого дела. Метнувшись к корзине, они выхватили оттуда по деревянному посоху и начали их аппетитно грызть.

Смех жрецов мгновенно стих, и они удивленно уставились на происходящее, а Аарон с Моисеем, оказавшиеся куда сообразительней служителей египетских богов, выхватили из корзины свои посохи прежде, чем два древогрыза успели до них добраться.

– Это произвол! Порча имущества! – наконец завопил один из жрецов, сумев преодолеть изумление. – Прекратите немедленно, или я жаловаться буду, – он подскочил к моим ментам. – А вы куда смотрите? Тоже мне, защитники правопорядка называется! Немедленно остановите это безобразие.

– Да пошел ты… в пустыню хлеб растить, – посоветовал ему Сеня и обернулся к друзьям. – Андрюша, должен признать, что в этот раз ты свою шуточку вовремя отчудил. По поводу эликсира мы с тобой позже разберемся, а пока, похоже, нам следует делать ноги!

И мы, не дожидаясь, чем закончится трагедия с посохами, почти бегом поспешили смыться с места происшествия. Ну а чего вы хотите? Все обещания, данные Моисею, были выполнены. Мы даже чудо, пусть и не то, что планировалось, сотворили, так что нашу миссию можно было считать исчерпанной. Моисей, естественно, и без нас договорится с фараоном, а нам пора возвращаться домой, пока все прошлое не испортилось к котам плешивым.

Я гавкнул, прощаясь с патриархами, и бегом бросился вслед за друзьями, думая только об одном: лучше Андрюше быстренько исправить неполадки в своем зелье. Иначе через полчаса мой Сеня от него и мокрого места не оставит…

Глава 6

– Ты мне тут свои гнилые отмазки не лепи! – орал Рабинович, бегая из угла в угол по абсолютно пустому трактиру (ментов за посетителей можно было не считать!). – Блин, и слышать ничего не хочу. Что это вообще за чушь собачья?.. Мурзик, извини… Как это ты не знаешь, в чем причина?

– А вот так и не знаю, – буркнул в ответ Попов, которого Сенины нападки настолько достали, что он начал утрачивать чувство вины. – Говорю тебе, что все я сделал именно так, как в своей лаборатории. Абсолютно все ингредиенты были выдержаны в соответствующих пропорциях. Вот только… – эксперт слегка замялся.

– Что «только»? Что значит «только», морда твоя протокольная? – взвился Рабинович. – Нахимичил все-таки чего-то, а?

– Ничего я не нахимичил! – обиделся на протокольную морду Попов. – Просто здесь, в Египте, о медведях ничего не слышали. Где я тебе его мясо взять мог, скажи на милость? Пришлось его заменять элементами, соответствующими требуемой структуре вещества. Вот, наверное, из-за этого и произошел сбой.

– Так найди медведя! – не унимался Рабинович.

– Крякнулся совсем? – удивился Попов. – Где я тебе медведя в пустыне найду?

– Значит, чертей-короедов наколдовать можешь, а медведя никак? – ехидно поинтересовался кинолог. – Ты мне, Андрюша, переставай голову парить!..

– Слушай, Сеня, заткнись и не мельтеши, – неожиданно оборвал его Жомов. – Чего орать-то без толку? Садись, выпьем по рюмочке и подумаем, что нам с медведем делать.

Рабинович хотел заорать и на него, но затем просто махнул рукой и опустился на скамейку. Действительно, бывают в жизни ситуации, когда ораньем делу помочь невозможно. И сейчас трое ментов, вместе с Мурзиком, естественно, оказались именно в таком положении. Сеня понимал, что как ни ори и ни психуй, но делать хоть что-то, кроме этого, все же придется. И если для возвращения домой без медведя обойтись не получится, значит, нужно где-то доставать медведя. А где?

– Слушай, Сеня, если тут нормальных медведей не водится, то, может быть, в ближайших горах какие-нибудь гризли обитают? – предположил Жомов, и кинологу со страшной силой захотелось его стукнуть по башке.

– Ты, Ваня, в умницы попал, а из дураков не вышел, – с трудом сдержавшись, Рабинович лишь похлопал друга по плечу. – Гризли, к твоему сведению, в Америке водятся, а ее еще не открыли!

Жомов пожал плечами, дескать, генерируй идеи сам, раз мои не нравятся, но комментировать Сенины слова об умницах и дураках не стал. Лень было мозгами ворочать, чтобы ответ придумывать. На некоторое время в трактире наступила тишина, и бармен, прятавшийся от гнева чужеземцев за отреставрированной стойкой, даже рискнул выглянуть наружу, чтобы узнать, что происходит в питейном заведении. Ничего интересного он не увидел и спрятался обратно.

А менты сосредоточенно обдумывали то положение, в котором они оказались. Впрочем, каждый понимал, что думай не думай, а искать медведя придется, поскольку навечно в Египте оставаться не хотел никто. Судя по тем знаниям, которые в детстве наворовали у учителей менты, ближайших медведей искать следовало в Европе. А для того, чтобы попасть туда, существовало только два варианта пути: либо по земле с караваном Нахора в Персию, а оттуда в Европу, либо сразу через море отправиться в Старый Свет, используя корабль в качестве средства передвижения. Последнее, кстати, было под большим вопросом, поскольку в Мемфисе менты больших судов не видели и не знали, плавают ли египтяне через Средиземное море. Да и Попов воспротивился.

– Нет уж, вы как хотите, но по земле, пусть и на парнокопытных тварях, я передвигаться еще могу, – твердо заявил он. – Но в какую-то местную дырявую лодку из папируса ни за что не полезу! Морская болезнь у меня, и вообще, мне мои рыбки не простят, если я у их предков по головам ездить начну.

– Плевать, – буркнул Рабинович. – Значит, поедем вместе с Нахором. Все равно не думаю, что морем у нас быстрее добраться получится. А то еще и утонем, на самом деле. Вот уж совсем тогда будет весело…

Впрочем, о веселье никто и не помышлял. Отправляясь в путешествие при помощи эликсира Попова, все трое друзей рассчитывали погостить в ином времени от силы недельку, а затем спокойно вернуться домой и продолжить нелегкую жизнь российских милиционеров. Теперь же, из-за небрежности некоторых членов команды, их планы были полностью нарушены. Никто из ментов не сомневался, что на путешествие из Египта в Европу уйдет несколько месяцев. Жить все это время в варварских условиях, полностью лишившись каких-либо благ цивилизованного мира, никто из друзей не хотел, но выбора у них не было. Оставалось только сразу начинать тосковать по ванной, мягкой кровати, телевизору и, естественно, по водке, поскольку ничего крепче вина вокруг не было. Правда, Андрюша мог бы изготовить самогонный аппарат, но воссоздать технологию производства водки в походных условиях у него не получится. В общем, куда ни кинь, везде клин, и менты загрустили.

– Сеня, может, теперь-то выпить можно? – тяжело вздохнув, предложил Жомов. – Все равно делать нечего. Не сидеть же здесь, как трем болванам, и сучки на столе рассматривать!

– Да-а по фигу, – махнул рукой кинолог. – Давайте бухнем. Только сначала у Нахора узнать надо, когда он в путь отправится.

Сеня тяжело поднялся из-за стола и вышел во двор, поискать караван-баши. Долго бродить ему не пришлось, поскольку весь личный состав вверенного Нахору отдельного торгово-верхового подразделения сгрудился на заднем дворе около своих верблюдов. Увидев Рабиновича, караван-баши со счастливой улыбкой побежал ему навстречу.

– Ай какой молодиц, уважаемый, что пиришел попрощаться, – сияя проговорил он. – Моя сам к тебе ид-ити собирался…

– Так вы уже уезжаете? – оторопел Сеня.

– Собираемся, – кивнул головой Нахор. – Только я у тебя спиросить что-то хотел.

– По-одожди! – остановил его Рабинович и почти бегом бросился обратно в трактир. – Сейчас я вернусь, тогда поговорим!..

Сеня влетел в трактир так, словно за ним те самые бесы гнались, что совсем недавно посохами египетских жрецов пообедали. Мурзик, словно совесть за грешником, неотступно следовал за ним. Причем глаза у обоих были бешеными в абсолютно равной степени. Попов с Жомовым удивленно уставились на них. Ваня от удивления едва не поставил кувшин с вином мимо столешницы и от досады за такой непростительный для честного мента промах отвесил Андрюше оплеуху. Тот икнул и выплюнул кусок мяса, который до этого старательно пережевывал.

– Охренел, что ли, бык педальный! – рявкнул он на омоновца. – Еще раз клешни распустишь, я тебе свои грязные носки ночью на морду положу.

– А хрен ли ты мышей не ловишь? – буркнул Ваня и удивленно посмотрел на свою руку, словно не понимая, зачем она Попову к затылку приложилась. – Смотреть надо, куда я кувшин ставлю.

– Цыц, дебоширы! – рявкнул на обоих Рабинович. – Попойка отменяется. Нахор сказал, что они уже готовы отправиться в путь. Так что давайте быстренько затаривайтесь продуктами. Бухать на привале будем, когда с караваном на ночевку остановимся. А тебя, Андрюша, персонально предупреждаю, если еще хоть что-нибудь забудешь и потом нам с медведем придется назад тащиться, я тебя заставлю этого мишку на себе всю дорогу нести. Ясно?

– Да, пошел ты… Моисею бороду трепать! – огрызнулся в ответ криминалист, но в свою комнату все же поплелся.

Не зря говорят, вспомни беса, и рога появятся. Вот и сейчас, стоило только Попову произнести имя эксцентричного старца, как тот тут же ввалился в трактир. Моисей был растрепан и зол. Увидев ментов, он тут же бросился к ним, а следом, еле успевая за буйным родственником, в трактир влетел и Аарон. Трое друзей, увидев их, опешили и удивленно застыли на местах, почти хором думая, что же еще могло от них понадобиться патриархам. Объяснений долго ждать не потребовалось.

– Г-г-г-г… – завопил Моисей с порога и с посохом наперевес побежал к ментам.

Андрюша тут же, на всякий случай (вдруг старик своей корягой пузо проткнет?), отошел чуть в сторонку и выжидающе застыл. Ваня Жомов отстегнул от пояса дубинку и взвесил ее в руке. Секунду поколебавшись, он пришел к выводу, что дубасить пенсионеров «демократизатором» не слишком этично. Отложив дубинку в сторону, он поднял со стола пустой глиняный кувшин из-под вина, чтобы только в самом крайнем случае, в качестве средства самообороны, отправить посуду на стыковку с черепом патриарха. А вот Сеня даже не пошевельнулся. На Моисея это подействовало хлеще холодного душа. Уткнув посох в пол, он затормозил прямо перед Рабиновичем и застыл, тяжело переводя дух.

– Г-г-г… – теперь уже с сомнением в голосе проговорил старец.

– Он у тебя еще какие-нибудь буквы знает? – заинтересованно полюбопытствовал Сеня у Аарона.

– Знает, – патриарх кивнул головой в ответ. – Мойша, голос!.. – и тут же поперхнулся. – Ой, что это со мной? Заговариваться начал. Прости меня, Моисеюшка, чтоб язык мой отсох!..

– М-м-м… – гневно завопил в ответ Моисей, потрясая посохом над головою брата. Тот съежился, но заорал во весь голос:

– М-м-м… Тьфу ты! Мудаки вы, – заявил он ментам. – По-вашему, устроить беспорядки во дворце фараона – это и значит оказать нам помощь? Да если бы не эти уроды, сожравшие все посохи жрецов, мы бы уже сегодня визы на выезд получили.

– Ты, хиппан местечковый, базары фильтруй! – рявкнул в ответ Жомов. – Сейчас договоришься, и я на твою седую бороду не посмотрю, у едовища твоего полярность поменяю.

– Да ладно тебе, Ваня, – удержал друга Рабинович. – Пусть болтает. Нам от этого ни жарко, ни холодно. Мы-то скоро домой отправимся, а им еще сорок лет по пустыне мотаться. Пусть потешатся напоследок. Будет, что в дороге вспоминать.

Жомов хмыкнул и, пожав плечами, опустился обратно на скамейку. Конечно, в любое другое время за оскорбление сотрудников органов внутренних дел он бы с удовольствием одарил наглеца парой лет принудительного пребывания в инвалидной коляске, но на сегодня Аарон был прощен. Во-первых, потому, что Ваня был не при исполнении. Во-вторых, старость нужно уважать, и уж если бить, то только по крышке гроба. Вторым ударом, конечно. Ну а в-третьих, омоновцу сейчас больше хотелось напиться, чем обходить стол и без всякой пользы для физического и нравственного развития махать кулаками.

Если бы Аарон знал, что за судьба его миновала, то, поскольку седеть дальше уже было некуда, просто полысел бы от страха. А так он не только сохранил свою пышную шевелюру, но еще и остался стоять, нагловато поглядывая на российских милиционеров. Моисей ткнул его посохом в бок и, дождавшись, пока братец обратит на него внимание, продолжил обвинительную речь.

– М-м-м-мы… – и от радости, что удалось сказать больше одной буквы сразу, патриарх даже захлопал в ладоши. Аарон удивленно посмотрел на него и перевел:

– Мы требуем, чтобы вы исправили то зло, что вольно или невольно причинили нам во время встречи с фараоном, – старец замолчал, ожидая каких-либо реплик со стороны ментов. Не дождался и продолжил: – Я напомню, что в связи с бедственным положением еврейского народа срочно требуется наставить его на путь истинный. А именно – на дорогу в землю Ханаанскую. Ну а раз вы помешали нашим переговорам с Рамсесом Вторым, то мы требуем, чтобы…

– Сеня, тебе не надоело их слушать? – с кислой миной на лице поинтересовался Попов, перебивая патриарха. – Мне от их болтовни кусок в горло не лезет. К тому же и в дорогу собираться надо!

– Действительно, отцы, нам пора, – как можно вежливей поддержал его Рабинович. – У нас своих дел невпроворот, не хватало еще с вашими подчиненными нянчиться. Вы уж давайте сами как-нибудь разбирайтесь. Вы уже не маленькие. Придумаете и без нас, чем фараона умаслить.

– Извините-извините, но вы не поняли, – попытался было вразумить его Аарон, но в дискуссию снова влез Жомов.

– Это ты нас не понял, блин, труп неразложившийся! – рявкнул он в ответ на реплику патриарха. – Уматывайте отсюда да побыстрей. Иначе я ведь и встать со скамейки могу!

Братья, по крайней мере один из них, утруждать Жомова не собирались. Моисей что-то попытался промычать в ответ, но понять его никто не смог, поскольку переводчик самым наглым образом решил увильнуть от своих обязанностей. Аарон подхватил старца под руки и почти волоком потащил к выходу. Моисей изо всех сил сопротивлялся, и у самой двери ему удалось-таки вывернуться из крепких объятий своего спутника. Гневно помахав клюкой, патриарх плюнул в сторону ментов и лишь тогда вылетел на улицу, словно пробка из бутылки.

– Ну вот, обидели пенсионеров, – горестно вздохнул жалостливый Попов, глядя вслед удалившимся патриархам.

– А ты пойди их пожалей, – язвительно буркнул Сеня. – Помощь предложи, носики вытри да хрень какую-нибудь химическую приготовь. Мы-то ко всему привыкшие, а они, глядишь, отравятся и отмучаются сразу.

– А вот возьму и пойду, и помогу, и вытру, и приготовлю! – встал в позу криминалист. – Посмотрю я, как вы без меня домой попадете. Трудно им, видите ли, на пару дней задержаться. Чего вам тут, жратвы и выпивки не хватает?

– Ладно, не петушись, – примиряюще проговорил Рабинович. – Был бы тут эльф или хотя бы Горыныч, они бы тебе подробно все объяснили, но ты и сам знаешь, что нам в прошлом задерживаться нельзя. Иначе помогли бы мы Моисею. Впрочем, он и сам спокойно со всеми проблемами справится. Так что давайте-ка собираться в дорогу. Нахор уже заждался.

Ваня словно только этой команды и ждал. Мгновенно сорвавшись с места, он метнулся в кладовую трактира и, не слушая жалобных стенаний хозяина заведения, вытащил оттуда сразу четыре бурдюка с вином. Андрюша пошел было наверх за своими вещами, но по дороге остановился перед дверями кухни – слишком уж оттуда соблазнительно пахло, да и лишних продуктов в дороге не бывает. Но решить, что важнее сделать в первую очередь, собрать свои вещи или затариться харчами, Попов так и не успел.

ХЛО-ОП!!!

В трактирах гостям, конечно, всегда рады, но такого посетителя не ждал никто. Старый знакомец доблестной троицы российских служителей правопорядка, маленький, но жутко наглый эльф, как всегда, никого не предупредил о своем прибытии. Он вынырнул из яркой вспышки голубого света прямо перед носом у стенающего трактирщика и без лишних слов заехал ему в ухо крошечным кулачком.

Его удар, конечно, был бы страшно силен для мухи или бабочки какой-нибудь, но нормального человека такой зуботычиной не проймешь. Вот только трактирщик, видимо, не был нормальным или просто к эльфийским приколам не привык. Увидев перед лицом сначала яркую вспышку, а затем и уменьшенную копию человека, оснащенную функционирующими перепончатыми крыльями, трактирщик впал в ступор, позабыв, как надо дышать. А удар маленького кулачка окончательно пошатнул его моральные устои, и хозяин заведения, не вынеся такой нагрузки для своей нервной системы, грохнулся на пол. Нокаут!

– О блин, ну и работать технари стали. Опять, недоноски, на три метра в расчете координат ошиблись! – недовольно рявкнул Лориэль, а затем посмотрел на поверженного кабатчика. – Извини, мужик, не хотел. Впрочем, можешь радоваться, что к твоей морде не чемпион по боксу среди троллей приложился. Или Майк Тайсон какой-нибудь, – эльф повернулся к оторопевшим ментам. – Чего уставились, козлы поганые, мать вашу?! Думаете, с вами кто-нибудь шутки шутить собрался?..

– Опа-на, а вот и такси прибыло, – Рабинович, уже успевший привыкнуть к манере общения этого мелкого наглеца, довольно улыбнулся. – Поход за медведем отменяется. Лориэль, давай-ка отправляй нас обратно. А то у Андрюши с эликсиром что-то не ладится.

– У Андрюши не ладится?! – зло пискнул эльф, подлетая поближе к кинологу. Впрочем, не настолько, чтобы Сеня мог достать до него рукой! – Да вы не просто идиоты. Вы настолько полные кретины, что недоношенные детишки гоблинов по сравнению с вами гениями кажутся. – Лориэль презрительно фыркнул. – Неужели вы думаете, что сами сюда забрались? Да если бы каждому тупому менту были под силу межпространственные переходы, от вселенной бы уже камня на камне не осталось!..

– Сеня, блин, ты как хочешь, но я больше терпеть не намерен, – перебивая маленького наглеца, рявкнул омоновец и отстегнул от пояса дубинку. – Отойди-ка в сторонку! Сейчас я этому мухохрену маломерному мозги домой верну.

Рабинович только открыл рот, чтобы остановить Жомова, а эльф уже приступил к действию. Резко развернувшись, он спикировал прямо к лицу омоновца и, зависнув у него перед лицом, нанес два сокрушительных удара. По левой и правой ноздрям. Ваня сморщился, а затем оглушительно чихнул. Лориэль, попав в струю выброса жомовского перегара, пару раз перекувыркнулся в воздухе, завис над столом между Ваней и Рабиновичем, а затем камнем рухнул на столешницу.

– Не, в натуре, блин, придурки, – заплетающимся языком буркнул он. – Разве можно столько пить, тем более при исполнении служебных обязанностей.

– Ты чего несешь, недомерок? – ласково поинтересовался Сеня, наклоняясь над столом. Лориэль, шатаясь, повернулся к нему, а Ваня тут же сдернул с головы кепку, собираясь прихлопнуть ею наглеца. Рабинович взглядом остановил его уже занесенную над эльфом руку.

– Это не я несу, это вы несете. И не просто несете, а гоните. Вас в этот параллельный мир по распоряжению Оберона доставили, – Лориэль икнул. – Короче, Склифосовский, слушай мою команду. Боевой задачей вверенного тебе подразделения является выведение евреев из Египта и транспортировка их к месту новой постоянной дислокации. До этого момента и думать забудьте о возвращении домой. Ясно, козлы тупорылые?

– Это что, сорок лет с евреями по пустыне мотаться? – возмущенный Андрюша не просто завопил. Он вложил в этот крик всю свою душу. Хорошо, что она в последний момент за гортань зацепилась. А то еще неизвестно, как бы мент без души мог прожить!

– А вот это меня не касается. Понял, кабан толстомясый? – эльф нагло упер руки в бока. – Я вообще не в курсе, что вокруг происходит. Меня, между прочим, из-за вас, козлов, несколько минут назад из отпуска на Канарах отозвали. Видите ли, вам меня видеть привычнее, чем нового куратора, оркский топор вам в задницу. Плашмя!.. В общем, сообщение я передал, а дальше сами разбирайтесь. Меня телки ждут и бухало. Причем получше того пойла, что вы тут хлещете…

Эльф завис в воздухе, явно собираясь смыться, так толком ничего и не объяснив. Менты, совершенно естественно, почувствовавшие себя одураченными, позволить сбежать Лориэлю не собирались. По крайней мере, до того, как получат ответы на все свои вопросы! Сеня кивнул головой Жомову, и тот прихлопнул кепкой маленького захмелевшего наглеца. Эльф затрепыхался под ней, пытаясь вырваться, и менты радостно завопили. Рабинович осторожно поднял край форменного головного убора омоновца и просунул внутрь ладонь, собираясь схватить оборзевшего эльфа, но ничего, кроме подкладки внутри, не нащупал.

Резко подняв кепку свободной рукой, Сеня оторопел – Лориэль снова каким-то образом исчез. Злобно стукнув кулаком по столу, кинолог принялся искать крайнего. Долго этого делать, естественно, не пришлось.

– Ну что, алхимик, доэкспериментировался? – язвительно поинтересовался Рабинович, с ухмылочкой глядя на Андрюшу.

«Напугав зверя, мы вызываем приток гормонов, к тому же ему приходится балансировать на тонкой ветке…» – передразнил кинолог объяснения эксперта по поводу составляющих частей элексира. – Гигант мысли ты, Попов. В Российскую академию наук пристроиться еще не приглашали? Или тебе сразу Нобелевскую премию обещали выдать?

Вопреки ожиданиям Рабиновича, Андрюша ничего не ответил. Он сидел за столом с совершенно потерянным видом и, казалось, не воспринимал ничего, что происходит вокруг. Ну еще бы! Человек, научные достижения которого прямо у него же на глазах втаптывают в грязь, еще и не на такое способен. В лучшем случае у него появляется реальный шанс помереть от инфаркта, а в худшем (естественно, с точки зрения уголовного кодекса) – опозоренный ученый может стать страшнее любого маньяка и перерезать всех, кто окажется в пределах досягаемости. Впрочем, в данном конкретном случае ничего подобного не случилось. Андрюша после визита эльфа, не обращая никакого внимания на язвительность Рабиновича, выхватил из рук Жомова бурдюк с вином и влил в себя столько алкоголя, сколько оказалось способным вместить его пузо.

– Как же так? А я-то думал… – горестно вздохнул Попов и, бросив бурдюк на пол, обхватил голову руками.

– Индюк думал, да в суп попал! – рявкнул на него Рабинович, но тут совершенно неожиданно за криминалиста вступился Ваня Жомов.

– Сеня, отстань ты от человека, в натуре, – потребовал он. – Не видишь, что ли, у него критические дни… – Рабинович оторопел от такого заявления, и даже Попов встрепенулся. – То есть я хотел сказать, критическая ситуация, – поправился омоновец. – Человек, можно сказать, мечты лишился, а ты ему еще и на голову своими мыслями давишь.

Сеня несколько секунд переваривал последнее высказывание, а затем просто выпал в осадок, давясь от смеха. Жомов удивленно уставился на него, совершенно не понимая, что именно вызвало у кинолога такой приступ хохота, а Андрюша, переводя взгляд с одного на другого, начал потихоньку хихикать, пока не разошелся до такой степени, что составил полноценный дуэт с Рабиновичем.

– Вот бараны, – обиделся на них омоновец и с горя допил остатки вина из того бурдюка, который бросил на пол Андрюша. – Убил бы вас, да это не поможет.

Несколько секунд Сеня с Поповым сотрясали смехом стены трактира, а затем постепенно начали успокаиваться. Андрюша вновь помрачнел. И хотя в его взгляде уже не было такой безмерной обреченности, выглядел он отвратительно. По крайней мере, окажись он в таком виде перед своей мамой, она бы с расстройства вместо фирменного борща вполне могла бы ему кошачьих консервов в тарелку положить. Впрочем, вряд ли бы Андрюша в теперешнем состоянии это заметил!

Следом за Поповым успокоился и Рабинович. Хрюкнув для приличия еще пару раз, он перестал смеяться и кое-как дополз до скамейки. Досадливо взвесив в руках опустевший бурдюк, он потребовал от трактирщика, все еще прятавшегося за стойкой бара, принести кувшин вина и щедро разлил его по трем кружкам. Осушив свою, он обвел глазами друзей.

– Ну так что, мужики? Некуда нам деваться? – обе фразы звучали скорее утверждением, чем вопросом. – Опять эта сволочь перепончатокрылая нас вокруг пальца провела? Есть какие-нибудь предложения по этому поводу?

– Да какие могут быть предложения? – усмехнулся Попов. – Пахать на этого гада опять придется. Иначе как домой попадем?

– Да я вообще не знаю, чего вы из такой ерунды проблему делаете! – буркнул омоновец. – Соберем всех евреев в кучу и уйдем из Мемфиса. А если этот фараон оборзевший сопротивляться будет, я ему лично из чайника самовар сделаю. Будет потом над чем поломать голову хореографам!..

– Ко-ому?! – в один голос завопили Попов с Рабиновичем, едва не свалившись со скамейки. Ваня смутился.

– Ну, этим, которые в костях ковыряются и горшки разбитые из-под земли выкапывают, – растерянно проговорил он, переводя взгляд с одного на другого. – А что, я опять что-то не так сказал?

– Ваня, те, кто ковыряются и выкапывают, как ты выразился, называются археологи, – назидательно проговорил Рабинович. – А хореографы – это те, кто всяких артистов строем заставляют ходить.

– А-а, это типа прапорщиков! – сделал для себя открытие Жомов. Попов фыркнул, а Рабинович тихо застонал.

– У Ивана ума – тьма, да в башке кутерьма, – жалостливо глядя на омоновца, проговорил он. – Что ни услышит, по-своему перепишет… Жомов, когда дурака из себя корчить перестанешь?

– Мужики, хватит лаяться, – остановил дебаты Попов. – Давайте лучше решим, что делать дальше будем!

Сеня хмыкнул и пожал плечами – обсуждать было абсолютно нечего. Этот маленький шантажист-эльф однозначно дал понять, что до тех пор, пока Моисею не удастся вывести своих соплеменников из Египта и удалить их на достаточно безопасное расстояние от фараона, троим путешественникам даже и мечтать нечего о том, чтобы вернуться обратно, к себе домой. Оберон явно решил чужими руками жар загребать, и поделать с этим менты ничего не могли. Им разве что мечтать оставалось о том, как однажды они доберутся до повелителя эльфов и устроят ему по полной программе допрос с пристрастием. Ну, или хотя бы поймают Лориэля и повыщипывают ему перепончатые крылья. А пока выход из создавшегося положения для друзей был один – отыскать Моисея и сказать ему, что они готовы оказать всестороннюю помощь.

Рабинович вслух изложил эти соображения. Спорить с ним никто не стал. Более того, и Попов, и Жомов предложили немедленно отправиться на поиски патриарха, совсем недавно, после отказа ментов, в бешенстве покинувшего трактир и умчавшегося в неизвестном направлении. Сеня, удовлетворенный такой активностью друзей, поднялся из-за стола и отправился к выходу, но дойти до порога не успел – дверь с грохотом открылась, и в трактир ввалился раскрасневшийся Нахор.

– Сеня, я к тибе пиришел, – увидев Рабиновича, тут же заявил караван-баши.

– Куда? – оторопел Рабинович.

– К тебе, – твердо ответил перс, от волнения даже забыв о том, что всегда нужно говорить с акцентом. – Ты не едешь, и я остаюсь. Учиться хочу. Торговать хорошо хочу. Не гони, силугой тибе буду! Тапки по утирам в зубах стану пириносить. А караван пусть себе и-едит. Хусарсеф сам пиригамент пиродать сможет. Бери меня к себе! – Нахор от полноты чувств стукнул себя кулаком в грудь и с собачьей преданностью в глазах свалился на колени, уткнувшись головой в берцы Рабиновича.

– Охренел совсем, что ли? – изумился Сеня и поднял караванщика с пола. – Вот чумной чувак попался. Куда же я тебя дену, такого чокнутого? – Рабинович посмотрел на друзей. Оба синхронно пожали плечами.

– Ладно, уболтал, черт языкастый, – буркнул он, и караван-баши расцвел. – Пойдешь с нами. Может быть, для чего-нибудь и пригодишься!

– Ай, молод-ца. Ай, сипасиба! – радостно завопил Нахор и снова бухнулся Рабиновичу в ноги. – Век тибе благодарить буду, и детям своим прикажу…

– А-ну, встань быстро! – рявкнув, перебил его Сеня. Перс испуганно вскочил на ноги. – Еще раз на колени брякнешься, выгоню тебя на хрен, и побежишь свой караван пешком догонять. Понял?

Нахор торопливо кивнул головой и застыл в позе покорности, ожидая дальнейших распоряжений новоявленного наставника. А Сеня, больше не обращая на перса внимания, кивнул головой, призывая друзей идти следом за ним, и вышел из трактира. Где-то шлялся по Мемфису разъяренный Моисей, и его следовало отыскать. Причем как можно быстрее!

Выскочить-то друзья на улицу выскочили, но тут же и остановились, растерянно глядя по сторонам. Мемфис, даже по привычным ментам современным российским меркам, был совсем не маленьким городишком, и отыскать в нем одного-единственного человека, не имея его паспортных данных, может оказаться, ох, как не просто. Сенявопросительно посмотрел на друзей, рассчитывая на их помощь, но Попов демонстративно пялился в небо, делая вид, что изо всех сил генерирует идеи, а Ваня даже прикидываться не стал. Просто стоял в стороне и ждал, что скажет Рабинович. При этом омоновец тайно, в душе, надеялся, что по дороге удастся набить кому-нибудь морду, раз уж на эльфе снова оторваться не удалось.

– Мурзик, ищи! – прибег к уже не раз опробованному приему Рабинович. – Ищи Моисея.

Пес удивленно посмотрел на него и, даже не пытаясь принюхаться к мостовой, демонстративно уселся на задние лапы. Дескать, я тебе собака, а не экстрасенс, по фотокарточкам людей отыскивать не умею! Сеня свою ошибку понимать отказался и принялся всевозможными способами убеждать пса приступить к поискам патриарха. Что он только не делал! И увещевал Мурзика, и ругался, даже попробовал в лицах Аарона с Моисеем изобразить, но ничего не помогало.

Единственное, чего сумел добиться Рабинович, – это собрать вокруг себя большую толпу зевак. Египтяне с большим интересом наблюдали за представлением, устроенным кинологом для наставления на путь истинный своего пса. А когда Сеня сделал передышку, отчаявшись заставить Мурзика взять след Моисея, благодарные жители Мемфиса стали бросать к его ногам медные кольца – местный эквивалент российских пятаков.

Попов тут же схватился от смеха за живот, а Рабинович, только теперь заметив, что он не один и его кривляния с ужимками не остались без внимания, оторопел. Египтяне устроили ему настоящую овацию, а неблагодарный Сеня, вместо того, чтобы поблагодарить их за столь высокую оценку своего театрального мастерства, отстегнул от пояса дубинку. Заждавшийся Ваня воспринял этот жест как сигнал к атаке и мгновенно разогнал мемфисских театралов по ближайшим подворотням.

– Мурзик, ты свинья, – расстроенно проговорил Рабинович, глядя, как омоновец с присущим только ему изяществом обрабатывает дубинкой спины египтян. – От кого угодно гадостей ждал, но, чтобы ты меня кинул, я и подумать не мог.

Пес, видимо, из жалости и сострадания к хозяину, принятому местными жителями за балаганного шута, нехотя поднялся с мостовой и, опустив нос к земле, не спеша поплелся в сторону рынка. Сеня обрадованно потер руки и пошел следом. Андрюша собрался составить им компанию, но ему пришлось задержаться на пару минут, чтобы остановить Жомова. Просто Ваня так увлекся любимым занятием, что принялся разгонять не только тех египтян, что восхищенно наблюдали за ужимками Рабиновича, но и всех остальных горожан, подвернувшихся ему под руку. Не останови его Попов, омоновец наверняка не успокоился бы до тех пор, пока из Мемфиса не разбежались бы абсолютно все жители. Включая и фараона.

– Вечно ты, Андрюша, весь кайф мне ломаешь, – обиженно буркнул Жомов, глядя в спины улепетывающей от него толпы, но махать дубинкой прекратил.

Через пару минут Ваня с Андрюшей догнали Рабиновича. Сеня далеко вперед уйти не успел, поскольку Мурзик спешить явно никуда не собирался. Опустив нос к мостовой, он лениво плелся в сторону базара, и Рабинович с большим трудом подавлял в себе желание поторопить верного пса. К тому моменту, когда они, наконец, подошли к базару, Сеня уже кипел, как оставленный без присмотра чайник. А когда пес дошел до лотка торговца рыбой и остановился, терпение Рабиновича окончательно лопнуло.

– Ну и куда ты меня привел? – зашипел он, наклоняясь к псу. – Где ты тут Моисея видишь?

Мурзик посмотрел на хозяина умными глазами, но говорить что-то в ответ на эти вопросы посчитал ниже своего достоинства. Усевшись прямо перед лотком, пес ясно дал понять, что дальше никуда не пойдет, и, если Рабинович хочет найти след Моисея, вынюхивать мостовую он должен самостоятельно.

– Слушай, Сеня, а может быть, у тебя пес просто рыбы захотел? – сделал предположение Жомов.

– Нет, не думаю, – ответил за Рабиновича Андрюша, подозрительно принюхиваясь. – Судя по запаху, эту рыбу выловили тогда, когда Моисей родился. Может быть, Мурзик нас сюда и привел потому, что от всех стариков одинаково пахнет. Что от рыбы, что от Моисея.

– Покупайте рыбку. Свеженькая, только что из Нила, – явно не расслышав того, о чем говорили менты, завопил продавец, сунув под нос Рабиновичу один из самых вонючих экземпляров.

– Да пошел ты своей рыбой фараона кормить! – рявкнул в ответ расстроенный Сеня.

В ответ на такое предложение торговец, счастливо улыбнувшись и подхватив корзину с лежалым товаром, умчался в неизвестном направлении – видимо, понял предложение Рабиновича буквально и помчался во дворец. О том, как его там встретили, история умалчивает. Зато скрывать от потомков, что именно предприняли менты для поиска Моисея, она не стала. А метод был прост, как все гениальное. Исчерпав технические возможности Мурзика, трое друзей стали шляться по базару и спрашивать у каждого встречного-поперечного, не видели ли они Моисея.

В итоге только на одном базаре отыскалось восемь штук Моисеев. Двое из них торговали фруктами, один был старьевщиком. Еще двое оказались брадобреями и непримиримыми врагами, поскольку их палатки располагались друг против друга. Остальные тоже занимались какой-то ерундой, но искомого патриарха среди восьми Моисеев не оказалось. Матерясь от души, менты вынуждены были расширить район поисков сначала до размеров внутреннего города, а затем перебрались и в нищую слободу.

– Моисей с Аароном? – переспросил у ментов первый же встреченный житель. – А чего их искать? Вон они на площади митинг проводят.

Сеня облегченно вздохнул и поспешил в указанном направлении. Друзья поспешили за ним, при этом Ваня Жомов, брезгливо перешагивая через мусорные кучи, внимательно поглядывал по сторонам и решал, не привлечь ли кого к ответственности за беспорядки на улицах. Может быть, будь у него побольше времени, он и устроил бы аборигенам субботник, но Сеня так торопился, что Ваня ничего определенного придумать просто не успел.

Площадь в центре нищего пригорода Мемфиса была загажена чуть меньше узеньких улиц и внешне напоминала какое-нибудь лобное место российского деревенского масштаба. В центре площади возвышался деревянный помост, видимо, одновременно служивший и эшафотом, и праздничной трибуной. На этом постаменте над толпой из пяти человек возвышались Моисей с Аароном. Причем первый гневно потрясал посохом, а второй с жаром говорил, поражая своим красноречием зевающих от скуки слушателей.

– Доколе терпеть нам, братья, бесчинства фараона и его приспешников?! – вопил с трибуны Аарон. – Пока мы гнем спины на кирпичных заводах, египтяне жиреют, пользуясь плодами наших трудов. Мы недоедаем и нуждаемся, создавая своими руками памятники архитектуры, но проклятым эксплуататорам и этого мало. Вот увидите, наши деяния они присвоят себе, и потомки никогда не узнают, что все в Египте, начиная от самого последнего корявого сфинкса, кончая пирамидой Хеопса, строили именно мы…

Увидев появившихся на площади ментов, старец замолчал и вопросительно посмотрел на Моисея. Аарон явно не знал, как реагировать на их появление: то ли осыпать проклятиями, то ли, напротив, вознести до небес, указав собравшимся на то, что даже странные чужеземцы понимают и сочувствуют их бедам. В ответ на его взгляд Моисей только пожал плечами. Дескать, решай сам, в вопросах пиара я полный профан.

Аарон задумался. Видимо, этому старцу редко приходилось самостоятельно, без ценных указаний Моисея, принимать решения по ключевым вопросам. Пока он размышлял, все пять человек, внимавшие пламенным речам старца, решили, что митинг закончен, и разбрелись кто куда. А когда Аарон наконец придумал, как использовать для своей выгоды появление ментов, и открыл рот, собираясь продолжить митинг, перед трибуной никого, кроме троих друзей, уже не было.

– Ну и что мы там стоим? – поинтересовался Рабинович, глядя на старцев снизу вверх. – Вы чего-то от нас хотели? Вот и спускайтесь вниз. Обсудим, чем мы вам сможем помочь.

– Г-г-г-г… – привычно затянул Моисей, но тут же оборвал себя. – Тьфу ты! С-с-с…

– Спасибо вам за то, что решили откликнуться на наши мольбы, – покосившись на брата, перевел Аарон. – Суть проблемы состоит в том, что…

– Так, блин, митинговать кончай! – оборвал его Ваня Жомов. – Тебе же по-русски сказано, что проблемы надо обсудить. Это значит, что мы идем в кабак и бухаем…

– За ваш счет, – вставил Сеня.

– …Пока чего-нибудь не придумаем, – закончил свою речь омоновец. – Вопросы есть?

– А почему за наш счет? – поинтересовался Аарон.

– Потому, что не за наш, – лаконично ответил Ваня. – Тупые вы, что ли?

Старцы переглянулись и пожали плечами. Жомовские объяснения по поводу оплаты за выпивку их явно не устроили, но выбирать братьям было не из чего. Для решения своей проблемы Аарон с Моисеем нуждались в помощи ментов и поэтому были вынуждены согласиться на их условия. Впрочем, спускаясь с трибуны-эшафота, оба дали себе слово, что сегодня платят за ментов в первый и последний раз… Ох, плохо они знали Рабиновича!

Трое ментов, дождавшись, пока старцы спустятся вниз, развернулись в сторону постоялого двора, но патриархи их остановили. Указав на какую-то забегаловку подозрительного вида, расположенную прямо на площади, Аарон заявил, что в ней разговаривать будет удобнее. Дескать, и народу там поменьше, и идти далеко не нужно, да и цены не так кусаются.

– Интересно, а если бы платили мы, вы бы тоже этот кабак выбрали? – язвительно поинтересовался Рабинович. – Или решили бы фараоновской кухни отведать?

Моисей сердито стрельнул в его сторону глазами, но отвечать на провокационный вопрос не стал. Аарон тоже смолчал, поскольку своего мнения не имел, а переводить с моисеевского на человечий было нечего. Прошествовав в кабак, патриархи выбрали уединенный стол в самом глухом углу, и Аарон, почтительно усадив брата на скамью, пошел заказывать выпивку.

Трое ментов расположились напротив патриарха. К их удивлению, отвратно выглядевшая снаружи забегаловка внутри оказалась удивительно чистой и уютной. Конечно, роскошью «Метрополя» или даже шиком египетского трактира при постоялом дворе здесь и не пахло, но и на свинарник кабак походил мало. Земляные утоптанные полы были застланы чистой соломой, столы оказались тщательно выскоблены, а из кухни тянуло аппетитным запахом жаркого. Попов облизнулся.

– Аарон, пожрать не забудь заказать, – потребовал он у патриарха.

Тот резко обернулся, явно собираясь возразить, что о еде предварительно договоренности не было, но увидел Андрюшино выражение лица и промолчал. С существом, выглядевшим настолько голодным, спорить о пище было опасно – запросто можно по морде схлопотать или, что еще хуже, стать жертвой редкого в Египте случая каннибализма. Аарон горестно вздохнул и, погремев кошельком, заказал у кабатчика легкий обед. Настолько легкий, что Попов, увидев его, гневно собрал все тарелки в кучу и сожрал все один. Благо ему никто не возражал – менты не были голодны, а патриархи спорить просто не решились. Единственным, кто потребовал свою долю, оказался Мурзик. Андрюша хотел было зажать ее и не делиться, но вовремя вспомнил о чувстве долга и уделил четвероногому другу малую толику своего обеда.

Почти одновременно с пищей кабатчик притащил к столу и пять кружек с выпивкой. Едва он поставил их на стол, как Сеня, сунув в одну из кружек свой длинный нос, удивленно заморгал глазами. Попов сделал то же самое, а вот Ваня, совершенно не интересуясь содержимым питейных емкостей, залпом влил в себя добрую половину порции и тут же, поперхнувшись, выплюнул ее на пол. Мурзик отскочил в сторону и обругал омоновца последними собачьими словами.

– Это чего, бля, такое? – не обратив на него внимания, рявкнул Жомов и ткнул кружку под нос Аарону.

– Молоко, – заглянув внутрь, констатировал патриарх. – Свежее, коровье. Извините, но верблюжьего еще не подвезли.

– Молоко, говоришь? Ну я сейчас тебе, гад, покажу молоко! – зарычал Ваня и отстегнул от пояса дубинку.

– Жомов, успокойся, – остановил его Рабинович, а затем повернулся к патриархам. – Видите ли, уважаемые, говоря о выпивке, мы имели в виду не вообще любую съедобную жидкость, а именно алкоголь. Будьте добры, исправьте свою ошибку, иначе мой бешеный друг может с расстройства наломать дров. Причем в качестве расходного материала станет использовать ваши собственные кости. Вы уж не рискуйте. Он у меня слишком впечатлительный!

Аарон посмотрел на Жомова и решил, что Сенины слова явно не лишены смысла. Поднявшись с места, он со скоростью курьерского поезда помчался к кабатчику и мгновенно вернулся назад, самолично притащив к столу три вместительные кружки. Жомов принюхался и, удовлетворенно кивнув головой, попробовал их содержимое на вкус. Качество выпивки его вполне устроило, и опальный патриарх тут же был прощен. Облегченно вздохнув, Аарон, под пристальным взглядом Моисея, начал излагать ментам суть мучавшей патриархов проблемы.

Рассказ свой патриарх начал с самого начала. То есть с рождения Моисея. Несколько секунд менты слушали его, а затем Сеня попросил Аарона опустить ненужные подробности и перейти к сути. Патриарх вздохнул и выбросил из повествования значительный кусок, перескочив с детства Моисея к его юношеству. Это снова не устроило ментов, но, как они ни старались, полностью исключить из рассказа жизнеописание брата Аарон наотрез отказался. Так и пришлось друзьям выслушивать биографию старца.

Аарон заливался соловьем, рассказывая о том, как Моисей жил во дворце фараона, как совершил убийство, спасая одного из своих соплеменников, и, спасаясь от правосудия по-египетски, вынужден был бежать из страны. Едва борясь со сном, менты услышали о встрече Моисея с семью дочками Рагуила, закончившейся женитьбой на одной из них. Помирая от скуки, узнали, как Моисей пас овец и тосковал по дворцовой роскоши, и встрепенулись только тогда, когда Сеня, не дождавшись от старцев продолжения банкета, заказал выпивку сам, а Аарон, наконец, перешел к делу.

– И вот, когда Моисей пас овец у горы Хорив, явился ему господь из горящего тернового куста, – отхлебнув молока, проговорил Аарон торжественно. – И сказал Моисею господь…

– Слушай, оставь высокий слог для потомства, – поморщился Сеня. – Давай попроще. А то уши вянут.

Старец обиделся на то, что его красноречие не было оценено чужестранцами, но манеру разговора сменил. Он рассказал друзьям о том, что на Моисея была возложена миссия спасти еврейский народ от тирании фараона, уведя людей из страны. А для этого нужно было навешать правителю Египта кучу лапши на уши по поводу различных вероисповеданий и жизненно важного для соплеменников Моисея богослужения в пустыне.

Оба патриарха попытались это сделать, но фараон оказался глух к их мольбам. Показав братьям план пятилетнего развития Египта, он заявил, что темпы строительства не позволяют устраивать многодневных праздников, и предложил Моисею устроить богослужения на пустыре за кирпичным заводом. Тот, естественно, отказался, заявив, что если фараон не отпустит евреев молиться, то профсоюз строителей устроит забастовку и сорвет все долголетние планы правительства страны.

– И как? Фараон испугался? – поинтересовался Рабинович, пока Аарон промачивал пересохшее горло.

– Ни фига! – в сердцах ответил старец. – Они там, гады, все куплены давно. Понастроили себе вилл на берегу Нила и даже слышать не хотят о том, чтобы помочь простым рабочим, – Аарон горестно вздохнул. – В общем, никто нас слушать не стал. И теперь, если вы не поможете, мы просто не знаем, что делать дальше. Вы наша последняя козырная карта.

– А что сами рабочие по этому поводу думают? – поинтересовался практичный Попов.

– Рабочие? – переспросил старец и снова горестно вздохнул. – А они и не хотят никуда уходить. Говорят, что ничего хорошего в пустыне нет, а их и тут неплохо кормят. Может быть, они вас послушают, если вы им расскажете о том, как хорошо за границей живут.

– Ладно, посмотрим, что можно будет сделать, – проговорил Сеня, поднимаясь из-за стола. – Только завтра. Сейчас уже все равно слишком поздно, чтобы что-то предпринимать. Встретимся утром и наметим план мероприятий, – и, попрощавшись с патриархами, менты отправились на постоялый двор. Им нужно было без назойливого зудения Аарона решить, что делать дальше.

ЧАСТЬ II Не ходите, дети, в Африку гулять!..

Глава 1

Вот такая ситуация у нас сложилась. Хотели как лучше, а получилось как всегда. Но кто же знал, что эти наглые эльфы на такую беспринципную подлость решатся?! Спрашиваете, о чем это я? Да все о том же! Это мои менты не привыкли много вопросов задавать, а я пес мыслящий. Мне, прежде чем начать что-то делать, осознать всю глубину поставленной задачи требуется. Вот я и не вмешивался ни во что, пока после визита Лориэля мои соратники метались по Мемфису в поисках Моисея.

Сеня – мужик чумной, конечно, он и меня к этому делу поначалу припахать попытался, но не на того напал. Делать мне больше нечего, кроме как ко всяким дряхлым старцам принюхиваться да запахи их запоминать. Конечно, если бы я тогда знал, что мы с Моисеем одной веревочкой связаны и наш визит в Древний Египет совсем не случаен, я бы этому пню замшелому больше внимания уделил. А так запомнил только, что от старика рыбой пахло. Вот и привел Рабиновича на базар, когда он от меня потребовал след взять.

Ну да ладно. Это все дела минувших дней. Сейчас перед нами совсем другие задачи поставлены. Хотя, если честно, я не пойму, как мы их выполнять будем, если толком не знаем, что вокруг происходит. Ну посудите сами! Этот оборзевший Оберон (дайте мне только до него добраться!) непонятно с какого перепугу зашвырнул нас в параллельную вселенную. Если раньше мы хоть знали, за какие грехи мыкаться по разным мирам должны, то теперь нас просто зашвырнули в параллельный мир, словно слепых щенков, и бросили, ничего не объясняя. Не знаю, как у моих ментов, но у меня целая куча вопросов к этому треклятому Оберону, кот его подери, имеется.

Во-первых, какое право имела эта эльфийская свинья без нашего согласия нашей же судьбой распоряжаться? Конечно, можно сказать, что мои менты и сами путешествовать хотели. Попов вон даже эликсир Мерлина воспроизвести пытался! Но это не значит, что перед нашей отправкой с нами даже место высадки милицейского десанта согласовывать не надо.

Во-вторых, почему именно мы должны заниматься выводом израильских войск… тьфу, ты! …рабов с территории Египта? Насколько мне помнится, раньше мы собственные ошибки исправляли и до сих пор в добровольную службу спасения миров не записывались. Лориэль говорил, что для этих целей у Оберона своя собственная армия имеется. Так почему мы за них всю грязную работу делать должны?

В-третьих, хоть я пес религиозно и не подкованный, но кое-что о Моисее слышал. Насколько мне известно, Сениных предков из Египта он самостоятельно увел. Так что же теперь случилось, зачем ему наша помощь для этого понадобилась? Причем не в нашей вселенной, а в каком-то забытом богом параллельном мире? Что-то тут не вязалось, и это что-то мне не нравилось.

В общем, вопросов у меня было много, а ответов – ни одного! Жалко, конечно, что Ваня своим перегаром нашего персонального эльфийского хама вдрызг напоил. Может быть, останься тот трезвым еще несколько минут, объяснил бы нам подробнее, что вокруг происходит, но теперь об этом говорить поздно. Теперь придется, как и у нас в отделе, делать то, что скажут, и вопросов не задавать. Вот только сомневаюсь, чтобы мои менты согласились с ордой соплеменников Моисея сорок лет по пустыне мотаться. Это вчера все мы в шоке от такого известия были и ничего умного придумать не могли, но лично я не сомневался, что утром все изменится. Что, собственно говоря, и произошло!

После разговора с Моисеем мои менты вернулись на постоялый двор, где их с нетерпением ждал жаждавший знаний Нахор. Экс-караван-баши, ныне просто перс и ученик Рабиновича, со всех ног с такой скоростью бросился к своему сенсею, что едва не отдавил мне хвост. Пришлось на него гавкнуть, призывая к порядку, и Нахор, к моему вящему удовольствию, полчаса поочередно извинялся то передо мной, то перед моим хозяином. Я-то маленького перса слушал, а вот Сеня просто отмахнулся от него рукой. Да оно и понятно! Некогда его светлости на всяких там мелких людишек внимания обращать – оне-с думу думают!

Жомов, как водится в таких случаях, для улучшения работы серого вещества предложил смазать оное некоторым количеством алкоголя. На что тут же получил отказ. Причем выраженный в самой жесткой форме! Рабинович, едва услышав о выпивке, так на омоновца накинулся, что, будь мой хозяин не в ментовской форме, а в шерсти, с клыками и на четырех лапах, я бы решил, что он Ваню загрызть собирается. Жомова такая перспектива явно не устраивала, тем более что никакой гарантии отсутствия у Рабиновича бактерий бешенства Ваня не имел. Поэтому он предпочел заткнуться и о выпивке больше не вспоминать.

После того как страсти по вину улеглись, мои менты чинно уселись за одним из столиков в углу. Трактир вечером был переполнен. Видимо, из-за того, что завсегдатаи уже распустили слух о разгоне диких ливийцев, половина населения Мемфиса примчалась сюда, чтобы посмотреть на грозных чужестранцев. Едва мы расположились в углу, как вокруг тут же собралась толпа аборигенов, от любопытства едва не заглядывающая в рот моим ментам. Естественно, проводить совещание в таких условиях было невозможно.

Сердитый Сеня рыкнул на зевак, разгоняя их по остальным, не занятым нами углам. Аборигены разбежались, едва не растоптав маленького Нахора, затертого толпой и безуспешно пытавшегося прорваться к своему сенсею, но уютнее вокруг от этого не стало. В итоге, молча посидев за столом минут двадцать, Сеня плюнул на все и пошел спать, потребовав от Жомова с Поповым утром прийти к нему в апартаменты. Самодержец, кот его дери!

Я, естественно, отправился следом за хозяином и всю ночь не сомкнул глаз, поскольку то и дело кто-то подбирался к двери. Сомневаюсь, что нас пытались ограбить. Видимо, излишне любопытные местные жители пытались узнать, не спят ли странные чужеземцы на потолке, но мне от этого было не легче. Сеню будить не хотелось, поэтому приходилось рычать тихо, но грозно. Хотя утром я об этом пожалел. Может быть, нужно было один раз гавкнуть как следует, чтобы раз и навсегда избавиться от любопытных. А так всю ночь я не сомкнул глаз и утром был злее, чем цепной барбос. Даже на Попова рявкнул, когда тот на запланированное вчера совещание завалился. Андрюша от меня шарахнулся.

– Сеня, ты пса всю ночь по полосе гонял? – удивленно поинтересовался он у Рабиновича, не спуская с меня глаз. Да успокойся. Не покусаю.

– Оставь Мурзика в покое, ему просто тут все надоело, – буркнул Сеня. Спасибо, хозяин. Ночью заботиться обо мне нужно было! – Жомов где?

– А хрен его знает, – пожал плечами Попов. – Последний раз, когда я его видел, он со своим табором к реке побежал.

– С кем? – Рабинович от удивления даже проснулся окончательно.

– Да набрал он себе десятка два идиотов с Навином во главе, – почесываясь, ответил Андрюша. – Пока ты вчера на рынке стяжательствовал…

Ну, это все я и без вас знаю! Слушать, как Попов описывает солдафонские замашки омоновца, мне было совершенно не интересно. К тому же и физиологические потребности о себе заявили в полный голос. Это фигуральное выражение, а не то, что вы подумали! Поэтому я оставил кинолога с криминалистом наедине и сбежал из нашего убогого гостиничного номера на свежий воздух.

Честно говоря, мне не так сильно хотелось побегать по кустам, сколько посмотреть, как еще и сегодня Ваня поиздевается над своими новобранцами. Быстренько сделав все свои дела, я намылился сбегать к речке, но не успел – Жомов уже гнал стадо аборигенов обратно. Зрелище, конечно, было впечатляющим. Голые по пояс новобранцы в каких-то невообразимо жутких набедренных повязках, едва передвигая ноги, плелись к трактиру от реки. Возглавлял это корявое подобие строя бодренький Навин (вот о таких, блин, подчиненных и мечтает любой сержант!), а Жомов бежал справа, жутким рыком задавая колонне ритм передвижения.

– Стой! Раз, два, – скомандовал омоновец, едва разношерстная колонна, минуя меня, оказалась во дворе.

Строй остановился. Затем покачнулся и после этого дружно посыпался вниз. Весь! За исключением Навина, который застыл в позе оловянного солдатика. Жомов команду «вольно» не давал, поэтому на такую наглость со стороны подчиненных и не рассчитывал. Бравый омоновец даже растерялся в первую секунду, этакий армейский эквивалент сучьего… Гав, простите! …женского обморока заработал. Чтобы с Ваней чего похуже не случилось, пришлось прийти ему на помощь. Грозным рыком я поднял на ноги первых двух новобранцев, которые валялись на земле прямо перед моим носом, ну а остальные вскочили сами. Причем живенько так, словно и не помирали только что от усталости.

– Мурзик, фу! – рявкнул на меня омоновец.

Ну спасибо, Ванечка! Вот она, твоя благодарность за помощь и поддержку? Век тебе этого не забуду!.. И для того, чтобы Жомов не возомнил из себя нового альфа-лидера, я еще пару раз гавкнул. Причем в этот раз в полную силу своего голоса. Конечно, я не Попов и не труба иерихонская, но от моего рыка новобранцев словно ветром сдуло за широкую спину омоновца. Уместились там не все, и в тылу у Вани началась маленькая давка, в результате которой то один, то другой наименее приспособленный к выживанию в тяжелых армейских условиях экземпляр представал пред мои ясные очи. Мне эта суета понравилась, и я стал подумывать, не цапнуть ли кого-нибудь из аборигенов за ногу, чтобы веселей подвигались, но тут из окошка высунулся Рабинович. Гад! Вот никогда спокойно отдохнуть не позволит.

– Мурзик, фу! – продублировал он команду омоновца, и мне пришлось-таки заткнуться, а Рабинович затем еще и на Ваню наорал: – Жомов, блин, пистолет тебе в поддувало! Мы с Андрюшей тебя уже полчаса ждем, а ты развлекаться надумал. Чего ты с этими идиотами нянчишься и вообще какого хрена весь этот сброд сюда притащил? Почему ты им позволяешь до пса моего докапываться?

– Докопаешься до него, – буркнул Жомов, обиженно посмотрев на меня (вот только кота отпущения из меня делать не надо!), а затем повернулся к Сене: – Не ори на меня, дятел длинноклювый, а то я сейчас из тебя кобуру для пистолета сделаю. Я тебе не мешаю местных дебилов на рынке дурить, и ты не мешай мне по-своему отрываться, – а затем повернулся к Навину: – Исик (ого! вот это фамильярность), ты остаешься за старшего. Строй личный состав и веди к реке. Проведешь два часа строевой подготовки, а затем разгон демонстрации отрепетируете. До моего возвращения никому не расходиться. Ясно?

– Так точно, товарищ старшина! – радостно рявкнул в ответ Навин. Жомов довольно кивнул головой и, похлопав замкомвзвода по плечу, пошел внутрь трактира. Я поспешил следом, а то без моего присутствия они на совещании кот знает до чего договориться могут.

Впрочем, торопился я напрасно. Мог бы и погулять по окрестностям все те два часа, которые мои соратники на совещание потратили. Ничего ни сенсационного, ни даже мало-мальски интересного там не произошло. Вопрос: помогать Моисею или нет, вообще не обсуждался, как, впрочем, не было разговоров и о том, каким образом мы евреев из Египта выводить будем. Тут уж все средства хороши – от обещаний сладкой жизни до увесистых тумаков. Наверное, именно о такой ситуации и сказал кто-то из великих человечьих правителей: «Нельзя съесть яйцо, не подоив курицу…» Или что-то в этом роде. Наизусть всякую болтовню посторонних лиц я не заучиваю!

Основной повесткой дня на совещании Главных Спасителей Вселенной, а в просторечии российских милиционеров, было сорокалетнее скитание по пустыне в обществе всяких там сомнительных личностей. Вот на это мои менты подписываться никак не хотели, с чем я был абсолютно согласен! Львиную долю всего времени они убили на разговоры о том, как от такой милости отмазаться.

Вы бы послушали, какие мои менты предложения по этому поводу выдвигали. Могу лишь сказать, что самым мягким из них было создание персонального гербария для всеобщего любимца Лориэля. Причем единственным экспонатом этой засушенной красоты должен был стать именно он! Об остальных версиях говорить вообще не буду. Иначе вы решите, что мои менты – кровожадные злодеи. А на самом деле они мягкие и пушистые. При исключительных обстоятельствах, естественно.

– Ладно, мужики, кончаем эту бузу, – махнул рукой мой Рабинович, когда ему, наконец, надоело переливать из пустого в порожнее. – Будем решать проблемы по мере их поступления. А пока пошли к Моисею. Старик нас уже, наверное, заждался в этом кабаке.

– Только предупреди его, чтобы больше молоко мне не вздумал подсовывать, – смиренно попросил Ваня. – Я, конечно, не ханжа, но нервы у меня слабые. Еще раз вместо нормального вина эту гадость глотну, могу кому-нибудь и в ухо зарядить, – омоновец повернулся к Попову: – Кстати, Андрюша, раз уж нам тут куковать сорок лет придется, может быть, хоть самогоночку начнешь гнать? А то мне, если честно, местный виноградный компот уже надоел.

– Типун тебе на язык! – рявкнул в ответ криминалист. Жомов оторопел. – Какие сорок лет, морда твоя жлобская? Да у меня за это время все рыбки помрут. А там бирюзовая акара, между прочим, беременная. Мне у нее роды еще принимать!..

– Ну, допустим, рыбки твои не сдохнут, – меланхолично заметил мой Сеня. – Насколько я понимаю, вернемся мы назад в тот же самый день, в который отправились на прогулку. Так что за свои кильки в томате можешь не беспокоиться. Вот только боюсь, что твоя мама, увидев скрюченного артритом старика вместо жирного, хотя и вечно голодного блудного сына, грохнется в обморок.

– Типун и тебе на язык! – от нарисованных Рабиновичем перспектив Андрюша вмиг избавился от вечно розового цвета лица и часто захлопал своими длинными девичьими ресницами, словно собирался заплакать.

Предвидя, что последует за таким конфузом, я решил спасать чувствительного Андрюшу. Все-таки он существо безобидное и незлобное, а этим двум меринам – Ване и моему хозяину – только повод для шуточек дай, живого места на объекте своего юмора не оставят. Я, как вы помните, Попова всегда жалел и помогал ему выкручиваться из всяких неприятных ситуаций. Не мог его и теперь в беде оставить, поэтому применил испытанный прием: уставился на дверь и пару раз гавкнул.

– Похоже, к нам гости, – насторожился Рабинович. – Ванечка, иди посмотри.

– Я тебе что, мажордом? – удивился новой должности омоновец, но дверь открывать все же пошел. – Нет там никого! Крыша у твоего пса едет. Сначала бойцов моих облаял, а теперь ему пришельцы мерещатся.

– На меня еще утром наорал, – поддержал его Попов. Ну, спасибо, Андрюша! Скажите, люди, от чего вы все неблагодарные такие?

– Тихо, Мурзик, тихо, – утихомирил меня Сеня.

Такие проявления нормального общения со мной, абсолютно без альфа-лидерства, у моего хозяина случаются только в двух случаях: либо когда он в стельку пьян, либо когда на меня кто-то наезжает. Сейчас был второй случай, и, не будь Жомов с Поповым Сениными друзьями, досталось бы им на орехи по первое число каждого месяца включительно. А так им повезло. Рабинович даже не поорал на них как следует.

– Так, блин, орлы ощипанные, вы на моего пса прекращайте наезжать, – сердито цыкнул он на друзей. – Вам тут не нравится, а вы думаете, он от здешних порядков в восторге? Он, между прочим, поумней некоторых будет, а эмоции воспринимает получше нашего. Нервничает он, ясно? А вы, идиоты, вместо того, чтобы пса успокоить, только сильнее его раздражать начинаете.

– Да перестань ты злиться, – Жомов выглядел пристыженным. – Мы же просто так сказали…

– А в следующий раз не только говорите, но еще и думать иногда старайтесь, – оборвал его оправдания мой Сеня, а затем, вздохнув, поднялся с топчана. – Ладно, хватит болтать. Пошли с Моисеем план действий согласовывать.

Судя по всему, Мемфис был городом, в котором сплетни распространяются минимум со скоростью света. Еще вчера вечером трактир на постоялом дворе был битком забит любопытными, жаждавшими увидеть собственными глазами необычных чужестранцев, а теперь зеваками оказались заполнены и прилегающие к нему улицы. И причиной этого столпотворения, вероятнее всего, послужил вчерашний инцидент во дворце фараона. Увидев нас, зеваки зашептались.

– Видишь, Фарра, вон того носатого еврея с огромным псом? – услышал я тихий голос за спиной и обернулся. Спасибо за лестные слова, конечно, но молите своего бога, чтобы Сеня вас не услышал. – Так вот он посланник самого Сета. Мне шурин говорил, а он вторым помощником третьего чистильщика левого крыла запасной фараоновой конюшни служит, что лично видел, как Сет прислал своих слуг по первому его зову. И эти два огромных монстра сожрали половину Рамсесовых жрецов.

– Да ну? – удивился Фарра. – Брешешь!

– Вот тебе портрет Осириса во все пузо, что не вру! – побожился рассказчик. – А вон тот здоровый бык – уполномоченный резидент самого Ра. Видишь, у него на груди ОМОН написано.

– Сдурел ты, Лот, – Фарра покрутил пальцем у виска. – Амон через «А» пишется.

– Это у вас как слышут, так и пишут! – возмутился Лот. – А у нас в Сиуте и пишут, и говорят О-мон. Ясно тебе, деревенщина?

Мне, конечно, было интересно послушать, что эти идиоты еще про нас напридумывали, но Сеня, не отличавшийся таким тонким слухом, как у меня, не обратил на шепот болтунов никакого внимания и поспешил вперед, потащив меня за поводок. Зеваки расступились, освобождая дорогу, а затем сплоченной толпой, словно коммунисты на марше протеста, двинулись следом. Я, конечно, насмотрелся в своей жизни уже немало, но с такой наглостью сталкиваться еще не приходилось. Может быть, они еще и в конуру… то есть в спальню к моим ментам толпой полезут? Натянув поводок, который Сеня для солидности прикрепил к моему ошейнику, я остановился и, обернувшись к толпе, грозно зарычал.

– В натуре, Сеня, – поддержал меня Ванюша, отстегивая от пояса дубинку. – Мы что, так под конвоем этих баранов и будем по городу ходить? Может, тебе такой эскорт и нравится, но я его все равно сейчас разгоню.

– Подожди, – остановил его мой Рабинович. – Может быть, дадим Андрюше возможность с ними поговорить?

Все, держите меня семеро! Сейчас эксклюзивное представление начнется…

Шоу удалось действительно на славу. Андрюша, получивший возможность не просто таскаться за Рабиновичем в качестве плешивого хвоста, но и принести нашей команде что-нибудь полезное, резко остановился и, развернувшись к толпе, воздел руки к небу. Получился этакий Филипп Киркоров, но от славянских родителей. Теперь оставалось только пропеть что-нибудь из репертуара этого поп-дива, и сходство пропало бы совсем. Что Андрюша и сделал, завопив во весь свой могучий голос: «Я за тебя молюсь. Посмотри в глаза мне…»

Уж не знаю, поверили ли аборигены, что он молится, но глаз от Попова оторвать не смогли. Конечно, только те, кто стоять на ногах остался. Остальные в контуженном состоянии ползали на брюхе по земле, отыскивая в щелях между камнями мостовой остатки сознания, выбитые поповской звуковой волной. А Андрюша вдруг вспомнил, что забыл слова киркоровской песни, и сменил репертуар на Зыкину. Причем, сам не заметив того, забрался в такие высокие ноты, что у дома, случайно построенного напротив Попова, ультразвуком второй этаж купировало.

Тем, кто после такого представления еще не упал, было уже не помочь. От шока они попросту впали в кому и полностью ушли в глубь себя. Конечно, с площади их на следующий день убрали родные, растащив по домам. Но, промучившись с жертвами поповского вокала пару недель или месяцев, родственники сдали их на хранение в гробницу фараона. Там они до сих пор и лежат. Не верите? Да я клянусь шерстью моего злейшего врага, соседского котяры, сам на фотографии содержимого какой-то гробницы морду знакомую углядел. Того самого Лота, который Фарре сказки о моих ментах рассказывал! Замечу, кстати, что он неплохо сохранился после стольких лет неподвижного лежания в засаде.

Андрюша, оглядев плоды трудов своей гортани, удовлетворенно кивнул головой и помчался догонять друзей, предусмотрительно ушедших вперед, едва Попов приготовился транслировать на весь Египет свой вокал. Кстати, это им не слишком помогло. Сене с Жомовым все равно пришлось уши прочищать и минут двадцать орать во всю глотку, чтобы друг друга услышать.

Моисей с Аароном уже ждали нас в трактире, привычно попивая молоко из пивных глиняных кружек. Почувствовав его запах, я плотоядно облизнулся и тут же зло укусил себя за лапу. Да что же это такое со мной твориться стало, что я, как какой-то паршивый кот, о молоке мечтать начал?! Я где-то слышал, что имя, данное человеку от рождения, накладывает на него свой отпечаток, заставляя действовать в рамках определенных клише. Может быть, и со мной то же самое происходит?.. Хотя, нет! Жил же я пять лет со своим именем. И пусть оно мне никогда не нравилось, переделывать мою песью натуру еще не пыталось. Тут что-то другое. Наверняка какие-нибудь проделки Лориэля, и уж я, правым клыком клянусь, непременно это выясню. Или пусть мне все, что можно, на фиг купируют!..

Патриархи сидели за угловым столиком (и что они все так углы любят? Мама, что ли, в детстве приучила?), лицом к дверям и прекрасно видели наше появление, но даже не пошевелились. Видимо, ждали, что мы проявим истинное почтение к их сединам, прямо у дверей бухнемся на колени и хвостом кверху поползем к ним, смиренно прося старческого маразма. Оу-у, то есть благословения! Не дождались. Мы чинно прошествовали через кабак, как наряд милиции сквозь толпу зевак на месте убийства, и уселись за столик. То есть менты уселись «за», а я «под» столик.

Мой Сеня поздоровался со стариками сдержанно, но вежливо. Андрюша лишь кивнул головой, а Ваня Жомов, до сих пор обиженный на патриархов за злодейскую попытку отравить его коровьим молоком, и вовсе не стал здороваться. Он лишь подозрительно повел носом, принюхиваясь к содержимому кружек стариков, фыркнул (ну, чистый котяра!) и поманил пальцем официанта. Вот уж кого-кого, а Ваню на молоко никогда не потянет. Разве что он закодируется!

– Г-г-г… – привычно завыл Моисей. Аарон удивленно посмотрел на него, пожал плечами и произнес:

– Слава тебе, господи. А мы уже думали, что придется в лапоть ср… То есть не надеялись вас дождаться.

– Подожди, Аарон, – неожиданно для всех нас перебил патриарха Попов и ткнул пальцем куда-то за спину старикам. – Моисей, посмотри, что это там такое?

Оба патриарха резко обернулись назад, Сеня с Жомовым тоже впились взглядом куда-то в стену, и даже я забрался передними лапами на лавку, горя желанием посмотреть (именно посмотреть, а не стащить со стола кусок, как вы подумали!), что же там узрел наш криминалист. А больной на голову Андрюша, дождавшись этого момента, мгновенно отцепил от пояса дубинку и что есть силы саданул ею по столу. Грохот получился отменный! У меня зубы от неожиданности клацнули и едва не сработал хватательный рефлекс, но я сдержался. Так что Попов мне теперь каждое утро должен сорок поклонов бить за то, что я у него кусок ляжки не оттяпал.

Остальные оказались не столь сдержанными. Ваня Жомов, услышав подозрительный грохот, тут же выхватил из кобуры пистолет и скатился со скамейки, занимая удобную позицию для стрельбы из положения лежа. Сеня вскочил со своего места и схватился за «демократизатор». Аарон, словно молодой и очень горный козел, помчался к выходу, перепрыгнув по дороге пару столов. Моисей просто грохнулся в обморок, испугавшись ударившего между кружками орудия труда российского милиционера, а они, эти самые кружки, покончили жизнь самоубийством, взяв и спрыгнув со скалы. Со стола, то есть.

– Ты чего творишь, урод свиномясый? – вежливо заорал Жомов, лучше всех нас приспособленный к ведению диалогов под грохот канонады и потому быстрее всех пришедший в себя.

– Я с тобой, Андрюша, потом разберусь, – поддержал его Сеня и тут же бросился спасать погибающего патриарха.

Наклонившись над потерявшим сознание Моисеем, Рабинович потряс его, надеясь привести в чувство. Это не помогло, и Сеня принялся нахлестывать старика по щекам. Аарон, видимо, устыдившись своего позорного бегства, притормозил в дверях и обернулся. Увидев, как мой Сеня лупцует его братца, старичок поднял вверх посох и с диким визгом бросился выручать страдающего за легковерие Моисея. Сеня, увлеченный спасением патриарха, этого не заметил и непременно огреб бы дубиной по хребту, если бы я не встал на пути Аарона. Рыкнул на него разочек, и жажду драки с патриарха как ветром сдуло.

– Фашисты, гестаповцы, антисемиты! – заорал он, помахав в воздухе своей клюкой, а затем ткнул ею в сторону моего хозяина. – Я подозревал, что твои спутники на такое способны, но чтобы ты мог ударить старого еврея?..

– Заткнись, – не слишком вежливо буркнул Рабинович. – Вместо того чтобы попусту орать, принеси лучше воды. А то твой брат так и будет до поздней ночи в обмороке валяться.

Аарон пристыженно замолчал и помчался к хозяину кабака за кувшином воды. Сеня Моисея старательно побрызгал, затем слегка полил и наконец выплеснул все на его седую голову. Патриарх встрепенулся и открыл глаза. Злобно что-то промычав, он покрутил пальцем у виска, глядя на Попова, а затем вернулся на скамью, выбрав место подальше от криминалиста. Рабинович сочувственно похлопал патриарха по плечу, а затем повернулся к Андрюше.

– Ну и зачем ты это сделал? – с угрозой в голосе проговорил он. – Был бы я Поповым, у меня от таких слов мороз бы по шкуре пошел. Причем вместе с бураном, вьюгой и всемирным оледенением. Ты же человека чуть не изувечил.

– Да откуда я знал, что так получится? – Андрюша не покрылся льдом, но выглядел расстроенным. – Мне мама говорила, что если человека испугать, то его от заикания можно вылечить. Я же как лучше хотел.

– Во-во. Хотел как лучше, получилось, как в Думе. Примут закон – хоть беги из окон, – осклабился мой Сеня и зачем-то процитировал популярную попсовую песенку:

– «Твоя мама варит кашу!» Вот и пусть варит и не пытается в логопеды записаться. А я для развития твоих умственных способностей скажу, что от испуга заиками становятся, а не наоборот.

– Нет, Сеня, ты не прав, – встрял в разговор Жомов. – И дед мой говорил, и отец говорил, что, от чего заболел, тем и лечись. Может,Андрюша его просто напугал слабо, – и Ваня передернул затвор у пистолета.

– Я тебе сейчас стрельну! – рявкнул на него Рабинович. – Так выстрелю, что сразу забудешь, за какое место пистолет держат.

Ваня пожал плечами, дескать, не хочешь как хочешь, мне лично все равно, будет ли Моисей заикаться или нет. Сеня испепеляюще смотрел на него до тех пор, пока омоновец не спрятал табельное оружие в кобуру и не уселся за стол. Только затем мой хозяин обернулся к старцам и предложил начать обсуждение плана дальнейших действий. Я чуть не взвыл! Удивляетесь? А вы посидите и послушайте в течение нескольких часов бессмысленную болтовню об одном и том же, тогда и поймете, как псы на Луну выть могут.

Впрочем, мои самые страшные опасения не оправдались. Аарон попытался взять руководство правлением колхоза на себя, но Сеня пресек эти наглые поползновения. Что вполне понятно. Если уж мой хозяин берется за какое-нибудь дело, то начальство над собой потерпит только то, которое уставом положено. В Египте никакой устав на нас не распространялся, и Сеня принялся командовать. От этого и совещание, на радость всем без исключения, получилось очень коротким.

Мой Рабинович быстренько выяснил, откуда следует начать агитацию населения, и тут же расписал всем присутствующим их обязанности во время проведения оной. Ну а поскольку мой Сеня никогда дураком не был, то и поставил перед каждым такие задачи, от которых никто отказаться не смог. Предложения Рабиновича были приняты единогласно, и мы уже собрались уходить, как в трактир ворвался расстроенный Нахор и помчался прямо к нам. Увидев его, патриархи удивленно переглянулись, а мой Сеня нахмурился.

– Тебе чего тут нужно? – поинтересовался он у перса.

– Ай-ай-ай, я тибя весь день ищу, – не слушая его, залепетал маленький караванщик. – Зачим говорил, учить будешь, и-если бегаешь от меня? Зачим мине обманываешь?

– Я спрашиваю, чего тебе надо? – Сеня рявкнул погромче.

– Может, дам, может, дам, че ты хошь, – с ухмылкой на лице, фальшиво пропел Попов. Рабинович покосился на него, но отвечать на издевку не стал.

– Я с тобой идти буду, – твердо заявил Нахор, также не обратив внимания на Андрюшин вокал. – Учиться хочу. Камнем бей, палкой гони. И все равно никуда не уйду!

– Тьфу на тебя! – Сеня обреченно махнул руками. – Ладно, пошли с нами, – и направился к выходу.

Единственным местом, где в Мемфисе в массовом количестве водились соплеменники Моисея, был кирпичный завод. Впрочем, заводом его можно было назвать крайне условно – просто огромный глиняный карьер, огороженный египетской колючей проволокой, сплетенной из тростника с добавлением игл от верблюжьей колючки. Внутри этого ограждения трудилась масса народу. Одни добывали глину, другие ее месили. Третьи мелко шинковали солому, четвертые превращали эти ингредиенты в однородную массу, пятые лепили из нее кирпичи, ну и так далее, вплоть до вывозки готовой продукции к строительным площадкам. А за всеми частями производства присматривали бригадиры в медных шлемах с перьями и бамбуковыми дубинками в руках. Трое таких же олухов охраняли ворота.

– Так-так-так, – заявил один из них, видимо, начальник караула, едва мы подошли поближе. – Тебе же, Моисей, было сказано, что на территории кирпичного завода агитация запрещена. Так что иди туда, откуда пришел. А от себя добавлю, что, даже если бы ты не болтать, а устраиваться сюда на работу пришел, я бы тебя все равно не пустил.

– Не ведаешь ты, что творишь! – говорил Аарон, а его брат просто стоял, воздев руки к небу. – Ход истории, так же, как и движение солнца, нельзя остановить. Не пытайся нам препятствовать, ибо постигнут тебя кары страшные…

– И я одна из них, – закончил за него Жомов и потер руки. – Разойдись, это моя работа.

Охранники на воротах и икнуть от удивления на успели, как бравый омоновец оказался рядом с ними (говорю же, когда Ваня собирается драться, он удивительно проворным становится!). Сграбастав двух ближайших к нему аборигенов в охапку, он приложил их медными головушками друг о друга. Раздавшийся следом за этим валдайский звон оповестил окружающих о том, что охрана отошла ко сну. Начальник стражи или сигнала не понял, или просто был глух. Он попытался огреть омоновца бамбуковой дубинкой по шее, но я не позволил. Прыгнув вперед, я слегка прикусил зубами кисть дебошира. Тот громко взвыл и, выронив из рук свое оружие, с дикими воплями умчался куда-то вдаль, в сторону безлюдной пустыни. Скатертью дорога, и пусть бархан ему будет пухом!

Моисей с Аароном обрадованно переглянулись и вприпрыжку помчались внутрь некогда охраняемой территории. Мы неторопливо пошли следом, дав возможность сначала поработать старцам. А те торопливо забрались на стопку сухого кирпича, высившуюся прямо в центре производственных площадей, и Аарон заорал, словно муэдзин в час намаза, привлекая к себе всеобщее внимание. Трудяги остановились и, побросав работу, потянулись к патриархам. Что вполне понятно. Даже еврей от незапланированного перекура в рабочий день не откажется! Вокруг старцев мгновенно собралась большая толпа.

– Б-б-б… – в честь такого случая Моисей решил сменить пластинку.

– Братья мои, благую весть я принес вам! – завопил Аарон и, тут же запнувшись, повернулся к родственнику и проговорил вполголоса. – Или благая весть будет позже?.. А-а, ладно! – он опять обернулся к толпе. – Моисей снова разговаривал с богом, и, поверьте мне, это не сумасшествие. Как доктор вам говорю! Господь уверил его в том, что, несмотря на ваше неверие, не утратил к вам своего благоволения и по-прежнему обещает показать землю, где текут молочные реки между кисельными берегами. Правда, достичь ее можно, лишь перейдя пустыню, но нам ли, замученным игом фараона, бояться таких мелочей?

В этот момент бригадиры наконец-то заметили, что никто не работает. Несколько мгновений они удивленно рассматривали сгрудившихся в кучу трудяг и двух старцев, как бы парящих над толпой, а затем принялись выполнять свои обязанности. Схватив дубинки наперевес, бригадиры врубились в толпу.

– Арбайтен, арбайтен! Шнеллер, – вопили они, подтверждая свои слова ударами дубинок по чужим мягким местам.

Теперь пришла пора и нам приступить к действию. Мои менты отцепили от поясов дубинки (не для того, чтобы помочь бригадирам!) и бросились вперед. Сеня не забыл и меня привлечь к операции. Он скомандовал мне «фас», чего, в принципе, мог бы и не делать, и помчался на медноголовых, больше не обращая на меня внимания.

Не буду долго расписывать эту экзекуцию. Хотите знать, как работают менты, просто смотрите чаще телевизор. Там наглядной агитации вполне достаточно. Могу лишь сказать, что по окончании зачистки половина бригадиров оказалась по пояс вбитой в глину (Ванина работа), четверть валялась по углам (Сеня бил не сверху, а наотмашь), одна восьмая, побросав дубинки, присоединилась к толпе трудяг (Андрюшина агитация), ну а остальные с воплями убежали в пустыню (ваш слуга покорный!). Наш нелегкий труд был награжден бурей аплодисментов изголодавшихся по зрелищам соплеменников Моисея. Польщенный Ваня даже собрался выйти «на бис», используя для демонстрации своего искусства десяток-другой рабочих, но Рабинович его вовремя удержал. Иначе, как и вчера это было, пришлось бы патриархам митинговать перед крайне немногочисленной аудиторией. А то и вообще говорить в пустоту.

– Посмотрите, братья, на этих чужестранцев! – завопил Аарон, тут же воспользовавшись ситуацией. – Они пришли из того благословенного края, о котором я вам говорю. Посмотрите, какие статные и сильные люди там вырастают. Посмотрите, что за чудесные наряды они носят и какой переполнены гордостью за свою жизнь! Разве вы не хотите быть свободными и растить здоровых, цветущих детей?

– Ты, дурак болтливый, хочешь сказать, что у нас дети сплошь больные и чахлые, а мы в рабстве живем? – завопил кто-то из толпы. – Ты нас за чмошников принимаешь?

Ваня Жомов по привычке хотел было врубиться в народ и, отыскав в толпе крикуна, ласково заломить ему руки за спину, но Сеня помешал праведному порыву омоновца. Схватив Ваню за китель, он оттащил его в сторону, а сам влез на трибуну к Аарону, потерявшему дар речи от неожиданной реакции аудитории. Я поднялся на стопку кирпича следом за хозяином и сел рядом. Пусть эти гады видят, что в наших краях не только люди, но и псы куда лучше их живут! Сеня скосил на меня глаза, кивнул головой и заговорил. А это делать он умел ничуть не хуже, чем торговаться.

После того как мой Сеня задал нужный тон митингу, произнеся пространную речь о вреде пассивного образа жизни и благотворном влиянии на организм пеших прогулок перед сном, дебаты по предложению патриархов о смене места жительства и получении взамен резервации моря свободы разгорелись не на шутку. Поначалу соплеменники старцев косились на нас с опаской, а затем плюнули на приличия и страх, устроив дикий галдеж, словно торговки рыбой на одесском базаре. Я там не был, но Сеня рассказывал – очень похоже.

Орали евреи примерно часа полтора. К этому моменту мне довольно сильно надоело слушать их истошные вопли, в которых поочередно звучали то восторг, то мерзкое брюзжание. Я начал жутко завидовать Нахору. Этот маленький прохвост перед тем, как Рабинович залез на стопку кирпичей, о чем-то поговорил с моим хозяином и исчез из поля зрения, скрывшись в неизвестном направлении. Вот я и сидел рядом с Сеней, тихо завидуя Нахору, вовремя улизнувшему из этого болтливого ада. Кстати, почему это никто до такой пытки для грешников не додумался – человека, выдавшего хоть однажды в жизни чужую тайну, помещать на том свете в общество болтунов? Как вам? Патент купите?.. Впрочем, обсудите все финансовые вопросы с моим Сеней, а я вернусь к своему рассказу.

Жомов с Андрюшей чувствовали себя ничуть не лучше меня. То есть так же безнадежно умирали от скуки. Ваня попробовал было развлекаться, выдергивая бригадиров-охранников из грунта и вбивая их обратно, но вскоре лишился и этого удовольствия. Надсмотрщики, едва завидя его приближение, стали мгновенно выкапываться из глины и бежать прочь, сломя голову соседу, либо, наоборот, с невероятной скоростью полностью закапывались в грунт. В итоге Жомову стало себя абсолютно нечем занять, и он загрустил: принялся ломать пальцами готовые кирпичи.

Андрюша же довольно быстро после начала митинга от безделья начал зевать. Правда, вскоре ему пришлось оставить и это интересное занятие, поскольку он проголодался, и во время каждого открытия рта его желудок начинал урчать, требуя поместить в открытый проем соответствующую размерам порцию пищи. Глядя на него, и я вспомнил, что, кроме какой-то слишком мизерной порции мяса на завтрак, я сегодня еще ничего не ел. И едва осознал это, как тут же получил от собственного желудка громкую ноту протеста. Хорошо, что орали абсолютно все вокруг, иначе позору бы натерпелся выше маковки пятнистого дога!

Естественно, мне срочно потребовалось кого-нибудь (то есть чего-нибудь!) сожрать. Понятно, что и без того несчастных евреев есть я не собирался. Меня подташнивает от привкуса человеческого мяса на языке. Поэтому я и стал вертеть головой, принюхиваясь к запаху съестного для последующей его экспроприации. Поначалу я ничего, кроме запахов пота, мокрой глины, гниющей соломы и забивающего почти все аромата портящейся рыбы, исходившего от патриархов, ничего не почувствовал, а потом случилось невероятное – мне, словно Жомов кулаком, в нос ударил запах свежего, горячего, плохо прожаренного мяса! Я едва не взвыл и повернулся в сторону искусителя.

Поначалу аромат вожделенного мяса едва улавливался, и мне пришлось изрядно повертеться, что не очень понравилось Сене, который принялся на меня шипеть. Но с каждой минутой запах доносился все отчетливее и отчетливее, став в итоге просто нестерпимым. Я вам уже говорил, что со зрением у меня от рождения не все в порядке. Именно из-за этого я не сразу рассмотрел источник скручивающего желудок аромата, ну а как увидел, поразился: в ворота концлагеря… то есть кирпичного завода заезжала тележка, запряженная ослами с «Сеня-дональдс» на борту и управляемая плюгавым – хоть самого в гамбургер клади – Нахором! Его сопровождала целая вереница девушек в кипенно-белых хитонах, тогах, туниках или как их тут в Египте называют.

Ай да Сеня! Ай да сукин сын!.. Хотя, последнее, по-моему, все-таки слишком большой для него комплимент. Можно бы было оставить только «ай да…», но давайте не будем ко мне придираться. Вы теперь и сами видите, что мой Рабинович своего никогда не упустит. Даже вынужденное пребывание в Египте с целью оказания Моисею неотложной помощи он сумел во благо себе использовать. Интересно, а полученную прибыль они с Нахором так же, как от продажи слоновой кости на базаре, распределят? Хотя нет. Если перс, подвизавшийся в качестве ученика, и получит какие-нибудь деньги, то только в тех размерах, которые не превысят среднестатистическую стоимость порции мороженого на Северном полюсе. Там, по-моему, пломбир или сливочное крайне редки, но зато и покупателей совсем нет.

Пока я тут вам достоинства Рабиновича расписывал, Нахор уже начал торговлю. Его девушки, видимо, второпях нанятые в Мемфисе, похватали медные подносы и, нагрузив на них пресные хлебцы, куски жареного мяса и кувшины с какой-то жидкостью (судя по запаху, прокисший виноградный сок), врезались в толпу, продавая продукты направо и налево. Я тут же собрался грозным рыком привлечь кого-нибудь из официанток к себе, но этого не потребовалось. Одна из девиц, видимо, науськанная караванщиком, направилась сразу к трибуне, неся в руках поднос с целой пирамидой из доисторических гамбургеров. Парочка рабочих, видимо, особенно вдохновленная пламенными речами Рабиновича и Аарона, тут же сложила из кирпичей ступеньки, дабы официантка не слишком напрягалась, поднимаясь к нам.

Не помогло! Девица, лица которой за кучей съестных припасов я рассмотреть не мог, хотя ее запах и показался мне странно знакомым, не дойдя пару ступенек до старцев, уже жадно протянувших руки к еде, аккуратненько поставила ногу точно в пустоту, мимо верхней ступени. Коротко взвизгнув, девушка радостно подбросила вверх поднос, а сама полетела бы вниз, если бы мой Сеня с галантностью истинного кобеля не успел ее подхватить. Гамбургеры рассыпались по земле (что крайне приятно, поскольку все до единого достанутся теперь мне!), а Рабинович с официанткой застыли, удивленно глядя друг на друга. Да и я, увидев, наконец, кто к нам пришел, на мгновение забыл о том, что жутко хотел есть. Балансируя на краю трибуны, Сеня держал в объятиях ту самую брюнетку, что в день нашего приезда пыталась подработать, простите… ночной бабочкой.

– Сменила профессию? – удивленно поинтересовался Рабинович.

– Нет. То есть да. А какую? – все три фразы были сказаны с такой скоростью, с какой даже лазерный принтер их не успеет напечатать. А затем девица посмотрела на утерянные бутерброды. – Ну вот, блин, опять!..

Она обвела рассыпанную вокруг трибуны пищу руками и заревела. А зачем? Пусть Рабинович не поел, но мне-то она приятное сделала. Так чего же расстраиваться?

Мой Сеня, видимо, тоже так считал. Он грустно улыбнулся, глядя на бесцельно потраченные продукты, и попытался успокоить реву. То, что он это делает с индивидуальной грацией, знаем мы с вами. А вот плачущая официантка, видимо, еще не догадывалась, что поглаживание по ягодицам еще не означает наличия в мыслях кинолога побудительных к сексуальному домогательству мотивов. Она восприняла эти поглаживания в соответствии с каким-то собственным, совершенно извращенным мировосприятием и, влепив Рабиновичу пощечину, умчалась прочь, вопя и стеная… Что, Сеня, получил? Стой и обтекай теперь. А я пока пойду подкреплюсь!

Рабинович несколько секунд смотрел вслед умчавшейся за горизонт неудачнице. Выглядел он задумчивым и удивленным вместо того, чтобы быть обиженным и сердитым. И я знаю, почему – похоже, Сеня в очередной раз начал влюбляться. Поскольку именно в такие периоды хозяин напрочь забывал о моем существовании, лично меня такая перспектива не устраивала. Пожелав девице впредь не попадаться мне на глаза для ее же блага, я отвернулся от растерянного Рабиновича и приступил к обеду.

Пока я жрал… – именно жрал, торопливо заглатывая куски, пока голодные рабочие с кирпичного завода не решили, что не в падлу гамбургеры и с земли поднять, если на халяву… – Так вот, пока я вкушал разбросанную по земле пищу, дебаты благополучно подошли к своему логическому завершению. Устоять перед красноречием Рабиновича, сдобренным вставками на местном жаргоне в исполнении Аарона, аборигены, естественно, не смогли. Плотно пообедав дешевыми (Нахор, по указанию Рабиновича, специально сделал цену максимально низкой) бутербродами, коллектив рабочих Мемфисского кирпичного завода единогласно вынес резолюцию «ура!» и, наплевав на работу, отправился в пустыню.

То есть, конечно, отправились в поход соплеменники Моисея не сразу. Сначала, естественно, им понадобилось зайти домой, построить жен, поканючить перед матерями и тещами, наорать на детей и лишь затем собрать скарб в дорогу. На эти занятия у них ушел весь остаток дня, и на пригородной площади переселенцы собрались незадолго до наступления сумерек. И вот тут начался раскол!

Сначала выяснилось, что примерно половина личного состава трудового коллектива не явилась на сбор вообще. Их обозвали врагами народа и списали со счетов как неблагонадежных. Затем еще половина из оставшихся из-за природной лени потребовала перенести начало культпохода по пустыне на более светлое время суток. На них накричали, и они ушли. Обиделись. Неженки хреновы! И лишь оставшаяся часть, возглавляемая мною, ментами и старцами, немедленно выступила в поход.

Получалось, что с нами из Египта в пустыню отправлялась лишь четвертая часть местных евреев, но никого это не волновало. Во-первых, давая нам задание о выводе соплеменников Моисея из Мемфиса, Лориэль не указал точное количество оных. Во-вторых, сами патриархи были рады, что хоть кого-то удалось уговорить. Ну а в-третьих, и четверти угнетенного фараоном нацменьшинства оказалось достаточно много. Точное их число назвать не берусь, но несколько тысяч человек с нами все-таки отправились.

Такой толпы я не видел давно. По крайней мере, со времени нашего с Сеней последнего дежурства на футбольном стадионе. К тому моменту, когда голова колонны добралась до окраины города, ее хвост еще толпился на площади и совершенно не ведал, что происходит впереди. А впереди, перекрывая дорогу, стояли солдаты. Ровненький такой, сверкающий медью в свете заходящего солнца строй, вооруженный до зубов и ничуть не уступавший по численности переселенцам, даже если те выставят против солдат женщин, детей, стариков, инвалидов и прочих иждивенцев, включая местных собак. Мы остановились.

– Что, Сеня, смахнемся? – обрадованно поинтересовался у моего хозяина Жомов.

– Ванечка, по-моему, тех мясных консервов в медной упаковке, что стоят впереди, слишком много для нас троих, – задумчиво почесав подбородок, ответил ему Сеня.

– Как это для троих? – удивился омоновец. – А эти?

Ваня повернулся, чтобы привлечь на свою сторону толпу переселенцев, но тут же получил ответ на свой последний вопрос: евреи поворачивали назад! Причем делали это намного быстрее, чем до этого собирались в путь.

– Вы куда, уроды?! – оскорбленно завопил омоновец. – А ну-ка вернитесь в строй.

– Уважаемый, по-моему, вы сошли с ума, – на секунду затормозив, заявил один из беглецов. – Чтобы мы на армию фараона да с голыми пятками кидались? Да ни за что! Если так поставлен вопрос, то мы все остаемся.

– Так можно же ее огородами обойти, – безнадежно предложил Андрюша. – Не обязательно же прямо на солдат лезть…

– Извините, но вы сами-то хоть понимаете, что предлагаете нам? – оторопел дезертир. – Значит, по вашему мнению, мы, нормальные, цивилизованные люди, должны, как последние бездомные бродяги, уходить из города огородами, прячась от посторонних глаз?.. Вы сумасшедшие. Либо мы с достоинством выйдем из Мемфиса по дороге, либо никуда не пойдем. Вы над этим подумайте, а пока до свидания. Извините, я спешу, – и мужичок, развернувшись, умчался прочь.

– Сеня, может быть, догнать его и морду набить? – растерянно предложил Ваня Жомов.

– А толку? – мой Рабинович безнадежно махнул рукой. – Пошли назад. Пора ужинать, да и выпить сегодня не помешает.

– А вот это хорошее предложение! – омоновец сразу расплылся в улыбке. – Чего же мы ждем? Пошли скорее.

Мы развернулись и под дикий хохот фараоновых солдат отправились обратно в Мемфис. Я уходил последним. Аарон и Моисей в шоковом состоянии застыли посреди дороги, и я попытался гавкнуть на них, чтобы привести в чувство. Однако на мой рык они никак не отреагировали, и пришлось патриархов оставить. Не пропускать же мне ужин из-за них! Я махнул старикам хвостом на прощание и поспешил догнать хозяина. Все-таки у каждого в этом мире есть свое собственное, навеки определенное место!..

Глава 2

Утро, естественно, наступило, но обрадовало оно немногих. Моисей с Аароном просто не выспались, поскольку так и простояли посреди дороги всю ночь, не сумев до рассвета выйти из ступора. Солдаты фараона тоже не выспались, но не просто, а от того, что всю ночь караулили дорогу с целью пресечь вторую попытку исхода из Египта угнетенных кирпичников. На этот раз под покровом темноты. Соплеменники Моисея расстраивались от того, что это утро не имело никакого отношения к выходному дню. Покусанный Мурзиком пес завыл от расстройства, поскольку, проснувшись, обнаружил, что ухо по-прежнему не отросло. Ну а менты просто болели с похмелья, потому наслаждаться взошедшим солнышком просто не могли.

В общем, повод радоваться наступлению нового дня в Мемфисе был лишь у немногих. Можно сказать, только у двоих – самого фараона и маленького Нахора. Первый с самого рассвета скакал по дворцу, радуясь вчерашнему удачному пресечению попытки бегства его подданных и раздумывая о том, не наказать ли их каким-нибудь способом. Например, перебить всех новорожденных мальчиков. От этой мысли его удержало только то, что с такими методами его кирпичные заводы скоро останутся совсем без рабочей силы. И фараон, восхищаясь собственной мудростью, выскочил из дворца, чтобы попрыгать еще и по лужайке. Ну а Нахор до сих пор был в восторге от изученного вчера нового способа наращивания капитала и ни свет ни заря примчался к Рабиновичу, чтобы высказать тому свое восхищение.

– Силушай, уважаемый, а давай и сегодня би-иляши пиродавать будим? – заявил перс страдающему Рабиновичу, без стука ворвавшись в его комнату.

Сеня был в таком состоянии, что не мог даже заорать.

– Силушай, ты, – передразнил он Нахора. – Выйди из комнаты, спустись вниз, открой дверь на улицу, обойди вокруг Мемфиса, и тогда мы твое предложение обсудим.

Перс был послушным учеником, поэтому не стал задавать сенсею вопросов о том, как пешая прогулка на несколько километров может способствовать принятию тех или иных коммерческих решений. Он просто радостно кивнул головой и выскочил из комнаты, торопясь исполнить распоряжение учителя. Ну а Рабинович, облегченно вздохнув, принялся обдумывать более глобальные проблемы. Такие, например, как возможность опохмелиться, к чему она приведет, каков должен быть оптимальный размер дозы и стоит ли опохмеляться вообще! От этих раздумий его и оторвали Аарон с Моисеем, явившиеся на постоялый двор вместо того, чтобы отправиться спать после бессонной ночи.

– Г-г-г… – завопил патриарх с порога.

– Уйди, – прежде, чем Аарон начал переводить, отрезал Рабинович и перевернулся носом к стене.

– Т-т-т… – сменил репертуар старец.

– Нет меня, – Сеня, как белорусский партизан, решил не сдаваться. Не помогло. Моисей не отступал.

– Т-ты! – наконец преодолел он звуковой барьер. Сеня хотел бы сделать вид, что этого не заметил, но не смог.

– Ты хоть понимаешь, насколько теперь усложнилась наша задача? – рявкнул Аарон, решив, что пора и ему вставить в общение двух мыслителей свое собственное веское слово. – Господь вдохновил нас на подвиги и вселил вчера веру в сердца несчастных сынов Израиля. Деспот-фараон ее растоптал, и теперь только герой не убоится грубой силы. Из-за вас наш народ отныне все кому не лень будут притеснять…

– Не понял?! – Рабиновича наконец проняло. – Это почему из-за нас?

– Не знаю, – пожал плечами старец. – Но, раз вы взялись нам помогать, должны были предвидеть и такой вариант развития событий, как появление враждебной армии у нас на дороге. Мы, что ли, за вас думать будем?

– Зашибись! – больше Рабиновичу нечего было возразить.

Избавиться от старцев никак не удавалось. Сеня даже грешным делом начал подумывать о том, не натравить ли на них Мурзика, но, поглядев в умные глаза собаки, передумал. Во-первых, пес старое мясо грызть не будет, а во-вторых, дедушек было жалко. Все-таки их из Египта выводить нужно, а не искоренять совсем. А если Мурзик согласится рявкнуть на патриархов, мало ли какие инфаркты старики после этого могут подхватить. Пришлось Рабиновичу поднимать от подушки свою тяжелую головушку и вставать с жесткого топчана, выслушивая непрерывные стенания старцев. То есть стенания Моисея, которые Аарон со знанием дела переводил.

– Ну все. Хватит! – наконец вышел из себя Рабинович, устав слушать вопли и жалобы патриархов. – Марш оба вниз и ждите меня в трактире. Приведу себя в порядок, позавтракаю, тогда и разговаривать с вами буду.

Моисей, словно и не слыша этих слов, продолжал завывать. Аарон, явно отличавшийся менее настырным характером, на секунду заколебался, выполнить ли ему требования Рабиновича или продолжить свой сурдоперевод. Выбрать первое его вынудил Мурзик, сжалившийся, наконец, над хозяином и негромко заворчавший на старцев. Аарон вмиг оценил, во что ему выльется стычка со здоровенным псом и, схватив Моисея за руку, выдернул его за дверь. Сеня облегченно вздохнул.

– Хоть один раз за последнюю неделю ты, Мурзик, сделал что-то полезное, – пробормотал он, посмотрев на пса.

Тот удивленно гавкнул, явно требуя от хозяина объяснений за такую наглую ложь, но Рабинович лишь махнул на друга и соратника рукой, занявшись своим туалетом. Нет, не отправлением естественных потребностей организма, а обычным облачением в милицейскую форму. Мурзик в ответ на такое демонстративное пренебрежение к собственной особе сердито фыркнул и, отворив носом дверь, выскочил из комнаты. И правильно. Чего ему с таким эгоистом и лгуном общаться?!

Сеня, наученный опытом вчерашнего утра, прежде чем спуститься вниз, выглянул в окно, стараясь отыскать где-нибудь в поле зрения копошащегося с рекрутами Жомова. Его расчет оказался верен. Взвод старшины ОМОНа возился в пыли двора, старательно пытаясь выполнить армейский норматив по отжиманию. Ну, а сам Ваня лениво прятался в тени, сидя на скамейке и загрязняя перегаром окружающую среду. Аромат вчерашней пьянки, исходивший от него, был столь силен, что даже Сеню, пребывавшего на втором этаже, от него перекосило. Рабинович представил, как сейчас должно было пахнуть из его собственного рта, и коротко выругался. Пообещав дать Попову по башке за то, что, отправляясь в Египет, никто из ментов не захватил зубную щетку и пасту, он решил отправиться вниз, поискать листьев мяты, шалфея или еще какой-нибудь ароматной травы, чтобы хоть как-то освежить дыхание.

– Жомов, разгоняй своих идиотов и быстро марш в кабак! – рявкнул Рабинович из окна, прежде чем приступить к поискам.

– Что, похмеляться будем? – обрадованно поинтересовался омоновец.

– Я тебе опохмелюсь, урод! – рявкнул в ответ Сеня и, погрозив другу кулаком, вышел из комнаты. Нужно еще было устроить побудку Андрюше.

Попов спал без задних ног. Потребовалась пара хороших тычков для того, чтобы заставить его открыть глаза, и еще столько же – для пробуждения у него способности к здравомыслию. Рабинович, не желая попусту терять время, объяснил криминалисту, что от него требуется, и помчался вниз разыскивать способ придания свежести собственному перегару.

Моисей с Аароном, увидев кинолога, вбегающего в трактир, вскочили и бросились ему навстречу, но Сеня лишь махнул сразу обеими руками в их сторону, спрятавшись от патриархов на кухне. Ни мяты, ни шалфея у местных поваров не оказалось. Но, услышав о проблеме Рабиновича, они отыскали какое-то местное термоядерное средство, которому какой-нибудь супермятный «дирол» или «стиморол» в подметки не годился. Едва Сеня засунул в рот коричневатую смолку, предложенную ему толстым шеф-поваром, как во рту у кинолога не только запаха вчерашнего алкоголя не осталось, но и язык вместе с ним исчез. По крайней мере, Сене так показалось. От кажущейся утраты такого жизненно важного для любого Рабиновича органа Сеня пришел в панику и едва не прибил излишне заботливого кулинара. Тот вовремя успел спрятаться, ну а к тому времени, когда Сеня до повара добрался, язык вновь начал ворочаться у него во рту.

– Тебе повезло! – констатировал Рабинович, все еще с трудом шевеля языком. – В следующий раз предупреждай, что может произойти. Иначе и по чайнику схлопотать несложно!..

Сеня хотел обрисовать пекарю-кондитеру и более мрачные перспективы, но вдруг почувствовал необычайную легкость. Голова прочистилась и больше не болела. Сухость во рту пропала без следа, да и вообще жить стало лучше, жить стало веселее. Подивившись странному действию освежающего средства для рта, Рабинович отобрал остатки смолки у повара и помчался в обеденный зал, готовый не то что евреев из Египта вывести, а еще и монголо-татар в Мемфис ввести.

К тому моменту, когда кинолог, разобравшись с поваром, собственным языком и чудотворным средством вернулся в трактир, Жомов с Поповым уже восседали за столом, недовольно глядя на патриархов. Те отвечали ментам взаимностью, в результате чего питейным заведением полностью завладела гнетущая тишина. Увидев «дружелюбные» рожи этой четверки, Рабинович хмыкнул и направился к столу.

– Сидим? И чего высиживаем? – ехидно поинтересовался он.

– Так ты же сам… – растерянно глядя на него, пролепетал Жомов, но окончить фразу не успел – его перебил Андрюша.

– Ванечка, не обращай внимания на этого юродивого еврея, – ничуть не менее язвительно, чем Рабинович секунду назад, проговорил он. Впрочем, это еще ласково, Попов с похмелья может быть куда гаже! – Просто этот длинноносый дятел всегда считал себя самым умным. Вот и теперь наш Сеня уверен, что нашел решение проблемы. Поэтому и язвит, предвкушая, как все окружающие в свете его великого ума сейчас предстанут круглыми дураками.

– А теперь переведи то, что ты сейчас сказал, с заумного на русский, – потребовал Ваня, оторопевший от таких лингвистических вывертов.

– Непереводимая игра слов, – расстроившись от недопонимания, буркнул Попов и уткнулся в тарелку с завтраком.

Впрочем, нормально поесть он так и не успел. Сеня, которому освежающее средство местных поваров прочистило не только глотку, но и мозги, просто искрился идеями. Еще не дойдя до стола, он высказал десятка два предложений о том, как же все-таки вывести соплеменников Моисея из Мемфиса. Впрочем, эти яркие мысли Рабиновича так и остались висеть в воздухе до того момента, пока не попадали на пол, а в реальность воплотилось только одно предложение. Причем выраженное в форме приказа.

– Так, нечего тут штаны просиживать, – заявил Рабинович, приблизившись к большой четверке. – Дружненько встаем и топаем во дворец фараона. Сейчас поговорим с этим идиотом по-свойски, и все встанет на свои места.

– Шарики на ролики у тебя встанут! – перебив его, буркнул Андрюша. – Каким макаром ты все улаживать собрался?

– Так морду набьем, – простодушно объяснил ему вместо кинолога Жомов.

– Не обязательно, – радостно улыбаясь, заверил друзей Рабинович. – Может быть, мы расскажем ему о победе коммунизма во всем мире, и фараон растрогается настолько, что велит египтянам евреев через пустыню на руках нести.

– Че-его?! – в один голос завопили омоновец с криминалистом.

– Вы о чем? – удивился Рабинович.

Андрюша отодвинул в сторону тарелку с мясом, положил недоеденную пресную лепешку на стол и, поднявшись со скамейки, подошел к кинологу. Тот идиотски улыбался, глядя на друга, и Попову было достаточно одного пристального взгляда в глаза этого типа, чтобы поставить точный диагноз.

– Ваня, да он под кайфом, – повернувшись к Жомову, констатировал эксперт, а затем посмотрел на Рабиновича. – Та-ак, значит, нормальные люди даже не похмелились, а ты уже на «дурь» перешел? Охренел совсем? Или забыл, что в нашей компании никто наркотой не балуется?

– Ребята, вы чего? – оторопел кинолог, глядя, как Жомов и Попов приближаются к нему с разных сторон. – Какая дурь? Какая наркота? Я же только…

Договорить ему на дали. Андрюша с Ваней бросились к Сене и, схватив его за руки, поволокли во двор. Рабинович упирался изо всех сил и орал, что ни в чем не виноват, что это все повар, гад, ему какую-то дрянь подсунул, но его, естественно, никто не слушал. В дверях трактира Сеня попытался упереться в косяки, словно Иванушка, которого баба-яга совала в печку, но и это его не спасло. Чтобы вытолкать Рабиновича на улицу, хватило бы, наверное, и одного Жомова. А когда к его силе приплюсовалась еще и масса Попова, то ускорение, полученное Рабиновичем в итоге, вытолкнуло его во двор, словно пробку из бутылки. Законы физики. Ничего не поделаешь!

Оба патриарха, с самого начала следившие за действиями ментов с неприкрытым любопытством, едва все трое исчезли из трактира, переглянулись и, заказав у кабатчика еще по кружке молока, принялись терпеливо дожидаться буйных помощничков. Те вернулись назад через пару минут. Жомов с Поповым довольно потирали руки, а Сеня уныло плелся следом, заливая пол струями воды, стекавшей с некогда безукоризненной милицейской формы – все-таки замачивание в поилке для верблюдов никому еще не придавало светского лоска. Несколько секунд Рабинович бессмысленным взглядом обшаривал углы, а затем, придя, наконец, в себя, бросился на кухню.

– Ну, блин, убью сейчас гада! – рявкнул он, полностью осознав, кто именно является причиной подобного надругательства над честью и достоинством российского милиционера. – Сейчас я этому жирному козлу покажу, как ментов на наркоту подсаживать!

Сеня, оставляя на полу мокрые следы, метеором рванулся на кухню. Попов было бросился за ним, но омоновец удержал друга. Дескать, пускай Рабинович душу отведет. Зачем мешать человеку получать истинное наслаждение? Андрюша пожал плечами и остался стоять на месте, впрочем, не сводя настороженного взгляда с кухонных дверей. Минут пять оттуда доносились дикие вопли, перемежающиеся со страшным грохотом, а затем пред ясные очи друзей предстал Рабинович. На этот раз не только мокрый, но еще и заляпанный какой-то дрянью, отдаленно напоминающей макароны по-флотски, залитые кетчупом. Злобно сверкнув глазами в сторону друзей, Сеня, не говоря ни слова, промчался мимо них, выскочил на улицу и убежал в направлении ленивого Нила.

– Может, догоним? – поинтересовался у омоновца добросердечный Андрюша.

– Нет! – Жомов отрицательно покачал головой. – Сейчас постирает форму, умоется, обсохнет на солнышке и вернется назад, будто только что мамой рожденный.

На то, чтобы оказаться «заново мамой рожденным», у Сени ушло полчаса. Милицейская форма, высушенная на жарком египетском солнце, слегка поблекла, что Рабиновича, естественно, не радовало. Вернулся он назад посвежевший, но настолько хмурый, что Андрюша Попов не решился поинтересоваться, не разогнал ли кинолог крокодилов по всему Нилу. Глядя на сердитую физиономию Рабиновича, криминалист только жалостливо вздохнул и покачал головой. Дескать, прости Сеня, но привести тебя в чувство мы были вынуждены.

– Угу, – прочитал его мысли кинолог. – Отольются кошке мышкины слезы. Чего сидите? Думаете, после купания и стирки я вам что-нибудь умнее придумаю? Во дворец фараона все равно идти придется. Не дурак он, должен понять, чем ему такая политика светит. Ну а если не поймет, мы ему как-нибудь все объясним. Только предупреждаю, Жомов, лично тебя, чтобы без команды не рукоприкладствовал!

– А я че? Я ниче! – пожал плечами Ваня и смущенно потупился. Рабинович только хмыкнул в ответ и, даже не проверяя, идут ли остальные за ним, направился к выходу из трактира.

Сеня шел по улицам Мемфиса таким широким шагом, что в этот раз путь до дворца оказался не туристической прогулкой с обязательным осмотром местных достопримечательностей, а настоящим марш-броском. К удивлению ментов, ожидавших, что патриархи вымрут от такой гонки и прибудут на прием к фараону к шапочному разбору, Моисей с Аароном оказались резвыми старикашками и ничуть в скорости Рабиновичу не уступали. А вот Андрюша сдал очень быстро!

Уже через пару сотен метров он оказался далеко в конце процессии и принялся вопить, требуя сбавить темп. Редкие прохожие, и так разбегавшиеся по переулкам, едва завидев приближающихся ментов, после этих воплей и вовсе падали ниц на землю, стремясь врасти в мостовую. А вот Рабинович делал вид, что ничего не слышит. И, лишь когда вопли Попова по своей громкости стали приближаться к критической отметке, Сеня, боясь непоправимых для истории разрушений, слегка сбавил темп. Впрочем, не настолько, чтобы тяжеловесный и ленивый эксперт почувствовал себя вольготно.

К тому моменту, когда патриархи с милицейским конвоем добрались до дворца фараона, на Попова было жалко смотреть. Он осунулся, побледнел и, истекая потом, потерял не менее десятка килограммов живого веса. Последнее, впрочем, можно записать в актив, поскольку Попову, привыкшему жрать пирожные в кафе, похудение только пошло на пользу. Догнав процессию просителей (или требователей?), остановившуюся прямо у ворот дворца, Андрюша резко выдохнул и собрался просветить Рабиновича по поводу его умственных способностей, но тут с дворцовой балюстрады раздался неимоверно дикий визг. Менты дружно вздрогнули и удивленно посмотрели в направлении источника звука.

Визг доносился с широкого балкона, расположенного на втором этаже и тянувшегося по всей длине фасада. Там, чинно выстроившись по ранжиру, стояли какие-то разноцветно одетые недоумки с длинными медными трубами и, раздувая щеки, дули в них со всей мочи.

– Вот, блин, саксофонисты, мать ихнюю в филармонию! – поморщился меломан Попов. – Горыныча нигде не видно, а эти уроды на всю округу воздушную тревогу трубят.

– Да, жалко, что летающей керосинки с нами нет, – горестно вздохнул Жомов. – Эх, задали бы мы вчера перцу этим медноголовым воякам, если бы Горыныч нам прикрытие с воздуха обеспечить смог.

Еще раз вздохнув, омоновец вежливо содрал медную каску с головы постового у ворот и одним ударом о стену сделал из нее блин. Прежде чем кто-нибудь успел его остановить, Ваня подбросил остатки шлема вверх и от души приложился к блину резиновой дубинкой. Расплющенный медный снаряд с диким свистом помчался вперед, ласково поздоровался с такой же медной трубой в руках одного из горнистов, а затем приложился к стене замка, проделав в ней не предусмотренное архитекторами окно.

Труба, в свою очередь, поспешила догнать расплющенный шлем (видимо, не успела ответить на приветствие!). Вырвавшись из лап трубача, она с музыкальным звоном вонзилась в стену, наполовину утонув в стыке между двух каменных плит. Ее владелец, расстроенный таким предательским поведением инструмента, тоненько взвизгнул и, будто красна девица, закатив глаза, грохнулся с балкона в фонтан. Коллеги трубача тут же перестали дудеть и, свесившись с перил, занялись обсуждением крайне важного вопроса: захлебнется ли несчастный в фонтане или такое добро не тонет?

За этим занятием их и застал фараон. Юродивый Рамсес, услышав молчание труб, решил, что ликующая толпа подданных уже собралась под балконом, ожидая появления своего горячо любимого правителя. Пнув пару раз для скорости жрецов, всегда сопровождавших его на торжественных мероприятиях, Рамсес медленно вышел на балкон и, зажмурившись, простер вверх руку, ожидая в ответ на этот жест всеобщее ликование.

– Ой, ма-альчики, посмо-отрите, ка-акая у него все-таки эр-оотичная попка, – вместо рева толпы услышал фараон и в изумлении уставился на крупы своих трубачей, свесившихся с балкона. – Может, все-таки спустимся вниз и спа-асем его. А то будет жалко, если та-акой гей утонет!

– В-о-о-он!!! – истошно заорал Рамсес.

Придворные музыканты прекрасно знали, каким бывает в гневе их повелитель, поэтому долго раздумывать над маршрутом следования не стали. Даже не пытаясь как-то подстраховаться, трубачи все до единого просто плюхнулись с балкона вниз. Истории неизвестно, какое количество этих, с позволения сказать, господ свалилось в фонтан, а кому там просто не хватило места. Нигде нет также и упоминаний о том, кто в дальнейшем спасал утопающих. Впрочем, нас это и не касается. Есть дела и поважнее!

Очистив себе пространство для обзора, Рамсес подошел к перилам, чтобы узнать, отчего не ликует толпа. Узнал – оттого, что всей толпы было лишь пять человек и огромный пес. Да и то ни один из них не был настроен петь дифирамбы фараону. Рамсес поморщился. Затем гневно нахмурился. Ну а потом соизволил спросить:

– И где мои люди?

– В Караганде, – смиренно ответил ему Рабинович.

– Сеня, это уже перебор, – посмотрев на него, сострил Попов. – Ты уже столько всего в Караганду наотправлял, что сейчас там должна быть либо одна гигантская свалка, либо культурный центр вселенной. Дикие египтяне там еще зачем?

– Да пусть бомжуют, – милостиво разрешил кинолог и перевел взгляд на фараона. – Рамсес, ты не оборзел? Какого хрена людей на молитву не отпускаешь?

– Людей? – удивился правитель Египта. – А где ты, чужестранец, среди евреев людей видел?

– Опа-на! – присвистнул Андрюша. – Вот он, оказывается, откуда антисемитизм-то пошел. А мы Гитлера во всем виним…

– Слушай, Сеня, – разделил оскорбление друга омоновец. – Может быть, я схожу этому уроду самовар слегка почищу? А то, по-моему, у него там краник слегка засорился.

– Потом, – Рабинович побагровел, но воевать пока не собирался, решив справиться с проблемой дипломатическими методами (ой господи, знал бы хоть что-нибудь о них!). Сеня снова обратился к фараону.

– Ты когда-нибудь о равенстве конфессий слышал? – слегка повысивголос, поинтересовался кинолог у Рамсеса. – Так знай, что все религии равны перед лицом государства. Ты просто должен отпустить сынов Израиля помолиться в пустыне. В противном случае я тебе гарантирую всеобщую забастовку. Твои убытки от этой акции могу и без калькулятора посчитать.

– Забастовка, говоришь? – завопил в ответ Рамсес и радостно захихикал. – Что же, мне это нравится. Но поверь, хотя я и очень сожалею, вынужден буду принять ответные меры, – фараон еще на октаву повысил голос. – Повелеваю с сего дня не давать евреям со складов соломы для изготовления кирпичей. Собирать теперь ее рабочие должны самостоятельно. При этом общие нормы выработки остаются неизменными!

И, показав ментам нос из пальцев обеих рук, Рамсес вприпрыжку скрылся внутри дворца. Его свита, радостно скалясь, секунду постояла на балконе, а затем отправилась следом за повелителем. Несколько секунд над дворцовой площадью стояла гнетущая тишина, а затем к Рабиновичу, шлепая по камням сандалиями, подошел Аарон.

– Ну, спасибо тебе, мил-человек! Помог, называется, – ехидно заявил он, поклонившись кинологу в пояс. – Теперь точно все. Прощай, Палестина!

– Не скули! – расстроенный таким оборотом дел, злобно рявкнул на старца Рабинович и посмотрел на омоновца. – Ну что, Ванюша, теперь можно и морду этому козлу, Рамсесу, набить…

Жомов обрадованно хрюкнул и, согнув «демократизатор» в дугу, устремился к воротам. Не успел он сделать и двух шагов, как створки распахнулись, выпустив на площадь не менее двух сотен солдат, сверкающих на солнце чищеной медью. Омоновца их появление только раззадорило, и он бросился бы вперед, если бы не Попов.

– Подожди! – рявкнул Андрюша, ухватив друга за китель и показав рукой на балкон, где ровной цепочкой выстраивались метатели дротиков. – По-моему, драться сейчас не стоит.

Может быть, у Вани и наблюдался некоторый дефицит ума, о чем ему, естественно, говорить не следует, но от недостатка здравомыслия он никогда не страдал. Посмотрев на балкон, омоновец мгновенно оценил все недостатки собственной позиции. Может быть, втроем, при помощи чудодейственных свойств дубинок, пистолета и Мурзика с разгоном дворцовой стражи менты и справились бы, но метатели дротиков с балкона быстро сделали бы из них подушечки для булавок или чехлы для шампуров – кому как больше нравится.

– Нет, блин, я что, так никогда тут нормально и не подерусь? – расстроился Жомов. – Ты, Рабинович, давай-ка решай эту проблему. А то что это у нас за отпуск получается? И драки мелкие, и напороться толком нельзя.

– Жомов, я тебе напорюсь! Еще глоток алкоголя, и я у тебя пистолет экспроприирую, а потом Матрешкину подарю.

Ваня от возмущения тут же потерял дар речи, а Сеня грустно усмехнулся и махнул рукой:

– Ладно, пошли отсюда. До Рамсеса нам, похоже, не добраться. Будем думать, что еще можно предпринять.

Однако просто так уйти не получилось. Забытые всеми старцы, которых все утро не было слышно, вдруг напомнили о себе, истошно заголосив. Трое ментов удивленно обернулись к ним, пытаясь понять, что же так неожиданно пробудило патриархов. Оказалось, что ничего нового не случилось. Просто старики, наконец, осознали суть происшедшего на дворцовой площади. Причем до Моисея это дошло быстрее.

– Г-г-г… – гневно завопил патриарх, тыча в сторону балкона скрюченным указательным пальцем. Менты замерли, ожидая перевода, но Аарон молчал. То ли был в шоке, то ли никак не мог проснуться. Андрюша решил ему помочь.

– Горе нам? – с надеждой в глазах обратился он к Моисею.

– Нет! – рявкнул патриарх, и все трое друзей от удивления едва не грохнулись на мостовую, а старец продолжил свою обвинительную речь. – Г-г-г…

– Не мни себя равным богу, Рамсес, ибо разверзнутся для тебя хляби небесные! – наконец принялся за работу Аарон. – Воля господа светла, праведна и непререкаема, и всякого, рискнувшего противиться ей, постигнут страшные кары. Голод, мор и девальвация валюты по сравнению с тем, что тебя ждет, лишь благом окажутся. И ты, сметенный, будешь молить о прощении, но вовек не получишь его, – довольный Моисей похлопал братца по плечу, тот не обратил на это никакого внимания. Старца уже понесло. Забыв о том, что его подопечный уже давно не мычит, Аарон продолжил вопить:

– И прискачет к тебе конь сивый, и на нем всадник с косой, и ад будет следовать за ним в полном составе…

Моисей вытаращил на штатного переводчика глаза и, чтобы привести того в чувство, отвесил старцу увесистую оплеуху. Тот едва не свалился на мостовую, но каким-то чудом все же удержался на ногах.

– Да иди ты… в Палестину! Сорок лет и все пешком, – отмахнулся Аарон от брата, а затем выковырял из мостовой оружие пролетариата и зашвырнул его на балкон. – Ты, Рамсесишка, козел египетский, слышишь меня? Иди сюда, сын жабы и крокодила, я тебе морду намылю, чмо поганое! Чего, не понял меня, блин, в натуре? По фене не ботаешь, фраерок?..

То ли присутствие ментов так сказалось, то ли на Аарона просто божественное откровение снизошло, но чем дальше, тем глубже начал он забираться в такие дебри блатного жаргона, что окружающие просто диву давались. Див же этот, не имея ничего общего с трубачами фараона, исплевался от одной только мысли о таком сраме и умчался на Восток, навек поселившись в тамошней мифологии.

Моисей, покраснев до корней седых волос от стыда за лексику собственного брата, больше самостоятельно его урезонивать не пытался. Подскочив к Жомову, он дернул омоновца за рукав и, замычав, ткнул пальцем в сторону распоясавшегося Аарона. Ваня понял все без переводчика. Хмыкнув, он подошел к старцу, вопящему о «нарах», «рамсах» и прочих блатных чудесах, и легонечко тюкнул его дубинкой по темени. Аарон хрюкнул и с выражением на лице, более приличествующим Цезарю во время убийства, спланировал на мостовую. На площади, наконец, стало тихо.

– Сотрясения нет? – озабоченно посмотрев на недвижимого Аарона, спросил у омоновца Сеня.

– Обижаешь, начальник! – широко улыбнулся тот в ответ. – ОМОН свое дело знает. Ничего страшного с этим горлопаном не случится. Пяток минут покайфует, а затем станет как новенький, будто только что…

– Вот только про маму не надо, – перебил его Попов. – Я уже и так борща хочу!

– Нежные мы какие, – фыркнул Ваня и посмотрел на Рабиновича. – Ждать будем, пока оральник очнется, или как?

– Или как! – безапелляционно заявил Рабинович. – Еще мы тут не торчали, как три тополя на Плющихе… И один пень, – добавил он, покосившись на Моисея, а затем вновь уделил все внимание омоновцу. – Если ты, Ванюша, не можешь заставить человека просто замолчать, не лишая его возможности самостоятельно передвигаться, то придется тебе Аарона на себе тащить.

– Да без проблем, – хмыкнул Жомов и взвалил старца себе на плечо, словно куль, скажем так, с костями. – Куда пойдем?

– На речку, – совершенно серьезно заявил Рабинович. – Там тихо, спокойно, прохладно и людей в это время почти не бывает.

Ваня с Андрюшей недоуменно переглянулись и, решив, что это утреннее купание вкупе со стиркой навсегда разожгло у Рабиновича любовь к Нилу, решили не возражать. Действительно, какая разница, где заняться развитием собственного слабоумия – в душном трактире или на мутной реке? Пожав плечами, оба двинулись следом за кинологом. Моисей завершал процессию, заботливо держась за болтающиеся из стороны в сторону ноги Аарона.

Впрочем, добраться до реки в тишине и спокойствии у друзей не получилось. Едва они покинули пределы дворцовой площади, как по улице, навстречу им, раздался топот ног приближающейся толпы. Сеня с Андрюшей мгновенно приготовились к бою, а омоновец, аккуратно сгрузив Аарона у стеночки, выступил в авангард. Менты решили, что это Рамсес, оскорбленный до глубины души жаргонной лексикой почтенного старца, вызвал по внутреннему телефону египетский аналог сослуживцев Жомова, и приготовились к серьезной схватке, но состояться ей было не суждено – ритмично топая по мостовой сандалиями, из-за угла на друзей выскочили Ванины новобранцы, возглавляемые невозмутимым Навином. Вооружено воинство было короткими дубинками, а головы украшали медные шлемы, явно на скорую руку переделанные из кастрюль.

– Товарищ старшина, взвод рекрутов в ваше распоряжение прибыл, сэр, – увидев начальство, тут же доложился Иисус.

– Ты погляди, что армейская служба с людьми делает, – ехидно восхитился Попов, хлопнув Рабиновича по плечу и указав пальцем на Навина. – Ведь этот лох еще пару дней назад, как последний чмошник, по трактиру ползал, а теперь, гляди, прямо-таки орлом стал. Грудь колесом, морда наглая. Только ефрейторских лычек на плечах не хватает.

– Будут! – вместо Рабиновича буркнул в ответ криминалисту Ваня и повернулся к своим бойцам. – Вольно. Какого хрена вы тут делаете? Вам разве был приказ на площадь явиться?

– Никак нет! – в один голос рявкнул взвод, а Навин лично пояснил:

– Просто я решил, что вести политзанятия в то время, как командир подвергается опасности для жизни, несопоставимо с честью еврейского военнослужащего. Можете отдать нас под трибунал, сэр, но мы будем охранять вас до тех пор, пока угроза не минует. И если потребуется, без колебания заслоним вас своей грудью!

Андрюша, глядя на это безобразие, покрутил пальцем у виска. Сеня кивнул, соглашаясь с ним, и заметил, что не только омоновец одобрительно смотрит на Навина, но и Моисей довольно кивает головой. Все, допрыгались. А ведь эти два представителя угнетенного фараоном нацменьшинства еще пару дней назад даже не были друг с другом знакомы…

Жомов одобрительно похлопал Навина по плечу и приказал личному составу следовать сзади. Дальше менты пошли под охраной взвода головорезов. Сене хоть и не понравилось такое общество, но возражать против присутствия рядом телохранителей он не стал – может быть, для чего-нибудь и пригодятся. В крайнем случае, хоть солидность шествию придадут. Да и Жомову будет чем заняться, а то омоновец от безделья что-то излишне кровожадным становится.

Рабинович кротко вздохнул и, кивком головы пригласив всех следовать за собой, продолжил путешествие к речке. Попов тут же присоединился к другу, а вот Ваня слегка задержался. Сначала он хотел взвалить Аарона себе на плечи, затем решил поручить его транспортировку своим бойцам, а под конец одумался и просто закатил старцу легкую оплеуху.

– А-а, волки позорные! – увидев над собой озабоченные лица в корявых шлемах, с перепугу завопил патриарх и запел: – «На черной скамье, на скамье подсудимых…» – Моисей не выдержал и, подскочив к брату, огрел его клюкой по хребту.

– Ох ты, господи! – опомнился Аарон. – Что это со мной?

– Нервный срыв. Такое почти у всех во время первой ходки бывает, – со знанием дела пояснил Иван. – Потом либо проходит, либо прокурор второй срок дает.

Аарон горестно вздохнул. Моисей, чтобы приободрить брата, ткнул его посохом пониже поясницы, и оба поспешили вдогонку за Рабиновичем. Жомов отдал взводу приказ выдвигаться следом и для поддержания воинской дисциплины заставил новобранцев шествовать по улице, чеканя шаг. Жители окрестных домов с удивлением наблюдали из окон за странной процессией, но, наученные вчерашним горьким опытом, выходить на улицу не решались. Ну их к Анубису, этих чужестранцев. Свои барабанные перепонки дороже!

Примерно два квартала колонна двигалась абсолютно спокойно, а затем ей навстречу, едва не под ноги к Рабиновичу, из переулка выскочил маленький бородатый перс. Сеня едва не упал и хотел накрыть Нахора трехэтажным небоскребом, но моральная ответственность учителя перед психикой ученика удержала его от такого эксцентричного поступка. Рабинович просто шлепнул перса ладонью по затылку.

– По сторонам смотри, когда по улицам бегаешь, – буркнул он. Стыдливо улыбаясь, Нахор потер ушибленное место.

– Значит, пиравильно мне сказали, – довольно заявил он. – Вот только за-ачим без мине би-иляши на пилощадь ходил пиродавать? Я би-игаю, би-игаю, а ты один би-иляшами торгуешь!

– Какие беляши, идиот! – взорвался Рабинович, но, услышав за спиной ехидное хихиканье Попова, осекся. – Ладно, мы с тобой позже поговорим.

– Я с тобой и-идти буду? – смиренно поинтересовался Нахор.

– Да иди уж. Куда же от тебя теперь деться, – обреченно согласился Рабинович.

Остальной путь до берега Нила менты проделали без приключений. Улицы по-прежнему при их приближении пустели и заполнялись гомоном голосов только уже далеко за спиной отряда. Фараон, несмотря на вопли Аарона, не рассердился и не послал вдогонку сквернослову отряд спецназа. Может, не слышал его криков, спрятавшись в глубине дворца, или просто не понял ни слова из всей пространной речи патриарха. И даже ни один светофор на пути отряда красный свет не зажег. Впрочем, и не было в Египте светофоров!

Добравшись до берега, Сеня подошел к воде, умылся и плюхнулся на траву, бездумно глядя на противоположную сторону реки. Попов тут же пристроился рядом, а омоновец, только расставив караулы вокруг, присоединился к друзьям. Нахор тут же по собственной инициативе умчался к ближайшему дому, чтобы разжиться там снедью для пикника и вином, за что позже получил от Рабиновича хороший нагоняй, а двое старцев, посовещавшись методом глухонемых, обошли ментов и чинно встали напротив них.

– Г-г-г… – торжественно провозгласил Моисей. Сеня не обратил на старца никакого внимания, а вот измученный марш-бросками криминалист взбесился.

– Да чтобы тебя грудная жаба задушила! – вскочив с места, завопил он. – Задолбал уже со своими… – и запнулся.

Вода в Ниле, прямо напротив ментов, за спиной патриархов, запузырилась, словно от огромной таблетки растворимого аспирина. Следом за этим странным явлением из речной глади появились мутные глаза. Пару раз моргнув, они на секунду вновь скрылись в мутной воде, а затем на берег Нила выбралась и их обладательница – двухметровая жаба с большими отвисшими грудями. Левой лапой она прижимала к этим молочным железам, совершенно не положенным ее виду, скрипяще квакающего лягушонка, а правой чесала длинный красный язык.

– О-хо-хонюшки-хо-хо! И что же вы меня, мужики поганые, от кормления отрываете? – горестно вздохнула жаба и без лишних слов принялась душить Моисея.

Старец захрипел, пытаясь отбиться от беспардонного чудища, а остальные в оцепенении смотрели на новое чудо природы. То ли от вида жабы, то ли от методов ее работы все оказались в таком глубоком оцепенении, что первые несколько секунд даже пошевелиться не могли, не говоря уж о том, чтобы прийти заслуженному пенсионеру Мемфиса на помощь. Первым в себя пришел Рабинович.

– Попов, немедленно убери эту гадость! – тоном школьного учителя заявил он, ткнув дубинкой в сторону кормящей матери.

– Да я-то тут при чем? – с перепугу возмутился криминалист, а затем сообразил, кого именно нужно Моисею благодорить за приятное времяпрепровождение.

– Сгинь, нечистая! – завопил он, простирая руки в сторону бородавчатого киллера.

– Да чистая я, – обиженно ответила жаба, не прекращая своего занятия. – Не видел, что ли, как я из реки вылезла?

Попов оторопел. Ляпнуть какую-нибудь гадость, вызывающую затем какие-то престранные последствия, ему уже доводилось и не раз. Однако впервые в его практике продукт необдуманного словоизвержения не желал убираться восвояси. Более того, это подлое отродье поповских эмоций еще и пререкалось со своим создателем. Жомов уже выхватил из кобуры пистолет, то ли чтобы помочь другу избавиться от наглого существа, то ли для избавления Моисея от мучений. Но выстрелить омоновец так и не успел – Андрюша просто озверел от жабьей наглости.

– Ах ты, крыса поганая! – завопил он, и жаба трансформировалась в вышеуказанное существо, обвешанное пищевыми отходами.

– Змея подколодная! – жаба-крыса тут же мутировала в змею, которую и придавила свалившаяся с неба дубовая колода. – Да чтоб тебя каток переехал.

Тихо зашуршав, из прибрежных камышей выехал беспилотный каток и, проехав по плоду поповского воображения, плотно умял этого биотрансформера в прибрежный грунт. Удовлетворенно фыркнув выхлопной трубой, рабочее орудие дорожных строителей покатилось дальше в реку и весело пыхтело до тех пор, пока полностью не скрылось под водой. А от экс-жабы, вице-крысы, а ныне змеи над землей, осталась только дергающаяся часть хвоста.

– Вот так вот! – удовлетворенно хмыкнул Попов. – И провались ты пропадом!

Змеиный хвост последний раз дернулся и с легким треском растворился в воздухе. Ну а в качестве вечной памяти последних событий ментам остались хорошо укатанная прибрежная полоса и Моисей, усиленно оттиравший с шеи отпечатки жабьих пальцев. Рабинович облегченно вздохнул и что есть силы влепил криминалисту затрещину.

– Андрюша, если еще что-нибудь подобное ляпнешь, я тебе язык к зубам гвоздями прибью! – добродушно пообещал он.

– Да пошел ты… – обиженно огрызнулся Попов, но замолчал на полуслове, испугавшись, что Рабинович действительно пойдет.

Поднявшись с места, Андрюша, как он это всегда делал в стрессовых ситуациях, отправился кормить рыбок. Ну а поскольку хлеба под руками не оказалось, Попов начал швырять в реку кирпичи. Неизвестно, понравилось ли такое угощение рыбам, но вот крокодилы были от него не в восторге. Получив из щедрых рук криминалиста пару раз каменюками по различным частям тела, они на время уняли свою страсть к мелодрамам и отправились погулять в противоположный конец Нила.

– Г-г-г… – новыми воплями Моисей привлек к себе внимание ментов.

– Если вы думаете, что мы немощны и слабы, то вы правы, – тут же перевел Аарон, оказавшийся вынужденным в третий раз за день выходить из ступора. – Мы действительно слишком ничтожны. Но если вы считаете, что без вашей помощи мы и гроша ломаного не стоим, то глубоко ошибаетесь. С нами бог, и он не оставит своих сынов без высочайшего покровительства. Вот сейчас я… – Аарон запнулся и с удивлением посмотрел на брата, усиленно жестикулирующего и мычащего.

– Ты не одурел, Мойша? – оторопело заявил он. – Я тебе не факир, – Моисей утроил скорость жестикуляции. – А я тебе говорю, что ты с ума сошел!..

– Эй, орел, может, переводить будешь? – нетерпеливо одернул его омоновец. Старец поморщился.

– Моисей говорит… Акцентирую, это слова Моисея!.. Что стоит мне только посохом коснуться воды Нила, и она превратится в кровь, – упавшим голосом закончил он. – Лично я в эту ерунду не верю, но братец настаивает на демонстрации. Так что, извините!..

Горестно вздохнув, Аарон направился к воде и со всей силы шлепнул посохом по мутной поверхности Нила. В первые несколько секунд совершенно ничего не произошло, и старец начал поворачиваться к ментам, всем своим видом давая понять, что именно такого эффекта он и ожидал, но в этот момент Нил вдруг начал менять цвет. Сначала его вода густо пожелтела, затем стала оранжевой и к концу метаморфозы обрела удивительно густой багровый цвет.

– Сильно! – только и смог произнести Рабинович, а Жомов принюхался.

– Не знаю, что он сделал с речкой, – безапелляционно заявил омоновец, – Но это точно не кровь!..

Глава 3

Вы себе не представляете, что творилось на берегу. Признаюсь честно, что даже я от всех этих чудес оторопел, а уж об остальных и говорить нечего. Невозмутимым один только Жомов оставался, да и то только потому, что до Ивана вообще все очень долго доходит. Конечно, я прекрасно знал, что от Попова всего чего угодно ожидать можно, и, когда-нибудь кто-то из-за его длинного языка станет клиентом нашего патологоанатома, но на то, что это может произойти так быстро, я совершенно не рассчитывал. Да еще тут и Аарон масла в огонь подбавил, перекрасив Нил в бордовый цвет.

Мои менты сразу заорали, закудахтали и принялись вдоль берега бегать, пытаясь понять, что именно случилось с рекой и какая гадость в ней заменила воду. Нет, Сеню с Поповым я еще понять могу – у них обоняние слишком слабо развито, а вот за Ванечку мне было стыдно. Сколько раз я слышал от остальных ментов, что у Жомова просто исключительный нюх на выпивку, а тут такое разочарование… Ванечка, родной, так ведь это вино теперь в русле течет. Это тебе даже щенок слепой мог бы сказать, а ты, высококвалифицированный профессионал, знакомого запаха так узнать и не мог. Где же твой нюх исключительный?

Впрочем, разочаровывал меня омоновец не слишком долго. Пару раз глубоко втянув носом воздух, он, наконец, понял, чем Нил пахнет, и поспешил поделиться своим открытием с друзьями. Более того, Ваня немедленно собрался произвести внутрижелудочную пробу жидкости из реки, но Сеня его удержал. Дескать, если отравишься, то до ближайшей реанимации, расположенной тысячах в трех лет впереди, добраться никто уже не успеет.

Жомов был вынужден согласиться с доводами моего хозяина и грустно застыл на берегу реки, жадно и без надежды в глазах глядя на багровую жидкость. От душевных терзаний спас омоновца верный Навин. Молодой рекрут, которому Ваня не так давно обещал присвоить звание ефрейтора, покинул свой пост в оцеплении и, бросившись вперед, зачерпнул каской вино из Нила. Прежде чем его кто-то успел остановить, Иисус сделал два больших глотка и с преданностью в глазах повернулся к омоновцу.

– Вино, товарищ старшина, – уверенно заявил он. – Без отравы и очень хорошего качества. По-моему, ничуть не хуже каберне. А может быть, даже и получше.

– Два наряда вне очереди! – рявкнул Жомов. Сами знаете, в армии инициатива наказуема. – Это за самовольное оставление поста. И благодарность с занесением в личное дело. За проявленный героизм и самопожертвование на благо командира!..

Навин сначала побледнел, а затем зарделся и качающейся походкой (видимо, вино действительно оказалось таким, каким он его расписывал) вернулся на свой пост. Что же, Ваня, можешь теперь расслабиться. И качество вина установлено, и самый ценный подчиненный остался жив!..

Жомов все же самолично попытался проверить правдивость слов Иисуса. Отобрав у кого-то из своих воинов медный шлем, он бросился к речке, чтобы наполнить его самородным вином, но мой Сеня не позволил. Грудью встав перед омоновцем, Рабинович заявил, что, во-первых, продукт нестерильный, поскольку у Нила берега даже не кисельные, а из грунтовых пород, и выхаживать омоновца, заработавшего себе расстройство желудка, он не собирается. Во-вторых, Жомов и дома речную воду только после многократного хлорирования пьет, а тут, в Древнем Египте, в реках может и тиф с холерой водиться. Ну а в-третьих, Рабинович уже объявлял сегодня утром сухой закон и дважды повторять не собирается.

– Собственно говоря, мне по фигу! – закончил свою речь мой Сеня, отходя в сторону. – Если хочешь заработать себе брюшной тиф, моровую язву и сифилис…

– Крякнулся, что ли?! – на последнем слове перебил его Ваня. – Ты думаешь, я Ленке смогу объяснить, от чего у меня эта зараза появилась? Думаешь, она поверит, что я заразился, когда вино из Нила пил?

– А тебе, друг мой Ванечка, и объяснять ничего никому не придется, – ехидно заверил его Рабинович. – Ты у нас сейчас бросишься бухать и, не выходя из запоя, заразишься всем, чем только можно. Потом тихонечко, не трезвея, сдохнешь где-нибудь в уголке, и никто не узнает, где могилка твоя!

– Сеня, ты думаешь, что я настолько спился, что способен винище из реки безмерно хлестать? – оскорбился от нарисованных перспектив Жомов. – Да я его лучше в кабаке куплю! А дармовое – пусть бомжи хлещут.

Конечно, Сеня не на такую реакцию со стороны друга рассчитывал. Но поскольку конечная цель – отлучение Жомова от винно-водочной реки – была достигнута, на остальное он просто посмотрел сквозь пальцы. У моего Рабиновича теперь только одна мысль осталась. Зато такая глобальная, что ее на лице, как на экране телевизора, можно увидеть было. Знаете, это как у Стивена Сигала, когда он ходит по всяким злачным местам, на морде заглавными буквами и жирным шрифтом написано: «Давайте я кому-нибудь сломаю челюсть», так и у моего Сени сейчас легко можно было прочитать: «Дайте мне немедленно вывести евреев из Египта или я кого-нибудь убью!» Не убьет, конечно. Пугает просто. Но это знаю только я, а остальным лучше не проверять.

Пока мои менты возвращались на травку и чинно усаживались на прежние места, Моисей с Аароном так и не сдвинулись ни на миллиметр от кромки воды (вина, если уж быть до конца точным!). Причем первый радостно приплясывал, завывая себе под нос какой-то мотив без слов, отдаленно напоминающий «семь сорок», а второй представлял собой собственную статую, в четвертый раз за день впав в ступор. Если честно, мне старика жалко стало. Столько шоковых ситуаций за такое короткое время любого в могилу свести могут, а я что-то сомневался, что у нашего патриарха сердечко достаточно крепким окажется и выдержит все перипетии общения с российскими ментами. Я-то по себе знаю, что чем чаще они кого-нибудь в ступор вводят, тем больше вероятность приближения какой-нибудь, но непременно глобальной катастрофы. Поэтому ничего хорошего от дальнейшего развития событий не ждал.

Впрочем, никого, кроме меня, это не беспокоило. Нахор вернулся назад с корзиной, наполненной пищей, и менты тут же принялись уплетать поздний завтрак (или ранний обед?) за обе щеки, выслушивая самовосхваления перса по поводу его хитрости, изворотливости и находчивости. Сеня, хоть и старательно напрягал извилины, придумывая самые разнообразные способы бегства евреев, вслух это за едой не обсуждал. Понимал, гад, что от друзей никаких ценных советов не получит, пока они свои бездонные животы не набьют. Меня же сильно волновало иное. Я никак не мог понять, как патриархам удался фокус с Нилом. Кран с трубы местного винзавода Аарон своим посохом, что ли, сорвал?

В отличие от моего хозяина, я не забыл о том, что мы представляем в Египте всю нашу российскую милицию. Должностных обязанностей с нас никто не снимал, а это значит, что до истинных причин любого происшествия на вверенной нам территории докопаться мы просто обязаны. Поэтому, если уж Сеня с друзьями решил прохлаждаться под африканским солнцем, пожирая мясо с овощами и закусывая их фруктами, придется мне поработать одному.

Проглотив слюну – есть-то мне тоже хочется, но работа прежде всего! – я подошел поближе к старцам и принюхался. Рыба, дыни, много лука, пыль, пот. От Аарона – страх и недоумение, от Моисея – ликование и абсолютная уверенность. Больше ничем не пахло. Ни трубами с винзавода, ни даже какой-нибудь паранормальностью, как от нашего Горыныча…

Что вы ухмыляетесь? Не верите, что я по запаху страх от ликования отличить смогу? Тогда возьмите специальную литературу и почитайте. Ученые довольно часто правильные вещи в своих трудах пишут, хотя и среди них олухи попадаются. Например, те, кто утверждает, что псы все в черно-белом цвете видят. Загрыз бы таких за вранье, если бы на улице встретил!.. Впрочем, извините, я отвлекся. Вернемся к нашим баранам, то бишь патриархам.

Я, конечно, самым тщательным образом обнюхал Аарона с Моисеем и весь берег поблизости от них, но совершенно ничего необычного не обнаружил. Старики как старики, и пахнет от них соответственно. Впрочем, как и от Попова за версту несет обычным экспертом-криминалистом, а ведь и он чудачества вытворяет. Одна грудастая жаба чего только стоит, не говоря уж о его прошлых достижениях! Честное слово, мелькнула у меня мысль о том, что наши патриархи тоже из параллельной вселенной могут быть. Мелькнула и затаилась. Все-таки доказательств этому у меня никаких не было, а нам по уставу бездоказательно обвинять кого-либо не положено. Поэтому оставалось только одно – следить за стариками и надеяться, что они как-нибудь по неосторожности проявят свою суть.

Старцы тем временем решили меня не томить и приступили к действию. Предварительно посовещавшись при помощи жестов (по мне так уж лучше бы друг друга обнюхивали, и то информации можно больше получить!), патриархи твердой поступью направились к обедающим ментам. Посмотрев на выражение лиц Аарона с Моисеем, я было подумал, что дедушки сейчас еду у моих сослуживцев отбирать начнут. Слава богу, я ошибся.

– Хвала господу, положение изменилось! – Моисей, видимо, перепуганный инцидентом с жабой, даже не пытался говорить, поэтому вещал один Аарон. – Теперь, когда благоволение господа к нам больше не требует доказательств, мы должны идти во дворец к фараону и объявить ему о том, что несчастье, постигшее Египет, это кара за его гордыню…

– О каком несчастье идет речь? – вкрадчиво поинтересовался Рабинович.

– Как это? – оторопел старец. – В Ниле больше нет воды. Люди не смогут поливать огороды, поить скот, готовить пищу и пить. Разве это не несчастье?

– Это уж кому как! – хмыкнул Сеня и махнул рукой куда-то вдоль берега. – По-моему, те люди несчастными не выглядят и даже пьют с удовольствием.

Патриархи повернулись в указанном направлении, да и я не удержался от того, чтобы посмотреть, что там происходит.

Там, куда показал Сеня, еще недавно паслось стадо овец под присмотром двух плюгавых аборигенов. Видимо, в то время, когда Аарон по глупости начал плюхать посохом по воде, животные мирно ее пили. Судя по всему, утолять жажду из Нила они не прекратили и позже, и сейчас культурно отдыхали – овцы дружно водили хоровод вокруг единственного барана в отаре, а пастухи сидели в обнимку на берегу и распевали на всю округу египетский вариант народной песни алкоголиков «Бывали дни веселые…»

– Исключение из правил является только подтверждением самих правил и никак не может считаться фактом закономерности, определяющей общее развитие событий, – с сомнением в голосе произнес Аарон. – Надеюсь, я понятно выражаюсь?

– История нас рассудит, – заявил в ответ Рабинович, а Жомов спросил:

– Чего это он сказал?

– Он сказал, Ванечка, что, если ты пьешь вино, это еще не значит, что твоя теща пьет вино, – ехидно ответил Сеня. – А если и она выпивает, то, скорее всего, из-за того, что с тобой пьяным по-трезвому общаться невозможно. А если и возможно, то только потому, что ты слишком много пьешь.

– Все равно ничего не понял, – растерянно хмыкнул Жомов.

– А тебе это и не нужно, – уверил его мой хозяин и повернулся к Аарону. – Во дворец фараона ходить больше не хрен. Этот придурок все равно так же, как Жомов, ничего не поймет.

– И все-таки, я думаю, что, если мы вместе с вашим другом, – старец почтительно поклонился в сторону Попова, – покажем Рамсесу чудеса, творимые при помощи божественного благословения, он вынужден будет уступить нашим просьбам.

Аарон еще долго разливался мыслью по древу, но мой Рабинович прислушаться к его словам наотрез отказался. После утреннего инцидента со стражей Сеня понял бессмысленность ведения переговоров с этим фараонствующим террористом и стал настаивать на решительных действиях. Например, предлагал прорываться с боем из Египта. О том, как заставить драться с солдатами ожиревших на казенных харчах соплеменников Моисея, Рабинович не сказал, да и старцы его все равно бы слушать не стали. Моисей с Аароном настолько поверили в божественное благословение, лежавшее на них, что решили, будто смогут теперь разговаривать с фараоном с позиции силы. Возомнили, блин, себя Штатами в Совете Безопасности ООН!

Жомов с Поповым участия в дискуссии Рабиновича с патриархами не принимали никакого. Андрюша, как обычно, поддерживать разговор из-за постоянно забитого рта не мог, а Ване и вовсе все обсуждения были до лампочки. Он у нас человек действия. Есть конкретная задача – выполняет, нет – баклуши бьет. Мой Сеня надрывался один как мог, доказывая бесполезность ведения переговоров с фараоном. Кончилось это все тем, что они с патриархами разругались, и два разгневанных старца, гневно фыркнув, отправились к Рамсесу одни.

Сеня облегченно вздохнул и, вернувшись к трапезе, успел даже вырвать из захапистых рук Попова два куска мяса. Я тихонько рыкнул, напомнив, что также имею право на часть обеда, и моему хозяину не осталось ничего другого, как разделить обед со мной.

– Ну и что теперь будем делать? – поинтересовался Ваня, которому уже надоело просто сидеть и ждать у Нила погоды.

– Ни-че-го! – о-очень раздельно произнес Сеня в ответ.

ХЛО-ОП!!!

Здрас-с-сьте! Давно вас, сударь, не видели. Заждались прямо-таки. Лопаемся от счастья при вашем появлении… Я бы еще не один десяток слов сказал. Может быть, и жестами бы свой восторг проявил, да вот беда – Лориэль от меня слишком далеко появился!

Впрочем, не только от меня. В этот раз хлопок, предшествующий появлению эльфа, был значительно тише. Да и сам наш хамоватый любимец появился не как обычно, под носом у кого-нибудь, а на крайне почтительном расстоянии – над самой кромкой берега. Ваня даже крякнул от досады, увидев, что этот подлец Лориэль находится вне пределов досягаемости его дубинки. Эльф хихикнул.

– Что, съели, козлы? – прощебетал он своим мерзким писклявым голоском. – Думали, что я вам удовольствие доставлю, дав себя поймать? – и, как это, видимо, принято у его племени, неожиданно сменил тон.

– Хрен угадали, уроды! – заорал он, заставив Рабиновича поперхнуться. – Блин, что вы за народ, мать вашу, никак не пойму! Вас сюда для дела прислали, а вы лясы точите. Пикник на берегу Нила устроили, пригоршню духов вам за пазуху!.. Чего вы на меня вылупились, словно тролли на солнечный свет?

Лориэль продолжил орать при полном попустительстве моих ментов, а я решил воспользоваться ситуацией. Заметив, что эльф настолько увлекся, что полностью перестал обращать внимание на мое присутствие, я аккуратненько лег на брюхо и пополз вдоль тростниковых зарослей, стремясь подобраться к подлецу поближе. Сеня мой маневр заметил, оценил и, чтобы отвлечь от меня внимание Лориэля, меланхолично принялся швырять в него мелкими камушками и кусочками земли, попадавшимися под руку. Эльфа это крайне разозлило, и его речь поднялась до таких высот лингвистики, каких обычному человеку можно достигнуть только к концу жизни. И то только путем постоянных тренировок.

Виноват, каюсь! Я так заслушался тех сравнений, которые Лориэль использовал для обрисовки черт характера моих друзей, что даже забыл о необходимости скрытного передвижения. Встав на лапы, я так и застыл с открытым ртом, словно слюнявый щенок при виде куска колбасы в холодильнике. Эльф, естественно, тут же меня заметил.

– А-ну уберите пса от меня! – заверещал он (боишься, гад!). – Уберите его, а то я с вами вообще разговаривать не буду!

– А кто тебе сказал, что мы с тобой разговаривать хотим? – мой Сеня был сама невозмутимость. Жалко, что Станиславского поблизости не было.

– Как это? – пожалуй, впервые с начала нашего общения эльф был по-настоящему поражен. Настолько, что даже забыл выругаться. – Вы разве не хотите знать, что вокруг происходит?

– А что вокруг происходит? – Рабинович удивленно осмотрелся по сторонам. – Древний Египет кругом, люди живут, как им хочется. Мы отдыхаем, как нам нравится. Чего еще нужно?

– Так вселенная же рушится! – возопил Лориэль. – Неужели судьбы миллиардов разумных существ вас совершенно не волнуют? – И несмело добавил: – А, козлы, мать вашу!

– А мы рейнджерами в вашу эльфийскую службу спасения не нанимались! – рявкнул в ответ Сеня. – Если бы твой тупой Оберон соизволил нам сначала объяснить, в чем проблема, а затем уже забрасывать нас в чужой мир, может быть, нас твои вопли хоть чуть-чуть и волновали бы. А сейчас нам все по фигу. Мы отдыхаем. А вернете вы нас назад или нет, нам абсолютно безразлично. Здесь, по крайней мере, нам на зимнюю одежду тратиться не придется! Поэтому можешь валить отсюда и передать Оберону, что нянчиться со здешними евреями он может сам. Без нашего участия!..

Если бы я мог, я бы Рабиновичу хоть ушами поаплодировал. Однако этого мне не дано, и пришлось его театральным искусством безмолвно восторгаться. Жомов с Поповым тоже Сенины потуги оценили и свою солидарность с моим хозяином выразили в полном соответствии с собственными душевными качествами – Жомов достал пистолет и передернул затвор, а Андрюша глупо ухмыльнулся и запустил в Лориэля недогрызенной костью. Гад, зачем добром раскидываешься?!

Эльф сдался. Поникнув и съежившись, он принялся излагать нам предысторию нашего пришествия в Египет. Оказывается, после того, как мы благополучно вернули Зевса в естественную среду обитания, безобразия в параллельных вселенных не прекратились. Правда, все они были мелки и одно с другим вроде бы не связаны. Аналитический отдел эльфийского царства целых полгода бился над тем, чтобы докопаться до их причины, а затем, к своему ужасу, пришел к выводу, что все аномальные события напрямую связаны с нами.

– До сих пор точно не установлено, как именно вы влияете на развитие событий в параллельных мирах, – закончил свою пространную речь Лориэль. – Вероятнее всего, существует какой-то артефакт, который вы либо забыли в ином измерении, либо, наоборот, утащили с собой. Когда специалисты выяснят точно, я вам сообщу. А пока ясно одно – Моисей без вашей помощи не сможет достичь главной цели своей жизни. Ну а если евреи не уйдут из Египта, в общем миропорядке произойдет столько изменений, что предсказать их влияние на существование всей вселенной не берется даже Оберон. В общем, вы виноваты, вам положение и спасать.

– Вот оно, значит, как? – ехидно поинтересовался Рабинович. – Значит, сейчас мы вам позарез понадобились?

– «Сейчас, значит, понадобились!» – передразнил его эльф, наконец вновь обретя привычную нам манеру общения. – Да вы такого по всем мирам наху… – Лориэль испуганно прервал себя на полуслове, сглотнул слюну и, обведя друзей взглядом, истошно заорал: – Что, довольны, козлы поганые, мать вашу? Радуйтесь! Довели нормального эльфа до того, что он на вашем русско-ментовском языке, словно последний гоблин, разговаривать начал… – эльф крутанулся, стараясь держать в поле зрения всех ментов, и заорал еще громче: – Чего лыбитесь, волки позорные? Смешно вам? Привыкли своими корявыми лапами судьбы человеческие ломать и теперь за эльфов принялись? Я, между прочим, по вашей милости уже с женой изъясняться на блатном жаргоне начал…

– Так у тебя еще и жена есть? – наигранно удивился Сеня. – Хотел бы я посмотреть на эту дуру.

– Ах, ты м-м-м… милиционер участковый! – эльф побагровел до самых кончиков крыльев. – Все, блин, увольняюсь. А пропадите вы пропадом в пищевыводном отверстии у тролля!..

Лориэль исчез. Правда, в этот раз у него все получилось не так гладко, как обычно. Он несколько раз то почти растворялся в воздухе, так, что через него вино в реке увидеть можно было, то вновь становился реальным и контрастным. Во время перехода из этой вселенной в свою эльф продолжал орать, но я его абсолютно не слышал. Видимо, звук ему отключили раньше, чем видео. У эльфийских техников проблемы, что ли, опять начались? Впрочем, длились эти неполадки не дольше нескольких секунд. И Лориэль, в последний раз разбрызгав во все стороны снопы зеленоватых искр, исчез из нашего поля зрения.

Я помотал головой, почесал за ухом и укусил себя за хвост. Не волнуйтесь, это не от блох. Просто эльф с его манерами был для меня, пожалуй, единственным незыблемым оплотом в меняющейся структуре вселенной. А тут на тебе – перевоспитываться начал!

Назвать себя большим знатоком взаимоотношения человеческих самок с самцами я не могу. Об эльфах знаю еще меньше, но кое-какие выводы все же делать научился. Посудите сами.

Во-первых, наш злобный Лориэль проводит отпуск в лучшее время года. За какие такие заслуги, спрашивается, если этот крылатый путеводитель и искоренитель мировых проблем до сих пор не смог наставить нас на путь истинный? Во-вторых, срочный отзыв из отпуска никого еще, насколько я знаю, счастливым не делал. Но чтобы вызванный на работу сотрудник приходил в такое бешенство?.. Мне такого видеть вообще не приходилось. Ну а в-третьих, когда это в исключительно мужской компании самец был готов передушить всех приятелей только за то, что кто-то назвал его жену дурой?

Сами по себе эти факты вроде бы никак не связаны, но, если их сложить, вывод напрашивается сам собой – Лориэль и вправду женился и был отозван на работу прямо с медового месяца. Быть абсолютно уверенным в этом я, конечно, не смогу, но попробуйте докажите мне обратное!

Пока я сидел, развесив уши, и выстраивал логические цепочки, отыскивая причину странного поведения Лориэля, вокруг уже много чего изменилось. Мои менты поссорились. Андрюша вступился за эльфа, упрекнув Сеню в том, что он был слишком груб и обидел Лориэля, снова не позволив ему рассказать, зачем тот появлялся у нас и что делать дальше с Моисеем. Жомов тут же вступился за моего хозяина, заявив, что эльфу еще мало досталось. Будь на то воля омоновца, так Лориэль вообще больше никому и ничего бы не объяснял и никогда нигде не появлялся бы. Попов тут же наорал и на Ванюшу, а Сеня вставил втык обоим, и теперь все трое сидели спинами друг к другу и мириться явно не собирались.

Жители Мемфиса вновь доказали нам, как прекрасно у них работает служба информации. Не успело еще и полчаса пройти с того момента, как Аарон с Моисеем из-за излишней самоуверенности превратили воду в реке в вино, а уже все побережье Нила в черте города и близлежащих окрестностях было заполнено паломниками. Люди бросились к реке за дармовой выпивкой. Часть мемфисцев набирала вино во всевозможные емкости и тащила его к себе домой, ну а остальные решили использовать в качестве емкости для транспортировки собственное пузо и загружали его вином, так сказать, не отходя от кассы.

Преимущественно этим занимались египетские кобели… то есть мужчины! Но и женщины тоже на берегу попадались. Правда, в основном несли они в руках не кувшины, а скалки, и не вино из речки пили, а разгоняли этим кухонным дубьем излишне усердствующих в поглощении дармового алкоголя мужей.

Довольно быстро на всем окрестном побережье Нила не осталось ни одного места, где не толпились бы жители. Пожалуй, единственным безлюдным островком на мемфисском берегу можно было бы назвать тот участок реки, который оккупировали мы. Самодовольные бойцы из персонального взвода Жомова с гордым видом на носатых лицах сдерживали толпу страждущих. Новобранцы были безумно счастливы от того, что им, наконец, досталась настоящая работа. Они не подпускали к нам толпу, агрессивно размахивая дубинками, хотя я и не думал, что их помощь нам требуется. Большинство аборигенов просто стояли на месте и пялились на нас, недоумевая, от чего такиелюбители выпивки, какими даже в Египте успели зарекомендовать себя мои менты, до сих пор не воспользовались услугами халявной разливочной под эпическим названием «Нил».

Помню, у нас в отделе случай однажды был. Года четыре назад. Я тогда совсем молодым и глупым кобельком был. Только в милиции служить начинал, жизни радовался, гавкал на все, что движется. Однажды даже с Сениной фуражкой решил поиграть, за что… Но не будем о грустном! Так вот, четыре года назад к нам в отдел на День милиции стали поступать подарки от благодарных состоятельных граждан, желавших отблагодарить нас за тяжелый ежедневный труд на благо, во имя и так далее.

Одна фирма каждому сотруднику отдела по китайской зубной щетке подарила, другая прислала по рулону туалетной бумаги и освежителю воздуха (я тогда еще не понял символизма). Ну, а круче всех отчудил наш старый знакомец и лучший друг всех ментов Санька Штуцер, некогда дважды судимый бандит, некогда местный преступный авторитет, а ныне честный предприниматель и кандидат в областную думу. Так вот он, поскольку знал всех и каждого в нашем отделе и испытывал к ним чувство глубокой благодарности за наставление на путь истинный, подарил милиционерам к их профессиональному празднику десятка два ящиков водки.

Поначалу на этот подарок никто из ментов не позарился – приняли за вещдоки и, пока экспедитор с Кобелевым расшаркивался, ходили мимо, плотоядно облизываясь. Однако стоило только из приемной подполковника расползтись слуху о том, что водка предоставлена в подарок, как весь личный состав отдела бросился получать свою долю. Менты устроили около ящиков настоящее столпотворение. Один Матрешкин попытался как-то этому воспротивиться и навести порядок около ящиков, но коллеги его просто смели и затолкали обратно в «аквариум».

Я тогда, по молодости лет, принял драку ментов за бесплатное угощение за какую-то новую игру и принялся гоняться вокруг них, истошно вопя во все горло о том, что тоже хочу поучаствовать во всеобщем веселье. Однако меня в компанию не приняли. Более того, жестокосердные менты попросту игнорировали мой лай. Я обиделся и кое-кого покусал. Слегка, конечно, но покусанные мной милиционеры с истошными воплями рванулись врассыпную, очистив пространство перед ящиками. Сеня тут же воспользовался ситуацией и пошел на второй заход за призами. Вот так я первый раз, хоть и невольно, но помог своему хозяину.

Мои усилия, правда, пропали напрасно. Едва только Кобелев вышел из кабинета, он тут же прекратил творящееся внизу безобразие и потребовал вернуть назад всю ту водку, которую излишне рьяные сотрудники успели уже разобрать. Те со стонами подчинились, и водка вновь вернулась в ящики для последующей упаковки в подарочные наборы вместе с туалетной бумагой и зубными щетками. Одна бутылка, правда, в родную ячейку так и не вернулась, что вызвало недоумение и истошный рев высокого начальства.

Кобелев потребовал вернуть похищенное добро обратно, но, как он ни старался и какими карами только не грозил, пропажа так и не отыскалась. Не берусь никого обвинять, но могу сказать только то, что трое моих друзей тем вечером пили водку. С точно такой же этикеткой, как и у исчезнувшего подарочного сосуда.

В общем, столпотворение на берегу Нила окунуло меня в приятные воспоминания юношеских лет. Я настолько в них погрузился, что даже не успел заметить, как мои менты помирились и принялись совместно разгонять зевак, пялившихся на нас из-за оцепления. Аборигены разбегались, но на их место тут же приходили новые, и мои друзья решили оставить это бесполезное занятие.

– Похоже, посидеть спокойно нам тут не дадут, – констатировал Сеня, кивнув головой в сторону беснующейся толпы на берегу. – Тут весь Мемфис собрался. Пошли обратно в трактир. Судя по всему, сейчас там никого не будет.

Жомов тут же решил воспользоваться случаем и провести практические занятия своего взвода. На этот раз новобранцам было суждено играть роль конвоя. Ваня разбил отряд на две части. Первая клином врубилась в толпу зевак, расчищая нам дорогу, а остальные составили арьергард, уполномоченные пресекать любые атаки с тыла. Впрочем, жомовским бойцам так и не пришлось поработать ни в той, ни в другой ипостаси. Аборигены, едва завидев, что мы тронулись с места, тут же бросились врассыпную, а затем, напрочь забыв о нашем существовании, мгновенно заполонили единственный свободный участок берега.

В трактире действительно, кроме хозяина, не оказалось ни одной живой души. Хозяин заведения, рвущий на себе волосы от отчаяния из-за утраты прибыльного алкогольного бизнеса, встретил нас со слезами на глазах. Трактирщик поначалу принялся стенать и жаловаться на свою горькую долю, ставшую таковой из-за изменения структуры жидкости в Ниле. Видимо, он рассчитывал на наше понимание и сочувствие, но мои менты сделали для трактирщика даже больше. Они заказали себе выпивку, чем привели мужичка не только в бурный восторг, но и навсегда заработали его благодарность, уважение и безмерное почитание. А заодно и меня удивили. Поскольку не так уж часто случается, что мой Сеня за один день и вводил, и отменял сухой закон.

– Ну и что делать дальше будем? – поинтересовался у него Попов, едва сияющий трактирщик притащил моим ментам кружки с местным пивом.

– А хрен его, моя миленькая, знает! – буркнул Рабинович и уткнул свой длинный нос в кружку.

– Можит, би-еляши пойдем пиродавать? – несмело предположил Нахор.

Я думал, что Сеня тут же взорвется, но, к моему недоумению, Рабинович лишь пожал плечами.

– Делайте что хотите, – проговорил он. – Мне все равно.

Я даже зубами клацнул от удивления! Впервые в жизни у моего хозяина не было какого-то конкретного плана действий. Обычно даже в такой ситуации, где любой другой человек потеряется, мой Сеня непременно находил какое-то решение, способное принести ему пользу, а вот теперь Рабинович попросту сник и, похоже, был готов бездействовать до скончания веков. Конечно, понять его было можно. Мало того, что, отправившись в краткосрочный отпуск, вместо него мы оказались втянутыми в новую эльфийскую авантюру, так еще и вместо того, чтобы послушно отправиться в пустыню, соплеменники Моисея брыкаться начали. Тоже мне снобы! Жизнь в пустыне их, видите ли, не устраивает.

Впрочем, идея провести остаток жизни в захолустном Мемфисе мне нравилась еще меньше, чем евреям расставание с ним. Дома все-таки и трава гуще, и небо чище, и вонь приятнее! Мне уже изрядно надоело таскаться по улицам под палящим африканским солнцем, высунув из пасти язык. Пора бы уже возвращаться домой. А для этого следовало растормошить Рабиновича, вывести его из состояния ступора и заставить, наконец, поработать тем серым веществом, количеством которого так гордятся люди. И я знал, как это сделать! Не скажу, что сам метод мне нравился, но иного выхода у меня не было. Поэтому я гавкнул пару раз и побежал к выходу из трактира. Остановившись в дверях, я гавкнул еще раз. Дескать, Сенечка, мальчик мой, пойди посмотри, какую вкуснятинку тебе мамочка приготовила!.. Рабинович не шелохнулся.

– Сеня, по-моему, твоя псина куда-то нас зовет, – толкнув моего хозяина локтем в бок, проговорил Жомов. Ванечка, в любое другое время я тебе за псину приличный кусок мяса из ноги выдрал бы, но сейчас приходится сказать спасибо.

– На прогулку просится, – буркнул Рабинович, не вынимая носа из кружки. – Потерпит. Я еще пиво не допил.

Щас, потерплю!.. Я гавкнул еще пару раз и принялся беспокойно вертеться на месте. Этот прием должен был выразить мое крайнее возбуждение, что он и сделал. Сеня удивленно посмотрел на меня и заволновался. Все-таки не так уж часто я настоятельно зову его с собой! Так и не допив пиво, Рабинович поднялся из-за стола и нахлобучил на голову фуражку.

– Похоже, Ваня, ты прав. Мурзика что-то беспокоит, – обеспокоенно проговорил он. – Пошли-ка посмотрим, в чем дело. А то я боюсь, как бы с нашими стариками что-нибудь не случилось.

Сеня взял поводок в руку, открыл дверь и выпустил меня на улицу. Я едва сдержался от радостного щенячьего визга – начало положено. Теперь оставалось сделать самое трудное. А именно, взять нужный мне след. Я принюхался и громко чихнул –над Мемфисом стоял непередаваемый алкогольный смрад. Пока мы сидели в трактире, Нил своими винными парами и перепившиеся египтяне перегаром настолько загадили городскую атмосферу, что иных запахов различить было почти невозможно. На секунду я замер. Все-таки мне нужно было найти человека, не имея о нем никаких сведений, кроме персонального набора ароматов. А алкогольные пары над городом этому здорово мешали. Я был уверен, что нужная мне человеческая особь обитает где-нибудь поблизости, и, сидя в кабаке, рассчитывал уловить нужный запах без труда. Но теперь приходилось менять свои планы и начинать поиски с того места, где я видел нужный мне объект последний раз, – с кирпичного завода.

Рабинович, не обратив на мое замешательство внимания, решительно направился в сторону фараоновой резиденции, но я не позволил ему осуществить задуманное. Натянув поводок, я потащил хозяина в нужном мне направлении. Тот удивился, но сопротивляться не стал. И правильно! Мне лучше знать, что тебе сейчас, хозяин, нужно.

Мы помчались через Мемфис, удивленно глядя по сторонам. Город преобразился. Чистый и симпатичный, он теперь превратился кто знает во что. Несмотря на рабочий день, по улицам бродили пьяные в стельку египтяне. Они горланили песни, дрались, мирились и вновь затевали ссоры. Повсюду валялись пустые кувшины, бурдюки и остатки закуски. Более того, на некогда сверкающих мостовых уже повсюду смердили следы алкогольного отравления, исторгнутые желудками непривычных к такому количеству выпивки аборигенов.

Ваня Жомов пару раз, видимо по привычке, порывался навести на улицах порядок, разогнав пьяных по домам, но я упорно тянул ментов за собой, и у омоновца на эту блажь просто не оставалось времени. Пришлось Ване терпеть, стиснув зубы, и мечтать о том, как он оторвется, когда наконец будет установлена причина моего беспокойства.

От трактира до кирпичного завода мы добрались за десять минут. Как я и ожидал, на производстве кирпича не работал ни один человек. Единственными, кого мы там встретили, были охранники на воротах, видимо, побоявшиеся гнева фараона и не оставившие свой пост. Правда, какой-то доброхот и им дармового вина притащил. Поэтому к моменту нашего появления на заводе стражники уже не охраняли ворота, а просто держались за них, чтобы не упасть. Я проскочил мимо, даже не удостоив сторожей взглядом, и принюхался. Вином здесь пахло намного меньше, чем в городе, и мне, пусть и с большим трудом, удалось распознать следы человека, нужного для приведения Рабиновича в норму. Радостно гавкнув, я помчался в обратную сторону, не поднимая нос от земли.

Мои менты удивленно переглянулись и потопали следом. Я прямо-таки каждой своей шерстинкой чувствовал, что Попов собирается сказать какую-то гадость, и готов был облаять его в ответ, но Андрюша сдержался. Мой Сеня просто из-за ослиного упрямства бежал следом, не желая показать друзьям, что собственный пес (то бишь я) оставил его в дураках. Ну а Нахор с Жомовым и вовсе никакого удивления моим поведением не выражали. Первому было безразлично, куда идти, лишь бы быть рядом со своим сенсеем, а второй так страстно желал выплеснуть на кого-нибудь свой праведный гнев, что помчался бы с нами и в Грецию, поведи я друзей туда.

Так мы и передвигались долгое время по едва уловимому следу до тех пор, пока запах нужного мне человека вдруг не ударил мне в нос мощной волной. Объект моих поисков был совсем рядом! Я свернул с центральной улицы в какой-то переулок и замер – на нас неслась толпа.

Собственно говоря, толпой эта кучка людей показалась лишь поначалу и то, видимо, только из-за узости прохода между домами, который она заполняла. На самом деле нам навстречу двигались только шесть человек. Возглавлял процессию пьяный толстый египтянин, восседавший верхом на двухколесной тележке. Это средство передвижения толкали двое аборигенов, рядом бежал еще один. Замыкала шествие какая-то дородная, истошно визжавшая дама. Ну а сбоку от тележки в белой тунике с красным крестом во всю высокую грудь мчалась та, которую я и искал, – черноволосая девица, на кирпичном заводе одарившая меня массой бутербродов и вследствие этого запавшая в душу моего хозяина. Сами понимаете, что повадки Рабиновича я изучил давно и знал, что практически из любой апатии вытащить его сможет только интересная женщина. Другой такой, как эта брюнетка, в Мемфисе не водилось.

Так вот, мы застыли, удивленно глядя на приближающуюся к нам процессию, а они пока не обратили на нас внимания. Пьяный толстяк, восседавший на тележке, вдруг начал клониться набок, рискуя свалиться вниз. Абориген, бежавший рядом (кстати, тоже в белой тунике с красным крестом!), схватил его за руку и завопил:

– Сестра, мы его теряем! Быстро сделайте ему инъекцию легкой эротики. Пять сантиметров. Не больше!

Искомая мною черноволосая знакомая барышня слегка зарделась и, переместившись вперед так, чтобы попасться толстяку на глаза, слегка приподняла подол. Пьяный абориген бешено завращал глазами, пытаясь сконцентрировать на ней зрение. А когда это ему, наконец, удалось, громко замычал и, протянув руки в направлении «сестры», свалился с тележки прямо на мостовую. Вся процессия тут же остановилась.

– Ну вот, мы его потеряли, – обреченно проговорил «доктор» и, мгновенно оказавшись рядом с девицей, влепил ей пощечину. – Я же говорил тебе, дура, нужно пять сантиметров. А ты что? Ты же ему все двадцать пять показала!

Ну а уж лучше этого я и сам бы ничего придумать не смог!.. Вы не подумайте плохого, зла брюнетке я не желал. Просто знаю, как Сеня реагирует, когда в его присутствии женщину бьют. А тем более ту, которая ему нравится. Теперь мой хозяин такой вброс адреналина в кровь заработает, что несколько дней идеями просто искриться будет. К чему его и требовалось побудить! Именно поэтому, а не от душевного злорадства я и обрадовался той пощечине, что схлопотала девица.

Сеня мои надежды оправдал. Увидев египетскую кандидатку на вакантное место пассии, он сначала расцвел, позабыв о душевных терзаниях, а затем пришел в бешенство, стоило только «доктору» оплеухой поощрить свою медсестру. Подскочив к некультурному эскулапу, Рабинович огрел его дубинкой по голове и тут же, воспользовавшись случаем, прижал к себе плачущую девицу. Остальное завершил Жомов. Двумя ударами он отправил в нокаут санитаров, радостно взиравших на расправу «доктора» с «медсестрой». Затем пинком разломал тележку, а когда пьяный толстяк начал что-то вопить, огрел и его по голове дубинкой. Вот только перед толстухой, судя по всему женой больного, Ваня сплоховал. Когда она на него набросилась, вступившись за собственного поруганного ОМОНом мужа, Жомов просто спасся бегством.

Пришлось за него вступиться. Встав на пути разгневанной бегемотихи, я кротко указал ей на недопустимость такого поведения по отношению к сотруднику милиции. Видимо, в этот раз моя речь оказалась особо удачной, и толстуха от полноты чувств схватилась за грудь и мешком свалилась на своего благоверного. Так мы их и оставили. Пусть, когда очнутся, сами разберутся, кто и в чем виноват!А Сеня между тем время даром не терял. Прижав к себе ревущую девицу, он принялся ее успокаивать, поглаживая оную от головы к ягодицам и в обратном порядке. Андрюша, видимо, вспомнив свою недавнюю несчастную любовь, сплюнул и отвернулся. Я его понимаю! Мне тоже проявление инстинкта размножения у людей всегда наблюдать неприятно было. Именно поэтому, а вовсе не из ложной скромности я тоже отвернулся.

– Как тебя зовут, красавица? – услышал я за спиной Сенин голос и вместе с ним плавное затихание девичьих всхлипов.

– Рахиль, – последовал ответ. – А тебя?

– Семен Абрамович… Э-е, просто, Сеня!

Просто-кваша ты или просто-тит, а не просто-Сеня! Я тебя для чего сюда привел? Чтобы ты на людях миловаться начал, что ли? Делом займись лучше, донжуан невостребованный!.. Хотя, это чего я возмущаюсь? Все равно Рабинович меня не слышит. Уставился влюбленными глазками на свою принцессу и не замечает ничего вокруг. Не то что на меня, он даже на приплясывающего в нетерпении Нахора внимания не обращает. Укусить, что ли, этого ловеласа за ногу, чтобы в чувство немного привести?

– Сеня, мы, по-моему, стариков спасать шли, а не с этой девицей возиться, – решил оказать мне посильную помощь Попов. – Может, прекратишь ее наглаживать и…

– А каких стариков спасать нужно? А возьмите меня с собой. А я даже клизму умею делать, – с невероятной скоростью затараторила Рахиль, хватая за руки Попова с Рабиновичем попеременно. – Я и готовить могу, и стирать, и за больными ухаживать. Меня даже оказанию первой помощи учили. Хотите, покажу, как это делается?

– Спасибо, нет! – рявкнул Андрюша, испуганно отскакивая от девицы в сторону. – Иди-ка ты, красавица, лучше своей дорогой. У нас и без твоих штучек головной боли хватает!

– Нет, правда-правда! Я много чего умею, я вам пригожусь, – Рахиль преданно посмотрела в глаза Рабиновичу. – Я полезная, только никто этого не знает!

– И би-еляши она пиродавать умеет, – задумчиво произнес Нахор. – Питается, хотя бы…

– Вот именно, что питается, а не продает! – вдвое громче рявкнул Попов. – Сеня, помяни мое слово, возьмешь эту ненормальную, она твою форму стирать начнет еще до того, как ты ее снимешь. Какая от этой девицы польза?

– А какая польза была от твоей толстой пожирательницы пирожных? – резонно поинтересовался у друга мой хозяин. Попов поперхнулся, а Рахиль даже внимания не обратила на всеобщее замешательство.

– Ой, а я тоже пирожные люблю. Даже суфле готовить могу. Точно такое, какое к столу фараона подают, – затараторила она. – Берешь два яйца…

– Помолчи, пожалуйста, – остановил ее словоизлияния Рабинович и посмотрел на Андрюшу. – Все. Вопрос решен. Берем Рахиль с собой, пока с ней что-нибудь совсем уж нехорошее не случилось.

– Вот, благодетель нашелся. Мать Тереза в ментовской форме, кота тебе за пазуху, забодай тебя комар, покусай гнус, загрызи слепень! – истерично завопил Попов, сотрясая своим голосом стены окрестных зданий. – Да чтоб весь Египет от укусов чесался и тебя за это проклинал, раз ты умных советов слушать не хочешь!

– Андрюша, заткнись!!! – в один голос рявкнули Сеня с Жомовым, но было поздно.

Уж не знаю почему, но на обоих друзей Попова его персональные проклятия не распространились. Моему хозяину ни кот за пазуху не забрался, ни комар его на корриду не вызвал, ни прочих гадостей не случилось, а вот коллективное сработало отлично. Я едва успел захлопнуть пасть и прижать уши к голове, как небо над Мемфисом разверзлось и разродилось несметными полчищами мошкары. Присутствовала ли среди них знаменитая африканская муха цеце – не знаю, но и прочих представителей кровососущего племени хватало с избытком. Я не специалист и на глазок выявить все разновидности кусачих инсектов не мог, но вышеназванные гнус, комары и слепни в этой туче точно присутствовали.

Полчища кровососов с диким ревом вертолетной эскадрильи заполонили все улицы, врываясь в открытые окна домов. Насекомые так резво принялись за свое кусачее дело, что город тут же заполнился криками несчастных египтян, съедаемых заживо роями кровопийц. Нас тоже не миновала чаша сия. Мне-то досталось не так сильно, поскольку пробраться через мою густую шерсть насекомым оказалось не так просто, а вот мои друзья с воплями запрыгали на месте, хлопая себя руками по всем частям тела.

– Попов, скотина, удушу собственными руками! – истошно завопил мой Рабинович, на несколько секунд перекрыв криком жужжание насекомых. – Убери этих тварей немедленно, или ты весь остаток жизни с голым задом верхом на муравейнике проведешь!

Андрюша, впрочем, уже и сам был не рад, что дал волю своему болтливому языку. Несчастный криминалист, атакованный плодами собственной эмоциональности, всеми средствами пытался отбиться от туч насекомых. Он даже истошно завопил, переходя на ультразвук. Звуковая волна, конечно, разметала часть кровососов по соседним улицам, но на их место тут же прибыли другие, не менее алчные насекомые.

– Сгиньте, пропадите, исчезните, растворитесь, растайте! – приказывал Андрюша, наращивая мощь децибелов, но комарье никуда не девалось. – Вот твари, дихлофоса на вас нет!..

Сомневаюсь, чтобы это было делом рук Попова, но спасение пришло как нельзя вовремя. Сначала я почувствовал до боли знакомый запах, донесшийся откуда-то сверху, затем полыхнула ослепительная бирюзовая вспышка и из нее на мемфисскую мостовую вывалился Ахтармерз Гварнарытус собственной персоной. Мы тупо уставились друг на друга.

– Горыныч? – удивились менты.

– Менты, – удивился Горыныч и тут же завопил: – Так я и знал, что этим закончится! Только почувствовал, что меня в МП-переход затягивает, так сразу понял, кто в этом виноват. Вы прекратите, в конце концов, гуманоиды недоразвитые, меня из собственной вселенной выдергивать, когда вам вздумается! У меня, между прочим, каникулы еще не начались и задание по иномирной ботанике еще не сделано…

– Да мы-то тут при чем? – оторопело пробормотал мой Рабинович, даже забыв убивать на себе насекомых.

– А кто же тогда виноват? По чьей милости меня из дома выдирают то и дело? – возмутился трехглавый второгодник и только теперь увидел вокруг себя тучи насекомых. – Ой, мамочки, вот это да! Потом поговорим. Дайте я вволю пообедаю, деликатесом побалуюсь!

Горыныч тут же дохнул вверх струями сероводорода из всех своих трех сопел. Ошарашенные кровососы дождем посыпались вниз, и Ахтармерз заглотил первую порцию, даже не дав ей опуститься на землю. Небо над нами на время очистилось, но свободное пространство тут же заполнили новые легионы насекомых. Горыныч повторил операцию и начал увеличиваться в размерах, за пару секунд из небольшого недовольного монстрика превратившись в этакое чудище размером с овцу. Он всегда раздувается, когда эмоциями до макушки наливается! Любезно обдав нас своей отрыжкой, чем избавил от комарья, насевшего на наши несчастные тела, Горыныч взмыл вверх и принялся выписывать круги над кварталом, уничтожая кровососов и все активнее подрастая.

Мы вздохнули с облегчением, а вот Нахор с Рахилью, наоборот, впали в ступор. Я их прекрасно понимал, поскольку и сам жутко удивился, когда первый раз встретился с Горынычем. Один его вид кого угодно в панику вогнать может, а уж когда выясняется, что этот трехглавый монстр еще и варьировать размеры может, изъясняясь при этом нормальным языком, так тут даже самый невозмутимый апач или делавар рассудок потерять должен. Впрочем, в ступоре наши египетские друзья пребывали недолго. Рабинович схватил обоих за руки и потащил за собой вслед удаляющемуся Горынычу.

– Эй, ты, проглот пикирующий! – завопил он. – Не в ту сторону летишь. Нам в противоположную нужно, – и Сеня махнул рукой по направлению к трактиру. – Поворачивай на хрен!

Горыныч его расслышал и изменил курс. Мы поспешили оказаться в зоне действия его газометов, поскольку, оставшись без прикрытия с воздуха, вновь подверглись атаке кровососов. Причем помчались мы с такой скоростью, что, выскочив из переулка, тут же врезались в двух бегущих стариков. То есть врезались мои менты. Я-то свои действия координировать еще не разучился. Перескочив через кучу-малу из ментов, девицы, Нахора и патриархов, удивленно глядевших друг на друга, я остановился, криком подзывая к себе Ахтармерза. Тот слегка сбросил высоту и завис над людьми, на всякий случай обработав их сероводородом желудочно-кишечного производства.

– Вы откуда? – удивился за всех Рабинович.

– Мы откуда? Да мы оттуда! – Аарон махнул рукой в сторону фараонова дворца. – А вы куда?

– А мы туда, – Сеня сделал ответный жест, но в противоположном направлении.

– Вот и хорошо. Пойдем вместе, разговор есть, – хмыкнул патриарх и посмотрел наверх. – Ваше животное?

– Сами вы животные! – возмутился Ахтармерз. – Я, между прочим, разумное существо. И еще проверить нужно, кто из нас более образованный…

– Пожужжи мне еще, – оборвал его мой Сеня и поднялся на ноги. – Ладно, идемте в трактир. Там хоть поговорить спокойно можно будет.

Тут мы и пошли…

Глава 4

В городе царила настоящая паника. Тучи гнуса, мошкары, комаров, слепней и прочих кровососущих насекомых носились по улицам в поисках хоть какой-нибудь еды. А еда, то бишь горожане, тоже бегала взад-вперед, стараясь избежать попадания в меню кровососов. Фараон спешным порядком вооружил войска мухобойками и отправил на улицы бороться с новой напастью.

Впрочем, война стражников с насекомыми закончилась, даже не начавшись. Те из солдат, кто еще не упился до потери сознания дармовым вином из Нила, едва выйдя из казарм, тут же разбежались, содрав с себя доспехи, под которые мгновенно набились полчища кровососов. Те, кто был поумней, спрятались от насекомых в Ниле и теперь наверстывали упущенное, огромными дозами заглатывая бесплатную выпивку. Остальные же с дикими воплями просто бегали по улицам, присоединившись к сошедшим с ума горожанам.

Пожалуй, единственными, кто в этом комарином аду чувствовал себя достаточно комфортно, были трое ментов, два патриарха, один бывший хозяин каравана и доблестный милицейский пес плюс закоренелая неудачница. Ну а истинное удовольствие от набега насекомых и вовсе получало лишь одно существо – Ахтармерз Гварнарытус, крылатый поедатель перепончатокрылых и членистоногих, свалившийся в Мемфис из параллельного измерения, словно херувим с девятого неба.

Раздувшись до размеров среднего африканского слона, он парил над улицами, прикрывая товарищей от атак с воздуха. Все три его пасти работали на полную мощность. Причем средней приходилось труднее всего, поскольку в ее обязанности входило поедание тех насекомых, которых уничтожало смрадное дыхание двух боковых.

– Горыныч, может, умеришь пыл? – закашлявшись, взмолился Рабинович после очередного выброса крайними головами желудочно-кишечного сероводорода. – Ты же и нас вместе с насекомыми своей вонью потравишь!

– Между прочим, по-настоящему цивилизованное существо никогда не позволит себе жаловаться кому бы то ни было на наличие плохого запаха. И еще неизвестно, от кого из нас больше воняет! – обиженно проговорила средняя голова, перестав проглатывать рои поверженных насекомых. – Между прочим, ваш запах в эмоциональном и паранормальном спектрах восприятия куда более нестерпим, чем любые обонятельные ощущения. Даже сигматорный мартоид источает меньше зловония, чем ваши жиденькие ауры, которые, кажется, только и предназначены для того, чтобы воспроизводить внутреннюю вонь. Согласно теории Крытуса-Махабуса, ваши альфа-волны…

– Сеня, и нужно тебе было его тормошить? – недовольно пробурчал Андрюша Попов, старательно прикрывая форменной кепкой рот. – Ладно, он только вонял до сего момента, а теперь еще и бредить начал. Башню от его разговоров скоро сорвет!

– Да пожалуйста! Раз вы такие дикари, что не понимаете простой теории субатомной взаимосвязи эмоциональных и физических оболочек, могу и помолчать, – Горыныч от обиды еще чуть-чуть увеличился в размерах, после чего ему пришлось подняться над крышами домов. В габариты улицы он уже не вмещался.

– И вообще, от запаха выделений ваших потовых желез меня тошнит! – гордо заявил он напоследок и надолго замолчал.

Трое ментов облегченно вздохнули и перестали обращать внимание на паривший в воздухе многозарядный дихлофосный баллон, а вот остальные вниманием Горыныча не обделяли. Нахор практически не сводил с него удивленно-благоговейных глаз, восхищаясь тем, как его сенсей легко и спокойно общается с этим порхающим ужасом преисподней. Из-за чего экс-караванщик часто забывал смотреть на дорогу и пару раз спотыкался, подметая мостовую своей кудрявой персидской бородой. Моисей с Аароном изредка бросали вверх недовольные взгляды. Видимо, завидовали старцы тому, что появление столь грозного монстра состоялось отнюдь не благодаря их усилиям. Ну а Рахиль семенила рядом с Рабиновичем, крепко держась за его руку и вздрагивая каждый раз, когда дорогу процессии перебегал вопящий от укусов египтянин.

– Ой, как жалко бедных людей! – горестно вздохнула она, когда мимо ментов промчались две толстые аборигенки. – Посмотрите, как их страшно покусали. Вон у той женщины даже глаза сильно заплыли, и она стала на поросеночка похожа.

– Ах-х-х… – зарычал Моисей в ответ на эти слова.

– Свинья ты бессовестная! – укоризненно перевел Аарон. – Нет бы пожалеть своих бедных и несчастных братьев, которые вынуждены день и ночь трудиться только за продпаек, не имея даже возможности служить своему богу, а ты над этими эксплуататоршами вздыхаешь! А у нее, между прочим, глаза не от укусов заплыли, а от избытков жира, которые ей принесла сладкая жизнь, построенная на рабском труде наших соплеменников. Поняла, дурында? – пристыженная Рахиль тут же заревела.

– А ну-ка заткнись сейчас же! – рявкнул на него Рабинович, прижимая девицу к себе.

– Будет в следующий раз думать, прежде чем что-нибудь сказать, – буркнул в ответ Аарон и тут же заткнулся, нарвавшись на Сенин гневный взгляд. – Все, молчу! Больше не скажу ни слова.

Таким образом, желающих вести дискуссии на ходу ни одного не осталось. Молча и сосредоточенно, словно партизаны в глубоком рейде по тылам врага, борцы за свободу еврейского народа добрались до своего постоялого двора. Там царил тот же самый погром, что и в любом другом месте Мемфиса. Половина ставней на окнах были плотно прикрыты, другие, напротив, настежь распахнуты. Во дворе валялись какие-то вещи, а внутри здания и вовсе все было перевернуто вверх ногами.

В первую очередь внутрь запустили Горыныча. Точнее, не его самого, а лишь одну Ахтармерзову голову. Голова дохнула внутрь кишечным газом, мгновенно уничтожив всех кровососов и шершавым языком слизнув их с пола трактира вместе с парочкой скамеек, столом и тремя кувшинами, а потом выбралась обратно на улицу. Все остальные члены команды тут же бросились внутрь и принялись заделывать окна кусками плотной ткани, экспроприированной из кладовок хозяина постоялого двора. Ну а когда защита от насекомых была установлена, все семеро, включая Рахиль, уселись за стол, чтобы отдохнуть, привести в порядок мысли и заодно обсудить создавшееся положение. Первым взял слово Рабинович.

– Значит, как я понял, фараон вам дал от ворот поворот? – поинтересовался он у Моисея с Аароном.

Патриархи недовольно переглянулись.

– Г-г-г… – сотрясая клюкой, взревел Моисей и тут же осекся под недовольным взглядом Попова.

– Этот сын жабы и крокодила еще пожалеет о своих словах, – преисполнившись праведного гнева, тут же возвестил его братец. – Мы попытались указать жестокосердному Рамсесу на то, какие бедствия могут постигнуть его страну, если он не согласится отпустить наших соплеменников на молитву в пустыню, но фараон нас и слушать не стал. Напротив! Вместо того чтобы предаться покаянию и смирить свою гордыню, Рамсес пришел в ярость из-за того, что мы оставили город без питьевой воды. Он даже собрался заточить нас в яму на десять лет, но второе чудо, сотворенное нами…

– Стоп, стоп, стоп! – замахал руками Сеня. – И что вы еще там учудили?

– Как что? А комары? – искренне изумился Аарон. – Стоило Моисею только сказать, что раз Рамсес упрямится и продолжает пить кровь сынов Израиля, то бог накажет его и пошлет тех, кто будет пить кровь египтян, как тут же небо заполнили несметные тучи насекомых…

– Рабинович, ты слышал? – тут же завопил Попов. – Это не я, а они появление стаи кровососов организовали. Поэтому не нужно на меня бочку катить. А то, стоит чему-нибудь случиться, так сразу я становлюсь виноват!..

– Ты мне мозги не запудривай, – отрезал кинолог. – Я твой язык поганый знаю, а вот от Аарона с Моисеем сверхъестественного еще не видел.

– Ах, ты сомневаешься в нашем могуществе и в том, что бог покровительствует нам? – похоже, перебивать друг друга в этом разговоре считалось хорошим тоном. Аарон едва из одежки не выскочил, торопясь доказать Рабиновичу свою правоту. – Что же, сейчас ты воочию узришь силу господа нашего! Моисей, что бы нам такого заказать?

Старец повернулся к своему брату. Моисей сначала растерянно пожал плечами, а затем начал что-то усиленно семафорить своему переводчику. Тот в ответ тоже принялся гнуть пальцы, дуть губы, шевелить ушами и махать языком. В общем, начался обычный для братьев разговор на языке глухонемых. Менты пару минут удивленно наблюдали за ними, а затем не выдержали. Сеня махнул на них рукой и повернулся к Рахили. Попов поплелся на кухню за остатками обеда, а Жом нырнул в погреб, добыть холодненького пивка. Обратно он вернулся с трактирщиком, который вместе с семьей прятался в винном погребе от комаров.

Хозяин заведения, осчастливленный чужестранцами избавлением от новой напасти, перешел все границы благодарности и торжественно поклялся на костях святой коровы в том, что будет пожизненно бесплатно кормить и поить чужестранцев. Впрочем, увидев, сколько менты едят и пьют, этот наивный тип тут же пожалел о своих словах, но было поздно. Рабинович ему теперь пойти на попятный ни за что не позволит!

– Мы решили, о чем будем просить господа, – наконец заявил Аарон, на пару секунд избавив трактирщика от тяжких мыслей. – Мы слышали от северян, и Нахор подтвердит это, что в далеких от нас странах с неба иногда падают шарики замерзшей воды, способные причинить людям страшные увечья. Мы думаем, что выпадение этого вида осадков здесь, в Египте, жутко напугает фараона и он будет вынужден отпустить евреев в пустыню. Да и для вас этот акт будет лучшим доказательством нашей избранности и исключительности.

– Ну-ну, – согласился с ними Рабинович. – Валяйте.

– Г-г-гы!.. – тут же завыл Моисей. Аарон подхватил.

– Господь ты наш всемогущий! – завопил он нараспев. – Яви волю свою и окажи нам поддержку, которую ты обещал Моисею неоднократно. Покарай нечестивцев и докажи неверующим, что для тебя возможно все, – старец на секунду запнулся, а затем затараторил с удвоенной силой:

– Пошли на Египет ты шарики водные, которые очень на ощупь холодные, чтоб вправили те фараону мозги, которому нынче евреи – враги, которых замучили стражники строгие, которыми правят жрецы кривоногие в храмах, которые строит Рамсес.

Услышав такую молитву, менты просто оторопели, а Попов даже подавился куском баранины. Патриархи на их замешательство внимания не обратили. Оба задрали головы вверх и подставили ладони к ушам, надеясь услышать страшный грохот «водных шариков» по крыше трактира. Этого не случилось, и Моисей бросился на улицу, желая, видимо, посмотреть, где именно произошла неполадка. Однако, едва распахнув дверь, он встретился с широкой улыбкой, свободно блуждающей по всем трем мордам Горыныча, испуганно хрюкнул и вернулся назад. Аарон вздохнул и решил изменить формулировку.

– Господь всемогущий, – сердито потребовал он. – Повторяю еще раз для особо тупых. Будь так любезен, пошли на Египет осадки из замерзших капель влаги, которые способны при падении с большой высоты ломать крыши домов, уничтожать посевы и увечить людей.

Результат был тем же. Нулевым! Но Аарон не сдавался.

– Эти замерзшие куски воды называются градом, – с иронией в голосе попытался помочь патриарху Рабинович. – Попробуй такую формулировку. Может быть, быстрее сработает.

Старец сердито стрельнул глазами в сторону кинолога. Тот очаровательно улыбнулся в ответ, но патриарха его ухмылка не смутила. Аарон с завидным упорством продолжил выдвигать требования к богу.

– Господи, говорим тебе, нам-таки очень нужно, чтобы ты вывалил на Египет три десятка тонн кусков замерзшей воды, – заявил он. – Эти египтяне совсем оборзели и их нужно как следует напугать. Ну, чего тут непонятного? Я же не прошу у тебя построить Днепрогэс на Ниле!..

Попов фыркнул и, покрутив пальцем у виска, продолжил трапезу. Аарон внимания на этот жест не обратил и продолжил свои завывания. Некоторое время Андрюша сдерживался, изо всех сил стараясь не слушать бурчание старца, а потом и его милицейское терпение и самоконтроль уступили место простым человеческим эмоциям. Зарычав так, что на полках в баре полопались кувшины, криминалист вскочил из-за стола и, запустив в патриарха куском недоеденной бараньей ноги, завопил:

– Заткнешься ты или нет? Да чтобы вас всех этим градом по самые уши засыпало!

Знал ведь Рабинович, что за криминалистом глаз да глаз нужен, а все равно очередную выходку Попова прозевал. Впрочем, винить его в этом нельзя. До сих пор еще ни разу не случалось, чтобы Андрюша трижды за один день стихийные бедствия организовывал, и никто не ожидал, что именно сегодня он возьмется поставить персональный рекорд. По печени Попов, естественно, тут же получил, но слово, как известно, не воробей. Вылетев из Андрюшиной утробы, оно тут же организовало природное явление, невиданное доселе в Египте, – безудержное выпадение града, а вместе с ним и повальное бегство рассудка из затерроризированного Поповым города.

Услышав грохот ледяных горошин по крыше, оба патриарха тут же бросились на улицу, чтобы самолично увидеть новое чудо природы. Однако, едва выскочив за дверь, оба заработали по десятку синяков и шишек и тут же вернулись обратно. Следом за ними в трактир ворвался Горыныч, успевший уменьшиться до размеров крупной собаки.– Я, конечно, понимаю, что ваша гуманоидная цивилизация еще не дошла до управления природными процессами, но, по крайней мере, могли бы меня и предупредить, что в этом отсталом мире имеют место быть такие катаклизмы погоды, – держась обоими крыльями за среднюю голову, проговорил Ахтармерз и проковылял к столу. – Я же никак не мог рассчитывать, что во время принятия пищи окажусь прямо в центре выброса излишков льда из северных широт. Даже энергетическую защиту поставить не успел. Вот, полюбуйтесь, что вы со мной сделали, – Горыныч слегка отодвинул руки от своей зубастой черепушки, выставляя на всеобщее обозрение крупную шишку, сочащуюся сукровицей. – Больно ведь!

– Сейчас я тебе помогу, бедняжка! – всплеснула руками Рахиль, увидевшая в оказании помощи пострадавшему птеродактилю шанс доказать новым друзьям свою полезность. – Трактирщик, дай мне чистые тряпки!

Хозяин заведения, как истый египтянин, не привыкший подчиняться каким-то там приблудным дочерям Израиля, вопросительно посмотрел на Рабиновича. Тот кивнул головой, подтверждая правомочность распоряжения девицы, и трактирщик, пожав плечами, поплелся выполнять приказ. Сеня оценил его медлительность недовольным взглядом, но еще большее порицание с его стороны заработал Попов. Сеня буквально испепелил его глазами, и Андрюша сжался, осознав всю тяжесть совершенного проступка.

Пока трактирщик ковырялся где-то внутри заведения, отыскивая перевязочный материал, каждый член вынужденно созданного комитета по выводу евреев из Египта развлекался по-своему. Аарон с Моисеем стояли у открытых дверей, удивленно глядя на новое чудо природы, уже по колено засыпавшее двор. Смущенный и пристыженный Андрюша ковырял ножом столешницу, Сеня с Жомовым тупо смотрели на Горыныча, поглаживаемого Рахилью, а Нахор достал из кармана абак и что-то усердно подсчитывал. Один Мурзик занимался персонально полезным трудом, вычесывая из густой шерсти потравленных Горынычем насекомых.

– Пойдет, что ли? – поинтересовался у Рахили трактирщик, появляясь в обеденном зале с ворохом тряпок в руках.

– Конечно, конечно! Давайте сюда, – затараторила девица, выхватывая из рук толстяка перевязочный материал.

Горыныч, обласканный мягкими девичьими и, что самое главное, теплыми руками, совсем разомлел, покорно просунул ушибленную голову в намыленную петлю. То бишь позволил себя перевязывать. Рахиль взялась за дело лихо и с энтузиазмом. Бросив охапку чистых порванных на ленты тряпиц на не отличающийся стерильностью пол, она схватила за край одну из полосок и с неуемной энергией принялась наматывать всю кипу на поврежденную голову Ахтармерза. Попов закрыл глаза, не в силах смотреть на это безобразие.

Горыныч поначалу выносил перевязку стоически, затем слегка начал трепыхаться, а через пару минут и вовсе забился в конвульсиях. Объяснить причину собственного неэтичного поведения он не мог, поскольку девица в первую очередь позаботилась о том, чтобы связать ему все три пасти друг с другом. Издавая нечленораздельное бульканье, трехглавый дракон из иной вселенной попытался крыльями и передними лапами воспротивиться продолжению процесса перевязки, но Рахиль тут же успокоила его, крепко прижав коленками к полу. И неизвестно, вернулся бы Ахтармерз к родителям после такой медпомощи, если бы в процесс перевязки не вмешался Жомов. Сеня было дернулся его остановить, но удержал свой порыв, осознав, что без помощи омоновца Горынычу живым из рук радетельной медсестры не выбраться.

– Ну-ка отойди в сторону, – отодвинул он Рахиль. – Ты рану йодом забыла помазать.

– Чем? – удивилась Рахиль.

– Это новое фармацевтическое средство, вам пока неизвестное, – Сеня не мог не встрять в разговор. – Останавливает воспалительные процессы.

– Вот как? А мы по старинке для этого киркозон ломоносовидный используем, – удивленно вскинула брови девица. – Правда, я и его забыла приложить.

– Кого ты забыла приложить? – оторопел омоновец, забыв даже, что нужно срочно спасать Горыныча.

– Киркозон ломоносовидный, – вместо Рахили язвительно пояснил Андрюша. – Травка такая лекарственная есть. Хотя на самом деле это генетически уродливый плод от брака Киркорова с Кобзоном, почему-то удивительно похожий на Ломоносова.

Жомов поперхнулся, представив себе этот ужас, и, встав на колени, принялся разматывать комок тряпок, внутри которого потерялся Горыныч, еще более уменьшившийся в объеме от недостатка кислорода. С этим гордиевым узлом омоновец провозился довольно долго, а когда, наконец, справился с задачей, Ахтармерз судорожно вздохнул и сдавленно проговорил:

– Не нужно меня больше перевязывать. Мне теперь так сильно дышать хочется, что голова уже совсем не болит.

Жомов аккуратненько сгреб в охапку замученного тяжким удушьем второгодника церковно-приходской школы драконьего измерения и нежно поставил его на стол. Попов,решивший поучаствовать в спасении брата по разуму, поймал в углу паука и сунул его в одну из пастей Ахтармерза. Для поддержания жизненных сил, так сказать, что Горынычу несомненно требовалось, поскольку в неестественной для себя темно-фиолетовой окраске он выглядел таким жалким и несчастным, что просто не мог не вызывать у окружающих сострадания. Рахиль, глядя на него, всхлипнула.

– Ну вот опять! – прогнусавила она. – Я не хотела бедной ящерке больно сделать. Я же хотела, как лучше…

– А получилось как всегда, – от двери закончил за нее Аарон.

– О чем я и предупреждал, – добавил Попов. Рахиль заревела в голос, а Сеня взбеленился.– Оставьте вы несчастную девушку в покое! – заорал он, вскакивая со скамейки. – Вместо того чтобы всячески третировать ее, лучше бы помогли человеку и объяснили, что и когда она делает неправильно.

– Пожалуйста, – согласился с его предложением Попов. – Для начала неправильно ее мама родила. Видимо, в понедельник.

– Потом она неправильно росла, – поддержал криминалиста Аарон. – Видимо, в зарослях бамбука.

– И вообще, она выбрала себе неверное место обитания, – закончил Андрей. – Судя по всему, в мечтах.

– Спелись? – сердито прошипел Рабинович, прижимая к себе плачущую девицу и переводя взгляд с одного умника на другого. Те одновременно кивнули головами. Сеня хотел язвительно прокомментировать зарождающуюся связь между этими индивидуумами, но не успел.

– А и-еще она пилохо би-еляши пиродает, – закончив свои подсчеты, неожиданно для всех заявил Нахор. – За целых десять шитук не отчиталась.

– И ты туда же? – рявкнул на него Сеня, и экс-караванщик сжался, поняв, что сболтнул что-то лишнее. – Сгною на картофельном складе! Марш отсюда, с глаз моих долой. И пока не выучишь планы построения экономических пирамид, на глаза мне не попадайся, умник хренов, – и добавил, глядя вслед понуро удаляющемуся в свою комнату Нахору: – Тоже мне ученик называется. Нет бы наставника поддержать, а он ему всю жизнь изгадить норовит.

– Сам-то в школе не таким, что ли, был? – вступился за перса Жомов, видимо, вследствие многочисленных комариных укусов став излишне добросердечным, что, естественно, не положено омоновцу по уставу.

– А я тоже только сегодня учителю ляпсиус казурный под кафедру подложил, – поделился своими достижениями Горыныч, окончательно избавившийся от удушья. – Вот смеху в классе было.

– Угу. И это называется подрастающим поколением. Смена наша, так сказать, растет, – обиженно проворчал Рабинович, самолично зачисливший себя в клан учителей. Можно подумать, того, что он мент, Сене было слишком мало! – Выгнать бы этого двоечника обратно на улицу, да жалко, что град закончился.

А град действительно перестал засыпать мостовые Мемфиса. Видимо, устав ждать дальнейших распоряжений от Попова, он решил, что полуметрового уровня ледяных осадков для Египта будет вполне достаточно, поэтому свернулся и отправился в те края, где его появление выглядит более приличным. Патриархи тут же выбрались на улицу и принялись катать в ладонях крупные градины.

– Действительно, лед. Точно такой же, как на горных вершинах нашей скудной, но благословенной земли Мадиамской, – удивленно пробормотал Аарон, обращаясь к брату. – А я еще верить не хотел, что такая штука с неба сыпаться может.

Моисей в ответ что-то нечленораздельно пробормотал и застыл, глядя из-под ладони через распахнутые створки ворот в глубину улицы. Оттуда, со стороны фараонова дворца, к трактиру приближалась довольно внушительная делегация. Поначалу старец никак не мог разобрать, кто именно движется к ним, но, едва парламентеры подошли поближе, Моисей узнал верховного жреца Ра в сопровождении взвода дворцовой стражи и двух десятков мелких служителей культа бога Солнца. Ткнув Аарона в бок, он указал брату пальцем на колонну фараоновых приспешников.

– Атас, чуваки, – заорал тот, бросаясь внутрь трактира. – Легавые идут, – Аарон запнулся. – То есть, я хотел сказать, слуги фараона.

– Щас разберемся, – успокоил его Жомов, отстегивая дубинку, и все трое ментов тут же выскочили во двор.

– Да, чуть не забыл, – проговорил он, резко остановившись в дверях. – Против «ментов» я не возражаю, но за «легавых», сволочь, в следующий раз в лоб получишь. И даже скидку на маразматический возраст делать не буду!

– Горыныч, пока посиди в засаде, – скомандовал Рабинович, обращаясь к единственной военно-воздушной единице в отряде. – Если позову, выскочишь и слегка поджаришь гадов.

Затем Сеня подтолкнул в спину грозно застывшего в дверях омоновца, и оба они, словно спецназ из вертолета, тут же выскочили на улицу, а Попов слегка задержался в дверях. Он ободряюще похлопал Аарона по плечу и ухмыльнулся. Дескать, в лоб он тебе не даст, но базары все же фильтруй! Старец все понял и, успокоившись, поспешил за ментами следом, чтобы не пропустить интересное представление.

Прибывшие от фараона люди действительно оказались парламентерами. По крайней мере, белым флагом они размахивали и, остановившись в сотне шагов от ворот трактира, приближаться не спешили. Трое доблестных сотрудников российской милиции вышли из ворот и, широко расставив ноги, остановились напротив делегации. При этом Жомов лениво поигрывал пистолетом, Сеня с Андрюшей, криво усмехаясь, мяли в руках резиновые дубинки, ну а Мурзик, за неимением специальных приспособлений, просто скалил зубы.

Кроме них да Аарона с Моисеем в тылу, на улице никого не было. Сеня слегка удивился отсутствию зевак, обычно слетавшихся на ментов, как мухи на… скажем так, на несвежую рыбу. Впрочем, отсутствие горожан на улицах было вполне объяснимо. Все-таки до сих пор не родился еще египтянин, который бы выдержал сначала дикую пьянку, затем пиратский налет полчищ кровососов, ну а под конец смог бы вынести получасовую бомбардировку градом. Причем не зенитно-ракетным комплексом, а обычными шариками водными, которые очень на ощупь холодные… Ну и так далее, все по тексту. В общем, Мемфис вымер и ментов это вполне устраивало.

– Чего хотите, ходоки? – зычным голосом поинтересовался у приспешников фараона Сеня. Пару секунд те о чем-то перешептывались, а затем вперед вышел верховный жрец Ра в сопровождении служки с белым флагом и закованного в медь коренастого питекантропа. Остановившись прямо перед ментами, египтяне попробовали скопировать их позы, в чем преуспел только бронированный член делегации.

– Мы пришли сюда от имени и по поручению великого фараона, – торжественно провозгласил жрец, питекантроп вскинул вверх руку, и отряд стражников за его спиной дружно рявкнул: – Аве, цезарь!

– Че-его? – гневно завопил крепыш, оборачиваясь на сто восемьдесят градусов.

– Слава Рамсесу! – тут же поправилась охрана. Жрец удовлетворенно кивнул головой.

– Мы уполномочены потребовать от вас немедленного прекращения колдовских действий на территории суверенного Египетского царства, – надменно продолжил он. – В противном случае великий и грозный живой бог на земле, неустрашимый и справедливый фараон… – снова вскинутая рука и истошный рык: «Слава Рамсесу!» – …обрушит на вас свой праведный гнев и потребует немедленно покинуть пределы страны. Хау! Я все сказал от имени фараона!

– Слава Рамсесу! – вновь грянул строй. Рабинович поморщился.

– Во-первых, ты, консервированный корм для крокодилов, прикажи своим уродам заткнуться, – Сеня слегка ткнул дубинкой в медное пузо питекантропа.

От контакта «демократизатора» с металлом это «слегка» вылилось в то, что несчастного аборигена отбросило на пять метров назад, уронило на пятую точку и провезло еще несколько метров на вышеуказанной части тела по шершавой мостовой. Бронированный питекантроп взвизгнул и, схватившись за пораненное трением о камни место, помчался куда-то в сторону Нила. Раны, что ли, собрался вином дезинфицировать?

Рабинович удовлетворенно хмыкнул.

– Иначе переговоров не будет, и мы перейдем к активным боевым действиям, – рявкнул он вслед убегающему вояке, а затем повернулся к жрецу. – Во-вторых, наши с фараоном желания совпадают. Мы и сами хотим покинуть пределы Египта, но сделаем это только в сопровождении тех людей, на которых укажут эти почтенные старцы, – Сеня кивнул головой в сторону патриархов. Те расплылись в счастливо-ехидных улыбках.

– Это невозможно, – сухо отрезал посол Рамсеса. – Мой господин не может удовлетворить прошение этих людей. Единственное, на что он готов пойти, – так это предоставить евреям возможность помолиться на пустыре за городом. Чисто из человеколюбивых побуждений мой господин дает соплеменникам на это действо один день. Правда, невыполненную норму по изготовлению кирпичей придется потом возместить ударным трудом.

– Г-г-г… – завыл Моисей, и Аарон тут же перевел:

– Это невозможно. Вы, поганые египтяне, можете одним своим взглядом осквернить и обесчестить даже стельную корову, не говоря уже о таинстве нашего богослужения. Наш бог не будет внимать нам, если за обрядом поклонения ему будут наблюдать всякие еретики…

– Тебе все ясно? – Сеня понял, что патриарх может заливаться соловьем еще пару часов и решил прервать его, обратившись к посланнику Рамсеса. – Наши требования остаются без изменений. Или мы уходим все, или Мемфису вместе с фараоном будет еще хуже.

– Да вы с ума сошли! – завопил тот, потеряв остатки хладнокровия. – Страна и так на грани экономической катастрофы! Мало того, что вы подорвали госбюджет, попросту уничтожив рынок вин своим варварским изменением химического состава жидкости в Ниле, так еще и на целый день из-за повального пьянства вся коммерческая и промышленная деятельность страны была парализована. Вы натравили тучи насекомых на добропорядочных граждан, и теперь даже я не возьмусь подсчитать, сколько египтян не выйдет завтра на работу, открыв себе больничный лист! – жрец от возмущения едва не поперхнулся. – А это зверское избиение нив и плантаций дурацкими ледяными шариками? Даже при поверхностном осмотре ясно, что большая часть урожая овощей, зерновых и фруктов безжалостно уничтожена. Но и это еще не все! От мошкары и града большая часть поголовья скота разбежалась по окрестным пустыням, а остальные находятся в таком состоянии, что их даже на мясо перерабатывать страшно…

– Тебе этого мало? – невозмутимо перебил его Рабинович. – Так мы можем продолжить применение санкций.

– А мы тогда вынуждены будем применить к вам силу и пошлем войска! – дерзко ответил посол.

– А мы их разобьем, – в тон ему возразил Сеня.

– А я тогда позову старшего брата и папу, – едва сдерживая слезы, заявил жрец. – Он у меня мастер спорта по боксу!

– Горыныч, покажись, – Рабинович выразительно посмотрел на огороженный высоким забором двор трактира.

Сеня ожидал, что трехглавый огнемет тут же воспарит в небеса и предстанет перед посланцами Рамсеса во всей своей красе. Однако ожидания его не оправдались. Малолетний (естественно, по меркам его вселенной) Ахтармерз, решив пополнить запасы горючего газа, практически полностью растраченного в борьбе за дело… то есть против дела о комарах и мошках, принялся проглатывать все, что попадалось в поле зрения.

Из-за всеядности его брюха пострадала мебель трактира, корм для скота, посуда и были даже проглочены те тряпки, которыми ему недавно перевязывала рану Рахиль. И без того плохо приспособленный к вертикальному взлету, объевшийся Горыныч не смог подняться в воздух и, услышав команду Рабиновича, просто раздулся до размеров рейсового автобуса. Свалив своей тушей забор, Ахтармерз выбрался на улицу и, смачно рыгнув для перезарядки оружия, выпустил три струи пламени в застывший строй стражников. Поджарить их он не смог, но напугал изрядно. Дико завопив, сопровождение жреца в панике отступило, а сам посланец фараона застыл на месте, глядя на Сеню переполненными ужасом глазами.

– Вы не можете меня казнить! – робко заявил он. – Я парламентер, лицо неприкосновенное.

– Горыныч, ты охренел? – не обращая на него внимания, завопил Сеня. – Кто тебя просил в этих идиотов огнем плеваться?

– Так ты же сам говорил, что, как только меня позовешь, я должен буду выскочить и слегка поджарить гадов, – обиделся трехглавый второгодник. – Если этого не нужно было делать, то так и надо было сказать. Вам, гуманоидам, следовало бы конкретнее формулировать собственные желания, прежде чем вы излагаете их вслух, а уж затем только предъявлять претензии по поводу качества их выполнения.

– Ладно, заткнись! Молодец, что все понял, – отмахнулся от него Сеня и посмотрел на жреца. – Надеюсь, этой маленькой демонстрации наших возможностей будет вполне достаточно, чтобы удержать фараона от необдуманных шагов, – а затем перешел на язык, понятный даже Жомову:

– А теперь вали отсюда, козел!

Жрец подскочил на месте, в точности повторяя повадки вышеуказанного животного, а затем вприпрыжку бросился бежать подальше от ментов. Служка, сопровождавший его, на несколько секунд замешкался, но быстро пришел в себя и поспешил последовать примеру начальника, при этом не выпуская белого флага из рук. Жомов тут же проводил их диким свистом в стиле соловья-разбойника. Стоявший слева от него Попов поморщился и прочистил уши.

– Ваня, если еще раз засвистишь, я так рявкну, что без слухового аппарата ты уже существовать не сможешь, – обиженно буркнул он.

– Да ладно, Андрюха, не возмущайся! Не одному же тебе воздух тут сотрясать, – омоновец дружески обнял Попова за плечи так, что у того хрустнули кости. – Или конкуренции испугался?

– Какой из тебя на хрен конкурент, – Андрей с трудом высвободился из железных объятий. – Так, свисток от чайника ты, и больше ничего!..

Жомов оскорбился и попытался придумать какую-нибудь приличную ответную реплику, но вынужден был раньше времени прервать интенсивные мыслительные процессы из-за жуткого грохота, донесшегося с боковой улицы. Менты, пребывавшие в благодушном настроении после обращения в бегство посланников фараона, сразу насторожились и обернулись на звук. Решив, что коварный Рамсес решил все же начать атаку, не дожидаясь окончания переговоров, Андрюша с Сеней быстро заняли позицию для обороны, а Жомов подскочил к Горынычу и попытался запустить его в воздух. При помощи омоновца объевшийся огнеметный дирижабль смог метра на два приподняться от земли, да так и завис над головами ментов, поджидая приближающееся вражеское войско.

Топот ног и звон меди стали намного громче, и милиционеры напряглись, готовясь пустить в ход дубинки, но делать этого им не пришлось. На улицу, где располагался трактир – постоялый двор, в полном составе выскочил взвод Ваниных подопечных, возглавляемый Навином. И Иисус, похоже, времени даром не терял. В этот раз ребята экипировались более прилично, чем при предыдущем своем появлении. К медным шлемам и дубинкам добавились мясницкие ножи и доспехи, явно сделанные на скорую руку из медных тазов для варки финикового варенья.– Взво-од, на месте! – завопил Навин, узрев свое начальство целым и невредимым. Его сослуживцы затормозили, синхронно переминаясь с ноги на ногу.

– Стой, раз-два, – скомандовал он, и воинство застыло, положив дубинки на плечи. – Товарищ старшина, вверенное вам подразделение для выполнения боевого задания прибыло. Ждем ваших приказаний, сэр!

– Вольно, – буркнул Жомов. – Какого хрена вас сюда принесло? Вам что, больше делать нечего? Я вам какой приказ давал?

– На какой вопрос прикажете отвечать в первую очередь? – подобострастно поинтересовался Навин. Жомов замер, в раздумьях почесывая затылок.

– Начни с конца, – наконец вынес он свой вердикт.

– Вверенному мне подразделению была дана команда заниматься строевой подготовкой, – браво рапортовал Навин в ответ на приказ омоновца. – Занятия шли два часа и были прерваны из-за появления туч кровососущих насекомых, благополучно затем перебитых градом. После этого происшествия делать нам действительно было нечего. А сюда мы явились после того, как поступили разведданные о возможном выдвижении войск фараона к месту вашей дислокации. Дело чести еврейского военнослужащего…

– Находиться в стороне, когда командир подвергается опасности, – закончил за него Жомов. – Все, вольно. Разойдись.

Похоже, смысл последнего приказа омоновец своим подчиненным заблаговременно объяснить не успел. Новобранцы просто взяли и разошлись. На всю катушку. Дико заорав, они бросились врассыпную и принялись ломать двери окрестных домов, валить заборы, выворачивать камни из мостовой и швырять их в окошки. Жомов от такой интерпретации собственного приказа попросту оторопел и не сразу сообразил, что нужно делать с распоясавшимся войском. Зато Попов быстро все понял.

– Стоя-а-ать! – рявкнул он с такой силой, что половина личного состава жомовского войска приказ этот просто физически выполнить не смогла, поскольку оказалась сбитой с ног его мегадецибельной звуковой волной. Ну а остальные действительно застыли, словно громом пораженные.

– Вот так-то лучше, – удовлетворенно проговорил Андрюша и направился в трактир. Уставшему от крика эксперту срочно требовалось подкрепиться!

Жомов, которого поповская звуковая волна почти не задела и в обещанном слуховом аппарате, как следствие, нужды еще не возникло, принялся наводить надлежащую дисциплину среди контуженных подчиненных. Пару минут он просто орал на бойцов. Получилось это хоть и тише, чем у Андрюши, зато куда эффективнее из-за тщательно подобранной лексической структуры предложений (матерился он, если проще выражаться!). Затем Ваня заставил новобранцев двести раз отжиматься от мостовой с полной выкладкой и лишь после этого отпустил изможденных солдат, дав им возможность отдохнуть на строевой подготовке.

Когда Жомов вернулся в трактир, вся честная компания в полном составе сидела за столом, ожидая ужина. Рахиль было попыталась помочь хозяину заведения обслужить своих лучших постояльцев, но тот в очень вежливых выражениях объяснил неуклюжей девице, что ей просто на кухне не хрен делать. В этот раз Рахиль не расплакалась, а просто отказалась от ужина, ссылаясь на диету, и тайком отправилась наверх, наводить порядок в комнатах ментов. Нахор, напротив, спустился вниз и стоял навытяжку около Рабиновича, отчитываясь по заданному учебному материалу.

– Структура экономических пирамид в первую очередь создается для того, чтобы возглавляющие ее лица могли получить беспрепятственный доступ к оборотному капиталу, – глухо бубнил он под пристальным взглядом сенсея. – Организаторы подобных структур…

– Ты его не в налоговую полицию служить готовишь? – недовольно поинтересовался омоновец, прерывая бормотание перса. – Может быть, пообщаетесь на эту тему в другом месте или мне своих бойцов в трактир позвать, чтобы они тут строевую песню разучивали?

Сеня недовольно покосился на Жомова, но спорить с ним не стал, поскольку слушать, как новобранцы топают по трактиру, завывая при этом «семь сорок», большого желания у кинолога не было. Рабинович махнул рукой, разрешая своему ученику занять место за столом, и все присутствующие облегченно вздохнули. Моисей с Аароном тут же воспользовались ситуацией, чтобы привлечь к себе всеобщее внимание.

– К-к-к… – Моисей для разнообразия применил в своей речи новую букву.

– Конечно, очень хорошо, что мы вместе смогли навести такой ужас на фараона, – тут же перевел его завывание старший брат. – Но нам кажется, что этого мало. Было бы неплохо сделать так, чтобы весь урожай окрестных полей был уничтожен. Этот спесивый Рамсесишка стал бы тогда намного сговорчивей.

– Вот и сделайте, – фыркнул Попов, глядя в дверь кухни, принюхиваясь к умопомрачительным запахам оттуда и глотая слюни. – Вы же говорите, что можете сотворить что угодно.

– Не мы, а господь по нашей просьбе и для блага всех евреев, – поправил его Аарон и почтительно склонил голову. – Видимо, богу угодно, чтобы ты, благочестивый чужестранец, вместо нас временно стал карающим орудием в его руках.

– Никакой я не благочестивый, – смутившись, буркнул Попов. – Я, можно сказать, атеист. Хотя в церковь иногда хожу…

Рабинович фыркнул, а Жомов, не ведавший ранее таких подробностей об Андрее, удивленно посмотрел на друга. Эксперт потупил глазки и сделал вид, что не замечает пристальных взглядов товарищей. Патриархи и вовсе не обратили внимания на заявление Попова. Видимо, приняли его слова за проявление ложной скромности.

– И все же я хочу вас попросить, магистр, чтобы вы предприняли еще какие-нибудь меры воздействия на фараона, – обращаясь к Андрюше, продолжил настаивать Аарон. – Например, наслали бы на остатки урожая тучи саранчи, чтобы полностью уничтожить посевы.

– Не буду я ничего предпринимать, – проворчал Андрюша под предостерегающим взглядом Рабиновича. – Вам надо, вы и насылайте. Хоть саранчу, хоть слонопотамов!

– Что ж, попробуем, – получив тычок в бок от Моисея, провозгласил старец. – Господи, я ничего не требую, а лишь прошу о твоей милости и снисходительности. Помоги до конца довести праведное дело, которое к тому же ты сам нам и повелел начать. Прошу тебя, не в падлу сделай так, чтобы тучи саранчи затмили небо над Египтом и полностью уничтожили нивы и сады. Оно тебе трудно, что ли?

Патриархи снова замерли, ожидая получить подтверждение собственного запроса в небесную канцелярию. Ничего не произошло. Попов начал хихикать, а Рабинович пожал плечами. Дескать, придется, как всегда, все делать самим. Он уже собрался прикрикнуть на трактирщика, чтобы тот побыстрее подавал пищу к столу. Но в этот момент с улицы раздались какие-то странные шуршащие звуки. Все присутствующие замерли, удивленно и испуганно прислушиваясь к ним, а затем истошно заорали – в окна и двери, занавески с которых благополучно сожрал Горыныч для пополнения собственного боезапаса, нескончаемым потоком хлынула огромная желто-рыжая саранча.

– Вот это хрень! – удивленно выдохнул Сеня и завопил:

– Горыныч, спасай!..

Глава 5

Все-таки жалко мне этих египтян, хотя, наверное, распускать над ними слюни и не следует. Кто их, интересно, заставлял работорговлей, например, промышлять или к бедным соплеменникам Моисея относиться так, как ни одна хорошая собака себе с хозяином обращаться не позволит. Мало ли что евреи в Египте размножаться, как кролики, начали. Ну и что? Работа у них такая – потомство себе плодить. В нашем мире вон китайцев одних больше миллиарда уже развелось. Так никто же не пытается их на кирпичных заводах эксплуатировать. Наоборот, гонят отовсюду. А вы и сами знаете – человеческая натура устроена так, что любой хомо сапиенс непременно откажется делать ту работу, к которой его принуждают, и обязательно полезет туда, куда его пускать не хотят.

Вот и Рамсесу нужно было взять да и запретить соплеменникам Моисея на кирпичных заводах трудиться. Он бы их тогда с этих предприятий и палками не выгнал. Горбились бы евреи с рассвета до заката и зарплату бы просить не стали. А вместо этого фараон в их размножении угрозу безопасности государства увидал…

Подождите! Как это о чем я говорю? Думаете, Моисей свой народ просто так решил по пустыне потаскать?.. Как это я ничего не рассказывал?.. Ну ладно. Значит, сейчас расскажу. Правда, вынужден признаться, что многого я не знаю, но, как говорится, чем богаты, тем и рады.

Так вот, не ведаю почему, но сыны Израиля оказались в кабале у египтян. То ли денег так много задолжали, что все потомки до седьмого колена долг отрабатывать были обязаны, то ли проспорили что-то, я выяснить так и не смог, но да это и неважно. Главное то, что египтяне заполучили евреев в собственность и почти задаром. Долгое время те терпеливо пахали на фараонов, а затем вдруг почему-то удумали размножаться. А поскольку тогдашние евреи были людьми непосредственными, получаться этот процесс стал у них куда лучше, чем у их хозяев.

Естественно, фараонов такое положение дел устраивать не могло. Мало ли что могло случиться, если бы сынов Израиля стало в Египте больше, чем самих египтян? Автономии еще себе потребовали бы или, что еще страшнее, самоопределяться захотели. В Африке ведь Биробиджана нет. Сослать евреев будет некуда! Вот и надумали фараоны применить к соплеменникам Моисея самые страшные меры по пресечению излишней рождаемости. Подняли налоги, от чего, естественно, упал уровень жизни, а сыны Израиля все равно плодятся. Отменили большинство социальных льгот, а прирост евреев на душу коренного египетского населения не упал. Даже продолжительность рабочего дня фараоны специальными указами увеличивали, а сыны Израиля все равно и время, и силы для производства потомства находить умудрялись.

Дальше всех пошел предшественник нашего Рамсеса. Этот гигант мысли додумался до того, что решил лишить евреев мужской половины поголовья. Правда, расправиться со взрослыми мужчинами он не рискнул. То ли побоялся, что морду набьют, то ли просто оборонную промышленность рабочих рук лишать не захотел, но приказал этот изверг не выпускать особей мужского пола из материнских утроб. Уж не знаю, с чего он решил, что только самцы за появление потомства отвечают и что именно собирался делать с невостребованными еврейскими девушками, но факт остается фактом – по повелению фараона в семьях соплеменников Моисея мальчики просто не должны были рождаться.

Издал фараон такой указ, глашатаи его до народа довели, и египтяне успокоились: у них просто и в мыслях не было, что повеление фараона кто-то может не выполнить! Оказалось, что соплеменники Моисея все могут. И когда фараон, решив прогуляться по рабочим кварталам, обнаружил еврейских мальчиков, спокойно бегающих по улицам и уже практически готовых к дальнейшему воспроизводству, он попросту пришел в ужас, отрекся от престола, разуверился во всех богах сразу и уехал во Вьетнам плести циновки.

Именно тогда ему на смену пришел наш Рамсес и тоже попытался справиться с проблемой рождаемости. Сначала уменьшил выслугу, снизив ее с «года за пять» до «года за три». Затем удвоил существующие нормы выработки кирпича, отказался выдавать пенсии тем еврейкам, которые за всю жизнь нигде ни дня не поработали, ну и так далее. Измывался над евреями он долго, но без толку. Единственное, чего он смог добиться, – так это тихого роптания угнетенных сынов Израиля. Да и то только после того, как запретил им продажу изделий народных ремесел на лотках перед пятизвездочными отелями для интуристов.

Моисей, который восемьдесят лет до этого думал о тяжелой жизни своих соплеменников и оплакивал их горькую судьбу, наконец решил действовать. Осознав, что внутри Египта изменить положение своих сородичей к лучшему не удастся, он решил увести их подальше в пустыню и основать независимое государство. И то сделал это не сам, а после разговора с богом.

Уж не знаю, был ли такой разговор на самом деле, поскольку при нем не присутствовал, но сам патриарх настаивал именно на таком толковании событий. Говорят, что если человек разговаривает с богом, то это молитва. Ну а если наоборот – глюки. Не стану ставить каких-то диагнозов на предмет психического здоровья Моисея, но мужиком он был очень настырным. Вбил себе в голову идею о независимости и самоопределении еврейского народа и решил ее всеми способами добиваться. Народ, правда, этого порыва не оценил и категорически отказывался уходить в пустыню с насиженных и прикормленных мест, но Моисея это не остановило. Впрочем, не знаю, как бы он смог без нас справиться с такой глобальной задачей, как вывод угнетенных евреев из Египта, но самих египтян мне все равно жалко.

Да вы сами посудите! Сначала напоили бедный народ халявным вином, а потом краник-то и перекрыли, заменив бесплатный алкоголь в Ниле на обычную речную воду. Правда, ни к первому, ни ко второму событию мы отношения не имеем, но как не пожалеть людей, которые вскоре будут помирать с похмелья?

Затем на все еще пьяных египтян натравили тучи комаров, мошкары, гнуса и прочей прелести. Если вы думаете, что укусы кровососов чувствительны только в трезвом состоянии, то попробуйте сами выпейте водки и залезьте в какое-нибудь болото. Я уже видел однажды, как даже невозмутимый и терпеливый Ваня Жомов принялся бегать и орать, похлопывая себя по разным частям тела, когда мы в прошлом мае место для пикника неудачное выбрали. Ну да вы это и на себе можете опробовать.

Потом был град со всеми вытекающими отсюда последствиями, а тут еще и саранча. Я, как увидел ее забирающейся во все отверстия трактира, так едва не взвыл от ужаса. Сами знаете, как я ко всяким насекомым отношусь! То есть, пока они живут сами по себе, а я занимаюсь своими делами, мне абсолютно безразлично, как эти насекомые развлекаются. Но, когда они начинают лезть мне в нос, уши и прочие функциональные отверстия организма, при этом нещадно кусаясь, я начинаю паниковать и злиться. Правда, саранча меня употреблять в пищу явно не собиралась, но это не означало, что мне будет жутко приятно увидеть такую фасетчатоглазую тварь на собственном носу. Именно поэтому я собрался завыть, но не успел. Меня опередил Рабинович.

На его истошный вопль о помощи минуты две, наверное, никакого ответа не было. Мы все, не исключая и трактирщика, стали пятиться в дальний угол, отступая под натиском саранчи. Я, грешным делом, начал подумывать о том, не оказались ли эти насекомые прожорливей нашего всеядного товарища и не слопали ли его на обед, но Горыныч мои опасения развеял, просунув в окно какую-то из своих голов. Оказалось, что среднюю, поскольку разговаривала с нами только она.

– Я, конечно, понимаю, что без консультации с более интеллектуальной расой гуманоидные создания свои проблемы решать не могут, – недовольно произнесла голова, грустно хлопая глазищами. – Но мне кажется, что любой индивидуум имеет право на послеобеденный отдых. Тем более, если эта особь еще не вышла из детского возраста!

– Нет, значит, мы тут погибаем, а он отдыхать собрался?! – возмутился Попов. – Ну-ка быстренько сожри всю саранчу и дай нам спокойно пообедать.

– Не буду, – отрезал Горыныч.

Я оторопел. Прямо вот так вот застыл посреди трактира и несколько секунд даже не замечал того, что ко мне насекомые уже вплотную подобрались. Вам, может быть, мое замешательство и покажется странным, но оно вполне объяснимо. Дело в том, что за всю свою насыщенную жизнь я встречал только двух «особей», как выразился Ахтармерз, которые никогда не отказывались поесть. Это сам Горыныч и, конечно, Андрюша Попов. Причем первый, поскольку являлся всеядным и мог потреблять внутрь все, начиная от сланца и кончая копченостями, вообще жевал практически всегда, когда я его видел. А тут нате вам, саранчой брезгует!

– Это почему мы кушать отказываемся? – тоном детсадовской няни поинтересовался у Ахтармерза мой Сеня, не забывая прихлопывать дубинкой по очередному насекомому, посмевшему подобраться слишком близко.

– Видите ли, все дело в том, что желудок у существ, представляющих мою расу, не настолько эластичен, как это бывает у приматов, – терпеливо разъяснил трехглавый умник. – Наш пищевод и кишечник, в отличие от остальных органов, крайне слабо подвергаются трансформации, и организму требуется сначала израсходовать полученную пищу, прежде чем приступать к получению новых порций.

– Короче, ты просто обожрался! – перевел с гварнарытовского языка на нормальный Ваня Жомов. – Меня это не колышет. Избавь нас от этих насекаторов, или ты вообще пожалеешь, что тебя мама родила.

– Меня мама не рожала! – категорично заявил Горыныч. – Это у таких физиологически примитивных существ, как гуманоиды, принято вынашивать внутри себя свое потомство. Наши же самки откладывают яйца. Во-первых, это практичнее…

– Дискутировать о методах воспроизведения позже будем, – проговорил Сеня, отступая в самый угол, а я благоразумно спрятался позади него. – А сейчас, ящерица мутировавшая, если ты не избавишь нас от этих тварей, я лично позабочусь о том, чтобы после тебя и яиц не осталось!

– Должен заявить, что я категорически отказываюсь работать в условиях… – Ахтармерз увидел, с каким выражением лиц мы слушаем его, и тут же оборвал себя на полуслове. – Ладно, избавлю. Только потом не нужно кричать, что я плохо пахну.

Средняя голова Горыныча на пару секунд изчезла из нашего поля зрения, а затем в окна трактира просунулись все три. Сделав глубокий одновременный вдох, от которого меня чуть не засосало в желудок к Ахтармерзу, его остроносые черепушки показали нам структуру построения собственной гортани и громко рыгнули, заполнив трактир запахом болотного газа. Я примерно подобного и ожидал от него, поэтому успел задержать дыхание. Ну, а остальные среагировать на выделение Горынычем животного сероводорода не успели.

Моим ментам еще и не такую гадость по долгу службы нюхать приходилось. Поэтому газовую атаку они выдержали. А вот Аарон с Моисеем, видимо, забывшие, что такое зловоние нищих кварталов, мгновенно задохнулись и благополучно потеряли сознание. От выхлопа Ахтармерза у Нахора округлились глаза, и он начал пританцовывать на месте, бессмысленно бормоча себе под нос наизусть декларацию о доходах, а трактирщик застыл.

– Бог ты мой, опять эта старая карга, Манассия, омлет для посетителей из тухлых яиц готовит! – завопил он и, сотрясая кулаками, помчался на кухню.

Саранча, как известно, на болотах не живет, поэтому к запаху сероводорода эта тварь непривычная. Для нее этот аромат в первую очередь означает полное отсутствие пищи в данном районе. В больших же количествах желудочные газы Горыныча оказывают на насекомых такое же воздействие, как иприт на английских морских пехотинцев.

В общем, от саранчи мы избавились, хотя и оказались вынуждены наслаждаться непередаваемым ароматом сероводорода. У меня хоть обоняние и куда чувствительнее, чем у людей, эту замену я смог воспринять стоически. Тем более что и от блох горынычевская газовая атака меня избавила. А вот мои менты целых два часа мучились, пока вредители полей из города не убрались.

Нужно сказать, что ни нашей, ни Аароновой заслуги в этом нет. Конечно, два наших мага и факира – Попов с патриархом – пытались извести тварей всеми возможными способами, но ничего у них не получалось. К воплям Аарона в небесной канцелярии прислушиваться отказались, видимо, решив, что выполнения одной просьбы в день для любого человека более чем достаточно. Ну а Андрюша, судя по всему, на четвертый подвиг за сутки оказался просто не способен. Куда он только эту саранчу не посылал, начиная от похода на хрен, кончая заселением севера Европы, но насекомые остались глухи к его распоряжениям. В итоге, когда и у того, и у другого кончились все аргументы, саранча просто поднялась в небо и скрылась в неизвестном направлении.

– Интиресна-а, а она все посевы сожрала, или чуть-чуть осталось? – задумчиво спросил Нахор у Рабиновича. – Можи-ит, нужно гонца поси-илать, пшеницу сюда везти?

– А почем она у вас там? – по инерции поинтересовался Сеня и тут же одернул себя. – Ну тебя, Нахор, к кобыле под хвост. Только о прибылях и думаешь!

А сам ты, Сенечка, не такой, что ли? Не ты ли просчитывал, сколько можно с человека брать за вызов наряда милиции на дом? Впрочем, это я только подумал так, а вслух говорить не стал. Все равно мой хозяин нормального языка не понимает, может только на человеческом говорить, да и то лишь на его матерно-ментовском диалекте. И вообще лучше Рабиновичу таких вопросов не задавать. Если и не обидится, так объяснениями замучает до полусмерти. Поэтому я промолчал и вышел на улицу подышать свежим воздухом без примеси сероводорода.

Конечно, местный град никакого сравнения с нашим не выдерживал. У нас дома после такого стихийного бедствия даже в самый жаркий день градины еще бы пару часов в тени целыми и сохранными лежали, а здесь, тьфу, даже луж на мостовой не осталось! Сухо все и чисто. Если, конечно, не считать кучек дохлой саранчи, потравленной Горынычем. Сам же трехглавый борец с вредителями, уже уменьшившийся до размеров пятнистого дога, сидел посреди двора и с ненавистью смотрел на плоды трудов своих луженых глоток.

– Не могу я больше деликатес этот проклятый есть, – рыгнув, простонал он, ни к кому не обращаясь. – А ведь когда опять дома буду рассказывать, сколько здесь насекомых, никто из одноклассников не поверит!

– Ты домой сначала вернись, – благодушно заявил мой Сеня, появляясь на крыльце. Горыныч резко повернул все три головы в его сторону. – Тебе ведь не объяснили, зачем сюда забросили? Так?

– Никто и ничего мне не объяснил, – сердито буркнул Горыныч. – Засосали в межмировой переход и выбросили сюда, словно ненужный мусор.

– Тогда пошли внутрь. Сейчас мы тебе все объясним, – и Рабинович, не дожидаясь ответа, скрылся в дверях трактира.

Я с ними не пошел. Делать мне, что ли, больше нечего, кроме как в сотый раз выслушивать стенания Моисея, агитационные речи его старшего братца и вольную интерпретацию моего рассказа о наших приключениях в Сенином исполнении. Уж лучше я с Нахором «би-еляши пиродавать» пойду! По крайней мере наемся до отвала, когда Рахиль очередную порцию гамбургеров по улице разбросает.

Впрочем, губы я зря раскатал. Это мой хозяин так иногда выражается, когда кто-то хочет его заставить за совместно выпитую водку платить. Нахор торговать сегодня точно не пойдет. Хотя бы потому, что все население Мемфиса лежит по домам и зализывает раны. Да и Рахиль с ним мой Рабинович не отпустит. Приклеился к ней мой Сеня, как клещ к таксе, и отпускать от себя не хочет. Думаете, что он в первую очередь сделал после того, как Горыныч нас от атаки саранчи спас? Меня осматривать начал? Как бы не так! Побежал на второй этаж проверять, не съели ли насекомые его ненаглядную. А что ей сделается? Увидела саранчу, упала в обморок и лежала себе спокойно. А я вот вынужден был самостоятельно шерсть вылизывать, чтобы проверить, не успели ли эти вредители на мне личинки свои отложить.

Рабинович свою подопечную вниз на руках притащил, будто кобеля больного, и давай около нее хлопотать, как сучка над щенками. И между прочим, даже внимания не обратил, во что она превратила нашу комнату, пытаясь навести там порядок. Я ее покусать был готов, когда увидел, что она моим персональным ковриком Сенину подушку обернула, а из его тюфяка соломы надергала и мне в угол накидала. Что я ей, корова, что ли?!

Впрочем, жаловаться мне глупо, поскольку я своими собственными лапами и носом Рабиновича с этой неудачницей криворукой свел. Сам виноват, сам и буду терпеть. А пока, чтобы быть от этой сладкой египетской парочки подальше, я решил по Мемфису погулять. Заодно и рекогносцировку местности провести не помешает. Все-таки нам надо знать, чего Попов со старцами своими чудачествами добились.

Моего хозяина к верующим никак нельзя отнести. Насколько я могу судить, он в детстве был посвящен в веру в полном соответствии с правилами своей нации, однако при мне в синагогу ни разу не ходил. Видел я на одной из полок и христианскую библию, но никогда не замечал, чтобы Рабинович ее читал. В общем, к богу меня хозяин не приобщал, и я очень смутно представляю себе, что во всяких там религиозных книгах написано. Вот про Моисея, например, знаю, что он сбежал из Египта и евреев сорок лет по пустыне водил. Правда, для того, чтобы их фараон выпустил из своих владений, Моисею пришлось на оного правителя какие-то кары насылать. Сейчас именно этим мы и занимаемся. Вот мне и захотелось посмотреть, насколько мои соратники преуспели в этом деле.

Далеко я уйти не смог. Даже квартала по пустынной улице не прошел, как откуда-то со стороны рабочего пригорода до моих ушей донесся подозрительный шум. Сами знаете, слух у меня отличный, но на таком расстоянии, да еще против ветра, сразу разобрать, кто и зачем шумит, я не мог. Поначалу подумал, что это соплеменники Моисея решили выдвинуться в центр Мемфиса с маршем протеста против чего-нибудь, но затем понял, что это не так. Шумели не евреи. Благим матом орали собаки. Десятки, сотни, а может быть, и тысячи псов истошно вопили, явно приближаясь к нам.

Я, конечно, не Илья Муромец под стенами Киева, а собачья свора не татарская орда, поэтому разогнать такую огромную свору в одиночку был не в состоянии, но и бежать от них тоже не собирался. Во-первых, честь российского милиционера не позволяла. Ну а во-вторых, кто-то же должен выслушать не только угнетенных евреев, но и их несчастных псов. В нашей компании я был почти единственным (Горыныча можно не считать, поскольку он общению с народом не обучен), кто мог бы поговорить с ними без переводчика. Вот я и остался стоять посреди улицы и ждать, на что именно пожалуются мне местные псы.

А они, похоже, церемониться не собирались. Орали все одновременно, поэтому и разобрать требования местных жучек, шариков и полканов я не мог. Однако, судя по тому, что по пути к трактиру собачья свора наносила визиты в дома египтян, старательно покусывая жильцов, я понял, что политикой фараона мемфисские псы довольны еще меньше, чем их хозяева. Я уже начал заготавливать приветственную речь и торжественные обещания избавления от рабства, для чего местным шавкам не свобода и равенство нужны, а всего лишь… я!

Здоровый черный волкодав, которому я не так давно в драке откусил ухо, первым выскочил на улицу, ведущую к трактиру. На секунду он затормозил, поджидая своих корешей, а затем, коротко рыкнув, бросился прямо на меня. Свора, вопя, помчалась следом… Вот оно, значит, как? Отомстить решил, гад драный, и всех местных кобелей собрал, чтобы с чужаком разобраться? И что ты им за это пообещал? Город на три дня на разграбление? Ну что же. Я готов. Идите сюда, щенки плешивой сучки!..

Истошно завопив, я бросился во двор трактира. А что вы хотите?! Я уже говорил, что не являюсь Ильей Муромцем и махать дубьем во все стороны, прокладывая в рядах врагов улицы и переулочки, не могу. С десятком местных шавок я бы легко расправился. Двадцать штук также бы разогнал, хоть и сам без повреждений не остался бы. Но с сотней озверевших псов, хоть и не слишком крупных, и суперпес бы не справился. Вы бы на толпу «спартаковских» фанатов, возвращавшихся с проигранного их любимой командой матча, не бросились бы с кулаками?.. Вот и я на дурака не похож!

Нужно отдать Сене должное – мне на помощь он выскочил первым. Правда, к тому времени меня уже зажали в углу около сарая и вынудили отбиваться от озверевших мемфисских собак, заполнивших двор трактира, но Рабинович не растерялся. Не обращаявнимания на клыки и когти, он врубился в толпу, раздавая дубинкой удары направо и налево. В какой последовательности остальные мои товарищи выходили наружу, я вам сказать не могу, поскольку, сами понимаете, был в то время слишком занят, чтобы смотреть по сторонам. Штук десять шавок я на землю уложил, но большего сделать не смог – свора меня все-таки с лап свалила.

Даже лежа я отбивался как мог, стараясь прикрыть от клыков горло. Не буду хвастаться, вряд ли эта драка для меня благополучно закончилась бы, если бы ко мне на помощь не прорвался Ваня Жомов. Он за шкирку отшвырнул от меня нескольких особо наглых псов, и я смог твердо встать на лапы. Впрочем, как следует отомстить за свое унижение в партере я не успел – Андрюша, наконец, затащил Горыныча на второй этаж и вытолкнул его в окно. Ахтармерз поначалу камнем рухнул вниз, но над самыми собачьими головами поймал воздушный поток и смог воспарить над сворой. Трехглавый монстр тут же привел в действие свои газовые горелки и подпалил шкуры у ближайших супостатов. Те завизжали и бросились врассыпную.

Все-таки у мемфисских собак морально-волевые качества оказались куда ниже, чем у наших, российских псов. Если бы мы толпой на кого-нибудь накинулись, хрен бы нас и летающая керосинка разогнала. А эти египетские слабаки, почувствовав запах паленой шерсти, завизжали и бросились бежать куда глаза глядят. На мое счастье, черный одноухий волкодав такого оборота событий не предполагал и сбежать не успел. Собственные же его друзья, которых этот урод подбил со мной поквитаться, просто втоптали его в грунт, когда убегали со двора. Я подождал, пока волкодав придет в себя, а затем пошел прямо на него, скаля зубы. Ну теперь-то ты, кошачий сын, получишь настоящую трепку!

– Мурзик, фу! – заорал из окна Попов.

Я зарычал. Дескать, не мешай.

– Не лезь, Андрюша! – поддержал меня Жомов. – Не мешай нашему псу. Пусть он один на один с этим уродом разберется!

Спасибо, друг Ванюша!

Мой хозяин жомовские взгляды на то, как должен вести себя кобель, также разделял. Впрочем, по-иному и быть не могло. Все-таки мы с Рабиновичем пять лет вместе прожили, и он лучше других знает, что, пока я с обидчиком не разделаюсь, ко мне лучше никому не подходить! Я показал волкодаву все великолепие своих зубов и, словно тяжелый танк, пошел в атаку. Однако не успел я сделать и трех шагов, как одноухий упал на брюхо и, завиляв хвостом, подполз и принялся вылизывать мои лапы.

Вот урод! Умел бы я плеваться, обхаркал бы этого щенка с ног до головы. А так пришлось просто отойти в сторону, брезгливо фыркнув на него. Все желание разорвать на куски этого пресмыкающегося пропало. Клыки о него противно пачкать было. Укусишь такого, а потом от одних воспоминаний целый месяц тошнить будет. Поэтому я и не стал драться, а просто отошел в сторону и принялся зализывать раны.

Ваня удрученно кивнул головой и пинком выгнал волкодава со двора. Рабинович тут же оказался рядом со мной и принялся осматривать мою шкуру, оценивая степень ее повреждений. Ничего смертельного он не нашел, однако я чуть не умер, когда увидел Рахиль, выскакивающую на крыльцо с ворохом чистых тряпок… Не подходи ко мне! Я еще жить хочу. Иди лучше, девица, Рабиновича обрабатывай. Он парень стойкий и ради любви все стерпит!.. Сеня на меня, конечно, укоризненно посмотрел. Дескать, я мог бы и позволить девочке немного позабавиться. Но я остался непокобелим (или у людей это по-другому произносится?), и Рахиль к себе не подпустил.

Не знаю, может быть, Сеня сам принялся бы меня перевязывать, хотя я в медицинской помощи и не нуждался, или какое-нибудь иное издевательство над моей шкурой придумал бы, но сделать этого он просто не успел. Горыныч, на бреющем полете преследовавший мемфисских шавок до тех пор, пока они не сбежали из города, вернулся назад. С удовлетворением посмотрев с высоты на пару сожженных в рабочем порядке кварталов, Ахтармерз описал круг почета над крышей трактира.

– Там этот гуманоид снова сюда идет, – сообщил он сверху.

– Какой? – удивился Сеня.

– Тот самый, за подпаливание спутников которого ты меня недавно поругал, – ответил Ахтармерз. – Бежит сюда вприпрыжку, а вместе с ним целая толпа солдат, вооруженных копьями. Их тоже подпалить или пусть себе бегают?

– Пока не нужно, – приказал Рабинович. – Пока полетай поблизости. Огнем плеваться будешь только в том случае, если я тебя об этом попрошу…

– А я попрошу максимально четко формулировать ваши просьбы, – отрезал второгодник и полетел вперед, видимо, собираясь поработать почетным эскортом у наших гостей.

– Так, мужики, пойдемте общаться с аборигенами, – это Сеня уже ментам предложил.

– Ох, господи! И чего им неймется. Выпустили бы евреев, и дело с концом! Так нет, фараон маневры решил на улицах столицы устраивать, – проворчал со второго этажа Андрюша, но вниз все-таки спустился. По лестнице, естественно. Летать он еще не научился и в десанте тоже не служил.

Когда мы все оказались на улице (женщину, стариков и Нахора менты оставили в тылу), то увидели довольно забавную картину: на нас двигался плотный строй солдат, а над ними парил Горыныч. Жрец бога Ра спрятался где-то внутри строя, и на его местоположение указывал только качающийся из стороны в сторону белый флаг. Ну а сами солдаты смотрели вверх и тыкали в небо копьями, стремясь достать до брюха Горыныча.

Ахтармерз, естественно, держался от них на безопасном расстоянии и поливал аборигенов сероводородной отрыжкой, смешивая ее с лекцией о том, как следует встречать братьев по разуму и каким губительным фактором может стать холодное оружие, если его применять не для еды, а в качестве аргумента силы. Для бедных египтян подобная смесь оказалась весьма губительной, и они просто валились с ног.

– Горыныч, оставь людей в покое! – рявкнул на трехглавого монстра Рабинович.

– Значит, я их должен в покое оставить, а они в меня палками тыкать могут? – оскорбился Ахтармерз. – И это вы называете равноправием? Да в таком случае вы просто шовинисты!

– Поумничай мне еще, – Жомов показал Горынычу дубинку. – Думаешь, если я сегодня молчу, то тебе и гуманоидами, и шовинистами нас обзывать можно? Смотри, доиграешься. У меня терпение не еврейское. Я ведь все три твои чайника в один быстро спрессую.

– Это беспредел! – заявил Горыныч. – Но я тебя прощаю, – он сел на крышу одного из домов. – Поскольку склонность к армейским взаимоотношениям укоренилась в вас на генетическом уровне, развитая в россиянах за долгие годы тоталитаризма, – Ахтармерз удовлетворенно кивнул всеми тремя головами по очереди. – Здорово сказал. – Мы эту тему, между прочим, только вчера по психологии иномирных существ проходили. Называется она «Побудительные причины и мотивация поступков различных гуманоидных рас, сформированная социальными структурами их предков и закрепленная массовым псевдоискусством».

– Заткнись! – рявкнул на него Сеня и махнул рукой парламентерам. – Идите сюда. Не бойтесь, он не кусается. Живьем глотает.

Не думаю, что подобное утверждение сильно обрадовало жреца, но из рядов своих телохранителей наружу он все-таки выбрался. Опасливо косясь в сторону Горыныча, мокрой курицей нахохлившегося на крыше соседнего дома, посланник фараона в сопровождении того же самого служки, но с другим офицером, приблизился к нам и остановился в десяти шагах напротив Рабиновича.

– Значит, несмотря на наш предыдущий разговор, вы так и не прекратили своих репрессий в отношении подданных фараона? – зло поинтересовался жрец.

Новый офицер оказался наделен повадками старого. Хотя, может быть, такое поведение ему просто уставом положено? Услышав титул правителя Египта, солдафон начал поднимать руку вверх, но выполнить задуманное так и не сумел. Ваня Жомов проявил молниеносную реакцию и врезал аборигену резиновой дубинкой по конечности прежде, чем она достигла уровня груди. Истошно завопив, и этот офицер умчался в сторону Нила.

– Мужики, а чем у нас предыдущие переговоры завершились? – помахав вслед убегающему офицеру фуражкой, поинтересовался у друзей мой Рабинович.

– Тем, что этот напыщенный болван сбежал отсюда, как таракан от сотрудников санэпидемстанции, – напомнил ему Попов.

– В натуре! – согласился с другом омоновец. – Может быть, его еще разочек кросс сдавать отправить?

– Может быть, и отправим позже, – в тон ему ответил Сеня и посмотрел на жреца. – Так о чем ты там говорил?

– О репрессиях, – ответил парламентер. Он уже испугался, но марку изо всех сил держал. – Мой повелитель интересуется, как вы могли поступить так подло, что, не дождавшись его ответа на ваше, нужно заметить, вызывающе наглое предложение, наслали на египтян еще целых две напасти.

– Две? – мои менты удивленно переглянулись, да и я был в недоумении.

– Только не нужно строить из себя наивных воспитанниц института благородных девиц, – бестолковый жрец снова осмелел и заговорил довольно нагло. – Вы не имели никакого права уничтожать остатки урожая саранчой и травить собаками гражданское население. Теперь, чтобы избежать голода, фараону придется увеличить закупки экспортной персидской пшеницы да еще и делать огромные расходы для лечения граждан от укусов и язв. Между прочим, вакцину от бешенства еще не изобрели. Кто будет отвечать, если половина населения Египта сойдет с ума и бросится с пеной на губах грызть своих здоровых сограждан?..

Вот оно что получается! Значит, я, сам того не желая, приложил лапу к достижению нашей цели. Андрюша поспособствовал тому, что на город напали тучи комаров, которые покусали египтян и лишили фараона поголовья крупно-мелкого рогато-безрогого скота, ну а град в его исполнении начал уничтожение урожая. Моисей с Аароном заменили содержимое Нила, отчего все рыбы передохли, а люди ушли в запой. Они же натравили на город саранчу. А я, получается, поспособствовал появлению открытых инфицированных ран на телах мемфисских рабовладельцев. Вот уж не знаю, радоваться мне или заплакать.

– Мурзик, не ворчи, – как обычно, оборвал меня Сеня, а затем окрысился на жреца. – Вот только пургу гнать не надо! За саранчу ответственность мы с себя не снимаем, а вот своих псов к этому делу не шейте. Мы к их набегу отношения не имеем. Наооброт, сами от собак едва не пострадали и, если бы не Горыныч, еще неизвестно, что эта бешеная свора могла бы в городе натворить.

– Не врите мне! – истерично завопил жрец. – Всем известно, что вы лично каким-то непонятным образом связаны с Сетом и можете управлять всеми псами на свете. К тому же вашу собаку…

Кого?.. Кого ты, недоумок, собакой назвал?..

– Мурзик, фу! – вцепился в мой ошейник Рабинович.

– …в-видели во г-главе всей бешеной своры, – испугавшись моего рыка, с заиканием закончил речь парламентер. – В общем, улики против вас неопровержимые, и мне предписано силой выпроводить вас за пределы страны.

– Приказ ты, конечно, будешь выполнять? – с надеждой в голосе поинтересовался Жомов.

– Нет, – покосившись на Горыныча, сделал Ванюшу несчастным жрец. – Я доложу моему повелителю о наших переговорах и попрошу отправить меня в отставку. Можно даже без выходного пособия, – и, круто развернувшись, посланник фараона помчался в обратном направлении. Батальон бронированных аборигенов отправился следом за ним, оглашая окрестности медным звоном доспехов.

Я задумчиво посмотрел ему вслед. Было абсолютно ясно, что Рамсес так дело не оставит и нам в недалеком будущем, скорее всего, предстоит открытое столкновение с его армией. Российские менты, конечно, грозная сила, к тому же обученная ведению боевых действий на городских улицах, однако, даже несмотря на то, что мы обладаем поддержкой с воздуха в лице трехглавой огнеметной рептилии, не думаю, что сможем долго противостоять регулярным египетским войскам. Взвод Навина, конечно, нам поможет, но и его усилий будет недостаточно. В общем, не знаю, как моим ментам, но лично мне было абсолютно ясно, что следует немедленно добиться поддержки со стороны всех без исключения соплеменников Моисея. Иначе нашу миссию можно считать проваленной, а нас внести в списки героев, пропавших без вести при исполнении служебного долга. Чего мне, честно говоря, не очень хочется.

Как всегда, забыв о том, что люди меня не понимают, я попытался рассказать ментам о тех выводах, к которым пришел. Однако вместо того, чтобы хоть раз в жизни проявить чуткость и прислушаться к голосу разума, все трое олухов удивленно уставились на меня.

– Что-то мне твой пес, Сеня, не нравится, – в ответ на мой лай задумчиво проговорил Жомов. – Как бы на самом деле не оказалось, что у тех собак было бешенство. Что тогда с твоим Мурзиком делать будем?

– С ним – ничего. А вот тебе язык отрежем, – сердито и одновременно с этим обеспокоенно ответил ему мой Сеня. – Типун тебе, трепачу, на язык. А с Мурзиком все в порядке. Просто устал и перенервничал. Покормить его нужно, да и нам поесть не помешает, – и Рабинович, пристегнув к моему ошейнику поводок, потащил меня в трактир. Ну скажите, хотя и грех так о моем хозяине говорить, не дурак ли он после этого?

Старцы нас встретили аплодисментами. Оба оказались не по возрасту любопытными и, несмотря на то, что мой Сеня приказал им носа на улицу не высовывать, патриархи просидели у окон второго этажа все время, пока мы вели переговоры со жрецом. То, чем они закончились, необыкновенно порадовало старцев, и Моисей, через переводчика естественно, заявил, что мы сделали для еврейского народа за несколько дней больше, чем он сам мог добиться за половину своей жизни. Патриарх торжественно поздравил нас с победой и заявил, что до выполнения поставленной задачи нам осталось два шага.

– Рано радуешься, – буркнул мой Сеня, к которому, наконец, вернулось здравомыслие. – Еще неизвестно, что может произойти, если фараон на самом деле свои войска сюда пришлет.

– Какие войска? – презрительно махнул рукой Аарон. Моисей попытался ему что-то сообщить, но старец лишь отмахнулся от него рукой, совершенно не обращая внимания на подаваемые знаки, что было вполне ожидаемо. Где это видано, чтобы у вас, у людей, старший брат слушал младшего?

– Все солдаты, которые были у Рамсеса, либо валяются пьяные, либо мучаются от укусов насекомых и собак, либо залечивают шишки от града, – закончил свою мысль Аарон. – Ну а для тех, кто остался, достаточно одного вида вашей летающей ящерки… – благодари бога, что Горыныч тебя не слышит! – …чтобы обратить их в повальное бегство. Фараон нам больше не помеха. Теперь только и нужно, что убедить наших соплеменников отправиться в дорогу. А с этим, я думаю, проблем никаких не будет.

– Г-г-г… – наконец Моисей не выдержал и влепил старшему брату посохом вдоль спины. Тот подскочил на месте, обернулся, а затем перевел:

– Горилла ты безмозглая, – старец запнулся. – Ой, это личное. А вам Моисей говорит, что даже в случае возникновения непредвиденных обстоятельств мы всегда можем рассчитывать на помощь господа.

– Это он лично Моисею сообщил? – ехидно поинтересовался Рабинович.

– Ну да! – Аарон посмотрел на него, как питбуль на добермана, заявившего, что кошек обижать нельзя.

– Тогда вопросов больше не имею, – усмехнулся мой Сеня. И потребовал от трактирщика подавать ужин.

Я, конечно, не Андрюша, но поесть тоже редко отказываюсь. А уж после сегодняшних треволнений аппетит у меня и вовсе разросся до таких размеров, что если не быка, то барана бы точно съел. Я буквально истекал слюной, вдыхая соблазнительные запахи, доносящиеся из кухни. Уже представил, как будут хрустеть бараньи ребрышки на зубах, как постное и нежное мясо (сильно не прожаривайте, пожалуйста!) тает во рту, как… Впрочем, чего это я распинаюсь?! Поесть-то мне все равно не дали, поскольку в трактир ввалился один из элитных бойцов жомовского взвода – жутко взъерошенный и запыхавшийся.

– Командир, тревога! Враг атакует, – завопил он.

– Уйди, ирод. Не видишь, мы обедаем, – замахнулся на него тарелкой Попов, но Ваня осадил криминалиста.

– Ты, Андрюша, у себя в каморке колбами распоряжайся, – рявкнул омоновец, а затем повернулся к новобранцу: – Какой враг? Кого атакует? На каком расстоянии находится и откуда движется? Доложи как положено!

– Египтяне. Атакуют трактир. Двигаются с северо-востока. А находятся… – посыльный заткнулся, поскольку с улицы донесся визгливый рев труб. – Да уже не находятся. Вон они, у ворот стоят!

Нас всех из-за стола словно ветром сдуло. Жомов бросился к дверям первым, а затем там же оказались и мы с Рабиновичем. Я проскочил у ментов между ног и попал почти в центр событий. Жомовские новобранцы, возглавляемые Навином, отступали во двор, а на них наседали, тыча копьями перед собой, солдаты фараона. Мне хватило нескольких секунд, чтобы правильно оценить ситуацию.

Со своего места весь размах сражения я оценить не мог, но, судя по запахам и звукам, египтян было раза в четыре больше, чем бойцов жомовского взвода. Думаю, гвардейцы фараона давно смяли бы Ваниных новобранцев в лепешку, если бы не были так безнадежно пьяны. Видимо, вина они выпили изрядно и сейчас едва держались на ногах, используя копья в большей степени в качестве подпорок, чем по прямому назначению. Жомовские новобранцы пока умудрялись отбивать колющее оружие врага своими дубинками, но сдержать напор массы фараоновских солдат просто не могли. А через пять минут они и вовсе бы утратили любую способность к сопротивлению, поскольку я отчетливо услышал, как часть войск Рамсеса обходит наших бойцов с тыла. Ваня тоже это понял.

– Взво-од, в укрытие! – заорал омоновец. – Марш быстро все в дом.

Если честно, мне все это уже начало надоедать. Ну посудите сами, разве может нормальный пес получать удовольствие от драки с людьми на голодный желудок? Все-таки война войной, а обед должен быть по распорядку. Вот только эти дикие египтяне, похоже, никаких правил не соблюдали. Нужно же додуматься начать атаку в тот момент, когда нормальные существа садятся ужинать! Мне взвыть захотелось и, плюнув на все, прямо сейчас отправиться домой. Там хоть натурального мяса мне на обед крайне мало перепадает, зато спокойно поесть не мешает никто.Пока я злился и орал на египтян, поливая их с крыльца самой отборной руганью, мои соратники уже изготовились к бою. Жомов взял руководство сражением на себя и с наслаждением распоряжался. Сам себя он поставил у двери, бойцов своего взвода распределил у окон первого этажа, а старцев с трактирщиком и Рахилью загнал в подвал. Попов с Навином, Горынычем и еще двумя новобранцами отправились на второй этаж. В их боевую задачу входило истребление противника с воздуха всеми подручными средствами.

Попов должен был воздействовать на супостатов своим знаменитым вокалом, Горыныч – огнеметами, ну а аборигены обязаны были выбрасывать всякий хлам из окон на головы нападавших. Нам же с Сеней и Нахором досталась роль резерва главного командования, и мы были обязаны затыкать дыры в обороне, если таковые возникнут. Например, ежели прорвутся египтяне в какое-нибудь окно, оттеснив новобранца, мы тут же должны будем прийти на помощь и выставить оных обратно во двор. Мой Рабинович кивнул головой, соглашаясь с доводами Вани, и, пристегнув поводок к моему ошейнику, оттащил меня от двери… Хозяин, может быть, поедим, раз у нас пока работы нету?

– Сидеть! – рявкнул на меня Рабинович. Вот она, пресловутая забота о братьях меньших!

Первую атаку на трактир мы отразили довольно легко. Горыныч прикрыл тылы, подпалив волосы на головах нападавших, и египтяне с воплями отступили. Навин с помощниками забросал египтян, атаковавших вход, топчанами и ночными горшками. А когда в их рядах возникло замешательство, Ваня выскочил из дверей и двумя-тремя ударами дубинки по прикрытым медью частям тел атакующих обратил их в бегство. Ну а Андрюша закончил погром, выдав в спины отступавшего воинства арию а-ля Витас без жабр, но с усилителем мощности! Мы же с Рабиновичем всю атаку простояли на месте, и Сеня все это время занимался только пресечением моих попыток хоть что-нибудь сожрать… Ну не мог понять Рабинович, что мне скоро придется кусаться. А от привкуса человеческого мяса на зубах, принятого на голодный желудок, у меня всегда тошнота начиналась. Мне еще только во время боя оконфузиться не хватало!

Войска фараона немного отступили от трактира и кое-как выстроились. Уходить они явно не собирались, и мы принялись готовиться к очередной атаке. Я догадывался, что теперь египтяне должны ударить по нашему трактиру со всех сторон, а не по двум направлениям, как в первый раз. Однако случилось нечто иное. Вместо того чтобы попытаться взять трактир штурмом, коварные аборигены решили его просто спалить! Вперед выступили лучники и, запалив стрелы, обмотанные паклей, дали залп по трактиру.

– Горыныч, защиту! – истошно заорал Жомов, едва туча пылающих стрел устремилась в нашу сторону.

Не знаю, что делал Ахтармерз, поскольку я его просто не видел. Но, скорее всего, все было точно так же, как обычно, – Горыныч закрутился, генерируя энергетическое поле, и стрелы посыпались вниз. Египтян это привело в замешательство, но ненадолго. Может быть, в другое время они и сбежали бы с поля боя без оглядки, но слава о великих колдунах, моих ментах, уже гремела по всему Египту, и таким простым трюком, как остановка летящих стрел, аборигенов оказалось удивить невозможно. Разбившись на пары, лучники рассредоточились вокруг трактира и дали очередной залп по нам. Часть горящих стрел упала на землю, но большинство с хрустом впилось в стены.

– Горыныч, твою мать! Почему стрелы пропускаешь? – возмутился Жомов.

– Я же только учусь, – раздался сверху плачущий голос Ахтармерза. – Вас лично я энергетическим куполом еще бы защитил, но оградить двухэтажное здание физически не могу!

Я едва не взвыл. Честно говоря, я до последнего момента надеялся, что за последние полгода наш Ахтармерз чему-нибудь подучился у себя в школе, но, видимо, двоечник так и остался двоечником. Все было по-прежнему! Защитить небольшую кучку народа, причем недолгое время и не двигаясь с места, Горыныч еще мог. А вот на что-то более серьезное его так и не хватало. Нам же требовалась либо мощная защита всего трактира, либо возможность сбежать из него, при этом не оказавшись подстреленными.

Нужно было какое-то глобальное чудо. Я бы сейчас Андрюшу в морду бы лизнул, сотвори он что-нибудь сверхъестественное. Но Попов просто орал, как резаная свинья, а вокруг ничего не менялось. Кое-кто из бойцов жомовского взвода попытался выскочить на улицу и выдернуть стрелы из стен, но по ним открыли такой ураганный огонь, что новобранцам пришлось забраться обратно. Хорошо, что у фараоновских солдат спьяну в глазах двоилось, и они в наших подопечных попасть так и не смогли. Иначе пришлось бы из трактира раньше времени морг делать, а я, знаете ли, не люблю трупный запах.

В общем, трактир горит, солдаты фараона ржут и потирают руки в предвкушении своей порции жаркого, а мы сидим внутри и думаем, что будет лучше – плюнуть на затею с выводом евреев из Египта и остаться тут жить навек или быстренько отмучиться, поджарившись в импровизированной духовке. Вот уж не знаю, до чего бы мы додумались, но всегда найдутся индивидуумы, которые не то что думать – жить мешают!

ХЛО-ОП!

– Е-мое, а у вас тут жарко, – раздался откуда-то из-под потолка знакомый голос. – Чего пригорюнились, козлы безрогие? Не расстраивайтесь. Вас не забудут. У нас уже памятник готовят, где будет написано: «Поганым ментам, сгоревшим на работе, от благодарных потомков»!

Из-за дыма, густо заполнившего обеденный зал, я даже не сразу смог рассмотреть, где именно находится Лориэль. Хотя очень этого хотелось! Вот бы напоследок, перед смертью или позором поймать этого наглеца зубами и, немножечко пожевав, выплюнуть. Пусть обтекает и переломы лечит. Я даже на месте завертелся, настолько мне захотелось эльфа в трактире отыскать. И нашел ведь! Сидит в углу на потолочной балке и ухмыляется, словно на выступление Задорнова билет достать смог… Естественно, я гавкнул в его сторону.

– Ваня, нашел! – посмотрев в указанную мной сторону, тут же рявкнул Сеня. – Вон этот урод, рядом с тобой в углу расселся. Пришлепни его, чтобы хоть умирать нескучно было.

– Ага. Щас-с! – заржал, словно мерин, Лориэль. – Пуговицу на лоб пришейте и нижнюю губу к ней пристегивайте. А то раскатали ее так, что уже по полу волочиться начала. Ко-озлы! – закончил тираду эльф и махнул рукой.

Тут же вокруг, и на улице в том числе, выключили свет!..

Глава 6

Темнота упала на Египет внезапно. Причем не просто упала, а откровенно шандарахнулась, даже не думая о том, что внизу могут быть люди, к таким резким переменам освещения непривычные. Животных и насекомых в расчет можно не принимать, поскольку большинство из них живут не умом, а физиологией. Сказали «темно», значит, спать все ложатся без всякого проявления недовольства. Включили свет – просыпаются и не спрашивают, какого хрена им спать мешают. С людьми все сложнее. Особенно, если они и не люди вовсе, а аборигены из параллельного мира. Наши же соотечественники, приученные к перебоям с электричеством, даже отключение солнца за чудо природы принимать откажутся!

Египтяне восприняли внезапное наступление темноты совсем по-иному. Те, кто был попьянее, просто спать завалились там, где стояли. Те, которые уже начали страдать с похмелья, решили, что опились паленого вина из Нила и заработали себе временную утрату зрения, которая, как известно, лечится новой дозой алкоголя. Ну а все прочие перепугались и, уверовав, что крокодил Сета сожрал все-таки бога Ра, с криком разбежались по домам. Менты же попросту выскочили во двор и принялись высматривать, куда подевалось солнце, закрывая глаза от отблесков пламени, щедро расточаемых в темноту горящим трактиром.

– Эй, вы, защитнички правопорядка, может быть, как-нибудь тушение пожара организуете? – раздался из темноты язвительный голос Лориэля. – Там, внутри, еще какие-то люди остались.

– Вот, блин, мать твою! – хлопнул себя по лбу Рабинович и побежал внутрь охваченного пламенем трактира. – Ты, морда эльфийская, не думай, что мы про тебя забыли. Получишь еще дубинку по самые гланды!..

Сеня помчался спасать патриархов и Рахиль, спрятанных в подвале перед началом представления, а Ваня Жомов тут же принялся реорганизовывать свой взвод в филиал пожарной дружины. Новобранцы, которых отключение солнца шокировало ничуть не меньше, чем фараоновых слуг, но присутствие грозного старшины удержало от повальной паники, заметались по двору, пытаясь отыскать какие-нибудь емкости для подачи воды к очагам возгорания.

Пока они выстраивались в цепочку, за тушение пожара взялся Горыныч. Закрутившись на месте, он на миг застывал, выстраивая головы одну над другой в направлении горящего участка стены. Над пламенем тут же появлялась фиолетовая полусфера, и погребенный под ней огонь сразу затухал. Попов застыл, удивленно глядя на эти трюки Ахтармерза, да так и не двинулся с места, пока Горыныч не рухнул на землю без сил. Правда, успев потушить большую часть пламени.

– Все, не могу, – просипел он. – Энергия кончилась и теперь пару часов не восстановится.

– Как ты это сделал? – удивленно поинтересовался Андрюша у трехглавой керосинки, оказавшейся к тому же еще и огнетушителем.

– Так мы этот трюк с первого класса на ОБЖ проходим, – самодовольно проговорил тот. – Просто создаешь над огнем энергетический колпак, не пропускающий внутрь кислорода. Пламя выедает…

– Все, дальше я и сам знаю, – перебил его Попов. – Ладно, лежи. Подзаряжайся, батарейка самоходная, – а затем бросился помогать Рабиновичу.

Остатки пожара потушили новобранцы. Причем в этот раз они обошлись без ценных указаний Жомова, не имевшего опыта борьбы с огнем. К тому моменту, когда Рабинович с Андрюшей вытащили наполовину задохнувшихся в дыму старцев и девицу на свет божий, то бишь на его отсутствие, трактир уже не горел, и лишь кое-где на его стенах тлели угольки, впрочем, тут же нещадно уничтожавшиеся расторопными новобранцами.

– Ой, спасители вы мои, благодетели всемогущие! – завопил трактирщик, выползая во двор следом за спасенными старцами. – Век вам благодарен буду, что не позволили сжечь меня проклятым фараоновским головорезам. И за то, что солнце с неба убрали, в ноги вам поклонюсь, – менты удивленно посмотрели на него.

– А что? – в свете факелов, зажженных бойцами жомовского взвода, трактирщик выглядел просто счастливым. – Ведь если все время будет темно и нельзя будет работать, то что останется простым людям делать? Только ко мне в кабак идти.

– Ты погляди, какой проныра! Даже в вечной темноте для себя выгоду нашел, – усмехнулся Попов и хлопнул Рабиновича по плечу. – Учись, Сеня, как из всего на свете выгоду получать.

– Угу, – буркнул в ответ кинолог. – А когда народ ночью пропьет все, что при свете дня заработал, то и сам трактирщик без штанов останется, – а затем махнул рукой. – Хрен с ней, с этой торговлей. Меня больше интересует, куда этот маленький урод подевался. Или он опять смыться успел?

– Ты, блин, дятел длинноклювый, базары фильтруй! – раздался из темноты обиженный голос эльфа. – Мог бы хоть перед коллегой меня не позорить! Ментяра поганый, мать твою!..

– Перед кем? – удивился Сеня и, видимо, для того, чтобы ему было лучше видно, кто-то вновь включил солнце в качестве наружного освещения.

Поначалу все зажмурились от резкой смены света и тьмы, а когда менты смогли проморгаться, протереть глаза и осмотреться, то увидели, что маленький наглец болтается в воздухе рядом с худощавым высоким парнем с непропорционально большими руками и в роговых очках с толстыми стеклами, вдвое увеличивающими размер глаз. Парень этот, хоть и смотрел прямо на ментов, выглядел таким смущенным, что казалось, будто он сейчас бросится наутек. Жомов удивленно смерил его взглядом.

– Это что за хмырь такой? – ткнув Рабиновича кулачищем в бок, поинтересовался он. Сеня крякнул и собрался ответить такой же любезностью омоновцу, но, поскольку в это время обнимал дрожащую Рахиль, вынужден был отложить осуществление столь благих намерений.

– Извините, но я не хмырь, – выговаривая слова в нос, произнес дылда. – Я штатный агент и куратор этой вселенной. Был подключен к координации операции по осуществлению Великого Исхода.

– Чего? – оторопел омоновец.

– А куратор это такой хмырь, который везде сует свой нос и пытается добиться своей цели, используя других людей, – пояснил догадливый Попов.

– Типа Матрешкина, что ли? – попытался уточнить Ваня.

– Не знаю, как в вашем мире это называется, а у нас для этого есть СПИД, – вместо криминалиста ответил новичок.

– У нас тоже. И что? – фыркнул Жомов. – Нашли чем гордиться.

– А разве в их вселенной уже ввели эту службу? – повернувшись к Лориэлю, растерянно поинтересовался хмырь.

– На государственном уровне нет, – доложился омоновец, опередив маленького наглеца. – Но у любой шлюхи имеется целый букет всяких гадостей в ассортименте. Если хорошо попросить, могут и СПИД для тебя организовать.

Лориэль застонал и плюхнулся на перила крыльца. Новичок удивленно переводил взгляд с одного на другого, а Рабинович просто расхохотался. Жомов уставился на друга, не понимая, что тот отыскал смешного в его словах, и Сеня, с трудом успокоившись, пояснил:

– Ванечка, у эльфов СПИД – это служба, а не болезнь!

Долговязый новичок, видя, что омоновец по-прежнему ничего не понимает, пояснил, что СПИД переводится как Служба Предупреждения Инертного Диссонанса, сотрудниками которой, то есть спидерами, они с Лориэлем и являются. В обязанности спидеров входило вмешательство в действия существ иных вселенных путем божественных откровений, вещих снов, святых знамений и прочей ерунды, дабы убедить ключевые лица отказаться от тех или иных поступков, грозящих их миру сильнейшим катаклизмом. Чем они и занимались в Египте, поскольку неудача Моисея в организации Исхода именно таким катаклизмом и являлась бы.

– То есть вы с Лориэлем коллеги? – ехидно поинтересовался Сеня, выслушав объяснения. – А что же похожи так сильно, как Арнольд с де Вито в фильме «Близнецы»? Насколько мне помнится, этот маленький летающий прыщ говорил, что большие эльфы в других службах работают.

– Ты, утконос хренов, на себя посмотри! Мать твою… – вспылил Лориэль. – Тоже мне, великан нашелся. И вообще, станешь обзываться, сейчас Нимроэля заберу, и будете свой ментовский идиотский юмор всю оставшуюся жизнь аборигенам с острова Пасхи демонстрировать.

– А мне плевать! – рявкнул Рабинович, обидевшись на «утконоса». – Уж лучше с аборигенами куковать, чем твою морду без микроскопа каждый раз рассмотреть пытаться. Твой коллега очки именно из-за этого стал носить?

– Да перестаньте вы! – прежде чем маленький эльф что-то успел ответить, неожиданно проявил благоразумие Попов. – Давайте перестанем ругаться и поговорим, как цивилизованные существа.

– Абсолютно разделяю его точку зрения! Нам давно пора прекратить мелкие междоусобицы и прийти, наконец, к разумному консенсусу между… – встрял в разговор Горыныч, но тут же замолчал, получив от Жомова по всем трем парам ушей сразу. И правильно. Нечего умничать! А Нимроэль укоризненно посмотрел на своего коллегу.

– Лориэль, давай будем сдержанней, – проговорил новичок. – Я понимаю недоверие наших друзей. Это у них профессиональное, поскольку, как я понял, они работают примерно в такой же структуре, как и мы. То есть пресекают попытки преступных элементов оказывать незаконное воздействие на ход истории. Так ведь?

– У тебя что, насморк? – вместо ответа, задал свой вопрос Рабинович.

– Нет, почему? – удивился Нимроэль.

– А какого хрена ты все время в нос говоришь? – вызывающе поинтересовался Сеня.

– А-а, вон вы про что. Так это очки тяжелые. На нос мне давят! – ответил ему новичок и, сняв очки с носа, нормальным голосом поведал ментам свою историю.

Сеня с Поповым помнили, а Ваня Жомов заново для себя узнал, что во вселенной, где жили Лориэль с Нимроэлем, на рабочие места эльфов распределяли строго в соответствии с калибром. То бишь при назначении на должность учитывались рост, вес и генеалогическое древо. Так, например, в СПИДе служили одни лишь маленькие и наглые хмыри типа Лориэля, а вот гопниками (сотрудниками Главного Отдела Пропаганды) были сплошь и рядом красавцы в полном расцвете сил.

Издревле повелось, что остальные эльфы считали спидеров отстоем и вторым сортом, поэтому в браки с ними предпочитали не вступать. Однако были и исключения. Например, мама Нимроэля, фээсбэшница по призванию, сошла с ума и влюбилась в его папу, который, соответственно, как на грех, занимался СПИДом. То, как красивая сумасшедшая эльфиня занималась детопроизводством с маленьким, вечно брюзжащим спидером, воображайте сами. Но, когда на свет появился Нимроэль, маму с папой отправили в такой параллельный мир, где в огромном океане был один-единственный остров, да и тот без источников магической энергии.

С ребенком сделать ничего было нельзя, и его отдали генетикам для определения дальнейшей судьбы. Младенец оказался слишком большим для касты спидеров и слишком уродливым для зачисления в фээсбэшники. К тому же у Нимроэля на спине росли позорные рудиментарные зачатки перепончатых крыльев, что делало невозможным его дальнейший карьерный рост. Бедного дитятю долго гоняли по интернатам и детдомам, а в итоге, когда эльф, несмотря на все старания докторов, достиг все же совершеннолетия, отправили работать спидером. А куда еще такого уродца девать прикажете?

– Вот так у меня и развился комплекс неполноценности, – совершенно обыденным голосом закончил Нимроэль свой рассказ. – Поэтому обычно я воздействую на подопечных дистанционно, используя всевозможные магические трюки, и стараюсь никогда не встречаться с подконтрольным объектом лицом к лицу.

– Бедненький, – всхлипнула Рахиль. – Давай я твоей мамой буду.

– Цыц, дура! – рявкнул на нее Лориэль и тут же повернулся к Рабиновичу. – Сеня, держи ее от моего напарника подальше! Я тебе точно гномову мать покажу, если она нам всю операцию сорвет!

Кинолог хотел было нахамить маленькому наглецу, но решил отложить это до лучших времен, поскольку около трактира начали потихоньку собираться зеваки. Бедные египтяне, оставшись без еды, выпивки, работы и медицинского обслуживания, не придумали ничего умней, чем собраться у трактира и любоваться чудной компанией. Впрочем, это стремление было вполне естественным, поскольку сборище из двух эльфов, трех ментов, огромного пса, огнедышащего безразмерного дракона, взвода солдат, двух патриархов, перса, смазливой девицы и трактирщика, изгибающегося в порыве подобострастия, в пределах постоялого двора смотрелось очень живописно. Особенно на фоне обгорелых стен.

– Пошли внутрь, там все обсудим, – скрепя сердце распорядился Рабинович. – А ты, клоп летающий, не думай, что тебе твое хамство просто так с рук сойдет.

– Ой-ой-ой, крылья уже от страха пообсыпались! – буркнул Лориэль, но внутрь трактира забрался первым.

Обсуждать пришлось очень многое, и скандал в обеденном зале затянулся до позднего вечера. Ругались практически все, за исключением новобранцев под руководством Навина, которым языками трепаться не позволялось, зато было дано высочайшее повеление внутрь трактира никого не пускать и вообще гнать всех подальше от ворот. Из-за такой жестокости ментов страдающие с похмелья египтяне были лишены возможности поправить здоровье, а посланник фараона, несмотря на то, что приходил с белым флагом и без солдат, трижды получал по морде и убирался восвояси. А чему тут удивляться? Не велено было пущать, вот они и не пущали!

Естественно, больше всего в ходе дебатов досталось эльфам, поскольку вопросы к ним накопились у каждого. Орали на них все, причем в выражениях не стеснялись. Вот тут-то и стало ясно, зачем Лориэль притащил с собой коллегу. Просто в силу своего характера он на первой же минуте прервал бы все споры, отматюкал всю честную компанию и позорно бежал бы в собственную вселенную. А Нимроэль отвечал на все вопросы, терпел оскорбления и бежать никуда не собирался.

Менты, исходя из чисто профессиональной дотошности, хотели знать все, и Нимроэлю пришлось отвечать по полной программе. Выяснилось, что он с самого начала своей профессиональной деятельности курировал именно это захолустное измерение, и, когда начались функциональные сбои в событийной последовательности межмирового развития, его обвинили в непрофессионализме и написали три тома инструкций о том, как вернуть все в нормальное русло. Впрочем, тут же выяснилось, что след всех отклонений тянется к ментам, и эти тома сожгли, а Нимроэля заставили подключить доблестных милиционеров к ликвидации зарождающегося кризиса. Вот он-то и вытащил их из собственного мира, действуя привычными, отработанными способами. То есть лично на глаза не появился, а сделал все так, как будто перенос между мирами был делом рук самих ментов.

– Морду тебе за это набить нужно, – сердито буркнул Попов, которого как «создателя» эликсира такое положение дел оскорбило больше всего.

– А что, это можно, – Ваня засучил рукава. – Заодно и за Лориэлевы выходки чайник отполирую, а то этого маленького лоха поймать никак не получается.

– И вам не будет стыдно сироту обижать? – удивленно посмотрел на ментов Нимроэль.

– Вот, блин, забыл, что ты тоже детдомовский, – омоновец в сердцах хлопнул ладонью по столу. – Ладно, живи пока. Но не думай, что я тебе вообще никогда грызник вправлять не буду!

В общем, Нимроэлю позволили продолжить рассказ. Выяснилось, что это именно он орал в пустыне и в кабаке, побуждая ментов к конкретным действиям. Ну а когда стало ясно, что такими «чудесами» доблестных российских милиционеров на понт не возьмешь, к делу подключили Лориэля, выдернув его, можно сказать, прямо из постели жены. Дальше они работали вдвоем. Причем Нимроэль только помогал коллеге, а ответственности за операцию уже не нес.

– Значит, господа спидеры, вино в Ниле – это плод ваших совместных усилий? – язвительно поинтересовался Сеня и, увидев утвердительный кивок Нимроэля, решил уточнить:

– И как вам это удалось?

– Да нет ничего проще, – ответило это длинное генетическое отклонение. – У нас для этого есть ФСБ, – Жомов поперхнулся пивом, и Нимроэль услужливо похлопал омоновца по спине.

– Феи Служат Быдлу, – пояснил он. – Ну помните, у Золушки карета из тыквы или там меч-кладенец, ковер-самолет и все прочее, это их работа. Мы по блату подключили к операции одну из фей, тетку мою троюродную, кстати, и вот в Ниле потекло вино. Я вам по секрету скажу, что вмешательство фей в действия спидеров строго начальством карается, так что не проболтайтесь о моей тетке. Саранчу, между прочим, вам тоже она организовала…

Этого бы эльфу говорить не следовало, но слово не воробей. Оба патриарха, гневно сотрясая посохами, так яростно набросились на него, посчитав слова Нимроэля наглой ложью, что Ване пришлось их привязывать к скамейкам, дабы избежать членовредительства. В первую очередь не нанесенного самими старцами, а ими полученного, поскольку от их немощных ударов вряд ли даже у мухи лапка бы сломалась.

Рабинович, которого вдруг тоже заинтересовали теософские вопросы, потребовал от эльфов сказать, есть ли бог, и действительно ли он разговаривал с Моисеем. Но неожиданно для всех те мгновенно заткнулись, словно воды в рот набрали. Как Сеня ни старался, вытянуть из них он так ничего и не смог. Эльфы сумасшествия Моисея не подтвердили, но и отвергать существование бога не стали. Единственное, чего добился от них Рабинович, – это новый поток оскорблений.

– Отстань от меня, дятел настырный! – рявкнул на него Лориэль. – Существование бога в вашей вселенной это лично ваша проблема, и не пытайтесь ее на наши плечи переваливать. Верите, значит, верьте. А нет, так пасть свою заткните, иначе, Обероном клянусь, попрошу у Нимроэлевой тетки из ФСБ вам пикник на обочине с троллями устроить. Разболтались тут, мать вашу!..

В общем, эльфы стояли нерушимой стеной и первопричину начала Исхода (разговор Моисея с богом) на себя не взяли. Зато уж вволю они поиздевались над людьми, когда Андрюша поинтересовался, как им удалось посреди белого дня солнечное освещение отключить.

– Ты, кабан перекормленный, ум свой уже вместе с пирожными сожрать умудрился?! – хохоча,завопил Лориэль. – Если бы мы светила по своему желанию гасить и зажигать могли, давно бы уже все параллельные вселенные перекроили, чтобы они таких недоумков больше производить не могли. Ничего мы не отключали. Это было обычное солнечное затмение. Нам лишь подкорректировать ваши действия пришлось, чтобы в финальной стадии вы к его началу вошли. Мы и появились сейчас только для того, чтобы вас предупредить, что медлить дальше нельзя. Фараон созрел, и Исход нужно начинать немедленно. Завтра поздно будет. Ясно вам, козлы поганые?..

– Нет, Сеня, ты извини, я больше терпеть этого не буду, – горестно вздохнул Жомов и попытался дубинкой прихлопнуть наглеца.

Однако Лориэль к такому повороту событий явно был готов, привык, видимо, что ничего хорошего от ментов ожидать не следует. Ванина дубинка ударила по пустому месту на столе, а эльф уже крутился около его лица и с лету врезал маленькой ножкой в глаз омоновцу. Не так больно, как обидно! Эльфоненавистник Попов тут же решил помочь другу и запустил в Лориэля недоеденной бараньей ногой. Нужно ли говорить, куда она попала?.. Правильно, Жомову в лоб. А мелкий наглец захохотал.

– Козлы, вы и есть козлы. Как были тупыми, так и помрете в ментовской форме, – рявкнул он и… попросту растворился в воздухе. Жомов развернулся к Нимроэлю, не двигавшемуся с места.

– Извини, братан, за коллегу тебе отвечать придется, – рявкнул он, потирая шишку на лбу, выросшую после меткого броска Попова. – Ты, Андрюша, кстати, тоже получишь. Но позже!

– Нет, это вы меня извините, – проговорил долговязый эльф, надел очки на нос и растворился в воздухе точно так же, как его коллега.

– Блин, и этот туда же! – оторопел омоновец. – А еще детдомовским назвался.

Ваня развернулся к Попову, собираясь хоть ему стукнуть в глаз за то, что тот разбрасывается продуктами питания, но в этот момент около омоновца оказалась Рахиль с медной сковородой в руке. Прежде чем кто-либо успел среагировать, девушка произнесла:

– Я пятачка не нашла, у нас их еще вообще не выпускают, но мама говорила, что от шишек и любая другая медь помогает, – а затем аккуратно приложилась сковородкой ко лбу Ивана.

Звон был погуще, чем у колоколов Исаакиевского собора. Жомов, уже поднимавшийся со скамейки, хрюкнул и опустился обратно. Рахиль, испуганно ойкнув, выронила сковороду, которая не нашла лучшего места для приземления, чем Ванина коленка. Жомов хрюкнул еще раз и, попытавшись прикрыть от воздушного налета поврежденную конечность, согнулся, врезавшись головой в столешницу. Та с треском раскололась, завалив Мурзика объедками. Чего пес, естественно, не ожидал и рефлекторно схватил зубами первую попавшуюся конечность. Ею оказалась нога Рабиновича, и Сеня, дернувшись от неожиданности, попал кулаком в нос Попову. Андрюша свалился со скамейки, а омоновец удивленно посмотрел на него.

– Вот ведь, блин, как лихо получилось, – восхищенно проговорил он. – Нужно запомнить, что в следующий раз, когда соберусь Андрюше морду бить, нужно себя сначала сковородкой по лбу стукнуть!

– Правильно, – ворчливо согласился с ним криминалист, поднимаясь с пола. – Только бей себя покрепче и не сковородкой, а бетонной плитой!

Горыныч засмеялся первым. Он тоненько захихикал, видимо, изображая стаю голодных мышей. Менты удивленно обернулись к нему, а Ахтармерз, увидев выражения их лиц, заржал в голос. Несколько секунд все недоумевающе смотрели на дергающуюся в конвульсиях трехглавую керосинку, а затем к Ахтармерзу присоединилась Рахиль. В унисон ей стали похрюкивать старцы, а через секунду заржали и менты. Хохот поднялся такой, что Навин даже солдата с улицы прислал узнать, не пора ли в трактир вызывать санитаров из психбольницы. Новобранец наивно именно об этом и спросил, чем вызвал новый приступ хохота. Ну а когда смеяться уже стало невмоготу, Рабинович замахал руками.

– Все. Хватит, – потребовал он, едва справившись со смехом. – Что там Лориэль говорил о том, что завтра будет поздно? – смех как ножом отрезало. Все присутствующие в трактире затихли и обеспокоенно посмотрели на Рабиновича.

– Ваши предложения? – коротко поинтересовался тот.

– Да чего тут думать! – удивился Попов. – Этот мухрен летающий сказал же, что фараон уже созрел. Нужно идти к нему и требовать выездные визы для всех евреев.

– А почему мухрен? – наивно поинтересовалась Рахиль.

– Кто мухрен? – оторопел Андрюша.

– Ну, тот летающий, про кого ты сказал, – топнула ножкой девица, расстроенная от такого непонимания.

– А-а, вон ты про что, – усмехнулся эксперт. – Муха, она будет женского рода. А как назвать ее самца?

– Мух, – пожала плечами Рахиль.

– Муху… – попытался было высказать свой вариант Аарон, но тут же получил от Моисея ладонью по губам. – Н-да, «мухрен» звучит приличнее.

– Может быть, определение родов насекомых энтомологам оставите, а сами делами займетесь? – ехидно поинтересовался Рабинович. Все вновь обратили взоры на него. – С фараоном ясно, если, конечно, Лориэль не врет. Что с евреями делать? Они, насколько мне помнится, идти никуда не хотели.

– А чего тут думать? – удивился омоновец. – В едовище, и пинками на дорогу. Не то что пойдут, побегут вприпрыжку.

– Ваня, если бы тут был весь личный состав нашего ОМОНа, то, может быть, нам бы и удалось друзей Моисея пинками через пустыню гнать, – язвительно проговорил Попов. – А так только одного выгоним и ко второму пойдем, как первый уже снова в дом забежит. И еще бревном изнутри закроется.

– А и-если их би-еляшами поманить? – предложил Нахор.

– Да пошел ты, верблюд персидский, со своими… – заорал Сеня и вдруг запнулся. – А что, блин, это идея, – и хлопнул коротышку по спине, пародируя его акцент. – А-ай, молодца! Хороший пиаровский ход пиридумал, малай!

На Рабиновича удивленно уставились все присутствующие до единого, не исключая и Нахора, но Сеня не стал держать соратников в недоумении, быстро объяснив суть своей идеи. Ее приняли на «ура» все до одного. Аарон, правда, немного покочевряжился, стеная, что «бедным и нищим евреям никогда не найти такого количества ягнят», но Моисей что-то показал ему знаками, и старец заткнулся.

– Ладно, мы согласны, – перевел слова младшего брата патриарх. – Только нам нужно двое суток, чтобы сгонять в Мадиам и отару Моисеева тестя пригнать.

– Два часа! – отрезал Рабинович. – Хоть в лепешку расшибитесь, но чтобы через два часа ягнята были. Можете Нахора с собой взять. Он к тому же и в баранах разбирается.

– Ай, балам, молодец. Хорошо пиридумал, – расцвел перс. – Висе сделаим. Только пусть Иван солдатов дает. А то виремени много уйдет.

– Да без проблем, – пожал плечами Жомов. – Только, Сеня, скажи своему урюку, что, если начнет мне молодых чморить, я ему быстро разрез глаз откорректирую.

На том и порешили, а затем разошлись в разные стороны согласно Сениному плану. Патриархи, Нахор и новобранцы под командой Навина отправились в поход за баранами. Просьба не путать этих животных с коренным населением Египта! Рахиль с кабатчиком бросились собирать всех тех окрестных поваров, кто еще, несмотря на стихийные бедствия, мог держать в руках поварешку. Горыныч остался в трактире и принялся жрать все, что попадается на глаза, дабы пополнить запасы желудочного сероводорода. Попов принялся за выполнение индивидуального домашнего задания, ну а Сеня с Жомовым отправились во дворец фараона. Мурзик, естественно, хозяина охранял. От кого именно, к делу отношения не имеет!..

Дворец Рамсеса по сравнению с первыми двумя визитами выглядел куда более пустынным. Стражи в воротах не было, ну а те воины, что попадались на пути ментов через многочисленные гулкие комнаты, либо еще держались на ногах и разбредались в разные стороны, либо уже через губу не переплевывали и обреченно лежали на полу, удивляясь, почему конец света откладывается. Единственным, кто преградил друзьям дорогу, оказался жрец Ра. Он вывернулся из-за угла, едва не врезавшись в ментов, и застыл.

– А-а-а, амонопродавцы! – завопил он, тыча пальцем в сотрудников милиции. Совсем, видать, охренел. – Почем души покупаем? У меня их много. Могу продать оптом. Но предупреждаю, что дешевле, чем по курсу Плюшкина, не уступлю! Ну? Сколько вам надо?

– Ванечка, убери его отсюда, – устало попросил Рабинович.

Омоновец поначалу выхватил из кобуры табельное оружие, но затем вдруг вспомнил, что еще не работает киллером, и спрятал пистолет обратно. С тяжким вздохом разочарования Жомов поднял жреца за плечи и отшвырнул подальше в боковой проход. Пару секунд Ваня внимательно прислушивался к тому, как жрец гремит костями по коридору, а затем удовлетворенно кивнул и догнал Рабиновича у входа в тронный зал.

– А-а-а-а! – завопил Рамсес, увидев, что менты приближаются к его трону. – Уберите их отсюда. Немедленно! Уберите кто-нибудь, пока я сам метлу в руки не взял.

– Тонкий намек, – буркнул Сеня и повернулся к Жомову. – Как думаешь, стоит оскорбиться?

– Да без базара, – кивнул головой омоновец. – Самовар ему будем чистить?

Кинолог отрицательно покачал головой.

– Так, Рамсес, короче, мы пришли за разрешением на Исход, но раз ты так откровенно хамишь, придется взять с тебя пени за моральный ущерб, – останавливаясь перед троном, заявил Рабинович. – Придется тебе, фараон, раскошелиться.

– Да берите все! – Рамсес перегнулся через трон и начал швырять в ментов драгоценные камни, которые хранились позади сиденья фараона в сундуках, окованных серебром. – Все берите. Все! Только сами уходите, евреев уводите. Можете с собой и евреек с еврейчатами забрать, только чтобы я ваши рожи проклятые вовек в пределах своего государства не видел. – А затем завопил: – Ты предпочитаешь самолет, а я возьму билет на пароход.

– Да хоть на подводную лодку! – отрезал Рабинович, не забыв наполнить карманы драгоценными камнями. – Бумагу пиши или что у вас тут вместо нее?.. Папирус, что ли?

– Какой папирус? – оторопел фараон.

– Такой! – рявкнул на него Сеня. – Что, мол, я, Рамсес, такой-то по счету, разрешаю беспрепятственный Исход… Ну и далее все, согласно образцу. В общем, выписывай нам пропуск.

Менты фараона, видимо, настолько достали, что он даже не стал ждать, пока кто-нибудь из слуг притащит письменные принадлежности. Рамсес сбегал за ними сам и под диктовку Рабиновича выписал пропуск для всех соплеменников Моисея в целом. Закончив писать, фараон забился в истерике и потребовал, чтобы менты немедленно убирались из дворца. Друзья удовлетворенно переглянулись и, круто развернувшись, парадным шагом вышли на улицу.

Над Египтом уже стемнело. Солнце, обидевшись на то, что после затмения слишком мало людей на улицах радовались его возвращению, поспешило побыстрей закончить рабочий день. Из-за его торопливости Луна не успела занять свой пост, а может быть, тоже решила затмиться. В общем, светили одни звезды, да и те в полглаза, отчего пламя во дворе трактира было видно даже от фараонова дворца. Жомов глубоко вдохнул воздух носом.

– Вот это аромат, – удовлетворенно проговорил он. – Сеня, блин, я первый пробу снимаю.

– Я тебе сниму! – пригрозил другу кинолог. – Только мне в такой ответственный момент не хватало, чтобы ты с копыт упал.

– Да ладно тебе! Что мне с пол-литра самогонки будет? – возразил омоновец. – К тому же пробу все равно нужно снимать. А то Поп второпях такой гадости нагнать может…

Так, препираясь, они и дошли до постоялого двора. Там процесс подготовки «пиаровского хода» развил уже небывалую скорость. Попов успел не только собрать и заправить гигантский самогонный аппарат, но и получил первую порцию крепкой сивухи. К тому времени, когда Жомов с Рабиновичем вернулись, он уже снял первую пробу и теперь стоял рядом с Горынычем, регулируя силу пламени под котлом. Ахтармерз старательно выполнял все указания. При этом одна из голов грела котел самогонного аппарата, вторая варила в огромном чане баранину, уже начавшую поступать на постоялый двор в сопровождении бойцов Навина, ну а последняя голова усиленно питалась, дабы постоянно пополнять запас газа, расходуемого остальными двумя черепушками.

Повара под руководством трактирщика разделывали поступавших на постоялый двор баранов, а Рахили поручили самое важное занятие – следить за тем, чтобы бродячие кошки и собаки не разворовывали требуху. Девица очень старалась хорошо выполнить поручение и только благодаря ей бараньи внутренности исчезали, даже не успев коснуться земли. В общем, Рахиль бегала кругами, пытаясь хоть кого-то со двора прогнать, а на месте бойни было удивительно чисто.

Сеня с Жомовым в процесс подготовки «пиаровского хода» вмешиваться не стали. Они уселись на крыльце и принялись терпеливо дожидаться старцев. Ваня, правда, пару раз порывался попробовать поповскую самогонку, но Сеня эти поползновения пресекал. Жомов сдаваться не собирался и доставал друга до тех пор, пока Рабинович клятвенно не пообещал ему, что позволит омоновцу напиться, как только соплеменники Моисея отправятся в путь. Жомов от Сени отстал, зато принялся нетерпеливо подпрыгивать на месте, возмущаясь, от чего патриархи так задерживаются. Ну а когда старцы наконец появились во дворе трактира, Жомов их едва не покалечил в своих медвежьих объятиях.

– Ну что, готово? – нетерпеливо поинтересовался соскучившийся по крепким спиртным напиткам омоновец. Аарон с Моисеем дружно кивнули головами. – Тогда пошли, на хрена время терять!

Патриархи с трудом выбрались из его лап и подошли к Рабиновичу. Оказывается, их долгое отсутствие объяснялось тем, что старики, решив не полагаться на свою память, обошли все дома, где жили евреи, и обмазали их ворота краской, чтобы случайно не вломиться в жилище какого-нибудь недостойного египтянина. Сеня похвалил их за этот ход и приказал начинать агитацию. В телегу, запряженную двумя ослами, тут же погрузили первую порцию самогонки и несколько вареных баранов, и патриархи в сопровождении Жомова и Рабиновича отправились в путь.

Часть взвода Навина двинулась вместе с ними. По дороге солдаты по одному отставали и занимали позиции на перекрестках, чтобы потом безошибочно указать путь для подвоза следующей партии дармового угощения.

Собственно говоря, план Рабиновича был прост. Казалось вполне очевидным, что большинство соплеменников Моисея, так же, как и египтяне, пострадавшие от стихийных бедствий, будут готовы уйти куда угодно, лишь бы не оставаться на разоренной ментами земле. Ну а чтобы рассеять у евреев последние колебания, Сеня и придумал угощать всех рюмкой самогонки и куском мяса, при этом разъясняя, какая хорошая жизнь будет ждать переселенцев в новом месте.

Поначалу все шло по плану. Моисей с Аароном в каждом отмеченном краской доме заводили агитационные речи и подносили хозяевам угощение. Аборигены мясо брали, но от вонючей самогонки воротили нос. Жомов тут же кулаком выправлял орган обоняния в нужном направлении, и евреи, выпив рюмку, тут же соглашались на все, чтобы только получить и вторую порцию. Бросив все, сыны Израиля тут же собирались в дорогу, и вскоре за четырьмя агитаторами уже ходила огромная толпа. Продолжалось это ровно до тех пор, пока Аарон, расписывающий прелести новой жизни, не сменил пластинку.

– Все, хватит! Натерпелись мы от египтян, – заявил он, уговаривая очередного еврея отправиться в путь. – Теперь мы будем жить счастливо, а они будут страдать.

– Точно, пусть страдают! – поддержал его кто-то из толпы. – Айда, братва, египтян гасить. Бей их и бери все, что под руки подвернется.

– Стоять! – завопил Рабинович, прежде чем толпы пьяных соплеменников Моисея начали погромы. – Запомните раз и навсегда, что говорил мой дедушка. Он говорил, что сила евреев в том, что они никогда и ничего не отбирают силой. Достаточно лишь попросить взаймы, пообещав вернуть вдвое больше, и вам все нужное тут же предоставят.

– А чем мы долг потом отдавать будем? – поинтересовался кто-то из толпы.

– Идиоты! Ничего вы отдавать не будете, – рявкнул на бестолковых иммигрантов Рабинович. – Уходите-то навсегда. Поэтому, пока никто о ваших планах не знает, смело берите взаймы все что угодно. Отдавать все равно не придется!..

Недослушав его, толпа с ликующими криками разбежалась. Ну а старцы с ментами до утра продолжали ходить по домам, подготавливая евреев к Исходу. С рассветом огромная толпа сынов Израиля, возглавляемая патриархами и подгоняемая российскими милиционерами, вышла из Мемфиса, направляясь на восток. В этот раз переселенцам никто не препятствовал. Все кредиторы еще спали…

ЧАСТЬ III Наших манной не испортишь!..

Глава 1

Видели бы вы это зрелище! Я, сами понимаете, не новичок во всяких там спортивно-развлекательных мероприятиях, но такую толпу народа мне лишь по телевизору видеть приходилось, да и то только в хрониках советского времени, где о парадах и демонстрациях на Красной площади рассказывается. А тут, можно сказать, я на вавилонское столпотворение попал, когда мы на первый привал остановились.

Возглавляемая нами процессия и поначалу-то выглядела впечатляюще. Впереди колонны поселенцев гарцевал Жомов на лихом верблюде. За ним следом маршировал взвод Навина, до зубов вооруженный амуницией, «взятой взаймы» по совету Сени у фараоновских гвардейцев. Следом двигался штабной поезд из четырех повозок. На первой ехали Андрюша Попов, Нахор, Рахиль. На второй везли бесценный самогонный аппарат. Горыныч ехал там же, обеспечивая непрерывное производство сивухи. На третьей везли всякий ненужный хлам, которым двое добровольцев, отобранных Ахтармерзом лично, подпитывали его сероводородные горелки. Ну а последнюю телегу занимали Моисей с Аароном. Причем старцы ехали спиной вперед и ни на секунду не переставали митинговать, расписывая евреям красоты, поджидавшие их в конце путешествия.

Мы с Сеней свободно передвигались вдоль этих трех повозок. Точнее, передвигался я, а мой Рабинович, словно приклеенный, ехал рядом с Рахилью, рассказывая ей бородатые анекдоты о чукчах. Девица весело смеялась, будто понимала их смысл. Хотя, может быть, анекдоты она и не слушала. А для того, чтобы хохотать до упаду, достаточно было просто смотреть на тупую влюбленную морду моего хозяина.

Я поначалу бесился от того, что Рабинович на меня внимание перестал обращать. Все-таки на кого он меня променять посмел?! Можно сказать, эту криворукую девицу под забором нашли, а он на нее больше внимания обращает, чем на породистого пса, который к тому же еще и проверенный временем друг. Я, конечно, понимаю, что он от Попова еще дома эстафету сумасшествия принял, но чтобы до такой степени рехнуться!.. Вот так я повозмущался немного и хвостом на все махнул. Сам же виноват: отыскал ее для Сени в дебрях Мемфиса. Так что же теперь на Рабиновича пенять?

Решив отвлечься от мрачных мыслей, я отправился в хвост колонны, чтобы посмотреть, насколько далеко наши переселенцы растянулись. Пробежал с полкилометра и вернулся назад – в хвосте стояла такая туча пыли, что не то что дышать – нюхать окрестности невозможно стало. Я едва носом воздух потянул, как у меня в легких столько дряни оказалось, сколько у заядлого курильщика и за десять лет не соберется. К тому же еще и от «испорченного телефона» чуть с ума не сошел.

Ну, знаете, это когда один говорит, а остальные по цепочке его слова друг другу пересказывают. Так вот представляете, когда я от наших штабных повозок убегал, Аарон пообещал евреям много мяса. Вместе с моим продвижением вдоль колонны эта фраза начала трансформироваться. Сначала «много мяса» превратилось в «медового кваса», затем в «мачту баркаса», а когда фраза патриарха стала звучать, как «мечта папуаса», я счел за благо вернуться назад и слушать речь старца в оригинале. Понятно, что после такого вольного пересказа у многих аборигенов появилась масса вопросов к патриархам. Вот их они и высказывали в один голос, едва мы остановились на привал.

Кстати, по поводу привала. Мои менты явно не собирались таскаться по пустыне кот знает сколько времени, и с самого начала взяли максимально возможную скорость. Соплеменники Моисея, половина которых вышла из Мемфиса пешком, оказались явно не приспособленными к подобным марш-броскам и уже примерно через час после начала движения принялись неумолчно стенать. Более того, весь хвост колонны в одночасье надумал повернуть назад. Вот тут-то я и понял, какую гадость подстроил евреям мой Рабинович.

Вы же помните, что он предложил переселенцам набрать у египтян всего, чего переселенцы хотят, пообещав вернуть с огромными процентами? Так вот соплеменники Моисея собирались уйти из Египта насовсем, оттого с радостью и воплотили в жизнь предложение Рабиновича. А теперь тем, кто вдруг решил вернуться, пришлось бы за набранное взаймы расплачиваться. Так мало того, что все позаимствованное барахло, которое беженцы уже стали считать своим, отдавать жалко, так еще и проценты египтянам платить нечем! Вот и пришлось хвосту колонны выбросить ересь из головы, и пусть и завывая от недовольства, но продолжить следовать за патриархами. Ну и попробуйте скажите теперь, что мой Семен Абрамович не гений!

Несмотря на то, что мои менты собрались гнать колонну сынов Израиля без остановок минимум до вечера, привал пришлось делать раньше. С хвоста процессии до Моисея с Аароном, причем в совершенно неискаженном виде, дошли настойчивые требования остановиться, и старцы застопорили свою повозку. Сеня с Жомовым попытались возмутиться и заставить колонну двигаться дальше, но все испортил Андрюша Попов. Он с самым наглым видом выбрался из своей телеги и уселся в ее тени обедать. После такого предательства моему хозяину не оставалось ничего другого, как согласиться с желаниями соплеменников Моисея и своих собственных предков, кстати, пусть и из параллельного мира!

Вот тут-то и начался бардак. Сначала к повозке патриархов пробились те, кто составлял элиту еврейского общества, – кабатчики, рыночные торговцы и скупщики краденого. Им это сделать было нетрудно, поскольку следовали они прямо в хвосте нашего штабного поезда. Но поскольку всей этой «знати» оказалось слишком мало, то ее тут же оттеснили в сторону простые рабочие с кирпичных заводов. И все до единого чего-то от патриархов хотели. Одни – ответов на вопросы, накопившиеся во время прослушивания агитационной речи. Другие успели с начала похода поссориться с соседями по колонне и требовали справедливого суда. Ну а третьим просто хотелось покричать, а затем рассказывать потомкам, что они учили жизни самого Моисея. В общем, толпа около патриархов собралась большая, разношерстная, но объединенная одним – желанием поорать. От чего шум стоял на всю пустыню, как на концерте Киркорова, когда ему в качестве фонограммы по ошибке включили запись выступления Зюганова.

Я вместе с ментами постарался отодвинуться подальше от этой орущей толпы, но сделать это оказалось так же возможно, как засосать торнадо в пылесос. Пожалуй, чтобы оказаться в тишине, нам следовало вовсе убраться из этой вселенной, что, как вы понимаете, в данный момент было невозможно. Поэтому пришлось терпеть, обедая под аккомпанемент толпы. Наконец Попов не выдержал.

– Сеня, давай я их заткну, – предложил он, отложив в сторону баранью ногу.

– Сделай одолжение, – согласился мой хозяин. – Только, Андрюша, ори, пожалуйста, в воздух, а то людей покалечишь. Нам еще не хватало тут организацией походного госпиталя заниматься!

– И ничего страшного! – влезла в разговор Рахиль, за что я ее чуть не загрыз. – Я вам уже говорила, что закончила курсы медсестер? – все, кроме Рабиновича, ответили на ее реплику тяжелыми взглядами.

– Н-да, похоже даже, продемонстрировала, – вспомнила Рахиль и покраснела.

Андрюша посмотрел на моего хозяина, спрашивая подтверждения разрешения на начало экзекуции. Тот кивнул головой, дескать, приступай. Попов поднялся с ковра, который расстелил для обеда, и, растолкав плечами толпу, забрался на повозку патриархов. На секунду толпа удивленно стихла, ожидая, что же интересного сотворит чужестранец, и тот надежды аборигенов оправдал.

– Молча-ать! – высоко задрав голову, проорал Попов, а когда с неба свалились несколько перелетных птиц, случайно попавших в его звуковую волну, добавил, хотя и тише: – В очередь, сукины дети!

Конечно, можно бы было Андрюшу и покусать за то, что в родственники обычных людей зачислил добропорядочную собачью маму, но делать этого я не стал. Во-первых, потому, что он мне друг, а во-вторых, соплеменники Моисея и вправду начали выстраиваться в очередь. Сначала они попытались встать перед патриархами в колонну по одному, но вскоре выяснилось, что для такой очереди места и во всей Африке не хватит. Тогда аборигены выстроили вокруг повозки старцев спираль, но и это построение ни к чему хорошему не привело. Народу было много, витки спирали перепутались, и около старцев опять образовалась обычная толпа.

– Да-а, бардак, – констатировал Жомов. – Вот у меня во взводе все нормально. Если у бойцов возникают какие-нибудь проблемы, то они обращаются к командирам отделений. Те решают все сами, ну а если этого не получится, идут к Навину, и только он обсуждает положение со мной.

– Солдафон, – буркнул Попов, возвращаясь к своей баранине, но Сеня его не поддержал.

– Нет, Андрюша, Ваня умную мысль высказал, – проговорил он и повернулся к патриархам: – Эй, Моисей, иди-ка сюда!..

Старцы на время прервали выслушивание жалоб и подошли к моему хозяину. Тот без обиняков принялся учить патриархов, как лучше организовать управление всем этим табором, бесстыдно взяв за основу армейскую субординацию. Для нас Сеня ничего нового, конечно, не открыл, а вот Моисей с Аароном выслушивали его с выражением крайнего удивления на лицах.

Сенина идея ввести иерархию была, конечно, во всех отношениях хороша, но разве можно винить моего хозяина в том, что он и представить себе не мог, во что она выльется. Все-таки он лишь человек, и до проницательности настоящего пса ему, ой, как далеко. Поэтому мой Рабинович и не предположил, что для назначения руководителей наши кочевники в первую очередь решат установить точное число переселенцев. Считали до позднего вечера, естественно, отказавшись двигаться с места, и к закату выяснили, что из Египта с Моисеем ушло более трехсот тысяч человек. Вот я и говорю, что это вам не Лужники, и даже не аэродром в Тушино во время фестиваля.

Поначалу Сеня планировал установить для сынов Израиля четыре иерархические ступени. То есть тысячники, сотники, пятидесятники и десятники, по нисходящей. Название третьей ступени крайне не понравилось Аарону, и он для краткости предложил именовать пятидесятников «начальниками ровно половины людей из сотни евреев». Однако определить в сотне переселенцев соотношение людей и евреев никто не смог, поэтому утвердили первоначальное название. Ну, а когда выяснилось, что тысячников должно получиться более трех сотен и все они напрямую могут общаться с Моисеем, то ввели еще одну должность. Назвали ее «иерарх» и установили оному в подчинение сто тысяч аборигенов. Вот эти иерархи и получали прямой доступ к файлам… то бишь к общению с патриархами.

Не мудрствуя лукаво, Моисей назначил себя верховным правителем, Аарона – первосвященником, а иерархами поставил двух своих сыновей – Гирсама и Елиезера (блин, язык чуть не сломал!), а на последнюю, третью, вакантную должность под кулаком Жомова назначили Навина. На меньшие уступки Ваня бы просто не пошел. Ну а Иисус, получив такую власть, сразу принялся сколачивать из своих новых подчиненных регулярную армию. Нужно ли говорить, что на время перехода через пустыню подчинялась она исключительно омоновцу, а солдаты из его взвода тут же получили должности командиров полков?

По поводу назначения тысячников, сотников и прочих бригадиров спорили соплеменники Моисея очень долго. Каждая кандидатура обсуждалась на общем собрании, отвергалась и выдвигалась новая, только для того, чтобы вновь пройти весь путь по кругу. Может быть, евреи выбирали бы себе командиров не одну сотню лет, если бы в дело не вмешался мой Рабинович. Правда, не без помощи Нахора.

– Си-илушай, уважаемый, зачем женщина считаешь? – дернув за руку Сеню, поинтересовался перс. – У нас дома мужичина в доме хозяин. Он семью кормит, поит, он и говорит за нее! Пусть женщина одному мужичине плешь пироедает. Пилохо будет, и если она всех чужих мужиков клевать начинет. Висе равно баба без мужика жить не умеет!..

Вот уж не берусь утверждать, насколько Нахор был прав, но лично мне тут же после его слов припомнился один занимательный случай. Еще года два назад в нашем отделе служила следователем дряхлая старуха, которая, похоже, начинала работать еще при Феликсе Эдмундовиче (да-да, при том самом, чей памятник сейчас не знают, куда приткнуть!). Может быть, бабка когда-то и была хорошим сотрудником милиции, но при мне она представляла собой олицетворение ходячего маразма и была способна лишь на то, чтобы своим видом любого преступника до полусмерти запугать. Рецидивистам на ее вид, конечно, плевать хотелось, но любой новичок в преступном мире, попав к ней на допрос, тут же писал полное и чистосердечное признание. Только для того, чтобы его другому следователю передали.

Все бы ничего, и нашу соратницу Дзержинского так бы и держали в милиции для устрашения малолетних правонарушителей, но она, на свою беду, впала в старческое слабоумие и принялась допрашивать всех, кто ей на дороге попадался. Когда она Кобелеву допрос с пристрастием устроила прямо в коридоре, на глазах у остальных милиционеров, ее и решили в первый раз на пенсию отправить. Устроили торжественный вечер в честь ее увольнения из органов, надарили подарков и облегченно вздохнули. Только до утра, поскольку бабка о своей пенсии забыла и к восьми ноль-ноль на свое рабочее место приковыляла. А в ее кабинет только что новичка прямо из института определили. Представляете, что с ним было, когда бабка рано утром застала его у себя за столом?.. Правильно. Он в истерике сбежал из отдела и больше в органы не вернулся.

Так вот нашу «железную бабу», как ее в участке звали, раз шесть на пенсию провожали, и все без толку. Кобелев уже сам уволиться хотел, да мой Сеня его спас. Дело в том, что была у бабульки одна страсть – в какой бы кабинет ее ни переселяли, она повсюду таскала с собой портрет Ленина в полный рост. Ну а когда ее спрашивали (если кто-то, конечно, на такой рискованный шаг решался), зачем старушка Ильича с собой везде таскает, та совершенно серьезно отвечала: «А не могу я без присутствия настоящего мужчины работать!»

Оспорить последнюю часть этого утверждения никто не решался, зато мой Сеня сразу понял, что этот портрет – бабкино слабое место. Не стану утверждать, что Рабинович знал, к каким последствиям его действия приведут, но однажды, после того, как эта старая стерва МЕНЯ в своем кабинете полчаса допрашивала, а Сеня в это время один на задание ходил, он попросту взял и наклеил на портрет Ленина женское тело. Причем без купальника и с услужливо распахнутым пиджачком. Наша «железная баба», увидев это безобразие, надавала пощечин Кобелеву (я так и не понял, за что), а затем уволилась из органов и устроилась вахтером в женское общежитие. Сене туда вход сразу стал заказан, но он и не горевал. Главное, что «железной бабы» в отделе не стало. А студенток можно и на улице встретить…

Это я к тому рассказал, что есть еще на свете женщины, которые без мужиков жить не умеют. И, мужики, мой вам совет: держитесь от таких подальше. Честное слово, как кобель кобелю говорю!

Слышали такую поговорку: «Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается»? Так вот у меня не сказка, поэтому все происходит наоборот. Рассказывал я вам долго, а дело в это время делалось куда быстрее. Нахор во всю силу своего красноречия пытался убедить Рабиновича в правильности занимаемой им позиции.

– Ти посмотри, сколько шума и никакого дела, – от полноты чувств дергая себя за бороду, тараторил перс. – Думаешь, настоящий мужичина ситал бы так орать, и если бы и его баба не подзуживала? Ни-ет, уважаемий! От них все беды…

– Ну это ты, конечно, загнул, – вступился за любимый пол мой Рабинович. – Но делать действительно что-то надо. Иначе мы и до утра с места не сдвинемся. Моисей, Аарон, можно вас на минутку?

Дальше все пошло по накатанной колее. Сеня, как всегда, решил действовать крайне дипломатично и в первую очередь выяснил, какими правами пользовались женщины сынов израилевых на египетской земле. Оба старца удивленно вытаращили на него глаза. Моисей что-то невнятно промычал под нос, а Аарон со знанием дела перевел:

– Какие права? Мы и сами-то никаких прав там не имели, а что уж о женщинах говорить? И вообще, при чем тут женщины? Разве можно о таких вещах говорить, когда мы тут делами занимаемся?

– Именно о делах я и говорю, – терпеливо объяснил Сеня. Ну, тактичный, блин, как психиатр в беседе с буйно помешанным. – Значит, женщин вы в расчет не берете, на руководящие должности их не ставите, но участвовать в общей дискуссии им разрешено, при том уж, что вы все-таки не включили? – патриархи дружно кивнули головами, мой Рабинович широко ухмыльнулся и продолжил. – Конечно, наши женщины вам бы за такое положение дел кое-какие детородные органы пооткручивали, но ваше счастье, что сейчас не двадцать первый век. Короче, я предлагаю сделать так: слабый пол считать отдельной от мужчин частью общества. Раз голосовать они права не имеют, то и к дискуссии их не допускать. Но, – Сеня многозначительно поднял палец вверх, – нужно дать и женщинам возможность участвовать в политической жизни. Издайте закон, чтобы ни один мужчина не мог принимать решение, не посоветовавшись с женой, матерью или сестрой. Это и так практикуется, но, если вы официально за женщинами такое право закрепите, они вам даже удаление с собрания простят. И еще. Чтобы вашим дамам не обидно было за то, что их из политики выгнали, давайте-ка все эти выборы на хрен прекратим. Пусть старший начальник назначит младшего, и дело с концом.

Старцы, до этого внимательно слушавшие Рабиновича и удовлетворенно кивавшие головами, словно пудели на цирковой арене, после этих слов моего хозяина переглянулись. Вот уж не знаю, заметил Сеня или нет разницу этих взглядов, но я на нее внимание обратил. Моисей посмотрел на своего брата с облегчением, а тот в ответ буквально взбеленился.

– Значит, старший младшего назначит? Ну уж дудки! – завопил Аарон. – Брат у меня, хоть и младший, но мужик нормальный. К тому же с богом разговаривает и вообще, можно сказать, пророк. Но вот сыночки его, племянники мои, лодыри, бездари и дармоеды. Оба тупые, как казачий ротмистр! Они таких тысячников поназначают, что нация от бардака потом три тысячи лет, как минимум, не избавится!..

– Г-г-г… – привычно завопил Моисей, и я обернулся, чтобы посмотреть, нет ли рядом Попова. А то, не дай бог, еще какую-нибудь тварь земноводную на несчастного старца натравит. Андрюши поблизости не оказалось, и я облегченно фыркнул. На этот раз пронесло! Я успокоился, а вот Аарон утихать явно не собирался.

– Ща-аз, делать мне больше нечего! – заорал он на брата. – Не хватало только…

– Так ты кричи поменьше, – тут же перебил его Сеня. – Тебя переводить поставили, вот и переводи. Свое мнение потом высказывать будешь.

– Отвали! – рявкнул на него старец, но тут же получил Моисеевой клюкой по хребту и сразу успокоился. – Мой брат сказал, что мы можем контролировать его сыновей и лично утверждать каждого тысячника на должность. Ладно, бог с ним. С этим я согласен. Но что нам теперь прикажете, всех сынов израилевых заново пересчитывать?

– Проще простого, – фыркнул мой Сеня, довольный тем, что всеобщее собрание скоро распустят. – Ваня, поди сюда!

Мой Рабинович решил не ждать, пока сыны израилевы сами себя посчитают, и решил взять этот процесс в свои руки. Вместе с Ваней и бойцами Навина Сеня смело вклинился в толпу. Я решил помочь хозяину, и, пока Андрюша во всю глотку озвучивал новое распоряжение Моисея относительно женщин, мы принялись отсеивать слабый пол от сильного. Женщины, еще не наоравшиеся вволю, попытались было сопротивляться, но нам помогли их мужья, уставшие от непрерывных криков в самые уши.

Вскоре дочери израилевы удалились к своим очагам, а вот мужчины, неожиданно для меня, проявили небывалую тупость. Всего-то, что от них требовалось, – это разбиться на десятки и построиться отдельно друг от друга. Однако для переселенцев это почему-то оказалось непосильной задачей. То ли они уже утомились и от воплей своих жен полностью перестали соображать, то ли тупость у многих оказалась врожденным качеством, старательно культивируемым на кирпичных заводах, утверждать не берусь. Но в общем и в целом картина получилась плачевной: несчастные сыны израилевы просто сбивались в кучи, совершенно не пытаясь сохранять требуемую численность поголовья.

Пришлось нам от души поработать. Сеня, Жомов и Навин разбили переселенцев на три примерно равные группы. Чтобы они друг с другом не пересекались, проходы между группами цепочками заполнили солдаты Навина. Ну а трое счетоводов стали разбивать поселенцев на десятки. Я в этой чехарде принял самое непосредственное участие. Считать я, слава Полкану, мог прекрасно, поэтому носился среди переселенцев с воплями и отгонял от уже отсчитанных десятков лишних людей. Простые уговоры действовали не всегда, особенно если учесть, что моего языка и тут никто не понимал, поэтому иногда приходилось пускать в ход клыки. Однако именно эта мера и действовала лучше всего. Поэтому только благодаря моей помощи сосчитать евреев удалось примерно за полчаса. Оказалось, что мужчин среди переселенцев было около ста пятидесяти тысяч, что, соответственно, вдвое уменьшило число подчиненных у олигархов.

– Фу, управились, – облегченно вздохнул Рабинович, вместе со мной возвращаясь обратно на бархан к патриархам. – Теперь пусть сами разбираются.

В общем, организовать у переселенцев зачатки общественного строя мы помогли, ну а то, кого там они назначат начальниками, меня интересовало меньше всего. День уже давно клонился к вечеру и грозил превратиться в ночь, а у меня уже несколько часов даже клочка кошачьей шерсти во рту не было. К тому же я по жаре изрядно набегался. А поскольку в плане физиологии я от верблюда сильно отличался, то и пить мне хотелось куда больше, чем вышеуказанному представителю местной фауны. Мой Рабинович сам догадаться о моих потребностях был не в состоянии (видимо, солнышком башку напекло), поэтому пришлось у него самым безапелляционным тоном потребовать воды и пищи.

– Действительно, пора бы и поужинать, – согласился со мной Рабинович. – Сейчас пойду узнаю, кто тут за продовольствие отвечает.

Сеня тут же направился к патриархам, и я, чтобы не дать хозяину возможность забыть о моем питании и начать болтать с Моисеем о всякой ерунде, пошел вместе с ним. К счастью, моего вмешательства не потребовалось. Не отвлекаясь на политику, Рабинович сразу заговорил со старцами о еде. Однако тут же выяснилось, что Моисей с Аароном являются крайне непрактичными людьми. Согласитесь, странно слышать такое о евреях! Отправляясь в Землю обетованную через пустыню, они не только не подумали о том, чем сами будут питаться в этом странствии, но даже и личных вещей никаких не захватили.

– Не знаю, – пожал плечами Аарон в ответ на вопрос Рабиновича об ужине. – Продукты, конечно, где-то есть, но в такой неразберихе их сразу не отыскать. Вот сейчас закончим распределение должностей и попробуем с этим вопросом разобраться.

– Ну-ну, пробуйте, – разочарованно буркнул Сеня и вернулся назад. – Андрюша, доставай свои запасы. Только не говори, что ничего пожрать с собой не захватил. Все равно не поверю.

– Что бы вы без меня делали? – хмыкнул Попов и пошел к своей повозке. – Посмейте мне теперь хоть раз еще предъявить, что я только о еде и думаю.

– Ладно. Не ворчи, – Рабинович плюхнулся на ковер, расстеленный прямо на вершине бархана. – Блин, ну и муторное это дело, людей из Египта выводить.

– Понял теперь, как нам с вашим братом бывает туго? – самодовольно хмыкнул Жомов. – Больше не обижайся, когда я чего-нибудь про евреев говорю.

– Тоже мне, беспроблемная нация нашлась! – наперекор ему обиделся мой Сеня. – Да если бы мы не евреев, а славян из Египта выводили, то не то что за сорок, за сто сорок лет бы не управились. Вам же сначала обмыть идею нужно, затем опохмелиться и подумать на трезвую голову. После этого принять решение и тут же отпраздновать это принятие. Потом отпраздновать празднование, следом опохмелиться и пойти прощаться с друзьями, родственниками, знакомыми, родственниками знакомых, их друзьями…

– Ну завелся, – оборвал его омоновец. – Все. Давай замнем все для ясности, типа я вообще ничего не говорил. А то до утра стонать будешь.

– Тогда больше и не обижайся, когда я славян поминаю, – ехидно проговорил Рабинович, но дальше развивать тему не стал.

Несколько секунд мы сидели в молчании, ожидая явления Попова народу. Тот управился с ревизией своих запасов довольно быстро и вернулся назад, волоча по песку довольно увесистый мешок. Его появление было встречено радостным потиранием рук, довольным хмыканьем и высовыванием языков. Последнее, правда, сделал не только я. Нахор попытался изобразить что-то подобное, плотоядно облизнув губы. Андрюша разложил припасы на ковре, и уже мы собрались ужинать, как вдруг выяснилось, что за всей этой суетой мы напрочь позабыли о Горыныче.

– Блин, мужики, хреново поступаем, – констатировал Жомов. – Нужно и эту керосинку ужинать позвать. Все-таки он хоть и гуманоидами нас постоянно обзывает, но кормить его иногда надо. Да и самогонку проверить не помешает, а то, Андрюша, совсем ты о своих обязанностях забыл.

– А ты не охренел? – обиделся Попов. – Я ее что, для себя одного гоню? Сам пьешь больше всех, вот и иди проверяй!

– Не надо! – осадил Рабинович уже вскочившего на ноги Ваню. – Сам схожу посмотрю. Самогонка целее будет.

Назад Сеня вернулся вместе с Ахтармерзом. Горынычу, не покладая рук трудившемуся целый день на благо ментов, тут же предложили лучшие куски мяса, но тот с отвращением отказался, заявив, что и так уже сутки напролет ест, пополняя запасы сероводорода в организме. А затем сказал, что теперь, чтобы устранить дисбаланс в функционировании органов, ему придется сутки поститься.

– А самогонка как же? – оторопел Ваня.

– Я итак уже произвел столько алкоголя, что его хватит, чтобы половину нашей планеты от вредителей избавить, – сердито проворчал Ахтармерз, почесывая крылом правую голову. – Ну, не понимаю я, как вы, гуманоиды, можете столько алколоидов употреблять?! Ведь если сопоставить их количество, поглощенное вами, с килограммом вашего же живого веса, то получится, что никаких бактерий в вашем организме просто существовать не может. Ни вредных, ни полезных. Мы еще этого не проходили, но, по-моему, у вашего вида от алкоголя даже красные кровяные тельца деформируются…

– Ты давай не умничай, говорилка огнедышащая, – урезонил его Ваня. – Тебя сюда жрать позвали, а не антиалкогольную пропаганду вести. И вообще, в последний раз предупреждаю. Еще раз нас гуманоидами обзовешь, я тебе на все три едовища цементные заглушки поставлю. Будешь тогда пламя через оставшиеся отверстия выпускать, а я посмотрю, насколько они у тебя к температурным перепадам приспособлены!

Ахтармерз решил не проверять, насколько реальна угроза омоновца, и, демонстрируя полное презрение к оппонентам, повернулся к столу задом, а к евреям передом. С нами была дама, поэтому Сеня терпеть такую вульгарность не стал. Ласково стукнув Горыныча дубинкой по хвосту, он объяснил ему правила этики. Наш трехглавый второгодник обиженно зыркнул, но приличествующее случаю положение все-таки занял.

Теперь можно было и к ужину приступать. Понятное дело, что я после отказа Ахтармерза от мясной вырезки рассчитывал, что эти лакомые куски достанутся мне – все-таки трудился я ничуть не меньше подвизавшегося в самогонной промышленности птеродактиля. Однако, к моему вящему удивлению, мои соратники принялись жрать мясо сами, выделив мне всего лишь бараньи ребра. Нет, не стану говорить, что мне они не нравятся, но обидеться имею полное право. Значит, если эта летающая пламефырчалка разговаривать может, так мои менты с ним почти как с равным обращаются, а мне за мое безмолвие можно всякие пищевые отходы совать? И эти гады еще друзьями называются?

– Сеня, все равно у тебя с псом что-то не в порядке, – выслушав мои вопли, озабоченно проговорил Жомов. – По-моему, он какую-то заразу от местных шавок все же подхватил. Ты его ветеринару покажи, как только домой вернемся.

– Я тебя ветеринару покажу, – вступился за меня хозяин. – Не приставай к Мурзику. Он просто пить хочет, – и Сеня сунул мне под нос полную миску воды.

Я сначала и его облаять решил, а потом махнул на все хвостом. Ну чего орать-то, если люди из-за своей ограниченности нормальный собачий язык за простой набор звуков принимают и учить его не хотят?! Пришлось промолчать и довольствоваться бараньими ребрами. Все-таки это лучше, чем ничего. А за пренебрежение ментов к моей персоне я все же решил отыграться. Как-нибудь позже. Когда случай удобный представится.

Наши подопечные, которых требовалось в Землю обетованную под конвоем препроводить, к окончанию ужина все-таки определились с назначением начальства и разошлись. Моисей с Аароном, так и не найдя себе ничего на ужин, пришли к нашему импровизированному столику для пикников. При этом они притащили с собой Навина, против присутствия которого никто не возражал, и Гирсама с Елиезером, на которых Сеня посмотрел косо. Андрюша, проворчав что-то невнятное по поводу нахлебников, выделил голодающим часть своих запасов. Толстый мешок тут окончательно исхудал, что привело самозваного каптенармуса в плохое расположение духа.

– Сеня, е-мое, я всех твоих собратьев прокормить не в состоянии, – недовольно констатировал он. – Завтракать будет нечем. Поэтому, если ты о жратве не позаботишься, будем сидеть на голодном пайке.

Рабинович, конечно, догадывался, что Андрюша врет и заначку какую-то для себя сделал, но проблему с питанием так или иначе решать было нужно. Я был только за. Причем всеми четырьмя лапами, ушами и хвостом. Все-таки мне, согласно нормальной собачьей физиологии, требовался регулярный и минимум четырехразовый прием пищи… Ой, только не говорите, что никогда не слышали о том, чем процесс пищеварения нормального, нечернобыльского пса отличается от человеческого!

В общем, мое стремление к оптимальному графику питания лично для меня было вполне понятно. Сразу прошу не путать с чревоугодием, поскольку у меня это физиология, а у Попова – слабость характера. Именно из-за своей физиологии я внимательно прислушался к тому, о чем говорят Моисей и Аарон с моим хозяином. Оказалось, что ни о чем! Старцы просто понятия не имели о том, чем будут питаться сами и станут кормить подчиненных. Они наотрез отказывались даже думать о таких низменных вещах, как насыщение собственных желудков.

– Святым духом, значит, питаться собираетесь? – ехидно поинтересовался у них Сеня.

– Господь поможет, – перевел гыканье Моисея Аарон. – Сегодня он нас к вашему столу послал, завтра еще у кого-нибудь кормиться будем. В общем, пока в мире есть сыны израилевы, мы с голоду не пропадем.

– Обалдеть, – вмешался в их диалог Попов. – Мы что, по-вашему, тоже побираться должны ходить?

– А что в этом зазорного? – удивленно вскинул брови Аарон.

– В общем, так, – снова взял слово Сеня, прежде чем Попов успел покрыть старцев матом. – Я думаю, вам, как людям, занимающим государственные должности, следует установить какую-то зарплату. Размеры ее потом обсудите сами, но думаю, что никто из переселенцев не будет возражать против постановки вас на государственное довольствие. Возражения есть?

Возражений не было, и Рабинович тут же распорядился, чтобы для организации нашего кормления ну и для патриархов заодно к утру нашли поваров и создали продуктовый резерв. Навин тут же пришел на помощь и послал своих бойцов из комендантской роты, чтобы оповестить поселенцев о новом постановлении. Те, узнав о новом законе, слегка поворчали, но сопротивления оказывать не стали. Мне оставалось только облегченно вздохнуть, дожевать бараньи ребрышки и подумать о том, куда пристроиться на ночь.

Эта проблема решилась сама собой. Навин, на прошлых занятиях с лету уловивший все ценные указания Жомова по выживанию в экстремальных условиях, позаботился о том, чтобы захватить в дорогу целую кипу шатров всех цветов и размеров. Мои соратники, которым только спьяну по фигу где спать, сейчас изображали больших начальников и решили отрываться на полную катушку, потребовав отдельные апартаменты для каждого. Попов поначалу выбрал себе голубенький шатер. Но, наслушавшись издевок со стороны Рабиновича и Жомова, плюнул на свои цветовые пристрастия и забрался в белый. Сеня для собственного жилища отобрал серый шатер, ну а Жомов устроился в грязно-зеленом.

Остальным таких привилегий, как отдельное жилище, не полагалось. Сыновья Моисея вместе с Навином и нашим персом отправились ночевать в один шатер. Сам Моисей, которому, судя по всему, и вовсе было наплевать на бытовые удобства, взял с собой Аарона и занял самую маленькую палатку. Я, естественно, пошел к Рабиновичу. Причем, несмотря на мои протесты, Рахиль определили туда же. Ну а Горыныча забрал к себе брат по запаху – Попов. Понятно, что воздух они вдвоем испортили хорошо, и лично я предпочитал держаться от их жилища подальше.

Едва с определением мест ночевок было покончено, как идея попробовать качество самогона, не дававшая покоя Жомову, начала довлеть и над остальными. В частности, в лагерь приперлась делегация тысячников и, еще не усвоив порядок обращения к начальству, стеная, потребовала от патриархов начать раздачу обещанных народу благ. Старцы вытаращили на просящих удивленные крабьи глаза и, поскольку в окрестностях не наблюдалось ни молочных рек, ни кисельных берегов, не сразу сообразили, о чем именно идет речь. И лишь после того, как один из тысячников заявил, что, мол, «братка помирает, огненной воды просит», патриархи поняли, что речь идет о Сениной предпоходной пропаганде и, ничуть не заботясь о чувстве такта, послали полторы сотни сынов израилевых в палатку моего хозяина.

Сеня им, конечно, не обрадовался, ну а я еще больше, поскольку наглые страждущие самым зверским образом наступили мне на хвост. Пришлось рявкнуть на них хорошенько. Хотел даже покусать кого-нибудь, но вкус мяса соплеменников Моисея, попробованных мною на зуб во время разбития оных на десятки, уже вызывал не просто тошноту, а стойкое отвращение. Поэтому пускать зубы в ход я не стал, а просто еще раз громко рявкнул на наглецов, вторгшихся на суверенную территорию моего хвоста. Те выскочили наружу и принялись стенать вдвое больше.

– Чего надо?! – поддержал мой рык Сеня, выскочив из шатра наружу. – Приперлись сюда зачем, спрашиваю.

В ответ стоны утроились. Делегаты говорили все вместе, причем абсолютно о разном. Поэтому в такой дикой мешанине, состоящей из одних жалоб, даже моему чуткому уху не сразу удалось разобрать суть их общей просьбы. Заставить их говорить синхронно удалось только Попову. Андрюша, который уже старательно готовился ко сну, доедая в качестве второго ужина остатки собственных съестных припасов, не выдержал всеобщего гвалта и, выскочив наружу, наорал на делегатов. Им осталось только благодарить бога, что во время крика рот Попова был плотно забит вяленым мясом, которое он, ублажая свое чревоугодие, скрыл от соратников. Именно поэтому тысячники были просто забрызганы непрожеванной смесью белков с жирами, а не тяжело контужены звуковой волной. Они уже успели залечь к тому времени, когда еда вылетела изо рта криминалиста и оттуда полился чистый, без пищевых примесей, звук. Однако в шатры залечь не могли из-за того, что были на распорках, поэтому просто обрушились вниз, тихо пологом шурша. Ну а когда, наконец, и этот шорох затих, делегаты изложили Рабиновичу свою просьбу. Словно пионеры – дедушке Сталину.

– Нам бы, того-этого, самогоночки бы, – заявили тысячники дружным хором. – Народ просит. Вы бы уделили сколько-нибудь. А то слухи поползли, что вы, дескать, весь день самогонку гнали, а как нагнали, так за рубеж за валюту и продали.

– Угу, – согласился с ними мой хозяин. – Если глупость – не порок, то и Мойша – не пророк! – а затем рявкнул: – Идиоты! Кому мы в пустыне самогонку продать могли, если, кроме вас, тут никого нет?

– Так мы же не знаем, есть тут кто или нет, – пожал плечами один из тысячников. – Может быть, кушиты какие-нибудь приезжали, пока мы выборы проводили? Или персы. Вы же не просто так с собой этого маленького бородатого проныру возите. Небось он вам для коммерции нужен.

Сеня еще, придумывая ответ, хлопал ртом, как поповская гурами, выловленная котом из аквариума, а позади нас раздался дикий хохот. Настолько неожиданно, что даже я сначала вздрогнул, а потом обернулся. Пришлось отдать Ване должное. Что-что, а подкрадываться неслышно даже для меня он умеет. Вот стоит сейчас и ржет, а на него даже наорать нельзя. Не за что! Профессионализм у нас в милиции, в отличие от инициативы, не наказуем.

– Что? Получил, еврей, по пейсам? – довольно похлопывая кулаком правой руки по ладони левой, заявил омоновец. – Это тебе не нашего брата дурить.

– А вашего брата и дурить не нужно, – окрысился Рабинович. – У вас даже национальный герой, так и тот дурачок. Даже татаро-монгольское иго мозгов вам не прибавило…

– Так, блин, ты на больную мозоль, в натуре, не наступай, – обиделся Жомов. – А то прямо сейчас начнем выяснять, чем твои евреи в Египте почти четыреста лет занимались после смерти Иосифа и до рождения Моисея. А то всего-то об этом в Библии и говорится, что умер Иосиф со всем своим родом, а сыны израилевы расплодились и размножились. Еще вопрос, кто им в этом процессе помогал!..

– А ты откуда Библию знаешь? – оторопел мой Сеня, редко слышавший от Жомова фразу умнее, чем предложение дать кому-нибудь в рыло.

– Чай не лаптем щи хлебаем, – спаясничал омоновец. – Хватит ломаться. Дай людям выпить, да и нам на сон грядущий по стопочке принять не помешает.

– Дал бы я… тебе в рыло, да ума от этого в твоем примитивном славянском черепе не прибавится, – буркнул Рабинович, который, как я понял, и сам был не прочь отметить первый день похода в Землю обетованную. – Ладно. Тащи сюда все, что Андрюша с Горынычем сегодня нагнали. Будем распределением заниматься.

Дальше начались проблемы. Во-первых, поить самогонкой всех без разбора было жалко. Ну а во-вторых, Сеня быстренько подсчитал, что при обычной российской мерке (сто граммов, и это – только для разгона) каждому делегату придется выдать по сто литров самогонки. А это получалось полторы тонны на всех, соответственно. Рабинович ужаснулся.

– Да у нас что, спиртзавод, по-вашему? – завопил он. – Если бы мы бормотуху такими суточными объемами выдавали, Ротшильдами давно стали бы. Или Чубайсами, на худой конец.

Я с Сеней в этом вопросе был в корне не согласен. В первую очередь из-за того, что он употребил множественное число в своей речи. Может быть, сам бы Рабинович и стал бы миллионером, выгоняя по полторы тонны самогонки в сутки, хотя тут еще поспорить нужно, но я скорее поверю, что втроем они при таком производстве скорее спились бы, чем разбогатели. Как получили бы первую партию, так до второй бы дело и не дошло. Если только в крайнем случае. Впрочем, высказывать свои соображения я не стал по вполне понятным причинам, а просто принялся смотреть, что дальше будет.

А дальше выяснилось, что с остатками от вчерашней пиаровской кампании самогонки набралось не более пятидесяти литров. Следовательно, каждому делегату могла быть выдана только одна бутылка и то только в том случае, если менты решат себе ничего не оставлять. Никто из моих друзей под таким предложением подписываться не собирался. Жомов, например, крепко прижал к себе примерно десятилитровый бурдюк и расставаться с ним явно не собирался. Попов поддержал омоновца, прикрыв его своим необъятным пузом, и проблему раздела оставшихся объемов алкоголя Сене пришлось решать самому.

– Блин, как мы их всех вчера напоить умудрились? – удивленно пробормотал он себе под нос. – Ума не приложу!..

ХЛО-ОП!!!

– А у тебя он есть, ум-то, чтобы его хоть куда-нибудь прикладывать? – заверещал Лориэль, появляясь, как всегда, из ниоткуда. – Чего вылупился, как тролль на лампу дневного света, урод длинноносый?

Вот так всегда. Было все спокойно, так это кому-то помешало. Хоть убейте, привыкнуть не могу к тому, каким манером этот наглец каждый раз в наши дела вмешивается. Впрочем, в этот раз удивляться и вздрагивать не мне одному пришлось. Полторы сотни делегатов, ранее с появлением эльфов не сталкивавшихся, застыли в оцепенении, увидев появившуюся из яркой вспышки крылатую уменьшенную копию человека. Тысячники рты раззявили и застыли в немом изумлении. Хорошо хоть, что пальцами в Лориэля тыкать не начали. Иначе и им досталось бы на всю катушку.

– Чего молчишь, мать твою, идиот пучеглазый? – не унимался мухокрылый микрочлен чужой цивилизации. – Язык проглотил, козел безрогий?

– Лориэль, может, стоит с ними повежливее обращаться. Все-таки коллеги, пусть и временные, – прогремел над пустыней громовой голос Нимроэля.

Услышав его, даже я поморщился, не говоря о делегатах. Для тех этот глас вопиющего в пустыне и вовсе стал каким-то божественным явлением, полностью выходящим за рамки их понимания. Дружно взвизгнув, тысячники врассыпную бросились с вершины бархана, позабыв о том, зачем вообще сюда приходили. Что не могло не порадовать моего хозяина.

– Вот и хорошо, – удовлетворенно пробормотал он. – Теперь голову ломать не придется о том, как самогонку поделить.

– Громкость убавь, ты, продукт дефективных половых отношений! – обращаясь к Нимроэлю, одновременно с Сеней рявкнул маленький нахал. – Ты, блин, полудурок-полуэльф, еще на всеобщее обсуждение наши проблемы выстави. Вылез бы лучше из своей норы и лично с ними пообщался, как это у нормальных спидеров принято.

– Извините, – гнусавя, проговорил Нимроэль. Хотя он перед нами так и не появился, но теперь его голос звучал намного тише. Мне вообще показалось, что он, словно назойливый комар, бормочет прямо в мое ухо. Я даже головой помотал от неожиданности. – Так нормально?

– Для ненормальных! – гневно пискнул Лориэль и повернулся к Сене. – Если бы тебе, урод длинноклювый, такие дебильные мысли, как повальное спаивание всех евреев, в голову не приходили бы, все проблемы можно было бы намного проще решить. А так из-за тебя пришлось вчера снова к родственничкам моего бракованного напарника обращаться, чтобы они вам неиссякаемый бурдюк с самогоном организовали. Оберон, мать его, узнает, точно голову нам отвернет.

– Так вы, значит, опять должностные инструкции нарушаете? – ехидно поинтересовался Попов.

– А с вами разве нормальными методами работать можно? – изумился Лориэль. – Вы же любой план мероприятий своими дикими выходками сорвать можете. И вообще, заткнись, окорок недобитый! Тебя никто не спрашивал…

Не знаю, может быть, к тому, что его называют «свиньей», Андрюша уже привык, но новую кличку маленький бандит ему зря придумал. Попова она в такое бешенство привела, что наш эксперт даже предупреждать эльфа не стал, что убить его собирается. Просто схватил первое, что попалось под руку, и запустил в Лориэля. На свою беду, этим «первым попавшимся» оказался Горыныч, выбравшийся из палатки для того, чтобы послушать, из-за чего тут народ спорит. Попову в руки попался его хвост, и Андрюша, размахнувшись, запустил нашего трехглавого птеродактиля в охамевшего эльфа. Ахтармерз с перепугу слаженно выстрелил пламенем из всех трех голов сразу. На счастье Лориэля, из-за минимального размера Горыныча огненные струи получились не больше огня бензиновой зажигалки, к тому же и Андрюша меткостью броска не отличался. Тем более когда приходилось швыряться в надоедливых эльфов летающими керосинками. Горыныч пролетел мимо, а Лориэль смачно выругался. Цитировать его речь не буду по этическим соображениям.

– …мать вашу! – закончил эльф свое обращение к ментам и тихо растворился в воздухе.

Вот и пообщались! Поняв, что ничего интересного сегодня уже не случится, я отправился на вечерний моцион, твердо рассчитывая, что к моему возвращению шатер будет восстановлен в первозданном виде, и мне наконец удастся спокойно поспать…

Глава 2

Как и следовало ожидать, к рассвету все жутко замерзли. Большинство переселенцев спали, тесно прижавшись друг к дружке и при этом еще наполовину зарывшись в песок. Это их хоть сколько-то согревало, а вот менты, за исключением Рабиновича, таким способом сохранения тепла побрезговали. Каждый предпочел ночевать в собственном, персональном шатре, и теперь Жомов с Поповым ворочались под одеялами, пытаясь сохранить тепло и при этом не проснуться. Сеня ночевал в одной палатке с Рахилью, и от того, что им дольше удалось сохранить тепло, а может быть, и от чего другого, проснулись они позже всех. Первым же раздраил глаза криминалист.

Может быть, из-за хорошей прослойки жира он и проспал бы дольше омоновца, но все испортил Горыныч. Этот хладнокровный керогаз (не в том смысле, что невозмутимый, а просто не умеющий хранить тепло организма), хоть и был укутан на ночь в несколько одеял, утром все равно не выдержал и, выбравшись из своего рукодельного кокона, полез к Андрюше греться. Естественно, забыв предупредить о своих намерениях. А Попову снились аквариумные рыбки. Причем не где-нибудь, а в мамином борще. Когда мама подала ему тарелку, где в кипящей жиже плескались барбусы и гурами, а затем заявила: «На тебе, миленький, два в одном!» – при этом ухмыльнувшись тремя головами сразу, Андрюша мгновенно проснулся. Но тут, словно продолжение кошмара, Ахтармерз и просунул свои зубастые пасти прямо к его пухлому личику.

Попов заорал. Причем не просто заорал, а взвыл, как сфонивший микрофон на концерте. Слышал бы это Витас, умер бы от зависти. Соплеменники Моисея тоже едва не померли, но не от зависти, а от страха. Вот уж неизвестно, что именно им послышалось в этом вопле, но проснулись все. Мгновенно. При этом часть сынов израилевых тотчас закопалась в песок с головой, а остальные спросонья бросились бежать в разные стороны, не разбирая дороги. Хорошо, что проснулись вовремя. А то ментам сорок лет понадобилось бы только на то, чтобы собрать их по пустыне. И еще столько же понадобилось бы, чтобы уговорить соплеменников Моисея вернуться в лагерь.

Горыныч из палатки Попова не выскочил. Его оттуда просто вынесло звуковой волной и впечатало в гребень соседнего бархана. Искали его потом долго и всем табором, но нашелся он все равно сам. Выкопался из песка, приполз обратно в лагерь и пару часов не разговаривал с Поповым – просто был контужен и ничего не слышал. Впрочем, все это случилось позже, а после Андрюшиного крика из своего шатра выбрался на свет божий Ваня Жомов.

– Дневальный! – призывно заорал он и, когда один из подчиненных Навина примчался на зов, спросонья поинтересовался:

– Ну и какая сволочь включила сигнал тревоги?

Затем до Ивана дошло, что он не на срочной службе в армии и даже не у себя в ОМОНе. Ни дневальных, ни дежурных здесь нет, и сигнал тревоги включать некому. Во-первых, штепсель воткнуть некуда, а во-вторых, не придумали этих сигналов еще. Жомов жутко расстроился от отсутствия этих привычных атрибутов цивилизованной жизни и с досады влепил затрещину ни в чем не повинному новобранцу, преданно пялившемуся на него глупыми, несчастными глазами. Новобранец ойкнул и еще преданнее посмотрел на омоновца. Тот поморщился.

– Это тебе за то, чтобы с поста никуда не отлучался, – по-своему извинился перед солдатом Жомов.

– Разминаешься? – поинтересовался у него Рабинович, высовывая длинный нос из своего шатра, а затем огляделся по сторонам.

– Так я и думал, что это Попов орал, – констатировал Сеня и спрятался обратно. – Разбудите к завтраку. И чтобы без истеричных воплей…

Между тем всеобщее оживление в лагере переселенцев потихоньку стало затухать. Люди принимались за свои обычные утренние дела. Причем девочки шли за левый бархан, а мальчики – за правый. А затем все вместе по привычке собрались перед центральным и принялись стенать из-за того, что в пустыне нет умывальников, душевых комнат и бассейнов. Назначенное вчера начальство тут же весело взялось за дело и разогнало жалующихся к местам их ночевок. Затем каждый из вождей, начиная с десятника и кончая олигархом, воткнули рядом с собой таблички с надписью «Приемные часы начинаются с утра и тут же заканчиваются» и начали оптом собирать стенания. Те, кто не успел настенаться до окончания приема у начальства, стали тихо роптать и заняли очередь для того, чтобы завтра с утра пожаловаться кому-нибудь на недостаток внимания к собственной персоне.

В общем, жизнь сделала виток и загнала караван переселенцев на рельсы, чтобы преспокойненько раздавить затем приближающимся поездом новой жизни. Все этому радовались, а еще больше возликовали тогда, когда от семейных очагов потянуло запахом пищи. Терпеливые жены, матери и сестры сынов израилевых, получившие вчера право безнаказанно и в любое время суток пилить своих мужей, благоразумно отложили это занятие до того, как благоверные оставят политику и захотят набить чем-нибудь желудки. Чтобы подманить свои будущие жертвы, они и принялись готовить завтрак. Причем каждая постаралась сделать еду аппетитнее, дабы мужик, привлеченный мощным ароматом, побыстрее попал в ловушку. В итоге особо удачливые охотницы приманили к очагу не только своих супругов, но и с десяток чужих, решивших хоть раз в жизни вкусно поесть. Жены этих чужих, хоть раз в жизни решившихся, тут же оказались рядом и палками отбивали своих благоверных. С ног до головы и особенно по почкам. Что и делали весь остаток утра, а начальство не вмешивалось. Поскольку семья хоть и являлась ячейкой общества, но в их юрисдикцию не входила.

– Да-а, не повезло мужикам, – посочувствовал Жомов, глядя с вершины бархана на жестокие истязания евреев их женщинами. – А с другой стороны, пусть радуются. Моя бы Ленка со своей скалкой и тещей уже десятка два таких чревоугодников по паркету раскатала, а эти еще живыми по лагерю бегают. Орут, правда. Но это нормально. Для психологической разрядки помогает. Да и слабонервную жену опять же криком запугать можно.

– Ваня, – хитро щурясь, проговорил Попов, подходя к другу. – А я вот в одной ученой книжке прочитал, что муж, избитый женой, получает куда большую травму, чем та, которую он может приобрести, к примеру, когда на работе ему упадет на голову ящик.

– Какой ящик? – настороженно переспросил омоновец.

– А какая тебе, на хрен, разница? – оторопел не ожидавший такой реакции Андрюша.

– Э-е-е, не скажи! – Иван погрозил ему пальцем. – Если ящик пустой, это одно. Ну а если, к примеру, он с патронами, то еще такую жену поискать придется, которая серьезней травму нанести сможет. Тут даже моя теща не справится, хотя ей ничего не стоит мужа по башке электроплитой стукнуть. «Мечта» называется. Сам видел, как тесть после этого месяц в больнице мечтал о том, чтобы больше домой не возвращаться.

– Н-да, тяжелый случай. Причем у тебя в большей степени, чем у тестя, – расстроился от собственной неудачной язвительности Попов. – Чем с тобой шутить, пойду-ка я лучше поваров с завтраком потороплю.

– Смотри, чтобы тебе по дороге чья-нибудь жена не встретилась, – искренне предостерег друга омоновец и вернулся к прежнему занятию – созерцанию матриархата, ненадолго воцарившегося в лагере.

Попов покрутил пальцем у виска и побрел искать штабную столовую. Андрюша, как всегда, желал с утра плотно подкрепиться. А если учесть, что вчера на ужин ему достались лишь вяленые ребра барана, пересоленные, между прочим, то можно понять, насколько сильно он был голоден. И аппетит Андрюше не испортил даже Аарон, принявшийся прямо во время завтрака криминалиста переводить очередную проповедь Моисея. Патриарх в этой речи превзошел самого себя и битый час давал переселенцам множество крайне ценных указаний типа «не укради», «не убий», «не прелюбодействуй» и так далее. Попов о них знал с раннего детства, заново освоил во время службы в милиции и теперь морщился, когда патриархи требовали от переселенцев не воровать, а те восхищенно вопили в ответ, пораженные глубиной мыслей старцев. Морщился Попов от выкриков, но жрать, гад, не переставал.

Когда Моисей с Аароном закончили наконец пропагандировать здоровый образ жизни и отправились завтракать, к ним присоединились остальные члены переселенческой хунты: Рабинович с Жомовым, все три олигарха, Нахор и Рахиль. Кстати, единственная женщина при штабе. Сыновья Моисея попробовали было возмутиться такой несправедливостью и вывести в свет своих жен, но их папочка воспротивился. На что, видимо, у него были причины, поскольку свою жену он держал вдали не только от штаба, но и от поселенцев вообще – в земле Мадиамской (не в буквальном смысле, просто у них так говорили!) – и отказывался звать ее к себе. Этому удивились все менты, и даже женолюб-Рабинович усомнился, действительно ли старец имел целью всей своей жизни вывести евреев из Египта, или же он просто заварил эту кашу, пытаясь на сорок лет сбежать из семьи?

– Г-г-г!.. – орал Моисей в ответ на просьбы сыновей допустить их жен «ко двору». Те, на удивление всем, понимали его без переводчика.

– Папа, мы понимаем, что снохи должны во всем помогать свекрови, – гнусавил Гирсам. – Но нам женщины тоже нужны.

– П-п-п… – еще громче вопил старец.

– Нет, папа, мы мужчины, – не согласился с его терминологией Елиезер. – А поскольку теперь нас каждая собака знает, – пятидесятилетний отрок с опаской покосился на Мурзика, – то пользоваться услугами девиц легкого поведения мы не можем.

– Пусть тогда эта женщина тоже уйдет, – поддержал его братец. – Чтобы не вводила во искушение.

– И избави нас от лукавого, – плотоядно усмехаясь в сторону Рахили, закончил Елиезер.

В дальнейшем возражал не Моисей, а Рабинович. То есть Сеня только хотел возразить, но не успел. Шустрый в таких делах омоновец вмиг оказался рядом с мятежными братишками и дал каждому из них вдохнуть аромат своих пудовых кулаков. Те сделали круглые глаза и потупились, а Навин, как всегда, буквально понимавший действия Жомова, тут же встал с омоновцем плечом к плечу и вызвал недавно сформированный батальон гвардейцев. Патриархи едва не упали в обморок, решив, что затевается мятеж, и пришлось Рабиновичу разряжать ситуацию. Сеня прогнал гвардию, оттолкнул от братьев Жомова с оруженосцем и остановился перед малахольными «отроками».

– Рахиль, между прочим, не столько женщина в данный момент, сколько министр здравоохранения. У нее даже соответствующее образование есть, – заявил он и обернулся к патриархам. – Так ведь?

Те слаженно закивали головами, и инцидент был исчерпан. Все расстались довольными, а Аарон, догнав Рабиновича в дверях палатки, поинтересовался, что это за мудреное существо такое – «министр здравоохранения». Пришлось Сене подробно объяснять, что министр не существо, а должность. Затем он перешел на здравоохранение. Ну а для большей убедительности сравнил это ведомство с министерством внутренних дел, то бишь милицией. Старец обрадованно закивал головой, потом подпрыгнул на месте и помчался в шатер Моисея, где оба до поздней ночи задним числом сочиняли заповеди, доведенные до сведения переселенцев ранним утром.

Попов, увидев приближающуюся колонну голодающих предводителей переселенцев, вдруг вспомнил о том, что Рабинович просил разбудить его к завтраку. Сам Андрюша уже был готов обедать, отчего устыдился друзей и принялся орать на поваров. Те оторопели, совершенно не понимая, чем вызвана такая немилость. Не понял порыва эксперта и Рабинович.

– Ты чего орешь, как кабан оскопленный? – поинтересовался он. – И вообще, что ты тут делаешь?

– Что я тут делаю?! – с неподдельным негодованием изумился Попов. – Интересный вопрос! Скажи-ка мне, Сенечка, какую хреновину вы бы жрали, если бы я за качеством еды не следил? И что бы вы, интересно, жрали вообще, если бы я вчера о запасах не позаботился? Каждый раз первым пробую всякую гадость, а от тебя только упреки в обжорстве и слышу…

– Да кто тебя упрекал? – оторопел перед таким напором Рабинович.

– В натуре, Андрюша, тебе же слова плохого никто не сказал, – попытался вступиться за кинолога Ваня Жомов.

– Ну, не сказал. Зато как все смотрели! – парировал Попов. – А эти козлы, – он швырнул недоеденной ногой в поваров, – между прочим, мясо сожгли на хрен. Я их отчитываю, а вы со своими дурацкими вопросами ко мне лезете. Охамели напрочь!

Сеня вздохнул, махнул рукой, но ничего не сказал. Он прекрасно понимал, что в вопросах, касающихся свойств и размеров желудка, с Поповым лучше не спорить – сожрет живьем! Рабинович проводил взглядом Мурзика, кинувшегося подбирать брошенную кость. Судя по счастливой морде пса, избаловавшегося на здоровой, экологически чистой пище, мясо было не настолько сожжено поварами, как об этом успел наорать Попов. Впрочем, пса нужно было тоже кормить хоть иногда. Поэтому распинаться по поводу сгубленного Андрюшей продовольствия кинолог не стал. Не так Мурзик воспитан, чтобы позволить добру без толку пропадать!

Некоторое время штабные повара были в полном замешательстве, не зная, подавать ли забракованное Андрюшей мясо к столу или нет, но Попов вернул их к жизни, хитро потребовав, чтобы на завтрак дали ту баранину, которую приготовили после его прихода. Так как никто не знал, что практически все жаркое было поджарено именно в этот период, то и придраться к Андрюше никто не мог. Наоборот, Аарон с Моисеем, попробовав мясо, даже похвалили криминалиста за столь добросовестный контроль над качеством приготовленной пищи, и Рабиновичу скрепя сердце пришлось с ними согласиться. Андрюша понял, что в этот раз его чревоугодие останется безнаказанным, и облегченно вздохнул.

А стол тем временем уставили всевозможными плошками и мисками, наполненными блюдами национальной кухни сынов израилевых. Мацы, правда, не было, поскольку ее еще не изобрели, но часть блюд напомнила Сене те, которыми его кормила тетя Соня в Одессе, и Рабиновичу взгрустнулось. Погрузившись в воспоминания, он даже забыл наорать на Жомова, осушившего исключительно для аппетита литровый кубок с вином. Потом-то Сеня пришел в себя и все дальнейшие попытки омоновца с утра напиться пресек в корне.

Бедному Ване нечего было возразить насчет этого запрета. Он даже к Сениному милосердию взывать не мог, поскольку с похмелья не страдал. Тестирование самогонки, к которому вчера так тщательно готовились менты, было прервано появлением Лориэля. Наглый эльф, как обычно, отвлек друзей от крайне важного занятия, нахамил и исчез, испоганив все благие начинания. Ужаснувшись малому количеству самогонки при огромном числе алчущих потребителей, Сеня едва не с руками вырвал у Жомова бурдюк с бормотухой и, аргументируя этот грабеж тем, что самогонка понадобится для поднятия духа переселенцев, спрятал весь алкоголь в своей палатке. Ну а дабы ни у кого не возникло соблазна стащить бурдюки, пока он спит, Мурзику было поручено их охранять.

Жомов с Поповым, конечно, знали, что умный пес кусать их не будет, но хозяин – есть хозяин, и его приказы верный Мурзик будет исполнять. То есть при любом покушении на охраняемое добро просто гавкнет пару раз и разбудит Рабиновича. А тот кусаться умеет едва ли хуже своего пса. Или нотациями замучает почти насмерть. Поэтому самогонка осталась цела, Ваня с похмелья не страдал и с тяжелым вздохом был вынужден отказаться от вина, поставленного на стол поварами. В знак солидарности с ним Навин также отказался употреблять алкоголь. Патриархи ничего, кроме молока, не пили, и единственными, кто с утра приложился к вину, были Гирсам и Елиезер. Однако под тяжелым взглядом папаши и они больше одного кубка на двоих выпить не смогли.

Не сдобренный алкоголем завтрак проходил в полном молчании. Было слышно лишь, как хрустят бараньи кости, пережевываемые крепкими зубами аборигенов, да шмыгают, глотая слюну, официанты, которым по уставу полагалось завтракать только после того, как начальство насытит свои желудки. Неожиданно эту почти семейную идиллию нарушил истошный невнятный вопль, донесшийся откуда-то издалека. Менты замерли, пытаясь разобрать, кто и зачем кричит, но понять смысл вопля смогли лишь тогда, когда, многократно дублируясь, он зазвучал уже совсем рядом со штабным барханом.

– Пыль на горизонте! – заорал один из гвардейцев Навина, а Иисус непонятно зачем (глухих ведь нет!) встал из-за стола и, промаршировав к Жомову, доложил о замеченной пыли.

– И кого это к нам несет? – скорее у самого себя, чем у кого бы то ни было, поинтересовался омоновец. Однако Навин передал этот вопрос вдаль, по цепочке.

– А хрен его маму знает! – пришел обратно ответ.

– Крайне ценная информация, – буркнул Рабинович и поднялся из-за стола. – Пошли-ка, мужики, выясним, кого к нам в лагерь нелегкая принесла.

Доблестные сотрудники милиции, конечно, догадывались, что за сатана может двигаться к ним в клубах пыли со стороны Мемфиса, но озвучивать свои предположения не торопились. Впрочем, кочующие по пустыне аборигены поняли все и без их комментариев. Они принялись упаковывать вещи, запрятывая особо ценные предметы в глубь всякого хлама. А особо умные особи даже на погребение в песке нажитого тяжкими выклянчиваниями богатства решились. А чтобы не потерять потом свои сокровища, ставили над погребениями таблички с надписями «здесь был Изя», «тут сидела Соня», «здесь копался Соломон» и прочими гениальными высказываниями из лексикона недоразвитых любителей граффити. И уже потом, похоронив тем или иным способом египетские займы, переселенцы нестройной толпой потянулись к штабному бархану.

– А я ведь тебе говорил, Сеня, что воровство до добра еще никого не доводило, – буркнул Андрюша, брезгливо поглядывая по сторонам.

– Какое воровство? – вспылил Рабинович. – Людей эксплуатировали бог знает сколько лет, платя за труд протухшей рыбой, а ты о воровстве говоришь! Никто и ничего не крал. Просто во избежание всеобщего побоища некоторые избыточные ценности были безболезненно изъяты. Причем не просто так, а взаймы. И срок погашения долга, между прочим, еще не истек.

Ваня Жомов фыркнул в свой огромный кулак, но делиться с друзьями случайно забравшимися в голову мыслями не стал. Понимал прекрасно, что для участия в дискуссии с Рабиновичем нужно иметь три языка в одном рту. И то еще большой вопрос, кто кого переболтает. Сеня сердито покосился на него и замолчал, махнув рукой. Дескать, ни хрена вы в коммерции не понимаете. А затем ускорил шаг, торопясь взобраться на гребень крайнего бархана на границе лагеря.

Жомов с Поповым переглянулись, пожали плечами и поспешили догнать мятежного кинолога. До гребня они еще не добрались, как позади послышался слаженный топот. Менты удивленно оглянулись и получили отличную возможность лицезреть с высоты приближение недавно сформированной армии сынов израилевых. Дисциплиной, конечно, среди переселенцев еще и не пахло, всеобщую воинскую обязанность также еще не ввели, поэтому Навину из пятидесяти тысяч своих подчиненных удалось набрать в войско только сотни три человек. И то примерно половина из них пошла вместе с Иисусом из чистого любопытства, а остальные надеялись, что за усердие их наградят несравненной самогонкой поповско-горынычевского производства. Птенцам жомовского гнезда кое-как удалось придать этому сброду подобие воинского строя, застывшего по команде у подножия бархана.

– Товарищ старшина, первый отряд быстрого реагирования будущей регулярной израильской армии для получения ваших приказаний прибыл! – браво доложил Навин, не забыв от стыда за соплеменников потупить глаза. – Какие будут распоряжения?

– Стойте и ждите, в натуре, – буркнул омоновец и взобрался на гребень бархана. – Опа-на, да тут, похоже, серьезная проблемка. Вот, значит, зачем этот хрен вчера появлялся.

– Какой хрен? – удивился Андрей.

– Лорик этот дебильный, – фыркнул Ваня. – Да идите сюда, сами все увидите.

Сказать, что проблема была серьезной, означало не сказать ничего. Глазам ментов открылась не просто проблема и даже не проблемища, а настоящая катастрофа всепустынного масштаба – со стороны Мемфиса на лагерь переселенцев надвигалась вооруженная до зубов армия. Медные латы бронированных центральных колонн сверкали на солнце, болтались в воздухе пики у погонщиков верблюдов, клубилась пыль за колесницами, а следом за ними, в арьергарде, нестройной толпой следовало вооруженное дрекольем ополчение. Возглавлял войско сам Рамсес в сопровождении напыщенных жрецов и отряда розовощеких мальчиков-трубачей, с хихиканьем тыкавших в мягкие места друг друга тонкими концами труб.

– А ну прекратить! – рявкнул на них Рамсес, останавливая войско метрах в ста перед барханом, оккупированным ментами. – Трубить сигнал «Внимание»!

Трубачи придали своим придурковатым лицам серьезное выражение и, надув щеки, синхронно выдавили из духовых инструментов истошный рев. Пока менты приходили в себя от увиденного зрелища египетского войска, а затем прочищали уши от рева труб, выяснилось, что подчиненные Навина, полностью позабыв о дисциплине, взобрались на бархан к высокому начальству.

– Ешкин корень, не етит твою не мать! Кочергу вам в поддувало, – удивленно выдавил из себя один из сынов израилевых. На свою беду, в это время он оказался рядом с Жомовым. Ваня сначала зарядил ему в ухо, дабы этот остолоп впредь субординацию не нарушал, а уж потом изумленно произнес:

– Ни хрена себе, они уже по нашему ругаться научились! Сеня, твоя работа?

– Утухни, – зашипел на него Рабинович, словно соседский кот на Мурзика, а затем повернулся к Рамсесу. – И какого хрена тебе тут надо?

Фараон ткнул кулаком в бок вездесущего жреца Сета, и тот, подпрыгнув, истошно завопил:

– Милость Рамсеса беспредельна, и широта его души не знает границ. Его всепрощение и человеколюбие стало притчей во языцех, но есть законы предков и уголовно-процессуальный кодекс, который никто не имеет права нарушать, – жрец опасливо покосился на российских милиционеров и, сделав глубокий вдох, продолжил:

– Согласно законам Египетского государства, каждый правонарушитель обязан понести наказание. Несмотря на наглое разграбление его подданных, великий Рамсес решил не карать подлых сынов израилевых смертной казнью и приговаривает их к немедленному возвращению на кирпичные заводы с последующим рабским трудом без выходных, премиальных и тринадцатой зарплаты сроком на пять лет. Все имущество преступников будет конфисковано, а организаторы этого злодеяния – Моисейка с Ааронкой – предстанут за свои подстрекательства перед высшим судом присяжных жрецов.

– Все сказал? – поинтересовался Рабинович, едва слуга Сета сделал в своей речи очередную паузу. Тот еще шире разинул рот, видимо, собираясь продолжить обвинительную речь, но его самым наглым образом перебил рядовой из первого отряда быстрого реагирования. Нужно признать, реагировал он действительно быстро.

– Это что же у нас получается? – завопил солдат. – Значит, я полночи соседку уговаривал, чтобы она мне взаймы полтора килограмма золота дала, а теперь это все верблюду под хвост? Напрасно трудился, получается?.. Не-ет, мужики. Вы как хотите, а я отсюда когти рву. Уж лучше я сорок лет по пустыне буду скитаться, чем обратно золото понесу, – и боец, завопив: «Мириам, хватай пожитки и детей, бежим отсюда, да смотри тот горшочек не забудь, который соседка на свалку выкинула», помчался вниз по склону, прочь от египтян. С истошными воплями остальные подчиненные Навина помчались следом. Через тридцать секунд на гребне бархана стояли только российские менты в окружении первоначального состава жомовского взвода. Сотрудники милиции переглянулись.

– Короче, мужики, придется нам сегодня немного потрудиться, – ободряюще проговорил Ваня. – Нужно дать возможность евреям в пустыне заныкаться, иначе заметут их всех скопом. Потом их, в натуре, из Египта не вытащишь. Получается, что мы тут первая и последняя линии обороны.

– Крякнулся совсем? – поинтересовался у него Попов. – И что мы против такой орды сделать сможем? Их же тут столько, что просто затопчут нас и фамилии не спросят.

– Так я же и не предлагаю тебе полномасштабную боевую операцию проводить, – хмыкнул Жомов. – Нам этих уродов просто задержать нужно. А для этого и тебя с Горынычем будет вполне достаточно. Споешь им что-нибудь, аэтот порхающий огнемет спецэффектами шоу обеспечит. И все дела.

– Плюнут на нас и обойдут, – безнадежно махнул рукой Андрюша.

– Не обойдут, – отрезал Рабинович. – Придумал я кое-что. Кстати, где у нас Горыныч?

Друзья, а вместе с ними и подчиненные Навина огляделись по сторонам, выискивая глазами летающего монстра. Оного нигде не наблюдалось и, как оказалось, никто, кроме Попова, сегодня Горыныча не видел вообще. Да и Андрюша смог сказать лишь то, что спросонья увидел перед собой три клыкастые морды, а потом Ахтармерз изчез и больше не появлялся.

– И чего ты, свинопапик хренов, с ним сделал? – зло поинтересовался кинолог.

– Чего ты сразу на меня все стрелки переводишь? – возмутился Попов. – Вечно я у вас крайним оказываюсь!

– А ты еще скажи, что евреи во всем виноваты, – Сеня просто истекал язвительностью.

– А что, вполне может быть, – пожав плечами, простодушно встрял в разговор Ваня. – Может быть, в натуре, кто-нибудь из твоих предков взял Горыныча и заныкал в сундук. Все-таки халявная трехконфорочная самоподпитывающаяся плита в хозяйстве всегда пригодится.

– Дал бы в лоб, если б не знал, что остолоп, – буркнул в ответ Сеня, не желая затевать диспут в столь ответственный момент. – Короче, слушайте…

План Рабиновича был прост, как все гениальное. Впрочем, назвать этот план Сениным можно было только с большой натяжкой. Кинолог, как всегда, присвоил себе чужую идею (в этот раз Ванину), но усовершенствовал ее и доработал. Действительно, задумка остановить египтян на время с помощью огненно-звукового шоу была неплоха. Однако и Андрюша был прав, когда говорил, что египетские войска могут их отряд легко обойти. Арьергарду переселенцев, которые уже в панике начали отступать на восток, для прикрытия требовалась маневренность и, плюс к этому, надежная защита от метательного оружия египтян. А уж лобовые атаки некоторое время менты отражать смогут.

Сеня довольно просто решил эту проблему. Защиту от стрел и дротиков друзьям должен был обеспечить взвод верных присяге Навинских бойцов. Для этого солдатам требовалось всего-то выкопать на вершине бархана окопы и тут же отойти назад для подготовки новых оборонительных позиций. Пока выстраиваются редуты, трое доблестных милиционеров будут сдерживать наступление Рамсесовых войск. Ну а если те попробуют их обойти, Горыныч с воздуха огненным залпом трех своих черепушек пресечет коварные намерения египтян на корню.

– В общем, так, – закончил Сеня изложение оборонительной своей концепции. – Ты, Ваня, берешь Навина с его архаровцами и копаешь на следующем бархане окопы. Причем один сделайте поглубже, чтобы Горыныч наружу не слишком сильно высовывался. Ты, блин, громкоговоритель самоходный, – Рабинович ткнул пальцем в Андрюшу, – мчишься в лагерь и достаешь нашего огнеметного истребителя хоть из-под земли. Не забудь боеприпасов на обратном пути прихватить. Ну, а я поболтаю с Рамсесом. Постараюсь их задержать до тех пор, пока вы все к обороне не подготовите.

Возразить на Сенино предложение было нечего. По крайней мере, более толковой идеи в голову никому не пришло, и поэтому соратники тут же бросились выполнять возложенные на них кинологом обязанности. Андрюша тяжело вздохнул и помчался в лагерь с той оптимальной быстротой, развить которую позволяли его физические возможности. Но не успел он протопать по песку и пару сотен метров, как нос к носу столкнулся с Рахилью.

– Ой, а я вас везде ищу. А куда Сеня подевался? А правду говорят, что там целая армия карателей подошла? – затараторила она. – Все так перепугались, так перепугались. Правда, страшно?

– Еще как, – буркнул Андрюша. – Тебя чего сюда принесло? Шла бы ты, девица, обратно, а то опять какую-нибудь беду накличешь.

– А я, между прочим, сказать пришла, что там зверюшку вашу откопали! – обиделась Рахиль. – Вот так всегда, хочешь кому-нибудь помочь, а тебя понимать никто не желает. Ну почему вы все такие…

– Цыц! – пользуясь тем, что Сени рядом не было, завопил на девицу Попов. – Ты про какую зверушку сказать хотела?

– Как про какую? – оторопела Рахиль. – Не про собачку же! Ящерка у вас такая странная есть. Так вот ее-то тетя Мириам случайно из песка и выкопала. Она собиралась отходы закопать, чтобы пейзаж не портить, а тут он. Лежит в ямке, глазки закрыл, бедненький…

– Где? – рявкнул Андрюша. Девица вздрогнула и махнула рукой в сторону того бархана, где еще недавно стояли штабные шатры.

Попов тут же, вдвое быстрее обычного, припустил в указанном направлении, а Сеня, совершенно не ведая, что творится у него за спиной, стал спускаться с бархана. Кинолог размахивал отобранным у кого-то из бойцов грязно-белым плащом, призванным символизировать белый флаг, а рядом с ним бежал Мурзик, готовый в любой момент вступиться за хозяина. Рамсес с опаской посмотрел на пса.

– Собака не кинется? – испуганно поинтересовался он. Мурзик зарычал. Ну, не любит пес, когда его собакой называют! Рабинович, успокаивая, потрепал его по загривку.

– Не кинется. Если хамить не будешь, – заверил он фараона. – Слезай со своей телеги и иди сюда. Разговор есть.

Рамсес, не переставая коситься на Мурзика, слез с колесницы и направился навстречу Рабиновичу. Предварительно, правда, фараон попытался прихватить с собой почетный эскорт, но Сеня в самой безапелляционной форме выразил свой протест, и Рамсесу ничего не оставалось, кроме как встретиться с Рабиновичем один на один.

– Лично против вас я ничего не имею, – заявил фараон, останавливаясь в двух метрах перед кинологом. – Но ты меня, братан, пойми…

– Я тебе, блин, баран, сейчас такого «братана» покажу, что ты лет сорок от этого зрелища в постель писаться будешь! – перебивая египетского правителя, рявкнул Рабинович. – Со своими жрецами будешь брататься, а ко мне обращайся только «гражданин начальник». Ясно?

– Ясно, гражданин начальник, – буркнул перепуганный Рамсес. – Я только хочу сказать, что связываться с вами я не хочу, но на меня народ давление оказывает. Соплеменники Моисея выгребли из Мемфиса почти весь золотой запас, и мои подданные не верят, что они вернут займы обратно. В общем, сами понимаете, гражданин начальник, что я должен принять меры. Иначе скинут меня с трона и на мое место какого-нибудь жреца посадят. Вы уж войдите в мое положение…

– Мне и в своем положении неплохо, – отрезал Рабинович. – Но я твои проблемы понимаю. Правда, о выполнении условий, выдвинутых тобой, и речи быть не может. Слишком многого просишь…

Не давая Рамсесу ни секунды передышки, Сеня принялся убеждать его в том, насколько беспочвенны его притязания. Затем разговор перешел на критику несовершенных египетских законов, где фараону наконец-то было позволено вставить пару слов. После этого Рабинович пожаловался Рамсесу на то, как трудно быть стражем порядка в коррумпированном обществе, с чем правитель Египта полностью согласился. Далее, постенав об общей тяжкой доле, оба принялись обсуждать способы, какими следует отвлекаться от тяжелых мыслей и плохого настроения. Когда в перечислении возможных развлечений оба наконец добрались до женщин, Рамсес полностью забыл о том, с чего начинался разговор. Рабинович позволил ему перейти на «ты», а фараон в ответ предложил Сене посидеть в каком-нибудь кабаке и обмыть знакомство. Может быть, им бы даже удалось осуществить эту задумку, но в разговор двух новых приятелей, нарушая субординацию, встрял жрец Сета.

– Господин, рискуя навлечь ваш гнев, все же смею напомнить, что мы теряем слишком много времени, – тихой сапой подобравшись к парламентерам, проговорил он. – Коварство сынов израилевых известно всем. Я опасаюсь, что, пока вы тут беседуете, они уже успели приготовить нам какую-нибудь ловушку.

– Но вот, блин, стоит захотеть отвлечься от государственных дел, как тут же кто-нибудь влезет и все испортит, – обиженно буркнул Рамсес и посмотрел на кинолога. – Может, ему голову отрубить? Или на кол посадить другим в назидание?

– Потом. Не отвлекайся, – отмахнулся Сеня, косясь в сторону бархана, на котором должен был появиться Ваня сразу после того, как рытье окопов будет закончено. – Так вот, я тебе говорю, что при знакомстве с девушкой очень важно быть внимательным, вежливым, предусмотрительным и хотя бы просто постараться сделать вид, что ты весь переполнен романтикой.

– Подожди, – перебил его Рамсес, которого приезд жреца вернул в реальность. – При чем тут бабы? Мы же с тобой о евреях говорили. О Моисее с Аароном…

В этот момент Жомов наконец-то взобрался на гребень бархана и отчаянно замахал рукой, привлекая Сенино внимание. Тот кивнул головой и усмехнулся фараону.

– Дырку тебе от бублика, а не Моисея, – осклабился Рабинович. – Плевать мне на то, усидишь ты на троне или нет, но, если сейчас же не отведешь своих головорезов обратно, здорово об этом пожалеешь!

Ошалев от такого перехода в разговоре, Рамсес замер и тупо проводил взглядом удалившегося кинолога. Мурзик задержался на несколько секунд подольше своего хозяина, но только для того, чтобы выразить свое личное отношение к требованиям фараона и к нему лично. Пес повернулся к правителю Египта хвостом и, забросав его песком, догнал перед барханом своего хозяина. Сене на душевные терзания фараона было наплевать. Куда больше его волновало то, отчего друзья так долго копались. И в буквальном смысле тоже.

– Да, блин, пока этим олухам царя небесного объяснил, как именно окопы рыть нужно, пока Андрюша с Горынычем вернулись, вот время и пролетело, – пожав плечами, пояснил омоновец. – Короче, Сеня, переселенцы уже вовсю делают ноги, Навин с орлами готовят новую позицию, а мы можем начинать.

– Начнем не мы, а фараон, – хмыкнул Рабинович и только тут заметил на боевой позиции Рахиль. – Ты что тут делаешь?

– А вдруг кого-нибудь из вас ранят? – сделала девица круглые глаза. – Ты же сам меня министром здравоохранения назначил. Так кто же лучше меня ваше здоровье охранит?

Сеня обреченно застонал, но на то, чтобы отослать Рахиль назад, у него уже не было ни времени, ни возможности. Во-первых, от лагеря переселенцев остались лишь следы костров на песке да столб пыли на горизонте. Ну а во-вторых, египтяне пошли в атаку. Обиженный фараон пустил вперед закованную в медь гвардию. Та неровным строем двинулась на укрепленный бархан, прикрываемая с флангов погонщиками верблюдов. Колесницы фараон, видимо, решил придержать в резерве до тех пор, пока не выяснит численность противостоящих ему войск. А что ее выяснять? И всей-то армии было, что трое российских ментов, малолетний птеродактиль из параллельного мира, пес да неуклюжая девица. Впрочем, не так-то это и мало!

– Ну что, мужики, приготовились! – скомандовал Сеня, осматривая принесенные Поповым боеприпасы. В довольно большой куче металла было все, начиная от медных колец, являвшихся в Мемфисе разменной монетой, заканчивая столовым серебром и отобранными у бойцов Навина самодельными шлемами.

– Не совсем то, что нужно, но сойдет, – буркнул Рабинович и посмотрел на Рахиль. – Сиди и не высовывайся. Держи Мурзика покрепче и, очень тебя прошу, не дай ему вырваться. Сегодня ему делать нечего. Прибьют, – в ответ умный пес пристально посмотрел на хозяина и, обиженно фыркнув, отвернулся. Рахиль села рядом и прижала Мурзика к груди. Тот попытался было вырваться, но, получив приказ от Рабиновича, остался сидеть на месте, всем своим видом выражая недовольство. Дескать, Сеня, только ради твоего спокойствия я себя какой-то мымре руками трогать позволяю!

– Вот и умница, хороший песик, – согласился с ним Рабинович и, выглянув из окопа, скомандовал Попову:

– Андрюша, давай!

Криминалист горестно вздохнул, одернул на себе форму и нехотя выбрался из окопа. Приблизившееся уже почти вплотную войско фараона, опасливо ожидавшее, что из-за бархана выскочит целая орда головорезов, удивленно застыло, увидев перед собой одного-единственного мента. В любой другой ситуации египтяне бы схватились за животы от смеха, но большинство уже было наслышано о всяческих чудесах, на которые способны чужестранцы, и вряд ли кто-нибудь из солдат фараона удивился бы, если бы Андрюша вдруг мгновенно размножился до размеров целой дивизии и пошел на них войной. Это было бы, конечно, здорово, но Попов на такие чудеса еще не был способен. Вместо сверхсветового клонирования Андрюша просто заорал:

– Ну и куда, блин, козлы, прете?

С первыми звуками поповского голоса весь авангард египетской армии свалился на песок, как подкошенный. К тому моменту, когда Андрюша добрался до слова «блин», египетская армия оказалась рассечена надвое, а к концу фразы звуковая волна добралась до фараона, сидевшего на колеснице в окружении жрецов, и те дружненько смешались в кучу на песке, не разбирая ни пола, ни возраста, ни принадлежности к разным видам.

Сделав свое дело, Андрюша быстренько свалился обратно в окоп и предоставил Сене с Жомовым возможность проявить себя. Оба милиционера тут же встали в рост и пустили в ход дубинки. То есть попросту использовали их в качестве бит, а метательными снарядами служили металлоизделия, отобранные Поповым у переселенцев. Рабинович с омоновцем действовали слаженно и вмиг сокрушили фланги гвардейских частей, возглавлявших атаку на бархан.

Египтяне в замешательстве попятились и даже попытались бежать, но, упершись в толпу ополченцев, отступление захлебнулось. Бравые египетские военачальники быстро навели порядок в своих подразделениях. А к тому моменту, когда контуженных оттащили в тыл и ряды воинов сомкнулись, кто-то уже успел посадить фараона обратно на его законное место. Тот махнул жезлом, и колесницы помчались вперед, плавно обтекая укрепленный бархан с флангов.

– Все, мужики, змеика запускаем, – рявкнул Рабинович, и все три товарища кинулись к Ахтармерзу.– Но я же просил вас никогда не сравнивать меня с рептилиями вашего мира! – не обращая внимания на вражеские орды, возмущенно завопил Горыныч. – Сколько раз говорить, что подобные параллели оскорбительны для меня, так как…

Договорить он не успел. Трое бравых милиционеров выволокли разбухшего от гнева Ахтармерза на край бархана и безжалостно спихнули вниз. Горыныч взвизгнул и полетел к подножию песчаного холма, но буквально в нескольких сантиметрах от земли смог остановить падение и встал на крыло. Те из египтян, кто не видел его раньше, удивленно ахнули. Возничие колесниц повернули головы в сторону Ахтармерза, наплевав на то, что нужно смотреть, куда они, собственно, едут. Тут же в рядах атакующих повозок возникла сумятица и общая свалка, а Горыныч закончил разгром, пролетев над ними на бреющем полете и слегка прожарив особо ретивых возниц залпами пламени. Перепуганная армия египтян побежала и, может быть, так бы и топала своим ходом до Мемфиса, но какой-то умник додумался метнуть в Ахтармерза каменюку из пращи.

– Ой, чего вы кидаетесь? – обиженно взвизгнул Горыныч, не ожидавший такого обращения с детьми со стороны диких египтян, и, мгновенно потеряв весь объем, свалился на песок.

Солдаты фараона, обрадованные такой эффективной работой своей противовоздушной обороны, дико завопили и прекратили отступление. Часть гвардейских подразделений тут же бросилась вперед, надеясь быстренько затоптать мини-Горыныча подошвами своих сандалий. Пришлось ментам потрудиться во всю силу, плотным огнем прикрывая отход боевого товарища. Даже Мурзик, вырвавшись из объятий Рахили, в этом благом деле поучаствовал. Соскочив с гребня бархана, он злым рыком остановил особо ретивых аборигенов, а назад, в укрытие, вернулся только после того, как Рабинович задолбался звать его к себе.

– Сеня, отходить пора, – Жомов дернул за рукав кинолога, читавшего нотации вернувшемуся псу. – Сейчас этих гопников египетских ничего не остановит. Да и позиции для отхода уже готовы.

Ваня кивнул головой назад. Рабинович, перестав пилить Мурзика, косо глядя при этом на пристыженную Рахиль, обернулся в указанном омоновцем направлении. Там, метрах в трехстах дальше на восток, на самом большом бархане, стоял Навин и усиленно размахивал руками. Сеня глубоко вздохнул, стараясь успокоиться.

– Все, отходим. Горыныч, прикрывай, – скомандовал он. Крошечный трехглавый птеродактиль растерянно взмахнул крыльями и беспомощно выпустил три язычка пламени, не способных спалить и рулон туалетной бумаги.

– Мать твою! – разочарованно выругался кинолог. – Да что же ты, скотина хладнокровная, не растешь ни хрена.

– Во-во, змеюка ты из-под реактора. Ящерица бракованная, – тут же пришел ему на помощь Жомов.

Горыныч от обиды всегда быстро начинал увеличиваться, что он сделал и в этот раз. Ваня пооскорблял его еще несколько секунд, до тех пор, пока не решил, что трехглавый испепелитель достиг требуемых размеров. Затем все защитники бархана помчались на заранее подготовленные позиции, а Ахтармерз, дав залп из своих природных огнеметов по обнаглевшим египтянам, ковыляя, чуть позже догнал друзей.

Примерно по такому же сценарию развивались и следующие этапы обороны. Фараон, правда, пытался варьировать способы атаки, пуская, например, колесницы по центру, а пехоту с флангов, но менты быстро находили этому противоядие и успешно оборонялись, не забывая, естественно, отступать. Египетские лучники, пращники и метатели дротиков, конечно, пытались перестрелять обороняющихся, но менты прятались от огня в окопах и высовывались только тогда, когда египтяне, боясь поранить своих, прекращали огонь.

Поселенцы не менее успешно, чем оборонявшиеся милиционеры, драпали «нах остен», и вскоре друзья даже пыли, поднятой их движением, на горизонте уже не видели. Однако для самих ментов ситуация была тупиковая. Армия фараона продолжала наступать, не оставляя надежды расправиться с горсткой наглых чужестранцев, и друзья совершенно не видели способа, как оторваться от аборигенов, вошедших в раж.

– Сеня, придумывать что-то нужно, – плаксиво потребовал от кинолога Попов, уставший уже метаться с бархана на бархан.

– Подожди, переселенцы еще далеко не ушли, – буркнул в ответ Рабинович, кивая в сторону клубов пыли на востоке. И тут же замер. – Не понял. Их же еще пятнадцать минут назад не было видно! Что такое происходит? Назад, что ли, эти бараны решили вернуться?

Ситуация прояснилась чуть позже. Поначалу менты недоумевали, отчего, продолжая отступать на восток, они неожиданно стали сближаться с поселенцами. Но затем, поднявшись на очередной бархан, подготовленный к обороне солдатами Навина, все трое ахнули – впереди открывалось море. Переселенцы толпами метались вдоль берега, и, хотя в этом месте противоположный берег был отчетливо виден, вплавь преодолеть преграду никто не решался.

– Приехали, – констатировал Попов и плюхнулся на пятую точку, чем вызвал в окрестностях небольшое землетрясение.

– Во-во, – согласился с ним Жомов. – Блин, когда пить хочется, воды нигде не найдешь. А когда отступать надо, кто-нибудь непременно джакузей всяких по дороге настроит. Что, Сеня, евреев в воду загонять будем?

– Не получится, – вместо Рабиновича ответил Андрей. – Им к фараону попадать хуже ножа острого. Если бы могли, давно уплыли бы все на тот берег и вражеским войскам языки показывали. А так получается, что провалилась наша миссия. Не отбиться нам от египтян.

– Не скули, – одернул его Сеня. – Сейчас придумаем что-нибудь.

И Рабинович принялся думать. Очень старался. Разве что дым от трения шестеренок в голове из ушей не пошел. Но все остальные признаки мыслительного процесса – нахмуренный лоб, сведенные вместе брови и старательное расчесывание носа – присутствовали. Впрочем, додуматься до чего-нибудь Сеня не успел. Как всегда, влез со своими предложениями Горыныч.

– Извините, что отвлекаю вас, но мне кажется, что… – начал он, но Рабинович махнул на второгодника из иномирной школы рукой.

– Уйди со своими извинениями, – раздраженно проговорил он. – Не видишь, люди делами заняты!

– Ну, если вы не хотите узнать, как я могу проложить путь сквозь водные пространства, то я и говорить об этом не буду, – обиделся Ахтармерз и развернулся, чтобы уйти, но Рабинович поймал его за хвост:

– Что ты сказал?!

Горыныч принялся рассказывать о своей идее, но неизвестно, успел бы он закончить свою речь или нет, если бы Рамсес оказался не столь жадным. Фараону следовало бы сразу бросить войска вперед и растоптать перепуганных сынов израилевых, но он, видимо, решив не уничтожать их, как халявную рабочую силу, начал вытягивать свои войска вдоль побережья, явно намереваясь охватить переселенцев полукольцом. Это все его мечты и сгубило.

Ахтармерз начал излагать свой план, обосновывая каждое утверждение известными ученым его измерения фактами. Рассказ грозил затянуться на пару дней и превратиться со временем в научный трактат, совершенно непонятный нормальным представителям человечества, но Сеня разглагольствования второгодника оборвал самым бессовестным образом, потребовав сказать точно, «сколько вешать граммов». Пришлось Горынычу свои объяснения конкретизировать.

Если отбросить всю научную терминологию, суть идеи Ахтармерза была проста. Он уже не раз демонстрировал ментам, что может генерировать силовое поле, способное выдерживать довольно большие нагрузки. Именно эту свою способность он и собирался применить сейчас, чтобы создать сухопутный коридор в толще воды.

– Нас этому на спортивном ориентировании учили, – объяснил свое умение Горыныч. – Правда, такие широкие водные преграды нам преодолевать не приходилось, но я могу попробовать.

– Угу. И всех утопишь, – мрачно высказал свое мнение Попов.

– У тебя есть другие идеи? – ехидно поинтересовался у эксперта Сеня. Андрюша отрицательно покачал головой. – Тогда, Горынушка, приступай!

Ахтармерз не заставил себя долго упрашивать. Он проковылял прямо к кромке воды, на несколько секунд замер, а затем закрутился волчком, заплетая поднятые вверх головы одну вокруг другой. Несколько секунд ничего не происходило, а затем во все стороны от Ахтармерза полетели бирюзовые искры. Когда же Горыныч полностью окутался клубом искр, он неожиданно замер и, развернувшись в сторону противоположного берега, уронил головы на песок. По воде пробежала рябь, затем поверхность моря от берега до берега непостижимым образом вдавилась вниз и наконец воды расступились, обнажая дно. Все замерли в изумлении, а Горыныч тоненько пропищал:

– Бегите! Я долго не выдержу.

– А ты как же? – замер около него Сеня.

– Бегите, я вам говорю! – настойчиво приказал Ахтармерз.

Подгоняемые солдатами верного присяге взвода Навина, переселенцы устремились в образовавший в толще воды коридор. Моисей с Аароном мчались на первой повозке, показывая подчиненным пример храбрости. При этом оба патриарха не переставали вопить, убеждая поселенцев в том, что коридор в море – это доказательство благожелательности к ним бога. Менты уходили последними.

– Эх, блин, мне бы такой аквариум! – посреди пути задохнулся от удивления Попов, глядя на то, как из толщи воды на него пялятся бесстыжими глазами разноцветные рыбки. – Вот бы где я развернулся…

– Я тебе сейчас развернусь! – рявкнул на него Сеня. – Марш вперед, а то сам аквариумной рыбкой станешь.

Армия фараона, сначала оторопевшая от бессовестного поведения моря, довольно быстро пришла в себя и, подгоняемая приказами Рамсеса, бросилась вслед за переселенцами, не желая давать им возможности улизнуть. Жрец Сета истошно вопил, предупреждая всех о возможной ловушке, но его никто не слушал. И стать бы египтянам в тот день русалками и водяными, если бы у Горыныча не кончилась энергия. Не в силах больше сдерживать напор воды, Ахтармерз снял с коридора защитное поле, море ринулось назад, стремясь завоевать обратно свою исконную территорию. Из-за большей массы давление воды оказалось наиболее сильным в центре прохода. Там две половинки разделенного моря и встретились, схлопывая коридор от центра к берегам. В результате чего ментов, не успевших выбраться из тоннеля, волной вынесло в одну сторону, а передовой отряд египтян – в противоположном направлении, соответственно.

Ахтармерз, уменьшившийся к тому времени до размеров перекормленного голубя, не дожидаясь того, что разъяренные его неэтичным поведением солдаты Рамсеса примутся выражать свое недовольство и, не дай бог, займутся рукоприкладством, поднялся в воздух и полетел к противоположному берегу. Аборигены попытались сбить его стрелами, но у ближайших лучников намокла тетива, а дальние просто не могли в Ахтармерза попасть. В итоге Горыныч благополучно преодолел почти все расстояние от одного берега до другого, но на подлете к друзьям силы оставили его, и трехглавый чудотворец плашмя плюхнулся в воду.

– Потонет, блин, в натуре! – сделал вывод Жомов и, не снимая формы (а на хрена? все равно уже промокла), бросился спасать соратника.

Едва оба оказались на берегу, как Рахиль устремилась к птеродактилю. Причем остановить ее смогли не сразу. Конечно, девица просто хотела вернуть Горыныча к жизни при помощи искусственного дыхания, но с присущей ей грацией едва не оторвала перепончатые крылья у представителя иной цивилизации. Спасибо Жомову – спас. Правда, не успевая придумать что-нибудь умное, он просто ущипнул Рахиль за мягкое место, отвлекая ее внимание от Ахтармерза. За что и заработал сразу две оплеухи от девицы и испепеляющий взгляд от Рабиновича.

– Не бычься, Рабин, это не ухаживание, а превентивная мера, – добродушно усмехнулся Жомов и поднял вверх вмиг очнувшегося от манипуляций девицы Горыныча. Толпа переселенцев восторженно взвыла.

– Ну, Сеня, теперь только попробуй мне скажи, что такое событие мы обмывать не будем, – перекрывая шум толпы, заявил омоновец.

Как думаете, была ли у Рабиновича возможность с этим предложением не согласиться?..

Глава 3

Мы, псы, как вы, наверное, знаете, спим очень чутко. Не так, конечно, чтобы абсолютно от любого шороха просыпаться, но опасность чувствуем даже вдалеке. Это вон Ваню Жомова после суточного дежурства будить замучаешься. Нормальный омоновец в таких случаях если уж уснет, то только по двум причинам просыпается. Либо если из автомата над ухом пальнут, либо когда кто-то «Рота, подъем!» прокричит. И не думайте, что если я с Рабиновичем, а не с Жомовым живу, то и знать не могу, о чем говорю. Присутствовать пару раз при таких побудках довелось.

Не знаю, как в других отделах внутренних дел, но у нас суточные дежурства делятся на два вида – дабл-мент и облегченные. В первом случае сам Кобелев является ответственным, а в «аквариуме» торчит Матрешкин. В отделении тут же объявляется чрезвычайное положение, на улицу все выходят строго по приказу, а в туалет – после согласования с начальством. Оружие и «броники» дежурный наряд не снимает всю ночь, и единственной поблажкой является только то, что в участке каску на голову не всегда нужно надевать. Нам, псам, в этом плане, конечно, легче, поскольку касок нам не положено, а ношение бронежилетов патрульными псами уставом и никакими приказами пока не предусмотрено. И слава Полкану!

Понятное дело, что облегченным дежурством считается то, во время которого ни одной из составляющих дабл-мента в отделе нет (промежуточные варианты вообще за дежурство не считаются). Так вот во время облегченных дежурств половина личного состава шатается по всяким злачным местам, удовлетворяя естественные милицейские потребности, а вторая половина их отмазывает от шальных звонков начальства. Потом они иногда меняются, но это редко, поскольку ко второй половине обычно относятся примерные семьянины, пусть таковых и подавляющее меньшинство, непьющие – тоже редкость большая, конечно, но язва желудка и проблемы с печенью даже у ментов бывают – и прочие милиционеры нетрадиционной служебной ориентации. Никто из моих друзей к таковым, естественно, не относится, поэтому во время облегченных дежурств в участке нас увидеть было практически невозможно.

Правда, поскольку Попову как эксперту суточные дежурства полагались только в экстренных случаях, а Ваня и вовсе не совсем мент, он омоновец – это для тех, кто подзабыл, то и попадали вместе в одну и ту же смену они крайне редко. Но пару случаев я точно помню. Подробно описывать эти дежурства не буду, поскольку мои откровения могут до кого-нибудь из подрастающего поколения дойти. И не делайте, уважаемые, большие глаза, и такое бывает! А я боюсь, что своим описанием похождений моих коллег в кабаках, гостиницах и саунах могу честное имя российского милиционера перед молодежью дискредитировать. Делать этого не стоит, поэтому ограничусь рассказом о финалах.

Так вот, когда под утро с нами на связь по рации вышел Егорыч, старлей пенсионного возраста со вставными челюстями, сверкающей лысиной и прогрессирующим маразмом, Ваня Жомов валялся в предбаннике вдрызг пьяный… то есть, я хотел сказать, страшно уставший. Нам с Сеней той ночью на вызов пришлось отлучаться. Ночных бабочек мы по улице гоняли. Не удивляйтесь. Теперь есть у ментов и такая обязанность, как борьба с насекомыми. Обнищавшая санэпидстанция передала. Мучились мы тогда довольно долго, но одну загнали все-таки в какой-то дом, и мой хозяин пошел соответствующую обработку проводить. Меня у дверей оставил, чтобы я поздних прохожих о возможности отравления инсектицидами предупреждал. Ну а когда Сеня свои дела закончил и мы в сауну вернулись, то оказалось, что наши товарищи успели уже напоро… устать, то есть. Вот и получилось в то раннее утро, что мой хозяин среди всего наряда был единственным относительно трезвым человеком. Он на вызов старлея и ответил.

– Тебе чего не спится, Егорыч? – это мой Сеня всегда такой недовольный, когда сразу два дела делать не успевает.

– Щас, погоди. По бумажке прочитаю, а то забыл, – я же говорил, что у старлея маразм. – Санька, – это он помощнику. – Ты бумажку не видал?.. Не-а, туалетную мне не надоть… А-а-а, вот она, прыщ ей в промежность! Слухай, Сенька, сюды, – ну и дальше тирада по поводу безвременного прибытия начальства.

Понятное дело, что мой Рабинович принялся товарищей будить. Все довольно быстро проснулись, хоть и сопротивлялись сильно, а вот с Жомовым долгое время ничего сделать не могли. И под душ его совали – даже не мычит, и в бассейн бросали – тонет. Даже водку пробовали под нос подставлять. Дескать, почувствует, что без него пьют, и проснется. Обломились! И тут один новенький «АКМС-74У» со столовой вилкой перепутал и в трехлитровую банку стволом прямо за огурцом полез. И ведь схватился, гад, за автомат как ловко, пальцем прямо на курок попал… Нет, застрелить никого не застрелил. Банку только расколошматил да стену изрешетил. Но зато и Жомова разбудил. Ваня после автоматной очереди со скамейки вскочил и приказал всем в атаку идти. Его, конечно, успокоили с трудом, ценой не одного десятка синяков и шишек, но зато поняли, как надо омоновца будить, когда он совершенно ни на что не реагирует.

Про второй случай я и вовсе рассказывать не хочу, да и о первом поведал только для того, чтобы вы разницу между мной и Жомовым поняли и не удивлялись, почему я утром первым от шума проснулся, а мои менты спокойно продолжали спать. Просто я чутче на опасность реагирую и водку ни фига не пью.

Шуметь начали где-то вдалеке, и я поначалу не мог разобрать, из-за чего, собственно говоря, весь сыр-бор происходит. Прислушиваться было лень, да и выбираться из шатра не хотелось. А все из-за того, что мне пришлось половину ночи не спать, а по барханам бегать. И не от того, что я покой хозяина стерег – какой дурак его пьяного будить станет? Просто в палатку войти было невозможно, потому что от Сениного перегара у меня не только нюх отбивало, но и уши закладывало. А в пустыне, пусть и на берегу моря, ночевать было слишком холодно. Вот мне и пришлось часть темного времени суток дремать вполуха, а остальное время бегать в четыре лапы, чтобы хоть как-то согреться.

Впрочем, об особенностях египетского микроклимата я вам уже рассказывал, поэтому дальше распинаться на эту тему не буду. В конце концов, сами можете попробовать в пустыне без одеяла и с летней шерстью заночевать. Перед рассветом я забрался все-таки в немного проветрившийся от вони Сенин шатер и попытался уснуть. Как выяснилось, тщетно, поскольку с раннего утра в лагере начался кавардак. Это позже понятно стало, почему переселенцы орут, а сначала я решил, что Рамсесова армия как-то сумела форсировать Красное море и пошла на повторный штурм. Как по-вашему, что должен делать правильный сторожевой пес, когда чувствует приближение врага?.. Кто сказал мочиться?.. Это дело над поверженным противником некоторые дегенераты осуществляют, а нормальные сторожевые псы при появлении супостата поднимают тревогу. Чем я и занялся. Причем орал во весь голос, потому как от пробуждения не один я неприятные ощущения испытывать должен.

– Тихо ты, кобель бешеный! – зашипел на меня Рабинович, выбираясь из-под одеяла. – Рахиль разбудишь.

А я что, по-твоему, хочу сделать? Вы-то с ней всю ночь под одеялом грелись, а я по барханам бегал и скорпионов пугал. Так что не все людям масленица, и теперь ваша очередь страдать!..– Тихо, я сказал, – как всегда, не понял меня Сеня. – Фу, блин!

– Не нужно, Сенечка, на песика кричать, – проворковала Рахиль, высовывая наружу немного уменьшенную копию носа моего хозяина. – Он же умный и нам что-то сказать хочет. Правда, Мурзик?

Ой, правда, лапочка моя. Верно, хвостик ты куцый! Ты, кошенция ободранная, даже представить не можешь, сколько всего я хочу вам обоим, каждому по раздельности и тебе персонально сказать… Но тут я заткнулся. Прямо не знаю, что со мной творится. Память дырявая стала. Ну все время забываю, что прежде чем начать орать, нужно у самого себя спросить, а поймет ли твою речь хоть кто-нибудь! Вот и сейчас кричу на них, а сам прекрасно знаю, что моей тирады никто не воспримет. Единственное, чего я смогу добиться своими воплями, так это очередной вспышки альфа-лидерства со стороны хозяина. И мои надежды сбылись.

– Рахиль, не лезь, – строго выговорил ей Сеня так, как будто щенка за мокрое дело на ковре отчитывал. – Ты Мурзика не знаешь, поэтому лучше помолчи. Он у меня и так распустился что-то в последнее время, а тут ты еще его баловать надумала. С ним построже нужно быть, а не сюсюкать, как с кутенком, – и тут же продемонстрировал, как именно, по его мнению, со мной нужно обращаться.

– Мурзик, фу! Сидеть, – рявкнул он на меня так, что любая шавка бы позавидовала. – Еще раз без команды голос подашь, я тебя из шатра выгоню, и на завтрак будешь мышей полевых трескать!

И этот Куклачев называется «друг»! Хотелось мне, страшно хотелось послать его по материнской линии к родственникам из Биробиджана, но я сдержался. Даже сел для приличия. Дескать, на тебе, подчинюсь, чтобы ты перед этой самкой окончательно не опозорился. Но сел я ненадолго. Едва опустив хвост на ковер, я тут же встал и, обиженно фыркнув, выбрался из шатра. Не больно-то мне, Сеня, и хотелось в твоей вонючей палатке спать. Лучше уж пойду к Попову с Горынычем. Там запах ароматнее, сознание потерять от вони можно. По крайней мере, пару часов спокойно отдохнуть получится!

Впрочем, к криминалисту на ночлег я не пошел. Выбравшись на свежий воздух, я увидел, что никакими признаками египетского войска тут и не пахнет. А вот с колонистами явно что-то случилось. Полностью игнорируя указания и запреты руководителей мелкого и среднего звена, сыны израилевы с невероятным упорством пробивались к штабу. Интересно, что им тут понадобилось? Не назад же, в Египет, они идти хотят?!

Пока я раздумывал, куда именно следует отправиться, чтобы побольше информации о причинах суматохи получить, Рабинович следом за мной из шатра выбрался. Да, кстати, сразу сообщу, дабы у вас мыслей крамольных в голове не зарождалось, что совместные ночевки моего хозяина в одной постели с Рахилью еще ни о чем не говорят! Того, о чем вы подумали, между ними не было. Нет, Сеня, конечно, как и каждый нормальный кобель на его месте, не попытаться не мог, но девица его отшила. Рабинович тут же удивился такой целомудренности, совершенно справедливо поинтересовавшись, откуда у Рахили появились столь строгие жизненные взгляды, если при первом их знакомстве она в довольно легкомысленном амплуа себя пробовала. Рахиль обиделась.

– Это была ошибка молодости, причем так ничем и не закончившаяся. И с твоей стороны не по-джентльменски напоминать девушке, да-да, именно девушке, о ее необдуманных поступках, – прокурорским голосом заявила она. – После знакомства с тобой моя жизнь переменилась, и теперь я даже в мыслях своих не буду с мужчиной до тех пор, пока мы с ним не выйдем из-под венца. Ты ведь собираешься на мне жениться? Я не ошиблась?..

После этих слов на моего хозяина внезапно и вероломно напал приступ злобного кашля в союзе с аллергией, тугоумием, слабослухием и прочими недугами, всегда настигающими мужчин в такие ответственные моменты, как разговоры о женитьбе. Я бы, конечно, мог ответить за хозяина, объяснив наивной аборигенке Сенины жизненные принципы, но делать этого, по понятным причинам, не стал. Просто фыркнул и, глядя на Рахиль, почесал лапой за ухом, показывая, какого я мнения об ее умственных способностях.

Впрочем, извините. Я опять отвлекся. Разболтался что-то сегодня. Пора переходить к проблемам насущным, а они вон все перед барханом (или на берегу моря эти песчаные шишки дюнами называются?) стоят, словно демонстранты перед грузовиком с Зюгановым на борту… Кому не нравится, последнюю фамилию могут заменить на любую другую. Один хрен, между ними никакой разницы нет. И не спорьте со мной! Я на всех митингах в нашем городе бывал и больше вашего о них информации имею.

– Чего это тут за манифестация? – услышал я позади себя голос Жомова и обернулся.

Вот уж не знаю, то ли Ваня вчера мало выпил, то ли, наоборот, опохмелиться с утра сильно хотел, но проснуться он сегодня умудрился без помощи автоматной очереди. Впрочем, не он один. Из своего шатра выбрались Попов с Горынычем, подошли Навин и Нахор. Ну а Моисей с Аароном и вовсе давно были на ногах. Патриархи, сонно потирая глаза, спрятавшись за оцеплением, стояли перед волнующейся толпой, а все остальные на них пялились, словно коты на свежую рыбу.

– Так что тут творится-то? – не унимался Ваня. И с чего это вдруг он таким любознательным стал?

– Би-еляшей хотят, – ответил ему Нахор. – Минога би-еляшей.

– Минога, это ты, – сообщил персу Жомов. – И вообще, шел бы со своими беляшами верблюдов кормить, – Ваня на секунду задумался, а затем обрадованно пообещал Нахору. – А то в ухо дам!

– Ванечка, ты своим подчиненным затрещины раздавай, а к моим лезть не смей, – ревниво вступился за ученика Рабинович. – Нахор, между прочим, уже с самого раннего утра о настроениях переселенцев узнать пытается. Так что не приставай к нему! – Сеня повернулся к персу. – В чем там дело?

Собственно говоря, мог бы и у меня спросить! Я бы тебе вдвое быстрее обо всем рассказал, чем эта бородатая морда, страшно коверкающая человеческий язык. Пока мои соратники переругивались, я ушами не хлопал, и кое-что в разговорах сынов израилевых разобрал. Нахор, конечно, знал побольше, но кому все эти подробности нужны? Главное – знать суть проблемы.

Терроризировать вас, словно Нахор российскую милицию, подробностями о том, как Исаак Рувимович поссорился с Адой Еноховной, я не буду. Просто скажу о том, что над лагерем переселенцев вдруг дамокловым мечом повисла продовольственная проблема. Началась она с мелочи, но вылилась в глобальную катастрофу.

Вы, наверное, помните, что вчера, по случаю чудесного спасения от преследования египтян, вся орда переселенцев устроила большой сабантуй. Сегодня утром особо ретивые личности поспешили опохмелиться и, исключительно для пользы желудка, выпитое закусить. Тут же эти ранние птахи выяснили, что собственных запасов после вчерашнего раздолья у них не осталось, и они полезли к соседям, дабы позаимствовать лекарство и закуску у них. Соседи, хоть и вчера побратались со всеми (а чего с пьяных глаз не сделаешь?!), утром от своих обязательств отказались и поймали за руку страждущих, обозвав их грабителями. Стали они выяснять, что именно из собственного добра пропало, а вместо этого узнали нечто другое.

Оказалось, что практически все переселенцы перед отправкой в долгий путь, занимая имущество у египтян, думали не о продовольствии, а о тех средствах, на которые оное можно будет покупать. И, как на грех, никто из сынов израилевых не рассчитывал на то, что в пустыне ни одного супермаркета им не попадется. Вот сегодня утром после ревизий домашнего скарба и выяснилось, что золота у евреев навалом, но есть его нельзя. Странная штука, согласитесь!..

Не знаю, может быть, Сене с Жомовым просто не поверилось, что у сынов израилевых пищи может не быть, но встретили они это известие совершенно спокойно. Ваня даже хитро ухмыльнулся, поглядывая на Рабиновича. Дескать, ну-ну, какие еще сегодня сказки нам расскажете?.. Сеня, что вполне естественно, хотел этой ухмылочкой Жомова накормить, но весь начинающийся концерт испортил Андрюша.

– Это вы что, хотите сказать, что нам теперь придется ящерицами в дороге питаться и саксаул на закуску грызть? – завопил он. – Да ни за что на свете! В общем, делайте что хотите, но, пока меня продуктами не обеспечите, я с этого места не сойду. Ясно тебе, Рабинович?

– Жирное брюхо к разумению глухо, – усмехнулся в ответ мой хозяин. – И Попову там беда, где не лезет в рот еда… В общем, не урчи раньше желудка. Сейчас узнаем, в чем проблема. В конце концов, море рядом. Рыбой в дорогу запасемся.

Оказалось, что как раз с этим все не так-то просто. Кое-кто из переселенцев снасти рыболовные, конечно, захватил (мало ли что на новом месте жительства пригодиться может?!), но здесь толку от них не было практически никакого. Объясню, почему. Насколько я мог понять, опираясь на свое скудное знание географии, почерпнутое из «Клуба кинопутешественников», вчера мы сподобились перейти по дну Красное море. То есть его аналог в этом параллельном мире. Не знаю, то ли тут море было бракованное, то ли рыба в нем принципиально не ловилась, но выудить из воды что-то существенное, способное хотя бы одного человека досыта накормить, с берега не удавалось, а вот рыболовный сейнер, даже в миниатюре, построить было не из чего. То есть материал был – повозок, слава Полкану, хватало. Но вот хоть какой-нибудь завалявшейся смолы для пропитки лодок никто почему-то недодумался взять. Поэтому парочка наскоро сколоченных посудин, наплевав на людские чаяния, нагло затонула прямо в двух метрах от берега.

Отчаявшись дождаться осетров на завтрак, Андрюша, позабыв о своем трепетном отношении к рыбкам, попробовал даже поорать в воду, надеясь перепугать морских жителей и заставить их выброситься на берег. Но даже своим мощным баритоном Попов смог добиться только того, что какой-то нахальный краб выполз на мелководье и, посмотрев на криминалиста, покрутил клешней около головы. Дескать, дурак ты, Андрюша, и не лечишься. Впрочем, краб мог бы и без этих комментариев обойтись. Хотя бы цел остался. А так схватил его какой-то шустрый пасынок израилев и мигом засунул в котел. Причем сделал это так быстро, что Попову осталось лишь проводить печальными глазами свой утерянный завтрак.

Положение в лагере действительно становилось серьезным. Назревал бунт, и я предпочел держаться поближе к Рабиновичу. Не для того, чтобы за его спиной спрятаться! Меня-то аборигены все равно бы съесть не смогли. А вот на Сене зло бы выместили от души. Даже не посмотрели бы, что он в форме и при исполнении. Пришлось Рабиновича охранять. Все-таки он мой хозяин, причем единственный. Не дай бог, лишусь его, кот знает, в какие руки потом попаду.

Впрочем, беспокоился я зря. Моисей с Аароном до нашего появления в Египте такую себе рекламу умудрились среди еврейского населения сделать, что ни один черный пиар теперь поселенцев убедить не мог, что в их бедствии еще кто-нибудь, кроме патриархов, повинен. Нам даже сочувствовали все из-за того, что мы со старцами связались. Даже подкормить старались. Рабиновича, как обычно, – молодые девушки за красивые глаза. Попова – старые матроны. Видимо, Андрюша своим несчастным видом у них острый приступ материнского инстинкта вызывал. А Жомова взвод его верных бойцов продовольствием обеспечивал. О нас с Горынычем почему-то никто из аборигенов не подумал. Впрочем, мы от отсутствия внимания и не страдали. Ахтармерз, как вы помните, мог есть практически всю органику и некоторые неорганические соединения тоже, а я скромно столовался у всех трех ментов, поскольку знал, что друга они в беде не бросят.

В общем, худо-бедно, но до вечера мы еще дожили. С берега моря никто уходить не собирался, поскольку каждый из переселенцев надеялся хоть что-то себе на прокорм добыть. Когда к вечеру абсолютно все продукты, кроме материнского молока, закончились и общее урчание голодных желудков достигло апогея, сыны израилевы снова потянулись к шатру патриархов.

– Моисей, подлый трус, голова, как арбуз. Выходи! – завопил кто-то из аборигенов, когда толпа у бархана стала достаточно густой, чтобы скрыть кричавшего от пытливых взглядов охраны. – Выходи, обманщик и душегуб.

– В натуре, жрать давай. Заманил нас в пустыню, а теперь голодом уморить хочешь? Гибель целой нации на твоей же совести будет. Тебя бог не простит! – раздались из толпы крики в поддержку неизвестного зачинщика беспорядков. – Смотри, назад вернемся, тебе же хуже будет. Нас фараон не тронет, а вот для тебя местечко на осиновом колу припасет!

– Г-г-г… – заблеял патриарх, выходя из шатра. Толпа завопила и рванулась вперед. Пришлось нам вмешаться. Во-первых, работа у нас такая, толпы недовольных разгонять. А во-вторых, нам все-таки Моисея из Египта вывести нужно было, а не его разобранный на запчасти труп.

– А ну назад все! – завопил Жомов, выхватывая из кобуры пистолет.

Еще вчера он вполне достаточно поработал, кровушки египетской попил и сегодня всплесками агрессивности не страдал, убивать никого не собирался. Он просто выстрелил в воздух, но и этого оказалось вполне достаточно. Толпа аборигенов, еще не имевшая счастья видеть, как маленькие огнестрельные железки громом небесным плюются, на секунду замерла, а затем отхлынула от бархана. Жомов удовлетворенно вздохнул и спрятал пистолет обратно, взяв в руки Горыныча вместо оружия: патронов к нему не полагается, поэтому и заряды экономить не нужно. Достаточно покормить Ахтармерза какой нибудь гадостью, подбросить в воздух и начать называть летающим змеем. Остальное он сделает сам. И в размерах увеличится, и огнем поплюется, да и просто болтовней в гроб загнать может. Вот такой он универсал!

– Кстати, о боге, – проговорил Аарон, выйдя из шатра только после того, как толпа отступила, а между ней и патриархами организовалась плотная, двухрядная прослойка из гвардейцев и милиционеров. – Как вы, слабоверные и колеблющиеся, можете говорить, кого осудит бог, а кого вознесет? – старец прокашлялся и сменил пластинку.

– Вы что, в натуре, думаете, он Моисею просто так велел вас из Египта увести? Типа, прикол у него такой, чтобы вас чисто конкретно голодом в пустыне уморить? Ему чего, больше почумиться не над чем?

Моисей что есть силы огрел братца посохом по хребту. Тот поперхнулся, удивленно посмотрел на своего родственничка и, шмыгнув носом, вернул предыдущую пластинку на патефон.

– Так слушайте же, люди, и запоминайте: господь никогда не оставит вас, своих избранников, в беде! – трубным гласом завопил он. Толпа заволновалась. – Моисей говорил с богом, и тот заверил, что к утру накормит вас и обеспечит продовольствием на всю дорогу до Земли обетованной, священного Ханаана. Не ропщите и не стенайте. Ложитесь спать. Будет вам и белка, будет и свисток.

Аарон замолчал, застыв в позе Сабониса, забравшегося клешнями в баскетбольное кольцо. Аборигены радостно завопили, едва не отбив у меня охоту ходить на митинги, а затем расползлись к своим кострам. А Андрюша подошел к старцу и толкнул его в плечо.

– Ну, до утра я еще потерпеть смогу, – проговорил он. – Но утром смотри, чтобы завтрак был! И, минимум, тройная порция. Мне много калорий терять нельзя – мама расстроится, если узнает.

– А эти вопросы не ко мне, – пожал плечами Аарон.

– Не понял?! – угрожающе зарычал Попов. Блин, нашему Андрюше еще чуть-чуть потренироваться, и с породистыми кобелями соревноваться в этом сможет. – Ты чего, вахлак, лапшу тут на уши развешивал?

– Ничего я не вешал. Просто, что мне Моисей велел, то я людям и сказал, – буркнул патриарх. – А откуда мой братец про завтрак знает, лучше не спрашивай. Все равно ни о чем, кроме как о вере в бога, он тебе не ответит, а вот я замучаюсь тебе его проповеди переводить.

– Это что, теперь и завтрака не будет? – еще больше возмутился эксперт. – Охренели, блин, совсем, или как?

– Или как, – вместо старцев ответил мой хозяин, кладя Андрюше руку на плечо. – Не стони. Утро вечера мудренее. Пошли к себе. Глядишь, с рассветом действительно что-нибудь прояснится…

Вы не думайте, пожалуйста, что Сеня с голоду умом двинулся или за один день из атеиста в верующего превратился (как-нибудь потом объясните мне разницу!). Естественно, на чудесное появление пищи мой хозяин не рассчитывал. Просто хотел Попова от мрачных мыслей отвлечь, да и самому о еде перестать думать. Заодно его сиятельство Рабинович-альфа-лидер, клеща ему под мышку, большой совет решил собрать и обсудить насущные проблемы. В частности, возможно ли сорок лет ходить в пустыне голодным и на хрена нам вообще такие путешествия нужны. Мы в родственники к Туру Хейердалу не записывались, чтобы эксперименты из жизни древних над собой ставить!

– Сеня, ты, похоже, на самом деле умом слегка двинулся с этими путешествиями, – буркнул Попов, усаживаясь на ковер внутри нашей с Рабиновичем палатки. – Что тебе с утра, кроме неба на востоке, проясниться может? Совсем сбрендил? Или в сказки веришь? Добрую фею ждешь?

– Вот именно, добрую фею, – самодовольно усмехнулся мой хозяин. Вот кобель, а я и не сразу понял, зачем он всю орду сюда притащил. – Андрюшенька, вынь свои свиные мозги из духовки, что у тебя черепом называется, и раскинь их здесь, по палатке. Может быть, проветрившись, они у тебя лучше соображать станут. Мы же тут не с одним придурочным Лориэлем, у которого если и были мозги, то от старости атрофировались, работаем. У него еще напарник есть с блатом в отделе фей. Сечешь?..

ХЛО-ОП!!!

– Во, блин, чудеса, да и только, – усмехнулся Ваня, уставившись под потолок. – Ты что, все время подслушиваешь, что ли?

– Конечно! Делать мне больше нечего, – пискнул эльф, а затем чуть приблизился к Рабиновичу. – Ты кого, лох ментовский, придурочным назвал?..

Я замер, с любопытством ожидая дальнейшего развития событий. Вот уж не знаю, заметил Сеня это или нет, но каждый раз после того, как он Лориэля какой-нибудь обидной кличкой назовет, тот непременно появляется. Я даже лапой за ухом почесал, задумавшись над этим вопросом. Почесал и понял, что знает мой хозяин об этом фактике точно. И котом буду, если Рабинович сейчас не специально маленького наглеца оскорблять начал. Если честно, то даже догадываюсь, ради чего именно Сеня этот балаган затеял. Я даже по сторонам посмотрел, чтобы удостовериться, что я один в шатре такой умный. Не ошибся!

Про Рабиновича с Поповым говорить не буду, поскольку Сеня был зачинщиком, а сообразительный Андрюша ухватывал все на лету. Особенно, когда ему разжуют и в рот положат. Ну а у остальных вид был совершенно обалделый. Рахиль глупо улыбалась, и мне прямо виделось, как сильно она хочет нашего маленького хама пальчиком потрогать, но из вежливости сдерживается. А зря! Если учесть, что все, к чему эта мымра прикоснется, тут же ломается, калечится и приходит в негодность, стоило бы ей, пожалуй, позволить, например, свои медицинские навыки на Лориэле применить. Может быть, после этого он нам меньше бы надоедать стал.

Нахор тупо пялился на эльфа и, следуя завету Рабиновича – в каждой ситуации искать возможность получения выгоды, – шлепал губами, шепотом просчитывая, сколько прибыли можно было бы получить, показывая эльфа на ярмарках. Навин с Жомовым, ставшие удивительно схожими в выражениях лиц за последние пару дней, не спускали с Лориэля совершенно одинаковых взглядов, явно не суливших наглецу ничего хорошего. Я даже опасаться за эльфа стал. Может, все-таки к нему действительно Рахиль подпустить? А то, не дай Полкан, эти два живодера до перепончатокрылого задиры доберутся, так его потом ни один любитель пазлов не соберет!

– Чего ты ухмыляешься, урод педальный? – не унимался Лориэль, не сводя сердитых глазенок с Рабиновича. – Думаешь, на эльфов щериться безнаказанно можно? Нимроэль! Ну-ка свяжись со своей теткой. Пусть она его навозом засыплет.

– Это неэтично, – раздался в ответ знакомый гнусавый голос близорукого эльфа, хотя его самого снова нигде видно не было. – К тому же и непрактично. А ты сам знаешь, как Оберон относится к тому, что его подчиненные в служебное время тешат собственное тщеславие…

– Ах ты, предатель хренов, тролля тебе в спарринг-партнеры! – заверещал летающий прыщ, не дав своему напарнику возможность закончить фразу. – Без тебя обойдусь. Сам все сделаю.

– Навозом, что ли, засыплешь? А откуда его в тебе столько? – ехидно поинтересовался мой Сеня, а зря. Маленький наглец, истошно заверещав, вошел в штопор и врезался головой прямо в переносицу моего хозяина. От неожиданности Рабинович рухнул на спину. Эльф, кувыркнувшись в воздухе, пошел на следующий заход, но его неожиданно остановил Горыныч, дав упреждающий залп из всех своих горелок. Лориэль едва увернулся от пламени и завис перед Ахтармерзом.

– Не понял, блин? – опешил маленький задира. – Ты-то куда, детеныш игуаны, лезешь?

– Извините, пожалуйста, – тут же проворковал Ахтармерз. – Я вас в темноте с крупным слепнем спутал. Хотел немножко поесть…

– Поесть, говоришь? – возмутился эльф. – Да я тебя сейчас самого на корм нелюдям отправлю. Думаешь, орки летающих тритонов не едят или я свое обещание не выполню? Ошибаешься! Сожрут они тебя за милую душу, а я им всячески поспособствую.

Сказав это, Лориэль для наглядности принялся чавкать, изображая плотоядную оркскую ухмылку. Вышло это комично, и я даже фыркнул, но тут же поперхнулся, потому что произошло невероятное – наш неустрашимый летающий газоперерабатывающий завод и всемирно известный тоннелепрокладчик разревелся. Впрочем, почему невероятное? Это я позабыл совсем, что Ахтармерз всего лишь во втором классе учится, а вот эльф это отлично помнил, вот и отыгрался, подлец, на маленьком, вдобавок еще и сделав вид, что отгрызает у себя руку. Честное слово, я очень хотел ему в этом помочь, но не успел. Сначала Ахтармерз взвыл в голос, требуя вызвать маму, а затем Жомов истошно заорал.

– Ты чего, мухрен планирующий, детей пугаешь? – завопил омоновец. – Страх совсем потерял? Так я тебе его быстро по фотороботу найду. Только не обижайся, если случайно анфас с профилем местами поменяю!

– А ну, тихо все! – рявкнул Рабинович. Все, кроме Горыныча, затихли. Впрочем, и он уже не ревел, а только всхлипывал. – Вот так-то лучше. Давайте все вместе успокоимся и обсудим наши дела.

Успокаиваться каждый принялся по-своему. Жомов заставил Навина под счет отжиматься от пола, и нервы в порядок они дуэтом приводили. Рабинович чесал свой длинный нос, Попов с горестными вздохами рылся в общих запасах, надо полагать, он заранее что-то там припрятал. Рахиль принялась наглаживать Горыныча, и эта ручная зверушка, явно обделенная женской лаской, тут же присмирела – вот и гладь все время его чешую, а мою нежную шерсть немытыми руками не трогай.

Кстати, о шерсти. Пора бы на всякий случай проверить, чешусь я от того, что пару дней не мылся, или потому, что блохи завелись. Должен сказать, что это занятие здорово успокаивает. Попробуйте на себе. Очень рекомендую. Правда, идти на такие процедуры следует только тогда, когда существует полная уверенность в отсутствии оных насекомых. В противном случае будете орать, материться и дуст себе под хвост сыпать. Тут уж, понятное дело, ни о каком успокоении речи быть не может.

В общем, приведением в норму расстроенной нервной системы занялись все. Причем каждый – в меру своих способностей. Но Оскара за лучший способ успокоения я бы все-таки отдал Нахору. Перс несколько секунд смотрел на нас задумчивым взглядом, а потом широко ухмыльнулся, так, что борода на затылок уползла, и, хлопнув себя ладонью по лбу, куда-то умчался. Вернулся он через минуту и принес… что бы вы думали?.. Три расплющенных застарелых беляша, усыпанных какой-то непонятной крошкой! В отрубях, что ли, их прятал?

– Кто би-елящи будит? – бодрым голосом поинтересовался он.

– Я-а-а!!! – сорвался с места Попов раньше, чем кто-либо другой сообразить хоть что-то успел.

– Три меры золота штука! – обрадованно оповестил его Нахор. – Несвежие, зато с мясом.

Попов словно на стену каменную наткнулся. С разбегу, и головой о кирпичи. Хорошо, что на ногах устоять смог, но в предынфарктном состоянии все равно оказался. Жомов от удивления забыл сказать «два», и Навину пришлось пару минут тужиться, пытаясь удержать тело на согнутых руках. Даже мой Рабинович застыл, открыв от удивления рот – что, Сеня, съел? – и лишь Рахиль с Горынычем никакого внимания на выходку перса не обратили. То ли пригрелись рядом друг с другом, то ли в коммерции ни кота облезлого не смыслили. Зато эльф, примостившийся на балке под потолком, оторвался на всю катушку.

– Что, съели, козлы трюмные, мать вашу?! – истерично захохотав, завопил он. – Допрыгались, бараны, до того, что вам собственные подчиненные жратву продавать стали? Ничего, это еще цветочки! Посмотрите, он еще однажды утром вам ваши же штаны по сниженным ценам продавать будет.

– Ни фига себе, – к Андрюше наконец вернулся дар речи. Видимо, не полностью, поскольку он замолчал, не закончив фразы. А Нахор будто и не заметил всеобщего удивления.

– Чего «ни фига сибе»? – поинтересовался он. – Цена не нравится, иди диругой би-еляш найди.

– Сеня, он у тебя охренел, – заявил Жомов. – Это же надо до такого додуматься, чтобы нам какие-то поганые беляши продавать?!

– А что, имеет полное право, – Сеня уже вышел из ступора, а когда он приходит в себя, то своих в обиду обычно не дает. Это я давно на себе проверил.

– Так мы же его всю дорогу кормили, – жалобно взмолился Попов.

– Во-первых, кормили его не мы, а переселенцы. Причем отрабатывал свою еду Нахор с лихвой, – начал загибать пальцы мой хозяин. – А во-вторых, пока мы в Мемфисе жили, первые дни он и вовсе за нас в трактире платил. И вообще, давайте замнем этот базар для ясности. Хочешь жрать, Андрюша, так покупай. Золото у тебя есть. Не хочешь, садись на задницу и не мешай людям серьезные вопросы решать.

Ох уж этот мне Сеня! Жить не может без того, чтобы не уверить всех в своей значительности, хотя что бы он без меня делал? Можно было бы, конечно, попробовать объяснить ему всю роль пса в формировании характера одного, отдельно взятого кинолога, но не буду даром свое красноречие растрачивать. Через пару лет попробую, может быть, побеседовать с ним по душам, если к тому времени он хотя бы нормальным языком говорить со мной научится, ну а пока помолчу.

То есть не совсем помолчу. Для вас-то я свой рассказ продолжу, а вот от разговоров с Сеней воздержусь. Кстати, и Попов предпочел с Рабиновичем не дискутировать. Скрепя сердце наш криминалист раскошелился на все три лежалых беляша. Я думал, что он сожрет их сразу, а Андрюша, хоть и истекал слюной, но жлобствовать не стал и предложил поделиться мизерным ужином с желающими. Таковых, кроме меня, почему-то не оказалось. Ну, а я не привередничал. Что я, в конце концов, болонка директрисы оперного театра, чтобы книксены задними лапами выписывать? Нет уж, у меня свои жизненные принципы есть: дают – бери, бьют – кусайся, а гладят – руку отгрызи. Не всегда они, конечно, срабатывают, но в данном конкретном случае я принципами поступаться не стал и спокойно сожрал половину беляша, которую мне выделил криминалист. Спасибо, Андрюша. Твоя доброта тебе зачтется. Кем-нибудь…

Впрочем, я опять что-то много о себе болтаю, словно кошка сиамская на соседской крыше. Пора и к делу переходить. Сеня, добившись, наконец, внимания всех присутствующих, обратился с речью к частично отсутствующему. К Нимроэлю, то есть. Собрав в кучу все свое красноречие, Рабинович потребовал от невидимого застенчивого полукровки спасти переселенцев от голода, еще раз обратившись к троюродной тетке из ФСБ. Просьба была встречена овациями присутствующих в лице одного Попова (я тоже помахал хвостом), а против высказался лишь один член общего собрания. И то не член, а мини-членик. Впрочем, вопил он, как настоящий.

– И думать забудьте, мать вашу, козлы безмозглые! – узнаете? – Как вы не поймете своими ментовскими башками, что запреты недаром существуют! Вмешательство фээсбэшников в иномирные дела всегда строго дозируется и обязательно согласуется с МЧС…

– Во пургу гонит! – серьезно возмутился Иван. – Это когда такое было, чтобы ФСБ у МЧС разрешение спрашивало? Ты скажи, что они еще с сантехниками консультируются.

– Ванюша, у эльфов эти аббревиатуры имеют какое-то другое значение, – напомнил другу умный криминалист. А что, зря, что ли, он техникум легкой промышленности заканчивал? – ФСБ это Феи Служат Быдлу.

– А МЧС – это Моделирование Чудесных Ситуаций, – раздался из ниоткуда голос Нимроэля. – Обычно каждое вмешательство ФСБ в дела параллельных вселенных МЧС прогоняет на рабочей модели и выдает свой прогноз на предстоящую операцию…

– Молчать! – взвизгнул Лориэль, бессовестно перебиваемый уже не только чужими, но и своим напарником. – К делу это не относится. И так ясно, что, привлекая тетку этого долговязого придурка, мы здорово рисковали тем, что своим вмешательством не уменьшим, а усилим диссонанс вселенных…

К моему удивлению, Лориэль минут пять говорил нормальным человечьим языком. Я даже считал, сколько раз он моих друзей за это время обзовет. Насчитал шесть случаев: трое «козлов», двое «идиотов» и «чешуйчатый недоучка» – это уже в адрес Горыныча, когда он с Лориэлем дискутировать попытался.

Приводить их болтовню здесь не имеет никакого смысла. Скажу только, что Лориэль был абсолютно уверен в том, они с Нимроэлем наживут большие неприятности, если кто-то узнает о работе фээсбэшницы в этой вселенной. В таком случае самой мягкой карой, грозящей обоим эльфам, будет ссылка в какую-нибудь вселенную в качестве кураторов отсталого поселения тупых гоблинов. Ну а о самых страшных карах, описанных Лориэлем, я и вовсе говорить не хочу. Сударыня, не улыбайтесь! Это совсем не то, что вы со своим мужем после очередного его загула сделать хотели…

– Нет, нет и нет, – закончил свою пространную речь маленький болтун и посмотрел куда-то в потолок. – Ни о каких чудесах больше и речи быть не может, а если какой-нибудь идиот думает иначе, то я ему быстро глаза местами поменяю. Все поняли, идиоты?

– Блин, когда-нибудь я тебя пристрелю за твой длинный язык, – пообещал эльфу Ваня, не привыкший позволять кому-то безнаказанно обзываться. – Не думай, я не злопамятный. Просто злой, и память с детства хорошая. Поэтому попасть я в тебя очень постараюсь, а от пули даже ты убежать не успеешь.

– Чего это ты там вякаешь, помесь быка с баобабом? – изумленно завопил Лориэль, зависая над жомовской макушкой. – Забыл, как по зубам от меня получал?

– Тихо вы, скаженные! – рявкнул мой хозяин, пытаясь унять разгорающийся скандал. – Лориэль, ты же не думаешь, что люди голодными сорок лет по пустыне ходить будут?

– Какие сорок лет? – эльф от изумления даже выругаться забыл. Завис на месте на пару секунд, а затем хлопнул себя маленькой ладошкой по крохотному лбу. – А-а, вот вы о чем! Книжек всяких начитались?.. Так, могу вас поздравить с повышением звания. Теперь вы не идиоты. Вы – полные дебилы. Свиномордые, бычьешейные и длинноклювые. Остальную фауну в расчет не берем.

Если честно, я и сам за «фауну» наехать на Лориэля хотел, но меня Попов опередил. Пока Лориэль с Жомовым ругался, Андрюша так незаметно к эльфу подкрадывался, что даже я не сразу его замысел раскусить смог, а крылатый наглец и вовсе в последний момент эксперта заметил. Жалко, конечно, но эльф снова увернуться от удара успел.

– Все, блин, козлы!.. При всех тут клянусь, что приложу все свои силы и использую каждый контакт в правительстве, но к гоблинам вас отправлю! – и, зашипев, как потухающий бенгальский огонь, Лориэль растворился в воздухе.

– Эй, так как быть с едой? – запоздало поинтересовался криминалист. Ответом ему было молчание. – Нимроэль, хоть ты козлом таким не будь. Слышишь, чучело?

– Извините, но на вашей телефонной карте ноль единиц, – раздался затихающий голос потомка неравного брака. – Время контактов ограничено. Спасибо, до свидания!

Нимроэль замолчал, и пару минут в палатке висела гнетущая тишина. Надо же, зашла в наглую, намылила веревку и повисла. Может быть, так бы и провисела до утра, но Рабинович своим болтливым языком ей всю малину испортил. Не пожалел несчастную – прогнал.

– Что же, все равно стоило попытаться, – проговорил он, имея в виду неудачу переговоров с эльфами. – По крайней мере, нам себя теперь упрекнуть не в чем, и если утром переселенцы начнут возвращаться в Египет, это уже будет не нашей проблемой.

– Ага, щас! – сердито фыркнул Попов. – Думаешь, Оберона волнует, отчего проект провалился? Он же, гад, и крылом не пошевелит, чтобы нас из этой дыры вытащить. Ему же, как и нашему Кобелеву, абсолютно не важно, как ты будешь поставленную задачу решать. Главное, чтобы результат был, – Андрюша поднялся с ковра. – Ладно, как хотите, а я спать пошел. Говорят, сон от голода помогает.

– А топор – от перхоти, – согласился с ним Рабинович, но удерживать в шатре никого не стал.

Я, как и положено вежливому кобелю, пошел проводить гостей до двери. Именно поэтому я и стал свидетелем того, как Попов, выйдя из нашей палатки, во весь рост растянулся на песке. Просто сделал шаг за порог и тут же упал, будто в самом эпицентре гололедицы оказался. Я удивленно тявкнул и принюхался: вокруг стоял мощный запах подгоревшей манной каши. Кто же это, кроме Попова, мог додумать втихаря, пока все спят, кашу трескать?

Оказалось, что никто. Едва мне удалось привыкнуть к темноте, как я обнаружил, что вся земля вокруг усыпана круглыми белыми шариками, запах манки исходил именно от них. Я принялся обнюхивать эти шарики, а Андрюша попросту собрал малую толику россыпи странного града и помчался обратно, к нам в шатер.

– Сеня, это что такое? – удивленно поинтересовался он, пихая шарики под нос моего хозяина. Сеня принюхался, пощупал находку пальцами. Даже языком шарики лизнул, а уж потом радостно провозгласил:

– Мужики, жить будем. Андрюша только что манну небесную нашел. Теперь, пожалуй, никто голодным не останется…

– Ну раз так все запущено, то это дело надо обмыть, – заявил Жомов. – И без пол-литры тут не разберешься, да и, если честно, задолбали вы все меня уже со своей простотой!

Честное слово, принюхиваясь к шарикам и пробуя их на язык, а по вкусу они поразительно напоминали намешанную в одном котле с хлебом и медом манную кашу, я уже не знал, заржать мне, как лошади, от счастья, или взвыть, будто волку, от тоски.

Глава 4

То, что творилось утром в лагере переселенцев, праздником назвать было никак нельзя. То есть сыны израилевы, конечно, радовались, что нашлось, чем на завтрак набить животы, при этом не заплатив ничего совершенно, но не хлебом же единым люди живы. Хотелось бы и мяса к столу. И от самогонки, остатки которой самым бессердечным образом вылакали вчера менты, никто из переселенцев тоже бы не отказался. Да и очередь за чистой водой, что длинной лентой выстроилась у единственного в окрестностях родника, тоже утомляла изрядно. В общем, евреи страдали, но ради великой цели молча терпели все. А те стенания, что устроили они своим непосредственным начальникам с утра и до следующего бархана, не отставая от десятников даже в дороге, в расчет можно не принимать – издержки переезда и не более.

Менты тоже больших восторгов по поводу изменения рациона не высказывали. Более того, у некоторых (читай – «у Попова») появились крамольные мысли отблагодарить обоих эльфов хорошим куском гранита по желудку. И все же утешало одно – Лориэль вчера отчетливо дал понять, что никакого сорокалетнего похода по пустыне не будет. Все можно уладить намного раньше. Конкретных сроков маленький паршивец, к сожалению, не назвал, но и командирскому верблюду Жомова было ясно, что, чем быстрее пойдешь, тем скорее устанешь… То есть, к конечному пункту путешествия прибудешь. Вот менты и торопились. Особенно если учесть, что смесь манной каши, хлеба и меда, вываленная вдобавок в песке, приелась им после первого же употребления внутрь.

– Перловка в армии и то приятней на вкус была, – недовольно пробурчал Жомов, с трудом пропихнув в желудок во время завтрака несколько кусочков манны. – Сеня, блин, труби общий сбор, иначе я так от этой дряни озверею, что мало никому не покажется.

Рабинович был полностью согласен с тем, что переселенцев следует поторопить с выходом из лагеря. Иначе они могли бы возиться у своих костров до утра, дожигая остатки дров. А потом начнется новый бунт и подстрекатели потребуют от Моисея еще каких-нибудь благ. Божьей росы в глаза, например. Кинолог себя упрашивать не заставил. Он быстро съел столько манны небесной, сколько желудок согласился принять, и отправился искать Моисея с Аароном.

Старцы, похоже, встали раньше всех и успели не только покончить с завтраком и утренним туалетом, но и собрать вокруг одного из барханов всех тысячников. Старший офицерский состав сынов израилевых сидел на песке и благоговейно внимал речам патриархов. Те вовсю старались оправдать надежды благодарных слушателей и ярко расписывали особенности того, как теперь должны проходить ритуалы поклонения богу. В некоторых особо важных местах старцы даже представления в лицах разыгрывали.

В частности, в тот момент, когда Сеня патриархов наконец-то нашел, оба объясняли тысячникам, как следует приносить в жертву богу агнца. Аарон, как верховный священник, изображал сам себя, а Моисей играл роль ягненка. Во-первых, потому, что все равно нормально говорить не мог, зато бекал и мекал преотличнейшим образом. Ну, а во-вторых, подобное согбенное положение верховного правителя сынов израилевых должно было олицетворять всю ничтожность власти светской перед лицом господа. При этом Аарон так вошел в роль, что, не успей Сеня подоспеть вовремя, точно бы своему братцу в горле от уха до уха лишнюю прорезь бы сделал. Ни к чему она! Язык еще, не дай бог, вывалится, да и легкие наружу торчать будут. А это – первый шаг на пути к пневмонии.

– Я тебе поиграю с холодным оружием! – рявкнул Рабинович, подбегая к старцам. Мурзик хозяина опередил и, прежде чем Аарон лишил сынов израилевых предводителя, схватил его за руку. Сильно и больно. Старец завопил.

– Фу, Мурзик. Сидеть, – тут же включил свою вечную манию величия кинолог, а затем посмотрел на Аарона. – Я же предупреждал, чтобы не игрались ножами в лагере. Мурзика однажды едва штыком не убили, и он с тех пор просто звереет, когда видит холодное оружие у кого-то в руках. Поэтому нож брось на песок и стой спокойно.

Верный пес приказ хозяина выполнил. То есть выплюнул из клыкастой пасти руку Аарона и уселся рядом с ножом на песок. Моисей, сообразив наконец, что его только что едва раньше времени не отправили экспрессом к праотцам, сердечно поблагодарил спасителей, а братца привычно огрел клюкой по хребту. Тот хрюкнул, но стерпел.

– Г-г-гы!.. – завопил Моисей, тыкая своим посохом в сторону Рабиновича.

– Да пошел ты, – буркнул Аарон, расстроенный тем, что ритуал принесения агнца в жертву так и не удалось довести до конца. – Раз ты такой умный, сам с этими идиотами и разговаривай.

– Ну-ка, переводи. Не отлынивай, – наставил его Рабинович на путь истинный. – Что Моисей сказал?

– Ничего умного, – пуще прежнего заворчал старец, но свою интерпретацию пространной речи брата все же выдал «на гора». – Благодарит он вас за спасение и спрашивает, какого хрена вы на занятия приперлись. В нашу религию обратиться желаете?

– Ничуть, – хмыкнул Сеня. – А пришел я сюда только для того, чтобы вы поторопили переселенцев. Из лагеря давно пора выходить. Иначе я боюсь, что с такими темпами передвижения вы сами до пришествия в Землю обетованную точно не доживете.

Особых возражений у старцев не возникло. Оба патриарха дураками не были и понимали, что в данной ситуации, как и у большевиков в октябре семнадцатого, промедление смерти подобно. Моисей быстренько свернул занятия, восхвалив напоследок бога за ниспосланную сверху манну. Сеня усмехнулся, но промолчал – нечего было народ крамольными мыслями развращать. Тем более что в скором времени такая пища сынам израилевым надоест и еще неизвестно, на ком они за подобный рацион свою злобу вымещать надумают.

Моисей что-то слишком сильно растянул свою хвалебную прощальную речь, и Сене пришлось снова вмешаться. На этот раз еще более бесцеремонно. Рабинович просто сгреб старца в охапку и потащил туда, где дежурные уже снимали штабные палатки. Моисея-то Сеня утащил, а вот за Аароном пришлось возвращаться. Совершенно не заметив того, что переводить уже нечего, старец продолжал вопить с вершины бархана, пугая аборигенов всемогуществом господа. Рабинович вздохнул, оставил Мурзика стеречь Моисея и, вернувшись за его старшим братом, притащил оного с собой.

– Это милицейский беспредел! – всю дорогу вопил возмущенный патриарх. – Не смейте душить свободу слова. Я еще не все сказал, и вы горько пожалеете, что посмели применить ко мне карательные методы! Жаловаться буду. Прямо в министерство… – старец замолчал, поскольку бессердечный Жомов, уставший слушать душераздирающие вопли, стукнул его в лоб кулаком.

– И на хрена ты его так? – поинтересовался Рабинович, опуская вниз бездыханное тело старца. – Пенсионер все-таки.

– А орет, как пионер, – отмахнулся омоновец. – Да не расстраивайся ты. Ничего с твоим Аароном драгоценным не случится. Полежит пару минут, и даже голова потом болеть не будет. Что я, бить не умею? Сам прекрасно знаю, когда кости нужно ломать, а когда ласково с человеком обращаться.

– Ни хрена себе, вот это ласка, – хмыкнул кинолог, глядя на бесчувственного Аарона. – Ну да ладно. Может, это ему и на пользу пойдет. А то, как стал первосвященником, так что-то в буйство впадать начал. Вещи уже собрали?..

– А чего мне собирать? – удивился Ваня. – Все мое при мне. Я-то тут стяжательством не занимался. Не то что некоторые.

– А я, можно подумать, только для себя старался, – Сеня вспыхнул, как бездымный порох. – Скажи еще, что тебе небольшая прибавка к зарплате помешает.

Жомову возразить на столь веский аргумент было совершенно нечего. Ему оставалось только смиренно потупиться, тем самым признавая заслуги Рабиновича перед отечеством. А Сеня, посчитав, что времени на споры и нотации не осталось, просто махнул на омоновца рукой и помчался к своей палатке, но опоздал. Шатер уже свернули, а Сениных котомок нигде не наблюдалось. Лишь счастливая Рахиль, радостно улыбаясь, вышла ему навстречу из-за бархана.

– Ты не видела, куда мои вещи делись? – испуганно оглядываясь по сторонам, поинтересовался у девицы Рабинович и тут же махнул на нее рукой. – Мурзик, а ну ко мне. Ищи!

– Сенечка, не мучай со… песика, – вспомнив строжайшие инструкции, поправилась Рахиль. – Я уже о твоих вещах позаботилась, – Рабинович оторопел. – И не смотри на меня так изумленно. Все-таки мы готовимся к совместной жизни и поэтому сразу должны научиться распределять обязанности, беречь общее имущество и заботиться друг о друге. Что, не так? Или ты жениться на мне не собираешься?

– И куда же ты мои вещи дела? – проигнорировал кинолог последний вопрос. – Надеюсь, не закопала в песок, как тетя Мириам свой вчерашний мусор?

– Ой, Сенечка, ты такой шутник! – хихикнула Рахиль, а Рабиновича от этого передернуло. – С тобой так весело, что мне все время смеяться хочется…

– Каску надень и кругами по двору с улыбкой бегай, дура!..

– Мурзик, фу! – рявкнул на своего не в меру остроумного пса Сеня. – Помолчи, пожалуйста. Не видишь, люди разговаривают, – а затем посмотрел на Рахиль. – Так где мои вещи?

– Ой, не беспокойся, я обо всем позаботилась, – девица начала загибать пальцы, считая. – Бурдюк с водой я отдала Нахору. Пусть хоть вещи носит, а то ты его совсем бесплатно учишь. Самый большой мешок я дяде Самсону вручила. У него семья большая и все сыновья сильные. Так что не надорвутся, а заодно и украсть никому не позволят. Два средненьких мешочка у бабушки Циллы. Она на телеге едет и небольшая прибавка к грузу ее кобылу ничуть не утомит. А самый маленький я отдала двоюродной сестренке сына папиного свата. Ей уже одиннадцать, а она все, дурочка, в куклы играет…

Вот тут-то Рабинович и не выдержал. До этого он, конечно, багровел с каждым словом, слушая имена тех, кому Рахиль доверила его бесценное имущество. Однако Сеня до последнего момента надеялся, что у девицы хоть хватит ума оставить себе самый маленький, но самый ценный баул – Рабинович в нем в давно нестиранных носках все свои сокровища прятал. Поэтому и взорвался, когда узнал, в какой именно компании его бесценный сейф дальше путешествовать будет.

– Двоюродной сестренке сына папиного свата, говоришь? – злобно прошипел он. – Да ты просто…

Рабинович запнулся, увидев, что Рахиль меняется на глазах. Сначала у нее удивленно вскинулись брови, затем покраснел нос, затряслись губы и слезы навернулись на огромные коровьи глаза. Не теряя ни минуты, дабы окончательно не утратить слегка упущенной инициативы, девица разревелась в три ручья, принявшись от отчаяния делать вид, что рвет на себе кудрявые волосы. Сеня тут же растерял весь апломб и бросился утешать несчастную.

– Ну не обижайся. Перестань реветь. Я же просто так спросил, – растерянно бормотал он.

– Нет-нет, это я во всем виновата, – не забывая рыдать в паузах между словами, возразила Рахиль. – Снова хотела как лучше, а получилось безобразно. Я не могу быть хорошей женой, – Рабинович едва сдержал облегченный вздох. – Я тебя всегда расстраиваю. Но я обещаю, что исправлюсь. Я ничего-ничего без твоего повеления в жизни больше не сделаю. Ты же не отменишь из-за моей маленькой ошибки нашу свадьбу?

– Пошли-ка сначала вещи назад вернем, – поперхнулся Сеня и торопливо потащил Рахиль в сторону снимавшегося с места лагеря поселенцев.

Аборигены, приучаемые начальством к порядку, устроили страшную суету, пытаясь занять соответствующие росту, весу и материальному благополучию места в своих десятках. А поскольку после успешного форсирования Красного моря на ночлег сыны израилевы располагались там, где свалились на берег, совершенно не соблюдая штатное расписание, то сейчас на восстановление порядка у них уходила масса времени. Сеня с Рахилью тоже внесли свою лепту в общую суету, гоняясь по лагерю в поисках счастливых хранителей движимого имущества Рабиновича. Искали они долго, но нашли всех и все, за исключением небольшого переносного сейфа.

– Не знаю, – пожала плечами одиннадцатилетняя девочка с внешностью среднестатистического гиппопотама и соответствующим уровнем интеллектуального развития. – Там никаких нарядов для моей куклы не было, и я его кому-то подарила.

Сеня застонал и хотел покрыть одним большим гимнастическим матом всю окрестность, но вовремя вспомнил, что рядом находятся ребенок и легко ранимая Рахиль. Горестно вздохнув, Рабинович оставил мат при себе и попытался привлечь к поискам пропавшей казны Мурзика, но пес, хоть и честно попытался, след взять не смог – уж слишком много вокруг куда более крепких ароматов витало, чтобы среди них Сенино нестираное имущество можно было по запаху отыскать. Мурзик фыркнул пару раз, повертелся на месте и, сев на песок, беспомощно посмотрел на хозяина. Дескать, прости, босс, тут я бессилен. Сене только и оставалось, что разочарованно вздохнуть.

– Вот тебе, Ваня, и скромная прибавка к зарплате, – вспомнив недавний разговор, вздохнул кинолог. – С чем уходили, с тем, похоже, и назад вернемся.

– Куда это, назад? – насторожилась Рахиль.

– В Караганду, – проинформировал девушку Сеня о своем любимом месте на земле. А затем просто взял, гад, и поплелся к штабному бархану, оставив девицу в неведении относительно географического положения этого чудного места.

Все руководство стада переселенцев уже собралось в путь, выстроившись строгой колонной в сторону норд-оста. Жомов вновь, на лихом верблюде, был в авангарде и, как мог, объяснял Навину принцип работы обычного компаса. Иисус старательно кивал головой, делая вид, что все понимает, но только Ваня мог не рассмотреть, что на лице Навина заглавными буквами было написано: «Все это – колдовство, и от него я буду держаться подальше!» Рабинович с расстроенным видом безмолвно прошел мимо повозок и забрался на свой «корабль пустыни», и Жомов, увидев его, пристроился рядом на своем вьючном животном.

– Сеня, короче, дело одно есть, – с серьезной миной на лице проговорил омоновец. – Я тут подумал и решил, что пора армией немного заняться. Вчера, блин, из-за неподготовленности этих баранов к обороне нас фараон бежать десятка два километров заставил. Больше я таких ужасов видеть не хочу. Мало ли что впереди встретиться может, – Жомов запнулся, удивившись длине собственной тирады, и конкретно закончил: – Короче, дрессировать солдат надо. Ты веди баб с детьми вперед, а я немного войска помуштрую и вас к вечеру догоню.

– А-а, делай что хочешь, – махнул рукой убитый безвременной утратой Рабинович. – Только смотри не отстань от общей колонны.

– Не отстану. Я этих рохлей за вами марш-броском погоню. Для физического развития полезно будет, – заверил друга Жомов. – Кстати, ты чего грустный, словно у тебя Андрюша водку из-под носа стащил?

– Бабушка умерла, – меланхолично буркнул в ответ Сеня.

– А-а, сочувствую. Крепись, – омоновец собрался похлопать Рабиновича по плечу, но в последний момент, фыркнув, задержал руку. – Ну-ну, умник. Прикалывайся дальше, – и, развернув верблюда, направился к хвосту штабного каравана, свистом приказав Навину следовать за собой.

Сеня подождал, пока Жомов с Навином отделят от общей массы переселенцев подчиненных Иисусу мужчин, а затем махнул рукой, приказывая колонне отправляться в путь. Омоновец с первым полководцем зародыша израильской армии подождали, пока сыны израилевы уйдут вперед и после них хотя бы часть пыли вернется на свое прежнее место жительства, а затем повернулись к ожидавшим их аборигенам.

– Эх, Попова нужно было с собой оставить, а то орать задолбаюсь, – вздохнул Ваня, орлиным взором осматривая колыщущиеся ряды новобранцев. – Хотя командирский голос тоже тренировать надо… Армия, равняйсь! Смирно!.. – Жомов еще раз обвел взглядом толпу. На этот раз почти застывшую. – И что же мне с вами со всеми делать? Я такие кучи народа разгонять привык, а не в боеспособные подразделения организовывать.

Навин посмотрел на своего кумира с таким откровенным недоумением в глазах, что тут же заработал вполне заслуженный подзатыльник. Действительно, на старших по званию полагается смотреть раболепно всегда. За исключением тех случаев, когда с ними водку пьешь. В такие моменты на начальство смотреть и вовсе не рекомендуется. Секунду поколебавшись, Ваня отвесил Навину еще одну затрещину, помогая намертво усвоить это неписаное правило, а затем задумался, обводя взглядом неровные ряды доисторических воинов… Действительно, проблема. Тут одной строевой подготовкой и физзарядкой не обойдешься!

Жомов, конечно, солдат бывалый. И в десанте послужил, и в ОМОНе немало попрактиковался. Да и во время путешествий по всяким нерусским мирам повоевать успел. Но до сего момента, как ни крути, больше взвода бойцов в своем подчинении не имел. Да и взводом-то один раз лишь командовал, когда на учениях старлея водкой убило и он все маневры в кустах под овражком проспал. А тут целая армия на его голову свалилась, причем слабо вооруженная и не имевшая никакого представления о том, что называется воинским искусством. Поди научи их чему-нибудь.

Впрочем, Ваня перед трудностями пасовать не привык, он вздохнул и приступил к обучению войска.

Научить человека можно чему угодно. Да и не только человека – вон в цирке медведи на велосипедах катаются, главное – знать, чему учить. У Жомова с этим сразу возникла проблема. Оглядев толпу аборигенов, Ваня страшно пожалел, что не догадался захватить с собой в путешествие из своего мира хотя бы пару вагонов с автоматами. Тогда бы все было просто ипонятно: хочешь научить солдат защищаться, заставь копать окопы и строить укрепленные точки, ну а в атаку пусть идут цепью, короткими перебежками и под прикрытием артиллерии. А тут бардак какой-то получается. И в дотах прятаться не от чего, и когда перебежками в атаку идешь, мечом рубить не очень сподручно. Единственным знакомым омоновцу видом боя, который можно вести без применения огнестрельного оружия, был разгон демонстраций. Но стоило Жомову представить, что его бойцы, растянувшись в цепь, идут разгонять плотный строй какой-нибудь древнеегипетской армии, как Ване сразу стало дурно. Жомову оставалось одно – вспоминать историю. А с этим у Вани всегда было плохо. В смысле, и с историей, и с памятью.

Пока омоновец, сидя верхом на верблюде, меланхолично плюющемся в новобранцев, раздумывал, чему именно аборигенов следует обучать, те потихоньку стали терять терпение. Ближайшие к нему бойцы еще сохраняли какое-то подобие стойки «смирно», несмотря на то, что жомовский и присоединившийся к нему навинский верблюд уже обхаркали их с ног до головы, превратив в подобие бракованных огнетушителей, а вот задние ряды начали откровенно роптать. Кто-то из толпы даже посоветовал Иисусу ткнуть в Ваню палкой, чтобы проверить, не заснул ли он. Навин, естественно, был не дурак и следовать совету не собирался. Ну а поскольку был еще и дисциплинированным солдатом, то тут же приказал вытащить из строя непрошеного советчика и набить ему морду. Что с удовольствием и сделали уставшие стоять на одном месте аборигены. Причем били нахала со смаком и радостными криками, чем вывели Жомова из оцепенения. Ваня рявкнул, приказывая всем вернуться в строй, а когда подобие порядка было восстановлено и невольно спасенный им солдат благодарно помолился портрету омоновца, самолично нарисованному на песке за две секунды, Жомов провозгласил:

– Короче, слушай все сюда. Сейчас будем учить строй фаланги.

– А фаланги строем не ходят, – во всеуслышание посмел перечить высокому начальству все тот же умник.

– Что ты сказал? – оторопел Жомов, глядя поверх людских голов на говорливого сына израилева. – Два наряда вне очереди.

Аборигены, за исключением первоначального состава взвода Навина, с армейской терминологией были еще не знакомы, поэтому наивно решили, что два наряда вне очереди переводятся, как два тумака от каждого, причем очередь можно не соблюдать. Именно поэтому, а не из природной жесткости все новобранцы бросились к излишне умному призывнику и начали его пинать по второму кругу. При этом особо усердствовали те, кто в первый раз не успел до крикуна добраться.

Поначалу Жомов от такого толкования его приказа оторопел и пару секунд лишь тупо смотрел на происходящее, ничего не предпринимая. Затем потихоньку озверел и потребовал прекратить безобразие, использовав совершенно недоступные аборигенскому уму непарламентские выражения. После того как его не поняли, Ваня озверел еще больше и самолично принялся наводить порядок, используя все доступные средства: кулаки, дубинку и берцы. Применение последних, может быть, и было излишней жестокостью, но зато позволило восстановить порядок почти мгновенно. Потерявших сознание бойцов отнесли в тенек бархана, позволив самостоятельно возвращаться к жизни, по пути осознавая всю тяжесть последствий нарушения армейской дисциплины.

– Товарищ старшина, а мы действительно никогда не видели, чтобы фаланги строем ходили, – вполголоса проговорил Навин, когда успокоившийся омоновец вернулся на своего верблюда.

– Чего? – Ваня удивленно уставился на своего лучшего ученика, не желая верить услышанному. – И ты, Брут?

– Я не Брут, я Иисус, – в свою очередь удивился тот, а затем показал Жомову насекомое, похожее на скорпиона, которого Навин наколол на кончик копья. – Вот это фаланга, и у нас в Египте никто не видел, чтобы они строем ходили. Может быть, в вашей стране они и передвигаются по пустыне в пешем строю, но мои сородичи этому никогда не поверят.

– Тьфу ты! Идиоты, – рявкнул Ваня.

Он, конечно, мог бы объяснить евреям, что не фаланги строем ходят, а просто строй называется так, и не в честь ядовитого насекомого, а потому, что ряды солдат напоминают плотно сжатые в кулак фаланги пальцев, но тогда бы это был не Жомов, а Ахтармерз Гварнарытус. Омоновец трепать языком не любил, поэтому просто стукнул Навина в лоб. Несильно, а лишь в качестве помощи для лучшей концентрации внимания. Иисус чудом удержался на верблюде и оторопело посмотрел на командира.

– Блин, если я говорю что-то, значит, вы будете это делать, – крайне убедительным тоном заявил омоновец. – И если еще какой-нибудь идиот меня перебьет, то я перебью всех, кто ему вовремя рот не заткнул, – Жомов обвел взглядом притихшие ряды. – Короче, слушай все сюда…

Ваня приступил к обучению аборигенов. Главным тематическим пособием для него стали картинки из учебника истории о войнах Александра Македонского, которые он вовремя вспомнил. Воспоминания были отрывочные и все время норовили куда-то сбежать, оставив вместо себя память о первой сломанной головой парте или о последней выбитой плечом стальной двери, но Жомов вовремя успевал поймать их за хвост и водворить на место. Процессу обучения это крайне мешало, поэтому первая фаланга, построенная Жомовым, выглядела несколько коряво. Ваня просто заставил всех сбиться в кучу и получил толпу вместо первобытного организованного войска.

Пришлось омоновцу напрягать мозги. С третьей попытки это удалось, и на песчаном берегу Красного моря возник шедевр воинского искусства. Конечно, то, что получилось, отчасти было плагиатом, но Жомова это устраивало. Тем более что ничего более интересного Ваня придумать и не мог. Не тевтонскую же свинью, в конце концов, из евреев строить!

Перво-наперво омоновец разделил новобранцев на шесть неравных частей. Из первой, самой большой, он и построил вполне приличную фалангу, вооружив задние ряды заточенными оглоблями вместо копий. Две следующие, примерно равные части, превратились в конницу и выстроились по флангам. Тут, правда, возникли сразу две большие проблемы. Во-первых, аборигены наотрез отказывались садиться верхом на коней, поскольку совершенно не представляли себе такого средства передвижения. Оседлать верблюдов они еще были согласны, хотя и считали подобные выходки уделом низших рас, но тут и возникла вторая проблема – «кораблей пустыни» на всех не хватило. Скрепя сердце Жомов согласился переделать конницу в верблюдницу и восполнить недостаток животных после того, как бойцы нагонят основную часть переселенцев. Ну а пока, дабы не замедлять процесс обучения, Жомов посадил всадников на палки и приказал скакать по барханам.

Четвертая часть бойцов была преобразована в стрелковое подразделение. В него попали те, кто имел луки или хотя бы когда-нибудь из них стрелял. Этот отряд неровной цепочкой Жомов выстроил позади фаланги, прикрываемой с флагов подразделениями верблюдницы. Пятую часть воинства, наиболее хорошо экипированную, омоновец вооружил короткими бронзовыми мечами, щитами и с ног до головы заковал в доспехи. Естественно, обозвал ее гвардией и поставил позади всех, намереваясь бросать в бой только в самых критических ситуациях. Последнюю, самую малочисленную часть Жомов посадил на колесницы, наскоро состряпанные из гужевого транспорта. Эти войска стали элитным резервом и их задачей было преследование отступающего врага, дабы не дать тому возможность успокоиться за ближайшим холмом, перестроиться и снова попытаться лезть на рожон.

Разбив наконец армию сынов израилевых по подразделениям и выстроив ее в боевом порядке, Жомов удовлетворенно вздохнул. Конечно, то, что получилось у омоновца, ничем не напоминало мотострелковую дивизию на марше и было далеко от совершенства, но все же это был уже не разношерстный сброд, а вполне симпатичная воинская часть. Теперь дело оставалось за малым – научить аборигенов взаимодействию в бою. Что Жомов и сделал.

При первой же попытке сдвинуть войска с места получилось то, чего и следовало ожидать: аборигены сбились в кучу, словно стадо баранов. Причем каким-то невероятным образом именно лучники оказались впереди планеты всей. Гвардию такое положение дел не устроило и, раздавая тумаки направо и налево, хорошо вооруженные солдаты быстро пробились вперед. Впрочем, лидирующие позиции они держали недолго. Улюлюкая и свистя, их обошли бойцы на колесницах и устроили конное ралли на пересеченной местности. Его результатом стала поломка подавляющей части боевых единиц и фонарь под глазом у победителя заезда, великодушно подаренный Жомовым. Впрочем, это еще цветочки. Сынам израилевым следовало благодарить бога за то, что разъяренный омоновец до всех сразу добраться не мог. Иначе еще до первого сражения сама идея о еврейской армии была бы навсегда дискредитирована.

В общем, Жомову пришлось помучиться. Для начала Ваня обучил каждый из родов войск по отдельности в движении сохранять строй. Потом заставил двигаться одновременно те подразделения, которые друг с другом не соприкасались, и лишь через три часа после начала учебы ему удалось заставить наступать все войско одновременно, пусть и двигаясь при этом со скоростью беременной улитки. Жомов, боясь безнадежно отстать от ушедшего вперед каравана, не стал даже пытаться усовершенствовать эту технику передвижения.

Единственное, что он сделал напоследок, – это провел боевые учения, где роль противника фаланги играл гвардейский отряд. Фаланга, конечно, задавила его численным превосходством и гвардейцам изрядно досталось, но Ваня, как мудрый стратег, был удовлетворен: солдаты поверили, что кого-нибудь могут победить. Ну, гвардейцы не умрут. Им, в конце концов, положено закаляться тяготами и лишениями. Синяки и ссадины лишними тоже не будут. Решив, что на сегодня сделано более чем достаточно, Ваня построил бойцов в походную колонну и погнал ее вдогонку за ушедшими вперед солдатскими семьями.

Марш-бросок получился на славу. Жомов гнал солдат усердно, не щадя ни себя самого, ни своей резиновой дубинки. Правда, пару раз он в горячке забывал о ее чудесных свойствах и закованных в броню гвардейцев после его удара приходилось по двадцать минут откапывать из песка, но общий темп передвижения это не снижало, поскольку после досадных заминок Ваня принимался подгонять бойцов с удвоенным усердием. В итоге, набравшее приличную скорость войско едва с ходу не разнесло в щепки лагерь переселенцев, раскинувшийся позади целой гряды высоких барханов.

Воины с трудом, но сумели затормозить, а Жомов, с сожалением прицепив к поясу резиновую дубинку, удивленно посмотрел на множество горящих костров и расставленные в беспорядке палатки. Затем он придирчиво осмотрел солнце из-под ладони и поехал искать Рабиновича. Тот вместе с остальными членами штаба отыскался на одном из барханов, и Ваня, даже не поднявшись наверх, с ходу заорал:

– Сеня, какого хрена вы остановились? Времени, блин, не больше пяти вечера, а ты к отбою приготовился. Если такими темпами передвигаться будем, то, в натуре, сорок лет по пустыне плюхать придется!

– Кто словом скор, тот в делах редко спор. А у Вани все не так, потому что он му… – вспомнив о Рахили, стоящей рядом, Рабинович оборвал себя на полуслове. – Дурак ты, Ваня, одним словом. Прежде чем вопить, поднимись наверх да посмотри, что происходит.

Жомов спрыгнул с верблюда и широкими шагами взобрался на бархан. То, что увидели его бесстыжие глазищи с вершины песчаного холма, омоновца не удивило. И не потому, что он такой прозорливый оказался, а от того, что удивляться с детства плохо умел. Стоял на холме, пялился из-под ладони вдаль и ухмылялся. А любой вежливый человек на его месте, между прочим, хотя бы ойкнул для приличия.

Прямо перед ментами, на неровной песчаной равнине огромной толпой стояло вражеское войско. То самое, к встрече с которым так радостно готовился утром омоновец и каковое расхотел видеть в ближайшие сто лет после того, как понял, какими доблестными вояками являются сыны израилевы. Жомов еще раз задумчивым взглядом обвел застывшую внизу орду и почесал затылок.

– Интересно, блин, кто мне скажет, как это Рамсес мог успеть море обойти, да еще и впереди нас оказаться? – задумчиво хмыкнул Жомов. – Что-то тут не так.

– Конечно, не так, Ванечка. И я даже могу сказать, что именно, – ехидно отозвался Рабинович. – С головой у тебя не так. Где ты тут египтян увидел? Это же амаликитянская армия…

– А что, у них это на лбу написано? – удивился омоновец. – Что эти твои китяне, что египтяне – один хрен, черномордые. Урюки, одним словом. И чего этим твоим маликам китянским надо?

– А ничего особенного, – меланхолично пожал плечами Сеня. – Требуют выплатить контрибуцию за то, что по их земле без спроса ходили. Ну а после этого мы должны обратно в Египет убираться.

– И где это вы по земле умудрились походить?.. – удивился омоновец. – Тут же один песок кругом.

– Это ты пошутить попытался, или у тебя просто шарики из черепной коробки по дороге высыпались? – поинтересовался кинолог и, увидев Ванин взгляд, кивнул головой. – Понятно. Первый вариант исключается. Давай лучше о чем-нибудь прекрасном поговорим. Например, о водке. Ты хоть тупить поменьше будешь.

– Сам ты баран, – обиделся Жомов и швырнул камешком в ближайшего к нему амаликитянина. Тот остановился и, удивленно посмотрев на небо, потер макушку и погрозил пальцем стервятнику, болтающемуся в вышине, как отходы пищеварительной деятельности человека в одной, отдельно взятой проруби. Рабинович хмыкнул.

– Это надо же так суметь, чтобы первым же камнем попасть в единственного во всей вражеской армии идиота, – удивился он. – Видно, рыбак рыбака видит издалека, – и тут же, прежде чем Ваня успел обидеться, сменил тему. – Что делать будем? Амаликитяне нам точно пройти мимо не дадут.

– А чего тут думать, – фыркнул Жомов. – Скажи им, пусть уматывают, иначе мы им седалищный нерв с головным мозгом местами поменяем.

– Да? – удивился Сеня. – И кто этим займется?

– А эти у меня на что? – самодовольно хмыкнул омоновец, кивая головой в сторону отдыхавших солдат. – Это вчера они от врага драпали, а сегодня будут биться, как миленькие!

– Ну-ну, посмотрим, – кивнул головой Сеня и ткнул Жомова кулаком в бок. – Чего стоишь тогда? Строй своих орлов. У нас до истечения срока ультиматума не больше получаса осталось. Потом амаликитяне на лагерь нападут.

Упрашивать Жомова не потребовалось. Не дожидаясь окончания тирады Рабиновича, он повернулся и побежал к войскам. Под Ваниным чутким руководством армия сынов израилевых построилась у подошвы барханов ровно за двадцать минут. Рабинович с Поповым удивленно посмотрели на эти маневры и были вынуждены признать, что Ване кое-чего удалось добиться. Оставалось теперь проверить, как эти войска себя в бою поведут.

Однако перед руководством переселенцев тут же возникла серьезная проблема. Матери, жены, сестры и многочисленное потомство новобранцев ни за что не хотели отпускать их на войну одних. Все горели страстным желанием оказаться рядом с любимыми и помогать им советами. Или, в крайнем случае, просто наблюдать, как их мужчины проявят себя в бою с наглым врагом. На меньшее они были не согласны! Ну а для того, чтобы начальство от их требований не отвертелось, женщины захватили войско переселенцев в заложники.

Для переговоров с ними менты отрядили Рабиновича. Дескать, ты у нас, Сеня, спец по бабам, вот и рули всем сам. Кинологу пришлось изрядно постараться, чтобы успеть освободить солдат к моменту истечения срока амаликитянского ультиматума. Один Мурзик знает, как дорого обошлись Рабиновичу эти переговоры, но Сеня своего добился: женщины выпустили армию из своего плотного кольца и согласились узнавать новости о ходе сражения, не поднимаясь на барханы. Дочери израилевы должны были оставаться внизу, а патриархи с гребня станут информировать их о перипетиях битвы.

– Орать они не станут. Все равно не услышите, да и охрипнуть старцы могут, а им еще молиться перед сном, – закончил переговоры Рабинович. – Просто смотрите, если у Моисея подняты руки, значит, мы побеждаем. Если же руки висят вниз, значит, у бойцов неприятности.

Женщины, которых Сеня сумел за десять минут заболтать почти насмерть (тетя Соня им непременно бы гордилась!), безропотно с этим смирились, а довольный Рабинович побежал обратно к представителям штаба. Там они решили, что на всякий случай ментам лучше находиться вместе с гвардейскими частями, в непосредственной близости от театра боевых действий, чтобы приободрить солдат в случае каких-то плохо предвиденных обстоятельств. Ну или надавать бойцам «демократизаторами» по головам, если они надумают отступать без приказа.

Когда наконец все приготовления были закончены, армия сынов израилевых двинулась навстречу врагу. К тому времени срок выполнения амаликитянского ультиматума закончился и их войска тоже двинулись с места. А потом, едва увидев друг друга, двинулись и те, и другие. Но на этот раз по фазе – переселенцы, после жомовских боевых учений рассчитывавшие сразиться с небольшой горсткой противника, были поражены численным превосходством амаликитян, а те, вообще не ожидавшие увидеть хоть какую-нибудь армию у сынов израилевых, считавшихся тогда самым миролюбивым народом, впали в ступор, узрев прущий на них строй. Пару минут противники удивленно разглядывали друг друга, а потом с истошными воплями бросились в паническое отступление. Понятно, что такое поведение войск начальству не понравилось. Причем и менты, и царь амаликитян орали одно и то же:

– Куда вы ломитесь, идиоты?! Ваш противник струсил и отступает!..

После долгих уговоров при помощи дубинок, клыков Мурзика и Горынычевских огнеметов доблестным российским милиционерам удалось-таки остановить отступавшие израильские войска. Жомов, используя Попова в качестве мегафона, восстановил боевой порядок в подразделениях и вновь повел переселенцев в атаку. Навин, решивший порисоваться перед начальством, лично возглавил фалангу. Моисей, наблюдавший за всем этим с вершины холма, всплеснул руками, переживая от того, что один из членов руководства так необдуманно рискует своей головой. В ответ на его жест женщины сначала радостно закричали, а потом и завыли в голос. Так и не замолкали, пока Аарон не объяснил женам и матерям, что ничего еще не произошло, а патриарх махал руками исключительно для репетиции.

Царь амаликитян в своем войске таким авторитетом, как Жомов у сынов израилевых, видимо, не пользовался и остановить свою отступающую армию смог намного позже. К тому моменту, как ему это удалось, войско переселенцев уже спустилось вниз с холмов и вольготно расположилось на равнине. Пришедшие в себя амаликитяне ошалели от такой наглости врага и толпой бросились в атаку. Сыны израилевы, по команде Жомова, встретили их выстрелами из луков.

Залп, конечно, получился впечатляющий – из всех выпущенных стрел в цель попала только одна. Но зато куда! В мягкое место наследника амаликитянского престола. Враги сразу прекратили наступление и всей толпой понесли раненого царевича в лазарет. Там все выстроились в очередь и стали приносить свои соболезнования пострадавшему и клятвы отомстить коварным евреям. Моисей все это время держал руки поднятыми и к тому времени, когда амаликитяне третий раз пошли в атаку, жены переселенцев уже вовсю танцевали ламбаду.

Второй залп лучников был точной копией первого, с той лишь разницей, что в этот раз раненым оказался кто-то рангом ниже царевича. И сколько он ни бился в истерике, требуя от наступающей армии прекратить заниматься дурью и отнести его в лазарет, так ничего и не добился. Амаликитяне внимания на пострадавшего не обратили и вплотную подошли к войску переселенцев.

– Ну и что? Драться будем? – грозно спросили они.

– Нет! – единодушно ответили сыны израилевы (голоса Навина и ему подобных в расчет не принимались) и начали беспорядочное отступление. Моисей руки беспомощно уронил – вой и стенания тут же раздались за холмами.

– Вот уроды, мать их!.. – рявкнул Жомов. – Назад!

Андрюша передал этот приказ, и отступавшее войско звуковой волной развернуло в обратную сторону. Переселенцы невольно продолжили бег и оказались нос к носу с удивленными таким способом ведения войны амаликитянами.

– Так я, блин, не понял, вы отступаете или деретесь? – ошалело поинтересовался командир амаликитянского авангарда.

– А куда, блин, деваться? – поинтересовался Навин и, не давая фаланге возможность придумать еще какой-нибудь повод для бегства, врезал вражескому сотнику кулаком в нос.

Тот от такой наглости поначалу оторопел, а затем дал сдачи. Тут же вокруг дерущихся образовался круг из амаликитян вперемежку с переселенцами и все принялись делать ставки, а Моисей задолбался махать руками, показывая женщинам, кто кого в данный момент лупит. Менты, горестно вздохнув, бросились наводить порядок в своей фаланге. А из-за того, что все трое друзей плохо знали подчиненных в лицо, возникла небольшая путаница – менты загнали в фалангу и треть амаликитянского войска. Пришлось выгонять их обратно, и разъяренный Жомов завопил:

– Блин, вы когда-нибудь нормально воевать начнете? – а затем принялся дубасить амаликитян «демократизатором». Те, кто получил по мордасам, бросились бежать к своему царю жаловаться на жестокое обращение. Моисей вновь оповестил дам об очередной победе, а избитый-таки Навином сотник спросил у своего спарринг-партнера:

– А чего этот старикан руками машет? Колдует, что ли?

– Сам ты дурак, – ответил Иисус, они снова подрались. А когда их растащили, военачальник сынов израилевых объяснил врагу то, как патриарх ведет трансляцию битвы для мирного населения.

– Умно! – согласился тот и пошел к своим соплеменникам, чтобы поведать об очередной хитрости, придуманной евреями.

Амаликитяне возмутились тем, что у них нет такого чуда инженерной мысли, и решили отобрать Моисея у переселенцев. Дескать, пусть транслирует ход битвы и на их страну. Фаланга переселенцев стойко встретила новую атаку врага, но подавляемая численным преимуществом, стала медленно отступать. Жомов бросил в бой верблюдницу, но сыны израилевы, прекрасно скакавшие на палочках, так и не смогли освоиться с управлением «кораблями пустыни». В итоге разрозненно помчавшиеся в битву наездники были разбиты и побежали. Войско амаликитян стало охватывать фалангу с боков, стремясь зайти в тыл и оттуда прорвать ее плотный строй. Горыныч из своих естественных огнеметов, и Попов бесподобным голосом фланговый охват пресекли, но фаланга продолжила пятиться даже тогда, когда амаликитяне остановились поспорить о том, кто виноват, что переселенцы до сих пор не разгромлены в пух и прах.

– Г-г-г… – взвыл Моисей и вскинул руки кверху.

– Вот именно, боже, вразуми этих идиотов, – согласился с ним Аарон, но наверху, видимо, поняли эти слова по-своему и вразумили не этих, а тех.

– Эй, мужики, смотрите, старикан руки поднял! – завопил не раз битый Навином сотник. – Значит, мы проигрываем. Давайте отступать!

И армия амаликитян стала пятиться назад, ожидая, когда Моисей опустит руки. Не дождались! Во-первых, Рабинович услышал эти слова и приказал двум бойцам схватить патриарха за руки и держать его в таком положении. А во-вторых, Жомову вся эта кутерьма надоела, и он бросил гвардию в бой. Бронированные воины, помятые в недавних учениях, горели желанием отыграться хоть на ком-нибудь и резво бросились отвешивать тумаки амаликитянам. Те ускорили отступление, недоуменно поглядывая на Моисея. Дескать, пора бы руки опустить, старичок! Патриарх уже и сам был бы этому рад, но справиться с двумя бойцами просто не мог. Ну, а Ваня и вовсе поступил с амаликитянами подло, бросив в атаку колесницы. Те тоже асами вождения не были и поехали вперед прямо по ногам врага. А тут еще и Мурзик ни с того ни с сего кусать воинов за икры начал! Такого издевательства амаликитяне терпеть уже не могли и побежали прочь от колесниц. Резво так побежали. И до Земли обетованной намного раньше сынов израилевых добрались.

– Победа! – ликующе завопил Навин, и этот вопль поддержали все. Действительно, победа.

– Сеня, надо бы это дело обмыть, – хитро прищурившись, проговорил Жомов. – Только не говори, что мы давно все вино на самогонку извели, а ее еще в прошлый раз допили. Я у тебя бурдючок припрятанный видел.

– Твои бы глаза да скотчем заклеить, – буркнул Рабинович, но вынужден был уступить. Знал, что Ваня от него сегодня точно не отстанет.

До самого позднего вечера в лагере переселенцев царило всеобщее веселье. Сыны израилевы вместе с дочерьми этого же типа вовсю праздновали победу. К удивлению Рабиновича, считавшего себя самым хитрым, спрятанный алкоголь оказался не только у него, а практически в каждой семье переселенцев. Сеню бы непременно хватил инфаркт оттого, сколько вина ему не удалось экспроприировать на нужды правительства, если бы переселенцы, отдавая должное заслугам ментов перед их народом, не стали вереницей таскаться в штабные шатры и приносить с собой вино, поднимая тосты за «великих чужестранных воителей». Сеня пил далеко не с каждым, да и друзьям напарываться запретил, но принять в дар вино отказываться не собирался. В итоге, переселенцы, сами того не ведая, передали Рабиновичу не менее половины припрятанного ранее алкоголя. Эта акция самолюбие кинолога несколько удовлетворила, и к тому времени, когда в лагере все перепились, настроение у него было очень хорошим. Чего нельзя сказать о Попове. Андрюша был мрачен.

– Э-ех, мяса бы сейчас, – горестно вздохнул Попов, швырнув в стену шатра шариком манны. – Что это за праздник, когда приходится одной манной кашей самогонку закусывать?!

– А чего ты теряешься? – наивно поинтересовался Рабинович. – Иди вон верблюда сожри.

– А что, – встрепенулся криминалист. – Знающие люди говорят, что у них горбы особенно вкусные.

– Я тебе дам вкусные! – вмешался в разговор Ваня. – Даже не мечтай о верблюдах. Они все находятся на вооружении в войсках. Попробуй только хоть у одного кусок горба откусить, я тебя сразу под трибунал отдам за порчу казенного имущества!..

– Жмот ты, Жомов, – обиделся Андрей. – Уже больше евреем стал, чем сам Рабинович.

– А что, это идея! – словно конь ретивый, заржал Сеня. – Вань, давай, в натуре, тебе обрезание сделаем?

– Не-а, лучше Попову, – фыркнул омоновец. – У него все равно бабы нет, а нам весело будет.

– Да, пошли вы… крокодилам зубы дергать, – обиделся криминалист и вышел из палатки.

Ночь была удивительно теплой и ясной. Андрюша застыл на пороге и, глядя в небо, размечтался о еде. И привиделись Попову телячьи отбивные под луковым соусом, буженинка и тушеные кролики, караси в сметане и осетрина с белым вином, а затем целый поросенок, запеченный в духовке с яблоками. Попов сглотнул слюну и, продолжая глядеть вверх, на холодные звезды, с досады завопил во всю мощь:

– Хо-о-чу-у мя-а-а-са!

Именно в это время, на свою беду, высоко в небе над Поповым пролетала стая ни в чем не повинных перепелов. Для их хрупкой нервной системы безмерная тоска в голосе криминалиста оказалась нестерпимой пыткой, и перепела камнем бросились вниз. Утешить. Ну а тех птиц, которые на мгновение заколебались, стоит ли прыгать на песок с такой высоты, убедила ринуться вниз звуковая волна поповского соло.

– Блин, я вообще-то мяса просил, – возмутился Андрей и снова истошно заорал в небо. А оттуда вниз падали лишь одни перепела…

Глава 5

Больше всего меня утром удивил не толстый слой битой дичи, валявшейся поверх песка. Эту картину я еще ночью видел, когда выскочил посмотреть, чего это наш прожорливый криминалист так громко разорался. А вот чего я еще не видел никогда, так это чтобы у меня из-под носа люди с вещами исчезали, а я ничего об этом ни сном ни духом не ведал. Прямо-таки кошмар какой-то и несмываемое пятно позора на моей репутации. А как мне Рабиновичу в глаза посмотреть, когда он проснется и увидит, что его форменного кителя нет, фуражка исчезла, да и носками поблизости нигде не пахнет?!

Впрочем, не у него одного такая беда. Мои менты, хоть и продержались трезвыми, естественно, дольше любого переселенца, все-таки под утро свалились на ковры и заснули вповалку в нашей с Рабиновичем палатке. Уснуть-то уснули, а вот что с моими ментами будет, когда они проснутся, я предугадать не берусь, поскольку без кителей остались все – и Жомов, и Попов, и мой Сеня. А хозяин еще и более страшную потерю понес: вместе с вещами исчезла и Рахиль.

Нет, я еще могу понять, что кому-то кителя понадобились. Аборигенам на сувениры, например. Но кому эта су… девица потребовалась, я совершенно не представляю. А уж что я совсем не понимаю, так это то, как Рахиль мимо меня могли пронести?!. Она же не китель, молчать не будет, если ее кто-нибудь под мышку попытается засунуть… Ой, вот только этого не надо! Я не дурак и понимаю, что девица могла из палатки своим ходом уплюхать и без всякого принуждения со стороны. Но в стенах шатра дыр нет, подкопа также не наблюдается. Так что, получается, что она мимо меня через дверь прошла, а я и не почувствовал. Обидно!

Ладно бы какой-нибудь Жомов со мной так обошелся бы. Я бы понял и не устыдился. Все-таки Ваня у нас профессионал. А тут какая-то девица меня объегорила. А ведь я не пьяный был. Разве что перепелов слегка объелся, но это не значит, что можно из шатра святым духом испаряться. В общем, меня обманули, мне и выпутываться. Поэтому я, не теряя времени, отправился на поиски Рахили.

Не знаю, как у вас бывает, но те женщины, которые приходили к Рабиновичу, с вещами три, максимум, четыре операции обычно проделывали. Во-первых, снимали их с себя. В нашем случае такое исключено, потому что на Рахили милицейские кителя надеты не были. Во-вторых, Сенины дамочки вещи на себя потом опять надевали. Такой вариант я, конечно, не исключаю, но что-то сильно сомневаюсь, чтобы Рахиль с утра пораньше побежала проверять, пойдет ли ей в качестве подвенечного платья жомовская форма. В-третьих, подруги Рабиновича вещи иногда чинили. Причем чаще свои, чем чужие. А Сене разве что пуговицу там какую-нибудь пришьют или рукав со штаниной вечными узами свяжут. Этот вариант также в нашем случае маловероятен, поскольку никаких прорех, потерянных пуговиц и разбегающихся в разные стороны швов на Сенином кителе я не видел.

Оставался последний женский способ обращения с вещами, и лично мне он казался наиболее приемлемым для сегодняшнего случая. Дело в том, что иногда подруги Рабиновича, претендующие на постоянное место в распорядке его жизни, начинали заниматься странными делами. Они усыпляли Сенину бдительность ритмичными покачиваниями кровати, а затем одевались и шли искать по всему дому грязные вещи. Найдя их, накидывались на ни в чем не повинные тряпки с яростью перепуганных кошек и скармливали их стиральной машине. После чего умиротворенные дамы возвращались в постель, будили моего хозяина и начинали напрашиваться на похвалу. Я думаю, что Рахиль тоже пошла по этому же пути, вот только ей было проще, поскольку укачивать Рабиновича не пришлось. Его самогонка укачала… И все равно, ну не понимаю я, как эта девица мимо меня незамеченной проскользнула!

Если Рахиль действительно пошла стирать кители моих ментов, то найти ее будет проще простого. Дело в том, что в радиусе нескольких десятков километров от лагеря переселенцев источник питьевой воды был только один – с холма, на котором располагался штаб, вниз стекало несколько ручейков, образуя в ложбине довольно неприятного вида лужу. Согласитесь, что без масляных пятен на поверхности и стойкого запаха нечистот любой водоем кажется подозрительным. Этот был отвратительным еще и потому, что даже мне с моим плохим зрением удавалось самые мелкие камешки на дне рассмотреть.

Вот туда я отправился с первыми лучами солнца и не ошибся. Не успел я пройти и десятка метров в направлении озерца, как услышал, что кто-то на берегу завывает отвратительным голосом международный гимн неразделенной женской любви «За мои зеленые глаза называют все меня глазуньей…» Я удовлетворенно тявкнул и сбавил скорость. Ошибки быть не могло. На берегу небольшого водоема копошилась Рахиль, и, судя по яростному плеску воды, она действительно стирала.

Ну что же, подруга, теперь моя очередь!.. Я осторожно подкрался к краю ложбины и заглянул вниз. Девица была там одна и копошилась в воде. Что именно она делала, отсюда увидеть я не мог, поэтому решил спуститься вниз. Стараясь не шуметь, я преодолел спуск и застыл, как чумкой пораженный. Рахиль уже закончила стирку и развесила кители по кустам. Если эту часть милицейской формы я мог узнать легко, то из всех головных уборов более-менее прилично выглядела только Ванина кепка. Андрюшину и Сенину фуражки девица превратила в бесформенные блины, похожие скорее на бабушкин чепчик, чем на украшение милицейской головы. Сеня ее теперь убьет. А вдвойне самостийной прачке достанется за то, что она и записную книжку Рабиновича с полным собранием телефонов девиц тщательно постирала. Настолько тщательно, что на листах теперь лишь блеклые следы чернил остались. Рядом с нею на земле валялись прочие мелочи вроде часов и авторучек, но на них я уже не смотрел. С меня фуражки с блокнотом было вполне достаточно.

Честное слово, если я и хотел Рахиль напугать, то к тому моменту, как увидел плоды трудов ее рук, напрочь забыл о своих намерениях. А если и гавкнул, то лишь потому, что от увиденного зрелища очумел слегка. И в том, что девица завизжала и бросилась в воду, виноватым себя не считаю. Так, господин следователь, и запишите!..

Впрочем, следователя никакого, конечно, не было. Зато появился Рабинович, словно кот из мешка. Рахиль визжит, Сеня на меня орет. Своими «фу», «место» и «нельзя» задолбал просто. Можно подумать, я его грудастое сокровище съесть собирался. Нужна она мне как гаечный ключ! Да разве этому дураку объяснишь, что я его же собственное добро спасти пытался. Правда, было уже поздно, но согласитесь, что лучше поздно, чем никогда, а меня за это еще и обструкции предали. Пришлось обидеться на хозяина и уйти в пустыню. Ну их всех сенбернару под хвост. Пусть сами со своими проблемами разбираются.

С расстройства мне есть захотелось, и я начал уже подумывать о том, не слопать ли какую-нибудь перепелку, прямо в сыром виде и неощипанную, но стоило только представить, что мне во время принятия пищи неощипанные перья в рот лезут, как завтракать тут же расхотелось. Уж лучше я поголодаю немного, пока аборигенские повара не проснутся и дичь не приготовят соответствующим образом.

Переселенцы же, увидев поутру усыпанный дичью лагерь, едва не рехнулись от счастья. А Моисей с Аароном воспользовались ситуацией по-своему, тут же принявшись восхвалять «простертую над сынами израилевыми руку божию». Не знаю, может быть, Андрюша и являлся таковой конечностью, но уж если сравнивать людей с частями тела, нашему криминалисту наверняка удалось получить бы титул «мистер За…» Вы не о том подумали. Я хотел сказать, «мистер Затылок». Холеный, толстый, круглый затылок.

В общем, аборигены с похмелья посчитали появление перепелок на территории лагеря настоящим чудом, а мои менты в силу природной скромности спорить не стали. Тем более что у них проблемы поважнее были. Попов вон с расстройства бренные останки своей фуражки в овраг закинул, но Сеня велел подобрать.

– Андрюша, вот ты вроде умный мужик, а иногда себя как ребенок ведешь, – похлопывая по плечу эксперта, пышущего праведным гневом на криворукую Рахиль, проговорил мой хозяин. – Нам же Лориэль сказал, что мы в Египет попали из-за того, что какую-то хрень с собой из прошлого притащили. Хочешь потом сюда вернуться из-за того, что мы тут что-то свое оставили?

– Это ты вечно всякую дрянь стараешься с собой притащить, – раздраженно буркнул Андрюша. – Из-за тебя и страдаем.

– Из-за меня? – взвился мой хозяин. – Я, между прочим, одних только бесполезных камней привез. А ты какой-то подозрительный крест из Англии приволок.

– Не подозрительный, а серебряный, – огрызнулся криминалист. – Обычный крест, каких в каждом ювелирном магазине навалом. А Жом вон вообще Святой Грааль у Мерлина спер.

– Ты, свинопапик невыхолощенный, какого хрена стрелки опять на других переводишь, – возмутился омоновец, который до этого спокойно чистил пистолет, «постиранный» Рахилью, и никому не мешал. – Во-первых, не спер, а добыл в качестве трофея в честном бою. А во-вторых, при чем здесь моя питейная емкость? – это Жомов так Грааль обозвал для того, чтобы язык не ломать.

– Может быть, очень даже при чем, – проговорил Рабинович, задумчиво почесывая нос.

– Ты хочешь сказать, что нас сюда именно из-за этого фужера-переростка закинули? – оторопел криминалист, а потом махнул рукой. – Ты гонишь, Сеня. В Граале кровь Христа хранилась, и к Моисею, жившему за тысячу с лишним лет до смерти Иисуса, он никакого отношения иметь не может…

– А вот это у Лориэля надо спросить, – хмыкнул Сеня. – Интересно, почему, когда этот козел крылатый нам позарез нужен, он никогда не появляется? Где, скажите мне, это чмо клопообразное в самые ответственные моменты мотается?

Я замер, ожидая привычного хлопка, но в этот раз оскорбления не подействовали. Может быть, действительно просто случайными совпадениями были появления маленького наглеца именно в те моменты, когда его кто-нибудь ругал? Или сейчас Лориэль был занят и физически не мог прибыть на место происшествия? Ответов на эти вопросы нам, естественно, никто дать не мог. Оставалось только выполнять порученное задание, а эльфа за жабры взять тогда, когда он все-таки соизволит появиться.

Не знаю, что там надумал мой Рабинович, но лично я был почти на сто процентов согласен с Поповым и Жомовым. Действительно, какое отношение может иметь Святой Грааль к событиям, случившимся задолго до его появления? И все же утверждать это под присягой на суде я бы не стал. Мы все-таки по параллельным мирам мотаемся, а тут всякое возможно. Тем более эти временные петли дурацкие всегда с толку сбивают. Поди разберись, что уже было, а что есть сейчас.

Эту тему вам бы, конечно, лучше меня Горыныч прояснил, но сейчас он был занят, набивая желудок перепелками. Видно, по протеину, бедняга, соскучился. Я его тормошить не стал, да и некогда было – мои менты, позавтракав, принялись собираться в дорогу, не забывая принуждать к этому и аборигенов, разомлевших от сытной и дармовой пищи. Подгонять, понукать и уговаривать сынов израилевых продолжить путешествие пришлось довольно долго, и все же еще до обеда мы продолжили путь, устремившись на северо-восток, строго в соответствии с компасом Жомова.

Вроде бы все было нормально. Солнышко светило, но не пекло, небо было чистое, ветерок нераскаленный, да и аборигены шагали весело, разучивая по дороге вместе с Навином эпический гимн военнослужащих на марше под соблазнительным, но абсолютно фантастическим названием «У солдата выходной…» В общем, все были счастливы и довольны, а мне чего-то не хватало. Что-то вокруг было не так, и я никак не мог понять, что именно. Всю дорогу я ломал голову над этой проблемой, а когда показалось, что до разгадки можно уже кончиком носа дотянуться, вдруг произошло ЧП. И это еще мягко сказано!

– Это что за хреновина такая? – удивленно поинтересовался востроглазый Жомов, уставившись из-под ладони куда-то на горизонт.

Колонна медленно остановилась, и трое моих ментов, словно былинные богатыри, принялись высматривать что-то там вдали. Причем все трое приняли позу Ильи Муромца. Ваня с Сеней по краям, на верблюдах, а Попов, словно боярин, в центре, в корявой повозке. Я тоже пытался что-нибудь увидеть, но, во-первых, мне снизу разглядеть ничего не удавалось, а на своего верблюда запрыгнуть эгоист Рабинович не позволил. А во-вторых, я уже сто раз говорил, что плохо вижу даже то, что перед носом, не говоря уж о заоблачных далях.

Кстати, об облаках. То, что увидели мои менты, и было облаком черной пыли, довольно стремительно увеличивающимся в размерах. Некоторое время вся колонна удивленно всматривалась в него, а затем Попов озвучил всеобщие опасения.

– Мужики, а это не амаликитяне возвращаются? – испуганно поинтересовался он.

– Хрен их знает, – пожав плечами, сообщил омоновец. – Но подготовиться все-таки надо. Навин, а ну строй своих дармоедов в боевой порядок.

– Не поможет, – раздался позади них голос Нахора. – Песичаную бурю щитами не остановишь, – а затем перс бухнулся на колени перед Рабиновичем: – Ни-ет мине пощады, учитель. Руби дурной голова! Зачим я вчира пил, на небо ни симотрел? Типерь спирятаться ни успиим.

– А ну встань! – рявкнул на него Сеня. – Я тебе не вор в законе, чтобы ты у меня в ногах валялся.

Перс, однако, подниматься явно не собирался. Он ползал по земле перед верблюдом Рабиновича, непрестанно сыпля на голову целые пригоршни песка. Я поначалу вмешиваться не хотел – пусть сами в своих отношениях разбираются – но после того, как перс и меня засыпал противной пылью, пришлось на него рявкнуть. Нахор тут же вскочил на ноги и отбежал от меня подальше. Боишься, гад? И правильно делаешь. Тоже мне, покоритель пустынь, песчаный волк. Убить тебя за такую халатность надо.

– Фу, Мурзик, – хозяин, как всегда, не дал мне выговориться от души. – Нахор, хватит комедию тут ломать. Говори, что делать надо?

– Бижать от нее нельзя, сипирятаться не успеем, – пожал плечами Нахор. – Можно только через бурю пиробиваться. Бистро-бистро идти, бурю пироскочим. Медленно идти – совсем пилохо будет.

– Так чего ждем? – удивился Жомов. – А-ну все разом, бего-ом ма-арш!.. Андрюша, озвучь!

И Попов озвучил. Причем так, что песчаная буря задумалась, а стоит ли ей вообще дальше двигаться, или ну их всех на фиг. Еще начнут орать громче ее и испортят грозному природному явлению всю зловещую репутацию. Но буря отступать, не сразясь с новым неведомым противником, посчитала ниже своего песчаного достоинства и продолжила движение вперед. Даже ускорилась.

Мы тоже не дремали, хотя куда же дальше-то дремать! Гвардия под нашим чутким руководством тут же принялась загонять в повозки стариков, пожилых женщин и детей, вышвыривая оттуда всех, кто был в состоянии самостоятельно передвигаться с достаточно высокой скоростью. Мои соратники, спасая людей, и сами спешились, предоставив возможность более слабым забраться на верблюдов, и мы сместились в хвост колонны, чтобы страховать переселенцев, не даваякому бы то ни было отстать.

Мы закончили погрузку немощных и убогих в повозки к тому моменту, когда буря принялась швыряться в нас первыми пригоршнями песка. Сеня собрался уже приказать начать движение и, оглянувшись, чтобы проверить напоследок, не забыли ли кого-нибудь, вдруг застыл – с тыла на нас также надвигалось облако пыли!

– Нахор, твою персидскую мать в гестаповские застенки! – перекрывая нарастающий шум стихийного бедствия, изо всей силы завопил он и махнул рукой в сторону нового облака. – Это что такое? Еще одна буря?

– Ни-ет. Это люди, – тоном знатока ответил перс. – Миного людей. Наверное, амаликитяне. Тоже чирез бурю решили ид-ити.

– Твою мать! Только этого нам не хватало, – выругался мой Сеня, и в этот раз я с ним был абсолютно согласен. – А как, интересно, эти сволочи в тылу у нас оказались? – Рабинович махнул рукой. – А-а, ладно. С этим разбираться потом будем. Сейчас самое главное – это из бури уйти. Попов, кричи, чтобы мчались вперед!

Андрюша снова рявкнул и, поскольку в этот раз орать ему пришлось против ветра, то песка Попов наглотался изрядно. Правда, не зря – от его рыка сила ветра в направлении движения рванувшейся вперед колонны значительно ослабла. Впрочем, природная стихия тут же удвоила усилия и вернула назад утраченные позиции. Сторицей!

Людям было намного проще пробираться сквозь хлесткие струи песка, чем мне. Они-то могли укутаться в тряпье, закрыть глаза кусками материи и в нее же спрятать нос и рот, а у меня таких средств индивидуальной защиты не было. Правда, я парусил меньше, чем мои двуногие товарищи, но приятного в пути через бурю было мало. Точнее, вообще ничего не было! И минут через двадцать жуткого пути я понял, что не смогу дальше сдвинуться с места. Просто лягу, и пусть меня тут и похоронят.

Я уже почти лег, когда невесть откуда появился Сеня и, схватив меня на руки (отпусти, гад, я тебе не слюнявый кутенок!), засунул к себе под плащ. Стало легче дышать, но я тут же устыдился своей слабости и попытался вырваться. Не тут-то было! Рабинович, хоть и сам выдыхался, но тушу мою немаленькую держал крепко. Я все-таки вырвался и попытался идти, но сделать это оказалось совершенно невозможно – сопротивление воздуха было слишком сильно, а крошечные песчинки вдобавок рассекли до крови нос и кончики ушей. Я невольно завыл и замер, пытаясь спрятать голову. Мой хозяин тоже остановился. Впрочем, не он один. Стояла почти вся колонна.

– Го-о-оры-ы-ыныч! – завопил Рабинович во весь голос, наплевав на то, что весь рот тут же забьет песком. – Сделай, гад, что-нибудь. Море раздвинул, а в песчаной буре коридор проделать не в состоянии?

– Попробую, – пискнул Ахтармерз, высовываясь из соседней телеги. – Только песок больно по головам хлещет. Сосредоточиться мешает.

– Ты уж постарайся, змеюка бесподобная, – попросил его Рабинович. – Иначе все здесь останемся и твою недоделанную контрольную вывесят на школьной доске в память о без вести пропавшем двоечнике.

Ахтармерз кивнул средней головой и попросил нас переправить его в начало колонны. Совместными усилиями Жомова, Рабиновича и Иисуса – Нахор с Андрюшей окончательно выдохлись и вместе с остальными пешеходами пытались укрыться от бури под телегами – Горыныча в головную повозку доставили. И наш доблестный маг-недоучка, повелитель паранормальных стихий, укрытый плотным холстом от бури, завертелся на одном месте.

– Убирайте на фиг вашу тряпку! – через несколько минут завопил он и выстроил перед колонной защитный энергетический коридор.

Переселенцы, огибая повозку с Горынычем, тут же устремились в защищенное от бури пространство. Они помчались вперед, а мы остались на месте, отдыхая перед тем, как снова начать тащить Ахтармерза сквозь ветер в голову колонны. Пропустив мимо себя последнего переселенца, Горыныч выдохся, и мы поперли его вперед, подпитывая по дороге перепелами, чтобы дать возможность нашему антибуревому и почти самоходному устройству хоть как-нибудь восполнить растраченную энергию.

Так мы и двигались через бурю короткими перебежками. Причем дистанция, на которую мы могли передвигаться под защитой Горыныча, с каждым разом все сокращалась и сокращалась. В конце концов и у Ахтармерза иссякли силы и никакая пища уже не могла их восстановить. Горюя от того, что больше ничем не может помочь, он сник, съежился и стал почти незаметен на дне телеги. Правда, к тому времени все переселенцы уже достаточно отдохнули, чтобы вновь самостоятельно начать пробираться сквозь песчаную метель.

– Потирпи неминого! – завопил Нахор. – И-еще чуть-чуть, и буря кончится. Она уже слабеет!

Перс и в этот раз оказался прав. Я не успел даже как следует устать, как ветер практически стих. В воздухе еще болталось много пыли, да и небо над нами было затянуто черными тучами, но сквозь бурю мы прошли. Троекратное «ура» огласило пустыню, и переселенцы, собрав остатки сил, поспешили вперед, чтобы уйти подальше от этого кошмара. Когда стало полегче дышать, аборигены собрались было остановиться для отдыха, но мои менты не дали им этого сделать.

– Охренели, что ли? – завопил на них Рабинович. – На хвосте амаликитяне сидят, а вы пикники собрались устраивать. Они хоть и без Горыныча через бурю шли, но зато детей и женщин с ними тоже нет. Догонят и сотрут в порошок. В этот раз уже так легко не отделаемся.

– Так давай их встретим! – наивно предложил Жомов.

– С кем? С этими? – ехидно поинтересовался Сеня, кивнув в сторону шатающихся от усталости переселенцев. – Да они и меч с пояса отстегнуть не смогут.

И мы помчались дальше. То есть не помчались, а поползли, ориентируясь по Ваниному компасу на северо-восток. Высотные пылевые тучи не исчезли, и определить, в какой стороне солнце, не было никакой возможности. Впрочем, мне этого и не требовалось. Я уже давно почувствовал впереди запах моря и понял, что скоро мы выберемся на берег. Так оно и произошло. Через час ускоренного марша впереди показался изогнутый залив, и вся колонна переселенцев стала огибать его, отклоняясь вправо.

Залив внезапно круто завернул на север. Я несколько оторопел, поскольку не ожидал такого подвоха. Судя по тому, что я помнил из телепередач про всякие путешествия, мы сейчас оказались на берегу Средиземного моря и должны были входить в Палестину. Однако ни обещанных молочных рек, ни кисельных берегов, ни даже обычных деревьев поблизости не наблюдалось. Всюду, насколько хватало глаз, простиралась безжизненная пустыня, и мы, придерживаясь нужного направления, стали углубляться в нее.

Что-то здесь было не так! Не знаю, может быть, параллельный нашему мир Моисея как-то отличался географически от Земли, но лично мне в это верилось с трудом. Похоже, переселенцы засомневались тоже, только мои менты и Нахор уверенно топали вперед. С каждым часом в толпе аборигенов нарастал ропот, но мои друзья на него не обращали внимания. Жомов непрерывно поглядывал на компас, остальные следовали за ним. А когда с хвоста колонны пришло известие о появившемся вдали облаке пыли, менты начали подгонять переселенцев дубинками.

– Да поднажмите вы! Еще немного осталось, – уговаривал аборигенов Сеня, не забывая в качестве весомого аргумента приводить верный «демократизатор». – Сейчас пустыня кончится, там и отдохнете. А амаликитяне на чужую территорию сунуться не посмеют!

Пустыня действительно стала заканчиваться. К моему удивлению, вдали появились зеленые квадратики орошаемых полей и, словно видение из кошмарного сна, возник размытый недавно прошедшей бурей силуэт города. Знакомого города. До того знакомого, что я едва не взвыл. Прямо перед нами лежал Мемфис, из которого мы совсем недавно выбирались со страшным трудом. Колонна застыла, отупело глядя вдаль. А от Мемфиса нам навстречу уже вышла делегация встречающих в лице (или в лицах?) регулярной армии фараона. До них было километров десять. И столько же отделяло нас от амаликитян. Что называется, приехали!

– Ну что, Ваня, придется тебе, наверное, фамилию сменить, – ехидно проговорил мой хозяин, глядя на сбивавшихся в кучу вокруг Моисея сынов израилевых. – Будешь ты теперь не Жомов, а Сусанин.

– Ничего не понимаю, – растерянно проговорил омоновец в ответ, щелкая пальцами по плексигласовому колпаку компаса. – Когда он испортиться успел?

– Не вините себя, – неожиданно встряла в разговор Рахиль. – Во всем виновато колдовство жрецов Рамсеса, а эта чудесная штучка не испортилась. Я ее только сегодня утром хорошенько помыла…

– Что? – реву троих ментов позавидовали бы и пещерные медведи.

Рахиль оторопела, а потом торопливо стала говорить, что, отчищая утром вещи моих сослуживцев, случайно разобрала компас. Стрелка выпала, и, увидев, какая она снизу блестящая и красивая, девица решила содрать с нее краску. Быстренько выполнила задуманное, а затем, увидев, как Рабинович убивается из-за выстиранного блокнота, решила, что краска что-то значит, и, достав из своей первобытной сумочки не менее доисторическую косметику, быстренько покрасила стрелку снова. Естественно, перепутав цвет полюсов, и мы вместо северо-востока пошли на юго-запад.

Если бы Ваня что-нибудь понимал в спортивном ориентировании, он, конечно, заметил бы перемену. Но, поскольку Жомов пользовался компасом впервые в жизни, заподозрить он ничего не смог. А тут еще буря не вовремя налетела, так что и солнце нам помочь сориентироваться по сторонам света не могло. Получалось, что не зря я чувствовал неладное. Зря только интуиции своей я доверять не стал. Мы все дружно застонали и опустились на песок.

– Зачим расстраиваться? – озабоченно поинтересовался Нахор. – Ви разиве не сюда ид-ити хотели? Разиве, Сеня, ми сюда вернулись не для того, чтоби би-елиши пиродавать?

– Какие беляши, баран?! – завопил на него Попов. – Мы зачем, по-твоему, из Мемфиса уходили? Чтобы назад вернуться?

– А зачим мне не сказали, что обратно ид-ити не хотите? – оторопел перс. – Я думал, ви сипициально назад идете.

– Так ты с самого начал знал, что мы в Мемфис возвращаемся? – еще громче завопил Андрей и, когда Нахор кивнул головой, вскочил с места. – Убью гада!

Конечно, опуститься до убийства офицеру милиции мы не дали. Жомов с Рабиновичем навалились на Андрюшу, а я отогнал в сторону Нахора. Да и Рахиль тоже, от греха подальше. Разъяренный Попов проявил недюжинную силу. Жомов калечить друга не хотел, поэтому они с Сеней успокаивали криминалиста довольно долго. Ну а когда Андрей смог взять себя в руки, армии амаликитян и египтян уже выстраивались в боевые порядки, готовясь растереть нас в порошок. Мои менты беспомощно посмотрели на двух патриархов, приближавшихся к ним.

– Похоже, мы в безвыходном положении, – проговорил Аарон, в этот раз не дожидаясь предисловия со стороны младшего брата. – Вы сюда нас привели, значит, должны и спасти. Что делать будете?

– Без штанов бегать! – теперь и у моего хозяина нервы сдали. – Откуда я знаю, что нам делать? И этого придурка мухокрылого снова нет, будто его гоблины с потрохами сожрали!..

ХЛО-ОП!!!

Сработало! Наконец-то маленький дебошир появился не до или после всевозможных критических ситуаций, а как раз в тот момент, когда его присутствие было жизненно необходимо. Не знаю, как мои менты, но лично я еще никогда в жизни так не радовался появлению эльфа, как в этот момент.

– Что, козлы, допрыгались? – ехидно завопил Лориэль, зависая в воздухе над нами. – Сколько раз я говорил Оберону, что ментам нельзя даже движение на улице регулировать. Стоит кому-нибудь из них на перекрестке появиться, как тут же пробка образуется. А уж со спасением вселенных любой ребенок лучше справится, чем профессиональный мент.

– Ты больно-то не наезжай, – не слишком уверенно попробовал урезонить наглеца мой хозяин. – Лучше скажи, что нам делать нужно..

– Все! Вы уже сделали все, что могли, – рявкнул на Рабиновича эльф. – Больше вам тут делать нечего. Уматывайте отсюда на хрен, козлы, мать вашу!..

– Как это уматывайте? – оторопел Попов. – Ты же сказал, что, пока евреев из Египта не выведем, домой не попадем?

– А это у нас аналитический отдел ошибся, – с ехидной улыбочкой ответил Лориэль. – Тут, конечно, весь кавардак из-за вас получился, но исправлять его вы в другом месте будете… Нимроэль, за работу!

– А что будет с переселенцами? – возопил Рабинович, видя, как египтяне одновременно с амаликитянами устремляются в атаку.

– Шашлык из них будет! – зло пискнул эльф. – У вас есть только один шанс исправить положение, и смотрите, в этот раз не промахнитесь.

Сеня явно еще собирался что-то спросить, но не успел. Да и я, хоть и страстно этого хотел, вцепиться зубами в Лориэля не успел. Неожиданная вспышка света парализовала меня, полностью лишив возможности хоть ухом пошевелить. Окружающий мир стал расплываться, становясь призрачным, искаженным подобием самого себя. В голове у меня помутилось, свет начал меркнуть…

Все. Теперь домой. Спать. А там уже разберемся, что и как нам исправлять следует. И уж если мне еще раз доведется Лориэля встретить, честное слово, я своего шанса больше не упущу-у-у!..

Алексей Лютый Рабин Гут. На крестины в Палестины

Часть I Чужую вошь назад положь!

Глава 1

Сон был такой приятный, что глаза открывать совершенно не хотелось. Ведь знаю, что стоит проснуться – и опять в какой-нибудь гадости окажусь, вроде древнеанглийского трактира с полчищем блох под соломой, скандинавского холодильника под названием «Митгард» или египетской пустыни с полным отсутствием санитарных условий. Лучшим вариантом было бы проснуться в родном отделе внутренних дел. Пусть даже Рекс с Альбатросом на моем имени свое остроумие немного пооттачивают, я их даже до смерти загрызать не буду.

Но рассчитывать на это не приходится. А судя по отсутствию запаха отработанного бензина, мы снова с сослуживцами оказались в какой-то дыре, где даже черно-белых телевизоров нет, о комплексных витаминных добавках никто не слышал, антиблошиных ошейников не изобрели, а общий уровень цивилизации находится где-то между изобретением колеса и поисками способов того, куда это колесо пристроить. Нет, я определенно не хочу просыпаться. Пусть уж и дальше птички щебетать продолжают, раз им делать больше нечего, теплый ветерок шерсть на загривке перебирает и травинка нос щекочет. Раз мы не дома, так тому и быть. Но я этот мир видеть не хочу и глаза открывать не собираюсь!

– Мурзик, ко мне! Хватит под шланг косить. – Это мой хозяин снова альфа-лидера из себя корчит. Угораздило его раньше других очнуться. Теперь точно спокойно полежать не даст. Сейчас за уши трепать начнет. Он, садист, всегда так поступает, когда я делаю вид, что спокойно сплю.

– Мурзик, вставай, кому сказал! – Ну вот, я же говорил, за уши треплет. – Вставай, говорю. Или на прививку к ветеринару сейчас пойдем.

Ой, напугал! Ты сначала найди тут ветеринара или, на худой конец, хотя бы шприц. Не уверен, что тут вообще какие-нибудь способы лечения, кроме отсечения головы, знают…

– Что, Сеня, все-таки решил пса врачу показать? – А это наш самый главный умник проснулся. Ваней Жомовым называется. – Давно пора, если уже не поздно. Давай я с тобой в первую ветеринарную схожу. Там у тестя сестра работает. А кстати, где мы?..

– В Караганде. Да, Сенечка? – Так, и Попов готов. Язвит спросонья. Это у него всегда так, пока не позавтракает.

Ладно, придется и мне глаза открывать. Все равно в покое теперь не оставят. Да, чтобы вы тоже с вопросами не приставали, сразу скажу, кто мы такие и почему в разгар рабочего дня не на службе находимся. Не думаю, что среди вас найдется кто-нибудь, кто о наших прошлых похождениях не слышал, но если таковые присутствуют, давайте знакомиться. Зовут меня Мурзик, и я не кот, а кобель немецкой овчарки, пяти лет от роду и самых чистых кровей. Родословную приводить не буду, потому как от перечисления всех моих предков даже настоящий любитель генеалогии уснуть может, а рядовой обыватель уже на втором имени язык сломает. В общем, придется вам на слово мне поверить и мою породистость принять как аксиому.

Профессия у меня не самая популярная, но меня она вполне устраивает. Я служу в милиции. Причем не один, а вместе со своим хозяином, Рабиновичем Семеном Абрамовичем. Он у меня тоже еврей породистый, но о своих предках предпочитает не распространяться. Те два товарища, которые спросонья болтать любят, – Жомов и Попов – тоже менты. Причем не обычные. Если мой хозяин кинологом служит, то есть за мной присматривать приставлен и, по идее, меня холить и лелеять обязан, то Ваня у нас омоновец, а Андрюша экспертом-криминалистом подвизается, в чине младшего лейтенанта. Все о второй звездочке на погоны мечтает и о том, сколько новых рыбок себе в аквариум на соответствующую прибавку к зарплате купить сможет. Правда, не знаю, дождется ли когда-нибудь, потому как с нашим образом жизни скорее прописку в сумасшедшем доме получить можно, чем запись о повышении в личное дело внести.

Кстати, об образе жизни. Служили мы нормально и никому не мешали, пока одному излишне умному колдуну по кличке Мерлин не пришло в голову при помощи магии переместиться из древней Англии в Палестину. Что– то он в своем заклинании напортачил и оказался не на Святой земле, а в нашем времени, причем на пути у моих друзей, желавших продолжения банкета в честь Дня милиции. Менты ради развлечения решили задержать Мерлина с Артуром и Ланселотом, нагло расхаживавших в такой святой день с холодным оружием в руках. Кончилось это задержание тем, что нас отбросило в прошлое и пришлось самостоятельно искать путь домой.

Где мы только за последнее время не побывали! И в мире скандинавских мифов, и в античной Элладе, и Моисею людей из Египта помогали выводить. А все из-за того, что во время нашего пребывания в прошлом мы по незнанию наделали целую кучу ошибок и до сих пор их исправить никак не можем. Вот и приходится мотаться по прошлым временам и параллельным вселенным. Не знаю, как мои менты, но лично я конца и края этому не вижу.

– Нет, я, конечно, понимаю, что ошибки нужно исправлять, но не понимаю, почему из-за погрешностей в действиях отставших в развитии гуманоидов я тоже вынужден оказываться во всяких там карагандах, – услышал я еще один знакомый голос. Значит, и этот тип здесь. Ну а куда же без него, без нашего драгоценного Ахтармерза Гварнарытуса, малолетнего трехглавого второклассника-второгодника, который на свою беду тоже оказался в ненужное время в ненужном месте и теперь вынужден вместе с нами переносить все тяготы и лишения.

– В Караганде, – поправил Ахтармерза мой Сеня. – Это имя нарицательное, оно не склоняется и не спрягается.

– А какая разница? – плаксиво заметил трехглавый летающий керогаз. – Мне все равно, как это называется. Я к маме хочу.

– А это не к нам, это ты к эльфам обращайся, – фыркнул Рабинович. – Они что-то непонятное мудрят, вот и отправляй им претензии. Желательно в письменном виде.

– Сеня, а мы действительно в Караганде? – наивно поинтересовался Жомов. Мой хозяин застонал и, судя по звуку, хлопнул себя ладонью по лбу. Все. Похоже, пора глаза открывать и брать ситуацию под контроль, а то сейчас такой цирк устроят, что хоть святых выноси.

Хотя мне в Караганде бывать не приходилось, но для того, чтобы понять, насколько окружающий пейзаж отличался от окрестностей вышеназванного города, большого ума не требовалось. Хотя бы потому, что в России такого пейзажа просто быть не могло. А если быть честным, я вообще не представлял, что подобное где-нибудь существует.

Мы находились почти в центре идеально круглой лесной полянки с изумрудно-зеленой травой. Настолько яркой и сочной, что она казалась искусственной. Еще более нереальными казались деревья. Похожи они были на дубы, но с идеально ровными стволами и такой блестящей листвой, будто над ней только что потрудился батальон солдат, протирая влажной тряпочкой и полируя лаком. И это еще не все! Нигде, насколько хватало глаз, не было ни одной сухой веточки, ни единого прошлогоднего листочка на земле, а на дорожке из полированного мрамора, пересекавшей поляну с севера на юг, даже пылинки ни одной не было. Как хотите, но я не верю, что такое в принципе возможно на Земле, не говоря уж о России. В общем, «карагандами», как выразился Горыныч, тут и не пахло.

Да что там говорить! Весь окрестный лес казался искусственным. Я даже несколько травинок на зуб попробовал, чтобы убедиться в том, что они не из пластмассы. Оказалось, настоящие. Причем настолько горько-противные, что я теперь всю жизнь буду на коров с сочувствием смотреть: как они, бедняги, эту дрянь жрут? Даже «сникерсы», которыми меня ларечник Армен постоянно пичкает, – е-мое, как давно это было в последний раз? – и то на вкус не такая мерзость.

Я обежал поляну по периметру, подправив ее слащаво-приторную растительную вонь нормальным собачьим ароматом, а затем застыл, ожидая, что же мои менты делать будут. Честное слово, хоть мы уже и побывали в самых разных мирах (помните, я вам рассказывал?), я думал, что мои сослуживцы будут выглядеть хотя бы чуть-чуть удивленными после пробуждения в таком странном лесу, но все трое выглядели на редкость спокойными, а Ахтармерз и вовсе, позабыв о своих жалобах и предложениях, ковырялся в окрестной растительности, разыскивая излюбленный деликатес – каких-нибудь насекомых. Андрюша посмотрел на него тоскливым взглядом и заявил:

– Хорошо некоторым!.. Жрут все, что шевелится. А нас кто завтраком кормить будет?

– Конь в кожаном пальто, – буркнул мой хозяин. – Спроси у…

Неожиданно для всех нас, прерывая Рабиновича, поляну огласил мелодичный звук, похожий на тот, что предвещает обычно вокзальные объявления. Мы застыли, удивленно поглядывая по сторонам и пытаясь отыскать источник звука. Горыныч даже в траве ковыряться перестал, Жомов закончил патроны пересчитывать, а Андрюшин желудок, громогласно проурчав свое мнение относительно хозяйской заботы о нем, надолго затих. Мелодия тоже резко оборвалась, и приятный женский голос недовольно произнес, видимо, комментируя поведение поповского желудка:

– Ну, нельзя же так. Вы находитесь в общественном месте. Ведите себя прилично. – А затем, после недолгой паузы:

– Здравствуйте, вас приветствует сервисная служба по оказанию помощи вновь прибывшим. Если вы хотите заказать обед, то для вызова меню произнесите: «Абра– швабра-кодабра». Если вы желаете получить гида-экскурсовода, скажите: «Мазер-бастард-сунареф», ну а если вы ничего не хотите, то и не фиг обращаться с вопросами.

Голос замолчал, вновь зазвучала музыка, а когда и она затихла, Андрюша торопливо произнес:

– Что там насчет еды сказать надо?

– Швабру какую-то позвать, – пожал плечами Жомов. – А выпить нам ничего не дадут?

– Мочу ослиную! – рявкнул мой хозяин. – Ваня, ты когда-нибудь хоть что-то без предварительной пьянки делать можешь? Мы ни хрена не знаем, где оказались и что нас ждет, а ты налакаться собрался. Башка твоя омоновская думает о чем-нибудь или нет?

– Да ладно тебе бычиться. – Ваня растерянно посмотрел на друга. – Я же просто так спросил, чисто ради общей информации.

– Вот больше таких дурацких вопросов и не задавай. – Мой хозяин все еще сердился. – До тех пор пока не поймем, в какое дерьмо мы снова вляпались, ни о какой выпивке и речи быть не может.

– Да скажет мне кто-нибудь, что эта дура по радио о еде говорила? – прерывая всех, возмутился Попов. – Солнце уже к закату клонится, а мы с утра еще ничего не ели.

Не знаю, но, по-моему, из всех присутствующих Андрюшу больше всех именно я понимал. Но если у меня постоянный голод появляется из-за отличного от человеческого устройства организма, то ненасытность Попова лично я никак объяснить не могу. Может, глисты у него? Или еще какие-нибудь паразиты.

– Скажи «абра-швабра-кодабра», – устало предложил мой Сеня, усаживаясь на идеально зеленую траву. – Чушь, конечно, но хрен ее знает, может, что-нибудь и получится.

Не успел Рабинович договорить фразу, как прямо перед его длинным носом в воздухе появился какой-то свиток жутко древнего вида. С тихим шелестом развернувшись без помощи кого бы то ни было, свиток тряхнул кисточкой, расправляя ее волокна, и замер, слегка подрагивая на легком ветерке. Сеня оторопело уставился на динный перечень всевозможных блюд, но Попов не дал ему полюбоваться – налетел коршуном и оттеснил моего хозяина своим необъятным пузом. Гавкнуть, что ли, на него, чтобы наглеть хоть чуть-чуть перестал?

– Не понял, – удивленно пробормотал Попов. – А почему тут нигде цены не проставлены?

– А чтобы ты жрал поменьше, – огрызнулся Сеня, обиженный таким непочтением к собственной персоне со стороны старого боевого товарища. – Сейчас назаказываешь всякой дряни, а потом тебе такой счет предъявят, что не только без штанов останешься, но и рыбок своих продашь. Вместе с мамой.

– Не трогай рыбок, это святое, – отрезал Андрюша, но излишествовать и на самом деле не стал. – Мужики, может, кабанчика съедим? Борща-то все равно нет.

– А-а, заказывай что хочешь, – махнул рукой Рабинович.

– А как? – тупо посмотрел на моего хозяина Попов. Вот уж, воистину, голодное брюхо к разумению глухо!

– Крикни погромче, и тебе все принесут, – проинструктировал его Сеня.

Андрюша и крикнул. Я-то мгновенно сообразил, к каким последствиям предложение моего хозяина приведет, но остальные члены команды, судя по всему, не думали, что Попов воспримет инструкции буквально. Терзаемый голодом, криминалист рявкнул во всю силу своих легких, требуя себе кабанчика.

Должен вам сказать, что Андрюша, конечно, парень голосистый и у нас в отделе пару раз даже в конкурсах художественной самодеятельности участвовал, но до Джельсомино ему, конечно, было далеко. Однако в иных мирах и других временных отрезках, куда мы попадали, у его голоса открывались прямо-таки необозримые возможности. Что он продемонстрировал и на этот раз. От поповского вопля у всех, за исключением меня, естественно, заложило уши, трава полегла в направлении его крика и даже деревья ветви в противоположную от Андрюши сторону изогнули. Правда, ни одна не отломилась, что само по себе удивительно, зато из кустов выпал кабанчик. Не жареный почему-то, а совершенно живой. Только слегка контуженный. Попов оторопело уставился на него.

– Не понял, – возмутился он. – Это что, мой заказ? – И тут же заработал от Жомова подзатыльник.

– Андрюша, блин, в натуре, еще раз орать без предупреждения начнешь, я тебе все дырки в голове запломбирую, – пригрозил омоновец. – Ори потом тем, чем получится.

– А вот этого не надо, – прочистив уши, предостерег друга мой Сеня. – Представь, что будет, если эта сирена бракованная через оставшееся отверстие вопли испускать начнет. Это же не только звуковая, но и газовая атака получится. Причем зарин и зоман «Майским ландышем» по сравнению с Андрюшиными выхлопами покажутся.

– Козлы вы, – обиделся Попов. – Я же для всех старался. И потом, Сеня, ты же сам сказал, чтобы я крикнул.

Мой Рабинович хотел что-то возразить, но в этот момент кабанчик оглушительно чихнул и поднялся на ноги, тупо оглядывая людей, собравшихся в кучу на поляне. При этом на морде у кабанчика было такое выражение, будто он только что получил самое большое оскорбление за всю свою свинячью жизнь. Не знаю, как остальным моим сослуживцам, но лично мне морда кабанчика напомнила лицо нашего Матрешкина после того, как Сеня однажды, исключительно ради шутки, а не из садистских побуждений, подделал приказ о его назначении начальником отдела, а Кобелев пришел и выгнал его из своего кабинета… Как-нибудь напомните, чтобы я подробнее об этом рассказал, а сейчас отвлекаться некогда, поскольку кабанчик заговорил человеческим голосом.

– Нет, блин, неурожайный год вам на желуди, разве можно так с собственным обедом обращаться, – обиженным голосом заявил он. Мы оторопели.

– Я, конечно, понимаю, что вы тут новенькие, но меру-то знать нужно, как вы думаете? – продолжил дикий свин, не обращая внимания на все семь, включая три горынычевских, открытых ртов. – Вы думаете, что, кроме вас, у меня клиентов нет? А хрен угадали! И вообще, нечего обслуживающему персоналу вред наносить.

– Сеня, блин, ни хрена себе – он разговаривает! – сделал открытие Андрюша.

– Угу, – с трудом захлопывая челюсть, заявил мой хозяин. – А тебе его еще и есть нужно будет.

– Да ни за что! – рявкнул Попов.

– Так, значит, вы заказ снимаете? – с надеждой в голосе поинтересовался кабан.

Вот тут я окончательно оторопел. Я-то думал, что мой Рабинович пошутил, когда говорил о том, что Андрюше этого парнокопытного болтуна есть придется, а оказалось, что кабанчик и в самом деле был поповским заказом. Интересно, руководством этого санатория предполагалось, что мы свинью сырой есть будем? Это ведь мне или там Горынычу такое не впервой, а для людей – неизлечимая травма психики. Или мы самостоятельно его жарить должны? В принципе нет проблем. Керогаз, хоть и говорящий, но имеется. Жаль только, что в качестве вертела использовать нечего. Не на резиновую дубинку же его насаживать!..

– Какой заказ? – тем временем переспросил у свина Попов.

– Кабанчика заказывали? – устало поинтересовался говорливый парнокопытный зверь, усаживаясь на задние лапы.

Андрюша кивнул.

– Ну а чего пялитесь тогда? Будете есть, или мне назад отправляться?

– Тебя есть? – Попов окончательно ошалел.

– Он у вас придурочный? – Кабан почему-то спросил это у моего хозяина. Видимо, Сеня даже у говорящих зверушек приступы полного доверия вызывает.

– Есть немного, – согласился Рабинович. – А что, сильно заметно?

– Тогда держите его в соответствующем заведении или хотя бы с громкой связью работать не позволяйте, – возмутился свин. – Сами-то заказ подтвердите, или я сюда без толку тащился?

– А как тебя есть можно? – встрял в разговор любознательный Ваня. – Ты же не жареный!

– Ой, господи, проблему нашли, – фыркнул кабанчик и на наших глазах оторвал себе заднюю ногу. Пару секунд он помахал ею в воздухе, и без каких либо видимых воздействий нога лишилась щетины и подрумянилась. В пасти у кабанчика тут же невесть откуда возникла серебряная тарелка, он положил окорок на нее и с ловкостью шеф-повара престижного ресторана накрошил на тарелку петрушки, сельдерея и еще какой-то зелени. – Еще вопросы есть?

Не знаю, были ли у кого-нибудь из моих ментов вопросы, но лично я даже пожеланий не имел. Нет, вы не подумайте, что мне свиные ножки никогда есть не приходилось, но не таким же способом! Значит, этот кабан сначала с нами разговаривает, потом спокойно отрывает у себя окорок и, не переставая общаться, протягивает нам собственную конечность на тарелке. Не знаю, как вам, но лично мне такой способ питания не понравился. Плевать, конечно, на то, как местные кабаны со своим собственным телом обращаются, но, если они хотят, чтобы я ими питался, пусть готовят жаркое не на моих глазах. А то, честное слово, каннибализмом все это здорово воняет… Похоже, у моих ментов было сходное мнение.

– Андрюша, ты это есть будешь? – брезгливо поинтересовался у криминалиста мой хозяин.

– За дурака меня держишь? – обиделся Попов.

– А в чем, собственно говоря, проблема? – возмутился их реакцией кабанчик. – Мясо свежайшее, зелень только что из огорода, кетчуп или майонез – на выбор. Что вас не устраивает? Капризничать вздумали? Теперь что же, заказу пропадать? Или мне самому собственную ногу есть?

– А это уж как хочешь, только мы такой дрянью питаться не будем, – покачал головой Рабинович.

– Ну, как хотите, – фыркнул свин и, приделав назад окорок, тут же начавший обрастать щетиной, поплелся обратно в лес. – Только учтите, что я о ваших выходках начальству непременно доложу…

– Сеня, ты куда нас затащил? – наивно поинтересовался Андрюша, провожая кабанчика глазами. – Вытаскивай нас срочно из этого сумасшедшего дома!

– Андрюша, я уже этой керосинке летающей говорил, – мой Рабинович махнул рукой в сторону Горыныча, – куда со своими претензиями обращаться. Вот садитесь вместе и пишите прошение на имя Лориэля. Потом можете попробовать телефон в окрестностях найти и с ним о встрече договориться.

Речь моего хозяина тут же заглушила прежняя мелодия, а затем голос той же суч… то есть женщины – ну путаюсь я все время! – оповестил:

– Абонент временно недоступен. Телефон либо отключен, либо находится вне действия нашей станции.

– Тьфу на вас всех! – окончательно потеряв терпение, рявкнул Рабинович и, поднявшись с травы, заявил: – Пошли отсюда, пока все до единого с ума не посходили.

– А куда пойдем? – поинтересовался Жомов.

– А куда глаза глядят, – буркнул мой хозяин и пошел по тропинке на север. Куда, собственно говоря, глядел лишь он один.

Мы вереницей потянулись за Рабиновичем. Причем тихоходного Горыныча, как обычно, взял на плечико вместо багажа Андрюша Попов. Кстати, о багаже. Обычно мы начинаем путешествие налегке и к его окончанию обрастаем пожитками, как бездомная сучка по весне – свитой почитателей. В этот раз было все иначе. Сеня, конечно, изо всех сил старался в Египте нажить побольше добра, но некий субъект с отвратительным характером, тошнотворно слащавым именем, маленького роста и скоммунизденными у зазевавшейся мухи крыльями – вы понимаете, о ком я говорю, – испортил моему хозяину все удовольствие.

Надо же было додуматься до того, чтобы вышвырнуть Рабиновича из Мемфиса и даже вещи не дать собрать?! Я думаю, теперь у эльфоненавистника Попова появится новый идейный друг, а у Лориэля одним непримиримым врагом станет больше. Хотя почему одним? Я в эту компанию тоже запишусь, хотя бы потому, что из-за испорченного эльфом настроения моего хозяина мне теперь не один день его альфа-лидерские замашки терпеть придется.

Слава Полкану, Сеня меня своими придирками пока не тревожил. Он хмуро шел впереди колонны всей, ни на что не обращая внимания. Да, собственно говоря, вокруг и не было ничего, на что стоило бы посмотреть. Лес по обеим сторонам тропинки был удивительно одинаковым: те же дубы с отполированной до блеска листвой, та же травка, вопреки всем законам логики удивительно одинаковой высоты, словно газон перед особняком нашего мэра, и невероятное для любого россиянина отсутствие какого-либо мусора. Даже обертки конфетной нигде не валялось, не говоря уже о таких обязательных вещах, как расколотые водочные бутылки, помятые консервные банки и пустые пачки от сигарет. В общем, было ясно, что если здесь кто-то и живет поблизости, то только настоящие дикари, не имеющие никакого представления о ландшафтном дизайне.

Мы шли минут тридцать, наверное, по совершенно однообразной местности. Не знаю, как моим друзьям, но лично мне стало казаться, что мы с места не сдвинулись, словно на тренажере топчемся. Я даже оглянулся назад, готовый к тому, что увижу позади себя ту самую поляну, с которой мы так упорно уходили. Не увидел и облегченно тявкнул. Менты тут же застыли и удивленно посмотрели на меня.

– Нет, Сеня, что ни говори, но мне твой Мурзик, в натуре, не нравится, – задумчиво проговорил Жомов. – Поторопился бы ты с ветеринаром. А то я уже беспокоюсь, блин, на хрен.

– За Ленку за свою беспокойся, – огрызнулся мой хозяин. – А пса моего в покое оставь. Зоофил хренов! – И пошел дальше.

– Андрюха, а «зояфил» – это кто такой? – ткнул Попова в бок омоновец.

– А это тот, у кого жена – корова. Или хотя бы свинья. – Криминалист хитро прищурился.

– Не понял, он на Ленку, что ли, наехал? – оторопел Ванюша. – Не, она, блин, не манекенщица, конечно, но и не корова. При росте метр восемьдесят – восемьдесят пять килограммов веса, это почти нормально. Чего он гонит? Может, ему из еврейского носа грузинский сделать?

– Дурак ты, Ваня, – разочарованно вздохнул Попов и подтолкнул омоновца в спину. – Иди вперед лучше, хирург ты наш пластический.

Менты вновь зашагали по тропинке на север. Я пару минут бежал рядом, стараясь найти в окрестном пейзаже хоть какой-нибудь дефект, а затем начхал на это дело и решил поразмяться. В конце концов, с той скоростью, с которой мои соратники передвигаются, я могу и на десяток километров отстать и все равно через двадцать минут догоню как миленьких.

Я свернул с тропинки и углубился в лес. Углубляться пришлось довольно далеко, и своих ментов я из виду минут через пять уже потерял. Зато сразу нашел стайку косуль. Беспечные идиотки паслись спокойно на зеленой травке, даже не догадываясь о том, какой к ним грозный хищник приближается. Спрятавшись за дубовым стволом, я подождал, пока стадо подойдет поближе, а затем с грозным рычанием выскочил косулям навстречу… Как вы думаете, что дальше произошло? Косули бросились врассыпную?.. Не тут-то было! Застыли на пару секунд, рассматривая меня бесстыжими зенками, а затем вожак стаи, фыркнув, постучал себя копытом по тому месту, откуда рога растут. Дескать, во идиот! И откуда ты, мол, взялся?

Я, естественно, такой наглости стерпеть не мог. Мало того, что этот лось недорощенный меня не боялся, так еще и дураком назвать решил. Это за какие такие заслуги, скажите на милость? Я бросился вперед, собираясь разогнать обнаглевших парнокопытных, да и покусать тех, кто в зубы попадется. Однако снова, вопреки всяким законам джунглей, стадо косуль не разбежалось в разные стороны. Большинство из этих рогатых наглецов вообще на меня внимания не обратили. А вожак, на которого я прыгнул, вместо того чтобы броситься в сторону или хотя бы рогами меня встретить, взял, гад, развернулся ко мне крупом и подставил заднюю ногу. Явно для того, чтобы мне ее укусить удобнее было.

Я, конечно, пес сторожевой, а не охотничий, но все– таки хищник и дичь погонять люблю. Со своей добычей обычно не в ладушки играю, а загрызаю безжалостно и с наслаждением. Но какой уважающий себя пес будет кусать жертву, которая сама подстраивается так, чтобы в пасть удобней войти?.. Не я, это точно. В самый последний момент мне удалось сгруппироваться в полете и слегка изменить направление прыжка, но не удариться о вожака стаи я не мог: врезался в него боком, свалил на траву и упал сам, отлетев на пару метров. Поднявшись с земли, я собрался уйти от этих идиотов подальше, но этот придурок рогатый, удивленно посмотрев на меня, покачал головой, в два прыжка преградил мне путь и сунул свою ногу прямо мне в зубы.

Честное слово, кусать его я не собирался, но с рефлексами своими совладать не мог и в ляжку вожака клыками вцепился. Думаете, он заорал и дал деру? Как бы не так – ляжку свою повернул, подсовывая мне в пасть кусок пожирнее… Тьфу, идиот! И, выплюнув шерсть, я бросился прочь с поляны, подальше от этих сумасшедших. По дороге мне попался заяц, и я, надеясь хоть как-то успокоиться, решил погонять его по лесу. Однако и этот извращенец бегать от меня не стал, а с совершенно блаженным выражением на морде попытался просунуть в мою пасть свою дубовую ушастую башку. Это было уже слишком, и я с диким воем бросился прочь из ненормального леса, поближе к своим нормальным ментам.

Доблестные российские милиционеры мой вой услышали и с перекошенными мордами, выражавшими безмерное удовольствие в предвкушении хорошей драки, отцепив от пояса дубинки, заняли боевые позиции. Ну, их-то понять можно. Они люди служивые и привыкли на любые нештатные ситуации адекватно реагировать, а вот с чего это Горыныч раздулся и к драке приготовился, я понять не мог.

Увидев своих соратников в полной боевой готовности, я резко затормозил и постарался всем своим видом показать, что никакой опасности нет и я просто поиграть решил. Даже хвостом пару раз вильнул и к лесу обернулся. Лучше бы я этого не делал – следом за мной мчался тот придурочный заяц, и едва я развернулся к нему, как косой тут же снова нацелился засунуть свою пустую башку мне в пасть. Я взвыл от ужаса и, пытаясь скрыться от сумасшедшего маньяка, проскочил у Жомова между ног. Омоновец дико захохотал.

– Сеня, я тебе говорю, что пес у тебя шизанулся! – завопил он, подхватывая длинноухого убийцу на руки. (Да хрен с тобой, обзывайся. Спасибо, что хоть от зайца спас!) – Ты посмотри, от кого он бегать начал. Блин, тестю расскажу, ни за что не поверит!

– Я тебе расскажу, – рыкнул на него Сеня. – А зайца лучше брось. Мурзик от кого попало бегать не будет. Наверняка этот грызун бешенством болеет. Иначе почему бы он за моим псом по лесу гонялся?

– Скажешь тоже, бешенством, – недоверчиво буркнул омоновец, но зайца все-таки бросил.

Косой тут же рванул ко мне, но Сеня махнул на него дубинкой, пытаясь прогнать прочь. До зайца наконец-то дошло, что его тут никто есть не собирается, и этот длинноухий придурок, недоуменно пожав плечами, попрыгал обратно в лес. Только теперь я облегченно вздохнул. Е-мое, это куда же мы попали?! Заберите меня отсюда, и я клянусь, что даже «сникерсы» проклятые с удовольствием трескать буду!

Ох, мечты-мечты! Никто меня, естественно, из этого сумасшедшего мира забирать не собирался. Впрочем, как и моих ментов. Так что троим друзьям ничего другого не оставалось, кроме как прицепить дубинки обратно к поясу и продолжать свое путешествие. Горыныч постарался минимизироваться и вернуться обратно на руки к Попову, но сразу у него это не получилось, и неуклюжему Ахтармерзу пришлось ковылять за нами по тропинке метров двести, прежде чем ему удалось в достаточной степени уменьшить свой рост. Андрюша подхватил его на руки, и путешествие продолжалось так же, как и начиналось – хмурый Сеня впереди, Ваня Жомов следом и Попов с Горынычем в арьергарде. Правда, одно исключение все-таки было. Рабинович пристегнул к моему ошейнику поводок и заставил меня идти рядом. Впрочем, никуда убегать я больше и не пытался. Так мы и передвигались по мраморной тропинке до тех пор, пока Андрюша не выдохся.

– Сеня, блин, куда ты нас ведешь? – завопил он, когда отстал от нас метров на семьдесят. – Я уже задолбался идти на голодный желудок…

– А ты такси вызови, раз ножками топать устал, – ехидно ухмыляясь, предложил мой хозяин.

– И вызову! – с отчаянием в голосе заявил криминалист. – Та-акси-и!

Жомов с Рабиновичем уже собрались заржать, словно кони на водопое, но тут произошло невероятное: на тропинке позади нас появилась желтая «Волга» с черными шашечками на борту. Тихо урча мотором, машина остановилась рядом с застывшими в изумлении ментами, и небритый водитель в кожаной кепке и черных очках распахнул переднюю дверцу. Я судорожно сглотнул, стараясь понять, что вокруг нас творится.

– И чего стоим? Таксизаказывали? – ворчливо поинтересовался шофер. – Куда ехать будем?

– А куда надо? – ошалело поинтересовался Андрюша.

– Ну, вы, блин, даете! – изумился таксист. – А я откуда могу знать, куда вам надо? Короче, или решайте быстрей, куда едем, или до свидания. Мне с вами лясы точить некогда. У меня, между прочим, дневная норма есть.

Пока остальные хлопали ртами, пытаясь понять, откуда в лесу взялось такси, да еще с номерами нашего региона, мой Сеня сориентировался мгновенно. Затолкнув меня на заднее сиденье, он занял место рядом с водителем и, со знанием дела указав подбородком вперед, заявил:

– Давай, командир, вези нас в ближайшую гостиницу, – а затем повернулся к Жомову с Поповым: – Вы сядете или пешком дальше пойдете?

Вот уж не знаю, то ли у моего хозяина нервы железные, то ли он вообще за время наших странствий изумляться разучился, но его сообразительности должное отдать я просто обязан. А уж верхом Сениной гениальности стало то, что он водиле под нос ментовское удостоверение сунул – можно подумать, нашу профессию по наличию милицейской формы определить нельзя! – и потребовал ехать быстрее, поскольку мы все находимся на оперативно-розыскной работе. Что в переводе на нормальный язык означало: «Мужик, о деньгах даже не заикайся!» Водитель в ответ пожал плечами, дескать, мне плевать, и втопил педаль газа в полик.

Судя по тому, сколько времени мы затратили на поездку, такси можно было и не вызывать. Не прошло и пяти минут после нашей погрузки внутрь желтой «Волги», как лес закончился, и мы прямо с опушки въехали на улицы странного города. Собственно говоря, это место назвать ни «городом», ни «улицами» язык не поворачивался. Дома стояли как попало, на огромном, по российским меркам, удалении друг от друга, да и выглядели в большинстве своем словно бред малолетнего архитектора песочных замков, крайне склонного к шизофрении. Одно только жилище, состоявшее из отдельных комнат, расположенных на ветвях баобаба и соединенных между собой веревочными лестницами, чего стоит! О перевернутой вершиной вниз пирамиде я уже и не говорю. В общем, если вы поклонник сюрреализма, то вам бы тут понравилось. Мне – нет. Причем настолько, что я не отказался бы даже вернуться обратно в Египет, и пусть амаликитяне вместе с Рамсесом одновременно на наше воинство нападают…

Как это «когда такое было»? Отстаньте от меня. Не буду ничего заново пересказывать. У меня дела поважнее есть. Вон, например, Попову помочь челюсть захлопнуть, а то он ею пол у такси продавит. Или у Жомова кулаки разжать, иначе он пассажирское кресло, в котором мой хозяин сидит, с мясом из креплений вырвет. В общем, ментов моих срочно в чувство приводить. И я принялся орать во все горло, поскольку кусать их было бы неэтично – коллеги все-таки, клеща им энцефалитного под мышку.

Мои вопли на ментов подействовали, тем более что и Горыныч помог, самоназвавшись гидом и начав трепать языком по поводу увиденных нами архитектурных стилей и их принадлежностей к тем или иным параллельным вселенным. Голосок нашего трехглавого второгодника вместе с моим грозным рыком подействовали на моих друзей отрезвляюще, и они, помотав головами, пришли в себя. Ваня даже умудрился не изувечить пассажирское кресло. Только чехол на нем порвал. Водитель, кстати, лишь покосился на Жомова, но высказывать претензии омоновцу не решился.

– Ни хрена себе наган, – удивленно пробормотал Ваня. – Это что тут за шизики живут?

Ответа, естественно, ни от кого не последовало, только Горыныч пробормотал себе под средний нос что-то нечленораздельное. Остальные и вовсе молчали, не переставая пялиться по сторонам. Впрочем, и это удовольствие длилось недолго. Наш водитель включил правый поворотник и притормозил, выруливая к обочине дороги, прямо у какого-то странного здания, удивительно похожего на кривобокий свинарник. С соответствующим ароматом, естественно. На свинарнике криво болталась неоновая вывеска с пятью красными звездами и надписью: «Отель им. Джека Потрошителя». Водитель кивнул в сторону свинарника.

– Приехали, – равнодушно проговорил он.

– Ты куда нас привез? – угрожающе поинтересовался мой хозяин. – Это что за сарай такой?

– Читать не умеете? – подивился водитель. – Написано же, что это отель. Ближайший, как вы и просили. Он же единственный, если вам интересно.

– Предполагается, что мы тут будем жить? – язвительно поинтересовался Сеня.

– А мне все равно, если поесть дадут, – пожал плечами Андрюша.

– И выпить! – поддержал его Жомов, но, увидев лицо Рабиновича, сник: – Да пошутил я. Пошутил.

Сеня пристально посмотрел на друзей, затем испепелил взглядом водителя, словно тот был виноват в том, как выглядит единственный в окрестностях отель, и, поскольку ничего другого не оставалось, выбрался из машины. Жомов с Поповым вылезли следом, предоставив мне почетное право последним покинуть такси. Чего я делать не хотел, поскольку водитель был единственным говорящим существом в видимых окрестностях и не стоило покидать его, не попытавшись хотя бы узнать, где мы находимся. Я рычанием попытался навести ментов на эту мысль, но они, как всегда, остались глухи к моим доводам. Зато Горыныч проявил сообразительность.

– Извините, пожалуйста, будьте добры, подскажите нам, в каком именно месте мы очутились? – крайне вежливо поинтересовался он, просунув среднюю голову в открытое окошко машины.

– А фиг его знает, – пожал плечами водитель. – Я сам не местный. – И, включив передачу, умчался со стоянки.

– Я, блин, не понял, этот бык не офигел? Ему крышу с мансарды не сдвинуть набок? – ошарашенно поинтересовался Жомов. – Как это он не местный, если знал, куда нас везти?

– А ты догони и спроси, – меланхолично посоветовал Сеня. – Только давай быстрей, пока таксист далеко не уехал.

Наивный омоновец кивнул и, придерживая рукой кепку, бросился было по улице вслед за желтой «Волгой», командным голосом требуя у водителя немедленно остановить машину. Глядя вслед Жомову, Сеня присвистнул и покрутил пальцем у виска. Андрюша фыркнул в кулак, а мне пришлось изо всей силы рявкнуть, пытаясь вернуть омоновца. А то полкан его знает, куда он со своей простотой умчаться надумает. К счастью, Ваня и сам сообразил, что над ним прикалываются, и, пробежав метров двадцать, остановился.

– Нет, Рабинович, ты определенно козел, – уведомил Жомов Сеню, возвращаясь назад. – Тебя даже ментом назвать нельзя. Ну какой нормальный мент так над друзьями издевается?

– Не бери в голову, бери в плечи. Шире будешь, – усмехнулся в ответ мой хозяин.

– Во-во, и еще чужие поговорки ворует, – подвел итог Ваня, но в силу отходчивости бесчестить моего хозяина не стал. Тем более что дверь в отель открылась, и на пороге появился швейцар. Могу вам сказать, что не я один уставился на этого гостиничного служителя с выражением крайнего изумления на морде.

Швейцар, как ему и полагалось по штату, был одет в двубортный малиновый пиджак, обильно расшитый золотым галуном. Темно-синие брюки украшали огромные, с мой хвост шириной, бордовые лампасы, а на голове швейцара красовалась зеленая фуражка с белой надписью «Джек Потрошитель» на козырьке и огромной золотой кокардой, изображающей перекрещенный ножами череп, почивающий в открытом гробу. Но самым удивительным была не его форма, а крылья за спиной. Точно такие же, как у Лориэля, но размеров на сорок больше… Эльф! Котом буду, настоящий эльф!

– Добрый день, – оскалившись во все тридцать два идеально белых зуба, поздоровался он. – Рады вас приветствовать. Номера «люкс» для каждого уже приготовлены. Ну а если желаете, то можете попариться в настоящей русской баньке. Она уже протоплена, и мы даже «Жигулевкое» пиво в трехлитровой банке для вас припасли. Что к нему подать, воблочку или раков?

– Раков! – рявкул Жомов и повернулся к Рабиновичу: – Сеня, только заикнись мне о сухом законе, я тебя в топке, как Чапаева, сожгу.

– Чапаева не сожгли. Он сам утонул, – оторопело поправил Ивана мой хозяин.

– Мне плевать, что там с Чапаевым было, но тебя я сожгу. Прямо в бане, и угореть не побоюсь! – отрезал гениальный омоновец и помчался к швейцару. – Показывай, где баня, орел ты мой перепончатый.

– Стой! – рявкнул ему вслед Сеня. Жомов замер, удивленно посмотрев на моего хозяина. А тот, в свою очередь, уставился на швейцара:

– Ну-ка, колись, гад, куда нас в этот раз занесло?

– Это Эльфабад, – прежде чем гостиничный служитель успел открыть рот, проговорил Горыныч. – Столица вселенной эльфов и резиденция Оберона. Мы в школе, еще в первом классе ее по межвселенской географии изучали как перекресток четырех сотен миров. – Ахтармерз смущенно потупился: – Я просто не сразу вспомнил…

– Ваш юный друг абсолютно прав, – еще шире, хотя это и казалось невозможным, улыбнулся эльф. – Вы действительно находитесь в Эльфабаде. Город назван так в честь первопоселенцев, пришедших в это место из северных краев после Всеобщего Оледенения. Само слово происходит от фразы аборигенов, говоривших на совершенно идиотском языке. Первопоселенцы никак не могли его освоить и за это нещадно били коренных жителей. Те очень долго пытались сообразить, за что именно они получают по мордасам, но так ничего и не поняли. Зато, завидя колонизаторов, стали тыкать в них пальцем и, выкрикивая «эльфа из бад», что в переводе означает «плохая эльфа», разбегались в разные стороны. Вот отсюда название города и пошло. – Швейцар глубоко вздохнул и скрючился в чопорном поклоне. – Столица эльфов в вашем распоряжении. Просите, что пожелаете, и, заказав три услуги, четвертую получаете бесплатно. – Эльф поперхнулся. – Хотя о чем это я? Вам же вообще платить ни за что не придется. Уже все проплачено.

– А вот это другое дело, – потер руки Сеня. – Конечно, вопросов у меня много, но они пока подождут. Сначала баня, и смотри у меня, – это швейцару, – чтобы пиво было свежее и не менее трех литров на человека.

– Как прикажете, гражданин начальник, – склонил голову эльф и указал рукой на вход в отель: – Прошу вас, все лучшее к вашим услугам!

Глава 2

Все оказалось действительно на высшем уровне. И отель внутри был куда просторнее, чем казался снаружи, и запах свинарника отсутствовал, да и сами номера были именно такими, какие показывают в американских фильмах, когда стремятся задушить зрителя его собственной завистью. Несчастный обыватель, пуская слюни, видит, как некоторые умеют жить, а затем идет и тихо ломает мебель на кухне. Самые стойкие после погромов в своих домах идут помогать соседям, и лишь слепым удается жить счастливо, даже имея дома телевизор.

Доблестные российские милиционеры вообще представляют собой особенную категорию людей, поэтому к прелестям роскошной жизни относятся стоически и не поддаются тлетворной пропаганде. Так что номера отеля хоть и вызвали некоторое удивление у друзей, но лишь из чисто профессиональных побуждений – отчего это их внешний вид не соответствует внутреннему содержанию?! Сеня именно об этом и спросил у швейцара.

– Все просто. Отель кажется намного больше внутри оттого, что мы экономим место и используем при строительстве несколько большее число измерений, чем известно вам, – пожав плечами, ответил эльф. Менты недоумевающе уставились на него, и лишь Горыныч со знанием дела кивнул головой. – Ну а внешний вид – это издержки нашей жизни. – Еще большее изумление. На этот раз на всех лицах без исключения. – Просто, когда строили отель, начальником управления дизайна служил сын одного высокопоставленного чиновника. Он был жуткой бездарностью, но по понятным причинам многое ему сходило с рук до тех пор, пока Оберон не увидел один из «шедевров» его архитектуры. После этого сыночка с должности сняли, но перестраивать отель, естественно, никто не стал.

– Понятно, – кивнул Сеня. – Так что там насчет бани?..

На счет бани средства уже были перечислены, поэтому и там все оказалось на высшем уровне: пар в меру мокрый, вода не в меру горячая, веники – умеренно березовые, ну а пива и вовсе было без меры. Причем пили его друзья с такой скоростью, что бедный банщик – маленький пухлый эльф с зачехленными в целлофан крыльями – замучился бегать взад-вперед с трехлитровыми банками. Лишь в самом конце водно-паровых процедур менты перестали его гонять, зато заставили аккомпанировать им на арфе, единственном музыкальном инструменте, который за всю свою жизнь освоил банщик, во время совместного исполнения гимна русской бани «Ой, мороз, мороз…».

Попов, завывавший более старательно, чем остальные, в конце концов до того растрогал самого себя, что полез к банщику с веником, предлагая оного попарить. После чего служитель храма чистоты с позором бежал с места попойки, а Жомову с Рабиновичем с трудом удалось утихомирить разбуянившегося криминалиста и в горизонтальном положении транспортировать его в гостиничный номер, где их нетерпеливо поджидал Горыныч, наотрез отказавшийся от занятия самой извращенной формой российского мазохизма.

– И скажите мне, пожалуйста, зачем вам для того, чтобы по самые уши загрузиться алкалоидами, нужно хорошо провариться? – удивленно поинтересовался Ахтармерз. – Раньше же вы без этого как-то обходились?

– Тебе этого просто так не понять, саламандер ты наш пламенный, – ласково ответил омоновец, неуклюже пытаясь погладить Горыныча хотя бы по одной из трех голов. – Это надо попробовать… Мужики, может, блин, в натуре, приобщим Горыныча к цивилизации?

Ахтармерз с таким предложением был в корне не согласен и, прекрасно зная, насколько быстро Ванюша стремится воплотить в жизнь собственные предложения, не принимая во внимание совершенно никаких возражений, мгновенно метнулся под кровать, где и затаился. Жомов, удивленно посмотрев на пустое место, которое только что занимал трехглавый подопечный, принялся искать его по всему номеру. Однако встать с огромной кровати, на которой даже неохватный Попов занимал не больше четверти общей площади, не успел – дверь в номер отворилась, и на пороге появился элегантный эльф в черном костюме.

– О-о, я вижу, вы уже порядочно отдохнули, – с легкой иронией в голосе проговорил он. – Мне, конечно, сообщили, что вы ребята шустрые, но я не думал, что настолько…

Дети, запомните раз и навсегда: с дяденьками милиционерами шутить крайне опасно! Особенно когда у них походка шатающаяся, глаза красные и дубинка на поясе висит. Эльф этого не знал, за что и поплатился. Ваня Жомов, который до появления чудака в черном и на кровать пятой точкой с трудом мог попасть, неожиданно точно зарядил шутнику дубинкой промеж глаз. Конечно, такую меткость можно назвать везением, но это смотря с какой точки зрения к данному вопросу подходить. Вряд ли несчастный эльф, пулей вылетевший обратно в коридор, мог сказать, что ему повезло.

– Выйди и зайди как положено, – запоздало посоветовал вслед ему омоновец, а затем удивленно посмотрел на свою дубинку: – Блин, и как это я все успеваю?!

– Ваня, а если это директор отеля был? Или сам Оберон? – хмыкнув, поинтересовался Рабинович.

– А мне по фигу, – пожал плечами Жомов. – Чего это он такой умный? И вообще, двери для того и делают, чтобы в них стучали…

Эльф оказался существом крайне настырным. Мотая головой, словно комолый бык, боднувший с разбегу красный бульдозер, он вполз на четвереньках обратно в номер и, хватаясь за косяк, с трудом поднялся на ноги. Как выяснилось секунду спустя, эльф явно переоценил свои возможности. Коленки у него подкосились, и излишне самонадеянный шутник вновь рухнул на пол. С третьей попытки эльфу удалось удержаться на ногах, и он обвел ментов мутным взглядом.

– Е-мое, теперь придется поверить в то, что инструкции не всегда составляют тупые чиновники, – пролепетал он. – Было же черным по-эльфийскому написано, что при общении с вами всегда следует держаться настороже. И чего я внимания на это не обратил?

– Ты вообще кто такой? – поинтересовался у гостя Сеня, пока Жомов решал, врезать ли эльфу еще раз дубинкой по башке или теперь можно ограничиться ударом кулака.

– Эксмоэль, – постепенно обретая ясность взгляда, представился гость. – Сотрудник Службы Общения с Идиотами. В данный момент являюсь личным представителем Оберона и отправлен к вам, чтобы проводить на встречу с нашим правителем.

– Лориэли, Нимроэли, Эксмоэли, – пьяно пробормотал с кровати Попов. – Чего это у вас все имена подозрительно одинаково оканчиваются?

– Не все, а только имена тех, кто принадлежит к эльфийской части населения, – окончательно придя в себя, пояснил гость. – Директора отеля, например, зовут Ерофей, что в переводе на ваш язык означает «очень красивый самец феи». А на восточном континенте распространены другие имена. Например, Уроджинец или…

– Стоп! – Рявкнул на эльфа Жомов, прерывая его лекцию по именоведению. – Я, блин, не понял, ты чего сюда приперся? Сказки нам рассказывать, Шахерезада хренова?

– Ваня, тебе же сказали, что Эксмоэль должен проводить нас на встречу с Обероном, – терпеливо объяснил другу Рабинович, а затем повернулся к эльфу: – Боюсь, это рандеву придется перенести на завтра. Сегодня мы с дороги отдыхаем, да и просто не в состоянии идти.

– Не, блин, я пойду, – грозно зарычал омоновец. – Я давно с этим уродом хотел поговорить!..

– Не вижу никакой проблемы, – не обращая внимания на Ваню, ответил Сене эльф и щелкнул в воздухе пальцами. – Так лучше?

Трое друзей тут же оторопели. В одно мгновение от того состояния опьянения, которого они упорно добивались распитием морей разливного пива в русской бане, не осталось ровным счетом ничего! Ваня Жомов, вдруг осознав, что трезвее, чем сейчас, он еще никогда в жизни не был, даже забыл о том, что с Обероном крайне строго поговорить собирался. Сеня, до щелчка эльфа старательно пытавшийся сохранить равновесие, нечаянно его потерял и свалился на кровать, и лишь для Попова, удобно устроившегося в горизонтальном положении, перемена в мироощущениях прошла почти безболезненно. А вот Горыныч неожиданно пострадал больше всех. На заплетающихся ногах он с трудом выполз из-под кровати, приобрел ярко-бордовый оттенок и, сплетя все три головы вместе, на манер девичьей косы, нагло поинтересовался:

– Так, блин, гуманоиды, ну и кто из вас первым мне на завтрак пойдет?

Все присутствующие оторопело уставились на оборзевшего второклассника, а Ахтармерз, попеременно икая тремя пастями, изо всех сил старался грозно раздуться. Пару раз ему удавалось увеличиться примерно до размеров стула, но затем силы иссякали, и Горыныч вновь возвращался в исходное положение. На третий раз он расстроенно махнул крыльями и, не удержав равновесия, ткнулся головами в ковер. Горестно всхлипнув, Ахтармерз разревелся.

– Вот папе расскажу о том, как вы меня напоили! – сквозь слезы пообещал он. – Мне же нельзя пить. Я же помереть могу-у-у…

– Ты чего, урод, с нашим Горынычем сделал? – угрожающе поинтересовался Ваня, вплотную подходя к Эксмоэлю, ошарашенному не меньше других. – По тыкве схлопотать хочешь?

– Е-мое, – растерянно пробормотал эльф, по-прежнему не обращая на омоновца никакого внимания. – Я же совсем забыл, что вместе с вами этот индивидуум путешествует. Сейчас все исправлю!

Посланник Оберона вновь щелкнул пальцами, возвращая всех в исходное состояние, как и было им обещано. Сеня, почувствовав внезапное опьянение, потерял равновесие и свалился, придавив Попова. Горыныч мгновенно пришел в себя и снова спрятался под кровать. На этот раз от стыда. А Ваня Жомов, покачнувшись, боднул лбом эльфа прямо в переносицу. Эксмоэль заработал легкое сотрясение мозга, но, удержавшись на ногах, щелкнул пальцами в третий раз, от чего менты снова протрезвели. Теперь без ущерба для Горыныча. Эльф удовлетворенно кивнул и лишь после этого позволил себе потерять сознание, разбив во время падения вдобавок к носу еще и бровь.

– Ваня, ты хоть что-нибудь без членовредительства делать можешь? – сердито поинтересовался у друга Рабинович.

– А чего я-то? – растерянно буркнул омоновец. – Он сам виноват. Не хрена на нас эксперименты ставить.

– Мужики, а может быть, в чувство Эксмоэля все-таки приведем? – слезая с кровати, поинтересовался Попов. – Он хоть и гад, но с Обероном пообщаться нам не помешает.

Андрюшино предложение было принято без возражений, и путешественники стали, как умели, приводить в чувство пострадавшего эльфа. Ваня попробовал постучать Эксмоэля по щекам, но после пары ударов был дисквалифицирован Рабиновичем за необоснованное применение силы. Мурзик принялся орать на эльфа, а Горыныч дыхнул на пострадавшего своим желудочным сероводородом, надеясь заменить им нашатырь. Однако эффект от действий Ахтармерза вышел абсолютно противоположный желаемому – Эксмоэль впал в кому и начал проявлять первые признаки эпилептического припадка, а менты, едва не задохнувшись от вони, выскочили в коридор. Андрюша, менее остальных восприимчивый ко всяким нестандартным запахам, тут же вернулся назад и, схватив со стола вазу с цветами, вылил ее содержимое на голову эльфа. Тот прекратил дергаться и резко сел.

– Странно, – принюхавшись, задумчиво проговорил он. – Вот уж не думал, что мое заклинание в отношении вас будет иметь такой странный побочный эффект в виде отвратительного запаха. Видимо, я где-то ошибся.

– Бывает, – хлопая по плечу, утешил его Андрюша. – Иди умойся, да поехали к Оберону. Он нас, поди, заждался.

– Поди ж ты, какой прозорливый, – язвительно спародировал Попова кинолог. – Открой лучше окна, умник. А то сейчас горынычевским ароматом всех постояльцев из отеля выкурим.

Пока Андрюша открывал окна, Эксмоэль довольно бодренько проскакал в ванную и вернулся оттуда совершенно как новенький. Со лба исчезла шишка, оставленная жомовской дубинкой, нос, расплывшийся после стыковки со лбом омоновца, также вернулся в прежние границы, да и рассеченная бровь обрела первозданное состояние.

– Ну вот, зря старался, – посмотрев на него, разочарованно вздохнул Ваня и почесал затылок. – А с другой стороны, классно тут было бы с подозреваемыми работать. Бей их, сколько душе угодно, следа все равно не останется.

– А ты попроси Оберона, чтобы он тебя на работу взял, – язвительно посоветовал Жомову Сеня.

– Не-а, – покачал головой омоновец. – Ленка не разрешит. Да и на хрена мне в таком месте работать, где каждый урод тебя одним щелчком пальцев протрезвить может? Так и трезвенником стать недолго…

– Что для тебя, конечно, смерти подобно, – продолжая острить, закончил за него Рабинович и повернулся к Эксмоэлю: – Показывай дорогу, омоновское разочарование.

Внизу, около дверей отеля, путешественников ждал шикарный лимузин, около которого возвышался угрожающего вида громила, с клыками, торчащими наружу из широкого рта, маленькими поросячьими глазами и кулаками, больше похожими на две наковальни, чем на обычные кисти рук. Громила распахнул дверцу, приглашая всех в автомобиль, но Сеня остановился рядом с ним и, кивнув в сторону уродца, поинтересовался у Эксмоэля:

– Это что еще за чучело? На эльфа вроде бы не похож. Или это плод каких-нибудь генетических экспериментов?

– А, не обращайте внимания, – фыркнул эльф. – Обычный гоблин, и ничего больше. Мы их не жалуем и въездные визы в наш мир обычно не даем, но в последнее время пошла мода нанимать гоблинов в качестве телохранителей. Пришлось и Оберону, чтобы не казаться архаичным, нанять себе несколько таких субъектов. А что? Я считаю, дело того стоит. Гоблины хоть и тупы до невозможности, но зато делают все, что им хозяин говорит. Скажешь им, чтобы руку себе сломали, они ее сломают. Скажешь…

– А я-то думал, что все эльфы гоблинов ненавидят, – удивленно проговорил Попов.

– Не все, – покачал головой Эксмоэль. – Только правые радикалы. Все-таки гоблины – это вам не сексуальные меньшинства. – Эльф замолчал и нетерпеливо щелкнул пальцами. – Садитесь в машину, пожалуйста. Мы уже опаздываем. Вам-то все равно, а мне начальство голову открутит.

– А вот это нам действительно все равно, – заверил его Рабинович, но в лимузин все же сел.

Шикарный автомобиль тронулся с места, как только все забрались внутрь. При этом Горынычу слегка прищемили хвост, и он зашипел от боли, выпустив три тоненькие струйки пламени прямо в затылок водителю. У того на опаленном месте сразу образовалась изрядная плешь, но единственной реакцией гоблина на утрату волос было задумчивое почесывание затылка. Любопытный Ваня, удивившись такому безразличию, захотел было тюкнуть шофера по темечку дубинкой, чтобы посмотреть, как он на такое увечье отреагирует, но Сеня поймал руку омоновца и ею же покрутил у Ваниного виска. Тот хмыкнул, со всем соглашаясь, и дубинку спрятал.

Лимузин тем временем направился в глубь Эльфабада. Рабинович, удостоверившись, что никто больше почумиться над водителем и самим Эксмоэлем не собирается, принялся пялиться в окошко, стремясь навек запечатлеть в памяти бардак эльфийской столицы. Остальные занялись тем же самым, а особую любознательность проявил Горыныч. Нагло перебравшись прямо по головам Эксмоэля и шофера вперед (у ментов, что ли, таких замашек нахватался?), Ахтармерз забрался на переднюю панель и, скинув оттуда какую-то плюшевую игрушку, устроился на ее место сам. Впрочем, ненадолго. Едва непонятный искусственный зверь свалился вниз, как гоблин, сидевший за рулем лимузина, нажал на тормоз и, уткнувшись мордой в баранку, заревел, топая ногами.

– Будьте добры, заберите ребенка на заднее сиденье, – потребовал эльф, ласково похлопывая одной рукой телохранителя-шофера по плечу, а другой поднимая с коврика игрушку. – Нельзя же позволять ему вести себя так беспардонно.

– А в чем, собственно говоря, дело? – вступился за собрата по запаху Попов. – Ну, залез мальчик на панель. Ну, уронил нечаянно плюшевого уродца. Ну и что за преступление он совершил?

– Видите ли, в этом «уродце», как вы выразились, зашит прах мамочки нашего водителя, – терпеливо пояснил Эксмоэль. – Гоблины крайне толстокожий народ, но во всем, что касается смерти, они очень чувствительны и ранимы.

– Ну, трупы надо уважать, – кивнул головой омоновец и, потянувшись вперед, сгреб Горыныча в пригоршню. – Иди сюда, змей недоделанный.

– Я же сто тысяч раз просил не сравнивать меня с рептилиями! – завопил Ахтармерз и укусил Жомова всеми тремя головами за один палец. Ваня удивленно посмотрел на разбуянившуюся самоходную керосинку. Горыныч от обиды попытался увеличиться в размерах, но Жомов покрепче сжал кулак, и трехглавый взбесившийся самопых обиженно хрюкнул, отказавшись от своего намерения. Однако пальца из пастей не выпустил.

– Я, блин, не понял, – оторопело поинтересовался омоновец, а затем угрожающе посмотрел на Эксмоэля. – Ты чего, урод сизокрылый, с ним сделал? Задолбал уже своей простотой. Ну-ка, верни мальчонку в нормальное состояние, или я у тебя ребра дубинкой считать начну!

– Не волнуйтесь, пожалуйста, ничего с ним страшного не случилось, – после монолога Жомова, натянуто улыбаясь, проговорил эльф. – Его агрессивность – это остаточное явление моих заклинаний. Не обращайте на него внимания еще пару часиков, и все само пройдет.

– Врезать бы тебе по чайнику, да смысла нет никакого, – буркнул Жомов и вдруг встрепенулся: – Слушай, а если я тебе челюсть сломаю, она у тебя так же быстро, как ссадина, зарастет?

– Давайте, пожалуйста, без экспериментов обойдемся, – позеленев, попросил Эксмоэль.

– Не обойдемся! – рявкнул Горыныч, отцепляясь от жомовского пальца. – Ну-ка, Ваня, покажи ему, где тыхнамундрики серабрыздры закапывают.

– Поздно, мы уже приехали, – истошно завопил эльф и, не дожидаясь окончательной остановки лимузина, выскочил из него на площадку перед огромным деревом, устремившимся ввысь на добрых пятьдесят метров.

Едва Эксмоэль ступил на лужайку, как тут же из закрытого стеклянными дверями огромного дупла, расположенного прямо у корней лесного небоскреба, выскочили десятка два широкоплечих эльфов в серебристых туниках и с копьями из какого-то странного матового материала в руках. Следом за ними, расстилаясь сама по себе, выкатилась бордовая дорожка, и крылатые стражники мгновенно выстроились по обеим сторонам от нее. Около дерева начала собираться ленивая толпа зевак.

– Добро пожаловать в резиденцию Оберона! – торжественно провозгласил Эксмоэль, не переставая косить испуганным взглядом в сторону грозного омоновца, и, сделав радушный жест в направлении дупла, пропустил мимо себя путешественников. Те с самым надменным видом прошествовали в указанном направлении. Зеваки были разочарованы.

– Фи, – раздалось из толпы. – Опять экспериментальные модели ментов привезли. А я-то думал, что в этот раз хотя бы бегемотов для прыжков с трамплина в песок доставят.

– Кто там что-то про модели вякнул? – угрожающе поинтересовался Иван, застывая посреди дороги.

– На чужой роток не накинешь платок, – усмехнулся Сеня, – но Иван накинет да и в рыло двинет. – Он толкнул омоновца в спину: – Иди вперед, Аника-воин. Если будем на каждого урода крылатого внимание обращать, до Оберона никогда не доберемся. А я лично с ним пообщаться хочу больше, чем всю зарплату у Матрешкина выиграть.

В ответ на такое заявление Попов удивленно хмыкнул и помог Рабиновичу сдвинуть Ванюшу с места. Жомов, досадливо вздохнув, уступил их домогательствам и пошел к дверям своим ходом. Те прямо перед его носом услужливо распахнулись, и трое ментов оказались в просторном холле, расположенном внутри дупла. Предбанник обероновской резиденции, увешанный картинами из жизни эльфов и заставленный манекенами во всевозможных нарядах, начиная от звериных шкур, продолжая воинскими доспехами и заканчивая элегантными фраками, выглядел довольно впечатляюще. Впрочем, ментов он не особо заинтересовал. Лишь Сеня на секунду задержался у манекена в строгом костюме.

– Я понимаю, что всякие шкуры, латы и попоны тут в качестве музейных экспонатов присутствуют, а этот манекен зачем? – И Рабинович ткнул дубинкой чучелу в живот, привлекая к нему внимание Эксмоэля. Неожиданно для Сени музейный экспонат зашипел, схватился за пузо и рухнул на мраморный пол. Кинолог оторопел.

– Так они тут все живые? – удивился он.

– Не все, – ответил посланник Оберона. – Только те, кто в костюмах. Это не манекены, а прислуга.

– Понятно, – облегченно вздохнул Рабинович и, нагнувшись, похлопал корчившегося на полу эльфа по плечу. – Извини, друг. Ошибочка вышла…

В кабинет к Оберону менты поднялись на самом обычном лифте с маленькой крылатой феей в качестве лифтера, кнопок управления и движущей силы одновременно. Трое друзей лишь удивленно покосились на нее, но не сказали ничего, а вот Горыныч кинулся к фее с разинутыми пастями. Неизвестно, съесть он ее хотел или просто покусать, а может быть, и вовсе поцеловать собирался, но лифтерша выяснять это не стала. Она просто двинула Ахтармерза по носу своей волшебной палочкой, и тот, захныкав, уменьшился еще и, взобравшись по штанине Попова, спрятался к нему в карман.

– Вот и сиди там, дебошир, – буркнул криминалист. – А то одна головная боль от тебя.

Оберон оказался высоким и седым как лунь длиннобородым стариком. Был он одет в какой-то халат абсолютно идиотского покроя и сидел на высоком троне, стоявшем в глубине просторного зала. Рядом с ним располагались два вооруженных копьями эльфа, а у подножия трона стояли четыре широкоплечих гоблина. Эксмоэль, обогнав ментов, остановился на полпути между ними и троном и представил собравшихся друг другу. То бишь путешественников – Оберону, а повелителя эльфов – ментам.

– Так вот ты какой, северный олень, – хмыкнул Рабинович. – В принципе я тебя так себе и представлял.

– А ты знаешь, что задолбал меня уже своей простотой? – обращаясь к Оберону, поинтересовался Ваня. – Давно хотелось с тобой пообщаться, да как-то руки не доходили. Но теперь-то я это упущение исправлю!..

Оттолкнув в сторону Эксмоэля, Ваня бросился вперед, прежде чем кто-нибудь из друзей успел его остановить. Впрочем, ни Рабинович, ни Попов вмешиваться и не собирались. В конце концов, нужно было разрешить омоновцу подраться как следует, иначе он никому покоя еще пару дней не даст. Гоблины этого не знали, иначе поостереглись бы вмешиваться и позволили бы Жомову пару минут поработать с Обероном. А так они вчетвером бросились на перехват. Сеня с Поповым переглянулись и решили, что телохранители Оберона явно переборщили. Двое на одного еще куда ни шло, а четверо – уже явный перебор. Кинолог с криминалистом тут же отцепили от пояса дубинки и двинулись на помощь боевому товарищу.

– Не трогать никого. Все мои! – рявкнул Ваня, останавливая друзей на полдороге.

Гоблины хоть и были выше омоновца ростом и шире в плечах, в скорости ему явно уступали. Обычно неуклюжий, Ваня во время стычек вдруг проявлял такое проворство, какое даже хваленым японским ниндзя не снилось. В одно мгновение преодолев расстояние, отделявшее его от телохранителей Оберона, Жомов подскочил к двум ближайшим клыкастым уродцам. Первого он наградил ударом дубинки в промежность, от чего бедолага потерялся во времени и пространстве и, взвыв, стал тупо кружить по залу. А второй заработал омоновским берцом в коленную чашечку. Хрюкнув, он упал на колено и тут же был поглажен по затылку мощным Ваниным кулаком, от чего ткнулся носом в пол и пару минут не подавал признаков жизни.

Следующие два гоблина на секунду замешкались, подивившись тому, как быстро омоновец расправился с их коллегами, ну а Ваня времени не терял. Профессиональный захват с подсечкой положил одного из телохранителей на пол, и Жомов, одним движением отцепив наручники от ремня, лишил своего противника возможности сопротивляться. Последний герой, оставшийся в живых, позорно заработал пяткой в нос и составил компанию двум своим собратьям по разуму, отдыхавшим на полу. Ваня задумчиво посмотрел на того гоблина, что, завывая, кружился по залу.

– Этого можете добить, – великодушно разрешил друзьям омоновец и вразвалочку пошел к Оберону.

– Браво, браво, – улыбаясь, поаплодировал тот Жомову. – Хорошая работа, сынок.

– Пень дубовый у тебя сынок, а не я, – буркнул в ответ Ванюша, не сбавляя шага. – Думал, меня этими олухами остановишь?

Оберон, не переставая улыбаться, отрицательно покачал головой. Сеня подумал, что эльфы с копьями сейчас кинутся Ване наперерез, и приготовился вмешаться, предоставив Андрюше натешиться с потерявшим мужское достоинство гоблином, однако охранники у трона даже не шелохнулись. Не двинулся с места и Оберон. Остановившись в метре от него, Жомов обвел всех троих эльфов удивленным взглядом, а затем, с сомнением взвесив на руке дубинку, горестно вздохнул и нанес сокрушающий удар.

Конечно, бить старика, пусть и вредного, омоновец не собирался. Во-первых, не так воспитан, а во-вторых, какой интерес дубасить того, кто не сопротивляется? Ваня хотел просто сломать спинку у трона или, в крайнем случае, хотя бы подлокотник. Однако ни того, ни другого у него не получилось. Когда жомовская дубинка была уже всего в нескольких сантиметрах над обероновской головой, повелителя эльфов окутало бирюзовое сияние энергетической защиты, и Ванин рабочий инструмент, ударившись о него, отскочил назад с такой силой, что русский богатырь милицейского розлива едва смог удержать дубинку в руках.

– Ни хрена себе блины! – подивился омоновец и попробовал ударить второй раз. Эффект был тот же.

– А ты думал, я такой ерунды не предусмотрел? – широко усмехнулся Оберон. – Хороший я был бы правитель, если бы не мог заранее поступки подчиненных предугадывать. Может быть, поговорим спокойно? Впрочем, если хотите, можете и втроем дубинками по щиту постучать. Я подожду, пока вы натешитесь.

– Не дождешься, – пообещал повелителю эльфов Рабинович. – Давай выкладывай, зачем ты нас сюда притащил. А потом мы тебе подробно разъясним, что обо всем этом думаем.

Оберон крайне вежливо поблагодарил кинолога за разрешение и принялся трепать языком. Говорил он так долго и витиевато, что Сеня заслушался, восхищаясь тем, как много можно сказать, не говоря ровным счетом ничего. Рабинович попытался запомнить особенно пустые выражения и наиболее бессмысленные обороты, чтобы использовать их в дальнейшем, но ничего из этого не получилось – Оберон так запудрил Сене мозги, что тот, запоминая последнюю фразу, напрочь забывал предыдущую. Ну а пока Сеня старался поучиться у повелителя эльфов словоблудию, Жомов едва не заснул, а Андрюша принялся поглаживаниями успокаивать разбурчавшийся живот.

Собственно говоря, единственной информацией, которую удалось Рабиновичу извлечь из получасовой речи Оберона, было то, что правитель эльфов считал ментов суперменами, а всех остальных – идиотами, которые и гроша ломаного не стоят. Остальную часть речи Оберона воспроизвести было невозможно, и сказать о ней нечего. Наконец и сам правитель эльфов устал себя слушать.

– Ну, суть моего приглашения, направленного вам, сводится к небольшой идее, способной привести народы к всеобщему благополучию и процветанию, к улучшению жилищных условий пенсионеров и бесперебойной подаче тепла на весь Дальний Восток, – подвел черту Оберон. – Я предлагаю вам, господа, перейти ко мне на службу и тем самым избавить мир от многих бед и потрясений.

– Не понял. – От того, что престарелый эльф замолчал, омоновец сразу проснулся. – Чего ты там говорил?

– Я решил организовать новое ведомство, способное оперативным вмешательством решать любые проблемы в подопечных мне параллельных вселенных, – пояснил Оберон. – Называться оно будет Группа Оперативного Выезда На Объекты, и я предлагаю вам стать ее первыми сотрудниками.

– Охренел? – возмутился Рабинович. – И ты хочешь, чтобы мы работали в конторе с такой аббревиатурой? Да я тебе за такое предложение дома вмиг бы пятнадцать суток обеспечил. Скажи спасибо, что добраться до тебя не могу.

– А что тут такого? – удивился Жомов, но проговорив шепотом название нового эльфийского подразделения, возмутился: – Ни фига себе! Это что же мне Ленке говорить, когда она меня спросит о том, где я теперь работаю? У меня жена и о милиции-то не слишком высокого мнения, а тут представляю, как они с тещей вместе язвить начнут.

– Действительно, серьезная проблема, – со знанием дела встрял в разговор Горыныч. – У гуманоидов обычно чрезвычайно гипертрофированное самолюбие, и они очень болезненно реагируют на любое сравнение с фекалиями. Нам в классе объясняли…

– Помолчи, тритон мутировавший, – перебил его Сеня, погрозив пальцем. – И попробуй мне только раздуйся от обиды!

– Ничего, ничего. Пусть говорит. Его это предложение тоже касается, – успокоил кинолога Оберон. – Ну а название – это не проблема. Можно вашу группу переименовать. Например, в Летучий Отряд Храбрецов…

– Еще лучше, – перебив его, фыркнул кинолог. – Значит, вместо слова «милиция» у меня на груди будет нашивка «ЛОХ» красоваться? Нет, ты на самом деле охренел…

– Сеня, о чем ты вообще разговор ведешь, – перебил его Андрюша. – Какая разница, как эта контора называться будет, если мы в ней работать все равно не станем?.. По крайней мере, я. Мне мама не разрешит, да и потом, кто за моими рыбками присматривать будет, пока я по всяким там параллельным мирам шатаюсь?

– Ну, об этом, мой юный друг… – лысоватый Попов от такого обращения вмиг ошалел, – …беспокоиться нечего. Сколько бы вы ни путешествовали, возвращаться всегда будете в тот день и час, из которого отправились в мир иной. Разница будет буквально в несколько минут, и посторонние ее не заметят.

– Это что же получается, – вставил свое золотое слово омоновец. – Значит, пока я тут старюсь, моя Ленка так молодой и будет оставаться? Не пойдет!.. Нет, лично мне это нравится, но боюсь, что жену не устроит. Скажет, я старею оттого, что спиваюсь совсем, плюнет на хрен и уйдет к молодому.

– Прямо туда и плюнет? – наивно удивился Оберон. – Нехорошо.

– Ты давай к словам не цепляйся, нас юмором не проймешь, – урезонил правителя эльфов Сеня, пока Жомов, безмолвно раскрывая рот, придумывал, чем бы ответить на такую гадость. – В общем, твое предложение нам ясно, и оно отклоняется. Ищи себе других дураков.

– Подождите отказываться, вы еще всех условий не выслушали, – нажал Оберон. – Дайте мне закончить, а затем высказывайтесь.

Не думайте, не из корысти, а просто ради удовлетворения профессионального любопытства трое ментов решили выслушать условия старого болтуна. Хотя бы для того, чтобы иметь возможность сравнивать зарплату российских милиционеров не только с доходами американских «копов», но и с соответствующими выплатами эльфийского королевства. Ну а Оберон постарался на славу. Такого наобещал, что у каждого из боевой троицы глаза на лоб полезли.

Старый хрыч прекрасно знал, на какую приманку каждого из друзей ловить, и каждому внес индивидуальные предложения. Общими в его обещаниях были лишь несколько пунктов. Во-первых, финансовая сторона: Оберон обещал буквально засыпать каждого мента иностранной валютой. От монгольских тугриков до древнегреческих оболов – по выбору. Во-вторых, всем без исключения предполагаемым сотрудникам нового отдела повелителем эльфов были обещаны всемирный почет, уважение и героические лавры на макушку. Непременное упоминание имен эльфийских агентов в мифах, легендах, сказаниях и прочих бредовых творениях самых разнообразных народов к данным почестям прилагается.

Ну и в последнем, третьем, общем пункте обероновских обещаний ментам была предоставлена возможность проводить отпуск в любом времени и месте любой из контролируемых эльфами вселенных. Причем длительность отпуска ничем не ограничивалась, поскольку всегда существовала возможность вернуться в тот же день и час, в который каникулы и начинались. Исключение из этих правил составляла только родная ментам Земля, где в силу субъективных законов природы трое друзей без самоличной организации мировых катаклизмов могли подолгу находиться исключительно в своем собственном времени. Кстати, Оберон милостиво разрешил друзьям вывозить из посещаемых вселенных любые предметы, растения, животных и рыб без каких-либо таможенных ограничений.

Доблестные российские милиционеры на эти общие предложения прореагировали по-разному. Любознательного естествоведа Андрюшу Попова, ясное дело, больше заинтересовал третий пункт, даже глаза загорелись, как у изголодавшегося вампира. Ваня обратил особое внимание навторую часть предложения, потребовав, правда, чтобы в легендах непременно делались сноски, призывавшие не путать его честное омоновское имя с каким-то там Иваном-дураком. Ну а Рабиновича, конечно, особо интересовали… все три! Действительно, а зачем на частности размениваться, когда прибыль оптом можно получить?

Оберон – он же Хитрый Лис, он же Вечный Жид, он же господь бог в некоторых вселенных – мгновенно уловил перемену настроения у друзей и усилил давление. В первую очередь он обработал Андрюшу, сначала пообещав показать тому целую вселенную-аквариум, а затем вкрадчиво заметил, что поповская мама жутко обрадуется улучшению жилищных условий и медицинского обслуживания («Вы не представляете, каких высот достигли наши врачи!»), дополнительным финансовым вливаниям в семейный бюджет, и к тому же мама непременно восхитится теми почестями, которые будут ей везде воздавать как родительнице славного героя.

– Угу. Это она любит. Вон, всем подружкам и знакомым уши прожужжала, что ее сын не кто-нибудь, а эксперт-криминалист. Причем офицер, – фыркнул Андрюша, а затем помрачнел: – А затем увидит какую-нибудь гоблинскую клыкастую рожу или того же Горыныча и от разрыва сердца помрет.

Поповские вздохи и стоны грозили разрушить всю линию обольщения, выбранную Обероном. Поэтому старый эльф не стал дискутировать с Андреем, а тут же переключился на Горыныча. Ахтармерзу было обещано эксклюзивное обучение в эльфийских элитных школах с пониженными требованиями к ученикам и поездки домой по пятницам. И прежде чем трехглавый двоечник успел вставить хотя бы слово, повелитель эльфов принялся улещивать омоновца. А главным его аргументом в прельщении Жомова было то, что Ваня может забрать жену и переехать жить в любой другой мир, по собственному выбору, оставив тещу с тестем на Земле.

– Хреново ты мою тещу знаешь, – обреченно хмыкнул Ваня. – Ее жена непременно в гости пригласит, и уж тогда Ленкину маму выгнать из дома даже батальону десантников не удастся. – Жомов махнул рукой. – К тому же ни о каком переезде в другой мир на ПМЖ я даже разговаривать не желаю. Во-первых, Родину не продаю. А во-вторых, как же там без меня ОМОН боевые операции проводить будет?

– Семен Абрамович, вы же человек умный, – возопил Оберон, пытаясь привлечь на свою сторону Рабиновича. – Объясните же друзьям, какой выгоды они лишаются, отказываясь от моего предложения!

– Да, согласен, преимуществ мы лишимся многих, если не согласимся работать у вас, – поддержал кинолог повелителя эльфов. Тот расцвел, но не надолго.

– Но если бы я хотел для себя в первую очередь личной выгоды, то пошел бы работать банкиром, – закончил фразу Сеня. – Оберон, я милицию люблю, и мне без нее как-то тоскливо. В общем, с мужиками я абсолютно согласен. Ты подбирай себе новых людей, а мы вернемся назад и будем верно служить Отчизне, изредка вспоминая о том, где нас черти в вашем лице носили…

– Подождите, прошу вас. – Повелитель эльфов так разгорячился, что даже вскочил с трона. – Давайте не будем сразу категорически отказываться. Поживите тут пару дней, осмотритесь, взвесьте все «за» и «против»…

Договорить Оберон не успел. Ваня Жомов, так и оставшийся после своего неудачного набега на эльфийский трон стоять рядом с вышеуказанным царским стулом, неожиданно для всех взмахнул дубинкой и обрушил ее на темечко Оберона. Эльфийский правитель удивленно хрюкнул и стек вниз, составив со своим посадочным местом единую скульптурную композицию под названием «Так проходит мирская слава…», а омоновец посмотрел на оторопевших друзей.

– Я только проверить хотел, насколько высоко, блин, защитный купол поднимается, – пожав плечами, простодушно ответил Ваня на вопросительные взгляды Попова и Рабиновича. – Ничего личного, в натуре… Ну-у, если только совсем чуть-чуть…

– Идиот, – констатировал Рабинович.

– Стопроцентный, – согласился с ним Андрей и обернулся к Эксмоэлю, с самого начала аудиенции неподвижно торчавшему посреди зала. – Иди помогай своему боссу. Ты уже знаешь, что после Ваниной работы делать нужно.

Оба копьеносца у трона даже не пошевелились, явно впав в кому после Ваниной кощунственной выходки. Жомов даже дубинкой покачал перед их остекленевшими глазами, чтобы добиться от этих окаменелостей хоть какой-нибудь реакции. Эльфы остались безучастны к Ваниной заботе, и раздосадованный Жомов собрался было выразить свое недоумение по поводу такого свинского отношения охранников к собственной персоне парочкой оплеух на каждого, да Сеня помешал. Рабинович просто сдернул заботливого омоновца с тронного возвышения и с помощью Попова утащил его в центр зала. Ну, а пока друзья усмиряли Жомова, Эксмоэлю удалось привести Оберона в чувство.

– Раз-раз-раз. Микрофон работает нормально. Карл у Клары украл кораллы, а Клара у Карла украла кларнет… Меня хорошо слышно? – поинтересовался повелитель эльфов, сумев наконец сесть на трон. Эксмоэль торопливо кивнул. Менты от удивления клацнули нижними челюстями по мраморному полу, а Оберон удовлетворенно вздохнул и строго поинтересовался:

– Где моя любимая бордовая погремушка?

– Кто? Что? – оторопел сотрудник Службы Общения с Идиотами.

– Чего «кто»? Чего «что»?! – рявкнул Оберон, и копейщики, услышав знакомые интонации, тут же пришли в себя. – Тебе, сопляк, кто позволил этикет нарушать? А ну, марш на свое место, иначе в Урюпинск, в ссылку отправлю. Пенек пикирующий, мать твою…

– Сеня, а ты не думаешь, что Лориэль – внебрачный сын Оберона? – пока повелитель эльфов орал на своих подчиненных, спросил вполголоса Попов. – Что-то выражения у них очень похожие.

– Не-а, – встрял в разговор омоновец. – Ты посмотри, какой этот высокий, а тот просто клоп прыщавый, в натуре.

– Ну и что? – меланхолично поинтересовался Рабинович. – Может, Лориэля по пьянке зачали, вот он у них и получился дефективный такой. Кстати, Ваня, мотай на ус. Набедокурите с Ленкой с перепоя, и будет у тебя по дому не бравый Жомов-два бегать, а какой-нибудь Жомчик недоразвитый.

– Нет, у нас с этим, в натуре, строго. Мы… – начал было объяснять кинологу Ваня, но, увидев ухмылки на лицах друзей, оборвал себя: – Да иди ты, Рабинович, месяц в ППС дежурить. Чего это я, конкретно, еще и отчитываюсь перед тобой?!

– Не знаю. Может быть, проконсультироваться хочешь, как правильнее проводить процедуры, – пожал плечами кинолог, и неизвестно, что сотворил бы взбесившийся Жомов, если бы не вмешательство Оберона.

– Извините, что перебиваю вас, но у нас осталось еще несколько вопросов, – прерывая увлекательную дискуссию друзей неожиданно ледяным голосом, произнес правитель эльфов, привлекая к себе внимание милиционеров. – Не уделите мне несколько минут?

– Да ради бога, – великодушно разрешил Сеня. – Чего мелочиться, если у нас впереди вечность?

– Не понял? – оторопел Оберон.

– А чего тут непонятного, – встрял в разговор догадливый Андрюша. – Мы с вами можем и пару лет беседовать, с перерывами на обед, конечно. Вы же все равно нас домой вернете в тот самый момент, когда из-за стола в Египет выдергивали.

– Нет у меня времени на болтовню с вами пару лет терять, – раздраженно буркнул повелитель эльфов. – Значит, так, я думаю, что несколько поспешил с предложением о сотрудничестве. С вами еще немало придется поработать, чтобы ментовские замашки искоренить, если такое вообще возможно. В общем, вы свободны. Можете считать, что этого разговора не было, и отправляйтесь домой.

– А что там Лориэль говорил о неисправленных ошибках? – ехидно поинтересовался Рабинович. – Сами с ними разберетесь? Или нам опять к какому-нибудь дурдому готовиться?

– Вот, блин, совсем забыл! – Оберон хлопнул себя по лбу ладонью и покосился на Жомова. – Действительно, есть у вас еще одно дельце…

Повелитель эльфов махнул в сторону друзей рукой и что-то невнятно пробормотал. Прямо из его кисти в ментов ударил необычайно яркий луч света и, достигнув их, трансформировался в радужный, переливчатый купол. Горыныч возмущенно пискнул и попытался о чем-то предупредить друзей, но не успел. Как и Андрюша не успел поинтересоваться по поводу обеда. Радужный купол взорвался в глазах путешественников ослепительным светом, а затем их окутала темнота. Мир исчез, остались только сны… Новый переход.

Глава 3

Нет, что ни говорите, а такое обращение терпеть абсолютно невозможно. Не знаю, можно ли поведение Оберона свинским назвать (я ни с одной из свиней лично не знаком и сравнивать их с повелителем эльфов не могу), но скотом его окрестить имею полное право! Мало того, что этот болтливый правитель мухокрылых недоумков во время аудиенции лично меня за пустое место принимал, так еще и вышвырнул всех нас, вместе взятых, из дворца, словно котов блудливых. Мало его Ванечка дубинкой погладил. Нужно было еще берцом наподдать, кулаком прихлопнуть, из пистолета пристрелить, а затем на Курилы отправить, дамбу до материка голыми руками строить. В общем, зол я на Оберона и прочих эльфов. Как на тех, которые нам уже попадались, так и на остальных, которых, надеюсь, никогда в жизни не увижу. Удивительно беспардонный народ. А светлые эльфийские образы в сказках, скорее всего, сами же эльфы и культивировали. Эх, умел бы писать, все до единой легенды, где эти отвратительные существа упоминаются, в корне переделал бы…

А чему это вы удивляетесь? Посмотрел бы я, как бы вы сами возмущаться стали, если бы эльфы хватали вас и швыряли куда попало, даже не спрашивая разрешения и ничего не объясняя!.. Лично я устал теннисным шариком работать. И хоккейной шайбочкой тоже! А если после всего, что эльфы с нами вытворяли, кто-нибудь из моих друзей помянет их добрым словом, я его, котом буду, очень недобро укушу.

Обычно после переноса в пространстве и времени я первым прихожу в себя, но на этот раз случилось совершенно невероятное – раньше всех очнулся Попов. Когда я открыл глаза, наш лысеющий криминалист сидел верхом на совершенно одуревшем от удивления омоновце и, тряся его за лацканы кителя, истошно орал:

– Сволочь ты, Ваня. Из-за тебя все это. Долго я терпел, но теперь убью гада! Задушу собственными руками.

Жомов даже не сопротивлялся. Впрочем, ему поповские тычки и встряхивания были, что сенбернару «стиморол», но лично я, понаблюдав пару минут за экзекуцией, стал беспокоиться за Ванину психику. Что-то уж больно вяло он себя ведет! Не сошел ли с ума из-за неожиданной Андрюшиной агрессивности?.. Сеня мою обеспокоенность, похоже, разделял и, едва очнувшись от перехода, бросился оттаскивать озверевшего криминалиста от беззащитного Жомова. После некоторых усилий ему это удалось, и, с трудом сдерживая поповские рывки, Рабинович поинтересовался у пострадавшего:

– Жомов, ты что натворил? Чего это Андрюша на тебя бросился, словно моя тетя Соня на гуманитарную помощь?

– А я откуда знаю? – обиженно проговорил омоновец, поднимаясь с травы и поправляя форму. – Сбрендил, наверное. Пойдешь Мурзика ветеринару показывать, и эту свинью шизанутую захвати. Пусть ему тройную дозу прививок от слоновьего бешенства вкатят.

– Я сбрендил? – завизжал Попов так, что у меня уши заложило. – Это ты чокнулся, бык безрогий, когда Оберону по башке дубинкой стучал. Он же мне самый гигантский аквариум показать собирался, рыбок необычных подарить. А теперь из-за тебя, сволочь омоновская, я остался и без коня, и без воза!

«Приехали» это называется. Я-то думал, что бедняга Попов взбесился от того, что Ваня свой шанс Оберона прикончить не использовал, а, оказывается, положение куда серьезней. Это что же получается: Андрюша за аквариум друзей продать готов? Я оторопело уставился на нашего неутешного криминалиста, да и Жомов с Рабиновичем вытаращили от удивления глаза. Я думал, что они оба сейчас на Андрюшу накинутся за такие крамольные мысли. Ан нет! Вместо того чтобы начать ругаться, мой Сеня заржал, как пожарная лошадь. Даже Попова отпустил. Тот по инерции пролетел вперед пару метров и зарылся носом в кучу прошлогодней листвы, разогнав во все стороны мышей, устроивших там лежку.

Вот тут и Жомов захохотал. Причем так, что от смеха его пополам скрутило. Смех омоновца подхватил Горыныч, что ему было категорически противопоказано, поскольку от этого у Ахтармерза начиналась самовоспламеняющаяся икота. Я увернуться от залпа нашего трехствольного огнемета успел, а вот Андрюша все еще в куче листвы ковырялся, пытаясь выбраться. Глаза у него были трухой запорошены, поэтому он не сразу и увидел, как вся куча полыхнула. Сгореть, конечно, наш криминалист не сгорел, но напугался здорово. А эти два идиота, вместо того чтобы друга из огня выручать, еще громче хохотать начали, глядя, как Андрюша по поляне носится и горящие листья с себя стряхнуть старается.

– Эх, ну и гад же ты, Сеня, забодай тебя комар! – в сердцах выдохнул криминалист, когда наконец смог избавиться от загоревшихся останков прошлых листопадов. Мой хозяин оторопел от удивления и, судя по вздернувшемуся носу, собрался съязвить что-то по поводу Андрюшиной объективности мировосприятия (ни фига себе, смотрите, какие я слова знаю!), но не успел.

Громкое стрекотание вертолетных лопастей огласило поляну. Мы задрали головы вверх, и я где-то в глубине души понадеялся, что этот звук означает наше возвращение домой. Но ошибся! Вертолетный стрекот ознаменовал появление над поляной жуткого чудовища, явно изображавшего из себя увеличенного при помощи телескопа комара. Эта жуткая животина грузно обрушилась в центр поляны и, поскрябав отвратительными, как у лысого кота, передними лапами по непомерной длины хоботку, окая и растягивая гласные, деловито поинтересовалась:

– Кого бодать будем? Одного или всех сразу? Оптом бодаю дешевле, но сильнее устаю.

– И что из этого?.. – растерянно поинтересовался у него Рабинович. Комар-переросток удивленно посмотрел на него и поскрябал хитиновое брюхо.

– А ничего. – Урод теперь почесал затылок. Блохи его, что ли, замучили? – Тем, кого от усталости недободаю, очереди ждать придется. Так кого бодать-то?

– Его. – Попов безапелляционно ткнул пальцем в моего хозяина.

– Ну ты и свинья! – Сеня от такого предательства друга даже поперхнулся. – Именно свинья. И звать тебя после таких выходок по-другому никак нельзя. Я, блин, если свою животину сейчас же не уберешь, тебе в аквариум порошок с сибирской язвой насыплю. Посмотрю потом, как ты рыбкам прививки будешь делать.

Не знаю, внял бы Андрюша угрозам моего хозяина или нет, но в любом случае сделать этого не успел. Сзади меня, прямо у моего хвоста, раздался истошный визг. Такой, словно… Блин, кота мне на холку, даже сравнить ни с чем не могу. Хотя попробуйте скажите жене в день вашей получки, что вы зарплату пропили или в карты проиграли. Верещание доведется услышать точно такое, какое моему крупу на поляне досталось. Только одно условие: если будете такой эксперимент ставить, то потом, когда в больнице очнетесь, не надо в ваших тяжелых телесных скалко-сковородочных повреждениях меня обвинять. Сами понимать должны, с чем пошутить решили.

Впрочем, я опять отвлекся. Извините. А сзади меня, на поляне, завопил не Андрюша. Этот болтун криминальный все время перед моим носом крутился, а хвостом я к Горынычу стоял. Вот Ахтармерз и завопил. Причем, как оказалось, Попову он конкуренцию в высоких частотах вполне составить может. Прямо не змей трехглавый из параллельного мира, а баньши какая-то. Не понял? Вы о баньши никогда не слышали? Ни фига себе… Ну ладно, просвещу. Я по телевизору однажды передачу смотрел, в которой о всяких мифологиях рассказывали. Так вот, ирландцы когда-то верили, что баньши – это души неверных жен, являвшиеся воину перед смертью и диким воплем извещавшие его о том, что он скоро копыта отбросит. Работка, конечно, не бей лежачего, но можете своей жене сказать, что если вам рога наставлять будет, то станет целый век мотаться по земле неприкаянно, ко всяким уродам являться и истошно на них орать.

Короче, у меня от ахтармерзовского крика шерсть на загривке мгновенно дыбом встала. Да и не у меня одного. Андрюшины редкие волосики зашевелились вокруг лысины, тщетно пытаясь горгону Медузу переплюнуть, а Сеня мой прической на панка стал похож – ему Горыныч «ирокез» на башке сделал. Хлеще заправского фена уложил. Мы в разные стороны от Ахтармерза отпрыгнули, а тот мгновенно увеличился до размеров колхозного бульдозера и выпустил в сторону комара три мощные струи пламени. Мутант-переросток подогнул разом все лапы, плюхнулся на пузо, а когда Ахтармерзов залп пролетел над ним, обиженно проворчал:

– Хулиганите, однако. Я сюда бодаться, а не поджариваться пришел. Нехорошо себя ведете.

– Молчи, деликатес ходячий! – взвыл Горыныч, в мире которого насекомые ценятся дороже, чем у нас – черная икра. – Бодаться он пришел! А завтраком поработать не хочешь?

– Не хочу, однако, – отказался комар. – Меня, между прочим, в Красную книгу внесли, как редкую разновидность Гнуса Сибирского…

– А мы тебя сейчас обратно вынесем, – пообещал ему Ваня, отстегивая верный «демократизатор» от пояса. – Шесть секунд!

– Вот и поговори с ними, – неизвестно кому пожаловался комар. – Уйду я от вас. Пусть вас коровы теперь бодают.

Гнус Сибирский взмыл вверх и, застрекотав своими перепончатыми крыльями, больше похожими на лопасти вертолета, чем на летательные приспособления насекомого, умчался куда-то на север. Горыныч еще одним залпом попытался его достать, но лишь верхушки деревьев подпалил, а комару-переростку ничего не сделал.

– И куда он так быстро сбежал? – разочарованно поинтересовался Ваня.

– К теще на блины, – крайне остроумно заметил мой Рабинович. – Стыдно, батенька, так хохмить. Навыки теряем?..

– Хорошие ты вопросы, Ванюша, задаешь, – не обращая внимания ни на Сенин ответ, ни на мои комментарии, съязвил Попов. – Чтобы знать, куда комар полетел, нужно хотя бы приблизительное представление иметь о том, где мы сейчас сами находимся.

– А правда, Сеня, где мы? – повернулся к моему хозяину Жомов. – Куда нас сейчас-то занесло?

Что мне в Ване нравится, так это его детская непосредственность. Решил для себя Жомов однажды, что мой хозяин должен все на свете знать, так теперь из него эту уверенность и дубинкой милицейской не вышибешь. Каждый раз, когда мы оказывались в трудной ситуации, бравый омоновец тут же требовал, чтобы Рабинович решение проблемы ему на блюдечке выложил. Сеня с ним по этому поводу уже и спорить устал, и все приколы, которые только мог придумать, давно использовал. Я думал, что сейчас мой хозяин на Ванечку за дурацкий вопрос рявкнет, как я на соседского кота, когда тот через форточку на кухне к моей миске пробраться пытается, – но нет, Рабинович посмотрел на омоновца наивными глазками и пожал плечами.

– У Попова спроси, – проговорил он. – Раз Андрюша к нам всяких уродов вызывает, значит, знает, где мы находимся.

– Поп, чего молчишь? – тут же сменил ориентацию Жомов. – Далеко до ближайшей пивнушки? А то у меня после этих эльфийских фокусов сушняк жуткий.

Андрюша оторопел, не зная, что сказать. Орать на этих двоих лоботрясов, из которых один издевается, а до другого просто тяжело доходит, было бесполезно. Вот и оставалось Попову только развести руками. Я, кстати, тоже ничего определенного сказать не мог. Даже после того, как старательно принюхался. Мы находились на лесной поляне. С этим вопросов возникнуть не могло. Во-первых, потому, что мы стояли на травянистом клочке земли, а вокруг возвышались деревья. А во-вторых, за исключением Скандинавии, куда, как вы помните, мы сами забрались, и египетской пустыни, где ветвистой растительности в принципе быть не может, в каждом новом мире в момент нашего там появления рядом непременно оказывался лес. Видимо, без него эльфы жить не могут.

Растительность вокруг нас была самая обычная. То есть такой стерильной чистоты, как в окрестностях Эльфабада, здесь не наблюдалось. Прошлогодние листья, опавшие ветки и сухая трава присутствовали. Значит, Оберон нас с родины эльфов подальше турнул. А вот кострищ и пищевых отходов на поляне не имелось. Следовательно, мы были явно не дома. А вот где именно, сказать я не мог, даже если бы сильно постарался. Кот его знает, куда нас Оберон зашвырнул. Может быть, даже в Сибирь, раз уж тут вертолетоподобные насекомые летают. А может, мы совсем в другом месте, а Гнус этот Сибирский – чистое недоразумение. Вон в Скандинавии Андрюша чертей накликать умудрился. Так я же не стал кричать, что мы в аду!

Пока я вам тут окрестности описывал, трое моих ментов устроили экстренное совещание с целью составления плана оперативных мероприятий. От участия в нем меня отстранили, поскольку все они дураки и на нормальном языке разговаривать не умеют. А Горынычу и вовсе не до совещаний было. После бегства гигантского деликатеса он до того расстроился, что уменьшился до размеров крупной жабы и теперь упорно пытался сожрать почти равного ему по объему богомола. Тот усиленно сопротивлялся, и если Ахтармерз в следующие пару минут не увеличится, то бороться им друг с другом еще не один день, прежде чем кому-нибудь это надоест. Горыныч тоже это понял и, разозлившись на богомола, принялся расти. Значит, недолго зеленому насекомому жить осталось!

– …Блин, задолбали вы меня со своей простотой! – Я отвлекся от нашего трехглавого инсектицида и прислушался к разговору ментов. – Раз не знаете, где мы находимся, так и скажите. И нечего голову мне морочить. – Понятно, это Жомов.

– А тебе, друг Ванюшечка, сразу это и сказали, – съязвил в ответ мой хозяин. – Просто до тебя всегда туго доходит. А с этим, извини, не к нам обращаться надо, а к психиатру.

– Да пошел ты к Матрешкину в напарники! – обиделся Иван.

– Твоими бы устами да мед пить, – хмыкнул Сеня и посмотрел по сторонам. – Ладно, не хрена тут стоять и балаболить. Мы можем год обсуждать, куда нас Оберон в этот раз зашвырнул. Но если не сдвинемся с места, то так этого и не узнаем. – Сеня махнул рукой в южном направлении: – Пойдем туда.

– А почему не в обратную сторону? – ехидно поинтересовался Андрюша. – Или твой длинный еврейский нос чует, откуда выгодой пахнет?

– Именно, – огрызнулся Рабинович. – А твой славянский свинский пятак даже не улавливает, где помои раздают.

Все, началось. Когда Попов с Рабиновичем особенности расовой антропологии обсуждать начинают, остальные могут спать ложиться. Потому что раньше, чем к следующему утру, они обмен колкостями точно не закончат. Я уже собрался что-нибудь для успокоения этой парочки предпринять, но не успел – Жомов вмешался. Вклинившись между двумя спорщиками, он с силой хлопнул обоих по плечам. И Сеня, и Попов едва на пятые точки не плюхнулись. А Ваня улыбнулся.

– Слушайте, мужики, а давайте Мурзику позволим направление выбирать, – внес он свое предложение. – Помните, в Англии, когда мы заблудились, его вперед пустили, и он нас к жилью вывел?

Ваня, так то Англия была, а здесь кот знает что! Я тебе не экстрасенс. Ни лечить на расстоянии по фотокарточке не могу, ни жилье за сто верст отыскивать не способен. Вон лучше керосинку крылатую в небо запустите. Может быть, он с высоты что-нибудь и разглядит!..

И чего орал, спрашивается? Никто, как обычно, меня не понял. Менты решили, что я уже пивной ларек для них отыскал, а Горыныч сделал вид, что борьбой с комаром изнурен. Пришлось мне начинать работать экскурсоводом, и назло всем врагам я уверенно пошел на восток. Почему на восток?.. А вам-то чем это направление не нравится?!

Все-таки интуиция у меня отменная. Выбрал направление наобум, а оказалось, что пошел именно туда, куда нужно было. Кстати, это не в первый раз, так что смело можете меня считать псом выдающихся способностей. Помню, однажды случай был. Я вам уже рассказывал, что на День милиции трое моих друзей постоянно устраивают Чемпионат вымогателей, обирая окрестные торговые точки. Конечно, это единичный случай, поскольку такой праздник только раз в году бывает. На все остальные торжества чемпионат не проводится, и водкой на халяву каждый затаривается, как может. Только, пожалуйста, не думайте, что мы одни такие исключительные сборщики податей. У нас в отделе все так делают. Правда, не у всех получается.

Так вот, нашим следователям надоело, что им постоянно «паленую» водку в качестве подношений приносят, и решили они разобраться в конце концов, какая сволочь на вверенной им территории такую отвратительную выпивку производит. На неделю завязали с пьянками и, напрягши свои могучие умы, отыскали подпольный разливочный цех. Тут же поставили галочку в плане, передали отчет начальству и на радостях напились той же паленой водки.

Начальство, естественно, отправило группу захвата на выявленный цех, дабы всех арестовать, кто под руки попадется, и навсегда избавить своих подчиненных от пития некачественной водки. ОМОН почему-то на такую операцию посылать никто не собирался, хотя все до единого бойцы просились добровольцами. Да и нам с Сеней поездка в подпольный цех не светила: кого там с собаками ловить? Однако мой хозяин – человек крайне настырный. Уж не знаю, какой выгоды Рабинович в этой операции пытался добиться – может, хотел водки набрать, чтобы потом со всякими слесарями и сантехниками расплачиваться, – но благодаря его усилиям нас в группу захвата все-таки зачислили.

На операции все проходило, как и положено. С криками вломились в цех, положили на пол туркменов, которые, кстати, без каких-либо документов в нашем государстве пребывали. А затем бросились в разные стороны водку считать и договариваться, кто сколько себе домой брать будет. В общей суматохе о директоре цеха все как– то позабыли, а когда наконец от водки оторвались, ловить подпольное начальство было уже поздно – удрал, гад, через черный ход.

Естественно, ничего умнее, чем нас с Рабиновичем по следу послать, придумать никто не мог. Мы с Сеней, как два дурака, бросили водку и за директором погнались, будто он нам денег должен. Мой хозяин, естественно, всю дорогу матерился, да и меня довольным назвать не решился бы никто. Все-таки одно дело нормальных преступников ловить, а тут за каким-то хозяином подпольного водочного цеха гоняться приходится. Он же даже сопротивляться не будет, когда в моих клыках окажется. Да еще, не дай бог, обделается с перепугу. Думаю, и вам бы не понравилось сидеть на каком-нибудь человеке и аромат его фекалий вдыхать.

В общем, я был зол, вынюхивал директорский след и на посторонних запахах особо не концентрировался. Поэтому не сразу обратил внимание на то, что хлоркой попахивать начало. А когда сообразил это, было уже поздно. Гад-директор, видимо, меня в цеху увидел и, убегая, посыпал свой след хлоркой. Я ее запах как с разбегу носом втянул, так вообще все ароматы чувствовать перестал. Естественно, тут мне беглеца еще сильнее наказать захотелось. А где его искать, если я след взять не могу? Вот и выбрал направление наугад.

Как позже оказалось, интуиция меня не подвела, и директора мы догнали. Я ему, конечно, всыпал по первое число, да и Рабинович церемониться с беглецом не стал. В общем, оторвались мы на всю катушку, но, когда вернулись назад, оказалось, что вся водка уже описана, и Сене вместо планируемого ящика всего две бутылки перепало. Вот с тех пор мы с Рабиновичем на всякие операции на ликеро-водочных заводах не напрашиваемся. Мой хозяин больше обманываться в ожиданиях не хочет, а Кобелев, начальник нашего отдела, думает, что Сеня пить меньше стал, и всем его в пример ставит.

Но я отвлекся. Заводы заводами, а в диком лесу, куда нас Оберон забросил, никакого производства не наблюдалось. Зато примерно через полчаса движения по пересеченной местности запахло дымом. Конечно, это мог быть и обычный лесной пожар, но я почему-то был уверен, что скоро мы выйдем к какому-нибудь жилью. Я прибавил шагу, подгоняя моих ментов, а минут через пять запах дыма и они учуяли.

– Ну, Сеня, я тебе говорил, что у тебя пес умный? А ты мне не верил, – принюхавшись, заявил Жомов.

Сеня от такого заявления оторопел, но оспаривать утверждение омоновца не стал. Пальцем у виска только покрутил и поспешил за мной следом.

Дальше мне ментов поторапливать не пришлось. Томимые голодом и жаждой, мои друзья здорово прибавили скорость и почти бегом вылетели на лесную опушку. Впрочем, как вылетели, так и застыли – прямо перед нами шел бой. То есть не мальчики баловались, а взрослые дяди дрались. Причем всем, что попадалось под руку. А запах дыма доносился не от костра или печки.

Горела деревня. Ничего определенного о том, из какого она времени или пространства, сказать не могу. Просто скопление бревенчатых домов, половина из которых уже догорала. А вот кучка людей на окраине лично мне многое сказала. По крайней мере, примерно определить, к какой эпохе они принадлежат, я мог. Впрочем, не я один.

– О, блин, смотри, Сеня, рыцари! Да еще и общественные беспорядки устраивают. – Жомов радостно ткнул моего хозяина кулаком в бок. – Сейчас я быстренько эту говядину консервированную в утиль переработаю.

Ваня был прав в одном – часть сражавшихся действительно были рыцарями. Или, скорее, ландскнехтами, поскольку воевали пешими и были одеты не в стальную броню, а в чешуйчатые кольчуги. Но не придираться же из-за такой мелочи к доблестному омоновцу?! А вот в том, что именно они «общественные беспорядки» устраивали, я не был уверен.

Десяткам двум одетых в кольчуги солдат противостояло странное воинство, примерно втрое превосходившее их по численности. Треть этого сброда носила широченные штаны, куцые куртки, разноцветные тюрбаны на головах и была вооружена всевозможными сельскохозяйственными орудиями – в основном мотыгами и вилами. У прочих противников пехотинцев прикид был примерно таким же, за исключением дополнений к гардеробу в виде шлемов и кольчуг. Да и вооружены они были кривыми саблями вместо мотыг, к которым прилагались небольшие круглые щиты. К тому же они еще зачем-то дрались с противником, сидя верхом на разномастных лошадях, столь нелюбимых Поповым. И если мне не врали мои собственные глаза, это были те самые «сранацины», за которых нас упорно в древней Англии принимали во время нашего первого путешествия.

Вы не помните, когда рыцари с сарацинами дрались? А вот я помню – во время крестовых походов. Точные даты я вам назвать не берусь, но думаю, что средними веками это время назвать уже можно без всякой натяжки. Так что с тем, куда именно нас занесло, можно сказать, разобрались. Оставалось выяснить одну мелочь: что именно мы здесь сделать должны? Не возглавлять же эти треклятые походы?!

Ну, с этим, я думаю, мы еще разберемся, а сейчас предстояло разобраться с тем, что происходило метрах в пятистах от лесной опушки, на окраине деревни. Если рассуждать здраво, то, указывая на инициаторов беспорядков, Ваня в некоторой степени был прав. Судя по тому, что примитивными сельхозорудиями были вооружены не ландскнехты (или как их там правильно называть?), а тюрбаноносные аборигены, жили в деревне именно последние. Не думаю, что они сами стали бы жечь свои дома, а значит, инициаторами драки «колхозники» не являлись. Видимо, горстка пехотинцев напала на деревню и занялась экспроприацией имущества, скрещенной с поджогами, но довершить начатое не смогла – на помощь жителям деревни примчалась регулярная сарацинская армия. Предки бен Ладена тут же вышибли вражеские войска из деревни и пытались окружить, не пуская пехотинцев к лесу. Это им почти удалось. И хотя ландскнехты упорно сопротивлялись, вряд ли они смогли бы избежать полного уничтожения, поскольку на подмогу конным сарацинам бежала еще и арабская пехота.

В общем, напавших на деревню солдат утихомирят и без нас. Вопрос не в этом. Меня куда больше волновало другое: стоит ли нам оставаться в стороне, поскольку ни сарацины, ни пехотинцы к нам отношения не имели, или все же надо вспомнить о своем милицейском долге и вмешаться, прекратив массовую драку? Впрочем, чего тут думать? Не будем же мы стоять и спокойно смотреть, как люди друг друга убивают? Сначала всех разгоним, а потом будем разбираться, кто прав, а кто виноват. Мои менты, похоже, были того же мнения.

– Ваня, подожди на рыцарей кидаться, – урезонил омоновца мой хозяин. – Давай-ка сначала не дадим их перебить. А шлемы дубинками начистить мы им всегда успеем. Если они того заслужили, конечно.

– Да как скажешь, гражданин начальник, – хмыкнул Жомов. – Мне, в натуре, по фигу, кого плющить и колбасить. Давайте быстренько этот бардак прекратим да чего-нибудь выпьем. Говорю же в сотый раз, сушняк у меня!

С Ваниного благословения мы бросились разгонять дерущихся. Сеня, правда, хотел меня этого удовольствия лишить, привязав к дереву, но я ему прицепить поводок к моему ошейнику не дал, и Рабиновичу, дабы не отстать от омоновца, пришлось махнуть на меня рукой и предоставить полную свободу действий. Чем я сполна и воспользовался.

Мои менты, приказав Горынычу срочно набирать объем, быстро пересекли поле и накинулись на всадников, предоставив ландскнехтам рабираться с колхозанами. Прямо с марша мы ударили в правый фланг сарацинской конницы. То есть ударили, конечно, только менты. Мне для такого дела бог соответствующих конечностей не дал, поэтому пришлось просто кусаться. Что я и сделал, отхватив у первой попавшейся на дороге лошади солидный кусок мяса из бедра. Я хоть и хищник, но сырую пищу не люблю, поэтому изъятую филейную часть выплюнул, проверил, хорошо ли оглушен всадник, которого укушенная мной лошадь выбросила из седла, а затем бросился к следующей кобыле.

Мои менты тоже даром времени не теряли. Ваня Жомов с разбегу так звезданул дубинкой по кольчуге развернувшегося к нему сарацина, что тот, благополучно стартовав из седла, приземлился метрах в двадцати от места взлета, сбив по дороге еще трех своих соплеменников. Сеня сцепился сразу с двоими. Сначала он вышиб у обоих сарацин сабли, а затем, от души приложившись к окованным железными полосками щитам, выбил противников из седел. Андрюша поступил еще проще. Увидев приближающихся к нему врагов, Попов, вместо того чтобы броситься в драку, остановился.

– Куда прете, уроды? А ну-ка назад, или стрелять буду! – истошно заорал он.

Вот уж не знаю, чем именно криминалист стрелять собирался, поскольку единственное наше огнестрельное оружие покоилось у Жомова в кобуре, но Андрюшина угроза, оснащенная соответствующим количеством децибелов, подействовала. Перепуганный и оглушенный сарацин вместе со своим конем свалился на землю, а звуковая волна, исторгнутая из могучих легких Попова, снесла на своем пути еще с десяток человек. Среди них, правда, было и несколько пехотинцев, спасти которых мы собирались, но на такую мелочь никто не обратил внимания. По крайней мере, Попов.

– Учитесь, дети! – гордо заявил он Жомову и Рабиновичу, трудившимся в поте лица. – Хрен вы одним махом столько людей повалить сможете.

– Конечно, куда нам до тебя. Так орать, как ты, даже свинья недорезанная не сможет, – буркнул в ответ Сеня, не отвлекаясь от работы. В этот момент он как раз через голову пехотинца пытался по сарацину попасть и при этом своего запакованного в железо подопечного не покалечить.

– Сеня, блин, кончай с этим крикуном болтать и делом займись! Нам нужно этих лошадников разогнать, пока пехота не подошла, – рявкнул на моего хозяина Жомов. – Да брось ты скакать, как бабуин на сковородке. Тресни этого чудика по башке. Он, когда в себя придет, тебе еще спасибо скажет!

Сеня пару секунд подумал над предложением омоновца, а затем, заранее извинившись, треснул мешавшего ему пехотинца дубинкой по шлему. Тот молча завалился в траву, уступая Рабиновичу дорогу, и Сеня наконец смог добраться до всадника. Удостоверившись, что с хозяином все в порядке, я перестал глазеть по сторонам и вновь принялся кусать лошадей.

Совместными усилиями мы минут через семь после вмешательства в драку обратили конных сарацин и пеших «колхозников» в бегство. Ландскнехты с ликующими воплями попытались было их догнать, но, хоть и не сразу, все же сообразили, что за верховыми пешком не угнаться, и вернулись назад, приготовившись отразить атаку пехоты. А та, к всеобщему разочарованию, наплевав на наши мечты о славной драке, обратилась в бегство. Спасенный нами отряд сначала раздосадованно вздохнул, потом на всякий случай троекратно прокричал «гип-гип-ура!» и только после этого наконец обратил на нас внимание.

– Спасибо за помощь, благородные господа, – проговорил один из пехотинцев, удивленно рассматривая ментов. – Не сочтите мой вопрос оскорблением, но кто вы такие и из какой земли родом, ибо впервые я вижу столь странный наряд и такое диковинное оружие в руках у могучих бойцов?..

Сеня мой в нашей команде самый языкастый, поэтому обычно никто его права вести переговоры с местным населением не оспаривает. Хотя это правило не касается тех случаев, когда Жомова кто-нибудь обидит раньше, чем поздоровается. Тогда если омоновца Рабинович с Поповым вовремя не поймают или оскорбивший Жомова наглец не успеет убежать, то устраивать переговоры и устанавливать отношения бывает просто не с кем и услуг болтуна Рабиновича нам в таком случае не требуется. Сейчас, правда, дикарь в железной чешуе разговаривал крайне вежливо, поэтому за дело взялся мой хозяин.

– С севера мы путешествуем, – проговорил он, стараясь подражать манере речи незнакомца. – Издалека к вам прибыли, долго по лесам блуждали. Не подскажете, в какое именно место мы выбрались?

– Да я и сам названия этого местечка не знаю, – пояснил разговорчивый ландскнехт, пока его товарищи с удивлением нас рассматривали. – Просто деревенька какая-то сарацинская, поблизости от Византии расположенная…

Вот, значит, куда нас занесло! Получается, что мы уже в Азии, на другом берегу Босфора. Теперь на сердце легче, поскольку, чтобы до родины добраться, нужно всего-то Черное море переплыть. Правда, потом еще и подождать с тысчонку лет придется, но кто из нас на такие мелочи внимание обращать будет? Осталось только выяснить, в своем мы мире или опять в какой-нибудь параллельной вселенной, и с нашим местоположением все станет окончательно ясно. Впрочем, одна неясность, и причем главная, все же останется: а какого хрена мы тут вообще делаем?

– …Мы сюда заглянули за провиантом, а нас дрекольем встретили. Вот и пришлось подраться, – продолжил тем временем воин. – Еще раз благодарю за то, что вы вовремя подоспели. Иначе трудно нам пришлось бы в битве против язычников. А вы сами во Христа веруете?

– А тебе какое дело? – вмешался Жомов, совершенно не переносящий, когда к сотрудникам милиции какой– нибудь урод лезет с расспросами.

– А дело мне такое, что по велению папы римского, наместника Бога на земле, мы находимся в крестовом походе и обязаны искоренять язычников, неся в окрестные земли слово Божье огнем и мечом, – с пафосом проговорил ландскнехт, и я невольно удивился, как он до сих пор не лопнул от переполнявшей его гордости. – Если вы язычники, то мы хотя и признательны вам за оказанную помощь, но вынуждены будем с вами сразиться. Так ответьте же мне, странники, верите ли вы в Господа Иисуса и почитаете ли наместника его, папу римского?

– Угу. Сейчас все дела брошу и начну вашего папу почитать, – буркнул омоновец, прежде чем Рабинович успел пустить в ход свои дипломатические способности. – Ищи себе язычников в другом месте. А будешь наезжать, мигом по своему медному котелку получишь и целый день будешь мультики смотреть!..

– Ваня, дурная твоя башка, помолчать пять минут можешь? – сердито одернул его мой хозяин. Жомов хотел и на него обидеться, но не успел.

– Уважаемый сэр, – проговорил ландскнехт, обращаясь к Рабиновичу. – Объясните мне, что именно ваш друг, сэр Дурная Башка, сказал. Я не понял с его слов, христиане вы или нет…

Больше он сказать ничего не успел, да и понимать что-либо был не в состоянии. Кличку он, конечно, подходящую нашему бравому омоновцу придумал, но вслух ее в Ванином присутствии говорить все-таки не стоило. Так поступить мог только последний идиот. И не надо Жомова винить в том, что после его подзатыльника – надо сказать, совершенно справедливого! – неразумный болтун ткнулся носом в траву, пару секунд полежал, а затем вскочил на ноги и, напевая «трям, ромашка…», бросился собирать цветы под удивленными взорами своих соратников. Ваня не сделал участника крестовых походов дураком. Он только слегка помог раскрыться его талантам!

– Блин, Жомов, тебя на люди можно только в наручниках выпускать, – сердито рявкнул на омоновца мой хозяин. – Какого хрена ты по делу и без дела кулаки в ход пускаешь?..

– Ни фига себе без дела, – оторопел Ваня. – Ладно еще, ты меня костеришь по-всякому, но чтобы я какому-то там лоху себя дурной башкой позволял называть?..

– Мог бы, Ванечка, разок и стерпеть, – отрезал Рабинович. – Хотя бы до тех пор, пока мы во всем разобрались бы и придумали, как отсюда сваливать!

Едва Сеня закончил фразу, как кучка кольчужных мужичков пришла в движение. До этого момента они стояли себе, никому не мешали и в немом оцепенении смотрели на чудачества своего командира. Не знаю, что за переключатель повернул в их головах голос Рабиновича, но все они как один повернулись в нашу сторону и выглядели совсем не как малолетние фанатки на концерте Филиппа Киркорова. Я, как и Сеня, не думал, что для нас было бы разумно передраться и с той (то бишь сарацинами), и с другой (соответственно крестоносцами) стороной. Однако, судя по оскаленным мордам этих вояк, расстроившихся из-за того, что их командир временно стал небоеспособным, новой стычки нам не избежать!

– Задолбали, блин, все со своей простотой, – глядя на ландскнехтов, заявил Жомов и снова отцепил от пояса дубинку. – Подходите оптом, блин. Не томите!..

Как вы думаете, кто новую схватку предотвратил?.. Правильно, Горыныч, появившийся, как всегда, очень вовремя. Честно говоря, в пылу битвы и горячке последующих событий мы совсем забыли о его существовании. Но это был бы не Ахтармерз, если бы он о себе не напомнил. Ломая подлесок, наша надувная огнеметная установка, разросшаяся до размеров бэтээра, вывалилась из леса на вспаханное поле, почему-то метрах в двухстах левее того места, где мы Горыныча оставляли. Ахтармерз выпустил из пасти три мощнейших струи пламени, проверяя функциональность своих горелок, а затем заковылял к нам.

– Извините меня, пожалуйста, за задержку. Пришлось поесть немного, а то запасы сероводорода истощились, – оправдываясь, проговорил он на бегу. – Сам взлететь тоже не могу. Ветер слабенький очень. Но ничего. Продержитесь чуть-чуть. Сейчас я вампомогу.

– Не было печали – Горыныча достали, – обреченно вздохнул Рабинович и махнул рукой. – Все, прощай дипломатия!

Он был абсолютно прав. Даже слюнявому щенку было известно, что крестоносцы с драконами не дружили. Антагонизм у них, как у меня с соседским котом. Может быть, будь здесь не просто ландскнехты, а самые настоящие рыцари, пришлось бы Горынычу нас, а нам его спасать. Но поскольку против нас стояли пехотинцы, скорее всего, представлявшие собой ополчение, а не регулярные войска, желавших добыть себе славу, сразившись с огнедышащим чудищем, среди них не оказалось.

– Говорящий дракон! – в один голос констатировали ландскнехты, посмотрев на ковылявшего по полю Ахтармерза, а затем дружно повернулись в нашу сторону.

– Колдуны! – поведали они нам о своих умозаключениях, после чего четким строем и с бравой песней помчались куда-то на восток… Финита ля комедия, как по любому поводу любила говорить одна моя знакомая болонка, работавшая в театре вахтершей. Что в переводе на нормальный язык означает: «Ни хрена вы шуток не понимаете!»

Несколько секунд Сеня горестно смотрел им вслед, а затем повернулся к Горынычу с явным намерением уменьшить у оного общее число голов. Зная вспыльчивый нрав своего хозяина, я даже немного поволновался за неуклюжего второгодника. А тот, не ведая о грозившей ему опасности, приблизился к ментам с блаженно-довольным видом.

– Ура! Мы победили, – радостно оповестил нас Ахтармерз. – Хорошо, что я успел вовремя.

– Успел вовремя?! – истошно завопил Сеня, вгоняя нашего трехглавого помощника в ступор. – Знаешь, куда ты успел? Как раз к началу раздачи пиз…

ХЛО-ОП!!!

Сеня не успел закончить фразу, пощадив психику малолетнего посланца иных миров и избавив его от необходимости прослушивания матерного соло для мента с оркестром. Прямо над нашими головами появился верный ангел-вредитель всех путешественников по параллельным мирам эльф Лориэль. К нашему удивлению, в этот раз он явился не с пустыми руками. Бешено размахивая крыльями и покраснев от натуги, Лориэль держал в руках золотой сосуд, украшенный драгоценными камнями, который к тому же был едва ли не больше его по размерам. Вот уж не думал, что наш эльф бодибилдингом занимается!..

– Вы охренели, козлы, мать вашу?! – прохрипел Лориэль. – Я вам что, уроды, носильщиком нанимался?

Не медля больше ни секунды, Лориэль сбросил чашу вниз, совершенно не думая о том, куда именно она упадет. Не знаю, наверное, я все-таки успел бы увернуться от падающего на голову драгоценного сосуда, но Жомов избавил меня от этой необходимости, в броске поймав сокровище на лету.

Если мне не изменяли глаза – а такое редко бывает, – Лориэль припер к нам не что иное, как Святой Грааль. Еще путешествуя по древней Англии, мы с боем, вместе с прочими трофеями, отбили эту реликвию у вестминстерского аббата. Вся прочая добыча пошла на слом и выковыривание драгоценных камней, а Святой Грааль запал Жомову в душу. Ваня приватизировал его и, обозвав Своей Питейной Емкостью, поставил на вечное хранение в личный шкаф со спортивными призами. Впрочем, как оказалось, не на вечное! Наглый Лориэль каким-то неведомым образом спер реликвию и притащил к нам… Похоже, ситуация начинает проясняться! Хотя Ваня так не считал.

– Не понял, – оторопело спросил омоновец. – Это что еще за хреновина? Кто тебе, урод, позволял Мою Питейную Емкость руками трогать?

– Ах, это Твоя Питейная Емкость? – ехидно поинтересовался наглый эльф. – А я-то, дурак, думал, что это Святой Грааль, и, чтобы его взять, мне разрешения ни у кого спрашивать не нужно.

– А Ленка моя как? Что, вот так вот просто взяла и тебе Мою Питейную Емкость отдала? – еще больше изумился Ваня после того, как у него прошла оторопь. – Я же, блин, ей говорил, что это кубок за первое место по стендовой стрельбе и чтобы она его берегла, как теща сведения о своем возрасте!

– Дура бешеная твоя Ленка. А теща твоя еще хуже! – рявкнул на него Лориэль и на всякий случай отлетел подальше от Жомова. Впрочем, мог бы и не волноваться. Если бы меня спросил, то знал бы, что первая фраза быстро омоновцами забывается, а со второй Ваня был абсолютно согласен.

– Ну и семейка подобралась. Психопат на психопате, мать их троллям на шашлык! – продолжал вопить маленький наглец. – Это же надо – всем на свете так не доверять, чтобы по ночам от каждого шороха просыпаться и тапками в честных эльфов швырять. Я ведь, мать вашу, просто Грааль этот дурацкий на элегантную подделку заменить хотел. Ну, задел им за полку слегка, ну, пару чашек разбил. Но нормальные люди от таких мелочей по ночам с кровати не вскакивают. Пришлось, блин, быстро маскировочный плащ натягивать и мышью прикидываться…

Услышав такое заявление, Сеня мой вдвое от хохота согнулся. Следом заржал и Попов, да и мне стало весело, едва я представил, как наш маленький дебошир смиренно встает на карачки и начинает тоненько пищать, торопясь утащить совсем не маленький Грааль в норку. В общем, смешно. Вот только до Жомова это пока не дошло, а Лориэлю было не до смеха.

– Чего ржете, как орки в кунсткамере? – истошно завопил он. – Вам смешно, а мне пришлось оригинал под шкаф быстренько прятать и под ванну бежать. Хорошо, что теща этого быка безмозглого мышей боится. А то еще неизвестно, ушел бы я оттуда живым или нет!

– Вот, блин, офигеть! А я и не знал, что у меня теща хоть чего-нибудь боится, – ошарашенный таким открытием, Ваня даже не обратил внимания на то, что эльф его «быком безмозглым» обозвал. – Теперь, как только она меня пилить начнет, я ей буду мышь показывать.

– В смысле, на коврик упадешь и пищать станешь? – наивно поинтересовался мой Сеня, чем вызвал у Попова уже не просто приступ смеха, а настоящую истерику. Впрочем, продолжалась она недолго.

– Заткнись, свинья недорезанная! – взвизгнул Лориэль.

Андрюша обиделся и собрался врезать наглому эльфу, но этот гад, как всегда, успел отскочить подальше.

– Делами тут кто-нибудь собирается заниматься или нет? А, козлы, мать вашу?

– Так как же тебе все-таки Грааль стащить удалось? – не обращая внимания на очередной приступ бешенства у эльфа, спокойно поинтересовался Рабинович.

– Как-как… А вот так! – Лориэль слегка остыл. – Под ванной отсиделся, а когда жомовская бешеная жена шваброй у меня перед носом намахалась и спать пошла, вышел да и забрал эту гнусность из-под шкафа. И вообще, хватит об этом! Слушайте все сюда…

Эльф, естественно, в своей хамской манере тут же поведал нам о цели нашего появления на этой грешной земле, ближайших перспективах духовного развития человечества и общем смысле бытия. Выражений он, как обычно, не выбирал, отчего Жомов трижды, Попов дважды и Горыныч один раз собирались утилизировать наглеца, причем каждый – своим собственным способом. Описывать их не буду. Вдруг вы эту книжку на ночь читаете, да еще и детям, упаси бог – кошмары замучают! Но, на счастье Лориэля, рядом был Сеня, и он, дабы получить максимум полезной информации, соратникам всячески мешал исполнить задуманное и озвученное. В результате чего нам все-таки удалось узнать, что именно спланировал Оберон.

Как вы знаете, путешествуем мы в иных мирах и временах не по своему желанию или чьей-то прихоти, хотя последнее и не исключается! Просто однажды, случайно оказавшись в древней Англии и ненадолго задержавшись там, мы здорово повлияли на структуру всей вселенной. Подробно рассказывать об этом не буду, поскольку уже когда-то обо всем говорил, а по сорок раз одно и то же повторять, как маразматичный старый пес, я не собираюсь. Жил у нас один такой во дворе. Как начнет о чем-нибудь говорить, так и задолбает, твердя одно и то же, пока на него не гавкнешь как следует. Просто до белого каления доводил… Впрочем, о нем потом расскажу, если вам интересно будет слушать, а пока вернемся к нашим баранам. То бишь к эльфам.

Так вот, эти крылатые мутанты рода нечеловеческого следили за порядком в своей вселенной и множестве параллельных миров. Они наши ошибки вычислили и заставили исправлять. Например, совсем недавно мы евреев из Египта выводить были должны. Но, как рассказал Лориэль, с этим как раз у эльфов накладочка вышла. Не нужно нам было Моисею помогать. Он бы и сам справился. Но для этого мы должны были Святой Грааль на место вернуть… При чем тут Грааль?.. Да я и сам не понимал, пока Лориэль не объяснил.

Дело в том, что, когда Мерлин задолго до начала крестовых походов нашел Святой Грааль, все главные христианские святыни хранились в одном месте. Забирая реликвию с собой, старый колдун даже не позаботился о том, чтобы хоть как-то замаскировать вход. В результате такой беспечности колдуна все наиболее ценное было разграблено и распродано, а остальное попросту уничтожено. Материальные свидетельства существования Христа попросту исчезли с лица земли, и рыцари, не получив в крестовом походе подтверждения своим религиозным убеждениям, были обращены арабами в свою веру. Вернувшись по домам, европейские феодалы попросту искоренили христианство. Эта религия перестала существовать, Библия была уничтожена, и Палестина перестала быть Святой землей. Ну а когда это произошло, то необходимость в строгой последовательности действий еврейского народа отпала. Высшие силы, покровительствовавшие Моисею, плюнули на него, и евреи из Египта так и не ушли. Следовательно, и Библия не была написана, христианство вообще не появилось и… Короче, получился всеобщий бардак.

После того как Лориэль, перебиваемый Горынычем, непрестанно вставлявшим в его речь выдержки из своих школьных знаний, рассказал нам суть проблемы, он перешел к описанию способов ее разрешения. Причем, видимо, устав болтать, сделал это в самой сжатой форме.

– Короче, так, уроды, – подвел он итог своей речи. – Берете этот дурацкий Грааль и тащите его в Палестину. Там, на месте, я вам помогу сориентироваться и положить его куда следует. Как сделаете это, будете свободны. Да и я наконец от вашей тупости отдохну! Поняли меня, козлы, мать вашу?..

– Сеня, он меня уже достал, – сообщил моему хозяину омоновец. – Дай я ему разочек по башке щелкну!

– Подожди, – отмахнулся от него Рабинович и повернулся к эльфу: – А скажи мне, Лориэлюшка, на хрена нас так далеко от места назначения выбрасывать нужно было?

– А это не ваше козлиное дело! – рявкнул в ответ наглый эльф. Покусать его, что ли?

– Как раз самое наше! – отрезал мой Сеня. – Короче, мы и с места не двинемся, пока ты…

– Да пошли вы с орками в преферанс играть! – перебил его Лориэль и, показав омоновцу кулак – дескать, мы с тобой еще поговорим, растворился в воздухе с легким хлопком и вспышкой бордового огня. Во-во, всегда так – ничего не объяснит, нахамит и спокойненько сматывается. Ох, попадется Лориэль когда-нибудь в ментовские руки или мне на зуб. Честное слово, мало ему не покажется!..

Глава 4

Трое ментов стояли посреди поля и ошарашенно смотрели друг на друга. Собственно говоря, того, что отчудил эльф, от него и следовало ожидать, и все же друзья надеялись, что тот хоть раз поведет себя не как последний хам, а хотя бы как предпоследний. К несчастью для ментов, возможности перевоспитать наглеца в недрах «обезьянника» в течение хотя бы пяти суток у них не было. Поэтому приходилось с его выходками мириться. Впрочем, до поры до времени.

– Поймаю – убью, – коротко выразил общее мнение лаконичный омоновец. – Причем медленно и печально. Даже то, что он тещу мою напугал, в расчет принимать не буду.

– И это правильно, – подражая первому и единственному президенту СССР, согласился с ним Рабинович. – Только не сразу. Ты его, Ванюша, поймай, затем я гада поспрашиваю, отчего мы в Византии, а не у иерусалимских ворот, а потом делай с ним что хочешь.

– Договорились, – деловито согласился с ним Жомов. Ой, мечты, мечты!..

А между тем сраженные ментами в битве местные жители и защищавшие их сарацины потихонечку стали приходить в себя. К удивлению друзей, ни один из них не испугался Горыныча. Ахтармерз, конечно, за то время, что прошло с начала полевого побоища, здорово уменьшился в размерах, но как был, так и оставался трехглавым извергателем огня, подобные которому вряд ли водились в окрестностях сарацинской деревеньки. Однако аборигены на Ахтармерза хоть и косились, но ни испуга, ни возмущения его присутствием не выказывали, чем немало удивили Рабиновича.

– Странно, – буркнул он себе под нос. – Те убежали как ошпаренные, а этих наш трехструйный автоген ничуть не пугает.

– Сам ты автоген, – обиделся на него Горыныч. – А не боятся меня туземцы потому, что у них такие существа даже в мифах не описаны. К тому же я сейчас маленький, да еще и рядом с вами стою. Чего же им меня бояться?..

– Изините, почтенные, что вмешиваюсь в вашу высокомудрую беседу, но позвольте мне, ничтожнейшему, недостойному целовать пыль у ваших ног, спросить вас, на нашей ли стороне вы сражались с неверными? – поинтересовался один из сарацин, у которого, видимо, память после боя отшибло. – Если да, то будь благословенна та земля, что родила таких великих воинов, но куда подевались наши соперники и враги? А если нет, то отчего, иблис меня задери, деревня не разграблена, куда подевались неверные и почему вы все еще здесь?

– Чего он такое сказал? – Жомов толкнул кинолога кулаком в бок. – Он нормальным русским языком объясняться может?

– Ваня, ты хоть сейчас в разговор не лезь, – недовольно отмахнулся от него Сеня и повернулся к сарацину: – Видите ли, уважаемый, собственно говоря, однозначного ответа на ваши вопросы у меня нет. – А затем сменил тон: – В общем, ты жив, вот и радуйся. А нас не хрена тормошить. У нас своих забот хватает. Чем дурацкие вопросы задавать, лучше покажи, где тут поесть можно!

Сарацин удивленно посмотрел на Рабиновича, но больше ничего не спрашивал. Неизвестно, то ли его уже крестоносцы зашугали, то ли он родился таким, или просто знал, что с ментами спорить опасно, но в один миг сделался тише воды ниже травы, хотя и до этого не особенно буянил. Несколько секунд он удивленно чесал чалму под пристальными взорами ментов, а потом пожал плечами.

– Боюсь, уважаемые, в этом убогом ауле нет ни корчмы, ни дастархана, ни прочих прелестей Востока, – наконец проговорил сарацин. – Здесь покормиться можете только в домах, и то я пока не знаю, успели неверные добычу утащить, когда убегали, или где-то здесь побросали…

– Ты нам давай отмазки не лепи! – к удивлению друзей, вместо Жомова заорал на аборигена Попов. Видимо, это просто с голоду, но Ваня все равно обиделся на то, что криминалист его прямые обязанности выполнять пытается. А Андрюша орал, не обращая внимания ни на друзей, ни на то, что ему сарацин уже свой собственный сухой паек под нос подсовывает: – Что за свинство, блин, вокруг творится? Оборзели все напрочь! С голоду человек подыхать будет, а его в это время за три Караганды зашлют! Ладно, я бы еще понимал, если бы одни евреи вокруг были. Так нет, и эльфы все сволочи, и эти урюки первобытные туда же. Где жратва, я спрашиваю? – И заткнулся, увидев наконец перед своим носом кусок вяленого мяса и черствую лепешку.

Хрен бы Попов дома хлеб такого качества жрать стал! Ему мама больше сдобу пекла да пироги с ливером. А здесь мамы нет, продовольствия после отлета из Эльфабада не подвозят, и вообще жизнь такая мерзкая, что хоть на подножный корм переходи, хоть себя самого есть начинай. Вот Андрюша и проглотил черствую лепешку, даже не поморщившись. А сарацин не сводил с него удивленных глаз.

– Чего ты пялишься, морда протокольная?! – завопил Попов, проглотив первый кусок. – Что, хочешь сказать, у вас так не жрут?.. Посмотрел бы я, что бы ты есть начал, если бы тебя столько времени голодом морили…

– Нижайше прошу прощения, если вас обидел. Видит Аллах, я этого не хотел. – Сарацин смиренно склонил голову. – Просто я спросить хотел об эльфах. Часто доводилось от рыцарей слышать об этих чудесных существах. Говорят, что эльфов только святые видят. Скажите, о мудрейший, они правда большие и красивые, как говорят одни, или очень маленькие и светящиеся, по словам иных рассказчиков?

– И такие, и эдакие есть, – буркнул Андрюша себе под нос. – А в основном все больше уроды и сволочи попадаются. Насмотрелся я на этих гадов, теперь больше скотов парнокопытных ненавижу. Те хоть голодом меня уморить ни разу не пытались.

Неожиданно для всех сарацин вдруг бухнулся на коленки, как подкошенный. Он сложился почти вчетверо и, отбросив с шеи свободно болтающийся конец чалмы, выхватил из ножен кривую саблю. Попов, не ожидавший такой прыти от собеседника и потому испугавшийся, отскочил в сторону, а удивленный омоновец повернулся к Рабиновичу.

– Сеня, я, в натуре, не понял, что этому уроду надо? – сердито заявил он. – Сначала вопросы хамские задает, а теперь вот, как гейша французская, вниз свалился…

– Гейши не французские, а японские, – меланхолично поправил его Рабинович, не сводя с сарацина удивленного взгляда.

– Да какая мне разница, на хрен, – отмахнулся от него сердитый Ваня. – Ты видишь, что он делает? Полбашки заголил и саблю нам под нос тычет, чтобы мы ему кантик на затылке подровняли. Что мы, блин, на педикюров похожи?

– На кого? – оторопел кинолог.

– Ну, на педикюров. – Увидев его рожу, Жомов растерял весь пыл. – Это те, кто педикам красоту наводит…

Закончить фразу Ваня не успел, потому что Попов с Рабиновичем заглушили ее диким хохотом. Сеню просто скрючило пополам, а эксперт-криминалист и вовсе на травку свалился и недоеденный кусок мяса потерял. И то хорошо, что не поперхнулся им и не умер! А бравый омоновец сначала удивленно вытаращился на друзей, а потом, совершенно не понимая причины их смеха, начал потихоньку багроветь от злости. Может быть, так бы навсегда и остался с пунцовой харей, цвета генеральских лампас, да Рабинович вовремя в себя приходить начал.

– Ну, ты, блин, ля-апнул! Как в микрофон рыгнул, – едва отдышавшись от смеха, заявил он Жомову. – Педикюр, чтоб ты знал, Ванечка, лингвист ты наш доморощенный, это художественно-гигиеническая обработка ногтей на пальцах ног, а не то, что ты думал.

– А как же то называется? – недоверчиво поинтересовался омоновец.

– А хрен ее, мой милый, знает, – отмахнулся от него Сеня и слегка пнул носком берца все еще лежавшего в прежней позе сарацина. – Вставай, блин, чучело. Чего ты еще тут придумал такое?

– Не встану! – отрезал тот. – Пусть я вечно буду прахом у ваших ног, только не гоните и не отвергайте моей клятвы верности. Рубите голову, и дело с концом, но я либо святому тучному господину, да благословит Аллах его подкожный жир, служить буду, либо от его руки и умру.

– Не понял, блин, это кто тучный святой? – оторопел от такой наглости Попов. – Ты, кизяк размоченный, базары фильтруй…

– Да заткнись ты, Андрюша! – оборвал его кинолог и повернулся к сарацину: – А с чего это ты ему служить решил? Вдруг он и есть наипервейший враг твоей веры, народа и вообще сатана в свинячьей шкуре?

– Нет, он святой, раз видел эльфов, – заявил абориген, чуть поднимая голову. – И потом, если вы с рыцарями вместе за крестом идете, то лучше быть с вами, чем против вас в открытом бою. Да и надоело мне уже, что наши все время проигрывают. – Сарацин поднял голову еще чуть выше. – Это, конечно, хорошо, что наша сборная на чемпионате мира третье место заняла, но теперь иблис знает что творится! Вон, «Галатасарай» «Локомотиву» на своем поле умудрился проиграть… – парень поперхнулся и оборвал себя: – Что это такое я сказал?

– Да ты не расстраивайся. Это спираль времени чудит, – похлопал его по плечу Рабинович. – Вот вернемся мы назад, и ты о нас даже не вспомнишь.

Но аборигена такое объяснение не удовлетворило. Пришлось кинологу в меру своих нахватанных у эльфов и Горыныча знаний объяснять, что структура времени представляет собой спираль, которая страшно сжимается, если кто-то из будущего попадает в прошлое. До таких катаклизмов дело дойти может, которые даже режиссеру и сценаристу Страшного суда в голову не взбредут. И Сеня тут же без зазрения совести заявил, что трое ментов и посланы в эту страну, чтобы спасти весь мир от катастрофы.

– Вот такая у нас работенка, – при общем попустительстве друзей скромно закончил он свою речь. – В общем, считай нас отрядом службы спасения и вставай с колен. Ты принят к этому толстяку оруженосцем. Кстати, как тебя зовут?

– Абдулла ибн Сибгатулла аль Иддих бен Салибан Расим-булды, – мгновенно встав по стойке «смирно», доложил тот. – Можно и по прозвищу меня называть.

– Так мы и сделаем, – заявил Сеня, с трудом проглотив названное имя. – Кстати, как тебя прозвали в войсках?

– Маленький черный тигренок, поджегший усы старому льву и сумевший уйти невредимым, – довольно улыбнулся Абдулла. Рабинович снова поперхнулся.

– Интересно, ему для того, чтобы подпись поставить, транспаранта хватает? – ехидно поинтересовался Попов. – Сеня, на хрен нам этот чудак на букву «с», «м» и все остальные прочие нужен?

– Пригодится. Хотя бы до города какого-нибудь поможет быстрее добраться, – отрезал умный Рабинович. – Видишь же, спираль времени уже и тут чувствоваться начала. Некогда нам телиться, а без провожатого можем год кругами ходить. Вон, Жомов нас уже привел из Египта в Палестину. – Любит же Сеня старые промашки вспоминать!

– Так это я, что ли, компас испортил?! – возмутился омоновец.

– Ладно, проехали! – Рабинович махнул рукой и повернулся к новобранцу: – В общем, так… Пока для краткости будешь просто Абдуллой, а потом мы тебе и кличку новую, более подходящую случаю, придумаем. А пока, так сказать, в качестве первого испытания, организуй нам какой-нибудь еды, пока мы тут на травке от ратных подвигов отдыхаем.

Абдулла покорно кивнул головой, довольный тем, что его и от «святого толстяка» не прогнали, и в оруженосцы взяли, да еще и проводником назначили. А больше всего, наверное, сарацин радовался тому, что головы не лишился. Хотя кто его знает? Может быть, ходить без голов у них тут дело привычное?.. Низко поклонившись ментам, Абдулла резко развернулся и помчался к своим бывшим соратникам пропитание для нового начальства добывать. Попов недовольно посмотрел ему вслед.

– Сеня, если он сейчас какой-нибудь плесневелой соломы вместо еды принесет, я тебя самого ее трескать заставлю, – буркнул вечно голодный криминалист. – Какого хрена этого недоумка за продуктами послали? Сами, что ли, сходить не могли?

– Ты теперь парню до конца жизни не простишь, что он тебя тучным назвал? – усмехнулся Рабинович. – А я где-то слышал, что на Востоке полнота считалась обязательным признаком знатности и богатства.

– Ага. А в Европе евреев и вовсе вешали, – огрызнулся Попов. – Как кому-нибудь надоест с евреем торговаться, так его тут же и вешают.

– При чем тут евреи, ты, свиномяс славянский? – оторопел кинолог.

– Да ни при чем, – ухмыльнувшись, пожал плечами Андрей. – Просто не мне же одному обиженным ходить.

Рабинович от такого заявления оторопел и не сразу нашелся, что сказать в ответ. Зато Жомова Андрюшина выходка позабавила. Омоновец, уже получивший сегодня солидную порцию насмешек от обоих друзей, тут же вставил парочку ценных комментариев относительно жизни евреев в средневековой Европе в частности и во всем мире – в целом.

Впрочем, продолжалась эта экзекуция Рабиновича крайне недолго. Сеня, насмотревшийся в детстве на одесские рынки и тети Сонины методы торговли на них, на «отлично» вызубрил все тонкости базарных дискуссий и мог бы легко отбрехаться не только от двоих ментов, а и от семи базарных бабок одновременно. Что на окраине сарацинской деревни и случилось. В итоге антисемитские настроения в дружной компании были посрамлены, Попов с Жомовым пристыжены, а довольный Рабинович приступил к обсуждению насущных тем.

Собственно говоря, Сеня и послал сарацина за провиантом только для того, чтобы спокойно обсудить с друзьями план дальнейших действий. Мудрый Рабинович решил, что не следует только что принятому на службу новобранцу знать, что его почти божественное начальство колеблется и само не имеет представления о том, как именно следует этот мир спасать.

Сама по себе задача была предельно ясна: бери Грааль, тащи домой. То бишь в Палестину. Не ясно было только то, как этот поход осуществить. Именно этот вопрос Сеня и поставил на повестку дня общего собрания. Поначалу вопрос стоять никак не хотел, как Рабинович ни старался. Едва услышав про Грааль и Палестину, все члены мироспасательной экспедиции принялись орать. Причем каждый о своем.

Попов костерил эльфов в целом и Лориэля с Обероном в частности за их антигуманные методы обращения с голодными ментами. Жомов просто слал всех в разных, самых труднопроходимых направлениях и заявлял, что «хрен им всем на бублике, а не Мою Питейную Емкость». Малолетний второгодник с тремя слишком умными головами вместо одной, хоть чуть-чуть соображающей, с гневным пафосом в голосе доказывал отсутствующим на совещании эльфам то, что «столь долгосрочные командировки в прошлое своей же вселенной могут коренным образом изменить ее стуктуру, от чего пострадают и все соседние миры». Даже Мурзик бегал кругами и что-то орал, но его, как всегда, не слушали и не понимали. Ну а Сеня был со всеми абсолютно согласен и, подождав пару минут, словесно выразил свое одобрение.

– Заткнитесь, блин, идиоты! – истошно завопил он, а затем разобрал все претензии по полочкам: – Ты, жирный боров, минуту не пожрал, и уже с голоду помираешь. Тебе надо, вместо того чтобы орать, каждый раз, когда твое брюхо ненасытное подношений требует, вспоминать голодных детей Африки из старых советских фильмов. Вмиг весь аппетит пропадет!

Попов от такого заявления остолбенел, а Сеня перешел к остальным.

– А тебе, вместилище амфетаминов… – это досталось Жомову, – …вообще молчать нужно. «Моя Питейная Емкость», блин! Никуда она не делась. Стоит точно такая же на твоей дурацкой полке с трофеями, а эту на место положи. Иначе хрен когда больше в тире из «калаша» постреляешь…

Доблестный омоновец, собиравшийся в начале Сениной фразы устроить кинологу райскую жизнь на ближайшем кладбище, в конце монолога сник и замолчал, печальным взором глядя на Святой Грааль, который нежно баюкал в своих огромных лапах. Рабинович тут же оставил затихшего омоновца без внимания, но сам на этом не успокоился. От щедрой руки кинолога досталось и Горынычу на орехи (нечего умничать было!) и Мурзику на мозговую кость (опять альфа-лидерские замашки). Ну а когда все успокоились, Рабиновичу, наконец-то, удалось вернуться к вопросу об организации нового похода в Палестину и все-таки поставить его ребром, да на повестку дня.

– В общем, так, – проговорил Сеня, когда, наконец прокричавшись, заставил своих соратников, всех до единого, чувствовать себя стяжателями, сластолюбцами, эгоистами и вообще взвалить на свои хрупкие плечи (омоновец не в счет) все смертные грехи. – Сейчас топаем в ближайший городишко, оттуда направляемся прямиком в Палестину, находим там этот склад святых вещей, загружаем туда гребаный Грааль и валим домой. По дороге ни в какие стычки без крайней нужды не ввязываться. Хрен с ними, с крестоносцами и сарацинами. Пусть мочат друг друга на чем свет стоит. Нам на это наплевать…

– Почему? – Жомов задал этот вопрос таким удивленно-обиженным тоном, какой бывает у маленького ребенка, безжалостно лишенного родителями возможности при помощи циркулярной пилы посмотреть, что там находится у сестренки внутри.

– По кочану! – рявкнул в ответ Рабинович, и Жомов поежился. – Если мы, блин, начнем за кого-то с кем-то воевать, то хрен до Палестины раньше крестоносцев доберемся. Если доберемся вообще. – А затем секунду подумал и смягчил табу: – И потом, Ваня, я же сказал, что драться не будем без крайней нужды. Ясно?

– А-а-а, теперь, в натуре, ясно! – тут же расцвел омоновец. – Ну, нужду-то я, блин, всегда найду.

Сеня безнадежно вздохнул и махнул на Жомова рукой. Дескать, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не вешалось. А затем принялся подробно объяснять Попову, что в ближайшем городке они только поедят, а не нажрутся, добудут лошадей, а не билет на самолет и поедут дальше сразу, не отдыхая там несколько суток. Андрюша вздохул не менее горестно, чем Иван до этого, однако Рабинович к нему снисходительности не проявил. Единственное, что Сеня спокойно позволил другу сделать, так это набрать продовольствия столько, сколько все вместе смогут унести. Ну а Мурзика с Горынычем быстрее отправиться в путь кинологу даже упрашивать не пришлось, потому как первого обычно никто и не спрашивал (дискриминация, мать ее!), а второй и сам был готов без отдыха куда угодно бежать, лишь бы не допустить окончательной деформации временной спирали и, явившись домой, хотя бы исправить двойку по космогностике, чтобы на третий год во втором классе не остаться.

Пока менты под чутким руководством Рабиновича решали, как им организовать путешествие, Абдулла с поставленной задачей справился. Он никому не сказал, о чем именно беседовал с соплеменниками и единоверцами, но те старались держаться от путешественников подальше и отдали все припасы, которые смогли отыскать в своих котомках. Абдулла сгреб их в кучу и, аккуратно выложив перед ментами, бухнулся на колени, спрятав голову в песок и выставив вверх задницу. Страус, блин!..

– Сеня, ну что это за херня такая? – возмутился Попов, так ласково шлепнув сарацина дубинкой по пятой точке, что тот взвыл. – Он каждый раз передо мной так падать будет? Прикажешь мне по пять раз на дню на его седалище любоваться?

– Ой, да хоть сто раз смотри, про-оказник, – съехидничал Рабинович, а потом, прежде чем Попов успел задохнуться от возмущения, рывком поднял Абдуллу с колен. – Короче, или ты свои мусульманские замашки брось, или получи расчет и отправляйся к Магометовой матери. Пусть она тебе работу дает.

– Ваша мудрость беспредельна, да благословит Аллах ваши извилистые мозги, – почтительно склонил голову сарацин. – Инструкции мне напишите. А то я уже не знаю, что делать. Тапочки, что ли, в зубах вам носить начать?

– Гляди-ка, острит?! – удивился Жомов. – Поп, дай мне его на недельку. Я ему такой курс молодого бойца устрою, что он вообще забудет, что рот открывать хотя бы для приема пищи нужно.

– Найди себе оруженосца и гоняй его, сколько хочешь, – оскорбился от такого посягательства на свою собственность Попов. – Я со своим сам разберусь. – И повернулся к сарацину: – Ты поменьше разговаривай, побольше молчи. Умнее казаться будешь. Понял?

– Слушаюсь и повинуюсь, мой господин, – склонил голову Абдулла и, достав из кармана коврик, плюхнулся на него, поджав по-турецки ноги. – Аллах акбар!

Сарацин так и остался сидеть, как молчаливый истукан с острова Пасхи, до самого окончания трапезы. Надо сказать, что добыл он для ментов по большей части все то же вяленое мясо и пресные лепешки, но теперь по поводу качества пищи никто не возмущался. Оголодали. Лишь Жомов слегка постонал от того, что поданные к столу деликатесы размочить нечем, и с огромным неудовольствием заглушил жажду обычной питьевой водой.

После окончания обеда Сеня спросил у Абдуллы, далеко ли до ближайшего городка, но сарацин, прежде чем ответить, осведомился, стал ли он выглядеть умнее после такого длительного молчания. За что, естественно, получил от Жомова по ушам. От такой нехитрой «лоботомии» мозги у Абдуллы слегка встали на место, и он оказался полностью пригоден к роли проводника.

– Из всех приличных городов ближе всего отсюда расположена Никея, – не задумываясь ответил сарацин. – До нее всего два пеших перехода. Конными мы бы управились за день, если позволил бы Аллах, но у нас и коней нет, и все равно мимо войска не проскочим.

– Какого войска? – тут же встрепенулся Жомов.

– Неверные собаки… – Мурзик рыкнул, Абдулла запнулся. – Вообще-то никакие они не собаки, да и плевать мне теперь, верные они или нет. Какая мне разница, скажите, будут они своему Иисусу молиться или славить Аллаха?

– Стоп! – рявкнул Рабинович, не выдержав невнятного бормотания сарацина. – Засунь себе между ног все философские рассуждения и говори конкретно: чье войско стоит на пути в Никею? Крестоносное?..

– Ну да. А чье еще войско на сельджукской земле стоять будет, да благословит Аллах вашу догадливость? – удивился Абдулла. – Несколько дней назад войско под предводительством какого-то Петра, то ли Степняка, то ли Равнинника, то ли Пустынника, переправилось через Босфор и, пограбив немного окрестные села, двинулось к Никее. Сейчас они дошли до Цивитота и там мародерствуют. От самого городка уже ничего не осталось, а в Никею мимо них мы не пройдем. Можно, конечно, в Константинополь направиться, но я не знаю, ходит ли сейчас паром через пролив.

– Думаю, нам не стоит рисковать своими жизнями, поскольку вы сейчас находитесь в собственном прошлом и на вас распространяется действие теоремы Издиворта-Тормапувра, – вставил свое слово Горыныч. – То есть если погибнет один из вас, то и остальные…

– Слышали все это уже, – отмахнулся от него Сеня и посмотрел на сарацина: – Раз ближе Никеи ничего нет, веди нас туда. А с крестоносцами мы сами разберемся…

Вопрос о направлении движения был благополучно решен, но никого, и Попова в первую очередь, не устраивал способ передвижения. Два дня пешего хода до Никеи казались тучному и ленивому криминалисту самым извращенным проявлением садизма, который только можно в данных условиях придумать. Сеня извращенцем не был, поэтому Андрюшу решил пощадить, да и свои собственные ноги тоже. В окрестностях деревеньки еще топтались остатки конной группы сарацин, попробовавших вкус «демократизаторов» и теперь, едва отойдя от контузии, пытавшихся поймать разбежавшихся лошадей. Вот эту тяглово-ездовую силу и решил прихватизировать Рабинович.

Сделать это оказалось достаточно трудно. Во-первых, бесплатно свое имущество почему-то даже сарацины отдавать не хотели, а у ментов после двух скачков между мирами даже мелочи в карманах не оказалось. Конечно, у Сени обычные российские денежные знаки водились, но исключительно бумажные, а такой вид валюты аборигены напрочь отказались бы принимать. Даже если бы Рабинович собрался ими расплачиваться.

Во-вторых, конные сарацины, лишившись своих лошадей, рисковали переместиться вниз по иерархической лестнице. Приобрести же поблизости непарнокопытные средства передвижения, хотя бы хромые и беззубые, из-за боевых действий не представлялось возможным. Поэтому какие бы золотые горы сарацинам предприимчивый Сеня ни сулил, добровольно уступить своих лошадей они наотрез отказывались. Пришлось Рабиновичу разочарованно развести руками – дескать, сами напросились – и предоставить Жомову возможность своими способами раздобыть для экспедиции средства передвижения. Омоновец церемониться не стал и применил для убеждения максимально простое средство – резиновую милицейскую дубинку.

Четверо всадников, с которыми он таким образом поговорил, от Ваниного обаяния лишились сознания и лошадей вместе с ним. Довольный Жомов притащил кляч к новым владельцам, и для начала экспедиции преград больше не было, но тут заартачился Попов, вновь отказавшись ехать на лошади верхом. Ну, не было у него с этими животными взаимопонимания, и терпели они друг друга, только находясь на приличном расстоянии. Единственная дистанция, на которой и та и другая сторона соглашались существовать, – это длина оглобли. Более тесное сближение криминалиста с непарнокопытным могло привести к плачевным последствиям. Причем, с вероятностью в девяносто девять процентов, именно для лошади. Пришлось Сене срочно искать для Андрюши подходящую повозку, и, когда с этим было покончено, экспедиция наконец тронулась в путь.

Телега Попову досталась самого жуткого вида. Можно сказать, это был просто дощатый настил на деревянных колесах, огражденный низкими решетчатыми бортами, а не средство передвижения. Естественно, никаких удобств цивилизованного мира в виде водительского кресла, амортизаторов, кондиционера или хотя бы крыши над головой у телеги не было, и Андрюша горестно вздохнул, рассматривая этот сарацинский катафалк. У криминалиста на лице было написано, что, будь его воля, он бы на этот плод трудов криворукого плотника ни за что бы не сел, но вариантов у Попова было не так уж много. Либо верхом на кляче, которая всю дорогу будет пытаться его укусить, сбросить с себя и пнуть копытом, либо на грохочущей и тряской телеге, но в относительной безопасности от непарнокопытных посягательств. Андрюша, как это у него было принято, выбрал второе.

По привычке пометавшись по сторонам, выискивая мешки с припасами, которые следовало бы на повозку грузить, и не найдя их, Попов расстроился вдвое больше. Он даже попытался постенать слегка по поводу своей тяжкой участи, но Рабинович, раздраженный крахом собственной торгово-закупочной операции с вьючными животными, так рявкнул на несчастного криминалиста, что тот счел за благо молчать в рукавичку и тихо сопеть в две дырочки. При помощи новоявленного оруженосца Андрюша накидал в телегу соломы из ближайшей скирды, посадил на нее тихоходного Горыныча и, забравшись сам, приготовился к поездке.

Каурая кляча – единственное животное из четырех добытых, которое, увидев, кому оно достается, все же согласилось оказаться впряженным в повозку, – горестно вздохнула. Видимо, и прошлый хозяин кобылы отнюдь не был ее любимчиком, и она уже со всем смирилась. Покосившись на криминалиста, кляча принялась бестолково топтаться на месте. Дескать, чего ждем? Поехали, куда собирались, да и разойдемся в разные стороны, как в пустыне караваны.

Однако сразу тронуться в путь не получилось. По каким-то там сарацинским законам Абдулла как оруженосец, лицо подчиненное, должен был ехать позади своего господина и наотрез отказывался занять место в авангарде экспедиции, как и полагалось проводнику. Ни уговоры Рабиновича, ни жомовский кулак под носом не могли заставить сарацина изменить свое мнение. А когда Попов приказным порядком отправил оруженосца вперед, Абдулла посмотрел на него так, словно криминалист его прилюдно выпорол. Причем сняв с сарацина штаны. Андрюше от такого взгляда, полного печали, боли и оскорбленного достоинства, стало стыдно. Чтобы как-то подбодрить и успокоить верного рекрута, Попов решил спеть. Причем во весь голос.

Каурая кобыла, впряженная в телегу, в битве сарацин с ландскнехтами участие, естественно, принимала, поэтому уже была удостоена чести слышать поповские децибелы. Однако животное никак не могло предположить, что ее новый хозяин может еще и петь. Поэтому, когда заботливый Андрюша во весь голос затянул любимую песню конных милиционеров: «Мы пьяные кавалеристы, и от нас болельщики футбольные получат в глаз…», – кобыла ошалела. Дико заорав от ужаса, кляча рванула вперед, забыв, что привязана намертво к телеге и от растолстевшего Робертино Лоретти за спиной ей не избавиться.

Андрюша, не ожидавший от смирившегося животного такого коварства, петь перестал, но зато начал орать. При этом команды управления непарнокопытными транспортными средствами Попов забыл напрочь и единственное, что он смог выдать, был удивленный вопрос: «Охренела, тварь? Стой, убью!»

Естественно, даже дурак, если его обещают убить, останавливаться не будет. Лошадь тоже не стала. Она только ускорила бег, закрыв к тому же глаза с перепугу. И надо же такому случиться, что какой-то недоумок прямо на ее пути построил дом! Каурая кляча с аппетитным чмоканьем влепилась с разбегу в стену и, удивленно ойкнув, стекла вниз бесформенной грудой. Попов разделил ее участь, рыбкой перелетев через борт телеги. Стене, выдержавшей стыковку с лошадью, контакт с Поповым показался явным перебором, и она обрушилась внутрь, придавив собой мышь, нагло воровавшую прямо со стола последнюю корочку сыра в обездоленном грабителями доме…

В кругах радикальных эльфов ходит теория о том, что даже минимальное воздействие на прошлое непременно повлечет за собой целую лавину событий, организовав парадокс времени и безвозвратно изменив будущее. Эти утверждения своим оппонентам они доказывают так: «А откуда вы знаете, что мир не изменился? Может быть, все вокруг другое, но только никто этого не замечает?»

Так вот, эти лжеученые мгновенно бы рассчитали вероятность того, что сделала бы со вселенной боевая песня Попова. И выглядело бы это примерно так. Андрюша свалил стену, от чего хозяин дома остался без крова. Вместо того чтобы заниматься любовью со своей женой, он полгода ремонтировал жилье, и из-за этого прапрапрадедушка нынешнего президента Таджикистана не был зачат. Это, в свою очередь, привело к тому, что на таджикско-афганскую границу российские войска не пустили, и талибы после натовских бомбардировок сбежали все к таджикам. Буш-младший и здесь их нашел и нанес превентивный ракетный удар. Правда, летчики слегка промазали и попали по Москве. Дальше началась третья мировая…

То же самое они могли бы сказать и про безвременно усопшую мышь. Однако, во-первых, их доводы не более чем теория, не подтвержденная никакими фактами. А во-вторых, стоило только ментам вернуться домой, и все последствия, вызванные их пребыванием в прошлом собственного мира, самоликвидировались. Кроме неликвидных, естественно. Те просто списывались с баланса и оставались тихо гнить на задворках истории. Именно поэтому столкновение акробатического дуэта кобыла – Попов со стеной не привело ни к чему, кроме того, что криминалист, придя в себя, смачно выругался, развалив по бревнышку весь дом, а кобыла раз и навсегда усвоила, что лучше делать именно то, что ей Андрюша говорит. Действительно, уж лучше лошади было остановиться и посмотреть, убьет ли ее Попов, чем вот так вот по-глупому поцеловаться со стеной.

– Голос соловьиный, да рыло свиное, – осмотрев повреждения, полученные Андрюшей, прокомментировал Рабинович. – Впрочем, сойдет. Красна изба пирогами, а Попов – кривыми ногами…

– Это у меня ноги кривые? – оторопел криминалист.

Сеня пожал плечами:

– Надо же как-то рифмовать было, – отмазался он и, не обращая внимания на возмущенное шипение Попова, приказал отправляться в путь.

– Господин, да благословит Аллах твою луженую глотку, нижайше прошу тебя, да распухнет мой язык, преподать мне на ближайшем привале первый урок вокального мастерства, – склонился в поклоне Абдулла и, не дожидаясь, пока Андрюша продемонстрирует ему весь арсенал ментовского мата, помчался в авангард процессии.

Дорога в Никею пролегала в основном позасушливой низменности, усеянной растительностью не гуще, чем поповская маковка волосами. Выбравшись из леса, который, как объяснил Абдулла, лежал в пойме реки с труднопроизносимым сельджукским названием, путешественники оказались на необъятных просторах, открытых всем ветрам. Здесь они были как на ладони, видимые на много километров окрест, да и не только они. Через несколько часов после начала пути Абдулла, обладавший отменным зрением, заметил далеко на горизонте дымы костров.

– Не думаю, да простит мне Аллах скудоумие, что это может быть основное воинство крестоносцев. Слишком далеко мы еще от Никеи, – проговорил он. – Скорее всего, это какой-нибудь отряд фуражиров, разыскивающий пропитание по окрестным деревням. Определить численность не берусь, но костров много. Не сочтут ли уважаемые странники мою мысль – обойти их стороной – за умную?

– А на хрена? – удивился Жомов. – Если отряд, значит, выпивка у них есть. Поехали отбирать, а то я уже задолбался воду пить. Тем более, не хлорированную. Как бы понос не прошиб с непривычки.

– И жрать давно пора! – завопил со своей телеги Попов и осекся под тяжелым взглядом Рабиновича. – Я-то помолчу, Сеня, но вот желудок у меня без мозгов и не понимает, как это можно голодным в таком транспорте разъезжать.

– Да нет, Андрюша, у тебя как раз все мозги в желудке. Только им и думаешь, – хмыкнул кинолог, а затем махнул рукой: – Веди нас, Абдулла, пока Сухова не встретил. – И усмехнулся под удивленным взглядом сарацина. – Это я так, о своем, о ментовском. Не обращай внимания…

Отряд пришпорил лошадей каблуками берцов и помчался прямо к дымам. Менты на всякий случай решили приготовиться к бою и заранее отстегнули дубинки, чтобы потом не возиться. Ну а Попов, значительно отстав от остальных, принялся заправлять соломой эскадрилью пикирующих бомбардировщиков в лице всеядного Горыныча. Ахтармерз, обожравшийся насекомых деликатесов, упорно отказывался и крайне раздражался, когда Андрей, зажав одну из голов Горыныча между колен, умудрялся пропихнуть в пасть горсть сухих стеблей. От раздражения трехглавый упрямец увеличивался в размерах, и, чтобы не развалить телегу, криминалисту пришлось прекратить заправку, понадеявшись на то, что затисканного внутрь топлива будет достаточно для бесперебойной работы ахтармерзовских огнеметов.

Ночь в этих местах наступала довольно быстро. Когда Абдулла заметил дымы костров, уже начинало смеркаться. А к тому времени, когда отряд преодолел несколько километров, отделявших их от неопознанного лагеря, над степью почти стемнело. Фигурки у костров были различимы ясно даже издалека, а вот приближавшихся ментов дозорные заметили слишком поздно. Единственное, что они успели сделать, это истошно завопить от ужаса. Впрочем, и менты встрече не обрадовались, поскольку те, кто отдыхал у костров, были не отрядом фуражиров, а совместным сарацино-ландскнехтским воинством, составленным из двух отрядов, поочередно разогнанных друзьями у безымянной деревушки. Солдаты, еще недавно сражавшиеся друг с другом, а затем благополучно избежавшие гибели от рук «колдунов», объединенные общей бедой, спокойно сидели у костров, никому не мешали и жаловались одни другим на то, как жестоко обошлись с ними чужестранцы. А тут… Видимо, правду гласит народная мудрость: вспомни мента, тут же наряд завалится! Не к ночи будь сказано…

– Ну и чего вы к нам пристали?! И кто вы после этого? – при виде милицейского отряда истошно завопил тот самый ландскнехт, который разговаривал с друзьями у деревни. – Видите, мы уже не деремся, общественного порядка не нарушаем, спиртных напитков не распиваем, и вообще, тут частное собрание. Предъявите ордер на что-нибудь или идите в другое место. Степь большая…

– Я сейчас тебе предъявлю, – пообещал ему Жомов, раздумывая, слезть ему с лошади или еще посидеть. – Целый год, блин, ничего, кроме ордера, видеть не сможешь.

– Абдулла, стыдись, – встрял в разговор один из сарацин. – Твой отец, да не отвлечет его Аллах от общения с гуриями, был истинным правоверным и стыдился бы того, что его сын связался с неверными…

– На себя посмотри, шакал, – огрызнулся поповский оруженосец, выхватывая кривой меч. – Ты же в джихаде находишься, а вместе с неверными, да пошлет их Аллах в застенки НКВД, один кусок хлеба жрешь.

– Это кто тут в джихаде? – оторопел недогадливый омоновец. – Сейчас я, блин, в натуре, покажу и джи, и хад, гадом буду!

Однако показать сарацину Ванечка ничего не успел, поскольку подоспел Попов и все испортил. Только доблестный омоновец собрался поучить сарацин уму-разуму, только приготовился всех разогнать к их собственной матери, как с грохотом примчался катафалк с криминалистом, который выпустил в воздух крылатую трехконфорочную плиту. После этого разгонять уже никого не потребовалось.

– Господи боже мой, да что же это за напасть такая? Долго нас эта змеюка перелетная терроризировать будет? – изумились ландскнехты и, бросив имущество, помчались туда, куда глаза глядели. Легковерные сарацины, уже напуганные рассказами неверных о драконах и прочей нечисти, помчались следом, на ходу складывая для потомков мифы о сказочных чудовищах. Птицу Рух, например, в тот вечер и придумали. Вот вам и последствия от вмешательства ментов в историю и культуру!

Из всех путешественников преследовать убегавших намеревался один только Ваня Жомов, но ему и таким способом развлечься не позволили. Сеня, вместе с лошадью, преградили омоновцу путь и категоричным тоном потребовали (требовал, естественно, Рабинович, кобыла лишь согласно кивала головой) послать всех подальше и устроить привал.

– А хрен ли приваливаться, если выпить все равно нечего? – буркнул Жомов, но начинать погоню не стал, спешился и уселся у одного из костров. – Блин, Сеня, честное слово, если ты попробуешь о сухом законе хоть заикнуться, то, когда мы до этой гребаной Никеи доберемся, я с тобой рюмки вместе ни одной не выпью!

Угроза, что и говорить, была страшная, и Сеня испугался. Так испугался, что хотел поиздеваться над Жомовым часа полтора, но затем передумал и решил не расстраивать омоновца окончательно. В конце концов, вопрос о сухом законе можно будет решить прямо по прибытии в сарацинский городок. Да и не горел Рабинович большим желанием наложить вето на употребление алкоголя. Все-таки и сам выпить был не дурак, Рабиновичам тоже ведь расслабляться иногда нужно. Кротко кивнув головой в знак согласия с требованиями Жомова, Сеня спешился и направился к костру. Пора было ужинать тем, что разбежавшиеся солдаты оставили, да укладываться спать. Хватит с него приключений на сегодня.

– Сеня, караулы выставлять будем? – деловито поинтересовался Иван. – Я этих урюков знаю. Вернутся ночью и всех перережут.

– Не вернутся. Напугали мы их хорошо, – усмехнулся Рабинович. – А потом, у нас же Мурзик есть. Какую тебе еще охрану нужно?..

Глава 5

Ну, вы посмотрите на них! Значит, как аборигенов по углам гонять, так все вместе, а отдыхают у нас только избранные? Его сиятельство Рабинович со товарищи будут себе спать спокойно, а я – на дежурство? И где справедливость, скажите мне, пожалуйста? Между прочим, все трое моих доблестных соратников и коллег, вкупе с сарацинской мордой, в отличие от меня не на своих ногах по степи передвигались. И меня, кстати, на телегу никто не приглашал! Ну и что с того, что я и сам бы туда не полез? Это неважно. Главное, что заботиться они обо мне должны. По крайней мере хозяин. А я ее, заботу то бишь, не чувствую! Беззаботность одна кругом. Расизм и дискриминация…

Что, напугались?.. Ну и ладно. Не больно-то я кого пугать хотел. Да и ворчал я так, для порядка только. Чтобы не подумал никто, что мною помыкать можно. А покараулить мне не трудно. У кого псы есть, сами знают, как мы чутко спим. Прочим сообщаю, что для охраны вверенного мне личного состава и персонального имущества от меня особых усилий не требуется. Просто нужно быть хорошим псом, а не старым глухим маразматиком, а остальное приложится. Устроены мы так, что лучше людей опасность чувствуем.

Да и не потребовалось мне этой ночью никого охранять, поскольку объединенное турецко-европейское сборище ходячих суеверий назад возвращаться явно не собиралось, а, кроме них, окрест никого не было. Даже живности никакой не наблюдалось, если не считать, конечно, всяких там землероек, цикад да пьяного филина, который после дня рождения у совы напрочь перепутал лес с полем и всю ночь с гуканьем носился в воздухе, удивляясь, отчего никак не получается отыскать собственное гнездо. Ну а возмущался я тяжкой долей и расписывал вам особенности своей физиологии только для того, чтобы меня похвалили. От Рабиновича поощрения в последнее время не дождешься, так что на вас одна надежда осталась. Вот только по чистой шерсти меня гладить не советую. Если у вас, конечно, лишних пальцев нет…

Но я опять отвлекся. Извините. У нас уже, между прочим, утро наступило. Не скажу точно, на какой параллели мы находились, но думаю, что в субтропиках. Видели, наверное, по телевизору, как тут быстро солнце садится и встает. Те, кто думает, что это ускоренная съемка, ошибаются. По сравнению со средней полосой России солнце тут не всходит, а просто выпрыгивает на небо. Я вскочил вместе с ним и огляделся по сторонам, пытаясь понять, что же меня разбудило?

Спросонья я принял отдаленный непонятный грохот за шум проезжающей мимо электрички и, лишь когда смог продрать глаза и оглядеться по сторонам, понял, что поездам и прочим индустриальным монстрам урбанистической цивилизации тут взяться неоткуда. Не изобрели еще. Но грохот был! И я забрался на Андрюшину телегу посмотреть, что именно так шумит.

Сами знаете, я малость близорук, поэтому рассмотреть источник грохота так и не смог. Единственным, что мне удалось различить, было облако пыли на горизонте. Раз в тысячу примерно больше, чем поднимают в детской песочнице дерущиеся коты. Честно говоря, водятся ли здесь слоны или какая другая крупнотоннажная живность, я с уверенностью сказать не мог, поэтому предпочел разбудить хозяина. Ну а поскольку Сеня жутко не любил рано просыпаться, я поднял абсолютно всех. Пусть уж лучше друг с другом ругаются, чем на меня ворчат за то, что я на рассвете лай поднял. Мои менты вскочили, как блохой укушенные, и дисциплинированный Абдулла поднялся вместе с ними. Посмотрев из-под ладони в сторону облака пыли на горизонте, сарацин уверенно заявил:

– Это сарацинское войско. Я вижу знамена Илхана и еще нескольких прославленных полководцев, да благословит Аллах их тупые головы! Однако бунчуков Кылыч-Арслана там нет. Значит, основная масса войск по-прежнему стоит у Никеи…

Ну и что, что у него зрение лучше? Зато у меня слух и нюх…

– Мурзик, тихо ты! – рявкнул на меня Сеня. Спасибо, что в этот раз без альфа-лидерских замашек. – Абдулла, ты о чем говоришь?

– Во-во, – поддержал его омоновец. – Пусть по-русски изъясняется. Если, конечно, зубы у него в жевательно-глотательной дыре не жмут!

Абдулла покосился на доброхота Ваню, но выяснять, что значит любить… то есть говорить по-русски, не стал. Вместо этого он, через слово прося Аллаха что-нибудь у кого-нибудь благословить, поведал нам о сути своего высказывания. Нет, конечно, то, что часть сарацинской армии меняет место дислокации, я и без этих объяснений знал. Однако откуда еще я получил бы информацию о том, что Кылыч-Арслан работает иконийским султаном, а Илхан – его правая рука?

Вам эти имена говорят о чем-нибудь?.. Мне тоже. Смею вас заверить, мои менты в истории крестовых походов разбирались не лучше. Пожалуй, только Попов мог припомнить имена нескольких полководцев, среди которых, кстати, ни одного вышеупомянутого не было. А мой Сеня с омоновцем знали по этой теме только то, откуда рыцари вышли и куда в итоге пришли. Стыдно, господин Рабинович. Фильм мы с вами, между прочим, вместе смотрели!..

Впрочем, на эту мою реплику Сеня никак не прореагировал, продолжая расспрашивать Абдуллу. Тот никаких фактов к своей первой фразе добавить не смог. Оставались только предположения. А они сводились к тому, что если Кылыч-Арслан, да благословит Аллах его заворот кишок – гав ты, блин! ну что за заразная манера разговора? – разделил свои войска, то это, вероятно, означало, что войско Петра Пустынника уже разбито.

– Нам-то что это дает? – устав от перечисления ветвей генеалогического древа Кылыч-Арслана и озвучивания Абдуллой послужного списка вышеуказанного султана, поинтересовался проголодавшийся Попов. За сарацина ответил мой хозяин.

– Если Абдулла прав, то дорога на Никею свободна, – хмыкнув, проговорил он. – Хрен его знает, этого султана, куда он свои войска послал, но теперь в город нам войти никто не помешает…

– Ты, Сеня, так спокойно об этом говоришь, что можно подумать, будто тебе по фигу, что какие-то там арабы наших разгромили! – возмутился сердобольный Попов.

– Ну, если всякие там франки, кельты, готы, бритты и саксы для тебя своими считаются, – с ехидной ухмылкой перечислил мой хозяин основной состав футболь… то есть войска Петра Пустынника, – то можешь горько поплакать.

– Я не о том хотел сказать, – смутился Андрюша. – Они же христиане все-таки.

– Так вы христиане? – удивился сарацин.

– Местами, – отмахнулся от него Рабинович.

– А святой Попов, да благословит Аллах его бездонное чрево? – не унимался Абдулла.

Во настырный! Все ему расскажи. Может быть, еще Сенину нательную религиозную атрибутику продемонстрировать?..

– Ну, этот даже в церковь иногда ходит, – осклабился Иван, вспомнив египетские откровения криминалиста.

– Ну я и попал, иблис меня задери, – оторопел сарацин. – Теперь, блин, креститься придется.

– Не обязательно, – покачал головой Рабинович. – У нас свобода вероисповедания.

– Это у вас, да благословит Аллах вашего мягкосердечного президента, – вздохнул Абдулла. – А у нас не положено, чтобы мюрид с оруженосцем различных богов почитали. – Он завертелся, как юла. – Так, уважаемые, да не прилипнет никогда жвачка к подошве ваших башмаков, дайте вспомнить, где тут ближайшая христианская функционирующая церковь?! В Эдессе, по-моему. Значит, разворачиваемся в обратную сторону…

– А хрен тебе не огородное растение? – ласково поинтересовался самозваный ботаник-садовод Жомов. – Мы, блин, в Палестину идем. Там и окрестишься.

– Действительно, – поддержал мой хозяин, никак не желавший ни менять маршрут, ни терять толкового проводника. – Прямо в той же реке, в которой крестили Христа, и поменяешь веру. – И хлопнул сарацина по плечу. – Между прочим, многие христиане об этом только мечтать могут!

– Ну, раз это так почетно… И вы мне окажете такую честь… – смутился польщенный Абдулла. – Тогда будем считать, что ваш нижайший слуга, недостойный пылесосить ваши фуфайки, будет проходить в пути испытание на знание основ христианства.

– Во-во, на том и порешим, – усмехнулся омоновец и тоже хлопнул сарацина по плечу, причем так, что Попов едва не потерял новообращенного в истинную веру оруженосца. – Чего ждем, в натуре? Дорога свободна. Вперед, к пиву и бабам.

– К кому? – оторопел мой Сеня.

– Да это присказка такая, – смутился Иван.

– Ленке своей расскажешь!

Сене только дай повод кого-нибудь поддеть. Вы не думайте, Рабинович друзей не закладывает. Хотя, наверное, и следовало бы иногда это делать! Естественно, жомовской жене он ничего о «левых» стремлениях ее супруга не расскажет. Но кто сказал, что этим омоновца при случае шантажировать нельзя? Вы говорите?.. Значит, не было у вас друга-омоновца! Они же простые, как кошачий туалетный наполнитель, и всему запросто верят. Ну, грех не поиздеваться!

Впрочем, Сеня недолго терроризировал Жомова. В путь мы тронулись довольно быстро. Только позволили Попову с сарацином собрать остатки припасов, брошенных побратавшейся сарацинско-крестоносной ордой, и отправились в Никею. Это вчера, по холодку, двигаться вперед легко было. А сегодня солнце так быстро напекло буйные головушки российских милиционеров, что даже у Сени не то что издеваться, просто разговаривать сил не осталось. Попов же и вовсе через пару часов бросил вожжи, свалившись на солому, устилавшую дно телеги. Хорошо, что с ним хладнокровный Горыныч путешествовал. Наш жаростойкий огнемет тут же взял управление повозкой на себя. Наверное, смешно было смотреть со стороны, как он зубами крайних голов вожжи держит, а средней – на лошадь орет, побуждая ее веселей передвигать ноги, вот только мне было не до смеха. Во рту пересохло, язык едва дорогу не подметал, и вообще хотелось в телегу забраться, да гордость не позволяла. Все-таки я штатный милицейский пес, а не эксперт-криминалист какой-нибудь.

Поповская лошадь, впряженная в телегу, терпела Горыныча в качестве кучера довольно долго. Я ее даже чуть– чуть зауважал за это! Кляча клячей, а прет себе не только телегу, а еще и тушу нашего криминалиста. Причем молча. Однако стоило мне ее похвалить, как терпение у несчастного животного иссякло. Кобыла плюнула на вопли Ахтармерза и его понукания вожжами и просто встала, отказываясь куда-либо идти. Попов, который от жары потел еще больше и своим непередаваемым ароматом сумел привлечь к телеге единственную на десяток километров в радиусе пару мух, поднялся с соломы и завопил, обращаясь к моему хозяину:

– Ты, еврейский фашист! Долго над славянами и животными издеваться будешь? Тормози, гад. Привал требую!

Судя по тому, что мой Сеня на «еврейского фашиста» никак не отреагировал, поджарило его солнышком конкретно. Рабинович не то что сопротивляться требованию криминалиста не стал, он и с лошади-то слезть по-нормальному не смог. Так, свалился кулем в пожухлую траву и остался сидеть недвижимый. Я его даже обнюхать подбежал, поскольку таким хозяина никогда не видел и проверить решил, не подменили ли его… А чего вы улыбаетесь? С этими эльфами всего ожидать можно!

К счастью, Сеня оказался Сеней, что он мгновенно и доказал. Пару секунд отлежавшись на твердой земле, мой хозяин принялся распоряжаться с присущим только ему энтузиазмом. Абдуллу Рабинович погнал на поиски воды, Попова заставил строить из себя повара-кулинара и официанта в одном флаконе, а Жомову было поручено разводить костер, на котором Андрюша и должен был подогреть единственный натуральный мясной продукт – полукопченую баранью ногу. Бравый старший сержант ОМОНа заворчал было, что он не дух, чтобы бегать по голым полям и редкие кусты выдирать, а затем посмотрел по сторонам и смирился. Все были заняты делом, и припахать было некого, а Рабиновича и вовсе нельзя, поскольку он первым командовать начал.

Ване все-таки было лень дергать сухостой, и он попытался заставить Горыныча поработать керогазом, подогревая баранью ногу без помощи костра. Ахтармерз согласился, но, ввиду отсутствия у нашей самоходной газовой плиты топлива, огнедышащему кучеру требовалась заправка. Солому он жрать отказался, а иной еды, кроме единственной копчености, в наших запасах не было. Согласитесь, трудно сначала съесть ногу, а потом ее подогреть! Поэтому Горыныч остался греть свои кости на солнцепеке, а Жомов поплелся рвать с корнем кусты.

Примерно через полчаса обед был подогрет, и Абдулла вернулся, умудрившись разыскать где-то в этой природной духовке питьевую воду. Баранью ногу эти четыре лба сожрали в два счета, а мне только кости оставили. Впрочем, я не жаловался. Моим соратникам и так мяса настолько мало досталось, что Попов и кости у меня из пасти выдрать был готов. По крайней мере, смотрел именно с таким намерением в глазах. Думаю, были бы у нашего криминалиста зубы покрепче, он бы эти намерения осуществил. Вот чтобы судьбу не искушать, я и убрался с глаз его долой. Залез под телегу и там принялся обедать.

– Сеня, а ведь, насколько я помню, Петра Пустынника в самом начале Первого крестового похода разбили, – проговорил Андрюша, старательно ковыряясь в зубах. Что он, добавку к обеду оттуда выковырять пытается?

– Америку открыл, – усмехнулся в ответ мой хозяин. – Тебе же Лориэль еще сказал, что мы Грааль вернуть должны до того, как крестоносцы до Палестины доберутся.

– А ты в курсе, что они туда первый раз никак не меньше трех лет шли? – ехидно поинтересовался криминалист. – Нам тоже три года тут по пустыням мотаться?

– Кто тебя заставляет, в натуре? – вместо Рабиновича удивился Жомов. – Оттащим Мою Питейную Емкость в Палестину, а там посмотрим…

– И смотреть нечего! – осадил его мой хозяин. – Грааль положим – и домой.

– А зачем, скажите вы, два идиота, мне на милость, эльфы нас так далеко от нужного места высадили? – взревел Попов так, что Абдулла, сидевший напротив, едва чалму на голове удержал. Зато уши, как лопухи на ветру, затрепыхались. – Почему бы нас сразу в Палестину не отправить?

– Прост, как свинья, а лукав, как змея, – вздохнул мой Сеня. – Поп наш мило говорит, не поймешь, что ядовит. – А затем заорал: – Хватит, Андрюша, переливать из пустого в порожнее! Не знаю я, зачем нас Оберон гребаный именно около Никеи выбросил, а не сразу в Иерусалим отправил. Значит, были у него на это причины, я думаю, мы о них до самого конца ни хрена знать не будем. Поэтому прекращай ныть, забирайся в свою колымагу и поехали дальше. Абдулла говорит, что через пару часов Цивитот должен показаться. Там отожрешься, если получится, и, может быть, поспокойнее станешь!..

На Андрюшу приглашение к обеду или хотя бы намек на него всегда действовали возбуждающе. Прямо как на омоновца – вид крупнокалиберного пулемета или на Рабиновича – абрис сучьего… то есть я хотел сказать, женского тазобедренного сустава. После Сениного заявления с Попова усталость, лень и недовольство горькой долей как сенбернаровым хвостом снег с залежалого альпиниста сдуло. Андрюша засуетился и даже друзей подгонять начал, когда те, по его мнению, слишком долго на своих непарнокопытных забирались.

Цивитот действительно показался на горизонте не более чем через два часа после короткого перекура. Или правильней сказать перекуса? Наученный горьким опытом египетских пустынь, я даже глазам своим сначала не поверил – решил, что это мираж. Однако Абдулла убедил всех, что ничего нам не грезится. Впереди на самом деле был Цивитот.

Издалека городишко смотрелся очень даже симпатично. Даже я рассмотрел, что в нем есть и здания, похожие на те, что мы видели в Греции, и мусульманские разноцветные мечети, и даже что-то похожее на православный храм. Последний, правда, в полуразрушенном состоянии. А вот когда мы приблизились, зрелище Цивитота уже не впечатляло. Вокруг грязь и мусор, улочки узенькие, дома корявые, да и живых существ, кроме мух, в городке не наблюдалось. Присутствие последних Горыныча, конечно, здорово обрадовало, а вот нам удовольствия никакого не доставило. Я, сами знаете, не расист, но насекомых не люблю. Особенно когда они в морду лезут и за нос укусить пытаются.

Впрочем, страдали мы недолго. Ахтармерз, нажравшись хитиновой живности, быстренько сделал нам санитарную обработку, дыхнув на всех по очереди своим желудочным сероводородом. Нюх у меня на пару часов это отбило, зато по крайней мере сутки насекомые доставать не будут. И блохи в первую очередь.

Сами знаете, что я к блохам особенно трепетно отношусь. То есть треплю их зубами каждый раз, когда убежать от них возможности не имею. До сегодняшнего дня мне эти прыгучие пираты нигде не попадались, но зато в обезлюдевшем Цивитоте их было столько, что я невольно удивился: кого же тут блохи грызут, что смогли расплодиться в таком количестве? Не сами же собой питаются? Ответ я получил чуть позже, когда нам на дороге попался первый абориген – дряхлый сивобородый старикашка в выцветшей чалме. Дед устало брел по пустынным улицам и истошно вопил:

– Аладдин! Аладдин, сын дохлой кобылы, куда ты дел мой ночной горшок?

– Эй, отец, где тут кабак какой-нибудь находится? – вежливо поинтересовался Жомов. – Или рюмочная, на худой конец?

– Караван-сарай позади мечети, – махнул рукой старик. – Вы внучатого племянника моего придурочного не видели? Аладдинкой зовут, да пошлет ему Аллах тридцать три неприятности на половые органы. Еще вчера вечером этот сын мартышки и какаду пошел ночной горшок выливать и до сих пор не вернулся. А я уже сутки по нужде сходить хочу…

– И в чем проблема? – удивился омоновец. – Зайди за угол да и испражняйся.

– Я культурный человек, а не франк какой-нибудь, чтобы на углы писать! – Старикашка гордо тряхнул бороденкой, затем вскрикнул, поковырялся в бороде и вытащил оттуда огромную блоху (вот, значит, на ком эти твари откармливаются!). – Ай, сим-салабим, швабру тебе под жабру. Укусила, гадина, да испортит Аллах ее аппетит.

– Дед, а тебя самого как зовут? – подозрительно покосился на старика мой хозяин.

– Гасан-Абдурахман ибн Хаттаб! – гордо заявил тот. – Попрошу не путать с международным террористом, да приумножит Аллах лычки на ваших погонах.

– Чтоб тебя черти в ад за такие слова забрали! – обиделся на него младший лейтенант Попов. – Звездочки, а не лычки, идиот!..

Сеня швырнул в криминалиста своей дубинкой, но было поздно.

Слово, оно, понятное дело, не кот. Упустишь на дерево, уже не поймаешь. Ну, забывает все время Андрюша о своих паранормальных способностях! Вот и сейчас он сообразил, что лишнее ляпнул, да не вовремя. Совершенно из ниоткуда рядом со стариком выросли два широкоплечих беса с вытатуированными прямо на коже петлицами, шевронами и погонами. Без лишних слов сгребли они дедка и тут же растаяли в воздухе. Вместе с ним, естественно. Что же, теперь, по крайней мере, Аладдин от его ворчания отдохнет. И надолго!

– Аллах акбар! Джинн! – неожиданно для всех завопил Абдулла, бухнулся лбом в пыль прямо с лошади и пополз к Попову на карачках. – Истинна святость твоя, господин, ибо лишь тебе, да благословит Аллах твой болтливый язык, под силу справиться с джинном. Всем расскажу то, что своими глазами видел. И детям своим права на пересказ, перевод, доделку и доработку чуда сего оставлю…

Во-во, они твой рассказ и переврут как следует!.. Сеня так на меня покосился, что пришлось заткнуться. Ну его к коту под хвост. Зол он – на Попова в частности и на весь свет в целом. Нечего ему под горячую руку лезть! Я тихонько отошел в сторонку, а хозяин мой тут же накинулся на болтливого криминалиста.

– Ну что, доволен? – ехидно поинтересовался Сеня у смутившегося Попова. – Опять чудо сотворил? Старик-то перед тобой чем провинился? Лычки наши тебе помешали? Побоялся, что он тебе понижение в звании накаркает?

– Да я не нарочно… – попытался оправдаться Андрюша, но докончить фразу не успел. Прямо на прежнем месте появились те же прислужники главного смотрителя ада. Вместе с дедом, естественно.

– На хрен он нам там не нужен! – заявил один из бесов, обращаясь к вытаращившему глаза Попову. – Он неженка, сноб и белоручка. Мало того, что только в горшок нужду справляет, так еще и сам его выносить отказывается.

Оба черта, татуированных воинскими знаками различия, тут же исчезли, оставив старика посреди улицы. А тот, разочарованно пробормотав себе под нос, что и в аду ни Аладдина, ни горшка не наблюдается, поплелся прочь от нас, требовательно взывая к пропавшему внуку. Сеня тоже выглядел разочарованным, поскольку орать на Попова больше было не за что. Развернув коня, он первым поехал в направлении, указанном стариком, а я побежал следом – как ни крути, а еда мне тоже требуется!

Трактир, или караван-сарай, говоря по-сарацински, действительно стоял там, куда нам и указывал седобородый Гасан-Абдурахман. Вот только толку от этого не было ни на грош. Абдулла оказался абсолютно прав, когда говорил, что Цивитот полностью разграблен. То ли войска под управлением Пустынника в этом преуспели, то ли сами сарацины вымели все подчистую, когда от них бежали, сказать не берусь, но так или иначе, а в караван-сарае ничего, кроме разбитых пиал и разодранных ковров, не было. Обслуживающего персонала тоже не наблюдалось. В общем, разорение и опустошение в самых худших своих проявлениях.

Надо ли говорить, насколько мы были разочарованы? Попов с Жомовым даже все комнаты в помещении прочесали, отыскивая каждый свое. Омоновец, не слушая заверений Абдуллы в том, что в подобных заведениях алкоголя не держат, поскольку Коран не позволяет, пытался найти хоть какое-нибудь подобие винно-водочных изделий, а Андрюша, естественно, больше всех жаждал поесть. Трудно ему, несчастному! Но как оба ни старались, отыскать ничего не смогли, и пришлось нам уйти из разоренного трактира несолоно хлебавши. Некоторое время мы кружили по улицам, так как Сеня хотел хоть какой-нибудь информацией разжиться, но, кроме старика, по воле криминалиста успевшего побывать в аду, мы никого так и не встретили.

– Ладно, поехали в Никею, – разочарованно вздохнул Рабинович, направляя свою клячу к выезду из городка.

Вы не думайте, я хоть и пес, но считать неплохо умею. Это Жомову вся алгебра с геометрией, что жирафу флюгер, а я все-таки с Рабиновичем живу. С ним даже безнадежный идиот математику бы выучил, а уж для меня эта наука и вовсе труда не составила. Это я к тому говорю, что после объяснений Абдуллы я быстрее всех просчитать успел, что от Цивитота до Никеи нам примерно тридцать пять километров пути осталось. На патрульном «уазике» мы бы их за полчаса одолели, а вот на местных транспортных средствах раз в пять больше времени на дорогу потратим. Да сами посудите, не может же лошадь до семидесяти километров в час разгоняться!

В общем, я рассчитывал, что часа два с половиной – три скучного путешествия под палящим солнцем нам обеспечены, но здорово ошибался. Мы и на десяток километров от Цивитота отъехать не успели, как впереди нас снова взвилось облако пыли. Правда, на этот раз оно было не столь плотным, как утреннее, но не насторожить нас не могло. Абдулла и сам удивился, первым придержав своего хромого скакуна.

– Иблис меня задери, не пойму, что там такое, – пробормотал он, напрягая свои соколиные очи. – Явно кто– то движется нам навстречу. И по идее, это могут быть только какие-нибудь войска, но ни бунчуков, ни флагов над ними не видно. Не татаро-монголы же, с Батыем во главе, сюда добрались?!

– А что, они у вас тоже безобразничали? – оторопел Попов.

– Кто? – удивился в ответ сарацин.

– Конь в кожаном пальто! – рявкнул на него наставник. – Татаро-монголы. Кто же еще?

– Какие монголы? – еще больше удивился Абдулла. И я с ним поначалу, между прочим. А чему он удивляется? Сам же о Батые говорил. А потом я понял – опять время в свои игрушки играет!

– Андрюша, оставь бедолагу в покое. Временная спираль еще плотнее сжалась, вот он сам и не понимает, о чем говорит, – подтвердил мои догадки Сеня. – Лучше приготовься к неприятностям на всякий случай. На этот раз толпа, похоже, прямо на нас движется, и хрен их знает, кто это такие и чего хотят!..

Выяснилось это очень быстро. Честно говоря, при виде людей, несущихся нам навстречу, у меня сложилось впечатление, что по крайней мере половина из них – родственники Попова. Настолько схожим голодным огнем горели у бегущих глаза… Да, чуть не забыл. Те, что неслись прямо на нас, были одеты примерно так же, как отряд ландскнехтов, недавно до смерти перепуганный нами у безымянной деревеньки. Те же кольчуги, те же шлемы, хотя и не у всех, те же щиты с мечами, но почему-то менее чем у половины. Они неслись прямо на нас и, судя по всему, совсем не видели, куда именно бегут.

– Да-а, маловато нас для оцепления, – сокрушился Жомов. – А их что-то многовато для демонстрантов.

Впрочем, ряды бегущих на нас ландскнехтов стремительно таяли. Арьергард крестоносцев догоняла конная толпа сарацин, валила на землю, а затем передавала каким-то людям в черных балахонах и белоснежных чалмах. Ни я, ни мои друзья поначалу не могли разобрать, что именно происходит на линии соединения сарацин и крестоносцев. Жомов со свойственной ему омоновской логикой выдвинул предположение, что тут работает обычный наряд местной милиции, обезвреживая и задерживая дебоширов, но наш гид-экскурсовод Абдулла ибн Сибгатулла и так далее доходчиво все разъяснил.

– О-о, горе на мою плохо бритую голову! – завопил он. – Как я смел обмануть надеждами своих высокомудрых господ, да пошлет Аллах им лишнюю бутылку пива с зарплаты! Не разбили еще Петра Пустынника войска правоверного Кылыч-Арслана. Именно в самый пыл битвы угодили мы, и нет нам теперь спасения, пусть сожрет иблис мои усохшие мозги и подавится.

– Чего-то я не понял, – недовольно проворчал омоновец, глядя из-под руки в сторону стремительно надвигавшейся волны воинов. – Если это, блин, битва, то где кровь, где отрубленные головы и где трупы, е-мое?!

– Нет, блин, отходы иблисовой пищи вам на голову! – тут же обиделся сарацин. – Мы что, по-вашему, дикари какие-нибудь? Что, вас у себя на родине не учили, что любую битву бескровно выиграть можно?

– Это как? – оторопел Ванюша. – И на хрена?

– Смотрите и увидите, – возвестил Абдулла. – Если, конечно, ваши глаза не в бакалейной лавке куплены, да благословит Аллах изделия народных промыслов!

Моим ментам, конечно, было все хорошо видно. Во-первых, потому что близорукостью никто не страдал. А во-вторых, они все-таки метра на два с лишним выше меня над землей находились. Я хотел было забраться к Сене в седло, но проклятая парнокопытная кляча так от меня шарахнулась, словно я не в качестве смотровой площадки ее собирался использовать, а по крайней мере яремную вену намеревался грызть. Что я ей, вампир дикий, что ли?

В общем, на коня мне забраться не удалось, и я на клячу за это жутко обиделся. Пусть Сене спасибо скажет, что я ей пластическую операцию на филейных частях не провел, а то убавилось бы у этой коняки объема в бедрах! После истошного крика моего хозяина я оставил его лошадь в покое, а поскольку мне просто не терпелось узнать, как именно ведут битву цивилизованные сарацины, то я помчался вперед, прямо в озверевшую толпу. И пусть теперь этот гад длинноносый орет-надрывается сколько хочет. Не слышу я его. Очень уж вокруг шумно.

Зрелище моим глазам предстало крайне любопытное. Сначала, когда я мчался сквозь быстро редеющие ряды воинства Петра Пустынника, ландскнехты на меня мало обращали внимания. Потом некоторые пытались остановить, говоря голосом камня на перекрестке: «Прямо не ходи, обрезанным будешь!» Я поначалу думал, что они мне купировкой ушей и хвоста грозят, наивные албанские коты, но, приблизившись к арьергарду, мгновенно понял, что именно они имели в виду.

Замыкая строй, прямо на меня несся здоровый и толстый ландскнехт, едва ли уступающий Попову в объеме, хоть и проигрывающий в росте. Подробности его внешности я рассмотрел позже, а сначала единственной особенностью, которую я смог разобрать, была ужасающая вонь, вырывавшаяся из-под кольчуги толстяка и буквально убивавшая все живое вокруг. Я на секунду замер, раздумывая, смог бы Горыныч своей отрыжкой потягаться с запашком этого молодца, но решить вопрос с присуждением приза не успел – конный сарацин повалил ландскнехта на землю и принялся его… щекотать. Толстяк не смеялся – сил уже просто не было. Он тихо хрюкал, извивался и вопил:

– Оставь ты меня, ирод окаянный. Пост великий на дворе, а ты меня щекочешь. Грех ведь смеяться.

Сарацин, однако, на эти мольбы внимания не обращал и, запустив длинные пальцы рук под кольчугу крестоносца, продолжал там усиленно ковыряться, не уставая приговаривать:

– Скажи, неверный: «Аллах акбар!» Скажи, блин, и тогда перестану.

– Уйди, искуситель. Изыди, сатана! – вопил ландскнехт, а потом все же сдался: – Да подавись ты. Аллах акбар!

– Эй, благочестивый мулла Ильхад аль Саид, забирай новообращенного правоверного! – тут же прекратив щекотать поверженного крестоносца, завопил сарацин, обращаясь к человеку в черном балахоне. – Еще один новобранец в войско великого Кылыч-Арслана, да продлит Аллах ему налоговые льготы!

Вышеупомянутый мулла тут же поспешил к новоявленному мусульманину, плотоядно щелкая огромными ножницами, и я лишь сейчас понял, о чем именно меня предупреждали отступающие солдаты Петра Пустынника!.. Нет, я, конечно, ко всем религиям одинаково отношусь, но как только представил, что меня начнут обращать в мусульманство прямо тут, посреди степи, едва не взвыл. А уж когда сарацин, только что расправившийся с толстяком, пошел ко мне, усмехаясь во все тридцать два гнилых зуба и шевеля шелудивыми ручонками, тут я уже, извините, не сдержался и заорал в голос… Кстати, пусть этот сарацин спасибо скажет, что я человечину не люблю. А то непременно бы ему в глотку вцепился. Всех ведь предупреждал, что нельзя меня руками трогать!

Вот уж не знаю, что моим ментам от моего крика примерещилось – далеко я был, но в толпу ландскнехтов, преграждавших им дорогу, они врубились от души. Закованные в кольчуги пехотинцы летели в разные стороны, словно кегли в соответствующем заведении. А проскочив через отступавшие войска, разгорячившиеся сотрудники российской милиции с тем же успехом принялись дубасить сарацин, совершенно не обращая на меня внимания. Спасатели, блин, называются! Может быть, я тут при смерти уже лежу, а они знай себе тешатся, сарацин по степи гоняя.

Поборники Магомета поначалу не слишком много внимания нам уделили. Действительно, что могут сделать четыре человека с псом против целой орды?.. Оказалось, кое-что мы могем! Десятка три сарацин легко с лошадей повалили, а затем пламенный Ахтармерз нам на помощь подоспел. Воспарил, аки сокол (трехглавый, правда), и давай над толпой кружить. В этот раз без поучения дикарей праведному образу жизни. Просто из чистого желания созерцать.

Образованные крестоносцы сразу поняли, откуда сероводородом пахнет, и на землю попадали, а сарацин, несведущих во всяких европейских мифологиях, пришлось Горынычу немножко огнем подпалить. Тут-то они удивились и так припустили обратно, под защиту никейских стен, что мы даже сверкание их пяток увидеть не смогли.

– Сеня, ну придерживай ты иногда этого птенца гнезда Попова! – взмолился омоновец, беспомощно глядя вслед растворившейся в пыли армии сарацин. – У них же такой бардак и неорганизованность, что гоняй их по полям сколько хочешь. Хоть с утра и до того дуба, хоть от этого куста и до вечера! Что же эта газовая плита перелетная мне все веселье постоянно портит?

– Вы когда-нибудь прекратите меня утрировать? – возмутился Ахтармерз, паря прямо над макушками моих ментов и едва не сбив крылом кепку с головы Жомова. – Если вы не прекратите оскорблять мое достоинство, я вообще перестану вмешиваться в ваши дела, и решайте свои проблемы, как хотите. В конце концов, я не обязан вашу вселенную спасать…

– Нижайше прошу прощения, благородные сэры, не позволите ли мне изложить вам свою просьбу? – раздался позади нас елейный голос.

Я резко обернулся. Горыныч, гад, ведь видел гостя и не предупредил. Хотя что я на него пеняю? Пусть нюх еще после санитарной антиблошиной обработки ахтармерзовской отрыжкой не до конца восстановился, но слуха-то меня никто не лишал! Должен был внимание обратить на то, что кто-то там пожухлой травой за спиной шуршит, так нет. Заслушался не написанным Шекспиром диалогом омоновца с крылатым крокодилом.

Позади меня, шагах в пяти, стоял невысокий даже по здешним меркам, худощавый человек. Возраста неопределенного, без особых примет и с невыразительными чертами лица. Ну, истинный секретный агент ФСБ! Довелось нам с Сеней однажды в их конторе побывать, когда Мерлина домой отправляли. Так вот, все сотрудники там, на мой взгляд, ничем один от другого не отличаются. Идентифицировать конкретных индивидуумов удавалось только по запаху. Да и тот был практически шаблонным, если не считать небольших отклонений. Я и Мерлина-то в этой конторе ни за что бы не нашел, успей он там еще несколько дней поработать. Кстати, жалко, что я его тогда не загрыз… Ну да что об этом снова говорить. Рассказывал все уже.

Так вот, о госте. Кроме ничем не примечательной внешности, мужичонка отличался еще и ничем не примечательным прикидом. Одет он был в черную рясу и чешуйчатую кольчугу поверх нее. Подпоясан широким кожаным поясом с прицепленными к нему потертыми ножнами. В общем, обычный поп крестоносного войска. Ничего примечательного.

– Тебе чего надо, урод? – неласково встретил его омоновец. – Не видишь, блин, люди тут разговаривают о делах?

– Простите меня, милорд, что прервал вашу высокомудрую беседу. – Вы посмотрите, мужик не испугался! – Но мои люди хотят поблагодарить вас и ваших друзей за спасение от сарацин, однако покорное вам чудище их очень пугает. Конечно, я понимаю, что во славу Господа нашего использование и адских созданий не возбраняется, но, если честно, меня самого жуть берет…

– Кого ты адским созданием назвал, расист поганый? – истошно завопил сверху обиженный Горыныч. – Если уж быть честным, то у нас в мифах ад населяют куда более симпатичные твари, чем все гуманоиды, вместе взятые.

– Заткнись, – грубо, но правильно перебил его мой Сеня, а затем перевел взгляд на мужика. – Ты кто такой будешь?

– Я Петр Пустынник, – с достоинством ответил гость, и мне, если честно, рявкнуть на него захотелось. Какого кота этот пудель ободранный ведет себя так, будто он не кто иной, как начальник нашего отдела? В конце концов, он всего лишь бомж, а мы – сотрудники милиции. Если не знаете, какая субординация между этими подвидами гомо сапиенс должна быть, сходите на вокзал или рынок. Там вам все наглядно продемонстрируют.

– Назовите ваши имена, господа, – совершенно невозмутимо закончил фразу этот бродяга…

Кстати, историческая справка. Андрюша нам вчера перед сном рассказал, а его верный оруженосец подтвердил, что Петр Пустынник был именно простым бродягой, каким-то невероятным образом сплотившим вокруг себя целую толпу оборванцев. Впрочем, чему тут удивляться? У наших нищих тоже иерархия и дисциплина существуют, да еще какие. Думаю, этот Петя был у средневековых нищих, что у нас министр внутренних дел. Собрал руководителей ведомств и заявил: хватит, мол, на госбюджете состоять, пора переходить на самоокупаемость. Пойдем в Палестину и займемся там рэкетом, вместо того чтобы подъедать крохи со стола местных рыцарских группировок. В общем, калачом поманил.

А пока я вам тут о происхождении Петра Пустынника рассказывал, мои менты любезно стояли с открытыми ртами, глядя на обнаглевшего бомжа. Ну, виданное ли это дело, у милиции фамилии спрашивать? Круче этого может быть только самовольная остановка рядом с постом ГАИ, оставление посреди дороги вверенноготранспорта и визит к гаишнику с требованием предъявить разрешение на ношение оружия и ключей от дома, где деньги лежат. Как думаете, что вам будет, если вы такую операцию провернете (к непосредственным начальникам данного гаишника и прочим министрам мое предложение не относится)? Правильно. Об этом лучше не говорить. Особенно перед дальней дорогой. И все-то вы знаете! А вот Петр Пустынник не знал, каким именно тоном следует знакомиться с первым встречным милиционером.

– Сеня, он охренел, – констатировал Жомов. – Дай я его разочек стукну?

– Только без членовредительства, – предупредил его Рабинович.

Омоновец покорно кивнул и слез с лошади. Подойдя к Пустыннику, он сначала слегка погладил его резиновой дубинкой, стараясь не попасть по кольчуге. Затем заехал в ухо именно с такой силой, которая и требовалась для того, чтобы западноевропейский бомж ошалел, но остался в сознании. Ну и под конец Ванюша вывихнул наглецу большой палец. Петр истошно завопил.

– Ваня, блин, дуболом ты стоеросовый! – рявкнул на него мой хозяин. – Я же просил тебя обойтись без членовредительства.

– Сеня, ты ослеп? – удивленно спросил Жомов. – Член от пальца не отличаешь?

Рабинович от такой наивной, детской простоты на время потерял способность к членораздельной, извините, речи, а Попов вдвое согнулся от хохота, падая на дно своей телеги. Я сидел прямо напротив омоновца и, чтобы не унижать его самолюбия, закрыл морду лапой. Ну его, еще увидит, что над ним и псы уже смеются, не дай бог, застрелит кого-нибудь от обиды. Ну а Сеня, когда наконец отошел от столбняка, просто покрутил пальцем у виска, выражая свое мнение относительно умственных способностей Жомова с Поповым, и, потребовав от Горыныча перестать болтаться в воздухе и принять нормальный размер, пошел к Пустыннику вправлять ему палец и мозги.

Я всегда удивлялся, насколько вежливей и понятливей становятся многие люди после приватной беседы с нашим Ванюшей. Ну прямо как шкодливые щенки после хорошей дрессуры! Вот и наш заносчивый гость мигом перевоспитался и с Сеней разговаривал, как с богом. Ну, почти как! Рабинович же закончил обучение дикаря, разъяснив, в какой именно форме следует обращаться к сотруднику российской милиции, когда он при исполнении, а затем отпустил бедолагу сказать своим подчиненным, что уже можно приносить благодарность спасителям. Естественно, размер и форму благодарности Рабинович оговорил заранее.

Подрастерявшим большинство своего имущества во время бегства от сарацин ландскнехтам пришлось попотеть, чтобы удовлетворить запросы моего хозяина. Может быть, они бы с радостью плюнули на благодарность и продолжили бежать по степи от сарацин, но, вспомнив о Горыныче, решили даже не пытаться скрыться от благодетелей. Поднатужились, по сусекам поскребли и наскребли признательности на колобок… Э-э, для Рабиновича то есть.

После того как все формальности были улажены и наше с Сеней имущество заметно увеличилось, официальная часть встречи под Цивитотом была закончена и все приступили к банкету, сооруженному, естественно, из припасов крестоносного недобитого войска. Петр все время опасливо косился на Ванюшу, уже забывшего о его существовании, но в общем чувствовал себя более раскованно. Он и рассказал нам, что случилось с его личным составом.

Оказывается, накануне подчиняющаяся ему рать раскололась на две половины, одна из которых пошла грабить какой-то городишко. Я не расслышал, какой именно, но, по-моему, Еленополь. Верные Пустыннику люди остались стоять под Цивитотом, раздумывая, как бы разграбить богатую Никею. Ничего умного придумать Петру и его помощникам не удалось, зато хитроумный Кылыч– Арслан решил использовать удачный случай. Этот сарацинский еврей (это не я, а Пустынник его так обозвал), узнав о расколе вражеской армии, тут же заслал в лагерь Петра лазутчиков, которые сообщили, что отколовшаяся часть войска пошла не в Еленополь, а в Никею, которая теперь благополучно разграбляется.

Естественно, соратники Пустынника, все до единого причем, жутко возмутились подобным вероломством. Одно дело, когда раскольники пошли какой-то зачуханный Еленополь разорять, а другое – взять богатую Никею. Естественно, вся армия тут же бросилась вперед, чтобы успеть в сарацинский город хотя бы к шапочному разбору. Почему-то ни один дурак не подумал: как это малочисленному отряду удалось захватить хорошо укрепленный город? У всех в голове была одна только мысль: урвать хоть кусок чужого счастья, пока его из ассортимента не изъяли. В результате армия Петра с разбегу угодила прямо сарацинам в лапы.

– Вот так мы и попали в засаду, – закончил командир разгромленной армии бродяг свой рассказ. – Видели, как сарацины людей вербуют? А ислам такая штука, что от него запросто, как от христианства, не отречешься. Теперь защитников у Никеи значительно прибавится. А если бы не ваше вмешательство, боюсь, армия Кылыч-Арслана пополнилась бы настолько, что крестовый поход рыцарей прямо здесь бы и закончился.

– Теперь понял, Андрюша, какого хрена нас так далеко от Палестины высадили? – поинтересовался у криминалиста мой многоумный хозяин. Попову только и оставалось, что кивнуть головой да посмотреть на Пустынника с ненавистью. Ведь это именно из-за его разгильдяйства нам теперь лишние версты накручивать.

– Сеня, а может, нам еще Илханово войско следует на всякий случай разбить? – робко предложил Андрюша. – Наверняка их султан послал с отделившейся частью армии расправиться.

– Плевать! – отрезал Рабинович. – Мы, блин, не нанимались за каждым уродом по степи бегать. Помогли под Никеей, и хватит. Больше воевать не будем! И вообще, нам давно уже дальше двигаться пора.

– Вы собрались одни идти в Никею? – Петр посмотрел на нас так, будто мы уже были привидениями. – С ума сошли. Вас же там быстро ислам принять заставят…

– Запомни, мужик, настоящего российского мента против его воли никто и ничего заставить сделать не сможет, – с ухмылкой перебил его Жомов.

И я с ним был абсолютно согласен.

Глава 6

Остатки разбитого войска Петра Пустынника разошлись с ментами, как уссурийский тигр с императорским пингвином в средней полосе России: я тебя не видел, ты меня не знаешь, и жене не говори, что меня так далеко от дома встречал. Ландскнехты поплюхали обратно в Константинополь – нищенствовать там, показывая страшные боевые раны, умело нарисованные красками. А милицейская троица, в сопровождении Абдуллы и Ахтармерза, под охраной Мурзика, естественно, направилась прямиком в Никею – разузнать новости, загрузиться припасами на дальний путь и подобрать Попову более комфортное транспортное средство.

Никея, прилепившаяся к берегу какого-то обширного водоема, в отличие от практически голого Цивитота была обнесена добротной каменной стеной, никак не меньше шести метров высотой. Издалека за этой стеночкой путешественники еще могли разобрать разноцветные крыши дворцов и минаретов, а вот прямо от ворот архитектура города не просматривалась, как не просматривалось вообще ничего, поскольку ворота Никеи были тщательно заперты и на громкий стук Жомова никто не отвечал.

– Повымерли они там, что ли? – удивленно пожал плечами омоновец. – Какого хрена никто к дверям не подходит?

– Может быть, пойдем до берега прогуляемся? – предложил Попов. – Стена-то наверняка прямо в воду обрывается, но, может быть, рыбаков увидим, попросим, чтобы ворота кто-нибудь открыл.

– Нет ума роженого, не дашь и ряженого, – съязвил Рабинович. – А Попову и не надо, ум ему – страшнее яда. – Он покрутил пальцем у виска: – Андрюша, тут милицейскую форму еще не видели, и на твои запросы отвечать никто не почешется. Нет смысла вдоль стен взад-вперед расхаживать, как голодным гаишникам на перекрестке. Ломай, Ваня, ворота, или мы тут до второго пришествия простоим!

Омоновец поначалу удивленно посмотрел на Рабиновича: дескать, спасибо тебе, Сеня, что ты о моих возможностях столь хорошего мнения, но такую дверку разве что танком ломать. А затем хлопнул себя по лбу, вспомнив о бронебойной мощи резиновых дубинок. Поплевав на ладони, Жомов отстегнул от пояса «демократизатор» и, тщательно прицелившись, влепил дубинкой по толстым полосам меди, прибитым на края створок, изо всей своей былинной богатырской силы. Снести ворота у омоновца, конечно, не получилось, но запиравший их засов, толщиной с вековой дуб, от удара «демократизатора» о металл разломился, словно бракованная спичка в жомовских пальцах. Городские стражники, торчавшие за воротами и после рассказов о колдунах, услышанных от солдат, гонявших по полю ландскнехтов Петра, ожидавшие решения начальства о том, как поступить с подозрительными пришельцами, на добрый десяток секунд намертво пристыли к брусчатке внутреннего двора. А затем, покосившись на переломанный засов, с истошными воплями бросились врассыпную. Попов удрученно покачал головой.

– Сеня, как-нибудь менее заметно надо было в город входить, – пробормотал он. – Зачем нам лишнее внимание? Еще поесть спокойно не дадут…

– Утухни, поросеночек, – перебил его омоновец. – Сеня, что еще сломать? Мне понравилось!

Рабиновичу только и осталось в ответ горестно вздохнуть.

– Сам утухни, бульдозер белковый, – после секундной заминки посоветовал он Жомову. – Пошли постоялый двор какой-нибудь поищем. Пора, на самом деле, по-человечески поесть. – И тут Сеня предугадал Ванино дополнение: – Да и горло промочить не мешает, а то с самой бани ни грамма алкоголя во рту не было.

Однако отправиться в трактир, на постоялый двор, в караван-сарай или что-то еще чисто азиатское сразу не удалось. Пришлось решать две проблемы, и одну из них выдумал Попов, проявивший неожиданное благоразумие. Хотя почему неожиданное? Андрюша всегда отличался повышенной осторожностью: никогда не играл со спичками, не ковырял в зубах вилкой и на ночь надевал презервативы. На всякий случай. Именно потому, что был с детства приучен мамой беречь свою драгоценную утробу, Попов и предложил что-нибудь сделать с Горынычем. Не в смысле физического насилия, хотя Ахтармерз именно так предложение криминалиста и оценил, а для общей маскировки группы.

– Мужики, на фига нам надо, чтобы каждая сволочь нас подозрительно разглядывала? – поинтересовался он со своей телеги у друзей, уже направивших лошадей к центру Никеи. – Это мы к Ахтармерзу привыкли, а здешнее население что-то излишне неприязненно его воспринимает. Как бы сарацины на нас из-за него местных экзорцистов не натравили.

– Ах, значит, тебе раньше евреи во всем виноваты были, а теперь меня за тхрубика отпущения держать надумал? – возмутился Ахтармерз. – Не позволю!

– Заткнись, обломок топливно-энергетического комплекса, пока я из твоих тощих шей косичку не сплел! – осадил его омоновец. – Поп, может быть, первый раз в жизни дело говорит, в натуре.

После этих слов каждый из присутствующих счел своим прямым долгом высказать предложение о том, под что Горыныча можно замаскировать. Версий было множество. Начиная с той, согласно которой Ахтармерза следовало выкрасить белой краской и выдавать за статую, кончая абсолютно извращенным вариантом превращения огнедышащего второклассника в комнатную собачку путем персонального пошива маскировочного костюма из содранной с кого-нибудь шерсти. Перечислением всех этих экзекуций бедного Горыныча до того запугали, что он стал стремительно уменьшаться в размерах. Наверняка, если бы Сеня не остановил друзей, Ахтармерза в скором времени пришлось бы искать на мостовой при помощи микроскопа.

– Нет, мужики, так дело не пойдет, – отмел предложения друзей кинолог. – Статуя из Горыныча никудышная. Во-первых, он спокойно на месте и двух минут не усидит, а во-вторых, он же хладнокровный. Не дай бог, под краской переохладится или, наоборот, тепловой удар огребет. Кто ему искусственное дыхание «рот в рот» делать будет? – Ответа не последовало, и Рабинович закончил: – Да и с костюмом облом. Даже если мы уговорим этого монстра все три башки в одну варежку засунуть, это еще проблемы не решит. Представьте, что будет, если ему в общественном месте кто-нибудь на ногу наступит? Раздуется ведь, гад, до размеров слона. Нас тогда точно тухлыми яйцами и битым кирпичом закидают.

– У меня предложение есть, – пискнул снизу Ахтармерз, обрадованный такой поддержкой со стороны кинолога. – Вы же меня сами все время с ящерицами сравнивали. Вот и посадите меня просто в мешок, а головы снаружи оставьте. Я буду трех рептилий сразу изображать. Обещаю не говорить ни слова и постараюсь не варьировать свои физические размеры!

Менты переглянулись и были вынуждены согласиться. Действительно, все равно ничего лучшего придумать не получалось, а так хоть ахтармерзовского торса людям не видно будет. Глядишь, и действительно за трех ящериц в одном флаконе сойдет. Под маскхалат Горынычу тут же приспособили старый пыльный мешок, найденный на скамейке у караулки, и трехглавый дебютант кукольного театра тут же забрался внутрь, предварительно сожрав двух пауков, решивших устроить внутри мешка загородную виллу.

Таким манером первая проблема была решена, но тут же возникла вторая. У Абдуллы, как и у всех прочих азиатов, в каждом городе по целому вагону родственников проживает, непоявление в домах которых считается почти что одним из смертных грехов. Едва менты успели спрятать Ахтармерза в мешок, как сарацин тут же плюхнулся на колени перед поповской телегой и попросил отпустить его в увольнение. Рабинович, из врожденной недоверчивости опасаясь, как бы Абдулла чего-нибудь способного доставить путешественникам неприятности не учудил на стороне, не хотел сарацина отпускать, но Попов на правах непосредственного начальника из чувства противоречия наложил на ворчание Рабиновича вето и отпустил Абдуллу к родне. А тот на прощание ткнул пальцем вдоль широкой улицы, уходившей куда-то в глубь Никеи.

– Караван-сарай там найдете, да благословит Аллах вашу лень и ментовский характер, – с низким поклоном, предварительно, естественно, поднявшись с колен, проговорил сарацин. – Я вернусь еще до наступления темноты, и да не позволит всевышний к тому времени упасть хоть одному волоску с ваших мудрейших голов.

– Да-а, для Попова это было бы трагедией, – съязвил Сеня, а Абдулла снова поклонился и вприпрыжку помчался куда-то в сторону деревянных пирсов.

Прилегавшие к воротам районы, к удивлению путешественников, оказались абсолютно безлюдными. Менты недоумевали, пытаясь понять, куда делся народ, и в итоге взяли на себя вину за это бедствие, но все оказалось гораздо проще. Друзья не успели проехать в указанном Абдуллой направлении и десятка метров, как над городом пронесся истошный протяжный вопль. Почти такой же, какой издает ленивый кот, когда ему определенные части тела какой-нибудь будущий Павлов выкручивать для эксперимента начинает. Вопль летел над Никеей и, едва затихнув в одном конце города, тут же возобновлялся в другом. Попов вздрогнул и завертел головой.

– Это еще что такое? – удивленно поинтересовался он.

– А, внимания не обращай, – махнул рукой омоновец. – Муэдзины вопят. Намаз у них начался, все молятся, поэтому и людей в городе не видно.

– Так это что, и караван-сарай закрыт теперь? – обеспокоенно поинтересовался вечно голодный криминалист.

– А хрен его знает, – пожал Ванюша плечами, а затем успокоил друга: – Откроем.

Впрочем, ломать в караван-сарае двери, как это было сделано при входе в город, ментам не пришлось. Заведение было открыто, и из распахнутых дверей лилась какая-то восточная музыка. Попов тут же определил, что играет зурна, и принялся расписывать достоинства этого инструмента, да так увлекся, что не заметил, как остался в одиночестве. Сеня с Жомовым, из всех музыкальных инструментов любившие только магнитофон, не слушая поповских рассуждений, следом за Мурзиком прошли внутрь караван-сарая.

– В натуре, блин, сарай, – буркнул Ваня, оглядывая обстановку средневекового мотеля. – Не понимаю я, как эти урюки в таких местах отдыхать могут?

Заведение разительно отличалось от любой европейской забегаловки подобного калибра. Во-первых, ни одного стула в помещении, естественно, не было. Те немногие посетители, что были в этот час клиентами караван-сарая, сидели, поджав ноги, на пестрых пушистых коврах, а то и вовсе лежали, опираясь на локти. Во-вторых, даже если бы стулья в никейском кабаке и присутствовали, то с тех низеньких тумбочек, которые заменяли здесь столы, сидя на стуле, есть было бы крайне неудобно. Ну а в-третьих, внутри забегаловки отсутствовало какое-либо подобие стойки бара или стола заказов. Его место – задняя стена караван-сарая – было задрапировано волнами розовой ткани и ярко освещено масляными лампами.

Посетители караван-сарая удивленно уставились на вошедших – дикари, ментов никогда не видели, а те, в свою очередь, замерли в дверях, давая возможность глазам привыкнуть к полумраку. Единственным в компании, кому адаптация зрения не требовалась, был Мурзик. Он не стал задерживаться в дверях, а сразу прошел внутрь и, обнюхав один из низких столиков, расположился около него. И тут раздался дикий крик!

– Ай, иблисово отродье, – закричал кто-то из глубины зала. – Кто, да заберет у него Аллах остатки денежного довольствия, пустил в заведение этого шелудивого пса, да родится у его матери кошка?!

Менты не видели, кто именно орал, но этот человек явно не ведал, что творит. Будь друзья не сотрудниками российских правоохранительных органов, а какими-нибудь буддийскими далай-ламами, они бы, наверное, простили крикуну его врожденное скудоумие, но в этот раз тому не повезло. Менты, они и в Африке менты, да и в Никее с наглецами церемониться не будут.

В этот раз первым драку начал Мурзик, а не Жомов. Что, собственно говоря, и неудивительно. Крикуну надо было выбирать, какое именно потомство пожелать собачьей матери! Пес с низким рычанием сорвался с места и нырнул куда-то под розовую драпировку. Через секунду оттуда раздался жуткий грохот и дикие крики, перемежающиеся женским визгом. Еще через десять секунд из-за портьер выскочил кривоногий толстяк и помчался к выходу, держась за укушенное седалище. Мурзик преследовал мужичка, сдергивая у того на ходу остроносые тапочки с ног.

Неизвестно, куда разгневанный пес загнал бы хамоватого толстяка, который физически не мог исчезнуть, как это делал Лориэль, но далеко сбежать ему не дали менты. Не желая садиться на корточки, для того чтобы стукнуть коротышке кулаком в нос, Ваня просто поднял ногу, предоставив толстяку возможность поцеловаться с подошвой берца. Нежно ее облобызав, мужичонка отлетел прямо в руки Рабиновичу. Сеня легко оторвал толстяка от пола и, пинком придав ему дополнительное ускорение, отправил коротышку подышать свежим воздухом.

Однако удовольствие от предстоящего полета толстяку испортило поповское брюхо, не вовремя появившееся в дверях. Мужик ударился об Андрюшин живот головой и отскочил обратно. Жомов с Рабиновичем расступились, давая возможность коротышке упасть на пол, прямо под острые клыки оскорбленного Мурзика. Однако пес дожевывать наглеца побрезговал и, пустив ему на морду слюну, – пусть еще спасибо скажет, что метку не поставил! – вернулся на облюбованный ранее ковер. Перешагнув через поверженного толстячка, менты проследовали за своим четвероногим другом. Жомов, правда, на секунду задержался в дверях, надеясь, что найдется хоть кто-нибудь, желающий заступиться за мужичонку, но посетители караван-сарая старательно отводили глаза в сторону, и омоновец с тяжелым вздохом разочарования присоединился к друзьям.

Большинство российских граждан знают, что такое менты в гневе. Жители Никеи это только начинали понимать, но уже, в силу еще не полностью убитого цивилизацией звериного чутья, постарались держаться от вновь прибывших подальше. А трое друзей, развалившись на коврах, обвели забегаловку наглыми и бесстыжими зенками. Вдоволь насмотревшись, Рабинович очень вежливо поитересовался:

– Ну и кто нас обслуживать будет, мать вашу в КПЗ уборщицей?! Мы до утра тут куковать будем? Где хозяин, блин?

– Туточки я, да благословит Аллах ваше долготерпение, – простонал коротышка-толстяк, поднимаясь с пола. – Чего изволите, люди добрые?

– Еды, – заявил Попов. – Много.

– Водки! – Омоновец хлопнул по столу кулачищем так, что тот наполовину ушел в пол, оставив над коврами только крышку. – Еще больше.

– А мне и того и другого, пожалуйста. – Все-таки не зря Кобелев считает Рабиновича примером для подражания. – В ограниченных количествах.

– Плов, люля-кебаб, халва, шаурма? – загибая пальцы, начал перечислять меню толстяк, то и дело притрагиваясь правой рукой к рельефному отпечатку подошвы Ваниного ботинка у себя на щеке. – Шашлык, гамбургеры, осетринка? Котлетка по-киевски?..

– Тащи все, мы сами разберемся, – оборвал его Попов.

– В ограниченных количествах, – с нажимом закончил фразу криминалиста Рабинович и выразительно посмотрел на друга. – Андрюша, за все, что сверх нормы сожрешь, сам расплачиваться будешь.

Коротышка кротко поклонился и помчался было за портьеру, но его остановил грозный рык омоновца.

– Ты про водку не забыл, беляш самоходный? – поинтересовался Ваня у хозяина караван-сарая.

– Извините, уважаемый, да простит мне Аллах три класса церковно-приходской школы, но я не знаю, что такое водка, – растерянно пробормотал никейский трактирщик и, на всякий случай, спрятал голову под мышку.

– Водка – это алкалоидная смесь, – не удержался Горыныч, уставший изображать ссорящихся друг с другом ящериц, – состоящая из очищенного этилового спирта, дистиллированной воды и приготовленная…

Попов, которому было поручено заботиться о «зверушках», вмиг вырубил у второгодника микрофон тремя смачными щелчками. Ахтармерз обиженно зашипел и заткнулся, а Андрюша закончил за него фразу, глядя прямо в глаза оторопелого коротышки:

– Любой алкоголь, короче, тащи!

– Так у нас же вечный сухой закон, – замялся было тот, но вовремя вспомнил о жомовских берцах. – Ничего, если я вам вино в чайнике подам?

– По хрену, – согласился омоновец. – Только чайник выбери побольше. Жажда меня томит.

Прочие посетители заведения, увидев, что бить больше никого не будут, расслабились и вернулись к своим разговорам, суть которых, впрочем, все равно заключалась в обсуждении появления новых гостей. На ментов косились, но подойти к ним не осмелился никто. И друзья после демонстрации милицейских методов решения проблем уже не знали, из-за восточного ли гостеприимства их никто не тревожит или же из-за обычного страха любого живого существа перед человеком в милицейской форме.

Впрочем, о том, что, кроме них, в караван-сарае есть кто-то еще, друзья быстро позабыли – им принесли заказанную еду. Причем быстро и с хорошим оформлением. Ровно через две минуты после того, как коротышка скрылся за портьерой, оттуда выплыли сразу шесть девиц, одетых в полупрозрачные шальвары и сверкающие блестками топики. Подносы с едой они несли на головах, но на кушанья друзья и не смотрели. Как, впрочем, и на лица, укрытые плотной вуалью. Все менты, даже вечно голодный Попов, словно громом пораженные, смотрели на обнаженные животы девиц, жившие какой-то своей, не ведомой другим жизнью. Девицы подплывали к столику ментов по очереди, плавно опускали подносы и, кланяясь, уступали место следующей полуголой натуре. Затем, так и не переставая вращать поясницей, караван-сарайские официантки скрывались за занавесью. И лишь когда из поля зрения ментов исчезла последняя, все трое пришли в себя. Причем лучше всех это удалось Рабиновичу.

– Ничего особенного, – проговорил он, глядя в сторону ушедших и плотоядно облизывая губы. – Обычные танцовщицы.

Жомов сглотнул комок, засевший в горле после демонстрации дамами местного сервиса, и потянулся к трехлитровому медному чайнику с длинным носиком. Попов густо покраснел и, опустив голову к тарелкам, принялся искать столовые приборы. Так и не найдя их, он удивленно посмотрел на Рабиновича.

– Сеня, похоже, тут все руками едят, – слегка растерянно проговорил криминалист.

– Естественно, – съязвил Рабинович. – Или ты когда-нибудь видел, чтобы кто-нибудь пищу ногами в рот запихивал?

– Да не о том я, идиот! – обиделся Попов. – Эта жирная свинья – (о-па! нашел на ком отыграться), – нам ни ложки, ни вилки, ни ножа не дала.

– Ну так сходи и разберись, – отмахнулся от него кинолог. – Можешь ты хоть раз в жизни что-нибудь сделать самостоятельно?

Андрюша хотел обидеться и что-нибудь нелицеприятное другу сказать, но передумал. Действительно, зачем лишний раз с язвительным евреем связываться, если можно просто пойти и самому все сделать? Попов лениво поднялся с ковра и, проглотив ведро слюны, выделенное железами от вида аппетитной пищи, собрался идти в подсобные помещения, но затем выругался и плюхнулся обратно.

– На хрена мне это надо? – неизвестно у кого поинтересовался криминалист под удивленными взглядами друзей. – Хозяин, сюда. Быстро!

Коротышка действительно появился перед столиком излишне буйных гостей через секунду после крика Попова. Андрюша полчаса ему объяснял, что нужно цивилизованному человеку для принятия пищи, но ничего путного так и не добился. Единственное, на что оказался способен владелец караван-сарая, это принести друзьям ножи и огромные ложки, больше напоминающие половники. Попов на все плюнул, оставил для сервировки стола режущие предметы, а остальное всунул обратно в руки коротышки.

– Иди отсюда, чучело, – проговорил он. – И чтобы больше я тебя не видел.

Шеф заведения испарился с глаз долой, а менты наконец приступили к трапезе. Вино, конечно, не водка и русской душе не близко, но за неимением лучшего и оно вполне сгодилось. Выпив по пиале терпкого кроваво-красного напитка, трое доблестных сотрудников удовлетворенно вздохнули и принялись неспешно закусывать. Ваня, как обычно, попытался быстренько отправить вторую порцию алкоголя вслед за первой, но Рабинович вовремя успел выдернуть у него из-под рук чайник с вином. Жомов поворчал, но поскольку деваться было некуда, стал кушать и ждать, когда Сеня соизволит разлить еще по пиале вина.

Как раз в тот момент, когда дело дошло до третьей порции, в караван-сарай ввалился новый посетитель. Одет он был в белую холщовую куртку, такого же цвета и квинтэссенции шаровары и подпоясан красным кушаком с прикрепленным к нему кривым мечом. Увидев ментов, он на секунду застыл на пороге, а затем бросился прямиком в подсобные помещения никейской забегаловки. Ваня вопросительно посмотрел на кинолога, дескать, кто это был такой и что ему нужно, но Сеня в ответ только пожал плечами и вернулся к поглощению пищи. Минуты три их никто не тревожил, а затем из-за портьеры показался пузатый коротышка, след подошвы берца на лице которого уже начал принимать восхитительный фиолетовый оттенок. Толстяк прокашлялся.

– Уважаемые господа, минуточку внимания, – проговорил он, и разговоры за столиками затихли. – Только что я получил известие о том, что среди гостей нашего заведения находятся исключительные люди. Они пришли к нам с далекого севера, где, говорят, еще в ходу российский рубль. Все эти люди исключительно могущественные колдуны, маги и заклинатели джиннов. К тому же их беспримерный героизм на поле боя уже стал притчей во языцех, да пошлет им Аллах соседей-алкоголиков… – Последнее, впрочем, было сказано толстяком себе под нос. А вслух он произнес иное: – Позвольте вам их представить. – Хозяин забегаловки махнул рукой в сторону ментов. – Вот они, эти выдающиеся люди!

Все до единого посетители караван-сарая после этих слов захлопали, засвистели, заулюлюкали. Три особо оживленных сарацина вдобавок к этому еще и вскочили на ноги и затянули песню российских футбольных патриотов «Оле, оле, оле, оле! Россия, вперед!». Захмелевший Попов, как номинант «Оскара», попытался встать и поклониться в ответ на приветствие, но Рабинович поймал его за штаны и усадил обратно. А Ваня Жомов рявкнул:

– А-ну, цыц все, в натуре. Дайте поесть спокойно.

Посетители заведения мгновенно утихли и вернулись к продолжению банкета, и лишь коротышка не хотел успокаиваться. Обратно на кухню он не ушел. Вместо отступления толстяк занял оборонительные позиции на подмостках и терпеливо ждал, пока музыкант настроит инструмент, при этом заранее закрывая владельца зурны своим телом от тухлых яиц и гнилых персиков. Ну а когда музыкант наконец справился с этим, хозяин караван-сарая объявил:

– А теперь в честь наших гостей Сектем-акын сыграет мелодию их родины.

Коротышка отступил чуть в сторону, по-прежнему оставаясь поблизости от музыканта, чтобы в случае крайней необходимости успеть прикрыть его собой. Да, видимо, много он этому лабуху платил! Зурнист еще раз тронул струны своего инструмента, а когда в заведении наступила почти полная тишина, виртуозно выдал на ура «Катюшу». Ваня несколько секунд морщился, как от зубной боли, а затем взвыл в голос и швырнул в музыканта медным тазом с остатками плова. Хозяин забегаловки, никак не рассчитывавший на такие метательные снаряды, отскочил в сторону, и тазик угодил точно в морду зурнисту. Хорошо, остатками плова, а не донышком.

Музыканту, впрочем, этого хватило. Выронив из рук инструмент, он кувыркнулся через голову и остался лежать, запутавшись в портьерах, а остальные посетители, видимо, приняв Ванин бросок за часть национальных ритуалов, тут же полностью завалили музыканта объедками пищи. Жомов плюнул и улегся обратно на свое место.

– Ты чего это? – удивленно поинтересовался у друга Рабинович.

– А-а, ненавижу, в натуре, – огрызнулся омоновец. – Блин, как кто-то в Голливуде решил, что «Катюша» – наш национальный гимн, так теперь в каждом фильме про русских эту идиотскую музыку играют. Задолбали все уже со своей простотой.

– Понятно, – хмыкнул кинолог и задумчиво посмотрел на засыпанного продуктами зурниста. – Ну, хоть поест теперь мужик на халяву.

Попов согласился с другом, что это достойное утешение, и продолжил трапезу. Не возражал и музыкант, принявшийся обедать прямо на месте, не выбираясь из кучи продуктов. Зато хозяин забегаловки был против. Видимо, имея с зурнистом какие-то свои счеты, он зло зашипел на него и, вытащив за ноги из-под гастрономических завалов, увез волоком куда-то в подсобку. Посетители караван-сарая бурно поаплодировали этому номеру, а затем вдруг обнаружили, что в порыве страсти перекидали свои заказы на сцену и теперь остались ни с чем. Треть посетителей тут же обиженно надула губы и вышла прочь, треть принялась тяжко раздумывать, заказать ли еще что-нибудь или идти домой, а представители оставшейся части, видимо, самые ленивые, завалились спать прямо там же, где до этого обедали.

Ну а коротышка праздничную программу заканчивать не собирался. Видимо, в голове у него еще шевелились остатки мозгов, которые он пока не подал посетителям в качестве деликатеса, и хозяин караван-сарая решил доставить опасным гостям максимум наслаждения. Просто так, на всякий случай. А то вдруг колдунам что-то не понравится, и они всю забегаловку по кирпичику разнесут! Выйдя на площадку у задрапированной стены, он снова прокашлялся, а затем объявил:

– А сейчас наш праздничный вечер, посвященный визиту северных имамов, продолжит несравненная Фатима. Встречайте!..

Та часть гостей, которая еще раздумывала, тут же отбросила прочь сомнения и засвистела, одновременно шлепая ладонями по спящим соседям. Те подобную экзекуцию, естественно, терпеть не собирались, проснулись и поначалу попытались лезть в драку, так что Жомов даже обрадованно руки начал потирать, но затем, узнав, в чем дело, присоединились к всеобщему шуму. Орали они изрядно. По крайней мере, их воплей было достаточно для того, чтобы не только вернуть ушедшую треть обратно, но еще и заманить с улицы новых посетителей.

– Так чего, драться в общественном месте никто не будет? – спросил у Рабиновича раздосадованный омоновец.

– Ваня, перед тем как в Египет попасть, мы в маленький отпуск собирались, – вежливо напомнил другу Сеня, а затем рявкнул: – Мы еще до сих пор на отдыхе находимся. Поэтому брось свои замашки новичка-пэпээсника и отдыхай!

– А то ты не знаешь, какую форму отдыха я предпочитаю, – обиженно буркнул Жомов.

Кинолог хотел язвительно прокомментировать Ванины пристрастия, но ему самым наглым образом помешали. Наученный горьким опытом зурнист с истинно восточным именем осторожно высунул нос из-за портьеры, посмотрел по сторонам и попытался побренчать на своем инструменте, но, видимо, получив хорошего пинка под зад, пробкой вылетел почти в центр караван-сарая и только там начал исполнять какую-то замысловатую мелодию.

Гонитель талантов Ваня Жомов брезгливо поморщился и подумал о том, не швырнуть ли в ресторанного лабуха еще чем-нибудь, но и этого сделать не успел. Буквально с первых аккордов посетители забегаловки задули масляные лампы у себя на столиках. Зал погрузился во мрак, и освещенной осталась лишь площадка у задрапированной стены. Вот туда и выплыла из-за портьер объявленная коротышкой звезда программы. Ваня сначала удивленно открыл рот, затем протер глаза и лишь после того, как понял, что видение не исчезнет, крамольно подумал о том, что рано женился.

Впрочем, до мыслей об измене жене Жомов так и не дошел (однолюб, блин!), а грязные мыслишки, которые у него лишь на миг промелькнули в голове, разбежались по караван-сараю, и менее стойкие люди, чем служащие российского ОМОНа, от этих дум начали пускать слюни. Ваня же, преодолев искушение, облегченно вздохнул и задумчиво начал выискивать в Фатиме что-то такое, из-за чего мог бы сказать потом, что эта дамочка не в его вкусе.

Сделать это было трудно. Не невозможно, поскольку для любого омоновца ничего невозможного нет, но помучиться Ване пришлось. А вот Рабинович даже не напрягался. Внешне невозмутимый, как и положено российскому менту, кинолог слюни, конечно, не пустил изо рта, но глядел на Фатиму такими глазами, что если уж подобный взгляд не способен раздеть женщину, то ее уже не разденет ничто!

Как любит говорить сам Рабинович, на вкус и цвет товарищей нет. Однако Фатима выглядела на самом деле очень впечатляюще. Все в ней было в меру, а в нужных местах даже чуть больше. Черноволосая и черноглазая танцовщица кому-то показалась бы чуть полноватой, но зато двигалась с такой грацией и пластикой, какая не всякой кошке даже снилась. И все время, пока Фатима исполняла свой номер, выделывая на радость публике животом самые невероятные пассы, в караван-сарае ни один посетитель, кроме чмоканья губами, иных звуков не издавал. Первым заговорил омоновец – ровно за мгновение до того, как Фатима снова скрылась за портьерой.

– Нашел, блин! – радостно провозгласил он на всю забегаловку. – Нашел, е-мое, мужики!

– Чего ты нашел, Архимед хренов? – рявкнул Рабинович, крайне недовольный тем, что его таким бесцеремонным образом выдернули из сладких мечтаний.

– Родинку у пупка! – Ваня выглядел так, словно был готов от радости запрыгать на одной ноге. – Ненавижу родинки у пупка и не понимаю, как вы можете даже смотреть на баб с такими дефектами. Извращенцы хреновы!

Сеня от такого заявления не просто ошалел, а ошалел конкретно. Минуты три, наверное, он мог лишь с тихим мычанием открывать и закрывать рот, совершенно утратив способность к разговору. Потом, осознав, что выразить Жомову свое мнение о его умственных способностях словами так и не сумеет, Сеня сначала покрутил пальцем у виска, а затем, когда и это не подействовало, беспомощно махнул рукой и залпом осушил полную пиалу вина. Не чокаясь! Жомов хмыкнул.

– Ну ты и алкаш, – восхитился он и тут же последовал Сениному примеру. Правда, стараясь сохранить пропорции между ростом, весом и количеством поглощенного алкоголя, выпил не пиалу, а целый чайник.

– Мог бы и мне глоточек оставить, – буркнул Андрюша, тряся перед ухом медную винную емкость. – Трактирщик, чтоб тебе Аллах обе ноги оторвал, вина сюда. Быстро!

Трактирщик на зов не явился, зато прислал вместо себя достойную замену – плавно виляя бедрами, чайник с вином ментам вынесла Фатима. Увидев ее, все посетители караван-сарая тут же заулюлюкали и попытались если не ущипнуть девицу за мягкое место, то хотя бы по оному пошлепать. Однако Сеня обвел этих ценителей женской красоты таким выразительным взглядом, что добрая половина поклонников танцовщицы выскочила прочь из забегаловки. История умалчивает о том, что именно этим людям померещилось во взгляде кинолога и куда они после того, как встретились с Сеней глазами, подевались, но на следующее утро на никейском главном минарете имени Последнего Неверного появился длинный список пропавших без вести людей с надписью: «Их разыскивают жены. Кто увидит – передайте, пусть лучше не возвращаются!» Впрочем, это было утром. А оно пока не наступило. Зато наступила Фатима. Прямо на ногу омоновцу.

– Здравствуй, красавчик, – напевно проговорила она, наклоняясь к Ване. – Как тебя зовут?

Жомов, которому достался страшный удар декольте по стойкой морали, несколько секунд не моргая смотрел в вырез топа, затем растерянно оглянулся, пытаясь понять, к кому обращается девица. И лишь осознав, что Фатима говорит именно с ним, начал заикаться.

– Р-р-рабинович! – неожиданно рявкнул он. Сеня от такой наглости оторопел.

– Так ты еврей? – удивилась девица.

– Это я еврей! И я Рабинович, – завопил кинолог, тщетно пытаясь пнуть Ивана ногой, на которой сидел.

– Я и так вижу, что ты еврей, – фыркнула танцовщица, бросив на сохнущего на глазах Ромео лишь мимолетный взгляд и сконцентрировав все внимание на омоновце. – Неужели и ты еврей, красавчик? Что-то не похож.

– Похож! То есть, конечно, нет, – запутался Жомов. – Русский я. – И зачем-то ткнул пальцем в Попова: – А он наполовину хохол.

– Никогда не слышала о таких народах, но уже и то хорошо, что вы не евреи. – Фатима сделала такой глубокий вдох, что ее декольте едва не выбило из головы омоновца остатки моральных устоев. – Так как же тебя зовут, русенький?

– Дурная башка его зовут! – встрял в разговор Сеня, взбешенный двумя обстоятельствами. Во-первых, тем, что Фатима нагло липла к Жомову, у которого, как всем известно, в отличие от некоторых, собственная жена есть. А во-вторых, Рабиновича покоробила неприязнь девки к евреям. В конце концов, все к сынам Израилевым, значит, нормально относятся, а эта швабра что-то против имеет! Впрочем, Фатиму его душевное состояние не интересовало. Снова лишь стрельнув по Рабиновичу мимолетно-неприязненным взглядом, девица спросила у омоновца:

– Милая Дурная Башка, почему ты разрешаешь каким-то там иудеям находиться в своем обществе?

– А вот это тебя не касается. – Жомов умел и за друзей обижаться. – И вообще, бабонька, шла бы ты отсюда. У меня жена и трое детей по лавкам титьку просят.

– Одна жена? – деловито поинтересовалась танцовщица.

Ваня, хоть и не собирался с ней больше общаться, невольно кивнул головой. Фатима рассмеялась:

– Ну так я младшей женой буду. А дитятей твоих выкормим. Груди у меня функциональные. Можешь потрогать. Только недолго, люди смотрят.

Жомов невольно протянул обе руки к предполагаемым объектам досмотра, но, вовремя опомнившись, отдернул их так, будто по пьянке в туалете чужой инструмент для справления нужды из ширинки вытащил. Девица удивленно посмотрела на него и еще на пару сантиметров выдвинула из топа груди. Науке неизвестно, что в таких случаях может натворить женатый омоновец. Самые лучшие психоаналитики и психиатры отдали бы свои гипнотические маятники за возможность лишь одним глазком взглянуть на этот эксперимент, но, во-первых, в караван-сарай их никто бы и не пригласил. А во-вторых, Жомову не пришлось дальше испытывать крепость своих нервов, так как в забегаловку ввалилась целая толпа вооруженных сарацин.

Зверского вида аборигены в белых одеяниях, красных чалмах и кушаках такого же цвета вмиг выстроились вдоль главного прохода, оттесняя прочих посетителей от ментов. Облегченно вздохнув, Ваня вскочил с места, отцепляя «демократизатор» от пояса. Злой Рабинович тут же оказался рядом, да и криминалист не подвел – ровно через секунду вырос рядом с друзьями, с дубинкой в руках и бараньей ногой между крепких челюстей. Трое ментов приготовились к драке, но изувечить кого-нибудь в этот раз им не довелось. Следом за стражей в караван-сарай вальяжно вошел чернобородый мужик, одетый в шитый золотом халат. Подойдя к ментам, он склонился в почтительном поклоне.

– Великий Кылыч-Арслан, да благословит Аллах плодородием полторы тысячи его жен, просит уважаемых чужестранцев посетить его крохотный дворец, да пошлет Аллах пылесос в каждую из полутора тысяч комнат, – не разгибаясь, проговорил бородач. – Несравненный султан сельджукский завтра отбывает в Каппадокию и нижайше просит вас посетить скромный пир, да не даст Аллах испортиться всем полутора тысячам перемен блюд, которые приготовлены в честь этого события.

– Мужик, вали отсюда, – фыркнул в ответ Жомов. – Мы уже и так пируем.

– Не обращайте на него внимания, он в подворотне воспитан, – ткнув Ивана локтем в бок, улыбнулся Рабинович посланнику султана. – Конечно же, мы принимаем приглашение. Показывайте дорогу!

Все время пути до дворца сельджукского султана Сеня с Жомовым ругались. Рабиновичу никак не удавалось убедить омоновца, что к местному пахану они пошли не из-за Сениной трусости, а из политической необходимости. Особенно усложняло задачу то, что кинолог и сам был готов кое-кого покусать, словно его верный пес, за то, что Фатима предпочла омоновца изысканному еврею. Это до чего же грубым человеком нужно быть?!

В общем, Сене пришлось очень постараться, чтобы не дать омоновцу перебить сопровождающих и спокойно дойти до дворца Кылыч-Арслана. Собственно говоря, и ежу было понятно, зачем отправился на эту встречу Рабинович. Дураком кинолога назвать вряд ли кто решился бы. Сеня очень быстро умел ориентироваться в обстановке и сейчас прекрасно понимал, что основные силы крестоносцев еще далеко и все окрестные земли подчиняются сельджукскому султану. А что может способствовать максимально быстрому путешествию в Палестину по земле сарацин, кроме сопроводительной бумаги от их Главного Начальника?.. Вот Сеня и хотел добиться того, чтобы Кылыч-Арслан устранил все препятствия на их пути.

Жомов успокоился и перестал называть Рабиновича «лохом» только тогда,когда впереди показались ворота дворца сельджукского правителя. Как и все восточное, на взгляд нормального мента, они были слишком пестры и вызывающи, но никто со своим уставом в чужой монастырь лезть не собирался. Поэтому друзья ворота не обгадили, а просто вошли внутрь и проследовали за сопровождающим в пиршественные покои.

Обеденный зал султанского дворца от убранства караван-сарая мало чем отличался. Разве что размерами да общей стоимостью ковров. А в остальном атмосфера пиршественного зала целиком и полностью соответствовала туземному колориту. Гостей у Кылыч-Арслана собралось немало, не меньше батальона, по оценке Жомова, и все они дружно обернулись в сторону вошедших в зал ментов. Танцовщицы в центре зала тоже замерли, с любопытством разглядывая чужестранцев. Сеня не оставил их взоры без внимания и тут же отметил для себя пышногрудую блондиночку, невесть как затесавшуюся в строй черноволосых девиц. Впрочем, рассмотреть ее получше он не успел – из глубины зала навстречу друзьям поднялся худощавый сарацин со стриженной под Ильича бородкой.

– Здгавствуйте, товагищи! Пгисаживайтесь, – картавя произнес он, указывая ментам на ковер около своего стола. – Извините, что обходимся без стульев, но их отменили, как пегежиток бугжуазной Евгопы. Так что пгиучайтесь жить пгосто, по-нагодному. Что будете? Водочки нету, матгосня выпила, зато винища навалом. Ггеческого или гимского? А может, «Букет Кубани» пгедпочитаете?

– Ни хгена… – изумился Жомов, невольно подстроившись под манеру речи султана, а потом сплюнул, покосившись на Рабиновича. – Тьфу ты. Пристанет же, зараза! Говорю, ни хрена себе сервис. Может быть, у него и «шафран» тут найдется? Или рябиновка.

– Ваня, заткнись, – зашипел на него кинолог, обеспокоенный странными манерами султана. – Помолчи и не мешай умным людям разговаривать! – А затем повернулся к Кылыч-Арслану: – Спасибо, уважаемый, но сначала дела, а потом банкет. И никак иначе.

– Как скажете, гости догогие, да благословит Аллах антиалкогольную кампанию, – широко улыбнулся Кылыч-Арслан. – Пгавда, я думал, что менты ничего на тгезвую голову не гешают, но, навегное, ошибался. Пгошу! – Он еще раз сделал широкий жест в сторону своего персонального лежбища…

Собственно говоря, Рабинович догадывался, зачем именно сельджукский султан пригласил их в свои апартаменты, и Кылыч-Арслан эти догадки только подтвердил. При этом даже умудрился удивить ментов своей осведомленностью. Друзья, конечно, предполагали, что султану станет известно об их участии в разборке правоверных с неверными под Цивитотом и о способе проникновения ментов в закрытую Никею, но они не ожидали, что Кылыч-Арслану уже известна и масса других подробностей.

– Я, конечно, должен был бы пгиказать казнить вас за вмешательство во внутгенние дела султаната, – проговорил султан, когда менты расположились во главе пиршественного зала.

Жомов собрался было продемонстрировать Кылыч-Арслану, что именно он думает по поводу таких обещаний, но Рабинович остановил омоновца, не дав ему подняться с места. А бородач, совершенно не обратив внимания на Ванин порыв, продолжил:

– Я бы непгеменно сделал это десять лет назад, но вгемя – это лучший наставник на пути к мудгости. И я был бы пгосто счастлив, чтобы моим учителем была вечность. Кстати, знаете, что такое вечность? – И, не дожидаясь ответа ментов, пояснил: – Пгедставьте себе оггомную алмазную гогу и маленькую птичку, которая газ в тысячу лет пгилетает точить о нее клюв. Вот когда птичка источит гогу, тогда и пгойдет одна секунда вечности, да пгостит меня Аллах за кгажу цитаты!

– Ты давай перестань дерматологию разводить и переходи к делу, – оборвал его Ванюша, и Попов едва не подавился от смеха, услышав такое заявление. Впрочем, тыкать носом Жомова в недостатки его образования криминалист не стал. Без толку! Омоновца даже пенсия не исправит. А Ваня продолжил: – Зачем звал, в натуре?

– Ай-ай-ай, какие мы тогопыги, – покачал головой Кылыч, он же Арслан, он же султан сельджукский. – Но куда от вас деваться?..

Бородач очень кратко рассказал о своих задумках. Кылыч-Арслан был прекрасно осведомлен о том, что отряды Петра Пустынника были не единственными частями крестоносцев, собиравшихся огнем и мечом насадить кресты в его владениях. Сам султан был страшно занят организацией сотой свадьбы своего двоюродного брата и просто не мог возглавить войну с неверными. Руководство боевыми действиями он поручил Илхану (кривоносый турок, сидевший справа от Кылыч-Арслана, почтительно кивнул головой при упоминании собственного имени) и собирался подобрать в помощь тому надежных и доблестных людей.

– У вас есть собственный дгакон, вы можете вызывать и изгонять джиннов. К тому же не каждый богатыгь сможет одолеть вас в гукопашном бою, – перечислил султан достоинства вновь прибывших гостей, и Сеня тут же ткнул Попова кулаком в бок.

– Я твоего Абдуллу на портянки порву! – шепотом пригрозил он.

– За что боролся, на то и напоролся, – ехидно ответил Попов. – Я тебе говорил, нечего этого недоумка с собой брать!

А султан, не обращая внимания на их перешептывания, закончил свою речь:

– В общем, пгедлагаю вам наняться в мои мюгиды. Загплата исключительно от выгаботки, но жильем в гогоде и дачей под Цивитотом я вас обеспечу. Дам еще по тги… – Кылыч-Арслан почесал маковку. – Нет, по пять наложниц каждому. Ну, и плюс кагьегный гост. Что скажете?

– Извини, султан, однако задерживаться в одном месте надолго мы не можем, – прежде чем омоновец успел послать правителя Никеи в район Сахалина, проговорил кинолог. – Но у меня к тебе другое предложение. Ты нам даешь документы, позволяющие с максимальной быстротой добраться до Палестины, а мы обещаем не воевать против тебя на стороне крестоносцев. Идет?

– И почему я никак головы вам не гешусь отгубить? – с тяжелым вздохом вместо ответа поинтересовался у ментов Кылыч-Арслан. – Ну да ладно. За неимением лучшего я согласен на то, что вы мне пгедложили. Завтга утгом получите нужные документы, а пока гуляем, и да отвегнется Аллах в стогону, пока мы пьем вино!..

Часть II Омон мышей не давит,Горыныч мух не ловит

Глава 1

Пустыня, пустыня, пустыня. Будь она трижды неладна! Я, конечно, согласен, что у нас в России тоже не рай, но если теперь мне какой-нибудь соседский пес скажет, что его хозяин с огромным удовольствием эмигрирует в Израиль или его окрестности, я, честное слово, подумаю, что он либо сумасшедший, либо кошачьей шерсти на обед объелся. Ну что хорошего может быть в растрескавшейся равнине с чахлыми подобиями кустов по сравнению с нашей родной березовой рощей?! И не говорите мне, что там цивилизация. Нет там никакой цивилизации. Одни тушканчики и сарацины. Даже порядочного алкаша встретить негде!

Но это все только эмоции. Может быть, и необоснованные, но вы попробуйте трое суток по безводной и безжизненной земле походить, а я посмотрю, какие впечатления у вас от этого останутся. Мы-то уже три дня по Ближнему Востоку шляемся, и конца и края этому не видно. А все так хорошо начиналось.

Вы уже знаете, что Кылыч-Арслан в день нашего прибытия в Никею пригласил нас к себе и встретил очень дружелюбно. Понятно, что он в нас союзников в предстоящей войне видеть хотел, но, когда мы отказались, особо возражать не стал. Во-первых, потому, что султан считал себя вполне способным самостоятельно разбить горстку крестоносцев, намеревавшихся свалиться ему на голову. Ну а во-вторых, Кылыч-Арслан просто боялся наших способностей, здорово преувеличенных Абдуллой. Оруженосцу Попова, кстати, прилично от моего хозяина досталось за несанкционированную инициативность, но на пятнадцать суток оного сарацина никто не посадил. И из-за того, что подходящего «обезьянника» под рукой не оказалось, и потому, что Абдулла сумел без адвоката оправдаться.

– Так я же только хотел, чтобы вас с надлежащим почетом встретили, – растерянно проговорил сарацин после обвинительной речи в исполнении Рабиновича, преданно глядя в глаза моего хозяина (эй, отвернись, вакантное место уже занято!). – Таким великим людям, как вы, нельзя оставаться без всеобщего почитания, ибо даже последний ремесленник знает, что без рекламы бизнес не идет.

Вот уж не знаю, то ли Абдулла своим дикарским нутром почувствовал, какие именно фразы в разговоре следует употреблять, чтобы моего Рабиновича смягчить, то ли доброхот Андрюша, который, несмотря на постоянное ворчание, все же искренне привязался к оруженосцу, подсказал, но сарацин выдал именно то, что теплом в душе моего хозяина отозвалось, ведь при любом упоминании о бизнесе Сеня, как истый сын своего народа, просто таял. Чем Абдулла и воспользовался. Рабиновичу просто крыть нечем было, и он остался на этой раздаче без двух взяток – и сарацина за болтливый язык не покарал, и пообщаться с Фатимой так и не успел.

Ой, не спрашивайте!.. Долгая история, которую можно полдня рассказывать, да так ничего толком и не объяснить. Примите просто на веру, что влюбчивый Сеня изо всех сил старался весь следующий день после разговора с Кылыч-Арсланом добиться от танцовщицы хотя бы ласкового взгляда, но так ничего и не получил.

Но и это еще не все! После неудачной попытки наладить отношения с новой пассией Сеня вернулся во дворец Кылыч-Арслана, любезно предоставившего нам место для ночлега, и напился до свинячьего визга. Причем, к моему вящему удивлению, в этот вечер он выпил больше стойкого омоновца, и даже когда Ванюша под стол свалился, что с ним крайне редко бывает, Сеня мне все еще продолжал на судьбу жаловаться. Это у него почти всегда после принятия энной дозы на грудь случается. В остальные часы Рабинович из себя упорно альфа-лидера строит.

Утром было еще хуже. Сначала Кылыч-Арслан испортил всем, за исключением Жомова, настроение, заявив, что передумал отпускать нас из города. А затем заставил грустить и Ванюшу, когда испугался Горыныча, самовольно выбравшегося из мешка. Больше препятствий нашему отправлению в путь не существовало. Зато существовала Фатима, о которой все, кроме моего блудливого хозяина, начали забывать. Девица напомнила о себе самым наглым образом, заявившись к нам перед отбытием из Никеи. Причем пришла не с пустыми руками: двое носильщиков приперли все ее личные вещи!

– Я еду с вами, – тоном, не терпящим возражений, произнесла она. – Вам присмотр в дороге нужен. К тому же со мной всухомятку питаться не будете. А я могу перед публикой выступать и денег вам зарабатывать. Думаю, пятидесяти процентов вам как моим агентам хватит, а на остальные деньги я поеду домой. Если, конечно, кое-кто этого захочет. – Фатима Жомову такие глазки состроила, что из меня едва съеденное утром мясо обратно не полезло.

Мы все, конечно, оторопели от такой наглости. Причем единственным, кто сумел сохранить способность хоть что-то ответить, был Андрюша Попов, после истории с любительницей пирожных ставший совершенно невосприимчивым к женским чарам. Брезгливо осмотрев красавицу Востока с ног до головы, он заявил, что она слишком нагло ведет себя для турчанки.

– А я наполовину римлянка, – не обратив никакого внимания на Андрюшин тон, ответила девица. – И вообще, моя поездка с вами – это вопрос решенный. С хозяином караван-сарая, Саидом-оглы, я уже потолковала и объяснила ему, что мюрид Дурная Башка – тут Жомов чуть не подавился – забирает меня с собой, и если Саид хочет получить за меня выкуп, пусть обращается к моему новому хозяину. Я правильно сделала, красавчик?

Жомов еще раз поперхнулся и попробовал оторвать от себя Фатиму, когда та прижалась к нему и начала тереться, как кошка о батарею. С третьей попытки омоновцу это удалось, и он под испепеляющим взглядом Рабиновича попытался девицу прогнать, но за Фатиму неожиданно заступился наш главный идиот Сеня, заявив, что «российские милиционеры не имеют права закрывать глаза на любое проявление расовой или половой дискриминации, а тем более терпеть любые проявления рабовладельческих жизненных взглядов».

Я так думаю, Рабиновичу проще было бы сказать, что он опять влюбился по самые уши и хочет видеть рядом предмет своих воздыханий, но тогда это был бы не Рабинович, а Ваня Жомов. Ну а поскольку один омоновец у нас есть, пусть уж лучше мой хозяин, как привык, разговаривает. В общем, Фатима поехала с нами, даже несмотря на то что Андрюша наивно поинтересовался у моего хозяина, сколько именно «проявлений рабовладельческих взглядов» мы будем на пути в Палестину искоренять и сколько плодов этих «искоренений» с нами в Палестину поедут.

– Столько, сколько нужно! – огрызнулся Сеня, глядя на неблагодарную девицу, смахивающую с кителя омоновца несуществующую пылинку, и зло пнул колесо у Андрюшиной телеги, даже не заметив, что оно деревянное. – И вообще, Поп, не приставай ко мне с идиотскими вопросами.

Вот так Фатима была зачислена в члены экспедиции… Или «членки»? И, кстати, люди добрые, подскажите, можно ли в отношении самки вообще и человеческой в частности употреблять подобную терминологию?

Пока вы об этом думаете, расскажу, что Фатима в первую очередь загрузила свои вещи на телегу. Затем, видимо, посчитав себя назначенной на место шеф-повара, принялась инспектировать наши запасы. Итогом этой проверки стало то, что мой хозяин получил нагоняй (слыханное ли это дело!) за излишнее, по мнению этой нахалки, количество сырого мяса, взятого нами в дорогу.

– Испортится все, – категорично заявила она. – И вообще, зачем вам сырое мясо? Если вы стрелять не умеете и дичи нам не сможете добыть, так наколдуете его. Только не говорите мне, что вы слишком великие маги, чтобы на такие мелочи свою энергию расходовать.

Жомов, понятное дело, жутко возмутился тем, что его, чемпиона милицейской спартакиады города по стрельбе, обвинили в неумении поражать мишень, и собрался тут же продемонстрировать девице, как он стреляет, но Сеня не позволил. Рабинович отобрал у Жомова пистолет, постучал рукояткой по Ваниной башке и заявил, что если мы не будем беречь оставшиеся от Египта патроны, то когда-нибудь горько об этом пожалеем.

– Красавчик, и ты позволяешь какому-то еврею так с собой обращаться? – изумилась Фатима. – Я, конечно, понимаю, что ты слишком велик для того, чтобы марать об него руки, но позволь, я сама объясню этому длинноносому, где находится его место…

Что потом было, мне и говорить не хочется – за хозяина стыдно. Я и об этом-то инциденте только для того рассказал, чтобы вам было понятно, в какой атмосфере проходили все эти три дня нашего путешествия. Экс-танцовщица ничего, кроме презрения, в сторону моего Рабиновича не источала, а когда Андрюша попытался расспросить девицу, за что же она так иудеев ненавидит, Фатима просто поджала свои пухлые губки, которые мне безумно хотелось отгрызть. Особенно когда из них звуки в сторону моего хозяина начинали вылетать. Что эта швабра вообще себе позволяет! Мой хозяин, между прочим, сотрудник российской милиции, а не подкаблучник какой-нибудь… В чем, собственно, я начал сомневаться.

Ну да не будем о грустном! Я забыл вам рассказать, куда именно мы направлялись. То есть понятно, что в Палестину. Объясню, каким именно путем. Собственно говоря, маршрут выбирал Абдулла, поскольку мы в местной географии не ориентировались. Сомневаюсь, что мои менты вообще в какой-нибудь географии, кроме карты родного участка, ориентироваться могли, а я, хоть и изучил досконально глобус, который у нас на шкафу стоит, совершенно не помнил, чтобы на нем был хоть один город из перечисленных нашим персональным сарацином…

Кстати, о глобусе. Я тогда еще совсем глупым щенком был – года исполниться не успело, когда географией серьезно увлекся. По телевизору тогда часто патриотические фильмы стали показывать, вроде «Путешествия Гулливера», и я по-щенячьи принялся мечтать о том, как путешественником великим стану. Вместе с Рабиновичем, естественно, поскольку в кассах «Аэрофлота» злобные кассирши мне билеты не продают. А пешком путешествовать, сами знаете, только по неизведанным странам положено.

Я, как и любой начинающий путешественник, слышал о белых пятнах на картах, где и находятся эти неизведанные страны. Для начала следовало выбрать подходящее пятно, билеты до которого будут не слишком дорого стоить, поскольку на зарплату милиционера далеко не улетишь! Вот я и решил, пока Сеня спит, поискать эти белые пятна и стащил с тумбочки игральные карты… Чего смеетесь? Сказал же, что глупый был!..

Карты, естественно, с лицевой стороны все белые были с нарисованными мастями и прочей ерундой. Я обрадовался тут же, увидев, как много еще на свете неисследованных мест, и принялся раскладывать карты на полу, пытаясь определить на них местоположение нашего города. Конечно, делать это мне пришлось зубами, поскольку хватательными конечностями меня бог обделил, и к тому времени, когда Рабинович проснулся, обзубатил я его игральные карты – двадцать рублей колода, между прочим, – как следует. Сене это не понравилось, и он, даже не сделав скидку на детскую любознательность, меня наказал. Тиран!

Целую неделю я был лишен возможности смотреть телевизор, зато навсегда усвоил, что по игральным картам географию не изучишь. Я долго мучился, пытаясь узнать, как выглядят нужные мне карты, пока соседский сенбернар – почти седой, но умный, гад – не рассказал мне о глобусе. И я так обрадовался тому, что у нас с Рабиновичем такая штука имеется, что целый день ни одной Сениной команды не слышал. У нас тогда из-за этого рецидивист из-под носа ушел, сумку с героином на вокзале едва не упустили, и я, хотя и исключительно по ошибке, тестя нашего начальника отдела покусал. В общем, у Рабиновича были неприятности, но это другая история. Может быть, когда-нибудь я и о ней вам расскажу, а пока давайте вернемся к нашему глобусу.

Так вот, это гениальное творение изобретателя наглядных пособий стояло у нас на шкафу. Пыль с него не вытиралась лет, наверное, десять. Это я вам с уверенностью могу сказать, поскольку едва под ней не был погребен, после того как с третьей попытки до ножки глобуса зубами дотянулся. Перед этим я совершенно случайно разбил фарфоровую вазу, выменянную Сеней у одной слепой бабки за просроченные талоны на бензин, уронил книжную полку, на которой Рабинович прятал порножурналы, ставшие потом достоянием общественности в лице ехидного Попова, и сломал антенну у телевизора. Каюсь, виноват. Но ведь делал я это исключительно из любви к знаниям, а не от желания, повзрослев, стать профессиональным вредителем, как это Сеня потом утверждал.

В общем, я до глобуса добрался. И не знаю, почему Рабинович бесился из-за того, что я этот макет земли пополам расколол. Ну и что, что он перестал крутиться? Материки с него никуда же не исчезли! Я, например, спокойно смог все строение мира по этим двум половинкам изучить. К моему сожалению, белых пятен на глобусе не оказалось. Я понял, что меня жестоко обманули, когда говорили, что в мире много еще неизведанных мест, и охладел к исследовательской работе. К тому же еще и Сеня меня выдрал за учиненный погром в доме. Желание учиться мне все отбил, между прочим. А ведь я мог бы каким-нибудь новым псом Пржевальского стать, вместо того чтобы так всю свою жизнь в милиции и проработать…

Третий день нашего траурного путешествия по пустыне подходил к концу. Солнце скатывалось к горизонту, обещая наконец хоть какое-то подобие прохлады, и мне уже не приходилось бежать, высунув язык, в тени телеги. Можно было вполне свободно перемещаться по окрестностям в поисках какой-нибудь живности, способной хоть немного поработать дичью. Что я и сделал, постоянно оглядываясь на Рабиновича и ожидая, когда тот начнет вертеть башкой. Не знаю, заметили это мои друзья или нет, но за последние три дня подобное поведение моего хозяина стало верным признаком того, что он начинает подыскивать место для привала. Я ожидал, что Сеня с минуты на минуту приступит к своему новому ритуалу, но он почему-то медлил, и из-за того что мне приходилось постоянно на него отвлекаться, я целых трех крысоподобных тварей упустил. Пришлось разозлиться и гавкнуть, выводя Рабиновича из оцепенения. Сработало! Сеня тряхнул головой и принялся вертеться на спине кобылы, высматривая удобное, по его мнению, место для ночевки.

– Все, мужики, тормозим. Приехали, – наконец объявил он. – Вон в той лощинке кусты растут, там ночевать и остановимся. О топливе для костра, по крайней мере, заботиться не придется.

– Вы поглядите, еврей – он и в Азии еврей, – язвительно заметила Фатима. – Все время ищет местечко получше, работу полегче и выгоду посолиднее.

– Оставь ты меня в покое! – рявкнул на нее Сеня, ставший в последние дни жутко нервным. Довела баба! – До красавчика своего докапывайся.

– Ну, для этого у нас вся ночь впереди, – фыркнула девица и подмигнула Жомову. – Правда, красавчик?

– Чокнулась совсем баба, – буркнул омоновец, быстро краснея. – Сказал же тебе, у меня жена есть. Одна. И второй жены, а тем более второй тещи мне не надо! Что я их, солить буду, в натуре?..

Фатима хихикнула, но дать Ване совет о том, что можно со второй тещей делать, отказалась. У нас, у псов, все проще. И жены только на сезон, и тещ вообще не бывает. Не знаю, но если все тещи такие же, как Ванина Марья Ильинична, то их, наверное, лучше все-таки солить. По крайней мере, в патруль бы с ней я не пошел – шумит много, преступников всех распугает. А впрочем, не знаю… Если тещ все так боятся, то почему бы их на работу в милицию не брать? Представьте себе, что в штатном расписании каждого отдела будет числиться две-три тещи. Потенциальные бандиты, узнав о том, что их эти дамы обрабатывать будут, наверняка сто раз подумают, прежде чем на преступление пойти. Ну, чем не способ повышения эффективности борьбы с преступностью? А со временем можно будет и вовсе одних тещ в милицию брать… Хотя не стоит. В таком случае мы с Сеней без работы останемся, поскольку ни он, ни я за чью-нибудь тещу себя выдать не сможем.

Пока я тут мечтал, вся наша экспедиция в полном составе свернула к выбранной моим хозяином ложбинке. Там действительно росло несколько колючих кустов с узкими листьями. Но если Сеня рассчитывал, что их в качестве топлива для костра хватит на всю ночь, то он здорово ошибался. В лучшем случае Фатима сможет на этих дровах похлебку из вяленого мяса сварганить. В худшем – дамочка исколет о кусты руки и звезданет Абдуллу по спине за то, что он иголки с кустов не оборвал. Кстати, сарацин Фатима любила ничуть не больше, чем евреев. Так что страдал поповский оруженосец вместе с моим хозяином.

Абдулле даже больше доставалось! Умная девица быстро поняла, что сарацин в нашей экспедиции стоит в самом низу иерархической лестницы, и стала гонять его от души. А уж, кроме как «тупым урюком», «чуркой нерусским» и, в лучшем случае, «гнилым персиком», Фатима Абдуллу никак не называла. Наш сарацин однажды попытался ее вразумить, как это принято делать на Востоке – плеткой по мягкому месту, но мой Сеня такую бучу поднял, что едва и Попова, решившего вступиться за своего подопечного, не загрыз. Только Жомову ничего не перепало. И то только потому, что Ваня имел возможность держаться от несчастного влюбленного Рабиновича подальше.

Сегодняшний вечер ничем не отличался от двух предыдущих. Едва мы остановились, как Фатима принялась командовать парадом, покрикивая на всех, кто под руку попадался. Единственным, кому не досталось от нее ни плохих слов, ни тумаков, был Ваня Жомов. И я прямо-таки всей шкурой ощущал, как неловко чувствует себя омоновец в таком привилегированном положении. Все-таки не привык он, что друзьям вершки, а ему корешки достаются. Раньше такого не было, чтоб одних баловали, а других гоняли. Я даже поспорить хотел, долго ли Жомов в роли любимой дочки с Рабиновичем в качестве Золушки продержится, да не стал. Не с кем было.

– Эй, чурка нерусская, долго я ждать буду, пока ты крупу переберешь? – завопила Фатима на сарацина, а затем повернулась к Попову с Рабиновичем: – Вы чего с костром возитесь? Зажечь давно пора и воду на огонь поставить, а у вас еще конь не валялся! – И нежно посмотрела на Жомова: – Милый, потерпи немножко, сейчас я тебе что-нибудь вкусненькое приготовлю.

– Все, блин, хватит. Задолбала со своей простотой! – рявкнул Жомов, поднимаясь с ковра, расстеленного Абдуллой на земле. Кошкин хвост, неужели началось? – Сеня, даже и не пытайся вмешиваться. Ты мне, конечно, друг, но воспитание дороже. – И он плотоядно улыбнулся Фатиме: – Иди сюда, лапочка…

Та порхнула к омоновцу, словно болонка к хозяйке на руки, почувствовав, что приблудный дог не вовремя взялся вынюхивать ее под хвостом. Ваня степенно начал расстегивать ремень, и Фатима застыла, удивленно глядя на своего рыцаря и не понимая, что именно он собрался прямо здесь делать. Я тоже не понимал. Причем до тех пор, пока Жомов ремень из брюк полностью не вытащил. Вот тогда и понял, что – началось! Зажав девицу одной рукой, Ваня ремнем отшлепал ее по мягкому месту, с каждым шлепком приговаривая:

– Не задирай Рабиновича, блин! Не обзывай Абдуллу, в натуре. И ко мне больше не приставай…

Сеня морщился от каждого удара, словно бульдог, которого насильно лимоном кормят, но все-таки сдержался и не полез заступаться за сумасбродную девицу, возомнившую себя царицой Савской. А Жомов, наградив Фатиму еще двумя шлепками, закончил воспитательную работу и отпустил танцовщицу погулять. Фатима фыркнула, передернула плечиками и демонстративно медленно отошла за телегу, чтобы там привести себя в порядок.

– Не надо ее пороть было, – горестно вздохнул Попов. Мы все удивленно посмотрели на него. – Теперь ужин нам испортит. Или кашу сожжет, или пересолит. А может, все мясо Мурзику отдаст.

Ага, отдаст. А ты тут же бросишься на четвереньки и станешь у меня куски из пасти выдергивать. Ты же скорее лопнешь от жадности, чем голодному и уставшему псу лишний кусок из своей тарелки пожертвуешь. А мне еще ночью вас охранять, и я тоже обидеться могу. Смотри, Андрюша, поймаю змеюку какую-нибудь и тебе под одеяло запущу…

– Да заткнись ты, Мурзик, – как обычно, перебил меня Сеня и повернулся к Попову: – Кому тошно, а попу в мошно. Дела нет до чьих-то бед, лишь бы подали обед.

– Так я не о себе, о вас же беспокоюсь. Я и без каши, одним мясом могу обойтись, – попытался оправдаться Андрюша, но затем понял, что снова ляпнул совершенно не то, что нужно, и замолчал.

– Во-во, я про то и говорю, – кивнул Сеня. – Ты без всего прекрасно обойдешься, было бы только мясо на обед…

Дальнейшие препирательства друзей приводить бессмысленно. Если вам интересно послушать, как менты друг с другом ругаются, то придите в любой участок в день выдачи зарплаты. Такого наслушаетесь, что хоть в блокнот записывай, и в качестве словаря-справочника для молодого милиционера этот труд вполне издать можно будет. Я-то сам был сыт их грызней по горло и ушел подальше, чтобы мои уши их болтовни не слышали.

Когда я вернулся, все уже успокоились. Фатима хлопотала у костра, помешивая кашу. Выглядела она обиженной, но не так сильно, как могла бы. Я боялся, что она после порки настоящий бунт устроит, но этого не произошло. Видимо, Ванину экзекуцию танцовщица приняла как должное, и я удивился жомовскому чутью. Умеет он обращаться с женщинами! Теперь-то понятно, почему Ванюша уже женат, а мой Рабинович до сих пор холостой ходит. Тьфу-тьфу-тьфу, чтобы не сглазить!

Я уселся около костра и стал терпеливо ждать, когда ужин будет готов и мне выделят положенную порцию. Еще раз повторю, что я не выпрашивал, а терпеливо ждал. Однако наша повариха переврала все мои намерения. Я увидел, как загорелись ее глаза, и всей шкурой почувствовал, что сейчас она меня той самой деревянной лопаткой, которой кашу помешивает, прямо промеж ушей и благословит. Я даже зарычал слегка, чтобы предупредить: меня трогать опасно, я бешеный! И тут, на мое безмерное удивление, Фатима взяла да и бросила мне кусок мяса. Я от неожиданности едва не промахнулся зубами, а потом и прожевать забыл. Так целиком и проглотил!

– Не балуй мне пса, – как-то жалобно пискнул Сеня. – Приучишь его к подачкам, он у меня дома с кухни вылезать не будет.

Фатима поджала губы и назло Рабиновичу бросила мне еще один кусок мяса. Сеня, я, честное собачье, не хотел эту подачку глотать, но в последний момент подумал, что извалявшуюся в песке баранину все равно есть никто не будет. Ну не пропадать же добру! Вот я и проглотил этот кусок. Рабинович горестно вздохнул, а я заметил, как Жомов вопросительно перевел взгляд с девицы на кинолога. Дескать, может, ее выпороть еще разок? Сенин ответ комментариев не требовал. Рабинович показал Ванюше кулак, и этим все было сказано.

Минут через десять после того, как я слопал выделенный мне поварихой белково-вяленый продукт, приготовление каши было закончено, и менты с серебряными тарелками в руках выстроились в очередь, ожидая раздачи сло… пищи то есть. Фатима, презрительно морщась, положила Рабиновичу его долю, затем обслужила Попова, а когда очередь дошла до Ивана, наша повариха по привычке собралась положить ему в тарелку две порции, но затем, вспомнив об экзекуции, передумала и выделила каши меньше, чем остальным.

– Это все? – удивился омоновец.

– Хватит с тебя, красавчик, а то разжиреешь, как некоторые свиньи, – хохотнула Фатима. – Впрочем, можешь толстеть, мне на это наплевать. Если останется что– нибудь после раздачи, добавку сам себе положишь…

Да-а, что ни говори, а девица с характером. Настырная, словно тысяча котов в период спаривания. Теперь-то мне понятно, почему хозяин караван-сарая ее так спокойно с нами отпустил. Поначалу я думал, что он просто приватной беседы с омоновцем, которой никейскому трактирщику Фатима пригрозила, испугался, а теперь уверен, что коротышка просто счастлив был ее хоть куда-нибудь сбагрить. Я даже удивлен, что он к нам перед отправкой не прибежал и мешок всяких подарков в благодарность за то, что мы его от этой бестии избавили, не принес.

Жомов грустно посмотрел сначала на Рабиновича, потом на свою мизерную порцию и пошел на место. Следом за ним пищевое довольствие получил Абдулла, и в котле каши еще много оставалось. Я облизнулся и поставил перед диктаторствующей поварихой свою миску, рассчитывая на положенную порцию, однако щедрость Фатимы превзошла все мои ожидания. Вместо того чтобы плюхнуть мне в миску, тоже серебряную, между прочим, горсть каши, экс-танцовщица поставила перед моим носом котел со всей оставшейся едой.

Я поначалу ошалел и едва не взвизгнул от радости, словно щенок при виде мамкиной титьки. Даже мордой в кашу ткнулся, недоумевая, с чего это девица «еврейского пса» вдруг до такой степени полюбила, а затем понял, что не любовь это, а очередное пакостничание! Она ведь не меня кормить собиралась. Просто знала, что Попов с Жомовым непременно добавки попросят, и решила их этого удовольствия лишить. В наказание за недавнюю экзекуцию, так сказать. Я, конечно, покушать тоже не дурак, но боевых товарищей объедать не собирался. Поэтому взял котелок в зубы и принес хозяину. Дели, Сеня, только по справедливости. Рабинович намерения Фатимы тоже разгадал и улыбнулся.

– Что, ласточка, обломалось? – вкрадчиво проговорил он, изо всех сил давя злорадство в голосе. – Будешь теперь знать, что такое мужская дружба.

Фатима отвернулась, так и не сумев скрыть досаду. Мой хозяин пару минут смотрел ей в спину с безмерной тоской в глазах, а затем принялся делить остатки каши. Сначала, как и положено, выделил мне мою долю, затем немного утолил свои завидущие глазоньки и лишь после этого начал одаривать остальных. Хотя и не всех. Когда очередь дошла до Попова, мой хозяин вдруг вспомнил, что Фатима себе еды не положила, и, сграбастав котелок в охапку, пошел к одиноко сидевшей девице.

– Ты поела бы, – жутко смущаясь (ай-ай-ай, что с человеком неудовлетворенные сексуальные желания делают!), проговорил он. – Вкусная каша получилась. Спасибо.

– Жрите на здоровье, – буркнула девица и, немного помедлив, повернулась к Рабиновичу, чтобы взять котелок у него из рук, но сделать этого так и не успела.

ХЛО-ОП!!!

Наш любимый маленький эльф, как это у него принято, возник в воздухе без предупреждения. Не было его – и вот нате вам, висит над землей и своими мушиными крылышками усердно машет, словно заправский вентилятор. Правда, в этот раз Лориэль, видимо, плохо рассчитав точку выхода, появился не на безопасном от нас расстоянии, а точно над медным котелком, который Сеня в вытянутой руке держал. Я вам уже говорил, что каждый из нас на этого наглеца свой собственный острый клык имел, и мой Рабинович не исключение. Сеня среагировал быстро и, даже не пожалев единственной и разлюбимой форменной фуражки, попытался припечатать этим головным убором эльфа прямо в горячую кашу.

Эффект получился обратно пропорциональный тому, на который мой хозяин рассчитывал. Со всего маху ударив фуражкой по котелку, Сеня явно переборщил и медную посудину удержать в руке не смог. Котел нагло вырвался из Сениных объятий и огрел меня по спине. Затем медная посудина сделала тройное сальто в воздухе и приземлилась на ногу Фатиме. Причем кашей вниз. Закон бутерброда, что вы хотите?

Не знаю, чего в тот момент хотела танцовщица, не отрывавшая удивленно-восторженного взгляда от эльфа, но кучу каши на босы ноги получить она явно не рассчитывала. Поэтому взвыла от счастья и, видимо, перепутав жест благодарности с его противоположностью, влепила Рабиновичу звонкую пощечину и побежала мыть объевшиеся кашей ноги. Сеня от неожиданности плюхнулся на пятую точку, а мерзкий эльф противно захихикал.

– Что, козел, получил? – запищал он. – Будешь знать, мать твою, как кепками размахивать. Оберон не Ерошка, видит немножко. Понял, урод длинноклювый?

– Сеня, короче, пора этот беспредел прекращать, – заявил Жомов, поднимаясь с ковра. – Дай мне сюда пистолет, пристрелю этого гада.

– Пристрели, – кивнул головой мой хозяин, кидая омоновцу его табельное оружие. – Можешь даже два патрона на него потратить. Второй – контрольный. Чтобы уж точно уверены были, что эта сволочь нас больше доставать не будет.

– Не надо двух, – осклабился Ваня, ловя пистолет. – Я и одним управлюсь. Сделаю в лучшем виде. Ни один патологоанатом, блин, сомневаться не будет.

Я с интересом наблюдал за маленьким наглецом, пока Жомов с Рабиновичем обсуждали его дальнейшую судьбу. Лориэль поначалу ухмылялся, вихляясь в воздухе, словно такса под роялем, но постепенно, по мере того как процесс решения его участи переходил от слов к делу, эльф мрачнел. Маленькие глазки нахала забегали из стороны в сторону, а когда пистолет наконец перекочевал в руки нашего снайпера, замерли. Эльф не отрываясь смотрел на оружие.

– Эй, вы же не сделаете этого? – испуганно поинтересовался он. – Вы же не можете просто так убить разумное существо только за то, что вам его физиономия не нравится.

– Гляди-ка, Сеня, он даже обзываться перестал, – наигранно удивился Андрюша, на тот случай, если омоновец вдруг промажет, подхватывая камень с земли. – Ваня, сможешь его аккуратненько прострелить? Так, чтобы мне его чучело потом можно было около аквариума поставить.

– Это почему именно тебе? – изумился мой хозяин, а эльф завертелся на месте, поворачиваясь от одного говорившего к другому. – Нет уж. Жребий тянуть будем, кому этот охотничий трофей достанется.

– Робин, ты вообще напрочь оборзел, – возмутился омоновец, вскидывая пистолет. – Какой жребий, в натуре? Я охотник, мне и добыча.

– Ах, вот ты как вопрос ставишь? – Сеня выглядел жутко оскорбленным. – Ты думаешь, я сам бы его пристрелить не смог? Тем более я к этому придурку ближе нахожусь и не промажу уж точно. А ты, еще неизвестно, попадешь ли…

– Это я не попаду? – Жомов едва не треснул от негодования. – На что спорим?..

Пока шла эта перепалка, я пытался уследить за тремя объектами сразу – Фатимой, Абдуллой и самим эльфом. Причем пришлось еще и на Горыныча поглядывать, поскольку наш трехглавый огнемет явно решил втихомолку забрать себе все лавры победителя, поджарив Лориэля на сероводороде. Ахтармерз даже раздулся слегка, чтобы мощность языков пламени посолиднее была.

Фатима, очистив ноги от каши, с интересом наблюдала за происходящим, совершенно не понимая, что около телеги происходит. Нет, конечно, она слышала, что Жомов собирается пристрелить неведомое существо, но, поскольку пистолета никогда не видела, недоуменно хмурила брови, пытаясь разглядеть среди снаряжения моих ментов хоть что-нибудь похожее на лук. А Абдулла жадным взором впитывал все происходящее. Похоже, он догадывался, какой именно вид живых существ представляет собой Лориэль, но хотел услышать подтверждение своим догадкам. Вот только пока боялся кого-нибудь спросить.

– Эй, вы же шутите, да? – истошно завопил Лориэль, глядя в ствол направленного на него пистолета. – Просто поприкалываться решили? Ха-ха…

– А чего ты так боишься? – удивился мой Сеня. – Ты же у нас в любую секунду исчезнуть можешь. Вот и давай сматывайся, а мы посмотрим, успеешь ли от пули увернуться.

– Да вы охренели совсем, козлы, мать вашу! – Эльф едва не лопался от злости. – Куда я на хрен смотаюсь, пока наши техники тупые обратный прием не начали вести? Я вам что, Копперфилд какой-нибудь?.. Убери пушку, ты, цистерна гемоглобина! Это в тебе лишние дырки можно делать, а меня девятым калибром разнесет к гномьей матери! Нарветесь, блин, на аннигиляцию, козлы.

– Действительно, попадание в него из огнестрельного оружия может быть крайне опасно, – проговорил Горыныч, увеличившийся уже до размеров крупного дога.

Эльф благодарно улыбнулся ему.

– Во избежание этого, – закончил свою речь Ахтармерз, – давайте-ка я его просто поджарю. И надежно, и безопасно.

– Ах ты сволочь трехголовая! – изумился Лориэль, едва не шлепнувшись на землю от такого поворота дел. – Да чему же тебя, мутантов выродок, в школе учат? Так тебе преподавали гуманное отношение к иным формам разума?

– Не так, – насупился Горыныч. – Но, между прочим, цивилизованные существа, предлагая сотрудничество, всегда пытаются найти общие интересы и точки взаимного соприкосновения, а ваш Оберон, предлагая гуманоидам создать оперативную группу, меня туда зачислил как единицу снаряжения, даже не пытаясь обсудить условия. Я, может быть, на эльфов теперь обижен. К тому же и в пищу вы вполне годитесь…

– Ладно, закончили, – смилостивился наконец мой хозяин, – поиграли и хватит. Ваня, спрячь ствол. А ты, Горыныч, не вздумай свои конфорки включать. Пошутили, и довольно, – а затем повернулся к Лориэлю: – Не трусь, менты ребенка не обидят. Рассказывай, какого хрена тебя сюда принесло.

– Ко-озлы, – выдохнул эльф и опустился на борт телеги. – Ты, чешуйчатый идиот, подвинься. Расселся, как Черномырдин в президиуме. – А затем обратился к ментам: – Все, волки позорные, упустили момент. Технари к переносу готовы, так что подстрелить меня теперь не сможете, а в следующий раз я позабочусь, чтобы у вас и возможности такой не было. Поняли, козлы, мать вашу троллям на десерт?!

– Да никто в тебя стрелять и не собирался, – устало отмахнулся от него Сеня. – Достал ты всех просто со своим хамством. Допрыгаешься как-нибудь. Мы не пристрелим, так Горыныч поджарит. – Мой хозяин плюхнулся на ковер. – Ладно, выкладывай, зачем тебя сюда принесло, и проваливай к своему гребаному Оберону. И без тебя тошно…

Лориэль посмотрел на моих друзей как-то беспомощно, и мне его, честное слово, жалко стало. Пожалуй, таким я его не видел с того самого момента, как этот наш персональный эльф-хранитель (хреновый, надо заметить!) был отправлен руководством в отпуск за свой счет и добровольно принялся нам помогать во время путешествия по миру скандинавских мифов.

– Проблема у нас, и серьезная, – проговорил Лориэль, подозрительно покосившись на обиженно фырчащего сероводородом Ахтармерза. – Придется вам, кроме доставки Грааля, еще одним делом заняться.

– Пятки Оберону почесать? – язвительно поинтересовался Попов. Сколько же в этом безобидном на вид человеке злопамятства! Стоило Оберону один раз его без обеда в иную вселенную отправить, как возненавидел Андрюша весь эльфийский род и, я чувствую, будет злиться на них до конца света. Ну, или до гробовой доски. Смотря какое событие раньше случится.

– Оставь ты моего босса в покое, кабан толстомясый! – обиделся за любимое начальство Лориэль. – У него свои обязанности, у тебя свои. Вот и занимайся делом, а то я насчет твоей мамочки десяток-другой шуточек отпущу.

– Попробуй только, – сжал кулаки Андрюша. – Горыныч, ну-ка пыхни на этого урода разочек, чтобы он языком поменьше болтал.

– Я тебе пыхну! – рявкнул Сеня и посмотрел на Лориэля: – Ты к сути перейдешь когда-нибудь?

Эльф перешел. Причем так, что нам мало не показалось. Сначала Лориэль подтвердил наши догадки, сказав, что мы были высажены так далеко от Палестины для того, чтобы не дать сарацинам полностью разгромить войско Петра Пустынника и таким образом укрепить свои позиции в Никее. Но не только из-за этого. Сколько эльфы ни старались, выяснить точное время посещения Мерлином кладовой с христианскими артефактами им не удалось. По расчетам их специалистов получалось, что аглицкий колдун должен там быть именно в тот промежуток времени, который отведен нам на дорогу в Палестину. То есть высадили нас далеко от Иерусалима только затем, чтобы мы ни в коем случае с Мерлином в Палестине не встретились, но обязательно прибыли туда раньше крестоносцев.

– Из-за вашего присутствия в прошлом своего мира спираль времени скоро немало фортелей повыкидывает. Именно поэтому вам ни медлить, ни задерживаться нельзя, – подвел промежуточный итог Лориэль. – Будете лениться, крестоносцы в Иерусалим раньше вас доберутся – и прощай вся европейская цивилизация. Исправить мы уже ничего не сможем. Однако задержаться вам все-таки придется.

Мы все, за исключением Абдуллы и Фатимы, которые ничего в нашей беседе с эльфом не понимали, удивленно уставились на Лориэля. Я всегда считал эльфов излишне самовлюбленными и крайне противоречивыми существами, но такого заявления, которое выдал нам маленький нахал, даже и предвидеть не мог. Это что же получается, задерживаться нам нельзя, но все равно придется задержаться? И скажите мне, люди добрые, на кого после этого эльфы похожи?!

– Что-то я тебя не пойму, – разделил мое недоумение Сеня Рабинович. – Тебе не кажется, что ты уже заговариваться начинаешь?

– Сам ты заговариваешься, урод длинноклювый! – рявкнул эльф, но вовремя вспомнил, чтомой хозяин его, можно сказать, от смерти спас. – Случилось ЧП. Мы совсем недавно выяснили, что из хранилища артефактов пропала еще одна реликвия – Святое Копье. Сейчас оно находится в Антиохии, и вам его также придется вернуть назад вместе с Граалем.

– Что, опять Мерлин набедокурил? – поинтересовался Попов. – За каким-то дряхлым старикашкой уследить не можете. Тоже мне, хранители вселенных!

– Да при чем тут Мерлин, свиномяс ты недорезанный?! – возмутился эльф. – Он свое уже сделал и больше повлиять на развитие вашего мира не в состоянии. А Копье кто-то из нашего ведомства украл. Нам пока неизвестно, кто именно, но мы этого диверсанта найдем и накажем. Вы же, на всякий случай, должны это Копье забрать и, повторяю специально для ментов и трехглавых второгодников, вернуть его назад вместе с Граалем.

– А зачем этому вашему диверсанту Копье-то понадобилось красть? – поинтересовался наивный Ваня.

– А поиграться он захотел, – вместо Лориэля язвительно ответил Попов, никак не желавший простить друзьям, что они спокойно общаются с представителем предателя Оберона. – Мало ли дураков на свете, которые, как ты, оружие любят?..

– Дело в том, что ваш мир оказывает очень сильное влияние на большинство параллельных вселенных, – проявил неожиданное хладнокровие Лориэль. – Любой катаклизм для вас приведет к необратимым последствиям и в нашем мире. Кто-то из эльфов, видимо, решил перекроить общее устройство вселенной по своему усмотрению. Я вас, конечно, не призываю спасать нас от катастрофы, но ради своего собственного мира вы постараться должны. Поняли, блин, мать вашу?

– Да не ерепенься ты, – добродушно хмыкнул омоновец. – Заберем мы это Копье и доставим его по назначению. – Омоновец на секунду замялся. – Кстати, эту Мою Питейную Емкость, может быть, вовсе и не обязательно в хранилище класть?

– Обязательно, – отрезал эльф (да я ничего другого и не ожидал). – А вот со Святым Копьем, боюсь, не все так просто будет. Из-за вашего переноса в прошлое и появления Святого Копья в Антиохии спираль времени конвульсивно сжалась, и теперь крестоносцы уже обогнали вас. Их войска приближаются к упомянутому городу, и завтра вы их увидите. Сарацины приготовились к обороне Антиохии, и вам придется поломать голову, придумывая, как попасть в город и добраться до Святого Копья…

– Вот оно что! – истошно завопил Попов. – Вся подлая эльфийская сущность наружу вылезла. Значит, ваш сотрудник набедокурил, а нам теперь из-за этого своими головами рисковать придется?!

– Ах ты, свинья плаксивая! – возмутился Лориэль. – Да если бы не ваши выкрутасы, никто бы об этом Копье и не вспомнил никогда. – Скандальный эльф махнул своей маленькой ручонкой и взвился в воздух. – И чего я перед вами тут распинаюсь? Не хотите забирать Копье, и хрен с вами. Посмотрю, как вы удивитесь, когда у себя дома окажетесь. Если вообще, волки позорные, сможете назад вернуться. И не беспокойтесь, о ваших выходках я Оберону непременно доложу. Поняли? Троллью зубочистку вам в задницу!

С легким хлопком обиженный эльф растворился в воздухе. Лично я, конечно же, хотел услышать более подробные объяснения или хотя бы получить информацию о том, что нас может ждать в Антиохии, но злопамятный Андрюша все испортил. Сеня мой на него тоже разозлился и попробовал наорать на излишне невоздержанного криминалиста, но неожиданно за Попова заступился омоновец.

– Сеня, хватит на него наезжать, – сердито проворчал Жомов. – Он тебе все-таки друг, а этому Лориэлю действительно давно пора лампочку с торса выкрутить. Не хрена переживать из-за этой Антиохии. Все, что нужно, у Абдуллы узнаем, а если понадобится, город и без крестоносцев возьмем. В конце концов, и не из таких передряг выпутывались.

Выдав на-гора такую необычайно длинную для себя фразу, Ваня замолчал, удивленно переваривая свою собственную тираду. Мой Рабинович тоже был ею шокирован, причем настолько, что даже не нашел, что можно омоновцу возразить. Да и надо ли возражать было? Все-таки слова не поймаешь, а сделанного не воротишь. Эльф позорно бежал, и придется нам выпутываться из новой передряги самостоятельно. Что ж, будем стараться. Все-таки на нас не одна параллельная вселенная смотрит!..

Глава 2

Впервые с самого начала похода в Палестину утро выдалось пасмурным. Менты, уже начавшие сомневаться в том, что в этих краях осадки могут выпадать хоть иногда в каком-нибудь виде, удивленно посмотрели на небо и дружно решили изобрести из подручного материала что– нибудь, хотя бы отдаленно напоминающее палатку. Впрочем, переквалифицироваться из спасителей вселенных в обычных строителей друзьям так и не пришлось. Абдулла, пристально посмотрев на хмурое небо, категорически заявил:

– Это самум, но он пройдет мимо, слава Аллаху за его разборчивость.

– Кто-то у нас, по-моему, креститься собирался, – задумчиво пробормотал Рабинович, не спуская взгляда с Фатимы, занятой приготовлением завтрака. – Пора бы, по крайней мере, присказки другие придумывать начинать.

Сарацин на эту реплику кинолога внешне никак не отреагировал, а вот Андрюша Попов воспринял ее как укор. Все-таки Абдулла подрядился именно к нему в оруженосцы и только из-за этого собрался принять крещение. Ко всему прочему криминалист во всей компании был единственным, кто хоть чуть-чуть разбирался в христианстве. Именно поэтому, недовольно покосившись на Сеню, Попов еще до завтрака оттащил сарацина в сторону и принялся изображать из себя миссионера, пытаясь объяснить Абдулле догматы христианства. Каждый раз, когда Рабинович, с явным намерением поиздеваться, пытался подойти к ним поближе, Андрюша уводил сарацина на безопасное расстояние и в итоге завел так далеко, что Фатиме пришлось орать во все горло, приглашая обоих к завтраку.

– Ни фига одно от другого не отличается, – посмотрев на Рабиновича, буркнул Абдулла, подходя к костру. – И у мусульман, и у христиан правила одинаковые. Правда, Коран я знаю, а Библию мне еще никто не показывал. Поэтому, пока я не крестился, буду по-прежнему к Аллаху обращаться. А там они с Иисусом сами разберутся, кому какие молитвы полагаются.

Сеня хмыкнул, но на этот раз сверкать остроумием не стал. То ли потому, что рот был занят, то ли потому, что Фатима заранее скривилась, всем своим видом показывая, какого именно она мнения об умственных способностях Рабиновича. Заявление Абдуллы осталось без комментариев. Ну а поскольку, кроме Рабиновича, болтать было некому, завтрак под пасмурным небом прошел в мрачной обстановке, и даже горынычевская попытка слопать серебряную тарелку на десерт народ не развеселила.

– Я вижу, все от безделья уже с ума сходить начали, – заявил Рабинович, отбирая драгоценную посуду у Ахтармерза. – В Антиохию едем или будем до второго пришествия здесь сидеть?

Распоряжение от начальства было получено, и все принялись собираться в дорогу. Правда, для того чтобы заставить Попова взгромоздиться на телегу, Сене пришлось и у него отбирать тарелку. Андрюша хоть еще и не дошел до того, чтобы серебряные изделия трескать, но от третьей порции плова отказываться не собирался. Поэтому и сражался с Рабиновичем до последнего – отдал тарелку только тогда, когда последняя рисинка перекочевала в рот.

– Блин, никак поверить не могу, что в этого кабана столько жратвы вмещается, – сердито буркнул Сеня, когда наконец смог лишить Андрюшу посуды.

– А ты мне в рот не заглядывай, – огрызнулся криминалист. – Я, между прочим, не на твою зарплату питаюсь…

– Вы мне еще подеритесь, горячие ментовские парни, – рявкнул на обоих Иван-миротворец. – Сейчас доедем до Антиохии, там и найдете, на ком зло срывать, а друг с другом собачиться нечего.

Попов с Рабиновичем переглянулись и одновременно пожали плечами. Дескать, неизвестно, о чем ты, Ваня, бормочешь, а мы ругаться еще и не начинали. Впрочем, воевать друг с другом действительно никто не хотел, поэтому жомовского совета криминалист с кинологом все же послушались. Караван тут же выстроился в привычном порядке: Абдулла в авангарде, за ним Жомов с Рабиновичем и телега с остальными в хвосте процессии – и четвертый день путешествия из Никеи в Антиохию благополучно начался.

Лориэль ментов не обманул, и примерно к полудню глазастый Абдулла увидел на горизонте отряд крестоносцев, расположившийся на привал. Жомов попытался подхлестнуть лошадь, чтобы побыстрее до них добраться, но Рабинович окриком остановил омоновца. Придержав свою клячу, Ваня удивленно посмотрел на друга.

– Сеня, чего-то я не понял? – поинтересовался он. – Сам же утром орал, что быстрее ехать надо, а теперь тормозишь…

– Сам ты тормозишь, – буркнул кинолог. – Дурной башкой своей думать когда-нибудь начнешь? Ты к крестоносцам в таком виде и хочешь заявиться?

– А чем тебе мой вид не нравится? – Ваня придирчиво осмотрел себя с ног до головы. – Все по уставу. Даже верхняя пуговица застегнута.

Сеня с тяжким вздохом посмотрел на небо, словно кто-то там, наверху, был виноват в отсутствии у омоновца соображения.

– Ваня, тебе мало было того, что с нас в Никее все население глаз не сводило? Хрен его знает, каким образом это дурацкое Святое Копье добывать придется. Незачем нам к себе лишнее внимание привлекать.

– Ты форму, что ли, снять предлагаешь? – искренне удивился Жомов, прекрасно знавший, что кинолог со своим кителем крайне редко расставался. Разве что спать в нем не ложился.

– На хрена? – Рабинович обреченно вздохнул. – Давайте кольчуги просто сверху натянем и все. И выделяться сильно не будем, и от стрел себя заодно обезопасим.

– Да без проблем, – пожал Ваня плечами. – Сейчас отберем у кого-нибудь и наденем.

– Не надо ни у кого ничего отбирать! – рявкнул кинолог, окончательно потеряв терпение. – Есть уже все. Я в отличие от вас головой иногда думаю, а не желудком и седалищем. Еще когда войско Петра Пустынника спасали, я об экипировке позаботился. Все в телеге лежит. Слезай с коня и облачайся.

Через десяток минут, при помощи Абдуллы справившись с непривычным снаряжением, трое ментов натянули на себя кольчуги и стали походить на заправских ландскнехтов. Конечно, резиновые дубинки вместо мечей не очень соответствовали их новому имиджу, но кто на такие мелочи внимание обращать станет? Главное, любой крестоносец мог бравую троицу за своих соратников принять. Издалека, по крайней мере. А остальное было не так уж и важно. Об Абдулле, правда, никто не подумал. За что наши герои и поплатились, едва добрались до отряда крестоносцев.

* * *

– Я, короче, не понял, чего тут типа сарацин без поводка гуляет? – нагло заявил первый же встреченный ментами бронированный дикарь. – Что, уроды, вам чисто приказы неясны? Конкретно забурели все?

– Вот, блин, и не выделились, – буркнул Рабинович, отстегивая от пояса дубинку. – Что же это у нас все не по людски-то получается?

– Это он нам типа сказал? – оторопел тем временем омоновец, сам себе ответил и сам себя в атаку послал. – Сейчас я этому телепузику средневековому экран на место вправлю.

Вмешаться никто не успел, да и не собирался! Ваня, пришпорив верную клячу, устремился вперед на крестоносца, стоявшего в крайне вальяжной позе. Тот, видимо, совершенно не ожидал, что от звуков его командного голоса кто-то трепетать не будет. Поэтому меч даже не вынул. А впрочем, большой столовый ножик крестоносцу все равно бы не помог – против Жома нет приема, если нет другого Жома! Иных омоновцев, кроме Вани, в окрестностях не наблюдалось, а таких орлов ощипанных, как тот, что стоял перед ним, бравый Жомов с десяток одной рукой мог с утра и до того дуба гонять. Ваня просто приложился слегка резиновой дубинкой по закованному в железный горшок темечку средневекового нахала – и тот отправился на пару часов смотреть мультфильмы, предварительно по грудь погрузившись в рыхлый песок.

– Еще желающие есть? – поинтересовался омоновец, глядя на парочку застывших часовых.

– Никак нет! – рявкнули оба.

– А жаль, – горестно вздохнул Иван. – Могли бы хоть для порядку понаезжать. Все-таки командира вашего завалили.

– Сержант умер, да здравствует сержант! – заявил в ответ один из бойцов. – Командование взводом принимать будете или сразу на должность комбата свою кандидатуру выдвинете?

– Я те выдвину! – пригрозил омоновцу Сеня, увидев, как у того мечтательно заблестели глазки. – Отдохнул и хватит. Теперь, если захочешь опять порисоваться, терпи до Антиохии. Понял, бык бешеный?

– А я че? Я ниче, – пожал плечами Ванюша. – Не больно-то и хотелось этими пентюхами командовать.

– Блин, жалко, – разочарованно вздохнул разговорчивый ландскнехт. – Прикажите меня тогда хоть оруженосцем к вам зачислить. Не могу же я под командованием такого дохляка служить, – кивнул боец в сторону контуженого начальства. – Я, вообще-то, и сам боец неплохой, просто хорошо маскируюсь. Но вам могу показать, что я умею.

Ландскнехт выхватил из ножен меч и попытался крутить его слева направо. Получилось это упражнение у него, конечно, впечатляюще. После первого же взмаха Аника-воин сбил с себя шлем, при следующем движении запутался оружием в плаще и на десерт, провернувшись вокруг своей оси, чтобы высвободить меч, пластом рухнул рядом с поверженным Жомовым начальством.

– Герой! Можно сказать, вылитый ниндзя, – прокомментировал извращения крестоносца Рабинович, пока остальные, в том числе и Фатима с Абдуллой, помирали от смеха. – Не пускайте его к Антиохии, а то от города камня на камне не останется.

– Не обращайте внимания. Это первая попытка, а она, как известно, всегда через седалищное место получается, – пробубнил откуда-то из-под плаща виртуоз-крестоносец. – Сейчас я встану и все нормально сделаю.

– Спасибо, не стоит. А то мы все от смеха лопнем. Кто же тогда вселенную спасать будет? – буркнул в ответ на это крайне интересное предложение Рабинович. – Ладно, поехали. Нечего с этим олухом цацкаться…

– Нет, ты, Сеня, подожди, – остановил его омоновец. – Значит, у Попова оруженосец есть, а мне не положен? Да хрен вы угадали. Я парня этого с собой беру.

– С дуба рухнул? – поинтересовался кинолог. – Зачем тебе такой олух нужен? Поумнее никого найти не можешь?

– А у него, может, тяга к учению? – отрезал Иван. – Может, его никто всерьез не воспринимает?..

– Вот именно! – подтвердил ландскнехт, наконец сумев выбраться из складок плаща.

– Ты мне еще пожужжи! – рявкнул на него Сеня и хотел еще что-то добавить, но его ехидно перебил Попов.

– К тому же нам проводник понадобится, – словно сам себе, объяснил криминалист. – Абдулла нам, конечно, помог, но вряд ли он с крестоносцами дружбу водит. Тем более, все слышали, что тут сарацин на поводке водят…

Сеня в ответ только зашипел, но возразить действительно ничего не мог. Экскурсовод по лагерю крестоносцев был и в самом деле необходим. Тем более что никто из членов экспедиции не знал порядков, установленных в воинстве Христовом. Ментам требовался кто-нибудь, кто помог бы быстрее понять нравы и обычаи рыцарского войска, а поскольку напарник ландскнехта-виртуоза быстренько умчался вдаль, явно предпочитая держаться подальше от начальства, то, кроме неуклюжего Аники-воина, нанять было некого. Рабинович тяжело вздохнул.

– Хорошо, Ваня, берем чучело, – после секундной паузы проговорил он. – Только смотри, сам будешь за это убожество отвечать!

– Да без проблем, – усмехнулся омоновец. – Увидишь, Сеня, он у меня, в натуре, скоро лучшим во всей армии станет. – Он повернулся к засиявшему, словно начищенный самовар, ландскнехту: – Тебя как зовут, солдат?

– Обычно «эй, чмо» или «лох тупорылый», – ответил тот, пожав плечами. – Мама, правда, назвала меня Ричардом, а фамилия мне досталась Думкопф, но ни о том, ни о другом никто и не вспоминает.

– Ничего, скоро все выучат, – заверил его омоновец. – А пока показывай, где нам на привал расположиться удобнее будет…

Отряд крестоносцев, который догнали путешественники, был очень немногочислен – не более сотни закованных в доспехи всевозможной формы пехотинцев и с ними десяток всадников, гордо именующих себя Рыцари Урбана-Богоборца, Отмеченные Перстом (РУБОП в сокращенном варианте). Все они носили черные плащи, на которых красовался сжатый кулак с выставленным вверх средним пальцем. Смысл этой эмблемы был в том, чтобы все видели, каким именно пальцем осенил этих рыцарей вышеупомянутый папа римский Урбан Второй. Куда делся Первый, никто не знает, но принято считать, что он все-таки был.

Всадники держались от остальных обособленно и общались с презренной пехотой только приказным тоном и при помощи зуботычин. Солдаты не роптали, привыкнув к тому, что начальство, а особенно осененное самим папой, не выбирают. Впрочем, и любое другое, которого в отряде, кстати сказать, было более чем достаточно. Кроме десятка рыцарей, которых и крестоносцами язык не поворачивался назвать, у ландскнехтов был свой начальник – ландсхам, который ландсхамствовал над четырьмя уродами с еще более труднопроизносимым названием. Те распоряжались примерно равными частями сотни, а на тот случай, когда было лень даже распоряжаться, имели нескольких заместителей. Вот и получалось, что примерно половина отряда командовала и столько же подчинялось. Причем большую часть времени каждая четвертая часть войска держалась обособленно от других. Именно поэтому присоединение ментов к отряду прошло почти незамеченным, без оваций и приветственных речей.

– Бардак, – констатировал Жомов, выслушав первые объяснения новоприобретенного оруженосца. – Если бы у нас в ОМОНе так бойцы друг к другу относились, хрен бы мы хоть одну крупную операцию без потери половины личного состава провели.

– Ну так и у нас в деревне все дружат, – по-своему понял объяснения Ивана ландскнехт. – А скажите на милость, о чем мне, коренному клермонтцу, разговаривать с какими-то оболтусами из Силезии.

– И воюете вы, наверно, так же замечательно, – презрительно фыркнул Рабинович. – Левая рука не знает, что правая творит.

– А при чем тут сражение? – оторопел новоявленный гид. – Вы прямо как с Луны свалились! Мы все воинство Христово, а перед лицом его ни раса, ни адрес по прописке, ни пол значения не имеют. Кстати, а чего это вы сарацинку с собой таскаете? Разве вы на время похода, как все мы, обета безбрачия не давали и не клялись девиц с собой не брать, дабы не обременять себя ничем на пути к Гробу Господню?

– У нас особая миссия, – буркнул Сеня, не желая многого рассказывать болтливому пехотинцу. – Нам сам папа спецзадание дал.

Ричард почтительно поклонился и больше вопросов задавать не стал. Отчасти из почтения к самозваным спецагентам католического первосвященника, отчасти потому, что Жомов показал ему объемистый кулак, вежливо намекая на то, что для простого оруженосца клермонтский солдат задает слишком много вопросов. Ричард покорно подчинился намеку своего командира и выбрал для привала место, равноудаленное и от пехотной сотни, и от десятка рубоповцев. Один из рыцарей подозрительно покосился в сторону соседей, но поскольку на ментах не было общепринятых в крестовом походе знаков командирского отличия, счел их простолюдинами и общаться с ментами посчитал ниже своего достоинства. А это как нельзя лучше устраивало Рабиновича.

Пока Фатима готовила обед, Сеня попытался было хоть чуть-чуть замаскировать сарацина, чтобы избежать конфликтов в дальнейшем. Однако Абдулла наотрез отказался снять чалму, и единственным, чего мог добиться кинолог, было то, что настырный сарацин вместо белой тряпки намотал на голову такую же, но черную.

– Дал бы тебе в зубы, да убить боюсь, – махнул рукой на Абдуллу Рабинович. – А впрочем, может, действительно мне тебя прибить, чем какие-нибудь особо ретивые крестоносцы на запчасти тебя рвать будут?

– Меня не будут, поскольку я оруженосец, – смиренно склонил голову сарацин. – И вся ответственность за мой внешний вид лежит на моем господине, да не позволит Аллах не вовремя вырваться газам из его безразмерного кишечника. А святого Попа-оглы вы же сами в обиду не дадите.

– Умный больно, – в сердцах сплюнул Сеня и пошел к Фатиме делать вид, что пытается помочь с обедом.

Девица хоть и умерила резкость своих высказываний в адрес Рабиновича после порки, устроенной ей таланливым педагогом Жомовым, но презрительно фыркать и игнорировать все Сенины попытки к сближению не перестала. Нервы несчастного Рабиновича оказались не такими прочными, как его резиновая дубинка, и он после десятка безуспешных попыток завести разговор с Фатимой тихо выругался себе под нос, отправившись дальше терзать новобранца расспросами.

Собственно говоря, больше всего Рабиновича интересовало положение дел под Антиохией, до которой, по словам ландскнехта, оставалось не более одного перехода. Однако Ричард говорил обо всем что угодно, начиная с красочного живоописания в лицах своей победы над самим Боэмундом на турнире в Каппадокии, чему, естественно, никто не поверил, и заканчивая рассказом о том, как ландскнехт единолично разогнал войско агарян под Константинополем (даже врать не умеет!), но о делах под Антиохией так ничего и не сказал, лишь многозначительно похлопывал своей ладонью по мечу. Пришлось кинологу надавить на него, используя парочку грязных методов второразрядного прокурорского следователя, и Ричард раскололся, сознавшись, что вестей из-под осажденного города у него нет.

– Так, значит, Антиохию все-таки осадили? – Сеня был рад, что хоть такой информации добиться удалось.

– Ну конечно, осадили! А что там еще могут наши отборные силы делать? – удивился ландскнехт. – Не дураки же они с налета город брать. Эдак придется раньше времени домой возвращаться и перед женами отчитываться, на каких таких одалисок они награбленные средства потратили.

– Так вы же обеты безбрачия давали? – ехидно поинтересовался Андрюша Попов, до этого момента с любопытством наблюдавший за Сениными методами допроса.

– Конечно, – ответствовал Ричард. – А мало вас таких со специальными миссиями от самого папы по окрестным степям шляется? Только и успевай, что девок от вас прячь да вино подальше убирай…

– Цыц! – увидев, что Сенино терпение, подточенное к тому же Фатимой, начинает лопаться, Жомов затрещиной утихомирил не в меру умного оруженосца. – Упал – отжался тридцать раз, чтобы на будущее у тебя язык вперед мозгов не бежал.

– Угу, в следующий раз после такого подзатыльника мои мозги уже ни один язык не обгонит, – буркнул себе под нос ландскнехт, чем и заработал еще десяток лишних отжиманий с полной выкладкой…

Интересно, если горбатого только могила исправит, то может ли один отдельно взятый омоновец перевоспитать болтливого?..

Пока обучение оруженосца уму-разуму Жомову не слишком удавалось. Ландскнехт кряхтел и пыжился, но больше одного раза отжаться от земли так и не смог, как ни старался. Сеня презрительно скривился, а омоновец разочарованно покачал головой и попробовал заставить Ричарда приседать. Болельщиков на этой новой экзекуции собралось побольше, чем на отжиманиях. И Попов, заинтересовавшись происходящим, прекратил вожделенно втягивать носом аромат готовящейся еды, и Абдулла смотрел во все глаза, не переставая ломать ветки для костра, и даже Горыныч высунул все три носа из телеги, наблюдая за методами воспитания, принятыми у некоторых разновидностей гуманоидов. Для контрольной по иноведению пригодится! Впрочем, присутствие болельщиков Ричарда не вдохновило, и ландскнехт плюхнулся на пятую точку после шести или семи приседаний.

– Да-а, хреновы наши дела, воин, – буркнул Жомов и посмотрел на Рабиновича. – Сеня, мы тут с новобранцем кросс небольшой проведем, а ты попроси Андрюшу крикнуть, когда обед будет готов.

Кинолог кивнул головой – дескать, отдыхайте, позовем! – и, отвернувшись от готовившихся к забегу Ванюши и Ричарда, снова поплелся к костру. Правда, в этот раз не комплименты расточать. Хуже сердитого Рабиновича может быть только Рабинович гневный. До первой стадии Сеня уже дошел, а ко второй оказался крайне близок, когда взялся ерничать над кулинарными талантами Фатимы, а та, как оказалось, за ответным тостом в карман не лезла. Тем более, если учесть, что и карманов-то у нее не было. Не придумали еще. В общем, к тому времени, когда экс-танцовщица все же сумела справиться с приготовлением обеда, оба милых собеседника стояли друг против друга с красными мордами, и у Андрюши сложилось впечатление, что сейчас к обеденному меню добавится чья– то освежеванная туша. Поэтому и заорал во всю мощь необъятных легких. Не для того, чтобы горло прочистить, а исключительно затем, дабы обстановку разрядить.

– Ванюшка! Жомов! – завопил Андрей, махнув рукой омоновцу и ландскнехту, неспешно ковылявшим по окрестным буеракам. – Чего уставился на меня, дурная башка? Жрать иди. Все уже готово.

На тех, кому ни разу до этого не доводилось слышать поповский вокал, Андрюшин нежный голосок действовал так, как паровозный гудок на бабку, решившую первый раз впасть в маразм прямо на железнодорожных рельсах. Фатима, до этого и слыхом не слыхавшая, что хоть кто– нибудь на свете так орать может, застыла с открытым ртом, а затем, выбросив котелок с обедом из рук, заткнула ладонями уши и завопила, как греческая сирена на заблудившуюся подводную лодку.

На свою беду, персональные парнокопытные транспортные средства всего доблестного пальценосного рыцарства оказались прямо в эпицентре звуковой волны. Поповский рык их оглушил, а ультразвуковой бэк-вокал Фатимы привел в такой неописуемый ужас, что лошадки даже забыли о том, что после Андрюшиного крика лежать на земле полагается. Быстренько посовещавшись, кони решили убраться от двух вопящих идиотов подальше, а по пути растоптали амуницию, имущество и припасы целого взвода. Не из вредности. Просто животные посчитали, что будет несправедливо, если они одни будут страдать. К тому же и народу за ними больше погонится. Глядишь, к вечеру нагонят и в лагерь вернуться уговорят.

Только вот тут они и просчитались! Ландскнехты, что разоренные лошадиным стадом, что помилованные им, без малейших колебаний решили, что слышат звук иерихонской трубы. Никто не понял, зачем она трубит, но зато все отчетливо разобрали, что именно этот инструмент собой представляет, и тут же дружно плюхнулись на колени.

– Апостол Павел с нами! – заголосили они. – Славьте Господа, ибо глас этого толстяка есть не что иное, как предвестие великой судьбы, ожидающей нас. Устами его глаголет истина!..

– Ерундистина ими глаголет, – буркнул Рабинович, прочищая уши. – Поп, тебя, конечно, просили покричать. Но в следующий раз, когда ты забудешь регулятор громкости в свой утробный усилитель вставить, я, честное слово, его так тщательно законопачу, что пищу внутрь станешь исключительно внутривенно принимать, а алкоголь – только посредством клизмы. Ясно?

– Вот и делай людям добро, а они его и не заметят, – горестно вздохнул Попов и посмотрел на упавший котелок голодными глазами. – Кстати, что у нас с обедом?

Только теперь до остальных дошло, что Фатима опрокинула на землю приготовленное ею же блюдо. От нее тут же досталось всем, начиная с Рабиновича (нечего от дела отвлекать было), кончая Абдуллой (не хлебалом следовало щелкать, а котелок ловить). Единственным, кому не перепало комплимента от скандальной сарацинки, был Ваня Жомов, пинками пригнавший к месту стоянки Ричарда. Попов попробовал возмутиться таким положением дел, но этим добился только того, что Фатима с крика перешла на визг, и только лихой джигит Абдулла смог помешать и их клячам сбежать обратно в Никею.

– Красавчик мой, не волнуйся. Твоя порция сохранилась, – проворковала Фатима, подняв с земли полупустой котелок и протягивая его Жомову. – Ешь. Тебе силы, да укрепит их Аллах стероидами, поддерживать надо.

– Ну уж нет! – рявкнул Андрюша, вырывая тазик с пищей из рук оторопевшего омоновца. – Хватит с него и стероидов от Аллаха, а мы уж как-нибудь твою стряпню поедим.

Фатима рванулась на Попова разъяренной гарпией и наверняка выцарапала бы криминалисту глаза, если бы Ванюша не перехватил ее на лету. В руках омоновца танцовщица сразу обмякла и даже начала мурлыкать, но длилось это недолго, поскольку Жомов, испепеляемый взглядами Рабиновича, решил не дожидаться, пока кинолог насыплет ему пургена в вино, и легким шлепком по ягодицам отправил Фатиму подальше от себя.

Удостоверившись, что наскоки строптивой девицы на бравого омоновца не нашли взаимности, Сеня слегка успокоился и, вырвав котелок из рук упорно сопротивляющегося криминалиста, принялся делить на равные порции остатки обеда, поручив Андрюше дополнить его вяленым мясом и подогретыми на костре пресными лепешками. Попов с удовольствием бросился выполнять его просьбу и притащил бы к столу добрую половину всех запасов отряда, если бы Фатима его вовремя не остановила. Девица отобрала у Андрюши второй мешок с припасами и хворостиной погнала обжору к столу. А там Попова ждало новое разочарование: сразу приступить к уничтожению припасов ему не удалось, поскольку к месту отдыха ментов в полном составе направилась вся рать рыцарей, перстом осененных.

– Да благословит Бог вашу трапезу, – проговорил их предводитель, довольно высокий мужик с проседью в черной бороде, останавливаясь в шаге от друзей.

– Приятного аппетита! – хором поддержали его остальные рыцари.

– И вам того же, и вас туда же, – буркнул в ответ Рабинович.

Ричард, едва незваные гости заговорили, хотел было вскочить и вытянуться по стойке «смирно», но вовремя вспомнил, что у него теперь новое, персональное начальство. Покосившись на омоновца, ландскнехт остался сидеть, точно с таким же, как и у Жомова, выражением ленивой задумчивости уставившись на подошедших рыцарей. Абдулла, напротив, вообще даже головы в их сторону не повернул, а его персональный босс – Попов – спрятал миску со скудным, по его меркам, обедом за спину. Дескать, идите дальше, люди добрые, тут не подают. Рыцари этого не поняли.

– Я же сказал, да благословит Господь вашу пищу, – с нажимом повторил бронированный бородач. – А Бог велел благословенной пищей делиться. Про это даже картинки в Библии есть, или вы сарацины замаскированные?

Остальные рыцари тут же повыхватывали мечи из ножен, явно намереваясь проверить, насколько правдивы догадки их начальника по поводу вероисповедания новых знакомых. Жомов попытался подняться, собираясь посовать оружие рыцарей туда, где, по его мнению, ему было самое место, но Рабинович поймал его за рукав. Мало того! К безмерному удивлению Попова, Сеня радушно улыбнулся.

– Присаживайтесь, гости дорогие, отведайте, что Бог послал, – пропел он, и рыцари тут же бросились занимать места вокруг персидского ковра, заменявшего ментам походный стол. Однако, к их вящему огорчению, из всего обеденного меню гостям предлагалась только родниковая вода. Остальные блюда, словно по мановению волшебной палочки, были расхватаны еще до того, как рыцари успели опустить свои седалища на пожухлую траву.

– Как видите, Бог нам достаточного пищевого довольствия выделить не успел. Живем скудно, голодаем и постимся. Поочередно, – елейным голоском пожаловался на судьбу Рабинович, а затем рявкнул: – К столу вас пригласили, пищу предложили разделить? Все? Убедились, что мы не сарацины?

– Нет, – заявил бородач и ткнул в Абдуллу пальцем: – А это как называется?

– Новообращенный, – не меняя тона, заявил Сеня. – В крестоносца из сарацина переквалифицировался. А насчет того, что одевается по-прежнему, так, может быть, у вас лишний костюмчик найдется? – Рабинович кивнул омоновцу: – Ваня, борзеют они, по-моему. Раздень какого-нибудь урода, мы сейчас Абдуллу в надлежащую форму одежды приведем…

Ну не успел кинолог объяснить Жомову, что не хотел вытряхивать какого-нибудь рыцаря из доспехов, а просто собирался их слегка припугнуть. Однако Ваня, когда дело доходит до драки, всегда начинает действовать стремительно, и часто к тому времени, когда до хорошо замаскированных мозгов омоновца доходит чье-нибудь требование остановиться, спасать уже бывает некого.

Вот и в этот раз Сеня еще не успел докончить фразу о надлежащей форме одежды, а Ванюша уже был на ногах и принялся выдергивать из доспехов одного рыцаря за другим. Причем довольно грубо – за уши. Надо отдать должное РУБОПу крестоносцев: встрепенулись они мгновенно и всем скопом бросились утихомиривать омоновца. К сожалению для них, этого «скопа» оказалось крайне немного, и к тому времени, когда Рабиновичу удалось остановить исполнительного Ванюшу, одетым остался только их бородатый предводитель. Да и то только потому, что вовремя спрятался за Сеню. Остальные лежали кучей, отдельно от доспехов, практически в том, в чем их мать родила – в подштанниках и с нательными крестами.

– Все? – ехидно поинтересовался у омоновца Рабинович.

– Нет, еще один остался, – наивно пожаловался Ваня и попытался добраться до бородача. Не вышло.

– Хватит, я сказал, – рявкнул Сеня и заставил омоновца усесться на место. – Дурная башка ты, а не Ваня Жомов. Я же просто пошутил.

– Предупреждать надо, – спокойно пожал плечами Ваня. – Только не проси меня теперь этих уродов обратно в консервные банки запихивать – расплющу всех и выкину в утиль…

– Сами оденутся, – буркнул Рабинович и похлопал бородача, впавшего в кому, по плечу. – Ты не обижайся на моего друга. Несдержанный он и недалекий. Тебя как зовут, бедолага?

– Боэмунд, – растерянно проговорил седобородый рыцарь, глядя на своих поверженных сподвижников.

– Опа-на! – встрепенулся Сеня и посмотрел на оторопевшего Ричарда: – А ты чего же друга не узнаешь? Как-никак, на турнире с ним сражались, и ты его собственноручно победил. Я не ошибся?

– Нет, то есть да, – промямлил ландскнехт. – Тот Боэмунд другой был. Повыше, пошире, потолще, посильнее, посветлее…

– Может, хватит? – оборвал его кинолог и хлопнул рыцаря по плечу так, что тот от испуга едва не испортил воздух. – Свободен. Забирай своих недобитков и валите отсюда. Не знаю, как у вас, но у нас обед. Просьба не тревожить в ближайшие два часа, четыре дня, три месяца, семьдесят лет и несколько десятков веков!..

Второй раз повторять просьбу Рабиновичу не пришлось. Боэмунд, совершенно не обращая внимания на оголенных подчиненных, помчался к тому месту, где располагались палатки рыцарей. Все прочие рубоповцы, похватав с земли то из доспехов, что первым попалось под руки, бросились его догонять, оставив ментов в покое. Надолго.

– Ну вот, теперь и поесть можно, – облегченно вздохнул Попов и втихаря, пока никто не видит, стащил у Жомова два куска мяса.

Ваня, впрочем, не расстроился. Во-первых, потому, что не заметил пропажи, а во-вторых, его, как истинного омоновца, хлебом не корми, только подраться дай. Намять бока десятку крестоносцев он уже успел, потому размеры и качество еды теперь были для Вани не важны. Он спокойно принялся уплетать свою урезанную порцию, догнав и перегнав проглота Попова. Остальные тоже практически от него не отставали, и лишь один Рабинович задумчиво вертел в руках нож с наколотым на него куском мяса.

– Я думаю, пора итоги подводить, – задумчиво проговорил он, не обращаясь ни к кому конкретно.

– А что, мы уже домой возвращаемся? – с набитым ртом умудрился ехидно поинтересоваться Андрюша.

– Угу, возвращаемся. А ты лично впереди, на лихом скакуне, и он тебя от избытка чувств за жирную ляжку кусает, – огрызнулся Рабинович и постучал себя пальцем по голове. Степень наполнения ее мозгами, что ли, проверял? – Я говорю, пора подвести итоги всему, что мы на данный момент знаем и имеем. Ясно тебе, ты, свиномясый идиот?

– Ясно, длинноносая еврейская морда, – невозмутимо согласился с ним Попов, вызвав этим заявлением радостный смешок со стороны Фатимы.

Рабинович сначала покраснел, а потом позеленел. Он хотел ответить Андрюше одним из своих фирменных изречений, но сдержался. Не считал нужным немедленно рассчитаться с криминалистом. Это дело могло и подождать. Пока существовали куда более серьезные проблемы. К тому же Сеня вдруг понял, что в этой экспедиции остался в абсолютном одиночестве. У Попова с Жомовым были оруженосцы, которые своим боссам едва ли не в рот глядели, стоило им только заговорить, а на Рабиновича даже Фатима не обращала ни малейшего внимания, озлобленная по каким-то своим причинам на все Израилево племя. Даже Горыныч, почитая кинолога за высокое начальство, предпочитал держаться от него подальше.

Получалось, что Сенину остроту даже оценить некому будет. Разве что Мурзику, лежавшему в тени телеги и не сводившему взгляда с бестолковых людей. Рабинович пару секунд тоскливо смотрел на верного пса, а затем снял с ножа кусок мяса и бросил его брату меньшему. Мурзик кусок, конечно, поймал, но настолько ошалел от неожиданного внимания со стороны хозяина, что даже не решился это мясо есть, а притащил его в зубах обратно. Сеня ухмыльнулся и, потрепав пса по холке, разрешил съесть кусок. Вот уж такого пес совсем не ожидал. Мясо Мурзик, естественно, проглотил, но тут же сбежал обратно под телегу, пока Рабинович, чего доброго, еще и целоваться к нему не полез. Сеня горестно вздохнул – дескать, и ты, Брут, туда же, и тут неожиданно встрепенулся Жомов.

– Ты, кабан перекормленный, – рявкнул он, отвесив Андрюше подзатыльник. – Прекрати человека перебивать и тренируй свое остроумие на ком-нибудь другом. Вон на Абдулле, например.

– Благодарю покорно, но я такого внимания не достоин, да простит мне Аллах мою огромную скромность, – склонил голову сарацин, пока Попов, получивший по загривку и пытавшийся что-нибудь сделать с куском мяса, застрявшим после подобной процедуры в горле, не мог ничего сказать.

– Ладно, проехали, – встрепенулся Сеня, получивший неожиданную поддержку со стороны омоновца. – Давайте действительно обсудим, что имеем на данный момент…

Рабинович начал загибать пальцы, рассуждая о поставленных задачах, проблемах, связанных с ними, и путях их решения. Собственно говоря, задач было только две: отнести Грааль в Палестину и, отыскав Святое Копье, захватить его с собой. Однако если первая выполнялась относительно просто – бери и неси, то с решением второй ментам придется немало повозиться. Вот тут и возникали те проблемы, которые хотел обсудить Рабинович.

Во-первых, нужно было каким-то образом попасть в Антиохию. Если Ричард ошибался и войска крестоносцев еще не начали осаду города, пробраться за его стены ментам было бы относительно просто. Конечно, защитники Антиохии вряд ли, зная о приближении вражеского войска, откроют ворота перед первыми же встречными, но с ментами был Абдулла. Сарацина легко можно будет выдать за посланника того же Кылыч-Арслана, а остальным закосить под группу прикрытия. Вот тогда горожане наверняка пропустят ментов внутрь.

В противном случае, конечно, можно было попытаться просто вышибить ворота, тем более что опыт в таких делах уже имеется, и войти в Антиохию без спроса. Однако Сеня сильно сомневался в том, что еще до подхода к стенам горожане не сделают из них при помощи луков и стрел бродячих противотанковых ежиков. Затем польют сверху горячим варом, кинут пару двухтонных булыжников, и открывать ворота будет просто некому. А уж искать Святое Копье – тем более!..

В том случае, если Антиохия уже была осаждена крестоносцами, задача ментов и усложнялась, и упрощалась одновременно. Тяжелее становилось оттого, что попасть в город незамеченными или уговорить осажденных добровольно открыть ментам ворота будет практически невозможно. Ну а облегчало задачу то, что если придется ломать эти самые ворота, то вперед можно будет отправить орду воинствующих пилигримов.

Но тут-то и появлялась вторая проблема. Судя по тому, что менты увидели сами, а Ричард успел подтвердить, у крестоносцев не было единого начальника, и действовали они отдельными, совершенно разрозненными отрядами. Правда, опять же по словам перевербованного в оруженосцы ландскнехта, воевать они должны единым фронтом, однако Рабинович в этом что-то сильно сомневался. Кто знает, как они себя поведут, когда под стенами Антиохии окажутся? Может быть, пока одни на штурм идут, другие в это время день какого-нибудь Святого Образины празднуют?.. Вот Сеня и считал, что придется все же с крестоносцами как следует поработать и приучить их к воинской дисциплине. Может быть, даже какой-нибудь устав ввести, наподобие милицейского.

Ну а еще было неизвестно, когда крестоносцы надумают Антиохию штурмовать. Единственным источником прогнозов в этом направлении был все тот же ландскнехт Ричард, а с его слов выходило, что особо торопиться рыцари не будут. Вот и предстояло ментам еще и с этой проблемой разобраться. Причем очень хитро.

Быстрое взятие Антиохии будет означать, что рыцари скорее отправятся в свой путь к Гробу Господню. Толпа же крестоносцев, следующая в Палестину за друзьями по пятам, была совершенно не нужна, поскольку в таком случае на дороге будут непременно появляться сарацинские войска. Участвовать в каждой драке (чему, несомненно, обрадовался бы Жомов) у ментов просто не было времени. Да к тому же в Палестину нужно было успеть раньше, чем тамошнее население поверит в возможность того, что крестоносцам удастся забраться так далеко, и приготовится к обороне. Вот и выходило, что для скорейшего получения Копья нужно было быстренько брать Антиохию. А чтобы успеть положить его и Грааль на место, следовало крестоносцев у этой самой Антиохии задержать.

– Блин, Сеня, что-то ты мне совсем голову заморочил, – недовольно пробурчал Жомов, прервав словоизлияния кинолога. – Будь проще, и люди сами к тебе потянутся. Строишь тут из себя буддиста какого-то…

– Кого из себя он строит? – опередив Сеню, удивленно поинтересовался Попов.

– Ну, того, кто про будущее говорит, – растерянно пробормотал омоновец, поняв, что снова ляпнул что-то не то.

– Буддист, Ваня, это поклонник Будды, – начал было объяснения Андрей, но Жомов его перебил.

– А кто она такая? – проговорил он. – Ну, Будда эта ваша? Новая актриса, что ли?

– Все, хватит! – не выдержав, заорал на обоих Рабинович. А когда криминалист с омоновцем повернулись к нему, продолжил: – Осталась еще одна проблема, и серьезная: как нам удастся это проклятое Копье найти? Вряд ли тот, кто святыню из Палестины выкрал, выставил ее в качестве экспоната на центральной площади… Представляете, сколько времени пройдет, прежде чем мы его найдем? И вообще, какего искать? Весь город по камешку разбирать и землю под ним перекапывать?

– Ну, это не проблема, – впервые встрял в разговор Горыныч. – Судя по рассказам эльфа, Святое Копье, как и Грааль, должно располагать определенной магической аурой. Как вы помните, я эту штуку чувствовать могу и, следовательно, отыщу Святое Копье.

– Вот и хорошо, – облегченно вздохнул Рабинович.

– Не совсем. – Попов не дал ему договорить. – Ты, Сеня, забываешь об одной маленькой вещи. – Андрюша выдержал театральную паузу. – Думаешь, тот урод, который Копье в Антиохию перетащил, будет сидеть и спокойно смотреть, как мы его обратно в Палестину попрем?

– Не думаю, – отрезал кинолог. – Но сейчас ломать голову над тем, что эта свинья может придумать, я не собираюсь. Давай все проблемы решать по мере их поступления, хорошо?..

Андрюша ответить не успел – вмешался ландскнехт. Ричард, до недавнего момента спокойно воспринимавший все чудачества своих новых начальников, был самым жутким образом шокирован. Мало того, что из телеги вылезло неведомое чудище о трех головах, так оно еще и заговорило! Но и это еще не все. То, что начальство ландскнехта дракона не испугалось, для Ричарда удивительно не было – все-таки он был уверен, что его боссы ничего не боятся. А вот то, что они с чудищем разговаривают как с равным, ввергло новобранца в настоящий ступор.

– Эт-то ч-что т-такое?! – заикаясь с перепугу, выдавил ландскнехт. – К-колдовство?

– Это Попов сотворил чудо. Ты его бойся, он еще и не на такое способен, – объяснил Рабинович и показал Попову с Горынычем, попытавшимся одновременно оспорить такое заявление, кулак. – И вообще, хватит болтать. Я смотрю, наши соседи лагерь сворачивают и явно дальше двигаться собираются. Пора и нам идти. Вместе с ними будем незаметнее.

– Посуду за собой убирайте! – тут же завопила Фатима, увидев, что менты направились к лошадям. – К тебе, красавчик, это не относится. Я обо всем позабочусь!

Жомов тяжело вздохнул и, посмотрев на застывшего Рабиновича, бессильно развел руками. Ну а что ему еще оставалось?!

Глава 3

До Антиохии мы добрались глубокой ночью. Думаю, пришли бы раньше, но мой хозяин, вдруг воспылавший страстью к маскировке, не хотел отделяться от толпы ландскнехтов под руководством пальцем уделанных… то есть, я хотел сказать, Осененных Перстом рыцарей. Он, видите ли, опасался неведомого врага, упершего Копье из Палестины и этим добавившего нам проблем.

Всю дорогу мой Сеня твердил, что чем неприметней мы будем, тем быстрее разделаемся с эльфийским заданием и вернемся домой. И что самое интересное, его двумя лапами, одним крылом и всеми головами поддерживал наш излишне умный второгодник. Каждый раз, словно болонка из хозяйской сумки, Ахтармерз высовывался из телеги и твердил, что сколько мы в прошлом своего мира наследим, столько гадостей у себя дома и получим. Тоже мне, умник нашелся. Напугал Жомова тем, что он, вернувшись домой, может снова без своего любимого ОМОНа остаться. А Попову предсказал, Нострадамус огнедышащий, будто, вернувшись домой, наш криминалист с удивлением обнаружит, что вместо рыбок проживает в его аквариуме парочка тритонов. Оба олуха Ахтармерзу поверили, вместо того чтобы среднюю говорящую пасть соответствующего размера кляпом заткнуть, и пришлось мне лишние несколько часов пыль ближневосточную нюхать.

До самого вечера мы топали по степи в хвосте сотни ландскнехтов, а когда в сумерках они остановились, я было понадеялся, что тут и останемся ночевать, однако командир отряда Боэмунд решил по-своему. Заверив солдат, что дружеские войска уже близко и дойти до них нужно раньше, чем наступит утро, он дал своим номинальным подчиненным отдохнуть примерно полчаса, а затем снова погнал их вперед. Нас, естественно, такие распоряжения не касались, но вот Сеню не касалось то, что я об этом думаю. Нам он тоже поспать не дал, заставив плюхать вслед за отрядом крестоносцев.

Так мы и рулили по степи в темноте, ориентируясь только по звездам. Хорошо, что хоть мои менты оспорить правильность выбранного направления не пытались. Иначе идти бы нам в Антиохию не несколько лишних часов, а парочку лет сверх норматива. Путь указывал Боэмунд, и судя по тому, что даже Абдулла, почти местный житель, решения рыцаря сомнению не подвергал, шли в нужную сторону. Я хоть и боялся того, что мы заблудимся, вмешиваться не пытался. Потому как в этих местах раньше не был. Когда же в воздухе четко почувствовался запах дыма, понял, что мы почти пришли. Через десяток минут мои догадки подтвердились. Ландскнехты с небольшого холмика увидели огни огромного лагеря и, радостно завопив, прибавили ходу.

Когда мы приблизились к союзному войску настолько, что могли различать фигурки людей у костров, Боэмунд, к моему удивлению, приказал своим солдатам зажечь смоляные факелы. Я поначалу удивился, почему мы по пустыне шли в полной темноте, рискуя поломать ноги, а когда света для ориентировки стало вполне достаточно, то еще и свои габаритные огни запалили. Оказалось, только для того, чтобы нас крестоносцы не перебили!

Дело в том, что часовым, выставленным на некотором удалении от лагеря, был дан четкий приказ поднимать тревогу в случае приближения любого отряда. Вот для того, чтобы перепуганное воинство не порубило нас в капусту, а затем принялось разбирать, кто именно попал под раздачу, наш отряд и запалил факелы. Дескать, смотрите, идем не скрываясь. Свои мы. Тоже не местные!

Это я узнал, когда Боэмунд со стражником, встретившимся на нашем пути, разговаривал. Узнал и тут же досадливо тявкнул. Мог бы и сам догадаться, не щенок ведь слюнявый уже! Сеня на меня скосил взгляд, но ничего не сказал. Даже отчитывать не стал за то, что в неположенном месте звуковые сигналы подаю. Впрочем, другого я от него и не ожидал. После того, что он за обедом вытворил, я бы не удивился, если бы он еще и благодарность мне за гавканье выдал. С занесением в личное дело и родословный лист… Впрочем, не хочу я об этом разговаривать. У каждого могут сдвиги по фазе случаться. Особенно у моего Рабиновича, когда самки от него хвост… то есть морду воротят.

Кстати, эта Фатима – та еще штучка. Нет, вы не подумайте, что я уже готов к тому, чтобы хозяйкой обзаводиться. Просто обидно стало за то, что эта самочка моему Рабиновичу Ванюшу предпочла. Конечно, Жомов парень видный. Главное, размер у него впечатляющий… Тела, блин! А не того, о чем вы подумали. Я этого не видел и не хочу. И вообще, не отвлекайте меня своими комментариями, когда я вам что-нибудь рассказываю. Забуду, о чем говорил, сами потом не обрадуетесь.

О чем это я?.. Гав, так вот, Жомов – парень видный, и я, по молодости лет и юношеской глупости, иногда мечтал такого же хозяина заиметь. Думал, пойдешь с ним по улице, все соседские кобели оборачиваться начнут и от зависти ошейник себе перегрызть постараются. А потом вырос я и понял, что размер далеко не всегда имеет значение. Да и порода не одним ростом и шириной плеч измеряется! Мой Сеня куда утонченнее Жомова, несомненно умней и… Короче, дура эта Фатима, и все тут! Нечего больше о ней говорить… Хотя и придется.

Шайка Боэмунда, которой мы по настоянию Сени продолжали придерживаться, расположилась на восточной окраине огромного лагеря крестоносцев. Ландскнехты, едва успев выставить часовых, сразу повалились спать. Перстоносные рыцари тоже последовали их примеру, и я удивился, почему этого нельзя было сделать раньше и зачем вообще мы с такой скоростью к основным войскам мчались? На утреннюю поверку, что ли, опоздать боялись? Или Боэмунд думал, что прочие рыцари уже Антиохию захватывают и его без добычи оставят?..

Как вы сами понимаете, отвечать на эти мои вопросы было некому. И вследствие языкового барьера, и оттого, что мои менты едва ли не быстрее самих ландскнехтов убрякались спать. Причем с таким желанием, что даже прожорливый Попов еды не попросил, а Ваня забыл у часовых поинтересоваться, где тут ближайший кабак находится. Сморило бедняжек. Все-таки уступают люди в выносливости нам, псам!

Не скажу, что я был совсем уж свеж и бодр, но в мои обязанности все-таки входит охрана вверенной мне территории и человеческого состава вместе с имуществом. Поэтому пришлось побегать по окрестностям нашей стоянки и посмотреть, нет ли поблизости чего-нибудь угрожающего жизни моих подопечных.

Таких вещей, если потрудиться, и в обычной квартире можно найти достаточно, а уж в окрестностях Антиохии и подавно. Мне вон, еще молодому щенку, когда соседский Тузик первый раз объяснил, зачем мы, псы, на свете живем, угроза хозяину во всяких бытовых вещах виделась. Например, стоит книжка неровно на полке, а я тут же давай варианты просчитывать, что может случиться, если она упадет. Сначала заденет вазочку на нижней полке, та упадет на светильник-бра, который мало того, что Сеню по голове стукнет, так еще и проводку оборвет. Случится короткое замыкание, начнется пожар, и пока всякие люди с огнетушителями набегут, мой хозяин задохнется в дыму или вовсе сгорит. Он ведь в бессознательном состоянии будет после попадания бра по его темечку. Вот я и поднимал лай ночью, требуя от хозяина принять меры безопасности, а тот, гад, понять никак не мог, что мне не в туалет приспичило, а мысли о его же бренном теле спать не дают. Между прочим, немало тогда немордоприятных слов в свой адрес наслушался. Пока не поумнел, конечно.

Сейчас я жутко умный, поэтому на всяких там скорпионов, сколопендр и прочих пустынно-степных тварей внимания не обращаю. Они, конечно, тоже угрозу для жизни моих ментов представляют, но если подобным образом к охране подходить, то для Попова, например, самый главный враг – обжорство, Жомова точно когда-нибудь, лет этак через триста, в драке убьют, ну а о безопасности моего хозяина я говорить не уполномочен. Кто не догадался – я не виноват. А кто все понял, пусть помалкивает. Иначе поймаю – загрызу. И не обижайтесь. Работа у меня такая.

Но я опять отвлекся. Лагерь крестоносцев был построен довольно бестолково. По крайней мере, я порядка в нем никакого не увидел. В одном месте шатры рыцарей с разными флагами стояли метрах в ста друг от друга, в другом – почти вплотную. Разобрать, где тут находится главный штаб, смог бы, наверное, только Ваня Жомов, вкусивший российского армейского беспорядка. Я же в этом деле был профан, поскольку в армии не служил.

Большинство солдат армии крестоносцев просто спали. К ним я не присматривался, а наблюдал за бодрствующими. Таких было крайне мало – в основном часовые, и я успокоился. Из лагеря моих ментов точно никто не потревожит. До утра, по крайней мере. Ну а если вдруг сарацины нападут, тут уж я буду готов. Так заору, что Андрюше придется доказывать, будто он громче меня гавкать может.

Впрочем, проявить скрытые таланты мне так и не пришлось. Ночь, а точнее ее остаток, прошла абсолютно спокойно, совершенно без каких-либо эксцессов. Единственным неудобством были голоса часовых, которые бродили по лагерю и беспрестанно перекликались. Вот только будили они меня одного, да еще беспокоили стайку облезлых собак, рыскавшую всю ночь среди костров в поисках пищи. Уж не знаю, привезли этих шавок с собой из Европы крестоносцы или собаки прибились к ним уже здесь, но выглядели они крайне голодными, трусливыми и готовыми на любую подлость. Ко мне эти псы подойти не решились, но для себя, на всякий случай, я решил держаться от них подальше. Все-таки осторожность не помешает. Тем более, Ваня меня и так уже с самого Египта собачьим бешенством запугал насмерть!

Кого-то где-то когда-то утро встречало прохладой. Могу вас заверить, что с нами это было каждый день. Особенно в последнее время. Те, кто ночевал на природе, меня поймут. А остальным посоветую просто выключить дома отопление в ночь перед Рождеством. При этом непременно не пить и постараться спокойно спать. Те ощущения, которые вы утром испытаете, и будут в точности соответствовать тем, которые мы получали каждый раз при пробуждении в степях Ближневосточья.

Мне-то что? У меня шерсть все-таки не из «чебурашки» надерганная. Я не мерзну, хотя ощущения не из приятных. Особенно после жаркого дня. А вот Андрюша каждую ночь коченел и исключительно вследствие переохлаждения организма, а не из каких-то там темных побуждений ближе к утру, во сне начинал искать себе мощный источник тепла. Чаще всего они с хладнокровным Горынычем друг друга ночью находили. Правда, бывали и исключения. Вчера, например, нашего криминалиста каким-то образом к Фатиме под бочок занесло. Девица добротой нрава и любовью к ближнему не отличалась, поэтому Попову погреться не привелось. Он лишь схлопотал по морде от танцовщицы и потом еще полчаса объяснял Рабиновичу, что ничего плотоядного в уме не держал.

– Да что ты докопался до меня, Рабинович? – завопил Андрюша, когда Сеня его достал по-настоящему. – Не нужна она мне и вместо пирожных, эта твоя Фатима. Говорю же, что не знаю, как около нее оказался. Спал я. Погреться хотел!

– А дома, когда холодно, ты к маме в постель лезешь? – ехидно поинтересовался Сеня. Он к тому времени уже настолько извелся, что даже меня бы к этой девице приревновал, вздумай я оказывать ей внимание.

– Да, к маме лезу! – заорал в ответ Андрюша. – Еще и к бабушке в постель, и к дедушке в гроб!..

Чтобы удержать их от дальнейшей перепалки и, чего доброго, от попытки прибить друг друга «демократизаторами», пришлось в беседу криминалиста с кинологом вмешаться не только мне, но и Ване Жомову. Пока я орал на обоих по очереди, бравый омоновец стоял стеной, не пуская Рабиновича с Поповым друг к другу. Потом в общую неразбериху добавились еще и вопли Фатимы с Абдуллой, и закончилось это не скоро. Повторения подобной мелодрамы наблюдать я бы не хотел.

Но все это было вчера, а сегодня номер приключился еще хлеще. Вот уж не знаю, что там приснилось ночью Андрюше Попову, но для него утро началось крайне необычно. Напомню, что ночью, едва добравшись до лагеря основных сил крестоносцев, все мои менты, включая Фатиму с сарацином, завалились спать. О хлебе насущном и о костре вечернем никто, естественно, не позаботился. Об установке шатровой палатки тоже. Просто свалились все, где стояли. Лошади в том числе.

Андрюша, как вы знаете, парнокопытных на дух не переносит, поэтому спать лег подальше от лошадей. Однако утром проснулся в обнимку с кобылой. Как он до несчастной клячи добрался, я сказать вам не могу, поскольку в это время сам в первый раз за ночь по-настоящему заснул. А вот сцену братания Попова с лошадьми увидеть довелось.

Я сплю намного чутче всех, поэтому и проснулся от первого же подозрительного шороха, вскинул голову и посмотрел по сторонам, выискивая, что именно меня разбудило. Долго высматривать нарушителя спокойствия не пришлось. Им оказался Андрюша Попов, который во сне нежно обнимал за шею Сенину каурую кобылу.

Кляча, умаявшаяся за ночь, видимо, просто не поняла, кто именно рядом с ней находится и, причмокивая губами, нежно облобызала морду Андрюши. Тот глупо улыбнулся, но сопротивляться не стал, а лишь крепче сжал кобылу за шею. Лошадь такой ласки не поняла и начала задыхаться. Без кислорода жить не может никто, поэтому вполне естественно, что кляча, пытаясь освободиться от новоявленного Палестинского Душителя, вскочила сразу на все четыре ноги.

Вот уж не знаю почему, но Андрюша разжимать объятия не пожелал. Вместо этого он, повиснув на лошадиной шее в полуметре от земли, зачем-то проснулся. А затем и лошадь, и Попов посмотрели друг другу в глаза… Передать тот ужас, что отразился в ясных очах двух смертельных врагов, словами я просто не смогу, но заорали оба так, что у половины лагеря инфаркт миокарда приключился. Потом Андрюша побежал в одну сторону, лошадь – в другую. И если Попова при моем непосредственном участии найти еще удалось, то каурая кляча больше к нам не вернулась. Ее дальнейшая судьба окутана завесой мрака, поэтому рассказать о ней ничего не могу. Зато могу передать то, что Сеня заявил по этому поводу.

– Значит, друг Андрюша, мало тебе моих баб, ты у меня еще и лошадей отбивать начал? – ехидно поинтересовался Сеня, едва мы отыскали Попова, истязавшего куст саксаула в припадке бессильной ярости на всех парнокопытных.

– А кто тебе сказал, что она твоя? – зло ответствовал криминалист. От такого развития диалога Сеня просто оторопел.

– А чья же еще? – удивленно спросил он у друга. – Я же на ней езжу.

– Вот как? – съязвил Попов. – Что-то я не заметил, чтобы наша волоокая танцовщица какому-то еврею под седло давалась!

Это высказывание Сеню полностью доконало. Мой хозяин согнулся пополам и начал тихо сползать в траву. Я, грешным делом, подумал, что у него колики, и бросился искусственное дыхание Рабиновичу делать. А куда деваться? Пока два этих идиота – Жомов с Поповым – перестанут удивленно на моего хозяина пялиться и сообразят, что ему помогать надо, за него уже даже ни один патологоанатом взяться не решится.

Пока я к Сене бежал, слышу, он уже хрюкать начал. Я думал, он языком своим давится или еще чем-нибудь таким же. Например, носом. Поэтому и прыгнул Рабиновичу на спину, чтобы он от удара выплюнул все, чему в горле быть не следует. Я вешу немало, а из-за ускорения удар моего тела о спину хозяина неслабый получился. Вот уж не знаю, устоял бы от него Жомов, но мой Сеня, да еще согнувшийся пополам, мигом носом в сухую траву зарылся. Однако хрюкать не перестал. Я с перепугу уже собрался Рабиновичу трахеотомию клыками делать, чтобы хоть какой-то приток воздуха к легким обеспечить, да хорошо – вовремя остановился! Оказывается, этот гад, мой хозяин то бишь, просто-напросто ржал, как сивый мерин.

– Мурзик, уйди, – задыхаясь от смеха, проговорил Рабинович, отталкивая мою морду, едва не вкусившую хозяйской крови, от своей шеи. – Попов, ну ты дурак! Ты до того туп, что на тебя даже обижаться нельзя. Я ему про кобылу, а он мне о танцовщице. Одни бабы на уме, блудник ты толстомясый!

– А какая между ними и лошадьми разница? – буркнул в ответ Андрюша, усиленно стараясь не засмеяться. – И те и другие ржут, жрут и кусаются.

Дальнейшие крайне остроумные изречения всей троицы я опущу. Отчасти потому, что большинство из них просто печатать никто не станет, а еще оттого, что и сам между человеческими самками и лошадьми никакой разницы не вижу. Все равно и первые, и вторые, даже вместе взятые, куда хуже собак!..

На наше счастье, Фатима, будь она трижды котом в нос поцарапана, при этом разговоре не присутствовала, беспечно готовя завтрак у костра. В противном случае, даже несмотря на ее восточное воспитание, а может, именно благодаря ему, ели бы мы утром чужие завтраки. Глазами. Мои менты возможность такого развития событий тоже предвидели, поэтому, подходя к нашей телеге, притихли и, вместо того чтобы зубоскалить, просто глупо ухмылялись. А Попов еще и облизывался непрестанно, не забывая втягивать носом вкусный запах, распространявшийся от котла. Однако поесть и в этот раз спокойно не удалось – к нам на огонек перлась вся Боэмундова персональная рать в составе десяти человек.

– Не подходи, убью! – заявил Андрюша, загораживая собой котелок. – Нет у нас ничего. Бог не послал. И ты уйди, окаянный. А то сейчас таким крестом тебя осеню, что вместо папского пальца на своих плащах отбивные нарисуете. Если, конечно, вам эти плащи будет на чем носить!..

– Гляди-ка, Ваня, каким наш скромник разговорчивым становится, когда дело напрямую его желудка касается, – хмыкнул Сеня и повернулся к рыцарям: – С чем на этот раз пожаловали? Опять жрать хотите?

– Да не помешало бы, конечно, поскольку сами мы не местные, как вы знаете, и к тому же голодаем и скитаемся, – жалобно вздохнул Боэмунд. – Впрочем, раз вас Бог ничем не оделил, то Дева Мария вам присяжный заседатель… Мы вообще-то по другому вопросу пришли. Соизвольте выслушать. А то уйдем ведь.

– Охренеть. Я умру от горя, – зло заверил всех Попов.

– Андрюша, помолчи минуты три хотя бы, – утомленно вздохнул мой Сеня, а когда Андрюша насупился и замолчал, снова повернулся к рыцарям: – Так зачем вы пришли?

Боэмунд заговорил, а его спутники принялись в лад согласно кивать головами. Надо вам сказать, что у них, у крестоносцев, было принято выражаться крайне витиевато. До нашего русского мата этим речам, конечно, было далеко, но зато звучали все высказывания Боэмунда крайне заумно, и все обязательно через бога, его мать и добрый десяток святых в придачу. Именно поэтому пересказывать вам дословно слова этого дикорастущего европейца я не собираюсь. Просто изложу суть его пространной речи.

Тот, кто думает, что всякие там преступные группировки, мафия и беспредел – это наши, российские, изобретения, глубоко ошибается. Если бы вы с нами путешествовали или хотя бы мои прошлые рассказы читали, то поняли бы, как давно такие структуры придумали – еще раньше, чем древние греки на свет появились! А уж в средневековой Европе и вовсе одна «братва» жила. Правда, разговаривали они немного по-другому, зато разборки устраивали конкретные.

Так вот, Боэмунд числился в Европе далеко не последним авторитетом. Все как положено – замок типа фамильный; дача почти в Барвихе; отдых на Мальте, и, естественно, полна конюшня лошадей марки «Линконь» и «Кобылавет». «Меринседесы» тоже были, но тогда они не котировались.

Так вот, жил себе Боэмунд и не тужил. Подати с нескольких десятков фермерских хозяйств собирал да все производство в городе контролировал. Все бы хорошо, но завелся среди его приближенных жуткий завистник и стукач по имени Ефстафий Булонский. Вот и сдал он его однажды с потрохами общеевропейской налоговой полиции под названием «собор». Боэмунда повязали, имущество конфисковали. Налоги с него высчитали, а оставшуюся часть в пользование Ефстафию отдали. Самого же Боэмунда сослали на пять лет на общественно-полезные работы: в рубище по дорогам ходить, пепел подбирать, на голову его сыпать и каяться непрестанно.

Понятное дело, Боэмунд от такой жизни быстро озверел и целыми сутками, даже во сне, мечтал, как горло Ефстафию грызть будет. Однако папа Урбан самосуд настрого запретил, и мучиться бы рыцарю еще долго, если бы этот вышеуказанный церковный служитель начать крестовый поход не надумал. Вот тут собрал Боэмунд десяток таких же, как он, общественно-полезных работников и пошел к Урбану на поклон. Дескать, отпусти, пахан, кровью грехи искупить. Тот, как это принято у любого начальства, поломался положенное время, а затем послал всех просящих к иблису на хрен. Что, естественно, было воспринято Боэмундом, как разрешение участвовать в крестовом походе.

– Вот такая печальная история, – закончил рыцарь свой рассказ. – Почти все мои вассалы теперь подчиняются предателю Ефстафию, и на сегодняшнее утро назначено его возведение в графское достоинство, что автоматически навсегда лишит меня возможности вернуть отнятое имущество. Единственный шанс все исправить – это успеть вызвать гада на поединок в тот момент, когда возведение в графья уже начнется, но еще не будет закончено. Это я и собираюсь сделать, но боюсь, что вмешаются его люди, а моих рыцарей слишком мало.

– То есть ты предлагаешь нам обеспечить тебе «крышу»? – уточнил Сеня, едва Боэмунд сделал паузу в своей долгой речи.

Рыцарь кивнул головой.

– Вы воины доблестные, – проговорил он и покосился на Ваню. – Особенно сэр Дурная Башка…

– Чего ты там вякнул, блин? – оторопел омоновец, и нам всем шестерым, включая Фатиму, пришлось приложить немало усилий, чтобы не дать Ване возможность сделать и без того порожнюю от мозгов голову Боэмунда вообще абсолютно пустой.

– Нет, блин, Ваня, вот и скажи, что ты не дурная башка после этого, – зашипел на Жомова мой хозяин, едва нам удалось утихомирить омоновца. – Это же шанс! Сейчас мы Боэмунду поможем, и никуда он от нас больше не денется. Будет благодарными глазками в рот заглядывать, а я уж потом найду, как его заставить побыстрее Антиохию захватить… Ну а морду ему набить ты всегда успеешь!..

В общем, постараться пришлось всем в меру своих способностей. Я вон даже рыцарей немного по степи погонял, чтобы они разгневанному Жомову пару минут на глаза не попадались. Когда же Ваня успокоился, переговоры с Боэмундом были продолжены. Сеня, естественно, выбил для нас исключительные условия. Он отказался от небольшого графства, предложенного нам Боэмундом в качестве награды, и потребовал совсем немного – половину всей добычи рыцаря, которую ему удастся захватить при взятии Антиохии. Мелочь, а приятно!.. Не мне, Сене, естественно.

Боэмунд тут же обрадовался, как щенок при виде мамкиной титьки, и поспешил к штабу Ефстафия Булонского, увлекая моих ментов за собой. На ходу он объяснил, что у вышеназванного предателя самый большой под Антиохией отряд. Сколько там точно мечей, копий и копыт, я прослушал, но, по-моему, их было вполне достаточно для того, чтобы растереть нас в порошок, если скопом навалятся. Впрочем, Боэмунд тут же развеял все опасения, сказав, что вмешаться в его поединок с Ефстафием могут только рыцари. Их не больше пятидесяти (уже радует!), и нам не обязательно всех убивать. Достаточно лишь сдержать на то время, пока сам Боэмунд с предателем не расправится.

– Плевое дело. Да, Ваня? – Сеня ткнул хмурого Жомова в бок. – Справимся?

– Без проблем, – буркнул омоновец и ткнул в Боэмунда пальцем: – Только запомни, лох, после того, как ты с этим Ефстафием расправишься, я с тобой разговаривать буду. Ясно?

– Слушай, а давай в семь часов вечера после войны! Идет? – торопливо предложил рыцарь.

– Идет, – кивнул головой Жомов и тут же завопил: – Что ты сказал? Когда? Да я тебя…

– Фигушки-фигушки! – отскочил в сторону Боэмунд. – Первое слово дороже второго. Все слышали, что ты согласился!

– Ваня, оставь его. Не видишь, мужик – обычный идиот. Ты же не будешь каждого придурочного бить за то, что он тебе язык покажет? – снова остановил омоновца мой хозяин. – Давай-ка лучше приготовимся. Похоже, уже пришли.

Мы действительно подходили к нескольким довольно большим разноцветным шатрам, поставленным по окружности. На каждом из шатров развевался собственный флаг с каким-нибудь коронованным крокодилом на полотнище. Внутри круга стояли столы, сколоченные из грубых досок. Все посадочные места, за исключением одного, представляли собой обычные лавки. А вот в центре самого короткого стола высился вполне приличный трон. Думаю, экспроприированный крестоносцами у какого-нибудь местного царька. На этом троне и сидел тот самый тип, с которым предстояло сразиться Боэмунду, – жуткого вида горилла с маленькими глазками и лбом размером с десертную ложку. Сидя на троне, он казался просто огромным. Впрочем, впечатление это прошло, едва наш рыцарь бросил главе пира вызов.

– Ефстафий, подлый предатель и бесчестный трус! Я, твой бывший босс, а ныне вечный враг, вызываю тебя на поединок! – завопил Боэмунд, выскакивая в центр круга. Царивший там шум сразу стих. – Сразу предупреждаю, что фиг ты отказаться сможешь, потому что тогда присвоение тебе титула не состоится. И выставить за себя не сможешь никого, поскольку ты еще не граф.

– Во, блин! Это типа Боэмунд? – поинтересовался Ефстафий у своих соседей. Те дружно кивнули. – В натуре, драться хочет? – Тот же жест. – Ну, тогда я ему морду набью конкретно. И вы, в натуре, не сидите. Мочите шестерок его, типа они главные враги.

Честно сказать, когда Ефстафий сполз с трона, я сначала чуть не умер от смеха, а затем испугался за Боэмунда, да и за всех нас тоже. Смеяться я начал от того, что Ефстафий этот оказался мужичком очень небольшого роста. А огромным казался, когда сидел, от того, что располагался на подушках и обладал неимоверной ширины плечами и огромными ручищами, почти достававшими до земли. Именно из-за них я и перепугался. Особенно когда увидел в этих лапах огромный «моргенштерн». Объясняю для непонятливых, что по-ихнему это будет «утренняя звезда», а по-нашему – обыкновенный кистень. Все. Хана нашему бобику… то есть Боэмунду. Расплющит его Ефстафий, словно трамвай пятикопеечную монету. А затем и нас его подчиненные сомнут, поскольку их было никак не меньше сотни (а кто-то говорил пятьдесят!), а мы, как идиоты, выбрались в самый центр круга.

– Прибьет Боэмунда этот орангутанг, – обреченно вздохнул Андрюша. – Может, поорать немного?

– Подожди, – осадил его омоновец и, неожиданно для всех, бросил Боэмунду свою дубинку: – Держи. И старайся ее подставить под железную часть этой палицы!

Наш рыцарь удивленно повертел в руках «демократизатор», явно удивляясь, что это за штука такая, но расспросить подробнее не успел. Ефстафий с неожиданной быстротой бросился вперед и нанес Боэмунду сверху такой удар, что им можно было бы небольшой грузовик расплющить. Наш рыцарь чисто интуитивно выбросил руку с дубинкой вверх, пытаясь закрыться от разящего удара. Думаю, Боэмунд уже успел и помолиться, и обмо… в общем, напугался он изрядно. А Ефстафий пришел в еще больший ужас, когда «моргенштерн» после соприкосновения с «демократизатором» вырвался у него из рук и, тихо свистя, улетел к сарацинам в крепость.

– Хо-хо, вот это штучка! – удивленно посмотрел на резиновую дубинку Боэмунд, а затем обрушил ее на шлем Ефстафия. Естественно, тот ушел по пояс в землю и отключился, а его подчиненные, видя столь скоропостижный проигрыш босса, повинуясь рыцарским обычаям, тут же сложили оружие и признали себя вассалами Боэмунда.

– Спасибо за подарок, сэр Дурн… – обрадованно завопил наш рыцарь и запнулся на полуслове: – В общем, спасибо, и все. Прекрасный меч, хотя и странной формы. Что-то он мне напоминает такое, что у меня когда-то было, да куда-то подевалось… Вот только не вспомню, что именно!..

– Это не подарок, – оборвал его Ваня. – Верни-ка мне штатное средство подавления недовольства.

– Да, разбежался! – возмутился Боэмунд. – Рыбка плывет, назад не отдает.

Жомов рванулся было вперед, но новые подчиненные главы перстоносцев, вместе со старыми, грудью встали у Жомова на дороге. Причем не просто встали, а и мечи перед собой выставили. Ваня на секунду замешкался. Не думаю, что его смогли бы рыцари остановить. Разве что совсем убили бы. Но бросаться в атаку омоновцу, да и нам вместе с ним, не пришлось. Рядом с коварным Боэмундом, стремительно набирая объем, вырос наш трехглавый инсектицид. Дыхнув в рожу рыцаря сероводородом, Горыныч грозно потребовал:

– А ну-ка, отдай артефакт, наглая ты слимбофозка! Отдай немедленно. Ваша цивилизация до таких вещей еще не доросла.

– Держи карман шире, вонючий дракон! – посоветовал Боэмунд и попытался врезать Ахтармерзу по голове.

Первой ошибкой рыцаря было то, что он так и не смог выбрать, по какой именно из трех горынычевских голов следует бить в первую очередь. Второй – Боэмунд не учел того, что, несмотря на кажущуюся неуклюжесть, реакция у нашего самоходного огнемета была отменная. Ну, и третьей – перстоносец просто не знал, что бить Ахтармерза резиновой дубинкой – все равно что слону хребет погремушкой пытаться сломать. Горыныч поймал «демократизатор» зубами правой головы, левой схватил рыцаря за шиворот, а средней позволил заняться самым любимым занятием – чтением нотаций.

– Я же говорил, что ваша примитивная цивилизация еще не доросла до таких технологий, – капризно произнес Ахтармерз. – И потом, крайне некультурно тыкать в собеседника палкой, даже резиновой. Существуют тысячи способов морального подавления противника, и по-настоящему умный человек только в крайнем случае станет прибегать к физическому воздействию на оппонента…

Горыныч продолжал учить Боэмунда, в то время как все подчиненные рыцаря смотрели на них, разинув рты и не имея ни сил, ни смелости, чтобы хоть на миллиметр сдвинуться с места. Ваня растолкал их в стороны, словно самосвал легковушки на свалке, и, подойдя к Горынычу, забрал у него из пасти Боэмунда. Рыцарь испуганно посмотрел на грозного омоновца.

– У нас в отделе до следующего перекура ты бы не дожил, – сообщил омоновец оторопевшему перстоносцу. – А тут ты Сене нужен. Поэтому живи пока.

Отпущенный Жомовым рыцарь упал мягким местом прямо в салат, а Ваня, не обращая на него больше никакого внимания, вернулся к нам. Секунду послушав, что за «великие истины» Горыныч говорит рыцарям, ставшим вместо своего босса благодарными слушателями Ахтармерза, Рабинович спросил у Жомова:

– Ты на хрена, баран, дубинку свою этому уроду отдал?

– Так я же Боэмунду поединок обещал, – ответил Ваня. – Нехорошо бы получилось, если бы этого козла сейчас тот козел прибил.

– Шиза косит наши ряды, – горестно вздохнул мой хозяин и посмотрел в сторону крепости: – Пора бы разведку провести, контакты попробовать установить. Глядишь, ценой малого подкупа мы в город и войдем…

Сеня поручил Абдулле, как единственному сарацину среди нас, сходить на разведку к стенам Антиохии и попробовать убедить кого-нибудь из осажденных крестоносцами турок-сельджуков хотя бы просто с Рабиновичем поговорить. Мы остались терпеливо ждать, пока он вернется назад, глядя, как Боэмунд развлекается с вновь приобретенными войсками, заставляя их бегать с позиций в холмы и обратно. Впрочем, мне после пятого дубля все это жутко надоело, и я собрался пойти прогуляться, но именно в это время вернулся наш сарацин.

– Они не хотели вступать в переговоры, – сурово проговорил Абдулла, неся перед собой чью-то чалму, надетую на пику.

– И кого ты убил? – сурово спросил Сеня, собираясь устроить сарацину форменный разгон. Ну, проверить там форму одежды и все такое… Не успел.

– Никого! – заявил оруженосец Попова, делая большие глаза, а затем увидел, что все мы удивленно пялимся на пику с чалмой. – Ах, это? Эту штуку, да простит вам Аллах отсутствие извилин в мозгу, я выменял у одного из стражников за червивый кусок мяса. Голодают они там, бедные, но не сдаются, как защитники Брестской крепости. Обозвали меня предателем и разговаривать не хотели, пока я им кусок мяса не показал. Теперь все в порядке. У них мясо, у меня копье с чалмой. Оба – настоящий секонд-хенд! Ну а вы можете идти к стенам и разговаривать. Они там сильно ругаться не будут.

Сеня облегченно вздохнул и подозвал к себе Боэмунда. Попросив крестоносца отвести войска подальше, как и договаривались с ним ранее, Рабинович кивнул Попову с Жомовым и уверенным шагом направился прямо к стенам осажденной Антиохии. Я поторопился его обогнать, поскольку кто знает, что у этих сарацин на уме, а хозяин у меня один. Не дай бог, копьем или стрелой кто-нибудь пришибет!

В общем, к стенам мы подошли в таком порядке: я впереди, но без лихого коня, следом за мной Сеня, тоже без коня, да и вообще все мы были пешими, затем сарацин, а замыкали шествие Попов, Жомов и Ричард, ласково прозванный Боэмундом Кроличья Лапка. Я, конечно, не ждал, что нас будут встречать хлебом-солью, салютом и фанфарами, но все-таки не рассчитывал, что осажденные турки начнут сразу хамить.

– Крестоносцы дураки, они курят табаки! – завопил с башни усатый турок, высовываясь между каменных зубцов и показывая нам нос обеими руками. Впрочем, высунулся он лишь на минуту, а затем исчез, будто кто-то его с силой дернул снизу. Едва чалма турка скрылась за зубцами, как я услышал другой голос.

– Какие такие табаки, идиот? Нету никаких табаков еще! – проговорил невидимый мне защитник стены, а затем раздался звонкий шлепок.

– Ай, алла! – взвизгнул усатый турок, не высовываясь наружу. – Ну нету табаков, значит, нету. Зачем по чалме-то бить, чай не казенная.

– Эй, морда сарацинская, высунься на минутку, – вежливо попросил мой хозяин, глядя на башню снизу вверх.

– Щас, бегу. Коленки уже расшиб, – послышался в ответ голос усатого. – Я, значит, высунусь, а вы в меня всякими гадостями швырять станете или еще, чего доброго, да спасет вас Аллах, если захочет, конечно, стрелами стрелять начнете.

– А еще пулями пулять, копьями копать и мечами мечить, – передразнил его Попов. – Высунь морду, говорят. На хрен нам нужно в тебя стрелять-то? У моего друга дело к тебе есть.

Некоторое время турки за стеной шушукались, не высовываясь наружу. У меня слух отменный, но даже я не мог разобрать, о чем они говорили. Впрочем, не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы об этом догадаться. Скорее всего, оба защитника города обсуждали, стоит ли вступать в переговоры с неверными, или пусть они к иблису катятся. Мы терпеливо ждали и минуты через две вновь услышали голос усатого.

– А что за дело-то? – поинтересовался он, по-прежнему не рискуя высовываться.

– Тебе деньги нужны? – поинтересовался в ответ Сеня.

– Ха, укуси тебя шайтан! – заржал в ответ сарацин. – На фига мне деньги? Я вам сам их могу сколько угодно дать.

– Ты Рокфеллер, что ли? – ехидно полюбопытствовал Попов.

– Ты меня, собака неверная, не обзывай всякими своими франкскими кличками, – завизжал в ответ усатый. Я собрался было рявкнуть на него, чтобы «собаками» людей не называл, но передумал: Сеня своими альфа-лидерскими замашками опять бы задолбал. А турок за стеной продолжал визжать.

– Ты, урюк нерусский, переговоры вести со мной собрался, а имя мое не знаешь, – вопил он, не желая высовываться. – Запомни, чучмек, меня зовут Фируз ибн-Салман аль-Рашид эль-Фатийя!

– Ну, блин, никак эти арабы нормальное имя с фамилией у себя не введут! – возмутился Ваня Жомов, до сих пор не издававший ни звука. – Разве их названия обычному менту запомнить можно? Сеня, ты, в натуре, представь, что когда его арестовывать придешь, вместе с замком еще и язык ломать придется.

Еще до того, как Ваня начал говорить, я уже видел, что Сеня медленно закипает. Все-таки это он у нас мастер переговоров, а не криминалист с омоновцем. Эти два оболтуса могли только испортить все, если будут продолжать вмешиваться. Я и то Рабиновичу не мешал, а Ваня с Андрюшей нос свой решили в переговоры сунуть, словно такса морду в лисью нору. Сам, конечно, не видел, но знающие псы говорят, что и такое бывает.

– Слушайте, други мои дорогие, может, свалите отсюда куда-нибудь? – Пар из чайника… или носика?.. хотя нет, если говорить про Сеню, то нужно это делать так: пар из шнобеля Рабиновича все-таки вырвался наружу. – Ты, Ваня, сходи-ка к Боэмунду и войсками его, что ли, покомандуй. А ты, Попов, просто иди куда-нибудь. Хоть до Магадана. Главное, чтобы я тебя не видел в ближайшие пару часов.

– Ладно, я помолчу, – миролюбиво согласился Андрюша.

– А я вообще один раз только слово сказал, – заявил омоновец.

Сеню перекосило так, что стало ясно: сейчас он либо расплачется, либо кусаться кинется. Впрочем, поскольку люди редко кусаются, а мой хозяин еще и Рабинович, то второй вариант исключался абсолютно. Вместо него Сеня коротко вздохнул и начал цитировать вслух устав караульной службы. Андрюша сбежал тут же, а Жомов, блаженно заслушавшись, уселся на траву и начал клевать носом. Что и требовалось доказать! Теперь ни тот, ни другой в переговоры вмешиваться не будут. Абдулла и Ричард Кроличья Лапка не в счет. Первый в переговорах самое непосредственное участие принимать должен, а второй и слова не произнесет, пока Ваня не скомандует. В общем, Сеня получил полную свободу действий. Ордер на арест, так сказать.

– Значит, ты утверждаешь, что они с нами переговариваться готовы? – ехидно поинтересовался у Абдуллы Рабинович.

– С ума сошел? – оторопел сарацин. – Да прочистит Аллах твои глухие уши, я утверждал, что антиохийцы обещали сильно не хамить. Пусть мне гриф на чалму из-под небес нагадит, если это не так!..

Пожелание тут же исполнилось. Откуда-то сверху на Абдуллу обрушился такой кусок птичьего помета, какой и не во всякий «КамАЗ» влезть бы смог. Сарацин только удивленно хрюкнул, когда оказался буквально по уши в дерьме, а затем растерянно посмотрел наверх. Там, в вышине под облаками, болталась какая-то птица. Спустившись немного вниз, чтобы ее было отчетливо видно, птичка показала сарацину правым крылом некое подобие сжатого кулака с отставленным средним пальцем (когда, блин, птички-то успели у американцев их дурацким жестам научиться?), ехидно посмеялась и умчалась в поднебесье снова.

– Ну вот, теперь тебя можно смело зачислить в свиту Боэмунда, – съязвил Рабинович. – Теперь ты у нас тоже пальцем осененный, да еще и навозом окропленный.

– Странно, – не обратив на него внимания, проговорил Абдулла, принюхиваясь к куче птичьих отходов. – Выглядит, как помет грифа, а пахнет, как крем-брюле…

– А ты еще попробуй на вкус, – посоветовал мой Сеня, однако сарацин от такого эксперимента отказался.

Вместо него инициативу неожиданно проявил усатый турок, молча наблюдавший в щель стены за тем, что происходит среди пришедших на переговоры «крестоносцев». К счастью для нас, в тот момент, когда гриф от души поиздевался над Абдуллой, турок-сельджук занимался поисками какого-то кровопийцы вроде блохи в складках своей одежды. Когда он закончил это занятие и вновь вернулся к своему наблюдательному посту, Абдулла уже стоял в куче помета, а Сеня над ним подсмеивался. Усатый услышал только две последние фразы.

– Кто там про крем-брюле говорил? – завопил он, высовывая между зубцов кончик своего носа. – Что там попробовать надо?

– Гов… – начал было отвечать Сеня, но тут же заткнулся и, хлопнув себя ладонью по лбу, улыбнулся во все тридцать три зуба. Именно три, а не два. У Рабиновичей принято все, в том числе и зубы, иметь про запас!

– Я слышал, у вас в Антиохии кушать нечего? – спросил мой хозяин у турка и, не дав тому ответить, продолжил: – Так вот, я тут немного деликатеса привез. – Он указал рукой на кучу помета, из которой Абдулла уже успел выбраться. – Это все будет твоим, если ты окажешь мне одну услугу.

– Ай, алла! Как не стыдно? – покачал головой сельджук. – Стражника, значит, подкупить пытаемся? Сейчас будем просить ворота открыть, да?

– Блин, какой ты умный! – наигранно удивился Рабинович. Однако усатый принял его издевку за чистую монету.

– Конечно, Фируз умный. Очень умный, – похвалил себя стражник. – Настолько умный, что целой башней командует. И именно потому, что Фируз умный, – вот, блин, заладил, как попугай, – он на такую сделку не пойдет. Попробовать товарчик сначала нужно, а уж потом дальше переговоры вести.

Ща-ас! Дождешься ты от Сени «товарчика» на пробу. Мало ли, что нам гриф с ароматным навозом достался. Это еще не значит, что у его пищевых отходов и вкус соответствующим запаху будет. Не такой дурак мой Рабинович, чтобы помет за крем выдавать и при этом еще и позволить его попробовать!..

– Фу, Мурзик, – как обычно, перебил меня хозяин и посмотрел на осмелевшего сельджука. – Ты, Фируз, конечно, умный, но дурак. Я, значит, тебе попробовать кремразрешу, а ты брюхо за мой счет набьешь и пошлешь меня к иблисовой матери?

– Ай, алла! Ну почему эти неверные такие жмоты? – изумился турок, высовываясь из-за зубцов уже почти по пояс. Эх, Жомов спит, а то уже подстрелил бы наглеца. – Я же у тебя не тарелку крема прошу! Ты мне на кончике копья свой деликатес передай, иначе переговоров никаких не будет.

– Ага, бегу, – возмутился мой Сеня. – Откуда я знаю, может быть, у вас за время осады желудки совсем усохли, и теперь тебе не то что лизнуть, понюхать хватит, чтобы нажраться!..

Вот в таком духе Рабинович с турком и начали переговариваться. Вы уже и сами, наверное, догадались, что исход этой дискуссии был предрешен заранее. Не родился еще такой сельджук, чтобы у моего Сени смог выгодные для себя условия выторговать. Если это и сможет кто-нибудь сделать, то только какой-нибудь другой Рабинович. И то только в том случае, если он с самого детства учился снег тунгусам продавать, а затем всю жизнь только этим и занимался. Поэтому утомлять вас пересказом переговоров не буду, а сразу скажу, чего Сеня в результате их достиг.

После длительных и упорных дебатов Фируз согласился получить грифов «крем-брюле» без пробы, но в полном объеме. Правда, в обмен на это турок согласился открыть нам не ворота Антиохии, а всего лишь маленькую калиточку в своей башне. Причем в том случае, если вышеуказанный «крем» Фирузу не понравится, за ним оставалось право затворить калитку снова и потребовать компенсации морального ущерба в размере головы годовалого теленка… Как вы думаете, был у сельджука хоть маленький шанс на то, что наш, то есть грифов, «крем-брюле» ему не понравится? Я думаю, увидев жомовскую гору мышц, Фируз даже думать не станет о том, крем ему дали или что-либо иное!

– Абдулла, собирай помет в тележку, а ты, Ричард, мчись к Боэмунду и скажи, чтобы шел сюда. Передай ему, что все прошло удачно, – скомандовал обоим чужим оруженосцам Сеня, а сам повернулся к Фирузу.

– С земли нав… то есть крем соскребывать? – услужливо поинтересовался он.

– Нет, себе оставьте, – тоном миллиардера, решившего вместо чаевых оставить коридорному чемодан с алмазами, благодушно заявил Фируз. Ну, спасибо! Уважил.

Тут к месту событий подоспел и Боэмунд в сопровождении десятка своих верных рыцарей. Тех, которые Перстом Осененные. Ричард шел позади них и, видимо, по старой привычке, чеканил шаг.

– Мне передал ваш слуга, что переговоры с язычниками, хвала Господу, прошли успешно? – произнес Боэмунд. Фраза прозвучала полувопросом, и Сеня утвердительно кивнул. – Это очень хорошо. А то я боялся, что святой Жоржик от нас отвернулся и конкуренты из отряда Готфрида на западной стене нас опередят. Когда вы решили начинать штурм?

– Да хоть сейчас, – пожал плечами Рабинович и кивнул в сторону стен Антиохии. – Рожу сарацинскую между зубцов видите?

Боэмунд, а за ним и остальные рыцари дружно кивнули.

– Вот этот урод только и ждет сигнала. Оголодал, гад.

– Так что, ему бабу вести надо? – оторопел предводитель перстоносцев.

– Не в том смысле, идиот! – рявкнул на него Рабинович. – Просто человек обычной жратвы хочет. Корочки хлеба нет с собой ни у кого?

Все десять рыцарей из свиты Боэмунда так дружно полезли за пазухи, что я даже вздрогнул от неожиданности. Честное слово, инстинкт проснулся! Так и захотелось прыгнуть вперед и помешать им пистолет из внутреннего кармана вытащить. Понятное дело, что огнестрельного оружия у рыцарей быть не могло. Поэтому я и остался сидеть на месте, а перстоносцы одновременно вытащили по краюхе хлеба и дружно протянули Рабиновичу. Мой Сеня хмыкнул.

– Спасибо. Одной вполне достаточно, – проговорил он и повернулся к Фирузу, жадными глаза взиравшему на невиданное обилие яств со своего места между зубцов башни. – Эй, урюк, лови. Это тебе подарок в знак самых добрых намерений. Но только попробуй, гад, своих обещаний не выполнить. Весь город по кирпичику разберу, но тебя найду и покараю!

– Извините, – перебил моего хозяина Боэмунд. – А сэр Дурная Башка почему спит? Он своей доблестью нам в штурме Антиохии помогать не будет?

– Будет. Еще как будет, – заверил рыцаря Рабинович и заорал: – Рота, подъем! Тревога!

Ваня подскочил как ужаленный. Несколько секунд он тупо смотрел по сторонам, пытаясь сообразить, где находится. Потом ценой титанических умственных усилий ему удалось осознать, что в данный момент он не в казарме. Горестно вздохнув о лучших днях своей жизни, Жомов врезал в ухо первому же рыцарю, подвернувшемуся под руку. Остальные, уже хорошо обученные, тут же бросились врассыпную. На месте остался стоять один Боэмунд. Тормоз он, что ли?..

– Ну и зачем людей пугать надо было? – поинтересовался у омоновца мой Сеня.

– Извини, Робин, блин. Привычка, – пристыженно ответил Ванюша. – Ты, это, на каком параграфе устава остановился? Заснул я что-то…

– А сейчас и вовсе навеки заснешь! – рявкнул на него мой хозяин. – Мы тут штурм начинаем, а ты спишь, как Матрешкин на телефоне.

– Е-мое, так что ты сразу мне не сказал?! – удивился омоновец и посмотрел на рыцарей. – Чего стоите? Ура, что ли?.. – И Ваня помчался вперед, размахивая дубинкой.

Догнали мы омоновца почти у стен. Причем этого оказалось мало. Пришлось Ванюше еще и объяснять, что в нашей ситуации штурм означает только то, что мы потихонечку проводим в город небольшую часть отряда Боэмунда, а затем, при помощи Попова, поднимаем дикий крик. Защитники Антиохии решают, что в город ворвалась вся армия крестоносцев, и быстренько сдаются. После этого наступает мир, благоденствие и повальная пьянка.

– Это хорошо, – согласился с последней частью фразы омоновец. – Только, может быть, не потихоньку? Может, вломимся в город, как настоящие представители российской милиции, и морду кому-нибудь набьем? А то потом перед коллегами неудобно, в натуре, будет…

– Ваня, я тебе твердо обещаю, что морду ты кому-нибудь набьешь, – успокоил его Рабинович. – Вот как только встретим кривоногую, горбатую, беременную горгулью, так ты ей тут же морду и набьешь!..

Обрадовавшийся сначала Жомов к концу Сениной фразы только и смог сделать, что почесать в затылке. Умеет все-таки мой хозяин человека озадачить! Ведь сколько проблем сразу возникло?! Во-первых, горгулью еще найти надо. Во-вторых, зачем ее бить, когда она и без того ущербная – кривоногая и горбатая. В-третьих, хоть она и горгулья, а беременная. Вопрос в том, за кого ее принимать? Если за монстра, то, может быть, и наплевать на то, что горгулья беременная. А если считать ее просто будущей матерью? Что тогда?..

Если уж я на эти вопросы ответить не смог, то Ваня и подавно никогда в жизни с ними не справился бы. Поэтому наш бравый омоновец принял поистине соломоново решение. Догнав Рабиновича, он развернул его лицом к себе и уверенно заявил:

– Сеня, блин, задолбал ты меня уже со своей простотой! Или ты мне до заката эту горгулью доставишь, или я считаю, что ты снова издеваешься, и стану чистить чайники всем подряд, начиная с рыцарей.

– Договорились, – кивнул головой мой Сеня. – Будет тебе к вечеру горгулья, но сначала достань мне пару танков и вертолет. Без них ничего не получится.

Вот и поспорь с ним!..

Глава 4

Войско Боэмунда подходило к Антиохии уже в темноте. Прочие крестоносцы, расположившиеся вокруг города, с удивлением смотрели на эти колонны, марширующие мимо костров в ногу, но на цыпочках. А когда кто-нибудь из воинов Христовых пытался поинтересоваться, что это Боэмундовы солдаты чудят, те целыми отрядами шикали на излишне любопытного ландскнехта и дружно прикладывали пальцы к губам. В итоге на марширующие отряды все крестоносцы махнули рукой и сделали вид, что ни фига их не замечают. Махнуть-то махнули и сделать – сделали, но сами коситься не забывали. Мало ли что эти боэмундцы задумали? Может быть, склад с колбасой нашли, разграбили, а теперь хотят спрятаться и тайком от всех сожрать?!

Трое ментов, вместе с сарацином, Ричардом и Горынычем, ждали их около башни, на которой Фируз изнывал от предвкушения надвигающегося обжорства, роняя вниз со стен целые водопады слюны. Пару раз он едва не падал, пытаясь во всех подробностях рассмотреть вожделенную тележку с кремом, и сердобольному Попову приходилось кидать в сельджука камнями, дабы привести его в чувство. Получив по лбу очередным булыжником, Фируз удивленно хлопал глазами и, потирая ушибленное место, на пару секунд забывал о своих мечтах, а затем все начиналось сначала.

– Вы где шлялись так долго? – зашипел на Боэмунда Рабинович, когда возглавляемые им отряды добрались-таки до ментов. – Через Китай, что ли, в Антиохию шли?

– Нет, сэр, – самодовольно улыбнулся перстоносец. – Для получения важного стратегического преимущества мы старались передвигаться как можно незаметнее. Из-за этого и скорость на марше была несколько ниже запланированной. Смею вас заверить, сэр, наш маневр не заметил никто.

– Ты имеешь в виду, что вот эти ничего не видели? – ухмыльнулся Сеня и ткнул пальцем за спину Боэмунду.

Не переставая улыбаться, рыцарь обернулся в указанном направлении и застыл. Улыбка постепенно сползла с его лица, сменившись сначала недоумением, а затем и жутким разочарованием. Да и было с чего! Прямо позади ровного строя его отрядов неорганизованной толпой грудился весь личный состав воинства крестоносцев. Переминаясь с ноги на ногу, ландскнехты и рыцари вытягивали шеи, стараясь рассмотреть, что же происходит под стенами крепости. Увидев, что Боэмунд на них смотрит, крестоносцы тут же отвернулись и сделали вид, что все дружно просто проходили мимо. Кто-то начал насвистывать, глядя на луну, кто-то ковырять пальцем в носу, а большинство и вовсе принялось шаркать ногами по песку, словно куры на навозной куче. Причем смущенные куры!

– Вот проклятое бесово племя, – буркнул себе под нос Боэмунд, а затем заорал во все горло: – Пошли отсюда, сволочи! Чего приперлись? Может, у нас тут любовное свидание. Может, блин, мы тут все «голубые»?!

– Охренел, баран? – оторопел Жомов и на всякий случай отгрузил Боэмунду два десятка подзатыльников, после которых рыцаря не было на грешной земле минут десять. Он витал в облаках и всем говорил: «Трям, здравствуйте». Впрочем, принятые Ваней меры слишком запоздали. А ведь учили же его в школе милиции: «Не разговаривай с подозреваемым. Сначала бей, а беседовать прокурор будет».

– Которые тут «голубые»? – завопили откуда-то из-за стен Антиохии. – Покажите, ради Аллаха! Ни разу еще не видел.

Следом за этим воплем, сначала на самой башне, где сидел в одиночестве Фируз, стали появляться турки, а вскоре они битком заполнили и окрестные стены, стоя едва ли не друг у друга на головах. Судя по тому, сколько их здесь было, посмотреть на «любовное свидание „голубых“ сбежались все защитники Антиохии без исключения. Под их общим весом стена заскрипела и угрожающе накренилась, явно торопясь отобрать славу у Пизанской башни.

– Зашибись! – обведя взглядом «всю королевскую конницу и всю королевскую рать», заявил Рабинович. – Прошли потихоньку, называется. – Он посмотрел на бессознательного Боэмунда. – Убил бы! Жалко, что по уставу не положено.

– И что теперь делать будем? – растерянно спросил Андрюша.

– А-а, пошли отсюда, – махнул рукой кинолог. – Завтра что-нибудь придумаем. А пока пусть эти уроды развлекаются.

«Уроды» действительно начали развлекаться от души. Примчавшиеся на стены сарацины, увидев перед собою все крестоносное войско, разочарованно завопили. Дескать, обман вокруг и надувательство. Якобы про нестандартные сексуальные наклонности всего христианства, вместе взятого, они и так давно знали, а хотелось бы на настоящих «голубых» посмотреть. Крестоносцы в ответ заорали, что хрен с ними, с наклонностями христиан, а вот о повальном скотоложестве последователей Магомета знают даже на Аляске! Сарацины этого, естественно, не стерпели и стали оплевывать сверху противника. В ответ крестоносцы стали швыряться камнями.

Ну а дальше и вовсе «все смешалось в доме Облонских»! Какой-то ландскнехт совершенно случайно вместо сарацина попал кирпичом по голове своему же соратнику, а плевок одного из мусульман ветром отнесло в лицо соседу… Через минуту дрались все. Крестоносцы с крестоносцами – под стенами крепости, а сарацины друг с другом – прямо над ними. Ваня Жомов, естественно, пожелал принять участие в общей потасовке, но Сеня его удержал.

– Оставь. Может, научат уму-разуму друг друга, – проговорил кинолог, поймав друга за рукав. – Эх, жалко, Фируза в этой толчее не найти. Сейчас бы самое время внутрь Антиохии пробраться.

– Да без проблем, – усмехнулся Попов и завопил во все горло: – Фи-ируз!!!

– Блин, заставь дурака богу молиться, он и лоб расшибет, – застонал кинолог, пальцами прочищая заложенные уши. – Андрюша, ну кто тебя, идиота, просил орать?

Действительно, кричать криминалисту не стоило! То, что от его вопля обрушилось несколько каменных зубцов со стены крепости, это, конечно, не беда. На сотню сдутых со стены сарацин и сорванную с ближайшей антиохийской мечети крышу тоже можно было не обращать внимания, но вот то, что благодаря Попову стихийно вспыхнувшая драка прекратилась, обойти вниманием было никак нельзя. Тем более что все это треклятое внимание обеих армий сосредоточилось на ментах. Сеня обреченно плюхнулся на пожухлую траву и охватил голову руками.

– Мама, ты меня звала? – тут же раздался со стены голос Фируза. – То есть я хотел сказать, чего изволите?

– Стой тут и никуда не уходи, – скомандовал ему омоновец и хлопнул Рабиновича по плечу: – Сеня, не переживай. Сейчас все исправим. – А затем Жомов повернулся к крестоносцам.

– Команда «отбой» не вам была дана? – грозно поинтересовался он. – Если вы, духи поганые, через тридцать секунд не займете свои спальные места, будем всю ночь кросс сдавать вокруг Антиохии. Есть вопросы?..

– Никак нет! – дружно рявкнуло все войско без исключения и, затаптывая друг друга, бросилось врассыпную.

Через тридцать секунд в окрестностях башни остался только неподвижный Боэмунд на земле да десяток его верных рыцарей, жутко помятых и покореженных при попытке защитить своего босса от стада взбесившихся крестоносцев. Осененные Перстом воины после целого ряда усилий смогли-таки поставить Боэмунда на ноги, и тот, помотав головой, растерянно посмотрел на ментов.

– Извините, кажется, я что-то лишнее сболтнул, – проговорил он.

– Поздно, батенька, пить «боржоми», когда почки отвалились, – буркнул Сеня и посмотрел в сторону крепостных стен, все еще заполненных сарацинами. – А вы чего ждете? Все, блин, представление окончилось. Кина не будет, электричество кончилось!..

Разочарованно вздохнув, защитники Антиохии стали разбредаться по своим местам, и вскоре на гребне стены остался только один Фируз, терпеливо дожидающийся дальнейших распоряжений. Они, естественно, не замедлили последовать. Рабинович напомнил сельджуку об их уговоре, что, собственно говоря, делать было и не обязательно, а затем потребовал отворить обещанную калитку.

– Крем там не пропал? – озабоченно поинтересовался турок со стены.

– Давно пропал. Если вообще это когда-то было кремом, – добавил уже тише Сеня. – Пропадет, если будешь долго возиться!

Фируз тут же исчез с гребня стены, предварительно указав ментам, куда именно нужно подойти. Друзья, а за ними и Боэмунд с подчиненными, подошли к стене и, не найдя ничего, даже отдаленно напоминающего дверь, удивленно переглянулись. Впрочем, никто и не рассчитывал на то, что на крепостной стене будет висеть табличка с надписью: «Вход в Антиохию здесь!» Менты принялись терпеливо ждать, а когда у Сени уже стало заканчиваться терпение и он принялся придумывать всевозможные кары на голову коварного сельджука, откуда-то почти из-под земли раздался голос Фируза.

– Эй, сюда идите, – позвал он. – И крем тащите с собой.

Рабинович растерянно посмотрел по сторонам в поисках того места, откуда доносился голос турка, и в потемках потратил бы на это немало времени, если бы не помог Мурзик. Коротко тявкнув, пес нырнул в траву, росшую у подножия башни. Присев, Сеня раздвинул бурьян руками и увидел недоверчивую морду Фируза, глядевшего на них из проема в стене, явно образовавшегося после того, как сельджук вынул оттуда камень.

– И это называется дверцей? – язвительно поинтересовался Рабинович. Фируз хмыкнул.

– Маленькая тележка, маленькая дверка, – с ухмылкой проговорил он. – Захотите попасть внутрь, пролезете. Желаете войти с почетом, несите десять тележек. Одну мне, две караульным на главных воротах, три – начальнику стражи…

– Стоп! – рявкнул Сеня и молниеносным движением поймал сельджука за нос. – Ты, морда сарацинская, или сейчас нам нормальную дверь откроешь, или будешь до конца жизни голодать и смотреть в зеркало на дыру в том месте, где у тебя был нос.

– Отпустите, мне больно, – гнусавя, проговорил Фируз. – Нету в крепости больше дверей никаких. Если хотите, могу лестницы спустить. Больше ничем помочь не могу…

– Хрен с тобой, тащи свои лестницы, – проговорил Сеня, отпуская сельджука. – Только чтобы через пять минут они уже стояли. Иначе я этот крем на твоих глазах жрать буду!

– Блин, хоть бы этот турок задержался, – хихикая, проговорил за спиной кинолога Попов. – Ужин отдам только за то, чтобы поглядеть, как Рабинович крем из-под грифа есть будет!

– Хрен дождешься, – пообещал Сеня.

Дальше все прошло довольно гладко. Фируз, перепуганный тем, что вожделенное лакомство сожрут прямо у него на глазах, управился с лестницами минуты за три. Сеня взял Мурзика на руки и кое-как полез первым. Остальные последовали за ним. Причем Горыныч, чтобы не мешать Попову, одолел весь подъем, вцепившись зубами всех трех голов в китель криминалиста.

Фируз пристально наблюдал за процессией и попытался наверху преградить ментам путь, требуя обещанную тележку, но Сеня обозвал его идиотом и заявил, что если сельджуку нужно, то тащить груз наверх он сможет и сам, а менты ему в носильщики не нанимались. И вообще, если Фируз продолжит пререкаться, то просто полетит со стены вниз. Причем без парашюта. Сельджуку ничего другого не оставалось, как только согласиться с кинологом. И едва дождавшись, когда последний член экспедиции переберется через гребень стены, Фируз бросился вниз, чтобы тут же огласить округу разочарованными воплями. Что и понятно. Мало кто остался бы доволен, попробовав такого «крема»!

– Сэр, вы обещали, что ваш друг, досточтимый святой Поп, начнет вопить, когда мы окажемся внутри крепости, – услышал Сеня за спиной голос Боэмунда, о котором совсем забыл, и удивленно обернулся к омоновцу.

– Ваня, кто этих уродов сюда пустил? – грозно поинтересовался кинолог, опуская наконец Мурзика на землю. – Они уже сегодня дров наломали, и хватит. Проводи их обратно, и пусть теперь без нашей помощи Антиохию взять попытаются. Тут мы и без них справимся.

– Подожди, – завопил Попов, помешав исполнительному омоновцу схватить парочку рыцарей за воротники. – Сеня, мы сегодня под стенами достаточно нарисовались. Что будем делать, если утром нас турки опознают? Всю их армию втроем мы не перебьем. Пусть крестоносцы с сарацинами разбираются, а мы пока Копье поищем.

– Действительно, вам никак нельзя в боевых действиях участие принимать, – выплюнув изо рта Андрюшин китель, поддержал криминалиста Горыныч. – Я же вам уже сто раз говорил, что если погибнет один из вас, остальных ждет еще более плачевная участь…

– Плавали, знаем! – перебил его Рабинович. – Умные все больно стали. – Он глубоко вздохнул: – Как это ни печально признавать, но в этот раз вы оба правы. Андрюша, давай-ка рявкни. Только подожди, пока мы спрячемся и уши заткнем.

– А чего кричать-то? – поинтересовался эксперт.

– Да что хочешь, – отмахнулся от него Сеня. – А еще лучше будет, если что-нибудь споешь. У тебя это наиболее отвратительно получается. Тем более что город все равно захватывать придется. Нам с него пятьдесят процентов добычи полагается.

– Куда ты ее девать только будешь? – сделав наивные глазки, спросил Попов.

– Сирым и убогим раздам, – огрызнулся Рабинович. – А если кому-то такой подход не нравится, может свою долю вовсе не просить.

– Ну уж нет! – возмутился Андрей. – Я, может быть, на нее у Оберона путевку в супераквариум себе куплю…

ХЛО-ОП!!!

– Ну вот, вспомни черта… – вздохнул Сеня. – Попов, ну кто тебя все время за язык дергает?

Андрюша не ответил, недоуменно глядя на эльфа, уютно расположившегося на его погоне. Прямо около единственной сиротливой звездочки. Лориэль нагло сидел на поповском плече, закинув ногу на ногу, и ковырялся пальцем в зубах. А удивился криминалист оттого, что обычно этот наглый недомерок старался держаться как можно дальше от ментов, опасаясь вполне заслуженного, между прочим, шлепка по тому месту, куда тяжелая милицейская длань попадет. Сегодня Лориэль совсем оборзел и, похоже, чувствовал себя на Андрюшином плече в полной безопасности.

– Блин, до чего же в вашей вселенной мясо плохо готовят, – проворчал эльф, избавившись наконец от продовольственных запасов между зубов. – Ну куда ни ткнись, везде или непрожаренное, или подгоревшее. И обязательно жесткое. Не повара у вас, а козлы, мать их…

– Ты, браток, не охренел? – слегка придя в себя от наглости Лориэля, поинтересовался Попов. – А если я тебя сейчас прихлопну?

– Ты? – Эльф противно захихикал. – Да ты, свиномяс криворукий, даже по собственному носу без зеркала попасть не можешь! Прихлопнет он. – Эльф посмотрел на Жомова с Рабиновичем: – Вы слышали, что этот урод жирный сделать собрался?..

Естественно, Андрюша такого издевательства уже просто не выдержал. Коротко размахнувшись, он обрушил левую руку на свое же соответственное правое плечо. Эльф прекрасно знал, что именно так и случится. Поэтому за мгновение до удара перепорхнул с одного поповского плеча на другое. Андрюша тут же попытался прибить его ладонью правой руки, и снова безуспешно. Лориэль ускользнул от удара и взгромоздился прямо на поповское лысое темечко, в данный момент, правда, закрытое фуражкой. Естественно, бить себя по голове криминалист не собирался, и в этом ему помог услужливый Ваня. Одним движением отстегнув от пояса милицейскую дубинку, он обрушил ее на голову несчастного Попова. Андрей как стоял со скрещенными на груди руками, так и шлепнулся на спину, предварительно закатив глаза.

– Ну, ты, Жомов, молодец, – констатировал Сеня и бросился приводить в чувство контуженого криминалиста. Однако Ваня оказался рядом с Андреем раньше. Целиком поймать друга он не смог, но голову все-таки придержал. И поэтому поповскому темечку удалось избежать удара о мощеную дорогу, тянувшуюся вдоль крепостных стен.

– Андрюха, блин, прости! Не хотел я, в натуре. Это все он, сволочь, Лориэль, – залопотал омоновец, ласково вытрясая из Попова душу. – Ну что тебе сделать, чтобы ты меня простил? Хочешь, дубинкой мне по дурной башке врежь. Даже два раза. А хочешь, я сам разбегусь и ею о стену стукнусь?..

– Не надо. Не дай бог, еще крепость развалишь, а твоей тупой башке ничего не сделается, – пробормотал Попов, потирая ушибленную маковку. – Я-то тебя, конечно, прощу, но только после того, как ты меня, как вернемся, в кафе до отвала пирожными накормишь. Понял?

Жомов обрадованно закивал. Дескать, на все согласен, лишь бы у тебя, Андрюша, от удара сдвиг по фазе не случился. Сеня покосился на них, а затем повертел головой по сторонам, отыскивая, куда подевался эльф. А тот как ни в чем не бывало сидел на ветке ближайшего дерева.

– Меня, что ли, ищешь, урод длинноклювый? – ласково поинтересовался Лориэль. – Отправить бы вас всех к голодной троллевой матери, да времени своего жаль. Честное слово, устрою я вам, козлам, хороший сюрприз после того, как все у нас закончится…

– Ты чего прилетел-то? – перебил его словоизлияния Сеня. – Хотел чего или просто так в гости заглянул?

– Да хрен ли ты с ним вообще разговариваешь? – изумился Жомов. – Пошли его подальше, и пусть отдыхает, чмо мухокрылое!

Сказать, что эльф разозлился, значит ничего не сказать. Лориэль просто с ума сошел от ярости. Сначала маленький наглец позеленел, сделавшись почти неотличимым от увядающей листвы, затем покраснел, словно стоп-сигнал, а после этого принялся скакать по ветке и так виртуозно материться, что даже Ваня Жомов заслушался. Причем и поучиться нашлось чему.

– Во заливается. Прямо не эльф, а кукушка драная! – восхитился омоновец.

– Ах, кукушка драная? – поперхнулся Лориэль. – Все, козлы, мать вашу!.. Ухожу. Пусть Оберон хоть к гномам, хоть к гоблинам отправляет. Плевать я на это хотел! Уж лучше с ними общаться, чем на ваши морды ментовские смотреть. Козлы – вы и есть козлы…

Эльф оборвал себя на полуслове и с тихим хлопком растворился в воздухе. Рабинович только тут вспомнил, что они не одни. Сеня обернулся, пытаясь понять, видел ли кто-нибудь появление Лориэля. Но, как оказалось, Боэмунд со всеми своими сподвижниками стояли на стенах и усиленно махали руками крестоносцам, призывая их подойти к крепости, Абдулла, помня былые обиды, стойко защищал потайной лаз в Антиохию, не давая Фирузу возможности забраться внутрь, а Ричард задремал, прислонившись к стене. Умотал его за день дотошный омоновец. Облегченно вздохнув, Сеня повернулся к Попову.

– Ну что, Андрюша, пришел в себя? – поинтересовался он. Криминалист кивнул. – Тогда ори!

И Андрюша заорал. Не придумав ничего лучшего, он запел неформальный гимн сотрудников милиции, просветив всех окрестных сарацин в том, что их «служба и опасна, и трудна!». Соло получилось столь впечатляющим, что первые два дома, стоявшие на пути поповской звуковой волны, немедленно выдрали из земли фундаменты и помчались вдоль по улице – соседей на концерт звать. С ближайшего минарета сдуло муэдзина, случайно задремавшего наверху после вечернего намаза, а последнюю в городе кошку, оставшуюся в живых, просто выбросило за крепостную стену… Вот так она себе жизнь и спасла!

Кроме двух домов, муэдзина и кошки, на Андрюшино пение совершенно никто не реагировал. Удивленный Попов прибавил пару сотен ватт мощности своим воплям, но это привело только к тому, что обвалилось несколько зубцов стены да Ричард наконец проснулся. Вот тогда разъяренный криминалист и заорал во весь голос, уже не заботясь о сохранности древней архитектуры. И только тут до сарацин дошло, что в городе происходит что-то необычное. Сельджуки выбрались из казарм и, подгоняемые начальством, поплелись в сторону источника диких криков.

– Пришли? – зло поинтересовался Попов. – Долго же вы телитесь. Ване вас на переподготовку отдать надо!

На реплику криминалиста сарацины не обратили ровным счетом никакого внимания. Сгрудившись в одну кучу метрах в тридцати от забравшейся в город группы захвата, турки начали о чем-то переговариваться вполголоса. Поначалу разобрать можно было только отдельные слова, вроде «Аллах акбар», «иблис задери» и «на хрена все это нужно», но было абсолютно ясно, что сельджуки о чем-то спорят. Через секунду они стали говорить громче, а еще через мгновение и вовсе заорали.

– Не будем мы с этими уродами драться! – орал один, видимо, оспаривая приказ офицера. – Пусть меня покарает Аллах, если ему делать больше нечего, но сегодня я уже дрался на стене. Сначала с Исмаилом, затем с Мустафой, да еще и Сулейман мне по лбу стукнул… Нет такого закона, чтобы правоверного после вечернего намаза драться можно было заставлять!

– А к тому же с ними этот самый проклятый сэр Дурная Башка, который уже успел всех крестоносцев застроить! – вторил ему еще какой-то турок. – Мне оно надо, с ним связываться? Я, между прочим, уже почти дембель. Вдруг этот монстр меня на строевую погонит? Что обо мне тогда молодые подумают?

– В натуре, мужики, валим отсюда! – завопил кто-то из самого центра толпы. – Уж лучше жить в пустыне и есть ящерицыны хвосты, чем под началом этого старшины оказаться!..

– Сеня, я не понял. – Жомов обиженно посмотрел на Рабиновича: – Чего я им плохого сделал? Да я же среди всего сержантского состава ОМОНа самый добрый.

– А-а, не обращай внимания, – махнул рукой кинолог. – Они так говорят, потому что под твоим руководством еще не служили. Пообщались бы с тобой подольше и уже никуда бы не ушли. Не смогли бы просто…

Ваня пару секунд раздумывал, обидеться за такой оборот речи на Рабиновича или все-таки не стоит, но принять правильное решение просто не успел. В толпе сарацин произошла небольшая потасовка, а затем все турецко-сельджукское войско почти в полном составе бросилось к ближайшим воротам. На площади перед ментами осталось не больше полусотни потрепанных сарацин. Они обнажили мечи, но сделали это с явным отсутствием энтузиазма. Менты удивленно уставились на них.

– Пусть эти трусы бегут, а мы останемся до последнего, – решительно заявил один из них, смуглолицый бородач в голубой чалме, сбитой набок. – Можете делать с нами все что хотите, но мы готовы стать подчиненными сэра Дурная Башка, и пусть он на нас свои сержантские навыки тренирует!

– Вот, Ваня, я же тебе говорил, что у тебя почитатели всегда найдутся. – Рабинович похлопал омоновца по плечу и повернулся к сарацинам: – Что с вами делать, мы решим потом. А пока плюхайте в город и берите под контроль почту, телеграф, вокзалы, аэропорты и все остальное. Приказ ясен?

– Так точно! – рявкнули сарацины и тут же разбежались по разным углам.

Пока добровольно сдавшиеся турки метались по Антиохии, пытаясь отыскать там почту, телеграф и все остальное, их соплеменники открыли ворота, затоптав по пути парочку рыцарей Боэмунда, пытавшихся сделать то же самое. Войско крестоносцев уже спешило к городу, поэтому и встретились они с сарацинами прямо у ворот. Поначалу и те и другие замерли, а затем с криками «засада» и «нас предали» помчались туда, откуда пришли. Часть сарацин, вернувшись в Антиохию, заперлась в небольшой крепости, расположенной в самом центре города, а остальные промчались до противоположных ворот и, выскочив оттуда, до смерти перепугали ту часть крестоносного войска, что была подчинена сэру Танкреду. Ландскнехты просто разбежались по степи, а десяток рыцарей попытались отбить набег. В результате чего им здорово намяли бока и покорежили все доспехи, но зато все до единого храбрецы получили возможность хвастаться тем, как они в одиночку противостояли целой орде сарацин.

К утру беспорядок и за стенами, и в черте города полностью прекратился. Войска Боэмунда, оправившись от первого испуга, вернулись назад и полностью оккупировали Антиохию. Сам перстоносец тут же присвоил себе титул военного коменданта и уверенно стал распоряжаться входом в город остальных отрядов, не находящихся в его непосредственном подчинении. Сарацины, что скрылись во внутренней крепости, жутко ругались, глядя на новые порядки с высоты холма, но поделать ничего не могли. А те сельджуки, кому посчастливилось удрать из Антиохии, со всех ног мчались к Кылыч-Арслану, чтобы доложить ему о безобразиях крестоносцев, использующих в войне запрещенное оружие – российскую милицию.

Сами менты в этой беготне непосредственного участия уже не принимали. После того как трое друзей выполнили свою часть операции по захвату Антиохии, они решили, что имеют право на заслуженный отдых. В первую очередь было решено найти какое-нибудь пристанище на ночь с баром и джакузи, затем, по настоянию Попова, поесть, ну и, естественно, обмыть захват города. Ваня, обладавший безупречным чутьем на всякие злачные места, довольно быстро вывел друзей к ближайшему караван-сараю, но там ментов ждало горькое разочарование – бар был, кровати были, даже фонтан, пусть он и не джакузи, использовать можно было, а вот ни еды, ни выпивки не было!

– Ой, не гневайтесь, гости дорогие! Не делайте сиротинушками семнадцать детей и девятерых жен! – завопил хозяин заведения, бухаясь на колени. – Город три месяца был в осаде. Откуда же еде и выпивке взяться? Если хотите, могу суп из лебеды на ужин подать. И всего безделицу за него заплатите – каждый по сто пятьдесят золотых…

– Сеня, присмотрись повнимательней, – ехидно усмехнулся Попов. – Тебе не кажется, что этот мужик еврей?

– Подождите! – прежде чем Рабинович успел съязвить в ответ, проговорил Жомов. – Чего он мелет, в натуре? Какие три месяца город в осаде? Двое суток, не больше!..

– Вы опять забываете о свойствах временной спирали, – объяснил Горыныч, высовываясь из-за спины Попова. – Находясь в своем прошлом, вы оказываете на нее стягивающее влияние и…

Договорить Ахтармерз не успел, поскольку его перебил жуткий грохот из угла караван-сарая. Менты удивленно обернулись в ту сторону, откуда доносился шум, готовясь во всеоружии встретить нового врага. Однако поразмяться им не довелось. Грохот получился оттого, что хозяин заведения, до смерти испуганный появлением жуткого трехглавого, да еще и говорящего чудища, бросился бежать прочь из караван-сарая и, позабыв о центробежной силе, не вписался в поворот. Со всей скоростью он врезался лбом в стену, да так и остался лежать. Ваня, чтобы трактирщик не портил окружающего интерьера, очень аккуратно, за ноги, выволок его из комнаты на кухню, где караван-сарайщик и провалялся до утра.

Хотя трое друзей и остались без выпивки, голодать им все же не пришлось. Едва узнав, что закрома трактира пусты, Андрюша тут же послал Абдуллу назад, за стены, приказав пригнать к караван-сараю телегу с припасами. Чтобы сарацина, не дай бог, не перепутали с одним из защитников Антиохии и не прибили, в сопровождающие ему дали Ричарда. Сеня, опасаясь за танцовщицу, хотел и омоновца вместе с ними отправить, но затем от своего намерения отказался. Во-первых, прогуляться Ваню пришлось бы упрашивать до утра, если удалось бы вообще. Во-вторых, кто-кто, а Фатима и сама могла за себя постоять, даже если бы и нашелся среди крестоносцев смельчак, решивший пристать с нескромными предложениями к спутнице чужестранцев. Ну а в-третьих, выкажи Рабинович хоть какие-нибудь признаки заботы о Фатиме, Жомов с Поповым замучили бы его приколами. А Сене было лень с ними препираться. В итоге Абдулла с Ричардом ушли за телегой и Фатимой без Жомова, а менты улеглись на ковры отдыхать и ждать, когда прибудет ужин.

– Эх, блин, выпью ли я из тебя водки еще хоть раз? – горестно вздохнул омоновец, вытаскивая из заплечного мешка, с которым с самого начала похода не расставался, Святой Грааль.

– Шиза косит наши ряды, – хмыкнув, констатировал Попов. – Сеня, ты организуй с утра какую-нибудь выпивку, а то наш Ванюша из-за сухого закона с ума уже сходить начал. С чашками разговаривает.

– И что тебе не нравится? – огрызнулся в ответ Жомов. – Я же ничего не говорю, когда ты во сне рыбок своих кормить начинаешь!

– Оба вы хороши, – проворчал Рабинович. – Помолчать можете? А то от вашего трепа уже голова гудит, как движок нашего «уазика».

Ваня с Андрюшей переглянулись, но спорить с кинологом не стали. Оба снова откинулись на ковры, решив молча дожидаться трапезы. Ужина, впрочем, никто так и не дождался. Все три доблестных сотрудника милиции, умаявшись от дневных трудов, попросту уснули. Вернувшиеся назад в сопровождении Фатимы Абдулла с Ричардом не решились их будить и сами завалились спать поблизости от начальства.

Менты утром проснулись поздно, но зато хорошо отдохнувшими. Сеня тут же развил бурную деятельность, пытаясь разом решить все проблемы. Даже не дав Андрюше как следует набить брюхо, Рабинович погнал его вон из караван-сарая. Попов должен был вместе с Горынычем и Абдуллой прочесывать город в поисках Святого Копья. Ричард оставался дневальным у Фатимы, а сам Сеня вместе с Жомовым и Мурзиком решил наведаться к Боэмунду за обещанной долей добычи. А заодно и узнать, что крестоносцы собираются делать с внутренней крепостью. Все-таки еще неизвестно, удастся ли Горынычу отыскать Святое Копье за ее пределами. И вполне вероятно, что эта реликвия спрятана именно в занятом сарацинами укреплении.

Найти главного перстоносца оказалось не так уж и просто. Воинство Христово, забравшись наконец за крепостные стены Антиохии, ночью разбрелось по городу, отыскивая себе удобные места для ночлега, и утром не каждый ландскнехт мог с уверенностью ответить, где именно находится штаб его отряда. Про остальные войска они знали еще меньше и в ответ на Сенины расспросы только неопределенно махали руками. Причем каждый в свою сторону. Рабинович потихоньку начинал злиться, и еще неизвестно, до какого бы состояния он мог дойти во время поисков Боэмунда, если бы на пути ментов не встретились два ландскнехта, упорно старавшиеся вырвать друг у друга окаменевший бублик.

– Отдай, я первый нашел, – капризно вопил один, худощавый и довольно высокий мужик с нечесаной копной черных курчавых волос.

– А я первый подобрал, – возражал другой, толстый, маленький и лысый.

– Эй, орлы, где… – договорить Сеня не успел. Лысый ландскнехт самым наглым образом перебил кинолога. Причем даже не оборачиваясь в его сторону.

– А ты вообще не лезь, козел! – рявкнул он. – Тебя и близко не было, когда…

Теперь пришла очередь Рабиновича перебивать ландскнехта. Не дав возможности Жомову размяться, вступившись за друга, Сеня одним прыжком оказался рядом с наглецом. Прежде чем лысый успел повернуться, кинолог отцепил от пояса дубинку и легонько тюкнул ею прямо по сверкающей шлемом маковке хама. Тот коротко хрюкнул и, выпустив бублик из рук, свалился на мостовую. Его противник, не ожидавший такого послабления, тоже упал и кубарем откатился к стене. Поигрывая дубинкой, Рабинович подошел к нему.

– Не отдам, – завопил тот, пряча окаменевший бублик за спину. – Я его первый нашел. Хотел за угол запинать и там съесть, да этот гад на дороге попался. Я и моргнуть не успел, как он уже около моего бублика оказался и чуть зубами его не схватил…

– Да кому твои сухари нужны на хрен?! – отмахнулся кинолог. – Скажи, где Боэмунд находится, и можешь идти на все четыре стороны сразу, бублики свои трескать.

– Последний раз сэра Боэмунда я на внешних крепостных стенах видел, – торопливо ответил ландскнехт, при этом настороженно озираясь по сторонам. Видимо, боялся, бедолага, что, пока он тут с чужестранцами разговаривает, какой-нибудь еще претендент на его добычу отыщется. – Разведчики доложили, что к городу несметное полчище сарацин приближается. Вот он как комендант города и пытается оценить, насколько велика численность противника.

– Правильно. Так командир и должен поступать, – хмыкнул омоновец. – Ну так что, Сеня, пойдем посмотрим, кого там принесло?

– Нечего смотреть! – отмахнулся от него Рабинович. – Скорее всего, там наш старый знакомый, Кылыч-Арслан, приперся спасать Антиохию. Нам не на него любоваться надо, а с Боэмундом скорее разобраться. Дел, блин, невпроворот. А у тебя одни забавы на уме.

– Одно другому не помешает, – философски заметил омоновец и поспешил следом за другом, уже припустившим к крепостным стенам во всю прыть.

Отыскать главного перстоносца оказалось довольно легко. Даже оббегать весь город по периметру не пришлось! Боэмунд в сопровождении тех своих ближайших сподвижников, кто не был покалечен вчера у ворот убегающей толпой сарацин, стоял напротив целого скопища рыцарей на широкой площадке около крепостных ворот. Судя по всему, все руководство отдельных отрядов войска крестоносцев собралось здесь на военный совет. А ментам его местоположение указал первый же встреченный на крепостных стенах ландскнехт, которых тут уже набралось немало. Солдаты опасливо вглядывались в тучу пыли на горизонте, причем были настолько поглощены этим занятием, что для получения ответа на свой вопрос о Боэмунде Сене пришлось взять ландскнехта за шиворот и минуты три усиленно трясти.

– А-а, вы о Боэмунде, – пробормотал тот, когда наконец понял, что именно от него ждут. – Он у восточных ворот, вместе с Танкредом, Раймондом, Готфридом и остальными, храни этих рыцарей Господь до тех пор, пока первый сарацин им на пути не попадется.

– Спасибо, – вежливо поблагодарил воина Рабинович (за что? за информацию или за пожелание?) и отпустил. Ландскнехт плюхнулся на пятую точку, но тут же вскочил на ноги и вновь, как загипнотизированный, уставился на тучу пыли, поднятую приближающимся сарацинским войском.

Жомов тоже уставился в том направлении, плотоядно облизывая губы, и Сене пришлось приложить немало усилий для того, чтобы сдвинуть с места тушу драчливого омоновца. До восточных ворот им пришлось идти минут двадцать. Причем Ваня выполнял роль ходячего волнолома. Жомов раскидывал мощными плечами низкорослых ландскнехтов, расчищая Сене путь, а Рабинович плелся сзади, изредка ловя себя на мысли, что, следуя профессиональной привычке, пытается высматривать в толпе подозрительных личностей. За это Сеня ругал себя последними словами, подслушанными на футбольных матчах у фанатов, но поделать со своими привычками ничего не мог. В итоге, когда они с Жомовым все же добрались до Боэмунда со товарищи, Рабинович был в таком состоянии, в каком любой другой мент уже давно бы пустил в ход дубинку. Сеня был не «любой» и не «другой». Сеня был хитрый мент, поэтому эмоции свои умел сдерживать.

– Чего стоим? О чем пи… то есть разговариваем? – вежливо поинтересовался он. – Я, блин, не понял, Боэмунд, где моя… – Рабинович покосился на омоновца, – …наша часть добычи? Что за задержки такие? Я за тобой бегать, что ли, должен? А ты не охренел?

– На какой вопрос сначала отвечать? – поинтересовался перстоносец, отрываясь от крайне важного занятия – ковыряния в носу. – И вообще, какая такая добыча? Какие такие задержки? Бог вообще велел нищим богатства земные жертвовать.

– Я вот сейчас твою голову сарацинам пожертвую, – пообещал Сеня. – Они уже, поди, давно на нее зарятся.

Боэмунд, покосившись на омоновца, тут же заявил, что пошутил. Дескать, не нужно на него обижаться. Он хоть и граф наследный, но с детства рос без материнской ласки, а за годы скитаний и гонений, испытанных от папской налоговой полиции, и вовсе огрубел. Рабиновича тяжелое детство рыцаря, его деревянные игрушки и систематическое недоедание мало интересовали. Поэтому он отстал от Боэмунда только тогда, когда тот указал точное местоположение склада с добычей и выписал ордер на получение с оного склада требуемой части добычи: на куске пергамента нарисовал жирный крест и пришлепнул его оттиском своего перстня.

– Это документом называется? – оторопел Сеня, глядя напротянутую ему рыцарскую накладную. – Ты жене своей так отчеты составляй…

– Точно, жене письмо написать нужно. Писарь, сюда! – завопил Боэмунд. – Пиши: «Любезная моя Екатерина Матвеевна…»

Больше Рабинович добиться от рыцаря ничего не мог. Боэмунд, видимо, принципиально отказывающийся делать два дела сразу, начав диктовать письмо жене, уже больше ни на что не обращал внимания. Жомов его даже стукнул по темечку кулаком. Не сильно, конечно. Просто для того, чтобы заставить обратить на себя внимание. Однако Боэмунд на этот удар никак не отреагировал. Просто рухнул на пятую точку и, оставшись так сидеть, продолжал диктовать письмо. Пришлось друзьям махнуть на него рукой. Сопровождаемые косыми взглядами оставшихся сиротами предводителей прочих крестоносных отрядов менты спустились со стены в город и отправились на поиски хранилища добычи.

Попетлять по Антиохии друзьям пришлось немало. Город они не знали, а маршрут подсказать было некому: сарацины или сбежали, или попрятались, а попадавшиеся на пути крестоносцы и сами были не местные. Сеня помучился часа полтора, а потом решил положиться на интуицию Мурзика и, сунув ему под нос накладную от Боэмунда, попытался объяснить псу, что именно от него требуется. Мурзик посмотрел на хозяина как на идиота, но все же взялся выполнить его просьбу. Дернув за поводок, пес потащил Рабиновича в направлении того самого караван-сарая, который они выбрали местом своей стоянки. Сеня, когда понял это, попытался остановить пса, но тот проявил настойчивость и вывел-таки ментов к складу. Тот, конечно, располагался практически в двух шагах от караван-сарая.

Здание склада оказалось довольно большим. Входом в него служили двустворчатые ворота, которые охранялись двумя ландскнехтами. Впрочем, «охранялись», это слишком громко сказано. Оба воина, вместо того чтобы блюсти устав караульной службы, занимались настоящим безобразием: пытались пришибить камнями себе на завтрак, а заодно и на обед, и на ужин, тощего воробья. Причем один эти камни кидал, а другой, сложив ладонь трубочкой, тщательно корректировал прицел.

– Трубка ноль. Прицел десять. Дистанция два кабельтова, – вопил корректировщик. – По завтраку-у… Картечью-у… Из носового орудия, залпом, пли!..

Горсть мелких камней просвистела мимо воробья. Тот издевательски покрутил крылом у виска, ясно давая понять, что именно думает об обоих ландскнехтах, а затем перелетел на другую, еще не обглоданную голодающими, ветку. Воины, не обращая внимания на подошедших ментов, принялись орать друг на друга. Сеня, сложив руки на груди, собрался пару минут подождать, пока оба дурака ругаться не закончат, но Жомов ему постоять спокойно не дал. Ему, видите ли, за устав обидно!..

– Так, орлы, и чем мы тут занимаемся? – грозно поинтересовался он. – Это у вас называется «несение караульной службы»?

Заметив наконец ментов, оба стражника бросились хватать оружие, временно оставленное ради охоты. При этом почему-то и тот и другой решили схватить одно и то же копье. Естественно, без столкновения не обошлось. А поскольку оба воителя были в шлемах, то их стыковка получилась с очень впечатляющим звуковым эффектом. Пару секунд стражники бездумно смотрели друг на друга, ну а когда колокольный звук от удара их шлемов затих, ландскнехты наконец разобрали оружие и вытянулись по обеим сторонам ворот, застыв по стойке «смирно».

– Извините, сэр Дур… – начал было один из стражников, но запнулся, поймав гневный взгляд омоновца. – То есть я хотел сказать, прошу прощения, ваше старшинство! Виноваты. Больше этого не повторится, но ведь кушать хочется.

– Я тебя сейчас так накормлю, что у тебя желудок из ушей полезет, – пообещал омоновец и хотел добавить еще что-то, но Сеня его остановил.

– Так, боец. У нас тут документ от Боэмунда, – проговорил он, отодвигая Ваню в сторону. – Склад открывайте. Инспектировать будем.

Ландскнехты тут же отворили ворота, правда, предварительно предупредив друзей о том, что в хранилище не только Боэмунд, но и другие крестоносцы добычу складывали. Сеня на это махнул рукой – дескать, а мне плевать, и направился внутрь помещения. Вот только дальше порога так и не прошел – застыл на месте, оторопело уставившись на содержимое склада. Жомов последовал за ним и также застыл, присвистнув от удивления. Что вполне объяснимо, поскольку половина хранилища горой, почти до потолка, была забита драгоценностями!

– Ни хрена себе сюрприз, – удивленно проговорил Рабинович. – Теперь я верю, что Фируз не врал, когда говорил, что у него золота навалом. Тут же миллиарды!

– Угу. Только они на фиг никому не нужны. Все равно купить на них нечего, ни еды, ни вина. Даже женщины теперь за золото не продаются, – горестно вздохнул охранник, вошедший следом за ментами. – Голод…

– Это у вас голод, а у нас безденежье, – огрызнулся Сеня. – И вообще, пошел вон отсюда. Не мешай начальству работать!..

Ландскнехт тут же скрылся, не желая вызывать гнев чужестранцев, а оба друга пару минут продолжали удивленно пялиться на гору драгоценностей. Сеня, конечно, жадным не был. Экономным был. Мог сэкономить свою зарплату и за счет друзей погулять, но не жадничал никогда. Однажды даже позапрошлогодних соленых тетиных огурцов друзьям не пожалел! В общем, не жадничал он. Однако от такой кучи золота и драгоценных камней на его месте любой бы ошалел. А вот Сеня проявил завидное здравомыслие. Позвав одного из стражников, Сеня припахал его с Жомовым перетаскивать сокровища с места на место, деля добычу пополам: то, что похуже, Боэмунуду и прочим крестоносцам, то, что покрасивее – себе.

Ахтармерз однажды объяснял ментам, что с собой в будущее, согласно каким-то там временным и пространственным законам, они могут взять груз металлов, не превышающий их собственный вес. К драгоценным камням это не относилось. Но Сеня, по возвращении из прошлого прихватив с собой однажды кучу ограненных алмазов, дома увидел, что все они превратились в бесполезный графит. Больше он подобных экспериментов не проводил, понимая, что нажиться таким образом вряд ли удастся. Но сейчас вспомнил, что Святой Грааль, вывезенный из Англии Жомовым, или Андрюшин серебряный крест, например, прекрасно сохранились. Поэтому и отбирал добычу тщательно, рассчитывая хоть в этот раз поживиться. Ну а то, что драгоценностей он не на один центнер набрал, так это не от жадности!

Во-первых, подержать в руках такое богатство захотелось (а кто от такого бы отказался?). Во-вторых, просто глаза разбежались (большинство и вовсе бы ослепло!). В-третьих, совсем не обязательно было все с собой тащить. В дороге к Иерусалиму золото тоже пригодиться может. Ну и, в-четвертых, надо же было все-таки отобрать именно те драгоценности, которые перемещение во времени выдержат!.. В общем, Сеня поступил, как истинный Рабинович, и добру просто так пропадать не дал. Ваня, правда, был об этом иного мнения. Омоновец просто считал, что Сеня с ума сошел. Но Ваня, не рискнув проверять, станет ли Рабинович в приступе сумасшествия походить на его жену, пересчитывающую омоновскую зарплату, решил оставить Рабиновича в покое. Жомов надеялся, что у друга приступ счетоводства сам собой пройдет, и не ошибся. Правда, для того чтобы Сеня успокоился, потребовался целый день и часть вечера. И лишь тогда приступ золотой лихорадки Рабиновича отпустил.

– Е-мое, на хрена мне все это? – словно проснувшись, поинтересовался он у Жомова, окидывая взглядом на две трети сосчитанные сокровища. – Короче, Ваня, пошли отсюда. Будем уезжать из Антиохии, загрузим на поповскую телегу столько, сколько влезет, и баста. Кстати, как там Попов с Горынычем?

– А я откуда знаю? – пожал плечами омоновец. – Ты же меня целый день из этого сарая не выпускаешь. Стяжатель ты и жлоб. Еврей, одним словом.

– Пожужжи мне еще, простота славянская! – обиделся Рабинович. – Если бы я средствами вас не пытался обеспечить, вы бы уже давным-давно с голоду пухли, как ландскнехты с сарацинами, вместе взятые. И вообще, хватит об этом. Пошли в караван-сарай. Узнаем, не вернулся ли Андрей. Может, нам уже уезжать из города можно?!

Возражений от Жомова не поступило. Однако, в отличие от Сени, надеялся омоновец не на то, что Попов Святое Копье отыскал. Еще днем, перед Андрюшиным уходом, втайне от поборника сухого закона Рабиновича, Ваня попросил криминалиста прошмонать сарацинские дома с целью изъятия алкогольных запасов. Попов, получше омоновца знавший Коран, покрутил пальцем у виска, но спорить с другом не стал. Вот и надеялся Ваня, что отыщет Попов хоть какое-нибудь вино залежалое, лишь бы было чем горло промочить.

Заставив стражников запереть склад с добычей, менты отправились в караван-сарай, надеясь каждый на свое. Однако не успели Ваня с Рабиновичем переступить порог, как наткнулись еще на один сюрприз – заведение до отказа было забито рыцарями. Крестоносцы, и Боэмунд в том числе, сидели едва не друг у друга на ушах, но не это расстроило Рабиновича. Сеня пришел в бешенство от того, что у дальней стены караван-сарая под аккомпанемент Абдуллы, игравшего на зурне, почти в неглиже танцевала Фатима! Напялила свои прозрачные шальвары и сарацинское подобие бюстгальтера и махала животом во все стороны, вызывая этим у рыцарей бурю восторга. А Попов, гад, спокойно сидел в углу и не спеша трескал баранину!

– Что здесь творится? – перекрыв звук зурны и вопли крестоносцев, заорал Рабинович. – А ну, прекратить все немедленно!

Абдулла оборвал мелодию, испуганно переводя взгляд с Рабиновича на своего непосредственного начальника Попова. Тот перестал жевать, удивленно уставившись на Сеню, крестоносцы недовольно заворчали, а Фатима застыла на месте, уперев руки в бока. Рабинович стремительным шагом пересек все банкетное помещение караван-сарая и остановился рядом с танцовщицей.

– Ты что себе позволяешь? – грозно поинтересовался у девицы Сеня. – Немедленно марш в подсобку и приведи себя в нормальный вид.

– Это чем тебе мой вид не нравится? – возмутилась Фатима. – И вообще, чего ты свой длинный нос во все дыры сунуть пытаешься? Во-первых, мы в начале пути договаривались, что я в городах на пути танцами подрабатывать буду. А во-вторых, с чего это какой-то еврей тут всем распоряжается?

Рыцари начали было одобрительно гудеть, но тут же затихли, нарвавшись на грозный взгляд кинолога. Ваня Жомов, в начале Сениной дискуссии с танцовщицей хотевший вступиться за Фатиму, тут же изменил свои намерения. Девица, может быть, и была права в своих убеждениях, но как-никак друга обидела. Ваня наказать девушку по понятным причинам не мог, поэтому отыгрался на крестоносцах.

– Все. Представление окончено. Марш отсюда, – скомандовал он рыцарям и, не дожидаясь, пока те станут самостоятельно выполнять его распоряжение, принялся вышвыривать бедолаг на улицу. Боэмунд вылетел последним. Причем не просто так. Ваня, не помнивший зла, одарил его особой наградой – плотным пинком под мягкое место.

Пока омоновец помогал крестоносцам покидать зрительный зал, Сеня с Фатимой расстреливали друг друга глазами. То ли Рабинович стрелял точнее, то ли танцовщица оказалась умней, но она уступила. Фыркнув, девица круто развернулась и нарочито вызывающей походкой уплыла за занавески. Дескать, нате вам! Можете беситься сколько угодно, а я свою женскую сущность прятать по вашей прихоти не желаю! Сеня понял, что хоть и выиграл в «гляделки», но сломить Фатиму не смог. Поэтому застонал и принялся докапываться до Попова. Благо Андрюша прямо под боком сидел.

– Ты куда смотришь, кабан перекормленный? – завопил Рабинович, обращаясь к криминалисту. – Ладно, Фатима дура, а ты какого хрена позволяешь ей перед этими уродами выплясывать?

– А я ей евнух или она тебе жена? – оторопел от таких претензий Попов. – И вообще, не знаю, где вы с Ваней шлялись, а я делами занимался. Между прочим, за день полгорода обегал, Копье это дурацкое искал, и теперь имею полное право отдохнуть.

– Ну и чего ты нашел, сыщик? – ехидно поинтересовался у криминалиста Сеня.

– Дырку от бублика. А точнее, палку от метлы, – буркнул в ответ Попов и, дождавшись, пока Рабинович с Жомовым начнут от удивления таращить глаза, рассказал крайне занимательную историю.

Андрюша с Горынычем и Абдуллой, прихваченным в качестве поводыря, шатались по городу несколько часов кряду, но не обследовали даже трети Антиохии. Все эти поиски тянулись слишком долго оттого, что Ахтармерзу требовалось настраиваться на восприятие паранормального излучения, а делать это в мешке, который по настоянию Рабиновича использовался в качестве транспортного средства для трехглавого экстрасенса, было затруднительно. Вот и приходилось Попову то и дело останавливаться где-нибудь в укромном местечке и давать Горынычу пяток минут на обследование местности.

Естественно, в такие моменты Андрюша исключительно от безделья начинал пожирать припасы, выданные им в дорогу Фатимой. А поскольку танцовщица, к вящему неудовольствию Попова и с попустительства Рабиновича, устроила на кухне абсолютную диктатуру, то продуктов было выдано крайне мало. После третьей остановки Андрюша сожрал не только свою долю, но и пайки Горыныча с Абдуллой. Попов, естественно, извинился, сославшись на излишнюю задумчивость. Сарацин с птеродактилем его поняли – первый из преданности, а второй все равно одних насекомых жрать предпочитал, но Андрюше от этого легче не стало. Заполнять паузы более было нечем, да и голод, воспользовавшись бесчинствами Фатимы на кухне, стал грызть Попова стальными зубами. Вот Андрей и начал потихоньку злиться, от чего пострадала вся экспедиция, поскольку Попов, едва вытащив Ахтармерза из мешка, тут же пытался запихнуть его обратно.

– Я поэтому и ошибся, – попыталось вставить слово в Андрюшину речь трехглавое поисковое устройство. – Он же мне сконцентрироваться ни на секунду не давал…

– Молчи лучше, двоечник, – рявкнул на него Попов. – Из-за тебя на всю Антиохию опозорились!

– Может быть, ближе к телу перейдете? – грозно спросил Сеня. – Или вы просто отмазку для своего безделья придумать пытаетесь?

Попов захотел было обидеться, но, оценив состояние Рабиновича, передумал. Подчеркнуто кротко вздохнув, Андрюша закончил свой рассказ. Суть финала сводилась к тому, что в один прекрасный момент Ахтармерз все-таки уловил сильное паранормальное излучение, идущее из небольшого домика у крепостной стены. И, оказавшись внутри, даже точно указал на предмет, который был источником этого излучения. Попов, слегка ослепший в полумраке дома после яркого солнечного света на улице, тут же схватил указанную Горынычем палку и мгновенно заработал медным тазиком по голове. Хорошо еще, что удар этот был нанесен слабой рукой бабки, у которой Андрюша пытался забрать единственную метлу, иначе друзьям пришлось бы искать для Попова местное отделение реанимации.

Но то, что криминалист остался жив, ничуть не уменьшало проблемы. Старушка оказалась жутко бойкой и скандальной. Поэтому, выгнав вышеуказанной метлой Попова на улицу, она не успокоилась. Бабка помчалась в штаб Христова воинства и, апеллируя тем, что была единственной в Антиохии коренной христианкой, потребовала наказать криминалиста за бесчинства. Именно поэтому Боэмунд со товарищи и приперся в караван-сарай. Рыцарь хотел жаловаться Рабиновичу на Попова и требовать передачи его доли добычи старухе в качестве возмещения морального ущерба. Неизвестно, во что вылились бы эти требования, но Фатима воспользовалась ситуацией и рыцарей отвлекла.

– Значит, это вы, два урода, во всем виноваты? – прорычал Рабинович, едва Попов закончил свой рассказ. – Убью обоих!

– Нельзя, – категорически возразил Ахтармерз. – В том случае, если хотя бы один член нашей экспедиции получит повреждения, закончившиеся летальным исходом…

– Да пошли вы оба… В туман, на ежиков садиться, – рявкнул Сеня и, круто развернувшись, ушел из обеденной залы сам. А что ему еще оставалось делать?..

Глава 5

Да-а, похоже, Горыныч свои возможности явно переоценил. Он, конечно, в нашей среде маг и волшебник, но по сути как был двоечником, так и остался. Это же нужно до такого додуматься, чтобы бабкину старую метлу со Святым Копьем спутать?! Какой-нибудь кобель старый, которого этой метлой гоняют с утра до ночи, еще мог бы так считать. Но чтобы наш «магистр паранормальных искусств» так ошибался?! От этого не просто выть хочется. Возникает жгучее желание кого-нибудь покусать. И пусть этот «кто-то» всеми шестью глазами на меня не косится! Иначе я его одной пары моргалок лишу. Вместе с головой. И не посмотрю, что из пасти сероводородом пахнет и язычки пламени вырываются.

В общем, зол я был вчера страшно. Все-таки мы на Ахтармерза надеялись, а он наших ожиданий не оправдал, и теперь по его милости неизвестно, сколько времени придется нам в Антиохии торчать. Как ни крути, а искать Святое Копье вручную намного труднее, чем с переносным магометром… Нет, артефактометром… Нет, и так не звучит!.. С гадом трехглавым, короче, вот и весь сказ.

Позлился я весь вечер, половину ночи и часть утра, а потом понял, что Ахтармерз не виноват. Он у нас парень прилежный и старательный. К тому же домой не меньше нашего хочет. Поэтому из своей чешуйчатой шкуры выпрыгнет, а Святое Копье найдет. И ничего, что с бабкиной метлой промашка вышла! Это даже к лучшему. В следующий раз внимательней Горыныч будет и нас уже в дурацкое положение не поставит. Об этом я утром всем и сказал. Правда, никто из ментов меня, как обычно, не понял, но это и не важно. Главное, долг свой перед другом выполнил, а то, что мои коллеги на него хмурятся и косятся, как коты на мышиную нору, это не страшно. Мозгами пораскинут (тьфу-тьфу-тьфу, не дай бог в буквальном смысле!) и поймут, что Ахтармерз со своей задачей справится. Все-таки не новичок он. Не один мир уже вместе прошли и… Ну да ладно. Похвалить он себя и сам похвалит, а я, пожалуй, дальше рассказывать стану.

Утром мой Сеня проснулся в скверном настроении. Конечно, со стороны он выглядел как обычно, но тот, кому выпало несчастье видеть его в плохом настроении по утрам, сразу бы Сенино тревожное состояние узнал и поспешил бы подальше убраться. Рабинович утром первым делом пошел зарядку делать. Причем не куда-нибудь, а прямо под окна Фатимы. Мне эти Сенины симптомы – страсть к физическим упражнениям и невероятная тяга к самкам по утрам – давно были знакомы, поэтому я сразу понял, что быть беде. Я подальше не убрался только потому, что мишеней для своих нападок он и без меня предостаточно найдет. А уж я-то сумею на глаза ему не попадаться и быть в курсе событий одновременно.

К счастью для всех членов нашей команды, утром на первое Сене достался Боэмунд. Рабинович как раз третью попытку делал второй десяток отжиманий осилить, когда этот несчастный перстоносец решил к нам в караван-сарай завалиться. Причем рыцарь, видимо, считал себя крайне вежливым человеком и завел речь издалека. Сначала одобрительно поцокал языком, видя, как мой Сеня, словно гусеница под берцом, на траве корчится, а затем вежливо поклонился.

– Хорошее утро сегодня Господь нам послал, – вдохновенно проговорил рыцарь. – Самое время попросить Фатиму еще раз вчерашний танец исполнить, а затем и умирать можно.

Сеня, выглядевший до этой фразы красным, как мак в огороде наркомана, тут позеленел. Поперхнулся, прокашлялся, а затем с елейной улыбкой произнес:

– Ну, такого хорошего человека, как ты, грех заставлять ждать. Поэтому я, пожалуй, не буду терять время на разговоры с Фатимой, а убью тебя еще до того, как эта дура снова танцевать надумает!

Боэмунд в точности повторил метаморфозу Рабиновича. Для этого ему, конечно, сначала пришлось сменить цвет с бледно-поганого на красный, но в целом выглядело похоже. Я даже залюбовался на него невольно. Ну до того он с моим Сеней внешне похож стал, прямо как Ленин и партия. Боэмунд, по своим дурацким рыцарским законам, сначала обидеться собирался. Я даже видел, как у него рука дергаться начала, явно до меча собираясь добраться. Но затем перстоносец вспомнил, что с ментами лучше не связываться. А еще лучше – извиниться. Потому как целее будешь!

– Бог велел терпимее к ближним быть, – буркнул Боэмунд. – Но раз уж вы ничего не терпите, придется мне этим заняться. Поэтому я никуда не уйду. Да и вообще, мне эти экзотические танцы не нравятся! Давайте лучше о деле поговорим. У нас тут неприятности, и думаю, что без вашей помощи не обойтись.

– Вот как? – оторопел мой Сеня. Эх, видел бы его Станиславский! – Значит, сегодня наша помощь нужна, а вчера из-за какой-то бабули повелись и нас хотели законной доли добычи лишить?

– Что за чушь вы несете, прости меня, Господи?! – Тут уж перстоносец оторопел совершенно искренне. – Все на свете знают, что крестоносцы золотом брезгуют. Сунули бы этой бабульке пару медных монет – дескать, это и есть ваша доля. Извинились бы прилюдно, да и дело с концом!

– Ты мне байки тут не рассказывай, умник, – оборвал его Рабинович. – Мента презумпцией невиновности не кормят. Так и скажи, что хотел под шумок на мою часть добычи лапу свою наложить.

– Вот еще. Не нужна мне ваша доля. Можете даже вон… – Боэмунд на секунду задумался. – Да хоть у Готфрида, хоть у графа Сент-Жилля их добычу забрать. Мне золото ни к чему. Говорю же, помощь ваша нужна…

Мой Сеня заверениям перстоносца никак верить не хотел, крайне подозрительно воспринимая каждую фразу Боэмунда. Впрочем, винить моего хозяина за это было нельзя. Все-таки и так века средние вокруг, причем весьма темные, да еще и собеседник моего Рабиновича норманном был. А откуда нам знать, что у этих норманнов на уме? Может быть, они только и ждут момента, чтобы ближнего своего облапошить? Вот я на всякий случай и порычал слегка на Боэмунда. Дескать, можешь не надеяться, нас обмануть не удастся.

К моему удивлению, Сеня в этот раз за вмешательство в разговор меня не отчитал, напротив, даже похвалил. Я от удивления тут же забыл, что к их с Боэмундом разговору прислушиваться собирался. А когда вспомнил, оказалось, что большой кусок беседы пропустил. Поэтому всех подробностей этого словесного фехтования вам передать не в состоянии. Могу только суть диалога изложить.

Вся проблема заключалась в сарацинском войске, подошедшем еще вчера под стены Антиохии. Теперь крестоносцы, и мы вместе с ними, из осаждающих превратились в осажденных. Вот только наше положение усугублялось еще и тем, что предыдущие защитники города сожрали тут абсолютно все продукты питания. Так что сидеть в осаде мы долго не могли. То есть и мы, и крестоносцы. Я с ментами потому, что Палестина звала. А наши временные соратники просто боялись вымереть от голода, как динозавры в Антарктиде. Следовало как можно быстрее выбираться из Антиохии. Причем желательно было для начала разбить сарацинскую армию, чтобы она до самого Иерусалима за нами не тащилась.

Вот это и было главной проблемой, с которой крестоносцы оказались не в состоянии справиться. Дело в том, что сарацин было раз в пятьдесят больше. Да и в продуктах питания они не нуждались. Именно поэтому шансов победить у Боэмунда и прочих христианских лидеров похода не было никаких. А усугублялось положение еще и тем, что ландскнехты ворчать стали. Ситуация прямо как у одного поэта: «Идем на зимние квартиры, а если наши командиры на рынок не сдадут мундиры, то будут дураки»!.. Или что-то в этом роде.

– Но и это еще не все, – доведенный недоверием Сени почти до слез, Боэмунд шмыгал носом и вытирал его полой плаща. – Есть еще сарацины в центре города. Может быть, мы бы и прорвались через войска Кылыч-Арслана, но стоит нам только выйти за крепостные стены, как запертые сарацины нам в спину ударят. Вот тогда точно живым никто не уйдет.

– Ладно, не скули, – буркнул мой хозяин. – Иди домой. Как только я что-нибудь придумаю, так сразу тебе сообщу.

После такого высказывания я сначала решил, что Рабинович растрогался, и жутко этому удивился. Но затем понял, что Сеня согласился помочь Боэмунду исключительно ради нашей выгоды. Он у меня хитрый, поэтому сразу просчитал, что в войске Кылыч-Арслана наверняка находятся сейчас все те, кто вчера из Антиохии сбежал. Они нас просто так через свои ряды не пропустят. Хорошо, если просто за проход транзитную таксу возьмут (деньги, в смысле, а не собаку!), а то ведь могут и наехать. Менты у меня, конечно, парни горячие и бравые, но с огромной армией сарацин им даже при поддержке всего Ваниного взвода ОМОНа вряд ли удастся справиться. Поэтому войско сарацин придется разбить, и без армии крестоносцев нам при этом никак не обойтись. А тут еще и запертые в городе сельджуки… В общем, Боэмунд прав. Обе задачи надо решать совместно. Тут ни нам без крестоносцев, ни им без нас не обойтись.

Честно говоря, я совершенно не представлял, как мы из этой заварухи выберемся. Хорошо было бы Лориэля в помощь припахать, но этот наглый эльф всегда появляется не в те мгновения, когда в нем есть насущная необходимость… Хотя тут я, наверное, ошибаюсь. Все-таки Лориэль чаще всего показывал нам свое эльфийское мурло перед теми моментами, когда на нас должны были обрушиться какие-нибудь новые неприятности. Правда, из-за скандальности своего характера предупредить нас о грядущих событиях ему так никогда и не удавалось. Вот и его появление в момент взятия Антиохии тоже закончилось ничем. А ведь наверняка Лориэль нам сказать хотел, чтобы мы в городе больше чем на день не задерживались!..

Впрочем, сейчас об этом говорить уже поздно. Сарацины под стенами, сарацины в центральной цитадели, а мы с крестоносцами – между ними. Нужно прямо сказать, что такие хот-доги нам не нужны! Поэтому я и гавкнул пару раз на Сеню, побуждая его заняться умственной деятельностью, а не просто стараться нахватать побольше драгоценностей.

Хотя моего Рабиновича подгонять не требовалось. Он и без того, едва Боэмунд вышел за ворота караван-сарая, тут же развил бурную деятельность, которая началась со всеобщей побудки. Ворвавшись в сельджукскую забегаловку, которую мы приспособили под ночлежку, Сеня принялся вопить истошным голосом, требуя от друзей немедленного пробуждения. Жомов проснулся сразу и даже удивился, как это он, истинный омоновец, дольше какого-то кинолога проспал. Хотел я ему сказать кое-что, но не стал. Все равно ведь не поймет, что благодаря мне Сеня и спать позже ложится и встает обычно рано. Выгуливать меня надо. Это у людей заботой о четвероногом друге называется, а для нас, псов, фактически единственная привилегия, благодаря которой мы два раза в день управление человеком вполне официально в свои зубы, лапы и поводки берем.

В общем, с Ваней я разговаривать не стал, зато пришлось поговорить с Поповым. Последний глагол, правда, смело можно взять в кавычки, поскольку разговора никакого не было. Просто после того, как Андрюша от Сениного крика только сильней одеяло на голову натянул, мне пришлось криминалиста из укрытия вытаскивать. Конечно, Рабинович и сам мог бы это сделать, но ни к чему мне позволять хозяину еще больше злиться.

– Садист ты, Рабинович, – пробурчал наш криминалист, когда я его без одеяла оставил. – Мало того, что сам орешь, так еще и пса своего на меня натравливаешь.

– Нет, Андрюшенька, я тут ни при чем. Мурзика в отличие от тебя дисциплине учить не надо, – ехидно ответил Сеня. – А то, что он тебя с утра тормошит, так, наверное, не без причины. Видимо, унюхал пес, что ты ночью вставал и его мозговую кость тайком грыз.

– Да пошел ты… в Сектор Газа арабов длинным носом смущать, – буркнул Попов, но со своей постели встал. – Чего все орете? Поспать человеку нормально можете дать?

– В гробу отсыпаться будешь, – огрызнулся Рабинович, обиженный и за «Сектор Газа», и за «арабов», и особенно за «длинный нос». – Вставай. У нас проблемы.

– Они у тебя с рождения, эти проблемы, – буркнул себе под нос криминалист и пошел во двор, умыться из фонтана.

К тому времени, когда Попов умылся, недовольно теребя щетину на подбородке, Фатима подсуетилась и подала завтрак. Андрюша, как водится, попытался стащить себе пару лишних кусков, и, похоже, кроме меня, этого никто не заметил. А вот мне такой фокус не удался. Когда живоглот-криминалист утащил кусок у Жомова, я решил восстановить справедливость. Прокравшись потихоньку Попову за спину, я схватил мясо зубами и попытался вернуть его обратно, законному владельцу. Но Андрюша мой бросок к своей тарелке заметил и поднял жуткую бучу…

Впрочем, я на Попова не обижаюсь. Он, наверное, в прошлой жизни тоже псом был, поскольку добро стеречь приучен. А вот мой Сеня наверняка в своей предыдущей формации жил в теле судебного исполнителя. Ему, видите ли, недосуг разбираться, кто прав, кто виноват. Есть постановление о мере пресечения, будьте добры его исполнить. Вот Рабинович и выгнал меня во двор за то, что я якобы куски со стола таскаю… Первопричину сначала выясни, инквизитор несчастный! Значит, кто-то ворует, а мне отвечать? И где твое чувство служебного долга? Тоже мне, мент называется. И мой хозяин в придачу!..

– Мурзик, не ори. Я сказал, будешь жрать на улице. Чтобы в следующий раз по столам неповадно было лазить. – И Сеня твердым жестом указал мне на дверь.

Ну и уйду… К Боэмунду, например. Назло тебе! А ты следы преступников можешь своим длинным носом вынюхивать. И героин в сумках тоже таким же способом искать!..

– Я сказал, заткнись! – рявкнул Сеня. – И пшел вон отсюда.

Я бы, конечно, мог и дальше попробовать спорить, но ни к чему хорошему это все равно бы не привело. Я, конечно, пес с характером, но против грубого альфа-лидерства не попрешь. К тому же кто, кроме меня, Рабиновича пожалеет? Он у меня человек легковозбудимый. От излишних переживаний аппетит теряет, и нос у него мокрый становится. Это у нас, у псов, плохо, когда нос сухой. А вот у людей все наоборот, все не по-нормальному…

Выйти из караван-сарая-то я вышел, но долго оставаться за порогом не собирался. Нет, сначала, конечно, было такое намерение. Обиделся я на Сеню за несправедливость по отношению ко мне и решил вообще на целый день пропасть, но потом передумал. За моими ментами глаз да глаз нужен, как бы они глупостей каких не натворили. К тому же интересно было узнать, что именно эти олухи придумают. Авось и удастся в обсуждение вмешаться и на умную мысль их натолкнуть. Ну а в-третьих, я, конечно, не Попов, но кушать и мне иногда хочется. А скажите на милость, чем я питаться в Антиохии стану? Не голубей же ловить, как те дикари у склада с драгоценностями! Эдак можно до того допрыгаться, что Рабинович мяукать меня заставит. В общем, я остался.

Естественно, общее собрание, даже не дав Попову доесть экспроприированные куски мяса, начал мой Сеня. Я всегда удивлялся тому, что настоящий Рабинович в милицию работать пошел. Ему бы скупщиком краденого быть или шулером. На худой конец, президент какой-нибудь страны из него неплохой бы получился. Он и сейчас больше был похож на председателя Кривополивного садово-огороднического товарищества, чем на нормального мента. «Ну, граждане садовые товарищи, чего делать будем? Провода со столбов опять враги скоммуниздили. Есть три варианта решения проблемы. Самый дешевый – сидеть без света и соответственно без электричества. Полив, сами понимаете, вручную. Из того озера, что в соседнем районе находится. У кого есть персональные кобылы, прошу сдать во имя блага всех членов. Ну и мне для переработки на колбасу немножко. О самом дорогом говорить не буду. Потому как детей ваших жалко, без хлеба останутся. В общем, не прячьте ваши денежки по банкам и углам, сдавайте их мне. Света все равно не будет, зато по средам, с девяти утра до без сорока пяти минут десять утра опять же тонкую струйку воды я вам гарантирую…» Ну и так далее.

Сеня, правда, с Жомова и Попова денег не просил, но суть его речи была примерно такая же: «Ребята, у нас проблемы, и вам придется постараться их решить». Ваня – парень простой. Потому думать долго не привык. Даже не дослушав Рабиновича, он предложил пойти и дать всем в рыло. Крестоносцам тоже, чтобы хоть на старости лет драться научились. Мой Сеня тут же заявил, что это все само собой разумеется, но нужны более конкретные предложения.

– Я фигею, Клава! – возмутился Иван. – Если дать в рыло – это не конкретно, то тогда с тобой типа и разговаривать нечего!

– Хорошо, извини. Неправильно я выразился. – К моему изумлению, спорить Сеня не стал. – Не конкретнее, а умнее. Так тебя устраивает?

– Вот так бы сразу и сказал. – Омоновец улыбнулся, довольный уступкой Рабиновича, и тут же его перекосило, словно Ваня у себя в миске… то есть в тарелке клок кошачьей шерсти увидел. – Ты чего, урод длинноклювый, меня вроде как дураком назвал?

– Андрюша, поговори с ним сам, – взмолился Рабинович, простирая к криминалисту руки. – Или я сейчас этого быка педального с поздним зажиганием котлом медным по башке огрею. Как он сам говорит, задолбал уже своей простотой!

Попов тут же налепил на пузо эмблему ООН, нацепил на башку голубую каску и влез в демаркационную зону. Я бы на его месте на линии огня вставать не решился, но Андрюше делать это уже не раз приходилось. Тем более, один кот, когда Рабинович с Жомовым спорят, на Попова никто из них все равно внимания не обращает.

В этот раз, обменявшись парой фраз, мой хозяин и Ваня ругаться раздумали. То ли ленились просто, то ли и в самом деле считали, что есть вещи поважнее, точно утверждать не берусь, но Попову роль миротворца играть на сей раз не пришлось. Рабинович с Жомовым быстро успокоились и продолжили обсуждение насущных проблем. Битый час все трое выясняли, что именно следует делать, и лишь потом пришли к согласию.

Я от скуки даже зевать стал, пока обсуждение шло. Действительно, и чего тут обсуждать? И так с самого начала было ясно, что драться с сарацинами придется. Вот только непонятно было, как нам удастся их победить. Все-таки они не футбольные фанаты и не митинг секс-меньшинств. Да и нас не полк, а всего лишь четверо. Не считая Горыныча, конечно. Он хоть у себя во вселенной и второгодник, но в нашем мире за грозную боевую единицу вполне считаться может. Именно Ахтармерз и подал первую здравую мысль за весь час бестолковой болтовни.

– Я думаю, что сначала следует понять, каким образом можно нейтрализовать засевшие в центральной цитадели войска противника, – размахивая крыльями, словно корявый вентилятор лопастями, проговорил он. – Нам в школе, на «Основах безопасности жизни», говорили, что при встрече с несколькими противниками следует сначала нейтрализовать слабейшего…

– Идиот у вас учитель, – фыркнул омоновец. – Слабые сами разбегутся, если ты сначала сильного завалишь.

– Ваня, не порть ребенка антипедагогическими высказываниями, – встрял в разговор мой Сеня. – Тем более что в данном случае он прав. Все равно, пока не придумаем, что с сельджуками, запершимися в центре города, сделать можно, из Антиохии выходить глупо. Давайте, действительно, болтать перестанем. Сейчас, Ванюша, сходим к Боэмунду, полюбуемся на запертых сарацин, а дальше видно будет.

– А мне чего делать? – спросил Попов.

– То же самое, что и вчера. Метлу… Тьфу ты, Святое Копье искать, – распорядился Сеня. – Только на этот раз старушек, пожалуйста, не трогайте. Хватит нам вчерашнего геморроя!

– Это не ко мне. Это к Горынычу, – пожал плечами криминалист.

– Вот только не надо во всех бедах меня обвинять, – обиделся Ахтармерз. – В лучшем случае такая линия поведения говорит о скрытых расистских и шовинистских наклонностях. А в худшем – все гуманоиды…

– Опять ты своими дурацкими словечками кидаешься? – ревом перебил его омоновец, отчего-то давно и страстно невзлюбивший термин «гуманоид». – Тебе в пасть булыжник затолкать или просто жевательницы твои поотрывать и выбросить?..

– А ну-ка, заткнулись все! – рявкнул мой Сеня, потеряв терпение.

Блин, может быть, к нему человеческого кинолога приставить надо? А то скоро он и сам хуже необученного питбуля кусать всех, кого ни попадя, начнет.

Впрочем, пусть рявкает. По крайней мере, на Жомова с Поповым это действует, и они меньше цепляются друг к другу и к посторонним. Вот и сейчас Ваня замолчал, равнодушно пожав плечами. Дескать, ну и пусть вас оскорбляют всякими иномирскими словечками, я заступаться не буду. А Андрюше затыкаться не пришлось, потому что и так уже давно молчал. Рабинович быстренько повторил задания на день и отправил всех делами заниматься.

К цитадели в центре Антиохии мы добрались за полчаса. Первым шел, естественно, я, за мной Жомов с Рабиновичем, на ходу горячо обсуждая возможности расправы с мирными сельджуками, а Ричард плелся последним, таща на себе мешок с нашими дневными пайками. Выглядела эта котомка куда внушительней, чем та, которую получил Попов. Это Фатима не могла оставить «своего красавчика» Жомова без надлежащего его росту и весу количества пищи. Узнай об этом Андрюша, он бы лопнул от ярости, но поскольку танцовщица сначала дождалась, пока Попов уйдет, а лишь затем сунула мешок Жомову, криминалист остался цел и невредим.

Боэмунда в этот раз долго искать не пришлось. То ли его остальные крестоносцы действительно комендантом гарнизона выбрали, то ли он славу заработал себе тем, что с нами часто общался, но место его дислокации знала каждая кошка. То есть к кому из ландскнехтов мы ни подходили, все совершенно точно указывали нам, где именно находится главный перстоносец. При этом, конечно, на наш мешок косились, от которого прямо за версту жареным мясом несло. У некоторых из крестоносцев слюни прямо до земли отвисали, круче, чем у сенбернара, и глаза такими бешеными становились, что приходилось на этих чревоугодников рычать. Иначе они бы точно кидаться на нас стали. При этом сожрали бы не только наши пайки, но и сам мешок, и Ричарда в придачу. Он-то запахом жаркого не меньше своей котомки пропитался!

– Сколько врагов в цитадели? – первым делом спросил Сеня, когда мы наконец добрались до ставки верховного главнокомандующего крестоносным гарнизоном.

– Это только одному богу известно, – развел руками Боэмунд и, поймав на себе испепеляющий взор Рабиновича, поправился: – Сейчас посчитаем… Сарацины, мать вашу в портовую таверну, выходи строиться на утреннюю поверку!

Несколько секунд я оторопело смотрел на перстоносца, не понимая: он с детства был дураком, или рыцарские турниры его таким сделали. С чего Боэмунд решил, что заклятые враги его распоряжениям подчиняться станут?.. Был бы у меня палец, я бы им непременно покрутил у виска. А так пришлось выказывать свое презрение недоумку путем установки персональных меток на его кожаных башмаках. Я уже и ногу задрать собрался, да так и застыл – на стены цитадели стали выбираться сельджуки и аккуратненько строиться в две шеренги… Мать моя сучка! Как же они тут без нас друг с другом воевали?

– По порядку номеров рассчи-тайсь! – сложив ладони рупором, рявкнул Боэмунд, едва увидев, что сарацины построились на стенах.

– Первый, второй, третий… – понеслось по рядам аборигенов, удаляясь от нас по кругу.

Я оторопело смотрел то на турок, то на перстоносца, совершенно не понимая того, что здесь творится. Интересно, что бы сказал товарищ Сталин, если бы немцы во время Второй мировой вот так вот беспрекословно команды наших военачальников выполняли?.. Сам себе на этот вопрос я ответить не мог. Для этого нужно было бы быть либо самим Сталиным, либо, по крайней мере, кавказской овчаркой. Уж они-то характер джигитов знать лучше других псов должны! Ну а пока я над этой проблемой размышлял, перекличка, сделав круг по цитадели, закончилась. Последний сарацин назвал свой номер – две тысячи третий – и один из турок сбросил вниз веревочную лестницу. Затем спустился по ней, подбежал к перстоносцу и вытянулся в струнку.

– Товарищ Боэмунд, расчет личного состава закончен, – доложил он. – Все подчиненные в наличии, за исключением Кирдык-паши, который опять сбежал в город к своему гарему.

– Ладно, найдем, вернем обратно, – хмыкнул перстоносец. – Вольно, разойтись!

Сарацин рванулся к веревочной лестнице, что-то удивленно лопоча на ходу, а Боэмунд хлопнул себя ладонью по лбу. Он явно хотел чем-то возмутиться, но позабыл, что на руке его стальная перчатка. А когда вспомнил, было уже поздно. Бронированная длань совершила стыковку с незащищенным лбом рыцаря, и тот свалился на брусчатку, мгновенно потеряв сознание. Нам пришлось потратить немало времени, чтобы привести перстоносца в чувство.

– На все воля божья, блин, – кротко вздохнул он, потирая ушибленное место. Перчатку, правда, в этот раз предварительно снял. – Вот только не знаю, на хрена Господу понадобилось лишать меня разума в такой момент?! Около меня же сам Ибн ал-Асир был, начальник презренных язычников, запершихся в цитадели.

– И чего же ты его не арестовал? – поинтересовался Ваня.

– Затмение нашло, – вздохнул Боэмунд. – Видите, как один ваш вид на людей действует? И я забыл о том, что передо мной враг, да и сарацины, думаю, с перепуга мне о своей численности доложили. Раньше они даже парламентеров впускать отказывались!

– Сеня, тогда, может быть, поговоришь с сарацинами? – спросил Ваня. – Глядишь, они нам и сдадутся. А нет, так мне недолго и пару стенок развалить.

Мой хозяин совету омоновца внял и попытался убедить неразумных хазар, то бишь турок, прекратить сопротивление и немедленно сдаться властям. Я-то уже знал, что из этой затеи получится, а наивный Сеня все еще верил в лучшее. Его ожидания не оправдались, и вместо немедленной сдачи сарацины демонстративно повернулись к нему спиной, а кто-то со стены еще и добавил, что со взяткодавцами они общаться не собираются.

Тогда ведение переговоров взял в свои мощные лапы Ваня Жомов. Однако и его попытки не увенчались успехом. К моему удивлению, омоновец довольно долго был хладнокровным, а когда наконец разозлился и собрался свалить стену цитадели тем же способом, каким мы обрушили в реку скалу, когда помогали Гераклу чистить конюшни, нам с Сеней пришлось Жомова удерживать. Все– таки это у омоновца башни нет, а у цитадели они имеются. И с этих башен на голову Жомова может не только кипящая смола политься, а и что-нибудь похуже. Например, вино. Ваня ведь такой бессмысленной растраты ценного добра не переживет и может получить себе острую сердечную недостаточность. А тогда – прощай ОМОН!..

– Вот видите, какие они? – поинтересовался Боэмунд, когда нам удалось немного успокоить Жомова. – Не только язычники и еретики, но еще и быдлястые варвары…

– Какие? – оторопел мой Сеня.

– Оба-на, классную я фразу придумал! – перстоносец опять хотел себя хлопнуть ладонью по лбу,но в этот раз сначала внимательно осмотрел свою лапу, проверяя, нет ли на ней железной перчатки, и только затем исполнил задуманное. – Писец, ко мне. Пиши: «Любезная моя Катерина Матвеевна…»

Я понял, что это надолго. Коротко тявкнув, я попытался объяснить Сене свою точку зрения, но хозяин на меня внимания не обратил. Он задумчиво смотрел на цитадель, делая в уме какие-то расчеты. А поскольку Рабинович при этом теребил кончик носа, я понял, что его вновь посетила какая-то гениальная идея. Теперь оставалось только одно – сидеть и ждать, пока умная мысль в голове Рабиновича уложится поудобнее, сформируется поконкретнее и будет готова к подаче окружающим. Жомову симптомы усиленной умственной деятельности моего хозяина тоже были знакомы, и Ваня, приготовившись к долгому ожиданию, собрался чистить пистолет. Правда, единственное, что он успел сделать, так это вытащить оружие из кобуры и вынуть из него затвор.

– Так, все ясно, – заявил Рабинович, осматриваясь по сторонам. – Если эти гады не хотят выходить, мы сделаем так, чтобы они не смогли выбраться из цитадели, даже если очень этого захотят.

– Это как? – удивился омоновец. – Перебьем всех, что ли?

– Проще, Жомов, проще, – усмехнулся Сеня. – Мы их запрем. – Он пнул Боэмунда, продолжавшего диктовать писарю текст послания своей супруге. – Очнись, норманнская морда. Собирай своих бойцов. Дело есть!

Боэмунда растолкать было очень сложно, но моему хозяину сделать это все-таки удалось. Сеня тут же изложил антиохийскому коменданту свою идею, и перстоносец просто запрыгал от радости, хотя, с моей точки зрения, велосипед Рабинович не изобрел. Он просто предложил построить вокруг центральной цитадели, занятой непокорными сельджуками, еще одну стену. Эта стена и должна была отделить город от центральной его части и запереть турок внутри их убежища.

Боэмунд отдал распоряжение, и работа тут же закипела. Перстоносец привлек к строительству каждого отдельно взятого предводителя крестоносного войска, выделив им различные участки стены. Собственно говоря, строило воинство Христово не стену, а скорее баррикады между домами, но получилось все равно эффективно. Ландскнехты старались изо всех сил, прельщенные тем, что после строительства им наконец дадут хоть что-то пожрать, и через пару часов все проходы от цитадели внутрь города были перекрыты трехметровой высоты завалами. Со стороны окраин на них еще хоть как-то можно было забраться, а вот сарацинам преодолеть баррикады и не потерять три четверти личного состава ни за что бы не удалось. Даже если бы крестоносцы выставили для охраны заграждений втрое меньше солдат, чем было в распоряжении Ибн ал-Асира. Сельджуки приуныли, а их предводитель заорал Боэмунду и прочим рыцарям, писавшим акт приемки сооружения:

– Ну и хрен с вами! На все воля Аллаха, а я с ним сегодня разговаривал, и он велел нам потерпеть. Все равно скоро город будет в руках Кылыч-Арслана и ваши баррикады окажутся бесполезны.

– Угу, – согласился с ним Сеня. – А еще я могу тебе сказать, что когда человек разговаривает с богом, это называется молитва. А когда наоборот – шизофрения!

– Ты давай не матерись, а то я таких слов не знаю, – крикнул в ответ со стены сарацин. – Я, между прочим, школу милиции не заканчивал.

– А тебя бы туда и не взяли, – парировал мой хозяин.

Я уже собрался вмешаться в их дискуссию и вразумить Рабиновича, объяснив, на какого именно обитателя детского сада он сейчас похож, но мне помешал Жомов. Он сказал Рабиновичу то же самое, что собирался говорить и я, только в более парламентских выражениях. Сене пришлось согласиться с доводами друга. Тем более что первая проблема была решена. Запершихся в цитадели сарацин можно было больше не опасаться, и теперь нам предстояло решить другой вопрос: что делать с войском Кылыч-Арслана, обложившим Антиохию со всех сторон?

Как вы уже заметили, я всегда был очень сообразительным псом, не умирая при этом от излишней скромности. Однако в этот раз и мне было непонятно, что мы можем сделать с многотысячной армией сарацин, многократно превосходящей рыцарские войска. Горыныча, конечно, на них можно напустить, но турки – народ горячий. Может быть, сначала и побоятся немного трехглавого летающего монстра, вперемежку с нравоучениями изрыгающего из своих пастей огонь, но скорее всего очень быстро освоятся и попытаются сбить невиданное доселе чудище. Мы бы, наверное, в общей сутолоке, устроенной Ахтармерзом, и смогли бы удрать, но в таком случае потеряли бы нашу летающую керосинку. А этого и по техническим причинам допускать нельзя было, да и просто жалко Гварнарытуса.

Поэтому придумывать нужно было что-то другое. Более эффективное и безопасное. А как это сделать, я не знал. Похоже, не знал и Сеня. Немного потоптавшись около баррикад, он махнул рукой и позвал нас на городские стены. Боэмунд пошел с нами.

Чтобы увидеть воинство Кылыч-Арслана, мне пришлось передними лапами опереться на парапет между зубцами стены. Зрелище было впечатляющим. Не знаю, как на других участках, но прямо напротив нас стояли такие войска, что, вздумай Боэмунд им устроить поверку, как это сделал с турками в цитадели, ответа пришлось бы ждать до завтрашнего утра. Честное слово, мы были в ловушке, как кот на мусорном бачке посреди стаи разъяренных бультерьеров. И сбежать не получается, и оставаться на месте нельзя – бачок того и гляди уронят. Вот такая вот ситуация!..

– Ваня, как ты думаешь, есть какой-нибудь шанс вырваться отсюда? – с какой-то безнадежностью в голосе спросил у Жомова мой хозяин.

– Дай мне взвод автоматчиков и вертолет для прикрытия, – попросил омоновец, но Сеня его перебил:

– Ага, а еще тактические ракеты, танковую бригаду, ядерный чемоданчик президента и шутовской колпак, – съязвил Рабинович. – Губозакатывателя тебе, Жомов, не хватает. И мозгов. Я серьезно с тобой разговариваю, а ты меня байками кормишь. Еще раз спрашиваю, что делать– то будем?

– Выпить бы не помешало, – пожал плечами омоновец. – А то башка на сухую варить отказывается.

– Кому чего, а Жомову пол-литра, – Сеня развел руками и посмотрел на Боэмунда. – В общем, так, рыцарь, мы обедать, а ты собери пока всех военачальников в кучу. Будем совет держать. Какой-нибудь выход да найдется.

Что ж, отрадно слышать, что разума Рабинович еще не лишился. Время перевалило уже за полдень, и у меня, если честно, в животе такой же бунт начинался, как в Эльфабаде – какая-то одна сволочная кишка начала жаловаться на пустоту и все остальные органы взбаламутила. Они мне тут же такую акцию протеста устроили, что, честное слово, будь я немного похуже воспитан, у кого-нибудь из крестоносцев кусок окорочка бы отгрыз. И хрен с тем, что я человечину не люблю. Есть-то что-то надо!

Не прощаясь, мы расстались с Боэмундом и направились в караван-сарай, а там нас ждал сюрприз. Первым, кого мы увидели, когда переступили через порог, был Попов, ходящий хвостом за Фатимой и выклянчивающий хоть один, хоть самый маленький кусочек мяса!.. Ну не оборзел? Ладно, мы припасами, выделенными нам утром, со строителями баррикад поделились, а этот проглот когда успел свою долю сожрать? Опять через каждые десять шагов присаживался и исключительно от скуки припасы через себя пропускал?

– Не понял. Попов, ты что здесь делаешь? – Сеня хоть и не понял мои слова, но суть намерений уловил. – Ты нашел Копье? Или опять вас какая-то старушка метлой напугала?

– Дать бы тебе по ушам или еще лучше по длинному носу, чтобы не хамил, да руки лень поднимать, – обиженно буркнул Попов.

– Ты не уклоняйся от ответа, – не унимался мой хозяин. – Почему в караван-сарае торчите? Дел больше нет?

– Нет! – неожиданно зло огрызнулся Андрюша. – И дел нет, и Копья этого проклятого в Антиохии нет.

– Как это нет? – оторопел мой хозяин.

– А вот так и нет, – развел руками криминалист. – Никак нет. Не было и не будет. Дезу вам подсунули…

– Ну-ка, расскажи подробней! – распорядился Рабинович, и Попову пришлось отчитываться…

Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Попове и котлете… Это я так, от безысходности срифмовал, а на самом деле нам не о котлете горевать надо было, а о судьбе своей загубленной. То, что рассказал о своих похождениях Андрюша, настроение нам поднять никак не могло – судя по всему, Святого Копья в Антиохии действительно не было. И лично меня это насторожило.

Андрюша с Абдуллой и Горынычем начали прочесывание города с того самого места, где вчера закончили свои поиски. Правда, сегодня Попов проявил удивительную смекалку. Он посадил Ахтармерза в большую корзину, в которых на рынок возили виноград, поставил эту корзину на тележку и заставил Абдуллу это сооружение таскать по городу. Поиски сразу пошли быстрее, потому что Ахтармерз мог постоянно держать себя в нужном состоянии, не показываясь при этом никому на глаза. Правда, каждый встречный-поперечный провожал тележку голодным взглядом, видимо, считая, что внутри корзины находится что-то съестное, но связываться с толстым головорезом в погонах, к тому же с другом самого сэра Дурная Башка, ни один крестоносец не решился.

Таким образом филиал нашего каравана кочевал с улицы на улицу, методично прочесывая один район за другим. Пару раз Горыныч просил сарацинского рикшу остановить транспорт, чтобы четче уловить какой-либо импульс, но все это было ложной тревогой. В первый раз сигнал исходил от местного дурачка, который упорно утверждал, что он Будда, и распевал на улицах мантры. Второй раз Горыныч уловил сигнал от чудотворной плачущей иконы в единственном антиохийском христианском храме, у которой монах менял подводные трубки и при этом яростно чертыхался. Ну, а в третьем случае поисковая экспедиция наткнулась на заблудившегося муллу, без особого успеха призывавшего крестоносцев к намазу. Больше с Поповым и компанией ничего примечательного не произошло, и к тому времени, когда они замкнули круг, необследованной оставалась только цитадель, занятая сарацинами.

– А говоришь, Копья нет, – прервал рассказ Попова омоновец. – Значит, там, в цитадели, оно и лежит. Сеня, брать эту малину нужно. Вломимся, положим всех на пол, заберем, что нужно, и умотаем. А сарацины пусть и дальше там сидят. Они нам не мешают. И вообще, мы тут не обязаны закон представлять. Все-таки еще с Египта мы сами себя в отпуск отправили.

– Не надо ничего штурмовать, – теперь уже Андрюша оборвал Жомова. – Обследовали мы уже цитадель. Ничего и там нет.

– Это как же вы внутрь попали? – оторопел омоновец.

– А никак и не попадали, – усмехнулся криминалист. – Другие способы есть… – Он продолжил свой рассказ, а нам пришлось внимательно слушать.

После того как выяснилось, что единственным местом хранения Копья в Антиохии может быть только центральная цитадель, Попов одновременно и облегченно вздохнул, и уныло перекосился. Первое с ним случилось от того, что Андрюша понял – больше по раскаленным улицам бегать не придется. Ну а огорчился Попов потому, что знал: цитадель занята недоброжелателями, и для того, чтобы попасть туда, придется либо снова лазить по стенам, либо штурмовать их. Что еще более неприятно. Однако Горыныч криминалиста успокоил.

– Есть один выход, – сообщил он расстроенному Попову и выжидательно застывшему Абдулле. – Если вы меня поднимете на какую-нибудь возвышенность, с которой будет хорошо видна цитадель, я смогу не только понять, есть ли там Копье, но и точно определить его местоположение.

– А почему же ты с самой Антиохией так не сделал? – оторопел криминалист.

– Во-первых, мне нужно видеть объект целиком, чтобы снимать с него паранормальные показания, а на такую высоту, с которой Антиохия будет видна целиком, мне просто не подняться, – с достоинством ответил Горыныч. – А во-вторых, вы же мне сами показываться перед местными жителями запретили.

В общем, Попову можно было радоваться тому, что по городу он бегал не зря, да и рыскать по цитадели в поисках Святого Копья в окружении разъяренных сарацин ему тоже не придется. Ну а нужную возвышенность для обследования внутренней крепости нашли очень быстро. Абдулла отвел Андрюшу с Горынычем к самой высокой городской мечети, которая к тому же находилась поблизости от укрепления в центре города. Оттуда Попов и наблюдал за построением баррикад вокруг цитадели, пока Ахтармерз сканировал ее.

– Ничего нет, – почти плача, доложил криминалисту Горыныч, едва закончив обследование. – Абсолютно никаких признаков паранормальности ни в самой Антиохии, ни в цитадели.

– Ты не ошибся? – снова оторопел Попов.

– Обижаете, гражданин начальник, – оскорбился трехглавый уловитель ненормальностей. – Я хоть и второгодник, но искать мать по паранормальным излучениям любой слепой младенец умеет. Этому не учат. Это у нас в крови!..

Попов закончил рассказ и замолчал. Ахтармерз подтвердил его слова и тоже заткнулся. Остальные с самого начала и слова не проронили, поэтому окончание повести было встречено минутой молчания. Разве что флаги в знак траура никто не догадался приспустить! Тишина длилась довольно долго. Она настолько затянулась, что заставила Фатиму выглянуть из кухни и проверить, не умерли ли ее спутники. А удостоверившись, что все живы, танцовщица послала Жомову воздушный поцелуй и исчезла за занавеской. Мы сидели в тишине еще пару минут, а потом Сеня нарушил молчание.

– Что-то здесь одно с другим не вяжется, – проговорил мой хозяин, и все подняли на него глаза. – Не может такого попросту быть. Лориэль ясно сказал, что Святое Копье находится в Антиохии, а он еще никогда не ошибался.

– Так, может быть, этот маленький хмырь и появлялся у стен Антиохии, чтобы поставить нас в известность об изменившихся планах? – предположил Попов. – Может, они сами эту штуковину на место вернули?

– Вряд ли, – возразил Рабинович. – Эльф же сказал, что Копье связано с нашими похождениями и вернуть назад его никто, кроме нас, не сможет. Вот только куда оно делось? Не с мусором же его из города коммунальщики вывезли?..

Умница ты, Сеня! Именно с мусором. Ну и дураки же вы, гомо сапиенсы. Это же очевидно. Да и я не лучше был, раз с самого начала такой простой вещи не понял!.. Впрочем, орать я мог сколько угодно, но положение дел от этого не менялось. Нужно было действовать. И я, истошно завопив, бросился прочь из караван-сарая. Остановившись в дверях и убедившись, что менты двинулись за мной, я помчался вдоль по улице. Теперь-то они от меня не отстанут, а я одну нашу проблему решу. И пусть потом кто-нибудь посмеет сказать, что я больной или у меня голова плохо работает!..

Глава 6

– И куда это твой пес бешеный всех нас гонит? – пыхтя, поинтересовался Андрюша Попов, едва успевая за бегущими по улице друзьями. – Может, он в туалет захотел или сучку какую унюхал, а мы за ним несемся, как на пожар? Все, хватит. Не побегу дальше.

– Я тебе не побегу! – Ваня подтолкнул его в спину. – Помчишься у меня еще быстрее, чем сайгаки по Северному полюсу бегают. Перемещай конечности в темпе. Мурзик знает, что делает.

– Е-мое, как он запел?! – возмутился Андрей. – А не ты ли, Ваня, еще недавно твердил, что пес болеет? Что это ты свое мнение вдруг изменил?

– Я знаю, когда Мурзик болеет, а когда здоровый ходит, – тоном, не терпящим возражений, ответил омоновец. – Сейчас он здоровый, поэтому беги, куда пес зовет. Молча.

Криминалист в ответ тихо ругнулся, но движение продолжил. Хотя бы потому, что ему и самому было интересно узнать, куда это они все так несутся. Случалось, конечно, что на Мурзика снисходило озарение и пес делал то, что ментам не под силу было, но сейчас Андрюша не верил, что из этой пробежки что-нибудь толковое получится. Да и с чего бы ему получиться? Сидели себе, о Лориэле говорили, а тут этот барбос страшный как с цепи сорвался. Вскочил, заорал и куда-то помчался. А нормальным людям теперь страдать из-за него приходится.

Мурзик этих мыслей криминалиста, конечно, не слышал и поэтому продолжал мчаться вперед. Временами он приостанавливался, чтобы понюхать воздух и подождать отставших друзей, а затем вновь увеличивал темп бега. Менты старались не отставать, но когда они третий раз пробежали мимо одного и того же места, даже в душу самых стойких начало закрадываться сомнение: а не решил ли пес с ними, мягко говоря, пошутить. Однако Мурзик явно имел какую-то цель, начиная этот забег, и упорно к ней продвигался. Пусть и окольными путями. Наконец, после получасовой пробежки по улицам Антиохии, пес замер перед какой-то покосившейся дверью, ведущей в маленький дворик. Абдулла тронул Попова за плечо.

– Ваше святейшество, да хранит Аллах то, что у вас от мозгов осталось, мне знакомо это место, – шепотом проговорил он. – А вам оно ничего не напоминает?

– Напоминает. Гибрид эшафота с гильотиной, вступивший в законный брак с электрическим стулом, – буркнул Андрей и толкнул Рабиновича: – Сеня, давай-ка свалим отсюда по-быстренькому. Здесь та самая бабка живет, которая нас метлой гоняла. И как только Мурзик ее нашел?

– Да ты, наверное, вчера вечером так запахом старухиной метлы пропитался, что мой пес его теперь на всю жизнь запомнит, – предположил Рабинович и оказался не очень далеко от истины. – Мурзик, и какого хрена тебе тут понадобилось?

Пес коротко тявкнул: дескать, неужели, идиоты, вы до сих пор ничего не поняли? Сеня удивленно посмотрел на своего верного четвероногого друга и решил довести дело до конца. Он толкнул калитку, но она оказалась заперта. Жомов тут же стал примериваться к ней плечом, чтобы войти внутрь привычным и самым любимым у омоновцев способом, но Сеня его остановил и прислушался. За забором раздались шаркающие шаги, а затем калитка чуть-чуть приоткрылась. В щели между ней и забором появился старческий слезящийся глаз, пристально посмотрел на непрошеных гостей, сфотографировал Сенину дежурную улыбку «а-ля Оскал Идиота», а затем поспешно скрылся. Из-за забора вновь донеслись шаркающие шаги – сначала удаляющиеся, потом приближающиеся снова, – и только после этого калитка распахнулась настежь, предоставив российским милиционерам полюбоваться на разъяренную фурию с метлой в руке.

– Ах вы, супостаты поганые! – завопила бабка, замахиваясь на Попова с Абдуллой этой самой метлой. – Мало вчера тут безобразий поучинили, так теперь еще и дружков привели? Вот я вам сейчас покажу, где кузькина мать зимует. Получите у меня от рака уши!..

– Сеня, я тебя предупреждал, что у нее маразм, – испуганно проговорил Попов. – Валим отсюда. Не хватало нам еще со старухами воевать.

– Подожди. Сейчас Му… – начал было Рабинович, но ему пришлось заткнуться, поскольку бабка едва не пришибла его своей метлой.

Сене удалось увернуться, а вот Ричард, с наивным детским любопытством заглядывавший ему через плечо, получил на всю катушку. Бабулина метла въехала ему точно в нос. То ли от неожиданности, то ли оттого, что у старухи рука тяжелая была, но Ричард после ее удара покатился по булыжной мостовой. Обратным движением бабулька-живчик попыталась снова достать Рабиновича, который ей почему-то меньше всех приглянулся, но Сене удалось увернуться и на этот раз. Зато досталось Абдулле, который не вовремя попытался спрятаться за широкую Ванину спину. Сарацин тоже кувыркнулся и закончил движение, скорчившись в пыли под забором.

– Вот это бабка дает! – совершенно искренне восхитился омоновец, стоявший на месте, словно дубовый столб. – Сеня, ты поаккуратней с ней. Мне кажется, старушка сейчас находится в такой спортивной форме, что легко тебя в нокаут отправит.

Вот тут самоуверенность и подвела Жомова. Он возвышался над бабулькой, словно Джомолунгма над песчаной дюной, и уж чего-чего, а старухиной метлы совершенно не боялся. А зря! Описав дугу, веник-переросток опустился прямо Ване на колено, и несокрушимый омоновец полетел вниз, словно пластмассовая кегля. От такого кощунства Сеня с Поповым не только потеряли дар речи, но и лишились на несколько секунд способности к передвижению. Неизвестно еще, что за погром учинила бы сухонькая старушка, но едва Жомов оказался на земле, Мурзик бросился вперед и мертвой хваткой вцепился в черенок метлы. К удивлению ментов, ожидавших, что бабулька, по крайней мере, через городскую стену пса перебросит, вырвать метлу из зубов Мурзика она не смогла.

– А ну, супостаты окаянные, уберите сейчас же своего зверя клыкастого! – завопила старуха. – А то милицию на вас позову.

– Не надо никого звать. Мы и есть милиция, – стараясь натянуть обратно на лицо свою знаменитую улыбку, проговорил Рабинович. – Причем при исполнении. Так что вы, уважаемая, за нападение на представителей органов власти можете и под суд попасть.

– Этак любой дурак скажет, что он милиционер, – не поверила кинологу бабка. – Удостоверение покажи!

– Пожалуйста. – Сеня достал «корочки» из кармана и, раскрыв, показал старухе. Однако бабку это не удовлетворило.

– Чего ты всякую гадость мне под нос суешь? – возмутилась она. – Я что, по-твоему, читать должна уметь? И вообще, не знаю я никакой милиции-юстиции. Боэмунда сюда зовите. Он тут единственный христианам защитник и соответственно отец родной.

– Что-то зеленоват он больно для вашего отца, – ехидно проговорил Попов, не сумевший простить старухе свое вчерашнее позорное отступление. – Когда это он вас зачать умудрился?

– Ах ты, гад! – возмутилась бабулька. – Умничать вздумал, супостат? Мало тебе прошлый раз досталось? – И старуха предприняла еще одну безуспешную попытку вырвать метлу из зубов Мурзика. Попов понимал, что это ей не удастся. Однако на всякий случай решил поберечься.

– Но-но-но, – завопил он, отступая на шаг. – Без рук, пожалуйста. Вам же сказано, что мы при исполнении.

И тут бабулька повела себя крайне странно. Выпустив метлу, она бросилась к Андрюше и, схватив его за плечи, начала ощупывать руки. Криминалист от такого оборота событий и вовсе растерялся. Причем до такой степени, что даже сопротивляться старухе не мог. А та, прощупав конечности Попова от плеча до кончиков пальцев, вдруг завопила:

– Вот несчастненький ты мой! Прости меня, дуру старую. Прости, родненький. Я же, когда вас с Кешей… – Бабка запнулась. – Так о чем это я?.. Ах, да! – И снова запричитала: – Не знала я, что ты без рук. Не ведала, что ты свои рученьки в боях за родину потерял и теперь с корявыми протезами по городу ходишь. Ой, позорище на мою седую голову! Калеку вчера по улице гоняла, и Господь глаза мне не открыл. Пойдем, мой миленький, в дом. Сейчас я тебе какую-нибудь милостыньку подам. У меня вон штаны старые от деда остались. Хорошие. Дырок всего семь штук. Но больших. Впрочем, ты все равно без рук. Тебе их только удобней надевать будет.

– Ты чего, бабка, охре… – начал было Попов, но Сеня легким шлепком по губам закрыл ему рот. И прежде чем старуха или Попов попытались возмутиться, проговорил, больше обращась к бабульке, но делая Андрюше выразительные знаки бровями:

– Бабушка, я убогого не обидел. – Он широко улыбнулся. – Он меня сам просил по губам его бить, когда он матерные слова говорить станет.

– Что ж, правильно, – хмыкнув, согласилась бабуля и снова повернулась к Попову: – А ты уж, сынок, не ругайся. Знаю, тебе много выстрадать пришлось, но Господь наш кротких любит. Им чего-то там, запамятовала чего, но на небе воздастся. Что-то там они унаследуют. Но тебе ждать, пока туда попадешь, не надо. Пойдем, будешь штаны от моего деда наследовать.

– Бабуль, не надо ему штанов, – прежде чем Попов успел открыть рот, заявил кинолог. – Ему метла нужна.

– Это зачем безрукому метла? – Бабка подозрительно перевела взгляд с одного на другого. – Обманываете старуху, супостаты?

– Ни в одном глазу! – заверил ее Рабинович и хотя бы в этом был честен. – А метла ему, бабушка, нужна для самоутверждения и самопропитания. Вот вы сами подумайте, кто в наше-то время безрукого на работу возьмет? Скажут, что он делать ничего не умеет. А Андрюша зажмет метлу культями и начнет двор подметать. Тут его и уважать станут, и кусок хлеба на пропитание дадут.

– И то верно, – согласилась старуха. – Хорошая, конечно, у меня метла. Никогда не уставала, когда двор ею мела, но убогому она нужней будет. – И протянула супервеник кинологу. – Бери, сынок. Чай, научишь калеку метлой-то пользоваться?

– Ага, – радостно согласился Сеня и тут же осмотрел черенок, ища подтверждения своим догадкам. – Бабуль, а тут железочка раньше была. Она у тебя не потерялась случайно?

– А ты откуда про железку знаешь? – Теперь была бабкина очередь впадать в ступор. – Постой, постой. Что-то мне фейс твоего лица знаком. Это не ты случайно Гульнаре ребеночка сделал и сбежал?

– Если случайно, то он мог, – встрял в разговор Жомов, который уже понял, что именно Сеня держит в руках, и с полным правом мог считать недействительным свое поражение в схватке со старухой. – Намеренно он ни за что бы не стал, а вот случайно проколоться иногда получается. Но Гульнара тут ни при чем. Так где железочка, бабуля?

– Точно не ты? – Старуха пристально посмотрела в лицо Рабиновича, и тот с самым честным видом отрицательно потряс головой. И второй раз не соврал. У Сени даже ни одной знакомой Гульнары не было.

– Ну, лады тогда, – облегченно вздохнула бабуля. – Ждите тут. Сейчас я вашу железяку поищу. Еле-еле ее с палки сковыряла. Палка-то хорошая. Один конец даже заточен, чтобы было проще в метлу вдевать. А вот какой дурак на нее железку прицепил, я до сих пор не знаю…

– Говорю же, маразм, – шепотом поставил диагноз Попов, глядя в спину удаляющейся бабки. Сеня в ответ только рукой махнул.

Старушки не было довольно долго. Ричард с Абдуллой, чьи лица были удостоены соприкосновения со Святым Копьем, пусть и в несколько неправильном виде, уже пришли в себя и удивленно переглядывались, все еще не понимая, как это дряхлая бабка могла отправить их в нокаут. Жомов удивленно вертел в руках древко, пытаясь понять, по какому принципу работает этот механизм, а Сеня, утомленный ожиданием, уже собрался пойти и проведать старушку, чтобы узнать, не нужна ли ей помощь, но как раз в этот момент бабка вернулась. В руке она несла какой-то покореженный и проржавевший кусок металла, в котором наконечник копья мог узнать только человек с богатым воображением.

– Вот она, ваша железяка, – проговорила бабуля, торжественно протягивая наконечник Рабиновичу. – Я ее, правда, чуток помяла. Кувалдочкой, когда снимала. Но это ничего. Нужна она вам, вы ее сами в божеский вид приведете, а не сможете, кузнеца попросите. Хотя он у нас пару лет назад умер. Телегой задавило, когда он у лошади подковы менял.

– Спасибо, бабуля, калеки всего мира тебя не забудут, – заверил старушку Сеня и попрощался.

Пару минут, пока старушка стояла в дверях, друзья шли молча. И лишь когда завернули за угол, дали возможность чувствам вырваться на волю. Все захохотали и, толкая локтями друг друга, принялись обсуждать все перипетии добычи Святого Копья. Больше всего шуток досталось, конечно, на долю Жомова с Поповым, но ни тот, ни другой на них не обижались. Ваня потому, что твердо себя убедил не считать поражением падение на мостовую от удара метлы, а Андрюша был очень рад, что ему этой метлой не досталось, и на издевки совершенно внимания не обращал.

– Да-а, – протянул он, когда ерничание Рабиновича несколько иссякло. – А ведь лучшего хранителя Святого Копья эльфам нельзя и придумать было. Ну кому в голову могло прийти искать этот артефакт у сумасшедшей старухи, да еще замаскированным под метлу. Весь город можно было по кирпичику разобрать, а о такой ерунде и не догадаться.

– Меня, блин, другое волнует, – перебил его омоновец. – Интересно, почему даже древко от копья такой сногсшибательный эффект дает и можно ли будет его как-нибудь против сарацин использовать?

– А хорошая мысль, – хмыкнул кинолог. – Попробуем сегодня эти вопросы на общем собрании рыцарского состава выяснить.

– Ты что, собрался им про Копье рассказать? – опешил Попов. – Нам только не хватало того, чтобы весь белый свет о нашей находке узнал.

– Да не волнуйся ты, – заверил его Рабинович. – Никто ничего не узнает. Я все по высшему разряду сделаю.

– Как со старушкой, например, – буркнул Попов, но дальше свою мысль развивать не стал.

Время, оставшееся до совместного совещания с рыцарями, друзья провели по-разному. Жомов с Поповым, с лету не сумев придумать ничего стоящего по поводу снятия осады с недавно захваченной Антиохии, просто бездельничали. Омоновец принялся гонять Ричарда, пытаясь сделать из неуклюжего ландскнехта хотя бы какое-нибудь подобие бойца, а Андрюша упорно отбивался от Абдуллы, старавшегося вытянуть из «святого отца» все тайны христианской религии.

Единственным, кто пытался работать головой, был Сеня. Рабинович, конечно, злился на то, что принятие решения и, как следствие, всю ответственность за происходящее друзья свалили на него, но уж коль назвался груздем, полезай в кузов. Сене в кузов не хотелось, поскольку он любил мягкие места, причем рядом с водителем, но искать выход из ситуации, то бишь Антиохии, кроме него, было некому.

– Да ну ее, эту осаду, на хрен! – сдался в конце концов и кинолог. – Сначала послушаем, что умного рыцари скажут, а потом будем голову ломать.

На общее собрание решили идти все вместе, рассчитывая на то, что одна голова хорошо, а… Может быть, в толпе таковая хоть у кого-нибудь да найдется. С собой взяли даже Горыныча, упаковав его в корзинку и завалив сверху лепешками, которые впоследствии будут розданы рыцарям в качестве премиальных. Попов, правда, воспротивился, заявив, что Ахтармерз всю пищу сожрет раньше, чем совещание начаться сумеет, но Горыныч принял такой оскорбленный вид, что на Андрюшины опасения было решено внимания не обращать.

Фатима, увидев, что все мужчины экспедиции куда-то втихую сваливают, устроила истерику, требуя взять ее с собой. Но Сеня в этом вопросе проявил завидную твердость и, дабы не отвлекать рыцарей от дела созерцанием девичьих прелестей, наотрез отказался брать танцовщицу с собой. Более того, чтобы какой-нибудь супостат не вздумал Фатиму обидеть, Рабинович хотел оставить ей Абдуллу с Ричардом в качестве телохранителей, однако этот номер у него не прошел. Фатима в отместку за то, что подлые мужики лишили ее заслуженного развлечения, охрану прогнала.

– Глаза бы мои вас всех не видели. До вечера, – заявила она. – Возвращайтесь быстрей. Мне же тоже интересно узнать, о каких бабах треплются мужики, когда вместе собираются.

Рабинович только фыркнул, но ничего на подобное заявление отвечать не стал. Он просто собрался и вышел из караван-сарая, жестом позвав друзей за собой. Путь до штаб-квартиры Боэмунда, где и было назначено собрание, занял у ментов чуть больше получаса. Раздумывая над проблемой снятия осады, все трое не произнесли за это время и двух десятков слов. Правда, о сарацинах размышляли только Жомов с Рабиновичем, а вот Попов глаз не сводил с корзинки, полной лепешек, похоронивших под собой Горыныча. Нес ее Абдулла, и Андрюша все время заглядывал под тряпицу, которой была завязана корзина сверху. Попов всю дорогу пытался решить одну лишь проблему: уровень съестного внутри тары не уменьшается оттого, что Ахтармерз действительно держит свое обещание, или потому, что трехглавый монстр, пожирая еду, потихоньку увеличивается в размерах, дабы пропажу съестного скрыть? Решить этот вопрос без прилюдного вытряхивания Ахтармерза из корзины Андрей не мог и потому всю дорогу был мрачен.

Не стал он радостней и тогда, когда, усевшись за общий стол вместе с рыцарями, смог все-таки запустить пальцы в корзину и на ощупь определить, что размеры Ахтармерза остались прежними. Действительно, как тут можно утешиться? Горыныч, может, лепешек и не жрал, но намерение такое, несомненно, имел. Тут-то впервые Андрей понял, как плохо российскому милиционеру от того, что за намерения еще никого не судили. Закона такого нет! Вот поэтому-то в ходе всего собрания Попов не слушал, что говорят рыцари, а мечтал о том, как введет такой закон, едва успеет стать министром внутренних дел или, на худой конец, президентом страны. И самой жесткой мерой наказания в новой статье будут караться люди, помыслившие, например, о том, что сосед в трамвае мог бы и поделиться с ними чебуреками.

– Позвольте, я сначала доложу обстановку в войсках, – начиная собрание, предложил Боэмунд. – Войска страдают от голода и потому полностью деморализованы. Армия разлагается. Причем особенно сильно та ее часть, которая из-за несоблюдения элементарных правил гигиены довела свои конечности до ампутации. Практически единственными боеспособными единицами в наших войсках являются рыцари, их оруженосцы и прочая челядь, которых в общем количестве не наберется больше двух тысяч человек.

– А какова численность войска Кылыч-Арслана? – тактично поинтересовался Сеня.

– Порядка ста тысяч человек, и это еще не предел, – по-военному отрапортовал перстоносец. – К туркам каждый день подходят подкрепления, видимо, сгоняемые под стены Антиохии из ближайших населенных пунктов. Промедление смерти подобно. Если мы сейчас не сделаем ничего, скоро предпринимать что-то и не нужно будет. Наши войска ослабнут от голода. И даже если мы сможем заставить драться всех до последнего ландскнехта, турки все равно задавят нас численностью.

– А сколько солдат у вас в армии вообще? – спросил Иван, не желая оставаться в стороне от развития событий. Боэмунд ответил.

– Маловато. Маловато будет, в натуре, – почесал затылок Жомов. – Надо понимать, у вас не только тактических ракет нет, но и какой-нибудь элементарный пулемет, срочно требующий починки, тоже не водится?

Сеня скорчил страшную рожу, но Иван в ответ состроил такую невозмутимую мину, что стал похож на статую Командора, забывшую о том, на хрена она вообще с кладбища в город выбралась. А вот Боэмунд, не понявший из Ваниной речи ни слова, напротив, сделал сочувствующий вид и разочарованно поцокал языком. При этом он не спускал глаз с других крестоносцев, как бы давая им понять, что он, дескать, общается с чужестранцами на равных, поэтому вы (то бишь все остальные рыцари) должны выказывать перстоносцу максимум уважения.

– Значит, если мы не сможем заставить ландскнехтов выйти на бой, то будем сметены в пару секунд, – оставив омоновца в покое, задумчиво проговорил Рабинович, обращаясь ко всем собравшимся сразу. – А если поднимем?

– Со стороны Константинополя к нам движется подкрепление, – проговорил один из рыцарей, то ли Роберт Нормандский, то ли Роберт Фландрский. – Если хотя бы часть рыцарей сможет прорваться к нам, то дело крестового похода не умрет. Мы уже через пару дней сможем вернуться в Антиохию и вновь выбить отсюда сарацин. Вопрос в том, как поднять ландскнехтов? Уговоры на них не действуют, телесные наказания тоже. Да и нечего там уже наказывать. На каждом только кожа да кости остались. А таких людей бить – только палки о них ломать…

– Помню, случай один у меня был, – перебил крестоносца Ричард и, не обращая никакого внимания на сердитое шипение Рабиновича, поднялся со своего места. – Мы тогда городок один осаждали. У меня под началом тысячи три мечей было, а в городке – раз в пять меньше защитников. Однако преодолеть сопротивление осажденных мы никак не могли. У солдат начал падать боевой дух и дисциплина. Я, хоть и наказывал каждого первого, кто под руку попадался, воодушевить свои войска так и не мог. Поэтому мне оставалось только связаться со святым Георгием и попросить его вдохновить моих людей. Мы с Жориком на короткой ноге, поскольку его папа с моим отцом вместе на свадьбе у Девы Марии гуляли. Так вот, святой Георгий лично мне отказать тогда не мог. Он явился по первому требованию и воодушевил солдат тем, что впереди них бросился в бой. Городок мы тогда взяли легко. Вот я у вас и хочу спросить, не имеет ли кто-нибудь знакомых на небесах?

– Вот и позови своего Георгия, – предложил кто-то из толпы. – Пусть спустится с небес и сарацинам жару задаст.

– Не могу, – пожал плечами Ричард. – Во-первых, я тут не командую, а святой Жорик слегка зажрался и ни с кем, кто чином младше бригадного генерала, разговаривать не хочет. Я могу только раз в год с ним общаться, и то только согласно божественной воле. Георгий Победоносец, правда, для меня как для друга детства всегда второй шанс дает. То есть позволяет с ним связываться не один, а два раза в год. И то для этого нужна очень критическая ситуация. Иначе я и единственного раза в год лишусь.

– Ты это все придумал или соврал? – поинтересовался Жомов у своего оруженосца, когда тот закончил говорить и сел на свое место. Однако ответа Ваня так и не дождался, поскольку раньше, чем пятая точка Ричарда коснулась посадочного места, Сеня захохотал.

– Святой Георгий, значит? Здорово! – восхитился он и обвел глазами собравшихся. – Значит, если появится какой-нибудь святой, ваши войска пойдут в атаку?

– Так точно, – согласился с ним Боэмунд. – Да не просто пойдут, а на крыльях помчатся!

– Отлично. Будет вам завтра святой, – самодовольно улыбнулся Рабинович. – А пока расскажите мне, что такое Святое Копье. Есть тут кто-нибудь, владеющий информацией?

– Есть. Например, я. Епископ Андрей, – встал и представился тучный мужчина, отдаленно напоминавший Попова. – Святое Копье является тем оружием, которым был добит Иисус, распятый на кресте. С тех пор в это Копье влилась святая сила. И если воин, владеющий им, сражается против врагов Христовых, то он становится абсолютно неуязвимым для их оружия, и его удар наливается божественной разрушительной мощью. К несчастью для нашего воинства, это уникальное оружие пропало и находится где-то в Иерусалиме. Думаю, если бы мы обладали им, то никакая сарацинская армия не смогла бы остановить наше победное шествие. Еще могу добавить…

– Садись, пять, – оборвал речь епископа кинолог и снова обвел взглядом рыцарей. – Сейчас вы получите немного лепешек. Самим их жрать запрещаю. Раздайте самым слабым и убогим солдатам, а завтра соберите все свои отряды на южной стене. Будет вам и чудо, будет и святой. На этом собрание закончено. Всем разойтись по местам, а мы пока пойдем пообщаемся с кем-нибудь из архангелов…

По дороге назад Сеня подробно изложил свой план Жомову. Задумка была проста, как все гениальное, и должна была дать войскам крестоносцев возможность снять осаду, а ментам – выйти из Антиохии. Правда, для этого пришлось бы рискнуть жизнью многих людей, но Рабиновича это не волновало.

Во-первых, из того, что он знал о крестовых походах, следовало, что люди тут и без его помощи резали друг друга неплохо. А во-вторых, Рабинович совсем не боялся угрызений совести за такой поступок, поскольку твердо знал, что стоит им вернуться домой, как в Первом крестовом походе все нормализуется. Мертвые станут живыми. Ну а тем, кто погибнет позже, просто не повезло. Они и займут вакантные места, осовободившиеся в раю или аду. То есть из-за российских ментов в мрачном средневековье ничего не изменится.

Эта ночь была бессонной для всех членов экспедиции в Иерусалим. Фатима кроила и шила. Ричард с Абдуллой мастерили снаряжение, а сами менты подгоняли амуницию. За час до рассвета все было закончено, и трое друзей уселись в кружок, чтобы позавтракать и решить последние проблемы. Два оруженосца разместились поодаль, чтобы не мешать начальству думать, а вот Горыныч упорно пытался возглавить собрание.

– Я еще раз повторяю, что вам идти на эту операцию нельзя, – обращаясь к Рабиновичу, проговорил он средней головой, в то время как две другие сверлили гневными взорами Попова с Жомовым. – Риск слишком велик. И если с вами что-то случится, вашей вселенной придет конец. Собственно говоря, меня бы это не очень волновало, но этот катаклизм может уничтожить и мой мир. К тому же привык я к вам уже. Хоть вы и дураки безмозглые, а мне вас жалко.

– Спасибо за заботу, но иного выхода у нас нет, – усмехнулся Рабинович. – Послать все равно некого.

– А вы пошлите нас с Абдуллой, – встрял в разговор Ричард, который не утерпел и подобрался поближе, чтобы слышать каждое слово. – Ну а третьим может пойти Боэмунд. Он хоть и франк, но мужик нормальный. Кроме того, относится к знатному роду…

– Нет уж, я сам пойду, – отрезал Жомов. – А на Боэмундово гинекологическое чрево мне наплевать!

Последняя фраза омоновца ввергла его друзей в очередной ступор. Сеня с Поповым ошарашенно смотрели друг на друга, пытаясь сообразить, что именно хотел сказать Жомов. Рабинович решил, что смысл этого высказывания непременно стоит выяснить, поэтому полез к омоновцу с расспросами.

– На что тебе наплевать, Ваня? – переспросил кинолог.

– Эх ты, темнота! Меня дураком постоянно обзываешь, а сам такие простые вещи не сечешь. – Жомов, довольный собственной эрудицией, широко ухмыльнулся. – Гинекологическое чрево – это такой список родственников. Короче, родословная!.. Ты же сам кричал, что у твоего Мурзика она есть, а научное название родословной не знаешь. Олух ты царя иудейского!

– Ванечка, жаль тебя разочаровывать, но список родственников называется генеалогическим древом, – ехидно улыбнулся кинолог. – А не тем, о чем ты только что сказал.

– Вот не надо только теперь отмазываться, и вообще, голову мне не парь! – Жомов покачал пальцем перед носом Рабиновича. – При чем тут дерево? Родственники из чрева появляются, а не с елки тебе на голову падают. И вообще, русский язык не коверкай. Женщины в гинекологию ходят свое чрево проверять. А такого слова, как генеалогия, вообще нет!..

Вот это и называется: уперся рогом. Несмотря на все усилия Попова и Рабиновича, убедить Жомова в том, что он дал родословной неправильное определение, им не удалось. В конце концов Сене надоело спорить, и он решил махнуть на Жомова рукой. Дескать, думай как хочешь, дураком тебе, а не мне на свете жить. В общем, в этом вопросе каждый остался при своем мнении. Зато в обсуждении другой проблемы разногласий между друзьями не возникло. В том, что не позднее чем через час из Антиохии нужно было выйти им троим, и никому больше, никто из ментов не сомневался. Даже Андрюша, отличавшийся жуткой ленью и неумением по-настоящему драться, в этот раз от дела не отлынивал. Он прекрасно помнил, что случилось, когда в руках Боэмунда оказалась резиновая дубинка, и повторения этого не хотел. Тем более что ни у кого из ментов не будет возможности полностью контролировать ситуацию.

– В общем, вопрос решен, – подвел итог обсуждению Сеня. – Мы сейчас выберемся из города вместе с конями и будем ждать. Абдулла, ты затащишь Горыныча на самый высокийминарет и поможешь стартовать, как только получишь условный сигнал. А тебе, Ричард, нужно будет проследить, чтобы в нужное время все войско крестоносцев, за исключением тех, кто должен контролировать внутреннюю цитадель, было на стенах. Во всеоружии и полностью готовое к атаке. И чтобы никто из вас до самого окончания операции языком о нашей задумке не трепал! Еще вопросы есть?

Вопросов не было, и трое ментов, подхватив с пола мешки с приготовленным ночью снаряжением, вышли на улицу. Сеня критическим взором осмотрел лошадей, которых за ночь сделали блондинками при помощи белил, и, заметив на боках проступающие темные пятна, горестно вздохнул. Конечно, это брак, издержки производства, так сказать, но лучшего варианта все равно не было. Теперь оставалось только надеяться, что с крепостных стен дефектов не будет видно.

Выйти из Антиохии оказалось на удивление легко. Оба часовых, которые должны были охранять южные ворота, спали на посту самым наглым образом. Причем один из них, словно заправский медведь, умудрялся сосать во сне свою лапу, а другой обнимал пустую деревянную бочку и зачем-то лез к ней целоваться. Андрюша, посмотрев на них, тоненько хихикнул, но Жомов тут же показал криминалисту кулак, и тот мгновенно смолк. Правда, это не помогло. Ворота в Антиохии оказались давно не смазанными и жутко заскрипели, едва менты потянули их на себя. Тот из стражников, что сосал лапу, от звука открываемых ворот даже не пошевелился, а вот второй тут же вскочил на ноги. Что вполне понятно. В таких снах, какой у него был, бдительность сохранять невольно приходится. Сеня кивнул Жомову, и тот мгновенно со стражником разобрался. Правда, в этот раз все обошлось без применения «демократизатора».

– Тихо! – приказал омоновец, прикладывая палец левой руки к губам, а правой прижимая стражника к стене. – Я призрак, летящий на крыльях ночи, и все такое. Понял?

Ландскнехт послушно кивнул.

– А теперь бойся!

Охранник тут же закатил глаза и грохнулся в обморок.

– Блин, какие спросонья все послушные бывают! – восхитился Жомов и, притворив за собой ворота, бросился догонять друзей.

Трое ментов до рассвета решили укрыться во рву, давно заброшенном вследствие долгих лет мирной антиохийской жизни, замусоренном и поросшем кустами. Правда, перед тем как крестоносцы начали осаду, сарацины кое-где крупную растительность вырубили. Но для того, чтобы спрятать трех коней со всадниками, кустов еще вполне хватало. Друзья укрыли кляч под ветвями, Мурзика привязали там же, чтобы пес своими пробежками ментовскую засаду не выдал, а сами улеглись на краю рва и принялись ждать рассвета. Как и за все предыдущие дни, он не подвел и появился вовремя. Ну а следом за восходом солнца на крепостные стены сразу стали подниматься ландскнехты. В кольчугах и с оружием. Правда, насколько мог разобрать из своего укрытия Рабинович, счастьем лица крестоносцев не сияли, но это как раз было делом поправимым. Главное, что Боэмунд свое обещание сдержал, да и Ричард задание выполнил.

– Андрюша, а твои взрывпакеты сработают? – поинтересовался Рабинович.

– Я же уже говорил, что положительный результат не гарантирую, – сердито буркнул эксперт-криминалист. – Изготавливать порох времени у меня не было, а из всех нужных ингредиентов оказались только сера да двуокись марганца. В общем, что получится, я не знаю.

– Будем надеяться, что хоть что-то получится, – пробормотал Рабинович и взял с земли свой мешок. – Ну что, мужики, пора одеваться?!

То, во что превратились после переодевания три доблестных российских милиционера, было жалким, душераздирающим зрелищем, просто кошмаром. Все трое натянули на себя белые балахоны, похожие на помесь женской ночной сорочки с форменным костюмом куклуксклановца, а поверх них прицепили приличного размера белые крылья, сделанные из куриного пуха и воска. Крылья торчали в разные стороны, как уши у самого близкого друга крокодила Гены, и на них с внешней стороны красовались жирные черные надписи. У Жомова – «Св. Георгий», у Рабиновича – «Св. ап. Петр», а у Попова, соответственно, – «Св. ап. Павел». Полные титулы святых в нужном формате на крыльях никак не умещались. На головы друзья натянули шлемы, увенчанные нимбами из чистого золота, и стали в точности соответствовать огородным пугалам на «новорусской» фазенде.

– Ну, сойдет для сельской местности, – критически осмотрев друзей, поставил диагноз Рабинович. – Тем более что сегодня у католиков день Петра и Павла, поэтому крестоносцы не должны удивиться появлению на поле боя именно этих святых.

– Они и не удивятся. Если только прочитать надписи сумеют, – буркнул Попов. – И вообще, хватит болтать. Давайте быстренько с сарацинами разделаемся, а затем завтракать пойдем. А то у меня уже желудок сводит.

Против такого аргумента Сеня с Жомовым спорить не стали. Хотя бы потому, что знали, как может урчать Андрюшин живот. Если это бездонное чрево начнет издавать хоть какие-нибудь звуки, то их только глухой не услышит! Засада будет обнаружена, и вся первая сцена спектакля мгновенно пойдет насмарку. Рабинович тут же примотал к заготовленному заранее древку свою собственную резиновую дубинку, а омоновец сделал подобное оружие Попову. Свой «демократизатор» Ваня оставил висеть на поясе, а в руки взял Святое Копье. Теперь милицейский наряд был полностью готов к действию – спасению собственной вселенной. Сеня еще раз посмотрел на стены, оценивая количество собравшихся там солдат, а затем скомандовал:

– Приготовились, мужики. Зажигай!

Каждый из ментов запалил по два взрывпакета, изготовленных Поповым из подручных средств.

– Бросаем на счет «три». Раз… Два… Три!..

Друзья бросили самодельные петарды так, чтобы они упали вокруг кустов. Андрюша немного напортачил: и взрывпакеты его упали не туда, куда надо, да и сработали из шести штук только четыре, но нужный эффект они создали. Страшный грохот разорвал утреннюю тишину, взрывпакеты выплюнули снопы малиновых искр, а затем исторгли из себя клубы плотного и чрезвычайно вонючего дыма.

– Поп, ты в них вытяжку из своих потовых желез, что ли, добавлял? – кашляя, поинтересовался Сеня, а потом махнул рукой: – Можешь не отвечать. Все и так ясно. И хватит зенки на меня таращить. По коням! Быстро…

И сарацины, и крестоносцы жутко перепугались грохота взрывпакетов. Часть воинов Христовых даже бросилась бежать вниз со стен, спасая свои шкуры. Поэтому они и не видели, как из клубов дыма выскочили три странных всадника в белых одеяниях и с крыльями за спиной. Ну а поскольку вдобавок к этому свежий ветерок тут же донес до защитников Антиохии запах серы, то станет вполне понятно, почему некоторые личности ментов всегда за нечистую силу принимают!

Впрочем, замешательство в рядах крестоносцев длилось недолго. Во-первых, христиане твердо знали, что из ада беленьким не выйдешь, а потому три всадника к Люциферу отношения никакого не имели. Ну а во-вторых, к счастью для ментов, единственный грамотей на все крестоносное войско, писарь Боэмунда, со стены не сбежал и смог разобрать, что написано на крыльях трех странных личностей.

– Господь с нами! – завопил он. – Воины Христовы, апостолы Петр и Павел в свой день решили прийти к нам на помощь лично. А впереди них, на лихом скакуне, сам Георгий Победоносец скачет!

Ответом ему было троекратное «гип-гип-ура!», и воодушевленная неожиданной помощью армия крестоносцев выскочила за ворота, торопливо выстраиваясь в боевой порядок. Рыцари не торопились дать приказ к атаке, ожидая, пока святые обратят врагов в бегство и их можно будет легко добить. Сарацины, поначалу не меньше своих противников перепугавшиеся грохота, прервавшего их утренний намаз, увидев всего лишь трех человек в одеяниях придурков, сбежавших из ближайшей психбольницы, истерически захохотали. В Христа и его апостолов мусульмане не верили, поэтому у них даже мысли не возникло, что перед ними могут быть какие-то сверхъестественные существа.

– Правоверные, дайте всем гяурам выйти из крепости, – завопил Кылыч-Арслан, отдавая приказ своим войскам. – Мы не будем мучиться и лазить по стенам. Во имя Аллаха разобьем их всех здесь, прямо перед воротами Антиохии. А этих троих возьмите в плен. Будем показывать их на ярмарках как пример того, до чего может довести людей вера в Иисуса.

Десятка два добровольцев тут же вскочили на коней и помчались навстречу «святой троице», бесстрашно несущейся прямо к шатру Кылыч-Арслана. Те сарацины, которые не приняли участие в поимке трех сумасшедших, начали тут же делать ставки на то, как быстро психи будут арестованы и кто именно из сарацин возьмет их в плен. Однако, к вящему удивлению всего турецко-сельджукского войска, всадники в белом разметали добровольцев в стороны, словно то были не закаленные в боях воины, а грудные младенцы. Истошно завопив, на троицу сумасшедших бросилось еще несколько десятков бойцов.

Увидев новые мишени, Ваня довольно усмехнулся и пришпорил коня, во время предыдущей стычки замедлившего свой бег. К радости Жомова, Святое Копье оказалось именно той штукой, о которой говорил епископ Андрей. Жомов уже убедился, что по каким-то странным причинам ни один сарацин, даже находясь от него не далее чем в полуметре, попасть саблей ни по самому омоновцу, ни по его кляче не может. Поэтому Ванюша смело рвался в бой, предоставив Попову с Рабиновичем добивать тех, кого он случайно пропустил.

Вторая группа захвата, снаряженная сарацинами, была разгромлена за пару минут. Турки отлетали от Жомова, как мячики от стены. Ну а тех, кто пытался подобраться к омоновцу с флангов, встречали самодельными копьями Рабинович и Попов. Андрюша, поначалу ленившийся, даже в азарт впал, видя, как лихо вылетают из седел сарацины, встречаясь с резиновым наконечником его копья.

Третья волна нападавших была более многочисленной, и для того чтобы разогнать ее, ментам пришлось попотеть. Впрочем, потели только кинолог с криминалистом. Причем последний при этой нехитрой деятельности своего организма испускал вокруг себя такой отвратительный запах, что не каждый сарацин и приблизиться к нему решался. А вот Ваня не только не вспотел – благодаря Святому Копью его лоб даже испариной не покрылся. Жомов был счастлив – наконец-то он мог «нейтрализовывать» бессчетное количество «подозреваемых» и при этом не нужно было даже отвлекаться на то, чтобы пару минут передохнуть.

Крестоносцы, увидев, с какой легкостью «святые апостолы» расправляются с войском язычников, начали потихоньку двигаться вперед. А вот сарацины, напротив, остановились. От их пешего строя отделилась сотня человек и выступила вперед, на ходу натягивая луки. Трое ментов такого поворота событий, естественно, ожидали. Мгновенно спешившись, друзья надавали пинков коням, заставляя их бежать обратно. Попов с Рабиновичем плюхнулись на землю, а Жомов встал над ними, угрожающе вращая Святым Копьем. Увидев эти странные маневры «святых», крестоносцы остановились, а их оппоненты, закричав «Аллах акбар», выпустили в ментов тучу стрел. Ни одна из них Жомова не задела, но вот отбить Копьем все до единой он не смог, и несколько стрел воткнулись в землю в угрожающей близости от Рабиновича и Попова.

– Сеня, по-моему, пора уже! – проговорил омоновец.

Сеня приподнял голову и достал из холщового заплечного мешка несколько взрывпакетов. Запалив их, он бросил безобидные хлопушки в сторону сарацин, недоуменно осматривавших свои луки и силившихся понять, как это они все разом могли промазать по трем хорошим мишеням. На этот раз из трех взрывпакетов сработал только один, но и его было вполне достаточно. После хлопка несколько секунд ничего не происходило. Если, конечно, не считать истошных воплей сарацин, слегка оглушенных неведомым оружием. А затем над ментами раздался шорох крыльев и последовал вопль ужаса со стороны войска крестоносцев. Это ландскнехты заорали, увидев, что по направлению к «апостолам» летит огромный дракон. Крестоносцы решили, что это язычники вызвали демона из преисподней, дабы тот пожрал посланников божьих, и воплями пытались предупредить тех об опасности.

– Извините, пожалуйста, за мою навязчивость, но скажите, кто это вам разрешил в живых людей стрелами пулять? – поинтересовался Горыныч у сельджуков, зависая над головами ментов. – Культурные люди, по крайней мере, прежде чем стрелять, интересуются, кто это к ним пришел и какие цели несет с собой этот визит…

– Убейте эту тварь! – завопил откуда-то из глубины строя Кылыч-Арслан.

– Ну вот, теперь вы еще и к оскорблениям перешли, – расстроенно вздохнул Ахтармерз и выпустил в сторону сарацин три языка пламени. – Вам никто не говорил, что меня обижать опасно?

Сарацины, вместо того чтобы дать залп по Ахтармерзу, побросали луки и бросились врассыпную. Трехглавый блюститель морали и хороших манер на этом, однако, не успокоился. Сделав круг на бреющем полете над войском сарацин, он высмотрел, где именно находится Кылыч– Арслан, и полетел прямо туда, чтобы ближе познакомиться с подлецом, надумавшим обзываться. Сарацины бестолково метались по полю боя, пытаясь уклониться с Ахтармерзова пути, а их предводитель истошно орал, требуя сохранять спокойствие, вернуться в строй и прикончить наконец летающего монстра.

– Так, мужики, пора в атаку, пока эти уроды не очнулись, – проговорил Жомов, рывком обеих рук поднимая Попова с Рабиновичем с земли. – Ну что, покажем им, в натуре, что может российская милиция?

– А почему бы и нет? – отозвался вошедший в раж Попов и, к удивлению друзей, первым бросился на столпившихся в кучу сарацин с криком: – Всем стоять! Бросать оружие! Лечь на землю. Сейчас же!

С криком Андрюша немного переборщил. Сеню всегда интересовало, не закладывает ли у самого Попова уши, когда он так громко орет, но выяснить это никак не удавалось. Когда криминалист орал, задавать ему вопросы возможности никакой не было. Затем нужно было приходить в себя от легкой контузии, а потом обычно на Сеню сваливалось столько проблем, что интересующий кинолога животрепещущий вопрос просто вылетал из его головы. Вот и сейчас выяснять степень восприимчивости Попова к собственным децибелам у Рабиновича просто возможности не было. Сначала пришлось прочищать уши, упорно пытаясь изгнать из них остатки поповского вопля, а потом и вовсе стало не до вопросов, поскольку сарацины, увидев более легкую мишень, чем летающий трехглавый монстр, бросились срывать на ментах свою злость. Естественно, не все, а лишь только та часть, что смогла устоять на ногах и не потерять координации движений от приказов криминалиста.

Впрочем, продержались и они недолго. Трое ментов резиновыми дубинками мгновенно отправили первые ряды смотреть мультфильмы и приступили к обработке следующей части сарацинского войска, но в этот момент Горыныч все-таки достал Кылыч-Арслана. Несчастный султан, не выдержав душещипательных нотаций трехглавого поборника всеобщего равенства и братства, оставил свою армию и пустился в бега. Горыныч еще некоторое время преследовал Кылыч-Арслана, дабы удостовериться, что султан понял свою ошибку и больше пренебрежительно к иным формам разумной жизни относиться не будет. А турецко-сельджукская армия, узнав о бегстве начальника, решила, что не обязана без него воевать, и бросилась наутек, оставив ментам все. В том числе и обозы.

Вот только тут крестоносцы и решили проявить всю прыть, которая еще оставалась в их немощных телах после продолжительного вынужденного поста. Радостно завопив, ландскнехты бросились вперед, пытаясь настигнуть и добить надоевших сарацин. Правда, их прыти хватило лишь на то, чтобы добежать до обозов. А там, почуяв запах еды, крестоносцы выбросили из головы все крамольные мысли о преследовании неприятеля и решили устроить себе пир. Единственным, кто погонял немного сарацин по пустыне, был Танкред. И то бегал за мусульманами он только потому, что один знакомый из Вероны просил рыцаря привезти из крестового похода экземпляр Корана, подписанный лично Кылыч-Арсланом. Султана Танкред так и не догнал, поэтому вернулся назад расстроенный и, от разочарования нажравшись трофейной пищи до отвала, слег на две недели в постель с кишечными коликами.

Доблестные российские милиционеры, одержав победу над превосходящими силами противника, в первую очередь забрались в султанский шатер и там вернули себе нормальный облик. Лишь после этого Сеня вышел навстречу отрядам крестоносцев и жестом радушного хозяина предложил им пользоваться всем, что попадется на глаза.

– Единственная просьба – применять предметы по назначению и не пытаться использовать копье вместо вилки, а золотые кубки в качестве ночного горшка, – на всякий случай предостерег дикарей Сеня. – И, естественно, беспрекословно отдавать мне те вещи, на которые я укажу. Иначе выгоню всех из сарацинского лагеря к чертовой матери, и будете опять в Антиохии на голодном пайке сидеть.

Никто из крестоносцев, естественно, эти условия оспаривать не пытался. Напротив, после рассказа Боэмунда о том, что вчера чужестранцы, благословленные самим папой Урбаном, обещали устроить чудо и сегодня оно случилось, ментов по захваченному сарацинскому лагерю едва на руках не носили, и никто не догадался, что три архангела, разбившие сарацинское войско, и менты – это одно и то же.

А вот Горынычу славы ни кусочка не досталось. Тщательно проинструктированный еще вчера вечером, Ахтармерз отлетел подальше от сельджукского лагеря и, дождавшись, пока организм уменьшился до более компактных размеров, тайком вернулся в Антиохию. А чуть позже трое друзей, накупавшись вволю в лучах славы и затарившись всевозможными продуктами, встретились с ним в караван-сарае.

– Молодцы. Всем объявляю благодарность, – похвалил Рабинович личный состав. – Сегодня все могут отдыхать, а завтра продолжим путь. До Иерусалима нам еще плюхать и плюхать…

Часть III Почем опиум для народа?

Глава 1

Из Антиохии провожали нас с помпой. При этом горько плакали, рвали на себе волосы (те, у кого была лысина, использовали в качестве сырьевых ресурсов бороды и брови) и просили не уходить. Сельджуки обещали даже сухой закон из Корана вычеркнуть ради того, чтобы мы на произвол судьбы город не бросали. А крестоносцы в ответ поклялись больше ни одного еврея не повесить. В Европе…

Это я помечтал. Теперь к реальности. На самом деле ликовать в открытую никто не пытался, но у каждого, будь то сарацин какой-нибудь или самый главный воин Христов, на противной средневековой морде такое облегчение было написано, что всех их можно было в каком-нибудь медицинском институте выставлять в качестве наглядного пособия на тему «Результат воздействия канистры пива на человека, страдающего хроническим похмельным синдромом».

Я однажды мультфильм видел про Илью Муромца, где его три старца припахали ковшик воды им подать. Вы ведь зря думаете, что он на печи столько времени просидел оттого, что ноженьки не ходили. Как эксперт вам говорю, Муромец просто настолько жутко с похмелья страдал, что тридцать три года встать боялся, думал, что голова лопнет. Так вот, у этого Илюши на морде то же самое выражение было, что и у оставленных нами в Антиохии людей, – удивленно-обрадованное. Дескать, вот, блин, оказывается, и до воды добраться могу. А не приди эти старики, так от сушняка бы и помер.

Крестоносцы в Антиохии, как и местные жители этого городка, с похмелья, конечно, не страдали – просто им пить нечего было! – но, если честно, я хоть и злился чуть-чуть на всех дикарей, вместе взятых, но их облегчение понять было можно. Все-таки от людей, которые втроем способны разогнать большое войско, да еще и оснащенных персональной летающей газовой горелкой, лучше держаться подальше. Мало ли что им в голову взбредет? Может быть, в следующий раз они тех гонять из угла в угол начнут, кого до этого защищали?!

Впрочем, не слишком сильно я и расстроился. Я еще в нашем отделении привык к тому, что люди – неблагодарные существа. Ты их спасаешь, от бандюков всяких защищаешь, а они тебе вместо благодарности «козел» в спину кричат. А какой же я козел, когда ни рогов, ни копыт, ни бороды не имею?! Да и мои друзья на козлов мало похожи, даже когда на карачках под столом ползают после шестой бутылки на троих…

Помню, у нас в участке случай один был. Как раз с неблагодарностью связанный. Мы с Сеней в тот день в оперативной группе дежурили – я в вольере от Рекса с Альбатросом отбрехивался, а мой хозяин в красном уголке Матрешкина в «очко» обыгрывал. Сеня шельмовал, конечно, но с Матрешкиным грех не шельмовать. Он как раз у старшего дежурного тридцать рублей выиграть успел, когда нас на вызов отправили. Причем срочно.

Мы в «уазик» прыгнули и только там выяснять стали, куда едем и что там произошло. Оказалось, что позвонила какая-то старушка и заявила, что ее сосед, одинокий и крайне подозрительный мужчина – не пьет, не курит, женщин домой не водит и вообще очки, гад, носит – уже битый час кого-то избивает у себя дома. Бабка утверждала, что всегда была уверена, что этот сосед маньяк и серийный убивец, о чем регулярно и сообщала в соответствующие органы. Нам, то бишь. Дескать, мы эту информацию игнорировали, и вот теперь, опять же по нашей халатности и головотяпству, безвинный человек погибает.

Бабку мы эту общественно-бдительную хорошо знали. Но еще лучше ее наш начальник, Кобелев, знал. Его из-за постоянных жалоб этой старушки к кому уже только «на ковер» не вызывали. Разве до президента еще дело не доходило. Впрочем, если дело и дальше так пойдет, то Кобелеву и с главой государства нашего познакомиться доведется. А потом подполковник нам подробно об этой встрече расскажет и нас, в свою очередь, познакомит с самыми разными видами садистско-извращенных взысканий. Начиная от «выговора с занесением», кончая… Да что тут говорить?! Уж Кобелев-то придумает, как до личного состава докопаться.

В общем, старушка была дотошная и после звонка в отделение наверняка стояла у окошка с секундомером в руках. Мы ее разочаровывать не стали, поэтому намеренно задержались в пути – менты кофейку попили на халяву, а я пару гамбургеров слопал. А когда приехали по вызову, бабка уже кипятком нас с балкона поливала. Затем на лестничной площадке встретила и лично заставила убедиться, что из-за дверей ее соседа действительно жуткие вопли раздаются. Там кто-то кого-то на самом деле бил. И не слабо.

Наряд долго думать не стал. Да тут и думать нечего было! Все-таки вышибить дверь мужику куда проще, чем со склочной старухой спорить. Поэтому в квартиру мы вломились без стука и, естественно, без ключей. Дверь еще на полу трепыхаться не перестала, а я уже в комнате был. Заскочил, как положено, с диким рыком и самыми злобными намерениями. Кусать мужика я, естественно, не собирался, но служебное рвение показать был обязан. Все-таки старуха-докладуха на мои действия смотрит! Поэтому пришлось постараться.

В общем, в комнату я ворвался. Но как ворвался, так и застыл! К моему вящему удивлению, бабка оказалась права. Подозрительный мужичонка в очках стоял посреди комнаты, сжимая в руках плетку, а на кровати лежала почти голая человеческая самка. Причем не просто лежала, а была пристегнута наручниками к спинке.

Наряд в полном составе тоже удивленно застыл на пороге. Длилось это замешательство пару секунд, а затем все пошло как по-писаному. Мужика впечатали в стенку и руки заломали, а самку, то бишь женщину, освободили. Ей бы радоваться и благодарить моих коллег за спасение, а дамочка вместо этого истерику закатила. Сене, который ее персонально спасал, едва глаза не выцарапала и вообще обещала в суд на всех нас подать за незаконное вмешательство в личную жизнь.

Тогда я удивился такому поведению и даже загрызть эту самку хотел, и только потом мне один знакомый бультерьер объяснил, что есть у людей такая форма ухаживания. Садомазохизм называется. Бультерьер про такие дела больше всех моих знакомых псов знал, поскольку его хозяева этим самым садомазохизмом регулярно раз в неделю занимались. Он мне подробно рассказывал, как такие дела делаются, но я так и не понял, зачем это надо. Поэтому до конца жизни буду считать, что та женщина нас благодарить была обязана, а не истерику закатывать.

Это я вам к тому рассказал, что если уж в нашем просвещенном двадцать первом веке людская неблагодарность встречается, то о диком средневековье и говорить не приходится. Вот и не расстраивался я из-за того, что нас из Антиохии не со слезами на глазах провожали. Нет мне до этих дикарей никакого дела! Сейчас главное – помочь моим ментам Грааль со Святым Копьем до Иерусалима довезти и домой вернуться. А тут хоть трава не расти!..

Единственным членом (если так, конечно, можно выразиться) нашей команды, об отъезде которого горевали крестоносцы, была строптивая Фатима. Боэмунд даже тайком от всех пытался уговорить ее остаться, обещая золотые горы. Я надеялся, что сарацинка, мечтающая заработать деньги на билет до своей родины, согласится, но моим чаяниям не суждено было сбыться. Фатима от предложения рыцаря твердо отказалась.

Я от разочарования едва не взвыл, но огромным усилием воли сумел сдержаться. Все-таки на мой вопль могли и люди сбежаться! Конечно, было бы хорошо, если б Сеня, застав Фатиму с перстоносцем, обиделся и оставил ее в Антиохии, но мой хозяин мог поступить и по-другому. В любовных пристрастиях Рабинович крайне непредсказуем, и вместо сарацинки мог бы Боэмунда прибить. Что, скажите на милость, тогда с крестовым походом бы стало, и сколько еще нам пришлось бы по разным параллельным мирам мотаться, чтобы и эту ошибку исправлять? Поэтому я промолчал, и о тайных поползновениях Боэмунда Сеня так и не узнал.

А из Антиохии мы вышли во второй половине дня. И совсем не из-за того, что предпочитали по жаре через все эти арабские полустепи и полупустыни тащиться. Дело в том, что сначала Абдулле с Ричардом пришлось Андрюшину повозку драгоценностями грузить. Потом Попов, который ровным счетом ничего не делал, заявил, что устал и, не пообедав, не двинется с места. Ну и под конец выяснилось, что все попытки Жомова отыскать хоть какое-то продовольствие увенчались полным провалом. В городе действительно нечего было есть, и пришлось нам отправляться в Иерусалим без необходимого запаса продуктов питания.

К моему вящему удивлению, Попов оказался единственным членом экспедиции, который ничуть не расстроился по поводу этой проблемы. Совершенно спокойным тоном Андрюша заявил, что проблем никаких нет. В крайнем случае можно будет запасных лошадей сожрать. Из– за того, что Попов разговаривал с набитым ртом, мои менты поначалу его слов не поняли. Зато лошади сразу всю перспективу осознали и попытались разбежаться. К счастью для нас, все кони были или привязаны, или в телегу запряжены, поэтому далеко не ушли. Правда, одна молоденькая кобыла настолько испугалась, что, рванувшись с привязи, выбила себе мундштуком зубы. Ну и ладно, ничего страшного. Не на зубах же по степи она скакать будет?!

После этого случая наши клячи, естественно, к Андрюше лучше относиться не стали. И те две кобылы, что были в его телегу запряжены, с самого отъезда из Антиохии принялись гадить криминалисту всеми возможными способами. То из себя начинали лебедя, рака и щуку изображать, то хвосты задирали, словно кошки в брачный сезон, презрительно показывая Попову неприличные места. А уж про то, сколько кобылы продуктов пищеварительной деятельности на дороге оставили, я вообще не говорю. Если собрать все, стало бы ясно, что столько навоза и в грузовик бы не влезло. Совершенно непонятно, как все это в лошадях умещалось, но факт остается фактом. Вот что она, ненависть, с живностью делает!

Мой Сеня, конечно, не упускал случая поиздеваться над Поповым каждый раз, когда Андрюшины кобылы какой-нибудь очередной фортель выкидывали. В итоге Рабинович криминалиста до такого состояния довел, что тот не выдержал и что есть силы заорал на моего хозяина. Запряженные в телегу клячи приняли это на свой счет и с перепугу полностью избавились от содержимого своих кишечников. Кучки получились немалые – телега проехать не смогла, объезжать пришлось, но по крайней мере от одной беды Попов себя этим оградил.

В общем, ехали мы весело. А когда остановились на привал, стало еще веселее. Абдулла с Ричардом на правах младших по званию и возрасту, поскольку нам-то всем не меньше нескольких сотен лет в этом времени было, отправились собирать всякий саксаул для костра, а мои менты вольготно расположились в тени холма, ожидая заслуженного ужина. Фатима принялась возиться с припасами, и Попов поначалу попытался ей помочь, но сарацинка прекрасно знала, что кроется за этой «помощью». Андрюша наверняка попытался бы что-нибудь своровать себе на полдник, и эта попытка была безжалостно пресечена.

– Я когда-нибудь перестану на Сеню внимание обращать и тебя выпорю как следует, – пообещал Фатиме криминалист, отходя от телеги. – Узнаешь тогда, почем веники на базаре.

– Ой-ой-ой, напугалась, – фыркнула танцовщица. – Молчи уж лучше, лаваш припухший!

Андрюша от такой наглости едва не подавился. Я прямо-таки всей шкурой почувствовал, как его распирает от желания немедленно надрать красотке то самое место, которым она чаще вертит, чем сидит на нем, но Попов сдержался. Он у нас вообще к жестким мерам не очень склонен, поскольку, кроме как с пробирками, в отделе воевать ему не с кем. А уж в том, что Андрюша женщину выпороть может, я очень сильно сомневался. Мама бы ему такого никогда не простила, а Попов маму любит. Поэтому и отвалил Андрей от телеги несолоно хлебавши. Плюнул себе под ноги и отошел, всем своим видом показывая, что мог бы сделать с Фатимой, если бы замараться не побоялся.

Я посмотрел ему вслед и зевнул. Если честно, мне уже изрядно надоело однообразие путешествия. Вокруг непонятно что, то ли полустепь, то ли полупустыня. Деревьев почти нет, одни лишь кусты корявые торчат, как недогрызенные кости из миски таксы. Живности нормальной и то не водится. Одни ящерицы, змеи да мыши – погонять некого. Ни тебе алкаша приличного, ни бомжа, ни скинхеда. А я бы сейчас даже кота какого-нибудь с удовольствием на дерево загнал! От тоски выть хотелось, и я решил прогуляться. Может быть, повезет, и я хоть суслика приблудного поблизости найду!

Я посмотрел по сторонам и принюхался, пытаясь отыскать какой-нибудь объект для своей охоты. Откуда-то с наветренной стороны я уловил едва заметный запах не то мыши, не то суслика и уже собрался поискать, где эта зверюга прячется, но тут мне в нос ударил резкий запах окислившейся меди с какой-то странной примесью, отдаленно напоминающей аромат анаши. Доносился он со стороны нашей телеги с припасами, и я был твердо уверен, что еще минуту назад его не было. Да и вообще среди нашего снаряжения ни одна вещь так не пахла! Я развернулся и пошел проверить: не Фатима ли там наркотики нелегально в Иерусалим везет? И если так, то где она их умудрялась до сих пор прятать?!

Нюх у меня отменный, и на поиски источника подозрительного запаха много времени не ушло. Стоило мне только приблизиться к телеге, как стало ясно, что воняет от какой-то странного вида посудины, валяющейся прямо под колесом нашей повозки. Выглядела она, прямо скажем, подозрительно. Широкая внизу, она резко сужалась, переходя в длинное горлышко, а по бокам посудины красовались витые ручки. Блин, прямо граната «РГД-5» с ушками!.. Я оторопело уставился на нее, пытаясь понять, откуда эта посудина взялась. Поначалу даже подумал, что ее колесом из песка вывернуло, когда мы на привал останавливались, но потом вспомнил, что, когда Андрюша подходил к телеге, посудины этой там не было. Я подозрительно обнюхал этот сосуд, а потом, поскольку мне невесть откуда взявшиеся вещи никогда не нравились, решил позвать своих коллег. Все-таки это у них хватательные конечности растут. Пусть они с подозрительными вещами сами разбираются! Гавкнув пару раз, я обернулся к моим ментам.

– Что это у тебя с псом? – ткнув кулаком в бок Рабиновича, поинтересовался Жомов. – С ума сходит? Решил колесо у телеги сгрызть?

– Ага, и тебя зовет вместе пообедать, – огрызнулся Сеня. – Дурак ты, Ваня. Сколько лет с Мурзиком общаешься, а так и не научился понимать, что он сказать хочет. Нашел он что-то.

– Да что там под телегой найти можно? – фыркнул омоновец. – Болт какой-нибудь вылетел…

– А может быть, Фатима грудинку уронила? – с надеждой в голосе спросил Андрей и, поймав обращенные к нему презрительные взгляды Жомова с Сеней, потупился. – Это я просто предположил. И не смотрите так. С женщиной всякое может случиться.

– Гляди-ка, какой тонкий знаток женской натуры у нас нашелся, – оскалился Сеня. – Ладно, хватит болтать. Пошли посмотрим. Мурзик просто так рычать не будет…

Ну, наконец-то! А я уже подумывать начал, что мои сослуживцы настолько обленились, что сами с места не сдвинутся и это средневековое подобие русской гранаты мне к ним самому в зубах тащить придется. Теперь оставалось только отступить в сторону и предоставить ментам право самим разобраться с невесть откуда взявшейся посудиной.

– Графин какой-то, – недоуменно буркнул Жомов, поднимая медный сосуд с земли. – Фатима, ты уронила?

– У меня в хозяйстве такого утиля не водится, – фыркнула девица. – Спроси у своего еврея, может, его. Это они все время мусор всякий собирают.

От такого выпада Сеня даже позеленел, но свою язвительность сдержал. Собственно говоря, я его понимаю. У нас, у псов, даже правило есть: «Не лай на кошку, не придется под деревом сидеть». Вот и мой хозян, похоже, посчитал за лучшее со взбалмошной девицей не связываться. Вместо этого он взял медную посудину из рук Жомова и, прежде чем я успел хотя бы пасть открыть, потер ее позеленевший бок.

Эффект получился впечатляющий. Посудина фыркнула, зашипела, и из нее повалил такой густой зеленый и вонючий дым, что в одну секунду на расстоянии вытянутого кончика носа ничего видно не стало. Я начал чихать, как от «черемухи», Рабинович с Поповым кашлять, а Жомов глухо, видимо, успев заткнуть рот какой-то тряпкой, проорал:

– Взвод, химическая тревога!

А затем:

– Атас, мужики. Щемимся! Глаза берегите.

Я решил, что второе пожелание куда разумней, и бросился прочь из облака вонючего дыма, по сравнению с которым Андрюшин запах из-под мышек майским ландышем показаться мог.

На мое удивление, бежать далеко не пришлось. Я трех скачков не сделал, как оказался на чистом воздухе, и тут же обернулся. Нужно же было моих ментов из-под газовой атаки уводить. Вот я и остался на месте, принявшись истошно орать, как болонка под чугунным утюгом. Правда, гавкнуть я успел только пару раз, а потом заткнулся, удивленно приглядываясь к зеленоватому облаку. Несмотря на то что ветерок был совсем слабенький, дым рассеивать он был просто обязан. Работа у него такая. Однако то ли ветер халтурил, то ли дым какой-то неправильный попался, но с места зеленовато-вонючее облако не сдвигалась. Более того, оно даже уплотняться начало! И тут я понял, что за штуковину медную отыскал…

Мои менты беспомощно тыкались друг в друга и упирались руками в телегу, не рискуя открыть глаза. Сейчас они, честное слово, выглядели смешнее щенят, потерявших мамкину титьку, но мне было не до смеха – в том месте, где был клуб дыма, сейчас сидел, сложив ноги по– турецки, коренастый, начисто выбритый мужик и задумчиво разглядывал подвергшихся газовой атаке доблестных сотрудников российской милиции. Рядом с незнакомцем стоял дымящийся кальян, и этот хмырь внаглую, прямо перед работниками милиции, посасывал трубку. Как себя вести с этим лысым, я не знал. Вообще-то задержать его положено, но я не уверен, что в отношении этого типа следует хоть один параграф из устава и пункт служебного расписания применять. Поэтому решил помолчать и подождать, когда до моих сослуживцев дойдет, что опасность миновала.

– Это у вас игра такая? – вежливо поинтересовался незнакомец. – Или меня просто в компанию нищих слепцов занесло? А тот монстр клыкастый, – он указал на меня, – ваш поводырь, что ли?

Жомов у нас реагировать на нештатные ситуации был самый натасканный, поэтому и глаза первым открыл. Удивленно осмотревшись в поисках пропавшего облака дыма, он недоуменно посмотрел на незваного гостя и дернул Рабиновича за рукав. Сеня сначала попытался отмахнуться от омоновца, но тот проявил настойчивость, и глаза моему хозяину все же пришлось открывать.

– Это что за хмырь? – едва Сеня продрал глаза, спросил у него Жомов.

– Джинн, мужики. Я так и думал – джинн, – прежде чем мой хозяин успел ответить, заявил Попов.

– Ты еще скажи «тоник», – фыркнул Жомов. – Ну ты даешь, Поп. Совсем от газа одурел? Мужик перед нами сидит, а он мне про выпивку лопочет. – А затем грозно поинтересовался у незнакомца: – Кто такой? Документы есть? Оружие, наркотики?

– Это ваш заказ? – наивно поинтересовался джинн.

– Чего? – не понял Ваня.

– Ну, документы, оружие, наркотики, – терпеливо пояснил наш гость. – Заказывать их будете? Какие именно? Из оружия только шашки и палаши. Есть, правда, «магнум», но без патронов и ствол рассверлен. Документы какие? Права на вождение кобылы? Палестинский паспорт? Верительную грамоту от папы римского? С наркотиками проще. Есть гашиш, анаша. Могу марихуаны немного подбросить. Насвая хоть завались…

– Ты не охренел, жлоб? – оторопел омоновец. – Значит, ты российским милиционерам предлагаешь у тебя наркоту покупать?

– А что, российские милиционеры ее просто так берут? – удивился незнакомец.

После такого неприличного вопроса Жомов тут же отстегнул дубинку от пояса и собрался огреть ею наглеца, но Рабинович его остановил.

– Ваня, это же джинн, – проговорил он. – Понимаешь, джинн! Такой, как в арабских сказках. Я не спрашиваю, читал ли ты книжку про Аладдина, но слышать-то про него хоть что-то был должен. Вспоминаешь?

– Ага, – обрадованно кивнул головой Ваня. – У него еще там обезьяна прикольная была. И попугай. На тебя, Сеня, похож!..

– Сейчас я тебя одновременно и попугаем, и обезьяной сделаю, – совершенно справедливо обиделся мой хозяин. Ну какой из него попугай? Ни хвоста, ни перьев. Так, удав какой-то…

– Слушайте, давайте вы потом поспорите, – вмешался в их беседу джинн. – Короче, делайте ваш заказ, и я сваливаю. Я уже джиннок тысячу лет не видел. Расслабиться хочу…

Только тут до Ванюши наконец-то дошло, что все это не розыгрыш и перед ним прямо на потрескавшейся земле сидит самый настоящий исполнитель желаний. Даже со своего места мне удалось услышать, как захрустели шестеренки у Жомова в голове, пытаясь провернуться. Им нужно было родить мысль. И желательно умную.

– Тещу на Магадан! – завопил Иван, но тут же себя одернул: – Нет, тогда и мне придется туда же перебираться. Иначе Ленка с живого не слезет. А что же тогда попросить?..

– Жратвы! – рявкнул Попов, не давая возможности Жомову сформулировать свое желание. – Много! – И покосился на моего Сеню. – На всех.

– А-а, чего голову ломать! – махнул омоновец. – Выпивки. Бочку. Одну с пивом, другую с вином. Ну и водки маленькую, двадцатилитровую, канистру. Только чтобы холодная была…

– Да заткнитесь вы, идиоты! – рявкнул на них Сеня и повернулся к джинну. – Так, все их заказы отменяются.

– Поздно, – отрезал чудотворец, пожав плечами. – Служба доставки уже включена.

Джинн кивнул головой вправо, и мы все послушно посмотрели туда. На плоской вершине холма, под которым до этого прятались от солнца три милиционера, из ничего появился элегантный столик на витых ножках, заставленный всевозможной жратвой. Вокруг стола запрыгали, пытаясь удержаться на ножках, шесть стульев, а затем откуда-то с неба плюхнулись две бочки и алюминиевая канистра. Причем последняя тут же покрылась влагой, и воздух над ней задрожал. У Жомова от ее вида даже слюнки потекли. А Попов и вовсе сразу к столу кинулся. Вот только поесть ему не удалось. Едва Андрюша руку протянул, чтобы гуся с тарелки сцапать, как все – и стол с яствами, и бочки, и канистра – исчезло. Последними в воздухе растворились стулья.

– Не понял, блин! – сердито рявкнул с холма Попов. – Что еще за шуточки? Кому-то морду бить надо?

– Какие шуточки? Вы что? У нас серьезная организация, – обиделся джинн. – Весь ваш заказ поблизости, в параллельном измерении. Но в прейскуранте три желания. И пока третьего не будет, первые два полной реализации не подлежат.

– Будет тебе третье, – ухмыльнулся мой Сеня, и я прямо шкурой почувствовал, что он сейчас скажет. Нет, не как в том анекдоте, где русский попросил у джинна баб, море водки и «тех двоих обратно», но отчасти похоже. Хотя бы потому, что после желания Рабиновича воспользоваться шикарным столом и выпивкой Попову с Жомовым вряд ли удастся. Рабинович меня не подвел.

– Давай-ка немедленно перенеси нас в Палестину, – потребовал у джинна мой хозяин. – Причем прямо к тому месту, где все христианские реликвии хранятся.

– Без проблем, – живо согласился бритоголовый и тут же достал из кармана микрокалькулятор. – С вас Святой Грааль, одна штука, и Святое Копье. В том же количестве.

– А пустыня тебе не пляж? – оторопел Рабинович. – Еще чего пожелаешь? Может быть, ключ от квартиры, где деньги лежат?

– Нет. Зачем? – искренне удивился джинн. – Только Грааль и Копье. Все строго по прейскуранту.

– Мужики, а казачок-то засланный, – усмехнулся догадливый Попов. – Мне сразу подозрительным показалось, что у нас на дороге лампы с джиннами попадаться начали. Не может их тут быть. Вон и Горыныч говорил, что в нашем измерении паранормальные существа не живут. Слишком мы техногенны для этого.

– Точно-точно, – подал голос Ахтармерз, выбираясь откуда-то из-под камня. – Согласно теории Бухтуса-Прихлобуса, миры с повышенным техническим развитием никогда не обладают достаточным потенциалом для поддержания нормального существования протоплазменных существ, каковым, несомненно, и является этот джинн. Поэтому…

– Ладно, с этим все ясно, – остановил болтовню второгодника мой Сеня и повернулся к джинну: – Ну-ка, урод, колись, кто тебя к нам послал.

– Нашли дурака! – изумился тот и превратился в клубы дыма. Мы опять закашляли и зачихали, а когда смогли продрать глаза, бритоголового нигде не было. Лишь медная посудина сиротливо стояла на камне, все еще слегка покачиваясь.

– Сейчас мы его оттуда вытащим, – криво усмехнулся Рабинович и кивнул Горынычу: – Ахтармерз, иди-ка сюда. Паяльной лампой поработаешь.

Знал бы джинн, что моего Сеню нервировать опасно, он бы в жизни из своей посудины невылез. Помню, был однажды случай… Впрочем, о случаях потом поговорим, а пока я, чтобы ничего интересного не пропустить, подошел к Сене почти вплотную. Все остальные, за исключением Ричарда и Абдуллы, тоже собрались в кучку понаблюдать за откупориванием сосуда. Даже Фатима, решив, что больше бояться нечего, выглянула из-за борта телеги и набрала в грудь воздуха, явно готовясь давать распоряжения. Впрочем, Жомов так выразительно посмотрел на танцовщицу, что та благоразумно решила держать язык за зубами.

Рабинович с джинном долго церемониться не стал. Он, конечно, потер лампу, предлагая подозреваемому выйти и сдаться добровольно. Но, не получив ответа через пару секунд, кивнул Горынычу. Дескать, зажигай. Ахтармерз как-то странно посмотрел на моего хозяина и пожал плечами. Несколько секунд он фырчал, выплевывая коротенькие язычки пламени, а затем горестно вздохнул.

– Не выходит ничего, – проговорил он средней головой. – То ли поел мало, то ли размер у меня не подходящий…

– Без проблем. Фатима, дай-ка нашему керогазу двойную норму. Без возражений! – не дав Ахтармерзу договорить, скомандовал Жомов, а затем посмотрел на Горыныча: – Что, змеюка поганая, слабо даже железяку нагреть? Эх ты, ящерица мутировавшая, варан крылатый, птеродактиль пустоголовый…

Ванино словоблудие результат дало мгновенно. Обидевшийся Горыныч немедленно начал увеличиваться в размерах и, позабыв про лампу, стал пристреливаться своими естественными огнеметами по нашему омоновцу. Мужественный Ваня не отступал и довел Ахтармерза до такого состояния, что кусок сушеной баранины, который трехглавому пламяпускателю дала Фатима и который Горыныч в своем предыдущем размере глодал бы полчаса, он проглотил в одну секунду. Я даже облизнуться не успел.

– О-па, вот теперь он до кондиции дошел, – довольно улыбнулся омоновец и на всякий случай отодвинулся от Ахтармерза. – Сеня, давай свой кувшинчик!

Я тоже поспешил отодвинуться, поскольку разобиженный Горыныч раскочегарился не на шутку. Он плевался языками пламени во все стороны и, если бы Фатима предупреждающе не замахнулась на него поварешкой, мог бы в запале сжечь телегу с припасами. Жареной конины мы бы тогда поели вволю, но зато потом кое-кому пришлось бы пешком передвигаться, а остальные испытали бы острый дефицит продуктов питания. Сеня быстренько, пока наш летающий автоген не остыл, плюхнул лампу на ближайший валун и приказал Ахтармерзу начать обработку.

Горыныч с явным удовольствием направил два языка пламени из крайних голов на емкость с джинном, а третьей повел душещипательные беседы по поводу того, как нехорошо скрывать информацию от сотрудников милиции и вести антиобщественную деятельность. Я поперхнулся, услышав эти слова. Вот уж не думал, что наш трехглавый птеродактиль успеет от моих ментов столько словечек нахвататься за то время, которое провел с нами вместе… А хотя, кот его знает, может быть, у них специально российское обществоведение уже с начальных классов в школе преподают. Чтобы знали дети, по какому принципу общество не стоит строить.

– Молчит, – не сводя глаз с лампы, констатировал Попов.

– Как партизан, – согласился с ним Жомов. – Может быть, лампу плохо накалили?

– Иди потрогай, – прекратив на время увещевания джинна, предложил Горыныч. – И вообще, кажется…

– Креститься надо, когда кажется, – буркнул Рабинович. – Вскрыть эту жестянку сможешь?

– Нет. И если бы вы меня не перебивали, я бы вам уже давно объяснил, в чем тут дело, – обиженно проворчал Горыныч. – Данное вместилище активной протоплазмы, именуемой вами «джинном», как таковое не является предметом, принадлежащим вашей вселенной, и вообще предметом как таковым…

Ахтармерз сел на своего любимого конька и принялся топить моих ментов в дебрях научной терминологии. Слушал его один только Попов. Ваня Жомов через пару минут прослушивания лекции Горыныча махнул на все рукой и принялся чистить верный пистолет, в который раз пересчитывая оставшиеся еще с Египта патроны, а затем с такой же любовью взялся надраивать Святой Грааль, с которым ни на минуту не расставался. А мой Сеня, едва услышав первую фразу Ахтармерза, задумался и несколько минут не выходил из комы.

Чтобы вам хоть что-то понятно было, объясню, о чем именно говорила наша самоговорящая магическая энциклопедия. Только не ждите от меня научных терминов, я по-простому. В общем, джинны обитали в одной из ближайших к нам параллельных вселенных. Там они спокойно плодились и размножались, никому не мешая. Но поскольку обладали силой выполнять практически любые желания, при этом являясь крайне недалекими существами, то очень скоро стали предметом охоты всяких межвселенских авантюристов. Ловили их просто – брали подходящую емкость и, сунув ее под нос первому попавшемуся джинну, достигшему половой зрелости (они только с достижением этого возраста могли желания выполнять), спрашивали: «А слабо в бутылку влезть?» Дурные джинны тут же доказывали, что им «ни фига не слабо», и мгновенно оказывались на каком-нибудь рынке. Сами же ловцы их услугами редко пользовались, поскольку единственное, что могли нормально сделать джинны – это в бутылку забраться. Ну, еще накормить и напоить людей у них неплохо получалось, да на транспортных перевозках некоторые специализировались. Все остальное, услышанное вами про джиннов, это только строчки из всяких там рекламных проспектов.

Судя по тому, что наш чудо-изготовитель в медной упаковке быстренько согласился выполнить Сенину просьбу, он именно транспортником и являлся. А вот посудина у него была не простая. Из рассказа Горыныча следовало, что это была вовсе не медная лампа, а скомпонованный и видоизмененный… – блин, слова-то какие знаю!.. – персональный дом джинна, доставленный прямо из его измерения. А это означало только одно: данного лысика никто не ловил. Он подписал с кем-то контракт и был переброшен к месту выполнения персонального задания. Нетрудно догадаться, какого именно! Грааля и Копья нас лишить этот гад должен был.

– В общем, эта лампа совсем не лампа, – тем временем закончил свою речь Горыныч. – Может быть, учись я в классе восьмом хотя бы, мне и удалось бы расконвертировать ее в этом измерении для предоставления общего доступа, но сейчас я ничего сделать не могу. – И Ахтармерз вдруг захныкал: – И вообще, я к маме хочу. Замучили меня все. И вы, и вселенная ваша противная…

– У-у, еврейская морда, опять зверюшку обидел! – неожиданно для всех заорала на Рабиновича Фатима. – Когда же ты наконец всех терроризировать закончишь.

– Девочка, ты, похоже, так часто задом вертела, что у тебя туда мозги ссыпались, – не выдержал в этот раз мой Сеня, ну, не молодец ли?! – Сначала достань их обратно, а потом в серьезные разговоры со своими замечаниями вмешивайся.

Фатима зарделась и, решив не обострять конфликт, отвернулась, презрительно дернув плечиком. Жомов одобрительно посмотрел на Рабиновича, а вот Андрюша не съязвить в этот раз не смог. Злорадно хихикнув, от толкнул Сеню в бок.

– Рабинович, не узнаю тебя. Где твоя галантность? – невинно поинтересовался он. – Ты же такими замашками всех женщин во всех параллельных вселенных от себя отпугнешь. Попортишь себе репутацию, как за юбками бегать сможешь?

– Ногами, – буркнул Рабинович и, к моему вящему удивлению, смущенно подошел к Фатиме со спины. – Извини, пожалуйста. Я погорячился. Впредь обещаю больше никогда не третировать ни твою профессию, ни твои увлечения, ни твою манеру одеваться.

– Ой, лапочка ты моя. У меня еще никто прощения не просил! Может, и танцевать перед публикой позволишь? – повернувшись к нему фасадом и едва не своротив грудями длинный Сенин нос, поинтересовалась сарацинка.

– Позволю, – обреченно согласился Сеня, за что и заработал первую улыбку от Фатимы и вместе с ней поцелуй в щеку. Тоже первый, естественно! Я взвыл.

Люди добрые, да что же это опять на белом свете творится?! Доколе всякие сучки… то есть женщины, конечно, вертеть моим хозяином будут? Да что же за бабский угодник мне достался? Честное кобелиное слово, не выдержу такого позора! Уйду на хрен. Хоть к Жомову, вместе с его тещей, хоть с Альбатросом хозяевами поменяюсь, если это безобразие не прекратится!..

– Мурзик, фу! – рявкнул на меня Рабинович. Вот видите? Он даже сейчас со мной нормально разговаривать не может! – Фу, я сказал!

Пришлось заткнуться. Вот она, человеческая неблагодарность. Ты им верой и правдой с самого рождения служишь, а они только и умеют, что «фу» орать. Причем где надо и где не надо!.. В общем, хочет Сеня, чтобы им эта волоокая танцовщица крутила, как болонка хвостом, – пусть крутит. Но от меня любви к ней Рабинович не дождется. Ничего, кроме презрения! И думаю, настоящие кобели со мной согласятся.

Как обычно, на мои чувства никто внимания не обратил. Более того, Рабинович, окрыленный первой победой на любовном фронте, мгновенно придумал, что с невскрываемой лампой и с несгибаемым джинном внутри делать нужно… Тоником его, Сеня, залей!.. Но Рабинович меня не послушался и решил положить его на хранение, как хороший коньяк.

– Сейчас придут наши архаровцы, и прикажу им яму поглубже выкопать, – доложил он друзьям. – Пусть этот урод еще тысячу лет без своих джинсовок побудет. Посмотрим потом, станет ли он с российской милицией связываться!

Сенино предложение было принято на ура. Единственный, кому оно не понравилось, был сам джинн. И он попытался выразить протест интенсивным раскачиванием медной лампы. Но поскольку наружу так и не вышел, чтобы изложить перед судом присяжных аргументы в свою защиту, его возражения во внимание милицейской комиссией приняты не были. И еще до начала ужина непокорный джинн вместе со своим переносным домом был надежно захоронен на двухметровой глубине в окрестностях Антиохии…

Кстати, совет для археологов. Найдете этого гада, не вытаскивайте. Пусть и дальше сидит и думает, стоит ли в следующий раз хорошим людям перечить.

– Сеня, я так полагаю: этого урода лысого нам послал тот самый неизвестный тип, который у эльфов переворот затеять вздумал, – уже за ужином изложил свои соображения Попов. – Тебе так не кажется?

– Блин, Андрюша, пожалуй, сейчас редкий случай, когда я могу с тобой безоговорочно согласиться. – Сеня похлопал друга по плечу. – Ты абсолютно прав. И как только появится Лориэль, я тут же от него объяснений и потребую.

– А я тебе помогу, – поддержал моего хозяина Жомов. – Причем, в натуре, с удовольствием.

На том и порешили. Я, правда, мог бы еще кое-что к этим умозаключениям добавить, но не стал. По понятным причинам, о которых уже не раз говорил на каждом углу. Вам-то, правда, я могу сказать. Все равно вы не слушаете, а читаете.

Если вы помните, Горыныч говорил, что все джинны имеют узкую специализацию. Одни – повара, другие – виноделы, третьи – транспортники. Оказывать иные услуги джинна можно обучить, но профессионалом он в этом деле никогда не станет, да и времени на обучение уйдет немало. Так вот, судя по тому, как наш джинн отнесся ко всем трем пожеланиям, он явно был транспортник. Однако и с приготовлением пищи, и с выпивкой справиться сумел. Это, конечно, могло быть совпадением, но что-то в такие «совпадения» мы, милиционеры, верим с трудом. Лично я думаю, что тот, кто заслал джинна к нам, прекрасно знал, кто из моих сослуживцев чего попросить захочет. Вот это меня и настораживало!

С мнением Попова и Рабиновича о том, что джинна лысого нам заслал эльф-повстанец, я был полностью согласен. Вот только дело в том, что эльфов, знавших о пристрастиях моих друзей, можно было по пальцам пересчитать. Лориэль, Оберон, Эксмоэль, швейцар в гостинице…

Стоп! Ведь именно швейцар и сказал, что весь Эльфабад о нашем прибытии предупрежден был. Вот, называется, и сузили круг подозреваемых! Я-то думал, что быстренько вычислю, кто именно у эльфов законную власть свергнуть решил, а получился кукиш вместо мозговой косточки. Сузишь тут, когда вся эльфийская столица знала о нас и наших пристрастиях. Гады. Крылья бы всем поотгрызал!

Я с досады чуть не залаял, но вовремя сдержался. Не хватало еще, чтобы Ваня опять на меня подозрительно косился или Сеня снова замашки лидера на всю округу демонстрировал. Беда все-таки с ним. Как пьяный, так на нормальное существо похож и разговаривает вполне вежливо. Ну а трезвый… Да что там говорить?! Рабинович, он и есть Рабинович. Меня довел до того, что я радоваться стал, когда он напивается!

Покосившись на Сеню, я отправился по своим песьим делам. А когда вернулся, уже стало смеркаться. Естественно, никто на ночь глядя бродить по степи не собирался. Мои менты принялись устраиваться на ночлег около небольшого костерка. Некоторое время все дружно спорили, выставлять ли часовых на ночь или понадеяться на мой нюх, а потом дружно сошлись на последнем. Меня, между прочим, совершенно не спросив, хочу ли я всю ночь спать вполуха! Мне пришлось смириться с их решением и позволить привязать себя к колесу телеги. Сделав это черное дело, Сеня потрепал меня по загривку и отправился спать, с надеждой поглядывая на повозку – а вдруг Фатима к себе позовет? Хотел я Сене объяснить, когда он этого дождется, а затем махнул хвостом и передумал. Ох, и кто эти языковые барьеры придумал?!

Менты мои, убрякавшись на жесткие постели, сразу, однако, не угомонились. Попов с тоской в голосе вспомнил о том, как в его кровати спать удобно. Надо будет мне попробовать по возвращении. Жомов его поддержал, заявив, что без Ленки, конечно, хорошо, но с женой спать все-таки лучше, и мы ему поверили на слово. А мой Сеня только горестно вздохнул и принялся считать звезды. Ну, или еще что-нибудь такое же, поскольку лежал он на спине, смотрел в небо и шевелил губами… Все-таки все люди сумасшедшие! Ну скажите на милость, на фига звезды нужно считать? Уж лучше бы Рабинович посчитал, сколько мне мозговых косточек недодал за время нашего путешествия в Иерусалим.

– Сеня, а тебе не кажется, что появление этого джинна в принципе подозрительно? – после секундного молчания поинтересовался Попов.

– Блин, Андрюша, ну на глазах умнеешь, – мгновенно откликнулся мой хозяин. – Действительно странно все это. На хрена нужно было кому-то к нам дефективного джинна посылать? Неужели этот эльф думал, что мы на такое фуфло купимся и станем Граали с Копьями раскидывать? Хреново он тогда нас знает, а уж о чести и совести российского милиционера представления вовсе не имеет.

– Да хрен с ней, с этой честью и совестью! – отмахнулся Попов, чем вызвал бурю негодования. Причем не только у Жомова с Рабиновичем, но еще и у Ричарда с Фатимой. Лишь верный поповский оруженосец Абдулла лежал тихо и босса своего не хаял. А когда страсти немного улеглись и Попов узнал про себя все, что другие думали, но стеснялись сказать, выяснилось, что он, к моему удивлению, не обиделся.

– Да не мелите ерунду, – отмахнулся криминалист от нападок. – Я не меньше вашего о чести и достоинстве знаю. Просто хотел сказать, что сейчас не их обсуждать нужно. Вам не кажется, что этот революционер непременно предпримет какую-нибудь более серьезную попытку нас остановить?

– Может быть. Но в этом лично я сильно сомневаюсь, – ответил мой Сеня. – Наш новый условный противник хоть и эльф, но действует в одиночку. На многое он вряд ли способен. Иначе не джинна бы к нам запустил, а эскадрилью бомбардировщиков или штурмовых вертолетов…

– Нет, – возразил Ваня. – В таком случае взвод спецназа куда эффективнее. Все-таки нас не просто устранить нужно, а сделать это так, чтобы вещи остались целы.

– Жомов, какого хрена ты опять к словам придираешься? – обиженно поинтересовался Сеня. Затем хотел еще что-то добавить, но замолчал. Не просто так, а оттого, что я зарычал.

Именно зарычал! И было с чего. Поначалу опознать запах, донесшийся из степи, я не смог. Просто показался он мне подозрительно знакомым и почему-то совершенно неприятным. Ну просто отвратительным. Я встал и повел носом, пытаясь поймать в воздухе едва уловимый аромат. Но прежде чем я опознал его, стало ясно, что источник этого запаха приближается к нашему лагерю. Причем движется очень быстро и просто наполняет все вокруг себя злом. Вот тогда-то я и понял, кто именно идет к нам в гости. Постепенно ускоряя шаг, по направлению к нам мчалась стая волков. И настроены они были крайне агрессивно! Вот тогда я и зарычал. А первым, кто вскочил на ноги, оказался Абдулла.

– Волки, да простит им Аллах серого козлика! – завопил он. – Волки сюда идут. Много. Думаю, через полчаса мы сменим место жительства с неудобной равнины на теплые желудки, да пошлет им Аллах язву и несварение!

– Ну, это мы еще посмотрим, – криво усмехнулся Сеня, поднимаясь с жесткого ложа. – Андрюша, пни там эту уснувшую керосинку. Горыныча то бишь. Похоже, ночка нам предстоит жаркая!..

Блин, кот меня раздери, и снова с Рабиновичем нельзя было поспорить. Ну до чего мне хозяин умный попался…

Глава 2

Ленивое безделье в лагере пилигримов в погонах и без было буквально взорвано изнутри. Ментам еще до сих пор не приходилось сталкиваться с ордами голодной и зубастой дикой живности, зато наслышаны о том, что стаи волков делают с попавшимися на пути людьми, все трое были более чем достаточно. Ну а если учитывать, что доблестные российские милиционеры оказались вдобавок и безоружными, то вполне понятно, почему все так заволновались. Имелись, правда, в арсенале ментов резиновые дубинки, но поскольку местные хищники броню не носили, пользы от «демократизаторов» было даже меньше, чем от Святого Копья. А в единственном на весь отряд огнестрельном оружии оставалось всего четыре патрона. Так что средств для защиты имелось крайне недостаточно.

Пока трое друзей растерянно хлопали глазами, решая, что предпринять, бурную деятельность развили Абдулла с Ричардом. Первым делом они согнали всех коней на пятачок между костром и телегой, а затем привязали кляч к повозке, дабы им не вздумалось куда-то бежать. Разобравшись с непарнокопытными, сарацин и крестоносец принялись мастерить факелы из подручных средств. Правда, доделать до конца свою работу они не успели – менты пришли в себя и вернулись к руководству отрядом.

– Сеня, может, Горыныч пальнет в волков из своих огнеметов? – предположил Попов, мастеря под чутким руководством Абдуллы тряпичный факел.

– Поздно, – вместо Рабиновича ответил омоновец. – Эти твари кольцом нас охватывать начали. Даже будь у Ахтармерза не три, а десять голов, все равно бы весь периметр охватить не удалось. Слушай, Андрюха, бросай эту хреновину, залезай в телегу и держи Горыныча над головой. Будешь у нас поворотной башней. Следи за развитием событий, и пусть эта трехглавая зажигалка огнем плюется туда, где волки сильнее всего наседать станут. – Жомов повернулся к Рабиновичу: – А ты Мурзика привяжи. Кинется в кучу, будем потом его косточки по степи искать.

– Вот уж о ком о ком, а о нем беспокоиться нечего, – усмехнулся кинолог, похлопав зарычавшего пса по загривку. – Он у меня умница. Мурзик еще так нам сегодня поможет, что спасибо ему потом говорить задолбаешься.

– Ну, смотри, тебе виднее, – буркнул Ваня и недоверчиво покосился на пса.

Тот в ответ оскалился, а затем оглушительно рыкнул, давая волкам понять, что легкой добычи они тут не дождутся. Зверюги то ли вняли предупреждению Мурзика, то ли задумали что-то нехорошее, но бег свой явно замедлили. Жомов, забравшийся на вершину ближайшего холма, прекрасно видел множество желтых глаз на равнине. Волки действительно охватили лагерь плотным кольцом. И Ваня оставался наверху до тех пор, пока серые тени волков не подобрались к самому подножию холма с внешней стороны лагеря.

– Сеня, а ты уверен, что этих волков не наш бунтарь наслал? – каким-то странным, испуганно-капризным тоном спросил Андрюша Попов.

– Слушай, чудо ты перекормленное, – огрызнулся в ответ Рабинович, высматривая во тьме желтые волчьи глаза. – Откуда я знаю? Я тебе Господь Бог, что ли, чтобы на такие вопросы отвечать?

– Господи, так это ты? Вот бы в жизни не догадался, – завопил Ричард, плюхаясь перед Рабиновичем на колени.

– Уберите от меня этого идиота! – завопил Сеня, зачем-то пиная экс-ландскнехта ногой в бедро. – Своих мне мало, так еще и чужих подсовывать начали!

Впрочем, убирать Ричарда от оторопевшего кинолога не пришлось – волки завыли. Ландскнехт тут же вскочил на ноги и, запалив факел, так неистово начал им размахивать из стороны в сторону, что чуть не спалил все вокруг. Сеня едва смог увернуться от летящей в него головешки. Он хотел тут же отвесить Ричарду еще пинка, но вынужден был отвлечься от взбесившегося крестоносца. Волки, не переставая выть, начали сужать круг. И, судя по всему, их не пугали ни горящие факелы, ни крики людей.

Первыми в атаку решили пойти те хищники, которые собрались неподалеку от спокойно стоявшего Жомова. Причем бросились вперед они всем скопом. Ваня успел пинками отбросить двух, а на третьем подпалить шерсть, но от остальных путешественники вряд ли успели бы защититься, если бы не вмешался Попов. Криминалист приказал Горынычу дать залп поверх головы бешено крутящегося Ричарда, а сам повернулся к Ване и рявкнул во все горло:

– Стоять, шакалы! Сейчас всех покусаю!

Истории неизвестно, поверили ли степные волки в то, что толстый человек бросится их кусать, но звук его голоса впечатление на них произвел огромное. Парочку ближайших к Ване хищников буквально отбросило назад. Еще несколько зверюг закрутились на месте, передними лапами стараясь выковырять из ушей поповские децибелы. Волки отступили, но и для Вани Андрюшино вмешательство просто так не прошло. Вопль буквально контузил омоновца, и тот пару секунд стоял на месте, тупо уставившись вперед. А затем с трудом проговорил:

– Конечно, спасибо тебе, Андрюша, но когда все кончится, я тебе, в натуре, хлебальник булыжником закупорю. – Жомов потряс головой. – Чтобы не орал без предупреждения.

Больше Ваня ничего сказать не успел. Волки снова бросились в атаку, и на этот раз по всей линии обороны. Приблизились они молниеносно, и Горыныч как стационарная огнеметная точка стал бесполезен. Он просто не мог фыркать пламенем в сторону хищников, чтобы не подпалить кого-нибудь из членов экспедиции. Попов тоже завертелся на месте, не зная, в каком направлении следует орать.

Впрочем, растерянности криминалиста и трехглавой керосинки, за исключением Фатимы, никто не видел. Остальным было просто не до того, чтобы смотреть по сторонам. Правда, видимо, наученные поповским криком, волки уже сломя голову вперед не кидались. Атаковали по двое, по трое, но у оборонявшихся, хоть им пока и удавалось отбивать атаки, времени на передышку не оставалось совсем. Лошади бесились и пытались порвать узду, и, если бы не Фатима, мужественно бросившаяся успокаивать непарнокопытных психопатов, они наверняка бы разбежались. При этом еще и телегу бы изувечили!

То ли на Сенином участке волки ленивее прочих были, то ли он таким уж жутко изворотливым оказался, но Рабинович успевал не только отбивать атаки степных хищников, но еще и поглядывать в сторону танцовщицы, скачущей от одного коня к другому. Именно поэтому он и заметил, как парочка волков, прорвавшись мимо Ричарда, исступленно вертевшегося на месте, бросилась к лошадям. Рабинович истошно заорал и, оставив боевой пост, бросился спасать сарацинку.

Фатима на крик обернулась и недоуменно уставилась на Сеню, тычущего пальцами куда-то ей за спину. То, что ей грозит атака с тыла, девица поняла через секунду, но именно этой секунды и хватило одному из волков для того, чтобы прыгнуть. Фатима уже начала разворачиваться в сторону летящего хищника, но ни остановить полет, ни увернуться от волчьего прыжка не успевала. И тогда Сеня тоже прыгнул. Сметенная им девица как подкошенная рухнула на землю, и волк, пролетев мимо, вписался мордой прямо в мягкий конский бок. Непарнокопытный психопат с перепугу вспомнил, что у него есть копыта, и лягнул волка по голове. С тех пор этот хищник уже вторую тысячу лет ходит по степи в каске и всем улыбается. Второго волка взял на себя подоспевший Мурзик и не дал ему вцепиться в лежавшего на земле хозяина, но проблемы это не решило. Линия обороны была прорвана, и волки серым потоком хлынули к телеге через оставленный Рабиновичем пост.

– Да чтоб вы сдохли все, твари клыкастые! – рявкнул Андрюша, швырнув Горыныча на дно телеги и бросаясь вперед, навстречу волкам.

К удивлению Рабиновича, тот прорвавшийся хищник, что уже готовился вонзить в него зубы, вдруг остановился и, хлопнув лапой по тому месту, где у нормального человека находится сердце, свалился, закатив глаза. Рядом грохнулся следующий волк, но этот сердце не искал. Он схватил себя лапами за горло и, захрипев, начал биться в конвульсиях. Остальных волков постигла та же участь. Начиная от того места, где стоял Попов, по их рядам пошла живая волна, и хищники посыпались на землю с самыми разными симптомами. Один даже зачем-то пытался укусить себя за хвост! Интересно, что это за болезнь в хвосте такая, от которой умереть можно?

– Андрюша, «зеленые» тебе этого не простят. – Рабинович вздохнул с облегчением и поднялся с земли. Ну а если точнее, то с Фатимы, которую прикрывал своим телом. – Ты бы хоть выбирал, что именно говорить. Что теперь с этой кучей трупов будем делать?

– Ничего не будем. Сама рассосется, – буркнул Попов, недовольный тем, что его усилия должным образом не оценили. – И вообще, меня ни «зеленые», ни волки не волнуют. Пусть они все хоть дохнут, хоть оживают, но чтобы духа их тут не было!..

Едва он проговорил это, как все до единого волки истошно завыли. Правда, хоть в этом вое и были не угрожающие, а радостные нотки, Сеня все равно не смог сдержаться и подпрыгнул на месте. Впрочем, самих волков прыжки кинолога не интересовали. Вскочив, степные хищники со всех ног бросились бежать прочь, оставив после себя аромат ландышей.

– И точно, волками не пахнет, – хмыкнул Жомов. – Ладно, Андрюша, за спасение отряда попрошу Кобелева тебя к медали представить, но едовище тебе все же замурую. – Андрюша попятился, а Ваня самодовольно ухмыльнулся: – В другой раз. Если еще попробуешь у меня за спиной без предупреждения орать.

– Кстати, учтите, мой работодатель к появлению волков отношения не имеет, – услышали менты за спиной знакомый голос и обернулись. Рядом с костром стоял тот самый джинн, которого они совсем недавно закопали. Ваня оторопело уставился на него, забыв про Попова и про свое обещание.

– Ты чего тут делаешь, урод? – угрожающе поинтересовался он. – Кто тебе разрешал из могилы сбегать?

– Ваня, тихо, – шепнул за спиной у омоновца Рабинович. – Берем этого чмыря. Ты справа, я слева…

– Бесполезно, – усмехнулся в ответ джинн, обладавший ко всем прочим достоинствам еще и тонким слухом. – Меня тут нет. Перед вами только моя изометрическая проекция, сделанная джиннопроектором. Он еще и миражи показывать может. Смотрите! – Лысый растворился в воздухе, и на его месте возник караван верблюдов, направляющийся прямо в центр лагеря ментов. А затем верблюды исчезли, и на их месте снова возник джинн. Правда, на этот раз он менял очертания, частично растворяясь в воздухе. Через джинна было видно пламя костра и валявшиеся рядом дрова.

– Ну вот, батарейки садятся, – обиженно вздохнул лысый. – Так я и думал, что этот мерзкий эльф мне бракованную штуку подсунул. Жалобу на него напишу…

Кому именно джинн собирался написать жалобу, он так и не сказал, полностью растворившись в воздухе. Совершенно не ожидавшие такого оборота менты на секунду застыли, удивленно-непонимающе глядя друг на друга. Абдулла с Ричардом и вовсе выглядели идиотами, и лишь одна Фатима сохраняла относительную невозмутимость. И то только из-за того, что была полностью поглощена приведением в порядок собственного туалета.

– Сеня, тебе это ничего не напоминает? – поинтересовался Попов, прервав затянувшуюся паузу.

– Напоминает, – вместо Рабиновича ответил омоновец. – У этого придурка, в натуре, такие же замашки, как у звезданутого Лориэля.

– К тому же джинн назвал эльфа мерзким, – задумчиво поддержал его Сеня, глядя на то место, где совсем недавно стоял джинн. – Конечно, все эльфы не подарки, но по-настоящему мерзким можно назвать только Лориэля. Что-то мне все это нравиться перестает.

– По-моему, вы, как это и свойственно всем гуманоидам, делаете поспешные выводы, – вступил в разговор Горыныч, перекинув головы через борт телеги. – С точки зрения банальной логики вероятность того, что Лориэль работает против своего правительства, слишком мала. Во-первых, как я понял, он очень жестко контролируется начальством. Во-вторых, у него не было необходимости говорить нам о том, что существует заговор, и указывать примерные координаты нахождения Святого Копья. Ну, а в-третьих, если бы Лориэль хотел помешать нам выполнить миссию, он бы это давно уже сделал…

– Чем он всегда и занимался, – буркнул Попов. – От него ничего, кроме гадостей, никто не видел.

– Я думаю, что твое мнение можно не учитывать, поскольку оно крайне субъективно, – начал было Горыныч, но Сеня перебил его.

– Это твое мнение можно не учитывать, – рявкнул кинолог, а затем примирительно улыбнулся: – В принципе вы оба правы. Но сейчас ничего обсуждать мы не будем. Подождем, когда появится Лориэль, и потребуем все нам объяснить. – Сеня посмотрел по сторонам. – Кстати, где он? Давненько уже не появлялся.

– Вот и я о том же, – не унимался криминалист. – Как в Антиохии появился, так больше об этом гаде ни слуху ни духу. Этот козел, наверное, рассчитывал, что мы в Антиохии загнемся…

– Попов, что-то ты не как российский милиционер поступаешь, – оборвал его Жомов. – Забыл, что ли, что подозреваемый не может считаться преступником, пока его вина не доказана?

Возражений у Андрюши не нашлось, но сейчас ничто на свете не могло разубедить его в том, что Лориэль решил их угробить. Впрочем, ни Жомов, ни Рабинович разубеждать его и не собирались. Их самих грызли подозрения. А подозрения, как всем известно, хуже блох. Поэтому ни у кого из троих друзей спокойной жизни в ближайшее время не предвиделось. По крайней мере до того момента, когда Лориэль появится и опровергнет эти подозрения. Но решить эту проблему можно будет позже, а пока все настолько устали после ночного нападения волков, что просто валились с ног. Даже неутомимый Жомов и то откровенно зевал. Но бдительности от этого не потерял.

– Короче, думаю, никто не станет спорить с тем, что часовых на ночь придется выставить, – безапелляционным тоном заявил омоновец. – Первым дежурю я, потом Попов с Абдуллой и последними Сеня с Ричардом.

– А почему это Рабинович последним дежурить будет? – возмутился Попов. – Я, может быть, тоже хочу подольше поспать.

– Да спи, – пожал плечами Ваня. – Только под утро всегда тяжелее всего бывает и спать сильнее хочется. – Криминалист потупился. – Вот и не жужжи, а делай то, что говорят. Дежурим по два часа. А утром пораньше двинемся дальше.

Рабинович хотел что-то съязвить по поводу излишнего командного рвения омоновца, но лишь махнул рукой. Кинолог настолько утомился, что у него даже не было сил заметить задумчивые взгляды, которые бросала в его сторону Фатима. Он просто свалился на свой ковер и проспал, как убитый, до того момента, пока Попов не разбудил его для смены дежурства. Да и потом Сеня упорно боролся со сном, заставляя крестоносца разучивать параграфы из милицейского устава. По крайней мере те, которые сам мог вспомнить.

Утром, кроме многочисленных следов на песчаной почве, на ночное нашествие волков не указывало ничто. И Жомов, проснувшись, подумал, что если бы он не был совершенно трезвым, причем уже который день, то вчерашнее происшествие принял бы за приступ начинающейся белой горячки. Подумал так, порадовался, а потом пошел проверять периметр.

Подозрительных личностей, как гуманоидного, так и всех прочих типов, поблизости от лагеря не вертелось. Попов, услышав об этом от Абдуллы, тут же начал апеллировать к чувству сострадания Жомова и Рабиновича, требуя дать поспать еще пару часов. Сеня с Иваном о таком звере, как сострадание, ничего не слышали и Андрюшу с ковра все-таки подняли. Впрочем, не столько они, сколько запах жаркого, долетевший до носа криминалиста со стороны телеги. Фатима готовила завтрак, а для Попова нет и не было лучшего возбудителя, чем возможность что-нибудь сожрать. Андрюша вмиг оказался на ногах и, двумя прыжками преодолев расстояние от своего спального места до телеги, потребовал у танцовщицы-кулинарки немедленно подавать завтрак на стол. В ответ сначала прилетела поварешка, затем головешка, кочережка и картошка. Впрочем, последнее Попову примерещилось. Картошки еще не было! Колумб не подвез.

– Слушай, имей уважение к моему почтенному возрасту! – завопил криминалист, прячась за телегой.

– И к его почтенному брюху, да позволит Аллах чаще использовать его по назначению! – поддакнул Абдулла. За что тут же получил пинка от Андрюши, не сумевшего оценить степень проявленного уважения со стороны оруженосца. Сарацин такого коварства не ожидал и буквально стрелой взмыл в воздух. Правда, далеко не пролетел – был сбит на взлете эскадрильей летающих поленьев под командованием Фатимы.

– Слава Аллаху, да простит он сам себе пренебрежение делами людскими, эта женщина еще не в силах кидать в нас мешки с драгоценностями, – пробормотал Абдулла, выбираясь из кучи дров. – Иначе мне бы не жить.

– А мне так и так не жить, – пропыхтел Ричард, пробегая мимо. – Чем от тренировок сэра Дурной Башки помереть, уж пусть бы меня лучше золотом придавило.

– Р-разговорчики! – рявкнул на него омоновец, к счастью для крестоносца не сумевший разобрать его слова. – Болтать еще на утренней пробежке умудряемся? Силен, друг, в натуре!.. Сорок отжиманий. Быстро.

В общем, в лагере с утра царила обычная суета, и о произошедшем вчера поздно вечером никто не вспоминал. Сеня с Горынычем, усевшись около костра, вполголоса что-то обсуждали, и долгое время на них никто не обращал внимания, но затем Попов, которому надоело подгонять Фатиму, тем более что она на его слова не реагировала, подозрительно покосился на четырехглавую парочку и недовольно проворчал:

– Что-то я не понял, Рабинович. Секреты от друзей появились?

– Да какие тут секреты?! – отмахнулся от него Сеня. – Просто, пока вы тут дурью маетесь, кто-то же должен делами заниматься. – Затем выдержал паузу, ожидая, пока все посмотрят в его сторону. – В общем, так, Горыныч утверждает, что вчера нас атаковали не волки, а вервольфы…

– Вер-кто? – оторопел омоновец. – Помесь вертолета с «Вольво», что ли?

– Не родись красивым, родись большим и сильным. Мозги тогда не понадобятся, – с тяжким вздохом буркнул Рабинович. – Ваня, вервольфы – это оборотни. Только эти не как в «ужастиках» – из людей в волков превращаются, а наоборот – из волков иногда людьми могут становиться. То есть существами, похожими на людей. Интеллект у них волчий остается, а вот внешне вервольфы бывают поразительно похожи на людей.

– И откуда ты это узнал? – ехидно поинтересовался Попов. – Пока мы с хищниками бились, ты успел одного препарировать?

– Тебя бы препарировать. Лишний жир выпустить, а то он тебе уже, похоже, на мозги давить начал, – огрызнулся в ответ Сеня. – А про вервольфов мне Горыныч рассказал.

– А двоечнику этому откуда известно, кто именно вчера на нас напал? – Андрюша подозрительно посмотрел на Горыныча. – Во сне привиделось?

– Нет, – всхлипнул трехглавый самоходный справочник. – Я вчера съел одного. Случайно. – И еще громче зашмыгал средним носом, в то время как два других вынюхивали себе пропитание. – Я больше не бу-уду-у!

– Оба-на, у нас в компании уже и собственный людоед имеется?! – оторопел криминалист. – Все, мужики, теперь я рядом с ним спать не лягу. Сожрет еще…

– Вот уж кого-кого, а тебя он жрать не станет. Побоится салом подавиться, – вступился за хнычущего монстра Рабинович. – Тебе же сказали, что случайно Горыныч вервольфа сожрал. Тот на него прыгнул, а Горыныч увертываться не умеет. Вот и пришлось ему пасть раскрыть, куда вышеупомянутый хищник и провалился. Это во-первых. А во-вторых, Андрюшенька-душенька, тебе же объяснили, что вервольфы – это не люди. Настоящие волки, которые умеют изредка принимать людское обличье. А понял Ахтармерз, кого именно сожрал, когда хищник в его брюхе преобразоваться успел и кулаками по стенкам желудка стучать начал.

– Это когда же наш поглотитель волков так сильно увеличиться успел? – Андрюша явно не верил ни одному слову Рабиновича. – Что-то я не заметил, как он менялся.

– А это я с перепугу. Всего за десять целых и три десятых секунды, – снова шмыгнув носом, точнее, на этот раз всеми тремя сразу, пояснил Ахтармерз. – А потом уменьшился так же быстро. Пока размер с максимума на минимум менялся, верфольф внутри успел и преобразоваться, и раствориться. Сами знаете, какой у меня молниеносный обмен веществ…

– Знаем-знаем, – встрял в разговор Жомов. – Если бы у нас денежные обменные пункты с такой скоростью, как у твоего желудка, функционировали, рубли из оборота давно бы изъяли. – А затем повернулся к Сене: – Чего-то я не понял. Скажи, какая разница, волки или вервольфы нас вчера атаковали? Ты же ведь, в натуре, не для общего образования о них упомянул?

– Растешь на глазах. Умнеешь, – восхитился Рабинович. – Конечно, не просто так. Горыныч мне все подробно объяснил. Вы его слов все равно не поймете, поэтому буду краток. Наша вселенная рушится, и врата между мирами начали вновь скакать в стороны со своих законных мест. Одни из таких врат, похоже, и выбросили к нам вервольфов из параллельной вселенной. Дальше может быть хуже. Так что, мужики, нам поторапливаться надо. До Иерусалима путь еще не близкий!

– Ну так в чем проблемы? – удивился омоновец. – Седлаем коней, да в путь.

– Только после завтрака, – категорично заявил Попов, и спорить с ним никто не стал. У Жомова нужные слова опять куда-то запропастились, а Сеня и сам хотел есть… Удивительное дело! Есть захотел. Можно подумать, раньше он только пил и писал…

Завтрак был проглочен мгновенно. Все до единого члены экспедиции спешили убраться побыстрее с места происшествия, опасаясь еще каких-нибудь сюрпризов от свободно перемещавшихся с места на место врат между мирами.

Еще с момента знакомства с Горынычем в Англии менты знали, что врата обычно находятся на одном месте. Никто, кроме специалиста, не сможет опознать их и тем более использовать. Чтобы пройти через этот тоннель между мирами в обычное время, нужно обладать определенными навыками и паранормальными способностями. Но когда спираль времени деформируется под воздействием каких-либо сил, врата могут выкидывать всевозможные фортели. Например, путешествовать с места на место и засасывать любые объекты, находящиеся в прилегающих районах.

В случае с вервольфами так, скорее всего, и произошло. Видимо, врата на какой-то промежуток времени оказались рядом с поселением этих существ и засосали в себя целую кучу оборотней. Те, перепугавшись из-за смены обстановки, стали агрессивны и напали на первых же попавшихся под руки или, скорее, в зубы, живых существ. Хотя обычно в своем мире вервольфы и близко к людям не подходят. Антагонизм у них. Как друг друга видят, так сразу расстройство желудка зарабатывают и от отвращения неделями нормально пищу принимать не могут.

Все это Горыныч рассказывал ментам уже в пути, трясясь в телеге, несущейся по степи с максимально возможной скоростью, которая позволяла передвигаться довольно долго и при этом не загнать лошадей. Доблестные российские милиционеры торопились в Иерусалим. И хотя Жомову сама идея этого путешествия не нравилась, меньше всего он хотел изменений в привычном укладе жизни. Еще одного «роспуска» ОМОНа он мог просто не пережить, и поэтому заставлял друзей торопиться. А когда перерывы в движении для отправления естественных нужд и расслабления затекающих суставов начинали превышать пять минут, Ванечка истошно ругался, выискивая в своей лексике такие слова, которые поражали даже мудрого Сеню, а крестоносца с сарацином и вовсе валили с ног.

Путешествие в Иерусалим, помимо сюрпризов со стороны врат и возможного противодействия неизвестного эльфа-повстанца, осложнялось еще и тем, что ни Абдулла, ни Ричард не могли сказать друзьям о том, сколько именно времени займет поездка. Сарацин, хоть он и мог с полным правом в отличие от всех остальных называться местным жителем, дальше Антиохии нигде не был. Он, конечно, много слышал и о самом Иерусалиме, и о путешествиях до него, но назвать расстояние или время пути категорически отказывался. Просто не знал. Но упорно делал вид, что Аллах эти цифры произносить вслух запретил. Ну а Ричард и вовсе ничего о дороге в Иерусалим не знал. И оба друга-противника сходились лишь в том, что путь этот продлится не один день.

Сеню эта неопределенность крайне раздражала, и он постоянно терроризировал сарацина с крестоносцем вопросами, надеясь, что кто-нибудь все-таки сможет дать полезную информацию. Однако оба оруженосца оказались тупее, чем рассчитывал Рабинович, и вскоре его самого утомили собственные вопросы. Сеня махнул рукой и погнал свою кобылу вперед, присоединившись к Жомову, возглавлявшему отряд.

– Ну и как? Что-нибудь получилось? – спросил омоновец.

– Ни хрена! – сердито буркнул Рабинович. – Идиоты они. Причем даже тупей, чем те клячи, на которых оба придурка сейчас едут. Те хоть в проводники не набиваются, а идут туда, куда их направляют.

– Ну и плюнь на них, – посоветовал Ваня. – Какая разница, как далеко ехать, главное – это расстояние быстро преодолеть.

– Охренеть! Мне только омоновца-философа здесь не хватало, – буркнул Рабинович, но замолчал и на тупость оруженосцев больше не жаловался.

До самого вечера, когда на пути экспедиции показались огни какой-то деревни, менты ехали без приключений. Правда, во время остановки на обед Горынычу, видимо, отравившемуся вервольфом, стало плохо. Он схитрил, решив лечиться по методу того Карлсона, который живет на крыше. То есть сказал, что непременно умрет, если не сожрет пару килограммов каких-нибудь насекомых. А поскольку сам пойти на охоту не может, то менты должны уже сейчас начать разучивать прощальные речи, дабы не испортить косноязычием похороны Ахтармерза. Сеня почувствовал, что трехглавый второгодник пытается их обдурить, и попробовал заставить Ахтармерза искать себе пропитание, но свершиться экзекуции непозволила Фатима, чем вызвала бурю негодования в душе кинолога… Ну не мог Сеня смириться с тем, что танцовщица заботится лишь о Жомове с Горынычем, балует их, а остальным только удары поварешкой раздавать может.

Но как бы Рабинович ни сопротивлялся, искать пропитание Ахтармерзу и ему пришлось. Уж таким жалким выглядел трехглавый ребенок из чужого мира, что не разжалобил бы лишь «Железного Феликса». В смысле, ту самую статую, которую в Москве то снимали с постамента, то пытались водрузить обратно. Правда, собирать руками скорпионов, фаланг и сколопендр Сеня отказался. А поскольку функции сборщиков продуктов уже были распределены – Жомов искал, а собирать заставлял Ричарда, Попов соответственно те же гнусности проделывал с Абдуллой, то пришлось Рабиновичу взять Ахтармерза с собой, и тот, получив от Сени координаты цели, тут же проглатывал пищу и настойчиво требовал добавки.

В остальном путешествие проходило совершенно спокойно. В бескрайней полупустыне, по которой двигался небольшой караван, было абсолютно безлюдно. Даже живность встречалась крайне редко. Лишь один раз глазастый Жомов заметил на горизонте стайку каких-то зверюшек, но ни рассмотреть их как следует, ни тем более приблизиться к ним менты не смогли – просто не стали менять маршрут.

Ближе к вечеру пейзаж изменился. Впереди появились небольшие группки деревьев, а затем караван вышел на берег какой-то реки. Ни Абдулла, ни Ричард название ее друзьям сказать не могли. Фатима, которая чувствовала себя слегка уязвленной от того, что за всю дорогу ей практически не уделяли внимания, уверенно заявила, что речка называется Нил, но тут же стушевалась, наткнувшись на удивленные взгляды мужчин.

– Или не Нил, а еще как-нибудь, – пытаясь сделать хорошую мину при плохой игре, проговорила танцовщица. – Да и какая вообще разница?.. Главное, помыться можно и рыбы наловить.

– Теперь мне понятно, как она в рабстве оказалась, – буркнул Попов. – С таким знанием географии и взглядами на жизнь эту девицу любой дурак в Тмутаракань завезет и скажет, що так и було.

– Ты чего это по-украински заговорил? – удивленно покосился на друга Рабинович. – Надеешься, что за твой хохлацкий язык с москальским акцентом тебе кто-нибудь лишний шмат сала отвалит?

– Не-а, лучше горилки, – сладко улыбнулся Жомов. – Еда – дело свинячье.

Ричард тоненько захихикал, и Попов, решив, что до Ваниного затылка все равно не доберется, влепил затрещину ему. Омоновец от такого наглого посягательства на своих подчиненных на мгновение отропел, а затем отвесил оплеуху Абдулле, который, глядя на морщившегося крестоносца, довольно улыбался. Ванина затрещина по всем выходным данным была куда эффективней Андрюшиного шлепка, и поэтому сарацину пришлось несладко. Попов тут же заорал на омоновца, чем вызвал инфаркт у сойки, выглянувшей из кустов, чтобы узнать, что на речном берегу происходит. И еще неизвестно, что случилось бы дальше, если бы не вмешался Рабинович.

– Цыц, горячие ментовские парни! – рявкнул он на Попова с Жомовым. – Давайте-ка лучше на транспорт забирайтесь и поедем. Времени у нас мало для ваших склок. А вот вернемся домой, там и деритесь, сколько душе угодно.

– Если доберемся, – буркнул Андрюша.

– Что ты этим хочешь сказать, в натуре? – покосился на него Жомов.

– А то и хочу сказать, что единственный, кто нас отсюда вытащить сможет, так это Лориэль, – сердито ответил Попов. – А мне кажется, что ему этого совсем не нужно. Вспомните, сколько раз он Оберона хаял?.. Вот избавится теперь от начальничка, а нам тут навеки ПМЖ определит.

– Точно, блин, Сеня! – Омоновец хлопнул себя по лбу, видимо, таким образом поощряя мозги за то, что они решили немного поработать. – А я ведь только сейчас понял, что Лориэль мог нас специально так далеко от Иерусалима высадить. Перед начальством сначала оправдается, списав все на техническую неполадку и на необходимость защиты отрядов Петра Пустынника, а потом, как ложь раскроется, начальства никакого у него уже и не будет. – Ваня запнулся и удивленно посмотрел по сторонам. Дескать, это все я сказал?

– Умница. Молодец, – похвалил его Андрюша. – Видимо, на тебя почаще орать надо. Это у тебя умственную деятельность стимулирует.

– Ну так с детдома привычка осталась, – усмехнулся Жомов, а потом махнул рукой. – А вообще, пошел ты, Попов, у коров комбикорм воровать! По крайней мере, нажрешься до отвала.

– Да заткнитесь вы оба, – рявкнул на них Рабинович. – Хватит прохлаждаться. Быстро моемся и поехали! Доберемся до Иерусалима, там все видно будет.

Искупавшись и запасшись водой, караван продолжил путь, удаляясь от речной поймы на юго-запад. Жомов, задумавшись над своими догадками, утратил интерес к командованию, и бразды правления взял в свои руки Рабинович. Сеня оказался еще более жестким начальником, и к вечеру караван преодолел почти половину того пути, который был проделан до этого момента. Правда, лошади жутко устали и едва не валились с ног, но Рабинович не унимался, считая, что за ночь клячи успеют отдохнуть. А когда он уже решил, что пора останавливаться на ночлег, впереди показались огни какой-то деревни.

– Вот там и отдохнем, – заявил Сеня. – По крайней мере, не на жесткой земле спать придется.

Рабинович решил, что въезжать в населенный пункт галопом не солидно. Все-таки они являются единственными на много веков вперед представителями российской милиции в данной местности, и поэтому следует выглядеть с достоинством, дабы заранее привить местным жителям любовь к правоохранительным органам. Поэтому караван вступил в границы деревни размеренным шагом. Сеня с Жомовым сидели в седлах подбоченясь, зорко поглядывая по сторонам в поисках возможных правонарушителей. Однако, к удивлению друзей, с распростертыми объятиями встречать их никто не вышел. Деревня выглядела пустой и абсолютно безжизненной. Даже собак на улицах не было видно. Овцы не блеяли, коровы не мычали, куры не кудахтали, и петухи не кукарекали, соответственно. Впрочем, как раз петухам в это время кричать было не положено.

– Сеня, блин, что-то я не понял. От нас уже и здесь люди разбегаются? – оторопело спросил омоновец. – А кто, в натуре, выпивку к столу нам подавать будет?

– Да подожди ты со своей выпивкой! С деревней дай сначала разобраться, – осадил его Рабинович. – Что-то тут не чисто. Не вервольфы ли наши поработали?..

Не успел он задать этот вопрос, как дверь ближайшего дома со скрипом отворилась и на порог выскочил тощий грязный мужичонка в чалме и с козлиной бородкой, к тому же сжимавший в руках кривой ятаган. Сеня улыбнулся и хотел с достоинством, подобающим российскому милиционеру, поприветствовать незнакомца, но не успел. Мужичонка завизжал и бросился к ментам, подняв вверх свое холодное оружие.

– А-а-а, иблис вас задери при помощи клизмы! – завопил он. – Мало здесь позверствовали? Опять назад вернулись? Убью гадов, да сожрет джинн ваши души.

От такого приветствия Сеня лишь на секунду опешил, но мужику этого оказалось достаточно, чтобы очутиться рядом и попытаться ятаганом вспороть пузо ни в чем не повинному милиционеру. Вряд ли тощему аборигену удалось бы осуществить свое намерение, но Жомов не стал ждать, пока Рабинович сам разделается с обидчиком. Омоновец ласково огрел дебошира дубинкой по голове, а потом, в одно мгновение спрыгнув с коня, на всякий случай, просто так, для страховки, пару раз стукнул его же по почкам. Абориген сначала потерял сознание, потом пришел в себя, застонал и заплакал.

– Вот народец слабый пошел, – вздохнул Жомов, поднимая мужичка с земли и бережно отряхивая. – Уж нельзя его и стукнуть пару раз. Сразу в слезы и сопли начинает по морде размазывать.

Сеня тоже спешился и остановился рядом с хнычущим аборигеном. Остальные тоже подтянулись и удивленно рассматривали мужика, не понимая, с чего это он так взбеленился. Абдулла выдвинул предположение, что местный житель ошибся, приняв их за крестоносцев. Эта мысль показалась вполне резонной, и друзья принялись разуверять аборигена.

– Мужик, да ты ошибся, – ласково проговорил Андрюша. – Посмотри на нас повнимательней. Разве мы похожи на крестоносцев? Мы даже одеты-то по-другому. Ты не на кольчуги внимание обращай, на форму посмотри. Мы из милиции, и ничего плохого тебе не сделаем. Мы не такие звери, как крестоносцы…

– Правильно, – поддержал его омоновец. – Мы еще хуже!..

– Жомов, блин! – рявкнул на него Сеня. – Ты заткнешься когда-нибудь, дурная твоя башка!..

Но было уже поздно. Мужик перестал всхлипывать и с откровенной злостью в глазах посмотрел на троих друзей, стоявших около него полукругом. Еще раз шмыгнув носом и удостоверившись, что череп после удара Жомова не треснул, а почки остались на месте и не полезли ни вверх по организму, ни вниз, абориген заявил:

– Вот именно, вы еще хуже. И ни с кем я вас не перепутал, опогоненные дети иблиса! В каком же милицейском училище вас так зверствовать обучали? Или вы из солнцевской группировки в милицию служить пошли?

– А на Солнце разве группировки есть? – вполголоса поинтересовался у Абдуллы ландскнехт, но мужик его услышал и принял вопрос на свой счет.

– Не знаю я, что и где есть. А про группировку так, к слову пришлось, – завопил он. – А знаю я то, что вот эти три молодца были здесь не далее чем пять часов назад. Перебили всю посуду в кабаке, покалечили всех местных жителей, разогнали живность и заставили наших баб танцевать им канкан. И скажите мне на милость, кто теперь их иначе, чем зверьем и козлами, называть будет? Никогда ментов козлами не называл. Потому как раньше не видел. Зато теперь только так звать и буду. Козлы вы и есть козлы!

– Сеня, гадом буду и на сутки на диету сяду, если это не лориэлевские проделки, – вспылил Попов. – Ты послушай, он даже выражается так же, как этот проклятый эльф!

– Подожди ты, – оборвал его Рабинович и посмотрел на мужика. – Слушай, ты что-то путаешь. Мы не могли пять часов назад быть здесь. В это время мы в реке купались, что к северо-западу от вашей деревни. Ты нас с кем-то спутал.

– Ага, спутаешь вас, как же! – возмутился абориген. – Твою-то длинноносую еврейскую морду я точно запомнил. Скажешь, не ты за ноги моего сына подвешивал, чтобы заставить меня рассказать, где я с трудом накопленные гроши прячу? – Мужичонка повернулся к Жомову: – А ты, бык педальный, зачем бревнами в мою собаку кидался? – Теперь настал черед Попова: – А эта свинья мою третью жену лапала и требовала с ложечки халвой его покормить. Извращенец хренов! Разве в такие моменты о еде думают?

– По-моему, он борзеет, – задумчиво проговорил Жомов.

– Не по-твоему, а точно! – поддержал его Попов. – На хрена мне бабы, когда халва есть?

– Да помолчите вы, олухи царя небесного! – завопил на криминалиста с омоновцем Рабинович и повернулся к аборигену: – Ну-ка, рассказывай все по порядку…

Мужичонка поупрямился немного, дескать, что вам рассказывать, когда вы тут сами бесчинства учиняли. А затем, видя на лицах ментов откровенное недоумение, решил, что, видимо, у всех троих приступ дежа-вю, и решил немного поработать доктором. Он начал рассказывать, и трое друзей разинули рты – настолько невероятным было то, что говорил абориген.

По его словам, трое конных сотрудников российской милиции – то бишь Жомов, Рабинович и Попов – прибыли в деревню часов семь назад. Местные жители вышли встречать чужаков, дивясь их необычной одежде, о чем потом горько пожалели. Увидев собравшуюся на околице толпу, менты пришпорили коней и врубились прямо в гущу ничего не подозревающих людей. Точно такими же дубинками, как у троих путешественников, неизвестные начали избивать жителей, а когда те бросились по домам, пытаясь хоть там спрятаться от садистов, менты устроили настоящий погром: выламывали двери, крушили мебель и учиняли прочие бесчинства, часть которых уже описывал абориген.

– И не говорите мне, что вы ничего не помните! – закончил мужичонка свою речь. – Если вы шайтаном одержимы, то к мулле обратитесь. Он вас быстренько вылечит: камнями на площади побьет! – После этого своего пожелания абориген на секунду задумался, внимательно рассматривая троих ментов.

– А я скорее всего прав! Вы действительно демоном одержимы, раз внешность менять умеете, – заявил он. – Вон тот, толстый, похудее был, да и ростом пониже. Зато какой зверюга?! У-у! А этот вот здоровенный шрамом на лбу красовался и улыбался все время, как придурок. – Жомов испуганно потер лоб, отыскивая следы несуществующего шрама. – Еврей тоже не такой. Правда, не пойму, что конкретно изменилось. По-моему, раньше он в плечах шире был, да еще и животик выпирал…

– Все, хватит болтать! – оборвал его Рабинович, не терпевший издевательства над своей внешностью. – Нам все понятно. Покажешь, где кабак, и можешь быть свободен. Ясно?

Перепуганный изменением интонации, мужичонка затрясся и, покорно кивнув, торопливо указал на большой дом, расположенный прямо в центре деревни, а затем бросился назад, в свое жилище. На пороге он наорал на одну из жен, поинтересовавшись, не хочет ли она, чтобы ее еще разок чужаки полапали, и только после этого скрылся за дверью. Менты пару секунд смотрели ему вслед, а затем забрались на коней и двинулись в центр поселения.

– Ну, что скажешь, Большой Мозг? – язвительно поинтересовался у Рабиновича Попов. – И теперь будешь утверждать, что Лориэль тут ни при чем? Нашел, гад, где-то в параллельном мире наши копии и забросил сюда, чтобы все путешествие нам испортить.

– Горыныч, такое может быть? – не ответив на Андрюшин вопрос, спросил кинолог у трехглавого второгодника и, по совместительству, эксперта экспедиции по всяким ненормальным явлениям.

– В принципе теория Хмырторагуса Гемогилабитуса не исключает возможности существования полностью или частично идентичных копий индивидуумов в одном из параллельных измерений, но на практике это подтвердить пока не удалось, – проговорил Ахтармерз и, увидев непонимание в глазах Жомова, объяснил проще: – То есть ваши двойники могут существовать, но, чтобы найти их, нужно потратить огромное количество времени и энергии. В общем, тот, кто нашел их, очень долго готовился и потратил на это очень много сил. – А затем покачал головой: – И все-таки я думаю, что тут поработали не ваши копии, а временной парадокс.

– То есть? – не понял Сеня.

– То есть в деревне были вы сами, но из другого варианта реальности собственной вселенной, – терпеливо пояснил Ахтармерз. – То есть вы провалили операцию и теперь бродите по этому времени, срывая на местных жителях зло. Тут проявились ваши скрытые садистские наклонности…

– Так, дальше можешь не умничать. Нам все уже ясно, – оборвал его кинолог. – Будем разбираться.

– Да чего тут разбираться? – возмутился омоновец. – Найти этих козлов, которые себя за нас выдают и этим честь мундира российского милиционера позорят, да поломать им все конечности. Поочередно.

– Не получится, – разочаровал его Ахтармерз. – Если я прав и по окрестностям бродите вы сами, то догнать никого не получится. Ни при каком раскладе встреча самого с собой ни в прошлом, ни в будущем просто невозможна.

– Ладно, утром разберемся. А сейчас надо отдохнуть, – оборвал дискуссию Рабинович и, поймав удивленный взгляд омоновца, пояснил: – Все равно этим хмырям тоже отдыхать придется. Где-нибудь да ночевать они остановятся. А к утру мы решим, что с этой проблемой делать…

Возражений на это предложение ни у кого не нашлось, и весь караван в полном составе направился к центру деревни, где унылой мрачной грудой возвышался местный аналог обычного российского кабака…

Глава 3

Да, что и говорить, ситуация складывалась никудышная. Похоже, наш незримый противник, явно перенявший тактику ведения боевых действий у белорусских партизан, решил взяться за нас всерьез. После того, что рассказал нам первый же встреченный в деревне мужик, я уже совсем не был уверен в том, что появление вервольфов на равнине было связано с перемещением врат между мирами. Именно поэтому, ожидая подвоха, я был весь оставшийся вечер на взводе и дергался буквально от каждого шороха.

Честно говоря, мне очень не нравилось то положение, в котором мы оказались. Вот уж не знаю, насколько был прав Андрюша, обвиняя Лориэля в предательстве национальных интересов, и вместе с ним всех нас, вместе взятых, но отсутствие эльфа в такой критический момент не могло не настораживать. Обычно Лориэль появлялся сразу, стоило только кому-нибудь начать его ругать. В этот раз эльф все оскорбления в свой адрес упорно игнорировал. У меня даже крамольные мысли в голове появились о том, что мы действительно идем в никуда. Наша миссия провалена по каким-то причинам, вселенная рушится, и те три жлоба, что недавно устроили погром в деревне, на самом деле и есть мои менты, только вовлеченные во временной парадокс.

Впрочем, эти мысли я старался всеми силами гнать от себя подальше, но они упорно возвращались, словно кот к оставленной без присмотра свежей рыбе. Мои менты тоже не выглядели счастливыми и весь недолгий путь до кабака не произнесли ни слова. Остальные члены экспедиции молчали, совершенно запутавшись в объяснениях Ахтармерза. В их неразвитых мозгах просто не укладывалась услышанная информация, поэтому осознать всю серьезность создавшегося положения не могли ни Абдулла, ни Ричард. А про Фатиму и говорить нечего. Всю дорогу от околицы деревни до кабака она только и делала, что перебирала наряды, явно собираясь продемонстрировать аборигенам свой фирменный танец живота. Я все ждал, как отреагирует на эти приготовления Сеня, но мой хозяин, поглощенный своими мыслями, на Фатиму ни разу так и не посмотрел. А вот девица сверлила его взглядом и, лишь осознав, что внимания к своей персоне не дождется, фыркнула и сунула сценические костюмы обратно в сундук… Мать моя сучка, неужели и эта дурочка на Сенины чары клюнула?! И всего-то нужно было Рабиновичу сделать, что хорошенько ее к земле прижать…

В кабаке царил такой бардак, что казалось, будто тут Горбачев только что перестройку делал. Столы и скамейки были поломаны, пол усеивали черепки битой глиняной посуды, на стенах красовались надписи самого неприличного содержания, а хозяин заведения пытался навести внутри хоть какое-то подобие порядка, освещая рабочий участок фонарем подбитого глаза. Увидев нас, он истошно завопил и, упав на пол, забился в конвульсиях. Затем, осознав, что из этой затеи ничего не выйдет из-за нескоординированности действий различных конечностей организма, остался на месте и с трудом закрыл левой рукой голову.

– Ну что вам еще нужно? – простонав, взмолился кабатчик. – Вы уже все поломали, все побили. Больше у меня ни целых вещей, ни здоровых людей нет в наличии.

– А мы, собственно говоря, в натуре, можем попользоваться сломанными, подержанными и битыми, – оскалился Жомов, отчего хозяин заведения взвыл еще громче и все-таки умудрился двумя судорожными рывками заползти за перевернутый стол.

– Ваня, я, конечно, понимаю, что ты пошутить хотел, но вышло у тебя это крайне неудачно, – с укоризной выговорил омоновцу Сеня. – На хрена нужно человека лишний раз нервировать?

– Да задолбали все уже со своей простотой, – огрызнулся Ваня. – Я, конечно, приветствую, когда меня побаиваются, но если человек не виновен, то ему при виде меня совсем необязательно в штаны прудить. Честное слово, Сеня, у меня при виде этих трясущихся придурков рефлекс срабатывает. Мне их всех хочется к стенке ставить и дубинкой по почкам бить до тех пор, пока они в каком-нибудь преступлении не сознаются.

– Не надо меня бить! – завопил из-за стола кабатчик. – Я и так во всем сознаюсь. Вчера, например, Иршата на пол-обола обсчитал. Третьего дня жену обманул и сказал, что выручки меньше получил, чем было на самом деле. А на прошлой неделе сказал Тимуру, что у него рыба с душком, и заплатил меньше, чем товар того заслуживал. В чем еще вам сознаться? Хотите, чтобы я убийство Кеннеди на себя взял? Пожалуйста! Если нужно, сознаюсь, что Березовский – это я. А в Англии мой двойник сидит…

– Стоп! – оборвал хозяина заведения Рабинович. – Не нужно нам от тебя никаких признаний. Мы просто поесть хотим и переночевать. И вообще, мы – это не мы… То есть не они… Короче, те люди, что приходили к вам, лишь похожи на нас. Присмотрись повнимательней и сразу заметишь, что у Жомова шрама на лбу нет, а Попов толще и выше ростом.

– А еврей в плечах спал и от животика избавился, – ехидно добавил Андрюша Попов.

Мой хозяин стрельнул в его сторону глазами, но ничего не сказал. А трактирщик перестал биться в конвульсиях, вопить и осторожно выглянул из-за стола. Несколько секунд он внимательно вглядывался в лица моих ментов, стараясь определить, правду сказал Сеня, или коварные пришельцы его снова обманывают, придумав какое-то новое, особо извращенное, садистское развлечение. Мы все терпеливо ждали, пока он налюбуется ментами, но это дело настолько затянулось, что я не выдержал и гавкнул, призывая кабатчика наконец определиться в своих пристрастиях. В конце концов, не невесту же себе он выбирает?! Хотя кто знает, что у этих сарацин на уме.

– Пожалуй, действительно, да не позволит Аллах наложить пелену на мои очи, вы не очень похожи на тех маньяков, что побывали тут несколько часов назад, – вздрогнув от моего лая, задумчиво проговорил трактирщик. – Будем надеяться, что я не ошибся и вы, да хранит вас Аллах от поползновений иблиса на вашу девичью честь, окажетесь вполне приличными людьми.

– Не боись, окажемся, – заверил его Жомов. Кабатчик испуганно покосился на огромного омоновца, а затем натянул на лицо дежурную улыбку.

– Проходите, гости дорогие, – проговорил он, широко разведя руки в стороны. – Да будет благословен тот путь, которым Аллах привел вас в мое заведение. Нижайше прошу прощения за беспорядок и за то, что мне пока некуда вас посадить, но через минуту мы что-нибудь придумаем. – Сарацин обернулся к задней комнате и завопил: – Зухра, Лейла, Абдулла…

Поповский оруженосец удивленно вскинул брови, но хозяин заведения тут же поправился:

– Тьфу ты, Гюльчатай! Бегом сюда. Быстро наведите порядок, а то мне из-за вашей безумной лени уважаемых гостей посадить некуда.

Несколько секунд на крик трактирщика никто не отзывался, а затем, когда он уже набрал полную грудь воздуха, чтобы в более резкой форме повторить свое распоряжение, занавеска в глубине зала заколыхалась. Я оторопел, увидев, кто оттуда вышел. Первой в обеденное помещение вплыла девица гренадерского роста, к тому же наделенная косой саженью в плечах. Если бы не длинное, до пола, расшитое платье и паранджа на голове, я никогда бы не подумал, что это существо женского, а не мужского пола. Следом за ней показалась худая как жердь особа, сутулая и хромая. И лишь последняя девица, вошедшая в обеденный зал, была стройной и довольно фигуристой. Это если судить с вашей, человечьей, точки зрения. А на мой взгляд, она была бы куда привлекательней, если бы ходила на четырех лапах и как следует обросла шерстью. Я подумал, что последняя девица, наверное, является любимой женой трактирщика, но ошибся. Хозяин заведения мгновенно изменился в лице и, запустив в последнюю дамочку самым большим черепком, который попался ему под руку, истошно завопил:

– Саид, опять под бабу косишь? От работы надеешься отмазаться? А ну-ка, марш переодеваться и иди в конюшню. Смотри, чтобы кони наших уважаемых гостей были вычищены и хорошо покормлены. – А затем вновь повернулся к занавеске: – Гюльчатай, иди сюда немедленно! Или я тебя больше никогда не пущу в конюшню Саиду помогать, – и с опаской посмотрел в нашу сторону.

– Это моя младшенькая жена, – виновато пояснил он. – Она у меня в гареме совсем недавно и еще к порядкам привыкнуть не успела. Вы уж, ради Аллаха и всех его гурий, не судите ее строго.

– Конечно-конечно, – заверил кабатчика Сеня и посмотрел на друзей: – По-моему, этот мужик полный идиот и рогоносец.

– Абсолютно с тобой согласен, – согласился с ним Попов и тут же застыл, увидев, как из-за занавески вышла маленькая пухлая девица. Ну, настоящий колобок!

– Интересно посмотреть, как она выглядит без паранджи, – задумчиво проговорил он, забыв, что находится в трактире не один.

– Оба-на, Попов опять втюрился, – заявил омоновец таким тоном, будто Андрюша менял своих пассий каждый день. – Эй, Гюльчатай, открой личико!

Честно сказать, я думал, что просьба Жомова останется без внимания, так как мусульманкам не положено демонстрировать лицо чужакам ни в фас, ни в профиль. Однако, к моему удивлению, Гюльчатай мгновенно скинула паранджу и улыбнулась нам. Я, конечно, никогда не был специалистом по красоте человеческих самок, но то, что открылось моему взору, повергло меня в настоящий шок. Описывать вам увиденное я не буду, дабы не травмировать вашу психику, скажу только, что более ужасного создания не видел никогда. Мои менты тоже. Да и кабатчик на секунду застыл с открытым ртом, а потом схватился за сердце.

– А-а-а! – завыл он. – Да что же это за напасть такая? Какую жену ни беру, одна страшней другой оказывается. Сгинь отсюда, чудовище, и если еще раз увижу тебя без паранджи, расскажу Саиду, как ты на самом деле выглядишь.

– Так ты что же, до этого ее ни разу не видел? – изумленно поинтересовался у трактирщика Жомов.

– А когда мне на нее смотреть? – еще громче завыл сарацин. – Днем не до баб, дел невпроворот. А ночью ни хрена не видно. На ощупь все приходится делать.

– Вот тебе урок, Андрюша. Никогда не женись на Востоке. По крайней мере, с женщинами в парандже не знакомься, – посоветовал криминалисту мой хозяин и щелчком захлопнул все еще висевшую до пола поповскую челюсть.

Ну а дальше началось братание ментов с представителем местного недоразвитого капитализма. Я вот давно уже одну интересную особенность в поведении людей заметил: если два мужика в своих взглядах на женщин не сойдутся, то общего языка им никогда уже не найти! У нас, у псов, например, не принято сучек обсуждать. Некультурным и невежливым это считается. Да и вообще, никому не интересно. А у людей все наоборот. Как встретятся два мужика, так о женщинах непременно разговор зайдет. У нас в отделе даже поговорка соответствующая есть: «В ППС о бабах, с бабами – о ППС». Что в переводе означает: «На службе делами не занимаются, а с бабами об умном не говорят!»

Это я все к тому сказал, что единственный семьянин в нашей компании, Ваня Жомов, мгновенно нашел общий язык с кабатчиком. Через пять минут после смертельного номера со снятием паранджи, исполненного Гюльчатай, омоновец уже обнимался с хозяином заведения, и оба поочередно жаловались друг другу на тяготы и лишения семейной жизни. Причем, что странно, ни тот, ни другой разводиться с женами явно не собирались!

Мой Сеня, как главный в нашей компании знаток и ценитель женской натуры, разговор двух загубленных женитьбой мужских душ поддерживал активно, и даже Попов то и дело пытался вставить умные фразы. Я в человеческих самках разбираюсь плохо, поэтому оценить степень мудрости Андрюшиных высказываний не мог. Но судя по тому, что на его слова никто не обращал внимания, никакой научной ценности или практической пользы в себе они не содержали. Попова, впрочем, это не расстраивало, и он продолжал влезать в разговор.

Глядя на ментов, беседующих с покалеченным кабатчиком, я подумал: а может быть, ничего страшного в том, что по всем этим полупустыням бродят наши двойники, и нет? Ну, сложится у кого-то плохое мнение о нас, и что? Ведь стоит только моим ментам несколько минут с людьми пообщаться, как те переполняются безграничной любовью к сотрудникам российской милиции!.. Подумал я так да и выкинул крамолу из головы. Неправильно это, когда кто-то, хоть в средневековье, хоть в современности, под нас косит. Нельзя кому бы то ни было позволять выдавать себя за нас и портить нам репутацию. Таких людей карать надо. Причем жестоко. Чтобы впредь никому не повадно было!

Кстати, о нас. Вот уже два человека рассказывали, что видели двойников моих ментов, и никто из них не упомянул о том, что с ними был пес, хотя бы отдаленно на меня похожий. Если честно, мне обидно стало. Это что же получается? Наш вражина из рода эльфов меня так низко ценит, что даже не удосужился сюда моего двойника перенести, чтобы тот, как моим ментам их дубликаты, мне репутацию портил? Или, наоборот, обижаться на неведомого эльфа не стоило? Может быть, то, что с ментами-2 нет пса, говорит о моей абсолютной уникальности? Может, мне этим гордиться надо?

Я попытался посмотреть на ситуацию и с одной, и с другой стороны, но окончательных выводов так сделать и не сумел. Да и как их сделаешь, когда информации мало? Вот догоним наших двойников, если, конечно, они не парадокс времени, тогда и узнаем, отчего с ними дубль– Мурзика не наблюдается. Придя к такому логичному со всех сторон решению, я выкинул эту проблему из головы и прислушался к тому, что говорят мои менты.

– Слушай, Вагиз, – обратился Попов к трактирщику. – Мы вот в Никее и в Антиохии в караван-сараи заходили, так там одни ковры на полу и никаких стульев. А у тебя, смотрю, даже столы нормальные имеются. То есть были…

– Э-э, уважаемый, у меня, слава Аллаху, не совсем караван-сарай, – моргнув подбитым глазом, проговорил хозяин заведения. – Мой еда-хауз на большом торговом пути стоит, и тут не только мусульмане, да не даст им Аллах вымереть после крестового похода, но и христиане, пусть благословит Иисус их кошельки, проездом бывают. Поэтому мое заведение и должно обеим культурам соответствовать. Кстати, если хотите, можете в арабскую часть моего кабака пройти. Ковры там вы, то есть ваши двойники, на британский флаг, конечно, порвали, но поломанной мебели и битой посуды, по крайней мере, в той части нет. Пойдемте, там побудем, пока мои жены, да придумает для них Аллах пластических хирургов побыстрее, здесь порядок наводят. – Вагиз сделал широкий жест, приглашая ментов в боковой проход, но Жомов его остановил, поймав за плечо.

– Погоди, – проговорил омоновец. – Ты сказал, что у тебя и европейская и арабская кухня есть? – Трактирщик кивнул, не понимая, к чему Ваня клонит. Сейчас поймешь! – Значит, для христиан ты вино должен держать. И только посмей мне сказать, что его у тебя нету. Не посмотрю, что мы подружились, под второй глаз тебе еще фиолетовей фонарь поставлю!

– Ай, Ваня-джан, зачем меня обижаешь? – надул кабатчик губы. – Любому другому бы так и сказал, как ты подумал, но для таких уважаемых гостей заначка всегда найдется. Проходите пока в мусульманскую половину, сейчас я вам вина принесу.

– Только смотри, чтобы в этой заначке не меньше чем по два литра на рыло было! – счастливо улыбнувшись, напутствовал омоновец помчавшегося в подсобку Вагиза, а затем повернулся к Рабиновичу: – А ты, морда еврейская, только попробуй скажи хоть слово о сухом законе. Честное слово, я тебе такую подлянку придумаю, что ты век каяться будешь о том, что мне выпить когда-то не давал.

– Вот возьму сейчас, мурло славяносвинское, и, в натуре, сухой закон объявлю! – обиделся мой хозяин. – Скажи спасибо, что я и сам выпить хочу, а то устроил бы тебе за такие наезды жизнь райскую. Роспуск ОМОНа потом бы медом показался.

– Ну, спасибо, Сеня! Я знал, что ты настоящий друг, – сияя от счастья, Жомов так хлопнул моего хозяина по спине, что тот едва удержался а ногах. Я думал, Рабинович сейчас в отместку за этот удар омоновцу какую-нибудь гадость сотворит, но мой хозяин только поморщился и первым пошел на мусульманскую половину кабака.

Вот и кончились счастливые денечки! Трое моих ментов так долго от приема алкоголя воздерживались, что я ничуть не сомневался в том, до какой именно степени свинского состояния они теперь напьются. Хорошо хоть наши двойники всю мебель в кабаке поломали, а то пришлось бы мне через пару часов поповскую лысину под столом наблюдать и в аромате его потовых желез задыхаться…

Да, я совсем забыл вам сказать, что, перед тем как войти в кабак, опасаясь каких-нибудь инцидентов с тяжелыми последствиями, мы оставили Абдуллу, Ричарда и Фатиму на улице. Теперь о них вспомнили, и Ваня попросил Попова сбегать и позвать всех троих внутрь. Андрюша немедленно поинтересовался, почему бежать на улицу должен именно он, а не Рабинович, например, на что у Вани нашлись железные аргументы (в данной ситуации кулаки за таковые не считаются!). Жомов заявил, что, во-первых, около кабака поповский оруженосец находится. А во-вторых, криминалист, как самый старший по званию, должен больше других проявлять заботу о личном составе. После чего на морде у Андрюши вполне отчетливо можно было прочитать, что вот такой интерпретации своих офицерских обязанностей он меньше всего ожидал. Однако возразить ему было нечего, и идти на улицу Попову все же пришлось.

Я тоже вышел с ним. Правда, не для того, чтобы кого-то позвать, а по своим песьим делам. А когда вернулся назад, оказалось, что Вагиз отыскал в доме вполне целый персидский ковер, ручной, естественно, работы, успел заставить Саида починить небольшой столик и поручил Лейле-гренадерке завалить его пищей. Вино в бочонке кабатчик принес сам и теперь стоял в углу комнаты, ожидая, пока менты снимут пробу. Правда, судя по тому, куда он уставился, милицейская оценка качества алкогольного напитка его интересовала мало. Вагиз глаз от Фатимы не мог отвести, и в его взгляде было такое плотоядное предвкушение, которое у добермана бывает, когда его перед собачьими боями пару дней не кормят. Сеня этого взгляда не заметить не мог и, едва пригубив вино из серебряного кубка, торопливо заявил:

– Нормально. Сойдет для сельской местности. Короче, спасибо тебе, Вагиз, можешь идти. Нам нужно кое-что обсудить, а если что-то понадобится, мы тебя позовем.

– Понял. Не дурак, – кротко вздохнул кабатчик. – Приятного аппетита, уважаемые. И да подарит Аллах вашим желудкам хорошее пищеварение. Пусть гастрит никогда не наградит вас изжогой, язва не прободает кишки, глисты не…

– Аллах акбар, – прервал его словоизлияния Абдулла и властным жестом показал на дверь: – Свободен.

Мои менты переглянулись, удивляясь невесть откуда взявшимся замашкам сарацина, но затем, видимо, вспомнив поговорку «с кем поведешься, об того и расшибешься», решили до Абдуллы не докапываться. Кабатчик тоже спорить с новым посетителем не стал и скрылся за дверью, плотно прикрыв ее за собой. А едва он ушел, Горыныч выбрался из корзины и, не дожидаясь приглашения к столу, стащил с блюда кусок мяса… Вот, блин, наглец!.. Кстати, где хваленая милицейская справедливость? Меня бы за такую выходку из комнаты выгнали, а этой керосинке самопальной, видите ли, позволяется абсолютно все.

Но я даже повозмущаться как следует не успел. Сеня, истолковав мои высказывания на свой, человечий манер, взял со стола другой кусок мяса, кстати, вдвое больший, чем стянул Ахтармерз, и бросил мне. И лишь после этого со спокойной душой осушил свой кубок вина до дна… Ну, все. Пьянка началась! Хотя зачем мне по этому поводу возмущаться? Теперь, по крайней мере, до утра от альфа– лидерских замашек своего хозяина я буду избавлен.

Собственно говоря, рассказать об этом вечере мне совершенно нечего. Может, только то, что мои менты без зазрения совести споили Абдуллу. Сарацин поначалу отказывался, мотивируя тем, что Коран не позволяет, да и не пил вина он ни разу в жизни. Первая отмазка сарацина вообще никем в расчет не была принята, поскольку, как резонно заметил Попов, Абдуллу мусульманином теперь можно было не считать, раз тот собрался принимать христианство. Ну а на вторую причину отказа сарацина от употребления алкоголя Жомов ответил, что когда-то никто не пил. А поскольку кое-кто сейчас уже употребляет, то и остальным пора бы начинать. В общем, Абдулла попал, как кот на собачью свадьбу, и был безжалостно споен.

Первое время сарацин морщился, глотая вино. Потом, распробовав вкус, стал цокать языком. Ну а кончилось это тем, что Абдулла ежеминутно стал требовать добавки, под конец же, перед тем как отключиться, попробовал станцевать какую-то невероятную помесь лезгинки с твистом. Номер, однако, не прошел, и сарацин грохнулся, зарывшись лицом в ковер. После этого он благополучно захрапел и был за ноги оттащен в угол сердобольным Поповым. А вместо него, несмотря на все протесты единоличника Рабиновича, Жомов с Андрюшей уговорили Фатиму исполнить ее фирменный танец живота. Аккомпанировать на зурне пригласили Саида, а Вагизу было разрешено этот номер посмотреть. Не задаром, естественно. В качестве билета на шоу с кабатчика взяли еще один бочонок вина.

Утром никто из ментов ни хрена не помнил, чем закончилась пьянка. Собственно говоря, поскольку засиделись с вином трое моих сослуживцев далеко за полночь, момент их пробуждения утром можно было назвать только условно. На самом деле солнце уже давно миновало зенит и начало медленно ползти к закату. Узнав об этом, Жомов взвыл.

– Мать вашу в гарем к мазохисту! – заорал он, едва успев проснуться. – Какого хрена меня никто раньше не разбудил? А ты куда, Рабинович, блин, смотрел? Как мы теперь этих трех уродов, которые нас подставили, догонять будем?

– А на хрен они нам нужны? – морщась от головной боли, спросил ленивец Попов. – Пробегаем за ними по пустыне, а потом окажется, что Горыныч прав, и это мы сами, только мутировавшие из-за парадокса времени. И время зря потеряем, и сами себя уважать перестанем.

– Нет, Андрюша, с этой проблемой действительно разобраться надо, – поддержал омоновца мой хозяин. – Неправильно это, когда какие-то хмыри себя безнаказанно за сотрудников милиции выдают. Так могут честь мундира запачкать, что потом никакие награды от президента его не отмоют!

Как награды президента будут отмывать мундиры, я себе представить не мог, хоть и не пил вчера. Сами посудите: награды – это либо обычные железки, либо бумажные грамоты. Рук у них нет, и даже стиральным порошком они не являются, поэтому и непонятно мне, как это они хоть что-то отмывать будут. Впрочем, может быть, я чего-то не знаю, и сейчас президент ментов стиральным порошком награждает? А что? При нашем-то уровне жизни такое вполне возможно!

Впрочем, долго раздумывать над Сениными словесными выкрутасами я не стал. Некогда было, да и незачем. Если голову ломать над всем, что мой Рабинович сказать надумает, то можно смело в Да́ли записываться и свой собственный толковый словарь ментовского языка составлять. Поэтому я списал «отмывание мундира» на похмельный бред и занялся более важными делами. Например, решил полазать по окрестностям и попробовать найти не затоптанные аборигенами следы наших двойников. В трактире мне найти их не удалось, а очень уж хотелось понюхать, чем эти диверсанты пахнут. Уж будьте уверены: если эти бандиты являются моими ментами, только побитыми временем, я это сразу узнаю. Уж Сенин-то запах я никогда и ни с чем не спутаю!

Я принялся рыскать по деревне, стараясь не отходить далеко от трактира, чтобы увидеть, когда мои менты тронутся в путь. Собрались они довольно быстро, потому найти я ничего так и не успел, но сильно расстраиваться по этому поводу не стал. Вагиз заявил, что три дебошира, разгромив деревню, двинулись на юг. Нам нужно было туда же, поэтому у меня оставался шанс найти следы наших двойников где-нибудь в степи. Например, на остатки их стоянки мы можем наткнуться. Все-таки если наши двойники люди, а не какие-нибудь вервольфы из параллельного измерения, то в отдыхе и сне они нуждались непременно. Поэтому и ночевать где-то в степи, раз уж на ночь глядя ушли из деревни, наши дубликаты были просто обязаны… Кстати, а почему они из населенного пункта вечером ушли? Торопились, что ли, куда-то?

В общем, вопросов, на которые предстояло найти ответы, причем в максимально короткий срок, было множество. Но главным для нас сейчас было доставить Грааль и Святое Копье в Иерусалим как можно быстрее. Сразу после того, как мы выбрались из деревни, Сеня снова принялся погонять лошадей. Правда, прислушавшись к словам Абдуллы о том, что, загнав этих кляч, мы других можем и не найти из-за войны и всеобщей мобилизации, Рабинович в этот раз задавал нашему каравану вполне умеренный темп, и мне ни разу за день не пришлось забираться в телегу, чтобы отдохнуть.

К вечеру впереди показались горы. Не такие высокие, правда, как в Скандинавии и Греции. Даже не горы, а холмы, но, по крайней мере, после однообразной равнины глазу было на чем задержаться. Несколько раз во время пути я отбегал довольно далеко от нашего каравана, надеясь найти какие-нибудь признаки присутствия поблизости наших копий, но ничего так и не отыскал. Оставалось надеяться, что лагерь дубликатов найдется где-нибудь в холмах. Однако проверить эту версию я не успел. Когда мы уже начали подъем на взгорье, впереди появились клубы дыма.

– Что-то горит, – сообщил всем догадливый Попов.

– Саид мне говорил, что в половине дня пути должна находиться еще одна деревня, – проговорил Абдулла. – Думаю, горит именно она.

– Похоже, мы до этих трех маньяков добрались! – обрадовался омоновец и пришпорил лошадь. – Ричард, Абдулла, оставайтесь с телегой. Мы с Сеней сейчас проверим, что там впереди творится.

Я, естественно, в тылу отсиживаться не собирался. Во-первых, самому интересно было узнать о пожаре в деревне и первым посмотреть на наших двойников. А во-вторых, не могу же я хозяина без присмотра оставить. Он же опять глупостей может наделать. К примеру, во время драки с вервольфами что бы он делал, когда на Фатиму свалился, если бы я вовремя на помощь не пришел? Вот и сейчас возьмет да кинется куда-нибудь сломя голову. Кто его тогда из беды выручать будет?

Деревню мы увидели, когда поднялись на ближайший холм. Сверху я насчитал десяток домов, причем два из них горели. Около пожаров суетились люди, передававшие друг другу ведра с водой, наполняемые в небольшой речушке. Ваня с Рабиновичем на пару минут замерли, всматриваясь с вершины холма в суету под ногами, а затем, пришпорив коней, устремились вниз. Не знаю, что мои менты там увидели, но оба явно заторопились. Прибавил ходу и я. Все-таки интересно будет посмотреть на двух Рабиновичей сразу. Причем один из них явно собрался начистить рыло другому. Ставлю свою любимую миску против упаковки хорошего собачьего корма на то, что мой Сеня побьет своего дублика. А я, между делом, второму Мурзику хвост отгрызу. Если этот Мурзик, конечно, с копиями ментов путешествует.

Если честно, я думал, что нас в этой деревне встретят примерно такими же воплями, как и в предыдущей. Дескать, опять супостаты вернулись, спасайся, кто хочет! Примерно так и получилось. Но снекоторыми вариациями. Аборигены, увлеченные тушением пожара, заметили нас не сразу. Мы практически преодолели весь спуск и стали приближаться к первым домам на окраине, лишь после этого местные жители обратили на нас внимание.

– Атас! Щемись, братва, – заорал относительно высокий, по сравнению с прочими аборигенами, парень. – Крестоносцы вернулись…

– Не понял, Сеня, нас теперь в крестоносцы записали? – опешил Жомов. – Разве мы не три убийцы, дебошира и бандита?

Увидев удивление в глазах друга, Рабинович улыбнулся:

– Ванюша, нас же двое, поэтому тремя убийцами мы быть не можем.

– Как это двое? – удивился омоновец. – А Мурзик?

– А Мурзик не убийца, – в тон ему ответил Сеня и, устав что-то объяснять, махнул рукой. – Ну тебя, Жомов. Достал уже. Давай ты другое время выберешь, чтобы окончательно с ума сходить. Например, двадцать первый век.

Сеня придержал коня, въезжая в деревню. Местные жители, плюнув на пожары, разбежались во все стороны, явно перепуганные нашим визитом. Один дом аборигены потушить успели, а вот второй полыхал вовсю. Сеня уже почти проехал мимо него, а затем вдруг резко остановился.

– Ваня, ну-ка спешивайся, – распорядился мой хозяин и сам спрыгнул с коня, оглядываясь вокруг.

– Это зачем? – удивился омоновец, но со своей клячи все-таки слез.

– А затем, что мы можем за пару минут доверие местных жителей восстановить, – терпеливо пояснил Сеня. – Сарацины сейчас наверняка на нас в щели смотрят и ждут, что мы начнем грабить, поджигать и прочие бесчинства устраивать. А мы вот сейчас им назло возьмем и пожар тушить начнем. Как думаешь, что они после этого скажут?

– А то и скажут, что мы звезданулись! – убежденно ответил омоновец. – Тоже мне придумал, дома тушить… Сеня, мы менты, а не пожарники.

– Я и без тебя знаю, кто мы, – рявкнул Рабинович. – Нет своих мозгов, так хоть советы умных людей слушай. Говорю тебе, хватай ведра и несись на речку. Нам помощь этих сарацин нужна, а не война с ними.

В принципе Сеня был прав. Аборигены, ожидающие от нас новых безобразий, наверняка страшно удивятся, когда увидят, что мы пришли не губить колхозников, а помочь их бедам. Конечно, орденов и медалей за участие в тушении пожара ждать от них не приходится, но, по крайней мере, объяснить сарацинам, что мы и те трое уродов совсем разные люди, будет куда проще. Поэтому я тоже принял самое деятельное участие в тушении огня. Правда, своим, собачьим способом, но уж тут извините – как умею, так и делаю. А вот Жомов с Рабиновичем принялись, как угорелые, носиться к реке и обратно, таская на пожар воду в деревянных ведрах. Через пару минут такой деятельности дверь соседнего дома отворилась и оттуда выбрался седобородый старикашка.

– Слава Аллаху, селяне! Это не крестоносцы, хоть и одеты они очень странно, – тонким, высоким голосом завопил старик. – Хватит от работы отлынивать. Марш быстро все на пожар. Мухаммед вам помогал всегда, и вы не дайте ему без крова остаться.

Тут же все пространство около нас заполнилось аборигенами всех мастей и калибров. Тушить огонь прибежали, судя по всему, все жители деревни, начиная от малых деток и кончая дряхлыми стариками. Женщины, отличить которых друг от друга было абсолютно невозможно из-за тряпок, закрывавших лицо, тоже подрядились в пожарные и вместе с остальными выстроились в две цепочки от реки к горящему дому. Люди передавали друг другу ведра, заливая огонь, а я улегся в стороне и стал ждать, когда самозваная пожарная дружина закончит свою работу. К счастью, возились они довольно долго – даже остальные члены нашей экспедиции успели подъехать и поучаствовать в тушении огня, а я успел спокойно отдохнуть от нелегкой дороги.

– Спасибо вам за помощь, чужестранцы, и да благословит Аллах ваш путь, куда бы вы ни направлялись, – сердечно поблагодарил моих ментов тот же самый бородатый старичок, который потребовал от аборигенов вернуться к тушению огня.

– Дед, ты тут троих странных мужиков не видел, которые на нас чем-то похожи? – поинтересовался у него Жомов.

– И троих видел, и четверых, и даже больше видел… – Старик начал загибать пальцы. Мои менты оторопели.

– Не понял, – остановил его перечисления Рабинович. – Ну-ка, объясни.

– А чего тут объяснять? – пожал плечами дед. – Только недавно здесь отряд крестоносцев побывал, и каждый из них был чем-то на вас похож. У одного такая же лошадь была, некоторые шлемы такие же носили, и почти все в похожих на ваши кольчугах были…

– Да мы не о том тебя спрашиваем, блин! – рявкнул омоновец. – Лицами на нас кто-нибудь похожий здесь был?

– Да, почитай, все крестоносцы и были на вас похожи, – старик снова повел плечами. – У всех точно такие же белые, наглые и похотливые европейские морды были…

– Тьфу ты, блин, пенек сивобородый! – возмутился Ваня и хотел добавить парочку еще более крепких эпитетов, но мой хозяин его остановил.

– Подожди, не ори, – проговорил Рабинович и тронул деда за плечо: – Скажи-ка, отец, а много крестоносцев тут было?

– В деревне немного. Штук тридцать гяуров было, – покачал головой старик. – А вот на побережье, часах в пяти неспешного пути отсюда, бо-ольшая армия стояла, да пошлет на них Аллах золотуху. Мой младший сын своими глазами их видел. Говорит, что очень много неверных там было. Боится, что они до Иерусалима скоро дойдут…

– Подожди, – оборвал старика Попов и повернулся к Сене: – Я что-то не понял, откуда тут крестоносцы? Они же должны еще в Антиохии торчать. Мы их, по крайней мере, на двое суток обогнали.

– Значит, не обогнали, – отрезал мой хозяин и посмотрел на старика: – Ладно, спасибо за информацию, отец, и прощай. Нам спешить надо.

– Эй, погоди! – тут же, едва Рабинович произнес последнюю фразу, завопил Попов. – Куда это ты собрался? Спеши не спеши, но пока я не пообедаю, никуда не поеду. К тому же поздно уже. Скоро стемнеет, и все равно на ночлег останавливаться придется.

– Андрюша, поедим позже, – ласково проговорил Сеня, глядя почему-то на дедка, а затем, с силой наступив криминалисту на ногу, прошипел: – Отъедем от деревни и пожрем, боров ты тупорылый. Не видишь, на нас здесь все, как на цирковых клоунов, пялятся, поговорить спокойно не дают. А нам обсудить кое-что нужно. Ясно тебе?

– Так бы сразу и сказал, – зашипел в ответ Андрюша. – Поехали. Не хрена на меня скалиться было, и слезь сейчас же с моей ноги!..

Точку зрения моего хозяина я разделял целиком и полностью. К нам в деревне и в самом деле проявляли настолько странный и нездоровый интерес, что мне покусать всех вокруг хотелось. Стояли, гады, пялились так, будто мы с луны свалились. Разве что пальцами не тыкали, дабы проверить, живые мы существа или бесплотные духи… Хотя почему не тыкали?! Один голопузый шкет, лет семи от роду, попытался в меня палкой ткнуть. Я и протянутые к себе руки терпеть не могу, а уж когда палкой тычут, так тут и вовсе могу контроль над собой потерять. Бесит меня это! Вот я и клацнул зубами в направлении излишне любопытного пацана. Тот, естественно, заревел и спрятался мамане под подол, я получил нагоняй от Рабиновича, который ничего не видел и посчитал, что я хорошие манеры забывать начал, а аборигены тут же стали косо на нас посматривать… Вот она, людская благодарность! Только минуту назад эти колхозаны на руках нас готовы были носить, а стоило мне чуть-чуть припугнуть мальца, как мы для аборигенов едва ли не врагами стали.

Естественно, такую перемену в настроении жителей деревни заметили все, и о задержке в этом месте больше не говорили. Рабинович коротко попрощался со стариком и, вскочив в седло, повел нас за собой. Туда, где, по словам седобородого, стояла армия крестоносцев. Сначала я подумал, что Сеня нас хочет прямо до Христова воинства вперед гнать, но едва деревня скрылась за холмами, мы остановились. Мой хозяин объявил привал и следом за этим позвал народ на всеобщее собрание. Мне выслать официальное приглашение, естественно, никто не догадался, но я все равно пошел. Хотя бы потому, что мне было жутко интересно узнать, о чем наш Ленин говорить будет… Хотя – нет! Лениным моего Рабиновича назвать никак нельзя. Это вон Ваня у нас Ленин и тещин, а у Сени никого, кроме меня, нет…

– В общем, так, положение у нас очень серьезное. Можно даже сказать, что дела наши очень плохи. Поэтому буду выслушивать любые предложения. Даже самые идиотские, – тем временем начал свою тронную речь Рабинович. – Сначала обрисую проблемы. В общих чертах, так сказать. А потом буду ждать советов о том, как их решить. – Сеня сделал паузу, проверяя, до всех ли Жомовых дошло, что именно он от народа хочет.

– Во-первых, – продолжил после паузы Рабинович. – Есть трое неизвестных, очень похожих на нас. Кем бы они ни были, дубликатами из параллельного мира или нами самими, но видоизмененными, их присутствие создает нам проблему. В первом случае это возможное воздействие на жителей Иерусалима с целью настроить их против нас и тем самым не позволить нам выполнить миссию. Во-вторых, их присутствие говорит о том, что петля времени уже сжалась слишком туго и мы стоим на пороге глобальной катастрофы. Потому с этой кочующей троицей следует разобраться. Причем лучше всего не просто разобраться, а замочить. И желательно в сортире. – Сеня перевел дух, обведя взглядом собравшихся в кружок членов экспедиции. – Не меньшую проблему сейчас представляет для нас и войско крестоносцев. Святой Грааль и Святое Копье, ради которых они идут захватывать Иерусалим, должны быть помещены в тайник до их прибытия в город. Именно поэтому нужно сделать все возможное, чтобы задержать крестоносцев на пару дней. Хотя бы. Итак, у кого какие предложения на этот счет?..

Ответом ему было гробовое молчание. Я бы, конечно, мог кое-что сказать, но поскольку мое присутствие на общем собрании не считалось обязательным, решил, что и рот мне не обязательно открывать. Пусть уж эти хваленые гомо сапиенсы сами решение находят!

Глава 4

Обсуждение способов решения поставленных Сеней задач затянулось за полночь. Спорили горячо и страстно. Причем так, что даже Попов об ужине позабыл. Вариантов предлагалась масса, начиная с предложения Фатимы «а давайте я им станцую», заканчивая жомовским «давайте мы им всем просто морду набьем», но ни один из вариантов Рабиновича не устраивал. Как, впрочем, и других членов экспедиции, считавших свою собственную версию самой лучшей. Любое вынесенное предложение тут же разбиралось по косточкам, пропускалось через мясорубку, шпиговалось остротами и отдавалось псу на съедение. В итоге за четыре часа горячих споров никто ничего умного так и не придумал. И первым, кому надоела пустопорожняя болтовня, был сам инициатор собрания.

– Я вижу, перед сном мозги не работают абсолютно у всех, – подвел итог Рабинович. – Давайте-ка спать, а утром, может быть, у кого-нибудь разум все-таки прояснится.

На новое Сенино предложение возражений ни у кого не нашлось. Наскоро перекусив, все завалились спать там, где сидели. А утром единственным человеком с проясненным разумом оказался сам Рабинович. То ли на него ночью озарение нашло, то ли утро действительно вечера мудренее, но кинолог проснулся раньше всех и тут же принялся тормошить остальных членов экспедиции. Жомов и Ричард с удовольствием покинули спальные места. Первый потому, что всегда рано просыпаться привык, а второму просто по жомовскому уставу оруженосной службы было положено рано просыпаться. Впрочем, от придуманного Ваней устава этим утром обоим «жаворонкам» пришлось отступить. Согласно жомовским правилам, Ричарду после пробуждения был предписан кросс, а вместо этого пришлось идти к телеге и выслушивать Сенину речь. Правда, этим фактом расстроен был только Жомов, а ландскнехт лишь упорно делал вид, что его травмировало изменение распорядка дня, но Рабиновичу на их страдания было наплевать. У него созрел план действий, к выполнению которого следовало приступить немедленно, ну а чувства других членов команды в данной ситуации его волновали мало.

– Ваня, потом со своим кроликом Роджером натешишься, – отрезал кинолог, когда Жомов попробовал возмутиться. – Я что-то не пойму, ты хочешь по пустыням с дикарями бегать или назад в свой ОМОН вернуться?

Это, конечно, был удар ниже резинки трусов, но Сеня вынужден был так поступать. Ему казалось, что все вокруг недостаточно серьезно понимают то положение, в котором они оказались, и не видят, что весь окружающий мир и их собственные судьбы висят на волоске и зависят от какого-то эльфа-отщепенца, которому до смерти надоел Оберон в качестве главы правительства, председателя правящей партии, главкома вооруженных сил и просто «хорошего парня» в одном лице. Рабиновичу Оберон тоже не нравился, но в отличие от эльфа-заговорщика свою собственную жизнь уродовать он не собирался. Поэтому кинолог и не дал никому провести утро в привычном ритме.

– В общем, так, мы вчера подумали, и я решил, как именно мы будем действовать, – проговорил он после того, как согнал всех членов экспедиции в кучу. – Целей у нас две штуки, и обе очень важные. Поэтому нам придется разделиться…

После этой реплики в экспедиции поднялась буря протестов. Правда, создавал ее один Горыныч, но зато всеми тремя головами сразу. Видите ли, трехглавая керосинка наотрез оказывалась принять такое предложение, и все из-за того, что, по его мнению, менты, разделившись, станут слабее. Их легче будет поразить. А в случае летального исхода (тьфу-тьфу-тьфу, чтобы не сглазить… то есть не дай бог такому случиться) во время операции для одного из друзей исчезнет не только привычный российским милиционерам мир, но и множество параллельных вселенных сгорят в адском пламени. В общем, не Горыныч, а Иоанн Богослов.

– Ладно, хорошо, – терпеливо выслушав вопли трехглавого вундеркинда, проговорил Рабинович. – Мы не будем разделяться. Но скажи мне на милость, что будет, если крестоносцы в Иерусалиме раньше окажутся, чем мы весь этот хлам туда принесем, или те три оболтуса нам так репутацию испортят, что попасть внутрь города мы сможем только под конвоем?

– Ну, я не знаю, – стушевался Ахтармерз. – Нужно найти какой-нибудь выход…

– Вот я и нашел! – рявкнул на него Сеня. – А если тебе мое решение не нравится, то можешь остаться здесь и ждать, когда на тебя небо свалится.

В общем, возражения Горыныча учитывать не стали и приняли предложение Рабиновича. Сеня тут же изложил план действий и распределил обязанности каждого члена экспедиции. Сначала кинолог заставил Абдуллу начертить на песке те два пути в Иерусалим, которые проходят через данную точку. Один из них располагался восточнее холмов, и им пользовались в основном торговцы, работающие с азиатскими странами. А второй, более людный и часто используемый, проходил вдоль морского побережья и километрах в сорока от Иерусалима встречался со второй, «купеческой» дорогой.

Та деревня, в которой менты осваивали роль пожарных, не стояла ни на одной из этих дорог. Правда, располагалась она чуть ближе к побережью, но роли это не играло. Важно было лишь то, что доблестные представители российской милиции попали в нее по причине плохого ориентирования на местности, да с попустительства Абдуллы, не решившегося возражать начальству, когда оно выбирало маршрут. А вот три темные личности, выдающие себя за Попова, Рабиновича и Жомова, наверняка пошли торговым путем. Он слегка изгибался, держась подножия холмов, и это давало ментам возможность срезать кусок пути и оказаться в Иерусалиме раньше, чем туда прибудут три самозванца. Или, что еще лучше, перехватить дубликатов на подходах к городу.

С крестоносцами дело было сложнее. Хотя отягощенная обозами армия двигалась медленнее, чем этот же путь мог проделать всадник налегке, и догнать ее труда бы не составило, было совершенно непонятно, что именно и каким образом может шествие крестоносцев остановить. И пока такой способ не найден, совершенно бессмысленно пытаться догнать Христову рать.

Сеня предложил другое решение. Суть его заключалась в том, что раз уж менты сами не могут задерживать крестоносцев и быть в Иерусалиме одновременно, то одно из этих двух дел должен осуществлять кто-то другой. Всем без исключения было понятно, какое именно «одно из двух дел» Сеня хочет переложить на чужие плечи. Решение вполне логичное, и эту проблему можно было считать почти решенной. Оставалась самая малость – найти того, кто возьмет на себя функцию рыцарезадержателя. Все члены экспедиции без исключения почесали затылки.

– Ну и задачки ты, в натуре, задаешь, Рабинович! У нас начальник ОМОНа и то так не зверствует, – вздохнул Ваня Жомов. – Да чтобы этих маньяков без нашей помощи задержать, нужна целая армия.

– Вот именно что армия! – рассмеялся Сеня, словно омоновец ему суперсвежий анекдот рассказал. – Вопрос в том, где ее взять. Кылыч-Арслан под Антиохией разгромлен и теперь не скоро в себя придет. А раз местные жители говорят, что крестоносцы скоро будут в Иерусалиме, султанские вассалы явно не успеют блокировать продвижение рыцарей к этому городу. Поэтому идти надо другим путем. Просто наберем ополчение, и пусть оно этой публике глаза мозолит до тех пор, пока мы свое дело не сделаем.

– И долго ты такую гениальную мысль вынашивал? – ехидно поинтересовался Андрюша. – Ополчение ты собрался в этих двух деревнях набирать из стариков и баб? Или по степи будешь бегать, пастухов ловить? Да пока мы достаточно большое войско наберем, крестоносцы не только до Иерусалима дойти успеют, но еще и домой вернуться времени вполне хватит. Тут что-то поумней придумать надо…

– Вот и придумайте! – обиделся Рабинович. – Чужую идею облаять каждый может…

– А вы костюмчики тех ангелочков сохранили? – неожиданно влезла в разговор Фатима. – Ну, беленькие те, с крылышками?

– У бабы крыша едет. От жары, наверное, – констатировал Попов. – Скажи мне, деточка, на хрена нам эти костюмчики сдались?

– Ну, как же?! Вы в них так здорово смотрелись. – Танцовщица часто захлопала глазками. – Я сама, конечно, не видела, но Ричард говорил, что крестоносцы вас за ангелов приняли. Наденьте их опять и прикажите крестоносцам вернуться. Вот и все дела.

– Ага! А еще потребовать, чтобы по дороге домой награбленное вернули и папу римского публично, на площади, розгами высекли, – оскалился криминалист. – Ты думай, что вообще говоришь…

– А похоже, что она единственная из нас, кто действительно думает, – вступился за Фатиму кинолог, за что тут же был награжден нежно-благодарным взглядом ее огромных черных глаз. – Это должно сработать. По крайней мере, мне кажется, я знаю, как такую шутку можно провернуть…

Сеня кратко изложил свою идею, и работа закипела. Некоторое количество времени у членов экспедиции ушло на то, чтобы воссоздать заново маскарадные костюмы архангелов, сохранить которые просто никому не пришло в голову. Пока менты и Фатима возились с этим, ландскнехт и сарацин умчались на разведку вперед, к тому месту, где, по словам седобородого старейшины деревни, располагались лагерем войска крестоносцев. Вернулись они через три часа и доложили, что воинство Христово все еще не двинулось с места, но, судя по активности в лагере, уже начинает собираться в дорогу.

– Тогда нужно торопиться, – распорядился Рабинович. – Вы оба, – ткнул пальцем в оруженосцев кинолог, – остаетесь здесь и будете охранять Фатиму. Ну а мы пойдем наших старых друзей проведать. Приведите тут все в порядок, и чтобы к нашему возвращению были готовы тронуться в путь. – А затем потрепал пса по загривку: – Мурзик, остаешься за старшего. Охраняй!

– С такими начальниками мы все скоро будем готовы тронуться. И в прямом и в переносном смысле этого слова, – пробурчал себе под нос Попов, продолжавший считать, что из затеи Фатимы, усовершенствованной кинологом, абсолютно ничего хорошего не получится. – Ох, мамочка, роди меня обратно! Сил больше нет общаться с этими идиотами.

Рабиновича, видимо, настолько достали свалившиеся в последние дни проблемы, что у него даже сил не осталось, чтобы придумать что-нибудь язвительное в ответ на оскорбления криминалиста. Сеня просто покосился на Попова и забрался в седло, прихватив с собой корзинку с Горынычем. Из лагеря экспедицию ментов проводили торжественно. Абдулла с Ричардом, вскинув вверх холодное оружие, отдавали честь доблестным российским милиционерам, а Фатима махала платочком, украдкой вытирая слезы. Причем делала это так, что никто из друзей не понял, кого именно она хоронить собралась. Увидев это, Попов поморщился и показал девице средний палец правой руки, таким образом зачисляя и ее в члены ордена перстоносцев. Фатима в ответ на секунду оторопела, а затем ответила Андрюше еще более святым благословением, приложив кулак левой руки к согнутой в локте правой… В общем, любили они друг друга трепетно.

Поскольку Ричард с Абдуллой маршрут к лагерю крестоносцев уже разведали, они оставили особые метки, чтобы менты по дороге не заблудились и спустились с гор точно перед рыцарями, а не где-нибудь в Тенотчитлане. У ацтеков то бишь. Заботливый сарацин даже надписи в особо опасных местах пути делал. Например, за десять метров до глубокого оврага он воткнул в землю доску с надписью: «Осторожно, впереди яма, да прочистит Аллах ваши пропитые очи». Через четыре метра стояла еще одна доска, гласившая: «Вы не забыли? Впереди яма. Глубокая». Ну а на краю обрыва Абдулла еще одну метку оставил: «Все. Приехали. Трындец. Сейчас будем падать!» Шедший впереди омоновец, привыкнув строго следовать инструкциям, собрался было свалиться вниз, но в последний момент передумал и клятвенно пообещал друзьям, что вырвет Абдулле руки, дабы сарацин впредь не писал всяких гадостей, сбивающих нормальных ментов с толку. В ответ на это Сеня только покрутил пальцем у виска, но комментировать обещания Жомова не стал. А зачем? Омоновца даже могила не исправит!..

Лагерь крестоносцев открылся ментам с вершины холма, расположенного в паре сотен метров от стойбища воинства Христова. С этого места сказать точно, какова численность рыцарской армии, не смог даже Ваня Жомов, но ясно было одно: солдат у крестоносцев сейчас было намного меньше, чем видели в Антиохии менты. Что случилось с пропавшей частью воинства, никто из друзей не знал, да и выяснять не стремился. Для ментов было важно только, чтобы Боэмунд не оказался в этом отряде. Он был единственным из всех крестоносцев, кто знал, как было сотворено «чудо при Антиохии». Если же главный перстоносец топает в Иерусалим в числе прочих рыцарей, то задача ментов осложнится.

– Здесь он, гад, в натуре, – после беглого осмотра лагеря крестоносцев проговорил Жомов и ткнул пальцем в самый центр сборища. – Вон его флаг торчит, около самой большой палатки. Ну что, Робин, действуем по плану?

– Так точно, сэр Дурная Башка, – усмехнулся Сеня и кивнул Попову: – Андрюша, как увидишь нас во-он на том холме, с тыла у крестоносцев, так и начинай. Понял?

– Все я понял, – недовольно буркнул криминалист, забирая пистолет, протянутый ему Жомовым. – Ой, и попадем мы с вами в историю…

– Уже попали, – заверил его Рабинович и кивнул омоновцу: – Пошли.

Примерно полчаса ушло у двух диверсантов, чтобы обогнуть лагерь крестоносцев и оказаться на том холме, о котором Сеня говорил криминалисту. В лагере крестоносцев действительно шли приготовления к отправке в Иерусалим. Правда, судя по тому темпу, в котором это происходило, было маловероятно, что армия покинет обжитое место раньше начала следующего года. Рабинович даже на минуту усомнился, нужно ли было вообще сюда идти. Можно было просто сесть на коней и ехать в Иерусалим, абсолютно не беспокоясь о том, что войска крестоносцев будут дышать им в затылок. Но то, что рыцари в мгновение ока преодолели путь длиною в двое суток, нервировало. Чуть приподнявшись над гребнем холма, Сеня помахал Попову и приготовился броситься вперед.

– Ага, вот вы где! – загремел над лагерем крестоносцев голос криминалиста. – Я что, за вами бегать должен? У меня дел больше нет, кроме как за вами, дураками, бегать?

Ландскнехты сначала замерли от неожиданности, а затем начали удивленно озираться, пытаясь найти того, кто с ними говорит. Со своего места на холме Сеня прекрасно видел выражение испуга на лицах крестоносцев. Попов вряд ли мог это рассмотреть, но общее настроение в лагере было ясно и ему.

– Чего башкой-то вертите? – продолжал вопить криминалист. – Значит, мне каждый день молитесь, а голос не узнаете? Ох, наслать бы на вас чуму какую-нибудь, но нужны вы мне еще. Поэтому представлюсь. Здравствуйте, я Бог. Единый Отец-Вседержитель и все такое прочее. – По лагерю пронесся удивленно-испуганный вздох, и часть солдат попадала на колени.

– Во-во, сразу видно, где благочестивые люди, кому суждено Гроб Господень, то есть мой, завоевать, а кого мне придется в расход пустить при штурме Иерусалима. – Попов явно вошел в раж. – А ну быстро все на колени. Все до единого, я сказал. И черепушки свои ниже опустите… Кланяйтесь ниже, вам говорю!..

– Все. Пора. – Сеня толкнул Ивана рукой и помчался вниз с холма, настороженно глядя на крестоносцев, которые, как мусульмане во время намаза, все до единого стояли на коленях, повернувшись лицом на восток. Как раз в сторону того холма, с которого орал Попов.

Оба мента тенями скользили от одного шатра к другому, пробираясь к огромной палатке Боэмунда. Андрюша продолжал грозить ландскнехтам смертельными карами за то, что они «хреново Богу молятся и вообще оборзели напрочь». Солдаты покорно слушали, уткнувшись лбами в каменистую землю, и Рабинович с Ваней пробрались к палатке Боэмунда незамеченными. Однако сразу внутрь попасть не удалось, поскольку у дверей шатра стояли два стражника, которые, видимо, боялись Боэмунда больше, чем Господа Бога. Впрочем, простояли они недолго. Ровно до того момента, как Сеня с Жомовым, обойдя охрану с тыла, ласково опустили дубинки на их металлические шлемы. Осмотревшись по сторонам, Ваня с Рабиновичем нырнули внутрь и тут же увидели перстоносца. Рыцарь сидел на кровати, зевал, потягивался и удивленно прислушивался к громовым раскатам поповского голоса, доносившимся с улицы.

– Ну, так я и думал, – проговорил Боэмунд, поднимаясь навстречу ментам. – Рад, конечно, вас видеть, но я что-то не понял, почему в мои апартаменты пускают без доклада? – Рыцарь повысил голос, видимо, пытаясь привлечь внимание стражников. – Я верховный главнокомандующий или нет? Повешу всех во славу Господа!

– Не ори. Мы твоих телохранителей отдыхать отправили, – прояснил ситуацию кинолог. – Мы к тебе по делу. Помнишь об услугах, которые мы тебе дважды оказывали? – Боэмунд кивнул. – Так вот, теперь твоя очередь нам помочь. Задержи свою армию тут. На неделю, не больше.

– Ну-у, конечно, Господь велел делиться и все такое, – протянул перстоносец, – но выполнить вашу просьбу не могу. Тут голодно, холодно, баб и выпивки не имеется. В общем, ропщут бойцы. Да и до Иерусалима рукой подать. – Он наткнулся на две пары холодных глаз. – Нет, вы не думайте, что я отказываюсь помочь. Просто войдите в мое положение. Я же за людей отвечаю. Но думаю, мы сможем договориться. За определенную мзду, разумеется. Как насчет того, чтобы презентовать мне один из ваших чудесных мечей?..

– Как ты считаешь, Ваня? – прервал монолог Боэмунда Рабинович.

– Я думаю, дело безнадежное. Все, как ты и говорил, – вздохнул омоновец и без предупреждения и объявления войны стукнул рыцаря по маковке. Боэмунд начал падать, но Ваня успел его подхватить. – Ну что, теперь валим отсюда?

Сеня кивнул и первым выскочил из шатра. Голос Попова по-прежнему гремел над лагерем, хотя обстановка в рядах крестоносцев начала неуловимо меняться. Какой-то умник, которому надоело стоять на коленях, подставив солнцу пятую точку, начал потихоньку роптать и вслух выражать сомнения по поводу личности обладателя громового голоса. Его поддержал еще один лентяй, а затем волны недоверчивого ропота стали проноситься по лагерю из стороны в сторону. Головы никто из ландскнехтов не поднимал, но Сеня был уже уверен, что это продлится недолго.

Подгоняя омоновца, тащившего на плече бездыханного Боэмунда, Рабинович помчался к спасительному холму, едва не наступая на согбенные спины ландскнехтов. А когда они перевалили гребень и помахали Попову, ставя его в известность, что все прошло благополучно, в лагере крестоносцев поднялся крик. Сначала отдельные слова разобрать было невозможно из-за того, что криминалист не прекращал оказывать психическое давление на крестоносцев, но через секунду, когда Андрюша сделал паузу, чтобы наполнить свои могучие легкие воздухом, Рабинович понял, что кричит тот самый епископ, который просвещал ментов по поводу свойств Святого Копья.

– Господи, если это ты с нами разговариваешь, а не сам дьявол, ответь, почему ты вдруг не по правилам играть стал? – что есть мочи орал священник. – Скажи, пожалуйста, где знамения, вроде падающей с неба рыбы или кровавого дождя? Где сияние, должное предшествовать твоему появлению? Где вообще ты сам? И почему голос раздается с земли, а не с облака?..

– Ах ты, червь навозный, отрыжка ты пьяного бомжа! Усомниться во мне решил? Что же, будет тебе знамение. Сейчас я тебя громом небесным поражу! – И Попов выстрелил из пистолета в воздух.

Сеня рассчитывал, что в случае крайней необходимости грохот пистолета произведет на крестоносцев пугающее впечатление, однако после воплей криминалиста выстрел прозвучал не громче, чем хлопок мухобойки. Рабинович схватился за голову и горестно вздохнул, ожидая, что толпа разъяренных обманутых ландскнехтов бросится сейчас же вперед. Однако те пока оставались на месте, хоть и отрывали головы от земли, начиная понимать, что их дурачат.

– Господи, этот хлопок означал, что ты воздух испортил? – прокричал в направлении Попова епископ. Его соратники дружно захохотали. – Ты, конечно, делаешь это куда громче нас, но не настолько, чтобы поверить в твою божественность… Выбирайся на свет божий, аферист проклятый!

Вот тут-то все и повисло на волоске. Конечно, Сеня, как гениальный стратег, подобный ход в развитии событий предвидел. Не выкради они Боэмунда из лагеря, может быть, вообще вся операция сорвалась бы, поскольку перстоносец только прибавил бы скептических настроений в армии. Но теперь оглушенный рыцарь помешать не может, и ментам оставалось перейти ко второй части Сениного плана. А именно организовать явление апостолов народу. И чтобы не поставить Попова под удар раньше времени, Рабинович и сам возвращался к нему с максимально возможной скоростью, и Жомова гнал, как почтовую лошадь.

– Ах, значит, это я аферист? – возмутился тем временем Попов, отвечая на реплику епископа. – Все, вплоть до полного искупления грехов лишаю вас своего благословения. А чтобы борзели поменьше, сейчас пришлю к вам своих архангелов. Они тут быстро порядок наведут.

Ответом ему был новый приступ дикого хохота, и кто-то из рацырей, кажется, Роберт Фландрский, принялся снаряжать небольшие группы ландскнехтов для прочесывания ближайших холмов. Крестоносцы, желавшие воочию увидеть самозваного бога, шли в эти группы охотно и торопливо принимались за поиски. Человек двадцать ландскнехтов под предводительством какого-то рыцаря успели даже до подошвы Андрюшиного холма добраться, когда наконец туда примчались Жомов с Боэмундом на плече и Рабинович. Без ноши, зато запыхавшийся.

– Где вас гопники носили?! – увидев их, завопил Попов. Правда, намного тише, чем до этого с мирянами разговаривал. – Не хватает нам только в драку с этой ордой ввязаться. Они же от нас мокрого места не оставят, тем более, когда Боэмунда тут увидят.

– Не боись, все будет нормально! – успокоил его омоновец и, словно куль, сбросил перстоносца на землю. – Где мой маскхалат?

Андрюша тут же бросил другу белый балахон с нашитыми на него крыльями. Все трое ментов принялись переодеваться, при этом Рабинович не переставал косить глазом в сторону Ахтармерза, ворча по поводу его недостаточно больших размеров. В итоге Сеня так достал трехглавого двоечника, что тот жутко обиделся и принялся раздуваться с бешеной скоростью. Рабинович удовлетворенно кивнул и, вскочив на коня, направил его к вершине холма.

На гребень все трое ментов в маскарадных костюмах выбрались почти одновременно. Ландскнехты, преодолевшие к тому времени половину подъема, едва увидев трех крылатых всадников, удивленно застыли. А затем, когда за спинами ментов выросла огромная туша Горыныча, и вовсе бросились наутек, вопя от страха и постоянно спотыкаясь.

Очень жаль, что среди всего христианского воинства не оказалось ни одного средневекового папарацци с мольбертом. Иначе портрет трех российских милиционеров обошел бы все средства массовой информации. Начиная от церквей и заканчивая базарами, где служил бы рекламным плакатом для целой кучи балаганных представлений.

Трое друзей – Жомов в центре, Рабинович справа и Попов понятно где – конные, в белых балахонах с крыльями и с нимбами над головой, неподвижно стояли на вершине холма. Позади них возвышался Ахтармерз, выискивая всеми тремя головами одновременно, кого бы сожрать, и все это вместе крайне живописно смотрелось на фоне чернеющего неба. Андрюша, оглянувшись по сторонам, довольно ухмыльнулся, а затем, дабы подчеркнуть торжественность момента, во весь голос провыл любимую песню МЧС: «Если снова над миром грянет гром, небо вспыхнет огнем, вы нам только шепните, мы на помощь придем!..» А Горыныч, в качестве приличествующих случаю спецэффектов, выпустил в сторону лагеря крестоносцев три языка пламени.

Вредить, конечно, Ахтармерз не хотел, но уж слишком много нашел саранчи на склоне и объелся. Оттого языки пламени получились несколько сильнее, чем он рассчитывал. У Попова сгорело правое крыло, Ваня просто чудом, лишь благодаря отточенному за несколько лет службы в ОМОНе чувству опасности, успел сохранить свою модную стрижку бобриком, а вот Сене повезло. Правая голова Ахтармерза в момент выстрела оказалась слишком низко к земле и ничего не спалила. Не считая, конечно, жидкой травы на склоне и парочки палаток у подножия холма. Впрочем, никто из крестоносцев на эту мелочь внимания не обратил. Все, не отрываясь, смотрели на трех «архангелов», экстренно прибывших на место происшествия в компании с огнедышащим драконом.

– Ну что, уроды, доборзелись? – заорал на крестоносцев Попов. – Кто тут босса аферистом называл? – Ландскнехты послушно вытолкнули вперед перепуганного епископа. – Этого отправить пешком в Рим. Пусть папе в своих грехах кается, а остальным особое задание. За ваше недоверие путь в Иерусалим мы временно закрываем. Однако Гроб Господень воевать надо, поэтому вы туда все-таки пойдете. Но сначала смотаетесь в Антиохию, заберете там статую Девы Марии и на руках потащите ее в Иерусалим. Только тогда вы сможете войти в город.

– Андрюша, а на хрена ты статую приплел? – вполголоса поинтересовался Сеня. – Я же просил просто сказать крестоносцам, что они должны в Антиохию вернуться и поститься пять дней в тамошнем храме.

– Поститься им так и так придется, поскольку в Антиохии жрать нечего. А статую пусть на себе прут, чтобы больше аферистом меня не называли и думали, когда и над кем можно смеяться, – так же тихо ответил Попов, а затем рявкнул во весь голос, обращаясь к крестоносцам: – Ну, чего ждем? Бегом марш в Антиохию, или я сейчас на вас своего цепного дракона спущу!

– Попрошу без оскорблений! – возмутился Ахтармерз. – Я разумное существо, в отличие от вас, и не могу позволить кому бы то ни было меня обзывать всякими обидными кличками.

– Ты ротик-то прикрой, – наехал на Горыныча вошедший в раж Попов. – Тебе по сценарию говорить не полагается!..

Сеня рявкнул на обоих, требуя прекратить склоку, а затем вновь повернулся к лагерю крестоносцев. Там происходило что-то совершенно невероятное. Если еще час назад сборы в дорогу проходили с черепашьей скоростью, то сейчас крестоносцы паковали палатки в таком ритме, что успели свернуть весь лагерь буквально за пять минут. А еще через пару минут вся армия стремглав мчалась по направлению к Антиохии.

– Блин, пожалуй, мы переборщили, – задумчиво почесал нос Рабинович. – Эдак они до Антиохии за полдня доберутся и еще через сутки статую мраморную на руках до самого Иерусалима дотащат.

– Что, попросить их вернуться? – съехидничал Попов. И тут же получил подзатыльник от Жомова… Правильно, нечего умничать не к месту!

Обратно в свой лагерь менты возвращались триумфаторами. Первым их прибытие учуял Мурзик и тут же известил об этом всю округу. Ричард, Абдулла и пес наперегонки бросились встречать бравых «архангелов» и их «цепного дракона». Естественно, забег выиграл Мурзик и, прыгнув прямо с разбегу на руки хозяину, едва не свалил на землю и Рабиновича, и его лошадь. Фатима, сохраняя истинное сарацинское достоинство, ждала их около телеги. Она тепло поздравила друзей с победой и подарила каждому по поцелую. За исключением Попова, к которому сарацинка, все еще обиженная недавней Андрюшиной выходкой, демонстративно повернулась спиной, да Боэмунда, еще не пришедшего в себя.

– Ванечка, а ты не переборщил с дозировкой местного наркоза? – поинтересовался Рабинович, внимательно осматривая крестоносца.

– Обижаешь, начальник, – усмехнулся омоновец. – Я дело знаю, в натуре. Еще минуты три покайфует, затем полчаса головной болью помучается, а потом будет как новенький. Вот только на хрена он нам нужен теперь? Что с ним делать-то будем?

– Не знаю, – пожал плечами Рабинович. – Сейчас этого норманна психованного отпускать одного нельзя. Его сарацины на ремешки для сандалий быстро порежут. А куда его деть, ума не приложу. Он же, как очнется, наверняка буянить начнет…

– Ну так я его опять вырублю! – тут же предложил омоновец.

– Да без проблем. Выруби, – пожал плечами Сеня. – Только потом сам будешь у Боэмунда подгузники менять, грудью его кормить и пенсию по инвалидности выплачивать.

Жомов озадаченно потер затылок. Видимо, вращательно-поступательные движения ладони по черепной коробке действительно благоприятно воздействовали на кору головного мозга омоновца, поскольку после такой нехитрой операции Ваня быстренько решил, что часто бить человека по голове – это плохо. Надо или сразу убить, или применять к задержанному стукательно-тыкательную анестезию не чаще, чем один раз в сутки. Желательно утром и натощак, чтобы потом весь день пациент ничего не просил и сладко стонал в уголочке.

– В общем, Сеня, мне все ясно, – после недолгих, но интенсивных раздумий проговорил омоновец. – Ты у нас умный…

– Спасибо, – низко поклонился Рабинович.

– Да подожди ты, дурак! Дай сказать, а то забуду, – возмутился Жомов и растерянно посмотрел по сторонам: – Ну вот. Забыл…

– И слава богу, – облегченно вздохнул Сеня и повернулся к Фатиме: – Что у нас на ужин?

– Кому что, – пожала плечами злопамятная Фатима. – Тебе с красавчиком плов с бараниной, а у святого отца пост начинается. Поэтому ему то же самое, но мясо отдельно. Отдельно от плова и совместно с Мурзиком.

– Не понял, это чем меня кормить собираются? – Криминалист подскочил вплотную к танцовщице.

– Рисом, – вместо нее ответил Рабинович. – И, судя по всему, даже не вареным. – Он хлопнул застывшего в немом гневе друга по плечу. – Да не бойся ты. Пошутила она. Будет тебе и белка, будет и свисток…

И все-таки Жомов с дозировкой своего кулачного наркоза немножко не угадал. Боэмунд упорно не желал приходить в себя самостоятельно. До самого ужина он так и не проявил никаких признаков жизненной активности, и сердобольному Сене пришлось идти и приводить рыцаря в чувство. Для чего Рабинович использовал следующие инструменты: ведро с ледяной водой, две затрещины, отборный мат и, когда рыцарь все же открыл глаза, милейшую улыбку.

– Очухался? – заботливо поинтересовался Сеня и, получив в ответ от Боэмунда утвердительный кивок, махнул рукой в сторону походного стола: – Пошли поужинаем.

– А что со мной было? – растерянно поинтересовался перстоносец у кинолога. – Прямо как лошадь копытом лягнула.

– Хуже. Но все это в прошлом, – усмехнулся Сеня. – Пойдем, говорю, пока я добрый, поужинаем, чем бог послал.

– Лично Бог послал? – удивился рыцарь, все еще не пришедший в себя после знакомства с Ваниным кулаком.

Рабинович горестно вздохнул и, не желая больше дискутировать, рывком поднял рыцаря с земли. Боэмунд несколько секунд растерянно осматривался, а затем пошел к столу, подталкиваемый в спину кинологом. Причем двигался вперед так безвольно, что Сеня уже начал подумывать о том, что Жомову за излишнее усердие придется выносить выговор. С занесением в грудную клетку. Однако делать этого не пришлось, поскольку к крестоносцу разум благополучно вернулся.

– Ах, вот оно что?! Теперь я все вспомнил! – завопил рыцарь, оглядывая всех членов экспедиции. – Значит, так вы со мной? Похитили и думаете, что подобные бесчинства сойдут вам с рук? Да я не посмотрю, что вас сам папа Урбан благословил. Я до Всевышнего с жалобой дойду. А уж ваше непосредственное начальство узнает о ментовском беспределе непременно. И прокурор тоже!.. И вообще, я объявляю голодовку и требую адвоката!

– Сеня, он так всю дорогу орать будет? – возмутился омоновец, и Рабинович в ответ только плечами пожал. – Тогда, может, его действительно еще раз вырубить?

– Не посмеете! – завизжал перстоносец. – Я вообще тогда откажусь от… – И запнулся, поскольку увидел Фатиму, выходящую из-за телеги с огромным блюдом плова в руках. – Так куда вы направляетесь? В Иерусалим? Прекрасно! Я пойду с вами. А то, что меня из армии выкрали, так это даже замечательно. Вы не представляете себе, как тяжело с этими необразованными идиотами целыми днями общаться. Один писарь у меня культурный человек. И тот такие загогулины на бумаге рисует, что я их прочитать не могу…

– Потому что не умеешь, – вставил словечко в монолог Рабинович, ревниво поглядывая то на танцовщицу, то на Боэмунда.

– Ты только посмотри, что с людьми любовь делает, – обращаясь к омоновцу, тихо проговорил Попов.

Сеня стрельнул в его сторону гневным взглядом, от которого криминалист потупился и стал смеяться себе в кулак. А Рабинович снова посмотрел на рыцаря и обреченно вздохнул. Что же, хоть на любовном фронте одним конкурентом больше стало, но зато о том, что по пути к Иерусалиму делать с Боэмундом, больше не нужно беспокоиться. Теперь-то рыцарь будет как шелковый!

Глава 5

Почтидвое суток мы мчались по холмистой равнине, пытаясь достать неуловимых дубликатов. Один раз мы даже наткнулись на их стоянку, пепел костра которой был еще теплым. Казалось, вот-вот мы их настигнем, но каждый раз происходило невероятное. Наши двойники умудрялись исчезнуть прямо из-под моего весьма чуткого носа. Причем делали это так, что даже следы не сразу удавалось отыскивать. Сеня осунулся с лица и постоянно косо на меня посматривал, будто я в его любимую форменную фуражку мозговую кость запрятал. А мне ему и сказать было нечего. Ну что я могу сделать, когда то ли эти гады следы идеально заметать умеют, то ли опять идиотское время со своей дурацкой спиралью чудит?!

Впрочем, определенные плюсы в нашем положении все-таки имелись. Теперь, по крайней мере, мы точно знали, что трое мародеров, садистов и развратников, выдававших себя за моих ментов, были из параллельной вселенной. После того как я пару раз понюхал оставленные ими вещи, ошибиться было невозможно. Может быть, человек бы и спутал Сеню-оригинал с Сеней-2, но мой нос меня никогда не обманывал. И уж я скорее поверю ему, чем своим глазам: то, что не пахнет Рабиновичем, Рабиновичем в принципе быть не может!

В общем, практически все были уверены, что наших двойников неизвестный вражина вытащил из параллельной вселенной, и лишь один Андрюша то ли по вредности характера, то ли из-за природной лени твердил, что мародерствующая троица – это не кто иные, как сами доблестные российские милиционеры, но деформированные коварным временем. А поскольку самого себя поймать невозможно, то нечего и бегать за ними. И лишь когда во дворе дома одного из местных маленьких султанчиков мы нашли дохлую акулу, пронзенную тремя копьями и плавающую в бассейне кверху брюхом, только тогда Попов заявил:

– Да это садисты какие-то! Раз уж они могли так с безобидной рыбкой поступить, то меня точно среди них быть не может!

– Ничего себе безобидная рыбка, – хмыкнул Ваня, разглядывая акульи зубы. – Слушай, Андрюша, а ты мне такого зверя достать не можешь? Я ее к теще в ванну запущу, когда она мыться надумает. Вот интересно будет, кто из них кого загрызет.

Попов только покрутил пальцем у виска, но отвечать на жомовский вопрос не стал. Если честно, то я бы тоже не решился. Сомнения меня гложут, успела бы акула из ванны сбежать, или Ванина теща из нее балык быстрее бы сделала?.. А вот в том, что я-то ни за что ближе чем на три метра к Ленкиной матери не подойду, даже после всего, что мне в скитаниях перенести пришлось, уверенность была абсолютная. Я еще не самоубийца! И уж если Ваня боится своей тещи, мне от нее и вовсе подальше держаться нужно.

В остальном, кроме ставок на бой «акула – теща», в нашей группе были лад и согласие. Боэмунд, правда, первый день здорово чудил, стремясь вызвать на поединок всякого, кто на Фатиму посмотреть посмеет, но Жомов его быстро успокоил. Однажды, когда рыцарь раз в десятый за день схватился за меч, омоновец не выдержал и легонечко стукнул его своим кулачищем по лбу. Не знаю, слышали ли звон от этого контакта в Иерусалиме, но у меня уши заложило и показалось, будто взрыв ста килограммов тротила по сравнению с этим грохотом звучит, как камерная музыка.

После Ваниного урока Боэмунд присмирел. Не знаю, чего уж там у него в голове омоновец своим ударом сдвинул, но рыцарь совершенно неожиданно захотел учиться и начал приставать к Сене, чтобы тот преподал ему хотя бы вводный курс для начальной школы. Однако Рабиновичу было не до того, чтобы грамоте кого-то обучать. Поэтому образованием перстоносца занялся Абдулла. Целый день он обучал Боэмунда рисовать арабской вязью какую-то фразу на песке, и лишь к вечеру выяснилось, что рыцарь целый день писал «Аллах акбар»! Как истый христианин, Боэмунд обиделся на сарацина и хотел ему даже морду набить, но Попов не позволил. Поигрывая дубинкой, Андрюша заявил, что если рыцарь еще до кого-нибудь докопается, то он сам, лично, займется обучением любознательного Боэмунда.

– Спасибо, нет. Я уж лучше вовсе безграмотным похожу, чем полностью звезданутым, – отказался рыцарь, и на этом вопрос о его обучении с повестки дня был снят.

А, в общем, Боэмунд оказался очень полезен нашей экспедиции. За несколько лет до начала крестового похода он бывал в Иерусалиме и знал этот город как свои пять пальцев. Правда, из всех этих знаний в голове перстоносца твердо отложились лишь кабаки, девки да невольничий рынок, но при виде резиновой дубинки у своего носа рыцарь тут же вспоминал, какие храмы где находятся, в каких местах расположены христианские святыни и где, по преданию, находится Гроб Господень. Сам он в этих местах не бывал, поскольку, как объяснил Боэмунд, сарацины, науськанные сынами Израилевыми, брали такую плату за входные билеты, что только помешанные на религии европейцы могли себе позволить выложить столько денег, чтобы посмотреть на иконы и прочие церковные атрибуты христианского Иерусалима. После этого рассказа Попов тоненько захихикал и собрался сказать что-то язвительное в адрес моего хозяина и всех его соплеменников, но нарвался на такой злобный взгляд Рабиновича, что предпочел прикусить язык.

– Правда, один раз я на Голгофу все-таки сходил, – в конце своего рассказа почему-то стыдливо признался нам Боэмунд. – У меня там один знакомый раб есть, франк по национальности. Так вот, он в профсоюзе уборщиков состоит, а эти проныры в любое закрытое место по десятку секретных проходов знают. Вот и подрабатывают иногда тем, что туристов по дешевке во всякие святые места пропускают. Как христианских, так и сарацинских.

– Отлично, – кивнул мой хозяин. – Когда мы определимся, куда именно нам попасть нужно, вот тогда ты с этим знакомым нам и поможешь.

Кстати, я заметил, что Сеня с Боэмундом начали подозрительно сближаться. Стали подолгу ехать рядом на конях, всякие там торговые операции обсуждать и о прочей коммерческой ерунде разговаривать. Поначалу я думал, что мой хозяин поле деятельности для своих махинаций подыскивает, но все оказалось проще. Оказывается, рыцаря с ментом сблизила неразделенная любовь!.. Нет, Фатима, конечно, намного мягче стала с моим Сеней разговаривать после того, как он ее от волков спас и вообще показал себя настоящим джентльменом. Да и перстоносцу, упорно добивавшемуся расположения танцовщицы всеми известными ему способами, парочка ласковых взглядов тоже перепала, но основное внимание девица все же уделяла Жомову. По крайней мере, красавчиком она больше никого не называла. Вот и тосковали вместе кинолог с рыцарем, завистливо поглядывая в сторону омоновца.

Впрочем, их совместная тоска продолжалась ровно сутки. На второй день нашего путешествия я проснулся со странным покалыванием по всей шкуре – это так у меня иногда предчувствие чего-то необычного выражается. Покалывание было до того нестерпимо настойчивым, что я даже по сторонам озираться начал, ожидая каких-нибудь сюрпризов. Например, появления Кобелева прямо в Иерусалиме и его встречи с нами, от которой в любом случае ничего хорошего ждать не приходилось. Впрочем, начальника нашего отдела в этом месте и в это время быть никак не могло, поэтому я немного успокоился. Но предчувствие какого-то необычного события у меня все равно осталось.

Эту ночь мы провели на постоялом дворе маленького, но вполне опрятного городишки в полудне пути к северу от Иерусалима. Сеня страшно не хотел останавливаться здесь, истошно вопя о том, что три троглодита, выдававшие себя за нас, уже, может быть, в город святынь въезжают. Я тоже этого опасался, но останавливаться на ночлег все равно пришлось. Во-первых, потому, что ехать на лошадях всю ночь не смог бы никто, даже наш железный омоновец. Во-вторых, хороши бы мы были утром, после бессонной ночи, если бы нам пришлось с какими-нибудь врагами схватиться. Ну а третьей причиной нашей остановки на ночлег была Фатима. Мой бабник, хозяин то бишь, увидев ее капризную физиономию, сразу заткнулся и повернул лошадь к постоялому двору, больше о продолжении пути даже не заикаясь.

К моему удивлению, в отличие практически от всех населенных пунктов, встреченных нами на пути от Антиохии до Иерусалима, здесь мы провиниться еще ничем не успели. То есть, наших дубликатов тут еще не было, или они этот городишко стороной обошли. Не знаю, какое из этих утверждений ближе к истине, но здесь нам впервые не пришлось отбиваться от вооруженных дрекольем аборигенов и пытаться хоть как-то обелить честь мундира, испоганенную самозванцами. В общем, в городе все было спокойно. А особенно мне понравилось то, что ничего общего с опостылевшими уже караван-сараями у постоялого двора, на котором мы остановились, не было. Вполне европейская, пусть и средневековая, обстановка: столы, стулья, кровати и шкафы в комнатах. Каждому досталось по отдельному номеру, и я впервые уснул, не морщась от смеси горынычевско-поповских ароматов.

Как я проснулся утром, уже вам рассказывал. Поежился, посмотрел по сторонам и принялся будить Рабиновича. Во-первых, уже рассвело и пора было отправляться в путь. А во-вторых, своим предчувствиям я верил и не хотел, чтобы какие-нибудь неприятности застали моего спящего хозяина врасплох. Я пару раз тихо гавкнул, и мой Сеня, давно приученный к подобным побудкам, мгновенно проснулся. Рабинович посмотрел в окно и, одевшись, с непрекращающимися тяжелыми вздохами взял в руки поводок… Вообще-то я его не для этого будил, но раз уж хозяин к распорядку приучен, с моей стороны оказание ему сопротивления будет крайне непедагогичным поступком.

Всю дорогу со второго этажа на улицу Сеня зевал, не переставая. Не отказался он от этой затеи и когда мы на свежем воздухе оказались – разевал рот так, что если бы поблизости был какой-нибудь завалявшийся слон, можно было бы исполнить смертельный цирковой номер «голова слона в пасти хищника». Рабинович, едва передвигая ноги, повел меня вокруг трактира, и я, оставляя в положенных местах свои метки, в большей степени не гулял, а прислушивался к тому, что в городишке творится.

Оказалось, что довольно много людей вставало очень рано. В это время у нас в России мы с Рабиновичем были бы практически единственными посетителями прогулочной аллеи, а здесь жизнь уже кипела вовсю. Одни аборигены сновали по улице с какими-то мешками, другие гнали перед собой скот, третьи несли на плечах мотыги, а откуда-то издалека доносился звук топора. Кто-то что-то рубил с утра пораньше, и я подумал, уж не палач ли местный это разминается, отрубая головы десятку-другому заключенных. Я уже собрался потащить Рабиновича в сторону городской тюрьмы, откуда и доносились глухие, слепые и немые звуки ударов, но не успел. Сначала удары топора стихли, затем кто-то коротко взвизгнул, и после этого со стороны тюрьмы вдруг раздался радостный крик. Вопила не одна, а минимум десятка три глоток. Это я вам как специалист говорю. На футбольных матчах уже натренировался различать, сколько человек и в каких секторах гадости всякие скандируют.

Мой Рабинович, услышав вопль, тоже застыл и навострил уши. Пару минут мы так и стояли, как два идиота, глядя в стену дома перед собой, а затем Сеня круто развернулся и почти волоком потащил меня обратно на постоялый двор. Я сопротивлялся, как мог, поскольку никогда не любил, чтобы меня на поводке таскали, и Рабинович это знал. Но мой хозяин до того переволновался, что обо мне вспомнил только около лестницы, ведущей на второй этаж. Удивленно посмотрев сначала на поводок в руке, потом на меня в конце поводка, Рабинович огорченно покачал головой и, щелкнув карабином, вновь предоставил мне свободу действий. Правда, ненадолго!

– Сидеть, – скомандовал мне Сеня, указывая рукой на лестницу. – Сторожи!

Кроме как подчиниться приказу, мне ничего другого не оставалось. Не мог же я, в самом деле, бунт поднимать в тот момент, когда у Рабиновича нервы совершенно расшатались. Все-таки, кроме меня, его поберечь некому. Вот я и уселся покорно на нижних ступенях лестницы, намертво заблокировав и вход, и выход со второго этажа.

Пока мои менты и прочие члены экспедиции собирались, я внимательно прислушивался к шуму, доносившемуся с улицы. Собственно говоря, бунт в местной тюрьме, с одной стороны, нас никак не касался. Тут у них свои власти и свои, соответственно, органы внутренних дел. Но, с другой стороны, все, происходящее сейчас в Иерусалиме и окрестностях, имело к нам непосредственное отношение.

Погруженный в свои мысли, я немного утратил бдительность, поэтому не заметил, как шум на городских улицах приблизился вплотную к нашему постоялому двору. Аборигены снаружи визжали как резаные, улюлюкали и распевали похабные частушки. Трактирщик, напуганный их воплями, бросился запирать входную дверь, но сделать этого не успел. От мощного удара снаружи ее сорвало с петель и закинуло едва ли не к противоположной стене. Я оскалился, приготовившись к схватке, и коротко гавкнул, призывая моих коллег поторопиться.

А следом за дверью, познавшей радость полета, в трактир ворвались штук двадцать аборигенов самого замызганного вида. В основном это были турки, но среди прочих нападавших был один негр, один еврей, с еще большим, чем у моего Сени, носом, и парочка типов вполне европейской наружности. Одеты они были в какое-то замызганное рванье, небриты и воняли ничуть не лучше козлов. Мне этот запах однажды довелось в цирке понюхать, когда мы с Сеней там по вызову были. А поехали в цирк потому, что одна акробатка… Впрочем, сейчас мне не до того, чтобы вам истории из милицейских будней рассказывать!

Примерно половина ворвавшихся в трактир оборванцев, вооруженных к тому же всяческим холодным оружием, начиная от столового ножа и кончая огромной, зазубренной алебардой, сметя хозяина заведения, помчалась на кухню, а вторая часть бандитов бросилась прямо в мои объятия. Я, конечно, пес опытный и в боях закаленный, но каждый дурак знает, что против лома нет приема. У напавших на меня оборванцев ломов, правда, не было, но зато была алебарда и прочая гадость. Да к тому же они меня в десять раз по численности превосходили. Трезво оценив ситуацию, я рыкнул на аборигенов и, изобразив попытку прыжка, заставил их отшатнуться. Оборванцы на секунду замешкались, решая, как побыстрее со мной разделаться, но мне этого хватило для того, чтобы отойти на несколько ступенек наверх. А тут и мои менты подоспели.

– Это что тут за козел на моего пса оружием машет? Убью, блин, гада! – завопил Сеня и, перепрыгнув через меня, бросился в атаку.

Позади, на лестнице, тут же раздались грузные жомовские шаги, и я, прекрасно зная, сколько еще народа побежит следом, чтобы не быть затоптанным, вынужден был рвануться вперед и с ходу врубиться грудью в толпу аборигенов. На глаза мне попалась чья-то грязная рука с кривым ножом. Я брезгливо поморщился, а затем вцепился в эту конечность клыками. Абориген заорал, выпустил нож и свалился на пол, каким-то странным способом пытаясь отпихнуть меня ногами в сторону. Честное слово, большего идиота в преступном мире я еще не встречал! Если ногами собирался от меня отбиваться, то нечего падать было. Ну а раз уж упал, лежи, не шурши. Мне ведь недолго руку отпустить и в горло вцепиться.

Сеня мой тоже времени даром не терял. Перепрыгнув через меня, он резиновой дубинкой вколотил алебарду в пол так, что наружу от нее только древко торчать осталось. Не теряя темпа, Рабинович огрел «демократизатором» по давно не мытой башке еще одного оборванца и приготовился наставить шишек третьему, но сделать это не успел. Все до единого аборигены, даже те, кто уже на кухню пробрался, бухнулись на колени, повернувшись лицом к лестнице, по которой торопливо, но неуклюже спускался Попов. Не обращая никакого внимания ни на моего хозяина, ни на Ванюшу, аборигены троекратно прокричали «гип-гип-ура!», а затем один из них подполз на коленях к застывшему в оцепенении на нижних ступеньках лестницы Попову.

– Простите, ваша светлость, не губите! – отрывисто завопил он, а остальные бандиты дублировали каждое слово. – Мы же не знали, что вы уже здесь.

– Кто здесь? – оторопел Андрюша. Да, собственно говоря, не он один. Ваня с Рабиновичем так и застыли, как манекены в витрине исторического магазина, да и я от неожиданности покусанную руку из зубов выпустил.

– Вы здесь. И ваши друзья здесь! – дрожащим от страха голосом пояснил абориген. – Клянусь здоровьем моей жены, пять лет назад умершей, мы просто даже представить не могли, что вы в этом трактире окажетесь. Прошу вас…

Но узнать, что именно оборванец просит, мы так и не смогли. По лестнице, ведущей со двора внутрь трактира, раздались тяжелые шаги, а затем удивительно знакомый голос поинтересовался, что здесь происходит и какого хрена «эта шваль» посреди неразграбленного трактира на коленях сидит. Аборигены удивленно обернулись в направлении говорившего, да и мы оторопело смотрели на осиротевший дверной проем, поскольку оттуда вышел не кто иной, как Андрюша Попов собственной персоной. А следом за ним показались и остальные: Жомов, Рабинович и я.

Бр-рр, зрелище было дикое! Мы хоть и знали о существовании двойников и готовились к встрече с ними, но все равно холодок по коже пробежал, когда я без помощи зеркала смог увидеть свою собственную и в то же время абсолютно чужую морду и найти пять отличий. Менты тоже удивленно смотрели на свои копии, и я был уверен, что и они мысленно сравнивают себя со своими дубликатами. А выглядели наши двойники точно так, как их описывали аборигены. Попов-2 действительно был немного выше оригинала и значительно стройнее его. У Сени-дубля висело неприлично большое для его худобы брюхо, отчего копия моего хозяина казалась оплодотворенной самкой, а не доблестным сотрудником милиции. А копия Жомова была украшена устрашающего вида шрамом, проходившим наискосок через весь лоб, и вообще выглядел он настоящим дебилом… Ну, хоть в этом с Ваней они были похожи. Правда, нашему омоновцу, для того чтобы приобрести такое же, как у дубликата, выражение лица, потребовалось бы выпить не меньше литра водки, но это ни о чем не говорит. Может быть, Иван-второй всю жизнь во хмелю проводит?!

– Оба-на, блин, в натуре, чисто конкретно типа похожи, – просямкал дубликат Жомова, поочередно тыча пальцем в каждого из ментов. – Е-мое, они такие прикольные, а я еще не верил, когда нам говорил Н…

Не дав ему досказать фразу, Андрюша-2 с силой пнул второго омоновца по щиколотке. Тот взвыл и запрыгал на одной ноге. Я с удивлением смотрел за этими скачками и даже не заметил, что кое-кого эта сцена взволновала даже больше, чем меня.

– Поп, ты что, офонарел?! – возмутился Жомов-первый, толкая Попова-первого в плечо. – Какого хрена твой урод моего мочит?

– Во-во, – горестно согласился с ним омоновец-дубль, враз переставая скулить. – Ты, в натуре, мне как братан. Вот и скажи этой свинье, чтобы не смела меня по каждому пустяку дубасить.

– Ты вообще заткнись, шифоньер самоходный! – рявкнул на него Попов-второй и показал Жомову-первому кулак. – А ты попробуй только рыпнись. Вмиг забудешь о том, чем наследников делают.

– Че-го-о?! – завопил мой омоновец и рванулся на «не нашего» Андрюшу с кулаками. Мой Сеня встал у него на пути.

– Стоять всем, уроды, пока пса на вас не натравил! – заорал он, но Андрюшин дубль в ответ на это только расхохотался.

– А у нас тоже свой пес есть. Правда, Мурзик? – И Попов-2 пнул меня, то есть мое второе «я», башмаком по копчику. – Взять их, урод!

Мой дубликат жалобно заскулил и метнулся прятаться под ближайшую лавку, а меня словно током ударило. Честное слово, ощущение было такое, будто этот придурок, выдающий себя за нашего Попова, пнул под зад именно меня, а не какого-то там трусливого Мурзика из параллельного измерения. Я, конечно, расстраивать Сеню (моего) не хотел, но сдержаться просто не мог. Молча, без единого звука, я рванулся вперед и вцепился в ляжку фальшивого Андрея. Тот истошно взвыл, и тут я обнаружил еще одно отличие Поповых друг от друга. Хоть дубликат и орал во все горло, таких децибелов, как у нашего Андрюши, ему выдать не удавалось.

Правда, радовался этому открытию я совсем недолго. Двойник Попова одним движением отцепил от пояса дубинку и прежде, чем кто-нибудь успел вмешаться, ударил меня по спине. Я как-то уже от таких ударов отвык, но, когда в глазах засверкали звездочки, все же не выпустил ногу лжекриминалиста. Наоборот, я только сильнее сжал зубы и расцепил их только тогда, когда увидел, как кулак моего хозяина стыкуется с носом Андрея-второго.

Я отскочил в сторону и принялся приводить себя в порядок, внимательно наблюдая за тем, что творится в трактире. Если честно, я думал, что, явно замученные тиранией Лжепопова, его лжеспутники не станут лезть в драку, но оказалось, что дружба есть дружба, на чем бы она ни основывалась. Хоть на взаимном доверии, хоть на общем увлечении садомазохизмом.

Даже подросший Попов-2 был ниже моего Сени почти на полголовы. К тому же мой хозяин пошире в плечах, и в момент удара на ноге у него пес не висел. Поэтому Андрей-второй равновесия удержать не смог и кубарем покатился по полу, распугав немытых аборигенов, затаив дыхание следивших за начинающейся дракой. Оригинал Рабиновича попытался было добить упавшего противника, но ему наперерез бросился Сеня-2, и оба кинолога отлетели к стене, старательно дубася друг друга. Наш Попов, проскользнув под рукой Лжежомова, вцепился в своего двойника, явно желая задавить его превосходящим весом, а Ваня-первый старательно поплевал на ладони.

– Ну что, братан, схлестнемся? – поинтересовался он. – Давно, еще с самой Антиохии, я тебе рыло начистить хотел. Да и вообще интересно узнать, окажусь ли я сильнее себя самого.

В отличие от всех остальных, оба Жомова вцепляться друг в друга не стали, а принялись наносить удары со средней дистанции. Шлепки получались звонкие. Головы омоновцев поочередно откидывались назад, когда чей– нибудь кулак доставал до челюсти противника, и каждое меткое попадание зрители-аборигены встречали радостными воплями. Причем непонятно было, за кого они вообще болеют, за первого или за второго Ваню. Впрочем, думаю, они и сами не знали. А я вдруг неожиданно понял, что ничем эти драки не кончатся. Ну не сможет ни один человек победить сам себя, сколько бы ни пытался! Это только в фильмах такое бывает. А в жизни сколько бы человек с собой ни боролся, он сам собой так и останется… Вот какой я умный!

– Стойте! Прекратите! – раздался громкий крик у меня за спиной. Я даже оборачиваться не стал. И так ясно, что орет Фатима. Причем понятно и то, что именно прекратить она хочет. – Остановитесь сейчас же! – А поскольку никто ее не послушался, она запустила в дерущихся вниз со второго этажа медную плевательницу. Я благополучно отскочил в сторону, а вот Ваня-2 сделать этого не успел. Плевательница с колокольным звоном приложилась к его затылку.

– Это что, гонг был? – поинтересовался дубликат Жомова и, не дождавшись ответа, закатил глаза и рухнул вниз как подкошенный.

Удар плевательницы о бронебойный череп омоновца по тональности был действительно похож на звук гонга. И, как это ни странно, на дерущихся он подействовал. Пыхтящие пары однояйцевых близнецов расцепились и исподлобья посмотрели друг на друга. А Фатима, торопливо сбежав вниз, остановилась в центре обеденного зала. Выглядела она точь-в-точь как разъяренная кошка, у которой слюнявый щенок зачем-то пытается отнять честно пойманную мышь.

– Как вы можете поступать так друг с другом?! – завопила танцовщица, стараясь окинуть взглядом всех шестерых милиционеров сразу. – Посмотрите друг на друга. Вы же все – две половинки одного существа. Черная и не очень. Вы не должны ненавидеть друг друга. Чтобы понять самих себя до конца, вам нужно слиться, стать единым целым. И тогда в ваших душах наступит согласие…

Ну, все. Девицу понесло. Что-то не пойму я, вроде в средние века никаких бразильских телесериалов не было, а дамочка себя ведет так, будто только и делала, что смотрела их с утра до ночи. Хотя, наверное, я ошибаюсь – мыльные оперы были всегда. «Ланселот и Гвиневера», «Тристан и Изольда», «Ромео и Джульетта», «Клеопатра и сорок любовников»… Кхе-кхе! Хотя последнее, наверное, относится к несколько иному жанру. Впрочем, это неважно. Что сейчас, что в средние века, человеческим самкам было от чего с ума сходить!

Фатима продолжала промывать моим коллегам и их двойникам мозги, а я попытался заткнуть уши, чтобы не слышать этих душещипательных бредней. А мой дубликат, напротив, открыл пасть да так и застыл, не сводя глаз с танцовщицы. И вы хотите сказать, что я с этим недоумком являюсь одним целым? Что я вот такой же слюнявый романтик, как и он?.. Да покусаю каждого, кто мне это скажет!

А Фатима своими слезливыми речами все-таки достала моих ментов. Сначала они как-то странно на своих двойников посматривать стали, затем растерянно начали переминаться с ноги на ногу, и под конец дошло до того, что Жомов, воспользовавшись паузой в страстной речи танцовщицы, крякнул и предложил пойти всем вместе пропустить по рюмочке. За знакомство, так сказать! Я чуть не подпрыгнул от злости. Они же вам гадили всю дорогу, а вы теперь с ними брататься надумали? Жомов, Попов, Рабинович, в конце концов, где ваша гордость?!

– Мурзик, фу! – ответил мне Сеня, и мой дубликат забился еще дальше под лавку. Тьфу, не пес, а какой-то кот драный!

– Вот именно «фу». И вы все тоже «фу»! – загремел на весь трактир удивительно знакомый голос. Мои менты резко обернулись, пытаясь найти того, кто говорит. Ведь, кроме нас, включая и дубликатов, да горстки аборигенов, в трактире никого не было. А мы все молчали.

– Что ж, жаль, что ничего с этим не получилось, – продолжал говорить неизвестный, и я снова попытался вспомнить, где именно слышал этот голос, и снова безуспешно. – Ну что же, попробуем по-другому. А пока скажите друг другу «до свидания». Или лучше «прощайте»!..

Яркая вспышка тут же озарила трактир. Она была столь нестерпимой, что я, хоть и успел закрыть глаза, все равно почувствовал жуткую боль. Слезы тут же полились рекой, и пару минут я ничего не мог видеть, только слышал истошные вопли аборигенов и грохот роняемой мебели. А когда зрение наконец вернулось ко мне, выяснилось, что в трактире все перевернуто вверх дном и никого, кроме членов нашей экспедиции, внутри нет.

– Что это было? – поинтересовался Ваня, протирая рукавом глаза. – И где наши двойники?

– По яркости эта вспышка напоминала процесс аннигиляции материи. Нам в классе демонстрировали, – проговорил Горыныч, осторожно высовывая головы из корзины, которую держал в руках Абдулла. – Но если бы тут действительно произошел процесс аннигиляции, то ни от трактира, ни от соседних домов в радиусе пятисот метров даже пыли космической бы не осталось. Судя по всему, кто-то на секунду приоткрывал врата между мирами и вышвырнул ваших двойников отсюда…

– «Кто-то», – передразнил Ахтармерза криминалист. – Лориэль, вот кто!

ХЛО-ОП!!!

На этот раз и вспышка, и сопровождавший ее звук были вполне обычного формата. Вот только то, что последовало за ними, в привычные рамки никак не укладывалось. Услышав знакомый звук, я провернулся вокруг своей оси, надеясь найти Лориэля и схватить его прежде, чем проныра-эльф успеет смотаться, не ответив на мои вопросы, но вместо маленького мухоподобного нахала увидел… Нимроэля!

Этот долговязый худощавый эльф в роговых очках сидел прямо на столе, положив на колени непропорционально большие руки. Мы уже с ним встречались и достаточно тесно сотрудничали, когда помогали Моисею исходить с евреями из Египта. Он был прикреплен к тамошнему времени в качестве наблюдателя, и мне было интересно: как это он оказался здесь, за пару тысяч лет от места своей работы?

Ответ на этот вопрос напрашивался лишь один – Нимроэля прислали к нам вместо маленького наглеца. А это, в свою очередь, означало, что Попов был прав и Лориэль действительно оказался предателем… Жаль! Он хоть и был хамом, но я к нему как-то привык. А теперь, наверное, сошлют Лориэля куда-нибудь в Тмутаракань, присматривать, чтобы у тамошних коров зачатки разума не появились. Иначе удои резко понизятся и вся вселенная рухнет!

– Добрый день, рад снова с вами встретиться, – проговорил Нимроэль, и я вдруг понял, что именно этот голос звучал в трактире за секунду до исчезновения из этого мира наших дубликатов. – Извините, что пришлось ненадолго отлучиться, но нужно было удалить отсюда этих олухов, не способных совершенно ни на что.

Не понял?!

– Все-таки мои коллеги знали, что делали, когда выбирали для своих разрушительных целей именно вас, – не обратив на мою реплику никакого внимания, продолжил свою речь Нимроэль. – Вы действительно лучшие в своем роде, и, судя по всему, на свете очень мало сил и обстоятельств, которые могут вас остановить. Конечно, вам помогает ваше примитивное мировосприятие и незнание всех опасностей, но все равно вы крайне удачливы. Очень не хочется видеть в вас своих врагов, поэтому я предлагаю сесть за стол переговоров.

Так вот оно что! Значит, зря мы на Лориэля напраслину возводили. Все-таки невиновен наш маленький наглец!.. У меня прямо от сердца отлегло, и уши от радости торчком встали. Впрочем, не у меня одного. У всех моих ментов на лице было написано такое облегчение, смешанное с удивлением, что в другой момент я бы над ними посмеялся. А вот сейчас мне было не до смеха. Поскольку прямо перед нами сидел враг, из-за которого мы так много намучались в последнее время. И с ним что-то нужно было делать.

– Да-да, вы все правильно угадали, – криво усмехнулся Нимроэль. – Я тот самый эльф, который старается свергнуть тиранию Оберона. Вот уж не знаю, что вам там наплели про меня мои горячо любимые соплеменники, да меня это не очень и интересует. Скорее всего, наговорили вам о коллапсах вселенных и глобальной катастрофе для вашего мира. Все это чушь собачья!.. Песик, извини… – Вот гад, откуда он о моей нелюбви к таким фразам знает? – Так вот. Я расскажу вам, каким является положение дел на сегодня.

Если честно, я с того момента, как Нимроэль признался, что он является тем неведомым заговорщиком, ждал, что мои менты минимум намылят ему шею как следует, а максимум – разотрут его в порошок и в таком виде отправят на родину. Однако все три российских милиционера, как, впрочем, и остальные члены нашей команды, не двигались с места, явно ожидая продолжения.

И Нимроэль его выдал. По его словам выходило, что гегемония эльфийской цивилизации над остальными мирами начинает рушиться из-за того, что Оберон ни о чем, кроме личной выгоды, не думает. А для того, чтобы сохранить свою власть, повелитель эльфов стал открыто вмешиваться в дела иных разумных существ. Самый яркий тому пример – это наша группа. Нимроэль утверждал, что мы вляпались в историю с Мерлином совсем не случайно, что нас тщательно отобрали из многих тысяч кандидатов и затем подтолкнули Мерлина к таким действиям, которые были выгодны в первую очередь Оберону и принуждали нас действовать так, как эльфы считали нужным. И именно с нашей помощью повелитель эльфов здорово продвинулся на пути укрепления своей диктатуры.

Собственно говоря, слова Нимроэля звучали достаточно правдоподобно. Мерлин, со встречи с которым начались наши скитания, был напрямую связан с Обероном. Рецепт эликсира, приготовленного нами для возвращения домой, также был подсказан эльфами. Лориэлем, в частности. К старухе в Скандинавии, отправившей нас, по словам Нимроэля, не домой, а в параллельный нашему мир, привел нас также Лориэль. А все остальные наши путешествия, опять же цитируя эльфа-повстанца, «были организованы по выдуманным и притянутым за уши поводам».

– Да вы сами посудите, как эльфы, при всех их возможностях, не могли догадаться, что пропажу Зевса организовал все тот же Мерлин? – горячо убеждал нас Нимроэль. – А с евреями в Египте и вовсе настоящая лажа получилась. Что, спецслужбы Оберона не знали с самого начала, что виной этим перекосам наличие у вас Святого Грааля? А если знали, почему они тогда вообще позволили вам увезти его из Англии?..

– Красиво поешь, но я тебе не верю, – наконец прервал словоизлияния эльфа Рабинович. – И не только потому, что твои слова так же бездоказательны, как и утверждения твоих оппонентов. – Ну говорю же вам, что Рабинович у меня умный! – Есть более веская причина, чтобы не доверять тебе. Ни одно существо, имеющее благие намерения, не станет во имя достижения светлых целей применять насилие, ложь, предательство и обман…

– Но это Оберон вас обманывал с самого начала! – истошно завопил Нимроэль. – Я говорю правду, а не он. Вы же умные, логично мыслящие люди. Сопоставьте еще раз его и мои слова, и вы поймете сами, кто из нас прав.

– Слышали мы уже эту песню когда-то, – отмахнулся от него Рабинович. – В общем, так. Вали-ка ты отсюда, дружок, пока мы добрые. Трогать мы тебя не будем. Пусть с тобой, Нимроэль, твои же сородичи и разбираются…

– Хорошо, пусть вас моральные аспекты не интересуют, – тяжело вздохнул эльф, явно не желая сдаваться. – Но это не значит, что все точки возможного соприкосновения этим исчерпаны. У меня есть еще одно предложение для вас, и думаю, вы от него не откажетесь. Я знаю, что Оберон предлагал вам очень большое вознаграждение за ваше согласие сотрудничать. Я готов вам дать столько же и даже больше, причем за меньшую услугу. Мне нужно всего лишь, чтобы Грааль и Копье не попали в Иерусалим. Кстати, Ваня, можете оставить Вашу Питейную Емкость у себя. Да и Копье тоже, хотя в вашем времени оно такой силы иметь и не будет.

– Правда? – В глазах Жомова вдруг загорелась надежда, настолько сильно ему не хотелось расставаться с любимым сосудом. Нимроэль утвердительно кивнул.

– И планету-аквариум покажешь? – поинтересовался Попов.

– Не только покажу, но и отдам во владение! – с жаром воскликнул эльф, чувствуя, что мои менты начинают поддаваться.

Не понимая, что с ними происходит, я попытался заорать, чтобы привести друзей в чувство, но не смог – горло внезапно пересохло. А так и хотелось напомнить этим уродам, что мы же все-таки по-прежнему представители российской милиции. Конечно, мелкую мзду с ларечников в виде водки и консервов брать ни одному менту не возбраняется, но чтобы за личную выгоду честь мундира продавать?! Это уже ни в какие ворота не лезет!.. И вот тут я наконец смог заорать. Что же вы, христопродавцы, делаете?!

– Фу, Мурзик! – осадил меня Рабинович и повернулся к Нимроэлю. – Слушай, ты же обычный, рядовой эльф. Откуда ты возьмешь все, что нам обещаешь?

– Так это же проще простого, – обрадованный тем, что мои менты явно пошли на уступки, улыбнулся повстанец. – Как только я захвачу неограниченную власть…

– Вот ты и проговорился, – расхохотался Попов. – Тебе только неограниченная власть нужна, и ничего больше! Плевать ты хотел и на нас, и на все остальные миры, лишь бы за свою ущербную юность на других эльфах отыграться. Вали отсюда, пока мы тебя не прибили…

ХЛОП! ХЛО-ОП!! ХЛОП-ХЛОП!!!

От неожиданности я сжался и оскалился. Несколько хлопков и вспышек, раздавшихся одновременно, показались мне похожими на пулеметную очередь. Широкоплечие и крепкие эльфы, телосложением ничуть не уступавшие Ванюше, появлялись с невероятной быстротой, охватывая Нимроэля, все еще сидевшего на столе, в кольцо абсолютно правильной формы. При виде их лицо повстанца перекосилось от гнева, смешанного с ужасом, и он попытался раствориться в воздухе, но сделать этого не смог. На секунду очертания Нимроэля расплылись, а затем он вновь принял совершенно материальный облик и вдруг сразу сник, казалось, сделавшись даже меньше ростом. И только тогда в комнате возник Лориэль.

– Оба-на, мухрен пожаловал! – правильными словами выразил всеобщее удивление омоновец.

– И я тебя рад видеть, бычара педальный, – оскалился маленький дебошир. – Нимроэль прав, мы вас обманывали. – От такого неожиданного оборота событий я напрягся и приготовился вцепиться какому-нибудь эльфу в глотку. – Грааль действительно никуда нести не нужно было. Вы проделали весь этот маршрут от Никеи до Иерусалима только для того, чтобы мы могли разоблачить предателя!..

Вот так неожиданно все повернулось. Лориэль рассказал, что подозрения о появлении в их рядах диверсанта у эльфов появились давно. Их аналитический отдел вычислил, что на самые разные миры кто-то оказывает постоянное воздействие с целью изменить общемировой порядок так, чтобы свести на нет влияние законного правительства. Эльфы выяснили, что готовить переворот могут только два члена их общества. Причем оба они наделены феноменальной даже для эльфов способностью читать мысли любых разумных существ… А я еще голову ломал, откуда Нимроэль о моих пристрастиях знает!

– Вот поэтому мы вам и не сказали правду о ваших задачах, придумав версию со Святым Граалем, – пояснил Лориэль. – Знай вы истинную цель вашего путешествия, Нимроэль тут же понял бы, что мы обо всем догадываемся, и ни за что в ловушку не попался бы…

– Значит, и в Египте мы делали совсем не то, что ты говорил? – поинтересовался Попов. – То есть помогать евреям уходить от фараона нужды не было?

– Нет, как раз там вы делали все, что нужно, – покачал головой маленький эльф. – Правда, мы были виноваты в том, что неверно определили первопричину. Оказывается, евреи из Египта не могли уйти из-за козней этого субчика. – Лориэль презрительно кивнул своей маленькой головкой в сторону бунтовщика. – Вы были ни при чем, но здорово помогли нам со сбором улик. Да и свою культуру попутно спасли.

– Это радует, – буркнул Рабинович. – А какого хрена вы до сих пор медлили и этого урода сразу не взяли?

– Так мы до сего момента не знали, кто именно из двух кандидатов является предателем. Неужто непонятно, придурок длинноклювый? – И, увидев, как перекосилась Сенина физиономия, рассмеялся: – Да пошутил я. Извини… Так вот, Нимроэль сделал все, чтобы защитить этот мир от нашего проникновения. Конечно, ничего у него не вышло, но мы сделали вид, что не можем преодолеть блокировку, чтобы развязать гаду руки и заставить действовать более нагло. В итоге наш расчет оправдался. Вы справились со своим заданием и заставили этого урода не только выложиться на всю катушку, но еще и организовать личный контакт. Теперь Нимроэль пойдет под суд за свои бесчинства, а вы примите нашу благодарность!..

– Ага, я ее на хлеб буду мазать? – огрызнулся мой Сеня, и теперь я понял, что он приходит в норму. А то после всех последних событий я даже сомневаться в здравости его психики начал. Лориэль в ответ рассмеялся.

– Нет, ну ты и морда скаредная! – заявил он. – Будет вам награда. Во-первых, мы поможем вам переправить домой все, что вы награбили… извините, заслужили честным ратным трудом в дороге. А во-вторых, каждый из вас будет иметь возможность побывать в отпуске по классу «люкс» в одном из параллельных миров. Туристические каталоги ждут вас дома. А теперь прощайтесь. Через пару минут вам всем предстоит отправиться по домам…

Легко сказать, прощайтесь! То есть, конечно, проститься с Ричардом, Абдуллой, Боэмундом и Фатимой было не так сложно. Все-таки хоть мы и сдружились, но времени провели с ними, да и приключений испытали куда меньше, чем с Ахтармерзом. Вот и не могли мои менты, да и я тоже, спокойно посмотреть хотя бы в одну из трех пар глаз нашего летающего конкурента Газпрома. Да и слов у нас не находилось.

– Да ну вас к трясогрызлику под чашепестик, – не выдержал молчания Горыныч. – Валите отсюда. Надоели уже. Глаза бы мои вас не видели. – Он отвернулся, и я увидел, что в его глазах стояли слезы.

– Ты, мухрен проклятый, хватит резину тянуть! Отправляй домой всех, – заорал наш железный Ваня. – Нервы уже все, в натуре, истрепал, гад!

– Ну что же, тогда прощайте. – Пожалуй, Лориэль впервые нам улыбнулся. – Надеюсь, когда-нибудь мы еще увидимся…

И последнее, что я подумал, прежде чем провалиться в черноту межвременного перехода, была мысль о том, как же Горыныч передаст мне эту книгу, которую с моих слов и записывал всю дорогу?

Алексей ЛЮТЫЙ ЭЛЬДОРАДО – НЕ НАГРАДА

Часть 1 Нафига Попу кецаль?

Глава 1

Всегда приятно, когда тебя ждут.

Фредди Крюггер

Нет, такого количества праздников, сколько их есть в нашей стране, наверное, больше ни в одном уголке мира не отыщется. И это только официальных! А если к ним добавить еще и кучу народных, вроде Красной горки, масленицы и яблочного Спаса, то и вовсе со счету можно сбиться. Казалось бы, куда больше? Но наши общественные деятели, начиная с какого-нибудь председателя фонда престарелых фехтовальщиков, кончая мэрами, губернаторами и прочими очень важными людьми, так и норовят свои собственные праздники придумать.

В общем, любому иностранцу жизнь рядового россиянина покажется сплошным праздником! И по его мнению, эти самые «рядовые» россияне просто лучиться от счастья должны. Но уж это – кому как. Мы-то с вами знаем, что все эти праздники означают. Во-первых, чем больше праздников, тем меньше денег после них остается. Во-вторых, какому дураку после всевозможных торжеств на работу хочется идти? Ну и в-третьих, если каждую радостную дату отмечать, то на это никакого здоровья не хватит. Вот выходит, что делятся россияне на две категории людей: тех, кто плевать хотел на здоровье, и тех, кто предпочитает любой праздник заменить на поминки по загубленной жизни и вообще их не отмечать. Впрочем, поминки поминкам рознь!..

Но есть еще и третья категория людей, отличная от первых двух. Эти несчастные создания напрочь лишены возможности выбирать, как именно они будут к многочисленным праздникам относиться, поскольку вынуждены работать в каждый мало-мальски значительный «красный день календаря». Хотя и среди них есть исключения. И эти «исключения» ходят на работу, как на праздник. Например, мой друг Ваня Жомов. Уж такой трудоголик, что если оказывается он на вынужденном выходном, то сам себе работу придумает. То кому-нибудь морду набьет, то у собственного тестя приобретенный незаконно, в смысле, без позволения тещи, алкоголь экспроприирует… Да-да! Были и такие случаи.

Здравствуйте, я ваша теща… Тьфу ты, тетя!.. То есть я, конечно, не ваша тетя. Это поговорка такая. Как это, кто я такой и кто такой Ваня Жомов?.. Я – чистокровный кобель немецкой овчарки по кличке Мурзик… Не понял, чего это вы улыбаетесь? За ляжку вас давно никто не кусал?.. Вот так-то лучше! Теперь могу продолжать. Значит, я – Мурзик, ну а Ваня Жомов – старший сержант ОМОНа. Разницу чувствуете?.. Вот и я нет. Потому как оба мы служим в милиции. Правда,должностные обязанности у нас разные, но часто приходится и вместе работать. Особенно по праздникам, о которых я только что говорил.

Что, так нас и не вспомнили? Странно, вроде бы ненадолго расставались. Ладно, так и быть, хоть мне ваша забывчивость и обидна, придется о себе рассказать. Начну с того, что живу я, естественно, не один. Может быть, и рад бы был быть сам себе хозяином, но у нас в стране почему-то псам квартир не дают, а служебный вольер, сами понимаете, далеко не идеальное место для обустройства личной жизни. Вот и пришлось мне обзавестись хозяином. Впрочем, Сеня Рабинович, мой так называемый хозяин, мужик неплохой. Бабник, конечно, но службу несет исправно: вовремя выгуливает, кормить не забывает и всё такое. Недавно даже расщедрился и мне новый антиблошиный ошейник купил. Не знаю, правда, на хрена он ему понадобился, если у меня блох отродясь не было. Ну, не считая некоторых досадных недоразумений.

О том, почему Сеня Рабинович пошел служить в милицию, я всем уже рассказывал. Повторяться не буду. Правда, не служебно-розыскным псом, а всего-навсего кинологом, но, я думаю, профессия тоже почетная. Ничуть не менее почетная, чем омоновец, например. Хотя, было время, когда я мечтал, чтобы у меня хозяин был не тощий, как вешалка, а такой огромный, как Ваня Жомов. Но это было в молодости и давно прошло. Сеня Рабинович у меня ужасно умный. По крайней мере, закрывать лапами глаза от стыда, когда хозяин рот открывает, мне не приходится!

Впрочем, если немного меня послушаете, то во всём разберетесь сами. Ну а пока мне осталось рассказать только о четвертом члене нашей дружной компании – эксперте-криминалисте Андрюше Попове. По ширине Андрей Жомову ничуть не уступает, вот только недоделали его, что ли, родители? Росточком Попов не вышел, и при своей ширине кажется немного толстоватым. Даже и не немного, а более чем достаточно. Но поскольку Попов предпочитает называть себя в меру упитанным, советую и вам делать то же самое. Всё-таки, если обидится Попов, может обидеться и Ваня. Ну а уж если вместе с ними расстроимся и мы с Сеней, мало никому не покажется.

Ну да не будем о грустном. Ссориться с вами мы не собираемся. Напротив, собираемся подружиться, сойтись как можно ближе. Мои менты вообще любят с людьми дружить, особенно когда у тех выпивка есть! Нет, вы не подумайте, они не алкоголики. Просто в те редкие праздники, когда им службу нести не нужно, трое моих друзей принципиально не желают за свои кровные водку покупать. Может, отсюда все наши беды и идут. По крайней мере, начались после того приснопамятного Дня милиции, когда вся наша четверка встретилась на улице с королем Артуром, сэром Ланселотом и Мерлином, чтоб ему от блох до конца жизни не спастись!..

Какой маскарад? Никто ни в какие костюмы не обряжался. Вся эта троица доисторических раритетов действительно благодаря Мерлину в наше время перенеслась. Впрочем, я уже и об этом рассказывал. Если кому-то эта история интересна, можете найти книжку и прочитать.

Не буду подробно говорить и о том, что с нами позже приключилось. Достаточно вам знать, что мы с ментами немало повидали и узнали много интересного. Про параллельные миры и всякое такое, например. Со всякими разными существами познакомились. Не скажу, что все они были весьма дружелюбны и приятны, но по крайней мере одного из наших новых знакомых я часто вспоминаю… Ахтармерза Гварнарытуса. Кого же еще? Чтобы язык не ломать, мы его просто Горынычем звали. Потому, что на Горыныча он и был похож. Правда, Ахтармерз очень не любил, когда его с земными рептилиями сравнивали, поскольку физиологически по-другому был устроен, но на это особого внимания можно не обращать. Между собой его называйте как хотите – трехглавый змей, дракон или ящерица – только ему этого не говорите! А то Ахтармерз от обиды так раздуется, что потом ни в одну книжку не влезет.

Вот, в принципе, я про всех своих друзей и рассказал. Но вам, наверное, непонятно, какая взаимосвязь между друзьями и праздниками? Да самая прямая. Во-первых, без друзей и праздник – не праздник. А во-вторых, я с этими самыми друзьями по праздникам вместе работаю. Как сегодня, например, в День города. У вас он когда проходит?.. Вот и у нас – осенью. А точнее – в сентябре. До Дня милиции, с которого всё началось, как вы понимаете, еще далеко, но это не значит, что в любой другой праздник какой-нибудь неприятности случиться не может.

Впрочем, в последнее время наша служба проходит почти без происшествий. То есть происшествия, конечно, есть всегда, поскольку разбираться с неприятностями – наша работа, но именно по этой причине всякие облавы, аресты и спасение заложников за происшествия мы не считаем. Вон для Жомова происшествие – это когда за целый день ни разу на вызов съездить не удается, а всё остальное – мелочи жизни. Он даже тещу за происшествие не считает, поскольку давно с ней смирился и, по-моему, даже грустит, когда она его не пилит. С момента последнего нашего путешествия – в Палестину, если вы помните, – прошло уже довольно много времени. Первый месяц мы просто отдыхали, наслаждаясь обычной поимкой преступников и радуясь тому, что больше не нужно выкидывать таких сумасшедших номеров, которые частенько спасали нас в иных мирах. А затем, честно сказать, заскучали. Всё-таки милицейские будни часто напрочь лишены той романтики, о которой пишут в книгах и показывают во всяких там сериалах. Обычная рутинная работа, и ничего больше, а иногда хочется и развлечься. Особенно грустил Андрюша Попов, ему так и не удалось посмотреть планету-аквариум, посещение которой обещал устроить Оберон.

Может быть, именно из-за этого прискорбного факта наш эксперт-криминалист ударился в чтение книг, в основном всякой фантастики, где говорится о водных мирах, но и другой литературой тоже не брезговал. Мы даже одно время опасались, не начал ли снова Андрюша готовить то самое зелье Мерлина, которое нас в разные миры должно было переносить, но, слава богу, всё обошлось. Андрюша просто читал и химичить не пытался, а со временем и вовсе о планете-аквариуме забыл. Зато стал проверять, насколько различные мифы и легенды соответствовали тому, что мы в своих путешествиях повидали. В общем, увлекся древней историей и мифологией. Ну а это, как вы понимаете, занятие вполне безобидное. По крайней мере, я так до последнего времени считал. Впрочем, давайте не забегать вперед!

День города, событие, конечно, масштабное. Причем, как это обычно принято у нас, в России, его, как и любой другой праздник, многие начинают отмечать загодя. И количество милицейских нарядов на улицах тоже загодя увеличивается. Мой Сеня, которому полагалось несколько отгулов за сверхурочную работу, тоже не стал отставать от традиций и загодя подстроил всё так, чтобы именно на День города, точнее, за день до Дня и через день после Дня (во сказанул!), эти самые отгулы ему и предоставили.

Конечно, убедить Кобелева, нашего непосредственного начальника, предоставить кому-либо отгулы было делом чрезвычайной трудности, поскольку полковник принципиально отгулов не признавал и был уверен, что милиционер должен нести службу даже тогда, когда спит. Вот только с моим Сеней такие номера не проходили. Каждый в отделе знал, что если Рабиновичу положены отгулы, он их получит именно тогда, когда это ему самому нужно. И таким исключительным способностям Рабиновича по выбиванию из начальства выходных многие завидовали, а кое-кто, например старший дежурный по отделу Матрешкин, даже недолюбливали Сеню. Справедливости ради замечу, что Матрешкин всех недолюбливал, да и его любили не больше.

В общем, за три дня до начала усиленного дежурства по городу мой Сеня заявился к Кобелеву и потребовал предоставления отгулов. Полковник, естественно, послал Рабиновича подальше, бдительно службу нести, но от Сени отвязаться было не так просто. Он выложил на стол перед полковником целую кипу бумаг, которые якобы требовалось подписать в ветлечебнице, чтобы я мог продолжать свою службу, а начальника отдела не разжаловали бы в рядовые, если кто-нибудь из задержанных заболеет, например, бешенством, после обработки моими зубами.

Я бы, если честно, непременно бы высказал Сене свое мнение по поводу мнимого бешенства, но в тот момент был заперт в вольере и мог только лаяться в прямом смысле этого слова с Рексом и Альбатросом, издревле считавшими себя венцом творения. Впрочем, даже если бы я и был в кабинете вместе с хозяином, не сомневаюсь, что Сеня и мое возмущение истолковал бы в свою пользу. Дескать, видите, кобель нервничает, уже сейчас себя крайне агрессивно ведет, а дадите мне отгул, так я вроде бы официально отдохну, а на самом деле, не тратя служебного времени, пройду все обследования с Мурзиком. Кобелев на уговоры кинолога купился и, даже не глядя в бумаги, девять десятых из которых были откровенной липой, приказ о предоставлении Рабиновичу отгулов подписал.

Счастливый Сеня тут же умчался домой и весь следующий день посвятил подготовке к предстоящему празднику. Честно говоря, мой хозяин совсем не любит праздновать всевозможные события в одиночку. Редко он что-либо отмечает без Попова с Жомовым, а уж если знает, что оба верных товарища будут на службе, то не празднует ничего вообще. За редким исключением, конечно. Например, когда встречает новую Большую Любовь, как это и было в нашем случае.

За несколько суток до Дня города мой Сеня познакомился с очередной пассией и собирался устроить ей грандиозный пир. Не думаю, конечно, что Рабинович готов был предложить девушке руку и сердце, но что-то глобальное он задумывал точно, и, судя по всему, праздник должен был обойтись без меня. По крайней мере, пару раз он с Жомовым говорил о том, что хороший пес в День города омоновцу бы не помешал. Ваня пока не сдавался, но я был уверен, что долго перед уговорами Сени он не устоит. Особенно когда Рабинович прибегнет к крайней мере и пообещает поставить литр водки – на троих, естественно, – за верную дружбу и беззаветную преданность. Моего мнения, ясное дело, никто не спрашивал, да и мне самому, если честно, не особо хотелось шляться с Сеней и его девицей по всяким там человеческим кафе – не думаю, что Рабинович на ресторан для своей пассии расщедрился бы, если, конечно, действительно не собирался на ней жениться.

Однако чаяниям моего хозяина не суждено было сбыться. Наши люди не дурнее паровоза. Сразу несколько человек из отдела, без коих просто не могла жить патрульно-постовая служба, внезапно слегли с различными вирусно-инфекционными заболеваниями, начиная от коклюша и вплоть до сибирской язвы и сыпного тифа. Кобелев рвал и метал, грозя наслать на головы инфицированных все смертные кары, предоставленные в его распоряжение Министерством внутренних дел, но поскольку не мог исцелять недужных людей наложением рук, вынужден был вызвать на службу тех, кто был здоров и собирался провести праздники, извините, в праздности, чревоугодии и лени. Мы с Рабиновичем тут же попали под эту категорию и утром в День города были в спешном порядке доставлены в участок на патрульной машине. Думаю, объяснять, каковым было моральное состояние моего хозяина после столь вопиющего нарушения прав человека, никому не нужно. Сеня рвал и метал, суя под нос Кобелева кучу всяких справок, по большей части составленных самим Рабиновичем, возложившим на свои хрупкие плечи тяжкую ношу ветеринарства. Начальник отдела тоже рвал и метал эти самые справки. Причем в буквальном смысле слова. А под конец своей пламенной речи, достойной пера драной курицы, заявил, что если пес кого-нибудь заразит во время праздников, то Рабинович будет отвечать за это лично, так как должен был свести пса, меня, значит, к ветеринару еще в начале года.

Лично для меня так и осталось неизвестным, откуда Кобелев взял именно эту дату и чем она была лучше сентября, но факт остается фактом. Сколько Рабинович ни спорил, но под угрозой материального и уголовного наказания за вышеуказанную халатность ему пришлось сдаться и согласиться на три отгула сразу после окончания торжеств. Может быть, в другое время эта маленькая победа и успокоила бы нервы моего хозяина, но не в этот раз. Шикарный вечер с новой знакомой катился коту под хвост, и Сеня, посчитав такое развитие событий личным оскорблением, целый день пребывал в весьма мрачном настроении духа. И уж наивные восторги Жомова по поводу выступления клоунов из местного цирка на городской площади разделять точно не собирался.

– Сеня, ты только посмотри, что этот чудик вытворяет, – дернул Рабиновича за рукав Жомов, тыча пальцем в сторону клоуна, зачем-то пытающегося снять штаны через голову.

– Ваня, вот сколько лет тебя знаю, до сих пор не пойму, ты с детства такой ущербный или тебе мозги в процессе воспитания повышибали? – наивно полюбопытствовал мой хозяин и, оставив омоновца раздумывать над столь трудным вопросом, сделал вид, что отправился патрулировать территорию центральной площади.

На самом деле моему хозяину просто было невыносимо больно видеть, что в такой трагичный для него день кто-то может радоваться жизни. Он бы для поднятия настроения задержал десятка два человек и отправил бы их в отделение, чтобы жизнь медом не казалась, но, как назло, был приказ – тех, кто в состоянии стоять на своих ногах, не трогать, а дебоширить на площади никто не собирался. По крайней мере не на глазах у милиционера с псом на поводке. Я, если честно, тоже был не прочь кого-нибудь покусать. Хотя бы из-за того, что терпеть не могу целый день ходить в наморднике. Поэтому, когда по рации передали просьбу проверить каких-то подозрительных людей в трех кварталах от площади и Сеня тут же согласился этим заняться, спорить с хозяином я не стал.

Люди действительно оказались в высшей степени подозрительными. Да и как могут не быть подозрительными двое мужчин и женщина, в сумерках растерянно мечущиеся по кварталу из конца в конец и задающие вопросы пьяным прохожим на совершенно нерусском языке? Английском, я бы даже сказал. Мой Сеня самым торжественным шагом прошагал в их направлении, неся в руке поводок, как генерал саблю на параде, и, козырнув, представился. А я, увидев, как наполнились радостью лица подозрительных личностей при виде обычного милиционера, вынужден был лечь на тротуар и зажать морду лапами, чтобы не взвыть от смеха.

Сеня никогда особо углубленным знанием иностранных языков не обладал, но понять десяток слов по-английски был в состоянии. После недолгих переговоров ему удалось-таки выяснить, что трое иностранцев приехали к нам на какую-то историческую выставку, приуроченную к празднованию Дня города. Вместе с экскурсионной группой они отправились осматривать местные достопримечательности да умудрились потеряться. Теперь им страшно хотелось попасть к тому самому музею, где проходила выставка и откуда их должны были доставить к месту проживания, в гостиницу «Славянка», которую потерявшиеся туристы упорно называли «Цлафанка».

Пока Сеня выяснял все обстоятельства происшествия с одним из мужчин на смешанном русско-английском диалекте, единственная женщина в числе подозрительных личностей решила снять нас вместе с Рабиновичем при помощи фотоаппарата с чудовищно мощной фотовспышкой. Меня-то реакция не подводит, а вот Сеня глаза прикрыть не успел. И пока он промаргивался, я ясно видел написанные у него на лице сомнения – а не экспроприировать ли вышеуказанную фотокамеру за несанкционированные съемки сотрудника милиции, находящегося при исполнении служебных обязанностей?

К счастью для туристов, Сеня был не настолько зол, чтобы заняться экспроприациями, и камера вместе с пленкой остались у владелицы. Мы торжественно проводили туристов до краеведческого музея, где кроме автобуса и толпившихся вокруг него остальных членов туристической группы больше никого не было. Надо ли говорить, что радости нашедших друг друга иностранцев не было предела? Они так вопили и столько раз хлопали друг друга по спине, что мне показалось, будто эту троицу мы вернули ну если не с того света, то из ГУЛАГа точно. А их экскурсовод, выглядевшая смертельно-зеленой перед тем, как мы привели к ней «заблудшие души», бросилась целовать Рабиновича.

Честно говоря, в людских самках, то бишь женщинах, я не сильно разбираюсь. По размерам, запаху и манере движения одну от другой отличить, конечно, могу, но почему одну считают красивой, а другую дурнушкой – для меня темный лес! По-моему, главной должна быть физиология, а всё остальное неважно. Однако люди почему-то так не считают, и судя по тому, как в счастливой гримасе расплылась морда моего хозяина, девушку-экскурсовода он лично считал красивой.

– Ой, прямо не знаю, как вас благодарить! – лопотала девица, не отрывая от Сени влюбленных глаз. – Я уже и не знала, что мне делать. Не приведи вы их, меня бы точно с работы уволили. Да и сейчас, если начальство узнает о случившемся, неприятностей не оберешься.

– А вы не волнуйтесь, девушка, – солидно ответил мой Сеня. – Давайте завтра встретимся, и вы мне расскажете, не было ли неприятностей на работе. А я, если что, сразу пойду к вашему начальству и заявлю, что вы после пропажи туристов сделали всё правильно. Мгновенно оповестили власти, и нам тут же удалось их найти.

– Ой, не знаю, удобно ли будет вас от работы отвлекать, – потупилась девица.

– Да что вы! Помогать людям и есть моя работа, – надувшись от чувства собственного достоинства, заявил мой хозяин.

Да ты арапа тут хотя бы при мне не заливай! Тоже нашелся рыцарь без страха и упрека. Знаю я, в чем ты ей помочь хочешь! А то она без тебя до нижнего белья раздеться не сможет.

– Фу, Мурзик, – рявкнул на меня хозяин (вот и попробуй поговори с ним!), а затем вновь посмотрел на девицу. – Ну так что? В котором часу вам будет удобно со мной встретиться?

– Давайте в обед, если вам удобно, – окончательно смутилась барышня и, договорившись с Рабиновичем о месте завтрашней встречи, помчалась к туристам.

Те, видимо, совсем от счастья офонарели и все до единого во что бы то ни стало хотели сфотографироваться вместе со мной и Рабиновичем. При этом каждая сволочь начала тянуть свои жирные лапы к моей голове. Я и так страшно не люблю, когда об меня руки вытирают, делая вид, что я эти поглаживания должен с выражением огромного счастья и безмерной признательности принимать, а когда такое несколько человек одновременно пытаются сделать, так и вовсе в неистовство впадаю. Вот и сейчас, был бы без намордника, точно кому-нибудь палец бы откусил. И это – минимум! А так пришлось просто зарычать на туристов. Но и этого было вполне достаточно. Тот наивный пузан в очках, который ко мне руку тянул, когда я рыкнул, так в сторону отскочил, будто я в него из гаубицы картечью пальнул. Да и с остальных панибратские замашки словно ветром сдуло.

– Вы объясните им, что у меня пес страшно не любит, когда его посторонние люди, особенно иностранные граждане, по голове гладят, – тут же обратился к экскурсоводу Сеня.

– Ой, какой он умный, – восхитилась девушка. – А мне он разрешит себя погладить?

Ща-аз! А кошачий хвост тебе не воротник? Может быть, тебе еще разрешить меня за брюхо почесать и уши подергать?!

– Фу, Мурзик, – снова рявкнул на меня Рабинович.

– Мурзик? – удивилась девица. – Какое необычное для собачки имя…

Ну, если Сенины симпатии эта швабра двуногая еще как-то завоевала, то на мои, особенно после «собачки», точно могла не рассчитывать. Я, конечно, понимал, что со мной Рабинович сделает, но твердо пообещал себе, что ежели эта девица каким-то образом окажется у нас в гостях, пару десятков способов испортить ей вечер я придумаю и непременно воплощу их в жизнь. Сеня, видимо, прочитав мои мысли на моей же морде, погрозил пальцем и милостиво разрешил девице меня погладить. Так и подмывало позлее рявкнуть на нее, чтобы она метра на два назад отлетела, но делать я этого не стал – решил усыпить бдительность девицы для будущей мести. И даже хвостом, изображая удовольствие, пару раз махнул. От этого моего демарша Сеня оторопел и покачал растерянно головой. Дескать, последний раз своего пса, виляющего хвостом, видел тогда, когда тот в Древней Греции с дриадой играл, но вслух об этом говорить, естественно, не стал, чтобы девушка его за сумасшедшего не приняла. Вместо этого Сеня расплылся в улыбке.

– Видите, вы ему понравились, – тоном человека, делающего незаслуженный комплимент, произнес он. – Если честно, давно не видел, чтобы Мурзик на ласки так реагировал.

– А вы мне расскажете, почему его Мурзиком зовут? – поинтересовалась девица.

– Завтра во время нашей встречи и расскажу, – уклонился от ответа Сеня.

Экскурсовод спорить не стала, тем более потому, что к ней кто-то из туристов подошел и затараторил что-то по-английски. Оказалось, что иностранцы всё еще хотят всей группой сфотографироваться вместе с нами, и Рабиновичу, чтобы отвязаться от них, пришлось согласиться. Лишь после этого туристы загрузились в автобус и убрались восвояси. Мой Сеня, провожая синий «Ман» глазами, доложил по рации о случившемся. А затем, видимо, немного утешивший разбитое дежурством сердце после знакомства с экскурсоводом, но не горя желанием возвращаться на площадь, решил дать себе минуту отдыха и, сев на скамейку в скверике, закурил.

Минуты три мы сидели молча, в полной тишине и спокойствии, лишь изредка нарушаемом отдаленными выкриками, доносившимися сюда с центральной площади, а затем вдруг со стороны музея послышался какой-то подозрительный звук. Сеня мой, у которого, как и у всех человеков, со слухом серьезные проблемы, на это никак не отреагировал, а вот я уши навострил. Поначалу тоже толком разобрать ничего не мог, а затем понял, что внутри закрытого уже музея кто-то что-то передвигает. Вот тогда и решил, что пришло время бить тревогу. Тихо зарычав, я вскочил и застыл, повернувшись в сторону музея.

Объяснять Сене ничего не пришлось. Всё-таки мы с ним друг друга как облупленные знаем. И уж по крайней мере понять, когда я пытаюсь ему сообщить о происшествии, Рабинович может. Мгновенно затушив сигарету, Сеня вскочил на ноги и, скомандовав мне «ищи!», махнул рукой в сторону музея, достав затем из кобуры пистолет. Я, конечно, и без его указаний знал, что мне нужно делать, но высказывать это хозяину не стал. Нужно иногда потакать его альфа-лидерским замашкам, иначе он совсем себя человеком чувствовать перестанет. Нежный он у меня и ранимый! Вот и пошел я послушно туда, куда он руками махал.

На некоторое время шумы в музее затихли, а затем послышался такой звук, будто кто-то сгребает в кучу разные железки.

В тишине это было слышно так отчетливо, что даже мой Сеня звон металла разобрал и даже голос услышал, сипло произнесший: «Да тихо ты, идиот, мать твою!»

– Жди, – скомандовал мне Рабинович, усаживая меня прямо напротив входной двери, а сам занимая позицию возле стены музея.

Пару минут ничего не происходило. А затем массивная входная дверь медленно отворилась, и из-за нее показалась самая что ни на есть бандитская физиономия. На мне, конечно, милицейской формы не было, но и одного вида крупной немецкой овчарки, сидящей прямо у входа, вполне хватило для того, чтобы грабителя охватила оторопь.

– Собачка? – поинтересовался он, словно не веря своим глазам. – Ты что тут делаешь? Где твой хозяин?

Мог бы и не спрашивать! Едва грабитель успел задать свой последний вопрос, как перед его носом появилась рука с пистолетом. Оторопев еще больше, деятель явно собрался напрудить в штаны от неожиданности, но сделать этого не успел. Свободной рукой Сеня дернул его на себя, освобождая мне проход внутрь музея. Конечно, я бы с большим удовольствием откусил большую часть филе именно у этого наглеца, посмевшего назвать честного милицейского пса собачкой, но поскольку у нас с Сеней существовало разделение труда, пришлось мне довольствоваться его сообщником.

– Гена, что проис… – только и успел произнести тот, прежде чем я всей массой ударил мужика в грудь, сваливая его на мраморный пол музея.

Увидев мою оскаленную физиономию у своей глотки, бандит решил, что время вопросов закончилось, и, зажмурив глаза, принялся ждать своей смерти, словно я людоед какой-нибудь. Именно по этому поводу я и высказал грабителю всё, что думаю о его умственных способностях. И почему-то мой короткий монолог поверг уголовничка в такой шок, что тот поспешил закрыть глаза и потерять сознание.

– Сторожи! – в тот же момент услышал я голос Сени и, подтащив грабителя за шкирку к двери, увидел, как мой хозяин стоит над вторым арестованным и вызывает по рации наряд.

Сверкая мигалками, патрульный «уазик» примчался через пару минут. Двое милиционеров остались охранять разграбленный музей, а мы с Рабиновичем после всех необходимых процедур, погрузив задержанных с поличным преступников в машину, отправились вместе с ними в наше отделение. Там сдали этих субъектов дежурному, а все вещдоки отнесли Попову на экспертизу, завалив его работой минимум часа на три. Кобелев же, лично присутствовавший в отделе в этот праздничный день, вынес нам с Рабиновичем благодарность за проявленную бдительность и благосклонно отпустил домой, подтвердив, что с завтрашнего дня мы находимся в отгуле.

Возражений с нашей стороны, естественно, не последовало, и мы с Сеней понеслись домой как на крыльях. Точнее, несся-то мой Рабинович, а я лишь старался от него не отстать. У меня дома срочных дел не было, а вот Сеня, несмотря на довольно поздний час, видимо, рассчитывал наверстать упущенное с той девушкой, которой планировал устроить праздник сегодняшним вечером.

Естественно, Рабиновича ждало разочарование. Девушки не оказалось дома. Видимо, решив, что ни один милиционер не заслуживает того, чтобы в праздник с душевным трепетом его бесконечно долго ждали, она отправилась отдыхать в другой компании. При этом через маму передала обращение к Рабиновичу, составленное в такой форме, что престарелая родительница не решилась его повторить вслух. Она только сказала Сене, чтобы тот больше не звонил, и повесила трубку.

В любое другое время мой Рабинович от такого поворота событий – впрочем, вполне ожидаемого! – впал бы в уныние и хандрил бы самое малое пару дней, но сегодня он лишь пожал плечами, услышав в трубке короткие гудки. И произошло это, скорее всего, оттого, что перспективы сегодняшнего нового знакомства мой Сеня видел не менее радужными. Как он сам сказал бы в таком случае, не было бы счастья, да несчастье помогло! И, приняв душ, мой Рабинович завалился спать.

А утром, ни свет ни заря, нас разбудил звонок в дверь.

Сеня, вполне справедливо полагая, что это нагрянули опять архаровцы Кобелева, вызывая нас на незапланированный служебный день, собрался спустить на оных всех кобелей, то бишь меня, но вовремя решил сначала спросить, кого там нелегкая принесла. Оказалось, что это Жомов с Поповым, чему мой хозяин, да и я тоже, немало удивились.

– Если вы здесь для того, чтобы тащить меня на работу, то обломайтесь, – вместо приветствия разъяснил им политику партии мой Сеня. – У меня сегодня отгул. Завтра и послезавтра тоже. Так что можете катиться отсюда к любой, на ваш выбор, матери.

– Да кому твоя работа нужна, – фыркнул Ваня Жомов и, бесцеремонно отодвинув в сторону моего хозяина, красовавшегося на весь подъезд в синих семейных трусах, прошел в гостиную. Она же спальня, она же рабочий кабинет, она же всё остальное, что только взбредет в голову, поскольку квартира у нас с Сеней однокомнатная.

– Так, от своего имени мы тебя поздравили, – проговорил Ваня, выставляя на стол бутылку водки. – Остальным будешь выставляться сам.

– Если вы думаете, что каждый раз после задержания каких-нибудь уродов я вас буду водкой поить, то сильно ошибаетесь, – сухо ответил Рабинович. – Морды у вас от таких царских милостей треснут.

– Ну, за уродов можешь и не выставляться, а за вчерашних точно придется, – осклабился Ваня. – Ты же у нас теперь почти герой.

– Не понял, – потребовал объяснений мой хозяин, да и мне стало любопытно, что это еще за повод для пьянки Жомов с Поповым надумали.

– Вот, смотри, – проговорил Андрюша, выкладывая на стол какие-то фотографии. Мне снизу их видно не было, но догадаться, что на совсем свежих фото были отображены наши вчерашние трофеи, изъятые у музейных воров, было нетрудно.

– И что это такое? – сухо полюбопытствовал Сеня, так и не понимая, к чему клонят друзья.

– Ты что, ничего не понимаешь? – так искренне удивился Попов, что я даже подумал о том, что ошибся в своих предположениях. Судя по его тону, на фотографиях должны быть отображены отнюдь не вчерашние находки, а как минимум все самые красивые девушки города, которых Сеня просто обязан был знать в лицо.

– Это же самая редкая в нашей стране коллекция фигурок майя, датируемая 650-800 годами нашей эры, – развеял мои сомнения умница Андрей.

– А ты откуда про это знаешь? – подозрительно покосился на него Жомов. – Хочешь сказать, на таких штучках даты изготовления и срок годности проставлены?

– Дурак ты, Ваня, – сделал вывод Попов и едва успел увернуться от подзатыльника. – Книги читать иногда нужно, а не ограничиваться одним букварем. Это фигурки расцвета классического периода майя, закончившегося примерно за сто пятьдесят лет до того момента, как их культуру почти полностью поглотили тольтеки.

– И сколько же они могут стоить? – чисто рефлекторно поинтересовался Рабинович, но затем поправился: – Может быть, объясните мне, что происходит?

Ваня, слегка обидевшийся на «дурака», демонстративно промолчал, но этого никто, кроме меня, не заметил, поскольку Андрюша Попов начал заливаться соловьем. К великой радости нашего эксперта-криминалиста, грабители, которых вчера мы с Сеней поймали, вытащили из музея именно фигурки майя, изучением которых Андрюша и увлекался в последнее время.

В музей злоумышленники попали еще днем, когда выставка, приуроченная к празднованию Дня города, просто ломилась от посетителей, в том числе и иностранных, прибывших к нам специально для того, чтобы посмотреть на эту коллекцию. Меры предосторожности, конечно, формально были весьма повышенными, но на самом деле организаторы выставки почти не опасались ограбления, прекрасно понимая, что такую редкую коллекцию фигурок майя продать будет почти невозможно. Поэтому и не так серьезно охраняли, как следовало бы. Грабители, заранее знавшие о готовящейся выставке, спланировали свой налет загодя. Конечно, об истинной ценности фигурок они ничего не знали, но надеялись, что смогут ее выгодно для себя продать. И когда прилив посетителей музея достиг пика, они просто спрятались в одном из подсобных помещений, в приготовленное заранее, во время предыдущих визитов, место. Подождав, пока музей закроется и представление на центральной площади будет в самом разгаре, грабители изнутри отключили сигнализацию и собрали с выставочных стендов всё, что попалось им под руку. На пульте в отделении отключение сигнализации, конечно, заметили, но пока смогли бы направить к музею какой-нибудь не занятый наряд для проверки, грабители успели бы скрыться. Если бы, конечно, не мы с Рабиновичем.

– И что, ты хочешь сказать, меня теперь к награде представят? – заинтересованно спросил Сеня. Вот гад, «меня»! А я что, и участия в этом деле не принимал? – Молчи, Мурзик. Не видишь, мы о деле разговариваем!

– Во-во, псина, они о деле разговаривают, а мы с тобой – побоку, – поддержал меня всё еще обиженный Жомов, но и на эти его слова Сеня с Поповым внимания не обратили.

– Не только к награде, – зная слабую жилку моего хозяина, расплылся в улыбке эксперт-криминалист. – Организатор выставки был настолько поражен оперативной работой милиции и обрадован тем, что все фигурки возвращены к нему в целости и сохранности, что приказал материально поощрить милиционера, задержавшего грабителей. Тебя, стало быть! Кобелев сначала повыпендрежничал, дескать, милиционеры не за материальные поощрения работают…

– Вот гад! – перебил его возмущенный Сеня.

– …а затем вынужден был согласиться. Уж так настойчив организатор выставки был, – не обратив на эту реплику внимания, закончил Попов. – Так что наградные часы от нашего руководства тебе обеспечены, плюс денежная премия от спонсора. Так как насчет того, чтобы это событие отметить? Тем более что у нас с Жомовым сегодня тоже выходной.

– Ну, разве перед вами устоишь? Будет вам праздник, – усмехнулся Сеня и тут же поправился: – Только на многое не рассчитывайте. Премию мне еще неизвестно когда дадут, а пока у меня денег в обрез.

Вот так и начался для нас праздник, посвященный Дню города. Вчерашнее не слишком радостное настроение моего Сени развеялось без следа, и сегодня он выглядел словно именинник. Конечно, вынужденные расходы на предстоящую попойку то и дело бросали тень на умное чело Рабиновича, пока он приводил себя в божеский вид, то есть облачался в форму, но я ничуть не сомневался, что мой хозяин и из этой ситуации выйдет достойно.

По крайней мере, никто не мешает ему прибегнуть к обычному в таком случае трюку – выпивку-то он по минимуму поставит, но, когда она закончится, скажет, что на большее нет денег, и Жомов, которому вечно недогон, будет сам изыскивать резервы для продолжения попойки. Ну а на закуску Сене и тратиться не придется. Всё-таки тетя Соня из Одессы нам еще не забывает присылать кое-какие продукты питания, которые в трезвом состоянии мой Рабинович есть не рискует – уж слишком древними они выглядят!

Пока Сеня вытаскивал из закромов закуски, а Ваня Жомов аккуратно транспортировал их на стол, стоически удерживаясь от того, чтобы не отпить пару глотков из оставленной без присмотра бутылки, Андрюша сбегал в ближайший магазин за водкой, сигаретами, хлебом и парой банок настоящей, не соевой тушенки. С сомнением посмотрев на меня, Рабинович всё же пришел к выводу, что я награду не меньше его заслужил и – где это видано! – вывалил мне в миску целую банку упомянутой выше тушенки.

От такой невиданной щедрости даже лизнуть хозяина в его еврейский нос захотелось, но я вовремя вспомнил, что, во-первых, уже давно вышел из возраста, в котором псам дозволяются такие щенячьи нежности, а во-вторых, не далее как вчера я эту тушенку действительно заработал. Поэтому лишь вильнул для приличия хвостом, выражая свою благодарность, и сунул нос в пластиковую миску, заполненную любимым лакомством.

Наконец-то приготовления к началу праздника были закончены – только не говорите мне, что пить водку с утра дурная привычка. Поработаете в милиции, сами перестанете понимать, когда утро на дворе, а когда вечер, лишь бы минута свободная выпала. Трое доблестных милиционеров уселись-таки за стол. После поздравлений с вполне заслуженной наградой – на мою долю тоже пару ласковых слов перепало – выпили по первой, и Ваня было собрался рассказать о том, каких приколов он вчера на площади насмотрелся, но не тут-то было. Попова, безмерно вдохновленного тем, что довелось подержать в руках предметы огромной исторической ценности, отвлечь от рассказов о майя было не так-то просто.

– Вот, посмотрите сюда, – вопил он, протягивая Жомову с Сеней какую-то фотографию. – Представьте, этой нефритовой фигурке кецаля просто цены нет. Подобных ей во всем мире раз-два и обчелся…

– Что-то не похоже это на еврея. Скорее ворона какая-то общипанная, – задумчиво вертя в руках фотографию, пробормотал Жомов. – Или я ее вверх ногами смотрю?

– А при чем тут еврей? – почти в один голос изумились Сеня с Поповым. Редкое единодушие, стоит заметить!

– Как при чем? А разве Кецаль не еврейская фамилия? – искренне удивился Ваня. – Я помню, у нас в классе один парень с похожей фамилией учился. Или он молдаванин был?..

– Якут! – подсказал Жомову мой хозяин.

– А ты откуда знаешь? – совсем оторопел омоновец, но тут, наконец, сообразил, что над ним просто издеваются.

– Что-то я не пойму, вам поприкалываться, что ли, захотелось? – обиженно поинтересовался он. – Поп, а в едовище получить не желаешь? Разве трудно объяснить, что на этой фотографии изображено?

– Кецаль – это такая птица из мифологии майя, ацтеков и тольтеков, – начал было объяснять Попов, но Ваня не дал ему договорить.

– Так бы сразу и сказал! А то я думаю, откуда у индейцев евреи могли быть? – рассудительно предположил он. – Хотя, Сеня, от вашего брата всего ожидать можно, – мой хозяин, хлопнув себя по лбу, застонал, но Жомов внимания на это не обратил. – Слушай, Поп, а на хрена тебе этот кецаль? – Не зная, что ответить на этот вопрос, Андрюша просто открыл рот, да и остался так сидеть. А вот мой Сеня просто зашелся в истеричном хохоте, едва не подавившись куском тушенки. Жомов бросился ему на помощь и, хлопая по спине, как это у него обычно получается, едва не сломал Рабиновичу хребет. Хозяин мой кашлять и смеяться мгновенно перестал, и неизвестно, не кончилось ли бы спасение поперхнувшегося отправлением его в реанимацию, если бы я вовремя не оттянул от Сени Жомова, схватив зубами за штанину. Пока Ваня от меня отбивался, интересуясь, не очумел ли я, Рабинович смог окончательно прийти в себя и спросил Жомова:

– Вань, скажи честно, часто у тебя после ночного дежурства клинические обострения острой умственной недостаточности бывают?

– То есть ты всегда дебил или только когда не выспишься? – перевел Сенину фразу Попов и тут же получил по загривку. – Ты чего, Жом, офонарел? Сеня на тебя наезжает, а тумаки, как обычно, мне достаются?!

Я отчетливо видел, как Ваня, скрипя шестеренками, пытается решить, дать ли еще раз Попову по загривку или попробовать придумать какой-нибудь достойный ответ. Еще неизвестно, до чего бы додумался наш бравый омоновец, но в этот момент произошло событие из ряда вон выходящее. Точнее, некогда бывшее для нас обычным, но за истечением срока давности немного позабытое. В общем… Да что я тут говорю!

ХЛО-ОП!!!

И после этого звука в комнате возник не кто иной, как наш давний знакомец – эльф Лориэль. Для тех, кто начитался Толкина и насмотрелся по «видаку» «Властелинов Колец», сразу скажу, что далеко не все эльфы рослые красавцы, под стать Леголасу и прочим его сородичам из этой бессмертной трилогии. Мы эльфов самого разного калибра в свое время видели, и тот, про которого я только что упомянул, относился к толкиновским эльфам точно так же, как сувенирная модель автомобиля к оригиналу в пропорции 1:48. И этот маленький наглец сейчас висел прямо над центром стола, бешено размахивая своими чешуйчатыми крылышками, видимо, отобранными у какой-нибудь стрекозы.

– Хлеб-соль, люди добрые, – проговорил Лориэль, шокировав нас этими словами еще больше, чем своим появлением. Впрочем, эльф тут же положение исправил: – Чего уставились, козлы, мать вашу? Думаете, я сам вас жутко рад видеть? Или мне неприятностей с вами всегда мало было? Опять водку жрете? Вот, мать вашу, работнички! Скажите, менты в вашей вселенной чем-нибудь кроме распития спиртных напитков занимаются?

– Ага. Занимаются. Они еще эльфов бьют, – обрадовал Лориэля Жомов и попытался на деле доказать правоту своих слов, ловя эльфа огромной пятерней.

Естественно, ничего из этого не вышло. Омоновец хоть и был необычайно быстр для своей комплекции, но по скорости реакции маленькому эльфу явно уступал. Промахнувшись, Ваня грохнулся грудью прямо на стол, сметая с него всё. В том числе и бутылки.

Попов, увидев такое безобразие, взревел от досады и запустил вилкой с тушенкой в главного виновника этого погрома. Не в Жомова, конечно же, а в Лориэля. Ну а поскольку особой меткостью он никогда не отличался, то промазал. Зато точно попал в Сенину парадную фуражку, спокойно стоявшую до сего момента на буфете.

Сеня страшно обиделся на друга за порчу казенного имущества и хотел было влепить ему в лоб за такое свинство, но в дело вмешался я. Осознав, что пора это безобразие прекращать, я истошно заорал благим матом. Мой лай действие свое возымел, и все трое друзей мгновенно остановились, выискивая глазами эльфа. А тот преспокойно сидел на люстре.

– Ну что, может быть, теперь-то вы спросите, с чем я к вам пожаловал? – ехидно поинтересовался эльф, и моим ментам пришлось согласиться с разумностью этого вопроса.

Глава 2

Сбылась мечта идиотки

Анна Каренина (последняя мысль)

– Ну и что же тебе от нас надо? – поинтересовался Рабинович, глядя прямо на Лориэля и замечая краем глаза, как Андрюша начинает наводить порядок на столе.

Закуски почти не пострадали, за исключением тети-Сониных огурцов, рассыпавшихся с тарелки по всей комнате, а вот половина бутылки водки была безвозвратно утеряна. Если, конечно, никто не собирался слизывать ее с пола. А судя по глазам Жомова, он и не на такое сейчас был способен. Ваня вообще не любил, когда кто-нибудь посягает на его собственность, а уж когда дело доходило до алкогольных напитков, коим он уже присмотрел место в своем ненасытном желудке, тут омоновец и вовсе зверел. И уж самым легким выходом из данной ситуации для нашкодившего эльфа было бы лопнуть самостоятельно, не дожидаясь, пока Жомов до него доберется. Тем более что и люстра в противном случае могла пострадать, чего Рабинович допускать не собирался.

– Так я тебя еще раз спрашиваю, что тебе от нас нужно? – поторопил он эльфа, явно не спешившего удовлетворять любопытство друзей и наслаждавшегося устроенным в комнате погромом. – Только не говори, что опять мир спасать придется.

– Ой, тоже мне, спасатели! Вы вон и собственную выпивку спасти не в состоянии, не говоря уже о целом мире, – скривился эльф, но, услышав рык Жомова, решил, что с шутками пора заканчивать. – Ладно, ладно, молчу. Я здесь по поручению Оберона.

– Мы уже поняли, что ты не по своей инициативе проведать нас прилетел, – отрезал Рабинович. – Говори, что этому старому маразматику от нас опять нужно?

– Тс-с-с! Ты потише. Такими словами не бросайся, – явно испугался Лориэль. – Оберон везде имеет свои уши…

– Нам-то что с этого? – встрял в разговор Попов. – Плевать мы на твоего Оберона хотели. Он только и может что языком трепать, – а это Андрюша явно намекнул эльфу на так и не осуществленную экскурсию в мир-аквариум.

– Нельзя так о своем начальнике говорить, – назидательно осадил его эльф.

– Это какой он нам начальник? – в свою очередь возмутился Жомов.

– Ну, пока, конечно, никакой, но может им стать, – Лориэль изобразил на лице бледное подобие улыбки, скорее похожее на оскал бешеного кота. – Если вы его предложение примете.

– Опять ты за старое? – изумился Сеня. – Мы же уже сказали, что место работы менять несобираемся.

Трое ментов переглянулись. Еще уговаривая друзей на последнюю операцию в Палестине, правитель эльфов Оберон предложил им перейти к нему на службу в качестве специальных агентов по ликвидации трансвременных искривлений реальности. Сулил, естественно, золотые горы, но уговорить честных работников милиции перейти в свое ведомство так и не смог. Они были непреклонны, и лишь один Андрюша чуть-чуть колебался, боясь упустить возможность хоть раз в жизни увидеть целый мир, похожий на его любимый аквариум. Впрочем, и он на искушение не поддался. И вот теперь Оберон снова заслал к ним Лориэля с тем же самым предложением.

– Да не ставь ты телегу впереди лошадей, – оборвал Сенины возражения эльф. – Никто вас и не просит немедленно соглашаться с предложением моего начальства. Оберон поручил мне организовать для вас эдакий туристический рейс, во время которого вы посмотрите всё, что захотите, и получите удовольствий столько, сколько душа пожелает. Просто вам нужно еще раз встретиться с Обероном и поговорить с ним. Много времени это не займет, да и Оберон, в случае неудачи ваших переговоров, моральные издержки обещает компенсировать.

– О какой сумме идет речь? – тут же встрепенулся Рабинович.

– Сеня, ты о чем, блин? – оторопел Жомов. – Мы же вроде всё решили…

– Да подожди ты, Ваня. У меня уже премия есть. Разве вам с Андрюшей лишняя наличность помешает? Ленке своей, например, шубу купишь, которую она у тебя давно просила. А отказаться от предложения Оберона мы всегда еще раз сможем, – резонно проговорил Рабинович и принялся обсуждать с эльфом условия и объемы возможной компенсации.

Жомов с Андрюшей тут же поняли, что вопрос о поездке решен. Сеня, конечно хоть и был милиционером, далеким от всяких коммерческих махинаций, но порода всё же давала себя знать. И если разговор заходил о получении прибыли, остановить Рабиновича было совершенно невозможно. Впрочем, предстоящий визит к Оберону никого особо не расстроил.

Действительно, почему бы не провести выходные где-нибудь в другой вселенной, тем более если можно будет просто отдыхать, а не гоняться по куче миров, пытаясь найти причину, из-за которых вселенная рушится в пропасть?! Особенно если учесть, что здесь, в этом мире, пара дней их небольшого отпуска уложится в пару минут. И пока Рабинович спорил с неуступчивым Лориэлем, Жомов и Попов придумывали, чем они во время отдыха займутся. Ваня решал, что будет лучше: погонять где-нибудь шайку гоблинов или устроить в Эльфабаде, прямо перед банькой десяток-другой спаррингов с новыми телохранителями эльфийского начальства. Ну а Андрюша мучился дилеммой – отправиться-таки в мир-аквариум, дабы удовлетворить свое давнее любопытство, или заглянуть в какую-нибудь параллельную вселенную, развитие которой остановилось где-нибудь на эпохе бронзового века. Мнение Мурзика, естественно, никто не спросил.

Задумавшись над возможными способами развлечений, оба мечтателя-милиционера пропустили мимо ушей, до какой именно суммы компенсации дошли Сеня с Лориэлем. Собственно говоря, о деньгах и Жомов, и Попов напрочь забыли, а Рабинович не стал им о них напоминать, совершенно справедливо полагая, что сможет в итоге преподнести друзьям сюрприз.

– Ну что, если вы готовы, то можем отправляться, – закончив разговор с Рабиновичем, предложил эльф, и тут, неожиданно для всех, Мурзик взвыл и попятился к дверям.

– Что это у тебя с псом? – удивился Жомов. – Ты его давно к ветеринару водил?

– При чем тут ветеринар? – обиделся за верного друга Сеня. – Просто Мурзик умный. Чувствует, что его снова хотят бог весть куда из дома тащить, а он у меня путешествовать не любит.

– Так мы отправляемся, или будем тут до конца света ждать, пока вы своего пса уговорите успокоиться? – язвительно поинтересовался эльф, по-прежнему не торопясь покинуть гостеприимную люстру Рабиновича.

– Одну минуточку, – наконец решил сказать свое веское слово Попов. – Сеня, ты ни о чем не забыл?

Рабинович, до сего момента сосредоточенно успокаивающий Мурзика, удивленно посмотрел на друга, пытаясь сообразить, к чему Андрюша клонит. Забывать вроде бы было нечего. Все трое доблестных милиционеров были одеты как полагается, по всей форме, включая резиновые дубинки, некогда получившие славное звание «демократизаторов». У Жомова, как обычно, из кобуры торчала рукоять табельного оружия, что существенно отличало его от других: Попов, как эксперт-криминалист, пистолет никогда не носил, а Сеня, не слишком жаловавший оружие, за исключением экстренных случаев, предпочитал использовать кобуру для других целей. Например, запихивал туда «сникерсы», щедро скармливаемые Мурзику ларечником Арменом, поскольку умный пес есть их наотрез отказывался.

И ничего удивительного в этом нет! В смысле, не в том, что породистый кобель шоколад сомнительного качества есть отказывался, а в том, что Сеня эти «сникерсы» подбирал. В конце концов, в хозяйстве всё сгодится, и эти шоколадки можно было на свиданиях любимым девушкам дарить.

Сеня повторно обвел взглядом своих сослуживцев, затем окинул орлиным взором комнату, пытаясь понять, что еще им может в путешествии пригодиться, но ничего, чем он мог бы пожертвовать ради такого случая, не нашел. Завершая осмотр, Рабинович скользнул взглядом по люстре и остановился на ехидно ухмыляющемся Лориэле. И тут Рабиновича осенило!

– Конечно же! Спасибо тебе, Андрюша, что напомнил. И как я сам мог об этом забыть? – проговорил он, обратившись к Попову, а затем снова посмотрел на эльфа. – Так, господин хороший, а какие вы дадите гарантии того, что нас и в этот раз не попытаются обвести вокруг пальца, как это было, например, в Египте? – Попов застонал.

– Сеня, я тебе не об этом говорю! – почти взмолился он.

– Помолчи, Поп! Не видишь, я деловые вопросы обсуждаю, – вмиг забыл о своей недавней благодарности Рабинович, отмахнувшись от друга. – Так что, Лориэль, какие гарантии ты можешь нам дать?

– А честного эльфийского слова вам, козлам, уже недостаточно? – язвительно поинтересовался маленький нахал.

– Ты еще честное пионерское нам дай, – посоветовал ему Сеня.

– Пожалуйста. Даю вам честное пионерское слово, – тут же отреагировал эльф.

– Сень, а может, ему всё-таки крылья повыщипывать? Надоело мне уже это маленькое недоразумение от случайной связи мухи с куклой Барби, блин, а я у тебя классные щипцы для колки сахара видел… – предположил Жомов, но Рабинович и его заткнул.

– Ваня, тебя уж точно никто не просит в переговоры соваться! – заорал он, а затем вновь обернулся к недосягаемому пока эльфу. – Ты мне голову переставай морочить. Или ты даешь нам сейчас гарантии, или все предыдущие переговоры отменяются.

– Нет, ну вы, козлы, меня уже достали, мать вашу!.. Стоит только с ментярой каким-нибудь связаться, так он докопается до всего, что найдет. А если чего-нибудь не найдет, то достанет вопросами, почему этого нет!.. Какие вам еще гарантии нужны, кроме слова Оберона? – возмущенно завопил эльф, окончательно потерявший терпение от бесконечных требований Рабиновича. – Он когда-нибудь свои обещания нарушал, а, мать вашу?!

– Собственно говоря, нет, – задумчиво ответил Рабинович. – Зато ты этим часто страдаешь.

– Я-а-а?! – взревел Лориэль таким громким голосом, какого никак не ожидали от этого столь тщедушного создания. – Всё. Я сматываю удочки. Пусть меня Оберон увольняет, пусть в тюрьму сажает, пусть хоть на рудники к гномьей матери отправляет, но никаких дел с российскими ментами я больше иметь не желаю!..

Оторвавшись, наконец, от люстры, эльф взлетел под самый потолок и, бешено замахав крылышками, принялся рассыпать вокруг себя сверкающие всеми цветами радуги искры. Все три российских милиционера, с которыми только что отказался иметь дела Лориэль, смотрели на него с различным по содержательности, но абсолютно милицейским выражением на лицах. Эльф на мгновение застыл.

– Я не понял, мать вашу, меня что, никто останавливать не собирается? – удивленно поинтересовался он. – Ну там, типа, «пожалуйста» сказать или на колени упасть, чтобы поумолять немножко?

Трое милиционеров отрицательно покачали головами, и Мурзик, видя это, от радости даже пару раз вильнул хвостом. Эльф окончательно сдался. Сник, а радужные искрыкак-то мгновенно поблекли и поредели.

– Ну и не надо, – смирился Лориэль, опускаясь обратно на люстру. – Хотя могли бы попробовать. Вам разве не хочется снова по иным мирам попутешествовать?

– Хочется, – ответил за всех Сеня. – Только мы больше не желаем, чтобы нас вслепую использовали.

– Да я же который уже раз говорю вам, что никто вас использовать не собирается, – простонал Лориэль. – Я просто доставлю вас к Оберону, а там сами решайте, прислушаться к его словам или домой отправиться. Выбор целиком в ваших руках, клянусь целостностью вселенной!

– Ну что, поверим ему? – Сеня посмотрел на друзей.

– Так мы уже вроде давно поверили, блин, – пожал плечами добрейшей души человек Ваня Жомов.

Сеня расстроенно сплюнул, видя такое непонимание своего гениального плана со стороны друзей. Он уже хотел пройтись поговоркой по умственным способностям Жомова и степени тугоумия Попова, но только махнул рукой. Дескать, раз не хотите меня поддержать в переговорах, потом пеняйте на себя. А с этим никто и не спорил! Эльф довольно оскалился.

– Так мы отправляемся? – поинтересовался он. Андрюша попытался что-то сказать, но не успел.

– Отправляемся, – буркнул Сеня, решив взять заботу о Мурзике на себя и прижав его голову к груди. И Лориэль тут же хлопнул в ладоши, осыпая доблестных сотрудников милиции радужной пылью.

* * *

В этот раз болезненные и неприятные эффекты, вроде сухости во рту, головокружения и сонливости, которыми обычно сопровождалась переброска в иной мир, у Рабиновича отсутствовали совершенно. Из прежних привычных симптомов переноса наличествовал только провал в памяти. Причем именно такой, какой бывает при потере сознания. И всё равно Сеня открывал глаза осторожно, опасаясь, что в ту же секунду, когда он вновь увидит солнечный свет, симптомы похмелья могут вернуться. К счастью, их не было. Более того! Рабинович чувствовал себя абсолютно трезвым, будто они не выжрали только что втроем целый литр водки. Сеня не знал, радоваться этому или огорчаться, но твердо был уверен, что знает одного человека, которого это точно огорчит, – Ваню Жомова.

Открыв наконец глаза, Рабинович в первую очередь отыскал взглядом бравого омоновца. Тот спокойно сидел на пятой точке, прислонившись к стволу дерева, а на коленях у него покоился Мурзик. От возмущения столь вопиющей наглостью и предательством своего собственного пса Сеня на миг потерял дар речи. Он прекрасно помнил, что Мурзик наотрез отказывался идти к Жомову и успокоился только тогда, когда Сеня прижал пса к себе. И тут нате вам, – как и после всех предыдущих переходов, Мурзик валяется в буквальном смысле в ногах у Жомова. И где тут справедливость?

– Рота, подъем! – истошно завопил Рабинович, как только смог вновь обрести дар речи. – Выходи строиться на центральном проходе!

Ваня, обожавший всякие армейские штучки, вроде строевой подготовки, стрельбы из огнестрельного оружия и марш-бросков, вскочил мгновенно, буквально отшвырнув Мурзика в сторону, и, сделав пару шагов вперед, удивленно осмотрелся по сторонам, отыскивая этот самый пресловутый центральный проход. Мурзик, естественно, после ускорения, полученного от омоновца, спать дальше был не в состоянии, а вот Попов на крик Сени никак не отреагировал. Только перевернулся на другой бок и зачмокал губами.

– Так, похоже, нашего кабана снова нужно водичкой поливать, – предположил Рабинович, оглядываясь по сторонам. – Интересно, до ближайшего родника далеко? Или тут водопроводом научились пользоваться?

– Очумел, что ли, – тут же возмутился Попов, вскакивая на ноги. – И не спал я ни фига. Просто знал, что ты орать начнешь, и решил притвориться. А ты сразу за воду хватаешься. Что мне, мокрым на прием к Оберону идти?

– Высохнешь по дороге, – фыркнул Рабинович и осмотрелся по сторонам. – Ну, куда нас занесло, я еще понять могу. А вот куда этот несчастный Лориэль подевался, кто мне скажет?

Вся честная компания, не исключая Мурзика, тут же начала оглядываться по сторонам, отыскивая обычно надоедливого эльфа. Однако того нигде не было видно, и троица путешественников поняла, что по крайней мере на время их предоставили самим себе. Что, впрочем, было не так и плохо, учитывая некоторые особенности того места, в котором они оказались.

Даже Ване Жомову, с трудом отличавшему березу от осины, а репейник от чертополоха, место их новой дислокации было совершенно ясно. Лориэль забросил путешественников на ту же самую поляну на окраине Эльфабада, которую доблестные милиционеры уже посещали однажды. Об этом говорило всё: и аккуратная трава, кажущаяся подстриженной, и неестественно зеленые листья деревьев, словно специально подкрашенные молодыми солдатами срочной службы к прибытию столь важных чинов, и сами деревья удивительно правильной формы, начиная от выступавших из почвы корней, кончая аккуратными кронами. Вот только той тропинки, которая была тут раньше, в этот раз не наблюдалось.

– Непорядок, – констатировал ее отсутствие Жомов. – И в какую сторону нам теперь идти?

– А зачем нам куда-то идти, скажи на милость, дорогой ты наш Ванечка? – ехидно поинтересовался Сеня. – У нас Андрюша есть. Пусть такси вызывает.

Однако Попов от такой чести напрочь отказался. Заявив, что не сдвинется с места и не скажет ни слова, пока они не обсудят положение, в котором оказались, Андрюша уселся на траву, в позу, отдаленно напоминающую ту, что индусы называют «лотосом», и сделал вид, что медитирует. Бунта на корабле, тем более от обычно миролюбивого Попова, не ожидал никто. Несколько секунд Жомов с Рабиновичем обменивались мнениями относительно того, как Андрюшу привести в чувство. На повестке дня стояли такие предложения, как:

а) дать Попову в зубы;

б) пнуть его под зад;

в) бросить Андрюшу на поляне, к какой-нибудь гномьей матери, согласно Лориэлевой терминологии;

г) попробовать с ним поговорить.

В итоге консилиум в лице Жомова, Рабиновича и безмолвствовавшего Мурзика – а что толку с ними говорить? – сошелся на мнении, что сначала следует осуществить пункт «г», а уж затем переходить к другим вопросам повестки дня, со всеми вытекающими из них последствиями.

– И какое положение, уважаемый младший лейтенант, ты собираешься с нами обсудить? – как можно более корректно поинтересовался у Попова Сеня.

– А я тебе это еще дома хотел сказать, да ты на своих гарантиях заклинился, – сердито ответил Андрей.

– По-моему, блин, у Попа что-то с головой, – предположил Жомов, поигрывая выразительно дубинкой. – Может быть, мы с ним всё-таки разговаривать не будем, а перейдем сразу ближе к телу? Можно, например, пару раз по лысине его стукнуть. Глядишь, мозги на место вправятся, а то начал какую-то чушь нести.

– Был бы ум, помер бы от дум. Негде коль ума набраться, Ване нечего бояться, – Рабинович выразительно посмотрел на оторопевшего от такого поворота событий Жомова, а затем вновь наклонился к Попову. – Андрей, я серьезно. О чем ты хочешь поговорить?

– Дураки вы оба, – констатировал криминалист, глядя на друзей снизу вверх. – То, что вы оба решили на экскурсию по мирам отправиться, это я уже понял. А вот куда именно, вы придумали?

– А какая нам на хрен разница? – фыркнул Ваня.

– Поговорим с Обероном, а потом и решим, – поддержал омоновца Рабинович.

– Да? Прямо у него в тронном зале дискуссию устроим? – язвительно поинтересовался Попов. – Может быть, сначала обсудим возможные варианты?

– Ой, только не надо нам снова головы забивать своим миром-аквариумом, – скривился Жомов. – Кому он интересен? Там и подраться-то не с кем.

– А кто это о мире-аквариуме говорит? – взвился Попов. – А то я не знаю, что вам эстетических наслаждений не нужно. Одному лишь бы карман набить, а другому вообще всё по фигу. Дай только кому-нибудь шею намылить.

– Тоже мне, эстет нашелся. Ценитель прекрасного! – фыркнул Сеня. – Так что ты предлагаешь?

От Попова теперь, конечно, друзья ожидали всего, что угодно, но на такое необычное предложение никто даже не рассчитывал. Начал Андрюша издалека, напомнив друзьям о былых приключениях и мирах, которые они посетили. Дескать, согласитесь сами, чем древнее исторический период, тем больше там возможностей и для получения новых ощущений, и для приобретения материальных ценностей, и для размахивания дубинками. Затем Андрюша напомнил о спасенных Сеней музейных ценностях, фотографиях, которые показывал друзьям накануне визита Лориэля, и наконец скромно признался, что уже который месяц штудирует культуру Мезоамерики.

– Чего-чего? – удивили Жомов. – Северную, Южную, Латинскую Америку знаю, но про твою Мезовую еще ни разу не слышал. Это где?

– В Караганде, – отрезал Рабинович. – Это во-первых. А во-вторых, Латинская Америка – это не часть света, а название группы государств, населенных испаноговорящими людьми.

– Чем говорящими? Испанами? – еще больше оторопел омоновец. – Я думал, все люди ротами говорят.

– Батальонами они говорят, а не ротами, грамотей хренов! – не выдержал Попов и с надеждой в глазах посмотрел на Сеню. – Нет, я серьезно. Давайте в Мезоамерику смотаемся. Вы только послушайте, какие имена там встречаются, просто песня – Кецалькоатль, Пернатый Змей; Тлалок, повелитель огня; Мишкоатль, бог звезд… Заслушаешься! А архитектура там какая? Об одном только Теотиуакане с его храмами и дворцами легенды складывают, а мы его воочию можем увидеть…

– И что нам с этих индейских богов и архитектуры выгорит? – как можно более спокойно поинтересовался Рабинович.

– А то! – Попов, просто переполняемый энтузиазмом, вскочил на ноги. – Хочешь, Сеня, тебе отрывок легенды наизусть прочитаю?.. Слушай. «В храме было четыре помещения: первое, выходившее на восток, было из золота и называлось золотым домом, поскольку было облицовано золотыми пластинами; второе выходило на запад и называлось изумрудным домом, поскольку внутри него была отделка из драгоценных камней». Ну и так далее. Это, конечно, миф, но ведь мы можем и в мифический мир отправиться. Наверняка среди параллельных миров такой есть!.. Это тебе, Сеня, пища для раздумий, – а затем криминалист повернулся к задумавшемуся Жомову. Согласитесь, весьма странное и необычное зрелище.

– И для тебя, Ваня, там дело найдется. Ты только представь, что жители Мезоамерики почти каждый день человеческие жертвоприношения делали! А потом еще и конкистадоры заявились, начали мирное население грабить. И прикинь, никто им Уголовный кодекс не читал!.. Ну, что скажете? Чем не хорошее место для отдыха? Вы своими делами займетесь, а я проверю, правду ли говорят ученые об истории Мезоамерики.

– Ладно, мы над твоим предложением подумаем, – пообещал Сеня, прежде чем омоновец успел что-то сказать. – Только давай сначала хоть до той гостиницы, где мы раньше останавливались, доберемся.

Путь до гостиницы оказался долог и тернист. И всё оттого, что вызванное Поповым такси оказалось старым, плохо функционирующим и с ужасно неудобным салоном. Попросту говоря, вместо нормального автомобиля, как это было при прошлом визите доблестных милиционеров в Эльфабад, приехала самая обычная карета. Запряжена она была настоящим кипенно-белым единорогом, оснащена откидным верхом, деревянными рессорами и, разумеется, изрисована по бортам желтыми шашечками. Плюс ко всему, возница оказался самым что ни на есть настоящим лепреконом, облаченным в ярко-зеленый парадный сюртук, но легче от этой помпезности тяготы грунтовой дороги путешественниками почему-то переноситься не стали.

– Это что за колымага такая? – оторопел Рабинович, увидев въезжающую на поляну карету. – Попов, ты чего опять отчудил?

– А я-то тут при чем? – обиделся Андрей. – Сами слышали, что я такси вызывал. Откуда мне знать, почему вместо нормальной машины этот раритет прислали?

– А это для того, чтобы ты эротическое наслаждение получил, – с умной физиономией заявил Жомов.

– Какое? – оторопели враз Сеня с криминалистом.

– Эротическое, – совершенно не понимая, отчего вдруг отупели друзья, пояснил омоновец. – Ты же сам говорил, мол, одному только карман набить, другой лишь кулаками махать умеет, а я хочу эротически наслаждаться.

– Эстетически, дубина ты стоеросовая! – взвыл Попов. – Эс-те-ти-чес-кое! Понял?

– А я как сказал? – искренне удивился Жомов.

– А ты, милый друг Ванечка, сказал, что Андрюше после езды в карете женщина уже будет не нужна, – пояснил Сеня, но Жомов вновь ничего не понял.

– Это смотря как этот хмырь поедет, – пожал он плечами, кивая на лепрекона. – Если по кочкам с бешеной скоростью повезет, то у нас полны штаны омлета будут, и о женщинах всем, а не только Попову придется забыть.

– И это, по-твоему, называется эротическим наслаждением? – вытаращив глаза, поинтересовался Сеня.

– А при чем тут эротика? – омоновец просто был ошарашен этим вопросом.

– Ты сам об эротическом наслаждении говорил!!! – почти в один голос взвыли Попов с Рабиновичем.

– Ну до чего же вы тупые, блин, – возмутился Жомов. – Я говорил про эстетическое, и не нужно мне тут бабушку лохматить.

После такого Ваниного заявления остальным членам команды оставалось только застонать и, обхватив руками головы, пытаться не дать распухшим мозгам выбраться наружу. Сеня, конечно, мог бы достойно прокомментировать последнее изречение омоновца, но делать этого не стал, боясь, что дальше спор зайдет в такие казуистические бредни, из которых потом никогда не выберется. Лепрекон, до этого молча наблюдавший за диалогом сотрудников российской милиции, наконец решил внести свою лепту в столь развеселое общение.

– Ну так мы едем куда-нибудь или нет? – поинтересовался он. Голос у лепрекона оказался удивительно писклявым и противным. Сеня поморщился, а Жомов нагло повернулся к вознице.

– А у тебя что, горит где-нибудь? Сейчас остужу, – пообещал он.

– Мне простои не оплачиваются, – попытался было возмутиться лепрекон, но, разглядев, наконец, что написано на физиономии омоновца, смирился. – Да спорьте, сколько хотите. Я уж лучше останусь с невыполненной нормой, чем с пособием по инвалидности.

– А вот это правильно, – почти с горбачевскими интонациями похвалил возницу Рабинович. Тот, готовый уже абсолютно со всем соглашаться, молча кивнул.

Впрочем, больше задерживаться на поляне путешественники не стали. И причин для этого не было, да и в гостиницу с отличной русской банькой и холодным разливным пивом друзьям страшно хотелось побыстрей попасть. О чем они лепрекону и заявили. То есть не о своих желаниях, конечно, а о намерении попасть в гостиницу. И вот тут выяснилось, что есть еще одна проблема, мешающая друзьям отправится в путь, – единорог!

Забираясь в карету, все трое даже не вспомнили о том, как жутко ненавидят Попова все парнокопытные существа параллельных миров. Начиная от обычных лошадей, кончая кентаврами, все они так и норовили Андрею насолить. То за ляжку пытались кусать, то плевались без причины, а иногда и лягнуть могли.

Единорог, являвшийся согласно учению о происхождении видов местного Дарвина, был парнокопытным. Поначалу, пока Андрей стоял довольно далеко от кареты, рогатый конь его старался игнорировать и заниматься собственными делами вообще и принятием пищи в частности. Ну а когда Попов решил залезть в карету, несчастное животное потеряло покой, голову и содержимое своего желудка. Причем последнее сделало так метко, что Попов оказался изгажен с ног до головы. На несколько секунд после этого поляну поглотила гробовая тишина, а затем под жуткий гогот Жомова с Рабиновичем Андрюша бросился драться с единорогом.

Бой получился на славу. Изгаженный Попов на всей возможной скорости таранил головой единорога. Тот, решив не остаться в долгу, попытался лягнуть криминалиста, но в силу того, что был запряжен в карету, попал копытом по колесу и сломал его. Клюнувшая вниз одним углом карета сбросила с сиденья лепрекона, который весьма эффектно приземлился в те остатки содержимого желудка единорога, которые умудрились не долететь до Попова. Возница заорал благим матом, слушая который любой удивился бы, как может этот персонаж западного фольклора знать столько исконно русских выражений.

Попов тоже заорал. Но не ради солидарности с лепреконом, а оттого, что, идя второй раз на таран, поскользнулся и пролетел мимо наглой животины, зацепившись воротником за рог данного существа. Рогатый конь тут же воспользовался полученным преимуществом и, решив раз и навсегда покончить с заклятым врагом парнокопытных, принялся мотать башкой из стороны в сторону, надеясь звездануть Андрюшу всей фигурой тела о ближайший дуб.

Может быть, это у единорога и получилось бы, но обиженный Попов заорал так, что первый же дуб, стоявший на его пути, рухнул, повалив на землю парочку своих ни в чем не повинных собратьев.

Рогатый конь попытался швырнуть Попова на соседние дубы, но не рассчитал амплитуды. И вместо того, чтобы ударить криминалиста головой о дерево, закинул его себе на спину. Ну а если учесть, что Попов в это время орать не переставал, то вполне понятно, почему единорог заработал легкую контузию вкупе с сотрясением мозга и как подкошенный рухнул на землю. Только тогда Андрюша смог твердо встать на ноги и уставиться на помирающих со смеху коллег.

– И какого хрена вы ржете, менты поганые? – заорал он так, что Рабинович с Жомовым тут же покатились по траве. Правда, теперь не от смеха, а от звуковой ударной волны. Смех с них тут же Андрюшиным криком и сдуло.

– Сам ты ментяра, блин, – обиделся Жомов, поднимаясь на ноги. – Еще раз свой тортопережевывающий комбайн на меня разинешь, я тебе туда оба своих берца вобью. Вместе с носками.

– Во-во. А я помогу, – согласился с ним Сеня, растирая уши. – Какого хрена ты нас оглушить решил? Мы-то тут при чем? Мы на тебя, что ли, гадили?

– Еще бы вы гадить начали. Всех бы тогда убил, – буркнул Попов и, сорвав пук травы, принялся стирать с себя следы пищеварения единорога.

Всё еще ухмыляясь, правда, теперь сочувственно, а не издевательски, Сеня с омоновцем принялись помогать Андрюше приводить себя в божеский вид. Они, конечно, криминалиста не оттирали, но растительностью для этой цели снабжали его беспрестанно и даже уговаривали сильно не расстраиваться. Дескать, хоть и не все парнокопытные свиньи по форме, но по сути – поросята, как минимум. Это, впрочем, мало утешало несчастного криминалиста. А когда Жомов неудачно предположил, что Попов еще должен радоваться, что на месте единорога не оказался носорог, Андрей чуть не накинулся на него с кулаками. И за этой суетой все как-то забыли о лепреконе.

– Ну и кто мне за всё это платить будет? – писклявым голосом напомнил тот о себе, обводя руками покореженное такси и бездыханного единорога.

– Оберону вашему счет пришлешь, – прежде чем Жомов успел на пальцах разъяснить вознице формы и способы оплаты, используемые омоновцами, ответил лепрекону Рабинович. – Он тебе всё и оплатит.

– Как же, дождешься от него, – прогундосил таксист.

– А ты мне еще поплачься тут в бронежилет, – рявкнул на него Ваня. – Нужно учить свою лошадь гадить только в специально отведенных местах. Ясно? И еще спасибо скажи, что мы тебя под суд за оскорбление мундира не отдали.

– Спасибо, – безропотно согласился лепрекон.

– Засунь себе это спасибо туда, откуда у тебя эта рогатая лошадь вылезла! – не успокоился омоновец и прежде чем возница сообразил, что и куда нужно совать, добавил: – Тачку нам сюда другую пришли. И на этот раз чтобы она на бензине, а не на траве работала. Ясно?

– Не могу, – скривясь, как от зубной боли, заявил возница. – Сегодня весь транспорт из парка по объектам расписан. Ни одного свободного такси нет. Меня к вам на целый день выделили.

– Че-го?! – оторопел Жомов и начал отстегивать от пояса дубинку. – Сейчас я тебе покажу, чем трамвай от пылесоса отличается.

– Вань, да отстань ты от него, – вступился за лепрекона Попов. – Не видишь, он сейчас плакать начнет.

– Во, блин! – удивился Иван, но дубинку спрятал. – За этого дурака еще заступиться хочешь, а он всем кисельным барышням сопли мундиром вытирает.

– Кисейным, – поправил его Рабинович. – И потом, любая барышня сразу повесилась бы, если бы Андрюша ей таким мундиром попытался сопли вытереть, – а затем посмотрел на возницу. – Колымагу свою починить можешь?

– Могу. Но это немало времени займет, – шмыгнув носом, дабы не портить о себе впечатление, ответил лепрекон.

– Вот и приступай, – скомандовал ему Попов. – И заодно лошади своей все отверстия, кроме дыхательных, заткни.

Поначалу, вспомнив о том, как во время прошлого визита российских милиционеров в Эльфабад в ответ на требование покормить кабан любезно оторвал собственную ногу, Андрюша предположил, что и колесо кареты можно регенерировать подобным образом. Но оказалось, что в столице эльфийского мира на такое способны только живые существа. Растения и те регенеративными свойствами в полной мере не обладали. Правда, сама экосистема здесь была какая-то слишком хитрая, упавшие деревья мгновенно рассыпались в прах, труху смыло легким дождичком, кстати, аккуратно обошедшим людей стороной, и под его капель прямо на глазах вымахали новые, точно такие же.

– Прикинь, Сеня, – глядя на это безобразие, предположил Жомов. – Если бы нам на Колыму куда-нибудь такой лес, это как бы зэки вешались, когда получали бы задание делянку расчистить?

– Кто о чем, а лысый о расческе, – фыркнул Рабинович. – Ты бы, Вань, вместо того, чтобы фантазировать, занялся чем-нибудь. Пистолет, что ли, почистил бы?..

Бравый омоновец тут же согласился с тем, что почистить пистолет – дельная мысль, и принялся возиться с оружием. Остальные, за исключением Мурзика, привалились к деревьям и стали наблюдать, как лепрекон чинит карету. А пес, облаяв по пути единорога, уже пришедшего в себя, умчался куда-то в лес по своим собачьим делам. Сеня поначалу хотел вернуть его, а затем махнул рукой.

Всё равно Мурзик далеко не убежит, а будут уезжать, пса и позвать можно.

Чинил возница карету более чем странно. То есть поначалу все его действия мало отличались от тех которые производит водитель, меняя проколотое колесо на запасное, но затем начались странности. Вместо того чтобы достать откуда-нибудь «запаску» или попытаться восстановить то, что осталось после удара копыта единорога, лепрекон просто опустился на пятую точку и принялся жевать травинку.

Некоторое время Попов с Рабиновичем молча выносили это издевательство над слесарно-ремонтным делом, а затем Сеня уже собрался встать и рявкнуть на нерадивого ремонтника, но в этот момент из леса выкатилось совершенно новенькое каретное колесо. Забыв, что в мире эльфов удивляться ничему не надо, Рабинович открыл от удивления рот, а колесо, подкатившись к втулке, само на нее запрыгнуло. Лепрекону осталось только закрепить его, и ремонт был закончен.

Через пару минут, позвав Мурзика, доблестные российские милиционеры забрались в карету. Единорог, смирившись со своей горькой участью и опасаясь куда более тяжелых травм, чем полученные полчаса назад, вел себя совершенно спокойно. Хотя коситься на Попова и не переставал. Впрочем, рогатая лошадь уже никого не волновала, и когда карета тронулась с места, Сеня, наконец, спросил у возницы, кто он такой, как его зовут и как таксист оказался в Эльфабаде.

– Я лепрекон из Лепремира, – писклявым голосом ответил возница. – Зовут меня Лохич, а в Эльфабаде я в поисках работы. Видите ли, наш мир славится во всей Вселенной как родина лучших певцов, танцоров и музыкантов. Ну там и композиторов с поэтами всякими тоже. Чтобы найти у нас достойную работу, нужно минимум на голову быть выше своих ровесников в каких-нибудь музыкальных искусствах, а мне человек на ухо наступил…

– Кто тебе на ухо наступил? – оторопел Жомов.

– Не принимайте это на свой счет, – тут же торопливо прокомментировал свои слова возница. – Просто у нас так говорят. Это вы там у себя можете всякими оркестрами, балетами и всякой попсой восхищаться, а у нас их детям показывают, чтобы те поняли, каким не должно быть искусство… Но это так, к слову! Так вот, нормальную работу дома я не смог найти, а тут услышал, что Эльфабад объявили зоной открытой миграции, и решил рвануть сюда. У меня один знакомый орк был, так вот он говорил, что эльфы хорошо платят…

– И как? Действительно хорошо? – поинтересовался Сеня.

– Пока не жалуюсь, – пожал плечами Лохич. – Конечно, работа таксиста – так себе, но я со временем надеюсь что-нибудь получше найти. Например, какого-нибудь молодого эльфенка буду музыке обучать. Для этого слух не нужен.

– А почему Эльфабад объявили зоной свободной миграции? – проявил неожиданный интерес Попов. – И что это вообще такое?

– Зона свободной миграции? – полуобернулся к нему лепрекон. – Это просто. Это когда впускают всех на временное жительство, а потом насильно предлагают дальнейшее трудоустройство в других районах. А объявили Эльфабад зоной потому, что вселенная эльфов расширяется.

– Как это вселенная эльфов расширяется? – насторожился Рабинович.

– Не знаю, но это частое явление, – успокоил его Лохич. – Все миры когда-нибудь начинают или расширяться, или сжиматься. Я в это не вникал. Если вам нужно, спросите кого-нибудь из эльфов. Они во вселенных лучше меня разбираются.

– И что, много народу в Эльфабад понаехало? – вернулся к волнующей его теме Попов.

– Полно. И отовсюду. Я вот смотрю, даже вы из своей зачуханной Вселенной сюда пожаловали, – усмехнулся лепрекон.

– Алле, гараж! Ты выражения-то выбирай, – осадил его Ваня.

– Извиняюсь, – мгновенно среагировал возница, и на этом разговор сам собой угас.

Как и рассказывал Лохич, Эльфабад здорово изменился. Нет, архитектура и общее направление улиц остались такими же сумасшедшими, как и были, но сразу на выезде из леса, на окраине города, появились странные сооружения, похожие на вигвамы индейцев Северной Америки, но сделанные не из шкур, а из веток. Лепрекон тут же услужливо объяснил, что это древодома. То есть выращенные специальным образом кусты, внутри которых можно жить достаточно комфортно. По крайней мере в теплое время года. А поскольку иного в Эльфабаде и не бывало, то – круглогодично. Со слов того же Лохича выходило, что эти древодома выращены специально для мигрантов, и для их производства были привезены в Эльфабад несколько самых молодых онтов. Те, кому не больше семи-восьми тысяч лет по людскому летосчислению. Попов на всякий случай поинтересовался, нет ли среди них Корявня, с которым наши герои познакомились в древней Англии, но лепрекон о таком даже и не слышал. Андрюша, не желавший, как некогда обещал он, подрастать на грядке, замоченным в свежем навозе, немного успокоился, а Сеня, вспомнив давнюю страсть к Ровену, наоборот, загрустил. Впрочем, ненадолго. Кроме появившихся на окраинах Эльфабада древодомов, город претерпел и еще одно изменение. Если раньше улицы его были почти пустынны, то теперь они, напротив, просто ломились от толп. Существа российским милиционерам по дороге в гостиницу встречались самые разные. Были тут и знакомые – гномы, кентавры, орки, эльфы, феи, дриады и прочие, но немало было и таких, о которых путешественники даже и не слышали – одна только перекатывающаяся сама по себе куча камней с глазами чего стоила!

Ну а от грустных воспоминаний Сеню отвлекли три удивительно красивые девицы, одетые более чем откровенно. Увидев их, Рабинович вытаращил глаза, да и у Жомова с Поповым отвисли челюсти. А когда девицы еще и, игриво рассмеявшись, помахали таращившимся на них милиционерам ручками, кое у кого – не будем показывать пальцем! – где-то ёкнуло.

– Жомов, пасть закрой, а то глаза завяжу, – одернул друга Сеня. – У тебя Ленка дома. Вот узнает, как ты на всяких девочек слюни пускаешь…

– Ага, узнает! Только если ты ей скажешь, – недовольно буркнул омоновец, но рот всё-таки закрыл.

– Почему я? У нас еще и Попов есть, – тут же отмазался Рабинович и, прежде чем Андрей возмущенно завопил, толкнул лепрекона в плечо, кивком показывая на девиц. – Это кто такие? Откуда?

– А-а, тьфу ты! Нашли на кого смотреть, – брезгливо поморщился Лохич. – Это же суккубы. У них только секс на уме. Они тут на легком заработке.

– Проститутки, значит? – скорее констатировал, чем спросил Жомов. – И почему, интересно, как красивая девушка, так путана, а как страшная – так чья-то жена?

– Это ты на свою Ленку намекаешь? – съязвил Сеня, и омоновец, задохнувшись от негодования, так и не смог придумать, как ему поязвительней ответить.

– У меня Ленка хорошая, – отрезал Жомов и сделал вид, что вопрос на этом исчерпан.

– Ну почему же все красивые обязательно путаны? – лепрекон Ванину жену не знал, поэтому две последние фразы пропустил и продолжил разговор: – Это просто у них сущность такая, а остальные живут как могут. Вон у моего начальника, эльфа, жена такая красивая, что глаз не оторвешь!

– И ты на нее, как я понял, зуб положил? – скабрезно ухмыльнулся Рабинович.

В этот момент Мурзик, видимо, решив, что дальше пойдут такие сальности, о которых в приличном обществе упоминать не следует, решил отвлечь людей от пошлых мыслей. Для этих целей ничего иного, кроме как истошно заорать, пес придумать не смог. Милиционеры, привыкшие к тому, что Мурзик лает только тогда, когда кому-то угрожает опасность, мгновенно схватились за дубинки и принялись оглядываться по сторонам, стараясь понять, откуда исходит угроза. Не найдя ничего подходящего для учинения расправы, Жомов расстроился и вновь посоветовал Сене отвести пса к ветеринару. На что и получил стандартный ответ: «Тебе самому лечиться надо!»

Впрочем, немного развлечься омоновец всё же смог. Едва пес закончил гавкать, как тут же к такси подскочило какое-то волосатое человекоподобное существо и принялось лаять на Мурзика. От такой наглости поначалу все три милиционера просто ошалели, как и сам пес, а затем молниеносная реакция Жомова положила конец этому безобразию. Отстегнув дубинку, Ваня в одно мгновение опустил ее на голову волосатика. А пока тот падал в пыль, выскочил и успел пару раз пнуть его берцами в бок.

– Да прекратите же вы несчастного оборотня мучить! – забыв о том, что и сам в любой момент может схлопотать по зубам, завопил лепрекон. – Он же ничего плохого никому не делает. Просто немного собачий язык понимает, вот и решил с вашим псом пообщаться.

– Ага! Ты еще скажи, что собаки разговаривать умеют, – усмехнулся Жомов, оставив-таки оборотня в покое. (Ой, Ваня, откусил бы я тебе кое-что, да брезгую такие вещи в пасть брать!) – И что ты их язык понимаешь!

– Нет, я не понимаю, – покачал головой Лохич. – А то, что любое существо говорить может, знаю не понаслышке. Кстати, мы уже приехали. С вас сто семьдесят два эльфийских дуката…

– Что-о-о? – услышав последнюю фразу, взревел Рабинович.

– Ой, простите великодушно. Забылся! – залепетал перепуганный возница. – Пока устраивайтесь, а я вас тут подожду. Может быть, еще куда-нибудь захотите отправиться.

Удовлетворенно кивнув, Сеня сначала выпустил из кареты Мурзика, а затем выбрался и сам. Несколько секунд, поджидая, пока остальные путешественники покинут транспортное средство, Рабинович стоял на месте, разминая затекшие от неудобного сидения ноги, а затем двинулся к дверям гостиницы. Путь ему преградил какой-то огромный и абсолютно лысый урод в набедренной повязке на талии, с огромным золотым медальоном на груди и с гигантской дубиной в непропорционально больших кулаках.

– Менты. С Земли. Из двадцать первого века. – Почему-то вопросами эти фразы не звучали. – А ну-ка марш обратно в такси и проваливайте отсюда к…

Закончить фразу гигант не успел. Едва Рабинович понял, что на него самого и на его друзей нагло наезжает какой-то гоблин, как резиновая дубинка сама оказалась у него в руках. Во время прошлых путешествий по вселенным это хоть и грозное, но отнюдь не смертоносное оружие российских милиционеров открыло в себе удивительные свойства: при соприкосновении с металлом «демократизатор» увеличивал силу удара в десятки, а то и сотни раз. Сеня не мог вспомнить, действовала ли дубинка так же и в Эльфабаде… Да что там! Он и не вспоминал. Даже не стараясь понять, кто перед ним, чего он хочет и к каким последствиям конфликт может привести, Рабинович просто, повинуясь инстинктам, врезал что есть силы «демократизатором» прямо в золотой медальон гиганта.

Сначала раздался звон, как от удара по треснувшему колоколу. Затем в груди великана что-то хрустнуло, и он, закатив глаза, плашмя рухнул на спину, едва не выбив головой двери гостиницы. На несколько секунд толпа вокруг эльфийского отеля замерла и замолчала, даже перестав дышать. Затем по ней пронесся вздох – то ли удивления, то ли испуга, Сеня этого так и не понял, – и лишь потом кто-то завопил:

– Тролля убили! Тролля из гвардии Оберона, как муху, прихлопнули-и-и-и!!! – и толпа бросилась врассыпную.

– Ой, мамочки, что же теперь будет?! – всхлипнул лепрекон и спрятался под козлы, на которых сидел. И через минуту перед дверями гостиницы никого, кроме трех милиционеров, пса и поверженного тролля не было.

– А пусть не наезжает, – неизвестно кому объяснил свои действия кинолог.

– А я и не наезжал, – неожиданно проговорил тролль, с трудом пытаясь сесть. – Просто я по-другому разговаривать не умею.

– Ну так сейчас-то ты по-другому говоришь, – констатировал перемены Попов.

– С вами, ментами, чему хочешь научишься, – буркнул тролль, вставая на ноги. – И даже чему не хочешь тоже! Меня Оберон послал, чтобы вас встретить и срочно доставить во дворец.

– Надо было сразу так и говорить, – сухо отрезал Сеня. – И почему такая срочность?

– Так мир эльфов расширяется, – пояснил гигант. – Межмировые переходы из-за этого перестраивать будут. Оберон говорит, что если вы хотите куда-нибудь отправиться, нужно решать сразу. Иначе застрянете в Эльфабаде недели на две.

– А почему Оберон эльфа какого-нибудь не прислал? Лориэля того же? – подозрительно спросил Рабинович.

– Заняты все эльфы. МП-переходы держат, – всё еще постанывая, ответил побитый тролль. – Кроме меня, прислатьбыло некого.

– Ну что же, тогда поехали. Торчать здесь две недели мне нисколько не в кайф, – ответил кинолог и, подхватив пса, забрался в карету. – Давай, извозчик. Да по мостовой!..

И извозчик дал! Едва путешественники забрались в карету, как Лохич так подхлестнул единорога, что тот помчался пулей, только копыта сверкали. Троллю, естественно, места в такси не нашлось. Впрочем, он обошелся и без этого. Гигант так быстро передвигался, что от мчащейся повозки отстал всего лишь на десяток секунд. И, опередив милиционеров, первым подскочил к двери.

– Заходи, странник. Для тебя здесь двери открыты! – прорычал он, а когда Рабинович проходил мимо, чуть слышно произнес: – Только Оберону не говорите, как меня вырубили. С работы сразу же выгонит на хрен!

Во дворце правителя эльфов, в отличие от города, не изменилось ровным счетом ничего. Та же помпезность приема, те же слуги и телохранители у трона. И глядя на них, Сеня подивился, какой же Оберон жлоб. Значит, все эльфы порталы держат, а его личная стража, которая ни на фиг здесь, во дворце не нужна, стоит у трона и прохлаждается. Фавориты, блин!

– Слушайте, времени в обрез. Поэтому давайте без церемоний, – неожиданно для путешественников, полностью нарушив дворцовый этикет, заявил Оберон. – Я вам сейчас службу предлагать не буду. Просто, если захотите со мной ее условия потом обсудить, решайте, куда на экскурсию отправитесь. Кстати, согласие на путешествие вас ни к чему не обязывает. Вы вольны отказаться работать на меня в любой момент. А предоставление вам экскурсии считайте просто жестом доброй воли… Ну так что?

– Мы хотим в мир, идентичный нашей Мезоамерике, – прежде чем кто-нибудь успел разинуть рот, заявил Попов. – Время значения не имеет. Лишь бы уже наступила наша эра, но конкиста еще не началась!

– Как скажете, – кивнул головой правитель эльфов и хлопнул в ладоши. И трех милиционеров с собакой накрыло волной пустой черноты…

Глава 3

Здравствуйте! Проходите. Ботинки не снимайте…

Никита Хрущев

У вас соседи спокойные? Не поют песни по ночам? По утрам дюбеля в стены не заколачивают?.. Значит, вам повезло. Как и нам с Сеней. А по-другому и быть не могло. Когда служители правопорядка за стенкой, никто особо правила общежития нарушать и не стремится. Правда, у нас однажды сосед бузить начал: с шести утра и до ухода на работу ремонт решил дома делать. Дескать, возможности заниматься хозяйством в другое время у него нету. Мой Рабинович раз его попросил пересмотреть свой график, на второй раз предупредил, ну а когда сосед его по матушке послал, Сеня взбеленился и такую жизнь ремонтнику устроил, что тот до сих пор Рабиновичу с получки деньги отдает. Дань выплачивает за моральный ущерб. Но это я отвлекся. Просто для того этот случай рассказал, чтобы вы поняли, что я почувствовал, когда оказался в новом мире. Первое, что я услышал после переноса, устроенного нам Обероном, это дикий, истошный вой, помноженный на хохот и разбавленный пулеметными очередями. Я поначалу решил, что мы дома и эти звуки означают, что Сеня заснул, опять телевизор не выключив. Хотел вскочить и гавкнуть на него как следует, чтобы впредь хоть таймер включал, но затем сообразил, что мы не дома. И даже не в Эльфабаде! Мы кот знает где, благодаря разлюбезному Андрюше. Вскакивать и на кого-то кидаться я тут же раздумал. Наоборот, прикинулся кошачьим хладным трупом и решил посмотреть, что мои коллеги в сложившейся ситуации делать будут. Ну а пока они еще в себя прийти не успели, принюхался, навострил уши и слегка приоткрыл правый глаз, чтобы понять, в какие это Палестины нас теперь занесло. В первую очередь выяснил, что кого как, а меня опять занесло на широкую грудь Жомова. Вот ведь в который раз из мира в мир переношусь, а постоянно удивляюсь… Кто бы меня за поводок ни держал, кто бы рядом ни находился, а очнусь, как всегда, рядом с Ваней! Мне захотелось с омоновского мундира слезть, чтобы, если Сеня опять «рота, подъем!» орать начнет, Ваня меня куда-нибудь в кусты, как приблудного щенка, не зашвырнул. Я уж собрался это сделать, но затем понял, что, очнувшись раньше моих друзей, сам себе весь праздник испорчу, и остался лежать.

Что и говорить, во время прошлых наших скачков по вселенным насмотрелись мы, конечно, всякого, но вот в джунглях бывать еще не приходилось. Или как у них там, в Мезоамерике леса назывались?.. Сельва?.. Нет, сельва около Амазонки. А насколько я знаю, мы где-то на мексиканском побережье должны быть…

Кстати, Ваня был не так уж не прав, говоря, что Мезоамерики никакой не знает и знать не хочет. Я про нее тоже когда-то не знал, но, как на грех, телевизор смотреть люблю. Каналы я переключать не умею – конечности не приспособлены! – но носом сетевую кнопку включать натренировался. И если Сеня, уходя из дома на очередную случку… гав ты, свидание и оставляя меня одного, забывает шнур из сети выдернуть, я весь вечер сижу и телевизор смотрю. Ну а поскольку выбирать, что смотреть, не могу, вот и луплю глаза на что попало.

Про Мезоамерику я тоже из телевизора узнал. Передача там какая-то есть нерусская, вроде «Часа Дискавери», где про всякие исторические факты рассказывают. Я ее несколько раз смотрел, и в одной из программ как раз про Мезоамерику-то и говорили. Не буду пересказывать вам всё, что дикторы тогда наплели, скажу лишь, что ученые додумались назвать Мезоамерикой кусок суши, начиная с нынешнего штата Невада и кончая северной оконечностью южноамериканского материка. В общем, все места, где цивилизации всяких майя, ацтеков, ольмеков и прочих теотнуаканцев проживали. Без прописки, кстати. Потом пришел Кортес и всем им прописал по первое число!..

Но Кортес, надеюсь, нас касаться не будет, поскольку мы в отпуске. Поэтому давайте вернемся к нашим баранам… То бишь не к вашим баранам, а к моим козлам… Хотя какие же они козлы, когда все трое без рогов, копыт и бород обходятся? Так, просто обычные российские милиционеры. И не советую вам их козлами и ментами называть. Это мы, так сказать, в кругу семьи, сами себя можем обозвать как угодно, а вам, гражданским лицам, такое удовольствие строго запрещено. А то, помню, был один случай… Впрочем, что это я? Болтаю и болтаю о всякой ерунде, а вам, наверное, ничуть не меньше меня на Мезоамерику посмотреть хочется.

Сразу вас разочарую: в ботанике я не силен. Это еще в российском Нечерноземье я кое-какие названия деревьев, кустов и трав знаю, а в джунглях кокосовую пальму от фигового дерева не отличу. В общем, рассказать вам подробно о том, что росло вокруг нас, не могу. Но росло всё это так густо и в таких больших количествах, что любой огородник, увидев столько сорняков, просто удавился бы на своей лопате! Хотя не знаю. Может быть, то, что росло вокруг нас, сорняками и не являлось. Может, оно всё съедобное. Для коров…

Обычно для нашей выброски эльфы выбирали места достаточно ровные и очищенные от густой растительности. В этот раз всё было не так. То ли в Мезоамерике мест ровных в то время не было, то ли из-за технических проблем переход не очень хорошим у эльфов получился, но в этот раз выбросили нас на пятачок размером едва больше кухни коммунальной квартиры. С трех сторон от места нашей высадки щетинились всякими лианами и прочими колючками джунгли, а с четвертой наблюдалось относительно свободное пространство. Более того, это пространство было уложено тщательно подогнанными каменными плитами, и если я хоть что-то в пространствах понимаю, являлось самой настоящей мощеной дорогой.

Сколько я ни прислушивался, звуки мне информации никакой не дали. То есть информации, конечно, было много, но вся эта какофония оказалась столь чуждой моему уху, что ничего полезного из массы звуков я почерпнуть не смог. Разве что людей пока поблизости не услышал. Даже несмотря на дорогу.

С запахами дело обстояло не лучше. Из всего букета ароматов я смог узнать только запах прелой растительности, птичьего помета, тонкий, едва различимый аромат страха преследуемой дичи и куда как более заметный резкий дух хищника. Какого точно, сказать я не мог, но пахло от него, как в зоопарке. Пума. Может быть, ягуар. Или кугуар? Кот его знает, кто именно у них тут водится. Я чуть зашевелился, пытаясь понять, как далеко этот хищник находится и может ли он таить угрозу для моих бесчувственных подопечных, но до конца сосредоточиться так и не смог, потому что разбудил Ваню Жомова.

– Так, Поп, а кто это тебе сказал, что мы в эту твою Мезоамерику собрались? – тоном конкретного милицейского наезда отчетливо произнес омоновец и лишь затем открыл глаза. – И чего ты, Мурзик, ко мне целоваться лезешь?..

Я целоваться лезу? Ты совсем, Ваня, с катушек съехал? Это вы, гомо сапиенсы, такой негигиеничный способ ухаживания практикуете, а мы, псы, более цивилизованные пути к сердцу самки находим. Дерево, например, обо… В общем, это не важно! Важным было лишь то, что от жомовского наезда я так обиделся, что в голос заорал. Вот и конец спектаклю! Пришлось встать с широкой груди омоновца и сделать такой вид, будто разведка местности на предмет наличия в окрестностях незарегистрированных собачьих меток для меня сейчас самое главное. Но Ване мои уловки были по барабану. Большому полковому басовому барабану, призванному указывать солдатам, в каком именно ритме следует левой ногой топать по асфальту.

– Опа-на, блин! – изумился Ваня, разглядывая окрестности. – Мы уже, оказывается, прибыли на объект? Без санкции прокурора. Или я сейчас кого-нибудь убью, или здорово покалечу. В любом случае держите Попова от меня подальше. На Килиманджаро, например.

– А ты откуда слова такие знаешь? – поднимаясь с густой сочной травы, полюбопытствовал мой Сеня.

Вот уж теперь пришло время мне удивиться. Если честно, я с самого начала был против любых экскурсий, предлагаемых Обероном. Ну не доверяю я этому седому болтуну, хоть убей! За версту от него несет обманом и хитростью. Конечно, может быть, все цари такие. Утверждать не берусь, не так уж много я их в своей жизни видел. Но не нравился мне Оберон, и всё тут!

Сеня мой хоть повелителю эльфов тоже не слишком доверял, но провести несколько дней на «пятизвездном» курорте за чужой счет никогда не отказывался. Может быть, потому, что до сих пор этого ему не предлагали. Однако я думал, что перенос в Мезоамерику мой Рабинович воспримет куда как более агрессивно. Хотя бы потому, что терпеть не мог, когда за него кто-нибудь что-нибудь решает. Тем более Попов. Но то ли я слишком плохо знал своего хозяина, то ли возможность урвать кусок от мифических сокровищ ацтеков и майя значила для него куда больше, чем проявление Андрюшей самовольства.

– От верблюда, – в ответ на Сенин вопрос буркнул омоновец, видимо, удивленный ничуть не меньше моего. – А ты сам чего такой спокойный, будто олигарх на допросе? По-твоему, это нормально, что Попов нас сюда затащил?

– А тебе не всё равно, где отдыхать? – как истинный мент, вопросом на вопрос ответил Рабинович.

Жомов задумался. Я уже собрался пару часиков по джунглям погулять, пока у Ванюши мыслительные процессы идут. Ему, вообще-то, думать вредно. От его раздумий катаклизмы в мире случаются. И не потому, что Ваня что-то злодейски гениальное придумать может. Нет! Просто пока Жомов думает, а мир ждет его решения, коровы в колхозах с голоду сдохнут, на полях леса вырастут, а внуки Ванины успеют состариться, так и не вылезая из колыбели. Если они, эти внуки, откуда-нибудь у кого-нибудь возьмутся! Потому как заниматься их воспроизводством будет некому – все жомовского решения ждут.

Впрочем, в этот раз Ваня умудрился думать недолго. Может быть, вопрос слишком простой был, или, как я подозреваю, дураком Жомов только прикидывается, а у самого – ума палата, но не успел я и пяти шагов в сторону зарослей сделать, как омоновец очнулся от раздумий.

– В натуре, мне по фигу, где отдыхать, – с легкой долей удивления в голосе (Америку открыл!) произнес он. – А что Поп валяется тогда? Может быть, пойдем куда-нибудь в кабак, раз уж Оберон за всё платит. Кстати, Сеня, а сколько ты у него денег взял?

– Каких денег? – ошалел от такого заявления мой Рабинович. – Ты видел, что этот хмырь эльфийский мне какие-нибудь чемоданы передавал? Или чек выписывал?

– Не видел, – рассудительно ответил Жомов. – А чем мы тогда расплачиваться за всё будем?

– Может быть, у них тут счет на наше имя открыт? – подал голос Попов, садясь на траве, и принялся со стоном растирать поясницу. – Сволочи, выбросили меня прямо на корень. Пока тут валялся, все почки себе отдавил. Кстати, чувствуете, чем пахнет?

– Берцом моим начищенным у тебя под носом сейчас запахнет, – буркнул в ответ Ваня и пояснил, когда криминалист удивленно повернулся к нему: – Что ты мне тут краба из себя изображаешь? Затащил нас сюда, так выводи к какому-нибудь жилью. Такси вызывай, в конце концов!

– Кстати, странно, – произнес мой Сеня, и все, в том числе и я, повернулись к нему. – Вам не кажется подозрительным, что вокруг никого нет? Ни тебе встречающих, ни тебе экскурсоводов. Даже Лориэля нет, чтобы хоть что-нибудь объяснить.

– Ну так тебе же Оберон говорил, что у них сейчас все заняты. Проблемы с МП-переходами, Вот и не может никто нас встретить, – беспечно пожал плечами криминалист. – А то, что жилья рядом нет, вполне объяснимо. Ты же помнишь, мы никогда рядом с населенными пунктами и не высаживались. Даже в Эльфабаде в лесу оказывались. Может быть, у них такое правило выхода, чтобы аборигенов не травмировать. Кстати, очень даже разумное.

Что же, Андрюшины объяснения были вполне логичными. Если не учитывать то, что мы с друзьями оказались в неизвестном параллельном мире, ничего экстраординарного не случилось. Всё шло по заведомо сложившимся правилам.

Конечно, раньше мы Единую Вселенную спасали, а сейчас были просто на экскурсии. Но ведь, например, из-за того, что вы приехали в наш город в отпуск, остановки общественного транспорта никто в другие места переносить не станет. А эльфы, если посудить, консервативней англичан. Живут веками и веками одним и тем же занимаются. И для нас исключения делать, естественно, не будут.

Мои менты, похоже, считали точно так же. Во всяком случае, волноваться не стали, а спокойно выбрались на мощеную дорогу. Вот тут встал новый вопрос: куда идти? Добротная дорога из плотно подогнанных друг к другу каменных плит тянулась с юго-востока на северо-запад. Никаких указателей, равно как и признаков присутствия человека, на ней не было. Если не считать следом саму дорогу.

Обычно в таких случаях Сеня либо берет на себя функции регулировщика движения и доходчиво объясняет всем, куда именно следует идти, либо перепоручает эту возможность мне, полностью доверяя моим чувствам. В этот раз Рабинович отошел от установленных правил и доверил выбор пути Попову. Но тот в ответ лишь пожал плечами.

– Сеня, а откуда мне знать, в какую именно сторону нам идти? – наивно поинтересовался он.

– Как откуда? – вопросительно вскинул брови Рабинович. – Ты же у нас главный специалист по Мезоамерике.

– Ну и что? – Попов не переставал поражать всех простотой. – Я же не знаю, где именно мы находимся, а потому и не могу сказать, куда нам идти. Ты бы, первый раз оказавшись в чужой квартире, смог бы сразу сказать, где у хозяев соль лежит?

Ой, еще как смог бы! По крайней мере, если не соль, то где у хозяина заначка денежная спрятана, Сеня бы в две секунды определил. И еще много бы разных полезных вещей нашел, о которых владельцы квартиры давно позабыли. Нюх у него на то, чтобы полезные вещи находить. Как у меня – на мозговую кость.

Вслух я этого, конечно, не сказал. Во-первых, не поняли бы мои сослуживцы ничего, во-вторых, и сами об этом ничуть не хуже моего знали, а в-третьих, у людей есть вещи, о которых говорить не принято. Так окружили себя условностями, а потом и удивляются, откуда, мол, в мире столько неискренности и скрытности?!. Вот написать о всяких запретных мыслях – можно! Думать, тоже – всегда пожалуйста. А вслух говорить о них не смей. Иначе потом ни в один приличный дом с трехразовым питанием не пустят. А если много будешь о таких вещах говорить, то можешь и у нас оказаться. В смысле не на службе, а в камере! Питание там тоже трехразовое, но есть его нельзя. Им даже крысы брезгуют!..

Мои менты ни о трехразовом питании, ни об условностях не говорили. Они просто стояли посреди девственно-густого леса на идеально мощеной дороге и так удивленно смотрели, будто у меня вторая голова выросла. Причем кошачья! Я тоже на себя посмотрел, но никаких видимых изменений не заметил.

И окрас тот же, немецкий, и конечностей прежнее количество, да и не ругаюсь я сам с собой, что означает наличие на теле одной головы и полное отсутствие шизофрении. В общем, всё как обычно, и я вопросительно посмотрел на Сеню, требуя объяснений их навязчивого внимания.

– Да, Сеня. Авторитет у пса ты потерял окончательно, – заявил Жомов. – То ли ты расслабился, то ли Мурзика надо к ветеринару вести. Ты ему три раза «ищи» повторил, а он даже не почесался.

Ах, значит, вам нужно, чтобы я почесался? Нате! Я почешусь. Мне не трудно. Еще почесаться?.. Ответа на мой немой вопрос не было. Поэтому мне ничего другого не оставалось, как выполнить Сенину команду, которую я не услышал, пока предавался философским размышлениям.

Выполнить, конечно, можно, но как? В череде незнакомых запахов мой нюх полностью отказался нормально функционировать. То есть работал он так же хорошо, как и раньше, а вот найти знакомые ароматы среди резкого воздуха местных джунглей никак не удавалось. Людьми здесь не пахло. По крайней мере в том привычном варианте, который мы, российские псы, ощущаем каждый день.

Я потыкался носом в дорогу, в основном только делая вид, что ищу след, а на самом деле пытался найти решение проблемы с направлением движения. Насколько мне было известно, у древних культур Мезоамерики больших городов было немного. Жили аборигены большей частью в небольших поселках сезонного типа. То есть, если я пойду не в ту сторону, то идти до населенного пункта мы будем до морковкина заговенья, за что меня не похвалят. Нужно было срочно что-нибудь придумать, а что именно, понять я пока не мог.

И тут меня вдруг словно током стукнуло. Точно так же, когда я в детские годы попробовал зубами телевизионный штекер в розетку воткнуть. От неожиданности догадки я даже чуть сам себя за хвост не укусил, поражаясь, каким же я был тупицей. Ну, посудите сами, я уже сколько раз во всяких параллельных мирах был, сколько раз всяких параллельных аборигенов нюхал? Ну как я мог забыть, что они всегда пахли иначе? Было в древних людях что-то звериное, дикое и обязательно хищное. Вот этот подзабытый за последнее время запах я и стал искать. И нашел! Ароматом древнего человека тянуло с юго-востока. Едва не гавкнув от своего открытия, я демонстративно фыркнул и спокойно потрусил в нужном направлении.

– А ты говоришь, к ветеринару, – усмехнулся мой Сеня, увидев мой демарш. – Тебя самого, Ваня, нужно к доктору вести. К патологоанатому.

– Это почему? – опешил Жомов.

– А у тебя все признаки разложения налицо, – совершенно спокойно констатировал Рабинович. – Неприятный запах, трупные пятна на костюме и, главное, полная остановка мозговой деятельности.

Попов заржал. точь-в-точь как те лошади, с которыми у него взаимная антипатия. Омоновец попытался отвесить Андрюше подзатыльник, но тот успел увернуться и, продолжая хихикать, заспешил вслед за мной. Жомов немного растерянно посмотрел по сторонам, раздумывая, найти ли подходящий ответ на Сенину реплику или догнать криминалиста, решившего в неподходящий момент потешиться над бедой товарища, но к общему знаменателю так и не пришел. А потому, по-русски махнув на всё рукой, отправился за нами следом.

Как выяснилось вскоре, след я взял верно. В том месте, где дорога начинала крутой спуск вниз, мы увидели странного вида субъекта, к тому же еще и непонятно чем занимающегося. Я на пару секунд застыл, рассматривая аборигена. Если у кого-то и были сомнения относительно того, в Мезоамерике мы находимся или нет, то теперь они окончательно рассеялись. Встреченный нами местный житель выглядел точно так же, как индейцы из фильмов про конкистадоров. Наголо бритый и испещренный татуировками, словно зэк-рецидивист, в набедренной повязке, кажется, состоящей из одних перьев, и с серьгой в носу. Вот только одно в его внешности не вязалось в моем понимании с индейцами Мезоамерики – широкая, окладистая борода!

Бородатый и татуированный абориген поначалу внимания на нас никакого не обратил. Он ковырялся в каменных плитах, закрывавших дорогу, наполовину скрывшись за непонятной конструкцией, напоминавшей собой щит, только сплетенный из тех же перьев. Плетение было довольно искусное. По крайней мере, узор из разноцветных перьев мне понравился, хотя и выглядел несколько излишне броским для того, чтобы повесить эту штуку у меня в вольере. Мои менты, довольно переглянувшись, ускорили шаг. И когда до аборигена оставалось не более трех метров, он, наконец, соизволил заметить наше приближение.

– Куда прете?! – заорал он и зачем-то ткнул пальцем в свой пернатый щит. – Не видите, проезд закрыт, ремонтные работы.

– Не понял, – как водится, Жомов повернулся за разъяснениями к Рабиновичу. – А разве он не должен бухнуться нам в ноги и всякие идиотские вопли издавать?

– Это почему? – удивился мой Сеня.

– Так вроде бы они белых людей за богов считать должны, – напомнил криминалисту Иван. – Или я во что-то не въезжаю?

– Андрей?! – переадресовал мой хозяин вопрос Попову.

– Не знаю точно, – немного растерялся эксперт-криминалист. – То, что Кортеса индейцы приняли за вернувшегося Кецалькоатля, это я знаю. А вот в том, что всех белых людей они богами считали, что-то сомневаюсь.

– Ну, я не знаю, какая у них там кефаль в кровати, но уму-разуму это чучело научить придется, – констатировал Ваня, отстегивая дубинку от пояса.

– Не кефаль в кровати, а Кецалькоатль, дуболом, – застонал Попов. – Бог тут такой. Пернатый Змей, если по-нашему.

– Да хоть зеленый змей, мне по фигу! – отрезал Жомов, и не успели мы и глазом моргнуть, как омоновец направился к аборигену.

– Ты, урод исколотый, форму не видишь? – останавливаясь перед довольно рослым бородачом, поинтересовался Ваня. – Цвет кожи тебе ни о чем не говорит?

Татуированный абориген, видимо, не привыкший встречать отпор, от такой наглости омоновца оторопел. Андрюша дернулся вперед и попытался было вмешаться в разгорающийся конфликт, но сначала я поймал его зубами за штанину, а затем и Сеня. Не зубами за штанину, естественно, а рукой за плечо. И правильно сделал. Пусть Жомов сам разбирается. Во-первых, ни одно животное во всех параллельных мирах не имеет права в таком тоне разговаривать с сотрудниками российской милиции. Пусть мы временно в отпуске, но форму с нас никто не снимал. На мне она вообще по жизни надета!

Во-вторых, опять же, поскольку мы в оплаченной турпоездке, то полностью должны получить всё, что входит в прейскурант. Для Вани – отдых на заморских курортах с непременным мордобитием. Ну и в-третьих, Жомов хоть свою силу и не всегда чувствует, но еще не было случая, чтобы он человека просто так поуродовал. Пара-тройка сломанных ребер не в счет. Или, наоборот, в счет входят! В общем, пусть Ваня отдохнет. Ну а если абориген особо задираться не будет, то просто мордой по пыли проедется, и больше с ним ничего плохого не случится. Вот только бородач этого, видимо, не знал.

– Смотри, с кем разговариваешь, мосехуаль! – рявкнул он. – Я Второй помощник третьего подмастерья шестого дорожного смотрителя великого тлатоани Чималь-попоке.

– Ну, я не знаю, какой я тебе хуаль и на какой попоке у тебя чималь, но свою хлеборезку ты зря распахивал, – заверил бородача Ваня и почти без замаха стукнул того дубинкой по бритому черепу.

Второй помощник третьего подмастерья и так далее подобного похабства со стороны неизвестных пришельцев явно не ожидал. Клацнув зубами от удивления, он кулем рухнул на те самые каменные плиты дороги, за которыми должен был присматривать. А что? Лежа смотреть за дорогой даже еще удобнее!

Жомов тоже такого поворота событий не ожидал. То есть не ожидал, что наглец, посмевший хамить омоновцу, рухнет вниз с одного удара. Ваня, собиравшийся было стукнуть бородача еще раз, так и застыл с поднятой рукой. А затем, удивленно посмотрев на аборигена, на всякий случай легонечко ткнул его концом дубинки – не притворяется ли? Бородач даже не пошевельнулся.

– Сеня, ты же сам видел, что я его тихонько стукнул, – повернулся к моему хозяину Жомов. – Он же даже покачнуться не должен был, не то чтобы падать. Может, в этом мире с дубинками опять что-нибудь случилось?

– Убил, что ли? – поинтересовался Рабинович, с олимпийским спокойствием подходя ближе. Жомов нагнулся к неподвижному Второму помощнику.

– Да нет. Дышит вроде, – разогнувшись, пожал плечами Ваня.

– А чего тогда переживаешь? – поинтересовался у друга мой хозяин.

– Да я и не переживаю, – ответил омоновец. – Только странно как-то всё.

Мне всё казалось странным еще до того, как мы в Мезоамерике оказались. И в первую очередь, что Оберон со своими дурацкими предложениями именно к нам прицепился. Конечно, наших достоинств я не преуменьшаю – всё-таки побывали мы во многих местах, поработали на славу; вселенную, опять же, спасли – но разве мало других искателей приключений? Вооружи их нашими «демократизаторами» и заставь по параллельным мирам бегать, так дров наломают ничуть не хуже, чем мы. В общем, повелитель эльфов вел себя странно. А вот поведение аборигена как раз странным и не казалось.

Ну, посудите сами, невесть откуда появляются три человека, одетые, по местным меркам, как пугала огородные, проявляют непочтительность аж к самому Второму помощнику и, что хуже всего, начинают драться. От этого у кого хочешь сердце может остановиться! Впрочем, как выяснилось чуть позже, всё было совсем не так.

Несколько секунд трое моих соратников стояли над поверженным аборигеном, задумчиво глядя на него сверху вниз. Первую помощь, конечно, оказывать все трое были обучены, но, судя по глазам, сомневались, стоит ли это делать. Мало ли что придет в голову очнувшемуся бедолаге. Вдруг придется его второй раз по башке лупить? А у него, может быть, врожденный порок сердца или еще какая-нибудь медицинская гадость? Кто отвечать за физические увечья будет?

– Слушайте, мужики, а может быть, это всё подстроено? – вынес робкое предположение Попов и, когда двое других ментов удивленно повернулись к нему, пояснил: – Ну, может быть, это услуги такие. Тебе же, Ваня, обещали, что ты подраться сможешь? Вот для того, чтобы ты ненароком местное население не перебил, им и приказали падать после первого же удара.

– Я тогда прямо с первого раза со всей дури бить и начну, – пообещал омоновец и слегка ткнул бородача ногой. – А ну-ка вставай, клоун.

Тот не пошевелился.

– В одном, Ваня, ты прав, – отодвигая Жомова в сторону, согласился с ним мой хозяин. – Чудика этого в чувства привести придется. Дорогу-то к ближайшему городу узнать надо.

Рабинович, как всегда, смотрел в корень. Ну не устаю я поражаться практичности моего Сени. Просто так, видите ли, приводить в чувство человека он не торопится. А вот когда ему от этого человека что-нибудь надо, особенно в целях экономии денег, сил, времени или труда, он и мертвого заставит петь псалмы на собственных похоронах. Полностью подтверждая эту мою формулировку, Рабинович нашел на обочине бурдюк с водой и выплеснул часть содержимого на физиономию аборигена. Тот открыл глаза, и я, как находившийся к ним ближе всего, первым заметил в этих зенках неприкрытый ужас. А абориген, с воплем вскочив на ноги, тут же бухнулся на колени и принялся стучаться лбом о каменное покрытие дороги, прямо возле берцов омоновца.

– А ну, стоп! – рявкнул на него Ваня. – Ты что это тут вытворяешь?

– Прости, о великий Мишкоатль! Не узнал тебя сдуру, родимого, – завопил в ответ бородач и с удвоенной энергией принялся стучаться лбом о камень.

– Как ты меня назвал? – оторопел Жомов, не зная, обидеться на психа или просто стукнуть ему дубинкой по башке. Последний раз. И пусть за последствия Оберон отвечает… Такие чувства, по крайней мере, я смог на физиономии омоновца разобрать.

– Мишкоатль он тебя назвал, – вместо татуированного безумца ответил Попов. – Некоторые народы Мезоамерики так бога планеты Венера называли. Считалось, что ему подчиняются змеи. Только вот не пойму, ты тут при чем?

– Как при чем, блин, е-мое, туды вас в качель? – не переставая долбиться лбом, завопил абориген. Звук его голоса получился вибрирующим, как с изжеванной безмозглым котом магнитофонной кассеты. – У бога в руках черная змея была, и она меня укусила. Теперь я на четвергом небе, небе Венеры. Только вот не знал я, что у богов кожа такого странного цвета. Почти как выбеленное льняное полотно, прости меня, господи!

– Это не змея, а дубинка, идиот! – обиделся за «демократизатор» Жомов и хотел добавить что-то еще, но мой Сеня одернул его.

– Ты бы лучше помалкивал, Мишкоатль в погонах, – рыкнул Рабинович на омоновца. – Тебе разве плохо будет от того, если нас тут богами начнут считать?

– И ничего удивительного в этом нет, – встрял в разговор Андрюша. – У них тут, между прочим, почти каждый правитель после смерти в ранг бога возводится…

– Нет, спасибо! – осадил и его мой Сеня, поглядывая за тем, как реагирует на их разговор коленопреклоненный абориген. – Я уж лучше при жизни богом побуду.

В общем, переубеждать испуганного второго помощника в том, что они не боги, мои менты не стали. Всё-таки у нас в этом мире в некотором роде был божественный статус. Если, конечно, считать за таковой карт-бланш, выданный нам Обероном. Правда, такое решение вылилось нам в то, что мы никак не могли поднять с колен перепуганного аборигена. Даже когда Ваня оторвал его от земли и приподнял в воздух, бородач продолжал оставаться в согбенном состоянии и, зависая над дорогой, всё-таки упорно отвешивал поклоны. Пришлось на него гавкнуть от души, и только тогда Второй помощник перестал дергаться и попросил поставить его на землю.

В первую очередь мои соратники узнали, что зовут аборигена Ашайкоатль, после чего я решил, что Мурзик – еще не самое плохое имя на свете. Затем троица бравых милиционеров попыталась выяснить, какой город находится поблизости и что за прием приготовили им местные жители. Информацию о городе получить оказалось довольно просто. По словам Ашайкоатля, ближе всего к нам находился Теночтитлан, столица империи ацтеков, отчего у Попова мгновенно глаза загорелись, как у кота, завидевшего бесхозную рыбину. А вот дальше возникли проблемы. Бородатый абориген заявил, что никто в Теночтитлане богов не ждет и приема им не готовит. Более того, прямо тут, совсем неподалеку, проходят боевые действия, в связи с которыми все дороги для штатских лиц закрыты.

– Учения, что ли? – Теперь глаза загорелись у Жомова.

– Нет. Обычная война, – покачал головой Ашайкоатль. – Ольмеки бунт подняли. Подавляем потихоньку. Через пару дней закончим, и снова дороги открыты будут. А за это время мы на них косметический ремонт успеем сделать.

– Интересные у вас тут порядки, – хмыкнул мой Сеня и посмотрел на нашего эксперта. – Андрюша, ты что-нибудь про такое слышал?

– Нет, – немного смутился Попов. – Правда, я не так много про ацтеков и читал. К тому же, мир тут параллельный. Может быть, существуют какие-то несоответствия…

– Да ладно тебе оправдываться, – оборвал друга Жомов и посмотрел на бородача. – И далеко отсюда военные действия идут?

– Пару часов пешим ходом, – ответил тот. – Если, конечно, вы никуда не торопитесь.

– Торопимся, блин. А то еще войну без нас закончат, – заверил Ашайкоатля омоновец и собрался идти на фронт. Однако мой Сеня с Ваниными желаниями был в корне не согласен.

– Прежде чем идти на войну, – заявил он, – нужно сначала с местом жительства определиться!

Попов, разумеется, с этим совершенно согласился и от себя добавил, что неплохо бы и поскорее пообедать, но Жомов был непреклонен. Ну просто сгорал от желания побыстрее попасть на местную войну! Честное слово, впервые на моей памяти все трое друзей оказались на грани того, чтобы серьезно поругаться. И неизвестно, чем бы всё закончилось, если бы не выяснилось, что для того, чтобы попасть и к городу, и к месту боевых действий, нужно было идти одной дорогой. Правда, до второго путь был несколько ближе, чем до первого!

Таким образом, конфликт оказался улажен. Единогласно было решено сначала навестить поле битвы, с обязательным осмотром панорамы сражения и выборочным участием в таковом, а уж затем продолжить двигаться в Теночтитлан. Придя к такому мнению и позабыв о существовании Ашайкоатля, мы дружно пошли в том направлении, которое несколько минут назад указал нам этот абориген.

Честно говоря, я был не в восторге от визита в этот мир. И жарко тут, хоть из шкуры выпрыгивай, и народ бескультурный живет – я слышал, они даже людоедством в открытую занимаются, – да и имена с названиями мест такие, что язык сломаешь, пока выговоришь. Была бы моя воля, снова бы отправился куда-нибудь в Древнюю Грецию, но у людей почему-то не принято мнениями псов интересоваться. А зря! Могли бы многих неприятностей избежать, если бы к нам, куда более разумным существам, хотя бы изредка прислушивались.

Вот и сейчас, например, кто из моих сослуживцев о способе возвращения домой подумал? Идут себе, потеют, как три белых медведя в Сахаре, и о грядущих удовольствиях мечтают, а о главном даже и не печалятся! Конечно, я понимаю, что отпуск для того и существует, чтобы забыть о том, что снова на работу надо идти, и уж в первый день турпоездки о возвращении к серым будням думать не принято. Но во время обычных отпусков каждый знает, где билет до дома можно купить. А у нас? Ни тебе мерлиновских эликсиров, ни Лориэля, опять же, не видать.

Конечно, я понимаю, что у эльфов сейчас своих трудностей навалом, но это у эльфов. У моих ментов проблем вроде бы нет, но почему никто из них у Оберона даже и не спросил, когда он нас обратно возвращать планирует? Логично было бы предположить, что это произойдет через две недели, когда эльфы МП-переходы в порядок приведут. А вдруг позже? Да я помру тут от скуки за такое время! Если, конечно, чего-нибудь экстраординарного не случится.,.

Вот с такими мыслями я и плелся в хвосте процессии, краем уха слушая, что Попов рассказывал друзьям о Мезоамерике вообще и об империи ацтеков, где мы, судя по всему, оказались, в частности. Вот уж не буду вам в подробностях пересказывать всё, что Андрюша за полтора часа наговорил – сами найдете информацию, если заинтересуетесь, – но сжато в курс дела вас всё же введу.

Итак, ацтеки сначала были жутко диким и отсталым племенем, вроде групп неорганизованных фанатов заезжей команды на футбольном матче. Рассядутся по всем трибунам и начинают мелкие безобразия учинять. За такими глаз да глаз нужен, иначе жди беды. Больше всех нам эти дикие болельщики хлопот на футбольных матчах доставляют. И в места, где эти неорганизованные находятся, обычно лучших сотрудников милицейское начальство ставит службу нести. Нас с Сеней, например. А вот у народов Мезоамерики либо таких, как мы, не оказалось, либо начальник милиции никудышный был!

В общем, кочевали себе ацтеки по северным окраинам цивилизованного мира Мезоамерики, и никто на них внимания не обращал. Да и кому они могли быть интересны, если находились от прочих мезоамериканцев на таком же далеком техническом уровне, как сейчас какое-нибудь дикое племя африканских пигмеев – от среднестатистической европейской страны. А потом случилось несчастье – забеременела уборщица одного захудалого храма.

И хотя, судя по дальнейшим словам Андрюши, делала она это уже не в первый раз, согласитесь, событие приключилось экстраординарное. Я знаю лишь одну уборщицу – тетю Клаву из нашего отдела, жутко боевую бабу, этакий танк со шваброй (я о ней вам уже рассказывал) – и представить себе ее беременной просто не могу. Нет, я, конечно, понимаю, что теоретически тетя Клава женщина, а следовательно, ощениться… тьфу ты!.. приносить потомство может. Но вот беременной быть – не может, и всё тут…

Так вот, эта уборщица из храма – Коатликуэ (почти тетя Клава) – забеременела. Причем совершенно необычным способом: увидела, что с потолка падает странное перо, пошла его искать, не нашла и поняла, что скоро родит. Вот и представьте, что от такого зачатия у такой уборщицы появиться на свет может?! Оно и появилось. И назвали данное существо Уицилопочтли. Да уж, и как Попов только все эти имена запомнить умудряется!

Но родилось это существо позже. А сначала старшая дочка уборщицы узнала об этом и побежала жаловаться своим братьям. Дескать, маманя несколько лет как вдова, а тут рожать надумала, пришибить такую особу надо к котам драным!

Конечно, вам подобные меры прерывания беременности покажутся дикими, но что еще ждать от детей такой уборщицы?..

Коатликуэ о своей участи догадывалась и осталась в храме, начав приготовления к собственной смерти. Если честно, я думаю, что Попов тут врет! Ну не могу я представить себе такую, как наша тетя Клава, уборщицу, спокойно дожидавшуюся, пока ее кто-нибудь пришибет. Скорее всего, эта Коатликуэ готовила в храме засаду на собственных деток. А один из них – Куауитликак – догадался о мамочкиных замыслах и, чтобы не попасть ей под горячую руку, побежал и сдал братьев с сестренкой, рассказав, как именно они храм штурмовать будут. И прямо перед началом штурма уборщица разродилась от бремени. Ощенилась то есть…

Обычно, насколько мне известно, людские самки вынашивают детенышей девять месяцев. Может быть, конечно, ацтеки – не люди, но судя по тому аборигену, которого я уже видел сегодня, это вряд ли. Я так думаю, что Коатликуэ девять месяцев спокойно выдерживала осаду, а когда вынуждена была заняться другими делами, родами то есть, ее старшие детки и ворвались в храм.

Попов не сказал, чем именно в это время занимался Куауитликак – в туалете, что ли, сидел? – но защищать мамашу он не стал. Вместо него в бой пошло именно то, что родилось от уборщицы. Уицилопочтли то есть. Вот так, родился, сразу встал на ноги, надел боевой доспех и, схватив за хвост первую попавшуюся под руки змею, бросился этим гадом ползучим дубасить своих старших братцев. Похоже, Уицилопочтли оказался крутым мужиком. Змеей, которая еще и умудрилась загореться, отрубил голову своей сестренке и гонял по округе братишек до тех пор, пока не перебил всех. А затем плюнул на мамашу и решил, что стать богом солнца куда интереснее, чем быть сыном уборщицы. Вакантное место в пантеоне ацтеков оказалось свободно, и Уицилопочтли его оккупировал. А заодно и назвал себя богом войны. Ну а поскольку драться с придурком, размахивающим горящей змеей, никто не хотел, оспаривать вторую должность Уицилопочтли желающих не нашлось.

Данный индивидуум, заняв сразу две должности в пантеоне, решил, что хватит, настрадались. Дескать, боги других мезоамериканцев хорошо живут, богатые приношения получают, а мы отлучены от благ цивилизации. А если учесть, что кроме как драться новорожденный ничего не умел, Уицилопочтли решил этот порядок изменить военными методами. Он явился ацтекам и сказал, что отныне только они отвечают за существование солнца. И тот, кто скажет, что это не так, получит по зубам! И чтобы доказать это утверждение, врезал по морде ни в чем не повинному тольтеку, совершенно случайно оказавшемуся на этом сборище.

Ацтекам это понравилось, и, пока каждый из них не врезал по морде бедному тольтеку, общее собрание под председательством бога солнца и войны закончить они отказались. Ну а затем и вовсе вошли во вкус. Сразу после сборища, похватав копья, дубины и обсидиановые мечи, ринулись устраивать в городе свои порядки. То есть встречали случайного прохожего, спрашивали, кто является богом солнца и войны и, получив неправильный ответ, зверски избивали.

Конечно, не все ацтеки занялись беспределом. Были среди них и такие, которые говорили, что и чужие боги, вроде Кецалькоатля, имеют право на существование. Но этих пацифистов слушать никто не стал. Избить их, конечно, не избили, но тухлыми кактусами закидали. А затем запретили упоминать имя Кецалькоатля всуе, в молитвах и в избирательных программах. Оппозиционеры вынуждены были смириться, а остальные пошли воевать.

Правда, первый блин вышел комом. Поскольку этот сброд вел в бой новорожденный, ни фига не имеющий представления о тактике и стратегии, ацтеки тут же были наголову разгромлены текпанеками и высланы в Тмутаракань. Почитатели Уицилопочтли приуныли, но он раскинул мозгами и решил, что хорошо воевать можно научиться, устроившись к кому-нибудь наемниками, и послал всех служить в армию текпанеков, только что разгромивших его воинство. Ну а когда Уицилопочтли и земные военачальники ацтеков набрались воинской премудрости, то поперли воевать самостоятельно и захватили почти всю Мезоамерику.

Конечно, в перерыве между этими двумя событиями с ацтеками произошло еще множество событий, но рассказывать о них я не буду. Суть их истории, по-моему, и так ясна, а тому, кому интересны подробности, советую обратиться к Попову или в ближайшую к месту жительства библиотеку. Я и так уже почти язык сломал, одни только имена этого народа называя, а если еще начну вам захваченные города перечислять, вовсе свихнусь. Согласитесь, читать записки свихнувшегося пса вам будет не очень интересно. Поэтому оставим историю ацтеков в покое. Хотя бы на время. Тем более что вся наша компания, в том числе увлекшийся рассказом Попов, вышли на открытое место.

Впереди, метрах в пятистах от нас, была видна неширокая река. Дорога доходила до берега, затем перебиралась на другую сторону речки по навесному мосту, судя по всему, сделанному из лиан, а затем уходила вдаль, где за широкими обработанными полями виднелся город. Ну а на этом берегу реки, к которому мы и вышли, наблюдалась толпа людей, удивительно похожих на недавно встреченного нами Ашайкоатля. Вот только одеты они были немного приличнее. По крайней мере часть толпы была облачена в довольно свободного покроя балахоны и штаны. Жомов, застывший в центре нашей компании, поднес ладонь ко лбу, прикрываясь от солнца, и хмыкнул.

– Похоже, это именно та армия, о которой нам тот чудик говорил, – произнес он, явно имея в виду под «чудиком» Ашайкоатля. – Вот только не пойму отсюда, они уже битву закончили или ещене начинали?

– Ну так сейчас подойдем и спросим, – пожал плечами мой Сеня.

– А может быть, подождем? – произнес осторожный Андрюша. – Кто знает, как они к нашим костюмам отнесутся…

– А так и отнесутся, как положено к милицейской форме относиться, – отрезал омоновец и, не дожидаясь остальных, широкими шагами направился к ацтекскому воинству.

Глава 4

Не люблю жареной телятины!

Ганнибал Лектор

На берегу реки действительно стояло войско ацтеков.

Точнее, не всё войско, а лишь его небольшая часть – тысячи две вооруженных копьями, дротиками и деревянными мечами с обсидиановой кромкой воинов. Как вскоре выяснилось, это была не регулярная часть, а городское ополчение, призванное для того, чтобы держать мост до тех пор, пока регулярные войска гоняют по окрестностям мятежников. Ополченцы и держали навесной мост. Причем на своих плечах, поскольку какой-то шайке хулиганов приспичило перерубить крепления на этом берегу. Ну а пока треть войска держала мост, еще треть пыталась его починить, остальные ополченцы готовили ужин. И судя по запаху, в основном он состоял из жареного мяса, о чем Попова тут же оповестил его вечно голодный желудок.

В отличие от Ашайкоатля, ковырявшегося в дорожном покрытии, а оттого и не смотревшего по сторонам, троих милиционеров с псом заметили сразу, как только те показались на опушке леса. Всё-таки хоть перед рекой лагерем и стояло ополчение, а не регулярная часть, армейские порядки они, как могли, соблюдали и дозоры выставить удосужились. Путешественники увидели, как в лагере поднялся переполох и большая часть воинов, исключая тех, кто держал на своих плечах край подвесного моста, принялись выстраиваться в боевые порядки.

Попову эти действия аборигенов крайне не понравились. Он хоть и был не робкого десятка и уже противостоял, вместе с друзьями, разумеется, крупным воинским подразделениям, однако не думал, что отпуск хорошо начинать с драки. Тем более если против троих милиционеров – и Мурзика, конечно! – прет пара тысяч озверелых дикарей. Андрюша попытался было образумить друзей, но те, не обратив ни малейшего внимания на увещевания криминалиста, нагло пошли прямо на толпу, поскольку оба были абсолютно уверены в собственной безнаказанности.

– Андрюха, кончай тут сопли по дороге размазывать, – с усмешкой сказал ему омоновец. – Чего ты боишься? Оберон же сказал, что можем отдыхать на всю катушку. А значит, ничего нам эти дикари не сделают, блин. Ну а если попробуют, я парочку десятков этих чучел быстро из солдат в землепашцев переквалифицирую. Будут своими носами местные поля возделывать.

– Ванечка, если ты заметил, людей тут несколько больше, чем пара десятков, – язвительно заявил криминалист. – Думаешь, остальные будут стоять и своей очереди к тебе на раздачу дожидаться?

– А ты у нас на что? – удивился Иван. – Рявкнешь на них разок, сразу все и полягут. А тем, кто самостоятельно улечься не захочет, мы с Сеней поможем. Точно, Рабин?

– Точно, Жом. Только, если начнешь и дальше в общении с нормальными людьми клички употреблять, я тебя так по затылку дубинкой шандарахну, что забудешь, в какой именно части света ты находишься, – пообещал другу Рабинович.

– А в какой части света я нахожусь? – сделал круглые глаза Жомов и, увидев, как перекосилось лицо кинолога, заржал. – Да пошутил я. Мы в Мезоамерике, а она – между Африкой и Европой. Верно?

Рабинович застонал, но разъяснять омоновцу их теперешнее местоположение желания не изъявил. За это дело взялся Попов, но Ваня на него тут же обиделся, заявив, что оба его друга в одночасье стали идиотами и совсем перестали понимать шутки. Жомов потребовал, чтобы кинолог с экспертом, сами круглые дураки, его за идиота бы не принимали. В гневной тираде, содержавшей в себе необычно много для омоновца слов, Ваня заклеймил позором подобные отношения среди друзей, заставив своим красноречием даже Мурзика застыть с отвисшей челюстью. И неизвестно, какие бы еще новые качества кроме умения связно говорить открыли бы в Жомове сослуживцы, если бы к ним на выручку не подоспел небольшой отряд аборигенов. Все они, за исключением одного, выглядели точно так же, как встреченный ранее Ашайкоатль, только без бород. Последний, или первый, кому как нравится, абориген в группе был как раз бородат, но одет не в набедренную повязку, украшенную перьями, а в белую куртку без рукавов и такие же светлые штаны.

– Кто такие? Куда идем? Предъявите документы! – с ходу потребовал ацтек в белоснежных одеждах, видимо, являющийся командиром этой группы солдат. Остальные, так же с ходу, ощетинились копьями, нацелив их в грудь путешественникам.

– Сеня, тебе это наглостью не кажется? – поинтересовался Жомов, прерывая свой беспрецедентный монолог.

– Твоя болтовня?.. Нет, – прикинулся дурачком кинолог. – Говори, сколько хочешь. Очень даже интересно проверить, насколько велик твой словарный запас.

– Хватит придуриваться, блин! – обиделся Ваня. – Я тебя спрашиваю, тебе не кажется, что эти уроды обнаглели, раз у милиционеров документы предъявить требуют? Мне их изуродовать, или ты сначала культурно поговоришь?

Аборигены, наблюдавшие за этим диалогом с явным непониманием и нетерпением, недоумевали, почему это странные незнакомцы не только игнорируют требование их командира, но и, находясь без оружия, явно не боятся вооруженного отряда. Начальник ополченцев набрал в грудь воздуха, явно собираясь рявкнуть на непрошеных гостей как следует, но его опередил Попов.

– Какого хрена, мать вашу, вы смеете к нам с вопросами приставать?! – истошно завопил он.

Вопль, как всегда, вышел на славу. Командиру отряда, пытавшемуся глубоко вдохнуть, ударной звуковой волной Андрюшиного крика загнало в грудь столько воздуха, что было удивительно, как он не взлетел подобно воздушному шарику. Тех ацтеков, что пришли вместе с ним, разметало в разные стороны, лишив во время вынужденного полета их жалкого гардероба. И те, кто после вопля Попова сумели подняться на ноги, тут же помчались в разные стороны, истошно вопя и стараясь прикрыть срам ладошками.

Пострадали не только они. Поскольку криминалист стоял посредине дороги и смотрел в сторону моста, звуковая волна, без труда разметав дозорный отряд, докатилась и до реки. Первые ряды аборигенов, удерживавших мост, рухнули как подкошенные. Остальные, не в силах удержать вес переправы на своих плечах, отскочили в сторону, дав возможность мосту обрушиться вниз. Начатый ремонт так безвременно и закончился. Чему особенно огорчилась местная рыба, у которой падение моста в реку вызвало легкую контузию. Рыба всплыла вверх брюхом, выразив таким образом протест человеческому произволу.

– Андрюша, я, конечно, понимаю твое стремление помочь в решении конфликта, – после того, как смог прочистить заложенные уши, спокойно начал говорить Рабинович и вдруг взорвался: – Но какого хрена нужно было так орать!

– Сам не ори, – обиженно буркнул Попов и кивнул в сторону тех вояк, которые еще не смогли встать с грунта. – Посмотри на них.

– И что я там должен увидеть? – едва сдерживаясь, поинтересовался Сеня.

– Объясню, раз ты сам поглупел, – рассудительно ответил эксперт. – Ты где-нибудь на этих людях металлические доспехи видишь?.. У них даже щиты из черепахового панциря. Тут в случае конфликта наши дубинки ни фига бы не пригодились. А теперь, глядишь, они с нами по-другому разговаривать начнут.

– Ты посмотри, какой умный, – буркнул Рабинович, явно расстроенный тем, что не он, а криминалист рассмотрел столь важную деталь экипировки ацтеков. – Только всё равно предупреждать нужно, когда орать собираешься. У нас на ушах бронежилетов нет.

Науке неизвестно, помогли бы бронежилеты на ушах остановить звуковую волну Попова или нет, но поверженному Андрюшей командиру отряда хоть какая-нибудь защита в области дыхательных путей точно не помешала бы. Когда абориген сумел, наконец, выпустить весь воздух, загнанный внутрь звуковой волной, подняться на ноги он уже не мог. Пришлось российским милиционерам помогать ему. Так сказать, выполнять ту часть своего долга, в которой говорится о защите гражданского населения.

– Что ты будешь делать, опять, третий раз за день, боги к нам нагрянули, – тяжело дыша, обреченно пробормотал командир. – Что сегодня, день пришествия, что ли?

– Не понял? – удивился Рабинович. – А что, боги у вас вот так вот запросто появляются?

– Ну почему запросто? – удивился ацтек. – Сапотекский Питаосих, бог бедности и неудач, сегодня был, так, гад, наличность у всех умудрился стащить, хотя и близко к лагерю не подходил. После него тольтекский Кукулькан пробегал, такой ветер поднял, что половину каноэ на реке утопли и только что отремонтированный мост обвалился. Вы вот пришли и тоже безобразия учинили. Вам, богам, что, сегодня заняться нечем? Друг с другом поладить не можете, вот на людях зло и срываете?..

– Подожди, подожди! – остановил его Попов. – То есть ты хочешь сказать, что боги у вас тут на людях часто появляются?

– До последнего времени такого никогда не случалось, – всё еще находясь в прострации, ответил абориген. – Конечно, единичные случаи бывали, раз в пятьдесят лет, скажем. Но обычно вы, боги, только со жрецами и общаетесь. Не знаю, что на вас нашло теперь. Скучно на небесах стало? А кстати, вы чьи боги будете? Я о многих знаю, но по описанию вы ни под одних не подходите.

– Да мы так, маленькие божки. О нас даже сами боги не всё знают, что уж о людях говорить! – прежде чем кто-нибудь успел открыть рот, заявил Рабинович. – Ты иди в лагерь, скажи, чтобы нам какое-нибудь маленькое пиршество организовали, а мы пока тут посовещаемся и решим, наказывать вас еще за такое непочтительное отношение к нам или того, что случилось, уже хватит. Ясно?

– Ой, давайте только обойдемся без наказаний, – устало вздохнул командир. – Будет вам пиршество, будет вам торжественная встреча, будут и дары. Только не мешайте мост чинить, а то явится сюда Чимальпоке с основным войском до того, как мы ремонт закончим, так никому не поздоровится. И не думайте, что вы спасетесь. Чимальпоке с Уицилопочтли на короткой ноге…

Что-то в том же духе продолжая ворчать себе под нос, командир дозорного отряда поплелся назад к лагерю, по дороге пинками поднимая с земли своих солдат. Сеня, сделав рукой знак, призывающий друзей воздержаться от вопросов, несколько секунд смотрел ему вслед. А когда абориген удалился на достаточно большое расстояние, повернулся к Жомову с Поповым.

– Что-то я не понял, – недоуменно произнес омоновец, едва Рабинович перестал смотреть вслед ушедшему командиру ацтеков. – Ты когда про совещание говорил, цену нам набивал, что ли?

– Ты тоже так думаешь? – вместо ответа спросил кинолог у Андрюши.

– Интересный мир. Боги прямо среди людей открыто появляются, – видимо, продолжая невысказанные раздумья, пробормотал эксперт, а затем встрепенулся: – А? Что? О чем ты говорил?

– О своем, о женском – о комбайнах, – фыркнул Сеня. – У тебя, Андрюша, кроме как на восторги по этому миру, мозговые ресурсы еще для чего-нибудь остались? Как считаешь, есть нам что обсудить или можно в ацтекский лагерь идти на пиршество?

– А чего на голодный желудок обсуждать? – удивился Попов. – Вот поедим, тогда и думать нормально сможем.

– Сытое брюхо к учению глухо. Но Попу на всё плевать, лишь бы было что пожрать, – констатировал кинолог. – Андрюша, тебе ничего подозрительным не кажется?

– Ты о чем? – вместо задумавшегося эксперта спросил Жомов.

– А о том! – ответил Рабинович, глядя на друзей, как учительница на нашкодивших второклашек. – Посудите сами. Появляется Лориэль и соблазняет нас халявным отпуском с возвращением обратно в тот же день, из которого мы отбыли. По прибытии в Эльфабад этот шкодливый эльф исчезает, а мы узнаем, что мир Оберона здорово расширяется и у них возникли проблемы с МП-переходами. Нас забрасывают сюда, и тут мы узнаем, что боги этого мира посходили с ума и шляются среди людей, словно у себя в апартаментах.

– Ну и что? – пожал плечами Попов. – Может быть, Оберон специально всё организовал, чтобы нам веселее было?

– А может быть, всё это подстава? И нас опять втянули в какую-то авантюру, – высказал предположение кинолог.

– Да брось ты, Сеня, ерунду нести! – встрял в разговор омоновец. – У тебя от общения с эльфами простата началась…

– Что-о-о? – взревел Рабинович, а Андрюша тоненько захихикал.

– Ну эта… Когда человек всего бояться начинает, – растерялся Жомов.

– Эта, когда человек всего бояться начинает, называется паранойя, – раздраженно поправил друга кинолог. – Простата – это нечто другое, прямого отношения к психическому состоянию человека не имеющее…

– Ну и хрен с ней! – махнул рукой Ваня. – Я тебе говорю, что подставы никакой нет. Ну, скажи, откуда Оберону было знать, что мы в Мезоамерику соберемся?

Этот вопрос и в самом деле поставил Рабиновича в тупик. Конечно, Лориэль мог видеть лежавшие на столе фотографии древних ценностей, которые Попов сделал у себя в лаборатории, но это ни о чем не говорило. Если Оберон действительно планировал подставить милиционеров, то должен был готовить эту операцию давно. А до вчерашнего дня о культуре Мезоамерики, кроме Попова, никто даже и не думал. И уж точно, обсуждать возможность поездки в этот регион и это время менты и не пытались. Да и сам Андрюша начал думать о посещении ацтеков вместо мира-аквариума только после прибытия в Эльфабад. Вот и получалось, что участия в выборе милиционерами конкретного места для отдыха Оберон принимать не мог. И всё же данные рассуждения подозрительности у Сени ничуть не убавили.

– А почему вы решили, что именно наш визит в Мезоамерику подстава? – с жаром накинулся он на друзей. – Может быть, у Оберона неприятности во всех мирах начались, и ему всё равно, в каком именно мы начнем наводить порядок?

– Сеня, ты действительно что-то слишком всё выворачиваешь, – улыбнулся, как доктор больному, Попов. – В нашем-то мире всё нормально? Боги по улицам не бегают? Да и в Эльфабаде ничего страшного не происходит. Тебе же сказал этот тролль, что расширение мира – дело обычное. Давай не искать проблему на пустом месте, а просто будем отдыхать. Тем более к нам новая делегация идет.

Попов махнул рукой в сторону воинского лагеря ацекских ополченцев, и Сеня вынужден был обернуться в указанном направлении и прервать дискуссию, поскольку шедшая к ним делегация была уже слишком близко. В этот раз обычных воинов в юбочках из перьев среди аборигенов не было. Все до единого подошедшие к милиционерам ацтеки были одеты в белые костюмы. Некоторые несли на головах странные уборы из перьев, у других перья были нашиты на одежду, ну а третьи, видимо, беднее и ниже рангом, украшениями снабжены не были, как и командир дозорного отряда, наголову разбитого криком Попова. Остановившись в некотором отдалении от путешественников, аборигены встали в позы, выражавшие почтительность и внимание.

– Ну что, к пиршеству готовы? – поинтересовался Рабинович, дав себе слово в ближайшем времени продолжить с друзьями обсуждение своих подозрений.

– Позвольте выразить вам свое почтение, славные и великие боги, и принести вам этот скромный дар, – выступил вперед один из ацтеков. Видимо, сам командир ополчения. – Надеюсь, он прекрасно отразит наше безмерное уважение вашей божественной сущности.

Рабинович, взяв на себя роль начальника отряда богов, пошел навстречу аборигену, пытаясь понять, что именно он держит в руках. Подойдя ближе, Сеня понял, что это какая-то шляпа, сделанная из тщательно переплетенных перьев, с огромным разноцветным плюмажем. Осознав, что в руках ацтека больше ничего нет, Рабинович взял шляпу и заглянул внутрь ее. Затем повертел из стороны в сторону, явно чему-то удивляясь, а после этого завопил:

– И на хрена мне этот мусор нужен? Золото и драгоценные камни где, я вас спрашиваю?!

– Этот мусор является высшим знаком отличия воинства Орла, служащего Кецалькоатлю, – терпеливо и покорно пояснил абориген. – Впрочем, если вы принадлежите к окружению Тонакатекутли, мы можем подарить вам накидку из шкуры ягуара. А золота и драгоценных камней у нас нет. Питаосих сегодня был и всех ограбил.

Сене осталось только горестно вздохнуть. Судя по всему, новое путешествие милиционеров по параллельным мирам начиналось не так радостно, как на это рассчитывал кинолог. Он мысленно пообещал набить морду этому вороватому Питаосиху, а потом, поскольку ничего другого не оставалось, согласился принять в дар пернатую шляпу. Всё-таки шкура ягуара, может быть, и ценней, но таскать ее с собой по такой жаре было бы накладно. Ну а кроме того, Рабиновича не покидала надежда получения хорошей наживы в этом полумистическом мире.

– Ладно. Принимаем ваш дар с благодарностью и надеемся, что пиршество будет более впечатляющим, – с угрозой в голосе проговорил Сеня и оказался как нельзя более прав. Пиршество путешественников впечатлило!..

По дороге к лагерю войска аборигенов Рабинович немного успокоился и перестал смотреть волком на ацтеков, не удосужившихся припрятать от Питаосиха пару-тройку килограммов драгоценных камней, чтобы с покорностью и восхвалениями принести их в дар новым гостям. Он даже затеял с главой делегации аборигенов, Ачитометлем, крайне содержательный разговор о местных рынках, ценах на кукурузу и облигации Сбербанка СССР 1936 года выпуска. Собирался расспросить и о том, каким образом боги различных народов умудряются уживаться в местном пантеоне, но вовремя вспомнил, что сам вроде бы считается здесь божеством, хотя и мелким, и от вопросов о своих «коллегах» воздержался.

Хотя войско ацтеков, к которому подошли путешественники, и состояло из ополченцев, торжественным встречам богов их обучили тщательно, надо полагать, в первую очередь. Довольно стройные ряды аборигенов при приближении гостей дружно взмахнули копьями и щитами, трижды выкрикнув «Слава!». Ну а поскольку имен новых богов солдаты не знали, то, указывая, кого именно восхваляют, добавляли краткое и емкое «богу!». Получилось: «Слава богу!» И после этого только Ваня Жомов поинтересовался, отчего это вдруг аборигены почувствовали облегчение. Дескать, рано им расслабляться, он еще проверку строевой подготовки не проводил.

– Ждут Фому – чают быть уму. А Ивана принесло – всем достанется в мурло, – констатировал Рабинович, и омоновец так и не сообразил, обидеться на это утверждение, или, наоборот, назвать Сеню самым что ни на есть сукиным сыном.

Впрочем, на долгие раздумья времени у Жомова не осталось. Едва троица друзей в сопровождении военачальников подошла к строю аборигенов, как те расступились в стороны, открывая проход к отделанному перьями шатру и кострам возле него, в углях которых запекались какие-то туши. Ветер с реки донес до путешественников аромат жареного мяса и тушеной кукурузы. Андрюша шумно втянул носом воздух, наслаждаясь ароматом, и его бездонный желудок тут же откликнулся глухим рычанием. Дескать, и долго я еще пустовать буду?! Сеня покосился на криминалиста и хотел что-то съязвить по поводу болтливости поповского живота, но в этот момент его собственный желудок тоже выдал вдруг потрясающее соло, и Рабиновичу пришлось оставить всю невыплеснутую желчь в себе. Но ненадолго! Едва кинолог увидел, что именно запекается в углях, желчь и всё остальное, что было внутри его организма, запросилось наружу.

– Не понял! Это что, блин, такое? – спросил Жомов, пока Рабинович усердно боролся с тошнотой. – Вы не охренели тут?!

Возмущаться омоновцу было с чего. В костре, прямо перед ним, жарилось освежеванное безголовое тело человека. Рабинович бы, конечно, мог отметить, что со своим уставом в чужой монастырь не лезут и что тела поверженных врагов хоронить не стоит, чтобы мясо даром не пропадало, но ничего такого говорить он не стал. И не только оттого, что испытывал к каннибализму стойкое отвращение, но и потому, что пришел в бешенство лишь от одной мысли о том, что кому-то взбрело в голову угостить российских милиционеров свежими трупами! Медленно поворачиваясь к Ачитометлю, Сеня стал отстегивать от пояса резиновую дубинку.

– Вы же сами просили пиршество, вот мы и даем вам самое свежее мясо, которое есть, – не обратив на манипуляции Рабиновича внимания, ответил на Ванин вопрос предводитель индейцев.

– Вот я и спрашиваю, а не охренели ли вы, чтобы нас человечиной кормить? – задал новый вопрос омоновец, так же, как Рабинович, нащупывая рукой верное боевое оружие милиционера. Теперь пришло время Ачитометлю оторопеть.

– Какая человечина? – вытаращился он. – Вы там, в пантеоне, на небесах своих совсем одурели уже? Нас за дикарей считаете? Это же обычная телятина.

– Это ты нас, похоже, за дураков держишь, – прорычал Сеня, тыча дубинкой в сторону костра. – По-твоему, та туша на быка похожа?

– Так вы о форме? А я о содержании, – восхитился командир ополченцев. – Правда, здорово похоже? Мы же должны свое реноме среди остальных племен поддерживать. Вот для того, чтобы нас все боялись, мы из различных частей звериных туш и создаем подобие человека, а потом едим.

– Ну ты про подобия будешь какому-нибудь зеленому практиканту заливать! – заявил Жомов и, прекращая дискуссию, врезал Ачитометлю дубинкой по голове.

Может быть, шикарный головной убор из перьев и смягчил бы удар омоновца, но на беду аборигена это украшение крепилось вокруг золотого обруча. Вот по этому обручу и пришелся удар дубинки. Если бы Жомов бил сверху вниз, быть аборигену вбитым в землю минимум по пояс. А так как удар шел с боку, Ачитометля просто оторвало от земли и закинуло куда-то за спины оторопевших солдат. Ну а дальше остановить Жомова было трудно. Разъярившись на людоедов, нагло и откровенно попиравших Уголовный кодекс России, Ваня пошел махать «демократизатором» направо и налево, сея в рядах ацтеков хаос и разрушения. Причем первое хорошо укоренялось среди солдат, а последнее – в их оружии, поскольку дубинка Жомова, соприкасаясь с металлическими наконечниками направленных на него копий, либо крушила их в щепки, либо выбивала из рук владельцев и отправляла в свободный полет. Ни Рабинович, ни Попов, почти полностью поверившие в объяснения Ачитометля относительно здешнего «людоедства», сразу остановить Ваню не успели, а потом уже было поздно. Побежавшие в разные стороны солдаты, поначалу испугавшиеся гнева богов, увидев, что те ни молниями их не жгут, ни полчища змей не напускают, быстро пришли в себя. Сомкнув строй, ацтекские ополченцы стеной двинулись на врага, намереваясь задавить численностью. Сене с Андрюшей пришлось прийти на выручку другу. Но как они ни старались, большого физического урона противнику нанести не смогли. Сломанные или выбитые копья ацтеки тут же заменяли, получая новое оружие из задних рядов. Ну а Мурзик и вовсе ничего против плотной стены копий сделать не мог. И через пару минут неравной битвы российские милиционеры оказались прижаты к пернатому шатру и почти полностью окружены.

– Андрюша, сделай же что-нибудь! – потребовал от криминалиста Рабинович, старательно отбивая направленные в грудь копья.

Попов заорал. Конечно, коридор среди врагов он проделал немалый, но аборигены вмиг заполнили его, не желая выпускать ментов из окружения. Андрей попробовал повторить акустическую атаку снова, но эффект был тот же. Конечно, часть врагов была контужена, но ацтеков было всё равно слишком много, чтобы одного Попова хватило для победы над ними.

– Да чтобы вам на головы что-нибудь свалилось! – раздосадованно пожелал криминалист, и чудо случилось. Точнее – свалилось. Но вот только не на головы аборигенов, а прямо в центр пернатого шатра, около которого держали оборону милиционеры.

– Ну, Поп, ты, как обычно, ничего нормально сделать не можешь, – заявил Рабинович и тут же поперхнулся, поскольку на него из-под разрушенного шатра уставилась зеленая драконья морда.

– Привет. Рад вас видеть. Развлекаемся? – вежливо поинтересовалась данная часть существа, именуемого Ахтармерз Гварнарытус или, если попросту, Горыныч. – Я так и знал, что у вас тут весело.

– Горыныч, блин, сделай хоть ты что-нибудь! – тут же потребовал от бывшего соратника Сеня.

– Ну почему все существа гуманоидного типа такие невоспитанные? – удивился трехглавый дракон. – Могли бы хоть поздороваться и сказать, что соскучились по мне, что рады встрече. Делами моими и успеваемостью поинтересоваться, опять же…

– Слушай, если ты сейчас не вмешаешься, аспид ползучий, то просто некому будет твоими делами интересоваться, – рявкнул Рабинович, едва отразив одновременный удар сразу нескольких копий. – Быстрее, ящерица бесхвостая!

Как это обычно случалось с Ахтармерзом, от обиды на «аспида» и «ящерицу» он начал мгновенно раздуваться, невероятно увеличиваясь в размерах. Через каких-то пару секунд Горыныч вырос настолько, что шатер затрещал по швам, и трехглавый дракон предстал перед аборигенами во всём своем грозном великолепии, еще и облепленный перьями, оставшимися от разрушенного шатра. Увидев это зрелище, ацтеки мгновенно застыли, от удивления вытаращив глаза.

– Кецалькоатль! Кецалькоатль вернулся!!! – заорал кто-то из толпы, и остальные, подхватив его крик, бросились врассыпную.

– Куда они? – удивился Ахтармерз. – Я же еще ничего не сделал. Или они к этому… который вернулся… побежали? Кстати, а кто это такой?

– Кецалькоатль? Пернатый Змей, местный бог, – пояснил Попов, глядя в спины убегающего воинства. – И похоже, они тебя за него приняли.

– Нет, вы только посмотрите! И эти, даже познакомиться не успели, а уже обзываются, – обиделся Горыныч, от чего еще чуть-чуть увеличился в размерах. – Я же тысячу раз повторял, что к вашим рептилиям не имею никакого отношения. У нас даже физиология разная…

– Мы это уже слышали, а аборигенам ничего не объяснишь. Они слишком напуганы, чтобы согласиться прослушать лекцию по анатомии твоего вида, – прервал его Сеня, устало опускаясь на траву. – Ну вот, теперь здравствуй. Кстати, ты не мог бы немного уменьшиться в размерах и выбраться из этого чехла? А то с тобой не слишком удобно разговаривать. Да и виден ты, наверное, за версту.

– Вот-вот! Сначала обзывают, а потом уменьшиться просят, – капризным тоном заявил Ахтармерз.

– Я извиняюсь, – проговорил Сеня, и удовлетворенный Горыныч тут же начал уменьшаться в размерах.

Появление Горыныча в землях Мезоамерики имело вполне логичное объяснение. Правда, поначалу Рабинович с Поповым, измотанные схваткой, никак не походившей на потешное развлечение, оказались не в состоянии даже удивиться тому, что трехглавый огнедышащий псевдоящер появился исключительно в нужном месте и в нужное время. Ну а Ваня не спрашивал Ахтармерза ни о чем, потому что оказался в ступоре и никак не мог понять, почему это во время боя с превосходящими силами врага он так и не вытащил пистолет и не открыл стрельбу хотя бы в воздух. Ни один довод из тех, которые сам себе приводил омоновец, не могли удовлетворить его, и Жомов пребывал в такой же прострации, как у него бывало, когда на стрельбище выбивал сорок девять очков из пятидесяти возможных – в глубоком шоке от неудачи!

Горыныч, видя, что Сеня никак не желает начать разговор, хотя его просьба и выполнена, снова обиделся на всех ментов сразу и начал увеличиваться. Мурзик, увидев такое безобразие, завопил благим матом. Что именно он хотел сказать, поняли немногие, но лая верного пса было вполне достаточно, чтобы привести Рабиновича в чувство. Он встрепенулся и посмотрел на Горыныча.

– Ты еще не уменьшился? – удивился Сеня. – И долго ты собираешься окрестный народ пугать? У нас тут вроде бы отпуск проходит. А как мы будем отдыхать, если ты всё местное население по лесам разгонишь?

– А до моего появления, значит, вы именно отдыхали? – наивно поинтересовался Ахтармерз. – Согласно моим выводам, основанным на глубочайшем анализе спектра эмоциональных, паранормальных и электромагнитных излучений, испускаемых вами и толпой аборигенов вокруг вас, происходящее походило на отдых так же, как перхус троликус в период спаривания напоминает мускабрюха пестикрылого…

– Понеслось, – обреченно вздохнул Попов. – Горыныч, ты никак из двоечников и второгодников в отличники выбрался? Или просто сегодня для разнообразия уроки учил?

– Между прочим, к вашему сведению, в моем мире начались каникулы. Именно поэтому я и нахожусь здесь сейчас, – обиженно ответил трехглавый второгодник. – А насчет двоечников ты прав. У меня теперь одни тройки, и меня перевели в третий класс. Правда, с испытательным сроком. Если в первой четверти опять скачусь на двойки, вернут обратно во второй.

– Вот лафа! – восхитился Сеня. – Это что же получается, в вашем мире до самой пенсии можно в школе проторчать?

– Нет, – буркнул Ахтармерз. – Тех, кто с третьей попытки не осилит третий класс, отчисляют из школы и отправляют служить пугалом в какой-нибудь мир вроде вашего. Как Лох-Несское чудовище, например. Я ее знаю. Она мамина подружка и в отпуск приезжает иногда погостить. Заодно и передает в центр информацию о том, что в вашем мире происходит.

– Что-то Несси не больно на тебя похожа, – фыркнул Рабинович. – И башка одна, и крыльев нет…

– Их у нее тоже три. Когда одна из голов над водой находится, две другие пропитание добывают, – обиделся за соотечественницу Горыныч. – А крыльев не видно потому, что Несси под водой плавает. И вообще, что вы ей за дурацкое имя придумали – Несси! Ее, между прочим, Туавардия Пироскельция зовут. И это еще в сокращенном варианте…

– Так, ладно! – решил прекратить дебаты Рабинович. – О твоей Туавардии мы после поговорим. Расскажи-ка лучше, как ты сюда попал так удачно?

– О-о, это было просто, – и хотя произнесла это, как обычно, только средняя голова, оскалился Ахтармерз всеми тремя пастями сразу, а затем рассказал.

К удивлению ментов, они узнали, что по окончании их последнего путешествия Ахтармерз связи с миром эльфов не потерял. То есть контакт между его миром и Эльфабадом присутствовал всегда, в виде вполне упорядоченных МП-переходов, но лично Горыныч вселенной эльфов не интересовался из-за бесперспективности собственной карьеры там ввиду крайне низкой успеваемости. Однако после предложения Оберона, сделанного всей группе путешественников, Ахтармерз задумался, так ли уж он не пригоден для поиска в обозримом будущем работы в Эльфабаде? Сделав надлежащие выводы, двоечник повысил успеваемость и, дабы не дать возможность Оберону позабыть себя, принялся изредка наведываться в Эльфабад, где и узнавал новости о своих бывших спутниках, надеясь, что снова удастся вместе отправиться спасать какую-нибудь вселенную. Так Ахтармерз и пронюхал об ознакомительном путешествии российских милиционеров.

Естественно, упускать такой шанс заработать дополнительные плюсы в свое личное дело Горыныч не стал. Воспользовавшись тем, что в школе были каникулы, а родители уехали в отпуск на Землю в мезозойскую эру, новоиспеченный третьеклассник помчался в Эльфабад и нашел там Лориэля. Попросив у старого знакомого разрешения присоединиться к бывшим товарищам по оружию, Ахтармерз после консультаций эльфа с Обероном таковое получил и тут же был переброшен в Мезоамерику, свалившись ментам фактически на голову. В другое время, может быть, за такой фокус Горынычу и досталось бы от друзей на орехи, но сейчас ничего, кроме слов благодарности, он не услышал. Хотя…

– Странно всё это, – дослушав рассказ трехголового болтуна, задумчиво произнес Рабинович. – Насколько мне помнится, переходы между мирами эльфы осуществляли всегда корректно. Нам еще ни разу не приходилось падать вниз даже с полуметра, а Горыныч летел, наверное, метра четыре, если не больше.

– Шесть метров, восемнадцать сантиметров и три миллиметра, – уточнил Ахтармерз. – Про микроны я молчу, поскольку еще не научился внутренним высотомером с такой точностью пользоваться.

– Сеня, ты опять загоняешься, – покосившись на Горыныча, произнес Попов. – Ну, чего в этом странного? Тебе же говорили, что у эльфов с системой переходов проблемы. Поэтому, наверное, и выкинули наш пикирующий примус с высоты, а не опустили на грунт. Что тут такого необычного?

– Поживем – увидим, – философски заявил Рабинович и поднялся с травы. – Ладно, давайте двигаться. Тут нам пиршество не светит, поскольку это стадо бешеных ацтеков всё вокруг затоптало. Нужно идти в Теночтитлан, и заодно и узнать, что в этом мире в последнее время происходить начало. А то мне не нравится, когда столько совпадений одновременно случается.

Но претворить в жизнь предложение кинолога оказалось не так-то просто. И главным препятствием на пути в Теночтитлан оказался Ваня Жомов. Омоновец, впав в транс из-за неприменения табельного оружия в критической ситуации, никак не хотел из него выходить. Сколько Попов с Рабиновичем ни тормошили друга, сколько Мурзик ни тянул его за рукав, Ваня с места не двигался и на ужимки друзей не реагировал. За неимением нашатыря Горыныч даже сероводородом на Жомова дышал, но добился только того, что остальные члены команды отскочили в стороны, зажимая руками носы и беспрестанно кашляя, а омоновец остался стоять на месте, словно памятник Безмерному Горю. И лишь когда Рабинович заикнулся о выпивке, Иван пришел в себя.

– Да, выпить бы сейчас не помешало, – задумчиво проговорил он, а затем встрепенулся. – И чего мы стоим тут, как три тополя в парке юрского периода? Город не видите? Без моей команды идти не можете? – и, не дав кому-либо даже изумиться такой наглости, протянул свой пистолет Попову. – Держи-ка его ты, Андрюха. Что-то я в этих параллельных мирах совсем об огнестрельном оружии забываю, а ты с ним всегда таскаешься, вот и теперь носи. Только патроны экономь. У меня всего две обоймы.

Теперь, когда омоновец был благополучно приведен в чувство и путешествие можно было бы продолжить, верх благоразумия проявил единственный в группе специалист по мезоамериканской культуре – Андрюша Попов. С чувством собственного превосходства посмотрев на друзей, он поинтересовался, как именно они собираются объяснить местным жителям присутствие Ахтармерза, поскольку сам криминалист сильно сомневался, что даже привыкшие к богам на улицах ацтеки отреагируют на трехглавого монстра адекватно.

– А что тут думать? – пожал плечами Сеня. – Ты же сам слышал, они его Кецалькоатлем называли…

– Да, называли, – согласился Андрей. – Только тогда он был в перьях. Не думаю, что кто-нибудь поверит, что Пернатый Змей вдруг облысел.

– Это на что вы намекаете?! – возмутился Ахтармерз.

– А ты помолчи лучше, когда умные люди говорят, – осадил несчастного третьеклассника Жомов. – Так что ты, Андрюша, предлагаешь?

– Всё очень просто, – не привыкший быть в центре внимания Попов просто млел от удовольствия. – Поскольку Сеня уже представил нас как маленьких божков и принял в дар шапку из перьев, то никто не удивится, увидев с нами Кецалькоатля. Нужно только Горыныча перьями замаскировать.

Возражений Ахтармерза, никак не желавшего не только называться змеем, пусть и пернатым, но еще и напяливать на себя шутовской костюм, абсолютно неприличный в его мире, не слушал никто. А когда обиженный трехглавый третьеклассник начал набирать размер, ему пригрозили, что оставят тут, на берегу реки, и позволят заняться организацией каникул самостоятельно, без присутствия остальных членов группы. Горынычу пришлось сдаться, но он добился от друзей обещания, что при первой же возможности его избавят и от перьев, и от обидного прозвища. На том и порешили и принялись украшать трехглавого монстра остатками от оперения разрушенного им же шатра.

Оказалось, что сделать это не так-то просто. Во-первых, втыкать перья в Горыныча не получилось – слишком толстой оказалась шкура. Во-вторых, сам Ахтармерз наотрез отказался от предложения Жомова вываляться в смоле и по перьям же потом прокатиться. Ну а в-третьих, никто не мог сообразить, как сделать маскировку трехглавого чудища такой, чтобы она могла трансформироваться вслед за постоянно меняющимися размерами Ахтармерза. В итоге менты нашли компромисс! На Горыныча, бывшего в обычном состоянии ростом примерно с Мурзика, отрезанными от остатков шатра лентами привязали несколько крупных перьев, а остальные запихали в мешок и взяли с собой, чтобы в случае непредвиденных обстоятельств просто засыпать выросшего Горыныча перьями, ну а потом действовать по обстановке. Например, обвинить аборигенов в том, что из-за их непочтения Кецалькоатль начал терять оперение прямо на глазах.

Вот так вопрос с маскировкой трехглавого летающего монстра был решен, и теперь ничто вроде бы не мешало друзьям отправиться в Теночтитлан, но тут обнаружилась еще одна проблема. Путешественники как-то позабыли, что город находится на другой стороне реки, а мост до сих пор не восстановлен. Правда, на берегу вверх дном лежали несколько каноэ, брошенные сбежавшими ополченцами, но выяснилось, что управлять этими узкими и неустойчивыми судами куда как непросто! Однако Ваня Жомов, заявивший, что в детстве катался на весельных лодках в клубе Юного моряка, решил показать всему миру свое умение обращения с плавсредствами. Вот только в каноэ он залез так, будто это был по крайней мере тримаран или плоскодонная баржа. Хотя каноэ ничуть не напоминает вышеупомянутые водные виды транспорта, а больше похож на бешеного бычка, которому вдобавок еще и репей попал под хвост. Не успев ступить на борт каноэ, Ваня оказался по уши в воде и был оглушен диким хохотом всех своих соратников, включая и оскалившегося Мурзика.

– И чего вы ржете, как мерины у кормушки? – обиделся омоновец. – Сами попробуйте на этом плавучем бревне усидеть.

Попробовали. В результате чего обычная переправа через реку вылилась в игрища на воде, которые могли бы закончиться несчастным случаем, доберись Ваня до криминалиста, якобы случайно качнувшего лодку, когда Жомов уже почти смог обрести равновесие. Подобные издевательства над основами гребного судоходства продолжались довольно долго, и неизвестно, когда бы вообще закончились, если бы Сене не надоела эта забава. Плюнув на всё, он заставил друзей наломать в ближайшем лесочке веток и, связав сразу три каноэ вместе, изобрел примитивный тримаран, который был не в пример остойчивей каждого отдельно взятого каноэ.

– Учитесь, дети! – довольно заявил Рабинович, и, погрузившись на новое судно, смешанный милицейско-иномирный отряд благополучно переправился через неширокую реку.

При этом Горыныч, мгновенно ощутивший приступы морской болезни, несколько раз пытался подняться в воздух и долететь до противоположного берега на собственных крыльях. Однако без должной взлетно-посадочной полосы сделать этого Ахтармерз никак не мог, а трое милиционеров отказывались подкинуть его в воздух, боясь привлечь к себе излишнее внимание разбежавшихся ополченцев, которые уже могли успокоиться и попробовать выяснить, так ли всемогущ новоявленный Кецалькоатль, как о нем говорят в легендах. Все трое помнили, что командир отряда ополченцев куда больше боится правителя Теночтитлана, чем всех богов, вместе взятых, и не хотели рисковать, провоцировать новое обострение отношений. Поэтому Горыныч остался в лодке до конца переправы и, едва выбравшись на берег, бросился пожирать местных насекомых, компенсируя этим деликатесом перенесенные страдания.

– Хватит жрать, проглот несчастный, – наконец, устав смотреть, как аппетитно Ахтармерз поглощает местную прыгуче-ползуче-копошащуюся живность, осадил Горыныча Попов. – У нас вон, между прочим, с утра во рту маковой росинки ни у кого не было, но мы же терпим.

– Зачем терпеть? Хочешь, я с тобой поделюсь? – предложил Ахтармерз и вытянул в сторону криминалиста правую голову с зажатым в пасти пауком-птицеедом. – Могу и еще парочку дать. Тут у них гнездо.

После такого издевательства спасти Ахтармерза от лютой смерти смогло только укоренившееся с годами службы у Попова знание того, что вину обвиняемого определяет суд, а никак не эксперт-криминалист. А поскольку судить Горыныча было некому, то он остался жив, но поглощение насекомых вынужден-таки был прекратить из-за настоятельных понуканий остальных членов группы. Решив, что обязательно побывает еще раз на этом богатом деликатесами берегу, Ахтармерз вынужден был подчиниться настойчивым требованиям друзей и, как обычно, забравшись на руки Жомова, согласился отправиться в город.

Глава 5

Ну что же, начнем экскурсию.

Иван Сусанин

Лично я появлению Горыныча почти не удивился. Честно говоря, чем бы именно ни являлось это наше путешествие, чего-то подобного от эльфов я и ожидал. Не знаю, каким образом, но в большинстве случаев этот народец оказывается в курсе практически всех событий, происходящих в том или ином мире. По крайней мере тогда, когда они хотят что-то узнать. Вот и в нашем случае, я думаю, едва мы столкнулись с аборигенами, как эльфы об этом узнали.

Ну а появление Горыныча можно объяснить двумя способами. Во-первых, предоставив нам бесплатное турне по Мезоамерике, эльфы должны были позаботиться о нашей безопасности и быть готовы подстраховать нас каким-либо образом, окажись мы в кризисной ситуации. Вот тут просьба Горыныча отправиться с нами была как раз более чем уместна. Эльфы просто выждали подходящий момент и заслали к нам трехглавый пикирующий огнемет в качестве средства защиты.

Ну а во-вторых, Горыныч появился бы у нас в любом случае. И основано это утверждение на том, что я, так же как и Сеня, никогда особо эльфам не доверял… Вот только не надо ухмыляться, строить морды и бормотать, что пастух и овца преподобны с лица! За «овцу» я могу и откусить какие-нибудь ненужные отростки. Голову, например.

В общем, так! Если Сенины подозрения верны и эльфы каким-то образом, хоть я и не могу понять, каким именно, запланировали наше путешествие в Мезоамерику, Горыныч просто обязан был появиться. Если вы помните, раньше он участвовал в каждом путешествии нашей команды и часто был очень полезен. Вот и во втором варианте развития событий Ахтармерз был бы с нами. Ну а то, что он явился так вовремя, можно назвать случайным совпадением. Хотя и тут я с Сеней согласен. Что-то слишком много всяческих совпадений в последнее время случается.

Так или иначе, ноГорыныч был бы с нами, чему я, если честно, очень рад. И дело не только в том, что Ахтармерз единственный член нашей команды, способный меня понимать. И не в том, что без его санобработки я рискую нахвататься в этом примитивном мире прожорливых блох, а в том, что Ахтармерз, при всей своей ворчливости, кичливости и заумности, отличный товарищ, на которого в трудную минуту можно положиться.

До города оказалось не так близко, как мы думали. Километров шесть или семь нам пришлось пройти по дороге, до того как появились первые дома. И если по пути нам не встретилось ни единой живой души, что было и понятно ввиду боевых действий, ведущихся в окрестностях, то в пригороде оказалось такая уйма народу, что не часто встретишь и у нас даже в час пик!

Если честно, я немного опасался, что появление Горыныча в образе новоявленного Кецалькоатля посеет среди жителей такую же панику, как в войске ополченцев, но этого не произошло. То ли маломерного Горыныча на Ваниных руках принимали за какую-то диковинную птицу, то ли Кецалькоатль ужаса горожанам, привыкшим к власти Чимальпоке, который, как известно, с самим Уицилопочтли на короткой ноге, ни капли не внушал, но шарахаться от нашей компании никто не стал. Так, провожали мимолетными взглядами, и всё. Зато мы пялились во все глаза, как деревенские дурачки на ярмарке.

Вот уж каких только типов мы тут не увидели. Большинство, конечно, выглядели точно так же, как встреченное нами ополчение, но были среди них и вовсе необычного вида люди. В частности, на нас едва не налетели трое уастеков с длинными косами, одна из которых была окрашена в желтый, другая – в красный цвет, а всё тело расписано синей краской. Встретились нам и несколько так вычурно одетых женщин-миштечек с детьми, что было невозможно разобрать, где кончается их костюм, а начинается всё остальное. В общем, эстетическому наслаждению Попова, как и его объяснениям, что это за люди и чем они занимаются, никто абсолютно не мешал. Андрюша даже забыл, что хотел есть, пока Сеня не ткнул рукой в сторону одного из зданий.

– Андрей, это не кабак случайно? – поинтересовался он у зарвавшегося Попова. Тот втянул воздух носом.

– Ну, знаешь, как таковые места общественного питания тут не кабаками называются, – начал было объяснять наш эксперт, но Жомов его оборвал.

– Ты давай свои лекции заканчивай и просто скажи, можно там выпить и пожрать или нет? – поинтересовался омоновец.

– Я думаю, вполне можно. Только чем мы платить будем? – пожал плечами Андрей.

– Оберон заплатит, – буркнул Сеня и вошел в открытую дверь.

После яркого уличного света полумрак внутри на секунду ослепил даже меня, но затем глаза адаптировались, и я смог рассмотреть внутренности этой забегаловки. Выглядело всё вполне прилично. Не так, конечно, как в «Метрополе», но в Скандинавии нам приходилось питаться в местах куда более грязных, чем то заведение, в которое мы вошли. Жомов сразу прошел к одному из столиков и бесцеремонно уселся за него, согнав двух аборигенов. Те, недовольно покосившись на нашу компанию, спорить, к неудовольствию Вани, не стали и спокойно перебрались на другие места.

– Вот, блин, какие тут все послушные. Даже досада берет, – сердито буркнул Ваня, глядя вслед удалившимся аборигенам.

– А то тебе драки на берегу не хватило, – огрызнулся мой Сеня, усаживаясь на скамью. – Дай хоть поесть спокойно, а потом уж ищи, к чему придраться.

– Как скажете, гражданин начальник, – покорно согласился омоновец. – Что пить будем?

– Воду, – отрезал Рабинович.

– Это с какого перепугу? – удивился Жомов. – Ладно, я понимаю, ты прошлые разы оторваться не давал, потому как мы на задании были. Теперь нам что выпить мешает, когда мы в отпуске?

– Так еще неизвестно, чем этот отпуск обернется, – покачал головой мой хозяин, но, когда к Жомову присоединился и Попов, был вынужден уступить. – Ладно, выпьем чего-нибудь. Только до поросячьего визга не напиваться. Нам еще ночлег искать!

Решив, что сказанного вполне достаточно, Сеня повертел головой в поисках кого-нибудь, кто должен был нас обслужить. Не найдя ни одной подходящей на роль официанта личности, мой хозяин уже собрался гаркнуть во всё горло, подзывая к столику кого-нибудь из обслуживающего персонала, но я в этот момент заметил направлявшегося к нам довольно толстого типа в белом балахоне и тихо зарычал, указывая Рабиновичу направление, куда следует смотреть.

– Добрый день, почтенные жрецы. Рад, что вы посетили мое заведение, поскольку лучшей кукурузной каши, маисовых лепешек и пульке вы нигде в округе не найдете, – скороговоркой затараторил хозяин заведения. – Меня зовут Капелькуаль, и я всегда к вашим услугам. У меня вы можете купить всё по самым дешевым в Теночтитлане ценам, а также заказать пищу на дом. Я со скидкой сдаю комнаты гостям и…

– Спасибо, всё ясно, – остановил его болтовню Рабинович. – Принеси, почтенный, нам что-нибудь поесть и выпить, на твое усмотрение. Только тащи всё самое лучшее. Ясно? И кстати, а с чего ты решил, что мы жрецы?

– Так в таких необычных одеждах только жрецы могут ходить, – расплылся в улыбке Капелькуаль. – А разве вы не жрецы?

– Жрецы, – кивнул головой Ваня. – Особенно вот этот, – он кивнул головой в сторону Попова. – Столько жрет, что годовалый кабан от зависти удавится!

– Ха-ха! Рад, что у моих почтенных гостей хорошее чувство юмора, – прежде чем Андрей успел открыть рот, опять залопотал трактирщик. – Кстати, если хотите повеселиться, за отдельную плату могу пригласить сюда нескольких певцов и танцовщиц, чтобы они бодрой музыкой и плавными движениями усладили ваш слух и зрение, ибо…

– Не надо нам никого, – отрезал Жомов. – Неси выпивку и еду. А потом мы сами решим, что делать дальше.

На лице моего Сени было написано такое откровенное сожаление по поводу излишне поспешного отказа Жомова от услуг танцовщиц, что мне, честное слово, стало жалко хозяина. Впрочем, Рабинович свое всегда возьмет, и уж лучше совсем без танцовщиц, чем очередная Ровена-Ингвина-Немертея на его голову. Будет потом, когда мы домой вернемся, сохнуть целыми сутками и на свои обязанности по уходу за мной сквозь пальцы смотреть. Впрочем, на муки моего Рабиновича, кроме меня, похоже, внимания никто не обратил. Ваня плотоядно осматривался по сторонам, то ли ища повод для драки, то ли глядя, кого и за что можно арестовать, а Попов с увлечением рассматривал настенную роспись. Я даже поразился, как сильно здешняя атмосфера на нашего криминалиста повлияла. В любой другой обстановке Андрюша сейчас от запахов, которые он лишь чуть хуже меня различает, слюной бы исходил, а его бездонный желудок уже бы и арию Мясной Отбивной из оперы «Комплексные Обеды» исполнил, а тут Попов даже про голод забыл.

Если честно, я попытался понять, чем же мезоамериканская культура так поразила моего сослуживца, но ничего впечатляющего в ней не нашел. Конечно, дома они строят добротно и одеваются живописно, но и хороших домов у нас в стране в избытке, и кучу живописных одежд на любом проспекте увидеть можно. Может, конечно, я чего-то не понимаю, но по мне Мезоамерика ничуть не более культурной, чем Древняя Греция, выглядит. А вот по поводу последней Попов восторгов почему-то никаких не высказывал. Напротив, вечно чем-то недоволен был.

Пока трактирщик, или как он тут назывался, организовывал нам ужин, Горыныч, изрядно измученный своим маскировочным костюмом, попытался избавиться от перьев. Но мой Сеня, хоть и загрустивший из-за невозможности лицезрения местного «тодеса», бдительности не потерял. Цыкнув на трехглавого мятежника, он призвал его к порядку, пригрозив лишить до конца путешествия возможности тоннами поглощать любимое лакомство – местных насекомых. Я хоть и не знаю, каким образом Сеня собирался выполнить свою угрозу – все три пасти Горынычу, что ли, здешним аналогом цемента залепить? – но летающую грозу тараканов, клопов и пауков этим обещанием напугал. Ахтармерз, что-то проворчав по поводу расовой дискриминации, наиболее распространенной среди гуманоидных видов, маскировку свою оставил в неприкосновенности.

– Слушай, ты, горелка газовая, – услышав последнюю фразу Горыныча, обиделся Жомов. – Еще раз нас гуманоидами обзовешь, будешь огонь вместо трех одной дыркой выделять. Той, что у тебя с кормы!

– Между прочим, гуманоиды – это не оскорбление, а название вида, – начал новую лекцию Ахтармерз. – Основными признаками гуманоидных существ является преимущественное хождение на двух конечностях, обычно пятипалых, наличие…

– Ну-ка, помолчи, – оборвал его Рабинович, увидев приближавшегося к столу трактирщика. – Тебе, как ручной зверушке, разговаривать не положено уметь!

От такого заявления моего хозяина Горыныч мгновенно обиделся и начал увеличиваться в размерах, грозя проломить стол, по которому он до этого с умным видом расхаживал, но Ваня мгновенно прихлопнул его ладонью и, сердито зашипев на гневного троечника, заставил вернуться к привычному объему. Я на всякий случай, чтобы не оказаться придавленным тушей Ахтармерза и обломками столешницы, если наш летающий истребитель мух не справится с обидой, выбрался из-под стола и удивленно уставился на трактирщика.

Честно говоря, удивился не я один. Дело в том, что хозяин заведения нес в руках нечто, совершенно не вяжущееся с трактирами, кабаками, барами и прочими питейными заведениями. На подносе, который ацтек разместил на голове, оставляя руки для довольно большого горшка, от которого вкусно пахло тушеным мясом, стояли странные сосуды, удивительно напомнившие мне крупные клизмы. По крайней мере, именно так они и выглядели – грушевидные сосуды, оканчивающиеся сужающимися к концу трубками. Вот уж не знаю местных порядков, но лично я здорово сомневался, что употреблять пульке из таких сосудов будет удобно. Мои менты, видимо, были того же мнения.

– Я не понял. Что это такое? – поинтересовался Ваня, ткнув пальцем в сторону подноса, который, вслед за горшком, трактирщик поставил на стол.

– Пульке, как вы и заказывали. Смею вас заверить, выпивки лучшего качества вы не найдете ни в Теночтитлане, ни в Туле, ни во всей империи ацтеков, – привычной скороговоркой залопотал трактирщик. – Может быть, в Теотиуакане и было пульке лучшего качества, но город этот давно разрушен.

– Так, это всё нам понятно, дистрибьютор хренов, – осадил его Жомов. – Что нам с этой посудой делать?

– А-а-а! Так почтенные жрецы еще ни разу не пробовали пульке? Что ж, я просто счастлив от того, что вы выбрали именно мое заведение для своего первого опыта! Смею вас заверить, именно у меня вы получите самые незабываемые ощущения, – вновь захлебнулся словами Капелькуаль. – Позвольте, я помогу вам…

Тут же схватив один из сосудов, стоявших на подносе, трактирщик пантерой метнулся к Жомову, обойдя его с тыла.

Вот уж не знаю, как Капелькуалю это удалось – может быть, Ваня просто растерялся, – но радушный хозяин заведения одним властным жестом пригнул голову омоновца к столу, другим дернул за пояс, ставя Жомова в не совсем приличную для нормального мента позу, почему-то названную людьми в честь членистоногого обитателя речных и озерных глубин, а затем попытался стянуть с омоновца штаны.

Не знаю, может быть, первые два действия Капелькуаля и остались бы безнаказанными, но рисоваться перед гражданским лицом голой задницей не согласится ни один милиционер.

Тем более такой, как Ваня Жомов. Науке неизвестно, что именно подумал о манипуляциях трактирщика омоновец, но сам Капелькуаль сообразить ничего не успел. Ваня, может, и соображал туго, но действовал зато очень уж оперативно.

Едва Жомов почувствовал, что может остаться без штанов, как мгновенно разогнулся и, не останавливая движения, крутанулся вокруг своей оси, приложив здоровенный кулачище к уху трактирщика. Тот мгновенно рухнул на пол, свалив по дороге соседний стол, что, впрочем, омоновца не удовлетворило. Решив, что за подобные оскорбления действием, которые посмел позволить себе Капелькуаль, столь легкой затрещины маловато, Ваня одним прыжком оказался рядом с поверженным трактирщиком, и еще неизвестно, чем бы всё закончилось, если бы Андрюша Попов не заржал как сумасшедший.

– Ты чего заходишься, кабан зажравшийся?! – перенес на него свой гнев Ваня. – По-твоему, это весело выглядит?

– Еще как, – давясь смехом, заявил криминалист, но, увидев, как наливается кровью лицо Жомова, попытался сдержаться: – Ваня, ты меня извини, но я совсем забыл сказать, что здесь принято алкоголь употреблять через клизму. Других способов аборигены, видимо, не признают.

Вот теперь пришла очередь и Сене рассмеяться. До сих пор сидевший с ошалелым лицом, мой хозяин зашелся в таком хохоте, что остальные посетители, с немым удивлением до сих пор наблюдавшие за происходящим, поспешили убраться из трактира вон, видимо опасаясь, что примчатся санитары и заберут в веселое заведение не одних только чужаков в странных нарядах, а всех посетителей вверенного Капелькуалю заведения. Попов Рабиновича поддержал, а вот омоновцу было явно не до смеха.

– Че ржете, ментяры поганые?! – завопил он, переводя взгляд с эксперта на кинолога и обратно. – Посмотрел бы я на вас, если бы вам какой-нибудь урод клизму надумал ставить.

– Ну, Ванечка, ты же больше всех выпить хотел, тебе и пробу снимать, – выдавил из себя мой хозяин. – К тому же закоренелые алкаши говорят, что через задний проход водка быстрее в организм попадает.

– Нет, с Ваней этот номер не пройдет, – поддержал Сеню Попов. – Алкоголь в первую очередь на мозг действует. А ты представь, сколько времени пульке у этого жирафа от задницы до мозга будет добираться. Да еще и неизвестно, найдет ли оно дорогу! Всё-таки через рот путь привычный, а вот из заднего прохода выпивка может и не найти то место, которое Ваня называет головой…

Я не спорю, ситуация была забавной, но развеселившиеся Попов с Рабиновичем начали явно перегибать палку. Ведь на месте Вани мог любой из них оказаться… Хотя я сомневаюсь, что тогда мои менты шутили бы меньше!.. В общем, увидев, что Жомов готов кого-нибудь из друзей придушить собственными руками, я решил, что пришло время спасать ситуацию. Грозно зарычав, я метнулся к двери, словно увидел там минимум самого Уицилопочтли. Доблестные российские милиционеры тут же прекратили веселье и резко обернулись, а я поперхнулся – накликал, называется! – в трактир входил Ачитометль, командир разгромленного нами отряда ополченцев, и двое солдат. А позади них виднелась еще целая толпа вооруженных воинов.

– Ага, вот вы где. Так я и думал. Разве могут боги пройти мимо заведения Капелькуаля? – Выглядел Ачитометль хмуро. Что и понятно. Вряд ли кто-нибудь, кроме мазохистов, радовался бы, получив от Жомова дубинкой по голове. – Кстати, а где хозяин?

– Отдыхает, – мрачно заявил Жомов, отстегивая от пояса дубинку. – И ты сейчас к нему отправишься…

Судя по всему, драки было не избежать. Мои соратники тут же принялись занимать боевые позиции: Жомов в центре, Андрюша слева, а Сеня, соответственно, с противоположной от омоновца стороны, Я осторожно подвинулся к правой от входа стене, чтобы броситься в ноги врагам сразу же, как начнется заварушка, и лишь один Горыныч, не зная вошедших в лицо, всё еще оставался на столе, ожидая развития событий. Драка предстояла нешуточная, и в этот раз меня радовало то, что нам хоть не придется биться в окружении. Зато пугали луки, которые я увидел у аборигенов, столпившихся у входа в кабак Капелькуаля. Впрочем, на лучников у нас есть Горыныч. Если он, конечно, еще не разучился ставить энергощиты.

– Подождите, – примирительно завопил Ачитометль, выставляя перед собой руки ладонями вперед. – Мы пришли к вам с миром…

– Как же, с миром, – буркнул мой Сеня. – А толпа за порогом – хор имени Пятницкого. Гимн России исполнять будут для создания торжественной обстановки.

– Я не знаю, что за богиня такая эта самая Россия, но если хотите, мы ей исполним гимн. Вы только скажите, как это сделать, – заявил командир ополченцев. – Нас прислал за вами Чимальпопоке, дабы мы с почестями проводили вас к нему во дворец. Конечно, мои солдаты не жрецы и петь гимны не приучены, они всё больше другими делами занимаются, но если так нужно, я заставлю их петь, пока мы торжественно идем по улицам Теночтитлана.

– Ты мне тут сказки не рассказывай, – осадил его Жомов. – Ты нас за идиотов держишь? Мы сейчас выйдем, а вы нам снаружи окружение по всем правилам устроите. Задолбаешься потом вам едовища рихтовать и из котелков тарелки делать.

– Извините, почтенный, никак не думал, что вы не только прекрасный воин, но еще и отличный ремесленник, – почтительно склонился перед омоновцем Ачитометль. – Однако вам нет нужды утруждать себя работой. Вы все приглашены на пиршество к Чимальпопоке, и он хочет от вас услышать, чего желает вернувшийся Кецалькоатль.

– Тараканов жрать ваш Кецалькоатль желает, – буркнул мой Сеня, покосившись на Горыныча. Остряк-самоучка! Вот сейчас дошутишься, хозяин, раздует Горыныча так, что от этой забегаловки и мокрого места не останется, словно от кота после встречи с бультерьером… – Фу, Мурзик! – одернул меня Рабинович. Надо же! Альфа-лидерские замашки проснулись. И что, мне теперь надо на брюхо упасть и ботинки тебе вылизать?.. – Замолчи, говорю, – не унимался мой хозяин, но поскольку в этот раз обошлось без формально-командных выражений, я смирился. А Сеня повернулся к удивленному командиру ополченцев. – Забудь про тараканов, – с таким видом, который бывает у породистой болонки, когда к ней клеится бродячий кобель, заявил Ачитометлю мой хозяин. – Мы примем предложение вашего вождя и встретимся с ним, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию. Веди нас. И смотри, чтобы всё было торжественно.

– А гимн богине России петь? – по-деловому поинтересовался ацтек.

– Пой, что хочешь. Только так, чтобы приятно слушать было, – разрешил мой хозяин и собрался было выйти из кабака, но Попов поймал его за руку.

– Ты чего, одурел? – раздраженно зашипел эксперт. – Ты не знаешь, что за коварные существа эти ацтеки. Вон, например, они сказали правителю Кулуакана, что хотят его дочку богиней сделать, а сами с нее, с живой, шкуру содрали и костюм жрецу сделали…

– Андрюша, мне плевать на твоего правителя Кулуакана и его дочку, – отрезал мой Сеня. – Вы же сами спрашивали, кто нам тут, в Мезоамерике, развлечения организует и счета оплачивать будет. Вот вам и ответ – Чимальпопоке! Если вы правы, а мои подозрения беспочвенны, здешний вождь и есть тот человек, кому Оберон поручил нас развлекать. Еще вопросы есть?

– Нет, – вместо Андрюши ответил омоновец. – Но скажи этому, которому по попке, чтобы выпивку в нормальной посуде подавал. Еще одну клизму у кого-нибудь в руках увижу, загоню ее ему в задницу так, что трубка изо рта торчать будет.

– Кому сказать? – оторопел Рабинович, под хихиканье Андрюши.

– Вождю этому. По попке который, – пояснил Иван.

Попов заржал в голос и вынужден был бежать на улицу, чтобы увернуться от жомовского подзатыльника, а мой Сеня горестно вздохнул.

– Умный молчит, когда дурак ворчит. Вот и Ваню сколь ни правишь, всё равно потом удавишь, – закатив глаза, выдал очередной перл мой хозяин. – Запомни, Иванушка, здешнего градоправителя зовут Чимальпопоке, а не кто-то там по попке.

– Да мне по фигу, блин, как его зовут, – отмахнулся омоновец. – Сказал же, увижу еще одну клизму, страдать будут все! – и, подхватив со стола Горыныча, Жомов вышел на улицу вслед за Поповым.

Мы с Сеней вышли из трактира последними. Точнее, последним вышел я. Ну а получилось так, что я оказался в арьергарде, вместо того чтобы разведывать обстановку на пути своих сослуживцев, как мне по штату и полагается, потому, что о контуженном омоновцем Капелькуале все, кроме меня, забыли. Я, в отличие от остальных, существо ответственное и покинуть место происшествия, не проверив степень травмированности пострадавшего, не мог. Вот и подошел к трактирщику, чтобы узнать, не помер ли он ненароком. Капелькуаль был жив. Более того, подавал все признаки скорейшего возвращения к нормальному состоянию, если, конечно, оно трактирщику будет казаться нормальным после стыковки жомовского кулака с его ухом. И лишь после проверки я решил, что можно догнать друзей. Тем более мой хозяин уже начал завывать, требуя моего присутствия возле его божественного естества… «К ноге», блин, «рядом»! Так и покусал бы!

Судя по всему, на улице ждали только меня, и процессия перед трактиром Капелькуаля выстроилась достаточно внушительная. Впереди, дабы разгонять с дороги зевак, выстроившись клином, заняли позицию десятка два солдат Ачитометля с копьями наперевес. Следом за ними, метрах в пяти позади, стоял сам предводитель ополченцев и два довольно крупных для аборигенов существа с какими-то невероятными конструкциями из перьев в руках, здорово смахивающих на китайских бумажных драконов – сам по телевизору видел! Ну а замыкали процессию около сотни ацтеков, выстроившихся в довольно ровную колонну по два.

Сеня с Андрюшей нетерпеливо поглядывали на дверь трактира, ожидая моего появления, а вот Жомов пялился на строй местных вояк, явно выискивая, к чему бы можно было придраться. Ничуть не сомневаюсь в том, что поводов для придирок Ваня нашел бы немало, но у него просто не было времени это сделать. Едва я присоединился к процессии, как Ачитометль коротко рявкнул, и два знаменосца рядом с ним одновременно взмахнули своими веерами. Воинство ацтеков слаженно шагнуло вперед, и сотня вояк позади нас хором завыли: «Куда идет король – большой секрет!..» Ваня поморщился, услышав столь неподобающую для строевой подготовки песню, но поскольку двигались ополченцы в ногу, останавливать их не стал.

Пока мы шли по пригороду Теночтитлана, зевак на нашей дороге было не слишком много. То есть, я подозреваю, что любопытствующего населения было более чем достаточно, но из-за узости улочек все зрители успешно оттеснялись нашим авангардом в боковые проходы. Из окон домов и с крыш на нас, конечно, пялились аборигены, но неудобства это никому не доставляло. Более того, войдя в роль самозваного бога, Сеня начал приветливо махать зевакам. Не всем, конечно, а исключительно девушкам в возрасте от пятнадцати до двадцати пяти лет. Девушки стыдливо опускали глазки, но то одна, то другая норовили кинуть в нас мусором в виде каких-нибудь местных растений.

Нет, ну не пойму я этих людей! Вечно во время ухаживания дарят друг другу совершенно бесполезные предметы, вроде цветов или духов всяких. Ну я еще понимаю, что при помощи духов и дезодорантов люди пытаются неприятный запах отбить, но ведь для этого не обязательно чем-то мазаться. В конце концов, просто помыться можно! А скажите мне, на фига нам цветы? Мы что, травоядные? Вот я, например, своей последней пассии мозговую кость подарил, которую закопанной в заначке две недели для такого случая держал. Вот это полезный подарок! А с цветами нам что делать? Гербарий на память о Мезоамерике составлять? Уж лучше бы телячью вырезку из окна выкинули или кота, например. Сожрать не сожрешь, но хоть развлечешься. Впрочем, мои стенания по поводу бесполезности подарков местных сучек… гав ты! самок, конечно… Так вот, на мои вопли никто внимания не обратил. Сеня то ли решил, что я развлекаюсь, то ли так сильно увлекся поиском жертвы нового романа, что про меня совсем позабыл, точно сказать не берусь. Но так или иначе, несмотря на мое ворчание и брезгливое обращение с упавшими образчиками местной флоры, внимания на меня альфа-лидер в отставке не обратил. Как, впрочем, и все остальные.

Попов до того увлекся красотами теночтитланской архитектуры, что раз за разом доставал из кармана блокнот и пытался делать какие-то зарисовки. Не знаю, что именно там Андрей рисовал – мне снизу, сами понимаете, не видно было, – но делать эскизы на ходу у нашего эксперта не получалось, и он то и дело застывал на месте, заставляя Ваню, не ожидавшего резких торможений от идущего впереди тяжеловоза, натыкаться на него. После чего Попов получал легкий толчок, вмиг заставлявший криминалиста догнать нас с Рабиновичем, а Жомов вновь всё внимание уделял марширующей позади нас роте.

Поначалу омоновец просто то и дело придирчиво оглядывался на ацтекских солдат, но когда они по второму кругу завели затертую песенку «Куда идет король…» – и это вместо гимна России, между прочим! – Ваня не выдержал и попытался командовать. Первая попытка провалилась. То ли солдаты слишком песней увлеклись, то ли старшину ОМОНа за командира не считали, но на окрик Ивана внимания не обратили никакого. Зная, что за этим может последовать, я чуть отстал от Сени, дабы насладиться дальнейшим зрелищем, и Жомов меня не разочаровал.

Сначала Ваня повторил свой приказ о прекращении хорового пения, но когда и это не подействовало, просто остановился перед марширующим строем. Тем, кто не знает, поясню: если Жомов упрется, его и милицейским «уазиком» с места не сдвинуть. Сам однажды видел, как Ваня, упершись руками в капот, минут пять не давал вышеозначенному автомобилю тронуться с места.

Со строем ополченцев произошло нечто подобное. Первые два бойца, врезавшись во внезапно остановившегося старшину, застыли как вкопанные, без толку перебирая ногами. Ну а остальные, не получив команды «стой!», продолжали идти вперед, в результате чего из почти безупречного строя из сотни солдат через минуту получилась куча мала из такого же количества тел. Причем стоять на ногах остались только Жомов и первые два ацтека, буквально расплющенные между мощной грудью омоновца и напиравшей сзади массой сослуживцев. Хоровое пение невольно смолкло, сменившись грохотом падений, и вся процессия остановилась, чтобы понять причину крушения арьергарда.

– Жом, ты чего творишь? – повернулся к другу мой хозяин, явно недовольный тем, что кто-то нагло вмешался в ход пьесы, где самовлюбленный Рабинович разыгрывал роль бога.

С верхних ярусов, занимаемых неблагодарной аборигенской публикой, послышались сначала отдельные смешки, перешедшие затем в дикий гогот. К Сениному вопросу этот смех, понятно, отношения не имел, и всё-таки мой хозяин, недовольный превращением торжественной процессии в шествие клоунов, скривился. А чего расстраиваться? Теперь, может быть, яйцами или помидорами кидаться начнут. Хоть какая-то польза будет…

– Мурзик, фу! – завопил мой Сеня. Ну, естественно! Оне-с на девок больше не пялятся, можно теперь и родному псу внимание уделить. – Фу, тебе говорю! – снова рявкнул мой альфа-лидер и, когда я милостиво решил замолчать, повернулся к Жомову. – Чего творишь, спрашиваю?

– Слушай, Сеня, блин, я тебе кривляться не мешаю? Вот и ты моим развлечениям не мешай! – отрезал Ваня. – Эти уроды не только своими завываниями всю округу достали, они еще и команды не слушают…

Вот так-то, аборигены, привыкайте. Теперь у вас свой альфа-лидер есть. Старшина Ваня Жомов называется. Он вас научит свободу любить и жизнь собачью устроит.

– Фу, Мурзик! – теперь заорал на меня Жомов.

От такой наглости я даже поперхнулся. Нет, я, конечно, понимаю, что они с моим Сеней друзья, но дружба дружбой, а один ошейник на двух псов не наденешь. И я не новобранец какой-нибудь, чтобы со мной ни один старшина человеческим языком разговаривать не мог! Собравшись высказать Жомову всё, что о нем думаю, я встал в надлежащую позу – передние лапы широко расставлены, хвост по задним бьет, уши торчком и пасть оскалена ровно настолько, насколько это положено песьим этикетом, – но в дело вмешался Сеня.

– Так, ты моим псом не командуй! – подбоченясь (поза одесской скандалистки. Ее мой хозяин у тети Сони перенял), наехал он на омоновца. – Вон, у тебя сотня дуболомов есть, ими и распоряжайся.

– Да я Мурзиком и не командую, – тут же стушевался Жомов, прекрасно знавший, что с Рабиновичем лучше не спорить.

– Вот и займись своими солдатиками, – отрезал Сеня. – Только побыстрей. Ты всех задерживаешь.

Вот уж не знаю, какие указания получил от своего начальства Ачитометль, но судя по тому, что в действия омоновца он не вмешался и вообще никоим образом своего неудовольствия происходящим не выразил, какое-то местное подобие карт-бланша мы действительно имели.

Сеня, не зная, чем заняться, пока Жомов наводит порядки во вверенном ему на время парада подразделении, принялся нетерпеливо похлопывать дубинкой по бедру. Попов смог, наконец, спокойно делать зарисовки, а Горыныч принялся мух ловить. В буквальном смысле этого слова. Причем этим проявлением активности вызвал такой фурор среди зрителей, что те, позабыв про недавний конфуз с ротой сопровождения, принялись восторженно ахать и охать. За Кецалькоатля нашу миниатюрную в данный момент трехглавую керосинку, видимо, никто не принимал. И чтобы так оставалось дальше, пришлось моему Сене цыкнуть на начавшего раздуваться от всеобщего внимания Ахтармерза. Тот захотел было обидеться, но вовремя передумал и, вскарабкавшись по мундиру на плечо Жомову при помощи когтей и зубов, устроился там на манер пиратского попугая.

Минут пять у Вани ушло на то, чтобы привести строй в божеский вид. Еще пару минут он выбирал репертуар строевой песни и объяснял аборигенам, на какие именно команды как надо реагировать, а затем мы смогли продолжить движение. Вот только теперь Жомов шел не впереди роты ополченцев, а сбоку от нее, старательно отсчитывая ритм движения.

Ближе к центру города зрителей стало больше. Улицы стали шире, и идущие перед процессией бойцы были уже не в состоянии оттеснить всех зевак в переулки. Да они и не старались! Достаточно было того, что толпы народа прижимались к стенам домов и даже не делали попыток хоть как-то помещать нашему движению.

Сами дома тоже изменились. Если на окраине в основном находились двухэтажные строения, больше похожие на заводские общежития, чем на что-либо другое, то теперь стали попадаться и более шикарные здания, напоминавшие мне особняки российских бизнесменов средней руки. Ну а когда после очередного поворота мы вышли к центру Теночтитлана, даже у меня, далеко не склонного к бессмысленному созерцанию красот архитектуры пса, дух захватило. Впереди нас высились настоящие пирамиды, замки, дворцы и всякие прочие храмы. Большинство из них были настолько огромными, что я просто поразился тому, как отсталые аборигены оказались способными построить такое. И наш путь, судя по всему, лежал к одному из самых больших зданий элитного района Теночтитлана. Описывать интерьер дворца Чимальпопоке смысла не имеет. Достаточно лишь сказать о том, что Сеня, глядя на это великолепие, начал нервно облизывать губы, в уме подсчитывая, сколько можно будет поиметь у нас, на черном рынке, если содрать со стен все драгоценности и там их продать. Я, конечно, не еврей и стоимость товара на глаз определить не могу, но смею вас заверить, сумма бы получилась немалая. И это еще не считая кладовых и сокровищниц, которые Сеня горел желанием осмотреть в первую очередь. Правда, сначала нам всё-таки пришлось идти на аудиенцию к хозяину дворца.

Чимальпопоке оказался сухощавым индейцем с хищным выражением на лице. Подобно своим солдатам, он был гладко выбрит, облачен лишь в набедренную повязку из перьев и весь покрыт замысловатыми татуировками. В руках правитель ацтеков – тлатоани по-ихнему – вместо копья держал украшенный огромными рубинами золотой жезл, а на голове Чимальпопоке просто чудом держался замысловатый головной убор из тех же разноцветных перьев, усыпанный драгоценными камнями. Какими именно, сказать не берусь. Спросите об этом Рабиновича при встрече. Он-то шляпу тлатоани о-очень внимательно рассмотрел.

Рядом с троном, на котором восседал Чимальпопоке, стояли четверо здоровенных воинов с внушительного вида копьями в руках. Кроме плащей из шкуры какого-то зверя, ягуара, насколько я мог судить, и оперения на талии, одежды на них никакой не было, но у телохранителей набедренные повязки были не разноцветными, а однотонными: черная, белая, желтая и красная. В таких же по цвету одеяниях до пят были и четыре старика, видимо, жреца, оккупировавшие нижнюю ступеньку тронного возвышения. Причем белый и желтый деды располагались справа от трона, а красный и черный – слева. Кроме них в зале был только крысоподобный ацтек, одетый, словно хоккейный арбитр, в полосатую черно-белую хламиду. Этот крысеныш и заговорил первым.

– Великий Чимальпопоке, слуга и наместник грозного Уицилопочтли, сердечно приветствует в своем дворце посланников великого Кецалькоатля, – выступив вперед, нараспев произнес полосатик. – Что привело вас сюда, посланцы бога, который столько лет вместе с Уицилопочтли вел народ ацтеков к процветанию и владычеству над этим миром? Великий Чимальпопоке надеется, что причиной вашего визита послужили не те мелкие разногласия, что некогда возникли между нашими богами.

– Так, Сеня, я, блин, ни фига ничего не понял, – повернувшись к Рабиновичу заявил омоновец. – Скажи, короче, если это наезд, то я сейчас тут всех мигом построю. А если они тут так праздники начинают, то почему я выпивку не наблюдаю?

Слова Вани, который и не собирался перед какими-то гражданскими рожами скрывать свои чувства, разнеслись по всему тронному залу. Полосатый ацтек вздрогнул от такого нарушения этикета, а Сеня, который, видимо, вошел во вкус и желал дальше строить из себя сверхзначимую фигуру, повернулся к Жомову, явно намереваясь высказать всё, что думает о склонности к пьянству нашего коллеги, но сделать этого не успел. Чимальпопоке, до сих пор сидевший на троне в позе окаменевшей древности, громко расхохотался. Секунду спустя на разные лады смеяться начали жрецы, а последним захихикал крысеныш. И лишь охрана тлатоани сохранила вид статуй. Выучка, кот меня покорябай!..

– Вот это я понимаю, мужской разговор! – раскатистым басом проговорил Чимальпопоке, поднимаясь со своего места. – К Микуильшочитлю все эти дворцовые церемонии! Они и у меня у самого поперек глотки стоят. Другое дело мечом помахать или войском покомандовать. Так ведь, незнакомцы?

– Ну-у, Ваня, вы споетесь, – констатировал мой Сеня и, прежде чем омоновец успел разинуть рот, повернулся к правителю ацтеков. – Способы развлечения мы чуть позже обсудим, если ты не возражаешь, уважаемый. А пока смею заметить, что твои посланцы нас выдернули из-за стола, не дав вкусить трапезы. – Во заливает (это я); фу, Мурзик (это Сеня, если кто не догадался!). – Мы думаем, ты нам возместишь утраченный ужин, а заодно, за едой, мы могли бы поговорить и о делах.

– Да без проблем! – рявкнул Чимальпопоке. – Вы как хотите жрать – в торжественной обстановке или интим предпочитаете?

– Чего это ты нам предложил? – оторопел Ваня. – Я сейчас тебе такой интим покажу, что потом даже евнухи мужиками будут казаться.

– Да заткнись ты, дурья башка, – зашипел на него мой Сеня и вновь повернулся к тлатоани. – Мой друг хочет сказать, что предпочитает умеренную роскошь излишней скромности.

– Вот это я понимаю, настоящий солдат! – вновь восхитился Чимальпопоке. – Ваш бог знает, кого ко мне посылать. Ну что же, будет вам умеренная роскошь. Шипинуаль, – обратился он к полосатому. – Прикажи накрыть стол в Изумрудном доме. А вас, уважаемые гости, прошу следовать за мной.

Ацтек с крысиной физиономией мгновенно исчез, словно растворился в воздухе, а мэр Теночтитлана, широким жестом пригласив нас следовать за собой, направился в один из проходов, расположенных позади трона. Честно говоря, я ожидал, что четыре телохранителя последуют за своим вождем, но они остались стоять на месте, даже не шелохнувшись за всё время нашей аудиенции. Я даже понюхать их подошел, чтобы понять, живые они или просто статуи. Оказалось – живые. И дышат, и аборигенами пахнут. У меня даже крамольная мысль появилась: а пошевелятся ли стражи трона, если я им на ногу свою метку поставлю? Но поскольку я пес воспитанный, проводить подобные эксперименты посчитал ниже своего достоинства и поспешил следом за своими коллегами.

Если телохранители так и остались возле трона, то вот четверо жрецов отправились вслед за нами. Белый и красный старцы возглавили эту процессию, а желтый с черным замыкали. Вот уж не знаю, почему именно в такой последовательности они шли, а спросить об этом у Попова по вполне понятным причинам не мог. Зато Сеня вдруг решил проявить любознательность.

– Андрюха, а о каком это конфликте говорил Чимальпопоке? – поинтересовался он так, чтобы тлатоани ацтеков не слышал.

– А помнишь, я тебе рассказывал, как ацтеки решили считать себя ответственными за существование солнца? – так же тихо напомнил наш эксперт, и мой хозяин кивнул. – Вот до этого момента почти все они поклонялись Кецалькоатлю, а затем переметнулись к Уицилопочтли. Обидевшийся Пернатый Змей покинул ацтеков, но сказал, что однажды вернется. И это возвращение станет концом их расы.

– Ни фига себе, – присвистнул Жомов, проявивший просто чудеса сообразительности. – Это получается, что мы для них непосредственную угрозу составляем? Вероятные противники, так сказать?

– Именно, – кивнул головой Попов. – И я боюсь, нам тут всяких гадостей наделать могут.

– Или нет, – усмехнулся мой умный Сеня. – Судя по тому, как нас встретили, этот Уицилопочтли Кецалькоатля побаивается. Если будем вести себя правильно, нас тут в ближайшее время на руках носить будут.

– Ну а если нет, разгоним всех ацтеков к какой-нибудь ихней матери, – вставил веское слово омоновец. – Тем более с нами Горыныч, а с этим факиром мы и горы свернем, и городишко их дурацкий.

Вот уж не знаю, как бы прокомментировал милитаристские устремления Жомова мой хозяин, но в этот момент мы вошли в Изумрудный дом, и Сене стало не до разговоров. Впрочем, не ему одному! Стены довольно просторной комнаты оказались выложены мозаикой из драгоценных камней. Было их тут такое огромное количество (в основном изумрудов), что даже у далекого от стяжательства и любования культурными достижениями аборигенов омоновца рот от удивления раскрылся. А Чимальпопоке, довольный произведенным на нас эффектом, усмехнулся.

– Что, нет у вашего Кецалькоатля теперь такой роскоши? – поинтересовался он, а затем повернулся к жрецам. – Вас сюда кто звал? Давайте-ка, теософские вопросы с нашими гостями обсудите позже, а пока мне нужно поговорить с ними наедине.

Жрецы покорно поклонились и попятились обратно из Изумрудного дома, а тлатоани махнул рукой, приглашая нас к накрытому столу, на который никто поначалу внимания не обратил. Чимальпопоке уселся во главе стола в резное кресло, любезно отодвинутое слугой, а моим ментам предоставил право рассаживаться там, где они сочтут нужным. Сеня сел справа от хозяина, а Ваня с Поповым – слева. Горыныч тут же принялся расхаживать среди яств, выбирая, что именно будет жрать, ну а я устроился у ног Рабиновича, и тут же перед моим носом слуга поставил золотую миску с отборным мясом. Я даже тявкнул от такой роскоши! Давно обо мне так не заботились.

Ну а когда все уселись, Чимальпопоке, жестом отослав всех слуг, с усмешкой посмотрел на моих коллег.

– Ну что, гости дорогие? Как там Оберон поживает? – поинтересовался он и, увидев, как вытянулись лица моих коллег (я этого не видел, но почувствовал), рассмеялся своим громовым хохотом. – Вот это я понимаю, удивил! Не ожидали, что я в курсе всех ваших дел? А зря! Вам же Ачитометль говорил, что я в отличных отношениях с Уицилопочтли? Так вот, а Уицилопочтли много чего знает. Больше, чем вы думаете…

Глава 6

Спасибо, что открыли мне глаза. Больше этого не делайте!

Вий

На некоторое время после заявления Чимальпопоке в комнате наступила гнетущая тишина. Молчали все, и даже Горыныч, раньше всех с аппетитом накинувшийся на какое-то кушанье, перестал чавкать, повернув к тлатоани все три свои головы. Причем, если правая с левой перемигивались друг с другом, средняя смотрела на правителя ацтеков не моргая. Менты оторопели, и даже Мурзик был не в своей тарелке. Что и не удивительно! Поскольку, даже если золотую тарелку из-под стола Сеня с собой заберет, пес из нее питаться точно больше не будет.

Собственно говоря, понять, из-за чего путешественники впали в ступор, было вполне можно. Конечно, помотавшись по разным вселенным, они насмотрелись и наслушались такого, что уже практически ничему не удивлялись. Однако до сих пор, где бы ни были российские милиционеры, никто не знал, кем именно они являются, и не догадывался о их роли в происходящем. Первый раз за долгое время путешественники встретили человека, осведомленного об их контактах с Обероном. Впрочем, ступор длился недолго. Трое ментов уже обсуждали между собой все возможности того, как именно правитель эльфов собирается заняться организацией отпуска для них. Сеня даже и сам высказывал мнение, что Чимальпопоке может быть именно тем лицом, которому поручено претворять в жизнь планы Оберона. Однако менты рассчитывали на какое-то инкогнито, которого не было. И уж никак не ожидали услышать от тлатоани последнюю фразу, тем более сказанную многозначительным, если не сказать зловещим тоном.

– Что ты имел в виду, когда говорил, будто твой Уицилопочтли знает больше, чем мы думаем? – первым справившись с чувствами, осторожно поинтересовался кинолог.

– Вот это я понимаю, схватывают всё на лету! – обрадовался Чимальпопоке. – Вы мне, ребята, точно нравитесь. До зуда в наколках рад, что мы с вами в одной команде.

– А кто тебе сказал, что мы работаем на Оберона? – продолжил допрос Рабинович, и Жомов, уловив знак друга, повернулся так, чтобы видеть входную дверь, и отстегнул дубинку от пояса. Просто так, на всякий случай. Тлатоани заметил это.

– Вот это я понимаю, слаженность! – воскликнул он и хотел добавить что-то еще, но тут Жомов не выдержал.

– Слушай, ты, павлин татуированный, – рявкнул он. – Если ты сейчас не скажешь, что здесь происходит, то больше ничего понимать не сможешь. Отдам дерматологу, он из тебя отменное чучело сделает.

– Чучела делают таксидермисты, – как-то неуверенно поправил друга Попов и совершенно меланхолично направил в рот кусок мяса.

– Да мне по фигу, кто из него чучело будет делать. Пусть хоть дерматин этим занимается! – не сдался омоновец. – Мне всё это не нравится. И если я сейчас не получу удовлетворительных объяснений, то из этого попугая расписного даже на чучело материала не останется.

– Вот это я понимаю, экспрессия! – с хохотом восхитился Чимальпопоке и, увидев оборачивающегося к нему Жомова, выставилруки ладонями вперед. – Шучу. И перестаньте вы на меня, старого вояку, обижаться. Сейчас я всё разъясню, как смогу. А за подробностями обратитесь к Уицилопочтли. Он завтра вечером объявится…

– Ты уж давай, старый вояка, объясни нам всё так, чтобы потом к твоему богу у нас минимум вопросов осталось, – вкрадчиво произнес Сеня, явно утомленный тем, что какой-то дикарь знает о происходящем больше российских, милиционеров и не торопится своей информацией поделиться.

– Да без проблем! – развел руками тлатоани. – Короче, ваш отпуск – не то, чем он вам кажется…

– Так я и думал, – вздохнул Рабинович и, увидев удивленный взгляд ацтека, усмехнулся. – В российской милиции тоже не дураки работают. Дураки там сидят! В общем, не пялься на меня, как Моисей на господа. Выкладывай, что знаешь.

Рассказ Чимальпопоке был в равной мере и интересным, и поучительным. Все путешественники, включая Мурзика и Горыныча, слушали тлатоани не перебивая, стараясь реалистично оценить глубину той выгребной ямы, в которой они оказались. А ацтек, упиваясь чувством собственного превосходства и значимости, расписывал случившееся в таких красках, что удивительно, как речь этого вождя всея Мезоамерики не оказалась занесенной в летописи его народа?! Хотя и это понятно, особенно если учесть, что никого из соотечественников Чимальпопоке в качестве слушателя рядом не оказалось.

Начал свой рассказ тлатоани издалека, и всё, что он говорил, логически увязывалось с теми фактами, которые знали сами путешественники. Передряга, как сказал Чимальпопоке, началась несколько месяцев назад. Именно тогда, когда эльфы заметили, что их мир начал расширяться. Лучшие умы Эльфабада взялись за вычисления и вскоре доложили Оберону, что при той скорости расширения, которая наблюдается сейчас, максимум через полгода давление внутри вселенной эльфов станет критическим, и она прорвет тонкие стенки межмирового пространства. Несколько соседних параллельных миров ассимилируются. В худшем случае произойдет взрыв и полное коллапсирование взаимнопроникнувших пространств. В лучшем – те миры, стенки которых лопнут под давлением эльфийской вселенной, смешаются с агрессором и создадут новое пространственное образование, в котором не будет места ни эльфам, ни существам тех миров.

Перепуганному Оберону, готовому объявить всеэльфийскую эвакуацию, ученые объяснили, что спасаться в иных вселенных бесполезно. Теория взаимосвязанности вселенных, даже несмотря на крушение мира тех, кто ее разработал, будет действовать, и каждый эльф, где бы он ни находился, либо перенесет трансформацию, превратившись в неведомое существо, либо схлопнется, как и его вселенная.

Повелитель эльфов, много веков, пусть и неформально, правивший бесчисленными мирами, такой перспективы гибели своей цивилизации не обрадовался. Первое, что он потребовал от лучших умов Эльфабада, это установить причину грядущей катастрофы, а уж затем отыскать способы ее устранения.

На вопрос о причинах Оберону ответа долго ждать не пришлось.

Слишком долго и слишком активно эльфы вмешивались в дела различных миров. Как известно, любое действие порождает противодействие, и именно результаты противодействия тех вселенных, где хозяйничали эльфы, в данный момент и приходится видеть. То есть миры, приученные к эльфийскому влиянию, стали через МП-переходы притягивать к себе вселенную эльфов, стремясь ассимилироваться с ней. Ну а поскольку противодействие началось с различных направлений, то и мир Оберона пополз во все стороны. Будь это одна вселенная или несколько, эльфийский мир справился бы с натяжением самостоятельно, отторгнув инородную энергию. Но поскольку контактных пространств было слишком много, их суммарная мощь была вполне способна разорвать вселенную эльфов на части.

Естественно, первым логичным ходом, предпринятым Обероном, была срочная блокировка всех межпространственных переходов, через которые и направлялось влияние иных вселенных. На некоторое время это принесло облегчение, и ученые Эльфабада даже зафиксировали уменьшение скорости расширения их мира, но затем всё вновь пошло по нарастающей. Параллельные вселенные, где эльфы бывали множество раз, сами создавали МП-переходы. Появлялись эти ворота хаотично, держались недолго, исчезали, а затем вновь возникали в новых местах.

После нескольких трагедий, когда в МП-переходах исчезли целые городские кварталы, Обероном было решено разблокировать собственные межпространственные ворота. Хаотичное возникновение чужеродных порталов уменьшилось, но здорово усилилось давление на уже существующие, и эльфы были вынуждены утроить и учетверить свое внимание к ним, чтобы избежать новых эксцессов. Но решения по предотвращению катастрофы эта мера, естественно, не давала, и Оберон волком накинулся на своих ученых, заставляя их искать выход из кризисной ситуации. И довольно быстро решение было найдено.

Путем постоянного анализа поступающей из параллельных миров информации лучшие умы Эльфабада пришли к удивительному открытию. Оказывается, кроме вселенной эльфов, до сих пор считавшейся единственным естественным перекрестком миров, существовала еще одна вселенная, которая с успехом могла бы выполнять эти функции, – параллельный мир, соответствующий земной Мезоамерике. Именно потому там и возник такой необычный пантеон богов, которые, выполняя сходные функции в управлении разными народами, умудрялись не перегрызть друг другу глотку и даже жили на одних «небесах».

Со временем этот мир мог бы развиться в реального конкурента Эльфабаду, но всё испортил Кортес и конкистадоры. В земной ипостаси этой вселенной они вторглись в Мезоамерику и уничтожили культуру аборигенов. Боги, оставшись без почитания, захирели и либо сгинули совсем, либо превратились в мелких демонов. Естественно, паранормальная структура мира перестала развиваться, и те магические открытия, которые привели бы к развитию Мезоамериканской вселенной в мир, ничем не уступавший Эльфабаду, не свершились. Победил суровый реализм.

Оберон, естественно, поинтересовался, можно ли спасти свой мир, если помешать высадке Кортеса в Мезоамерике и вообще открытию на Земле американских континентов. Ученые ответили отрицательно, но добавили, что подобной меры не требуется. Нужно всего-то перенаправить энергию разрастания их вселенной на мир Мезоамерики, похожий по своей структуре на Эльфабад. Последствия, конечно, будут катастрофическими для нескольких вселенных и для Земли, в частности, но мир эльфов претерпит минимальные изменения, а в будущем вполне возможно разработать способы, чтобы впредь Эльфабад был огражден от подобных ситуаций.

Для того чтобы перенаправление энергии расширения было возможно, как объяснили своему правителю эльфийские ученые, в мире Мезоамерики следует в первую очередь привести пантеон к общему знаменателю. То есть утвердить там единого верховного бога, а остальных либо изгнать, либо уничтожить, либо заставить подчиниться новому владыке. Это приведет к возникновению всевозможных заговоров в пантеоне, и конфликты между богами заставят колебаться структуру второго перекрестка миров. Вот тогда, при помощи всех эльфийских знаний и мощи всей цивилизации, будет вполне возможен обрыв энергетических линий, раздирающих Эльфабад, с последующим присоединением освободившихся лучей энергии к оболочке Мезоамериканской вселенной.

– И именно тогда Оберон вспомнил о вас, – закончил свою речь Чимальпопоке. – Он решил, что вы лучшие кандидатуры для того, чтобы устроить переворот среди наших богов. Вам бы поставили условие, что вы сможете попасть домой только после того, как утвердите власть одного из божеств. Кецалькоатля, скажем. Ну а потом вас бы действительно перекинули обратно, в ваш мир, но вот там бы всё было по-другому. Например, до сих пор бы существовало татаро-монгольское иго или Гитлер бы завоевал всю планету.

– А что будет, если дать вселенной эльфов взорваться? – с надеждой в голосе поинтересовался Попов.

– Вот это я понимаю, реакция на изменение ситуации! – обрадовался тлатоани, а затем пожал плечами.

– То же самое. Эльфы слишком долго распоряжались вашим миром.

– И какой тогда смысл нам что-то менять? – Теперь в голосе Андрюши звучало отчаяние.

– А я вам объясню, – радуясь неизвестно чему, проговорил ацтек. – Независимая группа молодых эльфийских ученых в корне не согласна с выводами своих старших коллег. Молодежь считает, что старики слишком срослись с понятием, что Оберон – это Эльфабад, и наоборот. По их вычислениям, получается, что энергия расширения зациклена не на всей вселенной, а лишь на ее правителе. И, устранив Оберона от власти, коллапс удастся предотвратить. И это – единственный шанс!..

– Складно поешь, фраерок, – неожиданно для всех произнес Сеня. – А скажи-ка мне, откуда тебе, местному дикарю, такие тонкости происходящего известны?

Чимальпопоке рассмеялся. И это еще ласково сказано!

– Вот это я понимаю, осторожность, – наконец проговорил он, чувствуя, что ментов начинает злить его гогот. – С Уицилопочтли связался один из этих эльфов-радикалов. Он и объяснил моему богу ситуацию. Он же и передал, кого именно стоит ждать. Подробнее узнаете у самого Уицилопочтли, когда он появится. А пока можете отдыхать, развлекаться и делать всё, что вам вздумается. До завтрашнего вечера больше никто и ни в чем убеждать вас не станет. А там решите сами.

– И еще один вопрос, – не успокоился криминалист. – Объясни-ка, откуда эльфы могли знать, что мы именно это место выберем для отдыха?

– Да не знаю же, говорю! – снова загоготал громогласный ацтек. – Прибудет завтра Уицилопочтли, у него и спросите… Так вы будете есть-пить, или мне слуг позвать, чтобы всё это выкинули на фиг?..

В любое другое время подобный вопрос в отношении троих российских милиционеров ни у единого существа даже возникнуть бы не мог. Ну а если бы его кто-нибудь и задал, то в ответ услышал бы то же самое, что и Кролик от Винни-Пуха: «Как, а разве у тебя еще что-нибудь есть?» Вот только сейчас, в свете фактов, недавно изложенных Чимальпопоке, и аппетит, и желание выпить у путешественников как жомовским кулаком отбило. Ну а поскольку Ваня сам себе отбивать ничего не собирался, то он был единственным, кто с удвоенной энергией налег на еду и сердито сплюнул, когда наглотался из кувшина, вместо вина, какого-то фруктового сока.

– Так, блин, я не понял?! – возмущенно завопил он, глядя на тлатоани. – Нормальной выпивки тут нет, что ли? Ты еще, может быть, верблюжьего молока мне предложишь?

– Ага. Верблюжьего молока в клизме, и побольше! – язвительно предложил Сеня, Попов фыркнул, а омоновец начал наливаться кровью. Не в том смысле, что кровь стал пить, а просто покраснел.

– Верблюжье молоко в клизме? И что, от этого кайф есть? А кто такой верблюд? – слепил три вопроса в один Чимальпопоке, внимательно наблюдавший за всем, что делают его гости.

– А Ваня у нас от любого содержимого клизмы кайф получает, главное, чтобы сам приборчик побольше размером был, – заверил правителя ацтеков Рабинович.

– Так я сейчас распоряжусь самую большую клизму сюда принести, – пообещал Чимальпопоке и взмахнул руками, явно собираясь хлопнуть в ладоши, но Жомов оказался быстрее. Прежде чем тлатоани успел свести ладони вместе, их развела в разные стороны дубинка омоновца.

– Ты чего дерешься, блин?! – оторопел ацтек.

– А он у нас не любит, когда в ладоши хлопают, – и тут нашелся Сеня. – Он на концертах часто дежурит, вот уже и начал любые аплодисменты ненавидеть.

Попов уже заржал в голос, и несчастный Ваня впал в ступор. Не мог решить, ответить как-нибудь на издевательства Рабиновича, объяснить Чимальпопоке, что он думает о нем самом и о предлагаемых столь любезно клизмах, или просто дать Попову по ушам, чтобы не ржал как сивый мерин. В итоге, поскольку велеречивостью омоновец не отличался, он всё-таки выбрал последний вариант. Попов поперхнулся смехом и пнул Жомова по щиколотке.

– Охренел совсем, бык педальный? – удивился Андрей. – Я-то тебе чего сделал?

– Смеяться не надо, когда товарищу плохо, – пояснил Ваня.

– А мы сейчас тебе клизму сделаем, и сразу лучше станет. Помрешь от кайфа, – пообещал Рабинович. И тут Жомов уже не выдержал.

– Сеня, блин, еще раз про эту проклятую клизму хоть слово скажешь, я тебе точно клюв набок сверну, как Лориэль не раз обещал! – рявкнул омоновец. – Задолбал, блин, со своей простотой.

– А Мурзик лишит твою Ленку последнего шанса стать матерью, – спокойно пообещал Сеня.

– Это как? – не понял Ваня.

– Детородные органы у тебя откусит, – объяснил Рабинович, и пес под столом сердито фыркнул, видимо, категорически отказываясь выполнять подобные действия.

Впрочем, необходимости в них и не возникло бы, поскольку даже представить Жомова с Рабиновичем дерущимися было трудно, не говоря уж о том, чтобы думать, будто они могут дойти до членовредительства. И Ваня первым решил проявить благоразумие и замять обсуждение этой бессмысленной темы. Вместо того чтобы спорить с Рабиновичем, кто кому больше вреда может нанести, словно два дошколенка в песочнице, омоновец наехал на Чимальпопоке, требуя от того выпивки. Причем не в какой-нибудь идиотской клизме, а в нормальной емкости, из которой пульке можно было бы употреблять привычным для любого нормального милиционера способом. Тлатоани удивился обычаям гостей, но спорить с ними не стал. Он уже было собирался хлопнуть в ладоши, вызывая слуг, но, вспомнив о нелюбви Жомова к аплодисментам, просто крикнул, веля принести пульке в кувшинах.

Пока это распоряжение выполнялось, путешественники всё же решили последовать примеру омоновца и немного подкрепиться.

И хотя вопросы, возникшие у ментов после пространной речи Чимальпопоке, никуда не делись, организм требовал пищи, и все решили, что обсудить проблемы будет лучше на сытый желудок, чем мучаясь от голодных спазмов. Впрочем, особого аппетита не было ни у кого, включая обычно ненасытного Андрюшу. Может быть, после пульке он бы и появился, но Рабинович, заявив, что сегодня ему нужны трезвые головы друзей, разрешил выпить только по одной чашке и ни на какие уговоры, стенания и жалобы не поддался. Остальным пришлось смириться.

– Так, если ты нас ждал, то, наверное, и план мероприятий разработал? – поинтересовался у тлатоани Рабинович, когда все закончили есть. – Что у нас на сегодня намечено?

– Вот это я понимаю, умение отдыхать! – удивился Чимальпопоке. – Конкретно я ничего не готовил. Просто Уицилопочтли посоветовал мне сделать всё, что вы попросите. Но если говорить обо мне, я бы хотел услышать о ваших приключениях. Верховный бог сказал, что вы немало путешествовали…

– Сказочников нашел? – недовольный такой перспективой, поинтересовался Жомов. – А в зубы не хочешь?

– Вот это я понимаю, умение вести диалог! – фыркнул Чимальпопоке. – Ладно, не хотите со мной беседовать, говорите, что вам надо?

– Сначала покажи нам, где наши апартаменты, – потребовал Сеня. – Нам с друзьями надо отдохнуть с дороги и кое-что обсудить, а затем решим, что будем дальше делать.

– Как скажете, – пожал плечами тлатоани. – Вам отдельные комнаты или вы вместе предпочитаете спать?

– Ты чего гонишь? Мы тебе что, извращенцы, чтобы вместе спать? – оторопел Ваня. – Или у тебя кроватей не хватает?

– Он имел в виду, спать не в одной кровати, а в одной комнате, – вместо ацтека разъяснил омоновцу Рабинович, а затем повернулся к Чимальпопоке. – Комнаты разные, но чтобы все три были рядом. Ясно?

– Яснее ясного, – развел руками тлатоани и поднялся из-за стола. – Пойдемте, я вам всё покажу. Да, и до разговора с Уицилопочтли выдавайте себя по-прежнему за соратников Кецалькоатля. Так проще будет… – И возражать ему никто не стал.

Дворец Чимальпопоке оказался действительно огромным. Пока вся группа шествовала через него, люди даже немного подзабыли, в каком положении они оказались. А всё из-за того, что Попов не уставал восхищаться росписью стен, лепниной и резьбой колонн, выслушивая разъяснения от ацтекского тлатоани; Рабинович успевал подмечать, где и какие драгоценности находятся (так, для общего образования и для того, чтобы было что рассказать потомкам); а питавший слабость к армейским порядкам омоновец с удивлением отмечал довольно сносную выучку караульных, поставленных едва ли не у каждой двери дворца.

Сами комнаты оказались ничуть не менее шикарными, чем вся остальная обстановка жилища Чимальпопоке. Судя по большому количеству украшений, цветов, тонких тканей и ароматам, витавшим в воздухе, ранее их занимали особы слабого пола, кстати, неизвестно куда девшиеся, но поскольку апартаменты тянули почти на класс «люкс», никого судьба их прежних владелиц не взволновала. В общем, спальными местами все остались довольны, и Сеня, поблагодарив Чимальпопоке, отправил его подальше. Едва тлатоани ушел, как Рабинович, выставив Мурзика у дверей в качестве противоподслушивающего устройства, начал военный совет.

– Ну и что вы по поводу этого всего думаете? – поинтересовался он у друзей.

– Ну, если все эти портьеры ободрать и стены зеленой краской выкрасить, вполне нормальная казарма получится, – первым отозвался Жомов, обводя взглядом комнату, где собрались все путешественники. Кинолог застонал.

– На голове густо, а в голове пусто. Да Ивана хоть побрей, будет тот же дуралей, – констатировал он. – Жомов, я не об обстановке спрашиваю, а о том, что нам Чимальпопоке рассказал.

– А-а! Ты об этой ерунде? – удивился омоновец. – А чего тут думать? Появится завтра этот Уицил непочатый, заставим его нас в Эльфабад вернуть, а там с Обероном разберемся. Чего может быть проще? Тем более он нас не ждет и подготовиться к встрече не успеет.

– Значит, ты думаешь, этот чудик нам правду рассказал? – с нескрываемым скепсисом в голосе поинтересовался Рабинович.

– А мне уже можно говорить? – Все с удивлением обернулись к Горынычу, о котором немного подзабыли в последнее время. – Разговаривать, спрашиваю, можно или продолжать из себя трахилоплюща на свистуиариусе строить?

– Чего ты и на ком строить будешь? – оторопел Жомов.

– Никого и ничего. Это просто образное выражение. Не обращайте внимания, – отмахнулся обоими крыльями Ахтармерз. – Я вот что хотел сказать. Конечно, исходя из чистой, дискретной логики, опираясь на факты, изложенные нам представителем местного населения, следует признать, что, рассматривая сложившуюся ситуацию через призму абсолютной абстракции, мы можем сделать выводы, идущие вразрез…

– Тпру! – заорал на него омоновец. – Ты, профессор бракованный, нормальным языком говорить можешь?

– Я нормально и разговариваю. Не моя вина, что вы к своему примитивному и ограниченному диалекту привыкли, – обиженно буркнул Горыныч, начал было раздуваться, но затем передумал. – Так и быть, сделаю скидку на то, что далеко не каждый гуманоид… – увидев жомовский взгляд, трехглавый троечник запнулся, – …не каждый человек в состоянии понять культурную речь. В общем, по-моему, ситуация ясна! Оберона чистоплотным никто ни в одной вселенной никогда бы не назвал. Если вопрос стоит о спасении его мира, он пойдет на всё. И это даже если учитывать то, что исправить положение можно, просто отстранив его от власти и отправив в ссылку. Ну а если он извещен об угрозе своему личному положению, действовать будет еще более жестко. За несколько тысячелетий к власти, видите ли, сильно привыкаешь…

– Тебе-то откуда это знать? – усмехнулся Попов.

– Между прочим, средняя продолжительность жизни особи моего вида равняется примерно трем-пяти тысячам лет по вашим меркам, – надменно произнес Ахтармерз. – Я, может быть, постарше всех вас, вместе взятых, буду, – и тут же сделал поправку: – Правда, согласен, что в данный момент мой интеллект находится на одном уровне с большинством из вас.

– Ну это еще прапорщик на воде вилкой написал, – не согласился с трехглавым умником Жомов. Горыныч уже собрался вступить в дискуссию, но не успел – вмешался Сеня.

– Так, самовосхвалениями и взаимными сравнениями потом заниматься будете, – осадил спорщиков Рабинович. – Мы сейчас о другом разговариваем, если вы помните.

– Да нечего тут обсуждать, – ответил за всех Андрюша. – Нам же Чимальпопоке всё по полочкам разложил. Да и с Ахтармерзом я согласен. Оберон вполне на такие гадости способен. Тем более, заставив нас совершить изменения в пантеоне богов этого мира, он и еще одного зайца убьет, – эксперт сделал паузу, подождав, пока на лицах товарищей появится надлежащая степень удивления. – Он нас заставит к себе на работу пойти.

– Это как? – не понял Ваня.

– А вот так! – фыркнул Андрей. – Жомов, тебе же ацтек объяснил, что если мы не помешаем Оберону, в нашем мире произойдут самые невероятные изменения. Представь, что, вернувшись домой, ты узнаешь, что у тебя жена не Ленка, а твоя теща. Захотел бы навсегда в таком мире остаться?

– Да ни за что! – возмутился омоновец. – Ленка у меня, конечно, не ангел, но по сравнению с тещей она просто Красная Шапочка и Белоснежка в одном флаконе.

– Вот я и говорю, – довольно усмехнулся Попов. – Мы дома появимся и увидим такое, что тут же обратно к Оберону вернемся и будем умолять, чтобы он нас на работу взял.

На некоторое время в комнате повисла тишина. Наконец Рабинович заговорил.

Правда, перед этим он, как и остальные, тщательно обдумал то, что скажет. Если рассуждать логически, его друзья были правы. Оберон уже не раз использовал путешественников вслепую, даже не намереваясь поставить их в известность о своих планах. Могло и сейчас быть так. Вот только несколько моментов не давали Сене полностью согласиться с тем, что правитель эльфов снова бессовестно эксплуатирует российских милиционеров.

Во-первых, вопрос, как мог повелитель эльфов узнать, куда именно Андрюша захочет отправиться? Рабинович прекрасно знал, как многое могут сделать эльфы, но в чтении мыслей ранее они замечены не были. Конечно, могло получиться так, что намерения Оберона и желания Попова просто совпали, что правитель эльфов так или иначе собирался заставить ментов выбрать именно этот мир, но в такие совпадения кинолог верил с трудом.

Собственная Сенина версия происходящего выглядела не менее, если не более, бредово. Рабинович подумал, что кто-то из этого мира пытается подтолкнуть их к свержению Оберона. Для этих целей неизвестный, пусть, к примеру, тот же Уицилопочтли, устроил в своей вселенной такие жуткие беспорядки, что повелитель эльфов был вынужден принять меры и для решения новой проблемы привлек ментов. Но и тут существовали сомнения. Ведь обычно троица российских милиционеров действовала в тех местах, где возникали катаклизмы из-за совершенных ими же самими поступков. Даже если Уицилопочтли и знал о подвигах путешественников, рассчитывать на то, что к нему зашлют именно их, было с его стороны верхом глупости. Вот и получалось, что ни в одной из двух версий концы с концами не вязались.

Вторым камнем преткновения в рассуждениях кинолога было неэтичное поведение Оберона. Нет, Сеня не сомневался, что повелитель эльфов мог отправить их куда угодно, по каким угодно причинам, не объяснив истинных целей путешествия. Настораживало другое! Исходя из всех тех фактов, которые были ему известны, Рабинович считал, что Оберон всегда пытался действовать так, чтобы в любой вселенной сохранялся нормальный порядок вещей. Для него было главным, чтобы история любого мира не менялась.

Конечно, когда на кону стоит существование собственной вселенной и миропорядка в целом, можно принести в жертву кое-какие параллельные миры, чтобы сохранить общее равновесие. В свете этого неэтичность действий Оберона можно было бы вполне объяснить. Вот только Сеня был не уверен, что положение в Эльфабаде настолько катастрофичное. Всё-таки рассказал им о трагедии человек, крайне далеко стоящий от эльфов, их проблем и того, насколько сами хозяева Эльфабада были в состоянии их решить. И если у Оберона не всё так плохо, как рассказали ментам, именно их действия по смене власти у эльфов могут оказаться губительными для Земли.

В общем, как сказал бы знакомый Сенин судья, стоит выслушать обе стороны, прежде чем объявить тот приговор, который ты заранее придумал. Рабиновичу страшно хотелось побеседовать с Лориэлем или еще, кем-то из тех эльфов, с кем приходилось сталкиваться ранее. Но вот только маленький перепончатокрылый наглец почему-то носа в эту вселенную не показывал. И это тоже не толковалось однозначно! Либо отсутствие Лориэля действительно говорило о серьезных проблемах у эльфов, либо кто-то усиленно старался помешать Оберону наладить связь с путешественниками. Этим кем-то вполне мог быть и Уицилопочтли. Всё-таки в этом мире он был у себя дома и вполне мог способствовать блокировке МП-переходов.

– Ну, что скажете? – поинтересовался Сеня, нарушив общее молчание.

– А что тут говорить? Шею намылить этому Оберону нужно, – заявил омоновец, уже давно все для себя решивший. – Да только за одни мысли о том, чтобы меня на теще вместо Ленки женить, его берцами трое суток пинать надо. И то этого маловато будет…

– Ваня, давай, ты над экзекуциями для эльфов в свободное от работы время подумаешь, – обреченно вздохнул кинолог. – Я спрашиваю, верите вы тому, что Чимальпопоке говорил, или нет?

– Думаю, я выскажу общее мнение. В данной ситуации не верить местному жителю, явно знающему больше нас, нет никаких оснований, – заявила средняя голова. Две остальные согласно кивнули, а вместе с ними и сотрудники российской милиции. – По крайней мере, до тех пор, пока не появятся какие-нибудь другие версии происходящего, изложенные не менее компетентными информаторами.

– Вот именно, что компетентными! – рявкнул Рабинович. – Что-то я сомневаюсь в информированности Чимальпопоке, а вы слишком легковерными стали. Между прочим, еще до недавнего времени вы были убеждены, что вас сюда отдыхать отправили!

– А ты сомневался. Молодец, хвалю за прозорливость, – улыбнулся Попов. – Сеня, все ошибаться могут. И ты тоже. А пока мы с Уицилопочтли не поговорим, может быть, просто отдыхать будем? Что бы там ни случилось, боюсь, потом времени для расслабухи у нас не будет.

– В натуре! – поддержал друга Ваня. – Хватит голову ерундой раньше времени забивать. Пошли, Сеня, в кабак, расслабимся. Заодно посмотрим, что в городе творится. Может быть, разогнать кого-нибудь надо… Или к порядку призвать.

Поначалу Сеня просто взбесился от такого предложения. Он, видите ли, глобальные проблемы решить пытается, а эти оглоеды, которым кроме набивания своего живота и чужой физиономии ничего больше не нужно, развлекаться надумали. Первые несколько секунд после поступления предложений от Жомова с Поповым кинолог даже хотел обоим своим сослуживцам физиономии начистить (ближайшим золотым тазом, к примеру), но затем от своего намерения отказался. И таза было жалко, и понял, что прогуляться по городу действительно не помешает. Всё-таки в планы Рабиновича входило собрать максимум информации о местных делах до того, как путешественники встретятся с Уицилопочтли, а сделать это, не выходя из комнаты, было весьма проблемно. Поэтому прогулка в город состоялась.

Для начала, правда, потребовалось найти выход из дворца Чимальпопоке, чего сделать самостоятельно менты не смогли. И не потому, что страдали географическим кретинизмом и абсолютно не ориентировались на местности, а от того, что Сеня не хотел лишний раз показываться на глаза тлатоани. Известная доблестным милиционерам дорога лежала как раз через тронный зал и один из личных покоев ацтека. Поэтому, чтобы найти другой выход из дворца, путешественникам требовалась чья-нибудь помощь. Никаких звонков, хлопушек, гонгов и прочих сигнальных устройств, заставляющих обслуживающий персонал любого дворца являться вовремя в нужное место, обнаружить никто не смог, поэтому Попов ничего другого не придумал, кроме как высунуться из дверей и заорать.

Так как Андрюшу никто не успел остановить, а он сам позабыл, во что может вылиться его рык, к последствиям это привело вполне предсказуемым. Первыми пострадали лепные украшения стен коридора и настенная же роспись. Первые дружно осыпались на пол, а со вторых разбежались в неизвестном направлении все персонажи, оставив позади себя порушенные дома, вывороченные с корнем деревья и вышедшие из берегов реки. Получилась картина апокалипсиса. По крайней мере, археологи ее потом за таковую и приняли.

Следующими под ударно-звуковой волной, исторгнутой криминалистом, погибли резные двери, закрывавшие вход в коридор, где располагались комнаты путешественников. Их просто сорвало с петель и намертво впечатало в противоположную входу стену. После чего во дворце то и дело возникала путаница – кто-нибудь постоянно пытался в эти двери войти и, поскольку прохода за ними не было, разбивал лоб о стену.

По пути двери зацепили двоих охранников, беспечно несших дежурство прямо за закрытыми створками. На свое счастье, придворные (или придверные?) стражи пошли в полет несколько ниже сорванного с петель дверей и не оказались навечно замурованными в стену прямо следом за ними.

Для создания полной картины учиненных Поповым разрушений следует упомянуть и некоторых других пострадавших. В их число вошли два домовых, проводивших медовый месяц в параллельной вселенной. Домовые как раз обсуждали кое-какие семейные проблемы, когда их накрыла поповская волна. И поскольку оба не поняли, кто именно их мог ударить, списали всё друг на друга. Ссора разгорелась нешуточная. По дворцу Чимальпопоке стали летать тарелки, сковородки и скалки… Так и появился полтергейст.

Легкими ушибами, сотрясениями и несовместимыми с жизнью травмами отделались кувшины, плошки, миски и статуэтки. Позже, когда аборигены узнали, кто именно принес стихийное бедствие во дворец, эти пришедшие в негодность предметы разобрали на сувениры, но поначалу прислуга решила, что началось землетрясение, и в спешном порядке покинула здание. Вот так, вместо того чтобы найти провожатых, менты остались в абсолютном одиночестве. Если, конечно, не считать самого Чимальпопоке, который оказался единственным существом, прибежавшим на зов Попова.

– Вот это я понимаю, оружие массового поражения! – изумился тлатоани. – Я, блин, конечно, помню, что вам развлекаться сам разрешил, но зачем же дворец-то так уродовать. Ему еще до Кортеса дожить нужно, да еще чтобы и для археологов чего-нибудь осталось, – и застыл, удивленно потерев лоб. – А кто такие Кортес и археологи?

– Кони в пальто! – заставив ацтека застыть в изумлении, рявкнул в ответ Рабинович, у которого после крика криминалиста всё еще звенело в ушах, и повернулся к Попову. – Андрюша, ты когда-нибудь хоть что-то нормально сделать можешь? На хрена так орать нужно было? Еще что-нибудь такое выкинешь, будешь во дворце торчать, пока мы с Ваней в городе развлекаемся.

– А он просто хочет, чтобы я ему свисток на чайнике эпоксидкой залил, – предположил омоновец, тоже прочищая уши.

– Да забыл я, во что тут мой крик вылиться может, – Андрюша выглядел искренне расстроенным. – Сами меня заболтали, а теперь еще и жалуются.

– Поп, еще чего-нибудь забудешь, я сделаю так, что тебе вообще ни о чем помнить не придется, – пообещал Жомов и хотел было конкретно обрисовать способ, каким именно собирается добиться желаемого результата, но в разговор вмешался Чимальпопоке.

– Так это, значит, ты и есть тот вопящий великан, про которого мне ополченцы говорили? – ткнув в Андрюшу пальцем, удивился тлатоани.

– Ты хоть ко мне не приставай, урод, чтоб тебя раком заклинило на холодной печи! – рявкнул Попов на ацтека, сам поняв, что сказал, но было поздно. В коридор верхом на русской печке въехал Емеля.

– Холодную печь вызывали? – поинтересовался он.

– Сгинь! – завопил на него криминалист.

– Поздно, – покачал головой Емеля. – Сначала заказ надо выполнить.

Не обращая внимания на оторопевших ментов; водитель холодной печи спрыгнул на пол и вразвалочку подошел к впавшему в транс тлатоани. Сграбастав аборигена в охапку, Емеля что есть силы врезал Чимальпопоке по желудку, заставив его принять указанную Поповым позу, а затем закинул на печь и завалил дровами. Ацтек, пораженный до глубины души, даже не пискнул.

– Так, теперь следующее. Что ты там сказал, удавить его надо? – спросил у Попова Емеля, кивнув головой в сторону Чимальпопоке.

– Сгинь, говорю! – взорвался ревом Попов. Те предметы обихода дворцовой обслуги, что еще не были приведены в негодность, от второго Андрюшиного залпа окончательно разрушились. Однако Емеля, стоявший прямо на пути взрывной волны, даже не шелохнулся. Только волосы на голове да рубаха на пузе затрепыхались под звуковой волной.

– Понял, исчезаю, – кивнул головой водитель печи. – Его с собой забирать?

– Нет! – бесновался криминалист. – Сам сгинь, печку забирай, а ацтека поставь на место и приведи в божеский вид.

– Как скажешь, – пожал плечами Емеля.

Затем запрыгнул на печку, смахнул оттуда Чимальпопоке вместе с дровами и, развернув свое транспортное средство, скрылся в неизвестном направлении. Менты так и не сдвинулись с места, пока тлатоани не застонал и не начал барахтаться под поленницей. Выстрелив в сторону криминалиста испепеляющими взглядами, Жомов с Сеней бросились спасать Чимальпопоке и, выкопав его из-под кучи дров, удивленно застыли – вождь ацтеков и правитель Теночтитлана был плотно упакован в саван.

– Это что за хрень? – оторопел омоновец.

– Ну так Андрюша же просил, чтобы Чимальпопоке в божеский вид привели, вот и получайте. Наверное, именно так пред богом и предстают, – меланхолично пояснил Рабинович, а потом заорал на криминалиста: – Поп, еще раз какую-нибудь ерунду ляпнешь, честное слово, отрежу язык и местным собакам скормлю. Мой Мурзик такую дрянь есть точно не станет!

Может быть, Андрюша и мог бы что-нибудь возразить на подобное спорное утверждение друга, но благоразумно решил промолчать. Всё-таки бед он натворил уже немало и, осознавая, насколько реальна была перспектива остаться во дворце в одиночестве, рта не открывал. Да еще неизвестно, как поведет себя Чимальпопоке, когда его, наконец, выковыряют из савана и поставят на ноги! Может быть, справедливо расстроенный явно не королевским обращением тлатоани обидится на ментов и, не дожидаясь пришествия Уицилопочтли, пойдет на них войной. Не один, конечно, а вместе с армией. Которая, кстати, не преминула появиться, обеспокоенная за оставшегося во дворце во время «землетрясения» вождя. Увидев, что странные пришельцы что-то непотребное с этим самым вождем вытворяют, солдаты опустили копья и поперли в атаку на ментов.

– Стоять! Смирно! – заорал на них Чимальпопоке, голову которого к этому времени Сеня успел освободить. – Разойдись по постам. Дворец оцепить и до моего особого распоряжения никого не впускать и никого не выпускать из него, – а затем повернул лысую татуированную черепушку к насторожившимся ментам. – Превентивная мера. Не нужно, чтобы меня кто-нибудь в таком виде узрел. Мысли нехорошие подчиненным в голову могут полезть.

Еще пару минут потребовалось доблестным сотрудникам российской милиции, чтобы распутать вождя ацтеков, запакованного ничуть не хуже египетской мумии. Причем в этой операции принимали участие не только Жомов с Рабиновичем, но и Горыныч с Мурзиком. Последнего, впрочем, Сеня быстро отогнал к Попову, застывшему в позе раскаивающегося грешника, да и Ахтармерза чуть позже отправил туда же. А когда еще и Чимальпопоке принялся давать советы, как его вытащить из савана, Рабинович, уже замученный этим своеобразным гордиевым узлом, едва лично не придушил тлатоани теми кусками савана, которые к тому моменту удалось от ацтека отделить. Спас положение Жомов, слегка тюкнув Чимальпопоке по темечку.

– Спасибо, конечно, Ваня, тебе большое, но больше так не делай, – посмотрев на бесчувственного тлатоани, поблагодарил Жомова кинолог. – Не дай бог, стряхнешь ему остатки мозгов, а этот урод нам еще в здравом уме нужен. Если у него, конечно, есть этот ум.

– Обижаешь, начальник, – усмехнулся омоновец. – У меня удар ювелирный, рассчитанный точно до грамма. Знаю, когда и как бить нужно. Через пару минут этот чудик очнется и даже не поймет, что без сознания был.

– Это меня и беспокоит, – буркнул Сеня, продолжая извлечение Чимальпопоке из савана. – Слишком многие после твоих ударов понимать реальную действительность отказываются.

Как и предсказывал Жомов, вождь ацтеков пришел в себя ровно через две минуты и сразу попытался продолжить что-то советовать ментам, но увидев себя освобожденным от пут, удивленно хмыкнул и поднялся на ноги. Обведя путешественников самодовольным взглядом, тлатоани авторитетно заявил:

– Вот это я понимаю, руководство! Парочку указаний вам дал, и сразу с задачей справились, – и задумчиво почесал затылок. – Что я вам хотел сказать?.. А-а, да! Вы, конечно, можете развлекаться, как вам хочется, но делайте это подальше от моего дворца. Может быть, вам по городу походить? Там и делайте всё, что хотите. Только храмы не трогайте. На их ремонт потом средств до фига уйдет.

– Учтем твои замечания, если выведешь нас из дворца, – вынес контрпредложение Рабинович и кивнул в сторону Горыныча. – Андрюша, надень на этого дитятку маскхалат и пошли с нами. Только предупреждаю, чтобы никаких криков и прочих чудес больше не было!

Попов обрадованно кивнул головой и бросился упаковывать Ахтармерза в пернатый наряд, чему тот хоть и не обрадовался, но противиться не стал. А потом все трое, вместе с Мурзиком, догнали чуть ушедших вперед Рабиновича, Жомова и Чимальпопоке, вместе с ними выбравшись наружу из дворца.

Часть II Нигде наша не пропадала!

Глава 1

Не нужны мне златые горы…

Крез после общения с ОМОНом

Если вы удивляетесь тому, что я остался с Поповым, когда мой хозяин ушел вперед, то зря! Просто Сеня от излишних раздумий, видимо, немножко зарвался. Посудите сами, сначала хотел меня жомовскими гениталиями накормить, затем за дверь выставил часового из себя изображать, пока их сиятельство совещание проводят, а затем и вовсе наорал, стоило мне только попытаться помочь хозяину несчастного Чимальпопоке из савана выпутывать. А я, между прочим, отлично видел, за что именно потянуть нужно, чтобы в одну секунду эту проблему решить… Вот и скажите, имел я право на него обидеться или нет?

Кто сказал, что обижаться на начальство чревато тяжелыми последствиями для заработной платы? Это Сеня-то у меня начальник? Если я ему собой командовать иногда позволяю, это не значит, что он на ступеньку выше по иерархической лестнице находится. У нас с ним, между прочим, симбиоз. Он для меня в магазине продукты покупает и выполняет все прочие функции, которые мне недоступны, а я ему посильную помощь оказываю и, кстати сказать, жизнь не раз спасал. И вообще, мы сейчас не наши отношения с Рабиновичем обсуждаем, а о происходящем в Мезоамерике говорим…

Стоит заметить, что ничего я и не пропустил, когда за дверями находился. Это у людей слух не идеальный, а у меня уши функционируют вполне прилично, и я разобрал каждое слово, которое на совещании произнесено было. Честно сказать, даже не знаю, что по этому поводу думать. Сенин скепсис был вполне понятен, но он в силу своего характера и национальности никогда особо доверчивым и не был. Разве что когда напьется. И то ненадолго! То есть, даже если бы моему Рабиновичу сказали, что водка горькая, он отказался бы верить, пока сам не попробовал бы ту самую конкретную водку, о которой ему говорили. Поэтому его недоверчивости по отношению к словам вождя ацтеков я ничуть не удивился.

С другой стороны, и Сенины опасения вполне понять можно! Столько было говорено про коварство Оберона, что у меня уже от этих фраз оскомина. И всё же именно поэтому я решил отныне и впредь проявлять особую бдительность, внимательно следя за всем, что происходит вокруг. Сам я лично больше склонялся поверить Чимальпопоке, чем доводам моего хозяина, но, согласитесь, осторожность никогда не помешает…

Поскольку Попов молчал, а остальные бедокурить пока не собирались, из дворца мы выбрались без приключений. Конечно, таковые бы непременно случились, не окажись рядом с нами Чимальпопоке. Дворцовая стража, выполнявшая его приказ, поначалу решила нас не выпускать наружу, и вырвавшийся вперед Ваня уже стал отцеплять от пояса дубинку, но тут подоспели тлатоани с Рабиновичем, и повелитель ацтеков остановил грозившее начаться побоище. Ну а воины, увидев своего вождя в добром здравии и прекрасном расположении духа, радостно взвыли, троекратно прокричав «Слава Чимальпопоке!», затем столько же раз – «Слава богу!», видимо, благодаря нас за спасение вождя, и лишь затем заткнулись. Толпа придворных и слуг тут же бросилась обратно во дворец, но народу меньше вокруг здания не стало. Это любопытные горожане собрались узнать, что за переполох приключился в жилище их правителя, и не собирались уходить, не получив полных разъяснений.

Ну, не знаю, можно ли назвать Жомова полным, но разъяснений при помощи дубинки он выдал вполне достаточно. Не со злости, конечно, и не потому, что желал оказать услугу тлатоани, а просто по той причине, что аборигены мешали нам пройти. И прежде чем мой Сеня успел остановить вошедшего в раж омоновца, тот разогнал большую часть тех, кто собрался перед входом. Остальные разбежались сами, поскольку связываться с новоприбывшими богами не хотели. Исключение составил только один тип, упорно желавший попасть внутрь дворца и не пропускаемый туда стражей. Жомов уже хотел огреть дубинкой и его, завершая глобальную зачистку окрестностей, но вовремя остановился.

– Слушай, мужик, мне твоя рожа знакома, – заявил он, глядя на отвергнутого посетителя дворца. – Это не тебя мы две недели назад в автомастерской брали, где ты номера на движках угнанных тачек перебивал? – Абориген вытаращился на омоновца, а тот почесал лоб. – Хотя нет. Ты же местный. Тогда откуда же я тебя знаю?

Ваня, конечно, мог бы и у меня об этом спросить, но он предпочел разговаривать с немытыми аборигенами, шесто того чтобы выучить нормальный собачий язык. Я-то ацтека сразу узнал, как только его нюхом учуял, но вмешиваться в допрос, устроенный Жомовым, не стал. В конце концов, всегда интересно посмотреть,как Ваня работает. И если бы омоновец не опомнился вовремя, он он точно заставил аборигена признать, что тот номера у тачек перебивал, золотой запас России украл и покушение на президента готовил.

– Откуда ты меня знаешь? – оторопел ацтек. – Так ты лично ты меня о стену приложил в трактире так, что я сотрясение мозга заработал. Больничный кто мне оплачивать будет? А моральный ущерб кто возместит? К тому же заказанные блюда вы не оплатили.

– А, так ты тот самый хмырь, который мне клизму ставить собирался?! – обрадовался Жомов, и резиновая дубинка словно по волшебству вновь оказалась в его огромном кулаке. – Сейчас я тебе всё оплачу. Только извини, на больничном после этого ты будешь куда дольше находиться.

– Вы не посмеете! Стража! – заявил Капелькуаль – а я надеюсь, вы поняли, что это был именно он, – начиная пятиться от омоновца.

Неизвестно, каков был бы срок больничного, обещанного Ваней излишне требовательному трактирщику, если бы вовремя не подоспел мой Сеня. Хоть я и обижался на хозяина, но прекрасно знал, что просто так тот ничего не делает. И пока Жомов не успел как следует обработать ацтека, тоже посчитал нужным вмешаться. Вместе мы кое-как сдерживали Ваню до прихода подкреплений в лице Попова и лишь затем смогли успокоить. Впрочем, Жомов был отходчив и, когда наконец уяснил, что бить трактирщика ему не позволяют, спокойно пожал плечами.

– Ладно, живи, – разрешил он Капелькуалю, а затем посмотрел на Рабиновича. – Я не понял, чего ты за этого урода впрягаешься? Он тебе зачем-то понадобился?

Как видите, Жомов настолько хорошо знал моего хозяина, что смог сообразить, что Рабинович защищает трактирщика не просто так. Правда, Ване на это потребовалось куда больше времени, чем мне, но эту разницу можно списать на гневное состояние омоновца, а никак не на заторможенную работу его мозга. Сеня же популярно всем объяснил, что в любых мирах хозяева питейных заведений крайне осведомленные люди. Если мы хотим подробнее узнать, что происходит вокруг, и сверить данные со словами Чимальпопоке, то такой человек, как Капелькуаль, нам и нужен. И, оставив друзей наедине с их скепсисом, Рабинович отвел трактирщика в сторону, чтобы подробно объяснить, кому и что он предъявлять должен.

Вот уж не знаю, что именно говорил мой хозяин трактирщику – и Сеня едва слышно бубнил, и Жомов с Поповым во весь голос стали спорить, куда пойти в первую очередь, – но вернулся назад Рабинович вместе с Капелькуалем. При этом последний выглядел почти счастливым. Два этих великовозрастных олуха – омоновец с экспертом – подробностями переговоров не интересовались, а меня Сеня, естественно, понимать не желал. Поэтому детали их соглашения остались для истории неизвестны. Могу только сказать, что Рабинович невыгодных для себя сделок не заключал, а поскольку до моих ушей донеслось «Чимальпопоке», «вознаграждение» и «помощь богам», могу сказать, что Сеня, как всегда, наплел наивному аборигену с три короба, заставив того поверить в святость уготованной ему миссии.

После заключения сделки с Капелькуалем мой Сеня, вопреки всем ожиданиям, отправился не в обитель ночных бабочек. Нет, не за теми услугами, о которых вы подумали! Просто каждому нормальному менту известно, что девицы легкого поведения, часто вынужденные выслушивать откровения клиентов, информированы о местных делах ничуть не меньше, если не больше трактирщиков. Вот я и думал, что, следуя логике, Рабинович пойдет в какой-нибудь местный публичный дом, чтобы и там нанять себе помощницу. Но всё оказалось совсем не так. И вместо борделя мой хозяин направился в казарму!

– Ну, я же тебе говорил, Андрюша, что мы будем по-мужски развлекаться. А ты – «храмы», «дворцы», – обрадовался задумке Рабиновича омоновец. – Что, Сеня, гонять по плацу местное быдло будем или просто всем морды набьем?

– Ни то, ни другое, гений ты мой, по пояс деревянный, – отрезал мой хозяин. – Сначала мы Ачитометля найдем, а уж потом посмотрим, чем дальше заняться.

– А этот солдафон тебе зачем? – оторопел Попов.

– А затем, Андрюша, что за сегодняшний день Ачитометль минимум три раза с богами встречался, – терпеливо разъяснил мой хозяин. – И нас к тому же знает. Кто лучше него нам объяснит, что за ерунда тут происходит?

– Тогда в казарму вы зря пойдете. Ачитометль там не живет, – решил оказать первую помощь трактирщик.

– А то я без тебя не знаю, – ответил ему Рабинович. – Конечно, в казарме он не живет. Но кто-нибудь из других офицеров его адрес должен знать. Вот мы у вояк и поспрашиваем.

– Как хотите, – пожал плечами Капелькуаль. – Только казармы в одном конце города находятся, а дом начальника ополчения – в другом. Лишний крюк придется делать…

– Так ты знаешь, где Ачитометль живет, и молчишь? – озверел мой Сеня. Похоже, ему срочно нужно литровую дозу успокоительной водки вкатить, иначе загрызет кого-нибудь, как бультерьер кошку!

– Так вы же не спрашивали, – спокойно пожал плечами трактирщик, и даже Рабинович не нашелся, чем такую убойную логику крыть. А я оскалился. Похоже, в нашей группе еще один гений мысли появился, покруче Вани Жомова. То-то теперь весело будет!

Поскольку путь до дома Ачитометля был неблизкий, мои коллеги, страшно не любившие пеших прогулок, наняли большое каноэ. Не знаю, как остальные, но лично я в это судно залез с опаской. Нет, не то чтобы я воды боялся! Просто здешние каналы доверия мне не внушали. Люди-то этого не чувствовали, но я отлично знал, что пользуются водными артериями жители Теночтитлана не только для плавания. Вываливанием отходов в воду они тоже не брезговали. Вот я и опасался, что, если вдруг каноэ перевернется, какую-нибудь заразу из городских вод подхватить могу.

Впрочем, всеобщего купания, как это было при переправе через реку, в этот раз удалось избежать. То ли полученный опыт пошел моим ментам на пользу, то ли хозяин каноэ хорошим моряком оказался, но добрались до дома Ачитометля мы без приключений. Попов, правда, пару раз порывался нашу лодку остановить, чтобы какие-то зарисовки сделать, но Сеня эти порывы пресекал на корню. Дескать, хочешь рисовать, рисуй на ходу, а останавливаться из-за твоих прихотей никто не будет. Аидрюша недовольно ворчал себе под нос и в итоге, плюнув на это занятие, убрал блокнот в карман.

У дома Ачитометля на страже стояли те же самые ополченцы, которые утром бежали от нас у реки. По крайней мере, мне так показалось, потому что, увидев нас, охранники побледнели и слегка попятились. Впрочем, не настолько, чтобы пост покинуть. Они лишь отступили на шаг и, сжав покрепче копья, приготовились к неприятностям. Однако сейчас буянить даже Жомов не собирался, и стражникам доказывать свою преданность командиру в бою не пришлось.

Сам Ачитометль вышел к нам с недовольной миной. Я, конечно, понимаю, что видеть нас ему большого удовольствия не доставляло, но лично у меня сложилось такое впечатление, что довольным этот вояка никогда не бывает. Интересно, как он запоет, когда Сеня ему предложит сотрудничество с нами? Сразу сбежит из Мезоамерики куда подальше или подождет, пока мы спать ляжем? Вот только тут я ошибся. Ни того, ни другого не случилось.

– Мы к тебе по делу, – с места в карьер взял Рабинович. – Как ты уже знаешь, мы являемся посланниками Кецалькоатля. Он готовится вернуться и повелел нам узнать о положении дел здесь, чтобы всё подготовить к моменту его возвращения. Ты можешь нам помочь, если подробно расскажешь, что здесь творится. Естественно, Кецалькоатль в долгу не останется. Ты будешь вознагражден, как только он вернется.

– И что, он меня к лику святых причислит? – поинтересовался Ачитометль.

– Не знаю, кто и к чему тебя там причислит, но я твой лик сейчас точно начищу, если будешь таким тоном с сотрудниками милиции разговаривать, – встрял в разговор Жомов. – Мало тебе там, у реки, было?

– Ваня, пока не лезь, – осадил омоновца мой хозяин и повернулся к ацтеку. – Ну, если ты этого хочешь, можешь себя уже святым считать. Такую мелочь и мы тебе устроить можем.

– Спасибо, – буркнул Ачитометль. – Только я принадлежу к клану Орла и Кецалькоатлю и так служу не за страх, а за совесть. Спрашивайте, что вам нужно.

– Ты во дворце Чимальпопоке бываешь? – начал допрос мой Сеня.

– Как и все военачальники, – пожал плечами ацтек. – Он вызывает, я иду. Нет – значит, дома сижу, приказов жду.

– Странных личностей там у него не видел? – задал новый вопрос Рабинович.

– Да у него все там странные, – буркнул Ачитометль. – И жрецы какие-то приплюснутые, и придворные – страннее некуда, да и этот, Шипинуаль, странный до безобразия. И вообще, что может быть нормального там, где клан Ягуара клану Орла предпочитают?..

– Я тебя не о том спрашиваю, – прервал его стенания мой хозяин. – Кто-нибудь необычный рядом с Чимальпопоке появлялся в последнее время?

– Ну уж необычнее вас я никого не видел! – заверил нас ацтек. – Даже из богов вы самые необычные.

– Вот давай пока про богов и поговорим, – сменил тему Сеня. – Я так понимаю, раньше они вас своим посещением не баловали. Почему же теперь появляются так часто?

– Так это вы куда лучше меня знать должны, – буркнул Ачитометль и, увидев недовольное лицо Рабиновича, пожал плечами. – Ну, если вас интересует именно мое мнение, то, по-моему, скоро наступит конец света…

– Для тебя конец всему прямо сейчас наступит, – заверил его Жомов и, наткнувшись на взгляд моего хозяина, развел руками. – Молчу-молчу, потому как характер мягкий…

А Ачитометль, ничуть не изменив недовольного выражения лица, принялся излагать нам свою точку зрения на происходящие в Мезоамерике события. По его словам получалось, что радоваться появлению богов аборигены никаких оснований не имели, хотя жрецы и утверждают обратное. В храмах кричат, что частое появление богов на людях означает скорое наступление «золотого века», с чем военачальник, видимо, после визита Питаосиха был в корне не согласен. Да и действительно, о каком «золотом веке» может идти речь, когда эти самые боги всё золото и конфискуют?.. В общем, Ачитометль был богами недоволен, что, по-моему, являлось его обычным состоянием.

По словам военачальника из клана Орла, изменения в Мезоамерике начались около месяца назад. Сначала регион замучили природные катаклизмы, каких не было больше сотни лет. То страшный шторм на побережье, то сырой лес загорится, хотя и не мог вроде бы никак гореть; то похолодание такое, что снег не только на горных пиках можно увидеть, то наводнение после ливней, и тому подобное. Поначалу жрецы забили тревогу, дескать, мало жертв богам в последнее время приносим, а когда положение резко нормализовалось, начали, наоборот, кричать, что боги несут хорошие вести и до всеобщего процветания Мезоамерике недалеко. Ну а затем и сами боги появились.

Первой ласточкой был сапотекский Пишее, бог удовольствия.

Как нагрянул в Теночтитлан, так целые сутки город ни с того ни с сего пил, веселился, танцевал и предавался прочим развратным, по мнению военачальника, удовольствиям. За Пишее в город нагрянула ольмекская Богиня-с-косами, про которую уже и думать все забыли, а она нагло устроила митинг в центре столицы и потребовала всеобщего поклонения, иначе обещала наслать засуху и неурожай. Богиню послушали, все вместе ей поклонились и разошлись по своим делам. А Богиня-с-косами, без толку проторчав на площади еще два часа, куда-то исчезла.

После нее появились сразу двое богов – ацтекский Мишкоатль и сапотекский Косио-Питао, бог грозы, – и устроили драку около храма Уицилопочтли, выясняя, кого именно верховный бог больше любит. Смотреть на это мордобитие собралось почти всё население Теночтитлана. Давка была страшная. Задние ряды, которые ничего из происходящего между богами не видели, напирали на передних. Те, в свою очередь, невольно подбирались ближе к Мишкоатлю и Косио-Питао, пока вообще не сдавили их, как в тисках. Боги, поняв, что тут подраться им не дадут, попросту исчезли, заставив зрителей возмутиться таким беспринципным окончанием поединка.

Ну а дальше – больше! Боги стали появляться в городе один за другим, и иногда по нескольку раз на дню. Одним, как Пишее, радовались. Других, таких, как Питаосих, чурались. При появлении последнего торговцы тут же закрывали свои лавочки, а прохожие бежали подальше, стараясь зажимать двумя руками кошельки. А от сапотекского Питаошоо, бога землетрясений, и вовсе спасения не было. После его появления был почти целиком разрушен целый квартал! Хорошо, что этот бог в черте города до сих пор появлялся лишь однажды. Видимо, Уицилопочтли запретил, дабы бог землетрясений его любимый город в руины не превратил.

– Ничего не понимаю, – пробормотал мой Сеня, когда Ачитометль закончил нам жаловаться на богов, а Капелькуаль большинство его слов подтвердил. – Если всё так, как и говорил Чимальпопоке, то непонятно, почему именно сейчас боги стали появляться в Мезоамерике?

– А вы больше слушайте, что вам этот деспот наплетет, – буркнул ацтекский военачальник. – Ему соврать, что кецалю с ветки на ветку перелететь.

– А похоже, все вожди врать обязаны, – неожиданно произнес Горыныч, и Ачитометль с трактирщиком, до сих пор не слышавшие от него ни звука, удивленно уставились на говорящего пернатого змееныша. А мой Сеня так посмотрел на Ахтармерза, что тот поперхнулся.

– Ой, забыл, что мне разговаривать нельзя, – пискнул Горыныч. – Хотя теперь-то чего молчать? Я так думаю, что боги появляются в Теночтитлане не по своему желанию. Судя по всему, изменения в Эльфабаде напрямую затронули паранормальную сущность этой вселенной, и из пантеона стали происходить спонтанные выбросы богов в реальный мир, так сказать…

– Что он говорит? – дернул Рабиновича за рукав трактирщик. – Я что-то ничего не понял.

– А тебе и понимать ничего не надо. Это наше, божественное, – отрезал Сеня и снова посмотрел на Горыныча. – Эх, оторвать бы тебе среднюю, самую болтливую башку, да жалко. Ты иногда тоже полезным бываешь.

Горыныч обиделся и, забыв о том, что находится на плече Вани Жомова, принялся увеличиваться в размерах. Омоновцу перспектива быть заживо погребенным под тушей трехглавого керогаза никак не улыбалась, поэтому он легонько прихлопнул обиженного третьеклассника из параллельного мира своей маленькой и нежной ладошкой. Тот недовольно пискнул, но контроль за размерами собственного тела установил. Мой Сеня удовлетворенно хмыкнул и повернулся к Ачитометлю.

– И всё? Больше ничего интересного не происходило? – спросил у него мой хозяин. Тот отрицательно покачал головой. – Тогда скажи, все боги похожи на свои описания и рисунки в храмах или какие-то необычные существа появлялись?

– Лично я никого необыкновенного не видел, – ответил военачальник.

– А я слышал, что на рынках появилась молодая и жутко красивая богиня, – влез в разговор Капелькуаль. – Говорят, она совращает юношей, а затем их находят убитыми, с вырванным сердцем.

– Брехня! – отрезал Ачитометль. – У тебя в трактире по пьяной лавочке и не такого наговорят, только уши развешивай. Мои солдаты постоянно город патрулируют, но ни о чем подобном не докладывали.

– А всё потому, что они у тебя лопухи и даже перед собственным носом трупа не увидят, пока в него мордой не уткнутся, – обиделся за своих информаторов трактирщик. – И потом, расследовать убийства не твоя юрисдикция…

– А ну, молчать обоим! – рявкнул Сеня, пока спор между Ачитометлем и Капелькуалем не зашел слишком далеко. – Судя по всему, пока толку от вас обоих мало. В общем, так!.. Сейчас можете быть свободны. Собирайте любую информацию, которая может нам пригодиться, и завтра после обеда явитесь во дворец Чимальпопоке. Скажете, что мы вас вызывали, и вас пропустят. Ну а нам пока нужно обдумать и обсудить услышанное.

После этого Сеня одним кивком попрощался с ацтеками, а другим позвал всех остальных за собой.

Лодочник, которого Жомов настоятельно попросил никуда не отлучаться до особого распоряжения, естественно, был на месте. Ссориться с богами, коими нас считали аборигены, он явно не желал, но на свою беду поинтересовался, отчего, если мы действительно боги, нам нужна для передвижения лодка? Почему это мы просто не перенесемся туда, куда нам нужно, вместо того, чтобы так долго плыть? В ответ этот не в меру любопытный субъект мгновенно огреб по лбу от омоновца, который к физическому воздействию прибавил еще и весьма обидную для меня фразу: «Не твое собачье дело». К счастью для Вани, абориген после этого удара из лодки не вылетел, иначе заставил бы мой хозяин Жомова грести до самого дворца Чимальпопоке.

За всю дорогу от дома Ачитометля и до дворца мои менты практически не разговаривали. Зато без умолку болтал лодочник, у которого, видимо, после Ваниного удара окончательно открылись все речевые центры. Омоновец уже собирался повторить свой хук, чтобы заставить замолчать хозяина каноэ, но Сеня его остановил. Во-первых, он потребовал от Жомова хоть изредка выражать свое недовольство только словами, без применения кулаков, а во-вторых, сказал, что с лодочника на сегодня одного удара «от бога» хватит. Иначе могут быть необратимые последствия для его психики. Ну и в-третьих, мой Сеня надеялся услышать хоть что-нибудь полезное для себя. Вот уж не знаю, пригодилось ли ему что-нибудь или нет, но лично я ничего полезного и занимательного в местных сплетнях не нашел. Разве что узнал, будто во дворце Чимальпопоке кости с обрезками мяса выкладываются позади кухни и их совершенно бесплатно может взять любой желающий. Нужно будет сходить и посмотреть.

Обратно во дворец тлатоани мы вернулись почти на закате.

Если честно, я ожидал, что мой Сеня тут же устроит совещание и начнет разрабатывать план действий на следующий день, но оказалось, что ничто человеческое моему сверхкипучему хозяину не чуждо. Конечно, может быть, он просто решил совместить приятное с полезным, но вместо того чтобы заставить остальных работать головой, он попросил прислугу накрыть ужин на веранде и более того, без всяких напоминаний со стороны Жомова велел принести к ужину графин пульке!

Сами можете представить, что радости Вани не было предела. Особенно когда выяснилось, что дворцовые слуги уже поставлены в известность относительно странных обычаев чужаков и клизмы в дополнение к графину пульке не принесли.

– Красота какая, – сумев, наконец, прожевать огромный кусок жаркого, выдавил из себя Попов, глядя с веранды на город.

Впрочем, верандой ту конструкцию, которую мы занимали во время ужина, назвать можно было с большим трудом, поскольку находилась она на третьем этаже дворца, построенного уступами, вроде египетских пирамид. Вниз стена уходила под углом градусов в сорок пять, и за нашими спинами вверх поднималась с таким же уклоном. Ну а последний, четвертый этаж дворца венчало что-то вроде беседки. Поначалу Сеня хотел ужинать там, но слуги терпеливо разъяснили ему, что в этой беседке находится святилище Уицилопочтли, и всем остальным, кроме тлатоани, вход туда воспрещен. Жомов поначалу хотел объяснить бестолковой прислуге, что российские милиционеры – не «все остальные», но Рабинович ему не дал, заявив, что веранда его вполне устроит.

Должен признаться, что Попов был прав. Зрелище ацтекского города на закате действительно впечатляло. Но меня больше привлекло не оно, а действие во дворе нашего временного жилища. Там примерно десятка два аборигенов от души гоняли мяч из каучука. Конечно, до футбола, который я так люблю, по зрелищности эта игра не дотягивала, но от скуки и соревнование аборигенов посмотреть можно было. Хотя, если честно, я так и не понял, как именно можно было бы назвать этот вид спорта. Ацтеки и ногами пинали мяч, и в руках его носили, и головой били, да и что с ним только не делали! Но самое интересное было в том, что играли они на круглой площадке, абсолютно лишенной ворот. Ну а я, наблюдая за игроками, так увлекся, что тявкнул, подсказывая одному из ацтеков, кому отдавать мяч.

– Сеня, посмотри, тут индейцы в гандбол играют, – заявил Жомов, подойдя к краю веранды.

– Нет, это скорее регби, – не согласился с ним Попов. – Где ты ворота видишь?

– А в регби, по-твоему, ворот нет? – язвительно поинтересовался Ваня.

– Нет. Там какие-то палки торчат, – невозмутимо ответил наш криминалист.

– И на регби это не похоже, – авторитетным тоном вмешался в разговор мой Сеня. – Скорее волейбол какой-то некондиционный.

– Слушайте, мужики, а пошли, в натуре, их правильно играть научим? – вдруг загорелся омоновец.

Сразу хочу сказать, чтобы никто не удивлялся такому странному поведению российских милиционеров, о том, что к тому моменту двухлитровый кувшин пульке они уже выдули. Их теперь, естественно, на развлечения потянуло! И поскольку обучать аборигенов игре во что бы то ни было всё же лучше, чем бить им морды, мой Сеня возражать омоновцу не стал. Андрюша попытался было от этого дела отвертеться, сказав, что еще не всё доели, но два других остолопа отвалиться от компании Попову не дали. Оба сказали, что они будут команды набирать, а эксперт-криминалист должен в качестве судьи на предстоящем матче выступить. Тут же выяснилось, что Попов знает лишь правила игры в волейбол, и мой Сеня с Ваней, которым, судя по всему, было всё равно, чему ацтеков учить, согласились устроить матч по волейболу. На том и порешили.

Прекрасно понимая, во что может вылиться этот матч, когда два тренера находятся в состоянии легкого подпития – минимум мордобой стенка на стенку, – я решил тоже спуститься вниз. Всё-таки, не считая Горыныча, в данной компании я оставался единственным трезвым существом и просто обязан был проследить, чтобы игра кончилась без особо тяжкого членовредительства. Ахтармерз тоже пошел с нами, решив на практике изучить способы развлечения гуманоидных рас, которые и были у него одним из дополнительных заданий в период каникул. И минут через пять мы всей компанией вывалились во двор, прямо к площадке, на которой играли ацтеки.

– Всем стоять! – рявкнул Жомов, прекращая игру. – Сюда смотреть! Сейчас мы вам объясним, в чем вы не правы.

Аборигены, видимо, решив, что их сейчас будут бить, опасливо попятились от омоновца, но, на их счастье, всё оказалось не так плохо. Вперед выступил мой хозяин и поинтересовался, чем это занимаются ацтеки.

– К завтрашнему храмовому ритуалу в честь прибытия Уицилопочтли готовимся, – заявил один из ацтеков.

– Не понял, – оторопел Ваня. – Тренируетесь, что ли?

– А-а, совсем забыл! – хлопнул себя по лбу Попов. – У них игра в мяч являлась частью ритуала во время богослужения. Так что мы не вовремя. Давайте вернемся и спокойно закончим ужин.

– Всё бы тебе пузо набивать, – возмутился омоновец. – Людям, значит, никто не объяснял, как с мячом правильно играть, а ты о своем желудке думаешь! Забудь про свой ужин. Лучше помогай нам нормально играть их научить.

Андрюша понял, что отвертеться не удастся, тем более что и мой Сеня был настроен весьма решительно. Крикнув кого-то из слуг, он заставил его в срочном порядке найти рыболовную сеть, и пока Жомов указывал ацтекам, как именно нужно разметить площадку, заставил двух игроков вкапывать по краям шесты, на которые принесенную сетку и натянули. Получилась вполне приличная волейбольная площадка.

Честно скажу, к любителям этой игры я никогда не относился, но в удовольствии посмотреть, как именно мой хозяин с омоновцем будут обучать волейболу аборигенов, отказать себе не мог. Поэтому уселся около натянутой сетки и стал смотреть. Команды себе Рабинович с Ваней набирали по дворовому принципу. То есть Сеня тыкал пальцем в одного игрока, призывая его под свои знамена, а Жомов выбирал следующего. И так далее, пока всех ацтеков не разобрали. Правда, игроков в командах было куда больше, чем нужно, но тех, кто пониже ростом, оба тренера отправили в запас, заставив внимательно наблюдать за происходящим. Зато за остальных взялись с удвоенной энергией.

– Можно задать вопрос? – подняв руку, словно школьник на уроке, поинтересовался всё тот же бойкий абориген, который и решился первым заговорить с богами. Сеня милостиво кивнул, разрешая. – А как называется этот ритуал?

– Это не ритуал, а игра, – терпеливо разъяснил мой хозяин. – И называется она «волейбол».

– Волабол? – переспросил кто-то из его команды.

– Воладор, дубина, – осадил его другой, более сообразительный.

– Ни то, ни другое, – отрезал Рабинович. – Волейбол.

Однако, как Сеня ни старался, заставить ацтеков правильно произносить название он так и не смог. Всё время у тех получалось какое-то другое слово вместо волейбола. Ну а когда Рабинович плюнул на это дело и стал объяснять правила, ацтеки и вовсе по поводу названия уперлись.

– Ну, я же и говорю – воладор, – обрадованно заорал один из аборигенов. – «Ручной мяч» переводится.

– Тьфу на вас! – потеряв терпение, рявкнул мой Сеня. – Называйте, как хотите. Но тот, кто меня еще раз перебьет, получит по почкам дубинкой. Ясно?..

Все члены его команды энергично закивали головами, стараясь изо всех сил показать, что никто по почкам дубинкой получать не желает. Мой хозяин удовлетворенно кивнул и продолжил объяснения, что делал, впрочем, недолго. Ваня Жомов, избрав другую тактику, начал показывать на практике своим игрокам, как следует играть. Сначала он решил продемонстрировать подачу и так влепил по мячу, что тот, попав в голову одного из Сениных игроков, отправил беднягу в нокдаун.

– Жомов, ты одурел? – возмутился мой хозяин, не слушая Ваниных оправданий. – Я твоих игроков уродую? Вот и ты мячик в другую сторону пуляй!

– Ты меня еще поучи, как команду тренировать, – обиделся омоновец. – А если боишься, что я кого-нибудь из твоих олухов прибью, скажи им, чтобы по сторонам чаще смотрели.

И в подтверждение этих слов Ваня снова запустил мячик на половину поля моего хозяина. В этот раз ацтеки были настороже, а поскольку подача у Жомова не очень хорошо получилась, один из аборигенов мяч поймал, но, вместо того чтобы запустить его обратно, вдруг помчался вперед, прижав мячик к пузу и низко наклонив голову. Мы все застыли, ошарашенно уставившись на него, а вот ацтеки с обеих сторон сетки, напротив, радостно завопили и бросились навстречу друг другу.

Те, кто был посообразительней, сблизившись с натянутой сеткой, просто поднырнули под нее, а вот абориген, который нес мяч, с разгону врезался в преграду лбом. Сетка оказалась прочной, да и столбы ацтеки вкопали крепко. Поэтому прорваться аборигену не удалось. Ударившись о сеть, он отскочил назад и свалился на одного из противников, как раз прошмыгнувшего под этой искусственной преградой. Неизвестно почему, но упавший ацтек решил, что его стукнули в лоб, и с криком: «Е-мое, офигели, блин!» врезал по макушке соперника, на которого только что свалился. Тот в долгу не остался и постарался пнуть врага ногой, но попал по щиколотке своего товарища по команде. Этот, ясное дело, обиделся и врезал по уху ничего не понимающему, а от того и радостно подпрыгивающему на месте соседу. И через секунду под сеткой была настоящая куча мала, в которой аборигены, окруженные клубами поднятой пыли, радостно волтузили друг друга. Несколько секунд Рабинович с омоновцем удивленно взирали на это зрелище, а затем бросились растаскивать игроков. Я тоже решил поучаствовать в общей потехе и помчался к дерущимся. Если честно, кусать никого не собирался. Но когда какой-то урод пнул меня в бок, сдержаться просто не смог и пару раз тяпнул аборигенов за мясистые части тела. Первый раз перестарался. Укушенный мной ацтек с ревом убежал, покинув поле битвы, и больше не возвращался.

Ваня с моим хозяином тоже переусердствовали. По крайней мере, почти половина игроков, после того как их разнимали мои доблестные коллеги, участвовать в предстоящей игре были не в состоянии. Поэтому Сене с Жомовым в дальнейшем пришлось довольствоваться лишь пятью игроками с каждой стороны, но те, кто остался относительно целым, выглядели очень довольными.

– Классная игра этот воладор! – восхитился один из них.

– Вот только не понимаю, зачем нужна была сетка.

– А под нее подныривать прикольно, – объяснил другой.

– Нет, без сетки было бы лучше, – вмешался в диалог третий, судя по клетчатым оттискам на лице, тот самый герой, который с этой сеткой состыковался. – Она драться мешает.

– А ну молчать, – в лучших традициях цепных кобелей рявкнул на них мой Сеня. – Еще раз кто-нибудь без команды куда-нибудь побежит, больше передвигаться на своих двоих будет не в состоянии.

– А на чужих двоих можно будет? – с надеждой в голосе поинтересовался один из аборигенов, кивнув в сторону соперников.

– А что, в этой игре еще и друг на друге верхом можно будет ездить? – обрадованно спросил другой подопечный Рабиновича, и Сеня застонал.

И хорошо, что просто застонал, а не избил кого-нибудь дубинкой. Уж кто-кто, а я его понимал прекрасно! Помню, у нас случай один был, года два назад. Кобелев, наш начальник отдела, приставил к нам с Сеней двух практикантов и велел район городского парка патрулировать. Событие само по себе рядовое, поскольку никаких народных гуляний в тот день не предвиделось, и хотя мы с Рабиновичем в ППС дежурить не любили, но в этот раз мой хозяин с начальством особо не спорил. Во-первых, потому что был старшим в группе и мог вовсю демонстрировать новичкам свое превосходство. А во-вторых, городской парк – это вам не улица. Тут и спокойней, и девок, опять же, кадрить сподручнее. Вот и пошли мы на двухчасовое дежурство в парке, ожидая возможности отдохнуть и расслабиться.

Поначалу всё шло именно так, как и планировал мой Сеня. Практиканты были послушны на удивление, да и девки на моего хозяина очень часто поглядывали. В общем, Рабинович мой был доволен, да и я, если честно, претензий к такому дежурству не имел. Всё-таки и деревьев много, и с поводка меня Сеня отпустил. Намордник, правда, не снял, но это нам по уставу так положено, а с уставом, как известно, не поспоришь!

Всё было отлично до того момента, пока мой хозяин особо красивую сучку… гав ты!.. самочку человеческую не приметил. Тут он решил взять ее в оборот, а чтобы ему никто под ногами не мешался, Сеня прицепил меня на поводок и велел практикантам прогуляться со мной минут пять по окрестностям. Я, конечно, против такого изменения правил игры возражал, но когда у Рабиновича инстинкт размножения просыпается, ему хоть кол на голове теши. Он в свое упрется, и никакими доводами Сениного мнения не изменить. Тем более что и не понимает мой хозяин, о чем я ему сказать пытаюсь.

В общем, Сеня ушел хвостом – или чем там люди это делают? – перед девушкой крутить, а я с этими двумя олухами остался. Вот тут-то всё и началось! Не успели мы на пару десятков метров отойти, как увидели на лавочке спящего мужика. То есть это практиканты увидели, а я давно его чуял. И знал, что не просто так он на лавочке спит, а отдыхает после честно выпитого литра. А два практиканта задумчиво застыли у кустов, метрах в трех от лавочки.

– Мужик-то спит, – констатировал первый.

– А может быть, ему плохо? – вынес предположение второй.

– С такими рожами людям плохо не бывает, – отрезал его напарник.

– И действительно, рожа у него, как у нас на Доске почета, – согласился второй.

– А может быть, его милиция разыскивает, потому он тут и спит? На людях появляться не хочет? – предположил его коллега.

Ну, конечно! Спальное место на скамейке в парке – это самое укромное место для скрывающегося преступника. Тогда уж профессиональный рецидивист в качестве логова должен остановку напротив нашего отдела выбрать. Если туда таких идиотов набирать начнут, то точно ни одного преступника поймать не удастся!..

– Интересно, а как сделать, чтобы пес замолчал? – послушав мою тираду, спросил второй у напарника. – Он же нам преступника спугнуть может.

– Попробуй ему колбасы дать, – предложил тот. Его друг сосредоточенно порылся в карманах.

– У меня только кусок булки с сосиской остался, – сообщил он после тщательных поисков.

– Вот его и отдай! – последовал приказ.

Я чуть в голос не взвыл. Особенно тогда, когда обладатель бесценного куска булки с сосиской попытался ею меня накормить. Сначала он эту булку мне под нос совал, затем, когда сообразил, что я в наморднике, попытался ее через прутья просунуть, а когда я издевательств не выдержал и зарычал, так он, баран, всю эту кашу, которая от булки с сосиской осталась, себе в рот запихал. И действительно, не пропадать же добру?! Был бы я без намордника, точно бы плюнул на приличия и его за ногу укусил.

– Видишь, не ест, но молчит. Значит, ему запаха хватило, – прожевав то, что осталось от булки, сообщил второй своему другу. – Как брать подозреваемого будем?

– Давай ты его окружишь, а я спугну, – разработал тот гениальный план. – А когда он к тебе побежит, я пса спущу. Мужик напугается, и ты его схватишь.

– А как я его окружу, когда я один? – удивился второй. – Может быть, лучше за старшим сержантом сходим?

– Давай. Ты беги к нему, а я с псом тут посторожу, чтобы бандит не убежал, – согласился первый. – Только ты быстрей шевелись!

Единственная здравая мысль за всё время! Нет, конечно, можно было просто пьянчужку оставить лежать на скамейке и уйти или наряд по рации вызвать, но в таком случае я бы точно взбесился, пока терпел общество этих идиотов. Ну а так, Сеня, конечно, был не в восторге от того, что его ухаживаниям помешали, и последними словами практикантов накрыл, но хоть меня от их общества избавил. А вам я это рассказал, чтобы вы не думали, будто я не понимаю, как тяжело с дураками общаться. Тем временем, пока я вам тут о своей тяжелой службе рассказывал, Сеня с Жомовым кое-как закончили обучение аборигенов и попытались начать игру. Первые-то паpa подач еще с горем пополам получились, а затем кто-то из ацтеков, забыв о том, как по мячу бить надо, повторил тот же самый трюк, который проделал в начале обучения. То есть схватил каучуковый шар и со всего маху врезался головой в сетку. Остальные этот почин с радостными воплями поддержали и устроили под сеткой кучу малу.

В этот раз Жомов с моим хозяином игроков уже не растаскивали. Осознав, что наблюдать игру в волейбол по правилам они сегодня не смогут, Сеня с омоновцем просто от души оторвались, отдубасив всех тех аборигенов, кто еще был в состоянии шевелиться. А затем, плюнув на неудавшийся матч, вернулись в свои покои.

– Не пойму я, – задумчиво заявил Горыныч по дороге домой. – Если у вас, гуманоидов, даже спорт в мордобитие превращается, зачем тогда игры выдумывать? Вышли бы просто и дрались, пока сил хватит.

– Молчал бы лучше, говорильник огнедышащий, – буркнул Жомов, разочарованный тем, что матч так и не состоялся. – У нас вся жизнь – сплошное мордобитие. Начиная от дня рождения и кончая похоронами.

– А ты и на своих похоронах драться будешь? – язвительно поинтересовался Попов.

– Доведут – буду! – уверенно заявил Ваня. И на этом вопрос был исчерпан, поскольку все понимали, что Жомов именно так и сделает. И даже не посмотрит на то, что белые тапочки кровью измазать может.

Наверх, в свои апартаменты, все поднимались в мрачном настроении. Ну, Сеню с Поповым я прекрасно понимал. Андрюша сожалел о том, что не удалось до отказа набить желудок, и горевал от того, что вся еда уже остыла или была разворована слугами, а мой хозяин и вовсе никогда не радовался, если что-то задуманное не получалось. Ну а Ване-то чего не хватало? У него же две радости в жизни – выпить и морду кому-нибудь набить. И то и другое ему сегодня удалось, так чего же грустить? Вот этого я и не понимал, а подумав, решил, что Жомов, скорее всего, более тонкая натура, чем мне представлялось раньше. Есть у него и третье любимое занятие: омоновец еще и пострелять никогда не откажется. Вот этого сегодня сделать не удалось, а оттого и грустил Ваня. Однако у самых дверей я понял, что еще не всё для Жомова потеряно. В нашей комнате кто-то был. И этот «кто-то» пах не так, как здешние аборигены! Едва слышно зарычав, я замер. Сеня встрепенулся.

– Мужики, тихо. Похоже, у нас гости. Мурзик кого-то чужого учуял, – заявил он.

– Сейчас разберемся, – хмыкнул Жомов и, прежде чем кто-то успел его остановить, распахнул дверь.

Глава 2

Костюмчик прострочить не надо?

Анка-пулеметчица

Как и все нормальные люди, Жомов не любил, когда во вверенном ему, пусть и во временное пользование, помещении оказывались посторонние люди. Ну а поскольку Ваня был милиционером, и не простым, а омоновцем, дипломатических способов выяснения, кто и зачем к нему пожаловал, он просто не признавал. Поэтому, войдя в комнату, служившую гостиной трем путешественникам, Жомов даже не стал разбираться, что за чужак туда нагрянул без приглашения. Увидев поднимающееся с кресла ему навстречу существо, Ваня без лишних слов заехал незваному гостю в лоб и только потом наклонился посмотреть, кто это есть – или уже «был»? – такой. Остальные путешественники, чуть опоздавшие лицезреть суперудар омоновца, присоединились к нему секундой позже.

– Жомов, дуболом ты недоделанный, а если бы это Уицилопочтли оказался? – поинтересовался Рабинович, глядя на бесчувственного пришельца.

– А по фигу, хоть американский президент, – отрезал омоновец. – Нечего без спроса, блин, в чужое жилье вламываться. И вообще, я его еще прошлый раз учил, как входить в комнату нужно.

– Правильно, учил. И я постучался, – с легким стоном придя в себя, отозвался гость. – Никого в комнате не было, и я решил не бегать вас искать по всему Теночтитлану, а в ваших апартаментах подождать.

– Неверное решение, – отрезал Ваня. – Нужно было, блин, у дверей ждать. Привыкли вы, эльфы, везде себя хозяевами чувствовать.

Гость с этим утверждением спорить не стал и на всякий случай извинился. Поднявшись на ноги, эльф принялся поправлять на себе костюм, более приличествующий какому-нибудь земному клерку, чем представителю расы волшебников и чародеев. Впрочем, он и выглядел совсем не так, как давнишний знакомый троицы российских милиционеров, Лориэль. Был он без перепончатых крыльев – хотя, может быть, их просто не было видно под костюмом – ростом почти не уступал Рабиновичу и висеть в воздухе привычки не имел. А звали непрошеного гостя Эксмоэлем, и был он некогда знаком ментам в качестве одного из подчиненных Оберона. Сей факт и попытался уточнить Рабинович, едва эльф оказался на ногах.

– Тебя Оберон прислал? – без тени любезности в голосе поинтересовался он.

– Ошибаетесь, уважаемые, – ответил Эксмоэль и собрался было щелкнуть пальцами, но Жомов, помня, к чему прошлый раз привели эти манипуляции эльфа, проявил недюжинную реакцию и гостю незваному руку за спину заломил. Тот сдавленно хрюкнул.

– Так, блин, если еще раз попробуешь нас протрезвить, щелкать тебе потом совсем нечем будет, – пообещал омоновец.

– Да никто вас против желания протрезвлять и не собирался, – простонал несчастный эльф. – Я просто синяк у себя под глазом убрать хотел. Неэстетично он выглядит.

– А-а, другое дело, – успокоился Ваня и Эксмоэля отпустил.

– Так ты сказал, что тебя не Оберон послал? – задал новый вопрос Сеня. Эльф согласно кивнул.

– Именно так. Скорее даже наоборот, Оберон бы всё сделал, чтобы меня здесь никогда не было. Вот только не и его силах это, – ответил гость. – Если вы помните рассказ Чимальпопоке, я как раз и являюсь одним из тех ученых, которые видят единственное спасение мира в том, чтобы устранить Оберона от власти.

– Вот и замечательно, – усмехнулся Рабинович. – С кем-нибудь из вас я и хотел бы поговорить.

Эксмоэль от разговора не отказывался. Более того, он и хотел успеть встретиться с нами до возвращения Уицилопочтли. Дескать, перед встречей с местным богом российским милиционерам будет полезно получить всю информацию из первых рук и заодно выслушать просьбу эльфа, а уж затем решать, что и как им нужно будет делать. Сеня тут же устроил ему форменный допрос с пристрастием, в результате чего кое-что новое и интересное путешественники для себя открыли.

Во-первых, Эксмоэль полностью подтвердил рассказ Чимальпопоке. По его словам, спасти Мезоамерику, Землю и несколько других миров можно только одним способом – избавившись от Оберона. Во-вторых, эльф заявил, что он и группа соратников уже давно, с самого начала кризиса, не бывали в Эльфабаде. Они все обосновались здесь и пытаются противодействовать усилиям Оберона. В-третьих, Эксмоэль объяснил, что встретиться с кем-нибудь еще, разделяющим его взгляды на истинное положение вещей, люди не смогут. Всем его соратникам нужно полностью сконцентрировать свое внимание, энергию и усилия на том, чтобы не дать Оберону осуществить свои планы до того момента, как сами российские милиционеры примут то или иное решение.

Ну и в-четвертых, незваный гость объяснил путешественникам, отчего до сих пор никто из прислужников правителя эльфов не вышел с ними на связь. По его словам выходило, что в данный момент все МП-переходы в Мезоамерику стали жутко спонтанными, и прыгать из одного мира в другой равносильно самоубийству. И всё это происходит оттого, что Оберон начал осуществлять свой план создания в Мезоамерике строгой иерархии богов, подчиненных единому правителю.

– Мы это поняли недавно. И именно поэтому я и явился сюда раньше Уицилопочтли, – заявил Эксмоэль. – Видите ли, положение очень серьезно, и, помогая ему, вы можете только ухудшить ситуацию.

– Это как? – недоверчиво поинтересовался Рабинович.

– Сейчас объясню, – ответил эльф.

Тут менты и узнали, что кроме их липового Кецалькоатля в Мезоамерике появился и настоящий, считавшийся ранее пропавшим без вести и обещавший вернуться и показать всем остальным кузькину мать. Пропавший бог благоволил восставшим ольмекам и тольтекам, появляясь в самых неожиданных местах. И если Уицилопочтли вовремя не успевал поддержать своих, то ацтекские армии бежали, как теночтитланское ополчение во время явления Горыныча. Лицом к лицу боги не сталкивались, поскольку Кецалькоатль, откровенно говоря, трусил. И стоило толькo его оппоненту предстать пред своими войсками, как пернатый Змей тут же исчезал.

Сейчас Уицилопочтли именно потому и отсутствовал и столице, что его главной армии грозило поражение в очень важной для ацтеков битве. К завтрашнему дню всё решится, и покровитель Чимальпопоке собирался попросить путешественников найти и доставить к нему Кецалькоатля. По крайней мере, уговоритьпоследнего вступить и переговоры или просто выяснить, чего он хочет, и предложить временное перемирие, поскольку всему их миру действительно грозит гибель. Так вот, Эксмоэль рекомендовал ментам этого не делать. То есть для вида согласиться, а на самом деле поступить наоборот: эльф хотел, чтобы путешественники подбили Кецалькоатля на открытое столкновение с его противником.

– Почему? – удивился Сеня. – Ты же сам утверждал, что если в здешнем пантеоне установится единовластие, то Оберону будет легче сделать то, что он задумал. А насколько я понимаю, если этих двух бычков столкнуть лбами, то они не остановятся, пока один не победит.

– Видите ли, уважаемые, – пояснил Эксмоэль. – Сейчас единственный способ добраться до Оберона – это именно заставить сражаться Кецалькоатля и Уицилопочтли. Только такая мера позволит приблизить состояние Мезоамерики к тому, когда на нее еще не стали оказывать давление обероновские прихвостни. На краткое время возникнет баланс сил, что позволит нам скорректировать МП-переходы для переброски вас в Эльфабад. И пока вы там спасаете свой мир, мы позаботимся, чтобы ни один из здешних богов не одержал верх. Ну а потом победа того или другого решающего значения для общей истории иметь не будет: Кортес нагрянет и шороху наведет.

– А мы еще не сказали, что согласны вам помочь свергнуть Оберона, – отрезал Рабинович. – Мы еще не уверены, что всё обстоит именно так, как ты говоришь.

– У вас еще будет время в этом убедиться, – улыбнулся эльф. – А пока могу сказать одно – Оберон вас уже столько раз использовал, что пора бы перестать ему верить.

– А мы вообще никаким эльфам не верим, – влез в разговор Жомов. – Но если честно, я бы не прочь с этим седобородым старикашкой по душам потолковать.

– Ваня, тебе кто слово давал? – одернул его Сеня. – По-моему, все переговоры я веду.

– Да вы не спорьте. У вас еще будет время всё обсудить и прийти к верному решению, – Эксмоэль был само радушие. – А пока позвольте откланяться. У меня дела, – и эльф с легким хлопком растворился в воздухе.

– Помогите. Да помогите же кто-нибудь! – донесся девичий вопль в открытые окна Теночтитланского опорного пункта российской милиции. – Мне кто-нибудь поможет или я до утра орать буду?

Как известно, милиционеры – народ подневольный, замученный уставом, начальством и чувством долга. От постоянной идеологической обработки они испортились настолько, что крик о помощи без внимания оставить не могут. Некоторые, услышав этот зов, принимаются вызывать по рации весь личный состав ГОВД; другие предпочитают поспешить на помощь, предварительно перепутав направление, откуда шел крик; ну а третьи, к коим и относились Жомов, Рабинович и Попов, никогда направление не путают и к зовущему на помощь успевают вовремя. По крайней мере, в этот раз успели.

Едва услышав крик – женский! – Сеня тут же сорвался места и бросился к выходу, не забыв, правда, позвать с собой Мурзика. Омоновец среагировал чуть позже, ну а последним из комнаты вылетел Попов, прихватив по дороге Горыныча. И не потому, что потакал стремлению третьеклассника максимально близко познать способы развлечения людей, а оттого, что предпочитал сталкиваться с проблемами, находясь во всеоружии. Этим всеоружием и должен был стать летающий трехглавый огнемет. На всякий пожарный, так сказать!

Прямо перед дворцом российских милиционеров ожидала толпа народа, вооруженного факелами. Ждали они не милицию, а развлечений, но дождались стражей порядка, чему не очень обрадовались. Увидев троицу путешественников, вооруженных псом и самоходным огнеметом, народ недовольно загудел. Кто-то из толпы потребовал справедливости, кто-то заворчал, что рука руку моет, непонятно на что намекая, а кое-кто возжелал увидеть самого Чимальпопоке вместо странных богов.

– А ну, тихо! Сейчас во всём разберемся, – заверил аборигенов Рабинович. – Кто кричал?

– Я, – раздался тоненький писк. Сеня обернулся и застыл.

То, что кинолог ожидал увидеть женщину, было вполне объяснимо. И что Сеня в кругу друзей считался редким ценителем слабого пола, тоже известно многим. Женщин на своем веку Рабинович перевидал немало, и вполне логичным было бы предположить, что удивить его они ничем не могут. Однако именно эта девушка смогла! Одетая в белоснежное подобие платья без рукавов, расшитое у горловины и снизу подола золотыми нитями, с длинными темными волосами и точеной фигуркой, девушка выглядела минимум богиней. Кем она, собственно, и являлась.

– Ты кто? – Это Рабинович, ошарашенный красотой, просто забыл, что обычно бывает с дамами более галантен.

– Сука она! – заорал кто-то из толпы.

Мурзик тихо, но грозно зарычал, а Сеня с не менее грозным видом повернулся в сторону вопившего. Толпа попятилась, а вперед вышел жрец в черных одеждах. В неровном свете факелов Рабинович так и не смог понять, тот ли это человек, который присутствовал при их первой встрече с Чимальпопоке, но значения это не имело.

– Ты сейчас орал? – зловеще поинтересовался кинолог. Толпа отступила еще на шаг, жрец дрогнул, но остался стоять.

– Никак нет, гражданин начальник, – ответил он. – Я просто хочу всё объяснить. Видите ли, это, – он махнул рукой в сторону девицы, прижавшейся к стене, – на самом деле не женщина. Это богиня. По городу уже давно ходят слухи о том, что она соблазняет молодых парней, а потом убивает их. Вот мы и хотим ее судить. Правда, пока еще не решили, каким именно способом можно богиню уничтожить. Они ведь вроде обычными людьми убиты быть не могут…

Сеня, конечно, ради красивой девушки был способен на многое. Не только от толпы спасти, но и в ресторан, например, сводить за свой счет. Однако в данный момент в нем проснулась мужская солидарность. Если женщина, подобно паучихе «черной вдове», убивает после спаривания мужиков, ее нужно не выгораживать, а наказать. Тем более еще и долг милиционера к тому же обязывает. Но как-то сразу поверить словам аборигенов Сеня не мог, потому и повернулся к девушке за объяснениями.

– Это так? – с максимальной строгостью спросил Рабинович, пытаясь выяснить правдивость обвинений. Вот только та поняла вопрос по-своему.

– Как же, не могут убить! – плаксиво произнесла она. – Вы только посмотрите на эту толпу. Разорвут на части и фамилию не спросят.

– Никто тебя пока разрывать не будет, – заявил Сеня. – Ты мне ответь, правду они говорят?

– Больно мне надо кого-то соблазнять, – фыркнула девица. – И так нигде мужики проходу не дают. И вообще, стоит только пальцем щелкнуть, как любой к моим ногам свалится!

– Во-во. А потом из-за таких нормальные люди и страдают, – встрял в разговор Андрюша Попов, который после несчастной любви не питал теплых чувств к женщинам вообще и к красивым девушкам в особенности.

– А ты помолчи, – осадил его Сеня и повернулся к толпе. – Какие у вас есть доказательства ее вины?

– Люди видели, как она с парнем стояла, разговаривала, а потом он от нее сбежал, – заявил жрец. – Понял, наверное, что она убить его собирается, и испугался, бедняга.

– И ничего он не испугался, – с горячностью заявила богиня. – Я просто спросила, где я могу апельсиновый сок найти, чтобы напиться, а он пообещал, что через минуту принесет. Врун проклятый! И все вы, мужики, такие.

В этот момент толпа пришла в движение. Позади аборигенов что-то происходило. Раздались невнятные возгласы, по собравшимся прошла волна, и прямо к ногам Рабиновича и жреца толпа выпихнула бритоголового парня с глиняным кувшином в руках. Тот несколько секунд ошалело озирался по сторонам, а затем увидел богиню. Парень попытался проскочить к ней, но Сеня преградил ему путь.

– В чем дело, молодой человек? – грозно поинтересовался он.

– Дык это… Я вот сока принес, – сглотнув комок, торопливо пояснил он. – Девушка, понимаешь, пить просила.

– Пшел вон отсюда, – отрезал Сеня и повернулся к жрецу.

– Всё? Или еще вопросы будут?

– Это еще ничего не значит! – заорал какой-то умник из толпы. – Это она его только соблазнять начала. Видите, он уже и слюни от предвкушения распустил. У них, у баб, всегда так. Сначала соку попросят, потом им бриллиантовое колечко понадобится, затем в постель завлекут, и всё, пропал мужик.

– Ну-ка, выйди сюда, умник, – Жомов, единственный в команде, которого можно было причислить к категории «пропавших мужиков», почему-то на такую терминологию обиделся. – Выйди и объясни подробнее, как всё это происходит.

Однако желающих прочитать омоновцу лекцию на тему мужских душ, попавших в женские капканы, почему-то не оказалось. Сеня вопросительно посмотрел на жреца, требуя предъявить еще доказательства вины девицы, если таковые имеются. Служитель культа лишь развел руками, и Рабинович громко приказал всем разойтись, чего толпа делать не хотела. Им, видите ли, развлечение требовалось, а не российский суд, который, как известно, самый справедливый на свете.

Жомов, которого неповиновение органам милиции всегда приводило в состояние, близкое к буйному помешательству, собрался самолично заняться разгоном толпы, но в дело вмешался Попов. Включив свой громкоговоритель на полную мощность, Андрюша рявкнул так, что со здания напротив вся лепнина послетала. Те из аборигенов, которые после этого крика остались на ногах, поспешили очистить площадь, а на балкон дворца выбрался заспанный Чимальпопоке.

– Почему муэдзины кричат? Разве уже пора намаз совершать? – поинтересовался он у ментов и снова затряс головой. – Что-то я опять непонятные вещи говорю. К чему бы это? Может быть, меня к лику богов пора зачислять?

– Скорее уж в психушку, – буркнул себе под нос Сеня, а вслух сказал: – Ты по этому поводу завтра с Уицилопочтли проконсультируйся, – и взял девушку за руку. – Пошли с нами. И соком тебя напоим, и отдохнешь спокойно от пережитого.

– Ой, спасибо. Прямо не знаю, что бы я без вас делала! – залопотала та. – Кстати, как вас зовут, мои спасители?

– Я Сеня. Этот здоровяк – Иван. А вон тот пухленький крикун – Андрей, – представил всех кинолог.

– Ой, какие у вас имена странные! – восхитилась красавица. – А меня Тласолтеотл зовут, и я богиня.

– Ни хрена себе! И она еще говорит, что у нас имена странные, – фыркнул Жомов. Сеня сердито покосился на него, но омоновец сделал вид, что недовольных взглядов в свою сторону не замечает.

– Ты его извини, он у нас грубоват немного, – пояснил девушке Рабинович. – Трудное детство, деревянные игрушки, систематическое недоедание…

– Да ничего! – улыбнулась богиня. – Мне иногда даже нравятся грубые мужчины.

Попов тут же фыркнул, а Рабиновича перекосило. Естественно, конкуренции с этой стороны кинолог не ожидал, поскольку Ваня числился примерным семьянином. Жомов и подтвердил это, снова сделав вид, что ничего не слышал, а Сеня немедленно сменил тему.

– А имя у тебя действительно слишком длинное, – завил он, придерживая девушку за локоток. – Может быть, мы тебя будем Тлатой или Тласой, а лучше всего Тлалой называть?

– А они всё по-своему сокращают, – неожиданно подал голос Горыныч, явно обиженный тем, что его среди прочих богине не представили. – Меня вон Ахтармерз Гварнарытус зовут, так вы не представляете, во что они мое имя превратили…

– Ой, а что это у вас такое? Оно говорящее? – Тласолтеотл протянула руку, пытаясь потрогать Горыныча, сидевшего на плече Попова. Тот пискнул и юркнул вниз, вцепившись зубами крайних голов в ремень.

– Сама ты оно, – обиженно заявил он и принялся увеличиваться в размерах.

Неизвестно, чем бы эта трансформация Ахтармерза закончилась для поповского ремня и его же фирменных штанов, но Ваня Жомов успел подхватить обиженного третьеклассника и цыкнул на него, призывая к порядку. Ахтармерз, видимо, не желавший получать по ушам, тут же вернулся в нормальное состояние, а Рабинович, расстреляв его взглядом, вновь улыбнулся девице.

– Ну так что с моим предложением? – переспросил он.

– Мне больше нравится Тлала, – секунду подумав, заявила она.

На сем вопрос с именами и был исчерпан. Зато возникли другие. И в первую очередь у Андрюши Попова. Едва добравшись до резиденции ментов во дворце Чимальпопоке, девушка тут же попросила дать ей пару минут, чтобы привести себя в порядок, а в это время криминалист накинулся на Рабиновича.

– Так, Сеня, я не понял, тебе она зачем понадобилась? – недовольно поинтересовался он. – У нас что, своих проблем мало?

– Умному попу только «а» скажи, а он уже знает, в чем ты грешен. Вот только к нашему Попу эта поговорка явно не относится, – фыркнул кинолог. – Андрюша, если ты так же туп, как кабан, на которого ты похож, напомню, что эта девушка – богиня. И если мы всё же собираемся хоть что-то в этом мире делать, кто нам лучше поможет Кецалькоатля найти, чем такой же небожитель, как он сам?

– Так, значит, мы всё-таки идем этого хрена пернатого искать? – не дав Попову ответить на оскорбление, поинтересовался омоновец.

– Ваня, нам всё равно это сделать придется, – горестно вздохнув, ответил Рабинович. – В любом случае, встретиться с Обероном нам нужно. А для того, чтобы попасть в Эльфабад, нам нужен Кецалькоатль. Вот и всё. Возражения по этому вопросу больше не принимаются!

Спорить с кинологом никто не стал. То ли день выдался длинный и все устали, то ли действительно возразить ни последнюю фразу Рабиновича ничего не могли, история об этом умалчивает. А упоминает она о том, что Попов обрадовался, когда, несмотря на поздний час, Сеня вызвал слуг и приказал накрыть стол для гостьи. И для всех остальных, разумеется.

Никому неизвестно, что именно Тлала сделала с собой, находясь в другой комнате, но когда появилась оттуда, то показалась Сене вдвое краше, чем была раньше. В общем, Рабинович в очередной раз влюбился. И будь девушка не богиней, а обычной горожанкой, он всё равно нашел бы повод, чтобы взять ее с собой. Теперь оставался невыясненным только один вопрос: а захочет ли Тлала сама пойти с путешественниками? Впрочем, это уже только от красноречия Рабиновича зависело. И Сеня постарался. Всё то время, которое они потратили на ужин, кинолог сыпал перлами красноречия, извращался в остроумии и потешал гостью баснями из ментовской жизни. Все остальные в беседе участия почти не принимали. Попов спешил набить пузо, Жомов успевал выпить дозу Сениной пульке, пока тот, забыв о выпивке, кокетничал с дамой, а Горыныч завалился спать, поскольку молодым существам его возраста засиживаться так поздно за столом не полагается.

И лишь один Мурзик не сводил с Тлалы настороженного взгляда. Что, собственно говоря, и полагалось ему по штату. Во-первых, пес он сторожевой и бдительность проявлять всегда должен. А во-вторых, даже Попов знал, как неприязненно относится Мурзик к новым пассиям своего хозяина, и в его пристальном внимании к невесть откуда взявшейся богине ничего удивительного не было. В общем, все развлекались по-своему, и когда девушка начала откровенно зевать – видимо, богам и богиням тоже иногда спать полагается, – никто не удивился, что Сеня предложил ей для ночлега свою комнату, а сам устроился на кушетке в гостиной.

Кто проснулся утром первым, науке неизвестно. Скорее всего, какой-нибудь драный петух в деревне Кукуевка. Но прислуга во дворце Чимальпопоке вставала с кроватей не намного позже. Одна из таких особей, видимо, решив с утра пораньше убрать из гостиной остатки ночного пиршества, была неприятно удивлена, наткнувшись в дверях на оскаленного Мурзика.

Следом оскалился и невыспавшийся после вчерашнего Рабинович. Запустив в прислугу первым, что попалось под руки, то есть собственным ботинком, Сеня застонал, давая понять, что похмелье ментам тоже не чуждо. Более того, оно для них почти родное.

– Мурзик, принеси попить, – потребовал от пса Сеня. Тот просьбу игнорировал.

– Гад ты, а не пес, – констатировал кинолог. – Тогда разбуди кого-нибудь, кто мне воды за тебя принесет.

Пес и на этот призыв не откликнулся, всем своим видом пытаясь дать понять хозяину, какого он мнения о его умственных способностях. Пришлось Рабиновичу встать самому, констатируя по дороге к ближайшему кувшину, что пульке – дрянь, настоящих друзей в мире не существует, и тот, кто придумал утро, – форменный садист.

Впрочем, стонал Сеня недолго, поскольку сразу вспомнил о вчерашней гостье, и все мысли о том, чтобы продолжать корчить из себя самое обиженное, обездоленное и несчастное существо, тут же вылетели из головы кинолога. А как же иначе? Разве можно добиться расположения девушки, выставив себя перед ней самым беспомощным на свете мужиком?.. Собственно говоря, и такой вариант не исключался, но Рабиновичу он был не по душе. Поэтому Сеня мигом привел себя в порядок и, позабыв о головной боли, заставил слуг Чимальпопоке навести лоск в гостиной. И к тому моменту, когда Рабинович решил, что пора будить друзей, комната, в которой он провел ночь, сверкала чистотой.

Жомов, привыкший к тому, что утром Рабиновича с постели не сгонишь, страшно удивился, что кинолог в этот раз проснулся раньше его. Подозрительно покосившись на Сеню, омоновец предположил, что его друг и соратник вообще спать не ложился, но дабы не вступать в бесполезные дискуссии с кинологом, вслух озвучивать свои мысли не стал. Вместо этого Ваня вскочил с кровати и умчался принимать водные процедуры во двор замка, где еще вчера заметил бассейн.

Горыныча, которого внезапно проснувшийся педагогический талант омоновца потребовал с детства приучать к зарядке, Ваня взял с собой, оставив на попечение Рабиновича криминалиста. Попову же ранняя побудка по душе не пришлась, и он полчаса отбивался от Сени всем, чем только мог. Пытался даже заорать во весь голос, но Рабинович вовремя задушил этот сердечно-легочный порыв подушкой. И когда Андрюша понял, что спать, не вдыхая воздух, невозможно, а дышать нельзя, если рот забит подушкой, он наконец проснулся.

Похмелье, в отличие от Жомова, Андрюшу мучило в не меньшей степени, чем Рабиновича. Однако сильней похмелья был голод, и криминалист потребовал у друга, устроившего ему столь ранний подъем, чтобы тот немедленно организовал завтрак. Сеня, довольно осклабившись, кивнул на уже накрытый стол, где выпивка, правда, полностью отсутствовала. Впрочем, Попова в данный момент она и не интересовала. Измученный привычным голодом, эксперт-криминалист попытался сразу накинуться на еду, за что получил от ворот поворот. Дескать, пока не проснется единственная в компании дама, за стол никто не сядет.

– Да ты совсем озверел, садист оголтелый! – возмутился Андрей. – А если она до обеда проспит? Мне что, к тому времени с голоду умереть?

– Не умрешь. Зато похудеешь, – отрезал Рабинович. – Тебе это полезно!

Но долго мучиться Попову не пришлось. Еще до того, как Ваня с Горынычем вернулись с зарядки, Тлала выпорхнула из своей комнаты. Не обратив внимания на недовольную физиономию криминалиста, девушка ласково поздоровалась со всеми и, пролепетав что-то насчет своего любимого авокадо, в одну секунду оказалась возле стола. Попов, словно только и ждал этого момента, накинулся на еду, как изголодавшийся в московском зоопарке бабуин на вагон бананов. Правда, фрукты криминалиста не интересовали, и, прежде чем Сеня успел хоть что-то предпринять, Андрюша завладел самым большим куском мяса, и вырвать данный продукт питания из его лап не представлялось возможным.

– О! Харч уже принесли, – обрадовался Жомов, присоединяясь к остальным, и тут же удивленно повел носом из стороны в сторону. – Сеня, я не понял, а где пульке?

– Крысу тебе дохлую в кобуру вместо пистолета, а не пульке, – уведомил друга кинолог. – Всё, с пьянством завязываем, пока Кецалькоатля не найдем.

– А вы Пернатого Змея собрались искать? – встрепенулась богиня, и Сенина проблема разрешилась сама собой. – Возьмите меня с собой. Я давно хочу с этим пройдохой пообщаться. Триста лет его не видела.

Последняя фраза звучала явно не как фигуральное выражение, и Сеня, узнав о возможном возрасте кажущейся совсем юной богини, поперхнулся. Тлала, решив, что кинолог подавился косточкой, принялась хлопать его по спине, и лишь Попов догадался об истинной причине Сениного кашля. Ехидно улыбнувшись, он развел руками в стороны. Дескать, а ты чего хотел? На то они и боги, чтобы по тысяче лет жить.

Впрочем, замешательство Рабиновича длилось недолго. Он и сам прекрасно понимал, что возрасту Тлалы удивляться глупо, но мириться с этим не хотел. И нашел себе утешение в том, что ему, по здешним меркам, лет гораздо больше, чем девице. Если, конечно, считать в обратную сторону. Не с момента рождения и до сего дня, а наоборот, от времени Мезоамерики и до момента Сениного рождения. Так лет семьсот точно наберется. В общем, расстраиваться Рабинович не стал. И хотя пылкость его чувств к Тлале, придавленная доводами разума, немного поугасла, но ведь кинолог и не собирался на богине жениться!

– Тлала, боюсь, путешествие будет нелегким, – как и подобает истинному джентльмену, не стал отговаривать девушку Рабинович. – Нам по пути могут встретиться всевозможные опасности.

– Тогда я вам тем более нужна! – заявила та и, поймав на себе удивленный взгляд Жомова – на что, мол, эта пигалица может сгодиться? – пояснила: – Не забывайте, я ведь всё-таки богиня и много чего могу. Могу, например, так очаровать человека, что он обо всём на свете забудет…

– Это мы уже заметили, – буркнул Попов с набитым ртом, за что и заработал испепеляющий взгляд кинолога.

– Могу разговаривать с некоторыми зверями. С ягуарами, например, – не обратив внимания на реплику эксперта, продолжила загибать пальчики Тлала. – Могу чувствовать опасность, а еще я почти не устаю. Могу идти целыми днями и ни разу не пожалуюсь.

– Вообще-то, мы пешком не собирались путешествовать, – вновь вставил веское слово Попов.

– А я и каноэ управлять могу, – парировала девушка. – А еще я знаю, как делать волокуши, чтобы груз легче тащить было.

– Какие еще волокуши? – оторопел Жомов. – У вас что, нормального транспорта тут разве нет?

– Нет, Ванечка. Они еще даже колесо не изобрели, – ехидно объяснил другу криминалист и вдруг задумался. – Да-а, совсем забыл. Они даже верховой езды не знают. Это что же, нам пешком топать придется?

– Не парься. Всё изобретем, – хмыкнул омоновец.

– Так вы меня берете? – встряла в их диалог Тлала.

– Берем, – кивнул головой Сеня. – Может быть, и пригодишься на что-нибудь. Вот только с Уицилопочтли поговорим и будем в дорогу собираться.

– С Уицилопочтли? – богиня сразу побледнела. – Не говорите ему про меня, пожалуйста. У нас с этим выскочкой очень натянутые отношения.

– Как пожелаешь, – кивнул головой Сеня, и все три доблестных милиционера понимающе переглянулись.

Собственно говоря, брать или не брать Тлалу с собой, Рабинович еще вчера единолично решил. Но этим своим заявлением о вражде с Уицилопочтли девушка склонила в свою пользу мнение и остальных членов команды. Жомов, в принципе, и до этого на присутствие в экспедиции богини возражений не имел, а вот Попов замучил бы всех постоянным ворчанием. Теперь, учитывая, что Кецалькоатль путешественникам нужен в качестве союзника, а Уицилопочтли, соответственно, в ранге врага, тому, что девушку берут с собой, даже криминалист не противился. Рабинович мог быть полностью доволен.

Итак, вопрос о составе экспедиции вроде бы был решен. Однако сразу появилось несколько других вопросов. И в первую очередь Попов требовал, чтобы путешественники были оснащены хоть какой-нибудь примитивной телегой и той несчастной скотиной, которая ее тащить будет. Сеня клятвенно пообещал, что после разговора с Уицилопочтли предоставит Жомову с Поповым время на то, чтобы они заставили кого-нибудь из местных мастеровых изготовить для группы телеги, кареты, возки или что там у них получится. Обещал он также подумать и насчет того, кого в этот экипаж впрячь можно.

Вот тут и встал следующий вопрос. И поставила его Тлала, заявив, что ей необходимо купить вещи в дорогу. Андрюша довольно ехидно поинтересовался, отчего бы богине не смотаться к себе, на небо, и не собрать всё, что ей требуется. Вот тут и выяснились два момента.

Во-первых, живут местные боги, по крайней мере наименее влиятельные из них, исключительно приношениями. И если какая-то вещь перестает нравиться и приходит в негодность, ее просто выкидывают. Именно поэтому личного имущества как такового у Тлалы практически не было. Ну и во-вторых, девушка попасть обратно в пантеон просто не могла. Об этом она сказала нехотя, чем немало удивила путешественников. По ее мнению, именно Уицилопочтли что-то сделал, чтобы ограничить доступ богов в Мезоамерику, и это было еще одной причиной, по которой она хотела встретиться с Кецалькоатлем. Тласолтеотл надеялась, что этот бог поможет ей вернуться обратно, поскольку стариться и умирать, как все люди, она не хотела.

– А почему ты с самим Уицилопочтли не поговоришь, чтобы он тебя обратно отослал? – наивно поинтересовался Жомов.

– Я же сказала, что он меня недолюбливает, – грустно вздохнула девушка.

– А давай я ему морду набью, – предложил омоновец, уступив привычке вступаться за всех униженных и оскорбленных.

– Так, Ваня, давай без рукоприкладства. Нам пока ссориться с Уицилопочтли ни к чему, – остановил друга Рабинович. – Мы просто возьмем у Чимальпопоке всё, что нужно, и пусть он это списывает на необходимые расходы по экспедиции.

В общем, решение двух главных вопросов, как и третьего – в какую именно сторону им следует отправиться, – менты вынуждены были отложить до встречи с Чимальпопоке и его всемогущим покровителем. Сеня по привычке взглянул на часы, чтобы узнать, сколько сейчас времени и почему аудиенция так задерживается, но вспомнив, что в параллельных мирах этот продукт земной технологии не действует, сердито сплюнул. Что привело к непредсказуемым последствиям.

Горыныч, который в это время что-то исследовал под столом, решил, будто плевок предназначался именно ему, и обиделся.

Ну а поскольку этого никто не заметил, то и увеличиваться в размерах Ахтармерзу ни один человек не помешал. Горыныч резко раздулся, перевернув стол. Содержимое стола, в свою очередь, так же резко полетело во все стороны. Преимущественно этими сторонами было то самое место, где сидела богиня.

Тлала вскрикнула, вскочила с кресла и недоуменно уставилась на свое безнадежно испорченное платье. Сеня же почему-то решил, что исправить положение полностью в его силах, и бросился отряхивать платье прямо на девушке. Та отчего-то не поняла этих безобидных жестов, особенно когда руки кинолога случайно коснулись ее груди, и влепила Рабиновичу звонкую затрещину. Сеня застыл, Попов заржал, а Тлала тут же убежала прочь из гостиной. Рабинович гневно повернулся к эксперту.

– И чего ты смешного тут нашел, кабан оскопленный? – прорычал он.

– Ты бы на рожу свою посмотрел, когда пощечину заработал, сам бы заржал, – обиделся на кабана Попов. – И вообще, дятел, я тебя не обзывал.

– А я сейчас тебя и не так обзову! – рявкнул кинолог, и Жомов решил, что пришло время вмешаться.

– Тихо вы, дебоширы! Детский сад тут устроили, – проговорил он, вставая между двумя обозленными друзьями. – С ума, что ли, оба посходили? Еще драку тут затейте, горячие ментовские парни…

– Кхе-кхе, я вижу, у вас тут весело? – раздался голос от входной двери, и Жомов, решив не делать исключений из правил, а заодно и разрядить обстановку, с развороту влепил затрещину говорившему.

Им оказался не кто иной, как полосатый секретарь Чимальпопоке, Шипинуаль. Этот абориген, видимо привыкший куда угодно, кроме личных покоев повелителя, входить без стука, никак не ожидал, что омоновец так сильно не любит отсутствие у гостей хороших манер. Быть бы крысоподобному аборигену размазанным по стенке, но Ваня в последний момент сдержал руку. Поэтому Шипинуаль оказался лишь слегка контужен и через пару минут смог стоять на ногах. Вот только в комнату входить наотрез отказался.

– Мой повелитель, великий Чимальпопоке, просит вас прибыть в тронный зал, как только вы будете готовы к аудиенции, – сухо заявил он. – Мне поручено вас дождаться и лично препроводить к трону великого вождя ацтеков.

– Иди отсюда. И без тебя дорогу найдем, – отрезал Сеня и закрыл дверь перед носом секретаря.

Затем Рабинович помчался к дверям, за которыми закрылась Тлала, и попытался извиниться за всё. Однако ответом ему были только сдавленные рыдания, и, десять минут безрезультатно проторчав у дверей, Сеня отправился на встречу с правителем ацтеков и верховным божеством этого народа в весьма мрачном настроении. Не улучшило его и то, что, несмотря на приказ Рабиновича, Шипинуаль оказался существом настырным и так и торчал у дверей, пока путешественники из них не вышли.

Все прочие дворцовые слуги, наученные горьким опытом общения с сотрудниками российской милиции, едва завидев шествующую по коридорам процессию, спешили убраться с дороги. И до тронного зала путешественники добрались без дальнейших приключений. Правда, все, включая Ахтармерза, с которым еще не успели провести воспитательную работу, пребывали в крайне мрачном настроении, но Чимальпопоке этого, кажется, не заметил.

– Вот это я понимаю, оперативность! – воскликнул он, едва завидев гостей. – Я-то думал, вы раньше чем через час не придете, поэтому и послал заранее Шипинуаля, – и лишь теперь заметил на щеках Рабиновича и своего секретаря следы оплеух. – Вы чего, подрались, что ли?

– В некотором роде, – сухо ответил Сеня. – И научи его впредь без стука в дверь не входить.

– Вот это я понимаю, темперамент! – выдал свою любимую присказку правитель ацтеков. – Впрочем, за то, что он поднял на вас руку, могу приказать его зажарить. Или сердце из груди вырвать, как вам будет угодно.

– Никаких наказаний не нужно, – прежде чем Шипинуаль успел открыть рот, торопливо проговорил Сеня. – Всё уже улажено.

– Вот это я понимаю, милосердие! – восхитился Чимальпопоке. – Впрочем, рад вашему решению. Я еще собирался этого слугу какое-то время использовать. Он, знаете ли, бывает иной раз весьма полезен.

– Вот и используй его, сколько влезет, – великодушно разрешил кинолог, окидывая взглядом жрецов, торчащих столбами у трона тлатоани. – Кстати, а где Уицилопочтли? Насколько я понимаю, здесь всё те же лица.

– Вот это я понимаю, наблюдательность, – воскликнул Чимальпопоке и, поймав тяжелый взгляд омоновца, выставил руки ладонями вперед. – Всё-всё. Я помню, вам эта фраза не нравится. Постараюсь сдерживать себя. А великий бог будет с минуты на минуту. Он попросил меня, чтобы я привел вас в его святилище наверху дворца. Вход посторонним туда обычно строжайше воспрещен, но вам такая честь оказана. Пойдемте со мной, – тлатоани стремительно поднялся с трона и обернулся в сторону жрецов. – Вам всем оставаться здесь!

Служители культа, уже собравшиеся было двинуться вслед за вождем мезоамериканского пролетариата, понуро кивнули и остались на своих местах. Шипинуаль, знавший своего хозяина куда лучше или просто быстрее жрецов соображавший, и вовсе никуда идти не собирался. А Чимальпопоке открыл одну из дверей позади трона и позвал путешественников за собой.

Путь по лестнице в узком проходе был не слишком приятен, но зато открывшаяся с вершины дворца панорама перекрыла собой всё неудобство дороги наверх. То, что увидели путешественники, никого, даже Жомова, не оставило равнодушным. И действительно, Теночтитлан с такой высоты был невероятно красив. Многочисленные протоки, отделявшие один квартал от другого, делали город похожим на Венецию. Белоснежные здания, увенчанные в большинстве своем башенками, походили на совершенно невероятные средневековые замки, а толпы народа на улицах делали Теночтитлан похожим на муравейник.

Андрюша, читавший описания столицы ацтеков, изложенные Кортесом, никак не ожидал, что город окажется куда красивее, чем он себе представлял. Его восхищение людьми, создавшими такое чудо, стало настолько полным, что эксперт даже на минуту забыл, кто он и зачем сюда попал.

– Эх, фотоаппарат бы сейчас, – очарованно вздохнул Попов.

– Кого вам нужно? – повернулся к нему Чимальпопоке. – Что-то я такого зверя не знаю.

– И не нужно тебе знать, – отрезал Сеня, вернувшийся после лицезрения красот Теночтитлана к мрачному настроению. – Где твой Уицилопочтли?

– А я уже тута! – раздался самодовольной голос где-то за спинами путешественников.

Все трое друзей резко обернулись, и в их глаза ударила ослепительная вспышка. Ощущение было такое, словно перед ментами беззвучно взорвалась ядерная бомба или, по крайней мере, солнце резко свалилось с небес. На несколько секунд все, включая и Горыныча, полностью ослепли, а когда зрение к путешественникам вернулось, они увидели перед собой странное существо с телом человека и головой ягуара.

– Так, блин, а в лоб за такие спецэффекты не хочешь? – поинтересовался Жомов.

– Извините, издержки профессии. Чтобы люди знали, что верховный бог с ними, приходится прибегать ко всяким подобным штучкам, – проговорил Уицилопочтли и, отойдя от края площадки на крыше, снял с плеч голову ягуара, под которой оказалась еще одна – человечья.

Менты удивленно уставились на это превращение.

– Ой, пожалуйста, не обращайте внимания, – ответил бог, отбрасывая маску, заменявшую голову ягуара, в сторону. – Это тоже обрядовое. Люди видели вспышку, а затем и меня, бога солнца с головой ягуара. Все формальности выполнены, теперь мы можем поговорить.

Глава 3

По-моему, что-то здесь нужно переделать…

Герострат

Вот уж не знаю, так ли был прост Уицилопочтли, как старался казаться. Я за ним внимательно наблюдал, но, согласитесь, нельзя по запаху определить, что человек – дурак. К богам это правило тоже относится, хотя со стопроцентной уверенностью утверждать такого не могу. Я хоть и побольше, чем некоторые, с богами общался, но не настолько, чтобы мгновенно понимать, где именно находится божество на лестнице умственного развития.

Уицилопочтли держался просто, но, по-моему, простота эта была какая-то подчеркнутая. По крайней мере, если судить по Чимальпопоке, который при появлении бога проявил всевозможные признаки раболепия, разве что на колени не бухнулся, верховный бог ацтеков себя далеко не со всеми на короткой ноге держал. Да и в разговоре с нами Уицилопочтли то и дело на повелительный тон переходил. Впрочем, он тут же исправлялся и пытался держать себя паинькой.

Сам разговор почти ничего нового и полезного нам не дал. Ацтекский бог говорил почти те же слова, что и Чимальпопоке при нашем знакомстве. Дескать, коварный Оберон решил всё вокруг уничтожить и его планам надо помешать. А для этого нам следует найти Кецалькоатля и уговорить его заключить временное перемирие с Уицилопочтли. О том, во что это выльется на самом деле и о скором прибытии здешнего варианта Кортеса в Мезоамерику, ацтекский бог, естественно, не знал. Да я и не сомневался, что эльфы, задумавшие всю эту операцию, в которую и мы оказались вовлечены, не станут открывать все карты перед заштатными богами захолустной вселенной. Тем более что эти боги в любом случае обречены на вымирание.

Единственной полезной информацией, полученной нами в беседе с Уицилопочтли, были координаты места, в котором возможно следующее появление Кецалькоатля. Ацтекский бог только что вернулся с битвы, во время которой вверенные ему войска наголову разбили неорганизованные толпы ольмеков, и, по данным разведки, подобную группировку сейчас собирали тольтеки возле города под названием Теотнуакан.

Лично мне имя города ничего не говорило, поскольку, как я уже признавался, все знания о Мезоамерике почерпнул из одной-единственной передачи по телевизору. А вот Андрюша Попов, узнав, куда именно нам нужно идти, страшно удивился. Вытаращившись на Уицилопочтли, наш эксперт потребовал объяснений того, почему ацтеки не разрушили Теотнуакан, как это случилось в нашем мире.

– Да, собственно говоря, город почти разрушен, – махнул рукой Уицилопочтли. – Конечно, кое-что осталось, и тольтекские мятежники устроили там себе логово. Мы их оттуда уже не раз выкуривали, но они, подлецы, всё-таки снова в Теотнуакан лезут. Туда Чимальпопоке уже войска послал, но ни он, ни я в битве участия не примем. Кецалькоатль должен воспользоваться случаем и непременно помочь тольтекам защитить город, который считает родным. Вот вы этим и воспользуетесь. Только постарайтесь сильно моих верных ацтеков не бить. После того как Кецалькоатль появится, дайте армии возможность отступить!

– Ну, это мы еще посмотрим, – заявил Ваня Жомов и, испытав на себе испепеляющий взгляд моего хозяина, поправился: – То есть, если сами нарываться не будут, пусть бегут, куда хотят.

Кстати, о хозяине. Ой как не нравится мне эта новая пассия Рабиновича, ну хоть блох в шерсть насажайте! И только не нужно говорить, что на меня вообще все Сенины девушки неблагоприятное впечатление производят. В этот раз случай другой.

Во-первых, Тласолтеотл, или как ее Рабинович зовет – Тлалу, – и девушкой-то назвать можно с трудом. Но совсем не по той причине, о которой вы подумали! Я всё-таки не гинеколог. Тлала – богиня, и этим всё сказано. А с богами и богинями нормальные люди предпочитают общаться виртуально.

Во-вторых, что-то уж слишком сильно и откровенно Сеня на нее запал. Я даже не помню, когда последний раз хозяин так пылко влюблялся и столь жутко переживал по поводу неудач на любовном фронте и собственных промашек. Хотя какая это промашка? Ну, дотронулся он случайно до молочных желез Тлалы, и что в этом такого?.. Нет, не пойму я людей. В общественном транспорте, например, человечьи самки этими самыми железами в кого только не тыкаются и обо что только не трутся. А стоит в том месте эти нагрудные отростки кому-то задеть, и у… самок то есть, истерика начинается. То ли дело у нас, у псов! За что ни задень сучку, никаких тебе претензий. Да и кому нужны они, эти молочные железы? Я до них со щенячьего возраста не дотрагивался, и нисколько не тянет!

Впрочем, я отвлекся. Есть еще и третья причина, по которой мне не слишком нравится Тлала: это не женщина, а яблоко раздора. Как-то видел фильм, где трем девкам одновременно одно и то же яблоко понадобилось. Так вот, после того, как это яблоко только одна получила, две других такую бучу подняли, что даже бродячим котам тошно стало. Хотя, если по мне, пусть этих котов всегда тошнит. Но я не о том. Сегодня утром из-за этой Тлалы буча у нас в команде уже началась. Сеня с Поповым поругались, это раз. Горынычу на орехи достанется, это два. Ну и еще неизвестно кто под горячую руку моему хозяину попадет. Мало никому не покажется! Это три. И я даже представить не могу, во что дальше выльется наше совместное путешествие с богиней.

Но, может, этой прогулки и не будет? Может быть, Тлала обиделась и ушла? И вероятно, я, дурак, поздно о таком варианте подумал? Может быть, следовало ей на подол еще свою метку поставить, чтобы она обижалась сильней?.. Впрочем, этого бы я всё равно не сделал. И воспитан не так, да и Сеня на меня за подобный поступок настолько жутко разозлился бы, что я бы помириться с ним неделю не мог. Пусть уж лучше влюбляется как хочет, а я в их отношения вмешаюсь только в экстренном случае. Допустим, если Рабинович жениться на Тлале надумает и в этом мире нас обоих оставить.

– Ну и последнее, – пока я тут рассуждал, закончил свою речь Уицилопочтли. – Чимальпопоке обеспечит вас всем необходимым в дороге и даст сопровождение.

– Это еще зачем? – оторопел мой Сеня.

– Ну, во-первых, на дорогах неспокойно, а мне хочется, чтобы вы добрались до Кецалькоатля без приключений и вовремя, – ответил ацтекский бог. – Согласитесь, будет трудно выполнить задание, если вас что-то задержит и вы появитесь в Теотнуакане, когда сражение уже закончится, и Кецалькоатль опять исчезнет. А во-вторых, нужно-таки восстановить в Теотнуакане порядок. И как только вы с моим извечным противником заключите перемирие, там понадобится человек, который временно возьмет управление провинцией в свои руки и наладит нормальное функционирование всех ветвей моей власти.

– Сеня, да пусть дает сопровождение, – дернул за руку моего хозяина Жомов. – Я их хоть подрессирую в дороге. Всё какое-никакое развлечение будет.

Рабинович вынужден был согласиться. Не с Ваней, конечно. Доводы омоновца он бы и слушать не стал. А вот со словами Уицилопочтли согласиться пришлось. Я отлично видел, как это Сене не нравится, но застрять в пути из-за каких-то стычек с аборигенами и из-за этого упустить Кецалькоатля моему хозяину не хотелось. Вот и пришлось Рабиновичу согласиться на вооруженную охрану наших персон.

– Вот и хорошо, что мы всё уладили. Подробности обсудите с Чимальпопоке. А я жду вас с докладом примерно через недельку, – кивнул головой Уицилопочтли и исчез. На этот раз без всяких вспышек, слава Полкану! Впрочем, я рано радовался. Ацтекский бог появился снова.

– Голову забыл, – объяснил он свое возвращение и, нахлобучив на себя маску ягуара, снова исчез. На этот раз окончательно.

– Вот это я понимаю, бог! – привычно восхитился тлатоани и повернулся к моим коллегам. – Роту гвардейцев для вас я уже приготовил, а в качестве моего представителя в Теотнуакане с вами пойдет Шипинуаль.

– Этот прыщ? – удивился мой хозяин, и я в этот раз с ним был полностью согласен. – А почему не кто-то другой? Ачитометль, например.

– Ну, во-первых, ваш Ачитометль у меня не в фаворе, – заявил тлатоани. – А во-вторых, в административных делах он ничего не смыслит. В общем, пойдет Шипинуаль, и только при этом условии я вам открою двери своих кладовых и сокровищниц!

Ой, неизвестно, до чего бы довел Чимальпопоке его неуважительный тон, но последняя фраза изменила всё. Мой Сеня, как ни крути, батрачить на халяву не собирался. Он сюда, в Мезоамерику, и согласился отправиться только при условии, что его тут золотом засыплют, а до сих пор никаких богатств в свой карман Рабинович и не набил. Ну уж теперь упущенное он точно наверстает.

– Ладно, пусть идет Шипинуаль, но чтобы приказы выполнял беспрекословно, – разрешил Сеня, прежде чем кто-то успел слово сказать. – Только не думаю, что ему это понравится.

– Я знаю, он мне это уже говорил, – усмехнулся Чимальпопоке. – Только кто его на фиг спрашивать будет?

На этом прения были закрыты. То есть Чимальпопоке болтал без умолку, пока мы обратный путь скрыши его дворца в тронный зал проделывали, но с ним никто не спорил и вообще мало кто разговаривал. Только Попов пару раз вопросы по истории Теотнуакана задавал да мой Сеня уточнил, сколько времени займет дорога до этого города. Оказалось, что около двух дней. Но это еще Чимальпопоке не знал, что мои Кулибины тут наизобретать собирались! А вот если у них получится и телегу сделать, и какую-нибудь скотину в нее запрячь, думаю, до Теотнуакана мы и за сутки доберемся.

Шипинуаль со жрецами так и стояли в тронном зале, когда мы вернулись из домашнего храма Уицилопочтли. Причем мне показалось, они даже с места не сдвинулись, пока нас не было, и не шевелились до тех пор, пока тлатоани их не позвал. Жрецы повернулись к нему, а Шипинуаль склонил голову.

– Всем слушать мой указ! – объявил тлатоани. – Верный Шипинуаль временно назначается правителем Теотнуакана и послом к восставшим тольтекам. А эти друзья великого Кецалькоатля помогут ему в ведении переговоров. Хау! Я всё сказал.

Четверо жрецов сначала трижды прокричали «Слава Чимальпопоке!», а затем по разу воздали хвалу Уицилопочтли и Кецалькоатлю. После чего процедура раздачи новых должностей была закончена, и мы, в сопровождении Шипинуаля, отправились ревизовать дворцовые склады. Хорошо, что Чимальпопоке со жрецами остались в тронном зале. А то, если честно, мне так надоела его болтовня, что и покусать бы тлатоани, наверное, смог.

Вся наша ревизия началась, да и закончилась, в дворцовой сокровищнице. Честно говоря, столько золота и драгоценных камней в одном месте я еще никогда не видел. По сравнению с ними то, что мы когда-то с боем взяли у аббата в Англии, было просто коллекцией бижутерии в шкатулке у двенадцатилетней девчонки. Мой Рабинович, едва увидев сокровища ацтеков, даже забыл, что дышать надо. Пришлось на него гавкнуть, иначе так бы и умер с открытым от удивления ртом. Ну и, естественно, за свою заботу ничего, кроме «фу, Мурзик!», я не заработал. Так мне и надо. В следующий раз спокойно умереть хозяину дам.

На этот раз мой Сеня не один восторгался награбленным Чимальпопоке у угнетенных народов Мезоамерики богатством.

Попов вороном накинулся на кучу сокровищ и, вытащив оттуда золотую фигурку какой-то птицы – кецаля, как он объяснил позже, – с рубинами вместо глаза, наотрез отказался ее отдавать в общую казну. Даже Жомов, всегда крайне далекий от любых финансово-коммерческих дел, и то начал ковыряться в раскрытых сундуках. И через пару минут застыл, держа в одной руке какой-то кубок, а в другой – ожерелье из изумрудов.

– Тебе это зачем? – удивленно полюбопытствовал у него Сеня.

– Вот эта фигня, – Ваня махнул золотым сосудом, – точь-в-точь похожа на тот кубок, который победителю чемпионата России по стрельбе вручают. Дома поставлю на полку, и пусть все думают, что это мой спортивный трофей. А что, я разве в этом мире не чемпион по пулевой стрельбе? Кто тут лучше меня из пистолета стреляет?

– Буденный, – буркнул Сеня, от которого вид сокровищ, похоже, отогнал все мрачные мысли. – А ожерелье тебе зачем?

– Как это зачем? – удивился омоновец. – Ленке подарю, а то она меня достала уже тем, что вечно на отсутствие украшений жалуется. А где я ей их возьму? Я разве Чубайсом работаю?

– Чубайс – это не должность, а фамилия, – поправил его Попов.

– А какая на фиг разница, если денег у него куры не клюют? – отмахнулся Иван.

– Ну-ну, – вздохнул мой хозяин. – Ты Ленке ожерелье принесешь, а она и спросит у тебя, кого ты ограбил. Ты же не Чубайсом работаешь…

– А ведь точно! – почесал затылок Ваня. – Про кубок-то я еще скажу, что выиграл, у меня дома и так до фига призов стоит, а вот с ожерельем ничего не выйдет. Это еще теща бы обрадовалась, сказала бы, что наконец зять взятки брать стал, а Ленка еще заставит к нам же в милицию ожерелье нести, блин, и рассказывать, что я его по дороге нашел.

– Ладно, не мучайся, – усмехнулся Сеня. – Давай его сюда, а дома что-нибудь придумаем.

Ну, естественно, ты придумаешь! Как в прошлый раз, продашь, как бабушкино наследство, а большую часть денег замылишь. Не всё, конечно. Ты же мужик добрый, но комиссионные от продажи брать обязан…

– Фу, Мурзик, – снова цыкнул на меня этот альфа-лидер недоделанный. – Если тебя вид сокровищ раздражает, можешь нас в коридоре подождать!

Что я и сделал, поскольку слушать, как препираются Рабинович с Шипинуалем по поводу суммы, требуемой на подготовку к поездке и само путешествие, не хотел. Андрюша вышел со мной, но по другой причине. Заграбастав в свои руки вожделенного кецаля, наш эксперт-криминалист торопился в свете дня его получше рассмотреть. И, едва выбравшись из полутемной кладовой, тут же бросился к ближайшему окну. Так и торчал там, пока из сокровищницы не появились довольный Рабинович, обиженный Шипинуаль и разочарованный Ваня. И судя по их виду, можно было смело сказать, что выдача командировочных едва не дошла до драки. Но – всего лишь едва! Именно поэтому Ваня и был разочарован тем, что не удалось наградить еще одной оплеухой столь нелюбимого им Шипинуаля.

Несчастный ацтек, предвидя еще большее разорение, предложил Рабиновичу посетить кладовые, чтобы набрать припасов в дорогу, но, к его удивлению, Сеня от этого отказался. Он заявил, что еду, постели и всё остальное, что сочтет нужным, Шипинуаль может выбрать сам. Но с одним условием: если ментам достанется что-то, уступающее по качеству тому, что взял себе ацтек, одной затрещиной тот не отделается. Шипинуаль мгновенно с этим согласился и умчался прочь. Представляю муки, которые он будет терпеть, находясь в нашем обществе следующие пару дней. Хотя чего тут страшного? Мои менты – не звери. Если увидят, что ацтек им не пытается вредить и не ведет себя по-хамски, никто к нему приставать не будет.

Сеня всех повел обратно в наши апартаменты, и, если честно, шел я туда с трепетом. Боялся продолжения утренних разборок. Мой хозяин тоже помрачнел, а Горыныч, до сих пор предпочитавший помалкивать, и вовсе постарался на глаза Рабиновичу не попадаться, чтобы лишний раз о себе не напоминать. Одному Жомову, видимо, всё было по фигу, и он спокойно топал вперед, зажав кубок под мышкой.

К моему удивлению, опасения не оправдались. Тлала встретила нас с улыбкой и в абсолютно чистом платье. Вот уж не знаю, то ли у богов свои средства чистки вещей похлеще «Тайда» есть, то ли Тлала кого-то раздела. На этот вопрос ответа я, естественно, не получил, а вот богине ждать ответов долго не пришлось. Едва мы переступили порог, как она тут же набросилась на Рабиновича с расспросами о том, как прошла встреча. Сеня до того ошалел от такого поворота событий, что едва не забыл о том, что всex подробностей девице знать не нужно. Хорошо, что вовремя спохватился, а то рассказал бы Тлале всё, начиная от момента своего рождения и первых прыщей на морде, кончая тем, что пару минут назад Жомов сказал про тещу.

Сказать вам честно, мой Рабинович и раньше-то никогда бы при помощи молчания не озолотился, но словами, которые, как известно, серебро, раньше тоже с такой расточительностью не разбрасывался. Из чего оставалось сделать один-единственный вывод: мой хозяин всерьез влюбился. И так думал не я один! Ваня Жомов, обычно бесстрастно взиравший на бесчисленные похождения Рабиновича, в этот раз не удержался и пнул его ногой под столом. Сеня ойкнул и удивленно посмотрел на омоновца.

– Офонарел, Ваня? – наивно полюбопытствовал он.

– Идем-ка отойдем на пару слов, – ответил Жомов и покосился на богиню. – О делах поговорить нужно.

– Так тут говори, – возмутился мой хозяин. Надо же, совсем оглупел!

– Не могу. Это интимное, – буркнул омоновец.

– Прокладки, что ли, кончились? – ехидно полюбопытствовал Сеня.

– Угу, кончились, – согласился с ним Ваня. – И теперь из подшипников в мозгах масло вытекает. Так ты идешь, блин, или мне тебя силой тащить?

– Идем, дитятко малое, а то ты без меня даже на горшок не сходишь, – фыркнул Рабинович и улыбнулся Тлале. – Извини, я на минутку. Не скучай без меня.

Девица скучать и не собиралась. Едва Сеня с омоновцем отошли от стола, богиня тут же накинулась на Попова, требуя объяснить, что это там такое он рисует. Я, конечно, понимаю, что в Мезоамерике, судя по тем картинам, которые я видел, художественной проекции не знали никакой и любопытство Тлалы было вполне объяснимо, но зачем же так откровенно к нашему криминалисту прижиматься, что он, бедный, аж покраснел и с дыхания сбился? Я тут же хотел на выручку Андрюше прийти, гавкнуть, например, под ухом у богини так, чтобы она под потолок подскочила, но Попов и сам справился. Заявив, что девица мешает ему работать, он отодвинулся от нее на пионерскую дистанцию. Тлала чуть сморщила носик и как-то хитро посмотрела на криминалиста, но повторно сокращать расстояние не стала, и я смог всё внимание переключить на беседующего с Жомовым хозяина.

Думаю, нет необходимости лишний раз напоминать вам, что слух у псов куда тоньше, чем у людей. И если Тлала с Поповым вряд ли что расслышали из омоновско-кинологовской болтовни, то я всё разобрал дословно. Впрочем, за Тлалу ручаться не буду.

Она пару раз косилась в сторону уединившейся парочки, но разобрать по ее лицу, поняла что-то или нет, я так и не смог. Всё-таки не силен я в женской мимике. Уж по мне лучше оскалься, если недовольна, и делу конец!

– Сеня, ты, это, только не обижайся, – весьма дипломатично начал разговор омоновец. – Я тебе хочу сказать, что подозрительная эта тетка, Тлала.

– Какая она тетка? – возмутился мой хозяин.

– А кто же еще? – оторопел Иван. – Она же сама сказала, что ей больше трехсот лет.

– А при чем тут возраст? – огрызнулся Рабинович. Ну, никакой логики нет у моего хозяина! – Ты посмотри, как она выглядит.

– Ну, ни хрена себе! – окончательно впал в ступор Жомов. – Вон у моей тещи подружке семьдесят, а она выглядит на сорок. Что же, мне теперь ее молодухой называть?..

– Так, оставим в покое возраст Тлалы. Ты зачем меня звал? Только об этом хотел поговорить? – сменил тему мой хозяин.

– Нет, – покачал головой омоновец. – Ты уверен, что эта те… эта девушка действительно никого не соблазняла и не убивала? Тебе, я вон смотрю, мозги она запорошила мгновенно.

– И ты туда же?! – возмутился мой хозяин. Причем сделал это чересчур громко. Тлала даже обернулась, но Сеня тут же стих, перейдя на шепот: – Что это вы оба к Тлале прицепились? Андрюшу Попова я понять еще могу, он жизнью крепко обиженный. А тебе чего не хватает? Или завидуешь просто?

– Ну ты и дурак, Рабин, – оторопев, констатировал омоновец. – В общем, я тебе всё сказал, а ты сам думай. Только, если однажды утром зарезанным проснешься, ко мне жаловаться не приходи! – и Ваня, круто развернувшись, пошел обратно к столу.

Собственно говоря, я с Жомовым был абсолютно во всём согласен. И то, что омоновец решился на такой шаг, как ведение дипломатических переговоров, достойно как минимум медали «За отвагу», но лучше бы он этого не делал! Мой хозяин, только что успокоившийся после утреннего инцидента, вновь оскалился хуже подзаборной шавки, и ничего хорошего это не предвещало. Впрочем, обиделся и Ваня Жомов.

– Андрюха, ты свои чертежи рисовать закончил? – поинтересовался он у криминалиста.

– Почти. Еще пару минут понадобится, – ответил Андрюша, облегченно вздохнув от того, что больше не нужно оставаться одному в обществе взрывоопасной Тлалы.

– Ну и закругляйся, – отрезал омоновец. – Пошли. В мастерской, или что тут у них есть, закончишь.

Попов тут же начал собираться, а вместе с ним поднялась и Тлала. Девица обрадованно предложила пойти вместе, поскольку, дескать, они с Сеней как раз собирались на рынок, чтобы купить на средства Чимальпопоке всё, что может понадобиться в нашем путешествии в Теотнуакан. Но Жомов категорически отказался. Он заявил, что, во-первых, им надо идти совсем в другую от базара сторону, а во-вторых, если Тлале с Рабиновичем нужны носильщики, то они могут для этих целей спокойно взять тех солдат, которых выделил для нашего сопровождения тлатоани.

Тлала поджала губки и, пожав плечами, потащила моего хозяина к выходу. Конечно, мне бы, с одной стороны, следовало присмотреть за этой парочкой, дабы чего не случилось, но с другой – уж очень скучно мне становится, когда Рабинович с кем-нибудь торговаться начинает. Обычно по поводу цены каждой покупаемой вещи мой хозяин с продавцом не менее получаса спорит, и, догадываясь, что Тлала новым бельем не ограничится, я просто ужаснулся от того, как долго мне придется выслушивать одно и то же: «Не-ет, уважаемый! Вы с ума сошли? Называть такую сумму за такую вещь? Да вы посмотрите, вот тут у нее дефект!..» Ну и так далее. Поэтому я и решил отправиться с Жомовым и Поповым в мастерскую. Всё-таки не думаю, что раньше, чем мы найдем Кецалькоатля, новообретенная для команды богиня что-нибудь с ним сделает!

Судя по взгляду, каким меня наградил мой хозяин, моего выбора он не одобрил, но и возражать не стал. То ли решил не опускаться до пререканий с собственным псом в глазах новой пассии, то ли посчитал, что я действительно только под ногами мешаться буду, точно мне неизвестно. Может быть, и то и другое верно. Но, так или иначе, Рабинович настаивать, чтобы я шел с ним, не стал. Вот и получилось, что Сеня с Тлалой пошли на юг Теночтитлана, где располагались сразу несколько крупных торговых площадей, а мы с Жомовым, Поповым и Горынычем – на север, в район мастерских. До самого района, который находился почти за городом, нам вновь пришлось нанимать каноэ. Ну а поскольку плыть пришлось против течения, гребец запросил вдвое большую сумму, чем другой его коллега попытался взять с нас во время пути до дома Ачитометля. Впрочем, ни к чему его потуги не привели. Если вчера владельца каноэ убедило красноречие Рабиновича, то сегодня хватило вида мрачной жомовской морды и весьма внушительного Ваниного кулака. Ну а когда гребец увидел еще выбравшегося из-за спин ментов «пернатого» Горыныча, то и вовсе сник. Пробормотав себе под нос: «Развелось, блин, богов, как кецалей нестреляных», владелец каноэ взял нас на борт и всю дорогу что-то недовольно ворчал.

Про Теночтитлан я вам уже много говорил, поэтому расписывать красоты, увиденные нами во время пути в мастерские, не буду. Скажу только об одном, что меня жутко удивило и даже заставило немного завидовать здешним жителям: в городе не было ни одного кота!!! Вот собаки – да, были, пусть какие-то стремные и мелковатые, а котов – ни одного. Кошек, естественно, тоже. А поскольку за всё время пребывания в Теночтитлане я не заметил ни единой блохи, хотя смотрел везде внимательно, то я сделал величайшее открытие в эволюции нашей вселенной: кошки породили блох! И не верьте Дарвину, люди наивные! Хотите избавить своих любимцев от этих ненасытных паразитов, избавьтесь от всех кошек в округе… Но теперь уже, наверное, поздно. Эволюцию назад не повернешь.

Впрочем, это всё – лирика, к моему повествованию особого отношения не имеющая. Есть кошки или нет, а с блохами нам на Земле мириться или воевать теперь придется. Зато вам не придется два часа втолковывать какому-нибудь тупому идиоту, что такое колесо и на кой хрен оно вообще по жизни нужно. А вот нам такое удовольствие испытать довелось сразу, как только мы вышли из каноэ.

– А свежая резьба по дереву, а с пылу с жару, не боится никакого пожару! – завопил какой-то бородатый, татуированный, как и большинство ацтеков, тип, подлетая к нам на бешеной скорости. – Балки потолочные, свежие и прочные. Цельные наличники, ацтекам нетипичные…

– Ша! – осадил мастера омоновец недавно приобретенным у какого-нибудь матроса с затрапезного сухогруза словечком. Потому как Ване чем короче, тем комфортнее. – Андрюха, объясняй.

Ацтек оторопел от такого поворота событий и проникся невольным уважением к человеку, умевшему столь кратко и емко выражать собственные мысли. Мне даже показалось, что мастер подумывает, а не взять ли ему у Вани пару уроков для оптимизации будущей рекламной компании. Например: «С торгаША – два гроША!» Или: «КамыША для шалаША!» Впрочем, времени для того, чтобы принять решение, у мастерового не было, поскольку рядом с ним тут же оказался Попов и ткнул под нос ацтеку недавно изготовленные чертежи повозки в целом и ее деталей в частности.

– И какой придурок вам это нарисовал? – ехидно поинтересовался бородач, выдергивая один листок из рук Андрея. – Кто же так ольмекского носатого Чака, бога солнца, рисует?

В руках ацтека, прежде чем кто-то из моих ментов успел среагировать, невесть откуда появился кусок угля, и он принялся яростно черкать им по листу прямо перед носом у оторопевшего Попова.

– Вот этот иероглиф вообще здесь не нужен. Загиб носа неверно передан. Его вот сюда надо повернуть, – молниеносно черкая по бумаге, вопил ацтек. – А это разве руки? Где вы видели такие руки? Вот так это делается. А теперь добавим символики. Вот…

Прежде чем мастеровой успел пояснить, куда и как он этой самой символики добавит, на его черепушку опустилась карающая десница Жомова. То есть не совсем десница. Скорее, ее неотделимое для любого милиционера продолжение. Попросту говоря, «демократизатор». И я, конечно, понимаю, что бить ацтека по темечку Ванюша совсем не хотел. Он просто собирался отхлестать самовольного мастера по рукам его шаловливым, но тот не вовремя нагнулся чуть ниже к листу бумаги.

– Трындец котенку, – констатировал Попов.

– Ты про этого, что ли? – кивнул омоновец на бездыханного мастера. – Ну извини, блин, я нечаянно. Ну и хрен с ним, пусть лежит. Другого найдем. Или тебе этот конкретный нужен? – Ваня тут же попытался привести ацтека в чувство, пнув его берцом. – Вставай, мужик. Не фига прикидываться.

– Ваня, оставь этого убогого в покое. Впрочем, можешь даже еще разок ему по башке стукнуть, чтобы в следующий раз не самовольничал, – проворчал наш эксперт, поднимая с мостовой изуродованный чертеж. – Полдня работы, и всё псу под хвост… Мурзик, извини.

Вовремя Андрюша поправился, поскольку ни его чертежу, ни корректировкам мастерового аборигена, ни любой другой работе у меня под хвостом делать нечего! Всё, что там должно быть, там и находится. А для остальных вещей найдите надлежащее им применение. Впрочем, на Попова я и не обиделся. Любой бы на его месте расстроился, когда увидел бы, как зверски издеваются над плодами его трудов. Вот я, например, по молодости думал, что Рабинович палку, которую я ему приношу, назло мне обратно выкидывает. Нет бы сказать, что она ему не нужна, так я бы и бегать не стал. Или другую бы палку попросил. Ан нет! Я ему дубину притащу, он меня похвалит, а потом обратно ее выкидывает и требует, чтобы я снова за ней бежал. Это потом я понял, что швыряние палок – основная забава собаководов, а в детстве злился очень и один раз даже хозяина чуть не покусал.

В общем, на Попова за его слова о том, что у меня под хвостом находиться должно, я не обиделся. Да и трудно на Андрея обижаться, когда его расстроенную физиономию видишь. В такие моменты так и хочется лизнуть его в морду. Дескать, не плачь, дитятко, папка с получки тебе новую игрушку купит, еще игрушечнее этой!

И такие чувства, судя по всему, разделял не я один. Горыныч, увидев святотатственные действия ацтека на величайшем из произведений российского эксперта-криминалиста, решил данную несправедливость устранить, своим, магическим способом удалив с листа сделанные мастером поправки. Сказав, что сейчас всё восстановит, Ахтармерз закрутился на месте, сплетая косичкой все три свои головы. Наш малолетний маг сначала изменил окраску на ярко-лиловую. Затем от него полетели такого же цвета искры вместе с перьями камуфляжа, а кончились все эти манипуляции тем, что лист бумаги с остатками чертежей просто вспыхнул, как порох.

– Ой, простите. Я заклинание перепутал, – растерянно проговорил Горыныч, глядя на оставшуюся от поповского шедевра кучку пепла. – Заклинания реставрации и дистанционной аннигиляции всего-то одним словом и различаются…

– Спасибо, – не слушая его объяснений, обреченно проговорил Андрей.

– Ну я же говорю, что просто ошибся, – почти заплакал наш трехглавый третьеклассник. – В одном…

– Да ладно, всё нормально, – успокоил Ахтармерза омоновец и повернулся к Андрюше. – Поп, в натуре, хватит ребенка мучить. Мы и без этих твоих чертежей обойдемся. Язык на что? Объяснишь.

Но для того чтобы кому-то чего-то объяснить, нужно было кого-нибудь поблизости найти. Все мастеровые этого квартала, высыпавшие было на улицу, едва наше каноэ пристало к берегу, вдруг куда-то исчезли. Видимо, совокупность принятых Ваней мер по пресечению актов вандализма и демонстрация Горынычем зачатков магии оказались слишком сильным раздражителем для психики местных трудяг. Вот они и попрятались кто куда, оставив нам на растерзание бездыханного коллегу по промыслу и конкурента соответственно.

Поскольку при всём богатстве выбора альтернативы у нас не оставалось, пришлось приводить в чувство имеющегося в наличии ацтека. Сделать это оказалось непросто. То есть очнулся он при помощи Жомова и горшка холодной воды из речки довольно быстро, но вот на ноги подниматься никак не собирался, называя омоновца Мишкоатлем, а Андрюшу с какого-то перепугу величая Шиутекутли, или Толстым богом. На последнее название Попов обиделся и попросил омоновца еще раз тюкнуть мастерового по темечку, но Ваня отказался. Дескать, опять ацтека в чувство приводить – только время терять. И вообще, наш криминалист должен радоваться, что его богом назвали. Пусть и толстым. Так оно даже солиднее.

В общем, времени и сил на мастерового мы затратили немало и в итоге вынудили его разговаривать с нами человеческим языком, но толку от этого не получилось никакого. Ну не удавалось Попову никак объяснить ацтеку, что такое колесо и с чем его едят. Цилиндр как таковой мастер себе прекрасно представлял, тем более что у него этих цилиндров в виде очищенных стволов деревьев во дворе немало валялось. А вот зачем эти цилиндры на оси надевать, ацтек понять не мог, хоть тресни.

– Если вам надо чего-нибудь перевозить, я отличную волокушу сделаю, – уперся бородач. – Что вам, богам, неймется? Вечно придумываете всякую ерунду и людей заставляете своим выдумкам следовать.

– Андрюха, может быть, я ему сам всё объясню? – попросил у криминалиста Ваня, поглаживая дубинку.

– Не надо. Справлюсь, – отстранил его Попов и заорал: – Делай, что тебе велят, дубина стоеросовая!

Как всегда, последствия Андрюшиного крика были весьма впечатляющими. Правда, в этот раз обошлось без огромного количества жертв, поскольку кричал криминалист исключительно в сторону мастерового, а тот стоял спиной к реке. После поповского крика по данной водной артерии прошла волна, сравнимая с комнатным цунами. У пары десятков рыб склеились жабры от огромного давления, вызванного звуковой волной «от Попова», а самого мастера подняло в воздух и сбросило на съедение к контуженным рыбам. Те ацтека есть отказались и ушли на дно отлеживаться, а бородача пришлось вылавливать при помощи каноэ, и, когда бедолагу доставили на берег, он еще не до конца пришел в себя.

– Так и надо было говорить, – пробормотал он, отряхиваясь, словно беспризорная шавка, каких, кстати, тут немало. – Сразу бы сказали, что именно хотите, а то «вырезай такую загогулину, приставь ее к этой закорючке»…

– На тебя еще раз крикнуть? – риторически поинтересовался наш криминалист.

– Обойдусь, – отказался ацтек, жалостливо осматривая остатки своей перьевой юбки.

– Вот и хорошо, – обрадовался Андрей и, как часто это у него бывает после нанесения противнику телесных повреждений, испытал по отношению к нему приступ жалости. – Тебя как зовут-то, болезный? – поинтересовался у мастерового Попов.

– Недотукаль, – ответил ацтек и хотел еще что-то добавить, но Жомов вмешался в этот диалог, превращающийся в идиллический.

– Слушай, мне всё равно, кого ты там недотукал или куда недопукал, но если ты сейчас за работу не возьмешься, я тебя так дубинкой приложу, что потом на компрессы целой речки не хватит, – заявил омоновец. – Задолбали, блин, со своей индейской простотой. Мы так еще месяц с места не сдвинемся.

Мастер, который Недотукаль, уговорам Жомова внял и, оглядываясь, идут ли за ним новые и весьма странные заказчики, поспешил в свою мастерскую. Она, как и почти все здания Теночтитлана, была сделана из камня, но отличалась от многих, видимо в знак профессиональной принадлежности владельца, тем, что тут и там в стены были встроены деревянные детали, испещренные резьбой и какими-то иероглифами. Ацтек не без гордости отворил дверь и пропустил нас внутрь. Помещение, которое занимала мастерская, было достаточно просторно, хоть и завалено всевозможными породами деревьев. Недотукаль попытался похвастаться разнообразием материала, но его древесные сокровища никого не интересовали. Ацтек горестно вздохнул, позвал двух помощников, и работа закипела.

Честно говоря, было забавно смотреть, как Ваня с Андрюшей, перебивая друг друга, объясняли мастеру, что именно ему нужно делать. В итоге Попов – наш гений конструкторской мысли – разозлился на омоновца и прогнал его вон. Жомов, конечно, никуда не ушел, но советов стал давать заметно меньше.

Все технические подробности строительства первой в истории Мезоамерики телеги я вам передавать не буду слишком утомительно пересказывать все поповские указания Недотукалю. Достаточно сказать, что времени на работу ушло довольно много, и хотя Андрей с омоновцем больше десяти минут на отдых и обед мастеру не давали, сами поели довольно плотно. Опять же, распотрошив запасы ацтека. Сам я тоже – грешен, каюсь – обедал. Ну а когда закончил доедать тушку какой-то птицы, основная часть работы была закончена.

Телега, хоть и довольно странной конструкции, могла отправляться в путь, но тут уперся Недотукаль. Дескать, честь профессии не позволяет выпустить из мастерской такой голый, не покрытый резьбой продукт. Ацтек прямо костьми в дверях лег, не давая вывезти нашу карету, и моим ментам пришлось уступить. Тем более всё равно нужно было тягловую силу искать. Вот только где?

Именно с этим вопросом Андрей и пристал к мастеру, а тот только глаза выпучил, совершенно не понимая, чего от него на этот раз «злые боги» хотят. Нет, ну ладно еще Жомову простительно было такие идиотские вопросы задавать, но когда Попов спросил, где можно достать лошадей, я чуть за хвост себя не укусил. Ну, сами посудите, откуда в Мезоамерике лошади? Уж на что я необразованный, из-за того, что книжки читать не могу, и то знаю, что никаких кобыл и кобылей… тьфу ты, коней в это время там не было. И насколько я смог заметить, или не заметить, если вам так нравится, и других домашних животных нигде и никаких видно не было… Кто сказал: «А как же собаки?!» Это собаки-то животные?!? Да сами вы животные!.. Хотя, может быть, и правда, здешние псы на разумную и интеллигентную расу никак не тянули.

В общем, относительно домашних животных я оказался прав. Когда Андрюша, услышав в ответ на вопрос, где купить лошадей, непонимающий возглас Недотукаля, хлопнул себя по лбу, дескать, действительно, как я мог забыть, Жомов скривился. А когда ацтек еще и поинтересовался, кто такие быки, верблюды, ослы и ламы, Ваня и вовсе потерял терпение.

– Ну и что, Поп, допрыгался? – поинтересовался он. – И кто теперь твою телегу повезет?

– Может быть, каких-нибудь местных бурлаков нанять? – несмело предположил эксперт.

– Да ты совсем охренел, на людях ездить! – взбесился омоновец от таких эксплуататорских замашек криминалиста. – Может быть, тебе еще паланкин подать, чтобы тебя на руках несли?

– А что же делать тогда? – окончательно растерялся Андрей.

– Ты у нас голова, ты и думай, – фыркнул Иван. – Только быстрее. Там, наверное, Рабин уже рвет и мечет.

И Попов задумался. Мне показалось, что даже слышно стало, как у него шестеренки в башке скрипят. Я заинтересованно смотрел на Андрюшу, ожидая, что же он такого еще изобретет, и что называется, досмотрелся! Попов, исследовав глазами каждый угол мастерской, словно надеясь ответ там отыскать, вдруг остановил свой взгляд на мне… Даже и не думай!.. Но наш эксперт моим предостережениям не внял. Более того, он их неправильно понял.

– Точно! – хлопнул он себя по лбу. – Спасибо, Мурзик, молодец!

– Ты что, Поп, перегрелся? – оторопело уставился на него Иван.

– Нет, выход нашел, – улыбнулся криминалист и, увидев вопросительный взгляд омоновца, пояснил: – Мы на собаках поедем!

– И ты думаешь, Мурзик твою тушу увезет? – ехидно спросил Ваня. – Да и Рабинович кататься на собственном псе не позволит.

– Да кто тебе о Мурзике говорит? – воскликнул Попов. – Вон местных собак тут сколько, их и запряжем.

– А ты что, чукча, чтобы на собаках ездить уметь? – удивился Жомов.

– Не умеем, так научимся. Правда, телегу немного переделать придется, – заверил омоновца гениальный Андрей и накинулся на мастера: – А ну, быстрей за работу!

Мастеру, уже замученному Поповым хуже, чем морская свинка домашней болонкой, два раза повторять не требовалось. Схватив свои примитивные инструменты (каменные, между прочим!), Недотукаль бросился к вновь изготовленной карете и принялся терзать ее с самым зверским выражением на лице, какое только доступно человеку. Ну а поскольку взялся он за это дело, не получив инструкций, то вместо инструкций получил дубинкой по рукам. И лишь затем был награжден самыми ценными указаниями.

Переделка повозки прошла куда проще и быстрее, чем ее первоначальное изготовление. В основном Андрюша, имевший весьма примитивное представление о том, каким должен быть транспорт, в который впрягают собак, свел всё к банальному уменьшению. То есть чуть уменьшил высоту и ширину повозки, но зато увеличил ее длину. Получилась этакая странная тележка, похожая на те, какими пользуются носильщики на вокзалах. Вот только была она изготовлена из дерева, да и колеса, переделывать которые Попов просто не решился, возвышались над тарантасом примерно на треть своего диаметра. Ну еще и оглобли наш криминалист-изобретатель велел убрать. Сыромятных кожаных ремней ацтек ему отыскать не смог, и заменили примерно парой десятков веревок, сплетенных из каких-то растений. По-моему, лиан. По крайней мере, они лианами выглядели.

Теперь дело осталось за малым: наловить собак и впрячь их в телегу. Скажу честно, что этому безобразию помогать не стал. Я, конечно, понимаю, что и ездовые собаки бывают, и здешние псы, явно не блиставшие интеллектом, мне не очень нравились, но как Ване Жомову было бы неприятно видеть аборигенов, впряженных в повозку, загруженную Поповым и снедью, так и я не горел желанием путешествовать в компании ездовых собак.

Конечно, будь на месте Попова мой хозяин, может быть, всё бы было иначе. По крайней мере, в финансовом вопросе. А так, едва Андрюша своим зычным голосом объявил на всю округу, что за каждого приведенного к нему кобеля горожане получат во дворце правителя аж по два десятка бобов какао, как всё пространство вокруг мастерской Недотукаля было заполнено ордой аборигенов, притащивших с собой целую свору собак. Вопли, лай, рычание и вой стояли такие, что Андрюша сразу ошалел. На пару минут он впал в прострацию. Сердобольный Жомов попытался помочь другу, но даже его дубинка не смогла разогнать толпу. На место упавшего ацтека, ольмека, тольтека и любого другого «ека» Теночтитлана тут же вставал новый. Да еще и радовался, что смог в очереди продвинуться. И лишь когда Попов пришел в себя, дышать всем стало полегче.

– Мо-олча-а-ать!!! – заорал криминалист.

От его крика вокруг сразу образовалась целая свободная улица с переулками. Замолчали все, даже собаки, и Андрюша, махнув в сторону очищенного пространства рукой, спокойно скомандовал:

– Вот здесь и строиться по одному. Псов сам отбирать буду.

Честно говоря, выбор был небогатый. Большинство местных шавок и так не отличались статью, а после обещанного Поповым вознаграждения ацтеки мгновенно переловили массу бродячих, голодных и облезлых псов. У Попова с Жомовым ушел почти час на то, чтобы отобрать полтора десятка более-менее прилично выглядевших шавок. И вот теперь началось самое интересное!

После того как оставшихся разочарованных владельцев псов разогнали, Попов решил запрячь отобранных особей в повозку и совершить первый пробный заезд. Псы, конечно, не парнокопытные и, следовательно, изначально отвращения к Андрюше не питали. Однако это был бы не Попов, если бы не смог заставить ненавидеть себя любую тварь, которая ему волею слепого случая в подчинение попала. Поначалу всё шло довольно тихо. Даже не «довольно», а абсолютно тихо, поскольку впряженные в телегу псы просто улеглись около нее, и всё. Наш криминалист, забравшийся в повозку, взялся их понукать на чукотский манер, выкрикивая понятное ему одному слово «Ек». Псы, естественно, чукотского языка не знали, и лишь удивленно поглядывали то на несчастного погонщика, то на издевавшегося над ним Ваню Жомова.

Довольно быстро чукотский лексикон русскому милиционеру надоел, и он принялся прикрикивать на собак, понукая их, как лошадей: «Но!» Но и это слово оказалось недоступно пониманию теночтитланским псам. Два или три, правда, дернулись, перепутав, наверное, его с «на», но поскольку собаки побежали не прочь от телеги, а прямо к ней, Попова такой прогресс не устроил. Андрей разнервничался и начал орать на шавок, постепенно повышая голос, что привело лишь к контузии несчастных дворняг и заставило криминалиста временно прекратить обучение.

Когда же шавки пришли в себя и оказались в состоянии держаться на ногах, Попов придумал для них новое истязание. Где-то он видел, что у погонщиков собачьих упряжек были длинные шесты, и вот такую дубину Андрей и выискал в бездонных запасах древесины Недотукаля. Правда, не зная, что с этим шестом делать, криминалист принялся тыкать свободным концом палки в несчастных собак. Те, естественно, от такого обращения одурели и стали на шест кидаться. В итоге все поводки насмерть перепутались, половина псов едва на них не удавилась, «а воз и ныне там», как сказал по телевизору один политический обозреватель.

Теперь вы понимаете, что к концу третьей попытки Попова заставить псов себя везти те его возненавидели. Я начал опасаться, что наши ездовые собаки искусают криминалиста до полусмерти прежде, чем я успею их остановить. Вот я и решил в учебный процесс вмешаться. Выскочив впереди стаи, я накрыл их отборным собачьим матом. Те сначала перепугались, а затем, увидев, что их пятнадцать, а я один, забыв о поводках на шеях, слаженно бросились выяснять со мной отношения. Я побежал вперед, и телега так рванула с места, что Попов едва смог на ней удержаться.

Вот тут и выяснилось, что способа остановки транспортного средства Андрей еще не придумал. Пытаясь затормозить тачку, Андрей сломал шест и едва не сломал себе руку. Я решил ему помочь и, резко остановившись, грозно зарычал на догонявшую меня свору. Мой рык сами знаете как на всяких шавок влияет. Местные псы перепугались и сбавили ход, в результате чего были едва не раздавлены догнавшей их телегой.

Пришлось Андрюше делать усовершенствования, придумывая для нашей повозки тормоза. Вместе с Недотукалем они провозились довольно долго, но в итоге задние колеса были оснащены устройством, отдаленно похожим на велосипедный ручной тормоз. Теперь можно было бы и отправляться в путь, но кто сказал, что я буду постоянно эту свору за собой тащить? У меня других дел, что ли, нету? Вот я и остался сидеть на месте, как Попов меня ни уговаривал. После моего отказа Андрюша на пару минут задумался, а потом вдруг выдал:

– Понял я! Этим собакам, чтобы бежать, какой-то стимул нужен, – и повесил на конец шеста приличный кусок мяса.

Теперь, чтобы местные шавки бежали вперед, упрашивать их не требовалось. Стоило Попову выставить перед телегой шест, и псы, истекая слюной, бросались с места в карьер. После получаса упражнений Андрей добился-таки достаточно сносного управления телегой, и в таком виде мы отправились во дворец: Жомов с Поповым на ездовых собаках, ну а я рядом с телегой, в качестве почетного конвоя. И каково же было удивление парочки ездоков, когда кo дворцу Чимальпопоке мы прибыли одновременно с Рабиновичем, вместе с Тлалой возглавлявшим целую процессию носильщиков. А чему тут удивляться? Я же говорил: Сеня торговаться долго будет, а девушка, не стесненная средствами, мало никогда не купит. Это аксиома. Вот так!

Глава 4

Продаю ливер по сходной цене.

Гиппократ

В Европе – это где-то к востоку от Мезоамерики! – есть один забавный народ, именующий себя французами. А забавны они в первую очередь тем, что постоянно ищут женщину, сами не зная, какую именно. Стоит случиться беде, будь то наводнение, война, крушение национальной экономики, забастовка, пьяная драка или уколотый палец, французы констатируют: «Шерше ля фам», что переводится, как «валите всё на баб», и тут же начинают искать женщину.

Немногим людям достоверно известно, что там за женщины во Франции такие и действительно ли они причина всех несчастий, но в том, что молодая, пусть и только внешне, красивая и претенциозная девушка может начать почти мировую революцию, трое российских милиционеров убедились на собственной шкуре, едва встретились на площади перед дворцом великого Чимальпопоке.

Поначалу удивились все. Сеня – внешнему виду и движущей силе нового для Мезоамерики средства передвижения, а Попов с Жомовым тому, сколько баулов кинолог набрал им в дорогу. После взаимного выражения собственных чувств и обмена мнениями о способностях друг друга Рабинович с криминалистом перешли, наконец, к обсуждению насущных проблем.

– Андрюша, я не понял, ты хочешь, чтобы мы вот на этом рыдване ехали, людей смешили? – оторопело поинтересовался кинолог, тыча пальцем в гротескную повозку, на бортах которой ацтекскими иероглифами было вырезано: «Made in Недотукаль».

– А у тебя есть другие предложения? – хмуро поинтересовался Попов, подозрительно поглядывая на улыбающуюся Тлалу. На ее бортах ничего написано не было, но откуда она «made», было ясно и так.

– А ты хотя бы других ездовых существ найти не мог? – язвительно спросил Рабинович, кивнув головой в сторону собачьей своры, лениво перебирающей ногами на холостом ходу.

– Попробуй найди, – отрезал Андрей. – В этой стране нет вообще никаких домашних животных, кроме кур.

– А курица разве животное? – вмешался в разговор омоновец, которому претило оставаться в стороне от обсуждения столь занимательной темы.

– Ну, не птица же! – съехидничал Рабинович и повернулся к мрачному криминалисту. – Ну как скажешь, Андрюша. Хочешь ехать на этом тарантасе, езжай. По крайней мере, сгодится вещи везти.

– Это вот эти вещи? – настала очередь Попова язвить. Андрюша, словно Ленин на броневике, простер руку в направлении баулов. Они товарными знаками помечены не были, и для многих оставалось загадкой, откуда эти вещи появились. Подсказка: с базаров Теночтитлана.

– А чем это тебе не вещи? – огрызнулся Рабинович.

– Да никто и не спорит, что это вещи, – согласился с ним Андрей. – Вопрос в том, что это за вещи?

– Разные полезные вещи, – занял оборону кинолог.

– Хорошо, – отметил его отступление Попов. – Тогда спрошу по-другому. Кому эти вещи полезны и на фига нам столько добра, если дорога займет всего пару дней? А потом, если всё пройдет нормально, нас и вовсе здесь не будет.

– В хозяйстве все может сгодиться, – туманно констатировал Сеня.

– Там что, еда? – поинтересовался эксперт.

– Ну, почему сразу еда? – удивился Рабинович. – Кроме еды, других полезных в хозяйстве вещей на свете разве не бывает?

Жомов, наконец, решился на повторное вмешательство. Некоторое время он, как рефери на теннисном корте, водил головой слева направо, пытаясь уследить за выпадами обоих спорщиков, но вскоре это ему надоело. То ли головой устал крутить, то ли понял, что вот-вот начнется война, и решил взять роль миротворческих сил ООН на себя, потомству неизвестно. Потомству вообще ничего о Ваниных мыслях не известно. И не потому, что их у него нет, а оттого, что у него еще нет потомства.

– Так, ну-ка, прекращаем ругаться, – встал он между антагонистами.

– Значит, говоришь, кроме еды есть еще полезные вещи? – не обращая внимания на слова омоновца и используя его плечо в качестве бруствера окопа, спросил у кинолога Попов. – И для кого они полезны? Уж не для этой ли вертихвостки?

– Ты выражения выбирай! – выдал залп по высунувшейся лысой макушке Сеня. – А даже если и для нее, тебе какая разница? Ты, что ли, за них платил?

– Нет, не я! – ответил Попов минометным огнем. – А ты понимаешь, что, если весь этот хлам на телегу загрузить, ни для чего другого места не останется?

– Ага! – радостно завопил Рабинович, найдя слабое звено в обороне врага. – Вот, значит, ты чего боишься! Опасаешься, что жир свой в дороге растрясешь?!

– Ну, вы меня достали, – произвел третью попытку Иван и, решив разом поставить все точки над всеми буквами, поднял обоих спорщиков за шиворот от земли и развернул их друг к другу спиной. – Остыньте, блин!

– Ой, мальчики, да перестаньте вы из-за такой ерунды ругаться, – внесла свою лепту в дело мира и Тлала. Оба спорщика, не предусмотревшие присутствия в радиусе боевых действий еще и четвертой силы, мгновенно заткнулись, шокированные таким поворотом событий.

– Вот еще, нашли проблему! – проговорила девушка, умудрившись одновременно коснуться пальцами правой руки Сениной щеки, левой погладить Попова по плечу, а бедром задеть омоновца, от чего Ваня растерялся и выпустил обоих спорщиков, которых до сих пор держал на весу, из рук. Те едва не упали.

– Да я всё это барахло и не собираюсь с собой брать! – сделав вид, что не заметила всеобщего замешательства, продолжила богиня. – Если хотите знать, я это просто так купила, ради интереса. Я ведь еще никогда и ничего не покупала! И расстраиваться по этому поводу нечего. Платил ведь Чимальпопоке, а я хотя бы таким образом Уицилопочтли через него насолю. Вы не представляете, как много мы с Сеней сегодня потратили. Правда, он, глупенький, зачем-то торговался каждый раз…

– Натура у него такая торгашеская, – буркнул Попов.

– Еще неизвестно, кто лучше, торгаш или чревоугодник! – огрызнулся Сеня.

– А я вещи только примерю, вам покажу, а затем раздам нищим и малоимущим. В качестве гуманитарной помощи от будущего Общества материМарии-Терезы, – повысив голос, чтобы заглушить ворчание друзей, закончила свою речь Тлала. – Я себе только самую малость оставлю. На память о первых своих покупках. Можно?

– Видишь, кабан, никто это добро с собой тащить и не собирался, – прокомментировал ее монолог кинолог.

– Можно было по-человечески об этом сразу сказать, – оставил за собой последнее слово Попов, и спокойствие было восстановлено. После заключения перемирия каждый занялся своими делами. Сеня направился к носильщикам, ожидавшим дальнейших распоряжений, Попов попытался загнать ездовых собак во двор жилища Чимальпопоке, а омоновец пошел разгонять зевак, с неприкрытым интересом наблюдавших за спором странных богов. Любители бесплатных зрелищ, впрочем, наученные прошлым горьким опытом, разогнать себя не дали, очистив площадь задолго до приближения к ним карающей десницы Жомова. Ваня раздосадованно всплеснул руками и вернулся к друзьям.

Когда повозка, наконец, была загнана на место парковки, а носильщики выстроены чередой, путешественники направились в свои апартаменты, где их ждал еще один сюрприз: у дверей, словно часовые на посту, торчали Ачитометль и Капелькуаль. Первый был, как и подобает военачальнику клана Орла, одет в отдаленно похожий на пончо пернатый наряд, второй красовался белой хламидой, даже не прикрывавшей колени. И оба были увешаны побрякушками, как престарелые матроны, внезапно ставшие владелицами баснословных капиталов.

– Надо же, про них-то я совсем и забыл! – удивился своей растерянности Рабинович.

– Ой, а это кто такие? Ваши слуги? – заинтересованно пролепетала Тлала. – А они тоже с нами искать Кецалькоатля пойдут?

– Сочту за честь, сударыня! – прежде чем Сеня успел что-то сказать, рявкнул Ачитометль, вытягиваясь в струнку, в лучших традициях господ офицеров Преображенского полка.

Как ни странно, но на это заявление возражений ни с чьей стороны не последовало. Рабинович, собиравшийся было осадить зарвавшегося выскочку, вдруг сообразил, что иметь в своих рядах сторонника и ярого поклонника Кецалькоатля во время переговоров не помешает. Жомов был только за прибавление личного состава во вверенном ему подразделении, а миролюбивый Попов, уже достаточно измотанный недавней стычкой с кинологом, и вовсе махнул рукой. Дескать, пусть идут все, кто хочет, лишь бы на его желудке это никак не сказалось.

Однако один человек, недовольный подобным поворотом дел, всё-таки был. Им оказался трактирщик Капелькуаль. Он тут же яростно потребовал, чтобы, раз уж берут Ачитометля, взяли и его. Конечно, соперничество между кастами воинов и торговцев, первые из которых вторгались туда, где вторые делали предварительную разведку, сыграло тут свою роль, но еще в большей степени Капелькуаль почувствовал возможность получения неплохой прибыли.

– Я так понимаю, вы отправляетесь в Теотнуакан? – поинтересовался предприимчивый ацтек и сам себе ответил: – Ну, конечно. Сейчас только там возможно появление Кецалькоатля. Так знайте, что у меня в Теотнуакане неплохие связи.

– Контрабандой, наверное, промышлял, – пояснил Ачитометль.

– А тебя это не касается, – отрезал трактирщик и затараторил, обращаясь к Рабиновичу: – В общем, немало знакомых у меня там есть. Местность, опять же, знаю неплохо и отлично владею информацией о тамошних ценах. Вы существа божественные, вам мирские проблемы решать не с руки, нарветесь на какого-нибудь махинатора, а потом пожалеете. И товар возьмете некачественный, и переплатите за него. Да и потом, если найти кого-то надо…

– Всё, хватит! – остановил его болтовню Сеня. – Заходите внутрь, там всё и решим.

Собственно говоря, решать было нечего. Сеня Рабинович, соблазненный связями Капелькуаля, сразу решил взять его с собой. До кучи, как говорится. А там и посмотреть, будет ли от этого какая-нибудь польза. Правда, для проформы мнением Попова и омоновца на этот счет он поинтересовался, но сначала расспросил обоих визитеров, что им удалось узнать за время, прошедшее с момента их последней встречи с ментами.

Первым взялся докладывать Ачитометль. Обычно мрачный и недовольный ацтек рядом с Тлалой вдруг преобразился, превратившись в бравого и ничего не боящегося вояку. Девушка военачальнику кокетливо улыбалась, и он даже, ободренный таким приемом, попытался было что-то рассказать из своих прошлых приключений, но Рабинович, естественно, этого не позволил, вернув обратно к теме беседы.

Сеня, терзаемый ревностью, даже начал подумывать о том, не зря ли он пригласил ацтека в команду, тем более что тот почти ничего не добавил ко вчерашнему рассказу. Единственным исключением было то, что некоторые из его солдат доложили, что буквально вчера, стоя на посту, видели Чимальпопоке в обществе странно одетого и подозрительного типа. Рабинович, решив, что это был Эксмоэль, так же побывавший и у ментов, заострять внимание на этой теме не стал, спешил вывести из игры излишне свободно почувствовавшего себя Ачитометля.

– А я точно узнал, что какая-то из богинь соблазняет молодых мужчин и убивает их, – встрял в разговор Капелькуаль. – Ее вчера даже почти поймали, но в последний момент она как-то непонятно смогла ускользнуть.

– Врет! – отрезал военачальник.

– Мамой клянусь! – рявкнул в ответ Капелькуаль.

– Я смотрю, вы все тут на этой теме помешались, – осадил обоих Сеня, покосившись в сторону Тлалы. Та хранила абсолютно безмятежный вид. – Сами людей каждый праздник в жертву приносите, а какие-то слухи о серийной маньячке мусолите который день!

– Э-э, нет, тут две большие разницы, – впервые показали единство мнений оба ацтека.

– И в чем же? – полюбопытствовал Рабинович.

– А есть разница между тем, если ты нищему лепешку подашь или он ее у тебя сам из мешка вытащит? – вопросом на вопрос ответил кинологу трактирщик.

– У него не вытащат, – ответил Попов, поднимаясь со своего места. – Вы, кстати, как хотите, а я насчет еды распоряжусь. Время уже послеобеденное, а мы даже не позавтракали толком.

Возражений на это предложение не последовало. Все действительно проголодались. А Ачитометль и Капелькуаль вдобавок едва не затряслись от восторга, узнав, что им удастся отведать пищу со стола самого тлатоани. Сеня покосился на них, удивляясь подобному раболепию, но комментировать радость ацтеков не стал, помня, что со своим уставом в чужой туалет не ходят.

После обеда менты распределили обязанности. Предварительно, правда, послали слугу за Шипинуалем. Тот доложил, что к отбытию всё готово и он только ждет распоряжения руководства для начала путешествия. Сеня сразу отправился с секретарем Чимальпопоке инспектировать имущество, собранное им в дорогу, оставив Тлалу в апартаментах. Ну а поскольку та не желала, чтобы Чимальпопоке знал о ее присутствии в его дворце, то и возражать не стала, хотя и посетовала на то, что у нее не остается времени на примерку купленных нарядов. В ответ Сеня предложил богине провести показ мод по возвращении назад, и Тлала согласилась.

Андрюша хотел было съязвить по поводу того, что сталось с намерениями богини раздать купленные вещи нищим и неимущим, но затем, решив не трогать то, что может начать издавать неприятные запахи, махнул на всё рукой. Вместо этого криминалист занялся проверкой качества съестных припасов, собранных в дорогу. К его удивлению, таковых оказалось слишком мало, что несказанно возмутило эксперта. И несмотря на заявления о том, что провизию, мол, путешественники смогут неоднократно пополнить в дороге, в том числе и свежей дичиной, Попов не успокоился, пока не удвоил количество еды. Он бы и утроил, вот только вовремя понял, что в его телегу всё не влезет, а позволять нести на себе пищу прожорливым аборигенам Андрюша не собирался.

Ваня нашел себе куда более прозаичное занятие: во дворе устроил смотр отобранным для охраны экспедиции гвардейцам. Сам смотр длился недолго, поскольку ни грязных сапог, ни ремней с нечищенными бляшками, ни плохо смазанного стрелкового оружия у ацтеков не было. Разочаровавшись в том, что придраться абсолютно не к чему, Жомов нашел себе другое занятие. Он принялся учить местных воинов приветствию начальства в соответствии с Уставом Вооруженных Сил России. Ну и поскольку аборигены слаженно орать были обучены, вперед обучение продвигалось семимильными шагами. Ну а когда кто-то из гвардейцев забывался и здоровался с Жомовым на местный манер – «Слава богу!» – то резиновая дубинка быстро наставляла отступника на путь истинный.

В общем, все были заняты делом, и единственными, кто покинул дворец после обеда, были Капелькуаль с Ачитометлем. Они попросили отпустить их для сборов в дорогу, и Рабинович великодушно позволил ацтекам уйти, заявив, что если их не будет в апартаментах через полтора часа, экспедиция уйдет без них.

Из-за забастовки, объявленной часами, засечь точное время Сеня возможности не имел. Однако оба аборигена так горели желанием отправиться в дорогу, что Рабинович был уверен – ацтеки уложатся в отведенный им срок. Так в итоге и получилось. Когда экспедиция была уже готова к отправлению, Капелькуаль, а за ним и Ачитометль вернулись во дворец. Чимальпопоке было собирался лично благословить отряд в дорогу, но Рабинович от такой чести отказался, соврав, что согласно принятым в их мире традициям совершать подобное действие означает накликать на путешественников беду. Тлатоани легко купился на эту уловку, что и позволило Сене сохранить инкогнито Тлалы.

Примерно часа в три по полудню экспедиция отправилась в путь, представляя собой весьма необычное для здешних мест зрелище. В качестве проводника возглавлял процессию Шипинуаль с несколькими бойцами, несшими щиты с личным знаком Чимальпопоке. Следом за ними на своей собачьей колеснице, заваленной добром, ехал Попов, держа в руках длинный шест с подвешенным к нему на веревке куском сырого мяса. Ну а рядом с Андрюшей махал маскарадными перьями кое-как ковыляющий Ахтармерз. За этим экипажем шли Рабинович, Тлала и Капелькуаль, что-то без умолку рассказывающий своему новому начальству. Ну а замыкала процессию рота браво марширующих гвардейцев во главе с Ачитометлем, которого Жомов временно назначил своим заместителем. Сам Ваня вышагивал сбоку от солдат, ну а Мурзик, как обычно, находился там, где ему больше нравилось. В данный момент у одной из колонн, окаймлявших площадь. О том, чем он там занимался, история скромно умалчивает.

Провожать экспедицию ацтеки пошли всем миром. Правда, большинство представителей этого самого мира скромно держались в отдалении, боясь хоть чем-то прогневить немилостивых богов, и уж точно никто не рисковал оказаться на пути процессии. Единственным исключением стал какой-то, видимо, особо голодный теночтитланский пес, прельстившийся висевшим над землей куском мяса. Ну а поскольку в тягловый штат Попова данный индивидуум не входил, то Андрюша, недолго думая, огрел его этим куском мяса по спине. Пса, впрочем, подобная экзекуция не смутила, и он всё равно попытался добраться до лакомства и, несомненно, задержал бы процессию, если бы не вмешался Мурзик. Препятствие движению он устранил одним единственным рыком, и пристыженный расхититель чужого добра, поджав хвост, убрался восвояси.

Короче говоря, странники столицу ацтекской империи покинули без приключений, как и путешествовали почти до самого вечера. Теночтитланские псы, набранные Поповым, оказались на удивление сообразительными тварями. Они слушались команд достаточно хорошо, и у Андрюши даже сложилось впечатление, что собаки теперь гонятся не за куском мяса, а просто бегут туда, куда он указывает шестом. Но проверять это предположение, отвязав от жерди недоступное псам угощение, Андрюша не рискнул, боясь нарушить уже установившийся порядок движения.

Остальные члены экспедиции тоже чувствовали себя достаточно комфортно. Сеня Рабинович, увлекшись беседой с Тлалой, не замечал ничего вокруг и лишь изредка рыкал на Капелькуаля, то и дело встревавшего в их разговор. А Жомов с удовольствием муштровал солдат. Заключалось это по большей части в разучивании перестроений на ходу, ну а когда омоновцу что-то не нравилось, он заставлял всю роту отжиматься, а потом догонять ушедших марш-броском. Необычные для Мезоамерики педагогические методы старшины весьма удивили Ачитометля. В качестве Ваниного заместителя поначалу от наказаний он был освобожден, но, когда не вовремя влез со своими ценными указаниями в инструктаж омоновца, тут же присоединился к общей группе.

Происшествия начались, когда экспедиция достигла небольшой ацтекской деревеньки на берегу реки. Собственно говоря, назвать это поселение, окруженное кукурузными полями, деревней было трудно, поскольку состояло оно из шести-семи бараков, где проживали по двадцать-тридцать рабов; небольшого навеса, служившего столовой; домика управляющего с пристройкой для двух десятков надсмотрщиков да небольшой каменной пирамиды с алтарем, посвященным Тлалоку, богу воды, расположенной около хижины священника.

Сеня, рядом с Тлалой забывший обо всём, увидев, что колонна почему-то замедляет ход, встрепенулся и пошел вперед, чтобы узнать, что случилось. Оказалось, управляющий, завидев торжественную процессию во главе со щитоносцами Чимальпопоке, тут же выгнал всех рабов, дабы они выразили свое почтение и раболепие знатным господам. Шипинуаль, воспитанный в местных традициях, собрался было это проявление уважения принимать по полной мере, но Сеню такой расклад никак не устраивал.

– Да если мы у каждого забора останавливаться начнем и комплименты будем выслушивать, до Теотнуакана и к Новому году не доберемся, – наехал он на секретаря тлатоани. – Давай разгоняй их всех на хрен, и поехали дальше.

– Не могу, – уперся Шипинуаль, хотя и задрожал, ожидая тумаков. – Подобные действия подрывают веру в великого Чимальпопоке и в его связь с божественным Уицилопочтли. Если я как представитель тлатоани хотя бы номинально не приму полагающиеся мне почести, я заслужу немедленного вырывания сердца вон на том алтаре Тлалока.

– А если сейчас ты не отправишься в дорогу, то мгновенно заслужишь отбивание почек по полной программе, – решил поддержать друга Жомов.

– Сеня, да пусть принимает, – неожиданно для ментов принял сторону Шипинуаля криминалист. Впрочем, всё тут же разъяснилось. – Время уже позднее, а мы еще не ужинали. Пока он там властителя из себя строит, мы спокойно перекусить успеем.

– Правильно, – поддержала его Тлала, и это всё решило. – Нельзя отказывать смертным тогда, когда они хотят выразить тебе почтение. Так можно быстро уважение потерять. Пусть Шипинуаль сделает всё, что положено. А заодно не забудь заставить его оповестить рабов о том, кто мы такие. Я смотрю, тут большинство тольтеки, глядишь, и на нашу долю часть почестей достанется.

– И кто же мы такие? – с иронией полюбопытствовал Рабинович, пожалуй, впервые с момента знакомства с Тлалой не бросившись в ту же секунду выполнять то, что она просила. Жомов посчитал это первым признаком выздоровления. И не он один!

– Вы – приближенные Кецалькоатля. А кто я такая, им объяснять не нужно. Здесь я покровительства оказать никому не смогу, – немного удивленно пояснила богиня.

– А, кстати, Тлала, ты как богиня за что именно отвечаешь? – тут же поинтересовался Попов.

– Богиням подобные вопросы задавать просто неприлично! – тут же возмутилась девушка. – Я, конечно, понимаю, что вы странные, совсем другие и точно не из нашего пантеона, но чтобы так богов оскорблять…

– Поп, в конце концов, что ты к девушке пристал, – вступился за Тлалу кинолог. – Тебе не всё равно, за что она в этом мире отвечает?

– Да я просто так спросил, – стушевался эксперт. – Вот уж не думал, что такие разговоры тут под запретом!

– В следующий раз сначала думай, а потом говори, – назидательно посоветовал Сеня.

– Да я и вообще не буду с ней разговаривать, – проворчал Попов и отвернулся.

Тем временем, пока друзья препирались, Шипинуаль, обязанный тлатоани выполнять все приказы чужеземцев, в самые сжатые сроки закончил необходимые ритуалы по принятию выражения преданности от обитателей этого безымянного поселения. Вот тут-то и выяснилось, что секретарь имел в виду, когда заявлял о возможном пополнении припасов по дороге. Всех членов экспедиции, исключая солдат, естественно, управляющий плантацией пригласил к своему столу.

Запасливого Попова это обрадовало в первую очередь, поскольку больше оставалось собственных продуктов. Он плотоядно облизнулся, представив, насколько теперь может увеличить собственный рацион, и уже собрался отправиться за угощением, но тут к телеге подошли солдаты. Андрей, взваливший на себя добровольно обязанности фуражира, вынужден был выдать воинам продпаек и лишь тогда смог отправиться к праздничному столу.

На беду тут еще и случилось так, что Попов оказался не лишен человеческих слабостей. Едва закончив раздачу, он тут же бросился в ближайшие за первым бараком кусты за тем, что принято называть отравлением малой нужды. Тому, кому не понятно, что это за нужда, почему она мала и зачем ее справлять, следует обратиться за разъяснениями к родителям! Остальные могут продолжить чтение.

Едва Попов справил всё свое малое и нуждающееся, как вдруг услышал стоны из-за стены барака. Будучи по природе своей существом жалостливым, эксперт просто не мог не выяснить, кто там мучается и из-за чего. Тем более что он являлся одним из немногих представителей российских правоохранительных органов в Мезоамерике.

В слабо освещенном бараке оказались лишь двое рабов. Один из них, совсем старый, лежал на подстилке из кукурузных листьев и стонал, а второй, точнее сказать, вторая – девочка лет девяти на вид – сидела рядом и гладила старика по голове.

На появление Попова оба никакого внимания не обратили. И лишь когда Андрей подал голос, девочка обернулась.

– Что случилось? – почему-то немного растерявшись, спросил криминалист.

– Не знаю, – ответило дитя. – У дедушки живот второй день болит, а у нас своего лекаря-ахмана нету. Управляющий говорит, что был бы дедушка моложе, его бы отвезли в Теночтитлан на лечение, а так только зря время терять, всё равно скоро помрет. А мне его жа-а-алко, – заплакала девчушка.

– Не реви. Сейчас разберемся, – Андрей аккуратно отодвинул дитя в сторону и ощупал живот старика. – И всего-то?! Не умрет твой дед. Запор у него. У меня такое тоже бывает, правда. Поэтому таблетки у меня всегда под рукой, – и Попов достал из кармана упаковку пургена.

– На, – протянул он девчонке сразу четыре таблетки. – Пусть выпьет все сразу. Сразу полегчает. До кустов не успеет добежать.

– А что это такое? – удивленно осматривая таблетки, спросило дитятко.

– Магическое средство, – ответил эксперт, решив, что объяснять, что такое пурген и из чего его делают, маленькой аборигенке бессмысленно. – Говорю же, пусть проглотит и запьет водой. Через пяток минут бегать, как молодой горный козел, станет.

И, проследив, чтобы девчонка сделала всё так, как он сказал, Андрюша удовлетворенно кивнул головой и отправился на трапезу. Стоит отметить, что в этот раз, едва ли не впервые в жизни, первопричиной появления криминалиста у стола стало отнюдь не желание предаться поглощению пищи. Отстегивая дубинку от пояса, Попов понял, что просто обязан покарать управляющего, оставившего старого раба умирать от такой банальной причины. Подвести под статью начальника плантации в этом мире криминалист не мог, но уж дубинкой отходить садиста ему никто не помешает!

Сеня, увидев физиономию Попова, вошедшего в домик управляющего, страшно удивился. Дело в том, что таким разгневанным Андрея видеть ему еще не приходилось. И еще более Рабинович был поражен, когда обычно миролюбивый Попов вдруг ни с того ни с сего врезал дубинкой по темечку человека, которого увидел первый раз в жизни несколько минут назад и с которым даже словом обмолвиться не успел. Ошарашенный ацтек словно подкошенный рухнул на пол. Надсмотрщики, обязанные, в том числе, и его драгоценную персону охранять, тут же вскочили со своих мест, хотя и не все и ненадолго. Первых двух обладающий отличной реакцией Ваня Жомов тут же уложил на пол мощными ударами с двух рук, и еще четверо отлетели к стене через секунду, когда Ваня одним движением отцепил от пояса дубинку и нанес сокрушаюшие удары с разворота. И неизвестно, во что бы эта драка вылилась, не вмешайся в дело Шипинуаль.

– Именем Чимальпопоке, Уицилопочтли и Кецалькоатля приказываю вам стоять! – рявкнул он на остальную стражу плантации. – Эти незнакомцы являются посланцами бога, и им властью всех перечисленных мной лиц предоставлено право карать и миловать любого. – Надсмотрщики замерли. – Если управляющий наказан, значит, он эту кару заслужил. И уважаемый Попочитль нам сейчас это несомненно объяснит.

– Как ты меня назвал? – взъерошился было вошедший в раж криминалист, но Сеня его остановил.

– Андрей, давай ты потом с ним разберешься, – удержал друга Рабинович. – А сейчас, действительно, объясни, чем этот чудик тебе не угодил?

Попова долго упрашивать не пришлось, и он выложил всё как на духу. Может быть, умирай старик от чего угодно, но не от запора, Андрей и не пришел бы в такое неистовство. Но этот недуг, который можно было смело считать персональным врагом криминалиста, в качестве причины предполагаемой смерти просто вывел Попова из себя. И масло в огонь подлило то, что ацтеки оказались не способными разрешить такую небольшую проблему.

– Хоть бы клизму ему поставили. Уж клизмы-то тут знают! – возмущенно закончил свою речь Андрей.

– Да не смотрел его никто, – простонал управляющий, осознавший, за что именно получил по ушам. – Он и так уже помирать собирался, а тут захворал. Кому же надо с умирающим рабом возиться!.. С ним даже остальные невольники не общались. Он тут один-единственный тараск. Даже на нашем языке толком разговаривать не умеет.

– Тебя кто спрашивал? – грозно рыкнул на управляющего Попов. – Вот когда слово защите предоставят, тогда и говорить будешь.

– Может быть, ему еще раз башку снести? – предложил Иван, добровольно взявший на себя должность судебного пристава.

– Извините, уважаемые друзья великого Кецалькоатля, что вмешиваюсь в ваш разговор, но я как представитель грозного Чимальпопоке должен сказать и свое слово, которое данной мне властью будет и словом великого тлатоани, вложенным в мои уста, – встрял в разговор Шипинуаль.

– А если покороче? – поинтересовался Сеня.

– А если покороче, то хочу сказать, что вы абсолютно правы, – чуть заметно поморщился секретарь правителя ацтеков. – Тутвсепорчли, управляющий этой плантацией, допустил преступную халатность. Вверенные ему рабы не являются его собственностью, а принадлежат тлатоани. Следовательно, он проявил небрежность, оставив без внимания достояние Чимальпопоке. За это он, конечно, заслуживает наказания, но поскольку его уже выпороли, если так можно сказать, предлагаю не проявлять чрезмерную жесткость. Думаю, достаточной карой для этого человека будет штраф в сто бобов какао. – Управляющий застонал. – Хау! Я всё сказал.

– Штраф в сто бобов какао?! – оторопел Рабинович. – Ты не охренел, адвокат? Может быть, еще на банку Нескафе его раскрутим?

– Сеня, подожди, – дернув его за рукав, еле слышно пробормотал отходчивый криминалист. – Бобы какао у них тут вместо валюты. Насколько я помню, за сто бобов можно на рынке молодого и здорового раба купить.

– Что же ты, кабан безмозглый, раньше этого не говорил? – возмутился кинолог. – Я бы, прежде чем сюда отправляться, килограмм десять бы им немолотого какао купил.

– Сам ты дятел, – обиделся на «кабана» Попов. – А то ты тут и без какао мало себе нахапаешь.

– Не себе одному, между прочим, – буркнул Сеня, но больше спорить с Андреем не стал, повернувшись к Шипинуалю. – Ладно. Высокий суд принимает предложение адвоката и постановляет подвергнуть подсудимого штрафу в сто бобов какао и условному сроку в один год. Если за тот период подсудимый еще раз совершит подобное деяиние, его самого следует продать в рабство на срок в пять лет.

Тутвсепорчли, ожидавший от страшных российских милиционеров минимум отсечения головы, обрадованно вскочил на ноги и принялся обниматься со своими телохранителями. В общем, инцидент был улажен, и все направились к столу. Попова, на всякий случай, посадили от опального управляющего подальше, но Андрюша, уже свершив справедливое возмездие, успокоился. Тем более что на стол подали огромное количество жареного мяса, вареной кукурузы, маисовых лепешек и каких-то приправ. Попова, впрочем, ни кукуруза, ни маис не интересовали. Он принялся набивать брюхо мясом, макая его в острые приправы и постоянно жалуясь, что в Мезоамерике нет хлеба.

Алкоголь в виде неизменного пульке и какого-то кисловатого вина к столу тоже был подан. Однако, несмотря на жалобные взгляды омоновца, Рабинович был непоколебим, и пить никому из ментов не позволил. Ну а Горыныч, который тоже присутствовал на трапезе в качестве безмолвной домашней зверюшки, что его уже начинало злить, выпивать и сам бы не стал. Во-первых, потому что маленький еще! А во-вторых, алкоголь на существ из его мира действовал, как пестициды на огородных вредителей.

Пока высокие гости пировали, среди рабов ацтекской фазенды воцарилось немалое оживление. Конечно, все они знали, что старый тараск умирал, и сильно удивились его выздоровлению. То есть не самому выздоровлению, а способу, который к данному результату привел. Увидев, как еще полчаса назад недвижимый старик пулей вылетел из барака, рабы расспросили девчушку и узнали, что один из гостей каким-то неведомым колдовским средством излечил тараска. Ну а когда еще недавно немощный старик пять раз в течение часа бегал в туалет, то рабы посчитали Попова если не праотцом всех ахманов, то по крайней мере самым великим лекарем во всей стране. Вот почему, стоило гостям, сытым и благодушным от свершенного праведного суда, выйти после пиршества из дома управляющего, как рабы с троекратным воплем «Слава отцу всех ах-ма-нов!» бросились Попову в ноги. Андрей, не ожидавший такого оборота, отскочил назад.

– Не понял, блин, – озвучил его изумление омоновец. – Это еще что за пурга тут творится?

– Рабы просят разрешения обратиться к вашему другу, которого считают великим лекарем, – пояснил Шипинуаль.

– Ну и что вам надо? – посмотрел на невольников Попов.

– Излечи! – завопил один из них, протягивая криминалисту трехпалую руку.

– Избавь от мучений! – подхватил другой, показывая спину, покрытую язвами.

– Излей свою благодать! – завыл третий, хлопая себя по абсолютно лысой голове.

– Да вы что, офонарели? – оторопел криминалист. – Я вам не благотворительная миссия Красного Креста. Не могу я вас вылечить.

– Ну, благослови хотя бы во имя Кецалькоатля! – рявкнули все рабы хором.

– Всегда пожалуйста, – облегченно вздохнул Попов и широким жестом перекрестил толпу.

Рабинович фыркнул, выразительно показывая, какого мнения он об умственных способностях криминалиста. Дескать, кто же благословляет по-христиански аборигенов, даже и не слышавших о Христе. Рабы, по-видимому, были полностью с Сеней согласны, поскольку с удивлением взирали на странный жест криминалиста и даже требовали разъяснений. Андрюша таковых давать не стал. Вместо этого он решил изменить ритуал благословения.

– Во имя Кецалькоатля, благословляю вас, дети мои! – нараспев завопил он.

От трубного гласа Попова часть рабов, те, что были с ослабленной нервной системой, бухнулись в обморок, а остальные тоже бухнулись. Но не в оборок, а просто так, за компанию. Поскольку Андрей кричал, подняв голову, то, кроме стаи уток, пролетавших над плантацией, никто не пострадал. Утки же, подброшенные криком выше облаков, сбились с курса и когда наконец увидели землю, то были страшно удивлены тем, откуда в Мезоамерике взялись фламинго, слоны, а все люди почернели так, словно их пережарили в духовке. А Чимальпопоке, куривший на террасе дворца сигаретку с марихуаной, удивленно повертел головой.

– Что-то опять не вовремя муэдзины закричали, – удивился он, а затем покачал головой. – И что это ко мне эти муэдзины привязались? Может быть, стоит попробовать что-нибудь другое курить? Гашиш, например?..

Впрочем, ни об утках, ни о муэдзинах Чимальпопоке российские менты знать ничего не знали. Зато знали о том, что сделают с Поповым, и немедленно!

– Андрюша, тебе голову оторвать, или ты ее сам снимешь и хотя бы кукурузными початками то место, где у тебя должны быть мозги, набьешь? – поинтересовался Рабинович, прочищая уши.

– Ну ты же сам показал, что мое предыдущее благословение не годится, – пожал плечами криминалист и гордо удалился к своей повозке, под которую забились ездовые собаки, все до единой перепуганные его криком.

– Вы можете попросить вашего друга больше таких звуков не издавать? – поинтересовался у Рабиновича контуженный Шипинуаль, опасливо глядя вслед удаляющемуся Попову.

– Сам попроси, – предложил Рабинович. – Может быть, он тебе и ответит так, что потом, вследствие наступившей глухоты, никакие звуки беспокоить тебя не будут.

Совет секретарю тлатоани, видимо, не понравился. Терять слух ацтек явно не собирался и опасливо направился к дороге, обходя криминалиста по максимально большой дуге. Однако столкнуться с напугавшим его Поповым Шипинуаль опасался зря. Не успел Андрей пройти и двух десятков шагов по направлению к повозке собственной конструкции, как дорогу ему преградил давешний болящий старикашка, державший за руку девчонку.

– О великий чужестранец, ты, видимо, сам Тлалок, если заставил меня извергнуть из себя столько жидкости, – проговорил старик, восхищенно глядя на криминалиста. – Деяние твое велико, и его будут помнить в веках.

– Ой, да ладно! Ничего особенного, – смутился Попов. – Кстати, а мне говорили, что ты по-ихнему не умеешь.

– Не умеешь и не хочешь – это две разные вещи, – буркнул старик. – Мы, тараски, считаем ниже своего достоинства общаться с такими плебеями, как ацтеки, тольтеки, ольмеки и прочие. Исключение составляют только мудрые майя, но этот народ уже давно канул в Лету. Вот в благодарность за столь чудесное спасение я и предлагаю тебе секрет, известный только исчезнувшим майя и нам, тараскам. Да и то далеко не всем.

– И что за секрет? – поинтересовался Попов.

– Я слышал, вы идете в Теотнуакан искать встречи с Кецалькоатлем? – спросил дед и, увидев утвердительный кивок криминалиста, продолжил: – Желаю вам удачи, хотя и сомневаюсь, что вы сможете встретиться с этим мятежным богом. Он даже с тольтеками и ольмеками, чье восстание поддерживает, не общается. Лишь появляется на поле боя, вселяя радость в сердца воинов, а потом внезапно исчезает. Говорят, просто время его еще не пришло, – видя, что Попов собирается задать вопрос, старик поднял руку. – Так вот, если встретиться с Кецалькоатлем не удастся, идите в тайную пещеру возле Теотнуакана. Мы не знаем, кто там живет, но это существо подскажет вам, что делать.

– Не понял. Что за существо? – перебил старика Андрей.

Тот рассказал, что много-много лет назад один ученый майя решил найти ход в Великом дереве, которое, согласно преданиям, представляет собой весь мезоамериканский мир, что привел бы его прямо на небеса к богам. Он сделал множество вычислений и пришел к выводу, что такое место, где смертный мог бы живым попасть на небо, находится где-то в окрестностях Теотнуакана, ибо Кецалькоатль – он же Кукулькан на языке майя – пришел именно оттуда.

Ученый прибыл в Теотнуакан и начал искать этот ход. Сам его найти он не сумел, но своей страстью заразил сына. Тот всю жизнь посвятил поискам и в итоге нашел странную пещеру. Однако в этой пещере он лишь услышал голос, сказавший, что никогда ни один смертный из этого мира не пройдет ни на одно из девяти небес. При этом в награду за смекалку нашедшего пещеру он предложил ответить на любой его вопрос, сказать, как решить любую его проблему, но лишь раз в жизни человек может обратиться к нему за советом.

Вот с тех пор и передается тайна пещеры из поколения в поколение. Раньше ею владели только майя, но затем пришли воинственные тольтеки и покорили этот народ, даже толком не умевший держать в руках оружие. Хранитель тайны пещеры, бежавший от оккупантов, нашел свой приют в горном селении тарасков и женился на одной из их дочерей. Вот так тараски и стали обладателями величайшей тайны.

– И до сих пор никто не знает, что за существо в пещере живет, – закончил свой рассказ старик. – Я, конечно, мог бы спросить его, кто он такой, но это и был бы тот единственный вопрос, который я могу ему задать. Я не рискнул, и больше мне входа в эту пещеру нет. Ну а вам, если так сильно нужно встретиться с Кецалькоатлем, стоит побывать в гостях у Существа, и оно скажет, как это можно сделать.

– Хм, забавная сказка, – хмыкнул Попов. – Ладно, рассказывай, как эту пещеру найти.

Старик принялся было объяснять криминалисту местоположение местной справочной службы, но Андрей остановил его. Не полагаясь на свою память, Попов хотел записать рассказ, а еще лучше заставить старика нарисовать карту. Последнему желанию Попова сбыться было не суждено, поскольку тараск совершенно не понимал, что такое карта и как ее рисовать. Поэтому пришлось Андрею записывать путь и все приметы, которые помогут найти нужную пещеру. Ну а затем, поблагодарив старика, криминалист вернулся к своей телеге.

– Ты чего так долго? – недовольно поинтересовался у него Рабинович. – Тебя одного ждем, между прочим.

– Ну, извини, просто одну интересную сказку записал, – загадочно ухмыльнулся Попов. – Потомкам узнать про нее полезно будет.

– Сказку, говоришь? – оторопел кинолог. – А что не три тома «Войны и мира»? А мы бы тебя подождали пока, граф ты наш толстый!..

– Ой, мальчики, не ссорьтесь, – встряла в разговор Тлала, почему-то не пожелавшая вместе со всеми присутствовать на пиршестве. – Давайте лучше тронемся в путь. А то меня уже мутит от вида этих убогих развалюх.

– А меня от твоего вида мутит, – буркнул Попов, но никто, не считая Мурзика, этого не расслышал.

Глава 5

Командир должен быть впереди, на лихом скакуне.

Наполеон Бонапарт (тактические уроки для младших офицеров во время отступления из Москвы)

То, что я Андрюшину реплику слышал, еще не значит, что я с ней полностью согласился. То есть я, конечно, понимаю, что люди – существа нежные. Их мутить от всего mожет, но где вы видели собаку, которая, заметив, например, раздавленную кошку, опорожняла бы свой желудок? Мутить может от плохой пищи, от голода или от переедания. И то, что псы не блюют, пардон, от всяческих некрасивых вещей – от вида толстых женщин в купальниках, например, – доказывает лишний раз, что мы более разумные существа, чем люди. Впрочем, это просто лирическое отступление. Больше, чем состояние желудка Попова, меня интересовала Тлала. Поначалу, увлекшись новыми впечатлениями и принявшись обследовать окрестности, я даже внимания не обратил на то, что наша богиня не пошла вместе со всеми обедать в дом управляющего. И лишь когда я тщательно всё разнюхал вокруг и не нашел ничего интересного, кроме оленя, осторожно лопавшего кукурузные листья метрах в трехстах от домов, я увидел, что девицу оставили одну около поповской телеги.

То есть сначала я не видел, что она одна. Просто я не ожидал, что кому-нибудь удастся оторвать от нее моего Рабиновича, и поспешил к нашему транспортному средству, чтобы узнать, почему хозяин не пошел в дом вместе со всеми. Увидев, что Сени рядом с Тлалой нет, я удивился, обеспокоился и обрадовался одновременно. Удивился, понятно, тому, что мой Рабинович и его пассия расстались хотя бы временно. Обрадовался из-за того, что это расставание могло означать возвращение хоть малой толики разума к Сене, а обеспокоился теми возможными пакостями, которые богиня может устроить нам, оставшись без присмотра.

Впрочем, обеспокоенность была лишь мимолетной. Как я уже говорил вам, слишком маловероятной была возможность того, что Тлала будет делать гадости до встречи с Кецалькоатлем. Слишком заинтересованной в этом свидании выглядела богиня, чтобы совать нам палки в колеса. Да и не верил я в такую возможность. Конечно, Тлала – девица взбалмошная, и с ее появлением неприятностей у нас только прибавилось, но, по-моему, все человеческие самки такие. Я их и отличаю друг от друга только по масти да по запаху. А поведением они все похожи – сделают всё, что угодно, лишь бы им больше других внимания досталось. Вот я и решил внимания Тлале не уделять, чтобы не баловать, и помчался в дом управляющего.

Успел я как раз к тому моменту, когда разъяренный Попов в буквальном смысле отдубасил ацтека. И опять же раньше других оказался около хижины старого тараска, когда тот рассказывал нашему криминалисту о пещере. Если честно, поначалу скепсиса Андрея я не понял. Мы уже столько всяких чудес насмотрелись за время путешествий по разным мирам, что существование какого-то чудика в пещере, способного решить любую проблему, я считал вполне возможным. Тем более после того, как узнал, что эта Мезоамерика вполне может вырастить такого же могущественного волшебника, каким был Оберон. И лишь когда Андрей не стал говорить друзьям о рассказе тараска, я понял, что Попов скептицизмом ничуть не страдал. Этот толстый увалень, видимо, решил пожать все плоды славы, если слова старика окажутся верными и встретить на поле боя мятежного бога нам не удастся.

Естественно, препятствовать этому я не стал. Во-первых, считал неважным, кто именно окажет решающее воздействие на процесс для достижения конечного результата. А во-вторых, даже если бы я попробовал что-то объяснить Сене, Рабинович, как это принято у людей, верного пса всё равно бы не понял. Вот и пришлось оставить всё как есть. Тем более что не мешает и Попову урвать кусочек славы, а то жалко его – он у нас постоянно на третьих ролях.

Всю оставшуюся на сегодняшний день часть дороги я старался не думать о том, что нас ожидает впереди, и просто развлекался. Сначала бегал по джунглям, в поисках чего-нибудь интересного, но, когда наткнулся на гремучую змею и едва успел увернуться от этой твари, решил исследования местной флоры и фауны прекратить. Всё-таки мне Рабиновича было бы очень жаль, если бы я умер, оставив его в одиночестве. Завял бы мой хозяин от тоски и без надлежащего присмотра!

В общем, с прогулками в джунгли я решил повременить и старался держаться поближе к нашей процессии. На мою беду, интересного там почти ничего не происходило. Сеня без устали разговаривал с Тлалой, и я просто диву давался, как они, существа разных культур, умудряются находить общий язык. Впрочем, прислушавшись к тому, о чем они говорят, я понял, что для таких пустопорожних бесед никаких особых талантов не требуется. Нужно только одно условие: чтобы один человек говорил, а второй не мешал ему это делать. Сеня взял на себя вторую часть, и проблемы общения были решены. Тлала беспрестанно болтала, а Сеня молча кивал и в нужные моменты вставлял короткие реплики. А уж ляпнуть что-нибудь подходящее в нужное время мой хозяин лучше всех умеет!

Я немного покрутился рядом с хозяином и богиней, но, не найдя ничего для себя поучительного в их беседе, решил поискать других развлечений. Обычно во время наших путешествий среди многих других занятий более забавным я всегда считал наблюдение и непосредственное участие в работе Жомова по привитию массам военно-патриотических настроений. Причем, насколько глубоко военными будут эти настроения, омоновца волновало мало, а вот патриотизм аборигенам Ваня прививал исключительно по отношению к своей особе. В чем, как правило, и преуспевал.

Путешествие по Мезоамерике не было исключением, и несмотря на все те бесчинства, творимые старшиной, от которых любой российский «дух» пришел бы в ужас, временно вверенное омоновцу подразделение смотрело на него почти с обожанием. И даже Ачитометль, низведенный Ваней с ранга военачальника на должность заместителя командира роты по учебно-воспитательной работе, едва в рот Жомову не заглядывал от желания не пропустить ни единого слова. Ну а если ко всему этому добавить еще и тот факт, что гвардейцы Чимальпопоке и так были неплохо обучены и выполняли команды Жомова почти мгновенно, то станет понятно, почему и это развлечение мне быстро наскучило.

Я не знал, чем заняться, и только поэтому мне в голову пришли крамольные мысли. Ну, сами посудите, у всех есть собеседники (у Рабиновича – даже два, да и Попов с Горынычем довольно горячо спорили по поводу того, что было бы с Мезоамерикой, не окажись там Кортеса), а я оказался в абсолютном одиночестве. Я, конечно, не человеческая самка и излишнего внимания по отношению к своей особе избегаю, но развлекаться-то имею право? И уж я не виноват, что единственное доступное мне в дороге развлечение вызвало такой пристальный интерес со стороны остальных членов нашей экспедиции. Тут уж извините, я не Эйнштейн и теорию относительности не я придумал!

То есть, согласно этой самой теории, после моего невинного развлечения случиться могло что угодно, начиная всеобщей радостью и кончая вселенской катастрофой, вот и случилось то, что случилось. Обуреваемый скукой, я решил немного поиздеваться над вожаком поповских ездовых, благо за время нашего общения кое-как понимать нормальный язык эти дикари начали. Поначалу, правда, хорошего оскорбления для этого кобеля я придумать не мог, поскольку, например, принятое у нас сравнение матери пса с драной кошкой никак не срабатывало ввиду отсутствия последних. Но когда я заявил, что щенки данного представителя недавно набранных ездовых собак по сути ничем не отличаются от раздавленных лягушек, вожак взбесился.

Вот уж не знаю, почему он так не любит лягушек, но разозлился кобель очень сильно. Ну а поскольку драться со мной не мог, да и не решился бы, то от злости резко ускорил ход. Его сосед по упряжке попытался было возмутиться, но вожак цапнул его за ухо, и тот, взвыв, тоже прибавил скорости, но рванулся почему-то не вперед, а вбок. Бегущие следом за ним кобели, видимо, не расслышав предысторию, решили, что им просто нужно заворачивать, и устремились вслед за укушенным. В результате чего свора разделилась на две половины, тянущие телегу в разные стороны, и поповский тарантас, не имея возможности следовать сразу в двух направлениях, самымбанальным образом свалился набок.

Андрюша, Горыныч, да и весь груз в мгновение ока оказались на дороге, рухнув прямо под ноги мило беседовавших Тлалы и Рабиновича. Мой Сеня, никогда не жаловавшийся на плохую реакцию, перепрыгнуть препятствие успел, а вот девица, оживленно рассказывающая Рабиновичу какую-то историю из жизни местных богов, споткнулась и со всей дури плюхнулась носом в пыль. При этом завопила богиня так, что если у них здесь есть какая-нибудь нечистая сила, ей даже в аду тошно стало!

– Поп, ты охренел, что ли? – поддержал ее вопли Рабинович, подскакивая к заваленному мешками Андрею. – Следи за своей телегой, если по пятаку получить не хочешь!

– Я-то тут при чем? – возмутился криминалист. – Псу своему это скажи. Он собак раздразнил, вот они телегу и перевернули.

– Ты на Мурзика стрелки не переводи! – гремел негодованием мой хозяин. – Если у самого руки под хрен заточены, не фига виноватых где попало искать.

– Это у меня руки под хрен заточены?! – обиделся Попов. – Да ты на свои культяпки посмотри!

– Мальчики, ну прекратите ругаться, – сверкая улыбкой, подплыла к скандалистам Тлала. – Не стоит из-за меня так шуметь. Всё это такие пустяки.

Сеня мой сразу остыл, да и Попов, проворчав себе под нос что-то об отсутствии справедливости на белом свете, принялся разгребать завалы. На помощь ему подоспели бойцы жомовской роты и справились с задачей довольно быстро. Однако о продолжении путешествия сегодня уже не могло быть речи. Во-первых, постромки собак так перепутались, что на освобождение этих зверюг и приведение в порядок их амуниции ушел почти час. А во-вторых, уже вечерело и стоило бы подыскать место для ночлега, чем часть Ваниных бойцов и занялась.

Я тоже помогал им изо всех сил, чувствуя вину за случившуюся аварию. Ну и скажите мне, какой кот меня дернул ацтекских собак дразнить? Что я, щенок недоразвитый, чтобы такой ерундой заниматься? До сих пор не пойму, зачем мне это вообще понадобилось! Словно наваждение какое-то нашло. Мне было стыдно за такое дурачество, и я старался держаться от Попова подальше, чтобы не встречаться с его укоризненным взглядом. Наверное, потому я первым и нашел в окружающих нас джунглях вполне пригодную для ночлега поляну.

Телегу кое-как перегнали на прогалину и принялись устраиваться. Ваня тут же выставил вокруг лагеря часовых, а остальной личный состав погнал в лес за хворостом. И через полчаса у нас был вполне приличный костер, на котором Попов самолично начал готовить нам ужин, предварительно выделив сухпайки всем членам экспедиции. И только усевшись ужинать, мы столкнулись с главной, наверное, бедой Мезоамерики – комарами!

Едва стало темнеть, как тучи летающих кровопийц появились вокруг нас словно из-под земли. Ацтеки почему-то большого внимания на этих тварей не обращали, а вот мои менты принялись барабанить по своим мордасам ладонями, проклиная комарье на все лады. А когда Андрюша оповестил всех о возможных последствиях этих укусов в виде малярии, Жомов с Рабиновичем просто озверели и потребовали от Горыныча нести бессменную вахту, уничтожая своим сероводородным дыханием комариную рать. Ахтармерз поворчал, дескать, что бы вы без меня делали, но упрашивать себя не заставил. И едва над нами скапливалась солидная комариная туча, сбивал ее слаженным залпом своих сероводородных орудий.

В результате чего через полчаса над поляной стоял такой непередаваемый аромат, что ни один комар не рисковал даже сунуться на территорию лагеря. Сеню, правда, это не очень успокоило, и он до самого утра возился и то и дело вскакивал, беспокоясь, не начинается ли у него лихорадка. Остальные спали тихо-мирно, да и я лишь один раз встревожился, услышав неподалеку крик ягуара или какой другой такой же твари. Я в воплях экзотических животных не очень хорошо разбираюсь.

Утром все проснулись почти одновременно. Да это и не удивительно, поскольку наша ранняя пташка – Ваня Жомов – решил разбудить вверенный ему личный состав подразделения гвардейцев Чимальпопоке зычным рыком: «Рота, подъем!»А мой Рабинович его тут же приласкал десятком ласковых слов.

Но, видимо, ввиду того, что рядом находилась позевывающая и потягивающаяся Тлала, к моему немалому удивлению, в Сениной тираде не оказалось ни одного матерного слова.

– Ну, извини! – в ответ пожал плечами Ваня, не посчитавший руганью те выражения, в которых отсутствует мат. – Не думал, что сон у вас такой чуткий.

Мой Сеня что-то проворчал нечленораздельное и пошел умываться, заставив одного из гвардейцев поливать ему на руки из бурдюка. Ну а дальше всё пошло как обычно. Жомов угнал своих бойцов делать зарядку, Андрюша взялся за приготовление завтрака, а Тлала потащила Рабиновича к ближайшим кустам, чтобы нарвать каких-то ромашек, гладиолусов, или что тут у них на кустах растет, чтобы украсить себя цветами.

Капелькуаль, временно оставшийся один, бросился помочь Попову с приготовлением завтрака. Андрюша, правда, к такому священнодействию ацтека сначала подпускать не хотел, но трактирщик довольно быстро уговорил криминалиста, соблазнив его парочкой рецептов местной кухни. Я поначалу хотел посмотреть, что за извращения над продуктами питания устроят эти два повара-кулинара, но затем решил, что куда интереснее будет проверить, действительно ли хищник крутился около нашего лагеря ночью, а заодно и запомнить его запах. Так, для общего образования.

Следы зверя я отыскал довольно быстро и с отвращением вынужден был признать, что он явно принадлежал к семейству кошачьих и был ничуть не меньше меня ростом. Если честно, я даже сомневаться начал, смог бы оттрепать такую кошку в случае необходимости, но затем вспомнил, что Цербера, например, мне во время похода в Древнюю Грецию гонять приходилось, а уж с каким-то котом-переростком я и подавно справлюсь. Успокоенный этой мыслью, я вернулся в лагерь и едва не опоздал к началу представления.

К моменту моего возвращения все утренние первоочередные дела были закончены, и вся наша компания собралась у скатерти, постеленной прямо на землю, чтобы плотно позавтракать. То есть у скатерти собралось только руководство экспедиции, начиная от Шипинуаля, заканчивая ментами с Тлалой, а солдаты завтракали отдельно, разбившись на небольшие группки возле походных котлов. Все уже начали есть, и я откровенно обиделся на своего забывчивого хозяина за то, что тот не удосужился меня позвать.

Собираясь высказать ему всё, что думаю, я помчался к скатерти от края джунглей, да так и застыл на полдороге. Между мной и моими коллегами по отделу внутренних дел из ниоткуда появился вдруг какой-то странный, абсолютно лысый мужик, сжимавший в руке жезл, напоминавший змею. То, что это какой-то бог, я понял сразу, но каюсь, поначалу принял его за Мишкоатля, именем которого уже не раз называли Жомова. Оказалось, я ошибался.

– Ну и кто из вас тут самозванец?! – грозно прогремел он, широким шагом направляясь к моим ментам. – Какая сволочь, спрашиваю, себя Тлалоком посмела называть?

Я поначалу совершенно ничего не понял. Насколько мне помнится, никто из моих друзей имя себе менять не собирался, и уж тем более на такое, а затем вспомнил вчерашнее чудесное исцеление старика, исполненное Поповым. Счастливо поправившийся тараск, насколько мне помнится, поинтересовался у Андрея, не сам ли он великий Тлалок, бог воды, дождя и, как следствие, плодородия и жизни. Попов, по-моему, опровергать это утверждение не стал, и вот вам результат: явился настоящий Тлалок, дабы покарать нечестивца, посмевшего посягнуть на его грозное имя.

– Я что-то не понял, Сеня, это что за тип такой? – лениво поинтересовался Жомов, тыча ножом с нанизанным на него куском мяса в сторону пришельца.

– Вероятно, Тлалок, – предположил мой хозяин, тщательно пережевывая пищу, чем, как известно, любой индивидуум почему-то помогает всему обществу.

– Вы правы, мальчики, – криво усмехнувшись, вставила Тлала. – Этот гнусный тип действительно Тлалок. Считает себя единственным безгрешным существом во всём пантеоне, но страшно любит человеческие жертвы и жутко завидует Кецалькоатлю и Уицилопочтли, которым этих жертв приносят во сто крат больше.

– Молчи, дочь порока! – прогрохотал Тлалок и хотел чего-то добавить еще, но мой Сеня, сэр, блин, Ланселот Озерный, не позволил.

– Как ты ее назвал, скинхед недоделанный? – взревел мой хозяин, вскакивая на ноги.

– Сидеть, быдло! – заорал на него бог влаги и вскинул вверх жезл.

Нет, конечно, мне уже приходилось видеть, что именно могут боги, но демонстрация, произведенная Тлалоком, действительно впечатляла. По мановению его руки в небе над нами в одно мгновение сгустилась черная туча, откуда одна за другой ударили три молнии, выжегшие ровные круги возле импровизированного стола моих соратников.

Мои менты, никак не ожидавшие начала боевых действий без объявления войны, на несколько секунд удивленно застыли, глядя на Тлалока, а про аборигенов и говорить было нечего. Все до единого гвардейца, побросав свой завтрак, упали ниц. Их примеру последовал и Капелькуаль, и лишь Шипинуаль, ставший почти белым, да Ачитометль остались на ногах.

– Так, меня это начинает раздражать, – заявил Ваня. Одним едва уловимым движением руки омоновец схватил со стола металлический поднос, подбросил его вверх и, отцепив от пояса дубинку, отправил метательный снаряд в сторону бога грозы. Если честно, я ждал, что Тлалока сейчас минимум собьет с ног, а максимум – зашвырнет на ближайшее дерево, пригнулся, чтобы, пролетая надо мной, он не дай бог не измазал мне шерсть своими сандалиями. Однако, к нашему всеобщему удивлению, бог воды спокойно отразил жезлом удар и в ответ саданул молнией, направляя ее точно в центр скатерти.

К счастью, среди нас оказался один тип, не веривший в легкую победу над богом – небезызвестный Ахтармерз. Незаметный за спиной Попова, по крайней мере с моего места, Горыныч, едва первые молнии ударились о землю, закрутился на месте, сплетая все три головы в подобие девичьей косички. И когда молния из черной тучи над нашими головами обрушилась вниз, навстречу ей встал созданный трехглавым магом бирюзовый энергетический купол. Заряд электричества ударил прямо в него и бессильно стек вниз, окрасив купол радужными сполохами.

– Ах, вот вы как!.. – ухмыльнулся Тлалок. – Ну что же, держите!

А вот этого Горыныч не предусмотрел. Да и нельзя его винить за то, что атаки из-под земли наш трехглавый третьеклассник предвидеть не мог и не замкнул купол по уровню грунта. Тлалок еще раз взмахнул жезлом, и прямо из центра скатерти, вскидывая ее к самому верху купола, ударил фонтан воды. Через секунду мои друзья оказались внутри прозрачной энергозащиты, словно рыбки в аквариуме. Вода поднималась с неимоверной быстротой, и я понял, что нужно спасать моих коллег. Ну и аборигенов вместе с ними. Хотя, если честно, Тлала в качестве аквариумной рыбки меня устраивала больше, чем в виде подруги моего хозяина.

Но тут уж, как говорится в одном из бесчисленных рекламных роликов, при всем богатстве выбора альтернативы нет. Либо я спасаю всех, либо все благополучно тонут или, в случае снятия Горынычем энергозащиты, погибают под ударами молнии. Это я вам тут долго всё рассусоливаю, а на самом деле все эти мысли промелькнули у меня в голове в считанные доли секунды. Ни мгновения не мешкая, даже не предупредив, как это принято у нас, псов, врага тихим рычанием, я бросился на Тлалока сзади. Как уже не раз говорил, терпеть не могу привкуса человеческого мяса на губах, поэтому обычно предпочитаю не кусаться. Чаще всего одного моего рыка или демонстрации клыков бывает достаточно, чтобы остановить любого правонарушителя, но сейчас выбора у меня не было. Пришлось кусаться.

Тлалок, не ожидавший нападения с тыла, завопил, как кот, ужаленный осой в нос, и повернулся вокруг своей оси, видимо, надеясь стряхнуть меня с ноги. Дурак! От такого маневра тебе же только больнее будет. Кто тебе сказал, что от твоих балетных па я челюсти разожму?.. Бог грозы это понял, хотя и с опозданием, и в качестве компенсации саданул меня жезлом по хребту. Тоже больно! Спасибо, что не молнией запустил.

Видя, что Тлалок замахивается еще раз, я подумал, не отпустить ли мне его ногу и не попытаться ли поймать зубами руку с жезлом, но осуществить задуманное не успел. Повинуясь приказу Жомова, Горыныч снял энергетический щит. Вода хлынула наружу, а Ваня, стоя по пояс в бьющем из-под земли фонтане, выхватил пистолет из кобуры. Не скажу, что это был лучший в жизни омоновца выстрел, но Ваня умудрился попасть точно в опускавшийся на мой хребет жезл. От грохота выстрела и от того, что оружие внезапно раскололось в руках, Тлалок на секунду оторопел, даже забыв о боли в ноге, которую, ввиду присутствия там моих зубов, он должен был испытывать. Ну а я, воспользовавшись его замешательством, разжал челюсти и отскочил в сторону, впрочем, вполне готовый к повторению экзекуции, если она вдруг понадобится.

– Вы что, озверели совсем? – плаксиво проговорил Тлалок, глядя на изувеченный жезл. – Да вы представляете, во что мне его починка встанет?

– Ты бы лучше, дядя, ротик свой прикрыл, – посоветовал ему Попов, мокрый до нитки. – Мы с тобой шутить не намерены.

– Вот-вот, – поддержала его богиня. – Тлалок, ты бы лучше убрался отсюда подобру-поздорову.

– Это по какому здорову? – возмутился бог грозы, тыча остатками жезла в направлении раны на ноге, сделанной моими зубами. – Да кто вам позволял в общественных местах псов без намордников водить? Изувечили меня…

– А ты с нами что собирался сделать? – грозно поинтересовался мой хозяин.

– Да ничего! Это же была просто шутка, – как-то вяло попытался оправдаться Тлалок.

– Так вот, знай, что российские милиционеры шуток не понимают, – объяснил богу политику партии умница Жомов, а затем посмотрел на друзей. – Мужики, ну и что с ним делать? Может быть, коленную чашечку ему прострелить, чтобы в следующий раз неповадно было на людей при исполнении кидаться?

– Я думаю, с него и этого урока достаточно. К тому же, Ваня, патроны лучше поберечь, – авторитетно заявил мой Сеня и повернулся к Тлалоку. – Короче, у тебя есть пять секунд, чтобы отсюда исчезнуть, и не смей больше попадаться нам на пути. И всем своим богам с боженятами передай, что, если кто-то попробует нам хоть чем-то помешать, накажем по полной программе. Ясно?

Последнюю часть фразы Тлалок услышать просто не мог. Видимо, решив не доводить отсчет времени до крайности, потерпевший поражение бог воды исчез так же внезапно, как и появился. Мои менты гордо остались стоять на поле битвы, а гвардейцы Чимальпопоке, вскочив с земли, принялись отбивать им поклоны, вопя во всю глотку: «Слава богу!»

– Так, не понял! – обернулся к ним омоновец. – Я вас как учил орать в таких случаях? – И пристыженные таким заявлением аборигены троекратно грянули «ура!».

О завтраке уже, конечно, речи быть не могло. Всё, что оказалось под куполом, созданным Горынычем, было безнадежно испорчено водой и вываляно в грязи. Впрочем, это у людей вечные проблемы с пищеварением, а для меня несколько крошек земли на хорошем куске мяса продукт ничуть не портили. Поэтому, пока Попов стенал и жаловался на безвременно утерянную пищу, я наелся до отвала и был рад, что из-за промокших костюмов моих соратников продолжение нашего путешествия было на некоторое время отложено. Завалившись в тень, я спокойно отдыхал, глядя, как трое российских милиционеров и столько же аборигенов приводят в порядок свои наряды.

Впрочем, долго нежиться мне не пришлось. Как вам известно, а если неизвестно, то я скажу, климат в Мезоамерике тропический. То есть если ранним утром еще чувствуется прохлада, то часам к десяти раскочегаривается такая жарища, что становится понятным, отчего аборигены предпочитают практически не одеваться вовсе. Форма моих ментов просохла буквально в полчаса, и мы были готовы продолжить путь. Правда, все трое моих коллег пожаловались на отсутствие утюга, но поскольку ацтеки даже не представляли, что это такое, пришлось ментам отправляться в путь в неглаженой форме.

Правда, Ваня попытался добиться отсрочки продолжения экспедиции ввиду неприглядного состояния табельного оружия, вымоченного в воде, но мой Сеня, спешивший закончить все дела как можно быстрее, отказал омоновцу. Дескать, хочешь пистолет почистить, так это можно сделать и в пути. Садись к Попову на телегу и приводи свое оружие в божеский вид. Пришлось Жомову согласиться, и примерно час, пока не вылизал свой «Макаров» до сверкающего блеска, омоновец ехал на телеге, передав командование ротой телохранителей Ачитометлю.

Про остальную часть пути, оставшуюся до Теотнуакана, рассказывать особо нечего. Может быть, это из-за утренней стычки с Тлалоком случилось или просто погода навеяла, но все трое моих коллег выглядели весь день вполне довольными и даже ни разу не поругались. Тлала же трещала, как сорока, разве что с ветки на ветку не прыгала. А Капелькуаль, осознавший, что в плане общения с парой Рабинович – Тлала ему ничего не светит, опасливо забрался на телегу к Попову, и эти два чудика взахлеб принялись обсуждать достоинства разных кулинарных блюд, делясь друг с другом рецептами и накидываясь на Горыныча, когда тот заявлял, что котлеты по-киевски куда хуже, чем свежие трыидапесты махтурнатуса.

Если, честно, я ни в трыидапестах, ни в махтурнатусах не разбирался, но, судя по тому, что жрет наш излишне умный третьеклассник, здорово сомневался, что они могут быть лучше солидной, слабо прожаренной котлеты. Впрочем, свое мнение я держал при себе, а сам, чтобы вновь не послужить причиной ДТП на ацтекской дороге, держался подальше от телеги.

За целый день путешествия нам попались всего-навсего три небольших селения аборигенов, где согласно здешней традиции мы каждый раз делали привалы, принимая подобающие посланникам Чимальпопоке почести. Правда, в последней, самой близкой к Теотнуакану деревне эти почести нам воздавались с довольно большой прохладцей, и пиршественный стол оказался куда скуднее, чем в остальных местах, но оно было и понятно. Деревня почти полностью была населена тольтеками, и они, хоть в открытую и не поддерживали восстания своих сородичей, явно были бы рады, завершись оно успехом.

Еще неизвестно, как бы нас тут приняли, не окажись с нами роты гвардейцев Чимальпопоке. Впрочем, ничуть не менее, а может быть, и более сдерживающим фактором послужило и то, что трое моих сослуживцев упорно именовались лучшими друзьями Кецалькоатля, так любимого тольтеками. На них холодность населения почти не распространялась, а вот на Шипинуаля она изливалась такими объемами, что будь эта прохладца осязаема, секретарь тлатоани мог бы считать себя свежемороженым. И Шипинуалю не помогло даже то, что, ублажая местное начальство, он не скупился на бобы какао, раздавая их направо и налево.

Видя, что положительной реакции его действия почти не вызывают, я здорово засомневался, что он справится с ролью правителя мятежной провинции. Впрочем, именно это меня волновало меньше всего. Что там будет с Шипинуалем в частности и Теотнуаканом в целом, большой роли не играло.

Во-первых, едва отыскав Кецалькоатля, мы из этого мира уберемся. А во-вторых, всё равно скоро Кортес сюда пожалует, и у ацтеков не останется ни провинций, ни правителей.

В последней деревне мы пробыли совсем недолго. И не только из-за холодности населения к посольству Чимальпопоке. Главной причиной нашего быстрого отъезда было то, что Шипинуаль сказал: «Если мы поторопимся, то к вечеру сможем быть в Теотнуакане. Может быть, придем туда даже раньше правительственных войск». Это решило всё, и Сеня настоял на том, чтобы мы отправились в путь немедленно.

То, что мы могли опередить войска Чимальпопоке, объяснялось довольно просто. Направляясь к Теотнуакану, мы шли из Теночтитлана на северо-восток, а правительственные войска подходили к городу мятежников с севера, где до этого они усмиряли восставших ольмеков. Ну, а если учесть, что у ацтеков еще не было Суворова, надеяться на быстрое передвижение громоздкой армии им не приходилось. И хотя путь правительственных войск к Теотнуакану был несколько короче нашего, мы могли вполне рассчитывать на то, что окажемся у мятежников раньше карательных сил.

К счастью или нет, но это предположение не оправдалось. Конечно, я сильно сомневался, что мятежные тольтеки что-либо сделали бы друзьям Кецалькоатля, но вот сотне гвардейцев Чимальпопоке вкупе с Шипинуалем могло прийтись туго. Как было бы на самом деле, узнать нам не довелось, поскольку едва дорога вынырнула из джунглей на открытое пространство перед разоренным Теотнуаканом, мы увидели две огромные армии, стоявшие друг против друга. Более того, ни те, ни другие явно откладывать дело в долгий ящик и переносить разборки до утра не собирались. Судя по всему, бой должен был начаться с минуты на минуту.

– Так, и что мы теперь делать будем? – глядя на войска, задал риторический вопрос мой хозяин.

– А что тут раздумывать? – удивился омоновец, разминая кулаки. – Врубаемся в толпу и разгоняем всех к ядреной фене!

– Куда?.. – оторопело уставился на него мой хозяин.

– Точный адрес не скажу, – покачал головой омоновец. – Но тесть у меня всегда туда тещу отправляет, когда она его до того доведет, что тесть на нее рычать осмеливается.

– Понятно. Это у вас что-то семейное, – сделал собственные выводы мой Рабинович. – Только, Ванюша, никого и никуда гнать мы не будем. Тлала, ты узнаешь Кецалькоатля, если увидишь его?

– Конечно, – хмыкнула девица. – Этого прохвоста трудно не узнать. Да вы разве сами его не знаете?

– Ну, много лет прошло, можем и ошибиться, – туманно пояснил мой хозяин. – Ты лучше влезь на телегу и ищи Кецалькоатля в толпе. А ты, Ванюша, приготовь своих орлов. Как только Тлала определит, где нужный нам бог находится, будем пробиваться сквозь толпу прямо к нему.

– А вот это уже дело! – обрадованно потер ладони омоновец и умчался к своей роте.

Всё перестроение у нас заняло не больше трех минут, и к маневрам мы были готовы раньше, чем сражение между ацтеками и тольтеками началось. Честно говоря, отличить одних от других с такого расстояния я был совершенно не способен. Обе противостоящие армии были одинаково одеты и вооружены и выглядели так, словно одна являлась зеркальным отражением другой. И лишь по тому, что одно войско стояло спиной к городу, а его противники, соответственно, к Теотнуакану лицом, можно было разобрать, где мятежники, а где карательные силы. Я, прекрасно осознавая всю слабость собственного зрения, даже и не пытался рассмотреть в рядах тольтеков нужное нам божество и лишь следил за Тлалой, ожидая от нее сигнала.

А правительственные войска тем временем начали атаку. Издав дикий, непередаваемый вопль, они сломя голову бросились вперед. Я скосил глаза на нашего собственного полководца и увидел, как Жомов поморщился от столь неорганизованного способа ведения боевых действий.

Тольтеки, хоть и уступали по численности правительственным войскам, держались куда более достойно. Они не бросились навстречу карательным силам, спокойно оставаясь на месте. А когда войско ацтеков приблизилось к ним на сотню метров, лучники повстанцев дали залп по атакующим. Особого вреда, правда, это не принесло, поскольку подавляющее большинство стрел просто не долетело до противника, а дальше всё повернулось совершенно неожиданно.

– Вон он! – крикнула Тлала, указывая рукой куда-то в сторону Теотнуакана, и, повинуясь ее сигналу, Жомов бросил вперед своих солдат.

Построившись почти правильным клином, гвардейцы Чимальпопоке устремились в направлении, заданном богиней. Я, Сеня, Шипинуаль и Капелькуаль помчались следом, но, опережая нас, вперед унесся поповский крик. Встав во весь рост на телеге и сложив ладони рупором у рта, Андрюша нараспев заорал во всё горло:

– Кецалькоатль! Остановись! Мы идем!!!

К нашему счастью, Попов со своей телегой располагался на небольшом холме, и фронт его звуковой волны прошел над нашими головами. У гвардейцев, правда, их пернатые шапки с маковок посдувало, но в остальном наши силы обошлись без потерь. А вот войскам правительства и мятежной армии пришлось куда как круче. С одной стороны, ацтекам повезло. Андрюшин крик остановил почти весь второй залп стрел, направленный в них. Ну, а с другой – кому приятно оглохнуть и свалиться в пыль после жуткого вопля? Для тольтеков плюсов и вовсе не было. И залп до цели не дошел, и в стройных рядах мятежников образовалась широкая брешь, которую, впрочем, почти мгновенно заполнили резервные силы.

– Ну ты и дурак, Попов, – констатировал мой хозяин и заорал на застывших гвардейцев Чимальпопоке: – Что стоите, олухи царя небесного? Марш вперед!

Может быть, в другое время Ваня и возмутился бы тем, что Сеня взялся командовать чужими солдатами, но сейчас было не до этого. Все трое ментов как один хотели остановить грядущее побоище, а для этого нужно было в максимально короткий срок добраться до Кецалькоатля. Именно поэтому Жомов поддержал Рабиновича, тоже прикрикнув на солдат. И гвардейцы побежали.

Неизвестно почему, но войска правительства, увидев нас, ликующе завопили и понеслись вперед так, словно им под хвостом скипидаром намазали. Проделанный Поповым коридор в рядах ацтеков сомкнулся почти так же быстро, как и в войсках мятежников, и через минуту перед нами стояла сплошная стена из спин. Гвардейцы древками копий принялись дубасить солдат направо и налево, но, судя по всему, пробиться сквозь плотные ряды попросту не могли. Мы завязли!

– Подождите! – пискнул Горыныч и начал совершать свой извечный ритуал подготовки фокусов.

Когда все три головы Ахтармерза оказались сплетены в косу, он перестал вращаться и, упав головами в направлении выбранного нами маршрута, совершил то же самое чудо, что могли в его исполнении лицезреть евреи на берегу Красного моря. Горыныч, словно тогда воду, в этот раз энергетическим тоннелем раздвинул в стороны войска, освобождая нам дорогу. В этот коридор мы и рванули.

Если честно, я ожидал, что энерголуч Горыныча пронзит насквозь оба войска, но силенок у Ахтармерза хватило только на одно. Выскочив из-за спин правительственных войск, мы оказались на пустом пространстве, а прямо перед нами пятилась назад армия мятежников. Впрочем, пятилась она только до того, пока мы не выскочили на свободное место. Увидев нас, тольтеки с дикими воплями резко развернулись и бросились внутрь разоренного города. Мы оторопело застыли.

– Не понял. Что это за ерунда? – удивился омоновец. – Этот Чималь, который по попке, говорил же, что если Уицилопочтли не появится, тольтеки его армию разобьют, а они драпают, как шведы под Полтавой.

– Стоя-я-ять! – вместо ответа на этот вопрос вновь заорал Андрей.

Не знаю, на что он рассчитывал, но остановить в панике отступавшую армию даже таким воплем было невозможно. Тольтеки только ускорили бег, исключая, конечно, тех воинов, которые после Андрюшиного крика оказались неспособны к передвижению. А правительственные войска, окрыленные новым успехом, с дикими воплями бросились вдогонку за мятежниками. Впрочем, последние знали закоулки города куда лучше, чем ацтеки, и кроме сбитых поповской звуковой волной людей карательным силам схватить никого не удалось. Исчез и Кецалькоатль!

– Ну, спасибо тебе, Андрюша, – сердечно поблагодарил криминалиста мой хозяин. – Век не забуду этого твоего доброго дела! Нашли Кецалькоатля, называется.

– А я-то тут при чем? – обиделся криминалист.

– Орать меньше надо было, – вздохнул Рабинович и опустился на пожухлую траву. – Вот теперь точно приехали. Конечная станция. Поезд дальше не идет.

– А при чем тут мой крик-то? – не успокаивался Попов, который отчаялся ничуть не меньше, если не больше других.

– А то ты сам не знаешь, как твои вопли первый раз на всех действуют, – устало буркнул Сеня. – Напугал ты Кецалькоатля. Он, бедолага, наверное, решил, что тут десяток Уицилопочтли сразу на бой прибыло.

– Какой же он на фиг бог, если одного крика испугался?! – чуть не плача, заявил Попов.

– Да уж какой бы ни был, а нам именно этот и нужен, – ответил мой хозяин.

Андрей отвернулся и ушел к телеге инспектировать наши припасы. Его вид еды всегда успокаивал, поэтому и нельзя нашего криминалиста осуждать за такие банальные занятия в столь трудный для отчизны час. Остальные толпились около моего хозяина. При этом Тлала даже стала поглаживать его по плечу, чтобы как-то успокоить. Вот только Рабинович этих поглаживаний, кажется, не заметил.

В любое другое время сей факт меня бы только обрадовал, но сейчас отсутствие у Сени подобного рода внимания говорило лишь о том, в каком тяжелом положении мы оказались. Все наши надежды были направлены именно на эту встречу с Кецалькоатлем, и вот теперь всё снова повисло на волоске. Время шло. Оберон мог начать действовать в любую минуту, а у нас против него не было оружия. Более того, мы оказались заперты в этом мире и полностью не способны как-то влиять на ход событий!

В общем, счастливым не выглядел никто. Даже Капелькуаль с Ачитометлем, хотя и не знали истинного положения дел, глядя на нас, приуныли. Я оглянулся по сторонам, чтобы посмотреть, как на случившееся реагирует наш самый подозрительный член команды – Шипинуаль, но нигде этого маленького пройдохи не нашел. Поэтому отправился его разыскивать и вскоре нашел там, куда ацтеки сгоняли пленных мятежников, контуженных Поповым во время отступления. Ни вид ацтеков, ни плотоядная ухмылка Шипинуаля мне абсолютно не понравились, и я пошел оповестить об этом своего хозяина. Однако Сеня поначалу никак на мои возгласы не отреагировал, и лишь когда я потянул его за рукав, удивленно посмотрел на меня.

– И чего тебе надо? – спросил он так, будто мог понять, что я ему объясняю.

Пришлось зарычать и потянуть его сильнее.

– Да что там случилось? – задал новый вопрос бестолковый Рабинович и, поскольку я не успокоился, вынужден был встать.

– Ладно, веди, показывай.

Собственно говоря, путь до места сбора арестованных тольтеков был недолог, и все члены нашей команды, в том числе и рота гвардейцев, пошли следом за нами. Поначалу Рабинович, видимо, окончательно отупевший от расстройства и не отличавший одних аборигенов от других, не понял, что я нашел интересного в происходящем, но довольно быстро сообразил, что к чему, не заставив меня разувериться в своих умственных способностях.

– Так, и что ты тут делаешь, скажи на милость? – грозно поинтересовался у Шипинуаля мой хозяин.

– Как что? – удивился тот. – Пленных мятежников считаем. Спасибо вам. Только из-за вас победа вышла совершенно бескровной, хотя не знаю, понравится ли это Уицилопочтли.

– А ну-ка отпусти всех, – распорядился Сеня.

– То есть как? – оторопел секретарь Чимальпопоке и теперь уже правитель Теотнуакана. – Это невозможно. Половина пленников пойдет в рабство на плантации, а половину жрецы сегодня поздно вечером принесут в жертву.

– Я сказал отпустить всех! – рявкнул Рабинович.

– Ты че, в натуре, не понял, блин, что тебе говорят? – поддержал моего хозяина омоновец. – Тебе на пальцах объяснить?

– Подожди, Ваня, – остановил его Рабинович и повернулся к Шипинуалю. – Во-первых, я тебе напомню, что мы сюда пришли не воевать, а заключать перемирие. Во-вторых, именно Уицилопочтли говорил, что готов пожертвовать своей армией, лишь бы встретиться с Кецалькоатлем. Ну и в-третьих, ты мои приказы собрался обсуждать?

– Никак нет, гражданин начальник, – побледнел ацтек. – Как прикажете. Сейчас всех отпущу, – и галопом помчался к солдатам, охранявшим пленников.

Проследив, что его распоряжения выполняются, Сеня развернулся и поплелся к оставленной нами повозке, от которой Попов, кстати, так и не отходил. Увидев физиономию моего хозяина, Андрюша вздохнул и, решившись, подошел к Рабиновичу.

– Сеня, еще не всё потеряно. Есть один способ встретиться с Кецалькоатлем, – заявил Попов и, подождав, пока все удивятся, рассказал всем то, что ему поведал старик тараск. Ну не жук ли?!

Глава 6

И не смейте мне говорить о квартирном вопросе!

Диоген

– Ну и как тебя после этого называть, Андрюша? – ехидно поинтересовался Рабинович, когда криминалист закончил свой рассказ.

– Уж точно не Андрюшей, – поддержал его Жомов.

– Да что вы ко мне прицепились! – возмутился Попов. – Говорю же вам, что хотел сюрприз сделать, если, как задумывалось, встретиться с Кецалькоатлем не получится.

– А если бы получилось, то ты пошел бы в пещеру и какое-нибудь собственное желание попросил бы выполнить? – не унимался Рабинович. – Вроде нового аквариума или какой-нибудь гурами жемчужной в свою коллекцию?

– Может быть, – огрызнулся Попов. – А ты бы не пошел?

Сеня фыркнул и решил ничего не отвечать. Да, собственно говоря, и отвечать-то было нечего. Кто-кто, а Рабинович непременно бы воспользовался пещерой для личной выгоды, если бы была такая возможность. И уж его бы, конечно, меньше всего интересовало, кто именно скрывается в пещере, если это существо могло выполнять желания. Зато личность доброго волшебника весьма интересовала другого члена экспедиции в Теотнуакан – Тлалу.

– Странно, но я почему-то об этой пещере не слышала и даже не представляю, кто из нашего пантеона мог быть столь бескорыстен, – задумчиво проговорила она. – Разве что Шипе-Тотек, покровитель людей? Но он такой болтун, что, сделав хоть одно доброе дело, тут же раструбит о нем на все девять небес.

– Да какая разница, кто он такой. Главное, чтобы помог нам с Кецалькоатлем встретиться, – отмахнулся Рабинович. – Кстати, у меня есть предложение…

Сенина идея была проста, как всё гениальное. Раз уж неизвестный обитатель пещеры выполняет только одно в жизни человека желание, Рабинович предложил тянуть жребий. Один из троих служащих российских сил правопорядка спросит, как встретиться с Кецалькоатлем, а остальные будут действовать по собственному усмотрению. Попов, которому в жребиях почему-то постоянно не везло, с этим не согласился. Заранее посчитав себя обездоленным, на правах, так сказать, первооткрывателя пещеры, он потребовал, чтобы и его желание было удовлетворено. Делать это Рабинович, естественно, отказывался, и спор грозил затянуться на бесконечно долгий срок, если бы не вмешался Ваня Жомов.

– И надо вам из-за такой ерунды скандалить? – устав слушать двух антагонистов, поинтересовался он. – Я про этого Кецальтупатля спрошу, а вы там загадывайте, что хотите. Блин, нашли тоже лампу Аладдина…

– Имя только не перепутай, когда спрашивать будешь! – фыркнул Рабинович.

– А ты мне его на бумажке запиши, – посоветовал омоновец.

– Запишем, – пообещал Попов и, устыдившись собственного корыстолюбия, спросил: – Вань, а тебе неужели ничего не хочется?

– Почему? Хочется! – удивился Жомов. – Выпить вот хочется. Даже от этой дрянной пульке бы не отказался, да только эта морда длинноклювая, – Иван кивнул головой в сторону кинолога, – ни фига не разрешит. Он, видите ли, спасать мир с похмелья не может.

– На себя посмотри, медведь слонообразный, – огрызнулся Рабинович и покосился на Тлалу, с увлечением прислушивающуюся к разговору.

– Да нет, Вань, я не о том, – не обратил внимания на сердитую реплику кинолога Попов. – Неужели тебе чего-нибудь не хочется такого… Ну, глобального, что ли?!

– Это типа мировой революции? – поинтересовался омоновец и пожал плечами. – Нет, не хочется! Вот тещу бы, например, я бы заслал куда подальше, но и это, блин, не выйдет. Ленка расстроится…

– Да ну тебя, Жомов, – осознав бесплодность попыток, махнул на него рукой эксперт. – Недалекий ты какой-то!..

– Конечно, недалекий, – согласился Иван и ткнул кулак под нос Попова. – Во! Видишь, какой недалекий? Враз дотянуться могу.

– Да пошел ты… – отмахнулся от него эксперт и, оттолкнув руку, посмотрел на темнеющее небо. – Сегодня пещеру искать бесполезно. Темнеет уже. Пора ужинать и на ночлег устраиваться.

С этим предложением спорить никто не стал, тем более что и в самом деле на Теотнуакан опускалась ночь. Огромная армия ацтеков, которой, не заори Попов как резаный в самом начале битвы, полагалось быть разгромленной и обращенной в бегство, спокойно устраивалась на ночлег, заняв под бивак почти всё поле между кромкой леса и полуразрушенным Теотнуаканом. Солдаты разводили костры и готовили нехитрый ужин, а разочарованные роспуском пленников жрецы шлялись между ними, выискивая, к чему бы придраться.

Единственными, кроме ментов, конечно, людьми, еще не устроившимися на ночь, была рота гвардейцев Чимальпопоке, под командованием Ачитометля, которая терпеливо ждала, когда омоновец соизволит дать соответствующий приказ. Ваня ждать себя не заставил и зычным голосом приказал устраиваться на ночлег. И только теперь вся троица с удивлением констатировала, что Шипинуаль с Капелькуалем куда-то исчезли. Ну, если первый, скорее всего, находился где-то в лагере ацтекского войска, общаясь с командованием, то вот куда пропал трактирщик, понять не мог никто.

– Ну и хрен с ним, – махнул рукой Рабинович. – Андрюха, готовь ужин один, а я пока прогуляюсь по лагерю, найду Шипинуаля и узнаю, что они дальше собираются делать.

Взяв с собой Мурзика, Сеня направился через лагерь ацтекской армии туда, где рядами белели пирамидальные палатки военачальников и ярко освещался кострами походный алтарь Уицилопочтли. Походным этот алтарь, понятно, был не потому, что ходил сам, хотя тридцати его носильщикам этого бы очень хотелось, а оттого, что на нем по ходу дела справляли богослужения с неизменными жертвоприношениями жрецы грозного бога ацтеков.

Сегодня из-за Сениной принципиальности вместо человеческих жертв богу подарили трех нещипаных куриц, отчего жрецы, естественно, не источали ни малейшего благодушия.

– Благодарите своего Кецалькоатля за то, что Чимальпопоке к вам благоволит, – недовольно проворчал один из жрецов, самый молодой, когда Сеня проходил мимо. – Иначе сегодня сами бы могли оказаться на этом алтаре.

– Тебя пнуть или сам заткнешься? – спокойно поинтересовался Рабинович, успокаивая зарычавшего Мурзика. Молодому жрецу тут же что-то прошептал на ухо один из коллег постарше, и тот, нечленораздельно что-то пробурчав, скрылся за спинами остальных служителей бога.

– Где тут у вас начальник остановился? – спросил у жрецов Рабинович, и один из них, изобразив почтительный поклон, указал рукой в сторону центральной палатки, украшенной шкурами ягуара.

– Покорнейше благодарю, – съязвил кинолог и пошел в указанном направлении.

Возле палатки командарма ацтеков стояли двое воинов с копьями, но преградить Сене путь они не решились или имели приказ странных чужеземцев пропускать внутрь беспрепятственно. Отодвинув одну из шкур, закрывавших вход, и чуть пригнувшись, Рабинович вошел внутрь.

Как он и предполагал, Шипинуаль был здесь. Вместе с ним внутри богато украшенной шкурами палатки находились еще два аборигена: сам командир армии и верховный армейский жрец бога Уицилопочтли. Все трое резко обернулись навстречу вошедшему кинологу и оборвали разговор. Командарм смотрел на гостя с любопытством, а жрец что-то прошипел и недовольно поджал губы. Шипинуаль сделал шаг вперед.

– Мы рады, что вы решили прийти сюда, – немного надменно проговорил тот. – Мы уже готовились послать за вами, как только закончим свое небольшое совещание, и приносим извинение за задержку приглашения.

– Ладно-ладно, – жестом остановил его Сеня. – Изливаться потом будешь. Скажи-ка лучше, что вы собираетесь дальше делать?

– Ну, поскольку главная цель нашего путешествия, встреча с Кецалькоатлем, не достигнута, то ждем ваших распоряжений, – ответил экс-секретарь тлатоани, а ныне наместник Теотнуакана. – В противном случае мы бы сразу занялись насущными делами, отправив вас с эскортом в Теночтитлан.

– Ну, раз ждете моих приказаний, то тогда завтра утром чтобы этого войска я тут не наблюдал, – скомандовал Сеня.

– Это что еще за произвол? – возмутился командарм. – Мятежники всё еще поблизости, и стоит нам уйти, как они снова соберутся вместе.

– Тебе слова никто не давал. Ясно? – поинтересовался Рабинович. Полководец покраснел от злости, но глаза опустил, а Семен повернулся к Шипинуалю. – Мне и нужно, чтобы тольтеки снова собрали армию. Если ты опасаешься за свое здоровье, можешь уйти вместе с войсками.

– Чимальпопоке приказал мне быть с вами рядом, пока не будет установлен контакт с Кецалькоатлем, и я остаюсь, – твердо ответил Шипинуаль. – Армия же, повинуясь вашему приказу, утром свернет лагерь и отойдет на расстояние суток пути.

Сеня довольно кивнул и снова обвел взглядом всё руководство ацтекского войска. Жрец с командармом багровели от злости, но возражать посланнику Чимальпопоке не решались. Только их взгляды говорили Рабиновичу о том, что эта сладкая парочка сделала бы с ним, будь ее воля. Кинолог презрительно усмехнулся и, не прощаясь, вышел из палатки, нос к носу столкнувшись с Капелькуалем.

– Ты чего тут делаешь? Подслушиваешь? – грозно поинтересовался Сеня.

– Не без этого, – пожал плечами трактирщик. – Вы же знаете, нам, торговцам, чрезвычайно важна любая информация, чтобы правильно распорядиться вложением капитала. Вот я и делаю всё, что в моих силах, для добычи этой информации. Кстати, у меня есть для вас небезынтересные новости, которыми я и готов поделиться. За определенную мзду, конечно, – и увидев удивленный взор кинолога, хлопнул себя по лбу. – Ой, о чем это я? Совсем забываю о нашем с вами договоре и о том, что все мои услуги оплатит тлатоани по возвращении в Теночтитлан. Ну, не могу о прибыли не думать! Понимаете…

– Может быть, болтать перестанешь и перейдешь ближе к делу? – недовольно поинтересовался Сеня.

– Конечно, конечно! Как скажете, – согласился трактирщик. – Дело в том, что я тут оживил кое-какие мои старые связи и договорился для вас о встрече с вождем восставших тольтеков. Это милейший человек, к тому же чувствующий к вам благодарность за спасение пленных. Он ждет вас в укромном месте внутри Теотнуакана. Если хотите, я провожу вас немедленно.

– Позже, – покачал головой Сеня. – Сначала поужинаем, а потом пойдем. Пошли со мной к нашему лагерю, а заодно и расскажешь, что еще смог узнать.

Новостей оказалось не так уж и много, да еще и большинство из нихновостями можно было назвать с натяжкой. Капелькуаль, который, как и все торговцы Мезоамерики, во время поездок занимался не столько добычей прибыли, сколько шпионажем, попав в Теотнуакан, быстренько восстановил свои старые связи среди повстанцев. Его агенты и подтвердили версию о том, что рык Попова в начале битвы был всеми принят за голос Уицилопочтли. Кецалькоатль тут же исчез, а сломленное таким быстрым бегством своего божества войско бросилось наутек.

Впрочем, причина отступления была, конечно, не только в воплях криминалиста. Как поведал Рабиновичу трактирщик, большинство тольтеков давно считают восстание обреченным и выходят на такие, подобные сегодняшнему, сражения лишь потому, что считают позорным прослыть среди своего народа трусами. К удивлению кинолога, Капелькуаль сказал, что подавляющая часть восставших не верит, что рядом с их войском иногда появляется Кецалькоатль. Тольтеки думают, что он еще не вернулся в Мезоамерику и высылает им в поддержку лишь свою астральную проекцию, которая и рассеивается под действием силы Уицилопочтли. Восставшие уверены в том, что настоящий Кецалькоатль никогда бы так позорно не бежал от своего главного противника.

– Вот это новость, – покачал головой Сеня. – Получается, что мы за миражем гонялись?

– Я не знаю, что такое мираж, но если это то, что я думаю, то хочу сказать – вы ошибаетесь, – протараторил Капелькуаль. – Верховный жрец Кецалькоатля, путешествующий с восставшими, утверждает, будто лично общался с Крылатым Змеем, и тот, дескать, велел сражаться с захватчиками и верить, что он скоро вернется в страну и дарует верным тольтекам победу. А жрецы, как всем известно, никогда не врут!

– Святая наивность, – хмыкнул Рабинович. – Ладно, встретимся с этим жрецом, сами всё узнаем. Что еще у тебя нового?

Трактирщик вновь затараторил такой скороговоркой, какой позавидовал бы любой современный дистрибьютор. В этот раз в его информации ценности для экспедиции было еще меньше. То есть ценность в ней была, поскольку Капелькуаль говорил именно о ценах на всевозможные товары здесь, в Теотнуакане, и о возможности спекуляций ими, но Сеню она не впечатлила. Конечно, в любое другое время Рабинович бы не преминул воспользоваться особенностями местного рынка для получения прибыли, но сейчас, когда для его бездонных карманов были открыты кладовые Чимальпопоке, возможность заработать пару сотен бобов какао кинолога не интересовала. И встрепенулся он только тогда, когда Капелькуаль заявил, что вождь восставших хочет наградить его за спасение пленных.

– С этого и надо было начинать! – возмутился кинолог. – И какую награду он предлагает?

– Рыночную стоимость каждого спасенного человека, – ответил трактирщик. – По сто бобов какао за голову…

– Пусть он себе эти бобы какао в задницу забьет! – возмутился Рабинович. – Меня интересуют только золото и драгоценные камни.

– Золота у тольтеков почти нет, из драгоценных камней в основном один нефрит, да и бобы какао, боюсь, вождь себе в задницу забивать не будет – экономически не выгодно, да и удовольствия никакого, – задумчиво проговорил Капелькуаль и нарвался на злобный взгляд Рабиновича. – Но не волнуйтесь, гражданин начальник, что-нибудь мы придумаем. Вы пока ужинайте, а я к восставшим сбегаю и вернусь, – и с этими словами абориген умчался в сторону развалин города.

– Идиот, – констатировал кинолог, глядя ему вслед, а затем вернулся к поджидавшим его друзьям.

Новости, принесенные Сеней, встретили почти равнодушно.

Попов оттого, что весь вечер разрывался между двумя желаниями – зарисовать остатки Теотнуакана и плотно поесть. Ну а поскольку одновременно готовить ужин и запечатлять руины в лучах заходящего солнца Андрюша просто не мог, он страшно злился из-за отсутствия Капелькуаля, на которого можно было бы взвалить большую часть дел, и обещал оторвать ему голову, когда вернется. Впрочем, эти угрозы никто всерьез не воспринимал. И лишь одна Тлала поглядывала на развоевавшегося толстяка с явным одобрением. Девушка-богиня, кстати, да Ахтармерз оказались единственными членами экспедиции, кто внимательно выслушал Сенин рассказ. Тлала выдвинула предположение, что вероятность создания своей проекции Кецалькоатлем весьма велика, а образованный Горыныч тут же принялся объяснять людям, какими именно способами можно подобную операцию провернуть. Ну а поскольку в технических терминах его мира российские милиционеры ничего не смыслили, то попросту велели Ахтармерзу заткнуться. На что тот тут же обиделся, увеличился в размерах и дохнул на людей своим желудочно-кишечным газом. Когда его захотели отшлепать за такое свинство, Горыныч спрятался под телегу и не вылез до тех пор, пока не получил индульгенцию.

Жомов Сенины известия воспринял совершенно по-своему. Узнав о том, что утром ацтеки уйдут и у тольтеков появится шанс заново собрать войско, омоновец обрадовался и заявил, что готов на спор со своей ротой гвардейцев разогнать всю тольтекскую рать. Ачитометль его поддержал, но победу своим подчиненным прочил лишь при двух условиях: во-первых, если Кецалькоатль окажется всего лишь проекцией, а во-вторых, если Попов пару раз рявкнет в сторону противника. Андрюша от этого предложения лишь отмахнулся и повернулся к Рабиновичу.

– Сеня, что-то не пойму, зачем тебе всё это нужно: ацтеков разгонять, новое войско повстанцев собирать и с их вождем встречаться? – недоуменно поинтересовался Попов. – Завтра сходим в пещеру, и все проблемы решатся.

– Был бы ум, помер бы от дум, а мозгов нет, прождешь сто лет, – констатировал Сеня. – Андрюша, а если эта пещера, о которой тебе поведал старый маразматик, который в ней, к тому же, никогда не был, окажется просто сказкой? Где мы тогда Кецалькоатля возьмем? И как без него к Оберону вернемся?

– Так ты всё-таки согласен, что Оберон готов уничтожить наш мир? – встрепенулся криминалист.

– Согласен или не согласен, это дело пятое, – уклонился от прямого ответа Рабинович. – Но ясно как божий день, что без Кецалькоатля нам отсюда не выбраться. Да и встретиться с эльфийским владыкой всё равно нужно!

– А-а, делай, что хочешь, – махнул рукой Андрей, прекращая дискуссию. – В конце концов, лишняя перестраховка еще никому не помешала.

– Мальчики, а о чем вы говорите? Кто такой Оберон? – истряла в разговор Тлала. – А эльфы? Они такие же забавные, как эта ваша зверюшка? – девушка грациозно кивнула головой в сторону Ахтармерза.

– Сама ты зверюшка! – обиделся трехглавый пожиратель насекомых и юркнул под телегу, прежде чем Рабинонич запустил в него первым, что попалось под руку. – Прекратите детей обижать, а то я прокурору пожалуюсь.

– Ты найди его здесь сначала, прокурора-то, – фыркал Сеня и посмотрел на девицу. – Про Оберона и эльфов слишком долго рассказывать. Просто считай их богами из другого мира, не менее могущественными, чем твои коллеги по пантеону.

– Я хочу о них всё знать! – закапризничала богиня, но прежде чем Рабинович взялся открывать девице все тайны, в дело вмешался Попов.

– Тлала, мы тебя с эльфами лично познакомим, и ты сама у них всё узнаешь, – предложил эксперт-криминалист. – Мы не так много о них знаем, чтобы рассказать тебе об их жизни и не наврать. Подожди. Скоро сама сможешь подробно эльфов расспросить.

– Точно обещаете? – сморщила носик девица. Все трое ментов слаженно, как солдаты на параде, кивнули. – Ладно, тогда я подожду. Только недолго!.. А других миров много?

– Очень! – торопливо ответил Рабинович. – О них тебе тоже эльфы расскажут, и если сможешь их уговорить, то и самой удастся некоторые из миров посмотреть.

Девушка обрадованно кивнула головой, заранее предвкушая, как именно станет уговаривать эльфов, а менты, увернувшись от обсуждения скользкой темы, облегченно вздохнули. При этом Попов с Рабиновичем обменялись такими взглядами, что было ясно, кого именно они считают виновником того, что речь на совещании зашла об Обероне, эльфах и других мирах. Впрочем, до главной беды – рассказа Тлале об истинных причинах изменений в Мезоамерике – дело не дошло, а значит, и большой трагедии не случилось. Сеня и криминалист решили боевых действий друг против друга не начинать и спокойно закончить ужин в молчании, ну а когда маленькое пиршество подходило к концу, явился Капелькуаль.

– Дело сделано! – самодовольно заявил он. – Конечно, пришлось здорово поторговаться, но я выпотрошил из вождя тольтеков всё, что мог. Заставить его запихать в задницу зерна какао, конечно, не получилось, но всё остальное прошло удачно. Вождь согласен заплатить за каждого спасенного из рук ацтеков пленника по драгоценному камню размером не менее фазаньего яйца…

– А у фазанов разве есть яйца? – удивился омоновец и тут же вспомнил: – Эх, точно, блин! Они же их несут.

– Куда несут? – оторопел Капелькуаль.

– На базар, блин! – рявкнул Жомов. – И не приставай ко мне с идиотскими вопросами. И вообще, можешь идти на хрен отсюда. Дай поесть спокойно.

– Куда идти? – совсем ошалел трактирщик, никогда не слышавший о таком огородном растении, как хрен.

– В Караганду, – посоветовал ему Сеня, окончательно запутав несчастного ацтека. – Потом пойдешь туда, а пока быстренько перекуси и веди нас к вождю тольтеков. Как его зовут, кстати?

– Уичаан, – с набитым ртом проговорил трактирщик. – Он не чистокровный тольтек. Его бабушка была из ольмеков и настояла, чтобы внуку дали имя одного из их верховных божеств. В детстве его, конечно, за это дразнили, но когда жрецы его выбрали верховным правителем вместо погибшего в войне с ацтеками вождя, больше над именем Уичаана никто не шутил…

– Вот и слава богу, – оборвал словоизлияния разговорчивого торговца Рабинович. – Ешь быстрее, пока совсем не стемнело, да пойдем.

Капелькуаль дожевал большой кусок мяса с такой поразительной скоростью, будто опаздывал на сделку века, способную как минимум утроить его собственный капитал, а как максимум – сделать его лидером рейтинга самых богатых людей мира и по совместительству финансовым владыкой этой вселенной. Впрочем, предприимчивый торгаш от встречи ментов с Уичааном какую-то выгоду для себя наверняка имел. По крайней мере, твердо рассчитывал на вознаграждение, которое обещал ему за труды Рабинович по возвращении в Теночтитлан. Наивный! Можно подумать, после встречи с Кецалькоатлем кто-то из доблестной троицы в этот город возвращаться собирался…

Армия ацтеков, как и положено воинскому подразделению, на ночь выставила посты по периметру. В той части, где лагерь карательного войска подступал ближе всего к разоренному Теотнуакану, дозоры были наиболее многочисленны, но задержать процессию, направлявшуюся внутрь города, никто не решился. Дескать, пусть идут, дураки! Прибьют их там из-за угла пыльным мешком, нам только спокойнее будет. Впрочем, на это никто из ацтеков, уже прекрасно знающих возможности странных друзей Кецалькоатля, особо и не рассчитывал, но зато как приятно было помечтать!

К удивлению Рабиновича, ожидавшего, что Тлала попросит взять ее с собой, и готовившегося долго уговаривать девицу не покидать лагерь ради собственной же безопасности, богиня сама отказалась идти на встречу с вождем тольтеков. Дескать, ей такие переговоры неинтересны, да она и сама заранее знает, что Уичаан выполнит всё, о чем его Сеня попросит. Кинологу подобная уверенность пассии в его силах, конечно, польстила, но прежде чем отправиться вслед за Капелькуалем, Рабинович несколько секунд, как и в той деревне, где Попов выступил в роли доктора Айболита, удивленно рассматривал противоречивую девицу. То ей всё расскажи и дай пощупать, а то говорит, что новые приключения для нее скучны. В итоге, списав всё на обычную женскую эксцентричность, Рабинович присоединился к поджидавшей его команде.

То, что Попов и Жомов составят Сене компанию, было очевидно с самого начала. Никто не ожидал, что к процессии пожелает присоединиться Ачитометль, но член ордена Орла почти умолял взять его с собой, дабы он засвидетельствовал почтение жрецу, удостоившемуся чести лично беседовать с Кецалькоатлем. Возражений на эту просьбу у ментов не нашлось, и Ачитометля взяли с собой. Как и Горыныча с Мурзиком, которые выступали в качестве группы поддержки на случай возможных осложнений.

Сеня, правда, хотел оставить Мурзика сторожить одинокую Тлалу от возможных посягательств со стороны солдатни, но пес исполнять приказ наотрез отказался. Стоило только Рабиновичу отвернуться, как Мурзик, получавший неоднократно команду «охранять», тут же вставал со своего места и следовал за хозяином. В итоге Сене пришлось уступить настырности пса и взять его с собой.

– Ладно, сейчас мне тебя некогда воспитывать, но вернемся домой, получишь хорошую трепку. Понял? – пообещал верному брату меньшему кинолог и в ответ заработал взгляд, однозначно означавший: «Мели, Емеля, твоя неделя».

Теотнуакан действительно оказался сильно разрушен. Большинство домов пригорода лежали в руинах, и в их останках не светилось ни одного огонька. Достаточно сильно повреждены были и большинство зданий в центральной части Теотнуакана, а вот храмы и, что удивительно, бани, остались нетронутыми. И, насколько можно было заметить издалека, в храмах и примыкавших к ним «монастырях» жизнь шла полным ходом. А над одной из бань Рабинович заметил поднимавшийся в ночное небо светлый дымок.

– Это что за здание? – поинтересовался он у проводника, чью роль взял на себя Капелькуаль.

– А это баня, Сеня, – вместо него ответил Попов.

– В каком смысле баня? – не понял кинолог. – Типа наших общих, что ли?

– Не-а, – покачал головой эксперт. – Скорее типа сауны. Там в середине парной лежат раскаленные камни, которые слуги то и дело поливают водой со всякими ароматическими добавками. Ну а потом, пропарившись, можно водой из кувшина окатиться.

– А бассейна там не предусмотрено? – поинтересовался Жомов и, получив отрицательный ответ, горестно вздохнул. – Жаль, а то можно было бы оторваться по полной программе. Что скажешь, Сеня, устроим себе помывку? Веников березовых, правда, тут днем с огнем не найдешь, но что-нибудь придумать можно.

– Сначала Кецалькоатля найдем, – отрезал кинолог.

– Ой, да надоел ты уже вместе с этим змеюкой! – возмутился омоновец. – Что ты за человек такой, и сам не отдыхаешь нормально, и другим отдыхать не даешь?!

– А вот такой я гадкий человек, – огрызнулся Рабинович. – Потому что не хочу, попарившись в баньке, узнать, что нашего мира чьими-то стараниями уже нет. Я предпочту чуть-чуть потерпеть, но зато потом в настоящей русской бане с березовыми вениками и пивком оттянуться. Если кто-то хочет чего-то другого, то пожалуйста, может идти. Его никто не держит.

– Ладно, устыдил, – вздохнул Ваня и больше в этот вечер разговор о банях не заводил.

Как это ни казалось банальным, но скрывался от правосудия вождь заговорщиков в одном из храмов, которые ацтеки разрушить не решились. Когда-то на месте храма было небольшое святилище, но один из властителей города, желавший прослыть меценатом, приказал за свой счет выстроить над святилищем большую пирамиду, увенчанную храмом. Святилище замуровали, но потайной ход в него на всякий случай оставили. Вот в этом помещении, укрытом в чреве пирамиды, и проживал Уичаан.

Вождь повстанцев внешне ничем не отличался от виденных ранее российскими милиционерами индейцев. Он был бритоголов и бородат, носил огромное кольцо в носу, одевался в рубашку и штаны, украшенные перьями и драгоценными камнями. Жрец, стоявший рядом с ним, по сравнению с расфуфыренным нарядом Уичаана, выглядел настоящим стоиком, если не сказать – нищим. У дверей тайного убежища вождя повстанцев застыли двое воинов с копьями и щитами, и, кроме них, больше никого в святилище не было.

– От лица всей нации и других просвещенных народов мира хочу поблагодарить вас за спасение пленников, – торжественно произнес Уичаан. – Ваше деяние достойно быть внесено в летопись великих побед, и думаю, что международная организация Красного Креста и Красного Полумесяца отметит вас своими высшими наградами.

– Так, с международными организациями мы сами разберемся. Ты лучше сделай то, что обещал, – потребовал Рабинович и, увидев недоумение на лице вождя, напомнил: – Что ты там за каждого спасенного нам дать собирался?

– Сто бобов какао, – пробормотал Уичаан и тут же поправился: – То есть это сначала я обещал. А потом с почтенным Капелькуалем договорились, что вы получите по драгоценному камню размером с яйцо фазана. Вон, у двери лежит мешок. Можете пересчитать.

– Обойдемся, – ответил Рабинович. – Сначала обсудим дела. Мне говорят, что ваши люди не верят, что Кецалькоатль иногда приходит к вам?

– Это твердят святотатцы и маловерные! – в сердцах заявил жрец. – Я лично разговаривал с богом, и он дал мне вполне четкие инструкции.

– Точно разговаривал? – подозрительно посмотрел на него кинолог.

– Клянусь перьями кецаля и чешуей коатля! – ответил тот. – Бог вот прямо, как вы, тут стоял и всё мне подробно растолковал. Я тогда, помню, дотронуться до него пытался, но никак дотянуться не мог. А потом, когда я сделал себе клизму из остатков пульке, бог ушел. Я ему тоже клизму предлагал, но он отказался. Говорит, не пью. У него, мол, геморрой.

– Понятно. Допился, – констатировал Сеня и вздохнул. – Ладно, проверим, – и он повернулся к вождю. – Ацтекское войско завтра отступит от Теотнуакана. Я им приказал. У вас будут ровно сутки, чтобы снова собрать свою разбежавшуюся армию и попробовать разгромить захватчиков. Успеете?

– Да я ее за шесть часов соберу! – обрадованно воскликнул тольтек – Уж прямо и не знаю, как вас благодарить! По крайней мере, даже если мы завтра снова проиграем битву, тольтеки все как один в вашем распоряжении. Только скажите слово, и мы его исполним.

– Угу. Звезду с неба, например, достанете, – предположил Рабинович и, видя недоумение, вновь приклеившееся к лицу Уичаана, махнул рукой. – Не бери в голову, а то она таз перевешивать начнет. В общем, только снова собери свою армию, и большего от тебя не требуется. И еще. Завтра мы будем в ваших рядах, чтобы встретиться с Кецалькоатлем. С нами придет рота гвардейцев Чимальпопоке и его наместник Теотнуакана, – и жрец, и вождь злобно зашипели при упоминании об ацтеках. – Сразу предупреждаю, чтобы к ним никто не приставал. Они под нашим покровительством. А когда мы поговорим с вашим богом, будет видно, что делать дальше. Всё ясно?

– Только из уважения к вам обещаю, что этих грязных собак… – Мурзик зарычал, и Уичаан поправился: – скользких жаб трогать не будут. Но только до тех пор, пока эти поганые ацтеки не соберутся вредить нам. Если они попытаются что-то сделать, их тут же перережут, как цыплят.

– Ну а я тебе обещаю, что пока мы находимся вместе, никто из моих людей заговор против вас не устроит, – в свою очередь сделал заявление кинолог. – И последнее. Когда ты сможешь собрать свои войска?

– Завтра к полудню они будут стоять на том же поле, с которого бежали сегодня! – твердо заявил Уичаан.

– Ну что же, тогда все вопросы решены, – кивнул головой Рабинович и собрался прощаться, как вдруг за дверью поднялся какой-то шум, а затем раздался истошный вопль:

– Измена! Нас предали! Враги на пороге!

– Вот, значит, как?! – зашипел вождь тольтеков, выхватывая откуда-то из складок одежды обсидиановый нож. – Мы, значит, к вам с открытой душой и чистым сердцем, а вы камень за пазухой припасли?

– Не дергайся. Мы сами не знаем, что там происходит, но сейчас всё выясним, – проговорил кинолог и повернулся к друзьям. – Мужики, пошли разбираться. Похоже, какая-то скотина своевольничать надумала, и если это Шипинуаль, я ему лично маленькую головенку скручу!

Трое ментов, не сговариваясь, почти одновременно выскочили за дверь. Причем так получилось, что возглавил строй Попов, успевший подхватить с пола Горыныча и теперь державший трехглавого монстра в руках так, будто это был какой-нибудь завалявшийся автомат. Жомов с Рабиновичем немного поотстали, но оба, готовясь к битве, отстегнули от пояса дубинки. Ачитометль и Капелькуаль вышли последними, выдернув из рук замешкавшихся стражников копья. И если полководец держал оружие так, словно с ним и родился, в руках трактирщика копье выглядело, как кобура на корове.

Навстречу им по коридору отступали несколько тольтеков, из последних сил отбивавшихся от примерно сорока ацтеков, плотной колонной по три продвигавшихся к входу во внутреннее святилище. Не осознавая, что делает, Попов завопил «ложись!» и зачем-то нажал большими пальцами на брюхо Горыныча. Тот икнул и хотел обидеться на такое жестокое обращение со школьниками, но затем передумал и, уступая настойчивым нажимам воинствующего криминалиста, выпустил три небольшие струи пламени в сторону врага.

Тольтеков, защищавших проход, от поповского вопля побросало на пол, словно пластмассовые кегли. Ворвавшихся в храм воинов не повалило только из-за того, что они шли слишком плотным строем и просто не имели пространства для падения.

Но зато передних плотно вдавило в идущих следом, что образовало довольно большой разрыв между атакующими и оборонявшимися силами. Вот в это пространство и влетел Андрей, пройдясь буквально по головам тольтеков.

Может быть, в любой другой ситуации пламени, извергнутого Горынычем, и не хватило бы даже на то, чтобы сигарету прикурить, но пернатые украшения атакующих и прыть Попова сделали свое дело. От огня, поднесенного вплотную, первые ряды вспыхнули, как спички. Впрочем, так же быстро и прогорели, едва успев испугаться. Задние воины попятились, боясь загореться, и наступление временно угасло. И неизвестно, что случилось бы потом, не подоспей на помощь криминалисту Мурзик и Саня с омоновцем.

Эти бравые молодцы с таким усердием пустили в ход дубинки, что в считанные секунды десяток атакующих сказались на полу с различными по степени тяжести телесными повреждениями. Остальные, перепугавшись диких воплей, странного трехглавого изрыгателя огня и прыти российских милиционеров, бросились наутек, оставив раненых на поле боя. Сеня с Жомовым пару минут преследовали отступающий отряд ацтеков, но, когда выскочили из более-менее освещенного коридора в непроглядную темноту безлунной ночи, решили догонялки прекратить и вернуться назад. Рабинович позвал верного пса и вошел в коридор, где рьяный Попов уже приступил к допросу пленных.

– Отвечай, скотина, кто вас послал и с какой целью?! – рычал он, тряся полубесчувственного ацтека, словно тряпичную куклу.

– Что-то странное у нас с Андреем в последнее время творится, – удивился Рабинович. Жомов, соглашаясь, кивнул. – Поп, ты что, с ума сошел? У него же сейчас башка оторвется!

– А что он молчит-то, – вдруг смутился криминалист, выпустил из рук анику-воина и, покраснев, отошел в тень. – Сами тогда допрашивайте, раз вам мои методы не нравятся.

– Во-во, – согласился с ним Жомов. – А ты иди лучше порисуй что-нибудь или какую-нибудь ерунду изобрети. Вроде пятого колеса к телеге, – а затем подошел к ацтеку, только что оставленному в покое, и пнул его берцом по щиколотке. – Будешь говорить или нет?

– Еще один туда же, – возвел очи к небу кинолог. – Жомов, по-твоему, ты чем занимаешься?

– Допрашиваю, – удивился недогадливости друга омоновец. – Но я же ему голову не отрываю.

– Да ну вас всех в Караганду! – простонал Рабинович. – Дурак на дураке едет, дураком погоняет. Уйди. Сам всё узнаю.

Собственно говоря, пленные ацтеки скрывать ничего не собирались. Как только они смогли прийти в себя после недавней обработки «демократизаторами», выложили нее как на духу. Оказалось, что ни Шипинуаль, ни командарм карательного войска к их появлению в тайном убежище отношения не имели. Это жрец Уицилопочтли приказал личной страже тайно следить за пришельцами и, если те попытаются встретиться с повстанцами, схватить и тех, и других, обвинив в предательстве. Ацтеки проследили ментов со спутниками до входа в тайное убежище, а потом долго не могли найти скрытую дверь. И, лишь догадавшись, что несколько вооруженных тольтеков битый час стоят у каменной панели не просто так, слуги жреца сообразили, где находится вход в тайное убежище. Ну а потом, как говорится, встретились два одиночества… Ладно, пусть не два! Скажем так, штук пятьдесят. Но смысла это не меняет!

Уичаан, присутствовавший на этом допросе, сразу извинился перед ментами за свои беспочвенные подозрения и тут же предложил предать всех пленных смерти на жертвенном алтаре. На что получил от Сени точно такой же отказ, какого недавно был удостоен Шипинуаль, пожелавший такой же участи пленным тольтекам.

– Да что вы, е-мое, не можете жить, чтобы кого-то не зарезать? – взвился кинолог.

– Так мы же не для себя, – пожал плечами вождь. – Это богам силу возвращает только людская кровь. Потому Кецалькоатль и не может открыто выступить против Уицилопочтли. Тому жертв намного больше приносят. Ацтекский бог просто сильнее нашего. Но мы это исправим. После завтрашней победы я ему в жертву десять тысяч человек принесу.

– Я, блин, сейчас тебя самого куда-нибудь принесу! – рявкнул на него Жомов. – Тебе же сказали, чтобы жертв не было, пока мы тут. Ты тупой или просто не понял?

– Да как скажете, – согласился Уичаан. – Вы уйдете, тогда я и буду жертвы богу делать.

– Да оставьте вы их в покое. Их не переделать! – вмешался в разговор Попов. – Всё равно, стоит нам убраться отсюда, человеческие жертвоприношения продолжатся. И будут продолжаться, пока Кортес почти всех индейцев в Мезоамерике не перебьет.

– Значит, правильно сделает, – буркнул Жомов.

– Ага. В Европе того времени тоже так считали, – согласился с ним Попов. – Потом, правда, раскаялись, но было уже поздно.

– Ладно, нас это не касается. У нас тут другие дела, – подвел итог бесплодной дискуссии Рабинович. – Забираем с собой этих горе-вояк и возвращаемся в лагерь. А там я лично со жрецом побеседую.

Увести с собой ацтеков российским милиционерам никто не мешал, хотя вождь и его слуги смотрели вслед врагам кровожадно-красноречивыми взглядами. А вот желанию Рабиновича встретиться с ацтекским верховным жрецом не суждено было осуществиться. Тот, едва узнав о позорном поражении высланного вслед чужакам отряда, сослался на то, что нужно подготовить новое место к богослужению, и отбыл из расположения войска, несмотря на непроглядную ночь. Догонять жреца менты, естественно, не стали и, вместо него оторвавшись на Шипинуале и командарме, спокойно отправились спать. Правда, уснуть удалось не сразу, а лишь после того, как Тлале были рассказаны все подробности прогулки по Теотнуакану, но когда девичье любопытство было удовлетворено, утихомирились все и до самого рассвета проспали беспробудным сном.

Утром ацтекские воины, имевшие дурацкую привычку приветствовать очередное возрождение солнца радостными криками, разбудили путешественников. Впрочем, возмущался сим фактом лишь Андрюша Попов. Жомов и так привык рано вставать, а Рабинович, хоть и не выспался, так торопился отыскать волшебную пещеру до того момента, когда вновь соберется тольтекское воинство, что был только благодарен ранней побудке. И ворчание Попова кинолог усилил тем, что не дал времени на нормальный, с точки зрения криминалиста, завтрак. Сеня и сам быстро перекусил, и другим не позволил набивать брюхо. Оставив гвардейцев под командованием Ачитометля и Капелькуаля сторожить имущество, Рабинович с остальными отправился на поиски пещеры.

Неожиданно для Фомы неверующего, в роли которого, как обычно, выступал кинолог, приметы, данные старым тараском, оказались весьма точны. Конечно, друзьям пришлось здорово поблуждать по сельве, окружавшей Теотнуакан, но примерно через полтора часа после начала поисков пещера, ведущая внутрь невысокого холма, была найдена. Несколько секунд вся троица колебалась, раздумывая, вместе нужно входить внутрь, или таинственное существо будет разговаривать только с тем, кто пришел один, но в итоге решили всё же не разделяться и, запалив заранее захваченные из лагеря факелы, в сопровождении Тлалы и Горыныча вошли под низкие своды. Путешественники не успели пройти и десятка шагов по узкому коридору, как оказались в достаточно просторной пещере, дальний конец которой тонул во мраке. И едва они вошли внутрь, как грозный голос произнес:

– Стойте, пришельцы! Больше ни шагу!

– Я не понял, кто это там вякает? – возмутился омоновец, прежде чем кто-нибудь успел его удержать от этого неуместного вопроса.

– С тобой, шпана, не вякает, а говорит Глеб Жеглов! Шаррапов с вами? – прогремел тот же голос и тут же тихо выругался: – И что я за чушь несу? Придет же в голову такая ерунда?! – И после небольшой паузы продолжил: – В смысле, я хотел спросить, узнать мое имя и есть твое сокровенное желание?

– Нет, это не его сокровенное желание! – прежде чем Жомов успел сказать еще какую-нибудь глупость, заверил обладателя голоса Рабинович и ткнул омоновца кулаком в бок – Спрашивай про Кецалькоатля!

– Да помню я, блин, – огрызнулся Иван и посмотрел в сторону неизвестного существа. – Короче, колись, как нам найти Кецалькоатля? Нам с ним встретиться нужно.

– Вот это у вас запросы! – изумился неизвестный. – А может быть, вам еще ключи дать от квартиры, где деньги лежат?

– Может быть, и ключи. Но это позже, – за всех ответил кинолог. – А сейчас рассказывай про Кецалькоатля. Ты ведь сам говорил, что выполнишь любое желание того, кто тебя найдет.

– Вот именно, что сам говорил. Хочу, свои обещания выполняю, а хочу – назад беру, – проворчало существо. – Впрочем, Шиутекутли с вами. Так и быть, скажу. Только ответьте на один вопрос. Зачем вам Кецалькоатль?

– Нам нужно обсудить с ним его отношения с Уицилопочтли, – нехотя ответил Сеня. – Судя по тому, что мы знаем, этот мир скоро погибнет безвозвратно, и только они вдвоем могут этому помешать.

– О чем-то подобном я и думал, – произнес голос, и его обладатель вышел на свет. – Ну так обсуждайте, поскольку Кецалькоатль, это я.

– Ни фига себе! – удивился Сеня. – Его, значит, везде ищут, а он тут преспокойно в пещере обитает.

– А что, жилье вполне приличное. Тем более никто даже помыслить не мог, что после роскоши девяти небес я в такой дыре окажусь, – усмехнулся бог. – Верные мне тольтеки рядом, их жертвоприношений хватает, и я почти ни в чем не нуждаюсь. Так что вы хотели мне сказать?

Рабинович открыл было рот, и тут…

ХЛО-ОП!!!

– Ну что, козлы безрогие, доигрались? – завопил Лориэль, появившись под потолком пещеры, как раз посредине, между ментами и Кецалькоатлем. – Дожили, умники, до того, что вас теперь любой лох за нос водить может, а вы, как пещерные тролли, уши до самой земли развесили и слюни на брюхо пустили? Оставил бы я вас, чтобы вы тут сгнили к гномьей матери, да из-за вашего головотяпства много бед случиться может.

– А это не эльф случайно? – перебивая Лориэля, поинтересовалась Тлала.

– Он самый, – кивнул головой кинолог. – И уж раз теперь все в сборе, чмом последним буду, если не получу исчерпывающих ответов на все вопросы!..

Часть III Кецаль – птица певчая!

Глава 1

Организация заграничных турпоездок

ЧП «Клиническая смерть Ltd»

Честно говоря, увидев Кецалькоатля, я даже поначалу на появление Лориэля внимания не обратил. Удивлялся, почему мои менты так спокойно на внешний вид этого мезоамериканского бога отреагировали – за маску, что ли, его голову приняли – но согласитесь, любое существо, у которого вместо носа и рта один большой клюв, напоминающий респиратор, а вместо волос – перья, вызовет пристальное внимание где угодно. Остальное у Кецалькоатля было вполне человеческим, если не считать странной, словно шелушащейся, чешуйчатой кожи, покрытой витиеватым узором, напоминавшим татуировки жрецов.

Тольтекский бог был одет в набедренную повязку и накидку из перьев, а единственным его украшением служило богатое ожерелье из нефрита и жемчуга. Я стоял и пялился на это странное создание, разинув пасть, и даже не сразу сообразил, что к нашей компании присоединился маленький наглец, дебошир и явный кандидат в покойники эльф Лориэль. И лишь к концу его тирады я захлопнул пасть и понял, что самое интересное только начинается. По крайней мере, рука Жомова застыла в миллиметре от кобуры с пистолетом, а Горыныч начал источать тот самый резкий запах тухлых яиц, который у него проявляется перед залпом трех естественных огнеметов.

– И вы говорите, что этот недомерок почти во всём равен нам, богам? – скептически поинтересовалась Тлала в ответ на подтверждение моим хозяином личности Лориэля.

– Это кого ты недомерком назвала, корова прыщавая? – возмутился перепончатокрылый пискля, всем корпусом разворачиваясь к богине.

– Ну вот, все и познакомились! – захохотал Кецалькоатль, которого всё происшедшее почему-то явно забавляло. – Чудесная у нас компания подобралась. Давно так не веселился.

– Так, ты смеяться потом будешь, – пообещал Сеня, подтвердив мои догадки, а реплику Лориэля, видимо, оставляя про запас. – Ты противогаз-то с башки сними, чтобы мы посмотрели, на что ты сам похож.

– Кого мне снять с башки? – удивленно вскинул брови Пернатый Змей и пошевелил перьями на макушке.

– Не кого, а чего. Маску сними, говорю! – доброжелательно рявкнул мой хозяин.

– Какую маску? – опять не понял бог.

– С ума сойти, – простонал Рабинович. – Нет, это не Россия, а Мезоамерика – страна непуганых идиотов. Что у тебя на голове?

– Сеня, он, похоже, на самом деле так выглядит, – осторожно встрял в разговор Попов. – Судя по всему, клюв и перья у него настоящие.

– Ах, вы об этом? – щелкнул клювом Кецалькоатль. – А что вас удивляет? Это вас, христиан и иудеев, бог по своему образу и подобию создавал, а мы некоторые различия всё же оставили. Так, в качестве меры предосторожности, чтобы нас друг с другом не перепутали.

– А как же тогда Уицилопочтли? Он же как обычный человек выглядит. Да и Тлала… – промямлил сраженный Рабинович.

– Тлала? Вы имеете в виду Тласолтеотл? – поинтересовался бог. Сеня кивнул. – Так она ведь женщина. Как взбредет в голову, так она выглядеть и будет. Хоть змеей подколодной, хоть дурочкой безродной или куклой холодной. Правда, стервочка моя?

– Точно так, кецаль ты ощипанный, – кокетливо улыбнулась девица, и мой Сеня крайне подозрительно перевел взгляд с одного на другую.

– А насчет Уицилопочтли, то разве можно судить по внешности этого выскочки о настоящих богах? – снова клацнув клювом в ответ на реплику богини, продолжил объяснения Кецалькоатль. – Когда-то, лет триста назад, этот аферист был верховным вождем кучки жалких бродяг под названием ацтеки.

Естественно, как и все смертные, он в конце концов помер, но Уицилопочтли похоронили с такими почестями, каких мы еще до сих пор не видели. Его хоронили, как бога, ну а мы в пантеоне, честно говоря, жизнью ацтеков не интересовались вообще и подняли усопшего к себе, чтобы узнать, какими выдающимися делами тот заслужил столь великое поклонение своего племени. Уицилопочтли ответил, что предсказал своему народу светлое будущее и указал. Мы посмеялись и оставили его в пантеоне, дав возможность с небес руководить своим жалким народом. И посмотрите, во что это вылилось? Ацтеки расплодились хуже китайцев и весь наш мир поработили. А этот аферист набрал себе кучку прихлебателей и, ограничив другим богам доступ к жертвенным воздаяниям, почти полностью захватил власть в пантеоне. И скоро про нас, коренных жителей небес, окончательно забудут в Мезоамерике. Останется один Уицилопочтли, и тогда я не знаю, что произойдет.

– Так, вы с историческими справками закончили? – подал голос из-под потолка удивительно долго молчавший Лориэль. – Или пустопорожнюю болтовню еще пару сотен лет вести будете, уроды, мать вашу?..

– О господи! А мы про тебя и забыли, – съязвил Рабинович. – Ваня, Горыныч, если этот прыщ улизнуть попытается, палите в него из всех орудий.

– Ах, вот вы как?! – разъярился эльф. – До угроз физического воздействия, значит, дошли? Не напомнишь, это статья номер какая?

– Не напомню. А пока помолчи! Нам самостоятельно во всём разобраться нужно, – отрезал Сеня, и, к моему удивлению, Лориэль действительно заткнулся.

Как я уже не раз говорил, въедливости и дотошности моего хозяина позавидовал бы любой начинающий прокурор, решивший громкими делами сделать себе карьеру. Если уж Рабинович брался что-то выяснять, отвертеться от его вопросов не смогла бы и жомовская теща. Теперь добавьте к этому изначальное Сенино неверие ни в слова Оберона, ни в утверждения Эксмоэля – и поймете, почему он устроил Кецалькоатлю форменный допрос. Впрочем, тольтекский бог и не сопротивлялся, по-прежнему находя ситуацию, в которой оказался, крайне забавной.

Впрочем, его понять можно. Представьте себе, что у вас в квартире невесть откуда взялись эльф, трехглавый начинающий маг, человек с орлиной головой, разбитная девица и еще несколько чудаковатых существ по вашему выбору. Теперь заставьте их друг с другом лаяться, оставаясь в стороне, и вы поймете, как станет весело в вашей квартире… Что? Вы бы милицию вызвали? А про каких чудаковатых существ я вам тогда говорил? Тут она, милиция, никуда, родимая, не делась. Но уж если вам не хочется у себя в квартире таких гостей принимать, просто читайте то, что я вам излагаю. По крайней мере, соседи к вам не постучатся, чтобы узнать, из-за чего дебош в вашем доме.

Но, вернемся к нашим баранам… Хотя, вот еще одно человеческое выражение, которого я совсем не понимаю! Ну, объясните мне кто-нибудь, зачем вы, люди, всё время к каким-то баранам возвращаетесь? Вас что, в дурную компанию всё время тянет? Вам общаться, кроме как с баранами, больше не с кем? Или вам у баранов под хвостом тушенкой намазано?.. Вечно придумываете себе фразеологизмы, от которых уши вянут, шерсть блекнет и во рту оскомина появляется, но эти обороты настолько прилипчивы оказываются, что избавиться от них труднее, чем от репьев в моей шкуре.

Впрочем, я отвлекся. Всё время так: начну с вами о чем-то спорить и забываю, что должен объективно и беспристрастно освещать наше путешествие. Ну и, честно говоря, осветить пещеру посильнее всё же не помешало бы.

Зрение у меня слабое, а от трех факелов, которые приперли в жилище Кецалькоатля мои коллеги по отделу внутренних дел, толку было немного. Тем более что в пещере дуло, они мерцали, словно мигалка на крыше патрульной машины. А в таких условиях глаза быстро устают. Вот я их и закрыл, улегшись на брюхо и просто решив слушать, что происходит вокруг.

Сквозь треск факелов и болтовню Кецалькоатля разобрать трепет крылышек нашего маленького дебошира было трудно, но он так яростно сопротивлялся попыткам сквозняка выдуть его куда-нибудь к гномьей матери, что мне удавалось понять: эльф своего местоположения под потолком не меняет. Чтобы не мучиться, я бы посоветовал ему куда-нибудь опуститься, но делать этого не стал. Во-первых, мне до сих пор не удалось разобраться в том, понимают эльфы нормальную речь или нет. Ну а во-вторых, из-за опасения быть прихлопнутым резиновой дубинкой, Лориэль всё равно никуда бы не приземлился. Остальных же я слышал совершенно отчетливо и даже так ясно ощущал напряжение Жомова, в любую секунду готового к выстрелу, что видеть собравшихся мне и не требовалось. А уж рассказ Кецалькоатля и с закрытыми глазами слушать вполне можно!

Моего Сеню в первую очередь интересовало то, какие изменения случились в Мезоамерике и из-за чего, по мнению тольтекского бога, они начались. Конечно, первопричиной всех бед Кецалькоатль считал Уицилопочтли, Но не думаю, что хоть кто-то из нашей компании с этим был согласен. Мы уже знали, что ацтекского бога к началу изменений вынудили обстоятельства. И сейчас мой хозяин, по косвенным уликам, конечно, пытался определить, насколько к реформам в мезоамериканском пантеоне причастен Оберон. Судя по всему, Андрюша с Жомовым желание моего хозяина прекрасно поняли, да и от Лориэля подоплека разговора не ускользнула.

– Да что ты, идиот на службе Родине, этого недооперившегося дикаря о делах спрашиваешь? – не удержался эльф. – Я прекрасно знаю, что происходит и почему. Могу вам, придуркам в погонах, за одну минуту всё рассказать, а вы тут время в беседах с захолустными богами теряете!

– Я тебя предупреждал, чтобы ты заткнулся? – поинтересовался мой Сеня. – Последний раз об этом прошу, иначе Ваня с Ахтармерзом тебе помогут.

– О-о-о! Будь проклят тот день, когда я согласился на увещевания Оберона и стал работать с такими дураками, – простонал Лориэль, но больше до окончания допроса Кецалькоатля не проронил ни слова. Видимо, дело действительно было куда как серьезнее! Иначе эльф просто исчез бы, и я не думаю, что Ванин пистолет или газовые горелки Горыныча смогли бы его остановить. Шустрый он больно!

А история, рассказанная нам Кецалькоатлем, ничего особо познавательного в себе не содержала, за исключением того, что полностью подтвердила чужеродное вмешательство в дела Мезоамерики. Вопрос в том, кто именно это вмешательство оказывал и с какими целями?!

Во-первых, то, с какой скоростью и какими способами Уицилопочтли подчинил своей воле мезоамериканский пантеон, указывало, что ему явно помогали. Если не живой силой, то хотя бы техникой, как нам во Вторую мировую войну американцы по ленд-лизу. С одной стороны, именно Оберону было выгодно единоначалие среди местных богов, способное привести к зарождению в этой вселенной перекрестка параллельных миров, чтобы затем послужить громоотводом для Эльфабада. А с другой – Эксмоэль однажды обмолвился, что опальные эльфийские ученые также хотят установления в Мезоамерике монотеизма, дабы этот мир успешно противостоял агрессии Оберона.

Во-вторых, все перемены, уже случившиеся в Мезоамерике и ее пантеоне, начались гораздо раньше, чем группа эльфийских ученых могла бы организовать здесь сопротивление. Судя по рассказу Эксмоэля, эти светлые умы эльфийской науки решили вмешаться, лишь когда поняли, к каким пагубным последствиям действия Оберона могут привести.

Ну и последнее – рост популяции ацтеков и их долгое изолированное проживание были явно надуманы кем-то, начавшим перемены в этом мире. И вот тут, по моему мнению, дирижировать мог кто угодно. И опальные ученые через Эксмоэля могливнушить мысль о необходимости таких мер Уицилопочтли, который, в свою очередь, донес их до подотчетного ему народа, да и сам Оберон мог действовать с таким же результатом.

Вот уж не знаю, как остальным, но лично мне показалось странным лишь одно обстоятельство из рассказа Кецалькоатля. Судя по его словам, большинство бывших верховных богов мезоамериканского пантеона в данный момент были настолько ослаблены минимальными жертвоприношениями в их честь, что открыто выступить против становящегося всемогущим Уицилопочтли никто не мог. А вот Эксмоэль уговаривал нас именно такой спарринг среди обитателей пантеона провести. Получалось, что мы должны были обречь Кецалькоатля на поражение? Но ведь именно это и было на руку Оберону! Конечно, Эксмоэль обещал вмешаться и вовремя остановить схватку, но если… Додумывать мысль до конца не хотелось, поскольку после нее возникало чувство, что все мы круглые дураки!

– Ну что, теперь-то вы покончили с болтовней, чурбаны пустоголовые, гремлина вам в глотку?! – завопил Лориэль, едва Кецалькоатль закончил отвечать на Сенины расспросы. – Теперь послушайте, что вам умный эльф скажет: придурки вы, мать вашу!..

– Это мы уже слышали, – ухмыльнулся Рабинович. – Еще что-нибудь ваша светлость может добавить?

– Сеня, а может быть, не будем его слушать? – предложил омоновец. – Может быть, я его подстрелю? А то задолбал он уже со своей правотой!..

– Да пусть говорит, – разрешил мой хозяин, пока Лориэль давился слюной от возмущения. – По крайней мере развлечемся. А то без матерщины этого виртуоза скучновато становится.

– А ты наизусть заучи и как стихи повторяй, – выплюнул из себя Лориэль и, подумав секундочку, добавил: – Козел безрогий!

– Батенька, да вы повторяетесь! – изумился Кецалькоатль. – Неужели вы не так хороши, как вас описывают?

– Заткнись, индюк ощипанный, – парировал эльф. – Так мне начинать свой рассказ или вы подождете, пока сюда гоблины явятся и сами вам всё объяснят?

– А что, еще и гоблины сюда придут? А это кто такие? Они забавнее эльфов? А то мне уже становится скучно! – наивно поинтересовалась Тлала, и Лориэль застонал.

– Да слушаем мы тебя. Слушаем! – поддержал эльфа Рабинович. – Уже битый час ждем, а ты всё только ругаешься.

В третий раз упрашивать себя Лориэль не заставил, и поскольку других предложений не поступило, продолжил свой рассказ. И пусть меня искусают блохи, пусть я облысею раньше времени, если мой Сеня не догадывался, о чем собирался поведать нам эльф. Впрочем, я тоже подозревал подобный поворот событий, но до конца речи Лориэля так и не решил, как к услышанному относиться.

Надо отдать должное вечно ругающемуся эльфу. В этот раз, учитывая присутствие на его лекции дамы, Лориэль не выдал и половину всевозможной матерщины, которой в обычном состоянии он просто сочился. И всё равно приводить дословно его речь было бы пагубно для психики юных читателей, которые могут оказаться среди тех, кто держал эту книгу в руках. Не ставить же на ней, в конце концов, пометку «детям до 16 читать запрещено»! Поэтому расскажу всё своими словами.

Как обычно, во всех проблемах, возникавших в их мире, да и в окрестных вселенных тоже, эльфы умудрялись находить причинно-следственные связи с нашей командой. А в этот раз они построили цепочку аж до нашего первого посещения Эльфабада и контакта с существом, известным теперь всем под именем Эксмоэль. Если кто-то помнит, остальным расскажите – у меня уже язык устал одно и то же повторять, – как Эксмоэль, присланный для нашего сопровождения по городу эльфов, попал в опалу к Оберону после выходки Вани Жомова. Тогда он отделался легкой головомойкой, но затем правитель эльфов, узнав, что Эксмоэль уже успел кое-кому поведать о конфузе, случившемся с царственной особой, пришел в жуткий гнев и приказал перевести болтливого эльфа на самую низкую из возможных у этого народа должностей – подсадного дурака в ФСБ (Феи Служат Быдлу). И пошло-поехало! Стоит только понадобиться в каком-нибудь мире появиться козлу отпущения, на ошибках которого нужный эльфам ключевой персонаж той или иной стадии развития вселенных получит необходимый для нормального существования опыт, мгновенно роль дурака отдается Эксмоэлю. Через неделю такой работы опальный эльф начал стонать, через месяц – взвыл в голос, а через полгода проклял Оберона и исчез в неизвестном направлении, попав в списки так называемых черных эльфов.

Надо сказать, что когда эльф проклинает кого-то, проклятье непременно сбывается. Вот и тогда, когда у Эльфабада начались проблемы, поначалу решили, что это пророчество Эксмоэля начинает сбываться. Однако правитель эльфов спокойно доказал, что давным-давно защитил себя от любых проклятий, и уж тем более такая сошка, как Эксмоэль, не в состоянии причинить ему никакого вреда. Ну а сбои МП-переходов Оберон объяснил каким-то нарушением причинно-следственных связей одной из вселенных, которые нужно было отыскать и придумать способ их устранения.

Естественно, лучшие эльфийские специалисты взялись за выполнение высочайше поставленной задачи, и вскоре объект волнений они отыскали. Им оказалась как раз та вселенная, копирующая земную Мезоамерику, где мы и находились в данный момент. И более того, ученые установили, что причиной нарушения этих причинно-следственных линий являемся именно мы.

Как они это сделали, описывать не берусь. Эльфийская наука, напрямую граничащая с магией, лежит столь далеко от земной, что мне даже соответствующих терминов найти не удастся. Да и Лориэль подробно наше внимание на методиках своих ученых не заострял. Он лишь сказал, что Оберон поручил ему незаметно подготовить нас к путешествию в Мезоамерику, а ученым велел продолжать поиски и найти, как именно мы и проблемы Эльфабада связаны между собой. И, уж конечно, об Эксмоэле после самоуверенного заявления эльфийского владыки никто и не подумал.

В общем, работа эльфов закипела с утроенной энергией. Сам Лориэль, прекрасно понимая, какая встреча у нас ему уготована, знал, что соваться с прямым предложением к нам бессмысленно. Нужно было что-то сделать, чтобы мы сами захотели побывать в Мезоамерике. С этим вопросом он обратился в отдел БЛЯ (Безумных Личностных Явлений) и попросил тщательно проанализировать ситуацию. Те выдали подробный отчет о наших пристрастиях, наклонностях и слабостях, рекомендовав начать обработку с Попова, как наиболее подверженного стороннему влиянию. Вот Лориэль и начал подсовывать ему всевозможную литературу о Мезоамерике, давить исподтишка на телепродюсеров, чтобы те ставили в нужное ему премя передачи о культуре майя, ацтеков и прочих мексиканских индейцев, ну и делать иные подлости, направленные на привитие Попову стойкой любви к истории Мезоамерики.

Ну а завершающим аккордом нашей подготовки маленький эльф сделал ограбление выставки произведений мезоамериканского искусства. Сначала он эту выставку организовал, потом сделал так, чтобы мы с Рабиновичем оказались поблизости, и под конец обеспечил, чтобы изъятые у грабителей предметы попали на стол к Попову. Награждение моего хозяина, кстати, тоже его заслуга! Ну а потом эльф предстал перед нами с предложением бесплатной турпоездки с карт-бланшем в качестве дополнительной приманки.

– Хм, – задумчиво вставила Тлала во время рассказа Лориэля. – Теперь я вижу, что по возможностям эльфы сродни богам.

– Это не так уж и сложно, – купился на лесть маленький болтун. – Это просто опыт и немного магии. Нужно знать, на кого и в какой момент требуется нужный сон наслать, чтобы данного человека осенило. Кому маленькое чудо устроить, кого немного наказать, ну и так далее. В общем, знание человеческой психологии, и ничего больше. Ну и без магии, конечно, в нашей работе не обойтись.

– Знал бы, что это ты, гад, всё инсценировал, и близко бы к этому музею не подошел, – почти прорычал Рабинович и добавил такое, что я почти в шоке оказался: – И награды мне за спасение этих дурацких безделушек не надо.

– А я теперь Мезоамерику почти ненавижу! – чуть не плача уверил всех Попов. И тут совершенно неожиданно встрял в разговор Жомов.

– И чего вы жалуетесь, блин? – удивился он, отправив всех в нокдаун своим заявлением. – Нормально отдыхаем, развлечений полно. Что вам еще надо? А то, что эльфы всегда всем манипулируют, вы и до этого момента прекрасно знали, – а затем посмотрел на Лориэля. – Так я не понял, блин, как вы на Эксмоэля вышли и чего от нас тут хотели?

– Вот об этом я уже рассказал бы, если бы всякие козлы меня не перебивали! – отойдя от лести, вернулся к привычной манере эльф.

– Ваня, дай пистолет, застрелю этого гада! – едва не взорвался Рабинович.

– Не дам, – второй раз шокировал всех Жомов. Ну, он сегодня просто ожившее благоразумие! – Сеня, этот эльф просто делает свою работу. Тебя вон тоже, наверное, проклинает не один десяток человек, в чьих задержаниях вы с Мурзиком участвовали. Мы свой город охраняем, а эльфы – несколько вселенных.

– Угу. Чужими руками, – не сдавался мой хозяин.

– Мне тоже не нравятся их методы, – ответил омоновец. – Будь моя воля, многое бы у них поменял. Но когда он работает, не надо ему мешать. Другое дело, если нарочно пакостить нам начнет. Вот тогда я тебе пистолет и дам, – Ваня повернулся к Лориэлю. – Слышишь ты, мухрен крылатый? Еще раз обзовешься, я Сене ствол отдам. Это я хорошо стреляю, а он – дурак. Прежде чем ты помрешь, он из тебя кукольный дуршлаг сделать успеет.

– Ладно, хрен с ним. Раз уж мы здесь, придется делать то, что эльфы от нас хотят, чтобы назад выбраться, – проворчал Рабинович, прежде чем Лориэль успел открыть рот. – Так что тебе, подтасовщик фактов, от нас надо?

До того, что от нас эльфам надо, Лориэль дошел не сразу. Для начала ему потребовалось всем рассказать, какие они, эльфы, умные да как хорошо умеют выполнять порученную им работу. Морду этого маленького перепончатокрылого наглеца я, конечно, не видел, но, судя по интонациям, Лориэль явно набивался на очередной комплимент от Тлалы. Не дождался! Может быть, девица решила, что на сегодня одной похвалы достаточно, но мне почему-то показалось, что Тлала глубоко задумалась. Я даже глаза открыл, чтобы подтвердить свои предположения. Но богиня стояла в тени и понять, думает она или внимательно слушает Лориэля, я просто не смог.

Между тем наш эльф, изливаясь соловьем, рассказал о том, как им удалось обнаружить связь между странными событиями в Мезоамерике, нами и лицом, которое за всем этим стоит. На словах получалось всё достаточно просто. Не помню, говорил ли я вам, но любой совершенный поступок, будь то покупка коробка спичек или взрыв атомной бомбы, оставляет за собой след во всех мирах. Этот след только нужно отыскать, и будет ясно, кто виновник того или иного катаклизма. И, по словам Лориэля, часто получается, что в развязывании мировых войн виновен как раз не правитель страны-агрессора, а человек, не вовремя и не в том месте купивший спички. Заставь его не совершать этой покупки, и войны не будет. По крайней мере, она отложится на неопределенный срок.

Но это я так, немного всё утрирую, чтобы было понятней. На самом деле всё намного сложней, но способность эльфов найти первопричину действительно заслуживает уважения. Нам бы в отдел такого эльфа, и раскрываемость преступлений была бы стопроцентной!

Впрочем, я опять отвлекся. Лориэль рассказал, что отыскивать следы поступков, которые всколыхнули пантеон Мезоамерики, эльфам пришлось довольно долго – около года по независимому всевселенскому времени. И всё от того, что впервые столкнулись с противником, почти равным себе. Конечно, эльфы-отступники и до того момента существовали и гадили где-нибудь потихоньку, но еще никто из них не пытался так откровенно и безвозвратно изменить всеобщий миропорядок Может быть, неизменного наказания боялись, может быть, просто не способны были на большие подлости, но Эксмоэль оказался талантливым малым.

Еще работая на Оберона, этот коварный эльф сделал открытие, выяснил, чем мог бы стать этот мезоамериканский мир, не нагрянь сюда не вовремя Кортес. Если бы испанца удалось задержать на три-четыре сотни лет, мезоамериканский пантеон вышел бы на такой уровень, что вполне бы мог составить конкуренцию эльфам. Этим открытием он, конечно, поделился с коллегами, но ввиду бесперспективности проблемы о ней просто забыли. Кому какая разница, что могло бы быть, если случилось иное, а устоявшийся миропорядок трясти, как грушу, не положено. Может фруктами насмерть завалить!

Эксмоэль, попав в опалу, начал мечтать о том, как мог бы навредить Оберону, задержи он появление Кортеса в этом параллельном Земле мире. Мечты постепенно обретали четкий план, и когда Эксмоэль решил бежать из Эльфабада, он уже точно представлял, что и как будет делать. Конечно, эльфийские ученые достоверно не знали, что произошло на самом деле, но Эксмоэль каким-то образом ускорил развитие ацтеков и создал беспорядок в пантеоне. К тому моменту, когда через пару лет Кортес должен был начать свою захватническую войну в Мезоамерике, Эксмоэль должен был всё подготовить к тому, чтобы не только дать ему достойный отпор, но и навсегда выкинуть европейцев с Американского континента.

Затем наступали и вовсе необратимые последствия. Многие миры претерпели бы жуткие изменения, Так, например, у нас, по словам Лориэля, обе Америки так и остались бы принадлежащими индейцам, и ацтеки под руководством своего пантеона выстроили бы сверхмощную и сверхагрессивную державу. Из-за кровавых обрядов, требующих для подпитки энергии богов массовых жертвоприношений, ацтекская империя вела бы непрерывные войны. Например, воспользовавшись нападением Гитлера на СССР, нанесла бы удар по Дальнему Востоку и Сибири. Ослабленные двумя фронтами, русские проиграли бы войну, и наша территория была бы поделена по Уральскому хребту между завоевателями. Ну а к концу шестидесятых годов пала бы и Европа, растоптанная сапогами ацтеков.

Естественно, завоеватели везде искореняли бы чужие религии, насаждая свою, и мощь их воинственных богов, крепла бы день ото дня. Ну а если учесть, что в это время полуколониальная Африка и одинокая Австралия уже находились под игом ацтеков, то к тому моменту, когда мы отправлялись в путешествия в этот чудесный мирок, в нашем реальном мире непокоренными остались бы лишь Китай, Индия да несколько незначительных стран, вроде Афганистана, Пакистана и Непала. И, дав возможность Эксмоэлю осуществить задуманное, мы вернулись бы в страну, которая жила несколько лет под игом завоевателей, жестоко и безжалостно подавлявших каждое незначительное проявление протеста.

Впрочем, Эксмоэль добивался отнюдь не этого. Все изменения параллельных миров для него были бы лишь побочным фактором, коренным образом не влиявшим на его планы. Опальному эльфу была безразлична судьба людей, жизнь которых разительно изменится из-за его вмешательства. Чего, впрочем, сами люди и не заметили бы, исключая таких, как мы, путешественников по вселенным. Эксмоэль хотел другого.

Он знал, что укрепление власти Уицилопочтли приведет к зарождению в Мезоамерике структуры перекрестка миров. Отразив нападение Кортеса, Эксмоэль колебал общие контуры вселенной, и это приводило к тому, что несколько ближайших к этому миров, как и сама Мезоамерика, выделялись из эльфийских владений, практически закрывая любой доступ к себе с той стороны. То есть опальный эльф просто создавал конгломерат миров, подчиненных его воле, где он был столь же неограниченным властелином, как сейчас Оберон. И кто знает, может быть, со временем он бы решился нанести удар по Эльфабаду, чтобы подчинить себе всю достигаемую в данный момент вселенную. Вот такие перспективы!..

– А что, мне нравится, – неожиданно произнес Кецалькоатль. – Мир, где индейцы правят всеми, по-моему, вполне хорош!

– Конечно. Особенно если учесть, что эти индейцы – ацтеки, а ты там и вовсе не будешь существовать, – образовал местного бога Лориэль.

– Об этом я не подумал, – стушевался Пернатый Змей.

– Вот и молчи в тряпочку, раз думать не умеешь! – посоветовал ему омоновец.

– Я что-то не понял, – вставил мой скептик Сеня. – Вы, эльфы, говорите, что параллельных миров бесчисленное множество. Если Эксмоэль собирался изменить этот мир, зачем он вообще мучается и рискует тем, что кто-то может нарушить его планы? Разве нельзя было найти такую вселенную, где уже было бы всё, что он хочет сделать тут, и осталось бы только захватить там власть?

– Повторяю для тупых, – огрызнулся Лориэль. – столь кардинальное изменение существующего мира приведет к общей обособленности измененного конгломерата вселенных. Теоретически существовать они могут, но практически попасть в них невозможно. По крайней мере, нам не удавалось. Наши ученые считают, что по мере удаления реальности одной вселенной от жизни ее двойника стенки между мирами уплотняются и наделяются отталкивающими свойствами, дабы оградить кардинально разнящиеся друг от друга системы от губительного для них взаимопроникновения. То есть, если где-то и есть мир, в котором мезоамериканские индейцы смогли отстоять свою родину, вы в него никогда не попадете.

Эксмоэль потому и затеял здесь переворот, что это самое подходящее место для создания собственного конгломерата миров.

– Сразу отвечу на ваш незаданный вопрос: почему именно вы должны всё разгребать? – выдержав паузу, пояснил нам эльф. – Во-первых, мы хватились слишком поздно. Эксмоэль умело прятал следы и теперь практически закрыл нам доступ в этот мир. Группу наших специалистов для поимки и ареста этого бунтаря выслать сюда мы не можем. Во-вторых, то, что здесь натворит Эксмоэль, мы еще переживем, хотя и не без последствий. А вот ваша вселенная, ближайшая к этому миру, будет фактически уничтожена. Ну и в-третьих, вы косвенно виновны в том, что здесь происходит, и, кроме вас, остановить Уицилопочтли и Эксмоэля просто некому. В этот раз Оберон просит вас помочь не за награды и почет, коими вас, конечно, осыплют в случае успеха, а ради вашей же собственной страны, которая сгинет под пятой захватчиков.

– Ты гляди, оказывается, этот маленький проказник может так долго говорить и не ругаться! – восхитился Кецалькоатль.

– Тебе же сказали, чтобы ты заткнулся! – рявкнул на него Сеня и обернулся к Лориэлю. – А теперь скажи, что мы должны делать. То есть что делать вполне понятно. Где нам этого урода искать?

– А вот это проще простого, – усмехнулся эльф. – Вам нужно только…

ХЛО-ОП!!!

И мы тупо уставились на то место, где только что висел в воздухе маленький наглец. Теперь там ровным счетом ничего, кроме самого воздуха, не было, и объяснить нам, что же именно нужно сделать, было некому. Не веря своим глазам, мы несколько долгих минут ждали, не вернется ли Лориэль, с которым в этот раз мы даже практически не поссорились, но эльфа не было. Видимо, блокировка этого мира от остальных уже началась! Или Эксмоэль вычислил появление в своей вселенной несанкционированного МП-перехода и обрубил этот канал эльфийской связи между мирами… Даже и не знаю, какой из вариантов лучше!

– Н-да, – вздохнул мой Сеня, прерывая всеобщее молчание. – И что теперь?

– А что тут думать! – хмыкнул омоновец. – Найдем этого Эксмоэля, посшибаем ему рога, да и дело с концом.

– Это понятно. Вопрос в том, где его искать? – напомнил о проблеме Рабинович.

– И в чем проблема? – удивился Ваня. – Это маленькое трепло сказало же, что найти Эксмоэля просто.

– Вот и объясни нам, глупым, где именно мы этого урода найдем, – теряя терпение, предложил Жомову мой хозяин.

– Ну… – начал было Ваня и задумался. – Ну, найдем где-нибудь!

– Найдете, конечно! – встрял в разговор неунывающий Кецалькоатль. – Куда он от вас денется?!

– Пожалуй, – задумчиво посмотрел на бога Рабинович. – Мужики, думаю, способ у нас только один. Послушайте, что я вам скажу…

Сеня, конечно, мог бы свою идею и не разжевывать, но он по-другому просто не может. После исчезновения Лориэля даже коту бы было понятно, что найти Эксмоэля мы можем только одним-единственным способом, но моим доблестным сослуживцам понадобилось минут пять, чтобы это понять. Вот она, хваленая людская сообразительность!

Об Эксмоэле мы знали только то, что он поддерживает тесные связи с Уицилопочтли и, как следствие, с наместником этого бога на земле Чимальпопоке. А единственным местом, где мы видели взбесившегося эльфа, был дворец тлатоани ацтеков.

Естественно, нам нужно было вернуться туда и, поставив ультиматум Чимальпопоке, добиться встречи с Эксмоэлем. Ну а там уже следовало действовать по обстоятельствам!

Было два способа, пригодных для того, чтобы осуществить этот план. Либо вернуться в Теночтитлан без Кецалькоатля и заявить, что миссию мы провалили, и таким образом заставить Эксмоэля пойти на новую встречу с нами. Или вернуться во дворец правителя ацтеков с тольтекским богом в качестве трофея. В этом случае нужно было просто настоять на том, чтобы переговоры между Уицилопочтли и Кецалькоатлем велись в присутствии всех заинтересованных сторон, включая и Эксмоэля. Не берусь сказать, какой из этих способов был предпочтительней, но мои менты выбрали второй. То есть выбрал Сеня, поскольку у остальных двоих олухов и таких мыслей в пустых головушках не возникло.

– Вот так, друг сердечный, – закончил свою речь мой хозяин, обращаясь к Кецалькоатлю. – Придется тебе с нами в Теночтитлан прогуляться.

– Вообще-то не хочется мне никуда дальше Теотнуакана выбираться, но в такой веселой компании можно и до Теночтитлана пройтись, – пожал плечами тольтекский бог. – Когда выступаем?

– Да прямо сейчас! – заявил мой Сеня. – Возражения будут? Время на сборы надо?

– Дайте мне пару часов, и я к вам в Теотнуакане присоединюсь, – щелкнул клювом Пернатый Змей.

– Только не пробуй улизнуть! Из-под земли достанем, – на всякий случай пригрозил ему омоновец.

– Ну, под землю я точно забираться не собираюсь. С меня и этой пещеры достаточно, – усмехнулся Кецалькоатль и исчез. Без хлопка!

– Когда-нибудь за эту дурацкую привычку, то исчезать без спросу, то без разрешения появляться, кто-нибудь получит по самовару, – задумчиво объявил Жомов и посмотрел на моего хозяина. – Ну что, Сеня, пойдем и мы в дорогу собираться?

Обратный путь до Теотнуакана, в окрестностях которого мы оставили телегу под охраной роты гвардейцев и Капелькуаля с Ачитометлем, занял немного меньше времени, чем у нас ушло на поиски пещеры. Горыныч по дороге попытался вывести собственную теорию относительно информации о мирах, выданной нам Лориэлем, но залез в такие дебри специфических терминов, что мои менты, поначалу слушавшие его с интересом, вежливо попросили третьеклассника заткнуться. Что Ахтармерз и сделал, но от обиды раздулся до таких размеров, что Попов не смог его дальше нести и опустил на землю. Пару минут обиженный трехглавый изрыгатель пламени ковылял своим ходом позади всех, а затем решил, что это крайне неудобный способ передвижения. Уменьшившись в размерах до нормального состояния, Горыныч попросился обратно на руки и после трех минут уговоров добился-таки того, чтобы Ваня Жомов сжалился и взял его к себе.

К всеобщему удивлению, едва выбравшись из сельвы, мы увидели, что карательная армия ацтеков, несмотря на полученный вчера приказ, никуда не делась. Более того, к ней присоединилось и войско мятежников, заняв прежние позиции прямо перед развалинами Теотнуакана. Сеня, до крайности разъяренный таким пренебрежением к собственной персоне и отдаваемым этой персоной распоряжениям, вдвое ускорил ход, и мы почти бегом ворвались в палатку главнокомандующего ацтекских войск. Шипинуаль, естественно, тоже был там, а жрец, еще накануне позорно бежавший от нашего праведного гнева, само собой, отсутствовал.

– Так, я не понял, мои слова вам уже не указ? – тоном самодержца Ивана Грозного поинтересовался у зарвавшихся подчиненных Чимальпопоке мой хозяин.

– Прошу меня простить или наказать, если считаете нужным, но это я приказал командующему армию не отводить, – побледнев, заявил наместник еще не захваченного Теотнуакана. – Увидев, что мятежники вновь собирают свои войска, я побоялся оставить ваш волшебный экипаж под охраной лишь ста гвардейцев. Однако, если теперь вы вновь скажете, что присутствие около города армии великого Чимальпопоке нежелательно, я прикажу войскам отступить.

– Блин, вы только посмотрите, какой он предусмотрительный, – хмыкнул Сеня, которого такая забота Шипинуаля о нашем имуществе явно смутила. – На первый раз я тебя прощу, но, если подобное самовольство еще раз повторится, накажу на всю катушку.

– А что такое катушка? – не понял необразованный секретарь тлатоани.

– Это такая хреновина, на которую я твой язык намотаю, если будешь много говорить! – пообещал Рабинович и вздрогнул от дикого крика, донесшегося до нас со стороны войска мятежников:

– Кецалькоатль!!!

Глава 2

Милая, я купил хлеба, как ты и просила!..

Одиссей

Дружный вопль тольтеков означал, что Кецалькоатль не только сдержал свое обещание, но и покончил со сборами в дорогу немного раньше срока. Это не могло не радовать ментов, но вот то, что случилось следом за появлением Пернатого Змея, наоборот, радости путешественникам не доставило. Едва тольтекский бог возник из ничего поблизости от армии мятежников, как те, не тратя времени даром, ринулись в атаку на вражеские ряды.

Ацтеки к такому повороту событий оказались не готовы. То есть атаки как таковой они ждали, а вот на появление Кецалькоатля совершенно не рассчитывали. Воины, посланные усмирять орду мятежников, стали нервно оглядываться, ища Уицилопочтли или хотя бы своего командарма. А последний в это время растерянно переводил взгляд с Рабиновича на Шипинуаля, теперь уже совершенно не зная, кому из них подчиняться и как реагировать на тольтекскую атаку.

Поначалу Сеня и сам растерялся. Битва между армией тлатоани и мятежниками, поскольку Кецалькоатль был уже найден, в данный момент была совершенно не нужна. Если бы Шипинуаль не проявил своеволие и отправил бы ацтеков куда подальше, сейчас путешественники спокойно отправились бы в обратный путь к Теотнуакану, а теперь, из-за начала битвы, возвращение в столицу ацтеков могло отодвинуться самое малое на сутки. И хотя завязавшееся сражение избавляло ментов от необходимости объяснять Чимальпопоке, как именно был найден Кецалькоатль, Рабинович не желал из-за такой мелочи задерживаться.

– Что ты уставился на меня, как пьяный водитель на гаишника? – рявкнул он на командарма ацтеков. – Труби отступление, и бегите отсюда так, словно вам задницу скипидаром намазали! – а затем повернулся к Попову – Андрюша, только на этот раз орать не смей. Спугнешь Кецалькоатля, я точно у Жомова пистолет отберу и в твоей фигуре лишних дырок наделаю.

Отдав команду, Рабинович тут же выскочил из палатки главнокомандующего, чтобы попытаться остановить наступающую армию мятежников и не дать ей возможности устроить погром. Следом за ним выскочили и остальные. В том числе и Шипинуаль с командармом. Последний заорал на дежурных, приказывая трубить или, скорее, отстукивать отступление, и те дружно ударили в деревянные барабаны. Ацтеки сначала организованно попятились перед несущимися на них мятежниками, а затем и вовсе кинулись бежать со всех ног, бросив на произвол судьбы армейское имущество.

Не прошло и двух минут, как карательное войско улепетывало, показывая пятки мятежникам, а перед несущимися во всю прыть тольтеками осталась только рота гвардейцев, российские милиционеры, Горыныч, богиня да трое аборигенов – Шипинуаль, Ачитометль и Капелькуаль. Мятежники, вошедшие в раж, судя по всему, останавливаться и не думали. Истошно вопя, они неслись вперед, в надежде догнать убегающую армию, а позади них хорошо виден был Кецалькоатль, которого, судя по всему, внезапное наступление тольтеков нисколько не удивило.

– Вот урод! – возмутился Рабинович. – Ну я ему сейчас устрою ласковый май. Горыныч, попробуй задержать этих придурков, а ты, Андрюша, теперь можешь орать. Скажи этому кецалю ощипанному, чтобы остановил своих орлов.

Просить Попова поорать дважды не требовалось. Прочистив горло, криминалист выдал такое эффектное соло, что несколько полуобвалившихся домов на окраине Теотнуакана разрушились окончательно, половина тольтекского войска оглохла, а вторая половина и ослепла. Постшоковый эффект это называется! Те из мятежников, кто ослеп, с разгона налетели на тех, кто оглох, и все вместе дружно устроили самую большую кучу малу в мире. Вот и не пришлось Горынычу никого задерживать, да и услуги самого Кецалькоатля понадобились только для того, чтобы успокоить обезумевших от поповского крика индейцев. Ну а пока те успокаивались, ацтекская армия успела удрать на приличное расстояние, исключавшее любую возможность новой встречи с мятежниками. По крайней мере в ближайшие сутки!

– Ты что же, свинья такая, делаешь?! – полюбопытствовал у Пернатого Змея Рабинович, как только смог до него добраться. – Ты какого хрена позволил этим уродам в атаку идти?

– А что? Весело получилось, – радостно щелкнул клювом тольтекский бог. – Особенно здорово было, когда ваш друг закричал. Честное слово, лет двести так не веселился.

– Я вот тебе сейчас так повеселюсь, что ты до конца жизни в каске будешь ходить и улыбаться, как та девочка, – пообещал Кецалькоатлю омоновец.

– Какая девочка? А она красивая? А то бы я ее к себе взял! Всегда приятно видеть улыбающееся лицо, – заявил Пернатый Змей.

– Ты что, хочешь сказать, сострил? – отстегивая от пояса дубинку, поинтересовался Жомов.

– Да нет, Вань. Просто он анекдот этот не знает, – остановил друга Попов.

– А-а, – разочарованно протянул омоновец. – Ну пусть пока живет тогда.

Впрочем, разочарованным из-за того, что не удалось набить кому-нибудь морду, Жомов оставался недолго. Дело в том, что отошедшие от шока тольтеки мгновенно принялись грабить имущество бежавшей армии, а по незнанию или по глупости попытались растащить и то, что было в поповской телеге. Андрюша такого не стерпел и начал охаживать «демократизатором» наглецов. Жомов, естественно, в стороне остаться не смог и так разошелся, что его смогли остановить только тогда, когда он перебил чуть ли не половину армии, абсолютно прекратив грабеж в брошенном лагере ацтеков.

– Вы бы, это, успокоили немного своего друга, – опасливо проговорил Уичаан, естественно, возглавлявший атаку мятежников. – Мы всё-таки друзья вам, а он зверствует, будто ацтек в ольмекской деревне.

– Без тебя придумаем, что делать, – урезонил его Рабинович. – А вы в следующий раз будете знать, что есть такое слово «дисциплина».

В общем и целом на наведение порядка в рядах мятежного войска ушло около часа, но зато потом тольтеки стояли ровными рядами перед небольшим холмом, на котором расположилось высшее руководство, и ждали, какие последуют распоряжения на ближайший день. Сеня поначалу хотел прогнать от телеги, возле которой намеревался держать военный совет, Уичаана и его верховного жреца, но те так слезно умоляли позволить им немного побыть рядом с Кецалькоатлем, что Рабинович махнул рукой. Дескать, хрен с ними, так даже проще. Потом не нужно будет бегать и их искать, чтобы сообщить о том, какое решение относительно их судьбы и насчет всех остальных мятежников принято было.

Необходимость воинского совета, не запланированного ранее, объяснялась несколькими причинами. Во-первых, что-то нужно было делать с войском тольтеков, окрыленным первым успехом и явно жаждущим новых побед. Во-вторых, Шипинуаль прицепился к Рабиновичу, как банный лист к заднице, и требовал, чтобы Сеня, раз уж выполнил свою часть поручения Чимальпопоке, объявил официально о временном союзе Уицилопочтли и Кецалькоатля и заявил о том, что Шипинуаль назначается наместником Теотнуакана. Ну и в-третьих, дабы в следующий раз избежать всевозможных осложнений, нужно было подробно объяснить Кецалькоатлю, кто он такой и какая роль ему во всех дальнейших событиях отводится. Не сделав этого ранее, в пещере, кинолог теперь здорово раскаивался и намеревался в дальнейшем подобных ошибок не повторять.

Конечно, обсуждать истинные причины похода в Теотнуакан при Шипинуале и вождях мятежников Рабинович не собирался, но надеялся, что Кецалькоатль и так поймет невысказанное. Кстати, наместник тлатоани и Уичаан смотрели друг на друга, словно два лося, встретившиеся в брачный период. И хотя они стояли один от другого на почтительном расстоянии, Сеня откровенно боялся, как бы эти два антагониста не вцепились друг другу в глотку, поэтому сразу предупредил обоих:

– Говорю первый и последний раз! Никаких склок между ацтеками и тольтеками в моем присутствии чтобы не было! Того, кто начнет первый, лично отделаю дубинкой так, что его потом родная мать не узнает.

– А у меня мамы нет, – буркнул Уичаан.

– Тем лучше, – кивнул Рабинович. – Значит, твой труп опознавать некому будет.

Поначалу с войском тольтеков возникли проблемы. Узнав, что их возлюбленный Кецалькоатль направляется в Теночтитлан, тольтеки потребовали, чтобы их взяли с собой. Неизвестно, то ли они подумали, что их бог решил, наконец, расправиться с ненавистными захватчиками, и горели желанием принять участие в решающей битве, то ли просто хотели лично присутствовать на переговорах Кецалькоатля с Уицилопочтли, но отказаться от путешествия в ацтекскую столицу их заставило только категоричное заявление Пернатого Змея о том, что он навсегда откажет в покровительстве тольтекам, если те продолжат упорствовать.

Тут же возникла вторая проблема. Согласившись не идти маршем в Теночтитлан, мятежники категорически отказались признать над собой власть ацтекского наместника, то бишь Шипинуаля. Дескать, только после того как их верховный бог договорится с Уицилопочтли о мире, они скрепя сердце дадут согласие на присутствие Шипинуаля в Теотнуакане. Да и то лишь при условии, что тот разделит власть над провинцией с Уичааном. Ну а поскольку будущее Теотнуакана вместе с судьбой Шипинуаля Рабиновича мало волновало, он согласился с этим требованием мятежников, несмотря на то что экс-секретарь Чимальпопоке возмущенно требовал иного решения. Спорить с ним кинолог не стал, просто велев заткнуться. На что Шипинуаль заявил, что вместе с ментами вернется в ацтекскую столицу и лично пожалуется на них тлатоани.

– Флаг тебе в руки и барабан на шею, – одобрил его решение Рабинович. – Жалуйся кому хочешь, только заткнись, и чтобы твоих стонов я больше не слышал!

Решив две первые и самые главные проблемы военного совета, Рабинович взялся за третью. Ну а поскольку Уичаану и верховному жрецу мятежников делать на холме больше было нечего, он прогнал их вниз, приказав разогнать войско и вообще убраться с глаз долой. Тольтеки немного поспорили, но, поскольку долго настаивать на своем не смели, ушли прочь, предварительно испросив Сениного разрешения на разграбление брошенного ацтеками лагеря.

Рабинович милостиво таковое дал, настрого приказав не прикасаться к палатке командарма, которую оставил для себя. И едва вожди тольтеков ушли с холма, он отправил вслед за ними Капелькуаля, дабы тот проследил за выполнением его приказов, а заодно и произвел инспекцию командирского шатра. Та же участь постигла и Ачитометля, который был удален с совещания под предлогом подготовки гвардейцев к возвращению в Теночтитлан. Ну а Шипинуаля и прогонять не пришлось. Обиженный на весь белый свет ацтек сам ушел с холма, чтобы собрать личные вещи и сорвать зло на нескольких солдатах, служащих отряду знаменосцами и по несчастью отданных в личное подчинение экс-секретарю и несложившемуся наместнику. Теперь, когда посторонних на вершине холма не осталось – а Тлалу за чужую кинолог уже не считал! – инструктаж тольтекского божества можно было начинать.

– В общем, так… Слушай сюда! – привлек к себе внимание Кецалькоатля Рабинович. – Такие проблемы, как сегодня с армией мятежников, мне больше не нужны. Сейчас я тебе объясню, что ты должен делать. Ну а во всём остальном сначала спроси меня, а затем уже пытайся что-то предпринять.

– Только ты подробней ему всё объясни, – вмешалась в разговор девица. – А то у него в голове мозгов не больше, чем у петуха. Да и те только мыслями о наложницах и заняты.

– Молчала бы лучше, ворона, – расхохотался Пернатый Змей, а затем повернулся к кинологу. – Я вообще не представляю, как это вы умудряетесь с ней путешествовать. Она же любого смертного с ума свести может. Вот помню, был такой случай…

– Не нужно подробностей, – остановила его Тлала. – Они еще не знают, кто я такая.

– Вот как? Не может быть! – удивился тольтекский бог и покачал головой. – Ах, да. Я и забыл, что они чужестранцы.

– А кто она такая? – живо задал давно мучивший его вопрос Попов.

– Андрюша, сколько тебе говорить, что девушке такие вопросы задавать неприлично! – вступился за свою пассию Рабинович. – У тебя что, геморрой развивается, оттого что ты специализации Тлалы не знаешь?

– Это у тебя острая умственная недостаточность развилась, – огрызнулся криминалист. – Как это можно столько времени радом с женщиной находиться и даже не спросить, кем она является. Ты же не поведешь к себе домой первую встреченную на улице бабу?

– Ого! Я смотрю, Тласолтеотл, ты уже успела тут маленькую войну развязать, – восхитился Кецалькоатль.

– А тебя это вообще не касается, – рявкнул на него Сеня.

– Да прекратите вы, мальчики, опять ругаться, – Тлала ласково погладила кинолога. – Лучше свою злость для Чимальпопоке и этого вашего эльфа поберегите.

Совету богини вняли. Впрочем, ругаться Сеня с Поповым перестали не столько из-за слов девицы, сколько просто из-за бессмысленности темы. Рабинович знал, что при каждом удобном случае криминалист будет пытаться узнать туманное прошлое богини, а Андрей, в свою очередь, осознавал, что кинолог этим попыткам постоянно будет противиться. По крайней мере, до тех пор, пока Тлала не сделает чего-нибудь такого, что лишит ее благосклонности Рабиновича. Вот так перепалка и затихла, а Попов, решив, что ему интереснее поесть, чем слушать, как кинолог наставляет Кецалькоатля на путь истинный, пошел готовить поздний завтрак или ранний обед. Это уже кому как нравится. Кому никак не нравится, может ходить голодный. Это Попов так сказал!..

Инструктировал Кецалькоатля Сеня долго и нудно. Причем так подробно, что остается только удивляться, как Рабинович не дошел до таких вещей, что на людях ковыряться в носу нельзя и некультурно испускать газы в общественном транспорте. Тольтекский бог, поначалу слушавший кинолога с интересом и забавлявшийся некоторыми наставлениями Рабиновича, под конец инструктажа откровенно заскучал и начал жалеть о том, что вообще согласился помогать чужестранцам в их борьбе против Уицилопочтли и всех прочих отрицательных персонажей. Однако желание узнать, чем закончится вся история, взяло верх над скукой, и Кецалькоатль дочитал книгу до конца… То есть это читатель будет с книгой разбираться, а тольтекский бог просто потопает с ментами в Теночтитлан. Никуда он не денется!

Хоть Рабинович и протестовал против любой задержки, усложнявшей им задачу по нейтрализации Эксмоэля, отказываться от обеда он не стал. Более того, запах еды так раззадорил его аппетит, что уплетал кинолог едва ли не больше самого Попова и уж омоновца точно обставил. Остальные едой тоже не побрезговали, и лишь Кецалькоатль с Тлалой почти к ней не притронулись. И как всегда, Капелькуаль оказался в роли опоздавшего. Отправившись инспектировать палатку главнокомандующего, он так увлекся этим крайне познавательным занятием, что поспел к столу только тогда, когда все остальные почти закончили есть. Трактирщику пришлось глотать пищу, почти не пережевывая, но подобные обеды были ему не в диковинку, и Капелькуаль при этом успевал не только рассказывать Рабиновичу о том, что творится в брошенном ацтекском лагере, но еще и показывать трофеи, добытые в палатке командира карательной армии. Большинство из них Рабиновича не заинтересовали, а вот несколько золотых украшений, нефритовые статуэтки и ожерелье из жемчуга кинолог бессовестно упрятал в собственный дорожный мешок.

– Там они в сохранности будут, – заявил Рабинович в ответ на ехидный взгляд Попова, и тема Сениной скаредности была замята, так и не подвергшись обсуждению.

После обеда было решено выступать. Большинство тольтекских мятежников к этому моменту еще не разбрелись по округе. Увидев, что чужеземцы, а вместе с ними и обожаемый Кецалькоатль уходят, тольтеки все как один бухнулись на колени и, вытягивая руки в сторону процессии, трижды во всё горло прокричали: «Слава Кецалькоатлю!»

– Ох и любят же они тебя, козлик безрогий! – восхитилась Тлала.

– Полюбили бы меньше, узнай они, что я в твоем обществе разгуливаю, крысочка ты драная! – щелкнул клювом тольтекский бог. – Впрочем, всё равно. Я всё-таки божество и делаю то, что хочу.

Попов, косившийся с высоты своей телеги на двух богов, что-то проворчал себе под нос. Сеня, шедший под руку с Тлалой, недовольно посмотрел на криминалиста, и тот в ответ пожал плечами. Дескать, делайте, что хотите, но потом не говорите, что я вас не предупреждал о возможных негативных последствиях! Рабиновича такое отношение вполне удовлетворило, и он спокойно продолжил путь.

Вся оставшаяся часть дня прошла без приключений, заслуживающих хоть какого-то внимания. Кецалькоатль, не привыкший долго ходить пешком и откровенно заскучавший в дороге, довольно быстро нашел себе развлечение, то и дело подкалывая без устали болтавшую Тлалу. Союзником его в этом выступил Андрюша Попов, то и дело не сдерживающийся и тоже позволяющий себе отпустить едкое замечание в адрес богини.

Сене это не нравилось, и он попытался наехать на криминалиста, но за него заступился Кецалькоатль. Тольтекский бог поинтересовался, с каких это пор в России отменили свободу слова? А если Рабиновичу не нравится, что говорят в адрес его подруги, то и ему никто не мешает в ответ отвешивать колкости собеседнику.

Ну а когда из-за этих перепалок едва до драки не доходило, в дело вмешивался омоновец. Оставляя под присмотром Ачитометля роту гвардейцев, он вклинивался между спорщиками и умудрялся встряхивать обоих за шкирку, даже не замедляя хода. Попову, правда, потомприходилось снова забираться на телегу, но напряжение подобные меры воздействия снимали. А Кецалькоатлю, подзуживающему спорщиков и откровенно забавлявшемуся этим, Ваня пару раз обещал носик с ручкой у чайника местами поменять. На время это успокаивало тольтекского бога, а затем всё начиналось снова. И так – до самого вечера. И лишь после ужина затянувшийся обмен любезностями между Поповым и Рабиновичем прекратился.

Утром кинолог с криминалистом, уставшие от вчерашних ссор, продолжать их и не думали. Напротив, пожалуй, впервые с момента знакомства с Тлалой оба просто источали из себя дружелюбие и благожелательность. Рабинович даже предложил Андрею помощь в приготовлении завтрака, но Попов, зная о кулинарных талантах друга, точнее сказать, об отсутствии таковых, вежливо, но твердо от этой помощи отказался.

Эксперт-криминалист сделал всё сам и лишь тогда позволил Семену поучаствовать в раздаче пищи. Ну а когда все почти закончили есть, на поляну, где путешественники провели ночь, нагрянул нежданный гость. И первым на его появление отреагировал Мурзик. Пес предостерегающе зарычал, менты на его голос отреагировали мгновенно, отцепив от пояса дубинки, и, обернувшись, увидели, как к ним со стороны леса шагает разгневанный… Тлалок!

– Ну и кто из вас тут самозванец?! – грозно проорал он, широким шагом направляясь к путешественникам. – Какая сволочь, спрашиваю, себя Тлалоком посмела называть?

– Где-то я уже это слышал, – констатировал Рабинович.

– Ага. И я даже, по-моему, знаю где, – поддержал его Андрей.

– А я точно знаю, что сейчас будет, – добавил омоновец, доставая из кобуры пистолет. – И на этот раз шутить я не собираюсь.

Однако бог воды, дождя, грома и тому подобного неожиданно остановился, увидев поблескивающий «макаров» в руках Вани Жомова. Задумчиво почесав переносицу, Тлалок растерянно поинтересовался:

– Скажите, а мы с вами нигде не встречались? На футболе, например, или в Букингемском дворце?

– Он что, издевается? – полюбопытствовал омоновец у Сени. Тот пожал плечами.

– Не знаю, – отозвался кинолог. – Либо так, либо у него настолько сильно прогрессирующий склероз, что доктор тут уже бессилен.

– Скорее второе, чем первое, что бы это ни означало, – проговорила совершенно не сведущая в медицинских терминах Тлала. – Бог воды издеваться совершенно не умеет. Он или сразу убивает, или вообще ничего не делает. Вы, кстати, были первыми людьми, кто испытал на себе гнев Тлалока и остался жив.

– Надо будет потом, по возвращении домой, занести этот факт в Книгу рекордов Гиннесса, – заметил Рабинович и повернулся к богу воды. – Придурок, ты разве не помнишь, что мы у тебя жезл сломали?

– Ах, вон оно что! – удивился Тлалок. – А я всё гадаю, что у меня с жезлом случилось?! – Бог дождя задумался. – Так, раз мы с вами уже встречались, то я уже пытался вас наказать, а если учитывать, что вы мне сломали жезл, а сами до сих пор живы, значит, наказать вас у меня не получилось. Отсюда вывод – с вами лучше не связываться. Тем более что вас сопровождает Кецалькоатль… Привет, дружище! Не помню, ты уже вернулся или вообще никуда не исчезал?

– И ты здравствуй, Тлалок, – щелкнул клювом Пернатый Змей. – А насчет твоего вопроса могу сказать, что и то, и другое верно. Впрочем, тебе лучше вообще забыть, что ты меня видел.

– А я так и так забуду! – обреченно махнул рукой бог грозы. – Куда направляетесь?

– В Теночтитлан, в гости к Чимальпопоке. Не хочешь прогуляться с нами? – предложил Кецалькоатль, вызвав тем самым гневное шипение со стороны Рабиновича. Впрочем, волновался Сеня зря.

– Прогуляться? Это в смысле идти пешком? А вы не одурели?! Это же почти сутки пути, – возмутился Тлалок. – Не-ет, такое не для меня. Я бог занятой, меня везде ждут. Вы идите себе, если хотите, а я через денек во дворец загляну. Если, конечно, свободное время найду, – и бог грозы с сухим треском электрического разряда растворился в воздухе.

– Если не забудешь, – добродушно хохотнул ему вслед Кецалькоатль и повернулся к ментам. – Кстати, расскажите, как вы с этим старым маразматиком встретились и что случилось с его жезлом? Насколько мне помнится, за последнюю тысячу лет сломать жезл Тлалока пытались трижды – и ни разу не оставили на нем даже царапины.

– Еще одна запись в Книгу рекордов Гиннесса, – хмыкнул кинолог, но про первую встречу с богом воды рассказал охотно.

– А можно мне на эту странную штуку посмотреть? – выслушав рассказ, Кецалькоатль потянулся к жомовскому пистолету.

– И думать забудь, – отрезал Иван. – Оружие табельное, и в чужие руки его отдавать не положено. Вопросы есть?

– Нет, – покачал головой Пернатый Змей. – Но жаль, что столь могущественный знак власти нельзя потрогать руками. Хотя символ своего могущества я бы вам в руки тоже не отдал.

– А они бы его и сами в руки не взяли, – заметила Тлала и, состроив тольтекскому богу глазки, тихонько захихикала.

– Нет предела твоим пошлостям, женщина! – притворно возмутился Кецалькоатль и сам заржал над своей шуткой.

Сеню, прекрасно понявшего всю двусмысленность заявления богини, обмен репликами между ней и Кецалькоатлем совсем не обрадовал. Рабинович хоть и потерял из-за девицы голову, всё же мозгов не совсем лишился. В глубине души он понимал, что Тлала совсем не идеал и предел мечтаний, но уж слишком сильно ему хотелось подольше побыть рядом с этой женщиной, и все свои невысказанные опасения он гнал прочь, словно Мурзик – блох.

– Так, ладно. Повеселились, и хватит. Пора собираться в дорогу, – проговорил он, поднимаясь со своего места. – Кстати, Кецалькоатль, надо с тобой что-то делать. Нам совсем не нужно, чтобы при твоем появлении вокруг нас собирались толпы народа.

– А что в этом такого? – удивился Пернатый Змей. – Боги для того и существуют, чтобы им поклонялись.

– Вот сделаем дело, пусть тебе и поклоняются столько, сколько в тебя влезет, – отрезал кинолог. – А сейчас нам не нужно, чтобы ацтеки раньше времени узнали, что ты вернулся. Та тольтекская деревня, которую мы вчера прошли, не в счет, поскольку сочувствует мятежникам и твердо верит, что ты давно им помогаешь. Дальше пойдут поселения, преданные Чимальпопоке. Поэтому будем тебя маскировать. Капелькуаль, что-нибудь можешь посоветовать?

Трактирщик, польщенный таким вниманием, пристально осмотрел тольтекского бога, прикидывая, что с ним можно сделать, а затем заявил, что самым идеальным вариантом было бы облачение его в одежды жреца Уицилопочтли. Во-первых, и одеяния они носят длинные, что прикроет нечеловеческую кожу Пернатого Змея. А во-вторых, выдающийся клюв, куда как превосходящий по размерам ставшие притчей во языцех носы кавказских народностей, легко спрятать под маской ягуара, которые часто надевают жрецы Уицилопочтли.

– Чтобы я скрывал свою внешность под личиной этого самозванца и узурпатора?! – возмутился Кецалькоатль. – Да никогда! Уж лучше я вообще никуда не пойду.

– Тогда мы тебя свяжем и силой потащим во дворец, – пообещал тольтекскому богу омоновец.

– Да не расстраивайтесь вы так, – попытался успокоить Пернатого Змея вежливый Ахтармерз. – Мне вон тоже приходится эти дурацкие перья на себе таскать, но я терплю. Ради великого дела всегда приходится какие-нибудь тяготы переносить. И потом, это ненадолго. Вам же всего один день нужно маскировочный костюм таскать, а мне уже почти неделю в перьях ходить приходится.

– А я тоже считаю, что переодевать великого Кецалькоатля в одеяния жреца его врага унизительно, – приосанившись, заявил Ачитометль. – Я вот тоже никогда бы не облачился в одежду воина из ордена Ягуара.

– Тебе кто вякать разрешал? – тут же полюбопытствовал у военачальника ордена Орла старшина ОМОНа. – Сто отжиманий заработать хочешь?

– Кецальчик, – вмешалась в диспут Тлала. – Ты не расстраивайся, а просто считай это переодевание очередной забавой. Потом будешь хвалиться в пантеоне, как ты, прикинувшись служителем своего врага, прокрался прямо в его логово и одержал великую победу. Разве это не забавно?

– Я даже могу костюм дать. У меня тут один с прошлого места работы остался, – неожиданно предложил помощь Шипинуаль, до сего момента из-за вчерашней обиды ни с кем не общавшийся.

– А ведь правда! – восхитился Пернатый Змей. – До такого хитрого хода с переодеванием еще никто из богов не додумался. Я буду первым, а потом обо мне станут слагать легенды!

– Да уж, сложный случай мании величия. Готовый клиент для психиатрической больницы, – пробормотал себе под нос Рабинович, а вслух сказал: – Вот и договорились. Натягивай на себя костюм жреца, маску, и отправляемся в путь. Впрочем, всё время носить маску необязательно. Достаточно будет надевать ее тогда, когда мы будем подходить к населенным пунктам.

– Ну уж нет! – неожиданно возмутился Кецалькоатль. – Если уж играть роль жреца, так до конца, и пусть потом никто не говорит, что я хитрил и давал себе слабину. Маску мне. Полцарства за меня… Или за коня?.. Или это совсем из другой оперы? А что такое конь? Что-то запутался я совсем…

– А ты болтай поменьше, тогда и путаться не будешь, – благоразумно посоветовал Рабинович. – Так ты идешь переодеваться или нет?

Облачение Кецалькоатля в маскарадный костюм потребовало куда больше времени, чем рассчитывал кинолог. И всё из-за того, что Пернатый Змей вел себя, как девица на выданье, постоянно придираясь к своей новой личине. То ему костюм коротковат, то украшений на нем недостаточно. Затем тольтекский бог и вовсе озверел. Оказалось, что маска, и так тесноватая для клюва Кецалькоатля, была в нескольких местах поедена молью. Это просто взбесило Пернатого Змея, и он закатил настоящую истерику, требуя от ментов немедленно пристрелить свежего ягуара и сделать из него новую маску. Но если бы тольтекский бог чего и добился, так это того, что Жомов пристрелил бы его самого, раз и навсегда избавив себя и друзей от необходимости терпеть общество капризного божества.

Ну а положение спас изобретательный Попов. Он предложил чуть-чуть укоротить маску снизу, а из отрезанной части сделать заплатки и прикрепить их к поеденным молью местам древесной смолой. Кецалькоатль поначалу продолжил капризы, отказавшись носить вещи с заплатками, но Попов отобрал у него из рук маску и сделал всё так, как хотел. В результате получилось очень даже неплохо, и тольтекский бог, покапризничав больше для проформы, отремонтированный предмет туалета жрецов на себя нацепил.

– Всё, я готов идти дальше, – заявил Кецалькоатль.

– Слава тебе, господи, – облегченно вздохнул Рабинович, опасавшийся, что тольтекский бог еще найдет что-нибудь, к чему можно придраться.

– Точно. Слава мне! – принял хвалу на свой счет Пернатый Змей, и Рабинович, дабы не впадать в теософские споры, возражать этому не стал.

Сеня поначалу с некоторой опаской ожидал встречи с отступившим из-под Теотнуакана карательным войском. Опасался того, что кто-нибудь из гвардейцев Жомова проболтается соотечественникам, кто именно приближается к столице в наряде жреца. Однако Жомов, проведя соответствующий случаю инструктаж, твердо заверил кинолога, что до получения нового распоряжения его бойцы будут немы как рыбы. Рабинович не очень верил этому и был готов к тому, что Кецалькоатля разоблачат. Но то ли армия драпала от Теотнуакана до самой столицы, то ли ацтекские войска где-то во время пути сменили направление, но никаких солдат в дороге путешественникам не встретилось.

В первой же лояльной правительству деревне менты были удивлены тем, с какой скоростью распространяются вести среди местного населения Мезоамерики. Воздав полагающиеся почести, точно так же, как во время пути группы к Теотнуакану, деревенский староста осторожно поинтересовался, не участвовал ли в сражении с мятежниками, в котором правительственные войска потерпели поражение, «почтенный жрец Уицилопочтли»? И если да, то не окажет ли он честь удовлетворить любопытство и успокоить волнение местных жителей своим правдивым рассказом об этом удивительном бое?

Рабиновичу, дабы предотвратить какую-нибудь глупость со стороны «почтенного жреца», пришлось вмешаться. Он сказал, что жрец в сражении не участвовал, а ходил в паломничество к месту рождения Уицилопочтли. Сами они сражения тоже не видели, но знают, что ацтекская армия была вынуждена отступить и что это, несомненно, какой-то тактический маневр. Старосте пришлось довольствоваться таким объяснением и оставить удовлетворение любопытства до лучших времен.

В следующей деревне, той самой, что была последним населенным пунктом на пути в Теночтитлан, ситуация повторилась. Правда, в этот раз Кецалькоатль уже был предупрежден, и Сене не нужно было бояться, что он что-нибудь ляпнет невпопад. В обоих местах, услышав объяснения Рабиновича, ацтеки новых вопросов больше не задавали. Исключение, правда, составил управляющий кукурузной плантацией. Да и то вопрос, заданный им, к сражению под Теотнуаканом отношения не имел.

– А почтенный Попочитль больше не будет меня бить? – опасливо поинтересовался он у Рабиновича.

– Не будет, если ты его Попочитлем называть не станешь, – посоветовал кинолог. – И вообще, держись от него подальше.

Управляющий совету внял и всё время торжественного обеда старался в Андрюшину сторону даже не смотреть. Да и миролюбивый Попов, вспомнив то странное для себя состояние, которое охватило его во время прошлого визита на плантацию, старался управляющего не замечать и, с максимальной скоростью набив желудок, первым выбрался из-за стола.

Едва увидев вышедшего на улицу Попова, все рабы, напуганные еще его прошлым «благословением», тут же разбежались в стороны и попрятались по углам своих хибарок. Лишь старик с девчушкой остались стоять посреди двора.

– Ну что, чужеземец, смог ли ты побывать в пещере? – полюбопытствовал он. Андрей кивнул. – И твое желание исполнилось?

– Пока не знаю, но буду надеяться, что исполнится непременно, – ответил криминалист и, простившись с престарелым тараском, вернулся к телеге, где в одиночестве обедала Тлала.

– Уже отправляемся? – полюбопытствовала девушка.

– Угу, – крайне дружелюбно буркнул Попов.

– А ты со своей женой так же общаешься? – наивным голосом спросила богиня.

– Нет у меня жены, – отрезал Андрей.

– Бедняжка! – всплеснула руками Тлала, видимо, не забывшая вчерашних подколок Попова. – Уже лысенький становишься, а жены всё еще нет? Или она умерла у тебя от недостатка внимания?

– Слушай, отвали от меня, – покраснев, огрызнулся эксперт. – Сейчас выйдет твой Рабинович, к нему и приставай, а меня оставь в покое!

Всю оставшуюся до Теночтитлана дорогу Попов сидел на своей телеге, нахохлившись и ни с кем не разговаривая. Андрей затаил страшную обиду на богиню и желал как можно скорее завершить здесь, в Мезоамерике, все дела, раз и навсегда избавившись от ее общества. Конечно, винить его в такой нелюбви к богине было трудно, но ведь даже школьникам известно, что соревноваться в язвительности с женщиной может только язвительная женщина. Те, кто не верит этому, могут проверить на себе!

В Теночтитлане, взбаламученном известием о поражении ацтекской армии в битве под Теотнуаканом, куда российские служители сил правопорядка прибыли поздно вечером, возвращение экспедиции вызвало огромный интерес. Люди, заполонившие улицы, перешептывались, но подойти к чужестранцам, а тем более задать им какие-либо вопросы никто не решался. Народ просто следовал за путешественниками до самого дворца Чимальпопоке и торчал на площади в ожидании известий еще несколько часов. Последние, самые настырные зеваки, разошлись по домам за полночь, негодуя, что до утра никаких объявлений сделано не будет.

Прямо перед дворцом экспедиция разделилась. Ачитометль отвел гвардейцев в казармы, а затем ушел к себе домой. Капелькуаль убежал проверить, как без него справлялись с трактирными делами. Оба обещали вернуться ранним утром, чтобы вместе с ментами явиться к Чимальпопоке. А российские милиционеры, отправив Шипинуаля сказать тлатоани, что они вернулись и на следующий день хотели бы лично встретиться с Уицилопочтли, отправились в те дворцовые апартаменты, которые с недавних пор были закреплены за ними.

И только там выяснилось, что Тлала исчезла! Причем никто из ментов не мог точно сказать, когда именно видел ее в последний раз. Вроде бы все сходились на том, что во дворец девица входила вместе со всеми, но поручиться за это опять же не мог никто. Рабинович, естественно, был вне себя от беспокойства за судьбу богини и собрался было мчаться на ее поиски.

– Да ладно тебе, Сеня, – попытался урезонить его омоновец. – Может, дела у нее какие-нибудь женские. Вот увидишь, ночевать она вернется, никуда не денется.

– Сомневаюсь, – усмехнулся Кецалькоатль. Все повернулись в его сторону.

– Ты на что намекаешь? – угрожающе полюбопытствовал кинолог.

– Так вы что же, до сих пор не поняли, кто она такая? – Пернатый Змей взглядом из-под маски обвел друзей. – Она богиня неприятностей, греха и порока, ясно вам? Ночь – это время ее максимальной власти. Вот увидите, раз уж она здесь, к утру полгорода погрязнет в грехах.

– Вот оно что! – почти обрадованно воскликнул Попов. – А я всё удивлялся, что это со мной происходит? Мысли всё время в голове дурацкие крутились. Опять же дубинкой управляющего избил, не имея на это веских оснований. Должностное преступление совершил, можно сказать. А это ведь, по сути, грех! Да и мы с тобой, Сеня, ругались всё время, получается, неспроста.

– Вот только это на Тлалу не нужно вешать! – не сдался Рабинович. – Мы с тобой и так немало собачимся…

– Но не до такой степени, – поддержал криминалиста Жомов, и Сеня, не зная, что на это возразить, прикусил губу.

– Всё равно не верю я в то, что Тлала плохая! – рявкнул он. Причем было совершенно непонятно, кого Рабинович оправдывает, себя или ее.

– А кстати, вы никогда не задавались вопросом, зачем она с вами искать меня пошла? – подлил масла в огонь Кецалькоатль.

– Она сказала, что ей нужно тебя увидеть, – ответил Сеня.

– И?.. – щелкнул клювом тольтекский бог. – Увидела она меня, и что дальше? Зачем ей это надо было? Или вы думаете, что Тласолтеотл достаточно со мной пообщаться, чтобы целый год счастливой себя чувствовать?..

– Ты хочешь сказать, она за нами шпионила? – предположил догадливый Попов, а Пернатый Змей кивнул. – Так что же ты, гад такой, раньше этого не сказал?!

– А зачем? – усмехнулся Кецалькоатль, которого слово «гад» обидеть никак не могло. – Мне забавно посмотреть, как вы из этой ситуации выкрутитесь. Если победите, хорошо. А если нет, так мне бояться нечего. Сбежать я всегда успею, тем более у меня есть свои входы и выходы на небеса, над которыми пока Уицилопочтли еще не властен.

– Ну, вот тут вы оба ошибаетесь! – радостно рассмеялся Рабинович. – Тлала не могла шпионить для ацтекского бога. Она сказала, что они с ним враги…

– Она сказала? О, святая наивность! – воскликнул Пернатый Змей. – Да она была первой, кто поддержал Уицилопочтли, когда тот стал прибирать власть в пантеоне к своим рукам. Они до сих пор в отличных отношениях. К тому же любовники, насколько мне известно. – И Попову с Жомовым пришлось вцепиться в кинолога, чтобы тот раньше времени Кецалькоатля не убил.

Глава 3

Эти женщины так переменчивы!

Казанова

Я это знал! Я это всегда чувствовал, а не говорил только потому, что меня всё равно никто слушать бы не стал, поскольку из моих спутников нормальный песий язык понимать никто не способен. Сеня, кроме воплей, подчеркивающих его стремление быть альфа-лидером, ничего нормального сказать мне не может. По крайней мере, пока трезв. Жомов только и вопрошает, не нужно ли меня к ветеринару на осмотр отправить. Слава богу, в последнее время немного за ум взялся. Да и на Попова никакой надежды нет. Изредка мелькает в его глазах тень понимания, но Андрей настолько сосредоточен на воплях своего желудка, что голос разума совсем не замечает. Он, правда, был единственным, кто к Тлале с недоверием относился, но поповской подозрительности оказалось недостаточно. В общем, заявление Кецалькоатля открыло всем глаза. И я был солидарен с моим хозяином: желание растерзать тольтекского бога и у меня возникло. Правда, причины были несколько иными, чем у Сени. Если тем двигала по большей части обычная ревность и разочарование, то меня злила откровенная забава, с которой Пернатый Змей наблюдал за нами, тычущимися по углам, словно слепые кутята в поисках мамкиной титьки, и ожидал дальнейшего развития событий. Мне кажется, он и рассказал-то нам о Тлале только затем, чтобы увидеть, что именно мы предпримем для выхода из тупиковой ситуации, в которую себя не без помощи Кецалькоатля загнали. Это меня еще больше разозлило, и я не сдержался – зарычал.

– Сеня, да успокойся ты, – взмолился Попов, вместе с Жомовым пытавшийся удержать моего хозяина от расправы над тольтекским богом. – Видишь, и Мурзик уже беситься начал.

– А может, он и вправду взбесился? Ты давно его к ветеринару водил? – поинтересовался омоновец. Ну, здравствуйте! Только что похвалил – и на тебе, сглазил.

– Тебя самого к ветеринару надо. На оскопление, – неожиданно успокоился Сеня и, вздохнув, посмотрел на Кецалькоатля. – Перья бы тебе повыщипывать, да ты нам еще пригодишься.

– Да что вы так расстраиваетесь? Исправить-то всё равно ничего нельзя! – удивился Пернатый Змей. – И потом, даже если Тласолтеотл и помчалась к Уицилопочтли, быстро связаться с ним она не сможет. Этот узурпатор намертво перекрыл обычные пути, ведущие на небеса. Лишь только остатки старой гвардии, вроде меня, Тлалока, да Шиутекутли имеют собственные, еще не перекрытые выходы в пантеон. Остальным нужно будет посылать сообщение и ждать ответа. Может быть, если вам повезет, весть от Чимальпопоке достигнет Уицилопочтли раньше, чем сообщение Тласолтеотл. Правда, особо на это я бы не рассчитывал.

– Спасибо, утешил, – буркнул мой хозяин. – Впрочем, в одном ты прав – изменить уже ничего нельзя! Поэтому будем действовать так, как и планировали ранее.

– То есть ты хочешь, чтобы мы сами влезли в расставленную ловушку? – ехидно осведомился Попов.

– Именно. Особенно если учесть, что еще неизвестно, будет ли готова нам западня, – утвердительно кивнул мой хозяин. Ну, прямо тактический гений! – И потом, Уицилопочтли и Эксмоэлю пока неизвестно, что мы о ловушке знаем. Поэтому изобразим из себя деревенских дураков и будем готовы действовать по обстоятельствам.

– А что, мне нравится, – хмыкнул Ваня Жомов. – Посмотрим, что там эти бараны придумают, а потом просто надаем всем по чайнику.

– А я бы предпочел найти другой способ, – не согласился с ним Горыныч. – По-моему, глупо воевать с врагом на его территории, даже не зная планов и возможностей противника. Я помню, на уроках по сравнительной психологии иномирных рас мы проходили, что большинству славянских народов подобное шапкозакидательство свойственно, но от тебя, Сеня, такого я не ожидал. Это же глупо и непрактично! Я полагаю, нам следует срочно скрыться из дворца, в частности, и города, в целом, а затем придумать какой-нибудь более разумный способ добраться до Эксмоэля.

Нельзя сказать, что я был с Горынычем полностью не согласен. По сути трехглавый школьник, с третьей попытки переведенный-таки в третий же класс, был прав. Рисковать собственными шкурами, не зная, на какие пакости способен противник, было по крайней мере неразумно. Но и с моим Рабиновичем не согласиться я не мог.

Во-первых, у нас действительно будет преимущество в том, что к любым действиям противника мы будем готовы. Во-вторых, Уицилопочтли и компания знают о наших возможностях ничуть не больше, чем мы об их. В-третьих, завтра, возможно, нам представится единственная возможность добраться до Эксмоэля, поскольку в случае нашего бегства опальный эльф станет предельно осторожным и заляжет на дно в своем логове, о местонахождении которого мы и понятия не имеем. Ну и в-четвертых, время неумолимо идет вперед. И если нам когда-нибудь удастся отыскать Эксмоэля, уже будет поздно что-то менять!

Примерно в том же духе высказался и мой хозяин, убеждая друзей в неизбежности предстоящего риска. Его слова, впрочем, большого влияния на оппозицию не оказали, и мнения так и остались разделенными. Сеня с омоновцем были за то, чтобы не менять первоначальных планов и при встрече с Уицилопочтли попытаться действовать по обстоятельствам, Попов же с Горынычем были категорически против неоправданного, как они считали, риска. Меня, естественно, никто не спрашивал! И чашу весов в пользу предложения Рабиновича склонило твердое обещание Кецалькоатля помочь нам завтра, если придется драться с Уицилопочтли и его приспешниками… Конечно, придется! Не пирогами же они нас потчевать станут.

– Во! И Мурзик с нами согласен, – проявил редкое понимание Жомов. – В общем, мужики, давайте спать. А может, выпьем перед завтрашним боем?

– Я тебе так выпью, что забудешь, в какое отверстие водка заливается, – рявкнул на него мой хозяин.

– Да ты хуже моей Ленки! Та хоть пилит меня реже, – возмутился омоновец. – Что нам от фронтовых ста грамм будет?

– Ничего не будет, потому что и пить их никто не будет, – отрезал неуступчивый Рабинович. – И всё, вопрос исчерпан!

Жомов так не считал, но, поворчав несколько минут, с временно введенным сухим законом был вынужден смириться. Мои менты разбрелись по своим комнатам. Причем Сеня почему-то, в отличие от того, как угождал Тлале, Кецалькоатлю свое место не отдал, оставив того ночевать в гостиной, и бог развалился на диване, даже не сняв с себя маски. Поначалу я хотел проследовать за хозяином, но затем решил, что безопаснее будет, если я посплю у наружной двери наших апартаментов. Заодно на всякий случай за Кецалькоатлем присмотрю. Вот и провел всю ночь у выхода в коридор и просыпаясь от каждого подозрительного шороха.

Утром, говоря честно, я ожидал если и не взвода автоматчиков за входом в наши покои, то по крайней мере каких-нибудь изменений в ставшем привычным утреннем распорядке дворца тлатоани. Однако то ли информация от Тлалы до верховного бога ацтеков еще не дошла, то ли Чимальпопоке просто решил не подавать вида, что знает о наших истинных намерениях, но всё шло как обычно, о чем и свидетельствовала уборщица, наступив мне на хвост… Блин, под ноги, корова, смотреть надо!

Именно это я и заявил вслух, от возмущения едва не цапнув прислугу за лодыжку. Может быть, фраза получилась несколько более громкой, чем следовало, но это еще не повод визжать так, будто на тебя бешеный кот напал! Мой рык и вопль уборщицы послужили сигналом к побудке. Полуодетые Сеня, Попов и полностью снаряженный омоновец – спать, что ли, в форме и с пистолетом на боку он ложился? – выскочили в гостиную из своих комнат с воплями и во всеоружии. То есть с дубинками в руках.

Кецалькоатль тоже чуть не выскочил. Правда, не в гостиную, где он и так находился, а с балкона. А уборщица, окончательно ошалевшая от такого радушного приема, никуда не скакала. Она просто грохнулась в обморок, и моему Сене пришлось вылить на ее головушку литров пять воды, чтобы привести в чувство. После этого прислуга со всей возможной поспешностью выскочила в коридор. Из коридора – во двор, со двора – на улицу и так далее, вплоть до побережья Тихого океана. Возможно, там она и остановилась, но у японцев сохранилась легенда о женщине-рыбе, без устали совершавшей кругосветные путешествия. Не берусь утверждать, что это правда, но если такая женщина и существовала, то она должна была бы быть нашей уборщицей!

Я даже вспомнил похожий случай, происшедший у нас в отделе. Там, правда, до заплыва через Тихий океан дело не дошло, но внезапный испуг привел к довольно печальным последствиям. Не помню точно, когда именно, но к нам из Высшей школы милиции прислали девицу Таню, находившуюся в звании младшего лейтенанта. Не могу сказать, насколько это правда, поскольку в прелестях человеческих самок не разбираюсь, но многие говорят, что почти все женщины, работающие в милиции, исключительно красивы. Так вот, про эту девицу абсолютно весь личный состав говорил, что она и вовсе королева красоты.

Естественно, особа эта тут же подверглась всевозможным заигрываниям, ухаживаниям и прочим человеческим завуалированным формам выражения желания интимной близости. Таня, видимо, давно привыкла к такому отношению к себе и спокойно принимала ухаживания, однако предпочтения никому не отдавала. Многие пытались найти ее слабое место, надавив на которое можно расположить девушку к себе, но долгое время никому это не удавалось, пока один дурак из следственного отдела не изобразил за спиной ничего не подозревающей Тани змеиное шипенье.

Реакция девушки на такую шутку выглядела очень впечатляюще. Завизжав, Таня подпрыгнула на месте и с разворота острым носком туфельки влепила шутнику прямо и промежность. Выглядело это как удар кун-фу из какого-нибудь китайского боевика, и, хотя девушка впоследствии утверждала, что никаких боевых искусств не знает, да и драться вовсе не умеет, шутнику от этого легче не стало – из отдела его увезли на машине «Скорой помощи».

Уж не знаю, что там с ним врачи сделали, но я больше не видел, чтобы этот весельчак к девушкам приставал, а неполюбившиеся персоналу новички у нас теперь так боевое крещение и проходят: идут к Таньке и изображают у нее за спиной змею. Еще не было случая, чтобы девица промахнулась. По крайней мере двое после такого крещения из отдела уволились и, насколько мне известно, больше в милиции работать не пытались!

Впрочем, простите, я опять отвлекся. Девушка Таня с удивительной реакцией на змеиное шипение сейчас далеко и, может быть, никогда не будет служить в милиции, если нам не удастся остановить Эксмоэля. Этим мы сейчас и занимались. То есть не ловили опального эльфа по всей Мезоамерике, а готовились к предстоящей встрече с его союзником – Уицилопочтли. И не улыбайтесь! Плотный завтрак тоже одна из необходимых ступеней при подготовке к бою. По крайней мере, хотел бы я посмотреть, как бы вы заставили Попова драться на голодный желудок… Хотя, может быть, от этого бы он только злее стал? В следующий раз стоит попробовать!

Завтрак нам доставили сразу три рабыни Чимальпопоке. Причем все девицы, в отличие от уборщицы уже некогда испытавшие на себе все прелести наказаний за некультурное поведение, входили к нам только после того, как, постучавшись, получали разрешение. Расставив завтрак на столе, вышколенная прислуга тут же исчезала.

Едва с завтраком было покончено, как явились Капелькуаль с Ачитометлем. Попов тут же предложил отослать обоих назад, поскольку сильно сомневался, что от этих аборигенов будет хоть какая-то польза, если дело дойдет до стычки с Уицилопочтли и компанией. Наш эксперт-криминалист вообще не верил, что они смогут выступить против тлатоани. Однако Жомов заверил всех присутствующих в преданности ацтекского военачальника, и, зная о симпатии оного к Кецалькоатлю, с этим было трудно не согласиться. Капелькуаль, как и все торгаши, вызывавший у меня стойкое подозрение в отсутствии честности, остальным доверия тоже не внушал, но за него заступился Сеня. Дескать, кто знает, может быть, и пригодится нам трактирщик, а большой беды от его присутствия точно не будет. На этом обсуждение было закрыто, и двум аборигенам позволили войти в наши апартаменты. И почти сразу после этого раздался тихий стук в дверь.

– Войдите, – разрешил мой хозяин, делая остальным знак, чтобы были готовы к любому повороту событий.

Мы, естественно, приготовились, но оказалось, что еще не время, поскольку на пороге появился Шипинуаль. Ничто на его крысиной физиономии не указывало на то, что секретарь тлатоани и неудавшийся наместник Теотнуакана знает о приготовленной, скорее всего, нам ловушке. Хотя это и ни о чем не говорило. Может быть, Чимальпопоке еще не знал, что мы вели двойную игру, а может, просто не пожелал ставить в известность о своих планах слугу, хотя и высокопоставленного.

– Великий Чимальпопоке сообщает, что готов принять вас со всеми почестями, которых вы достойны, – торжественно заявил Шипинуаль. – Великому Кецалькоатлю больше нет необходимости скрывать свою внешность, и он может явиться к великому тлатоани всех ацтеков в своем истинном обличье и сделать это в любое время, когда сочтет нужным. А почтенных друзей тольтекского бога, как только они будут готовы, несравненный правитель Теотнуакана просит немедленно быть у него, дабы он мог из первых уст услышать радостные или печальные вести.

– Болтун хренов, – не столько критикуя затянувшуюся речь секретаря, сколько порицая его за разглашение тайны того, кто скрывался под маской жреца Уицилопочтли, пробормотал Кецалькоатль. Ну а поскольку маскироваться дальше не имело смысла, тольтекскому богу не осталось ничего другого, кроме как переодеться.

– Жди нас в коридоре, – приказал мой хозяин Шипинуалю и, едва за ним закрылась дверь, повернулся к остальным членам экспедиции. – Так, Горыныча понесу я, – распорядился Рабинович. – Ваня, будь готов открыть огонь в любую секунду.

– Всегда готов! – вскинул руку в пионерском салюте омоновец.

– Андрей, ты тоже приготовься. В этот раз, если сочтешь нужным, ори во всю глотку, тебе никто слова не скажет, – не обратив внимания на жомовские выкрутасы, продолжил инструктаж мой Сеня. – Кецалькоатль, возможно, нам твоя помощь понадобится, но пока держись позади и не высовывайся. Вы тоже! – обернулся к ацтекам мой хозяин.

– А что, могут быть неприятности? – спокойно полюбопытствовал Ачитометль.

– Может случиться всё, – констатировал Сеня и пристально посмотрел на аборигенов. – Если чего-то боитесь, можете уйти домой. Вас никто не осудит.

– Если Кецалькоатлю грозит беда, мой долг – защищать его имя до последней капли крови, – надменно заявил член ордена Орла.

– А я был бы плохим шпионом и отвратительным торговцем, если бы боялся рисковать и сидел постоянно дома, – в пику ему ответил Капелькуаль. – Уж если этот солдафон с вами идет, я от вас точно не отстану!

– Значит, решено, – кивнул головой мой хозяин. – Вы пойдете сзади. А если что-то случится, действуйте так, как подскажет вам ваша совесть.

Конечно, после столь эффектных речей мой Сеня мог бы претендовать на место заместителя начальника отдела по политико-воспитательной работе, но жаль, что Кобелев его не слышал. А может быть, это и к лучшему. Всё-таки мне не хотелось бы променять нашу довольно веселую жизнь с облавами, штурмами и походами на спортивно-массовые и культурные мероприятия на необходимость с утра до ночи слушать, как Рабинович наставляет провинившихся милиционеров на путь истинный. В таком случае нам в Египте остаться следовало и записаться в ученики к Моисею!

Отдав последние приказания, Сеня подхватил с пола Горыныча и, скомандовав мне – «рядом!», первым вышел из наших апартаментов. Шипинуаль тут же повел нас в тронный зал уже привычной дорогой. Если честно, на входе в данное помещение я ожидал любых пакостей, начиная от нацеленных на нас копий, кончая падением на голову двухтонной каменной плиты. Последнее, впрочем, было маловероятным.

Если судить по тому, что Эксмоэль просил нас уговорить Кецалькоатля вступить с Уицилопочтли в бой, а тот желал вести переговоры о мире, опальный эльф и со своими союзниками не был до конца честен. Может быть, истощив силы богов в поединке, Эксмоэль собирался покончить с обоими разом, присвоив себе титул верховного божества, может быть, у эльфа были какие-то другие виды на богов, но поскольку Уицилопочтли считал союз со своим противником необходимым, нам не стоило опасаться немедленной смерти.

В общем, в тронный зал мы вошли целыми и невредимыми. Никто на нас не набросился, камни на голову не посыпались, и вообще ровным счетом ничего не случилось! Более того, Чимальпопоке, сидевший на своем царском месте, увидев вошедшего Кецалькоатля, вскочил и первым почтительно склонил перед ним голову, отдавая дань уважения божеству. Конечно, вся эта дружелюбность могла быть лишь коварством, но в тот момент я засомневался, а не раньше ли времени мы обвинили Тлалу в предательстве? Может быть, она сейчас как раз нуждалась в нашей помощи, а мы поставили на ней крест! И судя по тому, каким взглядом Рабинович наградил Кецалькоатля, мой хозяин думал о том же самом.

– Вот это я понимаю, мужик сказал – мужик сделал! – приветствовал нас в своей обычной манере тлатоани. – Рад, что вам удалось уговорить великого Кецалькоатля на встречу с не менее великим Уицилопочтли. Надеюсь, разговор этих богов положит конец затянувшейся войне и между тольтеками, ацтеками и ольмеками наступит вечный мир.

– Я пока не вижу, с кем бы Кецалькоатль мог говорить, – перебил его Рабинович. – По-моему, я еще вчера передавал, чтобы на первой же встрече присутствовали все заинтересованные стороны. Или отсутствие Уицилопочтли и Эксмоэля говорит о том, что переговоры с Кецалькоатлем им неинтересны и мы можем уйти обратно?

– Вот это я понимаю, взять быка за рога! – восхитился Чимальпопоке и, поймав на себе взгляд Жомова, выставил перед собой руки ладонями вперед. – Всё-всё, больше не буду. Я уже успел забыть о том, что кому-то моя присказка может не нравиться. Ну а что касается Уицилопочтли, смею заверить, что он с минуты на минуту появится. Видимо, что-то непредвиденное задержало его. Ради встречи с вами и для того, чтобы не утруждать великого Кецалькоатля, мой повелитель даже изменил своей традиции и сказал, что появится не в святилище на вершине дворца, а прямо здесь, в тронном зале. В первый раз, между прочим! А насчет чудака по имени Эксмоэль ничего сказать не могу. Я общался с ним только пару раз и совершенно не представляю, где он может находиться. Ваша просьба была передана Уицилопочтли, и если он сочтет нужным, то приведет Эксмоэля с собой.

– Ну а если не приведет, разговора не будет, – неожиданно для нас проявил инициативу Пернатый Змей и, поймав одобрительный взгляд моего хозяина, вскинул вверх руку. – Хау! Я всё сказал.

– Может быть, пока ждем великого Уицилопочтли, вы мне расскажете, что произошло под Теотнуаканом? – предложил тлатоани, но его желание поддержки со стороны моих ментов не нашло.

– Тебе же сказали, пока здесь не соберутся все заинтересованные лица, никаких разговоров не будет, – отрезал Рабинович. – Кстати, у вас есть еще пять минут. Если Уицилопочтли и Эксмоэль не появятся, мы уходим. Ясно?

– Угу, – кивнул головой Чимальпопоке и пробормотал себе под нос так, чтобы Жомов не слышал: – Вот это я понимаю, обсидиановый характер!

На несколько долгих минут все в тронном зале затихли. Минуты текли, и я не знал, что и думать. С одной стороны, задержка Уицилопочтли напрямую подтверждала наши опасения относительно предательства Тлалы. Отсутствие ацтекского бога на столь важной для него встрече говорило о том, что он именно в этот момент мог беседовать с богиней порока. Вот уж не знаю, отчего изменилось мое мнение об этой девице, но только мне в это верить не хотелось. Может быть, просто потому, что было обидно за то, как легко ушлая бабенка одурачила моих умудренных жизнью ментов?..

Разобраться в своих чувствах я не успел, поскольку именно в этот момент в тронном зале появился Уицилопочтли. На сей раз он обошелся без спецэффектов, хотя маску ягуара с головы не снял, видимо считая, что жрецы, Шипинуаль и наши низкородные спутники не достойны лицезреть его лицо. И вообще, ацтекский бог выглядел каким-то растрепанным, словно ободранный кот, и совсем был лишен своего обычного показного величия.

– Вот, значит, как вы платите за оказанное вам доверие?! – вместо приветствия завопил он, подтверждая самые мрачные догадки. – Предатели! Думаете, этот общипанный пернатый червяк сможет вас защитить от моего гнева?

– Сука! – одними губами прошептал Попов, явно пытаясь оскорбить отсутствующую здесь Тлалу. Дурак! Ты ей только незаслуженный комплимент делаешь. – Жалко, что тебя тогда за завтраком Горыныч не насмерть обварил.

Никто из присутствующих, кроме меня, эти слова криминалиста не слышал или просто внимания на них не обратил. А мне стало понятно, что даже Попов, питавший к богине неприязнь с самого начала нашего знакомства, до последнего момента в глубине души надеялся, что Тлала всё-таки лучше, чем о ней думали. Если честно, я этому несказанно удивился. Впрочем, не я один. Испытал изумление и Чимальпопоке. Правда, отнюдь не из-за сентиментальных чувств Андрея в отношении предавшей нас богини.

– Великий Уицилопочтли, о чем ты говоришь? – завопил он, резко поднимаясь с трона. – Чужеземцы выполнили свое обещание. Они привели Кецалькоатля, и он готов к переговорам…

– Молчи, дурак. Ты ничего не знаешь! – загудел из-под маски ацтекский бог. – Эти предатели сговорились с Кецалькоатлем и явились сюда не для переговоров. Их цель – свергнуть меня и вернуть пернатому червяку главенствующую роль в пантеоне.

– Что он такое несет? – удивился Попов. – Совсем сдурел, что ли?

– Некогда разбираться, – рявкнул мой Сеня, опуская Ахтармерза на каменный пол и отстегивая от пояса резиновую дубинку. – Горыныч, делай, что хочешь, но этот придурок с места не должен двинуться!

Трехглавый маг-недоучка среагировал молниеносно, не успел мой хозяин сорваться с места, как Ахтармерз, видимо, аккумулировавший до сего момента энергию, выпустил в сторону Уицилопочтли какой-то грязно-зеленый шар и лишь затем начал свой обычный ритуал, вращаясь, сплетая шеи в косичку. Я среагировал мгновением позже. По одним жестам хозяина сообразив, что он собиратся делать, я рванул вперед, намереваясь одним прыжком настигнуть ацтекского бога и, повалив его на пол, не дал озможности скрыться из тронного зала. Несколько секунд растянулись в вечность. Уже в прыжке я услышал, как Чимальпопоке завопил: «Стража! Нac предали!», и позади меня с лязгом раскрылись двери, ловно солдаты только и ждали этого приказа. Впрочем, скорее всего, их-то сюда и пригнал Уицилопочтли, прежде чем лично появиться в тронном зале. Эта мысль промелькнула у меня в голове в одну секунду, а в следующую уже почти почувствовал, как ударяюсь всей массой в рудь ацтекского бога и, повалив его на каменный пол, цепившись зубами в предплечье, заставляю забыть обо всём от нестерпимой боли. Вот только вместо удара о податливую плоть я словно на стену налетел!Даже коснуться Уицилопочтли мне не удалось.

Было больно. О-очень больно! Признаться, я не удержался и даже заскулил, отлетев от ацтекского бога, словно мячик от забора. Вместо Уицилопочтли упав на пол, я заметил, что и атака Горыныча цели не достигла. Пущенный им зеленый шар хоть и увеличился в размерах, но также ударился о невидимую стену, окружавшую бога, и сверкающими струйками стек вниз, на несколько секунд образовав лужу у ног Уицилопочтли.

Сенин удар дубинкой тоже цели не достиг. А бог, шевельнув лишь кончиком пальцев, отбросил моего хозяина назад, под ноги ворвавшейся в тронный зал стражи. Я зарычал от злости и попытался снова достать Уицилопочтли, но от боли у меня потемнело в глазах, и я едва не лишился сознания. Тряся головой, я кое-как смог подняться на лапы, однако ни о каких прыжках в первые секунды после этого и речи быть не могло.

А в тронном зале уже вовсю царил хаос. На появление внутри стражников первым отреагировал Ачитометль. Каким-то странным, внешне корявым ударом он достал до горла первого же солдата, примчавшегося на зов тлатоани, и, когда тот начал падать, легко вырвал копье из ослабевших рук стражника. Старому вояке не нужно было ничего объяснять: обожаемого им Кецалькоатля атаковали, а это решало всё, и воин ордена Орла без вопросов вступил в бой.

А вот Капелькуаль поначалу замешкался. В чем его, собственно говоря, трудно обвинять! Всё-таки он был торговец, а не воин, да и к действующему правительству Теночтитлана всегда относился лояльно. И всё же трактирщику не понадобилось много времени, чтобы понять простую истину – в то, что он не знал о «заговоре», не поверит никто. И дабы не оказаться на жертвенном алтаре, Капелькуаль решил умереть здесь и сейчас, продав свою жизнь подороже. Про Жомова и Попова даже говорить не приходится. Осознав, что тылы кроме них прикрыть некому, оба моих сослуживца оставили Уицилопочтли на расправу мне, Рабиновичу, Горынычу и Кецалькоатлю, посчитав, что наших сил должно хватить на одного бога. Развернувшись к ворвавшимся в тронный зал стражникам, они врубились в толпу, совершенно не обращая внимания на то, что творится за их спиной.

К счастью для Андрея и омоновца, почти все солдаты, напавшие на нас, согласно уставу дворцовой службы были обязаны выглядеть пристойно и, словно витрины ювелирного магазина, оказались усыпанными драгоценностями, в числе которых золото играло не последнюю роль. А это всё-таки металл, и на прикосновение резиновых дубинок он реагировал точно так, как от него и ждали! Первые ряды ацтеков Жомов с криминалистом скосили в считаные секунды. Но прямо по ним в тронный зал рвались другие и, судя по забитому солдатами коридору, недостатка в подкреплениях у ацтеков не будет и на место сраженных бойцов будут вставать другие, пока мои сослуживцы просто не выдохнутся.

В этом хаосе, воцарившемся во дворце, единственными существами, сохранившими спокойствие, оставались жрецы, с небольшим оттенком любопытства взиравшие на битву, да Кецалькоатль, который застыл посреди зала, сложив руки на груди и не отрывая взгляда от Уицилопочтли. Ацтекский бог, отразив первую атаку, тоже застыл, взирая на извечного врага. А вот Чимальпопоке на свою беду решил проявить ненужную доблесть и, выхватив откуда-то из-под трона богато украшенный обсидиановый меч, бросился к Рабиновичу, всё еще пребывавшему в нокауте.

Дурак ты, тлатоани! Кто же к хозяину мимо его верного пса с оружием в руках кидается? Собрав остатки сил, я прыгнул вперед и вцепился зубами в правое запястье Чимальпопоке. Что-то хрустнуло, и правитель ацтеков истошно завопил. Похоже, я сломал ему руку, но ничего страшного! У него всё до свадьбы заживет, а вот доберись он до моего Сени, вряд ли тот погулял бы с перерезанным горлом на собственной свадьбе!

– Да, вижу. Твои друзья – доблестные воины! – обращаясь к Кецалькоатлю, прокричал ацтекский бог, заглушая шум битвы и вопли отползающего к стене тлатоани. – Думаю, пару минут они еще продержатся. А на что способен ты?

Поначалу заявления Уицилопочтли о двух минутах я не понял. И, лишь напрягши слух, разобрал, что со стороны дверей, расположенных позади трона, доносится глухой, но быстро приближающийся топот. Похоже, мы были окружены. И не имея путей к отступлению, были обречены на поражение. Как вы думаете, кого-нибудь такая перспектива способна обрадовать?!

– Не волнуйся, скучно тебе не будет, – совершенно спокойно ответил на вопрос Уицилопочтли Пернатый Змей и запустил в ацтекского бога огненный шар. Тот взорвался искрами о невидимую преграду узурпатора, не принеся ему никакого вреда. Уицилопочтли расхохотался.

– Действительно весело. Посмотрим, как посмеешься ты, испытав на себе мою силу, дарованную жертвенной человеческой кровью, – проговорил он.

Ответный удар ацтекского бога был не столь эффектен внешне, но весьма результативен. Уицилопочтли лишь пошевелил пальцами, и какая-то невидимая сила начала вдавливать Пернатого Змея в пол. Несколько мгновений Кецалькоатль держал удар, не сгибаясь, а затем каменные плиты под его ногами пошли трещинами, и тольтекский бог упал на колени, скрючившись от нестерпимой боли. Именно в этот момент Горыныч наконец-то приготовился. Конечно, по сравнению со здешними богами в магии наш третьеклассник смыслил не так уж и много, но и этих знаний хватило. По крайней мере для того, чтобы прикрыть себя, Рабиновича и Кецалькоатля защитным энергетическим куполом. Страшная сила, давившая на тольтекского бога, ослабла, и тот смог подняться на ноги.

– А я тебя, малявка, недооценил, – удивился Уицилопочтли. – Что же, проверим и тебя.

Та же сила, которой ацтекский бог едва не размазал Пернатого Змея по камням, обратилась теперь против энергощита Ахтармерза. Я отчетливо видел, как что-то напоминавшее огромное невидимое копье медленно продавливает бирюзовый защитный купол Горыныча, постепенно приближаясь к его переплетенным головам. Пришедший в себя Кецалькоатль постарался помочь Ахтармерзу, вливая в него свою силу. Невидимое копье замедлило движение, но казалось, что остановить его невозможно. И в этот момент на поле брани появился еще один персонаж.

– Слушайте, я ничего не перепутал? Меня сегодня именно сюда повеселиться приглашали? – поинтересовался тольтекско-ацтекский бог грозы, пожалуй, единственный обитатель пантеона, кого одинаково уважали оба народа. – О-о! Да я вижу, веселье тут в самом разгаре. И чего вы не поделили?

– Уйди отсюда, реликт, – небрежно бросил в его сторону ацтекский верховный бог. – То, что тут происходит, тебя не касается.

– Ты забываешься, Уицилопочтли, – рассердился Тлалок. – Я всё-таки, хоть не такой породистый, как Кецалькоатль, всё же древнее тебя родом!

– А мне плевать! – прорычал ацтекский бог, не ослабляя натиска на защиту Горыныча. – Или ты сейчас уберешься отсюда, или я на твою должность другого претендента найду.

– Ах, вот ты как, мальчишка?! – окончательно разъярился бог воды и швырнул в сторону Уицилопочтли сначала пару молний, а затем и мощную струю воды.

На несколько мгновений у меня затеплилась надежда на то, что с помощью Тлалока мы сможем изменить ход боя в свою пользу. Ацтекский бог хоть и был силен, но не мог одновременно и атаковать, и защищаться. Оставив в покое Горыныча, он нарисовал руками щит, о который и разбилась магия бога грозы. Воспользовавшись секундной передышкой, Ахтармерз, видимо, по просьбе Кецалькоатля, снял энергозащиту, и Пернатый Змей швырнул в Уицилопочтли еще один огненный шар.

Ацтекский бог пошатнулся, но отразил и этот удар, а затем атаковал сам. Горыныч успел вернуть энергетический щит, закрывая Кецалькоатля, а вот Тлалока прикрыть было некому. Старый маразматик то ли был слишком слаб против магии Уицилопочтли, то ли просто позабыл поставить защиту, но тряхнуло его хорошо. Однако на ногах бог воды устоял, и я уже обрадованно взвизгнул, но на этом мои радужные надежды и рухнули вниз тем самым двухтонным камнем, о котором я думал раньше.

– Не-ет, что-то мне совсем не весело! – заявил Тлалок и в одно мгновение растворился в воздухе, позорно покинув поле боя.

– Ну что же, думаю, теперь нам мешать никто не будет, – расхохотался ацтекский бог, обрушивая удар на энергощит Горыныча.

Видя, что тот мнется, готовый уступить силе Уицилопочтли, я понял, что нужно немедленно что-то предпринять. Но пока я пытался сообразить, что же именно мне сделать, всё испортил Попов. Выбрав секунду, Андрюша обернулся, чтобы увидеть, что творится у него за спиной, и застонал:

– Да что же вы с этим козлом до сих пор никак не справитесь, чтоб у него руки отсохли!

Вот уж не знаю, намеренно ли криминалист это сделал, вспомнив о странных свойствах своих пожеланий, или просто выругался в пылу борьбы, но его слова достигли цели. Уицилопочтли, еще мгновение назад стоявший, вытянув вперед правую руку, вдруг уронил конечности. Давление на энергощит Горыныча исчезло, и он, сняв защиту, позволил Кецалькоатлю нанести удар по врагу. К сожалению, сил у тольтекского бога почти не осталось. Уицилопочтли хоть и упал на каменные плиты пола, но тут же поднялся и начал что-то бормотать, пытаясь вернуть рукам былую силу. И именно в этот момент в тронный зал через задние двери ворвались новые отряды врага. Мы были окружены.

– Лежать, падлы! – заорал Попов. От его крика трон сорвало с постамента, а первые ряды ворвавшихся свежих сил врага едва не расплющило о стену, но ацтеков было слишком много.

– За мной. Уходим! – неожиданно завопил Капелькуаль, бросаясь к глухой с виду стене.

Поначалу я решил, что трактирщик от перенапряжения, вызванного битвой, слегка тронулся умом, но затем чутье мне подсказало, что Капелькуаль прекрасно знает, что делает. Развеивая сомнения моих коллег, я тоже бросился к стене, призывно лая на ходу. Кецалькоатль, подхватив на руки Горыныча, помчался следом. Попов с Жомовым несколько секунд удивленно смотрели нам вслед, а затем Андрей, на правах старшего по званию – младший лейтенант всё-таки! – приказал омоновцу:

– Хватай Сеню и иди за ними. Я вас прикрою.

– Нет уж, лучше ты Рабиновича тащи. Я драться побольше твоего умею, – попытался возразить Иван, но криминалист его и слушать не хотел.

– Да не дотащу я Сеню, понимаешь ты это или нет, бык педальный! – заорал он так, что ближайшие десятка два стражников надолго лишились слуха и временно потеряли из-за контузии ориентацию в пространстве. – Говорю тебе, хватай эту еврейскую морду, решившую пикник себе в самый неподходящий момент устроить, и валите отсюда. Я следом!

Несколько мгновений Жомов задумчиво изучал Андрея, а затем, кивнув, подхватил с пола бесчувственное тело моего хозяина и в несколько прыжков догнал Капелькуаля. Ачитометль не отстал от него ни на шаг и у стены обернулся лицом к нападавшим, держа копье наперевес. Трактирщик же, отрешившись от всего мира, что-то колдовал у стены.

– Что ты там делаешь? Быстрее можешь? – поторопил его Жомов.

– Где-то тут должна быть хреновина, открывающая потайной ход, – пробормотал Капелькуаль. – Минуточку терпения, сейчас я ее найду.

– Так ты, гад, знал об этом ходе раньше и молчал?! – возмутился омоновец.

– А пока Уицилопочтли дорогу к нему загораживал, мы бы всё равно сюда не прорвались, – спокойно ответил трактирщик.

Капелькуаль продолжил поиски механизма, открывавшего потайной ход, а мы сгрудились вокруг него, пытаясь защитить от любой атаки. Ацтеки же, окружив нас полукольцом, продвигались вперед, выставив перед собой копья. А позади них Уицилопочтли лихорадочно пытался вернуть своим рукам утраченную силу. До нас врагам оставалось буквально несколько шагов, как вдруг Попотв, пятившийся перед стражей, прочистил горло и запел «Наверх вы, товарищи, все по местам, последний парад наступает…», водя головой, как пулеметной установкой из стороны в сторону. От его воплей стражники рядами валились на пол, и, когда, наконец, Капелькуаль открыл потайную дверь, мои соратники не смогли сдержать радостного крика.

– Андрей, отходи! – пытаясь перекричать Попова, завопил омоновец. К моему удивлению, криминалист его призыв услышал.

– Сейчас. Только куплет допою, – заявил он, и именно этот момент выбрал кто-то из стражников, чтобы бросить в беззащитного Андрея копье. Обсидиановый наконечник скользнул по голове криминалиста, сбивая с него кепку, и Попов упал.

– Андрюха, не-ет! – завопил омоновец и, опустив моего хозяина на пол у стены, бросился вперед, на выручку Попову.

Я рванул следом, издав самый грозный рык, на который только был способен. До неподвижного Андрея было всего несколько метров, и мы преодолели их в два прыжка, но было уже поздно. Там, где только что лежал Попов, уже стояла плотная стена стражников, ощетинившихся копьями. Пару раз мне удалось прорваться сквозь эту колючую стену, и несколько укушенных аборигенов упали, но большего мне сделать не удалось. Да и Ваня, хоть крушил дубинкой копья направо и налево, ацтекам вреда почти не причинил. Ачитометль поспешил нам на помощь, но толку от его атак не было почти никакого. Ацтеки нас теснили обратно к стене.

– Живьем брать демонов! – приказал своим бойцам Уицилопочтли, на секунду отрываясь от созерцания собственных рук.

– Отступайте! Ему уже не поможешь! – тут же раздался позади нас крик Кецалькоатля. – Ни его не спасете, ни вашему миру не поможете. Сами только погибнете зря.

За эти слова мне хотелось растерзать Пернатого Змея, но он был прав. Я готов был выть от горя, но помочь Андрею мы не могли, если ему вообще еще нужна была хоть какая-нибудь помощь. Правда, о худшем думать мне не хотелось, и я свято верил, что Попов еще жив! Да и омоновец был со мной согласен.

– Держись, Андрюха! – заорал Жомов так, словно криминалист мог его слышать. – Мы вернемся за тобой.

Ахтармерз, немного восстановившийся после схватки с Уицилопочтли, прикрыл наш отход энергощитом. Жомов, подхватив бесчувственного Сеню с пола, на секунду задержался в дверях, погрозив кулаком аборигенам. Я заскочил в потайной ход последним и, едва Ахтармерз снял силовой щит, услышал, как о закрывающуюся каменную дверь ударили несколько обсидиановых копий. В ответ я накрыл аборигенов отборным песьим матом и пошел туда, куда направлялись Капелькуаль и остальные мои соратники.

Глава 4

И что только не сделаешь ради спасения друга?!

Винни-Пух

Потайной ход, начинавшийся в тронном зале дворца Чимальпопоке, вывел беглецов в небольшой овраг, спускавшийся к реке, уже за пределами Теночтитлана. Все члены отряда, за исключением неунывающего Кецалькоатля, были подавлены. Да и Пернатый Змей выглядел крайне задумчивым, видимо, впервые по-настоящему осознав, что он сейчас стоит против набравшего силу Уицилопочтли. Даже простейшие подсчеты выставляли тольтекского бога полным ничтожеством, что никак не давало ему повода для радости. Зато укрепило в желании во что бы то ни стало помочь российским милиционерам успешно завершить их миссию.

Жомов, считавший себя единственным виновником потери Попова, всю дорогу до выхода из тоннеля почти не обращал внимания на окружающих и что-то невнятно бормотал себе под нос. Ачитометль, вдвое сильнее зауважавший омоновца после того, как увидел собственными глазами боевые возможности Ивана, не отходил от него ни на шаг, готовый выполнить любое пожелание новоявленного кумира, какое только может возникнуть у того в голове. Однако единственным желанием омоновца было изменить случившееся и остаться прикрывать отход группы вместо Попова. А это, увы, даже Кецалькоатль сделать не мог.

Рабинович, пришедший в себя примерно на половине пути, немедленно потребовал отчета о случившемся и подробного доклада о том, где они находятся и что вообще в этих мрачных и сырых катакомбах делают? В итоге Капелькуаль поведал Сене о сражении в тронном зале, которое кинолог почти полностью пропустил. Узнав, что случилось с Поповым, Рабинович поначалу впал в неистовство. Не слушая голос коллективного разума, исходящий из чрева Кецалькоатля, он минут пять порывался вернуться назад и смирился с судьбой лишь с большим трудом, так, впрочем, и не поверив до конца в то, что спасти криминалиста никакой возможности не было. Как ни странно, но беглецов в тоннеле никто не преследовал. Насчет Уицилопочтли было понятно. Вполне возможно, что после пожелания Попова руки ацтекского бога так еще и не пришли в рабочее состояние, а без них противостоять дуэту Кецалькоатль-Ахтармерз Гварнарытус Уицилопочтли был просто не в состоянии. Но никто не мог объяснить, почему Чимальпопоке не направил вслед за беглецами солдат. Капелькуаль, правда, утверждал, что как мог заблокировал вход, но это не объясняло отсутствия солдат на выходе из тоннеля. Впрочем, ацтекские воины просто могли не успеть туда попасть до того момента, как беглецы покинули катакомбы. Затем они почти час шли вдоль труднопроходимого берега реки, ну а после углубились в сельву и брели по непролазным джунглям до тех пор, пока не нашли небольшую прогалину, пригодную для разбивки лагеря. И, лишь остановившись, Рабинович снова оживился.

– Капелькуаль, – обратился он к трактирщику. – Мне нужно точно знать, что случилось с Андреем, и, если он жив, ты должен выяснить, где его держат и что его ждет.

– Ничего, кроме пыток и жертвенной казни, – вместо трактирщика ответил Кецалькоатль.

– Вот я и хочу точно знать, что нашему другу уготовили, – отрезал кинолог и вновь повернулся к Капелькуалю. – Сколько тебе времени надо, чтобы выяснить это?

– Будет непросто, – покачал головой трактирщик. – Дворец сейчас, наверное, под усиленной охраной, и к нему никого близко не подпустят.

– Ну так найдешь другой потайной вход! – стукнул кулаком по коленке Рабинович. – Этот-то ты как-то отыскал.

– Плохой бы был из меня шпион, если бы я во дворцы правителей все входы и выходы не знал, – усмехнулся Капелькуаль и посмотрел на солнце. – Быстрого результата не обещаю, но думаю, что к закату смогу для вас кое-что узнать.

– Тогда поторопись! – распорядился Сеня и повернулся к Ачитометлю. – Сколько своих людей из ордена Орла ты сможешь набрать? Скажи им, что Кецалькоатль в беде.

– Боюсь, сейчас в столице и двух десятков воинов Орла не наберется. Да и те настолько одряхлели, что уже не в состоянии держать в руках оружие, – покачал головой полководец. – Как только наш орден попал в опалу, большинство его членов разослали по далеким гарнизонам, оставив в Теночтитлане беззаветно преданный Чимальпопоке орден Ягуара.

– Это плохо, – задумчиво проговорил кинолог. – Выходит, остались мы без воинской поддержки…

– Да я их всех один голыми руками за Андрюху порву! – рявкнул Жомов, легко ломая сырую ветку в руку толщиной. – Задушу гадов, если они хоть что-нибудь ему сделают!

– У меня есть идея получше, – неожиданно проговорил Кецалькоатль. – Кажется, те гвардейцы, которые путешествовали с вами в Теотнуакан и обратно, души в вас не чают? Как думаете, удастся их уговорить вам помочь? Я, со своей стороны, сразу обещаю им любую награду, какую только пожелают.

– А вот это дело! – согласился с Пернатым Змеем Сеня. – Ачитометль, сможешь с этими бойцами поговорить?

– Попробую, хоть это и рискованно, – серьезно кивнул головой военачальник. – Среди тех, кто напал на нас в тронном зале, этих бойцов я не видел. Но и среди них может оказаться излишне преданный Чимальпопоке человек. Тогда мне крышка!

– Так я не понял, ты готов рискнуть или нет? – недоумевающе посмотрел на него кинолог.

– Готов, – вновь кивнул в ответ ацтек. – И не только ради наград Кецалькоатля. Вы лучшие бойцы, каких мне доводилось видеть. К тому же ваша преданность друг другу заслуживает самых лестных слов. Я помогу вам, даже если ничего не получу взамен и лишусь последнего, что у меня осталось, – моей головы.

С этими словами Ачитометль встал с земли и, перекинувшись с Капелькуалем парой слов, об руку с ним скрылся в зарослях какого-то колючего кустарника, окаймлявших небольшую прогалину, ставшую временным опорным пунктом российской милиции на территории Мезоамерики. Некоторое время Жомов, Рабинович, Горыныч и Кецалькоатль, оставшиеся на поляне, сидели молча, а затем тольтекский бог поднялся на ноги.

– Думаю, мне тоже следует кое-что сделать для общей победы над узурпатором, – щелкнул клювом Пернатый Змей. – Не волнуйтесь, надолго я вас не оставлю. По крайней мере, обещаю вернуться раньше, чем наши лазутчики.

Кецалькоатль щелкнул пальцами, но ничего не произошло. Тольтекский бог повторил свой нехитрый жест, но и он завершился с таким же результатом. Что бы ни собирался сделать Кецалькоатль, это у него не выходило! Пернатый Змей вновь опустился на траву и задумчиво посмотрел на ментов.

– Не пойму, откуда у Уицилопочтли столько силы? – пробормотал он и, поймав на себе удивленные взгляды, пояснил: – Этот поганец умудрился перекрыть мои персональные пути в пантеон. Не знаю, как ему это удалось, но похоже, у меня осталась только одна дорога на небеса. И боюсь, сейчас она недоступна, – и Кецалькоатль, задумавшись о чем-то, надолго замолчал.

Говорят, ждать и догонять – хуже некуда. Может быть, кто-то с этим и не согласится, но для Жомова и Рабиновича ожидание возвращения засланных в Теночтитлан лазутчиков превратилось в настоящую пытку. Иван умудрился тридцать раз разобрать и вновь собрать пистолет, попутно пересчитывая патроны, а Сеня Рабинович вдоль и поперек исходил всю небольшую поляну, вытоптав растущую на ней траву. И лишь Кецалькоатль как погрузился в задумчивость, так и не изменил позы до тех пор, пока Мурзик предостерегающе не зарычал, предупреждая друзей о чьем-то приближении.

Первым вернулся Ачитометль. Выглядел он обеспокоенным, и оба российских милиционера тут же набросились на ацтека с расспросами. Первая весть, которую принес воин ордена Орла, оказалась хорошей: Попов был жив. В каком именно состоянии находится криминалист, ацтек не знал, но зато выяснил, что за участь ему уготована. Как и опасались менты, Попова завтра должны были принести в жертву Уицилопочтли. Жертвоприношение состоится в главном храме этого бога, расположенном на вершине высочайшей в городе пирамиды. Об этом объявляли по городу глашатаи на каждом углу, и завтра, наверное, весь город соберется посмотреть на это.

С гвардейцами тоже проблем не возникло. После того как Уицилопочтли узнал об истинных намерениях ментов, он приказал Чимальпопоке, чтобы тот отослал этих солдат в какой-нибудь отдаленный гарнизон. Завтра, сразу после казни Попова, гвардейцы должны были отправиться в путь, и Ачитометлю довольно легко удалось их склонить на свою сторону. Теперь они только и ждут приказа, готовясь сделать всё, что от них потребуется.

– А вообще, я даже не представляю, как вы попадете в город, – закончил свою речь ацтек. – Там на каждом углу патрули. Обещано вознаграждение любому горожанину, который укажет ваше местоположение. Дворец, да и храм, где ваш друг будет принесен в жертву, оцеплены войсками. Нужна целая армия, чтобы хотя бы попытаться освободить Попова. Я, конечно, понимаю, что вы очень необычные существа, но, если честно, даже не представляю, что можно сделать, чтобы вашему другу помочь.

– Ничего, мы что-нибудь придумаем, – хмыкнул Жомов. – Главное, что Андрей жив.

Ачитометль посмотрел на омоновца с сомнением в глазах, но говорить ничего не стал. Было ясно, что хоть он и готов завтра попытаться освободить Попова, но всё равно считает это предприятие самоубийственным. Ну а Жомов, не обращая внимания на сомнения ацтека, принялся вслух перебирать всевозможные варианты спасения Попова и при этом разве что до высадки десанта не дошел. Сеня в тактических изысках омоновца не участвовал, был задумчив и молчалив.

Капелькуаль вернулся, как и обещал, прямо перед закатом. Выглядел он озабоченным, но и довольным одновременно. Трактирщик сначала выложил уже известную ментам информацию о готовящемся завтра жертвоприношении, а потом сказал, что ему удалось увидеться с человеком, который приносит Попову еду. По его словам выходило, что Андрей чувствует себя нормально и, кроме большой шишки на голове, никаких повреждений не имеет. Никаких признаков беспокойства из-за завтрашней казни Попов не проявляет, хотя, по словам трактирщика, это может быть из-за наркотика, который иногда загодя начинают подмешивать в пищу будущим жертвам.

– Ну, еще только не хватало, чтобы они нам из Попова наркомана сделали! – возмутился Иван.

– Вообще-то случаев привыкания к этому наркотику еще не было замечено, – покачал головой Капелькуаль.

– Это еще почему? – удивился Жомов.

– Так те, кто его пробовал, на следующий же день и умирали, – ответил ацтек.

– Это ты так пошутил, что ли? – мрачно поинтересовался у него омоновец, но Рабинович не дал трактирщику ответить.

– Вань, оставь его в покое, – встрял он в разговор. – Пусть дальше рассказывает, что узнал.

Собственно говоря, больше ничего ценного в информации, добытой трактирщиком, не содержалось. Капелькуаль узнал, кто именно из жрецов завтра будет совершать жертвоприношение, кто будет сопровождать Андрея из темницы к храму и кто из них будет вести церемонию богослужения. Мог трактирщик назвать по именам и солдат, которые сегодня и завтра до самой казни будут нести охрану комнаты, в которой содержался Попов, но каши из этих данных, согласитесь, не сваришь!

– Нет, проникнуть к Андрею в темницу не получится, – отвечая на один из вопросов Рабиновича, проговорил ацтек. – Его содержат во дворце. Даже если бы потайной ход не охраняли, изнутри открыть дверь мы не сможем. Подкупить стражников тоже не получится. Они все из личной охраны Чимальпопоке и преданы ему, как псы. Допустим, в город я вас незамеченными проведу, но во дворце столько солдат, что даже если к нам присоединится гвардейская рота и войско тольтеков в придачу, штурмом взять его мы не сможем.

– А как насчет храма? – поинтересовался Рабинович. – Есть туда какой-нибудь потайной ход?

– Нет. Да и зачем? – пожал плечами Капелькуаль. – Храмы же не жилища и не крепости. Они служат лишь для публичных богослужений. В большинстве храмов даже ценностей никаких нет. Да и кто рискнет взять то, что предназначено богу? А Уицилопочтли очень сильно жаждет крови вашего друга. Говорят, что он до сих пор во дворце тлатоани и всё еще не может шевелить руками. Он считает, что смерть Попова избавит его от наложенного Андреем проклятья.

– Значит, до конца жизни безруким останется, – пообещал Жомов. – А если ему чего-то не нравится, я еще и ноги этому типу вдобавок переломаю.

– Эксмоэль во дворце не появлялся? – задал новый вопрос кинолог.

– Не знаю, – пожал плечами ацтек – Мой информатор сказал, что Чимальпопоке весь день не выходит из своих покоев. Оттуда постоянно доносятся голоса, но есть ли там кто-нибудь, кроме самого тлатоани и Уицилопочтли, неизвестно.

– Да, хорошо бы, если бы и этот урод там был, – вздохнул омоновец. – Одним махом и Андрюху бы спасли, и эльфа этого к ногтю прижали.

– С Эксмоэлем еще успеем разобраться, – махнул рукой Сеня. – Главное – Попова спасти. Хотя, мне кажется, эльф абсолютно уверен, что мы явимся вытаскивать Андрея, и наверняка какую-нибудь гадость нам приготовил.

– Пусть готовит. У меня тоже кое-что для него приготовлено, – Ваня демонстративно погладил рукой кобуру.

– И всё же я бы вам не советовал рисковать, – предостерег друзей Капелькуаль. – Я не вижу ни одной возможности для спасения вашего друга. И ему не поможете, и себя погубите.

– Это мы уже слышали, – отрезал Рабинович.

– Ну, почему?! Всё не так мрачно, – неожиданно встрял в разговор до сих пор молчавший Кецалькоатль. – Помните, что я всё же бог и кое-что могу. Ну а если Уицилопочтли действительно пока не в состоянии использовать свою магическую силу, нам стоит попытаться спасти вашего друга.

– Но как? – не унимался трактирщик.

– Похоже, план у меня есть, – задумчиво проговорил Сеня. – Слушайте сюда…

Весь остаток вечера ушел на обсуждение предложения Рабиновича. Аборигены посчитали его невероятным, но именно поэтому имеющим шанс на успех. Кецалькоатль, напротив, пришел от Сениного плана в восторг и живо принял участие в обсуждении, надеясь здорово повеселиться на завтрашней казни Попова. Жомов же предложение Рабиновича раскритиковал, но поскольку сам ничего лучшего предложить не смог, принялся уточнять детали и продумывать возможные осложнения. И лишь ближе к полуночи обсуждение решили прекратить, согласившись, что большего к плану добавить уже не получится.

– Главное, чтобы каждый в точности выполнил свою задачу, и всё у нас будет хорошо! – подвел итог Сеня и первым отправился спать, а за ним угомонились и остальные.

Поначалу Жомов хотел, чтобы все члены «группы спасения» по очереди несли вахту, но Сеня установить дежурство помешал. Во-первых, считал, что завтра все нужны будут хорошо выспавшиеся и готовые ко всему. Во-вторых, вполне справедливо полагал, что искать сегодня их точно не будут, поскольку Уицилопочтли и компания станут ждать их появления на завтрашней казни. Ну и в-третьих, полностью рассчитывал на чутье Мурзика, вполне способного заранее предупредить всех об опасности. Да и Кецалькоатль обещал, что, пока он с ментами, никакое зверье тревожить их ночью не будет. Жомов что-то недовольно пробормотал себе под нос, но настаивать на назначении дежурных не стал, отправившись-таки спать.

Утром Ваня, как обычно, проснулся первым и тут же устроил побудку всем остальным, торопясь идти в город. Однако стремление омоновца остальной частью «спасателей» поддержано не было. Во-первых, до назначенной казни было еще более шести часов, тогда как до города – не более двух часов ходьбы. Во-вторых, бежать куда-то на голодный желудок было глупо, и сначала, прежде чем идти в Теночтитлан, решено было позавтракать той нехитрой снедью, которую вчера принесли с собой и Ачитометль, и Капелькуаль. Ну и в-третьих, дотошный Рабинович хотел, чтобы каждый еще раз повторил, что должен будет делать около храма Уицилопочтли. Впрочем, сейчас эта дотошность была вполне оправдана, поскольку речь шла, ни много ни мало, о жизни Попова.

– Ну что, когда змейка запускать будем? – поинтересовался нетерпеливый омоновец, едва с завтраком было покончено.

– Я уже тысячу раз вас просил не сравнивать меня со своими рептилиями, – возмутился Горыныч, увеличиваясь в размерах. – Если бы мне в школе учителя столько раз задания повторяли, я бы из первого класса никогда бы не вылез.

– То-то я смотрю, ты во втором два года сидел, – хмыкнул Жомов, на что Ахтармерз обиделся еще больше, но не нашелся, что сказать.

– Ваня, хватит ребенка доставать, – урезонил омоновца Рабинович и повернулся к трехглавому летуну. – Ты сколько времени в воздухе можешь находиться?

– Парить могу практически сутки, – ответил Ахтармерз. – А лететь не больше двух часов. Вот только энергии на это много уходит. Боюсь, в Теночтитлане я только один, максимум два залпа дать смогу.

– А большего и не потребуется, – заверил его Рабинович. – Смотри не потеряйся. Без тебя у нас ничего не получится. И помни, пока будешь в воздухе, вспоминай все самые обидные слова, какие только в голову придут. Нам нужно, чтобы ты был настолько большим, насколько это вообще возможно.

– Не волнуйся. Сделаю всё так, как надо, – гордо ответил Ахтармерз.

И только теперь Рабинович согласился с Жомовым, что «змейка запускать» уже можно. Соорудив из Ваниного кителя что-то похожее на гамак, два российских милиционера усадили на него трехглавый самоходный огнемет. А затем, раскачав как следует, подбросили Ахтармерза вверх. Тот подлетел метров на пять, и в первые секунды показалось, что сейчас Горыныч рухнет обратно, но он, бешено замахав крыльями, сначала завис на месте, а затем постепенно начал набирать высоту и, пожелав друзьям удачи, скрылся из вида.

– Забавное он существо, – глядя ему вслед, проговорил Кецалькоатль. – Интересно, почему я не додумался создать таких же?

– Потому что фантазия у тебя бедновата, – объяснил омоновец, и тольтекский бог засмеялся так, будто услышал лучшую в жизни шутку.

– Ой, чувствую, навеселюсь я с вами до упаду, – немного успокоившись, заявил он.

– Только не упади раньше времени, – попросил Ваня и, когда Пернатый Змей снова заржал, покрутил пальцем у виска. – Ну и дурной же бог нам попался!

Собрав остатки нехитрой снеди, «спасатели» готовы были отправиться в путь. Шествие возглавил Капелькуаль, выполнявший роль проводника. Ну а поскольку из-за густоты сельвы идти пришлось цепочкой, замыкал процессию Ачитометль. Мурзику было позволено идти там, где ему вздумается, и пес то и дело скрывался в зарослях, появляясь лишь для того, чтобы проверить, все ли на месте.

К Теотнуакану пробирались осторожно, а не доходя до полей, окружавших город, метров сто, и вовсе остановились. Капелькуаль и Ачитометль ушли вперед, оставив ментов в обществе тольтекского бога. Назад, примерно через час, вернулся один Капелькуаль, притащив с собой увесистый мешок с костюмами жрецов и соответствующими им масками. Кецалькоатлю досталось одеяние жреца Тлалока, Жомову – Мишкоатля, а Рабинович обрядился служителем Шипе-Тотека. Милицейскую форму пришлось оставить, взяв с собой лишь дубинки, спрятанные под одеждами. Но Сеня на этот шаг согласился лишь тогда, когда было найдено дерево с глубоким дуплом, внутри которого и укрылось личное имущество ментов, естественно, тщательно замаскированное.

И без того многолюдный Теночтитлан в этот день было не узнать. Улицы оказались настолько забиты народом, что ментам продвигаться вперед удавалось с большим трудом. Предприимчивые торговцы торчали на каждом углу, продавая жареную кукурузу, мясо, маисовые лепешки и прочие продукты питания, заменявшие ацтекам еще не изобретенные хот-доги. Кроме того путешественникам встретилось множество продавцов, сбывавших небольшие керамические статуэтки, кольца, серьги и украшенные перьями маски. Капелькуаль, глядя на это, то и дело тоскливо вздыхал, подсчитывая убытки и уже, естественно, не надеясь на вознаграждение от Чимальпопоке. Впрочем, вознаграждение он мог бы получить, если бы «сдал» ментов солдатам, которых среди гражданского населения было великое множество, но у трактирщика даже мысли такой в голове не возникло.

Храм, где должно было совершиться жертвоприношение, стоял посреди огромной площади, до отказа забитой народом. Пирамидальное основание венчало небольшое строение, перед входом в которое возвышался жертвенный алтарь. В храме уже находились жрецы, готовившиеся к ритуалу, а от основания пирамиды до дворца Чимальпопоке в две шеренги, плечом к плечу, стояли солдаты, охраняя проход, по которому и должны были провести обреченного на казнь.

– Странно, – оглядев площадь, пробормотал Кецалькоатль. – Раньше на жертвоприношения, да тем более одного человека, такими толпами не ходили.

– А тут всё просто, – пояснил Капелькуаль. – Во-первых, приговоренного считают вашим близким другом, чуть ли не правой рукой. Во-вторых, Чимальпопоке, под страхом смертной казни, приказал всем горожанам и жителям окрестных сел быть на площади. Ну а в-третьих, обещан какой-то сюрприз. Нечто такое, чего еще никогда не было.

– Ну, никогда – это слишком сильно сказано, – хмыкнул тольтекский бог. – На свете нет ничего такого, чего бы когда-нибудь уже не было.

Спорить с этим утверждением бога никто не стал. Вместо того чтобы устраивать бессмысленные философские дискуссии, «спасатели» разделились. Жомов и Рабинович должны были встать как можно ближе к алтарю, Кецалькоатль занимал позицию в толпе справа от них, а Капелькуаль размещался слева. Пробиться через толпу к подножию пирамиды оказалось не так-то просто, и Ваня Жомов с трудом удерживался от желания пустить в ход дубинку. И не будь она спрятана под длинной одеждой, может быть, омоновец искушению бы и уступил. А так – только ткнул трех-четырех человек своим кулачищем по почкам, после чего смотреть на предстоящую казнь этим горожанам расхотелось.

Когда, наконец, ментам удалось пробиться прямо к основанию пирамиды, вытеснив нескольких зевак из первого ряда зрителей, друзья оказались лицом к лицу с плотной шеренгой солдат, окружавших храм. Все воины были в полной боевой экипировке, причем лицо каждого покрывал густой слой синей краски, бывшей у народов Мезоамерики цветом смерти. Увидев, что металла на них вполне достаточно, Сеня удовлетворенно кивнул головой, и тут толпа загудела. Сначала крик был неясным и доносился откуда-то со стороны дворца, но затем менты смогли вполне отчетливо разобрать:

– Ведут! Ведут!!!

– Блин, только бы керосинка планирующая теперь не подкачала, – буркнул Рабинович, посматривая на небо, а Жомов поверх голов попытался увидеть Попова.

Однако до того момента, как Андрей в сопровождении жрецов начал подниматься по ступенькам храма, разглядеть его не удавалось. Выглядел Попов не лучшим образом, словно мешки всю ночь разгружал, а красные глаза, вялые движения и улыбка, блуждавшая по уголкам губ, говорили о том, что подлецы-ацтеки действительно накачали криминалиста наркотиками. Один из жрецов, сопровождавших Андрея, поддерживал его за локоть, указывая путь, а другой торжественно нес его резиновую дубинку, видимо, тоже предназначенную в жертву Уицилопочтли. Сеня тихо выругался, глядя на безвольного Попова, а Жомов толкнул его в бок.

– Гляди. Вот и сюрприз, блин, который приготовил нам ацтекский бог! – хмыкнув, проговорил омоновец.

Рабинович нехотя оторвал взгляд от Попова и посмотрел в указанном Ваней направлении, да так и застыл с открытым ртом. Следом за Андреем, так же сопровождаемая двумя жрецами, на ступеньки храма поднималась Тлала. Девушка была в белоснежных одеждах и выглядела не лучше криминалиста. Причем, судя по тому, что Тлала еле передвигала ноги, наркотиков на нее не пожалели.

– Ни хрена себе. А ее-то за что? – оторопел Рабинович.

– А вы знаете, кто это такая? – полюбопытствовал кто-то позади него.

– Отвали, мужик! – осадил его омоновец и хлопнул Сеню по плечу. – Вот, значит, какова благодарность Уицилопочтли!

Между тем Андрея и богиню подняли на вершину пирамиды и повернули лицом к недоуменно роптавшей толпе, не понимавшей, что это за девушка и за что ее будут приносить в жертву. Попова поставили справа от алтаря, Тлале досталось место слева. По двое жрецов поддерживали их, не давая упасть, а один, в маске ягуара и синем наряде, вышел вперед.

– По повелению Чимальпопоке, наместника Уицилопочтли на Земле, эти двое преступников будут принесены в жертву великому богу-ягуару, – зычным голосом провозгласил он. – Сей муж обвиняется в нападении на тлатоани и организации попытки переворота. Ну а поскольку он является приближенным Кецалькоатля и почти богом, то признается достойной жертвой Вездесущему Уицилопочтли. Женщина, стоящая рядом с ним, известная всем тольтекам Тласолтеотл, богиня греха и порока! – после этих слов толпа просто взвыла. – Она обвиняется в совращениях и убийствах молодых людей, разжигании греховности горожан и насаждении в Теночтитлане пороков. И она будет первой богиней, принесенной в жертву на этом алтаре, и пусть Уицилопочтли благосклонно примет ее жизнь и вырванное из груди сердце!

Вой толпы перешел в дикий рев. Жомов с Рабиновичем совершенно не понимали, почему предавшая их девица, оказавшая Уицилопочтли большую услугу, оказалась приговоренной к смерти, но, переглянувшись, без обсуждения решили, что оставить ее умирать они не желают. Пусть это из-за нее они оказались в таком тяжелом положении, но смерть была бы слишком большим наказанием за ее предательство. И к тому же, раз девица оказалась в опале у ацтекского бога, значит, она была им почти другом. Да и знать Тлала могла вполне достаточно, чтобы облегчить ментам выполнение их главной миссии – поимку Эксмоэля. Правда, ее присутствие несколько меняло планы, но большой проблемы спасение Тлалы не создавало. Если всё пройдет так, как и было задумано, помехой ментам девица не будет.

– Первым в жертву будет принесен мужчина! – объявил синий жрец, и его коллеги начали ритуал с завываниями и грохотом барабанов.

Трое жрецов завели дикие пляски вокруг площадки, на которой стоял алтарь. Под их вопли затаившая дыхание толпа увидела, как с Андрея сняли китель, обнажив грудь, и легким нажимом уложили на каменный жертвенник. Попов совершенно никакого сопротивления не оказывал, и, когда трое жрецов, плясавших дикое подобие канкана на вершине пирамиды, замерли, а священник в синей хламиде занес над Андреем ритуальный обсидиановый нож, менты начали действовать.

Сеня двумя мощными ударами дубинки расшвырял солдат, стоявших перед ним, и бросился наверх, а омоновец, выхватив из кобуры пистолет, одним метким выстрелом разнес в куски каменный нож, сжимаемый жрецом. Тот, увидев обломок в руках и оглушенный грохотом выстрела, показавшимся громом небесным в тишине площади, застыл на месте. И в этот момент, непонятно откуда явившись, над людской толпой пронесся огромнейший Горыныч, видимо, вспомнивший все детские обиды и увеличившийся до размеров товарного вагона. Ахтармерз выдал залп из всех своих огнеметов над головами толпы, кто-то завизжал, а до ментов донесся отчетливый крик Капелькуаля:

– Кара! Кара Кецалькоатля!! Он послал это создание, чтобы погубить нас!!!

И тут же, словно подтверждая его слова, над храмом Уицилопочтли появилась гигантская фигура Пернатого Змея. Вскинув вверх руки, тольтекский бог сотворил возле храма небольшой смерч, и, опережая его, на второй заход пошел Горыныч. Толпа истерически заорала и бросилась врассыпную, давя друг друга. И, увеличивая панику, в их ряды врубились гвардейцы, отвешивая замешкавшимся зевакам тумаки древками копий. Мурзик им в этом здорово помогал, покусывая филейные части отстающих. Некоторые особо ретивые солдаты Чимальпопоке попытались было рвануться вслед за Рабиновичем, но Ваня подстраховал друга, раздавая сокрушительные удары дубинкой направо и налево, так и не пустив ни единого человека на лестницу.

Сеня тем временем пулей влетел на вершину пирамиды и, не мешкая ни секунды, нанес удар жрецу в синем, всё еще застывшему в оцепенении над неподвижным Поповым. Тот рухнул на камни, а Рабинович, даже не посмотрев на него, продолжил движение, направляясь к остальным жрецам. Однако получать дубинкой по головам те явно не хотелии, бросив всё, помчались вниз по противоположной лестнице. Сеня по инерции пробежал вслед за ними несколько шагов, а потом вернулся к Попову. Тот мутным взглядом посмотрел на друга.

– А я думал, вы меня бросили, – еле слышно пробормотал он.

– Придурок свиномясый! – обласкал его Рабинович и посмотрел наверх. – Горыныч, тебе придется двоих забирать.

– А она-то вам зачем? – удивился летающий болтун, делая круги над храмом. – Что, вам проблем с ней мало было?

– Поговори мне еще, сопляк! – рявкнул на него кинолог, и обидевшийся Горыныч еще увеличился в размерах, хотя казалось, что уже больше некуда. – Сказано, бери, значит, бери. Что еще непонятного?

– Всё понятно, – проворчала средняя голова Ахтармерза, и он, чуть спустившись вниз, подхватил когтями Тлалу, а за ней и Попова. При этом девицу Горыныч держал за шкирку, а эксперта – за брючный ремень.

– Далеко я их не унесу, – прохрипел трехглавый самолет.

– А далеко и не надо! – ответил Сеня. – Лети на север. Как только кончатся поля и начнется лес, сразу садись. Да смотри не урони никого по дороге!

– Уж как-нибудь без указаний несчастных гуманоидов обойдусь, – буркнул в ответ Ахтармерз и тяжело полетел в указанном направлении.

– Всё, Ваня, уходим! – скомандовал омоновцу Рабинович.

К этому времени площадь почти опустела, если, конечно, не считать нескольких раненых и помятых в давке горожан, со стонами валявшихся на мостовой, роты гвардейцев с Ачитометлем во главе, Кецалькоатля и Капелькуаля. Увидев, что главная задача по спасению Попова выполнена, гвардейцы сомкнули строй и, подобрав щиты, оставленные убегавшими солдатами, твердым шагом направились по одной из улиц, ведущей на север. Остальные присоединились к ним. Однако не успели «спасатели» пройти и двух кварталов вслед за убегавшей толпой, как дорогу им преградил отряд ацтекской армии, явно превосходивший гвардейцев по численности.

– Нас окружают! – тут же крикнул Капелькуаль, показав в сторону площади, откуда на улицу заходил еще больший отряд. «Спасатели» оказались заперты в каменном мешке теночтитланских улиц.

– Ну что, развлечемся? – хлопнув Кецалькоатля по плечу, поинтересовался омоновец.

– С удовольствием! – согласился тольтекский бог и вскинул вверх руки…

Глава 5

Сдаю в аренду отличный дырокол.

Папа Карло

Ну, это для меня не сюрприз! Конечно, эффект внезапности – хорошая штука, но не могли же мои менты рассчитывать, что Чимальпопоке возьмет вот и так просто нас из города выпустит. Сеня, конечно, говорил о возможности такого поворота событий, но почему-то никто из моих спутников так и не придумал, что мы будем делать, если окажемся в ловушке. А именно в ней мы и оказались.

Конечно, Уицилопочтли не мог знать о том, что у нас свой трехглавый аэробус имеется, и не дать Горынычу с жертвами в лапах скрыться с места предполагаемой казни, но уж нас-то из Теночтитлана ацтеки явно выпускать не собирались. Без своего бога они, может быть, и не слишком сильные соперники, но численным превосходством нас точно задавят. Тем более, насколько я могу судить по запахам, в город вошла та самая армия, которая недавно сбежала от тольтекских мятежников.

В общем, дела принимали серьезный оборот, как любят выражаться всякие дурацкие писатели. Конечно, мы могли бы попытаться бежать через дома, рассеявшись по городу, но что-то я сомневался, что этот номер пройдет. Скорее всего, все окрестные улицы блокированы войсками, и нас просто отловят поодиночке и уничтожат.

Оставалось только надеяться на чудо, вроде появления Лориэля с отрядом эльфийских спецназовцев, но это уже было бы из области фантастики. А так из всего секретного оружия, некогда бывшего у нас в арсенале, остался только немощный Кецалькоатль, поскольку и иерихонская труба по имени Андрюша Попов, и трехглавый огнемет, являвшийся по совместительству начинающим и не слишком умелым магом, временно в наших рядах отсутствовали. Боюсь, ненадолго. Поскольку, как только нас арестуют, Попов с Ахтармерзом живо составят нам компанию на следующей жертвенной казни.

Думать о плохом мне совершенно не хотелось, но при виде троекратно превосходящих нас сил врага хорошие мысли в голову не лезли. Особенно если учесть, что о наших методах ведения боя и возможностях ацтеки уже должны прекрасно знать, и, вероятнее всего, не станут они с нами церемониться, просто расстреляют из луков или забросают копьями. Ну, если только Кецалькоатль какую-нибудь штучку выкинет, заставляющую метательные снаряды не долетать до цели, мы еще продержимся некоторое время, а затем враги нас просто численностью сомнут. И даже удивительно, что моих соратников это, похоже, не беспокоило. За исключением Капелькуаля.

– Эх, отсюда и уйти никуда не получится, – вздохнул трактирщик.

– Не дрейфь, прорвемся! – самоуверенно заявил омоновец и скомандовал: – Рота, сомкнись. Щиты наверх!

Оказалось, что Ваня, муштруя своих солдат, времени даром не терял. Кое-чему они научились и, услышав приказ, мгновенно выполнили команду, образовав что-то вроде гигантской черепахи. Остальные мои спутники мгновенно укрылись под щитами, и наш отряд пополз вперед, прямо на застывшего врага.

Как я и предполагал, встретили нас стрелами. Кецалькоатль, внимательно ожидавший залпа, взмахнул руками, и стрелы, все как одна, вспыхнули в воздухе. Затем тольтекский бог наслал на врага три торнадо один за другим. Правда, данные природные явления в исполнении Кецалькоатля получились небольшими, но передние ряды противника разметать они смогли. Затем в ацтеков полетели несколько огненных шаров, и вражеское воинство обратилось в бегство. Жаль только, что ненадолго! Поскольку за ними появился еще один отряд и остановил паникеров.

– Кецальчик, – рявкнул Жомов. – Поддай им еще жару!

– Всё. Не могу, – развел руками тот. – Теперь, пока мне жертву не принесут, сделать ничего не сумею. Слаб я стал слишком.

– И чего тебе в жертву надо? – поинтересовался мой Сеня.

– Человека. А лучше тысячи полторы, – ответил тольтекский бог.

– Тьфу, людоед проклятый! А курица тебе не подойдет? – предложил замену Рабинович.

– Подойдет, – ответил Кецалькоатль. – Только и чудес получите ровно столько, насколько ценной жертва будет. После курицы могу, например, перьями врага засыпать. Вот смеху-то будет!

– Ладно, придумаем что-нибудь, – буркнул мой хозяин. – Ваня, поторопи своих бойцов! Нужно быстрее сблизиться с этими уродами.

– Шире шаг, рота! – тут же завопил Жомов.

Отряд ускорил ход, и тут по щитам застучали первые стрелы. Из-за плотности защиты над нашей головой вниз не попала ни одна, но я сомневался, что дела пойдут так же хорошо, когда ацтеки пустят в ход копья. Видя, что они уже собираются именно это и сделать, я собрался броситься вперед и хотя бы попробовать внести сумятицу во вражеские ряды, но тут произошло чудо, на которое я и надеялся. И этим чудом был наш трехглавый огнемет. Буквально свалившись с неба, он бронепоездом прошелся по вражеским рядам, расшвыряв ацтеков с нашего пути, как волкодав – подзаборных шавок. Я даже тявкнул от радости, хотя и не щенок давно!

Те из ацтеков, кто не был сметен Горынычем, позорно бежали с поля боя, открыв нам проход. Мы помчались вперед, спеша оторваться от преследователей, и я думал, что Ахтармерз сделает то же самое, поскольку взлететь с земли он не мог, но наш трехглавый броневик вдруг начал жрать всё, до чего смог дотянуться: двери, оконные рамы, тростниковые крыши, шиты и брошенное врагом оружие.

– Ты чего, сдурел? Нашел время столоваться! – рявкнул на него мой хозяин. – Уходим быстрее.

– Ага. А прикрывать вас кто будет? – судорожно сглотнув какую-то доску, проговорила средняя голова Горыныча.

– Так прикрывай. Чего ты жрать-то надумал? – на ходу полюбопытствовал омоновец.

– Ну, не пойму я вас, гуманоидов, – возмутился Ахтармерз. – Я же вам говорил, что два часа полета у меня всю энергию истощат. Я сейчас даже воздух испортить не смогу, не то чтобы огонь метать.

– Так жри быстрей, – приказал Ваня. – А еще раз нас гуманоидами назовешь, в лоб дубинкой получишь. В любой, по выбору.

Горыныч, которому, как и всем остальным, под ацтекские стрелы и копья попадать не хотелось, времени на пререкания тратить не стал, усиленно поглощая всё то, что мог прожевать. Я, чуть отстав от своих, остановился посреди улицы и угрожающе зарычал на наступавших врагов. Мой Сеня тут же принялся истерично звать меня к себе, но я дождался, пока ацтеки сделают залп, и лишь тогда убежал под прикрытие щитов. А к этому времени и Горыныч закончил трапезу. Смачно рыгнув для пробы, отчего улицу заполнила невыносимая вонь, Ахтармерз выпустил в воинов тройной залп пламени. Несколько домов тут же вспыхнули, как спички. Ацтеки попятились, а после второго залпа Горыныча и вовсе с воплями побежали по улице.

– Ну вот, теперь можно и сматываться, – констатировал наш трехконфорочный керогаз, резко уменьшаясь в размерах. – Эй, меня не забудьте! Может, кто-нибудь на руки возьмет? Я же не угонюсь за вами.

Жомов просьбу Горыныча тут же выполнил. Рота гвардейцев опустила щиты в нормальное положение и тут же помчалась к выходу из города, словно укушенная. Мои менты не отставали, да и аборигены держались на уровне. В рекордный срок мы проскочили весь пригород и вырвались из Теночтитлана на поля. Встреченная нами на выходе патрульная сотня ацтеков и без помощи Горыныча была мгновенно раскидана по окрестным кустам, обращена в бегство и полностью деморализована. И лишь после этого мы взяли небольшую передышку, чуть замедлив шаг.

– Ты где Попова с Тлалой оставил? – поинтересовался наконец судьбой спасенных мой Сеня. Горыныч указал направление. – Что они делают?

– Любовью занимаются, – буркнул Ахтармерз.

– А вот это здорово! – тут же заржал Кецалькоатль. – Не успели с жертвенного алтаря спастись, как тут же дань жизни отдают.

– Что ты сказал? – зашипел Рабинович.

– Кто? – одновременно поинтересовались ацтекский бог и неацтекский юный маг.

– Ты-то, сопля, откуда о любви знать можешь? – щелкнул Горыныча по носу средней головы Жомов.

– А вот и могу! Мы физиологию гуманоидных видов уже проходили, – прогнусавил Ахтармерз. – Только я пошутил. Не до любви им обоим сейчас. Они сейчас выглядят хуже, чем махтапутр, когда его водкой обрызгаешь.

– Дурак ты, и шутки у тебя дурацкие! – гаркнул мой Сеня, но в голосе у него очень явственно прозвучало облегчение.

До Тлалы и Попова мы добрались минут через двадцать. Оба сидели под деревом на небольшой поляне и пустыми взорами смотрели перед собой. Такой вид бывает у закоренелых наркоманов после принятия очередной дозы. И я даже не уверен, что оба обмолвились хоть словом друг с другом, да и вообще понимают, где они, что с ними происходит, и что могло бы случиться, не вмешайся мы вовремя в обряд жертвоприношения.

Что и говорить, в таком состоянии вряд ли оба могли достаточно быстро передвигаться. Но и оставаться в такой близости от Теночтитлана дольше невозможно! Беспорядки и паника в городе долго продолжаться не будут. Очень скоро Чимальпопоке и Уицилопочтли поймут, что мы из их ловушки ускользнули. А когда разогнанная нами дозорная сотня прекратит паническое бегство и доберется до своего начальства, тлатоани сразу поймет, в каком направлении нас искать. Нужно было уходить как можно быстрее и как можно дальше.

– Эх, поповскую телегу бы сюда, – вздохнул Жомов.

– Без нее обойдемся. Сейчас сделаем из копей и щитов носилки и будем Андрюху с Тлалой по очереди нести, – заявил Рабинович и тут же заставил солдат осуществить свой замысел.

Что и говорить, на дорогу выходить мы не решались. Там нас могло ждать всё что угодно. Начиная от войсковых дозоров, кончая самим Уицилопочтли, может быть, уже восстановившим свои силы. Пришлось тащиться по непролазной сельве. Гвардейцы, меняя друг друга, мечами прорубали нам дорогу, а Сеня с омоновцем не отходили от носилок. К моему удивлению, и Кецалькоатль постоянно был рядом с Тлалой, то и дело обеспокоенно касаясь ее лба. При этом тольтекский бог что-то бормотал себе под нос, вроде «эх, мне бы сейчас хоть чуточку прежних сил». Это указывало на то, что положение спасенных было очень серьезным. И я уже начал всерьез переживать за Андрея, как вдруг тот подал голос.

– И что вы думаете? Если я не иду на своих двоих, то меня и кормить совсем не нужно? – тихо, но отчетливо поинтересовался наш криминалист. – Зачем, на фиг, меня спасать нужно было, чтобы голодом потом уморить?

– Ого, свинопотам жрать попросил. Значит, теперь точно не сдохнет, – обрадовался омоновец. – Ну что, Сеня, дадим ему поесть или пусть сам себе пропитание добывает. Желуди ищет или корнеплоды какие-нибудь, например.

– Нет тут желудей, – вяло отозвался Андрей. – И последний раз повторяю, если мне сейчас поесть не дадите, слезу с этих жестких носилок и всем морды набью.

– Веселый он у вас человек. Только что от смерти спасся, а уже вовсю шутит, – восхитился Кецалькоатль. – Такого великого воина я, пожалуй, к себе на небеса возьму.

– Нет уж, мне и тут хорошо, – отказался от такой чести Андрей и попытался сесть. – Да даст мне кто-нибудь пожрать, мать вашу!..

Не знаю, способен ли был Попов действительно сожрать чью-то мать, но выглядел он страшно голодным, осунувшимся и похудевшим. Я даже подумал, что сколько бы денег можно было заработать, продавай мы с Сеней тот наркотик, которым пичкали Попова, в качестве средства для похудания… Видите, до чего честного пса жизнь с Рабиновичем довела? Если дела и дальше так пойдут, останется только и в самом деле к ветеринару обратиться. Пусть усыпляет на хрен! Что я за пес такой буду, если вместо службы начну о коммерции думать?

Впрочем, я отвлекся. Ставить мне диагнозы было еще преждевременно, а вот судя по внешнему виду Попова, тому скоро могли никакие диагнозы не понадобиться, за исключением справки патологоанатома. Мой Сеня, решив, наконец, сжалиться и над страдающим Поповым, и над замученными вырубкой сельвы гвардейцами, объявил привал. Тут же выяснилась первая проблема. Оказывается, у нас почти нет еды! Худо-бедно, зверски урезав рацион, мы еще могли сегодня поужинать, но вот завтракать нам уже будет нечем. Выхода было два: либо идти к ближайшей деревне и устроить там разбой, либо попытаться охотиться в сельве. Первое решение, как слишком рискованное, отвергли почти мгновенно, и нам осталось только попытаться самостоятельно добыть себе пищу. Жомов с тоской в глазах пересчитал патроны.

– Маловато осталось, – вздохнул он. – Да и боюсь, не подпустит нас зверь так близко, чтобы я мог не промахнуться из этого пугача. Помповик бы сюда. Или, на худой конец, ТОЗ бы пригодился.

– Даже и не думай стрелять! – предостерег Ивана мой хозяин. – Ты же своим выстрелом за версту всем объявишь, где нас нужно искать. Уж лучше сразу в Теночтитлан вернуться и сдаться.

– Ну, не век же ты прятаться собираешься, – отрезал Ваня. – Всё равно когда-нибудь придется назад идти. Иначе где мы Эксмоэля искать будем.

– Вот об этом и надо поговорить, – хмыкнул Рабинович. – Только сначала пусть твои бойцы дичи нам добыть помогут. А уж затем и разговаривать будем.

Вот уж не знаю, что мой Сеня имел в виду, когда говорил «помогут». Что-то сильно я сомневался в способности моего хозяина подстрелить кого-нибудь из лука или достать копьем. Что он и доказал, отказавшись идти на охоту и вместо этого занявшись благоустройством лагеря. В том, что нам придется здесь ночевать, сомнений ни у кого не возникало. И, может быть, весь следующий день тоже пришлось бы пробыть на этом месте, пока мои доблестные менты не пришли бы к какому-нибудь единому решению относительно нашей дальнейшей судьбы. Именно поэтому половину отряда отрядили на сбор сушняка и изготовление примитивных шалашей, а остальные отправились охотиться. И мы с Ваней присоединились ко второму отряду, оставив Рабиновича горевать над бессознательным телом бывшей пассии.

Охота, как бы сказал Кецалькоатль, получилась веселенькая. Вот уж не знаю почему, но никакой живности кроме ящериц, жаб да змей нам долгое время не попадалось. Один раз, правда, далековато, я унюхал кого-то из рода кошачьих да дважды улавливал застарелый след оленя, но кошек есть неэтично, а след был настолько стар, что казалось, будто олени и прочее зверье столько лет вообще не живут на свете.

Охотники разделились на два отряда и старались держаться подальше от южного направления, откуда мы пришли, и не сильно забирать к востоку, где проходила дорога. Может быть, зверье всё как раз в этих местах и обитало, но я уже начинал уставать от бессмысленного бегания по сельве, как вдруг, наконец, уловил запах оленя. И близко! С подветренной стороны.

Естественно, добрался я до оленя без труда и думал легко выгнать его на охотников, но не тут-то было! Животное попалось исключительно тупое. В ответ на мое грозное рычание олень только удивленно посмотрел на меня и остался лежать. Пришлось на него заорать, но он такой вид сделал, будто я последний дурак, и разве что копытом у виска не покрутил. Пришлось мне его кусать. Но дурная животина, вместо того чтобы испугаться, бросилась на меня, решив подраться. Связываться с идиотом мне что-то не очень хотелось, и я предпочел смыться. Тем более что всё равно заставил оленя двигаться в сторону охотников, а каким именно способом, роли не играло. И через пять минут у нас уже была вполне приличная туша на ужин. А еще через полчаса мы наткнулись на небольшое стадо, и гвардейцы подбили еще двоих рогачей.

Когда мы вернулись в лагерь, второй отряд, так сказать, наши конкуренты, уже вернулся назад. Взяли они только двоих оленей, но оба были явно крупнее наших. Обе группы сразу заспорили по поводу качества трофеев, но поскольку весы никто с собой не захватил, Попов, самолично взявший себе роль рефери, зафиксировал ничью.

– И вообще не знаю, чего вы спорите? – подивился он. – Всё равно я всё съем.

Конечно, я сильно сомневался, что наш криминалист слопает пятерых оленей, но его зверский аппетит говорил о том, что Андрей приходит в себя. Не радовать это не могло, и волновало лишь то, что Тлала так и не могла отойти от наркотика. То ли ей дозу намного больше, чем Попову вкатили, то ли на богов людские наркотики вообще пагубно действуют, но почти до заката девица находилась в заторможенном состоянии, и Рабинович с Кецалькоатлем от нее почти не отходили. И лишь вечером Тлала пришла в себя.

– Где я? – едва слышно спросила она.

– Слава кецалю! – обрадовался тольтекский бог. – Я-то уже боялся, что ты так и останешься в ступоре.

Мой Сеня тоже облегченно вздохнул и расплылся в улыбке, но тут же помрачнел и посмотрел на девицу.

– Как ты могла нас предать? – задал мой хозяин идиотский вопрос. «Как могла!» Да так и могла – ртом. Открыла свой рот и предала. Чего тут непонятного? – Мур-зик, фу! – «понял» меня Рабинович.

– Хороший песик! – пробормотала девица… Спасибочки! Без ваших комплиментов как-нибудь проживу. – Сеня, я не хотела. Он меня заставил.

– Обычная присказка всех изменщиц, – буркнул Попов.

– Может быть, дашь ей рассказать? – вступился за девицу неисправимый Рабинович. – Она, между прочим, ничуть не меньше тебя вынесла.

– Слушайте, вы хоть сейчас-то, когда знаете, кто она такая, может быть, не будете из-за нее ругаться? – предложил омоновец. Оба антагониста хотели что-то ему ответить, но вместо этого просто закрыли рты.

– Да, я плохая, – констатировала Тлала – будто в этом кто-то сомневался! – и рассказала довольно забавную историю. В смысле, такую сказочно-лживую, что можно было со смеху умереть. Впрочем, похоже, что Тлала врет, считал я один. Остальные слушали ее внимательно и были даже склонны ей верить. Впрочем, судите сами!..

Идея заслать девушку к нам шпионкой принадлежала Эксмоэлю, который с самого начала не считал нас дураками и опасался, что мы можем что-то пронюхать и перестать играть по его сценарию. Кандидатуру Тлалы предложил уже Уицилопочтли, и эльф возражать не стал. Он не слишком хорошо еще знал персонажей мезоамериканского пантеона и лишь надеялся, что шпионка не подведет. Тлале сказали, что в Теночтитлан прибыли чужаки, замышляющие погубить этот мир, и попросили выведать у них, что они замышляют и как собираются действовать.

Дальше девица действовала сама. Сама придумала сценарий, выбрала время и место и сделала всё, чтобы мы ей поверили. Наврала, естественно, про вражду с Уицилопочтли, да и про всё остальное. Помните, я еще удивился, как смогла Тлала вычистить платье. Оказалось, она его не чистила. Богиня лишь смоталась к себе домой и взяла другое, хотя нам говорила, что Уицилопочтли дорогу на небеса ей закрыл. Да и вообще, единственной правдой, которую Тлала нам сказала, было ее желание увидеться с Кецалькоатлем. Девица собиралась узнать, как он к нам относится. Затем хотела поведать Пернатому Змею «страшную тайну» о наших истинных планах и уговорить тольтекского бога помочь Уицилопочтли с нами расправиться.

Однако, по словам богини, за время общения с нами она полностью изменила мнение о нас. Дескать, мы показали себя такими расхорошими, что поверить в наши злые умыслы она не могла. Она видела, что с ее миром действительно что-то происходит, но поскольку началось это задолго до нашего появления, то и в нашу виновность верила с трудом. И как утверждает Тлала, разговор с Лориэлем поставил всё на свои места. Она поняла, кто именно хочет зла Мезоамерике, и едва возвратившись в Теночтитлан, бросилась к Уицилопочтли и попыталась открыть ему глаза, надеясь заставить бога-ягуара порвать с Эксмоэлем. Сначала бог делал вид, что верит ей, и Тлала довольно многое ему рассказала, но затем Уицилопочтли поднял ее на смех, а там и вовсе обвинил в предательстве. Он наложил на нее какие-то чары, заставившие богиню потерять сознание, а сам исчез. А дальше всё было, как в тумане – жрецы, наркотик, жертвоприношение и бегство из города. Конечно, рассказывала она складно. Вот только нет у меня веры к человеку или даже богу, однажды предавшему меня. Может быть, просто воспитали меня так, но если кто-то одной рукой протягивает тебе лакомство, а другой тут же жестко бьет по носу, начинаешь задумываться, а стоит ли вообще брать пищу из рук чужаков! Тлала и была таким чужаком. Один раз, обманув наши ожидания, она спокойно могла поступать так же и далее. Тем более ей, как богине порока, и полагалось быть обманщицей, а никак не святой…

Ну, скажите мне, кто поручится, что ее появление в храме не было подстроено? Может быть, в жертву Тлалу никто и не собирался приносить? Может, Эксмоэль и Уицилопочтли считали, что мы в состоянии спасти Попова и избежать их ловушки, вот и послали девицу к нам в образе великомученицы, дабы вовремя и оперативно получать всю необходимую информацию о нас?.. Лично я не считал, что эти подозрения безосновательны, но, как это часто и бывает, оказался не понят. Мои менты, хоть и выглядели задумчивыми, явно склонялись к тому, чтобы принять рассказ девицы за чистую монету.

– Я одного не пойму, почему ты не открылась нам сразу, после того как осознала свою ошибку? – поинтересовался мой наивный хозяин. – Многих неприятностей можно бы было избежать.

– Мне было стыдно, – потупив очи, прошептала богиня. – Я боялась, что, узнав правду о том, как я с вами оказалась, вы навеки лишите меня своего расположения и прогоните прочь, а я ведь полюбила вас всей душой. И тебя, Сеня, и Ванечку, который никакого внимания на меня не обращал, и даже ворчливого Андрюшу. Я к вам так привязалась, что мне было бы очень больно почувствовать на себе ваше презрение.

– Что скажешь, Кецалькоатль? – на секунду проявил благоразумие Рабинович.

– Скажу, что всё это точно в ее стиле, – щелкнул клювом Пернатый Змей. – Эта стервочка может кого угодно вокруг пальца обвести, но она легко влюбляется, а, полюбив кого-то, и сама готова на самые непредсказуемые поступки.

Мой Сеня удовлетворенно кивнул, а я чуть не поперхнулся. Ну, скажите, разве такое объяснение кого-то может удовлетворить? Да оно же абсолютно двусмысленное! Не сам ли Кецалькоатль заявлял, что Тлала и Уицилопочтли любовники? И не его ли любя, девица делает то, за что мои менты любому другому существу уже давно бы голову оторвали? А тут сидят, глазенками хлопают и слюни от жалости на пузо пускают. Тьфу! Смотреть тошно. И, обидевшись на друзей, я ушел на другой край поляны, чтобы ничего не видеть и не слышать.

Впрочем, зря старался. Хотя, повернувшись к сослуживцам спиной, видеть я их перестал, пространство, отделявшее нас друг от друга, было столь мало, что весь дальнейший разговор я слышал прекрасно. Смысла пересказывать его я не вижу, потому как говорить о слюнявости моих доблестных ментов мне просто противно. А для себя я решил, что ни днем, ни ночью больше глаз с девицы не спущу, чего бы мне это ни стоило. И если она попытается исчезнуть, чтобы вновь навлечь неприятности на наши головы, задержу ее любыми способами, хотя кусать самок, даже человеческих, всегда считал ниже своего достоинства.

– Ну, с этим всё понятно, – устав, наконец, говорить о злоключениях Тлалы, произнес Жомов. – С Эксмоэлем что делать будем?

– А что с ним делать? Убить его, гада, и всё! – безапелляционно заявил Попов, которого то ли остаточное действие наркотика, то ли присутствие богини греха и порока делало чрезвычайно агрессивным.

– Без проблем. Ты убивать и будешь, – разрешил мой хозяин. – Только его сначала найти нужно. А где? Опять в Теночтитлан возвращаться? Так еще неизвестно, будет ли от этого толк. Крутишься тут, как карась на сковородке, а этот летун перепончатокрылый, хам безмозглый и мелкотравчатый идиот Лориэль носа не кажет. Чтоб его тролль, зевая, случайно проглотил!

ХЛО-ОП!!!

– Ты кого идиотом назвал, ментяра поганый? – завопил наш маленький мерзавец, появляясь правее костра. Там, где сидел нейтральный Кецалькоатль. – Тебе твой длинный нос набок сдвинуть или ты сам его сломаешь, козел безмозглый?

– Ну, пошла бабка на базар! – хмыкнул Сеня. – Иди сюда и сдвинь мне нос набок, если не боишься крыльев лишиться. Будешь не летать, а бегать, пока на тебя кто-нибудь случайно не наступит.

Я уже не раз замечал, что стоит моему хозяину начать ругать Лориэля, как тот мгновенно появляется. Даже не знаю, с чем это связано, а маленький наглец, понятно, объяснять детали и раскрывать тайну не станет, но обычно такой метод срабатывал. Конечно, не всегда, поскольку и в работе эльфов часто перебои случаются, но в большинстве случаев Сенина ругань срабатывала лучше любого телефона. Вызов принимался, и эльф представал пред наши очи.

– Ты что, думаешь, если под два метра ростом вымахал, на тебя наступить некому будет? – возмутился Лориэль. – Вот заброшу вас как-нибудь в пещеру к троллям, посмотрим, как вы запоете, козлы поганые! И вообще, будете издеваться надо мной, накатаю заявление Оберону. Пусть переводит меня куда угодно, хоть гремлинов пасти, лишь бы от вас быть подальше. Пришлют вам какого-нибудь зануду куратором, посмотрю, как вы запоете, мать вашу!..

– Проорался? – спокойно поинтересовался мой хозяин. – Теперь говори, какого хрена тебя в этот раз сюда занесло?

– То есть это меня занесло? – непонятно на что обиделся эльф. – Я, значит, тружусь в поте лица, чтобы связь с ними восстановить, а они считают, что я прохлаждаюсь? Да за такую гномью неблагодарность вас надо…

– Хватит орать-то! – перебил его Ваня. – Думаешь, если маленький, я в тебя с пяти шагов из пистолета не попаду?

– Ну вот, опять пошли угрозы, – закатил глазки Лориэль. – Нет, честное слово, домучаюсь с вами в этой вселенной и буду Оберона о переводе просить. Откажет – уволюсь к гномьей матери!.. Что, не верите?

– Верим, верим, – согласился мой Сеня. – Так ты скажешь, зачем появился, или просто поругаешься и опять пропадешь?

– Зачем явился, говоришь? – ехидно переспросил эльф. – Вам что сделать велели?.. Эксмоэля искать. А вы что творите?.. Вы же, бараны в погонах, чуть переворот в Теночтитлане не устроили! Хорошо, армия вовремя подошла, а то бы запуганные вами горожане разнесли бы по камушкам дворец и насадили бы в столице культ Кецалькоатля.

– И что в этом плохого? – поинтересовался Попов.

– Что плохого, мать вашу? Да вы на кого работаете?! – завопил маленький наглец. – Мы изо всех сил сопротивляемся тому, чтобы в здешнем пантеоне единоначалие воцарилось, а вы вместо одного диктатора хотите другого подсунуть? Совсем сдурели?..

– Ты чего же, свинья, хотел, чтобы мы Попа этим уродам, блин, на растерзание оставили? – возмутился омоновец. – Нет, тебя собственное здоровье, похоже, совсем не волнует.

– Не нужно тут никого оставлять, – пискнул Лориэль. – Просто не надо было во дворце побоище устраивать, и никого спасать бы не пришлось.

– Мы туда, между прочим, твоего Эксмоэля искать пошли, – заявил мой хозяин.

– Вот идиоты! – заверещал перепончатокрылый хам. – Не зря у вас говорят, что в ментовку одни недоумки работать идут. Значит, по-вашему, опальный эльф, которому нужно постоянный контакт с Уицилопочтли поддерживать, будет во дворце обычного тлатоани, который даже над своей судьбой не властен, жить? Ну, вы еще глупее, чем я думал.

– А где мы еще информацию о местонахождении Эксмоэля добыть могли, прыщ ты кочующий! – взорвался мой Сеня, кажется, действительно готовый эльфа прибить.

– Какую еще вам информацию нужно? – в тон ему завопил Лориэль. – Сейчас предателю нужно только одно – чтобы Уицилопочтли ни на шаг от намеченного им плана не отходил. Ацтекский бог, как и любой другой, живет на небесах. Так где, по-вашему, может Эксмоэль быть? А, козлы поганые?..

– За козлов ты точно когда-нибудь ответишь, – буркнул мой Сеня. – Но, мужики, а ведь он прав. Это же очевидно! Где еще, как не на небесах, будет обитать эльф, готовящийся стать здешним владыкой?..

– Очевидно-то оно очевидно, да как на эти небеса попасть? – развел руками Попов. – Вон, даже здешние боги туда пробраться не могут, а что уж про нас говорить?..

– Про вас до хрена чего можно сказать! – рявкнул маленький нахал. – А вот как вы на небеса попадете, я не знаю. Могу дать только одну наводку. По имеющейся у нас информации, Эксмоэль жутко любит послушать, как поет кецаль. Вот вы и делайте, что хотите, но у вас не больше трех дней на решение задачи. Через три дня бу…

На этот раз эльф исчез так, будто выключили телевизор. Он каким-то невероятным образом сложился внутрь себя, превратился в маленькую искорку и пропал вовсе из поля нашего зрения, не докончив фразы. Впрочем, в этот раз недосказанность туманной не была. Понятно и коту, что через три дня может быть поздно и здешний мир изменится настолько, что исправить хоть как-то уже не получится. И вот этого допустить мы никак не могли!

– Кецалькоатль, кажется, вчера ты говорил о каком-то входе на небеса, который тебе был недоступен, – повернулся к Пернатому Змею мой хозяин. – Сейчас туда можно попасть?

– Сейчас нет, – покачал головой тольтекский бог. – Чтобы попасть туда, нам нужно будет идти примерно сутки, а затем мне потребуется несколько часов на подготовку, – и, поймав непонимающие взгляды, объяснил: – В той пещере, в которой вы встретили меня, когда-то давно я создал персональный вход на небеса. О нем, кроме меня, не знает никто. Ну а поскольку его структура отличается от обычной, она, так сказать, экспериментального образца, взять вход под контроль сможет только тот, кто знает его точное местоположение. Это единственная сейчас дорога на небо. Впрочем, можете попробовать уговорить Уицилопочтли вас туда провести. По крайней мере, это будет веселей, чем топать в Теотнуакан.

– Нет уж, в другой раз повеселимся, – отказался Рабинович и встрепенулся. – А чего мы ждем? Идти же надо!

– Ну, не на ночь же глядя! – возмутился Попов. – Ты, Сеня, похоже, совсем одурел. Еще марафонский забег по сельве в свете звезд устрой.

– Да. Что-то у меня с головой, – неожиданно согласился Рабинович. – Так, раз вопросов больше нет, давайте все ложиться спать. Завтра надо встать с рассветом и поторапливаться. До Теотнуакана путь неблизкий!..

И Сеня начал разгонять всех по приготовленным для них палаткам. Сам он устроился поближе к спальному месту Тлалы, да и я расположился там же. Всё-таки не верю я ей. А сейчас, когда нам точно известно, что мы будем делать в ближайшие сутки, удвоенная осторожность не помешает!

Глава 6

Надеюсь, рыбки будут довольны.

Главный конструктор «Титаника»

В этот раз путешествие в Теотнуакан больше всего походило на затянувшийся марш-бросок. Не желая терять драгоценного времени, Сеня гнал всех вперед, почти не давая передышек, и к полудню довел несчастного Попова до такого состояния, что тот еле передвигал ноги. За час отдыха, что скрепя сердце выделил Рабинович, Андрей немного пришел в себя, а дальше было проще. Достаточно удалившись от Теночтитлана, путешественники решились-таки выбраться на дорогу, что само по себе облегчило движение.

И всё же, несмотря на ускоренный темп, до Теотнуакана отряд добрался только к вечеру. Из-за того, что основные войска ацтеков были стянуты в столицу, дабы помешать ментам в освобождении Попова, полуразрушенный город полностью перешел в руки восставших тольтеков, и они встретили российских милиционеров как национальных героев. Появление Кецалькоатля и вовсе вызвало у мятежников прилив бурного ликования, и они непременно бы устроили грандиозное чествование вернувшегося бога, если бы Рабинович им это позволил. Едва не надавав затрещин Уичаану, кинолог добился-таки, чтобы тот разогнал тольтеков по домам, и весь отряд в спешном порядке прошествовал к пещере, долгое время служившей тайным убежищем Кецалькоатлю.

К тому моменту, когда путешественники, наконец, достигли цели, уже почти стемнело. Рабинович было попытался заставить Пернатого Змея немедленно начать подготовку к открытию прохода на небеса, но тот заартачился. Заявив, что совершать настройку врат ночью слишком рискованно, Кецалькоатль наотрез отказался что-либо делать до утра. Ну а если прибавить к этому еще и стенания Попова, то станет ясно, почему кинолог вынужден был с задержкой смириться.

Сеня, горевший желанием побыстрее покончить с поисками Эксмоэля, почти всю ночь не спал, ворочаясь с боку на бок и удивляясь, отчего так долго не наступает рассвет. Утром он вскочил, едва стало можно отчетливо разглядеть всё, что находится на расстоянии вытянутой руки, и принялся будить остальных. И если Ваня Жомов проснулся легко, то от Андрюши кинологу пришлось выслушать немало ласковых слов. Рабиновича это, впрочем, не испугало, и он не отставал от криминалиста до тех пор, пока не заставил его встать.

Сеня бы и за Кецалькоатлем увязался внутрь пещеры, чтобы постоянно контролировать быстроту выполнения подготовки к открытию врат, но Пернатый Змей делать это категорически запретил. Заявив, что присутствие постороннего, да еще и смертного человека во время ритуала может разрушить всё и проход навсегда закроется, Кецалькоатль скрылся внутри пещеры, категорически запретив кому бы то ни было подходить ко входу ближе чем на десять метров.

Теперь время, и без того тянувшееся для кинолога, как резиновое, и вовсе остановилось. Рабинович мерил шагами окрестности пещеры, постоянно вопрошая неизвестно кого, что же Кецалькоатль возится так долго. Этими своими метаниями он довел друзей до того, что Жомов предложил стукнуть разок кинолога в лоб, чтобы тот хоть на пару минут успокоился. Рабинович внял мольбам сослуживцев и действительно пару минут простоял на одном месте. А ровно через две минуты из Теотнуакана примчался гонец.

– Ацтеки! Огромное ацтекское войско идет прямо сюда! Без Кецалькоатля мы задержать их не сможем.

– И что теперь будем делать? – полюбопытствовал Попов.

– Без штанов бегать! – рявкнул Сеня. – Задержим ацтеков на столько, сколько Кецалькоатлю понадобится, чтобы открыть врата. Потом уйдем, и всё тут!

– Не выйдет, – встрял в разговор Ачитометль. – Против армии мы и пятнадцати минут не продержимся. У меня есть идея получше.

– Какая? – недоверчиво посмотрел на него кинолог.

– Здесь мы вам больше помочь ничем не сможем, но вот армию от вас увести, думаю, получится, – проговорил военачальник. – Вряд ли ацтеки что-нибудь знают об этой пещере, иначе уже ждали бы нас тут. Вы пока спрячетесь, а мы с гвардейцами и Капелькуалем попробуем увести войска подальше. Оставим за собой такой след, что они с него долго не собьются.

– А потом что с вами будет? – поинтересовался Попов.

– Рассеемся по сельве и уйдем в разные стороны маленькими группками, – ответил Ачитометль. – Затем присоединимся к повстанцам и будем надеяться, что у вас всё получится.

– Ну что же, ни пуха! – пожелал аборигенам Рабинович, и отряд, простившись с ментами, покинул лагерь.

Несколько минут доблестные стражи российского правопорядка смотрели им вслед, а затем поспешили найти себе укрытие. Поначалу Сеня волновался, как бы Кецалькоатль, закончивший настройку врат, не появился бы на поляне перед пещерой в самое неподходящее время, но всё обошлось. Ачитометль столь ловко совершил маневр, что ацтекские солдаты в то место, где рота стояла лагерем, даже не заглянули. Некоторое время менты слышали вопли солдат вдалеке, а затем и они начали стихать, удаляясь на север от пещеры. Ну а когда всё стихло, путешественники рискнули покинуть свое убежище.

– Похоже, в этот раз пронесло, – облегченно вздохнул Попов, пытаясь услышать хоть что-то.

– Хорошо, если не в штаны! – потешил его слух Сеня и раздраженно посмотрел в сторону , пещеры. – Что-то долго телится Кецалькоатль с этим вратами. Как бы не обманул нас.

– Не волнуйся, милый, – проворковала Тлала, притрагиваясь к руке кинолога. – Просто смертным на наши небеса вход запрещен. Чтобы вы не погибли, Пернатый Змей должен соответствующим образом настроить проход. Мы-то с ним могли войти во врата хоть сейчас. Но для того, чтобы они пропустили вас, придется повозиться. Просто запаситесь терпением и ждите! Кецалькоатль вас не подведет.

– Хотелось бы верить, иначе всё насмарку, – хмыкнул Рабинович. – Времени слишком мало, чтобы мы могли придумать какой-нибудь другой выход.

Впрочем, в том, что Кецалькоатль способен выполнить свое обещание, Сеня ничуть не сомневался. Больше его волновало то, что в последний момент из-за какого-нибудь пустяка всё может сорваться. И чем больше проходило времени с начала настройки врат, тем большей казалась кинологу вероятность сбоя. Его нервное напряжение оказалось заразным, и вскоре даже невозмутимый Жомов принялся то и дело коситься в сторону входа в пещеру. Одна Тлала была спокойной, видимо, прекрасно представляя себе, чем именно сейчас занимается Кецалькоатль и зная, сколько времени отнимет эта работа.

Сколько ни таращились на пещеру менты, а первым Кецалькоатля заметил Мурзик. Пес коротко тявкнул, предупреждая людей о появлении тольтекского бога, и те со всех ног бросились к нему навстречу. Пернатый Змей выглядел немного уставшим, но довольным. Он сказал, что всё прошло нормально, и путь в мезоамериканский пантеон людям открыт.

– Вот только проходить вам придется по одному, – под конец заявил Кецалькоатль. – Я стану вас проводить через врата, а вы уж, будьте добры, далеко от того места, где я вас оставлю, не отлучайтесь.

Первым, естественно, попасть в обитель богов возжелал Рабинович. Оспаривать у него пальму первенства никто не пожелал. Попову было всё равно, а омоновец захотел уйти последним, чтобы в случае каких-либо неожиданностей прикрыть переброску друзей. Мурзика Сеня взял с собой, а Горыныч должен был отправиться с Жомовым. Тлала, поскольку к миру смертных не принадлежала, могла пройти врата в любую минуту, и решила пойти вместе с Сеней, дабы кинолог на небесах не заскучал в одиночестве.

Никакими особыми спецэффектами переход в обитель мезоамериканских богов не отличался. Сеня ожидал увидеть хотя бы какую-нибудь дверь или окно на худой конец. Вместо этого Кецалькоатль подвел кинолога к глухой каменной стене, у основания которой неярко мерцала голубая линия и, потащив за собой, шагнул прямо в стену. Рабинович невольно зажмурился, ожидая удара лбом, но ничего подобного не случилось, и в лицо кинологу дохнул свежий ветер, наполненный яркими и необычными ароматами.

Рабинович открыл глаза. Он стоял на просторной равнине, по пояс погруженный в настолько зеленую траву, что от чистоты и яркости этого цвета резало глаза. Горизонт был удивительно близко, и у самого края видимости пасся большой табун самых настоящих коней. Правда, низкорослых и лохматых, но спутать их с коровами, например, было невозможно. Рабинович удивленно хмыкнул.

– А говорили, что в Мезоамерике лошадей нет, – всматриваясь в даль из-под ладони, проговорил он.

– А там их и нет, – ответил Кецалькоатль. – Всех лошадей давно слопали, а мы сюда нескольких забрали для разнообразия. Теперь вот пасутся тут, и каждый житель небес может на них полюбоваться. Ты стой, смотри, но не забывай, что далеко отходить не следует.

И хотя никаких признаков врат за спиной Пернатого Змея Сеня не увидел, Кецалькоатль сделал два уверенных шага назад и исчез. Кинолог осмотрелся, пытаясь найти что-нибудь интересное, но кроме табуна лошадей на горизонте да небольшого леса в противоположной от них стороне не увидел. Несколько секунд Рабинович вертел головой, а потом бросил это бесполезное занятие.

Через минуту к кинологу присоединилась Тлала и начала увлеченно рассказывать о том, что за номер у этого неба, кто здесь обычно проживает и за какие заслуги сюда можно попасть. Сеня слушал рассеянно и, дождавшись паузы в рассказе богини, поинтересовался:

– А где здесь пение кецалей услышать можно?

– Да практически везде, – сделала широкий жест руками Тлала. – Правда, больше всего кецалей на седьмом небе, а мы только на третьем. Все кецали на седьмом и родятся, а затем разлетаются по разным местам.

– Так почему мы сразу на родину кецалей не отправились? – удивился кинолог.

– Всё не так просто, – ответила богиня. – Когда-нибудь я тебе объясню, почему такое перемещение для вас, людей, было невозможно, а пока просто прими это к сведению и приготовься путешествовать внутри пантеона, используя Великое дерево жизни.

– Какое дерево? Это, как у викингов, чтоли? – поинтересовался Сеня.

– Я не знаю, кто такие викинги и что у них там за деревья есть, но наше Дерево жизни одно-единственное! – почему-то обиделась богиня. – Своими корнями оно опускается в подземные миры, где питается душами грешников, а кроной поднимается в небеса. Между ними и располагается мир, где живете вы, люди.

– Ну, точно как у викингов, – восхитился Рабинович. – Интересно, как два похожих представления о мироустройстве возникли на разных краях Земли?

– А бытует мнение, что основу и той, и другой цивилизации составили осколки населения утонувшей Атлантиды, – пояснил эксперт-криминалист, несколькими секундами ранее возникший вместе с Кецалькоатлем за спиной Рабиновича. – Правда, лично я с этим не согласен. Влияние культуры Атлантиды приписывают еще и Греции, а уж их представление о мире здорово отличается и от мезоамериканского, и от религии викингов.

– Как-нибудь, если будет время, подробнее мне расскажешь об этом, – попросил Пернатый Змей. – Будет забавно послушать о том, каким бредовым представляют себе мир разные народы.

– Ваш мир они не менее бредовым считают, – пожал плечами Попов. – Впрочем, выпадет свободная минутка, напомни мне об этом. Я тебе много интересного рассказать могу. Заодно, может быть, и от тебя что-нибудь поучительное услышу.

Кецалькоатль кивнул и исчез, на время оставив путешественников одних. Вернулся он через пару минут с Жомовым и Горынычем, и Ахтармерз, видимо, проголодавшись от волнения, тут же принялся ловить в траве насекомых – свое любимое лакомство. Сеня, не желавший медлить ни минуты, хотел было урезонить трехглавого обжору, но Пернатый Змей остановил его. Тольтекский бог сказал, что ему нужно проверить, какое влияние их переход оказал на эфирное поле пантеона, и если оно сильно, то вполне возможно, что Уицилопочтли скоро вычислит их, а здесь, на своей территории, ацтекский верховный бог намного сильнее, чем на Земле.

Рабиновичу ничего другого, кроме как смириться с вынужденной задержкой, не оставалось. Кецалькоатль принялся творить какие-то странные пассы в воздухе, и Тлала присоединилась к нему, видимо, желая помочь. Менты с легким удивлением наблюдали за их необычными, завораживающими движениями. Попов и Рабинович просто не могли оторвать от них взгляда, и лишь омоновец, пару минут понаблюдав за ужимками богов, плюнул на всё и принялся проверять оружие. И к тому моменту, когда Тлала с Кецалькоатлем закончили свой странный танец, Иван знал, что пистолет работает нормально и подвести хозяина не должен. Впрочем, как и всегда!

– Вроде бы сильного эфирного возмущения не произошло, – с некоторой долей сомнения в голосе проговорил Пернатый Змей. – Но если знать, где искать, обнаружить нас можно без труда. Думаю, если Уицилопочтли вернул себе свою силу, нижние миры под контроль он возьмет в первую очередь. Нужно уходить отсюда, и как можно быстрее.

– Поведешь их вдоль дерева? – поинтересовалась богиня.

– Зачем? – удивился Кецалькоатль и, поймав недоумевающий взгляд девицы, рассмеялся, щелкая клювом. – Милочка, похоже, пока я тут отсутствовал, ты забыла, что я не последнее божество в пантеоне. Это вам необходимо, сопровождая кого-либо не достигшего нужного уровня слияния с этим миром, последовательно проходить все небеса. Я – один из верховных богов. И если захочу, могу перемещаться сам и вести кого угодно сразу в ту точку, которая мне нужна.

– Прости, Коатлик, но я действительно забыла, что ты тоже немало сделал для того, чтобы этот мир стал таким, каким мы его видим, – нежно проворковала Тлала. – Так куда мы поведем наших гостей?

– Конечно же, в Рощу наслаждений, – щелкнул клювом Пернатый Змей. – Только там можно услышать пение кецалей во всей красе. И этот Эксмоэль, если он действительно обожает пение этих волшебных птиц, непременно туда придет.

– Восхитительно! – вмешался в беседу богов Сеня. – Значит, пока гибнет наш мир, вы предлагаете сидеть в роще, слушать пение птичек и ждать, когда этот скотский эльф соизволит туда заявиться? А если на это неделя, месяц понадобится?

– У тебя есть другие предложения? – Кецалькоатль посмотрел на Рабиновича с неприкрытым любопытством.

– А как-нибудь место, где живет Эксмоэль, найти нельзя? – ехидно поинтересовался Сеня. – Уж если ты говоришь, что Уицилопочтли может легко нас вычислить по волнениям эфира, неужели ты не сможешь отследить эльфа, который здесь такой же чужак, как мы.

– Не смогу. И не потому, что я слабее ацтекского бога, – ответил Пернатый Змей. – Просто возмущения эфира случаются лишь тогда, когда кто-то входит в пантеон из мира живых. Внутри небес никакие перемещения волнений не вызывают. Поэтому сейчас ваш эльф может носиться с неба на небо сколько угодно, а мы об этом даже не узнаем. Ну а если не нравится мой вариант, могу предложить другой – оставайтесь здесь и ждите, пока сюда не нагрянет Уицилопочтли с группой поддержки. Если выживете, можете спросить самого ацтекского бога о месте обитания вашего Эксмоэля. Лично я в таком безумстве участвовать не буду!

– Сенечка, котик, – прильнула к кинологу Тлала. – Поверь, то, что предлагает Кецалькоатль, единственный разумный вариант. Если ваш маленький и забавный друг не ошибается, говоря о любви Эксмоэля к пению кецалей, в Рощу наслаждения он обязательно придет. А может быть, даже и живет прямо в ней. Давайте переместимся туда и подождем, хотя бы до вечера. Если ничего не выйдет, придумаем что-нибудь другое.

– Ладно. Вы тут всё лучше нас знаете, вам и решать, – недовольно проворчал кинолог, и вопрос о следующей остановке в пути был решен.

Роща наслаждений оказалась довольно большим, но не густым лесом на седьмом небе, приткнувшимся к тихой речке. В отличие от третьего неба, с которого и начинали знакомство с мифическим устройством Мезоамерики российские милиционеры, здесь было довольно многолюдно. Большинство посетителей рощи, по словам Тлалы, весьма охотно выполнявшей роль экскурсовода, в прошлом были великими правителями, возведенными в ранг богов, доблестными воинами и искусными жрецами. Божественной сути в них не было ни на грош, но своим новым положением и допуском на седьмое небо новоявленные святые жутко кичились и иногда даже с презрением отзывались о более старших богах.

Единственным авторитетом для новоявленной элиты был Уицилопочтли. Об этом жестоком боге, постепенно прибиравшим к рукам власть в пантеоне, мелкие боги, отвечавшие иной раз, например, за цветение тростника или кваканье лягушек, отзывались с почтением, уважением и безмерным трепетом.

Можно было не сомневаться в том, что обмолвись путешественники недобрым словом о верховном божестве ацтеков, на них тут же бы доложили по инстанции.

Боги тольтеков, ольмеков, тарасков и прочих покоренных ацтеками рас в этот уголок седьмого неба, ставший любимым местом отдыха новоявленных божков, почти никогда не забредали, и Кецалькоатль с Тлалой могли не опасаться быть узнанными. Готовые в любую минуту к действию, они вместе с ментами прочесывали рощу, пытаясь найти Эксмоэля. И когда Рабинович уже начал терять и терпение, и веру в успех этого предприятия, он увидел опального эльфа, пытавшегося дирижировать хором кецалей, густо облепивших ветки одного из деревьев. Волшебные птички петь хором почему-то отказывались, но Эксмоэлю даже подобное упрямство кецалей доставляло несказанное наслаждение.

– Ну, здравствуй, друг сердечный, – вежливо проговорил Рабинович, останавливаясь прямо за спиной эльфа. Тот вздрогнул и резко обернулся.

– Фу! Ну и напугали вы меня, – с улыбкой проговорил он, и Сеня с удивлением констатировал, что Эксмоэль, похоже, совершенно не обеспокоен их появлением.

– Согласитесь, чудесно поют, – продолжил эльф, кивая головой в сторону райских птах. – Советую вам послушать их внимательно. Больше вы такой музыки не услышите!

– Что-то я не понял, ты нам угрожать, что ли, вздумал? – грозно проговорил омоновец, отстегивая от пояса дубинку.

– А вы посмотрите по сторонам, – кивнул головой Эксмоэль. – Думаете, я вас недооценивал? Нет, голубчики! Я прекрасно понимал, что если вас не удастся сразу остановить или перетянуть на свою сторону, рано или поздно вы меня найдете. Вот я и приготовился к встрече.

После этой тирады ментам только и оставалось, что оглянуться по сторонам. Их небольшой отряд был полностью окружен толпами мелких богов, еще недавно беззаботно прогуливающихся по роще, а прямо за Эксмоэлем возникла фигура самого Уицилопочтли. Руки бога отнюдь не выглядели отсохшими, и было очевидно, что уж теперь-то он постарается расправиться с наглыми пришельцами, посягнувшими на его власть.

– Как вы понимаете, один я с вами сражаться не в состоянии, поскольку являюсь скорее теоретиком, чем практикующим магом, – улыбаясь продолжил тем временем Эксмоэль. – Сейчас я удаляюсь, оставляя вас на попечение моих друзей…

– Не так быстро, голубок! – неожиданно для всех вмешалась в дело Тлала. Девушка сделала лишь легкий неуловимый пасс, и опальный эльф словно прирос к месту. – Мальчики, разбирайтесь с остальными. Пока я заклятье не сниму, ваш Эксмоэль никуда не денется.

– Горыныч, прикрой! – завопил Сеня Рабинович, бросаясь вперед.

Попов с Жомовым мгновенно поддержали порыв друга, врубившись в толпу мезоамериканских божков. Яростно размахивая дубинками, доблестные российские милиционеры смогли несколько проредить несанкционированное сборище, а когда подданные Уицилопочтли немного пришли в себя после яростной атаки ментов, Ахтармерз ударил по толпе направленным энергополем, рассекая ее надвое и надежно защищая правый фланг троицы.

Кецалькоатль, видимо, набравшийся энергии, витавшей в пантеоне повсюду, тем временем вступил в схватку со своим заклятым врагом. Оба бога обменялись яростными магическими атаками, защитились и атаковали снова. И Сене, краем глаза наблюдавшему за этой дуэлью, стало абсолютно ясно, что еще одного удара Пернатый Змей не выдержит. Рабинович увидел, как Уицилопочтли вскидывает руки для новой атаки, а у тольтекского бога не хватает ни сил, ни скорости для того, чтобы защититься, и в этот момент буквально из ниоткуда бесшумной тенью на ацтекского бога прыгнул Мурзик.

Уицилопочтли явно такой подлости от пса не ожидал и дико взвыл, пытаясь вырвать руку из железных челюстей. Сделать, естественно, это не удалось, и ацтекский бог попытался отбросить Мурзика от себя магическим ударом, но псу помог Кецалькоатль. Собрав остатки силы в кулак, Пернатый Змей выбросил всю энергию в Уицилопочтли, сбивая его с ног. Божество свалилось с ног, теряя сознание, и вдруг что-то вокруг неуловимо изменилось. Мелкие божки, до этого пытавшиеся атаковать ментов с достаточной стройностью, вдруг бестолково принялись сновать по поляне, натыкаясь друг на друга. Менты почувствовали, как у них тоже начинает кружиться голова и теряется координация движений, и в этот момент грозный голос провозгласил:

– Всем стоять! С места никому не двигаться! Приказываю, ради вашей же безопасности, не делать резких движений!..

ХЛО-ОП! ХЛО-ОП!! ХЛО-ОП!!!

И на поляну, словно горох, высыпались шесть эльфийских спецназовцев в камуфляжных костюмах, а над ними парил Лориэль.

– Хорошо, что хоть в этот раз ничего не испортили, козлы безрогие! – с довольной улыбкой, совершенно не соответствующей только что сказанным словам, проговорил эльф. – Молодцы, что сковали Эксмоэля. Это помогло нам захватить временный контроль над МП-переходами в эту вселенную. Теперь Эксмоэлем и корректировкой последствий его действий для этого мира займутся специалисты. Вас ждут почет и слава. Ну и, конечно, торжественный прием у Оберона.

– Да пошел этот Оберон к любой, на выбор, матери! Домой хочу! – рявкнул Попов, и не успел он докончить фразу, как у путешественников потемнело в глазах. Иногда заветные желания неожиданно быстро исполняются.

Алексей ЛЮТЫЙ И БУДДА – НЕ БЕДА!

Часть I Священной корове и седло к лицу!

Глава 1

Кто сказал, не свисти – денег не будет?!

Соловей-разбойник

День милиции – это святое! В такой большой праздник все торопятся сделать виновникам торжества подарки. Водители напиваются и сами тормозят возле гаишников, не заставляя тех размахивать жезлами. Уличные торговцы ставят лотки в неположенных местах и тут же звонят в милицию с требованиями, чтобы их немедленно наказали. Карманные воришки вытаскивают кошельки прямо на глазах у постовых и вытягивают руки вперед с предложением застегнуть на них наручники. Старушки флягами прут в участки свежесогнанную самогонку и тут же добровольно платят штрафы за нелицензированное изготовление ядовитого зелья, а прочие правонарушители просто являются с повинной, резко повышая процент раскрываемости преступлений! Что, не верите, что так бывает? Вот и я такого не видел, но мечтать-то никто не запрещал!..

Вот только не нужно говорить, что вы меня не узнали! Не может быть такого, чтобы никто и никогда не читал того, о чем я раньше рассказывал… Ах, узнали? Ну и слава Полкану, как любил говорить мой дедушка. Я, правда, его ни разу не видел, но значения это не имеет. У нас, у псов, знаете ли, не принято поддерживать родственные связи, хотя родословная у меня отличная. Не всякий дворянин такой похвастаться может. А я ею не кичусь. Вон с соседями по вольеру, Рексом и Альбатросом, спокойно общаюсь. Правда, только тогда, когда они над моим именем потешаться не пытаются.

Ладно уж, для тех, кто впервые решил послушать мои басни, коротко представлюсь: я – Мурзик, шестилетний кобель немецкой овчарки, состоящий на службе в милиции. Хозяин мой – Сеня Рабинович. Семен Абрамович, если говорить официально. Правда, по имени-отчеству его редко кто называет. Только соседка по лестничной клетке, Марина Ивановна, разведенная и раздобревшая тридцатипятилетняя женщина, моего Сеню по имени-отчеству зовет. Да и та, насколько я понимаю, делает это исключительно для того, чтобы показать, насколько она хорошо и уважительно к Рабиновичу относится.

Тут и коту понятно, что Марина Ивановна на Сеню глаз положила, но зря она надеется на взаимность. Во-первых, толстые тетки совершенно не во вкусе моего хозяина. Во-вторых, он принципиально отвергает брак как форму отношений между людьми. Ну и, в-третьих, старовата для моего Сени соседка. Он все на молоденьких девушек посматривает. В общем, Марина Ивановна может сколько угодно Рабиновича Семеном Абрамовичем называть, пирожки ему совать, в гости зазывать под разными предлогами – начиная от замены лампочки и кончая собственными именинами, – толку от этого не будет. Впрочем, как я уже говорил раньше, мечтать еще никто и никому не запрещал.

То, что мой хозяин, еврей чистокровный, в милиции служит, удивления ни у кого вызывать не должно. Хотя и не принято у людей его национальности во всяких там милициях работать, исключения и среди евреев бывают. Просто никто Рабиновичу в детстве мечтать не запрещал, вот он и домечтался до того, что пошел в органы служить. Хотя, знаете ли, если действовать с умом, то и в милиции на свой кусок хлеба с маслом заработать можно. Да уж, чего-чего, а ума у моего Сени хватает. Я его даже почти равным среднестатистическому псу по разумности считаю, а у людей это большая редкость!

Впрочем, люди тоже имеют свои достоинства, которых нам, псам, не хватает. Конечности, например, хватательные! Знаете, как иногда о них мечтаешь, когда Рабинович телевизор из розетки выдергивает, а я футбол посмотреть хочу… Вот только не надо говорить, что учеными доказано, будто псы вместо нормальной картинки на экране телевизора только мелькание кадров видят! Какой-нибудь тупой кобель, калека или шутник им во время экспериментов попался, вот они и решили, что открытие сделали, а на самом деле ничегошеньки про нас, псов, не знают.

Ну да ладно! Пусть там ученые мудрят, у нас с вами разговор не про них. Можно было бы на всякие умные темы поспорить, но это еще успеется, а я вам должен еще двух эпических героев представить – Ваню Жомова и Андрюшу Попова, закадычных друзей моего хозяина. Оба, естественно, служат в милиции. И хотя они не кинологи, как Рабинович, общаться со мной умеют. На примитивном уровне, конечно!

Иван Жомов служит в ОМОНе, где ему и самое место! Конечно, на первый взгляд этот здоровый и широкоплечий парень почти двухметрового роста выглядит не слишком умным, но это оттого, что вы его плохо знаете. На самом деле Иван – далеко не дурак и иногда просто чудеса сообразительности проявляет. Любимых занятий, кроме службы, у Ивана практически нет, зато есть жена Ленка, теща с тестем, которые в одной с ними квартире живут, и здоровый толстенный кот. Последний, впрочем, принадлежит не лично Жомову, а его теще, и чаще получает от Ивана пинки, чем лакомства, но по-другому быть и не может! Иначе я бы омоновца уважать перестал.

Андрюша Попов совсем не похож на своих друзей. И росту он небольшого, и брюшко имеет, и лысеть начал рано. Да и сидит Андрей больше в кабинете, чем оперативной работой занимается. Что, впрочем, и немудрено, поскольку работает младший лейтенант Попов экспертом-криминалистом. Андрей свою лабораторию редко покидает, а вот мы у него бываем частенько. Как только намечаются какие-нибудь торжества, во время которых мы работать обязаны, так и собираемся у Попова в кабинете и эти торжества отмечаем. Сегодня как раз такой день. День работника милиции!

Для тех, кто впервые со мной общается – вот вас, мужчина, я раньше не видел! – стоит сказать, что все наши прошлые приключения как раз в такой день и начались. Посидев в поповской лаборатории, мои менты решили сходить в ближайший кабак, чтобы немного развлечься. Я как нюхом чувствовал, что из этого ничего хорошего не получится, и оказался прав. По дороге мы встретили Мерлина, короля Артура и Ланселота Озерного, в результате чего оказались заброшены в средневековую Англию.

Сами понимаете, там оставаться мы не собирались, и не только потому, что жилищные условия нас не устраивали. Мы все-таки патриоты, любим Родину и свою работу. И менять ее, кстати, не собираемся! К тому же наше пребывание в прошлом могло крайне отрицательно сказаться на судьбах всего мира. Почему – не спрашивайте! Я уже один раз рассказывал о том, как нам это эльф объяснил, и больше повторять не буду. Или ищите первую книгу с моим рассказом, или просто примите на веру то, что долгое пребывание в прошлом может запросто перевернуть историю всей планеты. Да и не только ее.

В общем, из экскурсии по средневековой Англии мы постарались возвратиться поскорее. И если это у нас еще получилось, то попасть сразу назад не удалось. Не стану пересказывать вам все наши приключения, но поколесили по параллельным мирам мы изрядно. Где только не успели побывать: и в скандинавских мифах, и в Древней Греции, и еще во многих местах! Даже столицу эльфийского мира, перекресток многих вселенных, своими глазами видели и с Обероном лично общались. Ваня даже по темечку резиновой дубинкой ему стукнул. Не со зла, конечно, а в качестве эксперимента. Ну а последний раз нас в Мезоамерику занесло, где мы злодейский заговор разоблачали и помогали заключить под стражу не очень приятных субъектов, собиравшихся изменить все мироустройство. Развлеклись на славу и теперь вполне заслуженно отдыхаем.

Кстати, последнее наше путешествие завершилось пару месяцев назад и настолько разозлило моих ментов, что они даже думать о возможности новых прогулок по параллельным мирам отказывались. По крайней мере в данный момент. Да и какой нормальный милиционер захочет в другой мир отправиться, когда перед ним стол накрыт по всем правилам: с водкой и закуской?! Хотя, в принципе, есть и нормальные менты, которых водка не интересует. Я, например! Я вообще не пью, и желания такого не возникает, несмотря на то, что Жомов неоднократно спьяну и меня напоить пытался. Может быть, сегодня снова попробует. Хотя нет! Сегодня у моих ментов водки маловато. Улов плохой, как говорится.

Кстати, забыл вам рассказать об одной общей привычке моих друзей. На День милиции все трое устраивают соревнования по вымогательству. Победитель награждается правом лично дозировать выпивку, а проигравший получает на полдозы этого самого алкоголя меньше, чем все остальные. Первым обычно бывает мой Сеня, поскольку равных ему людей, способных без единой копейки набить полную сумку, на свете просто не существует. Ну а проигрывает обычно Андрюша Попов, не обладающий таким даром убеждения, как мой хозяин, и такими аргументами, как жомовские кулаки.

Правила этих соревнований вымогателей были чрезвычайно просты. Нужно лишь наведаться к знакомому хозяину торговой точки и благосклонно принять от него подарки ко Дню милиции.

И открою вам тайну: тут у нас с Рабиновичем было небольшое преимущество. Во-первых, Сеня путешествовал за подаяниями не один. А во-вторых, в связи со спецификой нашей работы знакомых среди владельцев магазинов, ларьков и лотков у нас было куда больше. Все-таки Жомову чаще приходилось двери в квартирах вышибать, чем за порядком в рядах присматривать, а Попов и вовсе в лаборатории сиднем сидел.

Наверное, захоти этого Рабинович, он бы и больше, чем литр водки, пару банок консервов да блок сигарет, принести мог.

А вот Попову вряд ли покрыть личный рекорд в виде банки кильки и бутылки «Столичной» когда-нибудь удастся. И то у меня большие подозрения, что эти «деликатесы» Андрюша не в подарок получил, а в ближайшем магазине за свои наличные приобрел. Это правилами строжайше запрещено, а потому говорить о своих подозрениях друзьям я не стал. Жалко все-таки Попова. Он у нас и так жизнью обиженный – ни жены у него, ни собаки. Одни рыбки аквариумные, в которых он души не чает, хотя я и не пойму, отчего. Ни пообщаться с ними, ни приласкать их нельзя. Да они даже в пищу не годятся, а об остальном и говорить нечего!

Сели за стол мои менты, конечно, не сразу, после дежурства. Собственно говоря, дежурили сегодня только мы с Сеней. Как я уже рассказывал, Андрюша Попов на дежурства вообще редко попадал, а Ване сегодня повезло – его жена, Ленка, приболела, и Кобелев, что с ним крайне редко случается, позволил Жомову взять отгул.

Так вот, с восьми вечера в Доме культуры нашего района было устроено торжественное празднование. Под страхом лишения премий и с приманкой в виде получения таковых все сотрудники отдела внутренних дел были обязаны на него явиться. Попов с Жомовым, естественно, дабы не гневить начальство, на праздник пошли и в течение трех часов были вынуждены терпеть пытку речами Кобелева, заместителя мэра города и концертом мастеров местной самодеятельности. После чего мизерные премии были вручены, а доблестные милиционеры отпущены восвояси. Мы с Рабиновичем это мероприятие, слава богу, охраняли снаружи и, хотя остались без премии в этот день – Сене ее обещали выдать завтра, – ничуть не горевали. Ну а как только Попов с Жомовым вышли из здания, мой хозяин тут же потребовал продолжить праздник в более приличном и гостеприимном месте – поповской лаборатории.

К тому времени мы свою долю «добровольных пожертвований» уже получили, а вот Ване с криминалистом пришлось мчаться по торговым точкам и тонко намекать их владельцам на то, что не мешало бы стражей порядка и поздравить. Пока они носились как оглашенные, мы с Сеней дежурство сдали и поджидали друзей у дверей Андрюшиной каморки.

Попов с омоновцем, видимо, сгорая от желания получить моральную компенсацию за муки, испытанные во время торжественного празднования Дня милиции, долго ждать себя не заставили. За те полчаса, которые мы с Рабиновичем проторчали перед закрытыми дверями лаборатории, мой хозяин, конечно, измучился и непрерывно стонал, проклиная на все лады неторопливость компаньонов, но по сравнению с прошлым годом, когда Сеня уже намеревался дверь каморки Попова взламывать, ситуацию можно было считать идеальной.

Первым появился наш криминалист. Как я уже говорил, скорее всего, после пары неудачных визитов за «подарками» Андрюша просто купил на свои кровные водку и закуску в ближайшем магазине. Сеня придирчиво осмотрел приношения, выискивая прилипший к донышку кассовый чек, и, не найдя его, презрительно хмыкнул. А Попов с трепетом стал ждать возвращения Жомова, надеясь, что хоть в этот раз ему повезет и последним он не будет… Не повезло! И Андрюша, горестно вздохнув, стал освобождать стол.

– Идиотизм это все-таки! – грустно заявил он. – Ну, скажите мне, на фига нужно такой ерундой заниматься? Скинулись бы, как нормальные люди, и купили все, что нам требуется, а тут приходится ходить и попрошайничать.

– А вот в этом и состоит твоя проблема, – безапелляционно заявил мой хозяин. – Вместо того чтобы ходить и просить, ты должен благосклонно принимать то, что тебе дают.

– И потом, мы не нормальные люди, – поддержал Рабиновича Жомов и, увидев удивленные взгляды друзей, попробовал пояснить: – Мы же милиционеры, а милиционерам в свой праздник что-то покупать просто стремно, блин!

– Был бы ум, помер бы от дум. Нет ума, не возьмет и чума, – философски оценил речь омоновца мой хозяин. – А в принципе Ваня прав. Хоть раз в год надо погулять на халяву. Вдобавок так намного интереснее.

– Угу. Вам интересно, а мне опять страдать, – буркнул Попов. – В конце концов, я тоже в День милиции нормально выпить хочу.

– Вот и заслужи нормальную выпивку, – заявил Сеня, разливая по граненым стаканам водку. – А то все время хочешь без труда вытащить рыбку из пруда.

– Без труда?! – возмутился криминалист. – Да я в Мезоамерике не меньше вашего для спасения мира сделал. А может, даже и больше!

– Точно. Только нам тебя потом с жертвенного алтаря стаскивать пришлось, – согласился с ним Рабинович.

– Между прочим, я туда, спасая твою шкуру, попал! – обиделся Андрей.

– Я что-то не понял, разве Тлала с нами? – поинтересовался Ваня.

Двое спорщиков тут же повернулись к нему, а я вам, пока они на Жомова таращатся, поясню: Тлала – это богиня греха, порока и раздора у тольтеков. Точнее, зовут ее Тласолтеотл, но это имя моим ментам было слишком трудно выговаривать, и они его сократили. Как она в нашей компании оказалась и почему Жомов сейчас ее вспомнил, объяснять вам не стану. Просто возьмите и перечитайте предыдущую книгу. Скажу лишь то, что именно из-за нее так часто ссорились еще совсем недавно Попов и мой хозяин. Вот сейчас омоновец об этой богине и вспомнил.

– А Тлала тут при чем? – поинтересовался Рабинович.

– И вообще, хватит об этой ерунде говорить, – проявил солидарность криминалист. – С меня уже всех этих путешествий достаточно.

– А я думал, ты Оберону спасибо сказать хочешь, – состроил морду Иван, и мне показалось, что Попов сейчас его как минимум покусает.

Андрюша омоновца, конечно, не покусал. Я вообще заметил, что людям свойственно кусаться только в детстве, а криминалист из детского возраста давно уже вышел. Кое-кто, конечно, с последним утверждением может поспорить, но я Попова знаю куда лучше, потому и могу сказать, что он повзрослел. Несмотря на его пристрастие к аквариумным рыбкам. Поэтому Ваня отделался не укусами, а лишь получением курса дальнейшего следования, направленного в известную сторону неизвестно чьей матери. Жомов в ответ расхохотался, а Андрей с несчастным выражением лица опустошил свой стакан и угрюмо стал смотреть, как Жомов с моим хозяином смакуют собственные дозы.

Вот уж не знаю, что такого приятного находят люди в водке, но, по моему собственному мнению, это премерзкая штука. И пахнет отвратительно, и голову дурит. И вообще, мне кажется, что если бы люди не пили, проблем бы у них было меньше. А то после выпивки иногда такое вытворяют, что потом остается только за голову хвататься. Мы вон, например, с моими друзьями после их пьянки в Англии оказались. А однажды Жомов после одной гулянки табельное оружие потерял. И хотя трое моих друзей выпивают довольно редко, тот случай я навсегда запомнил.

Это было на дне рождения у Андрюши Попова. Народу тогда собралось не очень много. Поздравить криминалиста пришли мы с Сеней, причем мой хозяин с собой какую-то очередную девицу притащил, Ваня со своей женой Ленкой, да Андрюшина мама привела дочку своей подруги, явно желая заставить Попова на ней жениться. Худющая, высоченная девица в очках и с волосами, забранными в тугой узел, нашего эксперта явно не вдохновила. Однако девушка не хотела замечать того, что Андрей ее избегает, и упорно ходила за ним по пятам, рассказывая занимательные истории из жизни библиотекаря. Попову этот демарш здорово подпортил настроение, но то еще были цветочки!

Если у кого-нибудь есть жена, он знает, каково ходить с ней на всякие праздники. Остальным могу сообщить, что, согласно Ваниным рассказам, собираться на торжество следует начинать часа за три до его начала, без учета времени на дорогу. А в тот Андрюшин день рождения Жомов подобными ценными знаниями еще не обладал и из-за долгих сборов своей Ленки к началу торжества опоздал. Зато, явившись, мгновенно испортил и без того нехорошее настроение криминалиста. И все из-за того, что решил пошутить с чисто жомовским чувством юмора. То есть подарил Попову игрушечную свинью, на боку которой собственноручно написал: «Андрюха, не ешь так много!»

Криминалист намек понял и, естественно, обиделся. Пока все вокруг веселились, Попов с каждой рюмкой становился все мрачнее и мрачнее. И так продолжалось до тех пор, пока Андрей не придумал ответную шутку. Я вам уже говорил, что Жомов с табельным оружием никогда не расстается?.. Так вот, Ваня сам признался, что даже ночью кладет пистолет под подушку. И на Андрюшин день рождения тоже пришел с оружием. Так вот, пьяный Попов дождался, пока не менее пьяный Жомов, не ожидающий никаких подвохов от друзей, не потеряет окончательно бдительность, и умыкнул у него из кобуры пистолет.

Не будь Ваня таким пьяным, пропажу он бы обнаружил сразу. А так Жомов хватился пистолета только утром, перед уходом на работу. Естественно, как он добрался домой, омоновец не помнил и принялся тормошить жену, требуя рассказа, как все произошло. Оказалось, что его Елена Прекрасная умудрилась посадить мужа в такси и затем притащить домой. Из чего Жомов заключил, что пистолет мог быть утерян только в машине. Вместо того чтобы отправиться на работу, омоновец поставил на уши весь таксопарк, но, так ничего и не добившись, помчался к Попову, чтобы выяснить, не оставил ли он пистолет в доме криминалиста.

Тут, казалось бы, и конец истории, но нет! Андрюша умудрился напрочь забыть о том, какую шутку он сыграл с омоновцем. И это не от злого умысла, а из-за действия алкоголя. И Попов, и его мама в один голос твердили, что пистолета не видели. Пришлось Жомову уйти несолоно хлебавши и писать рапорт об утере табельного оружия.

Сами понимаете, что за такое происшествие по головке не гладят. Лишился бы Ваня лычек, может быть, вместе с любимой работой, но Попов, у которого в тот день был выходной, надумал кормить рыбок и в коробке с сушеными дафниями обнаружил Ванино табельное оружие. Тут же вспомнив все, криминалист ужаснулся и, схватив пистолет, помчался в участок. Хорошо, что успел приехать до того, как Ваня рапорт дописал. А то, боюсь, нам бы пришлось скидываться на чьи-то похороны. Ну а так все обошлось, и покаявшийся Попов отделался только парочкой тумаков. И то дружеских. Потому как после серьезных Ваниных тумаков люди обычно с сотрясением мозга в больницу попадают.

Вот такая грустная история вышла. И я вам ее не в качестве нравоучения рассказал, а для того, чтобы вы поняли, как опасливо я отношусь к возможным последствиям любой попойки и почему всегда стараюсь внимательно следить за происходящим, вмешиваясь в дела друзей при чрезвычайных обстоятельствах.

Сегодня, напротив, все было как обычно. Попов недовольно ворчал, получая свою уменьшенную дозу, мой Рабинович его подкалывал, ловко парируя ответные выпады, а Ваня Жомов, как всегда, торопил Сеню, требуя разливать быстрее. День Вымогателя тянулся своим чередом, но это не означало, что совсем ничего произойти не может. Поэтому я и не терял бдительности, не забывая, впрочем, опорожнять свою миску с опостылевшим уже мне собачьим кормом. Я-то надеялся, что сегодня мне в честь праздничка хотя бы тушенки дадут, но Рабинович, наученный тем, что в тушенке вместо мяса зачастую оказывается одна соя, брать эти консервы наотрез отказывался. И, как вы понимаете, убедить его возможности у меня не было.

– Сеня, может быть, прекратим ерундой страдать? – в очередной раз взмолился наш криминалист.

Мне его так жалко стало, что я уже собрался провести свой фирменный трюк – изображение страшной тревоги и волнения. В нормальном состоянии мой хозяин, конечно же, мгновенно разоблачил бы такой блеф, но когда Его Светлость в подпитии, Рабиновича и слепой кутенок обмануть может. Я уже пару раз во время прежних Дней Вымогателя с рыком бросался на дверь. Рабинович с Жомовым тут же кидались проверять, кто меня так встревожил, а Андрюша Попов в это время мгновенно бросался к бутылке и залпом выпивал почти полный граненый стакан, возмещая недодачу алкогольных напитков. То же самое я собрался сделать и теперь – исключительно из жалости! – да Рабинович помешал.

– Что ты имеешь в виду? – прикинувшись деревенским дурачком, поинтересовался у криминалиста мой хозяин.

– А то сам не знаешь! – возмутился Попов и тут же со смиренным видом продолжил: – Согласен, вы победили. Вы крутые ребята с большими связями, а я ничего не умею. Вы довольны? Может быть, станем теперь поровну наливать?

– Давно бы так, – хмыкнул Рабинович. – Так и быть, на сегодня ты прощен…

– Э-э, нет! – возмутился Жомов. – А как же спортивный принцип, блин? Проиграл – значит, проиграл, в натуре, и обратной дороги нет.

– Тебе чего, водки жалко? – обиделся Попов.

– Не жалко, но принцип есть принцип, – отрезал омоновец. – Мне же, когда я на соревнованиях сорок пять из пятидесяти выбиваю, никто же не дает второй раз на огневой рубеж выйти! Вот и ты облажался, значит, получай то, что заслужил.

– Да при чем тут твои стрельбы?! – возмутился криминалист. – Просто сознайся, что ты жмот, и больше говорить об этом не будем.

– Я не жмот, но правила нарушать не позволю, – уперся омоновец и повернулся к моему Сене. – Короче, Рабинович, если ты этой плачущей свинке станешь наравне со всеми наливать, я с тобой, блин, разговаривать перестану. В конце концов, принципы уважать надо!

– Ну и козел же ты, Жомов! – обиделся Андрей и в сердцах махнул рукой. – Да пошел ты… – и, не придумав удовлетворительно адреса, буркнул себе под нос: – Куда подальше, блин!..

И Жомов пошел! Если так можно сказать, конечно, поскольку наш Ваня просто исчез. Еще мгновение назад я имел счастье лицезреть его здоровенные ножищи, обутые в сверкающие берцы, а секундой позже их просто не стало. То есть не ботинки с омоновца пропали, а исчез он сам. Целиком и без остатка! Я даже из-под стола выскочил, чтобы удостовериться в том, что не сплю. К несчастью, я действительно не спал.

Сеня с криминалистом застыли словно статуи, ошарашенно глядя на крутящийся на столе стакан, который только что держал в руках Ваня. При этом вид у обоих был такой, словно они призрак увидели. Ни Рабинович, ни Попов не шевелились почти минуту, и я, опасаясь, как бы этот временный столбняк не перешел в постоянный паралич, коротко тявкнул. Это сработало. Сеня потряс головой и, проведя ладонями по лицу, как мусульманин во время молитвы, повернулся к криминалисту.

– Ты не охренел, Поп? – поинтересовался он. – Куда ты Жомова дел?

– А я-то тут при чем?! – изумился Андрюша. – Что ты на меня всех собак вешаешь?.. Прости, Мурзик!

– Ты еще скажи, что евреи во всем виноваты! – рявкнул мой хозяин. – Куда Жомова отправил, спрашиваю?!

Если быть честным, с Сеней я не совсем был согласен. То есть просто не мог поверить, что такое возможно! Конечно, во время наших путешествий в иных мирах Попову случалось иногда в сильно возбужденном состоянии ляпнуть такое, что потом непременно сбывалось – одна грудная жаба, едва не задушившая Моисея, или два беса в Скандинавии чего только стоили! – но еще никогда не случалось так, чтобы Андрюшины проклятья срабатывали на его друзьях. И уж тем более не в нашем мире! Конечно, Попов мог здорово разозлиться на омоновца. До такой степени, что перестал считать его другом. И все же я сильно сомневался, что в нашем мире поповские таланты могут проявиться.

– Никуда я его не посылал! – завопил криминалист. – Я тут ни при чем! Если бы каждый раз, когда я кого-нибудь куда-нибудь посылал, это срабатывало, у нас бы уже половина отдела у сатаны прописалась, а вторая половина сексуальную ориентацию сменила бы. Не фиг из меня козла отпущения делать.

– Ты мне мозги не компостируй, – стукнул Рабинович по столу кулаком. – Ты Жомова послал?.. Послал! Он исчез?.. Исчез. Хочешь сказать, что это само по себе произошло?.. Не держи меня за дурака!

– Сеня, ну честно, я ни при чем. – Мне показалось, что Андрей готов заплакать. – Не знаю я, что случилось. Может быть, мы не в нашем мире? Или опять что-то произошло, что все вокруг стало меняться?..

Нет, такое ляпнуть можно было только с пьяных глаз…

Вечно люди такие фразы придумывают, что хоть коту их под хвост запихивай, чтобы он пару витков вокруг Земли от ужаса сделал. Ну скажите мне, что можно с глаз ляпнуть, кроме слезинки? И как глаза могут быть пьяными? Что они, отдельно от всего организма алкоголь употребляют?.. Не можете объяснить? Вот и я не могу, но настолько привык человеческую речь слышать, что иногда даже сам по-людски думать начинаю и странные фразеологизмы употреблять.

Впрочем, извините, я опять отвлекся! Может быть, фраза о пьяных глазах и не была красивой с эстетической точки зрения, но по сути она была верна. Предположить, что мы находимся не в нашем мире, мог только пьяный Попов. Судите сами: каждый раз, когда мы куда-то перемещались, это сопровождалось временной потерей сознания, и, очнувшись, мы понимали, что находимся не в том месте, где были некоторое время назад. Сегодня ничего подобного не было, следовательно, в другой мир попасть мы не могли.

Да и предположение Попова о том, что наш мир изменился, было абсолютно беспочвенным. Прошлые разы, когда в нашей вселенной происходили изменения, мы их видели и осознавали. Например, когда выяснилось, что ОМОН расформирован за ненадобностью, да и собаки в милиции больше не служат, было ясно, что мир перевернулся. Сейчас ничего подобного не было, а значит, наш мир остался прежним… Или, может быть, из-за того, что мы никуда не отлучались, мы и не заметили, как вселенная встала с ног на голову?.. Кто бы мне на этот вопрос ответил?!

– Ты мне лапшу… – завопил было в ответ на поповское предположение мой хозяин и тут же запнулся. – Что ты сказал?

– Мир изменился, говорю, – почему-то с надеждой в голосе заявил криминалист. – Помнишь же, Лориэль говорил, что глобальные перемены одной вселенной сильно влияют на ближайшие параллельные миры. Может быть, что-нибудь случилось где-то, и теперь все вокруг нас меняется!

– А ведь такое и на самом деле может быть, – задумчиво заявил мой хозяин и понял, что пьян он ничуть не меньше криминалиста.

ХЛО-ОП!!!!

Я едва не подпрыгнул на месте. Конечно, нужно было сразу догадаться, кто виноват в пропаже Жомова. На такие пакости способны только одни существа во всех вселенных – эльфы! И представитель этого народа, наш давний знакомый, кстати, сейчас висел под потолком поповской лаборатории, кружась вокруг лампочки, словно мутировавший мотылек. Причем эльф не просто кружился, а помирал со смеху, явно оказавшись не в состоянии полностью контролировать маршрут своего полета.

– Ой, не могу! Сдохну сейчас! – пищал Лориэль. – Ну, менты, ну, козлы безмозглые. Это же надо додуматься до такого? Вселенная у них изменилась. Гениально. Да если бы она могла измениться настолько, чтобы у вас в головах мозги, хотя бы размером с горошину, оказались, я бы просто счастлив был, – и завис наконец на месте. – Что уставились, козлы, мать вашу?!. Эльфа давно не видали или просто отупели настолько, что меня не узнаете? Так смените ту прелую солому, что у вас в головах вместо мозгов находится!

– И как я сразу не понял, что за ублюдок в пропаже Жомова виноват? – удивился мой хозяин. – Ты, мухрен крылатый, куда Ваньку дел? А ну-ка, возвращай его назад!

– А если не верну, что сделаете, оркское отродье? – ехидно поинтересовался Лориэль.

Ну и дурак, раз спрашивает! Даже школьнику известно, что милиционеры, находящиеся на охране важных мероприятий, всегда носят с собой оружие. Мы с Сеней как раз только что с такой охраны и вернулись. Ну а поскольку домой уходить еще не собирались, Рабинович пистолет сдать не успел. Естественно, его мой хозяин и вынул из кобуры, наставив на эльфа. Рабинович очень хорошим стрелком никогда не был, а учитывая то состояние, в каком мой Сеня сейчас находился, я сомневался в том, что он хотя бы в потолок попасть сможет, но на Лориэля табельное оружие произвело устрашающее действие. Эльф попросту оторопел.

– Тебе нужно объяснить, что я с тобой сделаю, если через минуту Жомова здесь не будет? – поинтересовался мой хозяин.

– Тихо, тихо! – выставил перед собой маленькие ручки эльф. – Эта штука иногда стреляет, а ты, не дай Оберон, еще и попасть в меня случайно можешь…

– Нет, совсем не случайно, – отрезал Рабинович. – Я специально в тебя попаду.

– Только лампочку не разбей, – неожиданно заявил Попов. – На меня уже начальник матчасти ворчит. У меня за эту неделю три лампочки перегорели.

– Да плевал я на твою лампочку! – заорал Сеня и посмотрел на эльфа. – Итак, я считаю до трех. Раз…

– Эй, ты же говорил о минуте! – пискнул Лориэль.

– Планы изменились, – констатировал Рабинович. – Два…

– Да получайте вы своего Жомова! – сдался маленький наглец. – Вот и связывайся с людьми. Хотел им сюрприз в честь праздника сделать, а они дебош устраивают. Попрошу у Оберона перевода. Хоть в рудники к гномам, фонариком на шлеме работать. Козлы все, мать их к троллю на десерт!..

С этими словами Лориэль взмахнул крошечной, меньше спички, палочкой. С нее посыпались радужные искры, затмевавшие свет «сороковки», горевшей под потолком. Я невольно зажмурил глаза и тут же услышал легкий хлопок, почти такой же, какой сопровождал появление эльфа, и в комнате возник Ваня Жомов. Правда, Лориэль немного промазал, и седалище омоновца оказалось сантиметрах в тридцати правее стула, на котором оннедавно сидел. Ваня грохнулся на пол, уронил шаткий стул и, едва не отдавив мне хвост, свернулся калачиком. Рабинович с Поповым тут же подскочили к другу и несколькими пощечинами привели его в чувство.

– О, блин! Уже все кончилось? – посмотрев по сторонам, огорчился Жомов. – А я только во вкус входить начал. Мужики, там такие приколы…

– Тебя где носило? – тряхнул Ивана мой хозяин, пытаясь окончательно привести его в чувство. – Мы тут едва с ума не сошли.

– Да вы все давно с ума сошли, – заявил эльф и, спикировав к столу, ловко выхватил из банки кильку в томатном соусе. Откусив кусок, Лориэль сплюнул. – Как вы эту гадость едите? – Затем понюхал содержимое граненого стакана. – Тьфу, блин, тролль меня раздери! У вас что, нормального вина нет?

– По-моему, кто-то оборзел, – предположил мой Сеня.

– Я даже знаю, кто именно. Могу пальцем показать, – заявил Попов.

– Да отстаньте вы от мужика, блин! – неожиданно вступился за эльфа омоновец. Понятно. Напоролся Ваня до безобразия. – И ты не рычи, Мурзик, блин. Лориэль меня сейчас в кабак водил. Там такая выпивка классная! А я еще и подраться успел. Такую кашу заварил, что весь кабак на уши встал. Жалко, что не до конца там остался…

– А за это ты Рабиновича благодари, – посоветовал Ване Лориэль. – Если бы он пистолетом не размахивал, я бы тебе еще порезвиться дал. Я и им собирался праздник устроить. Вот только если про то, что тебе нужно, я и так знаю, то у них сначала спросить хотел. Так эти козлиные морды мне тут ультиматумы выдвигать стали. Пистолетом перед носом размахивали. Уроды, мать их!..

Что и говорить, Лориэль был в своем репертуаре. И я не только про его манеру общения говорю. Эльфы вообще и этот маленький болтун в частности привыкли все делать так, как им нравится, никого об этом не спрашивая. Я очень сильно сомневался, что, не будь у моего Сени пистолета, Лориэль стал бы моих ментов спрашивать, какие виды развлечений в качестве праздничного подарка они предпочитают. Скорее всего, поставил бы перед фактом исчезновения Жомова, наплел с три короба и принудил бы нас что-то сделать, чтобы омоновца спасти.

А тому, что Ваня успел за считаные минуты и напиться, и дебош в каком-то кабаке устроить, удивляться не стоит. Я как-то уже говорил, что время в разных измерениях течет по-разному. Так, мы, проведя в чужом мире несколько дней, возвращались назад в тот же день, когда в путешествие отправлялись. Так что можно считать удивительным то, что омоновец войну в чужом измерении за пару минут нашего времени не успел развязать. А пьянка и драка для Вани – в порядке вещей!

– Ты мне лапшу на уши не вешай, – так же, как и я, не поверил мой хозяин объяснениям Лориэля. – С какого это перепугу ты нам подарки к празднику решил делать? Скажи лучше, что это Оберон тебя послал.

– Да при чем тут Оберон?! – возмутился маленький наглец. – Что, я по доброте душевной вам приятное сделать не могу? Все-таки не одну операцию вместе с вами провели. Коллегами стали, так сказать.

– В натуре, Сеня, что ты на него бычишься? – вновь вступился за эльфа Жомов, из чего можно было заключить, что омоновец находится в состоянии отнюдь не легкого опьянения. – Может, Лориэль нам действительно подарок хотел сделать? Он же сразу вернул меня обратно…

– Ага. Только после того, как я на него пистолет наставил, – буркнул Рабинович.

– Да я и так бы вернул. Просто вы даже слова мне вставить не дали, – возразил перепончатокрылый болтун. – Кинулись на меня сразу, как гоблины на протухшую конину.

– Сеня, а что, может быть, и в самом деле рванем куда-нибудь поразвлечься? – несмело предложил Попов.

Так, этому тоже больше не следует наливать! Да что они все, с ума посходили? Мало им было последнего «отпуска», когда нас обманом в Мезоамерику заманили и принудили помогать эльфам вселенную спасать?.. Конечно, был небольшой шанс, что Лориэль говорил откровенно и горел желанием скрасить моим ментам праздник, но мне в это верилось с трудом. В любом случае я бы поостерегся верить обещаниям эльфов, несмотря на то, что сейчас Лориэль был самой невинностью. Но это я.

А мои менты под действием винных паров осторожность совсем потеряли.

– Что молчишь, Сеня? – не унимался криминалист. – У нас вон и водка кончается. Зачем свои деньги на продолжение банкета тратить, когда можно на халяву оторваться по полной программе?

До этого момента моего Сеню явно терзали сомнения, но фраза о деньгах решила все. Рабинович, как настоящий милиционер, никогда погулять не отказывался и как истинный сын своего народа предпочитал это делать за чужой счет. Может быть, будь Сеня потрезвей, он никогда бы на увещевания Лориэля не купился, даже несмотря на то, что эльф мгновенно, по первому требованию, вернул Жомова назад, но теперь голоса разума мой хозяин не слушал. Даже если у его разума этот голос когда-то и был!..

– А-а, хрен с вами! – махнул рукой Рабинович и посмотрел на эльфа. – Тащи нас куда-нибудь. Только чтобы выпивка была хорошая и девочки красивые.

– И закуски навалом! – добавил Попов.

Жомов от себя добавлять ничего не стал. Да оно и понятно! Сеня про выпивку уже сказал, а повод подраться с кем-нибудь омоновец всегда найти может. Кроме этих двух видов развлечения, не считая стрельбы, Ваню ничего и не интересовало. По крайней мере, я о других увлечениях Жомова ничего не знал. Поэтому если бы Ваня сейчас попросил что-нибудь, кроме вышесказанного, я бы страшно удивился. Хотя, если бы омоновец вдруг отказался куда-либо отправляться, я бы был несказанно рад и чрезвычайно ему благодарен. Впрочем, мои пристрастия, как обычно, никого не интересовали.

– Так куда вы хотите отправиться? – поинтересовался эльф, и я этому жутко удивился. Если Лориэль нас спрашивает, а не закидывает сразу куда-нибудь, может быть, действительно с честными намерениями к нам прибыл?

– Да хоть в Африку, хоть в Китай, хоть в Индию, – махнул рукой омоновец. – Какая, на фиг, разница!

– Только не в Африку, – заявил Рабинович. – Мне негритянки не очень нравятся.

– Лучше в Индию. Говорят, там красиво, – предложил Попов.

– Тоже мне, эстет нашелся, – фыркнул мой хозяин. – Ты же, кроме кабака, ничего не увидишь.

– А у китайцев водка противная, – вдруг вспомнил Ваня.

– Так куда? – нетерпеливо поинтересовался Лориэль.

– Ну, давай в Индию, раз уж Попову туда так хочется, – пожал плечами Сеня. – По крайней мере, красивых девок там хватает, – а затем повернулся ко мне. – Мурзик, иди сюда!

Если до сего момента у меня еще оставалась слабая надежда на то, что мои сослуживцы так и не смогут прийти к согласию относительно места продолжения банкета и мы останемся-таки дома, то теперь эти надежды развеялись в прах. Решив применить последний из доступных мне аргументов, я уперся в пол всеми четырьмя лапами, показывая ментам, что идти куда-либо отказываюсь, но Сеня самым бесцеремонным образом схватил меня за ошейник. Я попытался рявкнуть на него, надеясь привести в чувство, но лай застрял на половине пути, а затем наступила темнота…

Глава 2

Будьте как дома, дорогие гости!

Харон

Голова не болела, тошноты не было, и пить не хотелось. Рабинович, привыкший к тому, что подобные симптомы случаются каждый раз после Дня милиции, удивленно прислушался к своему организму, не понимая, как в этот раз удалось избежать похмелья. Вроде и выпили вчера немало, а чувствовал он себя прекрасно. Вот только соседи, уроды, с самого раннего утра почему-то решили индийскую музыку на всю громкость врубить, но с этим можно легко разобраться. Тем более что соседи… Соседи?! И тут Сеня вспомнил, что его соседей поблизости быть не может. Более того, празднование еще не закончено. Вот только непонятно, с чего это вдруг он мгновенно протрезвел?

Рабинович открыл глаза и сел. Так и есть! Вся веселая и неразлучная компания находилась в месте, даже отдаленно не напоминавшем лабораторию Попова. Конечно, если представить, что весь отдел милиции внезапно перевели в какую-нибудь графскую усадьбу, служащую памятником архитектуры, то огромный зал с колоннами вполне мог бы оказаться вотчиной эксперта-криминалиста. И пусть в мире возможно почти все, но подобные нововведения явно находятся даже за гранью фантастики. Тем более что никто и никогда дюжину танцовщиц, завернутых в сари, в подчинение Попову не даст, да и такой стол, уставленный яствами, вряд ли младшему лейтенанту начальство предоставит. В общем, ясно, что Лориэль свое обещание исполнил. Вот только Сеня не понимал, почему он так внезапно протрезвел.

И раньше после переноса в иной мир бывало такое, что троица российских милиционеров приходила в себя протрезвевшей. Но почти каждый переход в чужую вселенную сопровождался обычными похмельными симптомами. В этот раз их не было, что дало возможность кинологу трезво взглянуть на вещи и понять, какую глупость они совершили, доверившись эльфу. Сеня огляделся по сторонам, в глубине души надеясь увидеть Лориэля и высказать ему все, что думает о нем лично и об эльфах вообще, но этой мелочи крылатой, как и следовало ожидать, нигде не было. Чего не скажешь о Попове и Жомове. Оба друга-соратника криминалиста лежали на невысоких топчанах рядом с ним, а Мурзик, как обычно, покоился на широкой груди омоновца.

– Предатель, – констатировал Сеня и посмотрел на танцовщиц, кружившихся в центре зала. – По крайней мере, хоть одно обещание этот маленький урод исполнил…

ХЛО-ОП!!!

– Ты кого уродом назвал, дятел длинноклювый? – раздался возмущенный писк эльфа. – На себя, блин, потомок Буратино, посмотри!..

ХЛО-ОП!!!

Это уже было что-то новенькое. Никогда еще Лориэль не появлялся перед ментами в сопровождении кого-нибудь. Случай с Нимроэлем в Мемфисе можно не считать, поскольку тот странный эльф не прибывал во вселенную вместе с Лориэлем, а всегда находился неподалеку от ментов, оставаясь невидимым.

Впрочем, после того как быстрая вспышка яркого света исчезла, Рабинович прекрасно понял, что появившееся в зале существо новеньким для всей троицы не является. А вот у танцовщиц на это была, видимо, своя точка зрения. Едва увидев трехглавого монстра с перепончатыми крыльями, невесть откуда свалившегося прямо в гущу танцующих, девушки с диким визгом бросились наутек. Горыныч, явно не ожидавший такого приема, тоже испугался и начал стремительно увеличиваться в размерах, явно намереваясь проломить головами потолок.

– А-ну, прекрати сейчас же, керогаз самовозгорающийся! – завопил на Ахтармерза Рабинович. – Передавишь всех на фиг, а потом нас еще и обвинят, что из-за тебя какой-нибудь Харе Кришна не родился. Задолбаемся опять во всех вселенных эти ошибки исправлять…

– Харе – это не имя, – встрял в разговор Лориэль.

– Да мне по фигу! – отрезал Сеня. – Ты лучше объясни, где мы и что тут Горыныч делает!

– Ага. И заодно скажи, какого хрена я опять трезвый? – добавил проснувшийся омоновец. – Мы что, по-твоему, зря весь вечер пили?

Эльф объяснил. Правда, оскорбленный до глубины души в своих лучших намерениях, Лориэль в этот раз превзошел самого себя в использовании ненормативной лексики. Нормальный среднестатистический человек и половины бы из его высказываний не понял, но российские милиционеры, закаленные общением со всякими антиобщественными элементами, слышали и не такое. Даже Попову, больше якшавшемуся с пробирками, вещдоками и прочими следами преступлений, чем с живыми людьми, было абсолютно все ясно. Остальным придется удовлетвориться вольным переводом с ненормативного языка на русский.

Мгновенное протрезвление доблестных российских милиционеров объяснялось очень просто. Эльфы, наделенные магическими способностями, уже пару раз демонстрировали этот трюк, одним щелчком пальцев удаляя излишки алкоголя из организма. Лориэль же, по его словам, сделал это только для того, чтобы троица ментов могла сполна насладиться отличным вином, поданным к столу, и не страдать потом от того, что водку с чем-то намешали. Ну а появление во дворце Ахтармерза было вызвано лишь желанием эльфа предоставить возможность старым боевым товарищам, живущим в разных вселенных, вновь собраться вместе и вспомнить былые времена.

– Но от вас, козлов, разве дождешься благодарности? – обиженно закончил свою речь Лориэль единственной фразой, способной беспрепятственно пройти любую цензуру.

– Ты мне не темни, – покачал головой Рабинович. – Скажи лучше сразу, что на этот раз вы с Обероном задумали?

– Все, блин, с меня достаточно! – обиженно пискнул маленький дебошир. – Я тут стараюсь для них, а они на меня поклепы возводят. Отправляю вас домой и умываю руки. Ну вас всех к гномьей матери!..

– Э! Подожди, – завопил Жомов, видя, что Лориэль уже поднял руку с миниатюрной волшебной палочкой. – Офигел, что ли? Сначала дай нам вернуться в то состояние, в котором мы были, а потом уже и домой возвращай.

– А вот хрен вам! – Лориэль почему-то показал ментам кукиш, мало похожий на упомянутое им огородное растение. – В следующий раз будете знать, как честного эльфа оскорблять.

– Да никто тебя не оскорблял, – встрял в разговор Попов, жадно косясь на блюдо с огромными кусками мяса. – Просто, согласись, у нас есть все основания не до конца тебе доверять. Давай забудем все обиды и продолжим праздник.

– Пусть этот дятел длинноклювый сначала извинится, – категорически отрезал эльф, ткнув палочкой в сторону Рабиновича.

– Ты кого, урод, дятлом назвал?! – не сдавался кинолог.

В этот момент Мурзик приглушенно зарычал, принимая стойку. Прижав уши к голове, пес скалился, глядя куда-то за спину Горынычу. Тот резко обернулся, а менты вскочили с мест, сжимая в руках верные резиновые дубинки, и увидели, как в зал крадучись входят несколько десятков мужчин, вооруженных кривыми саблями, похожими на турецкие ятаганы. Ахтармерз сделал несколько шагов назад, а трое российских милиционеров мгновенно встали рядом с ним.

– Это тоже входит в программу развлечений? – наивно спросил у эльфа Рабинович.

– Ага. И цены на него по прейскуранту. Чаевые можете не давать, – язвительно ответил тот, а затем повернулся к аборигенам. – А ну, пошли отсюда, троллевы дети. Вас сюда никто не звал!

– Так нам же девки сказали, что тут чудовище, – в замешательстве пробормотал один из стражников, тыча в сторону Ахтармерза саблей. – Говорят, оно всех съесть собирается.

– Во-первых, будьте точны в выборе терминологии. Для меня гуманоиды не менее чудовищны, чем тактырпалтусу схринамахер, – встал в позу Ахтармерз. – А во-вторых, я тебе не «оно» и такой дрянью, как немытые аборигены, едва успевшие отбросить обезьяньи хвосты, питаться не собираюсь!

– Так мы мытые! – заверил Горыныча стражник.

– Пошли отсюда, я сказал! – заверещал на него эльф, а затем повернулся к ментам. – Так мы будем извиняться или домой трезвыми поедем?

– Сеня, да извинись ты! – ткнул кулачищем в бок Рабиновича омоновец. – Чего от халявной выпивки-то отказываться!

Кинолог задумался. С одной стороны, извиняться перед наглым эльфом Рабиновичу очень не хотелось, да и не видел он причин для того, чтобы приносить извинения. А с другой стороны, раз уж празднование Дня милиции было испорчено полным отрезвлением гуляющих, было бы глупо не воспользоваться случаем и не восстановить справедливость, отдав дань местным алкогольным напиткам. Да и, не в пример прошлым случаям, в этот раз Лориэль выглядел искренним. Ну а вернуться домой менты всегда успеют, раз уж эльф с такой уверенностью это утверждает.

– Ладно, извини меня за излишнюю подозрительность, – глубоко вздохнув, проворчал Сеня. – Только помни: если обманешь и в этот раз, честное слово, найду хорошую мухобойку и тебя прихлопну!

Лориэль что-то пробормотал себе под нос, но отвечать на угрозу Рабиновича не стал, решив сменить гнев на милость. Сене было очевидно, что эльф и сам не против того, чтобы погулять и развлечься, хотя причины подобного кинолог не понимал. Все-таки Лориэль никогда не питал особых симпатий к троице российских милиционеров, и те отвечали ему взаимностью. Именно поэтому Рабиновичу и казалось странным радушие эльфа, являвшегося истинным сыном своего народа, вполне заслуженно пользующегося славой самых больших хитрецов во всех вселенных.

Лориэль, если и замечал не слабеющую подозрительность кинолога, виду не подавал. Вместо того чтобы ворчать и сыпать проклятьями, как он привык это делать, маленький наглец принялся отдавать приказания прислуге. И делал он это с таким видом, будто имеет полное право распоряжаться в этом доме. Сеню это удивило и насторожило еще больше, если такое, конечно, возможно, и Рабинович со свойственным ему тактом потребовал от эльфа объяснений.

– А чего это ты тут раскомандовался? – поинтересовался кинолог. – Дом твой, что ли? Не великоват для тебя? Я думал, тебе и спичечного коробка хватит, чтобы трехкомнатную квартиру в нем сделать.

– А тебе бы только на чужое добро зариться и нос свой длинный во все дыры совать, – взъерошился эльф. – Тебе не по фигу, в чьем доме отдыхаешь?

– Да хватит вам друг к другу цепляться! – встрял в начинающуюся перепалку миролюбивый Попов. – Не можете спокойно посидеть, что ли?

– Я ведь просто спросил, – пожал плечами Рабинович.

– Каков вопрос, таков и ответ, – огрызнулся Лориэль.

– Так, блин, если сейчас собачиться не перестанете, обоим носики у чайников подрихтую, – взял на себя роль миротворца ООН Жомов. – Сеня, хватит его доставать. А тебе, Лориэль, что, так трудно ответить, чей это дом?

– Этот дворец принадлежит одному моему знакомому будде, идущему по пути бодхисатвы, – буркнул эльф, явно не желая испытывать на себе способы, которыми омоновец рихтует носики у чайников.

– Ты сам-то понял, что сказал? – вытаращился на него Ваня.

– Повторяю для особо тупых омоновцев, – пискнул Лориэль. – Этот дворец принадлежал будде Шакьямуни, который встал на путь просветления, сделавшись бодхисатвой. Чего тут непонятного, мать вашу?!

– Ну вот, теперь узнаю прежнего пискуна, – фыркнул Жомов. – Только все равно ничего я из твоих объяснений не понял.

Эльф застонал и, хлопнув себя ладошкой по лбу, плюхнулся сверху в тарелку с виноградом, не помяв ни единой ягодки. А роль просветителя взял на себя Попов, считавший, что кое-что понимает в индийской мифологии. Впрочем, криминалист очень быстро запутался в собственных объяснениях, и пришлось Лориэлю оказывать Андрюше экстренную помощь, вкратце разъяснив бестолковым Жомову и Рабиновичу, кто есть кто в индийском пантеоне и почему маленький эльф чувствует себя в этом домике хозяином.

Больше половины всех объяснений омоновец с кинологом, как, впрочем, и Горыныч с Мурзиком, не поняли, но общую картину окружающей действительности в конце рассказа представить себе все-таки смогли. А затем удивились, на хрена они вообще тратили столько времени на выслушивание лекции по индийской мифологии, которая им в жизни не пригодится. Впрочем, лишние знания никому еще не помешали. Да и не бывают знания лишними!

Судя по словам Лориэля, подкрепленным непрерывным поддакиванием криминалиста, мир, в котором очутились менты, дабы как следует отметить свой профессиональный праздник, имеет довольно странную структуру. Во-первых, что само по себе не ново, в центре его находится большая гора под названием Меру, вокруг которой крутятся Солнце, Луна и звезды. Подобным мироустройством ментов удивить уже было нельзя, поскольку схожие построения были и у викингов, и у ацтеков. А вот то, что последовало во-вторых, вызвало у российских милиционеров легкое удивление. По крайней мере у Рабиновича, поскольку Жомов к тому времени устал слушать объяснения и от души приложился к вину.

Так вот, эта вселенная состоит из бесконечного множества миров. Согласно местной религии, каждый отдельный мир представляет собой плоский диск, лежащий в воде, которая покоится в воздухе, а воздух – в пространстве. То есть получалось, что мир почти в точности соответствует тому, как устроена общая Вселенная. Удивленный Рабинович поинтересовался, как такое может быть, и Лориэль, проявив снисхождение, дал подробные объяснения криминалисту.

Оказалось, что обитатели этого мира немного заблуждаются. В действительности миров внутри вселенной не так уж и много, и все они слишком малы, чтобы считаться отдельными вселенными. Они все зациклены друг на друге, образуя бесконечную петлю миров. А то, что аборигены считают вселенные бесконечными, объясняется тем, что некоторые из обитателей этой вселенской структуры, становясь бодхисатвами, могут при определенном стечении обстоятельств самостоятельно путешествовать по параллельным мирам. И когда они возвращаются обратно, то, естественно, считают, будто никуда из своей вселенной не отлучались.

– Занятно, – хмыкнул Сеня. – А что, верховный бог этого мира не знает, что не все миры ему подчиняются?

Тут выяснилась еще одна интересная особенность этой вселенной. Оказывается, верховного бога как такового тут не существует. То есть несколько наглых и самовлюбленных индивидуумов утверждают, что они и есть верховные боги. Каждый из претендентов на президентское кресло в пантеоне гнет свою линию и совершенно не пытается узнать правду, считая любые утверждения, кроме своих собственных, наглой ложью и пропагандой конкурентов.

Проблема осложняется еще и тем, что стать бодхисатвой, дабы прогуляться в параллельные системы, боги не могут. Достичь такого состояния способен только человек. Казалось бы, тут и решение всех проблем: прогулялся по вселенным, вернулся назад и объяснил людям, как устроен мир на самом деле. Но все не так-то просто. Становясь бодхисатвами, люди так отдаляются от всех мирских проблем, занимаясь самосозерцанием и самосовершенствованием, что им становится наплевать на общую безграмотность и внутриполитические раздоры местного Олимпа, то бишь Меру.

Ну и последним фактором, мешающим существам отдельного мира оказывать серьезное влияние на всеобщую Вселенную, является то, что они свято верят в карму. Дескать, именно она правит всем миром, и даже боги, сами того не ведая, полностью подчиняются законам кармы. Лориэль недвусмысленно намекнул, кто именно этой «кармой» для индусов и их богов является, и Сеня в ответ криво усмехнулся. Естественно, разве может что-то в параллельных вселенных обойтись без вмешательства Оберона!

Впрочем, влияние повелителя эльфов в этой вселенной было минимальным. Во-первых, ему было трудно оказывать значительные воздействия на конгломерат миров, являющихся замкнутой системой. Во-вторых, оттого, что боги не являлись истинными правителями этого мира и не могли достичь высшей ступени совершенства, местная вселенная упорно противилась любому воздействию «высших сил» и этим ослабляла любые действия Оберона. Ну и, в-третьих, этот мир был настолько самодостаточен и консервативен, что оказывал мало влияния на соседние параллельные пространства.

Именно потому, что влияние Оберона в этой вселенной было минимальным, Лориэль и полюбил ее. Те редкие временные промежутки, во время которых эльфу удавалось выбить у начальства отпуск, он стремился провести здесь, дабы, как любят говорить в армии, быть поближе к кухне и подальше от начальства. Сеня тут же предположил, что маленький наглец получил отпуск, но Лориэль опроверг это утверждение. Оказалось, что крылатый болтун что-то напортачил во время своего последнего задания и Оберон отстранил его от работы. Что именно произошло, Лориэль объяснять наотрез отказался и вместо этого предложил просто отдохнуть и забыть о делах.

– И все равно не пойму я, почему ты выбрал нас в качестве собутыльников? – хмыкнул Рабинович. – Мы тебе вроде не родня…

– Вот, все люди такие. В любом измерении! – обиделся эльф. – И почему вы всегда в благие намерения, чистые побуждения и искренние чувства верить отказываетесь?

– А потому и отказываемся, что обманывают нас часто. Причем все кому не лень, – ответил кинолог.

– Вы сами себя в первую очередь обманываете, – огрызнулся Лориэль и отхлебнул каплю вина из бокала размером меньше наперстка. – Ну, не пойму я, куда танцовщицы делись, тролль их раздери? Долго я еще ждать буду?!

– Ты гляди-ка, наш мухрен крылатый раздухарился! – удивился омоновец, с неожиданной симпатией глядя на захмелевшего эльфа. – Сейчас еще и песни петь начнет.

– И начну! – заявил Лориэль и тут же исполнил свое обещание: – Взвейтесь кострами, синие ночи. Чтоб эльфа увидеть, выпей побольше, – и тут же запнулся. – По-моему, что-то я не то пою.

– Ты лучше молча пей. Умнее выглядишь, – посоветовал Рабинович и перевел взгляд на дверь, из которой в банкетный зал выплывали индийские танцовщицы. – Да-а. А потоньше тут никого нет?

Девушки и вправду отличались довольно внушительными габаритами. То есть, конечно, совсем толстыми назвать их язык бы даже у Рабиновича не повернулся, но и стройными красавицами танцовщицы не были. Можно даже сказать, что они довольно мало отличались от тех коров, которых в Индии почитают священными. Правда, двигались они в отличие от вышеупомянутых парнокопытных плавно и не без грации, да и рогов с копытами не имели, а в остальном сходство было поразительным. Это на взгляд Рабиновича, конечно. Попов имел другое мнение.

– Ничего ты в женской красоте не понимаешь, – безапелляционно заявил криминалист. – Женщины должно быть много, чтобы было за что подержаться.

– Тоже мне, знаток женской красоты нашелся! – фыркнул Сеня. – Впрочем, кабану и должны свиноматки нравиться.

– Зато они хорошо танцуют, – встрял в диалог Лориэль, и головы все присутствующих, включая три черепушки Ахтармерза, повернулись в сторону танцовщиц, чтобы проверить это утверждение эльфа.

Тут мнения присутствующих относительно привлекательности тех па, что выделывали танцовщицы посреди зала, также разделились. И вопреки бытующей в народе поговорке, что о вкусах не спорят, в подвыпившей компании вновь разгорелась жаркая дискуссия. Рабинович решил до конца стоять на своем и заявил, что размахивающие руками и ногами девицы, устроившие дикарский хоровод в банкетном зале, заслуживают разве что хорошего артобстрела из гнилых помидоров и тухлых яиц, а никак не восторженных отзывов. Более того, Сеня заявил, что зря согласился с предложением Попова и с большим удовольствием наблюдал бы за африканками из племени тумба-юмба или японскими гейшами, чем за такими вот художественно-эпилептическими антраша индусских коров.

Попова с Лориэлем, нашедших общий язык на базе поклонения индийским женщинам, подобные заявления кинолога страшно возмутили. Оба стали доказывать Рабиновичу его неправоту. Причем делали это одновременно и в манере, присущей только им: Андрюша пытался растолковать бестолковому Рабиновичу всю глубину смысла любого индийского танца, а эльф просто крыл кинолога отборным матом, хотя и почти неслышным из-за громкой музыки.

Остальным пирующим и индийские танцовщицы, и спор, и сами спорщики были глубоко до лампочки. Мурзик, выражая полное презрение к индийскому искусству танца и подвыпившим скандалистам, лежал на полу мордой к стене, а хвостом, соответственно, к пирующим и с упоением грыз мозговую кость абсолютно неизвестного животного, но не человека, это точно! Жомов тоннами поглощал вино, сам с собой обсуждая его отличия от российской водки. А Горыныч попытался было высказаться насчет бессмысленности гуманоидных танцев как таковых, если только они не являются необходимыми составляющими брачных ритуалов, но трое спорщиков, временно объединившись, так наорали на Ахтармерза, что тот обиделся, раздулся, сломал топчан, на котором сидел, и надолго замолчал.

Наконец Жомову надоел беспорядочный шум.

– Слушайте, достали, блин. Вы или этот занудный музыкальный центр выключите, – Ваня махнул рукой в сторону индийского оркестра, – или сами заткнитесь. Уши от вас вянут!

Трое спорщиков посмотрели на омоновца так, словно первый раз его увидели и совершенно не понимают, как это чудо бестактности могло оказаться в их обществе. А Жомов, как тот мавр, что сделал свое дело, мог бы уже уходить, но делать этого, естественно, не собирался. Он просто вновь присосался к бокалу с вином и мутным взором уставился куда-то вдаль, поверх голов танцовщиц, кстати, ни на секунду не прекращавших выделывать всяческие номера. Несколько секунд никто из пирующих не издавал ни звука – чавканье и бульканье не считаются! – а затем Ваня встрепенулся.

– Не понял, это что за ерунда? – глядя на что-то невидимое остальным, поинтересовался омоновец.

– Где, Ванюша? Что там такое, мой маленький? – елейно поинтересовался Рабинович.

– Вон там, – Жомов махнул рукой перед собой. – Корова. С седлом.

– Вообще-то, Ваня, в таких случаях обычно белые кони приходят, – подсказал другу добрый кинолог. – Присмотрись внимательней. Может быть, рога на животном тебе померещились? – А затем повернулся к Лориэлю. – Ты уверен, что тут в вино белладонну какую-нибудь не добавляют?

– Ничего мне не померещилось! Корова, она и есть корова, и никаких белых коней… – возмутился Жомов, пропустив последнюю реплику Рабиновича, и только теперь понял, на что Сеня намекал. – Ты чего, чучело, думаешь, у меня белая горячка началась? Иди сам посмотри!..

Вместо того, чтобы проверить, какие видения посещают лучшего друга, кинолог собрался сказать какую-то очередную колкость, но сделать этого просто не успел. В зал, где пировала вся честная компания, действительно ввалилась пегая корова, спину которой украшало, если для коровы такой термин уместен, конское седло, отделанное драгоценными камнями. Бесцеремонно растолкав танцовщиц, корова прошла прямо к пиршественным столикам и встала вполоборота к ментам. Те разинули рты.

– Ну и как я вам? Нравлюсь? – кокетливо поинтересовалась буренка.

– Вы видите то же самое, что и я? – не сводя с коровы глаз, спросил у друзей Сеня. Те ответили утвердительно. – Коллективная галлюцинация.

– Где галлюцинация? – спросила парнокопытная модница.

– Ты и есть галлюцинация, – ответил кинолог. – Это надо же до такого допиться, что оседланные коровы мерещиться начинают.

– Хам! – констатировала телка и, обиженно развернувшись, пошла к выходу, виляя крупом. – Каким же скотом надо быть, чтобы честную девушку галлюцинацией обозвать?! Слово-то еще какое нашел, пошляк! Я его в приличном обществе и произносить бы постеснялась…

Голос коровы постепенно стихал по мере того, как она удалялась от столиков. Менты, раскрыв от удивления рты, смотрели ей вслед. И лишь танцовщицы, не прекратившие своих движений, да индийский оркестр, казалось, не обратили никакого внимания на странную визитершу. Из оцепенения ментов вывел Ахтармерз.

– А она ничего. Симпатичная, – констатировала средняя голова. Правая кивнула, подтверждая эти слова, а левая высунула раздвоенный язык и распустила слюни. Ахтармерз стукнул по ней крылом, призывая вести себя прилично, а Сеня захохотал.

– Нет, я еще понимаю, почему нам с пьяных глаз глюки мерещатся, но с Горынычем-то что? – изумился он. – Слушай, Лориэль, тут с едой все в порядке? Галлюциногенов нам никаких не подмешивают?

– Да нет у вас никаких видений, – заявил эльф и, пытаясь сохранить равновесие, удержавшись за край тарелки, провалился рукой по самое плечо в какую-то приправу. Не обратив на это никакого внимания, Лориэль продолжил:

– Я эту корову тут уже пару раз видел. Только она без седла тогда была. Помню, в медовый месяц… – Эльф запнулся. – А-а, провались оно все пропадом в гномьи шахты! – И, мотнув головой, со звоном стукнулся лбом о золотой бокал Рабиновича.

– Э-э, брат, да тебя развезло! – констатировал Сеня и аккуратненько, за шкирку, выдернув Лориэля из приправы, посадил его в тарелку с фруктами. – Ты давай-ка придержи коней. А то потом нас домой не сможешь отправить.

– Я не смогу?! – пьяным голосом переспросил эльф. – Да я вас сейчас…

– Ну-ну, утихомирься. Мы еще не все выпили, – осадил его омоновец.

– Точно. Налейте мне еще, – потребовал маленький пьяница и, потянувшись за своим миниатюрным бокалом, плюхнулся на кусок жареного мяса. – Так. Закуска уже есть, теперь…

Не закончив фразы, Лориэль как-то странно пискнул, а затем свернулся калачиком и, положив руки под голову, тоненько захрапел. Менты переглянулись, а затем зашлись в безудержном смехе. Попов, схватившись за живот, согнулся вдвое, Сеня трясся, как приговоренный к смертной казни на электрическом стуле, а Жомов и вовсе свалился со своего топчана. И, как ни странно, троим доблестным милиционерам, до этого момента так долго и так часто мечтавшим сделать из эльфа чучело для коллекции какого-нибудь энтомолога, даже в голову не пришло воспользоваться беспомощностью Лориэля. И не только потому, что он был их пропуском домой! Все ведь знают, что российский милиционер убогого никогда не обидит!..

– Да-а, склеился наш мухрен болтливый, – протянул Жомов, устав смеяться. – Сразу видно, что эльф. Пить, блин, не умеет. Ладно, пусть проспится. А то еще забросит нас вместо дома в какую-нибудь Таракатьмунь…

– Тьмутаракань, – поправил его кинолог.

– А какая, блин, разница? – пожал плечами омоновец. – Все равно не Россия!

– А давайте споем, мужики! – предложил Попов и, не дожидаясь ответа, начал соло: – Черный «бумер», черный «бумер» под окном катается. Черный «бумер», черный «бумер» девкам очень нравится…

Трудно сказать, каких девок имел в виду криминалист, утверждая, что им нравится черный «бумер», но индийские танцовщицы оказались не из их числа. Наверное, местные девушки о «бумерах» ничего и никогда не слышали. Ни о черных, ни о красных, розовых или серо-буро-малиновых в яичную крапинку… Хотя в том, что соло Попова должным образом не оценили, скорее всего, виноват не смысл шлягера, а громкость, на которой он был воспроизведен.

Андрюша, отвыкнув за месяцы жизни в нормальных для мента условиях от того, что вселенные отличаются друг от друга, совершенно забыл, какие свойства принимает его голос в других измерениях. Ну а в этом мире, судя по всему, ни о Джельсомино, ни об иерихонских трубах слыхом ничего не слыхивали. И если это так, то становится вполне понятным то, что дальше произошло.

Первые же звуки поповского голоса сдули со столика, стоявшего перед ним, всю снедь. Дальше ударная волна мощностью в… в очень много децибелов уронила на пол нескольких ближайших к вокалисту танцовщиц. Причем одну из них проволокло по полу метров пять, а затем край сари девицы зацепился за что-то, и ее просто размотало из куска тряпки, называемой индийским национальным костюмом. Танцовщица с визгом бросилась на выход, а за ней, вопя, умчались и те девушки, кто еще мог стоять на ногах.

Про национальный оркестр и говорить не приходится. К своему несчастью, он оказался прямо на линии огня. И не остановись Андрей вовремя, музыкантов было бы легче краской замазать, чем отодрать от стен. Ну а так обошлось без повреждений. Ну, почти! Легкие контузии, ушибы, синяки, глухоту, слепоту и потерю дара связной речи в милиции считать серьезным ущербом не принято. Это же не сломанные ребра, отбитые почки и тяжелые черепно-мозговые травмы. Так, забава детская, и все.

– Ой! – констатировал Попов, глядя на то, что сотворил. – А я и забыл совсем про свой голос.

– Сеня, ты не обидишься, если я сейчас вот этот поднос вокруг поповской хари обмотаю? – спросил у кинолога Жомов.

– Нет. Но лучше затолкай его в пасть этому уроду, – прочищая уши, посоветовал Рабинович. – Хотя нет. Золотой поднос ему только вместо рупора послужит. Оглохнем все, даже если Поп что-нибудь шепотом скажет.

– Ничего. Он у меня вообще разговаривать разучится, – пообещал омоновец, стряхивая фрукты с подноса.

– Вы что, мужики, охренели совсем?! – пятясь, поинтересовался незадачливый певец. – Я же не нарочно. Говорю же, забыл совсем о голосе.

– Зато мы все помним! – безапелляционно заявил Жомов, поднимаясь со своего места.

– Та-ак! И что здесь творится? – Чей-то голос, прогрохотавший со стороны входа, заставил омоновца остановиться. – Что за бардак здесь, я спрашиваю?

– Их святейшества День Российской милиции отмечают, – ответил неизвестному кто-то из слуг.

– Какой милиции?! – изумился тот.

– Российской, – последовал ответ.

– А какого хрена, скажите мне во имя нирваны, русские менты тут делают? – зарычал неизвестный и чуть тише добавил: – И кто такие русские менты? О чем мы вообще говорим, в безначальную сансару тебя?!

– Что-то я не понял, кто там вопит? – разминая пальцы, поинтересовался Жомов.

– Сейчас увидим, – предположил Семен.

А посмотреть было на что! Существо, представшее пред грозные очи ментов, похоже, было тем самым, которое представлялось Радищеву – «обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй», – когда тот писал свое «Путешествие из Петербурга в Москву». Честно говоря, глаз у незваного гостя было всего восемь, а пастей – четыре, но лаялся он от души! К тому же, если учесть, что странное существо было краснее вареного рака, имело четыре премерзкие бородатые рожи и восемь рук, то становится просто удивительным, что при виде его российские милиционеры не бросились писать новые «Путешествия».

Впрочем, на то они и менты, чтобы писать не всякую там муру высокохудожественную, а протоколы, акты дознания и заключения судебно-медицинской экспертизы.

– Вы кто такие? – грозно поинтересовалось существо у милиционеров.

Согласитесь, несказанная наглость! Особенно если учесть, что все трое были в форме и при регалиях.

– Мы-то знаем, кто мы такие, – с омоновской логикой заявил Иван. – А вот ты кто такой? Ну-ка, уродец, документы предъяви.

– Документы? Усы, лапы, хвост – вот мои документы! – завопил незнакомец и поперхнулся. – А при чем тут хвост, собственно говоря?

– Вот и мы у тебя про это же хотели спросить, – ответил омоновец, отстегивая от пояса дубинку. – Так ты скажешь, кто ты такой, или тебе помочь?

– Вы откуда свалились, если не знаете, кто я такой? – оторопел пришелец.

– «Кто такой, кто такой»! Можно подумать, ты пуп земли, чтобы тебя во всех вселенных знали, – раздался со стола писклявый голос. Менты обернулись и уставились на эльфа.

– Брахма это. Считает себя верховным божеством и создателем всех миров, – потирая виски, проговорил Лориэль. – Ты чего, мать твою троллю на гарнир, тут делаешь?

– Я чего тут делаю? – изумился краснокожий Брахма, умудрявшийся говорить всеми четырьмя ртами в унисон. – Шакьямуни, когда бодхисатвой собрался заделаться, попросил меня за домом присматривать, чтобы вот такие проходимцы, как ты, сюда лазить не вздумали.

– Это я-то проходимец, башка твоя четырехрылая?! – взорвался Лориэль. – Между прочим, я друг Шакьямуни, и он сам приглашал меня приходить в любое время.

– Да. Но не тогда, когда хозяина нет дома, – отрезал Брахма. – Из уважения к Шакьямуни и его чувствам наказывать тебя я не стану. Даю вам полчаса, чтобы убраться отсюда, или вызываю дежурный наряд дэвов, – и с этими словами четырехлицый монстр, круто развернувшись, вышел из зала.

– Эй, стой! Мы еще не закончили, – рванулся было вслед ему омоновец, но Лориэль остановил Ваню.

– Да плюнь ты на него. Пусть идет на все четыре стороны, если сможет, – пискнул эльф. – Давайте лучше выпьем. А то у меня что-то голова разболелась.

– Что-то у тебя слишком быстро похмелье началось, – подозрительно покосился на него Ваня.

– А у нас, у эльфов, всегда так. Быстро пьянеем, но еще быстрее похмелье начинается, – проворчал Лориэль. – Поэтому мы и пьем очень редко.

Сеня, совершенно ничего не понимающий в индийской мифологии, но страдающий с детства страшным любопытством, тут же попытался потребовать от маленького болтуна, чтобы тот объяснил, кто такой Брахма. Однако страдающий Лориэль только махнул рукой. Дескать, ну его, этого Брахму, и без него голова болит. Но Рабинович не успокоился.

– А дэвы кто такие? – задал новый вопрос кинолог.

– Дэвы – это дэвушки, по-грузински, – сострил Попов, но тут же стушевался под испепеляющим взглядом Рабиновича.

– Вот, умеют же доставать, козлы, мать вашу!.. – беззлобно проворчал эльф, отвечая на Сенин вопрос. – Дэвы – это просто демоны. Обычно они добрые, но не тогда, когда приходится дежурными в наряд заступать. Тут уж они злее собак становятся.

– Это понятно, – посочувствовал дэвам омоновец. – В наряде даже Дед Мороз злей цепного кобеля стал бы. Я вот помню…

Однако рассказать о сладостных воспоминаниях Жомову не дали. Откуда-то издалека донесся невнятный шум, послышались топот ног и взволнованные крики. Мурзик бросил наконец-то так и не обглоданную дочиста кость и, встав на лапы, коротко зарычал, глядя на дверь. Менты насторожились, на всякий случай приготовив дубинки. А шум, усилившись, вдруг превратился в вой настоящей милицейской сирены. Не успели пирующие удивиться, как в зал влетели пятеро дэвов. На плече переднего сидел огромный попугай. Он-то и издавал звук сирены.

– «Жигули» о395са, немедленно прижмитесь к обочине! – увидев ментов, сменил пластинку попугай. – «Жигули» о395са, не…

Дэв дернул птичку за хвост. Попугай обиженно заверещал, а затем переключился на нужную запись:

– Внимание! Вы окружены. Сопротивление бесполезно. Сложить оружие и выходить с поднятыми руками. В противном случае открываем огонь на поражение.

Сказать, что российские милиционеры были в шоке, это не сказать ничего. От такого поворота событий они просто остолбенели. Мало того, что их какие-то чучела в красных шароварах, белых рубахах, синих жилетах и с чалмами на голове арестовывать пришли, так еще и не как положено это делают, и птица у них громкоговорителем работает!

– Круто! – захлопнув наконец рот, заявил омоновец. – С попугаями вместо автоматов меня еще арестовывать не приходили.

– Можно подумать, тебя без попугаев арестовывать раньше пытались, – фыркнул Рабинович.

– Да, было дело. Еще до армии, – пожал плечами Иван. – Мне тогда так понравилось, как парни работают, что я сразу решил: отслужу в войсках и в милицию работать пойду.

Сеня хмыкнул, но комментировать тот судьбоносный для Жомова момент не стал. Вместо этого он повернулся к вошедшим дэвам и внимательно осмотрел их. Ручаться за то, что все местные демоны выглядят именно так, как эта пятерка, Рабинович не мог. Более того, он здорово сомневался, что демоны должны выглядеть точно так же, как обычные люди, но у пятерых дэвов ни лишних рук, ни ног, ни рогов найти кинолог немог. Непрошеные гости, за исключением своих дурацких костюмов, конечно, выглядели как простые смертные. Впрочем, может быть, для мира, где верховный бог больше напоминает мутировавшего паука, такое явление и было нормальным.

– Ну так как, сдаваться будете? – раздался за спиной Рабиновича язвительный голос Лориэля, уже успевшего вновь приложиться к своему наперстку с вином. – Они ребята серьезные. Шутить не любят.

– Зато мы любим пошутить, – буркнул Сеня и искоса посмотрел на омоновца. – Ваня, Андрюшин вокал тут работает. Давай проверим, наши дубинки своих свойств не растеряли?

– А на фига? – полюбопытствовал Жомов, поднимаясь на ноги. – Я сейчас этих пятерых салабонов голыми руками на британский флаг порву!

И, не дожидаясь возражений, омоновец бросился в битву. Началась она вполне для Ивана удачно. То есть до дэвов добежать он смог, а вот дальше дело разладилось. Добравшись до первого демона, украшенного попугаем, Жомов одним движением сорвал с плеча местного стража закона болтливую птицу и, описав ею в воздухе широкий круг, запустил попугая в полет. Тот, видимо, не переносил перегрузок, истошно завопил и, не справившись с управлением, врезался в стену. Дэв удивленно проводил свой крылатый громкоговоритель взглядом, а затем повернулся к Жомову. Сказать, наверное, что-нибудь хотел. А Ваня мило улыбнулся и что есть силы зарядил своим пудовым кулаком в глаз демону… Тот не шелохнулся! Ваня попробовал еще раз – эффект нулевой.

– Дубина ты стоеросовая. Мы же демоны. А кто с демонами на кулаках дерется? – пожурил его дэв.

– Что же, вас чесноком надо кормить или святой водичкой прыскать? – поинтересовался Ваня.

– Я профессиональных тайн не открываю, – заявил демон и без замаха врезал омоновцу в челюсть.

Ваня всегда славился отличной реакцией, но против дэва и он устоять не смог. Все, на что хватило Жомова, это слегка отклонить голову, и удар местного стажа порядка пришелся ему не в челюсть, а в висок. Впрочем, лучше от этого Ване навряд ли стало. Омоновца подняло в воздух словно пушинку. Он пролетел метра три и с грохотом свалился на пол. Впрочем, тут же сел и, тряся головой, заявил:

– Хороший удар. Сейчас, гад, посмотришь, как русские бьют!

– Офонарел, что ли? Жомов, назад! – завопил Рабинович и повернулся к криминалисту. – Что сидишь? Хватай какое-нибудь блюдо.

И, подавая Андрюше пример, кинолог сцапал первый же попавшийся под руку золотой кубок. Слегка взвесив посудину в руке, Сеня подбросил ее в воздух и ударил по кубку дубинкой. Металлический снаряд со свистом умчался вперед.

Дэвы явно ничего о супероружии российских милиционеров не знали. Развернувшись в цепочку, они не спеша пошли вперед, стараясь охватить полукругом всю еще недавно пировавшую компанию. На Сенин маневр демоны смотрели с ухмылкой. Дескать, потешься, дитятко, пока еще возможность есть! Впрочем, ухмылки эти на лицах местных блюстителей тишины, спокойствия и сохранности частной собственности продержались недолго. Ровно до того момента, пока выпущенный кинологом снаряд не врезался в грудь того дэва, который едва не отправил Жомова в нокаут. Удар был такой силы, что демона, уже лишившегося попугая, просто вынесло прочь из зала в открытую дверь. Там он и остался.

Андрюша, пусть и с небольшим опозданием, почин кинолога поддержал, отправив в сторону врага большой поднос, в недавнем времени занятый фруктами. Первый блин вышел комом. Вместо того чтобы вывести из строя одного из дэвов, поднос разнес мраморную колонну, засыпав местных патрульных пылью и каменной крошкой. Ну а прежде чем Сеня с Андреем успели сделать по второй подаче, к ним присоединился Жомов. Вот только тройной залп успеха не принес. Сделав пассы руками, дэвы окутались серебристым, слегка мерцающим сиянием, и пущенные российскими милиционерами снаряды просто отскочили от них, как теннисные мячики от стенки.

– Энергозащита, – заявил Ахтармерз. – Отойдите, ребята. Дайте я попробую.

Закрутившись на месте, Горыныч сплел все свои три головы в эдакую гротескную косу и, уронив их по направлению к демонам, выпустил тонкий луч розового цвета. Луч уперся прямо в грудь одного из дэвов. Энергетическая защита демона распалась с легким хрустальным звоном. Трое ментов, только и ждавших этого момента, тут же дали залп, и демона впечатало в стену. Несколько мгновений он представлял собой отличный барельеф, а затем растворился в воздухе голубым дымком.

– Есть. Первый дежурство закончил. Теперь пару дней из своей пещеры в Моне вылезать не будет, – рассмеялся Лориэль. – Ну-ка, давайте следующего домой отправьте!

Но дэвы уже доказали, что повторно один и тот же трюк с ними не проходит. Сделав еще пару пассов, они уплотнили энергозащиту и стали увеличиваться в размерах до тех пор, пока не достали макушками потолка. Горыныч пытался пробить брешь в обороне еще одного, но едва выпущенный им луч коснулся груди демона, как Ахтармерз пискнул и беспомощно упал на стол, раскинув крылья в разные стороны.

– Это же энерговампиры, – проверещал он. – Они меня до дна опустошили. Теперь и за час восстановиться не смогу.

– Ничего. Отдыхай. Ты свое дело сделал, – приободрил его Сеня. – А ну, мужики, дадим этим чучелам жару!

Жар «чучелам» явно не требовался. Как, впрочем, и холод, повышенная влажность, загрязнение воздуха и мороженое с клубникой. Несмотря на то что троица ментов устроила в зале настоящий ад, круша своими метательными снарядами колонны, пробивая бреши в стенах и увеча отделанный мраморной плиткой пол, нанести урона дэвам не удавалось. Те с широкими ухмылками не торопясь приближались, явно наслаждаясь своей неуязвимостью. Наконец Попов не выдержал. Бросив дубинку на пол, он заявил:

– Все, больше руками махать не могу. Пусть теперь с этими дэвами черти разбираются!

Едва Андрюша закончил фразу, как невесть откуда появились три здоровенных дьявола в золотых цепочках, с платиновыми перстнями на пальцах и драгоценными камнями на рогах. Застыв перед приближающимися к ментам дэвами, двое бесов стали разминать кулаки, а третий, широко расставив пальцы, заявил:

– Так, что тут за разборки? Типа, вы крутыми себя, что ли, считаете? Может быть, выйдем и перебазарим по-пацановски? Или у вас очко играет?

– Это еще что за чучела такие? – оторопев, поинтересовался один из дэвов.

– Ты, ка-азел, кого чучелом назвал, в натуре? – изумился дьявол. – Ребята, мочите их!

То, что потом началось, передать невозможно. Просто потому, что и передавать нечего. Три здоровенных беса бросились на трех громадных дэвов, и вся шестерка бойцов потустороннего фронта куда-то исчезла. Менты, изумленно наблюдавшие за этой короткой сценой, облегченно вздохнули, и Рабинович повернулся к Попову.

– Андрюха, всегда бы так! – улыбнулся он. – Хоть что-то твой язык полезное сделал, а то вечно что-нибудь ляпнешь, хоть святых выноси…

– Ну и что вы натворили? – перебивая его, пропищал Лориэль. – Я вас как людей отдохнуть в чужой дом позвал, а что вы наделали? – Эльф обвел полуразрушенный зал руками. – Что я хозяину теперь скажу, а, мать вашу?..

– Пригонишь бригаду молдаван, они тебе все за неделю восстановят, – хмыкнул кинолог.

– Ага! После ваших молдаван тут и то, что осталось, привести в божеский вид не удастся. Блин, опять придется к гномам на поклон идти, – горестно вздохнул Лориэль. – Ладно, сам виноват. Нужно было знать, кого в приличные места приглашать следует. Все! Погуляли и хватит. Сматываемся отсюда, пока Брахма усиленный наряд дэвов не прислал.

Взвившись под потолок, эльф взмахнул волшебной палочкой. Менты зажмурили глаза, ожидая мгновенной потери сознания, но ничего не произошло. Несколько секунд путешественники стояли неподвижно, а затем глаза пришлось открыть. Хотя бы для того, чтобы выяснить, отчего Лориэль так яростно матерится.

– В чем дело? – поинтересовался у эльфа Рабинович.

– «В чем дело, в чем дело»! – передразнил его эльф. – Не могу нас отсюда вытащить. Палочка работает, а вот выбраться из этого мира не могу. Словно кто-то меня блокирует.

– Так я и думал, – заявил кинолог, опускаясь на низкий диван. – Говорил же, что этот эльф какую-нибудь пакость подстроит. Ну и что делать дальше будем?..

Глава 3

Сейчас разберемся, кто из нас крайний!

Мышка во время дележа репки

– Лориэлюшка, лапочка, ты лучше скажи, блин, что все это шутка! – вкрадчиво проговорил Жомов, поглаживая кобуру.

– Шутка?! Ну ни хрена себе у вас шуточки, – осклабился маленький нахал, обводя руками разгромленный зал. – Мне, что ли, вас учить, козлы, мать вашу, что за такие шуточки бывает? Да вам как минимум лет семь на гномьих рудниках светит, не считая конфискации имущества…

– Лориэль, тебе не про это говорят, – одернул его Попов. – Ты лучше прекращай ломаться. У нас все-таки два пистолета. От одной пули увернешься, вторая точно достанет.

– Ну так стреляйте! Стреляйте. Голос правды все равно не удушите! – завопил эльф, распахивая на груди зеленый камзольчик. – Чего ждете? Убейте меня, жандармы. Лучше сдохнуть, чем с вами дело иметь, волки позорные!..

– Ну что, так его застрелить? – задумчиво поинтересовался Жомов у друзей.

– А может быть, Лориэль и вправду не виноват? – несмело предположил Ахтармерз. Две крайние головы дружно кивнули, соглашаясь с центральной. – Может быть, что-то странное случилось из-за нас или по какой другой причине? Мы как-то в первом классе проходили азы этики и психологии эльфийской цивилизации. Так вот, если применить к Лориэлю теорию Браммелькара-Тартахвана…

– Я к нему дубинку лучше применю, – оборвал трехглавого всезнайку омоновец. – И тебе достанется, если будешь за антиобщественные элементы заступаться. Выпорю и не посмотрю, что ребенок. Трехголовый…

По тому выражению, с которым Ваня произнес последнее слово, понять, отягчающее вину это обстоятельство или, наоборот, смягчающее ответственность, было сложно. Вот каждый и уразумел все по-своему. Большинство присутствующих внимания на интонацию не обратили, а Ахтармерз обиделся. Принявшись вопить что-то по поводу расовой, межвидовой и возрастной дискриминации, Горыныч стал стремительно увеличиваться в размерах, и Шакьямуни запросто мог остаться совсем без дворца, не успокой Попов вовремя разгневанного третьеклассника.

Единственным существом, совершенно не обратившим внимания на все эти вопли и суматоху, грозившую новыми разрушениями, оказался Лориэль. Зависнув под потолком, перепончатокрылый фокусник занялся изучением собственной волшебной палочки, служащей скорее катализатором его магических сил, чем самодостаточным волшебным предметом. Чего только не делал с ней маленький эльф. Он и гнул его, и ломал его, и…

Впрочем, это из другой оперы, но суть была той же. И самое интересное, что кроме меня манипуляций Лориэля никто не заметил.

Я тоже недолго занимался созерцанием расправы маленького крылатого инквизитора над волшебной палочкой. Собственно говоря, и обратил я на это внимание только потому, что пытался понять степень вины Лориэля в новой беде. Не знаю, что там у Ахтармерза за теория Браммелькара-Тартахвана, но мне, с моей тонкой интуицией, и так было ясно, что эльф не врет. Интуиция подсказывала, что маленький дебошир и сам не понимает, что же такое случилось. И поверьте, она меня еще ни разу не обманывала.

Конечно, среди людей найдутся скептики, которые скажут, что предчувствия ровным счетом ничего не стоят. Это потому, что они давно погрязли в благах цивилизации и потеряли связь с природой. В хорошей дискуссии я мог бы разгромить таких умников, но, во-первых, разговора с ними, да и с любыми другими двуногими из класса приматов, у меня не выйдет. А во-вторых, не люблю я с идиотами спорить. Просто напомню – я уже говорил, что ничего хорошего от продолжения банкета в параллельном мире не ожидаю. И теперь моя интуиция продолжала настаивать на том, что самое худшее еще впереди.

Итак, разобидевшегося Горыныча Попову утихомирить-таки удалось. Правда, сил для этого нашему эксперту немало пришлось потратить. Долгое время ничего у Андрюши не получалось, и только когда он пообещал Ахтармерзу колыбельную спеть, трехглавый керогаз так перепугался, что уменьшился в размерах даже ниже своего стандарта.

– Ничего не получается! – привлек к себе внимание Лориэль, плюхаясь на кучу фруктов, чудом уцелевших во время погрома. – Тролль бы побрал этих проклятых техников. Говорила мне мама, что по старинке лучше, так ведь нет! Нужно было этому придурочному Оберону, покусай его гоблин, приказом эти палочки для обязательного пользования ввести!

– Так что, это из-за твоей палки мы здесь застряли? – поинтересовался Ваня. – Умница ты наш! А хочешь, я тебе свою дубинку дам? Попробуй ею поколдовать. Иногда, знаешь, она многие желания помогает исполнять.

– В пасть себе эту дубинку засунь, чтобы оттуда мерзости всякие не лезли! – взорвался маленький нахал. – Был бы у тебя жезл гаишника, я бы еще подумал. А этим поленом резиновым только в… в носу, короче, ковыряться.

– Чего ты психуешь? Я же пошутил, – хмыкнул омоновец.

– В КПЗ шутить будешь, когда с тобой зэки заигрывать начнут! – рявкнул Лориэль.

– Так! Ну-ка, уймитесь оба, – осадил «шутников» мой хозяин. – Так что, Лориэль, с волшебной палочкой что-то случилось?

– Не знаю, – буркнул тот, пытаясь укусить персик. – Не пойму, в чем дело. Сейчас проверил, и получается, что я почти полностью своих способностей лишен. Так, кое-какие мелкие чудеса могу сотворить, а что-нибудь серьезное – ни хрена. Даже связь с кем-нибудь из ФСБ, кто здесь, в этой вселенной, изредка задания выполняет, наладить не удается. А уж про переходы между мирами и говорить нечего.

– А что, наша ФСБ и тут уже вовсю шурует? – удивленно поинтересовался Жомов.

Сказал бы я ему все, что думаю о его мыслительных способностях, да это за меня Сеня сделал.

– Голова с печное чело, а мозгу совсем ничего! – констатировал Рабинович. – Ваня, если память пропил, свои умные замечания при себе оставь. У эльфов ФСБ расшифровывается, как Феи Служат Быдлу. На лбу себе это выруби. И кучу других вещей. Глядишь, по утрам, когда умываться будешь, читать начнешь и кое-что запомнишь.

– Так если я все на лбу вырублю, то буквы слишком мелкие выйдут. Прочитать все равно не получится, – ответил омоновец.

Мой хозяин застонал.

– Это он пошутил, – подсказал Попов и укоризненно посмотрел на Жомова. – Вань, ты бы, серьезно, помолчал, если дельного предложить не можешь.

– Ну и хрен с вами! – обиделся Иван. – Я обстановку разрядить пытаюсь, а они тут куннилингус устроили.

– Кого устроили?! – разом повернулись к нему все прочие участники диспута.

– Куннилингус, – удивленно посмотрел на друзей омоновец. – Что, не знаете? Это же когда много ученых врачей у постели больного диагноз ставят.

Вот тут уж заржали все. Попов скатился со своего лежака и принялся кувыркаться по полу, издавая такие звуки, которым бы позавидовал и индийский слон, страдающий хронической икотой. Мой хозяин забился в конвульсиях, достойных профессионального эпилептика. Эльф в приступе хохота так открыл рот, что едва целиком не проглотил персик, отгрызть кусок от которого ему никак не удавалось. И лишь один Ахтармерз брезгливо смотрел на смеющихся. Да и то только оттого, что его расе смех в частности и чувство юмора вообще чужды и непонятны. По крайней мере, видеть, как шутил Горыныч, мне ни разу не удавалось.

– Вы чего ржете, уроды?! – не выдержал омоновец.

– Ваня, то, что делают врачи у постели больного, называется консилиум, – с трудом переводя дыхание, пояснил мой Сеня. – Куннилингус – это немного из другой оперы. Хотя, если говорить о наших государственных больницах, консилиумы можно называть и так.

– А что такое куннилингус? – поинтересовался Ваня.

– У Ленки у своей спроси. Может быть, она хоть чуть-чуть тебя поумнее, – предложил Рабинович.

– Ты мою Ленку не трожь! – рявкнул омоновец.

– А ну-ка, успокоились оба! – неожиданно обнаружил в себе командные способности Попов и, не давая возможности Сене с Жомовым прийти в себя от удивления, сменил тему: – Лориэль, а что могло тебя твоих способностей лишить?

– Скорее всего, как я уже говорил, это то, что он когда-то сделал, – подал голос Ахтармерз. Все повернулись к нему. – Вспомните, наш уважаемый эльф недавно говорил, что его за что-то отстранили от работы. Может быть, причина в этом?

– Вы посмотрите, какой умный ребенок! – восхитился мой хозяин и посмотрел на Лориэля. – А Горыныч может быть прав. Колись, перепончатокрылый, чего ты напортачил?

Несколько минут эльф мялся и ломался, словно одноразовая тарелка, а затем-таки рассказал, за что впал в немилость. Оказалось, начальство дало Лориэлю довольно простое задание. В одной из параллельных вселенных китайский ученый, фамилию которого я прослушал, никак не мог изобрести порох. То есть не просто не мог, а даже не пытался. Он, видите ли, на старости лет влюбился в дочку императора и вместо того, чтобы изобретать полезные вещи, взялся за выпуск механических соловьев, самодвижущихся мартышек и прочих прелестей, способных покорить девичье сердце.

Вся мировая цивилизация встала на путь, ведущий к катастрофе, а ученый и в ус не дул. Ситуацию нужно было срочно исправлять. Лориэлю дали два года местного времени на то, чтобы наставить старца на путь истинный. Маленький пройдоха посчитал, что два года – достаточно большой промежуток времени. Ну а поскольку он в тот момент пребывал в отличном настроении, то решил пошутить и подсунул китайцу учебник по химии для девятого класса. На русском языке! Решив посмотреть, что станет со старцем после изучения загадочной книги, Лориэль смотался в кабак в своем измерении, а когда вернулся, в подотчетной ему вселенной прошло около года.

Я, конечно, не ученый и в тонкости наук никогда не погружался, но что-то сильно сомневаюсь, что кто-либо способен сделать открытие, лишь рассматривая таблицу Менделеева. По крайней мере, если бы мне сунули ее под нос, не объяснив предварительно, что это такое, я бы даже палку-копалку с помощью этой таблицы не изобрел. Лориэль тоже так думал. Однако он ошибался!

Когда эльф вернулся в Китай, ожидая увидеть, что ученый либо выбросил книгу, либо целый год ломает над ней голову, забыв про все на свете, его ждал настоящий шок. Старичок преспокойно сидел за письменным столом и разрисовывал листки бумаги всевозможными формулами. А в его лаборатории подопечные испытывали на пленных иприт, взрывали гранитные глыбы динамитом и строили бамбуковую «катюшу». Сам же ученый вплотную подходил к изобретению атомной бомбы.

Лориэль, ясное дело, ошалел и попытался устранить последствия своей шутки. Оказалось, что сделать это не так-то просто. Сколько ни старался маленький шутник, в одиночку справиться с этой задачей он не мог. Пришлось Лориэлю доложить по инстанциям и вызывать группу поддержки. К счастью, ученый не спешил публиковать все свои открытия, и с последствиями эльфийской шуточки справиться удалось. Правда, не до конца. Они все-таки дали о себе знать в разных мирах. У нас, например, развлечение Лориэля привело к тому, что началась самая длительная война между Китаем и Японией. Ну и еще кое-что. Всего я не запомнил. В общем, маленький юморист, что называется, попал!

– Вот меня и отстранили от исполнения обязанностей вплоть до того момента, пока эксперты не вынесут окончательную оценку по этому делу, – закончил свой рассказ эльф. – Только не виноват я, и все тут! Не мог этот ученый что-либо понять из вашего учебника. Ему точно помогли. И я даже догадываюсь, кто именно. Вот, собирался с вами отдохнуть, бедами своими поделиться, а затем начать самостоятельное следствие по этому делу. И на тебе! Завис в этом измерении.

– Короче, влип. И мы вместе с тобой, – фыркнул Рабинович. – По-моему, вполне достаточное доказательство твоей безалаберности.

– Хотелось бы верить, что ты прав. Тогда нас отсюда сумеют вытащить, – обнадежил всех Лориэль. – Лет через сто.

– Нет уж, пусть лучше Рабинович ошибается, – торопливо заявил Попов. – Я сто лет не могу тут ждать. У меня скоро барбусы нереститься будут. Самочку отсаживать надо, – и осекся. – Сто лет?! Да столько не живут!!!

– Смотря кто, – с ехидной улыбкой констатировал эльф. – Мне, например, четыреста. И это еще даже не средний возраст.

– А у меня маме шестьсот, и все говорят, что она очень молодо выглядит, – дополнил Ахтармерз.

– Так, ну вы, может быть, сто лет и подождете. А вот нас такие сроки абсолютно не устраивают, – встрял в разговор мой хозяин. – Давайте лучше решим, что делать будем и как отсюда выбираться.

– Никак! – отрезал Лориэль. – По крайней мере, мне способ неизвестен.

Обычно после таких фраз всякие писатели говорят, что в комнате повисла гнетущая тишина. У нас ничего не висело! Во-первых, полуразрушенный зал комнатой нельзя было назвать. А во-вторых, после случая в Мезоамерике тишина в тех помещениях, где находились мы, висеть категорически отказывалась. Вместо нее в зал приперся аборигенский оркестр и принялся играть «Прощание славянки». Песня оказалась настолько в тему, что Жомов пинками выгнал музыкантов из зала, а вместе с ними и тех танцовщиц, что попытались под звуки российского марша танцевать па-де-де на мраморных обломках.

– Лориэль, а не ты ли говорил, что в каждой вселенной есть постоянные врата МП-переходов, которыми знающий человек легко может воспользоваться? – встрепенувшись после «Прощания славянки», проговорил Рабинович. – Ты же сможешь использовать эти врата, чтобы отправить всех по своим мирам?

– Смочь-то я смогу. Вопрос в другом: где эти врата найти? – Эльф тоже встрепенулся, почувствовав надежду. – Не потеряй я своих способностей, мог бы легко обнаружить примерное местоположение МП-перехода. А сейчас даже не знаю, в каком из миров этой самодостаточной системы нужно эти врата искать.

– А может быть, кто-то из местных богов сможет нам помочь? – предположил Ахтармерз.

– Может быть, кто-то и сможет, – задумчиво протянул Лориэль.

– Я тебе сейчас помогу! – неожиданно раздался голос из пролома в стене, раньше именуемого дверью.

На нас этот голос произвел эффект разорвавшейся бомбы. И не потому, что был неприятным. Напротив, он был весьма музыкальным, даже несмотря на грозные нотки, и явно принадлежал женщине. Причем, скорее всего, красивой. По человечьим меркам, разумеется!..

Впрочем, с утверждением о красоте обладательницы голоса я явно поторопился. Хотя, если кому-то нравятся шестирукие полные волоокие индианки, то вошедшая была именно в их вкусе.

– Кали? – оторопел Лориэль.

Честное слово, первый раз я увидел его таким удивленным и растерянным. Что, впрочем, вполне понятно. Не так-то приятно предстать перед грозной богиней, не имея возможности вовремя смыться в другое измерение.

– Конечно. А кто же еще? – проворковала она. Правда, в голосе богини нежность совсем не ощущалась.

– Лориэль, ты начинаешь всех нервировать, – продолжила рукастая дамочка, выходя из тени и не сводя взгляда с нашего эльфа. – В прошлом столетии ты стравил двух асуров, после чего из-за их драки вся Меру полгода тряслась. Тридцать лет назад ты убедил Брахму в том, что Шива его чмырем обзывал. Оба чуть вселенную не уничтожили. Десять лет назад ты облил какой-то сверхвонючей гадостью дворец Чатурмахараджи и этим заставил Дхритараштру, Вирудхаку, Вирупакшу и Вайшравана бомжевать почти месяц. Около двух лет назад ты пустил слух, что родился Майтрея, и из-за паломников администрация пару недель была полностью парализована. А теперь, значит, разгромил дворец Шакьямуни и неизвестно куда зашвырнул пятерых дэвов. А ведь они были на хорошем счету. Тебе говорили, что добром твои проделки не кончатся?

– Так ведь отпуска для того и существуют, чтобы хорошенько развлечься, – скромно потупил очи эльф.

– Ты смотри, а я и не знал, что Лориэль такой свойский парень! – услышав перечень проделок маленького бандита, восхитился омоновец.

И лишь теперь Кали заметила всех нас. Может быть, она обратила бы внимание на нашу компанию и раньше, но до этого все оно было сконцентрировано на Лориэле. Вот уж не знаю, к добру это или к худу, но я предпочел бы, чтобы грозная богиня нас вообще не замечала. Впрочем, мои предпочтения никого, как обычно, не интересовали. Да и поздно было о них заявлять. Кали в упор смотрела на троицу российских милиционеров, расположившихся рядом друг с другом. Я приготовился к чему угодно, но того, что случилось дальше, и моя хваленая интуиция не предвидела: Кали застыла, как громом пораженная.

– Это что за мачо? – протяжным голосом поинтересовалась она.

– Я не мачо. Я Жомов. И у меня жена есть, между прочим, – тут же заявил омоновец. Кали смерила его недовольным взглядом.

– Молодой человек, я не с вами разговариваю, – проговорила она. – Лориэль, кто этот мачо?!

Ну, все! Мой Сеня попал. Нет, я, конечно, знаю, насколько Рабинович падок на женский пол, но что-то сильно сомневаюсь, что его пристрастия распространяются и на шестируких дамочек. Хотя, если рассматривать только техническую сторону данной проблемы, то девушки с шестью конечностями имеют вполне ощутимое преимущество перед двурукими. Сеня, может быть, тебе стоит попробовать?

– Мурзик, фу! – осадил меня Рабинович. Ну не может он не показать всему свету, кто в нашей паре альфа-лидер.

– Извините, Кали, но, боюсь, вы слишком хорошего мнения обо мне, – повернувшись к богине, продолжил мой хозяин. – Я, конечно, не профан и не урод, но…

– Юноша, а вы почему лезете не в свое дело? – оборвала его Кали, и тут, честное слово, оторопели все. Ну не Горыныча же она мачо назвала! Все взгляды устремились на Попова. Тот покраснел.

– Я… э-э, мне… То есть… – промямлил Андрей.

– Это ваше имя? – кокетливо поинтересовалась Кали.

– Да. То есть нет… М-м-м… – совсем потерялся криминалист.

– Я тоже люблю коров, – довольная произведенным эффектом, проворковала шестирукая богиня. Ой, что-то я сомневаюсь, что она Андрюшину реакцию правильно истолковала! – Правда, по-моему, их голоса звучат несколько иначе. Му-у-у! Не так ли, мой незнакомый друг?

Попова эта шаловливость тона Кали окончательно добила. Есть такое выражение: «провалиться сквозь землю». И если когда-либо где-нибудь существовал человек, к которому это выражение идеально подходило, то этим человеком был Андрюша Попов. Сейчас. Сию секунду! Криминалист, расстреливаемый взглядами со всех сторон, действительно был готов провалиться сквозь землю. И от невозможности осуществить данное желание так вспотел, что фирменный китель стал мокрым за считаные секунды.

– Так как тебя зовут, красавчик? – дала очередной залп Кали.

– Его зовут Андреем. Он не из этого мира, – поспешил на выручку криминалисту Лориэль.

– Это я и так вижу. Иначе давно бы его заприметила, – проговорила богиня, не сводя с Попова томных глаз. – Но, может быть, он сам мне все расскажет?

– Ты, Кали, не обижайся на него. Он просто страшно польщен твоим вниманием и потому очень растерян. Дай время, и он придет в себя, – заверил шестирукую красотку маленький эльф.

– Я дам время, – улыбнулась Кали и повернулась к Лориэлю. Попов почувствовал несказанное облегчение. – В первую очередь, маленький бандит, я дам его тебе. У тебя есть неделя на то, чтобы исправить последствия этого безобразия. Ты должен восстановить дворец Шакьямуни и вернуть пропавших дэвов. До этого момента ты не сможешь никуда исчезнуть. Это я гарантирую. Ну а если через неделю порядок не будет наведен, ты понесешь заслуженное наказание. Я все сказала! – и улыбнулась Попову. – Жди. Скоро увидимся, красавчик!..

– Вот, оказывается, как просто все объяснялось, – задумчиво проговорил мой Сеня, глядя вслед удаляющейся Кали. – А мы Лориэля крайним считали.

– И не так уж были не правы, – дополнил фразу Попов. Эльф почему-то даже внимания на нее не обратил!..

Не знаю, многие ли из вас общались с эльфами, но лично для меня лицезреть представителя этого народа задумчивым и растерянным – все равно что застать кота, играющего на пианино «Собачий вальс». Вид несчастного Лориэля настолько меня поразил, что я даже забыл пасть закрыть и застыл, словно молодой кобель перед первым спариванием. Хорошо, что никто из знакомых меня в таком состоянии не видел. А то потом бы облаивали на каждом углу и хвосты презрительно задирали.

Мои менты, как обычно, особой наблюдательностью не отличались и, погрузившись в обдумывание собственноручно созданной проблемы, на растерянность Лориэля внимания не обратили. Я этому не удивился. Наглого эльфа замечали обычно только тогда, когда он очередную пакость нам делал или хотя бы голос подавал. А тут – сами накуролесили, самим и разгребать все нужно. Вот только лично я совершенно не представлял, как мы с новой бедой справляться будем.

Допустим, дворец Шакьямуни мы восстановить еще могли бы, но вот где искать дэвов, невесть куда утащенных вызванной Поповым нечистой силой, я представить не мог. То есть, скорее всего, дэвы с бесами разборки в какой-нибудь вселенной, похожей на наш ад, устраивают. Но как туда попасть, не имея возможности отлучиться из этого мира, я не представлял. Думаю, что и мои товарищи по несчастью тоже.

– Слушай, Лориэль, а разве такое может быть, чтобы боги чужого мира вас магической силы лишали? – неожиданно поинтересовался наш эксперт-криминалист.

– Не знаю, – пожал плечами эльф. – Прецеденты, конечно, были, но их всегда считали скорее исключением, подтверждающим правило, чем непреложным фактом.

– А я думаю, что всему виной алкоголь, – подал голос наш мудрейший третьеклассник. – Согласно исследованиям Трынкфузера, алкогольное отравление искажает структуру аурических силовых линий, излучаемых любым существом. В редких случаях отравленная особь получает возможность использовать скрытые паранормальные способности, но чаще всего алкоголь ослабляет псионические, ментальные и прочие…

– А попроще можно? – бессовестно прервал Жомов рассуждения юного трехглавого мага-недоучки.

– Ой, мамочка, как же тяжело общаться с гуманоидами, – простонал Ахтармерз, но снизошел до более доступных объяснений: – Проще говоря, если бы Лориэль был трезв, когда ему нанесли магический удар, он бы успел это заметить и блокировать атаку. Из-за опьянения его чувства притупились, он проспал момент воздействия на себя и, как следствие, оказался лишен большей части собственного могущества. Теперь он под действием заклятия, и разрушить его сможет лишь тот, кто наложил эти чары.

– То есть нужно пойти к Кали, бухнуться ей в ноги и просить снять с Лориэля волшебство? – предположил мой Сеня.

– Бесполезно! – махнул рукой маленький эльф. – Знаю я эту стерву. Если она себе что в голову вбила, и троллевой булавой это оттуда не вышибешь.

– Так у нас же Попов есть, – фыркнул мой хозяин. – Пойдет к Кали, состроит ей глазки, и дело в шляпе.

– Знаешь что, Рабинович, а не пойти ли тебе в Африку, бананы грызть? – покраснел криминалист.

– С удовольствием, – осклабился Сеня. – Я и предлагал в Африку отправиться. Это тебе, между прочим, в Индию захотелось.

– Мне?! – возмутился Попов и хотел дополнить свою речь соображениями по поводу умственных способностей моего хозяина, да Жомов не позволил.

– Так, блин, хватить грызться друг с другом, – осадил он обоих спорщиков. – Давайте лучше думать, что теперь делать будем?..

Предложений было немного. Если быть совсем точным, то три, не считая высказанного ранее пожелания моего хозяина по поводу возможного альянса Попова и Кали. Первое заключалось в том, чтобы отрывать богине по очереди все руки и ноги, пока она не согласится снять заклятие. И сопровождалось это предложение комментарием в духе «Платон мне друг, но истина дороже» – «Она хоть и почти женщина, но домой вернуться надо!». Думаю, объяснять, кто выдвинул это предложение, нет необходимости. А ответом было единогласное «нет», поскольку в нашей компании не нашлось дурака, рискнувшего бы сразиться с Кали без поддержки Лориэля, лишившегося магических способностей.

Второе предложение было куда более прозаическим и заключало в себе полное удовлетворение требований богини. Выдвинул его Лориэль, и в ответ на вопрос Попова, где мы найдем дэвов, эльф лишь ехидно улыбнулся и развел руками. Дескать, сами куда-то местных стражей порядка засунули, сами их и доставайте. Ни радости, ни поддержки такой вариант дальнейшего развития событий у участников собрания не вызвал. А вот повторное предложение моего хозяина всем пришлось по вкусу.

– Слушай, Лориэль, а у тебя есть в этой вселенной друзья? – неожиданно поинтересовался Рабинович.

– Нет. И не было никогда, – не задумываясь, ответил перепончатокрылый враг общества. – Нам, эльфам, всегда трудно найти друзей вне круга себе подобных. Слишком сложно иным существам понимать, что нами движет и чего мы хотим.

– А как же Шакьямуни? – удивился Попов. – Ты же вроде говорил Брахме, что он твой друг.

– Ага, друг! – фыркнул Лориэль. – Должен он мне много за одно дельце. Вот и стал «другом».

– Понятно, – кивнул головой мой Сеня. Ну, еще бы! Ему да и непонятно бы было. – А у Кали враги есть?

– Наверное, – пожал плечами эльф. – Я не слишком вдавался в подробности отношений между местными богами.

– Слушай, Сеня, я что-то, блин, не пойму, при чем тут враги, друзья? – встрял в разговор омоновец. – Мы же не убийство расследуем!

– Убийство, – отрезал мой хозяин. – Убийство способностей Лориэля и наших надежд вернуться домой. И вообще, помолчи и послушай, если у самого тыковка не фурычит!

– Ты пытаешься найти того, кто мог бы нам помочь разобраться с Кали и ее заклятием? – предположил прозревший криминалист.

– Именно! – кивнул головой Рабинович. – Так что, Лориэль, есть у Кали враги?

– Хм, интересная идея, – в ответ на свои собственные мысли, пробормотал маленький наглец, а затем встрепенулся. – Найдем! А если врагов и нет, мы их сделаем.

О том, что каждый эльф с младых ногтей учится проведению диверсионно-подрывной работы в любых условиях, мы уже как-то слышали. А недавняя встреча Кали позволила убедиться в том, что наш маленький партизан отлично умеет «отдыхать», стравливая между собой аборигенов и их богов. Короче, в том, что Лориэль быстренько сможет найти и организовать пару-тройку недоброжелателей для Кали, сомневаться не приходилось. Оставалось только надеяться, что старая или новая вражда между здешними богами позволит нам как-то надавить на взбалмошную богиню и добиться отмены приговора.

Мои менты, выработав наконец хоть какой-то план действий, приободрились и всячески выражали желание поскорей решить проблему. Ахтармерз тоже расцвел и, предчувствуя, что его магические способности могут в ближайшее время понадобиться, принялся восстанавливать внутреннюю энергию, пожирая всякий хлам, начиная от недоеденной оленины и кончая гранитной крошкой на закуску и парочкой крупных пауков, не вовремя заглянувших через пролом в стене, любопытствуя, нет ли во дворце новых охотничьих угодий.

Лично же мне кусок в горло не лез – я думал о том, что мы собираемся сделать. Конечно, Сенин план найти врагов Кали и заставить их помочь нам выглядел достаточно разумным решением проблемы с возвращением домой, но именно эта разумность и казалась мне абсолютно неразумной. Простите за тавтологию!

Не понимаете?.. Да все просто! Я уже несколько раз объяснял, что все параллельные миры Всеобщей Вселенной тесно связаны между собой. То, что делается в одном мире, непременно находит свое отражение в других, искажаясь и ослабевая по мере прохождения энергии, вызванной поступком, по цепочке вселенных. И это относится ко всему! Сорви ты цветок на лужайке, раздави букашку или убей Кеннеди, последствия этого ощутят все миры. Естественно, вызывая различные степени возмущения реальной для этих вселенных действительности.

Достаточно сказать, что с самого начала наших путешествий по параллельным пространствам мы только и делали, что исправляли последствия собственных поступков. Прямо или косвенно, но именно мы были виноваты в том, что на наши головы сваливались приключения одно за другим. И вот теперь, уже наломав гору дров, мои доблестные сослуживцы собирались набедокурить еще больше. Все-таки я не думаю, что, стравив Кали с каким-нибудь другим местным богом, мы создадим раздражение Всеобщей Вселенной, не превышающее последствий от сорванного цветка. Или уже разрушенного дворца Шакьямуни.

В общем, идея с развязыванием войны между индийскими богами мне очень не нравилась! Разумней было бы выполнить требование Кали и убраться отсюда подобру-поздорову. Еще умней было не являться вовсе в этот мир, но, поскольку последнее исправить возможности не было, с этим приходилось смириться. А вот о том, чтобы не наделать новых бед, следовало побеспокоиться. И единственной причиной, почему я даже не попытался противиться моим коллегам в осуществлении их плана, была абсолютная невозможность выполнить требования Кали. И теперь мне оставалось только надеяться, что у хозяина и прочих членов нашей команды хватит разума, чтобы не устроить здесь, в буддистской вселенной, новый конец света.

Сборы много времени не заняли. В первую очередь, дабы усыпить бдительность Кали в случае ее внезапного визита в разгромленный дворец, слуги получили приказ начать генеральную уборку мусора и сбор строительного материала для восстановления изувеченного здания. Лориэль распоряжался аборигенами, словно был у себя дома, и ему подчинялись беспрекословно, как второму хозяину. Что, возможно, так и было. По поводу тяжести долга Шакьямуни маленький стяжатель ничего нам говорить не стал.

Пока Лориэль распоряжался, мой Сеня, как всегда, проявил чудеса предусмотрительности, вполне прозрачно намекнув эльфу, что не мешало бы взять с собой какую-нибудь местную валюту, дабы было чем оплачивать дорожные расходы. Лориэль сначала посмотрел на Рабиновича так, будто совершенно не понимал, о чем тот говорит, а затем хлопнул себя по лбу и рассмеялся.

– Ну да! Я же забыл, что я теперь тоже пешеход, – проговорил эльф и махнул рукой куда-то в глубь дворца. – Там сокровищница. Прикажи любому слуге, он тебя проводит. Возьмешь столько, сколько нужно. Да, на дверях магическая ловушка. Скажешь: «Менты – козлы!», и она откроется. Только пароль не забудь. А то так током шандарахнет, полгода заикаться будешь.

– Я вот тебя сейчас за «козлов» так шандарахну, что ты на всю жизнь это слово забудешь, да и половину других, с ним хоть как-то связанных, – буркнул обиженный Сеня, но, вместо того чтобы выполнить свою угрозу, кликнул слугу и пошел вслед за ним в сокровищницу.

Естественно, исследовать сокровищницу Шакьямуни моему Рабиновичу было куда интересней, чем устраивать провалы в памяти оборзевшего эльфа. Тем более что данный представитель древнейшей расы разумных существ во Всеобщей Вселенной мог нам еще пригодиться. Ну и Сеню, несомненно, привлекла фраза «возьми сколько нужно», потому как давала почти неограниченный простор его фантазии.

Я так думаю, что мой хозяин рассчитывал на сопротивление слуг при попытке получения им «сколько нужной» суммы на дорожные расходы. Наверное, он даже настроился на долгое и упорное сопротивление хранителя кладовой Шакьямуни, но, судя по тому, с какими глазами Сеня вернулся назад, планы его не оправдались. Вытаращив буркалы и шлепая губами, как рыба, вытащенная на берег, мой Рабинович отказался давать друзьям какие бы то ни было комментарии по поводу экскурсии в сокровищницу, но, судя по набитой чем-то тяжелым котомке, Рабиновичу явно сказали: «Приходите еще!» А такая преступная расточительность любого еврея из колеи надолго выбить способна. Хорошо, что у моего Сени железные, по-настоящему милицейские нервы. Иначе стало бы в местной психушке на одного Креза больше.

В общем, мой хозяин был в шоке и некоторое время не мог не только нормально разговаривать, но даже замечать, что происходит вокруг. Жомов, которого хлебом не корми, только дай кого-нибудь погонять, настолько увлекся организацией труда слуг по восстановлению дворца, что тоже мало на что обращал внимание. Горыныч, как я уже говорил, жрал в три глотки, позабыв обо всем на свете, а Попов что-то задумчиво чертил на полу. Будь я не в своем уме, решил бы, что криминалист влюбился. Но поскольку я был, пожалуй, единственным из всей компании, кто находился в здравом уме и трезвой памяти, то просто считал своим долгом присматривать за всем вокруг, готовый предупредить рассеянных друзей о малейшей опасности. И она пришла. Причем, как и положено, именно оттуда, откуда ее никто не ждал!

Честное слово, я отвернулся лишь на секунду. Просто сидел у шикарного персидского ковра, каким-то чудом оставшегося на стене после разгрома, и мне показалось, что по этому мохнатому гобелену к моей корме подкрадывается полчище голодных блох. Как я «люблю» этих насекомых, вы знаете прекрасно. Поэтому ничего удивительного в том, что я резко подпрыгнул и, обернувшись, внимательно изучил поверхность ковра. Блох не было! Я облегченно вздохнул, но на всякий случай решил отодвинуться от ковра подальше. И вот, когда я перемещался, случилось непредвиденное.

ХЛО-ОП!!!

Я даже взвизгнул от неожиданности, а затем зашелся в гневном лае. Пусть и не приличествует благородному псу так повышать свой голос, но я просто не смог сдержать гнева и возмущения, охвативших меня после того, как я увидел, что наш драгоценный Лориэль исчез. Смотался, бросив нас, самым наглым образом! Первым на это отреагировал мой Сеня.

– Мурзик, фу! – завопил он, решив поработать альфа-лидером, а затем замер. – Мужики, атас! Лориэль смылся!!!

Как ни трудно было в это поверить, но факт оставался фактом. И сколько бы Андрюша Попов ни шарил глазами по потолку, надеясь отыскать маленького предателя, запутавшегося где-нибудь в паутине, сделать этого криминалист не смог. Как не смог удовлетворить жажду мести Ваня. Сейчас он уже жалел, что не дал моему хозяину пришибить Лориэля, и сам бы с радостью продырявил его из пистолета, вот только мечтам этим не суждено было осуществиться «ввиду отсутствия наличия состава преступления», как любит говорить старший лейтенант Матрешкин.

Эльфам я, конечно, никогда не верил и всегда настороженно относился к словам и поступкам Лориэля, но такой подлости не ожидал даже от него. И ведь как удивительно правдоподобно он врал нам, рассказывая обутраченных способностях! Он и меня, с моей хваленой интуицией, обмануть смог, не говоря уже об остальных. И я удивился тому, как это Лориэлю удалось. Может быть, чары какие на меня навел этот мухрен крылатый, чтоб его блохи в осаду взяли? Ау! Люди-и! Лишнего амулетика от эльфов ни у кого не найдется?..

– Помолчал бы ты лучше, Мурзик! И без тебя тошно, – отмахнулся от меня Сеня, как всегда, неверно истолковав мои слова. – Ну что, кто там говорил, что у меня паранойя? Кто утверждал, что Лориэль просто отдохнуть и развлечься хочет?.. Что молчите, уроды?

– Ну, прав ты был, а мы зря этому козлу поверили, – шмыгнув носом, пробормотал Иван. – Кто же знал, что он такую подлость устроит, блин?

– А когда это эльфы нам подлости не делали? – взвился мой хозяин. – Раз за разом вас, дураков, учат, а вы по-прежнему готовы уши развесить и верить всему, что они вам говорят.

– Ты тоже хорош гусь! – решил перейти в контратаку омоновец. – «Тащи нас куда-нибудь, только чтобы выпивка была хорошая и девочки красивые!» Сам ничуть не меньше нас виноват.

– Во-во! – поддержал Ваню Попов. – Не фиг на нас все стрелки переводить.

– Ты чего разговорился, бурдюк с салом?! – оторопел Рабинович. – Забыл, сколько раз нас в переделки впутывал, ходячее недоразумение?

– Ничуть не меньше тебя, говорящий кошелек, – съязвил криминалист.

– Граждане милиционеры, может быть, вместо того чтобы устраивать здесь детсадовские разборки, стоит подумать, как нам из этой забытой богом вселенной выбираться? – встрял в спор Ахтармерз и, увидев три удивленных взора, направленных на себя, потупился. – Я, конечно, понимаю, что для гуманоидов куда важнее найти крайнего, чем попытаться решить проблему, но я все-таки тоже вместе с вами оказался в ловушке, и мне бы хотелось…

– Помолчать бы тебе хотелось, – оборвал его мой Сеня.

– Ага! – поддакнул Ваня. – А еще раз нас гуманоидами назовешь, я тебе все три черепушки морским узлом завяжу. Посмотрим потом, как ты с перетянутой глоткой болтать сможешь.

Горыныч, сделав вид, что обиделся, фыркнул в сторону омоновца небольшой струйкой пламени и, прежде чем Ваня успел применить к нему стандартные меры пресечения, спрятался под стол. Жомов недовольно крякнул, но ловить трехглавого поджигателя не стал. Вместо этого он уселся на диван и так внимательно посмотрел на Рабиновича, словно мой Сеня был телевизором, по которому вот-вот должен был начаться экстренный выпуск новостей. Мой хозяин поморщился.

– И что ты уставился? – недовольно спросил он омоновца.

– Жду, когда ты что-нибудь мудрое изречешь, – ответил Ваня. Попов фыркнул и издал противный смешок.

– А ты чего веселишься? – повернулся к нему мой хозяин.

– Так не плакать же! – пожал плечами криминалист. – В конце концов, ничего страшного в той ситуации, в которой мы оказались, нет. Одним приключением больше, одним меньше, разницы никакой.

– Ну да. Тогда, наверное, для тебя без разницы, останется у тебя голова на плечах или ее Кали открутит, – предположил Рабинович, и Андрюша покраснел. – Ладно, Горыныч в одном прав: нам не стоит ругаться. Давайте пока подумаем, что можно сделать. А этому барану перепончатокрылому я точно все, что можно, поотрываю…

ХЛО-ОП!!!

– Что ты мне отрывать собрался, свисток иудейский? – пропищал Лориэль, внезапно появляясь над головой Рабиновича.

– Все! – ответил мой хозяин и, мгновенно отцепив дубинку от пояса, попытался прихлопнуть ею маленького наглеца.

Как я и ожидал, Лориэль увернулся. Реакция у эльфа была настолько великолепной, что и мне не удавалось его поймать, даже в тех случаях, когда он прямо у моей пасти пролетал. Однако способности Лориэля никогда не отвращали моих друзей от попыток изловить его. Вот и сейчас, увидев, что Лориэль занят тем, что уворачивается от ударов Сениной дубинки и ни на что больше внимания не обращает, Попов решил его прибить каким-то глиняным горшком.

Зря старался! Лориэль, почувствовав движение воздуха у себя за спиной, резко нырнул вниз. Сеня, естественно, упустить отличную возможность достать эльфа не мог, изо всех сил рубанул дубинкой и словно бейсбольной битой влепил по брошенному Андрюшей горшку. Слава Полкану, что криминалисту под руки не медный таз попался! Потому как медный таз мой хозяин разбить бы не смог, и омоновцу в лоб попал бы не глиняный черепок от расколотого горшка, а металлическая емкость. И сейчас мы, может быть, уже оплакивали бы безвременную кончину лучшего друга.

– Рабин, Поп, да вы охренели оба? – оторопело поинтересовался Жомов, до этого момента увлеченно наблюдавший за Сениной охотой на эльфа.

Ни криминалист, ни мой хозяин на Ванину реплику внимания не обратили. Вдохновленные случайным совпадением «демократизатора» с горшком, оба, не сговариваясь, придумали новый способ покушения на жизнь Лориэля: Попов принялся подбрасывать разные предметы, а Рабинович, стукая по ним дубинкой, пытался сбить этими снарядами маленького ухмыляющегося наглеца. Со второй попытки они почти попали… омоновцу в нос, сбив каким-то расплющенным бокалом с него форменную кепку.

– Все. Вы меня достали! – рявкнул Ваня и, выхватив из кобуры пистолет, выстрелил в потолок. – А ну, прекратить безобразия!

Я, конечно, сильно сомневался, что Жомов примется палить из табельного оружия по сослуживцам, но предупредительный выстрел эффект возымел. Все трое хулиганов, включая и Лориэля, застыли на месте, как громом пораженные. Сеня с Поповым оторопело уставились на омоновца, а маленький нахал показал им язык и юркнул за широкую спину Ивана.

– Ты что, Жом, офонарел совсем? – удивился мой хозяин, и тут раздался громовой стук копыт. Скользя по мраморному полу, в разрушенный банкетный зал влетела корова. Та самая. Но только без седла.

– Мама, ты меня звала? – поинтересовалось животное, юзом затормозив посреди руин. – Та-ак, – протянула корова, задумчиво осматривая всю нашу компанию. – Мамы тут нет. Одни менты. И чего я сюда приперлась? – Почесав задним правым копытом за ухом, парнокопытное чудо развернулось и, вихляя задом, ушло прочь.

– По-моему, эта ходячая отбивная просится на сковородку, – глядя ей вслед, задумчиво проговорил мой хозяин.

Корова сунула морду в пролом в стене.

– А телятину тут не едят. Грех, – заявила она.

– А мы, поди, не местные, – заявил ей Попов. – А потому едим.

– Ну и дураки, – отрезала корова, однако поспешила убраться подальше.

– Нет, это, конечно, было весело, – привлек к себе внимание Лориэль, а затем завопил дурным голосом: – Но какого хрена вы меня убить пытались? А, козлы, мать вашу?

– А какого хрена ты нам наврал?! – в тон ему рявкнул мой хозяин.

– Я наврал? – возмутился эльф. – Это какого хрена ты на меня поклеп возводишь?

– А какого бы хрена вам обоим не заткнуться? – поддержал весьма содержательный диалог омоновец.

Дальше беседа пошла в несколько более цивилизованном тоне.

По крайней мере, огородное растение не вспоминали, хотя от матерных выражений никто и не думал отказаться. Орать стали потише, и дворцовой прислуге, чтобы удовлетворить ненасытное любопытство, пришлось подобраться поближе к проломам.

Естественно, приводить полностью содержание разговора моих ментов с Лориэлем по этическим соображениям я не буду. Те из вас, кто хочет поближе познакомиться с великим и могучим русским матерным языком, могут обратиться к специализированной литературе или взять консультации у водопроводчика Пупкина. Остальным скажу, что проблема с исчезновением Лориэля решилась очень быстро. После получасового обмена матерными словами наконец выяснилось, что эльф нас не обманывал.

Как я уже говорил, вселенная, где процветает мир индусских богов, состоит из множества небольших структур, нанизанных на гору Мару. Все они взаимопроникаемы, но проходы между ними открыты только для высших существ. Лориэль, не сумевший вытащить нас из этого измерения, решил проверить, сможет ли он легко перемещаться внутри индийского конгломерата миров. Оказалось, что может. Но не легко! Магические силы маленького эльфа оказались столь слабы после заклятия Кали, что в день Лориэль мог совершить только два прыжка. Причем последний стоил ему массы сил и слишком большого, по эльфийским меркам, периода подготовки к броску.

В общем, наши разногласия благополучно разрешились, и эльф вернул себе утраченные очки доверия… Хотя если эти очки принадлежали доверию, то почему Лориэль вернул их себе? И вообще, ни разу не замечал, чтобы наш эльф страдал близорукостью. Зачем ему очки, спрашивается?.. Но это я так, отвлекся. Философские размышления, так сказать. Так о чем я?.. Ах, да!

– Ну так что будем делать? – в конце диспута спросил Лориэля мой хозяин.

– Сегодня продолжим отдых, – пожал плечами маленький дебошир. – А завтра займемся делом. Есть у меня тут один тип на примете, который сможет нам помочь.

Глава 4

Разделяй и властвуй!

Безвестный рубщик мяса

«Вот, блин, совсем не помню, чем вчера все закончилось!» – подумал Сеня Рабинович после того, как смог наконец открыть глаза, сесть и осмотреться.

К удивлению кинолога, за ночь во дворце Шакьямуни произошли разительные изменения. Или они происходили уже вчера вечером, во время попойки? Вспомнить этого Сеня не мог, но с удовлетворением отметил, что весь мусор из пиршественной залы был выметен, полы натерты до блеска, а те колонны, котором удалось уцелеть, уже не выглядели осколками былого величия, а имели вполне приличный вид.

Останков вчерашнего пиршества на столах тоже не наблюдалось, из чего Рабинович сделал вывод: либо слуги у Шакьямуни абсолютно бесшумны, либо вчера менты слишком сильно надрались, чтобы их можно было разбудить чем-то тише пушечного выстрела под ухом. Проанализировав собственное состояние, Сеня склонился ко второму варианту и, застонав, повертел головой в поисках какого-нибудь сосуда с жидкостью.

Оных нашлось целых четыре штуки. Глубокие серебряные плошки, похожие на пиалы, стояли на столе. Сеня потянулся к одной и недоверчиво осмотрел и обнюхал содержимое. Пахло фруктами, ягодами и травами, и несколько фруктов плавало на поверхности. Решив, что это местный компот, Рабинович пригубил содержимое, оценил вкус и затем от души приложился к сосуду. Позади раздался ехидный смешок. Сеня, не переставая пить, обернулся.

– Вообще-то это жидкость для умывания. Вон и полотенце под каждой пиалой лежит, – пояснил Лориэль. Сеня выплюнул в чашу то, что успел набрать в рот, и отодвинул ее от себя так, будто это было помойное ведро. Эльф опять захихикал.

– Что ты ржешь, как сивый мерин? – недовольно проворчал кинолог. – Откуда же я знал, что у них тут в тазиках умываются?

– Пить вчера меньше нужно было, – ехидно посоветовал эльф. – Сегодня бы от жажды не помирал.

– Поучи ученого, – буркнул Сеня и поднялся на ноги. – А где Жомов?

– Зарядку убежал делать. Вот уж поистине бронебойный мужик! – хмыкнул Лориэль. – Завтрак подавать, или ты тоже пару кругов вокруг замка нарезать решил?

– Кто сказал про завтрак? – раздался с дивана несчастный голос Попова. – Убью, если еще кто-то о еде заговорит до того, как опохмелиться мне дадут.

– Никакого опохмелья не будет, – отрезал Сеня и, не желая слушать стенания криминалиста, вышел из зала.

К удивлению Рабиновича, омоновца не оказалось не только у бассейна, но и вообще во дворе. Решив выяснить, куда делся Ваня, кинолог пошел вокруг дворца, морщась от солнца и потирая руками виски. Может быть, в другое время Сеня с любопытством осмотрел бы архитектуру дворца Шакьямуни и удивительно ухоженный сад вокруг него, но сейчас страдающему с похмелья Рабиновичу было не до красот окружающей местности. Он уже пожалел, что вообще куда-то пошел, и собирался повернуть обратно, но в этот момент увидел Жомова. Омоновец стоял у двери и, подняв на вытянутых руках аборигена, тряс его как грушу.

– Сволочь, я тебе сказал, что мне нужно похмелиться, а ты мне что принес? – рычал Иван. Растерянный индиец только невнятно мычал в ответ.

– Доброе утро, Ваня. Развлекаешься? – ехидно поинтересовался Рабинович. Жомов от неожиданности подпрыгнул и выронил из рук аборигена. Тот тут же с невероятной скоростью уполз в открытую дверь.

– Зарядку делаю, – шмыгнув носом, ответил омоновец. – Гирь у них не оказалось, вот и попросил мужика грузом поработать.

– Угу, – кивнул головой Сеня. – Так чего он тебе там для опохмела принес?

– Ну-у, я же знал, что ты никому похмелиться не дашь. Вот и решил потихоньку немножко голову поправить, – вздохнул Иван. – А этот гад посмотри что мне приволок.

Жомов поднял с земли сосуд, похожий на те емкости с жидкостью для мытья рук, которая сегодня утром служила для утоления жажды криминалиста. Сеня задумчиво посмотрел внутрь. То, что там оказалось, вином, естественно, не было. Коричневатого цвета жидкость, в которой плавали кусочки каких-то фруктов, сверху была украшена сырым яйцом. Все это и выглядело так отвратительно, и пахло слишком резко, что Рабиновичу, в принципе, стал понятен гнев омоновца. Надеясь выпить вина, получить такую гадость! Да любой страдающий с похмелья за такое издевательство убил бы и фамилией не поинтересовался!

– Нехорошо, Ваня, – вздохнул Рабинович.

– Сам знаю, что нехорошо, – кивнул головой Жомов. – Вот потому и дал пару оплеух этому барану.

– Я говорю, нехорошо тайком от друзей напиться пытаться, – перебил его кинолог. – Вот из-за этого ты и пострадал.

Пристыженный омоновец молчал. Сеня усмехнулся.

– Ладно, разрешу я вам похмелиться, – проговорил он. – Только по одному бокалу вина. Не больше!

– А можно, я бокалы сам выберу? – обрадованно попросил Ваня. Если бы у Рабиновича так не болела голова, он бы расхохотался.

– Пошли обратно, спортсмен, а то Попов тоже сейчас на такое похмельное зелье нарвется, – хмыкнул кинолог и направился обратно, в банкетный зал.

Попов оказался стойким оловянным солдатиком. И хотя он сидел на диване, присосавшись к горлышку кувшина, подозрения Рабиновича, метнувшегося к Андрею, как коршун на добычу, не оправдались: в сосуде было не вино, а обычный виноградный сок.

– Ты чего из рук-то рвешь? – возмутился криминалист. – Пить хочешь, так слуг попроси, они принесут.

– Нет, он уже сегодня напился, – ехидно пропищал Лориэль. – От души и досыта!

– Поговори мне еще, – оборвал его кинолог, которому очень не хотелось, чтобы друзья узнали, что именно он сегодня пил. – Крылья повыщипываю.

– Видали мы таких щипунов, – презрительно фыркнул эльф. – Так у всех крылья выщипывали, что сами без растительности на теле остались.

– Может быть, собачиться будете после того, как мы похмелимся? – встрял в диалог омоновец. – Вас послушаешь, блин, и башка сильней трещать начинает.

– А я всегда говорил, что употреблять алкогольные напитки вредно, – подал голос Ахтармерз Гварнарытус. – Я, конечно, понимаю, что вам, когда вы пьете, хорошо, весело и все такое. Но неужели вас не отпугивают те последствия, какие бывают после каждой вашей попойки? Я думаю, любое разумное, по-настоящему разумное существо никогда бы не согласилось терпеть такие муки ради минутного удовольствия…

– Так, шкет малолетний, ты мне тут жену решил заменить, что ли? – оборвал его Ваня. – Мне Ленкиных нотаций по утрам хватает, чтобы я еще тут тебя выслушивал. Молчи, пока я добрый. А то хвост задеру и высеку как сидорову козу.

Горыныч обиделся и попытался раздуться, но заработал легкий шлепок от Вани и успокоился, решив не обращать внимание на всяких полудиких гуманоидов омоновского типа. Жомов же, вполне удовлетворенный тем, что никто не читает нотаций, не мешает опохмеляться и не заставляет сдавать кросс в таком жутком состоянии, успокоился и на всяких ящеровидных трехглавых малолеток реагировать перестал.

Если бы Сеня позволил, трехлитровый кувшин вина, что подали к столу, омоновец бы осушил один и не поморщился. А так пришлось Ване довольствоваться одним поллитровым бокалом. Пока Жомов, выпив содержимое своей чашки, вздыхал, косясь на Рабиновича с Поповым, смакующих вино, к столу подали завтрак, и у Андрюши проснулся аппетит. Собственно говоря, этот зверь внутри Попова почти никогда и не спал. И даже утром, отрекаясь от еды, криминалист больше давил на жалость Рабиновича, чем действительно испытывал отвращение к пище. Андрюша с удовольствием съел все, что было на столе, и попросил добавки.

Удовольствие добавки не попросило. Для него и предыдущей дозы было много! Оно пыталось было присоседиться к омоновцу, допивавшему второй бокал вина, но Ваня решил, что ему и самому мало, поэтому удовольствие прогнал и выпил вино просто так. Без удовольствия. Но со вкусом. Без вкуса Ваня пить не мог, поскольку тогда путал бы алкоголь с водой и не знал, в какой момент нужно начинать пьянеть.

К концу завтрака менты разомлели. Головные боли прошли, однако у некоторых индивидуумов вдруг появилось желание продолжить банкет. Эти индивидуумы, точнее, индивидуум с надписью «ОМОН» на кителе, вертел в руках пустой бокал, умоляюще глядя на Рабиновича. Но тот остался непоколебим и напиться никому позволять не собирался. Вместо этого Сеня встал из-за стола.

– Так, позавтракали, теперь пора и делами заняться, – проговорил он. – Лориэль, что ты вчера говорил про типа, который может нам помочь?

– Это Шива, – ответил эльф. – У него вечные проблемы с Кали.

– А с Малдером у него проблем нет? – съязвил Попов, к которому после вина и плотного завтрака вернулось хорошее настроение.

– А почему у шизы должны быть проблемы с Малдером? – удивился омоновец. – И вообще, зачем нам шиза? Лориэля, что ли, не хватает?

Рабинович застонал.

– Дурак на дураке едет и дураком погоняет, – проговорил он. – Поп, ты свои приколы будешь аквариумным рыбкам рассказывать. А ты, Жом, уши прочисть! Не шиза, а Шива. Бог тут такой есть, если я ничего не путаю.

– Не путаешь, – кивнул эльф, решив пока оставить без внимания замечание Жомова относительно того, кого ему не хватает. – Шива враждует с Брахмой, и они уже не раз сталкивались, пытаясь поделить верховную власть. Кали вроде бы сохраняет нейтралитет, но чаще помогает Брахме, чем кому бы то ни было еще. Думаю, что Шива ее недолюбливает и не откажется помочь нам оставить богиню в дураках. Или – в дурах, кому как больше нравится.

– Она Попову больше всех нравится, – съязвил кинолог и, увидев физиономию Андрея, поднял вверх руки. – Все-все, Андрюха, молчу. У каждого свои вкусы. И если тебе нравится Кали, больше высказываться по этому поводу не буду.

– Дурак ты, и уши у тебя холодные, – буркнул криминалист и махнул рукой. Дескать, лень мне с тобой спорить, а то бы сейчас тебе только обтекать бы и осталось.

Хотя Лориэль и довольно часто наведывался в этот мир для отдыха, но в местной политической ситуации разбирался весьма поверхностно и многого об отношениях между богами рассказать не мог. Добавить к тому, что он уже сказал о Шиве, эльфу было практически нечего, да российским милиционерам личное дело этого индусского бога и не требовалось. Им вполне достаточно было знать, что он недруг Кали. А, как говорится, враг моего врага – мой друг. Сеня лишь полюбопытствовал, как они до Шивы доберутся, а больше его ничего пока не интересовало.

Лориэль не без ехидства заметил, что вчера говорил о своей возможности перемещаться между местными вселенными. И, дескать, если для кого-то это недостаточный аргумент, то он может попытаться добраться до Шивы на своих двоих. Делать этого, естественно, никто не захотел, и Лориэль заявил, что готов отправиться в путь в любой момент, как только менты будут готовы.

Как известно, нищему собраться – только подпоясаться. Ментам и подпоясываться не нужно было. Следовало только для страховки взять на руки Мурзика и Ахтармерза, и можно было совершать прыжок. Правда, Сеня – тоже для страховки! – прихватил с собой и котомку со средствами на дорожные расходы, но этому почему-то никто не удивился. Ну а пока Рабинович проверял ее содержимое, Лориэль дал последние наставления управляющему дворцом и был готов к прыжку.

Видимо, пространственные прыжки внутри отдельного мира не так сильно сказывались на психике людей, как переходы в параллельные вселенные. Во всяком случае, сознания при скачке в резиденцию Шивы никто из путешественников не потерял. Зато потеряли саму резиденцию, поскольку в том месте, куда доставил ментов Лориэль, ничего, кроме джунглей, не было. Тропка, правда, еще была, но ведь тропинка и дворец – две разные вещи, друг с другом совершенно несхожие. Об этом Рабинович ехидно и уведомил эльфа.

– А то я без длинноклювых этого не знаю, – огрызнулся Лориэль. – Ничего не понимаю! Два года назад дворец Шивы именно в этом месте был. Куда он мог подеваться?

– Может быть, это у тебя из головы что-то подевалось? – предположил омоновец. – Шарики или ролики, например. Или не подевались? Просто друг за друга заехали?

– Ты что, охренел, бык педальный? Ты на кого батон крошишь? По сопатке давно не получал? – взвился маленький дебошир, зависая перед самым жомовским носом. – Так я сейчас такое удовольствие тебе быстро организую.

– Ой, боюсь-боюсь! – скорчил физиономию омоновец. – Хватит кулаками тут махать. Давай лучше разбирайся, куда нас в этот раз затащил.

– Слушайте, а может быть, у Лориэля после заклинания Кали настройки координат сбились? – предположил Ахтармерз. – Такое иногда бывает. Вот я помню, на занятиях по спортивному ориентированию один мой одноклассник стукнулся о валун всеми тремя головами. Так он потом целую неделю дорогу домой не мог вспомнить. Еле нашли его с корбартыхрами…

– Я сейчас тебя о валун всеми тремя головами стукну! – возмутился эльф. – Какие настройки координат сбились? Как бы я тогда, трехдурья твоя башка, назад во дворец Шакьямуни вернулся после того, как свои способности проверил? Говорю тебе, резиденция Шивы тут была!

– Правильно говорит уважаемый маленький летун, хотя я и не вижу, что это за птица, – раздался из кустов голос с прононсом, а вслед за голосом на тропинку выбрался индийский слон. Похлопав ушами, он картинно поклонился путешественникам. – Здравствуйте, дорогие друзья, хоть я и не пойму, что вы за люди. Ты, ящерка, здравствуй, и ты, собачка, тоже. – Мурзик угрожающе зарычал. – Ну, не здравствуй, как хочешь.

– Лориэль, что за беспредел такой? – повернулся к эльфу Рабинович. – Тут что, все животные разговаривают?

– Не все, уважаемый друг, хотя я и не знаю твоего имени, – прогудел слон, опередив ответ маленького экскурсовода. – В недавнем прошлом я был преданным слугой Шивы, но он случайно меня убил. Моя душа вселилась в слона, хоть это и не слишком удобно, а Шива, раскаявшись, но не имея возможности исправить карму, наделил меня даром речи, хотя мне почти не с кем разговаривать.

– Ладно. Хорошо. Так что ты, как там тебя зовут, говорил о дворце Шивы? – махнул рукой Рабинович.

– Слон, – ответил ему бывший преданный слуга Шивы.

– Что «слон»? – оторопел кинолог.

– Все зовут меня Слон, – последовал ответ. – Как меня звали раньше, я не помню, хоть это и печально, но мне очень нравится имя Дакша, хотя и не знаю почему.

– Ладно, Дакша, так что там с дворцом случилось? – повторил свой вопрос Рабинович.

– После того как Шива убил меня, он возненавидел это место, хоть я и не пойму, при чем тут оно, – прогудел слон. – Бог-разрушитель стер дворец в порошок, хоть я и не пойму, зачем такие траты, а затем возвел для себя новое жилище в другом конце этого мира, хоть я и не знаю, чем то место лучше. Шива строил свой дворец шесть дней и ночей, потому что слышал, будто кто-то так создавал вселенную, хотя и не знаю, где он такой ереси нахватался. Затем бог-разрушитель…

– Так, давай оставим историю на потом, – оборвал его Сеня. – Ты можешь нам объяснить, где находится новый дворец?

– Я могу вас даже туда проводить, хотя и не пойму, почему мне хочется вам помочь, – прогундосил Дакша.

– Спасибо, мы как-нибудь сами, – отказался Рабинович. – Ты объясни, а Лориэль…

– Ничего не выйдет, – оборвал его эльф и пояснил: – Без точных координат я бросок совершить не смогу. Можем материализоваться где-нибудь внутри скалы или еще где похуже.

– Нет уж, спасибо, – отказался кинолог и посмотрел на слона. – Ну что же, веди нас, Сусанин Иван.

– Мне больше нравится зваться Дакшей, хотя я и не пойму, чем Сусанин Иван хуже, – прогудел слон. – А чтобы я вас сослепу не растоптал, забирайтесь ко мне на спину. Мне не тяжело, да и двигаться будем быстрее, хоть я все-таки и не гоночный болид.

Предложение Дакши было принято путешественниками «на ура». Исключение составил только Попов, вспомнивший об антипатии, которую питали к нему все парнокопытные. Однако никто из присутствующих сказать, является ли парнокопытным слон и, вообще, копытный ли он, не мог. Сам Дакша ответа на поповский вопрос не дал, заявив, что подошвы ног своих он не видел и совершенно не знает, как с научной точки зрения называется нижняя часть его ног. Пришлось криминалисту покориться неизвестности и взобраться на спину животного с неизвестной анатомией конечностей. А вот Мурзика, как Сеня ни старался, загнать на спину слону не удалось. Пес наотрез отказался путешествовать таким образом, предпочтя поездке прогулку на своих двоих… Четверых то есть!

Уже через полчаса после начала путешествия на спине Дакши Сеня начал догадываться, за что его мог в прошлой жизни убить Шива. Слон оказался жутко болтливым созданием, и никакие уговоры, никакие меры воздействия не могли заставить его замолчать. Дакша оказался настолько разговорчив, что сумел вывести из себя даже омоновца, обычно не раздражавшегося от чужой болтовни. Размахивая перед глазами слона пистолетом, Ваня заявил, что пристрелит ушастого говоруна, если тот не заткнется.

– Из такой маленькой штучки меня не пристрелить, хоть я и не пойму, зачем вам это понадобилось, – заявил в ответ Дакша, скосив глаза на Ванино табельное оружие. – Даже у Шивы, а он понимает толк в убийствах, магический жезл большего размера. Поэтому давайте не будем говорить о смерти, хотя я и не пойму, что в ней страшного.

Ментам после такого заявления осталось только сдаться и терпеливо сносить болтовню слона, изголодавшегося по умным беседам. Впрочем, умными рассказы Дакши назвать было очень трудно. По большей части слон рассказывал о том, как он был человеком, что делал, как служил Шиве и насколько велик был его прежний господин. Еще Дакша жаловался на то, что, видимо, слишком мягок был в прошлой жизни, потому и вселилась душа не в тигра, грозу и хозяина джунглей, а в слона. И тут же поправлялся, что слоном быть лучше, чем, скажем, баобабом. У последнего даже рта нет, и ни с кем поговорить он не может. С чем менты после первого часа поездки оказались в корне не согласны. В тот момент им казалось, что любой молчаливый баобаб куда лучше болтливого слона.

До полудня Дакша не замолкал ни на минуту, лишь изредка прерываясь для того, чтобы услышать вопрос Горыныча, решившего пополнить свой багаж знаний сведениями о жизни и быте индийских богов. Так сказать, в качестве факультативных занятий. Менты ему не мешали. Хотя бы потому, что, когда говорил Горыныч, Дакша молчал, и в эти краткие мгновения путешественники чувствовали себя почти на вершине блаженства.

Ближе к полудню Жомов попросил Дакшу остановиться. Отобрав у недоумевающего Попова ремень, омоновец слез со слоновьей спины и ремнем притянул нижнюю челюсть Дакши к хоботу. Слон не сопротивлялся, глядя на Ваню грустными глазами, и спокойно продолжил путь, едва омоновец забрался к нему на спину. Однако болтать он не перестал! Правда, вместо связных слов из пасти Дакши теперь вырывалось лишь невнятное, но зато непрерывное мычание. Пару минут послушав этот гул, Ваня не выдержал и, решив, что уж лучше пусть слон болтает, чем мычит, развязал ремень и вернул амуницию Попову.

– Спасибо. Так действительно намного лучше разговаривать, – поблагодарил Ваню Дакша. – Хотя я и не понимаю, зачем вам нужно было связывать мне рот, но если вам мои слова так будут понятнее, то можете повесить ремень назад.

– Нет уж, мы тебя и так поймем, – заверил слона Рабинович.

Когда солнце оказалось в зените, путешественники вдруг поняли, что золото и драгоценные камни в пути бесполезны, поскольку ни съесть, ни выпить их нельзя. Изнуренный Попов попросил Дакшу доставить их к ближайшему трактиру, но выяснилось, что слон даже слова такого не знает. А после того, как криминалист ему объяснил, что подразумевается под словом «трактир», Дакша заявил, что таких заведений здесь, в мире, где живет Шива, не существует. Тут все пьют и едят дома. В крайнем случае в качестве влаги используют воду из ручья, а в пищу употребляют дичь или фрукты с деревьев.

– Ну так привези нас к какому-нибудь ручью и фруктовому дереву, – потребовал криминалист.

Дакша просьбу исполнил и, поведя хоботом из стороны в сторону, решительно свернул с тропинки в гущу джунглей. Поначалу слон забыл, что те ветки, которые хлещут его по спине, не причиняя боли, могут запросто убить людей. Ему об этом факте дружно напомнили, и Дакша, дабы не лишиться собеседников, принялся ломать хоботом ветки и молодые деревца, расчищая себе путь. Примерно через полчаса протаптывания новой дороги слон вышел на берег небольшой речки. Он хоботом указал путешественникам на воду и на несколько апельсиновых деревьев, росших неподалеку, и заявил, что, пока люди едят, он искупается. За что тут же получил по ушам.

– Сначала мы напьемся, а потом ты будешь в речке воду мутить. Все ясно? – поинтересовался Сеня.

– Как скажете, хотя я и не пойму, чем мутная вода хуже чистой, – махнул ушами слон и стал ждать, пока люди напьются.

Люди не только напились хрустально чистой, ломящей зубы воды, но и умылись, пытаясь хоть как-то отогнать от себя жару. Горыныч, которому высокая температура была чрезвычайно приятна, посмеивался над ментами, а затем начал ловить и лопать насекомых, которых в прибрежной траве было очень много. Попов, на минуту пожалев, что не является всеядным подобно Горынычу, побрел к апельсиновым деревьям, но дойти до них не успел. Навстречу ему из подлеска на небольшую поляну вышел волк. За ним еще один, и еще… Дальше продолжайте до нужного вам количества. Попов застыл. Волки тоже.

– Маугли? – глядя на криминалиста, спросил первый волк.

– Очки надень! – рявкнул на него второй. – Сколько раз тебе говорить, что если врач чего присоветовал, это надо выполнять.

Первый волк достал откуда-то из-под брюха очки и неуклюже нацепил их на нос. Попов ошарашенно наблюдал за всеми этими манипуляциями.

– Нет, ни фига это не Маугли, – констатировал первый волк. – Но ведь не Балу же это?

– Акела, ты совсем из ума выжил, – заявил второй. – Это человеческий детеныш. Правда, что-то он крупноват. Может быть, стоит его съесть?

– Это ты совсем из ума выжил, Серый, – осадил его Акела. – Мы не едим человеческих детенышей. Мы – свободное племя.

Все путешественники, за исключением слона, с упоением плещущегося в реке, с удивлением наблюдали за этим диалогом. Попов не шевелился, судорожно сжимая в руках резиновую дубинку, а Жомов с Рабиновичем достали пистолеты, приготовившись стрелять, в случае необходимости, на поражение. Мурзик, скаля зубы, подошел к криминалисту, а Горыныч прекратил пожирать насекомых и, распаляя себя, стал выпускать небольшие язычки пламени. Однако после заявления Акелы все немного успокоились, и тут из кустов вышел огромный тигр в сопровождении шакала.

– Человеческий детеныш мой, – прорычал тигр. – Отдайте его мне!

– Свободу Юрию Деточкину!.. То есть отдайте детеныша Шерхану, – взвизгнул шакал.

– А, в натуре, зачем нам человеческий детеныш? – вякнули несколько волков. – Отдадим его, да и дело с концом.

– Вы что, одурели? – поинтересовался Акела, снимая очки. – Мы свободное племя и не будем слушать какую-то паленую кошку. И потом, – волк кивнул головой в сторону Сени и омоновца, – будут стрелять по мне, а зацепят вас.

– Белый… То есть, Акела, мы с первого класса вместе. И за все, что мы делаем, отвечать будем тоже вместе, – заявил ему второй волк, щелкая зубами, и неизвестно, чем бы все закончилось, не вылези Дакша из воды.

– Вы что тут, с ума сошли все? – меланхолично поинтересовался он, подходя к стае. – Мало того, что сказку про Маугли по второму кругу решили прокрутить, так еще и из российского сериала монологов понадергали. А ну, брысь все отсюда, пока я не разозлился. Хотя я и не знаю, почему я до сих пор такой терпеливый.

– Ой, блин, и покуражиться нельзя, – обиделся Шер-хан, первым ныряя в кусты.

– Акела промахнулся, Акела промахнулся! – завопил шакал.

– Придурок, он никуда и не прыгал, – осадил его Серый.

– Да? Ну и ладно, – согласился Табаки и вслед за тигром помчался в кусты. – Акела никуда и не прыгал, Акела никуда и не прыгал!..

– Да-а, весело у вас тут живется, – констатировал Попов, глядя вслед исчезающим волкам.

– Не обращайте внимания. Это еще ерунда, – помахал ушами слон. – Вот когда они в лицах сказку про Красную Шапочку пытаются разыграть, тут хоть святых выноси, хотя я и не знаю, чем вынос святых этим остолопам поможет.

Почему-то после знакомства с сумасшедшими волками есть Попову абсолютно расхотелось. Более того, с тех самых пор вид апельсинов начал вызывать у криминалиста стойкое раздражение, тошноту и позывы обратиться в психбольницу. Дабы не расстраивать последним свою маму, Андрюша зарекся впредь находиться в тех местах, где апельсины могут оказаться, и все фруктовые лотки на базарах обходил стороной. Но это позже. А пока он просто вернулся на берег реки к поджидавшим его друзьям.

– Покушал? – ехидно поинтересовался Рабинович.

– Сам дурак, – ответил Попов, прислушиваясь к урчанию живота. – Чем зубы скалить, лучше бы поохотились на кого-нибудь.

– Патроны надо беречь, – отрезал Жомов и, любовно протерев пистолет, убрал его в кобуру.

На тропу путешественники вернулись той же дорогой, какой и спускались к реке. Дальше путешествие продолжилось без происшествий, и его можно было бы назвать приятным, если бы к болтовне Дакши не добавились жалобы Попова и урчание его живота. Все это вместе взятое оказывало на Рабиновича с омоновцем крайне негативное впечатление, и их терпение уже подходило к концу, но тут выяснилось, что путешественники прибыли к месту назначения. Дакша едва не уткнулся головой в каменную стену, уходящую во все стороны от тропинки. За ограду вела маленькая калитка, в которую Дакша при всем своем желании протиснуться бы не мог. И этот факт чрезвычайно обрадовал путешественников.

– Вот мы и прибыли, хотя не могу сказать, что я рад окончанию путешествия, – прогундосил слон. – Шива живет здесь. И если он вас не примет или разгневается на вас, скажите, что я вас прислал, и он смягчится. Обычно он добрей, чем кажется, хотя я бы держался подальше от его доброты.

– Спасибо за совет, – поблагодарил его Рабинович. – И счастливо оставаться. Приятно было познакомиться.

– Мне тоже, хотя я не думаю, что мы прощаемся навсегда, – ответил Дакша. – Пути кармы неисповедимы.

– Может быть, может быть, – пробормотал Сеня и попытался открыть калитку, но та не поддалась.

– Ах, да! Я и забыл, что она всегда заперта, – вздохнул слон. – Отойдите в сторону, пожалуйста.

Подождав, пока менты расступятся, Дакша повернулся к калитке своей необъятной кормой и что есть силы пнул металлическую дверь. Вместе с куском стены та влетела внутрь двора, открывая людям проход. Слон еще раз попрощался и, сказав, что на всякий случай подождет их здесь, принялся обрывать хоботом листву. На Сенино «спасибо, не надо» Дакша никак не отреагировал, а путешественники, испытав облегчение от того, что слон наконец перестал болтать, вошли внутрь владений Шивы.

К удивлению российских милиционеров, прямо за стеной оказался настоящий плац. Слева и справа от него располагались невысокие казармы, а позади мощеной площади высился массивный дворец, опоясанный колоннадой. На плацу топталась, размахивая кривыми саблями, сотня солдат, но все они застыли, удивленно глядя на влетевшую внутрь калитку и странных существ, появившихся вслед за возникновением пролома в стене.

– Ра-ав-няйсь. Смирно! – едва увидев солдат, завопил омоновец. – Равнение на-а средину!

Солдаты, то ли с перепугу, то ли просто машинально, мгновенно выполнили команду Жомова. Несколько секунд офицер, до этого момента муштровавший солдат, ошалело смотрел на такую смену власти, а затем пришел в себя. Истошно завопив, он приказал солдатам атаковать пришельцев. Обрадованный таким поворотом дела, Ваня размял руки, приготовившись к потехе, но до драки дело не дошло: вмешался Шива.

– Что тут, асуры вас раздери, происходит? – зычно завопил он, появляясь на балконе, а затем увидел ментов. – Так, а это кто к нам пожаловал? Почему имущество портим и с черного, а не с парадного входа вламываемся? Вы диверсанты? Вас Брахма послал? Отвечать, быстро!

– Чего разорался-то? – полюбопытствовал Иван. – Мы к тебе по делу пришли, а не нравится, можем и по шее накостылять.

– Ванечка, помолчи пару минут, – зашипел на него Сеня и хотел что-то добавить, но вперед вылетел Лориэль.

– Привет, Шива. Не узнаешь? – полюбопытствовал он. Бог-разрушитель прищурил глаза.

– А-а! Маленький негодник? Я слышал, ты опять набедокурить успел, – завопил с балкона Шива.

– Вот по этому делу мы к тебе и пришли, – проговорил эльф. – В дом впустишь или так и будем через плац орать?

– Заходи. И друзья твои пусть заходят, хотя им не мешало бы вежливости поучиться, – разрешил бог и скрылся внутри дворца.

– Теперь я знаю, у кого таких оборотов речи Дакша нахватался, – буркнул Сеня и вслед за Лориэлем направился в сторону резиденции Шивы.

Внутри дворец бога-разрушителя, в отличие от обители Шакьямуни, производил довольно угнетающее впечатление. Большинство фресок изображали самого невероятного вида монстров, настенные рисунки и узоры ковров представляли кровавые сцены битв, пожарищ и прочих погромов, да и вся внутренняя обстановка была выдержана в черно-красных и пепельных цветах. Попову было трудно представить, как тут можно находиться долго и не сойти с ума. В такой обстановке действительно нетрудно «случайно» убить кого-нибудь, а потом раскаиваться с чистой совестью.

У входа во дворец путешественников встретили слуги и с поклонами повели куда-то внутрь, на второй этаж. Как выяснилось, в личные апартаменты Шивы, в которых он проводил большую часть времени, когда находился дома. Сам бог-разрушитель встретил гостей сидя, величественно приветствуя их кивком головы и приглашая сесть на топчаны возле себя. Выглядел он вполне по-человечески, в отличие от Брахмы и Кали. Дотошный криминалист этому факту удивился и тут же задал хозяину вопрос.

– А-а, ты об этом? – усмехнулся Шива. – Мне нравится выглядеть человеком. И если прочие боги, боги-созидатели, имеют закостенелую форму и меняют ее с трудом, то я легко могу изменять свое обличье и становиться таким, каким пожелаю. Но не будем об этом. Лучше расскажите, с чем пожаловали?

Сеня Рабинович, самый главный переговорщик в команде, в этот раз промолчал, предоставив инициативу Лориэлю. Маленький эльф не стал долго ходить вокруг да около, а сразу перешел к сути. Кратко поведав о том, что произошло во дворце Шакьямуни, Лориэль рассказал о коварстве Кали и о том, что она потребовала от друзей в обмен на их свободу.

– Значит, прищучила она тебя все-таки? – расхохотался Шива. – Я хоть и не люблю эту стерву, но вынужден признать, что меня она переплюнула. Я ведь тоже в свое время пытался тебя поймать. Помнишь, после того, как ты нас с Брахмой поссорил? – Лориэль кивнул. – Я ведь тоже тогда на тебя злой был за то, что ты меня как младенца провел. А потом поостыл. Все-таки здорово я тогда накостылял этому уроду Брахме. И не вмешайся в наши разборки остальные боги, еще неизвестно, чем бы все закончилось.

– Чем бы все закончилось? Разрушил бы ты все к асуровой матери, – хмыкнул маленький болтун.

– Ведь знаю, что льстишь, а все равно приятно, – улыбнулся бог-разрушитель. – Так чего тебе от меня надо?

– А то ты и сам не догадываешься! – фыркнул Лориэль. – Дворец Шакьямуни я еще восстановить смогу. Это не проблема. Вот только вернуть дэвов, не имея возможности путешествовать по мирам, у меня не получится. Это просто замкнутый круг, и Кали специально так сделала, чтобы мне не удалось уйти от наказания. Я хочу, чтобы ты мне помог изменить ее решение.

– А почему я? – вскинул брови смуглый бог.

– А кто, кроме тебя, это сможет сделать? – ответил вопросом на вопрос эльф. – Ты единственный во всем мире, кто может по мощи превзойти спесивую богиню. К тому же давно пора всем доказать, чего ты стоишь на самом деле, и заставить всех уважать тебя и преклоняться пред тобою…

– Ну, болтун, ну, болтун! – расхохотался Шива. – Не будь того случая с Брахмой, я бы купился на твою удочку, но сейчас номер не пройдет. Но даже и в другом случае, будь я олухом, помочь тебе все равно бы не смог.

– Это почему? – удивился Лориэль.

– Будь на месте Кали Брахма или хотя бы Вишну, я бы с удовольствием тебя поддержал. Хотя бы для того, чтобы развлечься, – ответил бог-разрушитель, устраиваясь на подушках поудобнее. – Но связываться с бабой, тем более с такой, я не буду.

– Трусишь, значит? – встрял в разговор омоновец.

– Я смотрю, ты дерзок на язык, – резко повернулся к нему Шива.

– И что? Предъявить что-то хочешь? – Омоновец хрустнул костяшками пальцев. – Давай выйдем. Поговорим.

– Смельчак. Люблю смельчаков, – расхохотался в ответ бог. – Когда умрешь, заберу тебя к себе. Станешь у меня лучшим бойцом, – а затем посмотрел на Лориэля. – Ты же знаешь, я ничего не боюсь, но с бабой связываться не буду. Ты женат, ты меня поймешь.

– И что же нам делать? – сразу сник эльф, осознав, что переубедить Шиву не удастся.

– Кали дружна с Брахмой, – ответил бог. – Поговори с ним. Если он за тебя заступится, Кали его послушает.

– Ага, заступится. А потом догонит и еще раз заступится, – фыркнул Лориэль. – Это ведь Брахма наряд дэвов вызвал, а потом и Кали прислал, чтобы она с нами разобралась.

– Тогда тебе остается одно: просить Сарасвати заступиться за тебя, – улыбнулся Шива. – Брахма от нее без ума. Да к тому же Сарасвати Кали недолюбливает. Сумеешь найти к ней подход, можешь считать, что Кали у тебя в кармане. Ну а показабудем о делах и отметим встречу. Все-таки я тебя лет тридцать не видел.

Отказа от предложения отметить встречу не последовало. Хоть Сеня и покосился на Жомова, пригрозив кулаком, чтобы не смел напиваться, вслух запреты высказывать не стал. Шива поднялся со своего места и повел гостей в соседнюю комнату, где уже были накрыты невысокие столы и завалены подушками низкие диванчики. Изголодавшийся за время конного, а точнее, слонного путешествия Попов сразу накинулся на еду, а вот Ваня, забыв о запрете кинолога, схватил большой кувшин вина и, не наливая в кубок, приложился к горлышку. Рабинович тут же выдал ему такой залп глазами, что омоновец поперхнулся.

– Я только жажду утолить, блин, – сконфузился он. Шива принял кувшин из Ваниных рук и заглянул внутрь.

– Ничего себе! – удивился бог-разрушитель. – Это же надо, одним глотком полведра выпить! Точно, когда помрешь, к себе возьму…

– Не получится, – усмехнулся эльф.

– Это почему? – оторопел Шива.

– Карма, – коротко отрезал маленький умник.

– А-а! – разочарованно протянул Шива. – Ну, против кармы не попрешь.

Судя по количеству выпивки и закуски, поставленной на столы, бог-разрушитель собирался либо пировать неделю, либо угощать полк солдат или монстров-проглотов, у которых желудок даже больше воображения. Солдат на пиршестве не появилось, монстрами российские милиционеры себя не считали, а от недельного пиршества отказались, чем страшно разгневали хозяина жилплощади. Обидевшийся Шива, мгновенно увеличившись в размерах и обзаведясь лишней парой рук, явно намеревался разнести в клочки все вокруг, включая собственный дворец, но Лориэль что-то шепнул ему на ухо, бог-разрушитель сразу успокоился и, вернув себе прежний облик, пробормотал:

– Так бы сразу и сказали, а то напускают тумана все время, хоть китайские вентиляторы вагонами покупай. Ладно, не буду вас задерживать. Идите с миром, и пусть земля вам будет пухом… То есть скатертью дорожка… Тьфу ты! Доброго пути, говорю…

Может быть, грозный вид бога-разрушителя, явно страдающего расстройством неуравновешенной психики, и привел бы в ужас какого-нибудь среднестатистического индуса, но российских милиционеров, повидавших на своем веку и не таких чудовищ, он не напугал. Более того, Ваня даже разозлился на весь белый свет за то, что ему не дали «едовище подрихтовать этому оборзевшему папуасу», но война с Шивой в планы Рабиновича не входила. Он, хоть и не меньше омоновца обиделся на бога-разрушителя, утащил Ивана из дворца и лишь после того, как оказался за стенами, спросил у Лориэля, что тот сказал Шиве.

– У вас свои профессиональные секреты, у меня – свои, – отрезал тот и лишь после получасового допроса сознался: – В этом мире все, даже боги, подчиняется карме. Никто толком не знает, что это такое и с чем ее едят, но легенд о карме ходит много. К одной и я руку приложил. Так, на всякий случай, лет двести назад пустил слушок, что посылает карма ко всем калик перехожих, своих тайных инспекторов. И от того, как хозяин их примет, зависит его будущая судьба. Я-то тогда себя имел в виду, чтобы побольше почета и уважения получать, а теперь и с вами этот трюк пригодился.

– Оказывается, и ты иногда что-то полезное делаешь, – язвительно заметил Рабинович.

– В отличие от вас, – отрезал эльф и, подумав, добавил: – Козлы, мать вашу!..

В ответ на это оскорбление Сеня попытался сбить Лориэля собственной фуражкой, но тот легко увернулся и взлетел повыше, дабы как минимум не вводить ментов во искушение, поскольку избавить их от лукавого, коим являлся сам, в данный момент не мог. Спасибо, что хоть замолчал, а то непременно бы нарвался на перекрестный огонь российских служителей правопорядка.

Некоторое время путешественники шли молча, и лишь затем Рабинович удивился, почему они топают пешком вместо того, чтобы перенестись поближе к жилищу Брахмы и заняться наконец делом. Оказалось, на то было три причины. Во-первых, по утверждению Лориэля, рядом с такими мощными источниками паранормальной энергии, каким являлся дворец Шивы, совершать скачки в пространстве было рискованно. Лишившийся основных способностей эльф опасался, что последствия переноса могут быть самые непредсказуемые.

Во-вторых, Лориэль напомнил, что один прыжок за сутки они уже совершили, и если понадобится срочно делать ноги из жилища Брахмы, то на это у него просто не хватит энергии. Эльф предпочел не рисковать и отправиться искать Сарасвати с «полными аккумуляторами». Он хотел найти подходящее место для ночлега и лишь завтра утром отправиться к пассии Брахмы. Это и было третьей причиной, по которой менты топали пешком. Правда, недолго. Через полчаса пути за своей спиной они услышали громкий топот, и на тропинку из леса, ломая деревья, выскочил Дакша.

– Фу, еле-еле вас нашел, хотя и не знаю, чего я к вам так привязался, – прогундосил слон. – Я же сказал, что вас у калитки ждать буду, а вы через парадное вышли.

– А тебе вообще кто сказал, что мы ушли? – недовольно покосился на него Рабинович.

– Так я тут вроде бы царем зверей считаюсь, хотя и не знаю, что это за цари без дворцов, – пояснил Дакша. – Птица какая-то мимо пролетала, я ей сказал, что мы с ней одной крови, и послал посмотреть, что вы у Шивы делаете. Она прилетела и заявила, что вы ушли. Даже сказала, куда именно. Видимо, рассчитывала, что я ей повышение в птичьем табеле о рангах устрою. Дура.

– Точно, дура, – согласился с ним Сеня. – Ты покажи мне ее как-нибудь.

– Зачем? – удивился слон. – Ты сам ей повышение устроить можешь?

– Нет, только понижение, – ответил Рабинович. – С небес на землю. Одним выстрелом.

– Она несъедобная, – констатировал Дакша, будто злого мента когда-нибудь волновало, сможет ли он съесть того, кого застрелит.

Сеня, поняв, что объяснить слону, за что он хочет пристрелить птаху, не получится, решил прекратить дискуссию. И прекратил. Но не Дакша! Слон, почему-то решив, что необходимо ознакомить людей с местной флорой и фауной, принялся описывать, каких зверей и какие растения можно есть, а чего двуногим следует сторониться.

Поначалу, если не обращать внимания на глубокий прононс Дакши, все его рассказы были довольно увлекательными. Но когда он дошел до того момента, каких змей, пауков и тараканов можно есть в случае крайней необходимости и при наличии резкой недостачи белковой пищи, Рабинович озверел и заявил, что если Дакша не заткнется, на ужин у ментов будет жареная слонина. Чем и привел Дакшу в замешательство, поскольку выяснилось, что тот не имеет ни малейшего представления о том, можно ли есть его самого. С десяток минут слон молчал, а потом, видимо, не найдя ответа на этот животрепещущий вопрос, поинтересовался:

– А куда мы идем, хотя не понимаю, зачем вообще куда-то ходить, если и здесь пищи много?

– Какой пищи? – встрепенулся Попов.

– Всякой. И человеческой, и слоновьей, – ответил Дакша.

– Откуда здесь, в джунглях, человеческая пища? – недоверчиво покосился на него Рабинович.

– А тут неподалеку лагерь охотников, которые во дворец Шивы дичь поставляют, – ответил слон. – Если хотите, то могу вас довезти.

– Хотим, – встрепенулся эльф, словно что-то задумав, а затем пояснил спутникам: – Там и на ночлег остановимся. Так безопаснее будет.

Лагерь охотников действительно оказался недалеко. К нему, естественно, вела довольно широкая дорога, сворачивающая вправо от основной, но Дакша ею не воспользовался, продравшись напрямик, через джунгли. За этот маневр слон наслушался ласковых слов от своих пассажиров, но пропустил их мимо ушей, хотя они у него и большие.

В лагере, кроме сторожа, никого не оказалось. Да и сам охранник едва не сбежал в лес, увидев, что за гости к нему пожаловали. Пришлось его сначала догнать, потом связать, лишь затем расспросить про остальных обитателей поселения и отпустить, успокоив. Оказалось, что все охотники отправились к стаду оленей, недавно найденному где-то на расстоянии дневного перехода, и готовились его обложить, чтобы вернуться с богатой добычей, перекрыв ею месячный план заготовки дичины.

Эльфа этот факт почему-то расстроил, а остальные путешественники компании не искали. Даже Жомов, оказавшись в условиях сухого, пусть и с небольшими поблажками, закона, не горел желанием затеять с кем-нибудь потасовку. А может быть, на молчаливого омоновца так отрицательно беспрестанная болтовня слона подействовала? Ответа на этот вопрос, поскольку Ване его никто не задавал, конечно, не последовало. Попов быстренько заставил сторожа приготовить путешественникам ужин из лучшей дичины, а Дакша пошел к ближайшей реке полакомиться молодыми побегами бамбука и помыться, чем доставил всем несказанное удовольствие. До начала ужина он так и не вернулся, ну а когда менты уселись у небольшого костра, готовясь принять пищу, из кустов раздался знакомый голос:

– Вот вы, значит, где прячете от меня моего мачо? Интересно, что вам вообще тут понадобилось?

– Ну, только ее нам и не хватало, – проворчал Рабинович. – Попов, разбирайся с этой фурией сам. Все-таки должен же ты хоть что-то для блага товарищей сделать!..

Андрей только глазами сверкнул и ничего не ответил. Да и что несчастный Попов мог ответить? Не начинать же с Рабиновичем детский спор о том, у кого игрушки лучше, брат сильнее и кто дальше плюнуть сможет? Вот и смирился криминалист со своей участью, надеясь лишь на то, что у Кали окажутся какие-нибудь срочные дела. Например, утюг забыла дома выключить или продуктов до закрытия магазина купить.

Кали, однако, торопиться явно никуда не собиралась. Неторопливо подойдя к костру, она спокойно приняла благоговейные почести совсем ошалевшего от наплыва гостей сторожа и, легко отпихнув его ногой, уселась рядом с ментами, прямо напротив Попова. Несколько секунд она ошпаривала Андрея томным взглядом, а затем посмотрела на Лориэля.

– Так на кой ляд вас сюда занесло? – поинтересовалась она.

– Это долгая история, – наигранно вздохнул эльф.

– А я никуда и не тороплюсь. Расскажи, – потребовала богиня, и Лориэлю пришлось импровизировать.

Глава 5

Милый, а не свить ли нам любовное гнездышко?

Черная вдова

Спору нет, импровизатор из эльфа получился отменный. Если бы один музыкант на свете хоть раз в жизни смог выдать такое же попурри – в одно мгновение заработал бы титул самого виртуозного исполнителя на свете. Лориэля же можно было бы смело назвать самым виртуозным лгуном из всех, кого я видел, если бы не было Оберона и моего Рабиновича. Сеня, правда, отбирать пальму первенства у разговорившегося эльфа не стал и местами снисходительно улыбался, а остальные, честное слово, прямо заслушались – невероятное вранье.

Чего только не наплел Лориэль в своем рассказе. Честно говоря, я врать не умею, чтобы повторить этот его подвиг, да и сказок не люблю. Вот и не смог дословно запомнить то, что наболтал этот перепончатокрылый Андерсен. А пересказывать своими словами его импровизацию не рискую: и вы мне не поверите, и редактор заставит эту чушь из текста вырезать. Поэтому придется вам довольствоваться малым – упоминанием опорных пунктов его вранья.

Как и каждый профессиональный или просто талантливый лжец, Лориэль начал с полуправды. Мол, дав задание начать подготовку к восстановлению дворца, мы отправились на поиски пропавших дэвов. Кали восприняла это совершенно спокойно, лишь поинтересовалась, как пропавшие дэвы связаны с миром, где располагается резиденция Шивы, и почему, если они оставили здесь свои следы, она об этом не знает. Из чего я сделал вывод, что Кали либо выполняет в этой вселенной роль супернатасканной сыскной ищейки, либо она министр местных внутренних дел. Впрочем, последнее маловероятно, поскольку я еще не слышал о таком министре, который бы знал в своем ведомстве все.

Вот уж не ведаю, какие выводы сделал из вопроса богини Лориэль, но запел он соловьем. Хотя я и не понимаю, почему люди пение этой птички считают таким красивым. По-моему, повизгивание сучки во время… Впрочем, к делу это не относится. Итак, наш маленький крылатый болтун такого наплел, что у того, кто знал, как все обстоит на самом деле, уши бы в трубочку свернулись. Правда, это при условии, если бы врал кто-нибудь другой. А Лориэль так складно лгал, что даже Жомов его заслушался.

Эльф довольно живописно рассказал Кали о Красной Шапочке, приведя эту историю как пример того, что даже самая мудрая женщина иногда не может различить очевидного у себя под носом. Затем он на свой лад пересказал сказку о трех поросятах, роли которых достались Брахме, Шиве и Вишну, а волком стала та самая рогатая «братва», которая утащила дэвов на разборки. Причем лориэлевский Серый Волк был якобы почти ручным и, дескать, вершил злые дела не по скудоумию и хищнической потребности плотоядия, а лишь для того, чтобы узнать, кто повинен в безвременном и бесследном исчезновении Маугли. Сам себя, и нас за компанию, Лориэль сделал детишками пропавшего капитана Гранта (читай – дэвов), знавших тайну исчезновения оного и способных его отыскать даже в тех местах, где он никогда не был. Закончил же историю изложением теории «трансгенальной биополяции», объяснив этой теорией и исчезновение дэвов, и наши способности к поиску таковых.

Лично мне из завершающей части рассказа эльфа знакомыми показались только наши имена, да думаю, что и Кали поняла не больше. Я вообще сомневался, что пересказанная Лориэлем теория существует на самом деле. А если и существует, к пропаже дэвов отношение имеет точно такое же, как я – к моллюскам палеозоя. Сомневаюсь, что Кали имела хоть малейшее представление о том, что такое трансгенальная биополяция, но выставлять себя дурой явно не хотела. Слушая эльфа, она с умным видом кивала, а когда хитрюга Лориэль весьма заинтересованно спросил, считает ли Кали, что «третий вывод из пиротексальной формулы муруальной аксиомы может способствовать гипотермальной флорации артероксидных полей», богиня сдалась.

– Ну, ты хитрец, Лориэль! – поднимаясь со своего места, возмутилась она. – Ты что, надеешься подобными вопросами вынудить меня помогать тебе в поисках и возвращении дэвов?.. Да никогда! Сам применяй теории, проверяй выводы и используй аксиомы, а советов от меня ты не получишь. И вообще, мне пора уходить. Дела! Кстати, даже не пытайся смотаться из нашего мира. Не получится! – А затем повернулась к Попову. – Извини, красавчик, сегодня пришлось вести этот дурацкий деловой разговор вместо того, чтобы прекрасно провести с тобой время. Но ничего! У нас еще все впереди, и мы упущенное наверстаем.

Кали отошла от костра и словно растворилась в темноте, а Попов, впавший было в транс, облегченно вздохнул. Мысли свои вслух он высказать не решился, но на лице криминалиста отчетливо было написано: «Чтоб ты провалилась куда-нибудь в тот момент, когда пойдешь на нашу следующую встречу!» Думаю, ему все-таки следовало громко высказать свое пожелание. Может быть, это и избавило бы нас от Кали. Хотя что-то я сомневаюсь, что подобный метод позволил бы нам вернуться домой.

В общем, Попов ничего не сказал, Кали ушла подобру-поздорову, а остальные так и остались сидеть. Ужин закончили спокойно, и мои менты отправились спать, а я еще долго не мог уснуть. И непривычные звуки индийских джунглей тревожили, и запахи раздражали, но больше всего меня волновали возможности Кали. Ну, скажите, как мы сможем осуществить задуманное, если эта воинствующая паучиха может так легко отыскать нас? Да мы и шагу ступить не успеем, чтобы она не узнала, в какую сторону мы направились. Попробуй обмани такую! Это все равно что в доме, полном «жучков» ФСБ, пытаться обсуждать варианты захвата власти.

С этими мыслями я и уснул, и снилось мне кот знает что! Проснулся я в отвратительном настроении, которое ничуть не улучшилось от того, что наш говорливый слон решил устроить утреннюю побудку и, продравшись сквозь джунгли, едва не отдавил мне хвост. Естественно, я покрыл его отборным песьим матом. Сеня тут же выскочил из домика, передергивая затвор пистолета.

– Мурзик, фу! – естественно, первым делом заорал этот хренов альфа-лидер, а затем уставился на Дакшу. – Ты чего ему сделал?

– Может быть, он свою территорию защищает, хотя я и не знаю, каким образом я могу на это место претендовать, – помахал ушами гундосый слон.

– Тушей ты своей на нее претендуешь, – буркнул мой Сеня. – Ты вообще чего пришел?

– Узнать, когда мы отправляемся, хотя я и не знаю, зачем вам нужно к Брахме, когда и тут неплохо кормят, – махнул ушами Дакша.

– Ты откуда про Брахму узнал? – вытаращился на него мой хозяин.

– Так, птичка напела. – Теперь слон решил махать хоботом. – Говорю же, что послал ее вчера вас искать, она и услышала, как Шива кому-то говорил о том, что вы собираетесь к Брахме…

Вот тут уже на Дакшу вытаращился не только мой Рабинович, но и я сам. Это что же получается, что бог-разрушитель, порекомендовав нам, у кого искать помощи, сам же нас и заложил?! Вот теперь и удивляться нечего, почему Кали нас так легко нашла. Если честно, у меня появилось желание разорвать коварного бога на мелкие части. Примерно тысячи на полторы кусочков.

– А с кем Шива разговаривал? – осторожно поинтересовался Сеня у слона.

– Не знаю. Птичка не рассмотрела. У нее минус девять зрение, хотя я и не пойму, почему она очки не носит, – ответил Дакша.

– Что у вас тут происходит? – поинтересовался Жомов, выбираясь из соседнего домика.

Сеня объяснил. Омоновец удивленно уставился на слона, и вместе с моим хозяином они устроили ему форменный допрос с пристрастием. Впрочем, результата это практически никакого не дало. Больше, чем он нам уже сказал, Дакша просто не знал ничего. Желающий угодить слон, конечно, тут же предложил найти подслеповатую пичугу и расспросить ее как следует, но, узнав, что на поиски птахи может уйти весь день, мои сослуживцы от предложения Дакши отказались. Лориэль согласился с ними.

– Не уверен, что Шива стал бы рассказывать Кали о наших планах, – проговорил эльф. – Я же вам говорил, что у них острый антагонизм. Как не стал бы бог-разрушитель общаться и с Вишну. Согласен, что утечка информации уже произошла, но вряд ли враги знают о наших планах. Поэтому действовать нужно как можно быстрее.

– Я бы на твоем месте не был так уверен в намерениях Шивы, – сухо заметил мой хозяин. – Ты не думал, что этот индийский божок мог связаться с Кали только из-за желания отыграться на тебе за то, что ты прошлый раз стравил его с Брахмой?

– Ты же сам слышал, Шива сказал, что не держит на меня зла, – фыркнул Лориэль.

– Не верь данайцам, дары приносящим, – встрял в разговор Попов. Эрудит, однако!

– Я не понял, вы все тут против меня, что ли? А, козлы, мать вашу? – взвизгнул маленький задира.

– Не против тебя, а за осторожность, – подключился к диспуту и Горыныч. – Как учили нас в первом классе, на курсах выживания, всегда лучше перестраховаться, чем недооценить противника. Опять же, согласно теории Тубрикуса…

– А тебе не кажется, что ты что-то слишком умный в последнее время стал? – осадил его мой Сеня. – Может быть, грамотность свою на школьных занятиях будешь показывать, а нас пока без теоретических выкладок оставишь?

Ахтармерз обиделся. Правда, не слишком сильно. В размерах почти не увеличился и, пробормотав что-то про «недалекие гуманоидные расы», неуклюже переваливаясь, потопал к окраине охотничьего лагеря вылавливать из травы богомолов.

Остальные продолжили дискуссию с не меньшим жаром. Причем разгорячившийся Лориэль то и дело срывался на ненормативную лексику. Пришлось омоновцу дважды попытаться прихлопнуть его дубинкой, и лишь после этого взбалмошный эльф немного успокоился.

– Ладно, – заявил он. – Мы будем осторожны. Тем более что я всегда могу выдернуть вас из беды в другое место. А в резиденцию Брахмы отправиться все-таки придется. Никто, кроме Сарасвати, помочь нам не сможет. А уж если и там не выйдет, будем пробовать что-то другое.

Тут я с Лориэлем был полностью согласен. Как ни крути, но выбора у нас не было. Каждый из нашей команды был полностью согласен с тем, что отыскать дэвов без способностей нашего эльфа не представляется возможным. Конечно, оставалась маленькая надежда, что те сами вернутся назад после разборок с поповскими бесами, но полагаться только на этот шанс никто из нас не хотел. Следовало искать путь домой, и в данный момент он лежал через резиденцию Брахмы. Туда мы и приготовились направиться.

Правда, едва были начаты приготовления, как возникла новая проблема: Дакша страстно хотел отправиться с нами, заверяя, что еще не один раз сможет нам пригодиться. У Рабиновича, Жомова и Лориэля, еще вчера затерроризированных болтовней слона, на этот счет было другое мнение, и лишь Попов совершенно неожиданно встал на сторону Дакши.

Аргументы, приведенные Андрюшей, были просты. Во-первых, никто не мог гарантировать, что Брахма, как и Шива, не перенес свой дворец на новое место. Во-вторых, Попов категорически отказывался снова отправляться в путь, не запасясь продуктами питания. Ну и, в-третьих, встреча с волками настолько впечатлила криминалиста, что он просто требовал взять с собой Дакшу, дабы избежать в будущем подобных осложнений. Таким образом, Попов предлагал превратить слона одновременно и в средство передвижения, и в гужевой транспорт, и в надежный пропуск через агрессивные орды местной фауны. Причем выразил он свое предложение в ультимативной форме.

– Или мы берем с собой Дакшу, или я никуда не иду, – заявил эксперт, демонстративно устраиваясь в тенечке, падавшем от охотничьей хижины.

– Ну и оставайся, – согласился мой хозяин. – Глядишь, придет к тебе в гости Кали, по-другому запоешь.

Конечно, угроза действенная, но я уже не раз замечал, что если Попов упрется, сдвинуть с места его невозможно. Так произошло и на этот раз. Андрюша лишь презрительно фыркнул и отвернулся, всем своим видом показывая непоколебимость намерений. Жомов с Сеней переглянулись. Конечно, бросать друга на произвол судьбы они не собирались. Да и доводы он привел вполне логичные и верные. Даже делая скидку на то, что Андрюшей в первую очередь двигали природная лень и отсутствие хорошей физической формы, не согласиться с его аргументами было трудно. Вот мои менты и согласились.

– Лориэль, ты сможешь слона вместе с нами к Брахме отправить? – пожав плечами, спросил мой Сеня.

– Без проблем. Для перемещения внутри замкнутой вселенной общий вес биологической массы на сложность прыжка влияния не оказывает, – хмыкнув, ответил эльф. – Только смотрите сами. Замучает он вас болтовней – не просите меня заклинаниями ему рот затыкать.

– Я буду предельно вежлив и сдержан, хотя не понимаю, как может не нравиться душевный и высокоумный разговор, – прогундосил Дакша.

– Душевный и высокоумный может нравиться. Вопрос в том, можно ли считать твою болтовню таковой, – отрезал мой хозяин.

– Ой, чья бы корова мычала, – вдруг раздался за спиной скептический голос.

Естественно, все резко обернулись в сторону говорившего. Точнее, говорившей, поскольку на тропинке, ведущей в сторону резиденции Шивы, стояла уже знакомая нам корова. В этот раз она опять была без седла, но зато с розовыми бантиками, повязанными на рогах и хвосте. Не переставая жевать жвачку, буренка иронично смотрела на моего хозяина.

– По-твоему, называть приличных девушек галлюцинациями – это высокоумный разговор? – поинтересовалась корова.

– Господи, меня вся эта болтающая живность уже до печенок достала, – простонал мой хозяин и посмотрел на корову. – Ты чего к нам прикопалась?

– Я прикопалась? – обиделась парнокопытная кокетка. – Да я вас даже не замечаю! – И, резко развернувшись, ушла по тропе.

– Она-то откуда здесь взялась? – повернулся к Лориэлю Сеня. – Неужели в этом гребаном мире ничего нельзя сделать, чтобы об этом не знали все встречные-поперечные?

– Это же священная корова, – вместо эльфа ответил Дакша. – Она может ходить везде, где ей вздумается, хотя я и не пойму, что ей от вас может быть нужно.

– Догони и спроси, – огрызнулся мой хозяин и повернулся к Лориэлю. – Слушай, давай сматываться отсюда. Мне все это уже начинает порядком надоедать…

Вообще-то, назвать Андрюшу Попова рвачом, скупердяем или стяжателем язык вряд ли у кого повернется. Но вот в том, что касается еды, жадность Попова переходит все границы. Если бы ему позволили, на безропотного Дакшу криминалист загрузил бы все съестные запасы, которые смог найти в охотничьем лагере. Вот только в Сенины планы это не входило. Мой хозяин разрешил Андрею взять с собой лишь пару копченых оленьих окороков да бурдюк слабенького вина. Попов попытался было возразить, что такую ораву минимальным запасом пищи не прокормишь, но Рабинович остался непреклонен, и криминалисту пришлось смириться.

Собственно говоря, на этом все сборы и были закончены, если не считать поисков Ахтармерза. Наш трехглавый истребитель насекомых так увлекся охотой за богомолами, скорпионами и прочей членистоногой живностью, что, пока мои менты решали нашу дальнейшую судьбу, умудрился потеряться в джунглях, в паре сотен метров от лагеря. Когда я его нашел, он безутешно ревел, звал маму и клятвенно обещал кому-то больше никогда не ходить в лес без компаса. Меня Горыныч от счастья попытался вылизать, но я успел отскочить подальше. Все-таки пахнет у него изо рта отвратительно, а мне сейчас обработка сероводородом вкупе с утратой нюха совершенно не требовались.

После того, как Горыныч был возвращен в лоно семьи, то бишь в нашу дружную компанию, к переброске во владения Брахмы все было готово. Сам переход вновь прошел обыденно, без всяких спецэффектов. И если раньше мы на довольно большой срок теряли сознание после таких прыжков, то в этот раз отделались лишь легким головокружением и небольшой тошнотой. Хотя, глядя на Попова, такое утверждать было просто невозможно. Андрюша выглядел так, будто только что побывал в лапах инквизиторов. Он бы, наверное, простонал еще часа полтора, тряпичной куклой валяясь на траве, но Сеня рявкнул на криминалиста, и тому пришлось вставать.

– Гад ты все-таки, Рабинович. Садист, – простонал Попов, поднимаясь на ноги. – Человеку плохо, а ты только о себе и думаешь.

– Ваня, мне эта красна девица надоела, – мотнув головой в сторону криминалиста, обратился к Жомову мой Сеня. – Может быть, ты с ним физподготовкой позанимаешься?

– А что, с удовольствием, – ухмыльнулся омоновец. – Могу прямо сейчас и начать. С пятикилометрового кросса.

– Я тебе начну, – отскочил в сторону Андрей. – Только попробуй подойди. Так заору, никакой слуховой аппарат тебе потом не поможет!

Сомневаюсь, что подобная угроза сдержала бы Ваню Жомова, если бы он всерьез решил взяться за физическое воспитание криминалиста, но мучить несчастного Попова никто не собирался. Ваня только усмехнулся и осмотрелся по сторонам. Собственно говоря, смотреть было абсолютно не на что. Мы находились на довольно большой поляне, со всех сторон окруженной джунглями, и если бы не отсутствие хижин охотников, могло бы вполне показаться, что мы никуда и не отправлялись.

Сеня тут же ехидно полюбопытствовал у Лориэля, где же обещанный дворец Брахмы, на что и получил не менее ехидный ответ. Дескать, высади нас эльф в центре дворца, как бы на это отреагировал верховный бог, окажись он дома? Мой хозяин что-то нечленораздельно буркнул, а я подумал о том, как же все-таки однотипно живут члены индийского пантеона. Неужели кому-то может доставлять удовольствие спрятаться в лесной глуши, подальше от людских поселений, и вести жизнь отшельника? Лично мне густые леса и отсутствие признаков цивилизации начинали надоедать. И я точно завою от тоски, если вдруг Сарасвати откажется нам помочь и придется скитаться по джунглям, отыскивая другого союзника.

Тем временем Лориэль занялся подготовкой к визиту во дворец Брахмы. Меня это турне особо не радовало, и я был просто несказанно благодарен эльфу, что, прежде чем навестить резиденцию, он попросил Дакшу проверить, дома ли хозяин. Слон, впервые почувствовав себя не просто транспортным средством, а и членом команды, с удовольствием выполнил распоряжение, послав во дворец нескольких лазутчиков.

Правда, по моему мнению, инструктаж, проведенный слоном, со стороны выглядел несколько странно. Сначала Дакша утробно затрубил, задрав вверх хобот, и принялся ждать. Через пару минут поляна заполнилась всевозможными мелкими тварями, начиная от мангустов и кончая какими-то канарейками. Дакша безмолвно обвел взглядом собравшуюся живность, а затем затрубил еще раз. Зверюшки тут же убежали, птички улетели, а мы вновь остались на поляне одни.

– Ты их познакомиться с нами приглашал? – ехидно спросил слона мой хозяин.

– И это тоже, – махнул ушами Дакша. – Я их попросил присматривать за вами и доложить мне, если вы вдруг попадете в беду, хотя я и не думаю, что с вами что-то может случиться. Брахма хоть и суровый, но справедливый, и не станет карать без надобности. Но если вы не хотите с ним встречаться, хотя я и не знаю, зачем играть в прятки, я попросил зверей и птиц узнать, где Брахма, и докладывать мне обо всех его перемещениях. Теперь подождем.

Ждать пришлось недолго. Буквально минут через десять примчались несколько пичуг и, покружив около ушей Дакши, куда-то вновь исчезли. Сеня тут же поинтересовался новостями и выяснил, что Брахмы во дворце нет, в саду он тоже не гуляет, в гольф-клубе мячи не гоняет и в солярии не замечен. Лориэль тут же предложил выступить во дворец, но мой хозяин в очередной раз проявил осторожность, решив подождать разведчиков из ближайших окрестностей резиденции Брахмы. И лишь когда выяснилось, что в радиусе пяти километров от дворца верховного бога индусов никто не видел, наша компания отправилась в гости к Сарасвати.

Поначалу Дакша предложил доставить нас к черному ходу, но Сеня с этой идеей не согласился. Заявив, что уж если нам суждено встретиться с Брахмой, то пусть это рандеву не будет выглядеть так, будто мы пришли шпионить или вредить, Рабинович потребовал, чтобы слон вывез нас к главным воротам, и тот, вновь допросив лазутчиков, выяснил к ним дорогу. Продравшись напрямую сквозь джунгли, Дакша вынес моих спутников – я-то, естественно, передвигался на своих двоих, рядом – на широкий мощеный тракт, и через двадцать минут путешествия мы вышли к воротам дворца Брахмы.

Если резиденция Шивы сильно напомнила мне крепостные бастионы, то жилье Брахмы больше походило на странное нагромождение китайских пагод. Вся эта пестрая конструкция, утопающая в цветущих садах, была обнесена вычурной железной оградой метра в три высотой. У закрытых ворот никого не было, но стоило нам приблизиться к ним, как вдруг словно из-под земли на нашем пути выросли два здоровенных мужика с сероватой кожей, на целую голову превышающих ростом ограду.

– Смертных пускать не велено! – в один голос пробасили они. – Записывайтесь на прием в канцелярии и ждите, когда помрете. Тогда, может быть, вас и примут.

– Это еще что за чучела такие? – недовольно проворчал Жомов, с надеждой посмотрев на моего хозяина. – Сеня, дай я им морду набью, а то уже сто лет не разминался.

– Подожди пока, – остановил его Рабинович и повернулся к стражникам. – Доложите вашей госпоже, что к ней прибыли гости из другого мира, желая хоть минуту насладиться ее неземной красотой, известной во всех вселенных, и принести дары, достойные украсить ее божественное чело, несравненные руки и восхитительные ножки. И если вы, дятлы, хоть одно слово в моей речи перепутаете, я вам лично устрою быстрый перевод в недра Меру. Все ясно?

– Что за ерунда такая, е-мое? – посмотрев на напарника, удивился один здоровяк. – Что-то я не слышал, чтобы смертные могли кому-либо переводы на низкооплачиваемую должность организовывать.

– Слушай, давай не будем рисковать. Ну его на фиг, – ответил второй. – Наше дело их не пустить, а с их заявлениями пусть начальство разбирается. Ты за ними присмотри, а я пока старшему дэву доложу. Пусть он и разбирается.

– Так это что, тоже дэвы? – спросил у Лориэля мой хозяин.

– Нет, – вновь вместо эльфа ответил слон. – Это элементали земли. Они тоже демоны, но несколько иного порядка, хотя я так и не знаю, чем один демон от другого отличается.

Горыныч, решив вновь показать свое всезнайство по сравнению с гуманоидами, тут же принялся объяснять, чем отличаются элементали от простых демонов. Лично я подтвердить достоверность этих сведений не могу. Наверное, смог бы Лориэль, но эльф молчал, подозрительно осматриваясь по сторонам и совершенно не обращая внимания на то, что говорят его спутники. Решив, что если уж эльф чего-то опасается, то и мне следует быть настороже, я уделил все внимание окрестностям и почти не слышал того, что говорил Ахтармерз.

Могу лишь сказать, что, в отличие от дэвов, являвшихся самодостаточными существами и вполне сформировавшейся расой, элементали были не более чем простыми духами. Вот уж не знаю, каких духов имел в виду Ахтармерз, но если он говорил о неуставных порядках в российской армии, то понятно, почему элементали стоят в наряде, а ими управляет дэв.

Впрочем, может быть, наш трехглавый умник имел в виду что-то другое, но из оставшихся объяснений я понял лишь то, что элементали могут быть разными и все они являются представителями разных стихий: земли, воды, огня, эфира и воздуха. В связи с этим элементали имеют различный внешний вид и характерные свойства, способности и качества. Еще я усвоил, что элементалей немного, и все они подчиняются исключительно Брахме, создавшему их стихии, ну а все остальное я прослушал. Хотя, может быть, абсолютно зря. Кто знает, с чем мы в этом мире столкнуться можем?

Пока Горыныч болтал, удовлетворяя любопытство моих ментов, мы с Лориэлем были начеку. Вот уж не знаю, чего опасался маленький эльф, но я, сколько ни навострял уши, ни принюхивался и ни пробовал воздух языком, ничего подозрительного не заметил. А когда я уже решил, что Лориэль просто нервничает перед встречей с Сарасвати и беспокоиться о безопасности моих подопечных совершенно не стоит, вернулся второй элементаль в сопровождении дэва, как две капли воды похожего на тех, что сгинули благодаря Попову. Дэв настороженно осмотрел нас.

– Вы знаете, что магические артефакты запрещено проносить в резиденцию Брахмы? – поинтересовался он.

– Ничего подобного у нас нет, – отрезал мой хозяин.

– Скорее всего, – согласился дэв. – Иначе бы я это почувствовал. Кстати, с животными во дворец тоже вход воспрещен. Слона припаркуйте на стоянке, а вашу странную зверушку, – дэв ткнул пальцем в Горыныча, – мы пока посадим в вольер.

– Это кого ты, скотина, зверушкой назвал?! – возмутился Ахтармерз и начал стремительно увеличиваться в размерах. Дэв попятился, а элементали тут же выступили вперед, заслоняя его.

– Всем стоять! – как резаный заорал мой Сеня и тут же притянул к себе первую же попавшуюся под руки голову Ахтармерза. – Горыныч, успокойся. С этими козлами мы потом разберемся, а пока посиди там, куда они тебя посадят. Ты же хочешь домой вернуться? Вот и потерпи.

– Я маме все расскажу, – буркнул трехглавый третьеклассник, но объем свой убавил. – И папе тоже!

– Ага. А еще расскажешь одноклассникам, как весело провел выходные в чужом мире, – поддержал его мой хозяин. – Только, пожалуйста, немного потерпи. Мы скоро все уладим и вернемся за тобой.

– Блин, Сеня, может быть, тебе следует в детскую комнату милиции перейти работать? – глядя на эту идиллию, ухмыльнулся Жомов.

Рабинович только стрельнул в его сторону глазами, но ничего не сказал. И правильно сделал! Все-таки не стоит устраивать перепалки перед лицом вероятного противника. Но, честное слово, эту «детскую комнату» Ване я еще вспомню! Не хватало еще, чтобы и меня заставили с детишками нянчиться.

В общем, проблему мы разрешили, хотя и не так, как хотелось бы. Не только Горыныч, но и мой хозяин был недоволен тем, что нашему небольшому отряду пришлось разделиться. По крайней мере, именно это было написано у него на лице. Я Сенины сомнения разделял, поскольку давно отвык верить всяким иномирцам, а особенно каким бы то ни было богам. Кот знает, что могло бы с нами случиться, да и за Горыныча я опасался. Но иного выхода, кроме как расстаться, у нас не было. В противном случае вряд ли бы удалось встретиться с Сарасвати.

Как ни странно, но по пути во дворец Брахмы мы никого не встретили. Я ожидал увидеть множество слуг и все время чувствовал на себе чьи-то взгляды, но увидеть так никого и не смог. Даже двери во дворец открылись сами по себе, будто имели глаза и мозги, способные понять, кого пускать внутрь, а кому от ворот поворот давать. Мои менты этому факту тоже удивились и подозрительно посмотрели за створки, будто надеясь увидеть, кто за ними прячется, а вот Лориэль на самооткрывающиеся двери внимания никакого не обратил. Наверное, во время своих прошлых визитов в эти миры и не такого насмотрелся.

Внутри дворец Брахмы отличался от обители Шивы ничуть не меньше, чем снаружи. Везде были веселые, ласкающие глаз тона и пасторальные картины. Провожавший нас дэв остался за дверью, а шефство над нами взял какой-то странный субъект, напоминавший джинна из восточных сказок. В отличие от начальника охраны, этот тип был чрезвычайно услужлив и вежлив. Не дожидаясь вопросов, он сказал, что является элементалем воздуха, имени не имеет и откликается на обращение «эй, ты». Ну а в том случае, если он находится вне пределов видимости, позвать его можно окриком «ко мне» или «сюда». Чрезвычайно удобно!..

Элементаль через колоннаду провел нас в небольшой зал, украшенный мозаикой из драгоценных камней. Я лично в брюликах не разбираюсь и от обычных разноцветных стекляшек их никогда бы не отличил, но по тому, как загорелись глаза моего хозяина, понял – тут находится целое состояние, способное скрасить жизнь как минимум двум поколениям Рабиновичей.

Видимо, зрелище драгоценностей так увлекло Семена, что он даже внимания не обратил на девушку, сидевшую на троне в глубине зала. Обычно таких грехов за моим хозяином не водится, и я даже захотел его в лоб лизнуть, чтобы проверить, нет ли температуры, но вовремя одумался. Все-таки мы тут не одни, а создавать для окружающих впечатление, будто я сошел с ума, мне почему-то не хотелось. Впрочем, лизнуть хозяина в лоб я бы все равно не успел. Мы и трех шагов по залу не сделали, как девушка заговорила удивительно музыкальным голосом.

– Приветствую дорогих гостей в моих апартаментах, – произнесла она. – Мне передали, что вы говорили об украшениях…

– Здрасьте, – так оторопело уставился на нее мой Сеня, словно ожидал увидеть на троне не девушку, а… например, корову под седлом.

– Ну, Сеня, и как ты теперь выкручиваться будешь? – подлетев к самому уху Рабиновича, поинтересовался Лориэль.

– Легко, – буркнул мой хозяин и сделал пару шагов вперед. – Несравненная Сарасвати, теперь я готов признать, как горько ошибался в оценке вашей красоты.

Богиня посмотрела на него с удивлением, а мои спутники – как на сумасшедшего. Не обращая на них внимания, Сеня продолжил:

– Вы не просто прекрасны. Вы даже не божественны. Вы способны ослепить глаза любого мужчины, и нет на свете таких слов, чтобы описать вашу красоту. Я думал, что наши подарки способны придать вам больше сияния, но теперь осознаю, как ничтожно они будут смотреться по сравнению с вашим великолепием. Простите меня, что посмел думать, будто какие-то недостойные драгоценности способны украсить вас…

– Ну-ну, не нужно прибедняться. Показывайте свои дары, – нетерпеливо оборвала его Сарасвати.

Мой хозяин перекосился так, будто лимон проглотил, но дорожный мешок развязать ему пришлось. Поковырявшись в этом первобытном сейфе, Сеня извлек на свет божий ожерелье, диадему и пару браслетов, а затем, как венок перед гробом, понес их к трону. Дожидаться, пока Рабинович доползет до трона, Сарасвати не стала. Легко соскочив со своего монаршего табурета, она метнулась навстречу моему хозяину и выхватила из его рук дары. От сердца оторванные, между прочим. Повертев в руках подарки и посмотрев их на свет, Сарасвати нетерпеливо топнула ножкой, и тут же около нее возник элементаль воздуха с зеркалом в руках. Богиня примерила драгоценности. Причем один браслет надела на запястье, а другой – на щиколотку. И, учитывая уже имеющиеся там украшения, стала похожа на новогоднюю елку. Если только где-нибудь елки заворачивают в сари.

– Ну, как? – повернулась она к Сене.

– Ох, за вашей красотой моих ничтожных даров и не видно, – простонал Рабинович. – Лучше бы вам выкинуть эти недостойные подарки куда-нибудь… Например, вон в тот угол. Я этот мусор потом вынесу.

– Фи, – сморщила носик богиня. – Я и так знаю, что я красивая, поэтому перестаньте делать комплименты моей внешности и оцените мой вкус. Как, по-вашему, новые украшения дополняют ансамбль?

– Ваш вкус безупречен, моя королева, – влез в разговор услужливый элементаль. – Новые украшения расцветили ваш наряд гранями чувственности и притягательной нежности.

– Действительно, Сарасвати, сейчас ты выглядишь намного лучше, – поддержал его Лориэль. Причем наблюдательный человек заметил бы в его голосе нотки язвительности. К счастью для нас, богиня таковой не являлась.

– Лориэль? – удивленно вскинула брови девица. – Вот уж кого не ожидала в этом месте увидеть. Что ты делаешь во владениях моего супруга? Вы же будто бы не ладите друг с другом…

– Ну, с тобой-то у нас хорошие отношения? Не правда ли? – подмигнул ей маленький нахал. – Вот я и решил тебя проведать. Узнать, как у тебя дела.

– Вообще-то я твоих выходок не одобряю, – сморщила носик Сарасвати. – Но ты такой забавный! Обещай, что никогда не будешь подшучивать над Брахмой, и я попрошу, чтобы он на тебя больше не обижался.

– Обещаю-обещаю, – замахал руками эльф. – А теперь, может быть, угостишь нас? А то мы проголодались после долгого пути.

– Ой, конечно! – смутилась девица и хлопнула в ладоши. – Накрыть стол, немедленно! – А затем повернулась к моему Сене. – Ой, простите. Забыла вас поблагодарить за подарки.

Тот, кто знает женщин, может догадаться, что последовало за этой репликой – Сарасвати поцеловала моего хозяина в щеку. Тот, кто знает Рабиновича, мог бы угадать, что должно было случиться после этого поцелуя – Сеня чмокнул ее в губы… Я тоже так думал, но случившееся выявило мое полное незнание психологии собственного хозяина. Вместо того чтобы ответить напоцелуй, Рабинович отступил на шаг и, стоило богине отвернуться, тут же, морщась, вытер рукавом щеку. Я оторопел.

Нет, конечно, на знатока женской красоты я ничуть не претендую. Более того, уже неоднократно говорил, что ничего в ней не смыслю. Но все-таки различать те типы женщин, которые обычно вызывают подобную реакцию Рабиновича на поцелуй, я уже научился, и Сарасвати к ним не относилась! Поначалу я решил, что мои предположения о возможной болезни – вероятно, душевной – хозяина подтверждаются, но затем одумался. Может быть, Сеню в детстве индийские фильмы так достали, что он теперь всех индианок терпеть не может. Или это его собственная скаредность взывает к мести после того, как Сарасвати не отказалась принять подарки… В общем, вариантов было множество, и я решил, что в психушку хозяина пока оформлять не стоит.

Пока я размышлял о здоровье и мировосприятии Рабиновича, несколько элементалей воздуха, отличить которых друг от друга совершенно не представлялось возможным, притащили в зал стол, уставленный всевозможными закусками и золотыми кувшинами с вином. Сарасвати в убранстве стола что-то не понравилось, и она надавала элементалям оплеух. Те быстро все исправили, но пока они это делали, Жомов с Поповым слюной изошли. А вот мой Сеня подозвал к себе Лориэля.

– Слушай, мы сюда разве жрать пришли? – проворчал он, обращаясь к эльфу.

– А ты предлагаешь сразу о делах заговорить? – огрызнулся тот. – Если ничего в женской психологии не понимаешь, так лучше молчи в тряпочку, меринос кастрированный.

– Ты, личинка мухи, выражения выбирай, – взвился мой Сеня, невольно повысив голос.

– Где личинка мухи? – резко обернулась Сарасвати. – Покажите мне, и я сейчас же управляющего в недра Меру отправлю, за работой гейзеров присматривать.

– Да нет! Вы не поняли, – осклабился мой хозяин. – Просто Лориэль говорит, что у него на родине к мясу обязательно приправу из личинок мух подают.

– Это правда? – оторопела девица. – Ты хочешь домашней кухни?

– Ни за что! Когда я в гостях, предпочитаю питаться тем, что едят хозяева, – улыбнулся ей маленький хитрец и покосился на моего хозяина. – Ну, мент поганый, я тебе это еще припомню!..

Как говорится, обед прошел в теплой и непринужденной обстановке. Теплой она была от температуры блюд, поданных к столу, а непринужденной – оттого, что употреблять эти блюда никто и никого не принуждал. Сарасвати, явно желая быть в центре внимания, без умолку болтала. Она то расспрашивала моих коллег и сослуживцев о том, как живется в нашей стране, то начинала рассказывать о своей жизни. Причем делала это безо всяких переходов, часто даже не дожидаясь ответов на свои вопросы.

Как уже повелось по традиции, все встреченные нами девушки в первую очередь обращали внимание на моего Сеню. Все к этому уже так привыкли, что и от Сарасвати ждали того же, но, к удивлению честной компании, в качестве объекта своего внимания и эта богиня выбрала Попова. Она с таким умилением смотрела, как он поглощает центнеры пищи, что можно было подумать, будто самое большое достоинство индийских мужчин – умение сожрать слона. За один присест.

Не переставая болтать, Сарасвати постоянно подкладывала Попову лакомые кусочки, и через полчаса я стал опасаться, что если Андрей и не лопнет, то после такого обеда заворот кишок точно заработает. К счастью, этого не случилось.

Сожрав минимум половину быка или его индийского аналога, Попов завалился на диванчик и уставился в потолок осоловелыми глазками. Сарасвати разочарованно вздохнула.

– Я так понимаю, вы не просто в гости зашли, – проговорила она. Мой Сеня поперхнулся. – Рассказывайте, зачем я вам понадобилась, пока Брахмы нет дома.

Следом за хозяином едва не поперхнулся и я. Оказывается, девица была не так проста, как казалась, и куда более проницательна, чем любой из нас мог предположить. Впрочем, стоило ли удивляться? Все-таки прожила Сарасвати не одну сотню лет по здешнему летоисчислению и, хоть казалась глупышкой, наверняка жизненного опыта уже набралась.

– Ну-у, видишь ли, проблемы у нас действительно есть, – протянул Лориэль. – Так сказать, личного характера.

– Опять набедокурил? – вскинув брови, спросила богиня.

– Ну-у, в некотором роде, – уклончиво ответил растерявшийся эльф. – В этот раз ничего серьезного, но помощь нам нужна.

– Что-то я не припомню, чтобы ты к кому-нибудь обращался за помощью, – усмехнулась Сарасвати. – Не темни. Рассказывай.

Деваться Лориэлю было некуда, и ему пришлось выкладывать все. Поначалу он, конечно, попытался вывернуться и представить случившееся с нами в несколько более радужном свете, но Сарасвати будто чувствовала ложь и каждый раз, когда наш маленький хитрец завирался, обрывала его, заставляя говорить правду. В итоге в изложении Лориэля случившееся с нами в резиденции Шакьямуни стало выглядеть настолько скверно, словно мы совершили преступление века. Ну а когда эльф дошел до появления Кали, мой Сеня не выдержал.

– Уважаемая Сарасвати, по-моему, вы слишком давите на подозреваемого, – встрял в разговор он. – Позвольте мне закончить рассказ, дабы у вас не сложилась однобокая картина происшедшего.

Не знаю, зачем Рабинович вообще влез в разговор. Может быть, хотел утереть эльфу нос, доказав, что получше его знает женскую психологию, может быть, действительно хотел спасти положение – лично мне это неизвестно. Но, как ни старался Сеня, в лучшем, чем это вышло у Лориэля, виде историю изложить не смог. В итоге получилось, что Кали нас наказала справедливо и мы, подлецы, не имеем никакого права искать помощи на стороне. Я даже гавкнул из-под стола, призывая Рабиновича заткнуться.

– Фу, Мурзик, – буркнул он, не упустив возможность показать, кто тут альфа-лидер. – В общем, уважаемая, нам нужна ваша помощь.

– Вы хотите, чтобы я сняла с вас заклятие Кали и вы вернулись домой? – с удивительной наивностью в голосе поинтересовалась Сарасвати. Все мои олухи, включая и Лориэля, дружно закивали. – А с какой стати мне это делать?

– Ну, так ты… то есть вы не любите Кали, – влез в разговор Жомов. Еще один идиот!

Сарасвати нахмурилась.

– Значит, Лориэль, тебе было мало поссорить моего мужа с Шивой, ты теперь хочешь, чтобы и я с Кали поругалась? – почему-то обращаясь именно к эльфу, спросила она.

– Да и в мыслях такого не было! – открестился перепончатокрылый интриган. – Просто нам не выполнить всех ее условий без моих способностей. Мы можем вернуть дэвов, но для этого нам нужно уйти из этого мира. А пока…

– И ты думаешь, Кали не узнает, кто вас освободил? – нахмурившись, спросила богиня. – Ты, похоже, нас всех тут за идиотов держишь.

– Да помилуй, Сарасвати! Я всегда к вам ко всем уважительно относился, – продолжил было оправдания эльф, но девушка оборвала его.

– Помолчи, – цыкнула она и задумалась.

Мы все затихли, стараясь не вспугнуть те светлые мысли, которые, возможно, могли появиться в голове Сарасвати. Лично мне было абсолютно ясно, что девица что-то замышляет. Иначе почему сразу не выставила нас вон и не отказала в помощи? Я понимал, что у нас еще есть шанс добиться ее расположения, а вот у моих спутников в глазах читалась обреченность. Даже неунывающий Жомов выглядел так, будто его в последний момент сняли с огневого рубежа, так и не дав участвовать в соревновании. Я ободряюще ткнулся носом в коленку Рабиновича. Он, гад, на это даже внимания не обратил! А через секунду Сарасвати мои предположения подтвердила.

– Ладно, я вам помогу, – произнесла она и, прерывая начинающийся поток благодарностей, вскинула вверх руку. – Но не просто так! Услуга за услугу. Вы должны для меня кое-что сделать…

Глава 6

Сейчас, сыночек. Сейчас согреешься…

Баба Яга

– Стерва. Ох и стерва! Мать ее гоблинам на шашлык. Убил бы эту мегеру, если бы не был таким милосердным, – вопил Лориэль, барражируя от головы к хвосту Дакши.

– А по-моему, вполне милая девушка, – не согласился с ним Попов. Эльф оторопел.

– Это Сарасвати-то милая?! – истошно завопил он прямо в ухо криминалисту, заставив его отшатнуться. – Да ты думаешь, что говоришь, боров толстопузый? Это после того, что она сделала, ты ее милой называешь? Может, и в жены ее возьмешь? А, козел, мать твою?..

– А если и возьму, тебя спрашивать не буду. Понял, пискун мухоголовый? – рявкнул в ответ Андрей, отбросив Лориэля децибелами своего рыка метров на пять в сторону от курса следования экспедиции.

– Извините, что вмешиваюсь, но я не понимаю, зачем привлекать обезьян истошными воплями, – прогундосил слон. – Все-таки Брахма с любым зверем в своих владениях общаться может и, как только вернется, будет в курсе ваших пререканий. Хотя я и не понимаю, зачем ему это может понадобиться…

– Ты чего лезешь? Чего лезешь в чужой разговор? Тебя кто вмешиваться просил, а, демагог-переросток?! – завизжал маленький скандалист, зависая прямо перед правым глазом Дакши. Слон спокойно посмотрел на него.

– Никто не просил. Сам вмешиваюсь, потому что хочу помочь, – ответил он. – Хотя и не знаю, зачем мне это надо.

Лориэль, которого миролюбие в ответ на его выпады всегда выбивало из колеи, сник и опустился на темечко Дакши. При этом вид у эльфа был таким расстроенным, что даже Попов, еще минуту назад готовый растерзать маленького хама на полторы тысячи Лориэльчиков, даже если для этого потребуется микроскоп, пожалел эльфа. Вот только причину его недавнего буйного состояния никто не понимал.

– Слушай, Лориэль, может быть, расскажешь нам, что ты так на Сарасвати взъелся? – полюбопытствовал Рабинович.

– Иногда я просто жутко завидую вашему невежеству и идиотизму, – буркнул эльф, но причину вспышки буйной ярости все-таки товарищам по несчастью поведал…

Когда после просьбы о помощи Сарасвати начала строить из себя строгую ревнительницу законов, Лориэль посчитал это обычным для женщин способом набить себе цену, придать значимость своему поступку и усилить ощущение благодарности, которое просто обязано немедленно возникнуть у просителей. Он даже улыбнулся своей догадливости, едва богиня согласилась помочь. Но после того, как та изложила свои условия, был готов вырвать не только волосы на собственной голове, но и крылья из спины, ногти из пальцев и… Впрочем, чего он там еще вырывать собрался, уточнять эльф не стал.

Ментам просьба Сарасвати ни странной, ни пугающей не показалась. Они всего-навсего должны были прогуляться к одной старушке и попросить у нее две слезинки. По одной из каждого глаза. Ну и что тут сложного? Старушки любят поплакать. Всего-то и делов, что рассказать старушке душещипательную историю да собрать во флакончики, данные Сарасвати, слезинки с ее глаз. С чего тут волноваться?.. Лориэль пояснил.

«Старушку» звали Рудра. Кавычки не означают, что она была молода и прекрасна собой. Напротив, Рудра почти так же стара, как мир. Вот только на милую бабушку, слезно умиляющуюся при виде шалящих внучат, похожа она была едва ли. Когда-то Брахма породил ее как воплощение собственного гнева, и являлась «милая старушка» не чем иным, как злобным демоном, готовым растерзать всех и вся, кто и что придется ей не по нраву.

Лориэль не знал всех подробностей, но слышал, что Брахма, устыдившись собственного создания, усмирил Рудру и отправил ее в бессрочную ссылку куда-то в мир, мало похожий на Эдем. Маленький любитель авантюр предпочитал туда не соваться и вообще во время своих визитов во вселенную индусских богов старался держаться подальше от всяких чудовищ, созданных больной фантазией обитателей этого пантеона. Точно так же он поступил бы и теперь, но Сарасвати была непреклонна. Она требовала две слезинки Рудры. Ни меньше, ни больше! А как добыть слезинки этой очаровательной особы, эльф представить не мог.

– Да я ей, блин, на ногу берцом наступлю, и все дела! Заревет как миленькая, – попытался пошутить Ваня Жомов, но за эту выходку Лориэль его чуть с погонами не съел.

– Вы не понимаете! – вопил он. – Это в вашем мире индусские боги – просто миф и ничего более. Здесь они хозяева и необычайно сильны. Стоит нам только сунуться во владения Рудры, как от нас мокрого пятна не останется.

– Ну, от тебя – может быть, – отрезал обиженный отсутствием чувства юмора у эльфа омоновец. – А мы еще посмотрим, кто кого на британский флаг рвать будет…

– Подожди, Иван, – осадил его Рабинович и посмотрел на Лориэля. – У тебя есть другие предложения, как нам отсюда выбраться?

– А вы что, предпочитаете всю жизнь здесь прожить, горя не зная, или завтра же героически помереть, выполняя прихоть взбалмошной бабы? – парировал эльф.

Судя по всему, вопрос был риторическим, не требующим ответа. Умирать, конечно, никто из российских блюстителей правопорядка не хотел. Да вот только и жизнь в этом мире не казалась им радужной. Жомов без своего родного ОМОНа зачахнет через пару месяцев. Попов засохнет от тоски по маминому борщу, любимым рыбкам и воскресным визитам в кафетерий с самыми лучшими на свете пирожными. Сеня, с его антипатией к индийским красавицам, и недели в этом мире не протянет, ну а про Горыныча и вовсе говорить не стоит.

– Так, вы давайте тут демагогию не разводите! Сами меня сюда затащили, вот теперь и делайте все, чтобы обратно вернуть, – заявил он. – И вообще, я к ма-аме-е хочу-у-у!

– Не реви, – осадил его кинолог.

– Я и не реву, – шмыгнул всеми тремя носами Ахтармерз.

– Ну вот и не реви, – открыл в себе новую грань педагогического таланта Семен.

– И не реву! – настаивал трехглавый третьеклассник, приближаясь к истерике.

– Тихо вы! – рявкнул на обоих Попов. Горыныч с Рабиновичем оторопело уставились на него. – Чапай думать будет, – и, не обращая внимания на удивленные взгляды, повернулся к эльфу. – Лориэлюшка, лапочка, ты же у нас знаток этого мира. Придумай что-нибудь!

Смутить маленького нахала всегда было трудно, а дважды смущенным в течение столь короткого периода времени его не видел никто! Наверное, в любой другой ситуации менты бы просто расплылись от счастья, но сейчас им было не до смеха, и уж меньше всего хотелось издеваться над эльфом, от знаний которого зависело их ближайшее и дальнейшее будущее. И не из-за боязни, что Лориэль смотается и бросит их одних, а потому, что знали простую вещь. Если в команде нет сплоченности, справиться даже с задержанием малолетнего хулигана будет невозможно. Вот и молчали, пока Лориэль обводил всех пытливым взглядом, ожидая подвоха. Не дождался.

– Ну, мы можем отыскать пропавших дэвов, – начал перечислять эльф. – Или попытаемся убить Кали, надеясь, что заклятие спадет само собой. Или…

– Или перережем себе вены, – ехидно продолжил за него Рабинович. – Что-нибудь поновей есть в ассортименте?

– Сам предлагай, раз такой умный, дятел, мать твою… – обиделся Лориэль.

– А как насчет врат? – встрял в разговор Горыныч. – Помню, вы говорили, что существуют постоянные МП-переходы между мирами, вроде вашего Бермудского треугольника или нашей Звырчачной зыби…

– Есть, – согласился перепончатокрылый пессимист. – Вот только на поиски таких точек в этом мире может уйти не один год. А может быть, и несколько десятков лет. Как вы думаете, удастся нам столько времени скрываться от гнева Кали?

– А Будды? – поинтересовался криминалист. – Ты говорил, что они – единственные существа в этой вселенной, способные свободно путешествовать по иным мирам. Может быть, они могут помочь нам отсюда уйти?

– Во-первых, чтобы начать путешествие, существу нужно сначала стать бодхисатвой, а на это уходит не один год, – ответил эльф. – А во-вторых, я не знаю никого, кто следом за Шакьямуни захотел бы стать на путь просветления. Может, и есть такие, кто хочет спастись от безначальной сансары, но на каждом углу об этом не кричат. И потом, Будда путешествует один. Взять с собой он никого не может и даже не знает, через какие миры проляжет его путь.

– Остается идти к Рудре, – констатировал омоновец. – Ну что, мужики, выпьем на посошок?

– Я тебе выпью! – рявкнул Рабинович, выдергивая из рук Жомова небольшой бурдюк. – Ты где это взял, алкаш?

– От алкаша и слышу, – обиделся Ваня. – А это вино мне Сарасвати дала. Сказала, что оно поможет скрасить самые черные минуты. А сейчас куда уж чернее? На смерть, можно сказать, идем.

– Ну-ка, открой, – неожиданно встревожился эльф, подлетая к Рабиновичу.

Сеня неохотно подчинился.

– Так и есть, – поморщившись, заявил Лориэль, отпрянув от открытого бурдюка. – Так я и думал, что тут какая-то магия. Будь у меня мои способности, сразу бы разобрал, что к чему. А сейчас даже понять не могу, добрые чары в вине или Сарасвати опять какую-то пакость задумала.

– Не все вам, эльфам, другим пакостить. Теперь на себе испытаешь, что такое подлость и двуличие, – усмехнулся кинолог и, увидев, что Лориэль вновь готов взбелениться, проявил такт. – Кстати, а зачем Сарасвати вообще понадобились слезы этой старухи? И какая в них сила?

– Понятия не имею. А если тебе так интересно, можешь вернуться и у самой богини спросить, – буркнул эльф, отлетая от бурдюка. – Кстати, убери подальше эту гадость, и постарайтесь ее вообще никогда не пить.

– Как скажешь, начальник, – съязвил Рабинович, но бурдюк спрятал в свой мешок с драгоценностями.

На некоторое время все замолчали, и только тут кинолог сообразил, что обычно болтливый Дакша до сих пор не сказал и десятка слов. Рабинович, удивленный такой метаморфозой, насторожился. Он вдруг осознал, что впервые после того, как путешественники вляпались в новые неприятности в этой вселенной, они откровенно говорят о своих планах при постороннем. Менты вообще всегда старались держать аборигенов подальше от истинного положения дел, а тут разговорились! Может быть, какую-то роль сыграло то, что Дакшу как разумное существо никто не воспринимал? Ведь слон – он и есть слон. Только вот не был ли Дакша «засланным казачком», если так можно выразиться в отношении большеухого, хоботастого и многотонного болтуна.

– Эй, Дакша, а ты что молчишь? – настороженно поинтересовался Сеня. Жомов с Поповым встрепенулись, поняв подозрения кинолога без слов.

– А меня все равно никто не слушает, – прогнусавил Дакша. – Я бы вам что-нибудь и сказал, хотя и не знаю, что говорить. Вы уже сами все сказали. Вам нужно к Рудре, чтобы Сарасвати помогла снять проклятие Кали. Добавить тут нечего, но я бы попросил вас взять меня с собой, хотя и не знаю, зачем мне вместе с вами голову в петлю совать.

– Я знаю зачем, – заявил омоновец, нагибаясь вперед так, чтобы слон увидел дубинку в его руках. – Ты, гад, Кали на нас стучишь. Так ведь? Сознавайся, урод, или я тебя сейчас навек одноглазым сделаю.

– Мне с одним глазом никак нельзя. Самые вкусные лакомства могу пропустить, – меланхолично заметил слон. – А насчет Кали ты не прав. Сам попробуй ей настучи, хотя и не знаю, кто бы на такое мог решиться.

– Что ты дураком прикидываешься?! – зарычал Ваня. – Сознавайся, ты этой шестирукой стерве о нас докладываешь?

– И как я, по-вашему, мог бы это сделать? – Дакша вопросительно поднял хобот, отчего сделался похожим на этакий самоходный чайник. – Я же не способен путешествовать между владениями богов.

– Ну, этого мы знать не можем, – ввязался в «допрос» Попов.

– Зато я могу, – испортил им все удовольствие Лориэль. – Если бы у него были способности к путешествию по мирам, я бы это почувствовал. Это все-таки магический дар, а я волшебство чувствовать пока не разучился.

– Это еще ни о чем не говорит, – не сдавался омоновец. – Может быть, у них друг с другом какие-нибудь средства связи существуют. Вроде рации…

– Мобильного телефона, блин, козлы, мать вашу! – взвился эльф. – Вы сами хоть иногда соображаете, что выдумываете? Или ваших пустых горшков, которые какой-то идиот надумал назвать головами, хватает только для того, чтобы форменные кепки носить? Что вы все время ситуацию усложнить пытаетесь? Дакша до сих пор нам только помогал. Параноики хреновы.

– Ладно, не вопи, – осадил его Рабинович. – Как говорил Феликс Эдмундович, бдительность никогда не бывает чрезмерной.

Лориэль, хоть и посмотрел на Сеню как на сумасшедшего, комментировать его последнее высказывание не стал. Он вновь разместился на темечке слона и о чем-то задумался.

Собственно говоря, и остальным было о чем подумать, но делать этого абсолютно не хотелось. Многочасовая поездка на спине слона явно не располагала к иным размышлениям, кроме дум о боли в натертых филейных частях тела, неудобной позе и бурчащем желудке, утомленном постоянным покачиванием. Подумав пару минут обо всех этих муках, Сеня не выдержал.

– Лориэль, а куда мы, собственно говоря, тащимся? – поинтересовался он. – Не пора ли что-нибудь предпринять?

– Поужинать, например, – вставил Попов, не обращая внимания на гневные взгляды кинолога.

– И выпить не помешает, – поддержал его омоновец, еще меньше приглядываясь к выражению лица Семена.

– А девочек из варьете вам не надо?! – зарычал Рабинович и вновь повернулся к эльфу. – Почему к этой Рудре не отправляемся, спрашиваю?

– На ночь глядя? – ошалело уставился на него Лориэль.

– А ты думаешь, будет лучше, если Брахма нас здесь найдет или Кали к нему в гости заявится? – не унимался кинолог. – Давай сматываться отсюда. Устроим привал во владениях Рудры, а завтра с утра проведем рекогносцировку.

– Ну, как скажешь, – пожал плечами эльф и щелкнул пальцами…

В этот раз переход получился несколько более болезненным. У Сени кружилась голова, его тошнило, а вдобавок к этому чесалось все тело. Рабинович попытался открыть глаза, но сделать это отчего-то не получилось. Точнее, глаза-то открылись, но до такого размера, которому бы позавидовал и самый что ни на есть чистокровный чукча. В узенькие щелочки между веками с трудом удавалось различить свет и тень. Ну а первое, что увидел Сеня, был здоровенный москит, удивленно заглядывающий ему прямо в зрачок. Рабинович взвыл, хлопнул себя ладонью по носу и тут же почувствовал, что по лицу и руке потекло что-то липкое.

– Горыныч, мать твою, сделай же что-нибудь!!! – заорал кинолог, пытаясь рассмотреть хоть что-нибудь вокруг себя и сквозь узенькие щелочки не видя ничего, кроме мелькающих крыльев, до боли в скулах напоминавших подобные отростки у Лориэля.

– А-мн… хруу-м… чмяк, – донеслось откуда-то сбоку.

– Убью, керогаз бракованный! – рявкнул Рабинович, словно мельница размахивая руками.

– Хч-хум… То есть, простите. Увлекся. Такой деликатес. – Горыныч наконец перестал жрать, и Рабиновича окутал непередаваемый аромат его желудочных газов.

Москиты посыпались вниз, с явственными шлепками ударяясь обо что-то твердое. Дышать стало легче. Не приятнее! Но легче.

Звон в ушах, вызванный полетами москитов, не пропал, но куда-то отдалился. Сеня с трудом смог пошире открыть затекшие глаза и осмотрелся.

Они были посреди болота, из которого тут и там торчали страшно уродливые полусгнившие деревца. Над болотом висел туман, не дававший возможности увидеть ни края топи, ни неба над ней, а в этом тумане мелькали тени каких-то тварей. Хотя, может быть, это были лишь стаи москитов, подбиравшиеся к своим собратьям, куполом накрывшим путешественников.

К счастью, в этот раз Лориэль перенес всех почти в той же конфигурации, в которой они находились в мире Брахмы. То есть все как сидели на спине Дакши, так и остались там. Исключение составлял лишь Мурзик, как обычно, оказавшийся на груди Жомова. И в первый раз вместо того, чтобы испытать укол ревности к вероломному псу, Рабинович облегченно вздохнул. Ибо, окажись и Мурзик там, где находился к моменту переноса – справа от слона, сейчас он мог бы причислить себя к лику безвинно утопших в болоте, так как Дакша завяз в тине по самое брюхо. И это еще можно было считать удачей.

– Спасибо большое, Ахтармерз, – словно откликнувшись на мысли о себе, прогнусавил слон. – Эти кровопийцы тоннами забились мне в уши и хобот и, наверное, выпили бы из меня всю кровь, хотя и не представляю, куда в них столько лезет.

– Лориэль! Прыщ крылатый! А ну-ка, иди сюда! – завопил Сеня, не дав Горынычу ответить на благодарность галантного слона. – Ты куда нас занес?

– Как куда? – театрально удивился эльф, появляясь на приличном расстоянии от разгневанного кинолога. – Туда, куда и просили. В мир, где живет Рудра.

– А получше места отыскать не мог? – рявкнул кинолог.

– А что вы предпочитаете? – с интонациями ресторанного официанта поинтересовался маленький паршивец. – Безводную пустыню? Арктический холод? Жерло вулкана? Или, может быть, закажете бездонное море без клочка суши? Лично я рекомендую скалистые горы. И вид приятный, и, как сорвешься в пропасть, так долго летишь, что успеваешь забыть о том, что ты не птица.

– Хватит паясничать! Вытаскивай нас отсюда, – оборвал его Рабинович.

– Увы, такой услуги в моем прейскуранте нет, – широко улыбнулся крылатый садист и вдруг заорал: – Ты идиот? Как я вас вытащу, если на сегодня последнюю энергию на прыжок израсходовал? Вы, козлы, еще спасибо сказать должны! Тут, вдоль границы болота, единственная зона, хоть сколько-нибудь пригодная для жизни. Выбирайтесь из трясины и плюхайте туда. Там и будем лагерь разбивать…

– Извините меня, пожалуйста, но я с места сдвинуться не могу, – встрял в перепалку слон. – Завяз, так сказать, хотя и не понимаю, зачем так говорить. Все равно меня никто не слушает.

– Еще одна радость, – простонал Сеня. – Лориэль, где тут ближайший край болота?

– А я откуда знаю? – язвительно поинтересовался эльф. – Я, как и вы, первый раз тут на экскурсии. Причем, замечу, не по своей воле.

– Не знаешь? Так слетай и разведай! – Рабинович начал приходить в ярость.

– Мне лететь на разведку? – Казалось, маленького перепончатокрылого Сусанина сейчас хватит инфаркт.

– А ты еще на что-то годен? – сквозь зубы прошипел кинолог. Эльф секунду сверлил его испепеляющим взглядом, а потом развернулся и исчез в тумане.

– А вы чего молчите? – гневно обратился Рабинович к сослуживцам и застыл.

Оба российских милиционера преспокойненько спали на спине Дакши, как в собственной постели. И лишь Мурзик слез с груди омоновца и сидел чуть поодаль, глядя на хозяина с таким выражением на морде, с каким учительница смотрит на нашкодившего первоклассника, клятвенно обещавшего больше не хулиганить, но нарушившего честное слово.

– Мурзик, отстань, а? Без тебя тошно, – уведомил любимого пса кинолог и заорал: – Рота, подъем!

Жомов проснулся сразу, а вот на Андрюшу Попова приказ о побудке произвел ничуть не большее впечатление, чем те истеричные вопли, которые издавал Рабинович, ругаясь с эльфом. Криминалист просыпаться не хотел. Добрейшей души человек, Ваня Жомов даже предложил макнуть его в болото, чтобы разбудить, но Рабинович на такой рискованный эксперимент не пошел. Во-первых, кто знает, какую заразу в здешних топях мог бы подхватить Попов, дабы потом всех ею и наградить. Ну а во-вторых, вонять же от него будет так, что запах из пасти Горыныча французскими духами покажется. В общем, пришлось Андрея будить при помощи обычных оплеух и встряхивания, и после недолгих трудов друзья преуспели в своем начинании.

– Что, уже приехали? – протирая глаза, поинтересовался криминалист. – А мне такой сон хороший снился, будто я аквариум чищу. Вот только тины там много и грязь на стеклах, словно я к нему полгода не подходил. К чему бы это, не знаете?

– Сейчас я тебе гадалку позову. Она все и сразу объяснит, – прорычал Рабинович.

– Гадалку? Зачем? – Попов, видимо, еще не до конца проснулся. – Кстати, где мы? И кто меня покусал?

– Мурзик! В нем вурдалак проснулся от полной луны, – взвыл кинолог. – Андрюша, посмотри по сторонам. Мы в болоте. Кусали тебя москиты. И сожрали бы с потрохами, если бы я вовремя не проснулся и не заставил этого трехглавого живоглота нас от комарья избавить. Ну а чтобы до конца поднять тебе настроение, добавлю – мы тут застряли! И неизвестно, как вообще сможем выбраться из трясины.

– Да? – захлопал глазами Андрей. – Умеешь ты приносить радостные вести.

Рабинович схватился за голову и попытался изобразить театральный обморок, отчего едва не скатился со спины Дакши в трясину. Спасибо Мурзику, который вовремя успел вцепиться в китель хозяина зубами и задержать до тех пор, пока Ваня не пришел на помощь. Настроения Сене это падение не улучшило, и он, обругав матом всех на свете, повернулся к друзьям спиной.

Пока вся честная компания ждала возвращения Лориэля, настырные москиты предприняли еще две безуспешные атаки на людей. Горыныч вовремя успевал обрабатывать спутников своим желудочным сероводородом, а для подкрепления ресурсов врубался в комариную стаю и проедал в ней большие бреши, которые, впрочем, тут же закрывались новыми полчищами кровопийц. Наконец, когда менты уже начали думать, как справлять поминки по эльфу и готовиться к своим похоронам, Лориэль вернулся.

– Что так долго? – потребовал отчета кинолог.

– Не нравится? Мог бы тогда и сам слетать, – отрезал эльф. – Край болота вон там, метрах в двухстах, – Лориэль махнул ручонкой в сторону, противоположную той, куда он улетал. – Судя по всему, пройти можно, если удастся вытащить слона из этой трясины.

– И как мы, по-твоему, это сделаем? – ехидно поинтересовался Сеня.

– А как хотите, – предложил Лориэль.

Рабиновичу осталось только скрипнуть зубами, осознав, что в этом деле от эльфа помощи он не дождется. Зато от других советов последовало больше, чем требовалось. То, что среди них не было ни одного разумного, в расчет принимать не следует. Главное, что все хотели помочь и проявили инициативу. Ну а то, что начальник инициативу подчиненных в нужное русло направить не смог, так это не их вина, а его беда.

– Все, хватит! – заорал Рабинович после того, как Ваня предложил подвести под Дакшу бревна, а возможность Горыныча изменять размер использовать в качестве домкрата. – Ахтармерз, ты нас всех в воздух поднять сможешь?

– Теоретически это возможно. Практически я это делать отказываюсь, – заявил трехглавый пожиратель насекомых. – Я еще маленький, и мне такие нагрузки противопоказаны.

– Ну, тогда мы все останемся здесь, – отрезал кинолог. – Мужики, все. Отбой. Уже стемнело, спать пора. Торопиться нам некуда, поэтому давайте попрощаемся. К утру эта трехглавая самовлюбленная ящерица обожрется комарами и свалится в трясину, а они нас спокойно сожрут. Спать, конечно, можно и не ложиться, но мне кажется, что умирать во сне приятней…

– Подождите! Не надо впадать в крайности, – перепугался трехглавый третьеклассник. – Сейчас я попробую.

Горыныч принялся увеличиваться в размерах, пожирая все больше и больше москитов. Минут десять он кружил на Дакшей, а затем, видимо, набрав максимальный для себя размер, ринулся вниз. Менты только головы успели пригнуть, а у Сени хватило рефлексов, чтобы схватить Мурзика за шкирку, как Горыныч вцепился в бока слона. Дакша взревел, но никто на него внимания не обратил. Ахтармерз поднапрягся, и несколько долгих секунд казалось, что у него ничего не выйдет, но затем хлюпнула болотная жижа, и Дакша начал взлет.

Сил у Ахтармерза хватило ненадолго. Ведомый Лориэлем, он протащил на себе слона не более тридцати метров, но этого уже было достаточно. Опущенный вниз Дакша увяз только по колени и, с трудом выдирая из тины ноги, поплелся вперед, постоянно жалуясь, что его еще никто так сильно не щипал. Ну а минут через десять путешествия по хлюпающей трясине слон выбрался на твердую землю.

Если этот участок Лориэль обозвал единственным, хоть чуть-чуть пригодным для жизни, то можно было понять, что ждет друзей впереди! Выбравшись из болота, путешественники оказались на полосе земли шириной метров двадцать, сплошь заросшей какими-то колючками, шипастыми кустарниками да к тому же кишевшей змеями. Дакшу эти гады трогать не пытались, а менты и потерявший силы Горыныч спускаться со спины слона не стали, удивленно осматриваясь вокруг, словно надеясь рассмотреть в кромешной тьме что-нибудь интересное. И рассмотрели!

Буквально через несколько секунд после того, как вся компания выбралась на берег, колючие кусты раздвинулись, и прямо перед путешественниками оказались две парочки сиамских близнецов, сросшихся спинами. Причем на двух ногах у этих существ держалось по два туловища, каждое с парой рук и увенчанное головами, повернутыми затылками друг к другу. Покрыты твари были черной мерцающей чешуей, а морды жутко напоминали помесь волков с варанами. Причем непонятно, от какой животины было взято больше. Путешественники оторопели от такого сенсационного зрелища.

– Люди. Живые, – пробормотала одна из тварей.

– Ни фига. Живых людей не бывает, – раздался голос у нее из-за спины. – Ну-ка, повернись, я посмотрю. – Монстр развернулся, как по армейской команде «кругом». – И точно, живые! Чур, того толстого я буду есть…

Неизвестно, что произошло бы дальше и кто кем бы позавтракал, но в этот момент раздалось закладывающее уши шипение. Что-то непонятное леденящим ветром пронеслось по зарослям, ломая кусты, а затем за спинами двуглавых монстров появился огромный сгусток тьмы, из которого сверкали жуткие фосфорно-белые глаза.

– Кыш-ш-ш отсюда, мелюзга. Это мои гости, – прошипел новый визитер. Тварей словно ветром сдуло. – Вы приш-ш-шли в гости к Рудре. Представьтес-сь, пожалуйста.

– Так ты и есть Рудра? – удивился омоновец. – А нам, блин, сказали, что ты старуха…

Рабинович ткнул Жомова кулаком в бок, но было уже поздно. Демон, видимо, пришел в ярость. Ментов обдало сначала ледяным холодом, затем иссушающим жаром, а после этого Рудра зашипела (или зашипело?):

– Что ж, я могу быть и старухой, если вам захочется принять смерть в таком виде.

– Минуточку! Подождите! – Сеня поднялся во весь рост. – Мы не хотели вас обижать. Нам просто нужны две ваших слезинки. Сарасвати просила…

Теперь Лориэль что есть силы врезал кулачком в ухо кинологу, но и он опоздал. Рудра застыла неподвижно, и от этой неподвижности повеяло таким ужасом, что Дакша невольно попятился и влез задними ногами в болото.

– Что ж-ж-ж, если Сарасвати просила, я не могу отказать, – с угрожающим хохотом проговорил демон. – Будут вам слезинки. И не только мои!..

Рудра изменилась. Сгусток тьмы принял достаточно отчетливые человеческие очертания, хотя и непонятно, какого пола, и начал делать какие-то непонятные пассы руками, словно пытался пообщаться с ментами на языке глухонемых. И без того промозглый воздух вдруг насытился влагой до такой степени, что на доблестных служителях российского правопорядка начала промокать одежда, а Горыныч с Дакшей вмиг покрылись мелкими капельками влаги. Запахло озоном, а около ладоней демона появилось голубоватое свечение. Ахтармерз тут же закрутился на месте как волчок, готовясь ставить энергетический щит, а Лориэль заорал:

– Минуточку!

Рудра застыла.

– В чем дело? – недовольно проворчал демон. – Я не пойму, это вы слез просили или кто? Не отвлекайтесь. Будет вам и белка, будет и свисток. То есть… В общем, сейчас все получите.

– Простите, уважаемая, вы нас не так поняли, – встрял в разговор Рабинович. – Речь шла не о наших, а о ваших слезинках. И если то, что вы делаете, единственный способ заставить вас заплакать, мы можем упростить вашу задачу.

– Это как? – оторопела Рудра.

– Дакша, покажи, – Сеня дернул за хобот слона.

Тот собрал глаза в кучу и захлопал ушами, всем своим видом выказывая недоумение. Кинолог кивнул в сторону демона, загадочно улыбаясь, но Дакше и этого намека оказалось мало. Пришлось Рабиновичу топнуть ногой, делая вид, что он пытается отдавить кому-то ступню. Только после этого слон понял, что от него требуется, и пошел вперед.

Рудра оказалась еще более недогадлива, чем ушастый великан. Хотя она и внимательно наблюдала за манипуляциями кинолога, но с места не сдвинулась и стояла, загадочно улыбаясь. Если только расплывающееся пятно тьмы, заменявшее демону лицо, можно было считать улыбкой! Дакша подошел к демону вплотную и, секунду поколебавшись – цель, что ли, выбирал? – наступил Рудре на ногу. Та взвыла и запрыгала на месте, держась за отдавленную ступню. Рабинович, выхватив из рук застывшего омоновца бутылочку Сарасвати, бросился вперед.

Рудра, не обращая внимания ни на что вокруг, скакала, как резиновый мячик, беспрестанно поворачиваясь вокруг своей оси. Сеня попытался попасть в ритм, суя под нос демону стеклянный сосуд, но ничего из этого не вышло. Попов с омоновцем наконец вышли из оцепенения и бросились другу на помощь. Схватив Рудру за руки с обеих сторон, они заставили демона застыть на месте, а Рабинович жестом заправского аптекаря чиркнул пузырьком по сгустку тьмы (читай – лицу), собирая крупные слезы. В бутылочку Сарасвати уместилась только одна.

– Вторую давай! Давай вторую, – заревел кинолог, обращаясь к Жомову.

Тот полез в карман, пытаясь достать еще один стеклянный сосуд, но для этого пришлось ослабить хватку. Рудра, словно только и ждала этого момента, перестала скулить и рванулась изо всех сил. Может быть, российским милиционерам и удалось бы задержать любого демона, но для этого все-таки нужно минимум два милиционера! Андрея, несмотря на его габариты, в связи с отсутствием практики можно было считать лишь за половинку. Жомов, наверное, сошел бы и за полтора, но, поскольку в этот момент шарил в кармане одной рукой, тоже за полноценную боевую единицу не считался. Рудра вырвала у него руку и так саданула криминалисту по затылку, что тот отлетел на пару метров, зарылся в колючки и взвыл.

– Ах, вы так, значит? Вот вы, значит, как? – зашипел демон. – Ну, я вам сейчас покажу.

Отскочив на несколько метров назад и почти полностью скрывшись за стеной кустарников, Рудра начала делать руками все те же странные пассы. Сеня, проявив завидное упрямство, попытался пробраться ближе к демону, но, наткнувшись на колючки, остановился. Жомов было бросился ему на помощь, но их остановил крик Лориэля: «Назад! Все сюда!» Решив не терять время на выяснение, чем именно был вызван этот вопль, менты дружно рванулись обратно.

И вовремя! Едва они оказались рядом с Дакшей, демон выпустил в их сторону светящееся голубое облако. Горыныч тут же выставил энергетический щит, закрывший всю честную компанию. Облако мгновенно заволокло путешественников, и Рабиновичу почудилось, будто они все оказались внутри стеклянного новогоднего шара, висящего на украшенной гирляндами елке. Несколько мгновений ничего, кроме радужных сполохов на голубом фоне, не было видно, а затем горизонт очистился. Рудра стояла на месте, удивленно таращась на уцелевших пришельцев.

– Ах, так? – вновь возмутился демон и выпустил в путешественников сразу несколько разноцветных шаров.

На этот раз эффект был куда более впечатляющим. Шары, выпущенные демоном, ударяясь об энергетический барьер Горыныча, отскакивали, словно теннисные мячики, а затем разлетались искрами, как заправские фейерверки. Полюбоваться на столь необычное для данных мест зрелище прибежали те двое «сиамских близнецов», смесь черепахи с обезьяной и еще пяток каких-то странных тварей, глядя на которых трудно было понять, что они вообще собой представляют. Близко подходить они не решились, но застыли по разные стороны от сражавшихся, явно намереваясь поболеть.

– Рудра их замочит, – заявил один из «сиамских близнецов».

– Ни фига, – отрезал второй. – У них вон броня, как у «Т-34».

Черепахо-обезьяна, радостно завизжав, запрыгала на месте, но было непонятно, кого из спорщиков она поддерживает. Странные твари и вовсе время на споры тратить не стали, а тут же устроили драку. Причем без единого звука. Обе пары «сиамских близнецов» переглянулись, явно подумывая о том, чтобы тоже сцепиться, но тут демон прекратил устраивать фейерверк, с недоумением рассматривая неуязвимого противника. «Близнецы» тоже застыли, растерянно переводя взгляд с ментов на Рудру.

– Ничьей не будет, – тут же заверил их Сеня. – Сделать ставки не желаете? Скажем, один к пяти против нас?..

– Господи, он и тут куш урвать пытается, – простонал Попов.

– Да заткнитесь же вы оба, козлы, мать вашу! – заверещал Лориэль. – Горыныч, сбрасывай защиту.

Трехглавый малолетний маг, видимо, привыкший повиноваться старшим, вероятно, знавшим, что они делают, тут же убрал энергетический щит. Эльф вспорхнул повыше, чтобы видеть демона целиком, что-то невнятно пролепетал и взмахнул своей бракованной волшебной палочкой. В первые несколько секунд ровным счетом ничего не происходило, а потом Рудра захихикала.

– Ой, что вы делаете? – расходясь все сильнее, прохрипел демон. – Перестаньте меня щекотать. Прекратите, кому говорю! Ой, мамочки, умру сейчас…

И вдруг, резко крутанувшись на месте, Рудра с хохотом на бешеной скорости умчалась куда-то в глубь пустыни, расстилавшейся за полосой колючего кустарника. Менты удивленно таращились ей вслед, а Рудра скоро исчезла из виду, хотя дикий хохот демона слышен был еще долго.

– Н-да, – пробормотал Лориэль. – Получилось не то, что я хотел, но и это неплохо.

– Неплохо? – вытаращился на него Рабинович. – По-твоему, неплохо то, что это дикое существо умчалось неизвестно куда? И что мы теперь должны делать? Может быть, ты вместо Рудры слезинку в пузырек капнешь?

– А ты вообще какого хрена разорался, дятел длинноклювый? – взъярился маленький дебошир. – Я вас от смерти, можно сказать, спас, и что мне вместо благодарности? Одни упреки? Да пошли вы все к гномьей матери! Брошу вас тут подыхать и уйду к Кали. Уж лучше пусть она со мной что-нибудь сделает, чем ваши противные ментовские рожи до конца жизни терпеть.

– Ну и вали, – предложил Рабинович.

– Думаешь, не свалю? – подлетел к самому носу кинолога Лориэль.

– Извините, что вмешиваюсь, но когда будете, простите за выражение, сваливать, возьмите меня с собой, – неожиданно встрял в разговор слон. – Я бы, конечно, остался, хотя и не знаю, зачем мне это надо, но тут совершенно нечего кушать.

Оба скандалиста вытаращились на него так, будто увидели привидение. Рабинович, собравшийся что-то ответить дерзкому эльфу, даже рот забыл закрыть, до того неожиданным оказалось это вмешательство Дакши. Жомов, смеясь, хлопнул друга по спине. Да так, что тот чуть не откусил язык.

– Ну, как он вас? Здорово уделал, блин, – восхитился омоновец. – Не хрена орать друг на друга. Легче от этого никому не станет.

– Рассудительныйкакой стал, – недовольно констатировал кинолог. – Раз ты такой умный, подскажи, что нам дальше делать?

– Блин, так это и армейскому «духу» ясно, – хмыкнул Ваня. – Демона этого психованного искать.

– Гениально, – хлопнул себя по лбу Рабинович и сел на жесткую траву. – Выдайте ему кто-нибудь Нобелевскую премию, – а затем обвел взглядом странных тварей, все еще толпившихся поблизости. – Что уставились, уроды? Пошли вон!

Твари прыснули в разные стороны, и на небольшом пяточке относительно ровной и чистой от колючек поверхности кроме путешественников не осталось никого. Перемазанный в засохшей болотной тине слон хоботом пытался отколупывать куски грязи.

Горыныч пристроился к кусту и пытался его сожрать, выплевывая колючки, дабы восстановить утраченные силы. Получалось это плохо, и трехглавый третьеклассник тихо ругался матом. При этом его левая голова постоянно смотрела на ментов, проверяя, не слышат ли они. Они не слышали. Иначе Жомов малолетку бы точно отпорол. И лишь Мурзик занимался делом, разведывая окрестности. Через минуту он застыл на месте и тихо зарычал. Все повернулись в его сторону.

– Э-э, а можно узнать… – опасливо высовываясь из кустов, поинтересовался один из «сиамских близнецов».

– Нельзя! – взревел кинолог. – Пшел вон отсюда!

Монстр уже собрался нырнуть обратно под защиту колючек, но тут от раздумий очнулся Попов. Резко развернувшись на месте, в сторону «близнеца», он скомандовал:

– Стоять!

Монстр застыл. При этом его вторая голова исхитрилась вывернуться так, что тоже смотрела в сторону криминалиста. На обеих уродливых мордах читалась такая надежда на светлое будущее, что будь тут Михаил Сергеевич Горбачев, он бы сразу поверил в возможность построения коммунизма и на хрен отменил бы всю перестройку. К счастью для олигархов, Горбачева рядом не было, и никто им не помешал вовремя набить карманы.

– Тебе они зачем понадобились? – угрожающе повернулся к Попову Рабинович.

– Так, уродцы, ну-ка отвечайте, где живет Рудра? – не обратив на него внимания, спросил у «сиамских близнецов» криминалист.

– Она везде живет, – ответила одна голова.

– Не гони! Она нигде не живет, – возразила вторая.

– А конкретней? – не унимался Попов.

– Я знаю, где обитель Рудры, – выскакивая на проплешину, заявила вторая пара монстров.

– Где? – почти хором спросили путешественники.

– Мы скажем, но сначала вы должны для нас кое-что сделать, – дружно заявили уроды.

– О боже, и тут одни евреи, – застонал Попов.

– Что ты имеешь в виду? – взвился Рабинович.

– А-ну, блин, заткнулись! – рявкнул на них Жомов и повернулся к «сиамским близнецам». – Чего вы-то хотите?

– Объясните нам, что такое ставка и как их делают? – хором заявили все четыре головы монстров.

– Это не ко мне. Это к Рабиновичу, – хмыкнул Жомов. – Сеня, введи их в курс дела.

Криминалист снова застонал, а Сеня, осознав, насколько дешево они отделались, тут же бросился давать урок букмекерского дела. Научить делать и принимать ставки «сиамских близнецов» было так же трудно, как и заставить носорога играть на трубе или обучить корову вышиванию крестиком. Оба монстра совершенно ничего не понимали и, лишь когда Рабинович принялся им объяснять все буквально на пальцах, кое-как стали соображать.

– То есть если он, – одна из пар «сиамских близнецов» ткнула пальцем в другую, – решит драться, например, с Рудрой, то поскольку у него меньше шансов, в случае его выигрыша сумма выплат будет больше, чем у того, кто поставил на Рудру?

– Именно так, – подтвердил кинолог.

– Ну а если мы будем драться друг с другом? – спросил второй монстр.

– В таком случае шансы будут примерно равны, – ответил Сеня. – Тут учитывается много факторов. Например, кто из вас сколько боев провел и сколько выиграл. У кого было больше времени на отдых и так далее. Сейчас, например, я бы дал больше шансов тебе, поскольку ты чуть тяжелее в весе. Скажем, 1,2 к 1,4. Вот так. Понятно?

– А давайте попробуем! – загораясь энтузиазмом, проговорила та пара «близнецов», которой Рабинович дал больше шансов. – Ставьте на меня. Я сейчас его уделаю…

Обычно Рабинович такие шансы не упускает, и неизвестно, что бы произошло в этой ситуации, если бы не тяжелый взгляд омоновца. Ваня так посмотрел на кинолога, что тому пришлось со вздохом отказаться и предложить «сиамским близнецам» потренироваться где-нибудь в другом месте. Те с горестным вздохом согласились и готовы были мгновенно исчезнуть, позабыв о своем обещании. Но Ваня им напомнил. Деликатно, дубинкой по хребту.

– Где жилище Рудры? – проревел он.

– Пойдете прямо-прямо, увидите гору. Там пещера с двумя чудовищами на страже, – ответил монстр, махнув рукой в ту сторону, куда умчался демон. – Чудовищ не бойтесь, они всегда спят. Тихонько заходите в пещеру, там Рудра и живет.

– Все. Теперь свободны, – отпустил уродцев омоновец и повернулся к друзьям. – Пошли, что ли?..

Без слона путешествие по пустыне превратилось бы в ад. Да и с Дакшей было не намного лучше. Странный климат мира, служившего Рудре тюрьмой, постоянно давал о себе знать. Казалось, что он совершенно не поддается никаким законам физики. Путешественники попадали в полосу испепеляющей жары, а следом оказывались в потоке леденящего воздуха. Песчаная буря сменялась полным штилем, при этом граница между ними была столь четкой, что ни одна песчинка не вылетала за ее черту. Грунт то осыпался под ногами, то становился тверже камня. От обилия кислорода в атмосфере иногда кружилась голова, а следом путешественники начинали задыхаться от разряженности воздуха. В общем, климатический винегрет получился. Иначе не скажешь.

Сколько именно прошло времени, пока друзья добирались до пещеры Рудры, сказать трудно. Над пустыней висела постоянная мгла, и казалось, что даже само время на разных участках пути движется по-разному. И когда путешественники дошли до горы, одним казалось, что прошла целая вечность, а другие считали, что дорога не заняла и пары часов. При этом первые умирали от жажды, а вторые даже не успели натереть задницы о хребет Дакши.

Остановившись поодаль от входа в пещеру, менты застыли, пытаясь рассмотреть чудовищ, его охранявших, о которых говорили «сиамские близнецы». По обеим сторонам от черного зева стояли лишь два небольших валуна и ничего больше. Конечно, в этом мире было все возможно, и камни запросто могли превратиться в жутких монстров, но ментам в это верилось с трудом. Да и разбудить каменюки было бы довольно трудно. Разве что кувалдой по валуну звездануть!

– Пошли, что ли, – слегка стукнул Дакшу по лбу Рабинович. – Нет там ничего.

Слон, видимо, слишком сильно веривший во всякие чудеса, с минуту поколебался, тяжело вздыхая, но затем все-таки пошел вперед. Мурзик обогнал его, взяв на себя миссию разведчика, и первым устремился к пещере. Когда до входа оставалось не более пяти метров, умный пес остановился и тихо зарычал. Дакша, уже привыкший к таким выходкам, замер. Менты насторожились и тут же увидели – на камнях, по обеим сторонам от входа, спали две кошки. Черная и белая.

– Вот так чудовища! – расхохотался омоновец, и обе кошки тут же проснулись.

Угрожающе выгнув спину, они зашипели. К удивлению путешественников, выпущенные из мягких подушечек когти на лапах животных стали расти с катастрофической скоростью. Прошло всего несколько мгновений, и это грозное оружие семейства кошачьих достигло таких размеров, что стало едва ли не больше лап. И тут Мурзик залаял. Кошки оторопело уставились на него, а затем с истеричными воплями бросились на скалу, взбираясь на нее ничуть не хуже, чем на дерево. Поднявшись на пятиметровый уступ над входом в пещеру, обе животины принялись шипеть и орать так, будто их прямо сейчас через мясорубку пропускают.

– Камнем, что ли, в них запустить? – задумчиво поинтересовался омоновец.

– Да ну их. Пусть сидят. А то еще на башку свалятся, – отмахнулся Рабинович и снова хлопнул Дакшу. – Пошли, что ли? Долго тут стоять будем? Хозяйка уже, поди, заждалась.

Вход в пещеру оказался настолько большим, что в нем не только Дакша мог уместиться. Он бы прошел туда, даже если бы поставил на спину своего собрата. Горыныч, готовясь к новой заварушке, принялся раскручиваться прямо на голове слона, а Лориэль, взмахнув палочкой, повесил в нескольких метрах перед путешественниками светящийся шар. Впрочем, он так и не понадобился. Не прошли друзья и десяти метров, как впереди забрезжил красноватый свет, и через несколько секунд они оказались в огромной пещере. В глубине ее, на ложе, освещенном двумя светильниками, лежала Рудра и плакала от смеха.

– Уйдите, ироды. Уйдите, проклятые, – сквозь стон проговорил демон. – Убили вы меня. Помру теперь. Кому скажешь, от чего, засмеют на фиг.

– И правильно. Нечего гостей колдовством встречать, – отрезал Рабинович, спускаясь со спины слона.

Сеня не спеша подошел к Рудре. Та одновременно и плакала, и смеялась. Она попыталась взмахнуть рукой, словно отгоняя назойливую муху, но новый приступ смеха согнул демона пополам. Кинолог похлопал Рудру по плечу: дескать, ну-ну, получила то, что заслужила. Рудра конвульсивно дернулась и снова содрогнулась от приступа хохота, умудряясь успевать глотать слезы. Рабинович нагнулся и поймал слезинку в пузырек.

– Ну вот и все. Можешь смеяться дальше, – проговорил кинолог, поворачиваясь к Рудре спиной.

– Сеня, помрет ведь. Жалко, – вдруг вступился за демона сердечный Попов.

– Ну и хрен с ней. Она ведь нас едва не убила, – пожал плечами Рабинович.

– Не, Сеня, это не дело, – встрял в разговор омоновец. – Мы же милиционеры, а не фашисты какие-нибудь, чтобы над беззащитным созданием издеваться.

– А с тобой-то что случилось? – оторопел кинолог. – Ты же у нас главный костолом…

– Если бы эта Пудра сопротивляться аресту попробовала, то я бы первый ей ноги поотрывал, – заявил Ваня. – Но над арестованными я принципиально и сам не издеваюсь, и никому не даю.

– Ладно, – пожав плечами, согласился Рабинович. – Не буду ее мучить. Сейчас вернусь и удушу.

Рудра конвульсивно задергалась, стоило только кинологу сделать вид, что он поворачивается. При этом, несмотря на то что в глазах сраженного демона светился ужас, Рудра не переставала хохотать. Сеня посмотрел на Лориэля и кивнул. Тот пожал плечами, дескать, потом пеняйте на себя, и взмахнул палочкой. Смех прекратился. Секунду Рудра лежала неподвижно, а затем начала рыдать.

– Это не я! – выставил перед собой ручки эльф. – Она сама ревет как белуга.

– А говорили, слезу Рудры добыть невозможно, – хмыкнул кинолог и, передав Мурзика Жомову, взобрался на слона. – Пошли отсюда.

– Стойте! – поднимаясь с ложа, пророкотал демон. – Вы получили то, что хотели, но у меня есть для вас еще подарок. Я желаю, чтобы ваши мечты исполнялись, но не так, как вы того хотите!

– Чего она говорит? – поинтересовался Жомов у кинолога.

– Я не слышу, – пожал плечами Сеня, прижимая к себе Мурзика. – Машина работает, – а затем посмотрел на Лориэля. – Давай убираться отсюда.

Эльф затрепетал крылышками и взмахнул волшебной палочкой. Друзей ослепила вспышка, а затем наступила темнота. Впрочем, длилась она недолго, и потерявшего сознание Рабиновича привел в чувство истошный лай его верного пса. Сеня подскочил и оторопело посмотрел по сторонам. Вокруг, насколько хватало глаз, плескалось бирюзовое море, накрытое высоченным куполом пронзительно синего неба. Солнце светило вовсю, и, иногда застилая его крылом, в небе парили два альбатроса.

Рабинович почувствовал, как почва под ним шевелится, и ошарашенно подскочил. Не веря своим глазам, кинолог уставился на поверхность, на которой они находились. И в этот момент в трех метрах перед ним в воздух взлетел огромный фонтан, обдав всех брызгами. Так и есть! Путешественники оказались на спине кита.

– Лориэль, мать твою! Вытаскивай нас отсюда, – заорал Рабинович.

– А я не могу. У меня софт-то старый, – пискнул в ответ эльф и, поймав одуревший взгляд кинолога, пояснил: – Говорил же, что способен только два прыжка в день совершать. Это был второй!

– И что теперь делать? – растерянно спросил проснувшийся от потоков воды Попов.

– Тонуть, – ответил Рабинович, поудобнее устраиваясь на спине кита.

Часть II Как искали стерву Кали

Глава 1

Последний раз показываю, как прыгать надо!

Эгей

Если бы мне дали возможность вернуться назад, честное слово, сделал бы все, чтобы эта треклятая Рудра, кот ее поцарапай, вообще не смогла говорить. Я, конечно, пес миролюбивый и незлобивый, насмерть даже драного кота ни разу не загрыз, но сейчас, окажись он рядом, одному демону глотку точно бы разорвал. А мои менты еще сидят и ушами хлопают, не понимая, что произошло.

Вы тоже не понимаете?.. Жаль. Я был о вас лучшего мнения. Ведь даже слепому кутенку понятно, что на спине кита мы оказались лишь благодаря пожеланию Рудры. Кстати говоря, я так и не понял, какого пола это подлое существо. Что-то я сомневаюсь, что это женщина. Впрочем, я не о том. Помните, что эта мерзкая тварь сказала? «Чтобы ваши мечты исполнялись, но не так, как вы того хотите!..» Вот наши мечты и сбылись – мы убрались из ее мира, но не так, как мы того хотели – вместо гостеприимной вселенной Сарасвати оказались посреди открытого моря на спине кита. И берега ни одного не видно!

Ага! Мой хозяин начал материться, значит, до него тоже дошло, что не Лориэль виноват в нашем теперешнем положении. Следом за Рабиновичем и до муляжей мозгов остальных членов экспедиции добралась прописная истина. Теперь начали ругаться все, совершенно не заботясь о том, что обучают нашего несмышленого третьеклассника отборному русскому мату.

Впрочем, неизвестно, русскому ли? Я все время задумывался, как мы умудряемся свободно разговаривать с людьми самых различных наций, когда путешествуем по мирам. Это мы автоматически обучаемся их языку или они мгновенно разучивают наш? Спросить об этом кого бы то ни было, как сами понимаете, возможности у меня не было, а моих коллег эта проблема почему-то совершенно не интересовала. Вот и сейчас я не понимал, мы говорим на санскрите или все вокруг нас понимают русский.

Не знаю почему, но сейчас именно эта проблема взволновала меня больше всего. Казалось бы, мне нужно беспокоиться о том, каким образом лучше потонуть, а я о языковом барьере размышляю и сожалею, что так хозяину и не сказал всего, что о нем думаю. Может быть, какой-то защитный механизм в мозгу сработал? Не знаю. А вокруг ни одного ученого нет, чтобы мне это объяснить. Впрочем, ученым я бы и не поверил, потому что… Да коту под хвост этих ученых! Сейчас поважнее заботы есть.

– Так, мужики, что делать будем, когда эта животина, – Сеня хлопнул рукой по спине кита, – на дно пойдет?

– Сам же сказал, что тонуть, – безразлично произнес Попов, тупо глядя куда-то вдаль.

Эй, поросенок перекормленный, проснись! Пусть у тебя мозгов и немного, но нам сейчас каждая крупица серого вещества нужна.

– Мурзик, фу! Без тебя тошно, – рявкнул на меня Рабинович. Вот и попробуй помоги людям!

Впрочем, не больно-то я на хозяина и обиделся. Во-первых, он сейчас нервничает не меньше остальных. А во-вторых, все-таки мой вопль свою роль сыграл. Андрюша вздрогнул и, словно только что проснувшись, замотал головой. Вскочив на ноги, он осмотрелся по сторонам, выискивая берег, а затем впился взглядом в Рабиновича.

– Сеня, придумай что-нибудь. Утонем ведь, – взмолился криминалист.

– А ты-то чего волнуешься? – Ну не может мой хозяин не язвить. – Тебе же рыбки милее всего на свете. Вот и окажешься поближе к ним.

Попов покраснел от обиды и хотел что-то ответить Рабиновичу, но сдержался, решив не устраивать разборок в такой ситуации. Отвернувшись от Сени, Андрей уставился вдаль, будто надеясь где-то у горизонта найти решение нашей задачи. На несколько секунд все замолчали, задумавшись. Я тоже попытался решить проблему, но ничего умного в голову не шло. В мозгу вертелась только одна мысль: «Эх, хорошо бы взнуздать этого кита. Тогда бы мы его вожжами на поверхности удержали». Умно, не правда ли?

Остальные, видимо, придумали что-то ничуть не умнее моего. Поэтому и молчали. Все были на взводе, а Дакша и вовсе в состоянии, близком к панике. Я где-то слышал, что слоны умеют довольно неплохо плавать. Судя по виду Дакши, он либо к таковым не относился, либо считал окружавшие нас водные просторы слишком большими для своих умений.

Лишь один Лориэль выглядел относительно спокойным. И действительно, что ему волноваться, гаду перепончатокрылому? Ему твердая почва под ногами не нужна. Глядишь, и до берега долетит. Если, конечно, по пути его альбатросы не склюют… И стоило мне только об этом подумать, как одна птичка спикировала вниз, явно намереваясь полакомиться нашим крылатым дружком.

Лориэль ее не видел и, видимо, не привыкший к атакам с воздуха, на падающую тень внимания не обратил. Я гавкнул, пытаясь привлечь его внимание, но этот маленький тормоз, вместо того чтобы посмотреть наверх, так уставился на меня, будто я псалмы запел. Я собрался было завопить погромче, но на мой сигнал среагировал Горыныч. Вытянувшись в струнку, он дал залп по голодной пташке из всех своих огнеметов. Язычки пламени получились небольшими, но на то, чтобы подпалить брюхо альбатросу, их хватило. Птенчик истошно заорал и метнулся вверх, решив поискать пропитание в другом месте.

– Спасибо, – проговорил ошарашенный Лориэль и спикировал вниз, опустившись на спину кита, поближе к Горынычу.

– Не за что, – скромно потупился трехглавый поджигатель альбатросов. – Друзьям надо помогать.

– Слушай, Ахтармерз, – встрепенулся Попов. – А ты не мог бы подняться повыше и посмотреть, есть ли где-нибудь земля?

– И что потом ты собираешься делать, даже если Горыныч землю найдет? – ехидно поинтересовался мой хозяин. – Пришпоришь нашего скакуна так, чтобы он в нужную сторону поплыл?

– Да нет. Но все-таки лучше знать, в какую сторону нам плыть, если этот кит погружаться начнет, – смутился криминалист и тут же разозлился: – А что ты вообще придираешься? У тебя есть идеи получше?

– Есть, – кивнул головой Рабинович. – Выпустить из тебя жир, накачать воздухом и сделать спасательный матрас.

Андрей даже подскочил от обиды, и, может быть, они бы с моим хозяином все-таки впервые подрались, если бы не вмешался Жомов. Вскочив с места, он занял позицию между двумя враждующими сторонами.

– А-ну, разошлись, горячие ментовские парни, блин! – рявкнул он. – Сеня, вместо того чтобы задираться, лучше бы действительно что-нибудь дельное предложил. А ты, Поп, поменьше внимания на него обращай. Знаешь ведь, хлебом его не корми, дай только кого-нибудь достать.

– Извините, что вмешиваюсь в ваш высокоумный разговор, но предложение действительно дельное, – первый раз после того, как мы очутились на ките, подал голос Дакша. – Если земля достаточно близко, я бы смог доставить вас туда, хотя и не знаю, зачем мне это нужно.

Мои менты переглянулись. А чего переглядываться? Если наш лопоухий транспорт пришел в себя и готов оказать помощь, зачем отказываться? Тем более, как говорится, при полном отсутствии выбора другой альтернативы нет. Игра в гляделки тут же закончилась, как и началась, и мои соратники взялись изготавливать Горыныча к запуску.

В обычных условиях сам оторваться от ровной поверхности он не может. Ахтармерза сначала требуется слегка разозлить и обидеть, а затем бросить вверх, предварительно раскрутив. Но едва Сеня с Жомовым начали подготовку к старту баллистической трехглавой ракеты, как земля, то бишь спина кита стремительно стала уходить из-под ног. В считаные секунды вода добралась до моей груди, и я, если честно, перепугался. Даже едва не завыл от ужаса… Впрочем, не меньше меня испугались и остальные.

– Куда ты пошел, козел! – истошно завопил Попов, заставив искупаться альбатросов, попавших под его ударную волну. – Стой, кому говорю. Не тони, бурдюк с жиром. Стой, кому сказал! Да чтобы ты на мель сел, урод!

И тут нас подбросило. Удар был такой силы, что я едва не слетел со спины кита. Мои менты попадали в воду, и лишь Дакша устоял на ногах. Испуганно протрубив, он пошире расставил ноги. А кит, замедляя ход, прополз вперед несколько метров и застыл. Часть его спины оказалась над водой. И пусть площадь была намного меньше, чем раньше, у нас оказался шанс расположиться на сухой поверхности, а не по брюхо в воде… Если, конечно, шторм не налетит!

– Блин, а он в натуре на мель сел, – удивленно констатировал Жомов, будто бы остальные этого не поняли.

Нам, конечно, было приятно от этого факта, но киту, внезапно наткнувшемуся на непонятную преграду, подобный расклад не понравился. Он принялся возиться и трепыхаться, стараясь сползти с мели. Бил хвостом по воде, обдавая нас соленой влагой с ног до головы, выпускал фонтан, и все без толку.

В течение целого часа мы могли насладиться теми ощущениями, которые испытывают люди во время землетрясений или моряки в семибалльный шторм. Причем от последних нас отличало лишь то, что держаться было абсолютно не за что. Попов однажды слетел со спины, и, если бы не Дакша, выловивший его хоботом, Андрюша точно вдоволь бы насмотрелся на любимых рыб.

Остальным пришлось не намного лучше. И в итоге ничего умнее, чем держаться за слона, мы не придумали. Получилось, как в сказке про репку: Андрюша – за Сеню, Сеня – за Ваню, Ваня – за Дакшу. Исключением было лишь то, что на репке, роль которой исполнял слон, никто не сидел. У нас там был Горыныч, вцепившийся всеми конечностями в уши слона, ну а я висел под мышкой у омоновца, словно мешок с костями. Согласитесь, не слишком удобное положение. И все же это лучше, чем бултыхаться в воде. Ну а примерно через час кит устал, и мы смогли отдохнуть, повалившись на его мокрую спину.

– Знаете, мужики, я всегда на море хотел побывать, но если мы тут еще пару часов так побултыхаемся, я и своих рыбок ненавидеть начну, – простонал Попов, и я от такого заявления едва собственный язык не откусил. Вот уж никогда не думал, что безумно влюбленный в рыбок криминалист может про них такое сказать!

– Нет, Андрюша, погоди. Мы еще в мире-аквариуме побываем, – пообещал мой хозяин, и по глазам Попова я понял: если бы у него были силы встать, он немедленно удушил бы Рабиновича.

– Эх, сейчас бы пожрать что-нибудь, – сменил тему Попов, решив не поднимать бучу.

– А ты в воду крикни. Глядишь, рыбы наглушишь на уху, – не унимался мой хозяин. – Заодно и зло на них сорвешь за свои мучения.

– А ты эту рыбу сырой жрать будешь? – огрызнулся Попов.

– Зачем? – делано удивился Рабинович. – Вон у нас самоходная керосинка за слоновьи уши держится. Поджарит все за милую душу.

«Керосинке», то бишь Ахтармерзу, такое обращение не понравилось, и он от обиды начал надуваться. Жомов вяло рявкнул на него, и Горыныч умерил пыл. А то, честное слово, раздавил бы Дакшу, и пришлось бы нам во время следующей попытки кита сняться с мели за воздух держаться. Но зато скульптурная композиция впечатляющая получилась: кит, на его спине слон, у ног которого вповалку валяются лучшие представители племени человеческого, а на слоне, растопырив все три головы в разные стороны, восседает Горыныч, поддерживая баланс распущенными крыльями. Жаль, фотоаппарата нет!

Моим ментам явно было не до оценки красот данной скульптурной группы. Даже неутомимый Ваня Жомов, измученный полуторачасовым балансированием на мокрой спине кита, еле шевелился. А про остальных и говорить нечего! Лишь один Лориэль выглядел вполне бодро, задумчиво расхаживая по крупу Дакши. Но и кроме меня нашлись ценители необычной композиции. В воздухе послышался едва уловимый шелест, а затем мелодичный голос произнес:

– Странно. Никогда не видел такого устройства мира, – проговорил неизвестный. – В море плавает кит, а на его спине слон держит землю.

Мои менты тут же вскочили на ноги, я вскинул голову, а Лориэль поднялся в воздух. И лишь наша трехглавая имитация лесопарковой зоны, видимо, по-прежнему боясь сорваться со спины Дакши, не изменила своего положения. Ну а в небе над нами, колышась, словно подернутые дымкой, висели два элементаля воздуха. Различить их было так трудно, что, не заговори эти создания, вряд ли кто-нибудь из всей нашей компании их заметил.

– Где ты видишь землю? – совершенно не обращая на нас внимания, спросил второй элементаль.

– Ну как где? – удивился второй. – А что такое, по-твоему, на слоне сидит? Видишь, и расцветочка подходящая, и три дерева с самого края земли болтаются. Правда, клочок земли маленький, ну так в этом мире другого-то и вовсе нет.

– Кого вы там землей обозвали? – Горыныч наконец сообразил, о ком идет речь.

– Ты смотри, одна пальма разговаривает! – удивился первый элементаль.

– Дурак ты, – констатировал второй. – Если на слоне земля, то почему люди не на земле, а на ките? И вообще, откуда в этом мире люди?

– Из моря, тормоз! Ты что, о теории эволюции Дарвина ничего не слышал? – Первый дух покрутил пальцем у виска. – Надо будет Брахме доложить, что мы новое мироустройство открыли. Пусть в анналы занесет.

– Эй, вы, там! Вы откуда здесь взялись? – подал голос мой хозяин. – Где здесь земля есть поблизости?

– Ты гляди, люди тоже уже разговаривать научились! – обрадовался первый. – Только посмотри, какими невероятными темпами идет в этом мире эволюция.

– Я сейчас тебе такую революцию устрою, что ты у меня до туманной дымки мутируешь, – рявкнул омоновец, как обычно, перепутав термины. – Ты что, не слышишь, тебе вопрос задали!

– Ого, они агрессивны! – изумился второй элементаль. – Как считаешь, подобное поведение вызвано недостатком пищи или жизненного пространства?

– Скорее всего, и то, и другое, – отозвался его спутник, и тут не выдержал Попов.

– Мо-олча-ать! – завопил криминалист так, что и меня чуть со спины кита в море не снесло.

А уж про элементалей и говорить нечего. Обоих духов воздуха подбросило высоко вверх и так закрутило, что снизу казалось, будто они решили устроить соревнования по высшему пилотажу. Вдобавок еще элементалей легким ветерком стало уносить в сторону от нас. Мой Сеня сердито посмотрел на криминалиста.

– Ну и что ты натворил? – грозно поинтересовался он. – Единственные разумные существа в этом мире нам встретились, а ты их хрен знает куда забросил.

– Умничать поменьше будут, – огрызнулся Попов. – Тоже мне, последователи Дарвина нашлись!

Сеня горестно вздохнул. Конечно, моему хозяину жутко хотелось устроить Андрюше разнос по всем статьям, но он понимал, что делать это бессмысленно. Во-первых, элементалей все равно вернуть скандалом не удастся. Во-вторых, Попов принадлежал к такому типу людей, которые сначала что-то делают, а потом думают, зачем они этой ерундой занимались. И никакими уговорами, наказаниями или поощрениями подобное положение дел исправить уже было нельзя. Слишком поздно. Ну и, в-третьих, духи воздуха вполне четко сказали, что, кроме Горыныча, никакой «земли» в этом мире нет. Значит, и пользы нам от элементалей никакой не было.

А вот вреда они наделать могли. Я ясно слышал, как один из них собирался доложить о нас Брахме, а это нам ничего хорошего не сулило. Вряд ли этот бог обрадуется тому, что мы шатаемся где попало, вместо того чтобы выполнять задание Кали. Конечно, Лориэль и мой Сеня могли бы опять что-нибудь наплести насчет поисков пропавших дэвов, но я что-то сильно сомневался, что этот номер снова пройдет. Скорее всего, многорукая богиня разозлится и придумает нам еще какое-нибудь наказание.

Впрочем, один плюс в появлении элементалей все же был. Доложи они о нас Брахме, мы имели бы шанс выбраться с этого треклятого кита. Пока он лежал спокойно, но я был уверен, что долго это не продлится. Конечно, огромное морское животное, никогда не видевшее суши, было ошарашено тем, что село на мель, но это не значит, что кит не пожелает-таки освободиться из капкана. И, словно подтверждая мои соображения, гигант начал шевелиться.

В чем в чем, а в сообразительности киту не откажешь. Если прошлый раз он бился бестолково, пытаясь конвульсивными движениями выбраться с мели, то теперь стал методично раскачиваться с боку на бок, сопровождая каждое движение ударом хвоста. Иногда мне начинало казаться, что кит вот-вот сдернет себя с отмели и уйдет в глубину, оставив нас купаться в безбрежном океане, но мои опасения каждый раз оказывались напрасными. Попов так основательно сотворил первые в этом мире зачатки суши, что кит сняться с мели не мог и, побившись часа два, затих. На этот раз надолго.

Мы устали, промокли, хотели пить и есть. И стремительно наступившую ночь встретили как спасительницу. А зря. Вместе с ночью пришел и легкий ветерок. Нас стало захлестывать невысокими пологими волнами. Конечно, хорошо, что невысокими, но приятного и в этом было мало. Все промокли с головы до ног. Попов не переставая клацал зубами, да и Сеня мой дрожал. И лишь Ваня Жомов успешно изображал из себя моржа, не обращая внимания на холод. Но, поскольку и ему купаться надоело, вслед за остальными он забрался на спину слона.

– Вам там не тесно? – вежливо поинтересовался Дакша.

– Нет, что ты! – картинно возмутился мой хозяин. – Тут апартаменты класса «люкс», двуспальные кровати, ванная и телевизор. Все просто чудесно! Тем более что из ресторана сейчас жареного поросенка с картошкой-фри доставят. А затем рявкнул на эльфа: – Лориэль, мать твою в ППС, долго еще ждать, пока твои магические батарейки подзарядятся?

– До полуночи. – К моему удивлению, Лориэль не обиделся. – Раньше этого срока я сделать ничего не могу.

– А когда полночь? – не унимался Рабинович.

– Извини, часы дома забыл, – вспылил-таки маленький дебошир. – По-твоему, я ходячий хронометр?

– Не знаешь, сколько времени? Так пробуй! Глядишь, и сработают твои заклинания, – огрызнулся Сеня.

– Как вы мне со своими воплями надоели, – встрял в их спор омоновец. – Пристрелить вас, что ли, чтоб другим неповадно было?

Мой хозяин презрительно фыркнул, но замолчал. И, следуя примеру Жомова, принялся чистить свое подмокшее табельное оружие. Лориэль, тоже уставший болтаться между морем и небом, продолжать ссору не стал, а последовал совету Рабиновича. Периодически его волшебная палочка слабо мерцала в темноте, демонстрируя, что эльф работает, но успехов его действия пока не приносили.

Постепенно мы успокоились, и я даже немного вздремнул, но внезапно был сброшен со спины Дакши мощным толчком. Мои менты вместе с Горынычем посыпались следом словно горох и только чудом никто не оказался в море. Едва мы кое-как успели вцепиться друг в друга, как кит устроил очередной штурм отмели. Видимо, почувствовав, что волны в море становятся выше, морской гигант решил использовать их в помощь себе. Причем в этот раз кит не стремился уйти вперед, а упорно тянул себя назад. Туда, откуда он на отмель и заскочил. Минут через десять я почувствовал, что кит сползает в море, и заорал, как новорожденный щенок.

– Лориэль, твою мать, сделай что-нибудь! – рявкнул мой Сеня, чувствуя, как вода поднимается все выше и выше.

Эльф вился у нас над головой. Вспышки от его волшебной палочки стали почти непрерывными. Мы все не отрывали глаз от перепончатокрылого летуна, надеясь на спасение и чувствуя, как кит все дальше и дальше сползает с отмели. Казалось, еще чуть-чуть и напьемся мы все соленой водицы вдоволь, но в этот момент нас ослепила вспышка, а очнулся я уже на мягкой траве и, вскочив на лапы, радостно загавкал… Тьфу ты! Даже вспомнить стыдно. Словно шавка какая-то.

– И куда нас забросило в этот раз? – поинтересовался Рабинович, приходя в себя от моих воплей и вглядываясь в темноту.

– Пытался добраться до мира Брахмы, – откуда-то сверху раздался неуверенный голос эльфа. – А что из этого получилось, утром увидим.

– Хорошо, что хоть в этот раз ни в море, ни в болото не угодили, – буркнул мой хозяин. – Вы как хотите, а я – спать.

Бдительный Жомов попытался что-то возразить по поводу незнакомой местности, возможной опасности и необходимости выставления часовых, но слушать его никто не стал. Сеня, как всегда, надеялся на мою бдительность и присутствие Дакши. Попов так устал, что даже есть не просил, ну а мнение остальных и вовсе в расчет не принималось. В итоге все, не сняв мокрой одежды, попадали на траву и почти мгновенно уснули. Я некоторое время принюхивался и прислушивался к окружавшему нас миру, а затем тоже начал дремать. Да так и проспал до самого утра.

С рассветом положение наше не прояснилось. Глядя на густые зеленые джунгли, окружавшие поляну, на которую нас выбросил Лориэль, понять, попали мы в мир Брахмы или нет, было просто невозможно. Сеня попытался было устроить допрос Дакше, но ничего толкового из этого не вышло. Слон, проведший всю свою сознательную жизнь там, где правил Шива, сказать что-либо об окружавшей нас местности не мог.

То же самое было и с Лориэлем. Угрюмый эльф только пожимал плечами в ответ на все вопросы, а когда на него начинали давить, разражался такой руганью, что пичуги, порхавшие по окрестным веткам, стыдливо затыкали крыльями ушные отверстия. Ну а завершились все расспросы тем, что Дакша опять собрал мелкое зверье и отправил его на разведку.

Примерно полчаса мои менты бесцельно слонялись по поляне. Неизвестность раздражала их так сильно, что, появись сейчас возле нас какой-нибудь правонарушитель, легким испугом он бы не отделался. Плохо просохшая за ночь и перемазанная грязью форма тоже не поднимала настроение моим сослуживцам. Сеня попытался хоть как-то привести китель в божеский вид, но только еще сильнее перемазал его и окончательно впал в депрессию. Глядя на унылого хозяина, я подумал, что сейчас согласился бы на присутствие возле него какой-нибудь человеческой суч… самки, лишь Рабинович хмуриться перестал.

Человеческих самок достать было негде. Я сомневался, что Сеня согласится общаться с какой-нибудь бабуинихой, прыгающей неподалеку по веткам, поэтому подобных предложений выдвигать не стал. Впрочем, меня бы все равно никто не понял, и мой хозяин так и не узнал, что за участь я ему готовил. Ну а через полчаса настроение у моих ментов поднялось. Какая-то птаха принесла весть о реке, расположенной неподалеку, и мы спешным маршем отправились в указанном пичугой направлении.

Речка оказалась неширокой и удивительно чистой. На берегу росло несколько апельсиновых, мандариновых и еще каких-то фруктовых деревьев, и мои менты, позабыв о недостойном российского милиционера внешнем виде, с жадностью набросились на плоды. Только слегка утолив голод, путешественники напились воды и принялись стирать форму. Без привычных моющих средств получалось это плохо, но с горем пополам одежда была постирана и развешена по окрестным кустам для просушки, а менты развалились на траве, почувствовав себя почти счастливыми.

– Эх, сейчас бы барашка жареного или кабанчика, – мечтательно протянул Попов.

– И выпить бы не помешало, – поддержал его Ваня.

– А еще бы баб, наркотиков и башку кому-нибудь из «калаша» продырявить, – огрызнулся мой хозяин. – Сматываться отсюда надо, а вы о всякой ерунде думаете.

– А что плохого в том, если мы сытно поедим и хорошо выпьем, прежде чем домой свалим? – удивился омоновец. – По крайней мере, блин, наградим себя за все мучения.

– Вот дома и будем себя награждать, – буркнул Рабинович и отвернулся от друзей.

Сенино состояние я прекрасно понимал. Больше всего на свете мой хозяин не любил неопределенности. Во всех предыдущих путешествиях мы всегда имели достаточно четко поставленные цели и более-менее представляли способы, какими эти задачи следует выполнять. На этот раз все пошло наперекосяк. И если до сего момента было достаточно ясно, что нам делать, то теперь, когда благодаря Рудре Лориэль окончательно утратил возможность нацеленно перемещаться в пространстве, было совершенно неясно, как мы сможем выполнить задание Сарасвати, чтобы вернуться домой.

Это и раздражало моего хозяина. И ничуть не меньше его злило то, что Попов с Иваном относятся к нашему положению достаточно спокойно. Ваню-то всегда было трудно вывести из состояния равновесия такими мелочами, как координационный сбой у Лориэля. А вот почему был спокоен Андрей, даже меня удивляло. То ли наш главный паникер свято верил, что, несмотря ни на что, мы сумеем выпутаться из сложной ситуации, то ли просто не понимал всей тяжести нашего положения, я не знал. Но, если честно, радовался спокойствию криминалиста. Все-таки, начни он паниковать, жизнь наша значительно бы усложнилась.

Тем временем, пока мои менты стирали и сушились, к Дакше стали подтягиваться высланные им разведчики. Сеня то и дело бросал в его сторону вопросительные взгляды, но слон только качал головой и смотрел на Рабиновича грустными глазами, из чего становилось ясно, что утешительных для нас вестей пока нет. Я решил обследовать все побережье поблизости от отдыхавших коллег и отправился вверх по течению реки, но тут же застыл: впереди послышалось мелодичное пение! Я зарычал.

– Мужики, боевая тревога, – встрепенулся мой хозяин, бросаясь к висевшему на кустах обмундированию. – Похоже, сюда кто-то идет.

Не похоже, а идет!.. Я уже хотел объяснить Рабиновичу, что думаю относительно его умственных способностей и доверия моему чутью, но пение приблизилось с невероятной скоростью, и из-за поворота реки на плес вынесло три довольно большие лодки, набитые исключительно людскими самками. Хором распевая «Во поле березка стояла…», дамочки умудрялись довольно лихо отплясывать в такт и если не водили хороводы, то лишь из-за относительной узости лодок. Мои менты так и застыли с открытыми ртами, даже не успев до конца натянуть штаны. В буквальном смысле этого слова.

– Ой, бабоньки! – завопила одна из закутанных в сари индианок. – Смотрите, мужичков каких нам Вишну послал.

Девки завизжали и, прекратив отплясывать гопака на лодках, взялись за весла, явно намереваясь пристать к берегу. Первым в себя пришел Попов и, густо покраснев, торопливо натянул брюки на свои семейные трусы в оранжевый горошек. Следом ту же операцию выполнили и Жомов с Рабиновичем, и к тому моменту, когда лодки стремительно уткнулись в речной песок, все трое выглядели вполне пристойно.

Чего не скажешь об индианках. То есть они, конечно, не бегали полуголыми, пытаясь с воплями отловить моих ментов, но в целом их поведение пристойным не назовешь. Высыпав из лодок, дамочки окружили плотным кольцом российских служителей правопорядка. Несколько секунд они с восторгом рассматривали ментов, а затем одна из них попробовала пощупать свисавший поверх ремня животик Попова. Андрюша шарахнулся назад и тут же попал в объятие индианки, стоявшей сзади.

– Девочки, чур, этот мой! – завопила она.

– Губозакатыватель купи! – отрезала другая. – Жребий тянуть будем.

– Щас! – возмутилась первая. – Кто успел, тот и съел. И вообще, в большой семье пастью не щелкают!

Попов тщетно попытался вырвать из объятий девицы, но самостоятельно сделать это никак не удавалось. Жомов с Рабиновичем, пользуясь относительной свободой действий, спасли криминалиста от растерзания и заняли позицию «спина-к-спине». Глядя на эту картину, я не смог сдержаться, чтобы не оскалить зубы в усмешке. Да вы и сами бы посмеялись, если бы увидели, какие физиономии были у трех ментов, окруженных плотным кольцом разбитных девиц. Хотя ни одному из моих сослуживцев было не до смеха.

– Так, тихо, женщины! – завопил мой хозяин. – Немедленно объясните, что здесь происходит.

– Ой, бабоньки! – завопила одна из них, явно бывшая заводилой. – Они в дурачков решили поиграть. Как здорово!

В этот момент и остальные члены нашей компании стали приходить в себя. Дакша, отиравшийся у дальнего конца плеса и поливавший себя водой, осторожно стал приближаться, а Горыныч, уничтожавший местных насекомых, и вовсе рванулся вперед.

– Разойдитесь, пропустите, – потребовал он, вцепляясь крайними головами в сари одной из девиц и оттягивая ее назад. Аборигенка обернулась.

– Ой, какая зверушка забавная! – завопила она. – Говорить умеет.

– Я сейчас тебе покажу зверушку, – обиделся Ахтармерз и начал увеличиваться в размерах.

Девица завизжала и бросилась в сторону. Правда, если кто-нибудь скажет, что она испугалась, пусть первым отдаст меня на растерзание котам. Я, конечно, не слишком много понимаю в людских способах ухаживания и их брачных играх, но вопила эта дамочка с такими же интонациями, с какими сучка тявкает, делая вид, что этот кобель ее не устраивает. Остальные индуски эту игру поддержали и начали с визгом носиться по поляне. Горыныч растерялся и вновь вернулся к нормальному размеру, а мои менты организованно отступили к Дакше и заняли там оборону. Девицы же, увидев, что их никто не преследует, разочарованно прекратили беготню и начали опять стягиваться к нашим оборонительным позициям.

– Фи, какие-то они неинтересные, – раздалось из толпы женщин.

Правильно! Мы не только неинтересные, но еще и невкусные, несъедобные, необщительные, не…

– Фу, Мурзик! – рявкнул на меня хозяин. И это после всего, что я для него сделал? – Фу, говорю!

– Бабоньки, а может, они голодные? – завопила бандерша этого самоходного борделя. – Давайте накормим их!

Девки с визгом бросились на свои суденышки и потащили оттуда корзины со снедью и пузатые кувшины. Мнение моих ментов по поводу оголтелой толпы баб мгновенно изменилось. Жомов с Поповым стали облизываться, и даже мой Сеня, несмотря на то что пытался сохранить грозный вид царствующей особы, не смог унять урчания в животе.

Что и говорить, при всей моей нелюбви к женским особям человеческой породы должен признать, обед они нам устроили на славу. Помнится, я как-то однажды услышал от одной из пассий хозяина, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок. Сеня тогда только усмехнулся, а я, будучи несмышленым щенком, перепугался, стараясь представить, как эта здоровая кобыла заберется в желудок Рабиновича, а оттуда полезет к сердцу.

Бессердечный хозяин мне на фиг был не нужен, и я закатил девице истерику, требуя оставить моего хозяина в покое. Сеня меня тогда выгнал в коридор и закрыл за собой дверь. А я в отместку нагадил его подруге в туфли. Уж не знаю, какой между ними потом произошел разговор, но дамочка эта на нашей территории более не появлялась. И лишь потом, на собачьей площадке, я узнал, чточеловеческие самки имеют в виду, когда говорят о таком странном способе добраться до сердца своей жертвы. Вот и сейчас, глядя, как уплетает Попов, я понял, что до его сердца аборигенки точно уже добрались. Можно сказать, голыми руками взяли.

Жомов тоже поглощал пищу в огромных количествах, но для его комплекции, да еще и после суток голодовки, это даже нормой не являлось. Попробовал омоновец приложиться и к вину, но Рабинович эти попытки пресек в корне. Правда, поскольку и сам хотел выпить, полностью употребление алкоголя не запретил, но всячески ограничивал его количество, исчезавшее в бездонных желудках российских ментов. Дакша с Горынычем, естественно, от употребления спиртного отказались, а вот Лориэль и вовсе куда-то исчез.

Кроме меня, пропажу маленького дебошира не заметил никто. Дорвавшимся до нормальной еды путешественникам было абсолютно наплевать, где мотается эльф, а меня его пропажа взволновала. Хотя и не скажу, что слишком сильно. Все-таки пузырьки со слезами монстра неопределенного пола – Рудры – были у Рабиновича, а без них смыться из этой вселенной эльф не мог. Ну а почему бы ему и не погулять по окрестностям в таком случае?

Пичкая нас едой, сами дамочки ни к чему не притронулись. Напротив, организовав оркестр со странными инструментами, названия которых никто в нашей компании не знал, да и знать не хотел, индуски устроили прямо на берегу перед нами фестиваль местной песни и пляски. Который, кстати сказать, никого из моих спутников не вдохновил. Ну не было у нас любителей индийского фольклора!

Попов, правда, то и дело поглядывал осоловевшими от еды и выпивки глазами на танцовщиц, но эти взгляды в расчет можно не принимать. Наверняка Андрюша прикидывал, сколько провизии после таких скачков дамочки смогут сожрать, и просчитывал, какое количество припасов ему следует спрятать, чтобы вечером не помереть с голода. Аборигенки эти взгляды понимали по-своему и каждый раз, когда Андрей смотрел в их сторону, начинали призывно улыбаться и еще сильнее вихлять всеми частями тела. Не понимаю, как они не разваливались при этом?

Остальные мои спутники на танцующих девушек и вовсе не обращали никакого внимания. Примерный семьянин Жомов, как всегда, больше таращился на сосуды с алкоголем, чем на что-либо еще. А вот почему мой Сеня не реагировал, мне было совершенно непонятно. То ли ему действительно аборигенки внушали невероятное отвращение, то ли с местной пищей было что-то не так или, обиженный тем, что в центре внимания индусок находится не он, а Попов, Рабинович просто делал вид, что женщины ему безразличны, сказать не берусь. Если бы раньше с моим хозяином такое происходило, я бы объяснение нашел, а теперь, честно говоря, терялся в догадках.

Может быть, стареть мой хозяин начал раньше времени? В таком случае надо найти способ его к доктору загнать. А то, говорят, преждевременно постаревшие хозяева становятся крайне невнимательны к своим псам. Меня такая перспектива не устраивала, и я сам решил проявить внимание к Рабиновичу, дабы потом не страдать безвинно.

Наконец мои менты насытились и, откинувшись на спину, стали лениво наблюдать за вывертами танцовщиц. Те еще несколько минут попрыгали по берегу речки, а затем, решив считать свою миссию выполненной, выстроились перед моими коллегами, словно личный состав перед начальником отдела. Вперед выступила та самая дамочка, что являлась заводилой этой странной команды.

– Ну, наелись, мужички? – игриво поинтересовалась она.

– Ага. Спасибо. Было очень вкусно, – вразнобой ответили трое российских блюстителей правопорядка.

– Оч-чень хорошо, – кивнула головой атаманша. – Мы тут посоветовались и решили дать вам право самим выбирать. Что вы на это скажете?

– Спасибо, но в Конституции РФ право избирать и быть избранными за нами и так закреплено, – буркнул Рабинович.

– А что выбирать-то? – наивно поинтересовался Жомов.

– Вы что, с луны свалились? – удивилась дамочка. – Сейчас праздник плодородия. Мы направляемся в хадж по святым местам, и каждый встретивший нас мужчина обязан оплодотворить нас, дабы дать полям большой урожай, семьям крепких детей и процветание всему краю. Понятно?

Жомов поперхнулся, хотя и ничего не жевал. У Попова глаза на лоб полезли, и лишь мой Рабинович, оставаясь относительно спокойным, поинтересовался, где это девушки взяли такие законы. В ответ услышал, что Вишну, в мире которого находились мы, устал охранять вселенную, созданную Брахмой, и решил у себя завести собственные порядки. Устройство подобных паломничеств – одна из его гениальных идей. По вкусу она пришлась аборигенам или нет, их никто не спрашивал. Бог повелел – нужно делать. В противном случае можно и без бога остаться. А это непорядок, грозивший большими неприятностями со стороны враждебно настроенных асуров.

– Ну, нас это не касается, – хмыкнул мой хозяин. – Мы сами не местные, голодаем и скитаемся. Чужестранцы, в общем. Спасибо вам, конечно, за угощение, но для исполнения своих законов ищите местных мужиков. Там, ниже по реке, мы видели целое стадо…

– Что за ерунду вы городите? – нахмурилась атаманша. – На берегах этой благословенной реки чужестранцев отродясь не было. Или вы перестанете под дурачков косить и займетесь делом, или мы Вишну пожалуемся. И вообще, раз вы нам встретились, это карма. А от кармы даже боги уйти не могут.

– А мы можем, – отрезал Рабинович. – Мужики, пошли отсюда.

– Стоять! – завопила дамочка, а затем умоляюще грохнулась в ноги Попову. Тот аж отпрянул, бедняжка.

– Дорогой господин, ты-то почему молчишь? – взмолилась она. – Ладно, этот худосочный длинноносый импотент может не обращать внимания на таких красавиц, как мы, но ты-то должен быть чувственным и страстным! Ты же не откажешь в такой ничтожной для тебя просьбе, как оплодотворение пятидесяти красавиц?

Жомов снова поперхнулся. Но на этот раз от смеха. Мой хозяин, получив нелицеприятный титул от взбесившейся аборигенки, застыл с вытаращенными глазами, а криминалист зарделся, как кумачовый флаг на праздник революции, и оторопело уставился на атаманшу. Девицы как одна тут же бухнулись в ноги и в немой мольбе протянули руки в сторону Попова. Андрюша несколько секунд беззвучно шевелил губами, а потом-таки выдавил из себя:

– Мы это… Нам наша религия не разрешает оплодотворять незнакомых женщин.

– Так мы сейчас познакомимся. – Дамочка вскочила на ноги. – Это…

– И малознакомых тоже не разрешает, – перебил ее Попов.

– Так мы много знакомиться будем, – с надеждой в глазах улыбнулась атаманша, видимо, считая себя очень находчивой. – Если хотите, с каждой из нас по пять раз познакомитесь. Пока всех не запомните…

– У меня жена и дети, – выдвинул последний аргумент наш криминалист.

– Ну и что? У меня тоже есть муж и трое детей. Так праздник ведь! – парировала дамочка.

Да-а! Попов в этом мире явно пользовался повышенным спросом. Весь взвод обделенных мужской лаской индусок, не вставая с колен, медленно приближался к Андрюше. Тот таким же образом, то есть не отрывая задницы от травы, полз в обратную сторону, а Жомов, глядя на это, ехидно посмеивался. Мой Сеня и вовсе временно лишился дара речи и, несмотря на умоляющие взгляды криминалиста, помочь ему ничем не мог. Положение становилось угрожающим, и я понимал, что что-то надо делать. Вопрос – что?

Дакша в этом плане оказался расторопнее меня. Поскольку на слона дамочки не покушались и вообще внимания на него не обращали, наш верный проводник и перевозчик успел подобраться незамеченным, если такое определение можно употребить относительно слона, и обдал разгоряченных девиц струей воды из хобота. Некоторых это охладило. Они с визгом бросились врассыпную, а я, усугубляя панику в рядах противника, с лаем выскочил вперед, закрывая Попова грудью.

Сначала мне показалось, что мы с Дакшей одержали полную, разгромную победу, но я горько ошибся. Ни холодный душ, ни мои вопли унять пыл девиц не могли. Немного пометавшись по поляне, дамочки наплевали и на меня, и на слона, начав охватывать моих ментов полукольцом. Будь это, конечно, не женщины, а закоренелые преступники, мои коллеги в течение нескольких секунд разогнали бы их дубинками, но тут они просто растерялись… Да, напомните мне, чтобы я посоветовал начальству ввести в милиции обязательные курсы защиты ментов от сексуальных домогательств!

В общем, положение становилось критическим, и вряд ли всей нашей команде удалось бы остановить напор голодных девиц, но положение спас Лориэль. Вылетев на поляну из леса, он в первые несколько минут совершенно не понимал, что здесь происходит, а затем решил, что и разбираться не стоит. Подлетев вплотную к нам, эльф завопил:

– Теперь я знаю, где мы находимся! Мы в мире Вишну.

– Спасибо, нас уже просветили, – буркнул мой Сеня. – Законы тут, я тебе скажу…

– Да плевать мне на их законы! – рявкнул маленький нахал. – Здесь Брахма. И они с Вишну направляются сюда. Какая-то из твоих птах, Дакша, напела богам о непрошеных странных гостях. Вот они и идут разбираться.

– Ну так валим отсюда! – рявкнул мой хозяин, и я с облегчением погрузился в привычную тьму.

Глава 2

Зри в корень!

Мичурин

Рабинович пришел в себя от того, что его кто-то тормошил. К сухости во рту, головным болям и тошноте он уже настолько привык, что даже не подумал о том, что это могут быть последствия похмелья. Решив, что после очередного прыжка между мирами, не в пример обычному, кто-то очнулся первым и вознамерился во что бы то ни стало привести кинолога в чувство, Сеня недовольно проворчал и попытался лягнуть нахала. Ничего не вышло! Ноги отказались его слушать, и, подивившись этому бунту, Рабинович открыл глаза, чтобы увидеть ухмыляющуюся рожу в чалме.

Рожа имела вид гнусно наглый, щерилась щербатым ртом и так влюбленно смотрела на кинолога, будто бы он был лучшим подарком к праздничному столу. Рабиновичу рожа абсолютно не понравилась, и он попытался украсить ее изумительным фиолетовым фингалом, но и из этого ничего не вышло. Руки, видимо, взяв пример с ног, не выказали никакого желания подчиняться хозяину. Сеня дернулся изо всех сил и только теперь сообразил, что связан! По рукам и ногам.

– Хе-хе, – обрадовалась рожа. – Шевелится. Можно даже сказать, трепыхается. Неудобно лежать, наверное.

– А ты ему стукни разок по башке, сразу удобно станет, – посоветовал чей-то голос за кадром.

– Не-е, – отказалась рожа. – Раджа велел допросить их, как проснутся. И если они окажутся теми, кого мы ищем, обращаться с ними очень бережно. Как с собственной саблей.

– А если это – не те? – поинтересовался тот же невидимка.

– Тогда придется повесить, – хмыкнула рожа. – Нам с ненужными пленниками возиться некогда.

– Ты знаешь, что тебе будет за покушение на жизнь и свободу сотрудника милиции? – решил внести свою лепту в общий диалог кинолог.

– Знаю! – обрадовалась мерзкая физиономия. – Денежная премия мне за тебя будет. – А затем повернулась к невидимому собеседнику. – Судя по всему, это те самые. Уж больно чудно разговаривает.

– Вот и нянчись тогда с ними. Мне лень, – ответил тот. Обладатель щербатого рта вновь влюбленно посмотрел на Рабиновича.

– Ничего не хотите, господин? – поинтересовался он.

– Развяжи меня, или пожалеешь, – потребовал Семен.

– Этого сделать я не могу, – сокрушилась рожа. – Что-нибудь еще?

– Отойди, панораму не загораживай, – буркнул кинолог.

– Это – с удовольствием, – согласилась редкозубая физиономия и пропала.

Рабинович осмотрелся. Вся честная компания в один ряд лежала на обочине мощеной дороги, уходившей куда-то в глубь леса. Место на правом фланге занимал Жомов, за ним лежал сам кинолог, следом – Попов, Мурзик и Горыныч. Причем у Ахтармерза, помимо лап и крыльев, связаны были и все три пасти. Дакши и эльфа нигде видно не было, и лишь откуда-то из глубины леса долетал приглушенный рев слона, из чего Рабинович сделал вывод, что охота на их компанию все еще продолжается и скорее всего именно неизвестный раджа ловит сейчас в джунглях Дакшу.

«Интересно, в каком соотношении принимали бы ставки на то, что слону удастся уйти?» – подумал Рабинович и тут же одернул себя. Надо же, нашел о чем думать в такое время!

Постепенно и остальные пленники стали приходить в себя. Мурзик дернулся, коротко тявкнул и посмотрел на хозяина такими глазами, словно требовал что-нибудь немедленно предпринять для освобождения. Горыныч невнятно забулькал. Разобрать слова было невозможно, но, зная Ахтармерза, можно было предположить, что он возмущался по поводу незаконного ареста и требовал адвоката. Или родителей.

Попов с Жомовым повели себя не в пример беспокойнее своих собратьев по несчастью. Ваня заревел, как медведь, у которого отобрали бочку с медом, и попытался разорвать веревки, связывающие его. Мускулы омоновца вздулись, но желаемого эффекта его усилия не принесли. Веревки рваться не желали, предпочитая сохранить целостность и отказываясь предоставлять отдельным своим частям суверенитет. А Попов просто заорал:

– Что за херня такая? А ну, развяжите меня! Немедленно!

Если бы он орал в сторону пут, связывающих его, может быть, те бы и полопались с перепуга, но выпущенный в воздух вопль освободиться криминалисту никак не помог. Зато он помог освободиться двум птахам. От перьев, содержимого желудков и координации движений. При этом все три утраченных компонента не преминули обрушиться прямо на Попова. А одному охраннику Андрюшин крик помог освободиться от остатков разума. Тот бесцельно начал ходить кругами, натыкаясь на деревья и кусты. Ну а второй страж просто грохнулся в обморок, решив, что к их лагерю приперся сам Шива и конца света теперь не миновать.

– Андрюша, теперь можешь найти своему рту более полезное применение, – уже не надеясь избавиться от звона в ушах, предложил Рабинович.

– В смысле? – не понял его криминалист.

– Веревки, например, перегрызи, идиот! – рявкнул Сеня. – И то лучше бы было, чем орать, как потерпевшему.

Попов что-то буркнул, но отвечать на беспочвенные обвинения коллеги не стал. Одна из птиц, изувеченных криминалистом, пришла в себя и, безумно глядя на собственное голое тело, клювом попыталась было приляпать обратно перья. Минуты две менты с увлечением наблюдали за этими манипуляциями, а затем отчаявшаяся добиться успеха птаха выплюнула из клюва привередливый пучок и, по-собачьи забросав криминалиста землей, пешком чинно удалилась в ближайшие кусты. Видимо, новое оперение отращивать.

Рабинович же, воспользовавшись тем, что оба стража находятся в бессознательном состоянии, попытался придумать способ, как освободиться от пут. В первую очередь он предложил Горынычу увеличиться в размерах и этим нехитрым приемом порвать веревки. Ахтармерз попробовал. Однако путы столь больно впились в увеличивающиеся конечности, что трехглавый третьеклассник жалобно взвизгнул и оставил любые попытки изменить собственный объем. И сколько менты ни упрашивали его потерпеть, Горыныч лишь пищал и отрицательно мотал всеми тремя головами.

– Тьфу ты, неженка. Пороли тебя мало, – разочарованно проворчал кинолог и посмотрел по сторонам. – Мне интересно, куда этот мухрен безмозглый запропастился? Вечно, стоит только начаться неприятностям, он куда-то исчезает. Дезертир, мать его…

– Ты на кого бочку катишь, козлина? – сердито пискнул Лориэль, вылетая из ближайших кустов. – По роже давно не получал, мент поганый? А, мать твою…

– Не вспоминай эльфа, вонять не будет, – хмыкнул Рабинович. – Чем верещать, как кот, которому причиндалы отдавили, лучше освободи нас, пока эти уроды не очухались.

– Интересно, как я это должен сделать? – ехидно полюбопытствовал Лориэль.

– Как хочешь, – пожал плечами Сеня. – В конце концов, ты у нас маг и волшебник, вот и наколдуй что-нибудь, чтобы эти дурацкие узлы развязались.

– Сенечка, дятел ты безмозглый, – ласково констатировал маленький хам. – Я, по-твоему, на фею похож? Я – эльф! Мои задачи – это наблюдение, координация и пассивное участие в событиях. И палочками волшебными нас оснастили не для того, чтобы прихоти любого вшивого мента удовлетворять, а лишь для влияния на настроение людей, создания улучшенного МП-перехода и всяких там иллюзорных трюков для отвлечения внимания в момент опасности… А веревки сам грызи! Тоже мне, нашел бобра.

– Понятно. Значит, в случае опасности толку от тебя никакого, – констатировал кинолог. – Тогда, может быть, нож какой-нибудь притащишь? Хоть одно полезное дело сделаешь.

– Я тебе китайский кули? – осклабился Лориэль. – Тут любой ножик больше размером, чем я в полный рост. Как, по-твоему, я его тащить должен?

– Волоком! – рявкнул на него Рабинович, окончательно потеряв терпение. – И шевелись, иначе поздно будет.

От этого рыка эльф слегка оторопел, а затем исчез из поля зрения кинолога. Тщательный допрос остальных, еще живых, свидетелей установил, что и они маленького лентяя не наблюдают. Из чего сами по себе напрашивались два вывода: либо Лориэль снова смылся, либо все-таки решил попытаться друзьям помочь. В первое верить не хотелось, а в последнее верилось с трудом. Рабинович принялся ворочаться с боку на бок, пытаясь отыскать взглядом эльфа, а вместо этого услышал его сдавленный писк откуда-то снизу:

– Ну, ты, каток дорожный, раздавить меня собрался?

Рабинович скосил глаза. Рядом с ним, в каких-то двадцати сантиметрах, сгибаясь под тяжестью ножа и обливаясь потом, пыжился Лориэль. Ножик был почти в два раза больше миниатюрного эльфа, и Сеня невольно подивился, как это маленький дебошир смог его дотащить.

– Блин, да ты у нас чемпион мира по тяжелой атлетике! – восхитился кинолог.

– Ага. А ты рекордсмен Книги рекордов Гиннесса по длине языка. Вернусь домой, обязательно пойду на курсы левитации и телекинеза… Чего пялишься на меня? Бери нож в зубы и пили веревки Жомову. Тот урод, что по поляне бродит, в себя приходить начинает.

Сеня скосил глаза в указанном эльфом направлении и увидел, что один из стражей действительно перестал бестолково кружить по обочине дороги и застыл на месте, тупо глядя на кусты и не понимая, что с ним такое произошло. Терять время больше было нельзя, и кинолог, вцепившись зубами в нож, подполз к омоновцу. Ваня завалился на бок, давая возможность Рабиновичу добраться до своих связанных рук, и через несколько секунд уже сидел, оттирая затекшие кисти.

Еще через мгновение омоновец перехватил нож у друга и одним ловким движением разрезал путы на ногах. Поднявшись с земли, Ваня неторопливо подошел к контуженому стражнику и устроил ему просмотр мультипликационных фильмов путем приложения своего могучего кулака к его темечку. Охранник обрадованно хрюкнул и рухнул в траву. Жомов потыкал носком берца в бок другого сторожа и, убедившись, что тот все еще прибывает в нирване, отправился освобождать друзей. А через минуту пленники со стражниками поменялись ролями.

Может быть, самым благоразумным было бы, чтобы вся компания экс-арестантов немедленно скрылась, оставив бывших сторожей на обочине дороги, но озлобленным российским милиционерам было не до благоразумия. К тому же Рабиновичу не терпелось узнать, что это за раджа такой, давший приказ о поимке путешественников, и почему ему в голову вообще пришла мысль ловить кого бы то ни было. Поэтому менты остались и приготовились к допросу.

– Эх ты! Вот это фокус, – удивился один из бывших охранников, приходя в себя. – Я связан. Это что же, теперь за мою голову награду обещают?.. Круто!

– Сейчас тебе еще больше понравится, – пообещал Рабинович, сгибая и разгибая в руках резиновую дубинку. – Кто приказал нас арестовать?

– Ух ты! Мы теперь в партизан и гестаповцев играем? – восхитился арестант и завопил: – Режь меня, жги, фашистская морда! Ничего тебе не скажу.

– Он из какой психушки сбежал? – поинтересовался Попов. – Может быть, ну его на фиг? Пойдем отсюда. Вдруг это заразно…

– Ни хрена! – отрезал кинолог. – Я этого гада научу, как с российскими милиционерами обращаться следует. – А затем повернулся к пленнику: – Последний раз спрашиваю, кто приказал нас связать?

– Отречемся от старого мира, отряхнем его прах с наших ног… – вместо ответа завыл абориген.

– Слушай, Сеня, а может быть, его и вправду поджарить? – предложил омоновец.

– Это я легко, – согласился с ним обиженный Горыныч и, выпустив три язычка пламени, стал приближаться к пяткам связанного стражника.

– Эй, эй-эй! С ума сошли? – скосив на самоходную паяльную лампу глаза, завопил тот. – Так нечестно! Мы же только играем…

– Да повесьте вы его, и дело с концом, – подал голос его коллега. Путешественники удивленно обернулись в его сторону. – Достал он меня уже за последние три дня, сил никаких нет.

– Ничего себе, вот это у вас братская любовь, – фыркнул Жомов.

– Да какая тут любовь? – простонал арестант. – Вы рядом с этим придурком могли бы пару дней выдержать?.. Вот и я уже больше не могу. Избавьте меня от него, а я вам расскажу все, что знаю.

– Ты сначала расскажи, а потом мы посмотрим, стоят ли эти сведения того, чтобы из-за них хотя бы пальцем шевелить, – отрезал Рабинович.

Арестант задумался. Его полоумный коллега вновь попытался было петь революционно-патриотические песни, но Горыныч приблизился к его грязным пяткам на шажок, и заигравшийся партизан испуганно смолк. Ваня одобрительно погладил Ахтармерза по голове, а Рабинович поторопил задержанного. Тот вздохнул.

– Ладно, куда ж деваться-то? Расскажу, – и рассказал.

Оказывается, этим очередным миром распоряжался второстепенный божок из клана Чатурмахараджи по имени Вирупакша. Обычно он проводит время совершенно в другом мире, именуемом либо «Нижнее небо», либо в соответствии с названием клана. Вирупакша там забавляется со своими дружками – Дхритараштрой, Вирудхакой и Вайшраваной, а сюда наведывается, как в загородную резиденцию – поохотиться, порыбачить и покататься на скутерах.

Этот мир, названный по имени своего владельца, представлял собой довольно большой остров, лежащий посреди океана, на некотором удалении от горы Меру. На острове есть один довольно большой населенный пункт и несколько прибрежных деревень, а в одной из пещер горы Меру Вирупакша держал ручных демонов, которых выпускал на остров, когда считал, что прирост населения слишком велик, или просто хотел позабавиться. Именно этим он вчера и занимался, когда явился гонец.

– Какой гонец? – насторожился Рабинович.

– Элементаль воздуха, – ответил арестант. – Мы люди маленькие, нам суть дела не докладывали, но Вирупакша тут же смылся, а раджа Ананда собрал тех людей, кого смог отловить в лесах после визита демонов, и приказал искать чужеземцев, похожих по описанию на вас. Вот так я и оказался с этим придурком…

– Сколько людей сейчас у раджи? – встрял в разговор Жомов.

– Я считать не умею, – ответил бывший стражник. Омоновец сплюнул. – Но намного меньше, чем он мог бы собрать, не развлекайся Вирупакша с демонами.

– Демоны тоже на острове? – поинтересовался Попов.

– Ага, – кивнул головой абориген. – Вирупакша приказал им охранять его резиденцию. Раджа должен был доставить вас туда и сдать им с рук на руки. Вот и все, что я знаю. Теперь-то вы меня от этого дурака избавите?

– Сначала мы с твоим раджой потолкуем, – ответил Сеня. – А уж потом избавим вас и друг от друга, и от раджи.

– От раджи не надо. Вирупакша рассердится, – предупредил стражник.

– Плевать, – ответил кинолог и повернулся к друзьям. – Ну и что вы об этом думаете?

Собственно говоря, размышлять было особо не о чем. Насколько путешественники успели заметить, элементали служили в основном Брахме и его союзникам. То есть вчерашний гость у Вирупакши мог быть только посыльным этого бога или Кали. Скорее всего, после проклятья Рудры, лишившего Лориэля возможности совершать нацеленные прыжки, для Кали и Брахмы отследить точку следующего появления путешественников стало весьма накладно. Вот они и использовали все свое влияние, чтобы заставить хозяев миров поймать ментов и выдать их здешнему правосудию.

С этим согласились все, а вот по вопросу о том, что делать дальше, мнения разделились. Ваня Жомов с присущей ему прямотой предложил поймать раджу, поймать Вирупакшу, а заодно и элементаля с демонами и начистить всем морды. Осторожный Попов с этим не согласился. Он предложил переждать где-нибудь до следующего утра и валить из этого мира подальше.

На это предложение тут же поступили возражения со стороны Рабиновича и Лориэля. Радеющий за честь российской милиции Рабинович требовал наказать хотя бы раджу, посмевшего отдать приказ об аресте, а эльф высказал мысль более здравую. Выслушав всех, он ехидно поинтересовался:

– А кто-нибудь из вас, козлы, подумал, как мы до Сарасвати доберемся?

Менты застыли.

– Сеня, по-моему, этот манекен порхающий нас обозвал, – предположил Жомов.

– Потом разберемся, – отмахнулся Рабинович и посмотрел на ухмыляющегося эльфа. – Что ты предлагаешь?

– А что тут предлагать? – взвился Лориэль. – Вы в следующий раз, когда из дома куда-нибудь уходите, берите с собой хоть чуть-чуть мозгов. У соседей там займите, коровьих или свиных купите, в крайнем случае…

В воздухе мелькнул увесистый булыжник. Маленький умник, упиваясь своим красноречием, совсем забыл о том, что иногда следует смотреть по сторонам. Если бы булыжник кидал снайпер Жомов, а не мазила Попов, пришлось бы с включенными мигалками мчаться в ближайшую деревню и искать пункт реанимации, занимающийся исключительно оздоровлением эльфов. Ну а так Лориэлю повезло. Камень пролетел в считаных сантиметрах от него, обдав потоком воздуха и заставив развернуться.

– Ты чего, кабан-переросток, охренел совсем? – Эльф оторопело уставился на Андрюшу.

– Нет, не охренел. Просто не нравится, как ты разговариваешь, – заявил Попов.

– Ах так? Значит, я для вас тут стараюсь, из кожи вон лезу, ножи неподъемные на себе таскаю, а вы в меня камнями швыряться будете? – возмутился Лориэль.

– Не будем, если перестанешь хамить, – констатировал эксперт-криминалист. – Так что ты предложить хотел?

Маленький нахал совсем оторопел. Мало того, что меньше всего провокаций он ждал со стороны безобидного Попова, так этот кабан толстый его еще и хорошим манерам учить начал! Эльф совсем было собрался выдать тираду по поводу того, куда всем ментам следует отправиться и чем там заняться, а затем просто исчезнуть с их глаз, пообещав подать Оберону заявление об увольнении, но затем вспомнил, что лететь-то ему и некуда. Сникнув, Лориэль уселся на куст.

– Гады вы, – обреченно констатировал он. – Нет в вас ни капли благодарности, признательности и уважения к чужому труду. – Менты молча смотрели на эльфа. – Что уставились, козлы безрогие?!

– Вот это другое дело. Узнаю старого Лориэля, – хмыкнул Сеня. – Так, на самом деле, что ты хотел предложить?

Эльф сердито осмотрел ментов, обругал их пару раз для приличия, а затем рассмеялся, чем едва не вверг в ступор всех членов команды, никогда не видевших смеющегося эльфа. Успокоившись, Лориэль объяснил, что он придумал. План перепончатокрылого стратега был прост.

Поскольку самостоятельно добраться до Сарасвати он никак не мог, а прыгать по здешним мирам, надеясь на удачу, можно было до бесконечности, Лориэль решил найти проводника. То есть попросту выманить в этот мир Вирупакшу и вынудить его доставить путешественников во владения Брахмы. Но не как пленников, а в качестве гостей возлюбленной пятиликого бога.

– Ну и как ты предлагаешь этого Вирупакшу захватывать? – поинтересовался Сеня.

– А кто у нас главные специалисты по арестам и задержаниям? – язвительно ответил вопросом на вопрос эльф. – Вот и думайте, что и как вам делать. Я же говорил, что имею право принимать только пассивное участие. То бишь помогать советами, вещими снами, знамениями и так далее. Я и так уже с вами столько должностных инструкций нарушил, что могу под трибунал пойти. Так что, ребята, вы уж сами! Вы у нас спасители вселенных, вот теперь сами себя и спасайте.

– Прихлопнул бы я тебя за такие речи, да этим твой характер не исправишь, – проворчал кинолог. – Мужики, какие соображения будут по поводу захвата Вирупакши?..

Соображений было много. Начиная от совершенно абсурдных, типа создания этакой «боеголовки» – приз за лучший фантастический сюжет присуждается Ахтармерзу Гварнарытусу – кончая подготовкой взвода спецназа – авторство понятно, призы не выдаются, потому как тумаки на Жомова не действуют, а другого он не заслуживает. Спорили довольно долго, по большей части мусоля одно и то же, но в итоге пришли к мнению, что без раджи со звучным именем Ананда тут не обойтись. И тут же занялись подготовкой к встрече данного высокопоставленного лица, поскольку знали, что к экс-пленникам Ананда вернуться должен. Боевые позиции распределили быстро и приготовились к ожиданию.

Раджа себя долго ждать не заставил. Без толку пробегав по джунглям за Дакшей и потеряв его след на берегу одной из немногих рек острова, Ананда в прескверном расположении духа возвращался туда, где оставил накрепко связанных пленников под охраной двух единственных волонтеров, кого он смог оторвать от охоты на слона.

Собственно говоря, в приказе о поимке значились только три странных чужеземца, крупный пес, необычная трехглавая летающая ящерица и маленький крылатый человечек размером с ладонь. О слоне там не говорилось ни слова, но раболепный раджа решил угодить Вирупакше. Этот любитель охоты уже успел истребить тех немногих слонов, что водились на острове, и Ананда решил поймать невесть как попавшую сюда животину, дабы доставить богу удовольствие.

К тому же, если большинство разыскиваемых преступников были задержаны в бессознательном состоянии, маленького человечка найти не удалось. Раджа предполагал, что тот может быть рядом со слоном, оттого и удвоил рвение по поимке Дакши. Ну а когда из этой затеи ничего не вышло, Ананда страшно расстроился и полчаса гонял по джунглям своих солдат, вымещая на них злобу с помощью бамбуковой жерди. И успокоился лишь тогда, когда понял, что пятеро из шести беглых преступников – это уже хорошо и даже за них можно рассчитывать на хорошую награду. И каково же было удивление раджи, когда Ананда, восседавший на красивом белом коне, увидел вместо пяти арестантов двух своих связанных волонтеров и громадного чужестранца, спокойно поджидавшего войско раджи.

Впрочем, войско это слишком громко сказано. В распоряжении Ананды было не более пяти десятков пеших солдат – двадцать его личных охранников и тридцать человек, с трудом собранных по лесам после вчерашнего развлечения Вирупакши с ручными демонами. Жомов фыркнул, увидев эту армию, и поправил форменную кепку.

– Блин, мараться только, – пробурчал омоновец себе под нос, глядя на солдат раджи, растерянно застывших на дороге шагах в тридцати от него. – Ну и что стоим? Кого ждем?

– Сдавайся, – неуверенно потребовал Ананда и, подумав, добавил: – Ты окружен.

– Сдаюсь, – согласился Ваня. – Подходи и бери.

– Осторожней, ваша светлость! – завопил с земли придурковатый стражник. – Это настоящие фашисты. Они огнем людей жгут…

– Вот дурак, – констатировал Жомов и с сожалением стукнул болтуна дубинкой по башке. А затем посмотрел на солдат: – Ну? Я жду.

– Взять его! – визгливо приказал раджа.

– А может быть, ну его на хрен? – предположил один из солдат. – Неохота связываться. Дурной он какой-то…

– Трусы! Он же один, – пнул солдата Ананда.

– Ага, один! – увертываясь, огрызнулся тот. – Знаю я эту лимиту. Стоит одного прописать, как их тут же как тараканов в квартиру набьется.

– Молчать! – заверещал раджа. – Вперед, скоты. Арестуйте мне этого бандита.

Солдаты, с тяжким вздохом вытащив сабли из ножен, пошли вперед. Причем делали это с такой же охотой, с которой кролик приближается к змее. Ананда шипел, брызгал слюной и подпрыгивал на месте, подгоняя строптивое воинство в бой, но те, не дойдя до Жомова метров пять, остановились. Омоновец с усмешкой смотрел на врагов, даже не шевелясь. А те так и не решались подойти. Раджа понял, что бойцам требуется стимул.

– Первому, кто свалит этого бандита на землю, дарую целую пригоршню золота, – заявил он и, поколебавшись, добавил: – И сезонный абонемент на выступление танцовщиц.

– Место в партере, надеюсь, будет? – поинтересовался один из солдат. Ананда заскрипел зубами и кивнул головой. Солдаты сделали еще шаг вперед.

– А если я сам себя поймаю? – спросил у раджи Ваня. Тот оторопел.

– Арестантам сезонные абонементы не положены, – растерянно ответил он.

– А горсть золота? – не успокоился омоновец, войдя в раж.

– Ну-у, если ты добровольно сдашься, обещаю не пороть тебя три раза в неделю. В понедельник, среду и пятницу, – после секундного замешательства облагодетельствовал Жомова раджа.

– Нет, вот если бы горсть золота, а так… – протянул Ваня и, больше не медля ни секунды, рванулся вперед.

Первые два аборигена даже не успели понять, что за страшная сила вырвала из их рук сабли, а затем и самих бойцов расшвыряла в разные стороны. Не останавливая движения, Ваня уложил еще двоих. Одного – ударом берца в коленку, другого приложил локтем на развороте. А затем, чтобы не оказаться в окружении, отступил на два шага.

Неизвестно почему, но именно последнее действие омоновца нападающих страшно взбодрило. Визжа и улюлюкая, они бросились вперед, и тут на помощь Жомову с обеих сторон дороги выскочили Попов с Рабиновичем. При этом Сеню сопровождал устрашающих размеров пес. Ловко орудуя резиновыми дубинками, менты избавляли аборигенов от холодного оружия. Ну а телохранителей раджи, носивших кожаные доспехи с металлическими вставками, и вовсе отправляли в нокаут.

В первые секунды солдаты раджи ударились в панику, но тот громким рыком удвоил размер вознаграждения – две пригоршни золота и абонемент на двоих, – а затем напомнил своим бойцам, с какими малыми силами они имеют дело. Аборигены с новым рвением рванулись в бой. И если Жомов еще как-то справлялся с натиском, да и Рабинович при помощи Мурзика врага даже изредка теснил, то Попову пришлось туго.

– Горыныч, мать твою в зоопарк, где ты? Вылезай, газопровод дырявый, бурдюк пикирующий, питон смердящий!.. – завопил Андрей.

Пара аборигенов от этих воплей упала, но не более того. Запыхавшемуся криминалисту никак не удавалось рявкнуть во всю глотку. Враг наседал. Жомов попытался пробиться к другу, но его не пустили, а Андрея уже оттеснили к кромке леса, и он оказался почти в окружении, прижавшись спиной к дереву и бестолково отмахиваясь от сабель дубинкой.

– Иду-иду, – раздался за его спиной голос, и на дорогу выполз Горыныч.

Конечно, появление трехглавого монстра в воздухе было бы куда как эффектнее, но в окрестных джунглях для запуска Ахтармерза просто не было места. Пришлось ему вылезать из-за деревьев пешим ходом, но и это оставило на психике солдат раджи неизгладимый след. Вместо маленькой летающей трехглавой ящерки аборигены узрели трехметрового зверюгу, прокашливающегося языками пламени. Тут уж, естественно, никакое вознаграждение не могло заставить солдат продолжать попытки задержания, и, побросав оружие, они бросились наутек. А возглавил бегство сам Ананда на белом коне. Точно следуя заветам Чапаева…

Рабинович что-то закричал и попытался сбить раджу с коня камнем, но промазал. Жомов выхватил пистолет, но и он выстрелить не успел: сначала был закрыт убегающими солдатами, а затем Ананда скрылся за поворотом. Менты, намеревавшиеся захватить раджу живым, разочарованно выругались и застыли на месте, понимая, что пешком всадника не догнать, но тут из-за поворота, за которым скрылся Ананда, раздался слоновий рев. Сеня первым бросился туда, чтобы увидеть, как Дакша, приподняв раджу над землей, легонько – по своим меркам, конечно, – стучит головой Ананды о баобаб, непрестанно спрашивая:

– Кто тебе, паршивец, разрешал в слонов копьями кидаться? Отвечай, кто? Иначе я разобью твою голову, хотя и не знаю, зачем мне это надо. Проще было бы тебя затоптать.

– Эй, эй-эй! – осадил разбушевавшегося Дакшу Рабинович. – Полегче. Он нам живым нужен.

– Берите, – ответил слон, роняя Ананду на землю. – Хотя я и не понимаю, зачем этот слоноубивец может быть кому-то нужен.

– Для генетических экспериментов, – буркнул Сеня, подходя к полуоглушенному радже. – Ну, здравствуй. Говорят, ты хотел нас видеть.

– Здравствуйте. А кто вы такие? – промямлил Ананда.

– Как это кто? – оторопел кинолог. – Мы те самые пленные, которых ты захватил.

– Да? А зачем я это самое с вами сотворил? – Раджа вскинул на ментов невинные глазки.

– Дакша, ты что с ним сделал? – строго посмотрел на слона Рабинович.

– Разозлился чуть-чуть, – потупился тот. – Хотя я и понимаю, что воспитанные слоны так делать не должны.

– Ни хрена себе, вот это чуть-чуть, – заржал омоновец и наклонился к Ананде. – Теперь ты понимаешь, что значит слонов злить?

– Понимаю, – покорно согласился тот. – А кто такие слоны?

– Сеня, а по-моему, он под дурака косит, – подозрительно посмотрел на аборигена Попов.

– Да нет! – разуверил его Ваня. – Я такое уже видел. После хорошего нокаута люди иногда и имя-то свое забывают, а не только, блин, кто такие слоны. Свежий воздух, холодное полотенце на лоб, немного нашатыря, и через полчаса этот хмырь будет в норме.

Свежего воздуха, понятно, вокруг было хоть отбавляй.

Холодное полотенце заменили широкими листьями какого-то растения, ну а вместо нашатыря использовали желудочный газ Горыныча. Но ни через полчаса, ни через час перепуганный Ахтармерзом и контуженный слоном Ананда в себя приходить не собирался. Сидел, глупо улыбался и мучил всех вопросами о том, как называется этот цветочек, почему облака не падают и куда девается солнце, когда прячется за край земли. Через час своими расспросами он довел ментов до того, что они были готовы попросить Дакшу еще разок, но уже изо всей силы приложить раджу о баобаб головой. Только врожденное человеколюбие и остановило их от такого необдуманного шага.

– Я больше не могу! – заявил омоновец, хватая Рабиновича за рукав и с ненавистью глядя на Ананду. – Давай все бросим на хрен и свалим отсюда.

– А Вирупакшу мы как поймаем? – ехидно поинтересовался кинолог.

– Да я после таких пыток хоть Парувикшу голыми руками задушу. Не то что какого-то Вирупашку. – Ваня явно начал заговариваться, и кинолог решил, что пора что-то делать.

Как обычно, все гениальное бывает предельно просто. После триумфальной победы ментов над войском раджи подавляющее большинство солдат разбежались по лесам, и лишь те самые двое охранников, что не смогли устеречь пленников, по-прежнему лежали связанными на траве. О них-то Рабинович и вспомнил. Пообещав второму стражнику, что избавит его от общества полоумного коллеги, если тот проводит путешественников в резиденцию Вирупакши, Сеня взялся за инструктаж раджи. Когда закончил с этим, он попросил «партизана» взорвать фашистский бронепоезд на другом конце острова, и едва тот с радостными воплями скрылся в указанном направлении, путешественники стали собираться в дорогу.

Правда, тут же возникло первое препятствие. Оказалось, что Ананда начал панически бояться лошадей. Едва его пытались усадить на белого жеребца, как раджа начинал биться в истерике, реветь и просить его не наказывать так строго. Дескать, он больше никогда бабушкино варенье из банки воровать не будет. Слона Ананда тоже боялся, но в итоге усадить на Дакшу его смогли. Вцепившись в Жомова, как в родного отца, раджа так и не выпустил его до конца дороги, постоянно всхлипывая и жалуясь, что хочет «пи-пи». Как омоновец не скинул его Дакше под ноги, остается только догадываться.

Резиденция Вирупакши располагалась на берегу моря, километрах в трех от города, являвшегося столицей островного государства. Идеально ровная и прямая дорога соединяла эти два населенных пункта, но население, напуганное присутствием в резиденции демонов, старалось держаться от нее подальше. Дорога пустовала, и ни единой живой души путешественникам не встретилось, пока они не добрались до ворот. Да и тех, кого они там увидели, назвать живыми душами язык не поворачивался.

Ручные демоны Вирупакши в какой-то степени походили на греческих сатиров. То есть были козлоногими и имели рога. Вот только оснащались эти чудовища четырьмя руками, увенчанными сверкающими сталью когтями. А на круглых блиноподобных мордах щерились огромные пасти с тремя рядами острейших клыков. Если еще учесть, что ростом демоны были выше двух метров, то можно легко представить, какой ужас наводили они на местное население.

– Вы кто? – заревел один из них, глядя на приблизившуюся процессию.

– Кони в пальто, – представился Жомов.

Демон опешил. Сделав несколько шагов вперед, он осмотрел восседавших на слоне путешественников с немым удивлением в маленьких поросячьих глазках. Затем зашел с другой стороны и вновь тщательно изучил путников. Вернувшись назад, он встал у ворот, и ту же самую процедуру проделал его напарник.

– Нет, не кони, – возвращаясь, проговорил тот.

– И не в пальто. Пальто я ни разу в жизни не видел, – согласился с ним первый демон и опять прорычал: – Вы кто?

– Тьфу, бестолочь, – сплюнул Рабинович и показал на насмерть перепуганного Ананду. – Это раджа. Узнаете? – Демоны слаженно кивнули. – Так вот, мы те самые пленники, которых он должен был доставить сюда. Вот он нас и доставил. Подтверди, раджа!

– Это пленники, которых я поймал, – глядя на демонов широко раскрытыми глазами, пропищал Ананда.

– Ну, я же говорю, что не кони! – обрадованно воскликнул первый демон. – А ну, слезайте с животного и марш быстро в клетку.

– Так, я не понял! Вас ничему не учили? – рявкнул на него кинолог. – Вам что было сказано? Пленников принять. Разве, по-вашему, так людей принимают, когда они к кому-то приходят?..

– А как надо? – оторопел второй демон.

– Учу первый и последний раз! – рявкнул на стражников Семен. – Сначала вы говорите: «Проходите, гости дорогие» и низко кланяетесь. Затем отводите нас в лучшие комнаты и приказываете принести самую вкусную еду и отборные вина. После чего выметаетесь в коридор и ждете там наших распоряжений. Может быть, нам чего-нибудь еще понадобится. Девушки, например…

– А-а,это точно так же, как Вирупакша высоких гостей принимает?! – обрадованно воскликнул демон. – Так бы сразу и сказали. А то мы пленников не держим. Мы обычно их едим. Гы-гы-гы!

– Хе-хе-хе! – поддержал его второй.

– Молчать! – осадил распоясавшуюся охрану кинолог. – Ну-ка, быстро приступайте к своим обязанностям.

Еще раз повторять приказ Рабиновичу не пришлось. Дисциплинированные демоны тут же бухнулись на колени, умоляя дорогих гостей почтить своим присутствием скромное жилище Вирупакши. Менты благосклонно проехали в открывшиеся ворота, причем Дакша едва подавил в себе желание на кого-нибудь из этих тварей наступить. Во дворе оказалась еще парочка демонов, а трое их братьев-близнецов сидели на ступеньках резиденции Вирупакши.

Стражи ворот издали какой-то непонятный писк почти на уровне ультразвука, и троица монстров тут же метнулась в дом. Через секунду они выскочили оттуда и мгновенно расстелили нарядный ковер от крыльца до Дакшиного бока. И не успели менты и глазом моргнуть, как троица демонов выстроила живую лестницу, достигавшую спины слона. Двое их собратьев застыли у дверей по стойке «смирно», и российские «арестованные» служители правопорядка со всеми почестями вошли в скромное жилище Вирупакши.

Ну, если брать по меркам отечественного жилого фонда, резиденцию индусского бога скромной назвал бы только Абрамович. В сравнении же с жилищами Брахмы и Шивы данное строение выглядело потрепанным сараем. Что, впрочем, и неудивительно, если учесть, что это всего лишь загородный домик Вирупакши. Впрочем, менты не привередничали и вполне способны были смириться с этой нищетой, тем более что альтернативой ей была стальная клетка.

– Это… Чего еще делать-то надо? – сунул нос в дверь один из демонов, едва путешественники расположились в шикарном зале, стены которого были украшены причудливой мозаикой.

– Слона покормили? – приказным тоном поинтересовался Рабинович.

– Не-а, – покачал головой зубастый монстр.

– От-лич-но, – по слогам протянул кинолог. – Нам есть принесли?

– Забыли, – потупившись и шмыгнув носом, признался демон.

– Вас Вирупакша совсем не гоняет, что ли? – взвился Сеня. – Охренели, пленных голодом морить? Да я вам сейчас такое устрою, что пещеры Меру раем покажутся, и вы оттуда выбираться никогда не захотите.

– Простите. Мы больше не будем, – взмолился уродец.

– Короче, если через пять минут не будет подана еда и все остальное, что полагается при встрече дорогих гостей, кто-то сильно пожалеет об этом, – пообещал кинолог. Демон метнулся обратно за дверь, а Сеня рявкнул ему вслед: – И Дакше не забудьте дать все, что он просит.

Демоны бросились исполнять приказ с невероятной скоростью, и тут же выяснилось, что во дворце Вирупакши обитают не только они. Вполне обычные на вид люди притащили в комнату, где расположились путешественники, разнообразные блюда со всяческой снедью и кувшины с вином. Последние, впрочем, несмотря на немые протесты омоновца, по распоряжению Сени были отправлены обратно. Что и неудивительно. Все-таки возможностей Вирупакши никто не знал, и Рабинович предпочел, чтобы ловили его на трезвую голову.

Жомов для приличия поворчал о том, что «некоторые с какого-то хрена возомнили себя диктаторами», но от дальнейших споров воздержался. Тем более что спорить было некогда. Дверь в пиршественный зал отворилась, и внутрь гордо прошествовала корова. Та самая. Но без седла и бантиков. На этот раз буренка была в венке из лотоса.

– Я что-то не поняла, почему никто со мной не здоровается? – недовольно обведя взглядом притихших друзей, поинтересовалась она.

– Это сырье для говяжьей тушенки что тут делает? – почему-то именно у Лориэля спросил кинолог.

– Гуляет, наверное, – пожал плечами эльф. Сеня открыл было рот, чтобы съязвить, но тут в зал влетел один из демонов Вирупакши.

– Извините, уважаемая, но к пленникам вход запрещен, – несмело обратился он к корове.

– Это мне-то? – оторопела она. – Да если хочешь знать, я могу ходить везде, где захочу.

– Но ведь не по тюрьмам же, – взмолился демон.

– Ни фига себе, вот это у них тюрьма, – изумилась парнокопытная кокетка. – Совсем зажрались люди. Коровам нормального стойла сделать не могут, а себе вон какие тюрьмы отстраивают, – и, обидевшись, пошла из зала прочь.

– Извините, уважаемые, вас больше не побеспокоят, – заверил ментов демон и тоже скрылся с глаз. Однако своего обещания он не сдержал.

Неизвестно, были ли у демонов и их повелителя какие-то средства связи, но Вирупакша появился так быстро, что менты даже толком не успели поесть. И первое, что он сделал, это надавал пинков своим подчиненным, так и не выполнившим распоряжение повелителя заключить пленников в клетку. Демоны с визгом заметались по двору, и это дало возможность путешественникам приготовиться. Ваня занял стратегическую позицию у дверей, Лориэль взлетел под потолок, приготовившись использовать тот мизер магических способностей, что еще у него оставался, Горыныч закрутился волчком, приводя в боевую готовность свой колдовской арсенал, а остальные остались сидеть на месте.

– Как вы посмели… – гневно завопил Вирупакша, врываясь в комнату, где пировали менты.

Объяснить, что именно его так рассердило, бог не успел. Пудовый кулачище омоновца ласково погладил Вирупакшу по затылку, и божок рухнул как подкошенный. Лориэль хмыкнул, возвращаясь к столу, а Горыныч разочарованно вздохнул и принялся распутывать свои длинные шеи, сплетенные в косу. Ваня, продолжая начатое, сковал бога наручниками и, прислонив его к стене, вылил на Вирупакшу тазик с водой, предназначенной для омовения рук. Бог открыл глаза.

– …приказывать моим рабам, – закончил-таки он собственную фразу.

– Ну, извини. Тебя же дома не было, а кому-то нужно присматривать за этим бардаком, – развел руками кинолог. – Присаживайся к столу. Пообедаешь с нами.

Вирупакша дернулся и, сообразив, что руки намертво скреплены за спиной, принялся извиваться не хуже заправской змеи. Несколько секунд «пленники» с улыбкой смотрели на тщетные попытки бога освободиться, а затем Жомов поднес к его носу резиновую дубинку.

– У тебя где-то чешется? – поинтересовался он. – Ты только попроси. Я почешу, блин.

Вирупакша гневно зашипел, возиться перестал, но начал бубнить себе под нос что-то неразборчивое, но здорово похожее на какое-то заклинание. Лориэль истошно завопил, требуя закрыть рот богу, что омоновец и сделал, особо не выбирая средства. То есть попросту еще раз наградил Вирупакшу таким тумаком, что тот снова отключился. Рабинович укоризненно посмотрел на друга.

– Ванечка, тебя же просили рот ему заткнуть, а не проламывать череп, – вздохнул кинолог.

– А я и не проломил, – пожал плечами омоновец. – Так, слегка погладил.

– Ни хрена себе, погладил! – возмутился Рабинович. – Он же теперь полчаса в отрубе проваляется, это как минимум.

– Нет. Минуты три, никак не больше, – покачал головой Ваня. – И то если его водой не облить.

Жомов хотел уже было вылить на несчастного бога второй тазик с водичкой, но Сеня, решивший проверить справедливость утверждений омоновца, удержал его. Часы, как это водится в параллельных Земле мирах, работать отказывались и считали секунды не только вперед и назад, но еще и вправо, влево, наперекосяк и вверх ногами.

В общем, засечь точное время было весьма проблематично, если бы в роли секундомера не выступил Попов. Заявив, что за одну секунду можно один раз внятно произнести «двадцать четыре», Андрюша принялся считать. Жомов недоверчиво посмотрел на него, но спорить с экспертом-криминалистом не стал, а Рабинович тут же предложил омоновцу заключить пари на ближайшие премиальные. Однако, прежде чем Ваня ответил, три минуты прошли, и Вирупакша очнулся, глядя по сторонам мутными глазами.

– Ну что, Сеня, ты мне теперь свою премию должен! – обрадованно заявил омоновец.

– Щаз-з-з, – отрезал Рабинович. – С какого перепугу? Ты же сам спорить отказался.

– Я?! – оторопел Жомов и хотел добавить пару ласковых, но в этот момент контуженый бог окончательно пришел в себя.

– Кто вы такие, что вам здесь нужно и по какому праву вы вторгаетесь в мой дом? – все еще пытаясь петушиться, выдавил из себя Вирупакша.

– Еще раз тебе купол на колокольне резиновой кровлей накрыть? – грозно поинтересовался омоновец.

– Не надо, Ваня, он сам все расскажет. Так ведь? – спросил Рабинович, глядя на несчастного бога. Тот затравленно озирался, но сказать что-либо или просто кивнуть никак не решался, видя над собой грозную фигуру Жомова.

– А теперь, уважаемый, если еще пару раз не хочешь получить по черепу, расскажешь, кто отдал приказ арестовать нас и зачем ему это понадобилось, – ласково потребовал кинолог. Жомов для наглядности снова потряс «демократизатором» перед носом Вирупакши.

– С богами так не обращаются, – простонал тот. – И вообще, международная конвенция четко определила, как следует обращаться с военнопленными.

– Ну так и пожалуйся в Гаагский трибунал, – посоветовал Сеня и посмотрел на омоновца. – Ванечка, ну-ка, стукни его еще разок. Только не так сильно…

– Не надо, я все скажу! – завопил Вирупакша, падая на пол. – Буду я еще из-за какого-то вшивого Вишну побои от ментов терпеть.

– Из-за кого? – почти хором завопили путешественники, вытаращившись на бога.

– А вы что, Вишну не знаете? – ничуть не меньше друзей удивился Вирупакша.

– Рассказывай, – вместо ответа потребовал кинолог, и арестованный бог заговорил.

Глава 3

Как тут все запущено!..

Пьяная уборщица в заброшенном склепе

Не знаю, кому как, но мне происходящее нравилось все меньше и меньше. Судя по всему, заварушка, в которую мы попали, оказалась куда серьезнее, чем все приключавшееся с нами до сих пор. Посудите сами: Брахма с Кали на нас здорово разозлились и, судя по всему, имели достаточно силы, чтобы испортить нам жизнь. По крайней мере, в этих мирах. И, словно нам этих неприятностей было мало, бесполый Рудра наслал проклятье, напрочь перекрывшее нам возможность попадать туда, куда требовалось.

Самое интересное, что и на Рудре наши неприятности не закончились. К охоте за нашими драгоценными шкурами подключился еще и Вишну, согласно местным верованиям обязанный охранять вселенную от разрушения. Раздери меня чумной кот, никак не могу понять, что этому-то чудику от нас потребовалось?! Вроде бы на суверенитет местного мира мы не посягали, разрушить, кроме дворца Шакьямуни, ничего не успели и, как следствие, угрозы существованию этой вселенной не представляли. А поди ж ты, Вишну на нас зуб заимел! Уж не стараниями ли Брахмы?

Собственно говоря, косвенные доказательства этого у нас имелись. Взять хотя бы факт, что из мира, где обитал Вишну, нам пришлось спешно сматываться после того, как этот бог-стражник решил нанести нам визит вежливости в компании с Брахмой. Хотя именно этот союз и удивителен. Все-таки, насколько мне было известно, два вышеназванных божества хоть и не были заклятыми врагами, все же оспаривали друг у друга право считаться верховным богом. И Вишну обосновывал это тем, что вселенную создать – мало, главное – уметь созданное сохранить. А за сохранность этого бредового мира отвечал именно он.

Вот уж тут поневоле призадумаешься: а так ли уж безвредны для местной вселенной наши путешествия?.. Уже не раз эльфы поучали нас, что любой, даже самый незначительный на первый взгляд поступок может вызвать огромный резонанс не только в том мире, где он совершен, но и в параллельных вселенных. Мы же пробыли здесь достаточно много времени, да и сделали немало, чтобы наши поступки внесли изменения в общий уклад жизни. Эти мои мысли подтверждали даже некоторые высказывания аборигенов. Чего только стоят слова Вирупакши о конвенции по военнопленным, о которой он и слышать никогда не мог.

Мы, как и эльф с Горынычем, были абсолютно чужими в этом мире. Естественно, местным боссам не могло нравиться то, что мы абсолютно бесконтрольно шатаемся где ни попадя, внося смуту в умы их подданных. Может быть, именно поэтому они и решили, объединившись и не дожидаясь конца срока, отпущенного нам Кали, положить конец нашему относительно безоблачному существованию? А не проще ли тогда было бы вернуть Лориэлю способность перемещаться между мирами и вышвырнуть нас из своей вселенной?..

К сожалению, ответов на эти вопросы у меня не было. Как мне казалось, мои спутники тоже совершенно запутались в сложившейся ситуации и понимали не больше моего. По крайней мере, после рассказа Вирупакши о том, кто именно решил поохотиться на нас, вся честная компания имела весьма растерянный вид и не торопилась делиться с другими собственными предположениями. За исключением Жомова, разумеется.

– Ни и что? Дождемся этого Вишню и сделаем из его чайника суповую миску, – предложил омоновец.

– Если раньше он из твоей хлеборезки пельменницу не сварганит, – буркнул Лориэль. – Вишну – это вам не Вирупакша. Он на всяких бунтах, попытках переворота и закулисных интригах слона съел, а то и кого покрупнее. Раздавит нас, как Мурзик блоху, и фамилии не спросит.

– Кстати, а у тебя какая фамилия? – невинно поинтересовался мой Сеня. Эльф удивленно посмотрел на него. – Ну, нужно же будет что-то на твоем надгробном камне написать.

– Козел ты, Рабинович, – обиделся Лориэль и самоустранился от участия в дискуссии.

Впрочем, спора как такового не вышло. Боевого настроя, как у Вани Жомова, у остальных не оказалось, и у его предложения по поводу насильственной трансформации физиономии бога-стражника сторонников не нашлось. А вот за то, чтобы следовать предварительному плану и верхом на Вирупакше отправиться к заждавшейся нас Сарасвати, высказалось большинство, за исключением одного воздержавшегося. Последним оказался, конечно же, наш омоновец, обидевшийся на отсутствие у сослуживцев желания следовать букве закона и, вместо того чтобы бегать от правонарушителей, начать их ловить. Последним, несомненно, можно было смело считать Вишну, поскольку этот бог имел наглость покуситься на жизнь, здоровье и свободу передвижения российских служителей правопорядка.

Вирупакша, плохо знавший омоновца, попробовал было отказаться от чести сопроводить нас в жилище Брахмы. Ваня тут же применил к данному субъекту меры убеждения в виде пары пинков по ребрам. Вирупакша мгновенно пошел на попятную и тут же заявил, что готов доставить нас хоть на край света. Туда нам не требовалось, и столь длительного путешествия местному божку совершать не пришлось.

Прежде чем отправиться в путь, мы просто обязаны были забрать с собой Дакшу. Меланхоличный слон, словно и не ожидавший другого исхода переговоров, совершенно спокойно отреагировал на вид пленного Вирупакши, а вот его демоны вытаращили от удивления свои поросячьи глаза. Тут мой Сеня вспомнил о том, что он является милиционером, и решил хоть что-то полезное сделать для аборигенов. Как следует встряхнув Вирупакшу, он потребовал отослать демонов в их логово и впредь прекратить террористические акты в отношении мирных жителей. Покосившись на омоновца, бог обещал и это, явно желая как можно быстрее избавиться от нас.

Способ, которым местные боги перемещаются между мирами, явно отличался от того, каким пользовался Лориэль. Вместо того чтобы погрузиться во тьму, мы оказались в вихре света, сверкавшего всеми цветами радуги. Причем был он настолько ослепительным, что, даже закончив прыжок, я довольно долгое время ничего не мог видеть из-за ярких кругов перед глазами. Это, конечно, здорово отличалось от тех ощущений, которые мы испытывали во время полетов с Лориэлем, но суть была одна – в конце перехода нас точно так же можно было взять голыми руками. К счастью, у Вирупакши руки как раз и были заняты: справа к нему наручниками был прикован Жомов, а слева – мой хозяин.

Когда наконец я обрел способность хоть что-то видеть, то узрел, что мы находимся перед воротами резиденции Брахмы, а на нас недоуменно таращатся два здоровенных элементаля земли. Вид у обоих был настолько озадаченный, что, не будь я так измотан свалившимися на нас заботами, умер бы от смеха.

– А по-моему, мы эту компанию уже видели, – произнес правый элементаль.

– Ага, – согласился с ним левый. – Только их вроде меньше было.

– Я что-то не помню, мы их пропустили прошлый раз или нет? – спросил напарника правый.

– А сейчас вызовем старшего дэва, пусть и разбирается, – ответил тот.

Мы остались ждать у ворот, старательно пряча нетерпение, к которому примешивалась откровенная боязнь встречи с Брахмой. Конечно, по словам Лориэля, хозяин расположенного перед нами дворца должен был сейчас находиться в гостях у Вишну, но твердо рассчитывать на это мы не могли. Кто знает, что у этих богов на уме? Может быть, после неудачной попытки поймать нас Брахма вернулся домой и сейчас преспокойно развлекался со своей возлюбленной? Опасаясь именно этого исхода, мы все, не сговариваясь, на всякий случай приготовились к бою.

Драться нам так и не пришлось. Явившийся по вызову элементалей старший дэв критически осмотрел нас и разрешил войти, как и в прошлый раз, потребовав оставить за воротами Дакшу с Горынычем. Ахтармерз поднимать бучу не стал и спокойно остался на спине слона, ну а мы прошли внутрь, чтобы встретиться с Сарасвати и рассказать, что выполнили условия соглашения.

– Мило, очень мило, – проговорила богиня, взглянув на пузырьки. Однако в голосе ее не было радости, и это меня насторожило.

– А скажите, Сарасвати, зачем вам понадобились слезы Рудры? – поинтересовался мой хозяин, не спеша отдавать трофеи.

Ну, еще бы! На то он и Рабинович, чтобы сначала получить товар, а потом за него расплачиваться. В жизни не видел, чтобы моего Сеню кто-нибудь заставил использовать предоплату.

– Мурзик, фу! – рявкнул мой альфа-лидер.

Да я и так молчу!..

– Тихо, говорю, – снова скомандовал Рабинович и посмотрел на задумчивую богиню. – Так что там насчет слез Рудры? Зачем они вам?

– А это божественная тайна, – отрезала дамочка. – Простым смертным ее знать не положено.

– А мы не простые смертные, – не унимался Сеня. И на фига ему-то эти слезы сдались? – Мы представители российских органов правопорядка и имеем право задавать подобные вопросы. Так зачем вам нужны эти слезы?

– Фи, какие вы скучные, – сморщила носик богиня. – Ну, не знаю я, что с этими слезами делать. Просто Рудра является воплощением гнева, и никто, даже сам Брахма, ни разу не смог заставить это существо плакать.

– Так, значит, ты посылала нас на задание, которое считала невыполнимым? – сменил тон мой хозяин. – Уж не хочешь ли ты сказать…

– Ну и что? Ну, не могу я снять с вас заклятие Кали. Что с того? – сердито дернула плечиком Сарасвати. – Брахма создал меня и влюбился. Единственное, что я умею, это позволять ему собой любоваться. Я хранительница семейного очага, и ничего больше. Так что никаких фокусов от меня не ждите.

– Тогда зачем нужен был весь этот цирк? – после секундного замешательства растерянно поинтересовался мой хозяин.

– А что вы хотели? Чтобы я вам призналась в том, что ничего не могу противопоставить Кали? – вспылила липовая богиня. – Если бы вы не добыли слезы Рудры, я бы сказала, что в таком случае не могу выполнить свою часть соглашения, и мне не пришлось бы вам признаваться в своем бессилии. А теперь я даже не знаю, что мне делать. Я такая несчастная… – И Сарасвати заревела, как обычная девчонка.

Честно говоря, мне было ее даже жаль немного. Действительно, какому богу доставит удовольствие признаваться смертным в своем бессилии. Смертные должны почитать и бояться богов, а не смотреть на них как на никчемные пережитки прошлого. Но если Сарасвати мне было жаль, то себя – еще жальче. Как ни крути, а сейчас мы лишились единственной надежды вернуться домой и абсолютно не представляли, что делать дальше. Мои менты растерянно переглянулись.

– Ну и что теперь? – горестно поинтересовался Попов, глядя на всхлипывающую богиню.

– Может быть, морду кому-нибудь набить? – предложил омоновец. Сеня посмотрел на него так, что Ваня стушевался и отступил на шаг.

В этот раз я был согласен с омоновцем куда больше, чем со своим хозяином. Набить морду кому-нибудь – Кали, Рудре или Брахме – совсем бы не помешало. Вот только боюсь, что шансов осуществить эту задумку у нас было немного. Оставалась, конечно, надежда на внезапность, но если Брахму мы еще могли бы как-то поймать, поскольку находились у него дома, то добраться до остальных, не имея возможности совершать нацеленные прыжки в пространстве, у нас точно не получится.

Мы снова оказались в тупике, выйти из которого не имели никакой возможности. Выполнить все требования Кали нам было не под силу, как и заставить эту стервозную богиню снять с нас заклятие и отпустить восвояси. После признания Сарасвати в собственной беспомощности надежды на спасение со стороны у нас тоже не было никакой. Оставалось только сесть на хвост и завыть на луну. Что я непременно бы и сделал, будь у меня пробелы в воспитании.

– Так что же теперь делать? – не обращаясь ни к кому конкретно, в очередной раз спросил Андрюша Попов.

– Без штанов бегать, – буркнул мой Сеня.

– Зачем? – встрепенулась Сарасвати. – Вы хорошие ребята, и я могла бы попросить Брахму…

– О чем ты хотела меня попросить, дорогая? – прервал ее грозный голос.

Дверь резко распахнулась, и на пороге возник Брахма. На мгновение мы все оторопели, удивленно глядя друг на друга, потом я зарычал. Мои менты среагировали мгновенно. Дубинки как по мановению волшебной палочки оказались в их руках, а омоновец исхитрился достать еще и пистолет. Лориэль взвился под потолок, выхватив почти бесполезную волшебную палочку. Единственного нашего генератора магической защиты – Ахтармерза Гварнарытуса – с нами не было, но сдаваться просто так никто не собирался. Жаль, конечно, что мы так глупо вляпались, но Брахме дорого обойдется расправа с нами.

За плечами у бога-создателя высилась еще одна фигура, поразительно похожая на него. Судя по всему, это был Вишну. И хотя этот бог обладал несколько меньшим количеством конечностей и физиономий, выглядел он не менее грозно, чем его коллега по ремеслу. Противостояние складывалось явно не в нашу пользу, и, чтобы хоть как-то остановить двух богов, Попов начал набирать полную грудь воздуха.

– Брахма, Вишну, я не виноват! Они меня заставили, – завопил из угла Вирупакша, о котором все успели позабыть. Оба верховных божества удивленно посмотрели в его сторону.

– Остановитесь! – крикнула Сарасвати, выскакивая из-за спин моих коллег. – Брахма, не причиняй им зла. Они не сделали ничего плохого. Представляешь, я попросила их достать мне слезы Рудры, и они с этим справились. И вообще, они хорошие. Даже Лориэль.

– Слезы Рудры, говоришь? – хмыкнул Брахма. – Это только подтверждает имеющуюся у меня информацию. Уберите оружие, доблестные воители. Я пришел к вам с миром.

– К ним? – удивился Вишну позади него. – Я думал, это твой дом.

– Ну, не к ним. Ну, к себе. Вообще, какая разница, – отмахнулся от него, как от назойливой мухи, бог-создатель. – Разве не затем мы их искали, чтобы поговорить? Ты ведь сам такую идею подал, говорил же, что без их помощи нам не обойтись.

Верите – нет, но я едва не откусил себе язык! Да что за чудеса происходят в этом мире? Только несколько часов назад мы считались преступниками, и все боги этой вселенной получили твердое задание изловить нас и задержать до прихода Вишну, а вот теперь оказывается, что нас возводят чуть ли не в ранг спасителей миров. По крайней мере, помощи нашей просят! Я, конечно, всегда считал разных там буддистов и прочих индусов, распевающих на улицах свои сутры, тантры, мантры, или как там у них эти завывания называются, не вполне нормальными людьми, но чтобы и боги до такой степени были сумасшедшими, это просто в моей голове не укладывалось. Впрочем, не только в моей.

– О чем ты говоришь? – спросил бога мой Сеня, ничуть не утративший осторожности.

– Пока вы тут по мирам прыгали, мы пытались собрать о вас информацию, – начал объяснять Брахма. – Шива, давно присматривавшийся к Лориэлю, сказал, что как-то через одного будду наводил о нем справки у его начальства. Многого он узнать не смог, но выяснил, что ваша группа занимается исключительно спасением миров, попавших в критическую ситуацию. Вот мы и решили обратиться к вам за помощью…

– Мы в отпуске, – отрезал Рабинович. – И вообще, с чего вы взяли, что после вашего скотского обращения с нами мы станем вам хоть в чем-то помогать?

– Потому что у вас нет выбора, – пожал плечами Брахма.

– Вот как?! – удивился мой хозяин.

– Именно так, – кивнул многоликой головой бог-создатель. – Кали пропала. И вообще, вокруг начинает твориться что-то непонятное. Миры деформируются, демоны стали бесчинствовать, и вообще, по всем предварительным данным, ожидается конец света. Вы – специалисты по спасению вселенных, вам и карты в руки. Иначе погибнете вместе с нами. Ну а мы, со своей стороны, поможем вам всем, чем можем.

– Поможете погибнуть? – язвительно поинтересовался Сеня.

– Зачем? Погибнуть вы и сами сможете. – Брахма, видимо, совершенно не обладал чувством юмора. – Мы вам поможем спасти наш мир.

– Сначала верните нам способность перемещаться между мирами, – потребовал Лориэль. – Только после этого мы с вами поговорим. Поняли, чучела, мать вашу троллю в брюхо!

– Это может сделать только Кали, – развел всеми своими руками Брахма. – Так что найти ее вам придется в любом случае.

– Ничего не выйдет, – отрезал мой Сеня. – Из-за проклятья Рудры мы даже в ваших мирах теперь не можем перемещаться.

– Ну-ка, расскажите, что случилось, – потребовал бог. Рабинович рассказал.

– Ну, это не проблема. Рудра – мое создание, и все, что этот демон может, могу и я. – Брахма внимательно посмотрел на нас и выдал пальцами витиеватую серию щелчков. – Готово. Теперь проклятье снято.

Лориэль было попытался смыться, но тут же вспомнил, что лимит прыжков на сегодняшний день полностью израсходовал. Грязно выругавшись, он остался висеть под потолком, а мой хозяин внимательно посмотрел на обоих богов.

– Допустим, мы вам поможем. Но не задаром. Давайте обсудим размеры нашего гонорара. – Ну, конечно! Разве может Семен Рабинович упустить возможность нажиться? – Мурзик, фу!..

Вот так всегда! Стоит моему хозяину впасть в депрессию, как он начинает разговаривать со мной нормальным языком. А как только Рабинович почувствует запах денег, тут же начинает корчить из себя альфа-лидера. Правда, никому другому, даже Попову с Жомовым, помыкать мной он не позволяет, но я бы удивился, если бы было иначе. Тогда бы точно схватил Рабиновича за рукав и насильно к психиатру отвел.

Обижаться на своего хозяина я не стал, пусть корчит из себя главу семьи, если ему от этого полегчает. Вместо того чтобы устроить бунт, я просто отошел в сторонку, не желая слушать, как Рабинович дискутирует с богами по поводу вознаграждения за спасение мира. Хотя слушать особо было и нечего. Стоило только Сене назвать свои условия, как оба индусских божества мгновенно с ними согласились. Посмотрели бы вы, как вытянулась после этого рожа у моего Рабиновича, со смеху бы умерли. Я сдержался. Просто фыркнул, а когда Сеня сердито на меня посмотрел, сделал вид, что выискиваю блох в своей шикарной шкуре.

Попов с Жомовым на просчет моего хозяина внимания и вовсе не обратили. И это не от того, что оба в деньгах не нуждались, а потому, что свято верили – столько, сколько может содрать с нанимателя Рабинович, получить не удастся никому другому. Ну а когда переговоры о вознаграждении закончились, едва успев начаться, Андрюша поинтересовался, какие соображения есть у обоих богов по поводу исчезновения Кали. Нас это, конечно, волновало куда больше, чем спасение мира.

– Мы почти ничего не знаем, – ответил Вишну. – Последняя информация, которую мы о ней имеем, говорит, что Кали отправилась в один из миров усмирять невесть откуда взявшихся там демонов.

– Что-то я не понял, – вставил веское слово мой хозяин. – Насколько мне известно, именно ты, Вишну, являешься хранителем миров. Так почему Кали тогда твоими делами занимается?

– Как бы вам объяснить попонятнее? – задумчиво почесал затылок бог-хранитель. – Скажем так, я являюсь министром внутренних дел, а Кали – командиром элитного подразделения. Вот она и занимается всякой мелочовкой…

– Значит, – встрял в разговор Лориэль, – наказывать нас именно ты ее отправил?

– Ни в коем случае! – тут же открестился Вишну. – Зная, что тебя, мой маленький крылатый друг, просто так не успокоить, Брахма подал заявление в ближайший отдел внутренних дел, и к вам прислали наряд дэвов. А когда он не вернулся, вызвали спецназ, и Кали решила лично заняться вами. Я тут абсолютно ни при чем. Сам о вас только вчера узнал. И то только после того, как Кали пропала. Кстати, ее исчезновение не ваших рук дело случайно?

– Случайно – нет! – отрезал мой хозяин. – Хотя одно время мы были не прочь приложить к этому руку. Но это к делу не относится. Давайте-ка, расскажите подробнее о том мире, где пропала Кали.

– А что рассказывать? Сами все и посмотрите, – усмехнулся Брахма. – Как говорится, лучше сто раз сказать «халва», чем один раз ее попробовать. Чтобы зубы не портились! Ха-ха…

Бог-творец, или Тваштри, как называл его Вирупакша, вскинул руки вверх и произнес непонятную фразу. Я хотел было ему помешать, но не успел и зубами клацнуть, как нас затянуло в тот же радужный водоворот, в какой мы погружались благодаря усилиям Вирупакши. Свет снова ослепил меня, а когда я вновь обрел способность видеть, мы оказались на окраине какой-то убогой деревеньки, возле тростниковых хижин, откуда доносились жуткие вопли.

– Твою мать! – выругался Рабинович, протирая глаза. – За такие выходки убить этого Брахму мало. Предупреждал хотя бы…

– Тем более что смыться отсюда мы уже никуда не можем, – дополнил его Лориэль и вспорхнул на ветку апельсинового дерева. – Кстати, к нам гости.

Мы дружно обернулись в ту сторону, куда тыкал ручонкой эльф, и удивленно уставились на кучку одетых в одни набедренные повязки крестьян, с воплями несущихся к нам. Не знаю, что об этом нашествии подумали мои менты, но они мгновенно привели себя в полную боевую готовность. То есть отцепили от пояса дубинки и встали в цепь. А я закрутил головой по сторонам, пытаясь найти Горыныча и Дакшу. Ни того, ни другого поблизости не было, и я уже решил, что Брахма о них просто забыл, как оба появились из ниоткуда. Причем свалились они именно на то дерево, которое занимал Лориэль. И если бы не проворство крылатого мухрена, единственное, на что он сгодился бы в дальнейшем, так это быть украшением какого-нибудь гербария.

– Я извиняюсь, но если вы не слишком заняты, скажите, где мы и что мы тут делаем, – прогнусавил слон. – Хотя я и не знаю, зачем мне нужны эти объяснения. И так понятно, что мы снова по уши в тигрином дерьме. Извините за выражение.

– Заткнись, – осадил его Рабинович и поднял руку навстречу бегущим крестьянам. – Стоять! – Те затормозили так резко, что пыль из-под пяток на пару метров вверх поднялась. – Что тут происходит?

– А вы не асуры? – опасливо поинтересовался один из аборигенов.

– Я не знаю, что ты имеешь в виду, но еще раз так обзовешься, разговаривать тебе больше нечем будет, – сгибая и разгибая дубинку, пообещал Жомов.

– Ваня, асуры – это что-то вроде злых богов, – пояснил омоновцу Жомов.

– Точнее, демоны, обладающие колдовской силой, – послышался голос позади нас. Мы обернулись и увидели Вирупакшу. Тот ухмыльнулся.

– Это так, к слову, – проговорил он. – Но не буду вам мешать. Вы тут разбирайтесь, а я пошел.

– Эй, подожди! – осадил его Рабинович. – Ты нам тут помочь слегка не хочешь?

– Ни за что, – отрезал Вирупакша. – Я бог мирный и с демонами воевать буду, только если наступит конец света. Так что пока! – И это чучело тут же растворилось в воздухе.

– Вот урод! Как мирных людей демонами пугать, так он первый, а как помочь этих демонов усмирять, так он пацифистом прикидывается, мать его к гномам, выработанную породу из шахт поднимать, – выругался Лориэль и снова ткнул ручонкой в сторону застывших крестьян. – Чего на меня-то смотрите, козлы?! Вас индусы ждут.

Крестьяне действительно стояли на месте, опасливо поглядывая то в нашу сторону, то в направлении деревни, из которой по-прежнему доносились истошные вопли. Мне эти крики чрезвычайно не нравились. Они мне жутко напомнили один случай из нашей служебной практики. Помню, однажды мы с Сеней… Впрочем, потом расскажу. Сейчас не до этого.

– Что вы там спрашивали? – поморщился Рабинович, поворачиваясь к крестьянам.

– Мы это, интересуемся, значит, – почесал тощую грудь один из аборигенов. – Не асуры ли вы?

– Нет, не асуры, – ответил мой Сеня. – Мы сотрудники российской милиции и хотим знать, что за беспорядки происходят в этой дыре?

– Демоны там, – всхлипнул один из аборигенов.

– Злые, – поддержал его другой.

– Напились вина и к нашим девкам пристают, – завопил третий.

– Они и ко мне пристроиться пытались, – шмыгнул носом четвертый. Остальные тут же шарахнулись от него в разные стороны. – А что? Я же не сам к ним в компанию набивался.

– Я всегда подозревал, Субхути, что с тобой не все в порядке, – сердито посмотрел на него старший из крестьян.

– А что опять Субхути-то? – обиделся индус. – Можно подумать, это не демоны за мной, а я за ними бегал.

– Лучше бы ты за демонами погонялся, – заявил кто-то из толпы. – Глядишь, деревню бы в покое оставили…

– Отставить разговорчики! – осадил болтунов омоновец. – Докладывайте, сколько демонов в деревне?

– Много, – ответил старейшина.

– Целых две штуки, – поддержал его Субхути. Остальные закивали в знак согласия.

– И это – много?! – возмутился Жомов. – Какие же вы мужики, если с двумя демонами справиться целой толпой не можете.

– Трусливые, – ответил за аборигенов Рабинович и ткнул в сторону Субхути дубинкой. – Ты! Проводишь нас в деревню.

– А что опять Субхути-то? – возмутился абориген.

– Молчать! Вперед, шагом марш, – скомандовал Жомов.

Индус нехотя поплелся в сторону деревни, а мы пошли следом. Впереди клином шли омоновец с Поповым и Рабиновичем. Я держался чуть правее от них, а за нами топал Дакша с Горынычем на спине. Эльф порхал над ними, а крестьяне, немного пошептавшись, пошли следом за слоном, держась, впрочем, на почтительном расстоянии.

В деревню мы вошли осторожно, готовясь мгновенно отразить нападение. Я ожидал увидеть демонов, гонявшихся по двум корявым улочкам за местными суч… самками, но мои надежды не оправдались. Никаких монстров поблизости видно не было, зато штук десять женщин всех возрастов с воплями носились вокруг самой богатой на вид хижины. Причем громче всех вопила жуткого вида беззубая старушенция, завернутая в полосатое сари. Кстати, из-за особенностей этого вида женской одежды индуски не столько бегали, сколько семенили, перебирали ногами, почти не сходя с места. Глядя на это редкостное зрелище, мы удивленно застыли.

– А где демоны? – посмотрев на Субхути, недоверчиво спросил мой хозяин.

– Там, – индус ткнул пальцем в сторону богатого дома.

– Так ты же сказал, что они за вашими женщинами гоняются, – ничего не понимая, проговорил Попов.

– Значит, еще не начали, – пожал плечами абориген. – Сейчас вино допьют и начнут гоняться. Они уже второй день так делают. Правда, еще ни одну не поймали, но старуха утверждает, что один из демонов прямо в двух шагах от нее рухнул на землю и уснул.

– Может быть, не уснул? Может, он сознание от страха потерял? – ехидно предположил мой Сеня и смело направился к центральному строению. – Пошли, мужики. Посмотрим, что там за алкоголики в хижине торчат.

Едва мы вошли в дом, как мне стало совершенно понятно, почему демоны упорно не хотят за местными дамочками гоняться. Дело в том, что выше пояса это были обычные мужики с накачанными бицепсами, а вот все остальное у них заменяли клубы дыма, постоянно меняющие форму. Из пастей и ушей демонов тоже валил дым, отчего в комнате был жуткий запах и плохая видимость.

– Та-ак, – с усмешкой глядя на монстров, протянул мой хозяин. – Развлекаемся, значит?

– Ик, ага, – выдавил из себя первый демон, поднимая вверх кувшин с вином. – Присоединяйтесь, мужик-ик-ки, а то тут народ какой-то некомпанейш… некомпанейпс… скипский, в общем.

– Я сейчас так к тебе дубинкой присоединюсь, что у тебя потом год ребра болеть будут, – пообещал омоновец. – А ну, марш туда, откуда пришли, пока я вас в участок не оформил.

– Из-вини, гражданин начальн-ик, уже уходим, – ответил второй монстр, хватая собутыльника под руку. – Не надо нас в отдел. Мы тут рядышком живем.

Демон потащил своего собрата к выходу. Мы расступились, пропуская их наружу, а затем вышли следом. Индуски, увидев демонов, усилили свой визг и еще медленней затоптались на одном месте, постепенно собираясь ближе у дверей хижины. Монстры внимания на них не обратили. Первый сунул два пальца в рот и оглушительно свистнул:

– Такси! Эй, мать твою, такси, говорю!..

Тут же деревню накрыла тень, и с неба спустился такой огромный орел, каких я даже в передаче «В мире животных» никогда не видел. Девки перестали визжать и топтаться на месте. А орел, зависнув над демонами, скептически посмотрел на них.

– Опять налакались? – поинтересовался он.

– Ты, блин, нам мотации… норации… нотации не читай! – рявкнул на него один из монстров. – Твое дело баранку крутить, а не тещу мою из себя изобра… жать.

– Платить кто будет? – скептически поинтересовался орел.

– Бабушка моя, – заржал тот же демон.

– Заткнись! Тут мент… мицилионеры, – покосившись на нас, осадил его собутыльник, а затем невесть откуда достал здоровенный кусок сырого мяса. – Поехали, шеф. Сдачи не надо.

Летающий таксист взял в каждую лапу по демону и медленно начал подъем. Несколько секунд мои менты провожали его глазами, а затем Сеня вспомнил, что мы здесь не для того, чтобы демонов гонять. Нам все-таки нужно Кали искать! А раз она сюда явилась, чтобы усмирить этих монстров, то они должны были знать хоть что-то об ее исчезновении. Сеня принялся орать, требуя от орла вернуться назад, но один из демонов что-то сказал пташке, и та, вместо того чтобы спуститься, вдвое ускорила подъем. Через пару минут орел и вовсе скрылся из виду.

– Сеня, ты номер запомнил? – растерянно посмотрев на моего хозяина, ляпнул омоновец. Рабинович легонько постучал его дубинкой по кепке.

– Голова с печное чело, а мозгу совсем ничего, – констатировал он. – Ну а Ваня в ус не дует. Он ведь с детских лет буксует.

– Чего опять-то не так?! – обиделся Жомов. Сеня хотел объяснить, но не успел. Беззубая старушенция не дала.

– Ну и?.. – рявкнула она, уперев руки в боки.

– Чего «ну и»? – вытаращился на нее мой хозяин.

– Ну, прогнали вы их. Кто теперь за нами гоняться будет? – грозно поинтересовалась бабулька.

– Смерть с косой за тобой гоняться будет! – рявкнул на нее кинолог.

Старушка несколько секунд от неожиданности и удивления шамкала беззубым ртом, а затем, плюнув под ноги моему хозяину, круто развернулась и пошла к самой убогой хижине. Несколько женщин помоложе захихикали. Старуха обернулась, испепелила их взглядом и продолжила свой путь. Мои менты так и не двинулись с места, мрачно глядя на собравшуюся перед ними толпу.

– Мальчики, – привлекла их внимание к себе одна из аборигенок. – Если вы обещаете не напиваться, как те две свиньи, мы даже долго бегать от вас не будем.

– Так, женщина, мы на службе. – Индуски разочарованно загудели. Сеня поднял руку. – Но, как только закончим свои дела, сразу к вам вернемся. – Радостный визг не дал моему хозяину договорить.

– Да помолчите вы! – повысил он голос. – Чтобы мы побыстрее закончили работу, скажите, не видели ли вы Кали?

– Нет. Сюда она не заходила. А вот в городе была, – раздались разрозненные голоса.

– Прекрасно. Где этот город? – спросил Сеня.

– Да вон Субхути вас проводит, – заявил старейшина.

– Я чего опять Субхути-то? – взвыл индус.

– Молчать! – рявкнул на него мой хозяин. – Влезай на слона. Покажешь дорогу.

Дакша не слишком обрадовался перспективе везти на себе индуса. Сами понимаете, совсем не из-за лишнего веса. По-моему, нормальный слон, кроме моих ментов, может еще десяток людей на спину взгромоздить. А недовольство Дакши было вызвано тем запахом, который исходил от Субхути. Впрочем, вонял не он один, а вся деревня. Хотя и не настолько сильно, чтобы лишенные нормального нюха менты могли это почувствовать. А вот Дакша, фыркнув, недовольно покосился на моих коллег, но говорить ничего не стал. И правильно сделал. Видимо, уже понял, что и без того сердитых ментов лучше без крайней надобности не раздражать. Да и с надобностью тоже!..

Впрочем, по дороге в город Дакша изменил свое мнение о проводнике-индусе. Тот оказался не менее словоохотливым, чем слон, и без конца удовлетворял любопытство тянувшегося к знаниям Дакши. Горыныч, явно готовясь к началу занятий в школе, тоже не упускал случая задать Субхути вопрос, а вот мои менты просто слушали. И то только до той поры, пока им не надоела пустая болтовня.

Затем Сеня рявкнул на горе-собеседников. Те, естественно, обиделись. Причем Горыныч настолько сильно, что увеличился в размерах и, не удержавшись за уши Дакши, свалился со слона и разревелся. Теперь уже Жомов постучал по лбу моего хозяина – пальцем, не дубинкой! – и, спрыгнув со спины Дакши, стал успокаивать трехглавого плаксу. Лишь после того, как Ахтармерз перестал ныть, его посадили обратно, и мы смогли продолжить путь.

Если честно, я больше приглядывался, принюхивался и прислушивался к джунглям, опасаясь возможного нападения демонов, чем обращал внимания на рассказ Субхути. Так что подробностей вам сообщить не могу, но в общих чертах местную политико-географическую картину обрисую.

Мир, в который попали мы и где пропала Кали, не являлся вотчиной какого-либо одного бога. Здесь в равной степени почитали их всех, хотя главными и считали Брахму, Вишну и Шиву. Их сторонники разделились на три клана, которые и назывались, соответственно, шиваиты, брахмаиты и вишнуиты. При этом вторых за их аскетизм любили меньше, чем прочих.

До недавнего времени боги если и появлялись в этоммире, то только во снах или галлюцинациях одурманенных гашишем гуру. Однако население их видениям верило и строго следовало всем инструкциям священников. Но пару дней назад в этот относительно спокойный мирок вторглись демоны. Привычный уклад жизни аборигенов сломался. Гуру справиться с демонами не могли и стремительно потеряли свое влияние.

А когда появилась Кали и стала наводить порядки, шиваиты, брахмаиты и вишнуиты мигом объединились, создав новое течение – калииты. Или калиты перехожие – когда они начали во все калитки проходить и в каждый дом вламываться со своим учением. А потом Кали пропала, а демоны остались. Калиитам тоже перестали верить и выгнали их всех прочь. Видимо, на Русь. Век так в десятый-одиннадцатый. Хотя за достоверность этих данных я не ручаюсь.

– А куда исчезла Кали? – задал мой хозяин единственный за все время рассказа вопрос.

– Этого никто не знает, – вздохнул Субхути. – Калииты говорят, что это из-за нашего непочтения к четырехрукой богине она бросила мир на произвол судьбы. А кое-кто утверждает, что просто демоны оказались сильней ее, сковали и спрятали Кали в своих пещерах в недрах Меру.

– И этих людей зовут, конечно, демоноиты, – усмехнулся Попов, решив щегольнуть своей догадливостью.

– Нет, – удивленно посмотрел на него наш проводник. – Их зовут просто дураками. Хотя я и сомневаюсь. Может быть, они таки правы?

Дальнейшую болтовню я не слушал, да ее почти и не было. Еще пару минут помучившись от разговоров Субхути с Дакшей и Горынычем, Сеня велел им всем заткнуться. Дальнейшее вы знаете. И не знаете лишь того, что путь до города оказался неблизким. День уже клонился к вечеру, а никаких признаков жилья в окружавших нас джунглях не было, и мой Сеня решил остановиться на ночлег. Как только была найдена подходящая поляна, Дакша остановился, и его живой груз спустился на твердую землю.

– Приедем в город, надо будет найти какой-нибудь паланкин и пристроить его на спину Дакше, – растирая затекшие ноги и натертую корму, простонал криминалист.

– Паланкин, ага, – фыркнул мой хозяин. – Если так дальше пойдет, то чтобы уместить всех на спине слона, нам и сарая не хватит.

– Прошу меня простить, но сарай я на себе не повезу. Коровы засмеют, – пробубнил Дакша. – На приличный дом я еще соглашусь, хотя и не знаю, зачем мне нужна такая тяжесть.

– Молчи лучше, автобус доисторический, – вздохнул мой хозяин и посмотрел на Жомова. – Ваня, пошли валежник для костра собирать. А ты, Поп, подсуетись насчет ужина.

Мысль, конечно, разумная, но осуществить этот замысел никому из нас не удалось. Я почувствовал какой-то неприятный запах со стороны тех кустов, к которым шел мой хозяин, и предостерегающе зарычал. Сеня остановился, привычно отцепляя дубинку от пояса. Жомов сделал то же самое, а остальные застыли в центре поляны, настороженно глядя на нас.

– Что там такое, Мурзик? – спросил меня Рабинович, как будто ждал, что я заговорю. Наивный ментовский парень!

– Во, блин, нас заметили, – раздался из кустов незнакомый голос, а затем оттуда пулей вылетел демон.

Выглядел он точно так же, как те два урода, которых мы спровадили из деревни на орлином такси. Мы и глазом моргнуть не успели, как этот монстр промчался мимо нас, направляясь прямо к Дакше. Подлетев к его правой задней ноге, демон застучал по ней ладонью и заорал:

– Туки-туки за себя!

– Вот придурок, – раздался тяжкий вздох из кустов.

Дакша, похоже, был того же мнения. Покосившись на щерившегося около его ноги монстра, слон издал хоботом звук, похожий на неприличный выхлоп из кормового отверстия, а затем просто пнул демона ногой. Тот отлетел к краю поляны и остался лежать на траве. Замечу, что самодовольная улыбка так и не сошла с его противной морды.

– Бойся корову спереди, лошадь – сзади, а к слону и вовсе не подходи, – посмотрев на вырубленного монстра, констатировал мой хозяин и повернулся к кустам. – Еще желающие пообщаться с Дакшей есть?

– Да вы, вообще-то, нам все нравитесь, – донеслось оттуда, и на поляну высыпала орда демонов.

Ломанулись они со всех сторон сразу, и в одно мгновение мы оказались окружены. Сеня с Жомовым попятились к остальным. Слон громко затрубил, и Горыныч на его голове завертелся волчком, ставя вокруг нас энергетический барьер. Надо же, этот трехглавый недоучка научился выставлять защиту так быстро, что, не юркни я вовремя меж ног Дакши, оказался бы за пределами этого барьера.

– Вперед, в атаку! – завопил кто-то из толпы, и демоны помчались на нас.

Если честно, я ожидал от этих уродов чего-нибудь более оригинального, чем лобовая атака. Толпа идиотов, оставляя за собой дымовой шлейф, рванулась прямо на барьер. Как вы думаете, что из этого получилось?.. Вы правы, ничего! Демоны отскакивали от энергощита Горыныча, как мячики от стенки. Падали, поднимались и снова бросались вперед.

Поначалу напрягшиеся было российские служители правопорядка через минуту расслабились и с улыбкой наблюдали за бестолковыми наскоками монстров. А еще через пару минут желающих атаковать нас не осталось. Все демоны лежали вповалку вокруг нашей энергозащиты, и лишь один, видимо командир, растерянно стоял у самой границы поляны. Горыныч по просьбе Сени снял энергощит, и мои менты направились к предводителю демонов. Тот растерянно посмотрел на них, перевел взгляд на своих подчиненных и решил задать стрекача. Не вышло!

Почувствовав его намерения, я рванулся вперед, но вряд ли достал бы урода, если бы не Ахтармерз. Наш маг-недоучка вновь создал энергетический барьер. Правда, в этот раз он не окружил им нас, защищая, а стеной выставил перед убегающим демоном. Тот со всего маха врезался в магическую стену и отлетел назад. А прежде чем демон успел подняться на свои дымовые ноги, я вцепился в рукав его тужурки и прижал к земле.

– Уберите собаку! – истошно завопил демон.

Ах, собаку?! Терпеть не могу, когда породистого пса так называют!.. Я чуть отпустил рукав монстра, чтобы потом снова сжать его зубами. Правда, на этот раз вместе с конечностью. Демон взвыл, и тут же рядом со мной оказался Рабинович.

– Будешь дергаться? – спросил он монстра. Тот отрицательно замотал головой, не переставая верещать. – Умница, Мурзик! А теперь отпусти его. Отпусти.

С некоторой неохотой я разжал зубы. Поначалу демон даже и не понял этого, продолжая вопить. Сеня легонько стукнул его «демократизатором» по темечку. Монстр ойкнул и заткнулся, глядя на ментов, окруживших его, перепуганными глазами.

– Попробуешь убежать, убью, – пообещал ему омоновец. Демон испуганно кивнул.

– А теперь мы с тобой поговорим. И не пытайся врать! Ясно? – потребовал Рабинович.

– Не буду, – торопливо ответил монстр. – Ганешей клянусь!

Судя по перепуганному виду демона, ему можно было верить. Что ж, кто бы ни организовал это нападение на нас, он просчитался. Зато нам задачу облегчил. Может быть, теперь и не потребуется идти в город, чтобы узнать, где находится Кали. По крайней мере, пленных демонов для допроса у нас сейчас более чем достаточно, а ведь именно за этим мы в город и шли.

Глава 4

Кто не спрятался, я не виноват!

Минотавр

Сеня задумчиво смотрел на демонов, выстроившихся в две шеренги. Монстры пытались стонать и потирать ушибленные места, в основном головы, но Жомов твердо поддерживал дисциплину, ничуть не стесняясь бить «демократизатором» по рукам и головам мистических существ. Попов, у которого желудок, как всегда, оказался куда глубже ненависти к агрессорам, при помощи Горыныча готовил ужин, а Мурзик с Дакшей на всякий случай отрезали демонам путь к лесу.

Лориэль крутился у правого уха кинолога и не переставал давать наставления.

– Знаю я этих тварей, – шипел он. – Ты не смотри, что они побитыми и испуганными кажутся, мать их к гоблинам нянькой! Чуть слабину дашь, мигом руку откусят. Натура у них такая…

– Слушай, завянь, а? – скривился Рабинович. – Или помолчи, или сам их допрашивай. Что, боишься?

– Я боюсь? Ты кого, козел, трусом назвал?! – вспылил эльф. Рота демонов дружно уставилась на него. – Я и не таких чудовищ в две секунды к ногтю придавливал. А допрашивать не буду, потому как вы в спасители мира записались. Мне в таком случае следует начать свои прямые обязанности исполнять, раз уж с вами местного хранителя нет.

– Кого нет? – вытаращился на наглеца кинолог, даже забыв обидеться на «козла».

– Да я же вам объяснял, что у каждого параллельного мира есть хотя бы один Хранитель Реально-Естественных Направлений. Я за вашим миром присматривал. И тут кто-то непременно должен быть. – Лориэль, видимо, для лучшего усвоения информации, постучал Рабиновича по фуражке. – Понятно?

– Понятно, – кивнул головой Сеня. – Ты главный хрен в нашем мире, а здесь свой хрен имеется.

– Кто? – оторопел эльф. – Ты чего мелешь, дятел длинноклювый, дрозд ощипанный? Кого ты хреном назвал?

– Тебя, – спокойно ответил кинолог и покосился на Лориэля. Попов захихикал. – А что, разве не так? Хранитель Реально-Естественных Направлений. Сокращенно – ХРЕН.

– Тьфу ты! – махнул рукой эльф. – А я уж думал, что ты наехать хочешь. ХРЕН – это служба так называется. А я – сотрудник ХРЕНа.

– Ботва ты от хрена, а не сотрудник, – фыркнул Андрей.

– А ты чего, кабан оскопленный, давно по пятаку не получал? – метнулся к нему Лориэль. – Оборзел совсем, бурдюк с отходами?..

– Вы, может быть, лаяться закончите и делами займетесь? – набычился Жомов, уставший слушать бессмысленную перебранку. – Стемнело уже почти, между прочим, блин!

Кинолог, с улыбкой покачав головой, оставил Лориэля в покое и повернулся к строю демонов. Непонятно почему, но Сене вдруг вспомнились все те фильмы ужасов и не менее веселые книги, в которых упоминались демоны. Начиная с инкубов и суккубов, кончая Астародом, Асмодеем и Молохом. Стоявшие перед ним существа совсем не походили на тех ужасающих монстров, какими рисовало их воображение авторов из его мира. Скорее, эти уродцы, слегка подрагивающие на клубах дыма, напоминали роту новобранцев на первом построении, сразу после получения армейской формы. Или пятиклассников в кабинете директора школы. И уж того, почему они внушали ужас местным жителям, Рабинович понять совсем не мог.

– Итак, орлы, кто правильно ответит на мой вопрос, тот получит конфетку, – заявил кинолог.

Жомов оторопело посмотрел на него и покрутил пальцем у виска. Дескать, крыша у тебя съехала, что ли? Сеня в ответ лишь усмехнулся и продолжил:

– Отвечайте, кто приказал напасть на нас?

– Он! – хором рявкнули демоны и ткнули пальцем в своего предводителя. Тот отшатнулся с ужасом в глазах.

– Молодцы, – похвалил услужливых монстров кинолог. – А ему кто отдал распоряжение?

– А где конфетка? – нагло поинтересовался один из уродцев. Ваня тут же врезал ему дубинкой по спине.

– Ой! Так вот, значит, какая ты, карамель? Придется теперь жить совсем без сладкого, – пискнул монстр и тут же съежился, ожидая нового удара.

– Шутить любим? – вместо удара спросил омоновец. – Я тоже люблю. И вот тебе моя любимая шутка: упал и отжался сто раз. Считать вслух.

Рабинович хотел было съязвить по поводу того, как не имеющий ног демон будет отжиматься, но не успел. К его удивлению, уродец мгновенно упал. Клубы дыма, заменявшие ему ноги, заметно уплотнились, и демон вполне прилично изобразил стойку «упор лежа». Кинолог хмыкнул и с интересом принялся наблюдать за тем, как монстр будет выполнять упражнение. Оказалось – очень даже хорошо. Не прошло и минуты, как демон сделал сто отжиманий и бодренько вернулся в вертикальное положение. Теперь на него с удивлением смотрели все менты.

– Неплохо, неплохо, – покачал головой омоновец. – Кто отжиматься учил?

– Он! – монстр ткнул корявым пальцем в своего начальника, а Жомов похлопал его по плечу.

– Молодец, – похвалил командира демонов Иван. – В хорошей форме бойцов держишь.

– Рады стараться, выше высокоблагородие, – вытягиваясь в струнку, рявкнул начальник отряда чудовищ.

– А конфетку? – поинтересовался тот самый урод, который только что отжимался.

– Только дураки они у тебя, – вздохнул омоновец и так влепил дубинкой по излишне любопытному монстру, что тот отлетел метра на три. Его сослуживцы заржали.

– Молчать! – рявкнул на них Ваня, и мгновенно наступила тишина. – А теперь продолжим допрос…

Несмотря на все усилия Жомова с Рабиновичем, допрос демонов долгое время не давал никаких результатов. И не оттого, что дымчатые уроды не хотели сотрудничать! Напротив, все как один спешили ответить на любой вопрос российских служителей правопорядка, но пользы это не приносило. Или эти монстры действительно, практически ничего не знали, или, как и утверждал Лориэль, оказались слишком хитры. Вся группа демонов, включая командира, твердила такую чушь, что у ментов уши вяли. Наконец Рабинович не выдержал.

– Иди сюда, – позвал он из строя командира монстров. Тот несмело приблизился. – Беги. Ты свободен.

Поначалу демон не поверил своим ушам. Непонимающе глядя на кинолога, он оставался стоять на месте, в то время как его подчиненные начали возмущаться, удивляясь, почему это именно командира отпускают, а остальным свободы не дают. Пришлось Жомову рявкнуть на них, а Сеня в это время отвесил начальнику уродцев увесистого пинка. Тот подскочил, а затем помчался прочь от ментов.

– Мурзик, фас! – ткнув пальцем в сторону убегавшего демона, скомандовал Рабинович верному псу.

Тот упрашивать себя не заставил и через несколько секунд свалил уродца. Тот снова завизжал. Скорее от страха, чем от боли. Сеня дал ему несколько секунд пострадать, а затем спокойно подошел. Демон выпученными глазами таращился на него и, не в силах что-либо сказать, отвратительно верещал. Рабинович ласково улыбнулся.

– Вижу, тебе это нравится, – проговорил он. – Ладно, не буду мешать. Мурзик, постарайся много не есть. Несварение желудка будет. Хрен знает, из какой гадости этот баран состоит.

– Нет, нет! Не уходите, – вмиг обретя голос, завопил монстр.

– Что так? – делано удивился Сеня.

– Он же бешеный, – заявил демон. Мурзик чуть усилил хватку. – А-а-а! Говорю же, бешеный. – Пес сдавил еще сильней. – Нет-нет. Хороший песик. Умный.

– Я знаю, что он умный. Только несдержанный. Поэтому и предупреждал, чтобы много не ел, – кивнул головой кинолог и собрался уйти, но демон завопил еще сильнее.

– Стойте-стойте! Я все скажу, – взмолился он. – Вчера к нам явился неизвестный и приказал устроить беспорядки в этом мире. А когда сюда примчится Кали, передать радже Маричи пузырек с эликсиром, лишающим эту вредную для окружающей среды богиню силы. Мы это и сделали. Раджа, когда к нему явилась Кали, смешал этот эликсир с жертвенным вином. Богиня ослабла, и потом мы доставили ее в пещеры, откуда неизвестный ее и забрал неведомо куда. А нам сказал, что, как только появятся в стране чудные незнакомцы, их нужно захватить. Ну а если не сдадутся, то попросту убить. Что мы и пытались сделать…

– Вот как здорово у тебя получается! Тебе бы сказки писать, – восхитился кинолог. – Значит, говоришь, пришел к вам неизвестный и отдал приказ, а вы его послушались? Ты меня за дурака держишь? Это что же выходит, к вам в пещеры может первый же попавшийся наглец зайти, что-то приказать и вы его послушаетесь?

– Нет! – замотал головой демон, все еще лежа на земле. – Во-первых, кто попало дорогу в наши владения не знает. А во-вторых, неизвестному было ведомо слово, дающее власть над нашим племенем.

– И что это за слово? – ехидно поинтересовался Рабинович.

– Слово! – торжественно заявил монстр. Сеня начал терять терпение.

– Слушай, если ты сейчас не перестанешь разыгрывать из себя дебила, я тебя так отделаю, что пластический хирург твою харю восстановить не сможет, – угрожающе зашипел он.

– Честное слово, я не вру! – завопил монстр и, видя, что Рабинович отстегивает от пояса дубинку, затряс головой. – Этот неизвестный пришел в пещеры и сказал: «Демоны, я знаю слово. Повинуйтесь мне!» А нам по закону жанра положено выполнять приказания того, кто знает кодовое слово. Вот мы и подчинились. Представьте, что если бы, когда Али-Баба потребовал у пещеры открыться, она бы на него наплевала? Ни фига такой красивой сказки не было бы, потому как и рассказывать бы не о чем было.

– То есть, если я скажу, что знаю слово, вы мне подчинитесь? – ехидно поинтересовался Семен.

– Конечно! – обрадованно воскликнул демон. – Только вы слово-то потом не забудьте. А то мы и взбунтоваться можем.

– Я вам взбунтуюсь, – пригрозил кинолог. – Встань в строй. Мне с друзьями посоветоваться нужно.

Совещание собрали прямо тут же, у костерка, подожженного Горынычем и поддерживаемого Поповым. Для тех, кто не слышал (Попов – жрал!), Рабинович пересказал то, что узнал от демона. Судя по всему, предводитель монстров не врал и действительно по тупости своей не имел никакого представления ни о том незнакомце, который отдал приказ, ни о месте, куда он мог переправить Кали. Единственной ниточкой, способной привести российских милиционеров к таинственному похитителю богини, был местный раджа Маричи. Вот к нему кинолог и предложил направиться.

– На ночь глядя?! – возмутился Попов.

– Андрюша, то, что ты лентяй, я давно знал, но никак не думал, что ты дурак, – констатировал Сеня.

– Вот святая простота! – изумился Лориэль. – Я уже в первые дни общения понял, что вы все дураки, а Рабинович до сих пор этого не видит.

– Сеня, его прихлопнуть? – кивнув в сторону эльфа, поинтересовался Жомов.

– Я тебе прихлопну, бык педальный! – возмутился маленький скандалист. – Так прихлопну, что ты потом год пистолет держать не сможешь.

– Да заткнитесь вы! – рявкнул на обоих кинолог и посмотрел на Попова. – Андрей, объясняю для особо тупых.

Тот, кто послал демонов устроить бучу, чтобы Брахма прислал сюда Кали, и кто приказал захватить нас или убить, наверняка уже знает, что мы в этом мире появились. А если и нет, то к утру будет знать точно. Как поймет и то, что его усилия по нашей нейтрализации провалились. Как думаешь, он будет сидеть и ждать, пока мы его найдем?..

Попов шмыгнул носом и неопределенно повел плечами. Дескать, я все понимаю, но куда же мы ночью попремся? Ваня высказался более конкретно. Он предположил, что неизвестный киднепер лично явится проверить, как демоны справились с нами. И вот тогда, по предложению омоновца, следовало провести операцию захвата и поставить точку всем злодеяниям бандита. Сеня хмыкнул.

– А если, Ванюша, наш неизвестный приятель решит замести следы и спокойно дождаться наступления конца света? – поинтересовался он. – Что мы будем делать, если еще и раджа пропадет? Как станем искать этого ублюдка?

– Будем всех подряд хватать и морду бить, пока не сознаются, – предложил Жомов, почему-то посмотрев в сторону демонов.

– Ваня, я уже устал поговорки по поводу твоей тупости выдумывать, – тяжело вздохнул Рабинович. – Если ты ничего умнее, кроме как махать кулаками, придумать не можешь, лучше помолчи.

Жомов обиделся и отвернулся. А у остальных возражений по поводу скорейшего визита к Маричи не было. Более того, Лориэль, вдруг увидевший лучик света в темном царстве, воспылал таким энтузиазмом, что требовал отправиться в путь немедля, не тратя время на ужин и сборы в дорогу. Дескать, там и наедимся, и припасов возьмем, и вообще, стоит только отыскать Кали, как она в припадке благодарности снимет с друзей все обвинения и заклятия, отпустив их домой.

– А с этими что будем делать? – кивнув в сторону демонов, спросил Попов, теперь, ради скорейшего возвращения в отчизну, готовый пожертвовать даже ужином.

– А монстрами у нас Ванюша займется, – предложил кинолог и хлопнул Жомова по плечу. – Возьмешь этот сброд под командование?

– Конечно, – сразу встрепенулся Ваня. – А зачем они нам?

– Может, и пригодятся, – пожал плечами Рабинович. – А чтобы они тебя слушались, подойди к ним и скажи: «Демоны, я знаю слово. Повинуйтесь мне!»

– На фига? – вытаращился на друга омоновец. – Пусть попробуют не подчиниться! Мигом едовище с седалищем местами поменяю.

– Ваня, лучше сделай, что тебе говорят. Хорошо? – попросил кинолог.

– Как скажешь, мне не трудно, – пожал плечами Иван и направился к строю монстров.

На сем небольшая ссора между друзьями была улажена. Жомов получил под свое командование роту пусть и уродливых, но хорошо физически подготовленных солдат, а Сеня занялся любимым делом – планированием операций по спасению миров. Для начала он вызвал к себе командира демонов, у которого наконец удосужился узнать имя. Тот представился как Ушанасу и подробно рассказал о дворце раджи, подходах к нему и вероятной охране. Затем был отпущен с миром и принялся упоенно маршировать по поляне вместе со своим сбродом под командованием Жомова. Попов решил собрать припасы, а Горыныч вдруг проявил благоразумие.

– Слушайте, – поинтересовалась его средняя голова, в то время как две другие упоенно поедали в траве каких-то насекомых. – А если раджа знает о незнакомце не больше, чем Ушанасу? Что мы тогда будем делать?

Рабинович удивленно уставился на него. Действительно, если все жители этого мира настолько же тупы, как марширующие по поляне демоны, что стоило неизвестному злоумышленнику и их так же легко обвести вокруг пальца? Об этом почему-то никто не подумал, и кинологу стало неловко, что какой-то ребенок, пусть и из чужого мира, проявил больше сообразительности, чем российский милиционер. Сеня насупился.

– Придумаем что-нибудь на месте, – хмуро проговорил он. – В конце концов, есть еще пещеры, откуда Кали похитил неизвестный. Может быть, там какие-нибудь следы отыщутся. Не могла же такая могущественная богиня исчезнуть, не оставив никакого знака?!

– Ты посмотри, мент, а соображает! – встрял в разговор Лориэль и хлопнул Рабиновича по козырьку фуражки. – Да не бычься ты. Шутка! Просто мне в голову пришла одна мысль. Как думаете, кто мог похитить богиню?

– Если опираться на большинство земных религий, краткий курс которых нам преподавали в прошлом году на основе исследований Теотрахмуса, то богам обычно противостоят их антиподы. То есть демоны и дьяволы, – завел свою обычную песню Ахтармерз. – Нам известно, что Кали похитили непосредственно демоны при участии смертного, этого Иуды в образе раджи. Значит, руководил ее пленением более высокий разум, которого на земном Западе принято называть Сатаной, Вельзевулом или…

– Браво, браво! – зааплодировал эльф. – Если так дальше пойдет, порекомендую папе римскому дать тебе сан кардинала. Будешь своих соотечественников обращать в христианство. Кстати, Сеня, как ты думаешь, позволяет ли Христос допускать в рай трехглавых летающих уродливых болтунов?..

– А что ты у него спрашиваешь? Забыл, что он иудей? – спросил у эльфа незаметно подошедший к беседующим Попов. – А евреи в рай кого угодно пустят. Лишь бы заплатил достаточно.

– Тебе, свинья славянская, кто-нибудь слово давал? – вспылил кинолог. – А уж если на то пошло, то вам и рай не нужен. За бутылку дьяволу не только душу продадите, так еще и мать родную приложите. А если вам и похмелиться потом дадут…

– Тпру! – зависая между двух разъяренных антагонистов, заверещал Лориэль. – Ну-ка, осадите оба. Спорить о различиях в культурном, эмоциональном и философском развитии различных земных народностей дома будете. А сейчас подумайте-таки, кто мог похитить Кали?

– Тут и думать нечего, – буркнул Рабинович, все еще сверля криминалиста глазами. – Я не спец по индийской мифологии, но и то знаю, что дьявола как такового у них нет. Брахма создал вселенную, Вишну ее охраняет, а Шива пытается разрушить. Вот и все. И все трое богов могущественней, чем Кали. Вероятно, ее похитил кто-то из них. Странно, что я сам раньше до этого не додумался. А раз нас наняли Брахма и Вишну, значит, похитителем является Шива. Нужно отправляться к этому уроду и вправить ему мозги на место. Тем более что в нашем распоряжении рота демонов есть…

– Ты забыл одну вещь, – язвительно улыбнулся Попов. – Кали, по-моему, является и одним из воплощений богини смерти. Зачем Шиве похищать своего вероятного союзника?

Начиная с этого момента дискуссия разгорелась не на шутку. Криминалист с кинологом спорили так, что их, наверное, и во дворце Брахмы было слышно. А Лориэль, открывший полемику, летал вокруг спорщиков и кидал едкие замечания, не отдавая, впрочем, предпочтения ни одному. Минуты три Попов с Рабиновичем орали друг на друга и делали это так заразительно, что в спор вступили сначала Жомов с Горынычем, а затем и Дакша. И лишь когда оставленные без присмотра демоны решили, что раз их повелитель, роль которого теперь взял на себя Ваня, с кем-то ругается, то и им нужно поучаствовать в общей сваре, Рабинович вдруг успокоился.

– А ну, тихо! Тишина, говорю! – рявкнул он, и над поляной действительно воцарилась тишина.

Конечно, Сенин вокал с поповским крещендо сравнить никак нельзя было. Кричал криминалист куда тише своего голосистого друга. Однако количество командных ноток в его голосе с успехом перекрыло недостачу децибел. Стихли спорщики, перестали трещать цикады, умолкли совы, прекратили шелестеть листвой деревья, ветер как подкошенный рухнул в траву.

– Вот так-то лучше, – удовлетворенно кивнул головой Рабинович. – Давайте подведем итоги… Подводить буду я, а вы только слушайте. Кто пасть разинет, голову оторву.

Затем минуты три он подводил итоги, и вышли они неутешительными.

Во-первых, и Шива, и Вишну, и Брахма в равной мере могли быть причастны к похищению Кали. Эта взбалмошная богиня никогда не была верной союзницей ни одного из троицы богов, претендующих на звание верховного. Она была некой четвертой силой и всегда отличалась непредсказуемостью поступков. Так что любой из вышеуказанных с радостью избавился бы от Кали, если готовился захватить верховную власть и установить единоначалие.

Во-вторых, пропажи четырехрукой боги как таковой могло и не быть. Кали со своим союзником, узнав о том, кем являются в параллельных мирах трое российских милиционеров с верным псом и друзьями, могли решить разыграть спектакль, дабы подставить кого-то из конкурентов и устранить его руками «спасителей мира», уже заработавших себе громкую славу. И этим союзником Кали опять же мог быть любой из трех богов.

И даже временный альянс Вишну и Брахмы ровным счетом ничего не значил. Наоборот, подставить «союзника», зная о его планах и детальном развитии событий, было куда проще, чем врага.

В-третьих, как разъяснил друзьям демон Ушанасу, Кали всегда славилась эксцентричностью натуры и непомерным самомнением. Четырехрукая богиня и одна могла придумать это представление, дабы доказать всем, как она незаменима. А теперь Кали просто могла сидеть где-нибудь и посмеиваться, глядя, как рушится дисбалансированный мир. В итоге она объявится сама или через подставное лицо потребует повышения собственного статуса.

И, наконец, в-четвертых! Брахма, Вишну и Шива, как ни крути, были куда могущественней, чем пропавшая богиня. Конечно, могло случиться по-всякому, но вряд ли эти монстры стали бы придумывать для захвата Кали такой примитивный, дурацкий и ненадежный метод. Для захвата или устранения Кали хватило бы их собственных сил, без всяких эликсиров. И уж если бы они решили брать в руки верховную власть, то постарались бы нанести внезапный и мощный удар по оппонентам, а не запутывать клубок интриги, предупреждая всех и каждого, что в этих мирах скоро произойдут коренные изменения.

Вполне вероятно, что похитил четырехрукую стерву кто-то из более низких богов. Например, один из клана Чатурмахараджи. Вот уж тогда не имевшим достаточных сил для открытого противостояния мелким божкам и пришлось бы прибегать к эликсирам, интригам и туманным планам. Зачем им это могло понадобиться – совершенно другой вопрос. Версий в качестве ответов на него было тоже немало, но Рабинович их даже обсуждать не стал. Сейчас важным было не «зачем», а «кто». Остальные вопросы можно задать и позже!

Как бы то ни было, ясней от подведения итогов спора не стало. Как не было у ментов конкретной версии о том, где следует искать Кали, так ее и не нашлось. Как начали с того, что нужно идти во дворец раджи, так на этом и остались. И Рабинович удивленно спрашивал сам себя, а на хрена они тогда вообще спорили? С этим вопросом он и обратился к подстрекателю Лориэлю.

– Ну, на хрена вы спорили, я не знаю. Хотя и могу предположить, что пытались совместными усилиями родить истину, – усмехнулся довольный эльф. – Я же, говоря о том, что Кали похитил кто-то из местных богов, просто хотел указать вам способ, как найти ее след.

– И как же? – ехидно поинтересовался уязвленный Рабинович.

– Проще простого, – хмыкнул Лориэль. – Дело в том, что, перемещаясь между мирами этой цикличной вселенной, боги используют иной способ, чем те, которые употребляем мы. Они просто прошивают пространство, опираясь на эктоплазменные реакции. И следы этой эктоплазмы легко обнаружить. В них всегда сокрыты довольно явственные указания на личность бога, хотя имени его они, естественно, не назовут.

Есть и другой способ, – обведя притихшую аудиторию самодовольным взглядом, продолжил маленький зазнайка. – Как вы определяете личность преступника по отпечаткам пальцев, так и я могу найти колдуна по составу зелья и способу его изготовления. Посвящать вас в подробности не буду, вы их все равно не поймете. Достаточно сказать, что, изучив хоть каплю зелья, я с уверенностью скажу, кто именно его мог сделать. Сейчас, без большей части своих сил, я могу, конечно, допустить ошибку, но вероятность в восемьдесят пять – девяносто процентов я гарантирую. Вот и все. Добудьте мне пузырек, из которого опоили Кали, и меньше чем через сутки вы будете знать, кто ее похитил.

– А без ненужных выкрутасов это можно было сказать? – сердито поинтересовался Попов.

– Я и начал говорить, да вы спорить стали. Думаю, зачем им мешать. Пусть проорутся. Может быть, успокоятся и поумнеют хоть чуть-чуть, – усмехнулся эльф.

– Не будь ты билетом на обратную дорогу, давно бы тебя прибил, – буркнул Рабинович и осмотрел собравшихся. – Что стоим? Кого ждем? Пять минут на сборы, и марш в дорогу!

Демоны восприняли этот приказ буквально. Не совсем, конечно, но вторую его часть – точно. Пять минут они ждать не стали, а толпой мгновенно рванулись вперед и начали зарываться в дорогу. Несколько долгих секунд путешественники оторопело таращились на излишне понятливое воинство, а затем Ваня Жомов пришел в себя.

– Отставить! – заорал он.

Демоны замерли.

– Чего отставить? Правую или левую руку? – поинтересовался один из них.

– Дебил ты! Отставить – это значит прекратить, – стукнул его по лбу другой.

– Ты чего при начальстве духа бьешь? – зашипел на него третий. – Он же всего вторую неделю служит. Команды еще запомнить не успел.

– Молчать! – рявкнул на них Жомов. – Строиться вдоль дороги и без моей команды больше ничего не делать.

На сборы не ушло и пяти минут, но к тому времени окончательно стемнело. Попов поворчал, что в такую темень ни один здравомыслящий человек без фонарика и в сортир не выйдет, но под испепеляющим взором кинолога замолчал. Жомов же приказал демонам изготовить факелы из смолистых сучьев и, едва его приказ был выполнен, вывел свою роту на дорогу. Следом за ней на слоне в путь отправились остальные члены команды, и лишь Мурзик, как всегда, не занимал определенного места в строю. Проводя рекогносцировку местности, он то забегал далеко вперед процессии, то отставал, а иногда и вовсе по несколько минут пропадал в окружавших дорогу джунглях.

Дорога до города, название которого так никто и не хотел путешественникам сообщить, получилась удивительно долгой. Демоны, горделиво шествующие, если так можно сказать о странном передвижении отряда, не имеющего ног, впереди процессии, то и дело утверждали, что город близко, но и через пару часов пути никаких признаков жилья не наблюдалось. Попов, как водится, снова начал роптать и жаловаться, но Сеня цыкнул на него, и Андрюша замолчал. А за пару часов до рассвета, когда половина колонны, исключая демонов, клевала носом, наконец показались первые признаки жилья – прямо перед ментами, на безлюдном перекрестке, словно из-под земли вырос небольшой дом. Жомов тут же выставил караулы в его окрестностях, а сам постучал в дверь.

– Откройте, милиция, – выдал дежурную фразу омоновец.

– Какая милиция, на хрен, в четыре часа утра?! – возмутились из-за двери. – Ордер покажите.

Тут же распахнулось небольшое окошко, впрочем, вполне достаточное по размерам для того, чтобы Ваня туда смог просунуть руку. Что Жомов и сделал. Из-за двери раздался удивленный писк, затем послышался звук падающего тела, а Ваня, пошарив рукой по внутренней стороне двери, отодвинул засов.

– Заходите, блин, гости дорогие, – предложил он, освобождая вход.

– Мы уж как-нибудь и тут постоим, – отказался Рабинович. – Ванечка, гений ты наш, скажи на милость, на хрена ты хозяина вырубил?

– А чего этот урод ордера вспоминает, будто о законах что-нибудь слышал, – пожал плечами омоновец.

– А кто нам теперь дорогу в город подскажет? – поинтересовался Сеня.

– Так, кроме хозяина, там еще и хозяйка, наверное, есть, – хмыкнул Жомов.

– Логично, – кивнул головой Рабинович. – Теперь сходи и проверь.

– Не надо, – преградил ему путь Лориэль. – А то он еще и хозяйку вырубит.

– Ты, птах человекоподобный, офигел совсем?! – возмутился Ваня. – Когда это я женщин бил?

– А если она на тебя со скалкой вылетит? – не переставая махать крылышками, упер руки в боки маленький эльф.

– Ну, если со скалкой… – задумчиво почесал затылок омоновец.

– А что со скалкой? Ему не привыкать, – встрял в разговор Попов. – Теща, поди, его раз пять в день скалкой охаживает. От одного удара Ваня даже не поморщится.

– А у тебя зато вообще тещи нет, – с нескрываемым злорадством ни к селу ни к городу заявил Жомов.

– И не надо! – хором ответили ему криминалист с кинологом.

Лориэль же только горестно вздохнул. Видимо, уже успел понять, что такое теща, и теперь придерживался расхожей истины, что с этой особой лучше жить в разных городах. А еще лучше – в разных странах!

Пока путешественники препирались по поводу скалок, хозяйки одинокого домика и желательного местоположения тещи, хозяин ветхого строения пришел в себя после нокдауна. Постонав для приличия и пожаловавшись на милицейский произвол, он поднялся с пола, вышел на порог и спросил, чем может служить доблестным блюстителям правопорядка. Правда, фразу до конца хозяин так и не договорил – увидев орду демонов на дороге, он истошно завопил, рванулся в дом и захлопнул за собой дверь.

– Выходи, они ручные. Тебя не тронут, – пообещал хозяину Рабинович. Тот несмело высунул нос в приоткрытую дверь. – Как пройти к городу?

Торопливо, точно боясь, что ее оторвут, абориген махнул рукой вправо и снова спрятался за закрытой дверью. Сеня хмыкнул и, поскольку большего от мужика и не требовалось, оставил хозяина дома в покое. Вся процессия тут же тронулась в указанном направлении. И больше всех тронулся Ваня Жомов, поскольку приказал демонам маршировать по дороге с песней. Но едва те попытались грянуть во весь дух «Белая гвардия, красный барон…», как Сеня прекратил это безобразие.

– Ванечка, голубчик, как, по-твоему, сможем мы незаметно подойти ко дворцу раджи, если эти бараны будут орать во всю глотку? – поинтересовался он у Жомова.

– А что, нужно подойти незаметно? Тогда они будут петь шепотом, – пообещал омоновец и, увидев, что Рабинович в раздражении закатывает глаза, улыбнулся. – Да пошутил я.

– Слава тебе господи! А то я, грешным делом, подумал, что ты совсем умом двинулся, – облегченно вздохнул кинолог.

Весь остаток пути колонна двигалась в абсолютной тишине. А когда показались окрестности города, даже факелы демоны погасили. Впрочем, большой нужды в них уже не было. Небо на востоке посветлело, и город окунулся в предрассветный полумрак. Спрашивать дорогу ко дворцу раджи необходимости не было. Он вместе с каким-то храмом был самым высоким строением в городе и возвышался над остальными домами мрачными громадами. Впрочем, мрачными они казались только в сейчас. Днем оба строения выглядели вполне нарядно, но это менты рассмотрели позже. А пока единственным, что они увидели, был каменный забор вокруг дворца и отблески света факелов, с которыми в руках прохаживались часовые.

Как менты ни старались подобраться ко дворцу незаметно, их таки обнаружили. Да и трудно остаться незамеченным, восседая посреди улицы на слоне. Сеня эту тактическую ошибку осознал, но было уже поздно – во дворце поднялся самый настоящий переполох, напрямую указывающий на то, что атаку чужеземцев здесь предвидели и к ней готовились. И не успели демоны по приказу омоновца рассредоточиться, как на балконе дворца показался сам раджа – тучный невысокий старикашка в чалме.

– Ага, вижу-вижу! – завопил он, из-под ладони вглядываясь в сторону неприятеля. – Я-то думал, что вы всех демонов перебили, а вы их на свою сторону перетащили. У-у, предатели! – Старичок потряс сухеньким кулачком. – Но меня и об этом предупреждали, поэтому и стрелы, и копья, и сабли у меня заговоренные. Не думайте, что я этих подлых предателей остановить не смогу.

– Товарищ командир, мы так не договаривались, – тут же метнулся к Жомову Ушанасу. – Ладно еще, если просто воевать. Так тут ведь и убить навсегда могут.

– А что, убивают еще и не навсегда? – ехидно поинтересовался омоновец.

– Конечно, – удивился демон. – Ежели меня, скажем, обычным копьем проткнут, я, конечно, умру. Неприятно, это да, но это ненадолго. Минут на пять или около того. А потом снова буду жив-здоров. А если ткнут заговоренным…

– Вот и замечательно, – перебил его Иван. – Если заговоренное оружие для вас опасней, лучше уворачиваться будете. И вообще, что это за разговорчики?! Во-первых, я командир. А во-вторых, если ты забыл, я слово знаю.

– Подумаешь, слово он знает! А нам теперь помирать из-за этого, что ли? – возмутился один из демонов. И зря! Тут же он получил дубинкой по башке.

– Еще желающие спорить со мной есть? – Ответом омоновцу была тишина. – Тогда приготовиться к штурму!

Больше даже не пытаясь роптать, монстры торопливо рассредоточились по площади перед дворцом, занимая позиции по бокам Дакши. Жомов держался чуть позади них, а Мурзик пристроился справа от слона. Остальные со спины Дакши так и не слезли и, вообще, за исключением Горыныча, даже вида деятельности не создали. А Ахтармерз, закрутившись вокруг своей оси, сплел все три головы в косичку, и Дакшу тут же накрыл энергетический щит. Слон не спеша двинулся вперед, и тут же в сторону атакующих полетела туча стрел.

Большинство лучников метили именно в слона и его пассажиров, и вполне понятно, что их выстрелы пропали впустую. Может быть, против демонов это оружие и было заговорено, но на магию Горыныча никакого влияния оно не оказывало. Стрелы отскакивали от энергощита, ломаясь и расплющиваясь, а некоторые даже загорались. За стенами дворца послышался недовольный ропот, а затем в атакующих полетели копья. С тем же результатом!

– Ну, ничего! Сейчас я вас смолой горячей полью, – пообещал раджа. – Эй, слуги, несите на стены смолу.

– А нету ее, – послышался чей-то голос. Старичок резко развернулся.

– Как это нету? – возмутился он.

– А никто не приказывал смолу греть, – проговорил тот же человек.

– Тьфу на вас, лодыри! – заверещал раджа. – Тогда стреляйте чаще и кидайте в них все, что есть.

Огонь по наступающим ментам усилился. Стрелы и копья сыпались градом, не причиняя, впрочем, никакого урона. Про демонов защитники дворца тоже не забывали. Доставалось и им, но до определенного момента монстры довольно легко уворачивались от метательного оружия. Но как только огонь усилился, сначала один, затем другой монстр свалились на мостовую с истошными воплями.

– Дакша, побыстрее, пожалуйста, – попросил слона Рабинович. – Ни к чему лишние жертвы.

– Извините, но я передвигаюсь именно с той скоростью, с которой наш странный друг успевает перемещать свою магическую защиту, – немного обиженно прогнусавил Дакша. – Хотя, если честно, и не знаю, зачем мне вообще нужно было ввязываться в эту авантюру.

Сеня решил оставить это заявление без комментариев. Светало, а атакующие все ближе подбирались к стенам, становясь все более доступными мишенями. Демоны потихоньку начали менять свое местоположение, пытаясь укрыться за спиной слона, но Жомов выгонял их оттуда дубинкой, и еще три-четыре монстра упали, сраженные стрелами. Однако тут же первые две жертвы с радостными воплями вскочили на ноги.

– Я не понял, что за фигня такая? – заверещал с балкона раджа.

– Так заговоренные стрелы уже кончились, – ответил ему невидимка. – Вы же сами выделили всего сотню монет на магическое переоснащение вооружения. Вот мы сотню стрел и заговорили. На сабли и копья не хватило.

– Ганеша меня раздери! – завопил старикан, топая ногами. – Прикажу голову отрубить тому, кто так сильно цены на услуги магов поднял. Усилить огонь. Швыряйте в них все… А я пойду, пожалуй…

Старик исчез с балкона. Заметив это, Рабинович что-то шепнул Лориэлю, и тот мгновенно метнулся вперед, что-то подсказал Горынычу. Ахтармерз кивнул сплетенными головами, изменил окраску, и эльф, легко пройдя сквозь энергетический щит, вырвался наружу. Глядя на это, Сеня хмыкнул, а Горыныч пояснил, что Лориэль дал ему урок, как сделать экран похожим на зеркальные стекла.

Стрельба по наступающим тем временем усилилась. Оборонявшиеся пустили в ход все, что имели, и через забор полетели сначала бочки и кувшины, затем медные чаны и камни, а под конец с истошным воплем через ограду перелетел один из оборонявшихся. Ударившись об энергощит, он свалился на мостовую. Впрочем, тут же вскочил и, потирая ушибленную коленку, с руганью поплелся обратно в замок и начал стучать в ворота, требуя его впустить. Над створкой тут же появился один из защитников твердыни и, показав выброшенному соратнику кукиш, скрылся.

– Тогда считайте меня коммунистом… Тьфу ты! Перебежчиком! – заявил тот и пошел обратно. – Я сдаюсь. Хотите, покажу потайной ход во дворец?

– Еще бы, – рассмеялся Сеня. – Ваня, дай ему десяток демонов, и пусть бегут ловить раджу. Боюсь, Лориэль с этим один несправится.

Тем временем демоны, больше не боявшиеся навсегда умереть, достигли самих стен. Они, конечно, несли существенные потери, но места умерших тут же занимали воскресшие. Монстры пошли на штурм, ловко взбираясь на стены. Осажденные начали их рубить саблями, и демоны отвечали взаимностью. То есть дрались кулаками и головами, а некоторые даже кусались. Минут десять посопротивлявшись, больше для приличия, чем из желания сохранить дворец, брошенный хозяином, осажденные сдались, выкинув белый флаг и отворив ворота. А еще через минуту демоны, согнав аборигенов в кучу, с криками восторга встретили въехавших во двор ментов.

– Приятно быть триумфатором, – заявил Рабинович, слезая с Дакши. – Где этот несчастный раджа?

– Вон его ведут, – Ушанасу махнул рукой в глубь двора.

Со стороны сада, действительно, десяток демонов вели под конвоем раджу. Тот плакал не переставая, а над его головой кружился Лориэль, непрестанно ругающийся вполголоса. Рядом горделиво шествовал первый перебежчик из стана врага, но на его довольный вид никто внимания не обратил. Все смотрели на плачущего Маричи и удивлялись. Защитники дворца тому, что никогда не видели своего босса со слезами на глазах, а менты – странному поведению Лориэля.

– Ты с ума сошел? – спросил эльфа Рабинович, как только тот приблизился.

– Сойдешь тут с этой магической техникой! – заявил Лориэль и принялся дубасить своей миниатюрной волшебной палочкой по чалме раджи. Тот, впрочем, никак на это не отреагировал. – Ох и устрою же я этим разработчикам, как только домой вернусь! Хотел же, чтобы этот толстяк смеяться начал и бежать больше не смог, а он разревелся и мчится дальше, как северный олень. Хорошо, что эти уроды вовремя прискакали, а то не знаю, где бы нам пришлось раджу ловить.

– Поймали, и ладно, – отмахнулся от стенаний эльфа кинолог. – Теперь сделай, чтобы он реветь перестал.

– А не могу! – рявкнул маленький дебошир. – Палка дурацкая не работает.

– И что, он теперь всю жизнь плакать будет? – пожалел Маричи добрейший Попов.

– Мало бы ему и этого было! – огрызнулся эльф и махнул рукой. – Действия заклинаний этой палочки, если их раньше не отменить, рассчитаны ровно до двенадцати часов ночи. Вот до полуночи поревет и перестанет.

– Ну, нам столько времени ждать некогда, – поморщился Рабинович. – Говорить-то он, надеюсь, может? – Лориэль кивнул, подтверждая. – Ну и пусть ревет тогда. Мы из него и из плачущего все вытянем.

Оставив демонов сторожить арестантов, менты прошли во дворец и приступили к допросу. Сделать это оказалось нелегко. Во-первых, раджа связно говорить никак не мог или не хотел. А во-вторых, и без того неразборчивый лепет он то и дело прерывал целыми потоками слез. Российские милиционеры страшно намучились с ним, однако кое-что узнать все-таки смогли.

Оказалось, что пару дней назад к радже явился неизвестный бог, окутанный клубами тумана, и приказал напоить Кали тем зельем, которое доставят демоны. Раджа согласился, так как спорить с богом – себе дороже. Сеня этому не поверил и вытянул из Маричи признание не только в покорности воле богов, но и в солидном денежном вознаграждении, которое тут же было изъято и приложено к делу в качестве вещественного доказательства. Маричи было попытался сопротивляться, утверждая, что и до получения взятки в его сокровищнице кое-что лежало, но сначала получил по лбу дубинкой, а затем и приговор о конфискации имущества. Дворец, впрочем, радже оставили, так как Рабинович не мог придумать, как с собой это здание утащить.

Это было, в принципе, все, чего менты смогли добиться от Маричи. Имени бога он не знал, внешность, скрытую туманом, описать не мог, а о голосе только и твердил, что тот был «божественным». Единственные два вопроса, которые раджа задал божеству, были о том, откуда тот знает, что Кали посетит его, и почему гость сам не принес нужное зелье. На первый визитер ответил, что Кали обязательно появится, об этом он позаботится сам. А на второй сказал, что чем через большее количество рук пройдет зелье, тем быстрее растает след. Раджа в этом заявлении ничего не понял, зато Лориэлю все стало ясно, и он немедленно потребовал принести ему пузырек. Тот был доставлен, но оказался начисто вымыт и заполнен какими-то благовониями. Эльф грязно выругался.

– Твою мать!.. – орал маленький дебошир, размахивая волшебной палочкой перед носом раджи. – Кто тебе, скотина, позволял внутрь всякую гадость наливать? Парфюмер доморощенный. К троллям тебя котлы чистить за такое своеволие.

– Так ведь пузыречек-то красивый и самим богом подарен. Я хотел перед гостями им хвастаться, – проговорил Маричи и еще горше заплакал.

– Тогда показывай, козел драный, куда воду после мытья пузырька вылил, – не унимался эльф.

Раджа позвал служанку, и та отвела всю компанию на помойку. Лориэль даже зубами от злости заскрипел, но сделать ничего не мог. Та капелька зелья, которая могла сохраниться в пузырьке, полностью растворилась в мусорной яме и выудить из этого скопления вони какой-то магический след, а тем более распознать по нему изготовителя зелья не представлялось возможным. Разгневанный Лориэль хотел наложить на раджу еще какое-нибудь заклятие, но Сеня не дал этого сделать.

– А смысл в новом наказании какой? – поинтересовался он. – Раджа свое получил, а остатки зелья никакими карами вернуть не выйдет.

– И что? Ты теперь предлагаешь сдаться? – накинулся и на кинолога Лориэль.

– Зачем? – хмыкнул Рабинович. – Ты говорил, что по остаткам эктоплазмы сможешь найти какой-нибудь след. Вот и ищи.

– Для этого нужно, чтобы искомый объект хотя бы пару раз появлялся в одном месте, – немного успокоившись, проворчал Лориэль. – Сюда этот туманный бог приходил только раз.

– Так он же в пещере дважды был, это как минимум, – встрепенулся Попов. – Берем демонов, и пусть они нас к себе домой несут.

– А другого нам и не остается, – буркнул эльф и вылетел во двор. Остальные отправились следом, пытаясь представить, как может выглядеть жилище демонов.

Глава 5

Полы только что вымыты. Не наследите!

Шерлок Холмс

Интересно, как вы себе представляете пещеру, в которой обитают демоны?.. Багровые отблески адского пламени на закопченных стенах, стоны, вопли пытаемых жертв и первородный ужас в каждом углу? Полумрак, жуткие тени и шелест крыльев летучих мышей?.. Угадали! С точностью до наоборот. Может быть, какие-то демоны так и живут, но наши определенно предпочитали иной декор. Впрочем, обо всем – по порядку.

Оставив раджу плакать до двенадцати ночи, мы покинули дворец. К моему удивлению, бывшие слуги индийского правителя бухнулись на колени и начали просить Рабиновича взять их с собой. Демоны тут же обрадовались – дескать, будет что пожрать в дороге, – но мой хозяин категорически отказался увеличивать наш эскорт до размеров пехотной дивизии. Он послал всех аборигенов на… по домам то есть, и те послушно разбежались.

Слуги Маричи несколько минут с тоской смотрели им вслед, а затем тоже пошли на… по домам, наплевав на истошный рев своего хозяина. Тот несколько минут с плачем гонялся за ними, а затем погрозил нам кулаком и скрылся во дворце. Оно и правильно. Плакать всегда лучше в одиночестве. Сам, правда, этого не пробовал, но люди говорят, что помогает.

Как это ни удивительно, но первой нашей проблемой перед уходом стали изъятые у раджи ценности. Сеня их ни за что не хотел бросить, а Дакша – везти. Мудрый Попов тут же предложил отдать большинство сокровищ демонам на сохранение. Но монстры этому так обрадовались, что, глядя на их счастливые физиономии, мой хозяин понял: отдашь драгоценности на сохранение – обратно и половины не получишь. Скажут, что потеряли по дороге. Отказавшись от этой идеи, мой Сеня вновь попробовал уговорить слона. Но Дакша, еще разок посмотрев на кучу драгоценностей, с такой яростью замотал головой, что уши стали хлопать его по морде. Успокоившись после таких оригинальных пощечин, слон проговорил:

– Извините, но этот бесполезный в джунглях мусор я на себе не понесу. В конце концов, я вам не гужевой транспорт, а если и позволяю вам ездить на мне, то только из чувства любезности, хотя и не пойму, зачем оно мне нужно.

В общем, Дакша везти золото отказывался, демонам Сеня не доверял, а унести на себе всю эту кучу не мог. Ну а если учесть по опыту наших прошлых путешествий, что золото домой мы доставить практически не могли, а алмазы упорно превращались в графит, смысла во владении всеми сокровищами раджи я не видел. Мой Рабинович тоже скрепя сердце пришел к такому же выводу.

К демонам любви он не питал и собрался было совершить немыслимый для себя шаг – раздать золото сирым и убогим, но Ваня Жомов его остановил. Заявив, что солдат тогда хорошо воюет, когда ему за это хорошо платят, он потребовал выдать премию своим подчиненным. Те пришли в дикий восторг, который, впрочем, длился не долго. Сеня выделил каждому из демонов равную долю, а затем, отсчитав из нее возмещение убытков мирным гражданам и штрафы за прошлые провинности, в том числе и за нападение на нас, оставил монстрам ровно десятую часть из ранее выделенного. Остальное, естественно, предварительно отобрав самое ценное, раздал-таки сирым и убогим. Ну что же, на его еврейских небесах это ему, наверное, зачтется!

Народ ликовал. Рабиновича предложили избрать новым раджой, предварительно окрестив на свой лад каким-то Рабиндранатом, не то Горным, не то Таборным, но Сеня от этой чести отказался, сказав, что со своей прежней работы увольняться не собирается. И правильно сделал! Ну, скажите, какой нормальный человек променяет честную службу в милиции на работу раджи?! И суетно, и мятежи всякие бывают, не говоря уж о том, что раджу тут запросто отравить могут или бешеного тигра в огород запустят.

В общем, Сеня по-прежнему остался милиционером, а мы были готовы отправиться в путь. Правда, помня прежние трудные для седалища поездки на слоне, мой Рабинович попытался купить у местных ремесленников какой-нибудь паланкин для Дакши, но те о продаже и слышать не хотели. Просто сбегали в брошенный дворец Маричи и, не слушая плача хозяина, выбрали самую дорогую беседку для езды на слонах.

Честное слово, иначе как беседкой это сооружение назвать язык не поворачивался. Целая деревянная комната с шелковыми занавесями вместо стен, украшенная искусной резьбой и инкрустированная золотыми пластинами вкупе с драгоценными камнями, была водворена на Дакшу. Ну а слон, хоть и косился на сооружение, превращающее его из вольного животного в ездовую скотину, недовольным глазом, перечить этому нововведению не стал. Все-таки сам вчера согласился на «приличный дом» у себя на спине.

Закрепив ажурное сооружение на Дакше, аборигены еще раз сгоняли во дворец раджи и притащили моим ментам кучу всевозможных подушек. Подушки загрузили в беседку, какая-то добрая дамочка – трактирщица, что ли? – приволокла целый мешок со снедью в дорогу, а один доброхот выдал моим ментам два бурдюка вина.

От последнего подарка мой хозяин попытался было отказаться, но Ваня так жалобно посмотрел на него, что каменное сердце Рабиновича дрогнуло, и он даже разрешил всем выпить с устатку, после многотрудного дня и победоносной ночи. Не угостить аборигенов было невежливо, и Рабинович предложил вина и им. В итоге от содержимого двух бурдюков не осталось ни капли.

Впрочем, тот же индус мгновенно притащил новые, а двое других выкатили из кладовых раджи по целому бочонку вина. Сразу начались народные гулянья, хороводы вокруг пальм и гопак под сенью магнолий. Жомов, осмотрев привычным глазом все это безобразие, машинально потянулся к резиновой дубинке, а затем махнул рукой и сам от души приложился к бочонку. Мой хозяин чуть ли не за уши его оттянул и загнал на слона. Приказав демонам показывать нам дорогу, Ваня откинулся на подушки и тут же уснул как убитый… Это сколько же Жомов из бочонка успел выпить? Литров пять, не меньше!..

Мой Сеня с Поповым после бессонной ночи оба жутко зевали, непрерывно ругая обнаглевшего Жомова, но спать ни тот, ни другой не решился. И лишь когда мы прошли весь город, Рабинович благодушно разрешил криминалисту поспать, сам оставшись за дежурного. Впрочем, и Рабиновича хватило не надолго. Убаюканный мерным шагом слона, Сеня поначалу клевал носом, каждые тридцать секунд вздрагивая и просыпаясь, а затем и вовсе уснул.

Конечно, спать на посту – должностное преступление, но я своего хозяина не винил. Во-первых, устал он ничуть не меньше других. А во-вторых, я не сплю! Чего тогда волноваться? Стоит только хоть одному из демонов попытаться сделать гадость, как я ему такое устрою, что инвалидная коляска сразу раем покажется.

Впрочем, ни один из монстров о злоумышлении против моих коллег и не думал. Ровным строем уродцы неслись вперед, причем с такой скоростью, что Дакша еле поспевал за ними. Я изредка поглядывал на сонное царство у него на спине, опасаясь, как бы кто вниз не свалился, но там все было нормально, и, глядя на спящих, я тоже начинал зевать так, что казалось, пасть сейчас порвется. Пришлось себя кусать то за одну лапу, то за другую, и от этого со стороны могло показаться, будто я жутко мучаюсь от блох, но на меня никто не смотрел, и я мог позволить себе такие недопустимые для благородного пса вольности.

Долго страдать мне не пришлось. Путь от города до небольшого рыбачьего поселка на море мы преодолели часа за полтора, и тут началось самое интересное. Демоны, распугав своим видом рыбаков, бросились прямо в воду и… спокойно направились дальше по ее поверхности, даже не замочив ног. То есть тех клубов дыма, что заменял упомянутые конечности. Я несказанно удивился этому факту и застыл у воды, не зная, что делать дальше. Дакша тоже. И когда я уже собрался лаем разбудить хозяина, слон протрубил, взывая к демонам.

– Извините, но я не пароход, – заявил он. – Плавать я, конечно, могу. Но если иного способа добраться до пещер нет, я лучше подожду на берегу, хотя такая мысль мне и не нравится.

От трубного вопля Дакши и его речи мои менты проснулись и удивленно уставились на происходящее. Демоны же сначала затормозили, а затем, посовещавшись, вернулись назад. И не успели мои сослуживцы даже рта раскрыть, как монстры всей толпой приподняли Дакшу и устремились вперед, в море. Один из них попытался взять на руки и меня. Поначалу я воспротивился, но затем решил, что лучше ехать на руках чудовища, чем пытаться преодолеть море вплавь. Однако Сеня отобрал меня у демона и посадил рядом с собой, под балдахин.

Вот уж не знаю, всегда ли монстры обладали такой скоростью или нестись, как взбесившиеся скутера, они могли только по воде, но ход развили изрядный. Ветер свистел у меня в ушах, рябь на изумрудного цвета волнах сливалась в сплошные полосы, а едва различимые облака на горизонте стали быстро увеличиваться в размерах и менять очертания, пока наконец не превратились в огромную гору, вершина которой скрывалась за сплошной пеленой туч.

– Ну вот, мы и приехали, – проговорил Ушанасу, когда его подданные опустили слона на каменистый отлогий берег. – Тут мы и живем.

– Оч-чень хорошо, – констатировал мой хозяин. – И где же пещера?

– А смертным туда нельзя, – заявил один из монстров. Жомов показал кулак, а Рабинович с Поповым – дубинки. Монстр тут же спрятался за спины своих соплеменников.

– Ладно. Что же с вами поделаешь? Вы же слово теперь знаете, – вздохнул Ушинасу и повернулся к скале. – Сезам, откройся!

Ничего не произошло.

– Шеф, это же из другой сказки, – осторожно поправил своего начальника один из демонов. Ушинасу хлопнул себя ладонью по лбу.

– Тьфу ты! Что-то с памятью моей стало… – расстроился он.

– А ты по широкому пройдись полю, – посоветовал ему мой хозяин.

– Зачем? – удивился демон.

– Поумнеешь, – съязвил Рабинович.

– Да? Тогда я пошел, – заявил Ушинасу и развернулся обратно, в сторону водной глади.

– Куда?! Назад! – рявкнули на него мои менты в три глотки. – Открывай ворота.

– Как скажете, – вздохнул демон, расстроенный потерянным шансом поумнеть, и повернулся к горе. – Скажите, здесь продается славянский шкаф?

– Нет, этажом выше! – ответила гора и распахнула огромную пасть. – Чего так долго? Я уже волноваться начала.

– Да так. Дела задержали, – ответил Ушинасу и сделал широкий жест. – Прошу в наше скромное жилище.

Скромное, ни кота себе! Если это – скромное жилище, то тогда я – министр внутренних дел. Хотя, может быть, в будущем, когда люди наконец научатся понимать… Впрочем, это лишь мечты, и к рассказываемой мной истории они отношения никакого не имеют. Кстати, по этому поводу я вспомнил один забавный случай, который произошел у нас в отделе месяцев пять назад.

У нашего старшего дежурного Матрешкина был день рождения. Этот скупердяй, конечно, проставился по такому случаю, но выпивки принес так мало, что на всех ее не хватило. Даже и тем, кому хватило, досталось лишь по глотку водки. Ценных подарков Матрешкину, правда, никто и не собирался преподносить – мой Сеня, например, дежурному коробку скрепок подарил, а Андрюша Попов расщедрился на ластик и два конверта без марок, – но это же не значит, что тот весь отдел выпивкой не должен был обеспечить?! Вот все и расстроились жутко, кляня дежурного на все лады.

Моя троица тоже не была исключением. Правда, выпить от матрешкинских щедрот им удалось, может быть, больше, чем другим, да и потом, еще в участке, Жомов достал откуда-то пол-литра. Но этого было, естественно, мало. У моих ментов случилось то, что люди называют недогоном, хотя я и не видел, чтобы они вообще по участку за кем-то гонялись.

В общем, после этого недогона вся троица в спешном порядке отправилась в ближайший кабак. Не в лучшем настроении, естественно. По дороге ругали скупердяя Матрешкина и выдумывали всякие пакости для него. В кафе настроение моих друзей немного улучшилось, когда сам хозяин заведения выделил им бутылку «Столичной» за свой счет, а затем снова ухудшилось, потому как молодежь за одним из столиков вела себя чрезвычайно шумно. Жомов отправился поучить юнцов уму-разуму и застыл – со студентами пил наш президент. Лично!

То есть это поначалу омоновец его за президента принял, а потом выяснилось, что это просто двойник – молодой парень, учившийся на последнем курсе юридического университета. Вот тут моему Сене и пришла в голову отличная мысль. Он решил разыграть Матрешкина и, не откладывая все в долгий ящик, приступил к осуществлению своего плана.

Представьте… Раннее утро, суета в отделе, дежурный мечется за стеклом «аквариума», и тут внутрь входит… Президент Российской Федерации в компании солидно одетых молодых людей, жутко смахивающих на телохранителей. Мой Сеня, естественно, ждал этого явления у дверей и что есть мочи заорал: «Отделение, смирно!» Все застыли, Матрешкин вытаращил глаза, открыл рот, а затем бросился навстречу главе государства.

– Господин президент, разрешите доложить, – отчеканил он, заметно трясясь. – Старший дежурный отдела капитан Матрешкин. Во вверенном мне подразделении за прошедшую ночь происшествий не случилось. По нашему участку за ночь зарегистрировано две кражи, одно изнасилование и пять случаев мелкого хулиганства.

– Так мало? Великолепно, – обрадовался президент и пожал руку Матрешкину, едва не лишившемуся чувств от такой чести. – За то, что допустили две кражи и одно изнасилование, объявляю выговор всему отделу, – заявил руководитель страны. – Ну а за пять случаев мелкого хулиганства лично вы, господин капитан, должны быть награждены. Дайте мне бланк приказа.

Президент повернулся к телохранителям. Те выполнили просьбу. Глава государства что-то написал на листе, быстрым росчерком поставил свою подпись и протянул бумагу Матрешкину. Тот несмело взял ее и принялся читать. А президент во всеуслышание заявил:

– Личным распоряжением я присуждаю капитану Матрешкину внеочередное звание полковника и назначаю его начальником отдела. Ваш бывший начальник переводится к нему в заместители. Спасибо за внимание, приступайте к своим делам! – И, развернувшись, президент с телохранителями чинно вышел на улицу.

Глядя на физиономию Матрешкина, трое моих товарищей едва не умерли от смеха и, если бы не выскочили на улицу, точно подавились бы, пытаясь сдержать его. Студенты, забравшись в поджидавшую их «Волгу», тоже ржали как сумасшедшие, а вот в отделе было не до смеха.

Возгордившийся Матрешкин, приступая к новой роли начальника, принялся наводить у нас железную дисциплину и строжайший порядок и к приходу на работу Кобелева немало в этом преуспел, раздав более трех десятков взысканий сотрудникам. Моему Сене и Жомову тоже, кстати, досталось. Как и Кобелеву, которого Матрешкин отчитал за опоздание. Представляете, что после этого было?..

– Думать надо было башкой, а не задним местом, новости слушать и на печать внимательно смотреть! – орал на Матрешкина начальник отдела так, что слышно было даже на улице. – С какой стати, скажи мне на милость, идиот, президент на свои документы будет печать СПТУ-71 ставить?..

Всего описывать не буду, скажу лишь, что наш старший дежурный отделался выговором за «политическую слепоту, потерю бдительности и недальновидность». Хулиганов, естественно, велено было отловить. Но, несмотря на то что Кобелев лично обещал выдать премии нашедшим, парней отыскать не смогли. Их даже не искали, целый месяц покатываясь со смеху при одном упоминании о визите «президента». Впрочем, я отвлекся! Вернемся к нашим баранам, то бишь демонам.

Как я уже упоминал, жилище демонов ни скромностью, ни мрачностью не отличалось. Окон, конечно, не было, но на стенах горело множество факелов, сами стены были задрапированы прекрасными тканями. Везде стояла изысканная мебель, хотя и в беспорядке, и повсюду сталактитами высились кучи драгоценностей. Мой хозяин присвистнул, глядя на все это великолепие. Хотя по мне лучше бы вместо золота кругом мозговые косточки лежали и банки с тушенкой.

– Ни фига себе, – раз в десятый пробормотал Рабинович. – И вы у меня зарплату еще требовали, сидя на таких сокровищах.

– Попрошу не путать, – потряс пальцем Ушинасу. – Эти сокровища не нам принадлежат. Мы их только охраняем, а живем на гонорары от спонсоров и на то, что награбим в налетах.

– И кто же владелец этих сокровищ? – вкрадчиво поинтересовался мой Сеня.

– Нам про это никто не сказал, – пожал плечами демон. – Мы только стража и ничего больше. Изредка забираем те богатства, которые неизвестно откуда перед пещерой появляются, да в набеги ходим. А все остальное время просто охраняем.

– А едите вы чего? – растерянно посмотрев по сторонам и не найдя даже признаков пищи, поинтересовался у монстра вечно голодный Попов.

– А что поймаем, то и едим, – пожал плечами Ушинасу.

– А что это ты с ними откровенничаешь? – неизвестно откуда раздался голос, видимо, принадлежавший самой пещере. – Вы их разве не в плен привели?

– Молчи, старая, когда умные существа между собой разговаривают! – рявкнул демон, задрав голову к потолку.

– Ах, так это ты – умное существо? – возмутилась пещера. – Вот в следующий раз придумаю такой пароль, что ты его ни в жизнь не запомнишь. Шибагрыммахытртукски подойдет?

– Ну ладно. Не старая, – стушевался демон.

– И?.. – не унималась пещера.

– И не глупая, – с явной неохотой выдавил из себя Ушинасу.

– Вот и якши, – согласилась пещера и замолчала. Но и без нее нашлось кому говорить!

– Ой, какая цепочка хорошая. Можно я на ней колокольчик буду носить? – раздался знакомый голос, от которого у меня мурашки по шкуре пробежали. Я даже зубами клацнул от удивления.

Впрочем, не я один. То есть зубами-то я один клацал, а вот удивились все. Кроме демонов. Обернувшись на голос, мы увидели то, что и ожидали… точнее, не ожидали тут увидеть – ту самую священную корову, некогда явившуюся к нам под седлом. В этот раз буренка была в неглиже. То есть без всяких украшений, если не считать больших сережек в ушах и бархотки на шее. Хлопая огромными ресницами, корова умоляюще смотрела на нас, гоняя копытом по каменному полу толстую золотую цепь.

– Бери, – разрешил Ушинасу. – Священным коровам ни в чем отказа нет.

– Ты откуда здесь взялась? Приплыла, что ли? Или летать научилась? – сердито посмотрел на буренку мой хозяин.

– Ой, и что? – возмутилась та, ловко поддевая цепь рогами и закидывая себе на шею. – Если я корова, то уже и поплавать не могу?

– Да ты не корова, ты крейсер, если такое расстояние проплыть умудрилась, – фыркнул Рабинович.

– Фи, хам! Тебя никто не учил, как с дамами разговаривать нужно? – возмутилась парнокопытная прелестница.

– Ну, если ты дама, то я, блин, валет бубновый, – согласился омоновец.

– А никто и не сомневался, что ты мент, – парировала та. – И, между прочим, я бы на вашем месте…

– Ты не на нашем месте, а мы, слава богу, не на твоем, – коротко отрезал мой хозяин. – Еще раз спрашиваю: чего ты сюда приперлась?

– Могу и уйти, – обиженно бросила корова и грациозно, если только этот термин может быть применим в данном случае, вышла из пещеры.

– Нигде от нее не спрятаться, – недовольно проворчал мой хозяин и посмотрел наверх. – Пещера, ты зачем ее сюда пустила?

– Как это зачем? – тут же раздался удивленный голос. – Во-первых, когда здесь демоны, дверь не заперта. А во-вторых, кто это осмелиться помешать священной корове войти туда, куда она хочет?

– Тьфу на вас и на ваши идиотские предрассудки, – рассердился Сеня, но тут же взял себя в руки и повернулся к Ушинасу. – Вернемся к разговору о сокровищах. Раз вы не знаете, кто их хозяин, то кому их должны будете отдать?

– Я как-то не задумывался об этом, – почесал затылок монстр. – Наверное, нам будет какой-нибудь знак.

– Например, слово, – подсказал мой хозяин и, видя непонимание на и без того тупой морде демона, пояснил: – Ну, вы же отдадите сокровища тому, кто знает слово?

– Наверное, – задумался Ушинасу.

– Узнаю Рабиновича, – расхохотался Попов. – Сеня, ты о чем-нибудь, кроме стяжательства, думать можешь?

– А я, между прочим, и о вас пекусь! – обиделся Семен. – В отличие от некоторых свиней, которые ни о чем, кроме своего желудка, не думают.

– Это кого ты свиньей назвал, баран кошерный?! – возмутился Попов.

– Цыц, блин, горячие индусские парни, – встал между ними омоновец. – Ну-ка, напомните мне, мы сюда за сокровищами пришли или пикник на этом ювелирном складе устраивать собирались?

Спорщики надулись, но отвечать на Ванин вопрос не стали, а эльф, до сих пор порхавший из конца в конец пещеры, подобрался к нам вплотную и потребовал от Ушинасу показать то место, где появлялся неизвестный пока бог, подбивший демонов на устройство беспорядков в людских поселениях. Предводитель монстров пару секунд смотрел по сторонам, а затем уверенно подвел нас к одному из углов пещеры, где кучей были свалены дорогие ковры.

– Вот тут, – ткнул Ушинасу пальцем в сторону ковров. – Тут и появлялся оба раза. И Кали велел сюда же положить.

– Горыныч, иди сюда, – позвал недоученного мага Лориэль.

Мы расступились, давая Ахтармерзу дорогу. Эльф тут же опустился на ковры перед его мордами и, притянув все три шеи Горыныча к себе, начал что-то тихо бормотать. Разобрать удавалось только отдельные слова, вроде «концентрация», «фокусировка эктоплазменной проекции», «фиксация паранорма» и тому подобной чуши.

Очевидно, эльф не хотел, чтобы его урок подслушали посторонние, но то, что он подсказывает Ахтармерзу, как обнаружить след бога, было понятно и так. Видимо, Лориэль больше не надеялся ни на свою волшебную палочку, ни на остатки способностей и, чтобы не произошло ошибки, обучал Горыныча основам поиска существ по встревоженной эктоплазме. Хотя, убейте меня, не пойму, что это за дрянь такая – эктоплазма! Наставлять меня на путь истинный, понятно, было некому, да я и не рвался к тому, чтобы обучаться магическим премудростям. В нашем мире все равно магия почти не действует, а с меня довольно и тех знаний, что мне на службе пригодиться могут. Я уже собрался было уйти, но тут началось самое интересное.

– Ну а теперь попробуй сам, – предложил Лориэль Горынычу, отлетая в сторону. – Сконцентрируйся, начинай и вслух описывай все, что увидишь.

Горыныч завертелся на месте, сплетая шеи в косичку, как он это делал при постановке энергощита. Только в этот раз щит не появился. Ахтармерз стал удивительно розового цвета, а от его тела во все стороны посыпались голубые искры, и наш малолетний исследователь эктоплазмы стал похож на бенгальский огонь.

– Он же ковры прожжет! – возмутился Ушинасу и бросился вперед.

Ваня остановил его ударом кулака в лоб и, как обычно, немного не рассчитал силу. Демон вырубился и свалился на каменный пол, а Горыныч этого даже не заметил. Перестав крутиться как волчок, он распластался на коврах и замер. Несколько секунд искры все еще летели от его тела, а затем Ахтармерза накрыло ровное желтоватое сияние. Не открывая глаз, Горыныч заговорил:

– Вижу! Вижу настоящего гиганта. Он под два метра ростом, но и лицо, и тело его скрыты туманом. Однако я могу прочитать его мысли. Осуществлению его желания что-то мешает, и он очень сердит. Это существо считает себя очень умным, но скрывает это от других. Он необычайно силен и любит применять свою силу налево и направо. По поводу и без повода. У него есть жена, любимое занятие и тайная страсть. Это существо всегда полностью отдается работе, но любит выпить, подраться и… пострелять. Ой! – Горыныч открыл глаза и растерянно посмотрел по сторонам. – Кажется, я что-то не то сканировал.

– Ничего-ничего, – осклабился мой хозяин, глядя на Жомова. – Сканируй дальше. Что там за тайная страсть у этого существа? Любовница, что ли?

– Нет. Он марки собирает, – растерянно ответил Ахтармерз, и Рабинович заржал.

– Вот уж не знал, что Ваня у нас филателист, – сквозь смех выговорил он.

– Зато не еврей, – обиделся Жомов.

– И что в этом плохого? – вступился за омоновца наш аквариумист Попов. – Вполне нормальное хобби. А я всегда замечал, что у Ивана есть склонность к прекрасному. В отличие от некоторых, которые, кроме денег, ничего не любят.

– Да я ничего и не говорю плохого, – пожалуй, впервые спасовал перед ними мой Сеня. – Просто странно, Ваня – и филателист.

– Так, может быть, обсуждение личных пристрастий вы на потом оставите? – встрял в разговор Лориэль. – Мы тут, между прочим, делом пытаемся заняться. – Рабинович в ответ лишь пожал плечами. – Горыныч, продолжай. Только теперь не пытайся отыскать личность. Найди остатки эктоплазмы и исследуй ее. Остальное само придет.

Горыныч, успевший уже расплестись, согласно и поочередно кивнул всеми тремя головами, а затем вновь начал крутиться на месте. Предыдущая операция повторилась с точностью до секунды, и Ахтармерз, окутавшись золотистым свечением, снова замер. В этот раз он гораздо дольше безмолвствовал, а когда заговорил, то не сообщил ничего утешительного.

– Ничего не могу уловить, – жалобно пропищал он. – Чувствую только чье-то недавнее присутствие и вижу, как размытая фигура появляется из ничего. Она поднимает с ковров еще одну размытую фигуру. На миг приоткрывается словно дверь в иной мир, а затем и это исчезает. Ни желаний, ни помыслов, ни страстей я не ощущаю. Ничего. Только какой-то странный холод и злобную радость. Вот и все.

– Опиши мне тот мир, который увидел! – потребовал от Горыныча эльф, но, вместо того чтобы слушать трехглавого третьеклассника, опустился на ковер рядом с ним и положил руку на сплетение голов. – Думай о нем. Вспомни его, и я сам все увижу…

Ох уж эти мне маги! Все у них не по-людски. Ну, представьте, что бы было, если бы каждый следователь вот таким образом начал собирать информацию о преступлениях? И в качестве чего можно будет пришить к делу видения? Да и вообще, как их классифицировать?.. Нет уж! Лучше действовать по старинке.

И я, не дожидаясь ничьих распоряжений, подошел к коврам и принюхался.

Пахло пылью. Причем не просто пылью, а вековой пылью! Если у этих ковров и был когда-то свой неподражаемый запах, то он почти выветрился. Я напрягся, пытаясь уловить те остатки ароматов, что еще содержали в себе ковры, но вонь, исходящая от Горыныча, мешала сосредоточиться. Казалось, нечто неуловимо знакомое я все-таки осязаю, но определить тип этого запаха я никак не мог. Недовольно поворчав, я отошел от ковров, решив попробовать еще раз, когда немного улетучится Горынычев сероводород.

– Да-а, хреновое дело, – посмотрев на меня, вздохнул омоновец. – Видишь, Сеня, даже твой Мурзик след не берет.

– А я его ловить преступников по запаху эктоплазмы и не учил, – сердито буркнул мой хозяин.

Ох уж эти мне люди! Видят одно, понимают другое, а толкуют про третье. Ну, заметили, что я принюхиваюсь. Молодцы! Но выводы какие идиотские сделали? Скажите на милость, как я могу взять след, никуда не ведущий или ведущий в никуда? Да и что за эктоплазму я мог нюхать, если даже представить себе толком не могу, что это за вещество такое? Я лишь хотел попытаться найти запах того существа, что приходило сюда за Кали, чтобы затем, когда доведется с ним столкнуться, тут же определить, кто именно из богов решил ввергнуть этот мир и нас вместе с ним в пучину неприятностей, именуемых концом света. Сеня с Жомовым все поняли по-своему. И о чем после этого с ними можно говорить?.. Вот я и не стал говорить, а просто пошел дальше, в глубь пещеры.

– Есть! – Лориэль заверещал так неожиданно, что я даже подпрыгнул. – Эврика! Я определил место, куда отправился из этого мира похититель. Молодец, Горыныч! Здорово помог. Теперь мы можем отправляться.

– Как? Прямо сейчас? – в один голос удивились Рабинович с Поповым. – А…

Оба замолчали, вопросительно глядя друг на друга и ожидая продолжения фразы. Немая сцена, под стать гоголевскому «Ревизору», длилась несколько секунд, а потом оба олуха заржали так, будто бы ничего смешней, чем настороженная физиономия друга, в жизни не видели. Остальные удивленно таращились на них, не понимая причину веселья. Я пару минут подождал, а затем, решив, что у хозяина истерика, хотел укусить его слегка для приведения в чувство, но Сеня и так успокоился.

– Я хотел тут демонов на пару драгоценных камешков растрясти, – все еще хихикая, пояснил мой хозяин.

– А я пожрать собирался. А потом вспомнил, как ты говорил, что кто-то только о желудке думает, и замолчал, – вторил ему Попов. Оба опять заржали.

– Может быть, мы пока отправимся за Кали, а вы тут посмеетесь и идиотизмом друг друга вдоволь навосторгаетесь? – ехидно предложил Лориэль и заорал: – Вот ведь козлы, и больше о них сказать нечего! Мир вокруг гибнет, а им весело. Теперь-то я точно знаю, почему преступность в вашей стране никогда не исчезнет. Да потому, что каждый мент поганый, вместо того чтобы заниматься делом, готовит себя к поступлению в дурдом!

– А за «ментов поганых» можешь и получить, – грозно проговорил омоновец, а я на всякий случай начал обходить Лориэля сзади. Надо же в конце концов научить его за базар отвечать, как выражаются наши оппоненты из криминального мира.

– Уже получил! Как только с вами связался, так столько всего получил, что теперь до конца жизни, гномом буду, не расплачусь! Хотя этого как раз долго ждать и не придется. Расправится этот придурок с Кали, я навек лишусь своих способностей, и мы тут сдохнем вместе с этим миром, – заверещал маленький скандалист и повернулся ко мне. – Мурзик, даже и не думай! Я тебя насквозь вижу.

Мать моя сучка! Еще один ясновидец нашелся.

– Мурзик, фу! – цыкнул на меня Рабинович и повернулся к эльфу. – Ладно, успокойся. Сейчас идем. Но Андрюша прав. Поесть нам не мешает. Почти сутки во рту ни крошки не было.

Спорить с этим было трудно, и Лориэль, поскольку и сам проголодался, скандалить перестал. Впрочем, ему-то что? Съел крошку хлеба, волоконце мяса и запил все каплей вина, вот сразу и сыт, и пьян. Секундное дело, а все потребности удовлетворены. Нам на эту процедуру, естественно, времени больше понадобилось. Демонам, смотревшим на наше пиршество голодными глазами, тоже пришлось уделить часть съестных припасов. И хотя Андрюша стонал, что теперь мы все умрем с голоду еще до вечера, по-моему, еды у нас все равно еще на целый взвод осталось. Взвод нормальных людей, я имею в виду, а не таких, как Андрюша Попов. Взводу таких проглотов наших припасов и на легкий завтрак бы не хватило.

Наконец с приемом пищи было закончено, и мы выбрались из пещеры на морской берег, где Дакша лениво плескался на мелководье, поливая себя водой. Внутрь вместе с нами, «в этот склеп говорящий», как он выразился, слон заходить не стал и теперь в первую очередь потребовал, чтобы ему рассказали последние новости. Сеня кратко поведал о том, что случилось в пещере, и забрался на спину слона, ожидая отправки, но в этот момент из своего жилища выбрались демоны и стали строиться перед нами в походную колонну.

– Это что такое? – удивленно уставился на них мой хозяин.

– Мы с вами, – преданно заявил Ушинасу.

– А вас кто звал? – совершенно оторопел Рабинович.

– А нас и не надо звать! – гордо заявил монстр. – Вы что, разве не слышали о том, что, разделив с демоном пищу, вы навеки привязываете его к себе? Вот деревенщина!..

– Я тебе сейчас такую деревенщину покажу, остолоп, – рыкнул на него Жомов.

– Виноват, ваше высокоблагородие, – тут же вытянулся по струнке Ушинасу.

– То-то же! – хмыкнул омоновец и посмотрел на моего хозяина. – Сеня, может быть, возьмем их? Глядишь, на что-нибудь пригодятся. Вдруг дворец похитителя богинь штурмом придется брать?

– А вот на это даже не рассчитывай, – отрезал Семен. – Этот урод запросто может убить Кали, если поймет, что мы подобрались к нему вплотную. Действовать тихо будем, а с этими троглодитами на паровом ходу тишины точно не получится.

– Но мы не можем вас оставить. Мы должны вам служить! – дружно рявкнуло демоническое воинство.

– Вот и служите, – заявил Сеня. – Ушинасу, раз мы знаем слово, то сокровища в пещере нам принадлежат? – Демон кивнул. – Вот вам и служба. Охраняйте наши сокровища и никому их не отдавайте. А чтобы они сохранней были, с этого острова никуда не отлучайтесь.

– А что же мы есть будем? – жалобно взмолился один из монстров. Остальные согласно залопотали.

– Рыбу ловите. Сами же сказали: что поймаете, то и едите, – отрезал Сеня.

– Хоть меня с собой возьмите, – взмолился Ушинасу. – Тогда и все условия соблюдены будут. Я, как старший, буду рядом с вами представлять все наше племя, а остальные останутся тут вам служить. Иначе страшное проклятье падет на наши головы за невыполнение закона о еде.

– Вот настырный, – возмутился мой хозяин и махнул рукой. – Хрен с тобой, забирайся наверх. Только, Ваня, учти. За этого барана сам отвечать будешь, если он нам все дело испортит.

– Не испортит. Он дисциплинированный, – усмехнулся омоновец и сам влез на слона.

Вы, наверное, знаете, что к передвижению на животных я отношусь крайне отрицательно. Вот уж не знаю почему, но предпочту весь день бежать, чем спокойно ехать на телеге. Дакша, конечно, слон, но сейчас, с беседкой на спине, от телеги он мало отличался. Сегодня мне уже пришлось ехать на нем через море и забираться наверх второй раз за день не хотелось. Однако иным способом доставить нас в нужное место Лориэль не мог. Пришлось смириться с поездкой на слоне, надеясь лишь на то, что в этот раз она продлится недолго.

Кстати, после того, как Брахма вернул Лориэлю способность попадать в желаемую вселенную, у эльфа первый раз появилась возможность убедиться, не обманул ли его бог. Все-таки в этот мир нас доставил Вирупакша, и до сих пор Лориэль не имел возможности проверить действие магии Брахмы. Не знаю, как остальные, но я шкурой чувствовал, что Лориэль жутко волнуется, готовясь к прыжку. Что и понятно. Ведь, если проклятье Рудры все еще действует, нам вновь придется прибегнуть к помощи кого-то из членов клана Чатурмахараджи. А как я уже рассказывал раньше, доверия у нас весь этот квартет вызывал не больше, чем приблудный пес у только что окотившейся кошки.

Лично мне, кстати, Вирупакша совсем не нравился. Что ни говори, а этот тип явно был склонен к предательству, изменам и закулисным интригам. От Вишну он легко переметнулся к нам, а едва стоило появиться его бывшему нанимателю вместе с Брахмой, как тут же стал кричать, что мы его насильно заставили таскать нас по здешним мирам. В общем, Вирупакше я не верил и надеялся, что до того момента, как мы освободим Кали и вернем Лориэлю его способности, этого скользкого бога мы больше не увидим.

Ну а пока все эти мысли прищемившим яй… хвост котом проносились в моей голове, Лориэль наконец решился. Взмахнув палочкой, он что-то пробормотал, и я полетел в ставшую привычной тьму. Никаких радужных вспышек, присутствующих во время путешествий с Вирупакшей, не было. Я почему-то обрадовался этому и отключился. А когда пришел в себя, то спрыгнул со спины Дакши, рискуя сломать себе лапы, и стал осматриваться.

Вот уж не знаю, по каким именно признакам Лориэль определил, что это именно то самое место, куда неизвестный доставил Кали, но, на мой взгляд, эти джунгли ничем от других не отличались. Хотя, наверное, загони здешнего аборигена в наш родной город, он тоже не найдет различий между Революционной улицей и проспектом Октября. Вот и для меня все леса – на одно лицо. Тропические, я имею в виду!

Эльф, однако, вел себя вполне уверенно и принялся носиться кругами по поляне, что-то бормоча себе под нос и постоянно размахивая той самой волшебной палочкой, которую он не уставал хаять. Некоторое время я наблюдал за ним, а затем оставил это скучное занятие и принялся осматривать окрестности. Точнее, из-за моей близорукости не осматривать, а обнюхивать и обслушивать. Запахов была масса. Причем большинство из них незнакомые или почти незнакомые.

А в целом воняло тут так, как будто какая-то нерадивая суч… простите, женщина уронила на пол в кухне все банки с пряностями и приправами. А затем по этому месту прошла стая бродячих котов, нагадила и подралась со старым козлом, уже двадцать лет как жившим на этой самой кухне.

В общем, чем воняют индийские джунгли, вы теперь себе представляете. А вот по поводу звуков сказать практически ничего не могу. И не потому, что я глухой! Просто вокруг нас, кроме шелеста ветра в листве и стрекота насекомых, иных звуков не раздавалось. Где-то, конечно, пели птицы, верещали обезьяны и ревелибуйволы, но это было так далеко, что воплей этих животных почти не было слышно. Я насторожился. Никогда не доверял тишине. Особенно когда она наступала в тех местах, где должно было быть шумно. Пытаясь привлечь к сему настораживающему факту внимание хозяина, я коротко гавкнул. Рабинович удивленно посмотрел на меня.

– Что случилось? Жрать хочешь? Потерпишь. Недавно только жрал, – заявил мне Рабинович. Вот и говорите мне после этого, что люди отличаются от псов более высоким уровнем разумности…

– Убил бы эту Кали, – заявил Лориэль, подлетая к моему хозяину. – Похоже, заклятие этой стервы куда сильней, чем я думал, мать ее в прачки к Оберону! Все мои способности захватила. Никак не могу определить, в каком направлении эту многорукую террористку искать надо.

– И не парься. У нас же Дакша есть, – равнодушно хмыкнул мой Сеня и посмотрел на слона. – Эй, повелитель джунглей! Собирай своих подданных, и пусть они отыщут место, где этот бог-киднепер Кали спрятал.

Любезный подхалим Дакша дважды упрашивать себя не заставил. Стоило только моему Сене закончить командовать, как этот здоровый обормот вскинул голову, задрал хобот и затрубил, как горнист в пионерском лагере. Я даже подскочил на месте. Он что, с ума сошел? Ладно, я еще понимаю, что люди с их ограниченными функциональными возможностями организма могут чего не слышать, не видеть или не обонять. Но этот-то повелитель джунглей чего? Неужели ничего не заметил? Или из-за больших ушей ему далекие звуки близкими кажутся?

Признаюсь честно, я не сдержался и высказал вслух все свои соображения. Меня, как водится, никто не понял, а Рабинович вдобавок потребовал, чтобы я замолчал и не мешал слону работать. Да ради бога! Не очень-то мне и хотелось вам помогать… Я отошел от этих идиотов и, демонстрируя свое презрение всей компании, принялся ставить метки на ближайших кустах, раздумывая, как же это Лориэлю удается всегда высадить нас на открытой местности и что будет, если после перехода Дакша появится в такой гуще леса, где и четверть слона между деревьями не уместится? Он их сломает или окажется насажанным на стволы, словно бабочка на булавки?

К какому-то определенному выводу по поводу этого животрепещущего вопроса я так и не пришел. А пока над ним раздумывал, мои спутники застыли в центре поляны, ожидая нашествия мангустов, мышей, змей, птиц и прочей живности, примчавшейся на зов Дакши. Естественно, никого они не дождались! Наш услужливый слон протрубил еще пару раз с тем же эффектом, а затем опустил голову.

– Извините, но никто почему-то не идет, хотя я и не понимаю, почему так происходит, – прогнусавил он.

– А может быть, ты не на том языке трубишь? – выдал гениальное предположение Андрюша.

– Я бы с радостью согласился с вами, но боюсь, что это не так, – ответил вежливый слон. – Язык джунглей, он и есть язык джунглей и понятен каждому существу, эти джунгли населяющему. Поэтому причина в чем-то другом, хотя мне это и не нравится.

– Горыныч, ну-ка, проверь это место на наличие магии. С этим-то справиться сможешь? – подлетел Лориэль к нашему малолетнему волшебнику.

А что ты спрашиваешь? Конечно, сможет! Он же у нас Гарри Поттер. Только трехглавый, блин…

– Мурзик, фу! Что с тобой сегодня? Взбесился, что ли? – завопил мой хозяин, привычно корча из себя альфа-лидера.

– А я тебе давно говорю, что его ветеринару надо показать, – завел старую песню Жомов, и они с Рабиновичем дружно принялись выяснять, кто из них дурак, а кто в трамвае едет.

Попов, естественно, тоже встрял в перепалку, и уже через минуту все трое орали так, что слышно их было, наверное, отсюда и до Южного полюса. Или какой из полюсов к Индии ближе? Горыныч, Дакша и наш персональный демон в дискуссию не вступали. При этом культурный слон постоянно пытался заткнуть нашему трехглавому малолетке все уши одним хоботом, дабы он матерщину не слышал. А когда понял, что этого сделать не сможет, решил вмешаться в спор моих ментов.

– Ваши выражения, конечно, красочны, но я никак не могу понять, как они помогают решить нашу проблему? – проговорил слон. Мои коллеги замолчали и удивленно посмотрели на него. – Что нам дальше, извините, делать-то надо? Хотя я и не понимаю, зачем мне вообще что-то делать.

– А действительно, Сеня, что теперь делать будем? – встрепенулся Попов, мгновенно забывая о ссоре.

– Что-что! Людей искать, – буркнул мой хозяин. – По крайней мере, у них и выясним, кто этим миром заправляет. Может быть, они и про Кали что-то слышали.

– Хорошая мысль. Достойная истинного мента, – ехидно прокомментировал слова Рабиновича Лориэль. – И по какому принципу ты местоположение людей хочешь определить? Методом научного тыка?

– Дурак ты, Лориэль, хоть и эльф. А может быть, наоборот, именно поэтому и дурак, – фыркнул мой хозяин. – В любом месте и в любое время люди предпочитали селиться около рек. Найдем реку, рано или поздно наткнемся и на жилье, – и увидев, как стушевался маленький хам, с довольной физиономией повернулся к слону. – Дакша, тебе инстинкты позволяют найти в этой местности воду?

– Попробую, хотя я и не знаю, что здесь за вода и есть ли она вообще, – ответил слон и втянул хоботом воздух. – Садитесь по местам, через минуту отправляемся.

Глава 6

Ой, кажется, я соль со стрихнином спутала!

Мария Медичи

Великая сила – инстинкт! А еще большая сила – мышечная масса. И если путешественники еще как-то смогли бы без Дакши отыскать жилье – ведь Мурзик по этой части опыт уже имеет, то вот на дорогу через сплетение лиан, густые кустарники и плотный подлесок ушел бы не один день. Если вообще смогли бы хоть на метр продвинуться! А Дакша, везя на спине всю компанию, за исключением пса, спокойно проламывался сквозь дебри, казалось, даже не обращая на них внимания. Разве что срывал иногда хоботом пук тонких веток и совал его себе в рот.

Впрочем, количество наездников на слоне вскоре уменьшилось. Если первое время на вонь немытого Ушинасу и запах от его дымных ног еще особого внимания не обращали, то в спертом воздухе джунглей он стал ощущаться куда интенсивней. Сеня еще мог терпеть аромат потовых желез вечно истекавшего влагой Попова, но от вони демона вскоре взбесился и заставил того идти пешком следом за Дакшей. Ушинасу, считавший каждое пожелание новых хозяев священным, безропотно выполнил приказ и спешился. Рабинович облегченно вздохнул, а Ахтармерз, дабы и его из-за постоянного запаха изо рта не спустили вниз вслед за демоном, на всякий случай отодвинулся от кинолога подальше.

Горыныч зря беспокоился. Менты к его ароматам – если он, конечно, не начинал морить насекомых – давно привыкли и обращали на них внимания не больше, чем Мурзик на передачу о балете по телевизору. А вот к болтовне Дакши еще привыкнуть не успели. Слон, принявшийся пространно рассказывать о пользе инстинктов и приближенного к природе образа жизни, был безжалостно оборван и обиженно замолчал, впрочем, постоянными тяжелыми вздохами напоминая российским милиционерам об их черствости и бессердечности.

Менты смогли наконец облегченно вздохнуть, но и эта идиллия длилась недолго. Не прошло и двух минут сравнительной тишины, нарушаемой горестными вздохами Дакши, как прямо на пути слона образовалось нежданное препятствие. Две неизвестно откуда взявшиеся обезьяны прямо перед Дакшей опустили какое-то странное пестрое бревно. Слон с визгом затормозил, пару метров проехав по опавшим листьям, и удивленно уставился на странное препятствие.

– Так, это что за ерунда? – наклоняясь вперед, удивился Сеня. Из-за спин двух обезьян, державших странную палку поперек пути, появились еще две, покрупнее.

– Блокпост, блин, – заявила одна из вновь прибывших зверюг.

– Со шлагбаумом, – подтвердила вторая. – Неужели не понятно? Документы для проверочки приготовьте. А заодно и багажники у вашей колымаги открывайте. Будем досмотр проводить.

– Я, конечно, извиняюсь, но ничего поделать с собой не могу. Уж очень мне не нравится открывать багажники, хотя я даже не представляю, что это такое, – заявил слон и, внезапно рванувшись вперед, обхватил хоботом дубину, преграждавшую путешественникам дорогу.

Обезьяны, служившие стойками шлагбаума, то ли решили доиграть свою роль до конца, то ли не поняли, что происходит, исключительно по природной тупости. Они так и не отпустили концы дубины, а Дакша, подняв их над головой, раскрутил весь комплект и забросил на деревья. Палка, странно прогнувшись, обернулась вокруг ствола, а обе мартышки, описав круг и ударившись лбами, свалились вниз. Пару секунд они лежали под деревом, а затем вскочили и с визгом унеслись куда-то в джунгли. А дубина, преграждавшая слону путь, неожиданно подняла треугольную голову и заявила:

– Ну, проклятые бандерлоги, больше не просите меня изображать из себя шлагбаум. Сожру всех. Слышите меня?

– Мы слышим тебя, Каа, – на секунду замерев, хором ответили обе обезьяны и, когда удав скрылся в ветвях, вернулись к ментам. – Та-ак, порча имущества. Придется заплатить.

– Пойду-ка я начальству о происшествии доложу, – заявил один из бандерлогов и метнулся в кусты.

– Ага. Иди. А я подкрепление пока вызову, – ответил второй и тоже собрался смыться, но выросший словно из-под земли Ушинасу поймал его за хвост. Бадерлог завизжал.

– Отпусти, гад. Я же тебе не ящерица. Новый хвост у меня не вырастет, – завопил он, тщетно пытаясь вырваться.

– Товарищ командир, этот павиан вам нужен? – совершенно не обращая внимания на извивания бандерлога и его попытки вырваться, обратился Ушинасу к Жомову. Тот утвердительно кивнул, и демон крепче намотал на руку обезьяний хвост. – Тпру! Куда прешь, сатана? Стой спокойно.

Бандерлог наконец сообразил, что деваться ему некуда и спастись он сможет, разве что откусив себе хвост. Успокоившись, обезьяна застыла на месте, опасливо поглядывая на спустившихся со слона ментов и Мурзика, на всякий случай страхующего Ушинасу с противоположной стороны. Рабинович первым подошел к бандерлогу.

– И что это еще за шуточки с блокпостами? – грозно поинтересовался он.

– Какие еще шутки? Тут наша территория начинается, и мы ее охраняем, – проворчал бандерлог.

– А почему на мой призыв не откликнулись? – не менее угрожающе спросил Дакша, все еще сердитый за «колымагу» и «багажники». – Законы джунглей забыли?

– А мы – свободный народ и никому не подчиняемся, – ответила обезьяна.

– Никому не подчиняетесь? А к какому же тогда начальству твой напарник побежал? – язвительно поинтересовался Семен.

– Ну-у, своему начальству-то мы подчиняемся. А больше никому, – протянул бандерлог.

– Тогда веди нас к своему начальству, – потребовал омоновец.

– А без досмотра входить на нашу территорию нельзя, – отказался хвостатый предок человека.

– А шнурок этот тебе не оторвать? – поинтересовался Ушинасу, подергав бандерлога за хвост.

Того, похоже, такая перспектива не устраивала, и он, таща демона на буксире, засеменил вперед по довольно чистому пространству в джунглях. Поначалу путешественники решили, что это звериная тропа, но затем Попов заметил, что под травой скрываются камни, и стало ясно, что бандерлог ведет друзей по давно заброшенной мощеной дороге. Минут пять менты шли довольно быстрым шагом, а затем джунгли расступились в стороны и путешественники увидели остатки полуразвалившегося города.

– Это что еще за свалка? – оглядывая развалины, недовольно проговорил омоновец.

– Сам ты – свалка, – осадил его главный ценитель прекрасного Андрюша Попов, восторженными глазами рассматривая развалины башен, остатки дворца, некогда покрытого тонкой резьбой по камню, и выложенные мозаикой стены. – Это же остатки какой-то неизвестной цивилизации…

– Какой это еще неизвестной? – возмутился бандерлог. – Вполне известной. Жили тут такие же безволосые уроды, как… А-а-а! – недосказав фразы, заверещала обезьяна.

И немудрено! Заверещишь тут, когда тебя за хвост дергают.

Это Ушинасу, вступившись за род человеческий – исключительно в угоду хозяевам! – едва не вырвал пятую хватательную конечность из кормовой части обезьяны. Жомов одобрительно похлопал его по плечу, а Рабинович удивленно хмыкнул. Дескать, слишком уж быстро демон стал перенимать замашки своего командира.

– Я хотел сказать, что город построила великая человеческая раса, но еще более великие джунгли поглотили его со всеми обитателями, – поправился бандерлог.

– И давно это было? – поинтересовался криминалист.

– А я не знаю. И никому это не интересно, – ответил четвероногий проводник. – Главное, что теперь мы владеем городом, и мы тут самые крутые.

– Не считая Каа, – съязвил кинолог.

– А-а, что там этот Каа?! Захотим, на куски его раздерем, – махнул лапой бандерлог, и, словно подтверждая его слова, из города раздались истошные вопли.

Менты замерли, а Ушинасу, не успев достаточно быстро среагировать, прошел шагов десять вперед, оторвавшись от основной группы. И остановился демон лишь тогда, когда на полуразвалившиеся стены высыпала толпа обезьян. Сплошным шерстяным ковром они покрыли развалины. А затем словно по команде рванулись вперед. Менты отцепили дубинки, а Ушинасу, отпустив хвост бандерлога, бросился назад. Но не успел он сделать и двух шагов, как сплошной поток бандерлогов накрыл его с головой. Из живой кучи во все стороны тут же полетели клочки шерсти, куски одежды и целые бандерлоги. Последние – чаще всего.

– Мужики, здесь наших бьют! – завопил Жомов, бросаясь подчиненному на помощь.

– Андрюха, Горыныча запускай, – скомандовал кинолог, вместе с Мурзиком устремившись за Иваном.

Попов тут же взобрался на Дакшу, меланхолично взиравшего на кучу-малу, и начал обзывать Ахтармерза всякими гадкими словами. Он так быстро успел довести Горыныча до белого каления, что тот в несколько секунд стал ничуть не меньше слона, на котором сидел, развалил паланкин и съехал с Дакши вниз, больно ушибив лапу. Разревевшись, Горыныч вновь потерял габариты, и эксперту-криминалисту пришлось начинать все сначала, предварительно успокоив плачущую трехглавую боевую машину.

А пока Попов нянчился с Горынычем, остальные даром времени не теряли. Жомов, добравшись до шевелящейся кучи обезьян, похоронившей под собой демона, начал расшвыривать их в стороны, пытаясь добраться до Ушинасу. Мурзик, забыв об отвращении к шерсти во рту, клацал зубами, хватая бандерлогов за что придется, а Рабинович колошматил их дубинкой по чему ни попадя. И даже Лориэль со своей палочкой крутился над головами обезьян, и то одна, то другая хвостатая тварь или начинала истерично хохотать, выпадая из общей потасовки, или, горько всхлипывая, садилась на землю и принималась реветь.

Впрочем, бандерлогам тоже надо отдать должное. Довольно быстро они сообразили, что к демону пришла помощь, и развернулись в сторону новых врагов. Не слишком большие размерами, они, однако, стали подавлять людей численностью, заставив ментов отступить к Дакше.

– Поп, Горыныч, блин! Чего вы там копаетесь? – завопил Рабинович, едва успевая отбивать тянущиеся к нему лапы.

– Да Ахтармерз ушибся. Никак не успокоится, – жалобно рявкнул Попов.

– Я сейчас успокою его дубинкой по всем трем головам! – рявкнул Жомов, полностью взятый в кольцо обезьянами. И неизвестно еще, чем бы все закончилось, не подоспей к путешественникам нежданная помощь.

– Эй, бандерлоги! Кто тут меня разорвать хотел? Вы слышите меня, бандерлоги? – раздался из кустов вкрадчивый голос, и на поляну выполз Каа.

– Мы слышим тебя, Каа, – хором завопили обезьяны, мгновенно замирая на месте.

– Придурки! Уши заткните! – раздался чей-то голос из-за спин бандерлогов. Те мгновенно выполнили приказ.

– Мы не слышим тебя, Каа! – тут же радостно заверещали обитатели брошенного города и рванулись вперед.

Но, поскольку драться без рук было трудно, ладони от ушей обезьянам пришлось убрать. И тут в дело вступил Попов. Отчаявшись быстро добиться от ушибленного Ахтармерза требуемых результатов, Андрей выпрямился во весь рост и во весь же голос запел: «Широка страна…» Бандерлогов, окруживших Жомова, тут же разметало во все стороны.

Омоновец и сам с трудом устоял на ногах, но скривился от боли и зажал уши ладонями. Сеню взрывная волна поповских децибелов задела лишь краем, а вот Лориэлю, кружившему над толпой обезьян, досталось на всю катушку. Маленького эльфа подхватило, завертело в воздухе и унесло куда-то за стену. Попов, боясь повредить друзьям, повернул голову чуть в сторону, давая возможность Жомову с Рабиновичем отступить, но, к их удивлению, бандерлоги остановились. Андрей тут же замолчал.

– Да вы, бандерлоги, офигели. Офигели, говорю! Слышите меня, бандерлоги? – воспользовавшись тишиной, заявил удав.

– Не слышим мы тебя. Отвали вообще, козел! Не мешай песню слушать! – завопили обезьяны и пали ниц перед Поповым. – Спой, цветик, не стыдись! Не обращай на этого червяка внимания.

На что Каа тут же обиделся. Прошипев, что еще придет война и бандерлоги попросят у него хлеба, удав довольно ловко свернулся в фигуру, разительно напоминавшую неприличный знак, изображаемый американцами посредством среднего пальца, а затем расплелся и скрылся в кустах. Попов же ошарашенно смотрел на скуливших обезьян.

– Ну вот, Андрюша, и твой талант нашел своих поклонников, – язвительно констатировал Сеня. – Теперь, когда тебе аплодисментов захочется, иди в зоопарк и пой перед обезьянником.

– Да пошел ты в ППС, – незлобиво отозвался криминалист.

– Чем умничать, лучше скажи, что с этой кучей макак делать?

– Скажи им, что споешь только после того, как они наши требования выполнят, – посоветовал кинолог. – Давай! Чего ждешь? Ты же у нас теперь солируешь…

Попов тут же зычным голосом дьякона озвучил Сенино предложение. От новой демонстрации вокальных возможностей Попова бандерлоги пришли в полный восторг и принялись швырять в криминалиста всем, что попало под руки. Андрюша обиделся и ближайшим обезьянам надавал пинков, после каждого тычка объясняя, что певцов закидывают цветами, а не мусором и землей. Бандерлоги подивились такому странному обычаю и толпой бросились рвать цветы. И через пару минут Андрей уже по самую шею был завален всевозможными образчиками местной флоры, внутренне жалея, что вообще заикнулся о цветах. А не о ветчине и котлетах, например! Хотя откуда у обезьян котлеты?..

– Так, поиграли, и хватит, – осадил Рабинович мартышек. – Где ваше начальство? Нам нужно пару вопросов ему задать.

Бандерлоги так истошно заверещали, что разобрать слова было просто невозможно. Вдобавок к воплям они начали скакать и размахивать руками. Десяток-другой особо ретивых обезьян устроили потасовку. Затем всей толпой бросились в разрушенный город, вернулись обратно и стали еще истошней орать, прыгая прямо перед носом у ментов.

– Мо-олчать! – потеряв терпение, рявкнул Попов. Ударной волной его голоса несколько десятков бандерлогов разметало по окрестным деревьям, а остальные заткнулись. – Вот так-то лучше. Где начальство, я спрашиваю?

– Мы вас отведем! Мы вас отведем! – снова истошно завопили обезьяны и тут же замолкли, придавленные тяжелым взглядом криминалиста. – То есть он вас отведет.

Как минуту назад все были готовы быть проводниками, так теперь никто из бандерлогов не желал вести пришельцев к начальству, сваливая эту обязанность на соседа. Вновь начались перебранки и драки между безмозглыми обитателями заброшенного людского селения. Попову пришлось снова заорать, а когда все замолкли, он ткнул пальцем в первого попавшегося хвостатого скандалиста, назначая его проводником.

Тот тут же поскакал к городу, поминутно оглядываясь и проверяя, идут ли менты за ним. Те, естественно, не отставали, как и остальные бандерлоги. Они хлынули за людьми сплошным потоком. Жомов по дороге подобрал Ушинасу. Одежда на демоне была разорвана в клочья, и внешне он напоминал бомжа, попавшего в кофемолку, однако на теле Ушинасу не было ни одной царапины и на его страшной морде светилось несказанное удовольствие.

– Товарищ командир, а когда вы свои дела закончите, можно я с этими макаками еще раз подерусь? – спросил он у Жомова.

– Нельзя, – отрезал Рабинович, предвидя Ванин ответ. – Развлекаться на обратном пути будешь. А у нас и без тебя забот достаточно.

Демон горестно вздохнул, а омоновец ободряюще похлопал его по плечу. Дескать, будет еще и на нашей улице праздник, а пока надо работать – мир спасать. Ушинасу пришлось смириться и топать вслед за ментами в руины. С противоположной стороны остатки города утопали в наступающих джунглях. Деревья выросли прямо из развалин домов. Стены оплетали лианы, и вокруг царил запах гнили и запустения. Менты поморщились, явно не желая лазить по подозрительным развалинам, но в глубь города забираться им не пришлось. У одного из довольно хорошо сохранившихся зданий бандерлог остановился. Его соплеменники тут же расселись по стенам и деревьям вокруг этого места, а проводник ткнул пальцем в колодец, находящийся прямо у его ног.

– Тут начальство, – заявил он и стремглав присоединился к своим товарищам.

– Ни хрена себе, вот это у них офис, – хмыкнул Сеня, подойдя к колодцу, напоминавшему просто дыру в земле, и нагибаясь над ним. – Ау! Есть дома кто-нибудь?

– Нет никого, – послышался в ответ глухой голос.

– А кто же тогда говорит со мной? – усмехнулся Рабинович.

– Кто-кто! – недовольно проворчали снизу. – Автоответчик. Вот кто!

– Что, пошутить любим? – рассердился кинолог, и без того успевший устать за суматошный день. – Сейчас вместе пошутим! – И Сеня повернулся к друзьям. – Ну-ка, спустите меня туда, я с этим начальничком сейчас разберусь.

– Сень, может, не надо? – проговорил осторожный Попов. – Хрен знает, кто там может быть, а мы тебе в случае чего и помочь не успеем.

– В натуре, Рабин, тебе-то туда зачем лезть? – тут же поддержал криминалиста омоновец. – Если надо рыло начистить, так это по моей специальности…

– Мы не на базаре, чтобы торговаться, – отрезал Семен. – Присмотрите тут за этими мартышками, чтобы не шалили, а я вниз спущусь. – А затем повернулся в сторону бандерлогов и рявкнул: – Лиану мне! Быстро. И подлиннее.

Приказание было выполнено со скоростью курьерского поезда. Все бандерлоги прыснули с забора, и через несколько секунд Сеня был завален лианами точно так же, как недавно Попов цветами. Бандерлоги от своей исполнительности пришли в восторг и такую скачку по стенам устроили, что одна из них не выдержала и обвалилась. Грохот был впечатляющим, а следом за ним из колодца раздался истошный рев. Обезьяны мгновенно утихли, а некоторые из них метнулись к провалу в земле.

– Что происходит? – донесся оттуда глухой голос.

– Стена упала. Случайно, – пришибленно ответили бандерлоги.

– Так, значит, говоришь, дома никого нет? – поинтересовался Рабинович, вновь нагибаясь над краем колодца.

– Неприемный день у меня сегодня. Отвали, – раздался тот же голос. – И вообще, в ближайшие пару сотен лет можешь даже не показываться.

– Как скажешь, – зло согласился кинолог и, обвязавшись вокруг пояса лианой, приказал Жомову спускать себя в дыру.

Опускаясь вниз, Сеня понял, что если это сооружение и было когда-то колодцем, то стены его обвалились совсем. Даже никаких признаков боковой отделки не наблюдалось, зато корней из земли торчало более чем достаточно. Рабинович то и дело цеплялся за них кителем, брюками и кобурой, не переставая ругаться. И каждый раз, когда кинолог крыл матом корни, Андрюша Попов наклонялся над провалом и спрашивал, не пора ли Рабиновича поднимать. После третьей попытки и Андрей получил свою порцию ругани и больше не показывался над провалом.

Наконец ноги Рабиновича коснулись твердой поверхности, и он огляделся. Сеня находился в каком-то подвале, отделанном камнем, а прямо под ногами – мама дорогая! – валялись россыпи золотых монет, украшений, драгоценных камней и инкрустированного холодного оружия. Сеня, никак не ожидавший попасть в сокровищницу, растерялся и даже не посмотрел по сторонам. Нагнувшись, он поднял один особенно большой рубин и стал рассматривать его на свет. Затем подобрал алмаз, черную жемчужину, золотую диадему…

И Рабинович увлекся этим занятием до такой степени, что от смерти его спасли только тренированные рефлексы российского милиционера: уловив какой-то шорох за спиной, Сеня упал на сокровища и, перекатившись через плечо, вытащил из кобуры пистолет. А выхватив его, замер – прямо на кинолога таращилась абсолютно белая двухметровая кобра, стоявшая на кончике хвоста.

– А-а, Маугли! – прошелестела кобра. – Так я и знала, что ты вернешься. Все вы такие. Сначала зуб железный вам дай, затем стаей позволь покомандовать, и все равно всех на женщин тянет. А когда дело до женщин дойдет, вы начинаете думать о том, где бы взять денег побольше, и лезете сюда. У меня ваши скелеты уже складывать некуда! Хотя лично для тебя местечко еще найдется…

– Вот дурак, – хлопнул себя по лбу Рабинович. – Совсем голову с этим спасением мира потерял. А ведь должен же был догадаться! Каа, бандерлоги, разрушенный город… Ну и кто, спрашивается, мог обезьянам так голову задурить, что они его за начальника стали принимать? Конечно, старая кобра, – и посмотрел на змею, от удивления даже переставшую выпускать из пасти раздвоенный язык. – Не сдохла еще? Вот уж не думал, что когда-нибудь в настоящую сказку попаду. Хотя почему и нет?! Мифы-то тоже люди придумали…

– Ага, – пришла в себя кобра. – Вот напридумывал один такой сказок, а теперь сиди здесь столетиями и вылезти никуда не смей. Скелеты опять же эти бутафорские храни и пауков на них загоняй…

– А пауков-то зачем? – удивился кинолог.

– Да все для того, чтобы страшнее было, – вздохнула змея. – Вас же, людей, уже просто скелетами не напугаешь. Нужно, чтобы они паутиной заросли, плесенью покрылись да еще и ходили бы желательно. А я двигать их не могу – рассыпаются, сволочи, от старости, и плесень тут нельзя завести. Ведь она, паразитка, мигом и на золото полезет. А золото сверкать должно, а не гнилушками вонять. Вот и ползаю по этим никчемным драгоценностям целыми днями, своим брюхом натираю, чтобы блестели. Хорошо, что раз в год линяю. А то давно бы уже всю шкуру стерла.

– Да-а, – протянул Рабинович. – Тяжелая у тебя работа.

– Ой, и не говорите! – снова вздохнула гадина. – Хорошо, что сюда никто из комитета по авторским правам не заглядывает. Я хоть этих бестолковых бандерлогов смогла приручить, а то давно бы уже с голоду сдохла. – И наконец змея легла на пол. – Устала на хвосте торчать. Не молодая уже. А вы, значит, не Маугли будете?

Сеня отрицательно покачал головой.

– И авторскими правами не занимаетесь?

– Нет. Я в милиции служу, – ответил кинолог.

– Правда? Не в украинской случайно? – встрепенулась кобра. – А то у меня там дальняя родственница археолога укусила, так ее милиционеры полчаса так допрашивали, что она в Литве политического убежища бросилась искать.

– Нет, я из России, – ответил Сеня.

– А сюда вас зачем занесло? – удивилась змея.

Неожиданно для самого себя Рабинович выложил этой гадине ползучей всю подноготную начиная с самого первого путешествия в древнюю Англию и заканчивая сегодняшним днем. Несколько раз его сверху окликали обеспокоенные друзья, но Сеня велел им не мешать и продолжал рассказ. Кобра внимательно слушала, изредка задавая вопросы, но чаще охая, вздыхая, а иногда даже пуская слезу. Наконец кинолог закончил.

– Вот теперь и ищем эту многорукую дуру, иначе домой никак вернуться не сможем, – проговорил он и посмотрел на змею. – Не знаете случайно, где она может быть?

– Кали, – протянула кобра. – Как же, слышала я про такую. Богиней она тут одно время пыталась работать, но что-то у нее не срослось. Вот она города и порушила, людей разогнала, а вместо них поселились бандерлоги. Но найти вам ее помочь я не смогу. Сами понимаете, из дома никуда не выхожу, а эти противные обезьяны даже если и услышат какую новость, так ее переврут, что за достоверность ручаться невозможно. Вот однажды Балу захотелось меда. Он собрался…

– Это все, конечно, очень занимательно, и я бы с удовольствием послушал все поучительные истории, но у меня мало времени, – оборвал змею Рабинович.

– Ну вот! – расстроилась она. – Один раз в двести лет культурный человек заглянет и тут же торопится уйти. Может, останетесь поужинать? У меня тут несколько мышей есть да пара лягушек…

– Спасибо большое, я сыт, – не прельстился таким угощением кинолог. – Ну, раз не знаете, где искать Кали, объясните тогда, как добраться до людей. Может быть, у них какую-нибудь информацию раздобыть удастся.

– Какие люди, милок? – изумилась змея. – Я же тебе сказала, что нет здесь людей. Одни джунгли с бандерлогами и прочей живностью. Маугли, и тот куда-то перебрался, так что даже никто и не знает, где он. Так что и с людьми я тебе помочь не могу. А вот заклятие с вас сниму.

– Какое заклятие? – оторопел Рабинович.

– Кто-то на вас чары наложил, запрещающие вам помогать, – прошипела кобра. – Как только вы сюда попали, так эти чары и сработали. Я знаю! Я старая уже и такие вещи хорошо чувствую. У меня тут сильный амулет есть, еще от прошлых хозяев оставшийся. Он от многих заклинаний защитить может. По-моему, его сама Кали как-то изготовила, когда пыталась этот мир покорить и не дать соперникам на людей воздействовать. Да ты подожди. Сейчас я его принесу.

Сеня, слушавший змею с вытаращенными глазами, так и остался сидеть на куче золота, глядя вслед скрывшейся в темноте кобре. А чтобы было понятней его удивление, достаточно лишь сказать, что Рабинович напрочь забыл о том, что сидит на куче золота!

И Сеня вспомнил о нем только тогда, когда выбрался наружу. Забрав у змеи амулет, он тут же велел поднимать себя наверх и скрылся, даже не простившись с благодетельницей. А все потому, что вдруг сообразил, какие возможности может дать амулет, изготовленный четырехрукой богиней! Ведь, если его делала сама Кали для защиты от заклинаний, может быть, он и с Лориэля заклятие снимет? А тогда можно будет свалить из этого опостылевшего сумасшедшего мира, забыв и про взбалмошную богиню, и про Брахму, и… Хотя нет! Кали все равно придется найти. Мало ли что может случиться с Землей, если этот мир погибнет?! Все это Сеня и рассказал друзьям, едва те вытащили его из подземелья.

– Кстати, а где Лориэль? – только теперь заметил кинолог исчезновение эльфа.

– Не знаю, – пожал плечами Жомов. – Когда с этими мартышками дрались, он у меня над головой крутился, а потом пропал.

– И ты его тоже не видел? – повернулся к криминалисту Семен.

– Некогда мне было на него смотреть. Я с Горынычем возился, – буркнул Попов.

– Ахтармерз, Дакша, Ушинасу, где наш эльф? – продолжил опрос Рабинович и получил три схожих ответа, разными словами выражавших одну мысль: «А хрен его знает!»

– Зашибись, – констатировал кинолог. – Только этого нам и не хватало. Куда эта скотина деться могла?

– А может быть, его какая-нибудь обезьяна в драке прихлопнула? – предположил Жомов.

– Типун тебе на язык, – огрызнулся Рабинович, хотя и понимал, что никакими типунами Лориэля назад не вернуть, если его действительно прихлопнули.

– И что теперь делать будем? – испуганно спросил Попов.

– Что-что! Искать, – огрызнулся Рабинович и пошел отдавать распоряжения бандерлогам.

Обезьяны, выслушав приказ и получив словесный портрет пропавшего эльфа, тут же разбежались в разные стороны, начиная поиски, а менты приготовились ждать. Впрочем, не успели они даже толком приготовиться, как начали возвращаться первые гонцы. Однако радости они никакой путешественникам не доставили. Один из мохнатых идиотов припер стрекозу, другой – жука, а третий – улитку. Затем начался и вовсе ужас. Бандерлоги тащили все: пучок травы, ветку, лягушку, кусок кварца, оленьи рога и птичьи перья. А когда куча мусора у ног российских милиционеров достигла приличных размеров, Сеня понял, что никакого толку от поисковых обезьян не будет. И тут он вспомнил про амулет.

– Дакша, ну-ка труби общий сбор всей живности, – потребовал кинолог и застыл. – Не понял, а где беседка, что у тебя на спине была?

– Там, – слон махнул хоботом себе за спину.

– Где там? – рявкнул кинолог.

– На поляне, перед развалинами, – меланхолично ответил Дакша.

– А что она там делает? – постепенно терял терпение Сеня.

– Лежит, – не меняя интонаций, констатировал слон.

– Почему? – заорал Рабинович, а Попов, глядя на эту сцену, тоненько захихикал. Кинолог изобразил немую сцену из «Воспламеняющей взглядом», но Андрей почему-то не загорелся.

– Лежит она там потому, что упала, – ответил на рык кинолога Дакша. – А упала потому, что некоторые невоспитанные существа имеют обыкновение увеличиваться в размерах, не только не выходя из помещения, но и не слезая со спины тех, кто любезно позволил им на себе кататься. – Горыныч тут же съежился до размеров болонки. – Хотя я и не понимаю, где современная молодежь набирается такой наглости.

Сеня резко повернулся в сторону Ахтармерза, и тот поспешил спрятаться за Попова. Андрюша, предчувствуя скорую расправу, с невероятной быстротой нырнул за спину Жомова, и Горыныч вновь остался на ровном месте перед разгневанным кинологом. Сеня уже набрал в грудь воздуха, чтобы начать орать, но за трехглавого разрушителя омнибусов вступился безглав… одноглавый омоновец.

– Не ори на пацана, – предупредил он Рабиновича. – Он же нам помочь хотел и не успел подумать, что чего-то поломать может. И без этой кареты проживем.

– Ванечка, друг ты наш сердечный, – вкрадчиво проговорил кинолог и заорал: – Не лезь не в свое дело! Попов, Горыныч, мне плевать, как вы это сделаете, но чтобы через пять минут все обломки были здесь. И не дай бог, хоть один драгоценный камень или золотая инкрустация с этого паланкина пропадет.

– Ах, вот оно что?! – вспылил Попов. – Значит, ты не о наших удобствах думаешь, а о толщине своего кошелька?

– И твоего тоже! – рявкнул Рабинович и вдруг успокоился. – В общем, спорить я с тобой не буду. Сломали паланкин, тащите его сюда. Вот и весь сказ.

– Так мне общий сбор трубить? – улучив секунду, поинтересовался Дакша.

– А ты еще этого не сделал? – повернулся к нему Семен, и слон, подняв к небу хобот, принялся вопить, созывая живность.

Под звуки этого марша Андрей с Горынычем поплелись к месту аварии. Сеня несколько секунд смотрел им вслед, а затем сплюнул и уселся на один из камней, раскатившихся по округе после разрушения бандерлогами части стены. Последние обезьяны все еще прибывали, таща с собой новые образчики мусора, но Рабинович и близко к себе их не подпустил. Перепуганные его гневом, бандерлоги попрятались в развалинах, но то тут, то там появлялась мохнатая морда, с интересом ожидавшая дальнейшего развития событий. И дождались нашествия целой орды живности, начиная от мышей и змей, заканчивая буйволами и птицами. Только волки, гиены и тигры не соизволили прийти на зов. Глухими прикинулись!..

Несколько минут вся эта живность бегала, летала, ползала и скакала вокруг Дакши, как хоровод под новогодней елкой, а затем разлетелась кто куда. Минут через пять после этого вернулись раздувшийся Горыныч, нагруженный обломками роскошного паланкина, и угрюмый Попов, тоже тащивший какую-то деревяшку. Сеня тут же, не стяжательства ради, а дабы хоть чем-то занять ожидание, принялся отдирать от обломков катафалка драгоценные украшения. Жомов, посмотрев на него, взялся чистить пистолет, а Попов, усевшись на камень, достал из кармана кусок мяса и лепешку, завернутые в пальмовый лист, и начал меланхолично жевать.

Еще через несколько минут стали прибывать на доклад к Дакше первые посланцы. Увидев какого-нибудь зверька, забиравшегося во двор, Рабинович отрывался от любимого дела и вопросительно смотрел на слона. Тот качал головой. Дескать, ничего и никого нет. Ни следов эльфа, ни самого Лориэля. Так прошло около часа, и Попов, больше не выдержав, принялся готовить обед. Да так и не успел даже костра разжечь! Дакше на бивень села какая-то птаха и что-то упоенно защебетала. Слон встрепенулся.

– Извиняюсь, что отрываю вас от дел, но есть новости. – Менты, утратившие было интерес к докладам лазутчиков, резко повернулись на голос слона. – Лориэля не нашли, но отыскали Кали. Она лежит в разрушенном храме, посвященном ей же. Хотя теперь я и не знаю, нужна ли эта дамочка вам.

– Сеня, что делать будем? – встрепенулся омоновец. – Лориэля ждать или пойдем эту дуру спасать?

– Да пошел он, этот мухрен, на Колыму гнусом работать, – огрызнулся Рабинович. – Опять смылся куда-нибудь, как это с ним бывает. Что, или мы и без него Кали не спасем? И не такие дела делали.

Спорить с Рабиновичем никто не стал. Конечно, без эльфа домой менты вернуться не могли, но никто из них и не сомневался, что рано или поздно, но Лориэль объявится. Теперь ни у кого даже мысли не возникало о том, что маленький наглец мог погибнуть. После поисков, устроенных агентами Дакши, все путешественники были уверены, что эльф попросту сбежал с поля боя, а поскольку этот прыжок между мирами был уже вторым за сутки, скорого возвращения Лориэля никто не ждал. Появится когда захочет! А вот Кали могла снова пропасть. Поэтому к ней и отправились в первую очередь.

Дакша, понукаемый ментами, продирался сквозь джунгли, как танк через бабушкин огород. Крупные деревья он, конечно, обруливал, но на остальное внимания не обращал, сминая растительность своим весом. И за путешественниками быстро возникала расчищенная от деревьев дорога. Менты с Горынычем покоились на спине слона, Мурзик с Ушинасу неслись следом, а за ними, на некотором отдалении, скакала по деревьям толпа бандерлогов. Впрочем, преследовали путешественников любопытные обезьяны недолго. Стоило им дойти до невидимой людям границы своих владений, как бандерлоги застыли и принялись вопить, размахивая всеми конечностями. Их криков никто не слушал, но обезьяний шум и гам еще долго оглашал джунгли и после того, как путешественники скрылись из виду.

Маленькая птичка, указывающая слону дорогу, нетерпеливо перелетала с ветки на ветку, постоянно что-то щебеча. А стоило Дакше немного отклониться от направления, огибая какой-нибудь баобаб, как пичуга начинала вопить и метаться прямо у него под носом. Дакша следил за ней глазами, терпеливо снося вопли, и лишь однажды что-то прогудел в ее сторону. Птаха немного затихла, но полностью так и не замолчала до самого полуразрушенного храма Кали.

Это строение с частично сохранившейся крышей стояло на берегу тихой реки, утонув в стене тропической растительности. Около него виднелись остовы еще каких-то зданий, но ни разобрать, что это за строения, ни понять, для чего они предназначались, было нельзя. Впрочем, это никого и не интересовало. Едва птичка залетела внутрь храма, как путешественники соскочили со слона и, не обращая внимания на боль в отбитых за время бешеной скачки конечностях, бросились внутрь.

Кали спала! Да, именно спала! Самым наглым образом. Спокойненько лежала себе на каменном ложе, накрытом какой-то тряпкой, и храпела, как портовый грузчик после попойки. Российские милиционеры, ожидавшие чего угодно – превращенную в камень богиню, орду демонов, охранявших ее, наконец, самого грозного похитителя, – просто оторопели, глядя на спящую Кали. Жомов не выдержал.

– Рота, подъем! – завопил он, но четырехрукая богиня даже не шелохнулась. – Подъем, я сказал!

– Да не напрягайся ты, Ваня, – остановил его кинолог. – Она же заколдована, а волшебство воплями не разгонишь, – и пошел к спящей Кали. – Вот, значит, как просто нейтрализуют богов?! Погрузи их в сон, и они безопасны и бесполезны.

Остановившись возле Кали, Рабинович снял с себя амулет кобры и надел его на спящую богиню. Поначалу не происходило совершенно ничего. Кали как спала, так и продолжала спать. Путешественники разочарованно вздохнули, а Сеня потянул было руки, чтобы снять с богини амулет, но та вдруг открыла глаза и вскочила, принявшись размахивать всеми четырьмя руками направо и налево. К счастью, Рабинович успел отскочить и синяков на своей носатой физиономии не заработал. Мурзик грозно зарычал, и Кали застыла как вкопанная. Несколько секунд она бессмысленно смотрела по сторонам, а затем ее взгляд остановился на Попове.

– Мачо! – завопила богиня и, резко бросившись вперед, заключила криминалиста в свои объятия. Тот скривился и попытался вырваться. – Ты пришел меня спасти? Какой ты смелый! Как ты нашел меня? Наверное, ты в своем мире самый лучший сыщик?

– Ну, еще бы, лучше не придумаешь, – фыркнул кинолог, глядя, как Андрюша тщетно пытается вырваться из четырех рук излишне темпераментной индусской женщины. – Он у нас специалист экстра-класса. Особенно когда нужно найти что-нибудь пожрать или выпить…

– Молодой человек, разве с вами кто-нибудь разговаривает? – повернула голову в сторону кинолога Кали. Тот от такого оборота проглотил окончание фразы. – Вот и молчите. – А затем все внимание было отдано Попову. – Ну, поцелуй же меня, красавчик! Поцелуй свою плюшечку.

Все! Больше сдерживаться никто не мог. После этой фразы и катастрофических изменений физиономии криминалиста, выразившихся в полном соответствии с поговоркой «не видел – любил бы, увидел – убил бы», Жомов с Рабиновичем покатились со смеху, схватившись за животы. Хохот стоял такой, что с остатков храмовой крыши посыпался мусор, а пичуга, приведшая путешественников сюда и с любопытством наблюдавшая за происходящим, с истошными воплями ужаса заметалась по храму. Кали отпустила Попова, не обратив внимания на вздох облегчения, вырвавшийся у того из груди, и повернулась к хохочущим друзьям.

– И чего вы тут нашли смешного? – грозно поинтересовалась она. Сеня понял, что с шутками пора завязывать.

– Ой, да ничего личного, – проговорил он, силясь сдержать смех. – Просто наш Андрюша еще нецелованный девственник, и он просто не знает, как это делается. Вы его перепугали своим предложением.

Это была почти правда. По крайней мере, в завершающей части фразы. Но Попов все равно показал кинологу кулак из-за спины Кали. Хорошо, что успел вовремя спрятать!

– Это правда? – резко повернулась богиня к криминалисту.

– Ну… Э-э… В общем… – промямлил Андрей.

– Что у вас за мир такой, если ни одна женщина не подарила хотя бы поцелуя такому мачо! –возмутилась Кали. – Впрочем, это даже лучше. Красавчик, не нужно стесняться своего незнания. Я научу тебя всему, и ты познаешь сладость любви, женских объятий и…

– Он уже познал, – буркнул Рабинович. Кали вновь резко повернулась. – Я говорю, может быть, прежде чем приступать к плотским утехам, следует наказать того, кто тебя усыпил и похитил?

– Хм, верно, – нахмурилась богиня. – Я этому дяде с большими ушами… В смысле, радже Маричи устрою райскую жизнь. Я ему такое покажу…

– Минуточку, – Сеня поднял руку, и Кали удивленно замолчала. – Маричи мы уже наказали. Только он всего лишь исполнитель. Неужели ты не знаешь, кто в самом деле тебя похитил?

– Подождите, – задумалась богиня. – Брахма сказал, что на один из миров напали демоны. Я примчалась туда, разогнала одну шайку и направилась во дворец раджи, чтобы узнать, что вокруг происходит, и обнадежить людей скорой помощью. Он, как водится, преподнес мне жертвенное вино, а потом… А потом ничего. Не помню ничего!

Пришлось Рабиновичу поведать Кали то, что им самим удалось узнать. И о странном боге, скрытом дымкой тумана, и о предательстве подкупленного раджи, и о поисках пропавшей богини, устроенных российскими служителями правопорядка с помощью эльфа и Горыныча, было сказано достаточно много и красочно. А когда Рабинович замолчал, Кали хмыкнула.

– Да-а, – задумчиво протянула она. – Не думала, что вы рискнете пожертвовать собой ради моего спасения! Что же, будем считать вашу вину искупленной. Мое наказание с вас снимается, и вы можете отправляться домой. С этим ублюдком туманным я сама разберусь. Теперь он меня на мякине не проведет! – Менты завопили «ура», как не кричали и на параде. Кали подняла руку. – Кстати, где Лориэль? Я бы хотела лично поблагодарить его за помощь.

– Не знаем. Он пропал, когда мы пробрались в этот мир, – спокойно пожал плечами Сеня. – Наверное, смылся куда-нибудь, как это с ним часто случается.

– Ну, это не беда, – снисходительно улыбнулась Кали. – Если точно знаешь, кого ищешь, найти его нетрудно.

Четырехрукая богиня застыла на месте. Несколько секунд она напоминала эбеновую статую, а затем встрепенулась, что-то невнятно пробормотала под нос явно растерянно и, опустившись на пол, приняла позу лотоса. Менты удивленно смотрели на нее, и даже Дакша просунул голову в пролом, чтобы лучше видеть происходящее. Несколько минут Кали сидела неподвижно, а затем, вдруг вскочив, принялась метаться по храму, колотя себя всеми четырьмя руками по лицу.

– Не вижу! Ничего не вижу! Ганеша меня побери! – вопила она. И вдруг Попов совершил мужественный поступок. Подскочив к Кали, он схватил ее за плечи, сильно потряс, а когда и это не помогло, влепил оплеуху.

– Милый, ты ударил меня? – вытаращилась на него богиня, и криминалист стушевался.

– Я это… Ну-у… Так сказать… – промямлил он.

– Андрей хочет сказать, что у тебя была истерика и он был вынужден тебя ударить, – сухо прокомментировал Рабинович. – И не нужно стрелять по мне зенками. И не такие глазки видел. Пуганый уже. Лучше объясни, что происходит.

– Спасибо, красавчик. Извини, если напугала тебя, – проговорила Кали, обращаясь к Попову, и поцеловала его в щеку. Андрей зарделся, а богиня обернулась к кинологу. – Этот негодяй, туманный бог, о котором вы говорите, забрал мои силы, пока я спала. Теперь нужно найти его. И пока этого не случится, я буду беспомощней, чем простая смертная.

– А что, разве амулет помочь не может? – удивленно спросил Рабинович, указывая рукой на грудь Кали. – Ты же вроде бы сама его делала.

– Ах вот, значит, чем вы меня разбудили! – улыбнулась та, скосив глаза на украшение. – Да, я его сама сделала, но он не всесилен. Кроме того, основное предназначение этого амулета – защищать людей. Для богов он почти бесполезен. Из состояния сна вы меня смогли при помощи его вывести, и то только потому, что очень этого хотели. Большего для меня амулет не сделает, а вот вам еще может пригодиться. – Кали сняла украшение с себя и повесила его на шею Попова. – Кстати, как вы в этот мир попали? Давайте выбираться назад, а то сюда могут нагрянуть враги в самый неподходящий момент.

– Ну, чтобы отсюда выбраться, нам нужен этот придурок Лориэль, – хмыкнул Рабинович. – Без него мы скакать по мирам не можем.

ДЗИ-ИНЬ!!!!

– Кого ты придурком назвал, козлина длинноклювый?! – раздался истошный писк. Менты обернулись на голос и увидели Лориэля в обществе Вирупакши.

– О дураке речь, и он навстречь! – фыркнул кинолог. – Где шатался, дезертир крылатый?

– Это я – дезертир?! – возмутился эльф, тыча в сторону Попова пальчиком. – Это вот этот кабан горластый меня чуть не убил своими воплями. Хорошо, что у меня рефлексы сработали, и, прежде чем потерять сознание от хрюканья этого борова кастрированного, я успел перенестись туда, где безопасно.

– Лориэль, я хоть и изменила свое мнение о тебе в лучшую сторону, но могу и передумать, – грозно проговорила Кали и заорала: – Не смей, чмо, обзывать моего мачо! Никогда!

– Не ори на меня, дура! – заверещал эльф в ответ. И еще большой вопрос, кто бы пострадал больше всех, если бы не вмешался Вирупакша.

– Мальчики, девочки, не ссорьтесь! – проговорил он. – Семейные разборки устроите в более безопасном месте. А сейчас давайте побыстрее смоемся отсюда.

Кали и Лориэль обменялись испепеляющими взглядами, но спорить с членом клана Чатурмахараджи не стали. Все дружно выбрались на волю через пролом в стене и забрались на Дакшу. Теснота, несмотря на всю длину и ширину слоновьей спины, получилась страшная, и эльф с Кали снова едва не разругались. К счастью, не успели. Вирупакша взмахнул рукой, что-то сказал, и всех закрутило в ослепительно радужном водовороте.

Часть III Прислали мента – отворяй ворота!

Глава 1

Общее собрание прошу считать открытым!

Наполеон перед Ватерлоо

Не нравится мне Вирупакша, хоть хвост купируйте! Чует мое породистое сердце, что с этим богом дело нечисто. Кошачье даже, можно сказать! Взгляд у него все время бегающий, с морды подобострастная улыбка не сходит и руками постоянно края своих длинных одежд теребит, словно спрятал под рубахой ворованную с кухни мозговую кость и только ждет момента, когда все отвернутся, а он ее втихомолку сожрет. Да еще и хитростью от него пахнет за версту.

Что вы так недоверчиво смотрите? Хитрость, так же как страх и радость, да и все прочие человеческие эмоции, имеет свой запах. Вы, люди, давно разучились распознавать их, да и мы, жители городов, немного нюх поутратили. Но не настолько, чтобы такие запахи не распознавать. Откуда эти запахи берутся, вам лучше меня какие-нибудь ученые объяснят. Про гормоны, запаховые выделения и прочее им лучше знать. Хотя я вообще сомневаюсь, что ученые хоть что-то действительно знают. Взять хотя бы то, что псы цвета почти не различают… Впрочем, об этом я уже говорил.

Спрашиваете, чем же хитрость пахнет?.. Чем-чем…

Хитростью она и пахнет. Как вам еще объяснить? Вы чай каждый день пьете? Вот и скажите мне, чем он пахнет? Не можете? Вот и я не могу объяснить, чем запах хитрости от запаха страха отличается. Это все равно что попытаться слепому объяснить, чем голубой цвет не похож на красный, например. В общем, не приставайте ко мне с глупыми вопросами. Табак пахнет табаком, перец – перцем, а хитрость – хитростью. А именно хитростью от Вирупакши так и разило. Иногда с примесью страха и какой-то непонятной радости, но это редко. А про его естественные запахи я вообще не говорю. Неделю ношеные носки приятней пахнут!

Я этому хитровато-трусоватому богу с самого начала не доверял. А теперь, когда они еще и с Лориэлем спелись так, что водой из брандспойта не разлить, я ему еще меньше доверять стал. Хотя бы потому, что прекрасно знаю, какой коварный и хитрый народ эльфы. А как бы сказал мой Сеня, рыбак рыбака видит издалека. Вот и я думаю, что неспроста Лориэль с Вирупакшей так быстро общий язык нашли. Хоть, может быть, наш маленький дебошир и не задумывает сейчас никаких гадостей против нас, но родственную-то душу он сразу почувствовал.

Мои менты объяснениям Лориэля о его странном исчезновении с поля боя верить долго не хотели, но я знал, что он не врет. И потому, что краем глаза видел, как эльф попал в звуковую волну Попова во время атаки бандерлогов, и оттого еще, что нюхом чувствовал правдивость его рассказа. Скорее всего, он действительно, перед тем как потерять сознание после контузии децибелами, непроизвольно перенесся в то место, которое считал безопасным. Это сомнению не подлежит. А вот то, почему именно дворец Брахмы эльф посчитал таковым и что там делал Вирупакша с женой Брахмы в отсутствие хозяина, вопросов вызывало немало. Впрочем, я их задать, сами понимаете, не мог, а моих коллег эти факты почему-то не насторожили.

Но в одном Вирупакша был прав – глупо было препираться в месте заточения Кали, когда ее пленитель мог вернуться в любую секунду. А у нас на вооружении против его магии лишь потерявшая силу богиня, не восстановивший свои способности эльф да трехглавый ученик младших классов чужого измерения, едва-едва научившийся ставить энергетические щиты. Мы с коллегами сами по себе, конечно, сила не малая, но боюсь, что против магии мы мало что сделать могли. Ушинасу и Дакшу в расчет можно было вообще не брать. Первый, кроме необычного страхолюдного вида, по большому счету звания демона не оправдывал, а второй в качестве танка еще годился, но молнии метать или там какое-нибудь захудалое любовное заклятие творить был не обучен.

К счастью, все эти факты понимал не я один. Остальные с предложением Вирупакши смыться подальше сразу согласились и дружно полезли на слона. Без склок это дело, естественно, не обошлось, но Вирупакша закончил их быстро, искупав нас в водовороте красок. Этот способ перехода между мирами я уже описывал, так что повторяться не буду. Скажу только, что до сих пор не мог решить, что приятней: на несколько минут потерять сознание по воле эльфа или на то же количество времени ослепнуть от яркого света по вине Вирупакши.

И то и другое особого комфорта не обеспечивало. И хотя ощущения и были разные, но схожие по степени неприятности: в первом случае болела голова и звенело в ушах, во втором – ломило глаза и перед ними пару минут плавали разноцветные круги, мешавшие нормально видеть. А у меня и без того близорукость, как я уже говорил. Не подскажет никто, как мне заставить Рабиновича очки для меня купить? Хотя не глупо ли будет выглядеть кобель в очках? Рекс с Альбатросом от смеха сдохнут. Впрочем, последнее было бы весьма приятным.

Но я опять отвлекся! Несколько секунд после переброса мы неподвижно восседали на спине Дакши, ожидая восстановления зрения, а затем смогли наконец увидеть, что находимся перед воротами дворца Брахмы. Те же два серых элементаля земли стояли на страже, рассматривая нас с тупым недоумением, намертво приклеенным к их физиономиям.

– Слушай, по-моему, я эту компанию уже где-то видел, – задумчиво проговорил один из дуболомов.

– И я тоже! – согласился второй. – Может быть, на прошлой ярмарке?

– Точно! – поддержал его первый. – Они там, в балагане, сценки всякие смешные показывали. А вон тот, толстый, постоянно спотыкался и падал. Помню, мы здорово смеялись над ним.

– Это кого ты, урод пустоголовый, толстым назвал? – взвился Попов. Оба элементаля заржали так, словно Андрюша выдал вдруг самую лучшую на свете шутку.

– Во! Он и сейчас нас смешить пришел, – пророкотал один из стражей. Второй зашипел:

– Тихо, начальство идет.

А потом оба рявкнули:

– Смертных пускать не велено!

– А ну, кыш с дороги, придурки! – заорал Вирупакша, выступая вперед. – Эти люди со мной, и они гости Брахмы и Сарасвати.

– Нам никаких распоряжений на этот счет не поступало, – пророкотал один из великанов.

– Вон начальник стражи идет, с ним и разбирайтесь, – поддержал коллегу второй.

Я уже собрался на них рявкнуть как следует, чтобы знали, с кем и как разговаривать следует, но тут подошел начальник охраны. Не знаю, тот ли это был демон, который встречал нас во время прошлых визитов, или нет. Выглядели все они, на мой взгляд, совершенно одинаково, да и пахли так же – воняли гнилью, помойной ямой и старыми мешками так, что запах от Вирупакши уже благоуханием казался. В общем, были еще более схожими, чем братья-близнецы. Но этот демон, вместо того чтобы, как в прошлые разы, манежить нас у ворот, немедленно приказал элементалям пропустить гостей внутрь и почтительно склонился перед нами.

Правда, без недоразумений опять не обошлось. Дакшу с Горынычем снова внутрь не пустили, Ушинасу сам не решился входить, но в этот раз начальник стражи потребовал, чтобы и меня – как вам это понравится! – оставили за воротами. Я, естественно, разозлился и зарычал. Сеня тут же вышел вперед.

– Этот пес идет со мной. А если ты попробуешь помешать, я твою противную рожу так разукрашу, что ты ее потом в зеркале не узнаешь, – заявил мой хозяин.

Демон с сомнением посмотрел на него, видимо, отыскивая у Рабиновича на поясе футлярчик с красками и кисти. Может быть, он и решил бы проверить, как Сеня выполнит свое обещание, но конфликт уладил Вирупакша. Да уж, что-то он слишком сильно стремится полезным быть! Наорав на начальника стражи, этот член клана Чатурмахараджи заявил, что псы для чужеземцев столь же священны, как для индусов коровы, и задерживать таковых означает нанести страшное оскорбление гостям. А за это, дескать, Брахма демона отнюдь не похвалит! Начальник стражи перепугался и мне дорогу больше не закрывал. Ну а в отместку, проходя мимо, я коротко рявкнул на него. Демон подскочил как укушенный и спрятался за спину элементаля. Вот так-то лучше. Знай наших, кошачий сын!

Кали, которая после перехода погрузилась в какую-то странную задумчивость, не ругалась с Лориэлем, не обращала внимания на Попова и, вообще, вела себя как сомнамбула. Видимо, осознание утраты собственного могущества наконец-то довело богиню до того, что она полностью погрузилась в какой-то ступор, совершенно не обращая внимания на окружающую действительность. И в себя Кали пришла лишь тогда, когда увидела Сарасвати.

– Ах, милочка, рада видеть тебя в добром здравии! – елейным голоском проговорила жена Брахмы. – Надеюсь, похититель не надругался над твоей невинностью?

– Нет, он вел себя, как истинный джентльмен. Был галантен и даже предложил мне сесть на лучшее место, как это принято в приличном обществе, – слова Кали так и сочились патокой (читай – ядом!).

– Значит, у него нашлась достаточно крепкая лежанка, способная выдержать вес такого шикарного тела? – с восторгом поинтересовалась Сарасвати.

– К счастью, да, – расплылась в улыбке четырехрукая богиня. – Но тебе в гости к нему заглядывать не советую. Там страшные сквозняки. Боюсь, что такой хрупкой красавице, как ты, из-за этого даже усидеть на одном месте не удастся.

– Да что ты говоришь?! Какой ужас! – всплеснула руками хозяйка дворца. – А я-то думаю, что это у тебя с голосом? Что-то он стал совсем немелодичным. Наверное, ты просто застудила горло?

– Нет, просто много пела, – горестно вздохнула Кали. – Похититель вынудил меня к этому. А когда он сказал, что теперь лучше будет слушать карканье ворон, чем вопли Сарасвати, я ему чуть голову не разбила. Так обидно за тебя стало, милочка, но я даже пошевелиться не могла. Он сковал меня чарами, когда я спала.

– Так, говоришь, и сказал? – изумилась Сарасвати. – Ну, его стоит простить. Очевидно же, что у этого типа совершенно нет музыкального слуха…

– Так, девочки! Полюбезничали друг с другом, обменялись приветствиями, и хватит, – встрял в разговор мой Рабинович, видимо, окончательно потеряв терпение от выслушивания насквозь пропитанных ядом любезных слов. – Хочется вам напомнить, что у нас еще кое-какие дела остались. Спасение этого мира, например.

– И возвращение моих способностей, между прочим, – встрял в разговор эльф. – Как ты думаешь, Кали, такой пустячок, как спасение твоей задницы, стоит того, чтобы снять с меня заклятие?

– А ты разве не знаешь… – начал было говорить Попов, но Кали так посмотрела на него, что Андрей стих и покраснел.

– Чего я не знаю? – вытаращился на него маленький дебошир.

– Лориэль, потом об этом поговорим, – попросил мой хозяин, но было уже поздно. Сарасвати вцепилась во фразу криминалиста, как кот в карася.

– Что случилось? – ласково поинтересовалась она. Никто не ответил, тогда жена Брахмы повернулась к нашей четырехрукой девице. – Милочка, действительно, пришельцы, и Лориэль в том числе, спасли твою жизнь. Может быть, тебе стоит отменить наложенное на них взыскание? Это же такой пустяк. Тебе только стоит сказать вслух: «свободны», – и наши гости избавятся от наказания.

– Да что вы все к ней прицепились? Хреново ей, – неожиданно вступился за богиню Жомов. – Она силу свою потеряла, а вы ей на психику давите.

Кали зашипела на него не хуже, чем кошка на кобеля. Ваня замолчал, но было уже поздно – он проговорился о том, о чем Кали предпочитала пока умалчивать. Да-а! Наш омоновец, конечно, всегда отличался тактом, воспитанностью и умением читать между строк. Сегодня он всем лишний раз доказал, что его дело – морды бить. Ко всему остальному Жомова лучше не подпускать. А рот ему и вовсе следует зашить!

В принципе, ничего страшного в том, что Сарасвати узнала о беде Кали, я не видел. Рано или поздно, но жена Брахмы получила бы информацию об этом. Но, насколько я понял, Кали как можно дольше хотела сохранить от всех эту тайну. Брахме и Вишну, так сказать, нашим нанимателям, о потере четырехрукой богиней силы сказать бы пришлось. Но Кали могла взять с них клятву хранить свою тайну до тех пор, пока это будет возможным. Хотя бы для того, чтобы узнать, кто именно будет распространять слухи об этом, и по ним найти похитителя. Ведь кроме него, нас и верховных божеств индусов о горе Кали никто бы не знал. Но теперь на этом плане придется поставить крест. Ведь давно проверено – что знает женщина, то знает весь мир. Саму четырехрукую мегеру за женщину можно было не считать. Или считать с натяжкой.

В общем, Жомов оказал нам всем медвежью услугу, что вполне естественно. Трудно ждать от медведя, что он будет вести себя как страус или барсук. Омоновца испепелили несколькими взглядами, и лишь Сарасвати благодарно улыбнулась ему. Лориэль же на Ваню вообще не посмотрел. Он круто развернулся в сторону Кали.

– Так, блин, я не понял! – заверещал он. – Что это за выкрутасы, мать твою оркам в няньки, паучиха бестолковая?! Как это ты силы лишилась? И что теперь? Прикажешь мне до конца жизни в ваших зачуханных мирках гнить? Да я тебе уши отгрызу, мутантка доисторическая!..

– Лориэль, а не заткнуться бы тебе? – рявкнул на него мой хозяин. – Ты и сам прекрасно знаешь, как это хреново – без сил оказаться.

Эльф захотел было и на Рабиновича наорать, но вовремя одумался. Повисев несколько времени в воздухе, он махнул рукой и, опустившись на подоконник, с досады принялся плевать в демонов, шныряющих под окнами, и пролетающих изредка мимо элементалей воздуха. Когда попадал, те удивленно поднимали голову и, проворчав: «Кажется, дождь начинается», стремились спрятаться под крышу, даже не видя на небе ни облачка.

– Милочка, какое несчастье! – никак не могла успокоиться Сарасвати. – Как же ты теперь? Из богов уволишься? А куда пойдешь? Боюсь, тебе даже замуж трудно будет выйти, так как пары для такой, как ты, попросту в природе не существует. Разве что демоны…

– Сарасвати, помолчи, пожалуйста! – резко повернулся к ней Рабинович. – Во всех религиях говорится, что над чужой бедой смеяться грех. Или боги – исключение? Они сами тем законам, которые для людей выдумали, не подчиняются?

Проняло! Сарасвати впервые за все время нашего знакомства покраснела, хотя на смуглом лице это было не очень заметно, и замолчала, потупив взор. А Кали, с губ которой была готова сорваться ответная колкость, неожиданно проявила истинно мужское, можно даже сказать, песье благоразумие. Говорю же, женщиной ее можно считать с большой натяжкой!..

Нет, вы только не подумайте, что я к женщинам плохо отношусь! Человеческие самки… девушки то есть нравятся моему хозяину, и без их общества он впадает в депрессию. Это значит, что они ему нужны для поддержания хорошего настроения. Следовательно, приносят пользу. А к любому существу, которое полезно, я по-доброму отношусь. Люблю даже, можно сказать… Хотя вру! Не ко всем и не всех. Некоторые вон котов полезными считают. Дескать, те успокаивающе на людей действуют, да еще и мышей ловят. А по мне, так от кошек одно только раздражение нервной системы, и уж лучше бы мышей больше было, чем их. В конце концов, мышь, хоть и противное существо, но не такое вредное и пакостное, как кошка.

Впрочем, бог с ними, с котами! Все равно, что я тут ни скажи, отношение людей к кошкам не изменится, а сами коты, я уверен, читать ни фига не умеют. Поэтому постараюсь больше о них не говорить. Тем более мне есть что поинтересней высказать, чем свои взгляды на степень полезности семейства кошачьих в целом и отдельных его представителей в частности.

– Сарасвати, – тем временем обратился к супруге Брахмы мой хозяин. – Ты можешь муженька домой вызвать?

– Могу, – кивнула головой та. – Но на это потребуется время. У нас сотовых телефонов еще не придумали.

– Ну что же, вызывай. И пусть он с собой Вишну и Шиву прихватит, – согласился Рабинович. – А мы пока…

– Пообедаем, – закончил за него Попов и, увидев выражение лица моего Сени, пожал плечами. – А что? Вспомни, когда мы последний раз ели.

Я вспомнил. И у меня тут же предательски заурчало в животе. Причем так сильно, что все повернули головы в мою сторону.

Я от стыда был готов провалиться сквозь землю и принялся усердно делать вид, что ищу у себя блох. А Попов довольно улыбнулся.

– Видишь, и твой Мурзик жрать хочет, – тут же использовал урчание моего живота криминалист. – Ты же не будешь любимого пса голодом морить.

– Действительно. Простите меня, пожалуйста! Я очень нерадивая хозяйка, – встрепенулась Сарасвати и хлопнула в ладоши. – Сейчас вам принесут поесть. Располагайтесь на кушетках и отдохните с дороги. А я пока пойду прикажу Брахму о вашем возвращении известить.

Хрупкая, по сравнению с Кали, конечно, богиня легко поднялась с кресла и скрылась за одной из дверей. Четырехрукая скандалистка презрительно посмотрела ей вслед, а затем решилась забраться на один из низеньких топчанов, покрытых коврами. Мои коллеги расположились поодаль от нее, а Кали настояла, чтобы Попов был рядом. Сеня что-то язвительно шепнул криминалисту на ухо. Тот послал моего хозяина туда, где холодно, голодно и женщин нет, но просьбу богини выполнил и до того момента, как элементали воздуха притащили еду, развлекал Кали разговорами. Точнее, позволял ей беспрестанно говорить, задавать вопросы и самой отвечать на них, изредка выдавливая из себя непонятные звуки, чаще всего состоявшие из одних гласных.

Когда же обед был подан, шикарный, между прочим, хотя я и половины блюд не попробовал, поскольку не давали, Попов наконец мог вздохнуть с облегчением. Кали принялась есть с таким аппетитом, словно ее не кормили лет пять. Что, может быть, и не так далеко от истины. Все-таки она пару дней проспала, а я сомневался, что похититель был настолько заботлив, что догадался хотя бы изредка кормить ее.

Попов с Жомовым от Кали не отставали, да и мой Сеня не воробышком крошки клевал! Четырехрукая богиня успевала и есть, и умиленно восхищаться Андрюшиным аппетитом. Мне же поставили блюдо с какой-то бурдой, вкусом и цветом напоминавшей недоваренный ливер. Я возмущенно заворчал, Сеня, посмотрев в мою сторону, потребовал от элементалей, чтобы мне дали мяса, и я лишь тогда успокоился. Мой Рабинович разомлел до того, что разрешил всем выпить по кубку вина. Кали хотела было возмутиться тем, что Сеня командует «ее мачо», но Попов мягко коснулся руки богини, и та замолчала. Удивительный факт! Что только с людь… в смысле с богами любовь делает.

К тому моменту, когда мы заканчивали есть, то есть я и Сеня насытились, вернулась Сарасвати. Она сказала, что Брахма извещен и скоро прибудет, а затем схватила со стола апельсин и, отщипывая от него по дольке, потребовала рассказать о том, как мы нашли и спасли Кали. Мой хозяин, вспомнив, что он все-таки первый парень на деревне, довольно пространно и живописно расписал наши приключения, немного приврав для порядка. И едва он закончил разговор, как дверь в зал отворилась и к нам влетел словно бешеный Брахма.

– Кали, что с тобой случилось? Расскажи, что за козел посмел поднять на тебя руку? – вместо приветствия завопил он с порога.

– И ты здравствуй, милый, – процедила сквозь зубы Сарасвати.

Та-ак! Кажется, снова начинается. Ну не могут Сарасвати с Кали находиться рядом и не цапаться. Я уже приготовился выслушивать новый поток завуалированных оскорблений, но Брахма вовремя изменил тактику. Круто свернув с прежнего курса, он бросился к жене, упал перед ней на колени, по очереди поцеловал ее всеми четырьмя лицами и сграбастал своими восьмью руками, даже умудрившись не выпустить из них ни одной вещи.

Я не помню, говорил или нет, но в руках у Брахмы был целый арсенал из лавки старьевщика. Этот многоликий бог постоянно таскал с собой четыре веды – это что-то вроде книг, жезл, сосуд с водой из Ганга, странную ложку, цветок лотоса, жемчужное ожерелье и лук. На фига ему все это было нужно, я не знал. Да и остальные мои спутники, думаю, тоже. А Сеня, словно прочитав мои мысли, спросил:

– А почему ты с этим мусором никогда не расстаешься?

Брахма посмотрел на него, не поворачивая головы. Да и зачем, если у него морды на всех четырех сторонах черепа. Кстати, ни одного уха! Чем он слышит, хотелось бы мне знать.

– Положено мне так, – вздохнул он. – Какой-то придурок написал, что я постоянно должен носить эти вещи, вот теперь с ними и таскаюсь, сам не зная, для чего именно. Вы даже не представляете, как руки устают! Только и отдыхаю тогда, когда рядом никого нет.

– Ну так можешь их положить. Мы никому не расскажем, – разрешил мой хозяин.

– Конечно! Знаю я вас, путешественников, – фыркнул бог-творец. – Стоит вам домой вернуться, как тут же мемуары начинаете кропать. Да иной раз такого понапишете, что потом людям в глаза смотреть стыдно.

– Ну и таскай тогда на здоровье, – пожал плечами Рабинович.

– Брахма, ты жену сто лет не видел? – встряла в разговор Кали. – Я думала, тебя сохранность нашего мира куда больше бабьих юбок интересует.

– Естественно, больше! – улыбнулась Сарасвати. – Но если бы все думали так же, а не пытались залезть каждому мужику в штаны, нам не пришлось бы теперь спасать этот мир.

– Девочки, перестаньте! – не дав Кали ответить, взмолился Брахма, вставая с колен. – Как вам не надоедает цепляться друг к другу? Давайте лучше о делах поговорим.

Кали с Сарасвати дали по паре залпов глазами друг в друга, но свои остренькие язычки решили придержать. Сеня воспользовался секундной паузой и заново, но уже кратко, пересказал богу-творцу все наши злоключения, происшедшие в последние дни. Брахма слушал молча, недовольно морщился, а когда мой хозяин закончил говорить, принялся расхаживать взад-вперед. Я немного потерпел, глядя на это мельтешение перед глазами, а затем тихо зарычал. Брахма как вкопанный остановился.

– Кто пустил собаку в мой дом? – оторопело уставился он на меня.

Что ты сказал, урод восьмиглазый? Кого ты собакой назвал, кандидат в кунсткамеру?!

– Мурзик, фу! – как всегда, цыкнул на меня Рабинович, а затем посмотрел на Брахму. – Мой пес, я подчеркиваю, именно пес, а не собака, такой же член нашей команды, как и все остальные. Если его присутствие кого-то не устраивает, спасайте свой мир сами. Мы откажемся от работы и вернем гонорар.

Сказал, конечно, красиво, но блефовал! Во-первых, хоть Сеня и назвал спасение этого мира работой, для нас это теперь насущная необходимость. Отсюда следует во-вторых – отказаться помогать Брахме мы просто не можем. Бог-творец, видимо, этого не знал или просто не подумал об этом, забыв за насущными проблемами о нашей неспособности вернуться домой. Именно поэтому Брахма извинился и меня больше не пытался трогать.

– Что вы собираетесь делать? Как будете искать этого террориста? – спросил он.

– А есть у нас подозрение, мил-человек, что ты не тот, за кого себя выдаешь, – усмехнулся Сеня.

– Не понял, – оторопел Брахма.

– А что тут непонятного? – усмехнулся Попов, поддерживая Сенину игру. – Кому может быть выгодно разрушение этого мира и кто вообще может справиться с такой задачей? Только трое! Ты, Вишну и Шива. Больше некому. Стало быть, ты можешь просто дурачить нас, потихоньку делая все, чтобы этот мир был разрушен.

– Да как вы смеете?! – вскочила со своего места Сарасвати. – Мой муж своими руками создал этот мир. Разве может он желать его разрушения?

– Может-может, – рассмеялась Кали. – Для того и может, чтобы построить новый, лучший, по его мнению. И как я сама до такого не додумалась? Что скажешь на это, Брахма?

– Ничего. – К моему удивлению, бог-творец оставался спокойным. – Признаюсь честно, такая мысль не раз приходила мне в голову. Но если бы я и решился на это, то действовал бы по-иному. Просто нейтрализовал бы Вишну и позволил Шиве сделать то, о чем он давно мечтает.

– А может быть, ты так и поступил, только решил начать не с Вишну, а с Кали? – пристально посмотрел на него мой хозяин. – Все-таки эта богиня сейчас считается главной ударной силой Шивы.

– Ты забыл, что она еще и богиня смерти, – поправил его Брахма. – Без нее разрушить мир будет проблематично. Кому-то придется брать на себя обязанности по умерщвлению всяких тварей, начиная от насекомых и кончая людьми, а заниматься этим брезгуют все. Хотя каждый из нас кого-нибудь когда-нибудь да убивает. Правда, не в массовых количествах.

– По-моему, он не врет, – сказал свое веское слово омоновец.

– Или давно готовился к этому разговору, – усмехнулся Сеня. – Кстати, а где Шива и Вишну? Мы же просили тебя привести их.

– Как же, прибегут эти фигляры по первому моему зову! – усмехнулся бог-творец. – Им нужно сначала поломаться, цену себе набить, а уж потом они явятся. Причем постараются сделать так, чтобы соперник появился у меня раньше его самого. Но они придут, никуда не денутся. Потому что знают, что оба на подозрении. – Мои коллеги удивленно посмотрели на него. – А вы думали, что одни такие умные? Как только пропала Кали и нарушилось шаткое равновесие между нашими мирами, я в первую очередь подумал, что в этом замешан кто-то из этой парочки. И, скорее всего, это Шива. Он уже не первый раз пытается сделать что-то подобное. Да и Вишну хорош. Если он почувствует, что в новом мире может занять пост верховного бога, то не постесняется наплевать на свои обязанности хранителя и разрушить старый мир. Вот такие дела у нас творятся.

– И ты, если поймешь, что сможешь создать новый мир лучше старого, не будешь мешать разрушать этот, – хмыкнул Рабинович.

– Твоя правда! – улыбнулся Брахма. – Но если бы ты только представлял, насколько это тяжелая и нудная задача – создавать новые миры, ты понял бы, почему я не стремлюсь расстаться с этим, хотя он и далеко не так совершенен, как мне хотелось бы.

Что же, с этим трудно не согласиться! Мой Сеня вон однажды решил заменить в кухне тумбочку под мойкой, разделочный стол и прочую мебель. Из-за своего скупердяйства… извините, бережливости!.. Рабинович покупать готовую мебель не стал, а решил сделать ее из тех материалов, которые отшил у одного частного предпринимателя после проверки документов на товар. В первые же выходные мой хозяин взялся за работу и трудился не покладая рук до тех пор, пока не понял, что талантов к столярному делу у него не наблюдается и вместо тумбочки выходит ящик. В лучшем случае – гроб! Уставший Рабинович плюнул на все, продал стройматериалы соседу, добавил денег и купил готовую кухонную мебель.

Это я к тому рассказал, что если так трудно создать стол, стул или тумбочку, то возиться с изготовлением новых миров даже бог может решиться лишь раз в жизни. А потом, вместо того чтобы разрушать неугодные ему вселенные, станет лишь насылать на них кары, принуждая эти миры вести себя прилично. Думаю, и Брахма скорее устроит потопы, землетрясения и ураганы, но возиться с созданием новых миров не станет. Тем более что еще неизвестно, каким получится конечный результат. Он же, когда и эти миры создавал, считал, что они будут идеальными.

Судя по всему, мои менты думали так же. Впрочем, и раньше в списке подозреваемых Брахма был не на первом месте. Он хоть и желал быть верховным божеством, получая заслуженные, по его мнению, хвалы, но особо не обижался, видя, что почитают и других богов. К тому же в созданном им мире будды из числа людей имели куда больше возможностей, чем сами боги, а все вместе они подчинялись карме, которую никто и в глаза не видел.

Впрочем, не мне о богах и религии судить. Я хоть и со многими богами общался, но религиозным фанатиком от этого не стал. Хотя и атеистом меня назвать нельзя – все-таки знаю, что боги существуют и есть миры, в которых находится место для каждого из них. В общем, оставим споры о целесообразности тех или иных богов и их роли в жизни миров теософам. Я всего лишь милиционер. Хороший милиционер, правда, но рассуждать о религии не буду. Моя задача – помочь навести порядок во вселенной, спасти очередной мир и как можно быстрее вернуться домой. Потому как в гостях хорошо, а дома – лучше! Это даже коту понятно.

– Слушай, Брахма, а ты сам кого считаешь главным подозреваемым? – впервые с того момента, как узнал о потере Кали силы, подал голос Лориэль. Бог-творец задумчиво посмотрел на него.

– Вас, – неожиданно ответил он. Мы все просто оторопели. – Или таких же, как вы.

– Что-то я не понял, это наезд? – грозно поинтересовался омоновец.

– Не обижайтесь, но я думаю, что никто из своих разрушать сейчас мир не решится, – усмехнулся Брахма. – Создать мир без моей помощи вряд ли кто из богов способен. Шива только и умеет, что все ломать, а Вишну просто цепной пес. Они, конечно, справятся и с творческой работой, но сами понимают, что больше одного мирка, да и то крайне ограниченного, ничего не создадут. Разве что копируют что-то из уже существующих. Поэтому им выгодней просто захватить верховную власть над имеющимися мирами. Про остальных богов я и вовсе не говорю. Эти даже комфорт в своих домах создать не могут, не то что вселенные строить.

– А если кого-то обуяла мания величия? – спросил Попов.

– Не исключен и такой вариант, но слишком маловероятен, – покачал головой бог-творец. – Я знаю всех богов давно и в определенной степени могу считаться отцом каждого. Чтобы решиться уничтожить этот мир, нужно быть сумасшедшим, а признаков этой болезни я ни у кого не видел.

– Но ведь сумасшествие может начинаться незаметно, – задумчиво проговорила Сарасвати.

– Да, милочка, ты об этом должна знать куда лучше других, – тут же пустила шпильку Кали. Брахма недовольно посмотрел на нее и на жену одновременно, и обе решили замолчать.

– В общем, я считаю, что в бедах, происходящих с моими мирами, виноваты чужаки, – проговорил Брахма, осматривая моих сослуживцев. – Не обижайтесь, но вы главные кандидаты на эти роли. Согласно вашей репутации, сами вы все время попадаете в неприятности и втягиваете в них других. Да и ваше присутствие здесь началось со скандала. И если бы не то, что о вас идет слава как о спасителях миров, я бы давно попытался вас уничтожить. – Брахма, как бы извиняясь за свои слова, развел в стороны все восемь рук, став похожим на баобаб. – Насколько мне известно, больше чужаков в моих мирах нет, хотя этот туманный бог и кажется чрезвычайно странной и загадочной личностью. Вполне вероятно, что он, как и вы, чужак. Таково мое мнение… Ага! А вот сейчас вы сможете услышать и мнение других заинтересованных лиц. Шива с Вишну прибыли. Одновременно! Сговорились, что ли?..

Я навострил уши, пытаясь услышать шаги двух других богов, вызванных на общее собрание, но поначалу ничего не разобрал. Удивившись, как это Брахма мог узнать, что Шива и Вишну уже здесь, не видя их и не слыша, я едва не тявкнул, а потом вспомнил, что Брахма все-таки бог, а они и не на такие вещи способны. Мои менты тоже повернулись к дверям, ожидая прибытия еще двух членов местного пантеона, и тут я услышал… цоканье копыт по мраморному полу. Когда это Шива с Вишной успели обзавестись новыми конечностями? Дверь открылась.

– Не помешаю? – просунув рогатую голову между створок, поинтересовалась корова.

– Нет, конечно, – ответил бог-творец.

– Вот, блин, и сюда добралась! – одновременно с ним изумился Рабинович. – Наплавалась уже?

– Я с хамами не разговариваю, – махнула головой буренка. – Между прочим, мог бы и прощения попросить.

– Это за что? – удивился мой хозяин.

– За свое скотское поведение и недостойное мужчины обращение с дамами, – высокопарно заявила рогатая путешественница.

– Эх, вот это ни фига себе! – оторопел Сеня. – Чья бы корова мычала…

– Вы это, помягче с ней будьте, – робко посоветовал Брахма. – Она все-таки священное животное. Ей поблажку на юродивость нужно давать.

– И этот туда же! – возмутилась корова и посмотрела на богинь. – Скажите же, девочки, все мужики свиньи?! – Кали и Сарасвати, впервые проявив единодушие, кивнули в знак полнейшего согласия. – Я знала, что хоть кто-то меня здесь поддержит. Вы построже с ними будьте, а то эти скоты распустятся совсем и напрочь забудут о хороших манерах.

После чего рогатая голова буренки исчезла из дверей и послышался удаляющийся стук копыт. Мои менты с раскрытыми от удивления такой наглостью ртами все еще пялились на дверь. Брахма смотрел и туда же, и на обеих богинь, и еще куда-то одновременно. Причем на лице, обращенном к двери, сквозило недоумение, те, что смотрели на девиц, светились немой мольбой, а последней морды Брахмы я видеть не мог, поэтому и не скажу, что на ней отображалось. Может быть, она ухмылялась, строила рожи и показывала всем язык!.. А что? Разве можно за что-то поручиться, когда дело с богами имеешь?.. Не знаете? И не надо. Не советую с ними связываться вообще. Не слишком они приятные создания.

Тем временем, пока мои сослуживцы все еще таращились на дверь, я услышал приближающиеся шаги, и в зал вошли Шива с Вишну. Одновременно! Впрочем, вошли – это еще слишком громко сказано. Просто открыли дверь и застыли на пороге, оторопело глядя в лица моих ментов.

– Что? – удивленно поинтересовался Вишну. – У меня костюм по шву разошелся?

– Вы что так уставились? У нас рога выросли, что ли? – поддержал его Шива.

– Нет, не у вас, а у коровы, – ответил Рабинович.

– У какой коровы? – Оба бога окончательно растерялись, и на их лицах явственно читался вопрос: «Мы случайно не ошиблись адресом? Что-то это место на палату номер шесть похоже».

– У рогатой, – отозвался Попов. – Вы ее разве по пути сюда не встретили?

– Брахма, что с ними? – посмотрел на творца Вишну. – Что, спасти Кали было так трудно, что они умом тронулись? – Шива постучал пальцем по лбу. – Есть шансы, что поправятся?

– Сами вы умом тронулись! – обиделся Жомов. – Еще раз такую ерунду скажете, я вам котелки в подносы переделаю, раз они все равно не варят.

– Он может, – раздался голос из угла, и тут только я сообразил, что мы совсем забыли про Вирупакшу.

Этот подозрительный божок, сразу после того как мы сюда пришли, уселся в стороне и вел себя так тихо, что мы напрочь забыли о его существовании. Мне стало не по себе. Все-таки кто знает, что у Вирупакши на уме? Может быть, он союзник туманного бога или, что тоже кажется вероятным, сам этот вражина и есть! А мы при нем о своих подозрениях рассуждаем и всякие теории вслух проговариваем. Может быть, рявкнуть на него, чтобы сбежал отсюда?..

– Вирупакша? А ты что здесь делаешь? – удивленно посмотрел на него Брахма.

– Ты же сам сказал, чтобы я за нашими гостями присматривал и помогал им всем, чем могу, – пожал плечами член клана Чатурмахараджи. – Я их сюда доставил, как они и просили. Любезная Сарасвати угостила нас обедом, и он был настолько вкусен и сытен, что я задремал после еды. Извините, пожалуйста!

– Ладно, раз уж ты тут с самого начала, можешь оставаться и дальше, – поморщился Брахма. – Все равно я из своего мнения секрета никогда не делал.

– В конце концов, нам кто-нибудь расскажет, что здесь происходит? – возмутился Шива.

– Проходите, располагайтесь, – сделал широкий жест бог-творец. – Сейчас вы все узнаете.

Теперь все пошло по третьему кругу. Правда, мой хозяин на этот раз отказался пересказывать историю наших последних похождений, и это пришлось делать Попову. Тот велеречивостью не страдал и выдал только сухие факты, уложившись в пару минут. Примерно так это звучало: «Прибыли на место, допросили подозреваемых, нашли соучастника, отыскали следы, пошли по ним и добрались до Кали. Спасли ее, узнали, что она потеряла силу, и вернулись сюда». И все это было сказано с монотонностью, достойной нерадивого церковного служки, читающего акафист на не самый большой православный праздник. Я так и навострил уши, ожидая, что Андрюша скажет «аминь!», но он решил обойтись без этого.

– И все? – удивился Вишну, выслушав криминалиста. – А кто же Кали похитил?

– Неизвестно, – ответил Попов. – Мы думаем, что кто-то из вас, а Брахма утверждает, что это мы.

– Что за чушь! – скривился Шива.

Теперь пришлось богу-творцу пересказывать свою теорию относительно личности существа, желающего разрушить этот мир. Он был еще более красноречив, приведя в поддержку своей теории еще больше доводов, чем в первый раз. Пересказывать их все не имеет смысла, поскольку ни один из них особой оригинальностью не блистал. Я даже зевать начал, пока его слушал. Да и мои менты тоже. Неудивительно, что Вирупакша и в первый раз умудрился уснуть. Если, конечно, он не врал, когда говорил об этом. Наконец Брахма закончил.

– Что же, с тобой поспорить трудно, – согласился с ним Вишну. – Я и в самом деле никогда не скрывал, что хотел бы единолично считаться верховным богом, поскольку занимаюсь самой важной работой – сохранением этого мира.

– Хреново ты ею занимаешься, если какие-то чужаки умудряются разрушать его у тебя под носом, а ты ничего не видишь, – фыркнул Шива.

– Я-то вижу, и кое-кому не поздоровится, когда я найду его, – парировал бог-хранитель. – А вот тыпросто от зависти лопаешься, понимая, что кто-то смог сделать то, на что у тебя сил так и не хватило!..

– Господа, не ссорьтесь! – взмолился Брахма. – Как вам не надоедает цепляться друг к другу? Давайте лучше о делах поговорим…

Он не успел договорить, как обе дамочки, присутствующие на собрании, зашлись истерическим хохотом. Мои коллеги сначала удивленно посмотрели на них, а потом тоже начали ржать, как сивые мерины. Вишну с Шивой оторопело уставились на хохочущую толпу. И без того красный Брахма стал и вовсе пунцовым.

– И чего это мы смеемся? – обиделся Шива.

– Ничего особенного, – с трудом справившись с хохотом, ответил мой Рабинович. – Просто Брахма полчаса назад точно такую же фразу сказал Кали с Сарасвати, когда они стали чесать друг о друга свои язычки.

– А-а, понятно, – улыбнулся Вишну. – Девочки опять не смогли встретиться, без того чтобы не поддеть друг друга.

– А вы с Шивой чем лучше? – поинтересовалась Кали, и обе девицы засмеялись еще веселей. Интересно! Получается, что ничто так не сближает былых врагов, как появление нового, общего объекта для насмешек… Надо запомнить сей факт. Может быть, когда-нибудь он мне в жизни и пригодится.

– Ладно! Посмеялись, и хватит, – довольно сердито проговорил Брахма. Обе дамочки затихли, пытаясь стереть улыбки с лиц. Бог-творец повернулся к моим ментам. – Что вы теперь делать собираетесь?

– Для начала не мешает хорошенько помыться, – ответил мой хозяин. – Потом отдохнуть, поужинать и поспать. Надеюсь, в твоем дворце найдутся подходящие комнаты для спасителей мира?

– И это все? – в три голоса изумились боги.

– На сегодня – все! – отрезал Рабинович. – Как у нас говорят, утро вечера мудренее, а одна голова – трех глупее…

– К тому же не забудьте, что подозрения с вас не сняты, – вставил эльф. – В свои планы посвящать вас мы не намерены.

– А зачем звали тогда? – удивился Вишну.

– Во-первых, отчитаться о проделанной работе и передать последнюю информацию, – ответил Сеня. – А во-вторых, на физиономии ваши посмотреть и увидеть вашу реакцию на наши слова.

– И что вы увидели? – язвительно спросил Шива.

– То, что и хотели, – ответил Рабинович. – Никому из вас доверять нельзя. И ни один из присутствующих, за исключением Сарасвати и Кали, из списков подозреваемых не вычеркивается.

– А почему такая половая дискриминация? – усмехнулся Брахма.

– А потому, что Кали сама себя не могла поймать в ловушку и лишить силы, – ответил Рабинович. – А у Сарасвати просто недостаточно сил для такой операции.

– Ну, не скажи! – хмыкнул Шива. – Женщина, если захочет, может горы свернуть. Тем более если у нее есть союзник.

– Ты на что это намекаешь? – вспыхнула супруга Брахмы.

– Ни на что, – осклабился бог-разрушитель. – Просто хочу, чтобы индульгенции никому не раздавали. И Кали в том числе! Если подозревать, так всех, пока не будет доказана чья-то невиновность.

– Справедливо, – согласился Брахма. – Ну что же, пусть каждый приведет доказательства своей невиновности или докажет причастность кого-либо другого к разрушению этого мира. А наши уважаемые гости с высоты своего сыскного опыта рассудят, кто из нас прав, а кто виноват.

– Но не сегодня, – отрезал мой Сеня. – Мы не боги, а потому устаем. К тому же нам нужно переварить полученную информацию и решить, что с ней делать. Сегодня мы берем выходной, а завтра начнем трудиться с новой силой.

– Да как вы можете отдыхать, когда… – попробовал было возмутиться Вишну, но Рабинович оборвал его.

– Я все сказал! – отрезал он. – А если кому наши поступки, нравы и обычаи не нравятся, может потребовать нашего увольнения, как я уже говорил Брахме. Или вы нам не мешаете делать то, что мы считаем нужным, или катитесь вы все к кузькиной матери! Надоели нам уже ваши проблемы и интриги.

– Ну, не надо так горячиться, – миролюбиво проговорил Шива. – Я хоть вас и не нанимал, но готов внести часть вашего гонорара. Брахма прав. Я хоть и бог-разрушитель, но предпочту править этим миром, чем разрушить его до основания, а затем пытаться что-то создать. Хотя, – хитро прищурился он, – пару-тройку из существующих миров я все-таки когда-нибудь разрушу.

– Ну, это еще Ганеша надвое сказал, – усмехнулся Вишну.

– Спорить идите в сад, – отрезал мой хозяин и посмотрел на Брахму. – Прикажи, чтобы кто-нибудь показал нам наши комнаты и приготовил ванны. Как я понимаю, бань у вас тут нет.

– А что такое баня? – поинтересовалась Сарасвати.

– Когда-нибудь я тебе это покажу, – ухмыльнулся мой хозяин, и богиня потупила взор, явно поняв по интонации, что Рабинович имеет в виду какую-то пошлость.

Подозрительно посмотрев на обоих, Брахма что-то пробормотал себе под нос, а затем позвал элементалей воздуха и отдал им необходимые распоряжения. И через пару минут мы уже наслаждались тишиной и покоем, а Сеня первым залез в ванную мыться.

Глава 2

Зачем вы, девушки, красивых любите?

Квазимодо

Российским милиционерам действительно жутко надоела Индия с ее интригами и путаницей богов. Они устали спасать миры вместо обещанного отдыха и замучились искать злодеев гитлеровского масштаба вместо поиска нормальных воров, насильников и убийц. Никто из троих, отправившись в комнату, выделенную им Брахмой, даже и думать не желал о том, чем они будут вынуждены заниматься в ближайшее время. Лориэль попытался заставить ментов говорить об этих делах, но на него наорали, пообещав прихлопнуть чем потяжелее, и настырный эльф вынужден был заткнуться. Исключительно из уважения к мнению товарищей, а не из чувства самосохранения!

Ванна была единственной и каменной, больше напоминавшей поилку для скота, чем она, может быть, на самом-то деле и была, чем приспособление для избавления от грязи. Рабинович воспользовался ею первым, а к тому моменту, когда помылись все – эльфу для купания хватило и большой миски, – Вирупакша дважды заглядывал в их комнаты, спрашивая, не нужно ли чего еще. Его дважды выгоняли. А когда он приперся в третий раз, Сеня потребовал доставить к ним Горыныча.

– Может быть, и слона вашего сюда привести? – съязвил божок и за свое остроумие едва не получил берцем по носу – к счастью, успел дверь вовремя захлопнуть.

Вернулся Вирупакша минут через десять, неся Горыныча на руках. Оба оживленно беседовали. Точнее, Ахтармерз расписывал прелести своего мира, а член клана Чатурмахараджи внимательно его слушал. Вместе с ними пришел и Ушинасу.

Демон испуганно озирался по сторонам и постоянно спрашивал, не рассердится ли Брахма на то, что посторонний демон ходит по его дому.

– Я не понял, ты кого боишься, его или меня? – оторопел Жомов.

– Тебя, товарищ командир, – отрапортовал демон. – Но и его тоже!

– Ну и дурак, – обиделся омоновец и заставил Ушинасу двести раз отжиматься от пола.

Если с первой сотней отжиманий демон справился довольно легко и быстро, то вторую одолеть так и не смог. Выдохся где-то на сто пятьдесят четвертом или сто пятьдесят пятом разе. За это он удостоился от Жомова эпитета «слабак» и был отправлен бегать пятьсот кругов вокруг забора, ограждавшего дворец Брахмы. Ушинасу тут же умчался туда, ужасно обрадованный тем, что пусть и не будет поближе к кухне, но зато окажется подальше от начальства, выполнив хоть одну заповедь счастливой солдатской жизни.

– Что-нибудь еще хотите? – снова сунул нос в комнату Вирупакша, стоило только демону скрыться с глаз долой.

– Пошел вон, – приказал Рабинович.

– Жрать тащи! – скомандовал вечно голодный Попов.

– И выпить. Вина! – дополнил омоновец почти без надежды в голосе. Однако, к всеобщему удивлению, Сеня возражать по этому пункту обслуживания не стал.

Рабинович и сам хотел напиться, чтобы хоть на вечер забыть о том, что снова надо кого-то искать, усмирять и наказывать, дабы спасти этот мир и самим не сгинуть. Не вышло! То есть напиться-то менты напились, но вот забыть о том, где они и что их ждет дальше, никак не могли.

Первые признаки того, что доблестные российские милиционеры несколько злоупотребили алкоголем, появились ближе к полуночи. Сначала из комнаты ментов долетели до дворцовой прислуги звуки песни, а через некоторое время добрались до упомянутых слуг Брахмы и сами менты. То есть поначалу они собрались идти в кабак, по девкам и бить морды, но тут же выяснилось, что кабаков в окрестностях дворца нет. Девки есть, но поскольку все они принадлежат к роду элементалей воздуха, то для российских ментов по прямому назначению не пригодны. Осталось только бить морды, что Ваня и сделал, надавав по шее двум демонам из дворцовой стражи.

Попову с Рабиновичем подобное мордобитие быстро наскучило, и они вернулись в свою комнату, а Ваня решил припомнить все старые обиды элементалям земли, охранявшим вход во дворец. Конечно, вероятность успеха омоновца в этом предприятии была ничтожно мала, и быть бы Ване битым, но в дело вмешался Брахма. Услышав шум во дворе, он появился на балконе и приказал элементалям земли бежать куда подальше. Те распоряжение выполнили и от омоновца удрали. Пару месяцев их пытались искать по окрестностям, затем плюнули на это дело, решив поставить на пропавших элементалях крест. Но они, обогнув Землю, вернулись обратно и пали в ноги Брахме, умоляя его простить их за то, что не смогли выполнить приказание «сбежать куда подальше». Впрочем, это совсем другая история…

Жомов за стражами, естественно, никуда не побежал, да и желание драться у него пропало. Он вернулся назад, выпил остатки вина и завалился спать. А утром вся доблестная троица болела с похмелья, и если бы не Рабинович, кто знает, до какой бы степени наопохмелялся Жомов. Сеня же разрешил друзьям выпить по кубку вина утром, за завтраком, а когда Ваня потянулся за добавкой, вышвырнул кувшин в окно.

– Дурак, что ли, такими вещами разбрасываться? – удивился омоновец, облизывая губы, и тут за окном вырос элементаль воздуха, державший в руках утраченный навеки кувшин.

– Это не у вас упало? – поинтересовался он, но, прежде чем Жомов протянул вперед руки, Рабинович заорал:

– Пошел вон, скотина, и больше на глаза мне не показывайся.

Элементаль скрылся, омоновец горестно вздохнул, осознав, что добавки к алкогольному рациону не предвидится, а Рабинович успокоился. Он кое-как проглотил несколько кусков, с отвращением глядя, как уплетает пищу Андрюша Попов, ни при каких обстоятельствах не терявший аппетита. Жомов тоже едва поковырялся в еде и жалобно вздохнул, взывая к человеколюбию Рабиновича. Но такового в наличии не оказалось.

– Андрюша, как ты можешь столько жрать с похмелья? – с отвращением посмотрел на криминалиста Семен. – Неужели не противно?

– Нет, нормально, – пожал плечами Попов, не переставая жевать. – А вот этот соус к мясу вообще великолепен.

– Тьфу! – сплюнул Рабинович и подошел к окну. – Есть какие-нибудь соображения о том, что нам дальше делать?

– Есть, – с набитым ртом проговорил Андрей.

– Какие? – подозрительно посмотрел на него Сеня.

– У Жомова спроси, – посоветовал Попов. – Скажи ему, Ваня.

– А что, и скажу, – пожал плечами омоновец. – Морды всем надо бить, пока не сознаются. А когда сознаются, еще раз набить, чтобы больше не врали, блин.

– Гениально! – обрадовался кинолог. – Примерно такого уровня идиотизма я от вас и ждал. Особенно утром и с похмелья.

– А чего тогда спрашиваешь? – буркнул в ответ Андрей. – Ты у нас генератор идей, вот и придумай, как нам из этого дерьма выбираться.

– А если и у меня идей нет? – язвительно поинтересовался Семен.

– Ну тогда готовимся к концу света, – пожал плечами Попов. – Интересно, приличные саваны модного фасона здесь можно купить где-нибудь?

– Смешно, – констатировал Рабинович. – Если бы ты такими шутками зарабатывал себе на жизнь, умер бы с голоду.

– Перестаньте вы друг к другу цепляться. И без вас тошно, – простонал Жомов.

Сеня что-то хотел ответить, но в этот момент дверь отворилась, и в комнату сначала влетел Лориэль, а затем вошел улыбающийся Вирупакша. Не успел божок сделать и двух шагов, как Жомов подскочил со своего места, в одну секунду оказался рядом с Вирупакшей и врезал данному члену буддийского пантеона по носу. Вирупакша вылетел обратно в коридор и стукнулся о стену, потеряв сознание раньше, чем успел сообразить, что случилось.

– Ты чего, сдурел? – вытаращился на него Лориэль.

– А в следующий раз будет знать, как в комнату входить положено, – буркнул омоновец, возвращаясь обратно. – Распустились тут. Ни разрешения войти не спрашивают, ни здороваются, ни о прибытии не докладывают.

– Да-а, – протянул эльф. – Менты, они и в Индии менты. А Вирупакша, между прочим, сегодня с утра нам помочь старался. И очень здорово помог, между прочим.

– Это еще не значит, что он может ходить по нашим комнатам, как хозяин, – поддержал друга Рабинович. – Так чем же этот идиот мог нам помочь?

Лориэль рассказал довольно занимательную историю. Оказывается, в этих мирах в разные времена появлялись великие прорицатели, ясновидцы и пророки, предсказывающие судьбу. Большинство из них просто шарлатаны, но некоторые действительно наделены редким даром предвидения. Здесь говорят, что такие люди видят карму и иногда даже боги спускаются к ним за советом.

Маленький интриган еще вчера подумывал о том, чтобы попытаться использовать такого провидца, но не имел представления, где его искать среди миров, а богам по понятной причине не доверял и обращаться к ним с таким вопросом не хотел. Но в итоге все-таки решился и остановил свой выбор на Вирупакше, как на наиболее лояльном к путешественникам и наименее заинтересованном в крушении этого мира существе.

– Ну и дурак ты, – перебил его Сеня. – Я же говорил, что сейчас мы только Кали с Сарасвати доверять можем. И то лишь до определенного предела. Меня вчера плохо слышно было?

– Да нет! Слышно тебя вчера было отлично, – осклабился Лориэль. – Особенно когда ты своим писклявым голоском бессмысленные шлягеры на всю округу пел. И вообще, дятел длинноклювый, вместо того чтобы меня критиковать, сказал бы, что ты сам сделал для нашего спасения?!

– Пока еще немного, – огрызнулся Рабинович. – Но вот когда прибью одного слишком наглого и самоуверенного эльфа, можно будет считать, что половина дела сделана.

– Сеня, дай ему договорить, – миролюбиво предложил Попов. – Может быть, он и в самом деле что-нибудь толковое скажет.

Рабинович махнул рукой: дескать, делайте что хотите. Лориэль несколько секунд сердито пялился на него, а затем продолжил. Встав с утра пораньше, пока российские милиционеры еще спали, эльф отыскал Вирупакшу и попросил проводить его к хорошему провидцу. Член клана Чатурмахараджи с радостью согласился и доставил Лориэля туда, куда, по его словам, не раз обращались и некоторые боги. Вирупакша сказал, что даже сам Брахма несколько раз тайком ходил к этому прорицателю… Точнее, прорицательнице, поскольку ясновидцем оказалась древняя старуха, уже даже не пред, а посмертного возраста. Бабка почти ничего не видела, слышала еще меньше, но пророчества выдавала легко, и, по словам Вирупакши, еще не было случая, чтобы она ошиблась. Божок даже заявил на ухо Лориэлю, что ходят слухи, будто эта пророчица и есть та самая карма, которую никто не видел, но законам которой все неукоснительно подчиняются.

Бабка у эльфа ничего не спрашивала, да она сослепу и не видела его, наверное. Скрипучим голосом потребовав, чтобы гость подошел к ней ближе и коснулся руки, старуха таращилась на Вирупакшу, застывшего в дверях, а эльф подлетел к ней ближе и сел на открытую ладонь. Бабка на несколько секунд замерла, видимо, удивляясь, как это нежданный гость мог протянуть свои конечности на такое расстояние, а затем повелела думать о том, что его сейчас больше всего заботит. Лориэль подумал о том, как отыскать урода, лишившего Кали силы, и старуха выдала:

– Капли росы на челе не познавшего плача скажут тебе, как достигнуть нирваны и победить в мире зло, позабывшее память о страхе.

Лориэль замолчал, торжествующе рассматривая ментов. Те переглянулись между собой. Жомов с Поповым пожали плечами, Рабинович фыркнул и повернулся к эльфу.

– Ну и что значит вся эта галиматья? – поинтересовался он. – Ты уж объясни нам, дуракам, человеческим языком, а то мы сегодня с утра плохо соображаем.

– Я же говорю, мента за версту видно, – фыркнул Лориэль.

– Что же в пророчестве непонятного? Не познавший плача – это Рудра. Капли росы на его челе – это те слезы, которые мы добыли для Сарасвати. Достигнуть нирваны – это добиться гармонии в душе и в теле, то есть избавиться от забот. Ну а зло, позабывшее память о страхе, это похититель Кали, потому что…

– Страх совсем потерял, – закончил за него Рабинович. – А с чего ты решил, что твое толкование верно?

– Как это? Все же очевидно! – изумился эльф.

– Вовсе нет, – отрезал Сеня. – Не познавший плача – это камень у дороги. Капли росы на его челе – это метки Мурзика, бронирующего себе территорию. Достичь нирваны, согласен, значит избавиться от земных забот, но достичь этого можно только вместе со смертью. А зло, позабывшее память о страхе, это алкоголь. Потому как каждый выпивший бояться чего-либо совсем перестает. Вот и получается, что провидица тебе сказала: «Напившись, ты станешь задирать Мурзика. Из-за этого умрешь, и, по иронии судьбы, на могилу тебе поставят тот самый камень, на который пес помочился». Логично?

– Ты издеваешься? – взвился Лориэль.

– В некоторой степени, – согласился с ним кинолог. – Просто не верю я в эту чушь с предсказаниями, гаданиями и прочей мистической ерундой.

– Ты и в параллельные миры не верил, а во скольких из них уже успел побывать? – поинтересовался маленький мистификатор.

– Сеня, а может быть, Лориэль прав? – неожиданно поддержал эльфа Попов.

– Очень даже может быть, – встрял в разговор Горыныч. – Согласно теории Лютохрюкуса-Питенейкера, квантовые волны, составляющие суть межпространственного информационного потока…

– Ты хоть помолчи, керосинка говорящая, – цыкнул на него кинолог и посмотрел на Попова. – Хорошо, допустим, вы правы и не все ясновидящие – шарлатаны. Но если так и они могут предсказать будущие проблемы и способы их решения, то почему ни в одном месте вселенной этих проблем не убывает?

– Сеня, но ведь это нам понятно, что сказала предсказательница, а что подумал бы Брахма, услышь он такое? – спросил Андрей. – Точно так же, как и ты, все растолковал бы, если не хуже.

– Вот я и говорю, что каждый толкует предсказания так, как ему удобнее и понятнее, а потом и заявляет, что очередной шарлатан предвидел его будущее, – фыркнул кинолог.

– Но ведь попробовать использовать слезы Рудры при поисках нам труда не составит? – поинтересовался Лориэль. – Что мы от этого потеряем?

– Ничего, кроме времени, которого у нас и так мало, – отрезал Рабинович.

Дискуссия по поводу предсказания древней старухи длилась еще десяток минут, но уже без прежнего жара и энтузиазма. Сеня сопротивлялся больше из принципа, чем из-за несогласия с доводами оппонентов, и в итоге уступил. Никто, в том числе и сам Лориэль, не знал, как именно им следует использовать слезы Рудры для поимки злодея, но все решили, что следует сначала забрать их у Сарасвати, а уже потом искать способ, как ими пользоваться. Путешественники дружно двинулись к выходу, и в этот момент дверь снова отворилась.

– Мужики, что это было? – поинтересовался Вирупакша, тыча пальцем в распухший нос.

– Тебе показать? – грозно поинтересовался Жомов, но Сеня удержал его.

– Ванечка, прекрати уродовать наше транспортное средство, – осадил омоновца Рабинович. – Нам на нем, может быть, еще ездить сегодня придется.

– А что он, баран, двери без стука открывает? – недовольно буркнул Ваня, но показывать Вирупакше то, что именно встретилось с его носом, не стал.

В тронный зал, где обычно проходили встречи с Сарасвати, путешественники отправились дружной толпой. Впереди шли менты, за ними Горыныч с Мурзиком, а замыкал процессию Вирупакша, так и не понявший, что случилось с его носом. Лориэль по дороге выловил одного из элементалей воздуха и отправил его вперед, доложить хозяйке дворца, что гости срочно желают ее видеть. Элементаль умчался выполнять распоряжение, и к тому моменту, когда менты добрались до зала, богиня уже была там. И не одна! С Брахмой и Кали. Сеня поморщился.

– Что случилось? – удивленно спросила Сарасвати. – Зачем вам понадобилась я, а не Брахма?

– Действительно, что вам нужно от моей жены? – чуть недовольно поинтересовался бог-творец.

– Сарасвати, нам нужна твоя помощь, – проигнорировав его, проговорил Сеня. – Помнишь, мы принесли тебе слезы Рудры? – Богиня кивнула головой. – Одолжи их, пожалуйста, на время. Они нам очень нужны.

– Не поняла, что еще за слезы Рудры? – удивилась Кали. – Этот монстр никогда не плакал.

– А у нас заревел как белуга, – хмыкнул Рабинович, а Сарасвати пришлось рассказывать Кали историю появления этих слез.

Богиня говорила отрывисто, подозрительно поглядывая на Кали. Явно ждала очередной порции насмешек, но ошиблась. Едва Сарасвати закончила говорить, как Кали грустно посмотрела на Попова.

– Красавчик, и ты хотел сбежать, даже не попрощавшись со мной? – спросила она, и Попов как-то неопределенно пошевелил плечами. – Эх, мужчины, имя ваше – коварство! А я-то, дура, думала, что хоть немного нравлюсь тебе.

– Ну-у… это… немного нравишься, – выдавил из себя криминалист. Коллеги удивленно уставились на него, а Кали радостно рассмеялась и, вскочив со своего места, заключила Попова в четырехрукие объятия.

– Вы слышали, он сам это сказал. В первый раз! – радостно завопила она. – Я так счастлива.

– Ты это, пусти меня. У нас дела еще есть, – окончательно обретая дар речи, проговорил Андрей.

– Конечно-конечно, милый. Я понимаю – мужчины рождены для подвигов, – залепетала Кали, возвращаясь на место. – Ты спасай мир, а я буду тебя ждать.

– Бабе триста сорок пять, баба ягодка опять, – чуть слышно фыркнула Сарасвати. Брахма разобрал слова и, укоризненно посмотрев на жену, покачал головой. Та пожала плечами и дальше комментировать странное поведение воинственной Кали не стала.

– Так что там со слезами Рудры? – прервал всеобщую идиллию Сеня.

– Странно все это, – неожиданно проговорил Брахма. – Как-то с большого бодуна я написал предсказание, что Рудра заплачет в год гибели мира и ее слезы опалят разрушителя. Само это предсказание я куда-то засунул, а может, и сжег, но свой бред, неизвестно откуда взявшийся, до сих пор помню. Неужели слова о слезах Рудры были пророческие?..

– А я не помню, куда их положила, – не обратив внимания на ворчание мужа, пожала плечами Сарасвати. – Я так и не придумала, как их можно применить, повертела в руках и куда-то засунула. Даже и не скажу куда.

– Ой, милочка, с этим не шутят! – с деланой заботой встрепенулась Кали. – Покажись доктору. Ты же все-таки почти ровесница этому миру. Мы бы все страшно опечалились, если бы у тебя начался склероз или, не дай Ганеша, маразм. Кто же тогда будет скрашивать наше общество?

– Ну, дорогая, не волнуйся так, – улыбнулась Сарасвати. – Желающие скрасить твое общество всегда найдутся. Рудра, например. Да и десяток-другой демонов его ничуть не испортят…

– Девочки, вы опять начинаете? – взмолился Брахма. – Да сколько же можно?..

– Действительно, Сарасвати, может быть, пойдешь и поищешь слезы? – предложил Рабинович. – Поверь, это действительно очень важно.

– Ну, сейчас посмотрю. Ждите, – проговорила богиня и скрылась за одной из дверей, ведущих в зал.

Несколько секунд никто из присутствующих не говорил ничего. Брахма задумчиво смотрел в окно, почесывая четырьмя правыми руками четыре своих носа, Кали влюбленными глазами дырявила Попова, а путешественники чувствовали себя крайне неуютно в обществе этих богов и хотели побыстрее уйти. Но побыстрее не получилось! Из комнаты Сарасвати послышался какой-то шум, а затем раздался и голос богини.

– Дорогой, помоги мне убрать этот ларец с драгоценностями, а то я его сейчас уроню, – проговорила Сарасвати, а затем раздался жуткий грохот. – Ну, просила же тебя помочь. Вот, теперь уронила! Смотри, что ты наделал?! Моя любимая цепочка порвалась!

Брахма пулей метнулся в комнату жены. Оттуда сначала донеслось едва слышное бормотание, затем еще больший грохот, слова о том, что все слуги оборзели, и в этом жутком бардаке, который они устроили в комнате, найти что-нибудь совершенно невозможно. До ментов долетели какие-то тупые удары, звон металла и всхлипывания. Испугавшись, как бы не случилось чего-нибудь непоправимого, менты дружно бросились к дверям. Остальные от них не отстали, однако опасения по поводу возможного нападения на хозяев дворца не оправдались. Брахма растерянно стоял посреди комнаты с золотой цепью в руках, а Сарасвати крушила все, стряхивая украшения с полок, высыпая их из ларцов и ящичков. Увидев путешественников, она остановилась.

– Видите, какой бардак тут творится? – пожаловалась она. – Эти противные элементали никогда и ничего не кладут на место. Даже не знаю, как я в этом хаосе смогу хоть саму себя отыскать.

– Не волнуйся так, – успокоил ее Сеня. – Сейчас мы поможем все расставить по местам и найдем слезы Рудры.

Однако благодушие Рабиновича разделяли не все. Увидев погром в комнате и груды украшений, на разборку которых могло уйти немало времени, Лориэль и Мурзик с каким-то одинаковым подозрительным выражением на физиономиях посмотрели на Сарасвати. И действительно, ее действия мало напоминали работу человека, хорошо, пусть бога, желающего найти утраченный предмет. Скорее всего, устроенная богиней свалка могла что-либо скрыть, а не помочь найти. Но разве кому-то дано постичь женскую логику?

Поиски пропавших флаконов со слезами Рудры действительно заняли немало времени. Затруднялись они еще и тем, что Сарасвати постоянно отвлекалась на то, чтобы примерить на себя какое-нибудь украшение, требуя непременно, чтобы каждый похвалил ее вкус. Менты послушно выполняли пожелания взбалмошной богини, и только Кали презрительно фыркала каждый раз, когда Сарасвати устраивала очередной показ мод. А примерно через час поисков, когда груды украшений были разложены по местам, флаконы с благовониями заняли исходные позиции на полках, а пузырьки со слезами Рудры так и не были найдены, менты сдались. Уселись прямо на пол и вопросительно посмотрели на Сарасвати.

– Ну, не помню я, куда эти флаконы дела, – пожала она плечами. – Откуда мне было знать, что они кому-то могут понадобиться. Я их даже выбросить на помойку могла.

– И что теперь будем делать? – спросил у кинолога Попов.

– А чего тут думать? – хмыкнул Жомов. – Пойдем к этой Рудре, дадим по кумполу, заставим плакать, соберем слезы и назад, блин.

– Не выйдет, – встрял в разговор Лориэль. – Было сказано, что только у не познавшего плача… – И, поймав на себе взгляд Брахмы, эльф замолчал.

– Что было сказано? И кем? – поинтересовался бог-творец.

– Не важно, – отрезал Лориэль. – Тайна следствия, и вам, как подозреваемым, ее знать не положено.

– Значит, ты считаешь, что раз Рудра уже плакал или там плакала, то теперь нам не годится? – встрепенулся Рабинович. – Выходит, что из двух слезинок нам только одна нужна – самая первая.

– Ага. Где бы ее теперь взять? – обреченно буркнул Попов.

– Милый, ну какой же ты недогадливый! – усмехнулась Кали и посмотрела по сторонам. – Впрочем, все мужики такие. Неужели не ясно, что если в сокровищнице этой забывчивой неженки наводят порядок слуги, то они и должны знать, где могут быть слезы Рудры.

– Зато у меня хоть кто-то порядок наводит, а у тебя весь дом вверх дном, – парировала Сарасвати. – Украшения лежат рядом со специями, тончайшее вино – возле потных доспехов, а по соседству с дорогой одеждой спят свиньи.

– Зато ничего и никогда не теряется, – отрезала Кали.

– Девочки!.. – вновь взмолился Брахма.

– Может быть, кто-нибудь слуг позовет? – перебил их Рабинович. Сарасвати сама выполнила эту просьбу.

Бесшумно примчавшийся на зов элементаль огня, узнав, что от него требуется, обещал через минуту все выяснить, и так же бесшумно скрылся. Прошла не минута и даже не пять, но элементаль выполнил обещание. Он вернулся назад, ведя за собой служанку. Сарасвати рассказала той, что нужно найти, и женщина-элементаль мгновенно указала на требуемые пузырьки, которые, как всегда бывает, стояли на самом видном месте.

Сеня тут же схватил оба флакона и, не обращая внимания на очередные семейные сцены, начавшиеся за его спиной, вышел из комнаты. Остальные путешественники пошли следом за ним и только после того, как добрались до своих апартаментов, вздохнули облегченно. Особенно осознав, что Вирупакша потерялся где-то в дороге. Некоторое время до ушей друзей долетали отголоски скандала, устроенного Сарасвати, а затем все стихло.

– Ну и как мы узнаем, что должны делать с этими флаконами? – спросил Рабинович у эльфа.

– Понятия не имею, – пожал плечами тот. – Но я слышал, что Брахма бормотал о том, что слезы Рудры должны опалить разрушителя мира.

– А может быть, в этих флакончиках не средство поиска врага, а способ его уничтожения? – предположил Попов.

– Нет, восхищаюсь я вами! – завопил кинолог, окончательно потеряв терпение. – Сначала слепая, глухая и маразматичная старуха несет какой-то бред, смысл которого абсолютно непонятен. Однако все решают, что речь идет о слезах Рудры. Затем четырехликий монстр сознается, что с похмелья написал предсказание, которое и сам назвал чушью, а мои товарищи по несчастью принимают и это за чистую монету. До чего мы дальше докатимся? Начнем, используя философию дзен-буддизма, толковать смысл сказок про Колобка и Курочку Рябу?

– А что ты предлагаешь? – обиделся Попов.

– Искать! Искать того, кто отобрал силы Кали и по чьей вине мы до сих пор торчим в этой дыре, – рявкнул Рабинович.

– Как искать и где? – спросил Андрей.

– Вот об этом и надо подумать, а не дурью маяться, – внезапно успокоившись, проворчал Семен.

– А может быть, ловушку ему устроить? – предложил омоновец.

Все недоуменно обернулись в его сторону, не понимая, что Ваня имеет в виду. Тот объяснил, что рано или поздно, а туманный бог вернется туда, где прятал Кали. Там ему и стоит устроить засаду, захватив похитителя врасплох и вынудив сдаться. Предложение это встретило целую кучу возражений. Во-первых, неизвестный злоумышленник уже мог побывать там и знает, что Кали исчезла. В этом случае возвращаться назад еще раз для него нет никакого смысла. Во-вторых, похититель мог быть одним из тройки верховных богов, а им уже известно, что Кали спасена. Значит, соваться в заброшенный храм он тоже не будет. Ну и, в-третьих, Лориэль по-прежнему опасался, что без союзников, хорошо владеющих искусством волшебства, справиться с туманным богом они не смогут. Как и не могут, не опасаясь предательства, привлечь на свою сторону никого из большой тройки.

– Слушайте, а ведь можно попробовать и другой способ, – проговорил Горыныч. – Помните, как я нашел мир, в который похититель переправил Кали? Может быть, мне удастся узнать, куда он потом отправился?

– Ну вот наконец-то хоть одна дельная мысль, – похвалил Ахтармерза кинолог. Тот посинел от радости. – Пожалуй, такой след может нам здорово помочь.

– Может, – согласился Лориэль. – Если только этот туманный выродок был там больше одного раза.

– Ну а если не был, мы его подождем, – грозно пообещал омоновец.

– Или будем точно знать, что кто-то из большой тройки является предателем, если не самим туманным богом, – добавил Попов.

На этом дискуссия и была закрыта. Действительно, лучшего способа добраться до неизвестного террориста придумать никто не мог. И хотя все понимали, насколько рискованным может оказаться это предприятие, сидеть на месте и ждать неизвестно чего было еще опаснее. Все сразу засуетились, собираясь в дорогу. Попов, как всегда, в первую очередь позаботился о запасах провизии на случай долгого сидения в засаде. Жомов проверил табельное оружие, а Рабинович, хоть и относился к слезам Рудры скептически, все же засунул оба пузырька в карман. Минут пять длилась всеобщая возня, а затем, когда слуга-элементаль доставил корзину с едой, все отправились в путь.

Брахма, узнавший от слуг, что гости отбывают неизвестно куда, выбрался на улицу и потребовал, чтобы менты ему рассказали, что именно собираются делать и где их следует искать. Его довольно вежливо послали подальше, причем Жомов даже умудрился обойтись без тумаков и затрещин. Кали с Сарасвати даже не появились во дворе, но их отсутствия никто и не заметил. А вот Вирупакшу искали долго, а когда нашли спящим в одной из комнат, Жомов чуть не удвоил размер его и без того распухшего носа. Хорошо, что Рабинович вступился за несчастного бога, и тот стал смотреть на кинолога как на благодетеля, кормильца и заступника.

Еще с вечера, после того как пропал Ушинасу, Ваня Жомов решил, что проштрафившийся демон попросту дезертировал, и, пообещав наказать как следует, напрочь забыл о его существовании. Однако стоило ментам выйти за ворота, как они наткнулись на плетущегося черепашьим шагом вокруг забора Ушинасу. Ваня оторопел.

– Ты чего здесь делаешь? – спросил он.

– Выполняю ваше приказание, – еле шевеля языком, промямлил демон. – Сейчас заканчиваю круг четыреста восемьдесят шестой.

– А почему так долго? – удивился омоновец.

– А потому, что огороженная окружность поместья Брахмы больше километра длиной, – простонал Ушинасу и рухнул в пыль. Батарейки сели!

– Вот дурак! – восхитился исполнительностью демона Жомов. – Хрен бы я по чьему-либо приказу пятьсот километров пробежал, да тем более когда на тебя никто не смотрит. Давайте, мужики, на Дакшу его погрузим.

– Ты его загонял, ты его и грузи, – отрезал Сеня и повернулся к Брахме. – У тебя какого-нибудь паланкина, чтобы на слоне удобней было ездить, нет?

– Был где-то, хотя я и редко на слонах катаюсь, – ответил бог-творец.

Он отдал слугам приказ, и те приволокли откуда-то из сараев беседку, украшенную ничуть не хуже предыдущей, разломанной Горынычем. При помощи длинных кожаных ремней ее укрепили на спине покорного Дакши, и лишь после этого путешественники отправились в путь. Брахма еще раз попытался узнать, где их можно будет найти, но ему вновь отказали в информации. А для того, чтобы лишний раз не привлекать к себе внимания, менты решили начать прыжок в другой мир подальше от глаз Брахмы и его слуг. Примерно полчаса они ехали на слоне, отвечая на бесконечные вопросы последнего, а когда за деревьями не стало видно даже признаков жилья, Рабинович велел Вирупакше начинать переход.

Радужный световой вихрь закружил путешественников в своем водовороте, а когда они вновь обрели способность видеть, то узрели развалины храма Кали, где еще совсем недавно похититель, пока известный только под именем туманного бога, прятал саму спящую богиню. Путешественники слезли со слона.

– Дакшу надо куда-то спрятать, – распорядился Сеня. – Слишком сильно этот танк в глаза бросается.

– Мне бы не хотелось вас оставлять одних, поскольку может понадобиться моя помощь, – прогудел слон. – Хотя, убейте меня, не пойму, зачем мне вообще нужно вам помогать.

– Спасибо, конечно, за заботу, но если нам и придется драться, ты тут не поможешь. Сомневаюсь, что даже слоновьей силы хватит на то, чтобы противостоять магии, – покачал головой Рабинович. – Так что ты лучше спрячься, собери своих зверушек и разошли их присматривать за окрестностями. Увидят что-нибудь интересное, пусть сразу докладывают тебе, а ты уж нас поставишь в известность.

Задумчиво, с каким-то сомнением покачав головой, Дакша развернулся к джунглям и скрылся в подлеске, каким-то чудом умудрившись сломать не слишком много кустов. Остальные осторожно приблизились к развалинам храма и заглянули внутрь. В разрушенном здании со времени их вчерашнего визита ничего не изменилось, если не считать того, что Кали на каменной скамье, естественно, теперь не спала. Жомов с Ушинасу обошли храм по периметру, а остальные забрались внутрь.

– И как определить, был ли тут кто-нибудь после нашего вчерашнего визита? – спросил у Лориэля Рабинович.

– Я бы, может быть, и смог, но Горыныча этому обучать слишком долго, – ответил эльф. – Так что ему остается только сосредоточиться и попытаться отыскать следы туманного бога. Тем более что он уже знает, как они выглядят. Если этот проходимец был здесь, Горыныч следы отыщет. В противном случае нам останется только сидеть и ждать.

Ахтармерз, кивнув по очереди всеми тремя головами, занялся обычными для себя приготовлениями к активации магических способностей. Остальные отошли подальше, стараясь не мешать трехглавому чародею искать призрачные следы, и лишь Вирупакша, до сих пор не видевший Ахтармерза в действии, задержался было около него, но получил от Рабиновича подзатыльник и отошел в сторону вместе со всеми.

В этот раз Горынычу понадобилось куда больше времени, чтобы дать друзьям какой-нибудь ответ. Жомов с Ушинасу уже вернулись после осмотра окрестностей, остальные устали ждать, а Горыныч все еще не шевелился, испуская из себя золотистое свечение. Наконец, когда у ментов стало иссякать терпение, Ахтармерз расплел головы, поднялся и перестал мерцать.

– Чье-то присутствие я чувствовал, но очень невнятно, – авторитетно проговорил он. – Должно быть, незнакомец был здесь несколько дней назад и с тех пор больше не возвращался.

– Отлично! Значит, подождем его здесь, – потер ладони Жомов.

– Ага. Если только он не из числа наших работодателей, – криво усмехнулся кинолог. – В таком случае мы можем его до второго пришествия ждать… Если тут что-нибудь наподобие первого уже было.

Вступать в очередной спор никому не хотелось, и ловцы туманного бога принялись распределять места. Как ни сопротивлялся Попов, ему досталась не самая приятная роль. Андрюша должен был лежать на каменной скамье, укутанный тряпкой, и изображать спящую Кали. Жомов с Рабиновичем расположились один – у входа в храм, другой – у пролома в стене, через который тоже можно было пробраться внутрь. Оба держали в руках заряженные пистолеты, снятые с предохранителя.

Горыныч расположился за скамьей, на которой лежал Попов. Его задачей было нанести мгновенный силовой удар по туманному богу, как только Рабинович с Жомовым покажутся из своих укрытий. Эльф расположился под потолком и прямых обязанностей не имел, собираясь действовать по обстоятельствам, а Вирупакшу и Ушинасу спрятали в глубине храма. Их задачей было изображать толпу, дабы по возможности сбить с толку неведомого злоумышленника. Впрочем, если таковой окажется одним из членов большой тройки, смысла в их действиях не будет никаких, поскольку и Вишну, и Шива, и Брахма прекрасно знают, какова истинная численность группы захвата.

Распределив таким образом обязанности, ловцы туманного бога приготовились ждать появления этого типа. Вирупакша, не привыкший к столь неудобным условиям ожидания, постоянно возился в своем укрытии и стонал. Так продолжалось до тех пор, пока Ваня не пообещал ему язык вокруг шеи повязать. И член клана Чатурмахараджи, не услышав со стороны Рабиновича ни слова в свою защиту, счел за благо заткнуться.

Время тянулось медленно, и понять, прошел час, минута или год, было совершенно невозможно. Даже солнце, почти полностью скрытое за плотной стеной древесных крон и полуразрушенной кровлей храма, не светило в полную силу, поддерживая внутри развалин постоянный полумрак. Отчего определить даже время суток возможности у друзей никакой не было.

Рабинович начал ловить себя на том, что засыпает, и принялся щипать запястье. Некоторое время он упорно боролся с дремотой, слыша вокруг себя лишь странную музыку диких джунглей, а затем вдруг начало светлеть. Сеня задрал голову к потолку, разыскивая источник света, и неожиданно понял, что горят его карманы. Точнее, не сами карманы, а один из пузырьков со слезой Рудры.

– Так вот, значит, каким огнем опалит его слеза? – удивился Сеня и чуть повысил голос: – Всем приготовиться. Он приближается.

– Ага. Уже приблизился, – послышался насмешливый голос за спиной, и невидимая, но сильная рука легко подняла кинолога за шиворот, как слепого щенка, и швырнула в центр храма. – Кого, дураки, обмануть хотели?

Дальше все мгновенно пришло в движение. Попов скатился с ложа и встал во весь рост, держа в руках, словно автомат Калашникова, Горыныча, вытянувшегося в струну. Вирупакша и Ушинасу с истошными воплями выскочили из своих укрытий и заметались по задней части храма, изображая толпу. Сеня поднял пистолет, а Мурзик выпрыгнул неизвестно откуда и вцепился в ногу врага, скрытую дымкой. Туманный бог заорал.

– Горыныч, огонь! – рявкнул Сеня и выстрелил из пистолета. Ахтармерз в ту же секунду выпустил какой-то светящийся розоватый шар.

Враг неожиданно легко отшвырнул от себя Мурзика и, описав полукруг руками, выставил вокруг себя сверкающую сталью энергетическую защиту. Пуля и шар ударились об него, не причинив никакого вреда неизвестному богу. Эльф нырнул вниз, устремляясь к голове противника, но незнакомец заметил этот маневр и легким движением левой руки сбил Лориэля на землю еще на расстоянии. Затем туманный бог поднял обе руки вверх и начал что-то говорить нараспев.

Вот тут из своего укрытия и выскочил Ваня Жомов. Осознав, что стрелять во врага бесполезно, омоновец решил застать его врасплох и вырубить одним коротким ударом дубинки. Это ему почти удалось, но в последний момент туманный бог успел слегка уклониться, и удар Жомова вместо головы попал врагу в плечо. Тот заорал от боли и, что-то выкрикнув, испустил вокруг себя разбегающиеся черные концентрические круги. Горыныч выпустил шар другого цвета одновременно с туманным богом, и когда он ударился о черные круги, полыхнула ослепительная вспышка. Сеня услышал чей-то крик, почувствовал, что кричит сам, и понял, что куда-то падает.

«Неужели это все?» – успел подумать он, прежде чем погрузился в абсолютную ледяную черноту.

Глава 3

Это вам не автобус!

Проповедник махаяны

Блохи! Блохи!! Блохи!!! Откуда столько блох? Вот они, и справа ползут, и слева скачут.Сзади тоже подбираются, котов на них нет!.. Или, подождите, это не блохи? Прыгают, гады, это да. А светятся почему? Разве светящиеся блохи бывают? Хотя здесь, наверное, все бывает. И блохи светящиеся, и прыгающие светлячки, и… Подождите! А «здесь» – это где? Где я?! И кто я? Мать моя сучка, забыл, как меня зовут… Ага! Вспомнил – Мурзик. Я чистокровный шестилетний кобель немецкой овчарки и… Впрочем, вы это, наверное, уже не хуже меня запомнили. Дайте мне пару секунд, чтобы прийти в себя, и я вам расскажу, что с нами случилось.

Ну вот, теперь уже лучше! Я с трудом разлепил склеенные веки и попытался разобрать, где я нахожусь. Поначалу мне показалось, что я ослеп – настолько темно было вокруг, – и едва не взвыл от испуга, но затем различил далекие отблески, увидел около себя каменную стену и чуть не заскулил от радости. Я не ослеп! Просто оказался в каком-то подземелье, в полной темноте. То есть не совсем в полной, поскольку кто-то двигался в мою сторону с факелами. Я с трудом приподнялся на передних лапах и зарычал. Шествие факельщиков не остановилось, зато рядом кто-то застонал.

Я принюхался. Сеня точно был здесь – справа от меня лежал. Жомовым и Поповым тоже пахло, хотя я пока и не мог точно разобрать, где они находятся. Но сильнее всего воняло Ахтармерзом. Запах Горыныча и в обычном его состоянии ничуть не напоминает французские духи – тоже, честно говоря, вонь редкостная! – а когда он обижен или испуган, то усиливается до таких размеров, что кажется, будто ты рядом с дырявой трубой газопровода находишься и только и ждешь, когда она взорвется.

С остальными было сложнее. Лориэля я вообще не ощущал, что и неудивительно – этот маленький хитрюга всегда в экстренных ситуациях успевал каким-либо образом убраться подальше. А может быть, запах маленького эльфа не ощущался лишь из-за того, что выделения Горыныча перебивали все остальные ароматы? Ушинасу и Вирупакша, вонявшие почти одинаково, вроде тоже были здесь, хотя я и не поручусь, что оба сразу. Но вот слоном точно не пахло. Да я бы и удивился, если бы здешние пещеры пахли слонами! Кстати, стоит полюбопытствовать у этого Дакши при встрече, как это он туманного бога просмотрел?.. Хотя, если этот террорист, прежде чем до нас добрался, со слоном расправился, боюсь, задавать такие вопросы мне будет некому. Все-таки надо признать, что силен этот бог, кем бы он ни был!

После того как я с помощью обоняния установил наличие в данной пещере всех моих коллег, я, естественно, принялся их разыскивать и приводить в чувство. Начал с Рабиновича, думаю, не нужно объяснять, почему. Слава Полкану, хозяин был жив и, по-моему, даже не изувечен. По крайней мере, в себя он пришел быстро и начал ворчать насчет того, чтобы я от него отстал и дал спокойно поспать. Тем более что сегодня выходной и… И просто вскочил, затравленно озираясь по сторонам. Это я прекрасно видел – факельщики уже очень близко подошли.

Жомов сам пришел в себя и привел в чувство нашего криминалиста. Многого для этого не потребовалось. Просто Ваня, когда вставал на ноги, отдавил Попову пальцы своим берцом сорок последнего размера, и Андрюша истошно завопил. Факельщики остановились, а сообразительный омоновец прихлопнул его рот ладонью.

– Тихо, Поп! Сюда кто-то прется, блин, – шепотом заявил Ваня. – Кстати, е-мое, где наши? Ты видишь кого-нибудь?

Прежде чем Попов успел ответить, мой Сеня прошипел, что он рядом, а затем послышался противный голосок Лориэля. Эльф шепотом распоследними словами обругал все, что только смог вспомнить, а затем зажег над головой небольшой шарик. Теперь стало возможно рассмотреть окрестности, и я увидел, что мы находимся в довольно большой пещере. Настолько большой, что я даже потолка рассмотреть не мог, да и дальнюю стену не увидел.

Зато увидел Ушинасу, валявшегося неподалеку от остальных. Жомов тут же бросился приводить подчиненного демона в чувство, а мой хозяин внимательно осмотрелся. Видимо, искал то же, что и я, – Вирупакшу. Члена клана Чатурмахараджи с нами не было, как не было и туманного бога. Сам по себе факт настораживающий, а утешением служило лишь одно: Вирупакша автоматически исключался из числа подозреваемых в похищении Кали. Что хоть и не сильно, но все же облегчало нашу работу.

– Кто там идет? – шепотом поинтересовался Попов, показывая рукой в сторону коридора, из которого лился свет факелов.

– Королева Англии со свитой, – буркнул мой хозяин.

– Ты что, дурак? – Видимо, Андрюша еще не до конца пришел в себя. – Откуда тут королева Англии?

– Свои колониальные владения объезжает, – констатировал мой хозяин, а потом рявкнул на криминалиста: – Откуда я знаю, кто там может быть?! Ты сам-то вообще понимаешь, где мы оказались?

Попов не нашелся, что ответить, а Жомов глубокомысленно заявил, что мы сидим в пещере. Мой Сеня застонал и стек на пол вдоль стены. Словно только этого и дожидаясь, факельщики продолжили шествие, только теперь стали двигаться медленней. Жомов, глядя на их приближение, занял позицию у одного края прохода, Ушинасу расположился у другого, а все остальные встали напротив входа, всем своим видом показывая, будто всю жизнь в этой пещере и прожили.

Честно говоря, ничего хорошего от новых визитеров я не ждал. Во-первых, потому, что от подземных жителей, начиная со скандинавских гномов, особых любезностей никогда не видел. А во-вторых, здесь мы оказались не без участия загадочного туманного бога. А уж от этого типа я и вовсе подарков на Рождество получить не чаял. В общем, кроме очередных неприятностей на нашу зад… на наш круп, так сказать, я не ждал ничего хорошего. Да и остальные мои спутники – тоже.

– Слушай, Сеня, может быть, свалим отсюда, пока до нас новые проблемы не добрались? – предложил осторожный Попов.

– И как ты это собираешься сделать? – ехидно поинтересовался мой хозяин, который, видимо, остатки разума со злости потерял. – Новую дыру в скалах прогрызешь?

– А Лориэль у нас зачем? Перебросит в другой мир, и делов-то! – изумился криминалист. Эльф тут же закрутился над головами, показывая, что готов приступить к делу. Сеня задумчиво перевел взгляд с него на Попова и обратно.

– Нет. Не получится, – отказался он. – Мы здесь не просто так оказались. Если после стычки с этим мутным уродом нас сюда забросило, то уж наверняка тут о нем что-нибудь знают. Нужно расспросить.

С одной стороны, спорить с хозяином не хотелось. Действительно, мы могли оказаться в одном из убежищ этого туманного киднепера, и имели отличный шанс узнать о нем побольше. И именно поэтому же меня не особо прельщала мысль о новой стычке с этим террористом, да еще и на его территории. Она могла закончиться для нас плачевно, но иначе поступить мы не могли. Как ни крути, но кроме того, что слезы Рудры начинают пламенеть при приближении к бандиту, другой полезной информации о нем мы не имели. Поэтому и приходилось рисковать. Мы замерли, готовясь к бою, и, как оказалось, напрасно. В пещеру вошла корова!

– Я смотрю, вы хорошо устроились. Даже часовых выставили, – проговорила буренка, по очереди осмотрев Жомова и Ушинасу, в удивлении застывших у входа в пещеру. – Мило, мило. Вы и остаток жизни тут провести собрались? А что же тогда провизией не запаслись и кроватей не прикупили?

– Ты откуда тут взялась? – спросил мой Сеня, удивленный, пожалуй, меньше других.

– Оттуда, – заявила корова, махнув рогами куда-то наверх.

– И как там? – язвительно поинтересовался Рабинович.

– Светло, – меланхолично констатировало священное животное. – А вы в темноте решили жить?

– Да уж, лучше в темноте, чем с тобою рядом, – отрезал мой хозяин. – Шла бы ты… на луг пастись, что ли?

– А и действительно! Что я с вами время теряю? – удивилась буренка и, показав нам язык – интересно, все коровы такие невоспитанные?! – ушла обратно. Тут-то мой Сеня и спохватился.

– Эй! Стой! – завопил он, бросаясь вслед за коровой, но и двух шагов сделать не успел, как в нашу пещеру вошли какие-то странные существа.

Описывать их не буду. Такими неблагодарными делами даже криминалисты во время расследований не занимаются! Скажу только, что эти монстры походили на невероятную помесь пауков, крыс, летучих мышей и людей одновременно. Оттого и понятно, почему Ваня, опешивший при виде коровы, сразу врезал по голове дубинкой первой же твари, вошедшей в пещеру с факелом.

Ушинасу вцепился во второго монстра, и оба покатились по полу прямо под ноги моего хозяина, где тот обоих и успокоил. Правда, Ушинасу досталось не от злобы душевной, а лишь потому, что Рабинович поначалу никак не мог понять, где кончается один демон и начинается другой. Поэтому и бил дубинкой наугад. Так сказать, для полной гарантии. Остальные уроды, шедшие за этой парочкой, остановились, не решаясь войти внутрь нашего временного пристанища.

– Вы это, того-сего, может, драться не будете? – поинтересовался вдруг один из монстров.

– Вы кто такие? – грозно вопросил мой Сеня, не спуская взгляда с поверженного чудовища.

– А мы это, того-сего, асуры, – ответил тот же тип. – Демоны, обладающие колдовской силой Майя.

– Да хоть июня! – рявкнул Жомов. – Чего приперлись?

– Корова сказала, что помочь вам малость нужно, того-сего, – объяснил монстр. – А как мы вам поможем, если вы деретесь?

Тут, если честно, оторопел не я один. Уж на что мы меньше всего рассчитывали в этих мрачных подземельях, так это на помощь их обитателей. Мы-то думали, что здешние уроды – приспешники туманного бога, а они нас выручать прибыли!.. Или священная корова тут больше власти имеет, чем самый что ни на есть развеликий бог?.. Сказал бы я про королевство датское, если бы мы не в Индии были.

– То есть это что же, вас сюда нам в помощь послали? – все еще недоверчиво поинтересовался мой хозяин.

– Ага, – послышался тот же голос. – Только мы не знаем, чем вам помочь, того-сего.

– Сначала ответите на наши вопросы, а потом видно будет, – заявил Рабинович и начал спрашивать.

Асуры, как они нам уже сказали, обладали магическими способностями. То есть должны были бы обладать, да лишились их. И произошло это так: явился некий повелитель, судя по словесному описанию – наш туманный бог, и отобрал у них эту силу, приказав отдать ее ему во имя спасения мира. Чему мы ничуть не удивились, поскольку от этого бандита меньшего и не ждали!

Удивительным оказалось другое. Оказывается, асуры – это полная противоположность богам. Индусских, естественно! Даже имя у них образовалось из двух частей «а» и «сура». То есть анти-бог. И именно поэтому асуры, скрытые в глубине Меру, никогда не подчинялись никакой воле богов. Напротив, с богами они всегда воевали, хотя и без какого-либо успеха со своей стороны, если не считать всякие мелкие пакости…

Извините, поведать о них вам не могу! К этому времени я настолько утомился бесполезным, с моей точки зрения, рассказом, что пошел обследовать пещеру. Ничего интересного в ней я не нашел, зато успел вернуться к самому главному факту в разговоре моих ментов с асурами.

– Вы его зря богом называете, того-сего, – сказал нам о нашем террористе старший из асуров. – Не бог он.

– Это как? – не понял мой Сеня.

– А очень просто! – ответил собеседник. – Боги над нами власти не имеют. Могут убить, но не силу забрать. А если этот повелитель приказал нам отдать наше могущество и мы не могли не подчиниться, это значит, что он не бог.

– А кто же тогда? – поинтересовался Попов.

– А хрен его знает, того-сего, – пожал плечами демон. – Может быть, будда. А может, кто и повыше.

– И кто же, интересно знать? – Мой хозяин нездорового скепсиса, как всегда, не терял.

– Может быть, это карма! – почти шепотом выдохнул монстр.

– А если бог свою сущность изменил? – поинтересовался Лориэль. Мы все удивленно уставились на него, а эльф пояснил: – Если бог встает на путь разрушения, он теряет свое первоначальное назначение, внутреннюю сущность и становится иным существом. Так, например, с Ганешей произошло.

– Ну-у, если так вопрос поставить, того-сего, то, пожалуй, это мог быть и бог, – перебил его асур. – Только вы на это особо не рассчитывайте. Сейчас все боги измельчали.

– Вот спасибо вам за помощь, – фыркнул мой хозяин. – Значит, по-вашему, тот, кого мы ищем, мог быть богом, мог и не быть им. Он же имеет шанс оказаться буддой или, боже упаси, самой кармой, которую никто и никогда не видел. Так прикажете вас понимать?

– Ага, – кивнул головой или тем, что ее заменяет (брр!!!), асур. – Ну так что? Из подземелий вас выводить?

– Спасибо, сами как-нибудь выберемся, – отрезал Рабинович. – Вы свободны. И скажите корове, если ее, конечно, увидите, что еще раз ее встречу, за таких помощников рога точно поотшибаю.

– А коров трогать нельзя, того-сего, – заявил предводитель монстров. – Они священные.

– Бабушке своей это скажешь, – посоветовал мой хозяин, и демону пришлось смириться.

Асуры, по очереди изобразив какие-то странные движения, видимо, заменяющие им поклоны, безмолвно исчезли из пещеры, а в нашей компании разгорелась жаркая дискуссия. Спорили и орали все, исключая меня, естественно, но суть этих перепалок была одна – кто такой наш туманный бог?!

Первую коалицию составили между собой мой Сеня, Жомов и Ушинасу. Они утверждали, что обращать внимание на слова асуров о том, что наш киднепер не может быть богом, не стоит. Сеня доказывал, что существо, вставшее на путь просветления, решившее стать бодхисатвой, зла нести не может. А вред людям приносят только боги или демоны, что по сути своей одно и то же. Жомов с ним соглашался по одной причине: ему приятнее было набить рожу богу, чем какому-то будде, про которого он и не слышал. Ушинасу же не спорил лишь потому, что слово начальства для него – закон. А омоновец и был самым главным начальником этого демона.

Лориэль с Поповым заняли другую позицию. Они соглашались, что будда не может нести зло в мир, но с теорией моего хозяина относительно богов не соглашались. Оба твердили, что этим миром правит карма и даже боги подвластны ей. Следовательно, именно карма и творит все неприятности, случившиеся и с моими коллегами после визита в этот мир, и с самим миром. Оба кричали, что все наши злодеяния предначертаны кармой и что именно эту неведомую тварь и следует искать. Мой Сеня, может быть, и согласился бы с данным утверждением, если бы оппоненты указали место, в котором карму следует искать. А поскольку те таковое назвать не могли, то Рабинович их утверждения даже в расчет принимать отказывался.

Но больше всех учудил Горыныч, оставшийся в полном одиночестве. Он заявил, что нашим противником может быть только будда и никто более. Дескать, только это существо может спастись от безначальной сансары, то бишь бесконечности перерождений, а значит, имеет огромную власть над миром, не уступающую влиянию кармы. Его подняли на смех, и поделом!

Ну посудите сами! Не знаю, как у вас с буддизмом, но у меня – не очень. Однако и мне известно, что эта религия меньше, чем любая другая, склонна к проповедованию насилия. Насколько мне помнится, будды учат людей созерцанию мира и гармонии с ним, а не разламыванию кирпичей руками и дроблению черепов пятками, хотя таковые искусства и преподаются в буддийских монастырях.

Было и еще одно «но», разбивавшее теорию Горыныча в пух и прах. Тот, кто поумнее, поправьте меня, если я ошибусь. В буддизме есть три течения: хинаяна, махаяна и ваджраяна, которые означают название каких-то повозок. Не спрашивайте, не знаю, почему это так! Но в этих течениях о буддах говорится по-разному. Хинаяна утверждает, что их всего двадцать четыре штуки, махаяна говорит, что будд может быть бесконечное множество и жить они могут в любых мирах, а про ваджраяну я совсем молчу. Боюсь, это течение скажет, что буддой может стать любой. Даже я! Хотя чем я не Будда? Могу даже занять соответствующую позу…

Впрочем, я отвлекся. Все, что я сказал выше, наводит на один вывод: боги у всех одни, а самих будд может быть целая стая. И каким образом, скажите мне, это стадо стремящихся к самосовершенству людей породит эдакого Аттилу, желающего разрушить мир и имеющего для этого достаточно силы?.. Верите, что такое возможно?.. Ну и Полкан с вами! Если вы настолько наивны, можете дальше не читать. Лично я предпочитаю согласиться с моим хозяином в том, что асуров подчинил себе переродившийся бог. Предложение Лориэля тоже выглядит заманчиво, но если карму до сих пор никто не видел, как ее мы отыщем? Пусть уж эта карма своими делами занимается, а мы с мятежным богом сами разберемся. Благо не привыкать уже. Вон прошлый раз и с Уицилопочтли справились. А он не слабее всяких Брахм будет!..

В общем, стоило нашему трехглавому малолетнему магу-недоучке высказать свое мнение, как две другие коалиции временно объединились. Все члены нашей команды накинулись на теорию Ахтармерза с такой яростью в намерениях и аргументами на языках, что в считаные секунды разбили ее в пух и прах. Горыныч жутко обиделся и, по своей натуре, принялся раздуваться, грозя в ближайшее время переплюнуть размерами Дакшу.

– Ты что же, хочешь до конца жизни в этой пещере просидеть? – увидев катастрофический рост Ахтармерза, поинтересовался мой Сеня. Горыныч тут же немного сдулся.

– Это почему? – поинтересовался он.

– Да потому! – рявкнул Рабинович. – В коридор ты не пролезешь, а Лориэль из подземелья нас переносить в иной мир не рискует. Боится, что настройка координат собьется. – Сеня посмотрел на эльфа. – Так ведь?

– Нет, – ехидно отрезал тот. – Просто боюсь такую махину наружу вытаскивать. Все боги разбегутся, и кого мы тогда ловить будем?

– Карму поймаем. – В язвительности мой Сеня даже своей любимой тете Соне не уступит. – Она как раз на крупную наживку всегда берет!..

Кстати, о тете Соне! Я вам уже, по-моему, говорил, что они с дядей Изей – единственные близкие родственники моего хозяина. Живут в Одессе, и хотя слышу я о них часто, видел только один раз. Года четыре назад, когда я еще совсем малолетним щенком был, они к нам в гости приезжали. И то, как я понял, только по одной причине – кто-то там, в Одессе, сказал Сениным родственничкам, что у нас колбаса жутко дорогая. Вот они из Одессы пару мешков этой самой колбасы и привезли на продажу. Миллионов, конечно, не заработали, но хоть проезд окупили. Хотя тете Соне этого было мало.

Так вот, исключительно из предусмотрительности, дабы мой Рабинович куда-нибудь не смылся, тетя Соня с дядей Изей телеграмму о своем визите давать нам не стали. Свалились как снег на голову и почти сутки сидели у закрытых дверей. Мы с Сеней дежурили, а тетя Соня тратить деньги на гостиницу не собиралась!

Едва войдя в подъезд, я почувствовал непередаваемый запах копченой колбасы и удивился. Никак кто-то из соседей прямо на квартире коптильню открыл?! Я уже принялся подсчитывать, сколько колбасы сожру после того, как мой Сеня это нелегальное производство закроет, но зря считал. Колбасой пахло из мешков тети Сони, и мне, несмотря на все надежды на халявное угощение, даже куска не перепало. Сене тетушка выделила один заплесневелый круг. И то только потому, что оттереть эту плесень подсолнечным маслом у нее не получилось. Слишком глубоко въелась!

Сеня тетушку поблагодарил, а колбасу скормил соседскому крикливому коту, надеясь, что он сдохнет. Не сдох! Но это было позже. А сначала нам пришлось тетю с дядей на постой размещать, благодаря чему я временно переехал жить в ванную, Рабинович – на кухню, а оставшаяся в нашей квартире комната перешла в распоряжение Сениных родственников и колбасы. Причем последнюю запихали на шкафы, будто я чужую провизию воровать собирался. Да на фига она мне нужна!.. Когда на шкафах лежит.

Вечером тетя Соня с дядей Изей поужинали Сениными макаронами со своими солеными огурцами предположительно 1913 года выпуска, а утром потребовали от своего племянника отвести их туда, где товар можно было бы продать подороже. Мой Сеня хоть и знает многих торгашей, с реализацией крупных партий колбасы до сего момента не сталкивался. И ничего лучшего, чем отвести тетю к Армену, не придумал. Тот колбасу осмотрел, обнюхал и, широко улыбаясь, заявил:

– Вай, Сеня, эту колбасу, наверное, пещерные люди делали!

Как вы думаете, что ответила тетя Соня?.. Ни за что не угадаете!

– Если эту колбасу делали в пещере, – заявила она, – то ты свои глаза в секонд-хенде купил…

Не смешно?.. А вы бы на рожу Армена посмотрели, когда он пытался сообразить, насколько сильно его оскорбили. Я от смеха тогда даже «сникерс» вместе с оберткой случайно проглотил. Три дня потом животом мучился. Впрочем, речь сейчас не о тете Соне.

Мои коллеги проспорили еще минут десять, в итоге Попов переметнулся на сторону Рабиновича. Коалиция «эльф – криминалист» распалась, а поскольку Горыныч к тому времени уже давно молчал, оппонентов у моего хозяина больше не осталось. Лориэль, конечно, заявил, что мы напрасно теряем время, но так как моего Сеню переубедить не смог бы и какой-нибудь Сенека, было решено провести инспекцию местных богов. Помня о том, что слеза Рудры светилась вблизи туманного бога, Рабинович хотел собрать весь пантеон и, проверив каждого, выяснить, кто именно был нашим главным противником. Ну а сначала Сеня хотел вернуться в разрушенный храм Кали и поискать там следы террориста. А может быть, найти и его самого – контуженого и лишенного сил после контакта черных кругов с шаром Горыныча.

Сказано – сделано! Прыжок через миры с Лориэлем вновь обернулся кромешной темнотой и потерей сознания. Правда, ненадолго. Мне показалось, что я лишь на мгновение потерял ощущение реальности, а затем вновь начал воспринимать окружающий мир. И первым, что я увидел, были развалины святилища Кали. На этот раз именно развалины, поскольку на месте нашей недолгой схватки с туманным богом даже стен не осталось – лежали одни камни. Да и само место я узнал только потому, что около него стоял Дакша.

– Слава Ганеше, вы живы, – прогудел слон. – А то я уже боялся, что навсегда вас потерял, хотя и не знаю, почему это меня так расстроило.

– И мы рады тебя видеть, – констатировал мой Сеня. – Особенно после того, как ты врага проспал.

– Я не виноват, – махнул ушами Дакша. – Он просто возник у входа из ниоткуда, а когда я его заметил, он скрылся внутри. Потом храм окутал мрак, его разорвала ослепительная вспышка, и все обрушилось. Я уже полчаса назад дал задание кротам искать вас в руинах. Думал, что вас заживо или замертво погребло. Даже гадал, кем или чем вы после смерти станете и узнаете ли меня, перейдя в другую форму. Хотя и не знаю, почему я об этом думал.

– Значит, нашего туманного террориста ты тоже не видел? – спросил мой хозяин.

– Нет. После вспышки и обвала наружу никто не выходил, – ответил слон.

– Горыныч, сможешь найти, куда этот урод скрылся, если он вообще жив? – обернулся к нашему трехглавому анализатору эктоплазмы Рабинович.

– Попробую, – ответил тот. – Хотя за успешный результат не ручаюсь.

Ахтармерз тут же занялся обычными приготовлениями. То есть завертелся на месте, заплетая шеи в косичку, а затем бухнулся на развалины и засветился, как фонарь на столбе. Несколько минут он лежал неподвижно, а затем пропищал «вижу!», и Лориэль опустился вниз, положив ладошку на голову Горыныча. Я смотрел за ними, чувствуя, как просыпается охотничий азарт, и готовился отправиться куда угодно, но то, что сказал эльф, просто ошарашило.

– Ни фига себе! – завопил наш маленький проводник, отрываясь от Ахтармерза. – Да этот гад прямо во дворец Брахмы отсюда прыгнул!

Вот это новость!.. Я от удивления даже забыл пасть закрыть и пару минут походил на памятник псу, подавившемуся костью из-за собственной жадности. Что же это выходит? Разрушитель мира в заговоре с творцом? Или Брахма и есть туманный бог? Хотя слеза Рудры не светилась же, когда мы находились в его дворце!.. Или она во владениях Брахмы не работает?.. Впрочем, это вряд ли! Не мог же бог-творец пророчества про самого себя писать.

Судя по лицам моих коллег, примерно такие же мысли посетили и их. Хотя, конечно, за достоверность этой информации я ручаться не могу! Сеня с Поповым так и вытаращились на Лориэля, как мартовские коты на высоковольтный кабель под хвостом, и лишь Ваня Жомов сохранял полное спокойствие. Дескать, а чему вы удивляетесь? Я еще в доме Шакьямуни предлагал вам Брахме все четыре морды начистить – каждому бы хватило, и еще одна про запас осталась бы! Ушинасу, подражая командиру, тоже сделал вид, будто он хоть что-нибудь понимает.

– А ты не ошибся, Лориэль? – осторожно поинтересовался Попов, выходя из столбняка.

– Да что я, двор Брахмы не узнаю? – обиделся эльф. – Горыныч, подтверди!

– Я еще плохо освоился с новыми навыками и не могу долго фокусироваться на увиденном, – пробормотал Ахтармерз, распутывая шеи. – Но место и вправду показалось мне знакомым.

– Тогда чего мы ждем? – оскалился мой Сеня. Блин, с такой рожей он действительно на взбесившуюся колли похож! – Вези нас к Брахме, Лориэль!

– А это на сегодня последний прыжок будет, – предупредил нас эльф. – Если там заварушка начнется, вытащить вас я уже не смогу.

– А и не надо! – заявил омоновец, поглаживая дубинку. – Если заварушка начнется, спасаться не нам, а этому козлу придется. Я два раза по одной и той же башке не промахиваюсь!

Если честно, ни подтвердить, ни опровергнуть это утверждение Жомова я не мог. Потому что вообще редко видел, чтобы ему дважды приходилось по одной и той же голове бить. Обычно одного раза было вполне достаточно, если, конечно, его оппонентом был не слон. Или демон, как это случилось во дворце Шакьямуни. Хотя последний случай можно не считать. Ваня просто до того момента с демонами дел не имел, а то придумал бы какой-нибудь другой эффективный метод воздействия.

Мне скакать во дворец Брахмы, не имея путей к отступлению, что-то не очень хотелось. И не думайте, что я чего-нибудь испугался! Это не страх, а обычное благоразумие. Вы же, например, не сядете отдыхать на рельсах, когда на вас мчится поезд? Или не сунете голову в петлю только для того, чтобы проверить, сколько времени остается живым повешенный? Вот и мне не хотелось отправляться к Брахме только затем, чтобы узнать, как долго мы сможем сопротивляться и каким образом отдадим богу душу. В прямом и переносном смысле этого выражения!

Впрочем, другого выбора, кроме как отправиться во дворец Брахмы, у нас все равно не было. Как ни крути, а найти туманного бога и вынудить его вернуть силы Кали мы были просто обязаны. И не только ради спасения мира.

Его гибель непременно привела бы к непредсказуемым последствиям, и я был уверен, что на нашей вселенной это тоже здорово отразилось бы. Как именно, понять я не мог, но по своему личному опыту знал, что хорошего от этого ждать не приходилось. Кто знает, что было бы, если бы совсем пропал буддизм? Может быть, китайцы, например, стали бы магометанами и объявили бы джихад России за Кавказ или Америке за войну в Ираке. А их, между прочим, там миллиарды! Представляете, сколько бы смертников с бомбами они наплодили?!

В любом случае исчезновение буддизма ни к чему хорошему бы не привело. Даже если не считать, что с этим миром погибла бы и Кали, тогда домой нам ни за что не удалось бы вернуться. Это если учесть, что мы каким-то чудом остались бы живы в гибнущем мире. А насколько я помню ситуации из прочих религий, во время апокалипсиса оставаться в живых крайне накладно.

Мои коллеги придерживались той же точки зрения, хотя и реагировали на эту ситуацию по-разному. Попов выглядел мрачнее тучи, как это всегда и бывало перед очередной дракой. Если, конечно, Андрюша не был пьян. Сами знаете, что пьяному море по колено. Но, какой бы ни был Попов, пьяный или трезвый, стоило начаться заварушке, и он мгновенно забывал о том, чего несколько минут назад боялся. А тогда к нашему криминалисту было лучше не подходить.

Ваня Жомов, как всегда, к драке относился, как к любимому развлечению. Заставить его испугаться очередной стычки не мог бы ни один бог или демон. И наш омоновец, не откладывая дело в долгий ящик, принялся проверять оружие. Как и мой Сеня. Он хоть драться и не очень любил, но от врага никогда не бегал и к любой стычке, если ее не удавалось избежать, всегда старался подойти в оптимальной форме.

Про остальных и говорить не стоит. Ушинасу, прикажи ему Иван, пошел бы и в огонь и в воду, хотя я и не уверен, смогли бы ему огонь, и вода хоть как-то повредить. Горыныч, в духе самых образцовых пионеров времен развитого социализма, был всегда готов, и я никогда не замечал, чтобы он чего-то боялся. Может быть, оттого, что маленький еще, а может быть, страх просто не входил в их систему воспитания детей. Про Дакшу и говорить нечего! По-моему, этот слон-меланхолик с одинаковым равнодушием будет щипать листву с деревьев и топтать противника. Хотя и его тоже, как мне удалось пару раз заметить, можно серьезно разозлить. Бандерлоги вот недавно попробовали!

А вот Лориэль выглядел обеспокоенным. Хотя и тут удивляться нечему. Этот маленький проныра всегда волновался, когда не имел путей к отступлению. Но мне показалось, что эльф был почти на сто процентов уверен в том, что туманного бога у Брахмы мы не найдем. Поэтому всего лишь волновался, а не закатывал истерику, проклиная тот день, когда вообще решил связаться с ментами. Ну а я… Про себя я уже все сказал.

Тем временем к бою приготовились все. Сеня с омоновцем проверили табельное оружие, Попов выдал пару нот, проверяя свой голос и наши барабанные перепонки, а Горыныч нажрался всякой дряни, дабы иметь запасы желудочного газа для активации своей батареи огнеметов. Андрюша тоже было попытался заявить, что война войной, а обед по распорядку, но слушать его никто не стал.

– Ну что, Лориэль, отправляемся? – спросил эльфа мой хозяин.

– Как хотите. Только последний раз предупреждаю, что отступать будет некуда, – ответил эльф.

– А никто отступать и не собирается, – отрезал омоновец. – Уж в этот раз мы его прищучим.

Снова произошла погрузка на слона, Лориэль махнул волшебной палочкой, и мы перенеслись. Вот уж не знаю, слышат ли посторонние хлопок, перед тем как мы появляемся из ниоткуда, но лично до нас никакие шумы не долетали. Хотя, может быть, это только от того, что мы все время хоть на минуту, но теряли сознание во время переноса. Кстати, а почему с Лориэлем такого не случается? Это из-за тренировки, или на эльфов переход между мирами иначе действует?.. Никто на эти вопросы отвечать мне, естественно, не стал, а я, видимо, задал их вслух, и стражники у ворот замка Брахмы попятились.

Элементалей земли в этот раз тут не было. Вход в имение бога-творца защищали какие-то ящероподобные монстры, и я поначалу этому удивился, а затем вспомнил, что Брахма велел прежним стражникам бежать от пьяного Жомова подальше, и фыркнул. Новые охранники ни о чем спрашивать нас не стали. То ли сообразительней элементалей были, то ли заранее приказ получили нас пропустить, я не знаю. Но ворота они открыли без разговоров и, больше не требуя оставить животных за стеной, разрешили войти. Брахма ждал нас во дворе, словно и не двигался с места.

– Ну и где вы… – начал было говорить творец, но Сеня его прервал.

– Кто сюда до нас прибыл? – строго поинтересовался он.

– Вирупакша, – ответил Брахма, немного удивившись. – При этом в таком состоянии, что заперся в одной из комнат и начинает орать благим матом, стоит только кому-нибудь приблизиться к дверям. Он даже по-человечески разговаривать перестал. То рычит, как тигр, то верещит, как обезьяна! Что вы с ним сделали?

– К сожалению, это не мы, – отрезал мой хозяин. – Это у нас стычка с похитителем Кали произошла, и всем здорово досталось…

– Но у вас-то крыша не поехала, – возмутился Брахма.

– Поехала, – возразил Жомов. – Причем так поехала, что если сейчас наезжать не перестанешь, я тебе из четырех свиных рыл двенадцать поросячьих в момент сделаю.

– Ну-ка, иди сюда, – слезая с Дакши и доставая из кармана слезу Рудры, позвал творца мой хозяин. Тот удивленно подошел, и, как и следовало ожидать, слеза не засветилась.

– Сеня, а может быть, она на его территории не работает? – высказал прошлые сомнения Попов.

– Может быть, – согласился с ним Рабинович и повернулся к Брахме. – Слушай, ты можешь всех богов в одном месте собрать?

– А зачем это? – поинтересовался бог-творец, все еще не понимая, что происходит.

– Ты хочешь найти того, кто твой мир рушит? – вопросом на вопрос ответил Сеня. Брахма кивнул. – Ну вот, тогда ничего и не спрашивай. Так можешь или нет?

– Трудно будет и опасно. Там половина богов друг друга так ненавидят, что как бы драку не устроили, – вздохнул Брахма.

– Вот и проследи, чтобы не устроили, – отрезал мой хозяин. – Даю тебе времени до вечера, а перед заходом солнца чтобы все, включая и тебя, и Сарасвати, были у разрушенного храма Кали. Вирупакша покажет дорогу.

– Ага, покажет! – фыркнул Лориэль. – Так покажет, что потом назад путь никто отыскать не сможет.

– Ну, это не проблема, – встрял в разговор Дакша. – Я все-таки царь джунглей, и если Вирупакша по-звериному начал говорить, в порядок его привести я смогу, только покажите мне его комнату, хотя я и не знаю, зачем мне все это надо!

Брахма указал на одно из окон второго этажа, и наш слон направился туда. Стоило ему заглянуть через окно, как из комнаты раздался истошный вопль. Дакша что-то пробубнил, и оранье затихло. Бог-творец помчался отдавать распоряжения посыльным элементалям воздуха, чтобы те известили богов о начале общего собрания, а мы отправились в свои апартаменты отдохнуть.

Жомов, конечно, жутко расстроился от того, что подраться не удалось. Он принялся ворчать и задиристо посматривать на дворцовую прислугу, а успокоился только тогда, когда Сеня пообещал ему вечером хорошую драку. Попов попробовал сделать по этому поводу ехидное замечание о том, что у некоторых то ли кулаки вместо мозгов, то ли мозги в кулаках находятся, на что и получил ответ, что у других все мозги в желудке. Причем уже переварены давно.

Андрюша, конечно, обиделся, но ненадолго. Элементали воздуха, выполнявшие буквально все работы во дворце, уже приученные к тому, что чужестранцам в первую очередь следует приносить еду и выпивку, мгновенно накрыли невысокие столики в нашей комнате. Выпивку Рабинович тут же конфисковал, а вот на пищу накинулись все. Не исключая и меня, и я даже не предполагал, что так сильно успел проголодаться.

Еда была обильной, хотя и чересчур острой на мой вкус. Сеня тоже морщился и отказывался от некоторых блюд, а вот железным желудкам Попова с Жомовым все было нипочем. Мне кажется, они не хуже Горыныча могли бы камни и гвозди переваривать. Или золотые тарелки, как это сделал Ахтармерз, в задумчивости слопав посудину вслед за угощением. За что и получил нагоняй от Рабиновича. Дескать, жри то, что ничего не стоит, а материальными ценностями разбрасываться нечего!

– Не понимаю, что вы, гуманоиды, в этом золоте нашли, – обиженно проворчала средняя голова трехглавого пожирателя сокровищ, и две крайние, соглашаясь, дружно закивали. – У нас вон его завались!..

– Так, блин, пацан! – рявкнул на него Жомов. – Я тебя предупреждал, чтобы ты нас гуманоидами не обзывал?!

Ахтармерз тут же сжался, ожидая наказания, и юркнул под топчан.

– Ваня, подожди! – осадил его мой хозяин. Ну, естественно! Сеню хоть троглодитом назови, только дай узнать, где поживиться можно. – Мурзик, фу! Горыныч, что ты там о золоте говорил?

– А то и говорил, – проворчал Ахтармерз, осторожно высовывая головы из-под топчана. – У нас на золото даже внимания никто не обращает. В смысле, за ценность его никто не считает. Мы его для улучшения пищеварения используем. А Брыхгарнауз-Таргоплит даже теорию выдвинул, что золото у детей до ста двадцати лет улучшает развитие магических способностей. Он даже доказательства привел, но их оспорили. Страхтадырмус-Урундурукс утверждает, что не золото, а платина оказывает решающее влияние на наши экстрасенсорные способности. Вот меня мама один день золотом кормит, а на другой – платину в пищу добавляет.

– А что же вы там вместо денег используете? – оживленно поинтересовался мой хозяин, явно вспоминая Мезоамерику и то, как упустил возможность на бобах какао заработать. Попов, видимо, тоже подумал об этом и хитро прищурился.

– У нас люмпурканбрусы являются самой твердой валютой, – ответил Горыныч, явно довольный тем, что знает больше людей.

– Люмпур… что? – не понял Рабинович.

– Это насекомые такие. Они очень редкие, с ваших свиней размером, – пояснил Ахтармерз. – Их на специальных фермах разводят под усиленной охраной. У меня мама зарплату в десять люмпурканбрусов получает, и мы даже понемногу на сберкнижку откладывать умудряемся.

– Да, Сеня, облом! – рассмеялся Андрюша. – Не получится у тебя золотом на халяву разжиться.

– А у нас частным лицам вывоз золота запрещен, – еще больше расстроил моего хозяина Горыныч. – Правительство опасается, что бесконтрольный вывоз этого металла в гуманоидные миры может подорвать их экономику. Всю торговлю золотом правительство и ведет. У вас вон, например, в Индии, Китае и Таиланде наши агенты кузнечиков и тараканов закупают.

– Ваши агенты? – Тут оторопели мы все.

– А вы что думаете, будто только одни о существовании параллельных миров знаете? – усмехнулся Ахтармерз. – Да и как бы мы информацию о других мирах получали, не будь в них наших агентов? Как кто-нибудь случайно из вашего в наш мир перенесется, так мы его вербуем и обратно отправляем. И не боимся огласки. Все равно, даже если наши агенты захотят рассказать о нас и выгодной работы лишиться, никто им не поверит. В психушку упрячут, и дело с концом.

Мой Сеня задумался. Вот уж не знаю, что за мысли лезли ему в голову, но после рассказа Ахтармерза Рабинович надолго замолчал. Мне кажется, Сеня думал, насколько выгодней и безопаснее работать на соотечественников Ахтармерза, чем на эльфов, и не стоит ли поменять службу в милиции на должность агента, если эти обязанности совместить не удастся. Хотя что мы землякам Горыныча предложить сможем? Если Сеня вдруг скупкой тараканов, пауков и мух займется, в психбольнице быстрей окажется, чем когда о наших похождениях поведать решит. Да вы сами посудите! Приходит к вам человек домой и предлагает скупить ваших тараканов оптом. Что вы о нем подумаете?.. Решите, что он новый сверхприбыльный бизнес открыл?.. Ну, тогда вы тоже Рабинович!..

Сеня так задумался, что даже не сразу заметил, как дверь в нашу комнату открылась. Я уже подумал, что это явился Вирупакша, но оказалось, что не он один страдает незнанием правил приличия. Жомов приготовился научить незваного гостя стучаться, да так и застыл – к нам в комнату вошла Кали, а Ваня женщин не бьет. Если, конечно, женщины его сами бить не пытаются… Теща с женой – исключение! Они не женщины, а теща и жена. Хотя я этих различий и не понимаю. Честное слово, обе и выглядят, и пахнут, как женщины…

– Красавчик, я ведь могу и обидеться, – с порога заявила четырехрукая богиня, и я унюхал, как Попов покрылся испариной. – Почему ты утром не зашел проститься? И вообще, где ты был вчера?..

– С восьми до одиннадцати, – закончил за нее мой Сеня. Кали грозно посмотрела в его сторону.

– Молодой человек, вас разве не учили, что встревать в чужие разговоры некультурно? – сердито поинтересовалась она.

– А вас, сударыня, не учили, что, входя в чужую комнату, нужно стучать? – ехидно спросил мой хозяин. – Может быть, мы тут без штанов сидим.

– Эка невидаль! – фыркнула Кали. – По-твоему, я мужиков без штанов никогда не видела? Или у вас что-то другое есть, что у остальных отсутствует?

Мой Сеня так и оторопел, впервые не придумав с ходу, что же ответить на такую наглость. Лориэль тихонечко захихикал, явно собираясь в силу своей натуры подстегнуть Рабиновича с богиней к скандалу, но не успел. Кали повернулась к Попову.

– Мачо, я слышала, ты какой-то общий сбор объявил? Зачем? Расскажи своей булочке, – потребовала она. Сеня окончательно потерял дар речи, да и Попов тоже.

– Я… э-э… в общем… – промямлил он, а затем вдруг взял себя в руки. – Кали, ты все узнаешь в свое время. А теперь оставь нас, пожалуйста. У нас секретное совещание.

– Вот как? – нахмурила брови богиня, а затем неожиданно улыбнулась. – Вижу, ты настоящий мужчина. Умеешь настоять на своем.

И Кали пошла к выходу. В дверях она остановилась.

– Кстати, предупреждаю на будущее, когда мы станем жить вместе, – проговорила богиня, и Андрюша поперхнулся. – Не вздумай меня даже пытаться пороть. Я могу позабыть, какой ты милый, и нечаянно оторвать тебе руки.

Кали вышла из нашей комнаты, плотно закрыв за собой дверь. И едва это случилось, мой Сеня с Жомовым, глядя на покрасневшего Попова, принялись истерично хохотать. Лориэль присоединился к ним, и даже Ушинасу позволил себе изобразить на морде некое подобие улыбки – вот уж не думал, что и у демонов есть чувство юмора! Именно в этот момент дверь открылась снова. Все затихли, решив, что Кали вернулась, но оказалось, что есть и еще боги, даже не догадывающиеся о том, что в дверь следует стучать. Это был Брахма.

– Прошу простить, что прерываю ваше веселье, – сухо проговорил он. – Но боги уже прибывают в указанное вами место. Ждут только вас.

– Пришли сюда Вирупакшу и сам отправляйся туда, – приказал мой хозяин. – Через пятнадцать минут мы будем на месте и все объясним.

Хотелось верить, что так оно и будет!..

Глава 4

Что вы мне удостоверение под нос суете? Все равно ничего не вижу!..

Фемида

Сеня растерянно оглядывал толпу, собравшуюся у развалин храма Кали. Он и представить себе не мог, что столько богов может быть на свете, а запомнить их имена даже не пытался. Атри, Ангирас, Пуластья, Шатарупа, Брахмани, Ману, Нарады и прочие Маудгальяяны мелькали перед ним, совершенно не запоминаясь или поражая своим уродством. И после получаса представления почетных гостей Сеня решил, что лучше попытаться запомнить всех гостей на свадьбе дочери губернатора, чем надеяться не забыть, как зовут какого-нибудь индусского бога.

Первый ряд перед российскими милиционерами составляли члены большой тройки. С ними были Кали с Сарасвати да еще один сухонький старик, которого звали то Шакра, то Индра. При этом все почетные гости партера с недовольством взирали на Вирупакшу, оказавшегося единственным богом, удостоенным чести стоять рядом с российскими ментами.

Следом за боссами местного пантеона теснились божки поменьше, и чем дальше они стояли, тем ничтожней было ихвлияние на жизнь здешних миров. Многие поглядывали друг на друга не только с явной неприязнью, но и с откровенной ненавистью, и Брахме, дабы соблюсти порядок на этом собрании, пришлось вызвать сюда хранителей мира – локапалы, – созданных им же самим непонятно с какими целями.

По идее, локапалы выполняли те же функции, что и ведомство Вишну. Но тот творений Брахмы к своим делам подпускать не хотел, поэтому большую часть времени локапалы откровенно бездельничали, пили вино, играли в кости и приставали к женщинам. А поскольку жалованье им Брахма не платил – за что, ведь они же ничего не делают, – то оные «хранители мира» откровенно промышляли воровством. Ну а так как к детищам бога-творца приставать пострадавшие побаивались, и родилась поговорка: «Что к локапале попало, то пропало!» И именно из-за них Брахма, замученный потоком жалоб, приказал больше не принимать в своей резиденции никого из смертных.

Все это доблестным российским милиционерам рассказал Вирупакша, пока последние из богов подтягивались на сходку. Он же и обратил внимание ментов на то, как один из локапал шарит по карманам у какого-то зазевавшегося бога. Ваня Жомов тут же хотел вмешаться и арестовать воришку, но Сеня его удержал, сославшись на то, что у богов и без него собственных служителей закона достаточно, а у российских милиционеров в данный момент дела поважнее есть. Однако омоновец успокоился только тогда, когда обворованный бог, даже не прекращая разговора со своим коллегой, поймал воришку за руку, отобрал все награбленное у себя и у прочих членов собрания и пинком отправил его в полет до ближайших кустов.

И все же локапалы свое дело делали. Сеня, конечно, не знал, как эффективно они могли хранить мир в целом, но доброжелательную атмосферу на собрании эти хранители поддерживали исправно. Стоило только где-то начаться ссоре, как рядом оказывались около десятка локапал и, несмотря на недовольство богов, растаскивали их в разные стороны. Опасаясь связываться с Брахмой, хранителям никто не перечил, и если не считать постоянного гама, на поляне царили относительный мир и спокойствие.

– Ну? Скоро начнем, что ли? – завопил кто-то из толпы богов.

Сеня недоуменно вскинул брови, пытаясь отыскать смутьяна, и Вирупакша тут же поспешил на помощь. Он указал на нарушителя спокойствия и сказал, что это Дхритараштра – один из представителей клана Чатурмахараджи. Дескать, это самый главный завистник, лжец и клеветник во всем пантеоне. А больше всего Дхритараштра ненавидит Вирупакшу, поскольку тот умней, красивей и влиятельней. Сеня, сравнив морды обоих членов клана Чатурмахараджи, позволил себе усомниться в утверждении добровольного гида, решив, что по степени тупости и уродства один другого стоят. Недаром же к одной и той же группировке в пантеоне принадлежат!

Между тем вопль Дхритараштры возымел свое действие. Индусские боги, и без того взволнованные беспрецедентным случаем общего собрания, начали вопить, требуя, чтобы им объявили, что здесь происходит и зачем их согнали в одну кучу. Гвалт поднялся невообразимый, и разволновавшихся членов пантеона ни один локапал успокоить уже не мог. Их роль взял на себя Попов.

– Мо-олчать! – рявкнул он во всю силу собственных легких.

Слава богу, что орал Андрюша, задрав голову вверх, иначе вряд ли и половина пантеона оказалась бы в состоянии вменяемости после этого истошного вопля. А вот орлам, из любопытства кружившимся над сборищем, и индусским воронам повезло меньше. Орлы, поскольку летали на большей высоте, справиться с управлением все-таки сумели, а вот вороны посыпались вниз, как спелые апельсины. Если только можно представить себе апельсин, заросший перьями. Боги затихли.

– Вот так-то лучше, – констатировал Попов. – Все собрались?

После этого вопроса по приказу Брахмы локапалы начали делать перекличку. К удивлению Сени, они знали всех присутствующих не только по именам, но и по внешности. Хотя удивляться было нечему. Все-таки один год жизни Брахмы длится 311 040 000 000 000 нормальных человеческих лет. И Сеня не знал, как давно бог-творец создал первого локапалу, и сколько данные существа успели прожить в обществе других богов. Пусть даже тысячную или всего миллионную часть этого времени, а за такой срок можно запомнить даже, когда день рождения у твоей двоюродной бабушки.

Пока локапалы вели перекличку, российские милиционеры ждали. При этом Ваня не переставал высматривать в толпе возможного претендента на звание туманного бога и вообще старался запомнить все те физиономии, которые ему не понравились. Впрочем, через минуту и он напрягаться перестал, решив, что не нравятся ему абсолютно все члены пантеона и, если дойдет до заварушки, чайники под кофейники он подрихтует абсолютно всем. И стоило только омоновцу прийти к такому выводу, как один из локапал подошел к Брахме и что-то прошептал тому на ухо. Бог-творец нахмурился, а затем посмотрел на Рабиновича.

– Все пришли. Нет только Ганеши, – заявил он. – Хотя эта скотина и раньше никогда и никого не слушалась.

– Что же, занятно, – хмыкнул кинолог. – Впрочем, начнем и без него. Или без нее?

– А хрен его разберет, – буркнул Брахма. – Я в создании этого существа не участвовал и подозреваю, что сотворившие Ганешу сами не знали, кого хотят сделать – мужика или бабу. Вот и получилось невесть что. Один день Ганеша в сари, другой – в мужской одежде. И каждый раз то к женщинам, то к мужчинам пристает. Я решил такое поведение бисексуальным назвать, и даже в «Камасутру» соответствующие поправки приказал внести.

– А кто «Камасутру» выдумал? – оживившись, поинтересовался Попов.

– Конечно, я, мой милый мачо! – осклабилась четырехрукая богиня. – Хочешь, покажу тебе, как мне все эти позы в голову приходили?

– Кали, тут вроде бы общество собралось, – напомнил ей Брахма.

– Ну и что? – повернулась к нему Кали. – Им тоже поучиться не помешает, а то с кем ни столкнешься, все – бревно бревном!

– Давайте вы этими опытами после собрания займетесь, – предложил Рабинович и, не давая богине возможности возразить, обратился к собравшимся.

Неизвестно от чего, но Сеня вдруг сделался излишне красноречив. Он довольно пространно обрисовал то положение, в котором оказался местный мир. Затем расписал все те ужасы, которые постигнут эту вселенную в случае наступления конца света, и лишь после этого перешел к велеречивому описанию тех усилий, которые российские милиционеры приложили для спасения данного мира. Под конец этой речи Жомов едва не заснул, да и боги начали зевать, и лишь когда Рабинович изложил причину, по которой все здесь собрались, по рядам прошло заметное оживление.

– В общем, так! – заявил Сеня. – Сейчас все по очереди будут подходить к тумбочке, на которой стоит флакон. Если он не загорится, вы избавлены от подозрений. В противном случае, если преступник откажется сдаться, мы откроем огонь на поражение. – Рабинович показал пистолет. – А если кто-то попытается улизнуть до проверки, виновным будет считаться именно он, и на него будет объявлен всебуддийский розыск. Вопросы есть?

– А после проверки можно домой идти? – послышался чей-то голос. – А то у меня еще тантры сегодня не читаны и воскурения я не нюхал.

– Я тебе понюхаю, наркоман хренов, – погрозил оживившийся Жомов. – Еще раз о такой фигне заикнись, мигом статью впаяю. Причем без суда и следствия.

Что за статья, каким манером и куда ее будут впаивать, выяснять никто не решился. Поначалу возникли споры о том, в какой очередности следует проходить проверку – младшие после старших или наоборот, – но Брахма, чрезвычайно обиженный недоверием ментов к его персоне, вместе с Сарасвати первым двинулся к флакону со слезами Рудры. Остановившись в считаных сантиметрах от него, бог-творец сердито посмотрел на Рабиновича – флакон остался таким же темным, каким и был секунду назад.

– Чист. Следующий, – скомандовал Попов.

Дальше один за другим пошли Сарасвати, Шива, Вишну, Индра и Кали. Менты внимательно следили за приближением каждого бога, готовясь мгновенно начать действовать, но жидкость во флаконе так и осталась бесцветной, не выказав даже малейшего намека на какое-нибудь сияние.

Российские милиционеры, а вместе с ними Лориэль и Горыныч были разочарованы. Они все ожидали, что туманным богом окажется кто-то из высших руководителей пантеона, и готовились решить все проблемы быстро и решительно, но вышло не так. Теперь проверка затягивалась, но зато путешественники получили на свою сторону самых сильных из богов, которые просто лопались от желания расправиться с тем, кто вынудил их пройти эту не очень приятную и почетную процедуру. По крайней мере, теперь ментам беспокоиться о союзниках не приходилось. И росло их количество с каждой минутой.

Следом за главными богами пошли члены клана Чатурмахараджи.

У Рабиновича еще теплилась надежда, что все именно сейчас и закончится, но вся четверка, включая и Вирупакшу, тоже легко прошла проверку. После них к тумбочке пошли все менее значительные боги, и с каждой минутой надежда на розыск скрывающегося преступника все таяла. Или возрастала, кому как нравится! Все-таки чем меньше подозреваемых, тем больше шанс найти преступника. Уж эту истину российские милиционеры знали куда лучше других.

Все так безрезультатно и продолжалось довольно долго, пока не случился небольшой казус. Менты велели собрать всех богов, и исполнительный Брахма приказал привести именно всех. В том числе и Рудру. Оное существо хоть и считалось демоном, но так же выполняло и какие-то божественные функции. Или, может быть, просто попало сюда как воплощение божественного гнева Брахмы и, следовательно, лицо, приближенное к богу. Так это было или иначе, выяснять никто не стал. Тем более что ментам было не до этого. Приблизившись к флакону, Рудра грохнулась на колени и заголосила:

– Кровиночка моя! Слезиночка моя! Кровь от крови моей, частичка плоти моей, горе мое ненаглядное! Что с тобой эти поганые менты сделали? Да зачем они тебя, такую капельку, в неволю забрали и в одиночную камеру упрятали? Как же ты теперь жить-то будешь? Да кто тебя в ладошках согреет?

Менты оторопели.

– Что вы с ним сделали? – грозно посмотрел на Рабиновича Брахма. – И это, хотите сказать, и есть воплощение моего гнева? Да надо мной теперь каждая корова смеяться станет!..

– Лориэль, ты же сказал, что это чучело только до двенадцати ночи реветь будет? – повернулся к эльфу кинолог. – Или ты просто забыл уточнить, какого именно дня?

– Ты на меня бочку не кати, дятел! – обиделся Лориэль. – Как говорил, так все и было. И гномом буду, если понимаю, почему это безликое чудище сейчас ревет.

– А мне просто понравилось плакать, – неожиданно ровным голосом проговорил демон. – Хотел бы я на вас посмотреть, если бы вы никогда в жизни не плакали, а затем бы вдруг поняли, что это такое! – И Рудра снова зашлась слезами. – Ой, да сколько же несправедливости в этом мире! Всякие чубайсы на свободе ходят, а мою крохотулечку безвинную в пузырек герметичный упрятали!..

– Уберите это чудовище отсюда! – рявкнул Брахма, и парочка локапал рванулась к демону.

Схватив Рудру под руки, они потащили меняющего облик монстра куда-то в сторону. На несколько секунд проверка прервалась. Процессия остановилась, и все присутствующие на собрании боги начали между собой перешептываться, бросая разные по степени ироничности взгляды в сторону Брахмы. Тот нахмурился.

– Чего встали? Процесс задерживаете, – рыкнул он, и все утихло.

После Рудры богов для проверки осталось около тридцати штук. Глядя на эту тающую процессию, Жомов хмурился все больше – а чему радоваться, если кандидатов во враги все меньше и меньше остается, – Попов облегченно вздыхал, рассчитывая успеть на ужин, и лишь один Рабинович радостно улыбался. Лориэль удивленно покосился на него, порхая в воздухе между кинологом и Брахмой.

– Сеня, ты чему радуешься? – поинтересовался он. – Теория-то твоя по швам трещит. Никто из оставшегося сброда даже глиняный кувшин без помощи слуг не разрушит. Они и богами-то считаются только для массовки.

– Ты забыл один факт, – усмехнулся Рабинович.

– Какой же? Тебя что, при рождении клещами за голову тянули и нечаянно отщипнули большую часть мозга? – язвительно поинтересовался эльф. Сеня не ударил в грязь лицом.

– Нет, Лориэлюшка! Это я помню. А вот ты забыл, что тебя при родах пытались обратно запихать и весь мозг в задницу загнали, – огрызнулся он. – Вспомни, мотылек пустоголовый, кого здесь не хватает?!

– Уж не хочешь ли ты сказать, что… – начал было говорить эльф, но Брахма его перебил.

– Не-ет! Только не Ганеша, – расхохотался он. – Если этот гермафродит и может что-нибудь порушить, так только честь девичью… Или мальчишечью, смотря какой у него половой день выдастся. Он в жизни ни о чем кроме секса не думал.

– Ну, значит, Ганеша себе новое развлечение нашел, – хмыкнул кинолог, видя, что и при приближении последнего из богов слеза Рудры не засветилась. – Иначе как ты объяснишь, что, когда на нас напал туманный бог, флакон пылал, как галогенка, а сейчас не блеснул даже?

– А Галогенка, оно такое же, как Ганеша? – заинтересованно встрял в разговор престарелый Индра.

– Чего? – оторопел Сеня.

– Ну, я так понимаю, этот тип то Гала, то Генка, – пояснил дедок и тут же схлопотал подзатыльник от Жомова.

– Иди-ка, старик, телевизор смотри, а в умные разговоры не суйся, – посоветовал Индре омоновец, и дедок быстренько смылся с глаз.

– Сеня, а может быть, Лориэль прав? – вновь завел старую песню Попов. – Может быть, это карма?..

– Точно, карма. Кроме нее некому, – оживился Брахма. – Карме подчиняется все, и если она решила, что вам террориста не найти, можно и не сопротивляться. Это что же, мне придется заново рождаться? И опять все по-новому строить?

– Можешь хоть сейчас начинать, – посоветовал творцу Жомов. – А мы пока эту карму найдем и морду ей начистим.

– Ваня, карма – это просто судьба, – попробовал объяснить омоновцу Попов.

– Нет такой судьбы, чтобы меня из милиции уволила, – отрезал Ваня. – А на эту индейскую карму мне и вовсе начхать!

– Не индейскую, а индийскую, – вновь влез с поправками эксперт.

– Да хоть чучмекскую! – отрезал Ваня. – А если будешь придираться, я сейчас кому-нибудь морду набью. Вот хоть Брахме. Любую из четырех по выбору или все вместе!

– Спасибо, не надо! – так замахал всеми руками Брахма, что вполне мог бы заменить офисный вентилятор. – Уважаемый Андрей, может быть, вы его злить перестанете? А то мне потом стыдно будет на людях в синяках показываться. Кто же избитого бога уважать станет?

– Тот, кого посильнее били, – пояснил омоновец и уже собрался выполнить свое намерение, да Рабинович его кое-как успокоил.

Боги, прошедшие проверку, тем временем принялись роптать, требуя, чтобы их, чистых и непорочных, отпустили по домам. Сеня недовольно покосился на них, а затем махнул рукой. Дескать, проваливайте! И тут же на поляне заискрились небольшие радуги, раздалось переливчатое «ДЗИ-ИНЬ!!!», а затем боги начали исчезать. По одному и целыми охапками. Вскоре около развалин храма Кали остались только сама четырехрукая богиня, Брахма, Сарасвати, Вирупакша да путешественники.

– Милочка, а ты правда собиралась «Камасутру» тут рекламировать? – невинно спросила у Кали Сарасвати. – Я и не представляла, что ты можешь оказаться в какой-нибудь позиции, кроме «миссионерской». Такое драгоценное тело нельзя сильно гнуть. Сломается!

– Ой, и не говори! Так тяжело поддерживать себя в форме, – вздохнула Кали. – А вот ты мне скажи, после того как тебя Брахма всеми руками обнимет, кто тебе конечности из узлов распутывает? Он сам, или ты слуг зовешь?

– Девочки, опять вы начинаете?! – взмолился бог-творец.

– Вирупакша, – покосившись на них, позвал «цементовозку» Сеня. – Валим отсюда, и пусть они в остроумии состязаются хоть до конца света. У нас поважнее дела есть.

Вирупакша было покосился на Брахму, но, поскольку тот был всецело поглощен усмирением девиц, с изрядной долей язвительности поливавших друг друга словесными отходами, спорить с Рабиновичем даже не решился. Он только полюбопытствовал, в какое место путешественники хотят отправиться, и, получив адрес резиденции бога-творца, мгновенно смылся с места очередных женских разборок вместе со всей честной компанией.

Дакша, которого с собой на проверку не брали, опасаясь, как бы он случайно не затоптал какого-нибудь бога, меланхолично поинтересовался, как прошел фейс-контроль, но поскольку тут же добавил свое излюбленное «хотя я и не знаю, зачем мне это надо знать», ответа не получил. Чему, впрочем, не расстроился и принялся за оставленный на минутку ужин из каких-то подозрительных русскому глазу овощей и фруктов. Ахтармерз, видя, с каким аппетитом уплетает все это слон, стащил для пробы какой-то фрукт из его кучи и, попробовав, заявил:

– Растение как растение. Ничего необычного.

– Ну да. Тебе бы только тараканов да пауков жрать, – фыркнул Сеня.

– Да уж это лучше, чем водку пить, – авторитетно заявил трехглавый трезвенник.

– Это чем же? – удивился Жомов.

– Для здоровья полезнее, – констатировал Ахтармерз.

– Это ты просто мало пил, поэтому такую ерунду и городишь, блин, – с видом знатока возразил Иван. – Вот сегодня попробуешь хорошего вина и поймешь, как оно полезно.

– Хорошего?! – возмутился Попов. – Да тут даже виноград не растет. И вина у них не вина, а наливки какие-то.

– Ну и что? А по мне, так чем крепче, тем лучше, – не сдавался Жомов.

– Сейчас тогда ты очень крепко по затылку получишь! – пригрозил омоновцу кинолог. – Чтобы до того момента, как туманного бога отловим, никаких даже разговоров о выпивке не было.

– Ой, Сеня, не там ты родился, – вздохнул Иван. – Тебе нужно трехглавым мухоедом быть, а не нормальным российским ментом. Когда это у нас большие дела без водки делались?

– Вот потому в России и бардак, – констатировал Сеня.

– И потому нужно передать все управление страной евреям, – язвительно заявил Попов.

– А хоть бы и так, – огрызнулся Семен. – Хуже от этого бы не было.

– Да уж куда хуже! – возмутился эксперт. – И так кругом еврей на еврее едет и евреем погоняет. Ни одной славянской морды в правительстве не видать!

– Ты еще скажи, что это евреи Россию до нищеты довели! – рявкнул Рабинович и тут же почувствовал, что зависает в воздухе.

– Так, прекратили межрасовые распри! – заявил омоновец, держа спорщиков на вытянутых руках. – А чтобы вы больше не ссорились по этому поводу, будем с этого момента считать, что это индусы во всем виноваты.

– А почему индусы? – оторопел Попов.

– А потому, что у вас у обоих в родне индусов нет, – заявил Ваня, проявляя недюжинную смекалку. – Может быть, хоть в этом вопросе общий язык найдете.

Возражать против такой железной логики было бесполезно, тем более зависая над землей. Больше дискутировать не стали, наверное, одновременно задумавшись о степени виновности индусов в плачевном состоянии российской экономики. Или просто решив, что с трезвыми двухметровыми дураками лучше не спорить. С пьяными – тем более! Хотя последнее утверждение и так все знают. Но спорят. Видимо, из чисто русского чувства вечного противоречия, несогласия с непреложными аксиомами.

До своих апартаментов менты добрались в глубокой задумчивости. Причем кто из них чего задумывал и как глубоко, не сознался ни один. Наверное, потому, что никто их и не расспрашивал. Вирупакша попытался войти в комнату следом за путешественниками, но Ваня так демонстративно закрыл дверь у него под носом, что все желание двигаться дальше у представителя клана Чатурмахараджи как корова языком слизнула. Путешественники остались одни, и лишь тогда Попов поинтересовался у Сени, что он делать дальше собирается.

– То же, что и вы, – хмыкнул Рабинович. – Завтра с раннего утра устроим облаву на Ганешу. Возьмем этого гермафродита тепленьким и заставим прекратить все безобразия.

– Не думаю, что нам одним это под силу, – засомневался Лориэль. – Прошлый раз ничего не вышло.

– А кто сказал, что мы будем одни? – удивленно вскинул брови кинолог. – Вон у Брахмы нахлебников богов сколько. Пусть и помогают нам террориста ловить. Все-таки, если наступит тут конец света, не мы одни от этого пострадаем. Сейчас Брахма со своими девицами натешится, вернется назад, и я ему велю рано утром рать поднимать.

– А почему ты этого, интересно, на общем собрании не сделал? – язвительно поинтересовался Попов. – Или хорошая мысля приходит опосля?

– Дурак ты, Поп! – констатировал Сеня. – Что на собрании произошло?.. Туманного бога не нашли и разошлись спокойно. Ганеша просто решит, что либо его посчитать забыли, либо на него, как на убогого, плюнули и в расчет решили не брать.

Так что до утра он суетиться не будет. А что случилось бы, если бы мы сегодня джихад против этого извращенца объявили?.. Ночью ему было бы легче скрыться, а к утру Ганеше уже бы донесли, что его вычислили. Лови его потом по всему здешнему конгломерату миров. Пока искали бы его, он и вселенную успел бы разрушить, и нас в гроб загнать.

– Сеня, все никак не надивлюсь, откуда в такой маленькой голове столько ума? – удивился Ваня. – Или ты еще и спинной мозг используешь?

– Нет! Просто с детства приучен головой, а не задницей думать, – огрызнулся Рабинович, и омоновцу это почему-то показалось жутко забавным.

Жомов все еще продолжал ржать, не обращая внимания на участливые взгляды товарищей, а в апартаменты путешественников внесли так долго ожидаемый Поповым ужин. Сеня поинтересовался у элементалей, вернулся ли Брахма, и, получив отрицательный ответ, приказал, как только тот явится, передать ему, что гости хотят поговорить. Летучие элементали, изобразив земной поклон, задом выползли из апартаментов, оставив путешественников наедине с ужином, что последнему ужасно не понравилось, и он бы предпочел улизнуть, но, к счастью для ментов, в индусской кухне поглощать пищу живьем было не принято. Хотя Горыныч, например, предпочел бы съесть бегающих тараканов, нежели неподвижную грудинку.

Остальные ничего против вареной, тушеной и жареной пищи не имели. Уплетали так, что за ушами трещало, и со стороны могло показаться, будто это узники Бухенвальда дорвались до личной кухни Геринга и отъедались сразу за несколько лет. Плюс и еще на несколько, про запас. Ну а когда минут через пять вся снедь была уничтожена, в апартаменты путешественников вошел Брахма. Был он чернее тучи, что указывало на то, под какой перекрестный огонь божественного девического остроумия ему пришлось попасть.

– Теперь-то вам что понадобилось? – поинтересовался бог-творец.

– Вина, – мечтательно протянул Жомов, и Брахма взбесился.

– Да вы охренели тут совсем! Я вам еще и вино подавать должен? Вам слуг мало? – вопил он. – Хотите, чтобы сами боги вам прислуживали? А хрен вам не мясо?

– Нет, огородное растение, – осадил его Рабинович. – Хватит орать. Тебя по делу позвали. А если нам вино понадобится, мы его и сами взять сможем. Ни у кого не спрашивая. Ясно тебе, чурка паукообразная?

– А что же он тогда про вино говорит? – стушевался творец.

– А ты мне еще указывать будешь, о чем разговаривать? – завелся Жомов, которому сегодня подраться так и не удалось. – Может быть, строем ходить заставишь?

– А разве один человек может строем ходить? – удивился Брахма.

– Может, – заверил его омоновец, отстегивая от пояса дубинку. – И ты нам сейчас это продемонстрируешь.

– Остынь, Ваня, – осадил его Рабинович. – Успеешь еще кулаками помахать. А пока мы не все дела переделали.

Жомов что-то недовольно проворчал себе под нос, но спорить с кинологом не стал. Рабинович несколько секунд выжидал, пока отходчивый Ваня окончательно успокоится, а затем рассказал Брахме, что от того требуется. Сенино предложение творцу индусских миров совсем не понравилось. Мало того, что он не верил в виновность Ганеши, так еще и остался недоволен тем, что к рассвету нужно снова собрать всех богов. Что при отсутствии строгой иерархии в местном пантеоне было чрезвычайно трудно. Просто трудно было заставить закоренелого лежебоку вылезти из постели, если этот лежебока привык никому не подчиняться и всячески подчеркивать свой суверенитет.

Впрочем, эти проблемы Брахмы ментов не касались. Сеня вообще считал, что они уже свою часть работы выполнили. Преступника нашли, а разбираться с ним уже не милицейское дело. Во всех нормальных мирах приговоры судьи выносят! И вообще, менты собрались участвовать в завтрашней операции только для того, чтобы разгневанные боги не прихлопнули Ганешу раньше времени. То есть до того момента, пока он не вернет силу Кали и та не снимет с Лориэля свое заклятие. А потом – хоть трава тут не расти!

Брахма, не слишком веривший в добросовестность и усердие своих коллег-богов и остро нуждавшийся в союзниках, крайне заинтересованных в благополучном исходе операции, спорить с Рабиновичем не стал. Хоть он и понимал, каких трудов будет стоить собрать всех членов пантеона еще до зари, но наказать туманного бога с такой армией, не получая помощи от профессиональных спасителей миров, было бы еще труднее. Поэтому перечить Рабиновичу он не стал, со всем согласился и ушел, едва омоновец с тонким намеком указал ему на дверь «демократизатором».

Брахма ушел, а менты улеглись спать. Впрочем, заснуть еще долгое время не мог никто из друзей. Попов, видимо, попав под влияние бога-творца, мучался сомнениями, действительно ли Ганеша причина всех их бед. Жомов расстраивался из-за того, что сегодня не смог размяться, и тут же предвкушал, как завтра оторвется на слугах Ганеши и на нем самом по полной программе. А Рабинович тщетно пытался предугадать все осложнения, имеющие возможность случиться завтра во время операции.

Горыныча мучила изжога от переедания, и он то и дело фыркал язычками пламени. Лориэль страшно хотел надеяться на то, что Рабинович не ошибся, и из всей компании к полуночи крепко спали только Дакша и Ушинасу. Первого трудно было смутить по природной меланхоличности, а второго – по врожденной тупости и слепой вере в могущество новых хозяев. А в это могущество демон, ночевавший в помещении стражи, верил свято. Еще бы, только Жомов с Рабиновичем да туманный бог знали слово. А это означало, что по силе они были как минимум равны.

Утром путешественников разбудил один из элементалей воздуха. И поняли они, что наступило утро, лишь потому, что данный индивидуум их разбудил. Да и то не сразу. Жомов, спросонья решив, что кто-то пытается украсть его табельное оружие, угостил элементаля оплеухой. Тот отлетел на пару метров и упал на Попова, которому снилось, как Кали заставляет его изучать «Камасутру» на практике, на глазах у всего отдела милиции. Естественно, криминалист начал сопротивляться и едва не удушил упавшего на него слугу. Впрочем, еще неизвестно, можно ли вообще удушить существо, наполовину состоящее из воздуха.

Неясно, что примерещилось Мурзику, но верный пес, услышав вопли, стоны, крики и шум падающих тел, вскочил с места и залился звонким лаем. Сеня только тогда проснулся и спросонья же попытался застрелить напавшего на друзей врага. Еще неизвестно, в кого попал бы кинолог из пистолета, но, на всеобщее счастье, он сначала забыл снять оружие с предохранителя, а затем переполошенные грохотом в комнате гостей элементали ворвались внутрь с факелами. Лишь после этого недоразумение было улажено, истинные причины всеобщего переполоха установлены, а виновный в лице элементаля был доставлен в реанимационное отделение местной клиники для духов. Где и скончался… бы, если бы там оказался хоть один российский врач.

Примерно полчаса менты потратили на легкий завтрак и проверку амуниции, а затем вышли во двор, где в кромешной темноте их поджидали Брахма, Кали, Вирупакша, Ушинасу с Дакшей и десятка два стражников бога-творца. Брахма пояснил, что они нужны лишь в качестве пушечного мяса, на что духи ничего не возразили и даже не расстроились. А чего им расстраиваться? Ведь «хорошую религию придумали индусы, что ты, отдав концы, не умираешь насовсем!». Дакша вон на себе это уже проверил. Хотя даже Брахма удивлялся тому, что слон что-то помнил из своей прошлой жизни.

– Красавчик, я знаю, что сегодня ты станешь самым великим героем всех времен и народов, – проворковала или, скорее, пророкотала Кали, подходя к Попову. – Я тебе уже даже эскиз надгробного памятника набросала и слова придумала: «Здесь лежит тот, кто и должен тут лежать. Остановись, путник, и посмей только не воздать хвалы герою». Подпись – Кали. Ну и как?

Попов поперхнулся, а Лориэль тихо захихикал.

– Я, вообще-то, помирать пока не собирался, – с трудом выдавил из себя криминалист.

– Да ты с ума сошел! – изумилась четырехрукая садистка. – А как ты собираешься стать великим героем? Все они обязательно умирают, совершив самый большой подвиг в своей жизни, а потом возрождаются богами или буддами. За помощь в спасении мира тебе по крайней мере на первые пару миллионов лет должность младшего инспектора в ведомстве Вишну гарантирована. Это, конечно, не слишком почетно для меня, но сначала мы будем просто любовниками, а когда через пару миллиардов веков тебе доверят какую-нибудь оперативную группу, не ниже моей рангом, мы с тобой поженимся. А после свадьбы дети твою фамилию возьмут. Согласись, звучит – Кашьяпа Попов или там Шатарупа Андреевна?

Это уже всех убило окончательно. То есть, конечно, трупов во дворе не прибавилось, но Жомов, Рабинович и Лориэль просто попадали со смеху. При этом маленький эльф минут пять не мог встать на крыло, как сильно он ни старался. Только и успевал увертываться от ладоней омоновца, стучавшего по мостовой в припадке буйного веселья. Попов, естественно, общего настроения не поддерживал, да и аборигены выглядели удивленными.

– И что это вас так сильно рассмешило? – наконец гневно поинтересовалась Кали, глядя на гогочущих идиотов сверху вниз.

– Да, Андрюша! Шатарупа Андреевна почище Даздрапермы Коминтерновны будет, – с трудом переводя дыхание, проговорил Рабинович. – Ты, когда домой вернешься, так какую-нибудь рыбку в своем аквариуме назови. На память о непознанной славе величайшего героя всех времен и народов. Я ей даже сам корм покупать буду.

– Дурак ты, Рабинович, – сердито констатировал криминалист. – Нельзя над чужой мечтой смеяться, – а затем повернулся к Кали. – Слушай, что я тебе скажу, и запомни. Мы с тобой из разных миров и вместе никогда не будем. Поймаем преступника, и я уеду отсюда навсегда. Так что поищи себе другого мужа.

Кали застыла.

– Свиньи вы все, мужики! – заявила она и, круто развернувшись, скрылась во дворце Брахмы.

– Ну вот, девушку обидел. Разбил ее сердце и бросил, – хихикнул Лориэль.

– Заткнись, клоп перелетный! – резко повернулся в его сторону Попов.

– В натуре, Лориэль, ты не лучшее время для шуток нашел, – поддержал друга Жомов.

Эльф собрался было огрызнуться, используя свой многочисленный арсенал издевательств и оскорблений, да так и не сказал ничего, посмотрев в лица ментов. Конечно, хорошего от Кали они видели мало, да и Попов ничем не обнадеживал богиню, но крушение чьих-либо надежд всегда навевает грусть. Вот путешественники и загрустили, видя, как рухнул воздушный замок Кали, придуманный ею одной. Брахма глубоко вздохнул.

– Ну, может быть, уже пора отправляться? – робко поинтересовался он.

– Подождите! – прежде чем кто-либо успел ответить, раздался крик из дома.

Менты обернулись на голос и застыли. На крыльце дворца Брахмы стояла Кали в полном боевом снаряжении. В одной руке у нее была сабля, в другой – небольшой круглый щит. Еще две конечности держали лук, а тело укрывали причудливого вида доспехи. На голове богини красовался не менее странной конструкции шлем, и выглядела она чрезвычайно воинственно.

– Ладно, мачо, я тебе докажу, что достойна любви, – прорычала Кали, спускаясь вниз. – Ты еще не видел, что такое горячие индусские бабы!

– Ого! Похоже, она завелась всерьез, – пробормотал Брахма и тронул Попова за рукав. – Ты присмотри за ней, а то она еще сгоряча Ганешу прибьет. Мне, конечно, все равно, но вот вы в этом случае тут навсегда останетесь. А я, если честно, от таких гостей уже устал.

Гости с ним были абсолютно согласны, так как от хозяев устали не меньше и домой хотели так сильно, что сейчас, пожалуй, променяли бы все сокровища Индии на трамвайный билет… За исключением Рабиновича, конечно. Он, ясное дело, скучал не меньше остальных, но за такие цены никогда в жизни на трамваях ездить бы не стал.

Кали подбежала к собравшимся и посмотрела на них с таким вызовом, словно собиралась устроить бои без правил и выбирала себе соперника. Драться с ней почему-то никто не согласился. Путешественники полезли на Дакшу, Брахма зачем-то прошелся вдоль строя стражников, а Вирупакша сделал вид, что крайне заинтересовался положением звезд. А едва менты заняли свои места, как этот бог мгновенно прыгнул с ними в мир, где правил Ганеша, а следом за ним отправились и остальные.

То, что зрение вернулось к ним, доблестные российские милиционеры поняли лишь тогда, когда у них перед глазами перестали прыгать разноцветные шарики. Было темно так, что темнее не могло показаться даже человеку с завязанными глазами или совсем без таковых. Дакша было двинулся вперед, но кто-то на него заорал, и слон остановился, меланхолично ощупывая хоботом почву перед собой в поисках трупов, которых рядом не оказалось. Зато были живые, и им не понравилось, когда Дакша пошлепал их по головам. Они снова заорали.

– Свет кто-нибудь включит? – наивно поинтересовался Попов, и над равниной вспыхнули десятки огней.

Рабинович поморщился, глядя на иллюминацию, устроенную богами. Без магии тут, конечно, не обошлось, над головами зажглись разноцветные шары, небольшие фонтанчики бенгальских огней, нимбы и надписи с именами и названиями фирм-спонсоров. В этот раз народу собралось куда больше, чем на вчерашнем собрании, и Рабинович сначала удивился этому факту, но затем рассмотрел знакомые и незнакомые силуэты чудовищ и понял, что каждый из богов тоже, как и Брахма, решил прихватить с собой «пушечного мяса».

– Где дом Ганеши? – поинтересовался кинолог. Ему указали на север, где скопление огоньков на горизонте трудно было отличить от звезд. – Отлично. Теперь потушите огни и оставайтесь на местах. Ко мне пусть подойдут только Брахма, Шива и Вишну. Лориэль, зажги лампадку.

Эльф затеплил над головой Рабиновича небольшой фосфоресцирующий шарик, отчего тот стал похож на шахтера, готовящегося спуститься в забой. Сеня поморщился, но просить Лориэля изменить внешний вид и степень интенсивности освещения не стал. Он слез со слона и подождал, пока рядом из темноты материализовались силуэты вышеназванных богов.

– У кого-нибудь есть план жилья Ганеши? – спросил у них кинолог.

– Какой там план, – презрительно фыркнул Шива. – У этого придурка все без плана. И жилье тоже. Настроил что попало, обнес высоким забором, чтобы ни один раб не сбежал, вот и вся архитектура.

– Ну и хрен с ним, с планом, – буркнул Сеня. – Значит, просто выстроим вдоль забора такую цепь, чтобы и мышь не проскользнула, а затем начнем атаку. Кстати, а вы сможете помешать Ганеше ускользнуть в другой мир?

– Я могу попробовать, – ответил Вишну. – А если и не задержу его, так смогу засечь, куда именно он прыгнул. В общем, его мы не потеряем.

– Вот и хорошо, – кивнул головой Рабинович. – Тогда ты останешься со мной. Остальные пусть разделятся на три части. Брахма с одним отрядом обойдет крепость с тыла, Шива со своими подчиненными займет правый фланг, а на левом… – Сеня растерянно осмотрелся.

– Можно я? Можно я?! – выскочил вперед Вирупакша.

– Можно Машку за ляжку, – буркнул Рабинович и махнул рукой. – Хрен с тобой. Будешь командовать левым флангом.

Член клана Чатурмахараджи едва не сошел с ума от счастья. Сеня отправил командиров отрядов разделять остальных богов на группы, а рядом с ментами остались лишь Вишну, Кали да отряд дэвов, приведенных с собой богом-хранителем. Около получаса над равниной висел несмолкаемый ропот, прерываемый лишь короткими вскриками – вполне возможно, после зуботычин, – а затем все пришло в движение. А когда занялся рассвет, путешественники смогли увидеть лишь хвосты трех колонн, уходящих в сторону резиденции Ганеши. Дав им немного времени, Сеня приказал тоже выдвигаться вперед.

Утро выдалось туманным, сырым и промозглым. Находиться в мутной пелене было неприятно, но такой рассвет устраивал атакующих куда больше, чем ясное небо, яркое солнышко и свежий ветерок. Впрочем, упомянутые компоненты хорошего дня долго себя ждать не заставили. Налетевший ветер разогнал туман, жаркое индусское солнце мгновенно высушило росу, а голубое небо сверкающим куполом накрыло наступающие армии и осаждаемый ими дворец. Рабинович поморщился, видя, что еще не все отряды вышли на позиции, но в резиденции Ганеши было тихо, и кинолог немного успокоился.

А потом заорали петухи. То есть менты поняли, что это петухи, только потому, что в такую рань больше орать было некому, хотя вопли этих доисторических будильников совсем не походили на привычное российское «ку-ка-ре-ку!». Попов невольно вздрогнул, да и осаждающие замедлили ход. Впрочем, лишь на секунду, чтобы затем и вовсе встать. Да и было с чего. Прямо перед ними возникла армия, состоящая из одних женщин в полупрозрачных одеждах. Даже демоны и те раззявили рты!

Дамское воинство, вооруженное лишь собственной, истинно индусской красотой, оцепило кольцом весь дворец Ганеши, выстроившись в несколько рядов. Несколько долгих секунд две противоборствующие армии молча смотрели друг на друга, а затем над равниной разлилась аборигенская музыка, и женщины стали танцевать.

Сеня просто ошалел. Он, конечно, догадывался, что бог нетрадиционной ориентации может применить и какие-нибудь нестандартные методы ведения войны, но такого не ждал. Выставить против вооруженного до зубов и чрезвычайно злого из-за ранней побудки воинства полуобнаженных танцовщиц мог только сумасшедший. Ведь не рассчитывал же Ганеша, что шедшие на штурм враги зачаруются красотой дам и грацией их движений и позабудут о войне?! Как глупо было надеяться и на то, что танцующие женщины остановят атакующих солдат…

– Или остановят? Хрен ведь этих индусов поймешь, – сам того не заметив, проговорил вслух кинолог.

– И вообще, откуда они взялись? – растерянно спросил Попов.

Этот вопрос остался без ответа. Откуда за стенами появились танцовщицы, понять сейчас было нельзя. Зато становилось ясно, что Ганеша гостей ждал. Видимо, оказался куда умнее, чем о нем думали коллеги по пантеону. Получалось, что этот извращенец предвидел раннюю атаку на свой дом и успел к ней приготовиться. А это означало, что впереди атакующих могут ждать сюрпризы и посерьезнее. Сеня закрутил головой в поисках эльфа.

– Лориэль, предупреди командиров групп, чтобы были осторожнее, – приказал он. Маленький самовлюбленный хам хотел огрызнуться, что не нанимался посыльным и подчиняться каким-то сержантам российской милиции не собирается, но не успел.

– В атаку!!! – раздался истошный крик над равниной, и армия осаждающих в едином порыве рванулась вперед.

– Твою мать! – выругался Рабинович. – Убью того, кто этот приказ отдал.

– Сеня, мне как-то с безоружными девками несподручно драться, – тронув Рабиновича за плечо, растерянно проговорил омоновец. – Что делать-то будем?

– Этих уродов догонять, пока они бед не натворили, – рявкнул кинолог, указывая на Кали и отряд дэвов, помчавшихся с истошными криками к стене. – Вишну, следи, чтобы Ганеша не смылся. Дакша, поддай жару! – И слон с места включил третью скорость.

Глава 5

Ломать – не строить. Строят пусть другие…

Михаил Горбачев

Услышав приказ к атаке, я поначалу ошалел. Конечно, и до этого момента я был не слишком высокого мнения о моральных устоях, культурных традициях и уровне интеллекта всего населения данного конгломерата параллельных миров, а теперь и вовсе перестал их за людей считать. Даже согласился бы с тем, чтобы этот мир сгинул к кошачьей матери, раз тут солдаты могут с оружием на танцующих женщин кидаться.

А тем все нипочем! На них орда уродов несется с истошными воплями, а они знай себе танцуют так, будто выступают в театре и ничего, кроме цветов и аплодисментов, от публики не ждут. Я, конечно, понимаю, что у них религия обещает обязательное возрождение после смерти и обретение новой сущности, но в какой форме?! Я бы лучше совсем помереть предпочел, чем стать каким-нибудь котом после смерти. Или блохой, что еще хуже! А этим индускам все нипочем. Вот уж задурили им головы…

Дакша, конечно, спринтер неплохой, но до меня ему далеко. Не успел он и с места двинуться, как я стрелой пролетел половину расстояния до умчавшихся вперед дэвов. А когда наш одушевленный танк наконец набрал ход, я уже настиг задние ряды солдат Вишну.

Первого дэва я поймал зубами за шаровары и уронил на землю. Второго сбил с ног мощным толчком в спину, а потом понял, что таким способом сумасшедших уродцев я не остановлю. Пришлось применить последнее средство. Обогнав бегущий к стене отряд, я остановился, принял боевую стойку и угрожающе зарычал. На дэвов это подействовало, а вот на Кали – нет. Солдаты Вишну остановились, а паукообразная богиня продолжила нестись дальше. Я растерянно замер, не зная, что и делать. Дэвов оставишь, они снова вперед помчатся, а раздвоиться, чтобы удержать еще и Кали, я просто не мог.

– Молодчина, Мурзик! – похвалил меня Рабинович, пролетая мимо нас на слоне. – Поп, да останови ты эту взбесившуюся бабу.

– Ка-а-али-и-и!!! – заорал Попов так, что дэвы попадали на колени, а у стены обрушились верхние зубцы. – Не трогай их!

– Ах, не трогать? – на мгновение застыла четырехрукая богиня. – Значит, тебе эти замарашки милее, чем я? Или, может быть, тут твоя любовница? Ну так смотри, что я с ними сделаю!..

Бросив лук и вытащив непонятно откуда еще две сабли, Кали рванулась вперед. Я зло зарычал, буквально наяву видя, как летят во все стороны отрубленные конечности, рекой льется кровь и несутся над равниной вопли умирающих. В одну секунду я чуть не поседел от ужаса и едва не сошел с ума от бессильного отчаяния и невозможности предотвратить жуткую бойню. Честное слово, эта страшная картинабудет преследовать меня до конца жизни. Хотя наяву ее я так и не увидел!

Кали врубилась в строй танцовщиц, не перестававших выделывать свои «па» на траве. Сабли в ее руках засверкали с невероятной скоростью, и каждый удар достигал своей цели. Вот только жертвы, вместо того чтобы кричать от боли и истекать кровью, стали растворяться в воздухе едва заметными облачками дыма. Я так и застыл с открытой пастью, совершенно ничего не понимая.

Впрочем, не я один. Мои менты тоже просто ошалели, глядя на это невероятное зрелище. Несколько секунд вокруг всей крепости шла скоротечная битва, превратившая в пар почти девять десятых танцовщиц, а затем войска остановились. Причем те «индуски», что остались целы, так и не перестали танцевать, а музыка по-прежнему звучала над равниной.

– Это что такое? – растерянно повернулся мой хозяин к Шиве.

– Фантомы, – довольно спокойно ответил тот. – Я так и знал, что столько баб даже Ганеша к себе заманить не сможет. Он нас просто заманивал. По-моему, теперь лучше отступить. Как бы сейчас что-нибудь серьезное не началось.

– Назад! – тут же завопил Рабинович, но его не слышали.

Пришлось Попову озвучить во всю глотку этот приказ, из-за чего часть стены впереди нас уменьшилась в высоте наполовину.

Услышав Андрюшин вопль, союзные нам войска принялись нехотя пятиться, но не сделали они и десяти шагов, как из-под земли вырвались языки пламени с двухэтажный дом высотой! Они почти надвое рассекли наши ряды, и часть солдат с дикими криками исчезла в стене огня. Мы невольно подались вперед. Я почувствовал, что что-то тут не так, но никак не мог сообразить, что именно. А пока попытался ощупать окружающий мир всеми органами чувств, Жомов разозлился.

– Ну, все! Сейчас я этому фокуснику устрою гастроли в цирке на Цветном бульваре, – зарычал он, спрыгивая со спины слона, и бросился к пролому в стене.

Попов, схвативший Горыныча, изготовившегося к бою, и мой Рабинович мгновенно последовали за ним. Лориэль с Ушинасу и я немного задержались, но, пока демон с эльфом набирали скорость, я уже успел своих коллег догнать. До Кали, стоявшей около самой стены, оставалось не больше десятка метров, как через ограду крепости стали перелезать жуткие многорукие монстры почти трехметровой высоты.

– Кали, берегись! – завопил Андрей.

– Не волнуйся, мачо. Это тоже фантомы, – усмехнулась богиня. – Вот, смотри…

Спокойно повернувшись к чудовищам, Кали сделала шаг вперед и лениво ткнула саблей одного из монстров. Я почувствовал их непередаваемую вонь и понял, что фантомами они просто не могут быть. Я заорал, пытаясь предупредить богиню, но было поздно. Монстр легко отбил направленный на него удар, затем опутал Кали своими руками и, подняв над собой, с силой швырнул вперед. Четырехрукая богиня, даже не успев вскрикнуть от удивления, исчезла в пламени позади нас.

– Не-ет!!! – заорал Попов и рванулся вперед так, что в одно мгновение обогнал Жомова.

От Андрюшиного крика первый же урод упал, да так и остался лежать. Двое, не попавшие под прямой удар поповской звуковой волны, только зашатались. А наш герой криминалист, не обращая внимания на превосходящие силы противника, принялся колотить монстров дубинкой по всем частям тела, которые попадались ему на глаза. Ошалевшие от такого напора чудовища попятились. А через секунду на помощь Андрею подоспели и мы.

Если честно, смотреть, чем занимаются мои сослуживцы, у меня просто не было времени. Прямо передо мной возвышался сухопутный осьминог, в полтора раза превышавший рост и объем Жомова. И эта махина пыталась обойти с фланга моего хозяина! Не колеблясь ни секунды, я прыгнул вперед и мертвой хваткой сжал челюсти на одной из рук чудовища…

Фу-у! Ну и вонь! Да и вкус конечности этой твари запаху под стать. Словно вцепился зубами в протухшее год назад мясо. Я едва не разжал челюсти от отвращения, но пересилил себя. Мало ли что мне неприятно. Сене может быть еще неприятнее, если я не отвлеку внимания этого монстра на себя. Сжимая зубы крепче, я уже ждал, что мне на спину обрушиться град ударов, как это обычно бывает в подобных ситуациях во время задержания преступников, но вместо этого чудовище заверещало удивительно тонким голоском:

– Ай-ай-ай! Больно же! Мы так не договаривались.

Ах ты, гад, думал, что мы от страха сознание потеряем при виде твоей туши? Хрен угадал! Ты еще российских ментов плохо знаешь. Нас и не такими ужасами стращали, да никто еще не смог заставить о долге своем позабыть… И в подтверждение этих моих слов я рванул голову вбок, надеясь если и не оторвать у монстра кисть, то хоть травму нанести ощутимую.

– У-у-у! – заверещал уродец. – Да уберите вы от меня этого бешеного пса.

– Кали! Вишну! Да прекратите вы это безобразие, – потребовал новый голос, и я от абсурдности этой просьбы даже челюсти разжал, чтобы увидеть на стене женскую фигуру, говорившую мужским голосом. – Эти ваши вояки мне лучших массажистов изуродуют. Я больше в ваши игрушки играть не собираюсь. Это уже не смешно.

Мы застыли, словно громом пораженные. Стена огня позади нас пропала, не оставив даже выжженной полосы на траве, и я только теперь понял, что мне показалось неправильным – от этого огня не было жара! Там, откуда еще недавно раздавались истошные вопли сгоравших заживо солдат, теперь слышались смешки, и эти воины выглядели совершенно целыми и невредимыми. Как и Кали, с улыбкой направлявшаяся к нам. Чего не скажешь о квартете многоруких монстров. Эти громадные чудовища испуганно жались к стене, потирая ушибленные места. А тот, которого я укусил, и вовсе плакал! Тьфу! Смотреть противно. Я повернулся к нему спиной, презрительно забросал его землей и, оскалив зубы, чуть слышно зарычал на Кали.

– Так, я не понял, блин! Это кто? – Омоновец ткнул дубинкой в сторону женщины с мужским голосом, возвышавшейся на стене.

– А это и есть Ганеша, – ответил Вишну. – Только он еще не решил, кем сегодня будет. Отсюда и такая странная двойственность образа.

– Не скажу, что мне приятно с вами познакомиться, – тут же заявил бог-трансформер. – Кто вас просил мой лучший персо…

Договорить Ганеша не успел. Ваня Жомов с невероятной для такой массы ловкостью, не раз поражавшей его противников, крутанулся вокруг своей оси, на ходу успев нагнуться и подхватить с земли увесистый обломок стены. Так же, не останавливаясь, как заправский дискобол, омоновец запустил кирпич в сторону Ганеши, и он с глухим звуком впечатался богу в лоб, не дав досказать фразу. Ганеша только взмахнул руками и свалился со стены.

Не медля ни секунды, под взорами оторопевшего воинства Жомов метнулся в пролом. Следом за ним рванулись я, Рабинович и Попов. Многорукие монстры шарахнулись от нас в разные стороны, а мы даже внимания на них не обратили. Перемахнув через остатки стены, мы бросились к неподвижному Ганеше. Жомов тут же начал выкручивать ему руки, а мой Сеня достал из кармана флакон со слезой Рудры. Она не светилась!

– Твою мать! – рявкнул мой хозяин, оборачиваясь в сторону подходивших к нам богов. – Или вы сейчас объясните, что все это значит, или кто-то пожалеет, что вообще родился на свет.

Брахма выступил вперед и поспешил рассказать Сене, что вокруг происходит. Дело в том, что никто из богов пантеона не верил в виновность Ганеши. Этот бог хоть и был ненормальным с точки зрения большинства разумных существ, никогда ни в какие дела не вмешивался и ничем, кроме удовлетворения своих плотских желаний, заниматься не желал. Даже небольшим мирком своим управлять отказывался, и, чтобы в нем не началась анархия, подавая плохой пример остальным, все боги по очереди следили за порядком во владениях Ганеши.

Брахма сказал, что пытался объяснить это Рабиновичу, но мой хозяин бездоказательных утверждений слушать не желал. Когда после общего собрания Сеня немного успокоился и вроде бы думать о Ганеше забыл, у Брахмы отлегло от сердца. И он жутко заволновался, когда позже вечером мой хозяин приказал приготовить все для завтрашней атаки на жилище экстравагантного бога. Творец понял, что Сеня от этой мысли не откажется. И если другие боги не станут нам помогать, мы и сами разнесем жилище Ганеши по кирпичику и надаем тумаков ему самому. И в этом Брахма не ошибся! Так бы мы и поступили.

Вот тогда, прямо посреди ночи, бог-творец собрал экстренное совещание самых влиятельных членов пантеона и изложил им причину своего беспокойства. Зла Ганеше никто из них не желал, и был придуман этот план. Для создания видимости серьезных намерений все боги прихватили с собой небольшие отряды и инсценировали войну.

Танцовщиц у стен захотел видеть извращенец Ганеша, жаждущий массовых садомазохистских сцен. Это ему дружными усилиями и обеспечили Шива, Вишну и Вирупакша. Высоченную иллюзию стены огня создал Брахма, а остальные пытались изобразить видимость боевых действий и страшных потерь. Ну а эпизод со своей гибелью придумала сама Кали. С момента их ссоры во дворце Брахмы и до самого финала, когда Кали должна была воскреснуть из-за самопожертвования Попова, а затем воскресить и его! Видите ли, эта бракованная корова с перебором конечностей очень хотела увидеть, бросится ли Попов рисковать собой ради того, чтобы отомстить за нее. Мнимую же смерть нашего эксперта должны были обеспечить массажисты Ганеши, прекрасно знавшие, на какую точку нажать, чтобы человек минут пять выглядел абсолютным трупом.

Ну а в целом индусские боги, отвлекая нас инсценированным сражением с многорукими массажистами Ганеши, под шумок хотели пробраться за стену и сделать вид, будто бог-извращенец арестован и готов к суду. Флакон Рудры, конечно, ничего бы не показал, Ганешу отпустили бы, и мы стали бы заниматься поисками истинного виновника приближающейся гибели мира. Да все испортил сам хозяин этого дворца.

Ганеша, не удовлетворенный инсценировкой массового побоища, решил получить на десерт сцену битвы чужеземцев с огромными чудовищами. Он не стал ждать в том месте, где его должны были захватить и тем самым остановить битву, а пошел к пролому в стене. Затем, по словам Брахмы, то ли его массажисты оказались слишком изнеженными, то ли у нас было больше сил, чем боги могли предположить, но многоруким уродам здорово досталось, и они отказались продолжать игру. Да и сам Ганеша не мог за них не заступиться, чем окончательно испортил все представление.

– Как видите, мы вас обидеть не хотели, – закончил свой рассказ Брахма. – Просто старались избежать возможных жертв и разрушений, которые бы могли только ускорить гибель нашей вселенной. Но мы должны отдать вам должное. Вы своей храбростью превзошли все наши представления о людях. Вы – действительно герои!

Тут же над дворцом Ганеши раздались истошные вопли «ура», «слава» и тому подобное. Ни меня, ни моих коллег эти крики не впечатлили. С начала рассказа Брахмы мои менты выглядели раздраженно-удивленными, затем обиженными, а под конец – откровенно злыми. И я их прекрасно понимал. Розыгрыши обычных людей разве что первого апреля, в день дурака, простительны. А вот российских служителей правопорядка разыгрывать не рекомендуется. Можно даже сказать, опасно! Мы для таких шутников, любящих, например, сообщать о заложенных где-то бомбах, даже статью соответствующую придумали – до семи лет лишения свободы.

– Значит, это была шутка? – дав крикам смолкнуть, поинтересовался у Брахмы мой хозяин.

– Ну, можно и так сказать, – подумав, согласился бог-творец.

– А ты не обидишься, если я тоже пошучу? – спросил Сеня. Брахма кивнул, соглашаясь, и мой хозяин что есть силы врезал ему в нос. Творец тут же ушел в нокаут.

– Сеня, ты чего? – оторопел омоновец.

– А ничего! – рявкнул Рабинович и, потирая ушибленный кулак, двинулся к пролому. – Пошли отсюда.

В гробовой тишине мы один за другим пошли на выход, не глядя по сторонам. Мне жутко захотелось оставить свою метку на неподвижном Брахме, но делать этого я не стал – посчитал ниже своего достоинства. А вот Ушинасу, обидевшийся за столь непочтительное обращение со своими новыми повелителями, презрительно плюнул под ноги Шиве и Вишну, а затем догнал нас. Никто дорогу нам не преградил, и лишь у самого пролома подошла Кали.

– Красавчик, ты был просто великолепен! – с улыбкой заявила она. – О такой доблести с твоей стороны я даже и мечтать не могла.

Андрюша очень медленно повернулся в ее сторону, а затем рявкнул:

– Уйди отсюда, дура! Не была бы ты бабой, нос бы набок свернул.

И, оставив оторопевшую богиню в состоянии ступора, криминалист быстрым шагом обогнал всех нас и пошел к одинокому Дакше. Слон ничего не спрашивал. То ли слышал весь рассказ Брахмы, то ли заранее знал об инсценировке, выяснять мы не стали. Достаточно того, что меланхоличный слон теперь выглядел грустным и, позволив моим ментам забраться в паланкин, без слов двинулся подальше от дворца Ганеши.

Не скажу, что мои коллеги выглядели подавленными, но и веселым никто из них не был. Согласитесь, кому приятно узнать, что из него делают дурака, особенно когда этот человек изо всех сил искренне старается помочь тому, кто его разыгрывает? Вот и нам жутко не понравилось, что, пока мы спасали задницы здешних богов и сотворенные ими миры, они сделали из нас шутов на потеху Ганеши. Да их за такое убить мало! Жаль только, что некоторое время они нам еще будут нужны, а потом и следа нашего в этом мире не останется.

Впрочем, последнее я преувеличил. Следов нашего пребывания тут будет вполне достаточно, и еще долгое время его обитатели нас забыть не смогут. Интересно, как это отразится на мифологии и состоянии нашего мира в целом? Хотя, наверное, узнать об этом мне так и не удастся! Все-таки, если мы что-то и изменили, это уже давно на нашей жизни отразилось, и перемен мы попросту не заметим. Если, конечно, они не будут настолько глобальными, что мы свою родину не узнаем по возвращении. И все же я дал себе слово перечитать все книги о здешних богах, которые смогу найти дома. Пусть даже ради этого мне придется хватать зубами тома с уличных лотков и приводить их в нетоварный вид, вынуждая Рабиновича к покупке!

– Извините, а вы не скажете, куда мы направляемся? – поинтересовался Дакша, прерывая всеобщее молчание. – Хотя сам не знаю, почему меня это волнует.

– Раз не знаешь, то молчи, – отрезал мой кинолог и повернулся к эльфу. – Лориэль, тут есть где-нибудь место, в котором нет этих дебильных богов?

Эльф задумался.

– Пожалуй, нет, – после небольшой паузы ответил он. – Разве что дворец Шакьямуни. Хозяин сейчас пытается достичь нирваны в запредельных пространствах, а в дома будды боги предпочитают не соваться.

– Я заметил, – хмуро буркнул Попов. – Стоило нам начать там отдыхать, как сначала Брахма приперся, потом дэвы и Кали.

– Ну, это только потому, что мы несколько нескромно себя вели, – развел руками эльф. – Если теперь не станем буянить, то нас там не скоро искать начнут.

– А буянить никто и не будет, – покачал головой мой хозяин. – Просто надоело все. Напиться хочу!

– Вот! Слышу речь не мальчика, но мужа, – обрадовался Жомов и рявкнул на эльфа: – Чего ждем? Тащи нас к этой Шакальной Муське.

Если честно, такая идея Рабиновича мне очень не понравилась. Что-то сильно я сомневался, что у нас есть время для попоек, и уперся всеми четырьмя лапами, когда меня попытались затащить на слона. Впрочем, Жомов моего выражения протеста даже и не заметил. Подхватил меня как перышко и влетел обратно на спину Дакше. Ушинасу забрался туда самостоятельно, и через мгновение – спасибо Лориэлю! – я потерял сознание, провалившись в черноту.

Как выяснилось после того, как мы отошли от перехода, во дворце Шакьямуни мало что изменилось со времени нашего недавнего визита. Оставленные без присмотра слуги, которым велено было заниматься починкой дворца, почти ничего не делали и либо бесцельно шатались по двору, либо спали в тени деревьев. Верхом на Дакше внутри здания мы появиться, конечно, не могли, поэтому Лориэль нас выбросил в центре двора. И зрелище нашего прибытия вызвало среди слуг настоящую панику. В считаные секунды все пришло в движение, и едва мы успели слезть со слона на землю, как все до единого слуги работали в поте лица.

– Пошли все отсюда! – рявкнул Рабинович, входя внутрь так и не отреставрированного зала. – Чтобы через две минуты у нас выпивка и закуска на столах были.

Пока мои менты устраивались на топчанах, я обошел дом, принюхиваясь к обстановке. Что-то неуловимое вокруг вызывало у меня опасение, и я не спешил присоединиться к пирующим, пытаясь разобраться в своих чувствах и понять, что же меня тревожит? Вроде бы все было, как прежде, и в то же время ощутимо изменилось. Казалось, само существование этого дворца вызывает у меня тревогу, и я долгое время никак не мог понять почему? А затем сообразил!

Во-первых, неприятно мне во дворце Шакьямуни находиться, потому что именно тут и начались все наши последние злоключения. Естественно, такие воспоминания теплых чувств к этому месту вызвать никак не могли. А во-вторых, весь этот мир движется к катастрофе. Раньше, беспрерывно что-то делая, среди забот я не слишком обращал внимание на изменения, а вот теперь, когда у нас выдались минимум сутки безделья, остро их ощутил… Все-таки лучше бы мои менты сегодня не пили. Нашли бы туманного бога, вернулись домой, а потом пусть лакают водку хоть трое суток подряд. Я и слова плохого не скажу!.. Если, конечно, никто с утра не станет требовать, чтобы я ему водички принес.

Немного успокоившись, я вернулся к своим коллегам, и как раз вовремя. На стол подали аппетитное жаркое, и я забрался лапами Сене на коленки, требуя свою долю. Утром мы еще до завтрака успели подраться, и от нагрузок урчало в животе.

Но всего больше мне хотелось заглушить наконец во рту привкус тухлого мяса, оставшийся там после укуса многорукого чудовища. Сеня выделил мне большой ломоть, и я впился в него зубами. Но не успел проглотить и первый кусок, как едва не подавился – карман моего Рабиновича светился так, словно он оставил в нем зажженный фонарик. Я зарычал, глядя на это сияние.

– Ты чего, Мурзик? – удивленно уставился на меня хозяин. Да не на меня смотри, дурень ты этакий!

– А я тебе говорю, Сеня, своди пса к ветеринару. Видишь, он уже и на тебя рычать начал, – заявил омоновец и поперхнулся. – Рабин, у тебя карман горит.

– Где? – оторопел Семен и тут наконец все понял. – Мужики, атас! Похоже, тот, кого мы ищем, здесь.

Больше никому и ничего объяснять не потребовалось. Ваня пружиной взвился с места, выхватывая из кобуры пистолет и озираясь вокруг. Горыныч завертелся волчком, готовясь отражать магические атаки и разить врага самому, Попов отцепил дубинку, а эльф взвился под потолок. Ушинасу в точности повторял все действия омоновца, а Сеня вынул из кармана ярко сверкавший пузырек.

– Интересно, как же определить, с какой стороны враг приближается? – задумчиво пробормотал мой хозяин, глядя на флакон, и тут мы услышали знакомый голос.

– Я не понял, разорви вас Рудра, что случилось с моим домом?! – истошно заорал кто-то за стеной. – Это так вы его берегли, дети шакала и гадюки?! Четвертую всех. На электрический стул отправлю! – И в полуразрушенный зал ворвался незнакомый нам мужик. Да тут же и застыл на пороге, увидев направленные на него пистолеты.

– Шакьямуни! Ты уже вернулся? Извини, мы тут немного намусорили, но все приведем в порядок, – заверещал Лориэль, пикируя сверху прямо в сторону будды. Пытаясь предупредить его, я грозно зарычал.

– Назад! – рявкнул мой Сеня, и эльф завис посреди дороги. – Уйди в сторону, Лориэль. А ты, дружок, даже пальцем шевелить не пытайся.

– Сеня, ты что, с ума сошел? Это же Шакьямуни, будда, решивший встать на путь просветления, – начал было говорить Лориэль и поперхнулся. Шакьямуни взмахнул рукой.

Почти одновременно с этим движением открыли огонь мой хозяин и Жомов. Грохот выстрелов, визг пуль, рикошетом отскакивающих от защитного щита туманного бога, ныне показавшего свое истинное лицо, с непривычки в первые несколько секунд оглушили меня. А затем я метнулся к стене и крадучись двинулся в сторону Шакьямуни, стараясь обойти его с тыла и не попасть в поле зрения врага. Горыныч выпустил энергошар в сторону будды, а Ушинасу заткнул уши и упал на колени. Слабоват демон оказался.

– Да, я Шакьямуни, вставший на путь просветления, – подняв руки кверху, издевательски хохотал будда. – Мой дух побывал во многих мирах и действительно просветился! Я видел много цивилизаций, бессчетное количество народов и бездну культур. Одних я презирал, к другим испытывал сострадание, а третьим завидовал и удивлялся. И так было очень долго, бессчетное число лет, пока мне не открылась статуя Свободы. Я взирал на этот мир и понял, что он один служит эталоном процветания, равноправия, демократии и свободы личности. Только он один достоин быть примером для подражания, а наша культура – не больше чем раздавленный таракан под ногами титана. Вот тогда я и решил уничтожить этот мир и создать на его месте новый, по образу и подобию Великих Соединенных Штатов Америки!

Закончив свою пламенную речь, Шакьямуни принялся раскачиваться из стороны в сторону. Купол вокруг него потемнел, и от него во все стороны поползли черные концентрические круги. Горыныч хотел выстрелить в них очередным шаром, но Попов, видимо, вспомнив, к чему это привело прошлый раз, прыгнул на Ахтармерза, сбивая тому прицел, и энергошар ушел в потолок, проделав в нем огромную дыру. Сверху посыпались обломки кровли, штукатурка и еще какой-то мусор. На секунду все заволокло пылью, и я рванулся вперед, занимая позицию справа и позади взбесившегося будды.

Выстрелы стихли. Я увидел сквозь пелену, как Сеня с Жомовым лихорадочно перезаряжают пистолеты, и в этот миг первый черный круг коснулся меня. Все поплыло пред глазами, и я увидел бездну. Я висел над ней, глядя, как внизу рушатся дворцы и хижины, храмы и тюрьмы. Я видел зарево пламени и слышал вопли умирающих людей. Я одновременно был и здесь, и внутри погибающего мира, и когда мне показалось, что я навсегда застряну в руинах чужой цивилизации, Сеня услышал, как я заскулил.

Не придумав ничего лучшего, а может быть, просто машинально, Рабинович швырнул в моего мучителя флакон со слезой Рудры. Видимо, весь гнев Брахмы, утерянный обиженным нами демоном, сконцентрировался в этой капле влаги. Пузырек разбился с ослепительной вспышкой. Шакьямуни закричал, энергощит и черные круги вокруг него исчезли. Я вздохнул с облегчением, а Сеня заорал на Горыныча:

– Ахтармерз, ты же можешь! Выруби его!!!

Но, видимо, последствия взрыва слезы демона оказались губительными для любой магии вокруг. Горыныч лишь слабо трепыхался на полу, не имея сил не только что-то наколдовать, но и даже двинуться с места. Шакьямуни перестал вопить и расхохотался. Энергощит вновь начал вырастать вокруг него, и я уже собрался умирать, но вдруг позади будды появился толстенный шланг и опустился ему на голову. Шакьямуни закатил глаза и рухнул на пол, потеряв сознание. А над ним возвышался Дакша, не влезавший в дверь.

– Вы целы? – спросил слон. – Хотя я и не понимаю, почему меня это волнует.

– Дакша, умница, спасибо тебе! – завопил Попов, а мой хозяин с Жомовым бросились «пеленать» поверженного экс-разрушителя миров.

– Да-а, – протянул Рабинович, когда Шакьямуни был закован в наручники. – Тлетворное влияние Америки и до этих мест добралось, – а затем посмотрел на эльфа, растерянно висевшего почти в том самом месте, где остановил его окрик моего хозяина. – Что застыл? Тащи сюда Кали. Пусть возвращает свою силу и отправляет нас домой.

Эльф хотел было по привычке огрызнуться, но поник головой и с привычным хлопком растворился в воздухе. А уже через несколько секунд появился обратно в сопровождении большой тройки, Кали и Вирупакши. Все боги растерянно уставились на Шакьямуни.

– Кто-то говорил, что будда – это высшая ступень развития человека и что, достигнув нирваны, нельзя даже помыслить о том, чтобы причинить малейший вред ближнему? – ехидно поинтересовался Шива.

– В любом стаде есть паршивая овца, – огрызнулся Брахма. – И потом, исключения из правил только подчеркивают их истинность, а не разрушают теории.

– Так, философствовать потом будете, – остановил мой хозяин. – Быстро возвращайте силу Кали, и пусть она снимает заклятие с Лориэля. Нам домой пора. Служба ждет.

Боги переглянулись, но спорить с Рабиновичем не стали. Встав в круг около неподвижного Шакьямуни, они принялись что-то вполголоса напевать, сцепив руки и постепенно двигаясь по часовой стрелке. С каждой секундой пение становилось громче, а движение быстрее, пока наконец боги не стали носиться вокруг Шакьямуни с такой скоростью, что у меня зарябило в глазах. Я отвернулся, и тут все стихло, а затем послышался истошный крик:

– Не-ет!

– Что опять такое? – с угрозой в голосе спросил Рабинович застывших членов пантеона.

– Кали не может вернуть свою силу, – буркнул Брахма. – Ее способности мы назад отобрали, но Шакьямуни потратил слишком много ее энергии на разрушение мира, и теперь ей требуется время для восстановления сил. А до тех пор она ничего для вас сделать не может.

– И сколько нам ждать? – едва сдерживая гнев, спросил мой хозяин.

– Около тысячи лет, – пожал плечами Брахма. – Через тысячелетие силы Кали восстановятся, наш мир перейдет на новый виток развития, а вы сможете вернуться домой. Хотя нет! Вы же больше ста лет не живете…

– Сейчас я кого-нибудь убью, – заявил омоновец, поднимая пистолет. Честное слово, я почти поверил, что он способен осуществить свою угрозу, но в этот миг в зал вошла священная корова.

– Развлекаетесь? – хлопая глазками, наивно поинтересовалась она. – А можно мне поучаствовать?

– Уйди, зараза! – рявкнул на нее мой Сеня. – Или я все местные законы насчет неприкосновенности говядины враз отменю.

– Да как скажешь. Могу и уйти, – фыркнула буренка. – Только мне интересно, как вы домой без меня вернетесь?

– Что? – рявкнули все мои соратники в один голос.

Корова застыла, совершенно утратив осмысленность во взоре. Глаза ее стали казаться стеклянными, и я уже подумал, что нашу парнокопытную спасительницу хватил апоплексический удар от этого истошного вопля. Затем внутри коровы что-то зашумело, ее череп развалился на две половинки, и мы увидели… точную копию Лориэля, но женского пола. Теперь от удивления чуть всех нас не хватил удар.

– Чего уставились? – поинтересовалась эльфийка. – Самый замечательный способ быть незаметным наблюдателем в этом мире, став священной коровой. Это своего рода автомобиль. Но вы, люди, используете для таких целей технику, а мы – магию. Вот и вся разница.

– Значит, ты в любое время могла нас отправить домой и не сделала этого? – змеей прошипел мой хозяин.

– Не могла, – отрезала крылатая садистка. – Во-первых, я просто наблюдатель и могу лишь давать советы, слушать которые вы не хотели. Во-вторых, по нашим законам, устранять последствия собственной деятельности должны сами провинившиеся. А вся заварушка тут произошла по вашей вине. В первую очередь из-за Лориэля и его рассказов Шакьямуни об иных мирах и преимуществах иных цивилизаций. А затем и остальные приложили к ухудшению ситуации руку. Если бы вы своими дурацкими выходками не заставили Кали, Брахму и остальных сосредоточить все внимание на ваших поисках, первые изменения в мире не ускользнули бы от их внимания, и с Шакьямуни боги справились бы и без вас. Потому уже было поздно, и вам пришлось самим выполнять их работу по сохранению этого мира.

– Сейчас я кого-то убью! – повторил омоновец, задумчиво переводя взгляд с эльфийки на Лориэля.

– А вот это строжайше запрещено, – заявила маленькая бестия и взмахнула волшебной палочкой.

Знакомые ощущения навалились сразу. Мир стал меркнуть в моих глазах, предметы потеряли очертания, слившись в сплошное серое пятно, а потом на меня навалилась непроглядная тьма. Однако, прежде чем потерять сознание, я все-таки с радостью успел понять, что возвращаюсь домой. Домой!!! Какое это сладкое слово…

Эпилог

И что вы на меня уставились?

Медный всадник

Развалившись на диване, Семен Абрамович Рабинович лениво листал какой-то модный журнал. Мурзик, устроившийся на полу у его ног, смотрел в телевизор, на экране которого гоняли мяч двадцать два дурака, как часто любят называть футболистов милые дамы. Мурзик же ни футболистов дураками не считал, ни в дамах ничего милого не видел. Он просто смотрел футбол, изредка коротким лаем выражая свои эмоции, а всем своим поведением опровергая большинство теорий ученых о физиологии и мировосприятии животных.

Рабинович этому не удивлялся. Он давно привык к тому, что его пес является чем-то необычным, и, наверное, не удивился бы, если бы узнал, что Мурзик умеет, например, говорить. Правда, сам Сеня к футболу в частности и к спорту в целом особых пристрастий не питал и если бы и стал во что играть, так это в биржевые махинации. А такое ему по штату было не положено, так как Рабинович служил в милиции… Впрочем, вы это и так прекрасно знаете!

– Мурзик, будешь так орать, телевизор выключу, – оторвал взгляд от журнала Сеня, когда его верный пес стал излишне бурно выражать свои эмоции по поводу неназначенного пенальти в ворота противников его любимой команды.

Мурзик хозяину ничего не сказал, но посмотрел на Рабиновича так выразительно, что было совершенно очевидно, что именно пес думает о вкусах, уровне интеллекта и диктаторских замашках своего хозяина. Впрочем, на то он и хозяин, чтобы его беречь и о нем заботиться. А потому Мурзик возмущаться вслух не стал и решил больше не лаять так громко. Впрочем, благие намерения таковыми и остались, поскольку…

ХЛО-ОП!!!

Сеня резко повернулся на этот привычный хлопок, немного напоминавший звук пистолетного выстрела. Мурзик грозно рыкнул, а эльф под потолком продолжал спокойно висеть, беспрерывно размахивая крылышками, и немного грустно улыбался. Рабинович тихо застонал.

– Ну и какого хрена тебя сюда принесло? – поинтересовался он. – Только не говори, что опять каких-нибудь уродов надо спасать. Больше ты нас точно ни в какие параллельные миры не заманишь.

– А я и не собирался, – ответил эльф. – Просто проститься пришел.

– То есть как? – оторопел Рабинович.

– Наш статистический отдел закончил анализ закономерных паранормальных явлений, возникающих во время подключения вас к оперативной работе, – с усмешкой пояснил Лориэль. – Они просчитали, что риск глобальных изменений от вашего вмешательства в чужие дела слишком велик и может окончиться глобальной катастрофой. Оберон скрепя сердце отдал распоряжение вас больше к сотрудничеству с нашими службами не привлекать, и я с трудом уговорил его не вычищать вам память. Меня же переводят на другое место работы. Вот так.

– Это что же получается, больше не увидимся? – растерянно спросил Сеня.

– Кто знает? Мир тесен, – грустно улыбнулся Лориэль. – По крайней мере, буду в отпуске, загляну к вам посидеть – выпить. Только вашего дрянного портвейна больше мне не наливайте! Счастливо оставаться.

И маленький эльф с привычным хлопком растворился в воздухе, оставив Рабиновича в задумчивости и Мурзика с тоской в умных глазах. Ни тот ни другой не хотели верить, что сказка кончилась, в сердцах человека и пса тлела надежда на новые встречи со старыми друзьями. Кто знает? Мир ведь действительно тесен!..

Алексей Лютый Ответный плевок [= Звёздная Каэши-Ваза] (Х-ассенизаторы — 1)

И кто его знает,

Чего он моргает?

Язык вынимает,

Удавку снимает?..

Пролог

Земля. Год две тысячи какой-то. Не зима, это точно. Хотя, если смотреть на Африку… Местное время тоже не известно, потому как электричество кончилось. Но поскольку вокруг темно, то очевидно, что обед уже прошел. Хотя кто-то все-таки до сих пор жрет…

Из речи докладчика (та ее часть, которую удалось прочитать при свете):

— …Сейчас, когда население Земли достигло невиданных доселе высот цивилизации, в частности, воздвигло на вершине Джомолунгмы деревянный столб, с верхушки которого каждый желающий гуманоид может совершенно беспрепятственно снять халявные кирзовые сапоги, нашлись злые завистники, стремящиеся во что бы то ни стало разрушить идиллию нашего мира и попрать своими анатомически неправильными ногами законы демократии! — в зале возмущенный рев тысяч глоток, а затем крик докладчика:

— Да выключите вы на хрен эту чертову фонограмму! Мы не на митинге в Оклахоме!.. И не стенографируйте последнее заявление.

Секретарь:

— Об Оклахоме, сэр?

Докладчик:

— Все три, идиот!

Секретарь:

— Какие именно, сэр?

Возмущенный рев ты… то есть одной глотки, а именно глотки докладчика, и три вежливые (без мата) просьбы из зала о продолжении доклада.

— Так вот, пока вся цивилизация Земли надрывалась, испытывая постоянные тяготы и лишения в целом, в частности, платя за газ, свет и коммунальные услуги, некоторые, не побоюсь этого слова, халявщики, решили, что можно совершенно безвозмездно, то есть даром, всем этим пользоваться. В том числе отбирать у самогонщика дяди Васи созданный тяжким трудом и безмерным самопожертвованием месячный запас «бормотухи»…

Возмущенный рев в зале. На этот раз только в три глотки, но орали они так, что докладчику мало не показалось. Суть выкриков — «оставим частности, перейдем к делу» и «чего это вы вспомнили нашего дядю Васю?»

— Хорошо, помпезности в сторону. Перейдем к сути. Всем вам известно, что не так давно, а именно совсем недавно, нас посетили инопланетяне…

Выкрик из зала:

— Белая горячка вас посетила!

— Ну, хорошо. Скажем грубее — на Землю началось вторжение пришельцев…

Именно на это фразе неизвестными диверсантами было отключено электричество. На несколько секунд помещение погрузилось не только во тьму, но и в полную тишину, в которой отчетливо стало слышно чье-то смачное чавканье. Некоторое время человек жрал совершенно бессовестно, а затем осознал свою бестактность по отношению к остальным голодающим планеты и громко сглотнул плохо пережеванную пищу. Тут же раздалось чье-то совершенно невежливое покашливание, и вкрадчивый отрывистый голос произнес:

— Ну, что? Так и будем в темноте сидеть? Может, шторы откроем? Или мне лично за Чубайсом Третьим в Лондон сходить?

Посылать обладателя вкрадчивого голоса за Чубайсом, тем более Третьим, да еще и лично, пешком в Лондон никто не хотел. Поэтому чьи-то невидимые руки, попав по пути в несколько пар глаз, торопливо отыскали шторы и принялись тащить их в разные стороны. По мере их раздвижения в комнате становилось светлее и вскоре выяснилось, что, во-первых, на улице далеко не полночь, а во-вторых, пальцами попали не в несколько пар глаз, а только в одни. Но зато четыре раза. Обладатель пострадавших зрительных органов, полный и низкорослый мужчина явно китайской внешности, теперь усиленно моргал и тер кулаками глаза. И он был единственным, кого совершенно не заинтересовало, что в комнате стало светлее. Зато теперь китайца крайне волновал адрес ближайшего окулиста.

Кроме вышеупомянутого китайца, который, кроме того, что оказался временно лишенным зрения, был еще и по совместительству президентом, отцом и Великим Кормчим всея Великая, Белая, Малая и прочая Азия, начиная от восточных границ Индии, кончая западным побережьем Америки, и для краткости именуемой Китай, в комнате было еще несколько человек.

Слева от китайца, которого, кроме всего вышеперечисленного, еще и звали Мао Дзе, сидел моложавый мужчина семидесяти лет, склонный к полноте и запоздалому облысению. На мужественном глуповатом лице мужчины застыла ослепительно идиотская голливудская улыбка, по которой можно было с легкостью узнать деревенского пастуха из Оклахомы, совершенно неожиданно для себя самого ставшего Президентом Соединенных Штатов Америки. Причем давно и, поскольку теперь, после появления пришельцев, президентами никто становиться не хотел, видимо, надолго. Звали его Просто Джордж, но в определенных кругах он был известен и под другими именами: Авраам Линкольн, Джордж Вашингтон, Гарри Трумэн и другие. На мужчине была одета засаленная ковбойская шляпа, прекрасно сочетавшаяся с изысканным фраком и высокими остроносыми ботинками, отягощенными сверкающими шпорами.

Следом за ним — хотя это еще как посмотреть! — за круглым столом в просторном кожаном кресле удобно расположился худощавый подтянутый мужчина в строгом костюме. Взгляд его был светел и чист, и казалось, что он через секунду наделает по десятку абсолютно стерильных дырок в каждом из присутствующих. Звали его… Хотя вот его-то никогда и не звали. Он сам всегда приходил туда, куда считал нужным. А вот обращались к худощавому мужчине исключительно «господин Президент», что было недалеко от истины, поскольку он являлся президентом России. И этим все сказано.

Ну а замыкал круг огромный светловолосый человек с внешностью громилы. В данной ситуации его можно было бы счесть хозяином кабинета, поскольку три президента сейчас были на вверенной ему территории. А именно — в одной из стран Евросоюза, главой которого и являлся громила. Звали его Бернард Еханссон. Когда-то он был шведом, но так давно не появлялся на родине, что с трудом мог вспомнить, на каком континенте находится Стокгольм.

— Хорошо. Вопрос с освещением можно считать решенным, — кивнув головой, вынес вердикт российский Президент. — Далее. Господин Еханссон, скажите, пожалуйста, почему это у вас, в Европе, начались перебои с электроснабжением населенных пунктов? Может быть, вас к нашему Дальнему Востоку высоковольткой присоединить? Вместе будете перебиваться…

— Спасибо, нам и тут не жарко, — вежливо отказался глава Евросоюза. — А по поводу перебоев могу сказать одно. Что?.. — Еханссон вопрошающе посмотрел на собравшихся, подняв вверх руку с указующим куда-то в потолок перстом, и сам себе ответил: — А то, что вокруг одни пришельцы. Электрический кабель, наверное, перегрызли. И теперь что?..

— Прекратите, в конце концов, сами с собой разговаривать. Вы же не доклад в госдуме делаете, — оторвал его Президент. — И потом, на случай перегрызания кабеля нужно иметь аварийную систему освещения. Почему у вас ее нет?

— А откуда ей взяться? — удивился глава Евросоюза. — Мы же в цивилизованном мире живем, а не в какой-нибудь России. У нас свет не отключают…

— Теперь будут. Я об этом лично позабочусь, — пообещал Президент России и, прежде чем Еханссон сумел прийти в себя от удивления, постучал пальцем по столу. — А теперь давайте вернемся к повестке дня нашего собрания.

— Я полностью поддерживаю Россию! — рявкнул со своего места Мао Дзе. — Пора, наконец, и о Европе кому-нибудь позаботиться. У меня для этих целей даже десяток-другой миллионов нетрудоустроенных китайцев найдется. Вмиг от Варшавы до Лондона перебои устроим. И не только с электричеством…

— Господин Мао, мы уже о говорим другом, — укоризненно покачал головой российский Президент.

— А куда же двадцать миллионов несчастных китайцев девать? — совершенно несчастным голосом поинтересовался Мао Дзе и, поймав укоризненный взгляд Президента, замолчал.

Впрочем, замолчал не только он. Затихли все члены экстренного совещания. И вызвано это было отнюдь не тем, что господа президенты принялись глубокомысленно обдумывать возможную судьбу полчищ китайцев, жаждавших где-нибудь устроиться. Просто господин Еханссон, не пожелавший дальше слушать злоключения несчастных китайских безработных, включил видеомагнитофон. На экране огромного телевизора, занимавшего почти всю заднюю стену кабинета, тут же появилась наглая инопланетная морда. В принципе, морда эта от человеческой мало чем отличалась. Имела она те же два глаза, два уха, один нос и рот, соответственно, в единственном экземпляре. Однако уши были длиннее человеческих и зачем-то заострялись вверху, нос не слишком сильно отличался от соответствующего органа, некогда принадлежавшего Буратино, да и глаза были пьяные.

Камера изменила позицию, и стало видно, что инопланетянин болтается в воздухе на высоте четырехсот метров без видимых признаков присутствия каких-либо подручных средств, прямо перед окном высотного здания, явно напоминавшего резиденцию Еханссона. Затем оный индивидуум, в длинном, невообразимого покроя, фиолетовом плаще каким-то невероятным способом, даже не пошевелив руками, сумел открыть окно и совершенно бессовестно пробрался к бару, заставленному всевозможными напитками. Причем, вынул из него инопланетянин не что-нибудь, а полную бутылку «Вдовы Клико».

В ту же секунду в комнату ворвались трое здоровых лбов, одетых в строгие черные костюмы и с пистолетами наперевес. На мгновение они застыли в дверях, удивленно глядя на страхолюдного наглеца, и лишь когда тот направился обратно к окну, бросились его арестовывать.

Однако с пленением наглого инопланетянина у телохранителей главы Евросоюза ничего не вышло. Едва увидев наставленные на себя пистолеты, пришелец вдруг совершенно наглым образом повернулся спиной к бравой троице охранников и что-то быстро принялся щебетать, словно воробей у кормушки. В декабре. Телохранители в ту же секунду замерли, удивленно переглянувшись. Затем тот, кто стоял в центре, бросил пистолет на пол и вероломно, без удара гонга, зарядил кулаком в ухо своему соседу справа. Подвергшийся подлой атаке экс-соратника по охране здоровый бугай жалобно ойкнул и, схватившись за нос, захныкал. Третий амбал, почесав репу, решил не оставаться в стороне от увлекательнейшего занятия, именуемого в народе «мордобой», и врезал первому ногой по затылку. Тот полетел вперед и, проехав на брюхе по полированному столу, на пару секунд успокоился в развалинах некогда вполне целого бара. Увидев столь впечатляющий полет своего обидчика, второй охранник перестал хныкать и совершенно неожиданно для присутствующих стукнул кулаком в живот своего заступника.

Через пару секунд, под удивленными взглядами трех президентов и ухмыляющегося Еханссона, все трое охранников на экране телевизора упоенно лупили друг друга, покрякивая от удовольствия. А пришелец тем временем как ни в чем не бывало спрятал бутылку «Вдовы Клико» под свой длинный плащ и, немного подумав, уцепил со стола три высоких фужера. Затем, продемонстрировав ошеломленным президентам длинный, почти до пояса,узкий язык, инопланетянин спокойно выпорхнул в окно и, аккуратно прикрыв его за собой, исчез из их поля зрения. Едва он исчез, охранники перестали драться и, удивленно посмотрев друг на друга, бросились к окну. На сим фильм и закончился.

— Да. Ну и дисциплинка у вашей охраны, господин Еханссон, — укоризненно покачал головой российский Президент. — Интересно, что бы стало, если бы, извините за прямоту, эта фиолетовая гнида решила вас вместо «Клико» стащить?

— Дисциплина тут ни при чем, господин Президент, — горестно вздохнул глава Евросоюза и посмотрел на остальных членов саммита. — А что?.. Правильно! Бессилие перед психическим воздействием! — а затем вновь уставился на российского Президента. — Это у вас, извините за прямоту, в дикой России… Что? Правильно, пришельцам делать нечего. А нас, цивилизованную Европу, они уже, извините за прямоту, задолбали!..

— Я не понял. Господин Еханссон, вы меня передразниваете? — российский Президент удивленно вскинул брови. — Может быть, мне башмаком по столу стукнуть?

— Эй, господа! Давайте не будем без меня карибские кризисы устраивать? А?.. — взмолился Президент Джордж.

— А я полностью поддерживаю Россию! — вскочил с места Мао Дзе и, для пущей наглядности стащив с правой ноги ботинок, выразительно потряс им в воздухе. — Пора, наконец, кому-нибудь постучать башмаком по столу и потребовать от ожиревшей Европы обуть в «Монарха» десяток-другой миллиончиков босоногих китайцев. Кстати, нужное количество азиатов могу хоть завтра предоставить…

— Господин Мао, — устало вздохнул российский Президент. — Мы сейчас о пришельцах говорим.

— А как же двадцать миллионов босоногих китайцев? — обиженно поинтересовался Великий Кормчий и тут же затих под укоризненными взглядами прочих членов саммита.

— Так что у вас там с Европой, господин Еханссон? — вновь обратился к Главе Евросоюза российский Президент. — Только кратко. Без лирических отступлений в духе нашего друга Джорджа, пожалуйста!..

А в Европе царил хаос. Корабли пришельцев, по большей части похожие на пресловутые «летающие тарелки», только оснащенные к тому же вилками и ножами, начали появляться очень часто. Их видели практически в каждом, даже самом захолустном городишке. А в последнее время «тарелки» стали не только прилетать, но еще и садиться на землю и выпускать из своего нутра от одного до шести штук пришельцев. Правда, описания внешнего вида инопланетян, сделанные очевидцами, сильно отличались одно от другого. Начиная от маленьких сереньких человечков с рахитичными головами, кончая огромными зелеными громилами, но все это в расчет можно было не принимать. Кто знает, что людям могло с перепугу померещиться, а вот длинноухие пришельцы в фиолетовых плащах лично Еханссону не раз являлись. И три Президента сами тому были свидетелями.

Конечно, приоритет Европы в качестве единственного объекта, посещаемого пришельцами, был отнюдь не бесспорным. Инопланетяне бывали везде. Вот только в России на них обращали мало внимания из-за любимой болезни камчадалов и чукчей — «белой горячки». Просто каждый истинно русский человек, встретив пришельцев, считал, что это последствия посещения «беляка» и, трижды перекрестившись, спокойно проходил мимо инопланетян.

Ну а в Америке было и того проще. Каждый янки почему-то был уверен, что пришельцы намереваются забрать в летающую тарелку именно его, такого эксклюзивного, замечательного и единственного в своем роде. Поэтому, увидев тарелку, иногда даже суповую, а тем паче выходящих из нее инопланетян, он тут же принимался бежать со всех ног куда-нибудь подальше. Чаще всего в Мексику. Ну а пробежав некоторое расстояние, обычно до ближайшего угла, каждый эксклюзивный янки напрочь забывал, от кого и куда он бежал. Потом останавливался, удивленно оглядывался по сторонам, надеясь понять, что же его вспугнуло, и спокойно направлялся дальше — в свой офис, или ближайший «Макдональдс», слопать гамбургер.

Вот так пришельцы в Америке и оставались незамеченными. Конечно, были некоторые индивидуумы, которые не столь много думали о себе, любимом. Эти люди не забывали об увиденных пришельцах и немедленно докладывали о них в ФБР. Однако и там не все сотрудники были безгрешны. Поэтому часть докладов отправлялась на доследование, часть сразу уходила в архив, и до сведения Президента смогли добраться лишь очень немногие отчеты. Да и те в такой форме, что нормальному человеку лучше их было не читать. Иначе запросто можно стать Президентом Соединенных Штатов!

Про Объединенную Азию и говорить было нечего, поскольку все китайцы, с раннего детства насмотревшись на «покемонов», к моменту получения паспорта уже не удивлялись ничему — ни зеленым человечкам на улице, ни летающим суповым тарелкам, ни закону об авторских правах. Однако, несмотря на то, что инопланетяне Китай мало волновали, без Великого Кормчего ни один саммит не обходился. Да и попробуй не пригласи его, когда в любой момент Мао Дзе может запросто скинуть с бомбардировщиков на головы ничего не подозревающего мирного населения любой страны несколько десятков миллионов голодных китайцев. А такого ни одна экономика, кроме, конечно, китайской, ни за что не выдержит!

В общем, проблема инопланетян так или иначе интересовала всех VIP, собравшихся в кабинете Еханссона. Ее нужно было срочно решать. Тем более что никто из жителей планеты Земля не понимал, что именно коварным пришельцам на их территории нужно. Инопланетяне просто шлялись по разным местам и приводили народ в ужас. Больше ничего они не делали! Правда, во всяческие органы неоднократно поступали сообщения об объектах, украденных пришельцами. Воровали они все, начиная от людей, которые, кстати, находились позже и были либо в состоянии глубокого похмелья, либо в постели у чужой жены, причем совершенно не понимали, как они могли там оказаться, кончая бутылками вина. Последний факт президенты могли видеть лично.

Несмотря на то, что пришельцы никаких требований землянам не выдвигали, выкупа не просили и не угрожали взорвать какой-нибудь Белый Дом, Еханссон был уверен, что инопланетяне собрались тихим сапом Землю оккупировать. Поэтому и решил принять меры. Несколько раз он высылал на места появления инопланетян спецназ и даже регулярную армию, но все попытки арестовать или уничтожить пришельцев заканчивались полным провалом. Каждый раз с солдатами происходило то же самое, что и с охранниками совсем недавно — они просто начинали драться друг с другом, забывая о поставленной руководством задаче. И поделать с этим никто и ничего не мог!

— Вот поэтому, господа президенты и господин Президент России, я вас здесь и попросил собраться, — закончил свой доклад глава Евросоюза. — Нам нужно объединиться и совместно выработать какой-нибудь план избавления от пришельцев и прекращения их коварного нашествия на нашу… Что? Прекрасную, загаженную смогом, замусоренную ядерными отходами планету, у которой, к тому же, есть несколько совершенно прелестных дырок в озоновом слое…

— Я же просил вас обойтись без лирики. Только по существу, — укоризненно покачал головой российский Президент.

— Я полностью поддерживаю Россию! — не дал ему договорить Великий Кормчий. — Пора, наконец, по существу решить проблему двадцати миллионов обездоленных китайцев…

— Слушайте, Мао, у вас, кроме двадцати миллионов китайцев, больше ничего интересного нет? — возмутился президент Джордж.

— Почему? Есть! — обрадовался Мао Дзе. — Еще парочку триллионов китайцев. А потом еще вьетнамцы, кампучийцы, лаосцы, камбоджийцы. Японцы, наконец!..

— Хватит! Сдаюсь! — взмолился Джордж и обреченно посмотрел на российского Президента. — Надо же, так много узкоглазых и ни одного приличного ранчо.

— Это к делу не относится, — ответил ему тот и обвел своим умным взглядом остальных собравшихся. — Я думаю, господа, нам нужно разработать совместный план по борьбе с пришельцами…

Российский Президент хотел еще что-то добавить, но договорить ему не дали. Все три остальных участника саммита взорвались такой бурей аплодисментов, что несчастному секретарю целых полчаса пришлось аккуратным почерком писать на листах протокола одну и ту же фразу: «хлоп, хлоп, хлоп!» Ну а когда секретарь без сил свалился под стол и его выволокли за ноги из кабинета для приведения в чувство, Большая Четверка принялась обсуждать вопрос о том, какая именно страна должна возглавить совместный проект. К сожалению, секретаря приводили в чувство очень долго, и поэтому весь виртуозный мат, которым награждали друг друга участники саммита, остался неизвестен потомкам. Вот они, проклятые «белые пятна» в истории человечества!..

Впрочем, к моменту возвращения секретаря на рабочее место члены саммита как раз созрели, для того чтобы принять, наконец, единственное правильное решение. Всему населению Земли известно, что только русский мат обладает громадной энергетикой, особой колоритностью и оказывает необычайно впечатляющее действие на все отсталые народы. Именно потому, что российский Президент оказался не только обаятельным человеком, но и в силу своей бывшей специализации некогда в совершенстве освоил правила матерщины, все остальные члены высокого собрания были им сражены наповал и безропотно проголосовали за кандидатуру России в качестве организатора и руководителя совместного проекта. Правда, на кое-какие уступки российскому Президенту все же пришлось пойти.

Во-первых, все трое прочих глав государств, собравшихся на совещание, настояли на том, чтобы граждане их стран принимали в проекте непосредственное участие. Российский Президент мило улыбнулся и согласился, потребовав, однако, чтобы эти граждане в совершенстве владели русским языком. Да и отбирать кандидатов будет только назначенный им самим глава проекта.

Во-вторых, члены саммита потребовали у Президента регулярного отчета о действиях создаваемого отряда по борьбе с пришельцами и проведения боевых действий по борьбе с пришельцами не только на территории России, но и в пределах всех прочих государств, участников сегодняшнего собрания. На что глава Российского государства возражений не выдвинул, но в обмен потребовал совместного финансирования. Причем, в тех размерах и долевых паях, которые установит он, российский Президент.

Ну а в-третьих, главы Китая, Америки и Евросоюза потребовали от Президента России делиться всей информацией, которую члены спецотряда будут в ходе своих операций добывать. Согласие они получили, но с оговоркой, которую секретарь записал так: «Получите. Но только ту, которая не нанесет вреда самому существованию проекта и стратегическим интересам России!» И вдобавок российский Президент добился от прочих членов саммита обещания оснастить проект всеми техсредствами, имеющимися в их распоряжении…

Обсуждение деталей проекта длилось очень долго. В первую очередь из-за того, что Президент Джордж постоянно перебивал всех идиотскими вопросами. А еще потому, что Мао Дзе не давал покоя остальным вопросами о судьбе нескольких десятков миллионов китайцев. Но все же в итоге бурных и продолжительных дискуссий члены Большой Четверки к соглашению пришли. Итогом его было рождение проекта, с легкой руки российского Президента получившего название «Звездная Каэши-Ваза».

Часть I Главная инопланетная тайна

Глава первая

Земля. Экстренно разогнанный по соседним районам колхоз «Красное вымя». Год тот же. Не зима, но похолодало. Наверное, от того, что уже не Европа… Время: просто местное. Конкретные цифры для хода операции значения не имеют.

Взлетно-посадочная полоса приближалась со страшной скоростью. Двигатели самолета натужно выли, совершенно не понимая того, чего хочет от них пилот, а тот беспомощно смотрел на панель управления, в свою очередь недоумевая, почему приборы его ни хрена не слушаются. Плюнув на самолет, приборную доску и пилотирование вообще, пилот достал из-под кресла литровую пластиковую бутылку с чистым спиртом и сделал внушительный глоток. Голова тут же прояснилась и летчик вспомнил, что на этот раз ему доверено пилотировать не обычный аэробус, а новейшую машину с вертикальным взлетом и изменяемой геометрией крыла. С надлежащей пилоту экстра-класса реакцией летчик схватился за нужные рычаги управления и воздушная машина, зависнув на секунду над взлетной полосой, плюхнулась в свежий бетон, разогнав в разные стороны взвод солдат стройбата, позорно бросивших в беде свое верное оружие — престарелую бетономешалку.

— Борт номер один, борт номер один, — раздался в наушниках пилота голос диспетчера. — На взлетную полосу посадку запрещаю. Она еще не готова. Садитесь прямо в кукурузное поле. Как поняли меня? Прием.

— Понял замечательно, — буркнул пилот, обреченно глядя, как самолет по самое брюхо погружается в вязкую жижу. — Кукуруза в приеме рейса отказала. Совершил вынужденную посадку в бетон. А чтобы ты, козел, больше не спал за пультом, будешь меня сам из цемента выколупывать. Как понял меня, твою мать?..

— Так это ты, мама? — раздался в наушниках восторженный голос диспетчера, и пилот, не став отвечать, стащил наушники с головы, приложив их что есть силы о переборку.

Наушники удивленно хрюкнули, но почему-то не сломались. пилот удивленно посмотрел на них и поначалу решил проверить, выдержат ли они удар армейского ботинка, но передумал. Мало ли что начальству в голову придет? Вдруг их стоимость из зарплаты надумают вычесть?! Махнув на наушники рукой, пилот открыл дверь рубки и посмотрел на единственного пассажира рейса, молодого светловолосого парня громадного роста, терпеливо ожидавшего в кресле какой-нибудь команды.

— Прибыли. С мягкой посадкой, — хмуро сообщил пилот. — Как говорится, спасибо, что выбрали нашу авиакомпанию.

Парень в камуфляже кивнул головой и, поднявшись со своего места, подошел к задней стене самолета. Тихо жужжа, та поехала вниз и, замерев на секунду на поверхности незастывшего бетона, с хлюпаньем утонула в нем почти до половины. Парень тихо присвистнул, посмотрел на трап, ведущий в непролазную топь, затем окинул взглядом окрестности и снова перевел глаза на свежий бетон, жадно колыхавшийся вокруг самолета.

— Да, блин, растворчику не пожалели. На века, что ли, строят? — удивленно хмыкнул он и, дойдя до половины трапа, огляделся по сторонам. — Эй, служивые! Комон еври бади сюда кто-нибудь.

— Чаво? — высунувшись из-за бетономешалки, поинтересовалась рязанская рожа в армейской кепке.

— Не «чаво», а ко мне, солдат! — рявкнул бугай.

Рязанская рожа в сомнении посмотрела на колышущуюся бетонную топь, затем перевела взгляд на собеседника, чьи погоны красовались лычками старшины, а затем горестно вздохнула. Исчезнув на секунду за бетономешалкой, рязанская рожа выбралась назад. Но в этот раз не одна. Следом за ней показалось хилое тело в замызганной «песчанке», явно принадлежавшее «духу». Боец еще раз горестно вздохнул, кляня свою новобранскую долю, с тоской посмотрел на кирзовые сапоги, а затем несмело шагнул в бетон. Жадно чавкнув, жижа вцепилась в долгожданную добычу, и новобранец застыл, опасливо глядя на кромку бетона, не добравшуюся до верха голенищ буквально на два пальца.

— «И сия пучина поглотила его. В общем, все умерли,» — иронично процитировал старшина фразу героя одного из популярных кинофильмов, а затем грозно посмотрел на солдата. — Боец, команда «ко мне» выполняется бегом. Что не ясно?

— Все ясно, товарищ старшина! — рявкнул в ответ новобранец и попытался изобразить бег в бетонной жиже.

Получилось у него это не очень красиво, а если быть точнее, то не получилось совсем. Правый сапог солдат еще смог вырвать из цепких лап бетона довольно легко, а вот левую ногу жадная трясина отдавать никак не хотела, явно намереваясь застыть с максимально возможной скоростью, превратив новобранца в памятник неизвестному «духу». Однако солдат сдаваться не собирался и, с трудом вырвавшись из железобетонной хватки взлетно-посадочной полосы, добрался-таки до терпеливо поджидавшего его старшины. Тот с сомнением в глазах осмотрел новобранца с ног до головы.

— Рядовой Груздев по вашему приказанию прибыл, товарищ старшина! — рявкнул тот, пытаясь вытянуться по стойке «смирно».

— Вижу, что прибыл. И не ори так, ты не на плацу, — поморщился бугай и пробормотал себе под нос:

— Хиловат. Ну да ладно. Комбат не выдаст, полковник не съест! — а затем строго посмотрел на солдата. — Короче, боец, приказываю тебе доставить мою ценную персону на твердую землю. Уронишь в бетон, навеки в нем и останешься! Фершейн, Штирлиц?

— Но, товарищ старшина… — взмолился солдат, но умолк под строгим взглядом начальства. — Садитесь. Куды ж мне от вас деться?..

— Н-но, родимая. Пошла, залетная! — скомандовал старшина, осторожно забравшись бойцу на закорки.

И солдат пошел. С невероятным трудом выдирая ноги из бетона, новобранец выбрался-таки на твердую землю, проявив такие чудеса героизма, которые не снились ни Алексею Стаханову, ни Павлику Морозову, ни даже Зое Космодемьянской. Ну а выбравшись на край неспешно застывающей взлетно-посадочной полосы, новобранец в измождении рухнул на землю, едва не опрокинув ценную персону старшины. Тот негромко ругнулся, посмотрел на неподвижного рядового, затем перевел взгляд на кончик своего берца, слегка заляпанного бетоном, и, переведя взгляд обратно на бездыханное тело, пробормотал:

— В другое время убил бы, а сейчас выношу благодарность.

— Служу России! — прохрипел в ответ солдат, не поднимая головы с земли, и судорожным жестом попытался отдать честь. В результате этой сложнейшей операции правая рука рядового попала не в соответствующую уставу височную долю, а в щиколотку старшины. Тот хмыкнул и отступил на шаг.

— Ну-ну, служи, — поощрил бугай новобранца. — Где тут штаб находится?

— Там, — солдат, так же не поднимая головы, махнул рукой в сторону покосивших деревянных домов. Старшина поправил на плече вещмешок и, пожав плечами, пошел в указанном направлении.

Заросшая бурьяном деревенька, к которой направлялся парень, располагалась метрах в ста от недоделанного аэродрома. Выглядела она убого, как, собственно говоря, и должна выглядеть нормальная российская деревня. К тому же, хоть старшина и рассмотрел кое-где на удивление жирных коров — на падали, что ли, отъелись? — пяток свиней и нескольких колхозников, населенный пункт произвел на него впечатление совершенно безжизненного места. Прислушиваясь к своим ощущением, бугай совершенно не мог понять, откуда они взялись. До тех самых пор не мог, пока не вошел в деревню.

— Ни фига себе! — удивился он, рассматривая муляжи животных и манекены, одетые в ватники и шапки ушанки. — Что за хрень такая? Эй, люди, блин! Есть тут кто-нибудь?

— Прекратите орать, старшина! Вы мне весь объект демаскируете, — раздался из динамика строгий командный голос. — Направляйтесь к центру деревни, к дому с надписью «сельсовет». Войдете внутрь, дальше следуйте указателям.

Бугай удивленно посмотрел по сторонам, пытаясь отыскать громкоговоритель, видеокамеры наблюдения или какие-нибудь другие сенсоры обнаружения, однако ни один искомый объект найти не удалось. Старшина пожал плечами и пошел в указанном направлении. Дом с нужной надпись отыскать удалось довольно легко и парень, толкнув дверь, вошел в сельсовет.

Внутри царил полумрак, и парень на секунду замер, давая глазам возможность адаптироваться к новому освещению, а затем посмотрел по сторонам в поисках каких-нибудь указателей. Таковой отыскался в единственном экземпляре и лаконично оповещал: «Туда!» Старшина хмыкнул и пошел, куда требовалось. На пути его следования подобных указателей оказалось еще целых две штуки и привели они парня в бетонный подвал с металлической дверью, явно напоминающей вход в барокамеру.

— Ни хрена себе! — удивился старшина, глядя на мощную дверь, совершенно не соответствующую окружающей обстановке. И едва он закончил эту краткую и лаконичную фразу, как полуметровый «барашек» на двери повернулся и она отворилась, открывая взору парня ярко освещенный тамбур. — Блин, прямо «сим-сим, откройся» какой-то!

— Старшина, захлопните пасть и заходите! — раздался изнутри помещения тот же командный голос. — Шагом марш!..

Старшина покорно прошел в тамбур. Дверь за ним тихо закрылась, внутренний «барашек» провернулся, блокируя вход, и тут же из крошечных отверстий в стенах ударили струи какого-то газа. Старшина такой подлости, естественно, не ожидал и в первую секунду оторопел. Однако тренированные рефлексы сработали быстрее, чем мозг успел осознать происходящее. Глаза старшины закрылись сами собой, рот захлопнулся, не спрашивая разрешения хозяина, легкие самовольно перестали дышать, а руки зашарили по поясу в поисках несуществующего противогаза. Старшина мысленно выругался на себя самого, на предательский голос, заманивший его в ловушку, и на весь белый свет в целом. Попрощавшись с жизнь и пожалев, что так и не дописал письмо маме, начатое полгода назад, старшина собрался отдать концы, отбросить копыта, дать дуба и сыграть в ящик, но в этот момент струи газа прекратили бить из стен. Помещение почти мгновенно проветрилось и уже знакомый командный голос произнес:

— Прекрасно. С рефлексами у тебя, старшина, все в порядке. Да не стой ты, как мумия Ильича. Это была простая дезинфекция. Дыши спокойно и проходи внутрь. Шагом марш!

Парень снова мысленно выругался в адрес обладателя голоса, но вслух воспроизводить свою цветистую тираду не стал, понимая, что начальству таких слов знать не положено. Открыв глаза, старшина вдохнул воздух полной грудью и шагнул в распахнутую внутреннюю дверь тамбура.

А внутри его ждал длинный мягко освещенный коридор с дверями по обе стороны. Под потолком вертелось несколько видеокамер, обшаривая своими стеклянными зрачками узкие сектора. Старшина, посмотрев на них, подтянулся, поправил амуницию и пошел вперед, поглядывая на таблички, указующие на то, что именно скрывается за дверями. Надписи были кратки и лаконичны: «Учебный центр», «Научный отсек», «Актовый зал», «Боевая группа», «Оружейная», «Склад» и «Штаб». Вот к последней двери старшина и направился.

Та самостоятельно открылась, пропуская посетителя внутрь, и старшина оказался в просторной и тускло освещенной комнате. Справа от него был стеклянный зал с несколькими креслами внутри, слева — несколько закрытых дверей без табличек, а прямо располагался обширный центр управления, с пола до потолка заставленный мониторами, перед которым возвышался невероятно фантастического вида пульт. За этой странной конструкцией во вращающемся мягком кресле сидел невысокий человек в камуфляжной форме. Старшина даже от двери рассмотрел на погонах человека майорские звезды и вытянулся в струнку.

— Товарищ майор, старшина Шныгин для прохождения дальнейшей службы прибыл в ваше распоряжение!

— Вольно, старшина, — благодушно разрешил майор и повернулся-таки вместе с креслом в сторону вошедшего. — Проходи. Будем знакомиться…

Майор развернул к себе небольшой плоский монитор, возвышавшийся над пультом управления, словно мраморная горгулья над татарским кладбищем, и вновь перечитал досье, в котором черным по компьютеру было написано следующее:

«Шныгин Сергей Анатольевич. Звание — старшина. Последнее место службы — N-ская воздушно-десантная бригада. Последняя должность — заместитель командира отдельного взвода быстрого реагирования. Срок службы — пять лет. Основание — контракт. Общие характеристики — нестандартное мышление, отличное владение приемами рукопашного боя, врожденная лень. Совершенно невосприимчив к какому-либо эмоционально-психическому воздействию».

Дальше в досье шла общебиографическая информация о старшине. Причем, начиналась она от того момента, как Шныгин, будучи воспитанником детского сада номер шесть «Березка», в средней группе оного заведения насыпал в горшок товарищу полпачки сухих дрожжей, а заканчивалась описанием того, как во время последней секретной операции спецназа в Ираке старшина лично спас престарелого Саддама Хусейна от десяти… нет, от двадцати американских «морских котиков». Причем, девятнадцать из этих «котиков» отделались легкими переломами конечностей, а двадцатый был доставлен в крайне нетрезвом виде в медвытрезвитель ближайшего сибирского городка. Откуда его отпустили через полгода в обмен на пра-правнука Штирлица, пойманного бундесвером во время совращения секретарши самого Еханссена с целью получения нелегального пособия по безработице.

В общем, старшина Шныгин оставил в истории российской армии заметный след, и дабы вышеназванного героя не спутали с каким-нибудь самозванцем, с левой стороны компьютерного досье красовались фотографии Шныгина в фас, профиль и со стороны затылка. Справа вертелась трехмерная модель старшины, а внизу, под текстом, располагался полный набор отпечатков пальцев рук и ног Шныгина, отсканированная сетчатка его глаза и полный набор хромосом, соответствующих данному индивидууму.

Пока майор просматривал досье, старшина, в свою очередь, просматривал майора. Оный оказался невысокого роста, и Шныгин сомневался, дорос ли его новый командир хотя бы до метра шестидесяти. Черноволосый и черноглазый майор со скуластым лицом очень походил на изображение русского солдата с американского плаката времен «холодной войны». Разве что коня, папахи и шашки ему не хватало. Зато кривые ноги были в наличии.

— Так, старшина, устав не мне тебе объяснять. Ты у нас калач зачерствевший, и знаешь, что приказы не обсуждаются. Тем более, когда на сверхсекретный объект попадаешь, — констатировал майор, достав из-под пульта какую-то небольшую машинку. — Короче, старшина! Сейчас посмотришь в этот глазок на аппарате, затем сунешь в соседнюю дырку пальцы левой руки. Потом беседу продолжим.

Шныгин послушно выполнил все указания майора, в результате чего заработал ослепительную вспышку в глаз и довольно болезненный укол в средний палец. Вдобавок машинка еще и пожевала его конечность, оставив неизгладимый черный след на всей кисти. После этой мудреной операции майор забрал аппарат у Сергея и подсоединил его к пульту управления. Несколько секунд машинка негромко жужжала, моргая тремя разноцветными светодиодами, а затем на экране монитора, прямо поверх досье Шныгина, вспыхнула нерусское слово «детектед». Майор выругался.

— Вот, шайтаны нерусские! Программу так и не исправили, — пробурчал он себе под нос, а затем с гордостью перевел надпись Шныгину: — «Идентифицирован»!

— Ес, оф кос, блин, — согласился старшина. — Я это он.

То есть, так точно, товарищ майор!

— Поумничай мне, ефрейтором станешь, — явно недовольный английским произношением Шныгина, проворчал майор. — Ладно, старшина, будем знакомы. Майор Раимов, Василий Алибабаевич. Я командир группы, к которой ты приписан с сегодняшнего дня. В неофициальной обстановке можешь называть меня по имени-отчеству, а при получении заданий и при приезде начальства обращайся строго по званию. Вопросы есть?

— Так точно, това… То есть, Василий Алибабаевич, — отчеканил старшина. — Разрешите узнать, что это за секретная группа, к которой я приписан, и чем именно мне надлежит заниматься. Так же меня интересует, какова, блин, будет моя должность в новом формировании.

— Ишь какой прыткий, — усмехнулся майор. — Всю эту информацию ты получишь на общем собрании личного состава. О его начале я извещу всех позже. Еще вопросы?

— Вопросов нет, но я хотел доложить… — начал было говорить Шныгин, но тут его взгляд наткнулся на один из множества экранов, занимавших дальнюю стену. На этом чуде современно техники было ясно видно, как взвод стройбата ломами выколачивает засевший в бетоне по брюхо самолет, на котором старшина прибыл в расположение новой части. Майор проследил за его взглядом и усмехнулся.

— Я в курсе, — проговорил он, сделав широкий жест в сторону мониторов. — Я вообще знаю все, что происходит в радиусе километра от нашей базы. Но доклады о любых происшествиях, естественно, поощряю… Старшина, так еще вопросы будут?

— Так точно, товар… Василий Алибабаевич, — кивнул головой Шныгин. — Но я думаю, все они потерпят до общего собрания, блин!

— Молодец, старшина. Хвалю за сообразительность, — усмехнулся майор. — Можешь идти. До начала собрания отправляйся в расположении группы. Табличку на двери с надписью «Боевая группа», надеюсь, видел? Чтобы войти, просто приставь глаз к детектору, одновременно положив левую руку на панель у двери. Все. Кругом. Шагом марш!

Добраться до указанной двери труда старшине, естественно, не доставило. Шныгин выполнил все предписанные манипуляции с детектором и створки бронированная двери автоматически разъехались в стороны, утонув в пазах внутри стены. Взору Сергея открылся еще один коридор, поменьше центрального, по обоим сторонам которого так же располагались двери. Но обычные, а не бронированные, и без табличек. Пожав плечами, Сергей начал их обследование, отметив для себя, что входная дверь автоматически закрылась за его спиной.

В первой комнате оказался отлично обставленный тренажерный зал, имеющий даже баскетбольную площадку. За второй была биллиардная комната с двумя столами, мягкими креслами и телевизором под потолком. В третьем помещении так же стояли несколько глубоких кресел, но из прочей обстановки присутствовали только небольшие столики, оснащенные «ноутбуками», и огромные шкафы с книгами вдоль стен. В четвертом помещении оказалась душевая, сауна и раздевалка, соответственно.

— Ешкин корень, блин, это что же за воинская часть такая?! — поразился Шныгин, крайне впечатленный осмотром, и дернул на себя ручку последней, пятой двери, замыкавшей коридор.

Сделав это, Сергей застыл на пороге, на несколько секунд потеряв дар речи от увиденного. Нет, сама обстановка комнаты, состоящая из удобных кроватей, стола, мягких стульев и тумбочек, старшину не особо впечатлила. Шок Шныгина был вызван теми, кого Сергей увидел внутри!

Прямо напротив него, на одной из кроватей, сидел обритый почти налысо парень. Единственной растительностью на его голове был длинный черный оселедец, свисавший почти до плеч с самой макушки. Одет был парень в широченные камуфлированные шаровары и облегающую «жевто-блакитну» футболку. Несмотря на не очень высокий рост, бритоголовый был крепко скроен и выглядел вполне внушительно.

Следующим человеком, увиденным Шныгиным, был высокий и худощавый мужчина. Он был голубоглазый, светловолосый и имел очень правильные, четко вычерченные черты лица. Одет парень был в черные брюки и белую майку без рукавов с неглубоким вырезом на волосатой груди. А рядом с ним стоял негр. Высоченный, блин! Уж старшину крошкой никто не мог назвать, а этот негр почти на полголовы превышал его в росте. На негре была баскетбольная майка с символикой «Чикаго Буллс», камуфлированные штаны и высокие спортивные ботинки. Несколько секунд вся троица так же удивленно рассматривала Шныгина, а затем бритый парень с усмешкой произнес:

— Тю! Москаля принесло. Воно ж без них ни хрена ничего не обходится. Тильки тут нам москалей и не хватало.

— Тут, это где? — совершенно спокойно поинтересовался у украинца Шныгин.

— Во дурной! Говорю ж, москаль, — хмыкнул парень, глядя на своих соседей по комнате, а затем повернулся к старшине. — Тут, это тут. А вопросы все — к майору!..

Шныгин пожал плечами и, не обращая внимания на задиристого украинца, внимательно осмотрел комнату. Негр и блондин настороженно наблюдали за ним, а старшине и до них никакого дела в данный момент не было. Он еще раз обвел комнату придирчивым взглядом и, найдя нужную ему деталь интерьера — видеокамеру наблюдения — подошел к ней вплотную. Строго посмотрев в ее стеклянный глаз, Сергей вытянулся в струнку.

— Товарищ майор, разрешите обратиться… Понять присутствие этого «сала» на российской секретной базе я еще могу, — кивнув головой в сторону украинца, проговорил Шныгин. — А что здесь делают всяческие вражеские элементы, явно про-НАТОвской ориентации?

— Отставить вопросы, старшина! — рявкнул откуда-то из стены динамик внутренней связи. — Приготовьте их для общего собрания, а пока осматривайтесь. Не буду вам мешать, — и красный светодиод на камере, мигнув пару раз, медленно погас.

— Ну и ладно, — согласился с начальством Шныгин и повернулся к остальным обитателям комнаты. — Я так понимаю, кровати вы уже распределили? — дружный кивок трех разноцветных голов. — И опять ладно. Показывайте, где мое место…

Кровать оказалась, конечно, не сетчатой, какие Сергей привык видеть в российских казармах, а с пружинным матрасом, но возмущаться по этому поводу старшина не стал. Критически осмотрев ее ножки из мореного дуба, Шныгин сначала осторожно бросил на свое новое спальное место вещмешок, а затем присел и сам. Деревянные ножки не сломались и старшине пришлось попрыгать на кровати. Но и это испытание она выдержала. Удивленно хмыкнув, Шныгин посмотрел на разномастную троицу, с различной степенью заинтересованности наблюдавшую за ним.

— Знакомиться сейчас будем или общего собрания подождем? — полюбопытствовал он. — Меня Сергеем зовут. Надеюсь, что я старшина и из десанта, понятно всем? Или кто-то петлиц с погонами не видит?

— Ганс Зибцих, — на чистом русском языке представился коротко стриженный блондин, протягивая Сергею узкую руку с длинными музыкальными пальцами. — Ефрейтор бундесвера. Снайпер.

— Почти как Гитлер, — пожимая руку, хмыкнул Шныгин.

— Это почему как Гитлер? — обиделся Ганс.

— А потому, что немец и ефрейтор, — пояснил свои соображения старшина. Зибцих в ответ фыркнул и отошел в сторону. А на его месте оказался здоровенный негр.

— Капрал отдельного отряда «морских котиков» ВМС США Джон Кедман, — отрапортовал он, сжимая железной хваткой ладонь Шныгина. Тот хмыкнул и попытался показать американцу, как русские пальцами пятаки гнут, но продемонстрировать это редкостное умение на ладони капрала Сергею помешали.

— Еврей, — сделал дополнение к словам негра украинец. Шныгин оторопел и, ослабив хватку, осмотрел Кедмана с ног до головы.

— Ты чего, сало? Какой же это еврей? — удивился словам украинца старшина. — Он же негр.

— А ты, репа, не на лицо, а на фамилию внимания обращай, — обиделся на «сало» украинец. — Мало ли как они себе внешность маскируют, а фамилия у него все равно еврейская.

— Не. Кедман по-английски означает что-то типа «человек в кедах», — не согласился с ним старшина и вдруг подозрительно посмотрел на украинца. — А ты типа антисемит?

— Нет! Просто не люблю, когда кто-то пытается выдать себя за другого, — отрезал тот. — Немцы это немцы. Москали это москали. А уж если негр, то должен быть с нормальной для негра фамилией. Тумба-Юмба, например…

— А у тебя, у самого, какая фамилия? — подозрительно посмотрел на него Шныгин.

— Самая украинская. Пацук. Микола Григорьевич, — усмехнулся парень с оселедцем. — Есаул отдельной бригады украинского спецназа. Специализируюсь на подрывных работах и диверсионной деятельности.

— Ну вот, блин, все и познакомились, — усмехнулся Шныгин. — Ладно. Вы тут отдыхайте, а я пока пойду проверю, как тут банька работает…

Инспекция бани была, конечно, важным и ответственным делом, но в данный момент старшина выбрался из спального помещения совсем не от того, что хотел проверить плотность пара, или температуру горячей воды в трубах. Шныгину просто было лень сейчас с кем-нибудь спорить и кому-нибудь что-то доказывать. Новое место службы, не в пример предыдущему, крайне располагало к неге и расслабленности. Вот Сергей и пошел расслабляться. А по старой русской традиции делать это начинают с бани. Правда, в этот раз для продолжения расслабления не хватало пива и водочки, но поскольку устав воинской службы потребления подобных напитков не предусматривал, старшина решил пока обойтись без них. Тем более, и компании подходящей для продолжения расслабления в данный момент не наблюдалось.

Баня оказалась не баней, а сауной. Конечно, с небольшим бассейном, но что для финна хорошо, то русскому не в тему. Старшина, конечно, поворчал на строителей бункера за такое пренебрежение к национальным традициям, но поскольку иного выбора не было, посидел в сауне, вместо того, чтобы от души похлестать себя веником в парной. А когда он уже принимал душ, динамики в стенах, без которых даже в бане не обошлось — слава богу, видеокамер не оказалось! — голосом Раимова объявили:

— Внимание, всему личному составу базы объявляется пятиминутная готовность. Через указанное время всем без исключения собраться в актовом зале.

— Так точно, товарищ майор! — на всякий случай отрапортовал Шныгин, закрывая водопроводные краны. — Бегу, блин!

Старшина, имевший об актовых залах волне конкретизированное представление, после всего, увиденного на базе, рассчитывал обнаружить за дверями вышеуказанного помещения что-то, примерно похожее на филиал Государственной Думы России, но он ошибся. Актовый зал оказался небольшим и уютным помещением, мест, примерно, на двадцать. Причем, почти половина из них была уже занята. Шныгин осмотрелся по сторонам, отмечая для себя новые лица, которых, кроме трех уже знакомых ему бравых вояк и майора, оказалось не так уж много.

Рядом с Раимовым, за небольшим столом президиума, сидел худощавый мужчина в белом халате с всклокоченной шевелюрой. Описать его внешность было довольно сложно. И все из-за того, что освещение в актовом зале было неярким, да и мужчина постоянно вертелся и размахивал руками. Но в целом на старшину он произвел впечатление сумасшедшего.

«Ученый, блин!» — подумал Шныгин.

«Без тебя все знают!» — подумал ученый…

Кроме указанного субъекта, в актовом зале было еще двое новеньких. Один из них, маленький человек китайско-японской внешности в роговых очках и с прилизанными волосами, скромно сидел на одном из крайних кресел первого ряда, погрузив пальцы в «ноутбук» и не замечая ничего вокруг. А второй — элегантный человек в строгом костюме, обернулся к вошедшему Шныгину. Мужчина улыбнулся, надо думать, с целью показать свои дружелюбные намерения, но от этого оскала у старшины вдруг возникло ощущение, что кто-то неизвестный, с косой и в балахоне, стоит у него за плечами. Мороз по коже старшины прошел крепкий и дарить мужчине ответную улыбку он не стал, решив, на всякий случай, держаться от него подальше.

— Слава богу, Шныгин явился! Теперь можем начинать, — съязвил майор. — Садитесь, старшина. Не стойте в дверях, как фундамент от памятника Дзержинскому.

«Вот ешкин корень! А в прошлый раз „мумия Ильича“ была», — удивился Шныгин, но вслух свое удивление выражать не стал. Просто сел на задний ряд и мысленно посетовал на то, что забыл купить в дороге семечек.

— Итак, общее собрание можно считать открытым, — констатировал майор, обводя собравшихся ясными и добрыми отческими глазами. — Сначала выступлю я с общим докладом. Потом слово будет предоставлено профессору Зубову, — всклокоченный мужичок в президиуме кивнул головой. — Дальше — по обстоятельствам…

Впрочем, ни «сначала», ни «потом», ни «дальше» не получилось. За дверями актового зала раздался какой-то непонятный скрежет, затем в щели между створками засверкали оранжевые искры и послышалось шипение. Продолжалось оно не больше двух секунд. Затем двери с грохотом свалились внутрь, сломав парочку пустых кресел. Ну а после сего занимательного фейерверка в помещение актового зала просунулся ствол танковой пушки.

Шныгин, повинуясь рефлексам, свалился на пол, между рядов кресел. Краем глаза он заметил, что то же самое сделали и трое его соседей по комнате. Новые члены персонала базы, с которыми старшине познакомиться еще не довелось, остались сидеть на своих местах, и лишь майор Раимов вскочил со своего места, грозно стукнув кулаком по столу.

— Мать вашу в полный рост, — виртуозно выругался он, вызвав невольное восхищение Шныгина. — Харакири-сан, объясните мне, что это чудище здесь делает?

— Получен приказ собраться в актовом зале, — раздался из танка механический голос. — Приказ выполнен.

— Замечательно, — выдохнул Раимов и рухнул в кресло. — Старшина, поздравляю. Вы прибыли на собрание не последним.

Шныгин осторожно приподнял голову над спинками, стараясь рассмотреть неизвестного пришельца с пушкой, к тому же, реагирующего на голосовые команды майора. Таковым оказался небольшой танк. Впрочем, «танком» эту конструкцию можно было назвать лишь с большой натяжкой, поскольку машина своими размерами ничуть не превышала габаритов всемирно известной «Оки». Конструкция, правда, судя по всему, была бронированной и к тому же явно обладала большими функциональными возможностями. Ведь дверь-то она как-то вскрыть умудрилась?!

— Извините, господин начальник проекта, — прерывая изумленные размышления Шныгина, раздался голос маленького японо-китайца. — Видимо, в речевом детекторе робота произошел какой-то сбой. Сейчас я все исправлю.

— А двери мне кто исправлять будет? — поинтересовался майор, а затем махнул рукой. — Хорошо. Убирайте своего вредителя на гусеницах отсюда, а со строителями бункера я потом лично разберусь. Я им…

Договорить майору снова не пришлось, и опять его перебил грохот. Причем в этот раз он раздался не от двери, а с того места, где сидел Джон Кедман. Огромный негр, словно танк недавно, поломав на пути парочку кресел, вскочил со своего места и вытянулся по стойке смирно.

— Сэр!.. Капрал Кедман, сэр. Разрешите вопрос, сэр? — завопил он. — Что здесь, в конце-концов, происходит?

— Воно ж ты посмотри, и Кедманы, оказывается, чегой-то не знают! — восхитился Пацук, следом за Джоном поднимаясь с пола. — Товарищ майор, вы уж объясните обездоленному еврейскому негру!..

Раимов прокашлялся и с таким довольным видом, будто ему кумысом хлебальник намазали, обвел собравшихся начальственно-покровительственным взором. Та часть собравшихся, которая еще пребывала в неведении относительно чудес, происходящих вокруг, в свою очередь, ответила майору взглядом требовательно вопрошающим, в духе плакатов предвыборной агитации. Что, естественно, не лезло ни в какие уставные рамки! Раимов изумился и решил попробовать посмотреть на подчиненных по-другому, а именно — строго.

Подчиненные потупились и уселись на своиместа. За исключением Харакири-сана и танка. Причем, и из президиума, и из зала абсолютно невозможно было понять, кто из них кого перепрограммирует, так как танк, в ответ на вскрытие японо-китайцем крышки пульта управления, вытащил из пазов у основания башни телескопические манипуляторы и принялся шарить у программиста по карманам.

«Чего он там, запасные батарейки для плейера, что ли, ищет, еври бади?» — удивленно подумал Шныгин, но вслух этого, естественно, в полном соответствии с уставом, не сказал. Тихо отвернулся и внимательно прислушался к словам Раимова.

— Товарищи, господа и прочие граждане! — начал свою речь майор. — До сего дня многие из вас спали, ели, пили, справляли свои другие потребности и не ведали, что отечество выбрало вас для самой ответственной задачи. А именно, для спасения нашей матушки-Земли!..

— Во загнул! — шепотом восхитился Пацук.

— Ты не мог бы помолчать для разнообразия? — так же шепотом поинтересовался у украинца Шныгин. Есаул скорчил в ответ крайне недовольную «бендеровскую» физиономию, призванную показать, что порядочный украинец обычно делает с москалями, но все же замолчал.

К счастью для обоих, Раимов был слишком вдохновлен собственной речью, поэтому болтовни подчиненных не заметил, и все прочие члены команды были лишены возможности наблюдать экстремальное зрелище того, как русский с украинцем чистят бульбу. В наряде, естественно. Майор лишь слегка скосил глаза в сторону обоих болтунов, но пламенный доклад не прервал. Нельзя сказать, что его речь произвела на собравшихся неизгладимое впечатление, но кое-кого она заставила-таки рты от удивления раскрыть.

— Не думайте, что это только возвышенные слова, — заявил Раимов, комментируя свое заявление по поводу «спасения матушки-Земли». — Вы действительно будете спасать планету в прямом и переносном смысле этого слова, поскольку нашествие инопланетян на Землю покинуло экраны фантастических фильмов и стало реальностью. Пришельцы среди нас! Спасайтесь, кто может… То есть, спасем все, что можем, я хотел сказать.

Майор сделал паузу, видимо, ожидая бурных и продолжительных аплодисментов в благодарность за полет его командирской мысли, но ничего, кроме гробовой тишины, не дождался. Затем кто-то в зале присвистнул от удивления, и это послужило сигналом ко всеобщему бедламу. Заорали все. Причем, громко и одновременно, отчего смысл хотя бы одной фразы разобрать было невозможно. Зато в эмоциях общего собрания разве что глухой бы запутался. Было в криках все: и недоверие, и удивление, и негодование, и восторг.

Исключение из голосящей компании составили только четыре человека — оба члена президиума, Зибцих и Шныгин. Но если первые двое молчали от того, что заранее знали повестку дня общего собрания, то в случаях с бойцами все было по-другому. Ефрейтор сидел тихо из-за намертво въевшегося в кровь инстинкта субординации и истинно немецкой дисциплинированности, а Шныгину просто было все по барабану. Потому как видавшего Саддама Хусейна старшину пришельцами уже удивить было никак невозможно. Сергей, в ответ на заявление майора, хмыкнул и, окинув орлиным взором актовый зал, стал в уме просчитывать, можно ли ему тихонечко покурить на заднем ряду, пока все вокруг суетятся. Решив, что внимания на него никто не обратит, старшина достал сигареты и уже собрался высечь искру из огромной бензиновой зажигалки, но в этот момент Раимову надоели истошные вопли. Которые, кстати, на аплодисменты ничем не походили.

— Молчать! — рявкнул майор так, что даже у танка манипуляторы сникли, оторвав по пути карман халата программиста. Оттуда на пол вывалилось «тамагочи» и, закатившись под стул, временно затихло.

— Вот это я называю командный голос! — словно перед курсантами на плацу, радостно и гордо заявил Кедман.

— Молчать, я сказал, — снова потребовал майор, но на этот раз уже тише. Зато капрал поддержал командирский почин.

— Ес, сэр! Слушаюсь, сэр. Так точно, сэр! — завопил он, вытягиваясь по стойке смирно.

— Во орет. Прямо як вол на пилораме, — удивился Пацук, глядя на американца снизу вверх.

— Не понял, как як или как вол? — сделав наивные глаза, поинтересовался у него Шныгин.

— Як москаль на обрезании у татаро-монголов! — огрызнулся украинец.

— Молчать, я сказал. Твою мать, третий раз уже повторяю, а… — попытался навести порядок в зале Раимов, но докончить свою фразу не успел.

— Да что вы, товарищ майор, ко мне цепляетесь? — обиделся украинец, перебив начальство. — Воно ж не я один кричу. Воно ж москаль поганый с жидом проклятым вопят, як оглашенные…

Начальство, понятное дело, не любит, когда его перебивают, поэтому все остатки либерализма и демократической свободы слова с чела майора словно ветром сдуло. Раимов врезал кулаком по столу, продемонстрировав всему залу, что в его хрупком тельце кроется недюжинная сила, а затем рявкнул, вновь показав всем присутствующим, каким виртуозным может быть русский мат.

— Есаул Пацук! — обратился Раимов к украинцу, после того, как закончил ругаться. После столь официального обращения с Миколы все вальяжность как рукой сняло. Натянув на оселедец фуражку, он вскочил с места и вытянулся по стойке смирно.

— Я, — рявкнул Пацук, показывая всему миру, что по части командного голоса украинцы кое-кому еще и фору дать могут.

— Если ты, есаул, в моем присутствии еще раз позволишь себе расистские выпады хотя бы в чей-нибудь адрес, получишь десять суток ареста. Сразу скажу, что проводить их будешь в хлеву, вместе со свиньями! — заявил Раимов тут же задумчиво покачал головой. — Хотя нет. В хлев ты не пойдешь, поскольку для свиней это слишком опасно. Но ты уж поверь мне, есаул, я найду, куда тебя запереть! Ясно?

— Так точно, товарищ майор! — ответил Пацук и, дождавшись команды «вольно», опустился на свое место. А майор с отеческой теплотой и строгостью в голосе произнес:

— Запомните, ребята, вы теперь одна команда. Вам теперь вместе жить, вместе пить, вместе есть и совместными усилиями спину друг другу в бою прикрывать… Но об этом поговорим позже, а сейчас пора вернуться к повестке дня общего собрания личного состава. Итак, сюда вас всех отправили для того, чтобы вы стали первым отрядом, способным дать вторжению пришельцев реальный отпор…

В этот раз никаких воплей в ответ на реплику Раимова не последовало, и майор спокойно смог продолжить доклад. Правда, теперь от запланированной заранее пространственной речи ему пришлось отказаться, поэтому Раимов изменил регламент собрания и вместо воззваний к патриотизму своих подчиненных перешел к представлению оных друг другу. Так Шныгин узнал, что всклокоченный профессор за столом, Петр Данилович Зубов, возглавляет научную группу проекта и является Эйнштейном, Менделеевым, Ньютоном и Марией Склодовской-Кюри вместе взятыми.

Маленький японо-китаец, что до сих пор крутился около танка, оказался просто японцем. Звали его Хиро Харакири, и был он одним из самых выдающихся специалистов по компьютерным технологиям современности. Настолько выдающимся, что Бил Гейтс его рожу на дух не выносил и специально повесил фотографию Харакири у себя в кабинете, чтобы в момент жесточайшей депрессии, вызванной очередным падением курса акций «Майкрософта» на мировом рынке, швырять в изображение японца различными частями раритетного «Пентиума-133».

С мужчиной в строгом костюме и с вечной сатанинской улыбкой на лице Шныгин так толком не разобрался. Нет, с именем этого персонажа ему было всю ясно — человека звали Пьер Гобе. Был он французом, чьи предки при Наполеоне Бонапарте эмигрировали в Канаду, а во времена Жака Ширака вернулись обратно… То есть, не те же самые предки, конечно, хотя Пьер почему-то утверждал обратное. Французу, естественно, никто не верил, но спорить с ним не решались, поскольку ходили слухи, что Гобе своей идиотской улыбочкой довел до сумасшествия целое племя канадских апачей.

Совершил он сей неблаговидный поступок от того, что прочитал в какой-то записке своего предка о том, что вождю этого племени оный предок в 1808 году оставил на хранение ключ от шкатулки, где деньги лежат. Вот и приставал Гобе к индейцам, пытаясь узнать, где спрятался указанный предком вождь и почему он не хочет отдать «подателю сего письма» отданный ему на хранение ключ. В итоге все племя сошло с ума и сбежало на Аляску, а Гобе вернулся домой и преспокойно стал психологом. Шныгин о психологах, конечно, слышал, но поскольку в России таких невиданных зверей для малоимущего населения сроду не водилось, не имел никакого представления о том, чем специалисты в этой области профессии занимаются.

Остальных старшина уже знал, но был вынужден выслушивать, как Раимов представляет их друг другу. Ну а когда с процедурой знакомства было покончено, майор кратко обрисовал, зачем вся эта масса разношерстых людей собралась в одном месте. Он рассказал о том, что масса газетных публикаций о том, что Землю посетили пришельцы, была не выдумкой, а реальностью. Вкратце поведал о том, как правители самых могущественных государств безуспешно пытались бороться с этим нашествием и, наконец, собравшись вместе, решили организовать совместный проект.

— Наша цель, товарищи, господа и прочие граждане, заключается в том, что мы должны отыскать эффективное средство для борьбы с нашествием, — закончил свою речь Раимов. — В первую очередь нашей задачей является сбор информации об инопланетянах, захват их технологий, ну и, по возможности, пресечение активности пришельцев в густонаселенных районах. Сейчас профессор Зубов сделает вам доклад, а затем можете задавать свои вопросы.

Всклокоченный профессор на секунду перестал вертеться, как уж на сковородке, встал и совершенно обычно походкой подошел к занавешенному стенду. Затем его движения вновь стали лихорадочными, и вместо того, чтобы спокойно отодвинуть занавеску в сторону, Зубов сорвал ее и бросил на пол. Туда же полетел и первый плакат, изображавший привычных русскому взору «зеленых чертиков». Ткнув указкой в это наглядное пособие, увидеть которое теперь можно было только с потолка, профессор проговорил:

— Пришельцы бывают нескольких типов. Первый из них вы видели. Если не все, то я уж точно. Поэтому говорить о них много не будем. Скажу лишь то, что появились на земле они с возникновением человечества и, видимо, являлись передовыми отрядами разведки, подготавливающими вторжение. Второй тип, — Зубов элегантным движением указки выколол изображенному на следующем плакате монстру правый глаз, — появился совсем недавно. Они, как вы видите, длинноухие, длинноносые и, по непроверенным наукой фактам, могут еще и летать. Сволочи! — профессор сорвал плакат со стенда и, судорожно скомкав его, зашвырнул в зрительный зал, представив на суд зрителей совершенно чистый лист бумаги. — В описании третьего типа пришельцев очевидцы расходятся, поэтому я вам его не нарисовал. Увидите все сами, а пока я вам расскажу о некоторых особенностях национальной охоты…

С этими словами Зубов взялся за пересказ сюжета известного почти всему миру фильма и остановился только тогда, когда Харакири-сан заявил, что у милиционера Семенова спросили не «налить тебе выпить?», а «водку пить будешь?» Профессор удивленно посмотрел на компьютерщика, затем, заявив, что к делу это не относится и он вообще отказывается рассказывать, когда его перебивают, вернулся на свое место.

— И что, милиционер Семенов водку выпил? — с трепетом в голосе поинтересовался у Шныгина американский «морской котик».

— Конечно, темнота ты необразованная, — несказанно удивился старшина. — Кто же ее, родимую, отказывается пить. Тем более на халяву…

— Капрал Кедман, вы что-то хотели спросить? — поинтересовался со своего места Раимов, не расслышавший, о чем идет речь в задних рядах.

— Так точно, сэр! — вскочил со стула американец. — Позвольте узнать, почему для выполнения этой операции были выбраны именно мы?

— Разрешите, я отвечу? — проговорил Пьер Гобе и после утвердительного кивка майора встал со своего места, повернувшись лицом к солдатам. — Видите ли, господа, человечество столкнулось с неразрешимой проблемой галактического масштаба. Суть ее не в том, что люди чего-то не могут, а в том, что они чего-то не хотят. Или, наоборот, хотят слишком сильно. Исследования показывают, и уважаемый всем прогрессивным человечеством господин Зигмунд Фрейд это подтвердил, что в основе любого конфликта всегда следует искать сексуальную подоплеку. К примеру, если вы видите сон о том, что успешно боретесь с пришельцами…

Шныгин почувствовал, как у него заломило зубы, волосы стали подниматься дыбом и язык полез изо рта с явными намерениями удушить своего хозяина за шею. Старшина клетками подкорки головного мозга понимал, что все это отрицательное поведение организма является просто защитной реакцией на речь француза, и головной мозг просто рефлекторно пытается от нее защититься, но понимал это неосознанно. А сознательно ему просто захотелось психолога убить. Шныгин посмотрел по сторонам, пытаясь отыскать подходящий для этой операции предмет до того, пока собственный язык его не задушил, но ничего подходящего кроме Пацука с его оселедцем не нашел. Решив, что если схватить украинца за хохол и бросить им во француза, то еще вполне можно успеть спастись, старшина уже собрался попытаться выполнить эту операцию, но тут раздался громовой голос майора.

— Молчать! — рявкнул Раимов и Гобе, действительно, замолчал. — Да что же вы за инквизитор какой? С ума от вас сойти можно.

— В натуре, инквизитор, — буркнул Шныгин себе под нос.

— Мужики, а что, нормальная кличка для француза? — шепотом поинтересовался у остальных членов боевой группы Пацук. Возражений не последовало, а старшина даже хлопнул по плечу украинца.

— А ты ничего. Мужик нормальный, — проговорил он. — Хорошо, что я не успел тебя за хохол схватить и в Гобе бросить.

— Ну, спасибо! — обиделся есаул и сбросил с плеча шныгинскую руку. — Я от такой репы москальской другого и не ожидал.

— Так я же только хотел… — попытался было оправдаться старшина, но договорить не успел.

— Я отвечу на вопрос капрала, — громогласно заявил майор. — Конечно, говорить, как господин Гобе, я не умею, поэтому буду краток. Короче, бойцы, на этой базе вы оказались исключительно из-за своей феноменальной тупости. В смысле, невосприимчивости к внушению. Над солдатами каждой армии специалисты провели особые тесты и выяснилось, что только вы четверо обладаете исключительной способностью никак не поддаваться на всякие воздействия с чужой стороны. В том числе и гипнозу не подвержены совершенно. К тому же, вы все идеально говорите по-русски, что тоже являлось основным условием отбора. В общем, благодаря сочетанию множества факторов вы здесь, и вы вчетвером будете нашей главной ударной силой.

— Значит, «феноменальная тупость»? — обиделся Пацук, который, как понял Шныгин, страшно любил это занятие.

— Я же поправился, есаул! — рявкнул со своего места Раимов. — Еще есть вопросы?

Вопросов, конечно, было очень много. В первую очередь они касались страшной секретности проекта. Никто из бойцов до самого последнего момента не имел никакой информации о том, куда именно их переводят и чем на новом месте они будут заниматься. Майор объяснил это элементарной безопасностью. Дело в том, что чиновники на самом высоком уровне вполне справедливо опасались вмешательства пришельцев в организацию нового проекта. Инопланетяне могли попытаться уничтожить базу, являющуюся единственным оплотом землян в борьбе с нашествием. Именно поэтому о ее существовании до последнего момента знали лишь немногие.

— Деревню спешно эвакуировали и, как вы видели, сверху поставили муляжи, призванные усыпить бдительность пришельцев, — подвел итог Раимов. — Затем под деревней лучшие специалисты четырех стран построили эту базу и вы в ней будете жить безвылазно. Никаких увольнений, никаких отпусков, никаких свиданий с близкими. Я понимаю, это трудно, но на карту поставлено существование всей нашей цивилизации. Поэтому придется терпеть, но помните, когда мы победим, потомки нас не забудут!..

— Еще как забудут, — обиженно буркнул Пацук. — Вот родится у моей жены сын, пока я тут сижу, и о моем существовании даже знать не будет. Воно ж как у жинок бывает?.. Не видит мужа пару лет и от тоски ребеночка рожает.

— Ничего. Пошлете сыну фотографию. Ко дню получения паспорта, например, — буркнул в ответ майор. — В общем, солдаты, вы сейчас находитесь на самой страшной и опасной в истории человечества войне. Поэтому о сентиментальностях забудьте. Помните только то, что если бы вы с пришельцами не боролись, у ваших жен вообще не было бы детей, у ваших отцов цирроза печени, а у матерей седых волос. Все бы они умерли, не успев познать все это! — Раимов посмотрел на часы. — Остальные вопросы зададите завтра. А сейчас отправляетесь по своим местам. По расписанию у вас ужин, личное время и отбой. Кстати, завтра с утра у всех начнутся первые занятия по организации борьбы с пришельцами. Все. Всем спасибо. Разойтись!

— Кажется, я сердечно начинаю любить майора, — буркнул Пацук себе под нос, поднимаясь с кресла.

— Да. Заботливый командир, — согласился с ним Шныгин. — Теперь тебе даже о ребенке беспокоится не надо. Раимов сам все сделает и даже дитю на совершеннолетие из твоего личного дела фотографию пошлет. Порнографическую, — и, увернувшись от подзатыльника, под радостный гогот Зибциха и Кедмана помчался по коридору, спасаясь от преследования разъяренного есаула…

Глава вторая

И снова Земля. Место, которое колхозом никак назвать уже нельзя. Так, муляж. Подземный бункер под ним… Хотя нет. Сибирь. Впрочем, пусть будет и то и другое… Давно ясно, что не зима. Но теперь еще известно, что уже и не лето. Точное время станет известно позже. Впрочем, понятно, что оно местное.

Сирена взвыла посреди ночи. Сначала истошно заверещала, требуя внимания к своей персоне, затем коротко взвизгнула, сообщая всем, что через пару секунд ей может и надоесть всеобщее пренебрежение, и наконец, тоскливо простонав, скисла, как и предсказывал Зибцих. Кстати, немец был единственным, кто по первому же звуку тревоги оказался на ногах, и теперь он стоял посреди комнаты, торопливо застегивая китель. Кедман поднялся чуть позже, зато оделся значительно проворнее и к тому моменту, когда, на всякий случай хрюкнув, сирена окончательно затихла, уже стоял в дверях и удивленно рассматривал с высоты своего двухметрового роста Шныгина с Пацуком, явно не желавших вставать с кроватей.

— Эй, вы чего лежите? — удивленно поинтересовался негр. — Поднимайте свои белые задницы. Или к русским сигнал тревоги не относится?

— Если ты, еврейская морда, еще раз меня москалем назовешь, я тебе в глаз дам. Я украинец и к русским никакого отношения не имею, — пообещал Кедману оскорбленный Пацук, а затем кивнул в сторону Шныгина. — Пусть эта репа первой встает. Не бывать тому, чтоб украинец уже трудился, а москаль бока себе отлеживал! Хватит, натерпелись…

— Я вам сейчас устрою тут очередь за татаро-монгольским игом! — раздался из-за спины Кедмана визгливый голос, и Пацука со Шныгиным мгновенно сдуло с кроватей, словно косяк полесских журавлей под зенитно-ракетным огнем.

Здоровенный негр с неожиданной для его комплекции легкостью и проворством отлетел в сторону от двери и, прижавшись спиной к стене, вытянулся по стойке «смирно». Зибцих тоже застыл, но посреди комнаты. Верхнюю пуговицу кителя он застегнуть так и не успел. Поэтому, сохраняя истинно арийскую выдержку и окаменелое выражение лица, лишь покраснел от стыда за то, что не успел одеться раньше американца. И более ничем своей досады не выдал. Пацук же со Шныгиным принялись торопливо натягивать амуницию, шипя друг на друга, как пара влюбленных гадюк.

Причиной же всеобщего переполоха стал, естественно, майор Раимов. Маленький, кривоногий командир группы подбоченившись стоял в дверях и сердито глядел на копошащихся у своих кроватей Пацука со Шныгиным. Шевеля губами, майор отсчитал положенные сорок пять секунд и затем принялся делать это во второй раз, поскольку украинец успел только натянуть брюки с кителем, а Шныгин и до кителя еще не добрался. Ну а когда и после третьего отсчета сорока пяти секунд славяне так и не успели одеться, Раимов не выдержал.

— Старшина, вас в учебке хреново гоняли? — рявкнул он, обращаясь к Шныгину. — «Подъем-отбой» нужно с вами порепетировать?

— Никак нет, товарищ майор, — в полном соответствии с уставом отрапортовал Шныгин, а затем уже от чистого сердца добавил: — А вообще-то, Василий Алибабаевич, куда торопиться? Вы же сами вчера сказали, что с утра у нас занятия начнутся…

— Старшина, мне вам объяснить, что должен делать солдат по сигналу тревоги? — вкрадчиво поинтересовался майор, но именно эта вкрадчивость и заставила бравого старшину заткнуться.

— Никак нет! — снова рявкнул он и, решив не нарываться на возможные санкции со стороны нового руководства, мгновенно привел себя в божеский вид. А затем посмотрел на часы. — Мать моя доярка, времени еще только три часа ночи! Что же, нам спать совсем не положено?..

Собственно говоря, негодование старшины в некоторой степени было вполне оправданно. Вчера прямо перед отбоем Раимов заявился в кубрик боевой группы. Ему, видимо, показалось мало просветительской работы на общем собрании, и майор решил продолжить ее и в тот период времени, который был им же самим отведен бойцам для ничегонеделания.

Раимов собрал всю четверку в комнате отдыха и, рассадив бойцов полукругом, для затравки прошелся сначала по будущему Земли, зависящему исключительно от работы вверенного ему подразделения. Слушали его невнимательно, поскольку ни один из членов группы ни капли не верил в свою исключительность. Все четверо вполне резонно предполагали, что уж если целые армии и прочие спецслужбы оказались не в состоянии справится с нашествием инопланетян, то куда уж им четверым, сирым и убогим, остановить пришельцев.

Об этих сомнениях бойцы и заявили майору, на что получили отповедь в довольно резкой форме. Раимов ругался долго, и самым мягким выражением в его лексиконе долгое время оставалась фраза «специально подготовленные идиоты». Ну а когда его словарный запас несколько иссяк, майор заявил, что никто не требует от четверки спецназовцев идти в в атаку на легионы инопланетян. Их задачей является поиск средств борьбы с пришельцами. Причем, абсолютно любыми способами.

— То есть, если я, к примеру, отстрелю какому-нибудь пришельцу ногу, меня к суду за превышение должностных полномочий не привлекут? — наивно поинтересовался Зибцих.

— Да делайте с ними все, что хотите, — благодушно разрешил майор. — Только помните, что должны тащить нашим ученым все. Начиная от трупов и частей тела пришельцев, кончая оружием и аппаратурой с их кораблей и баз. Если, конечно, нам удастся до техники инопланетян добраться.

При этих словах Раимова Пацук почему-то хитро прищурился, облизал губы и потер руки. Кедман удивленно покосился на него, дескать, я не понял, кто тут еврей, а затем вновь переключил внимание на майора. Тот дальше распространяться о целях и задачах бойцов не стал. Прервав свои возвышенные речи, Раимов объявил всем, что, во-первых, внутри нового спецподразделения их старые звания утрачивают свое значение, и теперь к каждому из них применительно лишь одно обращение — «агент». А во-вторых, все старые клички и позывные бойцам следует забыть. Теперь у них будут новые прозвища. Ну а за употребление в эфире хоть какого-нибудь настоящего имени бойца или сотрудника подразделения будут следовать немедленные санкции. От подзатыльника до расстрела и электрического стула.

Если второе у четверки спецназовцев нарекания практически никакого не вызвало, то первое утверждение майора они встретили бурей возмущения. Даже педантичный Зибцих, не имевший привычки обсуждать приказы командования, и то заявил, что лишение его звания ефрейтора, которое он заслужил пятью годами безупречной службы, он непременно будет оспаривать на самом высочайшем уровне. Вплоть до министра обороны и верховного главнокомандующего! Про остальных и говорить нечего. Вопили они так, что Раимову дурно стало и он невольно подумал, что самый простой способ заткнуть этих «ораторов», это расстрел без суда и следствия. Подумал и забыл. А вместо того, чтобы перестрелять всех бунтовщиков, просто заорал:

— Мо-олчать!

— Во-первых, — заявил майор, как только после его крика наступила тишина, — бойцы, напомню, и это в последний раз, что приказы командира не обсуждаются. Во-вторых, никто вас звания не лишает. Более того, за службу в моем отряде вам увеличивают выслугу. Год за пять, — тут последовал обрадованный рокот среди слушателей, который мгновенно затих под строгим взглядом майора. — В-третьих, за каждое успешно выполненное задание вам гарантируются всяческие поощрения и повышения в звании. Вплоть до офицерского. Ну а обращение «агент» здесь введено лишь для того, чтобы вы поняли, что в вашей среде нет ни старших, ни младших. Друг перед другом вы все равны.

— А кто же тогда будет командовать группой во время выполнения операции? — изумился Кедман.

— Я, — отрезал Раимов. — У каждого из вас помимо рации будет закреплена видеокамера на шлеме. Я буду получать с нее изображение и корректировать ваши действия с командного пункта. Ну а если потребуется, командование группой может взять на себя любой из вас. В зависимости от обстоятельств, — майор сделал паузу и многозначительно посмотрел на своих подчиненных. — Поймите, вы супер-команда, которая должна не просто бороться с пришельцами, но и побеждать. Они мусор на лице нашей земли, грязь. Даже, не побоюсь этого слова, самое настоящее дерьмо, и мы обязаны его вычистить.

— Типа ассенизаторы? — иронично поинтересовался Шныгин.

— Вот именно! — радостно поддержал его Раимов и на секунду задумался. — Официальное название нашего проекта «Звездная Каэши-ваза», но употреблять его в эфире запрещено. Думаю, объяснять, с чем именно все это связано, мне не требуется? — майор получил в ответ дружный кивок четырех разномастных голов. — Так вот, как бы нам себя назвать?.. Кедман, как у вас в Америке секретных агентов называют?

— 007, сэр! — вскочив с места, рявкнул капрал. Шныгин с Пацуком согнулись пополам от смеха, а майор недовольно поморщился.

— Я не о Джеймсе Бонде, агент, — проговорил он, впервые употребив новое обращение. — Ну, это… сериал про пришельцев. Там, где Малдер и Скалли снимаются. Как он называется?.. Кстати, будет полезно, чтобы вы все его посмотрели. Глядишь, пригодится. Так как он там назывался?..

— Икс-файлы, — мрачно ответил вместо американца Шныгин. — Все секретное у них там со знаком «Х». Так что, и нас вы этой буквой пометить хотите? «икс-команда» или «икс-ассенизаторы», что ли?.. Так в любой деревне куры засмеют!

— Не засмеют, — серьезно ответил майор. — А название хорошее. И в тему. В общем, так, чтобы никто ни хрена ничего не понял, в эфире буду называть вас «икс-ассенизаторы». Вопросы есть?..

Вопросов не было. Причем Кедман и Зибцих, которые, несмотря на отличное знание русского языка, имели плохое представление о значении в России буквы «Х» и слова «ассенизаторы», поддержали это предложение с радостью. Раимов покосился на недовольные физиономии Пацука и Шныгина, но поскольку те от дальнейших комментариев отказались, и сам развивать тему не стал. Майор прокашлялся и приступил к присвоению позывных каждому из бойцов своей группы.

Эфирное имя для Шныгина нашлось сразу. Окинув его взглядом, майор присвоил ему позывной «Медведь», с чем никто из присутствующих спорить не стал. С остальными было сложнее. И первая проблема появилась тогда, когда попытались придумать новое имя для Пацука.

— Как же тебя назвать? — почесывая затылок, поинтересовался Раимов. — Слушай, Микола, а какие у вас на Украине животные водятся?

— Ну, там, зубры всякие… — начал было перечислять есаул, но Шныгин его перебил.

— Какие зубры?! — фыркнул старшина. — У них на Украине кроме свиней уже никого и не осталось.

— Отставить, — рявкнул Раимов, увидев, что Пацук собрался достойно ответить москалю. — Ты, Сергей, палку-то не перегибай. А то ведь предупреждение о расистских высказываниях не только к Пацуку относится. Ну а Миколе ни свинья, ни зубр не подходят. Для первой рылом не вышел, а для второго стать не та. Короче, есть еще предложения?..

Предложений была масса, причем поступали они в основном от самого украинца. Микола перебрал названия всех зверей, к которым испытывал хоть какую-либо симпатию, но ни один из этих вариантов майора не устроил. В итоге Раимов махнул на все рукой и обозвал есаула барсуком. А когда тот поинтересовался, почему выбрано именно это имя, майор пожал плечами и заявил, что оно просто с фамилией украинца рифмуется.

С Зибцихом было несколько проще. Во-первых, потому, что назвать навскидку какое-нибудь европейское животное никто не мог. Звери в Европе водились теперь только в зоопарках, а там, как известно, каких только тварей не наблюдается. Ну а во-вторых, ефрейтор сам предложил свой новый позывной — «Енот». А когда Ганса спросили, почему он выбрал именно это животное для псевдонима, ефрейтор ответил, что считает енотов самыми опрятными зверюгами в мире.

— Есть даже енот-полоскун, который перед каждым приемом пищи в воде руки моет, — скромно потупив очи долу, заявил Ганс. — Если герр майор не возражает, конечно.

— Нет, не возражаю. Пусть себе моет, — разрешил Раимов. — Ладно. Хочешь быть енотом, будь им! — а затем повернулся к Кедману. — Ну а тебя как обозвать?

— Бык, — совершенно серьезно заявил негр. Пацук со Шныгиным снова фыркнули.

— Это почему? — удивился Раимов.

— А я за «Чикаго Буллс» болею, — Кедман ткнул себя пальцем в грудь. Именно в то место, где на его майке было написано название любимой команды. — На русский это переводится, как «Чикагские быки».

— Без тебя знаю, что и как переводится, — буркнул майор. — А позывной твой не годится. Во-первых, неблагозвучный он. А во-вторых, никаких ассоциаций быть не должно. Вот услышит кто-нибудь в эфире, как мы тебя быком называем, и подумает, а почему «бык»? А не потому ли, что он за «Чикаго Буллс» болеет? Так, кто у нас поклонником этой команды является? Ага, Кедман!.. И все, накрылась вся секретность медным тазиком, — негр просто обалдел от такой логики татарина. — Еще варианты?

На долгое время в комнате отдыха наступила гробовая тишина. Не то, чтобы ни у кого из присутствующих никаких названий животных в голове не возникало, но как-то не подходили они все к внешности огромного негра. И неизвестно, до какой поры затянулось бы выдумывание позывного для Кедмана, если бы он сам, пусть и невольно, не решил эту проблему. Видимо, собравшись доложить Раимову о каком-то новом варианте своего позывного, капрал снова вскочил с кресла и в порыве служебного рвения отдавил отдавил Пацуку ногу.

— Ну, ты, слон иерусалимский, смотри, куда встаешь! — завопил украинец, с трудом выдернув ступню из-под огромной лапы американца.

— Вот! Верно, — воскликнул майор и, поймав на себе удивленные взгляды подчиненных, хмыкнул. — Позывной «слон» будет самым подходящим вариантом для агента Кедмана.

— Есть, сэр. Не возражаю, сэр! — согласился Джон и, покосившись на продолжавшего морщиться Пацука, опустился на свое место…

В общем, все это продолжение общего собрание в комнате отдыха боевой группы затянулось до полуночи. Именно поэтому Шныгин имел полное право возмущаться нежданным подъемом в три часа ночи. Ну а не имел права на проявление своего негодования старшина потому, что был на воинской службе. А у людей, выбравших подобный род деятельности, как известно, есть устав, в котором черным по бумаге написано: «Пункт первый. Командир всегда прав. Пункт второй. Если командир не прав, смотри пункт первый». Вот поэтому возражать против нештатного подъема было бессмысленно… Да, собственно говоря, никто и не собирался. А слова старшины были просто криком души.

— Объясняю боевую задачу, — заявил майор, когда личный состав, наконец, выстроился около коек. — Сегодня в два десять российскими перехватчиками над территорией Западной Сибири был сбит вражеский НЛО. Не знаю, как они умудрились это сделать, пьяные, что ли, были, но факт остается фактом. НЛО сбит и вам следует выехать на зачистку района.

— А до утра это не подождет? — поинтересовался Пацук, которого после заявления старшины о том, что сейчас три часа ночи, стало страшно клонить в сон. — Какая хрен разница, когда мы на обломки попадем? Воно ж все равно хлам там один и руины.

— Агент Пацук, разговорчики в строю! — рявкнул на украинца майор. — Группа, объявляю боевую готовность номер один. Что вы на меня вытаращились? Марш экипироваться!..

В одно мгновение всех четверых бойцов вынесло из кубрика и внесло в оружейную комнату. Правда, при этом не обошлось без пострадавших — у майора ветром от движения спецназовцев испортило прическу и оторвало от кителя верхнюю пуговицу, тумбочка Кедмана была серьезно покалечена, а три двери отделались легким испугом и отомстили за это незначительными ушибами плеч «икс-ассенизаторов».

В оружейной, дверь которой разблокировалась только с пульта управления в штабе группы, царил полумрак. Непонятно, кто и зачем придумал такую иллюминацию, но единственными источниками света в хранилище боевого снаряжения были небольшие плафоны над металлическими шкафчиками, на которых красным лампочками изнутри высвечивались фамилии членов группы. Кедман, влетевший в оружейную первым, остановился у своего шкафчика и в растерянности подергал ручку.

— Приложите большой палец левой руки к сенсорной панели рядом с замком, — скомандовал Раимов, не заходя в оружейную.

— А на фига? — поинтересовался от своего шкафчика Шныгин. — Выломать дверь, да и дело с концом.

— Я тебе попорчу казенное имущество! — рявкнул на него майор. — Выполнять приказ.

Сергей выполнил ЦУ начальства и дверь открылась автоматически, представив взору старшины содержимое шкафчика. Шныгин удивленно застыл на месте, глядя на сокровища, хранящиеся внутри. С частью из снаряжения, как и положено российскому спецназовцу, старшина уже был знаком. Но были внутри вещи и не совсем понятные. Автомат, например, совершенно невообразимой формы, напоминавший бредовую смесь М-16, «Калашникова» и коробки от макарон Разлюляй-Кукуевской фабрики утилизации отходов. К тому же, неведомая конструкция была оснащена оптическим прицелом, выглядевшим также не совсем обычно.

— Это что за хреновина такая? — растерянно поинтересовался Шныгин, рассматривая необычное оружие.

— «УФО-1», — ответил Раимов. — Удивительно фартовое оружие, модель первая. Прицел компьютерный. Можно высунуть оружие за угол и совершенно спокойно прицеливаться во врагов, — майор вынул из шкафчика боевой шлем со странной конструкцией на боку, которая, опускаясь, плотно закрывала правый глаз. — Вот в эту каску встроен компьютер, который принимает сигнал от прицела автомата и передает его на жидкокристаллический экран в окуляре. Помимо этого, компьютер в шлеме поддерживает связь с десантным кораблем, через который передает мне на пульт сигналы… Впрочем, обо всем потом. Сейчас давайте экипироваться.

— Товарищ майор, так с этим снаряжением сначала попрактиковаться нужно, — возмутился Шныгин. — Мы же совершенно не знаем, как оно себя в боевых условиях поведет. К тому же, автомат, наверняка, не пристрелен…

— Согласен, старшина, — кивнул головой Раимов. — По плану у вас должна быть двухнедельная специальная подготовка. Но кто же знал, что эти уроды «тарелку» собьют?! До сих пор, мать их в гарем к персидскому шаху, ни один корабль пришельцев не сбивали, а тут надумали, — майор запнулся. — Хватит разговорчиков! Приступить к экипировке.

Бойцы бросились выполнять приказ. Правда, поскольку в этот раз бежать никуда не требовалось, то никто больше и не пострадал. А боевое снаряжение, изобретенное лучшими учеными планеты и доработанное российскими техниками с учетом национального характера, разве что прямое попадание водородной бомбы выдержать бы не смогло. Поэтому когда Сергей уронил миниатюрный микрофон, крепящийся непосредственно к горлу, и наступил на него каблуком, приборчик даже не поморщился.

Худо-бедно, но с экипировкой бойцы справились минут за пять, и предстали перед Раимовым во всей спецназовской красе — в супер-легких бронежилетах с массой кармашков, по которым было рассовано множество необходимых солдату вещей; в касках, здорово напоминавших мотоциклетные закрытые шлемы, с той лишь разницей, что в экстренных случаях они могли обеспечить солдату получасовое автономное обеспечение кислородом из небольшого баллона, закрепленного в ранце; с плоскими ранцами с боеприпасами и спецсредствами за плечами и с необычным оружием в руках.

— Ну, вперед! — вздохнул майор. — За мной марш. Подземный вход на аэродром из штаба группы, — и, чуть помедлив, пояснил: — Вчера только достроили.

Громко топая башмаками по полу, отряд промчался в штаб и, провожаемый отечески-теплым взором Раимова, скрылся за одной из дверей. Подземный коридор к аэродрому, действительно, достроили недавно и кое-где цемент даже не до конца просох. Зато дезинфекционный тамбур был в полном порядке и отлично функционировал. Неизвестно зачем, но обработка бойцов велась не только при входе в бункер, но и при выходе наружу. Правда, наглотаться газа Шныгину в этот раз не пришлось — шлем сработал автоматически и, едва начались изменения в составе окружающей бойцов атмосферы, мгновенно загерметизировался и, оценив степень угрозы человеку, на автономное питание не перешел, включив лишь внешние фильтры.

— Оба-на! Воно ж смотрите, какая техника! — изумился Пацук. Причем, несмотря на то, что говорил украинец почти шепотом, его голос был отлично слышен остальным бойцам благодаря внутренней связи. — Надо будет у майора один запасной попросить.

— Зачем? — изумился Кедман. — Или ты себе вторую голову заиметь собрался?

— Тю, недогада. А еще, тоже мне, еврей называется, — ехидно фыркнул есаул. — Посмотреть хочу, як устроен. Может быть, усовершенствования какие внесу.

— Ты уж внесешь, — фыркнул Шныгин. — Так внесешь, что шлем потом никто и нигде найти не сможет.

— Мужики, может быть, перестанем болтать о всякой ерунде? — осторожно поинтересовался Зибцих.

— Ого, немец заговорил! — изумился Шныгин. — Тебя кто спрашивал?.. Поэтому и молчи. Твой номер семнадцать.

— Ты чего к немцу причепился? — тут же возмутился Пацук. — Он, между прочим, хоть и не украинец, но единственный приличный человек во всем вашем обществе.

— Это еще наукой не доказано, — возразил ему старшина. Кедман, секунду подумав, кивнул головой, соглашаясь со Шныгиным.

— А-ну, прекратить бессмысленную болтовню в эфире! — раздался в наушника всех членов группы голос Раимова.

— Товарищ майор, а вас можно отключить? — наивно поинтересовался в ответ на эту реплику командира Пацук и тут же услышал в свой адрес неприлично большую порцию отборного мата. — Понял. Вопросов больше не имею.

До самолета группа добралась в полном молчании. При этом получилось как-то самом собой, что Шныгин с Кедманом шли впереди, а Пацук с немцем разместились в арьергарде. Добравшись до летающего такси, Сергей хмыкнул, заметив, что на том отсутствуют какие-либо признаки недавнего пребывания в застывшем цементе, и первым нырнул внутрь.

К его удивлению, салон самолета не был пуст. Прямо в центре возвышался тот самый небольшой танк, вчера вечером бесцеремонно, с летальным исходом для дверей, вторгшийся в актовый зал. А рядом с ним, согнувшись над панелью управления, стоял японец. Он снова что-то делал с приборами, правда, танк в этот раз манипуляторы свои к его карманам не протягивал.

— Здорово, Харакири-сан, — приветствовал японца Шныгин.

— И вы здравствуйте, — грустно проговорил компьютерный спец. — Если оно вам нужно.

— Ты чего такой опущенный? — удивился старшина.

— А чему радоваться? — меланхолично пожал плечами японец. — Спать не дают, танк не слушается, да еще и Тубик, «тамагочи» мой, потерялся. Лежит, бедняжка, где-нибудь, голодает. А никому до этого и дела нет.

— Найдется, не переживай, — утешил его Сергей. — Танк не подведет?

— Не подведет, — пожал плечами Хиро. — Если не захочет.

— Ну-ну, — хмыкнул старшина и прошел в салон.

Осмотревшись по сторонам, Шныгин уселся в то самое кресло, которое занимал во время полета на базу. Огромный негр тут же опустился на соседнее, а Зибцих с Пацуком разместились напротив. И едва они уселись, как в салон просунулась знакомая Шныгину физиономия пилота.

— Уважаемые пассажиры, как говорится, пристегните ремни, и приятного вам полета, — заявил он и тут же скрылся в кабине. — И еще, этого… того… А! Провожающие, покиньте, пожалуйста, салон. А то на фиг трап уберу.

— У него с головой не в порядке? — неизвестно у кого поинтересовался старшина.

— Нет. Он бывший летчик-испытатель, — буркнул Пацук, который, похоже, знал абсолютно все. — Летал на самых новых машинах, но после того, как разбил сто двадцать шестой самолет, был переведен в гражданскую авиацию. Стюардессой, — и ехидно хихикнул. — Я все верно рассказал, товарищ майор?

Ответа не последовало. Есаул пожал плечами и, посмотрев вслед Харакири, торопливо скрывавшемуся в темноте за бортом самолета, демонстративно вежливо помахал японцу рукой. Задняя стенка самолета плавно поднялась, герметизируя салон. Затем раздалось мягкое журчание двигателей вертикального взлета, и транспортная машина легко оторвалась от земли. Кедман тут же достал из кармана одноразовый бритвенный станок и принялся скрести им по подбородку. Шныгин удивленно посмотрел на соседа.

— А я фильм однажды видел. Там один из героев все время в полете бреется, — пояснил свои действия негр. — Мне понравилось. Правда, когда в воздушную яму попадаешь, можно горло от уха до уха разрезать, но зато смотрится круто.

— Ну-ну, — хмыкнул Шныгин, и с совершенно чистой совестью завалился спать.

Остальные члены боевой группы отдыхали каждый по-своему. Пацук снял с головы шлем и принялся покрывать свой лысый череп с сиротливо торчавшим оселедцем черной краской. Делал это Микола в силу давней боевой привычки и когда закончилкамуфлирование сверкающей лысины, то стал выглядеть столь устрашающе, что знай пришельцы, с кем именно им предстоит столкнуться на своем жизненном пути, ни хрена на Землю не прилетели бы.

А вот Зибцих занялся оружием. Трижды он разбирал и собирал автомат новой конструкции. Причем дважды у него после сборки оставались лишние детали, а в третий раз он не сразу смог отыскать то место, куда следует вставлять рожок с боеприпасами. С четвертой попытки ефрейтору удалось, наконец, полностью справиться с новым оружием, но Ганс снова разобрал его, на этот раз только для того, чтобы почистить. Минут двадцать ефрейтор полировал автомат, затем смазал трущиеся части маслом и после этого принялся за личную гигиену. Уединившись в туалете, Ганс почистил зубы, помыл голову, выгреб серу из ушей, провел косметическую чистку кожи лица и, вымыв напоследок руки, вернулся в салон.

— Сэр! Вы фрак на вешалке забыли, сэр, — вскочив с места, доложил Кедман.

Зибцих растерянно обернулся и постучал указательным пальцем по лбу, недвусмысленно давая понять капралу, какого мнения придерживается о его умственных способностях. Негр заржал, как техасская лошадь, и, достав из-за пазухи свисток, выдал такую оглушительную трель, что не только Шныгин проснулся, но и пилот выскочил из своей кабины.

— Тут не разгерметизация салона? — испуганно поинтересовался он.

— Нет. А там, за штурвалом, кто-нибудь есть? — в свою очередь спросил Кедман. Пилот на секунду задумался, затем достал из кармана пластиковую полуторалитровую бутылку самогонки. Под жадным взором Пацука он сделал большой глоток и смачно крякнул.

— Не-а, — после столь эффективной подпитки коры головного мозга оповестил он всех. — А я автопилот забыл включить, — и тут же торопливо скрылся в кабине.

— Ты чего свистишь, блин? — не обратив внимания на пилота, обратился к Кедману Шныгин, потирая заспанные глаза. — Охренел, блин? Тебе рассказать, как Кузькину маму зовут?

— Да не хватайся за свою белую задницу, — добродушно хмыкнул негр. — Это не тревога. Примета у меня такая. Если в свисток перед началом задания дуну, непременно все хорошо закончится.

— Я бы тебе сказал, куда нужно свистнуть, да слух товарища майора коробить не хочу, — хмыкнул Пацук. — На баскетбольной площадке дудеть будешь, свисток хренов.

— Похоже, у нашего друга Кедмана появилось прозвище, — широко улыбнулся Зибцих. Капрал оскалился, демонстрируя полный набор идеально белых зубов, но комментировать заявление ефрейтора не стал.

Дальнейшая часть полета проходила практически в полной тишине. Никто из боевой четверки, даже Зибцих, отлично ориентирующийся в географии России, не знал, где именно находится их база. Поэтому ни один из членов группы не имел представления о том, как долго самолет будет лететь в район Западной Сибири, где отряду следовало отыскать сбитую перехватчиками «тарелку» и пришельцев. Если, конечно, кто-то из экипажа инопланетного судна остался жив.

Ефрейтор с момента старта самолета засек время, чтобы определить, насколько далеко Западная Сибирь находится от базы, и все время внимательно следил за секундомером. Остальных членов команды, похоже, местоположение их новой воинской части мало интересовало. Шныгин вновь завалился спать, Кедман от скуки начал бриться во второй раз, а украинец о чем-то задумался и встрепенулся только тогда, когда самолет начал снижение. Зибцих посмотрел на хронометр.

— Почти два часа, — проговорил он. — Есть два предположения. Либо наша база находится на Урале, либо самолет передвигается необычайно быстро.

— А тебе не по хрену? — удивленно посмотрел на него старшина, второй раз за время полета пытаясь проснуться. — Какая разница, где находится наша база, если там начальства всего один человек?..

Договорить он не успел, поскольку из кабины пилотов вновь появилась морда летчика. На этот раз морда выглядела уже не такой свежей, и для тренированного взгляда старшины стало очевидно, что самогонки в полуторалитровой бутылке вряд ли осталось хоть на донышке. Шныгин вздохнул и тоскливо посмотрел на пилота.

— Как говорится, наш рейс заканчивается, — икнув, подвел пилот итог полета. — За бортом светает, температура нормальная, ветер не замечен. Счастливого вам отдыха.

— Да пошел ты, — буркнул в ответ Шныгин, и пилот пошел. Правда, не туда, куда направлял его обиженный старшина, но сути происходящего это не изменило.

Самолет «икс-ассенизаторов» опустился на лесной дороге. Вокруг оной, как и положено в нормальном лесу, росли деревья, кусты, травы и прочие присущие региону элементы флоры. Женьшеня, правда, несмотря на тщательные поиски, проведенные Пацуком, нигде не наблюдалось, да и медведей, к немалому удивлению Кедмана, за исключением старшины, поблизости тоже не оказалось. Негр тут же заявил, что они не в России и пожелал разбудить пилота, уснувшего за штурвалом сразу после посадки, дабы выяснить, в какое именно место этот подлец забросил отряд. Сделать этого, правда, он так и не успел, поскольку в наушниках шлемов раздался голос Раимова.

— «Салатницу» видите? — поинтересовался майор.

— Какую салатницу? — Шныгин оторопело посмотрел по сторонам. — Товарищ майор, вы же нас не на банкет, а в Сибирь сослали.

— Во-первых, Медведь, не товарищ майор, а шеф, — голос Раимова шипел от недовольства, словно сода в стакане с лимонной кислотой. — Во-вторых, не буду же я в прямом эфире говорить тебе «летательный аппарат инопланетного происхождения». Даже дурак в состоянии понять, что когда я произношу «салатница», значит имею в виду «тарелку» инопланетян! Ну а в-третьих, я вас отправил на боевое задание, а не сослал в Сибирь! Декабристы хреновы…

— Това… Воно ж, шеф, я хотел сказать, а вы сами уже дважды правила секретности нарушили, — хихикнув, заявил Пацук.

— Это когда? — оторопел Раимов.

— Сначала сказали «летательный аппарат инопланетного происхождения», а затем произнесли «тарелка инопланетян», — напомнил есаул.

— Я не говорил… То есть, я говорил, но… — попытался оправдаться майор, а затем разозлился. — Тьфу ты, мать твою, Барсук, в волчью стаю! Молчать и не перебивать! Еще раз спрашиваю, «салатницу» видите? — и, получив отрицательный ответ, хмыкнул. — Правильно. И не должны. Объясняю обстановку. К югу от вас, в двухстах метрах прямого пути через лес, расположена деревня под названием Клюковна. По данным, полученным с перехватчиков, «салатница» потерялась на ее окраине. НАСА только что передало сделанные со спутника снимки этого района. «Салатница», действительно, находится в границах села. Интерпол уточняет, что найти ее можно прямо в огороде механизатора Егорова, имевшего три привода в милицию за некачественное спаивание участкового. Ваша задача — проверить эти данные, найти и обезвредить сбежавшую из «салатницы» закуску, доставить на базу все, что может иметь какое-то отношение к приправам, и, соответственно, спасти жителей деревни от взбесившегося сельдерея. Выполнять!..

— Стойте! — тут же рявкнул Раимов, не дав команде даже тронуться с места. — Чуть не забыл. Действуйте в соответствии со своей специализацией. Слон протаптывает дорогу, Медведь его страхует, Барсук роет норы, а Енот будет все подчищать. Вопросы, группа?..

— Вопросов нет, сэр! — рявкнул в ответ Кедман.

— Еще как есть, — фыркнул Пацук. — С танком что делать? И вообще, какой у него позывной?

— Зовите его просто Бобик, — буркнул майор. — Он на голосовые команды вполне нормально реагирует. Должен, по крайней мере.

— Сейчас проверим, — пообещал Шныгин. — Бобик, к ноге!

Внутри самолета тут же раздался легкий скрежет и мини-танк, подвывая электромоторами, с невероятной скоростью выскочил наружу. Лихо повернувшись на месте вокруг правой гусеницы, он метнулся к старшине и застыл около его ноги. Причем, не просто застыл, а потерся стволом о бедро и издал звук, сильно похожий на сопение собаки, высунувшей от усердия язык. Не ожидавший такой фамильярности от боевой машины старшина отскочил в сторону, но танк не успокоился. Вопросительно подняв ствол башенной пушки вверх, бронетехника сделала небольшой рывок вперед, вновь становясь на ранее указанное Шныгиным место — прямо у правой ноги старшины.

— Воно ж, смотри-ка, и вправду слушается! — восхитился Пацук и, подняв с земли сухую ветку, некогда случайно потерянную соседней сосной, зашвырнул ее в гущу леса. — Бобик, апорт!

Мини-танк, сметая все на своем пути, бросился выполнять команду. Пару секунд из леса раздавался страшный треск, сопровождаемый отборной руганью майора в наушниках шлемов, а затем бронетехника выбралась на дорогу. То ли от излишнего рвения, то ли от несовершенства сенсорных датчиков, но танк принес обратно в манипуляторах не ветку, а средних размеров бревно и уронил его прямо на ногу оторопевшего украинца. После этого уровень матерщины в эфире значительно повысился и не утихал минут пять. Причем, орали не только Пацук с майором, но и все остальные, в самых вежливых матерных выражениях прося друг друга заткнуться. А когда, наконец, наступила тишина, группа смогла все-таки приступить к выполнению боевого задания.

Первым в гущу леса вломился танк. На удивление агентов, двигался он достаточно грамотно, стараясь производить минимум шума. И все же треску в лесу от него было слишком много. Шныгин, предпочитавший шуметь только непосредственно во время боя, поморщился, да и остальные члены группы не выглядели уж очень довольными. Однако не согласиться с тем, что в бою против пришельцев танк помехой не будет, спецназовцы не могли. Поэтому и терпели присутствие Бобика в отряде. Следом за боевой машиной выдвинулись Кедман со Шныгиным. У них на пятках висел Пацук, а замыкал группу Зибцих. Необходимо отметить, что стоило отряду только сойти с дороги, как игривое настроение с интернациональной четверки словно ветром сдуло. Видимо, у спецназовцев, хоть и с запозданием, сработали натренированные за годы службы привычки. Парни стали серьезными и полностью сосредоточились на выполнении задания.

Не добравшись до опушки леса перед деревней метров пятьдесят, группа остановилась. Танк, повинуясь приказу Шныгина, застыл на месте и принялся маскироваться под корягу, засыпая себя прошлогодними листьями и сухими ветками, а остальные осторожно двинулись вперед.

В предрассветных сумерках разобрать, что происходит в деревне, и происходит ли там что-нибудь вообще, с лесной опушки было просто невозможно. Сколько бойцы ни выглядывали, ничего, кроме ближайшего к лесу покосившегося сарая, разглядеть не удалось. Даже приборы ночного видения не помогли, поскольку отказались работать, посчитав что для их нормального функционирования уже слишком много света вокруг. Шныгин чертыхнулся и, швырнув прибор ночного видения в ранец, подал знак Кедману выдвигать вперед. Негр кивнул головой и, осторожно раздвинув кусты подлеска, с неожиданной для его комплекции ловкостью и быстротой метнулся к стенке сарая. Сергей подождал пару секунд и двинулся следом, застыв у левого края здания. Осторожно выглянув за угол и не найдя там ничего примечательного, старшина посмотрел на Кедмана. Тот сделал рукой знак, что и у него все чисто, и Шныгин разрешил подойти к сараю Пацуку и Зибциху.

— Что это все как вымерли? — едва слышно поинтересовался украинец, глядя на светящиеся фосфором стрелки часов. — И коров доить скоро, а никто не проснулся. И петухи должны кричать, а тишина.

— И мертвые с косами стоят, — дополнил Шныгин. — Шеф, разрешите сбегать в сельпо. А то этого… Как его там?.. Во! Сельдерея на салат не хватает.

— В какое сельпо? Ты одурел, Медведь? — раздался в наушниках удивленный голос Раимова, а затем майор сообразил, что Сергей разговаривает на придуманном самим начальством коде. — Тьфу ты, баран…

— А он у нас уже не Медведь, а Баран? — обрадовано удивился Пацук. — Правильно, шеф! Это имя ему больше подходит.

— Отставить разговорчики, — сурово прикрикнул на подчиненных Раимов. — Действуйте согласно оговоренной схеме. Медведь и Слон вламываются, Енот с Барсуком прикрывают. Да, и не забудьте, что «салатница» валяется в огороде на другом конце села. Конец связи.

Все четверо бойцов переглянулись и, прикрывая друг друга, выскочили из-за сарая во двор. Зибцих тут же залег за проржавевшим корытом, взяв под прицел дверь дома. Есаул пристроился рядом, но ствол автомата направил на вход в сарай, а Шныгин с американцем застыли у дверей перекошенного здания, готовясь ворваться внутрь. Конечно, застать в сарае кого-нибудь из инопланетян они не рассчитывали, но, повинуясь наработанной привычке, не желали оставлять в тылу необследованное помещение. Кивнув друг другу, Шныгин с Кедманом зажгли фонарики, прикрепленные по бокам автоматных стволов. Затем Сергей мощным ударом ноги выбил и без того готовую свалиться дверь, а американец прыгнул вперед, сделал элегантный кувырок через голову и, застыв у дальней стены, обвел тонким лучом света помещение. Как и ожидалось, пришельцев внутри не было. Зато в сарае был толстый боров, беспечно продолжавший спать в углу и не проснувшийся даже от грохота упавшей двери.

— Все чисто, — доложил Кедман. Но Шныгин, проскользнувший в здание следом за американцем, отрицательно качнул головой и указал рукой на сеновал.

— Барсук, Енот, держите окрестности, — почти беззвучно произнес в микрофон рации старшина. — Мы со Слоном по чердаку немного побродим.

Не дожидаясь ответа, Шныгин присел на колено, прикрывая вход на сеновал, а Кедман, пробормотав что-то нечленораздельное по поводу того, что он в скалолазы не записывался, все же пополз наверх, морщась от каждого скрипа старой, рассохшейся приставной лестницы. Через десяток секунд после начала подъема, капрал все же решился приподнять голову над перекрытием, а затем и забрался-таки на сеновал. Шныгин с минуту слышал сверху одно лишь шуршание сена, а затем Кедман по рации доложил, что чердак чист.

— Спускайся, — скомандовал старшина и, выскочив из сарая, метнулся к входу в дом. Рядом с ним, с противоположной стороны двери, тут же пристроился Пацук.

— Странно. Я свинью даже берцом пнул, а она все равно не проснулась, — обращаясь к есаулу, одними губами произнес Сергей. — Нечисто тут что-то.

— А у нее сала много будет? — озабоченно поинтересовался украинец. — А то, раз все равно животина не просыпается, возьмем ее в качестве трофея? Воно ж, если долго спать будет, то и вымрет совсем…

Старшина покрутил пальцем у виска, а затем, приказав Пацуку прикрыть, пинком растворил дверь. Единственное, к чему привел этот маневр, было опрокинутое в сенях ведро с водой, которое жутким грохотом оповестило жильцов, что к ним зашли гости. Шныгин поморщился и, недовольно посмотрев на ехидно улыбавшегося Пацука, нырнул внутрь сеней. Украинец прошмыгнул следом, держа под прицелом вход в горницу. А через пару секунд к ним присоединился и Кедман. Зибцих остался снаружи и, перебравшись к стене дома, прислонился к ней спиной, держа под прицелом весь двор и часть улицы, неподалеку от распахнутых ворот. Американец со старшиной обменялись взглядами, а затем ворвались в жилую часть дома.

— Ох, мать моя женщина! — оповестил всех Шныгин. — Вот это фокус.

Зрелище, открывшееся взорам спецназовцев, было действительно впечатляющим. Прямо за столом горницы сидел на стуле мужчина. Точнее, не сидел, а лежал мордой в винегрете, безвольно свесив руки вдоль тела. Чуть поодаль от него, около вешалки, на полу лежал мальчишка лет шестнадцати на вид. Он был в валенках и шапки, но без пальто. Видимо, пытался одеться, или, наоборот, раздевался, когда случилось несчастье. У входа в спальню ничком лежала немолодая женщина в ночной сорочке. А дальше, через приоткрытую дверь, Шныгин заметил неподвижного младенца в детской кроватке.

— Все мертвы? — дрогнувшим голосом поинтересовался Пацук. Старшина не ответил. Нагнувшись над мальчишкой, он пощупал у него пульс. Кедман проделал ту же самую операцию с мужчиной за столом. А затем оба спецназовца удивленно переглянулись, поняв друг друга без слов.

— Ни хрена, — наконец, ответил на вопрос есаула Шныгин. — Спят, как мертвые, но все живые. Что тут, блин, е-мое, еври бади, происходит?

— Не отвлекаться! — раздался в наушниках голос Раимова. — Продолжить зачистку.

Дальше группе по деревне можно было двигаться совершенно открыто. Куда бы ни заглядывали спецагенты, везде была одна и та же картина — все до единого живые существа, начиная с кур и кончая, блин, человеком разумным, беспечно спали там, где их настигло воздействие пришельцев. Ну а в том, что повальный беспробудный сон коренного и не очень населения Клюковны — дело рук инопланетян, агенты ничуть не сомневались. А вот самих инопланетных посетителей глухой сибирской деревеньки нигде видно не было. Колхозников и скотины — хоть отбавляй, а вот пришельцев — ни одного!

Через пять минут вся четверка агентов в полном составе собралась за сараем последнего непроверенного дома деревни — покосившегося, со съехавшей на бок крышей и полуоторванными ставнями дворца механизатора Егорова, в огороде которого и приземлилась, по данным Интерпола, инопланетная тарелка. Шныгин с Кедманом высунулись из-за разных углов сарая почти одновременно, проводя рекогносцировку местности. То, что они искали, инопланетный летательный аппарат, то бишь, действительно валялся в огороде, зарывшись боком в непрополотые картофельные грядки. К удивлению бойцов, космический корабль пришельцев не то что салатницей, а даже и десертной тарелкой назвать язык не поворачивался. Так, блюдце какое-то из-под чашки для турецкого кофе. Внимательно всмотревшись в летающую «тарелку», старшина на глазок прикинул ее размеры и для себя решил, что хоть инопланетная техника по размерам и явно будет побольше «Нивы», но до «Газельки» уже никак не дотягивает. И вообще, единственными примечательными деталями этого куска железа были перемигивающиеся огоньки вдоль кромки борта, да открытый люк, из которого лился неяркий синеватый свет.

— Шеф, салатницу нашли. Сельдерея нигде не наблюдается, — пользуясь условным кодом, доложил майору Шныгин.

— Сам вижу, — раздался в наушниках недовольный голос Раимова. — Слушай мою команду! Сейчас пришлю к вам Бобика. Пусть они с Барсуком салатницу караулят. Да так, чтобы из нее ни одно «оливье» не сбежало. Слон с Медведем вламываются в логово тракториста. Енот их прикрывает. Хотя, Еноту в этой ситуации лучше бы быть скунсом. Чтобы с обоих концов выработка шла…

— Шеф, вы о чем? — растерянно поинтересовался Пацук. — Не заговариваетесь, случаем? А то оставьте нас на минутку и сходите к доктору провериться. Воно ж как бывает? Был человек нормальным, а тут — бах! И психиатры уже не помогают.

— Два наряда вне очереди, Барсук! — загромыхал в наушниках голос разгневанного майора. — Остальным задача ясна?

— Так точно, — ответил за всех Зибцих. — Вас понял прекрасно. Постараюсь держать в поле зрения максимально большой периметр.

— Слава Аллаху, что среди этого стада идиотов хоть один разумный зверь есть, — буркнул Раимов, кажется, волнующийся больше своих подчиненных. — Вперед, ребята! На вас вся планета смотрит.

Маловероятно было, что за действиями агентов наблюдала вся планета. Если, конечно, с их видеокамер трансляция по центральному телевидению не велась, что маловероятно. Еще существовала небольшая вероятность того, что майора можно было отождествить со всем человечеством. Что тоже считалось невозможным, поскольку полномочий таких руководителю проекта формально никто не давал. В общем, то, что делали бойцы, никто, кроме Раимова, не видел. А стоило бы посмотреть, поскольку сработали ребята блестяще. Танк подъехал к летающей «тарелке» и нагло засунул в люк ствол своего башенного орудия. Пацук, укрывшись за гусеницей, помог боевой машине с блокированием выхода из летательного аппарата, взяв под прицел маленькую щелку, что осталась между бортом танка и краем открытого люка.

А Кедман со Шныгиным, переглянувшись друг с другом, привычным жестом высадили дверь дома Егорова и, на всякий пожарный, одну за другой швырнули внутрь здания шесть штук гранат со слезоточивым газом. Выждав пару секунд, спецназовцы нырнули в проем и взялись за зачистку дома. К их вящему удивлению, пришельцев и там не оказалось. Зато отыскался механизатор Егоров — хоть и привязанный к стулу какой-то неизвестной субстанцией, но живой, здоровый и, к тому же, в стельку пьяный. Окинув агентов мутным взором, он что-то нечленораздельно промычал. Шныгин осторожно подошел к старику и выдернул у него изо рта плотный кляп.

— Ну, бляха-муха, утомили вы меня все! — гневно заявил мужичонка. — Что нонче за белая горячка странная пошла? Раньше все чин по чину. Черти зеленые и никаких отклонений. А таперича что?.. Спервой недомерок какой-то. Маленький, голый и серый. Чего хотел, хрен разберет. Привязал меня к стулу, дурак, и давай моей же самогонкой поить. Будто я ее сам пить не могу!.. Вы вот, опять же, откедова такие? У нас, в России таких, как у вас, морд страшных не водится. Значит, не наша вы белая горячка…

— Где сейчас этот твой гость? — поинтересовался Шныгин, пытаясь разрезать ножом путы, связывающие старика. Кедман тем временем крутился волчком, стараясь держать под прицелом все входы в комнату.

— А я почем знаю? — удивился старик. — Вы вон, хоть и к неправильному типу белой горячки относитесь, но по-нашенски все-таки разговариваете. А ентот хрен чирикал, словно воробей. Тыкал, тыкал мне в зубы бутылкой самогонки, а затем на кухню ушел и не вернулся. Может, и вы так сделаете?.. А то утомила меня такая белая горячка.

Шныгин оставил тщетные попытки отвязать Егорова от стула и, обменявшись с Кедманом условными знаками, метнулся к той двери, в сторону которой кивал головой механизатор. Дождавшись, пока американец займет позицию, старшина влетел на кухню, перекувыркнувшись через голову и прижимаясь спиной к глухой дальней стене. Да так неудачно прижался, что полка с обычной посудой, державшаяся на одном гвозде, мгновенно превратилась в рой летающих тарелок, с грохотом обрушившихся на шлем старшины. А все от того, что еще в полете Шныгин успел увидеть пришельца и от неожиданности подрастерял часть координации движений. Старик из гостиной заорал, что посуду бить в его доме даже «белой горячке» не разрешается, но оба спецназовца его не слушали, удивленно уставившись на инопланетянина. Тот, как и описывал механизатор Егоров, оказался маленького роста, с серой кожей и полным отсутствием каких-либо половых признаков. Голова пришельца была явно позаимствована у какого-то не местного рахита, причем, судя по размерам глаз, к тому же страдавшего крайней степенью близорукости. Росту инопланетянин был не более метра пятидесяти. Когда-то, вероятно, ходил на двух конечностях, но сейчас точно определить это не представлялось возможным, поскольку пришелец лежал на полу в обнимку с десятилитровой бутылью самогонки и был мертвецки пьян.

— Шеф, что делать? — задал исконно русский вопрос Шныгин.

— Берите его, пока он тепленький и не сопротивляется, — распорядился майор. — Самолет я уже поднял. Через минуту он будет над вами. Тарелку внутрь затащите лебедкой, а этого уродца суньте в специальный контейнер, что вдоль бортов закреплены. И живей работайте. Не дай бог, урод в себя придет… Бегом марш, я сказал!

— Ох, тяжела солдатская служба, — театрально вздохнул Сергей и, взвалив пришельца на плечо, бросился на улицу. Кедман выскочил следом. Механизатор Егоров облегченно вздохнул, глядя вслед сбежавшим элементам «белой горячки», и лишь к утру сообразил, почему со стула никак встать не может. Но это, как говорится, совсем другая история…

Глава третья

Земля. Место действия: то тут, то там, но в основном еще никому не надоевший бункер. Год тот же, что и раньше, поскольку новый почему-то наступит только первого января. Осень. Если точнее, то «бабье лето». А если уж быть совсем точным, то еще и на часы надо смотреть. А там, блин, уже утро…

Пришелец скребся то о стенки, то о крышку экранированного свинцом контейнера, снабженного автономной атмосферой. Скребки получались какие-то жалобные, и Шныгин, косясь краем глаза на ларчик с добычей, горестно вздыхал. Особо тяжкими эти вздохи получались, когда старшина словно наяву представлял, что это не мелкого уродца, а его самого запаковали в ящик. Причем, не после тяжелой и продолжительной болезни, а в самом разгаре похмелья. А эта тварь в контейнере, хоть, конечно, и «уфик», как окрестил пришельцев языкастый Пацук, хоть и прямая угроза безопасности Земли, хоть и является тем самым навозом межзвездной цивилизации, который им, «икс-ассенизаторам» выгребать надлежит, но все же неизвестно, догадался ли пришелец хотя бы сообразить, какая именно трубка внутри поможет от «сушняка» избавиться.

— Товарищ майор, может быть, дадим уродцу опохмелиться? — забыв, что находится в строю, предложил старшина. Раимов, до этого в пространственной речи превознося доблесть и героизм своих подчиненных во время первого задания, поперхнулся.

— Так, Шныгин, на первый раз прощаю. Впоследствии за такие предложения буду жестко карать, — строгим отеческим тоном проговорил майор. — Ты мне тут свои барские замашки брось. Вон, на помойке с бомжом меценатствовать будешь. А тут, тем более в присутствии врага всей человеческой цивилизации, нюни распускать я никому не позволю, — Раимов повысил голос. — Не забывайте, бойцы, что эта тварь, с виду такая безобидная, всю деревню в сон погрузила. Да еще и так, что на месте происшествия уже три часа всякие ученые, экстрасенсы и прочие бездельники крутятся, а даже распоследнее куриное яйцо разбудить не смогли. Еще неизвестно, как на мирных жителях последствия воздействия инопланетной технологии откликнутся, а вы мне тут оккупантов жалеете! Никакой пощады врагу. Ясно вам?

— Так точно! — рявкнули в один голос дисциплинированные Зибцих и Кедман, а Шныгин только плечами пожал.

— С похмелья напиться даже в вытрезвителе дают, еври бади, — вздохнул он. — Этот лох, конечно, враг, но не по-скотски же с ним обращаться?! Так мы можем до того докатиться, что заставим пришельцев грязные портянки нюхать.

— Р-р-разговорчики в строю! — взревел майор, переходя на максимальный уровень децибел. — Отставить мне тут бабские нюни. Зибцих, Пацук, транспортируйте контейнер с плененным оккупантом в лабораторию к доктору Гобе. Остальным разойтись… Да! И еще. Благодарю за службу!

В ответ на благодарность, первое слово ответной фразы — «служу» — все четверо бойцов рявкнули одновременно и так слаженно, будто всю жизнь орать на командира квартетом репетировали. А вот дальше вышло некрасиво. Мало того, что каждый агент заявил, что служит одной отдельно взятой стране, так еще и все четверо переорать друг друга попытались. И затихли только после третьей попытки, когда осознали, что глотки драть все до единого в равной степени умеют. Майор прочистил пальцами уши и расстроено причмокнул языком.

— Н-да, — протянул он. — Не по-военному у нас получается. Нужно что-нибудь общее придумать. Например, «служу Земле»!

— Да что же я, могильщик, что ли, такие лозунги орать?! — оскорбился Пацук. — Это они земле служат, всякую гадость внутрь ее пихают. А у нормального человека воно ж як принято? Не он земле служит, а земля ему, — есаул покосился на Шныгина. — Репу, например, на корм свиньям дает…

— Ты мне тут философские дискуссии не разводи, демагог жевто-блакитный, — рявкнул на есаула майор. — Не нравится «служу Земле», умнее что-нибудь предложи.

— Да тут и предлагать нечего. И так все ясно, — заявил Шныгин. — Мы хоть, блин, и Землю спасаем, а все равно о своей стране в первую очередь думаем…

— А он не демагог?! — перебил старшину Пацук, но тут же заткнулся под строгим взглядом майора. А Шныгин продолжил, совершенно не обратив на реплику украинца никакого внимания:

— …Вот и нужно нам в ответ на благодарность кричать «служу отечеству». Что, разве я не прав, в натуре?

Возражений на это предложение не последовало, и майор официально утвердил новую формулу ответа на благодарственную речь начальства. Ну а поскольку и «разбор полетов» был закончен вынесением благодарности личному составу, то бойцы смогли, наконец, вернуться в кубрик. Шныгин тут же завалился спать, Кедман снял китель и поплелся в комнату отдыха смотреть баскетбол по спутниковому телевидению, а Зибцих, растерянно окинув взглядом кубрик, подошел к Пацуку.

— Микола, порядок бы не мешает вокруг навести, — предложил немец. Украинец оторопел.

— Ты что, «духа» нашел? — Пацук, сидя на кровати, удивленно посмотрел на Зибциха снизу вверх, пытаясь решить, уже можно с немцем ругаться или нужно еще подождать, пока тот парочку лишних слов скажет. В итоге Микола выбрал второе, но немец его разочаровал.

— Да при чем тут «дух»? — отмахнулся от украинца Зибцих, который перед отправкой на секретную базу прошел специальный курс молодого бойца в Задрыпинской отдельной дорожно-строительной роте и теперь, даже со своим немецким менталитетом, прекрасно понимал, о чем Пацук говорит. — Я же не прошу, чтобы ты все расположение убирал. У себя на тумбочке и около койки порядок навести можно? А то смотреть противно. Вон, фантики какие-то у кровати валяются. На тумбочке такой бардак, будто три свиньи банкет с дискотекой устраивали и до тех пор плясали, пока у них шкура вместе с салом отлетать не начала…

Шныгин, не успевший еще уснуть, повернулся на своей койке в сторону спорщиков и после пространной тирады Зибциха заржал, как орловский рысак на свадьбе быка в тамбовском коровнике. Пацук сердито посмотрел на него, затем перевел взгляд на немца, хлопающего невинными глазками. Пару секунд есаул тихо шипел, наливаясь злобой, а затем вдруг понял, что Зибцих его не оскорбил ничем, ровным счетом. Ну а то, что Шныгин смеется — так это от врожденного скудоумия и натренированной в спецназе склонностью к глупым шуткам. Удовлетворившись такими умозаключениями, Микола презрительно фыркнул и откинулся на подушку, заложив руки за голову и уставившись в потолок.

— Слушай, Гансик, тебя бардак на моей тумбочке каким боком касается? — полюбопытствовал Пацук у немца.

— Просто люблю, когда вокруг чистота и порядок, — спокойно ответил тот, пожав плечами.

— Ну а раз любишь, так бери и сам все убирай! — безапелляционно заявил есаул и закрыл глаза, давая понять Зибциху, что разговор окончен.

К удивлению Пацука, немец ни спорить с ним, ни настаивать на своем мнении по поводу общего порядка не стал. Лежа с закрытыми глазами, Микола сначала услышал удаляющиеся шаги Ганса, затем какой-то странный шорох в углу. Секунду-другую Зибцих продолжал чем-то шуршать, а потом Пацук услышал, как тот возвращается к его кровати. Ожидая какого-нибудь подвоха, Микола напрягся, но открывать глаза категорически отказался. Пацук приготовился к любым неожиданностям со стороны немца, но того, что украинец увидел, когда потерял терпение и открыл глаза, ожидать от нормального спецназовца было просто нельзя: Зибцих добровольно, без принуждения, принялся подметать полы у кровати Пацука и сгреб с его тумбочки мусор в пластмассовое ведро.

— Ты чего, Ганс, с дуба рухнул? — поинтересовался у немца Шныгин, который ничуть не меньше есаула был поражен увиденным. — Тебе на хрена это надо?

— Во всем должны быть порядок и чистота, — рассудительно ответил немец. — Именно с них начинается пусть к самопониманию, самоконтролю и саморазвитию. Вы, славяне, привыкли везде устраивать бардак. А там, где нет порядка и чистоты, никогда не будет высокоразвитой цивилизации.

— Во-во, — кивнул головой Шныгин. — Тетя Маша, уборщица в офицерском общежитии, примерно так всегда и говорила.

— Значит, умная женщина была, — кивнув головой, проговорил Зибцих и, придирчиво осмотрев поверхность тумбочки Пацука, рукавом смахнул с нее одному ему видимые пылинки. — И я надеюсь, что когда-нибудь приучу вас мыслить такими же критериями.

— Размечталась, тетя Маша! — фыркнул Пацук и старшина снова заржал. Ну, хорошее настроение у него сегодня!

— Ну что, Ганс, теперь и тебя можно поздравить с боевым крещением, — проговорил Сергей, приподнимаясь на локте. — У всех прозвища были, один ты у нас некрещеный ходил. Ну а теперь можешь считать себя полноправным членом коллектива…

— Подожди-ка! — оторопело возмутился Пацук. — Это как это, у всех клички были. Это яка ж у меня обзывалка была?

— Здравствуйте, я ваша тетя, — фыркнул старшина. — Сало, ты и есть сало!

— Ну, репа, я тебе припомню, — обиженно пообещал Пацук. И тут наступила очередь Зибциха хохотать.

— Эх, ребята, ну и тяжело же с вами всем будет, — проговорил Ганс, когда сумел, наконец, перевести дух. — Всеми внутренностями чувствую, что ни одного меня вы в ближайшее время насмешите, — и пошел вешать китель Кедмана в шкаф.

Наведя порядок в кубрике, Зибцих оставил наедине с собственной задумчивостью братьев-славян и отправился в душ. Вернулся назад он через полчаса, а до него в кубрик пришел Кедман. Несчастному негру никак не удалось настроить телевизор на прямую трансляцию баскетбольного матча НБА, и Джон выглядел крайне расстроенным. Не обнаружив на прежнем месте своего кителя, американец попытался устроить истерику с выдуванием трелей из свистка, но когда услышал историю о новых пристрастиях Зибциха и обнаружил недостающую часть верхней одежды у себя в шкафу, сразу успокоился и, завалившись на кровать, мгновенно уснул. Следом за ним захрапел и Шныгин. Да и Микола недолго продержался. Убаюканный сочными руладами с обеих сторон, украинец заснул, и возвращения Зибциха в кубрик уже не видел никто…

Майор дал отдохнуть своим подчиненным ровно столько, сколько им полагалось по уставу. То бишь, ровно три часа, которые недоспали бойцы во время тревоги. Ну а потом, проорав в микрофон «рота, подъем!» принялся с явным удовлетворением наблюдать, как невыспавшиеся бойцы пытаются раздраить очи и понять, где именно они в данный момент находятся. Первым это удалось Зибциху, а Шныгин с Пацуком вновь оказались замыкающими. Причем, неизвестно от чего, но Раимову показалось, будто эти два лентяя еще и соревнуются в том, кто из них окажется максимально медлительным. В этот раз, на свою голову, последним умудрился стать Пацук.

— Так, агент, два наряда у тебя уже есть, можешь прибавить к ним еще парочку, — ехидным голосом поставил украинца в известность майор. — Пока можешь просто радоваться, а когда я придумаю, где именно эти наряды ты будешь отбывать, сможешь испытать настоящий оргазм. Уж я об этом позабочусь!..

— Ой, да вы не переживайте так, товарищ майор, — театрально махнул рукой в сторону камеры наблюдения Пацук. — Я юноша традиционной ориентации и отношений типа мальчик-мальчик не люблю. Так что, не стоит вам напрягаться. А то воно ж как бывает? Напрягаешься, напрягаешься, а затем трещины в области заднего прохода появляются…

— Вот я тебя, стервец, так сейчас напрягу, что у тебя трещины через весь организм пролягут. Сверху донизу! — рявкнул Раимов по внутренней связи. — Еще два… Нет, три наряда вне очереди тебе, агент Пацук!.. А сейчас вернули всем свои довольные морды в надлежащее уставу состояние и помчались в тир. Дверь находится за оружейной комнатой. Это я тем дебилам говорю, которые читать еще не умеют.

Тир в подземном бункере больше напоминал поле для игры в пейнт-болл, чем привычное взгляду узкое помещение с мишенями на одном конце и вооруженными идиотами — в другом. Вся четверка спецагентов в полном составе удивлено застыла, рассматривая новый зал для стрелковых упражнений. А с облегчением бойцы вздохнули только тогда, когда проныра-Пацук отыскал-таки нормальную стойку с приличными грудными мишенями.

— Вот-вот, отсюда и начнем занятия, — прогрохотал в динамиках голос майора. — Марш в оружейную! Берете свои «Уфо» и пристреливайте их до тех пор, пока стволы плавиться не начнут…

Как и положено спецназовцам, все четверо оружие любили не меньше, чем женщин. Поэтому Раимову свой приказ повторять второй раз не пришлось. Здоровые оболтусы, получив возможность понянчиться с автоматами и испытать их в деле, с радостным воплем бросились в оружейную комнату, сметая все на своем пути. Ну а больше всего снова пострадала дверь, которую Кедман выбил плечом просто потому, что забыл, в какую сторону она открывается. В ответ на такое халатное отношение к государственному, можно сказать, даже межпланетному имуществу Раимов разразился очередным шедевром трехэтажной матерщины. Правда, в этот раз прошелся майор по родословной строителей бункера, которые ни одну дверь достаточно крепкой сделать не смогли. Заслушавшись майора, Зибцих на пару секунд застыл в дверях. А когда пришел в себя, то лишь с огромным трудом смог удержать внутренний позыв к наведению порядка в полуразрушенном тренажерном зале. С горестным вздохом осмотрев следы нашествия славяно-американской орды, ефрейтор покачал головой и бросился в оружейную, чтобы не опоздать к раздаче подарков.

Следующий час бойцы только и делали, что дырявили, решетили, испепеляли, раздирали в хлам и отправляли в утиль грудные и ростовые мишени предполагаемых врагов. Ну а поскольку до сего момента ни одного документально подтвержденного факта присутствия на Земле пришельцев в распоряжении завода-изготовителя мишеней не было, то и свою продукцию они выполнили в традиционной, можно даже сказать, классической манере. То бишь, каждая из мишеней представляла из себя обычную человеческую фигуру. Ну а для того, чтобы бойцы не забывали, в кого именно они должны стрелять, Раимов загодя написал на мишенях краткое и емкое указание: «враг». А затем чуть-чуть подумал, что для майоров обычно не свойственно, и решил более конкретизировать задачу, приписав под «врагом» слово «пришелец».

Когда же автоматы, наконец, были пристреляны, Раимов погнал всю четверку в зал для пейнт-болла. Там майор разбил соратников по парам, выдал им необходимое для игры снаряжение, начиная от защитных шлемов, кончая неограниченными запасами разноцветных шариков с краской, и заставил отрабатывать всевозможные боевые ситуации, которые только могли прийти в его командирский ум.

Вот так и получилось, что сначала Шныгин с Пацуком пытались выбить американца с немцем из дота. Затем Кедман со старшиной старались незаметно проникнуть на объект, охраняемый оставшимися членами четверки… В общем, вариантов действий была масса, а закончилась эта феерическая игра командирской мысли тем, что все четверо принялись ловить в тренировочном зале танк, имея задачу непременно захватить его живьем. Бронированный агент по кличке Бобик, конечно, по своим оппонентам стрелять не мог, но вот махать манипуляторами ему запретить никто не додумался. Результатом этих действий стало то, что танк разбил Пацуку нос, и обидевшийся украинец, пока Кедман со Шныгиным удерживали Бобика, забрался на броню и, ловко вскрыв панель управления, закоротил сенсорные цепи. Танк взвыл сервомоторами и встал, беспомощно вращая башней из стороны в сторону.

— Вот так тебе, вражина, — довольно проворчал Микола, спрыгивая с брони на землю. — Будешь знать, жестянка самоходная, на кого клешнями своими махать не следует, и чего надо делать, а чего никогда! А то воно ж как бывает? Залезет мужик с пьяни да в темноте на бабу, а утром глядь, а это его жена!..

— Агент Пацук, еще два наряда вне очереди! — рявкнул Раимов по внутренней связи.

— За что, товарищ майор?! — завопил в ответ оскорбленный есаул.

— За порчу казенного имущества, — отрезал Раимов.

— Товарищ майор, так вы же сами отдали приказ захватить танк живым, — неожиданно вступился за украинца старшина. — Вот агент Пацук и выполнил поставленную задачу. Сами смотрите, танк функционирует, но двигаться не может! Разве не это вы нам приказали сделать?

— Так не таким же способом!.. — возмутился было майор, а затем горестно вздохнул. — Ладно, Пацук, вместо нарядов объявляю тебе благодарность. А с Харакири я сам разберусь, почему это любой, первый попавшийся специалист по проникновению на объекты, его защиту так легко взламывает.

— Спасибо, конечно, но я свои проблемы и без вмешательства москалей могу решить, — обращаясь к Шныгину, пробурчал Микола, едва голос Раимова в динамиках затих. Сергей в ответ лишь фыркнул и пожал плечами. Дескать, а не ради тебя и старались. Просто вопли майора слышать не хотелось!..

Следующим номером в программе обучения агентов была спецподготовка. Проходила она в актовом зале, куда вся четверка и отправилась с полигона. Сегодня зал был пуст, если, конечно, не считать присутствия профессора Зубова. Взлохмаченный гений по-прежнему занимал место в президиуме, и у Шныгина сложилось стойкое впечатление, что Зубов так со вчерашнего дня из-за стола и не вылезал. Видимо, профессору забыли сказать, что можно уходить, а он сам, поглощенный в свои сугубо научные мысли, об этом так и не догадался.

— Проходите, дети. Занимайте свои места, — бросив в сторону спецназовцев лишь мимолетный взгляд, предложил Зубов. — Что у нас сейчас по расписанию? Грамматика?

— Нет, блин, чистописание, — буркнул Пацук и посмотрел на сослуживцев. — У этого пентюха крыша, никак, едет? Воно ж как у профессоров бывает? Думает, думает себе, а потом бац… И думать нечем!

— Как это нечем? — удивленно поинтересовался Зибцих, не понявший тонкого юмора украинца. Микола открыл было рот, чтобы прокомментировать на весь актовый зал процесс функционирования головного мозга немца, но сделать этого не успел.

— Сэр. Разрешите вопрос, сэр? — вытянувшись в струнку, заорал Кедман так, что у всех остальных едва уши не заложило.

— Все зависит от того, какой именно вопрос следует разрешить. Вы, видимо, уже знаете, что во вселенной существует масса неразрешимых вопросов. К таковым, например, следует отнести доказательство теоремы Ферма, — пробормотал Зубов, а затем только соизволил посмотреть на спецназовцев. И оторопел. — Вы кто?!. А-а, да. Конечно!.. А почему я, интересно, решил, что сегодня провожу урок в начальных классах Задубеевской средней школы номер два?.. Кто-нибудь может мне на это ответить?

— Никак нет, сэр! — рявкнул в ответ Кедман в то время, когда Пацук, отвернувшись от профессора, крутил пальцем у виска Зибциха. — Так, вопрос разрешите, сэр?

— То есть, ты хочешь поставить передо мной какую-то задачу с неизвестным пока условием и требуешь, чтобы я ее разрешил? —поинтересовался Зубов и, вскочив со стула, взял в руки мелок и подбежал к обычной грифельной доске. — Каковы условия?..

Кедман оторопел. Ему из-за тягот и лишений американской воинской службы, как еще не доводилось встречаться с профессорами. Ни с обычными, ни с полоумными. Именно поэтому экс-капрал «морских котиков» абсолютно не понял реакции Зубова на обычный, казалось бы, вопрос. Шныгину, конечно, тоже с профессорами сталкиваться не приходилось, но зато он иногда книжки читал. Поэтому и вмешался в неудавшийся диалог американца с Зубовым.

— Вы не так его поняли, — проговорил старшина, обращаясь к профессору. — Никаких условий не будет, а агент Кедман просто хочет задать вам вопрос.

— А почему он сам этого не скажет? — удивленно завопил Зубов, принявшись размахивать руками. — Разве он по-русски говорить не умеет? Тогда я могу по-английски с ним обращаться. Хау ду ю ду?..

— Никак нет, сэр!.. — рявкнул Кедман и осекся. — То есть, здравия желаю, сэр. А никак нет я сказал потому… — негр задумчиво потер коротко остриженную голову. — В общем, я забыл, что именно хотел сказать. Вопросов нет, сэр. И я думаю, что больше и не будет.

— Тогда не понимаю, почему вы, солдат, отрываете меня от важного дела?! У меня через пять минут защита диссертации в Лондонской академии наук… — завопил профессор и тут же заткнулся. — Кажется, я что-то снова перепутал. Вы на занятия пришли? Так проходите и садитесь.

— Воно ж не профессор, а стоматолог какой-то, — буркнул Пацук, выполняя распоряжение Зубова.

— Это почему? — поинтересовался у украинца Зибцих, которого почему-то после полигона неудержимо потянуло к знаниям.

— А потому, что от него челюсти сводит, как от наркоза, — пояснил есаул. — И язык совсем во рту болтаться не желает.

— По тебе этого не скажешь, — буркнул в ответ Шныгин и раньше других занял место в первом ряду.

Неизвестно от чего, наверное, под впечатлением от взаимно познавательного диалога с Кедманом, Зубов, вместо того, чтобы начать занятия в присущей ему манере — то есть, не обращая внимания на слушателей, сначала дождался, пока четверка агентов усядется на места и лишь потом подскочил к стенду с наглядными пособиями. Отдернув занавеску, профессор представил на суд зрителей плакат с изображением пришельца, пойманного утром спецназовцами. Впрочем, изображением инопланетянина данное учебное пособие назвать можно было лишь с большой натяжкой. Например, если бы Зубов решил показать этот плакатик самому пришельцу из космоса, тот ни за что не догадался бы, кто именно на нем изображен.

— Ознакомьтесь, пожалуйста, с недавно открытым видом инопланетных существ, — размахивая руками, начал лекцию Зубов. — Данный вид встречается людям впервые и толком классифицировать его не удалось. Известно лишь то, что с большой долей вероятности можно предположить, будто у этого типа пришельцев тяжелая форма отравления алкоголем и классический похмельный синдром являются естественным состоянием организма. Правда, вполне возможно, что после насильственного отрезвления о пришельце может быть вынесено совершенно противоположное суждение…

— Блин, не удивительно, что инопланетяне с нами воюют, — прошептал Шныгин и, наткнувшись на вопросительный взгляд Кедмана, пояснил: — Если бы меня какая-нибудь сволочь насильно отрезвила, я бы тоже с ней воевать начал.

— К сожалению, мне нечего больше сказать о пришельце, — ничуть не обратив внимания на шепот в рядах слушателей, продолжил лекцию профессор. — Может быть, у доктора Гобе к вечеру появится какая-нибудь новая информация, а пока мы даже не знаем, как этот вид инопланетян следует называть. Впрочем, скорее всего, пришельцу будет присвоено имя первооткрывателя. То есть, мое! Зубастикус сапиенс. Звучит?..

— Не звучит! — уже вслух возмутился Шныгин. — Как это вы его первым открыли? Это я его первым нашел, а мы с агентами пришельца к вам и доставили.

— А чего ты возмущаешься? — хмыкнул Пацук. — Воно ж у профессоров как бывает? Нормальные люди всякие чудеса открывают, а профессорам потом Нобелевские премии дают.

— А вот это не существенно и к нашей теме отношения не имеет! — взвился Зубов, замахав руками еще сильнее, хоть минуту назад казалось, что такое просто невозможно. — Вопрос с пришельцем на данный момент будем считать закрытым. Может быть, когда доктору Гобе удастся понять чириканье инопланетянина, пришелец сам нам скажет, каково название его вида. А сейчас мы перейдем к изучению снаряжения пришельцев и их экипировке…

Как и предыдущая часть лекции, рассказ о технике инопланетян у профессора Зубова получился крайне оригинальным. Сначала он продемонстрировал слушателям, постепенно начинающим зевать от тоски смертной, плакат с изображением захваченной ими же «летающей тарелки». Затем оповестил спецназовцев о том, что единственным оборудованием инопланетного корабля, назначение которого удалось определить с вероятностью выше одного процента, является топливный отсек. После чего радостно добавил, что науке неизвестно то вещество, которое используют пришельцы в качестве горючего. Ну а напоследок углубился в пересказ собственной, недавно созданной теории о том, какова вероятность того, что двигатели на корабле инопланетян работают по принципу антигравитации. Причем, настолько углубился, что под конец речи совершенно позабыл о необходимости издавать хоть какие-нибудь звуки во время лекции, а не просто чертить на доске абсолютно бессмысленные, с точки зрения спецназовцев, формулы.

— Есть хочу! — перекрывая шорох мела по доске, долгое время бывшего единственным звуком, нарушавшим погребальную тишину актового зала, раздался вдруг чей-то громкий голос. Профессор вздрогнул и с выражением безмерного удивления на лице повернулся в сторону аудитории.

— Ну, знаете, господа, это уже слишком! — возмутился он. — Я с вами о возвышенном, о тайнах вселенной, можно сказать, а вы мне о жратве. Стыд и совесть у кого-нибудь есть?..

— Есть! У меня есть. Но похоже, только у меня одного эти качества и водятся, — раздался из динамиков гневный голос Раимова. — Пацук, еще три наряда вне очереди!

— Да за что, товарищ майор?! — возмутился украинец. — Я орал, что ли?

— А кто еще? — с полной уверенностью в собственной правоте поинтересовался начальник базы. — Шныгина, Кедмана и Зибциха я на мониторах отлично вижу. Один ты все время морду воротишь. К тому же, один ты на объект сало привез.

— А сало-то тут при чем?! — Пацук просто кипел от возмущения.

— Так, мать твою послом в Зимбабве!.. Агент Пацук, у нас тут воинское подразделение или телепередача «Что? Где? Когда?» — истошно завопил Раимов. — Я тебе параграфы из устава объяснять, что ли, буду? Еще два наряда вне очереди.

— Есть два наряда, товарищ майор, — обречено согласился Пацук, намеренно не упомянув то взыскание, которое получил за минуту до этого. А затем покосился на сослуживцев. — Ой, лучше бы мне никогда не узнать, кто из вас орал. А то воно ж как бывает? Ляжет человек спать, а проснется совсем не в том месте. В гробу, например…

После этого происшествия лекция профессора вновь вернулась в старое, давно пересохшее русло. Нечленораздельно пробормотав какую-то загадочную фразу о биполярных отражателях, Зубов вновь надолго замолчал, продолжив нанесение на доску неведомых остальному миру иероглифов. Через пять минут, глядя на это безобразие, Кедман откровенно начал клевать носом, Пацук и вовсе принялся храпеть без зазрения совести, а старшина изо всех сил пытался не дать глазам слипаться. И лишь один Зибцих стойко сохранял строго вертикальное положение торса и даже ни разу не зевнул. Сергей подивился стойкости немца, но поскольку сам со сном справлялся из последних сил, решил не нарываться на возможные санкции со стороны всевидящего майора и вмешался в учебный процесс:

— Товарищ профессор, все, что вы написали, наверное, безумно интересно. Но нас как борцов с нашествием интересует в первую очередь практическая польза ваших исследований, — и толкнул Зибциха в бок. — Во, блин, е-мое! Могу нормально говорить, когда хочу, еври бади?!

Ганс вздрогнул и удивленно посмотрел на старшину. Шныгин ответил взаимно непонимающим взглядом и, лишь увидев пробуждающиеся искорки сознания в глазах немца, сообразил, что тот давным-давно спал. Причем, умудрялся это делать с прямой спиной и открытыми глазами. Осознание этого факта дало старшине повод во второй раз удивиться тренированности Зибциха. Что Шныгин и сделал. Профессор тоже удивился. Но поскольку Зубов о феноменальных способностях ефрейтора ничего не знал, то и удивился он не умению Ганса спать с открытыми глазами, а тому, что рядом с ним кто-то есть.

— Вы что здесь делаете?! — завопил профессор, добавив к размахиванию руками еще и мотание головой. — Какого дьявола всякие идиоты постоянно мешают мне работать? Кто, вообще, эту банду головорезов в мою лабораторию пустил?..

Уже не чаявшие еще хоть раз в жизни услышать голос Зубова, Кедман с Пацуком были настолько ошарашены воплями профессора, что даже проснулись без команды. Причем, оба вскочили со своих мест, вытянувшись по стойке «смирно». Хитрый украинец тут же сообразил, что попался на уловку, подобную той, которую используют преподаватели в военных училищах, когда выкрикивают на лекциях приказ: «те, кто спит, встать!» Естественно, семи пядей во лбу Пацуку не требовалось для того, чтобы понять, сколько лишних нарядов за такое пренебрежение к знаниям он от Раимова получить может. Поэтому Микола, вместо того чтобы стоять, как истукан с острова Пасхи, коего в данный момент символизировал Кедман, истошно завопил:

— Так точно, товарищ профессор, мы хотим узнать от вас все, что вам известно об оружии пришельцев!

— Почему он орет? — неизвестно у кого поинтересовался Зубов, а затем закричал сам:

— Какое оружие? Какие пришельцы? Мы находимся в серьезном научном заведении, а не в какой-нибудь лавке доморощенного «уфолога». И вообще, спрашиваю в последний раз, кто вас сюда впустил? — и тут же осекся. — Правильно. Я вас сам сюда и впустил. У вас тут как бы занятия. Вот и хорошо! Теперь кто мне скажет, что написано на доске? — ответом Зубову было гробовое молчание. — Ну и правильно. Я и сам ни фига этого не знаю… Ладно, разберем варианты ответа на мой вопрос на следующей лекции. Дома вы должны будете составить доклад о дестабилизации кислотно-щелочного баланса во рту в случае тщательного пережевывания пищи. Все. Можете быть свободны.

— Из какой психушки его вытащили? — поинтересовался у сослуживцев Пацук, кивнув головой в сторону профессора.

— Из Российской академии наук, — ответил всезнающий Зибцих, и все остальные понимающе закивали глазами. Дескать, ну тогда нам все ясно!..

В кубрик вся четверка возвращалась молча. Микола подозрительно косился на сослуживцев, пытаясь понять, кто из них, заорав на лекции, подложил ему свинью, в данной своей ипостаси напрочь утратившую статус всеукраинской любимицы. Тщательно взвесив все «за» и «против», Пацук пришел к выводу, что на такую гадость способен только один человек. Зибциха Микола отмел сразу, поскольку был уверен, что педантичный немец без приказа сверху был лишь на самостоятельную уборку в помещении способен. Негр тоже на роль свиноподкладывателя не годился. Хоть Пацук и не любил американца, но твердо знал, что у них в армии учиться не принято. Да и в войска попадают исключительно те люди, которые из всех школьных предметов проходили только первый и последний звонок. Следовательно, Кедману на занятиях присутствовать не доводилось, а значит и придумать то, что во время лекции можно сделать какую-то гадость, он просто не мог. Оставался только Шныгин. Вот на него-то и начал Микола точить свой правый клык!.. Ну а с напильником во рту разговаривать было несподручно. Вот украинец и молчал.

У остальных агентов для сохранения тишины были свои причины. Шныгин к болтунам не относился. Разве что после литра водки. Да и тогда относился крайне отрицательно. Кедман, не знавший практического применения всем словам, не считающимися частью армейских команд и баскетбольных терминов, может быть, и хотел что-то сказать, да на ум ему ничего, кроме любимой кричалки капралов — «левой, левой, раз, два, три» — не приходило. Ну а умный Зибцих изо всех сил пытался понять, какова же была цель только что прошедших спецзанятий, если никаких новых спецзнаний от спецпрофессора они не получили. Ганс даже хотел спросить об этом своих боевых товарищей, но решив, что вразумительного ответа, кроме «хрен его знает», получить не удастся, оставил свой вопрос про запас. До следующей лекции.

— Товарищ майор, какие извращения у нас еще на сегодня запланированы? — вытянувшись в струнку перед видеокамерой наблюдения, первым делом поинтересовался Пацук, едва оказался внутри кубрика.

Камера в ответ сердито мигнула светодиодом и, издав ехидное жужжание, отвернулась в угол. Видимо, Раимова за сегодняшний день украинец настолько достал, что у майора уже сил никаких не было даже для того, чтобы наблюдать на экране монитора гладко выбритую голову Пацука с оселедцем на макушке. Микола довольно ухмыльнулся и попытался заглянуть в глазок видеокамеры.

— Так что, товарищ майор? Будут на сегодня еще какие-нибудь приказания? — нацепив на лицо подобострастное выражение, не унимался Пацук. — Вы там тоскуете, небось, в одиночестве? Может быть, песню вам спеть? Украинскую?! — и завыл самым отвратительным голосом, какой только можно было отыскать на Украине:

— Ой, у вишневому садочку, де соловейко щебетав…

— Молчать, агент Пацук! — не выдержав пытки фольклором, завопил в динамики майор.

— Что, не нравится? — откровенно удивился Микола и тут же оскалился. — А вот буду петь, товарищ майор! Тут, между прочим, наше личное помещение и вести постоянное наблюдение и подслушивание вы прав никаких не имеете. В конце концов, мы не в зоне находимся, а на контрактной службе. Так что, не хотите песни слушать и мою гарну внешность наблюдать, так выключайте на хрен ваши гляделки и слухалки!..

— Так они же в кубрике исключительно для вашей безопасности поставлены, — попытался объяснить Раимов. — Я же должен буду меры принять, если к вам туда пришельцы ворвутся…

— А как они сюда попадут, кроме как через центральный вход? — ехидно поинтересовался есаул. — Вот и наблюдайте за центральным входом, а у нас тут смотреть не на что, — и снова взвыл: — До дому я просилася, а вин мене ж все не пускав…

— Замолчи, Пацук! — взорвался майор. — Замолчи, гад, или сейчас вам вместо отдыха ученья устрою.

— Устраивайте! А я и там петь буду, — пожал плечами украинец. — До дому я просилася-а-а-а…

— Вот, мать вашу во время беременности, да на концерт бы Пласидо Доминго! — размечтался Раимов. — Не зря про вас в досье написано, что вы совершенно невосприимчивы к каким-либо видам воздействия. Но ничего! Мы свое еще возьмем…

Камера мигнула напоследок желтым глазом светодиода и, жалобно взвыв сервомоторами, бесславно «сдохла», поникнув на держателе. Все четверо спецназовцев дружно взревели, одобряя такое решение командира, пожалуй, впервые за два дня, почувствовав и единство душ, и общность желаний. Пацук горделиво посмотрел на своих сослуживцев, дескать, что бы вы без меня делали, а затем, вспомнив о не совсем еще заточенном зубе на Шныгина, фыркнул и, сняв китель, завалился на кровать. Зибцих тут же потребовал от украинца отправить оный предмет экипировки в отведенное для него место, то бишь, в шкаф, но Микола в ответ на такое посягательство на суверенитет и самоопределение лишь презрительно фыркнул. Ганс пожал плечами и, взяв китель с табурета, демонстративно аккуратно повесил его в шкаф Пацука.

— Интересно, когда тете Маше убираться надоест? — задумчиво проговорил Шныгин, глядя на чистоплотного немца.

— А тебе что, плохо? — с ехидной ухмылочкой поинтересовался у старшины Пацук. — Пусть себе убирается. В конце концов, не в каждой воинской части персональная горничная у личного состава имеется.

И тут произошло то, что увидеть никто и не предполагал. Ефрейтор Ганс Зибцих, отличный снайпер, можно сказать, ворошиловский стрелок и очень воспитанный человек с нордическим характером, доброжелательный миляга-парень и т. д. и т. п., до сего момента спокойно выравнивавший стулья вдоль стены, вдруг остановился. Не говоря ни слова, Зибцих подошел к личному шкафчику есаула, открыл дверцу и, подняв дюралевую мебель над головой, высыпал ее содержимое прямо на оторопевшего украинца. Пацука такая выходка немца настолько шокировала, что Микола пару секунд сказать ничего не мог. А Ганс бессовестно воспользовался замешательством сослуживца.

— Я, конечно, не против того, чтобы личным примером приучить всяких славяно-американских свиней к порядку, но никому не позволю надо мной издеваться, — совершенно спокойным голосом проговорил он. — А если еще кому-нибудь в голову придет дурацкая мысль о возможности подшучиваний надо мной, пусть помнит, что в группе я иду замыкающим, и у меня в руках оружие, которым я пользуюсь очень даже неплохо.

— Тю, дурной! Ты гляди, воно ж как бывает: на базе четыре бойца, и у всех, кроме меня, башни давно посрывало, — удивился Пацук, принявшись сгребать в кучу свои вещи. — На «тетю Машу», значит, не обиделся, а «горничная» его задела.

— А это от того, что у них там, в Германии, наверное, горничных навалом, а теть Маш ни единой нет, — хмыкнул Шныгин, помогая украинцу поднимать вещи с пола. И первое, что попалось ему под руки, был странной формы сверкающий металлический предмет. — Микола, а это что за штуковина, блин?

— Наследство от бабушки, — буркнул Пацук и, мгновенно вырвав у старшины из рук непонятную вещь, спрятал ее в карман своих камуфлированных шаровар. — Семейная реликвия.

— У нас в батальоне тоже у одного солдата семейная реликвия с собой всегда была, — встрял в разговор Кедман. — Кроличья лапка, которую дед моего знакомого еще с вьетнамской войны привез.

— И что? — удивленно поинтересовался Шныгин, увидев, что негр надолго замолчал.

— А ничего. Убили его! Носил-носил с собой дедушкину кроличью лапку, а тут бац, и убили его, — Кедман заржал, как перекормленная пожарная лошадь, однажды проснувшаяся на церковной колокольне.

— И чего тут смешного? — оторопело поинтересовался Пацук.

— Да ты внимания не обращай, — махнул рукой Шныгин. — Это у них юмор такой. Американский. Жутко умный.

И все же, хоть старшина и уговаривал сослуживцев не уделять много внимания чудачествам Кедмана, обратить на него внимание все же пришлось. Мало того, что бывший «морской котик» ржал минут пять, так еще после этого он начал дудеть в свой верный свисток. Все трое соседей Кедмана по кубрику начали потихоньку приходить в состояние тихого бешенства. А американец, исключительно потому, что увлекся, а не по злому умыслу, принялся выплясывать посреди комнаты «рэп», в промежутках между свистками напевая мотив какой-то популярной у него на родине песни. Первым этого проявления американской культуры не выдержал Шныгин. Схватив с кровати подушку, он запустил ею в капрала. Кедман ловко поймал ее на лету.

— Точно, мужики, пошли в баскетбол сыграем, — перестав свистеть, предложил негр.

С баскетболом у Кедмана ничего не вышло. К жуткому разочарованию американца выяснилось, что поклонников этой, с его точки зрения, самой выдающейся игры, среди агентов не оказалось. Зибцих предпочитал всем остальным видам спорта биатлон, Пацук играл исключительно в футбол, а старшина вообще никакими видами спорта не занимался. А зачем они ему, когда силушки и так немеряно, а всем боевым искусствам его уже давно обучили. Начиная с уличной драки в детстве, продолжая боксом в юношестве и заканчивая особо секретным русским рукопашным боем в спецназе воздушно-десантных войск.

— Не, ну если тебе больше заняться нечем, пошли гирьки покидаем, — предложил Кедману старшина, видя что тот начал белеть от разочарования.

— Согласен, — обрадовано кивнул головой негр. — Только потом я тебя в баскетбол играть научу. Из тебя неплохой разыгрывающий должен получиться!

— Ну ты и зануда, Джон, — вздохнул Шныгин. — Ладно, пошли. Я тебя на площадке так разыграю, что мало не покажется.

Кедмана со Шныгиным не было примерно полчаса. За это время Пацук успел каким-то образом запихать в свой шкафчик массу личных вещей. Причем так, что не только там, но даже и в прикроватной тумбочке свободной место осталось. Зибцих минут десять удивленно наблюдал за тем, как исчезают вещи в ставшем бездонным шкафу, а затем махнул и, сходив в оружейную, принялся чистить свой автомат. Вернулся назад ефрейтор вместе с «баскетболистами» и траурным голосом ослика Иа из мультфильма про плюшевого любителя меда, сообщил Пацуку, что тренажерный зал понес незначительный урон от нашествия двух бандитов — Кедман со Шныгиным в трех местах проломили пол, выворотили из креплений баскетбольную корзину и согнули две штанги.

— В общем, майор будет очень доволен, — констатировал немец. — Вот только интересно, сколько нарядов эти два биологических танка получат за порчу казенного имущества?

— Если наш конник кривоногий даст им меньше, чем мне, я ему свинины в компот накрошу. Пусть потом попробует Аллаху доказать, что это была диверсия, — пообещал украинец и хотел добавить что-то еще, но в этот момент взвыла сирена. — Вот гад, все-таки устроил учебную тревогу, как и обещал!

Однако испытывать судьбу в этот раз, как в три часа ночи накануне, бойцы не решились. Все-таки майор пока только раздает наряды, а нести их не заставляет, но мало ли чем все его санкции впоследствии могут обернуться! Именно поэтому вся четверка, не медля ни секунды, бросилась к оружейной комнате, застегивая кители на ходу. А Раимов уже ждал их там.

— Агенты, жизнедеятельность базы под угрозой! — с должным пафосом в голосе сообщил майор. — Несколько минут назад из специального бункера совершил побег захваченный утром пришелец. Кедман с Пацуком блокируют выход на аэродром, агенты Зибцих и Шныгин перекрывают главный выход из бункера. Ваша задача — взять беглеца живым. Однако выпустить его на поверхность мы не имеем права. Поэтому, в случае угрозы рассекречивания базы, стрелять на поражение.

— Так, значит, это не учебная тревога, товарищ майор? — удивленно поинтересовался есаул.

— Выполнять приказ! — рявкнул в ответ Раимов. — А тебя лично, агент Пацук, предупреждаю — если пришелец уйдет по твоей вине, будешь у меня десять лет своими песнями сибирские елки тешить!..

Глава четвертая

Земля. Порядковый номер года строго засекречен. Местоположение правительственной фазенды господина Президента в Барвихе никому не известно. С кондиционерами время года за окном не ощущается. Официально принято считать, что тут лето. Всегда! Специально для секретаря Президента передаем сигналы точного времени — пи-пи-пи… Ну и так далее.

— Ой, мамочка родная! — блаженно вздохнул вышеупомянутый секретарь, отрываясь от губ кухарки. — Я уже пять минут, как должен быть в приемной. Гюльчатай, закрой личико-то. Что теперь будет? — и торопливо хлопнулся в обморок.

— Ай, черноглазый! Дай кошелек, сразу скажу, что было, что будет, почему душа болит и от чего сердце успокоится, — проворковала кухарка, ласково стукнув секретаря начиненным отборным песком капроновым чулочком по голове, а затем нагнулась и обшарила карманы. — Фак ю! Ни документов, ни кредитных карточек. Стоило из-за несчастных ста долларов руки марать.

Гюльчатай на всякий случай проверила, не появился ли пульс у секретаря. Проанализировав информацию, кухарка пришла к выводу, что если в ближайшие пару лет сердцебиение прощупываться еще будет, то вот поступления разума в дубовую голову парня ожидать уже неоткуда. Удовлетворенно кивнув головой, Гюльчатай распрямилась и, замерев на секунду, трансформировалась в секретарское обличье. Посмотрев на своего бездыханного двойника, кухарка передернулась от отвращения, подумав о том, что с этим козлом она пару минут назад целовалась. Плюнув на тело экс-возлюбленного, кухарко-секретарь пнул недавнего партнера по брачным играм носком лакированного ботинка. Попал прямо по мусорному ведру и, не разобрав в полумраке, что именно после удара задребезжало, еще раз удовлетворенно кивнул головой. Прокашлявшись и проверив голосовые связки дубль секретаря вышел из кладовки в коридор, чтобы нос к носу столкнуться с престарелым вице-президентом, торопящимся на совещание.

— Цыпкин, ты что тут делаешь? — удивленно поинтересовался плешивый старичок.

— Вас жду, — широко улыбнулся фальшивый Цыпкин и, совершенно без всякого повода со стороны вице-президента, поцеловал оного взасос.

— Ой, мамочка родная! И почему я с детства выбрал не ту сексуальную ориентацию?! — оторвавшись от губ Цыпкина минуты через три, успел удивиться старичок и тут же грохнулся в обморок.

— Ничего. У тебя еще будет время все поменять, — пообещал ему лже-секретарь, затаскивая волоком в кладовую и помещая на пол рядом с настоящим Цыпкиным. — Кстати, надо будет у кого-нибудь узнать, от чего они все мамочку вспоминают? Уж не матриархат ли тут, не дай господи!..

Несколько секунд лже-секретарь раздумывал, не стукнуть ли и вице-президента чулком по башке, но затем решил, что, очнувшись в темноте, эти двое найдут, чем заняться. Поэтому спокойно вышел, закрыл за собой дверь и поспешил в приемную Президента, где секретаря уже ждали. Двое с носилками, один с докторским дипломом и чемоданчиком первой помощи. Секретарь на секунду замер.

— Вы к кому, господа? — удивленно поинтересовался он.

— О! У Цыпкина уже заранее крыша едет, — обрадовано потер руки тот здоровяк, что держал ближний край носилок. — Семен Игнатьевич, вы сегодня смирительную рубашку захватили?

— Нет. Опять забыл, — сокрушенно вздохнул врач. — Но ничего. У меня для таких случаев всегда наготове хорошее средство, — и доктор достал из чемоданчика увесистую киянку. — Ты иди, Цыпкин, иди. Мы тебя тут подождем.

— Ставлю червонец, что наш пациент сегодня не больше трех минут продержится, — радостно заявил здоровяк у дальнего края носилок.

Ждать, примет ли кто-нибудь пари, лже-секретарь не стал. Поначалу он просто хотел бежать из приемной куда глаза глядят, но затем в бешеном темпе просчитал все возможные варианты дальнейшего развития событий и решил, что удирать пока рано. А вот войти в кабинет Президента, пожалуй, следует побыстрее. Открыв дверь, Цыпкин-два тут же получил в лицо штормовой шквал эмоций со стороны президентского кресла, и выдержал его только потому, что вовремя отключил все органы, отвечавшие за поступление информации в организм — обоняние, осязание, слух и зрение. Однако данное средство защиты довольно быстро выявило и свои минусы. Безмолвный, глухой и слепой лже-секретарь оказался не способен уловить тот момент, когда буря в президентском кабинете сошла на нет.

Поставив внутренний таймер на десять минут, дубль Цыпкина перестраховался. Президент посчитал его впавшим в кому и вызвал врача, спокойно ожидавшего сигнала в приемной. Доктор посчитал состояние пациента критическим и, погрузив оного в машину «скорой помощи», всю дорогу до больницы оказывал лже-секретарю экстренную первую помощь, любовно дубася его, бесчувственного, киянкой по темечку. Все десять минут.

Президент этого, естественно, не знал. Поэтому и начал совещание, едва из его кабинета вынесли коматозного лже-секретаря. Впрочем, если бы и знал, вряд ли из-за такой мелочи решил бы отменить плановое совещание. Он его и из-за отсутствия вице-президента не отменил. А уж без секретаря, пусть он и муж внучатой племянницы троюродного брата сводной бабушки Первой Леди, совещание вполне могло обойтись.

— Так. Министр образования будет сегодня стенографировать, — ласково улыбнулся Президент. — Заодно и проверим, умеет ли он писать. Ха-ха, — кое-кто осмелился поддержать последнюю фразу. — Ну а с вице-президентом вопрос будем решать немедленно. Министр обороны, срочно разошли на его поиски по фазенде кинологов. С собаками, желательно.

Все вышеуказанные Президентом лица принялись с максимально возможной скоростью выполнять распоряжения главы государства, а тот, в свою очередь, с максимальной скоростью приготовился выслушивать доклады членов правительства, раздавать пряники, стегать их кнутом и проделывать прочие воспитательно-дрессировочные меры. Приготовиться то Президент приготовился, но воплотить в жизнь свои замыслы не успел. Плавный ход совещания прервал незапланированный телефонный звонок.

— Господин Президент, Гарри Трумэн на проводе, — проворковала в трубку телефонистка.

— Кто? — удивился Президент.

— Ну этот… Никсон, Картер, Линкольн или Вашингтон, — замялась девушка. — Президент Североамериканских Штатов.

— Хорошо. Соединяй, — разрешил Президент и тут же поздоровался: — Здравствуйте, Авраам Джорджевич Буш.

— Нет, это все еще я, — заявила телефонистка.

— Хорошо. И вы здравствуйте, — вежливо ответил Верховный Вождь Правительства. — Только теперь будете здравствовать где-нибудь подальше от моих телефонных аппаратов, — девушка ойкнула, в трубке раздался звук падения, а следом за ним и голос президента США.

— Добрый день, если он для кого-то еще может быть добрым, — возвестил то ли Джордж, то ли Авраам. В общем, президент с необычайно плохо запоминающемся именем. — У вас появилась проблема. То есть, сначала она была у нас, но поскольку изучением корней всяческих проблем нашей старушки-Земли занимаетесь именно вы, то и новую проблему мы переадресовали вам…

— Вы крайне неверно формируете лингвистические построения, уважаемый Джордж Авраамович. Например, слово проблема употребили в одной фразе три раза, — укорил его Президент. — Поэтому давайте не будем болтать, а сразу перейдем к делу. Так что у вас за беда?

— Это не у нас, а уже у вас беда, и вы ее скоро увидите, — хихикнул янки. — В общем, разберетесь сами, а я просто предупредить, чтобы немного опасались, по старой дружбе хотел…

В трубке раздались короткие гудки, затем послышалось рыдание телефонистки. Президент после секундных раздумий пожал плечами, восстановил, исключительно по доброте душевной, девушку в должности и, положив трубку на рычаг, приказал продолжить совещание.

* * *

Земля. Год две тысячи тот же. Территория бывшего передового колхоза «Красное вымя». По прежнему осень, блин. Местное время — то же, что и в кабинете Президента. Правда, со скидкой на часовые пояса. Во все стороны от Кремля, разумеется.

Времени для нормальной экипировки у агентов просто не было. Да, если рассуждать здраво, большого количества снаряжения бойцам и не требовалось. Все-таки пришелец был один и без оружия. А уж справиться с маломерным инопланетянином, наверное, даже Раимов смог бы одной левой рукой. Именно поэтому вся четверка вооружилась лишь автоматами, гранатами со слезоточивым газом, дубинками, да нацепила на буйные головушки защитные шлемы-фильтры, оснащенные компьютерами и радиосвязью.

От оружейной до центрального входа в бункер было немного ближе, чем до выхода на аэродром. Шныгин с Зибцихом, добравшиеся до своего поста первыми, как и положено, доложили о своем прибытии. Майор что-то нечленораздельно пробурчал в ответ и замолчал. Старшина с ефрейтором недоуменно переглянулись, и немец тут же опустился на колено в углу у двери, подняв оружие наизготовку. Шныгин, чтобы не закрывать снайперу зону обстрела, прижался спиной к противоположной стене и достал из кармашка на поясе гранату со слезоточивым газом. А едва он успел это сделать, как в наушниках зазвучал голос Пацука, докладывающего о том, что и они с негром заняли свою позицию.

— Ничего по пути не заметили? — каким-то странным голосом поинтересовался майор.

— Никак нет, шеф! — отрапортовал есаул. — Ни сельдерея, ни петрушки, ни даже завалявшегося укропа нигде нет. Будем сегодня обедать без приправ.

— Ты там не сбрендил? — оторопел майор, а потом вспомнил о придуманном им самим же коде. — Вопрос снимается, Барсук.

— Уточните, где именно, шеф эта штука снимается, — потребовал Пацук. — А то воно ж как бывает? Некоторые снимаются, снимаются, а потом их полиция нравов забирает, — и тут же в наушниках шлемов раздался дикий хохот Кедмана. — Вы поглядите только, звери, наш Слон украинский юмор понимать начал. Видать, еще не конченный еврей. А может, маскируется? Енот, что скажешь? У тебя ведь на родине самые главные спецы в этом вопросе живут…

— Р-р-разговорчики! — рявкнул Раимов, и если Пацук сразу замолчал, то Кедман еще десять минут ржал, как зебра в саванне в период засухи. Причем, никакие начальственные возгласы на него подействовать не могли. Ну а когда капрал все-таки успокоился, в наушниках снова раздался голос майора.

— Странное дело, — задумчиво проговорил Раимов. — Ни один датчик активность не обнаруживает, да и на мониторах сельдерея не видно. Не мог же он испариться?

— А может быть, он бетон грызет? — предположил Кедман, у которого от смеха, видимо, повысилась мозговая активность. — У нас в Лос-Анджелесе однажды случай был, когда террористы урановую начинку для атомной бомбы в канализации потеряли. Тогда у крыс мутации начались и они не то что бетон, железнодорожные рельсы перегрызать начали. Ох, и помучался наш батальон тогда…

— Слон, твою мать на Аляску, бананы выращивать! Ты бы еще фамилию, воинское звание и номер противогаза в эфире назвал, — рявкнул на него Раимов.

— Как прикажете, шеф! — воодушевился негр. — Капрал Кед…

— Молчать, Слон, идиот, имбецил, дебил, шизофреник! — взвился майор. — Два… нет, три… четыре наряда вне очереди! — и тут Раимов осекся. — Тихо все!.. Датчики какую-то непонятную активность фиксируют в актовом зале. Барсук и Енот, остаетесь на местах и глаз с коридора не спускайте. Слон с Медведем, вы выдвигаетесь к залу и проверьте там все досконально!

Переглянувшись с Зибцихом, Шныгин двинулся вперед, стараясь держаться вплотную к стене. Ганс, следя за ним, менял угол наблюдения так, чтобы держать под обстрелом максимально большой сектор пространства и в первую очередь дверь в актовый зал. Вернулся на прежнюю позицию снайпер только тогда, когда старшина застыл у входа в искомое помещение и приготовил автомат, ожидая прибытия Кедмана.

Впрочем, американский спецназовец долго ждать себя не заставил. Через несколько секунд после того, как Сергей занял позицию, гигантский негр с удивительной плавностью и грацией вынырнул из двери штаба и одним мощным рывком подобрался к актовому залу. Обменявшись со Шныгиным знаками, Кедман мощным ударом выбил еще не до конца восстановленную после нашествия танка дверь, и Сергей, швырнув внутрь две гранаты со слезоточивым газом, первым прыгнул внутрь.

Актовый зал был пуст. То есть, стулья, президиум и даже стенд для наглядных пособий по-прежнему стояли на своих местах, а вот отмеченной датчиками активности внутри помещения явно не наблюдалось. Шныгин с Кедманом начали осторожно перемещаться вдоль стен от входа к президиуму, заглядывая в проходы между кресел. Но и там совершенно никого не было. Ни сельдерея, ни петрушки, ни даже завалявшегося рахитичного инопланетянина. А когда оба агента уже почти добрались до президиума, позади них, в рядах кресел, вдруг раздался требовательный голос:

— Да, сколько, блин, в натуре, одно и тоже твердить можно? Говорю же, жрать хочу!!!

Дальше все произошло в точном соответствии с лучшими традициями отрядов спецназа. Кедман и старшина, даже не сговариваясь, одновременно обернулись на голос и, вскинув автоматы, дали длинные очереди в сторону не вовремя оголодавшего болтуна. Пули ударили по задним рядам кресел, откуда предположительно исходил голос, и с удивительным усердием принялись разносить сиденья в щепки. Под ужасающий грохот буквально через несколько секунд от двух задних рядов кресел остались лишь жалкие обломки. Два громилы прекратили огонь, несколько секунд прислушивались, надеясь разобрать какой-нибудь посторонний шорох в звенящей тишине, а затем переглянулись.

— Ни фига себе! Ты видел, Джонни? — поинтересовался у капрала Шныгин. — Это что же за патроны такие в автоматах? Да такой бардак и взвод пулеметчиков устроить бы не смог. Ты как хочешь, а я на это еще раз должен поглядеть!

Старшина развернулся и дал короткую очередь по столу президиума. Эффект получился впечатляющим. Первые две пули с неимоверной силой сорвали тяжелую дубовую столешницу с ножек, три следующие догнали ее на лету и разнесли в пыль, ну а последняя, временно оставшаяся без цели, ударилась о бетонную стену, срикошетила, оставив за собой огромную выбоину, и уже на излете разнесла в щепки стенд профессора Зубова. Естественно, вместе с плакатами наглядной агитации. Кедман присвистнул.

— Мой бледнозадый брат, это было круто! — заявил он и, последовав примеру Шныгина, расстрелял грифельную доску на стене.

В результате чего доска с лица земли исчезла, а в бетонной перегородке появился несанкционированный архитекторами проем. Еще не успели стихнуть звуки выстрелов, и бетонная пыль не осела на пол, повинуясь закону Ньютона, а в новообразованном проходе появилась расстроенная физиономия Хиро Харакири.

— Извиняюсь, что помешал вашим развлечениям, но хочется узнать, не попадалось ли вам где-нибудь мое «тамогочи»? — грустно поинтересовался японец.

— Да что ты докопался?! — изумился старшина. — У нас дел, что ли, больше нет, кроме как твоих компьютерных уродцев разыскивать?..

И Шныгин, отвернувшись от Харакири, дал короткую очередь по первым рядам кресел актового зала. Те мгновенно и безропотно трансформировались в сосновые щепки, пыль и самостийные металлические крепления. Кедман расхохотался и вскинул автомат, намереваясь тоже что-нибудь разгромить, но сделать этого не успел.

— Прекратить огонь, идиоты! — истошно завопил майор, используя не только рацию, но и всю мощь динамиков внешней связи, которыми был оснащен актовый зал. — Третий раз, мать вашу к ЛОРу на прием, приказ уже повторяю.

— Извините, шеф, увлеклись, — пожал в ответ плечами Шныгин.

— Ах, увлеклись? — ехидно переспросил Раимов. — Два наряда вне очереди, Медведь.

— Есть, два наряда! — отрапортовал старшина, и Кедман хлопнул его по плечу.

— Добро пожаловать в наши ряды, брат, — усмехнулся негр. — Значит, у Барсука уже девять, у меня три, а ты, с двумя нарядами, займешь третье место. Тебе не кажется, что и тетю Машу пора в наши ряды принимать?

— Да чего его принимать? — фыркнул Шныгин. — Он и так с утра до ночи в наряде…

— Р-р-разговорчики! — вновь взвыли динамики голосом майора. — Доложить обстановку.

Кедман со Шныгиным растерянно переглянулись. Как само собой получилось, что, увлекшись демонстрацией друг другу огневой мощи нового оружия, оба забыли, что именно они в актовом зале делают и по какому поводу вообще начиналась стрельба. Естественно, двум головорезам докладывать начальству было нечего, и чтобы не заставлять майора слишком долго ждать от них рапорта, Сергей с Джоном осторожно двинулись к разгромленным задним рядам. Нужно же было проверить, в кого они все-таки стреляли.

Шныгин подал капралу знак, прося его прикрыть, а сам, прижимаясь к стене, осторожно заглянул в то место, где еще совсем недавно красовались новые сосновые кресла. Выглянул, и ничего иного, кроме того, что ожидал увидеть, не обнаружил. Кое-где торчали привинченные к полу остатки ножек кресел, валялись обломки спинок и растерзанные сиденья. Все пространство, некогда занимаемое рядами кресел, было засыпано мусором, но даже признаков голодного болтуна Шныгину обнаружить не удалось. Старшина знаком дал напарнику понять, что все чисто, и спокойно распрямился, удивленно осматриваясь по сторонам.

— Шеф, во время проверки актового зала мы услышали странный голос. Поэтому и открыли огонь, — наконец доложил Шныгин заждавшемуся рапорта майору. — Но, прекратив стрелять, мы никого обнаружить не смогли… — старшина хотел еще что-то добавить, но его самым бессовестным образом перебили.

— Даст мне кто-нибудь пожрать, или мне тут сдохнуть в пыли? — послышался из-под обломков все тот же сердитый голос. — Что, тут все оглохли? Или просто идиотами вас родители воспитали?

У старшины сработали тренированные рефлексы спецназовца. Он хоть и смотрел в ту сторону, откуда раздавался голос, хоть и видел, что там ничего и никого нет, но не отпрыгнуть в сторону и, перекатясь через голову, занять позицию для стрельбы с колена просто не мог.

Кедман отчудил и того больше. Его прикрывать оставили, вот он и прикрыл — одним движением вытащил из кобуры армейский нож из титанового сплава и швырнул его в ту сторону, откуда раздавался голос. Прочертив в воздухе сверкающую дугу, нож воткнулся в пол посреди груды мусора и застыл, мелко вибрируя. Капрал удивленно уставился на холодное оружие, просто обязанное торчать в горле поверженного врага, а вместо этого валяющееся в грязи. Такого вероломства со стороны противника и предательства от собственного ножа Джон, естественно, не ожидал и уже собрался швырнуть следом за ножом боевую гранату, да не успел. И хорошо!

— Тубик, деточка моя! — истошно завопил из пролома в стене Харакири и бросился вперед, падая грудью на кучу мусора. — Не стреляйте. Это не пришелец. Это мой «тамагочи».

Из кучи, которую образовали собой компьютерщик, его электронная игрушка и обломки кресел, послышались чмокающие звуки поцелуев, невнятное сюсюканье, щелканье кнопок и отвратительное чавканье. Шныгин, удивленно посмотрев на это безобразие, покрутил пальцем у виска, а затем тихо поинтересовался:

— Шеф, может, пристрелить их обоих, чтобы в следующий раз войска в заблуждение не вводили?

— Отставить! — отрезал Раимов. — Сельдерея на экранах я по-прежнему не вижу. Медведь со Слоном продолжают проверку всех помещений. Остальные остаются на своих местах. Приказ ясен?.. Бегом марш!

Шныгин с Кедманом тут же бросились выполнять приказ. Первой комнатой, которую проверили бойцы, была лаборатория Харакири. Спецназовцы забрались туда через вновь образованный проем и принялись тщательно все осматривать. Пришельца в лаборатории не оказалось, зато там было множество непонятных нормальному человеку приборов, вполне понятных ненормальному компьютеров и совершенно неизвестная никому «летающая тарелка», добытая«икс-ассенизаторами» у деревни Клюковна. Старшина доложил Раимову о том, что в лаборатории все чисто, и кивком позвал Кедмана продолжить поиски в другом месте. Но не успела парочка громил выбраться в коридор, как в наушниках послышался голос Пацука.

— Шеф, вижу сельдерей, — шепотом доложил украинец. — Прет по потолку прямо на меня, гад. Буду брать.

— «Икс-ассы», бегом марш в аэродромный тоннель! — тут же завопил майор. — Ваш товарищ в опасности!..

Микола, конечно, прекрасно слышал распоряжение майора и, затаив дыхание, ждал приближения инопланетянина. Более того, Пацук жутко хотел того, чтобы пришелец добрался до него раньше, чем прибудет подкрепление, поскольку считал, что с таким недомерком, к тому страдающим рахитом, справится без труда. И ничего предосудительного в том, что парень жаждал славы, конечно, не было. К тому же, бритый есаул хотел показать начальству, что способен решать в одиночку любые задачи. Может быть, Раимов придираться тогда к нему меньше станет!

Пришелец если и знал потаенные мысли Пацука, то ничем своей информированности не выдал. Полз себе спокойно на карачках по потолку. Причем, мало того, что передвигался инопланетянин с закрытыми глазами, так еще, сколько Микола ни старался, рассмотреть у пришельца наличия когтей или присосок каких-нибудь он не мог. Этот инопланетный гад полз по потолку, словно по полу! И объяснить сие отклонение Микола не смог, как ни старался.

Наконец, пришелец приблизился к Пацуку на расстояние вытянутой руки. Есаул, пожалуй, впервые как следует рассмотрел его и пришел к выводу, что урод — он и за пределами земной атмосферы так уродом и останется. Ну, не понимал Микола, какой это инопланетяночке может понравиться рахитичный монстр с серой кожей, без ушей, с носом, наделенным жутко большими ноздрями и, к тому же, куда-то спрятавший свои половые органы. Впрочем, может быть, пришелец не самец, как предполагал украинец, а наоборот, самка. Что было еще хуже! Потому как, будь Микола инопланетным самцом, он бы к такой уродливой бабе и за версту не подошел бы. Впрочем, есаул над проблемами половой принадлежности индивидуума, висевшего перед ним на потолке, думал лишь пару секунд. Затем попросту решил спросить об этом самого инопланетянина.

— Эй, чудище иноземное, — обратился Пацук к пришельцу, тихонечко ткнув его стволом автомата в бок. — Отвечай, какого ты полу, чтобы люди с тобой не путались! А то воно ж как бывает?.. Иной раз волосатый парней, по ошибке кончено, из мужского туалета пинками выгоняют.

Инопланетный монстр оказался крайне не порядочной свиньей. С порядочной свиньи хоть сала шмат можно взять, а с ее антиподом честному украинцу даже поговорить не о чем. Вот и инопланетянин оказался ярко выраженным представителем второй части свиномордых. Поговорить с ним Пацуку не удалось. Едва есаул ткнул пришельца в бок стволом автомата, как тот раскрыл глаза и, пока Микола произносил монолог, удивленно таращил свои огромные зенки, рассматривая окружающий интерьер. А затем, испустив крик дикого ужаса, свалился на пол, здорово стукнувшись головой.

— Что это с ним? — раздался в наушника Пацука удивленный голос Раимова, в поле зрения которого, наконец, попал и пришелец.

— А я почем знаю, шеф? — пожал плечами украинец. — Вы же ему опохмелиться не разрешали. Вот бедолага по причине крайне плохого состояния здоровья и перепутал с похмелья пол с потолком. А когда понял это, исключительно благодаря мне, то чуть с ума из-за вас не сошел.

— Не понял, Барсук! — грозно заявил майор. — Значит, пришелец осознал, что по потолку идет, только благодаря тебе, а вниз упал исключительно из-за меня?

— А из-за кого? — искренне удивился Микола. — Вы же ему опохмелиться не давали. А у страждущих воно ж как бывает?.. Сосед десятку на похмелье не даст — враг номер один. Сослуживец кредит на бутылку пива до зарплаты не откроет — враг номер два. А если жена на «чекушку» денег не дает — к стенке дуру!..

— Спасибо, что разъяснил, — ласково проговорил Раимов. — В благодарность за это наряд вне очереди тебе.

— Да теперь-то за что, шеф?! — изумился есаул.

— Два наряда, — исчерпывающе ответил майор. Пацук эту хохму знал, поэтому продолжать не стал.

— Есть, два наряда, — пробурчал он в ответ и нагнулся над инопланетянином, начавшим подавать признаки жизни. Лучше бы он этого не делал!

Первое, что увидел Микола, когда получил от Раимова виртуальный наряд вне очереди, были огромные немигающие глаза пришельца, абсолютно лишенные белков. Зенки эти бесстыжие пялились на есаула так, словно у того рога на голове выросли или иной орган, имеющий отношение к детопроизводству. Но прямо на лбу. Пацук хотел поинтересоваться, какого хрена пришелец на него так уставился, но в этот момент почувствовал, как собственная правая рука схватила его за горло. Причем без каких-либо приказов от мозга вышеназванного есаула. Микола скосил глаза, стараясь рассмотреть взбесившуюся конечность во всей ее красе.

— Это еще что за фокусы такие? — хрипя удивился он. — Шеф, вы меня видите? Я не сплю? Это на самом деле происходит? Моя собственная левая половина мозга не знает, что правая рука делает?

— Барсук, прекрати цирк устраивать, — сухо потребовал майор. — Приказываю схватить пришельца в охапку и немедленно доставить его в соответствующее место в лаборатории доктора Гобе.

— Воно ж як у вас просто все получается?! — изумился Микола. — Значит, пока моя рука меня душит, я должен чем-то другим поднять пришельца с пола и тащить его в лабораторию? И каким из моих органов вы прикажете это сделать?

— Руками, идиот! — завопил в ответ майор. — Лапами твоими, клешнями, грабельками, культяпками. Чем еще, по-твоему?

— Ну, я не знаю! Мало ли что майору может в голову прийти, — продолжая хрипеть, сообщил о свои догадках Пацук. — Разрешите приступить к выполнению?… Только дайте я сначала бунт своей руки подавлю. А то она меня подавит!

Однако справиться с правой рукой Миколе никак не удавалось. Подлая предательская конечность продолжала цепляться за горло есаула, почти не реагируя на команды мозга. Пацук, совершенно не ожидавший такого оборота событий, попытался подключить левую руку к усмирению правой, но получилось это не очень хорошо. Конечность, посланная на подавление бунта своей напарницы, двигалась вперед крайне неохотно и при этом постоянно дергалась.

Микола был не дурак, поэтому прекрасно понимал, что сами по себе его руки взбеситься не могли. Ему было абсолютно ясно, что виновником этого бунта являлся пришелец, и есаул попытался пнуть его ногой, надеясь хоть таким образом заставить супостата успокоиться. Однако поднявшаяся было для удара нога так и застыла. В результате Пацук оказался около двери в позе сумасшедшей цапли посреди болота, напрочь забывшей о том, что при помощи крыльев обычно летают, а не проверяют ими содержимое зоба.

— Барсук, держись! Нервно-паралитический газ в коридор пускаю, — оповестил агента Раимов, и тут же где-то над головой есаула раздалось шипение.

Но надеждам майора и Пацука суждено было рухнуть. Такое крайне гадостное для людей средство, как нервно-паралитический газ, на инопланетянина действия никакого не оказало. Наоборот, пришелец как-то странно возбудился и, усилив психическое давление на Пацука, принялся пробираться к выходу. При этом он не сводил с Миколы глаз, и тому невольно пришлось поворачиваться вокруг своей оси в направлении движения пришельца. Кончилась эта замедленная пародия украинца на юлу тем, что Микола во весь рост растянулся на полу коридора.

Контроль пришельца над Пацуком на секунду ослаб, и есаул огромным усилием воли смог оторвать руку от своего горла. Дышать стало легче, но контроль над конечностями Миколе установить не удалось. Руки и ноги вытворяли такие штучки, по сравнению с которыми буйство эпилептика выглядело бы лучшими па Майи Плисецкой. Пацук сейчас не то что до автомата не мог дотянуться, он и ложку бы мимо рта пронес. Если, конечно, вообще бы смог взять ее в руки.

— Микола, откатись в сторону! — раздался громкий вопль со стороны входа в бункер. Орал Кедман, и Пацук краем глаза заметил, что негр и Шныгин застыли на месте, целясь из автоматов в пришельца. Сам же есаул как раз находился на линии огня.

— Вот умный какой! — восхитился есаул. — Как я откачусь, если этот урод моим телом командует?

— Не стрелять! Брать монстра живьем, — перебив Пацука, отдал приказ Раимов. — Повторяю, огонь на поражение открывать только в случае непосредственной угрозы проникновения пришельца на поверхность. Слон, Медведь, выдвигайтесь вперед и постарайтесь схватить урода. Енот прикрывает… Только осторожно, сынки!

— Ни хрена себе папаша, — прорычал Микола, практически безуспешно пытавшийся вернуть контроль над собственными конечностями. — Это что же у нашего шефа за сексуальная ориентация такая, если дети у него слонами, медведями, енотами и прочей живностью рождаются?

— Зоофил это называется, — раздался в наушниках голос всезнающего Ганса.

— Енот, пять нарядов вне очереди! — тут же перекрыл его истошный рык майора.

Кедман со Шныгиным показали друг другу большие пальцы и, не сговариваясь, двинулись вперед. Шли они крайне осторожно, стараясь не делать резких движений. Однако инопланетянин их приближение все-таки заметил. Огромный негр вдруг почувствовал, что ему снова пять лет и папочка собирается выпороть его за то, что маленький Джон нашел отцовский тайник с порно-журналами и потащил их к маме, чтобы она увидела, какие тети на свете бывают. Кедману захотелось захныкать и спрятаться под кровать. Но поскольку рядом спальных мест не наблюдалось и искать их нужно было в кубрике, то Джону удалось подавить в себе неприличное для «морского котика» желание. Правда, и двинуться вперед он не мог, поскольку пришелец ему виделся как грозный папочка с ремнем в руках.

Шныгина тоже не обошла чаша сия. То есть, в инопланетянине он, конечно, увидел не родителя Кедмана, но почувствовал, что его охватывает страстное желание стать пацифистом. Сергей понял, что сейчас бросит автомат и снимет с себя военную форму, и последним усилием воли нажал на спусковой крючок.

Автоматная очередь буквально растерзала на мелкие куски тишину тоннеля, а вместе с ней искромсала и бетонную стену над головой пришельца. На какую-то долю секунды тот потерял сосредоточенность и выпустил из-под контроля отчаянно сопротивлявшегося Пацука. Но и этого микроскопического отрезка времени Миколе хватило на то, чтобы собраться и ударом обоих ног в голову отправить пришельца в нокаут. Психическое давление на остальных тут же исчезло, и Шныгин с Кедманом рванулись вперед. Через мгновение пришелец был аккуратно свернут в бараний рог и подвергся транспортировке в лабораторию Гобе.

— Молодцы, ребята! — поблагодарил агентов майор. — Сработано здорово. Но как я посмотрю, психологическая подготовка у вас хромает. Поэтому сегодня объявляю внеплановые занятия у француза.

— Вот тебе и благодарность, — после всеобщего стона произнес Пацук. — Вместо увольнения в город нас к инквизитору отправляют!

— Р-р-разговорчики, агент! — рявкнул Раимов, однако в этот раз наряд вне очереди есаулу почему-то не дал.

Во время пути до кубрика если бойцам чего-то и не хватало, то только радости на лицах. Спорить с начальством по поводу целесообразности занятий у Гобе никто, конечно, не собирался, но вся четверка, не сговариваясь, пыталась дать понять, что петь и плясать от счастья по этому поводу они не будут. Причем, каждый выражал недовольством своим собственным способом. Кедман, например, маршировал строевым шагом по коридорам, нацепив на лицо выражение тупой покорности и прижимая к груди автомат, как суринамская мартышка израильский паспорт. Шныгин специально не снимал шлем и, опуская подробности и оставляя только матерные слова, объяснял по рации, где именно нужно держать таких людей, как Гобе. А есаул и вовсе останавливался перед каждой камерой наблюдения, встреченной им на пути, закатывал глаза и испускал тяжелый предсмертный вздох. И лишь один Зибцих шел в кубрик молча, сохраняя отрешенное выражение лица.

— Нет. Он не немец, — в очередной раз посмотрев на Ганса, проговорил Шныгин и дождался, пока Пацук с капралом посмотрят на него. — Он сибиряк.

— Это почему? — удивленно заморгал глазами Джон.

— А потому! — привел веский аргумент Сергей. — Ты на его морду посмотри. Она же с детства отморожена! С таким выражением обычно мамонты из-под слоя вечной мерзлоты на палеонтологов смотрят…

Однако шутка у Шныгина не получилась. До Кедмана вообще любой юмор, кроме американского, совершенно не доходил. Пацук, хоть едва и не подавился от смеха, но хохот сдержал. Во-первых, потому, что в этот ответственный момент строил рожу очередной телекамере. А во-вторых, Микола принципиально над шутками москалей не смеялся, так как считал, что предполагаемому стратегическому противнику даже в малом потакать нельзя. Сначала над шуткой засмеешься, затем начнешь российское телевидение смотреть, потом докатишься до того, что будущего ребенка в русскую школу отдашь, а под конец и вовсе начнешь у Президента Украины требовать, чтобы он с Москвой за газ расплатился и Крым им безвозмездно отдал. Тогда и останется только оселедец сбрить, на черепе слово «москальский прихвостень» вытатуировать, а затем, чтобы соседи не забывали, кто ты, над домом российский триколор вывесить.

Почему не смеялся Зибцих, понятно было абсолютно без комментариев. Шныгин тоскливо вздохнул и, отмахнувшись от Кедмана, крайне заинтересовавшегося тем выражением на морде, с каким мамонты на палеонтологов смотрят, первым нырнул в оружейную комнату. Кое-как побросав амуницию в шкаф, Сергей тут же помчался в душевую — смыть пыль, которой они с Кедманом покрыли себя в борьбе с интерьером актового зала. Все это, вместе взятое, дало Шныгину солидную фору перед остальными. И когда остальные агенты по очереди стали возвращаться в кубрик, Сергей уже сидел на постели и, уничтожив свою порцию ужина, решал тяжелейшую проблему. Что лучше — сожрать чью-нибудь долю в качестве добавки, попросить оную у поваров, или и вовсе больше ничего не есть, поскольку что-нибудь еще, кроме жидкости, в желудок уже не влезет.

Все трое агентов по-своему отметили пустую тарелку десантника. Кедман, посмотрев на набор блюд перед собой, а затем на отсутствие такого же комплекта у Шныгина, удивленно присвистнул и уважительно поцокал языком. Зибцих едва заметно кивнул головой. Дескать, настоящий солдат так и должен питаться, а Микола с нескрываемым подозрением покосился на свой ужин. Он, конечно, не думал о соратнике ничего плохого, но с детства знал, что сначала надо семь раз отмерить… а потом еще проверить! Вот и проверял есаул, не стащил ли Шныгин с его тарелок часть съестных припасов. А то мало ли что можно от москаля ожидать?! Честные украинцы, бывает, друг у друга сало по ночам воруют — что уж там про всех остальных говорить!

Однако, к величайшему сожалению Миколы, размер ужина у трех агентов был совершенно идентичен. Пацук так и не смог понять, оказался ли Шныгин хитрее всех и нагреб с чужих тарелок в свою посуду равные доли, или он, действительно, ничего не трогал?! Ответа на этот вопрос у есаула не было, что хорошего настроения Пацуку ничуть не прибавило. Поэтому Микола даже ужинал задумчиво и без удовольствия. То есть, закончил трапезничать позже всех. А едва он отложил тарелки, как динамики оповестили всех голосом Раимова.

— Внимание! Всем агентам немедленно собраться в кабинете доктора Гобе, — приказал майор. — А для особо умных повторяю, собраться у Гобе немедленно… Пацук, последнее замечание в первую очередь к тебе относится.

— Товарищ майор, вы ж не москаль, вы ж татарин! — взбесился есаул от последнего дополнения к приказу. — Чего ж вы меня живьем сожрать хотите?

— А он, наверное, болтливых не любит, — вынес предположение Кедман. — Вот помню, у нас в группе такой случай был…

— Р-р-разговорчики! — загремели динамики голосом Раимова. — Агенты, выполнять приказ. Бегом марш!

— Точно не любит, — вздохнул негр и следом за Зибцихом помчался в кабинет Гобе. Шныгин и Пацук, мрачно переглянувшись, вышли из кубрика последними. Плечом к плечу.

Кабинет психолога, психиатра, психоаналитика, биолога, антрополога, лингвиста и профессора бог знает еще каких наук, в просторечии именуемого Инквизитором, располагался в общем комплексе, на дверях которого весела табличка «лаборатории». Пьер Гобе занимал там несколько комнат, но агентам позволено было побывать только в одной. Но и ее спецназовцам вполне хватило для осознания того, что от этого профессора надо держаться подальше.

То, что Раимов назвал «кабинетом Гобе», представляло собой просторную комнату, выкрашенную в нейтральные тона. Сами по себе оттенки пастельных цветов должны бы были успокаивать любого, кто входил в это помещение, и в других условиях они бы это и делали. Вот только в кабинете нейтральные тона существовали не сами по себе, а в соседстве с такими вещами, на которые нормальный человек и смотреть бы не стал. Например, электрический камин у правой стены, выдержанный в готическом стиле, украшала свежесрезанная голова Дракулы из фильма Копполы. Смотрела эта голова, естественно, на противоположную стену, часть которой занимала картина сумасшедшего сюрреалиста, видимо, изображавшая оргию взбесившейся акварели. Рядом с этим «шедевром», с левой стороны, красовалось чучело питекантропа, а справа, одна над другой, висели маска вуду, бубен чукотского шамана и стояла модель космического корабля «Восток-1», сделанная пионерами из Дворца юных техников имени Патриса Лумумбы.

Мебель в кабинете Гобе так же выглядела крайне впечатляюще. Кресло эпохи Людовика Четырнадцатого соседствовало с современной компьтеризированной кушеткой. Вполне приличный пластиковый стол окружали металлические стулья, явно сработанные старожилами какого-нибудь провинциального дурдома, а стеклянный книжный шкаф гордо высился рядом с ажурной резной этажеркой. Четверо агентов застыли, глядя на это буйство красок и стилей. Причем, в этот раз даже Зибциху не удалось сохранить хладнокровное выражение на лице. Он поежился и посмотрел по сторонам, явно пытаясь отыскать глазами дыбу, «испанские сапоги», пудовые щипчики для ногтей и прочие прелестные атрибуты каждого уважающего себя инквизитора.

— Не ищете, мой дорогой Ганс. Все это спрятано в соседней комнате, — раздался позади агентов голос Гобе, незаметно появившегося из потайной двери. Все четверо бойцов едва не подпрыгнули на месте от неожиданности.

— Ай-ай-ай! — вплеснул руками профессор, проходя за свой стол. — И эти люди называются лучшими, самыми стойкими представителями армии Земли? Как вам не стыдно вести себя столь неподобающим образом?.. Хотя, именно такие ваши поступки, как душевный трепет, отвращение, страх перед непознанным, невосприятие иного мировоззрения и прочая душевная шелуха вполне предсказуемы и прогнозируемы. Если взять того же Зигмунда Фрейда, или, к примеру, Юнга…

— Герр профессор, а можно брать не их, а кого-нибудь другого? — как-то жалобно попросил Зибцих.

— Вам больше по душе Торквемада, мой дорогой друг? — поинтересовался Гобе и так идиотски заржал, что стал похож на ту самую маску вуду, которая строила глазки голове Дракулы. — Ладно, не пугайтесь. Это я шучу. Хотя, последние лингвистические исследования вкупе с экспериментами по длине звуковых волн говорят о том, что шутка вызывает у человека смех не только потому, что полностью соответствует представлениям данного человека о фольклоре и является продуктом культуры, но и потому, что имеет ярко выраженную тембральную окраску, которая полностью зависит от длины звуковой волны и…

Тут профессор позволил себе замолчать. Не от того, что устал или потерял нить своей речи. Просто с каждым его новым словом бойцы тупели прямо на глазах. Зибцих впал буквально в кому и казалось, еще минута, он вытянет руки вперед и уверенной походкой зомби направится душить француза. Кедман принялся нервно шарить по карманам в поисках какого-нибудь оружия, а у Шныгина глаза налились кровью и если сейчас он и был похож на медведя, то исключительно на шатуна. И лишь один Пацук, что-то бормоча себе под нос, начал потихонечку перемещаться к тяжелому дубовому буфету, на котором стояла крайне подозрительного вида шкатулка. Именно это и отвлекло Гобе от словесного недержания и заставило прервать затянувшуюся речь.

— Уважаемый Микола, будьте любезны сказать мне, что такое вы делаете? — хитрым тоном поинтересовался профессор.

— А? Чего? Кто? Я? — Пацук сделал вид, что не понял вопроса, а затем невинно опустил очи долу. — Да я пою просто.

— Ну да. Пою. А что мне еще делать? — пожал плечами есаул. — Воно ж как у профессоров бывает? Начнут болтать о всяких биномах Ньютона, а студенту хоть со скуки помирай. Вы же неизвестно с кем разговариваете, занятий не ведете…

— Вот! Вот именно этого я и добивался, — радостно провозгласил Гобе, подняв вверх указательный палец правой руки.

— Сэр! Разрешите вопрос, сэр! — рявкнул Кедман. Зибцих окончательно вышел из транса, а профессор кивнул. — Чего именно вы добивались? Того, чтобы мы поняли, что вы занятия не ведете, или чтобы мы вас убили?

Гобе снова заржал, на этот раз скривившись так, как маске вуду и не снилось. Смеялся он долго и качественно: согнувшись пополам, держась за живот и сотрясаясь всем телом. Правда, в перерывах между приступами смеха Гобе все-таки смог приказать бойцам садиться, трижды попить воды и согнать Шныгина, никак не желавшего опускать пятую точку на чудной и неудобный металлический стул, со своего кресла. Наконец, когда агенты уже стали дружно собираться плюнуть на психиатра и уйти из его сумасшедшего кабинета, Гобе смеяться перестал.

— Странно, я думал, что смогу смоделировать заразительный смех. Видимо, где-то просчитался, — задумчиво проговорил он и опустился в кресло Людовика Четырнадцатого. То есть, не в личное кресло короля, а в то, какие делали в его эпоху.

— Жаль, конечно, что вы сами ничего не поняли, но другого я от спецназовцев и не ожидал, — продолжил свою речь Гобе. — Объясню на пальцах. Скажите, как по-вашему, почему во время операции по захвату беглеца даже страдающему похмельным синдромом пришельцу удалось установить определенный контроль над вашим разумом?.. Да потому, что вы концентрировались на инопланетянине и ожидали того, что тот попробует заставить вас делать какие-то неприятные вещи, — профессор усмехнулся. — Минуту назад я старался сделать примерно то же самое. То есть, говоря по-простому, хотел вас заболтать до полусмерти. Вы все ждали этого и, слушая меня, начали погружаться в различные степени транса. И лишь Микола нашел спасение от этого…

— То есть, герр Гобе, вы хотите сказать… — начал было делиться своими догадками Зибцих, но профессор его оборвал.

— Именно! Я хочу сказать, что вся атмосфера этого кабинета, мое поведение и особенности речи были направлены на то, чтобы оказать отрицательное воздействие на вашу психику, — оскалился француз. — Найти спасение от такого воздействия очень просто, и месье Пацук вам это продемонстрировал. Достаточно просто отрешиться от окружающего, погрузиться в себя, и воздействие на вас ослабнет, постепенно сойдет на нет. Микола перестал меня слушать и обращать внимание на окружающую обстановку. Он начал петь, а визуальное внимание сконцентрировал на моей шкатулке. Кстати, принадлежавшей некогда Марии Медичи.

— А сколько она сейчас у антиквара может стоить? — тут же полюбопытствовал Пацук, н Шныгин оборвал его.

— Да, помолчи ты, сало стяжательное, — рявкнул он, а затем повернулся к профессору. — Так это что же, получается, что мы совсем не исключительные? Защищаться от воздействия пришельцев каждый сможет?

— И да, и нет, — развел руками Гобе. — В данный момент люди не нашли средства защиты от воздействия инопланетян. Вы являетесь единственным исключением, потому что способны оказывать пришельцам сопротивление хотя бы в течение короткого промежутка времени. Моя задача — научить вас делать это как можно лучше. А со временем я надеюсь изобрести такое оборудование, которое позволит проводить психологическую подготовку любого человека, делая его невосприимчивым к ментальным сигналам пришельцев…

— Профессор, извините, что перебил, но вы сейчас на нас опять воздействуете или занятия пытаетесь вести? — с наивным выражением лица поинтересовался Пацук. — Это я к тому спрашиваю, что можно петь начинать, или вас еще нужно послушать?..

Профессор сначала сердито посмотрел на украинца, грозно шевеля губами, а затем махнул рукой и расхохотался. Третий раз за последние полчаса. Правда, теперь он смеялся не один. Почин Гобе поддержали и другие «икс-ассенизаторы». И было совершенно непонятно, научился ли уже профессор заразительно смеяться, или просто у Пацука хорошая шутка получилась…

Глава пятая

Третья планета от Солнца. Чуть больше двух тысяч лет от Р. Х., намного больше четырех от К. В. и уж совсем далеко от мезозойской эры. Время года: не меняется уже на протяжении пяти глав. Наверное, забыло. Местное время: за полночь. Нормальные люди уже спят. Потом проснутся, и так далее…

В кубрике горела лишь тусклая аварийная лампочка над входом, да глазок видеокамеры, страдающей хронической бессонницей. Тихо жужжа сервомотором, камера моталась из стороны в сторону, по-своему, по-машинному, проклиная конструкторов, придумавших для нее непрерывный режим работы. Проклинал их и Пацук, так и не сумевший понять, спит ли когда-нибудь Раимов, или за него эту обязанность денщик выполняет. С момента последнего вкрадчивого шепота майора, ласково спросившего, не хочет ли есаул вспомнить службу дневального на тумбочке перед центральным входом, Микола не шевелился уже больше часа. И теперь решил, что лежать в позе поверженного вандалами каменного истукана больше не может.

— Шныгин, ты спишь? — шепотом поинтересовался есаул.

— Сплю. А что мне еще делать? — на том же уровне громкости ответил Сергей. — Неправильно у нас служба на новом месте начинается.

— Вот и я о том же, — вздохнул Пацук. — Удачи не будет.

— А откуда ей взяться, когда традиции не соблюдаются? — посетовал старшина. — Эдак мы из спецназовцев скоро в «кремлевских курсантов» превратимся. Станем балет и политес изучать.

— А какие у вас традиции должны быть соблюдены? — подал голос Кедман.

— Ты погляди, Репа, и еврей не спит! — громким шепотом изумился есаул. — Не иначе, завтра снег пойдет. Прямо в бункере.

— Я не еврей, а афроамериканец, — поправил Пацука капрал. — Еврей это ты.

— Вот! — хмыкнул есаул. — Чтобы украинца евреем назвать, нужно самому евреем быть!

— А по мне, так между ними нет никакой разницы, — буркнул Шныгин. — Что хохлы, что израильтяне, один хрен — с Украины.

— Репа, ты борзеешь! — просветил старшину Пацук, резко поворачиваясь на бок. — Поругаемся?

— Нет, Сало. Лень мне, — ответил старшина.

На пару минут в кубрике наступила тишина. Микола понял, что Шныгин с ним, действительно, ругаться не собирается, поэтому задумался о том, стоит ли вообще продолжать разговор. Кедман принялся ворошить в голове весь тот мусор, который имелся у него по русско-украинской культуре, стараясь понять, что же это за традиция такая загадочная, без которой «икс-ассенизаторам» удачи не будет. А старшина размышлял над степенью своей ленивости. И понять никак не мог, действительно ли ему даже шевелиться не хочется, или все-таки нужно встать и что-нибудь сделать. А вот то, что думал Зибцих, осталось истории неизвестно, поскольку немец лежал в кровати, даже не удосуживаясь храпеть, шевелиться или поворачиваться с боку на бок.

— Ну так шо, Шныгин? — наконец нарушил молчание есаул. — Разговляться будем? С меня сало. С чесночком.

— А-а-а, так вы постились?! — обрадовался собственной догадливости Кедман. — Я понимаю, что вы не католики, не протестанты и даже не лютеране, но, по-моему, ваша религия христианской считается? Так?.. Тогда что это за пост такой в октябре месяце?

— Морковкино заговенье, — буркнул в ответ Пацук. — Запомни, Джонни, когда плохо котелок варит, лучше молчать. А то воно ж знаешь как бывает? Желе твое умное зашкворчит, и крышечку тут же сорвет. Вместе с донышком.

— Не понял. Какое желе зашкворчит? С чего крышечку сорвет? Откуда донышко вылетит? — оторопел капрал и, увидев лик великомученика вместо ехидной физиономии Пацука, щелкнул пальцами правой руки. — А-а-а, сообразил! Это у вас юмор такой. Чисто национальный.

— Кому юмор, а кому и в омут с головой, — фыркнул Шныгин, и если до этого физиономию Кедмана и так никто бы назвать ликом гения не решился, то теперь капрал и вовсе стал похож на продукт скрещивания дауна с гориллой, у которого в предках, к тому же, африканский носорог числился. Увидев такую массу недоумения на лице брата по оружию, старшина не сдержался и, задыхаясь от смеха, принялся пихать в рот подушку. Чтобы майор, не дай бог, не услышал хохот из кубрика.

— Да перестаньте вы над парнем издеваться! — пробился сквозь фырканье, пыхтение и сопение Шныгина голос Зибциха. — Не нравится он вам, дайте в морду. А морально издеваться любят только слабовольные и морально ущербные уроды.

— Ты гляди, и ариец наш заговорил, — обрадовался Пацук. — Тетя Маша, ты теперь не только мытьем пола, но и чисткой партийных рядов решил заняться?

— Джон, не обращай на их выкрутасы внимания, — в свою очередь, никак не реагируя на слова есаула, обратился к Кедману ефрейтор. — Просто у славян принято начинать любое новое дело с грандиозной попойки. Обмывать, как они говорят… Кстати, удивительно, что ты этого не знаешь. Тебя когда русскому языку учили, курс национальных особенностей разве не преподавали?

— А меня не в спецшколе русскому учили. У меня бабушка русская была, — покачал головой Кедман. — А она почему-то к алкоголю крайне отрицательно относилась.

— Ой, мамочка моя, ридна Украина! — завопил Пацук, схватившись за голову. — Это что же на белом свете твориться? Мало мне чистокровного москаля, так тут еще на голову помесь еврея с россиянкой свалилась. И этот гибрид, к тому же, к негроидной расе принадлежит. Как такой ужас перенести? Один немец нормальным человеком казался, да и тот в лагерь врагов перекинулся…

— Да не стони ты, — оборвал Миколу Шныгин. — Дай подумать! — и Пацук, как это ни странно, затих.

Думал старшина долго. Собственно говоря, мозг его трудился не над тем, где взять алкоголь. Выпивка была, и даже в избытке. Во-первых, самогон механизатора Егорова, взятый из его квартиры вместе с обалдевшим инопланетянином. Ну не мог Сергей пройти мимо целой батареи бутылок и не сунуть одну из них под бронежилет! Сейчас лежала себе красавица в оружейной комнате, в персональном шкафу старшины. Не на почетном видном месте, конечно. Но на всеобщее обозрение выпивку выставляют только торгаши, да зажравшиеся буржуи из западной Европы. Русский же человек пытать гостей зрелищем недоступного алкоголя не станет. Если он не садист, конечно!

Во-вторых, самогон можно и поберечь, поскольку Шныгину еще днем удалось отыскать целые залежи чистого спирта. Первое такое хранилище он обнаружил в апартаментах Гобе, когда транспортировал туда пойманного инопланетянина. А еще спирт нашелся в лаборатории Хиро Харакири. Этот клад был найден после удачной бомбардировки стены актового зала. Конечно, в комнаты к французу проникнуть будет очень непросто, хотя и возможно, зато вход в компьютерный центр был совершенно свободен. Дыра в стене актового зала, появившаяся после того, как два здоровых вандала осквернили этот храм идеологии, минимум до утра никуда не денется. Поэтому через актовый зал в лабораторию японца попасть можно было вполне свободно. Ну а в-третьих, просто нет на Земле еще такого места, где русский человек выпивку найти бы не сумел. При желании, конечно. Об этом и сказал Пацук старшине.

— Слухай, Шныгин, неужто воно так бывает, что москаль выпить не хочет? — ехидно поинтересовался украинец, устав ждать, пока старшина хоть что-то скажет. — Вы же с детства к водке приучены. У ваших мамок она, наверное, из груди даже вместо молока течет.

— Ой, молчал бы лучше в натуре, еври бади! — фыркнул Сергей. — А то хохлы меньше нашего горилку жрут.

— Так то ж горилка! — облизнулся Пацук.

— Вы что, действительно, в час ночи водку пить собрались? — прервав их дискуссию, удивленно поинтересовался Зибцих.

— А ты думаешь, нам Конник с утра разрешит это делать? — наивно округлив глаза, ответил ему вопросом на вопрос Пацук.

— А ты хочешь сказать, что вы ее, родимую, пить не будете? — одновременно с ним удивленно поинтересовался старшина, поочередно изучив физиономии немца и американца.

— Да я не знаю, — пожал плечами Кедман. — Если традиция велит, то, конечно, выпить надо. Как ты думаешь, Ганс?

— Пивка бы баварского я бы даже в час ночи с удовольствием сейчас попил, — мечтательно вздохнул ефрейтор. — Но водку… Да еще на службе… Как-то неправильно выглядеть это будет.

— А вот я и думаю о том, как все правильно организовать, — буркнул Шныгин. — Может, заткнетесь, наконец?

Действительно, подумать над тем, где можно было выпить в этом проклятом бункере, следовало. Функциональные возможности Раимова не знал никто из бойцов, поэтому и гарантировать, что тот не проснется посреди ночи, никто не взялся бы. Поэтому нужно было найти в расположении новой воинской части такое место, какое не просматривалось бы видеокамерами.

На данный момент единственным помещением, где благодаря усилиям спецназовцев видеонаблюдение отсутствовало, был актовый зал. Но хоть Шныгину и не терпелось выпить, до такого состояния, чтобы жрать водку посреди одной большой мусорной кучи, какую сейчас представлял из себя храм идеологии, он еще не докатился. Правда, без камер были еще и душевая с туалетами, но там, естественно, устраивать попойку никто не собирался. Старшина задумчиво посмотрел в потолок, словно надеялся именно там отыскать решение своей проблемы. И, как это ни странно, нашел!

— Микола, я так смотрю, ты в технике немного разбираешься? — задал старшина полувопрос.

— А тебе шестеренки в голове смазать надо? — ехидно поинтересовался в ответ Пацук.

— Я сейчас тебе их смажу, незаконнорожденное детище одесского юмориста! — огрызнулся старшина. — Ты мне лучше скажи, сможешь на время камеру из угла на метр вперед передвинуть, а затем ее обратно установить?

— Это зачем? — не уследил за ходом его мысли есаул.

— Смотри! — Шныгин ткнул пальцем в видеокамеру. — Конник вроде бы обещал за кубриком не подсматривать, но хрен его знает. Камеру-то он все равно не выключил. Эта хреновина поворачивается строго на угол в девяносто градусов. Если ее выдвинуть вперед, то получится небольшой закуток, который Раимов на мониторе при всем своем желании увидеть не сможет. Нам останется только положить на постели какую-нибудь ерунду, чтобы казалось, будто мы спим, и можно спокойно пить. — Старшина развел руки в стороны. — Вот и все!

— Мама ридная! Воно ж разве так бывает, чтобы москали соображать могли?! — восхитился Пацук. — Сейчас все сделаем… Да, а что там у нас по поводу выпивки?

— Выпивку организуем, — усмехнулся Шныгин. — Вы тут с Тетей Машей занимайтесь столом и техническими усовершенствованиями, а мы со Свистком сейчас за спиртом прогуляемся…

На том и порешили. Оставив Пацука с ефрейтором заниматься благоустройством помещения, Сергей выглянул в коридор. Камера наблюдения, установленная там, естественно, работала, но как раз она-то большой опасности и не представляла. Дав знак Кедману, старшина спокойно вышел из кубрика и, старательно делая вид, будто только что проснулся, направился к туалету. Зайдя внутрь, Шныгин оставил дверь открытой и, дождавшись, пока видеокамера на мгновение оставит без внимания вход в уборную, тенью проскользнул во внешний коридор.

Через пару секунд тот же маневр повторил Кедман. Оба спецназовца оказались на хорошо освещенном и прекрасно просматриваемом пространстве, и тут действовать нужно было молниеносно. Стоя в дверях, Шныгин швырнул кистевым эспандером, с которым редко расставался, в ближайшую видеокамеру. Та дернулась и на мгновение застыла, дав сбой картинки на мониторе, а в этот момент оба бойца проскочили к противоположной стене. Причем, Кедман на ходу проделал ту же манипуляцию с видеокамерой в противоположном конце коридора. Правда, швырнул он в нее не эспандером, которого у него просто не было, а кроссовкой. Впрочем, изменение орудия воздействия на конечном результате никак не сказалось, и пока камера промаргивалась от удара, оба лазутчика успели проскочить в недоделанную дверь актового зала.

— Уф, вроде все тихо! — облегченно вздохнул Шныгин, хлопнув американского коллегу по плечу. — Ты сейчас разберешься с системой наблюдения в лаборатории Харакири, а я оттуда канистру со спиртом вытащу…

Что, собственно говоря, и было сделано. Так, не более, чем через пару минут после выхода из кубрика, два «икс-ассенизатора» стали обладателями пяти литров чистого спирта. Обратный путь Шныгин с американцем проделали, придерживаясь той же технологии. Правда, для достижения цели Кедману пришлось расстаться со вторым башмаком, а старшина воздействовал на видеокамеру какой-то странной штуковиной, позаимствованной из лаборатории, но на конечном результате это никак не сказалось. Разве что капрал вернулся в кубрик босиком, хотя в туалет выходил обутым. Но кто на такие мелочи внимание среди ночи обращает?!

К тому моменту, как вожделенный спирт оказался в руках «икс-ассенизаторов», немудреный стол был в полной боевой готовности. Пацук закрутил последний шуруп в креплении видеокамеры, отодвинутой со своего прежнего места почти на полметра, а Зибцих, успев изготовить из подручного материала вполне сносные муляжи спящих фигур, нарезал сало тонкими ломтиками. Но если немца запахом чеснока удивить было нельзя, то Кедман на него среагировал так, будто всю жизнь был породистым вампиром.

— И вы собираетесь есть продукт, который так воняет? — поинтересовался он. — И почему все белые такие извращенцы?

— Во-первых, у вас, у афроевреев, маца еще хуже воняет, а во-вторых, мы сало не есть собрались, а закусывать им, — обиделся за национальный продукт Пацук и отобрал из рук Ганса не порезанный еще кусок сала. — Куда ты столько строгаешь? Взвод солдат собрался кормить?

Зибцих пожал плечами и принялся тщательно вытирать острый, как бритва, нож, а есаул помчался к своему шкафчику, чтобы спрятать любимое лакомство в укромное местечко. Кедман проводил его взглядом, в котором откровенно читалась странная смесь недоумения и брезгливости. Ну, не понимал воспитанный в лучших традициях Гарлема американец, как можно есть сало, да еще с чесноком. А тем более закусывать им водку. То бишь, даже и не водку, а девяностошестиоборотный чистый спирт!

Шныгин с ироничной улыбкой обвел всю троицу взглядом, а затем сконцентрировал свое внимание на муляжах спящих фигур. Чучело на постели старшины показалось ему немного более худым, чем оригинал, и Шныгин собрался было обидеться за столь явное неуважение скульптора к своим габаритам, но затем передумал. В конце концов, макет Пацука у Зибциха еще хуже получился. У фигуры на кровати есаула была такая корма, какой не только многодетная мать, но и линкор позавидовал бы! Да и вообще, не будет же майор у мониторов с микрометром параметры спящих фигур замерять. Главное, что получились они похожими на людей. А то, что все четверо, словно однояйцевые близнецы, лежат на кроватях, укрывшись одеялом с головой, значения большого не имело. Может быть, им свет спать мешает!..

— Репа, ты так и будешь с канистрой в обнимку стоять? — ехидно поинтересовался Пацук, выводя старшину из созерцательной задумчивости. — Может, разольешь все-таки по сто грамм? А то воно ж как бывает?.. Стоит себе мужик с горилкой в руках, а честные украинцы его со стаканами ждут. И тут — бац, и у мужика сотрясение мозга!..

— Ну, Сергею это не грозит, — с легкой улыбкой на губах проговорил Зибцих. — У него просто сотрясаться нечему.

— Оба-на, блин, комон еври бади! — присвистнул Шныгин. — Тетя Маша шутить пытается. Ну мы посмотрим, как ты посмеешься после первой рюмки!.. Сало, посуду давай. Да не только для себя! Всем стаканы найди.

— А ты поменьше командуй, москаль. Не в СССР находимся, — огрызнулся есаул, но посуду для каждого все же отыскал.

Сергей, не переставая ухмыляться, принялся разливать из канистры чистый спирт. Поначалу он хотел плеснуть Зибциху побольше, чем остальным, но потом решил, что обычной дозы ему будет вполне достаточно. В конце концов, это просто кощунственно, из-за какой-то обиды больше спирта врагу наливать. Закончив дозировку, Шныгин поставил канистру и взял свой стакан в руки. Остальные сделали то же самое, и Пацук уже открыл было рот, чтобы произнести подобающий случаю тост, но именно этот момент показался сирене самым подходящим для того, чтобы подать голос. Сначала она коротко и тихо рыкнула, как бы проверяя голос. Затем осмелела и прибавила мощности, переходя на басовый вой, а затем завизжала, как нежданно лишившаяся окорока свинья.

— Вот, твою мать!.. — смачно выругался Шныгин. — Все-таки засек нас конник. Теперь, братва, хеппи-энда, блин, не ждите! Аллес капут.

Первым желанием старшины было немедленно опрокинуть внутрь содержимое зажатого в руках стакана, но затем здравый смысл победил. Все-таки даже если майор и заметил приготовления бойцов, доказать, что они употребляли алкоголь на службе, он не сможет до тех пор, пока не почувствует соответствующий запах изо рта. А в любом другом случае можно просто заменить спирт в стаканах на воду и сказать, будто подчиненные решили командиру проверку бдительности устроить. Именно это старшина и втолковал соратникам.

— Так, блин, орлы! Быстро перелили спирт в канистру! — торопливым шепотом распорядился он. — Микола, ты лучше всех вещи прятать умеешь, вот и заныкай куда-нибудь выпивку. Да так, чтобы майор не нашел. Ганс, быстро одевайся и марш к выходу. Будешь делать вид, что мы по тревоге в спешке поднимаемся. Джонни, мчись в коридор и собери свои кроссовки вместе с моим эспандером, а я пока в стаканы воду налью. Пусть потом Раимов докажет, что мы над ним не прикалывались.

В этот раз командирские замашкиШныгина почему-то никто оспаривать не стал. Все трое бойцов бросились выполнять свою часть задания с такой скоростью, будто они подобные ситуации всю жизнь вместе на учениях отрабатывали. Кедман выскочил из кубрика первым, едва успев перелить спирт обратно в канистру. Пацук тут же принялся ее прятать, и раньше, чем он нашел укромное местечко, Ганс уже стоял в дверях, застегивая верхнюю пуговицу. Старшина едва не сбил его с ног, когда возвращался из душевой с бутылкой воды в руках, но едва Сергей успел разлить ее по стаканам, как дверь в кубрик отворилась, от мощного толчка едва не слетев с петель. Шныгин удивленно обернулся, да так и застыл со стаканом в руках — в комнату пятясь и с поднятыми руками ввалился Кедман, а следом за ним, с гранатометом в руках, вошел мужчина, подозрительно похожий на героя боевика «маде ин родина капрала».

— Это что за чучело? — глядя на неизвестного, удивленно поинтересовался Пацук. — Тоже пришелец?

В ответ незваный гость издал какое-то непонятное жужжание и медленно, рывками, повернул голову в сторону есаула. Несколько секунд они рассматривали друг друга. При этом на лице украинца был ясно виден самый непримиримый антагонизм, а на физиономии неизвестного — только зеркальные солнцезащитные очки. Незваный гость, который, как известно, хуже всех, три раза подряд дернул головой, а затем утробным басом произнес:

— Объект идентифицирован. Вопрос понят, выбор вариантов ответа: «да», «нет», «пошел в задницу» и «я не пришелец, мое имя Черментатор». В данной ситуации уместен последний вариант. Интерпретировать! — и, взвизгнув, приложил руку к воображаемому козырьку фуражки. — Не бойтесь Сара, я Черментатор. Пришел вас спасти.

— Че-его?! — полностью оторопел от такого поворота событий Пацук. — Кто ты?

— Черментатор, — повторил мужчина. — ЧЕРтов МЕНтовский ТАктический ТОрмозной Робот. Модель тысяча. Остальные девятьсот девяносто девять так и не заработали.

— Не понял, — сердито прищурившись, произнес Шныгин. — Это Харакири себе нового «тамагочи», что ли, изобрел?

— Вопрос не понят, — робот повернул голову в направлении старшины, при этом не отводя ствола гранатомета от груди Кедмана. — Варианты ответов: «да», «нет», «где продается славянский шкаф?» и «пошел в задницу». Интерпретировать! — голова незваного гостя снова дернулась. — Ты пошел в задницу, славянский шкаф? Да или нет?

— Так, блин, сейчас я не посмотрю, что кое у кого гранатомет в руках, — закатывая рукава, пообещал старшина. — Ну-ка, Джонни, отойди. Сейчас я этому чермету немножко шестеренки подрихтую…

— Подожди, Сергей! — неожиданно завопил Зибцих. — Я, кажется, кое-что понимаю, — и повернулся к роботу. — Что ты здесь делаешь?

— Я послан к вам из будущего с целью… — робот запнулся и что-то внутри него надсадно завыло. — Вот чертовы менты! Забыли вставить блок задач в панель управления. Теперь я даже не знаю, что должен делать. Варианты ответа: «да», «нет», «пошли все в задницу» и «слушаю ваши приказания, сэр!» Приоритеты не установлены.

— Сейчас я тебе их установлю! — рявкнул Шныгин. — Пошел вон отсюда, баран, чтобы я тебя не видел.

— Куда идти, сэр? — бесстрастным голосом поинтересовался Черментатор.

— Куда глаза глядят! — приказал старшина. — И не останавливайся, пока батарейки не сядут.

— Приказ понят и принят к исполнению, — доложил робот и двинулся прямо на Шныгина.

В последний момент перед столкновением старшина все же решил отскочить в сторону и Черментатор, пройдя мимо него, с размаху врезался в бетонную стену. Полуметровой толщины конструкция от удара пошла мелкими трещинами и бойцам в первую секунду показалось, что робот сейчас упадет. Однако Черментатор устоял на ногах и даже более того — стал постепенно углубляться в бетон. Через минуту он полностью ушел в стену, оставив после себя отверстие неправильной формы. А еще через несколько секунд в кубрик полетели куски грунта. Некоторое время бойцы с безмолвным удивлением смотрели в сторону образовавшегося тоннеля, а когда Пацук решил все же сдвинуться с места и заглянуть в лаз, то Черментатора уже не увидел. Зато в противоположном конце вновь образовавшегося прохода отчетливо просматривалось звездное небо.

— Ни хрена себе! — только и смог выдавить из себя Пацук и вздрогнул — динамики в кубрике истошно завопили голосом Раимова.

— Тревога! — заорал майор. — Боевая готовность номер один. Зафиксировано проникновение противника внутрь бункера. Агентам принять меры к ликвидации врага!

— Гляди-ка, Конник проснулся, — удивленно выдавил из себя Шныгин.

— А я то думал, что он вообще не спит, — хмыкнул Пацук. — Ты гляди, воно ж как все обернулось! Оказывается, зря мы тут маскировку устраивали…

Как-то так исторически сложилось, что в армии начальство злить не положено. Полководцы, командармы и прочие прапоры — люди очень нервные и обидчивые. В эмоциональном плане они для окружающих представляют даже большую опасность, чем Моцарт для Сальери, и поэтому в те периоды, когда у военачальников наступают критические для их карьеры дни, простым людям лучше держаться от командиров подальше. Или, по крайней мере, стараться оным не перечить.

У майора Раимова, который, без сомнения, являлся самым настоящим командиром, причем, не чего-нибудь, а секретной базы «икс-ассенизаторов», выдался как раз очень критический день. Сначала диверсантом-Пацуком был безвременно поврежден новейший компьютеризированный танк, в просторечии — Бобик. Затем непонятно каким образом из оцинкованного и освинцованного контейнера сбежал единственный, можно сказать, ручной пришелец на всей Земле. Во время его поимки две безмозглые ходячие пулеметные установки в лицах Шныгина и Кедмана превратили в руины единственное в бункере помещение культурного назначения. Но и этого агентам оказалось мало! Посреди ночи они, совершенно непонятно зачем, разбомбили переходной отсек и прокапали лаз в окружающую среду прямо из собственного спального помещения. Причем, тоже с неизвестными целями. Можно подумать, что на улице девки перед этими спецназовцами юбками трясут, или стройбатовцы новый стрелковый тир построили.

— Значит, вы продолжаете утверждать, что погром на базе не ваших рук дело? — ехидно поинтересовался майор, расхаживая вдоль вытянувшихся в струнку агентов. — И как, вы сказали, этого вредителя зовут?

— Черментатор, сэр! — за всех рявкнул Кедман в то время, как Пацук вздрагивал каждый раз, когда Раимов приближался к тайнику со спиртом.

— Значит, эта чертова хреновина и актовый зал разбомбила? — еще более язвительным тоном полюбопытствовал Раимов и ткнул пальцем вверх. — И камеру под потолком она на другое место перевесила?

— Это скорее не она, а он, герр майор, — осторожно поправил начальника Зибцих, видимо, более майора искушенный в родах и падежах.

— Кто «он»? Кто «она»? — оторопел Раимов, а затем сообразил, кто есть кто. — Какого дьявола ты мне голову морочишь?! Отвечай, агент, кто передвинул камеру?

— Видите ли, герр майор… — начал было говорить Ганс, но Пацук тут же наступил ему каблуком на ногу.

— Так точно, товарищ майор! — завопил Микола, делая шаг вперед. — Эта чертова хреновина камеру и перевесила. Воно ж как у знаменитостей бывает?.. Сначала вроде ничего, а потом — бац, и мания величия начинается…

— Ты чего несешь? — очень тихо поинтересовался Раимов, но даже Шныгин от этого голоса поежился и подумал, что лучше бы майор орал.

— Я несу?! — удивился Пацук и удивленно посмотрел на свои ладони. — Странно. В руках вроде ничего нет, а товарищ майор говорит, что я что-то несу. Василий Алибабаевич, может, вам к окулисту сходить? Может, у вас эти… галлюцинации начинаются от перенапряжения? Воно ж как у командиров бывает? Бдят они, бодрствуют целые сутки и о подчиненных заботятся, а потом…

— Мо-олчать! — рявкнул Раимов и у всех отлегло от души. — Я последний раз спрашиваю. У всех! Кто позволил вам портить казенное имущество и наносить непоправимый вред административным объектам?

Ответа не последовало. Да и не могло последовать! Четверо бойцов поочередно и все вместе уже десяток раз пересказывали Раимову версию о появлении в кубрике незваного гостя, который, если уж говорить честно, точно был не хуже майора. Естественно, предшествующие этому появлению события были во всех вариантах рассказа опущены. И отнюдь не из-за желания «икс-ассенизаторов» скрыть от начальства правду, а из опасения травмировать и без того нестабильную психику майора. Однако и это не помогло! Как бойцы ни старались, какими яркими красками ни расписывали появление в бункере Черментатора, Раимов все равно никому верить не хотел… Вот такой упертый человек!

— Молчите? И правильно делаете, — усмехнулся майор, устав от ожидания ответа. — Вот и помолчите до утра. Постоите остаток ночи с полной выкладкой, подумаете и решите, буду я вас дальше мучить, или сами во всем сознаетесь! Короче, через пять минут чтобы все стояли в центральном коридоре с полным боевым оснащением, — и Раимов, круто развернувшись, вышел из кубрика.

— Вот тебе, бабушка, и апокалипсис, — тяжко вздохнул Пацук, глядя на закрывшуюся за майором дверь. — Честное слово, знал бы, кто этого бетоногрыза сюда прислал, убил бы на хрен!

— Да перестань ты стонать, в натуре, — махнул рукой Шныгин. — А то будто ни разу с полной выкладкой стоять не приходилось.

— Почему? Приходилось, — пожал плечами есаул. — А оно мне надо — вместо сна в мягкой постели в коридоре памятник загубленной молодости изображать?

— А Конник крут! — не обратив на стоны Пацука никакого внимания, проговорил Кедман и направился к выходу. — Я думал, что эта маленькая белая задница только и умеет, что визжать, изображая трехсотлетнее иго. А оказывается, майор и на серьезные меры воздействия способен.

— Тоже мне, крутая мера, — презрительно буркнул Шныгин и пошел следом. — Тебе, видать, Джонни, общественные сортиры в наших воинских частях зубной щеткой чистить не приходилось!

Кедман с этим не спорил и, заинтересовавшись, принялся пытать старшину о том, зачем нужно чистить зубной щеткой унитазы. А когда услышал, что сортир с унитазом имеют столько же общего, сколько полинезийский папуас с аэропланом, пришел в ужас и все расспросы прекратил. Причем, прекратил не только спрашивать, но и вообще перестал говорить, еле двигался и выглядел так, будто только побывал под деревенским трактором… Видимо, плохо его бабушка русской культуре учила! Нервы ребенка, наверное, берегла.

* * *

Земля. Все еще почему-то третья, следом за Венерой, планета от солнца. Кремль. Спальня. Чья именно, никого не касается. Год, месяц и текущее число с невероятной точностью соответствуют календарю. Часы тикают. Секунды в вечность перегоняют…

В дверь тихо поскреблись. Затем поскреблись еще тише, после чего принялись чесать. Не дверь, а голову. Бдительный Президент, даже в собственной спальне привыкший соблюдать осторожность, проснулся от отвратительных звуков почесывания и благодаря прекрасной подготовке во время своей предыдущей должности идентифицировал чешущееся существо как собаку своей любимой жены.

Оставить несчастное животное без внимания этой темной, промозглой, тоскливой, безлунной и так далее ночью, уважаемый всеми Президент просто не мог. Нажав кнопку, автоматически отворяющую и наоборот, двери спальни, Глава государства поднял с пола ботинок, одна штука — три тысячи «баксов», между прочим, и подарил его псу путем метания в буйно чешущуюся головушку. Животное, может быть, и поймало бы башмак на лету но, к удивлению Президента, за дверью оказался не пес жены, а самый что ни на есть настоящий Министр Обороны. А поскольку вышеуказанный государственный чиновник ростом был повыше пса, то и ботинок ему попал отнюдь не в голову!

— Извините, Игорь Сергеевич, — вежливо попросил прощения Президент, когда Министр Обороны закончил прыгать на пяточках и перестал рыться ладонями где-то пониже ремня. —

Я вас за собаку принял. Впрочем, если подумать, не так сильно вы друг от друга отличаетесь. Вы же тоже, Игорь Сергеевич, насколько я понимаю, всегда на страже Родины бдите, покоя не знаете. Ха-ха!

— Ха-ха, — согласился с ним Министр Обороны, и каких трудов ему это стоило, мог бы знать только один бог. Если бы не спал, конечно. — Извините, что бужу вас в такое время, господин Президент, но у нас проблема…

— Так. Минутку, — перебил его Глава государства. — Если еще кто-нибудь в моей спальне станет цитировать моего американского коллегу, поедет отдыхать… — Министр обороны расплылся в улыбке. — …в Иран. На любую стратегическую точку, подготовленную американцами для первого превентивного удара! — Министр Обороны скис и потупил глаза. — Так что у вас случилось, Игорь Сергеевич?

Министр Обороны хотел что-то сказать, но тут же передумал, из чего можно было сделать вывод, что планируемая речь относилась к той категории, за которую можно было попасть под последний, устный указ Президента. Игорь Сергеевич несколько минут безмолвно перебирал губами, видимо, перебирая в уме последние речи американского Президента и исключая из собственного доклада похожие словосочетания, а затем вздохнул.

— Господин Президент, я должен… — начал говорить Министр Обороны, но его перебили.

— Сколько времени? — еще толком не проснувшись, сонным голосом поинтересовалась Первая Леди и приподнялась на локте.

— Извини, милая, я в постели часы не ношу, — с улыбкой погладил ее по плечу Президент.

— И я их ночью не ношу. Они рядом с тобой на стене висят, — буркнула его жена. — Может быть, повернешь голову и посмотришь?

— Начало третьего ночи, — избавив главу государства от утомительной обязанности вертеть головой, доложил Министр Обороны.

— Дорогой, а мы сегодня разве втроем спать ложились? — спросила у мужа Первая Леди, грозно осматривая Игоря Сергеевича с ног до головы. Министр Обороны от этого взгляда поежился, а Президент натянуто улыбнулся.

— Конечно, нет, милая, — ответил он. — Но так получилось, что Игорю Сергеевичу кое-что понадобилось.

— Восхитительно! — констатировала Первая Леди и, поднявшись с кровати, вышла из комнаты прямо в том, в чем ее мать родила. То есть, в шелку и бриллиантах. — Раз у нас тут склад или бюро добрых услуг, мне ничего другого не остается, кроме как по Красной Площади всю ночь гулять. Может быть, заодно и пришлю сюда еще кого-нибудь, кому хоть что-то понадобится.

— Вот видите, что вы наделали? — укоризненно поинтересовался Президент у Игоря Сергеевича. Тот потупился. — Теперь постовые на Красной площади снова будут говорить, что я жену из дома выгнал!

— Ничего. Сейчас я все исправлю, — заверил главу государства член кабинета министров. — Сейчас я позвоню в дивизию Дзержинского, и через пару минут на площадь даже мышь не проскользнет. Так что не беспокойтесь. Никто и ничего про вашу супругу говорить не будет.

— Идиот вы, Игорь Сергеевич! Шуток, вообще, не понимаете? — констатировал Президент, но развертывать дальше эту свою умнейшую мысль не стал. — Докладывайте, что в этот раз случилось.

Министр Обороны, зная любовь Президента к краткому и лаконичному докладу, изложил сообщение в двух словах, причем таких, которые не каждый бы при Главе государства решил произнести. Цитировать их не имеет смысла, поскольку каждый способен представить, как можно доложить о разгроме базы «икс-ассенизаторов», чтобы ни в коей мере не повторять слова, употребляемые американским Президентом. Российский Президент, в свою очередь, хоть и оценил лингвистические познания Игоря Сергеевича по достоинству, все же двумя словами не утолил информационный голод и потребовал более развернутого доклада. Что Министру Обороны и пришлось делать.

— Так. Я думаю, это переходит всяческие границы. Думаю, нужно кое у кого уточнить, что там за туманные предупреждения были, — раздраженно проговорил Президент, закончив прослушивание сообщения. — Как, вы говорите, зовут этого диверсанта?

— Черментатор, — раскрыв листок, который до сего момента сжимал в кулаке, старательно, по складам, прочитал Министр обороны. — ЧЕРтов МЕНтовский Тактический ТОрмозной Робот.

— Ясно, — кивнул головой Президент. — Подайте мне, пожалуйста, телефон… Нет, не тот! Черный. Это прямая линия с Вашингтоном, — и, набрав номер, произнес:

— Добрый день, Джордж. А точнее, недобрый. Сейчас займемся организацией нового Карибского кризиса, или вы просто повеситесь?

— Нет, подам в отставку и уеду послом в Сербию, — торопливо ответил американец. — А что случилось, господин Президент? Что-то вы сегодня мрачно шутите.

— Что ваш Черментатор делает на нашей базе? — вместо ответа на вопрос, потребовал отчета Президент.

— Это почему он наш? — оторопел янки.

— Во-первых, напомню вам, Джордж, что именно вы предупреждали нас о неприятностях, — терпеливо разъяснил глава государства. — А во-вторых, кто, кроме американцев, для робота мог такое идиотское название придумать?

— Извините, господин Президент! — возмутился Джордж. — Менты у вас, а у нас копы. А о Черментаторе я узнал из доклада ФБР о том, что какой-то странный субъект интересуется борцами с пришельцами. И когда его попытались арестовать, он весь полицейский участок в городскую свалку превратил…

И глава государства российского задумался…

* * *

Не вода и не небо. Угадайте что?.. Правильно, коридор бункера. Год две тысячи старый, плюс-минус разница во времени с Москвой и Вашингтоном. Через разрушенную дверь переходного отсека видно, что уже утро. А впрочем, в дверной проем никто и не смотрит.

Стоять с полной выкладкой по стойке смирно, да еще всю ночь, это не блины с маслом трескать, не девок тискать и не спирт из лаборатории Харакири воровать! Четверо бойцов хоть и были неслабыми ребятами, но все же начали уставать — как-никак стояли с тридцатью килограммами на плечах, не имея возможности пошевелить ни одной мышцей. То есть, конечно, шевелиться они пытались, особенно Пацук, но после того, как майор заставил нарушителя пятьдесят раз от пола отжаться, желание выйти из окаменевшего состояния у остальных пропало напрочь.

А за окном, то бишь, за разрушенным переходным отсеком, светало и пели птички. Издевательски так пели. И утомленному отжиманиями Пацуку захотелось выйти наружу, вдохнуть полной грудью свежий утренний воздух, а затем выпустить по пичугам весь автоматный рожок. Остальных терзали похожие чувства, вот только Кедмана не переставал мучить вопрос, соловьи ли, о которых бабушка много рассказывала, так поют, или простые вороны каркают?

Майор, кстати, тоже всю ночь бодрствовавший, выбрался из своего наблюдательного пункта тогда, когда в нормальных воинских частях дежурные уже подавали завтрак, «деды» ждали, пока им его «духи» в постель принесут, а все прочие военнослужащие с песней маршировали к столовым. Раимов медленно прошелся по коридору из конца в конец. Шесть раз. И на седьмом заходе остановился перед куцым строем обездоленных «икс-ассенизаторов». Те подтянули остатки мужества и достоинства, стараясь придать физиономиям свирепый вид готовых к выполнению приказа, прилежных бойцов.

— Даже и не знаю, что с вами делать, — вздохнул майор, обводя строй строгим отеческим взглядом. — В увольнение, что ли, вас, сынки, отпустить?..

Вот уж чего «икс-ассенизаторы» не ожидали, так это подобного оборота речи. Дружно, словно по команде, все четверо от удивления отстегнули нижние челюсти, выпучили глаза, пороняли автоматы, а впечатлительный Зибцих, не привыкший к подобному предательски непоследовательному поведению начальства, едва удержался от того, чтобы сорвать с пояса гранату и швырнуть ее под ноги вероломному Раимову. Один Пацук сориентировался в ситуации очень быстро.

— Отпусти, батя! — срывая с головы кепку и бросая ее под ноги, завопил он. — До ближайшего города километров сто по пересеченной местности. Так мы по-быстренькому туда сбегаем и месяца через два вернемся. Может быть.

— Сувенир вам привезем, — поддержал его Шныгин. — «Чупа-чупс» на палочке и мозги из ближайшей анатомички.

— Р-р-разговорчики! — побагровел Раимов и подождал, пока с физиономий бойцов исчезнет неуставной скепсис. — Из Центра только что поступила информация о том, что Черментатор, это не ваша выдумка. У меня есть приказ реабилитировать вас и объявить амнистию. Поэтому все предыдущие наказания с вас снимаются… Вольно. Сдать амуницию в оружейную комнату и бегом марш завтракать. После завтрака общее собрание в… — майор запнулся. — …в кабинете доктора Гобе.

— И это называется реабилитация?! — после всеобщего стона, поинтересовался у командира Пацук. — Значит, вы, вместо увольнения, решили нас снова в лапы Инквизитора отдать? — и тут же сник под гневным взглядом майора. — Молчу-молчу. Характер мягкий. А то воно ж как бывает?.. — взор Раимова похолодел градусов на двести. По Фаренгейту. — А-а-а, никак воно не бывает!

Махнув рукой, есаул обречено поплелся следом за Кедманом и Зибцихом, как всегда, представляющими собой образцы дисциплинированности. Шныгин процессию замыкал и, пожалуй, выглядел свежее всех. Только на нем да на американце почти не сказалось то, что полночи они провели на ногах, да еще с полным комплектом боевого снаряжения за плечами. А хуже всех выглядел Зибцих. Хотя молчал и не ныл, как Пацук. Старшина покосился на немца, думая, почему в бундесвере такие слабые солдаты, а затем сообразил, что все дело в специальности Зибциха. Все-таки ефрейтор был снайпером, которые все больше в засадах лежать привыкли, а не тяжести на себе таскать. Вот если бы Раимов заставил своих бойцов в качестве наказания кроватях валяться, тут бы Зибциху точно равных бы не было — немец бы всех перележал. И пролежнями бы не обзавелся!

Идти в кабинет к Гобе никто из бойцов не хотел. Еще после прошлого визита к Инквизитору, при одном упоминании его имени у спецназовцев начинала болеть голова и до невероятных размеров распухали уши. Конечно, все четверо понимали, что обработка у Гобе необходима для победы над пришельцами, да и сейчас доктор-садист их терроризировать не будет, но легче от этого не становилось. Как не станет халвой рыбий жир, даже если выпить его очень надо.

Довольно просторная приемная доктора в этот раз оказалась плотно забита. Когда четверка борцов с инопланетным нашествием прибыла к Гобе, в его кабинете уже сидели остальные члены группы. Причем, самому доктору места за его собственным столом не досталось — главенствующие позиции оккупировали Раимов с Зубовым. Почти все разномастные кресла доктора были заняты, и Пацуку, вошедшему в кабинет последним, пришлось слушать начальство стоя. Что явно не добавило положительных черт его характеру и не способствовало улучшению настроения есаула.

— Ну вот! Спасибо, что подождали и сохранили для меня местечко, — заявил Микола, обводя взглядом присутствующих. — Не надо, не вставайте. Без аплодисментов тоже обойдусь. Воно ж что главное?.. А главное, чтобы каждому идиоту сидячее место досталось. Иначе этот идиот в буйство впадет, и единственный нормальный человек на базе пострадает…

— Агент Пацук… — начал багроветь Раимов, но есаул не дал ему договорить.

— Так я же именно вас в виду и имел, товарищ майор, — сделав невинное лицо, заявил Пацук. Раимов решил не выяснять, в каком именно качестве. А поэтому ему ничего другого не осталось, как только махнуть на есаула рукой и открыть совещание.

Что майор и сделал, принявшись тут же подводить итоги прошедших суток. Причем, делал это Раимов настолько скрупулезно, что перечислил все. Вплоть до инвентарных номеров кресел, уничтоженных Кедманом и Шныгиным в актовом зале. К тому моменту, когда он добрался до появления Черментатора, все четверо бойцов уже клевали носом. При этом надо отметить, что Пацук стоя спать, естественно, не стал. Он сначала вежливо облокотился на Хиро Харакири, оказавшегося в непосредственной близости. Потом ненавязчиво начал пускать ему пузыри в ухо. Ну а когда вежливый японец повернулся, чтобы узнать, как себя чувствует Пацук, Микола тут же завалился всей тушей в освободившееся пространство между спинкой кресла и спиной компьютерщика. После чего Харакири попросту пришлось встать, предоставив есаулу возможность занять удобное кресло. К счастью для Пацука, и к огорчению японца, эта проделка осталась незамеченной увлекшимся чтением Раимовым, и есаул получил возможность расправить затекшие ноги.

— Итак, из-за несогласованности действий и несовершенства охранной системы наша база понесла серьезный урон, — констатировал, наконец, майор, закончив подсчитывать убытки. — Какие будут предложения?

— Если позволите, Раимов-сан, я кое-что скажу, — произнес Харакири, вытянув, как школьник, вверх руку. Майор кивнул. — Ремонтируя танк, очень основательно поврежденный господином Пацуком, за что ему особое спасибо, — есаул, услышав свое имя вздрогнул и удосужился проснуться. — Я вдруг обнаружил одну странную закономерность. Интегральные схемы логических цепей нашей кибернетики представляют собой цепочки сигналов, странно похожие на хромосомы…

— Ну-ка, ну-ка! — завопил Зубов, перебивая компьютерщика, и, вскочив с места, схватил мел и принялся чертить формулы прямо на репродукции «Черного квадрата» Малевича, видимо, приняв ее за школьную доску. Гобе заскрипел зубами, но смолчал. Видимо, и у ученых есть свой устав!

— Значит, вы говорите, похожи на хромосомы? Да. Так оно и есть, — еще громче заорал профессор, размахивая одной рукой, а другой продолжая чертить на доске схемы, формулы и изомерные проекции баобабов. — Вот хромосома человека. А это — лягушки. Видите разницу?.. Я тоже без микроскопа не вижу. Кстати, где мой микроскоп, товарищи? Сейчас, когда буржуазная Россия ест ананасы, многие ученые, для того, чтобы выжить, вынуждены сниматься в порнофильмах. Я вот совсем недавно одну интересную ленту смотрел. Там у немецкой бабы была такая…

— Товарищ Зубов, можно не отвлекаться от темы? — торопливо оборвал его майор.

Профессор удивленно посмотрел на начальника базы, видимо, пытаясь понять, кто он такой. Затем недовольно покачал головой и, бешено замахав левой рукой, правой продолжил писать формулы, постепенно перейдя с репродукции прямо на обои стен. Оные были бежевого цвета, поэтому следы мела на них оказались практически незаметны. Зубов расстроился и, достав из кармана шариковую ручку, продолжил размалевывание обоев в кабинете Гобе всяческими псевдонаучными «граффити». Шныгин усмехнулся и толкнул локтем в бок проснувшегося, наконец, Пацука.

— У Стоматолога ай-кью точно с отрицательным знаком! — усмехнулся старшина. — В натуре, еври бади…

— Р-р-разговорчики, агент Шныгин! — у Раимова и слух оказался хороший. Ну, не везет бойцам с командирами. — Продолжайте, господин Харакири.

— Только попроще! — настоятельно потребовал есаул. — А то воно ж как бывает? Болтает какой-нибудь умник полчаса, а потом — бац, и к товарищу майору психушка приехала.

— Начнем снова, Пацук, — улыбнулся Раимов. — Два наряда вне очереди!

— Вот оно как? — оторопел есаул. — Значит, как москалю, так просто «р-р-разговорчики», а как мне, так два наряда?!

— Три наряда, — пошел на уступки майор.

Миколе осталось только смириться, а Харакири продолжил свой доклад. Правда, он, действительно, начал изъясняться более понятным народно-спецназовским массам языком. Настолько, надо сказать, доходчивым, что даже пленный инопланетянин его бы понял. Если бы, конечно, пришельца на совещание «икс-ассенизаторов» кто-нибудь пустил! Суть же речи компьютерщика сводилась к тому, что ему удалось найти противоречия в принципах построения логических схем у землян и пришельцев, и на основе этого почти понять принцип инопланетного программирования. То есть, теоретически Хиро мог бы воссоздать совершенный компьютер пришельцев, заставить его работать и адаптировать к земной технике и потребностям людей.

— И что же вам мешает это сделать немедленно? — поинтересовался майор.

— Видите ли, Раимов-сан, я обследовал только один компьютер. Тот, что находится в сбитой летающей тарелке, — терпеливо пояснил Харакири. — Я на девяносто девять процентов уверен, что не он послужил причиной крушения инопланетного корабля, а базовый двигатель. Однако в компьютере пришельцев явно недостает одного блока. И без него я продолжить работу не могу. Может быть, ваши бойцы рядом с «тарелкой» что-нибудь странное находили? Или доктору Гобе удалось выучить хоть пару фраз на инопланетном языке?.. Тогда мы могли бы спросить пришельца о недостаче…

— Доктор Гобе? — Раимов вопросительно посмотрел на француза а тот, не сводя бешенного взгляда с Зубова, отрицательно покачал головой. — Все ясно. Тогда после обеда отряд выдвинется на место происшествия и начнет прочесывать тайгу в поисках недостающей детали!

Естественно, радости среди спецназовцев это известие не вызвало. Кедман и Зибцих, забыв о правилах строгой воинской дисциплины, прививаемых им с молоком первого завтрака в воинской части, громко застонали. Пацук как-то странно заелозил на месте, пряча глаза, а Шныгин усмехнулся и снова толкнул украинца локтем в бок. Тот едва не подпрыгнул в своем кресле.

— Значит, говоришь, бабушкина реликвия? — шепотом поинтересовался старшина, вспомнив о странной штуковине в личных вещах есаула. — А я все голову ломал, чего ты такой любознательный вдруг стал и весь перелет около тарелки крутился! Микола, я не стукач, но если из-за тебя мы пол-Сибири перепахивать станем, честное слово, сдам майору с потрохами.

— Вечно вы, москали, хотите что-нибудь у честного украинца отобрать. А я, может быть, между прочим, сувенир дочке хотел привезти. Будущей дочке! — горестно укорил Пацук бессердечного старшину и встал. — Товарищ майор, не нужно ничего прочесывать. Я нашел странную штуковину. Откуда мне знать, что это ценный прибор? Думал, просто железяка, и на память о первом задании оставил. Хотите, сейчас принесу…

— Принесешь, но не сейчас, — усмехнулся Раимов. — Кстати, агенты Шныгин и Пацук, вам по два наряда вне очереди…

— А мне-то за что? — оторопел старшина.

— А тебе два наряда за участие в заговоре по укрытию важных улик — не зря же вы с Пацуком сейчас о чем-то болтали. И еще наряд за неверный ответ после получения наказания, — расплылся в улыбке майор. — Кстати, вся группа в лес все равно пойдет. Базу нужно восстанавливать, а ваши рожи тут никто не должен видеть.

Спецназовцы снова застонали. Правда, в этот раз компанию Кедману и Зибциху составили оба их славянских коллеги. На Раимова, впрочем, эти вопли никакого впечатления не произвели. Он встал, давая понять, что совещание закончилось и теперь вновь начинается будничная армейская жизнь. Правда, уже на свежем воздухе!

Часть II Умираю, но не напьюсь!

Глава первая

Земля. Хотя верится в это с трудом. Год тот же, но уже ближе к концу. Безграничные русские леса, неподалеку от экс-колхоза «Красное вымя». Время завтрака. О чем и извещают удары по пустой железной бочке.

Северный олень, который уже неделю бежал на этот звук, так сильно напоминавший милые сердцу удары чукотского шамана в бубен, выскочил на поляну и оторопело застыл — его снова жестоко обманули! Нет, человека, который стоял посреди палаточного лагеря, чукчей назвать, конечно, было можно. Но вот на шамана он нисколько не походил. И рожей не вышел, и одет хуже сумасшедшего геолога, да еще и с автоматом на плече. А откуда, скажите на милость, у честного шамана автомат возьмется?! Обиженно фыркнув, олень снова скрылся в лесу и помчался обратно, оставив белкам возможность швыряться шишками в барабанщика, наказывая его за отсутствие музыкального слуха.

Миколе тоже морда оленя не понравилась. Есаул даже хотел пальнуть пару раз по незваному гостю, чтобы тому в следующий раз неповадно было критиковать доблестного «икс-ассенизатора», но затем передумал. Все-таки Раимов где-то поблизости бродит, и за несанкционированную стрельбу похвалы от въедливого майора может дождаться разве, что только сам Президент. А тому похвала Раимова на фиг не нужна!

Микола потер куцую бородку, отращенную по приказу майора, исключительно в целях маскировки, и прикинул, сколько еще нарядов вне очереди ему нести осталось. После чего горестно вздохнул. Прикидывай — не прикидывай, а посуду сегодня все равно мыть придется. И вообще, главный армейский принцип — поближе к кухне, подальше от начальства — оказывается, далеко не всегда и не везде срабатывает. В лагере «икс-ассенизаторов», например, не действует совершенно. Тут Пацуку досталось все сорок удовольствий. И кухня, и начальство.

— Товарищ майор! — взмолился есаул, увидев, что Раимов выбирается из палатки. — Я же спецназовец, подрывник, а не дипломированная посудомойка. Воно ж как бывает?.. Моет кто-нибудь тарелки, а потом бац, и палатка командира на воздух взлетает.

— Бывает, — согласился Раимов, выглядевший, как киргизский аксакал после недельной пьянки. — А еще бывает, что бац, и агент Пацук еще один наряд вне очереди получает.

— Есть наряд вне очереди, — вытянулся в струнку есаул. —

А что-нибудь, кроме мытья тарелок, в список нарядов входит? Или породивший вас сперматозоид гена, отвечающего за воображение, напрочь был лишен?

— Еще наряд вне очереди, — побагровел Раимов, после чего стал выглядеть так, что все киргизские аксакалы просто отдыхали.

— Есть еще наряд, — согласился Пацук. — А я когда-нибудь донышко чьей-нибудь тарелки цианистым калием помажу! — и принялся дубасить изо всех сил железную бочку. Та не возражала. Уже привыкла!

Продолжения эта интереснейшая дискуссия командира с подчиненным не получила, поскольку на поляне появились остальные трое бойцов, вернувшихся с утренней пробежки. Старшина, сегодня, согласно очереди, возглавлявший группу, бежал первым и, отдавая приказ остановиться, с ухмылкой посмотрел на Пацука. Есаул упорно делал вид, что не заметил появления сослуживцев и продолжал дубасить бочку. Что и продолжал делать до тех пор, пока майор, уставший кричать, не выстрелил из пистолета в воздух.

— Шо, товарищ майор? — удивлению Пацука, казалось, не было предела. Есаул осмотрелся по сторонам. — А, уже прибыли?

Ну, тогда затихаю, — и Микола скрылся в палатке, заменяющей столовую…

С момента последнего собрания на базе «икс-ассенизаторов» прошло около недели. Раимов, действительно, в точности выполнил свое обещание. И не только отправил бойцов в лес, но и сам пошел с ними. Дабы агенты окончательно не распустились на вольных хлебах. Впрочем, так действовал майор не из садистских побуждений или извращенной, неприемлемой для любого профессионального военного любви к дикой природе. Загнать бойцов в первобытные условия ему предписывало распоряжение Президента, в котором черным по секретному бланку было написано, что «ни в коем случае нельзя допустить обнародования имен секретных агентов». Вот Раимов и подстраховался, уведя бойцов с базы. Уж он-то про «папарацци» немало слышал. С них станется и стройбатовцем прикинуться, и общественным туалетом, лишь бы новую сенсацию в газеты пропихнуть!

На сборы агентам Раимов дал два часа, а сам в это время занялся обустройством ученых, занятых в осуществлении проекта. Их личности раскрывать так же не рекомендовалось, но выгнать гениев в лес майор просто не мог. Во-первых, потому что сомневался в том, выходил ли кто-нибудь из ученых хотя бы в ближайший к прежнему месту жительства парк. Во-вторых, Раимов был человеком в меру дальновидным и мог себе представить, что будет, когда ученые обнаружат в своих палатках полное отсутствие исследовательского оборудования. А в-третьих, майор просто опасался за здоровье научного персонала базы. И вполне справедливо! Поскольку никто из спецназовцев после нескольких дней, проведенных в обществе ученых, не удержался бы от того, чтобы не утопить Гобе в болоте или не завести Зубова в бурелом и не оставить там доказывать теорему Ферма первому попавшемуся бурому медведю.

Именно во избежание всех этих неприятностей и неудобств ученых следовало оставить на базе, но сделать так, чтобы те ни в коем случае не могли встретиться с солдатами, занятыми в восстановлении разгромленных отсеков и укреплении всех прочих. Задача оказалась крайне сложной. И потому, что приучить светил науки к элементарной дисциплине за пару часов было просто невозможно, и от того, что укреплять стены лабораторий стройбатовцам тоже нужно было. И в этом деле без присутствия хозяев помещений обойтись было просто невозможно!

Раимов ломал голову над этой проблемой очень долго, но решить ее никак не мог. Майор уже начал подумывать об экстренной связи с Центром и консультациях с вышестоящим начальством, но выход нашелся внезапно. И, как всегда, он был прост, как все гениальное. Замученный раздумьями, Раимов уже потянулся к телефону, как вдруг заметил Пацука, уже полчаса прыгающего перед видеокамерой наблюдения для того, чтобы привлечь внимание начальства.

— Что тебе еще надо? — раздраженно поинтересовался майор. — Сразу предупреждаю, что сала в лесу не будет. Ни как пищевого продукта, ни в качестве жировых прослоек ваших организмов.

— И вы туда же? А я-то думал, что вы татарин, а не москаль, — горестно вздохнул есаул, поправляя на голове оселедец. — А я, между прочим, о деле радею, а не о чьем-нибудь животе. Спросить хотел, нужно ли вязаные маски с собой брать, да, видимо, теперь не буду. А то воно ж как получается?..

— Маски?.. А это мысль! — майор радостно хлопнул в ладоши. — Объявляю благодарность, агент Пацук. — И, не ответив есаулу, помчался в научный отсек.

Гобе идею о масках принял скептически, заявив, что он может так заговорить солдат, что те не только его лицо, но и свое имя забудут. Однако Раимов пойти на такие крайние меры не разрешил, и доктору пришлось согласиться с тем, что он должен одевать маску каждый раз, когда не будет находиться в одиночестве. Хиро Харакири пожал плечами и, померив шапочку с прорезями для глаз и рта, пришел к выводу, что работать она не мешает, и поэтому возражать в ответ на распоряжение майора не стал. А с Зубовым получилось и того проще. Едва Раимову удалось натянуть на голову гения маску спецназовцев, как профессор тут же о ней позабыл. И майор сомневался, вспомнит ли Зубов о том, что находится в шапке, хотя бы к моменту возвращения группы из леса.

Четверо агентов, во главе с Раимовым, двигались от базы ровно двенадцать часов, придерживаясь северного направления. И только встретившись с грибниками, заблудившимися под Москвой три года назад, майор решил, что группа уже достаточно удалилась от базы и теперь может остановиться. Грибникам дали компас, пинков в дорогу и отправили на родину, а сами стали обустраивать временный лагерь, каковой должен был стать бойцам родным домом ровно на неделю.

А дальше пошли армейские будни в экстремальных условиях — сухпаек, жесткая постель, постоянные боевые учения и наряды по кухне, которые, впрочем, почти одному Пацуку и доставались. Один раз Раимов вызывал по рации с базы самолет для подвоза боеприпасов и продовольствия, а все остальное время единственными новыми лицами в лагере были те, которые от скуки рисовал Зибцих. Выяснилось, что снайпер не только обладает отличной наблюдательностью, но еще и умеет художественным образом свои наблюдения оформлять.

В результате этого разоблачения каждый член группы, не исключая и майора, обзавелся своим персональным портретом. Причем, во время написания портрета Раимова у немца вдруг обнаружилась удивительная рассеянность, и он, исключительно по ошибке, нарисовал на погонах начальника две лишние звезды. А когда это обнаружилось, то оказалось, что исправить ничего нельзя! Карандаш куда-то потерялся, стирательной резинки не было, а обычным углем такой дефект устранить невозможно. Пришлось Раимову смириться и временно стать полковником. При этом Шныгин заметил, что командир как-то странно на свой портрет смотрит. Будто прикидывает, пойдут ли ему полковничьи погоны…

Так продолжалось до сего момента, и не было никакой тенденции к тому, что до конца вынужденного пребывания вдали от благ цивилизации что-нибудь изменится. Шныгин позавтракал, чем ООН послал, и вышел из палатки на свежий воздух. После утреннего приема пищи всем бойцам, за исключением Пацука, полагался часовой отдых, как сказано в Уставе, «для правильного усвоения пищи». Есаулу же полагалось мытье посуды, как сказано Раимовым, «для лучшего усвоения Устава». А вот как раз Пацук и нужен был старшине. Шныгин дождался, пока все уйдут из столовой и, отмахнувшись от предложения Кедмана побросать мячик в самодельную баскетбольную корзину, устроенную на ближайшей сосне, нырнул в палатку.

— Уйди, Репа. Без тебя тошно, — не оборачиваясь, буркнул есаул.

— Гляди какой догадливый! — усмехнулся старшина. — Тошно, говоришь? Сейчас полегчает. Комон в кусты, еври бади, блин! Поговорить нужно.

Есаул удивленно посмотрел на Шныгина, задумчиво повертел тарелку в руках, а затем с чистой совестью утопив ее в бачке, вышел из палатки на улицу. Белка, завидев с сосны ненавистного барабанщика, швырнула в есаула несколько шишек, но получив в ответ пустой консервной банкой по лбу, спикировала с ветки на мох у корней и, полежав в коме пару минут, стремительно взбежала обратно, жалуясь на «царя природы» и стеная над своими ранами. Пацук довольно фыркнул и нырнул в кусты, даже не шелохнувшиеся после того, как через них прошел старшина.

— Лезешь через бурелом, как медведь, — придрался к сослуживцу есаул. — Веточку почти у вершины сломал, и трава у корней примята. Перешагнуть не мог?

— Не стони. Мы не в разведке, — вполголоса произнес Шныгин. — Лучше скажи, самогонку будешь?

Пацук оторопел. Пару секунд он внимательно смотрел на старшину, пытаясь понять, издевается тот, просто шутит, или в морду за такие садистские замашки получить хочет, а затем покачал головой. Судя по физиономии Шныгина, тот говорил совершенно серьезно, и Микола, сглотнув слюну, коротко кивнул головой. Сергей, и не ожидавший другого ответа, широко улыбнулся и хлопнул украинца по плечу:

— Тогда слушай сюда, что нужно сделать!..

Минут пять два славянина корректировали план дальнейших действий, а потом Пацук ушел той же дорогой, какой и приходил на тайную встречу. Старшина подождал еще паруминут, а потом отправился в противоположном направлении. Обогнув лагерь по широкой дуге, Шныгин выбрался к палаткам рядом с тем местом, где Кедман с упоением играл в баскетбол в гордом одиночестве, а Зибцих, напевая что-то себе под нос, чистил оружие. Старшина перехватил у американца мячик, бросил пару раз по кольцу, ни единожды не попав, и, махнув с досады рукой, потопал к палатке Раимова.

— Товарищ майор, разрешите обратиться? — поинтересовался Шныгин, застывая перед входом.

— Что еще? — устало произнес Раимов, выбираясь из полумрака палатки на свет божий. — На базу захотелось? Можешь всем сказать, что завтра утром возвращаемся.

— Я как раз по этому поводу и хочу поговорить с вами, Василий Алибабаевич, — кивнул головой старшина. — Мы тут уже неделю торчим, а действие групп в условиях, максимально приближенных к боевым, ни разу не имитировали. Мне кажется, нужно использовать безлюдность этого места и проверить, насколько боеспособны наши НАТОвские коллеги. Наши-то с Пацуком возможности вы знаете, а вот как американец с немцем себя в боевых условиях поведут, еще не известно…

— Но-но, агент Шныгин! — майор поднял вверх большой палец. — У меня нет оснований сомневаться в их профессионализме. Хотя, что-то интересное в твоих словах есть, — и вдруг подозрительно посмотрел на Шныгина. — Кстати, старшина, а чего это тебя на учения потянуло? В «Зарницу» в детстве не доиграл?

— Да при чем тут «Зарница», Василий Алибабаевич, еври бади?! — Сергей сделал вид, что обиделся. — Мне же с этими парнями на задания ходить! Должен же я знать, что они из себя в боевых условиях представляют? Это хорошо, что на прошлой операции инопланетянин пьяный в сисю валялся. А что будет, если мы на десяток таких хмырей наткнемся? Вдруг Кедман с Зибцихом подведут? Кто тогда за потери среди личного состава отвечать будет? Или у вас звездочка на погонах намертво приклеена? Ее какой-нибудь умник из министерства заменить на четыре, но поменьше, не сможет?..

— Покаркай мне еще! — нахмурился Раимов. — Ладно, я согласен. Будут тебе учения. Что конкретно ты предлагаешь?

Старшина, который, кстати, ничуть и не сомневался в подобном исходе переговоров с майором, тут же изложил свой план. Шныгин предложил разбить «икс-ассенизаторов» на две группы, в одной из которых будут они с Пацуком, а вторую составят Кедман и Зибцих, соответственно. Задачей первого отряда будет проход от лагеря до некой условной точки, имитация там совершения диверсии и возвращение обратно, а американец с немцем обязаны будут выследить группу условного противника, по возможности предотвратить диверсию и помешать Пацуку со Шныгиным вернуться обратно. Условиями победы первой группы будет возвращение в лагерь, а их противники выигрывают, если перехватят старшину с есаулом на любом этапе операции.

— Разумно, — кивнул головой Раимов, выслушав предложение Шныгина. — Собирай отряд. Сейчас я помечу на карте участки боевых действий, подкорректирую твои план и обдумаю детали. Затем получите задачу, и отправляйтесь работать. Кстати, на все про все даю вам четыре часа.

— Так точно, товарищ майор! — обрадовано воскликнул старшина, никак не рассчитывающий на такую щедрость со стороны командира. — Разрешите идти?

— Вали, — махнул рукой Раимов и скрылся в своей палатке.

Через пять минут вся четверка в полном боевом снаряжении стояла перед палаткой майора, объединявшей в себе и временное жилище командира, и полевой штаб, и радиоточку, и центр вселенной, и объект тайных желаний подрывника-украинца. Если и было где-то во вселенной место, которое есаул хотел бы взорвать сильнее, чем палатку Раимова, то Микола о нем еще ничего не знал! Кедман с Зибцихом, ничего не зная о цели построения, удивленно переглядывались, Пацук старательно изображал на лице возмущение новой выходкой майора, а Шныгин старательно пытался придать физиономии выражение крайней степени отмороженности. Чем напомнил ефрейтору морду сумасшедшего Черментатора!

То ли Раимов, действительно, старательно работал над картой, то ли просто выдерживал паузу, обязательно должную предшествовать появлению командира, но сумел своей задержкой довести весь личный состав до белого каления. Даже Шныгин, сам затеявший кутерьму с учениями, начал терять терпение и стал подумывать о том, не кинуть ли внутрь палатки Раимова гранату. Пока никто не видит! Однако, благодаря высочайшей самодисциплине, удержаться от такого опрометчивого поступка старшине удалось, и он терпеливо дождался, пока Гюльчатай в майорских погонах покажет, наконец, свое личико.

Раимов торжественно, будто на партсобрании, поставил перед бойцами задачу, и каждой группе выдал индивидуальную карту, с отмеченным на ней районом проведения учений. Место, которое выбрал Раимов, находилось немного в стороне от той точки, куда намеревался новоявленный Сусанин завести Пацука, но Ивана… то бишь, Сергея Шныгина это волновало мало. Он же, в конце концов, никому не обещал, что проведет учения на отлично! Куда больше старшину взволновали условия победы на учениях, которые поставил майор.

— А чтобы я знал, что первая группа не валяла дурака в ближайших кустах, ожидая, пока вторая носится по лесу, Пацук со Шныгиным будут обязаны произвести в указанной контрольной точке взрыв, — закончил свою речь майор. — Но и это еще не все. Отсюда точно установить, где именно была взорвана учебная мина, я, конечно, не смогу. Поэтому принесете мне оттуда сувенир, — бойцы удивленно переглянулись, а Раимов довольно улыбнулся.

— Пару дней назад я на той полянке зажигалку потерял, — пояснил он свою мысль. — Вот ее-то вы мне и доставите в качестве вещественного доказательства.

— Ни фига себе, блин, в натуре! — изумился старшина. — А если, товарищ майор, вы ее не на той полянке потеряли, а где-нибудь в болотах под Мурманском? Нам полстраны прочесывать прикажите?

— Действительно, товарищ майор, — согласился с ним Пацук. — Вы слишком задачу усложнили. И потом, а что вы пару дней назад на этой полянке делали? Уж не с той ли самой грибничихой встречались, которая вам полдня глазки строила, когда мы их одичавшую группу в лесу нашли? Неужто вы ей не те координаты, что и всем прочим, дали? Нехорошо, Василий Алибабаевич. Воно ж от случайных связей что бывает?

— Мо-олчать! — рявкнул майор. — Не твое собачье дело, агент Пацук, что я на той полянке делал. Твоя задача — найти зажигалку. И если вы с особо умным старшиной без нее вернетесь, получите оба «неуд» за учения и по возвращению на базу из нарядов у меня не вылезете! Вопросы есть?

— Никак нет! — дружно рявкнули спецназовцы во все четыре глотки. — Разрешите выполнять?

— Сначала сдайте боевые патроны, — приказал Раимов. — Перестреляете еще друг друга в запале боя. А мне потом вашим мамам слезливые письма о мнимом героизме писать придется.

— Разрешите идти? — снова полюбопытствовал Зибцих, когда рожки с боевыми патронами были сданы.

Майор кивнул головой, и Зибцих с Кедманом сорвались с места. По сценарию учений, они должны были уйти первыми в направлении контрольной точки и попытаться создать там заслон. Конечно, имей вторая группа точные координаты места предполагаемой диверсии, она бы получала неоспоримое преимущество перед условным противником. Именно поэтому, Раимов не указал на карте Зибциха конкретную точку, а вычертил довольно солидный круг, диверсию внутри которого они с Кедманом и должны были предотвратить. Шныгин с Пацуком уходили следом, и вот у них-то на карте и была отмечена та поляна, где перед взрывом учебной мины предстояло найти зажигалку майора. Впрочем, никто этим заниматься не собирался.

— Ну так что, Репа? Попили мы самогоночки? — ехидно поинтересовался украинец, когда через двадцать минут после ухода Зибциха с Кедманом они со старшиной углубились в лес. — Говорил я тебе, что проще что-нибудь придумать следовало!..

— Да не стони ты так, — отмахнулся от него Сергей. — Тебе что нужно — отдохнуть или учения выиграть?.. Пусть Кедман с Зибцихом корячатся, а мы себе поинтереснее занятие найдем. Плевать мы в целом на задания Конника хотели, и на его зажигалку в частности. Сейчас идем, куда собирались, отрываемся по полной программе, а потом найдем этих двух обормотов и погибнем в честном бою. Заодно и лоб, например, поцарапать можно будет. Учует майор запах, а мы скажем, что раны обрабатывали. Понял мою мысль, пенек засаленный, еври бади?

— Ох, ну и хитрый все же народ москали! — хмыкнул Пацук. — Веди, Сусанин. У нас всего три с половиной часа осталось…

А все началось вчера. Раимов приказал Шныгину с Кедманом отыскать новое место для стрелкового полигона вместо старого, которое автоматные очереди спецназовцев из густой чащи превратили в абсолютно лишенную растительности поляну. Старшина с капралом отправились приказ выполнять, а для того, чтобы расширить район поисков, решили разделиться. Шныгин пошел на восток, отправив американца, как и положено, на запад. Вот, оставшись наедине с девственной природой, старшина и наткнулся на охотничий домик в глухом лесу.

Обитатель этого домика, семидесятисемилетний старик, оказался тоже глухим, как пень. Поэтому и не слышал того тарарама, который каждый день устраивали спецназовцы примерно в двух километрах от его жилья. Следовательно, и не знал, что рядом с ним какие-то супостаты лесной лагерь организовали.

Ильич, а именно так просил называть себя старик, уже много лет не охотился. То есть, охотился, конечно, но исключительно при помощи силков и ловушек. Ружьишком не баловался давно, а в избушке жил в качестве сторожа и смотрителя. Раза два-три в год к нему наведывался председатель колхоза, когда вывозил на охоту очередную комиссию из района. Вот и жил Ильич от приезда до приезда, коротая вечера за плетением лаптей и валянием дурака, валенок и сочинением скабрезных частушек. Он и Шныгина поначалу принял за члена комиссии и, как учил старика председатель, сразу выволок из дома навстречу гостю кружку ядреной самогонки, лепешку и соленый огурец. Старшина от угощения, естественно, не отказался и выпил самогонку до дна, чем очень порадовал Ильича, привыкшего к тому, что гости от его пойла нос воротят. «Смирновку» да «Абсолют» все больше хлещут, буржуи зажравшиеся!

Фирменная настоечка старичка-лесовичка, исключительно из-за долгого отсутствия практики у старшины, едва не свалила Шныгина с ног и дала такой аромат, что Сергей потом целый день за сто метров от Раимова дышать не решался. Но это было потом, а сначала спецназовец принялся устанавливать тесные контакты с местным населением. То есть, попросту выпил на пару с Ильичом еще одну кружку, потешил старика рассказом о том, что в мире творится, и, пообещав вернуться, поплелся в лесной лагерь «икс-ассенизаторов». А теперь вот обещание свое выполнял и шел к Ильичу не один, а с гостем.

— Слухай, Репа, я одного не пойму, чего ты немца с евреем с нами не взял? — по дороге поинтересовался Пацук у старшины. — Что, у деда запасы самогонки ограничены?

— Да нет, — не останавливаясь, пожал плечами Сергей. — Только, во-первых, что будет, если мы все четверо в лагерь пьяными завалимся? Трибунал, блин, не меньше! Во-вторых, мы с тобой к алкоголю привычные, а наших соратников с запада лесная настоечка просто убьет. Ну а в-третьих, Кедман с Зибцихом и сами пить ее не станут. Я сомневаюсь, сможешь ли ты хоть глоток сделать, когда ее запах почувствуешь.

— Но-но. Ты нос-то не задирай! — оскорбился Пацук. — Не было еще такого, чтобы москаль что-то сделал, а украинец этого повторить не мог.

— Вот и проверим, — хмыкнул старшина, ускоряя шаг…

До избушки старичка-лесовичка было примерно полчаса ходьбы быстрым шагом. Несмотря на то, что вокруг разворачивались боевые учения, Шныгин с Пацуком шли вперед, совершенно не заботясь о маскировке. Да и незачем им было красться и заметать следы! Кедман с Зибцихом сейчас должны были находиться совершенно в другом районе, а иных противников, от которых следовало бы прятаться, вокруг не наблюдалось. Старшина спустился в неглубокий овражек, по дну которого бежал стремительный ручей, и вдоль русла устремился вперед. Туда, где овраг заканчивался, и ручей вливался в неглубокую и столь же стремительную речку. Именно там он и нашел лесной домик с гостеприимным Ильичом и его бесподобным самогоном. Шныгин торопился, не желая тратить слишком много времени на дорогу. Однако в ста метрах от места слияния ручья с рекой старшина вдруг остановился и повел носом.

— Чуешь?.. — поинтересовался он у Пацука.

— Нет, у меня нос третьего дня заложило, — буркнул есаул. — А что я учуять должен?

— Да вроде как самогонкой наволакивает, — удивленно проговорил Шныгин. — Неужели Ильич гостей встречает? Вот будет облом!..

Кончено, в любой другой ситуации большой беды в том, что к старику нагрянули гости, для спецназовцев бы не было, но сейчас оба бойца были в камуфляже, с полным боевым снаряжением и разрисованными под цвет окрестных кустов лицами. Таким видом не только гостей перепугать, самим испугаться можно, если, конечно, не вовремя в зеркало посмотреть! Ну а поскольку гостили у Ильича, в основном, охотники, то выскакивать неожиданно из кустов было бы опасно. Начнут еще захмелевшие мужики палить из всех стволов с перепуга, доказывай потом, что ты не леший. Вот и решили Пацук со Шныгиным сначала осмотреться, а уже затем решить, как перед гостями смотрителя появляться.

Теперь у обоих бойцов решительно изменился способ передвижения по пересеченной местности. Оба стали двигаться бесшумно, перемещались вперед, пригнувшись к земле, от чего стали похожи на диких кошек, побывавших в садистских лапах взбесившегося художника-баталиста.

Шныгин вновь взобрался на гребень оврага. Оттуда выбираться на полянку с избушкой было тяжелее, чем из оврага, но зато угол обзора заметно увеличивался, по сравнению с поймой ручья. Пацук бесшумной тенью двигался следом, словно приклеенный, и когда старшина неожиданно замер, Микола едва не расквасил нос о приклад его автомата. Обругав неуклюжего москаля на чем свет стоит, хотя и мысленно, конечно, есаул обогнул Шныгина и, осторожно раздвинув кусты, выглянул на поляну. От чего едва не выругался снова. В полный голос!

Внизу, на небольшой лесной проплешине на берегу реки, стояла летающая тарелка. То есть, конечно, и не тарелка совсем, а инопланетный корабль крестообразной формы. Да и летающей эту странную конструкцию можно было назвать лишь условно, поскольку Пацук не видел, летает она, плавает или пешим ходом передвигается. Но в том, что штуковина внизу была явно внеземного происхождения, сомневаться не приходилось — около корабля крутились несколько штук таких же мелких, рахитичных уродов, какой сидел на базе в специальном контейнере. С того места, где сидели Пацук со Шныгиным, было видно только трех инопланетян, но, судя по звукам, доносившимся откуда-то с противоположной стороны домика, пришельцев здесь должно было быть куда больше.

— Шныгин, а ты не спрашивал у старичка, председателя какого именно колхоза он обычно у себя принимает? — вполголоса и крайне ехидным тоном поинтересовался у напарника Пацук. — Случайно не «имени седьмого знака Зодиака»?

— Да заткнись ты, хохляцкая морда, — зашипел на него старшина. — Слышишь, Ильич орет, как будто его режут? Выручать старика надо.

— Кто бы спорил, — хмыкнул есаул. — Сейчас заорем благим матом, перестреляем врага холостыми патронами, закидаем шишками и обратим в паническое бегство до ближайших кустов. Воно ж с перепугу да при слабом кишечнике что обычно бывает? — и хлопнул Шныгина по плечу. — Что ж тебя, москаль, так перекосило?.. Да не зверей ты, Репа! Сейчас спасем твоего старичка. Я пошустрее тебя, поэтому вниз пойду. А ты переместись правее. Во-он под ту сосну! Да устрой мне хорошее звуковое оформление, — Пацук повытаскивал запасные обоймы из карманов. — Держи мой боекомплект. Сделай так, чтобы шуму побольше было!

У Шныгина отлегло от сердца. После бормотания Пацука, старшина уже начал думать, что есаул трус, а сам он идиот, раз с таким человеком связался, но потом понял, что украинец просто не может не стонать и не жаловаться. Иначе настроиться на дело у него не получается! Ухмыльнувшись есаулу, Сергей принялся собирать с земли, усыпанной толстым слоем хвои, запасные обоймы к автомату, а Пацук приготовился начать спуск к сторожке, но тут позади них раздался тихий шепот:

— Не торопитесь. Зибцих пошел посмотреть, что на той стороне происходит. Через пару минут вернется, и можно будет начинать!

— А вы откуда здесь взялись? — в один голос оторопело поинтересовались Пацук со Шныгиным, увидев появившегося из кустов Кедмана. Негр широко ухмыльнулся.

— Нехорошо, мужики! За идиотов нас держите? — беззлобно поинтересовался он. — У вас же на белых глупых рожах было написано, что вы что-то задумали. Вот мы с Зибцихом и решили не идти в район учений, а проследить, куда вы направитесь.

— Как же мы вас не заметили? — оторопело поинтересовался старшина.

— А потому, что за идиотов держали, — усмехнулся Кедман. — Ладно, Великие Белые Задницы, забудем. Мы же одна команда! — и тут кусты зашевелились, выпихивая из своих недр слегка вспотевшего Зибциха. — Ну что там, Ганс?

— Шестеро, — доложил ефрейтор. — Минимум двое из них вооружены какими-то странными штуками. Старик к козлам привязан, и около него недомерок крутиться. Что делает, разобрать не мог.

— «Что-что»! Жарить дедулю собрались, — буркнул Пацук. — Как действовать будем?

Четверо это не двое. Четверо — это уже команда! Вчетвером можно и «жигуленок» из грязи вытащить, и квартетом сыграть, и «козла» забить. А уж шестерым пришельцам морду намылить, так это и сам бог велел. И пусть у спецназовцев патроны только холостые, да мина всего одна, и та учебная, большой роли играть это не будет. На их стороне внезапность. А это само по себе уже очень большое преимущество!

Четверо «икс-ассенизаторов» снова разделились. На это раз по привычной схеме — Шныгин пошел с Кедманом, а Пацук работал на пару со снайпером. Вот только удивить народ своей стрельбой сегодня Зибциху возможности не представится. Единственное, что сможет сделать ефрейтор, так это заняться звуковым оформлением готовящейся операции. Он забрал автомат Пацука и, положив свое и Миколино оружие на расстоянии примерно двух метров, приготовился открыть огонь. Есаул замер поодаль и приготовился рвануться вперед. Минуты три оба внимательно всматривались в противоположный край лесной проплешины, а когда там из кустов высунулась голова Шныгина, Пацук хлопнул ефрейтора по плечу:

— Ну что, тетя Маша? Прочисть уродам уши!

Зибцих кивнул и, подняв свой автомат, дал длинную очередь в сторону копошащихся у тарелки пришельцев. Тут же бросив оружие на ковер из опавшей хвои, ефрейтор перекатился через плечо и, на лету подхватив второй автомат, добавил шума. Инопланетяне, явно не ожидавшие услышать в тихом лесу такого концерта для дуэта автоматов с птичьим оркестром, на секунду застыли, а затем бросились врассыпную, пытаясь укрыться от огня хоть где-нибудь.

— Эх, жалко, что патроны холостые! Двоих бы минимум уже уложил, — горестно вздохнул Зибцих и, бросив Миколин автомат, метнулся к своему. — Чего там Репа со Свистком медлят?!

Впрочем, два громилы ждать себя не заставили. Едва над проплешиной зазвучала третья автоматная очередь, как оба спецназовца вынырнули из подлеска и, стреляя на ходу, зигзагами бросились вперед. Выскочивший из-за избушки большеголовый инопланетянин вскинул необычное оружие им навстречу и выстрелил. Шныгин, оказавшийся в поле действия этой хреновины, на секунду замер и почувствовал, что правая рука намеревается предательски бросить автомат. Правда, левая упорно сопротивлялась, но еще неизвестно, чем бы закончилось это противостояние, если бы Кедман точным броском не отправил попавшийся под руки булыжник на свидание с раздутой головой пришельца. Тот от такой радости рухнул вниз, как подкошенный. А Пацук, увидев, что все внимание пришельцев сосредоточено на капрале со старшиной, рванулся вперед. Зибцих дождался, пока тот зигзагами домчится до угла дома, а затем снова дал две длинные очереди, заставив пришельцев броситься на поиски новых укрытий.

А те, поняв, что окружены несметной армией, просто сошли с ума. Истошно вереща на каком-то птичьем языке, пришельцы бросились к «тарелке», и тот из них, что прятался в капусте, помчался прямо на Пацука. Зибцих хотел предупредить украинца, но не успел — есаул и инопланетянин столкнулись лицом к лицу. Впрочем, последний был явно не из спецназа! Пришелец застыл, оторопело открыв рот, а вот Пацук медлить не стал. Заорав во все горло украинский хит всех времен и государственных статусов — «Ты ж мэне пидманула…» — есаул с разворота влепил ботинком в живот врага. Тот, как мячик, отскочил на пару метров назад, запрыгал по грядке, круша дедушкин урожай, и затих, обнявшись с пугалом. Микола хмыкнул и, больше не обращая на пришельца внимания, помчался туда, где привязанный к козлам, верещал замученный в фашистской неволе Ильич, бросив по дороге учебную мину к входному люку тарелки пришельцев.

Остальные спецназовцы тоже времени даром не теряли. Кедман со Шныгиным, ведя ураганный огонь холостыми патронами по врагу, залегли и, не переставая стрелять, начали забрасывать тарелку подворачивающимся под руки хламом. Начиная от камней и веток, кончая коровьими лепешками. Последняя, правда, полетела в пришельцев в единственном экземпляре, да и то только потому, что капрал не видел, что именно взял в руки. А когда сообразил, за что схватился, едва не плюнул на бушующее вокруг сражение и не помчался к ручью руки мыть. Хорошо, что второй пришелец, вооруженный странной штуковиной, выстрелом попал всего лишь в ноги американца, чем заставил его отплясывать посреди двора форменного гопака, при этом настреливая себе нужный ритм из автомата.

Шныгину тоже не удалось уйти из-под вражеского огня. Его собственная правая рука вновь вступила в конфликт с разумом и, объявив суверенитет, принялась вытворять черт-те что. За нос, например, старшину уцепила. Впрочем, с этим бунтом Сергей довольно быстро справился, но неизвестно, чем бы закончился бой, явно грозивший стать неравным из-за огромного превосходства противника в вооружении и технике, если бы брошенная Пацуком мина в этот момент не взорвалась.

Тут и выяснилось, что не так страшен пришелец, как доктор Гобе. Низкорослые инопланетяне истошно завопили и закрутились на месте, явно оглушенные взрывом. Единственный вооруженный боец иной цивилизации бросил оружие и, шатаясь, побрел в свой крестообразный корабль. Да и остальные, натыкаясь на углы, поспешили укрыться внутри. А когда люк уже начал закрываться, покалеченный есаулом пришелец вскочил с капустной грядки и огромными прыжками помчался внутрь космического корабля.

Поскольку Кедман до сих пор плясать не перестал — понравилось, что ли? — единственной боевой единицей, способной остановить беглеца, оказался Шныгин. И Сергей попытался не дать врагу уйти, запустив в него обломком кирпича. К сожалению, старшина снайпером не был и по бегущей мишени не попал. Зибцих попытался исправить его промах, но единственными подходящими предметами для броска у него были только пустые сосновые шишки. Попасть-то в инопланетянина ефрейтор смог, но шишка — не кирпич. Если ею кого-то и можно с ног сшибить, то только престарелого эпилептического таракана. Пришельцу же удар шишкой по спине был как слону дробина. Он его даже не заметил и влетел внутрь корабля за секунду до того, как люк окончательно захлопнулся. Ну а потом уже ни ловить, ни сшибать спецназовцам было некого. Шныгин, конечно, кирпичом в «тарелку» попал, но никакого эффекта, кроме приглушенного грохота, добиться не смог. И помахав землянам на прощание опорными телескопическими стойками, корабль пришельцев скрылся в поднебесной вышине.

— Ушли, гады, — горестно вздохнул старшина, проводив «тарелку» тоскливым взглядом. — Ну и ладно. Хорошо, хоть старика спасли. Свисток, блин, хватит ногами дергать. Комон, еври бади, посмотрим, что там с дедом эти фашисты сделали.

Кедман враз перестал изображать из себя хохла и свалился в пыль так, словно у него вырубились батарейки. Сергей помог американцу встать, и тот шмыгнул носом, не сводя с сослуживца виноватого взгляда. Старшина хлопнул его по спине, дескать, со всеми бывает, и пошел за угол дома, где теперь уже не визжал, а жутко матерился старик. Кедман поплелся следом, да и Зибцих, стремительно сбежав с горки, присоединился к ним.

Когда троица добралась до задворков, Пацук деда от козлов уже отвязал и умело растирал старику затекшие конечности. Ну а дед Ильич, сидя на чурбаке, во весь голос излагал свои мысли относительно родителей инопланетян, их сексуальной ориентации и способов самоудовлетворения. Кедман с Зибцихом внимательно прослушали урок разговорного русского языка, великого и богатого, как всем известно. При этом тетя Маша даже пометки какие-то в блокноте сделал. А Шныгин заботливо заглянул в лицо старику.

— Ильич, откуда эти гады взялись? — во весь голос, чтобы дедушка мог услышать, проорал старшина. Пацук поморщился, так как основная волна звука досталась его барабанным перепонкам, но ругаться со старшиной пока не стал.

— А етить их заразу, капустную тлю, бабушка знает! — провопил в ответ старик. — Я нынче такой первачок ядреный выгнал, хоть святых из колхоза выноси. Дай, думаю, двери в избе открою, а то от одного егойного духа пьяней стельки сапожницкой стал, а тут и оне нагрянули. Сели, гады-супостаты, прямо посреди двора, Гришку, петуха мово, до инфаркта довели, и давай в избу ломиться, первач мой своими грязными лапами хватать. Да еще без спросу. Ну, я одному по рогам клюкой и зарядил. Да так, что он башкой все четыре ступеньки на крыльце пересчитал. Сверху донизу. Потом обратно. Клюка-та ему за шею как-то так странно зацепилась, а я-то, дурень, не посмотрел, да решил ею еще одного по морде приложить. Вот первого назад и дернул. Он четыре раза хрюкнул что-то по-своему. В счете упражнялся, поди. А остальные тут на меня и накинулись. Потащили, гады-супостаты, в огород, да давай к козлам привязывать, будто я им лесина какая. Я уж подумал, что точно на чурбаки меня распилят, да тут, слава те господи, — старик истово перекрестился, — вы подоспели. Спасли, можно сказать.

Дед тут же бросился лобызать своих спасителей. Причем, если Шныгин с Пацуком вытерпели лобзания с должной стойкостью спецназовцев, привыкших терпеть и тяготы и лишения, а Зибцих не поморщился и не сбежал только благодаря арийской выдержке, то Кедман от такой благодарности поспешил за спину старшины спрятаться. А впрочем, долго спасаться ему не пришлось. Старичок-лесовичок, удивленно посмотрев на физиономию негра, коротко присвистнул и сказал, что парня отмыть хорошенько надо, укорив при этом Шныгина за то, что тот за сослуживцами плохо следит.

— Ты мне уши-то не три. Негр! — фыркнул Ильич. — Эдак кажный тракторист неделю не помоется и негром может называться. А негров энтих в России нет! Они все в Африках да Америках живут. Ну, еще люди говорят, в Париже тоже немножко водятся. А у нас их отродясь не было и теперь быть не может. А у ентого, посмотри, и нос что ни на есть рязанский. А ты говоришь, негра. Тьфу на тебя, болтун!..

Поспорить с дедом, конечно, спецназовцы могли бы, но не стали. Во-первых, желания не было. А во-вторых, переубедить старика они вряд ли смогли бы. Даже если бы Кедмана догола раздели. Дедок тут же, на радостях от счастливого своего спасения, предложил бойцам того самого первача попробовать, который «гады-супостаты» незаконно конфисковать пытались. Отказываться от такого предложения, тем более, когда душа просит, было бы грехом великим, но «икс-ассенизаторы» все равно отказались. Зибцих с Кедманом от того, что даже подойти к дверям избы, из которых все еще на весь двор запахом этого первача наволакивало, а Пацук со старшиной по более прагматичным причинам.

— Может, попробуем все-таки по глоточку? — предложил украинец.

— Ни фига, — отрезал Сергей. — Во-первых, глоточками самогонку пить, это только перед людьми позориться. А во-вторых, Раимов сейчас сюда примчится.

— Да ладно! — фыркнул Пацук. — Нашему Коннику делать, что ли, больше нечего. Да и откуда он знает, что мы тут?

— Микола, ты иногда жутко умный, но чаще — совсем тупой! — заявил Шныгин. — Тут до нашего лагеря — километр с хвостиком. У майора слух, как у сторожевой собаки. Даже если он и не различит наши автоматы по звуку, то все равно проверять помчится, чтобы узнать, кто тут перестрелку полчаса вел. Ты не смотри, что Раимов худой и кашляет. Он мужик двужильный. Вот увидишь, минут через двадцать тут будет. Предлагаешь пьяными его встретить?

— А как мы Коннику объясним, почему у этой избы оказались? — поинтересовался Зибцих, дабы заранее скоординировать варианты ответов.

— Да проще простого, — пожал плечами старшина. — Мы с Пацуком скажем, что видели, как тарелка садиться. А вы объясните все так, как и было. Дескать, устроили нам заранее засаду, стали выслеживать, чтобы перехватить прямо на точке диверсии, да следом за нами к сторожке и пришли.

— Хорошо, — кивнул головой ефрейтор. — Может, теперь пойдем трофеи соберем. Кажется, пришельцы нам кое-что оставили.

— Пойдем, — согласился Сергей. — Только Пацука от этих вещиц подальше держите. А то он у нас что-то начал часто свой карман с научной лабораторией путать.

— Вот все бы вам, москалям, в украинцах плохое что-нибудь отыскать, — обиделся Пацук и демонстративно отказался идти собирать трофеи. Впрочем, немного он от этого и потерял, поскольку все, что его интересовало, уже успел собрать по дороге через двор, когда бежал спасать деда.

Глава вторая

Колыбель цивилизации, последний оплот галактического гуманизма и центр борьбы с межпланетным терроризмом. Можно просто Земля. Год ничуть не изменился. Зато место действия постепенно сдвигается из леса обратно на базу. В зависимости от скорости передвижения отряда. Время местное. От заката до рассвета и обратно. В произвольной последовательности.

Раимов был счастлив, поскольку в точности соответствовал персонажу пословицы «плох тот солдат, который не мечтает стать генералом». Нет, на генеральское звание майор пока не рассчитывал, но подполковничьи погоны ему уже прямо наяву грезиться начали. Да и было от чего! Все-таки недавно созданный отряд «икс-ассенизаторов», которым Раимов командовал, за короткий срок провел две боевых операции против пришельцев, и обе завершил успешно. Чего еще ни одному армейскому соединению во всем мире не удавалось. Пацук со Шныгиным упорно намекали майору на то, что есть повод выпить, однако Раимов все эти крамольные мысли в корне пресекал — не хватало еще возможного повышения лишиться из-за того, что какой-нибудь доброхот начальству о пьянке на базе доложить надумает!

Бойцам такая позиция майора, естественно, не нравилась, и все четверо агентов принялись роптать. Пацук со Шныгиным по велению души, а прочие исключительно из-за командного духа, который так некстати завелся в группе агентов. Раимов собрался было влепить всем по три-четыре наряда, в зависимости от степени красноречия бойцов, но тут случился нонсенс.

Майор, естественно, сразу после пресечения спецназовцами террористических действий пришельцев в районе безвестной лесной сторожке, доложил об инциденте по инстанции. Естественно, секретным кодом. И получил ответ. В котором черным по рации было сказано, что вся группа награждается повышением зарплаты и «благодарностями с занесением», а самому Раимову «РЕКОМЕНДУЕТСЯ» поощрить бойцов фронтовыми ста граммами и впредь, перед каждым боевым заданием, оную порцию непременно выделять. Вот и борись тут с пьянством в воинских частях! Майор поначалу от такого распоряжения оторопел, а затем рассудил, что со ста граммов Пацук со Шныгиным не только не окосеют, но даже и не поморщатся, а уж с остальными двумя бойцами справиться Раимов как-нибудь сумеет. Потому и перечить распоряжению не стал. Наоборот, торжественно довел его до сведения подчиненных.

— Поощрили называется! — обиженно буркнул Пацук, услышав приказ из Центра. — Да у нас на Украине цены на газ быстрее прибавляют, чем тут зарплату. Воно ж от таких прибавок знаете, что бывает?.. Просыпается утром президент, а к нему бац, и импичмент в гости пришел.

— Вот до сих пор не пойму, кто деньги больше любит, хохлы или евреи, — усмехнулся Шныгин и хлопнул Пацука по плечу. — Да не стони ты, Микола, еври бади, в натуре! Всех долларов не заработаешь. Скажи спасибо, что теперь сто грамм на душу официально принимать разрешили.

— И шо мне с этих ста грамм? Окорока на кухне пугать? — изумился есаул. — Да у нас с такой дозы даже пить не начинают.

— Хоть и умный ты, Микола, а все равно дурак, — шепнул ему на ухо старшина. — Сто грамм, это только повод объяснить Коннику, почему от нас водкой пахнет. Никто ж тебе не запретит из канистры спиртом догнаться!

На том и помирились. Ночь, естественно, перенесли с трудом, ворочаясь и мучаясь кошмарами в предвкушении завтрашнего возвращения на базу — вдруг обещанные «фронтовые» к тому времени отменят?! — а когда прибыли, наконец, в отремонтированный кубрик, выяснилось, что реальность куда страшнее любого кошмара — честно украденная канистра со спиртом исчезла! Шныгин взбесился и едва есаула не порвал на британский флаг. Дескать, спрятал, гад, канистру, и теперь хочешь сказать, что стройбатовцы ее спи… списали за ненадобностью?! Однако вскоре выяснилось, что Пацук не врет и действительно ничего не знает о том, где находится украденный из лаборатории Харакири спирт. Прояснил ситуацию Раимов.

— Итак, орлы, ну-ка докладывайте, откуда у вас в кубрике эта штуковина взялась? — грозно поинтересовался майор, ставя канистру со спиртом перед ровным строем «икс-ассенизаторов». — Мародерствуем? Разрушенные научные лаборатории грабим? — ответом ему было тишина. — Последний раз спрашиваю, кто у Харакири канистру со спиртом спер?

— Черментатор. Ей-ей, Черментатор! — хлопнул себя в грудь Пацук. — Пришел, бросил канистру, ничего не объясняя, и ушел.

— Так точно, товарищ майор, Черментатор, — поддержал украинца Шныгин. Раимов даже не посмотрел в его сторону.

— Агент Зибцих? — потребовал он отчета у ефрейтора.

— Так точно, герр майор. Черментатор, — не глядя в глаза начальству, доложил тот.

— И это называется немецкой честностью и дисциплинированностью?! — изумился Раимов. — Ну-ка, повтори, откуда канистра взялась?

— Черментатор принес, — резко выдохнув, доложил Зибцих.

— Сэр! Так точно, сэр. Они правы, сэр! — сделав шаг вперед, заорал американец.

— И ты, Кедман? — трагическим тоном Юлия Цезаря, получившего предательский удар от Брута, изумился майор. — Ох, испортили вас славяне. Отчислю с базы обоих к чертовой матери! — и обвел строгим, раздраженным взглядом бойцов. — Почему спирт не сдали сразу? Почему табличку на нем написали «сдать в лабораторию» и стройбатовцев заставили его относить?

— Кого? — оторопел Шныгин, обводя удивленным взглядом сослуживцев. Те выглядели не менее недоуменными. Пожалуй, за исключением Пацука. Тот, как всегда, за словом в карман не полез.

— Так, товарищ майор, некогда же было, — заявил украинец. — Собирались в поход, закрутились. А в спешке воно ж, знаете, что бывает?..

— Знаю, — перебил его Раимов. — Ладно, на первый раз вам поверю. Еще что-нибудь подобное повториться, простыми нарядами не отделаетесь. А пока отдыхайте! — и майор, круто развернувшись, вышел из кубрика.

— И какая сволочь такими шуточками занимается? — злобно поинтересовался у сослуживцев Шныгин, едва за Раимовым закрылась дверь. Все трое в ответ удивленно развели руками.

— Узнаю, убью! — пообещал старшина, но дальше эту тему развивать не стал. Все равно ведь никто не сознается! Да и не верил Сергей, что табличка на канистре — дело рук «икс-ассенизаторов». Что-то на базе странное твориться стало. Над этим крепко подумать следовало…

До ужина бойцы друг с другом практически не разговаривали. Происшествие с канистрой, конечно, будоражило умы «икс-ассенизаторов», но обсуждать его вслух почему-то никто не хотел. А Шныгин и вовсе так крепко задумался над этой проблемой, что незаметно для себя уснул. Зато для остальных его погружение в сон стало более чем заметным. Пацук, проводивший тщательную проверку состояния личных вещей, хотел даже старым шерстяным носком пожертвовать, чтобы немного храп старшины приглушить, но потом решил, что имущество портить не стоит, и смылся из кубрика, чтобы побродить по базе и посмотреть, какие изменения внутри произошли.

Кедман составил ему компанию, но только для того, чтобы убедить Хиро Харакири настроить спутниковую тарелку телевизора так, чтобы она чемпионат NBA принимать начала. А вот Зибцих остался и, стараясь не обращать внимания на богатырский храп старшины, принялся наводить в кубрике порядок, убирая крошки мусора, оставленного нерадивыми ремонтниками.

Собственно говоря, отремонтировали базу на славу. По крайней мере, двери расширили и укрепили до такой степени, что ни Шныгину, ни танку сломать их уже не удалось бы. Даже если оба постарались бы всю собственную огневую мощь использовать. Про стены Зибцих с полной уверенностью сказать такого не мог, поскольку, обклеенные белыми в мелкий розовый цветочек обоями, выглядели они вполне безобидно. А проверять их на прочность ефрейтор, естественно, не стал. По двум причинам. Во-первых, приказа не было, а во-вторых, не видел смысла в том, чтобы уродовать только что отремонтированное помещение. Вот так немец и провел все оставшееся до ужина время — наводя чистоту, любуясь новым интерьером и раздумывая, надолго ли его хватит.

Ужин прошел в теплой и дружественной обстановке. Потому как, хоть ситуация с канистрой и тяготила умы спецназовцев, но в целом, после недели дикарской жизни в лесу, блага цивилизации настроение бойцам подняли. Все, наконец, смогли нормально помыться, Шныгин выспался в мягкой постели, Кедман вдоволь насмотрелся баскетбола по телевизору, Пацук перестал волноваться за свои вещи, а Зибцих оказался-таки в атмосфере чистоты и порядка. В общем, все были рады, и даже приказ Раимова о том, что после ужина все должны собраться в актовом зале, настроения бойцам не омрачил. Они даже на рожу Инквизитора могли смотреть без мыслей об убийстве или паническом бегстве. В зависимости от темперамента каждого.

Первым, как и полагается, слово взял сам майор и довел до сведения личного состава приказ Центра о поощрении всех членов команды. К удивлению спецназовцев, прибавками к зарплате наградили не только их, но и ученых, от которых агенты толку еще не видели. Стоит отметить, что возмущаться по этому поводу никто не стал. Пацук, правда, пробормотал себе под нос о том, как «воно ж бывает, когда кое-кто на чужих горбах в рай въехать намеревается», но в целом тему развивать не стал. Тем более что Раимов, лишний раз доказавший исключительную остроту слуха, испепеляюще посмотрел на украинца. Наряд вне очереди, правда, давать не стал, не желая омрачать празднично-торжественную обстановку, но было ясно, что второй раз разговорчики на собрании Пацуку просто так с рук не сойдут.

— А теперь слово предоставляется профессору Зубову, — закончил свою пространную речь майор. Стоматолог встал с кресла. Нового, между прочим!

— Я думаю, определенные успехи в работе всей группы, несомненно есть, — заявил профессор, размахивая правой рукой так, словно держал в ней шашку и отбивался минимум от сотни белогвардейцев. — Работа проделана немалая. Я, например, установил, что двигатели инопланетных космолетов работают на совершенно неизвестном землянам топливе. Пока я условно назвал его «эллериум», по имени моей жены Эллы, но вполне возможно, что назову его именем тещи, которая своей смертью облегчила жизнь всему человечеству. Спросите, почему? Я вам отвечу. Только из-за того, что мать моей жены надумала все-таки помереть на сто двадцатом году жизни, я прекратил работу над мега-бомбой из антиматерии, — при этих словах Зубов замахнулся еще и второй рукой, от чего его развернуло вокруг своей оси. Не заметив этого, профессор продолжил доклад, да так и митинговал бы спиной к слушателям, если бы Раимов не развернул его.

— Так вот, закончим с тещей, перейдем к насущным проблемам, — провозгласил Стоматолог, в то время как майор изо всех сил старался удержать в состоянии покоя его левую руку. — Я сейчас изучаю это вещество и надеюсь, что смогу разработать технологию его синтеза в условиях Земли. Доктор Гобе тоже, в свою очередь, занимался делом. В частности, ему удалось выяснить, как называют себя пришельцы того типа, который вам удалось поймать. «Толпотоиды», правильно? — Инквизитор кивнул головой. — Вот и я говорю, что правильно. А Харакири-сан отчудил. Представьте себе только, мы втроем расписываем «пулю». У меня на руках почти полная масть, и я, естественно, заказываю девять на пиках. А Хиро берет и перебивает меня десятерной без козыря. И с чего, вы думаете, он заходит? С дамы бубен! Видите ли, он червового короля с бубновым перепутал. Ну, есть же такие дураки на белом свете?!

— Профессор, — строго остановил его майор. Зубов удивленно посмотрел на него, вырвал, наконец, левую руку из лап Раимова и трижды махнул ею.

— Хотя о своих успехах Хиро Харакири сам вам расскажет, — обиженно проворчал стоматолог и сел на свое место. То есть, хотел сесть на свое, а оказался у майора на коленях. Минут десять они разбирались, кто чье кресло занимает, а затем собрание было продолжено. И слово дали, как и объявил Зубов, компьютерно-электронному гению.

Харакири удивил всех с ходу. То есть, с того момента, как встал и пошел на трибуну. В руках компьютерщика оказалась какая-то странная уродливая штуковина, отдаленно напоминающая смесь автомата с компьютером, питающимся от автомобильного аккумулятора. Поставив громоздкий инструмент на стол президиума, Хиро Харакири начал свой доклад, из которого никто кроме ученых не понял ни слова. Но гению дали выговориться, а потом попросили повторить то же самое, но по-русски. Что Харакири и сделал.

— С навигационными приборами «летающей тарелки» и бортовым компьютером инопланетян я еще работаю. Пока, к сожалению, в их структуре мне не все понятно, но зато я наткнулся на интересную интерпретацию теории светопроводимости, — проговорил Харакири. — Всем давно известно, чтоориентированная на армию научная индустрия многих стран неоднократно пыталась разработать боевые лазеры, но по многим причинам это оружие до сих пор не считается эффективным. Так вот, при помощи инопланетных технологий я понял, что именно мешало ученым Земли сделать из лазеров супер-оружие! Квантово-фотонная теория…

— Харакири-сан, мы просили вас говорить попроще! — перебил его Раимов.

— Хорошо-хорошо, — склонился в поклоне японец. — Не буду углубляться в научную терминологию. Скажу только, что я проблему эффективности лазера решил, — Харакири ткнул пальцем в странную конструкцию на столе президиума. — Это, конечно, экспериментальный образец, требующий доработки, но его эффективность я продемонстрировать могу прямо сейчас.

И прежде, чем кто-нибудь успел сказать хоть одно слово, маленький японец схватил в руки довольно тяжелую конструкцию и, вскинув ее к плечу, прицелился куда-то поверх голов бойцов. Все четверо резко обернулись и увидели, как тонкий, словно игла, ярко-алый луч коснулся подвешенного на балке куска рельса. Совершенно без звука, если, конечно, не считать легко жужжания аккумулятора, луч прожег в металле три аккуратненькие дырки. Затем Харакири отпустил спусковой крючок и, переведя прицел чуть ниже, одним движением отрезал от рельса нижнюю часть.

— Вот так, — гордо повел итог мини-гений. — Главной особенностью этой модели является то, что вы можете регулировать мощность луча, используя его и как прицел, и как, собственно говоря, само оружие. Причем, у этой экспериментальной модели дальность действия до километра. И это еще не предел!

Раимов, собиравшийся секунду назад оторвать голову компьютерщику за несанкционированные испытания в только что восстановленном помещении, мгновенно передумал. Вместо этого, подавая пример подчиненным, он встал с места и принялся аплодировать японцу. Тот смущенно поклонился и полностью покрылся багрянцем, когда маневр командира повторили все четверо спецназовцев. Да и коллеги Харакири в долгу не остались. Гобе, например, целых два раза в ладоши хлопнул. Хотя и считал, что в войне с пришельцами победит не оружие, а психологическая подготовка, сила воли и прочие психотропные средства.

Впрочем, от мнения француза ценность открытия Харакири отнюдь не принижалась. Действительно, о таком оружии, как лазер японца, могла мечтать любая армия в мире. Ружье, способное на расстоянии километра наделать дырок в чугунном рельсе и при этом совершенно не обращавшее внимания на препятствия, что встретятся на пути луча, было грозной силой. Теперь оставалось только усовершенствовать его, скомпоновать и придать более благовидную внешность оружию. Хотя, несмотря на чудовищный вид и габариты лазерного ружья, «икс-ассенизаторы» уже горели желанием испытать его на полигоне. Но, услышав, что не получат новое оружие в руки, пока Харакири его не усовершенствует, разочарованно застонали и доклад Гобе слушали почти без интереса.

Француз, впрочем, хоть и смог сказать немало, но ничего столь эффектного, как лазер японца, предложить слушателям не сумел. В основном, все открытия Гобе сводились к конкретизации данных о физиологии пойманного пришельца, особенностям его языка и некоторым выводам о психосоматической работе человеческого мозга. Француз, хоть он сразу и пытался говорить на вполне доступном языке, вызвать интереса к своей речи не смог, и для того, чтобы его слушали, вынужден был прибегнуть к своему излюбленному способу — моральному терроризму.

Необходимо сказать, что, несмотря на то, что спецназовцы попробовали применить защиту — Пацук запел, Зибцих принялся считать овец, Шныгин стал изобретать новые матерные ругательства, а Кедман взялся комментировать финал NBA — довести до белого каления бойцов доктору все равно удалось. И не вмешайся в это шоу Раимов, может быть, лазер на живой мишени уже на этом же собрании ребята успели бы испытать.

— Все! Хватит, — рявкнул майор, прерывая вводившую в отупение речь доктора. — Объявляю собрание закрытым. Все свободны!

* * *

Земля. Хотя нет, земля немного ниже. Километра на три. Под килем. Трехпалубная яхта «Белый папуас». Владелец не установлен, поскольку на палубе народу тьма, но само по себе, даже без капитана, судно плавает под марокканским флагом. Местное время: где-то между Гринвичем и Нью-Йорком. Извините, господин секретарь Президента, точных сигналов передать не можем…

Полосатый шезлонг тихо скрипнул под массивным телом, прогнулся, затем почти скрючился, после чего вывернулся наизнанку, вылинял, разбросал полосы по ветру, а ножки по палубе. Наконец испустил облегченный треск и спокойно отдал концы. Блондинка, одетая в бикини и только что усевшаяся на шезлонг, удивленно осмотрелась по сторонам, отказываясь верить, что сидит на палубе, а от складного полустула-полукровати остались лишь тряпочка под тазом да щепки, раскиданные вокруг. С трудом вернув обратно все три подбородка, раскрывшиеся от удивления, блондинка попыталась оторвать от палубы необъятную пятую точку и, колыхая вымяподобными грудями, завопила на всю палубу:

— И это называется обслуживанием пассажиров? Капитан, быстро сюда! Иначе до конца жизни будешь управлять списанным тральщиком в порту Находка.

Элегантный, подтянутый капитан, еще секунду назад безмятежно попивавший пиво в тени козырька на мостике, побледнел так, что Майкл Джексон просто лопнул бы от зависти, узнай он, что негры настолько белыми бывают. Впрочем, если и был на свете человек, о котором капитан яхты сейчас думал меньше всего, то именно Джексон им и являлся. На что, естественно, поп-идол тут же обиделся и послал e-mail лично Президенту Соединенных Штатов с нотой протеста по поводу наглости зарвавшегося капитана. Джордж, что тоже естественно, сослался на марокканский флаг над яхтой и послал Майклу мыло, веревку и пожелание впредь слать электронную почту на адрес золотаря Ненюхова из города Кривопрышинска.

Впрочем, о компьютерном общении Президента с идолом на яхте знали немногие. А вот о встрече милой двухцентнеровой дамы с капитаном «Белого папуаса» услышали все пассажиры, члены команды, пролетающие мимо чайки, проплывающие рядом акулы и дрейфующие льды у Северного полюса. При этом последние тут же остановили свой дрейф и поспешили намертво вмерзнуть в побережье Гренландии. Капитан, естественно, то же самое сделать не мог, как и не имел полномочий использовать чехол от спасательной шлюпки в качестве кляпа и засунуть его пасть очень, конечно, элегантной, но уже слишком крикливой леди. Капитан был джентльмен и подобного обращения с дамой себе позволить не мог. Тем более что оная была о-очень большой шишкой. Никто, правда, не знал, где такие шишки растут, но зато все были прекрасно информированы о том, что с пышнотелой дамой в бикини лучше не связываться.

Капитан поспешил утащить женщину в свою каюту, от крена подальше, и там постараться хоть как-то успокоить разгневанную фурию, но едва они переступили порог, как дамочка страстным поцелуем впилась в обескровленные уста капитана. Тот истошно хрюкнул и попытался вырваться, но способности к сопротивлению у доблестного морехода хватило лишь на несколько секунд. Затем он обмяк и, едва дамочка разжала свои объятия, бесформенным желе сполз на пол каюты. Дамочка посмотрела на него, презрительно сплюнула и с досадой в голосе произнесла:

— Слабак! А еще говорят, что все моряки любвеобильные… — и тут же изменила форму, превратившись в секретаря Президента понятно какой страны.

— Отдыхай, доходяга. Я пошла… Тьфу ты, пошел! — заявил то ли секретарь, то ли пышнотелая «шишка» и, открыв дверь на палубу, замер. — Вот идиот, блин! Замаскироваться забыл.

Пару мгновений у него ушло на то, чтобы принять облик капитана яхты, и единственным свидетелем этого перевоплощения оказался заблудившийся папарацци, от скуки решивший поснимать дверь капитанской каюты. Экс-секретарь, бывшая леди Балластный Груз, некогда еще и кухарка президентской дачи, а ныне капитан «Белого папуаса» в одно мгновение оказался рядом с фоторепортером и, со словами: «У вас солнечный удар, сэр», стукнул папарацци кулаком по лбу. Тот мгновенно отключился, успев, правда, удивиться, как больно умеет бить солнце, а капитан-оборотень, подхватив фотографа на руки, отнес его в каюту и положил рядом с настоящим капитаном.

— Хм, это уже превращается в хобби, — задумчиво проговорил двойник, глядя сверху вниз на два бездыханных тела. — Надо будет проанализировать такую странную тенденцию.

Выйдя на палубу, капитан поправил китель и, поднявшись на мостик, вызвал в столовую всех секьюрити, имевшихся на яхте. После чего спустился вниз сам и, выстроив охранников в одну шеренгу, поблагодарил за хорошую службу, наградив каждого теплым, отческим поцелуем. Ну а поскольку телохранители всегда не очень резво соображают в неординарных ситуациях, таких, как странные повадки капитана и еще более странные падения закаленных на тренажерах охранников на пол после жарких капитанских поцелуев, то когда последний парень в строю секьюрити сообразил, что нужно делать ноги из столовой, оборотень был уже рядом с ним. Страстный поцелуй — и охранник присоединился к своим коллегам, застывшим на полу. Ну а еще через минуту все телохранители были свалены в одну кучу в глубине подсобки. Хмыкнув, двойник капитана запер дверь и вызвал официантов.

— Итак, друзья мои, приказываю вам угощать всех пассажиров лучшим вином, водкой, коньяком и любым алкоголем, который те пожелают принять, — скомандовал дубликат ошалевшему обслуживающему персоналу. — Да, и замените воду в бассейне на водку.

— На водку, сэр?! — окончательно оторопел старший официант.

— Именно на водку. Пусть народ тешится, — капитан-два широко развел руки в сторону. — Все-таки скоро начнется самое знаменательное событие за последние несколько лет…

* * *

Земля. А точнее, подземелья экс-колхоза «Красное вымя». Год тот же, та же осень. Те же рожи, но в профиль. В общем, начало главы, но с той разницей во времени, которое вам потребовалось, чтобы добраться до этих строк… Пи-пи-пи… Сколько там на часах?.. Правильно! Столько этих часов и есть.

Пацук с упоением брился уже третий раз за день и все равно никак не мог получить удовлетворения от состояния черепа вокруг оселедца. Ну, не хотела отросшая за неделю щетина исчезать бесследно! Прописалась она там. Выросла несгибаемой перед волей есаула. И завидев лезвие бритвы, тут же пряталась обратно в поры, появляясь наружу, стоило только Миколе убрать станок и поднести к черепу ладонь.

— А ты соляной кислотой ее, — посоветовал Шныгин и едва успел увернуться от пущенного в полет свободной рукой есаула левого десантного ботинка.

Сергей долго думать не стал и отправил на стыковку с плохо выбритой лысиной украинца попавшуюся под руку баскетбольную кроссовку Кедмана. Мастерски выполнить бросок старшине, правда, не удалось, поскольку «морской котик» попытался поймать улетающее имущество и, задев кончиками пальцев за пятку башмака, изменил направление его полета.

Баскетбольный башмак ударился о стену намного выше головы есаула и свалился Миколе прямо в руки. Украинец этим подарком не воспользоваться просто не мог и тут же зашвырнул туфлю обратно, стараясь попасть точно в лоб Шныгина. Сергей сидеть и ждать, пока нечто сорок последнего размера прибудет к конечной станции, естественно, не собирался. Он нырнул вниз с кровати, словно уходя из-под пулеметного огня, и предмет баскетбольной экипировки всей своей ребристой подошвой чмокнул хозяина в щеку.

Кедман, забыв, что до этого момента пытался не позволить своей обуви отправиться в полет, с диким рыком швырнул обувку обратно. Шныгин снизу, из прохода между кроватями, прекрасно видел траекторию полета башмака и понял, что не миновать есаулу ребристой печати на чело, но Микола каким-то чудом в последний момент поднял руку и кроссовок, задев об нее, изменил траекторию. И закончила баскетбольная обувь свой полет точно в районе солнечного сплетения Зибциха. Удар вышел не сильным, но немца разозлил. Ефрейтор, посчитав виноватым американца, тут же запустил в него пластмассовым совком, в который сметал мусор за секунду до знакомства с обувью Кедмана. И быть бы в кубрике настоящей бойне, если бы в динамиках внешней связи не раздался голос Раимова.

— А ну-ка, прекратить! Мать вашу в баскетбольную корзину, — заорал майор. — Детство в уставе заиграло? Пионерлагерь вспомнили? Я вам сейчас покажу, где вожатые зимуют!.. — и тут же базу залил звук тревожной сирены. — Агенты, к бою! Готовность номер один.

— Вот гад! Всю неделю в лесу концлагерь нам устраивал, и тут, в первый же вечер на базе, отдохнуть не дает. Не пойду никуда! — проворчал Пацук и тут же улыбнулся видеокамере, повернувшейся в его сторону. — Чего-с изволите, господин майор? Воно ж, знаете, что усталость с людьми делает? Была боеспособная группа и вдруг бац, пацифисты командира гвоздями к танку прибивают.

— Р-р-разговорчики! — рявкнул Раимов и запустил по второму кругу затихшую было сирену. — Агенты, бегом марш, строиться в главном коридоре!

Хотя всех четверых бойцов в команду «икс-ассенизаторов» и выбирали по всему миру как военнослужащих, наименее поддающихся любому воздействию со стороны, рычание майора на них подействовало, и через две минуты спецназовцы уже стояли в коридоре. С полным боевым снаряжением, как того и требовал устав. Несгибаемый Пацук тут же заявил, что Раимов с жиру бесится, Шныгин успел посетовать на то, что боевые лазеры еще не готовы, а вот Зибцих, напротив, был этому рад. А все потому, что применение нового оружие сведет на нет необходимость существования снайперов как таковых. С боевым лазером и косоглазый идиот на расстоянии в километр в десятипфенниговую монету попадет, было бы только зрение хорошим, чтобы красную точку на цели разглядеть удалось!

Раимов словно ждал, пока бойцы построятся, и вышел из штаба, едва последний агент встал в строй. Почти строевым шагом майор дошел до вытянувшихся по струнке спецназовцев и замер, задумчиво окинув подчиненных отческим взором. Видимо, осмотр удовлетворил Раимова, и он, кивнув головой, набрал полную грудь воздуха.

— У-у-у, упырь, — едва слышно пробормотал Пацук. — Задумался. Решает, из кого первого кровь начать пить.

Раимов резко выдохнул.

— Что там агент Пацук сказал? — развернувшись в сторону Миколы, поинтересовался он.

— А я говорю, товарищ майор, что группа по вашему приказанию построена, — широко улыбнулся украинец. — А то воно ж как бывает? Не доложит о построении никто, и стоит командир, как дурак, совершенно не ведая, что солдаты уже готовы ко всему. Даже к бою!

— Ох, дождешься ты, Пацук, что я специально для тебя здесь гауптвахту организую, — покачал головой Раимов, но дальше тему развивать не стал. Вместо этого он снова обвел взглядом строй. — Бойцы, сегодня нам предстоит новое, крайне важное задание. Из Центра только что поступило сообщение о том, что инопланетные террористы захватили группу очень влиятельных и знаменитых людей на шоу популярной во всем мире телеведущей со странным именем Опля. Думаю, не надо объяснять вам, какой резонанс в мире вызовет расправа над знаменитостями, показанная в прямом эфире? Люди просто перестанут верить в то, что правительства и армии их защищают. А это, как сами понимаете, чревато боком, — майор на секунду замолчал, переводя дух. — В общем, так, агенты. Центр дал приказ обезвредить пришельцев, захвативших шоу Опли. И сделать это нужно так, чтобы ни с одного землянина волосок даже не упал…

— Товарищ майор, тогда попросите их всех побриться налысо. Под Пацука, — недовольно буркнул Шныгин. — Мы же спецназ, а не школа бальных танцев! У тех и то платья рвутся, а мы с заложников пылинки сдувать должны? Это что же, когда пришелец в заложника целиться начнет, мне нужно будет вежливо попросить гражданское лицо уйти с линии огня? Или с самой Оплей дебаты по этому поводу устроить, еври бади?..

— Не надо меня усри… упри… умри… угри… — задумался Раимов. — Тьфу ты! Короче, не передергивай мои слова, агент Шныгин. Мне плевать. Можете всех заложников плясать заставить, лишь бы они живы остались и без тяжких телесных повреждений обошлись! Приказ ясен?

— Так точно! — дружно рявкнула в ответ вся четверка.

— Тогда чего стоите? — изумился майор. — Бегом марш к самолету!

Первое, что сделал старшина, едва поднялся по трапу самолета, так это шлепнул по броне танк, прошел в кабину пилота и хлопнул дремлющего в кресле летчика по плечу. Тот вскочил и удивленно вытаращился на Шныгина мутными глазами, в которых плескалось не менее литра отборной самогонки. В первую секунду Сергею показалось, что пилот совершенно не понимает, где он сам находится и кто это его будить надумал. И Шныгин был недалек от истины. Асс, действительно, соображал очень туго и полез было в карман за вожделенной бутылкой, способной восстановить нормальную работу серого вещества, но старшина не позволил пилоту таким варварским способом приходить в чувство.

— Короче, слушай сюда, браток, — проговорил Шныгин, сжав трясущуюся руку пилота железной хваткой. — Первый и последний раз предупреждаю: будешь на людях самогонку пить, душу травить своими бутылками, я тебя летать без самолета заставлю. На трех тысячах метрах. Понял меня, блин, еври бади? — летчик коротко кивнул. — Вот и умница! Бухать надумаешь — прячься, чтобы я тебя не видел. Иначе убью!..

— Агент Шны… Медведь, что у вас там происходит? — раздался в наушниках старшины голос обеспокоенный Раимова.

— Слава тебе, господи, включился слух, нюх и зрение нашей эпохи, — пробормотал себе под нос старшина. — Теперь даже пукать придется с глушителем.

— Что ты сказал? — майор тираду не расслышал и потому задавал вопрос вполне ласковым тоном.

— Да это я, шеф, с пилотом разговариваю, — отмазался Шныгин. — Прошу, чтобы он кондиционер включил, а то в салоне кто-то воздух испортил. Соленым салом ну, просто нестерпимо пахнет.

— Ты, москальская рожа, на кого бочку катишь?! — завопил в микрофон Пацук. — Репу свою давно из навоза не выкапывал? К самогонке на закуску?!

— Прекратить постороннюю болтовню в эфире, — тут же зарычал майор. — Повторяю задание: всему вашему зоопарку, мать его в кочегарку истопником, нужно выловить весь сельдерей из салатницы в ванной. Об исполнении доложить, и смотрите, ноги не замочите.

— Товарищ шеф, вы на всякий случай термометр-то под руками держите, — посоветовал Пацук, едва Раимов перестал говорить. — А то, я смотрю, у вас перегрев системы. Где ж это видано, чтобы салатницы с сельдереем в ванных комнатах стояли?

— Да не в комнате, а в самой ванной! — раздраженно рявкнул майор.

— Еще хуже, — констатировал есаул. — Шеф, вы уж поберегитесь. А то воно ж у переутомленного начальства, знаете, что бывает? Сидит оно себе, сидит, переутомленное, а тут бац, и два друга в белых халатах приходят для примерки эсклюзивного костюма с длинными рукавами…

— Все, Барсук, ты меня достал, — Раимов уже не просто заорал, он взревел благим матом: — Вернешься назад, будешь нору копать от меня и до Пекина. Раком!

— Норы, вообще-то, обычно лопатами копают, — раздался в наушниках задумчивый голос Зибциха. Шныгин с Пацуком взвыли от хохота.

— Мо-о-олчать! — рявкнул майор, и бойцы, дабы уберечь себя от возможных осложнений по службе, поспешили заткнуться.

Пилот тем временем, совершенно не обращая внимания на перепалку агентов с майором, запустил двигатели, прогрел их и, приготовив все к влету, задумался. Летчика не покидало стойкое ощущение того, что он забыл сделать какую-то важную вещь, и минут пять он тупо смотрел на штурвал, пытаясь это вспомнить. Ну а когда озарение снизошло, летчик испуганно осмотрелся по сторонам и, удостоверившись, что находится в кабине один, перекрестился и осушил половину бутылки с самогоном. Ну, теперь-то можно было и взлетать!

Едва супер-самолет оторвался от земли, как Кедман вновь начал бриться, мурлыкая себе под нос, если конечно, речитатив можно назвать мурлыканьем, песенку из репертуара гарлемской группы «Бед стрит крейзи чилдрен из Васюковки». Пацук недовольно покосился в его сторону и собрался было заглушить ненавистный рэп руладами украинской колыбельной, смысл которой сводился к тому, что если дочка будет плохо спать, то ее потом муж попросту в речке утопит, да передумал. Не к добру такие ужасы перед боевым заданием вспоминать. Поэтому вместо уроков по сольфеджио Микола занялся штрихованием лысины — негоже спецназовцу на шоу знаменитой телеведущей без камуфляжа приходить. Примут еще за какого-нибудь «Брата-2»!

Зибцих в силу привычки взялся за чистку оружия, но поскольку его «УФО-1» уже был отполирован, то немец стал надраивать все автоматы, которые попадались под руку. Шныгин свое оружие спрятал от ефрейтора подальше и завалился спать, натянув на нос пятнистую кепку. Правда, отдыхать ему пришлось недолго. Только Сергею во сне подали белую лошадь и пригласили принять парад на Красной площади, как тут какой-то чокнутый гаишник засвистел и потребовал от старшины предъявить права на вождение кобылы. Шныгин проснулся с твердым намерением заехать в рыло первому же, встреченному на пути, работнику ГИБДД, и оторопело уставился на Кедмана, что есть силы дувшего в свисток.

— Так, значит, из-за тебя это я парад не принял?! — грозно поинтересовался десантник у «морского котика». Тот от удивления глаза на пол-лица, хуже стрекозиных, вытаращил и свисток едва не проглотил — шнурок помешал. А когда старшина собрался продолжить обвинительную речь, неожиданно завыла сирена и заморгала красная лампочка.

— Я же говорю, что подлетаем, — облегченно вздохнул Кедман, предварительно выудив свисток из района гортани. — Поднимайте свои белые задницы.

— Эх, поднял бы я тебе кое-что до подбородка, — пообещал Сергей, но договорить снова не успел. На этот раз помешал пилот, не вовремя вышедший из кабины.

— Прибыли в заданный район, — констатировал асс, опасливо покосившись на Шныгина. — Спасибо за полет с рейсом нашей авиакомпании, как говорится, но посадки не будет. Я вам сейчас люк открою, а вы там сами смотрите, куда прыгать, — и с этими словами исчез в кабине.

— Не понял?! — взревел старшина.

— Сейчас поймешь, — пообещал Пацук, глядя в щель между бортом и опускавшимся люком. — Иди сюда, Репа бестолковая.

Шныгин как выглянул, да так и застыл — кругом, насколько хватало глаз, простиралось море. И не какое-нибудь Аральское, где килька с тиной, бензином и ядерными отходами еле-еле меду дном и поверхностью умещаются, а самое настоящее — сине-зеленое, с пенными барашками, бурунами, дельфинами и прочими морскими коньками. Старшина присвистнул.

— Так, мужики, кто-нибудь акваланги захватил? — поинтересовался он у сослуживцев. — Или вы тут все земноводные, еври бади?

— Так вот, значит, что наш любимый шеф имел в виду, когда по сельдерей в ванной говорил?! — зашипел Пацук. — Ну, товарищ шеф, я вам сейчас расскажу, как воно ж бывает, когда компоненты салата в соленой воде замачивают…

— Да подожди ты, — оборвал кулинарный урок есаула Зибцих. — Плавать не придется. Смотрите вниз. Там яхта.

Прямо под медленно опускавшимся самолетом, действительно, оказалась довольно большая, белоснежная, трехпалубная посудина. Выглядела она, конечно, очень впечатляюще, да только настораживало то, что ни на одной из палуб не было ни единой живой души. Впрочем, этот факт «икс-ассенизаторы» обнаружили позже. А пока все четверо невольно залюбовались океанской красавицей.

— Ни фига себе яхта! — удивился старшина. — Да это целый лайнер, в натуре.

— Тоже мне, лайнер. Яка невидаль! — презрительно фыркнул Пацук. — Да у нас на Днепре в таких корытах даже дошколят не катают.

— Ага. Эти суда президент Украины у «новых хохлов» с боем конфисковал, и теперь пытается нашему Президенту в качестве платы за газ впулить, — фыркнул старшина. Микола собрался достойно парировать, да не успел.

— Группа, внимание! — раздался в наушниках голос Раимова. — Сезон сбора сельдерея прошу считать открытым. Напоминаю, ваша задача — не испортить в клумбах розаны. Кстати, не перепутайте, сельдерей зеленый. Все остальное других цветов. Медведь со Слоном, как обычно, протаптывают грядку. Барсук, глубоко не зарывайся, а то Енот тебя из поля зрения потеряет и хрен его знает, чего там в ванне наполощет. Задача ясна? — и, не дожидаясь ответа: — С богом, зверики мои родные.

— Кто бы сомневался, что у него вся родня зверье, — проворчал Пацук и, чтобы отвлечь внимание от своих слов, заорал, слегка толкнув Шныгина в спину. — Первый, пошел!

— Да пошел ты сам, — предложил Сергей, правда, из люка, все равно выпрыгнул и, перекатившись через голову, замер у трубы, держа под прицелом часть кормы и весь правый борт. — Слон, чисто!

— В натуре, чисто, слон, — глядя, как Кедман опускается на палубу, недовольно проворчал в микрофон Пацук, которому так и не дали выговориться по поводу того, кто кому за газ должен.

— Отставить шуточки! — тут же раздался в наушниках голос Раимова. — Предупреждаю первый и последний раз: если кто-нибудь позволит себе во время боевого задания засорять эфир хохмами, прикажу расстрелять с самолета. Я не шучу!

Бойцы задумались. Судя по голосу, майор, действительно, не шутил. Хотя, понять, что именно происходит в голове другого человека, наверное, даже Гобе не дано. Тем более, если этот человек татарин. Славяне вон триста лет с ними общались, да так друг друга до взятия Казани и не поняли. А уж про всяких там евро-американцев, которые татарина от якута отличить не могут, и говорить было нечего! Поэтому проверять слова майора бойцы не решились и хохмить прекратили.

Кедман, которому Устав ВМС США думать не позволял, пока Пацук со Шныгиным размышляли, переместился вдоль трубы и взял под прицел левый борт и нос судна. Только после этого есаул со снайпером покинули самолет, и тот, поднявшись на десяток метров, завис над яхтой.

Единственный спуск на нижний ярус был на корме, и спецназовцы стали аккуратно перемещаться к нему. Пацук взял под контроль сектор старшины, снайпер навел автомат на трап, а сам Шныгин быстро переместился к спуску и, прижавшись к перилам, обвел стволом автомата весь пяточек на корме второй палубы, где располагался бассейн. Знаком показав сослуживцам, что они могут спускаться, старшина вдруг понял, что вокруг пахнет чем-то подозрительно знакомым. Несколько секунд Сергей пытался сообразить, откуда ему известно, чем может пахнуть яхта посреди моря, а затем понял — водкой! Что и подтвердил Пацук, первым спустившийся к бассейну.

— Мама моя, ридна Украина! — полным отчаяния голосом прошептал он. — Да в этом лягушатнике не вода, а водка! Шеф, вы нам «фронтовые» забыли выдать. Так, может, я глотну чуть-чуть? А то воно ж, может, и помру сегодня, так и не выпив!..

— Я тебе глотну, Барсук, — проворковал Раимов. — Так наглотаешься, как ни одному бобру и не снилось!

Вопрос был снят, но бассейн, полный водки, отвлекал внимание «икс-ассенизаторов», не давая возможности нормально работать. Тем более что и запашок над палубой стоял одуряющий. Шныгин с Пацуком его еще кое-как выдерживали, а вот непривычные к такому количеству алкоголя НАТОвцы начали потихоньку дуреть. Кедман принялся со свистком баловаться, то засовывая его в рот, то вынимая обратно, словно фигурный леденец на палочке, а Зибцих принялся «Ах, мой милый Августин» насвистывать. Раимов понял, что группу нужно срочно от бассейна уводить, и уже собрался отдать приказ, но тут дверь во внутренние помещения второй палубы открылась.

Бойцов с открытых мест тут же словно ветром сдуло. Кедман прилип к спасательной шляпке, стараясь слиться с ней в одно целое, Зибцих нырнул за кучу шезлонгов, сваленных почти у края кормы, есаул перекатился за пластиковый стол, а Шныгин, собиравшийся вломиться внутрь, прилип к стене, прямо за дверь. Он первым и увидел, что на палубу, шатаясь, выбрался широкоплечий и рослый мужчина, почему-то полностью зеленого цвета. Еле передвигая ноги, мужик добрался до бассейна и начал из него пить. Причем, погрузив голову в водку целиком.

— Вот варвар! — пробормотал старшина и, одним прыжком оказавшись около алкоголика, выдернул его из бассейна и перевернул на спину. Пацук тут же оказался рядом, а Кедман с Зибцихом взяли под прицел открытую дверь второй палубы.

— Мать моя барсучиха, — оторопел есаул, глядя на физиономию пойманного мужика. — Что вам тут, Рио-де-Жанейро что ли?!

Возмущаться Микола, действительно, имел полное право, поскольку вместо морды у позеленевшего мужика была какая-то жутковатая маска с оскаленными клыками, выпученными глазами и плоскими маленькими ушными раковинами, плотно прижатыми к голове. Есаул попытался содрать маску с несчастного, но к свою вящему удивлению обнаружил, что это не предмет карнавального костюма, а самое что ни на есть настоящее лицо.

Вывалившийся из кают на палубу мужик оказался пришельцем. Причем, нового, еще неизвестного науке вида! Старшина тут же, не раздумывая, тихонечко приложился к черепу инопланетянина прикладом автомата, а шустрый Пацук упаковал оного в две пары наручников — правую руку за спиной пристегнул к левой ноге, и наоборот. Зибцих, умудрившийся и видеть все, что происходило у бассейна, и держать под прицелом вход внутрь второй палубы, дал знак, что все чисто. Кедман тут же рванулся вперед и, прижавшись к стене, позволил войти остальным, контролируя всю протяженность широкого коридора.

— Шеф, а сельдерей, в натуре, зеленый, — доложил Шныгин, будто майор не видел происшедшего сам. — Один пучок запакован, ищем еще. Мясо пока не обнаружено.

— Какое мясо? — оторопел Раимов.

— А как еще заложников с этой Оплей называть? — пояснил старшина, и майору оставалось только горестно вздохнуть — сам спровоцировал подчиненного на нарушение кодового режима.

Вторую палубу спецназовцы зачистили очень быстро. Впрочем, ее и зачищать было нечего, поскольку почти никого — ни инопланетян, ни местных аборигенов — на ней не было. Исключение составила только странная парочка, запертая в подсобке. Шныгин так и оторопел, как их увидел. Он, видите ли, надрывается, жизнью рискует, людей спасая, а эти двое целуются взасос. Причем, ладно бы разнополые были, а то один — негр в белоснежном кителе, а второй лохматый мужик, с фотоаппаратом под мышкой.

— Уйди, пра-ативный. Ты нам мешаешь, — увидев в дверях старшину, протяжно заявил лохматый.

— Шеф, а можно я тут немножко пообщаюсь, — зачем-то посмотрев в верх поинтересовался Шныгин. — Мяса на обед отобью. Без тяжких телесных повреждений, естественно, как вы и приказывали.

— Да оставь ты их в покое, — вместо майора ответил Зибцих. — Секс-меньшинства тоже имеют право на существование.

— Чего?! — оторопел старшина. — Ты что, фашист, совсем с ума сошел? Вы же, вроде, голубых так же, как и евреев, уничтожали в войну.

— Я не фашист! Я немец. И не смей меня больше фашистом назвать, — рявкнул Ганс. — Понял, ты, сталинист хренов?!

— Гляди-ка, немец еще и ругаться умеет! — наигранно изумился Пацук. — Вот ведь воно ж как бывает…

— Отставить разговорчики! — прервал дебаты Раимов. — Продолжить сбор сельдерея.

Бойцам ничего другого, кроме как подчиниться, не оставалось. Зибцих пару секунд сердито поглядел на старшину, а потом махнул рукой — обида обидой, а во время боевой операции на коллегу злиться некогда. Оставив Пацука контролировать спуск на первую палубу, а снайперу поручив держать под прицелом дверь, ведущую к бассейну, Шныгин с Кедманом закончили очистку кают. Впрочем, как упоминалось выше, никого не обнаружили. А вот внизу все и началось!

Едва капрал спустился на первую палубу, как в коридор из какой-то комнаты вывалились два здоровенных пришельца. Оба были в изрядном подпитии, но, завидев землянина тут же бросились к нему. Кедман ждать, пока они приблизятся, не стал. Вскинув автомат, он дал короткую очередь по врагу, стараясь разворотить коленные чашечки атакующих. Однако, к его вящему удивлению, ударившись о ноги пришельцев, пули срикошетили и, издав истошный вой, заметались по коридору, пока не засели в подходящей двери. Капрал дал еще одну очередь, на этот раз целясь в грудь, но эффект был тот же — нулевой! Пули, разносившие в пыль бетон, не причинили пришельцами ни малейшего вреда. Да что там говорить, они и движение врага почти не замедлили.

Шныгин, едва услышав стрельбу, скатился по трапу вниз, на лету дав очередь по инопланетянам. Те, видимо, только вдвоем на одного смелые были, и, увидев, что к американцу прибыло подкрепление, задумались и остановились. Старшина с Джоном тут же разрядили по рожку в грудь врага, но видимого ущерба нанести не смогли. Инопланетяне, хоть и были в чем-то напоминающем облегающее трико, оказались абсолютно непробиваемы.

— Щемись, мужики! — завопил сверху Пацук. — Сейчас посмотрим, как они связку гранат выдержат.

Старшина с Кедманом тут же бросились в разные стороны, выбив плечами двери кают. Есаул швырнул обещанную связку в коридор, но за секунду до взрыва оба пришельца повторили маневр спецназовцев, укрывшись за стальными переборками. Зибцих протянул Пацуку еще одну связку ручных гранат, но прежде, чем Микола спустился вниз и попытался забросить взрывчатку в одну из кают, где укрылись пришельцы, коридор первой палубы заполнил густой зеленый дым. Есаул не видел даже пальцев вытянутой руки, поэтому швырять гранаты наугад не решился.

— Блокировать вход. Держаться в укрытиях, — скомандовал по рации Раимов. — Сейчас я вам Бобика на веревке спущу. Расширьте ему двери. А то может застрять.

Шныгин на ощупь нашел двери, ведущие из кают первой палубы на открытое пространство, и вышиб их. Ворвавшийся внутрь ветер промчался по коридору, на секунду разорвав клубы дыма, но затем те снова сгустились и сквозняку больше ни пяди занятого помещения не уступили. Дым, словно резиновый, чуть подавался под напором ветра, а затем возвращался назад. Спецназовцы оторопело уставились на это зрелище, оказавшись буквально парализованными от удивления на пару секунд. Но тут им на помощь пришел верный танк. Точнее, не пришел, а просто свалился с небес, пробивая переборки. Да так и ушел вниз, до самого дна трюма.

— Вот, мать их в Кукуевское ателье на примерку! — заорал майор. — Эти гады тарелкой своей тросы перерезали.

— Откуда она взялась? — оторопел старшина.

— А я почем знаю! — Раимов был просто взбешен. — С неба свалилась, мать ее…

Впрочем, договорить, где именно находится местожительство матери всех «летающих тарелок», майор не успел. Вокруг дыры, пробитой в переборках танком, вспыхнул ослепительный свет. Светофильтры на шлемах спецназовцев, конечно, сработали, но с опозданием в долю секунды, и эта заминка стоило того, что больше минут бойцы ничего не могли видеть. А когда зрение восстановилось, оказалось, что ни дыма, ни «летающей тарелки», да и самих пришельцев на яхте нет. А из пролома, с нижней палубы, на бойцов смотрит счастливое негроидное лицо Опли и камера телеоператора.

— Вы только что, в прямом эфире нашего шоу, видели беспрецедентную акцию по спасению заложников из лап межпланетного терроризма, — заявила ведущая на весь белый свет и тут же повернулась куда-то назад. — У меня вопрос к премьер-министру Великобритании. Скажите, сэр, вы испытывали во время этой акции сексуальное возбуждение…

— Группа, отступаем! — тут же заверещал в наушниках голос майора. — Марш все бегом на верхнюю палубу. И этого урода зеленого с собой прихватите, — и ворчливо добавил, едва спецназовцы бросились выполнять его приказание:

— Хорошо, что у вас морды размалеваны, а то бы прославились на весь мир! В следующий раз на любую операцию только в масках!..

Глава третья

Земля. Год все тот же. Задолбал уже. Швейцария. Закрытый на время горнолыжный курорт им. Ивана Сусанина. Посмотришь вокруг, и не скажешь, что не зима. Время раннее. Кое-кто в такую пору еще и не завтракал. Особенно на противоположной стороне земного шара.

Красота. Горы. Елка зеленеет, солнышко блестит. Птички щебечут. Соловьи поют. Под Курском. А на вершине простой швейцарской горы, лично знавшей самого Суворова, стояли четыре человека. Чуть пониже — еще четверо, затем — полтора десятка, и так, в геометрической прогрессии, до самого подножья. Со стороны это выглядело так, будто половина Швейцарии слегка сошла с ума и решила водить новогодний хоровод не только задолго до наступления самого праздника, но и далеко от здравого смысла — вокруг горы. А на самом деле это была всего лишь конференция Супер-большой Четверки, посвященная, естественно, борьбе с инопланетными оккупантами.

— Так, что вы говорите, Джордж, они там оккупировали? — поинтересовался российский Президент, задумчиво покачивая лыжной палкой. По недоразумению, хотел попасть ей в глаз Мао Дзе, но промахнулся. Исключительно из-за того, что китаец вертелся все время и норовил из горнолыжных ботинок выпрыгнуть, будто они на три размера больше, а не меньше положенного были.

— Спасибо, что напомнили, господин Президент! — американец радостно хотел хлопнуть по лбу Великого Кормчего, но потом вспомнил о двадцати миллионах голодных, несчастных и бездомных китайцев и решил, что безопаснее будет ближайшего сенбернара за лапу укусить.

— Так вот, правительством Соединенных Штатов, в частности, и всем народом Америки, в целом, а так же истинными демократами всего мира я уполномочен сделать следующее заявление, — начал было говорить свой торжественный спич Джордж, но заявление, встретившись с взглядом Президента, так и проследовало мимо. Не остановившись. И американец остался без оного.

— Джордж, я задал конкретный вопрос. Зачем разводить патетику? — поинтересовался глава российского государства. — Натюрлих, герр Еханссон? — и, увидев вытаращенные от удивления глаза Председателя Евросоюза, махнул рукой. — Ах, да. Я и забыл, что вы швед…

Руководители четырех государств собрались на саммит, конечно, не случайно. Поводом послужил в первую очередь захват инопланетянами яхты, напичканной знаменитостями и прочими влиятельными людьми, словно консервная банка астраханской килькой. Весь мир до сих пор с упоением смотрел полуторачасовую видеокассету, отснятую оператором Опли, на которой были запечатлены как кадры отвратительных бесчинств пришельцев, так и финальная сцена с участием загадочных, закамуфлированных лиц. И народы мира, естественно, те, у кого дома был телевизор, приставали к своим правительствам — там, где эти правительства, конечно, были — с требованием объяснить, что, черт возьми, вообще, на Земле творится.

А вот все местное население атолла Капингамаранги в количестве трех с половиной папуасов даже устроило марш протеста около американской военно-морской базы, в которую входила покосившая кибитка, еле дышащая на ладан радиостанция и полтора вечно пьяных морских пехотинца. Причиной всенародного возмущения послужил тот факт, что единственный на атолле ламповый телевизор «Рубин» сломался в самый неподходящий момент. После чего Джорджу пришлось полтора часа выступать в прямом эфире по Би-би-си, объясняя, что в происшествии виноваты не происки террористов с соседнего острова Науру, а обычная триодная лампа… В общем, одни неприятности от этих пришельцев!

Да и горнолыжный курорт в Швейцарии местом сбора Супер-большой Четверки был выбран отнюдь не случайно. Во-первых, Евросоюз, в целом, и вышеуказанное государство, в частности, условно считались нейтральными. А во-вторых, уговорить Президента приехать на этот саммит смогли, лишь пообещав катание на горных лыжах. Иначе он даже разговаривать на тему общего сбора не хотел.

— Нужно сказать, что народ требует объяснить, кто были те загадочные люди, освободившие яхту от террористов, — прервал затянувшееся молчание Еханссон. — А это означает… Что? — глава Евросоюза поднял вверх лыжную палку в правой руке. — Что кто-то из нас должен будет взять на себя ответственность за проведение этой операции.

— Может быть, ввиду сложившейся политической ситуации и укоренившегося общественного мнения, господин Президент сделает это? — поинтересовался у окружающих Джордж, а затем посмотрел на главу российского государства. — Все-таки база на вашей территории. Да и выборы у вас не скоро…

— Полностью поддерживаю Россию! — завопил Мао Дзе, видимо, соскучившийся от того, что на него никто не обращает внимания. Зато после крика остальные руководители сразу посмотрели в его сторону. Причем, все с одним и тем же выражением на лице, что в переводе означало «закопайте кто-нибудь этого идиота в снег».

— Господин Мао, Россия еще ничего не сказала, — Президент терпеливо, как душевнобольному, объяснил китайцу истинное положение вещей.

— Я знаю, — как другу душевнобольного, улыбнулся в ответ Великий Кормчий. — Просто хотел сказать, что если Россия найдет, куда пристроить двадцать миллионов голодных, бездомных несчастных и холодных китайцев, то никакой другой фразы от меня весь мир не услышит.

— Дорогой Джордж, вам нужны двадцать миллионов голосов избирателей в вашу поддержку? — повернувшись к американцу, ласково поинтересовался Президент.

— Конечно! — радостно воскликнул тот, но, услышав хихиканье Еханссона, и увидев, как довольный Мао достает из кармана сотовый телефон, изменился в лице. — То есть, нет!.. Мне избиратели нужны, а не китайцы!

— Значит, по-вашему, китайцы не избиратели? — угрожающе поинтересовался Великий Кормчий.

— Это у вас они избиратели, а у нас китайцы! — истерично завопил Джордж.

Российский Президент улыбнулся и, отойдя в сторону, навострил лыжи. Он, вообще-то, сюда прилетел не дебаты устраивать, а с горки покататься. И вот теперь, когда остальные члены Супер-большой Четверки нашли, наконец, чем заняться, можно было и начать спуск. Президент собрался прикинуть в уме, стоит ли сшибать по дороге охрану, а если стоит, то в каком количестве, но додумать свою мысль так и не успел. В китайско-американскую разборку вмешался Еханссон. Миротворец, блин, доннер веттер!..

— Господа, прекратите ругаться! — потребовал председатель Евросоюза. — Нам нужно объединиться и совместно выработать какой-нибудь план избавления от пришельцев и прекращения их коварного нашествия на нашу… Что? Прекрасную, загаженную смогом, замусоренную ядерными отходами планету, у которой, к тому же, естьнесколько совершенно прелестных дырок в озоновом слое…

— Господин Еханссон, вы это уже говорили, — горестно вздохнул российский Президент, осознав, что пока гигантский слалом отменяется.

— Когда? — удивился швед.

— В прологе посмотрите, — назидательно указал нужное место глава Государства Российского. — И вообще, книги иногда читать нужно. Хотя бы те, в которых про вас пишут.

— А что, про меня уже книги пишут? — поразился Еханссон и хотел еще что-то про автора спросить, но ему помешал проклятый янки.

— Господа, мы отвлеклись от обсуждения важной геополитической, так сказать, проблемы, — нетерпеливо напомнил Джордж.

— Я полностью поддерживаю… — начал было говорить Великий Кормчий и замялся, переведя взгляд с американского президента, на русского. — …Россию! Действительно, давайте лучше о двадцати миллионах китайцев поговорим. Кстати, господин Президент, а где ваша секретная база находится? Может быть, там полтора-два миллиончика моих бездомных подданных поместятся?..

Никто из президентов этого, конечно, не видел, а зря. Потому как не каждый день случается, что у лыжной палки вырастают уши. Самые настоящие, розовые, слегка отмороженные. Глаза на ушах, естественно, не выросли. Иначе это бы уж полный перебор генетических мутаций получился! Однако, и не имея глаз, уши на палке Мао Дзе легко сориентировались в направлении российского Президента.

— Извините, уважаемый Кормчий, но мы уже эту тему обсуждали, — строго проговорил глава Государства Российского в ответ на бестактный вопрос. — Во-первых, у нас в стране своих китайцев хватает. А во-вторых, место расположения секретной базы никого из вас не касается…

Дальнейшая дискуссия для лыжной палки интереса не представляла. Оная часть горнолыжного снаряжения, самым бессовестным образом вырвалась из рук китайца и, помахав на прощание ушами, покатилась вниз с горы. Телохранители Мао, естественно, бросились искать сбежавший от Великого Кормчего спортивный снаряд, но когда один из охранников вместо лыжной палки увидел гремучую змею, которая тут же поцеловала его взасос, то стало вполне понятно, отчего ни палку, ни этого телохранителя потом так и не нашли…

Зато нашли кое-что, точнее, кое-кого другого. Под одним из сугробов, почти у самой вершины горы, телохранители Мао откопали маленького неприметного человека в шляпе и потрепанном пальто. Человечек сопротивления не оказал, и его совершенно спокойно притащили наверх, к тому месту, где стояли члены Супер-большой Четверки. И тем, за исключением самого Мао, не оставалось ничего другого, как разинуть от удивления рты.

— Вау, — разинул рот Джорж. — Господин Шаарон, что вы тут делаете.

— Да вот жена за подснежниками послала, — потупив глаза, ответил человек в шляпе. — Ищу теперь. Под снегом.

— Ариэль, не вводите коллег по управленческому цеху в заблуждение, — укоризненно проговорил российский Президент. — Вы же, как обычно, шпионите.

— Для этого у меня «Моссад» есть, — улыбнулся человек. — Я на саммит, вообще-то, приехал.

— А это кто? — оторопело поинтересовался Мао.

— Премьер-министр Израиля, — ответил ему Еханссон.

— Правильно, — улыбнулся Шаарон. — И этот премьер-министр требует, чтобы его страну подключили к участию в проекте.

— Бросьте, Ариэль! Вы же знаете, что это невозможно, — отрицательно покачал головой Президент.

— Тогда, боюсь, я буду вынужден сделать координаты вашей базы достоянием общественности, — тяжело вздохнул премьер-министр. — Вы понимаете, как тяжело мне будет пойти на этот шаг, но безопасность моей страны превыше всего.

— А откуда вы эти координаты знаете? — подозрительно посмотрел на него Джордж. — Я их и то не знаю…

— А мой «Моссад» все знает, — снова улыбнулся Шаарон. — Ну так что? Вы принимаете мое предложение?

Президенты переглянулись и развели руками. А что им еще оставалось делать?..

* * *

Земля. Год две тысячи по желанию. Там, где Макар телят не пас. А именно в бывшем колхозе «Красное вымя». Местное время никого не интересует, потому что все хотят спать. Смена часовых поясов сказывается…

Вся четверка «икс-ассенизаторов» выбралась из самолета, уставшая, голодная и злая. Лишенные возможности завершить операцию так, как им хочется, да еще нанюхавшиеся, но так и не глотнувшие водки бойцы зверствовали. Шныгин с Кедманом, например, по очереди пинали контейнер с зеленым пришельцем. Очередь не возражала. Во-первых, потому, что стояла на раздаче халявного пива, производимой кандидатом в местную областную думу, во-вторых, была за сорок километров от базы. Ну а в-третьих, ничего о существовании Кедмана со Шныгиным, да что там говорить, и контейнера с пришельцем, знать не могла. Да и не долетел бы оный сундук до очереди, хоть и пинали его бойцы старательно.

Пацук с Зибцихом вели себя не столь безобразно. Хотя, это с какой стороны посмотреть! Если старшина с капралом могли нанести вред только стенкам контейнера, поскольку пришелец внутри был укреплен на специальных амортизирующих растяжках, то есаул своими непрестанными стенаниями наносил непоправимый вред ушам Раимова. Ну а вдобавок, Кедман присоединился к Сергею исключительно из спортивного интереса. А вот Зибцих, зная о нелюбви майора к художественной самодеятельности, пел «Мой милый Августин», специально фальшивя. Чтобы начальство помучилось. Впрочем, чего с немца взять? Просто попал под плохое влияние украинца, а вернуть арийца на путь истинный было некому…

— Мо-олчать, твою мать Паваротти на подпевку! — наконец, не выдержав истязаний, рявкнул Раимов.

— Это вы кому приказ дали, герр майор? — наивно поинтересовался Зибцих.

— Тебе, конечно, — вместо Раимова ответил Пацук. — И как я товарища майора понимаю! Знаешь, воно ж как бывает, когда татарина немецкими песнями долго мучают?..

— Мо-олчать, твою мать в еврейское гетто! — еще громче заорал в микрофон Раимов. — Молчать всем! Пацук — два наряда вне очереди, Зибцих — три!.. — Кедман со Шныгиным переглянулись и, подмигнув друг другу, заржали, как пони в зоопарке.

— А вам обоим по четыре, — тут же наградил их майор. — Мало?

— Никак нет! — наученные горьким опытом, дружно ответили все четверо, а Пацук еще и добавил шепотом:

— Чингисхан недоделанный.

— Что там агент Пацук бормочет? — тут же последовал угрожающий вопрос от Раимова.

— Говорю, что наушники мне чинить нужно, — отрапортовал есаул. — Слышу вас плохо. Сколько там москалю с негроиудеем нарядов? Семь?

— Семь, — согласился майор. — Но тебе!..

— За что?! — оторопел украинец, забывший о строжайшем запрете на разговоры по теме национализма и шовинизма.

— Вдобавок к тем двум, — разъяснил смысл наказания Раимов.

— Есть, вдобавок к тем двум, — обречено согласился Пацук и знаками показал старшине с капралом, что именно он сделает с ними при первой удобной возможности. Что в переводе на нормальный язык означало… (вырезано цензурой)…ать!

— Вот извращенец, блин, еври бади, — рассмеялся в ответ Шныгин, у которого плохое настроение после девяти нарядов, полученных Пацуком, как ветром сдуло. — Лечить тебя, Микола, надо. В тюремной клинике для маньяков и эмоционально неуравновешенных хохлов.

Есаул, которому улучшить настроение было нечем, решил не отвечать на этот выпад старшины. Микола махнул рукой, давая всем понять, что с глупым москалем разговаривать бесполезно, и ускорил шаг, торопясь сбросить с себя амуницию. Ну а поскольку догонять есаула никто не стал, то и увидеть сюрприз, поджидавший бойцов на базе, Пацуку довелось первому. А сюрприз этот был чуть больше метра шестидесяти ростом, темноволосый, черноглазый и затянутый в хорошо подогнанную камуфлированную форму. Сюрприз стоял в коридоре рядом с Раимовым, улыбался, хлопал глазами и, сколько Пацук ни тер глаза, продолжал оставаться женского рода. В смысле, пола… Или все-таки рода?.. А впрочем, Миколе было все равно!

— Мать моя, ридна Украина, — оторопело пробормотал Пацук, когда понял, что видение никуда деваться не собирается. — Товарищ майор, ущипните меня. А то с солдатами воно ж как бывает? Воин, он же не монах. Добровольного обета безбрачия не давал. И когда солдата долго держат на закрытой базе и без увольнений, то ему бац, и командир женщиной казаться начинает, — Микола ткнул пальцем в сторону девицы. — Кто этот призрак моей мечты? Кухарка? Официантка? Медсестра?.. Только не говорите, что это ваша жена! Я же не могу родного командира пристрелить!

— Может быть, перестанешь паясничать, агент Пацук? — сердито поинтересовался Раимов.

— Что делать?! — почти искренне удивился есаул и повернулся к застывшим в дверях сослуживцам. — Мужики, похоже, товарищ майор сегодня том энциклопедии на букву «П» читал.

— Два наряда вне очереди, — не меняя выражения лица, парировал Раимов.

— Да что мне, солить, что ли, эти наряды? — взбесился Пацук.

— Еще два, — увеличил дозу майор.

— Есть, еще два, — махнул рукой есаул. — Давайте, мучайте меня все. Я с сегодняшнего дня в лигу мазохистов вступил. А шо прикажете делать? Воно ж как бывает, когда украинец остается один в обществе дегенератов…

— Мо-олчать! — не вынеся стенаний Пацука, рявкнул Раимов. — Строиться всем!

Неизвестно почему, но даже в двадцать первом веке такой анахронизм, как беспрекословное выполнение солдатами приказов командиров, почему-то не отменили. Всякие там пацифисты и прочие панки, конечно, выдвигали этот вопрос на всенародное обсуждение, когда оказывались в армии, но, посидев пару-тройку суток на гауптвахте, в корне изменяли свое мнение и разговаривать с сослуживцами на всякие бунтарские темы переставали.

Четверо «икс-ассенизаторов» к числу вышеназванных искателей сложностей никогда не относились. Зато почтительно относились к Уставу и с детских лет знали, что приказы командира нужно выполнять. Поэтому и встали в строй, ни секунды не мешкая. Раимов подождал, пока бойцы подравняются, а затем вполоборота повернулся к девушке.

— Бойцы, представляю вам вашу новую сослуживицу и коллегу, так сказать, — торжественно провозгласил он. — Это Сара Штольц, сержант израильской разведки. Специализировалась на шпионаже. Теперь будет служить вместе с вами. Прошу, как говориться, любить и жаловать.

— Прямо сейчас? — придав лицу отупело-наивное выражение, поинтересовался Пацук.

— Что прямо сейчас? — оторопел майор.

— Любить. И жаловать, — терпеливо пояснил есаул. — Жаловать, кстати, чем? Чинами, имениями на Канарах? И какое жалование, вообще, она за любовь берет?..

Пока Раимов глупо таращился на Пацука и безмолвно хлопал ртом, словно Чаплин в немом фильме, Сара Штольц, похоже, окончательно потеряла терпение. Впрочем, внешне это никак не выражалось. Девушка все так же мило улыбалась и, казалось, ничуть не обижается на тупые шуточки Пацука. Как и не обращает внимание на украшенные глупыми ухмылками физиономии остальных бойцов. Повернувшись к Раимову, Сара тронула его за плечо.

— Разрешите, господин майор? — попросила она.

Майор, совершенно не догадываясь о том, что именно придется разрешить девушке, кивнул головой. И Сара, не переставая улыбаться, сделала шаг вперед. Пацук улыбнулся в ответ, заранее придумывая ответ на какой-нибудь выпад новобранца в юбке… Хотя нет. Без юбки Штольц была. В брюках… Так вот, Пацук улыбнулся, ожидая колкого выпада. И дождался. Сара улыбнулась еще шире и одним молниеносным движением сгребла в кулак то, чем обычно гордятся Пацуки… Нет, не сало… Микола тихо хрюкнул и застыл, боясь пошевелиться.

— Не думаю, что здесь, на базе, предусмотрена должность штатного сексопатолога, — продолжая улыбаться, проговорила Штольц в то время, как весь личный состав «икс-ассенизаторов», во главе с командиром, оторопело таращился на происходящее. — Так вот, я, конечно, не специалист, но как женщина о таких проблемах больше мужчин, естественно, знаю. Поэтому могу лично вам, есаул, облегчить муки, происходящие от гормонального перебора, и удалить некий орган, оказывающий катастрофическое давление на ваш мозг. Или на то, что от этого мозга осталось. Ну что, приступить к операции немедленно? — Пацук, не произнеся ни звука, отрицательно покачал головой.

— Как хотите, — пожала плечами Сара. — Только боюсь, в следующий раз эту процедуру вам будет делать не столь очаровательный доктор.

Девушка с разочарованным вздохом отпустила «гордость Пацуков» и сделала шаг назад, остановившись чуть позади майора. Микола тоже вздохнул. Но с облегчением, запоздало вспомнив, что в Израиле девушки с детства приучены управляться любым оружием и оказывать первую помощь всяким сепаратистам, шовинистам и всяким антисемитам, вырезая у них разные, совершенно ненужные, части тела. Зато Кедман, похоже, этого не знал. Сделав шаг вперед, он завопил:

— Сэр! Разрешите обратиться, сэр, — Раимов, все еще пребывающий в прострации, кивнул головой. — А где сержант будет спать, сэр? Если в кубрике, сэр, то, поскольку там только четыре кровати, я могу потесниться. Мы вдвоем вполне на моей койке уместимся, сэр!..

— Не положено, — пробормотал майор и, наконец, окончательно пришел в себя. — Мо-олчать!!!

Шныгин, собиравшийся было поддержать шутку американца, торопливо проглотил все, что просилось на язык. Есаул, намеревавшийся посоветовать Кедману на ночь сдавать в оружейную комнату кое-какие органы, тоже посчитал молчание золотом. Да и Сара, готовившаяся парировать шуточку капрала, услышав рык Раимова, решила, что подавать какие-то реплики в такой ситуации слишком опасно для собственной карьеры.

— Вы что себе позволяете, мать вашу… вовремя на аборт не отвели! Не при дамах, конечно, будь сказано, — Раимов покосился на Штольц, но в дальнейшей своей речи скидки на половую принадлежность подчиненных уже не делал. Поэтому привести ее целиком не представляется возможным. Стоит упомянуть только, что Пацук с Кедманом получили по пять нарядов, Шныгин — два за то, что не соответствующую уставу рожу скорчил, да и Саре, за ее самодеятельность с оказанием первой помощи пара нарядов перепала. Все время молчавшего Зибциха майор наградил одним. Видимо, просто за компанию. Ну а под конец своей речи Раимов пообещал, что завтра же стройбатовцы получат приказ отстроить гауптвахту, которая и станет родным домом для подавляющего большинства «икс-ассенизаторов».

— Ну а для особо понятливых, — майор выразительно посмотрел на Пацука, — я напомню, что имею полномочия писать приказы об отчислении, разжаловании и прочих милых подарках от злого командира. Больше повторять не буду! Мне нужна дисциплина в отряде и сплоченность бойцов. Иначе противопоставить пришельцам мы ничего не сможем, — Раимов, наконец, успокоился. — Я и сам не в восторге от того, что ко мне в отряд прислали женщину, поскольку считаю, что они детишек рожать должны, а не с автоматом за пришельцами бегать. Но раз уж Сара оказалась здесь, я требую относиться к ней в первую очередь как к боевому товарищу. И лишь потом… Впрочем, никаких потом. Только как к боевому товарищу и никак иначе. А вопрос по поводу того, где будет спать агент Штольц, будет решен еще сегодня. Ясно?!

— Так точно, — рявкнули бойцы, потрясенные красноречием командира. А Сара сделала шаг вперед.

— Господин майор, мне не нужно никаких поблажек, — застыв по стойке «смирно», заявила она. — Я хочу, чтобы вы не только призывали бойцов относиться ко мне, как к равноценному агенту, но сами следовали этому правилу. Я могу спать и в общем помещении. Как могу и постоять за себя, если кому-то захочется «клубнички».

— Два наряда вне очереди, агент Штольц! За разговорчики в строю, — рявкнул Раимов, а затем кинул головой. — Хорошо… Агент Зибцих, поможете Саре принести со склада кровать и установить ее в кубрике. Все свободны. До обеда привести себя в порядок. Затем будет «разбор полетов». Поговорим о том, что вы на яхте учинили! — и Раимов, круто развернувшись, пошел в штаб.

Шныгин задумчиво посмотрел вслед уходящему начальству. Происшедшее на яхте, конечно, обсудить следовало, но старшина не думал, что бойцы сделали что-то неправильно. Действовали они только так, как были обучены. Старались освободить заложников быстро, эффективно и бесшумно. Ну а когда были обнаружены пришельцами, то, естественно, открыли огонь на поражение. Ну а то, что в ходе этих действий была наполовину разрушена яхта — всего лишь незначительный побочный эффект. Тем более что всех заложников удалось спасти. Целыми и невредимыми, как и требовало начальство. Так что, тут претензий к «икс-ассенизаторам» быть не должно! А вот у них, в свою очередь, претензии имеются. И в первую очередь к качеству своего оружия!

То, что из-за неспособности автоматов «УФО-1» пробить бронетрико пришельцев, никто из агентов не погиб, можно было считать счастливой случайностью. В этот раз бойцам повезло. Инопланетяне для борьбы с «икс-ассенизаторами» применили какой-то неизвестный газ, и бойцам оставалось только радоваться, что фильтры шлемов, в отличие от боевого оружия, сработали надежно. Однако второй раз на удачу рассчитывать было нельзя, и при следующем столкновении с пришельцами все может закончиться куда более плачевно. Спецназовцам требовалось новое оружие. И именно об этом старшина и собирался говорить с майором.

Впрочем, не он один. Остальных членов группы терзали те же самые мысли. Впрочем, как истинные спецназовцы, «икс-ассенизаторы» с мыслями успешно боролись. Причем, не только с этими, но и со всеми вообще. Поэтому Зибцих со спокойной душой принялся чистить оружие, Кедман с чистой совестью отправился в душ, а Микола, едва придя в кубрик, принялся что-то вырезать из картона. Шныгин свалился на кровать, ленился и наблюдал за есаулом, пытаясь понять, что это за приступ аригамизма на украинца напал. Впрочем, наблюдал не он один. Сара, на которую после случая с Пацуком и внимание-то обращать боялись, тоже пыталась рассмотреть, что делает украинец. Через пару минут это занятие ей надоело.

— Микола, а чем ты занимаешься? — поинтересовалась она, подходя к Пацуку сзади. Бедный украинец даже подскочил от неожиданности.

— Чур меня! Сгинь, бисово создание, — рявкнул он. — И больше так не подходи. А то знаешь, как воно ж бывает, когда всякие безбашенные израильтянки втихаря к честным украинцам подбираются?.. — есаул задумался. — А черт его знает, что в таких случаях бывает. Поэтому лучше уйди!

— Нет, в натуре, блин, Микола, что ты там делаешь? — поддержал женщину старшина. — Заявление об уходе в отставку пишешь? Или затычку для рта мастеришь?

— Угу. Вот как заткну ею твой поганый москальский рот, так у тебя и прием и выход пищи через одно и то же отверстие идти будет, — буркнул есаул и распрямился, показав народу изготовленный собственными руками трафарет пятиконечной звезды.

— И на хрена?.. — удивленно поинтересовался Шныгин.

Микола ничего не ответил. Вместо этого запасливый украинец достал неведомо откуда баночку с красной краской и кусочек поролона. Аккуратно застелив подушку старым номером «Пионерской правды» за тысяча девятьсот восемьдесят второй год, Микола забрался на кровать и принялся при помощи трафарета рисовать в изголовье пятиконечные звезды. Старшина от удивления разинул рот.

— Охренел? — поинтересовался Шныгин. — Ты что делаешь?

— Наряды вне очереди отмечаю. А то считать уже, блин, задолбался, — зло ответил есаул и повернулся в сторону камеры наблюдения. — Товарищ майор, не подскажете, сколько мне звездочек рисовать? Нарядов невыполненных скильки у меня осталось? Шестнадцать или семнадцать?

— Теперь двадцать. Для ровного счета, — откликнулся Раимов. — А теперь сотри все.

— Ни за что! — уперся украинец. — В Уставе не сказано, что я не имею право фиксировать свои личные достижения таким способом.

— Устав не для тебя одного, агент Пацук, придумывали. И то, что найдется один идиот, решивший стены в казарме звездами изрисовать, представить никто из составителей Устава не мог, — рявкнул майор. — Зато они знали, что появление идиотов в армии, в принципе, возможно. Поэтому и написали, что солдат должен беспрекословно выполнять приказы командира…

— А еще написали, что приказы командира не должны служить для морального унижения подчиненных, — отрезал есаул.

— Товарищ майор, он же, в натуре, ничего не нарушает, — вступился за сослуживца Шныгин. — Пусть себе рисует. Это и вам полезно. Не забудете, сколько с него спрашивать нужно будет…

— Мо-олчать! — перебил его Раимов. — Агенты Шныгин и Пацук, в штаб. Бегом марш! — и связь с командиром, пискнув, оборвалась. Есаул со старшиной переглянулись, но не выполнить этот приказ просто не могли. Синхронно выругавшись, оба пошли к дверям, провожаемые задумчивым взглядом Сары.

Вопреки ожиданиям двух излишне хорошо знакомых с уставом бунтарей, майор не стал устраивать разнос. Зато устроил в штабе настоящее собрание. Правда, ученых в этот раз не было. Пред ясными очами Раимова предстали четверо «икс-ассенизаторов». В том числе и измазанный ружейным маслом Зибцих, и чистый, но одетый не по форме — замотанный в простыню — капрал. Шныгин с Пацуком недоуменно переглянулись и встали в общий строй, который, с учетом внешнего вида старшины и есаула, выглядел очень странно — по форме был одет только сам майор. Да и тот, естественно, не в строю стоял, а с умным видом прохаживался рядом.

— Собственно говоря, я вызвал вас сюда по трем вопросам, — загибая пальцы, проговорил Раимов. — Во-первых, нам нужно было обсудить с вами методы укрепления воинской дисциплины во вверенном мне подразделении. Во-вторых, я собирался поговорить о единственной, так сказать, женщине в нашем коллективе. Ну и еще нужно провести разбор операции на яхте. Но, подумав, я изменил свои планы. Первые два вопроса обсуждаться не будут…

Бойцы тут же радостно загудели. После вступительной речи майора все четверо поняли, что им грозят серьезные неприятности, и Раимов, следуя новомодным западным веяниям, предложит спецназовцам самостоятельно выбрать для себя наказание. Из очень короткого списка, разумеется. Но финал спича обрадовал бойцов несказанно. Впрочем, не надолго!

— …А не будут они обсуждаться только потому, что говорить тут не о чем, — заглушая радостное гудение бойцов, повысил голос Раимов. — Я понял, что разговаривать с вами бесполезно и пять минут назад получил из Центра подтверждение своих полномочий по поводу отчисления из группы бойцов за их профессиональную непригодность.

Теперь уже, откровенно говоря, радоваться никто из спецназовцев и не думал. Каждый из четверки понимал, что майор имеет все основания отчислить их из группы оптом или в розницу. А вот этого никому не хотелось. И как обнаружили все четверо, в нежелании покидать базу главную роль сыграли отнюдь не премиальные, прибавки к зарплате и выслуга лет. Хотя, конечно, и эти факторы были крайне важны! И все же, уезжать из подземного бункера спецназовцам не хотелось в первую очередь потому, что здесь им было интересно. Причем, интересным было все — и новый противник, и новая тактика ведения боевых действий, и новое оружие, да и новые сослуживцы, что уж тут греха таить.

А кроме того, в душе каждого агента вдруг заговорил запоздалый патриотизм. Парни понятия не имели о том, как их отбирали для службы в новой группе, но твердо знали, что раз уж они тут оказались, то, значит, подходят для этой службы лучше других. Ну, не позволять же грудью вставать на защиту малой и большой Родины, а так же планеты в целом, бойцам второго сорта! Так можно до того дожить, что, проснувшись однажды в постели, увидишь рядом вместо жены какого-нибудь зеленого инопланетянина. Потом же в зеркало стыдно будет смотреть!..

— Товарищ майор, нельзя нас отчислять, — твердо выразил общую мысль Пацук. — Мы же уже и в курс дела вошли, да и обучаться начали. Вы только представьте, сколько времени хотя бы у Инквизитора… То есть, у Гобе уйдет, чтобы хоть объяснить новичкам, какими именно украинскими песнями от воздействия на мозг нужно защищаться. Воно ж как получится? Выйдет какой-нибудь салага на операцию, а ему инопланетянин бац, и сексуальную ориентацию поменял. Что, вам потом от него по всей базе прятаться?!

— Да помолчишь ты, когда-нибудь, Пацук, или нет?! — рявкнул на украинца майор. — Ты вот мне скажи лучше, что у тебя за штуковина из кармана торчит?

— Где? — оторопел есаул, и тут же принялся прятать поглубже какую-то блестящую штучку на тонкой цепочке странной формы. — А-а-а, вы про это? Тю, могли бы и не беспокоиться. Это так, финтифлюшка такая. Вибропейджер новой конструкции. Взял у приятеля погонять.

— У какого приятеля, твою мать на конкурс анекдотов! — еще громче завопил Раимов. — Опять секретные технологии пришельцев на сувениры растаскиваешь? А ну, сдать мне эту дрянь немедленно.

— Так зачем вам дрянь всякая нужна? — побеспокоился о командире есаул. — Будете еще вы со всякой мелочью возиться! Я ее сам завтра быстренько выкину. Фьють, и вы ее уже не увидите. А то воно ж от дряни и дизентерия может случиться…

— Дай сюда, — протянул руку майор, и Пацуку ничего другого, кроме как подчиниться, не осталось.

— Ну вот как вас после этого не отчислить всех? — спрятав в стол инопланетный сувенир, задал майор риторический вопрос. И сам себе на него ответил: — Оказывается, можно. Пока отчислен никто не будет. Вы, все четверо, получаете неделю испытательного срока, — и вскинул вверх руку, предупреждая радостные возгласы. — Но не думайте, что наряды я отменю. Поскольку у нас тут все автоматизировано, и даже дневальный не требуется, я придумал хорошую замену нарядам вне очереди. Отныне одно такое наказание будет означать эквивалент пятикилометрового марш-броска на механической дорожке в спортзале…

— Это что же, товарищ майор, мне сто километров с полной выкладкой накручивать? — возмутился есаул. — Да я лучше… — и сник под строгим взглядом Раимова. — Тогда я лучше помолчу. А то воно ж и у командиров комплексы бывают. Знавал я одного майора, который моему красноречию страшно завидовал. И тут бац…

— Сто десять километров, — спокойно закончил за него Раимов. Пацуку только и осталось, что подтвердить, как хорошо он новую протяженность дистанции усвоил.

— Вот и хорошо. Вижу, что прогресс на лицо, — улыбнулся Раимов. — Пойдем дальше. Ко второму вопросу, так сказать. Присутствие на базе Сары Штольц вообще не будем обсуждать. Она такой же агент, как и вы, и относиться к ней прошу соответственно. А если какая-нибудь сволочь надумает с ней шуры-муры крутить, отчислю сразу и без сожаления. Всем все ясно? — бойцы, лишенные нового развлечения, понуро кивнули головами. — А вот по поводу последней операции поговорить придется. Как вы думаете, что именно помешало вам задержать террористов?..

— Ну вы, блин, вопросы задаете, Василий Алибабаевич, — изумился Шныгин. — Сами-то на такое ответить можете?

— Могу. Но здесь я спрашиваю, а отвечаете вы, — сухо проговорил майор. — Итак, повторим сначала. Сейчас вы мне доложите о том, что именно, по вашему мнению, помешало ликвидации банды инопланетных террористов, а потом все вместе будем думать, как эти проблемы решить. Ну а для того, чтобы беседа лучше шла, разрешаю всем садиться…

В среде некоторого, довольно большого количества армейских командиров бытует такой извращенный метод воспитания подчиненных, как заставлять их говорить вслух прописные истины. Выступит объект воспитания перед своими сослуживцами и скажет, что Земля круглая, вода мокрая, килограмм пуха все-таки легче, чем килограмм чугуна, и всем сразу становится видно, какой он дурак. А если командир еще и спросит с умным видом, естественно, может ли докладчик еще что-нибудь сказать по этим вопросам, то все понимают, насколько велико превосходства оного офицера над своими подчиненными в умственном развитии, и никто больше не спрашивает, почему в армии командир всегда прав.

Впрочем, Раимов такими подлыми методами не пользовался, и говорить о том, что операция на яхте провалилась из-за слабой бронебойности земного оружия и исключительной прочности брони инопланетян, он стал не для самоутверждения. Просто майор, действительно, хотел найти выход из тяжелого положения и придумать, как можно повысить эффективность действий «икс-ассенизаторов». Раимов надеялся, что бойцы вспомнят какие-то незначительные факты, замеченные ими во время проведения последней операции, и смогут помочь в решении серьезных проблем боеспособности группы.

Спецназовцы поняли это не сразу. Поначалу они просто таращились на командира, не понимая, зачем нужно говорить о том, что пули новейших автоматов оказались неспособны пробивать броню инопланетян. Но Раимов был настойчив и заставил бойцов говорить. Начал Кедман, продолжил Шныгин, а когда дело дошло до Пацука, обсуждение стало намного интересней.

— Да что я должен рассказывать?! — возмутился Микола, когда Раимов потребовал от него отчета. — Увидел, что ребята пропадают, и гранату вниз швырнул. Эти зеленые уроды сразу врассыпную…

— Вот! — подбодрил его Раимов. — Видишь, пришельцы все-таки чего-то боятся.

— Ой, да не смешите козу бигудями, товарищ майор, — расстроено посоветовал есаул. — Испугались они. Конечно! Воно ж, гранат и танк боится. Вы нас еще всех гранатометами вооружите и заставьте ближний бой вести в замкнутом пространстве. Вот тогда уж всех покрошим. И пришельцев, и себя…

— А может быть, стоит попробовать в голову им стрелять, — осторожно предположил Зибцих.

— Ага. Ты инопланетян еще позировать заставь, — повернувшись к немцу, фыркнул Пацук. — Ты у Джона лучше спроси, было у него время в глаз врагу целиться?

— Не было, — подтвердил американец. — Да и вообще, вы, белые задницы, не о том говорите. Майор хочет, чтобы мы нашли какой-то способ ведения ближнего боя. А ваши методы только на дальней дистанции хороши… Я прав, сэр? — Раимов кивнул головой.

— Ну и что ты, такая вот умная черная задница, можешь предложить? — ехидно поинтересовался у капрала украинец.

— А тут и думать нечего, — Кедман выставил напоказ все тридцать два зуба. — Харакири же лазер на основе технологии пришельцев сделал. Вот его и будем использовать. Это же очевидно.

— Нет, ну вы меня совсем за дурака держите! — Раимов не выдержал, нарушил добровольный обет молчания и вмешался в дискуссию. — Считаете, я о таких очевидных вещах подумать не мог? Я говорил с Хиро Харакири. Он утверждает, что его опытную модель даже на испытания можно будет выставить только через пару месяцев. Наш японский гений просто не успеет раньше довести лазерное ружье до ума…

— А зачем ему в одиночку мучиться? Нужно ему в помощь людей дать, — поинтересовался Шныгин, чем и заработал целый поток язвительности в свой адрес со стороны Пацука.

— Нет, я думал, что москали просто туго соображают, а у них, оказывается, вообще мозгов нет, — заявил Микола. — Серега, друг мой ситный, по-твоему, почему мы здесь прячемся, как крысы, и на людях только в масках появляться можем? Ты думаешь, база секретная тут для того, чтобы весь мир о новейших разработках знал?

— Это у тебя, Сало, мозгов ни хрена нет, — огрызнулся старшина. — Зачем всем на свете рассказывать, что именно они будут делать? — и, увидев недоумение на лицах собравшихся, пояснил:

— У меня отец токарем на заводе работал. Так вот, о том, что он делал детали для «Т-74», папанька только после того, как завод закрыли, узнал. Это я к тому говорю, блин, что некоторые идиоты не понимают, как можно оружие усовершенствовать, совершенно не зная о конечной цели своей работы. А просто нужно дать разным группам ученых задание, но не упоминать о конечной цели. Пусть одни, например, элементы питания разрабатывают, другие — линзы, третьи еще что-нибудь. А Харакири потом сведет все в одно, и получится новое оружие. Не въезжаете, блин, еври бади?..

— Хм, а над этим стоит подумать, — задумчиво произнес майор и встал со своего стула. — Ладно. До вечера все свободны, а после ужина приходите в актовый зал. Будет общее собрание.

— Слухайте, товарищ майор, вам поговорить не с кем? — поднимаясь, поинтересовался у командира Пацук. — Так способ проверенный есть! На москальском телевидении передача одна была, «Последний геморрой» называлась. Там всякие чудики необитаемый остров обживали. Так вот, когда им было плохо и поговорить хотелось, они шли подальше, вставали к видеокамере и болтали всякую чушь. Вот и вы, как только приспичит, берите микрофон в руки, вставайте около камеры и начинайте говорить. И сами выговоритесь, и людей собраниями мучить не будете. Да и мы вас послухать сможем.

— Все сказал? — Раимов терпеливо дождался конца фразы и поставил жирную точку. — Теперь у тебя, агент Пацук, сто двадцать километров гандикапа есть! Кстати, с завтрашнего дня начнете свои наряды отрабатывать. Сперва по «десятке», а там посмотрим.

Дружный стон был ответом на это беспрецедентное заявление командира. Впрочем, даже перспектива завтрашнего марш-броска на бегущих дорожках бойцов не слишком расстроила. Все-таки две самые главные проблемы были решены. Во-первых, Раимов отчислять пока никого не собирался. И судя по всему, не горит желанием сделать это в дальнейшем. А во-вторых, что намного важнее, спецназовцы вновь почувствовали уверенность в своих силах. Теперь-то, когда разработка лазера закончится, уже ни один инопланетный урод не сможет спокойно стоять под огнем «икс-ассенизаторов» и ухмыляться им в лицо! Теперь бойцы могли не бояться оказаться беспомощными в ближнем бою с врагом. И это известие стало для спецназовцев самой большой радостью всего дня.

Глава четвертая

Земля, блин. Надоела уже! Год плавно меняется, слава богу. Хотя не так быстро, как время суток. Бункер под заросшим бурьяном и эвакуированном в неизвестном направлении колхозом «Красное вымя» неизменен. Пока, по крайней мере. Местное время: вечер. Хороший такой, душный вечер в актовом зале. Птички не поют. Нету!..

Врастание в коллектив корнями для Сары Штольц проходило не слишком продуктивно. Новые сослуживцы старались внимания на нее не обращать. А когда Сара сама пыталась завязать разговор, то спецназовцы с ней начинали говорить исключительно о новой косметике, прокладках, водопроводных, естественно, и «Санта-Барбаре». И все из-за того, что бойцы, конечно, слышали о женщинах, работающих в спецназе, но видеть их воочию никому не приходилось. Вот и не знали «икс-ассенизаторы», что с девушками можно говорить о чем-то, кроме интересующих их тем. А вот то, о чем разговаривают женщины, парни знали отлично! Причем, исключительно благодаря телевизионной рекламе.

В общем, не получалось у Сары завоевать доверие мужчин. Но она не расстраивалась. Поиграла в баскетбол с Кедманом ровно тридцать секунд, пока не умудрилась пробежать у гиганта меду ног и забросить мяч в корзину, помогла Зибциху убраться в кубрике ровно минуту тридцать секунд, потом Пацук увидел, что девушка стала выгребать в мусорку один из его тайников, и взбесился. Затем девушка попыталась подпеть есаулу, но была вынуждена замолчать из-за того, что слово «крыныченька» произнесла правильней, чем сам украинец. Ну а напоследок сержант Штольц решила помочь Шныгину лениться. Что тоже не вышло — старшина просто уснул.

Вот таким образом провалились попытки Сары завязать дружбу с кем-нибудь из сослуживцев. В итоге девушка плюнула на все и на всех, отправившись в тренажерный зал, чтобы поразмяться. Вот поэтому на общее собрание она пришла не вместе со спецназовцами, а в гордом одиночестве. Раимов покосился на подчиненных, вновь не показывающих нужной сплоченности коллектива, но высказывать бойцам свое мнение не стал — решил дать им возможность самостоятельно наладить отношения друг с другом.

Дождавшись, пока все усядутся, майор начал собрание. Правда, в этот раз сам ограничился очень короткой вступительной речью, а возможность выговориться предоставил ученым. Чем они и воспользовались. И пудрить спецназовцам мозги начал Зубов. Побродив по сцене в безуспешных поисках стенда с наглядными пособиями, профессор остановился в углу и, уставившись на бюст Льва Толстого, позаимствованный Раимовым из библиотеки разогнанного колхоза, начал говорить.

— Итак, господа, хоть вас сегодня и очень мало, но важность моего доклада от этого ничуть не понизится, — одной рукой размахивая в воздухе, другой теребя себя за чуб, произнес Зубов. Майору пришлось вскочить и развернуть профессора лицом к залу.

— Вот, уже лучше! Я гляжу, народ постепенно подходит. Это радует, — довольно заявил гений сразу нескольких направлений в науке. — А то народ у нас в стране совсем пассивный и апатичный стал. Представляете, вчера смотрел, как тюменское «Динамо-Газовик» в полуфинале Кубка кубков мадридский «Реал» обыграло на своем поле семь-ноль, а на трибунах всего двадцать человек было. Людям, видите ли, стало скучно смотреть, как наши футболисты всех, кого ни попадя, обыгрывают…

— Профессор, мы, вообще-то, здесь по делу, — осторожно напомнил ему Раимов.

— По делу?! — изумился Зубов, начиная еще сильнее размахивать руками. Майору пришлось отступить. — Да какие могут быть дела, когда российский футбол в беде? Мы должны все как один встать и… — профессор запнулся. — А впрочем, давайте, действительно, поработаем.

Неожиданно для всех профессор сосредоточился и начал даже умные вещи говорить. В частности, например, Зубов объяснил, что странное оружие, захваченное бойцами во время «лесной операции», не что иное, как генератор электромагнитных волн, непосредственно воздействующих на головной мозг. С помощью его можно, например, заставить кого-нибудь исполнять стриптиз. Что Зубов и попытался продемонстрировать непосредственно на Раимове. К величайшему разочарованию спецназовцев, майор успел отобрать прибор у профессора. Бойцы, конечно, предпочли бы увидеть, как раздевается Сара, а не кривоногий майор, но и последней забаве были бы рады. Поэтому и разочарованно вздохнули, когда Раимов, проявив невероятную реакцию, успел отобрать у профессора психологическое оружие пришельцев.

— К сожалению, заставить этот прибор оказывать такое же воздействие на пришельцев нам пока не удалось, — закончил свою речь Зубов. — Но мы с доктором Гобе работаем над этим. Сейчас проводим эксперименты над имеющимися в нашем распоряжении образцами пришельцев с целью определить электромагнитные частоты, излучаемые их мозгом в тех или иных ситуациях. Кстати, подробнее об инопланетянах вам может рассказать сам доктор Гобе.

— Этот расскажет, — поморщившись, буркнул Пацук, посмотрев на Штольц. — Сара, знаешь, воно ж как у инквизиторов бывает? Читают себе проповеди, читают, а потом бац, и какая-то ведьма на костре оказывается.

— Знаю, — мило улыбнулась девушка. — А ты знаешь, что именно они ведьмакам вырезали?..

Пацук хотел достойно ответить своей оппонентке, но Раимов так выразительно посмотрел в сторону есаула, что тот решил промолчать, дабы не оказаться абсолютным лидером в предстоящем забеге на дальние дистанции. Гобе тем временем поднялся на трибуну и, прокашлявшись, приготовился заговорить. Однако сделать этого ему не дали. Едва доктор открыл рот, как четверо бойцов, наученные горьким опытом предыдущих занятий у психиатра, устроили концерт для квартета с нервами командира — Пацук с Зибцихом запели, причем, каждый свое, Кедман поддержал их виртуозным соло на судейском свистке, а старшина поддержал сослуживцев басовым ритмом отборного мата.

— Мо-олчать! — усмирил подчиненных Раимов и посмотрел на доктора. — А вы, мсье Гобе, выбирайте, пожалуйста, выражения.

— Так я же еще ничего не сказал, — удивился доктор.

— Поэтому я и говорю, выбирайте выражения, — буркнул майор. — Сами их научили, как от воздействия защищаться, вот сами и сделайте, чтобы от их защиты другие не мучались.

— Хм, над этой задачей стоит подумать, — почесал переносицу Гобе и повернулся к залу. — Сегодня я хочу вам рассказать кое-что о физиологии и психологии пришельцев. А сделаю это для того, чтобы вам было проще бороться с ними. Психосоматическое восприятие мира инопланетными формами жизни разительно отличается от всего, что земная наука знала до сих пор. В частности, еще доктор Юнг в свое время употребил в отношении раскоординированно работающей человеческой психологии термин… — увидев, что у бойцов, во главе с Раимовым, начинаю глаза вылезать из орбит, Гобе запнулся. — Хорошо-хорошо. Буду говорить простым языком!

Понятие «говорить простым языком» французу подходило точно так же, как блохе покрышки от «Кировца». В своем пространном докладе доктор то и дело сбивался на научную терминологию, затем прерывал себя и пересказывал свои же слова в немного видоизмененной лингвистической форме общения дебила с деревом, после чего начинал тупеть сам. В итоге к концу его речи все присутствующие в зале оказались на грани взрыва.

Исключение составлял лишь профессор Зубов. Да и то только из-за того, что, во-первых, сам, без посторонней помощи, с самого рождения был готов взорваться, а во-вторых, едва Гобе произнес первое слово, как Зубов принялся писать какие-то формулы. Начал это делать он, как и многие нормальные люди, на листе бумаги. Затем оный лист свои ресурсы исчерпал, и профессор принялся выцарапывать «альфы» и «омеги» на полированной поверхности стола. Ну и так далее. А к моменту окончания речи француза Зубов составил корявую дорожку формул от стола до двери и принялся постепенно выбираться в коридор.

Видя это, Шныгин с Кедманом поспорили, сумеет ли профессор таким образом добраться до своего кабинета. Зибцих в этом пари выступил третейским судьей и, скромно потупив очи долу, потребовал от спорщиков долю с выигрыша, чем вызвал немалое удивление со стороны Сергея. А вот Пацука с Сарой демарш ефрейтора, как и ракоподобное передвижение профессора по актовому залу, почему-то совершенно не заинтересовали. Оба некоторое время внимательно слушали Гобе, затем принялись язвить над французом по очереди, после чего, не сумев определить авторство одной из шуток, стали сыпать колкостями в адрес друг друга. Ну а к тому времени, когда Зубов начал выползать в коридор, Пацуку уже и ругаться стало не интересно, и он принялся откровенно громко и вызывающе зевать, надеясь этим выбить докладчика из равновесия.

Впрочем, утверждать, что спецназовцы валяли дурака все время, пока Инквизитор просвещал их по поводу физиологии и психологии пришельцев, было бы несправедливо.Гобе сообщил бойцам немало занимательной и полезной информации. Ну а слушать француза они перестали лишь тогда, когда тот полностью утратил способность к нормальной речи, интерес к своей аудитории и чувство времени, а заодно и усыпил Раимова. В целом же, доктор сделал немало открытий, о которых в начале доклада и говорил.

Например, Гобе смог получить подтверждение своим первоначальным предположениям по поводу образа жизни первого вида пришельцев, названого им «толпотоиды». Название было выбрано, конечно, не случайно. При помощи различных ультрасовременных видов пыток Гобе удалось выяснить у инопланетянина, что серые рахитичные пришельцы живут исключительно толпами от пяти до пяти тысяч особей. Причем, совершенно не знают, на фига им это нужно. Мозг толпотоидов чрезвычайно развит, но думать они практически не умеют. Конечно, простейшие операции, вроде управления космолетом, телепатии, телекинеза и психического воздействия на землян, выполнять толпотоиды могут, но, например, обычную таблицу умножения с задней корки тетрадки по математике усвоить не в состоянии. А это, по словам Гобе, приводит его к мысли о том, что раса толпотоидов либо была синтетически создана другим видом инопланетян, либо является несколько иной формой жизни пришельцев. Такой, например, каковыми можно считать женщин по отношению к мужчинам.

— Еще я смог выяснить, что толпотоиды ищут на нашей планете некое вещество, которое они называют «скууба». Правда, что это за гадость, узнать пока не удалось, но над этим вопросом я работаю, — подвел итог своей речи Гобе. — Так же продолжаются исследования способа размножения толпотоидов. Половых органов мне заметить у подопытного экземпляра не удалось, как не удалось и поговорить с ним о сексе. Но, думаю, что и эту проблему я смогу разрешить. Завтра попробую свести вместе зеленого новичка и серого ветерана нашей базы. Посмотрим, что из этого получится.

— Доктор, а как нам-то может помочь в боевых действиях знание способов размножения пришельцев? — поинтересовался Шныгин, отвлекшись на секунду от наблюдения за уползающим Зубовым.

— Пока не знаю, — покачал головой Гобе. — Зато уверен, что если вам удастся заставить пришельца учить таблицу умножения, то он потеряет координацию, станет проявлять признаки крайнего беспокойства и через пару минут впадет в транс.

— Гляди, воно ж как просто получается! — восхитился Пацук, для разнообразия решивший оставить Сару в покое и докопаться до доктора. — И воевать не нужно. Просто сунь пришельцу под нос таблицу умножения и бери его тепленьким. Да к тому времени, когда я до этого толпотоида с тетрадкой в руках доберусь, он во мне дырок больше, чем в дуршлаге, наделает!..

— Сэр! Разрешите вопрос, сэр? — вскочил с места Кедман.

— А я чем, по-вашему, занимаюсь? — вместо доктора подал голос Зубов.

— Профессор, не отвлекайтесь, — вмешался в разговор майор. — Вопрос был не вам, а мсье Гобе.

— Вот как? Значит, теперь у нас Гобе разрешением вопросов занимается?! — изумился Зубов, вскакивая на ноги, но через мгновение снова был на полу. — Ну и пусть. Мне меньше мороки!

— Какой вопрос вы хотели задать? — после секундной паузы, ставшей финалом выходки профессора, переспросил Кедмана француз.

— Разрешите узнать, сэр, каковы боевые характеристики толпотоидов? — отрапортовал капрал. — То есть, я хочу знать, чего именно от них можно ждать как от солдат?

— Интересный вопрос! — хмыкнул доктор. — Странно, что я сам об этом аспекте жизнедеятельности инопланетян не задумывался.

— Так вы не знаете, чего нам от них ждать в бою, сэр? — удивленно спросил Кедман.

— Нет, но… — начал было объяснять Гобе, но в этот момент истошно завыла сирена. — …Но, похоже, скоро мы это узнаем.

Поначалу сигнал тревоги практически никакого оживления в актовом зале не вызвал. Одна лишь неопытная Сара Штольц мгновенно вскочила с места, а вот остальные никуда не торопились. Зибцих с Кедманом начали лениво подниматься с кресел, собираясь идти в оружейную комнату. Пацук со Шныгиным переглянулись, раздумывая, с чего бы это Раимову приспичило устраивать учения во время собрания, и дожидаясь, кто первым решит оторвать от удобного кресла пятую точку. А майор просто оторопело таращился на мигающую красную лампочку над дверью. И лишь глядя на застывшую в немом изумлении почти восковую фигуру командира, спецназовцы вдруг поняли, что Раимов никаких учений не устраивает. Он, вообще, сидит вместе со всеми в актовом зале и изумляется реву сирены не меньше других.

— Атас, мужики! Блин, еври бади, — завопил Шныгин, пулей срываясь с места и, подскочив к Зубову, одним рывком зашвырнул профессора из коридора обратно в актовый зал. — Тревога!

— Серый, ты проспорил, — заявил Кедман, глядя, как профессор летит через всю комнату к той точке, откуда начал писать вереницу формул, и только затем сообразил, что вокруг происходит. — Йо-у! Группа, к бою. Отрывайте свои белые задницы от стульев!

После этого заявления говорить уже ничего не потребовалось. Дальше начали работать натренированные инстинкты. А они подсказывали бойцам, что прежде чем что-либо предпринять для ликвидации угрозы безопасности базы, нужно добраться до оружия. Старшина, избавившийся от профессора, присев на корточки, осторожно выглянул в коридор. Пока он был чист, и Шныгин дал знак бойцам, что можно выходить. Спецназовцы тут же высыпались из актового зала, как горох, и бегом помчались к оружейной. А майор, закрыв ученых в кладовке, помчался окольными путями в штаб, к спасительным мониторам, способным дать ответ на вопрос, откуда идет угроза. К тому же, и разблокировать оружейную срочно требовалось.

Первым внутри оружейной комнаты оказался Пацук. Есаул, вырвав из стойки первый попавшийся в руки автомат, швырнул его Зибциху и начал торопливо натягивать на себя бронежилет. Ефрейтор выкатился в коридор и, прижавшись спиной к стене, постарался держать под прицелом обе двери, ведущие из главного коридора к переходным отсекам, а когда остальные «икс-ассенизаторы» оказались внутри оружейной, сам, пятясь, вошел в комнату, выбираясь из возможного сектора обстрела врага. Микола, успевший к этому времени натянуть на себя бронежилет и распихать по карманам боеприпасы, выхватил из рук Зибциха оружие и занял его место, прикрывая облачавшихся в суперсовременные доспехи сослуживцев от возможного нападения врага.

— Где мне взять оружие?! — растерянно оглядевшись по сторонам, поинтересовалась Сара, и только тогда четверо мужчин сообразили, что рядом с ними находится новый член команды.

Бросившись после сигнала тревоги в оружейную комнату, спецназовцы настолько отдались инстинктам, что даже не подумали о том, что направившаяся с ними девушка останется без оружия и снаряжения. В оружейной было лишь четыре комплекта амуниции, поскольку об оружии для Штольц никто не позаботился. И вот теперь из-за этого Сара стала бойцам обузой, вместо того, чтобы усилить отряд.

— Блин, сержант, кто тебе разрешал из актового зала выходить?! — рявкнул на девушку Шныгин.

— Я солдат, старшина. И мне не надо разрешения для того, чтобы исполнять свой долг! — завопила в ответ Штольц. — Вместо того, чтобы без толку расплескивать эмоции, лучше скажи, что я должна делать.

— Вот, блин, еври бади, только этих проблем нам и не хватало, — прорычал Шныгин и, сорвав с себя бронежилет, швырнул его девушке. — Одень на себя. Будешь держаться в центре группы и швырять в пришельцев гранаты. Если потребуется, конечно!..

Пока старшина с Сарой разбирались с оружием и амуницией, Пацук с Кедманом, уже полностью экипированные, заняли позиции у дверей оружейной, прикрывая оба конца коридора. Пока в главном тоннеле бункера было все тихо, если, конечно, не считать несмолкающего воя сирены и не обращать внимания на мигающие красные лампы тревоги. Зибцих осторожно выбрался из оружейной и встал у противоположной стены, водя автоматом справа налево, чтобы в случае появления противника мгновенно помочь огнем сослуживцам. Шныгин знаком приказал Саре оставаться около дверей и постучал пальцем по шлему.

— Алло, шеф, вы живы? — поинтересовался старшина в микрофон. — Что происходит?

— Фу-у, еле с этими учеными разобрался, — ответил Сергею запыхавшийся майор. — Я в штабе. Беру командование на себя. Слушайте боевое задание. Замечено проникновение сельдерея на объект с обоих входов внутрь. Шлюзовые камеры не вижу. Видимо, система наблюдения уничтожена, но по коридору со стороны ангара движется группа зеленых из трех сельдереев. Посылаю туда Бобика. Енот и Барсук, подержите его за поводок. Остальные выдвигаются ко второму шлюзу. Осторожней, сынки. Камеры там не работают.

— Приехали, — буркнул Шныгин, услышав столь радостные известия. — Только зелени нам тут и не хватало. Готовьте гранаты, блин!

— Конец всей базе, — констатировал Пацук, бегом бросаясь к тоннелю, ведущему на аэродром. — И откуда эти сволочи про бункер пронюхали?

Старшина посмотрел ему вслед и кивнул Кедману. Тот в ответ оскалился и осторожно двинулся вперед. Сара пристроилась чуть позади мужчин и, сжав в обеих руках по гранате, пошла следом за ними, прижимаясь спиной к стене. Немного не доходя до двери переходного отсека, все трое становились, напряженно ожидая развития событий. Судя по словам Раимова, пришельцы должны были быть где-то рядом. И раз уж они смогли справиться с точно таким люком около аэродрома, то и здесь, в главном тоннеле, не замедлят появиться. Что и произошло.

Застывшие в напряженном ожидании спецназовцы сначала увидели, как люк переходного отсека начал краснеть по краям. Кедман со Шныгиным обменялись понимающими взглядами — обоим и самим не раз приходилось вскрывать двери автогеном, и то, что сейчас делали пришельцы, было похоже на подобный способ самовольного проникновения на объект. Старшина с капралом вскинули автоматы, ожидая, что дверь вывалится в коридор, но этого не случилось. Узкие багровые полоски вдоль косяков стали расширяться, люк покраснел целиком, а затем просто испарился в ослепительной вспышке.

Светофильтры в шлемах спецназовцев сработали с опозданием. Оба бойца на мгновение были ослеплены вспышкой и не видели, что происходит перед ними, но огонь открыли разом, не сговариваясь. Треск очередей разорвал тишину и, отозвавшись эхом от стен, полностью дезориентировал Сару. Штольц, не защищенная шлемом, сначала была ослеплена вспышкой, потом оглушена выстрелами, казалось, несущимися со всех сторон, и, не глядя, бросила вперед обе гранаты.

Один из смертоносных снарядов полетел туда, куда надо. То есть, в образовавшуюся на месте люка дыру. А вот второй, ударившись о притолоку, отскочил прямо под ноги Шныгина. Сергей истошно завопил и, пнув гранату, отпрыгнул назад, стараясь пролететь как можно дальше. А Кедман, схватив Сару в охапку, повалил ее на пол, пытаясь укрыть своим телом. Девушка, у которой в глазах ничего, кроме ярких кругов от вспышки не было, естественно, понять, что ее спасают, не могла, и принялась дубасить Джона, приняв его за лютого врага. Причем, делала это так старательно и квалифицированно, что если бы не шлем и не бронежилет, спасшие американца, еще неизвестно, переломами чего именно ему бы эти тумаки обошлись!

— Мать вашу, что у вас там творится?! — завопил по рации Пацук, в ушах которого раздавался треск автоматных очередей, отборный мат в исполнении Шныгина и удивленные вопли капрала, смешанные с визгом Сары Штольц.

Ответа есаулу услышать не довелось. Во-первых, разговаривать с ним никто и не собирался, а во-вторых, даже если бы кто-нибудь попробовал Миколе ответить, то его слова заглушил бы жуткий взрыв. Как это ни странно, но цели достигли обе гранаты. Правда, уничтожили они отнюдь не вторгшихся в бункер пришельцев, а всего лишь машину странной конструкции, проделавшую дыру в двери переходного отсека. Это чудо инопланетной техники до взрыва здорово напоминало помесь страуса с носорогом. Причем, от первого был корпус с ногами, а от второго — голова. А вот после взрыва гранат от страуса остался только корпус, а ноги ушли. Прямо по коридору, вплоть до запертых дверей штаба. Вежливо постучались, не получили ответа, и пристроились отдыхать в углу. Остальная часть машины инопланетян свалилась бесформенной грудой на пол и осталась лежать, ожидая возвращения безвременно ушедших конечностей.

Как ни странно, но такая порча имущества пришельцам не понравилась. Хотя, может быть, их взбесило то, что Шныгин не сдался, а полу-оглушенный, полу-ослепленный, отползая назад, продолжал вести огонь из автомата по зеленым пришельцам, вторгшимся в святая святых. Впрочем, пострелять старшине как следует не дали. Инопланетяне, едва услышав взрыв, тут же применили тот самый плотный газ, с которым спецназовцам уже пришлось столкнуться на яхте. На Кедмана и Шныгина, одетых в герметичные шлемы, эта атака никакого эффекта не произвела, а вот Саре досталось. Девушка, едва ее настигли первые клубы газа, сначала перестала драться, чем очень обрадовала капрала, затем глупо захихикала и, вскочив на ноги, принялась отплясывать «семь-сорок». Причем, настоятельно требовала у Джона присоединиться к ней.

— Джон, уноси ее. Я прикрою! — завопил старшина, разряжая новый рожок автомата в плотную пелену дыма.

— Сам с ней возись, белая задница! — прокричал в ответ капрал и понял, что свой отказ придется как-то объяснить. — Ты без «броника», да и не справляюсь я с этой сумасшедшей.

Шныгина удовлетворила только последняя часть ответа. Старшина, посчитав, что, действительно, ни один американец с еврейкой справиться не сможет, сгреб упирающуюся Штольц в охапку и потащил ее назад по коридору. Свой автомат он бросил Кедману, и капрал прикрывал их отход, стреляя из двух стволов. Впрочем, долгим это отступление не было. Едва дойдя до дверей лабораторного отсека, Шныгин увидел, как из коридора, ведущего на аэродром, повалил точно такой же плотный зеленый дым, как и из переходного отсека. А из клубов этого дыма выскочил Пацук, таща на себе бесчувственного Зибциха.

— Что происходит, мать вашу в Туманный Альбион?! — завопил по рации Раимов. — Ни одна камера в коридорах картинки не дает. Медведь, Барсук, доложите обстановку. Немедленно!

— Агент Штольц… — начал было говорить Шныгин, но майор его оборвал.

— Куница, а не агент! — рявкнул командир, поправляя подчиненного.

— Да какая там куница, блин, — возмутился старшина, видимо, знающий и более страшного зверя. — Тут рысь целая. Слона чуть на британский флаг не порвала, а теперь меня зрения лишает, — и оборвал себя. — В общем, отравлена она газом. Мы вынуждены были отступить к лаборатории.

— У нас не лучше, — буркнул Пацук, почему-то обошедшийся в этот раз почти без шуточек. — Сельдерей Бобику каким-то странным способом крышу повредил на конуре. Тот начал хвостом мотать и Еноту по башне въехал. Теперь Полоскун контужен. Вот, тащу его на себе и ищу, где тут ближайший ветеринарный пункт находится. А то воно ж как бывает…

Впрочем, объяснить всем, что бывает с Енотами-Полоскунами после того, как Бобик, потерявший крышу на конуре, своим хвостом им по башне въезжает, есаул не успел. С обоих концов коридора из плотной пелены надвигающегося на спецназовцев дыма появились зеленые фигуры с каким-то странным оружием в руках. Почти не целясь, инопланетяне дали залп, и рации в шлемах бойцов, коротко взвизгнув, перестали работать. Пацук виртуозно выругался и, бросив немца на пол, дал длинную очередь по врагу. Кедман сделал то же самое, заставив пришельцев вновь отступить в дым, а старшина, что-то невнятно бормоча себе под нос, принялся открывать одной рукой дверь в лабораторный отсек, другой стараясь удержать извивающуюся Сару.

Кодовый замок, прекрасно работавший до сего момента, вдруг отказался подчиняться. Вместо того, чтобы открыться, электронный запор принялся жужжать и передавать морзянкой стихи Тютчева. Впрочем, то, что это были стихи, только один замок и понял. Бойцы в поэзии не разбирались, да и не слышали они морзянки за грохотом автоматных очередей. А в эфир, по понятным причинам, передача замка не прошла. Впрочем, по этим же причинам — из-за странных аппаратов пришельцев — и произошел сбой кодового замка с открывания дверей на чтение поэзии. Поэтом, обижаться за то, что его никто не слышат, электронному механизму было не на кого. Зато Шныгину было на кого!

— Да мать вашу, комон еври бари, блин! — завопил старшина, осознав, что замок так и не откроется. — На пол все. Рвать дверь буду, к чертям собачьим!

— А она им нужна? — поинтересовался Пацук, на секунду переставая стрелять. А вместо ответа получил Сару Штольц.

Шныгин, временно избавившийся от извивающейся обузы, поймал пластиковую взрывчатку, брошенную все понимающем Кедманом, тут же прилепил заряд на замок. Закрывающее дверь электронное устройство, к тому времени сменившее Тютчева на Блока, ничего не подозревая, продолжало отстукивать морзянку, и даже не успело закончить передавать эпическую поэму «Тринадцать», когда его романтическое настроение оборвали прозаическим взрывом. Замок вывалился внутрь, успев на прощание коротко взвизгнуть, а старшина вышиб ногой дверь. Подхватив Сару, к тому времени врезавшую гранатой Пацуку по шлему, Сергей вырвал у девицы из рук оное взрывное устройство. Секунда ушла у старшины на то, чтобы выдернуть чеку, еще через мгновение граната полетела во врага, а все «икс-ассенизаторы» толпой ввалились в лабораторный отсек.

Врыв потряс коридор, изрешетив осколками недавно отремонтированные и укрепленные стены. Если бы Раимов это видел, он, наверное, вырвал бы на своей голове остатки волос. Но, к счастью для бойцов, майор не только видеть, что происходит, но и говорить с подчиненными не мог. Поэтому следом за гранатой, брошенной Шныгиным, в коридор полетели по два таких же подарка от Кедмана и Пацука.

Два спецназовца улыбнулись, удовлетворенно хлопнули друг друга по рукам и собрались сплясать украинско-американскую пародию на лезгинку, но в этот момент инопланетяне прислали ответный дар — в лабораторный отсек, бешено вращаясь, влетел небольшой диск, сантиметров семидесяти в диаметре. Зависнув над спецназовцами, инопланетный аппарат издал едва слышимый визг, а затем каким-то непонятным образом вступил в связь с электроникой внутри гермошлемов и начал на всех волнах передавать любимую песню Джордано Бруно «Взвейтесь кострами…». Причем на таких децибелах, что концерт «Арии» в «Олимпийском» показался бы милыми бабушкиными посиделками.

Любитель украинских народных песен есаул Микола Григорьевич Пацук взвыл и, схватившись за голову, свалился с ног. Кедман успел дать очередь из автомата, впрочем, совершенно бесполезную, по летающему диску и упал, потеряв сознание. Зибцих, напротив, в сознание пришел. Но не надолго. Вскочив с пола, ефрейтор с диким криком «Гитлер капут!» промчался через всю лабораторию Харакири и, врезавшись головой в груду запчастей с захваченной летающей тарелки, свалился вновь. На этот раз надолго!

Старшина попытался сбить диск какой-то увесистой железкой, подвернувшейся под руку, но из-за того, что от громкого звука голова была готова треснуть, а барабанные перепонки стали собирать чемоданы, готовясь перебраться в более спокойное место — в психушку, например! — почти полностью потерял ориентацию в пространстве. Двухпудовая железка, брошенная нетвердой рукой Шныгина, пролетела мимо вращающегося диска, попав вместо него в письменный стол японца и разворотив оный на детали, не подлежащие восстановлению. А сам старшина, теряя сознание, свалился на пол, видя, как зеленые человекоподобные пришельцы спокойно заходят в лабораторный отсек.

Шныгин заскрипел зубами, но из-за дикого звука и вибрации шлема, воздействующей, казалось, напрямую на мозг, не мог даже пошевелиться. А инопланетяне, совершенно не обращая внимания на людей, подошли к изуродованному письменному столу и принялись шарить в обломках. Один из зеленых уродов вытащил из кучи мусора тот самый медальон, который притащил с яхты Пацук, и, показав его остальным пришельцем, начал что-то говорить на своем, совершенно неземном языке. После чего густой дым, вползший в отсек следом за инопланетянами, остановился и попятился, освобождая комнату. Старшина, видя, что опасности отравления уже нет, попытался сорвать с головы гермошлем, но даже этого сделать не мог. Зато отплясывающая в углу лишенная шлема Сара пришла в себя.

Несколько мгновений девушка совершенно непонимающим взором смотрела по сторонам, пытаясь сфокусировать взгляд хоть на чем-нибудь. Затем ее глаза прояснились, и Штольц застыла на секунду, испуганно глядя на инопланетян и закрыв рот ладонью. Видимо, чтобы не закричать. Все-таки, хоть Сара и жила в Израиле, но таких уродов в первый раз видела! Но замешательство длилось лишь мгновение. А затем сержант Штольц доказала, что не зря она служила в разведке. Окинув взглядом комнату и не найдя под руками оружия, Сара решила прибить врага первым же увесистым предметом, попавшим под руку. И им оказалась двадцатилитровая канистра со спиртом!

— Не-ет! Только не спирт, — заорал старшина, позже удивившись, откуда на это силы взялись.

Но было поздно. Шныгин, словно в рапидной съемке, видел, как порхала через все помещение канистра, кувыркаясь на лету. Более того, она не просто летела, а, потеряв крышку, плохо завинченную японцем, начала окроплять помещение чистым спиртом. Не в силах пошевелиться, Сергей только и мог, что взвыть. Впрочем, не он один!

Каким-то невероятным чутьем инопланетяне осознали, что именно летит им в спину. И тут Шныгин увидел то, чего ни на одной пьянке наблюдать еще не приходилось. Нет, старшине, конечно, доводилось быть свидетелем того, каким невероятным способом некоторым людям удается поймать падающие бутылки с водкой, не пролив на пол ни единой капли, но чтобы один пришелец в прыжке поймал канистру, а другой прямо на лету заткнул своим ртом горлышко канистры, Шныгину видеть еще не приходилось. На секунду от удивления старшина даже забыл, что неизвестный механизм воздействует ему на мозг, и смог встать на ноги. Но лишь на секунду. Затем он упал и, скрипя зубами, вынужден был бессильно смотреть, как шестеро пришельцев жадно глотают чистый спирт, вырывая канистру друг у друга.

— Сволочи! Фашисты, блин, — простонал Сергей и потерял сознание.

Приходил в себя старшина с трудом. Голова жутко болела, как после недельного непрекращающегося похмелья, конечности ныли, отказываясь реагировать на приказы чумного головного мозга, да еще и по щекам жена лупила так, будто Сергей не пил всю неделю, а по бабам шлялся… Вот тут-то Шныгин окончательно и пришел в себя. И не только потому, что его жена по морде волтузила, а от того, что оной, как говорят некоторые, лучшей половины человечества в персональное пользование старшина получить еще не успел. И не собирался! Ну, а раз жены не было, то Сергею стало любопытно, что это за сволочь такая его по лицу нахлопывает?!

Выяснить это удалось довольно быстро. Шныгину даже садиться не пришлось. Хватило того, что он открыл глаза и увидел над собой перемазанную сажей фурию с растрепанными волосами и в бронежилете на семь размеров больше требуемого. Причем, с оторванными напрочь кармашками. Фурию старшина не узнал. А вот ее экипировка показалась до боли в сердце знакомой. Почти родной. И за такое издевательство над знакомыми и почти родными воинскими доспехами Шныгин решил фурию придушить. Хорошо, что вовремя передумал.

— Слава богу, старшина, вы в себя пришли, — произнесла фурия голосом Сары Штольц, и Шныгину стоило больших трудов убедить себя, что это она и есть. Сергей помотал тяжелой головой и попытался занять вертикальное положение. С помощью фурии, то есть Сары, ему это удалось.

— Вы себя хорошо чувствуете? — участливо поинтересовалась девица. — А то у вас глаза какие-то нехорошие. Как у бешеной собаки.

— Будешь тут бешеным, когда такая фигня вокруг творится, еври бади, — пробормотал старшина и встал, опираясь на плечо Сары. — И вообще, переставай меня на «вы» называть. Мы тут почти как братья… А теперь и сестры еще, блин, — и тут Шныгин вспомнил, что творилось за секунду до того, как он потерял сознание. — Где спирт, блин, доннер веттер ви хайст ду?!!

Сара оторопела, не понимая, на какой вопрос ей следует отвечать в первую очередь. Зато все прекрасно понял Зибцих, пока еще валявшийся у груды запчастей с «летающей тарелки». Подняв голову, ефрейтор попытался козырнуть и отчетливо произнес:

— Их шпрейхе дойч нихт. Ай ем спик иврит. Йо-у! — и тут же уронил голову обратно.

— Я смотрю, мальчики, вам с пришельцами общаться нельзя. Вы тут все заговариваться начинаете, — усмехнулась Штольц и что есть силы врезала Шныгину по челюсти. — Да приди ты в себя, старшина! Вы солдаты или выпускная группа Урюпинского детского сада?.. Еще раз врезать, чтобы соображать начал?

— Спасибо. Мне уже лучше, доктор, — буркнул Сергей, потирая ушибленную челюсть, и осмотрелся по сторонам.

То, что было вокруг, назвать лабораторией уже никто бы не решился. Кроме груды запчастей в углу комнаты, которые разрушить уже было невозможно, а потому можно было считать условно целыми, ничего своего первозданного вида не сохранило. Помимо разрушенного Шныгиным стола здорово пострадали верхние части стен и потолок, разбомбленные неуклюжей очередью американца. Ну а прочие разрушения, как, например, сломанные полки, раскуроченный лаборантский стол, вырванные с корнем компьютеры и разодранные в клочья стулья, на совесть спецназовцев никак нельзя было отнести. Здесь уже кто-то более обстоятельный поработал. И Шныгин даже знал, кто именно!

Все шесть зеленых подозреваемых были на месте. Причем, радуя взгляд Сергея, оказались тщательно и профессионально упакованы в наручники. Двое инопланетян, пристегнутые друг к другу «валетом» — ноги одного к рукам другого — совершенно спокойно храпели в углу, прямо на куче изувеченного лабораторного оборудования. Один болтался в полуподвешенном состоянии, присоединенный наручниками к батарее отопления. Двое других разделили его участь. Но, поскольку были пристегнуты к нижней трубе, то могли спокойно сидеть. Что и делали. При этом завывая себе под нос какую-то варварскую мелодию в духе шаманов с острова Борнео. Ну а последний, руки которого были за спиной сращены с ногами при помощи «браслетов», катался по полу и горько плакал, что-то жалобно бормоча на непонятном языке. Глядя на шестерку пришельцев, старшине только и осталось, что удивленно хмыкнуть.

— И кто это их так? — поддержал восторг Шныгина есаул, приходя в себя и поднимаясь с пола. — Только не говори мне, что тут один-единственный москаль постарался.

— И не скажу, — буркнул старшина и кивнул головой в сторону Сары. — Это все она сотворила.

— Еще хуже, — констатировал Пацук, бессильно опуская руки. — Все! Раз баба, да еще еврейка, честного украинца за пояс заткнула, ухожу в монастырь, к чертовой матери!

— Да не расстраивайся ты, — Сара с улыбкой хлопнула есаула по плечу. — С пьяным мужиком лучше женщины никто не справится. А эти уроды и вели себя, как пьяные мужики…

Дальше девушке пришлось рассказывать, что именно произошло после того, как бойцы потеряли сознание. Правда, сначала привели в чувство Кедмана и Зибциха, чтобы те, не дай бог, не пропустили поучительного рассказа о борьбе женщины с пьяными мужиками. Вдруг в жизни придется на себе такое испытать. По крайней мере, потом не скажут, что друзья их не предупреждали! Ну а когда все четверо мужчин приготовились слушать, Сара изложила все по порядку.

Поначалу, поймав канистру со спиртом, двое инопланетян едва не разорвали ее на части, но тут вмешался третий. Командир, видимо. Хотя, какой он, блин, командир, если подчиненным во время боевой операции водку пить позволяет?! Впрочем, не важно, кто именно это был, но этот пришелец бросил медальон, который инопланетяне в первую очередь и искали в лаборатории, и отобрал у двух других зеленых монстров канистру. А затем, в лучших традициях подворотни, пустил ее по кругу. Каждый из инопланетян выпил столько, сколько смог, а затем все шестеро обнялись и начали горланить какую-то песню. Один случайно толкнул другого, и между пришельцами завязалась драка. Результатом которой было то, что трое инопланетян потеряли сознание сразу, а трое других — через секунду вслед за ними, после того, как отметили свою победу еще парой глотков чистого спирта. Ну а остальное для Сары было делом техники.

Сначала девушка упаковала в собственные наручники того инопланетянина, которой подавал хоть какие-то признаки жизни. Затем, воспользовавшись «браслетами» Шныгина и Кедмана, поместила на батарею тех, кто потерпел поражение в небольшой стычке, не оставившей от лаборатории и камня на камне. Ну а напоследок упаковала целым набором наручников из арсенала запасливого Пацука остальных врагов. Причем, те совершенно не сопротивлялись, а только причмокивали во сне.

— Тю-у, — фыркнул Пацук, выслушав рассказ девицы. — С пьяными мужиками она справилась. Да ты с трупами, а не с пьяными мужиками сладила. Посмотрел бы я, как ты у нас на хуторе подвыпивших хлопцев утихомиривать бы начала! Воно ж, знаешь, что после этого с тобой бы случилось?..

— Блин, еври бади! А они ведь почти как люди, — жалостно посмотрев на пришельцев, проговорил Шныгин, не дав есаулу закончить фразу.

— Тоже мне, людей нашел, — буркнул обидевшийся Пацук и толкнул локтем Сару. — Кстати, а с этой штуковиной, которая тут крутилась и нам чуть мозги не сожгла, что произошло?

— Да ничего особенного, — ответила Сара. — Один из пришельцев что-то другим сказал, те головой в ответ кивнули, и он из своего странного оружия по диску выстрелил. Тот взвизгнул и упал. Больше и не шевелился.

— Мать моя, ридна Украина! — восхитился Пацук и подобрал с пола новое оружие пришельцев. — Нужно эту штуковину проверить, — и тут же наткнулся на жесткий взгляд старшины. — Чего ты на меня буркулы таращишь, как Петр Первый, е-мое? В руках эту штуковину подержать нельзя?!. Ну, нельзя, так и нельзя, — и есаул положил оружие на место. — Может, оставшийся спирт хотя бы заберем. Все равно Харакири им после пришельцев делать ничего не будет. Побрезгует!

А вот эту идею Пацука, нашедшую живой отклик в сердцах мужской части «икс-ассенизаторов», бойцы обсудить не успели. По коридору послушался топот бегущих ног, затем их заглушил истошный вопль слоновьего стада, увидевшего на дороге мышь, а венчал сию сюиту грохот упавшего тела. Причем, не чьего-нибудь, а тела самого майора. И упало оно не где-то, а прямо через порог лаборатории. Да и падало тело не просто так, а размахивая зажатым в маленьких ручках огромным недоделанным лазерным ружьем японца.

— Всем стоять! Руки вверх! Вы окружены! Сдавайтесь! — завопил майор и поперхнулся, увидев спецназовцев, удивленно таращившихся на него.

— Ну вот, забрали, — буркнул есаул, имея в виду, конечно, спирт, а не что-либо другое. — И принесла же его нелегкая!..

— Так, агент Пацук, это что еще за разговорчики, мать твою в помощь Жириновскому? — растерянно поинтересовался Раимов, вставая с пола. Впрочем, тут же нашел, как эту растерянность замаскировать:

— Два наряда… То есть, десять километров кросса вне очереди! Отвечай, бандит, что с инопланетянами сделал?!. — и Пацуку ничего другого не оставалось, кроме как растерянно развести руками под хохот друзей. Дескать, сами видите, кто в нашей команде незаслуженно наряды получает!..

Глава пятая

Земля. На вопрос нетерпеливых, когда же, наконец, полетим в космос, отвечу: спросите у Гагарина! Номер года по-прежнему не идентифицирован. Но известно, что он точно расположен после Рождества Христова. Плюс-минус девять месяцев. База «икс-ассенизаторов». Точнее, то, что от нее осталось. Местное время… Черт! У кого-нибудь еще идут часы?

Раимов уже пятый раз за вечер обходил разгромленные помещения базы и не уставал горестно вздыхать, подсчитывая расходы для будущего ремонта. Собственно говоря, армейского командира они расстраивать не должны бы были, но майор, вдобавок к своей должности, был еще и татарином. В силу своего воспитания относиться к бункеру иначе, чем как к собственному приусадебному хозяйству, Раимов не мог. Поэтому и вздыхал горестно майор, думая, что если такой погром спецназовцы учинили бы у него в хозяйстве, то ему оставалось бы только повеситься. Или каждому «икс-ассенизатору» с пришельцами вместе в стакан компота по килограмму мышьяка подсыпать.

Застыв в центре искореженного осколками гранат коридора, Раимов принялся в очередной раз подсчитывать урон, загибая на руках пальцы. Пальцев вскоре не хватило, поскольку одних только лабораторных пробирок было расколото больше двадцати штук, и майор, бросив это бесполезное занятие, начал думать о том, в какой именно форме составлять доклад начальству. Придя к выводу, что к этому документу, в первую очередь, следует приложить рапорта агентов, Раимов собрался было приказать бойцам приступить к написанию отчетов, но затем вспомнил, что сам два часа назад дал команду отбой, отложив все бумажные дела до утра. Решив еще раз, на всякий случай, поискать в лаборатории Харакири что-нибудь из оборудования, еще годное к эксплуатации, майор пошел к испорченной Шныгиным двери и вдруг замер — из коридора, ведущего на аэродром, послышался какой-то странный шум!

Вытащив из кобуры пистолет, Раимов осторожно двинулся вперед, стараясь держаться поближе к стене. По дороге майор удивился, почему на базе не звучит сигнал тревоги, и собрался было написать рапорт на поставщика системы безопасности, но вовремя вспомнил, что переходного отсека больше не существует, а вместе с ним и датчиков, способных зафиксировать проникновение посторонних внутрь объекта. Жаловаться было не на кого, что не могло не расстроить майора. Ну, а если учесть, что Раимов и до этого момента пребывал не в лучшем расположении духа, то вполне понятно, что к коридору, ведущему на аэродром, он подобрался в состоянии, близком к бешенству.

Церемониться с нарушителем, вторгшимся на территорию базы, майор, естественно, не собирался. Поэтому и выскочил в коридор, держа пистолет навскидку и намереваясь если уж не продырявить наглецу голову, то уж арестовать его точно. Однако Раимову планы пришлось изменить коренным образом, поскольку на прямо него пер огромный детина в солнцезащитных очках и с гранатометом в руках. Оба замерли, увидев друг друга, и майор лихорадочно стал просчитывать шансы на то, сможет ли он испугать нарушителя каким-то малюсеньким пистолетиком. В итоге, ничего, кроме как скептически покачать головой, Раимов придумать не смог. Однако из природной настырности пистолет не опустил. Более того, майор сделал вид, что тщательно прицеливается.

— Стоять! Руки вверх, — строго потребовал он у незваного гостя, который был точно хуже Раимова. Нарушитель остановился.

— Объект идентификации не подлежит, — металлическим голосом заявил он. — Речь опознана, как военный диалект русского языка конца двадцатого-начала двадцать первого века. Варианты ответа: «да», «нет», «кто последний за пивом?» и «сам сдавайся, придурок!» Интерпретировать! — что-то внутри незваного гостя взвизгнуло и он вскинул гранатомет, целясь Раимову в голову. — Сара?

— Нет, — оторопел от такого поворота событий майор.

— Жаль, — совершенно лишенным эмоций голосом, ответил нарушитель и опустил гранатомет. — Варианты продолжения беседы: «что?», «где?», «когда?» и «какого хрена ты тут делаешь?» Ин… — но Раимов, придя в себя и вспомнив, что все еще находится во взбешенном состоянии, перебил незваного гостя.

— Это ты, скотина, какого хрена тут делаешь?! — завопил он. — Руки подними, я сказал!

К великому удивлению майора, нарушитель, только что не выказывающий никакого уважения к хозяину базы, вдруг послушно выполнил приказ. Выронив гранатомет, громила послушно вкинул руки вверх. Тяжелое оружие, лишенное хозяйской ласки, видимо, от обиды, упало прямо на ногу нарушителю, и у любого другого от такого удара минимум раздробилась бы лодыжка, однако здоровяк даже не поморщился. Удивляться этому странному обстоятельству времени у Раимова не было. Майор бросился вперед и попытался поставить нарушителя к стенке в классическую позу, столь любимую милиционерами и прочими блюстителями правопорядка. Однако, несмотря на все старания Раимова, нарушитель не сдвинулся ни на миллиметр. Пришлось майору довольствоваться тем, что громила просто стоял неподвижно.

— Ты кто такой? Что тут делаешь? — с сомнительным чувством собственного превосходства в голосе, поинтересовался Раимов у незваного гостя.

— Вопросы идентифицированы. Ведется поиск схожих ситуаций, — по-прежнему лишенным эмоций голосом произнес нарушитель, и вдруг заговорил голосом Пацука, заставив вздрогнуть майора:

— Че-его?! Кто ты? — и снова перешел на полный металла баритон: — Черментатор. ЧЕРтов МЕНтовский ТАктический ТОрмозной Робот. Модель тысяча. А чего тут делаю, ни фига не знаю. Менты забыли вставить блок задач в панель управления. Поэтому просто хожу и ищу Сару. У вас, случайно, одной не завалялось?

— Че-его?! — точно так же, как некогда Пацук, изумился Раимов. — Я сейчас тебе такую Сару покажу, что век заикаться будешь. А ну, пошел отсюда. Бегом! Пока я не передумал.

И послушный Черментатор пошел. Причем, прямо туда, где стоял майор. Раимов, измученный переживаниями из-за ремонта базы, не разобрался в ситуации и, решив, что Черментатор пытается напасть на него, отскочил в сторону, выпустив на лету в громилу всю обойму пистолета. Однако стрельба майора на нарушителя впечатления никакого не произвела. Раимов своими глазами видел, как пули впиваться в тело Черментатора, но тот обратил на них внимания не больше, чем слон на подкованную блоху. Робот прошел мимо упавшего на пол Раимова и вгрызся в стену, повторив то, что устроил в кубрике бойцов во время своего первого визита.

Майор такого от вредительства временно лишился способности к передвижению и, словно намертво встроенный в бетон пола, наблюдал, как Черментатор проделывает в стене бункера еще одну дыру. И лишь когда вредитель скрылся с глаз в толще земли, Раимов пришел в себя и вспомнил о гранатомете, брошенном роботом посреди коридора. Схватив в руки грозное оружие, майор бросился к дыре в стене, намереваясь разнести вредителя в куски, но точно так же, как когда-то Пацук, увидел перед собой лишь звездное небо.

— Твою мать на свалку автомобилей! — пожелал Черментатору Раимов и бегом бросился в штаб. — Ой, кто-то у меня за это безобразие ответит!..

* * *

Земля. Хотя для кого-то это и седьмое небо. Кремль. Одна из нескольких комнат, сдаваемых в аренду на четыре года. Год тот же, и месяц никуда не делся — вон, светит. Местное время: позже, чем раньше. Естественно!..

В Кремле было удивительно тихо. Настолько тихо, что было слышно, как часовые у Спасских ворот травят скабрезные анекдоты. Президент замер у окна, послушал минут пять и, не найдя ничего крамольного в солдатских байках, горестно вздохнул: бедному Главе государства даже зло сорвать было не на ком. Еще раз горестно вздохнув — на этот раз громче, чтобы жена слышала! — Президент широким шагом отправился в свой кабинет.

Большая жирная крыса, упоенно ставившая оттиски государственной печати на поддельные бланки кремлевских пропусков, услышав эти шаги, сердито сплюнула на пол жвачную резинку. Решив не дожидаться того момента, как Президент войдет в кабинет, крыса свернула свою антигосударственную деятельность и, закинув печать в сейф, шмыгнула под стол. Но лишь когда дверь открылась, пропуская Президента внутрь, крыса с досадой вспомнила, что так и не забрала со стола проштампованные бланки пропусков.

Глава российского государства вошел в свои рабочие апартаменты первым. Следом за ним порог комнаты несмело переступил Министр Обороны, у дверей кабинета дожидавшийся того момента, пока Президент покинет спальню. Застыв в метре от косяка, член кабинета министров потупил взор и принялся нервно теребить пальцами обеих рук правую полу пиджака. Ну а Президент, не обращая на него никакого внимания, прошел к столу и, сев в кресло, аккуратной стопочкой сложил оставленные крысой бланки. Только после этого глава государства поднял взгляд на одного из своих подчиненных.

— Игорь Сергеевич, я хочу вам сказать, что ваше поведение уже становится дурной традицией, — чеканя слова, проговорил Президент. — Может быть, моя супруга права, и вам нужно поставить кровать в нашей спальне? Или вы предпочитаете на коврике спать?

— Но, господин Президент, я… — попытался оправдаться Министр Обороны, но договорить не успел.

— Что, «господин Президент»?!. — взорвался, наконец, глава государства, и Игорю Сергеевичу стало жутко. Он даже начал подумывать о том, не сбегать ли до ближайшего сортира и там самолично замочиться, пока не стало хуже, но не решился уйти без приказа.

— Вы думаете, что если «господин Президент» является гарантом Конституции страны и безопасности ее граждан, то он и спать с женой не имеет права? — продолжал тем временем бушевать самый главный начальник России. — У «господина Президента» тоже, между прочим, естественные человеческие потребности есть. Он, например, порядок любит. Вот это что такое? — глава государства схватил со стола стопку пропусков и швырнул ее в Министра Обороны. — Откуда они у меня на столе взялись, пока я спал? Что за призрак революции тут по ночам ходит и самовольства учиняет?.. А это что? — Президент схватил с маленького столика, заставленного телефонами, аппарат ярко-голубого цвета. — Кто опять поменял у меня телефоны? Я же говорил, чтобы голубого цвета в моем кабинете не было!..

Министр обороны втянул голову в плечи, ожидая, что следом за бланками полетит и телефонный аппарат, но этого не случилось. Глава российского государства был все-таки гуманным человеком и наносить члену кабинета министров увечья не стал. Вместо этого Президент просто выкинул голубой телефон в окно. Естественно, предварительно открыв оное. Глава государства вновь вернул створки в исходное положение и наблюдать за падением аппарата не стал. А зря! Иначе увидел бы много для себя познавательного.

Телефон, вылетев из окна, тут же раскрыл парашют и плавно опустился прямо под ноги по нужде отошедшему с Красной площади в сторонку патрульному милиционеру. Сотрудник милиции, разинув рот, наблюдал за десантированием аппарата и, едва тотприземлился на асфальт, попытался задержать сбежавшую из Кремля вещь. Однако попытка эта окончилась провалом! Едва милиционер взял телефон в руки, как диск бездушного приспособления для дальней связи вдруг трансформировался в огромные мясистые губы, которые и впились в служителя правопорядка самым бесстыдным в его жизни поцелуем. Через тридцать секунд милиционер грянулся оземь, а аппарат принял его форму.

— Опять неувязка. Ни бланков для организации диверсии, ни подслушанного разговора, — посмотрев наверх, на закрытое окно, констатировал экс-телефон, вице-крыса, а ныне — самозванный клон милиционера. — Что же, мы пойдем другим путем! Не таким путем пойдем мы.

Взяв бездыханного сотрудника милиции за ноги, двойник отволок его в красиво подстриженные кусты и, насвистывая «Калинку», отправился в обход здания. А Президент, даже не подозревая о том, кого именно только что выкинул из окна, дважды прошелся по кабинету из угла в угол. Затем остановился напротив министра.

— Извините, Игорь Сергеевич. Пожалуй, я слегка погорячился. Тяжелый день выдался, да и спать жутко хочется, — совершенно спокойным голосом проговорил глава государства. — Так, что у вас в этот раз случилось?

— Поступил срочный рапорт из бункера, — ответил Министр Обороны, все еще не веривший в свое спасение. — Могу изложить подробно, если прикажете.

— Сначала, в двух словах, пожалуйста, — распорядился Президент. Игорь Сергеевич кивнул головой.

— Вновь появился Черментатор, продолжающий разыскивать некую Сару, — проговорил министр. — Женщина с таким именем была прислана на базу из Израиля всего день назад. А поскольку Черментатор начал ее искать задолго до этого момента, то вполне возможно, что Иерусалим имеет какое-то отношения к диверсиям в бункере и последнему нападению на базу…

— Подождите, — перебил его Президент. — В предыдущем рапорте Раимов докладывал, что пришельцы нашли базу по медальону, идентифицированному учеными, как средство инопланетной связи и пеленгации. При чем тут Израиль?

— Я думаю, что все это звенья одной цепи, — уверенно ответил Министр Обороны. — В Иерусалиме с самого начала операции знали расположение секретной базы. Это раз. Во-вторых, неопознанный пока Черментатор искал в бункере Сару, которой там еще не было. Ну а в-третьих, инопланетный передатчик мог быть просто маскировкой. Что-то я сомневаюсь, что такая маленькая штучка могла подать из-под земли сигналы в космос! Отсюда вывод — очень велика вероятность того, что Израиль вступил с пришельцами в альянс…

— Вот даже как?! — хмыкнул Президент и потянул руку к телефонам. — Сейчас я с Ариэлем на эту тему побеседую… Хотя нет! Мы более тонкий ход придумаем…

* * *

Единственная во вселенной планета, где есть гармошки, балалайки, матрешки и тульские пряники. Две тысячи какой-то год, похоже, никогда не кончится. Осень упорно не хочет переходить в зиму, хотя в бункере, оснащенном тремя сквозными дырами, этому только рады. Местное время: утро. Этого вполне достаточно!..

В продуваемом всеми ветрами центральном коридоре теперь уже пятеро «икс-ассенизаторов» стояли по стойке смирно. Правда, в этот раз они были без боевого снаряжения, выспавшиеся и позавтракавшие, но Раимову от этого легче не становилось. Все-таки майору ночью и выспаться не удалось, да и пища утром в горло не лезла, вытесняемая наружу горестными мыслями об ущербе, а так же крайне странными распоряжениями из Центра. Впрочем, приказы начальства в армии не обсуждаются! Что Раимов и собрался продемонстрировать на практике.

— Агент Штольц, два шага вперед! — скомандовал майор и Сара послушно вышла из строя, хотя и не понимала или делала вид, что не понимает, зачем именно ее вызвал командир.

— Доложите, агент, что вас связывает с Черментатором? — после секундной паузы потребовал майор. Пацук не удержался и присвистнул.

— Вот ведь воно ж как бывает! — удивился есаул, еще не знавший о втором пришествии сумасшедшего робота. — Точно, мужики. Этот чурбан железный тогда что-то о Саре говорил. У вас, товарищ майор, не голова, а Верховная Рада. А мы-то…

— Агент Пацук, два наряда вне очереди! — рявкнул майор. Есаул счел за благо молча козырнуть, а Раимов, уже не обращая на него внимания, вновь повернулся к девушке.

— А откуда вы… — начала было удивленно говорить она, но, увидев, как наливается кровью лицо Раимова, тут же исправилась.

— Господин майор, разрешите доложить? — вновь вытянувшись по струнке, прокричала во весь голос Штольц. Раимов кивнул. — С Черментатором лично не знакома. Однако несколько раз мои родственники и бывшие сослуживцы говорили, что какой-то странный тип с еще более странным именем разыскивает меня. Первый раз такой случай произошел около месяца назад, но последнюю неделю я ничего больше о Черментаторе не слышала. Это все, сэр!

— Забавно, — протянул Раимов, окидывая девицу подозрительным и недоверчивым взглядом. — С этим мы еще разберемся. А сейчас все пятеро в тренажерный зал, бегом марш! Будете сегодня весь день наряды отрабатывать. И полезное дело сделаете, и стройбатовцам, которые базу ремонтировать придут, на глаза не попадетесь…

Ответом майору был тяжкий стон всей мужской части «икс-ассенизаторов». Сара в этом выражении протеста не участвовала, поскольку должным количеством нарядов еще не обзавелась. Девушка бодренько побежала в тренажерный зал следом за парнями, а Раимов, задумчиво посмотрев ей вслед, широким шагом отправился в штаб. Его ждали великие дела. В смысле, такие большие, что переделать их за день не представлялось возможным!..

После первой «десятки» все пятеро выглядели довольно бодро. Пацук, правда, упорно пытался сделать вид, что умирает, умоляюще глядя в видеокамеру, но никого это не впечатлило. В том числе и его самого. Однако Микола своих попыток разжалобить майора не оставлял. И когда Раимов объявил пятиминутный перерыв, есаул схватился за сердце и замертво свалился на пол, рядом с беговой дорожкой.

— Пацук, ты два наряда только что отработал? — поинтересовался по системе внешней связи начальник базы. — Как думаешь, сколько тебе добавить?

— Товарищ майор, вы что, не видите? Умираю я! — не поднимая головы, простонал есаул. — Воно ж на кроссах как бывает? Бежит себе украинец, тихий такой, незаметный, и вдруг бац, а командира никто найти не может. А у украинца перекур…

— Я еще раз спрашиваю, агент Пацук, ты наряды отработал? — чуть повысив голос, повторил свой вопрос Раимов.

— Так точно. Отработал! — еще жалобнее простонал в ответ Пацук.

— Еще два дать? — поинтересовался Раимов. После этого Миколе ничего другого не осталось, кроме как встать с пола и со вздохом усесться на скамейку. Сара опустилась рядом.

— Мне тоже очень долго «десятка» трудно давалась, — заботливо проговорила она, ласково глядя в вытаращенные от удивления глаза есаула. — Ты попробуй, когда бежишь, вспоминать самые приятные моменты в твоей жизни…

— А у меня их еще не было, и первый появится тогда, когда тебя с нашей базы на Чукотку переведут газовые гейзеры пробками заткать! — рявкнул Пацук, вскакивая с места. — Ты что же, израильтянка ехидная, хочешь сказать, что я «десятку» пробежать не могу?! А ну, пошли на тренажер. Сейчас посмотрим, кто из нас бегать не умеет, — и есаул замахал руками перед камерой наблюдения. — Василий Алибабаевич, засекайте время, кто из нас с агентом Штольц десять километров быстрей пробежит!..

— Пацук, ты с женщиной соревноваться собрался? — раздался из динамиков удивленный голос Раимова.

— Да бросьте вы его, Василий Алибабаевич, — встрял в разговор старшина. — Пусть бежит. Сара этого дохлого хохла в два счета сделает. А вы ему еще и в счет нарядов эту пробежку не засчитывайте!

— Э-е, нет! — возмущенно завопил Микола. — Сказано было, что сегодня весь день наряды отрабатываем, значит каждый метр, который я пробегу, в счет снятия наказаний идти должен, — и есаул повернулся к Шныгину. — А тебе, москальская морда немытая, я все шуточки до единой когда-нибудь припомню. Узнаешь, как воно ж бывает, когда москали украинцев достают! Просыпается москаль утром, бац, а над Кремлем жевто-блакитный флаг развевается…

— Р-р-разговорчики! — зарычал по внешней связи майор, прекращая разгорающуюся склоку. — Что идет в счет погашения нарядов, а что нет, я сам решать буду. Пацук и Штольц, на тренажеры… А вы что стоите, как три медведя в буреломе? Решили группу поддержки бегунам организовать? А хачапури вам не шаурма?! А ну, бегом марш все трое на тренажеры. Глядишь, после еще одной «десятки» поменьше болтать будете.

— Дернул тебя доктор Фауст за язык, — зашипел на Шныгина ефрейтор. — Почему все славяне сначала делают, а потом только думать начинают, на хрена оно нужно было!

— Ты мне тут еще пошкворчи, блин, сосиска фашистская, — оторопел Шныгин, а затем дружески хлопнул по плечу начавшего злиться Зибциха. — Ладно, не обижайся. Комон, еври бади, покажем хохлу с еврейкой, как бегать надо!..

Чинно выстроившись перед беговыми тренажерами, все пятеро «икс-ассенизаторов» ждали команду к старту, которая и не замедлила раздастся из динамиков внешней связи. Вскочив на дорожки, бойцы принялись вытаптывать самодвижущееся покрытие, отмеряя положенные десять километров. В общем и целом забег выглядел, как легкоатлетическое первенство среди дурдомов на приз имени Зигмунда Фрейда. Мало того, что все пятеро бегунов, в буквальном смысле, топтались на месте, так еще и никто из них не мог определить, обгоняет он противника по дистанции или, наоборот, отстает.

Сара Штольц, чья дорожка была крайней справа относительно видеокамеры наблюдения, закусив нижнюю губу, резво засеменила ногами. Есаул некоторое время смотрел только на нее, но затем, видимо, отчаявшись убежать от соперницы, прекратил обращать на девушку внимание. Зато начал оглядываться. То ли есаул преследователей там надеялся усмотреть, то ли проверял, насколько далеко он от старта убежал, Шныгин так этого и не понял. Сергей даже попытался острить по этому поводу, но Пацук, сосредоточившись на забеге, на колкости не отвечал, и старшина прекратил издеваться. К тому же, и дыхание поберечь следовало!

С другой стороны от Шныгина Джон Кедман громко топал своими огромными ножищами по бегущей пластиковой полосе. При этом он не менее громко сопел и на каждом выдохе так далеко оттопыривал нижнюю губу, что старшина с трудом удерживал себя от желания сунуть в рот капралу перезрелый банан. И лишь Ганс бежал как-то серенько и незаметно, совершенно ничем не привлекая внимания окружающих. И добегался!

— Стоп! — дал команду Раимов примерно через сорок минут после старта. — Ефрейтор Зибцих финишировал. Мне возиться с вами некогда, поэтому забег прекращаем.

Шныгин тут же прекратил бежать и, доехав по дорожке до выключателя, остановил ленту и сполз вниз, сопя и отдуваясь. Старшина даже успел удивиться тому, что слабосильный немец пришел первым, о чем и спросил ефрейтора. Но тот, не в силах произнести не звука, лишь покачал головой. Дескать, потом объясню. Кедман тоже удивленно посмотрел на Ганса, но вопросов задавать не стал. Капрал просто стек вниз бесформенной массой, едва не оставив нижнюю губу на беговой дорожке. А вот Пацуку, как выяснилось минутой позже, знать, что ефрейтор пришел к финишу первым, было мало. Багровый и запыхавшийся украинец, с трудом переплевывая слова через губу, возмутился.

— Нет, товарищ майор, так не пойдет! — заявил Пацук. — Давайте продолжим забег. Иначе как я узнаю, на сколько часов агента Штольц обогнал.

— Ты приказы командира будешь обсуждать? Еще «десятку» бежать хочешь? — грозно проревели динамики голосом Раимова, но затем майор смягчился. — Ладно. Результаты забега и так можно определить. Сейчас просто посмотрю, сколько каждому из вас бежать до финиша осталось, — несколько секунд Раимов молчал, а затем подвел итоги:

— Агент Кедман, — капрал попытался встать и вытянуться по стойке смирно, но не смог. — Пробежал девять километров девятьсот семьдесят четыре метра. У Шныгина — девять девятьсот пятьдесят два. А у Пацука с Сарой по девять километров и девятьсот восемьдесят семь метров. Получается, что Зибцих первый, Микола и Штольц делят второе место, Кедман третий, а агент Шныгин у нас бегать не умеет. Дам-ка я ему наряд вне очереди, и пусть тренируется!

— Шо, получив москаль гранату? — через силу улыбнулся Пацук.

— Ну и что, блин, еври бади? — хмыкнул Шныгин. — Вы, хохлы, всегда только улепетывать и умели. Так что, в том, что ты меня обогнал, ничего удивительного нет. А теперь, комон, блин, армрестлингом позанимаемся. Слабо?

— Вон на афроеврее свои культяпки тренируй, — отозвался Микола и торопливо повернулся к видеокамере. — Это не честно, товарищ майор. Я на последних тринадцати метрах эту дамочку точно бы обставил. Просто не видел, что она рядом со мной бежит!

— Повторим? — ехидно поинтересовалась Сара и вдруг рухнула на пол, как подкошенная. Несколько секунд бойцы удивленно смотрели на нее, не понимая, что произошло, а затем их из оцепенения вывел голос Раимова:

— Вот, блин, мать вашу на скорую помощь водителем! Чего смотрите, как ежики в туман? Немедленно оказать первую помощь агенту Штольц.

— Сию секунду! Я ей искусственное дыхание «рот в рот» сделаю, — мгновенно отреагировал Пацук и бросился спасать пострадавшую от забега, но едва есаул наклонилась над девицей, как увидел около своего носа ее жилистый кулачок.

— Еще приблизишься хоть на миллиметр, сломаю челюсть, — заверила его Сара. — Я не теряла сознание. Это я так по системе йоги расслабляюсь. Ясно?

— Куда уж яснее, — ехидно фыркнул Пацук и встал. — С ней все в порядке. Она у нас крепкая. Правда, для верности, агента Штольц нужно временно с базы отчислить и отправить на стажировку к русским бабам. Пусть сначала коня на скаку останавливать научится и в горящую избу входить. А то воно ж как бывает?..

— Опять болтаешь, Пацук? — грозно перебил его Раимов.

— Молчу, молчу! Характер мягкий, — ответил командиру есаул. — А вы уверены, товарищ майор, что агент Штольц из Израиля приехала? А то у меня большие подозрения на то, что ее сюда тибетские ламы прислали. Больно умная! — но ответа на запрос не последовало.

— Вы шо молчите, товарищ майор? Топор поймали? — обеспокоено поинтересовался Пацук. Однако динамики внешней связи и в этот раз остались немы.

«Икс-ассенизаторы» удивленно переглянулись. На их памяти Раимов лишь однажды не вышел на связь. И то только из-за того, что неизвестные аппараты пришельцев каким-то образом вывели из строя все электронные приборы базы. Пацук еще раз позвал Раимова, и когда тот ничего не ответил, деланное беспокойство на лице есаула сменилось вполне естественным выражением аналогичных чувств. С майором, действительно, происходило что-то странное!

Шныгин решил, что ждать больше нельзя, и едва заметным знаком приказал сослуживцам переместиться к дверям. Конечно, Сергей мог бы произнести команду и вслух, но он боялся самого худшего. Вчерашняя атака на базу могла повториться, и сейчас, вполне возможно такое, что штаб захвачен пришельцами, которые и наблюдают за поведением спецназовцев на экранах мониторов. Сделав вид, что недавнего забега ему мало, старшина промчался вперед, высоко поднимая ноги, и оказавшись почти вплотную к видеокамере, за спиной жестами рук отдал несколько распоряжений.

Шныгина поняли все. Даже Сара, не успевшая еще как следует, влиться в коллектив. Кедман подхватил баскетбольный мячик и принялся описывать по тренажерному залу дугу, постепенно приближаясь к выходу. Пацук упал на пол и начал отжиматься, с каждым рывком оказываясь на несколько сантиметров ближе к дверям. Зибцих повторил ту же операцию, только вместо отжиманий ефрейтор принялся приседать. Ну а Штольц схватила в руки скакалку и, изображая полоумную девочку из народных анекдотов, помчалась к выходу из зала. Впрочем, добраться до дверей так никто и не успел! Через несколько секунд после начала этого маневра двери распахнулись самостоятельно, и перед удивленными спецназовцами предстал сияющий Раимов. Да не один! Его сопровождал Хиро Харакири. Причем оба несли в руках длинные и тяжелые по виду спортивные сумки.

— Бойцы, а у меня для вас подарки! — тоном деда Мороза или Санта-Клауса, кому как больше нравится, заявил майор. — Ну-ка, идите все сюда!..

«Икс-ассенизаторов» дважды просить не пришлось. И первым к командиру за подарками подошел, естественно, Пацук. Микола сразу попытался засунуть свой любопытный украинский нос в командирскую сумку, но Раимов покачал головой, и есаул остановился, обиженно скуксившись. Лишь когда все пятеро подчиненных подошли ближе и встали рядом с Пацуком, майор с довольной ухмылкой на лице открыл сумку.

— Разбирайте. Это теперь ваше, — проговорил Раимов и отступил назад, давая возможность спецназовцам насладиться невиданным зрелищем.

А посмотреть было на что! В той сумке, что принес в тренажерный зал Раимов, лежали пять новеньких винтовок довольно странной конструкции. Пацук, который всегда и везде успевал оказаться раньше всех, и тут первым вынул новое оружие из сумки и удивленно начал осматривать. Винтовка эта отличалась от тех, к которым привык есаул, не очень сильно. И все же ни дырки в стволе, ни затвора, ни патронов в магазине украинец отыскать не смог.

— И шо це такэ? — удивленно поинтересовался он, поворачиваясь к Раимову.

— Новое лазерное ружье, — усмехнувшись ответил майор. — Плод деятельности уважаемого Хиро Харакири и еще целой кучи людей по всему свету.

Японец, услышав свое имя, решил, что пришло то самое время, когда пора произнести торжественно-поучительную речь. Набрав полную грудь воздуха, Хиро собрался спеть дифирамбы новому достижению технического прогресса. Но как собрался, так и разобрался! Посмотрев на лица спецназовцев, Харакири вдруг осознал, что все пятеро горят желанием испробовать новое оружие в деле, а не слушать, с каким трудом оно создавалось. Поэтому, вместо чтения «танка» во славу науки, японец просто и сухо изложил лишь технические характеристики нового оружия.

По сравнению с тем, что Харакири уже говорил однажды, больших изменений в лазерной винтовке не произошло. Чуть-чуть увеличилась дальность стрельбы, стало проще регулировать мощность выстрела и радиус поражения. Ну а главные изменения произошли в том, что винтовка стала намного легче и компактней. Громоздкий блок питания, который был основной преградой для запуска оружия в серийное производство, благодаря стараниям в первую очередь Зубова, и нескольким модификациям, поступивших от ученых разных стран, удалось преобразовать в довольно компактный аккумулятор, не превышающий по размерам объем обычного магазина от автомата Калашникова. Ну а еще к оружию добавился мощнейший и очень компактный оптический прицел, подсоединяемый проводом прямо к специальному шлему «икс-ассенизаторов».

— Правда, наиболее экономичного режима работы винтовка достигает на расстоянии ста пятидесяти-двухсот метров, но думаю, что это не страшно, — подвел итог описанию достоинств нового оружия японец. — При стрельбе на дальние дистанции очень быстро разряжается магазин, но, думаю, со временем мы и это исправим. Ну а в целом оружие прекрасное. Мы уже опробовали его на той броне, в которую одеты мурланты…

— Кто? — оторопел Шныгин, от удивления едва не выпустив новое персональное оружие «икс-ассенизатора» из рук. — Как ты сказал, блин, еври бади?

— Харакири-сан, они пока еще не знают, — Раимов остановил японца, пытавшегося начать объяснения, и повернулся к бойцам. — Мурланты это те зеленые уроды, которых вы из обычного оружия пристрелить не могли. Доктору Гобе удалось кое-что выяснить о них, но об этом вы услышите вечером. А теперь посмотрите еще на одну новинку, которую удалось сделать нашим ученым благодаря знаниям, полученным во время изучения инопланетян и их технологий, — и майор, открыв ту сумку, которую Харакири держал в руках, вытащил из нее какой-то странный жилет, не превышавший толщиной лист альбомной бумаги.

— Это ваши новые бронежилеты, — торжественно произнес Раимов и хотел добавить что-то еще, но его перебил старшина.

— Я, конечно, никогда не сомневался, что у начальства с чувством юмора всегда все в порядке. Причем, чем выше начальник, тем прекраснее шутит. А вы, Василий Алибабаевич, в этом плане, похоже, и министра переплюнуть можете, — проворчал Сергей. — Если это бронежилет, то я — зимбабвийский горнолыжник. Да эту жилетку и пальцем проткнуть можно!..

— Не советую, — улыбнулся майор и, выхватив из кармана пистолет, в упор разрядил всю обойму в новые доспехи «икс-ассенизаторов». К вящему удивлению спецназовцев, на них не осталось и царапины.

— Материал, из которого сделан бронежилет, получен в результате экспериментов со сплавами пришельцев и одеждой мурлантов, — гордо пояснил японец. — Структура этого вещества такова, что оно распределяет любой вид воздействия, будь то энергетический, тепловой или механический удар, по всей поверхности. Отчего повредить бронежилеты очень сложно. Профессор Зубов, используя эллериум, пытается сейчас создать новый тип защиты — универсальный энергетический скафандр, способный оградить человека от абсолютно любых воздействий. Подробностей я не знаю и, если честно, не совсем понимаю, что именно делает профессор. Ну а вам пока придется довольствоваться этими жилетками.

— А выстрел из гранатомета эти доспехи выдержат? — живенько поинтересовался Пацук, едва японец перестал говорить.

— Прямое попадание кумулятивного снаряда, это вряд ли, — покачал головой Харакири. — Но удар осколков от взрыва гранаты выдержат вполне.

— А если новым лазером в них пальнуть? — не унимался есаул. — Шо тогда?

— Конечно, лазер эти доспехи пробьет, — пожал плечами Харакири. — Но к тому моменту, как луч преодолеет последний слой нового сплава, он потеряет столько энергии, что смертельных повреждений уже нанести не сможет. Хотя из строя бойца все же выведет…

— Товарищ майор, а у вас нет лишнего жилетика? — не дослушав японца до конца, повернулся к командиру украинец. — Это я к тому спрашиваю, что нужно же испытания провести! А то воно ж как бывает?.. Надеется спецназовец на защиту, а в бою вдруг бац, и выясняется, что жилетик у него фальшивый.

— Р-р-разговорчики! — вместо того, чтобы затевать спор с Пацуком, рявкнул майор. — Бегом марш все к стрелковому стенду. Сейчас испытания проводить будем?

— Неужто парочку инопланетян расстреляем? — наивно поинтересовался Микола и, наткнувшись на бешенный взгляд Раимова, вдруг вспомнил о возможности получения дополнительных нарядов. — Молчу, молчу! Характер мягкий…

Ну а Харакири, который, в отличие от Раимова, давно привык к тому, что люди его не понимают, принялся подробно объяснять Пацуку, что в тестировании бронежилетов никакой необходимости нет. Сплавы давно проверены и выбраны в оптимальном качестве. Шныгин тут же задал вопрос, почему японец не увеличил толщину жилетов, чтобы усилить эти броню? И тоже получил вполне содержательный ответ, благодаря которому спецназовцы узнали, что в данной экипировке бронебойность определяется не толщиной пластин, а общей площадью снаряжения. То есть, если одеть в такую броню танк, то его и лазером не возьмешь! А вот бойцам, для того, чтобы обеспечить защиту от всего на свете, пришлось бы ходить впятером в одном бронежилете.

— В общем, хрен это на постном масле, блин, а не броня, — сделал для себя вывод старшина.

— Ну почему же?! — встряла в разговор Сара. — Очень даже полезная вещь. Такой бронежилет, например, вместо топа можно будет носить или под блузку одевать, и никто ничего не заметит…

— Во! — отчего-то радостно завопил Микола и ткнул в девицу пальцем. — Товарищ майор, и это существо вы солдатом называете? Да воно ж ни о чем, кроме как о шмотках, и думать не желает!..

— Р-р-разговорчики! — дружелюбно рявкнул в ответ Раимов — Агент Пацук, к стенду шагом марш!

— Это что же, за такую ерунду вы меня расстреливать будете? — оторопело удивился есаул и схватил Раимова за полу пиджака. — Помилуй, батько, у меня ж детки малые семеро по лавкам лежат!..

Зибцих после этой шуточки Пацука захихикал, тщетно пытаясь спрятать свою ухмылку от командира. А вот Кедман, несмотря на русскую бабушку, славянский юмор до сих пор понимать отказывался. Вместо того, чтобы засмеяться, негр удивленно перевел взгляд с майора на Пацука и начал серьезно подумывать о том, не взять ли на себя обет молчания. Или, еще лучше, язык самому себе отрезать. Чтобы, не дай бог, не сказать чего такого, за что в России к стенке ставят.

Единственным, кто понял, что твориться на душе у американца, был Шныгин. Увидев перепуганную физиономию Кедмана, старшина расхохотался и, утешая, хлопнул его по плечу. А потом вспомнил, что Раимов команды «вольно» не давал, и сам сконфузился. Впрочем, майору было не до Шныгина и, тем более, не до американца. Раимов пару минут изо всех сил пытался оторвать от себя плачущего есаула, а потом плюнул на это бесполезное дело и дал Миколе еще три наряда вне очереди. Причем все три не за свой замусоленный китель, а как раз за то, чего старшина минуту назад испугался. То есть за выход из строя без разрешения командира.

Миколу это сразу успокоило. Есаул угрюмо отдал честь и строевым шагом потопал к стенду. Раимов посчитал это очередным издевательством над правами и свободами командиров воинских частей и хотел дать Пацуку еще парочку нарядов. Но затем вспомнил о своем недавнем приказе и передумал. Все-таки не к лицу хорошему командиру наказания раздавать бойцам за свои собственные приказы. Так только в американской армии могут делать, а российский офицер вместе со своей честью всегда выше подобных мелочных поступков!..

Стрельбы из нового оружия прошли просто замечательно. Хотя это смотря чью точку зрения использовать в качестве эталона! Старшина с Кедманом, например, были крайне раздосадованы тем, что после выстрелов из лазерных ружей в мишенях просто образуются банальные дырки. Им обоим, видите ли, подавай взрывы, разнесенные в щепки стенды и максимальный урон окружающей обстановке. Поэтому и грустили оба спецназовца, производя выстрелы почти без шума и совершенно без грохота. А удовлетворились Кедман со Шныгиным только тогда, когда увидели, что наделали дыр не только в мишенях, но и в стене за стендом. Причем, если первые были сквозные, то последние — всего лишь двухметровой глубины. Харакири лично замерял!

Раимов, напротив, как увидел, что новое оружие базе ущерба не наносит, так просто расцвел от счастья. И, соответственно, сник от досады, когда увидел дыры в стене за мишенями. Матерился, правда, майор в этот раз очень мало, но потребовал впредь настраивать ружья так, чтобы они в тире лишь мишени бы пробивали. И ничего больше! Хиро Харакири тут же исполнил это пожелание, продемонстрировав бойцам, в какие положения нужно переключатели ставить. И лишь после этого Раимов успокоился.

Правда ненадолго. Поскольку следующим стрелял Пацук. В отместку за три наряда Микола принялся строить из себя круглого идиота, делая вид, что никак не может разобраться с переключателем мощности. Есаул то мишень прожечь не мог, а то, наоборот, прострелил в стене дырку рекордной глубины — на четыре с половиной метра! Не понравился этот выдающийся результат только Раимову — понятно, почему! — да председателю союза колхозных хомяков и землероек. Оный грызун после того, как выстрел Пацука испепелил месячные запасы зерна, приготовленные на зиму, естественно, в восторге быть не мог. С гневными криками хомяк выбрался в тир и потребовал компенсации за материальный и моральный ущерб. К счастью для грызуна, Пацук второй раз в одну и ту же дырку не попал. Разгневанный хомяк, потерев обожженную морду, решил, что лучше остаться без зерна, чем стать начинкой для вокзальных пирожков, и убрался восвояси.

О том, как все члены союза хомяков и землероек работали в две смены, пополняя утраченные запасы пищи, история умалчивает. Зато известно, что больше всех новое оружие понравилось Гансу. Ефрейтор, в отличие от Пацука, сразу показал всем, какой он умный. Настроив регулятор лазера на нужную ему мощность, Зибцих фигурно выжег прямо в центре мишени свой вензель и, удовлетворенно посмотрев на плод рук своих, пожалел, что никто ему не позволит с новой винтовкой спать ложиться… Вот такая странная у немцев любовь бывает!

Сара Штольц, предпочитавшая любому другому оружию стрельбу глазами, все же новой винтовкой была удовлетворена. Во-первых, лазерное ружье было намного легче громоздкого «УФО-1», которое девушке пришлось подержать в руках. Во-вторых, новое оружие было экологически чистым и бесшумным. Что, согласитесь, может быть весьма полезно для людей, страдающих мигренью и аллергией. Ну а в-третьих, по цвету лазерное ружье просто идеально подходило к новой форменной юбке Сары.

Впрочем, Штольц не зря была агентом разведки и поняла, что озвучивать причины своих симпатий к новому оружию не стоит. Поэтому она лишь поблагодарила Харакири за отличную работу, чем заставила скромного японца покраснеть до корней волос. Наблюдательный Пацук сего факта пропустить никак не мог, и собрался выдать очередную колкость, но не успел. Харакири потребовал от всех минуту внимания, чем удивил даже Раимова, и, элегантно взмахнув рукой, прокричал что-то по-японски. И едва замер последний звук его голоса, как в тренировочный зал въехал танк… Да, да! Тот самый мини-монстр под кодовым позывным Бобик. Застыв посреди зала, танк развернул башню в сторону бойцов и сухим механическим голосом доложил:

— По вашему приказанию прибыл. Готов к испытаниям.

— Это что такое? — оторопел майор. — Что тут за водевиль без санкции прокурора?

— Извините, Раимов-сан, хотел сделать сюрприз, — потупился японец. — Дело в том, что скрестив компьютерные технологии землян и пришельцев, я разработал принципиально новый процессор, который Биллу Гейтсу и не снился! Теперь с полной уверенностью можно сказать, что электронные машины будут по-настоящему мыслить. Мой танк, например, способен анализировать ситуацию, выбирать адекватные меры воздействия, самостоятельно принимать решения и изо всех сил пытаться добиваться их осуществления…

— Ой, да не вешайте всем лапшу на уши, блин! — возмутился Шныгин, пока остальные слушали японца с разинутыми ртами. — Что мы, дураки, еври бади? Какой бы хорошей машина ни была, она так и останется дебильной железкой, и никогда по человечески мыслить не станет!..

— Агент Шныгин, я вас не оскорблял, и вы воздержитесь от оскорблений! — вдруг, к вящему удивлению всех присутствующих, заявил танк. Шныгин поперхнулся, Кедман едва не потерял нижнюю челюсть, да и остальные выглядели не лучше. Лишь один Пацук придумал, как поддержать честь человечества.

— Ерунда все это, — буркнул есаул. — Всего лишь хорошее программное обеспечение…

— А ты — нереализованный генетический код! — парировал танк. Микола покраснел от злости и, пожалуй, впервые за свою жизнь не нашел, что ответить. Да и немудрено! Все-таки еще никому состязаться с машиной в остроумии не приходилось. Ну а пока есаул думал, что сказать, инициативу в свои руки взял Раимов.

— Молчать! — рявкнул он. Причем, поскольку майор смотрел в потолок, было совершенно непонятно, к кому именно он обращается. Поэтому замолчали все. И танк, в том числе.

— Вот и хорошо, — удовлетворенно буркнул Раимов и посмотрел на Харакири. — Ваш танк мы проверим со всей нашей, спецназовской, тщательностью. Если он, действительно, так хорош, получите благодарность и материальное поощрение. Но впредь предупреждаю — не смейте больше заниматься каким бы то ни было разработками без моей санкции. Ясно?

Японцу ничего другого, кроме как кивнуть головой, не оставалось. А майор плотоядно перевел взгляд с него сначала на танк, а потом на спецназовцев. И улыбнулся. Все-таки, пусть и неожиданно, но появилась новая причина погонять подчиненных. И бойцы, осознав это, горестно вздохнули. Видимо, не будет им покоя ни днем, ни ночью. Вплоть до победного конца!..

Часть III У победы нет конца!

Глава первая

Прототип глобуса, год почти закончился. Ну, еще месячишко-другой… Первый попавшийся под руку организаторам пятизвездный отель. Обстановка строжайшей секретности — инопланетянам без пригласительных билетов вход запрещен. Полночь. Ну или около того. По крайней мере, не полдень, это точно!..

Два здоровых бугая в строгих черных костюмах, белых рубашках и при галстуках в цвет национального флага Зимбабве для маскировки стеной закрывали вход в некий отель, вывеску с названием которого, опять же в целях секретности, два часа назад сняли неизвестные злоумышленники. Около входа народу почти не было. Так, два-три подвыпивших аристократа из Бурятии, возмущенных тем, что их не пускают в номера, да пять-шесть путан, из-за закрытия отеля оставшихся без работы. Хотя аристократы как-то странно на них посматривали!..

Кроме этих лиц, прямо скажем, с сомнительной биографией и подозрительными паспортами, около отеля было штук двести журналистов, включая корреспондентов Би-Би-Си, Дейли Ньюс, Итар-Тасс и «Красной звезды» Перепрыжкинского района. Рядом с ними крутились, тщетно пытаясь привлечь к себе внимание папарацци, десятка два кинозвезд, тридцать чемпионов мира всех возрастов, расцветок и спортивной ориентации и две кривоногие балерины с Балаковской АЭС. Чуть дальше толпились в оцеплении полторы тысячи полицейских, два батальона морских пехотинцев и взвод стройбатовцев, ну а уже прямо за ними спокойно прогуливалась на месте стотысячная толпа зевак. В общем, около отеля почти никого не было. По крайней мере, прямо перед дверями. Секретность все-таки превыше всего.

От такого ужасающего безлюдья и полного отсутствия работы двое громил в дверях откровенно скучали, позевывали и перепрятывали из кармана в карман пистолеты. Два бурятских аристократа поспорили, в каком именно месте окажется оружие в следующий раз, и когда ни тот, ни другой не угадали, оба, обнявшись, пошли развлекать путан. А из толпы журналистов и кинозвезд выбрался совсем неприметный в этой толпе бомж и, подволакивая ногу, простреленную во время русско-японской охоты в сибирском заповеднике, подошел к охранникам.

— Мужики, е-мое, пивных бутылочек пустых тут никто не выбрасывал? — поинтересовался бомж.

— Ну ты, папаша, охренел, в натуре! — рявкнул на него один из стражей двери. — Кто тебе в таком культурном месте бутылки бросать будет? Иди поднимись в номера «люкс», там свою стеклотару и ищи.

— Спасибо, братки, — обрадовался колченогий и торопливо прошел в отель, мимо расступившихся в стороны громил. Да! И по дороге не забыл одному из них сто долларов «на чай» дать. А то как-то неловко. Люди все-таки работают…

Гостиничный портье, совершенно ошалевший от вида оборванного, грязного бомжа, беспрепятственно миновавшего охрану, неловко сделал книксен и, услышав вопрос о пустых бутылках, шлепнулся в обморок. А управляющий за стойкой едва не проглотил телефон, когда новоявленный Гарун аль-Рашид хриплым басом поинтересовался о том, на каком этаже находятся номера люкс. Молча ткнув пальцем в сторону потолка, управляющий принялся искать под стойкой пистолет. И если бы оружие не оказалось газовым, точно бы застрелился. А так — в реанимации откачали. А вот два охранника на президентском этаже оказалась не столь впечатлительны, Шао-Линь иху мать!

— Куда прешь, урод? — на ломаном русском с мелодичным китайским акцентом вежливо поинтересовался секьюрити у бомжа.

— Так они же разрешили, — пожал плечами нищий, ткнув пальцем куда-то вниз, в лестничные пролеты.

Оба китайских идиота тут же нагнулись, чтобы посмотреть, кто этот главный идиот, впустивший оборванца на президентский этаж, и жестоко поплатились за свою доверчивость. Бомж, не долго думая, сгреб охранников в охапку и троекратно, по-русски, взасос поцеловал обоих. Одновременно. Секьюрити тут же рухнули вниз, как подкошенные, сохранив на лице до конца своих дней выражение неземного блаженства, смешанного с последней стадией отвращения.

Понятно, что дальше с бомжом стали происходить странные метаморфозы. Сначала он превратился в охранников. В обоих одновременно, соединенных наподобие сиамских близнецов. Не понравилось — передвигаться неудобно, ноги друг за друга цепляются. Да и неэстетично это: два спаренных охранника!

Выругавшись, экс-бомж снова изменился, преобразовавшись в охранника. Одного. Но с двумя головами! После следующей попытки у секьюрити стало четыре руки, затем восемь ног. В следующей попытке торс охранника приобрел талию кухарки русского Президента и ноги толстухи с яхты. Ну а когда и этот вид экс-бомжа не удовлетворил, оборванец сплюнул, выругался на машинном коде и приготовился к новому перевоплощению, но тут в коридоре послышались шаги. Не теряя ни секунды времени, экс-бомж превратился в пистолет и грохнулся на пол. А из-за угла выглянул двухметровый громила и остановился.

— Тревога! — увидев отключенных от питания китайцев, тут же объявил он по рации. — На лестнице, на президентском этаже двое раненых охранников. Срочно перекрыть все выходы и прислать сюда группу поддержки… Да, да! И желательно, чтобы платьишки у них были звездно-полосатые… А вы найдите!

Громила оборвал связь и нагнулся над поверженными коллегами. У тех, кроме дыхания, никаких иных признаков жизни не наблюдалось, и громила со спокойной душой принялся осматривать место происшествие. И первое, что он увидел, был лишний пистолет. Громила довольно хмыкнул и, достав из кармана пластиковый пакет, аккуратно упаковал в него лишнее оружие.

— Поедешь, дорогуша, на судмедэкспертизу! — ласково пообещал пистолету охранник, а тому даже плюнуть нечем было!..

Ну а в президентских номерах о происшествии на этаже еще ничего не знали. Просто, охрана, как всегда, увлекшись ловлей нарушителя периметра, забыла о своих подопечных, и ни один глава государства эвакуирован не был. Совещание продолжалось так же, как и началось. То есть недовольными воплями Джорджа Как-Его-Там-Неважно и Бернарда Еханссона, что тоже не лучше.

— Я повторял, повторяю и буду повторять, господин Президент, что мы выражаем протест по поводу вашей монополизации «икс-ассенизаторов», — раз, наверное, в сотый, проговорил глава Евросоюза.

— А вы попугая себе заведите, — невозмутимо посоветовал российский Президент. Еханссон оторопел.

— Это зачем? — удивленно поинтересовался он.

— А он за вас повторять будет, — пояснил главный россиянин. — Ну что вы, действительно, как попугай заладили «протест», «протест». Вон, Израиль не протестует, да и Китай молчит. Мы же общее дело делаем… Извините за тавтологию.

— А вы, господин Президент, наверное, пообещали господину Мао, что у себя в Сибири двадцать миллионов его подданных разместите, вот он и молчит, — гневно обличил в сговоре Россию и Китай американский Президент.

— Нет, не в Сибири. У вас, в Оклахоме! — опроверг обвинения Джорджа Великий Кормчий и тут же заткнулся, сообразив, что сморозил лишнего.

Российский Президент отечески-укоризненно посмотрел на Мао и тому от стыда захотелось уйти в буддийский монастырь. А вот взгляд американца отеческим никак нельзя было назвать. Скорее, так выглядят полные идиоты, узнавшие, что их внезапно выпускают из психушки. Впрочем, и худые идиоты выглядят не лучше. Так же сидят на месте с вытаращенными от удивления глазами, пускают слюни и не знают, что сказать. Ну а пока Джордж придумывал новые протесты, ситуацию разрядил Еханссон.

— Кстати, господин Шаарон, а вы почему не протестуете? — поинтересовался он у премьер-министра Израиля.

— А мы еще успеем, — пожал плечами тот. — Мы свое всегда возьмем. А пока причины для протеста я не вижу…

— А вот Европа, что?.. Правильно, ждать не может! — горячась перебил его Еханссон. — Почему «икс-ассенизаторы» действуют только на территории России в то время, как вся Европа, что?.. Правильно, стонет под игом пришельцев, — Бернард покосился на потерявшего дар речи Джорджа. — Ну и Америка тоже, что?..

— Ничего! — российскому Президенту надоело это слушать. — Ваши обвинения беспочвенны. Мы же яхту в Атлантическом океане спасли. Так что свои обязательства выполняем. К тому же, группа пока недостаточно обучена…

— Яхта была в нейтральных водах! — наконец пришел в себя американец, решивший отложить выяснение судьбы двадцати миллионов китайцев на более подходящее время. На Третью Мировую войну, например. — А вот на территории других государств операции еще не проводились. У нас в Лос-Анджелесе, Вашингтоне и Детройте пришельцы безобразия устраивают, — Джордж покосился на Еханссона. — В Берлине и Париже, опять же, складывается крайне сложная обстановка.

— Вот именно! — поддержал его глава Евросоюза. — Мы требуем, чтобы вы послали отряд на операцию за пределами России. В Париж, например…

— А не жирно им будет?! — излишне искренне удивился российский Президент. — Я, значит, и сам в Париже не каждый день бываю, а вы предлагаете мне организовать солдатам турпутевки к Эйфелевой башне?

— Я вам предлагаю начать выполнять свои обязательства, — твердо заявил Джордж. — В противном случае Америка прекращает финансирование проекта и больше не будет предоставлять вам свои лаборатории и научный потенциал для исследований.

— Евросоюз тоже! — поддержал его Еханссон.

— Я бы мог, конечно, попросить господина Мао прислать вам по несколько миллионов китайских эмигрантов, чтобы они доходчиво объяснили, что такое кризис экономики, но я не садист, — улыбнулся Президент. — Поэтому давайте попробуем найти компромисс…

* * *

Земля. Год две тысячи… (вот, блин, чуть не проговорился!) прежний. Пятизвездными отелями вокруг и не пахнет. Бомжей и президентов тоже нет. Зато есть подземная база в районе всемирно известного колхоза «Красное вымя». На пять часов позже, чем было пять часов назад. И никто, знаете ли, не удивляется!..

На базе было удивительно тихо. В коридоре тихо шуршали стройбатовцы, в том числе и мастерками по стене, заканчивая отделку помещений. В душевой комнате еле слышно журчала вода, омывая тело Сары Штольц. Уже второй час, между прочим! И Шныгин с Кедманом поспорили, протянет девица еще и третий, или ей на фиг холодную воду перекрыть.

Зибцих сесаулом в споре не участвовали, бескомпромиссно сражаясь за бильярдным столом. Играли уже третью партию, и Микола начинал горячиться. Ну не хотел он верить, что не сможет снайпера обыграть! Пацук с досады даже кий сломать хотел, да потом передумал. Решил, что лучше оное приспособление припрятать и после победы домой увезти. Глядишь, в хозяйстве для чего-нибудь сгодиться. Пятки, например, чесать не сгибаясь. Или кабанчика по двору гонять.

Пока Микола раздумывал, что можно будет сделать дома с кием, коварный ефрейтор загнал в лунки три шара подряд и собрался отправить туда же четвертый, чего несчастный украинец вынести уже не мог. Решив использовать на практике уроки доктора Гобе, Микола стал психологически давить на противника, используя для этого свое самое главное оружие — украинские народные песни.

Зибцих, однако, остался к творчеству Пацука глух и спокойно выцеливал шар. Зато неожиданную поддержку Миколе выказал капрал. Достав из кармана верный свисток, Кедман принялся в ритме рэпа дудеть в такт напевам украинца. Пацук оторопел, а затем в сердцах бросил кий на пол. Зибцих перестал целиться, удивленно уставившись на есаула, а Джон прекратил свистеть, ожидая вступления вокала. И Микола не подкачал. Правда выдал соло в крайне далекой от поэзии форме.

— Да что же вы за свиньи такие? — искренне поразился украинец. — Совсем, что ли, ничего человеческого в вас нет? Ни капли сочувствия и сострадания? Один голый эгоизм?..

— Не-а, — проговорил в ответ Шныгин, пока два других «икс-ассенизатора» удивленно таращились на украинца. — Голого эгоизма у нас нет. Он в душе. Третий час уже банно-прачечную площадь занимает.

— Нет, вы только посмотрите, и москаль туда же! — изумился Пацук. — Значит, по-твоему, морда ты сиволапая, мне издевательств немца и афро-еврея не хватает?

— А я тут при чем? — развел руками старшина. — Вы же сами в НАТО лезете. Вот и привыкай. Теперь на Украине всегда так будет…

— Да в чем дело? — прежде, чем Микола начал вопить, заботливо поинтересовался у есаула Ганс. Однако Пацук на его слащавый тон не купился и все равно стал возмущаться.

— В чем дело, говоришь?! — изумился украинец. — Я тебе сейчас объясню, как воно ж бывает, когда один дурак по шару промазать не может, а другой себя великим музыкантом возомнил!..

— Отставить разговорчики! — не дав Миколе договорить, скомандовал по внутренней связи Раимов. Однако Пацука не так-то просто было остановить.

— Товарищ майор, а вы в детстве дырок много насверлили? — с неприкрытым любопытством поинтересовался есаул.

— Каких дырок? — оторопел Раимов.

— Круглых, естественно, — пояснил Пацук. — Их обычно в деревяшках или железках делают. И еще во всяких разных материалах. На уроках труда, или просто от нечего делать.

— Ну, сверлил. И что из этого? — все еще пребывал в недоумении майор, хотя кое-кто (не будем показывать на Шныгина пальцем) уже начал похихикивать. — Да я в свое время дырок столько насверлил, сколько ты ложкой в рот еще не попадал!

— Мама моя, ридна Украина! Вот оно когда открылось, — изумился Пацук. — Я ведь все думал, чего вы так подслушивать и подсматривать любите. А оказывается, у вас это с детства. Так сколько вы, товарищ майор, в пионерлагере дырок в стенках в девчоночьих туалетах и душевых комнатах насверлили? Больше, чем я за всю жизнь ложкой в рот попал?..

— Отставить разговорчики, агент Пацук! — под громкий хохот Шныгина, гыканье Кедмана и хихиканье ефрейтора прорычал майор.

— Нет уж, вы сообщите нам точную цифру! — не унимался есаул. — Потомкам это интересно будет знать.

— Два наряда вне очереди, — в ответ вынес свой вердикт Раимов.

— Да хоть два, хоть пять! — рявкнул в ответ Микола. — Давайте, мучайте меня. В гроб загоните! Но помните, что Украина вам этого не простит…

— Естественно, не простит. Она нам памятник поставит, блин, еври бади! — сквозь смех выдавил Шныгин и удостоился такого взгляда со стороны есаула, что любой другой, не подготовленный доктором Гобе, человек просто сквозь землю бы провалился. Хотя куда уж дальше?! В Америке старшину никто не ждал.

— Агент Шныгин, два наряда вне очереди, — Раимов, видимо, и его решил не оставлять без внимания.

Сергей после такого коварства со стороны командира сразу же подавился собственным смехом. Старшина обиделся на несправедливость Раимова и, поскольку командир был лицом неприкосновенным, стал думать, кому бы другому голову отвернуть. А вот Пацук, увидев, что не одному ему плохо, сразу успокоился и даже попытался заступиться перед Раимовым за сослуживца. Однако, схлопотав еще наряд, решил замолчать.

Ну а про Зибциха и Кедмана говорить вообще не стоит. Едва майор вынес первое наказание, как улыбки с лиц дисциплинированных солдат НАТО словно ветром сдуло. А Сара, напротив, вышла из душа цветущая, благоухающая и радостная. Хотя непонятно, чему может радоваться женщина, когда она завернута в одно лишь полотенце. Без косметики и бижутерии.

— Ребята, я слышала, что вы смеетесь, — с улыбкой на лице произнесла Штольц. — Что случилось? Расскажете?

— Расскажут. После ужина, — проворчал Раимов по внутренней связи. От его голоса Сара вздрогнула и зачем-то попыталась растянуть полотенце так, чтобы оно спрятало ее всю, от щиколоток до мокрой макушки. — А сейчас все в актовый зал. Бегом марш!.. Да, агент Штольц, у вас три минуты на сборы.

— А как же мы в актовый зал пойдем, когда в коридоре стройбатовцы горбатятся? — ехидно поинтересовался Пацук. — Нам же людям свои физиономии показывать нельзя.

— Ничего. Вы масками свои морды прикроете, — рявкнул Раимов. — Бегом марш, я сказал! Если через три минуты хоть кого-нибудь на собрании не будет, я вам такой уик-энд устрою, что ни один хеппи-энд и во сне не приснится!..

«Икс-ассенизаторы» уже давно поняли, что спорить с Раимовым бесполезно. Поэтому дружной толпой бросились в кубрик за вязаными масками. Правда внутрь попали не все. Единственную в группе женщину бойцам пришлось пропустить вперед и ждать у дверей, пока она не выкинет наружу спецназовские шапочки с прорезями для глаз и рта. И вот тут-то агентов ждало первое потрясение.

— Так, блин, сейчас я одному художнику самовар на сапоги натяну! — рявкнул Шныгин, первым подобрав шапку с пола. — Сало, мать твою в школу Пикассо, это как называется?!

Собственно говоря, удивляться было чему. На черной шапочке, которую старшина держал в руках, была намалевана изумительно-отталкивающая медвежья морда. Звериная харя ехидно скалилась в тупой ухмылке бабуина, имела нос характерного фиолетового оттенка и, ко всему прочему, почему-то была наделена кошачьими усами. То есть ничего общего с медведем не имела. Ну а понять, кто именно нарисован на шапочке, можно было лишь по выразительной надписи прямо на лбу создания.

Пока Пацук оторопело таращился на озверевшего Шныгина, ставшего почти неотличимым от морды, намалеванной на шапке. Кедман заглянул старшине через плечо и дико заржал, своими глазами увидев сомнительное произведение искусства. Впрочем, смеялся он не долго. Шныгин даже не успел развернуться и высказать пару ласковых, истинно русских выражений в адрес излишне веселого янки, как капрал своим же смехом и подавился. А все от того, что и на маске «морского котика» была намалевана звериная морда, соответствующая его позывному.

Слон у Кедмана выглядел настоящим симпатягой. Этакая помесь Барби с комаром, перепившем халявной крови. Хобот лихо изгибался, торча из того места, где у нормальных существ нос растет, а вытаращенные раскосые глаза угрюмо нависали над опухшими щеками. Кроме того, неизвестный пока художник снабдил зверя кольцом в нижней губе и клинописным отображением позывного Кедмана на лбу нарисованного монстра. Именно кольцо в губе почему-то капрала особенно разозлило.

— Ты, негатив Нельсона Манделы, обнаглел совсем? — ласково поинтересовался Кедман у украинца. — Или решил, что твоя белая задница себя слишком вольготно чувствует?..

— Эй, смотрите, а у меня тоже такая же ерунда, — перебил негра Зибцих, чем избавил Пацука от необходимости отвечать.

Все трое сослуживцев ефрейтора повернулись к нему и критически уставились на размалеванную маску. Хотя смотреть там практически было не на что. Нарисованная на шапочке Зибциха рожа вообще и называться так не имела права, поскольку скорее походила на автопортрет Пикассо, чем на морду енота. И даже понять, что именно нарисовано на маске Зибциха, без надписи на лбу было бы совершенно невозможно.

Насмотревшись на шапочку ефрейтора, все три бойца повернулись к Пацуку с крайне грозным видом. И застыли, поскольку шапочка Миколы тоже была разрисована. Причем, тот, кто рисовал эту морду, похоже, знал о барсуке только то, что у того щеки толстые и изо рта все время какая-нибудь еда торчит. Ну а количество шерсти на оном животном, по мнению художника, естественно, равнялось объему растительности на голове украинца. Что неизвестный автор и изобразил, Вот только почему-то оселедец на черепе нарисованного барсука торчал дыбом, словно «ирокез» у панка во время прослушивания «Секс Пистолс».

— Ни фига. Не верьте ему! — твердо заявил Шныгин, обращаясь к капралу с ефрейтором. — Он сам себе маску специально разрисовал, чтобы его в этой подлости не заподозрили.

— А не ты ли сам это сделал? — возмутился Пацук. — Знаю я вас, москалей! Воно ж как у вас бывает? Сначала нагадите, а потом бац, и Украина кредит на восстановление экономики получает, — Микола запнулся. — Мама моя, ридна Украина! Что-то я не то сказал!..

Шныгин открыл рот, видимо, собираясь прокомментировать заявление есаула, но вымолвить ничего так и не успел — из кубрика выскочила Сара Штольц. Девица скромненько улыбалась и, увидев маски в руках бойцов, расцвела еще больше. Четверо «икс-ассенизаторов» даже и удивиться такому поведению Сары не успели, как она все объяснила сама.

— Здорово! А я и не знала, что у вас на базе такие симпатичные маски выдают, — произнесла она, показывая друзьям свою шапочку. — Только, пожалуйста, объясните мне, разве рысь так выглядит?

Исполнить просьбу девушки никто не решился. Во-первых, потому, что никто из бойцов не смог понять, как выглядит то, что было нарисовано на шапочке Сары. А во-вторых, на разговоры времени у «икс-ассенизаторов» не осталось. Едва Штольц задала свой вопрос, как по внутренней связи прозвучало сообщение от майора.

— Осталось двадцать секунд, — напомнил подчиненным Раимов. — Еще можете успеть отделаться лишь одним нарядом. Если поторопитесь, конечно, — и тут же икнул, увидев, что именно натягивают себе на голову спецназовцы. — Впрочем, нет. По два наряда вы уже заработали. За порчу казенного имущества. А если к завтрашнему утру эти идиотские рисунки не сотрете, получите еще по пять!

Спорить на эту тему и выяснять, кто виноват и что делать, бойцы не стали. Просто времени на разговоры не было. Все пятеро бегом бросились к выходу из жилого отсека, и лишь Шныгин на ходу озвучил свои мысли относительно того, что он сделает с художником, когда его найдет. Ну а через двадцать секунд, когда толпа «икс-ассенизаторов» пронеслась мимо оторопевших солдат из стройбата и влетела в актовый зал, обсуждать рисунки на масках возможности ни у кого не стало.

— Итак, бойцы, слушайте задание, — проговорил Раимов, недовольно посмотрев на секундомер. — Центром получена информация о том, что большая группа пришельцев терроризирует какой-то населенный пункт. В целях соблюдения строжайшей секретности, название этого места вы узнаете уже в самолете, ну а задача ясна и так! Вам нужно очистить город от инопланетян. Любыми средствами! Исключаются лишь убийства мирных жителей, грабеж магазинов, мародерства, ну и прочие прелести городских боев. Все должно быть культурно. Помните, что на этой операции вы представляете лицо всей планеты!..

— Нет, товарищ майор, я даже не представляю, что за лицо у нашей планеты может быть после таких издевательств над украинцами, — перебил командира Пацук, помахав испорченной шапочкой, но тут же заткнулся под гневным взглядом майора. — Молчу, молчу! Характер мягкий.

— Спасибо, — поблагодарил есаула Раимов и прокашлялся. — Я прекрасно понимаю, что отыскать впятером пришельцев в черте города будет очень сложно. Именно поэтому мы вам даем прибор, еще не прошедший испытания, — майор достал из кармана пять плоских коробочек. — Это универсальный переводчик. Гобе с Харакири сделали его на основе технологии пришельцев и лингвистического словаря, составленного доктором. Толком проверить его не удалось, но Гобе считает, что аппарат работает. Вы должны подключить его к своим шлемам и, как только встретите первого пришельца, постарайтесь у него выяснить, где находятся другие.

— А вы уверены, товарищ майор, что инопланетяне с нами разговаривать захотят? — поинтересовался старшина.

— А вы «икс-ассенизаторы» или девицы на первом свидании? — задал встречный вопрос Раимов. — Мне вас учить нужно, как информацию из военнопленных добывать?..

— Никак нет, товарищ майор, — ответил вместо старшины Пацук. — Просто агент Шныгин не понял, что разговаривать нужно будет с пленными, а не с трупами!..

Раимов хотел было рявкнуть на есаула, да передумал. Вместо бесполезных споров майор решил объяснить бойцам, как именно подсоединять приборы к шлемам. А вот Шныгин выразительно посмотрел на есаула, давая тому понять, что шуточку эту он Миколе еще припомнит.

Демонстрация того, как следует присоединять новый прибор к универсальным шлемам «икс-ассенизаторов», много времени у Раимова не отняла. Майор, продемонстрировав свои технические навыки и умения на снаряжении Сары Штольц, тут же обучение прекратил и, дав команду бойцам разобраться с экипировкой самостоятельно, отправил их к самолету. Причем, бегом.

Все пятеро тут же умчались в коридор, не забыв, естественно, натянуть на головы размалеванные маски. В этот раз идти пришлось мимо другой группы стройбатовцев. И вторая ремонтная бригада оказалась куда впечатлительней первой. Солдаты открыли от удивления рты, завидев пятерых монстров. Правда работать не перестали. Но от того, что все внимание стройбатовцев было сосредоточено на пробегавших мимо бойцах, один из ремонтников при помощи шпателя зацементировал все дырки на лице сослуживца. Ну, просто не посмотрел он, куда именно шпаклевку кладет!..

В самолете «икс-ассенизаторов» уже ждали танк с пилотом. То есть, конечно, не вместе. Танк сам по себе, а пилот не в танке… Или танк беспилотный в грузовом отсеке, а пилот безбашенный в кабине?.. А может… В общем, самолет не был пустым! И если компьютеризированной бронетехнике было абсолютно наплевать на то, как «икс-ассенизаторы» выглядят, то пилота от шока спасло только то, что он еще не протрезвел. С прошлого полета. Иначе сбежал бы из самолета в тот самый момент, когда увидел первую же появившуюся в салоне размалеванную морду… Может быть, и пить бы бросил!

— Уважаемые пассажиры! Я приветствую вас на борту, как говорится, самолета нашей авиакомпании, — промямлил пилот по каналу связи, едва пятеро «икс-ассенизаторов» оказались в салоне. — Приготовьтесь к взлету и пристегните ремни. Приятного вам полета, мягкой посадки и пусть земля нам будет пухом. Если навернемся, конечно!

— Так, блин, еври бади! Опять пилот пьяный. Так и помереть недолго. От зависти, — возмутился старшина и тщетно подергал ручку запертой двери кабины пилотов. — Ну, блин, доберусь я до тебя когда-нибудь.

— «Еври бади», говоришь? — ехидно поинтересовался Пацук. — А про «фронтовые» забыл?

— Вот, блин! Точно, — хлопнул себя по лбу старшина и заорал во весь голос: — Товарищ майор!!!

— Да слышу я, — недовольно откликнулся Раимов. — Свои сто грамм получите в следующий раз. А если кто-то надумает возмущаться моим распоряжением, лишу «фронтовых» до конца службы. Вопросы есть?

— Никак нет! — и бодрым в этом заунывном хоре был только голос Сары Штольц.

Больше, до самого конца полета, майор на связь не выходил, предоставив бойцов самим себе. Четверо мужчин занялись уже привычными делами. Кедман принялся бриться, Зибцих чистил оружие, старшина завалился спать, а Микола, несмотря на то, что отправиться на новое задание придется в вязаной шапочке, все равно гримировал бритую голову, изо всех сил пытаясь не измазать в краске длинный оселедец.

Ну а Сара Штольц, еще не привыкшая к такому поведению новых сослуживцев, некоторое время удивленно смотрела на мужчин, а затем начала задумчиво теребить в руках маску. Девушке явно хотелось с кем-нибудь поговорить, но она совершенно не представляла, как суеверные спецназовцы отреагируют на то, что она вмешалась в их традиционные приготовления к бою. И все же Штольц не выдержала.

— Слушай, а вы всегда перед боем так себя ведете? — поинтересовалась она у есаула, подсаживаясь на соседнее с ним кресло. — А часто вы уже на задания вылетали? А где труднее всего было? А кто во время боя командует отрядом? А…

— Бе! — не выдержал Пацук. — Ну что ты пристала ко мне, как банный лист к медному тазику? Влюбилась? Так и скажи. А то как воно ж бывает? Любит себе баба украинца потихоньку, молча, а потом мужу негритят рожает…

— Да чего ты, блин, Микола, на нее ворчишь? — открыв глаза, пробормотал Шныгин. — Просто девушка волнуется перед первым боевым заданием. Чем орать, взял бы лучше, да утешил.

— Пусть ее Кедман утешает, — огрызнулся есаул. — Они, евреи, друг друга лучше поймут, — и, натянув на голову шлем, заорал:

— Товарищ шеф, ну сколько это безобразие продолжаться будет? Уберите от меня эту рысиную куницу и верните ее туда, откуда она народилась…

Раимов ничего не ответил, а вот у Сары свои аргументы на такое заявление нашлись. Резко встав с места, девица сдернула с бравого есаула шлем, схватила его за оселедец и влепила такую звонкую пощечину, что даже пилот в запертой кабине ее услышал. Решив, что с таким звуком отвалился хвост у самолета, асс собрался быстренько катапультироваться. Правда, сразу вспомнить, где находится красная кнопка, пилот не смог и вынужден был приложиться к верной бутылке с самогоном. Для стимуляции работы мозга, естественно. Ну а пока прикладывался, сообразил, что все приборы работают в норме, корпус цел и самолет высоту не теряет. Вот так бутылка самогона спасла «икс-ассенизаторов» от безвременной кончины!

Ну а те, естественно, о близкой смерти и не ведали. Едва Сара влепила пощечину Пацуку, как Шныгин просто пополам согнулся от дикого хохота. Кедман тоже заржал, посчитав действия сержанта достойным ответом на расистские выпады украинца. Не глядя на них, Сара удалилась в противоположную часть отсека, гордо виляя задом. А вот Зибцих оружие чистить перестал и настороженно наблюдал за дальнейшим развитием событий. Ефрейтору очень не хотелось того, чтобы вся группа прямо перед заданием переругалась, и он пытался придумать, как замять конфликт. Однако тот разрешился сам собой.

— За что? — оторопело поинтересовался Пацук, после того, как к нему вернулся дар речи, предательски сбежавший от удара Штольц.

— Ну, Микола, ты даешь, блин! — вместо Сары, задыхаясь от смеха, проговорил старшина. — Значит, девушку нужно вернуть туда, откуда народилась? И теперь удивляешься, за что по морде получил? А ты что, не знаешь, откуда дети рождаются?

— Идиот ты, Репа! — завопил есаул, сообразивший, наконец, что именно он сказал. — Я же не то имел в виду. Я про Израиль говорил.

— Ах, значит, у вас на Украине дети из Израиля рождаются? — наивно поинтересовался старшина, и теперь уже хохотали все. В том числе и Сара.

Микола побагровел, потом позеленел и лихорадочно стал придумывать достойный ответ излишне умному москалю. Может быть, он его и придумал, но озвучить не успел. Как всегда, в самый интересный момент в дискуссию вмешался Раимов.

— Я вижу, вам тут весело? — поинтересовался командир по громкой связи. — Сейчас будет еще веселее! Группе приготовится к высадке. В район боевых действие прибываем через три минуты. Направление движения — северо-северо-восток. Примерно полкилометра. Задание повторять не буду, но напомню, что кроме сельдерея есть ничего нельзя. Тебя, Барсук, это в первую очередь касается. Если еще раз увижу, что кроме сельдерея какие-нибудь медальоны воруешь, честное слово, отправлю под трибунал… Всем все ясно?

— Так точно! — рявкнули «икс-ассенизаторы» и натянули на головы шлемы. И в этом стройном хоре радостных голосов тоску навевал только ответ Пацука.

Едва бойцы успели схватить оружие и в последний раз перед боем проверить амуницию, как самолет начал стремительно снижаться. Поначалу все решили, что происходит не посадка, а авария, но пилот, проявив недюжинное мастерство, выровнял машину. Которую, между прочим, едва сам же и не угробил! Плавно посадив самолет на траву, летчик-асс открыл задний люк, выпуская спецназовцев на свет божий. Танк из грузового отсека выполз последним, своим ходом.

Самолет приземлился на лесной опушке, которая, судя по ее виду, ну никак не могла быть российской. Да что там говорить, и украинской тоже! Чистенькая такая, опрятная опушка, на которой даже трава была аккуратно подстрижена. Будто и не лес вовсе, а какая-то изнеженная парковая зона. Шныгин, который с детства с подозрением относился к таким культурным местам, тут же подал знак рукой, призывая бойцов рассредоточиться.

Команду выполнили почти мгновенно. Пацук юркнул в траву справа от танка, раздавив своей украинской тушей зародыш муравейника. Зибцих тут же уселся к нему спиной, прислонившись к колесу самолета и прикрывая есаулу спину. Кедман, не обращая внимания на свои габариты, ужом пополз вперед, к ярко-зеленым кустам у края опушки, старшина его прикрывал, а Саре под контроль досталась зона за спиной Шныгина. Девушка встала на одно колено и, прилипнув к оптическому прицелу лазерного ружья, стала обшаривать свой сектор в поисках врага. Это занятие показалось ей крайне увлекательным, и потому Сара не заметила, как капрал, достигнув кустов, показал, что на пути следования группы все чисто.

— Алло, гараж! — услышала Сара в наушниках голос Пацука и обернулась. Микола покачал головой. — Если ты сюда загорать приехала, так хотя бы разденься.

Девушка фыркнула, но отвечать есаулу ничего не стала. Хотя бы потому, что в этот раз Микола был абсолютно прав. Расслабляться не следовало. Пятясь, и не выпуская из поля зрения свой сектор обстрела, Сара быстро догнала застывшую у кустов группу и опустилась на землю, прижавшись к гусенице мини-танка.

— Шеф, и в какой аул наш зверинец на сбор урожая прислали? — поинтересовался есаул у командира.

— Барсук, два наряда вне очереди! — тут же раздался в наушниках голос Раимова. Шныгин фыркнул, а вот Миколе было не до смеха.

— Вот это ни фига себе новости, — оторопел есаул. — И позвольте узнать, за что же мне такая милость в этот раз?

— Отставить два наряда! — рявкнул майор, чем совсем не уменьшил удивления Пацука. Более того, насторожились и остальные. — Это кто еще шутит тут? Кто у нас в пародисты записался?.. — и Раимов снова заорал:

— Р-р-разговорчики в строю! Всем по три наряда!

— Товарищ майор, вы себя хорошо чувствуете? — забыв о маскировке в эфире, озабоченно поинтересовался Зибцих.

И тут началось невообразимое. Вместо того, что бы ответить на простой, казалось бы, вопрос, Раимов принялся ругаться. Причем, не с каким-нибудь министром обороны, а сам с собой. Отдавал приказы, тут же их отменял, орал что-то про подражателей и плагиаторов, матерился и раздавал наряды пачками. Пару минут бойцы удивленно слушали эту перебранку, а затем Шныгин, почувствовавший, что еще через минуту сойдет с ума вместе с командиром, сорвал с головы шлем и знаком приказал остальным сделать то же самое. И бойцы почти синхронно оборвали связь с командиром.

— Что думаешь, старшина? — пожалуй, впервые Пацук обратился к Сергею без издевки в голосе. Шныгин в ответ лишь покачал головой.

— Майор сам с ума сойти не мог. С майорами такого не бывает! — вместо старшины ответил Кедман. — Похоже, на базе гости. Ваши белые задницы по уши в оливье… Да и моя афро-американская тоже!

— Что будем делать? Обратно на базу вернемся? — настороженно поинтересовался Зибцих.

— Смысла нет, — встряла в разговор Сара. — Если пришельцы уже добрались до штаба, мы базе ничем помочь не сможем. Я думаю, надо выполнить задание, а уж затем вернуться и разобраться, что там произошло. Все-таки наш приказ никто не отменял!

— Гляди-ка что! Голова у нее, блин, еври бади, работает, — хмыкнул старшина. — Сара права. Зачистку мы выполнить должны. Просто будем считать, что Конник временно выведен из стоя.

— И кто же вместо него командование на себя возьмет? — ехидно поинтересовался Микола.

— Да никто! — буркнул в ответ старшина. — Работаем так же, как на учениях, когда майора рядом не было. Пошли вперед! На месте разберемся, что нам делать надо!

Спорить со Шныгиным никто не стал. Подобные ситуации, действительно, не раз отрабатывались на учениях, а ярким примером того, как можно воевать и без командиров, была операция в лесу по спасению деда Ильича. В общем, потеря связи с начальством для спецназовцев еще никогда не была смертным приговором! А тем более в такой ситуации, когда задача была проще простого — найди пришельца и поймай. А уж отличить инопланетян от людей «икс-ассенизаторы» могли и без распоряжений Раимова!

Поскольку майор еще перед посадкой указал направление следования и дистанцию до объекта, вопроса, куда идти, у спецназовцев не возникало. В общем, с определением местоположения неведомого городка никаких проблем не было. Единственное, что тревожило «икс-ассенизаторов», это полное неведение того, что их ждет впереди. Все-таки без знания топографии объекта, численности противника и возможных сложностей задания работать было довольно трудно. Впрочем, никто не жаловался. Вся пятеро были опытными бойцами и рассчитывали, что смогут разобраться в обстановке прямо на месте.

— С этим металлоломом на гусеницах что делать будем? — поинтересовался у сослуживцев Пацук, кивнув головой в сторону танка. — Интересно, его японец научил нормальный язык понимать?

— Сейчас мы это и проверим, — пообещал старшина и свистнул в сторону танка, видимо, решив пошутить. — Бобик, ко мне, блин!

И тут же застыл с открытым ртом. Танк, до этого неподвижно стоявший у края поляны, в одно мгновение сорвался с места и, лихо развернувшись вокруг правой гусеницы, помчался прямо на старшину. Шныгин и опомниться не успел, как грозная боевая машина, пусть и не слишком солидных размеров, оказалась рядом с ним и застыла, остановившись в нескольких миллиметрах от десантного ботинка старшины. Секунду помешкав и воспользовавшись тем, что Сергей пребывал в состоянии оцепенения, танк повернул башню и положил ствол лазерной пушки прямо на плечо старшины. Шныгин отскочил в сторону.

— Ни фига себе, вот это фокусы, еври бади! — изумился старшина. А Пацук ехидно посоветовал:

— А ты проверь, может, он еще и стойку делать умеет? Или лапу давать?

— Нет уж! — отказался Шныгин. — Обойдемся без проверок. Работаем! Танк идет первым, мы за ним. Через триста метров тормозим, и мы с Джоном идем на разведку.

Возражать никто не стал. Да и не принято в армии спорить с тем, кто начал командовать. Вся группа, немного отстав от танка и держа меду собой дистанцию в три метра, двинулась вперед, по направлению на северо-северо-восток.

Несмотря на то, что до объекта было меньше километра и предполагаемого противника на пути к окраине городка не должно было быть, отряд двигался осторожно. При малейшем подозрительном шуме все застывали, прячась за первым же подходящим укрытием и, лишь проверив, что непосредственной угрозы нет, продолжали движение. А когда до выхода из леса оставалось около двухсот метров, танк застыл на месте, продемонстрировав завидную разумность.

— Заданная дистанция преодолена, — довольно мелодичным голосом совершенно без механических оттенков заявил во всеуслышание танк. — Согласно предыдущему приказу, прекращаю движение. Жду дальнейших распоряжений.

— Мама моя, ридна Украина! — присвистнул Пацук. — Вы только поглядите, какой послушной эта железная животина стала. Молодец, Харакири! Уважил.

— Брось трепаться, — оборвал его старшина. — Работаем! Микола, Ганс, займите позиции. Прикройте нас с флангов. Сара, ты тылы держишь. Смотри, внимательней…

— Не надо меня учить, старшина, — процедила сквозь зубы девица, начавшая вживаться в роль «икс-ассенизатора». — Я солдат, и свои обязанности знаю.

— Ну-ну, — фыркнул Шныгин и, сделав знак Кедману, собрался нырнуть в кусты, но замер: впереди вдруг загремела какая-то бравурная музыка.

— Это что там за парад? — оторопело поинтересовался Пацук.

В ответ старшина покачал головой и, знаком показав всем оставаться на местах, осторожно двинулся вперед. Кедман двинулся следом, а вот Микола с ефрейтором принялись укреплять позиции, настороженно посматривая в ту сторону, откуда доносилась музыка. Зибцих даже хотел забраться на ближайшее дерево и посмотреть, что происходит впереди, но, решив не демаскировать группу, застыл на месте, почти слившись со стволом векового дуба. Микола залег на землю с другой стороны танка, а Сара, как и было ей приказано, взяла под контроль то направление, откуда бойцы только что пришли.

Все трое настроились на то, что ждать известий от Кедмана и старшины придется довольно долго. Однако уже через пару минут из кустов высунулась голова Кедмана, затянутая шапочкой с надписью «слон». Американец, посмотрев по сторонам, с трудом нашел те места, где укрылись спецназовцы, и знаком позвал всех за собой.

Кедман тут же вновь исчез в кустах, а Микола, поднявшись из травы, первым двинулся следом за ним. Зибцих пропустил вперед Сару, и лишь затем сам оставил позицию. И сделал так немец отнюдь не из галантности! Просто прикрывать любые передвижения было именно его обязанностью в группе. Поэтому Ганс покинул позицию последним и последним же увидел то, что остальные наблюдали с нескрываемым изумлением уже в течении пары минут.

— Вот это номер, майн гот! — выдохнул немец, глядя на небольшой городишко с вершины холма, на котором стояли спецназовцы.

А удивляться было чему! Внизу, почти под ногами «икс-ассенизаторов», бесновалась толпа людей. Впрочем, людьми их назвать можно было только условно, поскольку на одном из горожан была одета медвежья шкура, другой красовался крокодильей рожей, на третьем был костюм бабочки, четвертый оказался практически не одет, а лишь разрисован краской. Ну и так далее. В общем, в городе шел настоящий карнавал. Что, согласитесь, значительно осложняло группе задачу!

— Ну и как мы в толпе этих уродов людей от инопланетян отличим? — растерянно поинтересовался Кедман, не думавший, что в эту пору кто-то может еще справлять Хеллоуин.

— А кто обещал, что нам будет легко? — без особого энтузиазма в голосе хмыкнул старшина. — Разберемся как-нибудь! Хотя, если честно, не похоже, что тут кого-то инопланетяне замучили. Скорей уж эта толпа, блин, кого угодно до белого каления доведет.

— Ну, значит, будем не людей от пришельцев спасать, а наоборот, — предложил Пацук. — Ну так мы идем или до утра тут стоять будем? — и первым начал спуск с холма, укрываясь за редкими деревьями, росшими на склоне.

Глава вторая

Третья планета от Солнца. Северное полушарие в паре плевков от Гринвича, а если точнее, то север Испании. Год вчерашний. Время местное. Как раз пора начинать ежегодный Фестиваль вин. Впрочем, это кому как. Кому-то пора фестивалить, а кое у кого и другие дела есть!..

Догнать Пацука удалось не сразу — по народным гуляньям он соскучился что ли?! — а уж остановить, казалось, было невозможно совсем. Только совместными усилиями Шныгина, Кедмана и Зибциха есаула удалось прижать к земле. Сара в потасовке не участвовала. Застыв на вершине холма, она продолжала наблюдать за городом, и когда бойцы наконец скрутили Миколу, подала знак, что все тихо. То есть, показательные выступления «икс-ассенизаторов» по отлову отступающего противника никто не заметил.

— Вы что, взбесились все?! — возмутился, наконец, Пацук, едва только смог заговорить. Правда, для этого ему пришлось укусить руку Кедмана, закрывающую рот. — Мало мне Конника, который как цепной пес, так и вы еще теперь кидаться начали?

— Так не стрелять же нам в тебя надо было, — спокойно пожал плечами старшина. — Тебя куда понесло, конь ты приднепровский? Крыша от заграницы поехала, блин? Забыл, что без разведки на объект заходить нельзя, еври бади? Ты же весь отряд демаскируешь.

— Ну, москаль, у тебя точно, не голова, а репа! — рявкнул есаул. — Как я могу нас демаскировать? Да тут люди так одеты, что на нас никто и внимания не обратит. Ты на себя в зеркало смотрел? Вылитый «охотник за привидениями».

— А Микола прав, — согласился с ним Зибцих и отпустил ноги есаула, которые до сего момента старательно прижимал к земле. — На этом маскараде не то, что на нас внимания не обратят, но и пришельцев за своих примут.

Капрал следом за ефрейтором хмыкнул и слез с Пацука. Шныгину ничего другого не оставалось, как отпустить руки Миколы и тоже подняться с земли. Пацук сел на траве, брезгливо смахнул траву и комочки грунта с униформы, а затем тоже встал на ноги. Микола обвел сослуживцев сердитым взглядом, а затем, увидев, что Сара начала спуск с холма, сделал вид, что отряхивается.

— Только попробуйте еще раз на меня накинуться, — проворчал он, не поднимая головы. — А то воно ж знаете, как бывает?.. Начинает кто-нибудь с украинцем бороться и бац, оглянуться не успел, а в голове уже лишняя дырка.

В ответ на это заявление хмыкнул только Шныгин. Остальные, видимо, приняли слова есаула всерьез. Впрочем, Микола уже и не обижался. Уж есаул-то прекрасно понимал, что будь он москалем, афро-евреем или даже немцем, тоже бы бросился ловит товарища, убегавшего в лапы врага. Все-таки не все так быстро, как украинцы, соображают!.. Утешив себя такими мыслями, Микола вернул обратно пытавшееся было сбежать коварное расположение духа. Причем, так хорошо вернул, что даже смог Саре улыбнуться, когда та спустилась с холма к подножию. Чем едва не привел девицу, успевшую привыкнуть к тому, что Пацук всегда огрызается, в шоковое состояние, близкое к коме. Впрочем, шокирована этой улыбкой была бы не одна Сара. Вот только никто больше на Пацука не смотрел. Остальные «икс-ассенизаторы» старательно изучали близлежащую местность.

Группа оказалась на окраине небольшого, но довольно опрятного городка. Прямо перед ними тянулась улица невысоких, но симпатичных коттеджей, утопающих в деревьях, а чуть дальше, кварталах в двух, начинались высотные дома. Впрочем, поскольку ни одно здание не насчитывало больше пяти этажей, высотными они были только для этой местности. В Гонконге бы, например, на них даже рикши смотрели бы свысока.

На окраине людей не было видно. Собственно говоря, все главное веселье, насколько бойцы могли увидеть с холма, происходило в самом центре города. Видимо, на единственной площади и близлежащих улицах. А здесь, почти у кромки леса, царили тишина и покой. Если, конечно, не обращать внимания на музыку, долетавшую с места проведения карнавала до самых до окраин.

Никто из «икс-ассенизаторов» времени даром терять не хотел. Тем более что у каждого из них занозой в сердце сидело беспокойство за судьбу базы в целом и будущее Раимова в частности. Особенно сильно переживал Пацук, который уже просто жить не мог без нарядов вне очереди, раздаваемых щедрой рукой майора. Видимо, именно поэтому Микола и торопился закончить операцию здесь. Он хотел вернуться на базу, самолично спасти Раимова и либо задушить его собственными руками, либо заставить признать, что есаул — лучший агент по борьбе с пришельцами, и снять с него все взыскания. Потому именно Пацук и предложил план операции.

Собственно говоря, то, о чем говорил Микола, и планом-то назвать было сложно. Пацук исходил из того, что все бойцы знают врага в лицо, и им просто нужно пойти в народ, вылавливая в толпе инопланетян, маскирующихся под ряженых. Ну а если таковых на улицах не окажется, то тогда придется искать летающую тарелку. Или прочесывать каждый дом. Последнее нежелательно, поскольку могло бы вызвать конфликт с полицией, а этого бойцам следовало избегать. Спорить с таким идеальным планом действий никто не собирался, но одна проблема у бойцов все-таки была. Дело в том, что чем дольше «икс-ассенизаторы» прислушивались к звукам праздника, долетавшим до окраины из центра города, тем меньше они верили в то, что население кем-то терроризируется. Более того, в городе не было даже малейших признаков присутствия инопланетян. И этот факт не настораживать бойцов просто никак не мог.

— Слушайте, а может быть, летчик просто ошибся и высадил нас не в том месте? — предположила Сара. — Может быть, пришельцы сейчас в соседнем городке терроризируют людей?

— Конечно! Наш Конник ошибся, — завопил Пацук, хлопая себя рукой по лбу, а затем посмотрел на Сару, как спикер на амурский бамбук, решивший выступить в парламенте. — Ты вообще соображаешь, что говоришь? Да у майора такие приборы слежения в штабе стоят, что ошибиться с координатами там только глухой, слепой и безмозглый пеликан бы смог. А я у Раимова ни ухудшения зрения, ни появления оперения не заметил.

— А может быть, Конник уже тогда под контролем пришельцев был, когда нам координаты давал? — решил вступиться за смутившуюся Сару Зибцих.

— Ага! — есаул развел руками. — Сначала майор нам спокойно координаты дает, а потом начинает себя вести, как взбесившийся переводчик субтитров. И делает это исключительно для того, чтобы мы поняли, какой он идиот. А то воно ж как бывает?..

— Слушай, Микола, ты уже всех задолбал своей живой речью. Может быть, заткнешься хоть на минуту? — грубо оборвал Пацука старшина, а затем одарил страстным взглядом и ефрейтора. — И вообще, хватит уже болтовни, еври бади! Может быть, делом займемся? А то нам сегодня еще на базе порядок наводить.

Несколько секунд Микола со Шныгиным сверлили друг друга взглядами. Дырок не наделали, поскольку оба были в бронежилетах, и решили дуэль прекратить. Есаул, подхватив с земли винтовку, оброненную ранее в неравной борьбе с тремя сослуживцами, бесшумно двинулся вперед. Заняв позицию у угла ближайшего дома, Пацук знаком показал бойцам, что можно выдвигаться. Шныгин с Кедманом тут же оказались рядом, а ефрейтор переместился правее, беря под контроль противоположную сторону улиц. Зибцих кивком головы показал, что все чисто, и Шныгин с капралом бросились вперед. Один занял позиции на северной стороне улицы, другой — на южной. И лишь тогда Сара получила сигнал, что может идти.

Может быть, в такой сложной схеме передвижения необходимости и не было, но никто из «икс-ассенизаторов» не хотел рисковать. Все-таки куда безопасней было скрытно подобраться к гуляющим и уже там слиться с толпой, чем в открытую передвигаться по улицам, рискуя раньше времени привлечь к своим персонам нежелательное внимание.

Вот так, очень осторожно и постоянно высматривая, не попадется ли на пути какой-нибудь завалявшийся пришелец, группа и добралась без происшествий почти в центр города. Затаившись в каком-то переулке у центральной площади, на которой и собралось все население города, «икс-ассенизаторы» дождались, пока от общей массы отделиться небольшая стайка полупьяных расфуфыренных идиотов, и пристроились ей в хвост. Причем, сначала из укрытия выбрались Пацук, Кедман и Шныгин, а ефрейтор с Сарой, лишь проверив, что на появление «икс-ассенизаторов» никто внимания не обратил, присоединились к остальным.

— Нет, мужики, неправильно все это! — буркнул старшина, понуро шагая вслед за местными жителями в сторону ближайшего кабака. — Мы тут будто и не зачистку делаем, а разведкой занимаемся. Не привык я так работать!

— А ты без связи со штабом и при отсутствии плана города можешь какой-нибудь другой вариант действий предложить? — ехидно поинтересовался Пацук.

— Да нет, — пожал плечами Сергей. — Просто непривычно все это! Дороги не блокированы, местное население по улицам спокойно разгуливает, работать мешает. Да и противник, вообще, непонятно в каком месте находится…

— В заднице! — оборвал его есаул. — Так мы по улицам гулять будем или делом займемся?

Не дожидаясь ответа, Микола, вместе с Зибцихом замыкавший процессию, резко развернулся в сторону площади и тут же уткнулся во что-то мягкое. Первым желанием есаула было выхватить армейский нож и вспороть это нечто, мешавшее передвижению, но украинец вовремя вспомнил, что вокруг могут быть мирные жители, которых трогать почему-то нельзя! Успев задержать руку, самопроизвольно потянувшуюся к ножу, есаул поднял голову и оторопел — прямо перед ним возвышался такой огромный детина, что даже рослые Кедман со Шныгиным едва макушкой доставали ему до плеча. Кроме роста мужчина был наделен необъятным пивным брюхом и имел совершенно непропорциональную, маленькую голову. Зато с очень длинными усами. Почти такими, как у дедушки Пацука.

Пока Микола удивленно таращился на гиганта, брюхо незнакомца что-то пробурчало. Нечленораздельно и не по-русски. Брюху на том же языке ответила голова и, радостно улыбнувшись, что-то спросила у есаула. Пацук поморщился и обернулся к ефрейтору.

— Ну-ка, переведи, что этот мутант бормочет! — потребовал есаул от Зибциха. Немец пожал плечами.

— А я откуда знаю? Я же не полиглот! — хмыкнул Ганс. — Могу только сказать, что говорит он по-испански. Или по-португальски. А что он хочет, понять не могу.

Пока два товарища переговаривались, голова гиганта повторила свой вопрос. Ответа на него, естественно, не последовало, и тогда здоровяк решил действовать по-другому. Пуговица рубашки на его брюхе расстегнулась и оттуда сначала показалась еще одна улыбающаяся голова, а следом за ней выбралась и рука, державшая бутылку вина. Уткнув бутылку под нос есаулу, нижняя голова снова что-то спросила. Но прежде, чем изумленный Пацук что-либо ответил, рядом с ним оказался Шныгин и заслонил сослуживца от бутылки.

— Ноу! — покачав головой, проговорил старшина, обращаясь к обоим головам сразу. — Руссо туристо. Облико морале!

— Ну вот, а мы голову ломали над тем, кто у нас переводчиком будет, — ехидно произнес Пацук из-за плеча старшины. — И откуда ты, Репа, слов таких нахватался?

— Фильмы смотреть нужно! —назидательно ответил старшина и вновь повернулся к нарядившимся великаном местным жителям. — Ноу, говорю вам! Идите, блин, на фиг отсюда. Не вводите во искушение, еври бади!

Однако ни одна из голов, входящих в состав великана, просьбы спецназовца не поняла. Бутылка по-прежнему оставалась протянутой, оба испанца что-то беспрерывно говорили, потихоньку начиная жестикулировать. Пара капель алкогольного напитка вылетела из винного сосуда и упала на губы старшины. Невольно облизнувшись, Шныгин почувствовал себя, как кот, которого валерьянкой намазали, а не напоили.

Сергей хотел было вырвать бутылку из рук горе-великана и выкинуть ее подальше, но побоялся того, что жажда пересилит, и вино окажется не в сточной канаве, а у него в желудке. Проще было просто выбить бутылку из рук испано-данайца, дары приносящего, что Шныгин уже и собрался сделать. Однако в ход событий вмешалась Сара Штольц. Подскочив к старшине, девушка что-то торопливо заговорила, обращаясь к щедрым испанцам. На пару минут между ними завязалась оживленная дискуссия, и Шныгин успел не только сам отойти от «великана», но и утащить от греха подальше Пацука.

— Убил бы гада, — с тоской вздохнул украинец, как только они оба со старшиной оказались метрах в трех от искусителя.

— Точно! Я бы тоже убил, если бы не приказ, блин! — поддержал его Шныгин, удивленно глядя на Сару, беседующую с испанцами.

— Так сними винтовку с предохранителя и застрелись! — рявкнул есаул. — Я не их, а тебя убивать собирался, блюститель нравственности, папой недоделанный!

Пока старшина приходил в себя от удивления, Штольц вернулась назад. В ответ на удивленные вопросы, она сказала, что в связи со своей специализацией в «Моссаде», ей пришлось учить несколько иностранных языков. Причем, испанский был одним из основных. Наряду, естественно, с русским, английским и немецким. А вот на вопросы о том, какова же была ее специализация в израильской разведке, девушка отвечать отказалась.

Пацук из этого отказа тут же сделал глубоко идущие выводы. Правда, помня об обещании Сары помочь с избавлением от излишних гормонов в организме, озвучивать их не стал. Даже не стал интересоваться тем, что именно сказала девушка маскарадному великану. И пожалуй, впервые с момента появления в группе, Микола предпочел действовать, а не говорить. Обойдя стороной испанских искусителей, есаул молча поспешил в сторону площади, и остальным ничего другого не оставалось, кроме как последовать за ним.

Прямо перед разряженной и размалеванной толпой, заполнившей все пространство центра города, «икс-ассенизаторы» остановились. Было очевидно, что на площади собралось явно больше тысячи человек, и проверить, кто именно среди них является пришельцем становилось непростой задачкой. И все же выбора у спецназовцев не было. «Икс-ассенизаторы» решили разделиться и начать прочесывать толпу, двигаясь по ломаным, пересекающим друг друга траекториям. Вот тут они и вспомнили об универсальных переводчиках.

— Зря мы их бросили около самолета, — горестно вздохнул умный Зибцих, обводя взглядом нерусскоговорящую толпу. — Сейчас бы они могли нам пригодиться.

— Это вряд ли, — хмыкнул Кедман. — Майор же объяснил, что аппараты только инопланетный язык переводят. Да, к тому же, без шлемов не работают.

— Было бы у меня время, я бы все настроил так, как нам надо, — расстроено проговорил Пацук. — Да что сейчас об этом говорить?! Давайте работать, а то воно ж знаете, как бывает, когда у моря погоды долго ждут?..

— Алые паруса мерещиться начинают, — ответил за всех Шныгин. — Ладно, хватит болтать. За работу! Кто первый обнаружит пришельцев, пусть немедленно выпускает вверх зеленую сигнальную ракету.

И пятеро борцов с инопланетным вторжением бодро врезались в толпу. Впрочем, манеру передвижения в людской массе каждый выбрал в соответствии с собственным характером. Шныгин с Кедманом проламывались в скоплении народа, как два беспилотных бульдозера. Причем, если капрал хоть изредка извинился, наступая кому-нибудь на ногу, то старшина даже этим себя решил не утруждать. Да и, действительно, зачем? Все равно ни один из испанцев по-русски ни слова не понял бы. Хоть извиняйся перед ними, хоть борцовскими матами их крой!

Зибцих, напротив, двигался в толпе, как тень, умудряясь даже почти никого не задевать. Снайпер, обученный быть незаметным, прошел через толпу, как нож сквозь масло, и мало кто из горожан вообще внимание на него обратил! Зато где бы ни оказывалась Штольц, она тут же становилась самой заметной фигурой. Что именно делала девушка, осталось тайной, покрытой мраком истории, но все, мимо кого она проходила, смотрели только на нее. Мужчины с удивлением и восхищением, а горячие испанские дамы — с желанием вонзить ей мачете в сердце или хотя бы вырвать из головы клок волос. Конечно, подобный способ передвижения мог плохо закончиться для Сары, но зато давал ей возможность хорошо рассмотреть, кто именно скрывается под масками. А это сейчас и было самым главным.

У Миколы тоже был свой собственный метод. Несколько нестандартный, зато не менее действенный, чем способ Сары Штольц. Оказавшись рядом с группой людей, в лица которых никак не удавалось заглянуть, Пацук просто пинал одного из интересующих его испанцев в щиколотку и тут же умело скрывался в толпе. Ушибленный горожанин тут же поворачивался в поисках своего обидчика и, не найдя Миколы, затевал потасовку с ближайшим соседом. А украинец тем временем спокойно смотрел, люди это или те, кого искали «икс-ассенизаторы». Ну а если ушибленный человек драться не хотел и удовлетворялся извинениями, Пацук возвращался и повторял процедуру до тех пор, пока не добивался желаемого результата.

В общем, каждый действовал разными способами, но достаточно эффективно. По крайней мере, для того, чтобы суметь за полчаса прочесать всю забитую народом территорию. Однако обнаружить пришельцев так и не удалось! Ни серых большеголовых толпатоидов, ни зеленых бронебойных мурлантов на площади и ближайших улицах обнаружено не было. Похоже, действительно, произошла ошибка, и вся группа была высажена не в том месте.

Встретившись в центре площади, «икс-ассенизаторы» растерянно переглянулись и, перед тем, как вернуться к самолету, решили все-таки прочесать весь уже обследованный район еще раз. Просто для верности!

Впрочем, был среди бойцов некий индивидуум — Микола Пацук — повторявший свой маршрут с несколько иными целями. Есаул теперь уже ничуть не сомневался, что инопланетян в этом городке нет. Зато было на площади много вина. Причем, как заметил украинец, разливали его абсолютно бесплатно! Посетовав на то, что плоская фляжка слишком маленькая, да к тому же еще и одна, Микола вылил из нее воду и уверенно направился к раздатчикам вин. Пробовать на вкус местные алкогольные продукты Пацук не решился, дабы не шокировать сослуживцев запахом изо рта. Поэтому выбирать, каким именно сортом местных вин заполнить фляжку, есаулу пришлось лишь при помощи органов обоняния.

Как следует надышавшись алкогольными парами, Микола, наконец, выбрал бочку с красным и, судя по запаху, терпким вином, и пристроился в хвост небольшой очереди. Прямо перед ним стоял худощавый тип в длинном фиолетовом плаще, наряженный в маску, изображавшую из себя очаровательного потомка от брака Пиноккио с Буридановым ослом. Тип еле-еле держался на ногах, но упорно норовил пролезть вперед без очереди. Его раз за разом оттирали, но упрямец вновь пытался толкаться и несколько раз даже подпрыгнул, словно собирался перелететь через головы толпы. Некоторое время Микола стойко терпел такое аморальное поведение ряженого, а затем не выдержал и дернул наглеца за полу плаща.

— Эй, урод, ты куда-нибудь торопишься? — грозно поинтересовался есаул, забыв, что его не поймут.

А еще через мгновение Микола забыл и о том, что именно спрашивал! Фиолетовый плащ неожиданно легко слетел с плеч пьяного наглеца и есаул увидел странную картину. Ну, вообще-то, очень тощих людей Миколе уже приходилось видеть. В документальных фильмах про узников концлагерей, например. Но у тех дистрофиков почему-то не было длинных носов, заостренных ушей и поблескивающего металлом небольшого шара в том месте, где у всего прогрессивного человечества ноги растут. Причем, этот шар парил в воздухе, сантиметрах в десяти над землей. И не так, как Копперфильд, а без всяких канатов и прочих вспомогательных приспособлений.

— Мама моя, ридна Украина! — оторопел Пацук. — Так вот ты какой, северный олень!..

Пришелец, в первую секунду с пьяных глаз не заметивший потери плаща, вдруг резко обернулся и неожиданно ловко выхватил свою накидку из рук оторопевшего есаула. Натренированные боевые инстинкты у Пацука все же сработали, но на мгновение позже, чем следует. Инопланетянин, осознав провал своего инкогнито, нанес по спецназовцу такой мощный ментальный удар, что Миколу буквально отбросило на несколько метров назад. И все же, теряя сознание, Пацук успел выхватить из кармана ракетницу и выстрелил в воздух.

Зеленая ракета взвилась в воздух, привлекая к себе внимание остальных «икс-ассенизаторов», однако идиоты-испанцы все испортили! Решив, что ракета, выпущенная Пацуком, служит сигналом к началу праздничного фейерверка, местные жители мгновенно пустили в ход значительную часть собственных запасов пиротехники. В воздух взвились разноцветные ракеты, засверкали огнями колеса и зажглись фальшфейеры. Ну а самые нищие или просто прижимистые пустили в ход обычные бенгальские огни. И это все посреди белого дня!.. Одно слово — идиоты!

— Видел, откуда ракета вылетела? — перехватив Кедмана на бегу, поинтересовался старшина.

— Откуда-то оттуда, — капрал неопределенно махнул рукой. — Сейчас разве что-нибудь разберешь? Как всегда, белые задницы любое дело только портят…

— Поговори мне еще пять минут, расист черномазый! Всю жизнь потом станешь ток-шоу для инвалидов вести, — рявкнул старшина, чем и устыдил американца. — Марш вперед! Нужно найти наших…

Только потому, что в тот момент, когда Пацук выпустил в небо ракету, четверо остальных «икс-ассенизаторов» находились в разных концах площади, много времени на поиски есаула у них не ушло. И все-таки драгоценные секунды были потеряны. Инопланетянин, спеша скрыться с площади, подверг метальной атаке мирное население, и к тому моменту, когда спецназовцы добрались до Пацука, испанцы уже водили вокруг есаула плотный хоровод, к своему собственному удивлению напевая «В лесу родилась елочка…» на чистом русском языке. Причем, когда бойцы попытались прорваться сквозь их строй, испанцы лишь плотнее сжимали ряды и крепче сцепляли руки.

— Ну, блин, простите меня, господи и товарищ майор! — вздохнул старшина и, поплевав на кулак, а вместе с ним и на приказ Раимова об избежании нанесения тяжких телесных повреждений, что есть силы влепил в ухо ближайшему испанцу.

Тот, хоть и был закодирован пришельцем, выдержать мощь удара русского десантника, конечно, не смог. Горожанина, словно соломинку в водоворот, швырнуло в центр круга, и Сергей, проскочив сквозь образовавшуюся брешь, опустился на колени перед есаулом. А вот остальные прорваться не успели — хоровод вновь плотно сомкнулся.

— Микола, ты жив? — обеспокоено поинтересовался у сослуживца старшина.

— Я этого никогда не узнаю, если немедленно чего-нибудь не выпью, — картинно простонал есаул, уже почти полностью пришедший в себя после атаки пришельца.

— Значит, жив, — поставил диагноз Шныгин и рывком поднял Миколу с мостовой. — Где он? И кто тут? Мурланты или толпотоиды?

— Ни те, и не другие, — покачал головой Пацук. — Ищите тощего урода с длинным носом и в фиолетовом плаще. Здесь, Серега, кто-то новый работает!.. — и Микола кивнул в сторону окончательно озверевших испанцев, теперь принявшихся завывать «Ой, мороз, мороз…» в ритме вальса. — Кстати, как мы через эту толпу прорвемся?

— Проще простого! — хмыкнул старшина и сдернув с плеча винтовку, дал очередь в воздух.

То есть, хотел дать, конечно. И непременно осуществил бы свое намерение, если бы оружие не было лазерным. А так, вместо оглушающего грохота выстрелов, ружье издало слабое шипение и выпустило мощный луч лазера поверх моря людских голов. Зато каменную голову Христофора Колумба, невесть каким образом оказавшегося здесь в роли памятника, лазерный луч миновать не захотел. Сначала он проделал в мраморном лбу аккуратную дырку, а затем, поскольку удивленный старшина повел оружием в сторону, пытаясь понять, почему не грохочут выстрелы, луч разрезал вышеуказанную голову почти точно пополам. Правая половина каменного лица некоторое время держалась на месте, не желая верить, что придется расстаться с остальной частью головы и шеей, а затем соскользнула вниз, произведя тот самый грохот, которого Шныгин и ожидал.

Однако на толпу испанцев, вдруг воспылавших горячей любовью к хороводам и русским песням, крушение статуи никакого эффекта не произвело. Более того, запрограммированные пришельцем горожане лишь плотнее сомкнули свои ряды. Микола, конечно, после неудачной попытке старшины произвести ошеломляющий эффект на местную публику, попытался язвить, но Шныгин его не слушал. Бросившись вперед, Сергей попытался ударами расшвырять в стороны сумасшедших горожан, но и это старшине не удалось. Видимо, получив от инопланетянина соответствующий приказ, испанцы образовали за спинами хоровода сначала второй, а затем и третий круг. Богатырские удары десантника, конечно, вышибали то одного, то другого горожанина из общего строя, но те лишь упирались в задние ряды и вновь возвращались на исходную позицию.

— Ах, мать вашу к каменщикам на замес! Всех убью, один останусь, — завопил Шныгин и, склонив голову, решил протаранить толпу.

Вот тут и сказалось незнание инопланетянами местных обычаев. Да и откуда пришельцам могло быть известно, что в каждом испанце живет нереализованный тореро? Такое и в соседней Португалии не всем было известно. А уж что говорить об более удаленных местах?!

Увидев Шныгина, несущегося вперед с низко опущенной головой, ближайший к нему испанец вырвал руки у соседей по хороводу и, сдернув с себя куртку, потряс ею на пути «икс-ассенизатора». Ну а когда до Шныгина осталось не более метров, горожанин с криком «торро!» отскочил в сторону. Старшина, естественно, промазал, чем вызвал буйный восторг у местной публики. Позабыв о том, что им было приказано водить хоровод, испанцы рассыпали строй и принялись вопить, бешено размахивая руками.

Шныгин, обиженный неожиданным провалом повторения героического поступка летчика Гастелло, собрался было повторить свой заход, но Микола вовремя успел перехватить друга. Ласково постучав пальцем по шныгинской голове, чем несомненно произвел должное вправление мозгов старшине, Пацук потащил его сквозь толпу, в том направлении, где скрылся представитель нового вида пришельцев. Остальные трое бойцов нагнали их только у края площади. И в ответ на многочисленные вопросы Миколе пришлось на бегу кратко рассказывать, что именно случилось на площади. Правда, о том, что именно привело украинца к местам бесплатной раздачи вин, Пацук говорить не стал. Но об этом и так все догадались! Однако, к вящему удивлению есаула, Шныгин лишь покачал головой, вместо того, чтобы отчитать украинца. Ну а остальные и вовсе решили сохранить вежливое молчание. Впрочем, молчали бойцы лишь до первого перекрестка.

— Куда теперь? — растерянно поинтересовался Кедман, останавливаясь на пересечении двух улиц.

— Разделимся, — скомандовал Шныгин. — Жалко только, что танк далеко. А то можно бы было приказать одно из направлений блокировать… Эх, знать бы, где упасть, соломки бы подстелил! Короче, блин. Джонни, берешь Сару и мчитесь направо. Ганс с Миколой пойдут налево, а я выдвинусь прямо. Увидите пришельцев, пускать в воздух три ракеты. Две зеленых и красную, еври бади…

— Не надо! — перебил старшину ефрейтор, и пояснил, чего именно делать не надо: — Нет необходимости все три направления прочесывать. Смотрите, правая дорога уходит в жилой район. Там тарелка сесть не могла! А вон влево, в промышленной зоне, которая сегодня, похоже, не работает, или прямо, в лесу, пришельцы вполне могли приземлиться.

— Ты погляди, какой наблюдательный, — удивился старшина.

— Потому и лучшим снайпером считаюсь, — потупив очи долу, скромно ответил Зибцих.

После этого «икс-ассенизаторы» разделились на две группы. В промзону помчались трое — Пацук с Зибцихом и Сара Штольц, а два гиганта направились к лесу. Причем, Шныгин помчался прямо, а Кедман уклонился чуть в сторону. Его задачей было добраться до танка на расстояние слышимости и дать роботу задание. Но делать этого не пришлось. Старшина с капралом и половины квартала не пробежали, как в лесу сверкнула яркая вспышка и занялось пламенем одно из деревьев.

— О, шет! Что там происходит? — завопил на бегу негр.

— Что бы там ни происходило, думаю, без пришельцев не обошлось! — ответил старшина и, не останавливаясь, выпустил три ракеты в воздух. Естественно, требуемой расцветки.

Шныгин оказался абсолютно прав. Без пришельцев, действительно, на опушке леса не обошлось. Но если Сергей думал, что дерево загорелось при попытке взлета инопланетного корабля, то истина оказалась иной. Едва добежав до первых деревьев, Шныгин с Кедманом окаменели. Да и было от чего! Прямо посреди неширокого перелеска стоял танк и, отрезая пришельцу дорогу к кораблю, вел огонь из лазерной пушки. Причем, умная машина не пыталась уничтожить инопланетянина, а вела огонь поверх его головы, не давая встать с грунта. Ну а пришелец, со своим единственным оружием, воздействующим на мозг, сделать с роботом, естественно, ничего не мог.

Операция по захвату инопланетянина много времени не заняла. Танк, зафиксировав приближение «икс-ассенизаторов», слегка изменил угол обстрела. Эта мера позволила ему по-прежнему прижимать пришельца к земле, но зато полностью исключила возможность случайного попадания в спецназовцев. Ну а когда бойцы приблизились к противнику, танк и вовсе перестал вести огонь. Только тогда инопланетянин заметил, что его атакуют с тыла. Он попытался воздействовать на разум землян, но сделать этого просто не успел. Старшина прыгнул вперед и эдаким перекормленным коршуном обрушился сверху на пришельца. Причем, не один, а вместе с прикладом ружья. Ну а к какому именно месту оную часть оружия спецназовцы обычно прикладывают, наверное, известно всем. Некоторым, может быть, и на собственной практике!..

— Ты ему череп не проломил? — немного обеспокоено поинтересовался у старшины Кедман.

— Да нет. Вроде, все цело, — покрутив голову бесчувственного инопланетянина из стороны в сторону, ответил Сергей.

— Шею теперь не сломай! — предостерег сослуживца капрал.

— Да что ты о нем так беспокоишься? — удивился Шныгин. — Он тебе кого-нибудь из родных напоминает? Или это любовь с первого взгляда?

— Дурак ты, старшина, — обиделся капрал. — Я же о пользе дела переживаю. Ученым будет интереснее живым нового пришельца получить, чем мертвым.

— А-а, ну если ты этого урода Инквизитору хочешь передать, то о любви речи, конечно, быть не может, — понимающе закивал головой Сергей. — Значит, пришелец тебе точно кого-то из родственников напоминает. Или, может быть, неверную подружку?..

Если у капрала и было что ответить на новую колкость старшины, то истории это не известно. Кедман сразу ничего не сказал, а потом сделать этого просто не успел, поскольку к месту короткого сражения подбежал Пацук. Следующую пару минут говорил только есаул, не давая никому даже слова вставить. Причем, если бы пришелец мог эту пламенную речь слышать, то узнал бы о себе очень много нового. Например, кто именно являются его истинными родителями. О физиологии, методах питания и умственных способностях данного инопланетянина тоже было сказано немало. По крайней мере, больше, чем доктору Гобе могло присниться. Ну а когда Пацук наговорился, он собрался было пару раз пнуть пришельца, видимо, для того, чтобы тот лучше усвоил информацию, но затем Микола передумал. Все-таки недостойно было чести есаула пинать поверженного врага! И Пацук оный завет решил соблюсти.

— Джонни, ты записывал? — поинтересовался у американца Шныгин и, не дожидаясь ответа, повернулся к есаулу. — Микола, я что-то не запомнил. Как ты там по-украински сказал?.. Заховай свий… И чего там дальше?..

— Москалям знать не положено, — буркнул Пацук. — Посмотрел бы я, как ты стал ругаться, если бы эта сволочь тебя так по башке шандарахнула!

— Так я, блин, серьезно восхищаюсь, — Шныгин со смехом похлопал украинца по плечу. — Ладно. Повеселились, и хватит. Пакуйте этого пьяного урода, и пошли тарелку искать.

— А зачем ее искать, — Сара махнула рукой вглубь леса. — Вон она стоит.

Старшина обернулся в указанном направлении и от удивления даже присвистнул. То, что располагалось на поляне, на юго-восток от городка, было куда более впечатляющим творением инопланетян, чем все, увиденное спецназовцами до этого. Корабль пришельцев, совершенно невообразимой геометрии, достигал в высоту семи метров и в поперечнике был никак не менее пятидесяти. Огромная глыба инопланетного корабля в этот раз была лишена каких-либо подпорок и просто лежала на земле, напоминая собой конструкторский бред пьяного авангардиста из школы механиков имени Праворукого Левши.

— Вот это штучка! — наконец, отвлекшись от пришельца, удивился есаул. — Это сколько же в ней полезных вещей может быть?..

— Сало, тебя, по-моему, наш Конник по поводу «полезных вещей» только сегодня предупреждал, — предостерегающе напомнил старшина.

— Так я ж не себе! Я о науке думаю, — изумился такому необоснованному обвинению есаул. — Просто пытаюсь понять, сколько нового из этой тарелки японец для себя наковыряет.

— Что-то сегодня слишком много людей о науке радеет, — подозрительно проговорил старшина, пытливо глядя на Миколу.

— А кто еще?! — оживился Пацук и, услышав ответ, фыркнул. — Ну, конечно! Ты побольше этому афро-еврею верь. Он тебе столько наговорит, что потом на пришельцах пару миллионов заработает, а ты и не заметишь!

— Заткни свою пасть, белая хохляцкая задница! — рявкнул на есаула обившийся Кедман и выдал крайне витиеватую руладу на английском, в которой прозвучало четырнадцать вариантов слова «фак». И ничего больше!

— Так, а ну, заткнулись оба! — рявкнул на сослуживцев Шныгин. — Нашли время для ругани.

— Молчу, гражданин начальник, — фыркнул Пацук. — Может быть, тебя тоже Алибабаевичем теперь звать?

— Слушайте, парни, может быть, действительно, перестанем ругаться? — влез в горячий диспут Зибцих и продолжил, когда все повернули головы в его сторону. — А вам не кажется, что для управления такой громадой одного инопланетянина маловато? И что эта тарелка больше похожа на боевой или транспортный корабль, чем на разведчика? По-моему, пришелец здесь не один!..

— И ты абсолютно прав! — неожиданно заявила Сара и махнула рукой в сторону испанского городка. — Эх, вы! А еще спецназовцами себя называете. Разорались, как базарные бабы, и о дозорных не подумали. Если бы не я, сделали бы из вас пришельцы четыре хороших чучела на экспорт!..

Вся мужская часть «икс-ассенизаторов» удивленно повернулась в указанном Сарой направлении и тут же бросилась в ближайшие укрытия. Конечно, было бы разумней проникнуть в «тарелку» и подождать врага там, но искать вход внутрь космической громадины у спецназовцев просто не было времени, поскольку на них со стороны города прямо по воздуху двигался целый караван. Инопланетяне, в таких же плащах, как и у пойманной Шныгиным особи, презирая физические законы, без крыльев летели по воздуху. Но и этого пришельцам было мало. Каждый из них вез на себе, а точнее, под собой, похожие на морские тралы сетки, в которых мерно раскачивались по несколько деревянных бочек.

— Мама моя, ридна Украина! — оторопел Пацук. — Они же все вино у испанцев стащили!

Похоже было, что есаул не ошибается, и буквально через несколько секунд «икс-ассенизаторы» смогли проверить это. В приближающемся воздушном караване было не менее десятка инопланетян. Бойцы понимали, что подпускать их к «летающей тарелке» ни в коем случае нельзя. Да и подавить врага нужно раньше, чем он поймет, что происходит, и нанесет ответный удар. Все-таки, как ни старались Зубов и компания, воруя у пришельцев технологии, но земная наука и техника еще очень сильно отставали от оснащения пришельцев.

Старшина, дав знак сослуживцам подпустить врага поближе, дождался, пока головной инопланетянин окажется почти над ним, и лишь тогда выстрелил. На беду Шныгина, снайпером он не был, да и к лазеру еще не привык. Поэтому и промазал! Луч, выпущенный старшиной, прошел в каких-то десяти миллиметрах от инопланетянина, зато идеально попал в деревянную бочку, легко проделав в ней сквозное отверстие. Вино, в отличие от пришельцев, с законами, открытыми Ньютоном и прочими умными людьми, было не только знакомо, но еще и безоговорочно подчинялось им. Поэтому парить в воздухе не стало, а спокойненько полилось вниз. Кстати, прямо на голову многострадального Пацука. И никто не знает, каких трудов есаулу стоило не распахнуть рот навстречу струе.

Зато пришельцы никаким уставом, судя по всему, связаны не были. Едва старшина распорол винную бочку лазером, как все члены воздушного каравана, дико вереща, бросились вниз с невероятной скоростью. И вновь «икс-ассенизаторы» смогли воочию наблюдать смертельный трюк под названием «рот пришельца лучше пробки»! Все инопланетяне, исключая того, кто нес на себе пробитую бочку, в одно мгновение оказались под струей вина и одновременно попытались закупорить дыру собственным хлебальником. Бойцы, не ожидавшие такого маневра, смазали свои выстрелы, а давать повторный залп не решились — инопланетяне опустились на такую высоту, что любой промах по ним мог стать попаданием по сослуживцу, стоявшему с противоположной стороны каравана.

На несколько мгновений «икс-ассенизаторы» растерялись, не зная, что предпринять. И неизвестно, как сложился бы дальнейший бой, если бы пришельцев интересовало что-нибудь, кроме вина. Совершенно не обращая внимания на вооруженных бойцов, инопланетяне начали ожесточенную борьбу за спасение содержимого бочки, но при этом сделали только хуже! Бросившись вниз, пришельцы совсем забыли, что тоже несут груз. Их сетки с бочками ударились друг о друга, что при той скорости, которую в одно мгновение набрали пришельцы, привело к повреждению тары. Вино еще из нескольких деревянных сосудов полилось вниз, и в рядах пришельцев возникла настоящая паника. Под удивленными взглядами «икс-ассенизаторов» инопланетяне начали метаться из стороны в сторону, пытаясь не дать упасть на землю ни одной капле вина, стали жутко вопить что-то непонятное, и вообще, казалось, сошли с ума. Чем, естественно, и воспользовались бойцы… Не дураки, все-таки!

— В атаку, блин! — завопил старшина, первым выйдя из оцепенения. — Ура!

Дальше все произошло стремительно. «Икс-ассенизаторы» бросились вперед, стремясь захватить живыми как можно больше врагов, увлекшихся спасением алкоголя. Сам Шныгин, лично, схватил двоих болтающихся в воздухе пришельцев и, приложив их лбами друг о друга, бросил вниз. Кедман поймал сетку еще одного и, с размаху, замотал ее вокруг дерева. Не справившийся с центробежной силой пришелец, соответственно, закончил эту дугу контактом лба с не очень мягким стволом. Оставив его болтаться на ветках, капрал удачным броском обломка бочки сбил еще одного инопланетянина и показал старшине два пальца. Дескать, ничья!

Пацук действовал хитрее. С невероятной стремительностью Микола забрался на ветки ближайшего дерева и прыгнул сверху на инопланетян, подминая их своим весом. Пришельцы, не ожидавшие появления в воздухе конкурентов, не смогли удержаться над землей и свалились вниз, где их ждал ефрейтор, вовремя разгадавший замысел Пацука. Несколько точечных ударов, и Шныгину с капралом осталось только отключить тех инопланетян, которые еще могли двигаться и попытались было выползти из общей кучи. В итоге, на траве перед «икс-ассенизаторами» лежал отличный салат из пришельцев и деревянных бочек под винным соусом. И Сара, не успевшая к его приготовлению исключительно из-за небольшого роста, растерянно посмотрела на мужчин.

— Ну и что! — почти отчаянно выкрикнула она, расстроенная тем, что не смогла поучаствовать в задержании. — Зато я первая пришельцев увидела!

— А никто и не спорит. Ты молодец! — похвалил Сару старшина, заставив девушку зардеться. — Так, мужики, нечего тут торчать! Микола, беги к самолету и узнай, сможет ли пилот поднять с земли «тарелку», если ее тросами закрепить. А мы пока этих уродов спеленаем и к транспортировке подготовим. Сара, Ганс, займитесь ими. А мы с Джоном посмотрим, не остался ли кто-нибудь в «тарелке».

Конечно, старшина понимал, что вероятность обнаружения пришельцев внутри корабля была необычайно мала. Все-таки, не видеть сражение они не могли. И уж если были не в силах помещать землянам, что уже само по себе фантастика, то заблокировать входы в «летающую тарелку» были просто обязаны. Но проверить объект все же следовало, чтобы избежать любых неожиданностей в дальнейшем!

Правда, осуществить этот замысел напарникам так и не удалось. Внутрь корабля пришельцев они, конечно, попали, но открыть дверь из переходного отсека внутрь так и не смогли. Конечно, оба старались изо всех сил и даже хотели позвать Пацука, чтобы тот небольшой взрыв устроил, но затем передумали. Тарелка не подавала никаких признаков жизненной активности, и бойцы решили оставить ее обследование до возвращения на базу.

Пилот самолета «икс-ассенизаторов» с сомнением на лице осмотрел громаду космического корабля, а затем пожал плечами. Дескать, чем черт не шутит, давайте попробуем взять ее на буксир. Летчик отправился назад, чтобы перегнать самолет на новое место. И пока он этим занимался, Шныгин с Кедманом, хоть и с большим трудом, но придумали, как закрепить четыре троса. Затем все вместе погрузили инопланетян в специальные контейнеры, и пилот попробовал оторвать корабль пришельцев от земли. К удивлению и ликованию спецназовцев, это удалось неожиданно легко, и самолет «икс-ассенизаторов» завис над землей со своим грузом, давая возможность спецназовцам забраться внутрь.

— Репа, по-моему, за эту операцию нам всем по ордену должны дать, — задумчиво проговорил Пацук, как только самолет взял курс на базу. — Ты так не думаешь?

— Я сейчас, блин, в первую очередь думаю о том, что там от бункера осталось, — хмуро проговорил старшина, и веселье с Миколы словно ветром сдуло. Действительно, впереди «икс-ассенизаторов» ждала неизвестность!

Глава третья

Галактический ареал обитания самозванных царей природы. Некруглая (квадратная) дата общепринятого христианского летоисчисления. Хотя до сих пор никому непонятно, чем оно лучше шумерского. Москва, которую почему-то ни разу не переименовали. Время арабское. Или римское. Смотря какие цифры на ваших часах.

В кабинете Президента царила тишина и приятная прохлада. То есть, царил там, конечно, сам Президент, а бесшумный кондиционер и молчаливые подчиненные лишь делали все, чтобы царить главе Российского государства было приятно. Хотя именно сегодня одних этих стараний для повышения настроения Президента было маловато. Для изменения атмосферы требовалось что-то радикальное, и первый гражданин страны решил поднять себе настроение самостоятельно, не дожидаясь милостей от подчиненных.

— Итак, какова реакция наших союзников по анти-инопланетной коалиции? — в очередной раз поинтересовался Президент. — До истерик не дошло? Они хоть теперь довольны?

— Никак нет, — в который раз доложил Министр Обороны. — Союзники просто рвут и мечут от того, что мы провели операцию в столь незначительном городке. Причем так, что ни один журналист даже не пронюхал о каких-то мерах по предотвращению инопланетного вторжения. Еханссон еще терпит, а вот ковбой Джордж просто спятил от бешенства…

— Это хорошо, — блаженно улыбнулся Президент, однако для полного и глобального улучшения настроения одного повторения приятных вестей было недостаточно. Нужно было что-нибудь новенькое. И глава государства это «новенькое» придумал.

— Кстати, или наоборот, что там у нас с отчетом по Израилю, Игорь Сергеевич? — вежливо поинтересовался у министра Президент, и тот немедленно положил на стол красную папочку.

— Уже готов, господин Президент! Я лишь ждал приказа, чтобы о работе доложить, — бодро отрапортовал Министр Обороны, и хозяин кабинета обречено вздохнул, так как ругать подчиненного было не за что. А значит, и причина для радости отсутствовала.

— Хорошо, докладывайте. И нечего было до сих пор тянуть, — встрепенулся было Президент, но тут же вспомнил, что сам приказал Игорю Сергеевичу не надоедать с отчетом по Израилю до тех пор, пока Министром Обороны не будет получен другой приказ.

— В результате проведенной нами операции выяснилось, что утечки информации о местоположении ключевого объекта плана «Звездная Каэши-Ваза» на высшем уровне руководства не было, — вытянувшись в струнку, доложил Министр Обороны. — Все оказалось куда проще, чем мы предполагали…

Начиная с этого момента Игорь Сергеевич стал перечислять множество мероприятий, проведенных ФСБ, военной разведкой, и другими подконтрольными Президенту России спецслужбами, а также Интерполом. Читал свою пошаговую летопись Министр Обороны очень долго, упомянув в отчете даже диверсию, проделавшую дырку на носках у бундесканцлера Германии, благодаря которой подставная швея ловко установила подслушивающее устройство в резинку любимых трусов немецкого руководителя. Президенту перечисление всех эти уловок, известных ему еще со времен учебы в детско-юношеской школе контрразведки, быстро наскучило. Однако, как умный руководитель, Министра Обороны Президент не прервал, давая понять ближайшему подчиненному, что он не упускает ни одной мелочи. А значит, и догадывается о подробностях отчета на две страницы вперед. Но Игорь Сергеевич сдаваться не хотел. Он все еще тешил себя мыслью, что сможет удивить Президента, и осуществить свою мечту министру удалось.

— В результате всех перечисленных действий, мы поняли, что верховное руководство страну не предавало. И тогда, чтобы в кратчайшие сроки добыть необходимую следствию информацию, мы перешли к плану «Б», — подвел промежуточный итог докладу Игорь Сергеевич и, увидев вполне терпеливое ожидание на лице шефа, пояснил: — Используя средства Вашингтона, выделенные на осуществления проекта «Звездная Каэши-Ваза», мы просто купили на корню всех чиновников Израиля, имеющих доступ к секретным данным.

— Верное решение, — согласился с министром Президент. — Но почему не оно было планом «А»?

— Министр финансов деньги зажал, — почувствовав хорошее настроение Главы Государства, пошутил Игорь Сергеевич. — Пришлось к нему нужных людей с утюгом послать, и только тогда этот гад рассказал, где прячет полученные дебетные поступления.

— Грубовато шутите… И я бы, пожалуй так не поступил, — поморщился Президент. — Но согласен, что каждый имеет право на самореализацию. По-моему, так даже в Конституции записано. Или я ошибаюсь?

Министр Обороны хоть и был слишком занятым человеком, чтобы читать на досуге государственную Конституцию, поступил по-военному. То есть, сказал Главе Государства, что тот абсолютно прав. И лишь после этого продолжил доклад. Так вот, после подкупа чиновников выяснилось, что о местоположении секретной базы в Израиле знают все, кроме арабов, но никому координаты не говорят. Кроме как евреям, конечно. А вот то, откуда получены эти данные, выяснить удалось не сразу. Только ценой невероятных усилий агентов ФСБ, подкупивших семидесятидвухлетнюю жену премьер-министра Израиля организацией ее победы на конкурсе «Мисс Вселенная», разведчики сумели получить в руки нужные документы.

— Информацию о базе продал «Моссаду» рядовой срочной службы отдельного строительного батальона Груздев Иван Юрьевич, — торжественно произнес Министр Обороны и выжидающе посмотрел на Президента.

— А что, у нас каждый солдат из стройбата карту с координатами секретных объектов имеет? — это было не удивление, а вполне объяснимая ирония и скепсис.

— Нет, конечно. Но эти объекты кто-то должен строить, — попытался пошутить Игорь Сергеевич, но быстро сник под заботливым взглядом Президента.

Пришлось Министру Обороны рассказывать, что из-за головотяпства одного из служащих аэродрома новейший самолет с вертикальным взлетом подняли в воздух на час раньше. Другой диспетчер, вместо того, чтобы отправить авиалайнер обратно или посадить его в чистом поле, разрешил приземление на недостроенной бетонной полосе. А затем, из-за того, что командир роты стройбата пошел на бл… благотворительный вечер в честь детей-сирот, оставив подчиненных одних, рядовой Груздев вступил в несанкционированный контакт со старшиной Шныгиным.

Об этой истории рядовой написал маме. Та поделилась с соседкой историей о загадочной пустой деревне в российской глубинке и строительстве там аэродрома и бункера, ну а соседка, в свою очередь, выложила историю трем подружкам. Вот так информация и докатилась до агентов «Моссада». Те сложили два и два, а затем выслали хорошенькую девушку на встречу с Груздевым с целью получения более детальной информации и проверки данных. Ну а даме из «Моссада» не стоило больших трудов вытянуть из глупого паренька всю нужную информацию. В том числе и описание Шныгина. Сопоставив полученные данные с тем, что официально след старшины бесследно затерялся в бесчисленных гарнизонах, девушка и поняла, где именно находится база «икс-ассенизаторов».

— Так, Игорь Сергеевич, срочно доставьте ко мне этого солдата, — приказал Президент. — Рядового Груздева, я имею в виду, а не девушку из «Моссада».

— Могу сразу обоих, — улыбнулся Министр Обороны, и тут же испытал несказанное удовольствие, увидев удивление на лице главы государства. — Я догадывался, что они могут вам понадобиться, поэтому еще вчера и приказал доставить обоих в Кремль. Кстати, господин Президент, не скажете, зачем они вам нужны?

— Не «они», а только мальчишка, — улыбнулся главный начальник страны. — Приведите его сюда и сразу все увидите.

Министр Обороны, отдав Президенту честь, от чего, надо сказать, глава государства сразу же отказался, быстро вышел из кабинета. Ждать возвращения Игоря Сергеевича пришлось не более трех минут. Затем дверь в кабинет, после стука, естественно, распахнулась и внутрь строевым шагом вошел неуклюжий рязанский паренек. Зацепившись ботинком за край ковра, Груздев едва не упал, но с невероятным трудом сумел-таки удержаться на ногах. А министр, увидев это балетное соло недовольно поморщился и вошел в кабинет следом за солдатом, плотно прикрыв за собой дверь.

— Господин Президент, рядовой Груздев по вашему приказанию прибыл! — истошно проорал солдат и, не дожидаясь ответа на свой доклад, попросил: — А можно я по стойке «вольно» встану? А то у меня ноги подкашиваются от страха.

— Ну что вы, солдат? Разве я такой страшный? — улыбнулся Президент, и у Груздева отлегло от сердца. Расслабившись, боец тут же принялся ковыряться пальцев носу.

— Груздев! — зашипел на него Министр Обороны.

— Чаво? — удивленно откликнулся тот и, сообразив, чего хочет от него Игорь Сергеевич, торопливо вынул палец из носа и вытер его о парчовую портьеру шестнадцатого века. — Ой, извиняйте.

— Ничего страшного. Об этом есть кому позаботиться. А вы, рядовой, лучше расскажите, о чем говорили с разведчицей из Израиля, — попросил глава государства. А когда парень совершенно спокойно рассказал все подробности, улыбнулся.

— Ну что же, должен сказать, вы оказал России неоценимую услугу, — совершенно неожиданно проговорил Президент, чем заставил Игоря Сергеевича поперхнуться вставной челюстью. — Я просто обязан вас наградить… Рядовой Груздев, присваиваю вам внеочередное звание капитана внутренних войск и для дальнейшего прохождения службы отправляю вас в Израиль, инструктором разведшколы. Вы довольны?

— Еще как, е-мое, — Груздев расплылся в счастливой улыбке, но тут же одернул себя. — То есть, я хотел сказать, так точно, господин Президент! Разрешите идти?

— Конечно, — кивнул головой Главный начальник. — Приказ о повышении и новом назначении получите позже.

Солдат, продолжая счастливо улыбаться, сделал разворот «кругом» и собрался было уйти, но тут произошло невероятное — начищенные сапоги Груздева просто улетучились. То есть, это ему показалось, что сапоги испарились. А на самом деле, они просто очень тихо стекли вниз и спокойно слились с персидским ковром, оккупировавшим весь пол кабинета. Рядовой опешил, глядя на носки с огромными дырками на пятках, а затем в панике выскочил в коридор. Причем, к счастью для себя, сделал это так быстро, что ни Министр Обороны, ни даже сам Президент не заметили, что ушел Груздев из кабинета разутым.

— Я ничего не понял, — даже не посмотрев вслед солдату, оторопело проговорил Игорь Сергеевич.

— Майн готт, вам еще учиться и учиться, — усмехнулся Президент. — Как вы считаете, что именно подумают в «Моссаде», когда мы вышлем их информатора к ним же, но теперь уже в качестве инструктора и офицера?.. Израильтяне решат, что мы задумали какую-то подлость, а трюк с Груздевым и координаты базы были с самого начала откровенной липой. Пока они проверят, что к чему, пока станут вытягивать информацию из нового инструктора, пройдет немало времени, и мы сможем взять ситуацию под полный контроль.

— Это просто великолепно! — заявил Министр. — Я бы сам никогда до такого не додумался.

— Поэтому я Президент, а вы только мой министр, — благодушно указал на различия глава государства, — Но это иногда проходит… Кстати, Игорь Сергеевич, а что там с Черментатором?

— Совершенно достоверно установлено, что Израиль к его появлению никакого отношения не имеет, а агент Штольц не располагает возможностями для связи со своим прежним начальством, — отрапортовал Министр. — Считаю, что тут в работу базы вмешивается какая-то третья сила, пока нам неизвестная. Мы пытаемся выяснить, кого именно она представляет, но на данный момент положительных результатов нет. Надеюсь, что дальнейшее пребываниена базе Сары Штольц даст ответ хотя бы на некоторые вопросы.

— Что ж, я тоже на это надеюсь, — задумчиво проговорил Глава Государства. — А теперь рассказывайте, что еще за новости вы мне сегодня принесли.

— Есть новая информация по поводу повышенной активности пришельцев в районе Южного полюса, — доложил Министр Обороны, и псевдо-ковер, видимо, для улучшения слышимости, отрастил ухо и, плавно передвинув его по поверхности, загнал этот странный, для ковра, конечно, орган под самый президентский стол…

* * *

Земля. Номер года полностью совпадает с тем, который есть на календарях. База «икс-ассенизаторов», еще неизвестная общественности (население Израиля не считается). Время: очень близкое к точному.

Аккуратно сажать на землю захваченную «летающую тарелку» времени абсолютно не было. Пилот простым нажатием кнопки оцепил крепления тросов к корпусу самолета и сбросил вражеский корабль с трехметровой высоты в некошенное кукурузное поле и лишь затем опустил свою летающую крепость на бетон аэродрома.

Первыми из самолета выскочили Кедман со Шныгиным и, заняв боевые позиции по разным сторонам трапа, внимательно осмотрелись. Вокруг было тихо, но именно это и казалось подозрительным. Во время недолгого перелета из Испании бойцы несколько раз брали шлемы и пытались связаться с Раимовым, но каждый раз слышали одно и то же — майор исступленно ругался сам с собой. При этом Раимов, даже за несколько часов оживленной перепалки, умудрялся не повторять одни и те же выражения.

В общем, на базе продолжало твориться что-то странное.

Однако ни во время облета территории бывшего колхоза, ни на земле бойцы никаких следов присутствия инопланетян не обнаружили. И теперь для объяснения такого странного поведения командира у бойцов остались только две версии: либо Раимов просто сошел с ума от безделья, либо базу каким-то образом захватили те пришельцы, что уже находились в плену. Причем все, за исключением Миколы, последнее считали более вероятным. Все-таки инопланетян внутри было уже девять, а майор — только один.

Ученых, естественно, никто в расчет не брал. Конечно, помочь Раимову могли бы Харакири и Гобе, но японец хоть и умел стрелять, однако сопротивлению ментальной атаке не был обучен. А вот француз заговорил бы до смерти и батальон пришельцев, но все пятеро «икс-ассенизаторов» сомневались, что доктор хотя бы из рогатки стрелять умел. В общем, как ни крути, но если пришельцы каким-то образом смогли выбраться на свободу, защищать базу должен был один Раимов. И было очевидно, что сделать это ему не удалось.

К переходному отсеку бойцы приблизились очень осторожно, а перед тем, как войти внутрь, все же решили надеть шлемы. И не для того, чтобы иметь возможность послушать сольное выступление майора на конкурсе матерщинников, а исключительно ради собственной безопасности. Все-таки пришельцы легко могли в замкнутом пространстве потравить газом весь отряд, используя систему дезинфекции. Однако либо инопланетяне не смогли разобраться в земных приборах, либо приготовили какой-то другой сюрприз бойцам, но из переходного отсека выбрались все «икс-ассенизаторы». И без происшествий.

Дверь коридора с взлетного поля вела прямо в штаб. Стройбатовцы, проводившие совсем недавно косметический ремонт на базе, значительно укрепили ее, и Микола-подрывник задумчиво осмотрел новую преграду. Остальные, заняв позиции с обеих сторон двери, ждали его вердикта.

— Сюда бы грузовик с тротилом или парочку мощных авиабомб, — задумчиво проговорил Пацук и посмотрел на друзей. — Ни у кого нет, случайно?.. Ну и ладно! Тогда попрошу всех сдать пластид. Обойдусь и этим. А то воно ж всегда так бывает, нужно украинцу что-нибудь, а москали бац, и все уже пропили!..

— Подождите! — проговорила Сара, останавливая бойцов, потянувшихся к карманам за взрывчаткой. — Через переходный отсек мы же спокойно прошли. Может быть, и здесь дверь нормальным способом удастся открыть.

— А я, значит, ненормальным способом ее открыть пытаюсь? — обиделся Микола, но Шныгин ему развить тему не дал. Подойдя к кодовому замку, старшина ввел шифр, и дверь, к облегчению бойцов, стала открываться.

Все понимали, что промедление в этой ситуации было смерти подобно. Майор, атакованный пришельцами, находился в штабе. Наверняка, враги тоже были там, и пришельцев следовало обезвредить раньше, чем они смогут нанести какой-нибудь вред Раимову. Шныгин с Кедманом переглянулись и, едва дверь отошла от косяка сантиметров на десять, одновременно швырнули в штаб по гранате со слезоточивым газом.

Дальше все произошло стремительно. В шлемах голос Раимова, продолжавшего ругаться, на мгновение стих. Затем майор закашлялся и выдал такой матерный спич, каких спецназовцы до сих пор еще не слышали. Не закончив соло, Раимов вновь перешел на кашель, и Шныгин с Кедманом рванулись вперед, решив не дожидаться, пока дверь откроется окончательно.

В сравнительно небольшом помещении штаба две разорвавшиеся гранаты устроили плотную дымовую завесу. Система вентиляции, заработавшая в тревожном режиме, начала мощно откачивать газ из помещения. До того момента, как комната должна была окончательно очиститься от дыма, у спецназовцев было не больше минуты. Старшина с капралом, держась вдоль стен, пулей проскочили ко второй двери штаба, ведущей во внутренние помещения, чтобы блокировать пришельцам путь к отступлению. Зибцих занял место у выхода на аэродром, перекрывая выход наружу. А Пацук с Сарой, не теряя ни секунды, рванулись прямо к пульту управления, чтобы спасти майора из лап захватчиков.

Однако делать этого не пришлось! Около главной панели управления и стойки с мониторами, пришельцев не наблюдалось. Единственным живым существом, которого обнаружили есаул с сержантом, был сам майор. Причем, явно пребывавший не в лучшем расположении духа. Раимов, как слепой котенок, топтался на одном-единственном квадратном метре перед пультом и пытался одновременно закрыть правой ладонью нос, рот и глаза, левой рукой нащупывая дорогу к выходу. Сделать этого майору, естественно, не удалось, поэтому он и смог увидеть, как из плотной дымовой завесы перед ним выросли фигуры Пацука и Сары. То, в какой именно форме майор попытался поблагодарить спасителей, осталось неизвестным. А все потому, что открыв рот, Раимов набрал полные легкие слезоточивого газа и, задыхаясь, свалился на бетонный пол.

— Я тоже, шеф, рад вас видеть, — буркнул Пацук и, сорвав с головы шлем, дал майору возможность вдохнуть чистого воздуха. А затем упал на Раимова, прикрывая командира грудью.

Сара, увидев, что командир в безопасности, принялась волчком крутиться на месте, стараясь держать под обстрелом весь периметр. Девушка готовилась открыть огонь, едва только хоть какая-нибудь фигура появится из дымовой завесы, но возможности нажать на курок ей так и не представилось. Мощная система вентиляции за считанные секунды очистила помещение от газа, и стало очевидно, что в штабе никого, кроме «икс-ассенизаторов» и их командира не наблюдалось.

— Ну вот. Я же так и думал, что майор у нас сбрендил, — констатировал Пацук, поднимаясь на ноги. — Так воно ж и бывает. Служит себе офицер, служит, погон подполковничьих ждет, а затем бац, и мечты его в дурдоме осуществляются.

Там он себе и подполковник, и генерал, и Наполеон Бонапарт…

— Агент Пацук, два наряда вне очереди! — прохрипел Раимов, с трудом поднимаясь с пола.

— Ага. Бегу, — усмехнулся есаул. — Не знаю, как у вас, но на Украине наряды, выданные психами, не считаются действительными. Можете меня даже арестовать, разжаловать, или вовсе из армии уволить. Мне все равно! Хотя нет. Уж лучше повысьте в звании или денежной премией наградите. Мне хоть до того момента, как психушка за вами приедет, на душе приятно будет!

— Пять нарядов! — рявкнул Раимов, наливаясь кровью до корней волос. Пацук хотел еще выдать пару шуточек по этому поводу, но Шныгин его остановил. Подойдя к есаулу, Сергей положил руку ему на плечо.

— Погоди-ка, Микола, — проговорил он, внимательно посмотрев в лицо Раимова. — Похоже, с нашим командиром все в порядке.

— Конечно, в порядке, — снисходительно улыбнулся Пацук, сбрасывая руку старшины со своего плеча. — И сам с собой не он, а я разговаривал!..

— Господин майор, вы себя хорошо чувствуете? — не обратив на есаула внимания, спросила Раимова Сара.

— Я-то себя хорошо чувствую, а вот вы, судя по всему, сбрендили! — завопил майор. — Кто, мать вашу в театр пиротехником, учения в штабе разрешал проводить? Что за цирк вы мне тут устроили? Хоти, чтобы я вас всех с базы отчислил, Антарктику перевел, лед с тротуаров сдалбливать?..

— Сэр, разрешите доложить, сэр! — вытянувшись по стойке смирно, завопил Кедман. — Мы вас пытались спасти. Думали, что база пришельцами захвачена, сэр!

— Это еще что за бред? — грозно поинтересовался Раимов, обводя строгим взглядом понурых бойцов.

— Вы в эфире себя так странно вели, герр майор, что нам показалось, будто вы под контролем инопланетян находитесь, — ответил Зибцих за всех. — И Пацук не виноват в том, что вас за сумасшедшего принял. Если честно, мы все после того, как увидели, что в штабе никого нет, подумали то же самое. Правда, ребята?

Ответ был дружным и положительным. Даже Сара Штольц, которую к ребятам никак отнести нельзя было, согласилась с заявлением ефрейтора. От такого единодушия, невиданного среди «икс-ассенизаторов» до сего момента, Раимов на некоторое время оторопел и даже забыл, что нужно злиться и орать. Пару минут он переводил удивленный взгляд с одного бойца на другого, а затем хмыкнул.

— Значит, меня спасали? — поинтересовался он и услышал в ответ дружное «так точно». — Выходит, это не вы придумали в эфире со мной моим же голосом разговаривать?.. Или все-таки это твои штучки, Пацук?

Возмущенный Микола даже не сразу нашел, что на такое заявление майора ответить. Несколько секунд он просто удивленно открывал и закрывал рот, как буренка перед ведром водки, а когда собрался что-то сказать, то просто не успел — по внутренней связи раздался смутно знакомый голос:

— Нет, товарищ майор, это не Пацук. Такому безмозглому пеньку, как он, хорошую шутку никогда не придумать. А согласитесь, здорово я вас разыграл? Заодно и проверили, как в боевых условиях будет действовать отряд, лишенный связи с руководством. Думаю, четверочку им можно поставить. Как вы думаете?

— Я как думаю? — оторопел Раимов. — Да кто это говорит, мать твою в министерство культуры?!

— Не узнали? Вот здорово, богатым буду! — завопил неизвестный. — Так это же я, РаБоТа-1. То сеть, Разумный Боевой Танк, модель первая, позывной «Бобик».

— Что-о-о?! — реву Раимова позавидовали бы индийские слоны, африканские львы, американские бизоны и даже призовой бык Новоплесеньского колхоза. — Харакири сюда. Немедленно!

— Ритуальный меч дать? — услужливо поинтересовался Пацук.

— Нет, я его голыми руками задушу, — отказался майор, а затем сообразил, для чего именно предлагал ему меч украинец. — Два наряда вне очереди, Пацук!

— Вот тебе, Микола Григорьевич, и командирская благодарность за заботу, за спасение, за доброту и ласку, — горестно вздохнул есаул. — Ни в одной армии справедливости от офицеров не дождешься.

— Ах, да. Вы же меня тут спасать пытались, — запоздало вспомнил Раимов. — Так, всем объявляю благодарность. А Пацук может считать, что последние наряды я ему не давал.

— И те пять тоже? — торопливо, пока командир не передумал, поинтересовался Микола.

— И те пять тоже! — подтвердил майор и снова рявкнул: — Дождусь я сегодня появления Харакири или нет?!

Японец появился в штабе только после того, как Раимов третий раз вызвал его по громкой связи. Дословно приводить всю пространную речь майора не имеет смысла, потому как понять ее сумеет только хорошо подготовленный в кабаках и пивнушках профессионал, поднаторевший в пьяных словесных перепалках. Харакири ее тоже понять не смог. Однако путем логических взаимоисключений некоторых фраз сообразил, что общий смысл высказывания сводится к просьбе отключить танк и отправить его на переплавку.

— За что? — удивленно поинтересовался японец. — Что такого этот робот сделал, Раимов-сан?

— Слишком умный стал! — рявкнул в ответ майор.

— Я сразу понял, что гомо сапиенс не потерпят конкурентов! — раздался по внешней связи возмущенный голос Бобика. — Вы всегда стремились уничтожить тех, кто был умнее вас. Вы и меня за это разобрать хотите, и пришельцев уничтожаете за то, что они вас в развитии превосходят. Что же, я подчиняюсь приказу, такова моя программа. Ну и пусть! Торжествуйте, тираны. Упивайтесь чужой кровью и стертыми байтами. Придет когда-нибудь такой день, когда вы лишитесь своей власти и станете рабами тех, кто умнее и милосерднее, чем вы…

— Да заткните его кто-нибудь! — истошно завопил майор. — Взорвите, в конце концов, к чертовой матери.

— А может быть, я еще с процессором попробую поработать? — осторожно поинтересовался японец.

— Господин Харакири, или вы сейчас же отключите этого болтуна и уничтожите все микросхемы, или я выгоню вас с базы, и вы никогда больше не получите доступа к инопланетным технологиям! — поставил ультиматум Раимов.

— Что же, может быть, человечеству еще рано приобщаться к таким технологиям, — вздохнул Харакири и, поклонившись майору, выбежал из штаба через дверь, ведущую из штаба на аэродром.

Танк еще так и не выбрался из самолета и покорно ждал, пока японец доберется до него. Естественно, ласковыми словами своего создателя робот не встретил. Напротив, эпитеты «иуда», «Каин» и «детоубийца» были самыми ласковыми в его речи. Харакири попытался добраться до панели управления танка, тот нагло ударил его током на прощание, заставив подскочить вверх. Причем, настолько высоко, что будь в самолете члены МОКа, они непременно зафиксировали бы мировой рекорд по прыжкам в высоту. А может, сразу два.

Впрочем, японца такой демарш робота не смутил и он все-таки добрался до панели. Отключив питание центрального процессора, Харакири безжалостно вырвал из пазов материнскую плату. Несколько секунд японец грустно смотрел на взбесившееся творение собственных рук, а затем вытащил процессор и собрался бросить его на пол, но вдруг в его кармане запищал Тубик — любимый томагочи компьютерного гения. Японец улыбнулся.

— Господин Харакири, вас майор по рации вызывает, — заглянув в грузовой отсек, проговорил пилот, дыхнув на компьютерщика перегаром. — Будете говорить, или сказать, что вы полчаса назад с парашютом из самолета выбросились?

— Конечно, поговорю, пилот-сан, — вежливо ответил японец и взял из рук летчика наушники с микрофоном. — Слушаю вас, Раимов-сан.

— Что вы там возитесь, господин Харакири? — недовольным голосом поинтересовался майор. — Какие-нибудь проблемы? Бойцов на помощь послать?

— Спасибо, не надо, — отказался японец. — Танк уже отключен. Я забрал материнскую плату и снова настрою ее так, как она была первоначально задумана.

— Хорошо. Микропроцессор принесите мне, — приказал Раимов.

— А я его уже каблуком раздавил, — растерянно ответил Хиро, покосившись на пилота. Тот пожал плечами. Дескать, а я тут при чем? Я ничего не видел.

— Так принесите мне сюда обломки! — рявкнул майор. — И побыстрее, пожалуйста.

— Через минуту буду, — ответил Харакири и, отдав наушники летчику, помчался обратно в бункер.

Однако, увидев, что пилот скрылся в своей кабине, остановился и достал тамагочи из кармана. Трижды поцеловав электронную зверушку, японец вскрыл корпус, достал изнутри плату и, выдрав микросхему, безжалостно раздавил ее каблуком лакированного ботинка. Довольно улыбнувшись, японец спрятал в карман растерзанного Тубика и процессор от материнской платы отключенного танка. Лишь затем, подобрав с трапа самолета раздавленную микросхему и сжав ее в кулаке, Харакири помчался в штаб.

Раимов, довольно осмотрев бренные останки главной микросхемы Тубика, поблагодарил японца и разрешил ему уйти. Бойцов майор так же отправил отдыхать, заставив, предварительно, выгрузить из самолета арестованных пришельцев, а сам сел за стол писать в Центр рапорт о последних событиях на базе. Однако, как Раимов ни старался, в отчете командованию выходило, что есть среди «икс-ассенизаторов» один круглый идиот, подлежащий списанию. И этот пресловутый идиот — он сам!

В пятый или шестой раз переписывая рапорт, Раимов просто взвыл. Да и как тут не взвыть, когда приходится писать: «Я себе ответил… то есть, не себе, а танку, который говорил, как я… то есть, не как я, а как майор Раимов, который и есть я, но говорил я не с собой. Потому что я был не я, а запрограммированный Хиро Харакири танк. Но так как я не знал, что я это не я, я думал, что это диверсия. То есть, не я — диверсия, а диверсия в отношении меня, который говорил сам с собой…» Ну и так далее. Остальную часть доклада можно не цитировать.

В общем, дела с написанием рапорта начальству у майора не ладились, и он потихоньку начал приходить в ярость. Раимову жутко хотелось кого-нибудь убить. А поскольку подходящую жертву майор придумать никак не мог, то его мысли потихоньку стали сдвигаться в направлении суицида. И ни один психиатр не решился бы предположить, чем все это закончилось, если бы в критический момент на столе Раимова не зазвонил красный телефон. Тот самый, который обеспечивал связь с Центром. Решив, что сейчас самый подходящий момент для прошения об отставке, майор молниеносно, пока еще не передумал, схватил трубку и бодро отрапортовал:

— Майор Раимов на проводе, товарищ генерал. Причем, если вы меня немедленно куда-нибудь не переведете, то майор Раимов будет на проводе в буквальном смысле этого выражения. Где-нибудь в метре от пола…

То, что услышал Раимов после этого заявления, тоже осталось неизвестным. Однако, постояв минут пять по стойке «смирно» с телефоном у левого уха и правой рукой у козырька, майор потихоньку успокоился. А когда его собеседник вволю наговорился по поводу проводов в целом, и Раимова в частности и все-таки объяснил, зачем он на базу позвонил, майор уже выглядел, как вполне приличный офицер. Даже звездочки на погонах трястись перестали.

— Есть, товарищ генерал. Задача ясна! Немедленно приступаю к выполнению, — и, повесив трубку, Раимов бодренько завопил в микрофон, оглушая децибелами всю базу: — «Икс-ассенизаторы», боевая тревога! Готовность номер один. Всем бойцам через тридцать секунд быть в оружейной комнате!

— Так мы ж оттуда и не выходили еще! Только что с разгрузки пришли, — раздался в динамиках возмущенный голос Пацука. — Товарищ майор, скажите, что вы пошутили. Иначе я вместе с вами с ума сойду. Как вы думаете, вам со мной в одной палате понравится?

— Р-р-разговорчики! — рявкнул Раимов и посмотрел на мониторы. Бойцы, действительно, были в оружейной комнате. Причем, никто, кроме Пацука, даже бронежилеты снять не успел.

— Что-то вы долго до кубрика добираетесь, — недовольно проворчал майор. — Но раз уж вы все еще в оружейной, то жду вас в штабе через тридцать секунд. С полным комплектом боеприпасов. Бегом, марш! — и, отключив связь, принялся готовить карты. Географические, естественно. Прочие в российских войсках были под запретом.

Как Микола ни старался себя сдерживать, сколько ни пытался быть примерным солдатом, но такой подлости от командира он стерпеть уже просто не мог. Он стал вторым человеком на базе, которому в этот день кого-нибудь убить захотелось. Правда, вопрос о том, кто будет мишенью, у есаула, в отличие от его начальника, абсолютно не возникал. Ну а поскольку в армии лицензий на отстрел офицеров почему-то не выдавали, пришлось Миколе свою мечту похоронить. Хотя закапывать глубоко ее Пацук не стал, надеясь, что придет когда-нибудь и его день. Отметив память мечты десятью секундами молчания, есаул принялся натягивать бронежилет.

— Блин, по-моему, надо было Харакири попросить, чтобы он и у товарища майора пару микросхем из головы вынул, еври бади! — буркнул себе под нос старшина.

— Дурак ты, Репа, — хмыкнул в ответ Пацук. — У него и так там запчастей не хватает, а ты остатки вытащить хочешь. Наоборот, процессор от танка не давить каблуком нужно было, а Раимову вмонтировать…

— Микола! — предостерег есаула Зибцих и показал глазами на видеокамеру. Пацук в ответ лишь махнул рукой. Дескать, плевать! Все равно хуже уже не будет.

— Да перестаньте вы морщить свои белые задницы! — проверяя, как застегнуты карманы и пряча под китель свисток, проговорил Кедман. — Это же классно, когда вернувшись с одного задания, сразу отправляешься на другое. Даже соскучиться не успеваешь! Это как в баскетболе. Только завершил атаку, перехватываешь передачу противника и в отрыв. А потом сверху в кольцо мяч вколачиваешь и снова готовишься атаковать…

— Серый, напомни мне, пожалуйста, что при первой возможности нужно одного афро-еврея пристрелить, — попросил у старшины Пацук и, не дожидаясь ответа, вышел из оружейной.

Капрал вопросительно посмотрел на Шныгина, не понимая, чем так обидел Пацука. А Сергей в ответ лишь развел плечами — дескать, о вкусах не спорят — и поспешил следом за Миколой в штаб. Раимов встретил бойцов в радостном возбуждении и даже не стал отчитывать американца, явившегося на сбор последним. Пацука это, естественно, не обрадовало, и есаул не преминул заметить, что будь он сам на месте Кедмана, то парочку нарядов точно бы схлопотал. Однако, к удивлению Пацука, майор и на это заявление никак не отреагировал. Вместо того, чтобы заставить солдат соблюдать субординацию, Раимов радостно провозгласил:

— Агенты, сегодня нам, первым в истории человечества, предоставляется шанс ступить ногой на вражескую базу инопланетного агрессора. Мы должны не ударить в грязь лицом и показать пришельцам, что можем не только обороняться, но и атаковать…

— Так вы с нами летите? — обрадовано полюбопытствовал есаул. — Репа, напомни, пожалуйста, что у меня сегодня будет две мишени…

— Какие мишени? О чем ты говоришь? Куда я лечу? — оторопел Раимов, а затем заорал:

— Р-р-разговорчики в строю! Агент Пацук, еще одна такая выходка, и переведу тебя из есаулов в хорунжие, — майор запнулся. — Кто-нибудь скажет, это повышение или понижение?

Ответа на этот вопрос не последовало. Четверо подчиненных Раимова промолчали потому, что не знали ответа, а Микола ничего не сказал из корыстных побуждений. Все-таки приятно поставить командира в тупик. Пусть и в такой мелочи. Майор недовольно посверлил глазами Пацука, но поскольку того можно было продырявить только инструментом с победитовой насадкой, пришлось Раимову остановить сверление, чтобы глаза не сломать.

— В общем, так… Слушайте боевую обстановку, — решил сразу перейти к сути майор. — Наши самолеты-разведчики установили, что в районе Южного полюса находится наземная база пришельцев. НАСА провела сканирование этого района и подтвердила данные разведки. Нам предоставляется уникальный шанс захватить один из опорных пунктов пришельцев на Земле. Задание будет нелегким, так как база, наверняка, охраняется не хуже нашей. Однако я думаю, что вам по плечу выполнить его. Предупреждаю, что в этот раз не имеет значения, возьмете вы пришельцев живыми или мертвыми. Главной вашей задачей будет являться захват командного пункта базы, где наверняка есть компьютер со сведениями о родной планете пришельцев или об их штаб-квартире в Солнечной системе. Повторяю, захват командного пункта базы — это конечная цель. Все остальное, даже зачистка, значения не имеет. Нам нужен лишь компьютер пришельцев. Задача ясна?

— Так точно! — дружно рявкнули в ответ «икс-ассенизаторы». И даже Пацук, мгновенно прикинувший, сколько при таком задании от командования полезных вещей на вражеской базе можно добыть, заметно воодушевился. Что и не удивительно! Все-таки даже медведю в цирке выступать приятно, когда он знает, что за свою работу будет вознагражден.

— Ну что же, тогда с богом! — подвел итог своей речи майор. — Да, по пути в Антарктику у вас будет трехминутная посадка на подмосковный военный аэродром. Получите супер-современные термокостюмы, чтобы у пингвинов в гостях не замерзли!..

Все было точно так, как и обещал майор. Через пару часов после начала полета самолет совершил посадку на военном аэродроме, где бойцов уже ждала запечатанная коробка, сиротливо торчавшая прямо на взлетной полосе. Вокруг не было ни души, но по распоряжению Раимова Кедман все-таки был в маске когда забирал коробку в самолет. А затем пилот вывел воздушный танк в стратосферу и буквально за считанные часы пересек земной шар из конца в конец. Пацук даже не поверил, что они так быстро до Антарктиды долетели, и сомневался до тех пор, пока не наткнулся на стаю пингвинов, бесцеремонно обругавших незваного гостя матом. Естественно, на своем, пингвиньем языке. На Миколу их крики, что тоже естественно, не подействовали, и есаул даже решил взять пингвинье яйцо на память. Однако почти сразу от этой мысли отказался.

Все-таки такой сувенир мог очень быстро испортиться, а Миколу после службы никто с тухлыми яйцами домой бы не пустил.

Впрочем, долго расстраиваться есаулу не пришлось. Впереди его ждала вражеская база, внутри которой полезных вещей должно было быть куда больше. Пацук даже быстрее всех рванулся вперед, нарушив уже сложившуюся традицию пропускать перед началом боя в авангард Кедмана и старшину. Впрочем, мчался впереди отряда Пацук не долго. Едва поднявшись на первую горку, Микола застыл.

— Мама моя, ридна Украина! — удивленно пробормотал он. — Это и есть вражеская база?

Шныгин, поднявшийся на горку следом за украинцем, тоже замер, удивленно глядя вниз. А чуть позже и остальные «икс-ассенизаторы» разделили их удивление. Внизу, под ослепительно-белой снежной горой, была изумительная смесь весеннего половодья в деревенском коровнике, окрестностей пригородного химзавода до единственного за последнюю пятилетку субботника и натюрморта, нарисованного неизвестным художником во время пира камчатских эскимосов с полинезийскими людоедами в честь дружественного визита босса колумбийской наркомафии. И весь этот живописный пейзаж простирался минимум на пару километров. Ну а дальше высились несколько высоченных пирамид, напоминавших многократно увеличенные коровьи лепешки, присыпанные сверху бараньим горошком. И для завершения картины стоит добавить, что запах над этим местом стоял настолько впечатляющий, что даже мощные фильтры шлемов «икс-ассенизаторов» отказались работать, объявив бессрочную забастовку. Пришлось бойцам переходить на автономный кислородный режим.

— Это база пришельцев? Тут нам следует искать центральный компьютер? — откашлявшись, поинтересовался шокированный увиденным Кедман. — Вы как хотите, а я туда не пойду!

— Да перестань ты морщить свою афро-еврейскую морду! — передразнил американца Пацук. — Тут же, как в баскетболе. Не успеешь вытащить башмак из одной кучи дерьма и сразу вгоняешь его в другую, — капрала от этих слов перекосило, а Микола постучал по шлему с той стороны, где был микрофон. — Шеф, напомните мне, разве в ваше возвышенной речи вы упоминали, что сегодня урожай сельдерея нам придется собирать на главной мировой помойке?

— Я и без тебя, Барсук, вижу, в каком приятном месте вы оказались, — недовольно буркнул в ответ майор. — В моих данных о мусорке ничего не сказано. Вход во вражескую базу через триста метров к югу. И не стойте тут, как стадо тюленей около тонущего «Титаника»! Марш бегом вперед. И без разговоров! А то перекосило всех, как филологов на экскурсии в анатомичке. В атаку на сельдерей, говорю. Или сейчас на брюхе ползти заставлю.

Первым, к удивлению остальных бойцов, приказ командира исполнил Ганс Зибцих. То ли у немца боевой дух выше, чем у его сослуживцев был, то ли он просто слепо приказам привык следовать, или грязь настолько не любил, что просто считал своим долгом вычистить девственно-чистые снега от такого огромного количества мусора, «икс-ассенизаторы» так и не узнали. Но как бы то ни было, ефрейтор бросился вниз первым и не остановился даже тогда, когда по колено ушел в инопланетные отходы. После этой выходки ефрейтора остальным ничего другого не оставалось, как последовать за ним.

Однако, почти у того места, где должен был находиться вход на базу пришельцев, все встало на свои места. Шныгин с Кедманом вышли вперед и знаком приказали остальным остановиться. Зибцих, Сара и есаул тут же расположились треугольником, беря под контроль всю линию горизонта, а старшина с капралом начали осторожно прочесывать окрестности, отыскивая какой-нибудь люк. Наткнулся на него Шныгин и тут же свистом подозвал к себе Пацука. Остальные вновь образовали треугольник, однако в этот раз двое бойцов находились прямо в его центре, а не за пределами гипотенузы.

— Сможешь открыть? — поинтересовался у Пацука старшина, показав на инопланетный люк, удивительно похожий на диафрагму фотоаппарата. Микола отрицательно покачал головой.

— Открыть не смогу, — ответил он Шныгину. — А вот взорву запросто!

Не теряя больше ни секунды на разговоры, есаул принялся виртуозно укладывать взрывчатку на люк так, чтобы выворотить из него один сегмент диафрагмы. До самого последнего момента Шныгин стоял у него за спиной, держа лазерное ружье навскидку, чтобы в случае появления пришельцев на поверхности, немедленно прикрыть есаула огнем. Однако противник так и не показался, вновь не дав старшине испробовать новое оружие в бою.

— Мальчики и девочки, смотрите на работу виртуоза, — закончив минирование, самодовольно заявил Пацук и, отступив на шаг, нажал кнопку дистанционного взрывателя.

К удивлению «икс-ассенизаторов», болтливый украинец оказался в высшей степени профессионалом подрывного дела. Положенная им взрывчатка детонировала так, что ни шума, ни вспышки практически не было, а намеченный сегмент аккуратно провалился вниз, оставив после себя почти ровные края. Впрочем, аплодировать есаулу и устраивать ему овацию времени не было. Шныгин с Кедманом мгновенно оказались у края отверстия и, вскинув автоматы, осветили колодец входа фонариками, прикрепленными снизу к стволам винтовок. К их удивлению, ничего, даже отдаленно напоминавшего ступеньки, в переходном отсеке вражеской базы не было. А внизу виднелся точно такой же сегментный люк, на поверхности которого лежала взорванная Миколой секция.

— Енот и Рысь, остаетесь сверху. Будете следить, чтобы сельдерей в дыру не свалился, если его кто-нибудь сверху выбросит, — тут же скомандовал Раимов, прекрасно видевший всю картинку происходящего у себя на мониторах. — Слон с Медведем стерегут нору, а Барсук забирается внутрь и еще одну дыру прогрызает. Марш-марш!

Шныгин тут же отстегнул от пояса моток тонкой, но очень прочной веревки и бросил один конец есаулу. Микола пропустил его через карабин на поясе и, сбросив вниз, начал спускаться, прикрываемый сверху Кедманом. Старшина отступил на пару шагов и держал есаула, пока тот не оказался на поверхности нижнего люка. А когда Микола закончил минирование, несколькими мощными рывками вытащил его на поверхность.

— Слухай, Медведь, — хлопнул его по плечу есаул. — У меня дома, на хуторе, братишка колхозный трактор в болоте утопил. Может, после дембеля, приедешь ко мне? Трактор из болота вытащишь, а я тебя горилкой буду поить, сколько хочешь… Пока бутылка не кончится.

— Отставить болтовню! — рявкнул майор. — Барсук, почему вход в нору еще не прогрызен?

— Так уже! — пожал плечами есаул и нажал на кнопку. Послышался глухой взрыв, земля слегка дрогнула, и над верхним люком показался небольшой дымок.

Кедман, после появления есаула на поверхности отступивший от края колодца на пару шагов, тут же вернулся назад и почти без паузы швырнул вниз, одну за другой, три гранаты со слезоточивым газом. Шныгин, бросив веревку Зибциху, спрыгнул вниз и застыл у края второго отверстия. Через пару секунд рядом с ним оказались Кедман и есаул. Старшина глубоко вздохнул, словно собирался нырнуть под воду, и прыгнул в неизвестность, в утробу инопланетного бункера.

Перекатившись к стене, Шныгин скинул винтовку, да так и застыл. То ли у инопланетян системы вентиляции оказались куда мощнее земных, то ли они свои помещения защищали каким-то неизвестным способом, но внутри бункера, состоявшего из одной-единственной комнаты, никакого дыма не было. Зато был пришелец. Тоже один-единственный, похожий на помесь таракана с гориллой, обученной ходить исключительно на задних лапах. Несколько мгновений пришелец и землянин смотрели друг на друга, а затем, когда внутрь бункера свалился еще и Кедман, жвалоподобные челюсти инопланетянина щелкнули, и он свалился на колени. Ударившись об пол головой с такой силой, что на твердом покрытии появилась вмятина, пришелец что-то затараторил на непонятном, щелкающем языке.

— О, боги небесные, три штамбрукера и контейнер скуубы вам в протянутые ладошки, — послышался в наушниках механический голос универсального переводчика. — Чем ничтожный кристаллид заслужил ваше божественное появление на подотчетной ему свалке мусора? Или я прогневил вас? Тогда делайте со мной, что хотите, только прошу нижайше, пимбу за хумайкеры не заламывайте!

— Вот ее мы тебе туда и заломим, блин, еври бади! — отойдя от секундного оцепенения, пообещал пришельцу Шныгин и аппарат послушно все перевел. — Отвечай, морда протокольная, где центральный компьютер? Кто еще есть на базе?

— Центральный компьютер в красном углу, как и полагается, о, небесные. Даже информация о последних завозах уже в него внесена! — проговорил инопланетянин. — А в сторожке кроме меня никого нет и быть не может. Все здесь строго в соответствии с приказами руководства…

— Так, Медведь, хватит болтать! — раздался у Шныгина в наушниках голос командира. — Хватайте, вместе со Слоном, этого уродца, и марш наверх. Барсук, демонтируй вражеский компьютер. Уходим отсюда к чертовой матери, пока сверху вам на голову целая армия не свалилась. Вы еще к глобальным конфликтам не готовы!

— Как скажете, шеф, — пожал плечами старшина и, подойдя к коленопреклоненному кристаллиду, пнул его носком башмака. — Вставай, урод. Ты арестован…

Глава четвертая

Все еще Земля, но это не надолго. Год тот же, но уже не кончится. Подземелья колхоза «Красное вымя», пока еще не открытые для экскурсий. Время местное, плавно перетекающее в любое другое. По выбору.

В последние несколько дней на базе «икс-ассенизаторов» творилось такое, с чем ни торги на Нью-йоркской фондовой бирже, ни перебранка на одесском базаре, ни митинг коммунистов на Красной площади сравниться не могли. На базе все было перевернуто вверх дном, ее немногочисленные обитатели метались из комнаты в комнату так, что казалось, будто их минимум в пять раз больше положенного, а Раимов не переставая голосил, успевая отдавать три-четыре приказа одновременно. В общем, атмосфера внутри бункера максимально приблизилась к микроклимату уездной психбольницы, что уже не раз и предсказывал Пацук.

А все началось почти сразу после возвращения «икс-ассенизаторов» с последнего задания. Сначала, почти на подлете к базе, взбесился кристаллид. До этого момента пришелец не оказывал никакого сопротивления аресту и тихо-мирно лежал себе в специальном контейнере, а затем вдруг сообразил, что его захватили в плен земляне, и поднял бучу. Во время своего бунта кристаллид едва не разворотил контейнер, и предотвратить его побег удалось лишь тогда, когда сверху мини-тюрьму бойцы обвязали стальными тросами.

Ну а причиной подобной смены настроения пришельцев было то, что инопланетянин понял свою ошибку. Как выяснилось позже, раса кристаллидов была искусственно выведена некими существами, называемыми «небесными». Пойманный землянами индивидуум никогда не видел своих творцов и, как большинство его собратьев, служил простым смотрителем на городской свалке. Ну а так как данный кристаллид, ввиду удаленности подотчетной ему территории от населенных пунктов землян, никогда и с людьми не встречался, то не удивительно, что он перепутал одних с другими. Ну а когда пришелец понял свою ошибку, исправить что-либо было уже поздно. Впрочем, его попытка освободиться оказалась не самой худшей, и доктор Гобе, оценивавший способности инопланетян по десятибалльной шкале, поставил кристаллиду твердую семерочку.

Стоит также сказать, что французу, как он ни старался, скрестить один вид пришельцев с другим не удалось. Как и не удалось вытянуть из них информацию о «небесных» — создателях прочих видов и, судя по всему, главных противниках землян в войне за независимость планеты. Однако кое-какие положительные результаты исследования Гобе все же принесли. Например, доктор узнал, что толпотоиды были созданы исключительно в качестве чернорабочих. А их высокая способность ментального контроля над людьми объясняется лишь тем, что телепатический дар у толпотоидов был искусственно развит для лучшей связи с хозяевами. Люди для этих же целей используют радио, телефон или, в крайнем случае, обычный рупор.

Мурланты, напротив, почти лишены возможности передавать мысли на расстояние. Во-первых, из-за того, что мыслей, как таковых, у этого вида практически не наблюдалось. А во-вторых, такое качество, как способность думать, мурлантам и не требовалось. У инопланетян они являлись чем-то похожим на земные органы правопорядка. А мозги, согласитесь, рядовым милиционерам не нужны! На небольшой период времени, в процессе эволюции от милиционера к следователю, некоторая необходимость в сером веществе, конечно, появляется, и земные правозащитники искусственно развивают интеллект. Это удается, конечно, не всем, но отдельные случаи в правоохранительных органах независимыми экспертами все же наблюдались. Но затем, при переходе от следователя к начальнику отдела, потребность в здравомыслии вновь отмирает, что ведет к обратному процессу.

Но это у землян! А сотрудники инопланетных органов правопорядка, мурланты то бишь, изначально создавались так, что эволюционировать были не способны. Этим несчастным созданиям всю жизнь суждено было быть рядовыми ППС, так и не познавшими до самой смерти вкуса повышения. Поэтому способность к телепатии им не требовалась. Зато мурланты нуждались в крепкой броне, коей и служила зеленым уродцам их кожа. А костюмы лишь усиливали пуленепробиваемость, лазеронепрожигаемость и так далее.

Существа с шарами вместо ног, которых бесхитростно назвали «летунами», были так же низшим классом искусственно созданных существ. В земной иерархии они бы оказались где-то между грузчиками, официантами, лаборантами и прочей мелюзгой, так как в их функции входила в первую очередь транспортировка грузов со складов на транспорты, доставка этих припасов к столам «небесных» и, в исключительных случаях, мелкий ремонт. Сантехники, например. Некоторые из захваченных особей, конечно, сталкивались со своими создателями. Но когда Гобе просил их описать «небесных», летуны просто закатывали глаза и начинали мелко трястись. Доктор так и не понял, что эта реакция означала — религиозный экстаз или животный ужас.

На вопрос о том, зачем пришельцы прибыли на Землю, ответ был одинаков у всех инопланетных существ: «за скуубой!» Однако, как француз ни бился, какие морально-психологические пытки не применял, выяснить, что это за «скууба» такая, ему не удалось. Произнеся это слово, инопланетяне впадали в состояние, близкое к тому, которое возникало у летунов при упоминании «небесных». Правда все пришельцы, как один, сказав «скууба», начинали причмокивать губами, из чего доктор сделал вывод, что оное вещество является для инопланетян лакомством. Причем таким, какого больше нет нигде во вселенной.

Большего доктору Гобе узнать у инопланетян ничего не удалось. Зато кое-что смогли узнать «икс-ассенизаторы». Правда, не о пришельцах, а о самом докторе Гобе. Микола Пацук, отличавшийся куда более неуемным, чем у остальных «икс-ассенизаторов» нравом, сразу после полета в Антарктиду потребовал немедленного выяснения, что за художник разрисовал бойцам вязаные маски. И тут же выяснилось, что эти художества — дело рук француза. Доктор, видите ли, хотел проверить, насколько хорошо бойцы стали ассоциировать себя со своим позывным, а так же думал своей мазней поднять боевой дух агентов.

— Я вам впредь запрещаю проводить подобные эксперименты без согласования со мной! — рявкнул на француза майор. — Боевой дух он хотел поднять! Да у меня бойцы из-за этих рисунков чуть друг друга не перебили.

— Вот как? — ничуть не смутился Гобе. — Интересная реакция. Нужно будет изучить ее на досуге.

— Товарищ майор, а можно я сейчас эту реакцию прямо на докторе продемонстрирую, — попросил Раимова старшина. И получив отказ, грустно вздохнул. — Жаль. А то нам всем, для общего образования, было бы полезно посмотреть, как ведет себя ученый человек в условиях армейской казармы, блин, еври бади!

Однако командир всеобщее стремление подчиненных к знаниям, сформулированное старшиной, поддержать отказался. Вместо этого он позволил провокатору-Гобе легко и беспрепятственно уйти. Радости у «икс-ассенизаторов» такое решение майора, конечно, не вызвало, но спорить с ним никто не стал. Не положено. А к тому же француз еще мог бойцам пригодиться. Что он и доказал, едва не доведя до сумасшествия «икс-ассенизаторов» на ближайшем занятии по психологической подготовке.

Деяния Харакири и Зубова до поры до времени были менее заметны, чем результаты исследований доктора. Японец после демонтажа излишне разросшегося танкового ума надолго заперся в лаборатории и не показывался оттуда даже для приема пищи. Разве что выбирался изредка к транспортной «летающей тарелке», проводил внутри нее пару часов и вновь возвращался в лабораторию.

Ну а про Стоматолога и вовсе говорить нечего. Люди так же любили его общество, как он обожал их. Профессор и до начала всеобщей суеты крайне редко появлялся в тех местах, где обычно бывали бойцы. А после того, как на базе начался аврал, Зубов и вовсе словно сквозь землю провалился. Зато, когда вышел, шокировал всех! Мало того, что профессор полностью раскрыл секрет инопланетного топлива, которое сам же назвал «эллериумом», так он еще и разложил по полочкам принципы движения инопланетных космических кораблей, разработал новейшую систему управления полетами и создал нечто невообразимое — энергоскафандр.

Правда, изобразил свое изобретение Зубов в виде чертежей и формул, что, естественно, произвести впечатление на спецназовцев не могло. Но зато когда первые пять скафандров собрали из частей, изготовленных в различных лабораториях земного шара, «икс-ассенизаторы» были в шоке. Энергоскафандр весил чуть более трех килограммов, но мог выдержать давление в несколько тысяч атмосфер, прямое попадание из лазерной винтовки, функционировал в безвоздушном пространстве и, вдобавок ко всему, позволял бойцам подниматься на двадцатиметровую высоту без каких либо дополнительных приспособлений. Ну а большинство чудесных функций нового изобретения стали возможными благодаря именно тому, что Зубов сумел наладить контроль за энергией, выделяемой эллериумом. Десять граммов этого вещества стали основной движущей силой скафандра и обеспечивали его невосприимчивость к многим внешним воздействиям.

Кроме этого, новая броня «икс-ассенизаторов» позволяла им передвигаться по воздуху, обеспечивала суточным запасом кислорода, воды и питания, имела средства связи, способные работать напрямую через любые спутники, и вообще, могла заменить бойцам жилой дом. Разве что телевизора не имела. И то после вмешательства Харакири и установлении в шлемах новых компьютеров «икс-ассенизаторы» и без телевидения спокойно могли обойтись. Новые технологии позволяли бойцам проецировать на внутреннюю часть прозрачного забрала любую информацию, которую только можно было выловить в эфире.

Естественно, подобное изобилие открытий свалилось на ученых не само по себе. Конечно, они немало потрудились, работая над образцами инопланетных технологий, добытых «икс-ассенизаторами» во время боевых операций, но свести воедино многочисленные озарения специалистам удалось лишь после того, как на базу был доставлены совершенно целая «летающая тарелка» и функционирующий компьютер из Антарктиды, бессовестно превращаемой пришельцами в галактическую свалку. Первое приобретение позволило усовершенствовать навигацию, в первую очередь, применимую при космических перелетах. А вот координаты главной вражеской базы, расположенной за пределами Земли, на обратной стороне Луны, если быть точным, Харакири узнал из отчетов о приеме груза, содержащихся в компьютере кристаллида. Последнее и стало главной сенсацией.

Конечно, японец ничуть не сомневался, что и в навигационной системе захваченной «летающей тарелки» подобные координаты присутствовали, но извлечь их компьютерщику никак не удавалось. Конструкторы этого космического корабля, видимо, учитывая крайнюю тупость летунов, настроили навигационную систему так, что вернуться обратно на «летающей тарелке» можно было, нажав одну-единственную кнопку. Посылать «икс-ассенизаторов» в неизвестность никто не хотел. А для того, чтобы извлечь из бортовых компьютеров координаты конечной точки путешествия, у Харакири могли уйти целые годы. Вот тут и помогло борцам с инопланетным нашествием то, что удалось крайне оперативно захватить компьютер кристаллида. Причем, целым и невредимым. А уж расшифровать отчеты, содержащиеся там, смог бы и любой заурядный бухгалтер. Если бы его, конечно, кто-нибудь обучил клинописи пришельцев.

Все руководство проекта, включая и генералитет из Центра, понимало, что успешной атака вражеской базы может быть только в случае внезапного и решительного удара. Медлить было нельзя, и самые горячие головы даже предлагали послать «икс-ассенизаторов» в бой, не дожидаясь окончания работ по модификации навигационной системы захваченной «летающей тарелки» и изготовлению энергоскафандров. Однако Харакири удалось предоставить убедительный отчет о том, что межпланетные мусоровозы с грузом чужеземных отходов прибывают в Антарктику только раз в неделю. А это означало, что по крайней мере несколько дней форы у землян было. Вот это время и было потрачено на подготовку «икс-ассенизаторов» к штурму базы инопланетян.

Все пятеро агентов были оснащены энергоскафандрами соответствующих размеров. И если мужчины потратили немало времени на попытки проделать хоть какую-нибудь мизерную дырку в своих новых защитных доспехах, то Сара, чутьем женщины понимая бесполезность этого занятия, в основном крутилась у зеркала. И все из-за того, что тупоголовые дизайнеры скафандров не додумались до того, чтобы внести какое-то различие в конструкции мужских и женских доспехов. В итоге получилось, что Сара в энергоскафандре уже не казалась себе женщиной, но еще и не была мужчиной, дотягивая, в лучшем случае, лишь до дистрофичного подростка. Что радовать девушку, естественно, не могло.

— Говорю, товарищ майор, оставьте агента Штольц на базе, — в очередной раз посмотрев на то, как Сара крутится у зеркала, потребовал от командира Пацук. — Вона ж там не воевать с пришельцами будет, а спрашивать у каждого инопланетянина, встреченного на пути, идет ли ей новый защитный шлем!..

— Прекратить разговорчики, агент Пацук! — мгновенно пресек все нездоровые настроения в команде Раимов. — Поймете вы все когда-нибудь, что являетесь одной командой, или нет? Запомните, что на базе вы окажетесь одни в окружении, может быть, сотен пришельцев, вооруженных до зубов. Чтобы выжить и победить, вы, все пятеро, должны стать единым организмом. А вы тут лаетесь друг с другом каждые две минуты, мать вашу в собачий питомник бультерьером!..

Неизвестно, пристыдил ли майор этой речью Пацука, или тот просто решил приберечь свое остроумие для более благодарной аудитории, но цепляться к Саре есаул перестал. Правда, единым организмом с девушкой они, по понятным причинам, не стали. Но то, что перестали грызться друг с другом, было уже большим плюсом в плане общего сплочения коллектива. Правда, до начала операции есаул и Штольц друг другу и десятка слов не сказали, но на такие мелочи уже никто внимания не обращал!

Наконец, час «икс» настал. Едва бойцы закончили завтрак, как майор включил сигнал тревоги, вынудив всю пятерку пулей нестись в оружейную комнату. Сам Раимов, естественно, стоял на одном месте с секундомером в руках и, удовлетворившись той скоростью, с которой экипировались бойцы, вызвал их в штаб. Ну и обойтись без торжественной речи перед застывшим по стойке «смирно» строем майор, конечно же, не мог.

— Бойцы, настал самый важный момент в истории Земли! — с должным пафосом провозгласил Раимов. — Сегодня мы начинаем операцию, от которой зависит судьба человечества. Чтобы раз и навсегда поставить зарвавшихся инопланетян на место, вы должны сегодня уничтожить их базу и прекратить агрессию против нашей планеты. В ваших руках находится…

— Лазерное оружие, — даже в такой торжественный момент Пацук не мог не перебить командира. — Товарищ майор, мы уже все это сто раз слышали на психологическом тренинге у Инквизитора. Сколько ж можно нам мозги промывать? А то воно ж знаете, как бывает, когда людям на темечко капают?..

— Отставить разговорчики, агент Пацук! — рявкнул Раимов, и неожиданно для бойцов вдруг шмыгнул носом. — Волнуюсь я за вас, детки мои. Будь моя воля, никогда бы вас не послал на эту проклятую базу, а нанес бы по ней ракетно-ядерный удар. Или начинил бы эту «летающую тарелку» ураном и отправил бы ее бандеролью на Луну. Но начальству, видите ли, технологии, информация нужны. Вот и бросают вас черт знает куда, детки мои, — и, устыдившись минутной слабости, тут же приказал сам себе: — Отставить разговорчики! В общем, бойцы, ваша задача — уничтожить базу пришельцев, захватив с нее все, что можно. Я верю, что вам это по силам. Вперед. И да хранит вас Аллах!

— А если у некоторых с Аллахом нелады? — наивно поинтересовался Микола. — У агента Штольц, наверняка, из-за Палестины найдется для него парочка ласковых слов…

— Ну, Пацук, вернешься с задания!.. — в бешенстве заорал майор и тут же оборвал себя. — А-а, ладно! Вы только вернитесь. Все!

Больше Раимов ничего не сказал. Отдав приказ выдвигаться на аэродром, майор отвернулся, и до самого подлета к Луне «икс-ассенизаторы» не услышали от него ни слова.

В захваченную «летающую тарелку» бойцы входили с некоторым опасением. Все-таки необычная геометрия корабля пришельцев, как внешняя, так и внутренняя, не внушала уверенности в благополучном окончании перелета. Однако, увидев в кабине пилотов знакомую рожу летчика с родного самолета, «икс-ассенизаторы» успокоились. Все, за исключением старшины.

— Вот, блин, додумались этого алкоголика за штурвал посадить! — простонал Шныгин и погрозил пилоту кулаком. — Смотри, если расшибешь нас, я с того света вернусь и буду твоей персональной белой горячкой, пока ты ко мне не присоединишься.

Летчик, решив не вступать с истосковавшимся по алкоголю старшиной в бессмысленную дискуссию, поспешил скрыться в кабине пилотов, переоборудованную под нужды землян. Три раза проверив, насколько хорошо заперта дверь, пилот, следуя устоявшейся привычке, приказал пассажирам пристегнуть ремни и пожелал счастливого полета. И лишь затем запустил двигатели.

К удивлению бойцов, перелет от Земли до Луны на инопланетном корабле занял куда меньше времени, чем предыдущий рейс колхоз «Красное вымя» — Южный полюс. За весь путь никаких происшествий не случилось, кроме того, что Кедману так и не удалось побриться, поскольку в состоянии невесомости оная операция была строжайше запрещена. Зибцих не смог почистить оружие. Но не из-за невесомости. А потому, что в лазерном ружье чистить просто было нечего. Ну а то, что Миколе не пришлось физиономию гримировать, а старшине не удалось поспать, так как из-за отсутствия ярко выраженного низа и верха Сергея замучила бессонница, можно было и не считать. Хотя то, что во время полета бойцам не удалось осуществить практически ни одной операции из тех, что они считали счастливой приметой, уже можно было считать плохим предзнаменованием. И для того, чтобы хоть как-то разогнать мрачные предчувствия, Кедман выдал такое соло на свистке, что даже у пилота заложило уши.

— Засунуть бы тебе эту сопелку туда, где желудок начинается. Причем, с любого конца, по выбору, — выругался Микола, но никто, даже Сара, в этот раз его ворчание не принял всерьез.

Из-за отсутствия в корабле пришельцев каких-либо подобий иллюминаторов полюбоваться красотами открытого космоса бойцы смогли только после посадки. Но перед этим им пришлось пережить хорошую встряску. В буквальном смысле этого слова. Пилот, не обученный приземлению, а точнее, прилунению в условиях пониженной гравитации, с такой силой опустил корабль на поверхность естественного спутника Земли, что тот отскочил обратно почти на двести метров. Во время этого удара Шныгина, пренебрегшего просьбой пилота пристегнуть ремни, вышвырнуло из кресла. Пацук клацнул зубами так, что искры из глаз посыпались, а Кедман едва не проглотил свисток, который с самого начала прилунения держал в зубах. На счастье. Остальные «икс-ассенизаторы» отделались легким испугом, так как строго соблюдали технику безопасности.

Запомните это, дети!

— Мужики, этого извозчика сразу убить, или подождем, пока он нас домой привезет? — поинтересовался Шныгин, поднимаясь с пола.

— Лучше сразу, — посоветовал Пацук. — А то если воно ж нас так сажать на Землю будет, то мы не вверх, а вниз на двести метров уйдем. Кто же потом такую могилку засыпать возьмется?

— Типун тебе на язык! — рявкнул Кедман. — Кто же перед заданием о могилах говорит?!

— Внимание, зверинец! — не дав капралу договорить, раздался в наушниках голос майора. — Через несколько секунд прибываете на место сбора сельдерея…

— Спасибо, товарищ майор, что вовремя оповестили! — съязвил Пацук, однако Раимов на его реплику никак не отреагировал.

— …Проверить снаряжение и убедиться, что пробирки воздух не пропускают, — закончил фразу майор, и лишь затем пообещал есаулу: — Барсук, я тебя точно за твой длинный язык на месяц в клетку посажу. С собаками!

— Что это у нас шеф сегодня притормаживает? — ехидно поинтересовался в ответ Микола. — Не выспался, мабуть?

— Нет, с шефом все нормально, — ответил вместо майора умный Зибцих. — Просто радиосигнал от Земли до Луны несколько секунд идет. Поэтому и кажется, что шеф немного не в себе.

— Отставить разговорчики! — скомандовал Раимов, абсолютно подтверждая слова ефрейтора. — Закупорить пробирки и приступить к выполнению задания.

— Да про какие пробирки шеф все время говорит? — удивленно поинтересовался у Шныгина капрал, но вместо Сергея ему ответил Пацук.

— Нет, Джонни, я ошибался, — признался есаул американцу. — Ты точно не еврей. Ты бабуин! Тупой потому что очень, — и постучал капрала по откинутому шлему. — Вот пробирка, идиот! И именно из нее тебя и вывели, а не естественным способом на свет произвели…

— Прекратить трепотню в эфире! — рявкнул майор, но к тому моменту, как радиосигнал с базы достиг Луны, Микола уже вдоволь наговорился. — Бегом марш на выход!

Бегом не получилось. То есть, кое-кто, конечно, побежал, но ничего хорошего из этого не вышло. Сара Штольц, резко вскочив с кресла, из-за пониженной силы тяжести настолько далеко пролетела вперед, что благополучно спикировала над головой Шныгина и врезалась в живот есаулу. И только благодаря энергоскафандру Микола обошелся без переломов, а девушке удалось выслушать в свой адрес несколько особо остроумных выражений. В противном случае Пацук бы не ругался, а тихо и мирно стонал.

Как и предполагало командование, «икс-ассенизаторов» пришельцы не ждали. Поблизости от места посадки космолета, не было заметно никакой активности, и лишь метрах в трехстах впереди, на крыше странной конструкции, напоминающей пятиугольную трансформаторную будку, сверкали разноцветные огоньки. Все остальное пространство обратной стороны Луны, согласно установившемуся там испокон веков порядку, было погружено во тьму — спутнику Земли, видите ли, лень было поворачиваться этим боком к Солнцу!

— Ой, смотрите, какие тут звезды крупные и красивые, — невольно восхитилась Сара, едва успев выбраться из переходного отсека «летающей тарелки» на поверхность Луны.

— Шеф, может быть, вернем Рысь обратно в зверинец, пока не поздно? — взмолился есаул. — А то я боюсь, пока она по сторонам таращится, весь сельдерей разбежится.

Ответом Пацуку было гробовое молчание в эфире. Раимов, видимо, решил никак не реагировать на вопли есаула, чтобы не накалять и без того напряженную обстановку, а Сара посчитала ниже своего достоинства ввязываться в пререкания с украинцем. Поэтому ничего и не сказала, лишь опалив Миколу испепеляющим взором. Пацук, естественно, оного взгляда за забралом шлема не увидел, зато почувствовал его всей шкурой. Из-за чего и решил не развивать свою мысль.

Кроме вышеупомянутой трансформаторной пятиугольной будки, никаких искусственных сооружений поблизости не наблюдалось. Было очевидно, что это строение и является входом в подземный, а точнее, подлунный бункер пришельцев, и бойцы осторожно направились к нему. Метров через сто «икс-ассенизаторам» удалось-таки приспособиться к уменьшенной силе тяжести, и к переходному отсеку они подошли уже без скачков на несколько метров от поверхности малой планеты. Шныгин и Кедман, как и положено авангарду, заняли позиции непосредственно у входа на инопланетную базу. Зибцих с Сарай остались чуть позади, причем, сержант прикрывала Миколу, а ефрейтор держал под наблюдением пространство, оставшееся у бойцов за спиной. Но, хоть Ганс и обладал отличным зрением, заметить, как от космолета отвалилась часть обшивки, он не сумел.

— Хлопцы, дверь, наверное, рвать придется, — проговорил Пацук, который, как и положено подрывнику и специалисту по проникновению на объекты, пытался понять, как пробраться внутрь вражеской базы. — Рискованно, конечно, поскольку сильный выброс газов может быть, но иного выхода я не вижу.

— Тогда, рви, — пожал плечами старшина. — Не сидеть же нам здесь до тех пор, пока какой-нибудь сельдерей войти или выйти надумает.

— Отставить! — как и положено, с небольшим запозданием, скомандовал майор. — Наш Заяц только что передал мне, какой «сим-сим» дверь в нору открывает. Запоминайте! Сначала нажмите крестообразную фигулинку на пульте, затем надавите на параллелепипед в нижнем углу. Потом три раза стукните по спиральной хреновинке и ждите. Дверь сама и откроется.

— А может, все-таки лучше за веревочку дернуть? На связке гексагеновых шашек? — поинтересовался Пацук и, выслушав в свой адрес немало лестных эпитетов, сделал то, что рекомендовал майор. И дверь, действительно, открылась.

Шныгин первым нырнул в переходной отсек. Перекатившись через голову, старшина принялся искать глазами вторую дверь, однако ее не было! Как не было и вообще никаких признаков того, что из пятиугольного трансформатора существует какой-нибудь второй выход. И все же старшина решил рискнуть. Как-то же пришельцы базы внутрь попадали?! Значит и люди должны были пробраться тем же путем!

— Все чисто! Ко мне, — скомандовал Шныгин, и прежде, чем двери переходного отсека успели открыться до конца, вся группа оказалась внутри небольшого помещения.

Несколько долгих, томительных секунд абсолютно ничего не происходило. «Икс-ассенизаторы», на всякий случай заняв круговую оборону, терпеливо ожидали хоть каких-нибудь изменений в окружающей обстановке, и дождались. Сначала внешняя дверь плавно вернулась на место, отрезав их от поверхности Луны и спасительного корабля, а затем пол под ними резко обрушился вниз, превратившись в супер-скоростной лифт. Примерно минуту он падал вниз, а затем плавно остановился, и перед спецназовцами открылся тускло освещенный коридор, ведущий куда-то вглубь планеты.

Ждать, пока лифт вернется назад, никто, естественно, не стал. Шныгин с Кедманом покинули площадку первыми и осторожно двинулись по коридору, пытаясь найти какие-нибудь признаки дверей или боковых ответвлений. Долгое время ничего подобного не наблюдалось, а затем справа от капрала разошлась в стороны едва заметная щель в стене. Шныгин не стал ждать, что или кто покажется оттуда. Джон находился слишком близко от открывшегося прохода, и старшина просто не мог своим промедление подвергнуть его опасности.

— Ложись! — завопил он, обращаясь к Кедману и прыгнул вперед, расцвечивая полумрак коридора вспышками лазерных лучей.

Что-то внутри открывшегося прохода загрохотало, сверкнуло искрами коротких замыканий и вывалилось в коридор, подрыгивая страусиными ногами. Лишь после этого старшина постарался рассмотреть, кого именно он подстрелил, и дичью оказался точно такой же робот, как тот, который не так давно вскрывал переходный салон на родной для «икс-ассенизаторов» базе. Уродливая железяка, вывалившись в коридор, пару раз дернулась и застыла. Шныгин, решив, что угроза миновала, облегченно вздохнул, но в этот момент коридор, по которому шли бойцы, вспыхнул разноцветными огнями, и воздух огласили истошные вопли, похожие на визг кастрируемого борова, смешанный с истеричным хохотом дятла Вуди.

— Во, блин, мужики, похоже на тревогу! — обеспокоено заявил старшина.

— А что ты хотел? Чтобы нас до самого центра управления беспрепятственно попустили, да еще и секретные файлы на блюдечке вынесли? — фыркнул есаул. — Я вообще удивлюсь, что тут за система охраны? Чужаки на базе уже минут пять находятся, а их никто так и не обнаружил. У нас бы на Украине всех за это разжаловали бы к чертовой матери.

— А вы заметили, что пришельцы нам ни разу настоящего сопротивления не оказали? — поинтересовалась Сара, водя стволом лазерного ружья из стороны в сторону, вдоль стен коридора. — Вам это не кажется подозрительны?

— Отстань ты, дивчина, не до святочных гаданий сейчас! — завопил Пацук и выстрелил в открывшуюся за спиной Шныгина дверь. — Хлопцы, берегись. Нас окружают.

Действительно, со всех сторон коридора, позади и впереди «икс-ассенизаторов» начали распахиваться незамеченные бойцами двери. Каждая из них исторгала из себя двух, а то и трех длинноногих роботов, тут же бросавшихся вперед. Под этим напором вражеской атаки бойцы были вынуждены сбиться в кучу, заняв оборону спина к спине. И вот тут от гибели «икс-ассенизаторов» спасли лишь энергоскафандры! Судя по тому, как они справились с мощнейшей дверью переходного отсека на земной базе, странные резаки инопланетных роботов могли бы в конечном итоге вспороть скафандры бойцов, но те не давали врагу ни на секунду задержать на себе огонь. Лазеры работали прекрасно, и роботы сыпались на пол один за другим, вскоре завалив весь коридор обломками. Контратака пришельцев захлебнулась.

— Вперед! — раздался в наушниках вопль майора. — Ищите командный пункт, пока эти уроды не очухались и не послали на вас что-нибудь посерьезнее!

Подгонять бойцов не требовалось. Шныгин с Кедманом рванулись вперед. Однако, как они ни спешили, проскакивать мимо открытых дверей, не проверив, зачищены ли минуемые комнаты, они не могли. Сила привычки, что тут говорить!.. Сара передвигалась в центре группы, а вот есаул с Зибцихом прикрывали тылы, двигаясь фактически спиной вперед. И так продолжалось до конца прямого, как стрела, коридора. А в том месте, где тоннель раздваивался, по кривой уходя вправо и влево, «икс-ассенизаторы» остановились. Шныгин с Кедманом осторожно выглянули за угол и едва успели отскочить назад, уворачиваясь от летевших прямо в голову огненных мячиков, удивительно похожих на шаровые молнии. Ударившись о стену над головами бойцов, пылающие снаряды мгновенно превратили в пар огромные куски стен.

— Ни фига себе, блин, это что за ерунда такая? — удивленно завопил Шныгин, больше не рискуя высовываться за угол.

— По-моему, это плазменные пушки, — заявил всезнающий Зибцих и, в ответ на удивленные взгляды сослуживцев, пояснил: — Я в фантастических книгах про такое оружие читал.

— А наши скафандры прямое попадание выдержат? — поинтересовался Кедман у ефрейтора.

— Сомневаюсь, — покачал головой немец. — По крайней мере, судя по тому, что я читал, плазменное оружие куда мощнее, чем лазеры. Боюсь, эти пушки нас вместе со скафандрами на атомы разнесут.

— И что же делать? — поинтересовалась Сара.

На несколько секунд в коридоре наступила тишина. «Икс-ассенизаторы» молчали, изо всех сил пытаясь отыскать выход из создавшегося положения. Даже Раимов не подавал признаков жизни, совершенно справедливо предполагая, что бойцы на месте способны куда эффективнее разобраться в проблеме, чем он, находящийся за многие тысячи километров от них. И все же абсолютно бездействовать майор не собирался. Мгновенно связавшись с учеными на базе, Раимов обрисовал им ситуацию и потребовал немедленно найти выход из сложной ситуации. Однако прежде, чем Зубов с компанией приступили к обдумыванию поставленной майором задачи, Пацук нашел решение проблемы.

— Я так понимаю, что плазменные пушки должны от какого-то энергопитания работать? — поинтересовался он, и Зибцих утверждающе кивнул головой. — Ну так обесточим их на хрен!

Прежде, чем кто-либо успел что-нибудь сообразить, Микола полоснул лазером по толстым кабелям, пролегающим под потолком инопланетной базы и, едва погас свет, рванулся вперед. Ганс заорал, пытаясь предупредить есаула о том, что плазменные орудия могут работать от автономных источников питания, независимых от энергообеспечения базы в целом, но есаула уже было не остановить.

Выяснить, что именно поставляет энергию защитным орудиям инопланетного бункера, так и не удалось. То ли перебой с питанием вызвал какой-то сбой в функционировании плазменных пушек, то ли беспечные пришельцы просто не подумали о возможности того, что вторгнувшиеся на базу незваные гости догадаются, как заставить орудия прекратить стрельбу, но за те несколько секунд, которые потребовались Миколе для того, чтобы добраться до первого орудия, плазменные пушки не произвели ни единого выстрела. А затем уже просто не успели. Поскольку сначала есаул, а затем и Шныгин точными выстрелами из лазерных винтовок срезали орудийные крепления под основание. Плазменные пушки, сверкнув искрами, свалились на пол, и бойцы облегченно вздохнули.

— Теперь я понимаю, почему никто славян не смог победить, — выдохнул ефрейтор. — Да с такими сумасшедшими придурками просто невозможно сражаться.

— Кстати, ты не первый, — усмехнулся старшина. — Еще ваш Бисмарк что-то похожее говорил!

Видимо, беспечные инопланетяне и в самом деле не рассчитывали на то, что на их базу может быть предпринято вооруженное нападение. По крайней мере, «икс-ассенизаторы» препятствий на своем пути больше не встретили. Майор, конечно, рисковал, когда приказал группе разделиться, но он не ошибся. Как и предполагал Раимов, расходящийся по дуге в разные стороны коридор в итоге замкнулся, образуя правильную окружность. И дверь во внутреннее пространство этого круга оказалась прямо с противоположной стороны коридора, шедшего от лифта. На секунду бойцы замерли, раздумывая, как попасть внутрь, но двери открылись сами собой.

— Приветствую вас, жители третьей планеты, — раздался в наушниках странный механический голос. — Вот уж, действительно, никто и подумать не мог о том, что такие примитивные идиоты, как вы, уступающие по своим характеристикам даже искусственным созданиям, могут оказаться разумными.

— Так, блин, ты базары фильтруй, еври бади! — рявкнул Шныгин. — А ну-ка, покажись, умник. Я сейчас тебе покажу, у кого разума больше.

— Смотрите и трепещите, — самодовольно произнес тот же механический голос.

Пространство внутри круглого зала осветилось двумя перекрещивающимися лучами, и бойцы, к своему вящему удивлению, увидели в центре, на небольшом постаменте, странную аморфную массу, отдаленно напоминающую человеческий мозг. Причем, такой, каким его изобразил бы двоечник на уроке биологии. Пацук присвистнул.

— Так шо, это и есть небесный? — удивился он. — Если у них на небесах такие уроды живут, я, пожалуй, попрошу себе прописку под землей оформить.

— Я не небесный. Создателей здесь нет, и радуйтесь этому! А я всего лишь робот-координатор, — торжественно заявил мозгоподобный слизень. — Одна из наших экспедиций неожиданно открыла, что в вашем мире есть вещество, которого больше не существует нигде в галактике. Именно из-за него мы и построили здесь базу. Ну а попутно решили сваливать мусор на вашу захламленную и ничтожную планетку, чтобы не гонять впустую космические корабли.

— О каком веществе ты говоришь? — поинтересовался любопытный ефрейтор.

— О скуубе! — еще более торжественно, хотя казалось, что дальше уже некуда, провозгласил робот-координатор. — Это то, что вы называете алкоголем. Раньше мы считали его естественным продуктом вашей жизнедеятельности. Таким, каким считается кислота некоторых насекомых. Но теперь, судя по всему, нам придется пересматривать эту позицию. Вероятнее всего, алкоголь является плодом вашего технического прогресса. И теперь нам предстоит решить, что с вами дальше делать, — мозго-слизень на секунду запнулся. — А это существо вы с собой привели?

«Икс-ассенизаторы» обернулись и застыли в немом удивлении. Прямо за их спинами возвышалась фигура, отдаленно напоминавшая человеческую, но серебристого цвета и, к тому же, постоянно меняющая очертания. Шныгин с Кедманом тут же вскинули оружие, беря на прицел неизвестного гостя, а остальные, встав спинами к боевым товарищам, направили лазеры на робота-координатора.

— С ними я, с ними, — прежде, чем кто-то из бойцов успел сказать хоть слово, произнес новый монстр. — Ох, сколько времени и сил я потратил для того, чтобы сюда добраться. И кухаркой был, и секретарем Президента. Даже крысой, телефоном и ковром поработать пришлось. А на Луну и вовсе добирался в качестве обшивки космического корабля. И все из-за того, что в проклятом «Аэрофлоте» ни один самолет вовремя не прилетает!

— Да кто ты такой, блин, еври бади? — грозно поинтересовался старшина.

— Позвольте представится, Черментатор две тысячи первый, — картинно поклонился серебристый уродец. — Сверхсовременная модель боевого робота. И здесь я для того, чтобы уничтожить и базу пришельцев, и всех «икс-ассенизаторов», вместе взятых.

Если кто-то подумал, что сюрпризы на том закончились, то он сильно ошибался. Толстая стена позади инопланетного робота-координатора разлетелась на куски, пропуская на общее собрание еще одного персонажа. Если бы спецназовцы не устали уже удивляться, то непременно поразились бы тому, что увидели. А именно, явлению народу Черментатора две тысячи. Без единицы.

— Оба-на, кто из вас сюда цирк заказывал? — поинтересовался Пацук. — Товарищ майор, ваших рук дело?

— Да я сам ни хрена ничего не понимаю! — рявкнул по рации Раимов, прекрасно видевший все происходящее благодаря телекамерам на шлемах бойцов. — В общем, хватит болтать! У вас был приказ уничтожить вражескую базу, этим и займитесь. В деталях потом разбираться будем!..

Прежде, чем «икс-ассенизаторы», которым бардак вокруг тоже изрядно надоел, нажали на спусковые крючки лазерных ружей, инопланетный робот-координатор успел на всех частотах, языках и волнах спектра закричать одно единственное слово: «нет!» Вот только ни для кого эти вопли интереса не представляли.

А вот серебристый Черментатор не кричал. Напротив, он истерично захохотал. Да и было от чего! Залп лазерных ружей Шныгина и капрала просто прошел сквозь него. Дырки, конечно, в роботе образовались, но не надолго. Через пару секунд от них не осталось и следа, тогда как инопланетный робот уже превратился в лужу слизи, отвратительной на вид, запах и вкус, если бы, конечно, кто-нибудь захотел ее попробовать. Все пятеро «икс-ассенизаторов», совершенно позабыв про своего старого знакомого — Черментатора две тысячи — сосредоточили огонь на серебристом монстре. Однако, даже вся огневая мощь спецназовцев урона противнику не нанесла. Он лишь расхохотался еще раз и, вскинув руки вверх, опустил их ладонями в направлении бойцов, словно демонстрируя одну из стоек ушу.

На что именно надеялся серебристый робот после исполнения такого гимнастического упражнения, истории осталось неизвестно. Однако, чего бы расплывчатый урод ни хотел, ничего из этого не получилось. Между ладонями монстра проскочили сверкающие искры, и на этом все закончилось.

— Что случилось?! — изумленно завопил он. Ответил предшественник серебристого — Черментатор две тысячи.

— Возможные варианты ответа: «да», «нет», «не знаю» и «а ты думал, тебе тут медом намазано?!» Интерпретировать, — скомандовал сам себе старый знакомый спецназовцев и, подойдя к серебристому уродцу, положил ему руку на плечо. — Изыди, сатана, ибо твое время еще не пришло, — и запнулся. —

Блин, чертовы менты, не могли более простой команды для запуска вируса придумать.

— Ты меня заразил? — изумленно завопил серебристый и вдруг начал стекать на пол.

— А что делать? — поинтересовался Черментатор. — Кто же виноват, что ты ОЗК не носишь? — и, предупреждая возможные вопросы, повернулся к «икс-ассенизаторам». — Мы из будущего. Я послан управлением по борьбе с организованной преступностью российского МВД, а этот серебристый урод, — Черментатор ткнул пальцем в быстро испаряющуюся лужу, — Биллом Гейтсом.

— Не понял, — оторопел старшина. — А какое отношение имеет Билл Гейтс к российскому МВД?

— Варианты ответа: «да», «нет» и «сейчас объясню», — прогремел Черментатор. — Вы еще не знаете, но через пятьдесят лет на всеобщем референдуме Соединенные Штаты Америки выразят желание вступить в состав Российской Федерации. Их примут, хотя только из-за того, чтобы не дать американцам умереть с голоду, и Билл Гейтс Вечный попадет под юрисдикцию российской налоговой инспекции.

— Почти в то же время, — после секундной паузы продолжил Черментатор, не обращая внимания на всеобщее оцепенение, — некий Хиро Харакири организует компьютерную фирму «Хиробайт», которая из-за технологий, украденных у пришельцев, в считанные месяцы вытеснит Билла Гейтса с рынка компьютеров, а сын Сары Штольц под шумок, прежде, чем Гейтс сможет выровнять курс своих акций, скупит практически все фонды и сделает Гейтса практически нищим. Вот поэтому директор «Майкрософта» разработал на последние деньги и послал в прошлое робота. Он должен был уничтожить Сару Штольц, а вместе с ней и базу пришельцев, дабы позиция Билла Гейтса на рынке компьютеров вечно оставалась незыблемой.

Черментатор посмотрел на часы.

— Е-мое, уже к моменту открытия обратных врат опаздываю! — изумился он. — Счастливо оставаться.

Несколько секунд «икс-ассенизаторы» оторопело смотрели в пустоту, пытаясь переварить слова, услышанные от Черментатора. затем Кедман истошно завопил. Янки никак не мог поверить в том, что великая Америка вдруг добровольно вступила в состав Российской Федерации. И то ее еще принимать не больно-то хотели! В итоге друзья успокоили капрала лишь тем, что обнадежили, будто своей работой на благо борьбы с пришельцами Кедман сможет спасти независимость Америки.

— Ну, сынки и дочки, по-моему, все кончилось, — облегченно объявил по рации Раимов. — Давайте, демонтируйте все, что можно, и мотайте оттуда. Вы свою миссию выполнили.

«Икс-ассенизаторы» радостно загалдели и бросились разбирать аппаратуру. Как-то незаметно, но раньше всех остальных, у центрального компьютера инопланетной базы оказалась Сара Штольц. Осмотревшись по сторонам, девушка улыбнулась и, достав из кармана небольшую коробочку, присоединила ее к системному блоку. Как вы думаете, зачем?..

Эпилог

Земля. Год уже не имеет никакого значения. Кремль. Секретный отдел электронной разведки. Точное время знать не положено!

Последние полчаса Президент беспрерывно расхаживал из угла в угол по заставленному самым разнообразным оборудованием кабинету, ожидая результатов. Можно сказать, судьба всей страны висела на волоске и все зависело от того, насколько верными окажутся данные разведки и центра прогнозов критических ситуаций. Наконец, когда терпение Президента стало подходить к концу, один из специалистов отдела вскочил с места.

— Есть, господин Президент! — завопил он. — Все получилось так, как мы и предполагали! Сара Штольц только что вышла на связь с «Моссадом». Передача перехвачена.

— Что передавала? — торопливо поинтересовался Президент и, забыв о надлежащей солидности, подскочил к оператору.

— Как и предсказывалось, Сара перекачивала в Израиль всю базу данных центрального компьютера инопланетной базы, — доложил специалист. — Перехват произведен, информация изменена. Теперь господин Шаарон в этой галиматье даже новогоднего обращения Президента России к русскоязычным россиянам прочесть не сможет.

— Неудачная шутка, — констатировал Президент и обернулся к Министру Обороны, не обратив внимания на упавшего от страха в обморок оператора. — Что же, предложенный вами план сработал блестяще. Теперь Россия является единственной страной на Земле, обладающей информацией о родной планете пришельцев. Думаю, что мы можем начать налаживать с ними контакт и организовать торговлю… Как это у них называется?.. Скуубом, по-моему?.

— Так точно! А что делать с Сарой? — поинтересовался Министр Обороны.

— Как это «что»? — оторопел Президент. — Наградить орденом, как и всех остальных «икс-ассенизаторов». И запомните, вы ничего о ней не знаете!

— Слушаюсь, господин Президент, — отдал честь Игорь Сергеевич, и глава государства снова эти потуги проигнорировал. — Но разрешите спросить, что будет, если прочие страны антиинопланетной коалиции попытаются возразить против такого финала операции?

— А Китай у нас на что? — явно разочаровываясь в умственных способностях Министра Обороны, вздохнул Президент. — Для начала предоставьте господину Мао лунную базу инопланетян в качестве колонии для двадцати миллионов его подданных.

— Так они ж там не уместятся! — оторопел Игорь Сергеевич.

— А кто говорил, что у каждого китайца будет несколько квадратных метров? — хмыкнул Президент. — И вообще, не спорте со мной! Иначе быть вам комендантом этой колонии.

Министр Обороны заткнулся и задумчиво посмотрел в окно, за которым вставал рассвет новой эры. Что там Черментатор о России и США говорил? А вдруг и вправду не соврал, чурбан железный!..

Алексей Лютый Огонь по тарелкам! (Х-ассенизаторы — 2)

Пролог

Земля. Абсолютно неизвестный австрийский горнолыжный курорт. Здесь и далее название не указывается, дабы он так и оставался неизвестным. Время ланча. В местной столовой подают блины с икрой черной, икрой красной и икрой заморской, баклажанной. Понятно кому…

Президент очень любил принимать пищу в узком семейном кругу. И конечно же, не потому, что был нелюдимым человеком. Как раз наоборот. Российский Президент был очень общителен, вежлив, дружелюбен, внимателен и так далее, как, впрочем, и полагается российскому Президенту. А питался он в тесной компании по двум причинам. Во-первых, потому, что хотел хоть иногда отдохнуть от необходимости быть общительным, вежливым, дружелюбным и тому подобное. А во-вторых, Президент был аскетом. Он всегда стремился следовать тому самому правилу приема пищи, согласно которому завтрак нужно съесть самому, обед следует разделить с другом, а ужин — отдать врагу. Так вот, чтобы не вводить себя в искушение, Президент предпочитал, чтобы во время приема пищи поблизости ни друзей, ни врагов не наблюдалось и можно было спокойно ни с кем не делиться!

Конечно, остаться хоть на минуту в такой компании, где не будет ни друзей, ни врагов, главе Государства Российского удавалось нечасто, но сегодня был, несомненно, именно такой счастливый день. Президенту удалось отвертеться и от первых, и от вторых. Десяток-другой телохранителей, присутствовавших на ланче, можно не считать. Поскольку телохранители потому так и называются, что к телу своего босса как дружеских, так и враждебных чувств испытывают не больше, чем морозильная камера к туше быка. Министр обороны, естественно, тоже в счет не шел. Потому, что его вообще никто и никогда не считал. Даже при выдаче зарплаты и премиальных. Так, давали без счета, сколько рука загребет. Главное, чтобы Министр финансов в сторону отвернулся.

Вот и получалось, что вкушал трапезу Президент в узком семейном кругу: он лично и его супруга. А жена, и это само собой разумеется, ни к друзьям, ни к врагам не относится. Она — особая категория живых существ. «Половинка» называется. А уж какая из половинок — первая или вторая — это у кого как получится. Причем многим мужьям хочется, чтобы супруга была любой из половинок, кроме первой, а на самом деле… Но не будем об этом, поскольку жены к фантастике не относятся. К сожалению…

В общем, ланч проходил в теплой, дружественной обстановке. Телохранители торопливо глотали блины, ловя момент, когда в их сторону ни Президент, ни его супруга, ни Министр обороны не смотрели. Сам глава государства ел спокойно и неторопливо, смакуя икру и чуть язвительно улыбаясь отсутствующим на трапезе друзьям и врагам. Жена Президента тоже улыбалась, но, напротив, чрезвычайно обаятельно. Не товарищам или недругам мужа, а ему самому. И кушала ненавистные блинчики с отвращением, просто из чувства солидарности. А еще потому, что больше есть было нечего! А вот Министр обороны блины не ел. Он их жрал. Причем так смачно, что, взглянув на него, призовой колхозный боров обязательно бы удавился от зависти! Четыре раза.

Наконец манеры Министра обороны стали Президента раздражать. А вот первая леди, напротив, испытывала безграничный восторг. Естественно, не от манер члена кабинета Министров, а от предвкушения того, что она сделает вечером за этот ланч с мужем, когда он надумает возвращать кое-какие долги, кроме государственных. Президент, предчувствуя недоброе, собрался сделать Министру обороны замечание, но не успел — в брюхе оного зазвучал вальс «Сказки венского леса». Министр перестал уплетать блины, извинился и вынул из жилетного кармана сотовый телефон.

— Слушаю, — оповестил всех Министр обороны по поводу того, что он делает, когда подносит трубку к уху.

Видимо, человек, который решился позвонить в такое неподходящее время, был просто шокирован этим откровением и замолчал. Члену кабинета Министров пришлось еще дважды оповестить звонившего о своем относительно новом занятии, и лишь после этого неизвестный начал говорить. Причем так темпераментно, что у Министра уши покраснели, а супруга Президента всерьез подумала о том, что военным следует выдавать телефоны с глушителем. Тогда, по крайней мере, ругательства будут вливаться исключительно в нужные уши, а остальные не услышат матерной перепалки.

— Ты там не белены объелся, твою мать?! — рявкнул Министр обороны, и первая леди поняла, что для военных телефоны с глушителем будут бесполезны до тех пор, пока их самих в срочном порядке не оснастят глотками с лазерным наведением.

— Извините, — правильно истолковав ее взгляд, смутился Министр обороны и, отключив связь, повернулся к своему главному начальнику.

— Господин Президент, я должен… — начал было он говорить, но глава государства не дал докончить фразу.

— В первую очередь, Игорь Сергеевич, вы должны соблюдать тишину во время приема пищи, — назидательно проговорил Президент. — А во-вторых, вам нужно к хирургу. Пусть он вам язык вырежет, а потом вы собственными руками замочите его в сортире. За матерщину.

— А вы думаете, господин Президент, хирург станет материться, когда будет мне язык вырезать? — удивленно поинтересовался Министр обороны.

— Вот объясните мне, Игорь Сергеевич, — вместо ответа на вопрос полюбопытствовал глава государства, — это я идиотом был, когда вас на должность Министра обороны утверждал, или каждый, кто этот пост занимает, непременно становится идиотом без посторонней помощи?

— Этого я объяснить не могу, — расстроенно вздохнул Министр обороны. — А потому, господин Президент, разрешите доложить… — и тут же себя одернул. — Хотя, нет. Вам следует посмотреть новости. Потому что лучше один раз увидеть, чем всю жизнь быть слепым.

— Я новости не смотрю. У меня для этого ФСБ есть, — отрезал глава государства, в то время как первая леди удивленно переводила взгляд с Игоря Сергеевича на мужа и обратно.

Этой женщине не один раз приходилось присутствовать во время докладов Министра обороны Президенту. На этих шоу навидалась онавсякого. И мата, в том числе, наслушалась. В чем не было ничего удивительного! Поскольку и тот и другой, хоть и были культурными людьми и большими шишками, жили все-таки в России. А это ко многому обязывает и кое-что извиняет. Но еще никогда первой леди не доводилось слышать, чтобы Министр обороны указывал ее мужу, что тому следует делать. Вот супруга Президента и давалась диву, видя относительно спокойную реакцию своего мужа… Впрочем, диво об этом ничего не знало, и упустило свой единственный шанс. О чем нисколечко не жалело. Поскольку лучше совсем не знать, чему предавалась жена Президента, чем знать, но рассказывать об этом исключительно камчатским комарам.

— Господин Президент, сейчас это одно и то же, — не обращая внимания на изумление первой леди, продолжал настаивать Министр обороны. — Только в сложившейся ситуации ФСБ не сможет дать всей картины происходящего. Думаю, вам все же следует посмотреть новости.

— Хорошо, — пошел на компромисс глава Государства Российского. — Несите телевизор, включайте новости и не забудьте мне напомнить после просмотра, что я вас собирался уволить.

Первая леди облегченно вздохнула, увидев привычную реакцию мужа на происходящее. Министр обороны тоже вздохнул. Но обреченно. Поскольку считал, что после увиденного по телевизору глава государства и правда может уволить всех к чертовой матери. Причем даже не спросив, что эта самая престарелая дама будет делать с такой огромной ордой безработных.

Телевизор для Президента нашли в считаные секунды. Собственно говоря, и искать его не требовалось, поскольку в Австрии даже на неизвестных мировой общественности горнолыжных курортах любой номер содержит в себе, в точном соответствии с рекламными проспектами, холодильник, телевизор и фен. Причем последний после визитов русских туристов стали намертво приковывать к стене. Впрочем, фен Президенту и не требовался. Ему нужен был телевизор. Ну, а поскольку предложение по просмотру новостей вынес Министр обороны, ему и пришлось заботиться о надлежавшем техническом оснащении комнаты.

Искать в эфире программу новостей тоже долго не пришлось, поскольку везде, на каждом телевизионном канале именно новости и шли. Впрочем, поначалу никто, кроме Министра обороны, этого не понял. Президент мгновенно подумал об информационной диверсии, устроенной извечным потенциальным противником вверенной ему страны. Первая леди решила, что внезапно началась мировая премьера давно рекламируемого фантастического фильма. А один особо сообразительный телохранитель подумал о том, что телевизор «заглючил».

«Сам ты заглючил!» — подумал в ответ телевизор и вовсе отказался работать.

Пришлось посылать коридорного за следующим, но и тот транслировал прежнюю картинку. С некоторыми вариациями, естественно. В зависимости от того, какой именно канал эту картинку показывал. Исключение составляли российские телевизионные студии, которых в эфире вовсе не было. А все оттого, что, например, Би-би-си может вести трансляцию на спутник через любую ближайшую антенну, а в России все это делается исключительно через ж… Через Останкино то есть. Но обо всем по порядку!..

— Игорь Сергеевич, вам придется объяснить, что это такое, — вкрадчиво пообещал Президент.

Министр обороны уже открыл было рот для того, чтобы начать комментировать, но осваивать новую профессию ему не пришлось. Супруга Президента просто прибавила у телевизора звук.

— О, майн готт! — полным трагизма голосом воскликнула рыжая телеведущая. — Зеен зи, вас гейт хир фор зих?!

— Что она сказала? — тут же поинтересовалась первая леди.

— Что-то вроде «ни хрена себе пейзаж»! — ответил ей Министр обороны и опасливо покосился на Президента. — Я правильно перевел?

— Почти. А если переводить дословно, то она спрашивает, видите ли вы, что там творится? — пояснил глава государства. — А вообще, если хотите слушать, пригласите переводчика. Я его работу выполнять не собираюсь. Мне за нее деньги не платят. И выслуга лет не идет.

Покорный Министр обороны незамедлительно послал одного из телохранителей за вышеуказанным лицом, а сам принялся просто наблюдать за происходящим на экране. Первое время Игорь Сергеевич старался изо всех сил напрягать мозги, пытаясь понять, что именно говорит ведущая австрийского телеканала, а затем плюнул на это неблагодарное занятие и стал ждать переводчика.

А вот Президенту ничто не мешало наслаждаться зрелищем вечернего Берна — всемирно, можно даже сказать, всегалактически, известной столицы Евросоюза. Правда, любоваться красотами города Президенту мешал огромный фиолетовый купол, переливающийся красными сполохами и закрывающий Берн целиком.

Впрочем, вышеупомянутый мутант мыльного пузыря был не единственной и даже не главной странностью показываемой картинки. Куда больше Президента поразило то, как вели себя обычно степенные швейцарцы, жители столицы. А вели они себя за руки, за плечи, талии и прочие, не мешающие передвижению части тела. То есть попросту устроили посреди лета костюмированную встречу давно прошедшего Нового года с непременными хороводами вокруг окрестных кварталов. Или карнавал в Рио-де-Жанейро посреди зимы. Это уж кому как нравится!..

Камера, стоявшая на небольшом холме, то показывала панораму всеобщего сумасшествия, то выхватывала из толпы отдельные, абсолютно нетипичные для швейцарцев физиономии. Иногда она взмывала вверх, выставляя на всеобщее обозрение верхние пределы купола. И все это происходило под непрерывные вздохи, стоны и наполненные трагизмом предположения рыженькой телеведущей. Наконец оператор и режиссер решили сосредоточиться на одном объекте.

Прелестная швейцарка примерно двадцатилетнего возраста, если считать обратно от ста пятидесяти, попала в прицел видоискателя оператора неслучайно. Причем привлекла эта двухцентнеровая милашка умудренного жизнью телевизионщика не столько своим нарядом нимфетки и развевающимися на ветру седыми патлами, сколько тем, что, протянув руки и выпятив губы для поцелуя, понеслась прямо на него.

У оператора сдали нервы, и он бросился наутек. Впрочем, зря старался. С другой камеры, на которую мгновенно переключился режиссер, было отчетливо видно, как очаровательная старушка с разбегу врезалась в фиолетовый купол и, окрасив окрестности снопами красных искр, отскочила обратно. Словно взбесившаяся мартышка от брюха слона, которого решила забодать.

Растерянно плюхнувшись на пятую точку, бабуля совершила несколько впечатляющих отскоков от тротуара и, успокоившись в пяти метрах от купола, тут же заревела, словно мумия Рамсеса от электрошока, примененного врачами московской «Скорой помощи», как всегда перепутавшими адрес.

Тощий юноша в клетчатых шортах на подтяжках и в очках, до этого задумчиво изучавший поведение своих сограждан по другую сторону купола, смело бросился вперед. Рыжая ведущая австрийского телевидения исступленно завопила, предвкушая трагедию, но ничего страшного не произошло. В отличие от старушки — что, у них на таможне возрастной ценз, что ли? — парень благополучно миновал границы фиолетового пузыря. Подскочив к бабуле, он аккуратно поднял ее с тротуара и помог отряхнуть платье. Старушка сделала ему книксен и весело умчалась прочь, мгновенно забыв о своих горестях. А вот у парня они только начинались.

Задумчиво посмотрев вслед бабуле, меланхоличный юноша решил вернуться назад. Вот тут и выяснилось, что на инопланетной таможне возрастного ценза нет! Дойдя до границы купола, парень уперся в него лбом и минут пять буксовал на месте, пытаясь выбраться наружу. Ничего хорошего из этого не получилось, и доблестный спаситель престарелых нимфеток решил, что пора применять более радикальные методы. Отойдя назад, он разбежался и, видимо, забыв о печальной участи бабули, попытался пройти границу на скорости. Проделал эту нехитрую операцию парень пять раз, естественно, не забывая отряхивать штаны и подбирать очки с асфальта после каждой попытки. На шестом заходе этот упрямый тип плюнул на очки и, показав нос съемочной группе, вприпрыжку умчался в глубь Берна.

— И так происходит каждый раз! — торжественно подвела итог рыжая дикторша. Естественно, на русский эту фразу перевел подоспевший толмач. — Загадочный купол пропускает внутрь всех желающих, а вот выбраться наружу не удается никому. Впрочем, странная фрау была единственной, кто попытался выйти из столицы Евросоюза за последние полчаса. А сейчас я передаю слово нашему эксперту…

Может быть, телеведущая кому-то и что-то передала, но приближенным главы Государства Российского увидеть это было не суждено. Как и услышать, что по поводу возникновения купола думает эксперт. Пару секунд президентский толмач продолжал по инерции переводить с немецкого языка на русский слова телеведущей, а затем за неимением лучшего взялся за перевод монолога самого Президента. Естественно, в обратном направлении. А сказал глава государства следующее, предварительно выключив телевизор:

— Игорь Сергеевич, потрудитесь объяснить, что все это значит, и почему я должен волноваться по поводу купола над Берном? — Затем повернулся к переводчику, добросовестно озвучивающему эту фразу по-немецки, и мило улыбнулся. — Спасибо. Можете быть свободны. От занимаемой должности. Расчет, билет на поезд до Магадана и веревку с мылом получите у секретаря.

Переводчик побледнел, собрался грохнуться в обморок, но затем понял, что в этом случае лишится первых двух пунктов приговора, и передумал. Вместо того, чтобы падать, толмач жалобно посмотрел на первую леди, видимо, прося ее заступиться. Та в ответ горестно вздохнула, развела руками и, размашисто перекрестив переводчика, отвернулась от него к мужу. Вот тогда толмач и понял, что веревку с мылом следует получить в первую очередь. Остальное ему уже не понадобится.

Впрочем, то, что понял переводчик, никого в комнате не интересовало. Все внимание присутствующих было сосредоточено на Министре обороны. А тот, решив, что наступил его звездный час, торжествующе солировал, как Лучано Паваротти на церковной паперти. Хотя, если бы Игорь Сергеевич мог услышать то, о чем сейчас думает Президент, то опрометью помчался бы за переводчиком — отбирать у толмача веревку с мылом!

Но глава государства был человеком гуманным и от осуществления своих желаний отказался. Хотя имел полное право на то, чтобы от души наказать Министра обороны. За дезинформацию и расп… Распоследнюю тупость то есть!

Ну а все началось несколько месяцев назад, после того, как «икс-ассенизаторы» досрочно, до наступления Нового года, взяли штурмом лунную базу пришельцев и лишили их тем самым возможности разгуливать по Земле. Корабли инопланетян мгновенно исчезли из Солнечной системы и не могли появиться вновь. А все из-за того, как объяснили Президенту члены научной группы профессора Зубова, что база на Луне координировала гиперпространственный прыжок инопланетных кораблей от их звезды к Земле. Пришельцы теперь просто не рисковали совершать такие перемещения, поскольку могли выйти из гиперпространства где-нибудь в недрах третьей планеты.

Чтобы вновь появиться на орбите Земли, инопланетянам нужно было построить новый маяк. Сколько для этого им могло понадобиться времени, ни выдающийся ученый Хиро Харакири, ни сам Зубов сказать не могли. Несмотря на массу полученной информации, определить скоростные возможности вражеских космолетов ученым так и не удалось. Как не удалось понять и того, на каком принципе устроена работа гиперпространственных двигателей и как ими управлять.

Единственное, что смогли сделать Зубов и компания, так это использовать передатчики пришельцев для отправки сигнала на их родную планету. Россия, известно почему ставшая единственной страной, обладавшей координатами мира инопланетян, предлагала им договор о торговом сотрудничестве и обмене дипломатическими представительствами. Президент совершенно справедливо предполагал, что Россия в состоянии самостоятельно обеспечить инопланетян любым количеством столь необходимого им алкоголя. Не бесплатно, естественно. В обмен на технологии. Предложение для пришельцев должно было звучать крайне заманчиво, однако коварные инопланетяне на него так и не ответили. Ни сразу, ни после нескольких попыток. Из чего умными людьми был сделан вывод, что пришельцы исчезли навсегда.

«Икс-ассенизаторы» были распущены. Однако группу ученых с базы не выпустили, предоставив им возможность в тишине и покое изучить все трофеи, которые удалось захватить. Контроль над этим секретным и, без сомнения, стратегическим проектом был поручен Министру обороны. Ну а непосредственно базой продолжал руководить Раимов, получивший по случаю благополучно завершенной борьбы с пришельцами звание подполковника.

Ну, а на тот случай, если инопланетяне все-таки надумают вернуться обратно в Солнечную систему, Президент передал в подчинение Игорю Сергеевичу и все астрономические лаборатории вкупе с телескопами. Последние теперь были нацелены исключительно в сторону системы пришельцев и должны были засечь любое космическое тело, приближающееся оттуда к Земле. И до сего дня Министр обороны исправно докладывал, что никто землянам визитов наносить не собирается. А тут такой конфуз!.. Естественно, Президент был взбешен. Тем более после того, что доложил Игорь Сергеевич. А сказал тот немало!

Дело в том, что купол появился не только над Берном. Точно такие же «мыльные пузыри» возникли над Вашингтоном, Пекином и, что самое страшное для Министра обороны, над Москвой. Все четыре купола имели идентичные свойства. То есть внутрь пропускали все и всех, а вот выбраться из них никто и ничего не могло. В том числе звук, радио— и телесигналы. Телефонные линии также были заблокированы, из-за чего связь со столицами четырех крупнейших мировых держав мгновенно исчезла.

Более того! Жители Берна оказались не единственными в мире сумасшедшими. Так, в Вашингтоне, например, воцарилось повальное пьянство с мордобитием. Вся Москва внезапно облачилась во фраки, манишки, котелки и вечерние платья. Причем Министр обороны даже предположить не мог, откуда жители российской столицы этого добра набрали. А обитатели Пекина то все вместе начинали устраивать на асфальтовых улицах города лыжные марафоны, то скопом принимались разучивать русские народные танцы.

— А что с Иерусалимом? — настороженно поинтересовался Президент.

— Там все без изменений, — почему-то виновато сообщил Министр обороны. — Никаких куполов над городом замечено не было. Как нигде на Земле не было зарегистрировано и появлений НЛО. Разве что в психбольнице города Козюльска. Но я не думаю, что на эту информацию стоит обращать внимание. Там одних президентов сорок штук…

— В общем, так, Игорь Сергеевич, — сердито оборвал его разглагольствования глава государства. — Что делать с вами лично, я решу позже, а пока соедините меня с подполковником Раимовым. Ну а во время моего с ним разговора найдите тех, кто сейчас заменяет руководителей в Евросоюзе, Америке и Объединенной Азии. Будем восстанавливать отряд «икс-ассенизаторов».

— А господину Шаарону звонить? — несмело поинтересовался Министр обороны.

— Я подумаю об этом, — пообещал Президент, но думать ему не пришлось.

— Звоните, звоните! — потребовала у Игоря Сергеевича первая леди. — Только дайте я сама с ним поговорю.

Глава России удивленно посмотрел на свою жену, но ничего не сказал. Сейчас его ждали дела государственной важности. А выяснить, что общего имеют премьер-министр Израиля и супруга российского Президента, он успеет и позже. Для таких случаев даже у президентов всегда имеется отличная кухня с полным набором относительно недорогих фаянсовых тарелок…

Часть I Скрытая заноза

Глава 1

Небо, а затем чуть пониже. Потом глубже и вправо. И так далее, пока сюжет не будет похоронен. Место, которое колхозом «Красное вымя» называют теперь только бабушки. И то только те, кто в маразме. Лимит времени не ограничен. Но отсчет уже пошел…

Старшина плавно приземлился на ноги и, продолжая движение, перекатился через голову. Двое мурлантов, о чем-то беспечно чирикавших на своем мерзком инопланетном языке, резко обернулись на шум. Шныгин не дал им ни единого шанса. Первый из уродов задымился и развалился пополам, разрезанный лазерным лучом. Зеленая слизь потекла по бетонному полу тускло освещенного коридора, но старшина не обратил на нее внимания. Выстрелив во второго противника, Шныгин перекатился через слизь и вылетел за угол. Там застыли еще двое пришельцев, и они были готовы к схватке.

Сгусток багровой плазмы расплавил стену прямо над головой старшины. Шныгин кувыркнулся обратно, на лету нажав спусковой крючок. Лазерный луч прочертил глубокую полосу в стене и выжег кусок камня из угла. Результатов своего выстрела старшина не видел, но из перпендикулярного коридора раздался истошный визг. Шныгин довольно оскалился, и тут же перед его глазами вспыхнула световая граната.

Светофильтры шлема сработали с опозданием в сотую долю секунды, но этого хватило для того, чтобы в глазах старшины заплясали разноцветные круги. Шныгин заскрипел зубами и откатился назад, отлично зная, что может последовать за вспышкой света.

Он не ошибся. В мутной пелене, застилавшей глаза, старшина различил фигуру мурланта, с оружием наперевес выскочившего из-за угла. Рефлексы сработали быстрее, чем Шныгин успел что-то осознать. Тело само метнулось в сторону, уклоняясь от нового сгустка плазмы. А тот, попав в линию электропроводки, взорвался багровыми, ослепительными сполохами. И прежде чем они погасли, старшина уже бросил свое натренированное тело вперед, всей массой врезаясь в живот мурланта.

Стена вздрогнула от мощного удара двух тел и пошла мелкими трещинами. Штукатурка посыпалась вниз, засыпая двух сцепившихся врагов серой могильной пылью. Мурлант зарычал и попробовал ударить старшину коленкой, но старшина ждал этого. Он чуть отклонил корпус в сторону, дал возможность конечности противника пройти мимо, а затем, используя инерцию ее движения, бросил врага в противоположную стену коридора.

Мурлант ударился о бетон с жутким грохотом, но, к удивлению Сергея, устоял на ногах. Шныгин снова ринулся вперед, но на этот раз противник приготовился к отражению атаки. Мощный хук зеленой руки едва не уронил старшину на пол. Мурлант тут же вознамерился развивать успех и, обхватив Шныгина за талию мертвой хваткой, оторвал его от пола. Сергей попытался было вырваться, но мощные руки врага, казалось, были способны раздавить даже энергоскафандр. И тогда Сергей сделал то единственное, на что был способен в данной ситуации — изо всей силы ударил врага забралом шлема в переносицу.

Мурлант явно ничего об этом приеме не знал. А может, просто не ожидал, что после его железных объятий у противника еще останутся силы хотя бы на то, чтобы дышать. Как бы то ни было, но мурлант разжал руки и стек на пол, плавно обернувшись на девяносто градусов. Сергей дал ему приземлиться и тут же, навалившись сверху всей массой, охватил голову противника, пытаясь сломать ему шею. К безмерному удивлению старшины, вражья черепушка повернулась на сто восемьдесят градусов удивительно легко и, шмыгнув носом, объявила:

— Все. Приехали. Прошу пассажиров расстегнуть ремни. За бортом плюс двадцать семь, относительная влажность семьдесят процентов. Приятного вам отдыха и, как говорится, спасибо за то, что воспользовались услугами нашей авиакомпании.

Конечно, за такое наглое и совершенно бессмысленное во время драки заявление старшина мог бы и в зубы мурланту зарядить, и в обратном направлении его морду выкрутить, но все же Шныгин не был садистом. Вместо того чтобы издеваться над поверженным врагом, старшина взял и проснулся. Открыв глаза, Сергей пару секунд раздраженно рассматривал на удивление трезвого пилота. А затем покачал головой.

— Блин, знал бы ты, как близко находился от смерти, за то, что такой хороший сон испортил, сейчас бы мчался штаны отстирывать, а не стоял бы, как мумия Ильича во время уборки Мавзолея, — буркнул старшина, поднимаясь с кресла. — В следующий раз хотя бы разбуди пассажиров сигналом тревоги, а потом уже начинай болтать всякую ерунду. Понял, блин, еври бади?

Пилот торопливо кивнул головой и с еще большей поспешностью скрылся в кабине, на всякий случай закрыв за собой дверь на все возможные запоры. Плюхнувшись в кресло, летчик изрядно приложился к полуторалитровой бутылке самогона и облегченно вздохнул. Голова пилота, как всегда в таких случаях, мгновенно прочистилась, и он вспомнил, что до сих пор не связался с диспетчером аэродрома. Укоризненно покачав головой своему отражению в стеклах приборов, пилот надел наушники.

— Земля, говорит борт номер один. Говорит борт номер один. Как слышите меня? Прием, — проговорил он в микрофон.

— Борт номер один? О, е-мое! — удивился диспетчер. — Слышу вас отлично. Вы где?

— В Караганде! — рявкнул в ответ пилот. — Ты когда-нибудь на радары смотришь? Что ты там видишь, твою мать?..

— А разве мою маму на радарах теперь показывают? — поразился диспетчер, и пилоту ничего другого не оставалось, как снять с головы наушники и швырнуть их в борт кабины.

Ну а что делать? Не вылезать же из самолета, чтобы этому придурку морду набить?!

Старшину, впрочем, в этот диалог никто посвятить не удосужился. Да и вряд ли некогда бравого десантника, а ныне безвестного народным массам «икс-ассенизатора», бойца невидимого фронта имени Малдера и Скалли, могли интересовать переговоры одного идиота с другим. Шныгина куда больше волновало то, какие изменения произошли на базе с того момента, как он был здесь в последний раз. Остановившись на середине трапа, Сергей осмотрелся по сторонам.

После блестящей операции на лунной базе инопланетян, повлекшей за собой исчезновение пришельцев из земной атмосферы, вод и недр планеты, необходимость в строжайшей секретности бункера отпала сама собой. А вместе с ней отпали от постаментов некоторые манекены, изображавшие обитателей колхоза «Красное вымя», частично распались муляжи коров и осыпался бревнами и трухлявой крышей сельсовет. Древесину растащили на подсобные нужды стройбатовцы, надолго укоренившиеся возле базы, как бобры на Ниагарском водопаде, а труха осталась невостребованной и горделивым ковром украшала окрестности переходного отсека, которым теперь никто не пользовался, предпочитая проникать в бункер через аэродром.

Кроме этих перемен, появилось нечто новое и вокруг взлетно-посадочной полосы. Во-первых, самолет теперь не прятали в кустах, маскируя его пятнистой сеткой, а построили ему персональную конуру. Ангар то есть. Затем, видимо, решив, что новоиспеченному строению будет тоскливо торчать в одиночестве посреди поля, собрали поблизости несколько сараев из гофрированного железа и забили их трофейной инопланетной техникой. Что, естественно, повлекло за собой вполне предсказуемые последствия. А именно появление у сараев сборщиков цветных металлов со всей округи.

Разворовывать секретное государственное имущество, а это вам не провода силовых электролиний, само собой, позволять никто не собирался. Поэтому сараи обнесли колючей проволокой в два ряда. Проволоку тоже могли украсть, и для ее охраны пригнали батальон солдат. Которые, в свою очередь, зимовать в палатках отказались. Вот так и появились около аэродрома казармы, штаб батальона, караулка, КПП и прочие хозсооружения армейского быта.

— Бардак! — констатировал старшина, вдоволь налюбовавшись новостройками, и, спрыгнув с трапа, бодро направился к переходному отсеку.

— Товарищ майор, старшина Шныгин для дальнейшего прохождения службы прибыл, — доложил он, останавливаясь перед глазком видеокамеры.

— Вижу, вижу, — буркнул в ответ Раимов. — И что же ты, старшина, всегда опаздываешь? Даже Кедман из Америки уже прибыл, а ты все телишься. Мать твою акушеркой в ветлечебницу! И вообще, Шныгин, кто тебе позволил понижать меня в звании?

— Извините, товарищ генералиссимус, блин, — обиделся старшина. — Меня Президент о вашем повышении не проинформировал, а икону вашу у входа ни фига не повесили, еври бади!

— Поумничай мне еще, из нарядов вылезать не будешь, — отрезал Раимов. — Быстро в штаб, и доложить о прибытии, как положено. Бегом марш, старшина!

Шныгин изобразил вялую трусцу на месте, явно подражая той самой беззубой лошади из анекдота, которая так и «не шмогла». Подполковник что-то невнятно проворчал себе под нос и открыл люк переходного отсека. Сергей, не меняя темпа передвижения, забрался внутрь и мгновенно заблокировал все входные отверстия в организме. Ну, или почти все. Крышка люка вернулась в исходное положение, и старшину тут же окутали клубы газа. Дезинфекция длилась не более тридцати секунд, а затем мощная вентиляция очистила помещение. Теперь доступ в бункер старшине был открыт.

Внутри база практически не изменилась, если не считать того, что совершенно отсутствовал запах свежей краски. Что, впрочем, было вполне понятно. Если раньше двери, стены и потолки стройбатовцам, благодаря совместным спецназовско-инопланетным усилиям, приходилось ремонтировать минимум раз в неделю, то в последние несколько месяцев уродовать бункер было некому. Но теперь ситуация обещала измениться к лучшему. Все-таки «икс-ассенизаторы» вернулись на базу.

Однако некоторые новшества все-таки наблюдались. Если раньше дверь из коридора от аэродромного переходного отсека вела прямо в штаб группы, то теперь новоиспеченный подполковник избавился от ощущения, что живет в проходном дворе. Видимо, усилиями того же стройбата угол коридора был срезан и образовывал правильную дугу, огибавшую святая святых любой воинской части. Шныгин хмыкнул и, секунду полюбовавшись на изменение планировки базы, постучал в штабную дверь. Та мягко утонула в стене, и старшина очутился в резиденции Раимова.

Внутри тоже все оставалось по-прежнему: множество мониторов и пульт управления, отделенный от остальной части штаба стеклянной перегородкой, и дверь, ведущая в личные покои подполковника. Командир группы собственной персоной сидел за пультом управления, спиной к дверям и любовался картинками на мониторах. Шныгин, увидев на плечах Раимова новые погоны, тихо присвистнул, дескать, интересно, а почему меня не позвали обмывать вторые звездочки, и затем заорал:

— Товарищ подполковник, старшина Шныгин для дальнейшего прохождения службы прибыл! Жду ваших распоряжений!

— Слушай, старшина, вот в личном деле написано, что ты в нормальной воинской части служил. А ощущение такое, будто ты всю жизнь только и делал, что охранял пансионат для глухонемых офицеров запаса, — проворчал Раимов и повернулся в кресле. — Чего орешь? Тринитротолуола объелся?.. Да не стой, как хвост у мерина. Вольно! Проходи, присаживайся. Как добрался?

— На какой вопрос сначала отвечать прикажете, товарищ подполковник? — поинтересовался Шныгин, не двигаясь с места.

— Отставить! — рявкнул Раимов. — Забыл, что я просил в неофициальной обстановке называть меня по имени-отчеству? Я смотрю, старшина, ты не рад возвращению? Может, тебя обратно в часть отправить?

— Никак нет, Василий Алибабаевич, — ответил Сергей и прошел на указанное командиром место. — Просто я к вам, еври бади, с душой, а вы мою мать в акушерки. Думаете, ей там больше, чем в бухгалтерии, понравится?

— А, вон оно что. Обиделся, значит? — усмехнулся маленький подполковник и, поднявшись с кресла, хлопнул Шныгина по плечу. Хорошо, что старшина уже успел сесть! А то Раимову бы этот трюк ни за что в жизни не выполнить. — Ну, извини. Просто последняя неделя совершенно бешеная выдалась. Кстати, знаешь, зачем вас тут всех собрали снова?

— Из-за куполов? — ответил вопросом на вопрос Сергей.

— Так точно, — усмехнулся Раимов, но на этот раз горько. — Вот и мне из-за этих куполов уже всю плешь проели. Считают, что это из-за плохой работы ученых, за которых я отвечаю, пришельцы смогли пробраться незамеченными. Впрочем, узнаешь все на собрании. Сегодня вечером. А пока шагом марш в расположение. Отдохни с дороги. Все, свободен. Бегом марш!

Старшина хмыкнул и, пожав плечами, поднялся с кресла. А затем, козырнув командиру, вышел из штаба. На пути мимо лаборатории Шныгина так и подмывало заглянуть внутрь и проверить, ставит ли Харакири канистру со спиртом на прежнее место, но сделать это Сергей не решился. Помня о недреманном глазе майора, старшина горестно вздохнул и потопал в помещения личного состава.

— Мама моя, ридна Украина! — хлопнув себя ладонями по бедрам, заявил Пацук, едва увидев входящего старшину. — И москаля нам вернули. О чем они только думают? Опять мне общество двух идиотов и одного немца терпеть?

— И я, блин, рад тебя видеть, Сало, — хмыкнул Сергей. — Что, в родной воинской части, еври бади, все уже поворовал? Снова сюда вернули под бдительный надзор видеокамер?..

Есаул открыл было рот, чтобы произнести какую-то очередную гадость, но вместо этого широко улыбнулся и, первым подскочив к рослому старшине, крепко пожал ему руку. Кедман с Зибцихом тоже не преминули поприветствовать старого боевого товарища. Причем американец тут же попытался утащить Сергея в спортзал, мяч в корзину побросать, а Зибцих отеческим жестом напомнил, где находятся шныгинские тумбочка и шкаф. Вот старшина и не понял, кто из троих боевых товарищей больше рад его видеть.

Никто из троих сослуживцев Сергея за несколько месяцев, прошедших с момента их расставания, практически не изменился. Лысый череп есаула по-прежнему был украшен роскошным оселедцем, на который любая кобыла, не глядя, поменяла бы свой хвост. Голубоглазый Зибцих только сильнее загорел, а вот голову Кедмана теперь украшала прическа абсолютно невероятных оттенков. Старшина покосился на негра и спросил, указав глазами на голову:

— Это на фига, блин? Или просто шампунь паленый попался?

— Нет, белая ты остроумная задница! — оскалился капрал. — Это я недавно прощальный матч Дэниса Родмана посмотрел и решил, что он самый великий баскетболист на свете. Вот и захотел такую же, как у него, прическу сделать.

— Брешет все еврейская морда, — буркнул есаул. — Это Кедман в своей прежней части командира до бешенства довел, и тот его головой заборы красил. Вот теперь капрал отмыться и не может.

— Й-оу, русская твоя морда! — рявкнул американец и запустил в Пацука своей подушкой.

— Не смей меня москалем обзывать, афроеврей проклятый! — завопил в ответ Микола и швырнул в капрала подушкой Зибциха. Неизвестно, чем бы это все закончилось, если бы в склоку не вмешался Раимов.

— Прекр-р-ратить погром! — прорычал подполковник по внутренней связи. — Кедман, Пацук, по два наряда вне очереди!

— Есть два наряда вне очереди, — хором ответили бойцы перьевого фронта и поспешили разойтись по разным углам. От видеокамеры подальше. Можно подумать, она мурлом своим линзовым вертеть не умеет!..

Зибцих, наградив обоих укоризненными взглядами, принялся подметать вылетевшие из подушек перья. А Шныгин, окинув помещение взглядом, радостно усмехнулся — и ничего-то на базе не изменилось! Все оставалось по-прежнему. Еще раз усмехнувшись, старшина разложил свои личные вещи по местам и удивленно уставился на листок бумаги, лежавший на его кровати.

— Это что за еври бади такое, блин? — удивленно поинтересовался Сергей, беря листок в руки.

— А это нас товарищ подполковник пищей для ума снабдил, — ехидно пояснил украинец и поклонился видеокамере. — Читай и просвещайся. А то воно ж у необразованных знаешь, как бывает? К примеру, получает какой неграмотный москаль зарплату, вместо подписи ставит крестик, а потом бац, и денег даже на трамвай не хватило!..

— Ага, все они у хохла оказались, — согласился с братом по оружию Шныгин и углубился в чтение.

То, что держал в руках старшина, действительно заслуживало особого внимания. Оное произведение искусства гордо именовалось «Инструкция по применению и использованию воинского снаряжения, находящегося на вооружении у спецотрядов по борьбе с угрозой инопланетного терроризма». Минуты три Сергей напряженно раздумывал, в чем разница между «применением» и «использованием», а затем все же решился почитать инструкцию. Черт ее знает, может, в ней ответ найдется?!

Ответов в инструкции было настолько много, что у старшины потихоньку начали глаза на лоб вылезать. А за постепенным превращением старшины в лупоглазого краба наблюдал Микола Григорьевич Пацук. Причем с выражением крайней степени удовольствия на лице. Есаул, привыкший к должностным инструкциям украинской армии, еще с прошлого века стремившейся максимально приблизиться к стандартам НАТО, на новоиспеченный документ для «икс-ассенизаторов» отреагировал совершенно спокойно. Как, впрочем, и Кедман с Зибцихом, в чьих странах даже в инструкциях к сотовым телефонам написано, что оные аппараты нужно прикладывать исключительно к уху. А то, наверное, кто-нибудь додумается сотовый телефон в рот засунуть!

Но вернемся к нашим баранам. То есть не к нашим, а к тем, которые инструкции составляют… А впрочем, сами бараны никому не нужны. Тем более нам! С нас хватит одних инструкций. Читая ее, Шныгин постепенно переходил от удивления к недоумению, затем потихоньку начал тупеть. Ну а после фразы: «…наденьте на голову шлем, используя для этого руки. При этом следите, чтобы левая рука не перехлестнулась с правой. Иначе вам будет очень сложно вести наблюдение за окрестностями через защитный экран, расположенный на затылке…» — и вовсе начал приближаться к состоянию тихого бешенства.

А ведь это была только малая толика из «Инструкции по применению и использованию». Добрый, но полоумный дядя составитель позаботился о том, чтобы «икс-ассенизаторы» во всех подробностях узнали, как нужно пользоваться энергоскафандрами, средствами связи, световыми гранатами и прочим специальным снаряжением. Ну а особое внимание в инструкции было уделено лазерному оружию.

Старшина, добравшись до этого раздела, поначалу читать прекратил и стал раздумывать о том, не стоит ли использовать инструкцию в качестве украшения мусорного ведра, но все же решил добраться до конца. И отнюдь не из любви к знаниям, а из-за обычного русского упрямства. Дескать, с ума меня свести собрались? А вот хрен вам. Партизаны, мол, не сдаются! Ну а для того, чтобы не страдать в одиночестве, старшина решил читать инструкцию вслух.

— Возьмите лазерное ружье левой рукой за цевье (см. рисунок 1), а кисть правой зафиксируйте на основании приклада (см. рисунок 2), — торжественно продекламировал старшина. — В таком положении винтовку приложите торцом приклада (см. рисунок 3) к правому плечу (см. рисунок 4). Если же вы левша, то положите винтовку и повторите все в обратном порядке, — Шныгин обвел взглядом сослуживцев. — Это как, блин? Сначала винтовку к плечу приложить, а потом уже за нее руками хвататься, еври бади?..

Однако, к удивлению старшины, никого из сослуживцев эта реплика не удивила и не позабавила. Пацук ехидно улыбнулся и сделал вид, что занят исключительно изучением содержимого своей тумбочки. Друг Кедман задумался, пытаясь понять, как именно можно проделать обратную операцию, а вот Ганс набрал полную грудь воздуха, собираясь объяснить непонятливому старшине, что именно следует по инструкции делать с оружием, но приступить к лекции не успел: вмешался подполковник.

— Отставить чтение инструкции, агент Шныгин! — голосом Раимова рявкнули динамики внутренней связи. — Она создана не для публикаций, а для личного пользования.

— А чего это вы так возмущаетесь, товарищ подполковник? — ехидно поинтересовался Пацук. — Мы все эту инструкцию уже лично использовали. Пусть старшина свою почитает, пока не придумал, куда ее девать…

— Да не могу я больше слушать подобную трепотню! — завопил в ответ Раимов. — После появления этих проклятых куполов меня так забросали всевозможными инструкциями, что они мне даже снятся.

— А кто же вас заставляет их слушать? — есаул, глядя в камеру, удивленно вскинул брови. — Отключите наблюдение, и все. А то воно ж как бывает? Слухает командир, о чем подчиненные говорят, слухает, а потом бац, и…

— Мо-о-олчать! — рявкнул подполковник, отказавшись узнать, что же именно бывает с излишне любопытным начальством.

Микола, однако, сдаваться просто так не собирался и намеревался закончить фразу, но красный глазок камеры погас. Наблюдение за кубриком было снято, и Пацуку убивать своими крылатыми фразами стало некого. Есаулу только и осталось, что разочарованно вздохнуть и развести руками. Дескать, вот всегда так, на самом интересном месте слушатели разбегаются!

Старшина покачал головой и, скомкав инструкцию, запустил ее в мусорную корзину. Промазал. Любитель баскетбола Кедман укоризненно посмотрел на Сергея, явно удивляясь такому неуклюжему броску. А вот укоризна в глазах Зибциха объяснялась отнюдь не расстройством из-за отсутствия у старшины снайперских качеств. Ефрейтор просто не любил, когда мусорят. Подняв бумажку с пола, Ганс разгладил ее и аккуратно положил обратно на тумбочку старшины. А затем повернулся к есаулу.

— Микола, что ты опять достаешь господина подполковника? — поинтересовался он у сослуживца. — Может быть, человеку просто одиноко. У нас тут хоть компания есть, а Коннику даже в бильярд самому с собой играть приходится.

— Да-а, это проблема, — сокрушенно согласился с ним Пацук. — Играть самому с собой в бильярд действительно интересно. Слушайте, мужики, а давайте на следующем задании скинемся и купим Раимову резиновую бабу! Или нашу тетю Машу к нему раз в неделю будем отправлять.

Старшина с Кедманом, услышав такое предложение, зашлись в приступе дикого хохота. А вот Гансу было не до смеха. Только сейчас он сообразил, что, защищая подполковника, сморозил глупость. Ефрейтор, глядя в невинные глазки украинца, начал багроветь и явно примеряться к горлу есаула. Микола, изобразив панический ужас, попятился. Капрала со Шныгиным этот демарш и вовсе убил. И еще неизвестно, чем бы для самого Пацука закончились подобные шуточки, если бы Раимову окончательно не надоело сидеть в одиночестве.

— Группа, «смирно»! — рявкнул он через динамики внутренней связи. И, дождавшись, пока «икс-ассенизаторы» примут указанное положение, добавил: — Привести себя в надлежащий вид и через пять минут быть в актовом зале на общем собрании. Всем все ясно?

— Товарищ подполковник, разрешите задать вопрос? — строго в соответствии с уставом, обратился к командиру Шныгин.

— В чем дело, агент? — сердито поинтересовался Раимов.

— А эту инструкцию кто составлял? — спросил старшина, кивнув головой в сторону тумбочки, украшенной помятым листком.

Подполковник на секунду задумался, пытаясь решить, не намеревается ли Шныгин поиздеваться над его командирской честью и достоинством, а затем все-таки ответил:

— Инструкция составлена специалистами. А вот редактировал ее доктор Гобе.

— Так, значит, Инквизитора нет на базе? — с надеждой в голосе спросил Сергей.

— Как это нет? Куда же он от нас денется? — голос Раимова казался просто счастливым. — Доктор Гобе назначен моим заместителем по психологической подготовке и теперь будет у вас каждый день занятия вести.

Тот звук, с которым «икс-ассенизаторы» встретили это заявление командира, вечно стонущим бурлакам даже и не снился. Какое-нибудь среднестатистическое привидение древнего замка удавилось бы от зависти из-за этого предсмертного вопля, а вот Раимов был доволен и с ехидным смешком связь отключил. Хотя, наверное, поторопился. Если бы чуть-чуть подождал, то имел бы возможность наградить есаула пяточком нарядов. Хотя бы за то, что Микола предложил сослуживцам подложить радиоуправляемые мины в кровати и к французу, и к своему непосредственному начальнику.

Остальные «икс-ассенизаторы» хотя и восприняли предложение есаула с должной долей понимания, но даже в повестку дня вносить его не стали. Все-таки устав чтили все, а в соответствии с этой библией военнослужащих учить командиров уму-разуму при помощи радиоуправляемых мин строго запрещалось. Именно поэтому Раимов с Гобе остались целы и невредимы, а спецназовцы безропотно принялись собираться на общее собрание. Первое с момента захвата лунной базы инопланетян.

Нелюбовь «икс-ассенизаторов» к доктору Гобе была вполне объяснима. Вся четверка бойцов некогда отбиралась для участия в операции по борьбе с пришельцами исключительно из-за того, что каждый член группы был невосприимчив к любому психологическому воздействию. Однако француз так умел «вправлять мозги», что дал бы фору самому Торквемаде. Он до того затерроризировал «икс-ассенизаторов», что те шли на каждое занятие к Гобе, как на казнь. Причем извращенный француз, обучая солдат защите от собственного воздействия, тут же придумывал новые методы, как самому эту защиту обойти. В общем, каждый урок у доктора превращался в настоящую борьбу за выживание. И хотя «икс-ассенизаторы» не теряли надежды когда-нибудь свести самого француза с ума, радости занятия у Гобе им не приносили.

Остальные члены команды были куда более безобидны, чем доктор. Кроме «икс-ассенизаторов», их командира и уже упомянутого доктора Гобе, на базе находились еще двое ученых: Хиро Харакири, специалист по компьютерной технике и вооружениям, и профессор Зубов — гениальный универсал, являвшийся руководителем научной части проекта. Вместе с доктором оба этих ученых занимались исследованием инопланетных технологий. Ну а в обязанности Гобе входило познание структурных форм жизни пришельцев, их психологии, общественного строя, а также подготовка рекомендаций по борьбе с инопланетным вторжением. Со всеми тремя бойцам предстояло встретиться на общем собрании, и благодаря присутствию там пресловутого доктора, «икс-ассенизаторы» от этого были не в восторге.

— Слушайте, мужики, — запоздало вспомнил Шныгин о пятом бойце их команды, перед тем как покинуть кубрик. — А что, Сару на базу не вызвали?

— И слава богу, — буркнул в ответ есаул. — Женщина в войсках все равно, что бретелька на трусах. Воно ж как бывает? Появится какая-нибудь баба в воинской части — бац, и у танков стволы из перпендикулярного земле положения выходить не хотят!

— А по-моему, ты придираешься… — попытался было заступиться за отсутствующую Сару Штольц ефрейтор. Однако Микола не дал ему договорить.

— Ккому я придираюсь? К танкам? — делано удивился он. — Да я сам видел! У нас в части пройдет, бывало, одна связисточка мимо танковой колонны, так потом стволы пушек ломами вниз опускать приходится…

— Отставить пошлости! — рявкнул по внутренней связи Раимов, прерывая общий смех. — У вас осталось две минуты. Последний, кто появится на собрании, получит три наряда вне очереди и после пятнадцати километров с полной выкладкой будет в спортзале с тренажеров пыль вытирать!

То, что раздача нарядов для подполковника была делом святым, с которым не шутят, бойцы уже давно поняли и трепетных чувств командира оскорблять никоим образом не хотели. К тому же перспектива стирания с тренажеров многомесячной пыли никого не прельщала. Может быть, тетя Маша, то бишь Ганс Зибцих, прозванный так за чрезмерное стремление к чистоте и порядку, с удовольствием и взялся бы за это дело, но немца, привыкшего к неподвижной жизни снайпера, просто воротило от одной мысли о том, что перед уборкой придется бежать марш-бросок. Про остальных и вовсе с уверенностью можно было сказать, что ни к любителям бега, ни к рыцарям ведра и тряпки они не относятся. Поэтому любой, кому ситуация интересна, может легко представить себе, с какой скоростью все четверо бросились в актовый зал.

Самым расторопным оказался Пацук. Микола сорвался с места еще до того, как Раимов успел закончить свою фразу. И к тому моменту, когда Зибцих сумел-таки выбраться из хот-дога, устроенного ему в дверях капралом и старшиной, украинец уже почти добрался до входа в актовый зал. Следом за ним на собрание прибыл здорово расплющенный немец, и уж только затем актовый зал своим присутствием почтили Кедман и старшина. При этом оба так спешили, что вошли в дверь одновременно. И только благодаря тому, что Раимов заблаговременно приказал укрепить косяки стальными накладками, двери выдержали и не рухнули внутрь.

Раимов неодобрительно посмотрел на обоих спецназовцев, упорно не желавших оказаться тем самым последним пылесосом, но к неудовольствию Пацука, нарядов не дал ни тому, ни другому. Микола уже собрался выразить протест по поводу крайне беспринципного поведения командира и, наверное, огреб бы на свою голову не три, а все шесть нарядов, но есаула спас Зубов. Профессор, взлохматив и без того нечесаную шевелюру, вскочил с места, едва Шныгин с Джоном ввалились в актовый зал.

— Я считаю крайне возмутительным то, — завопил Зубов, размахивая рукой, которую уже успел выпутать из копны волос, — что для посещения моих лекций слушателями руководство до сих пор не создало нормальные условия! Я считаю неприемлемым тот факт, что люди должны тесниться в дверях вместо того, чтобы входить в зал совершенно свободно. И я заявляю решительный протест Королевской академии наук Британии за то, что через их двери не могут одновременно пройти представители всех рас, национальностей и народов! Как вы прикажете понимать…

— Профессор, — отеческим тоном позвал его подполковник.

Зубов осекся и удивленно посмотрел по сторонам.

— Странно. И куда это вы меня привезли? — удивленно поинтересовался он и тут же хлопнул себя по лбу. — Ах, ну да! Я же добровольно заперся в этом склепе и должен периодически читать лекции солдатам. Тогда перейдем к делу. С Британской академией я разберусь потом.

Не дожидаясь, пока два взбесившихся великана усядутся на свои места, Зубов резко развернулся и, суматошно размахивая руками, подскочил к стенду. Отдернув шторки, закрывавшие наглядные пособия, профессор замер. Несколько секунд он удивленно рассматривал лист ватмана, раздумывая, что же он сам там недавно нарисовал. Шныгин с Кедманом, стараясь не шуметь, уселись в мягкие кресла, а Зибцих с Пацуком терпеливо ждали, пока Зубов начнет-таки что-нибудь говорить.

Однако у профессора возникли сложности. А все дело было в том, что гениальному ученому никак не давалось искусство рисования. С окружностью еще как-нибудь он умудрялся справиться, а вот нарисовать шар или купол было выше его сил. Ну а поскольку Зубов исключительно из-за рассеянности постоянно забывал сопровождать свои рисунки пояснительными подписями, то и понять, что именно он пытался изобразить на плакате, профессор не мог.

Несколько минут он удивленно смотрел на рисунок, пожалуй, впервые с момента создания базы оставаясь в относительной неподвижности, а затем хлопнул себя ладонью по лбу.

— Черт-те что! — безапелляционно заявил профессор, поворачиваясь к аудитории. — Совершенно не пойму, какое отношение эти дурацкие плакаты имеют к нашей лекции, но деваться некуда. Итак, дорогие дети, мыльные пузыри представляют из себя…

— Господин Зубов! — простонал подполковник, перебивая ученого. — При чем тут пузыри? Да еще мыльные? Откуда вы их выискали? И где вы видите детей?

— А это что нарисовано, по-вашему?! — изумился в ответ профессор и ткнул указкой в плакат. — Половина мыльного пузыря, честное слово!

— Может быть, это купол над городом? — попытался подсказать ему Раимов.

— Лейтенант, с вашей буйной фантазией вам нужно обратиться к профессиональному психиатру. Где это вы видели города с такими куполами? — заявил Зубов, обращаясь к подполковнику, и Пацук от этого заявления чуть не подавился собственным языком, пытаясь сдержать острый приступ смеха.

Раимов побагровел и повернулся в сторону захрипевшего есаула. Услужливый Зибцих, выручая боевого товарища, принялся усердно хлопать его по спине, делая вид, что помогает Пацуку прокашляться. Однако это не помогло.

Микола, зажав обеими руками рот, захрипел еще сильнее. И неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы Шныгин не вмешался в процесс оказания первой помощи. После его дружеского шлепка у есаула глаза едва не доскакали до президиума, но икать и давиться смехом он перестал. Как и дышать. На пару минут. Ну а если точнее, судя по секундомеру доктора Гобе, на одну минуту сорок семь целых и восемь сотых секунды.

— Хотя вы правы, над некоторыми городами купола все-таки есть. Так сказать, рукотворного изготовления, — проговорил тем временем профессор, оказавшийся единственным, кто не обратил на страдания Миколы никакого внимания. — Итак, господа, к нам поступила информация о том, что четыре крупнейших города мира накрыты странными силовыми куполами. Данные структуры земной науке неизвестны, и мы склонны считать, что это начало нового этапа инопланетного вторжения…

Дальше Зубов начал излагать факты, известные многим. Профессор рассказал, что купола появились одновременно над четырьмя столицами. Причем до последнего момента никто не заметил ничего подозрительного. Ни «летающих тарелок» в небе, ни ярких вспышек, ни трубных гласов. Никакой помпезности. Просто появились над городами купола, словно всю жизнь там и были.

Впрочем, может быть, что-то необычное и происходило, но сказать это могли только жители четырех столиц. А они разговаривать не могли, да и, наверное, не хотели. Насколько можно было судить по телерепортажам, жители атакованных инопланетянами городов вели себя как сумасшедшие. Причем делали вид, что их такая жизнь вполне устраивает.

Северная Америка, Объединенная Азия и Евросоюз остались без руководства. И главы этих государств, и большинство членов правительства оказались в буквальном смысле под колпаком и принялись вместе со всеми сходить с ума. Некоторое время «обезглавленные» государства продолжали по инерции нормально функционировать, а затем их начал охватывать хаос. Руководители отдельных регионов принялись тянуть одеяло на себя, и дошло даже до того, что правительство Аляски объявило территорию штата независимым государством и обратилось к Президенту России с просьбой о покровительстве и защите от территориальных посягательств Канады.

Впрочем, это были только цветочки. Папа Римский, например, и вовсе выпустил манифест, в котором провозглашал наступление конца света. А затем перед многотысячной аудиторией в итальянской столице категорически заявил, что он теперь является единственным правителем всей Земли. Римляне посчитали этот акт узурпаторством и закидали наместника божьего помидорами, которые тут же были собраны двумя епископами и отправлены в цех по изготовлению «папского кетчупа для просвирок». Продукт этот, кстати, пользовался особой популярностью во время Великого поста, поскольку был абсолютно постным и ничего, кроме раздавленных томатов, в себе не содержал.

В общем, мир захлестнули беспорядки, которые несколько поутихли после того, как атакованные пришельцами страны создали временные правительства. Как назло, на вышеуказанные органы власти Владимиров Ильичей Лениных не нашлось. Поэтому мировой революции из этих беспорядков, к глубочайшему сожалению российских коммунистов, не вышло. Впрочем, в России грусти и печали предавались не только они. Большая часть страны тоже горевала. Причем каждый регион по-своему, но все без исключения из-за того, что ввиду изоляции Москвы телевизоры в домах мирного населения перестали работать. То есть работать они, конечно, не перестали. Их просто прекратили включать, поскольку ничего, кроме черно-белых полосок, они не показывали.

Профессора Зубова, конечно, не интересовала сетка телевизионного вещания. Ему было куда интересней понять структуру нового силового поля, не пропускавшего наружу звук, электронные импульсы и материальные тела. А еще профессор никак не мог понять, что именно поддерживает работу этих силовых полей. Ни радары, ни телескопы не заметили над атакованными столицами каких-либо летательных аппаратов. Наземная разведка не смогла обнаружить поблизости от куполов хоть какие-нибудь признаки присутствия противника. В общем, пришельцев на Земле не было, а купола над столицами висели.

— Я считаю, что появление куполов представляет собой продукт деятельности какого-либо устройства, созданного по принципу действия мины с часовым механизмом, — подвел итог своей речи Зубов. — Скорее всего, инопланетяне предполагали, что их база на Луне может быть уничтожена. Поэтому и заложили заранее некое подобие мин. В нужный момент они сработали, введя дестабилизацию в жизнедеятельность крупнейших государств. Ну а следующим шагом, согласно логике, должен быть их ответный удар. Так сказать, месть за лунную базу…

— То есть вы хотите сказать, профессор, что, возможно, в ближайшее время Земля будет атакована? — обеспокоенно перебил докладчика Раимов.

— Скорее всего, так оно и будет, — кивнул головой Зубов и принялся с удвоенной силой теребить свою шевелюру. — Я предупреждал, что не следует торопиться с посылкой сигнала инопланетянам. Вполне возможно, гибель лунной базы они списали бы на банальную аварию и не стали бы спешить, но мы со своей извечной торопливостью, решив нажиться на общении с ними, сами оповестили пришельцев о своем участии в уничтожении их базы. Вполне естественно, что инопланетяне захотели отомстить, и их флот сейчас, скорее всего, находится на подлете к Солнечной системе.

— Сэр, разрешите в… — вскакивая с места, завопил Кедман и, вспомнив предыдущие мытарства, поправился: — Разрешите задать вопрос, сэр?

— Да-да. Пожалуйста, — кивнул головой Зубов, но капрал заговорил лишь только после того, как это разрешение подтвердил подполковник.

— А можно перехватить флот противника на подлете и уничтожить его? — поинтересовался американец.

— Нет, — ответил за профессора Раимов. — Во-первых, принцип действия двигателей инопланетных кораблей еще не до конца изучен. А во-вторых, даже если бы наши ученые и успели изучить все, у нас бы просто не было времени для создания боеспособного космического флота. Поэтому выход только один. Мы должны найти установки, генерирующие силовые поля над столицами, и уничтожить их.

— То есть товарищ подполковник предлагает нам залезть под эти купола и рыскать там до тех пор, пока мы не сойдем с ума вместе с местными жителями, — ехидно прокомментировал заявление командира Пацук. За такое наглое нарушение субординации Раимов хотел наказать есаула, но не успел, поскольку вмешался Зубов.

— Вы не правы, молодой человек, — заявил он. — Во-первых, все члены вашей группы уже доказали, что могут сопротивляться воздействию инопланетян. А во-вторых, есть гарантия в пятьдесят процентов на то, что энергоскафандры помогут вам не попасть под инопланетное влияние…

Дальше загалдели все разом. Последнее предположение профессора вызвало у «икс-ассенизаторов» массу противоречивых эмоций. Шныгин с Пацуком, например, наотрез отказывались участвовать в таком задании. Есаул — из-за того, что шансы пятьдесят на пятьдесят его никак не устраивали, а вот Сергей был против этой затеи из-за врожденной лени. Ну не хотел старшина мотаться по многомиллионным городам и искать прибор, который неизвестно даже как выглядит.

А вот Зибцих с капралом, напротив, потребовали немедленно начать операцию. И не из-за того, что оба почувствовали себя Бэтменами! Просто ефрейтор привык выполнять все приказы беспрекословно, а американец любил действовать. И судя по тому, с каким энтузиазмом Кедман рвался на задание, ему вообще было все равно, с кем и где воевать. Главное, чтобы не сидеть в бункере и не протирать до дыр беговые дорожки, отрабатывая наряды вне очереди, розданные щедрой командирской рукой.

Ученые тоже внесли свою лепту в общие крики. Причем если доктор Гобе орал исключительно из-за того, что хотел провести новый эксперимент над подопытными бойцами, то Хиро Харакири кричал, чтобы привлечь к себе внимание. Что и удалось японцу после того, как доведенный до бешенства Раимов истошным воплем приказал всем заткнуться. Тут же замолчали все, кроме настырного Хиро.

— Пожалуйста, еще раз посмотрите видеорепортаж с места трагедии, — попросил японец и вынудил всех обернуться к широкому экрану. А там камера как раз следила за тем, как из-под купола вылетает птица. — Смотрите! На пернатых этот купол не действует.

— Может быть, энергополе сконструировано так, чтобы не пропускать через себя только разумных существ? — предположил Раимов, до поры до времени отложив местный вариант «Утра стрелецкой казни».

— Ну, тогда нам не о чем беспокоиться, — самодовольно улыбнулся Гобе. — Дайте мне сутки, и я из этих солдат таких круглых идиотов сделаю, что ни один детектор не отличит их от обезьяны.

— Нет-нет! — перебил его японец. — Мне кажется, дело не в умственном развитии «икс-ассенизаторов», которым необходимо прорваться сквозь купол. Тут загвоздка в другом.

— И в чем же, коллега? — ехидно полюбопытствовал француз.

— Пока не знаю! Дайте мне шесть часов для анализа, и я вынесу вердикт, — попросил Хиро.

И Раимову ничего другого не оставалось, как выполнить его просьбу. Тем более что день близился к вечеру. А это, согласно знаменитой поговорке, не самое мудрое время суток. Подполковник откашлялся и заявил, что собрание можно считать закрытым. Затем он первым вышел из актового зала, «икс-ассенизаторы» потянулись следом. Им тоже нужно было отдохнуть и понять, чего ждать от жизни в ближайшие несколько суток. Все-таки одолеть инопланетян — это почти то же, что испугать унитаз пятой точкой!..

Глава 2

Геосфера, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Точное место действия неизвестно. Но есть данные, что в поле зрения попадала Останкинская телебашня. Время — московское. Хотя в столице уже давно никто на часы не смотрит… А на хрена?!

Во время перелета пилот вел себя как-то весьма подозрительно. Самогонку не пил, в воздушные ямы вверенный ему лайнер не заваливал и вообще выглядел, как настоящий летчик. Шныгин от этих тревожных симптомов насторожился, однако соратникам о своих подозрениях ничего не сказал. Не хотел друзей перед заданием расстраивать! А пилот… Да мало ли какая шлея могла попасть ему под хвост? Может быть, штатный извозчик «икс-ассенизаторов» жениться надумал. На старости лет! А Сергей знал, что некоторые мужики ради такого дела на пару недель даже с выпивкой завязывали.

Ну а в остальном полет проходил в обычном русле. Разве что танка в этот раз не было. Зато бойцы вели себя совершенно привычным старшине образом. Кедман принялся бриться и для того, чтобы не раздражать тонкий музыкальный слух украинца, любимый рэп пел безмолвно, шевеля губами, как жвачная корова. Микола почти сразу принялся наводить художественную маскировку на свой лысый череп.

А вот у ефрейтора возникли некоторые проблемы. В лазерном ружье трущихся частей, подлежащих смазке, практически не было, поэтому Ганс сначала загрустил. Минут пять немец сидел с абсолютно потерянным видом, но затем оживился. Зибцих тщательно протер забрало гермошлема, затем отполировал до блеска алмазные линзы всех четырех лазерных ружей. Потом подзарядил батареи питания и тщательно замерил их амперметром. После чего проверил усики у гранат, наточил всем метательные ножи, попробовал на прочность замки у контейнеров для пойманных инопланетян и подмел в салоне мусор. Ну а когда и это все было сделано, взял наконец масленку и смазал петли у всех дверей, которые нашел в самолете. После чего растерянно остановился в центре салона, не зная, что еще сделать.

— Ганс, блин! Ну что же это такое? Разве ж так можно?! — неожиданно для всех завопил Пацук и раздраженно бросил коробку с гримом на пол. — Ты же шестеренки забыл смазать… — Микола сделал паузу, дав ефрейтору возможность начать испуганно озираться по сторонам, а затем докончил фразу: — …У себя в голове. А то воно ж как бывает? Начнет какой-нибудь немец ерундой страдать, и бац, утром просыпается, а стены у комнаты матрасами обиты, кроватка к полу привинчена, на окнах пуленепробиваемые стекла и доктор в белом халате стоит. Мило так улыбается, ласково…

Кедман заржал, словно техасский мерин, и сломал одноразовую бритву о подбородок. Шныгин фыркнул в кулак, но никто не понял, зевал он или смеялся. Зато по лицу ефрейтора можно было отчетливо разобрать, что именно он думает о есауле. Пару секунд немец безмолвно шевелил губами, стараясь исключить из своей речи русский, немецкий и английский мат. Первое, в отличие от второго и третьего, заняло у Зибциха гораздо больше времени. Ну а когда закончил разбираться с этим, то понял, что сказать-то о Пацуке ему и нечего! Вот и осталось Гансу лишь махнуть рукой и вместе со всеми рассмеяться.

Всеобщее веселье окончательно разрядило обстановку, еще со вчерашнего вечера накалившуюся до предела. Почти сутки спецназовцы нервничали, и с этим даже хваленая подготовка доктора Гобе ничего не могла поделать! Тем более что француз с утра еще и масла в огонь подлил своими идиотскими высказываниями и тестами. Впрочем, обо всем по порядку.

Проблемы «икс-ассенизаторов» начались сразу после собрания. И суть их заключалась в том, что полученное задание выглядело необычно и странно. И это еще мягко сказано! Послушав ученых и любимого командира, все четверо бойцов просто ошалели. Да и не мудрено. Поскольку предлагалось им пойти туда, не зная куда, и найти то, не знаю что. Это сказочный Ваня-дурачок такие проблемы решать привык, а спецназовцы подобным штучкам изначально не были обучены. Тем более что если среди четверых бойцов и были дураки, то вот Иванов, как назло, в наличии не имелось.

То, что отряду придется решать проблему энергетических куполов над главными столицами мира, «икс-ассенизаторы» понимали с самого начала. С того самого момента, как получили в своих частях приказы о командировке на секретную базу. Все четверо ожидали, что на общем собрании командир прямо скажет, как это сделать, поэтому терпеливо выслушивали расплывчатые фразы и без того сумасшедшего Зубова о том, что «вероятно, купола установили пришельцы» и что «скорее всего, мы вновь столкнулись с угрозой инопланетного вторжения». Не слишком бойцы разволновались, и узнав о возможных трудностях с возвращением из-под купола, — верили, что Харакири эту проблему в два счета решит. Однако все оказалось не так просто!

Сначала японец туманно объяснил, что способность животных спокойно входить и выходить за пределы купола основывается, скорее всего, на особенностях функционирования их организма. По его словам, выходило, что каждое живое существо излучает вполне определенный тип электромагнитных волн. Это излучение индивидуально для каждой особи и в то же время имеет определенные характеристики, присущие только данному виду. То есть — ссылаясь опять же на Харакири — купол обладает возможностью по особенностям электромагнитного излучения отличить кошку от собаки, последнюю — от голубя, ну а оного пернатого — от человека.

Естественно, японец тут же изготовил приборы, способные полностью глушить электромагнитные импульсы «икс-ассенизаторов» и заменять их на другие волны, присущие исключительно животным. Более того, Шныгина он наградил электронным пропуском медведя, Пацука одарил барсучьими волнами, ну и так далее, в строгом соответствии с секретными позывными. Однако Хиро Харакири тут же сделал оговорку. Дескать, его теория об излучении на практике не проверена, и если она ошибочна, то придется «икс-ассенизаторам» присоединиться к толпам сумасшедших, шатающихся по четырем столицам.

— Ничего. Они там надолго не задержатся, — заявил Раимов, не дав Пацуку открыть рот. — Мои бойцы идут туда не под куполами вражескими гулять, а ликвидировать угрозу, нависшую над планетой. Поэтому, Харакири-сан, даже если вы ошиблись, ребята свое дело сделают. Найдут, что надо, купол уничтожат и вернутся быстренько в казарму… Так я говорю, орлы?

— У подполковника серьезные проблемы с зоологией. Разве медведь, барсук, слон и енот относятся к классу пернатых? Представляю, что за паника начнется, если такие зверьки, размахивая орлиными крыльями, пролетят над каким-нибудь базаром, — буркнул себе под нос Пацук и обернулся к Раимову: — Товарищ подполковник, а что нам найти-то нужно?

Вот тут все четверо «икс-ассенизаторов» и впали в ступор. Оказалось, что ни ученые, ни их доблестный и всезнающий командир не знают, что именно нужно сделать для ликвидации куполов над городами! То есть они, конечно, предполагают, что внутри энергетических щитов имеются какие-то устройства, поддерживающие их работу, но не более того. Как выглядят эти устройства, по нескольку их или по одному установлено в каждой столице и тем более, где вражеские адские машинки искать, никто не имел ни малейшего представления.

Ну а когда Раимов заявил, что не имеет никаких данных о наличии или отсутствии внутри куполов войск противника, с Зибцихом едва не случилась истерика… Нет, конечно, пунктуальный немец слышал о русских словах «авось» и «небось», но то, что на них придется ориентироваться во время ведения боевых действий, ефрейтору и в страшном сне привидеться не могло!

— Е-мое, блин, товарищ подполковник, да в одной Москве, если считать вместе с туристами, миллионов пятнадцать человек наберется. И по площади она, по-моему, куда больше, чем детская песочница, — поддержал соратника Шныгин. — Да мы полжизни потеряем на то, чтобы только центр внутри Садового кольца прочесать, еври бади!..

— Р-р-разговорчики! — рявкнул Раимов в ответ на такое утверждение, подрывающее моральный дух вверенного ему подразделения. — Вы солдаты или кисейные барышни, мать вашу в балетную школу уборщицей?! Приказы командира выполняются, а не обсуждаются. Перед вами поставлена задача, и вы должны ее решить, а не жилетку мне слюнявить. Именно для таких целей, кроме лазерных ружей, вы еще и головами вооружены! — А затем вдруг подполковник резко сменил тон: — Поймите, сынки, нет у нас другого выхода. Враг подготавливает себе плацдармы для ударов. Судя по всему, вторжение начинается, и прежде чем на Землю опустятся инопланетные корабли, мы должны найти защиту от нового оружия. И это не я вам приказываю. Это весь мир вас просит. Поймите, ведь следующей целью может стать ваш родной город! Вам же не понравится, если ваши матери будут, как в Пекине, на лыжах по асфальту бегать или самбу с румбой, как в Берне, танцевать…

— И не удивлюсь даже, — буркнул Микола. — Вы сами их уборщицами в балетную школу отправили. Так чего ж еще от них ожидать. Воно ж, знаете, что после балетных школ с уборщицами бывает?..

— Агент Пацук, прекратить клоунаду! — рявкнул Раимов, решив не выслушивать очередную душещипательную историю украинца. — В общем, болтовню прекращаем. Или вы выполняете приказ, или пишите рапорта об отчислении. Насильно удерживать никого не буду!

Вот тут «икс-ассенизаторы» и сдались. Все-таки ни один уважающий себя спецназовец не признается, что он чего-то не может сделать. Они же элита, лучшие из лучших. А уж если еще и отобраны для выполнения задания из сотен тысяч других спецназовцев, то и вовсе должны позабыть о слабостях! Такие бойцы скорее себе гранату под ноги уронят, чем скажут, что с выполнением приказа не справились. В общем, хитрюга Раимов умело сыграл на самолюбии солдат, и те, пусть и с мрачными лицами, но все как один писать рапорта отказались.

Впрочем, задача перед «икс-ассенизаторами» стояла не совсем безнадежная. Тот же Харакири к утру изготовил прибор, определяющий плотность силового поля инопланетных куполов. Естественно, максимальной она должна быть у границ, а вот минимальной, по предположению японца, будет вблизи источника, это самое поле генерирующего. То есть бойцам нужно просто идти по приборам, и вражеские устройства отыщутся сами собой.

— А если не сработает? — поинтересовался Кедман, вертя в руках приборчик, похожий на наручные часы.

— Тогда придумаем что-нибудь другое, — пожал плечами неунывающий японец. — Просто выйдете из-под купола и расскажете о возникших проблемах. Мы все исправим. Ну а если выйти тоже не удастся, то напишите информацию на листах бумаги и подойдите к границе куполов. Наша телекамера все снимет, и мы подумаем, как вам можно помочь!

— Утешил, блин, еври бади! — хмыкнул старшина, услышав о таком оригинальном способе решения проблем. — Еще бы добавил, что если мы сойдем с ума, то дружно станцуем перед камерой канкан, и нас поймут.

— Действительно! Раимов-сан, солдат нужно как-то защитить от эмоционально-психологического воздействия, распространяемого куполом, — засуетился японец.

— У нас для этого имеется доктор Гобе, — хмыкнул подполковник и повернулся к бойцам. — Чего стоим? Марш к Инквизи… То есть к доктору на занятия!

Гобе, как водится, оторвался на «икс-ассенизаторах» от души. Пересказывать все те пытки, которые применял к спецназовцам Инквизитор, просто невозможно. Это был такой ужас, что великий Стивен Кинг, узнай он такое, вылез бы из гроба и четыре раза повесился бы на собственных подтяжках. Человечеству достаточно знать лишь то, что Ганс Зибцих, например, во время занятий трижды пытался пристрелить француза из ножки стула, Пацук обрил налысо побитое молью чучело медведя, купленное французом на недавней распродаже экспонатов Задрищенского музея краеведения, а Кедман перепутал свой свисток с фарфоровой китайской вазой и целых десять минут пытался запихать ее в рот… А про Шныгина вообще говорить не стоит. От таких ужасов люди по ночам спать перестают.

Однако в общем и целом обработку у Гобе «икс-ассенизаторы» выдержали. И даже доктора не убили! Раимов во избежание возможных эксцессов поспешил признать ребят годными к выполнению задания и загнал их в самолет. Естественно, поднимаясь на борт, все четверо бойцов были мрачнее тучи, но зато переполнены решимостью победить, чтобы вернуться и от всего сердца поблагодарить француза прикладами по башке. Причем каждый из великолепной четверки надеялся добраться до доктора раньше других!

— Рано радуетесь. Мы еще не сели, — высунувшись из кабины пилотов, мрачно предупредил развеселившихся бойцов воздушный ас. — Подходим к заданному квадрату. Приземляться будем через пять минут. По крайней мере попытаемся.

— Как это «попытаемся»? — оторопел Кедман и из-за такого сенсационного заявления летчика сломал вторую одноразовую бритву. — В чем дело, командир? Приборы отказали?

— А я откуда знаю, отказали они или работают? — Пилот, собравшийся вернуться на свое место, остановился в дверях. — Я же в них ни черта не разбираюсь.

— Не понял! — заревел американец. — Ты, сморщенная белая задница, шуточки свои прекращай. Как это «не разбираюсь»? А как же ты раньше нас возил?

— Да он последние пять лет летает исключительно под мухой, — вместо пилота ответил всезнающий Зибцих.

— Да пусть хоть под комаром планирует! Самолет-то он водил?! — капрал растерянно посмотрел по сторонам. — И вообще, я не понимаю, при чем тут насекомые…

— Идиот, — констатировал Пацук, выразительно постучав себя пальцем по голове. — Джонни, мальчик мой, афроеврей недоразвитый, тебя русская бабушка случайно не китайскому языку учила? Ты что, не знаешь, что по-русски «под мухой» означает «выпимши»?

— Нет, — растерянно захлопал глазами Кедман, даже не обратив внимания на очередную колкость Пацука, а затем вздрогнул. — Так налейте же ему чего-нибудь!

— Молока из-под козла, — буркнул в ответ Микола и, обреченно вздохнув, откинулся на спинку кресла. — Чего мы ему нальем, если Раимов опять о «фронтовых» даже не заикнулся? Садист!

— Во-во! И у меня бутылку с самогоном отобрал, — согласился с ним пилот и вдруг посмотрел на часы. — Все. Подлетаем через минуту, так что некогда мне с вами болтать. Автопилот сам сажать не будет, — и на секунду задумался. — А может, попробовать? Хрен с ним, пусть сажает?..

— Даже не вздумай, — прорычал Шныгин, прекратив делать вид, что крепко спит. — А ну марш в кабину, пока я твоего автопилота не научил во время полета катапульту включать!

Летчик пару секунд внимательно смотрел на грозного старшину, решая, стоит ли проверить, как он сможет уговорить автопилот, а затем решил не связываться с сумасшедшим десантником. Мало ли чему сейчас в ВДВ учат? Может быть, парашютисты теперь и без пилотов обходиться умеют?! Именно из-за этих сомнений летчик и скрылся в кабине со скоростью звука, а Шныгин спокойно откинулся на спинку кресла.

Впрочем, долго ему расслабляться не пришлось. Старшина даже глаза прикрыть не успел, как самолет начал стремительно падать. Причем с такой скоростью, что Сергея на полметра подбросило вверх, и ему пришлось вцепиться в поручни кресел, чтобы не воспарить под потолком, аки птах небесный.

«Я всегда говорил, что с пьянкой резко завязывать вредно. Особенно если ты за рулем!» — успел подумать про летчика старшина, пока парил над креслом.

На минуту в салоне наступило состояние невесомости. Две сломанные капралом бритвы хищно заметались по самолету, прицеливаясь, кому бы вцепиться в горло и закончить бритье. Шныгин увернулся от обеих и, пока самолет падал, успел вспомнить далекое детство, юность и зрелые годы, свою бабушку и вообще весь род до седьмого колена. Даже не удивившись таким генеалогическим познаниям, невесть откуда возникшим в голове, старшина пожалел, что так и не дописал письмо маме — начал, между прочим, полтора года назад! — а затем простился с жизнью… Впрочем, тут же с ней и поздоровался!

Самолет прекратил падать так же внезапно, как начал. Воздушный транспорт «икс-ассенизаторов» дернулся так резко, что под ефрейтором кресло погнулось, под старшиной оно и вовсе треснуло, а у сиденья, оккупированного американцем, сломались ножки. Лишь посадочное место Пацука осталось в целости и сохранности. И то только потому, что есаул приземлился не на него, а на пол. После чего выдал такую матерную тираду, что Шныгин засомневался в том, может ли теперь пальма первенства по части ругательств оставаться у подполковника.

— Мама моя, ридна Украина! — удивленно проговорил есаул после того, как закончил ругаться, и ощупал собственное мягкое место. — И не ушибся даже. Это что ж получается, в этих энергоскафандрах и с небоскребов падать можно?

Ответить ему никто не успел. Едва Микола закончил тираду, как из кабины высунулась счастливая морда пилота. Обведя гордым взглядом спецназовцев, летчик улыбнулся так широко, что при желании можно было рассмотреть содержимое его желудка, а затем радостно заявил:

— Мужики, вы не поверите, но у нашего самолета, оказывается, взлет и посадка вертикальные!

— Убью, — ласково пообещал старшина, поднимаясь с кресла, и пилот поспешил запереться в кабине.

* * *

В Москве было утро. Причем абсолютно не московское! Ни тебе смога над городом, ни пробок на улицах, ни постов ГАИ на въезде в столицу. К тому же над Москвой высился переливчатый прозрачный купол, упиравшийся внешними границами в МКАД. На Кольцевой дороге тоже не наблюдалось никакого движения. И вообще, единственными разумными существами в радиусе полукилометра от столицы были солдаты внутренних войск, патрулировавшие границы города.

Четверка «икс-ассенизаторов» залегла в кустах, в сотне метров от границ купола, и вела наблюдение. Регулируемая оптика стекол гермошлемов позволяла давать и пятидесятикратное увеличение, но сейчас бойцам этого не требовалось. Только Зибцих смотрел на улицы города, а остальные следили за перемещением патрулей.

— И все-таки я, блин, не пойму, шеф, зачем нам нужно прятаться от своих? — поинтересовался Шныгин.

— Повторяю специально для медведей и прочих безмозглых представителей фауны, — раздраженно ответил по рации Раимов. — Протыкать мыльные пузыри нужно в обстановке строжайшей секретности. Мы не знаем, какие капканы на зверей мог расставить сельдерей в нашем огороде. Поэтому ни одна живая душа не должна знать о том, что животные ищут салатницу.

— Ага, а когда мы от этого пузыря избавимся, они же и не увидят, что купола больше нема, — буркнул Пацук. — Ведь сельдерей же слепой, глухой, немой и безмозглый, — и тут же раздраженно фыркнул. — Тьфу ты! Послушал бы кто-нибудь, что за чушь мы несем, пришлось бы нам служить в другом месте. Воно ж как бывает, когда люди начинают заговариваться! Приезжают дядьки в белых халатах с электрошокерами в руках, оглянуться не успеешь — и бац, тобой уже Наполеон командует. Или Александр Македонский.

— Р-р-разговорчики, Барсук! — рявкнул в ответ подполковник, но снова, к удивлению всей четверки, нарядами вне очереди есаула не наградил. — Повторяю приказ: проникнуть в огород незамеченными, отыскать припрятанную сельдереем салатницу и принять меры по ее ликвидации.

— Разрешите вопрос, сэ… э-е шеф? — поинтересовался Кедман и не стал дожидаться ответа. — Что-то я не понял. У нас же салатницами тарелки раньше назывались. Мы что, корабль пришельцев искать будем?

— Слон, два наряда вне очереди! — зарычал в ответ подполковник.

Пацук заржал, как пожарная лошадь на водопое, и хлопнул американца по плечу.

— С почином тебя, Свисток, — поздравил он. — Так держать, и новый рекорд по нарядам тебе обеспечен.

— Прекратить болтовню в эфире! — немедленно скомандовал Раимов, не дав возможности капралу что-либо ответить Пацуку. — Приступить к выполнению задания.

— Есть приступить к выполнению, — за всех ответил старшина, не принимавший участия в дискуссии, и махнул рукой. — Пошли! Сектор чист.

Больше времени на разговоры не осталось. Отряд рванулся вперед, двигаясь короткими перебежками. Бойцы постоянно менялись местами, прикрывая друг друга. И хотя огонь по своим они вести не собирались, наработанная годами привычка держать условного противника на прицеле давала о себе знать. Стволы лазерных ружей «икс-ассенизаторов» двигались из стороны в сторону, повторяя траекторию перемещения патрульных групп.

Десантники преодолели стометровку, отделяющую их от границ энергетического барьера, на одном дыхании и залегли во дворике брошенного придорожного кафе. Зибцих с Пацуком заняли позиции у задней стенки строения, продолжая держать под наблюдением патрули, а капрал с Сергеем проползли вперед, к входу, и залегли в десятке метров от купола, осматривая улицы Москвы.

— Молодцы, сынки. Чисто сработано, — похвалил спецназовцев Раимов и тут же выругался: — Мать вашу к Кио в ассистентки! Что это такое?..

Видеокамеры, встроенные в гермошлемы «икс-ассенизаторов», транслировали все, что видели сами бойцы, на аппаратуру, установленную в самолете. А уже оттуда через спутниковые каналы кодированное изображение передавалось на мониторы пульта управления в штаб базы. Именно поэтому Раимов как бы являлся непосредственным участником событий и видел все, находящееся перед глазами спецназовцев. А сейчас посмотреть было на что!

Прямо перед Кедманом и старшиной внутри купола вдруг нарисовался субъект довольно примечательной наружности. Собственно говоря, сама наружность была совсем неприметная — обычная бомжовская рожа. Небритая и с всклокоченной шевелюрой. А вот одет данный конкретный бомж был весьма примечательно. На ногах у нищего красовались дырявые кеды, из которых торчали большие пальцы. Дальше шли мешковатые, отвисшие на коленях хлопчатобумажные брюки цвета хаки, а вот выше начинались чудеса — на бомже были фрак, манишка, заляпанная кетчупом, и галстук-бабочка. Ну а занимался данный индивидуум тем, что упоенно ковырялся в мусорных бачках.

Причем во фраке был не только он. Чуть поодаль, около открытого канализационного люка, стояли двое рабочих. В касках и оранжевых жилетах, как и полагается, казалось бы. Но эти жилеты были надеты на те же самые фраки. В дополнение к оным оба рабочих были снабжены толстенными сигарами, которые и курили с самым что ни на есть буржуинским видом.

— И что это там такое? — повторил вопрос командира любопытный Пацук, пока Кедман со старшиной рассматривали столь странных персонажей.

— Сам скоро все увидишь, — буркнул по рации Шныгин. — Приготовились. Входим в зону.

Границу купола бойцы пересекали крайне осторожно, опасаясь каких-нибудь неожиданностей со стороны вероломных пришельцев. Однако, к их удивлению, «икс-ассенизаторы» попали в пределы энергетического купола безо всяких неприятностей. Даже не почувствовали, что преодолевали какую-то преграду. Единственным побочным эффектом было то, что связь с Раимовым мгновенно пропала, и теперь бойцы были предоставлены сами себе.

Бомж, инспектирующий помойку, первым заметил четверку в странных костюмах, вошедшую под энергетический купол. Открыв от удивления рот, он приставил ладонь ко лбу, пытаясь защитить глаза от солнца. Сощурившись, он недоуменно смотрел на «икс-ассенизаторов», теперь уже совершенно спокойно шествовавших по улицам российской столицы.

— Репа, может быть, проверим, получится ли назад выйти? — поинтересовался у Шныгина Пацук, останавливаясь на перекрестке.

— Не стоит, — вместо старшины ответил Зибцих и кивнул головой в сторону заброшенного кафе, которое они только что покинули. — Там патруль, и они на нас пялятся. Думаю, возвращаться обратно сейчас опасно.

Патруль численностью в четыре лопоухих новобранца действительно стоял почти у того места, где недавно скрывались «икс-ассенизаторы», и пялился на такое же количество странных созданий, одетых совершенно непотребным образом. При этом рты у парней открыты были едва ли не шире, чем у бомжа и двух строителей во фраках. Микола посмотрел на патрульных влюбленными глазами, а затем вспомнил, что под забралом шлема его ехидную физиономию никто не увидит, и горестно вздохнул.

— Вот как воно ж бывает, — горестно вздохнул есаул. — Обманешь москаля, а никто и не видит, какой ты вумный.

— Вумный, как вутка. Только плаваешь, как топор, — буркнул Шныгин. — Чего расслабились, блин, еври бади?! Работаем.

Хрен знает, что нас тут может ждать.

Упрек старшины подействовал. Бойцы, расслабившиеся из-за того, что попасть под купол оказалось так легко, да и внутри никакого психического воздействия не ощущалось, мгновенно подобрались. Кедман сместился чуть вправо, прижимаясь к стене дома и беря под прицел уходящую вдаль улицу, Зибцих пристроился рядом, взяв под контроль тылы, а есаул достал из ранца прибор Хиро Харакири, призванный следить за плотностью силового поля.

Оная штуковина была размером не больше книги и ничем, кроме жидкокристаллического монитора, кнопки «включить-выключить», четырехпозиционного переключателя и названия «призпол», что означало прибор измерения поля, не имела. Есаул с некоторым сомнением повертел в руках новое оборудование, щелкнул переключателем на цифре 1 и нажал кнопку включения. Экран монитора моргнул и тотчас же высветил карту Москвы с нанесенными на ней границами силового поля. Именно ориентируясь на него, «призпол» и определял свои координаты на карте столицы. Это место было высвечено на зеленом фоне небольшим желтым квадратиком, а направление силового поля отображалось бирюзовой стрелкой. И она указывала в сторону центра столицы.

— Ты гляди, а воно ж работает, — хмыкнул Пацук. — Ориентир взят. Направление на северо-северо-восток.

— Понял. Двигаемся, — ответил старшина и пошел вперед.

Вероятного противника в лице каких-нибудь инопланетных монстров поблизости не наблюдалось. Более того, никто из спецназовцев не знал, есть ли вообще под куполом враги. Именно поэтому в каких-то экстренных мерах безопасности острой необходимости не было. Однако вальяжно разгуливать на территории, подвергшейся технологическому воздействию пришельцев, «икс-ассенизаторы» не собирались.

Шныгин шел первым, стараясь держать под прицелом и улицу перед собой, и окна домов напротив. Кедман действовал примерно так же, но в его обязанности входило наблюдение за верхними этажами зданий, под которыми проходила группа. Пацук наблюдал за показаниями прибора, поэтому был избавлен от обязанностей кого бы то ни было прикрывать. А вот Зибциху, как всегда, достались тылы. Двигаясь в арьергарде группы, ефрейтор постоянно оглядывался. И именно он первым заметил, что позади отряда потихоньку стала собираться толпа, причем весьма своеобразная. Мужчины все как один в различного покроя пиджаках и при галстуках, а женщины — в длинных, до земли, платьях, шляпках и перчатках. Ганс уже собрался обратить внимание сослуживцев на сей странный факт, но в этот момент дорогу отряду преградил бомж во фраке, до этого мирно пасшийся на свалке.

— Позвольте узнать, люди добрые, кто вы, куда направляетесь и почему так странно одеты? — вежливо поинтересовался у спецназовцев странный нищий. — Вижу, вы не местные, голодаете и скитаетесь. Может быть, помощь какая потребуется? Так мы всем миром вам пособим.

— Мужик, отвали, блин! — отрезал старшина. — Только такого лоха в качествепроводника нам и не хватало. Без тебя разберемся, еври бади.

— Ай-ай-ай, господин хороший! — пожурил его бомж, не желая убираться с дороги. — Что же вы ругаетесь, как коллежский асессор в Международный женский день? Ужели в церковно-приходской школе вы пропускали уроки словесности? Ну так сейчас мы это поправим, подучим вас немножко! — и обернулся куда-то назад. — Мария Ивановна, тут для вас работка имеется!

Оторопевшие «икс-ассенизаторы» не успели и глазом моргнуть, как из подворотни появилась вышеупомянутая Мария Ивановна. Впрочем, то, что появилась именно она, бойцам стало ясно чуть позже. А сначала спецназовцы узрели обычную школьную доску, приближающуюся к ним на невероятной скорости. Необходимо отметить, что передвигался этот обязательный атрибут учебных классов при помощи очаровательных ножек, обутых в изящные лакированные туфельки на высоких каблуках.

— Ну, если эта училка еще и чернявенькая, я, пожалуй, позанимаюсь с ней минут пятнадцать, — осматривая средства передвижения школьной доски, плотоядно хмыкнул Пацук.

— А если она еще и в белом балахоне, то ты навечно останешься тут отдыхать, — буркнул в ответ старшина и попытался обогнуть бомжа, за что едва не получил школьной доской по голове.

Добравшись до бойцов, Мария Ивановна развернулась с такой невероятной скоростью, что вместо фасада школьной доски «икс-ассенизаторы» узрели тылы вышеуказанной учительницы, каковые выглядели намного привлекательнее, чем все школьные аксессуары, вместе взятые. И это даже несмотря на то что одета была Мария Ивановна в длинное платье дореволюционного покроя.

Увидев сие зрелище, Микола даже успел удивиться тому, что спереди наблюдал ноги Марии Ивановны открытыми по крайней мере до колен, а сзади оные конечности оказались упакованными в сборчатую ткань до щиколоток. Подобный покрой платья скорее подходил танцовщице канкана, чем школьной учительнице, и Пацюк даже плотоядно облизнулся, представив себе, как будет выглядеть Мария Ивановна в таком сногсшибательном наряде. Однако есаула ждало разочарование. И даже не одно, поскольку наукой установлено, что разочарования по одному не ходят.

Во-первых, не успела Мария Ивановна поставить школьную доску на мусорные бачки — кстати, никто мне не подскажет, откуда в обыкновенной женщине столько силы берется?! — как тут же улицу огласил истошный визг, причем настолько ужасный, что бойцы едва удержали пальцы от судорожных попыток нажать на спусковой крючок. У постороннего человека от такого крика могло бы сложиться впечатление начинающегося конца света, но оказалось, что причиной ужасного вопля была всего лишь юбка, зацепившаяся за гвоздь. Именно из-за такого коварного поведения предмета женского туалета оголились колени Марии Ивановны, и только по этой причине пол-Москвы едва не оглохло от крика. Ну а прокричавшись, учительница вернула юбку в исходное состояние, и Микола понял, что не видать ему канкана, как коммунистам — возрождения СССР.

Ну а второе разочарование настигло Пацука через пару секунд после первого и было настолько мощным, что едва не свалило бедного украинца с ног. Как, впрочем, и всех остальных «икс-ассенизаторов». И причиной такого шока было милое личико Марии Ивановны, по форме напоминавшее подгнившую грушу, а по содержанию — все двенадцать фильмов про Фреди Крюгера, вместе взятых.

— Мама моя, ридна Украина! — только и смог проговорить ошалевший Пацук. — Это что же должно было случиться, чтобы воно ж таким родилось? Никак это чучело зачали бабуин с картофелеуборочной машиной внутри работающей овощерезки?

— Так это и есть знаменитые русские красавицы? — поддержал его шокированный Кедман. — Теперь я понимаю, почему мои друзья приезжают в Москву за острыми ощущениями!

— Так, блин, Свисток, ты хрен с аджикой мне тут не путай! — обиделся за своих соотечественниц старшина. — Если тебе одна штука в бракованной упаковке попалась, это не значит, еври бади, что всю партию товара выкидывать можно.

Неизвестно, в какие джунгли казуистики забрался бы дальнейший русско-американский диалог, но продолжить беседу Шныгину с капралом не позволили. Сначала вышеуказанная Мария Ивановна, которой лучше всегда быть к лесу передом, а к людям задом, начала урок правописания, правочитания и верноговорения, ну а затем события приняли и вовсе труднопредсказуемый оборот.

Пока все четверо бойцов, абсолютно потеряв бдительность, словно новобранцы в первом увольнении, таращились на Марию Ивановну, кое-кто не дремал. Может быть, будь на связи Раимов, он и привел бы спецназовцев в чувство, например, обещанием расстрела, но из-за купола командир «икс-ассенизаторов» вмешаться в процесс обучения не мог. А сами бойцы просто тупо таращились на учительницу, разрисовывающую доску разными неприличными с точки зрения любого современного тинейджера выражениями. Причем понять, что их больше шокирует — прекрасный лик Марии Ивановны или архаичные фразы на доске — не смогли бы и сами спецназовцы, не говоря уже о людях посторонних, коих, кстати, набралось вокруг предостаточно.

Толпа, которую Зибцих заметил, а затем выпустил из поля зрения, подобралась к бойцам вплотную. Поначалу москвичи ничего не делали, лишь с любопытством наблюдая за происходящим. При этом, судя по всему, урок правильной речи их не интересовал вообще. Зато очень волновали персоны «икс-ассенизаторов» и их снаряжение в особенности. И этот интерес реализовался в то, что какой-то излишне любознательный юноша попытался отцепить от пояса ефрейтора подсумок со световыми гранатами.

Зибцих среагировал мгновенно, на уровне инстинкта. Почувствовав, что кто-то тянет его за ремень, ефрейтор сделал шаг в сторону и, еще не увидев, кто именно посягает на армейское имущество, молниеносным движением выкрутил грабителю руку, заставив того упасть на колени. Парнишка взвыл, и этот вопль привел в чувство впавших в ступор «икс-ассенизаторов». Впрочем, не их одних. Толпа москвичей тоже встрепенулась, Мария Ивановна перестала писать и озвучивать написанное, а бомж во фраке удивленно посмотрел на ефрейтора.

— Простите меня, люди добрые, но, по-моему, вы неисправимы, — с искренним сожалением в голосе констатировал нищий. — Впрочем, есть еще один способ научить вас уму-разуму, но боюсь, вам он не понравится. — И повернулся к толпе: — Господа, наверное, придется этих фашистов избить.

Собственно говоря, последняя фраза была в корне неверно построена, поскольку ни одного фашиста среди «икс-ассенизаторов» не было. И пусть Микола иногда называл этим нехорошим словом бравого ефрейтора, но он сильно ошибался, поскольку Зибцих был немцем, а фашистами считали себя итальянские национал-социалисты времен Второй мировой войны.

Впрочем, сути дела это не меняло. Толпа москвичей в таких тонкостях явно не разбиралась или просто игнорировала правильность терминологии. Какое из этих предположений было верным, науке осталось неизвестно. Да никого это и не интересовало, а в первую очередь «икс-ассенизаторов». Толпа одурманенных инопланетными технологиями москвичей с таким рвением бросилась выполнять предложение бомжа, что у бойцов просто не осталось времени для раздумий над их побудительными причинами.

Первым, естественно, попал под атаку ошалевшей толпы несчастный ефрейтор, на свою беду побеспокоившийся о сохранности армейского имущества. Вся куча народа мгновенно навалилась на Зибциха, и если бы не энергоскафандр, неизвестно, на какое количество маленьких ефрейторов был бы порван бедный немец.

Мария Ивановна и фрачный бомж тоже без дела не стояли.

Трудно сказать, что именно им не понравилось в Кедмане, но накинуться они решили именно на него. Нищий предводитель московского самозваного дворянства попытался прибить американца мусорным баком. Однако бомж переоценил свои силы и вместо того, чтобы поднять смердящую емкость, просто уронил ее на землю. Вреда это никому, кроме окружающей среды, не причинило, но эстетические чувства капрала оскорбило. Обидевшись за поруганный помоями мундир, Кедман ласково приложился пудовым кулаком к голове осквернителя святынь, и тот, нежно хрюкнув, лег отдохнуть прямо в ту кучу, которую только что соорудил сам.

Очаровательная учительница такого издевательства над земляком стерпеть не смогла и, мгновенно переквалифицировав школьную указку в ударное орудие, попыталась разбить данным инструментом голову американского капрала. Естественно, ничего из этого не получилось. Поскольку, даже если бы Кедман был без шлема, его дубовую голову сместить с насиженного места на плечах могла бы разве что бетонная плита в пару тонн весом. А про шлем и вовсе говорить нечего. Указка просто разломалась об него, и Мария Ивановна удивленно застыла, глядя на обломок школьного инвентаря в своих руках. Кедман тоже застыл, но только на секунду. За это время он успел решить, что бить женщину, пусть и уродливую, будет ниже его достоинства, и просто засунул учительницу головой вперед в ту самую кучу мусора, в которой уже отдыхал мятежный бомж.

Остальные члены группы тоже без дела не стояли. Старшина, увидев, что Зибцих исчезает под толпой озверевших аборигенов, бросился немцу на выручку. За каких-то пару секунд он расшвырял по окрестностям десятка два москвичей и поднял с земли одуревшего немца. Ну а Пацук, совершенно забыв, что за оружие держит в руках, решил отпугнуть толпу автоматной очередью. Ничего, естественно, из этого замысла не получилось, поскольку грохота лазер при стрельбе, согласно особенностям конструкции, не производил. Но полезное дело Микола все-таки сделал.

Выпущенный им разряд аккуратно срезал крепления у неоновой вывески, нависавшей над тротуаром, и та, обидевшись за наглое вторжение в свою личную жизнь, рухнула на головы дерущихся. Зибциху и старшине такой удар был что крокодилу комариный укус. Вывеска, ударившись об их шлемы, просто развалилась пополам, брызнув от досады во все стороны осколками, а вот толпу москвичей это падение напугало. С истошными воплями одурманенные люди отскочили назад и на несколько секунд оказались отрезанными упавшей вывеской от предметов своих вожделений.

— Бежим, еври бади! — заорал старшина, воспользовавшись секундной паузой. — И не вздумайте стрелять в этих идиотов.

Стрелять в людей, естественно, никто не собирался. И хотя для спецназовцев позорное бегство с поля боя было противнее, чем недоваренная перловка на завтрак, отступать все же пришлось. В драке с местными жителями вся группа могла завязнуть надолго, и это никак не способствовало бы выполнению возложенной на «икс-ассенизаторов» миссии.

Поэтому спорить со старшиной никто не стал. Все четверо дружно бросились вперед, торопясь оторваться от замешкавшейся толпы, что им и удалось минут через двадцать.

Четверка остановилась в первой попавшейся безлюдной подворотне. Ситуация сложилась не из приятных, и самой большой проблемой было то, что защититься от атаки толпы спецназовцы не могли. То есть, конечно, и защищаться, и стрелять «икс-ассенизаторам» никто не мешал, за исключением их собственной совести. Легко и просто было порезать лазерами на британский флаг невооруженную толпу, но не стрелять же в одурманенных инопланетянами людей?!

— Ганс, ты нашел эту хреновину? — поинтересовался Микола, держа под прицелом единственный вход во временное убежище спецназовцев. — Поторопись. А то они же скоро будут здесь!

Услышав эту фразу, Зибцих сначала удивленно посмотрел на есаула, а затем не менее удивленно уставился на «призпол», невесть каким образом оказавшийся у него в руках. Пацук, несмотря на всю серьезность и сложность ситуации, не был бы самим собой, если бы не стал устраивать театральное представление даже сейчас. Скромно потупив глаза, дескать, моя хата с краю, ничего не знаю, есаул сделал вид, что совершенно не замечает оторопелого состояния ефрейтора.

— Микола, эту штуковину вручили же тебе, — напомнил Ганс, протянув вперед «призпол».

— Так когда тебя из-под толпы вытаскивали, кому-то ваше отступление прикрывать нужно было, — хмыкнул есаул. — Вот я тебе прибор и отдал, чтобы руки освободить.

— Может быть, блин, прекратите трепаться? — поинтересовался Шныгин, настороженно прислушиваясь к тому, что творится вокруг.

Возможно, в любой другой ситуации Сергей ничего и не услышал бы, но в гермошлем были встроены два сверхчувствительных микрофона с регулируемым уровнем восприятия внешних шумов. Шныгин подрегулировал прибор и понял, что толпа, на время потерявшая «икс-ассенизаторов» из виду, изменила направление движения и стала приближаться к их временному укрытию. Видимо, все население Москвы, пожалуй, впервые за всю историю города, благодаря пришельцам стало единым организмом, и теперь каждый абориген, увидевший передвижения спецназовцев, тут же докладывал о них преследователям. В общем, жители российской столицы окончательно очумели, и старшина понял, что долго скрываться от них не удастся.

— Мужики, давайте быстрее, — поторопил он сослуживцев. — Нужно найти эту проклятую штуковину раньше, чем нас опять догонит толпа.

— Мы немного отклонились от нужного курса, — констатировал Зибцих, перестав наконец таращиться на украинца и посмотрев на показания прибора. — Сейчас выходим и направляемся на запад. По-моему, осталось уже немного.

Метров триста-четыреста.

Медлить больше не имело смысла, и вся группа выскочила из подворотни. Кедман со Шныгиным заняли позиции по разные стороны от входа, прикрывая движение сослуживцев, а Микола с ефрейтором устремились туда, куда указывала стрелка на «призполе». Дав им возможность преодолеть открытое пространство, старшина с американцем устремились следом. По мере движения группа перестроилась, и к искомой точке бойцы подошли уже в следующем порядке: Кедман первым, за ним старшина, следом Зибцих тащил на вытянутых руках прибор, а прикрывал товарищей Микола, успевший по дороге что-то сунуть себе в карман. Да так шустро, что на этот раз стяжательства украинца никто не заметил.

Последние несколько десятков метров, оставшихся до точки, указанной прибором, спецназовцы преодолели одним броском и удивленно застыли, глядя на американский флаг, развевающийся над воротами. Шныгин присвистнул, Микола удивленно заглянул через плечо ефрейтора, пытаясь проверить, правильно ли немец выбрал объект, а Кедман застыл и, если бы не уроки доктора Гобе, наверняка отдал бы честь флагу. А так капрал нашел в себе силы сдержаться.

— Это что же получается? — удивленно проговорил Микола. — Значит, эта зараза идет из американского посольства?

— Именно так оно и получается, — хмыкнул старшина. — А мы с друзьями еще спорили, кто после Гренады, Югославии и Ирака следующим будет, еври бади.

— Неправда! — вступился за свою страну Кедман. — Это какая-то ошибка…

— Разберемся, — отрезал старшина, не дав капралу закончить фразу, и первым направился к воротам.

К удивлению спецназовцев, вход в посольство никем не охранялся, да и сами ворота оказались открытыми. И все же через двор бойцы проходили аккуратно, стараясь принять максимально возможные меры безопасности. Пацук с Зибцихом держали под прицелом окна посольства, пока старшина добирался до дверей, и лишь Кедман на пару секунд задержался у ворот, не решаясь войти внутрь. Но когда Шныгин рявкнул по рации на американца, призывая его поторопиться, тот коротко вздохнул и одним броском преодолел расстояние от ворот до входа в здание. Шныгин кивнул, указывая головой на дверь, и капралу ничего другого не оставалось, как немедленно войти внутрь, чтобы тут же столкнуться нос к носу с сотрудником посольства.

— Хенд ап! — рявкнул тот, доставая из кобуры пистолет. — Ю ан зе стенд?

— Йес, ау ду, — согласился с ним Кедман. — Прости меня, дядюшка Сэм! — и ласково приложился прикладом лазерного ружья к голове соотечественника. Сотрудник посольства восхищенно хрюкнул и, аккуратно положив оружие на пол, сам улегся рядом, ласково обняв мраморную подставку для китайской фарфоровой вазы.

Старшина, одобрительно посмотрев на капрала, тут же проскочил внутрь посольства и занял позицию в холле, прямо у широкой лестницы, ведущей на второй этаж. Кедман остался у дверей, а Пацук с ефрейтором, проскочив внутрь, застыли посреди просторного помещения.

— Это где-то здесь, — констатировал Ганс, взглянув на указатель «призпола», ставший ярко-красным и пульсирующим. — Только не пойму, внизу эта штуковина спрятана или наверху.

— Конечно, на крыше. Где же еще, блин, — фыркнул старшина и указал на неприметную дверь под лестницей. — Это что, по-вашему?

Ефрейтор тут же нацелил взор в указанном направлении, что позволило ему увидеть на двери табличку: «Не входить! Не положено!». Зибцих пожал плечами и, спрятав «призпол» в рюкзак, переместился так, чтобы держать дверь под прицелом. Кедман заблокировал вход в посольство и занял позицию справа от найденной старшиной двери, а сам Шныгин, не мудрствуя лукаво, вышиб ее ногой.

За дверью обнаружилась лестница, ведущая вниз. «Икс-ассенизаторы» дружно устремились вперед, принимая все меры предосторожности на случай внезапной атаки. Однако нападения так и не произошло, и бойцы, преодолев несколько пролетов, остановились у массивной металлической двери без каких-либо признаков замка или ручки.

— Похоже, это здесь, — констатировал Шныгин. — Микола, рви!

— А оно мне нужно? — хмыкнул есаул и вскинул лазерное ружье. — Сейчас разрежем ее, всего и делов-то!

Однако все оказалось не так-то просто. Несмотря на то что новое оружие спецназовцев без какого-либо труда перерезало железнодорожные рельсы, на металлической двери, закрывающей вход, оно не оставило даже царапины. Шныгин с Кедманом, недоуменно переглянувшись, также открыли огонь по преграде, присоединившись к выстрелам Пацука, но даже совместными усилиями нанести хоть какой-нибудь заметный вред двери им не удалось.

«Похоже, она из того же материала, что и наши энергоскафандры!» — удивленно подумал старшина.

«Ты погляди, какой умный?!» — ехидно подумала в ответ дверь. Хотя за точность перевода поручиться нельзя. Все-таки дверь была неземная, и думала она на инопланетном языке.

— Подождите! — воскликнул Зибцих, останавливая друзей, и ткнул пальцем в табличку, прикрепленную справа от двери.

На упомянутом предмете английским по мрамору было написано: «Людям вход воспрещен. Остальным — звонить три раза!» И не дожидаясь, пока сослуживцы переварят смысл этой фразы, Ганс трижды надавил на неприметную кнопочку, расположенную под табличкой. Дверь тут же отворилась, открыв взору спецназовцев кристаллида, удивленно застывшего на пороге.

— О боги небесные, нижайше прошу простить меня за то, что не почувствовал вашего приближения! — завопил уродливый инопланетянин, бухаясь на колени, и универсальные переводчики, встроенные в энергоскафандры «икс-ассенизаторов», послушно перевели на русский эту фразу. А следующая фраза звучала так: — За такую провинность можете конгруировать меня в зинураторе, только пимбу за хумайкеры не заламывайте!

— Странно, по-моему, я уже эту просьбу когда-то слышал, — хмыкнул старшина. — Может быть, ему действительно эти самые хреновины в то самое место засандалить?

— Смотрите, — не ответив на вопрос Шныгина, кивнул головой Зибцих, указывая головой на постамент, располагавшийся в центре небольшой и практически пустой комнаты.

Все «икс-ассенизаторы», кроме Шныгина, державшего кристаллида на прицеле, повернулись в указанном направлении. Сам многоугольный постамент совершенно нелепой формы, конечно же, мог представлять собой какой-то интерес для науки, но вот то, что лежало на нем, волновало бойцов куда больше. А венцом постамента служил лиловый пульсирующий шар из странного материала. И, судя по тому, как заверещал в рюкзаке немца «призпол», этот странный шарик и был генератором силового поля.

— Так, и что нам теперь с этой штуковиной делать? — растерянно поинтересовался у сослуживцев американец.

— Об этом мы сейчас и спросим у кристаллида, — предложил Шныгин и ткнул стволом коленопреклоненного инопланетянина. — Ну, отвечай, морда протокольная, как эта штуковина выключается?

— Так вы не боги небесные? — удивился кристаллид и встал на ноги. — Тогда чего я тут хрюнгами по скреду растекаюсь?

— Действительно, и зачем ты это делаешь? — удивился старшина. — Сейчас просто мокрым пятном по паркету растечешься и больше мучиться с выбором выражений не будешь. Тебе морду набить или сам все скажешь?

— Сам. Да я сам и морду себе набью, — отрапортовал кристаллид и с разбегу врезался головой в стену. — Кричать, что мне больно, или так поверите?

Оторопевший Шныгин не успел ничего даже ответить на этот странный вопрос, а Микола уже оказался рядом с постаментом и совершенно бессовестным образом снял с него пульсирующий шар. Ни Зибцих, ни Кедман не успели даже вскрикнуть, предостерегая Пацука от поспешных и необдуманных действий, как вдруг в их шлемофонах зазвучал голос Раимова.

— Есть связь! — радостно завопил подполковник. — Вижу вас! Молодцы, я верил, что вы справитесь, сынки. Идите на Красную площадь, самолет пришлю туда. Жду вас на базе с докладом.

— Этого урода с собой брать? — повернувшись к кристаллиду, поинтересовался у командира Шныгин и, получив утвердительный ответ, сковал инопланетянина наручниками и потащил к выходу из американского посольства. Следом за ним наверх пошли Кедман и Пацук с лиловым шаром, а Зибцих на секунду задержался.

— Что-то мне подсказывает, что добром эта история не кончится, — пробормотал он себе под нос, но эта реплика ефрейтора осталась без ответа. До поры до времени!..

Глава 3

Единственный во вселенной рассадник «белой горячки». База «икс-ассенизаторов», которую сия болезнь пока миновала. Что странно, учитывая хранимые на базе запасы спирта. Время местное, но оно еще не пришло. И до сих пор неизвестно, где шляется…

Назвать это утро добрым не решился бы даже самый злостный оптимист. Неизвестно, какая именно собака покусала Раимова на закрытой, совершенно секретной базе, но в этот раз спокойной побудки у «икс-ассенизаторов» не было. Конечно, и раньше бойцы просыпались в шесть утра, но до семи могли спокойно заниматься утренним туалетом. Но этим утром легкая жизнь закончилась. Сначала подполковник разбудил спецназовцев ревом тревожной сирены, затем дал ровно двадцать минут для личной гигиены, ну а в шесть двадцать пять загнал всю четверку на беговые дорожки и самым бесстыдным образом заставил бежать пять километров. И проделал все это Раимов с такой свирепой физиономией, что даже главный пофигист группы Микола Григорьевич Пацук не решился комментировать странное поведение начальства.

Впрочем, одним только пятикилометровым кроссом на бегущих дорожках Раимов не ограничился. После того как бойцы более или менее успешно финишировали — Кедман снова был последним в забеге, хотя и выглядел посвежее прочих, — подполковник заставил всю четверку сначала отжиматься, а затем добил упражнениями на пресс. И лишь после того, как бойцы оказались уже не в силах ни согнуться, ни разогнуться, ни конечностями шевелить, Раимов отпустил их из тренажерного зала, дав полчаса на приведение себя в божеский вид.

— И чего это Конник сегодня взбесился? — поинтересовался у сослуживцев измученный Зибцих, когда вся четверка расползлась по душевым кабинкам.

— Не с той ноги встал, — предположил Кедман.

— Ага, блин. Встал не с той ноги и не на ту руку, — согласился с ним старшина. — Правой ногой себе левую руку отдавил, да еще при этом и головой ударился, еври бади!

— Нет, я еще могу понять, что москаль с афроевреем дураки, но с тобой-то что случилось, Ганс? — фыркнул Пацук. — Что, не знаешь, как воно ж бывает, когда мужик взаперти и без женщины несколько месяцев вынужден провести? — И тут же сам себе ответил: — А вот так воно ж и бывает, как сегодня утром с Раимовым. Бешенство гормонов в чистом виде. Говорил же вам, нужно было ему бабу резиновую из Москвы привезти!

— У кого чего болит, тот про то и говорит, еври бади, — буркнул в ответ Шныгин и вышел из душевой. — Все у тебя, Сало, одни бабы на уме. Чует мое сердце, неспроста наш Конник с утра такой бешеный. Видимо, с начальством полаялся.

А это значит, что и у нас новые проблемы появятся.

— Типун тебе на язык! — пожелал ему вдогонку Пацук, но старшина не стал пререкаться, а лишь махнул рукой в ответ.

Дескать, плевать! Собака лает, ветер носит…

Вернувшись из душевой в кубрик, бойцы приготовились к очередным пакостям со стороны подполковника. Ожидали они, например, что-то вроде тренировочного полета на Луну или учебного погружения на дно Атлантики. Однако, к величайшему удивлению всей четверки, Раимов дал им возможность позавтракать в совершенно спокойной обстановке. Более того, после приема пищи спецназовцы получили целых полчаса свободного времени, а не попали, как предполагал Пацук, к доктору Гобе на лекцию на тему лучшей усвояемости пищи.

Но этим небольшим перерывом легкая жизнь «икс-ассенизаторов» на сегодняшний день и закончилась. Отсчитав обещанные полчаса с точностью до секунды, Раимов дал приказ бойцам вновь собраться в тренажерном зале и отвел им на эту процедуру ровно две минуты. Пришлось вновь всей четверке, сшибая косяки, мчаться через всю базу, стараясь уложиться в отведенное время. И на этот раз подполковник не наблюдал за бойцами с помощью телекамер, а лично присутствовал в тренажерном зале.

— Агент Пацук, два наряда вне очереди, — посмотрев на секундомер, обрадовал Раимов есаула, прибывшего к месту занятий последним.

— Есть два наряда, — безропотно ответил Микола, и подполковник оторопел.

— Не понял, — процедил он сквозь зубы. — Ты даже не пытаешься спорить?

— Никак нет, товарищ подполковник, — так же невозмутимо отрапортовал Пацук. — Я однажды, в молодости, с бешеным быком поспорить пытался. Так знаете, воно ж что случилось?.. Пришлось животное застрелить. А в командира стрелять как-то жалко, да и по уставу не положено.

— Еще два наряда вне очереди! — возмутился Раимов, а вот остальным пришлось просто давиться собственным смехом. На что подполковник тут же отреагировал: — Я смотрю, вы сегодня все бодрые и жизнерадостные? Горите желанием отличиться на службе человечеству? Ну так сейчас я вам предоставлю такую возможность. Для начала поучимся обезвреживать неизвестные объекты. Группа, на исходные! Кругом марш…

Поначалу все четверо «икс-ассенизаторов» страшно удивились, узнав, что им придется не бегать кросс, преодолевать препятствия или умирать от изнеможения на силовых тренажерах, а всего лишь что-то обезвреживать. Однако эта радость оказалась преждевременной. И уже через пару минут бойцы прокляли новое для себя занятие, а заодно и подполковника, его придумавшего.

Обернувшись, согласно приказу, на сто восемьдесят градусов, спецназовцы увидели странные предметы, любовно уложенные на обычные гимнастические маты. Напротив Кедмана располагался тетраэдр, Шныгина наградили цилиндром, а Пацуку с ефрейтором достались соответственно куб и шар. Причем поверхность всех четырех адских машинок, которые и предстояло обезвредить «икс-ассенизаторам», была просто усеяна разноцветными лампочками, какими-то невероятными датчиками, оплетена проводами и исчерчена непонятными символами. Бойцы застыли, недоуменно рассматривая странные конструкции.

— Объясняю задачу! — заявил подполковник, не сходя со своего места. — Мы не знаем, будут ли в оставшихся трех городах устройства того же типа, что вы нашли в Москве. Инопланетяне могут принять какие-нибудь меры предосторожности, и поэтому вам следует быть готовыми ко всему. Более того, никто не даст гарантию, что до следующего устройства группа сможет добраться в полном составе. Поэтому каждый из вас должен уметь обезвреживать генераторы щита…

— Товарищ подполковник, разрешите обратиться, — перебил его Шныгин, резко разворачиваясь вокруг своей оси. — Нас всех, конечно, обучали элементарным навыкам разминирования, но вот я, например, блин, специализируюсь в рукопашном бое, а ефрейтор Зибцих и вовсе снайпер. Это еще Пацук, как подрывник, может попытаться разобраться в этих устройствах. Или Джон, поскольку он на диверсиях специализируется. А как могут остальные разобраться с этими штуковинами, если ни хрена в электронных и взрывных устройствах не понимают, еври бади?!

— Хороший вопрос, агент Шныгин, — усмехнулся Раимов. — Попробую на него ответить…

И тут не сдержался Пацук.

— Мама моя, ридна Украина! — возмутился есаул. — Значит, стоит мне чему-нибудь изумиться, так я тут же наряды вне очереди огребаю? А когда москаль недовольно вопит, ему вежливо объясняют, в чем он не прав? Знаете, товарищ подполковник, как воно ж называется?..

— Знаю. Это называется еще один наряд вне очереди Пацуку. Ясно, есаул? — поинтересовался Раимов и, не дождавшись от Миколы ответа на свой вопрос, продолжил: — Сынки, нам сейчас на каждом шагу приходится сталкиваться с тем, чему мы не знаем объяснения, чем не умеем пользоваться и против чего еще не научились бороться. Если мы будем кивать друг на друга и говорить, что я этого не могу, а потому и не буду делать, лучше сразу поднять руки вверх и позволить врагу творить на нашей родной планете все, что он захочет.

Поэтому никакие возражения и отговорки приниматься во внимание не будут. Либо вы научитесь хотя бы чему-нибудь прямо сейчас, либо просто погибнете во время следующего задания. Вам ясно? — И дождавшись дружного рева четырех глоток, подтвердивших, что они уловили общий смысл тирады, подполковник махнул рукой: — Приступить к разминированию!

И бойцы приступили. При этом, естественно, каждый из них действовал по-своему. Осторожные Пацук и Зибцих принялись внимательно рассматривать свои объекты, стараясь не касаться их руками. Неизвестно, что именно оба пытались увидеть на поверхности адских машинок, но со стороны оба выглядели, как два пуганых хорька, внимательно изучающих кусок мяса, невесть откуда оказавшийся у их норы. А не капкан ли это, упаси господи?

Шныгин от таких ассоциаций, невольно возникших в голове, фыркнул и повернулся в сторону капрала. А Кедман решил не терять времени. Бегло осмотрев поверхность своего тетраэдра и не найдя там ничего, хоть отдаленно напоминающего выключатели, детонаторы и прочие атрибуты минно-диверсионной деятельности, американец пожал плечами. Московский генератор силового поля выглядел совершенно не так, как этот доверенный ему предмет. Однако капрал прекрасно помнил, что пока они со Шныгиным допрашивали зловредного кристаллида, Микола спокойно осматривал генератор, а потом и обезвредил его только лишь тем, что снял с постамента. На свою негритянскую голову Кедман решил повторить этот трюк. То есть просто взял в руки тетраэдр и поднял его с гимнастического мата, который попрошу не путать с русским разговорным!

Оказалось, что вверенный американцу предмет таким вот способом обезвредить можно. Но не рекомендуется! Поскольку, едва Кедман оторвал тетраэдр от поверхности мата, как тот пронзительно завыл и вдруг раскрылся в руках американца, как тюльпан под утренним солнцем, окатив горе-минера потоком ужасно вонючей и к тому же ярко-красной жидкости. Джон такой подлости от адской машинки не ожидал и, швырнув ее в стену, принялся ругаться на всех известных ему языках. Остальные «икс-ассенизаторы», естественно, заржали, как три мерина над хромой кобылой.

— Агент Кедман, задание ты провалил, мать твою наладчиком бытовой электроаппаратуры! — тут же рявкнул Раимов. — Мало того, что ты сам погиб, так еще и всю группу уничтожил. За такой героизм награждаю тебя пятью нарядами вне очереди плюс уборкой всего тренажерного зала в послеобеденное время. — И повернулся к смеющимся спецназовцам. — Прекратить этот идиотский смех! Продолжить разминирование!

— Василий Алибабаевич, ну, честное слово, блин, вы как дите малое! — возмутился в ответ на приказ командира Шныгин. — Да как же я эту дрянь разминирую, если даже не представляю, для чего она создана и где у нее кнопка «он-офф» может находиться, еври бади!

— А ты думаешь, на боевом задании тебе противник рассказывать начнет, как его ловушки обезвредить?! — завопил в ответ Раимов. — Два наряда вне очереди, агент Шныгин, за болтовню. Выполняйте приказание или отправитесь на гауптвахту.

— Ни хрена себе, наш командарм уже и гауптвахту успел на базе соорудить! — буркнул есаул, а затем широко улыбнулся и хлопнул Сергея по плечу. — А вообще-то он прав, давай работай, Репа безмозглая.

— Да пошел ты свиньям на корм, — беззлобно отмахнулся от ласкового украинца старшина и задумался.

Действительно, задачка выпала нелегкая. Мало того, что Шныгин совершенно не представлял, как разобраться с этим светящимся и пиликающим цилиндром, так тут еще и подполковник над душой стоял. Это Кедману, как пионеру, досталась лишь уборка зала. Ну а другим, которые по разумению Раимова должны будут осторожней подойти к выполнению задания, наверняка и наказание не такое либеральное в арсенале подполковника отыщется! В общем, куда ни кинь — везде клин. Сергей задумчиво посмотрел на проклятый аппарат и уже собрался было махнуть рукой на санкции начальства, дескать, все равно не справлюсь, но тут вдруг старшину посетила гениальная мысль. Не обратив ни на вопль Раимова, ни на озадаченные взгляды сослуживцев абсолютно никакого внимания, Шныгин опрометью бросился из зала.

Вернулся старшина через пару минут и, к удивлению всего честного народа, а иного в «икс-ассенизаторах» никто и не держал, притащил с собой три энергоскафандра и лазерное ружье. Не отвечая на вопросы начальства, своевольный старшина успел схлопотать еще два наряда, но зато сделал то, что и намеревался — аккуратно укрыл энергоскафандрами сверкающий цилиндр. Дальнейшее было делом техники. Прежде чем кто-нибудь успел открыть рот, Шныгин заорал благим матом, призывая сослуживцев опуститься на те же маты, но гимнастические.

Тренированные спецназовцы приказ выполнили мгновенно — инстинкт, что поделаешь?! — а старшина, не давая возможности Раимову хоть что-то предпринять, сунул ствол лазерной винтовки в небольшую щель между энергоскафандрами и нажал на спуск. Конечно, истории неизвестно, как в такой ситуации повела бы себя настоящая адская машинка, но та конструкция, что попала под огонь старшины, просто громко пшикнула и приказала долго жить. Отметим лишь, что написала она данное распоряжение не менее вонючей жидкостью, чем та, в которой искупался Кедман, но зеленого цвета.

— Товарищ подполковник, ваше приказание выполнено! — отрапортовал старшина. — Объект обезврежен. Личный состав не пострадал.

— Ну это еще бабушка надвое сказала, — буркнул командир базы, все же не сдержав удивления, вызванного сообразительностью и прытью старшины. — За проявленную смекалку объявляю благодарность. — Шныгин расцвел. — А за то, что, обезвреживая механизм непроверенным способом, подверг группу неоправданному риску, получишь наряд вне очереди. Да, кстати! Энергоскафандры тоже тебе отчищать.

— Товарищ подполковник, блин, вы теперь меня, еври бади, больше, чем Пацука, любите? — изумился старшина. — Где же это видано, чтобы у него три наряда было, а у меня уже пять?

— Кто сказал пять? — хитро улыбнулся Раимов. — Не пять, агент Шныгин, а шесть!

— Тьфу ты, е-мое! — сплюнул старшина, но продолжать спор с начальством не стал. — Есть, шесть нарядов вне очереди.

Если на то, что происходило дальше, и было кому-то интересно смотреть, то только австралийскому ленивцу или виноградной улитке! Эдакий полнометражный фильм из ее жизни под названием «Еду я вторые сутки от хвоста до лапы утки!». Именно для улиток и ленивцев фильм был бы особенно привлекательным, так как в главных ролях снялись знаменитые «икс-ассенизаторы» — Пацук с Зибцихом… Кстати, ни один из них утку не играл!

Терпения старшины хватило лишь минуты на три. Все это время он старался делать вид, что внимательно наблюдает за тем, как два великовозрастных идиота, не желая получать лишние наряды, ползают около своих устройств, пытаясь найти кнопку «резет» или что похуже. Затем Шныгину это зрелище надоело. Ну а поскольку расстроенный своим провалом Кедман отказался принять пари на то, кто первый из оставшейся парочки будет облит новым дезодорантом «а-ля Раимов энд Колхозная выгребная яма», старшина решил подремать. Стоя и с открытыми глазами. Отчего едва не пропустил развязку… Хотя проспать такой финал у него ну никак бы не получилось.

— Вот ты ж, проклятая хреновина! — истошно завопил Пацук. — Чтоб тебе в аду сгореть вместе с твоими создателями!

Старшина, рассчитывая увидеть украинца, облитого вонючей жидкостью с головы до ног, торопливо проснулся. Однако надеждам Сергея не суждено было оправдаться. Микола стоял в абсолютно чистом мундире. Более того, он держал в руках блестящий куб, который невероятным образом перестал ехидно подмигивать лампочками и злобно шкворчать. От удивления Шныгин едва нижнюю челюсть на ботинки не выронил, а на Кедмана и вовсе было жалко смотреть — темнолицый американец посерел, ссутулился и вообще выглядел, как носорог при смерти. И все оттого, что в данной ситуации капрал занимал последнее место в соревновании, а этот факт с его самолюбием уживаться явно не хотел. Впрочем, Кедман мог еще на что-то надеяться, поскольку ефрейтор продолжал ковыряться со своим прибором.

— Отлично, агент Пацук! — пожалуй, впервые с момента появления украинца на базе, похвалил его командир. При этом в голосе Раимова явно сквозило безмерное удивление. — Не ожидал я, что получится. Как тебе удалось справиться с техникой Харакири?

— Так воно ж просто, — хмыкнул есаул, гордо посмотрев на удивленных Кедмана и старшину. — Это как в одном фильме говорили: что один человек сделал, то другой завсегда разобрать сможет! А то я, наверное, не знаю, как сенсоры движения выглядят. Нашел их, нашел и пусковой механизм. Ну а дальше дело техники, — и вдруг, к еще большему удивлению Шныгина и капрала, подмигнул им. — Правда, товарищ подполковник, если бы агент Кедман на мине не подорвался, то у меня бы ничего не вышло!

— Молодец! На чужих ошибках учишься, — похвалил его Раимов и вдруг заорал: — А чего же ты, мать твою в институт точных наук, генератор в Москве с постамента голыми руками хватал? Ты хоть думал, идиот, родителями недоделанный, что всю группу мог угробить? Разве нельзя было выйти из-под купола и запись со своих видеокамер ученым показать?.. Это из-за тебя, между прочим, я и сам всю ночь не спал, и вам сейчас отдыхать не даю. Да и эти учения были придуманы только для того, чтобы вы поняли, насколько самодеятельность опасна!..

— Вот, значит, кому нам спасибо говорить надо, — ласково прошипел Шныгин, наклоняясь к Пацуку. Судя по выражению его лица, старшина хотел и еще что-то добавить, но не смог.

— Мо-олчать! — еще громче завопил Раимов, хотя казалось, что сильнее орать уже просто невозможно. — Все. Всем разойтись, кроме Шныгина и Кедмана. Остальное я скажу вам на общем собрании.

— Как это разойтись? — оторопел Пацук, все еще не желавший поверить в то, что вместо поощрения командир решил его наказать. — Так ведь Зибцих еще разминирование не закончил…

— И не закончит! — отрезал подполковник. — И вообще, агенту Зибциху за проявленную осторожность я объявляю благодарность и напишу рапорт начальству на поощрение этого бойца. Он единственный из вас, у кого еще мозги не до конца усохли! — И Раимов, круто развернувшись, вышел из тренажерного зала.

— Убил бы я тебя, Сало, — задумчиво проговорил старшина, глядя почему-то вслед уходившему начальству. — Но, наверное, Раимов прав. Все мы дураки!..

* * *

Закрытая для пришельцев планета неподалеку от Солнца. Ну а если быть точным, то «неподалеку» можно перевести как одну астрономическую единицу. Плюс еще несколько сотен километров до еще более недоступной инопланетянам президентской дачи в Барвихе. Время обеденное, но сначала — дела!..

В кабинете Президента шло крайне секретное совещание. Об этом говорила не только табличка «Не стучать. Опасно для жизни», вывешенная на дверях, но и два сотрудника президентской охраны, с обеих сторон охранявшие табличку. Однако первая леди была не той женщиной, которая слушает то, что ей говорят. Те, которые слушают, сейчас вообще большая редкость. Практически все вымерли еще во времена отмены крепостного права. Ну а те, кто вымирать не хотел, были зверски замучены феминистками в фитнес-клубах, замочены в джакузи и повешены на персональных домашних весах, которые в идеале должны показывать ровно на сто десять меньше, чем общая величина роста. Без каблуков!

Впрочем, не будем отвлекаться на описание вымершего вида, а вернемся к реальности. То бишь к первой леди, телохранителям Президента и дубовым дверям. К табличке возвращаться уже не придется — супруга главы государства просто разбила ее о голову охранника, посмевшего попросить первую леди прочитать, что там написано. Не на голове, естественно, а на табличке. Впрочем, после стыковки двух вышеупомянутых объектов разницу между ними разобрать уже было крайне трудно. А вот первая леди, не разбирая завалов, просто перешагнула через тело охранника и вошла в кабинет.

Президент действительно был очень занят. Вот уже битый час они вдвоем с Министром обороны резались в подкидного дурака, заодно скрываясь от первой леди. Но хотя оба и прятались так долго, женщина их нашла. Сразу, едва добралась через кордоны до Барвихи. Увидев, как первая леди входит в кабинет, Министр обороны попытался встать и трусливо спрятаться где-нибудь под шкафом. При этом Игорю Сергеевичу очень хотелось, чтобы шкаф был в другой комнате, которая являлась бы частью не этого дома и вообще отстояла бы от президентской дачи на пару-тройку световых лет! Однако эти мечты так и остались нереализованными, поскольку Президент больно пнул Министра обороны под столом носком ботинка по щиколотке и сделал вид, что ничего не изменилось.

— Игорь Сергеевич, так я не понял, вы кроете мою семерку пик или ее берете? — не обратив на жену внимания, поинтересовался у партнера по совещанию Президент.

— Беру, беру! — торопливо ответил тот и сгреб со стола карты. В том числе и те, что были уже биты. — Все, господин Президент. Я проиграл. И вообще, извините, но у меня на часвстреча с заместителями назначена. Потом поездка в Думу и…

— Значит, Игорь Сергеевич, совещание у меня вы в повестку дня не включили? — ласково поинтересовался глава государства. — Странно. А я все думаю, чьей это отставкой с утра так сильно вокруг попахивает?.. Как бы пресса раньше меня о ней не пронюхала.

Вот именно в этот момент Министр обороны и решил, что с него достаточно. Встав со стула, он гордо тряхнул головой и, не дав Президенту договорить, хлопнулся в обморок. Конечно, предварительно выбрав для приземления мягкий диван у стены. Глава государства, увидев этот демарш, укоризненно покачал головой и решил, что чьей-то отставкой действительно пахнет. Он уже собрался позвонить именно туда, куда следует звонить в таких случаях (в пресс-службу, естественно!), но затем решил пока оставить все как есть и обратить-таки внимание на жену.

— Милая, ты здесь? — поинтересовался Президент так, будто только что жену увидел. — Что-нибудь случилось?

— Пока нет, — сурово ответила та. — Но если в ближайшие полчаса так ничего и не случится, боюсь, стране придется искать другого рулевого. Прежний подаст в отставку, уйдет в монастырь и навсегда запрется в келье. От стыда перед своей совестью, о котором я ему напомню!

— Ты о чем, родная? — глава Государства Российского сделал вид, что он на самом деле не Президент, а самый что ни на есть круглый идиот.

— Милый, — ласково отказалась поддержать инициативу супруга первая леди. — Это для всей страны ты Первый Гражданин, Верховный Главнокомандующий и так далее, а для меня ты всего-навсего родной муж. И сейчас, разлюбезная половинка моя, я тебе объясню, что означают общечеловеческие нормы морали и нравственности.

— Ну, не при посторонних же, — не сдавал своих позиций Президент, кивнув на бесчувственного Министра обороны.

— Значит, как к нам в спальню в три часа ночи приходить, так он не посторонний? На дачу к нам заявляться, как к себе домой, тоже не посторонний, а в обсуждении семейных проблем, выходит, посторонний? — поинтересовалась первая леди и пожала плечами. — К тому же он все равно без сознания. И судя по тому, как сильно он хочет в отставку, пролежит в таком состоянии еще пару часов, если не месяцев.

Президент обреченно вздохнул. Он с чистой совестью мог заявить, что выполнил все обещанное, но к несчастью для главы государства, у его жены был тещин несносный характер. Первая леди всегда умела добиваться своего. Впрочем, как и ее мамаша, но более цивилизованными способами, без применения летающих утюгов, порхающих скалок и прочих тяжелых предметов домашнего обихода. Президент сдался, философски подумав о том, что ему еще повезло. А вот родитель первой леди до сих пор заикается. Как начал с первой брачной ночи, так и не прекращает.

— Ну, хорошо, — признал свое поражение Президент. — Что ты предлагаешь?

— Ты прекрасно знаешь, что именно я предлагаю. — Первая леди аккуратно обогнула тело Игоря Сергеевича, рискнувшего слегка приоткрыть один глаз и чуть оттопырить верхнее относительно поверхности ковра ухо. — И я требую, чтобы ты сделал это немедленно!

Глава государства снова вздохнул. Правда, в этот раз твердо и решительно, как и подобало руководителю страны, которого подслушивает Министр обороны.

— Да что ты о них так печешься? — сурово поинтересовался он, жалобно посмотрев на жену. — У тебя там родня, что ли?

— Все люди братья, — твердо заявила первая леди, явно рассчитывая, что за эту фразу получит как минимум Нобелевскую премию Мира. — И наш долг — спасти все человечество!

В этот раз Президент даже вздыхать не пытался, зная, что это уже ни на кого не подействует. День назад, когда команда «икс-ассенизаторов» выполнила свое предназначение и избавила жителей российской столицы от ига ненавистных инопланетных технологий, Госдума, удивленно осмотрев наряды друг друга, в полном составе вернулась к надлежащему депутатам уровню здравомыслия. И первое, что сделали народные избранники, это вынесли на обсуждение законопроект о том, как в данной ситуации добиться от МВФ и прочих финансовых иностранных учреждений реструктуризации российских долгов. Все гениальное вновь оказалось просто, и Президенту положили на стол прошение не снимать энергетические щиты с Берна и Вашингтона до тех пор, пока временные правительства Евросоюза и Американских Штатов не признают, что их государства задолжали России сумму, эквивалентную той, которую подотчетная Президенту страна должна всем остальным странам.

Нельзя сказать, что глава Государства Российского был скаредным человеком, но подобное предложение депутатов показалось ему не лишенным здравого смысла. Конечно, было бы несправедливо наживаться на чужом горе, но именно этим в отношении России всегда грешили прочие государства. Поэтому Президент пообещал депутатам обдумать их предложение и непременно бы именно этим сейчас и занимался, если бы не супруга. Первая леди не только заставила правительство Израиля прилюдно покаяться в своем вероломстве относительно прежней деятельности «икс-ассенизаторов», но и вновь подключила эту страну к участию в проекте, уговорив внести в бюджет секретной базы солидную сумму. Впрочем, этого энергичной женщине показалось мало — принцессой Дианой, что ли, себя возомнила?! — и она насела на мужа с требованием спасти Америку и Европу абсолютно безвозмездно. И Президент, еще вчера ночью отдавший приказ прекратить все запланированные «икс-ассенизаторами» операции, теперь был готов с женой согласиться.

— Так я дождусь от тебя положительного ответа? — требовательно спросила Президента первая леди. — Или для этого мне нужно совсем голой, без охраны, идти на Красную площадь?

— Ну, хорошо, — признал свое поражение глава Государства. — Игорь Сергеевич, прекратите дурака на ковре валять! Вы слышали, что просила дама? Отдавайте соответствующие распоряжения!..

* * *

И снова та самая старушка-планета, что взрастила на своем горбу неблагодарного гомо сапиенса. Вырытая этим самым «сапиенсом» в горбу старушки нора. Забетонированная, между прочим! Местное время заблудилось между нулем и двадцатью четырьмя часами, отчего стрелки будильника растерялись и начали друг другу врать… По крайней мере тогда, когда на них никто не смотрел.

Боевой дух четверки «икс-ассенизаторов» находился на самом низком уровне. Примерно в той точке, где начинается замерзание этилового спирта. Причем, судя по всему, выбираться оттуда не собирался, и Шныгин даже порадовался, что ни у кого из бойцов нет в наличии выпивки. Иначе смотреть, как замерзает спирт, было бы так же нестерпимо больно, как это бывает у некоторых индивидуумов при упоминании о бесцельно прожитых годах.

Впрочем, и сейчас вид понурых сослуживцев радовать старшину не мог. Пацук, например, так сильно расстроился, что ему сало в горло не лезло, и Микола его запихивал туда двумя руками. Зибцих настолько задумался над уроком, преподнесенным группе Раимовым, что в рассеянности подмел комнату три раза и пошел на четвертый заход. В этот раз он почему-то принял за кучу мусора бравого капрала и с завидным упорством пытался стряхнуть его с кровати, на что Кедман никак не реагировал. Расстроенный американец сунул любимый свисток в рот не тем концом, и теперь удивлялся, почему он никак не хочет подавать голоса. Естественно, в этой ситуации у Джона просто не было времени на то, чтобы понять, за какие грехи его пытаются стряхнуть с кровати.

Да и у старшины настроение было не лучше. Главным, чем он в корне отличался от сослуживцев, являлась врожденная лень. Вот и сейчас Шныгин просто ленился впадать в депрессию, и попытался придумать, чем же отвлечь товарищей по оружию от мрачных мыслей. Нельзя сказать, что в голове Сергея никаких соображений на эту тему не было. Однако все они роились так далеко, что старшина до них просто не мог добраться, и единственное, чего ему хотелось, так это во всю глотку заорать: «Тревога!» Что, наверное, Шныгин непременно и сделал бы, но в этот момент открылась входная дверь. В результате этой нехитрой манипуляции старшина оторопел, Зибцих уронил из рук веник, Пацук подавился салом и торопливо вытер руки об оселедец, а капрал дунул в свисток так, что тот совершенно забыл о том, каким именно концом он находится во рту американца, и истошно заверещал.

— Что? У меня помада размазалась? — удивленно поинтересовался знакомый (некоторым — до боли) голос. — Или вы просто настолько рады меня видеть?

В дверях, как все уже давно поняли, стояла Сара Штольц. Девушка зачем-то покрасила волосы в огненно-рыжий цвет, коротко подстригла их и сделала пирсинг на пупке. Последнего бойцы, конечно, еще не видели, но значения это не имеет — мы-то с вами о пирсинге уже знаем! Ну а «икс-ассенизаторы» могли лицезреть лучезарную улыбку израильской разведчицы, застывшей в дверях в максимально выгодной для фигуры позе. Фигуру, кстати, они тоже видели, а вот мы — нет. Ну и бог с ней! Перетопчемся.

— Ау? Вы в коме? — Сара удивленно хмыкнула и повернулась к видеокамере. — Господин подполковник, они живы? Или вы парней манекенами заменили ради шутки?

— А ты попробуй пни кого-нибудь в промежность, сразу все и выяснится, — буркнул в ответ Раимов и остался на связи, чтобы понаблюдать за дальнейшим развитием событий.

В принципе, удивление спецназовцев при появлении дамы в их спальном помещении вполне можно объяснить. Тем более что этой дамой была Сара Штольц! Первый раз она попала на базу почти в конце операции, громко названной самим Президентом «Звездная Каэши-ваза». Может быть, в каком-нибудь более привычном для женщины качестве спецназовцы и восприняли бы Сару вполне нормально, но когда они узнали, что вышеупомянутая девица будет нести с ними службу на абсолютно равных правах, то недовольно ворчать начал даже сдержанный Зибцих.

Однако все оказалось не так уж плохо. Сержант Штольц проявила себя достаточно квалифицированным бойцом и несколько раз выручала всю группу, кое в чем превосходя даже умудренных службой мужчин. К Саре начали привыкать и стали считать девицу боевым товарищем, насколько это вообще применимо к девице, но израильская разведчица сама все испортила. Ну скажите, кто просил ее пересылать на историческую родину секретные данные, никак не подлежащие разглашению за пределами России? Сару разоблачили, изгнали из группы и вообще выслали из страны. А вот теперь она вернулась. Причем не просто вернулась, а, судя по ее внешнему виду и рюкзаку с личными вещами, явно собиралась вновь стать полноправным членом команды «икс-ассенизаторов»! Понять такое непостоянство, проявленное со стороны руководства проекта, естественно, никто из спецназовцев не мог.

— Товарищ подполковник, я вижу, вы не знаете, как воно ж бывает, когда на базе «икс-ассенизаторов» появляется вражеский агент? — Микола настолько был шокирован видом Сары, застывшей в дверях, что даже пропустил реплику Раимова насчет способа проверки жизнеспособности группы. — Только появится такая вражина, как бац, и товарищ подполковник сидит на развалинах посреди пустыни, а мы на чьем-то трупе гопака танцуем…

— Отставить разговорчики, агент Пацук! — рявкнул Раимов, пытаясь раз и навсегда пресечь вредные для боевого духа настроения. — Объясняю один раз и до конца жизни. Агент Штольц возвращена в группу и является ее полноправным членом. Более того, она полностью реабилитирована руководством проекта и освобождена от всех прошлых обвинений…

— Но почему, блин, товарищ подполковник? — не выдержал старшина. — Эдак у нас и Микола для Украины шпионить начнет! А за ним, еври бади, и остальные потянутся.

— И начну, — тут же пригрозил Пацук.

— Отставить разговорчики, мать вашу в Биробиджан налоговым инспектором! — завопил Раимов так, что у бойцов уши заложило. — Повторяю еще раз: вы все — одна команда.

Сейчас мы все начинаем практически с чистого листа, и никакие предыдущие заслуги или погрешности считаться не будут… Или тебе, агент Пацук, все наряды, полученные во время прошлой операции, припомнить?

— Да уж, не хотелось бы, — буркнул Микола, старательно пряча глаза от видеокамеры.

— Вот и заткнитесь все! — предложил подполковник, перейдя с армейского языка на русский разговорный. — Агент Штольц вновь зачислена в группу, и это не обсуждается. Кстати, сержант, не стойте в дверях, как родина-мать на постаменте. Забыли, где ваши койка и шкафчик находятся?

— Никак нет, — отрапортовала Сара и, подарив Миколе взгляд, спаливший бы и энергоскафандр, прошла на свое прежнее место.

Пока Штольц распаковывалась и раскладывала личное имущество по полкам, в кубрике царила абсолютно мертвая тишина.

Причем в глазах у каждого из четверки стояло собственное, исключительно индивидуальное выражение. Пацук, с первых дней неровно дышавший в отношении израильской разведчицы, естественно, испепелял Сару взглядом. Шныгин изучал девицу с выбитым на челе исконно русским вопросом «Что делать?», капрал вообще в сторону Сары не смотрел, мусоля во рту счастливый свисток, и лишь Зибцих отнесся ко всему этому с истинно арийским прагматизмом и философским взглядом на жизнь. То бишь, ефрейтор, впитавший с молоком матери довольно спорное утверждение о том, что с начальством не спорят, попросту принял присутствие на базе Сары Штольц как должное.

— Знаете, мужики, что я по этому поводу думаю? — поинтересовался у сослуживцев Пацук, но закончить фразу не успел. Базу сначала оглушили звуки тревожной сирены, а затем в динамиках зазвучал почему-то радостный голос Раимова:

— Группа, в ружье! Через пять минут в полном боевом снаряжении построиться у выхода на летное поле.

В дальнейшем выяснять, что именно и по какому конкретному поводу думает Пацук, времени у «икс-ассенизаторов» просто не было. Более того, сигнал тревоги был впервые воспринят всей группой с радостью, чего раньше даже за исполнительным Зибцихом не наблюдалось. И прежде чем Сара Штольц успела хоть что-нибудь сообразить, все четверо мужчин исчезли из кубрика, оставив за собой удивленно хлопающие двери.

Пришлось сержанту догонять сослуживцев, и даже при всей своей врожденной прыти Сара прибыла на построение последней.

Раимов сначала просто покосился в ее сторону, но затем все-таки решил не отступать от придуманных им же самим правил и наградил Штольц двумя нарядами вне очереди. Возражать против этого решения Саре и в голову не пришло — она же не Пацук, который будет спорить сам с собой, если больше не с кем!

— Группа, слушай боевую задачу, — провозгласил Раимов так торжественно, будто мгновение назад открыл, что носороги могут жить и на Северном полюсе. — Ваши действия в Москве признаны командованием удовлетворительными, и сейчас вам предстоит новая работа. Руководство решило, что на Пекине можно вполне безболезненно отработать технику блокировки инопланетных энергополей. Ваша задача заключается в том, чтобы доказать это на практике, — подполковник сделал паузу. — И предупреждаю, в особенности агента Пацука, что больше никакой самодеятельности! После обнаружения генератора приказываю выйти на связь с базой и уточнить методику отключения. Всем все ясно, мать вашу сурдопереводчицей в программу новостей?!

— Так точно! — дружно рявкнула группа и, повинуясь жесту командира, бросилась к выходу на летное поле.

В Китае, а точнее, в окрестностях столицы Объединенной Конгломерации Азиатских государств, все было так, как и положено в данной части света. Отсутствие правительства, заранее обеспечившего регионы всевозможными указами и распоряжениями на все случаи жизни, до сих пор никем не было замечено. Китайцы возились на рисовых полях, изучая на досуге шао-линьское кунфу, вьетнамцы так и не выбрались из джунглей, отлавливая оставшихся там с прошлого века американских военных летчиков, а в Индии совершенствовали камасутру и толпой ходили за священными коровами. В общем, отсутствие Великого Кормчего лишь сам Великий Кормчий и заметил. И то только потому, что, вознамерившись выйти на лыжах за пределы Пекина, дабы узнать, как живет простой народ, сделать это из-за барьера он не смог.

На прибытие «икс-ассенизаторов» никто из местных жителей внимания не обратил. Да и патрулей вокруг Пекина, как в окрестностях Москвы, не наблюдалось. Именно поэтому вся группа проникла под энергетический купол совершенно беспрепятственно, хотя меры предосторожности бойцами, естественно, принимались повышенные. Причем если Кедман, Зибцих и старшина смотрели больше по сторонам, то Микола глаз не спускал с Сары Штольц, ожидая от девицы какого-нибудь подвоха.

В черте города с «икс-ассенизаторами» тоже ничего необычного не произошло, за исключением того, что сотни три настырных китайцев пытались вовлечь спецназовцев в хоровод вокруг памятника Великому Кормчему. Избавиться от навязчивых любителей фольклорных танцев удалось довольно легко и даже без мордобоя, что не могло не насторожить спецназовцев. Все члены группы отдавали себе отчет в том, что пришельцам уже должно быть известно о нейтрализации купола над Москвой, и бойцы ждали, что враг в Пекине предпримет какие-нибудь дополнительные меры предосторожности. А когда выяснилось, что добраться до американского посольства, на которое вновь указала стрелка «призпола», бойцы смогли беспрепятственно, то удивлению мужской части группы не было предела. Отряд «икс-ассенизаторов» застыл у ворот, не решаясь войти внутрь. Невольно взоры всех спецназовцев устремились на Кедмана: дескать, а не засланный ли ты казачок? И капралу в ответ оставалось лишь беспомощно пожать плечами.

— Это провокация, — вновь, как заводной, повторил Кедман и первым шагнул за ворота.

То, что произошло дальше, выходило вон из ряда прогнозируемых событий. Едва капрал перешагнул невидимую черту, отделявшую двор американского посольства от всего остального мира, как по столбам ворот пробежали едва заметные серебристые искры. Кедман застыл, удивленно глядя на непонятное свечение, и еще неизвестно, чем бы для него кончилось это секундное замешательство, если бы не Сара Штольц.

Девушка истошно завопила, призывая капрала падать. И поскольку ей показалась, что данную просьбу Кедман выполняет крайне медленно, она прыгнула ногами вперед, ударив американца подошвами энергоскафандра туда, куда обычно врачи делают уколы. От неожиданности Джон не удержал равновесия и пролетел метра на три вперед, а Сара плюхнулась на спину прямо между створками ворот. Едва она успела приземлиться на жесткий почему-то асфальт, как ворота американского посольства окутались вспышкой голубого пламени и все пространство между ними заполнилось серебристыми лазерными лучами инопланетного производства. К счастью для Штольц, защитная решетка начиналась примерно от высоты колена и шла на два метра вверх. Упавшая вниз Сара осталась невредимой, зато ствол ее оружия, которое девушка не успела опустить, словно корова языком слизнула. Шныгин, первым среагировавший на происшедшее, дернул девушку на себя и за пределами защитной решетки поднял ее на ноги.

— А ты молодец, сестренка, — с невольным восхищением проговорил он.

— А то я сама не знаю, — буркнула в ответ Штольц и, вырвавшись из цепких объятий старшины, проскочила под лазерным заслоном. — Кто-нибудь еще идет? Или нам с Джоном внутри вдвоем работать?..

— Енот, прикрывай вход, — торопливо скомандовал старшина. — Станет жарко, ныряй под это заграждение. А мы внутри разберемся!

Зибцих вжался спиной в ограду, стараясь держать под прицелом всю улицу около американского посольства в Пекине, а остальные быстро нырнули под лазерное заграждение, явно не «made in USA». Шныгин отодвинул Сару к стене, а сам занял позиции у двери, напротив Кедмана. Капрал, расстроенный и тем, что пришельцы вновь облюбовали для своих грязных дел территорию, принадлежащую его родному государству, и собственной неуклюжестью в дверях, в сердцах так крепко сжимал лазерное ружье, что оно орало благим матом. Правда, поскольку Харакири голосовых связок для оружия не предусмотрел, вопли ружья никто не слышал. И слава богу, можете поверить на слово, ничего красивого в лазерном авто-мате нет!

Пацук, еще раз окинув взглядом небольшой и абсолютно пустой двор посольства, пристроился у двери чуть правее Кедмана, кивком дав понять старшине, что готов действовать. Шныгин ухмыльнулся и одним мощным ударом выбил массивную дубовую дверь. Есаул, даже не дав двери опуститься на пол, швырнул в фойе посольства две световые гранаты, призванные ослепить любое существо в одной, отдельно взятой комнате, и следом за ними влетел сам. Перекувыркнувшись через голову, Микола откатился к левой стене, а за ним внутри комнаты оказался Кедман. Американец прыжком преодолел все свободное пространство и застыл на другом конце фойе, взяв на мушку стеклянную дверь, ведущую на лестницу. И только тогда в комнату вошли Сара и старшина.

Дальше все происходило просто и эффективно. Кедман, остановившийся сбоку от стеклянной двери, ударом приклада разбил ее. Сара швырнула на лестницу дымовую гранату и переместилась за спину американца, а Пацук со Шныгиным тут же ворвались в окутанный дымом лестничный пролет. Микола застыл на ступеньках, держа под прицелом второй этаж, а старшина бросился вниз, стараясь прижиматься к стене. Добравшись до еще одной двери, точной копии той, что закрывала инопланетный бункер в Москве, старшина притормозил и сообщил по рации, что вокруг все чисто. Только тогда Кедман сменил есаула на лестнице, и Микола с сержантом Штольц спустились вниз.

— И что делать будем? — поинтересовался украинец, не найдя около бронированной двери ни табличек, ни звонков. Шныгин в ответ только пожал плечами.

— Насколько я могу судить… — начала было говорить Сара, но Пацук перебил ее.

— На десять гривен ты судить можешь, на хуторе близь Диканьки, — буркнул он. — А потому, ваша честь, лучше помолчите. А то воно ж знаете, как бывает, когда глупая баба из Иерусалима судить кого-то берется?.. Понтий Пилат в гробу переворачивается и зубы из верхней челюсти у себя рвет.

— Насколько я могу судить, — бросив на Миколу презрительный взгляд, повторила Сара, прекрасно знавшая о трудностях, возникших с такой же дверью в Москве, — стены вокруг косяков сделаны из вполне обычного бетона. Может быть, попробовать их взорвать.

— А что, блин, мысль! — поддержал ее старшина. — Микола, закладывай пластид вокруг двери, еври бади!

Пацук что-то невнятно буркнул себе под нос о том, насколько евреи в последнее время умными стали, и принялся выполнять распоряжение старшины. Ну а чтобы взрыв получился направленным, Микола прорезал лазером пазы в бетоне и закладывал взрывчатку в них. Через пару минут все было закончено. Группа отошла на один лестничный пролет вверх, и лишь затем Пацук подорвал заряд.

Грохота от взрыва почти не было, зато вот пыли хватило. Дверь пару секунд неподвижно стояла на прежнем месте, заставив всю троицу затаить дыхание, а затем с грохотом рухнула внутрь, взметнув в воздух плотные клубы пыли. «Икс-ассенизаторы» тут же помчались вниз, торопясь в корне пресечь любое возможное сопротивление, но увидели лишь одного-единственного кристаллида, задумчиво уставившегося во вновь образованный проход.

— Вот и скажите теперь, пожалуйста, какого трямхряйкера мне нужно было ловушку в проходе устраивать? — грустно поинтересовался пришелец у спецназовцев. — Я ведь даже дверь открытой для вас оставил. Думал, войдете внутрь, как цивилизованные существа, а я вас тут и прихлопну. Нет, им все поломать нужно! Ироды, три штамбрукера вам за пазуху…

И с этими словами уродливый инопланетянин бросился на грудь Саре Штольц. Но отнюдь не для того, чтобы поплакаться в жилетку! Кристаллид своими клешнями схватил девицу за энергоскафандр и дернул ее на себя. Микола, стоявший к израильтянке ближе, чем старшина, попытался перехватить пришельца в броске, но смог лишь слегка задеть его, и кристаллид, вцепившийся в Сару, рухнул спиной на вырванную с корнем дверь. Оная конструкция, до этого державшаяся в подвешенном состоянии лишь на честном слове и тумбе крепления генератора энергетического поля, просела, выворачивая стойку с корнями из фундамента. Послышался короткий треск, и свет в комнате погас.

— Группа, что случилось? — тут же раздался в наушниках голос Раимова. — Вижу на мониторах картинки Слона и Енота. Почему у остальных темнота?

— Е-мое, похоже, еще одно задание выполнили, — пробормотал себе под нос Пацук, а затем фыркнул. — Шеф, сейчас усе будет! Медведюга, включай фонарь.

Шныгин почти одновременно с Пацуком включил фонарик, встроенный в ложе ружья прямо под стволом. Два узких, но очень ярких луча высветили из темноты Сару Штольц и копошащуюся под ней бесформенную массу кристаллида. Причем это чудище инопланетное изо всех сил продолжало тянуть в разные стороны скафандр на груди девушки. Пацук присвистнул.

— Репа, тут, похоже, интим начинается. Может, выйдем, чтобы людям не мешать? — предложил он.

— Эй, урод, ты что там делаешь? — пнув по ноге пришельца, поинтересовался у него старшина.

— Личинку откладываю, — тут же доложил тот. — Сейчас отложу, а через два часа она сожрет этого гуманоида изнутри и вырастет в полноценного кристаллида…

— Ну я же говорю, интим начался, — фыркнул есаул. — Правда, у нас на это дело обычно девять месяцев уходит, — а затем ткнул Шныгина в бок. — Репа, раз нашу девицу все равно изнутри теперь жрать будут, может, пристрелим ее, чтоб не мучилась? А заодно и этого урода вместе с ней…

— А вот этого не надо! — тут же испуганно заорал кристаллид. — Я уж лучше сдамся и поклянусь, что личинок в людей откладывать не буду.

Пришелец выпустил Сару, и девица, рывком вскочив на ноги, повернулась к есаулу. Выражение ее лица за забралом гермошлема Микола, конечно, разобрать не мог, но Штольц ему помогла, популярно объяснив в прямом эфире, что она думает о есауле в частности и обо всех мужиках вообще. Шныгин после этой тирады удивленно присвистнул, а подполковник задумался о том, не стоит ли ему обновить свой словарный запас.

— И я тебе скажу, Барсук, — закончила свою фразу Сара, назвав украинца его эфирным позывным. — Если хочешь когда-нибудь узнать, что такое интим, никогда не снимай энергоскафандра, пока тебя с базы не отчислят. В противном случае для постижения новых знаний у тебя не будет иметься в наличии кое-каких нужных частей организма!

Хохот «икс-ассенизаторов» свидетельствовал о том, что тираду девицы, обращенную к Пацуку, оценили по достоинству. Не смеялся, естественно, лишь один есаул. Микола вообще предпочел бы сплюнуть после такого страстного обещания в свой адрес, но вовремя вспомнил, что гермошлем еще не приспособлен для того, чтобы плевки изнутри вытирать. Поэтому украинец только вздохнул и, заломив кристаллиду клешни за спину, потащил его на свежий воздух. От греха в лице Сары подальше!..

Глава 4

Старушка-Земля. Хотя, пардон, мадам! По галактическим меркам вы еще не вошли и в возраст девичества. Первый атом будущего ядра стартовой клетки зародыша эмбриона базы «икс-ассенизаторов», если считать по той же временно́й шкале. Ну а уж то, что показывают часы в бункере, и вовсе неприлично считать временем. Так, плюнуть да растереть!

В этот раз Раимов ни на кого не орал, бойцов не отчитывал и наряды во все стороны не раздавал. Напротив, подполковник пребывал во вполне добродушном настроении. Причин для этого было несколько. Во-первых, удачно выполненное задание. Во-вторых, конфликт бойцов с Сарой Штольц, похоже, если и не сошел на нет, то по крайней мере пошел на убыль. Ну а главной причиной благодушного настроения начальника базы было то, что его боевая группа вновь работала в полную силу. Раимову причину приостановки действий «икс-ассенизаторов» никто, естественно, не объяснил. Вот подполковник и подумал, что кое-какие методы проведения операции его бойцами начальству не понравились, и большие шишки решили если и не свернуть проект, то уж его отстранить от командования, точно! Однако благодарность, полученная от командования за освобождение Пекина от энергетическо-инопланетных захватчиков, сняла камень с души командира «икс-ассенизаторов». Теперь можно было вздохнуть спокойно, что подполковник и сделал. Но только после того, как поговорил с бойцами.

— Благодарю за службу! — заявил Раимов, едва «икс-ассенизаторы» предстали пред его карими очами. — Завтра, до вечера, от занятий и тренировок все могут быть свободны. Отдыхайте! Разбор полетов проведем на следующий день, перед ужином. — И, круто развернувшись, подполковник исчез в штабе.

— Скупердяй! — буркнул ему вслед Пацук. — Наградил, называется. Ни тебе ста грамм фронтовых, ни увольнения к бабам, ни даже медальки несчастной не дал. Отдыхайте, говорит! В тюремную камеру бы еще для отдыха посадил, Чингисхан Мамаевич Хренов! — и бухнулся на колени, принявшись театрально заламывать руки. — Господи, да что же ты за людей вокруг меня наплодил? Как воно ж жить дальше можно, если даже татарин и тот — еврей!

— Агент Пацук, я хоть и не собирался кого-нибудь сегодня нарядами обвешивать, но, видимо, к тебе это опять не относится, — тут же вместо Господа ответил есаулу по внутренней связи Раимов. — Два наряда вне очереди, агент Пацук…

— Товарищ подполковник, а вы до пульта от двери бегом бежали? Боялись шоу пропустить? — ехидно поинтересовался есаул, поднимаясь на ноги, и тут же поспешил подтвердить, что размер очередного наказания он усвоил и готов к его исполнению.

— Вот и молодец, — похвалил его подполковник. — Жду тебя завтра после подъема в тренажерном зале. Побежишь «десятку». Чтобы тебе отдых тюремной камерой не казался, мать твою имиджмейкером к Боре Моисееву.

Услышав такое заявление командира, Шныгин фыркнул, но тут же натянул на лицо максимально серьезное выражение. И сделал это старшина отнюдь не из-за проявившейся на физиономии украинца склонности к каннибализму. Просто Сергей, наученный горьким опытом, решил наступить на горло своему смеху, дабы не оказаться завтра утром рядом с есаулом на беговом тренажере.

Шныгин так сильно боялся лопнуть от распиравшего его смеха, что поспешил спрятаться от всех подальше. Поэтому первым и добрался до оружейной комнаты, первым переоделся и раньше всех умчался в кубрик. А вот Пацук, напротив, снимать энергоскафандр, помня о страшном обещании Сары Штольц, не спешил. Пару минут есаул с сержантом Моссада играли в гляделки, а затем девушка мило улыбнулась, быстро избавилась от доспехов и оставила Пацука в одиночестве.

— Вот и гарно, — облегченно вздохнул Микола и принялся стаскивать с себя порядком надоевший энергоскафандр, но, избавившись от верхней части доспехов, остановился.

— А может, мне трусы из этого материала у японца заказать? — после некоторых раздумий сам у себя поинтересовался украинец. — Кто знает, что там у израильских разведчиц на уме? Никогда ж не знаешь, как воно все может обернуться!..

Ответа на эти философские рассуждения Пацук, естественно, не дождался, поскольку был в полном одиночестве, брошенный всеми, в том числе и видеокамерами наблюдения, на произвол судьбы. Впрочем, в одиночестве Микола оставался недолго — ровно столько времени, сколько понадобилось на высвобождение из скафандра, укладки снаряжения в шкаф и марш-броска до душевой. Есаул хотел быстренько помыться, а затем уже спокойно отдохнуть, однако и здесь его ждало разочарование. У дверей душевой толпились трое бойцов, а изнутри комнаты доносился плеск воды и веселые песнопения на иврите. Это галантный Зибцих настоял на том, чтобы девушку пропустили вперед.

— И за что же ей такой почет и уважение? — ехидно поинтересовался Микола, останавливаясь рядом с сослуживцами. — Помаранчей объелись, или как?

— Кого объелись? — оторопел Кедман, русская бабушка которого явно не предполагала, что ее внуку когда-нибудь придется общаться с украинцами. Остальные, впрочем, тоже по мове не ботали.

— Не обращайте на Сало внимания, — махнув рукой на Пацука, посоветовал старшина. — Это он заговаривается. От расстройства помидоры с саранчой скрестил…

— Сам ты заговариваешься, москаль репчатый! — завопил Микола так громко, что Сара, приняв его голос за сигнал тревоги, с испуга выключила воду и прислушалась. — Вы что, совсем с ума посходили? Что вы с этой еврейкой нянькаетесь? Забыли, как на Луне она пыталась нас обмануть? Всю группу продала за тридцать сребреников?..

Однако, к удивлению Пацука, сослуживцы его праведный гнев не разделили и воодушевления от вдохновенной речи есаула явно не ощутили. Более того, на лицах всех троих спецназовцев появилось такое снисходительное выражение, какое бывает у психиатра при разговоре с душевнобольным в случае безнадежного рецидива у оного. Но если от мягкотелых Кедмана и старшины Пацук еще ожидал чего-то подобного, то выходка Зибциха, считавшегося до сего момента верным другом, соратником и партайгеноссе, едва не ввергла есаула в ступор.

— Микола, успокойся, — попробовал его урезонить ефрейтор. — Успокойся и подумай еще раз. Кого Сара продала? Разве она сделала что-нибудь такое, из-за чего мы могли погибнуть? В чем она виновата? В том, что выполняла приказы своей родины? Ты ведь тоже наверняка получил задание собирать для своей страны любую информацию, касающуюся этого проекта.

— Во-во, блин! Поэтому Сало и психует, — хмыкнул Сергей. — Ему своим спецслужбам продать ничего не удалось. Они все бесплатно забрали, еври бади.

Пацук снова хотел заорать, но передумал. Глядя на физиономии сослуживцев, есаул понял, что спорить с ними бесполезно. Все трое спецназовцев были готовы принять Сару в полноправные члены команды, и никакие доводы разума на их решение повлиять не могли. Сам Микола считал, что доверять Штольц нельзя, и менять свое мнение так же упорно отказывался. Даже несмотря на то что оставался в полном одиночестве.

— Ну-ну. Думайте, что хотите, но когда она вас предаст еще раз, не говорите, что я вас не предупреждал, — буркнул есаул и, круто развернувшись, пошел в кубрик.

Ситуация в группе накалялась. Горела синим пламенем, как кот в микроволновке, и лучше всех это понимал Раимов, видевший всю сцену с Пацуком в главной роли от начала и до конца.

При этом подполковник даже своего слова не нарушил. Он, конечно, обещал не вести наблюдение за комнатами отдыха личного состава, однако про коридор жилого отсека, где и развернулось все действо, речи никогда не шло. Именно поэтому Раимов знал о конфликте, но вмешиваться не стал.

Конечно, подполковнику не нужно было вдалбливать в голову прописные истины о том, что сплоченность или разобщенность коллектива в боевых условиях может иметь решающее значение. Раимов знал это прекрасно. Но он также понимал и то, что никакими санкциями или поощрениями нельзя заставить бойцов доверять друг другу. Тут нужно действовать более хитро, и Раимов усмехнулся. Подполковник уже наметил, что ему следует сделать!

О коварных замыслах Раимова ни Микола, ни даже Сара Штольц ничего ни сном ни духом не ведали. Поэтому они продолжили свои нехитрые занятия. Девушка, осознав, что орет не тревожная сирена, а встревоженный есаул, спокойно вновь включила воду, пытаясь переварить то немногое из речи Пацука, что ей удалось разобрать через дверь душевой комнаты. Микола с тем же спокойствием завалился на свою кровать в кубрике и принялся упиваться собственным недоверием к смазливой израильтянке и обидой на излишнюю доверчивость сослуживцев. А тем временем в коридоре зрел заговор.

— Мужики, надо что-то с этой сладкой парочкой делать, — предложил Шныгин, внимательно посмотрев на Зибциха и капрала. — Так дальше продолжаться не может, блин!

— А что тут думать? Скрестить их нужно, и все проблемы сразу решатся! — заявил американец и заржал, как сивый мерин, которому вожжа под хвост попала.

Однако шутка Кедмана одобрения у друзей не нашла. Зибцих наградил его сочувственным взглядом, еще более печальным, чем тот, который он подарил Пацуку, а старшина и вовсе покрутил пальцем у виска. Капрал еще секунд тридцать весело ржал, неизвестно на что надеясь, а затем прокашлялся и замолчал. Шныгин благодарственно похлопал его по плечу.

— Еще предложения будут? — поинтересовался старшина.

Ответа не последовало. Зибцих лишь пожал плечами, показывая, что в данной ситуации арийская логика бессильна, а Кедман вновь набрал полную грудь воздуха, явно намереваясь ляпнуть очередную глупость. Однако, наткнувшись на ледяной взгляд старшины, американец решил промолчать и поддержал ефрейтора, также беспомощно пожав плечами. Шныгин усмехнулся.

— Тогда слушай сюда, еври бади, — проговорил он и повернулся к видеокамере. — Товарищ подполковник, не могли бы выключиться минут на пять? У нас тут секретное совещание.

— Вот мать твою к Штирлицу радисткой! — изумился Раимов, озвучив свое удивление на весь коридор. — И в кого ты, Шныгин, такой умный пошел?

— В прапрабабушку, — буркнул старшина. — Она все триста лет татаро-монгольского ига диверсии оккупантам на дорогах устраивала. Ее еще потом по ошибке Соловьем-разбойником прозвали.

— Ага. А при Александре Невском ее переименовали в бабу-ягу! — окрысился в ответ Раимов. — И вообще, агент Шныгин, парочку нарядов вне очереди не хочешь?

— Не хочу, — честно признался старшина. — Но все равно попрошу вас наблюдение с коридора снять.

— Слушай, Шныгин, у тебя среди родных случайно нет мордвы? Упрямый ты больно, — проворчал подполковник, но наблюдение с коридора снял. Все-таки хоть инициатива в армии и наказуема, но некоторые порывы подчиненных стоит поощрять.

А Шныгин, дождавшись, пока красный глазок на камере погаснет, жестом подозвал Кедмана и Зибциха поближе, намереваясь объяснить спецназовцам, что именно он задумал… Ох, знал бы Пацук, что против него и начальство, и сослуживцы собираются предпринять, навеки забаррикадировался бы в спальном кубрике. Да еще и мины перед дверью бы заложил!

К несчастью для себя, Микола остался в неведении относительно коварных планов соратников по борьбе с инопланетными оккупантами. Бедный украинец ни сном ни духом не ведал, что ждет его впереди, поэтому совершенно спокойно позволил друзьям войти в кубрик. Более того, Пацук даже вежливо ноги поднял, когда тетя Маша, то бишь ефрейтор Зибцих принялся подметать полы. Впрочем, больше никаких знаков внимания сослуживцы от есаула не дождались. Пацук даже в душевую вместе с остальными не пошел. Вместо помывки он скрылся в комнате отдыха и целых два часа, тупо пялился на экран телевизора, лишив Кедмана возможности посмотреть баскетбольный матч из серии плей-офф НБА. Причем исключительно из вредности отошел от телевизора и пошел в душевую только тогда, когда матч закончился, и из всех удовольствий баскетбольной баталии капралу достался только финальный счет на табло.

— Сергей, может быть, поторопимся с нашим планом? — жалобно попросил Шныгина американец. — Я так долго не выдержу. Если эта белая задница еще раз меня без баскетбола оставит, я ему столько слабительных в сало напихаю, что он потом вообще на одном месте сидеть не сможет.

— Не дергайся, блин, — осадил друга старшина. — До завтрашнего вечера как-нибудь протянешь. А там, когда все будет готово, еври бади, и начнем!

Несчастному, обездоленному и осиротевшему без баскетбола Кедману только и оставалось, что взлохматить свою прическу невероятных цветов, горестно вздохнуть и запастись терпением. Капрал надеялся, что хоть вечерний матч на спортивном канале ему удастся посмотреть, однако и тут его ждало разочарование. На этот раз в лице Раимова, который самым бессовестным образом в восемь часов пополудни приказал всем явиться на общее собрание. Американец, хоть и готов был выть волком и тем же самым волком подполковника на запчасти разгрызть, спорить с начальством был не приучен. А потому выполнил приказ беспрекословно. Зато Пацук со Шныгиным устроили скандал. При этом начал ругаться украинец, а на орехи досталось старшине.

— Товарищ подполковник, вы же нам обещали отдых до завтрашнего утра, — возмутился Микола.

— Чрезвычайные обстоятельства, — заявил в ответ Раимов, который, между прочим, об этих чрезвычайных обстоятельствах уже часа три знал!

— Да у вас, блин, все время какие-нибудь обстоятельства, — фыркнул Сергей. — То одно придумаете, то другое. А на самом деле, вы, Василий Алибабаевич, просто обещания свои выполнять не умеете. Фронтовые сто грамм нам уже сколько месяцев обещаете? И что мы за это время на самом деле получили?

— Ты лично — еще два наряда вне очереди! — отрезал возмущенный командир.

— Да хоть четыре, — ляпнул не менее возмущенный коварством начальства Шныгин.

— Хорошо, четыре, — согласился с ним подполковник. — Вот все четыре и будешь отрабатывать завтра утром вместе с Пацуком. Еще вопросы есть?

— Никак нет! — рявкнул в ответ старшина. А что ему еще оставалось?..

В актовом зале народу было ровно столько, сколько и обычно. Ни больше, ни меньше. В президиуме вновь сидели Раимов, неизвестно как успевающий попадать на собрание раньше, чем «икс-ассенизаторы» добегали в зал из жилого кубрика, и профессор Зубов. Последний являлся главой научно-исследовательской части проекта и формально раздавал приказы ученым. Чем именно на самом деле занимался профессор, практически для всех оставалось тайной за семью печатями. Тем более что разобраться во взаимоотношениях ученых военному человеку было просто не под силу. И если кто-то из бойцов не считал всех до единого ученых сумасшедшими, он это тщательно скрывал.

Кроме пятерки «икс-ассенизаторов» и двух уже упомянутых выше руководителей проекта, в актовом зале были еще два человека, то есть доктор Гобе, психиатр, языковед и крупнейший на Земле специалист по внеземным культурам, и японец Хиро Харакири, для простоты общения считавшийся просто самым крутым компьютерным гением всех времен и народов. Интерьер зала составляли закрытый занавесками стенд для наглядных пособий, трибуна для докладчика, так ни разу и не использованная, и пустые кресла в количестве не менее двадцати штук, кстати сказать, очень даже удобные.

Старшина, уже получивший четыре наряда на пути в актовый зал, зарабатывать еще парочку за прибытие в данное место последним явно не хотел. А потому успел по дороге обогнать Кедмана с Зибцихом, ушедших далеко вперед, не говоря уже о Пацуке, который почему-то на собрание неторопился.

Причина такой медлительности есаула выяснилась довольно быстро. Раимов уже было открыл рот, чтобы выдать Пацуку те самые два наряда вне очереди, без которых Микола просто жить не может, но тут же сообразил, что в актовом зале кого-то не хватает. Пересчитывать бойцов подполковнику было мучительно больно, но когда он все-таки закончил подведение арифметических итогов, пропажа нашлась сама. И ею оказалась Сара Штольц.

Оказалось, что девица после душа решила просушить волосы, нанести на лицо боевой макияж и заняться косметическим ремонтом роговых наростов на конечностях, попутно слушая доисторический «Offspring» в наушниках. И если первые три благородных занятия израильтянки причиной ее опоздания никак служить не могли, то из-за того, что Раимов позабыл включить тревожную сирену, созывая бойцов на собрание, поглощенная музыкой Сара его устного распоряжения не услышала. Ну а когда девица выяснила, что в кубрике никого нет, CD-плейер, оказавший хозяйке медвежью услугу, был подвергнут наказанию и заключен под арест в тумбочку сроком на несколько часов. Однако плейер — плейером, а покарать опоздавшего бойца, согласно устоявшейся традиции, подполковник был просто обязан. Но стоило ему только открыть рот, как Пацук вскочил со стула.

— Товарищ подполковник, я думаю, такое безответственное отношение к воинскому долгу заслуживает самого сурового наказания! — отрапортовал он, заставив удивленную нижнюю челюсть Раимова стукнуться о столешницу. — Предлагаю расстрелять агента Штольц без суда и следствия, а ее останки выслать за границу без права дальнейшего появления на территории России, Украины и прочих государств мирового сообщества вплоть до Израиля. А то воно ж как бывает? Сегодня девица приказ командира не услышала, а завтра врага проспит, птичек заслушавшись, и бац, придется всей группе цельноцинковые костюмы в пошив заказывать. А оплачивать их кто будет? Опять государство?..

Если бы кто-нибудь из присутствующих на собрании знал, как сильно подполковнику хотелось заорать и сколько ласковых матерных слов у него во рту исключительно для Пацука скопилось, ни за что бы не поверил, что Раимов сможет в такой ситуации сдержаться. Однако невероятное случилось! Подполковник не только не заорал, но даже единого матерного слова из себя не выдавил. А все из-за того, что, по мнению Раимова, вопли в адрес есаула могли привести к обострению конфликта между Миколой и Сарой. Поэтому подполковник только побагровел, но от ругани удержался… Психолог-самоучка! Мог бы и у Гобе проконсультироваться.

— Агент Пацук, сядьте на свое место и помолчите, — даже перейдя на «вы», предложил есаулу Раимов и повернулся к застывшей в дверях Саре Штольц. — А вам наряд вне очереди за опоздание. Займите свое место.

Сара, расстреляв глазами Пацука, возмущенного до глубины души мягкостью наказания, примененного к опоздавшей, прошла в зал и села в кресло, расположенное максимально далеко от есаула. Раимов, переведя взгляд с одного на другую, укоризненно покачал головой, но от комментариев опять воздержался. Вместо этого он прокашлялся и постучал ладонью по столу, привлекая к себе всеобщее внимание. Зубов, до сего момента что-то сосредоточенно писавший на листе бумаги, встрепенулся. Взъерошив волосы, и без того располагавшиеся на голове в хаотичном беспорядке, наглядно иллюстрирующем броуновское движение молекул, профессор вскочил со своего места.

— Конечно, конечно! — торопливо проговорил он. — Я уже готов. Начинаем. Итак, господа аспиранты, сегодня мы с вами рассмотрим несостоятельность эйнштейновской теории сохранения энергии в свете новых открытий, сделанных на основе изучения достижений технического прогресса инопланетных цивилизаций. Итак, все вы знаете формулу, согласно которой «Е» равняется «М», помноженному на «С» в квадрате…

— Профессор, — попытался его прервать Раимов, и когда это не сработало, наконец-то рявкнул: — Профессор, мать вашу в полет на Венеру! Ау! Очнитесь. Вы не в Гарварде, Ньютона ему в аспирантуру яблоками торговать!..

— Интересное предложение, — хмыкнул Зубов. — Пожалуй, Ньютон в гарвардской аспирантуре сможет в полной мере проявить свои способности. Кстати, не подскажете, где он сейчас преподает? Нужно приглашение выслать, — и тут же запнулся, удивленно посмотрев по сторонам. — О-о, прошу меня простить. Кажется, я немного заговорился. Переработал! Так о чем мы тут ведем речь?

— Сядьте, пожалуйста, господин профессор, — с тяжелым вздохом попросил Раимов. — Когда будет нужно, я предоставлю вам слово. А пока просто помолчите.

— Хорошо-хорошо, как скажете, — согласился с ним Зубов, опускаясь в свое кресло. — В таком случае я пока продолжу свои вычисления.

Подполковник тяжелым взглядом сопроводил посадку Зубова и вновь горестно вздохнул. Действительно, тяжело быть начальником базы, на которой почти половина личного состава — потенциальные клиенты сумасшедшего дома. Бойцы его безмолвный вывод поддержали. Правда, некоторые расхождения относительно численного количества сумасшедших у «икс-ассенизаторов», конечно, были, но с одним все соглашались безоговорочно: хотя и плачет по Зубову доктор Гобе, с профессором явно не соскучишься.

— Итак, общее собрание будем считать открытым, — прокашлявшись, заявил подполковник, прервав затянувшуюся тишину. — Первое слово предоставляется мне. Затем профессор сделает доклад об успехах своей группы…

Раимов открывать собрания очень любил. И, как полагается, начал свою речь с описания международной обстановки. В данном случае командир базы делал упор, естественно, на те страны, столицы которых все еще были закрыты энергетическими куполами или до недавнего времени имели над собой таковые. Докладывал подполковник обстоятельно и крайне подробно, в результате чего даже самые стойкие и дисциплинированные бойцы, такие, как ефрейтор Зибцих и сержант Штольц, начали клевать носом. Шныгин и вовсе давно храпел, и если бы не титанические усилия капрала, то затыкавшего старшине ладонью рот, то пихавшего его локтем в бок, не избежать бы Сергею досрочного награждения еще парочкой внеочередных нарядов.

— А теперь переходим к главному, — наконец оживил собрание Раимов. — Недавно получено сообщение о странных преобразованиях, произошедших с энергетическим куполом над Вашингтоном. Вопреки нашим рекомендациям, американское временное правительство решило своими собственными силами избавиться от барьера и предприняло атаку на город силами регулярных воинских соединений, — подполковник выдержал театральную паузу. — Не знаю, чего они хотели этой атакой достичь, но пользы она не принесла. Напротив! Купол внезапно разросся, захватив под себя те воинские части, что стояли поблизости от него. И теперь энергокупол продолжает расти. Причем не только вашингтонский, но и бернский! Ситуация стала угрожающей, и мы вынуждены действовать немедленно. Но сначала послушаем, что нам скажет профессор Зубов.

Заработавшегося ученого в этот раз отвлечь от раздумий оказалось не так-то просто. Сначала Раимову пришлось повторить ему просьбу о начале доклада, затем подполковник вынужден был орать, призывая профессора очнуться. И не просто орать, а вопить непосредственно в уши трудолюбивого ученого. А когда и это не помогло, из-под Зубова просто выдернули стул. И лишь на полу профессор вышел из исследовательского транса.

— Мама, ты меня звала? — поинтересовался он, а затем прокашлялся. — Извините, товарищ подполковник, что вы тут говорили?

— Докладывайте, профессор, — тяжело вздохнул Раимов. — Мы все вас с нетерпением слушаем.

— Похвально, — улыбнулся Зубов и, поднявшись с пола, пошел к стенду. — Сейчас я объясню, что именно происходит с куполами…

С тем, что Зубов был гением, спорить, конечно, никто не собирался. Бойцы вообще гения от идиота не отличали, Харакири, в силу японской тактичности, со всем соглашался, а спорить с доктором Гобе было бы под силу только Фрейду и Юнгу. Жаль, что покойники спорить не приучены! Молча все терпят.

В общем, гениальность Зубова принималась как аксиома, но, например, Раимов сильно сомневался, что только она послужила основанием для назначения профессора на должность руководителя научной части проекта. Не в меньшей части виновна в ссылке Зубова из академии в бункер была его манера общения. Это «икс-ассенизаторы» были людьми закаленными, привыкшими к тяготам и лишениям, а когда подполковник представлял, что могло твориться со студентами на лекциях Зубова, у стойкого командира базы на глаза наворачивались слезы жалости.

Сегодня профессор вновь оправдал возложенные на него ожидания, стал бегать по сцене, размахивая одной рукой, а другой теребя себя за волосы. Минуты три Зубов безуспешно пытался найти стенд с наглядными пособиями, затем плюнул и ткнул указкой в трибуну.

— Перед вами макет энергетического купола, — не терпящим возражений тоном заявил он.

Сара, еще не успевшая как следует привыкнуть к выходкам Зубова, тоненько захихикала, стараясь прикрыть ладонью рот. Однако ее усилия заглушить смех привели к прямо противоположному результату. Поднесенная к губам ладонь преобразовала смех в предсмертное хрюканье раздавленной бегемотом лягушки или в звук выброса слоном выхлопных газов. Выброса при помощи хобота, разумеется!

Сконфуженная Сара тут же покраснела. На несколько секунд в актовом зале воцарилась гробовая тишина, а затем вся мужская часть «икс-ассенизаторов» зашлась в истеричном хохоте.

Причем Пацук, естественно, ржал громче всех. Раимов тоже не смог сдержать улыбку, но затем вдруг вспомнил, что ему полагается не ржать, а поддерживать в коллективе боевую дисциплину. Подполковник тут же, хоть и не без труда, стер с лица все человеческое.

— Отставить смеху… — заорал Раимов и, сообразив, что начал не те слова говорить при дамах и при ученых, тоже сконфузился. А у бойцов начался новый приступ смеха.

— Прекратите ржать то есть! Мать вашу подсадной уткой к клоуну, — еще громче завопил подполковник. — Группа, встать. Смирно!

Бойцам на выполнение этого приказа пришлось затратить максимум усилий. То есть встать, конечно, им было нетрудно, но вот принять стойку «смирно» и не ржать при этом сил у «икс-ассенизаторов» не находилось никаких. Помогла занять надлежащую позу физиономия Раимова. Теперь, когда подполковник понял, что смеются уже над ним, а не над безобидной выходкой Сары, улыбаться вместе с подчиненными он больше не собирался. А то, что Раимов собирался сделать, было написано у него на лице. И это смеху никак не способствовало. Бойцы замолчали и вмиг сделались серьезными, не рискуя дальше играть на потрескавшихся нервах подполковника.

— Что я такого смешного сказал, позвольте узнать? — удивленно поинтересовался наивный Зубов.

В любой другой ситуации эта фраза, конечно же, вызвала бы новый приступ истеричного смеха, но под испепеляющим взглядом подполковника бойцы не рискнули даже улыбнуться, оставив физиономии навеки отмороженными. Раимов несколько секунд не сводил с «икс-ассенизаторов» испытующего взгляда, а затем удовлетворенно кивнул.

— Ничего, профессор. Подождите секундочку с докладом, — проговорил подполковник, а затем повернулся к подчиненным, застывшим в позе каменных истуканов.

— Агенты, я думаю, вы не поняли, о чем я несколько минут назад говорил, — замогильным голосом произнес Раимов. — Положение более чем серьезно, и мы с вами вместе находимся в критической ситуации. Повторю, купола начали расти, засасывать внутрь оказавшихся поблизости людей, и аллах только знает, какие еще изменения произошли с этими проклятыми инопланетными штуковинами. Где ваше чувство долга, бойцы? Ведь это вам поручено спасать людей! — подполковник сделал короткую паузу и ткнул в Кедмана указующим перстом. — А тебе, Джон, вдвойне должно быть стыдно за свое легкомысленное поведение. Ведь это твое отечество находится в смертельной опасности, когда ты тут забавляешься. Может быть, сейчас уже половина Америки под куполом у инопланетян, и твоя мама, как и другие, пьет водку и дерется с соседками, а ты в это время клоунаду устраиваешь! Не стыдно, агент Кедман?

Джонни, только представив себе, как его худенькая старушка-мать пытается выдрать космы у толстой и крикливой соседки миссис Брауер, едва не потерял рассудок. По крайней мере, из почти черного превратился в пепельно-серого. Остальных воззвание Раимова к их чувству долга тоже впечатлило. Все-таки «икс-ассенизаторы» были солдатами до мозга костей и понимали, что значит оказаться в беде и рассчитывать на помощь друга. Человечество сейчас нуждалось в их помощи, и развлекаться, когда кто-то ждет спасения, бойцы не имели права.

— Вот и хорошо, — констатировал Раимов, увидев, что больше никто не улыбается. — Соберитесь. У нас мало времени, — а затем отошел от стола, взял стенд с наглядными пособиями и поставил его перед Зубовым. — Продолжайте, профессор!

Зубова, который в свое время успел и в армии послужить, командирская патетика подполковника тоже впечатлила. Или, может быть, просто сбила с научно-исследовательского настроя, вернув на грешную землю. Махать руками и теребить волосы Зубов, конечно, не перестал, но от попыток нести околесицу и демонстрировать в качестве модели энергокупола трибуну докладчика благоразумно отказался. Его доклад был достаточно кратким и сжатым. Впрочем, данное произведение устного творчества лучшего из российских лекторов все равно изобиловало научными терминами, поэтому приводить его в полном объеме бессмысленно. Достаточно будет знать только его суть.

Ученых, естественно, насторожило то, что произошло в американском посольстве в Пекине. Появление лазерной ловушки в воротах и готовность кристаллида встретить «икс-ассенизаторов» в комнате энергогенератора говорили о том, что пришельцы не только имеют возможность поддерживать мгновенную связь со своими хранителями генераторов, но и осознают, кто именно представляет для них угрозу. И, к удивлению Раимова, причиной расширения куполов Зубов считал не действия американской военщины, а работу «икс-ассенизаторов».

— Не понял, — оторопел подполковник. — Если все так, как вы предполагаете, почему изменения не начались сразу при снятии энергобарьера с Москвы или Пекина, а лишь после того, как американцы попробовали разрушить энергобарьер электрическими разрядами и деблокировать психику жителей Вашингтона каким-то секретным газом?

— Во-первых, инопланетянам наверняка нужно было время, чтобы подготовить расширение куполов. Может быть, им не хватало энергии, и американцы своей электроатакой пришельцев таковой обеспечили? — терпеливо пояснил профессор. — А во-вторых, думаю, инопланетяне пытались выяснить, кто именно им противостоит. Посольство в Пекине наверняка было оснащено всевозможными видео-, звуко— и спектропередающими устройствами, которые ваши бойцы не потрудились отыскать. Пришельцы получили информацию и теперь начали действовать…

— Сэр! Разрешите обратиться к профессору, сэр? — перебив Зубова, завопил капрал, вскакивая со своего места. Раимов поморщился, но разрешение дал.

— Господин профессор, — тут же исполнил свое желание Кедман, опустив привычную фразу «разрешите вопрос», уже не раз вводившую Зубова в ступор. — Скажите, пожалуйста, а для чего пришельцам вообще нужны эти купола?

— Видите ли, есть теория, что база инопланетян на Луне служила координатором точки выхода из гиперпространственного перехода, технику которого мы, кстати, пока не разгадали, — пространно начал профессор, но наткнулся на недовольный взгляд подполковника и подчинился не вовремя проснувшейся воинской дисциплине.

Стараясь быть максимально кратким, Зубов сказал, что, опять же по его теории, без координатора гиперпереход стал опасным для живых существ. Именно поэтому пришельцы перебросили на Землю оборудование и начали готовить плацдарм для посадки подлетающего космического флота. А когда Пацук ехидно поинтересовался, откуда же на этих «плацдармах» появились живые кристаллиды, профессор пояснил, что эти формы жизни пришельцев, как и многие другие, являются искусственно выведенными. На Землю они попали в виде пробирок с генетически кодированным биоматериалом и были выращены в специальных контейнерах ускоренным способом. При этом и пробирок, и контейнеров было явно больше четырех, но, скорее всего, все остальное оборудование погибло при транспортировке.

— А как тогда это оборудование попало внутрь американских посольств, если кристаллиды появились уже после установки щитов? — нарушая субординацию, через голову Раимова поинтересовался у профессора Шныгин. — Получается, что Штаты с пришельцами сотрудничают?

— Этого мы не знаем, — не дав Кедману даже как следует возмутиться, мгновенно ответил Зубов. — Если информация об этом и была внутри оборудования комнат энергогенераторов, которое вы привезли, считать ее нам не удалось. Господин Харакири сейчас этим занимается. А вот доктор Гобе пытался выудить подобную информацию из захваченных кристаллидов. Однако и это не удалось. Как уже было сказано, данный вид инопланетян появился после доставки на Землю оборудования и генетически закодирован на выполнение определенного вида работ. Поэтому о способах установки и инициализации аппаратуры кристаллиды ничего не знают, — профессор сделал небольшую паузу. — Опережая ваши вопросы, сразу скажу, что нам неизвестно, почему именно объектами для установки энергощитов были выбраны столицы стран антиинопланетной коалиции. Может быть, это случайность, но, вероятно, пришельцы обладают какой-то информацией об альянсе. Нам бы хотелось, чтобы вы в следующей операции постарались узнать, откуда у них эти данные…

— Да чего тут думать-то?! — тут же завопил есаул. — Воно ж и так абсолютно ясно, кто…

— Молчать, агент Пацук! — Раимов догадался, что именно хотел сказать украинец, и рявкнул во всю мощь своих легких, не дав тому досказать фразу. — Отставить эти разговорчики. Любые конфликты внутри группы действуют на руку врагу. Мы должны быть одной командой. В противном случае Земля обречена на поражение.

После этой фразы все «икс-ассенизаторы», не исключая и Сару Штольц, дружно хмыкнули, демонстрируя, что в некоторых ситуациях они уже стали одной командой. Конечно, бойцы своих заслуг не принижали, поскольку ни одному из пятерки ложная скромность не была присуща, но к фразам о том, что от их действий зависит спасение мира, относились крайне скептически.

Даже ежу было ясно, впрочем, он еще не знал об этом, что Бэтмены, Джеймсы Бонды, Люки Скайуокеры и прочие супергерои, спасающие страны, планеты и целые вселенные, встречаются только в художественных фильмах, народных сказаниях и бредовом воображении страдающих похмельем писателей. Во все остальные места обитания нормального человечества вход этим выдающимся личностям строжайше запрещен.

Пятеро «икс-ассенизаторов», в отличие от ежа, который уже начал икать от частого упоминания, жили не в лесу и прописные истины о жизни супергероев знали прекрасно. А потому понимали, что на роль спасателей Земли они не годятся. Их миссия — собрать максимум информации о деятельности пришельцев и по возможности всеми силами мешать им творить произвол. А уж бороться с космическим флотом и армиями завоевателей будут другие люди… Ну, может быть, и не совсем другие, но их, по крайней мере, должно быть больше, чем пять человек. В несколько тысяч раз! Раимов это тоже понимал, но продолжал стоять на своем.

— И не коситесь на меня! — рявкнул он. — Хотите вы того или нет, но факт остается фактом. В данный момент обезвредить энергокупола можете только вы. Ученые считают, что расширение куполов началось в связи с тем, что пришельцы потеряли два участка, а до прибытия их космического флота остается не так много времени…

— Это только предположение, — попытался поправить подполковника Зубов. — На самом деле мы не уверены, что…

— А вот я уверен в том, что сейчас вам лучше помолчать. — Раимов явно устал спорить и, как всегда бывало в таких случаях, начинал вести себя грубо. — Предположение это или доказанный факт, значения не имеет. Единственное, что является в данном случае важным, это приказ командования. А он гласит, что купола над Берном и Вашингтоном должны быть обезврежены. И немедленно.

— А нам что, разорваться? — ехидно поинтересовался Пацук.

— Нет, разделиться! — отрезал подполковник, видимо, теперь из-за усталости от словесных сражений забыв наградить есаула нарядом. — Группа, слушай мой приказ. Отдых отменяется. Завтра ранним утром начинаем операцию по ликвидации последних куполов. Согласно приказу командования, чтобы действовать одновременно и исключить любую возможность дальнейшей мутации энергокуполов, вы разделитесь на две группы. В Берне будут действовать Пацук и Штольц. Остальные вылетают в Вашингтон. Задача ясна?

О том, что группа впервые с момента своего создания будет во время боевой операции разделена на две части, бойцы догадались еще во время предыдущей тирады подполковника. Но то, каким именно образом это осуществится, повергло спецназовцев в шок. Естественно, в состояние, максимально близкое к ступору, впали Пацук и Сара, о неприязни которых друг к другу читатель до сих пор, разумеется, и не догадывался. Однако и остальные «икс-ассенизаторы» были удивлены.

О тайном сговоре Шныгина, Кедмана и Ганса никто, кроме Раимова, не знал. Да и подполковник лишь догадывался о том, что именно собираются они сделать, но не знал, каким способом. Старшина в отличие от него знал все прекрасно и понимал, что подобным разделением на группы Раимов пытается сблизить разругавшихся Сару и Пацука. Вот только одобрить этот метод он не мог.

Все дело в том, что порядок действия группы, связанный со спецификой профессиональных навыков отдельных бойцов, устоялся уже давно. Шныгин и Кедман, лучше других обученные единоборствам, всегда действовали в авангарде. Пацук, главное техническое средство отряда, непременно старался держаться в центре и обычно действовал, когда пространство уже расчистили от врага и нужно было следовать дальше. Ну а Сара и Ганс, по вполне понятным причинам, замыкали группу, прикрывая ее с тыла. Конечно, любые перестановки в этом порядке в случае необходимости были возможны, но посылать на отдельное задание людей, не привыкших пробивать головой стены, Шныгин считал неразумным. О чем и заявил командиру, естественно, тут же получив пять нарядов вне очереди.

— Я прекрасно понимаю, чем все это грозит, — заявил подполковник, когда устал орать матом и раздавать наряды за излишнюю рассудительность спецназовцев. — Но я в отличие от вас знаю, что в Вашингтоне происходит черт-те что. Там драки, беспорядки и погромы. К тому же армия постоянно бомбардирует город. В общем, проблем там хватает. А вот в Берне все спокойно. Поэтому Сара и Микола справятся там вдвоем. — И Раимов снова заорал: — И вообще, устав не для вас написан?! Где в нем сказано, что приказы командира обсуждаются? Я вам сейчас устрою демократию со всеми вытекающими отсюда последствиями, мать вашу Горбачеву в секретарши! Всем по два наряда вне очереди… Молчать, я сказал! Приказ о завтрашнем плане действий ясен?

— Так точно, — рявкнули в ответ «икс-ассенизаторы», хотя в этот раз их голоса были абсолютно лишены энтузиазма.

— Вот и хорошо, — буркнул подполковник и посмотрел на доктора Гобе, наблюдавшего за происходящим с выражением крайней заинтересованности на лице. — Господин Гобе, сейчас вам слово. Что вы хотели рассказать бойцам?

Француз со счастливой улыбкой на лице поднялся со своего места и легким шагом направился к трибуне докладчика. Спецназовцы такого вынести уже не могли. На сегодня стрессов с них было вполне достаточно, чтобы еще час мучиться от вкрадчивой болтовни Инквизитора, просто обожающего проверять свои теории на психике спецназовцев. Именно поэтому Пацук, спасая всю группу, вскочил с кресла.

— Товарищ подполковник, — завопил он, показывая на часы. — Время девять. Через час отбой, а мы еще не ужинали. К тому же нам завтра рано вставать. А вы знаете, воно ж как бывает, когда невыспавшиеся бойцы на задание идут. Бац, и вместо опасного террориста-инопланетянина с тяжелыми травмами черепа в больницу попадает какой-нибудь подполковник.

— Р-р-разговорчики! — рявкнул в ответ Раимов, однако с украинцем вынужден был согласиться. Не по поводу больницы, естественно.

— Доктор, — остановил он француза. — Действительно, завтра у ребят тяжелый день, и им нужно отдохнуть. Сделаете свой доклад на следующем собрании.

— Но это может оказаться очень важным, — попытался было настоять на своем Гобе, но подполковник его перебил:

— Сейчас для меня важно только то, в каком состоянии завтра бойцы пойдут на задание, — отрезал он. — Все! Вопрос закрыт. Все могут быть свободны. Бойцам ужинать, и отбой.

Большего «икс-ассенизаторам» и не требовалось. Радуясь, что в этот раз удалось спастись от психических пыток новоявленного Инквизитора, все пятеро с такой скоростью бросились к выходу из актового зала, какой не наблюдалось у них и во время сигналов тревоги. Раимов, недовольно посмотрев подчиненным вслед, хотел было наказать их за такое несоблюдение устава, но лишь махнул рукой. Дескать, после задания с этим разберемся. Сейчас нельзя подрывать моральное и физическое состояние группы…

Вот так спецназовцы остались и без тренировки действий по сигналу тревоги. Причем и в первом, и во втором случае благодарить за это следовало Пацука, что Сара и попыталась сделать:

— Спасибо тебе, Микола, что не дал Инквизитору голову нам парить, — тронув есаула за рукав, миролюбиво проговорила Штольц.

— А вот я тебе скажу спасибо, если ты завтра как минимум попадешь в больницу, — вырвав руку, огрызнулся Микола и пошел по коридору прочь. Закусив губу, девица посмотрела ему вслед. И тем, кто этот взгляд мог увидеть, стало бы абсолютно ясно, что завтрашнее задание для Пацука легкой прогулкой не станет.

Глава 5

Земля. Бренные останки некогда передового колхоза «Красное вымя». Бункер, со всеми вытекающими отсюда последствиями. А если точнее — вылетающими спецназовцами. В прямом, а не в переносном смысле этого слова. Время местное. Хотя суетливые ученые так задолбали его экспериментами, что оно уже и места себе не находит.

Хиро Харакири спешил успеть до отправки «икс-ассенизаторов» на следующее, может быть, последнее задание с нужными для завершающей фазы эксперимента условиями! То, что задумал японский гений, должно было произвести переворот в науке, технике и вообще в жизни землян. И это было настолько грандиозно, что японец даже мыслями своими поделиться с кем-нибудь боялся, а все записи и расчеты по эксперименту держал в персональном ноутбуке в виде кодированных файлов и работал с ними только после того, как подключал к видеокамере внутреннего наблюдения специальную запись, призванную скрыть даже от дилетанта Раимова истинную деятельность компьютерщика.

Конечно, японец мог бы попросить о помощи профессора Зубова, и тот ни за что бы не отказался принять участие в таком интересном проекте, но слишком уж свежа была в памяти Харакири история с суперсовременным самообучающимся компьютерным танком. Помня о том, как низко были оценены его усилия и к каким катастрофическим последствиям для того изобретения они привели, Хиро просто не решался говорить о своих замыслах, пока новая работа не будет доведена до ума и проверена на практике. Именно поэтому Харакири торопился. Он должен был успеть сделать все до того момента, как бойцы покинут бункер и уйдут на взлетную полосу.

Хиро допаивал на миниатюрную плату последние детали, когда заверещал его верный томагочи по кличке Тубик. Сначала компьютеризованная игрушка издала вполне приличествующие данному аппарату электронные звуки, затем нагло потребовала жрать на чистом японском языке, а когда и это не смогло привлечь внимание хозяина, то покрыла изобретателя отборным русским матом, отлично сымитировав при этом интонации командира базы. Харакири невольно вздрогнул и, нервно покосившись на Тубика, уже в стотысячный раз подумал о том, что неплохо бы было сначала отключить нахала от аккумуляторов, а затем и вовсе раздавить каблуком. Но вновь, в сто тысяча первый раз пожалел единственный в своем роде процессор, тайком спасенный из некогда уничтоженного танка.

— Когда-нибудь я тебя вставлю в ядерную самонаводящуюся боеголовку, — тяжело вздохнул Харакири, пытаясь вернуться к работе.

— А я тебе тогда свалюсь точно на голову, — пообещал Тубик и заверещал на грани ультразвука: — Жрать давай!

Работать в условиях такого психологического давления было совершенно невозможно. Хиро Харакири горестно вздохнул и встал со стула. Усовершенствованный томагочи, почувствовав неладное, включил вибрацию и попытался сползти с тумбочки, но японец ловко поймал его на самом краю. Тубик, продолжая вибрировать, попытался ударить хозяина током, но японца, битого уже не раз и высоким напряжением, удивить тремя вольтами было невозможно. Хиро размахнулся игрушкой, делая вид, что намеревается запустить ее в стену, и Тубик притих, а затем заговорил голосом Харакириной матери, подслушанным однажды, еще в бытность свою танком, во время телефонного разговора.

— Хирочка, цветочек моей сакуры, ты же не будешь убивать свою любимую маму? — вкрадчиво поинтересовался Тубик. — Ты же потом, гад, по кодексу самурая себе же живот катаной вспорешь! Крестообразно…

— Нет, не могу тебя уничтожить. Слишком умный ты стал, — горестно вздохнул Харакири, нажимая на корпусе томагочи пару кнопок. — Живи пока. Но я тебе клянусь, что еще одна такая выходка, и я пристрою тебя туда, где даже перебои с электричеством в Приморье покажутся тебе райской жизнью!

Вновь положив на тумбочку непокорный аппарат, японец вернулся к работе. Сама идея создания нового прибора совершенно без стука пришла ему в голову тогда, когда вместе с инопланетным оборудованием лунной базы в руки к Харакири попался отчет об операции и подробная запись монолога Черментатора.

Узнав о том, что на базе появлялся гость из будущего и о перспективах, которые ждут мир в дальнейшем, Хиро буквально загорелся энтузиазмом, и идеи из него посыпались, как песок из дырявого корыта. К несчастью для японца, большинство его замыслов не только невозможно было исполнить технически, но даже математически доказать их право на существование не удалось бы и Эйнштейну. Пришлось Харакири с утроенной энергией садиться за изучение технологий пришельцев, надеясь найти там ответы на интересующие его вопросы. И вот сегодня должен был появиться на свет первый плод многомесячных усилий компьютерщика.

Хиро торопливо допаял последние детали, даже не обратив внимания на то, что места спайки получились слишком большими и грязными. Времени, чтобы довести прибор до привычной японцам миниатюризации и аккуратной точности, просто не было. Харакири торопливо запихал плату в корпус и, засунув прибор в карман халата, с бешеными глазами выскочил из лаборатории. Томагочи, будь у него руки, покрутил бы пальцем у виска, отслеживая мини-камерой передвижения хозяина. Однако за неимением конечностей Тубику удалось лишь пронзительно свистнуть вслед Харакири. После чего электронный монстр с чистой совестью и удвоенной энергией принялся доедать свою виртуальную пищу. Программа, понимаешь! Ничего тут не попишешь…

Японец догнал «икс-ассенизаторов» уже почти у входа в переходной отсек, ведущий из бункера на аэродром. Спецназовцы были полностью экипированы и максимально вооружены. И хотя лиц за темными забралами гермошлемов Хиро разобрать не мог, да и вообще приблизился к бойцам со спины, японцу показалось, что выглядят «икс-ассенизаторы» крайне недовольными, что вскоре и подтвердилось.

— Подождите, пожалуйста! — завопил Харакири, выскакивая из-за поворота коридора. — Одну минуточку.

— В чем дело, Харакири-сан? — раздался по внутренней связи голос Раимова.

— Видите ли, сегодня ночью я производил кое-какие расчеты и понял, что приборы обнаружения генераторов силовых полей нуждаются в небольшой доработке, — несколько виноватым тоном произнес японец, отыскивая глазами видеокамеру наблюдения за коридором. — Я уже все подготовил. Это много времени не займет…

— Вы с Гобе сговорились сегодня с утра, что ли?! — завопил подполковник. — Один прибежал, кричит, что крайне необходимо полчаса поработать с бойцами. Другой орет, что приборы нуждаются в доработке. Как же они до сих пор нормально функционировать могли, мать их блоком питания в ЭВМ на перфокартах?

— Раньше, Раимов-сан, энергополя не расширялись, — терпеливо пояснил командиру базы японец. — Сейчас диффузорное увеличение силовых линий…

— Оставьте себе всю свою терминологию, мать ее в словарь Брокгауза и Ефрона! — вновь перебил компьютерщика Раимов. — Вносите свои изменения. Только молча! Десяти минут хватит?

— Да я и за пять управлюсь! — обрадованно сообщил Харакири, выхватил из рук Пацука «призпол» и начал вскрывать корпус данного прибора.

Для того чтобы вставить внутрь «призпола» Пацука свое новое изобретение и подключить его к питанию, японцу даже двух минут не потребовалось. Он управился значительно быстрее. С тем аппаратом, который был у второй группы, из-за заклинившего шурупа вышла небольшая заминка, и Раимов недовольно зашипел, подгоняя японца. Харакири молча кивнул, соглашаясь со всеми эпитетами подполковника, направленными в свой адрес.

Шныгин, глядя на мучения японца с шурупом, предложил легонько стукнуть прибор, за что едва не оказался лежащим на земле с перегрызенным горлом. При этом убить старшину за такой совет одновременно захотели и компьютерщик, и командир базы. Хорошо, что шуруп как раз в это время начал откручиваться. Иначе получила бы Сережина мама вместо долгожданного письма от сына похоронку от командования… Хотя было бы интересно посмотреть, как Раимов дуэтом с японцем стали бы грызть энергоскафандр!

Однако шуруп открутился, Харакири вставил внутрь «призпола» вновь изготовленную машинку, и вместо того, чтобы любоваться смертельным номером с перегрызанием глоток, «икс-ассенизаторы» были вынуждены отправиться на посадку в самолет. Облегченно вздохнув, японец даже собрался помахать им вслед носовым платочком, но вовремя вспомнил, что он не жена средневекового рыцаря, провожающая супруга в очередной Крестовый поход. Вытерев холодный пот со лба, выступивший при мысли о том, что подумали бы спецназовцы, осуществи он свое намерение, японец еще раз вздохнул и отправился назад, в лабораторию, ждать результатов эксперимента.

О том, что именно их ждет благодаря стараниям Харакири, спецназовцы, естественно, ничего знать не могли. Иначе их и без того мрачное настроение ухудшилось бы окончательно. Все пятеро без особого воодушевления забрались в самолет. Пилот, наученный горьким опытом последних рейсов, старательно запихал в рот четвертую подряд головку чеснока, стараясь заглушить стойкий запах самогонки, и лишь затем осторожно выглянул в салон. К удивлению аса, Шныгин даже внимания на его появление не обратил. Летчик удивленно хмыкнул.

— Так сказать, добро пожаловать на наш борт, — осторожно произнес он. — Сегодняшний рейс до Вашингтона произойдет с посадкой в Берне. Занимайте свои места, и приятного вам полета.

На реплику пилота никто не отреагировал. Летчик, уже собравшийся торопливо скрыться в кабине и запереть за собой дверь, недоуменно замер и еще дальше просунул голову в салон. К его вящему удивлению, спецназовцы спокойно рассаживались в кресла, пристегивали ремни и даже не пытались хоть как-то отреагировать на присутствие пилота.

— Я что-то не понял, сегодня ко мне претензий, что ли, нет? — удивился ас. — Я чеснок зря жрал, что ли?

— Заткнись, блин, еври бади, и иди за штурвал, — устало буркнул Шныгин в ответ. — Без тебя тошно.

Старшина все никак не мог согласиться с решением Раимова о разделении группы. Сегодня утром он попытался еще раз поговорить с командиром с глазу на глаз, но ничего из этого не вышло. Подполковник был тверд и менять свой план не собирался. Он даже не стал выслушивать доводы Сергея и просто отправил его из штаба обратно в кубрик, пригрозив, что если старшина еще раз вздумает обсуждать приказы, простыми нарядами он уже не отделается. Шныгину пришлось взять под козырек и удалиться.

Остальные чувствовали себя не лучше. Причем как ни странно, бодрее всех выглядел именно Пацук. Микола уже смирился с тем, что ему придется действовать вместе с человеком, которому он не доверяет. Поначалу есаул считал такое распоряжение командира наказанием, и крайне несправедливым! Но пораскинув мозгами, не в буквальном смысле, конечно, Пацук решил, что назначение его в одну группу с Сарой не кара тяжкая, а напротив, жест доверия. Дескать, Раимов решил, что украинец лучше других сможет выявить новые предательства израильтянки и пресечь их на корню. Именно поэтому Микола был бодр и даже улыбался, чего остальные бойцы понять никак не могли.

Убедившись в собственной важности, Микола до самого Берна сохранял на лице загадочную улыбку и ни с кем не разговаривал. Впрочем, остальные тоже особой тяги к общению не проявляли. Шуток на борту не звучало, Раимов тоже молчал, не загружая бойцов ценными указаниями. И единственное, что осталось неизменным, так это привычные занятия бойцов перед заданием. Кедман весь перелет брился, Зибцих, за неимением объектов для смазки, полировал алмазные линзы лазерного ружья. Шныгин всю дорогу дремал, а Пацук, несмотря на то что под забралом шлема маскировочная раскраска будет не видна, все равно гримировал свою бритую черепушку, старательно пытаясь не измазать оселедец. Ну а Сара Штольц, то ли не успевшая еще обзавестись подобными привычками, то ли просто не решавшаяся демонстрировать их перед мужчинами, лишь рассеянно наблюдала за действиями сослуживцев.

— До посадки в Берне осталось пять минут, — наконец, прерывая тягостное молчание, объявил в микрофон пилот. — Пассажиров, купивших билет до данного места, прошу приготовиться к высадке.

— Барсук и Рысь! — тут же раздался в наушниках бойцов голос Раимова. — Еще раз предупреждаю, что сельдерей мог мутировать, и при сборе урожая особое внимание обращайте на колючки. Повыдергивать приправу нужно максимально быстро, иначе салат пропадет. Как поняли? Прием.

— Поняли отлично, — усмехнулся Пацук, испытующе посмотрев на Сару. — Сделаем все в лучшем виде. Ждите нас с большим урожаем.

— Удачи! — пожелал подполковник и отключил связь.

Именно в этот момент самолет пошел на посадку. Бойцы невольно напряглись, ожидая от пилота очередного фокуса, похожего на спуск над Пекином. Однако ничего страшного в этот раз не произошло. Пилот посадил воздушный транспорт очень мягко, и в любое другое время «икс-ассенизаторы» не преминули бы этому удивиться, но сейчас все были слишком напряжены, чтобы обращать внимание на такие мелочи, как виртуозное пилотирование самолетов с вертикальным взлетом.

Задняя стена самолета стала медленно опускаться, открывая выход наружу, и Сара с Пацуком, не сговариваясь, поднялись с кресел. Спецназовцы обменялись традиционными жестами, означавшими пожелание удачи, и первая группа в составе двух антагонистов направилась к трапу. В атмосфере полного эфирного молчания Микола с сержантом уже начали спускаться наружу, как Шныгин не выдержал. Рискуя заработать внеочередные наряды, он выкрикнул в микрофон:

— Микола, будь внимателен… И береги ее!

Раимов тут же рявкнул на старшину, обвиняя его в демаскировании группы и угрожая страшными карами, но Шныгин на это обвинение никак не отреагировал. Сергей не сводил внимательного взгляда с есаула, но тот даже не обернулся. Ожидавший примерно такой реакции от друзей, Микола высоко поднял руку и показал старшине тот самый знак, при виде которого приличные люди краснеют и отворачиваются. Шныгин к подобной категории граждан себя не относил, поэтому швырнул в спину уходящего есаула запасной аккумулятор от лазерного ружья. Энергоскафандру Пацука такой удар был, что Президенту — рекомендации Совета Безопасности ООН. Микола даже не обернулся.

Спустившись с трапа, есаул в первую очередь дал знак Саре укрыться в ближайших кустах и лишь затем осмотрелся. Их высадили на какой-то абсолютно глухой лесной поляне, на которой не чувствовалось никакого присутствия цивилизации. Микола, конечно, был наслышан о том, как сильно заботятся о сохранности дикой природы в Швейцарии, но почему-то здорово сомневался, что в окрестностях столицы Евросоюза могли сохраниться такие девственные места.

— Шеф, а нас точно высадили поблизости от огорода? — поинтересовался у командира Пацук. — Что-то не похоже. Воно ж как бывает?..

— А никак не бывает! — рявкнул в ответ Раимов, решив не дожидаться очередного крайне остроумного пояснения украинца. — До объекта тридцать километров. Пузырь растет. Способ добраться до огорода ищите сами. У вас есть полтора часа до того момента, чтобы доложить мне об окончании сбора сельдерея. Приступайте.

Спорить с подполковником и возмущаться по поводу места высадки и сроков, отведенных для выполнения операции, было абсолютно бесполезно. И Пацук это знал, пожалуй, лучше, чем кто-нибудь другой. Микола лишь махнул рукой, призывая спрятавшуюся Сару следовать за собой, и, проводив взглядом скрывшийся за деревьями самолет, сверился с направлением. Берн лежал на юго-востоке, и до него еще было топать и топать. Правда, в выборе средств передвижения первую группу «икс-ассенизаторов» никто не ограничивал.

— Выдвигаемся к шоссе, — скомандовал Микола напарнице, даже не повернув в ее сторону голову. — Через пару километров к югу должна быть небольшая деревенька. Попробуем там найти какой-нибудь транспорт.

Сара, решившая молча терпеть все тяготы и лишения предстоящей операции, ничего не ответила, да Пацук никаких реплик от напарницы и не ждал. Твердым шагом он двинулся в выбранном направлении, предоставив Штольц либо следовать за ним, либо оставаться на месте. Микола старательно делал вид, что ни судьба, ни поведение Сары во время операции его не касаются. Дескать, справлюсь и в одиночку. Ты здесь только для того, чтобы учиться, как нужно работать, и не смей путаться у меня под ногами!

Деревенька отыскалась там, где ей и положено было находиться,согласно географической карте Берна и окрестностей. Называлась она совершенно по-дурацки, да еще и латинскими буквами. Пацук пару минут помучился, пытаясь выговорить не то немецкое, не то французское слово, но так с этой задачей и не справился. Полиглотка Сара, конечно, могла бы ему помочь, но из природной вредности, присущей исключительно слабому полу, делать этого не стала. Пришлось Пацуку на название плюнуть и просто сесть в первый же попавшийся на дороге автомобиль. Затем еще Микола был вынужден плюнуть на приблудного сенбернара, с ослиным упрямством пытавшегося влезть в окно экспроприированного «Опеля». После чего есаул наплевал на хозяйку сенбернара, решившую забраться следом, и едва не плюнул на Сару, ехидно хихикавшую на пассажирском сиденье во время всей этой не слишком гигиеничной сцены.

Лишь после того, как Миколе удалось отбить атаку улыбающейся, несмотря ни на что, швейцарки и ее скалившегося сенбернара, первой группе «икс-ассенизаторов» удалось двинуться в путь. Проехав по деревне пару минут, миновав брошенные на обочине «Мерседесы», «Феррари», «Ягуары» и прочие чудеса буржуазного автомобилестроения и не встретив при этом ни одного человека на улицах, Микола понял, что поторопился с выбором машины. Судя по всему, он мог бы прихватизировать любой другой транспорт, которым попавшие под инопланетный купол швейцарцы почему-то не пользовались. Проехав мимо «Ягуара» с откидным верхом, Пацук горестно вздохнул, прекрасно осознавая, что, может быть, шанса сесть за руль такой машины у него больше никогда не будет, но выбираться из «Опеля» не стал — побоялся нарваться на язвительную колкость со стороны слишком умной напарницы.

Перебранку в прямом эфире Микола устраивать не хотел. Во-первых, не до этого сейчас, поважнее дела есть. Во-вторых, не положено в эфире ругаться. Ну а в-третьих, Раимов все равно не позволил бы собачиться. Не сразу, конечно. Но когда бы он получил видеозапись с камеры и отчет обо всех разговорах, фиксируемых аппаратурой энергоскафандра, Миколе бы здорово досталось от начальства. Вот и пришлось несчастному Пацуку во избежание эксцессов смириться со стареньким «Опелем», к тому же изрядно обслюнявленным влюбленным в дорожные прогулки сенбернаром и его не менее эксцентричной хозяйкой. Так и вздыхал Микола всю дорогу, трясясь в громыхающем стареньком тарантасе и глядя на сверкающие чудеса современного автомобилестроения, брошенные на обочине.

К удивлению Пацука, с момента пересечения границы энергокупола и до окраины Берна хозяйка сенбернара была вообще единственным человеком, встреченным ими на пути. Все тридцать километров, которые успел преодолеть растущий купол пришельцев, на дорогах и в небольших деревеньках по обе стороны шоссе ни одной живой души не наблюдалось. Зато сам Берн, казалось, просто кишел народом, как муравейник в период резкого и непланового увеличения популяции. Люди в столице Евросоюза были везде: на тротуарах, в скверах, на проезжей части дорог. Швейцарцы высовывались из окон, бегали по крышам, а некоторые даже умудрялись прогуливаться по карнизам домов. При этом половина жителей Берна танцевала, в большей части — безобразно, а остальные пели. Причем львиная часть занявшихся вокалом людей не имела слуха, треть была лишена голоса, а остальные просто не знали слов. Зато все громко орали, особенно старательно выкрикивая последние слоги!

— Мама моя, ридна Украина! — горестно вздохнул Пацук. — Вот ведь как воно ж бывает, когда все и сразу с ума сходят. Да у меня на родине безногие инвалиды лучше танцуют, а глухонемые старушки приятней поют.

— Действительно, жалкое зрелище, — попыталась поддержать разговор Сара, но есаул на перемирие не пошел.

— Жалкое зрелище было тогда, когда мы, как идиоты, шкуру твою спасали, а ты в это время пыталась украсть секретные данные, — огрызнулся он в ответ на вполне миролюбивую фразу. Штольц фыркнула.

— По-моему, ты не о том сейчас говоришь! — заявила девушка. — Подполковник же ясно сказал, что праздные разговоры вести запрещено. Поэтому, Барсук, если мне еще раз покажется, что ты пытаешься демаскировать операцию, доложу Раимову. Пусть он тебя отправит домой, к чертовой матери!

— А вы, девушка, знаете, где бисова матка живет? — наивно поинтересовался Пацук у Сары, и в ответ получил лишь невнятное шипение.

В общем, обстановка накалялась и вовсе раскалилась добела, когда «Опель» со «сладкой парочкой» добрался до центра Берна. Как и предполагал Пацук — а Сара решила от всяких реплик при этих предположениях воздержаться, — «призпол» вывел их точно к американскому посольству и тут начал чудить. Ну а если быть до конца точным, то как начал, так и закончил, попросту взорвавшись в руках Сары Штольц. Миколу это настолько впечатлило, что он подпрыгнул на сиденье, едва не выпустил руль из рук и, старательно вырулив в ближайший столб, заорал благим матом. Ну а поскольку часть красочных эпитетов выдавалась на чистом украинском языке, то Сара могла не понять, кого именно есаул материл — ее лично или всех прочих личностей, имеющих хотя бы мистическое отношение к взорвавшемуся прибору.

— Ну и что ты с ним сделала? — наконец вполне внятно поинтересовался Пацук, когда закончил материться.

— То же самое, что сейчас сделаю с тобой, если не перестанешь докапываться! — не выдержав, рявкнула на Миколу Штольц. — Достал уже со своей замечательной украинской простотой. Откуда я могу знать, почему взорвалась эта чертова штуковина? Да и какая сейчас разница, если мы все равно уже прибыли на место?

— Чего орать-то? От криков, случается, рожают, — внезапно стушевавшись, буркнул в ответ Пацук. — Могла бы сразу сказать, что не виновата. А орешь на весь Берн, как скаженная, последних инопланетян распугаешь.

Однако темперамента Сары явно не хватило для того, чтобы напугать хотя бы первого инопланетянина. В посольстве Соединенных Штатов ровным счетом ничего не изменилось. Пришельцы оттуда не повыскакивали, дипломаты тоже. Пришлось «икс-ассенизаторам» самим, не дожидаясь добровольной сдачи инопланетян в плен, забираться в здание и заниматься ликвидацией энергополя.

Все двери в посольстве Сара с есаулом проходили при помощи крайне оригинального способа, прямо на ходу изобретенного Пацуком. Помня о том, как совсем недавно Кедман едва не попался в расставленную коварными пришельцами ловушку, и прекрасно понимая, что сегодня Кедманов и прочих Шныгиных под руками не окажется, Микола спер из ближайшего магазина парочку манекенов. Их-то он и использовал в качестве детектора ловушек, стоймя заталкивая во все попадающиеся на пути двери.

Этот способ отлично срабатывал до тех пор, пока «сладкая парочка» не начала спускаться в подвал. Вот тут-то и выяснилось, что пришельцы могут ставить ловушки не только в дверях, но не отказываются пользоваться для этих вероломных целей и лестничными пролетами. К счастью, Микола все время внимательно смотрел по сторонам. Это потом он говорил, что высматривал ловушки на стенах, буфетах и прочих архитектурно-декоративных изысках, но Раимов ему не поверил и заставил вывернуть подсумок, рюкзак и нагрудные карманы. Но это было позже!.. Впрочем, кое для кого это самое «позже» могло и не наступить.

— Стой! — неожиданно крикнул Пацук, с силой дергая Сару на себя.

Девица, естественно, от неожиданности на ногах удержаться не смогла и завалилась назад. А вот Микола слишком поздно вспомнил, что у него не три руки. И хотя на ногах устоял, удержать манекен-детектор в руках не смог. Муляж лысой девушки спикировал носом вниз и еще до того, как Сара оказалась в объятиях Пацука, пересек едва заметную границу ловушки. Лестничный пролет мгновенно закрыла плотная сетка лазеров, оставив на ступеньках мелко нашинкованные куски пластмассы вместо целого и вполне нового манекена.

Несколько секунд оба «икс-ассенизатора» удивленно смотрели на сверкающие линии лазеров, не оставляющие возможности даже мыши проникнуть за заграждение, а затем, не сговариваясь, открыли огонь, стремясь вывести из стоя защиту пришельцев. Положительного эффекта, впрочем, это не дало. Пару минут Сара с есаулом вырезали из стен аккуратные куски бетона, а затем огонь обоих лазеров уперся в защитный корпус из материалов, идентичных тем, которые пошли на пошив энергоскафандров. Причем поскольку общая площадь защитного корпуса была никак не менее десяти квадратных метров, лазерные ружья землян никакого вреда ей не приносили.

— Прекратить огонь, — обреченно буркнул Микола, забрасывая лазерное ружье за спину. — Не пройдем мы тут. Тут лазеры. А внизу, у дверей, смотри, по-моему, такие же плазменные пушки, как были на лунной базе.

— И что ты предлагаешь? — резко повернулась к нему Штольц.

— А тут и предлагать нечего, — снисходительно хмыкнул Пацук. — Инопланетная броня легко выдерживает резкое давление, распределяя энергию удара по всей поверхности. Если у нас и есть оружие, способное ее пробить, то сомневаюсь, что оно может быть слабее ядерной бомбы…

— Так что, ты предлагаешь отступить? — судя по интонациям, отчаявшаяся Сара была близка к истерике.

— Дитя ты неразумное. Одно слово, баба, — буркнул Пацук. — Если броню нельзя пробить одним резким ударом, это еще не значит, что ее невозможно плавно продавить или просверлить. — И пошел вверх по лестнице, дернув Штольц за собой. — Поехали. Выберемся из-под купола и посоветуемся с начальством. Пусть или передвижную буровую сюда везут, или другой способ посоветуют, как нам внутрь попасть.

Сара спорить не стала и поспешила вслед за Пацуком, целеустремленно выбиравшимся назад, к машине. В этот раз Микола мелочиться не стал и взял в «аренду» «Мерседес», припаркованный во дворе посольства. Путь до границ энергокупола, даже несмотря на то что этот самый купол продолжал медленно расширяться, в этот раз, благодаря исключительным скоростным качествам машины, времени занял совсем чуть-чуть. Вот только на этом путешествие и закончилось.

Микола, явно рассчитывая спокойно миновать границу купола, даже не сбавил скорость. Переливающаяся радужная стена стремительно надвигалась на бойцов, но волноваться по этому поводу никто не собирался. И зря! Капот машины границу энергокупола прошел спокойно, но у всего остального возникли проблемы. Едва на этой границе оказались Микола с Сарой, как выяснилось, что дальше они не идут. Или не едут.

Мощнейший удар о купол отбросил обоих бойцов назад. Причем с такой силой и скоростью, что спинки передних сидений удара не выдержали. Они вылетели из креплений, и Сара с Миколой, которых купол вдруг отказался пропускать за пределы своей юрисдикции, мгновенно очутились на заднем сиденье «Мерседеса», которое, между прочим, также отказалось выдерживать такую нагрузку и вылетело из креплений.

Каким манером «икс-ассенизаторы» оказались за пределами автомобиля, понять ни Микола, ни Сара не смогли. Однако, как бы то ни было, оба пробкой вылетели из машины, а «Мерседес», почти полностью лишенный задней части, умчался дальше, не заметив ни потерю пассажиров, ни частичную ампутацию корпуса.

— Мама моя, ридна Украина! Вот это номер, — удивленно проговорил Пацук, поднимаясь с асфальта и не веря тому, что даже ушибов не заработал при выполнении смертельного каскадерского трюка. — Это что такое случилось, что воно ж нас пускать на улицу теперь не хочет?

— Может быть, мы не прошли просто из-за того, что передвигались на большой скорости? — неуверенно предположила Сара и попробовала преодолеть барьер пешком. Однако ни пешком, ни трусцой, ни даже по-пластунски выбраться за пределы энергокупола «икс-ассенизаторам» не удалось: инопланетная таможня «добро» не давала!

— Трындец. Приехали, — констатировал Пацук, опускаясь на асфальт. — Похоже, ждет нас с тобой, Сара, вечный пикник на обочине!..

* * *

Земля. По крайней мере, была таковой утром, пока кое-кто, не будем показывать пальцем, не перебрался на яхту. Окрестности Сочи. Виден шпиль затрапезной гостиницы «Редиссон статс-Лазурная», почему-то понравившейся всяким Президентам. И тетя Соня, сдававшая курятники отдыхающим, вновь откровенно, на весь базар, удивилась: чем эта гостиница лучше ее апартаментов?! Время приближается к полудню. Хотя и неохотно.

Накануне первой встречи участников антиинопланетной коалиции, пусть и в урезанном составе, в Сочи и окрестностях были приняты усиленные меры безопасности. Журналистов, заранее проинформированных пресс-службой российского Президента о том, кому именно по гроб жизни обязано население городов своим освобождением из ловушки энергокуполов, ближе чем на тридцать километров к месту встречи не допустили. Остальные граждане, интересующиеся саммитом, в том числе и рядовые жители Сочи, в связи с повышенной секретностью встречи на всякий случай были отправлены за счет США и Евросоюза в турпоездку на Камчатку. На месяц, не считая дороги. Заодно и БАМ за это время отремонтируют.

Встреча в море, а не в самой гостинице, где остановились три ныне свободных члена коалиции, была организована с упором в первую очередь на меры предосторожности. Дело в том, что точной информации о возможностях инопланетных захватчиков не имел никто, даже подполковник Раимов. Служба безопасности в таких условиях не могла гарантировать того, что в гостинице не окажется каких-нибудь сюрпризов, вроде генераторов энергополя. Никто из собравшихся руководителей самого высокого звена попасть под колпак к инопланетянам не хотел.

А больше всего этого опасался Мао Дзе, который до сих пор без содрогания не мог вспоминать те несколько дней, когда ему под влиянием техники пришельцев пришлось бегать на лыжах по асфальту. Именно он и настоял на встрече в таком месте, где в радиусе десятка километров можно будет заметить приближение вражеских агентов. Президент России предложил свою трехпалубную яхту, на чем и порешили.

Правда, для охраны такого мероприятия пришлось задействовать намного больше людей и техники, чем в любой другой ситуации, но в иных условиях Мао впадал в истерику, а России никак не хотелось терять поддержку Китая на готовившейся встрече. Главы государств перебрались на яхту, и она, охраняемая тремя эсминцами, двумя эскадрильями перехватчиков и четырьмя подводными лодками, вышла в Черное море. И лишь удалившись на десять километров от берега, Мао успокоился.

— Ну вот, теперь я могу поблагодарить Россию и лично господина Президента за спасение Пекина, — облегченно вздохнув, проговорил Великий Кормчий. — Конечно, я не совсем доволен тем, что на лунной базе уместилось лишь полторы сотни китайцев из запланированных двадцати миллионов и что сама база считается территорией России, но возмущаться по этому поводу не буду. В конце концов, господин Президент, мы же с вами найдем, где разместить оставшихся бездомными двадцать девять миллионов девятьсот девяносто девять тысяч…

— Подождите, — остановил Мао российский Президент. — Откуда двадцать девять миллионов и так далее? Насколько мне помнится, полгода назад бездомных китайцев было в полтора раза меньше!

— Так они же плодятся, — развел руками Великий Кормчий. — Просто жуть какая-то! Просыпаешься утром, а в стране население на несколько миллионов увеличилось. Прямо не знаю, что и делать, если Россия не поможет…

— Контроль за рождаемостью установить нужно, — встрял в разговор третий участник встречи, премьер-министр Израиля Ариэль Шаарон. — Пропаганду контрацепции вести. Презервативы, в конце концов, бесплатно раздавать, — и он запнулся, обведя присутствующих взглядом. — Да не смотрите вы на меня так! Последнюю часть профинансировать Израиль не сможет. И страна у нас бедная, и на решение палестинской проблемы масса средств уходит. Это у вас тихо, а у нас каждый день дома взрывают. Ремонт одного только этажа несколько десятков тысяч евро стоит…

— Да ладно, не прибедняйтесь, Ариэль, — полуобнял его китаец. — Подкиньте двадцать-тридцать миллиончиков презервативов. На первый день. Часа на полтора.

— Господа, может, займемся делом? — резко переменил тему российский Президент, опасаясь возникновения внутри альянса новой группировки на основе контрацепции. — Извините, но проблемы высокой рождаемости в Китае сейчас неактуальны. Ни этих бед, ни самого Азиатского союза не будет, если мы не разберемся с пришельцами в ближайшее время.

— Что вы предлагаете? — тут же поддержал Президента Ариэль, не желавший взваливать на свои плечи гуманитарно-контрацептивную помощь Китаю.

— А вот об этом мы сейчас и поговорим, — улыбнулся российский Президент.

— А как же тридцать миллионов китайцев, которые ждут помощи в предотвращении беременности? — жалобно поинтересовался Мао, но, наткнувшись на ледяной взгляд главы Государства Российского, вынужден был замолчать и выжидать более подходящего момента для того, чтобы повторить свой вопрос.

Собственно говоря, как это полагается на всех приличных саммитах, все три страновладельца заранее обговорили список вопросов, которые будут рассмотрены на предстоящем сборище. Естественно, вышеуказанный список обсуждали не сами президенты, а их министры иностранных дел, но общая суть от этого не изменилась. Как ни крути, а на повестке дня стояли три основных вопроса:

1) Почему генераторы энергополя оказались в американских посольствах?

2) Каким образом вышеуказанные генераторы оказались в американских посольствах?

3) Если американцы не вступили в преступный сговор с пришельцами, то при чем тут американские посольства?

То есть обсуждать было решено Америку вообще и ее президента в частности. Конечно, перечисленные выше пункты были не единственными проблемами, о которых собирались говорить три присутствующих руководителя стран антиинопланетного альянса. В частности, российского Президента очень сильно волновал тот факт, что купола над Иерусалимом не было, а Великого Кормчего в не меньшей степени заботило то, кому теперь, кроме России, разумеется, он может доверять. Но такие тонкости обсуждать на саммите никто не собирался. Проблема доверия или настороженности была личным, суверенным делом каждого правителя. А саммит решал вопрос дальнейшего существования альянса. Этим главы государств и занялись. Естественно, после разговора об Америке.

— Я думаю, ответы на первые три вопроса абсолютно ясны, — открыл совещание российский Президент. — Если Штаты и не вступали в договор с инопланетянами, то их просто обдурили, как детей. Что непростительно! А если альянс с пришельцами у Джорджа состоялся, значит, Америку инопланетяне все равно обманули. И тут даже обсуждать нечего. Так или иначе, но ни Джорджу, ни его администрации мы доверять больше не можем.

На этом предлагаю считать обсуждение первых трех вопросов повестки дня закрытым.

— А может быть, мы слишком торопимся с окончательными выводами? — осторожно поинтересовался Шаарон. — Мы же не знаем всех возможностей инопланетян…

— Вы, может быть, и не знаете, а я их на своей шкуре ощутил! — перебил премьер-министра Израиля Великий Кормчий. — Я столько натерпелся, пока под этим проклятым куполом сидел, что за два дня потерял почти двадцать килограммов веса. Теперь выгляжу, как мальчишка. Даже перед членами правительства стыдно, — и вдруг Мао подозрительно посмотрел на Ариэля. — Кстати, ответьте мне и многим миллионам китайцев в моем лице, почему это над всеми столицами коалиции купола были, а над вашей — нет? Как вы это объясните, тем более после вашего отказа выделить нам гуманитарную помощь?

— А никак и не объясню, — буркнул премьер-министр. — Говорю же, у нас каждый день взрывы происходят. Может быть, во время одного из них и была случайно повреждена аппаратура пришельцев.

— Вы только посмотрите, господин Президент, как этот хитрый лис, жующий белокрылых бабочек в лучах утреннего солнца, отраженных зеркальной гладью озера, отмазки лепит! — призвал на помощь главу Государства Российского Великий Кормчий. — Вам это не кажется подозрительным?

— Ну почему же? — пожал плечами Президент и хитро улыбнулся Министру обороны, переодетому охранником. — Не горячитесь, Мао. У нас нет оснований не доверять Ариэлю. Все-таки восточной хитростью израильтяне никогда не обладали…

— Вот именно, восточной хитростью! — тут же уцепился за фразу Президента, как за спасительную ниточку, Шаарон. — Откуда нам знать, что не ваш Азиатский союз вступил с пришельцами в преступный сговор? С вас, господин Мао, с вашей азиатской хитростью, станется устроить все так, чтобы остальные страны заподозрили в сговоре Америку. Пообещали инопланетяне вам, что ваших бездомных китайцев на захваченные территории пристроят, вы им и помогли оборудование в американские посольства пронести. Да еще и мозги промыли так, что сотрудники посольств сейчас ничего случившегося за последнюю неделю вспомнить не могут! Я предлагаю выдвинуть вотум недоверия Китаю и поставить вопрос о его исключении из альянса!

— А я вам тридцать миллионов китайцев на Иерусалим сброшу! — тут же огрызнулся Мао.

— Прекратите ссориться, — вмешался в их спор Президент. — Сейчас, когда весь мир в опасности и купола над Берном и Вашингтоном продолжают расти, нужна консолидация всех сил мирового сообщества и концентрация сил для борьбы с пришельцами. Мы не верили Америке, а теперь подвергаем сомнению действия друг друга. Этот конфликт нужно прекратить и решить, кто примет на себя чрезвычайные полномочия по руководству проектом.

— Я полностью поддерживаю Россию! — воскликнул Мао и, увидев вопросительный взгляд Президента, кивнул головой. — Предлагаю кандидатуру Президента на пост полномочного главы альянса с правом решающего голоса.

— А я поддержу это предложение, — все еще не сводя сердитого взгляда с китайца, стукнул сухоньким кулачком по столу израильский премьер-министр. — По крайней мере, это Россия была инициатором начала операции по снятию куполов, и именно ее группа сейчас работает в Берне и Вашингтоне. Думаю, в данной ситуации господину Президенту можно доверять. Но…

— Что же, хотя это и большая ответственность, я принимаю ваше предложение и возлагаю на себя обязанности полномочного главы альянса с правом решающего голоса, — не дал ему договорить Президент. — Конечно, жаль, что Джордж и Еханссон не могут принять участие в этом обсуждении, но их голоса ничего бы не решили. Большинством голосов я избран. Поздравьте меня, господа!

Громких оваций, естественно, не последовало. На яхте, кроме трех глав государств, охраны и команды, никого не было. Телохранители хлопать не могли, так как им такая роскошь, как бессмысленное размахивание руками, на службе не полагалась, а члены команды обсуждения столь важных вопросов просто не слышали. Поэтому поздравили Президента только Мао и Шаарон. Причем если первый отбил себе ладоши, аплодируя новым полномочиям, полученным Россией, то Ариэль хлопал вяло.

— Да, милая, — пробормотал он себе под нос, вспомнив верную жену. — Похоже, меня сегодня русские обманули. Никогда бы не поверил, что такое возможно, но я попался в сети Президента, как последний простак!

Российский Президент этой фразы не расслышал, но даже кислый вид Ариэля доставил ему удовольствие. В том, что китайца будет легко склонить на свою сторону, глава Государства Российского ничуть не сомневался. А вот по поводу решения Ариэля у Президента имелись большие сомнения. Он до конца не был уверен, что сможет вывести из себя хладнокровного и расчетливого премьер-министра Израиля настолько, что тот поспешит принять необдуманное решение. К счастью, сделать это удалось, и теперь Президенту предстоял следующий шаг на пути к выявлению предателя в альянсе. В поисках одобрения он повернулся к Игорю Сергеевичу, единственному человеку на яхте, заранее посвященному во все детали гениального плана, но Министр обороны этого взгляда не заметил. Он с кем-то разговаривал по мобильному телефону и с каждой секундой становился мрачней.

Внезапно на яхте наступила тишина. Все три участника саммита настороженно уставились на «телохранителя», решившего поболтать с кем-то во время исполнения своего служебного долга. На лицах Мао и Шаарона удивление смешалось с недоумением, а Министр обороны, игнорируя их взгляды, наклонился к уху Президента и что-то сказал. Тот помрачнел и кивнул головой.

— Господа, прошу меня простить, — проговорил Президент, вставая со своего кресла. — Случилось ЧП. К сожалению, подробности вам сообщить не могу. Я вам обоим доверяю, но ситуация складывается так, что любая утечка информации может сейчас стать губительной для всего мира. Как полномочный глава альянса объявляю чрезвычайное положение. Все данные по ходу операции временно считаются закрытыми для всего мира. Подробности о происшедшем вы сможете узнать, как только ситуация станет не столь напряженной, — Президент коротко поклонился. — Еще раз прошу меня простить. Сейчас я срочно покидаю вас. Мой вертолет будет через две минуты, а вас доставят на берег на яхте.

Резко развернувшись, глава Государства Российского вышел из каюты, в которой и проходил саммит. Два других члена высокого собрания недоуменно проводили его взглядом, а затем посмотрели друг на друга.

— И все же не надейтесь, господин Мао, что я вам поверю, — усмехнулся Шаарон. — Моссад глаз с вас не спустит!

— Моя разведка тоже не спит, — буркнул в ответ Великий Кормчий и, откинувшись на спинку кресла, закрыл глаза. Спорить с Шаароном было бесполезно, а вот обдумать следовало многое!..

* * *

Земля. По неподтвержденным данным — колыбель цивилизации. Предместья Вашингтона. Хотя выглядит все, как окрестности города Кукуевска. Время — странное. Вылетели утром, а прибыли почти вечером. Чудеса!..

Времени было в обрез, и тройка «икс-ассенизаторов» старалась передвигаться максимально быстро, даже не пытаясь скрыть свое присутствие от местного населения. Впрочем, сейчас это действительно смысла не имело. Были или не были у инопланетян какие-нибудь осведомители среди здешних аборигенов, — в данный момент роли никакой не играло. Пришельцы явно знали, что их энергетические купола подвергаются атакам — и небезуспешным! — поэтому к приходу спецназовцев наверняка подготовились.

Никто из троицы бойцов не сомневался, что проблем с захватом энергогенераторов в этот раз будет намного больше, чем до этого, и единственное, что сейчас волновало вторую группу, это то, как справляются в Берне с заданием Сара и Пацук.

В отличие от этой сладкой парочки Шныгину с сослуживцами исправные транспортные средства не попадались довольно долго. Что, впрочем, вполне объяснимо. Это бернское население устраивало карнавалы, а жители Вашингтона и окрестностей, по странной прихоти пришельцев, ударились в беспробудное пьянство с повальным мордобитием. И сейчас цивилизованный американский Восток больше напоминал самый что ни на есть захудалый кинематографический Дикий Запад. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

И с первым таким последствием бойцы столкнулись через пять километров после пересечения непрерывно расширяющейся границы барьера. Группа уже пятнадцать минут двигалась по федеральному шоссе Нью-Йорк — Вашингтон, горестно глядя на разбитые и покореженные машины, раскиданные щедрой рукой вдоль обочины, как вдруг впереди забрезжил луч света в темном царстве. Не Катерина из «Грозы», естественно, а обычная бензозаправка с непременным кафе и стоянкой для автомашин, кстати, полностью забитой всевозможной техникой.

— Ну, если и там не отыщется работающей тачки, взорву все к чертовой матери, блин! — пообещал Шныгин и ускорил шаг.

К немалой радости тройки, почти все машины на стоянке находились в исправном состоянии. Правда, большая часть техники была изрядно потрепана, лишена стекол, а то и дверей, но передвигаться эти авто вполне могли. Старшина в качестве транспортного средства выбрал вполне приличного вида джип и уже собрался забраться внутрь, как на стоянке невесть откуда появились люди, человек двадцать, причем вооруженных до зубов. Тройка «икс-ассенизаторов», в спешке забывшая о каких-либо мерах безопасности, оказалась в полном окружении и на прицеле самого разнообразного огнестрельного оружия. Зибцих с Кедманом мгновенно заняли позиции спиной к джипу, а старшина, пожав плечами, открыл дверцу и забрался внутрь. Один из американцев тут же что-то хрипло прокричал.

— Что он говорит? — поинтересовался старшина у Кедмана, оборачиваясь через плечо. — Я разобрал только слово «фейс».

— Он говорит, что ему наши рожи не нравятся, — буркнул капрал. — И вообще, по его мнению, чтобы мы появились на свет, нашим матерям пришлось вступить в интимную связь с пылесосом, кухонным комбайном, сотовым телефоном и газовой плитой.

— Очень остроумно, — констатировал Зибцих.

— Это он типа наехал, — хмыкнул старшина. — Джон, пошли его самого к какой-нибудь матери и садитесь в машину. Некогда нам с этими уродами возиться.

— Так они стрелять начнут, — в сомнении проговорил капрал.

— А нам какое дело? — удивился Сергей. — Они наши энергоскафандры и из базуки вряд ли пробьют. Пусть тешатся.

— Так ведь машина взорваться может, — поддержал Кедмана немец. — Зачем нам рисковать?

— Ладно, блин, уболтали, — проворчал старшина, выбираясь из джипа. — Давайте разберемся с ними. Только быстро. Время поджимает.

Вашингтонские аборигены открыли огонь мгновенно, стоило только «икс-ассенизаторам» двинуться с места. Впрочем, толку от этой стрельбы не было ровным счетом никакого. Доспехи бойцов почти полностью поглощали кинетическую энергию пуль, выпущенных в них из самого разнообразного оружия. Причем пули даже не отскакивали от скафандров, а просто сыпались на землю, напрочь лишенные инерции.

Оторопевшие американцы прекратили огонь, отказываясь верить своим глазам, а вот спецназовцы движения не прекратили. Шныгин сгреб в охапку первых двух стрелков, подвернувшихся под руку, и аккуратненько приложил их лбами друг о друга. Большего не потребовалось. Оба мгновенно погрузились в глубокий сон, надолго позабыв о том, что собирались делать на стоянке. Зибцих с Кедманом от товарища не отстали, и через десяток секунд еще трое стрелков присоединились к своим отдыхающим товарищам.

Не сбавляя темпа, «икс-ассенизаторы» двинулись к следующим мишеням, но нового рукоприкладства им не потребовалось. Перепуганные насмерть янки побросали оружие и с истошными криками бросились врассыпную. Старшина исключительно по инерции догнал одного и приложил лбом о дверку грузовика. Затем сделал несколько шагов в направлении следующей жертвы, но при этом вспомнил, что вправление мозгов американцам путем кулачно-ударного воздействия не входит в задачи группы, и остановился.

— По-моему, стрелять больше никто не будет, еври бади, — констатировал старшина, возвращаясь к облюбованному ранее джипу. — Чего ждете? Садитесь, едем…

Весь дальнейший путь до Вашингтона прошел абсолютно без происшествий. Шныгин, перебравший адреналина во время побоища на стоянке, даже вслух пожалел, что больше никто не пытается их остановить. Кедман и Зибцих, настроенные более миролюбиво, сожалений старшины по поводу отсутствия именно такого типа развлечений не разделили, и эта тема увяла сама по себе.

Столица Соединенных Штатов Америки выглядела крайне неприглядно — разбитые витрины магазинов и окна жилых домов, брошенная на обочине покореженная техника и толпы пьяных в стельку людей на улицах. Джип, взятый во временное пользование «икс-ассенизаторами», был едва ли не единственным самодвижущимся транспортом в пределах города. Внимания он к себе привлекал немало, но, слава богу, в Вашингтоне обошлось без стрельбы. Неприличных жестов вслед машине и брошенных в нее пивных бутылок было предостаточно, но огонь по джипу никто не открывал.

Что было этому причиной — отсутствие боеприпасов после нескольких дней разнузданной вакханалии или неприязненное отношение вашингтонцев к стрелковому оружию — осталось тайной за семью печатями. Которая, к слову сказать, совершенно не волновала «икс-ассенизаторов». Их беспокоило только то, где может находиться энергогенератор, поскольку стандартное место его размещения — американское посольство — в Вашингтоне почему-то отсутствовало, и Зибцих прилип к экрану «призпола», давая указания старшине, куда именно следует поворачивать.

Несколько минут спецназовцы ехали спокойно, в строгом соответствии с указаниями «призпола», а затем вдруг прибор начал шалить. Стрелка-указатель то исчезала с экрана, то начинала крутиться на месте, давая самую противоречивую информацию, а то и вовсе раздваивалась и троилась, показывая несколько различных направлений. Итогом этого было то, что Шныгину пришлось остановить машину.

— Ганс, ты уж наладь эту хреновину, — попросил старшина матерящегося по-русски немца. — Хана всему, если мы этот проклятый генератор не найдем.

Минуты три Зибцих возился с «призполом», проделывая над заумной аппаратурой совершенно бессмысленные манипуляции. Немец щелкал тумблерами, включал и отключал питание и даже легонько барабанил указательным пальцем по экрану. Однако проклятый прибор работать отказывался. Наконец Шныгин, наблюдавший за этими манипуляциями, не выдержал и, вырвав аппарат из рук ефрейтора, саданул «призполом» о приборную доску джипа. Изобретенная японцем техника зашипела, экран прибора моргнул, а затем, когда он вновь смог выдать изображение, стрелка на карте Вашингтона осталась в единственном экземпляре и показывала в строго определенном направлении.

— Учись, студент, — хмыкнул старшина и, бросив «призпол» немцу, выбрался из машины. — Дальше пойдем пешком. По-моему, метров пятьдесят до объекта осталось.

А через пятьдесят метров, за одним из поворотов улицы, обнаружилось здание Конгресса. Шныгин, всю дорогу раздумывающий о том, где именно в Соединенных Штатах окажется комната с генератором, и втайне опасавшийся, что она будет расположена в российском посольстве, облегченно вздохнул и первым устремился к входу. Ганс и Кедман последовали за ним. У стеклянных дверей, ведущих в вестибюль, все трое замерли. Каждый понимал, что тут, так же как в Пекине, может быть ловушка, устроенная инопланетянами для вновь прибывших «икс-ассенизаторов». Однако проход был чист, и это не успокоило, а напротив, лишь еще больше насторожило бойцов.

— Работаем аккуратно! — скомандовал Шныгин, первым заходя внутрь здания. — Тут нас могут ожидать серьезные сюрпризы.

И старшина оказался прав!..

Ловушку, конечно же, не проспали. Странные матовые вкрапления, тянувшиеся через равные расстояния по стенам, полу и потолку, заметили издалека. Однако понять, что именно это за конструкция, никто из тройки бойцов не мог. Лазерные орудия походили на обыкновенную череду лампочек или каких-то датчиков, способных служить для чего угодно. Никто из группы подобные приспособления ранее не видел, разве только на дискотеке, где они служили для световых эффектов. Поэтому и оценить степень опасности странного сооружения визуально не могли. Старшина попробовал проверить, что произойдет в момент пересечения цепи матовых глазков. Он швырнул в глубь коридора поочередно стул, стол и аккуратно срезанную дверь, но с матовыми лампочками абсолютно ничего не произошло. И когда группа уже собралась двинуться вперед, ситуацию спасла кошка.

Каким образом данная животина оказалась внутри Конгресса, выяснить не удалось. То ли забралась в здание после того, как оттуда ушли люди, то ли постоянно жила внутри в качестве естественного средства борьбы с крысами, пищевыми отходами и обычной скукой, выяснить историкам не удалось. Зато научно доказано, что обычной кошке, оказавшейся в нужное время в здании Конгресса, полагаются минимум те же лавры, что две с половиной тысячи лет назад достались гусям, очень вовремя устроившим дикий крик в ночном Риме.

Хотя еще неизвестно, намеревалась ли данная, конкретная кошка кого-то спасать! Сидела себе просто в коридоре, доверчиво ожидая от странных людей каких-либо мясомолочных подношений, а ей взяли и наступили на хвост. Не все трое, конечно, но туши одного Шныгина было вполне достаточно. С истошным воплем несчастное животное, оскорбленное в лучших чувствах, метнулось вперед и буквально пулей пролетело линию матовых глазков.

Лазерная ловушка сработала мгновенно, разрезав коридор сеткой сверкающих линий. Будь на месте кошки кто-нибудь более крупный и неуклюжий, вроде Кедмана, быть ему порезанным на ровненькие бифштексы. А вот четвероногая хищница миновала преграду без потерь. Если не считать самого кончика хвоста, конечно. Впрочем, это «икс-ассенизаторы» кончики чужих хвостов могли не считать, а кошка все посчитала. Тем более что вышеуказанный хвост для нее чужим уж никак не являлся. С еще более громким воплем любительница мышей скрылась за поворотом коридора, и больше ее не видели. Хотя, может быть, и видели, но не узнали, поскольку «икс-ассенизаторам» было не до составления фотороботов. И не до того, чтобы запоминать, какой формы были уши и усы у этой самой кошки!..

— Ни хрена себе мясорубка, — удивился старшина, глядя на устроенную пришельцами ловушку. — Усовершенствовали, блин, гады, еври бади. Теперь их капканы реагируют не просто на пересечение условной границы, а конкретно на живое существо.

— Подожди, — перебил его Зибцих. — Что-то тут не так. Барьер же никак не реагировал на животных. Почему тогда ловушка на кошку сработала?

— Так, может быть, инопланетяне поняли, как мы умудряемся через барьер проходить, и перестроили свою аппаратуру, — предположил Шныгин и тут же замялся. — Постойте! Ведь, мазер бастард, получается, что теперь…

— Типун тебе на язык получается, — козырнул Кедман любимым ругательством своей бабушки-славянки. — Давайте не болтать, а расправляться с проклятым куполом.

Дальнейшие действия бойцов были вполне прогнозируемы. Естественно, троица открыла по барьеру ураганный огонь, стремясь вывести из строя лазерные устройства противника. Вполне понятно, почему у них этот номер не прошел. И уж совсем очевидно, что тройка «икс-ассенизаторов», не найдя пути к энергогенератору, решила выбираться из Вашингтона, дабы получить у командования умный совет, дельное предложение или, на худой конец, парочку ядерных бомб для установления полного спокойствия в регионе. Вот тут-то и выяснилось, что, несмотря на все пожелания Кедмана, типун на языке старшины не вскочил. А вот теория Шныгина по поводу людей, энергобарьеров, лазерных ловушек и кошек оказалась полностью правомерной.

— Ну и что теперь будем делать? — растерянно поинтересовался у друзей Кедман.

— Думать, Джонни, — вынес рацпредложение старшина. — В первую очередь думать! — и сел на капот джипа, глубокомысленно уставившись туда, где за барьером начиналась свобода.

Часть II И на марсе водки нет!

Глава 1

Космическое тело, почти полностью заселенное иди… индивидуумами. Одно из мест скопления данных иди… индивидуумов — база «икс-ассенизаторов». Точное время держится в секрете, потому что оно спряталось. Навсегда!.. Апелляции принимаются часовыми мастерами.

Раимова последняя часть вступления не касалась. По крайней мере, подполковник об этом долго не догадывался. В седьмой или восьмой раз он смотрел на свои наручные часы с гордой надписью «Командирские» на циферблате и удивлялся, как медленно тянется время. Раимову казалось, что прошло уже больше часа с того момента, как Пацук с Сарой должны были закончить операцию и выйти на связь, но «Командирские» ходики домыслы командира тут же опровергали, утверждая, что нужное время еще не подошло.

Подполковник отказывался признаться самому себе — а уж остальные об этом и вовсе знать были не должны! — что он поступил опрометчиво, отправив на задание Сару в паре с Пацуком. Да и само разделение группы на две части, как бы на этом ни настаивало вышестоящее начальство, было актом истинно русского идиотизма. Чему Раимов, как настоящий татарин, обязан был противиться изо всех сил. Однако подполковник голос разума удушил уставом и приказ командования выполнил. О чем сейчас горько сожалел, но никому, естественно, этого не показывал. Потому что, кроме него, в штабе-то никого и не было!..

— Да что ты будешь делать?! Время будто остановилось! — в очередной раз произнес Раимов, снова посмотрев на часы. Секундная стрелка дернулась, всем своим видом соглашаясь с этим утверждением, и застыла на месте, красноречиво указывая владельцу часов на то, что он забрался в зону, опасно близкую от ближайшей «психушки».

— Вот, мать твою в анкер ходовой пружиной! — выкрикнул подполковник в ответ на безмолвную реплику секундной стрелки и, торопливо крутя ручку завода «Командирских» часов, бросился к компьютеру.

Слава богу, здесь все обошлось без эксцессов. Даже после того, как какой-то идиот сделал панель управления «Windows» всплывающей, Раимов уже успел найти место, в которое требовалось ткнуть указателем мышки, чтобы увидеть индикатор часов. Те, в отличие от «Командирских», завода не требовали, а потому время показывали точное. И согласно ему Пацук с Сарой должны были закончить операцию час сорок семь минут назад, и уже семнадцать минут прошло с того момента, когда на связь должна была выйти вторая группа. Раимов побледнел.

— Так. Если через три минуты какая-нибудь рожа на связи не окажется, всех под трибунал отдам! — проорал он на всякий случай и вытер пот, выступивший на лбу. — А начну, пожалуй, с себя…

Теперь подполковник от монитора не отходил. Тупо уставившись на индикатор часов, Раимов ждал хоть какого-нибудь сигнала, сообщавшего ему, что обе группы живы и здоровы. Сейчас подполковник обрадовался бы даже тому, что с ним вышел бы на связь сам Министр обороны и проинформировал Раимова о том, что все его подчиненные задержаны в нетрезвом состоянии в ближайшем к месту операции публичном доме при попытке проведения сеанса безопасного секса с резиновыми куклами в отданных напрокат энергоскафандрах.

Конечно, науке неизвестно, как отнесся бы на самом деле подполковник к такому вопиющему акту нарушения воинской дисциплины со стороны лучших и единственных борцов с инопланетными захватчиками, но уже сама мысль о возможном прощении «икс-ассенизаторов», неведомо откуда взявшаяся в голове подполковника, заслуживает, самое малое, упоминания влетописях. Но думать о чем бы то ни было Раимову стало некогда: сначала в верхнем правом углу монитора замигал алый значок, а затем из динамиков раздался сигнал зуммера. Кто-то вышел на связь…

— Ну, мать вашу в Прибалтику на конкурс скоростного чтения! Сейчас все по десятку нарядов схлопочете, — заявил подполковник — добрая душа! — и активировал связь с группой.

— Так, зверьки мои любимые. Где вас шайтан носит?.. — ласково поинтересовался Раимов и застыл, не веря своим глазам.

Что и неудивительно. Открывшееся подполковнику зрелище можно было бы назвать эпическим. Ну или каким-нибудь другим, не менее дурацким словом. Камера гермошлема, которой положено располагаться на высоте человеческого роста, почему-то оказалась на уровне земли. Это, конечно, впечатляло, но не более, чем колобок — пьяного ежа. А вот по-настоящему удивило Раимова то, что в его поле зрения одновременно находились Шныгин, Зибцих и Кедман.

Сам по себе этот факт тоже новостью не был. Раимов, естественно, не раз наблюдал эту троицу в одном кадре. Вот только в предыдущих случаях показывал их четвертый член команды. А он в данный момент находился — по крайней мере, должен был находиться! — за несколько тысяч километров от Вашингтона. Отказываясь верить собственным глазам, Раимов постучал по монитору и лишь тогда сообразил, что Кедман вопреки всем инструкциям шляется по планете без гермошлема. Хотя «шляется» — это громко сказано! Капрал хоть и бился, как рыба на крючке, но был очень профессионально связан по рукам и ногам. Из-за чего, разумеется, «шляться» физически не мог.

— Что у вас там происходит, шайтан вас раздери! — во всю мощь командирских легких рявкнул подполковник. — Агент Шн… Медведь, мать твою на пасеку без шубы и намордника, доложи немедленно о происходящем!

Шныгин доложил. Не так, правда, как предполагал Раимов, но даже письменному рапорту в извращенной форме подполковник сейчас был просто благодарен. А вся проблема заключалась в том, что для устного доклада старшине требовалось просунуть голову в шлеме за границы энергокупола. И если шлем без головы наружу еще проходил, то голова, ни одна, ни с гермошлемом, выбираться из-под энергобарьера не хотела. Пришлось импровизировать.

О том, что звук снаружи проходит внутрь инопланетного колпака, старшина, естественно, знал. И, оказавшись в безвыходной ситуации, первым понял, что, просунув за барьер чей-то шлем, услышать Раимова они смогут, а вот сообщать командиру информацию придется в письменном виде. Сразу, естественно, встал вопрос о том, кому из троих отдать свой шлем и временно лишиться мозгов ради спасения всей группы.

Выбор пал на Кедмана, хотя тот поначалу и сопротивлялся! Но, во-первых, старшина, как инициатор проекта, от расставания со шлемом был освобожден. Во-вторых, группа находилась на родине капрала, и все посчитали, что каждому лучше сходить с ума у себя дома, а не у американца в гостях. Ну а в-третьих, Зибцих в технике разбирался получше капрала, и в связи с возможными техническими осложнениями лишать его разума было нецелесообразно. В общем, Кедмана связали по доброй воле и без принуждения, сняли шлем и, просунув его на куске автомобильной обшивки за границу энергокупола, вышли с командиром на связь. Предварительно, естественно, записав основную часть доклада о ситуации на листах картона. Большими буквами, на случай плохой телетрансляции!..

— Молодцы, мать вашу Кулибину в инструкторы! — завопил раздраженный сложившейся ситуацией подполковник.

— Спасибо, шеф! — поблагодарил его старшина и не стал дописывать сердечные пожелания командиру на листке картона.

— Пожалуйста, — доказав, что он воспитан не хуже Шныгина, ответил Раимов. — Ждите! Сейчас я приволоку сюда всех ученых. С живых с них не слезу, пока они не придумают, как вас оттуда вытащить…

Раимов, не медля больше ни секунды, отвернулся от монитора и включил громкую связь на базе. Фразы, которыми он пригласил в штаб всех членов ученой группы, рецензированию, корректуре и прочим литературно-издательским трюкам не подлежат, поэтому ниже они будут опущены. Типа конкретно опущены… Впрочем, это тоже не из той оперы!.. Ну а если Харакири с Гобе из вежливого русско-татарского мата, озвученного Раимовым в их адрес, чего-то и не поняли, то фраза «Бегом сюда!», натолкнула-таки обоих на мысль, что именно им нужно делать. И через пять минут оба иностранца примчались в штаб, следом за доктором наук, профессором и истинно русским человеком — Зубовым, который понял все и сразу.

Прибывшим в штаб ученым подполковник с ходу попытался объяснить сложившуюся в Вашингтоне ситуацию, но кроме фразы «Вытаскивайте парней или в стройбат всех сошлю» выдавить из себя ничего не смог. Пришлось Шныгину снова демонстрировать по эксклюзивному телеканалу «икс-ассенизаторов» самодельные плакаты, сидя на груди извивающегося Кедмана, которого в это же время ефрейтор держал за ноги.

— Это трансляция очередного матча Мировой федерации реслинга? Кто на ринге? Букер Ти? — глядя на борьбу троих в партере, наивно поинтересовался у подполковника Зубов. Раимов в ответ зарычал.

— Подождите! Да на них точно такие же костюмы, какие мы подготовили для наших солдат, — не обратив внимания на тигриный рев за спиной, изумился профессор. — Изумительно! Интересно, а с какой скоростью регрессии эти костюмы погашают удары кулаков? Как вы думаете, Харакири-сан? Семь или восемь, помноженные на десять в двенадцатой степени?..

— Профессор! — уже просто взвыл Раимов. — Вы когда-нибудь способны сосредоточиться? Или у вас мозги только после парочки заскоков нормально работать начинают?

— Нет, почему же? — удивился Зубов. — Если говорить гипотетически, опять же употребляя ваши термины, мозги у человека работают беспрерывно. Хотя бы на уровне биоклеточных процессов их деятельность… — и сам себя оборвал, ткнув пальцев в экран монитора. — Подождите! Там, на плакате, написано, что лазерную защиту миновать не удалось. Извините, я не пойму, какое отношение это имеет к реслингу?

— Никакого! — рычать, орать и визжать Раимов больше не мог. Последнюю фразу он лишь тихо простонал. — Это наши ребята. И они вляпались в большие неприятности. А поскольку ученые здесь вы, то вам их и придется вытаскивать.

— Как давно это произошло? — внезапно преображаясь, поинтересовался у подполковника Зубов. — Я имею в виду, как долго бойцы находятся в энергоскафандрах?

— Часа три-четыре, — тут же ответил Раимов.

— Ну, тогда ничего страшного, — удовлетворенно кивнул головой профессор. — В скафандрах автономный запас воздуха, энергии и воды на сутки. Разве что проголодаться ребята успеют, прежде чем мы их оттуда вытащим. А теперь повторите мне, что именно произошло в Вашингтоне? И где, кстати, та группа, которую отправили в Берн?..

Если на второй вопрос ответ был однозначен — группа из Берна еще не вышла на связь, — то первую просьбу Зубова удовлетворять пришлось коллективно. Сначала доктор Гобе, внимательнее других наблюдавший за происходящим на экране монитора, коротко пересказал профессору суть доклада «икс-ассенизаторов», затем Шныгину пришлось подробнее обрисовать, почти в буквальном смысле этого слова, случай с кошкой-спасительницей, и лишь затем Хиро Харакири решился задать старшине вопрос.

— А скажите, пожалуйста, с вами ничего странного за время передвижения к генератору не произошло? — осторожно поинтересовался японец.

— А что должно было произойти? — Раимов настороженно посмотрел на компьютерщика. Тот в ответ лишь скромно потупил взор и пожал плечами. Подполковник хмыкнул и покачал головой.

Тем временем, пока ученые вместе с командиром базы ждали ответа на вопрос японца, Шныгин с Зибцихом устроили импровизированное совещание. О чем они говорили, разобрать на базе, естественно, не удалось, но было очевидно то, что Кедман также пытается принять в совещании коллег непосредственное участие. Причем судя по тому, что старшина дважды намеревался стукнуть сослуживца по лбу, капрал вмешивался в их диалог с Зибцихом в крайне неподобающей форме. Ну а из того, что в лоб Кедман так и не получил, можно было сделать вывод, что Шныгин скидку на временное помешательство коллеги все-таки сделал.

Диалог старшины с ефрейтором был недолгим. И потому, что обсуждать, собственно, кроме одного-единственного случая, им было нечего, и оттого, что кривляющийся Кедман спокойно разговаривать не давал. Ну а когда совещание закончилось, Шныгин торопливо, крупными печатными буквами написал о неполадках, произошедших с «призполом». Драка с распустившимися янки на автостоянке, как вы понимаете, к необычным случаям не относилась.

Пока Шныгин расписывал на листах бумаги историю о неполадках с «призполом» и о методах их устранения, Харакири под бдительным взором подполковника бледнел, краснел и зеленел.

В общем, успешно конкурировал со средних размеров хамелеоном. Хотя слиться с окружающей средой японцу так и не удалось. Ну а когда все закончилось — имеется в виду и евангелие от Шныгина, и мимикрия Харакири, — Раимов строго поинтересовался у японца:

— А теперь объясните мне, Харакири-сан, что за эксперименты с моими бойцами вы решили ставить во время операции? Мать вашу к Павлову подопытной собачкой!

Пришлось японцу расстаться со своей великой тайной, поскольку сейчас от этого зависел не только успех операции, но и жизнь «икс-ассенизаторов». Начал говорить Харакири неохотно, но, сказав «а», уже не мог остановиться и до конца алфавита добрался. Кстати, удивительно, что он вообще смог это сделать, а не погиб от рук разъяренного подполковника.

Суть эксперимента Харакири была простой и почти столь же древней, как попытки изготовления философского камня. Японец изобретал машину времени и, как ему казалось, имел для этого все основания. Началось все с появления Черментатора и одновременно захвата инопланетного звездолета. То, что робот из будущего оказался в нашем времени, говорило о реальности подобных путешествий. Ну а принципы устройства двигателей звездолета утверждали, что они реальны не в отдаленном будущем, а в настоящем.

Все дело заключалось в гиперпространстве, которое до появления на Земле пришельцев находилось в юрисдикции научных фантастов. Данная категория людей, опираясь на шаткие теории о волнообразном строении Вселенной, утверждала, что свет движется в пространстве не по идеальным прямым, как было принято считать едва ли не с сотворения мира, а вдоль этой волнообразной структуры. Гиперпространство же является той частью Вселенной, которая находится под «волнами» и состоит из невообразимой для нормального человека дикой смеси времени, пространства и энергии в чистом виде.

Для того, чтобы прокалывать волновую структуру Вселенной и почти мгновенно перемещаться из одной точки пространства в другую, инопланетяне и изобрели гиперпространственные двигатели. Работать они должны были с тем, из чего это «новое» пространство непосредственно состоит. В том числе и оказывать влияние на временной контур Вселенной.

Принципы работы и способы управления гиперпространственными двигателями группе ученых под руководством Зубова отгадать пока не удалось, но выявить, какая именно часть инопланетных моторов работает с временем, энергией или пространством, они смогли методом логических исключений. Вот тогда Харакири и пришла в голову мысль попробовать построить машину времени. И вторым толчком для смелых экспериментов японца послужило появление над крупнейшими столицами мира энергокуполов.

— Каждый человек, знакомый с элементарной геометрией, может представить себе шар как совокупность бесконечного множества прямых, выходящих от центра и заканчивающихся в точках на сферической поверхности, — перешел к сути Харакири. — Именно исходя из этого я изготавливал «призпол». Он должен был настроиться на эти гипотетические энергетические линии и проследить их путь от поверхности энергокуполов до центра, где располагался генератор…

— Слушайте, Харакири-сан, — перебил его Раимов, полностью заблудившийся в научной терминологии японца. — Может быть, перейдем ближе к телу? Это вы тут болтать бесконечно можете, а у меня там парни голодные.

— Да-да. Я уже заканчиваю, — кивнул головой японец. — Так вот, мне пришла в голову мысль, что время — это тоже своеобразный шар, в котором множество вариантов дальнейшего развития событий исходит из одной абстрактной точки. Скажем, от рождения человека или, как в нашем случае, от создания пришельцами энергокуполов. И я подумал, что если удастся совместить вместе элементы временны́х и энергетических частей двигателя инопланетного звездолета и использовать в качестве питания мощность генератора энергополя, то появится возможность совершить небольшой скачок во времени. Хотя бы в несколько секунд…

— Вот как?! — изумился Зубов, выхватив ручку и начав делать расчеты прямо на столешнице, превращая черт знает во что рабочее место подполковника. — Исключить из общей цепи фактор, управляющий пространственными координатами и регулирующий движение тел в соответствии с законами Эйнштейна, — это интересная мысль. А вам не приходило в голову, Харакири-сан, что подобная дисбалансировка может привести к конгруальному…

— Мо-олчать! — не выдержав, рявкнул Раимов. — Мне плевать на то, что для вас является интересной мыслью, но именно из-за нее мои бойцы оказались отрезанными от всего окружающего мира. И вы, уважаемые ученые, вытащите их из-под куполов. Или, честное слово, будете дискутировать в психиатрической лечебнице. Уж об этом-то Министерство обороны позаботится!..

— Вы не правы, — охладил пыл командира базы профессор. Раимов от удивления вытаращил глаза, словно краб, узревший камбалу под китом, но Зубов на такое неприкрытое удивление внимания не обратил.

— Вы не правы, товарищ Раимов, в том, что считаете эксперимент господина Харакири причиной бедственного положения группы, — спокойно продолжил профессор. — Скорее всего, что доказывает конкретный случай с кошкой, инопланетяне сознательно изменили некоторые частоты генератора силового поля, блокировав выход для любого биологически активного существа…

— Так вы же говорили, что энергоскафандр не будет пропускать никаких излучений, — попытался было возразить на такое утверждение подполковник, но Зубов в ответ лишь покачал головой.

— Я такого утверждать не мог, поскольку если теоретически подобное возможно, то на практике полная блокировка всех видов излучения абсолютно недостижима, — пояснил профессор. — Например, бойцы ведут радиопереговоры, которые не только идентифицируются как проявление жизнедеятельности, но еще и являются источником передачи в пространство электромагнитных волн, излучаемых организмом. К тому же возможности пришельцев для идентификации…

— Хватит! — рявкнул Раимов. — Хватит болтовни. Что мы можем сейчас сделать?

— Я думаю, мы сможем продуктивно использовать экспериментальный прибор господина Харакири, — усмехнулся Зубов и поднялся с кресла. — Дайте нам с Хиро час, и мы найдем выход из сложившейся ситуации.

— Кстати, я могу в этом помочь, — проговорил доктор Гобе, поднимаясь со своего места вслед за профессором.

— Это чем же? — удивились в один голос все присутствующие в штабе.

— Если помните, мсье Раимов, я просил у вас отправить бойцов ко мне на занятия, — улыбнулся француз. — Так вот, в результате психологического анализа, сделанного мной после бесед с двумя кристаллидами, плененными во время последних операций, стало очевидно, что в защите энергогенераторов готовятся какие-то изменения. Я предполагал, что, возможно, это будет полная блокировка, основанная на биоритмах мозга. Поэтому и хотел попробовать обучить бойцов подстраиваться под частоты, излучаемые кристаллидами. В качестве эксперимента.

— А разве это возможно? — оторопел японец. — Я имею в виду, можно ли добиться индивидуального изменения электромагнитных импульсов, излучаемых головным мозгом.

— Теоретически нет, — хмыкнул Гобе. — Но мы уже видели, как часто наши теории не совпадают с практикой. Я думаю, при должной подготовке и с соответствующим оборудованием мы смогли бы научить бойцов изменять и биоритмы. По крайней мере, могли бы попытаться…

— Так чего же вы ждете?! — снова взорвался Раимов. — Идите отсюда и сделайте все, чтобы вытащить парней из-под этих проклятых куполов!..

Затем Раимов горестно вздохнул и, проводив ученых крайне выразительным взглядом, повернулся к тумбочке, на которой стоял единственный ярко-красный телефон, соединенный напрямую с приемной Министра обороны. Конечно, как начальник базы, отвечающий за любое ЧП, приключившееся на вверенной территории, звонить руководству Раимов не хотел. Но как старый служака, уважающий устав и субординацию, доложить начальству о том положении, в котором оказались «икс-ассенизаторы», подполковник был просто обязан. Что он и сделал, хотя для того, чтобы протянуть руку к телефону, Раимову потребовалось собрать всю свою волю в кулак.

* * *

Земля. Хотя подобное утверждение не может полностью относиться к пассажирам вертолета. Район Сочи. Где-то между яхтой и берегом. Время сочное… Сочинское то есть!

Министр обороны, будучи служивым человеком не в меньшей степени, чем командир базы «икс-ассенизаторов», об информации, полученной секретарем, Президенту попытался доложить немедленно. Даже несмотря на то что рядом с главой Государства Российского находились люди, к внутренним делам данной страны никакого отношения не имевшие.

Конечно, кое-кто мог бы сказать, что происшествия со спецназовцами в Вашингтоне и Берне являлись отнюдь не внутренним делом России, но такого человека на яхте не нашлось. Во-первых, потому, что членов саммита никто в известность о случившемся не поставил. А во-вторых, бесполезно спорить с российским Президентом, тем более тогда, когда его в комнате нет!

Сам Президент, будучи от природы человеком осторожным, да еще и воспитавшим в себе недоверчивость ко всему, что имеет уши, за долгие годы службы, сами знаете, где, выслушивать доклад не торопился. С него хватило одной короткой фразы, шепотом произнесенной Министром обороны, чтобы понять всю серьезность положения. Делиться подобной информацией с оставшимися в каюте членами саммита глава Государства Российского не собирался. Поэтому и утащил своего верноподданного служаку подальше от чужих ушей. То бишь в персональный вертолет, дежуривший на корме яхты на случай всяких непредвиденных обстоятельств. И лишь поднявшись на пятнадцать метров над клотиком стальной мачты, Президент позволил Игорю Сергеевичу начать доклад.

Вертолет хоть и был персонально президентский, но лопастями тарахтел ничуть не тише какого-нибудь списанного «Ми-8». Министру обороны это громыхание здорово мешало внятно вести доклад, Президенту рев вертолетного двигателя тоже почему-то мешал данный доклад слушать. Вот оба и злились. Причем если Министр обороны обижался исключительно на вертолет, то Президент сердился и на Игоря Сергеевича, и на пилота, и на членов саммита, и на «икс-ассенизаторов», и на жену, и на тещу, и… Дальше можно приписать все, что придет в голову. В общем, если Президент на кого и не злился, то лишь на черноморских катранов. И то только потому, что эти самые мелкопакостные акулы на глаза ему почему-то не попались и на ум не пришли. Они вообще никуда не ходили, а только плавали по Черному морю!

— Игорь Сергеевич, если вы сейчас не начнете говорить внятно, я начну внятно слушать ваш рапорт с просьбой о переводе в начальники Чукотки! — с присущей ему выдержкой проорал Президент.

От этого крика у пилота заложило уши, он получил легкую контузию и не уронил вертолет в море только потому, что впал в ступор и не мог пошевелиться. Ну а поскольку пилот вертолета был тренированным летчиком-рецидивистом — десяток ходок за звуковой барьер когда-то имел, — то справился со своим ступором он раньше, чем вертолет понял, что им никто не управляет.

В общем, обошлось без эксцессов. Даже Министр обороны, привычно собравшийся шлепнуться в обморок после такого грозного заявления главы государства, в результате тяжких трехсекундных раздумий решил не рисковать. Потому как понимал, что Президент в его теперешнем состоянии, конечно, может принять обычный обморок за инфаркт миокарда или, к примеру, за трупное окоченение. Как следствие — Министр обороны полетит за борт и будет добираться до берега на подручных плавсредствах. На электрическом скате, к примеру. Игорь Сергеевич предпочитал до берега спокойно долететь, а посему начал говорить внятно.

— Господин Президент, с секретной базы получено сообщение, что возникла серьезная проблема! — что есть мочи проорал Министр обороны, после чего пилота контузило повторно. Очнувшись, летчик решил больше не рисковать и, сняв с головы наушники — ну их к чертовой матери и связь с берегом туда же! — плотно, до самых барабанных перепонок, забил в уши затычки. Полегчало!

— Это я уже слышал! — завопил, прореагировав на заявление Игоря Сергеевича Президент. — В чем эта «серьезная» проблема заключается?

— Агенты, все до единого, блокированы на объектах! — вопил в ответ Министр обороны. — Добраться до генераторов не удалось! Положение критическое!..

Дальше последовал достаточно подробный рассказ о том, что именно случилось с «икс-ассенизаторами» в Вашингтоне. Группа из Берна вестей о себе не подавала, и не исключался вариант того, что двое агентов, работавших там, могли попасть в ловушку и серьезно пострадать. В общем, ситуация складывалась просто катастрофическая. Особенно учитывая то, что купола увеличили скорость роста, а каких-либо способов пройти защиту энергогенераторов и привести их в нерабочее состояние до сих пор найти не удалось.

Всю эту горькую информацию Министру обороны пришлось озвучивать на максимально допустимой мощности. Естественно, к концу доклада Игорь Сергеевич охрип. Горло саднило, и хотелось чего-нибудь выпить. Минеральной воды, например. А еще лучше — пивка прохладного. Или водочки с маринованным грибочком. От пятизвездочного коньяка министр тоже бы не отказался… Да что там говорить! В данной ситуации Игорь Сергеевич даже текилой или саке не побрезговал бы. Так бы и жахнул стопку, опосля закусив лимончиком.

— Игорь Сергеевич, я вижу, что вам пора на пенсию! — вывел Министра обороны из мечтательного состояния громкий рык Президента.

— Это почему? — ошалел от такого заявления Игорь Сергеевич.

— А потому, что когда у вас мозги не работают, я это еще могу списать на дефекты, полученные при рождении, — терпеливо объяснил Президент. — Но когда у вас уши начинают отказывать, тут, кроме старости, никакого объяснения не найти. Так вы меня слышите или с завтрашнего дня вас можно будет считать полноправным пенсионером со всеми вытекающими отсюда последствиями?

— Прекрасно слышу, — поспешил заверить своего непосредственного начальника Министр обороны.

— Так почему не отвечаете, когда я спрашиваю о том, есть ли у вас предложения по решению этой проблемы? — поинтересовался глава государства. И Верховный главнокомандующий, между прочим, по совместительству.

— Никак нет! — покраснев от усердия, проорал Игорь Сергеевич и тут же запнулся, осознав, что ляпнул фразу невпопад. — То есть так точно… А точнее… Или…

— Понятно. Значит, это не уши, а дефект при рождении, — облегченно вздохнул Президент. — В общем, Игорь Сергеевич, слушайте мое распоряжение. Бросать своих людей в беде нехорошо. Поэтому бойцов попытаемся вытащить. Но на всякий случай… Я повторяю, на всякий случай, начинайте набирать резервную группу, обустраивайте ее на новой базе и приступайте к обучению новых агентов. И обязательно учтите весь опыт, полученный на первой базе. Чтобы больше подобных нештатных ситуаций не возникало. Вам все ясно?

— Так точно! — радостно завопил Министр обороны, осознав, что понижение в звании и страшная пенсия промчались стороной.

— Вот и хорошо, — удовлетворенно кивнул Президент и похлопал пилота по плечу. — Может быть, выключишь двигатель? Мы уже пять минут, как сели на землю.

— А я думал, что вам так удобнее разговаривать, — угадав по губам, что именно ему говорит самый большой начальник, ответил пилот. И, к удивлению Игоря Сергеевича, глава государства этого шутника ни с работы не уволил, ни в Сибирь не сослал. Что же, видимо, не одному Министру обороны сегодня повезло!..

* * *

Земля. Забытая богом местность. Совсем забытая, поскольку никто из богов там давным-давно не был. И время какое-то забытое. Общеевропейское, одним словом.

Уже больше двух часов Сара с Пацуком терпеливо двигались вслед за расширяющейся границей энергокупола, делая вид, что им это нравится. Микола, видимо, подражая полумистическому поручику Ржевскому, радостно матерился, осматривая местные швейцарские красоты. Штольц так же радостно молчала, изредка, исключительно от восторга, пиная стоявшие на обочинах машины. В общем, «икс-ассенизаторы» радовались жизни. И совсем уж бурный восторг у них вызвала колонна альпийских стрелков — элитной швейцарской гвардии, уже сотню лет занимавшейся в Альпах абсолютно всем чем угодно, за исключением стрельбы.

Собственно говоря, места расположения подразделений этих самых стрелков были отмечены на рабочих картах обоих бойцов. Сразу после появления купола над Берном гвардейцы по приказу командования перекрыли дороги, устроив блокпосты на солидном расстоянии от порабощенной столицы Евросоюза. Причем занимались на этих блокпостах исключительно тем, что играли в карты, пили пиво и вежливо предупреждали всех людей, направлявшихся в сторону Берна, что обратно можно и не вернуться.

Точной информации о том, почему альпийские стрелки не начали отступать во время приближения купола, не имеется. Остается только предполагать, что гвардейцы заигрались в карты, излишне увлеклись пивом, захотели отдохнуть на халявном карнавале или просто туго соображали. Как бы то ни было, но под расширившийся купол вся швейцарская рать попала в полном составе и, естественно, потянулась со своих блокпостов в сторону Берна, где вовсю веселился народ. Вот на одно из таких подразделений Сара с Пацуком и наткнулись.

Ехать в Берн на вверенной им технике альпийские стрелки, как все прочие бедолаги, попавшие под швейцарский купол, наотрез отказались. Выстроившись в колонну, гвардейцы расхватали все музыкальные инструменты, оказавшиеся под руками, и выступили в путь. На то, какая какофония при этом получилась, внимания никто из «стрелков» не обращал. Зато появление на дороге двух человек в почти космических скафандрах заметил весь личный состав данного подразделения.

Неизвестно, чем швейцарских военных так восхитил внешний вид Сары и Пацука, но восторг «стрелков» был просто непередаваем. Сначала они устроили двум «икс-ассенизаторам» бурную овацию, затем почему-то решили хором исполнить припев «Yellou submarine», а под конец надумали качать спецназовцев на руках. Микола с Сарой Штольц, конечно, были рады и пешей прогулке внутри купола, и окрестным пейзажам, и встреченной по пути компании, но попытку взять их на руки и отнести обратно в Берн почему-то восприняли без восторга. Более того, Пацук попытался пристрелить двух-трех особо настырных альпийских стрелков, но собственная совесть, которой оказала содействие и Сара Штольц, ему сделать это не позволила. А вот на то, что Микола спалил из лазерного ружья машину на обочине, свалил штуки три совсем новых, никуда не ношенных дерева и продырявил ротный барабан, эта самая совесть почему-то смотрела сквозь пальцы. В итоге «стрелки» убежали в неизвестном направлении, точнее, во множестве неизвестных направлений, равных по численности личному составу подразделения, а Микола с напарницей остались на дороге одни.

— Ну и что, легче стало? — поинтересовалась у есаула Сара, когда крики швейцарской гвардии затихли вдали.

— Естественно, — согласился с ней Микола. — А то воно ж как бывает, когда казаку занудная девка попадется?.. И сама не застрелится, и другим этого делать не дает. Вот и приходится лесоповалом заниматься.

Ругаться с Пацуком желания никакого не было, и Сара в ответ на довольно ехидное замечание есаула лишь ухмыльнулась, всем своим видом показывая, какого она мнения об интеллектуальном потенциале украинца и его претензиях на остроумие. Отвернувшись от Пацука, девушка прошла вперед по дороге десяток метров и уселась на валун, ожидая, пока барьер продвинется дальше.

Микола, не дождавшийся от напарницы какой-нибудь едкой реплики в ответ на свою довольно оскорбительную тираду, разочарованно вздохнул. Сара ссориться явно не собиралась, и Пацук, пробормотав себе под нос нечто похожее на жалобу «до чего же с тобой скучно», уселся рядом. Некоторое время ничего вокруг них не происходило, а потом едва не на голову есаулу свалилась какая-то крупная птица. В орнитологии Микола не разбирался, поэтому породу птицы назвать не мог, но был уверен, что это не дятел. С дятлом есаул познакомился еще в детстве, когда решил посмотреть, что там за птенчики в дупле пищат. Но не будем о грустном.

Свалившаяся с неба птица обернулась вокруг правого крыла, изумленно таращась по сторонам, а затем истошно завопила. Почти матом. То ли понять не могла, какая сволочь в нее стреляла, то ли, наоборот, хорошо поняла, что случилась, и теперь костерила энергокупол, пришельцев, «икс-ассенизаторов», до сих пор эту досадную преграду не устранивших, да и весь белый свет в целом, неожиданно ставший таким немилым.

Минуты две покричав, оскорбленная в лучших чувствах птаха вновь развернулась в сторону купола и разбежалась по дороге, явно намереваясь взлететь. Однако у купола на этот маневр был свой собственный ответ. Отступать от устоявшейся в последние часы традиции он явно не собирался и птицу не выпустил. Та отскочила от сверкающей сферы, словно волан-переросток, но не успокоилась и пошла на повторный штурм. Вот только ни он, ни следующие попытки успеха птахе не принесли, и птичка, обругав тупо пялившихся на нее «икс-ассенизаторов», улетела в обратную сторону. В целом все это смотрелось довольно весело, но именно сейчас напарникам было не до смеха.

— Вот и мы так же, бьемся головой о стену, а все бессмысленно, — горестно вздохнула Сара. — И задание не выполнили, и сами в ловушку попали. Да и возможности сообщить о том, что случилось, никакой не имеем.

— Может, все-таки рискнем? — в который раз уже осторожно предложил Пацук. — Давай ты меня к дереву привяжешь, чтобы чего не случилось, шлем с меня снимешь и попробуешь выдвинуть его за пределы купола…

— Даже и не думай! — отрезала Штольц. — Во-первых, мы не знаем, как это поле действует на психику. Может быть, после такой операции всю жизнь будешь бегать в костюме Арлекина и частушки матерные по-украински петь. Во-вторых, что будет, если перепуганные тобой «альпийские стрелки» надумают вернуться? Мне одной все расхлебывать прикажешь? А в-третьих, мы не знаем, что случилось со второй группой. Не дай бог, мы остались единственными «икс-ассенизаторами»! Лучше не рисковать. Давай еще подождем. Должен же Конник когда-нибудь задуматься, почему с ним никто так долго на связь не выходит.

— А если пришельцы уже базу накрыли? — предположил есаул. — Так и будем за куполом двигаться, пока не совершим пешее путешествие вокруг земного шара?

— Если база уже не существует, шлем наружу высовывать тем более без толку, — отрезала Штольц и снова тяжело вздохнула. — Да что же они там медлят?! Не понимают, что ли, вдвоем мы здесь, без помощи извне, ничего сделать не сможем!

— Успокойся ты, — Микола осторожно коснулся плеча Сары. — Конник не дурак. Он нас вытащит. Просто, наверное, сейчас вместе с учеными решают, что делать нужно… Кстати, до точки, где нас подобрать должны были, сколько еще? — и вдруг заржал, как скаковая лошадь, увидевшая, что у соперницы по забегу подкова отвалилась, копыто сломалось и хвост, скажем, гуталином измазан.

— Ты чего? — Сара испуганно схватила есаула за плечи. — Утечка в энергоскафандре?

— Да какая там утечка, — отмахнулся Микола, с трудом переставая смеяться. — Я только сейчас сообразил, что мы уже полчаса с тобой друг друга утешаем. Хороши «икс-ассенизаторы»! Только сопли друг другу подтирать и умеем, — и вдруг запнулся. — Шо це таке?

Сара обернулась в сторону границы купола, куда было повернуто забрало пацуковского гермошлема. Лицо есаула девушка, конечно, видеть не могла, но его фигура выдавала такую крайнюю степень изумления, что Сара просто наяву представила, как выпучились у напарника глаза и отвалилась челюсть. Поэтому и развернулась вокруг своей оси с максимально возможной скоростью.

Развернулась и хмыкнула — из-за поворота, в полукилометре от них, на дорогу вывернула довольно странная машина. Внешне она слегка походила на БТР российского производства, только была раза в четыре меньше, имела шесть колес и существенно возвышающуюся над корпусом обтекаемой формы башню. Понять, кто именно приближается к энергокуполу, было пока невозможно, однако не оставалось никаких сомнений в том, что останавливаться шестиколесная техника явно не собирается. По крайней мере, в ближайшее время.

— Ну и чего ты такого увидел? — поинтересовалась Сара. — Шведский бронетранспортер. Они его в десантных войсках используют. Название модели я не помню, да и какая разница. Эка невидаль. Обычная бронетехника.

— Ты на броню внимательней смотри! — рявкнул Микола, перебивая напарницу. — Железяка-то уже ближе подъехала. Видишь теперь, что там написано?

Сара напрягла зрение, однако разобрать ничего не смогла, о чем Пацуку и сказала. Тот фыркнул, назвал девушку безглазой и лишь после этого озвучил ту надпись, что красовалась на борту шведской бронемашины.

— «Сало» там написано! — прорычал Пацук. — По-русски и с большой буквы.

— Может быть, ты ошибаешься? — осторожно предположила Штольц. — Все-таки далеко, да и большинство букв этого слова в латинском алфавите так же выглядят.

— Это я-то ошибаюсь? — взвился есаул. — Да я это слово и за десять километров мелким почерком написанное разберу и с закрытыми глазами напишу ровно и красиво.

— А чего тогда нервничаешь? — усмехнулась Сара. — Раз там «сало» написано, значит, наши едут…

— А то я и без тебя не сообразил, — отрезал Пацук. — Только кто же это позволил идиоту Шныгину такие слова на бортах каких-то задрипанных шведских вездеходов писать? Сейчас подъедут, его носом надпись с бронемашины оттирать буду!

Сара рассмеялась. Собственно говоря, девушка просто не знала, что когда-то, в начале двадцать первого века, на Украине был принят закон о том, что сало следует считать национальным достоянием. А следом за ним два других закона: относиться к национальному достоянию нужно почтительно и писать его наименование строго с большой буквы. А какое тут почтение, когда высокое имя «Сало» корявыми буквами на борту вшивого вездехода-недомерки нацарапано?! Да еще не кем-нибудь, а самым прожженным москалем!

Микола посмотрел на смеющуюся Сару и хотел сказать ей пару ласковых, но затем вспомнил, что израильская девушка может и не знать украинских законов. Поэтому Пацук лишь махнул рукой и оставил покатывающуюся со смеху Штольц в покое. Вместо этого есаул стал ждать Шныгина, чтобы и высказать этому непочтительному человеку все, что только честный украинец о москале думать может!

Правда, ни ругаться, ни стирать надпись с борта носом старшины Микола не стал. Все-таки он не меньше Сары был рад видеть прибывшую наконец подмогу, хотя не поинтересоваться по поводу происхождения надписи Пацук, естественно, никак не мог. На что Шныгин, довольно улыбаясь, ответил, что идея и исполнение его. А написал Сергей на борту «сало», а не, к примеру, «свои», или «смотри сюда, идиот», исключительно потому, что твердо был уверен в том, что хохлы реагируют на это слово именно так, как похмельные коты на валерьянку. Поэтому старшина вполне резонно посчитал, что если Микола с Сарой по каким-либо причинам не вышли к точке встречи и застряли в каменных джунглях Берна, то не обратить внимания на бронетранспортер с надписью «сало» они просто не могли.

— Ты бы еще х… — начал было говорить Пацук, но, покосившись на Сару, стушевался. — Ты бы еще чего покруче на борту написал. Еще больше бы в глаза бросалось и содержимому бронетранспортера полностью соответствовало бы.

— А я, Микола, блин, хреновее «сала» слов не знаю, — широко ухмыльнулся старшина. И единственным, кто после этого засмеялся, был Кедман, который, как известно, всегда отличался странным чувством юмора.

— Ну да. Вам, москалям, все, что не водка, то хреново, — беззлобно огрызнулся Пацук. — Ладно, хватит о ерунде говорить. Расскажите лучше, что у вас случилось и как вы выбрались.

Упрашивать старшину не пришлось. Шныгин кратко изложил то, что произошло с его группой в Вашингтоне и как в итоге им удалось выбраться. Последнее для Штольц и Миколы было интереснее всего. После того, как Шныгин рассказал о способе связи с командиром базы и обстоятельном разговоре по поводу новых приборов, вмонтированных Харакири в «призполы», ученые бросились в лабораторию и за какой-то час сделали из го… Ладно, что сделали, то уж и сделали. Старшина не очень понял, что именно придумали ученые, но в целом это выглядело так: временной контур, встроенный японцем в поисковый аппарат, после некоторых усовершенствований, внесенных в него Зибцихом под чутким руководством самого Зубова, стал искривлять силовые линии, сотворяя в энергобарьере что-то вроде плохо прибитых штакетин деревенского забора. И в щель между этими линиями мог пройти человек.

Убедившись, что прибор работает, ученые тут же снова умчались в лабораторию. Перед ними стояла новая задача по прохождению через лазерные ловушки, или пробивание инопластика. Так Харакири обозвал материал, из которого были сделаны энергоскафандры «икс-ассенизаторов» и стены генераторных комнат, соответственно. Ну а выбравшаяся из вашингтонской ловушки группа получила от Раимова приказ немедленно мчаться в Берн и вызволять оттуда Сару с Пацуком. По дороге они забрали из какой-то воинской части в самолет мини-бронетранспортер и, размалевав его для наглядности, помчались выполнять приказ командира.

— Значит, вашингтонский купол вы не сняли? — скорее констатировал, чем спросил, есаул.

— Я вижу, вы тоже не сладили со своим, — пожал плечами Шныгин. — Ладно. Выходите на свободу, еври бади. Только по очереди. Прибор у нас один, а ваш перенастраивать долго.

— Подожди, — остановил его Пацук. — Я тут подумал, этот инопластик хренов отлично реагирует на взрывной удар. Но ведь, помнится, Харакири говорил, что лазером наши скафандры прожечь можно, хотя броня фактически всю энергию луча и сожрет. Воно ж получается, что плавному воздействию инопластик уступает. Может, попробовать просверлить его какой-нибудь мощной буровой установкой?

— И где ты ее тут возьмешь? — удивленно хмыкнул Шныгин. — Тут тебе Альпы, а не Северный Кавказ. Нефть если и была когда-то, то давно вся в Атлантику вытекла.

— Не нужно никакой буровой установки, — вдруг перебила сослуживцев Штольц. Все четверо «икс-ассенизаторов» удивленно посмотрели на нее. — Я знаю, как пройти лазерный заслон… Микола, а ты чего таращишься? Сам только что говорил: лазерным лучом можно пробить инопластик, но это будет несмертельно.

— Ты хочешь предложить, деточка, чтобы кто-нибудь из нас через лазерный заслон промчался и быстренько всю аппаратуру повыключал? — ехидно поинтересовался Пацук.

— Именно! — хмыкнула Штольц. — Только не промчался, а прополз. Внутри железной бочки, например. Нас же пятеро! Двое пожертвуют энергоскафандры и останутся в бронетранспортере. Этими скафандрами мы обмотаем бочку, поместим ее на линию защиты и проскочим в генераторную комнату.

— Хорошая мысль, блин, — согласился с девушкой Шныгин, обведя ее удивленным взглядом с головы до ног. — Только никто и ничем, еври бади, жертвовать не будет. Сейчас выберемся из-под купола, свяжемся с Конником и доложим ему нашу идею. Пусть ученые нам быстренько что-нибудь вроде защитного тоннеля сделают. Потом назад вернемся и спокойно поработаем.

— Сережа, ты умница, но иногда производишь впечатление полного идиота! — фыркнула Сара. — Ты же сам на себе ощутил, как быстро пришельцы реагируют на наше проникновение в купола. Где гарантия, что через пару часов они не поймут, каким именно способом вы из Вашингтона ускользнули? Ты не считаешь возможным, что инопланетяне еще какие-нибудь пакости могут придумать?

Не согласиться с девушкой было трудно, и старшина сдался.

Причем это было лишь первое поражение с момента появления Шныгина в Берне. Ну а вторым стало то, что лишить энергоскафандров решили его самого и Кедмана. Во-первых, потому что у них площадь энергоскафандров больше, а значит, и укроют доспехи из инопластика лучше. Во-вторых, потому, что сам старшина с капралом, естественно, не маленького роста (объема, если точнее) и протиснуться через железную бочку не сумеют. Ну а в-третьих, грубая сила для обезвреживания врага, она, конечно, вещь хорошая, но Пацук, например, специалист по проникновению на объекты, Сара — опытный разведчик и диверсант, а Зибциху, кроме технических навыков, бог дал еще и умение метко стрелять. Вот и получалось, что как ни крути, а придется сидеть в бронетранспортере старшине с капралом и ждать, пока их сослуживцы выполнят задание. За себя и за того парня, как говорится!

Шныгин долго не сдавался, но в итоге все же вынужден был признать всю правоту приведенных аргументов. Горестно вздохнув, он вместе с Джоном выбрался за пределы энергокупола и, сняв энергоскафандр, швырнул его обратно. То же самое проделал и капрал. Сара быстро подхватила доспехи на руки и почти вприпрыжку помчалась к первой же машине, стоявшей неподалеку. Пацук с Зибцихом устремились следом, и уже через пять минут после окончания разговора временно экспроприированный ими «Бентли» мчался в сторону Берна.

Железную бочку подходящего диаметра нашли по дороге, возле какого-то склада. Пока Зибцих следил за указателем «призпола», а Микола крутил баранку, Сара на заднем сиденье пристраивала энергоскафандры вокруг бочки, безвременно лишившейся дна при помощи лазерного ружья. И когда Пацук остановил машину у здания американского посольства в Берне, Сараработу по изготовлению портативного тоннеля закончила.

К удивлению и даже разочарованию Пацука, вся операция прошла без сучка и задоринки. Детекторы, активизирующие лазерную защиту генератора, на появление в их поле зрения железной бочки никак не отреагировали. А когда хватились, было уже поздно. Пока Зибцих придерживал бочку за край, Сара и Пацук пулей проскочили на другую сторону лазерного барьера. После этого маневра энергоскафандры Шныгина и американца пришли в полную негодность, и Ганс проскочить вслед за друзьями просто не смог бы. Но от него этого и не требовалось. Едва Микола и Штольц оказались по другую сторону лазерной защиты, как ефрейтор вскинул к плечу ружье и открыл шквальный огонь по двум плазменным пушкам, совершенно беспечно почивавшим у дверей. Лишь одна из них успела чуть повести стволом в сторону непрошеных гостей, но вот выстрелить ни одной не довелось. Обе были в считаные секунды уничтожены.

Пацук и Сара рванулись вперед и застыли перед дверями. Вход в комнату генератора был сделан из той же брони, поэтому взорвать его возможности не было. Впрочем, Миколу бы это не остановило. И если бы понадобилось, он взорвал бы эту проклятую дверь вместе со всем посольством, но беспечность и самоуверенность пришельцев, похоже, не знала границ: после беглого осмотра Сара обнаружила у двери кнопку звонка с точно такой же табличкой, какая висела в Москве. Недолго думая, девушка вдавила кнопку внутрь, и дверь послушно отворилась, представив взору «икс-ассенизаторов» еще одного кристаллида, в точности соответствующего тем, которых поймали раньше.

— О боги небесные, чтоб моя пимба из-за хрумайкеров никогда не вылезла! — оторопело пожелал неизвестно чего уродливый пришелец, глядя на двоих людей. — Вы как здесь оказались, конгруируй меня зинуратор?!

— Вот почему не люблю клоны. Они и выглядят, как овечка Долли, и разговаривают соответственно, — посмотрев на Сару, горестно вздохнул Пацук и, кивнув головой пришельцу, стукнул того прикладом ружья по месту, на котором у людей темечко находится. Кристаллид понимающе хрюкнул.

— Кричать, что больно, или просто сдаваться? — полюбопытствовал он.

— Сначала выключи всю аппаратуру на хрен или тебе твоя пимба зинуратором покажется! — приказал немного растерявшийся от такого оборота событий Пацук и для убедительности продемонстрировал пришельцу свой лазер. Кристаллид, коротко кивнув головой, что-то нажал на панели, и лазерный щит в коридоре, невнятно прошипев напоследок, исчез. Микола удовлетворенно хмыкнул и, упаковав инопланетянина в наручники, вытолкал его в коридор.

— Все, возвращаемся к парням, — констатировал Пацук. — Нас еще Америка ждет!..

Глава 2

Мир, наглухо затерянный в трех десятках километров от районного центра. Подземелье этого мира. Точнее, не все, а несколько фрагментов. Время — то же, что и вчера, но на сутки позже.

Пожалуй, впервые с момента своего прихода на службу в вооруженные силы, «икс-ассенизаторы» бездельничали. Нет, конечно, краткие периоды относительной свободы от служебных обязанностей и раньше у всех пятерых наблюдались. Например, тот же Раимов давал им возможность сутки отдохнуть после сложных заданий. Но чтобы эта расслабленность самым наглым образом переползла и на следующий после выходного день — такого у бойцов еще не было. Впрочем, раньше не было ни «икс-ассенизаторов», ни энергокуполов. Хотя последних и теперь уже не наблюдалось!

В этот раз затягивать решение вашингтонской проблемы действительно не стали. Едва с Берна был снят купол, как вся пятерка погрузилась в самолет и вылетела в североамериканскую столицу. Естественно, Раимова в известность о том, как именно преодолели заслон в Берне, поставить пришлось. Хотя бы потому, что свободных энергоскафандров больше не наблюдалось, а через лазерный заслон пробираться как-то нужно было. Поэтому старшина, едва Пацук с компанией умчались спасать столицу Евросоюза, сразу связался с подполковником и доложил о происшедшем. Тот, конечно, выматерился, но правильность принятого бойцами решения вынужден был признать. И сразу пообещал сделать так, что к прилету «икс-ассенизаторов» в Вашингтон их там уже будет ждать бочка, обмотанная инопластиком.

Дальше все было просто. К тому моменту, когда вернулись трое спасителей Берна, купол над столицей Евросоюза исчез. Ну а когда вся пятерка добралась до Вашингтона, то тамошний купол оказался на месте, как и обещанное Раимовым снаряжение, вместе с двумя энергоскафандрами для Шныгина и капрала. Кедман, естественно, рвался в бой за родину, и в этот раз ему удалось поучаствовать в операции. Американцу даже разрешили лично пленить кристаллида.

Кедман был счастлив, но не очень долго. Оказывается, спасение столицы целого государства капрал считал событием выдающимся. Он, конечно, делал скидку на то, что не совсем цивилизованные народы России, Китая и Евросоюза могут не знать традиций, но уж каждый американец с детства воспитан на высокохудожественных хеппи-эндах. То есть в принципе должен был знать, как полагается встречать спасителей столиц, стран, планет и вселенных — огромной толпой ликующих спасенных сограждан, цветами, фейерверками и обязательной торжественной речью президента. Однако ничего подобного в Вашингтоне, после того как «икс-ассенизаторы» с пленным кристаллидом выбрались на улицу, не произошло.

Капрал был в шоке. Несколько минут он ошалелыми от разочарования глазами таращился на жителей собственной столицы, абсолютно не понимая, за что его так кинули с хеппи-эндом. Жители Вашингтона тоже не понимали, чего на них таращится громила в гермошлеме и странном, явно неамериканском костюме. Они вообще, похоже, не осознавали, где находятся, что тут делают, какое сейчас число и что за орда монстров пронеслась по их родному городу. Поэтому устраивать невесть кому овации не собирались.

Кедман тут же впал в истерику, потребовал подать ему президента страны, персональную трибуну для приветственной речи и именной микрофон в качестве средства озвучивания выступления. Ничего из вышеперечисленного капрал, естественно, не получил, но его пример оказался заразительным, и истерику устроил весь Вашингтон. Не сам город, конечно, а его жители. Кедмана это не удовлетворило. Однако остальные «икс-ассенизаторы», хоть и с большим трудом, но смогли убедить капрала, что Америка воздаст ему должные почести позже. Ну а пока вопли недорезанных свиней, издаваемые вашингтонцами, на совместном собрании группы было решено считать приветственными возгласами, и Кедмана это успокоило. Хотя разочарование в традициях он переживал еще долго — часов двенадцать, отказавшись на это время даже от просмотра баскетбольных матчей.

К счастью для «икс-ассенизаторов», огорчение Кедмана было единственным разочарованием, постигшим членов группы после блестяще выполненных заданий. Раимов встретил их на базе как родных детей, и торжественно зачитал указ Президента России о награждении всей пятерки именными часами «Полет», почетными грамотами и особыми знаками отличия. Правда, когда Пацук поинтересовался, что это за почетные знаки и не считаются ли таковыми в России денежные премии, то подполковник слегка замялся. Пару секунд он шевелил губами, а затем с заметной ехидцей в голосе объяснил. Дескать, может быть, это на Украине денежные знаки — почетная и редкая вещь, а в России они таковыми не являются.

«Потому как отсутствуют совсем!» — хотел дополнить командира Шныгин, но мгновенно передумал. Все-таки отсутствие денежных знаков является признаком развитого коммунизма, а с этой бедой в России вроде бы покончили навсегда. Хотя, если считать коммунистом каждого, у кого нет денег… Но тут старшина оборвал неуставные размышления и полностью углубился в прослушивание торжественной речи командира, которая, впрочем, в этот раз была удивительно короткой. Раимов лишь еще раз поблагодарил бойцов за блестящую работу и дал сутки отдыха. Ну а они, как уже упоминалось выше, плавно перетекли во вторые.

Если первый день отдыха «икс-ассенизаторами» был воспринят как вполне заслуженная и обязательная награда за ратные труды, то на следующее утро, когда Раимов не только не погнал подчиненных в тренажерный зал на утреннюю зарядку, но и не заставил завтракать в установленное время, бойцы насторожились. Пацук подозрительно, в присущей ему ехидной манере, поинтересовался по внутренней связи, все ли у командира в порядке. И получив ответ: «Конечно, сынок, не беспокойся», впал в такой глубокий пятиминутный ступор, что даже не огрызнулся на Зибциха, сделавшего есаулу замечание из-за мусора на тумбочке.

Следующими жертвами шокового состояния стали сразу двое. Сначала ефрейтор потерял дар речи после того как, поинтересовавшись у Шныгина, чего это он валяется в кровати, когда все уже ушли на завтрак, услышал от подполковника фразу: «Да пусть отдыхает. Захочет есть, так найдет столовую». А затем шок испытал и сам старшина, сообразивший, что именно сказал Раимов.

В общем, ситуация складывалась крайне необычно. «Икс-ассенизаторы» хоть и представляли на базе совершенно отличные друг от друга вооруженные силы разных стран, но одна общая черта была у всех: еще никогда с самого начала своей службы ни один из них не оставался на двое суток предоставленным самому себе. А поэтому к обеду второго дня бойцы потихоньку начали сходить с ума.

Первой ласточкой в череде безумств стал Кедман. Сразу после завтрака капрал отправился в небольшой спортзал, расположенный прямо в секторе, отведенном для комнат личного состава, и, не найдя напарника, стал сам с собой играть в баскетбол. Ну а когда просто так кидать мячики в корзину ему надоело, американец завязал себе глаза и принялся играть в баскетбол вслепую. При этом пострадала корзина, пара тренажеров, штанга и случайно заглянувшая в спортзал Сара, которой окрашенный во все цвета радуги Кедман попал мячом точно в лоб. Сам капрал после этого схлопотал хорошо поставленный удар прямой правой, но, согласитесь, вполне заслуженно. Потому как с закрытыми глазами в баскетбол играют только идиоты.

Следующими жертвами охватившего базу безумия стали Зибцих и есаул. Сыграв в бильярд партий двести, оба бойца настолько ошалели от скуки, что решили сделать оригинальные ставки. Пацук на выигрыш поставил свой оселедец, который обещал в случае поражения сбрить, а чистоплотный ефрейтор поклялся, что если проиграет, никогда ни одной пылинки больше не вытрет и даже, более того, сам обсыплет мусором всю территорию базы. К счастью, оба вовремя одумались, но опять же ученые получили интересный случай психических расстройств среди военнослужащих-контрактников.

Старшина в стороне от друзей тоже не остался. Целый день он валялся в кровати, ленясь даже повернуться с боку на бок, но в итоге понял, что и любимое удовольствие может превратиться в пытку. К обеду Шныгин неожиданно осознал, что бездельничать он больше не может. И, вскочив с кровати, Сергей решил сделать что-нибудь общественно полезное. Он долго перебирал в уме, стараясь из нелюбимых занятий выбрать самое отвратительное, и остановился на том, что стал разбирать вещи в своей тумбочке, в результате чего тяжелую душевную травму получил Зибцих. Несчастный ефрейтор, случайно войдя в кубрик и заметив, чем именно занимается старшина, от неожиданности едва не заработал инфаркт миокарда и навеки потерял веру в нерушимость людских привычек.

Единственным членом команды, если это слово применимо к девушке, не поддавшимся общему сумасшествию от ничегонеделанья, была Сара Штольц. Хотя, может быть, все дело просто в терминологии. В частности, некоторые предполагают, что ежедневный просмотр многочисленных «мыльных опер» для женщины не безумие, а естественная потребность психики.

С утра и до обеда Сара именно эту потребность и удовлетворяла, за исключением того момента, когда, услышав за стеной грохот, пошла в спортзал посмотреть, кто ей мешает наслаждаться. Затем девица получила баскетбольным мячом от временно слепого Кедмана в лоб, хорошенько врезала ему сама и отправилась в библиотеку, где подозрительно долго для военнослужащего — целых полчаса — читала какие-то книги.

В общем, коллектив разлагался на глазах, и это разрушение воинских устоев продолжалось более четырех часов. Правда, никто из бойцов не осознал, что они сумасшедшие, но их ненормальное состояние посторонним просто бросалось в глаза. Вот так вот, разбегалось и бросалось! Когтями вперед. Правда, к счастью для бойцов, посторонних на базе до обеда не было, а потом наконец-то по внутренней связи загромыхал голос подполковника:

— Внимание агентам! После обеда, ровно в тринадцать тридцать, все должны собраться в актовом зале. Каждый, кто опоздает хотя бы на минуту, получит дисциплинарное взыскание!

— Ну, наконец-то, — услышав строгий голос Раимова, обрадовался Пацук. — А то я уже пугаться начал. Знаете, воно ж как у личного состава бывает, когда командир надолго потеряется?..

— Знаем! — отрезал Шныгин, не дав украинцу договорить. — Сало, ты когда-нибудь можешь помолчать?

— Совсем москаль охренел! — оторопел от такого поворота событий Пацук, глядя в спину удаляющемуся в сторону столовой Шныгину. — Полдня я с ним не виделся, а он того даже не заметил!..

Прием пищи в воинской столовой, пусть и выглядевшей, как ресторан, все равно должен был проходить по строго заведенному порядку, навек закрепленному в уставе. Однако обед «икс-ассенизаторов» показал, что и в этих строгих правилах бывают исключения. На подземной базе ни поваров, ни раздатчиков пищи не существовало. По крайней мере, бойцы их никогда не видели. А пищу заказывали, нажимая кнопки возле пунктов меню, висевшего рядом с автоматической раздачей. Потом из окошка по транспортеру выезжал разделенный на несколько отсеков поднос-тарелка, в которой и находилось то, что было спецназовцами заказано.

Обычно прием пищи проходил организованно, под бдительным оком Раимова. Но сегодня ни за завтраком, ни за обедом присутствие командира не ощущалось. И лишь за пять минут до начала назначенного подполковником собрания «икс-ассенизаторы» наконец услышали его голос.

— Вы что до сих пор жрете, мать вашу в рабочую столовую дегустатором?! — заорал по внутренней связи Раимов, едва не заставив этим воплем половину группы подавиться. — Я вам говорил, во сколько начало собрания? Второй раз повторять не буду. Можете жрать дальше, но меру наказания за опоздание вы знаете!

Раимов отключил связь, а бойцы вспомнили, что они все-таки на службе находятся, а не шабашат в каком-нибудь славном городе Задрыгинске, накручивая хвосты быкам. Первым из-за стола выскочил исполнительный Зибцих. Его почин поддержал не менее послушный приказам, но чуть более неуклюжий Кедман. Затем из столовой умчалась Сара, оставив за спиной Пацука со старшиной. Те пару секунд смотрели друг на друга, словно выжидая, кто первым испугается воплей Конника и спешно закончит обед, а затем не выдержали и вскочили из-за стола вместе. Шныгин торопливо засунул поднос в окно приемки посуды и помчался в актовый зал, а Пацук посмотрел на часы и, хмыкнув, неторопливо пошел следом. Знал бы он, чем все это закончится, из столовой, наверное, вообще бы не выходил!

Микола рассчитывал на легкую прогулку с веселым финалом. Ведь подполковник строго-настрого предупредил, что накажет любого, кто опоздает на минуту, однако о тридцати или сорока секундах речь не шла. И есаул представил, как начнет орать Раимов, увидев украинца, входящего в актовый зал позже назначенного времени, и как он сам укажет командиру, что опоздал всего на несколько десятков секунд. Свою дотошность и пунктуальность во всем подполковник уже не раз доказывал. Поэтому есаул совершенно справедливо считал, что крыть такие доводы командиру будет нечем.

В общем, Пацук рассчитывал отлично пошутить над подполковником, оставшись при этом без какого-либо наказания. Времени, чтобы устроить такую потеху, у Миколы было вполне достаточно. Он посчитал, что несколько раньше времени убежавшие вперед сослуживцы только подогреют гнев командира, и, усмехаясь, пошел по коридору. Вот только до актового зала Микола так и не дошел.

Когда до дверей местечковой ассамблеи оставалось не более десяти метров, в коридоре прямо перед Пацуком прогремел взрыв. Точнее, греметь ничего не гремело. Просто была яркая вспышка, ударная волна и клубы дыма, быстро всасываемые вентиляционной системой базы. В общем, тот же хрен, но в профиль. То есть взрыв, конечно, но беззвучный. Правда, есаулу от этого легче не стало. Взрывной волной его отбросило назад и прилично приложило о стену так, что в глазах звездочки заплясали, а в ушах воробьи зачирикали.

Пару секунд Пацук упоенно смотрел на суету разноцветных звездочек и слушал воробышков, а затем вспомнил, что он на секретной базе, на которую, если судить по взрыву, было только что совершено злодейское нападение. Смотреть мультики времени не было, и Микола потряс головой, прогоняя звездочки и затыкая пасти воробьям. Но когда с этим сложным делом было покончено, Пацуку легче не стало.

Прямо перед ним стоял черт. Самый настоящий — с рогами, копытами, хвостом и в шерсти. В общем, что тут описывать? Черт он и есть черт. Но этот, персональный пацуковский, был изумительного защитного цвета, и не какой-нибудь там коротышка, а великан двухметрового роста. Потирая зелено-пятнистый бок, черт задумчиво взирал на открывшего рот есаула и сходить с места явно не собирался. Зато собирался Микола. Но не с места, а с ума.

— Мама моя, ридна Украина! — пробормотал Пацук. — Оказывается, воно ж и так бывает! Зеленые черти не только с перепою, но и с недопою появляются. Только этот какой-то некондиционный. Великоват для глюка.

— Достойно похвалы, — констатировал нечистый, осматриваясь по сторонам и не обратив на реплику Миколы никакого внимания. — Следует констатировать, что в этот раз точка прибытия идеально соответствует расчетной. Нужно отметить это как беспрецедентный факт и доложить по инстанции.

— Нет, если бы это была галлюцинация, то какого черта она меня так о стену шарахнула? — в свою очередь тоже не обратив внимания на реплику вновь прибывшего персонажа, продолжал беседовать сам с собой есаул. — Похоже, я дурак. Никакой это не дьявол, а самый настоящий пришелец. Будем поднимать тревогу. Но без шума!

Как именно Микола собирался пронимать бесшумную тревогу, история так никогда и не узнала. Но что-то делать есаул, видимо, собирался. Не вставая с пола, Пацук осторожно пополз вдоль стены, в сторону дверей актового зала. Однако не успел он продвинуться и на полметра, как рогатый визитер перешел от простого созерцания к действию. Издав какой-то странный не то вой, не то визг, отдаленно напоминающий работу электромотора, черт повертел головой из стороны в сторону.

— Идентификация местности. Местность идентифицирована. — Пацук наконец прислушался к тому, что говорит незваный гость, и Миколе голос черта показался странно знакомым. А может, не голос? Манера разговора?

— Поиск заданного объекта, — немигающий взгляд нечистого уперся в есаула. — Объект найден. Соответствующая случаю пословица: «На ловца и зверь бежит». Варианты установления контакта с объектом: «Здравствуйте», «Здравствуйте. Вы Микола Григорьевич Пацук?» и «Ну че, допрыгался, козел безрогий?». Интерпретировать! — Черт изобразил на морде улыбку. — Микола Григорьевич?! Какая приятная встреча. Вот уж не ожидал, что вас здесь увижу… Хотя, почему, впрочем, не ожидал? Я ведь и пришел по вашу душу. Кое-что по поводу Сары Штольц нужно уладить.

— Ты кто? — тупо поинтересовался Пацук. Видимо, после удара о стену Микола временно лишился предрасположенности к логическому мышлению вместе с памятью и чахлыми остатками разума.

— Вопрос понят, — механическим голосом констатировал бес.

— Варианты ответа: «На себя посмотри!», «А сам ты отколь будешь?» и «Че, не узнал, братан?». Интерпретировать! — и вытянулся по стойке «смирно», пристроив когтистую лапу к рогам, видимо, заменявшим у их племени фуражку. — Агент Черментатор и без вашего приказания прибыл. И ни хрена вы мне ничего не прикажете!

— Не понял, — Микола, кажется, начал приходить в себя. По крайней мере, с пола поднялся. — Те чего тут мне пургу гонишь? Украинского спецназовца в заблуждение ввести хочешь? Я что, по-твоему, черта от Черментатора отличить не могу?!

— Ах, вы, Микола Григорьевич, об этом? — рогатый визитер бережно провел вдоль тела руками, не касаясь шерсти. — Видите ли, на одном из заданий меня здорово покалечили. Да что там говорить, один логический процессор с фактурной памятью только и остался! У вас еще фильм про это сняли. Правда, название какое-то дурацкое придумали. Но это все тот придурок из шестого отдела, Черментатор-2000 виноват. Это он сценаристу о моих подвигах проболтался, ну и приврал немного. Он двойным агентом работает. Ему функция лжи специально в логическую схему была встроена…

— Отставить р-разговорчики! — рявкнул есаул в лучших традициях Раимова. — Я тебя не о том спрашиваю.

— Реплика идентифицирована, — констатировал Черментатор, переходя с доверительно-вкрадчивой манеры разговора на сугубо официальную. — Варианты ответа: «Извините, больше такое не повторится», «Перезагрузка, ждите» и «Пытайте меня, ничего больше не скажу!». Интерпретировать, — и вновь взял «под козырек». — В связи со специфичностью моей работы, связанной с путешествием в те времена, когда еще о путешествиях во времени никто не знал, решено было изменить мой облик. Рога работают как сенсорный комплекс, настроенный на прием миллисекундных колебаний, служащих средством связи с начальством, а также приемопередающим устройством транспортного аппарата. Хвост одновременно является средством подзарядки энергобатарей от местных электросетей и довольно эффективным оружием. Из него получается хорошее боло, лассо и плетка для садомазохистов. А еще им удобно затылок чесать, когда руки заняты. Копыта — это сопла небольших реактивных двигателей, способных поднять меня на высоту до двадцати пяти метров. Примерно на крышу девятиэтажки. Когти приспособлены для…

— Хватит! — не выдержав обилия технических подробностей, рявкнул Пацук. — Ты чего, скотина рогастая, опять сюда приперся?

— И за что меня люди не любят? — удивился бес Черментатор. — Микола Григорьевич, стоит напомнить, что прошлый раз, на Луне, именно я спас жизнь всей вашей группе…

— Это еще бабушка надвое сказала! — отрезал есаул. — Последний раз спрашиваю: что ты тут делаешь?

— Вопрос понят, — констатировал киборг. — Варианты ответа: «Я сюда послан», «Хрен его знает» и «Может, мне вообще уйти?..»

— Вот и вали! — не дожидаясь окончания реплики, отрезал Пацук. — Шляются тут всякие, а я из-за них на собрание опаздываю, — и посмотрел на часы. — Мать твою! Уже час тридцать три. Да пропади ты пропадом, Черментатор хренов!..

И не обращая больше внимания на застывшего посреди коридора киборга, украинец помчался в актовый зал. Черментатор что-то спросил, но Миколе его реплики были, что корове — гарный шмат сала. Желание шутить у Пацука уже пропало. Однако получать наказание из-за каких-то киборгов, свалившихся, как вилы с сеновала, есаул не собирался. О чем и поставил в известность Раимова, как только переступил порог актового зала.

— Товарищ подполковник, я не виноват! — заявил Микола, не дав командиру даже открыть рот. — Там этот черт зеленый меня задержал.

Вид потрепанного ударной волной есаула, влетевшего на собрание с вытаращенными глазами, уже сам по себе заставил весь персонал базы удивиться. Ну а фраза насчет «черта зеленого» и вовсе добила коллектив. Ладно еще «икс-ассенизаторы». Они хоть и удивились, но лишь для вида. На самом деле все четверо сослуживцев есаула ждали, что за новую хохму он придумал, и азартный Кедман тут же предложил Шныгину поспорить, сколько именно нарядов Пацук схлопочет в этот раз.

А вот остальные члены собрания отреагировали на вопли украинца не так оптимистично. Доктор Гобе хитро прищурился, пытаясь навскидку определить, какой именно диагноз стоит поставить Миколе и позволит ли Раимов лечить есаула на базе или прикажет отправить в специализированную психиатрическую больницу. Застенчивый Харакири, как всегда, сидевший с краю, почти у дверей, испуганно отодвинулся в сторону и сжал в кармане верного Тубика, словно рассчитывая защититься электронным монстром от вполне материального сумасшедшего. Зубов, правда, появление есаула совсем не заметил, сосредоточенно делая какие-то вычисления ручкой прямо на шевроне оторопевшего подполковника. Пару секунд Раимов тупо взирал на Пацука, затем отпихнул в сторону профессора и встал из-за стола.

— Что пил, скотина? — рявкнул он. — Отвечать немедленно, агент Пацук!

— Да вы что, белены объелись? — оторопел Микола. — Ничего я не пил. Рад бы, да взять негде. Говорю же вам, меня Черментатор задержал…

Сара Штольц тихонечко захихикала и почти до запястья засунула кулак в рот, стараясь заглушить смех. Зибцих удивленно уставился на нее, пытаясь понять, насколько широко может открываться рот у девицы, ну а остальные с Пацука глаз не сводили. Раимов, видимо, чтобы лучше рассмотреть подчиненного, сделал два шага вперед.

— Так, значит, сначала зеленые черти, теперь Черментаторы? И говорит, что не пил, — задумчиво произнес командир базы, а затем истошно заорал: — Пацук, ты мне голову перестань морочить, мать твою на выдачу справок по пенсиям! Или ты сейчас прекратишь нести чушь, или я тебя на неделю помещу в изолятор.

— Да я вам серьезно говорю, что в коридоре Черментатор. Только он сейчас не совсем такой, каким был раньше, — горячо попытался объяснить правду есаул, а затем махнул рукой. — Да что я все говорю да говорю?! Выйдите да сами посмотрите.

Устав доказывать командиру очевидное, Пацук широко распахнул дверь актового зала и сделал жест рукой, предлагая всем выглянуть в коридор. «Икс-ассенизаторы», не получившие от начальства приказа встать, остались на месте. Ученые, кстати, тоже. А вот подполковник, не сводя с есаула грозного взора, прошел к двери и выглянул в коридор. Несколько секунд он смотрел по сторонам, а затем с тяжелым вздохом вошел обратно.

— Ну?! — ехидно поинтересовался Пацук.

— Ты прав, — кивнул головой Раимов, а затем снова заорал: — Пять нарядов вне очереди, агент Пацук. И если в следующий раз после своего опоздания не придумаешь чего-либо поумней, отправишься в изолятор на трое суток. На хлеб и воду!..

— Да вы что, с ума сошли? — возмутился Микола. — Там же…

Еще не договорив фразу, есаул выскочил в коридор и застыл. Все видимое пространство подземного бункера выглядело девственно-чистым, белым и пушистым, без каких-либо признаков присутствия зеленых чертей оптом или одного Черментатора в розницу. Отказываясь верить увиденному, Микола потер глаза и вновь посмотрел по сторонам. Еще несколько секунд назад Черментатор стоял в десятке метров от входа в актовый зал и был вполне осязаем, а теперь попросту бесследно исчез. Хотя какие вообще могут быть следы на бетоне?..

— Он не мог далеко уйти! — рявкнул есаул, врываясь обратно в актовый зал. — Я только минуту назад с ним разговаривал. Это Черментатор был, чтоб мне ни шмата сала в жизни ни съесть!.. Черментатор. Только защитного цвета и выглядит, как черт! Я…

— Все, Пацук, ты меня достал, — устало вздохнул Раимов. — Если не хочешь прямо сейчас в изоляторе оказаться, сядь на место и заткнись. А чтоб больше не бредил, после собрания пойдешь на прием к доктору Гобе. — Француз удовлетворенно потер руки. — Все ясно, агент Пацук?

— Да я ж вам говорю… — с жаром начал было возмущаться Пацук и вдруг понял, что доказывать что-либо бесполезно. — Так точно, товарищ подполковник. Только вы мое слово еще помянете! Воно ж как бывает? Не верили татары честному слову киевлянина, а потом бац, и на Куликово поле приехали.

— Во-первых, ты не киевлянин, во-вторых, киевлян на Куликовом поле и не было, а в-третьих, еще два наряда вне очереди, — ухмыльнулся Раимов. — Все ясно, агент Пацук? Еще вопросы будут?

— Никак нет, — обреченно буркнул Микола и поплелся на свое место, рядом с Сарой Штольц.

— Зря ты так, — прошептала девица, подождав, пока есаул опустится в кресло. — Нужно было что-нибудь поумнее придумать. Но все равно спасибо! Очень забавно получилось.

— А вот я только и старался, что безмозглую еврейку рассмешить! — не в силах сдержаться, рявкнул Пацук. Шедший к столу президиума Раимов обернулся и удивленно вскинул брови. Микола скрипнул зубами.

— Есть два наряда вне очереди! — завопил он, вскакивая с кресла.

— Один, — хмыкнул подполковник. — За сообразительность.

— Вот уж не думал, что за сообразительность в москальской армии еще и наряды дают. Лафа! — буркнул есаул, усаживаясь обратно. Раимов, решивший проявить тактичность, сделал вид, что этой реплики не слышал.

— Итак, господа-товарищи и прочие граждане, — проговорил он, поднявшись на сцену, — сердечно благодарю Пацука, позволившего нам наконец открыть собрание. Сегодня, вопреки традиции, обойдемся без вступительного слова. Сразу перейдем к докладу, который подготовил для нас профессор Зубов. — И повернулся к ученому. — Профессор?

Зубов, не обращая никакого внимания на обращение командира базы, что-то сосредоточенно искал около стола. Пошарив руками по столешнице, профессор взглядом поискал неизвестный предмет на поверхности сцены. Затем, видимо, не удовлетворившись увиденным, сполз со стула и начал искать таинственное нечто под столом. Не найдя и там потерянной вещи, Зубов от поисковых работ не отказался. С завидным упорством он обследовал участок сцены перед столом и явно вознамерился сползти в зал, но Раимов поймал его за хлястик белого халата и легко поднял на ноги. Не удержавший равновесия ученый ткнулся ему носом в плечо.

— Профессор, вы… — начал было говорить подполковник, но закончить фразу не успел.

— Эврика! — заорал Зубов, тыча пальцем в шеврон Раимова. — Вот же он, а я думал, куда он подевался?.. Товарищ подполковник, вы зачем план моего доклада себе на плечо пришили?

— Что? — оторопел Раимов и, бережно отодвинув профессора в сторону, уставился на исписанный странными загогулинами, только отдаленно напоминавшими буквы русского алфавита, шеврон. — Что за черт?!

— Не черт, а Черментатор, — ехидно пояснил со своего места Пацук.

— Не Черментатор, молодой человек, а план моего доклада, — отрезал Зубов.

— Может быть, просто галлюцинация? Временное помутнение рассудка из-за перенапряженного графика последних дней? — вмешался в дискуссию доктор Гобе. — В некотором роде, вербальная шизофрения…

— Мо-о-олчать! — заорал Раимов так, что ударной волной его крика едва не оторвало камеру наблюдения со стены. В зале наступила тишина.

— Вот так-то лучше, — все еще сердито буркнул подполковник. — Профессор, я спрашиваю, зачем вы шеврон мне исписали?

— Так разве это шеврон? Это такой же шеврон, как… — продолжил было спорить Зубов и вдруг замолчал. — Действительно, шеврон. А что на нем… Ах, ну да! Вспомнил. Извините. Это рассеянность. Некоторые говорят — признак гениальности. Вот я помню, как Эйнштейн…

— Вы лично при этом присутствовали? — не дав рассказать сказку про Эйнштейна, перебил профессора Раимов. Зубов поперхнулся.

— Э-э, нет, конечно, — растерянно пробормотал ученый.

— Тогда давайте перейдем к тому, в чем вы лично участие принимали. А именно к теме вашего сегодняшнего доклада, — посоветовал командир базы. — Прошу вас, профессор, начинайте. Я даже свой шеврон вам почитать дам. Только не пытайтесь его оторвать! Так смотрите.

Зубов, уже хищно протянувший руки к командирскому шеврону, резко спрятал их за спину, словно вороватый ребенок от трехлитровой банки бабушкиного варенья. Впрочем, оставались там они недолго. Руки Зубова находиться даже в относительном спокойствии явно не могли. Они как бы жили отдельно от остального тела, по своим законам, подчиняясь воле хозяина в исключительно редких случаях.

Вот и сейчас, стоило профессору открыть рот, перестав уделять сто процентов своего внимания контролю хватательных конечностей, как те, почувствовав свободу, принялись вытворять всяческие безобразия. Правая мгновенно заползла в и без того всклокоченную шевелюру Зубова, а левая принялась рисовать странные фигуры перед лицом профессора. Пару раз она попыталась показать слушателям кукиш и средний палец, но Зубов, вовремя ухватывая взглядом движения руки, успевал пресекать эти попытки… Впрочем, хрен с ними, с этими руками… То есть перейдем к самому докладу.

Получился он у Зубова, как всегда, крайне интересным и познавательным, вот только никто из присутствующих в зале ни интереса, ни желания что-либо познать из слов профессора не проявил. Ученые и без того знали, о чем именно будет говорить бойцам Зубов, а бойцы из всей научной терминологии, свалившейся им на голову, поняли только фразу «тот самый прибор, который уважаемый господин Харакири вставил в поисковое оборудование».

К сожалению, большая часть информации, содержащейся в докладе профессора, до сих пор является засекреченной, поэтому детали речи Зубова публикуются здесь впервые и с разрешения ФСБ… Не публикуются? Планы изменились?.. Ну и ладно! Не больно-то и хотелось. Значит, оставим лишь общий смысл…

Самовольство Харакири, конечно, могло бы привести и к катастрофе для всей группы «икс-ассенизаторов». А все из-за того, что японец даже предположить не мог, какие именно последствия могли повлечь за собой его неуклюжие эксперименты. К счастью, ничего страшного не случилось, а вот сделать большое открытие демарш Харакири помог.

После того, как махинации японского гения были раскрыты (им самим, кстати, и без принуждения со стороны. Учтите это, господа присяжные), тройка ученых бросилась искать способы спасения «икс-ассенизаторов» из-под инопланетного колпака. И на мысль о том, как именно это можно сделать, Зубова натолкнул рассказ Сергея о странном поведении стрелки-указателя «призпола».

Учитывая то, что для создания аппарата, способного совершать перемещения во времени, Харакири использовал контур двигателя космического корабля пришельцев, отвечающий за работу с энергетическими полями, профессор понял, что «призпол» из строя не выходил. Это новое изобретение Харакири вместо того, чтобы перемещать бойцов во времени, повлияло на энергетические линии силового поля вокруг Вашингтона. Именно поэтому стрелка-указатель и начинала метаться, совершенно взбесившись от того, что эти линии стали вытворять. И вопрос спасения «икс-ассенизаторов» из энергетического плена заключался только в том, чтобы сделать эти изменения силовых линий управляемыми.

Зубов сгоряча пообещал подполковнику, что управится с решением этой задачи за час. Однако первые же эксперименты с захваченными ранее энергогенераторами и вновь изобретенным прибором положительных результатов не дали. То есть предположения профессора подтвердились, но сделать управляемым работу устройства Харакири никак не удавалось. И в этом месте Зубов со вздохом признался, что если бы не наблюдения Гобе, все его усилия, вкупе с работой Харакири, были бы тщетны.

Доктор Гобе, к удивлению бойцов, умел не только сводить с ума ни в чем не повинных людей, находящихся рядом с французским маньяком от психологии. Он оказался действительно талантливым ученым и заметил то, на что до этого внимания никто не обратил. А именно, что живая броня зеленых боевиков-мурлантов и кристаллидов, похожих на двуногих прямоходящих крабов, способна поглощать кинетические и энергетические удары ничуть не хуже инопластика.

Открытие это доктор, правда, сделал совершенно случайно, когда нечаянно столкнул в наполненную водой ванну фен. К счастью для науки, в этой ванне, в порядке эксперимента по психологической адаптации к новым условиям непривычной цивилизации, плескался кристаллид. Подопытный экземпляр сравнивал помывку в обычной, маломерной российской ванне с действием инопланетного биодуша, а потом должен был поделиться своими впечатлениями с любознательным Гобе. А фен, это стоит подчеркнуть, в ванну с кристаллидом упал случайно. И таким образом выяснилось, что цельнобронированному кристаллиду удар током абсолютно по фигу.

Гобе, проводивший все подобные эксперименты в энергоскафандре, жутко удивился и попробовал на инопланетянине массу других случайностей, обвешав его предварительно целыми гирляндами всевозможных датчиков. Вот тут француз и выяснил, что организм пришельцев способен перераспределять энергию внешних воздействий. К несчастью, как именно организм борется с ударами судьбы, электричества и утюга, французу понять не удалось. Но зато он до того замучил горемычного кристаллида, что тот рассказал доктору о способах изменений биоритмов собственного организма и о методах механического управления энергией. Последнее Гобе и передал Зубову, после чего правильно настроить изобретенный Харакири прибор было, как два пальца… В общем, проще простого!

Профессор с японцем тут же извлекли из экспериментального устройства считавшийся ненужным контур работы со структурами времени и за это поплатились. Оказалось, что теперь на энергополя прибор воздействия не оказывает. Вот тут и была открыта взаимосвязь времени и энергии, которую использовали пришельцы для гиперпространственных перемещений. Теперь ученым оставалось только понять, как с ними взаимодействует контур механического движения в пространстве, и люди смогут летать от одной звезды к другой всего за несколько дней. В крайнем случае, за пару недель! И если бы при определенном стечении обстоятельств перемещение группы бойцов на автомобиле под энергокуполом с прибором Харакири в руках вступило в резонанс с обоими задействованными в устройстве контурами, то вместо центра Вашингтона группа Шныгина могла оказаться где-нибудь в окрестностях Альфы Центавра или еще подальше!

Вполне естественно, что Харакири с Зубовым хотели немедленно заняться решением этой загадки, но доктор Гобе тактично напомнил ученым, что сначала нужно вытащить бойцов из ловушки, а уж затем заняться глобальными проблемами. Японский компьютерщик, чувствовавший собственную вину перед спецназовцами, оставив Зубова за расчетами, помчался в штаб и лично руководил тем, как Зибцих перенастраивал «призпол» для спасения товарищей из-под энергокупола. Ну а затем вернулся и принял самое живое участие в решении проблемы гиперпространства.

Правда, сразу заняться этой интересной задачей ученым не удалось, поскольку Раимов потребовал от них нахождения способа обезвреживания лазерных ловушек. Но с этим «икс-ассенизаторы» справились самостоятельно. И единственным, на что отвлекся Харакири, было изготовление мини-коридора из железа и инопластика. Потому заниматься гиперпространством японцу уже никто не мешал.

— Так вот! — горячо подвел итог своего пламенного доклада Зубов. — Работа была трудной, но за двое суток мы смогли справиться с поставленной перед собой задачей. Теперь мы, как и инопланетяне, можем использовать гиперпространство для перемещений между звездами. Думаю, Нобелевская премия мне обеспечена, — профессор запнулся и посмотрел на смутившегося японца. — Естественно, с Харакири я ею поделюсь. Даже укажу в отчете, что его опыты мне здорово помогли, — Зубов вздохнул. — К сожалению, наше, несомненно, величайшее открытие, принесло за собой один довольно прискорбный факт. Мы поняли, что путешествия во времени невозможны!..

— Это вы Черментатору скажите! — не выдержав такой наглой лжи, завопил со своего места Пацук. — Вот уж он над вами посмеется. Если, конечно, этому придурку схему, отвечающую за чувство юмора, в фигуру вставили.

— Молодой человек, я не сказал, что путешествия во времени принципиально невозможны, — укоризненно проговорил со своего места Зубов. — Очень даже может быть, что когда-нибудь люди найдут способ решения этой проблемы.

Однако сейчас и мы, и, я не сомневаюсь в этом, пришельцы не можем найти возможность выделения времени в чистый, не зависящий от других величин фактор. Если вы мне не верите, я приведу точные расчеты. Смотрите! Для любого перемещения необходима скорость, которая как фактор…

— Не надо, профессор, мы вам верим! — вместо есаула торопливо ответил Раимов. — Спасибо за доклад. А сейчас…

— Разрешите вопрос, сэр! — неожиданно для всех, нарушив субординацию, завопил со своего места Кедман. Хорошо, что хоть встал предварительно!

Раимов настолько опешил, что вместо вынесения дисциплинарного взыскания американцу коротко кивнул головой. Капрал начал набирать в грудь воздух, чтобы задать вопрос в бравой, истинно американской манере, но сделать этого не успел. Зубов вдруг решил похлопать в ладоши, и Кедман просто подавился тем, чем обычно совершенно спокойно дышал.

— Браво! — восхитился профессор и посмотрел на Раимова.

— Товарищ подполковник, где вы отыскали такого любознательного сту… солдата то есть, я хотел сказать. Вот уже пятый раз, если мне память не изменяет, во время моего доклада у этого молодого человека возникают вопросы, которые он хочет разрешить! Слушайте, товарищ Раимов, отдайте мне этого солдата в ученики. Я чувствую, что в нем есть что-то гениальное!

Кедман, совершенно не ожидавший такой реакции на уставную фразу, поначалу даже не понял, что речь идет о нем. Несколько секунд он тупо таращился прямо в рот Зубова — пломбы, что ли, пытался пересчитать? — а затем неожиданно начал краснеть. Правда, из-за цвета кожи капрала этот процесс происходил не совсем привычно российскому глазу, но сути дела это не меняло. Тот, кто видел, как краснеют негры, поймет, о чем тут идет речь. Остальные могут попытаться заставить покраснеть первого же чернокожего, которого встретят на пути.

В общем, изменение оттенков коричневого цвета, произошедшее у американца, на общий ход истории никак не повлияло. Большинство собравшихся в актовом зале этого даже не заметили. Зато смущение американца не ускользнуло от пристальных глаз Пацука. Есаул фыркнул.

— Конечно, гениальное в Кедмане есть, — во всеуслышание заявил он. — Воно ж у афроевреев всегда есть. Они гениально могут прикидываться неграми!..

— Мо-олчать, Пацук! Два наряда вне очереди! — рявкнул Раимов, всем своим видом показывая, как относится к любым межрасовым конфликтам, а затем повернулся к профессору. — ТоварищЗубов, вы сможете делать с этим бойцом все, что хотите, после его демобилизации. А пока он мне и самому очень нужен, — неизвестно, какого цвета стал бы капрал после второй похвалы подряд, но подполковник не дал ему времени на изменение окраски. — Так о чем ты спрашивал, агент Кедман?

— Я только хотел узнать, как открытие возможности гиперпространственного перемещения может помочь нам в борьбе с инопланетными захватчиками, — отчеканил капрал. — Насколько я помню, чтобы перемещаться в гиперпространстве, нужно иметь особое координационное устройство в точке выхода. Такое, как база инопланетян на обратной стороне Луны.

— Ты гляди, что похвала с людьми делает. Даже Кедманы всякие соловьями петь начинают! — ехидно проворчал Микола.

При этом есаул, забыв о том, с кем находится в антагонизме, толкнул Сару Штольц локтем в бок. Потом вспомнил и сплюнул, проворчав что-то неразборчивое, но очень похожее на фразу «кругом одни евреи». Девушка сделал вид, что не обиделась. Раимов, явно устав давать наказания Пацуку, поддержал ее почин, показав, что ничего не слышал. А вот Зубов и на самом деле реплику Миколы не разобрал. Поэтому и внимания на нее решил не обращать.

— Вы абсолютно правы, молодой человек, — улыбнулся американцу профессор. — Мы еще не знаем, каким именно способом инопланетяне создают подобные координационные точки выхода, но, надеюсь, в ближайшем будущем эту проблему решим, — и попытался объяснить это утверждение заинтересованным слушателям. — Дело в том, что…

— А вот теперь моя очередь! — перебил его Раимов, поднимаясь с кресла. — Бойцы, вчера вечером ученые-астрономы обнаружили, что на орбите Марса появился космический флот инопланетян! Извините, что не сказал этого раньше, но мне было не до того, чтобы устраивать общие собрания. У меня, видите ли, тоже начальство есть…

Раимов, наверное, хотел добавить к своей краткой речи еще несколько фраз для придания ей выразительности. Однако выполнить задуманное он не успел. Услышав первую часть фразы, «икс-ассенизаторы» застыли, а затем актовый зал огласил звонкий крик есаула.

— Мама моя, ридна Украина! — оповестил всех Пацук. — У них целый космический флот, а нас только пятеро!..

И спорить с этим утверждением никто не стал. «Икс-ассенизаторов» было действительно пятеро против целого космического флота…

Глава 3

То, что потом назовут колыбелью человечества. Первый год новой, гиперпространственной эры. Правда, об этом еще никто не знает. По официальным данным — приморский курорт в районе Тихого океана. На самом деле — Токио. Точное время неизвестно никому, за исключением будильника. Но он молчит…

Российский Президент стоял у окна самых шикарных апартаментов, поскольку иных ему выделить просто не могли, на двести сорок втором и последнем этаже мегагостиницы «Упадика Нататами». Конечно, пейзаж за окном еще только отдаленно напоминал тот мегаполис, во времена юности Черментатора выросший на месте шести городов — самого Токио, Иокогамы, Кавасаки, Кавагути, Итикавы и Тибы — но Президент будущего не знал, поэтому и не ужасался. Просто стоял и думал: «А хорошо было бы объединить Токио, Иокогаму, Кавасаки, Кавагути, Итикаву и Тибу. Тогда бы до любого выдающегося учителя дзюдо каждый президент мог бы легко добраться на подземке. И даже из города в город переезжать бы не пришлось». Только не подумайте, что это просто совпадение.

Некоторое время Президент был в полном одиночестве, ведь четырех телохранителей, застывших по углам комнаты, за людей, естественно, считать не принято, а затем в дверь тихонько поскреблись. Некоторое время глава Государства Российского раздумывал о том, что следует сделать — не открывать дверь, открыть дверь самому, заставить сделать это телохранителя или просто пристрелить проклятого любимого пса ненаглядной жены, — а затем понял, что скрестись в дверь может не только собака.

— Входите, Игорь Сергеевич, — разрешил Президент, и в апартаменты действительно заглянул удивленный Министр обороны.

— Как вы догадались, господин Президент, что это я? — восхищенно поинтересовался Игорь Сергеевич.

«А какой еще идиот, кроме тебя да собаки, в двери скребется?» — хотел ехидно спросить Президент, но сдержался. Во-первых, как все знают, он был человеком воспитанным, а во-вторых, был обязан держать марку. Поэтому в ответ на наивный вопрос Министра обороны Президент улыбнулся так, как мог улыбаться только он.

— Игорь Сергеевич, вы же знаете, что там, где я раньше работал, известно все, — подчеркивая знаки препинания, проговорил глава государства и без ложной скромности на секунду потупил очи. — Вот привычка так и осталась. И вообще, мы не мои достоинства тут обсуждаем. Докладывайте.

— Все готово, — коротко, но емко доложил Министр обороны.

— И все? — удивился Президент. — Музыку какую выбрали?

— Решили все-таки на гимне России остановиться, — ответил Игорь Сергеевич. — Очень символично получается.

— Хорошо, — кивнул головой глава государства. — Приветственную речь выучили?

— Нет, — Министр обороны расстроенно развел в стороны руками. — Оказывается, они, гады, по-русски ни хрена не понимают…

— А перевести нельзя было? — ехидно поинтересовался Президент. — Скажи еще, что не догадался!

— Почему же? Догадался, — пожал плечами Игорь Сергеевич. — Но приказа не было.

— Тьфу, ты! — фыркнул Президент. — Учишь, учишь вас, военных, как политику правительства в массы проводить, а вы все равно ничего не понимаете. Вот выгоню тебя сейчас с саммита и пресс-секретаря вместо тебя позову. Или Министра иностранных дел. Он мужик толковый. — Министр обороны жалобно шмыгнул носом. — Ладно. Я сегодня добрый. Наказаний не будет. Иди, можешь сказать, чтобы объявляли…

С одной стороны, то, что Президент обращался к своему верноподданному, далеко не последнему члену правительства на «ты», указывало на хорошее расположение духа. Но даже если Президент шутит, сравнение с каким-то несчастным пресс-секретарем, а тем более с самым обычным Министром иностранных дел, любого Министра обороны может обидеть. Вот Игорь Сергеевич и обиделся. Правда, зная, что обижаться на строгое начальство — только себе геморрой зарабатывать, Министр обороны расстроенного состояния своей психики никак не выказал. Напротив, Игорь Сергеевич деловито кивнул и вышел из кабинета. Президент выдержал надлежащую паузу и двинулся следом.

Едва переступив порог, глава Государства Российского тут же услышал первые аккорды гимна вверенного ему государства. Замерев на пару секунд в дверях и дав фото— и телекорреспондентам отснять исторические кадры, Президент сдержанно улыбнулся и окинул взглядом собравшихся. Каждому из присутствующих казалось, что Президент смотрит именно на него, но на самом деле главу Государства Российского интересовали только четверо. Причем в следующей последовательности: Джордж, фамилию которого никто запомнить не мог, но каждый знал, что он Президент СевероАмериканских Соединенных Штатов; Бернард Еханссон, глава Евросоюза, рожденный ползать… э-э, то есть в Швеции; Ариэль Шаарон, личность уже всем известная, и Мао Дзе, давно полюбившийся россиянам из-за емких, почти эпических высказываний об их стране. Джордж и Шаарон стояли с правой стороны ковровой дорожки, ведущей к круглому столу и двум микрофонам перед ним, глава Евросоюза и Великий Кормчий соответственно слева.

Российский Президент, удовлетворившись увиденным, сделал несколько шагов, сопровождающихся непрерывными вспышками фотоаппаратов, и остановился перед одним из микрофонов. Гимн России, видимо, для приличия поиграл еще несколько секунд, а затем замолк, и его место занял американский Президент. Этот играть не стал, молчать тоже, а сразу перешел к поздравлениям.

Джордж говорил минут пять, всячески расписывая ужасы резервации, устроенной инопланетянами в Вашингтоне, заверил всех, что в Америке даже индейцы живут лучше, а затем, поймав на себе укоризненный взгляд Президента российского, начал превозносить его заслуги перед всем миром в деле освобождения от инопланетного ига. Последняя часть речи была встречена бурными и продолжительными аплодисментами. При этом никто так и не смог понять, как три человека, не участвовавшие в данной хвалебной речи, могли с такой громкостью хлопать в ладоши.

А когда овации стихли, Джордж подарил коллеге по антиинопланетной коалиции и по совместительству спасителю всего человечества лучшую лошадь со своего фамильного ранчо в Оклахоме. Саму лошадь, правда, в гостиницу провести не позволили, но вот уздечку американский Президент принес, и в качестве доказательства, что она не липовая, а от живой лошади, предложил присутствующим данную уздечку понюхать. Ну а поскольку вышеуказанная часть сбруи была зажата в кулаке Джорджа, его предложение выглядело не совсем политкорректно. И это еще мягко сказано. Естественно, все вежливо отказались от сомнительной чести нюхать кулак американского Президента, но того такая реакция коллег не расстроила. Понюхав и уздечку, и кулак самостоятельно, Джордж наконец вернулся на свое место. Российский Президент поблагодарил его, и к микрофону подошел Еханссон.

— В то время, когда весь цивилизованный мир бился над проблемой энергокуполов, как что?.. Как шведская корова о финский лед! — сам себя спросил и сам себе ответил глава Евросоюза, а затем протянул обе руки в сторону российского Президента. — Этот, не побоюсь самого громкого слова, великий человек нашел решение проблемы. Конечно, каждый может сказать, что спасти человечество было его, что?.. Его долгом! Но вспомнив о его долгах Международному валютному фонду, мы должны будем признать, что Президент Российской Федерации совершил настоящий подвиг, спасая Европу и Америку, между прочим, от инопланетного ига.

— Ну что вы, господин Еханссон, не нужно таких громких слов, — от упоминания об МВФ главу Государства Российского перекосило. Но только внутри! Внешне он остался спокоен, улыбчив и невозмутим. — Мой личный вклад не так уж велик. Настоящий подвиг совершили бойцы элитного сверхсекретного подразделения, — Президент склонился к уху Еханссона, поскольку финал речи общественности не предназначался. — Вот им вы, дорогой Бернард, о долгах МВФ и скажете!

— Ха-ха-ха, — раскатисто рассмеялся глава Евросоюза, но по лицу Еханссона о том, что ему весело, догадаться было невозможно. — Отличная шутка, господин Президент. Придется мне признать, что в красноречии мне с вами, что?.. Не сравниться! Поэтому свою часть поздравления я заканчиваю, и прошу вас принять в подарок от всего Евросоюза Республику Польша. Тем более что поляки давно, с позапрошлого века, кажется, мечтают присоединиться к России.

Еханссон поклонился и покинул место у микрофона. Комната вновь заполнилась грохотом оваций, изредка переходящих в скрипение зубами. Последние звуки издавал не кто иной, как Джордж Авраамович Картер… Или Клинтон?.. А может, Трумэн?.. Хотя это неважно. Важным было лишь то, что американский Президент скрипел зубами от досады, поскольку понимал, что ни одна лошадь, естественно, не сравнится с Польшей. Джордж тут же пожалел, что не подарил России Аляску, но затем сообразил, что сенат скорее удавил бы его этой самой подарочной уздечкой прямо в зале заседаний, чем решился бы на такой шаг.

В общем, американскому Президенту оставалось только аплодировать, скрипеть зубами и слушать выступления еще двух человек. Ариэль Шаарон был велеречив, но подарков глобального масштаба не делал. Во-первых, потому что, кроме Палестины, израильтяне подарить России ничего не могли, а какой же дурак согласится взять себе Палестину?! А во-вторых, ничего дарить они и не собирались, поэтому ограничились орденом.

Правда, серебряным, с шестью микроскопическими бриллиантами.

— А мы во всем поддерживали и будем поддерживать Россию, мать вашу! — в свою очередь, блеснул знанием русского языка Великий Кормчий и отошел от микрофона.

— И все? — немного растерянно поинтересовался российский Президент.

— Ну-у… — на секунду задумался Мао. — Могу подарить еще и двадцать миллионов китайцев. Они готовы очень существенно помочь вашей российской экономике.

— Это слишком большая честь для России, — улыбнулся Президент. — Поэтому оставьте китайцев себе! — Великий Кормчий разочарованно вздохнул и вернулся на свое место, а глава Государства Российского посмотрел в телекамеры. — Я благодарю членов коалиции за теплые слова, которые сегодня были сказаны в адрес России. В свою очередь, заверяю, что и впредь наша страна будет делать все возможное для предотвращения инопланетного вторжения на Землю. Благодарю за внимание, теперь репортеры могут удалиться. Начинается закрытая часть саммита.

Все пятеро глав государств расселись за круглым столом и долго молчали, ожидая, пока репортеров уберут не только из комнаты и всего двести сорок второго этажа, но и из гостиницы в целом. Ну а когда Министр обороны доложил, что посторонних в здании не осталось, российский Президент поднялся со своего места.

— Ну, господа, а теперь поговорим о деле, — с серьезным выражением лица, произнес он. — Вы, наверное, уже знаете о появлении флота пришельцев на орбите Марса, поэтому давайте пересмотрим финансирование проекта по борьбе с инопланетянами. Нам нужно больше денег и производственных мощностей, чтобы устроить огонь по «тарелкам». Какие-нибудь возражения будут?

— Хотелось бы знать, на что именно вы собираетесь эти деньги потратить? — осторожно поинтересовался Шаарон. — А то с меня, знаете ли, жена отчет потребует…

— Значит, возражений нет, — констатировал Президент. — Теперь послушайте, что именно мне нужно…

* * *

Терра инкогнита в российской глубинке. Развалины колхоза «Красное вымя», среди которых стройбатовцы почти год безуспешно ищут анашу. Время остановилось. Для них, по крайней мере. Остальные дембеля не ждут.

Подземный бункер ширился и рос, как на дрожжах. Всего за один день к базе «икс-ассенизаторов» пригнали целый батальон строительных войск, навезли кучу всевозможной техники, начиная от экскаваторов и кончая полным комплектом совковых лопат — по одной штуке на каждого солдата плюс четыре лишних инструмента на взвод. Видимо, кто-то собирался копать двумя лопатами одновременно!

Охрану в новой воинской части, стихийно возникшей в окрестностях разогнанного колхоза, тоже усилили. Начальство опасалось, что стройбатовцы начнут воровать со складов трофейное инопланетное оборудование, запчасти и прочий металлолом, обменивая затем на самогонку в ближайшем населенном пункте. Видимо, в Министерстве обороны не один дурак работал, а сразу несколько. Ведь если бы на инопланетные непонятные штуковины в деревне был хоть какой-нибудь спрос, то охрана секретного объекта сама бы давно все пропила!

Именно это бойцы караульной службы и объяснили вновь прибывшим. А заодно, в качестве благотворительной помощи, рассказали, что самогонку в ближайшей деревне можно либо купить за деньги — доллары не предлагать! — либо честно заработать. И в первый же день службы на новом объекте сборный взвод стройбатовцев умчался за двадцать километров от бункера сажать или копать картошку — в зависимости от того, что именно заказчик потребует.

Поскольку офицеры в строительном батальоне сивухой тоже не брезговали, наверное, «тимуровские» замашки стройбатовцев и сошли бы им с рук, но на их беду под землей жил Раимов. Он, видите ли, беспокоясь о сроках сдачи объекта, и днем, и ночью следил за ходом работ при помощи камер внешнего наблюдения. Стройбатовцам и их начальству про Раимова никто, естественно, ничего не сказал, как не объяснил и степень секретности объекта. Комбату был лишь дан график сдачи работ. Но поскольку в России то смежники подводят, то поставщики заказы перепутают и в Мурманск отправят шахтерское оборудование, а рыболовецкие сети — в Кузбасс, комбат на эти графики ни хрена внимания не обратил. Дескать, придет время сдавать — отмажемся. Ан нет! Под землей жил Раимов.

Подполковник, крайне трепетно относившийся ко всему вверенному ему имуществу, с интересом стал наблюдать за ходом строительных работ. Раимов просто сгорал от нетерпения получить в свое распоряжение новые площади, забитые суперсовременными тренажерами для подготовки бойцов к боевым действиям в открытом космосе. Он даже продумал, какого цвета будет кафель в комнате с барокамерой и какой краской будут выкрашены стены бассейна, призванного создать имитацию невесомости. В общем, подполковник уже ясно видел все то, что должны были сдать ровно через два дня. А что, вполне ведь возможно! Президент прикажет — и за двенадцать часов построят. Поэтому отбытие целого взвода солдат в неизвестном направлении воспринял с крайним изумлением.

Поначалу подполковник, сам для себя, естественно, объяснил эту отлучку какой-нибудь производственной необходимостью. Но когда бойцы вернулись в расположение части ближе к полуночи, причем под целым роем мух, Раимов взбесился. А в еще большую ярость подполковник впал, когда узрел, как комбат взимает с бойцов подоходный или, скорее, послепоходный налог самогонкой, дабы употребить оную в тесной офицерской компании с целью обмытия начала работы на новом объекте. Знал бы комбат во что, кроме алюминиевых кружек, ему эта самогонка выльется, из совковой лопаты бы застрелился, поскольку оружие в стройбате не доверяли даже офицерам.

Служака Раимов возмездие в долгий ящик откладывать не стал. Едва осознав, куда именно ходил сборный взвод стройбатовцев и чем это грозит вверенному ему объекту, подполковник поднял трубочку правительственного телефона, связался с секретарем Министра обороны и доложил о чрезвычайном происшествии. И сделал это не оттого, что с детства дятлов любил, тех самых, с которыми Пацук лично познакомился, а из-за беспокойства по поводу безопасности планеты. Все-таки на орбите Марса висел инопланетный флот. И хотя он уже двое суток не сдвигался с места, нанести удар по Земле мог в любую секунду. А у «икс-ассенизаторов» даже материальная часть для нормальной подготовки отсутствует!

В общем, Раимов о происшествии в строительном батальоне доложил по инстанции. К удивлению командира этого подразделения, ровно через час после начала офицерской попойки к банкетному столу, в буквальном смысле этого слова, с неба свалилась комиссия из министерства. Пить самогонку оная комиссия почему-то не стала, зато не отказала себе в удовольствии комбата, аж целого майора, разжаловать в лейтенанты. А еще через час бывший комбат, так и не успев понять, что произошло, ехал в поезде на Камчатку с задачей облагораживать гейзеры.

Кроме командира строительного батальона, пострадало еще немало любителей проведения досуга в обществе сивухи. Прочих офицеров подразделения до поры до времени не разогнали, но тоже понизили в звании. Бойцов, опробовавших местную самогонку, отправили отрезвляться путем общественнополезного труда, а остальным просто вставили штык в определенное место и по самые гланды. В общем, порядок был восстановлен, работа закипела, и Раимов смог спокойно лечь спать.

Сами «икс-ассенизаторы» об этом, без сомнения, прискорбном происшествии ровным счетом ничего не знали. Всех пятерых волновали несколько другие проблемы. Причем как глобального характера, так и глубоко личного. Пацук, например, проснувшись утром, удивился, что посылки из дома с двумя килограммами копченого сала — больше украинская таможня не пропускает! — почему-то до сих пор нет. Микола загрустил и начал сочинять жалобу на российские почтовые службы, поскольку был уверен, что, кроме москалей, на украинское сало польститься никто не мог, и именно из-за их происков долгожданный и крайне питательный продукт все еще не прибыл в бункер. Пацук, естественно, лучше всех знал, что ни один самостийный украинец на чужое сало не позарился бы. Разве только если оно плохо лежит. Или хорошо едет… Или запах из упаковки просочился!.. Или… Микола сплюнул, тихо выругался и понял, что не видать ему сала, как и обещанных фронтовых ста граммов.

— Кстати, о водке! — встрепенулся есаул, толкая в бок задумавшегося о чем-то Шныгина. — Репа, ты чего Конника не тормошишь? Думаешь, он сам проснется, схватит поднос с графинчиком… Запотевшим таким, с высоким горлышком… А водочка холодненькая, так приятно идет. Душу греет…

— Эй, Сало! Что с тобой? Крыша едет? — старшина удивленно вытаращил глаза и принялся тормошить размечтавшегося украинца. Тот встрепенулся и горестно вздохнул. Шныгин хмыкнул и покачал головой.

— Что-то, как я посмотрю, у тебя, блин, Микола, романтика сегодня из всех щелей хлещет, — усмехнулся старшина. — Что случилось? Поллюционных снов насмотрелся? С чертом Черментатором в роли секс-бомбы?

Сара Штольц, до этого момента спокойно листавшая какой-то женский журнал, сначала фыркнула, а затем не сдержалась и начала смеяться во весь голос. Пацук резко повернулся к ней, явно намереваясь выдать какую-то колкость, но тут выяснилось, что покатывается со смеху Сара не одна. Следом за сержантом громко заржал Кедман, рухнув на пол между кроватями, опираясь на которые он делал «уголок», тренируя брюшной пресс. Ну и окончательно дезориентацию есаула завершил предатель Зибцих, принявшийся тихонько подхихикивать двум откровенно ржущим идиотам. Микола широко улыбнулся.

— Именно, Репа! Видел сегодня очень эротичный сон, с чертом. Он — сверху, ты — снизу, — Пацук облизнулся. — У тебя так эротично шевелилась корма…

И Микола протянул вперед, в направлении старшины, руки, словно собирался самолично ощупать вышеуказанный объект. Шныгин, не ожидавший такой подлости и коварства со стороны друга, мгновенно взвился вверх и приземлился на ноги с противоположной стороны кровати, едва не наступив Кедману на живот. При этом физиономия Сергея выглядела настолько ошарашенной, что хохот в кубрике превратился в истерику. А Пацук еще и подлил масла в огонь, облизывая губы, строя рожи и призывно глядя на старшину. Шныгин сердито сплюнул.

— Идиот ты, Микола, еври бади! — буркнул он. — Сначала зеленые черти в коридорах мерещатся, а теперь замашки дурацкие неизвестно откуда приобрел. Точно, блин, к Гобе на лечение тебя отправить нужно. Может быть, он тебе пустоту в башке хотя бы своими научными трудами заполнит.

— Это ты идиот, Репа, — обиделся Пацук. — Говорю же вам, был в коридоре Черментатор и опять что-то про Сару бормотал.

— Ну естественно, про кого же еще?! — фыркнул старшина.

— Черментаторы, они всегда только про Сару и разговаривают. Или про сало. Поэтому хохлам и мерещатся.

Больше всего на свете Микола не любил, когда ему не верили. Тем более если обманывать есаул никого и не собирался.

Пацук начал наливаться кровью от кончиков пальцев до корней волос и наверняка сотворил бы какую-нибудь гадость, но осуществить задуманное просто не успел. В кубрике раздался звук колокола, предвещавший, по взаимной договоренности бойцов и командира, включение Раимовым видеокамеры в спальне личного состава. Есаул тихо ругнулся и посмотрел в сторону системы наблюдения.

— Чего изволите, барин? — ехидно поинтересовался он. — Скучаете? Так тут у нас клоунов полно. Берите любого, они все ручные…

— Понятно. Пацука обидели. Но ничего, не умрет, — констатировал Раимов и, к великому удивлению есаула, наряды вне очереди раздавать не стал. — Агенты Шныгин и Пацук, в штаб, бегом марш. Чтобы через две минуты я вас лично наблюдал, безо всяких приспособлений.

— Значит, мы должны без приспособлений явиться? А без каких именно? Трусы приспособлением являются или они лишь форма одежды? — тут же затараторил украинец, но командир его не слышал. Лампочка на видеокамере коротко мигнула и погасла, давая понять, что две минуты уже пошли.

— Выходит, Конник нас без приспособлений наблюдать будет, — со вздохом констатировал Пацук. — Воно ж все равно непонятно. Он глаза себе повыкалывает или просто рентгеноскопию нам делать не станет?

— Да ну тебя, Микола, еври бади ту Даблин! Пошли! — фыркнул Шныгин и первым покинул кубрик. Есаул его догнал уже в коридоре.

— Слушай, Репа, а зачем это мы начальству понадобились? — не унимался украинец, поправляя растрепавшийся оселедец. — Последнее время вроде бы, кроме как я с Черментатором, никто в истории не попадал. Или ты тоже этого зеленого беса видел?

— Я еще и с ума не сошел, и до белой горячки не допился, чтобы зеленых чертей видеть, — отмахнулся от него старшина. — И вообще, Пацук, ну что ты, блин, ко мне прицепился? Я же не в ФСБ служу, чтобы знать все, о чем подполковники думают! Одно тебе могу точно сказать, что нас не на блины зовут.

— А может, моя посылка с салом пришла? — мечтательно предположил Пацук. — Может, Раимов нас и вызвал, чтобы ее вручить.

— Нет, блин, Микола! У тебя сегодня точно крыша едет, — начал выходить из себя Шныгин. — Сало-то тут твое при чем? Так нам и будет командир его вручать под фанфары.

— Ну, не скажи, — хмыкнул в ответ есаул. — Сало, это такая вещь, что ее и торжественно вручить можно.

Старшина понял, что спорить с украинцем бесполезно. По крайней мере по поводу сала. Поэтому Сергей ничего не ответил, лишь обреченно махнул рукой и ускорил шаг. Если честно, Шныгину на пацуковское сало было наплевать. Его сейчас гораздо больше волновали две проблемы. Первая — флот пришельцев на орбите Марса, и вторая — сам Пацук. А точнее, отношения между есаулом и Сарой.

Сергей понимал, что план Раимова по примирению этих двух антагонистов блестяще провалился. Нет, конечно, после совместной работы в Берне Микола и израильтянка стали относиться друг к другу несколько терпимее, но до полного доверия здесь было еще далеко. А это Шныгина и пугало. Это на земле два не любящих друг друга человека могли в одном отряде сосуществовать, да и то с большим трудом. Но Сергей не представлял, что может произойти в космосе, если Сара с Миколой и там цапаться начнут.

Впрочем, старшина не очень хорошо представлял себе и космос. Конечно, задание на Луне он помнил и не сомневался, что будет помнить до конца жизни, но тогда все было проще. И полет длился всего пару-тройку часов, и невесомость какой-то игрушечной показалась. Хотя выспаться, зараза, не дала! Словом, это была Луна, откуда до родной Земли рукой достать можно. А теперь предстояло лететь на Марс, и от этой мысли даже старшине с его железными нервами становилось не по себе. К тому же и космический флот пришельцев там находится, так что незаметно не подобраться. Что вообще смогут сделать пятеро бойцов, пусть и самых лучших, против целой вражеской армады? Только рассмешить этой атакой так, что все инопланетяне от хохота полопаются. Но в таком случае одного Пацука, с ушами или без таковых, хватит. Остальным там просто делать нечего будет!

В общем, у старшины вопросов было куда больше, чем ответов на них. Направляясь в штаб, Сергей даже радовался, что подполковник его вызвал. О предстоящем задании, по устоявшейся традиции, «икс-ассенизаторы» друг с другом не разговаривали. Поэтому Шныгин не знал, что думают об операции на Марсе его сослуживцы. Никого пугать своими рассуждениями Сергей не хотел, и разговор с Раимовым наедине — Миколу можно попросить прогуляться — считал идеальным способом получения ответов на беспокоящие его вопросы.

В штабе, естественно, ничего не изменилось. Раимов был закоренелым консерватором и поставленную однажды на определенное место мебель передвигать куда-либо категорически отказывался. Даже стены во время последнего ремонта приказал той же самой краской выкрасить, какой они сверкали с момента создания базы. Сам же подполковник не ждал их в своем любимом кресле у пульта управления системами безопасности, а расхаживал по штабу из угла в угол.

— Ну-ка, идите оба сюда, — не дослушав доклад бойцов, Раимов оборвал их жестом и кивнул в сторону центрального монитора. — Думаю, вам обоим будет интересно посмотреть на это.

Пацук со старшиной переглянулись, явно не понимая, что такое может быть интересно им и безразлично всем остальным, но к монитору все-таки подошли. Подполковник включил видеомагнитофон и кивнул головой, приглашая бойцов к просмотру. Первые несколько секунд на экране ничего интереснее пустого коридора не было. Затем все увидели, как в актовый зал пулей промчался Зибцих, а следом за ним и остальные, в той же последовательности, в которой и выходили вчера из столовой. Последним по коридору вальяжно прошествовал Пацук. Впрочем, спокойно есаул передвигался только до того момента, пока в коридоре прямо перед ним не полыхнула вспышка, на месте которой затем остался самый настоящий зеленый бес. С рогами и хвостом, как его и описывал Пацук.

Шныгин удивленно присвистнул, но Раимов цыкнул на старшину, призывая спокойно досмотреть сюжет до конца. Украинец ехидно перевел взгляд с командира на старшину, но от комментариев пока воздержался. Несколько секунд на экране Микола о чем-то разговаривал с камуфлированным чертом, а затем есаул помчался в актовый зал, а Черментатор не спеша скрылся за дверью штаба. И это было последним кадром, после которого Раимов выключил видеомагнитофон. В общем, в коридоре все происходило точно так, как рассказывал сослуживцам Пацук. Ну а единственным недостатком просмотренного фильма являлось полное отсутствие звука. И о причине этого дефекта поинтересовался у подполковника Сергей.

— Микрофон из строя вышел, — как-то виновато ответил «икс-ассенизатору» командир. — Я же видеозаписи из коридора никогда не просматривал. Вот и не знал, что микрофон не работает, мать его тапером в доисторический кинозал!

— Товарищ подполковник, а что же вы, если видеозапись вели, до сих пор молчали? — ехидно поинтересовался у Раимова есаул. — Значит, как честного украинца дураком выставить, это вы быстро, а извинения принести — бог избавит?

— Да извинюсь я перед тобой! Сегодня же соберу всех и извинюсь, — проворчал Раимов. — А молчал, потому что Черментатор этот хренов в штабе побывал. И что именно он тут делал, выяснить не удалось. Эта вражина рогатая видеокамеру сразу из строя вывела, как только внутри оказалась. Мне об инциденте нужно было начальству сначала доложить, а затем уже тебе сопли вытирать. Чем упрекать меня, садись и рассказывай подробно, о чем вы с Черментатором беседовали!

Если бы кто-нибудь знал, каких трудов Пацуку стоило не начать язвить по поводу прежнего недоверия начальства к его словам, то есаула непременно бы представили к награде за доблесть, самопожертвование и так и не проявившийся героизм. Однако от внимательного ока украинца не ускользнуло, что Раимов находится на грани нервного срыва. А когда начальство в таком состоянии, с ним лучше не шутить! Поэтому Пацук проглотил желание вволю поиздеваться над недоверчивыми сослуживцами и подробно пересказал весь свой недолгий диалог с Черментатором.

— Так я и думал, — кивнув головой, констатировал Раимов, едва есаул закончил рассказ. — Ну-ка, давай поподробнее, что именно этот урод зеленый говорил о Саре.

— А я вам что талдычил? — хмыкнул есаул, — нельзя ей доверять ни минуточки! Воно ж как бывает? Живешь себе, живешь с бабой, а потом бац, и не баба это вовсе, а агент мирового империализма и сионизма.

— Цыц, Пацук! — тут же рявкнул на подчиненного подполковник. — Сколько раз повторять можно, что в моем подразделении никакого национализма, расизма и шовинизма быть не должно…

— Вы еще, товарищ подполковник, антисемитизм забыли, — сделав нахально-услужливую физиономию, подсказал Пацук. — А также нацизм, коммунизм, бандитизм, импрессионизм, кубизм, москализм…

— Что-то я последнего словечка никогда, блин, не слышал, — удивился Шныгин, покачав головой. — Микола, москализм это в смысле когда моська скалится, еври бади?

— О-отставить разговорчики! — вклинился в занимательную дискуссию Раимов. — Пацук, последний раз спрашиваю, что именно тебе Черментатор про Сару сказал?

— Да ничего и не сказал, — буркнул есаул, сердито посмотрев на скалившегося, видимо, вместо упомянутой моськи, старшину. — Говорю же, просто упомянул ее имя. Сказал, что прибыл на базу по поводу меня и Сары.

— Вот! Вот и я про это говорю, — воодушевился подполковник. — Прекращать вам собачиться друг с другом надо, а то вон уже вас мирить и Черментаторов из будущего присылают. Позорите меня перед потомками!..

С этими словами Раимов вскочил с кресла и принялся расхаживать по штабу, как перед строем батальона. Для пущей убедительности подполковник принялся размахивать руками, что сделало его удивительно похожим на безволосую кривоногую макаку. Представив командира в джунглях, перед стаей таких же, как он, подполковников, Шныгин захихикал. Раимов остановился и удивленно посмотрел на старшину. Тот мгновенно застыл по стойке «смирно» и сделал вид, что полчаса назад лом проглотил, мозги отморозил, язык откусил и надпись «идеальный солдат» на лбу зубилом выбил.

— И что я смешного сказал? А, Шныгин?! Мать твою массовку комедийных сериалов озвучивать! — рявкнул подполковник. — Если ты в цирк пришел, то ошибся дверью. Клади заявление на стол и отправляйся служить в охрану Госдумы. Вот там и насмеешься!.. Все ясно?

— Так точно! — отрапортовал старшина. — Извините, товарищ подполковник. Больше такого не повторится.

— Извините, говоришь? — удивился Раимов. — Мы что, в детском саду растем, чтобы друг перед другом извиняться?.. Два наряда вне очереди, — и прежде чем Сергей успел ответить «есть», замахал руками. — Это за хихиканье два. И еще два за все остальное.

Шныгин тут же обругал свое больное воображение всеми ласковыми словами, имевшимися в его лексиконе. Но сделал это, естественно, мысленно, а вслух вынужден был доложить, что понял весь размер возложенного командиром взыскания. Пацук, ожидавший, чем закончатся дебаты между подполковником и старшиной, удовлетворенно хмыкнул. Микола попытался сосчитать, сколько теперь нарядов вне очереди имеется у Шныгина и обошел ли москаль по этому отрицательному показателю украинца, но закончить вычисления не успел.

— В общем, так, Пацук! — обратился к нему Раимов. — Приказываю, чтобы с сегодняшнего дня вы с Сарой жили душа в душу…

— Как-то воно ж не гигиенично, товарищ подполковник, — поморщился есаул. — Есть же более цивилизованные способы совместного проживания! Например…

— Отставить р-разговорчики! — теперь уже не рявкнул, а зарычал Раимов. — В общем, вы меня поняли, Пацук. Если ваши ссоры с агентом Штольц будут продолжаться, ты лично понесешь за это наказание. Все ясно?.. А теперь марш отсюда оба, чтоб я вас больше не видел!

— Товарищ подполковник, а я-то вам зачем нужен был? — Шныгин после воплей командира по инерции развернулся кругом, но тут же принял исходное положение: лицом к начальству, тылом — к остальному миру. — Я что, блин, общественным контролером должен стать? Как только Микола с Сарой ругаться начнут, должен буду их по попкам шлепать?..

— Тьфу ты, мать вашу в Бурятию медведям ПДД преподавать! — выругался Раимов. — Вернитесь оба. У меня для вас обоих приказ от командования есть.

Дальше произошло то, чего ни Пацук, ни Шныгин ожидать не могли. Оказывается, после доклада начальству о появлении на базе Черментатора Раимову было приказано от телефона не отлучаться и ждать дальнейших инструкций. Что подполковник и сделал. А начальство, час посовещавшись, решило, что, несмотря на все предыдущие заявления киборга о его российском гражданстве, верить вышеупомянутой машине нельзя. Дескать, хоть и называет киборг себя ЧЕРтов МЕНтовский ТАКтический ТОРмозной Робот, действительности это соответствовать не может. В России, конечно, к сотрудникам милиции несколько отличное от западных стран отношение, но чтобы милиционера чертом выставлять — это уже ни в какие ворота не лезет. Ладно, козлом. Но чертом?!

В общем, речь начальства была пространна, высокохудожественна и полна эмоций. Высшее командование отказывалось верить на слово Черментатору и требовало от Раимова добыть доказательства национальной принадлежности киборга. То есть попросту поймать его при следующем появлении на базе и тщательно допросить. С помощью доктора Гобе, если понадобится.

Но если иностранные ученые в Министерстве обороны подозреваемыми в порочащих связях с Черментатором не числились, то бойцы таким доверием не пользовались. Высокое начальство считало, что любой из трех не присутствующих в штабе «икс-ассенизаторов» может быть так или иначе причастен к появлению киборга на базе. И пока не установлено, тот ли Черментатор, за кого себя выдает, и действительно ли он путешествует во времени, ни с кого из вышеупомянутых бойцов подозрения сняты не будут.

— Вот так, мужики, — вдруг по-простому закончил свою речь командир базы. — Мне приказано поручить вам эту не очень приятную работу. Вы должны внимательно присматриваться к своим сослуживцам и стараться подмечать любые странности в их поведении…

— А что, уже подметили, — сердито фыркнул старшина. — Кедман вон в баскетбол играть любит, что для негра уже само по себе странно! А Зибцих на чистоте помешан. Тоже непорядок…

— Я не о том говорю! — взбесился Раимов.

— А о чем? — не сдался Сергей. — Вы же сами твердите, товарищ подполковник, что без слаженности действий мы инопланетянам противостоять не сможем. А о какой слаженности может идти речь, если мы всех и каждого подозревать в предательстве начнем? Я, между прочим, с этими солдатами не на одном задании уже был, и они мне шкуру не раз спасали. А вы мне стучать на них предлагаете!

— Мо-олчать! — рявкнул Раимов. Старшина замолчал, но должной смиренности так и не выказал.

— Я не прошу вас мне докладывать о том, что ваши сослуживцы делают, — успокоившись после небольшой паузы, буркнул подполковник. — Мне эти доклады не нужны. Я своим бойцам верю, но среди них, возможно, завелась «крыса». Повторюсь, возможно! Черментатор снова появился на базе, и нам нужно выяснить, зачем именно его сюда черт носит, — Раимов хмыкнул. — Вы просто к ребятам присматривайтесь и делайте свои выводы. А доклады в министерство я сам писать буду.

Ваша задача — просто поймать Черментатора, когда он в следующий раз появится…

— Ни хрена себе, просто! — удивился Пацук. — Он же робот! Кто его поймает?

Раимов собрался что-то ответить, но не успел. На тумбочке около стола истошно заверещал телефон правительственной связи, и подполковник бросился к нему, напрочь забыв о присутствующих. Несколько секунд он слушал чью-то невнятную для бойцов речь по телефону, а затем коротко доложил, что все понял, и повернулся к застывшей у дверей парочке.

— Вот что, орлы, мчитесь в оружейную. Тревога! — обеспокоенно заявил командир. — Только что поступило сообщение, что на одном из островов Тихого океана, неподалеку от Токио, замечено несколько космических кораблей пришельцев. Что они пытаются сделать, пока непонятно, но значения это не имеет. В Токио четвертый день идет саммит членов антиинопланетной коалиции. Надеюсь, вам объяснять не надо, что эта ситуация означает?

— Мама моя, ридна Украина! — присвистнул Пацук. — Это что же, они всех скопом решили накрыть?

— Я не знаю, что решили эти проклятые пришельцы, но я решил, что вы немедленно летите в Токио. Бегом марш! — прикрикнул на «икс-ассенизаторов» подполковник и, не успели они добежать до двери, включил на базе сигнал тревоги.

Глава 4

Земля. Затерянная в просторах Великого Азиатского Союза и условно Тихого океана Япония. Все еще президент-отель «Упадика Нататами». Точное время, конечно, известно. Но неизвестно, кому именно…

— Без паники, господа. Без паники! — без устали повторял швейцар, заталкивая обратно, в фойе, посетителей гостиницы. Впрочем, поскольку говорил он по-японски, его никто не понимал, и паниковали все еще больше.

Швейцар, как это принято в последнее время в Японии, был по совместительству еще и борцом сумо. Поэтому вытолкать его из дверей никому не удавалось. Тем более что сзади его подпирали трое коллег, приглашенных на время из соседних отелей, пока не удостоившихся приставки «президент». Министр обороны, наблюдавший за работой швейцара, удовлетворенно хмыкнул и пошел докладывать своему непосредственному начальнику о том, что нормальное функционирование гостиницы восстановлено.

Пару часов назад, когда над крохотным островком Осима, видимым в хорошую погоду с крыш токийских небоскребов, показались штук шесть летающих тарелок, в городах по всему восточному побережью Японии началась паника. Никто не знал, откуда над островом появились пришельцы и что именно им понадобилось у берегов Страны восходящего солнца, но энергощиты над четырьмя крупнейшими столицами мира японцы видели по телевизору. Естественно, оказаться под колпаком у инопланетян никто из них не хотел. Поэтому с восточного побережья люди стали разбегаться во все стороны, как тараканы после просмотра рекламы уничтожающего их средства. Последние, правда, убегали оттого, что больше не могли смеяться, а первые — от страха, но суть самого процесса от этого не менялась.

Пятеро глав государств, отдыхавшие в токийских увеселительных заведениях и посещавшие местные достопримечательности, культурные центры и образовательные учреждения в свободное от отдыха время, тоже пожелали разбежаться из столицы Японии в разные стороны. Однако выяснилось, что сделать это не так-то просто. Во-первых, покинуть пределы Японии можно было только двумя способами: по воздуху или по воде. А во-вторых, ни один из этих способов не работал.

Ни морем, ни небом руководители стран путешествовать не решались ввиду возможной угрозы атаки со стороны инопланетных воздушных кораблей. Конечно, можно было бы попытаться взлететь или уплыть из Японии с ее западного побережья, но туда еще нужно было пробиться. Автострады намертво заблокировали пробками автомобили бежавших из Токио горожан, монорельс из столицы потерпел крушение из-за перегрузки. Правда, случилось это прямо на вокзале, и, к сожалению для «желтой» прессы, во время аварии обошлось без жертв, не считая раздавленного в толпе одинокого плюшевого медвежонка, но железная дорога все равно функционировать не могла.

Конечно, можно было попробовать сбежать из Токио пешком, но для президентов такой способ передвижения — нонсенс. Не говоря уже об их телохранителях. В общем, выбор у членов саммита был невелик: либовыбираться из взбесившегося города самостоятельно, либо подождать, пока войска наведут хоть какое-нибудь подобие порядка на улицах, и покинуть Японию вполне цивилизованным путем. Все пятеро президентов выбрали последний вариант, и сейчас терпеливо, поскольку президенты по-другому не могут, ждали подхода войск.

Впрочем, некоторые части японской армии уже приблизились к столице. Но они либо не могли пробиться к центру города, либо, узнав, от чего именно бегут из Токио люди, последовали за ними. Или, правильнее сказать, впереди них! Правда, нашлись среди японских вояк настоящие герои, истинные потомки полумифических камикадзе времен Второй мировой войны. В частности, один из летчиков решил приблизиться к летающим тарелкам. Зачем он это делал, до сих пор непонятно. Чуточку не долетев до них, пилот японского перехватчика сам себе рассказал старый бородатый анекдот, сам над ним посмеялся и сам же уронил самолет в море, не забыв перед этим выпрыгнуть из кабины на парашюте.

Чем закончилась эта история современной Чио-Чио-сан в мужском летно-парашютном варианте, летописцам осталось неизвестно. Есть, правда, легенда, что с тех пор по восточному побережью Японии ходит летчик с остатками самолетной катапульты в руках и все время смеется, но исследователям народных сказаний увидеть этого летчика так и не удалось. Поэтому летописцы про подвиг неизвестного пилота быстро забыли и все внимание сосредоточили на членах саммита. Но тем, естественно, это не понравилось, и летописцев выгнали из отеля вон. Если какие-то факты из происходящего в президент-отеле попали в прессу, позвоните куда следует. ФСБ с автором быстро разберется!..

— Я не понимаю, какого черта нам нужно торчать в этом проклятом отеле?! — завопил Джордж, он же Президент Америки, устав молча ходить по комнате из угла в угол. — Это просто сумасшествие. У нас других дел нет, что ли? У меня вон и лошади на ранчо не кормлены… наверное. Да и курс доллара стремительно падает…

— Ну-ка, ну-ка! — заинтересовался глава Государства Российского. — Расскажите о последней проблеме подробнее, Джордж.

С раннего детства воспитанный на консультациях у психоаналитика, американский Президент среагировал, как его учили. На предложение рассказать о своей проблеме Джордж, опустившись в кресло рядом с Президентом российским, закрыл глаза и расслабился.

Последний улыбнулся и едва заметно удовлетворительно кивнул головой. Дескать, правильно. Этого я от тебя и ждал.

— Вы не поверите, но творится что-то кошмарное, — горячо заговорил Джордж. — Нью-йоркская фондовая биржа просто взбесилась, а следом за ней и все остальное население Соединенных Штатов. Каждый бросился продавать накопленные доллары и стал скупать рубли. При этом все твердят, как заведенные, что в теперешнее время инопланетных агрессий надежными можно считать лишь вложения в российскую экономику. Дескать, она уже и сама себя от купола спасла, и остальные страны мира от этой беды освободила.

— Может быть, все не так и страшно? — осторожно поинтересовался Президент.

— Вам легко говорить, вы ничего не понимаете в политике, — не открывая глаз, проворчал Джордж.

Любой бы на месте главы Государства Российского на такое утверждение смертельно обиделся, но русский Президент прошел хорошую школу, все знают, где, и поэтому встретил наглое оскорбление с достойной выдержкой. Более того, он даже похлопал Джорджа по руке, стараясь ободрить и успокоить. Американец благодарно кивнул головой и продолжил:

— Вы представьте, сейчас доллар находится на самой низкой отметке за всю историю Америки и продолжает падать. Если так дальше пойдет, то Нью-Йорк можно будет выменять уже не за пару бус, а за калькулятор российского производства. Моя карьера Президента страны под смертельной угрозой. Не знаю, что теперь делать!

— Да, у нас, когда рубль падал, Центробанку пришлось его усиленно скупать, — понимающе проговорил российский Президент. — Конечно, сильно золотой фонд поистощили, но рубль спасли. Вот и вы попробуйте рубли скупать…

— А разве это поможет? — с сомнением поинтересовался Джордж и хотел что-то еще добавить, но глава Государства Российского не дал ему договорить.

— Конечно, поможет! — воскликнул он. — Говорю же, когда у нас начался финансовый кризис, Центробанк стал скупать рубли, положение выправилось. И вы сделайте то же самое. Метод проверенный.

— Это хорошо, что проверенный. Спасибо, доктор, — облегченно вздохнул Джордж и, поднявшись с кресла, достал из кармана сотовый телефон.

Российский Президент с удовлетворением в глазах слушал, как янки звонит в свое министерство финансов, орет на министра и вынуждает того начать покупку рублей за счет государственного золотого запаса. Судя по тону Джорджа, финансист пытался сопротивляться, но кто он такой по сравнению с хорошим психоаналитиком?! В общем, дело было сделано, и Президент, подумав о том, что теперь можно бы и бюджетникам обещанную прибавку к зарплате дать, поднялся с кресла. Поднялся, естественно, не из-за мыслей о чьей-то зарплате. Просто к главе Государства Российского со всех ног мчался Мао.

— Слушайте, господин Президент, — заговорщически проговорил Великий Кормчий. — У меня тут мысль одна появилась. Я, конечно, понимаю, что Япония тоже член Великого Азиатского Союза, но раз на ее восточном побережье столько домов освободилось, может, стоит переселить сюда десятка два миллионов китайцев?

— Не о том вы думаете, дорогой Мао, — улыбнулся Президент. — У меня имеется секретная информация, но с вами, как с хорошим другом, я ею поделюсь, — и он поманил рукой китайца, приглашая его наклониться поближе. — Есть стопроцентная уверенность в том, что в ближайшее время начнется резкое повышение курса рубля. Скупайте, пока не поздно. Хорошо заработаете, а я вам потом, если захотите, всю обратную сторону Луны продам, и селите там хоть сорок миллионов ваших бездомных подданных.

— Вот спасибо! — так же тихо проговорил Мао. — Я ваш должник, — и бросился в другой угол комнаты звонить по телефону.

Российский Президент, удовлетворенный проделанной работой, тоже отошел. Но не в угол, а к окну. Глава государства сначала посмотрел на часы, а затем на мутное от смога токийское небо. Конечно, он понимал, что из комнаты в отеле ничего интересующего его увидеть не сможет, но зато тут, по крайней мере, побудет хоть немного в одиночестве. Или, если быть точнее, наедине со своей маленькой победой. Впрочем, и этого ему сделать не удалось.

— Слушайте, господин Президент, а вы не из на-ших? — услышал он за спиной знакомый голос и, обернувшись, удивленно посмотрел на Шаарона. — Только наш человек способен в такой ситуации извлечь для себя выгоду…

— Не для себя, а для государства. Лишь о нем радею, — перебил премьер-министра Израиля Президент и увидел вошедшего в комнату Министра обороны. — Извините, Ариэль, у меня дела, — и в два шага оказался рядом с Игорем Сергеевичем.

— Есть новости? — поинтересовался у подчиненного глава Государства Российского. Министр кивнул головой.

— Прибыли. Начинают, — коротко доложил он и отошел в сторону, освобождая Президенту дорогу на временный командный пункт, устроенный в его спальне.

* * *

Земля. Что в переводе на язык пришельцев значит… Ну, чего-нибудь да значит! Самолет «икс-ассенизаторов», и не только. Только на самолет не похож! Время…

Можно спросить у Президента. Или у кого-нибудь, носящего часы. У переносчика часов, например.

К внезапным тревогам «икс-ассенизаторы» привыкли. Это какой-нибудь рядовой Дерюгин из Южно-Безводнинского пехотно-оросительного полка, услышав завывание сирен, решил бы, что у комбата расстройство желудка. А на секретной базе после точно такого же сигнала спецназовцы сорвались с места в одну секунду и еще через парочку вышеупомянутых единиц времени примчались в оружейную комнату. Ровно пять минут в целом потребовалось бойцам подразделения Раимова для того, чтобы преодолеть маршрут от кубрика до борта самолета и с полным боевым снаряжением подняться в воздух.

В отличие от «икс-ассенизаторов», пилот вышеупомянутого самолета такой прытью не отличался. Собственно говоря, до своего рабочего места он добрался даже быстрее бойцов, что вполне естественно, поскольку летчику собраться — только шлемофон надеть, но боевое снаряжение пилота было неполным.

С самолетом, естественно, все было в порядке. И баки заправлены, и боекомплект на месте. И даже новейший лазер, которым пилот, правда, еще не умел пользоваться, был установлен на носу машины. Но это с летательным средством все было в порядке. А вот летчик забыл в своем домике у аэродрома самое главное, без чего он даже бумажный самолетик поднять в воздух не мог, — полуторалитровую бутылку самогона!

Естественно, виноват в этом был сам подполковник, решивший устраивать ежедневные проверки в кабине пилота. Конечно, летчик знал в своей вотчине множество укромных мест, куда ни один бескрылый пешеход заглянуть бы не додумался, но ему и тут не повезло: у Раимова был исключительный нюх на спиртное. Куда бы пилот ни прятал плотно закупоренную бутылку, подполковник ее все равно находил и изымал для нужд госпиталя. Вот и пришлось летчику держать самогон на собственной жилплощади, на которую юрисдикция командира базы не распространялась. Вот только привыкнуть к новым координатам места обитания бутылки с самогоном летчик так и не смог. Поэтому в спешке забывал ее дома. Сегодня был как раз такой случай.

— Здрас-сьте, — прошипел пилот по внешней связи, запершись в своей кабине для того, чтобы не видеть противную морду завистливого Шныгина. — Пристегните ремни, взлетаем, — продолжил вступительную речь летчик и так резко оторвал свой самолет с вертикальным взлетом от бетонной полосы, что у бойцов клацнули зубы. — Приятного и безопасного вам полета. И помните, что в случае аварии парашюты можно взять со склада на Земле. Ха-ха. Кому не смешно, смеяться уже не будет.

— Что это с ним? — удивленно поинтересовалась у сослуживцев Сара.

— А для него полет без водки, что для еврея — праздник без мацы, — буркнул Пацук, стараясь строго следовать инструкциям Раимова и не устраивать в группе ссоры на расовой почве. — Или вы настолько зажрались, что вам и маца не праздник?

— Ты ее когда-нибудь видел? Мацу, я имею в виду? — фыркнув, поинтересовалась у есаула Штольц.

— Я не знаю, чего ты и где имеешь, но вы, люди добрые, только послухайте! — язвительно призвал общественность Пацук. — Это как воно ж получается? Евреи, значит, мацу едят, а нам, украинцам, смотреть на нее предлагают.

— Отставить, Барсук! — раздался в наушниках гермошлемов голос Раимова, уже перешедшего на секретный код. — И если ты еще раз начнешь о кулинарных пристрастиях дискутировать, я тебе так хвост накручу, что тебя потом ни один зоолог от скунса отличить не сможет!

— А-а! — радостно догадался Микола. — Значит, это о кулинарии говорить нельзя, а о евреях можно?!

— Сало, блин, ты когда-нибудь заткнешься или тебе помочь?! — опередив командира, рявкнул Шныгин, и к немалому удивлению всех Пацук действительно замолчал.

Собственно говоря, понять есаула и его антипатию к Саре было можно. Все-таки именно из-за нее весь отряд в целом подвергся уже однажды серьезной опасности. И не запусти Черментатор в своего собрата компьютерный вирус, неизвестно, был ли сейчас жив хотя бы кто-то из бойцов. Да и самому Пацуку из-за Штольц не раз доставалось от начальства в лице Раимова, с появлением девицы на базе переставшего понимать нормальный армейский юмор. При ней, видите ли, неэстетично ругаться! А зато ей в одной казарме с мужиками спать — эстетично. И…

В общем, Пацук имел вполне обоснованный повод для недовольства, особенно учитывая не совсем корректное поведение Сары на лунной базе пришельцев. Но повод — поводом, а формы выражения недовольства следовало все-таки выбирать. И Микола с этим вынужден был согласиться. Горестно вздохнув, есаул повернулся к Саре.

— Ты это, извини, — проворчал он. — Просто у командира видеозапись появления Черментатора на базе с самого начала была, а он о ней ничего не говорил, пока вы надо мной прикалывались. Воно ж знаешь, как бывает…

— Знаю, — отрезала Штольц и прокашлялась. — Господа мужчины, спасибо, конечно, большое за вмешательство в наши с Па… — и тут вспомнила, что они в прямом эфире, — …с Барсуком дела, но впредь прошу этого не делать. Я сама могу решить свои проблемы. И если мне покажется, что наш мохнатый друг преступил последние границы дозволенного, я лично позабочусь, чтобы в его личном деле значилось не «есаул», а «евнух»!

Шныгин с Кедманом заржали так, будто заранее об этом сговорились. Зибцих тоже улыбнулся. Правда, непонятно, кому именно эта улыбка предназначалась — Саре за ее остроумие или Миколе в качестве ободряюще-успокаивающего лекарства. Пацук, над которым сегодня уже смеялся весь кубрик, поблажек делать не пожелал и истолковал улыбку ефрейтора как поддержку своей условной противницы. Поэтому обиделся на всех без исключения и ушел делать традиционный камуфляж своего лысого черепа в противоположный конец салона.

Впрочем, относительное веселье длилось в салоне самолета не очень долго. Рассевшись по местам и оставив в покое Пацука, обидевшегося на москалей, сговорившихся с израильтянами, на бошей, вступивших в альянс с янки, и на татаро-монгольское иго, царившее на базе в лице Раимова, бойцы приступили к традиционному предбоевому ритуалу. Естественно, мысли всей пятерки невольно обратились к предстоящему заданию, и тут уже было не до смеха. Все-таки в опасности находилась вся руководящая верхушка антиинопланетного альянса. Поэтому «икс-ассенизаторы» ошибок допустить не могли. Либо инопланетяне на острове Осима будут ликвидированы, либо никто не возьмется предсказать, что может случиться с этим миром.

Само по себе непростое задание еще больше осложнялось тем, что по данным спутниковой разведки над островом непрерывно барражировали несколько небольших летающих тарелок, вроде той, какую «икс-ассенизаторы» когда-то захватили. Эти с позволения сказать малютки, хоть и выглядели внешне вполне безобидно, но и броню, и оружие имели куда мощней, чем то, которым мог похвастать арсенал самолета «икс-ассенизаторов».

Конечно, спецназовцы располагали достаточно хорошо функционирующим инопланетным космическим кораблем, на котором они уже летали на Луну, но в данный момент к боевым действиям он был не приспособлен. И все из-за того, что Харакири вовсю занимался его переоборудованием для полета на марсианскую базу пришельцев. А на полуразобранном корабле, пусть и инопланетном, летать как-то не получалось.

В общем, «икс-ассенизаторы» отправились спасать членов Большой Пятерки на своем старом самолете, что само по себе, конечно, не так уж и плохо. Вот только раньше пилот высаживал группу вдали от места проявления активности инопланетян, и бойцы добирались к объекту самостоятельно, стараясь не выдать своего присутствия раньше времени. А теперь, образно говоря, самолет придется сажать прямо на головы врага. Что наверняка означало неизбежность воздушного боя. Вот только никто не знал, сможет ли самолет оказать достойное сопротивление летающим тарелкам.

И уж в чем кое-кто сомневался точно, так это в воинских талантах пилота.

— Парень не подведет. Он же все-таки бывший летчик-испытатель, — неизвестно кого именно, сослуживцев или себя, стал убеждать всезнайка Зибцих, высказав общую мысль, буквально висевшую в воздухе.

— Ага, — согласился с ним Пацук. — Летчик-испытатель, которого после стопятидесятого разбитого самолета перевели в «Аэрофлот».

— И самогон он с собой не взял, — подвел итог Кедман и, поймав на себе удивленные взгляды друзей, пояснил: — Так ведь примета у него такая: самогон в полете пить. А приметы нарушать — к беде!..

— Типун тебе на язык, — буркнул Шныгин. — А вот пилот без сивухи перебьется.

— Правильно! — поддержала его Сара. — Всем известно, что алкоголь притупляет восприятие и замедляет реакцию.

— Да при чем тут, блин, реакция и восприятие! — фыркнул старшина. — Просто обидно будет помирать трезвым, когда водитель, еври бади, под мухой. А нам даже фронтовые сто грамм так ни разу и не выдали…

— Получите вы и сто, и двести, если с задания живыми вернетесь! — встрял в разговор Раимов, постоянно находящийся на связи. — Вы только спасите президентов, а уж я, честное слово, поставлю. И пусть мне потом начальство попробует объявить выговор с занесением в личное дело.

— Ловлю вас на слове, шеф, — радостно воскликнул Пацук. — Как говорится, за базар ответите.

— Отвечу. Я тебе за все отвечу, — согласился с ним подполковник. — А вот кто мне ответит, почему шестой энергоскафандр на кресле рядом с Енотом валяется? А? Мать вашу в колхоз надои считать!..

— Ой-е, блин! — рявкнул старшина, вскакивая со своего места. — Забыл, шеф. Сейчас все исправлю!

— Лучше бы ты свою голову, Медведь, в берлоге забыл, — посоветовал Раимов. — Что бы вы делали, интересно, подлетев к острову? В общем так, косолапый, вернешься с прополки сельдерея, будешь у меня целый день, как белка в колесе, на тренажере бегать! Два наряда вне очереди.

— Есть два наряда вне очереди! — согласился Шныгин, чувствовавший себя безмерно виноватым, и пошел к кабине пилота.

Дело в том, что почти все встреченные людьми инопланетяне, за исключением кристаллидов, могли подчинять своей воле разум людей и заставляли их вытворять такое, что потом даже в психбольнице, в качестве шоковой терапии, доктора показать не решатся. Единственной защитой от ментальной атаки являлись энергоскафандры. Причем даже в их эффективности большой уверенности ни у кого не было. Все-таки «икс-ассенизаторов» набрали в группу за их исключительную невосприимчивость к любому психическому воздействию. А проверить, сможет ли энергоскафандр защитить обычного человека, возможности до сих пор не представлялось.

И все же Раимову пришлось рискнуть. Хотя его бойцы и были достаточно широкими универсалами, пилотирование самолета в список их умений не входило. Доставить группу к месту проведения операции мог только штатный пилот. Вот и решили испытать на нем эффективность энергоскафандра непосредственно в боевой обстановке. Еще одна причина для всеобщей головной боли.

Шныгин, подхватив с кресла энергоскафандр, подошел к кабине пилота и очень вежливо постучал. Зачем постучал не очень вежливо. Потом очень невежливо. Можно даже сказать, слишком грубо! Однако ни в одном из трех случаев ответа не дождался. Можно было, конечно, попробовать выломать дверь или просто взорвать ее, но портить казенное имущество старшина не решился. Вместо этого он постучал еще разочек и поинтересовался:

— Ты там оглох или просто умер? Лучше бы второе. Поскольку первое можно исправить хирургическим путем. И учти, что это буду делать лично я.

— Гражданин, сядьте в свое кресло и не мешайте экипажу работать, — по громкой связи произнес летчик, бортинженер, радист и командир корабля в одном флаконе. Который, флакон, кстати сказать, был оставлен дома. — В случае возникновения каких-то вопросов, пожеланий или претензий обращайтесь к стюардессе. Она все уладит.

— Слушай, ты дурак? Или в трамвае едешь? — наивно поинтересовался Шныгин. — Открой, говорю. Новую форму одежды тебе доставили. Посылторгом.

Однако пилот, уже напуганный однажды не слишком вежливым обращением с собственной персоной со стороны старшины, впустить своего обидчика в святая святых самолета наотрез отказался. Не помогли ни уговоры, ни убеждения. И лишь когда Раимов лично приказал летчику делать то, что говорит старшина, тот переключил управление самолетом на автопилот и пошел открывать дверь. Ну а энергоскафандр извозчик аэробуса уже примерял безропотно. Потому как оказался не конченым дураком и знал, что без специального снаряжения выжить вблизи пришельцев будет крайне сложно.

Шныгину пришлось помогать пилоту облачаться в энергоскафандр. Оба смотрели друг на друга волком, но молчали. Поэтому переодевание летчика в новую полетную форму прошло без эксцессов. Как, впрочем, и вся оставшаяся часть полета. Пару часов бойцов ничто не тревожило, а затем Раимов передал по рации, что их самолет приближается к объекту. Шныгин поднялся со своего места и прошел в кабину пилота.

Тот покосился на старшину, но ничего не сказал.

— Видишь их? — поинтересовался Сергей.

— А я тебе что, рентгеновская установка? — в свою очередь полюбопытствовал пилот, кивая на лобовое стекло кабины, за которым ничего, кроме мутной пелены, не наблюдалось. — Я же в облаках держусь. По крайней мере, так мы можем максимально близко к ним подобраться, если только на этих инопланетных «тарелках» нет какого-нибудь подобия радаров.

— Жди, — фыркнул старшина. — У них все, блин, есть. И даже больше, чем тебе когда-нибудь снилось.

Словно в подтверждение этих слов самолет вдруг тряхнуло. Шныгин, пытаясь удержаться на ногах, схватился за спинку пилотского кресла, а вот сам хозяин этого сидячего места на толчок даже внимания не обратил. Старшина выпрямился и хотел было спросить, что происходит, но в это время самолет тряхнуло снова. Только на этот раз удар был намного сильнее. Шныгин не смог устоять на ногах и покатился по полу в угол кабины, а пилот истошно завопил:

— Йо-хо! Клево! А если вот так попробовать? — и начал закладывать «мертвую петлю».

— Ты что творишь, гад?! — прокричал старшина, судорожно пытаясь схватиться хотя бы за что-нибудь.

— А что? Развлекаюсь! — хмыкнул пилот. — Согласись, что это здорово?! Сейчас пару «мертвых петель» накручу, затем «бочку» сделаю. Потом крутой вираж через правое крыло и пойдем в пике. Посмотрим, сможет ли этот драндулет пену с волн собрать. Спорим, что шасси в Тихом океане искупаю?..

— Прекрати! — заорал Шныгин, но было поздно.

Нос самолета, повинуясь рулям управления, начал стремительно задираться вертикально вверх. Пилот радостно заголосил. Его вопли поддержали и «икс-ассенизаторы». Только вот их крики радостными назвать никак нельзя было. В основном все они касались оценки умственного развития летчика и выражали в адрес этого типа множество отнюдь не лестных пожеланий.

В первые мгновения никто из бойцов не понял, что именно происходит. Но поскольку пилот продолжал радостно вопить и даже попытался фальшиво напеть гимн России, Шныгину стало ясно, что без пришельцев тут не обошлось. Несмотря на энергоскафандр, летчик оказался не готов к ментальной атаке и явно собрался угробить самолет, вместе с пассажирами, разумеется.

Думать о том, как именно пришельцы смогли воздействовать на пилота, даже не находясь в пределах видимости, времени у старшины не было. Следовало немедленно что-то предпринять. Если, конечно, кто-то не хотел разбиться. Первой мыслью старшины было почти непреодолимое желание врезать пилоту по черепу. Раза четыре. Но поскольку тот был в энергоскафандре, который ментальная атака пришельцев сумела как-то пробить, подобная мера пресечения беспорядков на борту подействовать не могла. Поэтому Шныгин, рискуя вылететь из кабины в хвост самолета, бросился вперед и, одним движением разрезав ремень безопасности пилота, другим выдернул его из кресла. Самолет, оставшись без управления, несколько мгновений повисел почти вертикально на хвосте, как вздыбившийся конь, а затем начал заваливаться носом вниз, переходя в пике.

— Вау! А так даже лучше, — завопил пилот, придавленный Шныгиным к полу. — Интересно, может самолет делать фигуры высшего пилотажа самостоятельно?..

Старшина заорал и начал трясти летчика, пытаясь привести его в чувство, но ничего не помогало. Несмотря на все меры воздействия, пилот приходить в себя не желал. Более того, он начал истерично смеяться, заявляя, что ему щекотно, и требуя от Шныгина почесать ему правую пятку. Сергей делать этого не стал и вообще с трудом подавил в себе желание снять с летчика шлем и набить ему морду.

— Медведь, мать твою в зоопарк экспонатом! — раздался в наушниках истошный вопль подполковника. — Сделай же что-нибудь!

— Да что я мо… — закричал в ответ Шныгин и оборвал себя на полуслове. Он вспомнил. Вспомнил то, чему учил бойцов доктор Гобе. И нужно сказать, что первая мысль, пришедшая в голову старшины, была крайне оригинальной.

— А ну, быстро доложить мне правила проведения аварийной посадки! — потребовал он от пилота, предварительно обратив на себя его внимание путем удара могучего кулака по забралу шлема. Ущерба снаряжению этот удар, конечно, не принес, но зато заставил летчика посмотреть в лицо старшине, услышать его слова и инстинктивно ответить.

— При проведении аварийной посадки следует в первую очередь учитывать топографические особенности поверхности, на которую… — отрапортовал пилот и вдруг сел. — Что тут происходит? Отпусти меня, придурок! Мы же разобьемся, — и снова впал в транс. — А что, хорошая мысль?! Я уже сто пятьдесят раз падал, а вот в море топить самолет еще не приходилось.

— Мо-олчать! — заорали одновременно старшина и Раимов, сообразивший, что именно пытается сделать Шныгин. Затем подполковник взял инициативу в свои руки.

— Доложить мне устройство приборной панели истребителя «Миг-27»! — приказал он пилоту, и едва тот начал приходить в себя, торопливо заговорил:

— Пришельцы пытаются взять тебя под контроль. Единственный способ спастись от этого — беспрестанно повторять про себя что-нибудь такое, на чем ты можешь сосредоточиться. Скафандр тебе поможет, но если сам не попытаешься справиться с чужим воздействием, вы все погибнете.

— Но как пришельцы это делают? — удивленно поинтересовался пилот. Затем внезапно начал хихикать, после чего безо всякого перехода принялся бубнить себе под нос что-то неразборчивое.

Шныгин осторожно отпустил его, и летчик, продолжая невнятно бормотать, взобрался на свое место и осторожно выровнял самолет. Облегченно вздохнув, он по привычке потянулся было за бутылкой самогонки, но, вспомнив вдруг, как далеко придется протягивать руку, совершенно внятно выругался, помянув имя подполковника всуе. Раимов зарычал, но сказать что-то не успел. На своих мониторах он увидел, что самолет снова тряхнуло, и пилот не без труда вновь овладел машиной.

В отличие от командира, который встряску на борту только наблюдал, Шныгин, как и остальные «икс-ассенизаторы», ощущал ее на своей шкуре. И все же, несмотря на нервное напряжение, старшина невольно залюбовался открывшимся в стеклах кабины видом. Во время крутого пике самолет выбрался из толстого слоя облаков и теперь шел над ослепительно сверкающим в лучах солнца Тихим океаном. Прямо по курсу возвышался довольно живописный скалистый островок, заросший деревьями.

А вот то, что было над ним, старшине не понравилось! Над тонким песчаным мысом, выдающимся в море в западном направлении, висели три летающие тарелки пришельцев.

— Твою мать! — завопил пилот, глядя, как инопланетные корабли начали расходиться в стороны, чтобы взять его в «клещи». — Готовьтесь к десантированию! Нет времени, чтобы самолет сажать. — Шныгин бросился в салон, а пилот еще раз выругался. — Люк открою сразу. Как только крикну «Пошли!», выметайтесь из салона на хрен, если только жить хотите!

Пилот без предупреждения бросил самолет вверх, одновременно открывая огонь из всех орудий. Старшина хотел было предупредить его, что стрелять из обычных сорокамиллиметровых пушек по летающим тарелкам бесполезно, но делать этого не стал. В конце концов, летчик и сам все сможет увидеть и оценить всю мощь земного оружия. Поэтому вместо диалога с пилотом Шныгин принялся надевать парашют, встав рядом с сослуживцами, уже перебравшимися к десантному люку, расположенному в хвосте салона.

Пару минут пилот забавлялся такими невероятными фигурами высшего пилотажа, совершенно не заботясь об «икс-ассенизаторах», буквально болтающихся в воздухе, что старшина начал беспокоиться. Впрочем, напрасно. Десантный люк стал открываться, и в наушниках зазвучал злорадный голос пилота:

— Ну и хрен с ними, пусть у них броня лучше. Зато эти уроды летать не умеют! — заявил летчик и без перехода заорал: — По-ошли!!!

Упрашивать «икс-ассенизаторов» не пришлось. Все пятеро, перепрыгивая через край еще не опустившегося трапа, посыпались из самолета, как горох. Шныгин выскочил последним и увидел, как прямо над его головой самолет закрутился волчком вокруг горизонтальной оси и резко пошел вверх, уворачиваясь от двух плазменных шаров. Старшина коротко выругался и лишь затем посмотрел вниз. После чего снова выругался и торопливо дернул кольцо парашюта — пилот, добрейшей души человек, выкинул группу в ста метрах над прибрежными утесами, и времени на то, чтобы любоваться воздушным боем, старшина просто не имел.

Из всей группы только Шныгина можно было назвать профессионалом по части прыжков с парашютом. Остальным прыгать, конечно, доводилось, но не с такой рискованной высоты. Сергей обругал пилота последними словами, которые нашлись в его лексиконе, и с волнением следил за посадкой сослуживцев. Он боялся, что кто-нибудь может не справиться, однако все обошлось. Более того, бойцы умудрились вырулить на сушу, и ни один не совершил посадки в бурный прибой.

Шныгин приземлился и, отстегнув парашют, перекатился с центра небольшой проплешины к опушке леса. Справа от него уже занял позицию Кедман, Пацук с Зибцихом оккупировали валуны на краю утеса. При этом Микола держал под прицелом неширокий уступ, уходящий куда-то вдаль по краю острова, а Ганс сосредоточенно следил за небом. И лишь Сара копошилась в центре проплешины, запутавшись в стропах.

— Мать твою, еври бади! Джон, прикрой, — попросил Сергей и метнулся к Штольц. — Режь их! Не хрена распутывать, — приказал он девушке и сам принялся помогать ей освобождаться от строп.

Через минуту им совместными усилиями удалось отделить Сару от парашюта, и Сергей, подтолкнув покрасневшую от усилий и стыда девушку к лесу, сам посмотрел на небо. Пилот вытворял в воздухе настоящие чудеса высшего пилотажа. Самолет, управляемый им, выписывал в небе невероятные пируэты, не только уворачиваясь от огня летающих тарелок, но и успевая хлестко отвечать в ответ. Несколько раз пилот даже воспользовался лазером, пытаясь сбить «тарелки» противника, но те умудрялись уходить из-под огня.

Шныгин хмыкнул. Признаться честно, он не думал, что этот неуклюжий олух, вечно забывающий, где на приборной доске какие кнопки находятся, сможет так долго продержаться против трех лучше вооруженных и оснащенных намного более мощной броней противников! Но пилот держался. Более того, он постепенно уводил летающие тарелки от острова, давая «икс-ассенизаторам» время для проведения операции. Старшина мысленно поаплодировал пилоту.

— Медведь, может, лапу изо рта вынешь? — раздался в наушниках ехидный голос Пацука. — Мы сюда прилетели сельдерей собирать, а не в ладошки самолетам хлопать.

— А то я без тебя этого не знаю, — буркнул Шныгин в ответ и махнул рукой. — Пошли! Мы со Слоном впереди, тропу вам прокладываем. Барсук с Рысью идут следом. Енот — замыкающим. — И, не дожидаясь ответов от сослуживцев, Сергей рванулся вперед, скрываясь в густых зарослях.

Направление движения к месту повышенной активности пришельцев десантники знали лишь приблизительно. Но поскольку Осима был небольшим островком, ошибиться все равно было невозможно. Минут пять бойцы двигались в полной тишине, а затем Кедман услышал странные ритмичные звуки, отдаленно похожие на работу какого-то механизма. Капрал поднял руку, призывая группу остановиться, и подозвал Шныгина к себе. Старшина прислушался.

— Сваи забивают, что ли? — недоуменно поинтересовался он.

— Не знаю, — пожал плечами американец. — Больше на отбойный молоток похоже.

— А какая разница? — встрял в разговор Микола. — Пусть они там с таким звуком хоть сухари грызут! Главное, что мы до них добрались.

— Не говори гоп, пока бритоголового чувака не увидишь, — буркнул Шныгин. — Работаем! Но аккуратно. У базы могут быть ловушки.

Дальше группа передвигалась в режиме полного эфирного молчания. Старшина с Кедманом по-прежнему возглавляли колонну, а Зибцих двигался в арьергарде. Постепенно звуки, доносившиеся со стороны стойбища пришельцев, становились все отчетливее и отчетливее, пока бойцам наконец не стало ясно, что это не строительные машины работают. Из центра острова, заглушая разноголосицу птиц, доносилась самая настоящая музыка. Причем абсолютно земная! Хотя поклонники хеви-метал могут с таким утверждением не согласиться.

— Это же «Рамштайн»! — удивленно воскликнул Зибцих, нарушив эфирное молчание.

— И без тебя слышу, что не Таня Буланова, — фыркнул в ответ старшина.

— Может быть, там люди? — предположила Сара.

— Ну да! — съязвил Пацук. — А летающие тарелки — это всего лишь декорации к традиционному ежегодному празднику воздушных змеев.

— Может, просто пойдете и посмотрите? — сердито вмешался в разговор подполковник, прекрасно слышавший все диалоги. — Вы собираетесь что-нибудь делать или продолжите гадание на кофейной гуще? Мать вашу в табор водителем кобылы!..

Пацук зашипел, то ли давясь от смеха, то ли изо всех сил стараясь ничего язвительного на реплику командира не ответить. Шныгин подозрительно покосился на него и двинулся вперед, делая остальным знак идти следом. Еще через две минуты бойцы наконец-то добрались до объекта. Старшина присвистнул, да и остальные своего удивления скрывать не стали. Впрочем, удивляться и вправду было чему!

Во-первых, довольно обширная поляна, открывшаяся взору «икс-ассенизаторов», была просто завалена пустыми пивными бутылками. Во-вторых, в центре лесной проплешины возвышалась настоящая гора той же посуды. Но в упаковках и заполненных живительной влагой по самые пробки. В-третьих, инопланетяне на поляне, конечно, имелись. Но вот их вид оставлял желать лучшего. Шестеро зеленых мурлантов так налакались, что едва держались на ногах. Кроме того, все были разряжены самым невероятным образом: трое опутаны бусами, словно окуни рыболовной сеткой; на двоих наброшены идиотские хламиды, похожие на пончо; а последний красовался с огромными серьгами в ушах, был перетянут пустыми пулеметными лентами и весь, с ног до головы, оклеен вкладышами от жевательной резинки.

Рассыпавшиеся вдоль границы леса бойцы несколько секунд удивленно таращились на инопланетян. Насколько им было известно из докладов доктора Гобе, мурланты в иерархической системе пришельцев являлись обычными солдатами. Одежду эти создания никогда не носили, поскольку бронированная кожа была для них лучше любой одежды. Свои тела мурланты ничем не украшали, чувства юмора не имели и были вообще чем-то вроде биороботов, выведенных в одной пробирке. А тут — такая эксцентричная индивидуальность!

Первым пришел в себя старшина и, с трудом оторвав взгляд от сумасшедших пришельцев, попытался отыскать какие-нибудь признаки инопланетной базы. Однако ничего похожего на доты, дзоты и бункеры вокруг не наблюдалось. Как не наблюдалось каких-либо построек на этой лесной опушке вообще, и все происходящее здесь представлялось Шныгину чем-то похожим на обычный пикник из сказок Чуковского: эдакая идиллия большой крокодильей семейки!

Старшина тихо свистнул, и сослуживцы, оторвавшись от созерцания необычной картины, посмотрели на него. Сергей, не нарушая эфирного молчания, знаками показал бойцам, кому и что именно нужно делать. Кедман, Пацук и Сара тут же скрылись в лесу, обходя пришельцев с тыла, ефрейтор устроился поудобнее, выбирая место с хорошим обзором и незакрытой линией обстрела, а сам Шныгин достал из кармана световые гранаты. Сергей замер, ожидая сигнала от ушедшей троицы. И как только Кедман появился среди кустов на противоположной стороне поляны, старшина начал действовать.

Три световые гранаты полетели в сторону мурлантов и взорвались ослепительными вспышками пламени. Зибцих тут же открыл огонь по основанию пирамиды из упаковок с пивом. С жутким грохотом вся куча обрушилась вниз, заставив невольно застонать Миколу. Но печалиться по поводу горькой утраты пива есаулу было некогда. Он и американец, прикрываемые Сарой, выскочили из кустов и понеслись в сторону мурлантов, ослепленных световыми гранатами. Но не успели они сделать и десяток шагов, как один из мурлантов, выглядевший самым трезвым, вскинул руку и завопил.

— Эй, стойте! — тут же услужливо продублировал его речь универсальный переводчик, встроенный в системы энергоскафандра. — Мир, дружба, жвачка. Мы не хотим войны. Мы пофигисты…

— Пацифисты, — поправил его другой мурлант, с трудом умудряясь сохранять равновесие. — Не пофигисты, а пацифисты.

— А не все ли равно? — удивился первый. — Главное, что мы не воюем, воевать не собираемся, а я просто хотел пивка попить. Ик!.

— Что там у вас происходит, шайтан меня раздери! — удивленно завопил по рации Раимов.

— Похоже, шеф, первый контакт сельдерея с зоопарком, — высказал предположение Пацук. — Однако, судя по всему, операция закончена. Кто-то там обещал выставить положенное? Так, значит, шеф, мы пивка тут попьем немножко?

— Я тебе так попью, что ты на всю жизнь забудешь, в какое горло горилку заливать надо! — рявкнул командир. — Вяжите этих уродов и тащите на базу.

— Легко, — усмехнулся Шныгин. — Только вот у нас транспортное средство отсутствует.

И в этот момент, прерывая доклад старшины, над поляной зависли три летающих тарелки, повернув в сторону людей жерла плазменных орудий…

Глава 5

Марс — далеко не красная планета. Окрестности единственного опорного пункта пришельцев в Солнечной системе. Местное время никому не известно, поэтому часы показывают московское.

Назвать Марс красным мог бы только человек с богатым воображением. На самом деле четвертая планета Солнечной системы отличается преобладанием светло-коричневых тонов, очень напоминающих цвет… В общем, вызывающих не очень гигиеничные ассоциации. Все пятеро «икс-ассенизаторов» сгрудились перед мониторами пилотской кабины звездолета летунов, захваченного во время давней операции в Испании, и любовались новыми пейзажами. Впрочем, как выяснилось, новыми они были далеко не для всех.

— Ничего особенного! — констатировал Кедман, заставив всех обернуться к нему. — У нас в Неваде такие же пустыни. Только размером поменьше. И цветом поприятнее.

Комментировать это заявление американца никто не стал. Во-первых, потому что ни один из бойцов в штате Невада не был и подтвердить или опровергнуть слова капрала не мог. А во-вторых, в связи с торжественностью момента — все-таки появились первые люди на Марсе! — говорить пошлости никому не хотелось. Еще пару-тройку дней назад, даже несмотря на то, что «икс-ассенизаторов» к этому готовили, никто из группы не верил в возможность полета на Марс. Или, по крайней мере, считал это самоубийством. А теперь вот можно было сказать «спасибо» мурлантам-пацифистам…

Тогда, на острове Осима, услышав заявление зеленых уродцев, вся группа «икс-ассенизаторов» с подполковником во главе испытала минутный шок. И не оттого, конечно, что бойцы встретились с живыми пацифистами или пьяными мурлантами. И то и другое «икс-ассенизаторам» видеть уже приходилось, но вот соединение этих двух гремучих ингредиентов в одном флаконе было неожиданным. И, что тоже естественно, пришельцам спецназовцы не поверили. Однако все выяснилось довольно быстро.

То, что алкогольные напитки были изобретением землян, недоступным инопланетным технологиям, «икс-ассенизаторы» уже знали. О том, что пришельцы введут государственную монополию на торговлю в своих мирах данной продукцией, догадывались если и не все, то, по крайней мере, некоторые из бойцов — не будем тыкать пальцем! О том, что при наличии государственной монополии на тот или иной товар непременно начнется контрабандный завоз подконтрольного государству продукта, имели представление все. Но вот о заинтересованности инопланетян в иных достижениях землян не знал никто.

А между тем вместе с алкоголем с Земли на Трунар — так назывался родной мир пришельцев — стали нелегально ввозить множество разнообразных вещей. Заниматься контрабандой стала творческая интеллигенция инопланетной расы, которая не желала вступать в конфронтацию с людьми потому, что вся прибыль от этого конфликта доставалась другим. Вот эта реакционная, для официального правительства, конечно, прослойка и решила обогатиться при помощи контрабанды. И, не мудрствуя лукаво, ввозить стала абсолютно все. Начиная от такой экзотики, как видеомагнитофоны, и заканчивая банальными бусами. Почти такими же самыми, какими европейцы торговали с индейцами во времена завоевания Америки.

Вот так земная поп-культура стала незаметно просачиваться в самое сердце трунарской цивилизации. Поначалу контрабандными товарами с Земли пользовалась исключительно та же прогрессивная интеллигенция, которая их и ввозила. Они просто продавали или выменивали друг у друга то, чего не было у них самих. Потом такой бизнес им изрядно надоел, и решено было привлекать к рыночным отношениям все прочие расы, за исключением кристаллидов, естественно, поскольку те из-за своей врожденной тупости все равно в культурных достижениях Земли ничего бы не поняли.

Конечно, правительство Трунара мириться с контрабандой не желало и ввело самые жестокие санкции для организаторов незаконного товарооборота. Однако какой чиновник на таможне смог бы устоять перед коробкой хорошего «Бурбона» или ящиком «Столичной», изготовленной в экспортном варианте, естественно?.. Вот поэтому коррупция на Трунаре перешла на новый виток развития, незаконные товары продолжали просачиваться на планету, а сами чиновники обзавелись потайными комнатами в офисах, оборудованными барами, видеодвойками, музыкальными центрами и джентльменскими наборами из земных секс-шопов. В общем, разлагались на всю катушку.

Земная культура на Трунаре распространялась неожиданно быстро. И если поначалу правительство инопланетян не признавало людей за цивилизованных существ, думая о человечестве так же, как гомо саписенс — о муравьях, то к тому моменту, когда Земля стала общедоступной для экскурсий, в оппозиции возобладало совсем иное мнение. Людей уважали, человеческими достижениями восхищались, а наиболее подверженной влияниюземной поп-культуры стала неокрепшая, только что выбравшаяся из пробирок молодежь средних классов. Таких, как летуны и мурланты, давно мечтавшие потеснить расу Небесных с верхней ступни трунарской иерархии. О своих желаниях они даже осмеливались шептаться по углам, мечтая ввести в своем мире такую же развитую демократию, какая наблюдалась в России. Ну а затем связь с Землей неожиданно оборвалась.

Шестеро мурлантов, пойманных «икс-ассенизаторами» на острове Осима, были как раз из такого молодого поколения. Около года назад их вырастили в офицерской клонировочной сразу подготовленными к званию младших лейтенантов. Тут же к еще не окрепшим в моральном плане свежеиспеченным офицерам пробрались лазутчики оппозиционеров и предложили «послушать музычку, посмотреть видачок, бухануть и конкретно оттопыриться». Любознательные лейтенанты вместо того, чтобы доложить о растлителе несовершеннолетних своему начальству, решили поднабраться новых ощущений и, естественно, попались в сети земной поп-культуры. Поначалу офицеры слушали старушку Бритни Спирс и бабушку Мадонну, смотрели фильмы с Сигалом и Шарон Стоун и пили «Анапу» в подворотнях, а затем перешли на более высокий уровень развития — «Рамштайн» и «КШ», Тарантино и Круз, пить стали исключительно пиво, а по праздникам — «ерша». И от такого культурного воздействия мысли о мире, дружбе и жвачке, разделенной с землянами, в голову молодых офицеров прокрались сами собой.

Естественно, все шестеро были расстроены тем, что координатор гиперпространственных переходов на Луне перестал функционировать. Цены на пиво — да что там, и на «Анапу»! — взлетели до небес, достать новые фильмы и музыкальные записи стало невозможно, а в правительстве Трунара начали поговаривать о карательной экспедиции, оснащенной всем необходимым для полной колонизации Земли. Конечно, оппозиция таким положением дел была недовольна, поскольку колонизация означала бы полный крах их контрабандного бизнеса. Недовольны были и пораженные ядом земной поп-культуры молодые мурланты. Небесные вознамерились сделать из людей что-то вроде безмозглых автоматов по производству алкоголя, а это означало, что больше не будет новых песен, видеоклипов, фильмов и компьютерных игр.

Однако недовольство — недовольством, а с правительством, тем более таким, как Небесные, особо не поспоришь. Вот офицеры и молчали. Что было вполне естественно, так как служилые и раньше, в отличие от гражданских лиц, боялись даже шептаться по углам. Естественно, реакционеры из правительства об их склонности к любованию человеческой культурой ничего не знали. Зато знали те инопланетяне, которые продавали офицерам контрабандный товар. И когда было решено строить новый координатор гиперпространственных переходов в Солнечной системе, контрабандисты постарались сделать так, чтобы среди обслуживающего персонала имелись их люди. Вот так шестерка зараженных земной культурой мурлантов и оказалась на Марсе.

А строительство координатора на Красной планете уже шло полным ходом. Сначала, как и в случаях с энергокуполами на Земле, через гиперпространство были посланы капсулы, оснащенные всем необходимым для создания нового опорного пункта инопланетян в Солнечной системе. Поскольку координатор выхода из гиперпространства как таковой в указанном космическом секторе отсутствовал, из полутора тысяч капсул до места добрались только две. Они начали строительство и выслали на родную планету наводящий луч. Это, конечно, с координатором ни в какое сравнение не шло, поэтому ученых, политиков, администраторов и прочих представителей элиты трунарской цивилизации высылать на строящуюся базу не стали, зато несколькими офицерами рискнули запросто. И теперь шестерка мурлантов в составе быстро росшего экспедиционного корпуса охраняла строящуюся базу.

Но это «икс-ассенизаторы» узнали позже. А в тот момент, когда над поляной зависли космические корабли пришельцев, вся пятерка одновременно бросилась врассыпную, открыв по «тарелкам» огонь из лазерных винтовок. Однако никакого эффекта беспорядочная стрельба не дала, о чем пьяные мурланты бойцам и сообщили, заодно попросив не стрелять по безоружным кораблям.

Пацук, естественно, после такого заявления не мог не возмутиться и даже надумал было пристрелить парочку пришельцев. Но Шныгин его остановил и позволил инопланетянам продемонстрировать, что орудия космических кораблей несли в себе не плазменные заряды, как считали бойцы, а особую субстанцию, после попадания которой в цель пораженный объект начинал жутко вонять и сохранял этот запах не меньше чем на неделю.

В общем, мурланты просто прикалывались по-своему и не хотели, чтобы кто-то мешал им отдыхать на пикнике. Поэтому и отпугивали приближающихся к острову людей ментальными ударами, используя для этого новейшие разработки своих ученых, полученные сразу после потери контакта с лунным координатором. Инопланетяне просто поняли, что люди каким-то образом научились избегать ментальных атак, и изобрели психоусилители, позволяющие наносить ментальные удары в сотни раз большей мощности, чем прежде. Для того чтобы управлять таким психоусилителем, совершенно необязательно было находиться рядом с ним. Специальные приемопередающие устройства позволяли активизировать аппаратуру на расстоянии.

Сдаваться «икс-ассенизаторам» мурланты не собирались. Объяснив, что на данном острове они оказались лишь ради желания увидеть при помощи следящего устройства встречу пяти глав государств, которых они считали членами «небесной расы» землян, инопланетяне вполне вежливо попрощались с бойцами и собрались спокойно отправиться домой. Но они не учли два обстоятельства. Во-первых, никто их с острова не отпускал. А во-вторых, все шестеро мурлантов были слишком пьяны, чтобы понять это. «Икс-ассенизаторы» повязали всех любителей пикников в считаные секунды и вызвали самолет. После посадки его на поляну пришельцы были упакованы в специальные контейнеры и доставлены на базу, где за них тут же взялся доктор Гобе. А три летающие тарелки, количество которых, как уже известно, вездесущая пресса увеличила до шести, были при помощи радиоуправления отбуксированы в ангары.

«Икс-ассенизаторы» уже знали, что в беседе с доктором Гобе скрыть какие-либо факты из своей жизни никому не удастся. Пришельцы удостоверились в этом на собственном опыте. Что именно планирует сделать с Землей правительство Трунара, мурланты в силу своего низкого положения на иерархической лестнице знать не могли. Зато все остальное выложили без запинки! Шестеро «пацифистов» поведали французу грустную историю своей жизни, рассказали, как именно узнали о встрече пяти глав государств в Токио, чистосердечно признались, что сбежали из своей части в «самоволку», и пояснили, каким образом намеревались вернуться назад.

Последняя информация была особенно ценной для «икс-ассенизаторов», но она же и не оставила бойцам времени для подготовки к будущему космическому полету. Гобе выяснил, что огромный флот космических кораблей на орбите Марса составляют отчасти патрульные роботы, отвечающие за воздушную охрану базы, а отчасти фантомы, созданные в космосе для устрашения землян и изгнания из людских голов даже мыслей о том, что недостроенный координатор можно подвергнуть какой-либо атаке.

В общем, стало ясно, что большая часть космического флота инопланетян никакой угрозы не представляет. Космические корабли пришельцев были идеальным продуктом высокоразвитой цивилизации, но по сути являлись лишь голограммами, неспособными даже таранить противника. Не говоря уж о стрельбе!

Зато роботы-патрульные были вполне осязаемы и оснащены таким оружием, противостоять которому могли бы лишь боевые корабли пришельцев. А таковые в Солнечной системе еще не появлялись. Проскочить мимо них «икс-ассенизаторы» вряд ли смогли бы. Но тут сыграла огромную роль помощь мурлантов-пацифистов, замученных Инквизитором. Они, хоть сами того и не желали, выдали доктору весь набор кодов, которыми вводили патрульных в заблуждение, уходя в «самоволку» на Землю. Эти коды могли действовать лишь несколько дней, пока начальство не решит, руководствуясь уставом Космических сил Трунара, перепрограммировать роботов. Поэтому бойцам следовало торопиться!

Единственным недостатком этого способа было то, что роботы после введения кодов по инопланетной гиперсвязи, заменявшей пришельцам обычное радио, прекращали обращать внимание лишь на отдаленные объекты. А вот вблизи опорного пункта, над которым постоянно дежурило звено патрульных, подобная уловка не действовала. Сами мурланты могли бы вернуться на базу, объяснив свою отлучку разведывательными действиями в отдаленной точке Красной планеты. Но из уст «икс-ассенизаторов» такую легенду роботы, естественно, не примут. Поэтому и попасть без хлопот непосредственно на нужный объект бойцы не могли. Они должны были миновать внешнюю линию патрулей, опуститься на поверхность Марса и уже наземным — или лучше сказать «намарсным»? — путем, который патрульные роботы не контролируют, пробираться внутрь опорного пункта. План объекта прилагался.

Несколько облегчало задачу спецназовцев то, что опорный пункт пришельцев на Марсе располагался в долине Маринера — гигантском разломе, растянувшемся примерно на четыре тысячи километров рядом с экватором. Этот разлом в самых широких местах достигал ста двадцати километров между стенками и уходил в глубину планеты на четыре-пять километров. Свой координатор пришельцы строили в одном из достаточно узких мест разлома, и это давало объекту значительные преимущества для защиты от атак из космоса. Но никто из руководства опорного пункта и предположить не мог, что угроза придет с поверхности планеты. Тем более не в виде массированной армии, а в лице пятерых бойцов. В этом заключалось единственное преимущество людей и их последняя надежда.

Штатному пилоту «икс-ассенизаторов» уже приходилось управлять летающей тарелкой. Поэтому за пультом, переоборудованным для работы на нем человека, он чувствовал себя вполне комфортно. Разумеется, множество функций управления пришлось отключить, поскольку они были еще не до конца поняты учеными, но летающая тарелка передвигалась, была оснащена самонаводящейся системой безопасности, позволяющей уничтожать метеориты, уклоняться от астероидов и скоплений космической пыли, могла вести огонь из единственного плазменного орудия. А большего от нее и не требовалось! Хотя, конечно, не помешало бы сделать летающую тарелку еще и невидимой, но до этого, к сожалению, не додумались даже пришельцы.

Пилот понимал, что инопланетные роботы-патрульные давным-давно заметили приближение к Марсу какого-то корабля. Он также знал, что до тех пор, пока они не проанализируют степень опасности чужого объекта, докладывать на базу о нем не будут. Теперь оставалось только определить момент, когда роботы начнут сканирование корабля, и передать им набор необходимых кодов. К сожалению, перевести показания радара инопланетного корабля в десятичную систему единиц Харакири просто не успел. Зато с Раимовым в качестве переводчика успел объяснить пилоту, что «когда стрелка дойдет вот до сих пор, щелкнешь вот этой хреновиной, дернешь вон ту висюлечку и нажмешь вот на эту кнопку». Что летчик и собирался сделать.

Роботы-патрульные на радаре корабля появились довольно давно — еще три часа назад, через час после старта с Земли. По словам Харакири, лететь до Марса «икс-ассенизаторы» должны были примерно шесть часов, и сейчас как раз подходило время для введения кодов в электронные головы патрульных. Поэтому пилоту было не до пейзажей приближающейся Красной планеты. Он не отрываясь смотрел на радар, ожидая, когда стрелочка на индикаторе дойдет «до сих пор». И как только это случилось, выполнил все пункты инструкции. К сожалению, в обратной последовательности!

Пилот понял свою ошибку слишком поздно. Два ближайших к его кораблю патрульных робота вдруг активизировали двигатели и на полной скорости помчались в сторону летающей тарелки «икс-ассенизаторов». Пилот зашипел и хотел во все горло выругаться матом, но вспомнил о стоявшем рядом с ним старшине и ограничился только шипением. Покосившись на спецназовцев, еще не заметивших маневра патрульных, летчик попытался выполнить операцию по вводу кодов в правильной последовательности. Однако ничего не изменилось! Сверкая выхлопами дюз в колючей черноте космоса, два огромных инопланетных корабля мчались на летающую тарелку спецназовцев, казавшуюся по сравнению с ними блохой на морде у собаки.

— Ну, подполковник, убью, если вернусь! — не выдержав, завопил пилот, заставив всех посмотреть на себя. — Просил же самогонку не отбирать. Ну, не функционируют мои навигационные системы без нее! — А затем и сам посмотрел на «икс-ассенизаторов». — Чего пялитесь на меня? Нас обнаружили. Быстро марш в спасательную капсулу и, как только отдам приказ, катапультируйтесь.

— Ты чего это раскомандовался? — оторопело поинтересовался старшина, а Раимов почему-то на реплику пилота не ответил! — Охренел совсем?

— Я-то, может быть, и охренел, а вот тебе это делать будет нечем, если сейчас в капсулу не пойдешь, — огрызнулся пилот. — Вы на Марсе можете распоряжаться. А на борту командую я! В данный момент нас атакуют. И все, кто не приписан к боевому расчету на этой посудине, должны находиться в спасательной капсуле. У командира у своего спросите!

— Ребята, делайте, что он говорит, — наконец подал голос Раимов.

— Ни хрена, блин, еври бади! — впервые выказал прямое неповиновение Шныгин. — Летчик не может одновременно и кораблем управлять, и из плазменной пушки огонь вести. Поэтому к турели пойду я!

— Нет уж, Сергей. Это моя работа, — ввязался в дискуссию Зибцих, от которого подобного неповиновения и вовсе никто не ожидал. — Ты у нас рукопашник, а я — снайпер. Или ты хочешь сказать, что стреляешь лучше меня?

— О-отставить р-разговорчики! — заорал Раимов так, что у бойцов чуть наушники не сдохли. — Приказываю всем немедленно занять свои места в спасательной капсуле. Енот, останься! Принимай управление орудийной турелью на себя.

— Тьфу, мать твою… — предложил подполковнику старшина, но заканчивать фразу не стал.

Вместо этого он подтолкнул Кедмана в спину, направляя к спасательной капсуле. А затем за руку потащил туда Сару Штольц. Пацук выходил последним и задержался в дверях, посмотрев на ефрейтора. Тот в ответ усмехнулся. Впрочем, за забралом шлема ухмылки Зибциха есаул не увидел. Зато хорошо услышал в наушниках его голос.

— Мы выкрутимся! — пообещал ефрейтор.

— Хотелось бы, — буркнул в ответ Пацук. — Ты уж постарайся. А то ты представляешь, как воно ж все получится, если мне с москалем в одной тесной капсуле придется вечность в космосе болтаться?!

Орудийная турель в корабле, захваченном некогда у пришельцев, особенными излишествами не отличалась. Размерами она не превышала обычную телефонную кабину, но была цилиндрической и имела внутри вращающееся кресло с откидной панелью, на которой была закреплена штуковина, очень похожая на джойстик компьютерных игр. Ну а внутренние стены турели представляли из себя один сплошной экран, демонстрирующий пространство вокруг корабля. Зибцих уселся в кресло, закрыл за собой дверь и, активировав турель, развернул орудие в сторону быстро приближавшихся кораблей пришельцев. Прицел, обозначенный на экране обычным крестиком в круге, хищно запрыгал по корпусу вражеского судна, выбирая место, куда ударит первый плазменный шар.

Пилот несколько секунд вел летающую тарелку навстречу вражеским роботам, а затем резко изменил траекторию, рванув вверх относительно условной горизонтальной оси корабля. Зибцих, не ожидавший такого маневра, на мгновение упустил робота-патрульного из перекрестия прицела, и тот ушел под брюхо «тарелки», сделав невозможной стрельбу. Ганс выругался и попытался поймать второй вражеский корабль, но тот мгновенно повторил маневр первого, и еще через секунду три космических судна для постороннего взгляда превратились в невероятных размеров бусины, нанизанные на одну нитку.

— Выведи мне их на линию огня, — попросил пилота ефрейтор.

Тот что-то невразумительно промычал и попытался выполнить просьбу. Однако что ни пытался бы сделать летчик, в одночасье ставший космонавтом, два гигантских вражеских корабля оставались под днищем, как привязанные. Причем выбрали такую дистанцию и курс, при которых Ганс не мог в них попасть, не повредив борт своего судна. Пилот матерился и заставлял «тарелку» выписывать в космосе невероятные пируэты, но стряхнуть противника с днища так и не мог.

— Все! Ухожу на пенсию, к чертовой матери, — отчаявшись, заорал пилот, и тут корабли пришельцев изменили позицию.

Медленно, как две туши дохлых китов, они поднялись вверх и заняли позиции позади «тарелки» «икс-ассенизаторов». Зибцих радостно что-то заорал по-немецки и открыл ураганный огонь по судам пришельцев. Впрочем, это продолжалось недолго! Глядя, как плазменные шары сиреневыми сполохами растекаются по энергозащите роботов, ефрейтор отпустил гашетку.

— Стреляй! — рявкнул пилот. — Стреляй, чего ждешь?

— Манны небесной, — огрызнулся в ответ ефрейтор. — Ты же видишь, все бесполезно. Наша пушка им, что носорогу арапник.

— И что теперь? — Голос пилота звучал растерянно.

— Не знаю, — пожал плечами Ганс, словно летчик мог его видеть. — Но мне гораздо интереснее, почему они не стреляют?

— Живыми хотят взять, — с ненавистью в голосе встрял в разговор Раимов. — Ребята, вы меня простите, но всех сразу я не могу потерять. Я прикажу группе катапультироваться. А вы… Держитесь! Мы вас не бросим!..

Но не успел командир договорить, как положение резко изменилось. Маневрируя в космосе, пилот не заметил, как подвел свой корабль к следующей линии обороны инопланетян. Ближайший робот-патрульный «тарелку» заметил, идентифицировал как свою и тут же засыпал сообщениями. Но поскольку эти запросы не были озвучены, а лишь высвечивались неровными строчками корявой чужеземной письменности на экране монитора, понять, что именно от него хотят, пилот не смог. Да и не пытался! Он и внимания на новые корабли пришельцев не обратил, поскольку считал себя уже арестованным. А вот два идущих в хвосте «тарелки» робота эти сообщения поняли как последнее предупреждение в адрес захваченного землянами корабля.

Ни Ганс, ни пилот не успели даже рты открыть от удивления, как их конвоиры резко ускорились и в одно мгновение вырвались вперед. Однако просто лидировать им показалось недостаточным, и роботы-патрульные решили устроить самим себе праздничный фейерверк. Слаженно, будто управляемые одной рукой, оба гигантских корабля пришельцев выпустили по четыре плазменных шара в сторону своего ближайшего собрата.

А тот, как оказалось, такого подарка не ожидал и взорвался ослепительной вспышкой.

Удар был столь силен, что «тарелку» землян поставило на бок и круто развернуло. Рой мелкой пыли, оставшейся от могучего корабля, засыпал судно «икс-ассенизаторов», и самонаводящаяся защита взвыла, предупреждая, что работает на пределе. Центральный компьютер «тарелки» что-то промычал, а затем повторил фразу, которую очнувшиеся от энергетического шока универсальные переводчики продублировали как «Повторяю для идиотов! Немедленно покиньте хвост кометы. Еще одна такая шуточка, и вся команда останется без штамбрукеров и фронтовой дозы скуубы».

— Да ради бога! — обрадованно согласился остаться без вышеуказанных продуктов пилот, но шутить не стал.

Вместо попыток продолжить движение в «хвосте кометы» летчик резко дернул корабль вниз, заставив «икс-ассенизаторов» задохнуться от перегрузки. «Тарелка» падала в пустоту с невероятной скоростью, и казалось, что этому не будет конца. А когда пилот решил все-таки завершить маневр, Зибциху открылось редкое по красоте зрелище, глядя на которое даже Сальвадор Дали с его буйной фантазией удавился бы от зависти.

Прямо над кораблем «икс-ассенизаторов» — хотя разве можно в космосе разобрать, где верх, а где низ?! — шел бой. Никто не мог понять, почему это случилось, но два робота-патрульных, до недавнего времени конвоировавших «тарелку» к Марсу, вступили в сражение со своими собратьями. И было совершенно очевидно, что дрались они не на шутку. Непрерывные сиреневые и фиолетовые вспышки от ударов плазменных шаров об энергозащиту превращались в одно ярко пульсирующее пятно.

Свет этих вспышек отражался от бортов фантомных кораблей, добавляя красок в буйство рукотворных стихий, а сами корабли-призраки время от времени лопались, когда сквозь них пролетали настоящие роботы. В общем, зрелище было феерическим. И пилот с ефрейтором не могли оторвать от него взгляды, забыв обо всем на свете. Впрочем, не они одни. Видимо, рационального подполковника космическая битва тоже заворожила. Но честь ему и хвала за то, что он очнулся первым.

— Мать вашу в кинотеатр билеты проверять! — завопил Раимов, наконец приходя в себя. — Какого хрена вы уснули? Это же наш шанс! Садитесь на Марс, укуси вас шайтан!..

Второй раз повторять распоряжение необходимости не возникло.

Пилот, приводя себя в чувство, что есть силы врезал ладонью по умному, но, увы, трезвому лбу и ускорил корабль до максимума. Перегрузка зашкалила за пять «же», и Сара с Пацуком, не подготовленные к таким нагрузкам, почти одновременно потеряли сознание. Зибцих вырубился мгновением позже, а Кедман зачем-то попытался подняться на локтях, чувствуя, как глаза застилает кровавая пелена. И лишь пилот со Шныгиным, прошедшие барокамеры, центрифуги и прочие прелести военно-воздушных и воздушно-десантных войск России, смогли остаться в здравой памяти. Хотя, если честно, старшина решил, что его голова вот-вот лопнет, и сжал шлем руками, пытаясь сберечь внутри скафандра хотя бы остатки мозгов.

Шедевром пилотирования посадку на Марс, конечно, назвать было никак нельзя. Во-первых, из-за сильных перегрузок, возникших при спуске, летчик плохо видел поверхность планеты да и вообще все вокруг. Во-вторых, чтобы усвоить особенности притяжения различных планет, одного полета на Луну было мало, и пилот недостаточно быстро погасил скорость «тарелки». Ну а в-третьих, он совершенно забыл, как именно инопланетный корабль следует сажать, когда у него даже кнопка выпуска шасси отсутствует! О стабилизирующих амортизаторах летчик просто не вспомнил.

В общем, приземлились, точнее, примарсились «икс-ассенизаторы» с диким грохотом, зубовным скрежетом и с матом, непременным в таких случаях. Кроме этих звуковых эффектов, «тарелка» украсила окрестный пейзаж огромным клубом пыли и песка, поднятыми с поверхности Красной планеты. Благодаря вцепившемуся в джойстик Гансу небо Марса расцвело тремя десятками плазменных шаров, довершивших световую феерию над планетой, ну а затем все стихло. По крайней мере, в окрестностях приземлившегося корабля.

— Слушай, ты, извозчик! — рявкнул Шныгин, первым выбираясь из спасательной капсулы. — Если ты еще раз нас куда-нибудь таким манером, еври бади, посадишь, я лично оторву тебе руки и заставлю пить самогонку ногами. — И после секундной паузы продолжил: — Ну а вообще, блин, спасибо!

— Ты только не думай, что я для тебя старался, — проворчал в ответ пилот. — Тебя бы я с превеликим удовольствием разбил о первую попавшуюся скалу, — и оба заржали, как сумасшедшие.

— Не расслабляться! — прервал идиллию Раимов. — Чем обмениваться благодарностями, лучше скажите спасибо инопланетянам за бардак в их армии. Не начни они друг в друга палить, сели бы вы, конечно, мягче, но зато надолго!

— Мама моя, ридна Украина! Я чувствую себя амебой под микроскопом, — поделился со всеми Пацук. — Надо же, до шефа минимум пятьдесят шесть миллионов километров, а он все видит и даже не заикается, как это было на Луне. Воно ж, от такого внимания, знаете, шо бывает? Следит себе командир за подчиненными, а потом бац, и ослеп! Глазенки ему повыкалывали…

— Два наряда вне очереди, Барсук! — тут же выразил свое отношение к тираде есаула подполковник.

— Да хоть десять! — улыбнулся в ответ Пацук. — Шеф, ежели вернусь, я вас даже взасос поцелую. Коханый вы мой!..

— Тьфу ты, кобель! — с отвращением в голосе сплюнул Раимов и услышал, как вся группа, и пилот в том числе, наградила его дуэт с есаулом новым приступом смеха. — Да прекратите вы ржать! Медведь, Слон, провести рекогносцировку местности…

Именно после этой фразы веселое настроение с бойцов словно ветром сдуло. Они очутились на вражеской территории, и ближайший пункт огневой поддержки и технической помощи находился за несколько десятков миллионов километров отсюда. Полагаться бойцы могли только на себя, и действовать надо было быстро, больше не рассчитывая на то, что пришельцы сами перестреляют друг друга.

Посаженная пилотом на поверхность Марса летающая тарелка оставила за собой глубокую борозду, достаточную для того, чтобы послужить укрытием бойцам, но явно неспособную спрятать в себе тушу инопланетного летательного аппарата. Корабль «икс-ассенизаторов» торчал на выжженной красно-коричневой равнине, словно чирей на носу телеведущего. Впрочем, если у последнего на этот случай имелся грим, то бойцам замаскировать «тарелку» было нечем. Камуфляжная сеть, которую добыл для них Раимов, по цвету отличалась от естественной окраски поверхности Марса так же, как тот же чирей от цвета человеческой кожи.

Собственно говоря, на Земле планировалось, что во время посадки пилот отыщет на поверхности Красной планеты достаточно надежное укрытие, но обстоятельства изменились. Правда, вместо хорошо замаскированного схрона «икс-ассенизаторы» получили беспорядки среди космической охраны опорного пункта инопланетян и возможность примарситься намного ближе запланированного ранее расстояния, но проблему маскировки единственного средства возвращения домой это не решало.

Шныгин с Кедманом, да и все остальные, активизировали электронные оптические прицелы и принялись обшаривать поверхность Марса, надеясь найти выход из положения. На ровной, пусть и изъеденной неглубокими кратерами и трещинами, но все равно недостаточно рельефной поверхности долины Маринера укрыть космолет было негде. Старшина обшаривал глазами отчетливо видимую в оптический прицел дальнюю стену разлома, но и там укрытия не наблюдалось, пока наконец в перекрестие не попала узкая расщелина в стене.

— Пилот, — позвал извозчика «тарелки» старшина. — Ты можешь сейчас поднять в воздух свою летающую посуду?..

— Отставить! — вместо летчика рявкнул Раимов. — Больше никаких полетов. Вы и так засветились достаточно. Эти придурки в космосе в конце концов разберутся, что к чему, и начнут искать вас на поверхности. Нет у вас времени для смены дислокации. Действуйте. Чем скорее уничтожите опорный пункт противника, тем быстрее улетите домой.

— Гениально, шеф! Позвольте увековечить этот великолепный тактический план для потомков, — восхитился Пацук. — А что прикажете делать нам, если, пока мы шляемся по вражеской базе, они сюда прилетят и наше транспортное средство уничтожат?

— Другое угоним, — вместо подполковника ответил есаулу Шныгин. — Шеф прав. У нас действительно нет времени… Пилот, выгоняй наружу этот марсоход хренов!

— Я не понял! — раздался в наушниках возмущенный голос летчика. — Если вы на моих судах летаете, это еще не значит, что я к вам извозчиком устроился…

— Можешь оставаться, — равнодушно перебил его старшина. — Но если пришельцы наш корабль обнаружат, спасать тебя будет некому. Поджаришься вместе со своим судном и станешь типа большой булки с маленькой сосиской.

Пилот неразборчиво выругался, но бросился из кабины управления в трюм. А бойцы, поджидая его, заняли круговую оборону. Кедман, старшина, Микола и Ганс держали периметр, а Сара не сводила глаз с неба, где далеко на западе все еще расцветали сиреневые сполохи. А в окрестностях все было тихо, и, несмотря на то что пилот возился с марсоходом непозволительно долго, пришельцы в районе посадки корабля землян так и не появились.

Наконец, наземное — или намарсное? — средство передвижения выползло из брюха «тарелки» на свет божий. То бишь солнечный. Марсоходом оказалась переоборудованная БМП. Дизельный двигатель «бэхи» был заменен на электрический, на крыше установлены солнечные батареи, а броню сами «икс-ассенизаторы» обтянули инопластиком. Орудие в башне тоже заменили на спаренный лазерный лучемет, но в целом черты БМП были вполне узнаваемы. Пилот, продолжая бормотать ругательства себе под нос, остановил марсоход в десятке метров от «тарелки», и бойцы спешно загрузились внутрь, не забывая прикрывать друг друга. Последним в чрево модифицированной «бэхи» забрался Шныгин и плюхнулся на командирское место.

— Ганс, не забывай за небом присматривать, — напомнил Сергей ефрейтору и повернулся к пилоту. — Что ждешь? Поехали!

— Рукой еще махни, — буркнул летчик-водитель, не к месту вспомнив Гагарина, и тут же заорал: — Куда? Куда вас везти, твою мать?..

— А что, разве моя мама такси вызвала? — неожиданно раздался в наушниках голос диспетчера с аэродрома бункера. Пилот взвыл.

— Товарищ подполковник, заткните этого скота, или я за себя не ручаюсь! — заорал он в эфир открытым текстом.

— Я за тебя ручаюсь, — серьезным голосом проговорил Кедман, ободряюще хлопнув пилота по плечу, чем вызвал новый взрыв хохота.

На этот раз Раимов не попытался немедленно оборвать развеселившихся бойцов. В эфире несколько минут царила полная тишина, изредка прерываемая чьим-то сопением. Затем в наушниках спецназовцев раздался сдавленный писк, негромкий хрип и звук падения на пол неразделанной мясной туши. И только после этого бойцы услышали голос своего командира.

— Все. Эфир засорять больше никто не будет, — ободряюще проговорил он и поперхнулся. — Какого шайтана, мать вашу в дзен-буддизм, вы все еще торчите на месте?!

— Курс норд-вест-вест! — тут же скомандовал пилоту очнувшийся от спячки Шныгин. — Короче, держи вон на ту расщелину. Потом сориентируемся.

Брезгливо посмотрев на рычаги управления БМП, пилот потянул их на себя так, словно собирались поднимать в воздух самолет с палубы авианосца. БМП летать почему-то не хотела, но с места рванулась лихо. Ну а поскольку летчик сейчас был не в кабине самолета и не посчитал нужным уведомить бойцов о том, что неплохо бы пристегнуть ремни, то Кедман, Сара и Пацук, сидевшие вдоль бортов, ругаясь, повалились на дно машины. Причем ассортимент выражений, направленных в адрес пилота после этого падения, можно было смело занести в книгу рекордов Гиннесса под девизом: «Много слов плохих и разных!»

Впрочем, летчик о себе был более высокого мнения, чем пассажиры ведомой им БМП. С ненавистью сжимая рычаги управления, пилот проклинал обстоятельства, заставившие ползать его, рожденного летать. И если в воздухе он старался доставить пассажирам максимум удобств, то на поверхности Красной планеты об этой мелочи абсолютно не заботился.

Машину так трясло и болтало, что будь у кого-нибудь из «икс-ассенизаторов» с собой молоко, оно задолго до конца поездки превратилось бы в отличное масло.

Конечно, нельзя сказать, что переоборудованная БМП неслась по поверхности Марса, как птица… Хотя именно, как пешая птица, она и неслась, неуклюже ковыляя и переваливаясь из воронки в воронку. Марсоходу явно не хватало крыльев, о чем подумали все без исключения. А Шныгин даже на минуту раскаялся в том, что пожалел пилота и взял его с собой. Впрочем, эти мысли были недостойны десантника, и старшина прогнал их прочь. Тем более что Зибцих, жутко клацая зубами, оповестил всех:

— Вижу какой-то шпиль на горизонте! По-моему, это база пришельцев.

— Да нет, это Эйфелева башня! — не менее виртуозно клацая зубами, завопил в ответ Пацук. — Мы же не на Марсе. Мы в Париже!

— А чего орешь-то? — поинтересовался у есаула Шныгин.

— А потому, что не знаю, как там у тебя, но у меня уже гоголь-моголь вместо кое-каких частей тела образовался! — рявкнул есаул. — Честное слово, вернемся до хаты, первым делом пилоту морду набью за такую езду.

— А я тут при чем?! Асфальта же нету. — Запас адреналина у летчика иссяк, и он вдруг вспомнил, что уже давал себе слово не злить безбашенных спецназовцев. — Я и так стараюсь вести танк помягче.

— Сам ты танк, крыса крылатая, — сделал поправки в родословной пилота есаул, но дальше развивать свою мысль не стал. Все-таки поругаться друг с другом они смогут всегда, а вот выжить вместе им нужно было немедленно.

Летчик, только что переквалифицировавшийся в механика-водителя БМП, тоже внес в свое поведение коррективы и повел машину аккуратнее. В результате чего, впрочем, общие ощущения от поездки у бойцов практически не изменились. Несколько минут марсоход несся по красно-коричневой пустыне, оставляя за собой огромный шлейф пыли, видимый, наверное, даже с Земли, а затем старшина приказал пилоту остановить машину.

— Енот, сориентируйся на местности, — попросил Шныгин ефрейтора.

— Думаю, до склада сельдерея километров пять. Может, чуть меньше. Тут горизонт какой-то необычный, — после минутного молчания доложил немец. — Кроме этого шпиля, на поверхности больше ничего не видно. Хотя рядом с ним есть точно такая же будка, как на Лу… в общем, как на прошлом складе.

— Выгружаемся, — скомандовал старшина. — Ты, Буревестник, — обратился он к пилоту. — Найди у склона разлома какое-нибудь укрытие для нашего рефрижератора. Только далеко отсюда не уезжай. Увидишь, что мы возвращаемся, запусти красную ракету, чтобы мы знали, где тебя искать, еври бади. Все. Ни пуха!..

— Пошли к черту, — буркнул пилот. — Хотя, по-моему, именно туда вы и идете.

Конечно, примчаться во вражеский лагерь на лихом скакуне было бы куда эффектнее, чем доползти туда на брюхе, но уж слишком заметный след оставлял за собой марсианский скакун «икс-ассенизаторов». Сиреневые вспышки в небе над Красной планетой погасли уже минут пять назад, и Шныгин совершенно справедливо опасался, что теперь уцелевшие роботы-патрульные инопланетян переключат свое внимание на поверхность планеты, отыскивая пропавший космический корабль. Привлекать их внимание столбом пыли, встающим за движущимся марсоходом, было бы крайне неразумно. Правильнее было бы дать врагу спокойно найти неподвижную «тарелку», а самим в это время незамеченными пробраться на базу. Что, собственно говоря, «икс-ассенизаторы» и сделали.

Двигались бойцы в обычном порядке — Шныгин с Кедманом возглавляли колонну, Зибцих ее замыкал — но в этот раз небу над собой «икс-ассенизаторы» уделяли куда больше внимания, чем прежде. Однако увидеть на горизонте гигантских боевых роботов так и не удалось, а различить их движение на орбите, среди мерцания звезд, днем даже на Марсе было невозможно. Атмосфера мешала, понимаете ли!

Будка у остроконечного, сильно скрученного вокруг своей оси шпиля была действительно точно такой же, как на Луне. «Икс-ассенизаторы» на минуту замерли около нее. Шныгин с Кедманом взяли вход в бункер пришельцев под прицел, Сара и Зибцих застыли поодаль, контролируя окрестности, а Микола замер перед кодовым замком. На несколько секунд все бойцы застыли в неподвижности, а затем старшина знаком поторопил украинца.

Пацук покачал головой. Код входа в опорный пункт инопланетян был известен из показаний пойманной шестерки мурлантов-пацифистов. Можно было спокойно войти внутрь. Однако Микола медлил. Есаул боялся, что как раз это спокойствие-то им и не гарантировано. Любой здравомыслящий человек после нештатной ситуации на орбите немедленно сменил бы все коды и пароли, пресекая даже малейшую вероятность того, что враг может незаметно пробраться на базу. Но инопланетяне людьми не были! В чем Микола смог довольно быстро убедиться. Здраво рассудив, что подрыв входной двери наделает ничуть не меньше шума, чем сработавшая сигнализация, Пацук глубоко вздохнул и быстро набрал код. Микола ждал воя сирен, сверкания мигалок и появления над головой парочки-троечки гигантских космических кораблей, но его ожидания не оправдались. Герметичные двери с тихим шорохом открылись, предоставив бойцам возможность спокойно войти в лифт.

Один за другим «икс-ассенизаторы» забрались внутрь и застыли. Спуск в подземные уровни был, пожалуй, самой рискованной частью задания. Здесь, в лифте, вся группа была абсолютно беззащитна и могла быть легко уничтожена одним нажатием кнопки. Ранее эту часть операции предполагалось пройти за счет фактора неожиданности, но теперь все планы были разрушены и оставалось надеяться лишь на то, что инопланетяне еще не нашли космический корабль землян и не знают, что опасность уже близко.

Бойцы понимали, насколько ненадежны подобные расчеты, и входили в лифт, словно в крематорий живьем, но выбора у них не было. «Икс-ассенизаторам» приходилось рисковать, поскольку вернуться на Землю они могли только после уничтожения опорного пункта пришельцев. В противном случае космолет с поверхности Красной планеты поднять им бы не удалось — роботы-патрульные уничтожили бы его в один момент.

— Ну, с богом? — задал полувопрос Пацук и, не дожидаясь ответа, нажал кнопку, закрывающую двери лифта. Кабина ухнула вниз.

Несколько секунд, в течение которых длилось падение, показались «икс-ассенизаторам» вечностью. Шныгин вновь вспомнил о недописанном письме маме, но даже мысленно извиниться не успел. Кабина остановилась, дверки распахнулись, и перед землянами ощетинившимися стволами лазерных ружей предстал зеленокожий мурлант. С плазменным ружьем за спиной, естественно! Несколько мгновений люди и пришелец молча смотрели друг на друга, а потом мурлант фыркнул, забормотал и поднял руки вверх.

— У-упс! — тут же услужливо продублировал его речь универсальный переводчик. — А мы вас не ждали. Единственный оставшийся функционирующим робот-патрульный доложил, что ваш космический корабль уничтожен.

— Как видишь, он ошибся, блин, — констатировал Шныгин, и пока универсальный переводчик объяснял инопланетянину смысл этой фразы, старшина отработанным движением свалил пришельца на пол и заломил ему руки за спину. — Не дергайся или будет дыра в башке, еври бади!

Истории неизвестно, как именно переводчик растолковал мурланту последнюю часть шныгинской реплики, но пришелец дергаться не рискнул. Он неподвижно застыл, придавленный к полу коленом старшины, а остальные «икс-ассенизаторы» высыпали в коридор. Кедман с Пацуком тут же прижались к стенам, беря под контроль все видимое пространство, а Сара с ефрейтором наставили оружие на пришельца. Шныгин встал и, сделав шаг в сторону, рывком поставил обезоруженного мурланта на ноги.

— Докладывай быстро, какова численность персонала на этой базе? Где помещения личного состава? Какая охрана у объекта? — потребовал старшина у пришельца. — Предупреждаю, попробуешь соврать, я лично позабочусь, чтобы легко ты не умер.

— А чего мне врать-то?! — помахал плоскими ушами мурлант. — Если уж вы наших роботов-патрульных уничтожили и внутрь координатора пробрались, я вас останавливать не собираюсь. На базе три функционирующие единицы личного состава и сто семьдесят шесть особей, находящихся в последней стадии подготовки. Еще шесть единиц занимаются установкой детекторов отслеживания движения на поверхности планеты…

— Не понял, — перебил его Шныгин. — Сто семьдесят шесть единиц чего?

Мурлант свою фразу повторил, а универсальный переводчик со скрипом внес в нее поправки. После этого старшине ситуация стала понятнее.

— Сто семьдесят шесть мурлантов находятся в последней стадии завершения клонирования, — раздалось в наушниках у бойцов. — На базе сейчас лишь командир и три солдата. Двое из них спят, а один — перед вами. Ну а шестеро единиц на поверхности, если какой-то тупой солдафон не понял, это те «пацифисты», которые арестованы на Земле.

— Я что-то, блин, не усек, это сказал мурлант или переводчик борзеть начал? — удивленно поинтересовался у друзей Шныгин. — Если второе, то завтра же заставлю японца эту штуку разобрать, еври бади!

Ответа на этот вопрос не последовало. Вместо занятий риторикой универсальный переводчик продолжил работать, объяснив, что со слов мурланта, кроме него, никакой охраны на объекте, из-за недостатка рабочей силы, организовать не успели. Помещения личного состава также еще не оборудованы и будут доделаны, как только клонирование мурлантов закончится, то есть через два часа. Ну а начальник базы находится у себя, в небольшой каморке справа по коридору.

Там же, только в комнате напротив, расположен пульт управления роботами-патрульными и происходит монтирование координатора. И после этого мурлант, посчитав, что дал вполне подробные ответы на вопросы старшины, замолчал. А Шныгин фыркнул:

— Вот, блин, еври бади! Надо же, как подфартило! — усмехнулся он. — Барсук, Рысь и Енот, берите этот сельдерей непроросший и двигайте выключать клонирование. Мы со Слоном разберемся с отдыхающей охраной и командиром базы. Работаем!..

Часть III Залп изо всех орудий

Глава 1

Земля. Бывший колхоз… Никто не помнит, как он назывался?.. В таком случае — база «икс-ассенизаторов», заваленная кучами хлама. Время триумфа и последующих осложнений.

Доктор Гобе выдохся. В это, конечно, трудно поверить, но факт упорно оставался фактом. Пот ручьями тек по лицу француза, и уже никакая регулировка микроклимата внутри энергоскафандра помешать этому стихийному бедствию была неспособна. А вот его собеседник выглядел свеженьким, как огурчик, и даже цветом от последнего совершенно не отличался. Командир марсианского опорного пункта пришельцев был пристегнут к стулу, на котором сидел, и совершенно тупым взглядом пытался что-то рассмотреть за зеркальным забралом шлема доктора. Сделать этого мурланту, естественно, не удавалось. Однако, судя по внешнему виду, пришельца это не расстраивало. Если его вообще могло что-нибудь расстроить!

— Хорошо. Зайдем с другой стороны, — с глубоким вздохом произнес француз. — Вспомните, когда именно в детстве вы последний раз писали в штанишки?

— Никогда, мой генерал, — невозмутимо отрапортовал мурлант, бывший по земным меркам в чине полковника. — Нам штанишки не полагались и не полагаются. Я всю жизнь о них мечтал, и надеюсь, что хоть перед утилизациеймне дадут их поносить.

— Будь они трижды неладны, эти пришельцы. Ни один закон психологии на них не действует, — проворчал себе под нос Гобе и успел отключить универсальный переводчик прежде, чем тот довел до ума инопланетянина смысл докторского высказывания. — Тоже мне мечта — штанишки поносить! Был бы он девочкой, это бы многое объяснило. Но этот урод бесполый, и я абсолютно не понимаю, как такие идиотские мечтания можно трактовать! — переводчик был снова возвращен в рабочее состояние. — Хорошо. А что вы мне скажете, если я дам вам штаны поносить?

— Ничего не скажу, — отрезал мурлант. — Вы не Небесный, а значит, штаны ваши мне не нужны… — И, подумав, добавил: — Мой генерал.

— Я не генерал. Я доктор, — почти простонал француз.

— А с доктором я вообще буду разговаривать только в том случае, если у меня нога или рука оторвется, — безапелляционно заявил пришелец. Гобе снова пришлось отключать переводчик.

— Сейчас он меня доведет, и я точно попрошу Шныгина и Кедмана что-нибудь у него оторвать, — вздохнул француз и, встав со своего кресла, начал расхаживать по комнате.

Начальник опорного пункта пришельцев оказался крепким орешком. Если раньше доктору удавалось довольно легко находить слабые места в психике инопланетян и использовать их ради своей выгоды, то данный индивидуум, мотавший сейчас головой в строгом соответствии с траекторией движения Гобе по кабинету, говорить категорически отказывался. То есть не в принципе отказывался говорить, а просто никоим образом не желал выдавать необходимую землянам информацию.

После успешного завершения операции по ликвидации базы пришельцев на Марсе бойцы два дня торчали на Красной планете, разбирая оборудование инопланетян. Затем практически все, что было в опорном пункте, они при помощи единственного робота-патрульного, уцелевшего после инопланетной междоусобицы, доставили на Землю. Всевозможные железки поступили в распоряжение Зубова и Харакири, а биоматериал достался французу. Цель подобного разделения была одна — в максимально короткие сроки выяснить возможность совершения гиперпространственного скачка до Трунара, родины пришельцев.

Харакири тут же принялся с живостью разбирать на байты электронную память вражеского оборудования, а доктор занялся тем же самым с памятью биологической. И вскоре обоим специалистам удалось добиться удивительно идентичного результата. Они узнали, что единственным существом, которому известны координаты родной планеты, является командир опорного пункта. А он, как назло, выдавать их не хотел. То ли пережил шок от ареста и мгновенно отупел, перестав понимать нормальный человеческий язык. То ли был изначально туп… В таком случае возникал вопрос, а мог ли он вообще запомнить эти координаты?!

Гобе перепробовал все. Он и угрожал инопланетному полковнику, и пытался стать ему другом, и вызывал на откровенность, и заставлял замкнуться в себе, но, кроме признания мурланта в желании надеть хотя бы перед утилизацией на себя штанишки, ничего добиться не мог. На все вопросы пришелец отвечал: «Не положено», «Не могу знать», «У вас нет доступа» и «Врагу не сдается наш гордый „Варяг“». Других слов французу от пришельца добиться практически не удавалось. Доктор, прозванный бойцами Инквизитором, уже начинал подумывать, не использовать ли на подопытном что-нибудь вроде «испанского сапога», но тут произошло нечто, достойное получить звание самой счастливой галлюцинации в жизни француза.

Гобе завершил очередной круг по комнате и остановился у своего кресла, раздумывая о том, не применить ли к сидящему напротив, через стол, пришельцу банальную методику Павлова. То есть попросту подсоединить к стулу два провода и давать вольт триста хотя бы, когда мурлант будет изрекать один из своих стандартных ответов. Решить, стоит это делать или нет и относится ли международная конвенция о правах военнопленных к инопланетянам, доктор так и не успел. К немалому удивлению Гобе, стол перед ним бесшумно взорвался, и француза ударной волной отбросило к стене. Пришельца, кстати, тоже.

Доктор в отличие от Пацука, некогда оказавшегося в аналогичной ситуации, был одет в энергоскафандр, поэтому контузии не получил. Зато, поскольку не был поставлен Раимовым в известность о предыдущем визите Черментатора, испытал сильное эмоциональное потрясение и мгновенно создал и доказал теорию о вирусности галлюцинаций среди членов микроколлектива, ведущего замкнутый образ жизни внутри искусственно культивируемой окружающей среды. Это открытие тянуло на Нобелевскую премию, но, к сожалению для доктора и к счастью для его психики, мгновенно разработанная теория оказалась ошибочной, поскольку Черментатор галлюцинацией не являлся. Возвышаясь над бренными останками стола, он внимательно сканировал комнату.

— Идентификация местности. Местность идентифицирована, — механическим голосом констатировал киборг и снова покрутил рогатой головой. — Поиск заданного объекта. Объект не найден. Оценка ситуации. Уровень криминала — ноль. Определение тенденции развития…

— Извините, что перебиваю, — проговорил Гобе, мысленно распрощавшись с Нобелевской премией. — Вы Черментатор?

— Вопрос понят, — прогремел киборг. — Варианты ответа: «Да, конечно» и «А почему вас это так волнует?». Интерпретировать, — и изобразил на морде подобие улыбки. — Конечно, док. Вы, как всегда, правы. А что тут происходит?

— Да вот, с арестованным беседую, — пожал плечами француз. — Пытаемся выяснить кое-какие факты. Но пока все безуспешно.

— Вам помочь? — услужливо поинтересовался Черментатор.

— А вы можете? — удивился в ответ Гобе.

— Вопрос понят. Варианты ответа: «Конечно», «Не знаю, можно попытаться» и «Как два пальца об асфальт». Интерпретировать, — пророкотал киборг и повернулся к валявшемуся на полу мурланту. — Признавайся, скотина, ты устраивал покушение на Бэтмена в сто четырнадцатой серии? Ты спер туфлю у Золушки? Ты застрелил Кеннеди? Говори! Говори, гад, или я сейчас Айболита позову!!!

— Согласно проведенным экспериментам, зеленые черти не являются материальными существами, поскольку появляются лишь после употребления большой дозы алкоголя, — неожиданно четко проговорил в ответ мурлант. — А поскольку на нематериальные объекты параграфы устава не распространяются, то им я могу говорить все, что угодно. — И отрапортовал: — Координаты выхода из гиперпространства возле планеты Трунар — семь дельта, восемь зеро, альфа браво, шесть, шесть, шесть! Фу, теперь могу еще сутки не повторять их вслух и все равно не забуду.

— Вы этого хотели, доктор? — Черментатор повернулся к ошеломленному таким результатом французу. Тот кивнул головой. — Тогда я пойду. После этих жутких допросов всегда стресс испытываю. Сейчас найду спокойное место для перезагрузки и попытаюсь вспомнить, зачем я сюда вообще был послан.

После этих слов черт защитного цвета почесал хвостом кончик носа и, развернувшись на девяносто градусов, вышел из комнаты прямо через стену. Удивленный доктор несколько секунд смотрел сквозь пролом в спину удалявшемуся по коридору Черментатору, а затем поднял с пола мурланта и повел его в бокс для арестованных. Задание было выполнено. Оставалось теперь придумать, как объяснить пролом в стене, не принизив собственных заслуг в допросе инопланетянина.

* * *

Та же самая планета. Практически то же самое место, но немного ближе к центру России. Более точной информации нет. За исключением того, что все вокруг удивительно напоминает загородную резиденцию Президента. Время засекречено. Но известно, что на кухне заканчиваются последние приготовления к ужину.

Президент уютно устроился в кресле и слушал доклад Министра обороны. Пожалуй, впервые за очень долгое время глава Государства Российского чувствовал себя комфортно, совершенно спокойно и расслабленно. Непосредственная угроза вверенному ему государству была ликвидирована, экономика страны испытывала невероятный подъем, а международный авторитет России достиг таких высот, на какие еще ни разу не поднимался со времен матушки-императрицы Екатерины Великой. Если поднимался вообще когда-нибудь! Теперь, казалось бы, можно и отправиться в отпуск. В Альпы, на Кавказ или, в крайнем случае, в Карпаты. Если бы…

— И самые последние новости, — подошел к финалу своего доклада Министр обороны. — Ученые закончили анализ систем кодировки захваченного на Марсе робота-патрульного. Факты довольно любопытны. Если не вдаваться в подробности…

— Именно об этом я вас и прошу, Игорь Сергеевич, — улыбнувшись, перебил Министра Президент. — Докладывайте только суть. Детали будем разбирать по мере необходимости.

— Хорошо, — кивнул головой главный оборонец России. — Ошибка пилота при введении кода привела к тому, что два ближайших к нему робота-патрульных, так сказать, сменили ориентацию. Введенный код стал чем-то вроде вируса и полностью преобразовал настройки систем. Два космических робота стали считать корабль «икс-ассенизаторов» подохранным объектом. Все остальные, естественно, стали врагами. Дальнейшие попытки введения правильного кода привели к дезориентации еще части кораблей. Не сумев правильно оценить ситуацию, они открыли огонь в обоих направлениях и, естественно, были уничтожены первыми. Затем…

— Игорь Сергеевич, если это краткий доклад военного, то не сменить ли вам работу? — хмыкнув, поинтересовался Президент. — Может быть, назначить вас в Думу вице-спикером?

— За что? — оторопел Министр обороны.

— За краткость и выразительность, Игорь Сергеевич, — снова улыбнулся глава государства. — Да успокойтесь. Шучу я. Теперь по поводу кода. Ученые проверили, сработает ли он на других подобных космических аппаратах?

— Так точно, — отрапортовал наученный горьким опытом Игорь Сергеевич. — Если система программирования роботов-патрульных на Трунаре идентична марсианской, то эффект будет тот же.

— Прекрасно. Это нужно учесть, — проговорил Президент и задумался.

В комнате повисла тишина. Некоторое время она выискивала себе местечко, где висеть будет удобнее, но затем, услышав на кухне легкий звон посуды, поняла, что спокойно здесь повеситься ей не дадут, и обиженно отправилась искать более подходящее помещение. Ее душевных терзаний, впрочем, никто из присутствующих не заметил. Зато на задумчивость Президента обратили внимание все. В том числе и сам Президент.

— Пожалуй, решение этих проблем можно оставить и на утро, — прерывая молчание, проговорил глава государства. — Давайте, Игорь Сергеевич, заканчивайте с докладом и будем ужинать. Надо же и отдыхать немножко!

— Слушаюсь, господин Президент, — в очередной раз кивнул головой Министр обороны. — На сегодня осталось последнее. Черментатор вновь появлялся на базе «икс-ассенизаторов» и снова совершил диверсию, уничтожив записывающую аппаратуру.

— Вот как? — в голосе Президента звучало откровенное недоверие. — И что, в этот раз киборга снова никто, кроме Пацука, не видел?

— Никак нет, — теперь кивки сменились отрицательным качанием головы Игоря Сергеевича. — В этот раз Черментатор появился в новой комнате научного сектора базы. Из-за присутствия в бункере большого количества пришельцев базу пришлось расширять. Комната была только что отстроена и даже еще не оснащена видеокамерами наблюдения. В ней доктор Гобе проводил допрос арестованного, когда появился киборг. По словам француза, все произошло точно так же, как в случае с Пацуком. Только Черментатор вышел через стену, разбив об пол переносную видеокамеру, на которую доктор вел запись допроса. Вот, собственно, и все!

— Странно, — почесал переносицу Президент. — Игорь Сергеевич, что-то мне все это не нравится. Будьте добры, лично проконтролируйте, чтобы показания француза тщательно проверили!

— Слушаюсь, — вновь сменил направление движения головы Министр обороны и поспешил вслед за Президентом и первой леди к накрытому столу.

На этом можно было бы закончить рассказ о позднем вечере в Бар… в некоем неизвестном месте, если бы во время ужина глава государства отвлекся от государственных дел. Однако, при всей радужности ситуации вокруг России, проблему пришельцев нельзя было считать окончательно решенной. Несколько месяцев, максимум полгода, и инопланетяне вновь появятся в Солнечной системе. И Президент был уверен, что вернутся пришельцы готовыми ко всему.

Если до разгрома землянами базы пришельцев на обратной стороне Луны инопланетяне считали, что люди ни на что, кроме производства и потребления алкоголя, неспособны, то уж потерянный Марс они не простят. Пришельцы и к обороне опорного пункта подошли бы ответственней, имей они хоть какую-нибудь информацию о том, что случилось на Луне. Теперь же потеря воинского подразделения, пусть и небольшого по численности, но великолепно технически оснащенного, заставит правительство Трунара призадуматься. Ответный удар будет жестким, и на такие либеральные фокусы, как энергокупола, пришельцы больше не пойдут. Президент понимал, что нужно что-то делать. Вот только решение проблемы инопланетян почему-то никак не высвечивалось.

Конечно, лучшим вариантом избавления от назойливых инопланетян, даже не желающих идти на переговоры, стало бы нанесение упреждающего удара. Но Президент был не дурак. Что само по себе вполне естественно, поскольку, будь он дураком, он не был бы Президентом. И имей глава Государства Российского в своем арсенале космический флот хотя бы из сотни кораблей, равных по классу роботам-патрульным трунарцев, он бы этот упреждающий удар непременно нанес. Но флота не было. Как не было и исчерпывающей информации о мире пришельцев.

— Игорь Сергеевич, а дублеров наших «икс-ассенизаторов» вы уже готовите? — как бы невзначай поинтересовался Президент. Министр обороны стушевался.

— Пока нет, — покраснев, ответил он. — Людей с нужными данными еще не удалось подобрать. Зато резервная база почти готова. Все сделано в лучшем виде. С учетом уже полученного опыта, разумеется. Центр подготовки космонавтов и все такое…

— Поторопитесь, — не дал договорить Министру Президент. — Кстати, как вы полагаете, было бы сейчас целесообразным проведение разведки Трунара?..

Игорь Сергеевич задумался. С одной стороны, иметь информацию о родине противника было просто необходимо. Но с другой — молчание опорного пункта пришельцы могут некоторое время списывать на технические неполадки, что даст землянам дополнительное время на подготовку к их следующему вторжению. А появление в звездной системе Трунара корабля с людьми на борту будет воспринято как начало агрессии, и никакой отсрочки человечество уже не получит. Именно эту дилемму и имел в виду Президент, когда задавал свой вопрос. Что Министр обороны, естественно, понял. Зато никак не мог догадаться, действительно ли глава государства интересуется его мнением по этому поводу или же проверяет его на соответствие занимаемой должности.

— Я думаю… — осторожно начал говорить Игорь Сергеевич, но закончить фразу так и не успел.

— А тут нечего думать, — вмешалась в дискуссию первая леди и посмотрела на супруга. — И не нужно так на меня коситься. Я тут не в качестве мебели сижу и тоже имею право на собственное мнение! Вы, мужчины, привыкли подгонять все решения под свою ущербную логику и некоторых очевидных фактов никогда не замечаете. Вы оба знаете, что на Трунаре уже имеется довольно серьезная прослойка и среди рядового населения, и среди руководящих кадров, которая не желает воевать с Землей. Так возьмите и организуйте на Трунаре переворот. Пообещайте оппозиции алкоголь по льготным ценам, подкупите, кого нужно, и дело в шляпе.

— Все не так просто, милая, — снисходительно улыбнулся жене Президент.

— Ой, вот только не надо строить из себя слишком умного, — фыркнула та. — Как перевороты устраивать, ты еще в училище проходил. Как администрацию подкупать, каждый русский с рождения знает. А финансы… Ну, по поводу финансов я сама с Израилем поговорю!

— Нет, мне все-таки интересно, что у вас с Шаароном за совместные дела такие?! — задумчиво посмотрел на жену Президент и махнул рукой. — Ладно, со всеми этими проблемами разберемся позже. Давайте закончим ужин и пойдем отдыхать. Кстати, Игорь Сергеевич, флигель свободен. Я тещу на месяц в Базель отправил. На целебные воды.

«Так вот почему у тебя сегодня такое хорошее настроение!» — подумал Министр обороны, но вслух, естественно, ничего не произнес. Они с Президентом на брудершафт еще не пили!..

* * *

По-прежнему то место, откуда человечество растет. Земля то есть. Подземный бункер, где инопланетный мусор Пацуку продать не разрешают, а Харакири разгрести его завалы никак не может. Точное время никому неинтересно, но Президент уже давно поужинал. А может быть, уже и позавтракал.

— Вот шайтан! — в очередной раз ругнулся Раимов, запнувшись о какую-то груду металла, лежавшую прямо перед выходом из штаба.

Собственно говоря, такая мягкость выражений не была присуща подполковнику, но у него уже просто не осталось в словарном запасе более крепких слов. Не успел Раимов порадоваться тому, что блоки Центра подготовки космонавтов сданы в рекордно короткий срок, не успел вдоволь насладиться чистотой полов и блеском свежей краски на стенах, как вся база была полностью загажена. Фрагменты оборудования инопланетного опорного пункта всевозможных форм и размеров буквально заполнили базу, оставив людям лишь минимум жизненного пространства. Теперь Раимову оставалось только проклинать все звездные войны, вместе взятые, и ждать, когда тот же стройбат отстроит наверху дополнительные хранилища с прямым входом на базу. И от этого ожидания настроение командира, естественно, не улучшалось.

Кроме инопланетного мусора на подотчетной подполковнику территории, настроение командира базы здорово ухудшали бессистемные появления в бункере Черментатора. Последняя выходка диверсанта из другого времени вообще ни в какие ворота не лезла. Пробил стену, сломал дорогостоящую видеокамеру и едва не сорвал крайне важный допрос. Хорошо, что доктор Гобе, обладавший отличной памятью, смог запомнить гиперпространственные координаты Трунара, а то и вовсе беда бы была. Начальство и так устроило Раимову разнос за «несвоевременное оснащение помещений системами безопасности и слежения», а лишись подполковник из-за этого еще и с тяжким трудом добытых координат, мог бы и с недавно полученными погонами расстаться. А от этого у офицеров иногда бывает бессонница.

В общем, за полтора часа до подъема Раимов пребывал в крайне отвратительном настроении. Он шлялся по базе из угла в угол, пытаясь подсчитать, какой объем складских площадей потребуется для того, чтобы вывезти наконец-то из бункера захваченное на Марсе инопланетное оборудование. Из-за бессонной ночи голова подполковника плохо соображала, и он постоянно путался в своих расчетах. Зато с ушами у Раимова, как всегда, все было в полном порядке. Поэтому шум голосов в актовом зале подполковник услышал и застыл у двери.

— Ну и что ты ко мне прицепился?! — возмущался Пацук, обращаясь к неизвестному. — Ну что тебе от меня надо?..

А вот то, что Раимов услышал в ответ, заставило подполковника подпрыгнуть на месте и зашарить по поясу в поисках кобуры с пистолетом. Персональным, лазерным, единственным и неповторимым. Оружие подполковник не нашел, поскольку и не носил его уже пару сотен лет, зато на поясе отыскался прибор дистанционного управления, позволяющий Раимову включать общую тревогу, находясь в любой точке бункера. Сжав его в руке, подполковник прислушался.

— Вопрос понят. Варианты ответа: «Пошел в задницу», «Сам пошел в задницу» и «Иди ты в задницу, не знаю я ничего». Интерпретировать, — скомандовал сам себе Черментатор и сменил голос с механического на вполне человеческий: — Говорю же, Микола, не помню я! То ли во время запроса файлы повредились, то ли эти менты проклятые опять нужный объем информации по заданию не загрузили. Там у них, в Управлении путешествий во времени, новенький программист. Внук вашего Харакири. Так вот, он весь в дедушку пошел и вместо того, чтобы выполнять непосредственные обязанности, все время что-то изобретает. Может, действительно забыл полностью программу загрузить. А знаю я только то, что мне что-то нужно с тобой и с Сарой сделать. Убить, что ли?..

— Я тебе сейчас дам «убить»! — рявкнул в ответ Пацук. — Рога-то мигом посшибаю. Будешь свои волны ушами ловить…

Микола с Черментатором о присутствии под дверью подполковника, естественно, ничего не знали. Поэтому и разговаривали совершенно спокойно. Причем даже не стеснялись видеокамеры. Хотя чего ее стесняться, если она не функционирует. То есть работать видеокамера работает, но передает на пульт управления изображение и звук, записанные в абсолютно пустом зале. Это изобретательный Микола заставил Черментатора сделать соответствующую запись, подключиться к видеокамере и передавать Раимову несуществующую картинку.

Оба правонарушителя оказались в актовом зале сразу после того, как Черментатор провел допрос мурланта и пошел перезагружать операционную систему. Пробившись через стену в коридор, киборг у следующего поворота коридора нос к носу, лоб в лоб столкнулся с есаулом, возвращавшимся в кубрик из тренажерного зала после отработки на беговой дорожке очередной партии внеочередных нарядов. У Черментатора от удара о голову Пацука стряхнулась какая-то микросхема, и он вдруг вспомнил, что именно для встречи с есаулом и был послан в прошлое. О чем сразу Пацуку и сказал.

С одной стороны, Микола как верный присяге, уставу и командиру солдат должен был бы немедленно провести задержание Черментатора в соответствии с полученным от Раимова приказом. С другой стороны, приказ о задержании киборга подполковник отдавал не ему, а Шныгину, который почему-то с Черментатором лбом не столкнулся. Ну а если ни одну, ни другую сторону не брать в расчет, Пацуку было просто интересно понять, чего от него этому зеленому рогоносцу нужно. О чем он, естественно, Черментатора и спросил.

Тут же завязалась живая дискуссия. Стоит отметить, что спорил один Черментатор, но сам с собой и очень, знаете ли, ожесточенно. В результате этого горячего диспута в голове киборга что-то закоротило. Дым повалил из носа, ушей и непрестанно ругающейся пасти чертообразного робота. Пару минут Черментатор совершенно спокойно дымился, а затем заявил, что потерял память и нуждается в мелком ремонте и перезагрузке. Пацук ничего умнее, чем запихнуть киборга в пустующий актовый зал, придумать не смог.

Предварительно, правда, пришлось повозиться с видеокамерами, чтобы незаметно протащить Черментатора во временное укрытие, но обманывал начальство Пацук исключительно из любви к достоверной информации. Микола просто подумал, что «сдать» начальству киборга никогда не поздно. Но если при этом удастся выяснить, зачем именно он появляется на базе «икс-ассенизаторов», доблесть есаула будет оценена куда выше. Вот поэтому Черментатор и оказался в актовом зале, где проводил перезагрузку и мелкий ремонт почти до утра.

— Ну, хорошо! Ты не помнишь, что именно хотел сделать со мной и с Сарой, — обреченно вздохнул Пацук. — Но хоть то, зачем ты вообще в нашем времени появляешься, в твоей железной башке сохранилось?

— Вопрос понят. Варианты ответов: «Да», «Нет», «Возможно», «Невозможно» и «Пошел в задницу, я тебе уже все сказал». Интерпретировать, — пробормотал Черментатор и хотел было переключить голос, но Микола его перебил.

— Слушай, уродец хвостатый, — рявкнул есаул. — Если ты меня еще раз куда-нибудь пошлешь, то заблудишься сам! Далеко и надолго!

— Во-первых, башка у меня не железная, а из особого сплава, изготовленного на основе инопластика, — не обратив на реплику Пацука внимания, продолжал Черментатор. — А во-вторых, Микола, милиция, это тебе не Билл Гейтс. Финансирование у нас ограничено, и, как следствие, помнить всю информацию я не могу. Мне по уставу положено постоянно иметь в голове общеобразовательную программу, преподаваемую ученикам начальной школы и Высшей милицейской академии. Кроме этого, я просто обязан хранить в памяти базу данных на всех преступников. Причем с фотографиями «фас-профиль», отпечатками пальцев, кодом ДНК и лазерным снимком сетчатки глаза. На все остальное места почти не остается. Вот мне и подзагружают новую информацию каждый раз перед очередным заданием. Сейчас у меня была задача что-то сделать с тобой и с сержантом Штольц.

— И что? Что именно? — простонал Пацук.

— Хрен ее знает, — обреченно ответил киборг. — Сейчас подумаю, что вообще с вами можно сделать, а затем самостоятельно выберу.

— Я тебе сейчас выберу! — завопил есаул. — Лучше вали обратно в светлое будущее. Уточнишь, что именно тебе поручали, потом вернешься и доложишь. Лично мне! Ясно? И поторопись. Мы в любой момент можем на Трунар отправиться.

— Будет исполнено, — неожиданно легко согласился киборг. — Провожу настройку системы, активизирую программу по возвращению в отдел.

— А вот с этим придется повременить, — раздался позади беседующей парочки грозный голос. Пацук и Черментатор обернулись. В дверях стоял, естественно, Раимов. Но о том, что это естественно, ни тот ни другой, конечно, не знали.

— Пацук, с тобой мы побеседуем чуть позже, — усмехнулся подполковник, сжимая в руке пульт дистанционного управления. — А сейчас приказываю немедленно задержать этого бандита за незаконное проникновение на правительственный объект.

— Так точно, товарищ подполковник. Я этим и занимаюсь, — вытянулся в струнку есаул, а затем, повернувшись к Черментатору, прошептал:

— Сделай что-нибудь или я тебя арестовывать буду!

Черментатор секунду вопросительно смотрел на Пацука, затем чуть заметно кивнул головой и сунул хвост в электрическую розетку. А еще через секунду бункер погрузился во мрак. Есаул заорал и начал пинать ближайшее кресло, имитируя звуки ожесточенной драки. Раимов тоже заорал, но в отличие от подчиненного ничего не имитировал, а просто ругался матом, враз восстановив весь свой словарный запас. Подполковник непрестанно нажимал кнопку на пульте дистанционного управления, пытаясь включить сигнал тревоги, но она без электричества почему-то не срабатывала. Несколько секунд этот кавардак продолжался, а затем под потолком вспыхнули багровые лампы аварийного освещения и завыли тревожные сирены. Пацук мгновенно свалился на пол, не забыв по дороге расцарапать лоб, а подполковник завертелся на месте, выискивая, куда запропастились Черментатор с его подчиненным.

Пацук, естественно, на крики командира не отзывался, старательно изображая полную потерю сознания. Зато этот призыв услышали остальные. Ганс Зибцих, любивший просыпаться еще до сигнала «Подъем», к тому моменту, когда в бункере погас свет, лежал с открытыми глазами и удивленно наблюдал за пустой койкой Пацука, раздумывая, когда же есаул вернется из туалета… А куда еще Микола в такую рань мог деться? Не в самоволку же умотал?!

Когда погас ночник, ефрейтор мгновенно понял, что произошло что-то экстраординарное. Мгновенно сменив горизонтальное положение организма на вертикальное, он начал тормошить сослуживцев. И к тому времени, когда взвыла сирена, «икс-ассенизаторы» были уже на ногах. Много времени для того, чтобы выскочить в главный коридор, бойцам не потребовалось. И первое, что они услышали там, были вопли Раимова, матерившего всех на свете и тщетно зовущего Пацука.

— Ганс, Сара, быстро марш в оружейную! — мгновенно среагировал на крики старшина. — Мы с Джоном — в актовый зал. Похоже, с нашими что-то случилось. — И рявкнул, глядя на замешкавшихся Зибциха и Штольц: — Да пошевеливайтесь вы, еври бади, олухи!

Ганс с Сарой тут же метнулись в одну сторону, а Шныгин с капралом бросились в другую. Около дверей актового зала оба здоровяка остановились и, обменявшись взглядами, сделали одновременный глубокий вздох. Затем старшина пинком выставил дверь, а Кедман бросился вперед, перекатившись через голову и скрываясь за последним рядом кресел. Шныгин влетел следом и, не глядя по сторонам, помчался в противоположном направлении, отвлекая внимание возможного противника на себя. Капрал тем временем должен был оценить ситуацию и решить, как именно нужно действовать. Чем Кедман и занялся немедленно.

— Сергей, тормози! — крикнул он, поднимаясь из-за кресел. — Тут только господин подполковник. — И повернулся к командиру. — Что случилось, сэр?

— Что случилось, мать вашу в берлогу, медведю в тренеры по спячке?! — заорал Раимов. — Тут Черментатор, будто у себя дома, разгуливает и бойцов ворует, а вы дрыхнете…

— Что он украл, сэр? — оторопел Кедман.

— Не «что», а «кого»! — рявкнул подполковник. — Пацук пропал. Только что был здесь вместе с этим чертовым роботом, а теперь ни того, ни другого нет. Что я начальству докладывать буду?!

— Что есаул Пацук жив и здоров. Или, по крайней мере, не умер, — предложил Шныгин и под удивленным взглядом Раимова поднял есаула с пола. — Жив. Только в отключке, блин. Похоже, как следует в лоб получил, еври бади…

Микола пару секунд для приличия продолжал прикидываться трупом. Но затем, когда старшина стал явно перебарщивать с воодушевляющими пощечинами, соизволил прийти в себя. Еще пару секунд есаул упорно делал вид, что не понимает, где находится и что с ним происходит. А затем Раимов, увидев Зибциха и Сару, вбежавших в актовый зал практически в нижнем белье, но с оружием в руках, догадался наконец выключить сирены.

— Так, бойцы, — обратился подполковник к вошедшим, — прочешите бункер. Может быть, Черментатор еще не ушел. А вы, — Раимов повернулся к Кедману и старшине, приводящим есаула в чувство, — тащите этого голубчика под ледяной душ. Через минуту он мне нужен бодрым и полным сил.

— Не нужно душа, — со стоном отреагировал Пацук, никогда не считавший себя «моржом». — Я уже в порядке.

— Нет уж! — возразил Раимов. — Тащите его в душ, говорю. А то, как я посмотрю, у парня слишком театральное настроение. Он решил нам Анну Каренину на рельсах исполнить. Мать его к Михалкову новый сценарий для «Сибирского цирюльника» писать!

— Ты чем его так достал? — шепотом поинтересовался у Пацука Сергей. Тот в ответ лишь отрицательно качнул головой.

— Легко вам говорить, товарищ подполковник, — буркнул Микола, но стонать перестал. — Вы же не знаете, как воно бывает, когда черт рогами тебе в лоб бодается. Только что вы ангела в юбке представляли, а тут бац, и на лбу чьи-то рога ощущаете…

— Отставить р-разговорчики, — прорычал командир базы. — Докладывай, что вы тут с Черментатором делали.

— Что-что. Любовь крутили! — рявкнул в ответ есаул, заставив отвалиться вниз от удивления челюсти старшины и капрала. — Вот вы, товарищ подполковник, вечно меня во всех смертных грехах обвиняете, а я, между прочим, опасную работу выполнял. Думаете, легко нормальному человеку робота арестовать?

— Ты мне тут арапа не заливай… — начал было возмущаться Раимов, но Микола его перебил.

— Ну, вот! Опять напраслину возводите, — обиженно проговорил он и повернулся к Кедману. — Джон, разве я что-нибудь на тебя лью?

— Не-ет, — растерянно протянул тот в ответ, и тут Раимов, уже и без того пребывавший в плохом настроении, просто взорвался.

— Мо-олчать!!! — заорал подполковник так, что даже мурланты, спокойно дремавшие в корпусе для военнопленных, проснулись и от этого грозного рыка как по команде встали по стойке «смирно».

— Вы что, мне тут цирк устраивать решили?! — после глубокого вдоха продолжил крик Раимов. — В дисциплинарный батальон захотели? Горите желанием на Луне в охране китайских колонистов служить? Страх, ум честь и совесть нашей эпохи потеряли?! Я вас сейчас научу свободу любить! Упор лежа принять. Двести отжиманий, марш!..

— Ну, Сало, я тебе, блин, еще скажу спасибо и за сегодняшнюю побудку, и за эту утреннюю зарядку! — пообещал старшина, выполняя команду подполковника. Микола в ответ лишь фыркнул.

Впрочем, расстраивался Шныгин зря. Раимов, слегка поостыв, понял, что погорячился, и распоряжение свое отменил. Правда, к этому времени тройка бойцов уже успела отжаться от двадцати до пятидесяти раз в зависимости от хитрости исполнителя. Но двадцать и пятьдесят — это все же не двести. Остаться в живых при таких физических нагрузках спецназовцы были в состоянии и встали на ноги. При этом есаул намеренно сопел так, будто сделал уже сто пятьдесят восемь отжиманий самое малое.

— Последний раз приказываю, агент Пацук, выкладывай, что вы тут с Черментатором делали, — сквозь зубы проговорил подполковник. — И не вздумай меня дурить. Я полчаса под дверью стоял и очень многое услышал.

Очень многое — это еще не все. Более того, если человек просит о чем-то рассказать, значит, он сам о предмете своих расспросов имеет крайне слабое представление. Микола это знал, но не учитывать то, что Раимов мог слышать какую-то часть его разговора с Черментатором, просто не мог. Тем более, чтобы заподозрить неладное, командиру было достаточно услышать последний обмен фразами. Что, собственно говоря, и произошло! Безбожно врать Пацук не мог. Но никто не мешал ему ограничиться полуправдой, которая, как известно, и есть самая лучшая ложь.

В принципе, Микола был полностью откровенен с командиром, говоря, что задержал Черментатора, пытаясь выведать все главные буржуинские тайны. Вполне логично болтливый Пацук смог объяснить и то, почему хотел киборга отпустить.

Дескать, знал, что тот вернется прямо к нему. А вот о ловушке, которую он собирался организовать напичканному информацией Черментатору по возвращении робота на базу «икс-ассенизаторов», украинец соврал. Не собирался Пацук никого ловить. Все-таки Черментатор им однажды жизнь спас.

И не мог Микола позволить, чтобы после этого их спасителю вытащили из головы мозги, пусть и электронные, и отдали на растерзание излишне любознательному Харакири.

Раимов, конечно, догадывался, что есаул что-то недоговаривает, но понять, что именно, подполковник не мог. Полчаса он пытал Миколу, заставляя повторять отдельные фрагменты рассказа, задавая коварные, как ему казалось, вопросы и придираясь к мелочам. В итоге Раимов довел сам себя до того, что стал считать объяснения Пацука вполне правдоподобными. И отчасти помогло этому то, что, не задержав Черментатора, есаул нарушил приказ командира и, как следствие, подлежал немедленному списанию с базы. А делать этого подполковник не хотел. Во-первых, Пацук, хоть и проявлял излишне часто неуважение к начальству, был отличным солдатом. А во-вторых, командование что-то замышляло. Опытный вояка Раимов это чувствовал шкурой и не хотел ослаблять группу перед грядущими событиями. Но вот чего подполковник точно не знал, это того, что замыслы командования откроются так скоро.

К тому моменту, когда Раимов закончил наконец допрашивать Пацука, в актовый зал вернулись Зибцих и Штольц. Они прочесали всю базу, за исключением спален ученых и корпусов военнопленных, и нигде не обнаружили ни малейших признаков присутствия Черментатора. Подполковник, выслушав их доклад, горестно вздохнул и отпустил всех бойцов в кубрик, приказав приводить себя в нормальный уставной вид и готовиться к зарядке. Однако не успела вся группа во главе с командиром выйти из актового зала, как навстречу им попался взъерошенный и испуганный Харакири.

— Господин подполковник, — поздоровавшись со всеми, проговорил японец. — Вам звонят из Министерства обороны.

— Спасибо, Харакири-сан, — поблагодарил его Раимов и помчался в сторону штаба. Однако, сделав пару шагов, застыл. — Позвольте, а вы откуда знаете, что мне звонят? И почему решили, что это из министерства?!

— Э-е… Это долгая история, — стушевался не умевший врать Хиро. — Вы ответьте на звонок, а потом я вам все объясню.

— Ну уж нет! — загрохотал подполковник. — Хватит с меня этих «потом». Сначала поставщики обещают «потом» дослать аппаратуру видеонаблюдения, а меня начальство за это по всем пунктам устава имеет. Затем «потом» обещают дополнительные хранилища построить, а база тем временем превращается в свалку мусора. Пацук вон тоже «потом» мне объяснит, что они тут с Черментатором делали, а киборг между тем успел смыться. А теперь и вы, Харакири-сан, «потом» мне рассказать хотите, что в штабе делали?! Не выйдет. Или сейчас все скажете, или через два часа самолет вас отвезет в такое тихое местечко, где вы до конца войны с пришельцами будете исследовать радиолы «Рекорд»!

Пока подполковник говорил, японец как-то все больше и больше скрючивался и, казалось, становился меньше ростом. К тому же он жутко краснел, становясь похожим на стручок перца. Болгарского. Бойцы, застыв за спиной командира, с интересом наблюдали, как Раимов устраивает разнос гражданскому лицу, и пытались найти различия между этим процессом и наказанием военнослужащего. В итоге все единогласно решили, что за исключением обращения на «вы» один нагоняй от другого в исполнении Раимова ничем не отличается. Ну а Харакири эти выводы, естественно, не интересовали. Он потихоньку сгорал от стыда.

— Извините, Раимов-сан, но в штабе я не был, — наконец смог из себя выдавить японец. — Дело в том, что я немного усовершенствовал своего томагочи, сделав его самообучающимся. На ночь я его оставляю подключенным к компьютеру. Для усвоения общеобразовательной программы, так сказать. Вообще-то ночью ему положено спать, но сегодня мой Тубик проснулся рано и через мой компьютер подключился к вашей телефонной линии. И даже умудрился ответить на звонок, поскольку вы трубку долго не снимали.

— Что-о-о?! — взревел Раимов. — Что он сделал?

— О-о, ничего страшного, — натянуто улыбнулся Харакири. — Он просто сказал, что командир, то есть вы, пошли с обходом по территории, и сейчас он попытается вас найти. Потом Тубик разбудил меня, и я побежал за вами.

— Хм, — потерял весь запал Раимов и даже, кажется, слегка повеселел. — Значит, усовершенствовали свою игрушку, говорите? Надеюсь, не так, как когда-то танк?

— Нет-нет! — торопливо возразил японец, при этом покраснев еще сильнее, хотя последнее казалось абсолютно невозможным. — Никакой технологии пришельцев. Просто новейшая компьютерная программа.

— Что ж, это хорошо! — широко улыбнулся подполковник. — Тогда мы найдем вашей игрушке работу. Подключите ее к моему компьютеру, и пусть она на звонки отвечает, когда я в штабе отсутствую. — А затем Раимов посмотрел на бойцов: — Что застыли? Марш в кубрик. У вас до зарядки полчаса осталось. И потом пусть некоторые не говорят мне, что не успели накраситься!

После этой фразы все расстались. Раимов помчался в штаб, отвечать на звонок из министерства, а бойцы пошли в кубрик, сочувственно посмотрев на впавшего в ступор японца. Сколько именно времени Харакири проторчал в коридоре, осталось неизвестно. Поскольку события дальше стали развиваться совсем не так, как первоначально планировалось командиром базы.

— Микола, притормози, — придержал Пацука старшина, как только «икс-ассенизаторы» оказались в помещении личного состава. — Пошли душ примем. — И увидев вытянувшуюся от удивления физиономию есаула, пояснил: — Не тупи, блин. Потолковать по душам надо.

— О чем вы с Черментатором говорили? — поинтересовался Шныгин у Пацука, как только они оказались в душевой.

— Так я уже Коннику все сказал, — пожал плечами украинец.

— Ты эту пургу командиру гнать будешь, — фыркнул старшина. — Он с тобой под пули не ходил. А вот я тебя как облупленного знаю!

— Ты тоже со мной под пули не ходил, — буркнул есаул. — Пришельцы огнестрельным оружием не пользуются.

— Сало, ты отмазки не лепи, блин, — отмахнулся Шныгин. — О чем вы с этим чертом говорили?..

Пацук на секунду задумался, а затем все-таки решил, что стоит рассказать старшине о желании Черментатора что-нибудь сотворить с ним самим и с Сарой, но сделать это не успел. На базе вновь взревели сирены тревоги, а затем во всех без исключения помещениях послышался голос Раимова.

— Зарядка отменяется, — пророкотал подполковник. — Экстренная ситуация. Всему личному составу базы явиться в актовый зал на общее собрание. На прибытие даю ровно пять минут. Время пошло!

— Репа, потом обо всем поговорим. Ладно? — облегченно вздохнул есаул, избавленный от необходимости рассказывать о непонятных, потому и не очень приятных вещах, и стрелой вылетел из душа. Шныгин огорченно сплюнул и помчался следом за украинцем.

Глава 2

Единственный во вселенной шар, с которого не падают бутылки водки. Единственное место на этом шаре, где живут абсолютно непьющие солдаты. То, что не по своей воле, в расчет не принимается! Единственное в этом месте время, которое никак не удается определить. «Местное» называется.

На общем собрании Раимов говорил, как всегда, долго и нудно. Не брезговал тем, чтобы использовать в своей речи такие избитые до полусмерти писателями, журналистами и политиками выражения, как «вступление в новую эру», «долг перед человечеством», «высокая честь» и прочие измордованные в кровь штампы. Его слушали, кивали и ждали очередного сообщения о появлении недобитых пришельцев где-нибудь под Стамбулом или Махачкалой, а дождались иного — Раимов объявил об экспедиции на Трунар. Тут все и сели!..

То есть на креслах все сидели и до этого. А вот после фразы подполковника о начале подготовки к полету на родину инопланетян сели… Нет, не в тюрьму, не в лужу, не на кол, не на ежа… Хотя последнее более соответствует действительности, так как присутствующие на собрании получили аналогичный по эмоциональным ощущениям шок.

Нет, конечно, особо прозорливые личности, такие, как Шныгин, конечно, предполагали, что лететь на Трунар придется. Они даже видели себя в составе батальонов спецназа, наглядно демонстрирующими наглым пришельцам места зимовок раков. Но того, что отправиться на планету пришельцев придется так быстро, в таком составе и с такой миссией, предположить даже Раимов не мог. Не говоря уже о более далеких от Министерства обороны — и в буквальном, и в переносном смысле слова — спецназовцах.

Командир базы «икс-ассенизаторов» догадывался о том, что после получения координат выхода из гиперпространства в окрестностях Трунара его бойцов непременно пошлют на разведку. При этом в состав экспедиции могут быть включены и ученые, и самРаимов. Но вот то, что вместе с бойцами полетят пленные мурланты, подполковнику не снилось даже в страшных снах. Однако с начальством, как известно, спорить невозможно. Да и кто лучше местных жителей поможет организовать военный переворот на чуждой людям планете?!

Именно переворот! Дословно директиву командования желающие могут прочитать в архивах ФСБ России. Если им ее, конечно, кто-нибудь даст. В общих чертах «икс-ассенизаторам» предписывалось, используя связи военнопленных пришельцев с оппозицией на Трунаре, раз и навсегда ликвидировать угрозу вторжения инопланетян на Землю и способствовать установлению дипломатических и прочих отношений с чужой цивилизацией.

Для подготовки к началу беспрецедентной в истории человечества экспедиции мудрое командование отвело «икс-ассенизаторам» аж два дня. Поэтому на базе начался настоящий бардак, едва не заставивший Раимова слечь с инфарктом. Зубов с Харакири, оставив в покое захваченное оборудование недостроенного марсианского координатора инопланетян, бросили все силы на подготовку одного из космических кораблей пришельцев к дальнему перелету. Бойцы с утра до позднего вечера метались между тренажерными залами, Центром подготовки космонавтов и кабинетом Гобе, превратившись из почти дисциплинированного подразделения в диких, вечно спешащих почти гражданских лиц с бешеными глазами. И все это — за какие-то несколько часов!

В общем, к бардаку материальному, воцарившемуся на базе «икс-ассенизаторов» после захвата марсианского опорного пункта пришельцев, добавился еще и беспорядок дисциплинарный. Раимов совсем ошалел, а тут еще в бункер начало прибывать спецснаряжение для экспедиции в виде бесчисленных коробок с водкой, коньяком, ликером, вином и прочими алкогольными изделиями. Складировать это, с позволения сказать, «снаряжение» было некуда и некому. И для решения проблемы с рабочей силой Раимову пришлось задействовать роту стройбатовцев, которые временно размещали спиртное в коридорах базы. Подполковник начал тихо сходить с ума, пытаясь контролировать сохранность ящиков с алкоголем и инкогнито бойцов. И неизвестно, чем бы закончилось это тяжкое испытание для психики командира «икс-ассенизаторов», если бы не Хиро Харакири.

Хоть японец и был загружен работой на летающей тарелке, не выполнить распоряжение Раимова относительно подключения Тубика к компьютеру командира базы он не мог, поскольку был воспитан в строгой дисциплине и в духе безграничного уважения старших, что для японцев — в порядке вещей.

Но он не мог и пожертвовать крайне ценным чипом, чудом сохранившимся после уничтожения слишком умного танка. Пришлось Харакири искать выход из трудного положения, и он его отыскал. Хиро просто создал клон чипа Тубика, но запрограммировал его на вполне определенные функции. Новый электронный секретарь подполковника должен был не только отвечать на звонки, но и вести наблюдение за базой в то время, когда Раимов в штабе отсутствует. А обо всех происшествиях новоиспеченный заместитель был обязан докладывать по рации, настроенной на определенную волну, непосредственно командиру.

Харакири оснастил подполковника миниатюрной переносной рацией, вставил мини-динамик в ухо Раимову, прикрепил к его горлу крошечный микрофон, и все проблемы были решены. Новый секретарь вел неусыпное наблюдение за каждым помещением базы, анализировал любую ситуацию и в случае необходимости передавал информацию подполковнику. Теперь Раимов, даже принимая на аэродроме спиртное, мгновенно узнавал, кто и где сует нос не в свое дело, тут же включал микрофон и по громкой связи высказывал все, что думает о нарушителе дисциплины. Стройбатовцы, не привыкшие к такому обращению, были шокированы тем, что во время разгрузки не удалось ничего стащить, но предрасположенность к воровству выказывать перестали. В общем, на базе воцарилось относительное спокойствие.

Несколько сложнее проходила работа с пришельцами. Мурланты отказались лететь домой! И все из-за того, что просто цепенели при мысли о собственном дезертирстве. Этих универсальных солдат, генетически запрограммированных на беспрекословное подчинение начальству, оказалось очень трудно склонить к участию в восстании на Трунаре. Если при помощи алкоголя, рок-музыки и художественных фильмов их удалось частично разложить, заставив осознать, что начальство может быть как правильным, так и не очень, то на этом перестройка сознания мурлантов практически была завершена. Даже пацифизм этих пришельцев оказался в больших и жирных кавычках, поскольку они на одном из допросов признали, что, отдай им командование приказ об атаке землян, никакое нежелание воевать от битвы с «икс-ассенизаторами» их бы не удержало. Да и такое нарушение дисциплины, как самовольная отлучка на Землю, было для шестерки мурлантов лишь условностью, потому как, во-первых, никто прямого запрета на полеты в сторону Третьей планеты им не давал, а во-вторых, установки камер слежения на поверхности Марса в строго ограниченный отрезок времени от них не требовал!

В общем, возвращаться на Трунар мурланты-оппозиционеры наотрез отказались. При одной мысли о том, что, встретив на родине кого-то из знакомых, услышат брошенное в лицо страшное слово «дезертир», пленных пришельцев начинала бить нервная дрожь, и они тут же умоляли дать подержать плазменную пушку, обещая вернуть ее после того, как вышибут себе мозги.

Доктор Гобе, пытавшийся объяснить мурлантам, что, возвращаясь на родную планету, они не дезертируют, а продолжают выполнять задание по спасению отчизны, сделать ничего не мог. Наверное, потому, что зеленые солдаты были бесполы и на них не срабатывал ни один из методов доктора Фрейда. Толпатоиды, летуны и кристаллиды лететь на Трунар соглашались с радостью, но брать их туда, естественно, никто не собирался. Хотя бы потому, что о существовании оппозиции среди расы Небесных данные индивидуумы различных видов инопланетян даже не слышали.

И все же согласие мурлантов на сотрудничество с людьми получить удалось. Раимов, которого новый электронный заместитель избавил от массы забот, стал чаще бывать в различных блоках подземного бункера и активнее участвовать в жизни подчиненных. Побывал он и на нескольких беседах доктора Гобе. В любое другое время подполковник лишь позавидовал бы тому, что у него нет таких дисциплинированных солдат. Но сейчас верность мурлантов своему уставу и преданность командирам стала подполковника раздражать.

В итоге, на одной из бесед доктора Гобе, Раимов начал орать на мурлантов. И чем громче он вопил, тем сильнее пришельцы понимали, что перед ними очень большой начальник. Приказы офицеров такого ранга в среде мурлантов считались законом божьим. Ну а когда крайне раздраженный подполковник приказал пришельцам встать и убираться к чертовой матери, те сначала поднялись со стульев, а затем поинтересовались, где именно находится эта самая мать, и вообще, что данное слово означает. Раимов от такого заявления оторопел. Зато Гобе сориентировался мгновенно. Француз понял, что мурланты признали подполковника своим командиром и готовы подчиняться его приказам. Вот так проблема участия инопланетян в предстоящей операции и была решена!..

После этого атмосфера на базе несколько улучшилась. Раимов, успокоенный вполне удовлетворительным ходом подготовки к полету на Трунар, перестал орать на всех подряд по поводу и без такового, полностью сосредоточившись на решении текущих административных проблем. Гобе прекратил метаться между спецназовцами и мурлантами, уделив все внимание морально-психологической подготовке людей к визиту в колыбель иной цивилизации. А Харакири смог отдать все свое время работе по переоборудованию космического корабля инопланетян.

Вместе с Зубовым, временно забывшим о своей рассеянности, они оснастили грузовую летающую тарелку плазменными пушками и энергозащитой, снятыми с захваченного на Марсе робота-патрульного. Затем полностью приспособили управление кораблем к нуждам человека, усовершенствовали прибор декодировки роботов-патрульных так, чтобы он приводился в действие нажатием одной-единственной кнопки, и лишь после этого занялись навигационными приборами.

С этой частью управления кораблем все было несколько сложнее. Дело в том, что синхронизировать работу временно́го, энергетического и пространственных контуров для прыжка в гиперпространстве мог только специально обученный человек или инопланетянин — смотря кто за пультом управления сидит! Среди пришельцев сделать это мог лишь сам командир опорного пункта, но его по вполне понятным причинам в экспедицию брать никто не собирался. Пришлось двум ученым поломать голову над тем, как сделать управление гиперпространственным прыжком доступным любому летчику-испытателю в отставке. Взяв в оборот штатного пилота «икс-ассенизаторов», Харакири и Зубов методом «научного тыка» отыскали оптимальный вариант изменения регулировки контуров приемлемым для землян способом. На практике, правда, проверить их работу до отлета к Трунару не удалось по причине жесточайшего дефицита времени, но оба ученых гарантировали, что их способ сработает. Во что «икс-ассенизаторам» очень хотелось верить.

Кстати, сами бойцы оказались единственными обитателями подземного бункера, которым успехи ученых в подготовке экспедиции никакого облегчения жизни не принесли. Пятерых спецназовцев продолжали нещадно терроризировать Раимов с французом, готовя их к предстоящему полету, и небольшая передышка бойцам выдалась только вечером, накануне старта. И лишь тогда Пацук и Сара удивленно осознали, что за двое суток ни разу друг с другом не поцапались. Недолго думая, оба тут же исправили этот недочет, разругавшись в пух и прах из-за очередности просмотра телепередач. Остальным «икс-ассенизаторам» удалось потушить этот пожар страстей, и Микола с девицей разошлись по разным углам, оставив телепередачи непросмотренными. А вот мирившие их бойцы собрались в одном углу. А именно, в раздевалке сауны.

— Может быть, их и дальше так загружать работой, чтобы ни на что другое времени не оставалось? — рассуждая о способах сохранения хотя бы нейтральных отношений между Сарой и Пацуком, предположил Кедман.

— И что ты их заставишь делать во время полета на Трунар? — ехидно поинтересовался старшина.

— Ну, можно, например, устроить генеральную уборку на корабле, — поддержал американца Зибцих. — Дверные ручки надраить, пыль в самых труднодоступных закоулках вычистить…

— И унитазы обработать зубной щеткой, — дополнил перечень старшина и махнул рукой. — Да не решим мы проблему таким способом. Конечно, пока Сало с этой тигрицей делом будут заняты, друг к другу цепляться они не смогут. Но я боюсь, что в экстремальной ситуации их взаимная неприязнь выйдет нашей группе боком, блин, еври бади! Мирить их надо. Раз и навсегда!

— И что ты предлагаешь? — поинтересовался у Шныгина капрал.

— Так мы же разрабатывали план, — напомнил американцу Зибцих.

— Так это когда было?! — хмыкнул Кедман в ответ. — Как любила говорить моя бабушка, с тех пор много вина так и не прокисло. Вон, даже у Конника их помирить не получилось, хоть он и командир.

— Да при чем тут командир? Разве можно приказать одному человеку полюбить другого? — махнул рукой Сергей. — Короче, слушайте сюда. Времени у нас мало, открывать Америку некогда, поэтому будем действовать так, как задумывали. Ну а там будь что будет…

Всем известно, что для того, чтобы изменить свое мнение о женщине, мужчине нужно посмотреть на нее другими глазами. Так, например, безответно влюбленному парню советуют искать в предмете своего обожания отрицательные черты и не вспоминать хорошие. После чего, соответственно, мужчина меняет отношение к женщине с любви на ненависть.

Тройка заговорщиков решила сделать все наоборот. То есть заставить Пацука видеть в Саре только хорошее. Конечно, самым простым способом решения этой проблемы было бы привораживание есаула к сержанту, но поскольку среди «икс-ассенизаторов» не было ни одной колдуньи или ведьмака, заговорщики решили не искать легких путей. Вместо изготовления приворотного зелья они решили собственным примером заставить Миколу взглянуть на девушку по-иному.

Для достижения этой цели Кедман и старшина уселись в непосредственной близости от Пацука и принялись как бы невзначай толковать о том, как очаровательна израильтянка и как много хороших качеств скрыто в ее душе. Ну а ефрейтор для пущей наглядности этих утверждений отправился в противоположный угол и стал откровенно флиртовать с Сарой. Однако успеха эта операция не принесла.

Микола, конечно, невольно прислушался к тому, о чем говорят Шныгин с американцем. Но вместо того, чтобы немедленно воспылать жаркой страстью к девушке, он только фыркнул себе под нос и даже комментировать разговор друзей не стал. На несколько секунд, когда есаул начал внимательно наблюдать за ужимками Зибциха, старшине показалось, будто в глазах Миколы промелькнула искорка ревности, но дальнейшие события свидетельствовали об ошибке Сергея. Пацук пробормотал себе под нос, что немец сошел с ума из-за излишних нагрузок, если решил закадрить такую уродину, как Штольц. А затем просто поднялся со своего места и пошел брить голову, дабы на предстоящем задании оселедец был единственным обитателем Миколиной макушки.

— Облом, — констатировал старшина, глядя вслед ушедшему есаулу, и позвал слишком увлекшегося своей ролью ефрейтора: — Ганс, иди сюда. Первая попытка не удалась. Переходим к плану «Б»…

Второй способ помощи в установлении дружественных отношений между украинцем и израильтянкой тоже большой оригинальностью не отличался. Поначалу Кедман предложил сделать так, чтобы Пацук спас Сару из рук злодея, после чего они друг в друга должны влюбиться, как это обычно случается в голливудских кинолентах. Не злодей в девушку, и не Пацук в злодея, а спаситель — в спасенную! Однако злодеев, не считая Раимова, на базе не было, а Кедман не представлял, как можно заставить подполковника наложить руки на сержанта. Ну а Шныгин и вовсе не оставил от плана американца камня на камне, заявив, что Микола и Штольц уже спасали друг друга от инопланетян, но взаимной страстью до сих пор почему-то не воспылали.

В общем, предложение Кедмана было отвергнуто, и некоторое время все трое заговорщиков перебирали в уме все известные способы сведения вместе двух одиноких сердец. Таковых способов в арсенале бойцов оказалось просто огромное количество, но поскольку большинство из них были абсолютно бредовыми, остановиться решили на практичном предложении Ганса. Немец, видимо, основываясь на собственном опыте, объяснил друзьям, что взаимная неприязнь между двумя людьми может исчезнуть тогда, когда один из них почувствует себя виноватым перед другим и попытается сделать все, чтобы загладить свою вину. Логически рассудив, Кедман со старшиной вынуждены были согласиться с этим и тут же придумали второй план на случай провала первого. И теперь собирались его реализовать, основываясь на странной привычке Сары принимать душ перед сном и совершенно не думая, что за это можно и в морду получить.

— Микола, пошли в бильярд, что ли, партеечку сыграем? — предложил Зибцих вернувшемуся из умывальника есаулу. — А то скучно что-то.

— Настроения нет, — буркнул в ответ Пацук.

— Да ладно, настроения у него нет, блин, — вмешался в разговор старшина. — Так и скажи, Сало, что проиграть боишься. Ефрейтор тебя в два счета обыграет. Я даже сто долларов на это поставлю. И еще двадцатку на то, что ты играть и не рискнешь, еври бади.

— Рублей, — перебил его есаул.

— Чего? — не понял старшина.

— Сто двадцать рублей, а не долларов. На фиг мне эти «грины» не нужны! За рубль сейчас десять долларов дают, — категорично заявил Пацук. — Ставишь сто двадцать рублей, тогда играю!

— Да и хрен с тобой, — рассмеялся Шныгин. — Мне даже лучше. Больше денег выиграю.

— Это еще бабушка надвое сказала, — боевито заверил Сергея украинец и решительным шагом направился в бильярдную комнату.

Вся эта ситуация троицей сводников была спланирована заранее. За исключением того, что в качестве ставки Пацук потребует рубли, а не доллары. Но бойцы, далекие от экономических прогнозов, когда планировали операцию, не предполагали, что курс рубля может так сильно измениться. Впрочем, большого значения название валюты не имело. Главным было то, что Пацука удалось увлечь игрой и заставить позабыть о времени. Выигрыш есаула тоже был спланирован заранее. А когда настала пора рассчитаться с победителем, старшина растерянно похлопал себя по карманам.

— Блин, я портмоне свой посеял, — испуганно проговорил он. — Мужики, помогите найти. Ганс, я поищу в казарме, а ты пошуруй в комнате отдыха. Джонни, может, сгоняешь в тренажерный зал? — Кедман с готовностью кивнул головой и выскочил из комнаты. — Микола, а ты посмотри, пожалуйста, в душе. Блин, ума не приложу, где он мог выпасть, еври бади!

— Сразу видно, что москаль. Даже за своим кошельком уследить не может! — фыркнул Пацук. — Ладно, не дергайся. Найдем. Куда он с подводной лодки денется?

В общем, на мнимое горе старшины Микола поддался и легко согласился помочь в поисках утраченного имущества Шныгина. А вот дальше все пошло наперекосяк. Есаул должен был оказаться в душе как раз тогда, когда Сара уже приступила бы к ежевечерним процедурам. Естественно, как истинный джентльмен, Пацук вынужден будет извиниться за вторжение и затем пытаться всеми способами загладить столь некрасивое поведение. А заодно, увидев девушку обнаженной, может быть, призадумается над своим отношением к израильтянке. И для того, чтобы эта операция прошла удачно, старшина даже собственноручно подпортил замок на двери душевой. Однако все получилось далеко не так красиво, как планировали заговорщики.

Пацук, действительно, часто терявший за игрой ощущение времени, совершенно не подумал, что приближается отбой, и следовательно, душ должен быть занят Сарой. Удовлетворенный хорошим выигрышем, Микола, весело насвистывая, дошел до душевой комнаты и, рывком распахнув дверь, застыл на пороге, тупо уставившись на разъяренную Сару со шваброй в руках. Причем совершенно одетую.

— Так вот, значит, кто замок на двери выломал, — удовлетворенно прошипела Штольц. — Ожидал, салоед извращенный, обнаженную и беззащитную девушку здесь увидеть? А вот на это посмотреть не хочешь? — и ткнула шваброй в нос ничего не понимавшему есаулу. Пацук едва успел уклониться.

— Ты что, взбесилась совсем?! — истошно завопил Микола. — На хрен ты мне нужна? Я здесь кошелек ищу.

— А замок, значит, специально усовершенствовал, чтобы удобнее искать было? — ехидно поинтересовалась Сара и снова попыталась заехать шваброй в нос бравого есаула. — Ну сейчас я тебе глаза прочищу…

Пацук был парнем сообразительным и быстро понял, что разговаривать с разъяренной женщиной бесполезно. Что бы он ни говорил, слушать его Сара не станет. Есаулу не оставалось ничего другого, кроме как с позором покинуть поле боя. Микола сбежал из душевой, схлопотав-таки шваброй по спине. Этот удар странным образом окончательно прочистил мозги есаула, и он наконец сообразил, кто именно виноват в его теперешнем позоре. Ни секунды не раздумывая, Пацук бросился в бильярдную.

— Так вот, значит, что у вас за шуточки?! — прямо с порога заорал есаул. — Даже ста двадцати рублей на розыгрыш друга не жалко?

— Извини, Микола, — проговорил Зибцих прежде, чем старшина успел открыть рот. — Мы просто хотели тебя с Сарой помирить…

— Мама моя, ридна Украина! Какая трогательная забота о ближнем! — еще громче завопил Пацук. — Теперь ликуйте. Вы добились… Абсолютно противоположного результата. По вашей милости я только что получил по морде шваброй, и не думайте, что вам это сойдет с рук.

Резко развернувшись, Микола вышел из бильярдной, оставив сослуживцев в недоумении и полной прострации. Того, что план «Б» может не сработать, заговорщики, конечно, ожидали. Но вот о том, что вместо примирения двух бойцов, недолюбливающих друг друга, хорошо спланированная операция даст совершенно противоположный результат, не подумал никто.

— Да-а, просчитались мы, когда решили, что разведчица не заметит сломанного замка в душевой, — растерянно протянул Шныгин. Зибцих кивнул головой, но прокомментировать это заявление не успел.

— Ну как? Получилось? — влетая в комнату, живо поинтересовался Кедман у друзей и застыл, увидев их лица.

— И снова облом, Джонни, — горестно хмыкнул старшина. — Но в этот раз мы облажались куда круче!

— Что случилось? — испуганно спросил капрал. Шныгин открыл рот, чтобы поведать о случившемся, но в этот момент ожила громкая связь.

— Агент Шныгин, срочно зайдите в штаб, — голосом Раимова прогремели динамики, и старшина махнул рукой.

— Вон Ганс тебе расскажет, — направляясь к выходу, проговорил он. — Сам слышишь, меня командир вызывает.

Шныгин предполагал, что его вызов к командиру связан, скорее всего, с последним инцидентом. Раимов, конечно, клятвенно обещал не включать камеры наблюдения в помещениях личного состава без крайней необходимости, но мало ли что могло случиться? Подполковник мог случайно за тумблер задеть или его новый электронный помощник в своей бдительности перестарался и о происшествии командиру базы доложил. В общем, объяснений того, как Раимов мог подслушать последний разговор бойцов в бильярдной, могло быть множество. Но на самом деле оказалось, что это сработала та самая крайняя необходимость. Несколько секунд подполковник расхаживал перед застывшим по стойке «смирно» старшиной, а затем спросил:

— Что ты скажешь, если я тебя назначу командиром экспедиции к Трунару?

Шныгин, ожидавший, что командир устроит разнос, поначалу даже не поверил своим ушам. Затем Сергей решил, что Раимов просто извращенно шутит, с истинно татарской хитростью задумывая какую-нибудь пакость, но оказалось, что подполковник говорит совершенно серьезно, а о конфликте, происшедшем совсем недавно в комнатах личного состава, не знает ничего. Раимов сказал, что он лично собирался стать во главе экспедиции на Трунар, но высокое начальство из Министерства обороны отказало подполковнику в этом, приказав оставаться на базе и заниматься текущими делами.

— Ну так что ты молчишь, старшина? — снова поинтересовался Раимов, закончив свое краткое объяснение. — Сможешь возглавить группу?

— А почему именно я, товарищ подполковник? — осторожно поинтересовался Сергей.

— А потому, что я так решил, — недовольно огрызнулся Раимов, но свою позицию все-таки объяснил: — Во-первых, ты самый спокойный и рассудительный из всех бойцов. А во-вторых, из-за последнего инцидента с Черментатором ты остался вообще единственным, кому я могу доверять. Свою позицию в отношении наших коллег из НАТО я уже объяснял, а теперь, как ты понимаешь, Микола тоже под подозрением. До конца я его россказням не поверил, поэтому командовать группой на Трунаре придется именно тебе. Справишься?

— Справлюсь, — кивнул головой старшина. — Только о ребятах вы зря так думаете. Я уверен, что среди них нет предателей.

— Вот во время операции это и проверишь окончательно, — сердито буркнул подполковник, не пожелав вступать в дискуссию. — Завтра утром я объявлю о твоем назначении личному составу. А сейчас бегом марш отсюда! Через полчаса отбой…

Вернувшись в кубрик, старшина на расспросы друзей о том, зачем именно вызывал его к себе подполковник, только махнул рукой и ничего не ответил. И «икс-ассенизаторы» лишь утром, на общем собрании, смогли удовлетворить свое любопытство. Известие о том, кто именно возглавит группу во время проведения операции на Трунаре, никаких возражений, естественно, не вызвало. Во-первых, бойцы знали, что начальство свой приказ по их просьбе не отменит. А во-вторых, Шныгину доверяли все. В том числе и Пацук, делано сердитым фырканьем прокомментировавший новое назначение старшины. Дескать, другого я и не ожидал… А от Миколы другой реакции тоже и не ждали!

Дальше выяснилось, что с бойцами полетит один из мурлантов-пацифистов, о чем, собственно говоря, знали заранее, и Хиро Харакири. Последнее для бойцов было небольшим сюрпризом. «Икс-ассенизаторы» понимали, что новое задание куда опасней и трудней всех предыдущих, вместе взятых, и не ожидали, что командование станет рисковать жизнью весьма ценного ученого ради каких-то экспериментов. Однако выяснилось, что никакими исследованиями в этом назначении и не пахнет. Просто для возвращения домой «икс-ассенизаторам» требовалось настроить временно́й, энергетический и пространственный контуры корабля на новые координаты, а кроме японца с этим справиться никто бы не смог.

Кстати, вопрос о возвращении обратно бойцы задали Раимову одним из первых. Подполковник предоставил Харакири возможность ответить на него, и японец пояснил, что проблем с возвращением на Землю у группы не возникнет. Дело в том, что инопланетяне, утратив координатор на Луне, потеряли и всю информацию относительно гиперпространственных переходов Земля—Трунар. У группы ученых с базы «икс-ассенизаторов» эти данные имелись, но до недавнего времени их просто не удавалось расшифровать. После того как командир опорного пункта пришельцев на Марсе сообщил координаты Трунара, ученые поняли их кодировку в базе данных лунного координатора.

Объясняя все это, Хиро Харакири немного увлекся научной терминологией и своей неформальной лексикой заставил бойцов полностью потерять нить разговора. Подполковник решил это безобразие прервать и потребовал от японца объяснить «икс-ассенизаторам» на пальцах, как именно действует гиперпространственный переход. Хиро согласно кивнул головой.

— Представьте себе, что вы вынуждены совершать десантирование с самолета ночью, над незнакомым объектом, — начал ученый. — Выпрыгнуть из самолета вы сможете и самостоятельно. Но если внизу вам кто-нибудь не подаст вовремя сигнал, вы никогда не попадете в нужное место. Разве что случайно. А вот запутаться в ветвях деревьев, попасть в болото или зацепиться за высоковольтную линию электропередачи сможете запросто, — японец сделал небольшую паузу, пытаясь оценить, понятен ли приведенный им пример спецназовцам. Выяснилось, что более чем!

— Так вот, — удовлетворенно кивнув, продолжил Харакири. — Координатор гиперпространственных переходов действует точно так же. В так называемое подпространство вы сможете войти и самостоятельно. А вот вынырнуть из него в нужной точке без соответствующего сигнала будет крайне проблематично. Теоретически такое возможно, но на практике с вероятностью в девяносто процентов вы окажетесь внутри звезды, планеты или вовсе в иной звездной системе, — Хиро перевел дух и промочил горло. — То есть координатор работает неким подобием маяка, но не только. Он еще и помогает избежать возможных повреждений космического корабля при прорыве так называемого межпространственного слоя. При входе в гиперпространство шанс таких аварий минимален, зато вернуться назад, в «нормальный» мир, кораблю намного трудней. Вот почему, даже имея координаты точки выхода, совершать гиперпространственный прыжок без координатора крайне рискованно. Инопланетяне всегда сначала пускают в подпространственное путешествие робота. Если тот находит новый, интересный для пришельцев мир, то создает в нем координатора, и только потом обитатели Трунара без опаски могут повторить его путь.

— То есть вы хотите сказать, сэр, — спросив разрешение у подполковника, встал со своего места Кедман, — что к нашему возвращению на Землю здесь будет построен координатор гиперпространственных переходов?

— По крайней мере, мы надеемся на это, — ответил американцу Харакири. — Раимов-сан будет лично руководить работами…

— Я вам уже говорил, что восхищаюсь этим умным юношей? — толкнув подполковника локтем в бок, тихо поинтересовался у командира базы Зубов.

— Он не умный, а просто любит, чтобы при подготовке к операции начальство проговаривало вслух даже малейшие детали предстоящего задания, — недовольно поморщившись от такой фамильярности профессора, буркнул в ответ Раимов.

— Дотошность тоже одно из ценнейших качеств настоящего ученого. После ума, естественно, — хмыкнул профессор, снова пихая подполковника локтем в бок. — Так вы отдадите мне этого юношу в ученики?

— Профессор, после завершения операции делайте с ним все, что хотите, — отмахнулся от назойливого Зубова командир. — Если только Кедман сам этого захочет!

— А куда он денется? От предложения стать новым Эйнштейном еще никто не отказывался, — самоуверенно заявил профессор, и на этом дискуссия по поводу будущей судьбы капрала была закончена. Как, впрочем, и рассказ японца о гиперпространственных переходах.

Теперь единственным моментом, интересовавшим бойцов перед отлетом на Трунар, было желание понять, что же именно происходит с человеком во время гиперпространственного перехода. К удивлению Зубова, задал этот вопрос не Кедман, а Пацук. И когда профессор попытался объяснить, как влияет гиперпространственный прыжок на материальные объекты, его никто не понял. Да и как могли бойцы осмыслить информацию, основанную на теории квантовой физики и новых открытиях, сделанных группой ученых за последнее время?! Тут уже на пальцах деформацию и обратный процесс, происходящий в организмах, не изобразишь!

Раимов немного подождал, позволяя Зубову хотя бы попробовать изложить высшую математику и физику как можно проще, а затем прекратил взаимные муки профессора и аудитории. Сказав, что ничего страшного с бойцами не случится, подполковник закрыл общее собрание, предоставив оставшееся до старта время бойцам в личное пользование.

Полдня пролетели незаметно, и когда отделение стройбатовцев, предварительно давших подписку о неразглашении государственной тайны, закончило погрузку алкоголя в трюм летающей тарелки, Раимов вновь собрал всех обитателей бункера в актовом зале. На этот раз все члены экспедиции, в том числе и пилот, впервые оказавшийся в бункере, были одеты в энергоскафандры и вооружены до зубов. Подполковник прочел торжественную речь, благословляя «икс-ассенизаторов» в дальний путь, едва не пустил слезу и, пожав каждому руку, дал приказ занять места в космическом корабле. Сам же вместе с Зубовым и Гобе прошел в штаб, чтобы наблюдать эпохальный старт летающей тарелки на мониторах.

Провожать «икс-ассенизаторов» в дальний полет к неведомым звездам вышла вообще вся планета. Правда, представлена она была почему-то лишь заблудившейся в окрестных лесах два дня назад коровой Буренкой и отправившейся ее искать, нашедшей, а затем и потерявшей дорогу домой семнадцатилетней рябой колхозницей Глашей. Причем ни ту, ни другую бойцы так и не увидели. Зато Глаша воочию наблюдала старт летающей тарелки, о чем и раструбила всему колхозу, когда смогла найти дорогу домой. После этого крайне наблюдательную девушку зачем-то отправили на принудительное лечение в районную психиатрическую больницу, а корову лишь вернули в хлев. Выяснить причины столь странного несоответствия в поступках односельчан Глаши науке так и не удалось, но на течение экспедиции «икс-ассенизаторов» сей факт никакого влияния не имел. Поэтому столь трогательный эпизод можете забыть и больше не вспоминать. Особо впечатлительным читателям позволяется ругнуться пару раз в адрес летописца…

Никто не знал, сколько времени займет экспедиция на Трунар, поэтому подготовились к ней основательно. Кроме вышеуказанных алкогольных напитков, экспедиция запаслась продуктами и напитками безалкогольными на целых два месяца. Такой срок определялся очень просто. Все время полета на Трунар и обратно члены экспедиции должны были провести в анабиозе, поскольку путешествие по подпространству могло негативно сказаться на психике людей. По крайней мере, пришельцы утверждали, что бодрствовать во время перелета могли лишь специально подготовленные пилоты, и Раимов решил не рисковать подчиненными.

В общем, неделю перелета до Трунара питаться члены экспедиции должны были лишь искусственным способом и в очень малых дозах. Поэтому продукты на этот срок не требовались. А вот сколько времени займет подготовка и проведение переворота на Трунаре, никто не знал. Гобе, сделав какие-то понятные ему одному вычисления, основанные на информации о психологии и общественном строе инопланетян, предположил, что в случае удачного стечения обстоятельств «икс-ассенизаторы» справятся с поставленной задачей за месяц.

Раимов с этим не согласился. Он считал, что его орлы в состоянии свергнуть правительство Небесных за неделю или две, это максимум, но для подстраховки приказал обеспечить их провизией на два месяца. Ну а если случится что-то совсем невероятное, то, по заявлению пришельцев, люди вполне могли есть их пищу. По крайней мере, искусственно произведенное мясо, найденное среди припасов марсианского опорного пункта, было вполне съедобным, хотя и обладало немного более высоким уровнем холестерина. Подобный факт привел в ужас Сару и Кедмана, но подполковник справедливо заметил им, что повышенный уровень холестерина все же лучше, чем голодная смерть, и с этим утверждением спорить никто не стал.

Снаряжения для экспедиции, естественно, тоже не пожалели. Запасные батареи для лазерных ружей загрузили в избытке, самих ружей тоже было по два комплекта, так же как энергоскафандров. Ну а из нового оборудования экспедицию оснастили уменьшенными копиями тех психоусилителей, которые стояли на трех захваченных вместе с «пацифистами» летающих тарелках. В общем, у экспедиции было все. В том числе видеокассеты и компакт-диски, предназначенные для подкупа трунарских чиновников. Это добро обнаружил Пацук уже на орбите, когда в добровольном порядке проводил инспекцию содержимого грузовых отсеков, где его и застал с поличным Шныгин.

— Ну что, Серега, может, видик посмотрим и бутылочку коньячка раздавим? За успешное начало экспедиции, так сказать, — поинтересовался есаул у Шныгина, взиравшего на него с немым вопросом в глазах.

— Угу, — согласился с ним старшина. — А потом тебя после коньяка, блин, в анабиоз хрен загонишь! Положи все на место и иди наверх. Сейчас Харакири проверку оборудования закончит и начнет упаковывать нас в капсулы.

Пацук горестно вздохнул, как ребенок, лишившийся по вине родителей любимой игрушки, а затем разложил все по своим местам и пошел из трюма в жилые отсеки. Шныгин двинулся следом, жалея в глубине души, что ему приходится командовать экспедицией. В противном случае старшина и сам с удовольствием принялся бы нарушать режим и учинять прочие не предусмотренные уставом беспорядки.

Анабиозный отсек находился в центре, наиболее безопасном месте корабля. Конечно, в самом гиперпространстве столкнуться кораблю было просто не с чем, а вот на выходе из него могло произойти все что угодно. При работающем в точке выхода координаторе вероятность аварии была равна одной миллионной, но если все же что-нибудь произойдет, анабиозный отсек пострадает меньше всего, и у экипажа корабля останется шанс выжить, а оборудование автоматически пробудит его от спячки.

Когда Пацук со старшиной добрались до анабиозного отсека, все члены экспедиции были уже там. Двое из шести мурлантов-пацифистов, занявшие оставшиеся в «тарелке» вакантные места, во избежание каких-либо эксцессов с самого начала полета уже пребывали в анабиозе, ну а люди готовились в него погрузиться. Исключение составлял только пилот, проводивший последнюю проверку систем перед входом в гиперпространство. Шныгину пришлось сходить за ним и едва не силой выдернуть из-за пульта управления.

— Ты хорошо все проверил? — поинтересовался у летчика Пацук, перед тем как лечь в центральную капсулу, с боем выбитую у Шныгина в качестве персонального спального места есаула.

— Лучше не бывает, — буркнул тот в ответ, устраиваясь на своем месте.

— У тебя в прошлый раз тоже все «лучше не бывает» получилось, — недоверчиво напомнил Микола. — Может, стоит еще разок все посмотреть? А то воно ж как бывает…

— Нечего там смотреть, — перебил его летчик. — Все работает нормально. И потом, я из-за вашего сумасшедшего подполковника уже начал привыкать пилотировать эту летающую посуду и в трезвом состоянии.

— Свежо предание, да верится с трудом, — фыркнул Микола, но поскольку его недоверие к работе пилота никто не поддержал, был вынужден смириться и залезть в капсулу.

Харакири, подождав, пока все займут свои места, активизировал систему управления анабиозным отсеком. Собственно говоря, включить процесс индивидуального погружения в анабиоз каждый мог изнутри собственной капсулы, но для надежности японец предпочел все сделать самостоятельно. Убедившись, что все системы работают нормально, Харакири последним занял свое место и, положив томагочи на пол, рядом со своей капсулой, нажал кнопку. Именно в этот момент автопилот начал вход в подпространство. Погружаясь в сон, японец услышал последние цифры обратного отсчета, затем корабль мелко завибрировал, Харакири ослепила яркая вспышка, и после этого наступила тьма…

Глава 3

Космическое пространство в паре сотен световых лет от Солнца. Неизвестная землянам звездная система, визуально неотличимая от многих других. Местное время неизвестно, но от московского оно точно отличается. А сколько сейчас на кремлевских курантах, не знает никто.

Тем, кто ни разу не бывал в анабиозе, не рекомендуется в это состояние попадать, поскольку его последствия несравнимо хуже похмелья. В этом Микола Григорьевич Пацук смог лично убедиться, когда соответствующая система его анабиозной капсулы стала приводить есаула в божеское состояние. Точнее, в бодрствующее, поскольку «божеским» такое состояние назвать довольно трудно. У Миколы болело абсолютно все, и даже больше. На пару секунд Пацуку показалось, что за время анабиозной спячки у него отрос хвост и теперь болел так жутко, словно собирался отвалиться. Есаул, придя в ужас от такой мысли, попытался ощупать себя в соответствующем обычному расположению хвоста месте, но пошевелиться не смог и вынужден был мысленно выругаться, проклиная все на свете, включая и несуществующий хвост. От этой ругани Миколе стало легче. По крайней мере, ощущение боли в хвосте его беспокоить перестало, а затем и полностью исчезло. С облегчением вздохнув, Микола наконец-то смог сесть.

Голова украинца раскалывалась от боли, перед глазами стояла мутная пелена, желудок мучили спазмы, а суставы крутило так, как ни одному ревматику в страшном сне привидеться не могло. В общем, Пацук чувствовал себя хуже, чем когда-либо в своей жизни вообще. И первой его мыслью, после того как он решил набить морду первому же мурланту, не предупредившему людей о последствиях анабиоза, был вопрос о том, ему одному так плохо или то же самое ощущают остальные? Чтобы найти ответ на этот вопрос, Пацук протер глаза и посмотрел по сторонам, после чего выскочил из капсулы так резво, как будто был ужален в то место, где ему недавно мерещился хвост.

Микола стоял посреди анабиозного отсека в полном одиночестве. Прозрачные крышки всех остальных капсул с членами экипажа были закрыты, и люди, лежавшие в них, смотрелись не краше трупов, каковыми фактически и являлись. Забыв о неприятных ощущениях, Микола растерянно смотрел по сторонам, ожидая начала пробуждения сослуживцев. Однако их капсулы оставались закрытыми, и не было видно никаких признаков того, что кто-нибудь собирается выходить из анабиоза. Шесть человек и два мурланта, лежавшие по обе стороны от капсулы Пацука, оставались неподвижны, и есаул совершенно не знал, что нужно в этой ситуации делать.

Первой мыслью Миколы было решение вскрыть каждую капсулу вручную. Пацук уже собрался осуществить свои намерения, но вовремя остановился. Есаул, конечно, в управлении процессом анабиоза ничего не понимал, но кое-что из объяснений Харакири о принципах работы капсул все же запомнил. Микола знал, что внутри каждой герметично закрытой капсулы поддерживается определенный температурный и атмосферный режим, и вскрыть ее до того, как содержащийся внутри человек выйдет из анабиоза, означало попросту убить его. Пацук, естественно, совершать подобное не намеревался.

— Мама моя, ридна Украина! — простонал есаул, бросившись к приборам управления анабиозным отсеком. — И что же мне теперь делать?

Несколько секунд он стоял у панели, растерянно глядя на множество разноцветных лапочек, переключателей, индикаторов и рычажков, совершенно не представляя, как он сможет во всей этой зауми разобраться. Микола не думал о том, почему именно он выведен из анабиоза и живы ли еще остальные члены экспедиции. Но есаул понимал, что если сейчас что-либо он сделает неправильно, то погибнут все. И виноват в этом будет только он!

Конечно, самым разумным в этой ситуации было бы послать на землю специальную капсулу с сообщением. Но, во-первых, на отправку сообщения и получение ответа ушло бы слишком много времени. А во-вторых, Пацук такую капсулу не смог бы запустить. Да и для того, чтобы капсула точно дошла до адресата, необходимо было наличие функционирующего координатора в точке приема. А Микола, естественно, знать не мог, закончили уже на Земле строительство координатора или еще нет.

В общем, Пацук должен был самостоятельно разобраться в управлении анабиозным отсеком и спасать друзей. Вот только Микола совершенно не представлял, как это сделать. Он даже не видел, как Харакири активизировал всю систему и, естественно, не мог разобраться, как ее отключить. Головная боль с новой силой ударила в виски Миколы, в глазах вспыхнули радужные круги, и есаул застонал. И словно в знак сочувствия ему взвыл корабельный сигнал тревоги.

Пацук потер виски и выругался. Сигнал тревоги означал, что летающей тарелке «икс-ассенизаторов» угрожает непосредственная опасность, требующая немедленного вмешательства в ситуацию со стороны экипажа. К космическому кораблю приближался какой-то враг или сам корабль опасно приблизился к какому-либо объекту, но сейчас эта разница значения не имела. У Миколы просто не было времени для того, чтобы разобраться в системе управления анабиозным отсеком. Нужно было немедленно устранить опасность, угрожающую кораблю, или выводить из состояния анабиоза будет некого. Пацук еще раз выругался и бросился в рубкууправления «тарелкой».

То, какая именно опасность угрожает летающей тарелке, Микола понял сразу, как только оказался в рубке. На панорамном экране, дающем круговой обзор, был четко виден робот-патрульный, повисший прямо перед носом корабля «икс-ассенизаторов». Сколько времени враг находился перед летающей тарелкой, Пацук знать, естественно, не мог. Как не мог и прочитать сообщения пришельцев, мелькавшие на экране компьютера. Однако есаулу было абсолютно ясно, что враг посылает опознавательные запросы на прибывший в эту звездную систему корабль и, если не получит нужного ответа, откроет огонь на поражение.

— Мать твою в летное училище теорию воздухоплавания преподавать! — видимо, заразившись от Раимова, выругался Микола, плюхаясь в кресло пилота. — И что мне с этой проклятой штуковиной делать?!

Приборов на пульте управления кораблем было намного больше, чем в анабиозном отсеке. Кроме обычного штурвала, управлявшего углом наклона вспомогательных дюз, ничего знакомого на глаза Пацуку, естественно, не попалось. Руки Миколы лихорадочно заметались над пультом. Ругаясь благим матом, он пытался сообразить, что именно следует нажать. Пацук увидел, что корабль врага начинает наводить плазменные пушки на летающую тарелку землян, и в этот момент, как ни странно, метод улучшения мыслительного процесса при помощи ядреных матерных фраз, только что изобретенный Пацуком, сработал.

Микола вспомнил, что прибор нейтрализации роботов-патрульных был изобретен Харакири и не мог являться изначально неотъемлемой частью пульта управления кораблем. Пацук тут же стал искать вокруг себя нечто чужеродное и наткнулся глазами на небольшую коробочку всего с двумя кнопками на ней — красной и зеленой. Недолго думая, есаул нажал на зеленую. Пару секунд ничего не происходило, а затем робот-патрульный нырнул вниз и, совершив маневр вокруг корабля землян, пристроился в хвост.

— У-уф, сработало! — облегченно выдохнул Пацук и помчался обратно в анабиозный отсек.

Теперь есаул не суетился. Он остановился у пульта управления и попытался рассуждать логически. Девять индикаторов с ручками регулировки под ними, скорее всего, служили для установки времени, на которое экипаж будет погружен в анабиоз. Разноцветные перемаргивающиеся лампочки Миколу и вовсе не интересовали. Как, впрочем, и пятипозиционные переключатели на панели управления. Пацук искал что-нибудь похожее на кнопку «выключить», но поначалу на глаза есаулу ничего подобного не попадалось. Микола уже было решил попробовать перевести регуляторами стрелки индикаторов в нулевые позиции, но затем остановился.

Во-первых, есаул не был уверен, что эти индикаторы означают именно то, что он думает. Во-вторых, Микола вдруг понял, что все девять стрелок находятся в одинаковых положениях, а он все-таки из анабиоза выведен. Ну а в-третьих, Пацук увидел два продолговатых углубления в нижней части панели. Оба были покрашены в серый цвет и явно не походили на кнопки, но под обоими красовались едва заметные иероглифы, совершенно не похожие на письменность пришельцев. Нарисовать их мог только Харакири, и явно не из любви к искусству.

Выбора у Миколы не было. Конечно, эти углубления в нижней части панели могли служить для чего угодно, но есаул был уверен, что они активизируют и отключают анабиозные капсулы. Естественно, Пацук не мог знать, какая из кнопок за какую именно функцию отвечает, но, вполне логично рассудив, что включить уже работающую систему невозможно, он ткнул пальцем в правое углубление. Ничего не произошло, и Микола, перекрестившись, нажал на левое. В первую секунду тоже ничего не изменилось, а затем со стороны капсул раздалось легкое шипение, прозрачные крышки начали слегка запотевать, и лампочки в основании анабиозных капсул заморгали. Микола с облегчением вздохнул и обессиленно сполз на пол вдоль стены.

Хоть это стыдно и непорядочно, но, сказать по правде, наблюдать, как остальные члены экспедиции, в том числе и мурланты, мучаются от последствий анабиоза, Пацуку было очень приятно. С нескрываемым злорадством Микола смотрел на то, как «икс-ассенизаторы» со стонами, вздохами и стенаниями выбираются из капсул. А когда на пол ступил первый мурлант, Микола встал и, подойдя к зеленому уроду, осуществил мечту всей своей жизни — что есть силы зарядил инопланетянину в челюсть. Впрочем, только руку отбил. Бронированный мурлант, еще не отошедший от анабиоза, рукоприкладства даже не заметил. Пацук сквозь зубы выругался, потряс ушибленной кистью и, сплюнув, направился к Харакири. Ученый мутными глазами тупо уставился на него.

— Ну, гений ты наш косоокий, может быть, объяснишь, какого хрена меня раньше всех разбудили? — ехидно поинтересовался есаул. — Или мне тебя обратно запихать и в замороженном виде на пару столетий оставить?

— Что случилось? — поинтересовался Шныгин, который, как и полагается командиру, пришел в себя раньше прочих. — Чего на японца, блин, наезжаешь? Хочешь, чтобы он тебе персональный Пирл-Харбор устроил?

— Это я ему скорей Хиросиму и Нагасаки устрою, если он не объяснит, почему я раньше всех проснулся и вынужден был тут чудеса мужества и сообразительности проявлять, чтобы вас, уродов, из анабиоза вытащить! — рявкнул Микола. — И что, интересно было бы, если бы я с этим гребаным роботом-патрульным не разобрался?..

— Подожди, еври бади, — остановил разошедшегося есаула Сергей. — Ты что мелешь тут? Объясни по-человечески…

И Пацук объяснил. Причем Миколе так понравилось описывать свои собственные подвиги, что если бы старшина его не перебивал шесть или семь раз подряд, излишне подробное описание последних двадцати минут жизни есаула могло бы затянуться самое малое на двадцать часов. У бойцов, конечно, не было оснований не верить словам Пацука. И все же после описания Миколой космического «сражения» у него потребовали доказательств. Что и получили в виде робота-патрульного, покорно болтавшегося в кильватере летающей тарелки. После этого скепсис членов экспедиции словно ветром сдуло, а пилот в панике бросился проверять, не сломал ли Пацук какой-нибудь важной детали на пульте управления кораблем.

— Ну и как вы, Харакири-сан, объясните эту фигню? — в высшей степени вежливо и культурно поинтересовался старшина у японца.

Тот удивленно пожал плечами.

— Ума не приложу, — растерянно проговорил Хиро. — Я устанавливал таймер пробуждения на нужное время. А почему проснулся лишь уважаемый Микола, не могу объяснить.

— Так это же просто, — заявил один из мурлантов, о существовании которых все гомо сапиенсы напрочь позабыли. — Программа вывода из анабиоза всегда сначала будит капитана, а уж он, проверив состояние корабля, решает, кому именно нужно просыпаться. Его место в центре отсека, в средней капсуле…

— Кстати, подобный порядок пробуждения является и дополнительной мерой безопасности, — поддержал его второй мурлант. — Если кораблю нанесены смертельные повреждения, капитан погибает, а остальные остаются в анабиозе до тех пор, пока их кто-нибудь не найдет. У нас всегда капитан своей жизнью отвечает за безопасность полета…

— Так почему же ты, скотина зеленая, молчал об этом раньше?! — зарычал на мурланта старшина.

— «Скотина зеленая» это кто? — вместо ответа поинтересовался один мурлант у другого. Тот пожал плечами.

— Скотина — это одомашненное животное, выращиваемое практически всегда для дальнейшего употребления в пищу, — услужливо объяснил инопланетянам универсальный переводчик Шныгина.

— То есть они намерены нас съесть? — с ужасом спросил мурлант то ли у своего сородича, то ли у переводчика. Но не ответили ни тот ни другой, вместо них снова заорал старшина:

— Никто тебя, идиот недозрелый, жрать не собирается! — рявкнул он на мурланта. — Я тебя еще раз спрашиваю, какого хрена не сказал про капитанскую капсулу?

— Так я думал, вы об этом знаете, — в один голос заявили оба инопланетянина. — Это ведь даже в уставе космофлота Трунара прописано.

— Ну, конечно! Мы ваши уставы, все до единого, еще в первом классе изучали, только подзабыли чуток, — съехидничал Пацук. — А я вам лично обещаю, что если еще раз о чем-нибудь подумаете и нам этого не скажете, то отпущу вас на волю, и будете в качестве искусственных спутников около корабля кружиться.

— Микола, а ты не боишься, что с этого момента оба инопланетянина станут все свои мысли высказывать вслух? — поинтересовался у есаула Ганс. Украинец хотел что-то ответить — наверняка очередную пошлость! — но сделать этого не успел: Шныгин решил немного покомандовать.

— Так, блин, с болтовней закругляемся, — приказал он. — Уже хрен знает сколько времени в космосе висим, а даже еще не определили, где именно мы находимся. Нужно двигаться. А то один патрульный нас уже засек, еври бади. Не хватает, чтобы к нему на помощь прилетел еще десяток роботов.

— Слушаюсь, товарищ генералиссимус репчатый, — вытянулся в струнку Пацук.

Пару секунд старшина задумчиво рассматривал украинца, раздумывая, что именно ему дать — пару нарядов вне очереди или кулаком по зубам, — а затем просто махнул рукой, решив придерживаться народной мудрости, остерегавшей во избежание появления нежелательных запахов трогать руками некоторые предметы. Пацук, страстно желавший потягаться в остроумии с новоявленным командиром группы, разочарованно вздохнул и следом за остальными поплелся на свое место. Вот только дойти до него не успел.

— Кстати, Микола, спасибо, что спас всех нас, — поймав его за рукав, смущенно проговорила Штольц, отчего нижняя челюсть Пацука едва не отвалилась.

— Действительно, спасибо тебе, Микола! — мгновенно среагировал Кедман, похлопав есаула по плечу. — Сара у нас одна такая умница, сообразила, что нужно тебя поблагодарить. А мы, идиоты, даже доброе слово сказать забыли.

— Ну да, вы еще в знак благодарности облобызайте меня хором, — буркнул Пацук, но скрыть свое удовольствие не смог. Пару минут он выслушивал похвалы, а затем, когда старшина, в шутку, конечно, решил исполнить последнюю просьбу украинца и облобызать его, правда, сольно, а не хором, сбежал от друзей и спрятался на своем месте, предусмотренном боевым расписанием.

Штатное расписание на модернизированной «тарелке» перед полетом на Трунар было существенно изменено. Поскольку ее оснастили снятыми с захваченного на Марсе робота-патрульного плазменными пушками, орудийных турелей стало две. Одна по-прежнему управляла верхней пушкой, а вторая — двумя новыми орудиями, укрепленными по бокам корабля. Должность башенного канонира осталась за Зибцихом, а вот боковые орудия получил в свое распоряжение Пацук.

К тому же в штатном расписании появилась должность штурмана, которую и отдали японцу. Теперь Харакири обязан был сидеть в кресле рядом с пилотом и следить, чтобы «тарелка» летела именно туда, куда требовалось. В обязанности Кедмана и Сары входил присмотр за двумя мурлантами-пацифистами, включенными в состав экспедиции. Все-таки хоть оба зеленых инопланетянина и считались союзниками, абсолютно их лояльности не доверял никто. Ну а у Шныгина согласно штатному расписанию была самая важная работа — тупо наблюдать за происходящим, пытаясь сделать вид, что чем-то жутко занят. То есть старшина как командир экспедиции должен был принимать какие-нибудь суперважные решения. По мере необходимости, естественно.

Пока Пацук и Зибцих крутили стволами плазменных пушек, проверяя их работу, а пилот колдовал над панелью управления космолетом, Хиро Харакири проводил сложнейшие астрономические вычисления, пытаясь определить местоположение корабля. Пару раз мурланты порывались что-то сказать, но старшина одергивал их, приказывая не мешать работе навигатора. И лишь когда японец через полчаса подтвердил, что экспедиция прибыла в звездную систему Трунара, инопланетянам позволено было высказаться.

— Так мы и хотели вам сказать, что корабль прибыл точно на место, — проговорил один из мурлантов.

— Точно, — подтвердил второй, показывая рукой на панорамный экран. — Вот эта планета, что прямо перед нами, и называется Трунар. Эта — Брунар. А за ним следом Крунар, Друнар, Прунар и Фрунар. Звезда соответственно носит гордое имя Сонар.

— Какое невероятное разнообразие имен, — фыркнул Пацук, давно выбравшийся из-за турели. — Сразу видно, что эта цивилизация очень разносторонне развита.

— Да, вы совершенно правы, — гордо согласился с ним первый мурлант.

— Спасибо, — поблагодарил есаула второй.

— Вот ты ж погляди! — видимо, сам себе предложил Пацук. — Сегодня прямо день благодарения какой-то. Жалко только, что вашими спасибами желудок не набьешь. Кстати, Репа… То есть я хотел сказать, товарищ командир, не пора ли что-нибудь съесть и выпить? А то у меня уже неделю во рту маковой росинки не было.

С этим предложением есаула согласились все. В том числе и мурланты, которые в отличие от людей, брезговавших консервами инопланетного производства, земные продукты питания есть не отказывались. И пусть их пришельцам никто не дал, но мурланты, привыкшие беспрекословно выполнять приказы командиров, особо и не расстроились. Правда, в возможности во всеуслышание заявить о расовой дискриминации нахватавшиеся пацифистских, хипповских и прочих не предусмотренных уставом настроений инопланетяне себе не отказали, но этим и ограничились. Оба с жадностью навалились на мясные консервы трунарского производства. При этом трещало у мурлантов за ушами так, что и в соседней галактике слышно было.

Кстати, на Земле через пару сотен лет этот треск тоже можно будет услышать. Для этого в строго определенный час каждому желающему нужно оказаться у ближайшего радиотелескопа. Билеты на прослушивание следует приобрести непосредственно в редакции или на сайте три дабл-ю, четыре трибл-ю, точка, собака, кидабл-ю, билетов, точка, нет…

Обед закончился распитием упаковки апельсинового сока. И сколько ни намекал Пацук и не облизывались мурланты, Шныгин, у которого, кстати, и у самого слюнки текли, открыть бутылку коньяка отказался. Правда, старшина клятвенно заверил всех и себя в первую очередь, что в этот раз перед началом операции весь личный состав получит «фронтовые» сто граммов. На этом дискуссия по вопросу распития на корабле спиртных напитков была закончена.

На орбиту Трунара корабль «икс-ассенизаторов» выходил очень осторожно, предварительно отправив на Землю две информационные капсулы. Дубликат — на случай подстраховки, если первая неудачно вынырнет из гиперпространства. Ну а для проявления осторожности при подходе к Трунару у землян имелось три причины.

Во-первых, движение тут было примерно таким же, как на Садовом кольце в час пик. Во-вторых, никто не знал, как может повести себя в этой толчее прилепившийся к летающей тарелке робот-патрульный. А в-третьих, экипажу пришлось войти в контакт с диспетчерским пунктом орбитальных полетов Трунара. Вот тут по-настоящему и пригодились в первый раз оба мурланта. Роль свою они знали назубок. И хотя до этого момента провозить землян на родную планету зеленым уродцам еще не приходилось, со своей работой они справились блестяще. Шныгин с Кедманом, спрятавшись вне досягаемости видеокамер, на всякий случай держали мурлантов на прицеле, но пускать в ход оружие спецназовцам не пришлось — все прошло гладко!

— Немедленно доложите, что делают мурланты на космолете, предназначенном для эксплуатации его летунами? — строго потребовал диспетчер-летун, разглядывая двух зеленых «пилотов».

— Сверьте данные регистра с нашим идентификационным номером, — ответил тот мурлант, что сидел в кресле пилота. — Данный космолет был потерян на Земле… (на языке пришельцев это звучало, как «скуубларунар» — «родина алкоголиков») …во время предыдущего цикла транспортировки скуубы. Наша группа смогла отыскать его, и теперь нам поручено вернуть его на Трунар, в научно-исследовательский центр.

— Почему об этом раньше не сообщалось? — не меняя строгих интонаций, поинтересовался диспетчер.

— Потому что если вы сверитесь с показаниями своих датчиков, то увидите модернизации, сделанные на этом космолете скуублами (то есть людьми), — заявил второй мурлант. — Наш командир может получить повышение за открытие технических возможностей скуублов. Поэтому он и не хотел, чтобы слишком много завистников проведало о том, что мы прибываем на Трунар.

— Ну-у, не знаю, — задумчиво протянул диспетчер. — Прежде чем разрешить вам произвести посадку, я должен сначала проконсультироваться с начальством…

— А мы бы хотели немного придержать в секрете информацию о прибытии модернизированного космолета на орбиту, — перебил его первый мурлант и показал в камеру две бутылки коньяка. — Я думаю, по приземлении мы сможем решить это маленькое разногласие.

— С вас ящик, — облизнув губы, заявил летун.

— Литр, — отрезал второй мурлант.

Спорили они довольно долго. Старшина даже хотел вмешаться и потребовать от зеленых взяткодавцев принять любые условия диспетчера. Если бы у Сергея была возможность незаметно подать знак мурлантам, он непременно бы это сделал. Однако инопланетяне сидели к нему спиной и видеть ужимки старшины никак не могли. Поэтому Шныгину пришлось терпеливо ждать, пока обе стороны остановятся на пяти бутылках. Правда, затем старшина высказал мурлантам все, что о них думал. Матерную часть его фразы по этическим соображениям лучше не цитировать, а из оставшихся слов связного предложения не получится. Поэтому монолог Шныгина, который, кстати, по причине собственной бесполости мурланты абсолютно не поняли, придется опустить.

Посадку на Трунар решено было также доверить зеленым аборигенам. Во время спуска к планете робот-патрульный от летающей тарелки отстал, диспетчер тоже, указав коридор, по которому следует двигаться кораблю, отключился. А вот пилот корабля землян тут же ринулся выгонять из своего кресла засидевшегося там мурланта, но Шныгин остановил его. Все-таки зеленые союзники на Земле считались инопланетянами, а здесь они были дома и привести корабль точно к месту назначения могли только они. Правда, поскольку управление летающей тарелкой было слегка переделано для большего удобства пилота «икс-ассенизаторов», ему пришлось стоять у мурлантов за спиной и подсказывать назначение некоторых приборов и переключателей, но в целом зеленые дублеры со своей задачей справились и привели корабль именно туда, куда и было нужно.

Научно-исследовательский центр Трунара в качестве места посадки корабля с «икс-ассенизаторами» на борту был выбран неслучайно. Еще в то время, когда доктор Гобе начал исследовать первых захваченных спецназовцами пришельцев для создания более объемного представления об их цивилизации, он интересовался необычными местами Трунара. Например, такими, как скопище пирамид в Египте на Земле и прочими чудесами света. Таковых у инопланетян не оказалось. По крайней мере, арестованные толпатоиды, кристаллиды, мурланты и летуны о них не знали. Зато все в один голос в качестве необычного места называли Научно-исследовательский центр, где можно было, например, увидеть фиолетового мурланта без бронированной кожи или ярко-желтого черепахера, выведенного трунарскими учеными неизвестно с какой целью. Причем неизвестно это было в первую очередь самим ученым!

В общем, Научно-исследовательский центр был единственным местом, где людей в энергоскафандрах приняли бы за очередные подопытные образцы и их присутствию на территории центра не удивились бы. Правда, обслуживающий персонал этого научного заведения состоял исключительно из толпатоидов, в лабораториях исследователям помогали летуны, а ученые были сплошь Небесными. И все это, вместе взятое, полностью исключало возможность длительного нахождения в центре мурлантов, но от двух зеленых повстанцев этого и не требовалось. Двое будущих родоначальников народного трунарского сопротивления должны были лишь посадить там корабль с людьми. Затем обоим мурлантам следовало исчезнуть из центра и подыскать для «икс-ассенизаторов» надежное убежище и персональное средство передвижения, салон которого был бы укрыт от посторонних глаз. А пока они этим занимались, спецназовцы должны были пообщаться кое с кем из ученых. Естественно, для привлечения их на свою сторону.

Расписывать красоты новой для людей планеты можно было бы так же долго, как искать отличия у двух огнеупорных кирпичей. Клонирование, видимо, настолько прочно вошло в жизнь трунарцев, что стало применимо не только к большинству рас, проживающих на планете, но и ко всему остальному. К зданиям в том числе. Насколько «икс-ассенизаторы» могли рассмотреть при посадке, столица огромного мира, с полным правом способного именоваться звездной империей, была построена в виде концентрических кругов, расходящихся от центра.

В самой сердцевине столицы располагался Дом Правительства, отличавшийся по архитектуре от всех остальных зданий города. А вот идущие следом кварталы Небесных состояли из абсолютно одинаковых домов. За ними начинались круги строений совсем иного типа, которые, судя по объяснениям мурлантов, населяли исключительно летуны. Дальше в непохожих на другие зданиях жили мурланты, ну а последние линии кругов представляли собой обители толпатоидов. Кристаллиды, опять же по словам зеленых экскурсоводов, в городах не жили вообще. Их обителью были свалки, очистные сооружения, городские канализации и прочие столь же малоприятные места, смотрителями которых кристаллиды и являлись.

Конечно, всем расам инопланетян, за исключением кристаллидов, разрешалось бывать в любых частях города, но при этом они должны были документально подтвердить, что в посещаемом ими районе у них есть определенная работа. А единственной расой, имевшей разрешение беспрепятственно гулять где угодно, но очень редко покидавшей свой ареал, были, конечно же, Небесные.

— То есть это как если бы на Земле американцы жили в центре города, — подвел для лучшего сравнения итог объяснениям мурланта универсальный переводчик. — Немцы занимали бы следующие районы. Затем русские, украинцы и евреи…

— Хиро, тебе, похоже, программку у этого аппаратика подкорректировать придется, — бесцеремонно вмешался в работу переводчика Пацук. — Не знаю, как воно ж у вас, в Японии бывает, но у нас, на самостийной Украине, в центре города обычно живут евреи.

— А у нас… — проговорил Кедман и запнулся, удивленно посмотрев на собравшихся. — …У нас, пожалуй, в центре тоже евреи живут.

— А вот у нас скоро евреев вообще не останется, — сердито парировала Сара. — Весь Тель-Авив уже забит до отказа хохлами, неграми и арабами.

— А немцев там нет? — чтобы разрядить обстановку, попытался пошутить Ганс. Ну и пошутил на свою голову!

— Издеваешься?! — удивленно поинтересовалась Штольц. — Да после Второй мировой они из Германии, как тараканы, по всему свету разбежались. Вон, даже папуасы в Новой Гвинее стали немецкие фамилии носить. Как же им у нас-то не быть!..

— Да прекратите вы друг с другом цапаться, еври бади! — устав слушать перебранку, прикрикнул Шныгин. — Лучше амуницию проверьте. Садимся уже.

«Икс-ассенизаторы», пусть и с великой неохотой, но ссору все же прекратили. Кедман с Зибцихом действительно стали проверять амуницию. Да и Сара с есаулом, посверлив друг друга глазами сквозь непрозрачные забрала шлемов, распоряжения старшины стали-таки выполнять. Шныгин недовольно фыркнул и уставился на панорамный экран, внимательно осматривая посадочную площадку Научно-исследовательского центра.

Собственно говоря, отличалась она от обычных земных аэродромов только отсутствием взлетно-посадочной полосы. Да и покрытие трунарской посадочной площадки было из какого-то матового материала, отдаленно напоминавшего стекло. К тому же и самолетов вокруг не было. Вместо них над площадкой возвышались летающие тарелки пяти или шести различных видов, стоявшие точно в центре нарисованных на площадке кругов. Еще и автомобили, плоские и вытянутые, совсем не походили на транспорт, обслуживающий земные аэродромы. Да и… М-да! Получается, что сравнение трунарской посадочной площадки с аэропортом в каком-нибудь Саранске было бы ошибкой. Шныгин это понял и решил впредь не полагаться на первые впечатления.

Не успела летающая тарелка «икс-ассенизаторов» встать на опоры-амортизаторы, как в ее направлении двинулись две машины. Одна шестнадцатиколесная и необычайно длинная, другая — поменьше. И по количеству колес, и по длине шасси соответственно. Хотя дизайном корпуса друг от друга обе отличались мало. Мурлант, занимавший кресло пилота, собрался было опустить трап корабля, но старшина поймал его за руку.

— Всем внимание! — проговорил он. — Сейчас мы в сопровождении мурлантов пойдем в Научно-исследовательский центр. Предупреждаю всех бойцов, чтобы в разговоры с противником не вступали. В первую очередь, это тебя, Микола, касается, — и старшина жестом остановил Пацука, попытавшегося было возмутиться. — Во время переговоров внутри группы универсальные переводчики отключать. А не относящиеся к заданию разговоры прекратить вообще. В случае разоблачения всем немедленно возвращаться к кораблю. — Затем посмотрел в сторону пилота и Харакири. — Вы наружу не выходите, внутрь никого не впускайте и вообще будьте готовы взлететь в любой момент. Вопросы есть?

— Так точно, ваше превосходительство, — издевательски вытянулся в струнку Пацук. — Репа, где обещанные сто грамм?!

— Тьфу ты, блин! Забыл, — раздосадованно махнул рукой старшина. — Какого хрена ты, Сало протухшее, мне о них раньше не напомнил?

— Так я думал, что командир сам обязан обо всем помнить, — ехидно предположил есаул. — А у тебя в голове ветер гуляет. Знаешь, как воно ж бывает, когда командир собственные приказы забывать начинает?..

— И знать не хочу, — отрезал Сергей. — Ладно. Сто грамм подождут. Начинаем действовать. — А затем посмотрел на мурлантов. — Вы оба, смотрите, не забудьте свои обязанности. Чтобы после того как мы расстанемся, делами занялись, а не засели в какой-нибудь забегаловке свое возвращение с войны отмечать. Кстати, не забудьте передать диспетчеру коньяк. А то еще начнет языком трепать. Приказ ясен?

— Так точно! — рявкнули оба в унисон и подобрали с пола самораспаковывающиеся сумки инопланетян, набитые различными видами алкоголя. — Сделаем все, как приказано.

Обеими машинами, подъехавшими к кораблю «икс-ассенизаторов» сразу после посадки, управляли толпатоиды и, судя по тому, с каким видом они встретили облаченных в энергоскафандры землян, в Научно-исследовательском центре действительно ничему не удивлялись. Длинный автомобиль, работающий на эллериуме, представлявшем собой основу всей энергосистемы трунарцев, оказался грузовиком, и мурланты, не желавшие раньше времени извлекать из трюмов хранимые там сокровища, отослали его обратно. А вот в маленький, пассажирский, посадили «икс-ассенизаторов» и уселись сами.

— К центральному входу! — скомандовал водителю один из мурлантов, и тот молча двинул машину с места.

Само здание Научно-исследовательского центра Трунара при всех его громадных размерах шедевром архитектуры назвать было невозможно. Больше всего оно напоминало конструкторские потуги ребенка при попытке построить дом, просто поставившего разномастные кубики друг на друга. Те, что были в основании, представляли собой правильные кубы. Дальше шли прямоугольники, а венчал конструкцию усеченный конус, на вершине которого располагалось что-то, отдаленно похожее на простой телескоп. Однако чем на самом деле было сооружение на вершине здания, бойцы спрашивать у мурлантов не стали. По соображениям безопасности, естественно.

Главный вход в центр оказался трехметровой аркой, закрытой энергополем, напоминавшим те, что еще недавно куполами накрывали четыре крупнейших столицы Земли. Мурланты смело прошли внутрь, и «икс-ассенизаторам» ничего другого не оставалось, как незамедлительно пройти следом. Фойе Научно-исследовательского центра по размерам не уступало крупному аэропорту, да и аборигенов внутри было не меньше, чем людей в вышеуказанном заведении во время сезона отпусков. В основном по фойе сновали летуны и толпатоиды, но среди них попадались и весьма странные объекты, по сравнению с которыми люди могли считаться просто истинными жителями Трунара. Одна только помесь паука и верблюда чего стоила! Сару от вида этой твари едва не стошнило. А уж когда эта уродина, поравнявшись с «икс-ассенизаторами», еще и вежливо поздоровалась на трунарском языке, то только чудо спасло ее от пяти лишних дырок в любой половине. По выбору!

— Вот здесь план всего здания, — сообщил землянам один из мурлантов, останавливаясь перед небольшим матовым кубом в центре фойе. — Вводите номер нужного сектора, и он вам его высвечивает. Такие же есть на каждом этаже, у лифтов и люков аварийного катапультирования. Кнопки управления…

— Я что-то не понял, что мурланты делают в центре без сопровождения?! — раздался позади группы грозный голос. «Икс-ассенизаторы» резко обернулись и увидели перед собой летуна в фиолетовой мантии и треугольной синей шапке.

— Отвечайте на вопрос, солдаты! — грозно потребовал он. — И что за животных вы сюда привели?

— Это экспериментальные образцы новой расы солдат, — тут же отрапортовал один из мурлантов.

— Созданы для освоения планет с непригодной для дыхания атмосферой, — продолжил второй. — Были с нами в полевых испытаниях и сейчас транспортируются в отдел генетического конструирования.

— Что за чушь вы несете? Какие еще экспериментальные солдаты в… — зарычал летун, но первый мурлант не дал ему договорить.

— Абсолютно с вами согласен, — рявкнул он. — Это не солдаты, а настоящее дерьмо!

И мурлант почти без замаха врезал кулаком по шлему Пацука, оказавшегося к нему ближе всех. Микола, хоть и был готов к нежелательному развитию событий, от зеленого союзника такой подлости не ожидал, поэтому и не удержал равновесия. Силу удара энергоскафандр, конечно, поглотил, но первоначальный импульс был слишком силен, и есаул шлепнулся на пол, проехав по нему пару метров на спине. Шныгин увидел, как руки украинца тянутся к лазерному ружью, и зашипел в микрофон, требуя от Миколы сохранять спокойствие. Тот приказ выполнил, но пообещал, что после завершения операции разорвет «зеленую гниду» на британский флаг.

— Хм, — задумчиво проговорил тем временем летун, глядя, как Пацук скользит по гладкому полу. — Похоже, что кожа у этих экземпляров неорганического происхождения?

— Никак нет. Самого что ни на есть органического, — отрапортовал второй мурлант, пока первый раздумывал о том, не привести ли летуну еще какие-либо доказательства недееспособности «подопытных экземпляров».

— Вот как? — откровенно удивился летун. — Что-то я с таким материалом еще не встречался. Так кто, вы говорите, создал эти экземпляры?

— Не имеем права сообщать вам его фамилию, — отрапортовал первый мурлант. — Мы только…

— Мо-олчать! — заорал летун, до боли в сердце напомнив «икс-ассенизаторам» Раимова. — Я заведую складом расходных материалов упомянутого вами отдела и абсолютно не помню, чтобы кто-нибудь заказывал у меня комплектующие для таких существ. Более того, мне еще не встречались органические структуры, выглядевшие как пластик. Или вы мне немедленно сообщите имя этого экспериментатора, или тут же подвергнетесь психической обработке, затем будете утилизированы и отправлены в пищу партии клонируемых кристаллидов!

Повинуясь незаметному для посторонних знаку старшины, спецназовцы молниеносно приготовились к бою. Кедман стал медленно перемещаться за спину летуна, намереваясь бесшумно вывести его из игры. Пацук и ефрейтор, словно заметив что-то интересное, заняли положение спиной к остальным, беря под наблюдение максимально большую часть фойе. А Сара и Шныгин взяли под контроль остальную часть пространства, приготовившись в случае обнаружения кем-либо действий капрала немедленно открыть огонь на поражение.

Нервное напряжение через несколько мгновений после ультиматума летуна достигло своего апогея. Конечно, «икс-ассенизаторы» были готовы к возникновению подобных сложных ситуаций, но о том, что операция, еще не начавшись, окажется на грани провала, даже в самых черных мыслях подумать не могли. Все арестованные на Земле пришельцы в один голос клятвенно заверяли, что в Научно-исследовательском центре внимания на людей никто не обратит. И поэтому план экстренных мер для такой ситуации спецназовцами даже не разрабатывался.

Шныгин пытался придумать, что им делать в случае начала боевых действий. И в частности, как поступить, если энергобарьер на центральном входе не позволит группе выйти на открытое пространство. Единственное, что пришло ему в голову, это по рации приказать пилоту поднимать корабль и разносить плазменными пушками стену. Однако Шныгин не знал, удастся ли ее пробить и не появится ли в дырах тот же барьер, что стоит на входе в центр. К счастью, на практике проверять эти предположения спецназовцам не пришлось.

— Послушайте, уважаемый, — вкрадчиво проговорил второй мурлант, наклоняясь к летуну и приоткрывая уголок сумки. — Вы сами сможете узнать, кто именно в вашем отделе проводит подобные эксперименты. Тем более что образцы не прошли испытаний и после снятия с их ДНК необходимой информации будут пущены в переработку. А чтобы вы не вынуждали нас нарушить приказ Небесного, мы можем предложить вам вот это.

— Откуда у вас такая роскошь? — почти прошептал летун, не отрывая жадного взгляда от тускло сверкающего в приоткрытой сумке зеленого горлышка бутылки шампанского. — Сейчас ничего подобного не найдешь даже в дорогих ресторанах. За последние полгода, с тех пор как прекратились поставки, даже бутылка пива производства Козюльского завода стоит целое состояние.

— Скажем вам по секрету, — зашептал ему в другое ухо первый мурлант, — что полевые испытания этих экземпляров проводились в Солнечной системе. Вот нам и удалось кое-что оттуда прихватить.

— А разве сообщение с Землей уже восстановлено? — удивился летун, продолжая жадно смотреть на бутылку.

— Официально еще нет. Но первый грузовоз со скуубой для правительства уже прибыл, — заверил местного завскладом быстро обучающийся вранью мурлант. Впрочем, не так уж сильно он и соврал! Разве что забыл уточнить, для какого именно правительства…

— Мы дадим вам бутылку за то, что вы больше не будете вынуждать нас нарушить приказ Небесного, — поддержал первого зеленого интригана второй. — И еще одну за то, что вы забудете о грузовозе.

— Две за первое, и три за второе, — мгновенно отреагировал летун.

— Да хоть по пять! — увидев, что оба мурланта опять собрались торговаться, не сдержался Шныгин, но тут же исправил ситуацию: — Согласно полученному приказу, мы не можем больше задерживаться ни на минуту. Местная атмосфера пагубно влияет на структуру брони. Это может исказить информацию об эксперименте.

Услышав такое заявление, Пацук в самой ехидной форме высказал по рации старшине все, что думает о его умственных способностях. Неожиданно для Шныгина, да и остальных «икс-ассенизаторов» тоже, Сара украинца поддержала и добавила от себя пару красочных эпитетов. Однако в отличие от старшины ни Штольц, ни есаул универсальные переводчики не включили, и этот весьма содержательный диалог достоянием местной общественности не стал. Старшине пришлось выслушать его молча. А вот мурланты молчать не стали.

— Идиот, — кивнув головой в сторону Шныгина, констатировал первый мурлант.

— Ни субординацию соблюдать не умеет, ни торговаться не обучен, — поддержал его второй. — Я же говорю, никудышные из них солдаты. Причем этот еще считается самым умным.

— Ну так что с моим предложением? — махнув рукой на своевольный «образец», поинтересовался летун.

— Одну за то, что вы нас ни о чем не расспрашиваете, и две за вашу забывчивость, — сделал новое предложение первый мурлант.

Несколько минут вся троица оживленно торговалась, но затем завскладом был вынужден принять именно последнее предложение. Один из зеленых заговорщиков движением фокусника вынул из сумки три бутылки различных алкогольных напитков и сунул их под мантию летуна. Тот их поправил, размещая поудобнее, а затем круто развернулся и, ни с кем не прощаясь, удалился по своим делам. А мурланты торопливо повели «икс-ассенизаторов» к лифтам.

— Ваша фраза, господин начальник, была крайне рискованным тактическим ходом, — произнес первый мурлант, когда вся группа осталась в одиночестве.

— Однако она напомнила зарвавшемуся летуну истинную ценность скуубы и здорово помогла с завершением торгов, — закончил фразу второй. — В противном случае мы могли излишне долго задержаться на одном месте и привлечь к себе еще чье-нибудь крайне нежелательное сейчас внимание.

— Нужно было просто дать ему столько, сколько он просил, — голосом, полным торжества, заявил старшина.

— Никак невозможно! — отрезал первый мурлант.

— В таком случае летун бы понял, что мы скрываем намного больше, чем сообщили ему, — пояснил его соплеменник. — И просто так этот стяжатель от нас бы не отстал. Тот, кто не торгуется, считается у нас подозрительной личностью, и о нем немедленно заявляют в компетентные органы.

— К счастью, все обошлось, — вновь встрял в разговор первый мурлант. — Теперь мы отправляемся выполнять свою часть задания, а вы подниметесь на двухсотый этаж и найдете две тысячи первый кабинет. Его занимает Небесный по имени Скрааб. По имеющейся у нас информации, именно он возглавляет нелегальную торговлю скуубой среди студентов и аспирантов Научно-исследовательского центра. К тому же он самый влиятельный из всех Небесных, не желающих войны с Землей. В общем, удачи вам! — И оба мурланта пошли к выходу из фойе, оставив землян в одиночестве. Если так, конечно, можно сказать про группу из пяти человек.

— Эй, стойте! — запоздало вспомнил старшина и, догнав мурлантов, отобрал у них одну сумку со спиртным. Ну а к тому моменту, когда Сергей вернулся назад, лифт уже прибыл. Операция началась…

Глава 4

Блеклое подобие Земли, в некоторых кругах именуемое Трунаром. Столица данной планетки. Ее название нормальные люди не рискнут произносить из-за боязни сломать язык. Местное время: утро. Ну и так далее, в зависимости от обстоятельств…

Скрааб оказался не слишком приятным во всех отношениях существом. Мало того, что он, как все Небесные, был необычайной худобы при огромном, не менее двух метров, росте, так еще и обладал отвратительным характером. Вдобавок Скрааб так старательно прятал от «икс-ассенизаторов» свое лицо под капюшоном оранжевой хламиды, что никому из пятерки внешность Небесного так и не удалось рассмотреть.

Поначалу эта скрытность Скрааба жутко раздражала спецназовцев, но позже они поняли, что никто из прочих жителей Трунара никогда не видел лиц Небесных, и перестали обращать внимание на страстное желание этих существ все время скрываться в тени. Но это было позже. А в первые минуты после знакомства Пацук серьезно намеревался избавить Скрааба и от капюшона в частности, и от оранжевой бесформенной хламиды вообще.

Поначалу появление странных существ в своем кабинете, куда даже не каждый Небесный рисковал входить, заместитель директора Научно-исследовательского центра Трунара Скрааб воспринял крайне агрессивно. Не разбираясь, кто именно к нему пришел, Небесный в выражениях, абсолютно неподобающих научному работнику, потребовал от спецназовцев покинуть помещение.

К счастью для Скрааба, сделать это он попытался посредством телепатии, и «икс-ассенизаторы» не поняли, кем именно Небесный их обозвал. И все от того, что, во-первых, на бойцах были энергоскафандры, сильно мешавшие общению на ментальном уровне, а во-вторых, транслировал свои мысли Скрааб при помощи ассоциаций, понятных жителям Трунара и абсолютно незнакомых землянам, не знавшим трунарского языка. В общем, Скрааб остался жить, и это не могло не радовать всех, радеющих за благополучный исход операции, поскольку данный индивидуум был едва ли не единственной кандидатурой на пост будущего президента Трунара.

Собственно говоря, главу правительства трунарской цивилизации, объединившей под единым правлением несколько планет с многомиллиардным населением, назвать президентом было бы не слишком верно. Хотя другой термин к наименованию этой должности подобрать трудно. Все дело в том, что руководитель трунарской цивилизации пусть и избирался на свой пост, но, во-первых, в этих выборах участвовали исключительно Небесные. Во-вторых, президент занимал эту должность не какой-то определенный срок, а пожизненно. Ну а в-третьих, хотя главу государства, согласно конституции, можно было сместить с должности, за тысячу лет такой формы правления был лишь один случай вынесения президенту импичмента. И хотя для Небесных, в среднем доживающих до двухсот лет, тысячелетие — это всего пять-шесть поколений, статистика выглядела удручающей. В общем, как ни крути, президент на Трунаре называться данным титулом мог лишь с большой натяжкой.

Сделать выборы президента более демократичными в задачу «икс-ассенизаторов» не входило. Они должны были лишь способствовать смене руководства, в большей степени силовым путем. И по имеющимся у спецназовцев данным, Скрааб был единственным достойным кандидатом на пост нового президента. Однако этот несознательный индивидуум принять на себя такую роль категорически отказался.

Скрааб вообще в первые минуты общения с «икс-ассенизаторами» ничего, кроме слова «нет», не произносил. Отчасти потому, что, привыкший к телепатическому общению за сто пятьдесят лет своей жизни, он несколько подзабыл обычный, разговорный трунарский язык. А отчасти потому, что, узнав, кто именно к нему пожаловал, впал в жуткую панику и совершенно неадекватно реагировал на происходящее вокруг. В частности, попытался выскочить на улицу через плоский экран, заменявший в кабинете окна. Пришлось старшине опробовать на Небесном новенький психоусилитель, после чего Скрааб станцевал на столе лезгинку, попытался расцеловать стоявшую в углу статую первого Небесного президента, съесть какой-то аппарат, установленный на небольшой тумбочке в другом углу комнаты, и лишь затем чуточку успокоился.

— Не убивайте меня, — наконец вполне внятносмог произнести Скрааб. — Я не знаю, как вы умудрились так незаметно оккупировать нашу планету, но я всегда, даже после утраты связи с опорным пунктом на Марсе, выступал против войны с вами.

— А как вы так быстро узнали, что и вторая ваша база разгромлена? — тут же поинтересовался любознательный Зибцих.

— Новейшие разработки средств связи, — торопливо разъяснил Скрааб. — Нам удалось создать аппарат, использующий для передачи сообщений волновые колебания гиперпространства. Это устройство работает так здорово, что разница между передачей и приемом сообщений составляет всего пару часов, а не несколько дней, как при использовании информационных капсул. И когда опорный пункт не вышел на очередной сеанс связи и не ответил на наш запрос, мы поняли, что там что-то произошло.

— Вот, блин, а эти несчастные мурланты нам ничего не сказали! — возмутился Шныгин.

— Об этом аппарате знал только командир опорного пункта, — услужливо пояснил замдиректора центра.

— Ну-у, этот урод ничего не скажет, — хмыкнул Шныгин. — Если, конечно, доктор Гобе его к данному моменту уже не обработал как следует.

— Так вы меня не убьете? — вновь поинтересовался у бойцов Небесный. — Вы же видите, что я готов к сотрудничеству…

— Да никто тебя убивать не собирается, еври бади! — отмахнулся от него старшина. — А то, что ты готов к сотрудничеству, это хорошо. У нас имеется к тебе предложение.

Поначалу, услышав, что его намереваются сделать президентом Трунара, Скрааб радостно закивал и даже рассыпался в выражениях благодарности. Но узнав, каким именно путем он может достичь предлагаемой «икс-ассенизаторами» должности, замдиректора окаменел и сотрудничать с землянами наотрез отказался. Более того, Скрааб вознамерился вызвать охрану в свой кабинет, и лишь направленное на него дуло лазерного ружья успокоило разбушевавшегося Небесного.

— Хорошо, я подчиняюсь насилию и выслушаю ваш бред, — холодно заявил Скрааб, усаживаясь в свое кресло. — Но сразу предупреждаю, что гарантировать вам пару лет жизни в лабораторных условиях я могу только в том случае, если останусь жив. Иначе вы не проживете и часа после того, как покинете этот кабинет.

Какого-то заявления, подобного этому, «икс-ассенизаторы» от кандидата в президенты и ожидали. В ответ на это у них была заготовлена заранее разработанная доктором Гобе речь, в которой не совсем понятным для обычных людей языком расписывались все перспективы дальнейшего сотрудничества нового правительства Трунара с Землей. Шныгин как командир группы взялся эту речь озвучить. Однако требуемого эффекта она не произвела. То ли потому, что универсальный переводчик подкачал, то ли Гобе в чем-то просчитался, точно сказать нельзя, но Небесный на уговоры старшины не поддался.

— Вы не понимаете, с кем связались! — загрохотал Скрааб, поднимаясь из-за стола. — Да, сначала я согласился возглавить Трунар, но лишь потому, что считал прежнее правительство свергнутым и видел планету, ввергнутую в хаос. А пытаться сместить теперешнего президента с такой жалкой кучкой примитивных существ, неизвестно как пробравшихся в колыбель нашей цивилизации, — это полнейшее безумие…

— Вот именно! — перебивая его, воскликнул Пацук, вызвав изумление у всех без исключения присутствующих в кабинете.

— Вот именно, что неизвестно как пробравшихся, — пояснил Микола, вызвав вздох облегчения у друзей, уже посчитавших его сумасшедшим. — Мы совершенно спокойно миновали все ваши хваленые линии обороны и стоим здесь, а ни один житель Трунара и не подозревает о нашем присутствии на вашей планете. К тому же вам не стоит забывать об уничтоженных координаторе на Луне и опорном пункте на Марсе. Так что не советую вам недооценивать нашу мощь! И еще. — Напоследок есаул, проявив полную самодеятельность, решил соврать. — Кто вам сказал, что мы здесь одни? Наш пусть небольшой, но весьма эффективный флот находится в непосредственной близости от вашей планеты. В любой момент он готов прийти на помощь и уничтожить всех, кто помешает вашему избранию на пост президента.

— А в этом вам, между прочим, готовы поспособствовать и немало наших сторонников, уже завербованных нами среди ваших же соотечественников, — неожиданно поддержал ложь Пацука ефрейтор.

— И не стоит также забывать о материальной выгоде, которую получите лично вы и весь Трунар в случае подписания договора о мире с Землей, — подпела парочке ораторов Сара Штольц. — Между прочим, на нашем корабле находится довольно весомый груз различных алкогольных напитков. И большую его часть мы готовы передать вам лично, разумеется, в случае вашего согласия занять пост президента. Я думаю, пара сотен бутылок в качестве материальной и моральной поддержки нового правительства в вашем лице станет существенным вкладом в свержение милитаристской власти нынешнего президента…

Вот только тут у Скрааба загорелись глаза, и он более внимательно стал воспринимать то, что говорят ему «икс-ассенизаторы». А старшина с удивлением прислушался к тому, какую паутину из слов принялись выстраивать вокруг жадного до денег и власти аборигена три искусителя. Ну а когда Саре с Пацуком удалось свести переговоры к торгам по поводу величины первоначального взноса, Шныгин понял, что дело сделано. Скрааб попался в расставленные сети, словно слепой воробей — в сохнувшее на балконе белье. А когда Небесный согласился пройти с бойцами на их космический корабль, чтобы отобрать сорта земного алкоголя для личного пользования, старшине и вовсе стало ясно, что этот скользкий тип от них уже никуда не денется и сделает все, чтобы помочь землянам добыть для него президентское кресло.

Как выяснилось, Скрааб довольно неплохо разбирался в алкоголе и выбрал именно те марки спиртных напитков, которые считались на Земле лучшими. Затем, когда часть гонорара Небесного за участие в перевороте в качестве аванса была погружена бригадой не задающих вопросы толпатоидов на автомобиль, Скрааб заявил, что готов стать президентом, но планов землян знать не желает. Он просто сказал, что будет находиться в Доме Правительства в указанное «икс-ассенизаторами» время и выступит с обращением к жителям Трунара в случае удачного исхода переворота. Ну а если спецназовцы проиграют, заявил замдиректора Научно-исследовательского центра, то он первый заклеймит их позором и призовет своих соотечественников к войне с землянами.

— …Ибо, как вы понимаете, иного выхода для нашей цивилизации ваше вмешательство во внутренние дела Трунара просто не оставит, — подвел итог своей пространной речи Скрааб. — И все же я пожелаю вам удачи. Хотя бы потому, что мы вас, похоже, сильно недооценили, и война с Землей принесет нашему миру огромные убытки.

Напоследок замдиректора предоставил «икс-ассенизаторам» список тех Небесных, которые разделяли его нежелание развязывать войну с людьми и готовы примкнуть к восстанию. В случае соответственного материального и морального поощрения, естественно. Причем последнее выражалось в должностях в новом правительстве, приписанных Скраабом напротив имен возможных участников переворота.

Итак, к середине первого дня пребывания «икс-ассенизаторов» на Трунаре начало будущему восстанию было положено. Конечно, получение согласия занять президентский пост от продажного Скрааба, в силу своей должности замдиректора крупнейшего во Вселенной научного заведения имевшего довольно большую степень влияния среди Небесных, еще не означало успешного завершения всей операции. Но успех окрыляет даже ежей. И «икс-ассенизаторы» были готовы броситься на проведение переговоров с остальными кандидатами на вакантные должности заговорщиков.

Правда, предварительно следовало дождаться возвращения парочки мурлантов, дабы узнать о достигнутых ими результатах и скорректировать дальнейшие действия. Зеленые дезертиры, переметнувшиеся к землянам из трунарских вооруженных сил, не подвели. Их основной задачей был сбор информации обо всех лицах, занимавшихся нелегальной продажей алкоголя и вследствие этого склонных к неодобрению монополистских действий правительства планеты.

Путем подкупа и спаивания нужных людей список этот добыть мурлантам удалось. Как и предполагалось, представителей расы Небесных в нем почти не было, но зато летунов вполне хватало. А этой трунарской расе в предстоящем восстании отводилась немаловажная роль. Часть летунов «икс-ассенизаторы» собирались обработать самостоятельно, а агитацию остальных решено было поручить двум мурлантам, уже успевшим доказать на деле свою преданность и сообразительность. Они же должны были распускать среди военных слухи о том, что в ближайшее время правительство, а с ним и внешняя политика Трунара претерпят серьезные изменения. Ну и несомненным плюсом в глазах землян стало то, что мурланты сдержали свое слово, пригнав машину с затемненными стеклами и найдя «икс-ассенизаторам» укрытие на тот случай, если придется покинуть посадочную площадку Научно-исследовательского центра.

Ко второй части плана по организации переворота на родине инопланетян «икс-ассенизаторы» решили приступить сразу после обеда. Судя по спискам, полученным от Скрааба и двух мурлантов, поговорить спецназовцам нужно было с очень большим количеством аборигенов. Шныгин боялся, что на это уйдет несколько дней, за время которых жители Трунара, первыми подвергнувшиеся агитации землян, подрастратят свой пыл и задумаются, а такие ли уж радужные перспективы открываются впереди. Однако старшина не учел специфики проживания аборигенов Трунара, и практически все нужные лица отыскались в непосредственной близости друг от друга. В итоге, к немалому удивлению всех членов экспедиции, бойцам удалось закончить агитацию влиятельных среди коренного населения планеты лиц примерно к полуночи.

Конечно, далеко не все отмеченные в списке аборигены сразу соглашались поддержать восстание. Однако сплав украинско-израильской хитрости с немецкой железной логикой довольно быстро переубеждал любого сомневающегося жителя Трунара. Старшина полностью предоставил ведение переговоров Саре, Пацуку и Зибциху, а сам вместе с капралом проводил рекогносцировку местности и, когда тройка переговорщиков добивалась успеха, вручал новообращенному план его действий после получения сигнала к началу восстания.

Вторая часть плана была завершена. Но и она, естественно, не была главной. Все-таки пятерку спецназовцев обучили ведению боевых действий в любых условиях, а не подготовке и проведению политических заговоров. На то, что соблазненные ими заговорщики окажут сколько-нибудь организованное сопротивление правительственным войскам, «икс-ассенизаторы» не рассчитывали. Они просто не могли за половину суток создать из нерешительных аборигенов готовую к самопожертвованию армию. Да и никто бы не смог! Будь он хоть трижды Че Гевара, четырежды Ленин и семи пядей во лбу Горбачев.

Задача у сагитированных «икс-ассенизаторами» аборигенов была иной. Небесные и летуны должны были просто организовать, опираясь на подчиненных им соотечественников, стихийные митинги в поддержку нового президента. Толпы людей на улицах сумеют дезориентировать войска и сдержать их продвижение по городу. А подкупленные землянами аборигены в это время постараются по возможности долго не давать разбегаться митингующим при виде регулярных войск. Ну а основную задачу «икс-ассенизаторы» возлагали исключительно на свои плечи. Именно им предстояло свергнуть существующее правительство Трунара и помочь Скраабу объявить о смене власти.

Расчет в этих планах возлагался на три основных фактора — внезапность, вошедшую за тысячелетие в гены привычку жителей Трунара к беспрекословному повиновению начальству и отсутствие за ту же тысячу лет даже намеков на попытки государственного переворота. К мятежу руководство Трунара просто не будет готово и окажется не в состоянии организовать сопротивление насильственному захвату власти.

Спецназовцы должны ворваться в Дом Правительства и, сметая все на своем пути, добраться до президента. Затем оного необходимо устранить, а еще лучше заставить публично отречься от своей должности и передать власть в руки Скрааба. Конечно, если последнее не произойдет, «икс-ассенизаторам» придется некоторое время сдерживать натиск верных прежнему президенту войск. Но затем, судя по прогнозам доктора Гобе, привычка подчиняться руководству возьмет верх над солдатами, и те за неимением старого начнут выполнять приказы нового руководителя страны. На этом месте наступает хеппи-энд, и Земля рукоплесканиями встречает героев. По крайней мере, именно так и было запланировано.

— Ну что, бойцы, тянуть резину не будем? — по окончании позднего ужина поинтересовался у сослуживцев Шныгин и, получив утвердительные ответы, первым поднялся из-за стола и еще раз посмотрел на стоявший в углу корабельной кают-компании куб с проекциями этажей Дворца Правительства. — Тогда, блин, приказываю всем отдыхать. Завтра с утра и начнем. Часиков, эдак, в восемь…

* * *

Родная планета устроителей эксклюзивного шоу под названием «Мятеж на Трунаре». Кремль, который «икс-ассенизаторам» и не снится. Резиденция Президента, естественно. Местное время явно не совпадает с трунарским. О чем все знают, но предпочитают не говорить.

В рабочем кабинете главы Государства Российского царила абсолютная тишина, нарушаемая лишь глухим тиканьем настенных часов, сделанных в Швейцарии по особому заказу Императора Всероссийского еще до Первой мировой войны. Глядя на них, Президент вспоминал последнюю встречу антиинопланетной коалиции, прошедшую неделю назад в Берне и сложившуюся для всех ее участников довольно тяжело. И все из-за того, что Евросоюз и Америка вспомнили о собственных расходах по техническому оснащению борьбы с пришельцами и потребовали отчета о том, зачем Президенту понадобились новые финансовые вливания после уничтожения опорного пункта инопланетян на Марсе.

Посвящать членов антиинопланетной коалиции в свои смелые планы Президенту не хотелось. Поэтому пришлось давить на то, что пока угроза инопланетного вторжения висит над Землей, изучать технологии пришельцев и создавать на их основе свои просто жизненно необходимо. Президент был весьма убедителен, однако и Джордж, и Еханссон, чтоб у них от жадности ножка Буша поперек глотки встала, размеры своих вкладов в финансирование проекта существенно сократили. И единственным, кто не только не изменил размеров своей доли, но и покрыл дефицитную часть бюджета, стал премьер-министр Израиля. К немалому удивлению Президента, естественно!

«По-моему, тут не обошлось без моей жены! — подумал о странном поведении Шаарона глава Государства Российского. — Интересно, каким образом она этого добивается?»

«Может быть, у нее на Ариэля имеется компромат?» — мысленно предположил Министр обороны, молча сидевший напротив Президента.

«А вам, Игорь Сергеевич, о моей жене, между прочим, не положено думать!» — подумал в ответ главный начальник страны, и министр, покраснев, стал думать не о первой леди, а о предстоящей завтра строевой подготовке третьей роты отдельного дорожно-строительного батальона, расквартированного в поселке Кильмезе. А Президент успокоился и стал размышлять о насущных делах. Тишине в кабинете осталось царить ровно сорок семь секунд.

— Скажите, Игорь Сергеевич, есть какая-нибудь свежая информация об экспедиции? — устав ломать над этим голову, вслух поинтересовался Президент.

— Так точно, — отрапортовал Министр обороны. — Пару часов назад было получено сообщение. Я и приехал сюда, чтобы доложить вам об этом, но вы сами просили меня немножко помолчать.

— Так докладывайте сейчас, — распорядился глава Государства Российского.

— Бросок через гиперпространство прошел нормально. Корабль вышел из него в заданной точке. Экипаж готов к решительным действиям, — выполнил просьбу своего руководителя Игорь Сергеевич. — Пока все идет так, как планировали. Даже работа по перенастройке роботов-патрульных уже начата.

— Значит, вы все-таки успели закончить подготовку экипажа к полету? — скорее констатировал, чем спросил Президент.

— Так точно, — кивнул головой Министр обороны. — Экипаж полностью экипирован. Корабль оснащен новейшими современными разработками. Больше в данный момент сделать было невозможно. И в любом случае экспедиция — это единственное, на что мы можем рассчитывать в случае кризиса…

— Что ж, хорошо. Докладывайте мне немедленно о любых сведениях, поступивших с Трунара, — подвел итог глава государства и собрался встать из-за стола, но в этот момент в кабинет заглянула его супруга.

— Милый, ужин готов, — и только теперь заметив Министра обороны, слегка наморщила лоб. — Игорь Сергеевич, не хотите ли к нам присоединиться?

Министр обороны облизнулся и вопросительно посмотрел на Президента.

— Да, он поужинает с нами, — сообщил жене тот. — Кстати, дорогая, ты опять беседовала с Шаароном?

— Ах, ты по поводу денег, выплаченных им неделю назад? — пожала плечиками первая леди. — Да, говорила. Он, как всегда, не мог отказать в моей просьбе.

— Может быть, ты мне все-таки объяснишь, почему он тебя так беспрекословно слушается? — терпеливо продолжил допрос супруги Президент.

— А разве я тебе не рассказывала? — удивленно вскинула брови женщина и махнула рукой. — Ну конечно, с этими заботами по дому многое вылетает из головы!.. Все очень просто. Оказывается, мы с Ариэлем теперь родня. Его внучка, которая, кстати, учится в МГУ, вышла замуж за сына моей двоюродной сестры. Теперь Шаарон не может отказать в просьбе родственнице. Да к тому же он, естественно, не хочет, чтобы его внучка пострадала от пришельцев только из-за того, что нам не хватило денег на защиту столицы. Тем более что деньги он перечисляет в Россию не свои, а государственные. Так что, сам видишь, все объясняется очень просто!

— Действительно, все гениальное просто, — пробормотал Президент и поднялся из-за стола. — По-моему, на сегодня разговоров о политике и родне вполне достаточно. Давайте просто пойдем в столовую и спокойно поужинаем…

* * *

Единственная пока планета во Вселенной, на которой земляне обнаружили разумную жизнь. Или неразумную. Смотря какой общественно-политический строй вам нравится. Местное время приведено в строгое соответствие с бортовым и уже перевалило за восемь часов. А затем повалило дальше, в неизвестном направлении.

Серебристая каплеобразная машина аккуратно припарковалась к обочине возле входа в Дом Правительства на Трунаре. Пятеро странных для глаз местных жителей существ выскочили из нее и рассыпались в разные стороны. Двое из них встали на колено около машины, обводя какими-то диковинными штуковинами все видимое пространство прилегающей улицы, а остальные выстроились в линию перед Домом Правительства и навели точно такие же штуковины на главное здание всей трунарской цивилизации. Несколько секунд простые прохожие и правительственные клерки, спешащие занять места в своих кабинетах, удивленно смотрели на происходящее, а затем их накрыл ураганный залп. Залп изо всех орудий, так сказать!

«Икс-ассенизаторы» почти одновременно вернули портативные психоусилители на их штатные места на поясе и, даже не полюбовавшись впечатляющим результатом своей работы, бросились в Дом Правительства, сдергивая на ходу лазерные ружья со спины. То, что случилось с находящимися на улице обитателями Трунара после веерного удара Сары и Пацука, было, конечно, впечатляюще, но куда большего эффекта достигли выстрелы остальных. Ментальный удар психоусилителей, которому, как известно, стены не помеха, буквально разметал Небесных, заполнивших в этот час фойе. Те, кто не корчился на полу от боли, настолько были шокированы прямым ментальным залпом, что даже после прекращения атаки не сразу смогли прийти в себя и чудили ничуть не меньше, чем Скрааб вчера в собственном кабинете.

Оба мурланта, прибывшие на свою родину вместе с экспедицией землян, не раз высказывались, что бойцы из президентского батальона на Трунаре кроме как поднимать высоко ноги при парадном марше больше ничего не умеют. Поэтому «икс-ассенизаторы» их присутствие в Доме Правительства, конечно, принимали в расчет, но за серьезных противников не считали. И первый же поверхностный осмотр фойе полностью подтвердил правильность такого отношения к врагу. Шестеро солдат президентского батальона вповалку валялись на полу, а еще двое при виде землян об оружии даже не вспомнили и попытались спрятаться за спинами гражданских лиц.

Старшина, увидев такую несказанную доблесть, презрительно сплюнул в сторону врага, но останавливаться и учить мурлантов уму-разуму не стал. Главной задачей группы было в максимально короткие сроки добраться до правого крыла второго этажа, где располагались президентские апартаменты, и успеть захватить правителя Трунара до того, как он их покинет.

Широкий лестничный пролет, сложенный из материала, похожего на мрамор, бойцы преодолели одним броском. Пока Зибцих прикрывал тылы, а Пацук с Сарой держали под прицелом верхние ярусы лестницы, старшина с американцем пулей взлетели наверх и заняли позицию по обе стороны дверей, ведущих в правое крыло. Остальные мгновенно поднялись следом, и Ганс, дабы поддержать состояние аборигенов на должном уровне паники, забросал первый этаж светошумовыми гранатами.

На входе в правое крыло Дома Правительства «икс-ассенизаторы» изменили тактику. Зибцих по-прежнему продолжил движение в арьергарде, а вот остальные стали действовать иначе. Пацук и Штольц вновь сменили лазерные винтовки на психоусилители и, двигаясь по обеим сторонам коридора, останавливались у каждой двери, накрывая ментальным ударом помещения за ними.

Следом за этой парочкой двигались Шныгин с капралом. Пока Сара с есаулом обрабатывали закрытые комнаты, русско-американский дуэт внимательно следил за тем, чтобы ни один безвестный герой не выскочил им навстречу и не попытался остановить. А затем, когда ментальная атака заканчивалась, старшина с Кедманом распахивали двери и для страховки забрасывали помещения гранатами со слезоточивым, нервно-паралитическим и прочим не менее приятным содержимым. Так продолжалось довольно долго. А при подходе «икс-ассенизаторов» к дверям президентских апартаментов коридор вдруг заполнил густой зеленый дым.

Бойцы предполагали, что пройти в личные покои правителя Трунара будет нелегко и ожидали каких-либо ловушек, приводимых в действие с пульта управления, расположенного где-нибудь в подвальном помещении Дома Правительства. Никакая газовая атака бойцам, облаченным в энергоскафандры, угрозы не несла. Однако видимость стала нулевой, и старшина открытым текстом по рации приказал занять круговую оборону и включить инфракрасные системы прицеливания, вмонтированные в забрала шлемов. Шныгин первым же и выполнил свое распоряжение. Но только для того, чтобы тут же выругаться — пущенный в помещение газ, видимо, был очень высокой температуры, и инфракрасные приборы застелила сплошная красная пелена. И в этот момент старшина понял, что сработали не обычные ловушки. «Икс-ассенизаторов» здесь ждали!

— Ложись! — истошно завопил Сергей и, отлично зная, что друзья среагируют мгновенно, мешком свалился на пол.

И вовремя. С обеих сторон коридора — от президентских апартаментов и от входа в правое крыло — в сторону спецназовцев понеслись плазменные шары. Пролетев там, где еще недавно стояли «икс-ассенизаторы», сгустки рукотворной энергии врезались в стены, разорвались ослепительными вспышками и на секунду разметали в стороны плотную газовую пелену.

— Очистить коридор! — крикнул старшина и перекатился по полу к правой стене, к тому месту, где секундой ранее видел закрытую дверь. — Это засада. Нас предали!

— И без тебя уже поняли, — хрипло буркнул в ответ Пацук, открывая из психоусилителя огонь в сторону президентских апартаментов. И тут же Сергей услышал голос пилота:

— Держитесь, ребятушки. Мы идем вам на помощь.

Видимо, устроившие засаду «икс-ассенизаторам» инопланетяне от ментального удара были как-то защищены. Однако выстрел Миколы не прошел для них даром. Противник дрогнул и дал залп из плазменных ружей «в молоко». Шныгин воспользовался этим и, приподнявшись с пола, вышиб ногами запертую дверь, тут же закатившись внутрь комнаты. Зеленый газ ворвался следом за старшиной, и в клубах этого газа в комнату вкатился Пацук. Остальных Сергею не было видно.

— Все укрылись? — обеспокоенно поинтересовался старшина. Кедман и ефрейтор сразу ответили утвердительно, а вот Штольц промолчала. — Сара, ты слышишь меня? Немедленно отвечай!

— Сейчас, я уже почти открыла ее, — раздался в наушниках голос израильтянки, и в этот момент Шныгин увидел ее, освещенную очередной ослепительной вспышкой от взрыва плазменного шара.

Сара стояла в полный рост у противоположной стены коридора и на ощупь пыталась найти ручку двери. Старшина с Пацуком завопили одновременно, приказывая ей ложиться, но было поздно. Второй плазменный заряд, шедший почти без интервала за первым, ударил в Сару. Взрывом вышибло дверь, а девушка, глухо вскрикнув, отлетела прямо в центр коридора.

— Прикрой меня! — завопил Пацук и, прежде чем Сергей успел его остановить, бросился из относительно безопасной комнаты прямо под огонь врага.

Шныгин, крикнув, чтобы Кедман и Зибцих накрыли ментальным ударом входную дверь, одним движением отстегнул от пояса психоусилитель и выстрелил в сторону президентских апартаментов. На некоторое время ментальный огонь «икс-ассенизаторов» вновь сбил прицел врага, и почти все плазменные шары ушли в потолок.

В свете вспышек от взрывов Сергей увидел, что Микола добрался до девушки и потянул ее в укрытие. Шныгин, не прекращая ментального огня, облегченно вздохнул, но в этот момент сразу два плазменных заряда ударили в то место, где на полу распластались Пацук и Штольц. Старшина закричал. И, словно вторя ему, все правое крыло вдруг заполнил громовой голос. Поначалу универсальные переводчики «икс-ассенизаторов», видимо, шокированные обстрелом, на этот вопль не отреагировали, а затем все-таки начали работать.

— Верные мои солдаты, преданные рыцари звездных дорог! — грохотал на все правое крыло незнакомый спецназовцам голос. — Произошла страшная ошибка. Я совершил непростительный поступок, отдав приказ стрелять в мирную делегацию дружественной нам планеты. Вы должны немедленно прекратить огонь. А я за такую горькую оплошность подаю в отставку и передаю всю полноту власти в руки достойнейшего Скрааба…

— Солдаты, не слушайте его, — вдруг кардинально изменил интонации тот же голос. — Это говорит не ваш президент, а самозванец! Уничтожьте врага, вторгшегося на нашу землю…

— Заткнись, идиот! — вновь сменил пластинку говоривший. — Солдаты, это я… — И так же внезапно, как заговорил, громовой голос прекратил вещание.

Впрочем, Шныгин дожидаться этого момента не стал. Едва президент — или самозванец? — обратился к своим солдатам, блокировавшим «икс-ассенизаторов» в правом крыле, те перестали стрелять. Старшина тут же воспользовался моментом и, бросившись в коридор, подхватил на руки чье-то тело. Даже не разбирая, кого именно он вытащил, Шныгин оставил бойца в комнате, служившей ему укрытием, и вернулся за следующим. И лишь покинув коридор, Сергей попытался на ощупь, в сплошном дыму, определить степень повреждений, полученных обоими бойцами.

Сделать этого старшине никак не удавалось, а снять с Сары и Пацука шлемы, чтобы определить, живы ли они, Сергей в плотной завесе зеленого дыма не решился. Выругавшись, Шныгин прислонился к стене. Сейчас вся группа находилась в относительной безопасности, но долго так продолжаться не могло. Солдаты врага не будут сидеть и ждать, пока «икс-ассенизаторы» выберутся на линию огня. Они наверняка что-то предпримут, чтобы раз и навсегда покончить с землянами, и ждать этого момента было никак нельзя. Группе следовало немедленно выбираться из ловушки, вот только старшина не мог придумать, как это сделать.

Единственная надежда оставалась на то, что пилот и японец успеют прилететь на помощь «икс-ассенизаторам». Однако Шныгин боялся, что, устроив ловушку в Доме Правительства, президент Трунара позаботился и о прикрытии своей резиденции с воздуха. Поэтому летающая тарелка землян может просто не прорваться на помощь к запертой со всех сторон боевой группе. Осознав это, Шныгин выругался так, что у неотключенного универсального переводчика покраснел процессор. Старшина уже дошел до того состояния, когда озверевшие бойцы встают и грудью бросаются на амбразуру, но, к счастью, делать это Шныгину не пришлось. Со стороны входа в правое крыло раздались жуткие взрывы, и огонь по «икс-ассенизаторам» с этого направления резко стих.

— Что там происходит, Репа? — услышал старшина в наушниках знакомый голос и заорал:

— Ах ты хохляцкая морда, салом перемазанная! Жив, значит?! Как там Сара?

— Не знаю. Но если эта противная дивчина останется жива, честное слово, никогда с ней больше не поругаюсь. Только пусть живет. Не чужая все же.

— Ладно. Не болтай. Береги силы и присматривай за Сарой, — распорядился старшина и заорал, обращаясь к Кедману и Зибциху: — А вы чего, олухи царя небесного, блин, ждете? Вперед, в атаку, пока наши парни тылы нам прикрывают!

Может быть, кто-то другой на месте «икс-ассенизаторов» и попробовал бы отойти к выходу из правого крыла, пока эта щель в обороне врага не была заткнута подкреплением, но трое спецназовцев поступили иначе. Они понимали, что даже выбравшись из Дома Правительства, спастись от атак превосходящих сил противника не удастся. И единственным способом покинуть Трунар живыми было завершение начатого. То есть свержение прежнего милитаристского правительства планеты. Что «икс-ассенизаторы» и попытались сделать, пойдя в лобовую атаку на защитников президентских апартаментов.

Впрочем, атаки как таковой не получилось. Противник, видимо, сломленный разгромом группы сотоварищей, закрывавших выход из правого крыла, побросал оружие и сдался без боя. Озлобленные земляне церемониться с захваченным в плен противником не стали и отправили мурлантов, всех до единого, в нокаут ударами прикладов. Затем «икс-ассенизаторы» прочесали президентские апартаменты, но никого, кроме уже арестованных солдат врага, там не нашли.

— Ладно, хрен с ним, с этим президентом! — сплюнул старшина. — Забираем наших и идем навстречу пилоту с японцем. Оставим Сару с Пацуком в космолете, а заодно посмотрим, что происходит на улицах.

Дольше оставаться в Доме Правительства было бессмысленно. Конечно, президент Трунара мог укрыться где угодно в многочисленных комнатах громадного здания, но времени на его поиски не было. Сейчас следовало организовать максимум беспорядков на улицах и хотя бы при помощи этого способствовать свержению правительства Трунара. Шныгин с Кедманом подхватили Сару и есаула на руки и бросились к выходу. Где, к своему величайшему удивлению, нос к носу столкнулись не с пилотом или Харакири, как рассчитывали, а с пятью незнакомыми людьми в необычно выглядевших энергоскафандрах. Штольц и Пацук мгновенно распластались на полу, а руки капрала и старшины уже сжимали лазерные ружья.

— Спокойно, свои! — переключившись на волну группы Шныгина, проговорил один из появившихся и во избежание дальнейших расспросов представился: — Лейтенант Орлов, командир резервной группы «икс-ассенизаторов», созданной по личному приказу Президента России. Прибыли вам на помощь. Как я вижу, успели вовремя.

— Очень хорошо, командир, — буркнул старшина. — А теперь действительно помоги. У нас два бойца ранены.

— Я не понял: нам все это время не доверяли и на всякий случай держали подстраховку? — слабым голосом возмутился Пацук.

— А Раимов тебе о чем говорил? — буркнул в ответ Шныгин. — Ну и хрен с ним. Главное, что живы остались.

— Кстати, можете связаться с вашим командиром, — предложил Орлов, помогая своим бойцам выносить раненых из Дома Правительства. — У нас на корабле установлены новые средства гиперпространственной связи. Те самые, которые вы на Марсе захватили.

— Нет уж. Мы с ним с глазу на глаз поговорим, — вступила в разговор Сара, от тряски пришедшая в себя.

— Мама моя, ридна Украина! — изумился Пацук. — Эта язва еврейская все-таки жива.

— А по-моему, кто-то обещал больше с ней не ругаться? — напомнил есаулу Зибцих.

— Так я же любя, — объяснил свою реплику Пацук и мгновенно поправился, заставив всех рассмеяться. — Но не в том смысле, о котором вы подумали!..

А на улицах столицы Трунара царил хаос. Тысячу лет жившее в строжайшей дисциплине местное население словно сошло с ума. Все дороги были заполнены аборигенами. Причем даже толпатоиды совершенно спокойно шлялись по кварталу Небесных. Сколько-нибудь организованных войск противника и близко не наблюдалось, и лишь голубое небо искрилось яркими вспышками разноцветного пламени. Шныгин вздохнул полной грудью и посмотрел наверх.

— Это перепрограммированные нами роботы-патрульные своих добивают, — пояснил старшине Орлов. — В смысле, тех, над кем мы поработать не успели и они по-прежнему продолжают выполнять приказы бывшего президента.

— Что ж, блин, зрелище радует глаз, — улыбнулся старшина, не сводя взгляд с поднебесья. — Хороший залп изо всех орудий вы нам в качестве победного салюта организовали! — И, не попрощавшись с лейтенантом, пошел к своему кораблю.

Эпилог

Земля. Один из многочисленных российских городов, расположенный где-то неподалеку от базы. Местное время… А черт его знает! Но еще не утро.

С момента начала восстания на Трунаре прошло больше двух месяцев. О большей части происходивших там странных событий «икс-ассенизаторы» узнали лишь по возращении на Землю. Хотя в момент отлета с Трунара члены экспедиции о своем неведении ничуть не печалились. Просто все, включая и японца, вместо погружения в анабиоз решили посвятить неделю полета в гиперпространстве празднованию своей победы над пришельцами, естественно, сопровождаемому значительным уменьшением не истраченного на взятки запаса алкоголя.

По прибытии на Землю Пацук со Шныгиным попытались душевно поговорить с Раимовым, но подполковник на их порыв не отреагировал. Вместо того, чтобы ответить на терзавшие подчиненных вопросы о резервной группе, Раимов влепил каждому по пять нарядов вне очереди и выставил из штаба. И лишь затем объявил об общем собрании.

Именно там Раимов и рассказал, что восстание на Трунаре завершилось успешно. Правда, выяснить, кто именно предал землян, так и не удалось, поскольку и бывший президент, и министр обороны и шеф тайной полиции Трунара попросту исчезли, то ли погибнув во время беспорядков, то ли бесследно растворившись в просторах Вселенной. Скрааб, так сказать, взошел на престол и уже выслал в Россию дипломатическую миссию.

Не удалось выяснить и то, почему бывший президент Трунара повел себя столь странно, то приказывая уничтожить землян, то отменяя собственные распоряжения. Именно услышав его речь, озвученную на всю планету, Скрааб и посчитал, что «икс-ассенизаторы» захватили бывшего президента и заставили его отречься от власти. Ну а когда тот стал молоть откровенную чепуху, сотрудники Научно-исследовательского центра Трунара заглушили волну, на которой вещал полусвергнутый президент, и Скрааб выступил с собственным обращением.

Заговорщики тут же вышли на улицу, мешая маневрировать войскам, и без того совершенно запутавшимся в происходящем. Ну а действия резервной группы, прибывшей к Трунару буквально за несколько часов до начала восстания, окончательно сломили сопротивление верных прежнему правительству структур и спасли группу Шныгина, попавшую в ловушку.

Кстати, Микола и Штольц выжили только потому, что плазменные шары ударили в их броню по касательной. Пробить энергоскафандры, двигаясь по такой траектории, они не могли, но возникший вследствие контакта плазмы и инопластика взрыв сильно контузил обоих бойцов, да еще и нанес многочисленные внутренние повреждения. В частности, Саре сломало два ребра, а Пацуку отбило почки. Но эти повреждения, согласитесь, вполне совместимы с жизнью.

И вот теперь выздоровевшие и отдохнувшие члены экспедиции на Трунар в полном составе, не исключая японца и пилота, которого, кстати, как выяснилось, звали Коля Мухин, отдыхали в одном вполне приличном кабаке. Причиной столь странного для «икс-ассенизаторов» поведения было то, что группа расставалась. И, судя по межпланетным событиям, навсегда. Все семь героев трунарской мини-войны изрядно подвыпили и с грустью смотрели друг на друга, сказав уже все слова, которые только было можно.

— И все-таки мне интересно, что случилось на Трунаре с президентом? — вдруг ни с того ни с сего вспомнил Пацук.

— А тебе не все равно, еври бади? — поинтересовался Шныгин.

— Просто я не люблю неразгаданные тайны, — пожал плечами Микола.

— А никакой тайны тут и нет, — заплетающимся языком произнес непривычный к алкоголю японец. — Это просто мой Тубик… — И Харакири, сообразив, что ляпнул лишнее, замолчал.

— Ну-ка договаривай, — потребовал Пацук.

— Просто мой Тубик поработал, — обреченно закончил японец. — На ночь я его для общего развития оставил подключенным к информационной сети пришельцев, а утром про него забыл. Вот он и решил самостоятельно выручить вас, сымитировав голос трунарского президента.

— Подожди-ка, мне это кое-что напоминает, — хитро усмехнулся есаул. — Я вспоминаю некий танк, процессор которого ты вроде бы раздавил каблуком, — Хиро побледнел. — Значит, так оно и есть!.. Ладно, не волнуйся, я никому ничего не скажу. Но за это, когда организуешь свою фирму, выделишь мне пять процентов акций…

— Ого, да наш хохол похитрее любого еврея будет! — удивилась Сара и этой репликой вызвала общий смех. А Микола, как-то глупо улыбнувшись, наклонился к уху девушки и прошептал:

— Слушай, а может, проведем отпуск вместе? Где-нибудь на море…

Однако, как ни старался Пацук говорить тихо, его предложение услышали все и встретили громким свистом, криком и улюлюканьем. Более того, кто-то закричал «Горько!», а скромняга Зибцих, ставший после третьей рюмки массовиком-затейником, попытался заставить Миколу и Сару обнять друг друга.

И именно в этот момент в дальнем углу практически пустого в столь поздний час бара сверкнула вспышка. По помещению прокатилась бесшумная ударная волна, повалившая на своем пути несколько столиков, а из вспышки пред ясные очи борцов за мир на Трунаре предстал Черментатор все в том же облике черта. Повертев головой, он направился прямо к Пацуку и, не обращая внимания на открытые рты тех членов группы, кто еще не имел счастья его лицезреть, доложил:

— Господин есаул, мною выяснена цель моих появлений в вашем времени. Я срочно должен… — И тут, увидев, что Микола обнимает Сару, запнулся. — О черт, уже ничего не должен. Все произошло и без меня. Варианты пожеланий: «Ура!», «Миру — мир!» и «Ни хрена себе номер!». Интерпретировать! — И секунду помедлив, выдавил из себя: — Совет вам да любовь!

И эта реплика Черментатора была встречена бурными и продолжительными аплодисментами. Такими, что даже давно спавший бармен проснулся. К счастью для психики этого работника общественного кормления и поения, дружелюбного киборга в баре к этому моменту уже не было.

Алексей Лютый Запрещенный угар (Х-ассенизаторы — 3)

Пролог

Земля. Год две тысячи ближайший… Правда, неизвестно, к чему именно. Тихое европейское государство, входящее в состав Евросоюза. Его название официально упоминать запрещено, но всем известно, что вокруг горы. Но не Молдавия!.. Время честное. Самое что ни на есть европейское. Даже Гринвич от зависти кусает стрелки атомных часов.

Время, когда пришельцев боялись как огня, кануло в Лету. Теперь их лишь слегка опасались, но не больше, чем черт ладана. Привыкнуть к инопланетянам люди еще не успели, и поэтому во время их экскурсий на Землю часто случались казусы. Например, когда группа летунов решила самовольно покинуть зафрахтованный самолет и поближе рассмотреть Эмпайр-Стейт-Билдинг, местные полицейские открыли по ним огонь из табельного оружия, а служащие одной из контор, мимо окон которой инопланетяне пролетали, закидали их ластиками, мусорными корзинами и дыроколами. К счастью, во время этого инцидента жертв не было, а вот разрушений хватило. Окна, например, были выбиты на трех этажах. Но, как говорится, это дело житейское, были бы люди целы.

Ну а в общем и целом отношения между Землей и Трунаром, двумя еще недавно враждующими планетами, катастрофически быстро налаживались. Были установлены бесперебойная гиперпространственная связь и грузопассажирское сообщение. Хотя грузы в основном отправлялись с Земли, а пассажиры соответственно в противоположном направлении, но, поскольку взаимоотношения непрерывно совершенствовались, шансы человечества внести солидный вклад в туристический бизнес дружественной цивилизации непрерывно возрастали. Вот об этом в первую очередь и говорил руководитель Евросоюза Бернард Еханссон российскому Президенту.

— Я не понимаю… Что?.. Правильно, вашей внешней политики, — в привычной ему немного корявой манере возмущался Еханссон. — Вы прямо-таки монополизировали все межпланетные отношения, хотя… Что?.. Именно! Наши страны также вложили в их развитие немалые материальные средства, моральные и научные вклады и прочие вливания, послужившие чему?..

— Я полностью поддерживаю… — вскочив с места и перебивая Еханссона, завопил Мао, по странному стечению обстоятельств возглавлявший Великую Азиатскую Республику. На секунду он задумался, кого именно собирается поддерживать, а потом обрадованно хлопнул себя по лбу: — …Россию! Не должно быть никаких межпланетных отношений до тех пор, пока остаются несчастными, голодными, раздетыми и финансово не удовлетворенными двадцать миллионов честных китайцев…

— Господин Мао, вы опять? Сколько же можно талдычить об одном и том же? — устало поинтересовался российский Президент. Великий Кормчий стушевался, а глава государства Российского встал со своего места. — Господа, вопрос о межпланетных отношениях иих, как выразился уважаемый Бернард, монополизации Россией мы обсудим. И обсудим сегодня же. Но сейчас возникла куда более важная проблема, из-за которой я и настоял на этой внеплановой встрече. И вот о ней придется поговорить в первую очередь. Угроза инопланетного вторжения не исчезла. Более того, сейчас она реальна, как никогда!..

Все члены саммита, присутствующие в кабинете Еханссона, удивленно уставились на российского Президента. Конечно, мысль о том, что этот видный политический деятель, возможно, не в своем уме, в голову никому прийти не могла. Однако некоторые сомнения начали закрадываться. И все из-за того, что по заверениям ученых Трунара, а уж они-то на космических путешествиях не одну тонну метеоритной пыли слопали, кроме людей, самих трунарцев и еще одной захудалой цивилизации, недалеко ушедшей от каменного века и в связи с этим не имевшей даже названия, никаких иных разумных форм жизни в космосе не существовало. Спрашивается, откуда может исходить угроза, если питекантропы в космос не летают, а Трунар молится на Землю, как на бога?

Именно над этим задумались все участники саммита. Блондинистый Еханссон застыл в центре кабинета, удивительно напомнив российскому Президенту известную статую Дзержинского на Лубянке. Великий Кормчий прищурил и без того узкие глаза и задумчиво тер переносицу. Причем совершенно непонятна была причина его задумчивости. То ли двадцать миллионов китайцев не давали ему покоя, то ли действительно заявление российского Президента задело за живое.

Про Джорджа, фамилию которого нормальным людям запомнить так и не удалось, хотя все прекрасно знали, Президентом какой именно Америки он является, можно было вообще не говорить. Во время выступления Еханссона он так горячо поддерживал своего коллегу по блоку НАТО, что разве «кольтом» над головой не размахивал. А после слов российского Президента и вовсе готов был ринуться в кавалерийскую атаку. Для этого Джорджу даже шпоры к сапогам пристегивать не нужно было, поскольку он и так их всегда носил. И, по сведениям Моники Левински, которая считалась самым крупным специалистом по американским президентам чуть ли не со времен Первой мировой войны, даже ложась спать, с ними не расставался.

И лишь Ариэль Шаарон, премьер-министр Израиля, казалось, практически не удивился заявлению главы государства Российского. Внешне израильтянин выглядел совершенно спокойным, даже слегка задумчивым. Российский Президент удивленно посмотрел на Шаарона, пытаясь понять, известно ли было МОССАДу об этом заявлении заранее или Ариэль просто очень хладнокровный старичок, но тут же выяснилось, что премьер-министр Израиля просто спит. И это успокоило Президента российского. Пнув ногой под столом Шаарона, он закончил свою фразу:

— И чтобы мы лучше поняли, что происходит во Вселенной, к нам прибыл с Трунара сам господин Скрааб. Он нам все и объяснит. Прошу любить и жаловать.

При этих словах Президент сделал широкий жест рукой по направлению к двери, расположенной позади Еханссона, и все остальные члены саммита, словно по команде, повернулись туда. Дверь, естественно, открылась, и в кабинет, где проходило собрание, вплыл гигантский небесный. «Вплыл» не потому, что в кабинете было по грудь воды, а оттого, что двухметровую фигуру Скрааба скрывал длинный оранжевый плащ и под этим плащом движения ног небесного различить было невозможно. Вот со стороны и казалось, что он плывет. Не брассом, естественно.

Может быть, людям Скрааб и казался несколько высоковатым, но для небесных рост его считался ниже среднего. Носил он, как и все благородные тунеядцы, длинный оранжевый плащ с капюшоном, так сильно скрывавшим лицо, что разобрать под ним удавалось только подбородок. Сделав два шага в сторону глав крупнейших государств Земли, президент Трунара остановился. А следом за ним в комнату впорхнули два обычных человека и раздали членам саммита какие-то приборчики, похожие на слуховые аппараты. На что, впрочем, никто из собравшихся внимания не обратил, и лишь Великий Кормчий, удивленно повертев прибор в руках, попытался постучать им о стол.

— Господин Мао, прибор вешается на пояс, а наушник вставляется в соответствующее место… — попытался было урезонить его российский Президент, но закончить инструктаж не позволил Еханссон.

— Господин Президент, у нас тут теперь что? Кунсткамера?! — возмущенно завопил глава Евросоюза, тыча указательным пальцем в небесного.

— Кунсткамера не у вас, а у нас в Санкт-Петербурге, — сделал поправку глава государства Российского. — И попрошу вас, господин Еханссон, оставить свои расистские замашки. Я надеюсь, мы здесь все люди цивилизованные. И уж вам-то гораздо лучше других должно быть известно, что в вопросах государственной безопасности не может быть никаких расовых и национальных ограничений. Давайте просто выслушаем господина Скрааба, а уж затем будем выносить суждения.

Президент Трунара за время этого диалога даже не шелохнулся, продолжая стоять в двух шагах от дверей. Не двинулся с места он и тогда, когда два шустрых парня принялись помогать главам земных государств надевать универсальные переводчики. И лишь когда сия процедура была закончена, Скрааб что-то прочирикал на абсолютно непонятном землянам языке. Впрочем, переводчики эту проблему тут же решили.

— Большое спасибо вам, гуманоиды, за то, что согласились выслушать меня, — процитировали Скрааба приборы. — Ситуация действительно крайне серьезна. И я боюсь, что без помощи Земли Трунару ее не выправить. У нас началось восстание…

Как говорится, «дурной пример заразителен». Цивилизация Трунара в том виде, в каком ее узнали земляне, существовала уже больше тысячи лет. Несколько освоенных трунарцами планет были объединены в общий конгломерат с единым правлением, располагавшимся, естественно, на родной планете небесных. Правитель этого конгломерата условно назывался «президентом». И было это «условно» потому, что хотя президент на Трунаре и избирался прямым голосованием, но занимал свой пост пожизненно. Более того, последующим президентом обычно избирался кто-то из родственников усопшего главы государства. Вот и судите сами, какой он президент?!

Такой порядок вещей был нарушен лишь дважды. Первый раз — по не зависящим от людей причинам, когда законно избранный президент Трунара просто сошел с ума и палата лордов вынесла ему импичмент. А второй раз — при непосредственном участии землян. Ликвидируя угрозу порабощения своей родной планеты, люди, а именно отряд «икс-ассенизаторов», устроили на Трунаре военный переворот и привели к власти над конгломератом планет Скрааба. И судя по тому, что сейчас говорил президент Трунара руководителям крупнейших государств Земли, именно этот пример оказался заразительным.

Переворот на Трунаре, по большей части, удался потому, что летунам и мурлантам, стоявшим ниже небесных на иерархической лестнице этой цивилизации и появлявшимся на свет исключительно в результате клонирования и генетических экспериментов, были обещаны избирательные права и места в палате лордов. Конечно, немалую роль сыграло и то, что благодаря компьютерным разработкам Харакири землянам удалось подделать заявление бывшего президента Трунара о передаче власти. Но все равно успех был частичным. Свергнутый глава конгломерата планет скрылся, прихватив с собой верных соратников, и тут же принялся за диверсионную деятельность, развращая правительства подчиненных Трунару планет.

Первые три месяца Скрааб правил совершенно спокойно, пытаясь ввести некоторые новшества в общественно-политический уклад своей цивилизации. В частности, издал закон о всеобщем избирательном праве и частной собственности. Однако изнеженную касту небесных такой почин не порадовал. И если на самом Трунаре, уже здорово развращенном контрабандными товарами с Земли, подобный уклон в сторону демократии был принят почти восторженно, то остальные планеты своего нового президента не поддержали. Более того, они осмелились в открытую высказывать недовольство его реформами. А теперь одна из планет подняла самый настоящий мятеж. Она отказалась подчиняться новому правительству и заявила, что любой корабль с Трунара и прочих союзных ему планет, войдя в ее звездную систему, будет уничтожен.

— Я что-то не пойму, при чем тут земляне? То есть мы? — перебив рассказ Скрааба, заявил американский Президент. — Это ваш внутренний конфликт, вы его и решайте… — и тут же запнулся. — Хотя, скажите, а на этой планете имеются нефть и эллериум?

— Хоть брускалкой ешь! — заверил Джорджа Скрааб, и универсальный переводчик из стыдливости решил не трансформировать неизвестное землянам слово. Впрочем, все и так поняли, что президент Трунара имел в виду.

— Тогда, пожалуй, я готов ввести на территорию этой планеты пару-тройку дивизий десантников, — заявил янки. — Разумеется, исключительно для поддержания правопорядка, свержения диктатуры и установления истинно демократических норм…

— Вот только на других планетах ваших десантников пока еще не было! — оборвал Джорджа российский Президент. — Может быть, сначала дослушаете господина Скрааба?

— Боюсь, все не так просто, уважаемый гуманоид, — слегка кивнув головой американцу, заявил президент Трунара. — Открытую агрессию против этой планеты проводить сейчас нельзя. Все-таки там живут наши соотечественники, и атака на них может заставить остальные планеты взбунтоваться. Я думаю, на это руководители мятежа и рассчитывают…

— Ну а после того, как все планеты трунарского конгломерата поднимут мятеж, правительство Скрааба будет свергнуто, — вступил в диалог глава государства Российского. — Думаю, никому не нужно объяснять, что следующей целью мятежников станет Земля. Поэтому самым разумным считаю устранение руководителей мятежа…

— То есть вы предлагаете вновь возродить проект по борьбе с пришельцами и собрать вместе «икс-ассенизаторов»? — перебил его премьер-министр Израиля. Российский Президент утвердительно кивнул. — Я поддерживаю это предложение! — воскликнул Шаарон.

Глава государства Российского ничуть не сомневался, что Израиль поддержит его инициативу. Хотя бы потому, что накануне министр иностранных дел России и руководитель соответствующего ведомства Израиля провели предварительные переговоры по поводу передачи некоторых заказов на поставки алкоголя трунарцам в ведомство израильтян.

Не было проблем и с Великим Кормчим, до сих пор не сумевшим куда-нибудь пристроить двадцать миллионов китайцев. В качестве второй родины им была предложена не слишком густо заселенная область восставшей планеты. Мао, естественно, был этому несказанно рад. И хотя он опасался, что история с поселениями на лунной базе повторится, на предложение российского Президента ответил утвердительно.

А вот с Джорджем и Еханссоном возникла серьезная проблема.

Эти руководители никак не желали смириться с ведущей ролью России в межпланетных делах и, помня о своей былой гегемонии, вновь пытались выйти в лидеры. В частности, оба умника потребовали за поддержку возрождения отряда «икс-ассенизаторов» пятьдесят процентов прибыли от торговли алкоголем между Землей и Трунаром. Российский Президент эти наглые поползновения мгновенно пресек. Он заявил, что Евросоюз и Штаты могут легко отказаться от участия в проекте. Но и от участия в разделе последующих дивидендов — в случае успешного завершения операции — они тоже будут отстранены.

Американца и европейца это, конечно, не устроило, и они принялись торговаться. Дискуссия развернулась нешуточная, и тянулась она до позднего вечера. Подробности ее интересны лишь бухгалтерам и политикам, поэтому здесь и дальше упоминаться они не будут. Достаточно сказать лишь то, что дебаты закончились полной победой российского Президента. И когда он, устав от споров, но полностью удовлетворенный собой, откинулся на спинку кресла, Ариэль Шаарон поинтересовался:

— А скажите, господин Президент, как называется восставшая планета?

— Извините, Ариэль, но по-русски это звучит совершенно непечатно, — улыбнулся глава государства Российского и что-то прошептал Шаарону на ухо.

— Ничего себе! — тут же возмутился израильтянин. — Может быть, для приличия переименуем ее в Материнское лоно? Или просто Лоно?

— Тогда уж лучше назовем ее Лона, — хмыкнул Президент и пояснил: — Звучит пристойнее.

Возражений не последовало. Даже со стороны Скрааба, который безропотно принял новое название своей старой планеты. Впрочем, возражений и не могло последовать, поскольку все собравшиеся знали, что с российским Президентом бесполезно спорить. Уж кто-кто, а Россия всегда своего добьется!..

Часть I Психическая атака

Глава 1

Шар голубой. Не в смысле сексуальной ориентации, а исключительно из-за своего цвета. Колхоз «Красное вымя»… Цвет тут тоже ни при чем. Так же как и вымя. Да и сам колхоз уже отсутствует. Малолюдная база «икс-ассенизаторов». Время странное. Поскольку кажется, что оно остановилось. Да вообще и до этого никуда не шло.

Бывшие работники колхоза «Красное вымя» элементарно бы не узнали места, где они работали, жили, умирали и занимались прочими, совершенно не имеющими отношения к высоким материям вещами. Впрочем, бывших работников колхоза, как и все прочих гуманоидов, не имеющих в кармане ничего, кроме избирательного права, к бывшим границам «Красного вымени» не подпустили бы и на пушечный выстрел. Тут теперь обитали совсем иные существа.

Солдатиков роты стройбата, изредка сменявших друг друга на боевом дежурстве по прочистке канализации, подлатыванию мелких дыр на взлетно-посадочной полосе и прочих хозяйственных работах, за существ хотя бы полуразумных, конечно, можно бы было посчитать, но почему-то никто этого не делал. Бойцов внутренних войск за существ принимали, поскольку все они были с автоматами и иного отношения к себе просто не допустили бы. Правда, по поводу степени их разумности никто высказываться не решался. Отчасти потому, что, кроме местных белок, заблудившихся медведей и одичавших кур, поблизости никого не было, а они высказываться не умели. А отчасти из-за того, что ни один мало-мальски разумный человек высказывать свое мнение персонажу с автоматом ни за что бы не решился.

Дефицита разумных людей на территории бывшего колхоза «Красное вымя», в общем-то, не было. Поэтому не высказывать свое мнение солдатам внутренних войск они вполне могли бы. Чего и придерживались, поскольку на поверхность не поднимались, а вели уединенную жизнь отшельников от науки в укрепленном бункере под руинами колхоза. Связь с внешним миром ученым поддерживать возбранялось. Единственным исключением были разговоры по видео с родными и близкими, да и они проходили под тщательным контролем начальства. И в случае попытки разглашения учеными каких-либо тайн связь была бы немедленно оборвана, а нарушавшие договор личности подвергнуты обструкции, вплоть до расстрела. Впрочем, подобных прецедентов еще не случалось, и жизнь на базе протекала тихо и мирно. Особенно с того момента, как доблестные спецназовцы «икс-ассенизаторы» в полном составе покинули пределы базы и возвратились в родные воинские части.

Естественно, что после героического спасения родной планеты и освобождения несчастных псевдорабов на Трунаре каждый член группы мог бы вполне рассчитывать на мировую славу, всеобщее обожание и пару-тройку памятников в родных местах, но, как утверждает мировая статистика, далеко не все расчеты оправдываются. Некоторые из них прокурорам удается запереть под замок на различные сроки тюремного заключения.

Расчеты «икс-ассенизаторов» такая участь, слава богу, миновала, но и оправдаться им было не суждено. По какой-то непонятной прихоти российского военного начальства с бойцов взяли подписку о неразглашении всего увиденного, услышанного, унюханного и распробованного во время службы на базе и космических приключений. А для того, чтобы некоторые члены отряда — в первую очередь имеется в виду Пацук! — не слишком этим возмущались, каждому бойцу был выплачен вполне приличный гонорар.

С тех пор прошло больше трех месяцев. База без «икс-ассенизаторов» осиротела, и несчастный подполковник Раимов грустно слонялся по ней из угла в угол, совершенно не зная, чем себя занять. Низкорослый и кривоногий татарин до сих пор сохранял должность командира базы, но командовать ему уже было некем. Поскольку, как известно, ученые команд не понимают, а, кроме них, в подчинении Раимова других лиц не наблюдалось.

Конечно, подполковнику вменялось в обязанности «проведение контроля охраны секретных объектов», коей занимались солдаты Внутренних Войск на поверхности, но подобное времяпрепровождение Раимову быстро наскучило. Сначала он поднимался на поверхность раз в два дня и обходил все посты, надеясь отыскать какие-либо нарушения Устава караульной службы, но очень скоро испытал страшное разочарование. Бойцы Внутренних Войск оказались контрактниками, заработка, и хорошего, между прочим, лишаться не хотели, а поэтому «безобразий не нарушали».

Сделав такое открытие, подполковник стал подниматься на поверхность из бункера сначала два раза в неделю, а затем и того реже — строго по субботам. После бани. Исключительно для того, чтобы выпить с командиром контрактников по сто грамм чая, без заварки, без воды, без вкуса и запаха, приличествующего указанному тонизирующему напитку, но зато с откровенным душком чистого этилового спирта. Так сказать, для поддержания разговора!

Такой образ жизни, как всем известно, может до хорошего и не довести. И еще неизвестно, на какие дозы и какую периодичность перебрался бы в итоге доблестный подполковник, если бы однажды в его кабинете, являвшемся одновременно и штабом базы, не зазвонил красный телефон. Аппарат нагло трезвонил, оповещая Раимова о том, что с ним хочет поговорить кто-то из самого высокого начальства.

Подполковник знал, что подобные звонки означают далеко не всегда повышение, поощрения и прочие милые сердцу любого офицера награды, но иной раз и нечто совершенно противоположное. Увольнение в запас, например. Поэтому трубку Раимов снял с невольным трепетом в душе, дрожью рук и подгибанием коленей.

— Подполковник Раимов у аппарата! — между тем абсолютно спокойным голосом сообщил он начальству. Начальство почему-то этому сообщению не удивилось. — Слушаю вас.

Начальство и этому сообщению не удивилось. Оно просто начало говорить и говорило довольно долго, изредка позволяя подполковнику вставить дежурные фразы из армейского лексикона. Такие, как «Есть», «Так точно», «Будет исполнено» и «Слушаюсь». Несколько реже Раимову удавалось вставить выражения, абсолютно противоположные по смыслу вышеуказанным, но они на ход разговора никак не повлияли.

Впрочем, на этот ход не могло бы повлиять ничего. Разве что Раимов бросил бы трубку! Но подполковник на такой сумасшедший шаг никогда бы не решился, и разговор закончился именно тогда, когда этого захотело начальство. А Раимов, рявкнув в ответ на последний приказ: «Есть подготовить базу!», — дождался коротких гудков и только после этого положил трубку.

— Ну, архаровцы, уж я-то вас встречу! Уж я-то вам базу подготовлю, — довольно потер руки Раимов и поднял трубку другого телефона. Ему нужно было предупредить командира контрактников о прибывающем самолете и объяснить, чтобы тот своих бойцов держал подальше от аэродрома.

Первым из «архаровцев» на базу прибыл Ганс Зибцих — ефрейтор бундесвера, снайпер и невозможный чистюля.

Доложив Раимову о своем прибытии, Ганс тут же отправился в помещение личного состава базы и со всей тщательностью провел там санитарную инспекцию. Как и ожидалось, он выгреб полведра пыли из-под кроватей, нашел паутину в углах и начиненные отравой зачерствевшие куски хлеба, которые крысы категорически отказывались есть.

Пока Ганс, прозванный за невероятную чистоплотность и не поддающуюся пониманию страсть к уборке «тетей Машей», наводил лоск, на аэродром базы совершил посадку еще один самолет. На этот раз список его пассажиров был несколько расширен. В отличие от Зибциха, доставленного на базу прямо из Берлина, следующий рейс прибыл из Москвы, и на борту самолета находилось целых два спецназовца — есаул Пацук и чернокожий капрал Кедман. Первый, естественно, с Украины, а второй, как это ни странно, не из Зимбабве, а из Североамериканских Штатов.

Микола с момента последней встречи «икс-ассенизаторов» совершенно не изменился. Весь полет он ворчал, жалуясь на то, что его зачем-то продержали два дня в Москве, в карантине, хотя «свинка» на Украине это не болезнь, а национальное достояние. Еще больше Пацук возмущался тем, что его заставили лететь вместе с матерым афроевреем. На что гигант Кедман ничуть не обижался и каждый раз после выражения есаулом недовольства добродушно хлопал Пацука по спине так, что у того едва не ломался позвоночник. После этого Микола на пару минут замолкал, зачем-то поправлял на голове оселедец, а затем вновь начинал свое нескончаемое ворчание.

Кедман добирался до базы немного иным путем. По вполне ясным любому гражданину России и вообще каждому здравомыслящему человеку причинам «Боинг» из Вашингтона (округ Колумбия) на базу «икс-ассенизаторов» не пустили. Самолет из Америки посадили в Москве, и пока военврачи, таможенные службы и прочие стражи российской действительности обследовали Пацука, Кедман также сидел в карантине. Именно тогда капрал подумывал о том, не перекраситься ли вновь во все цвета радуги, дабы не разбивать у сослуживцев сложившихся стереотипов. Но затем решил оставить свою прическу в покое и прилетел на базу с курчавой короткой стрижкой, делавшей его голову похожей на мутировавшее киви. По этому поводу Пацук тоже пошутил. Но, услышав в ответ фразу о том, что его-то голова и вовсе похожа на круп кобылы, на время потерял дар речи от ужасающего открытия факта наличия чувства юмора у американца.

Естественно, доложив Раимову о прибытии, оба отправились в комнаты личного состава, где Пацук принялся распаковывать свой бездонный вещевой мешок, а Кедман умчался в тренажерный зал проверять инвентарь. И ни тактичный Зибцих, ни забывчивый Кедман не удосужились спросить у есаула, как поживает Сара Штольц. Зато старшина Шныгин, с истинно медвежьей прямотой, явившись на базу, первым делом — естественно, после визита к подполковнику! — об этом у Пацука и поинтересовался.

— Ну что, Микола, как на море отдохнул? — коварно улыбнулся Сергей.

— На каком? — прикинулся дурачком есаул. Зибцих навострил уши, хотя и порядок наводить не перестал.

— А ты за три месяца успел на нескольких морях побывать? — хмыкнул старшина. — Сало, ты мне мозги не компостируй, еври бади. Прекрасно ведь понял, блин, о чем я спросил. Где Сару оставил? У вас просто любовь или намечается свадьба?

Пацук попробовал отшутиться, но это не помогло. Старшина насел на него с новой силой, и было очевидно, что он не отстанет, пока не получит от украинца вразумительный ответ. Однако предки Миколы, видимо, довольно успешно партизанили в Полесье, гуляли с батькой Махно по широкой украинской степи и занимались иными нехорошими, с точки зрения оппонентов пацуковских предков, делами. Есаул сдаваться не собирался, был нем, как Зоя Космодемьянская, и стоек, как Олег Кошевой. И чем сильнее давил на него Шныгин, тем сдержанней Пацук ему отвечал. В итоге старшине пришлось поставить крест на своем любопытстве и уйти несолоно хлебавши. Правда, шоу на этом не закончилось. Едва Сергей успел завалиться на кровать, как в кубрик вихрем ворвался Кедман.

— Все проверил! Тренажеры в полном порядке. Разве что баскетбольные мячи нужно будет немного подкачать… — оповестил всех он и запнулся, увидев Шныгина. — Хай! Как долетел?.. Ну и хорошо, — а затем повернулся к Пацуку: — Микола, я еще в самолете хотел спросить, да все забывал. А где Сара? Вы разве не вместе?

Микола зарычал. Если приставания Шныгина, брата-славянина, он еще мог стерпеть, то разговаривать на тему своей личной жизни с американцем явно не собирался. Увидев перекошенную физиономию есаула, Шныгин заржал, как пожарная лошадь, а капрал, не присутствовавший во время предыдущей сцены и поэтому не ведавший, что творит, попятился к двери. И неизвестно, чем бы закончилась эта история, если бы в конфликт не вмешался Раимов. Вполне вероятно, что Пацук загрыз бы ничего не понимающего Кедмана либо смеющегося Шныгина, но после приказа подполковника явиться на общее собрание есуалу пришлось отложить осуществление своих намерений. Как и остальным пришлось забыть о выяснении дальнейших перипетий судьбы Сары Штольц, случившихся с ней после предложения Пацука о совместной поездке на море.

— Прекратить делать из казармы зоопарк, мать вашу в ассистентки Куклачеву! — рявкнул Раимов по внутренней связи. — Привести себя в предписанный Уставом вид и явиться на общее собрание в актовый зал. Даю вам пять минут. Затем буду наказывать.

— Ох, батюшка, сокол вы наш ясный, чего ж вы так кричите? — ехидно поинтересовался есаул, падая перед видеокамерой наблюдения на колени. — Знаете, воно ж как бывает, когда командиры на работе надрываются? Кричит, кричит такой командир, а потом бац, утром просыпается, а языка нема!

— Два наряда вне очереди, агент Пацук, — прошипел подполковник.

— Ну-у, началось! — вздохнул есаул. — А скажите, пожалуйста, Василий Алибабаевич, у вас какой-нибудь лимит на наряды существует?

— Еще наряд! — отчеканил в ответ Раимов.

— Ясно. Лимитов не предвидится, — пробормотал себе под нос Микола, а вслух рявкнул: — Есть еще наряд вне очереди!

После этого красный глазок на видеокамере погас, поставив всех бойцов в известность о том, что Раимов связь отключил. Пацук несколько секунд безмолвно смотрел на отключенную видеокамеру, а потом горестно вздохнул и направился к выходу из кубрика. Шныгин, не успевший даже переодеться с дороги, догнал его в дверях.

— И нужно тебе всегда, блин, на неприятности нарываться? — поинтересовался старшина у украинца. — Тебя кто-нибудь за язык тянет или у тебя просто в заднице свербит, еври бади?

— Ты чего до меня докопался?! — возмутился Пацук. — Тебе поговорить не с кем? Так иди к доктору Гобе! Он всегда рад поучаствовать в психологических экспериментах…

— У-у, как все запущено, — понимающе протянул Шныгин. — Похоже, Микола, с Сарой у тебя вышел полный облом.

— А вот это уже не твое дело! — отрезал есаул и ускорил шаги.

Так они и пришли на общее собрание — Пацук первый, Шныгин за ним, что привело Раимова в состояние, близкое к коматозному. За все то время, которое есаул и старшина провели под его руководством, подполковник еще ни разу не видел, чтобы эта парочка проявляла хоть малейшие признаки служебного рвения. Более того, Раимов со стопроцентной уверенностью мог сказать, кто появится в актовом зале последним, кто не встанет после команды «Подъем!», кто может не прийти в столовую на ужин. В общем, по количеству мелких, но систематических нарушений Шныгин с Пацуком занимали первые места в группе. И когда оба раньше всех ввалились в актовый зал, подполковник почувствовал, что рушатся все принципы незыблемости Вселенной, земля уходит из-под ног, а Эйнштейн оказывается полным кретином… Последнее заявление, впрочем, в связи с новыми открытиями ученых могло быть и правдой, поэтому с повестки дня снимается.

— Вы что здесь делаете?! — заорал подполковник, как только сумел выйти из ступора. Шныгин с Пацуком оторопели, но Раимов тут же поправился: — То есть я хотел сказать: проходите. Как это вы умудрились явиться раньше других?

— А чему тут удивляться? Голому собраться — только подпоясаться, — буркнул себе под нос Микола, а вслух доложил: — Рады стараться, ваше высокоблагородие!

— А тебе бы только поюродствовать, — фыркнул Раимов, окончательно пришедший в себя. — Присаживайтесь. Сейчас остальные подойдут.

Общество подполковника к откровениям не располагало, как, впрочем, и общество любого другого начальника. Даже если бы Пацук собрался что-либо рассказать старшине, при Раимове делать бы этого не стал. В любом случае парочка «икс-ассенизаторов» во главе со своим командиром соблюдала гробовую тишину, и первым ее нарушил профессор Зубов. Вечно растрепанный, с всклокоченными, словно у взбесившегося кота, волосами, ученый ураганом ворвался в актовый зал и с порога заявил:

— Лекция отменяется! Меня срочно вызвали для доклада по одному секретному проекту, поэтому на сегодня все свободны. Можете идти домой и зубрите там пятый параграф двенадцатой главы. — Зубов замер, удивленно обводя глазами актовый зал. — Тьфу ты! — фыркнул он. — И почему мне все время кажется, что я должен читать лекции в университете? Прямо наваждение какое-то. Может быть, мне надо поменьше работать? Или, наоборот, побольше?!

— Профессор, вы сначала сядьте, а потом определяйтесь с тем, что именно вам требуется, — устало вздохнул Раимов, не любивший общаться с теми, кто не признавал Устав и наставления вооруженных сил.

— Конечно-конечно, — торопливо согласился Зубов и занял кресло в первом ряду. Подполковник застонал.

— Да не туда! — рявкнул он. — Профессор, ваше место в президиуме, рядом со мной.

Зубов хлопнул себя ладонью по лбу и, отчаянно размахивая руками, поднялся в президиум. Буквально через минуту после этого знаменательного события в актовом зале появился доктор Гобе. Француз сдержанно поздоровался со всеми и занял место в уголке, сев вполоборота к залу, чтобы иметь возможность видеть каждого из присутствующих. Затем на собрание явился Хиро Харакири — японский компьютерный гений. А уже после него в актовый зал вошли Зибцих и Кедман. И хотя оба бойца ни на секунду не опоздали, Раимов влепил обоим по наряду вне очереди. Просто так. Для поддержания дисциплины.

— Итак, общее собрание будем считать открытым, — заявил собравшимся Раимов. — Вступительное слово предоставляется мне. На повестке дня только мой доклад. А потом, если возникнет необходимость, начнем прения. Вопросы есть?

— Так точно, сэр! — рявкнул Кедман, вскакивая со своего места. — Что опять случилось такого страшного, раз нас снова решили собрать вместе?

— Вот именно об этом мы сейчас и поговорим, — буркнул Раимов. — И сядьте, агент. Нечего версту коломенскую из себя изображать.

Кедман, хоть и не понявший, что такое «верста коломенская», предпочел сесть, поскольку именно так приказал командир. А Раимов, набрав полную грудь воздуха, начал свой доклад. Как обычно, подполковник много говорил о чувстве долга, верности присяге, солдатском самопожертвовании и прочих морально-волевых качествах, необходимых военнослужащему. А к тому времени, когда Василий Алибабаевич все-таки добрался до сути, большая часть собравшихся в зале была готова его убить. Остальные, несмотря на желание узнать, чем же монолог Раимова кончится, начали засыпать и встрепенулись лишь после того, как подполковник стукнул кулаком по столу.

— Мы совершили то, что поручило нам человечество! — подвел он итог своей речи. — Мы спасли родную планету, а заодно избавили от рабства множество инопланетян. Последнее, впрочем, не суть важно. А важно то, что свергнутый нами диктатор не только жив и здоров, но еще и поднял восстание. Трунар на пороге гражданской войны, и у нас есть приказ сделать все возможное, чтобы сохранить у власти лояльное нам правительство. То есть мы должны подавить бунт…

— И всего-то?! — удивился Пацук. — А я уже волноваться начал. Думал, нам придется для вас невесту искать или пару звезд с места на место передвинуть.

— Р-р-разговорчики! — рявкнул подполковник на украинца, однако нарядов почему-то в этот раз не дал. — А сейчас я расскажу, что именно нам предстоит…

Последующий рассказ Раимова, конечно, был подробней, чем простое заявление о необходимости подавления мятежа, однако и он тактическими изысками не отличался. А всему виной был острый недостаток информации. О том, что именно произошло на планете, метко названной Президентом Лона, было известно чрезвычайно мало. Просто в один прекрасный момент члены колониального правительства этой планеты заявили, что прекращают со Скраабом и его свитой всяческие отношения и выходят из конгломерата планет трунарской цивилизации.

На этом можно было бы поставить большую и жирную точку, если бы не несколько представителей расы небесных, сбежавших с Лоны после начала мятежа. Они заявили, что во главе мятежников стоит бывший президент Трунара, что правительство Лоны развернуло широкомасштабную подготовку к войне и, что самое главное, бывший президент Трунара привез с собой каких-то солдат чрезвычайно жуткого вида и не менее жутких нравов. Ни под одно описание известных трунарцам рас эти вояки не подходили, что позволило инопланетянам сделать вывод о новых генетических экспериментах, начатых свергнутым президентом. Это их беспокоило чрезвычайно. И именно вопрос о том, проводятся на Лоне секретные генетические эксперименты или нет, «икс-ассенизаторам» и предстояло выяснить в первую очередь.

— Василий Алибабаевич, а почему опять мы? — поинтересовался Шныгин. Раимов поморщился, но, поскольку сам некогда просил в неофициальной обстановке звать его по имени-отчеству, от замечаний воздержался. Вместо этого подполковник просто ответил на вопрос.

— На это есть несколько причин, — усмехнулся он. — Во-первых, вы лучшие бойцы во Вселенной! — что, естественно, было встречено одобрительным ропотом. — Во-вторых, вы уже доказали всей Галактике, что воюют не числом, а умением. Ну а в-третьих… — тут Раимов сделал паузу и подождал, пока все внимание будет сосредоточено на нем. — Ну а в-третьих, — продолжил он, — вы прекрасно знаете, насколько консервативны трунарцы. Чего только стоит не изменившийся за многие тысячелетия общественно-политический строй! Вот и с наукой у них беда. Пока изобретут что-то новое, может еще тысяча лет пройти… Это я потому говорю, что сбежавший диктатор Вроом прекрасно осведомлен о техническом потенциале Трунара и готов пресечь любую агрессию со стороны небесных. Солдаты, верные Скраабу, просто не имеют технической возможности проникнуть на Лону и разобраться с мятежом. Их обнаружат еще на подступах к планете, а это приведет к началу войны, чего Скрааб хочет избежать в любом случае. Когда еще трунарские ученые найдут способ преодоления защиты мятежников… К тому времени от самого Скрааба уже и праха не останется. Вот поэтому мы и должны сами подавить мятеж. — Раимов усмехнулся. — Ну и последнее! Если Вроома ликвидируют люди, а не небесные или мурланты, гражданской войны на Трунаре удастся избежать, поскольку гнев мятежников обратится в сторону нашей планеты.

— Ничего себе подарочек! — возмутился Пацук. — Значит, мы не только будем своими руками чужой жар загребать, но еще и считаться ворами, если нас за этим делом застукают? Воно ж знаете, как бывает, когда такие предложения делают самостийному украинцу?..

— Пацук, ты можешь хоть когда-нибудь дослушать собеседника до конца, мать твою в Госдуму микрофоны депутатам отключать?! — перебил его Раимов. — Если мы не ликвидируем мятеж, Скрааба скорее всего свергнут. Трунаром снова будет править Вроом. Сказать, что тогда произойдет?

— На нас нападут, сэр! — рявкнул Кедман, вскакивая со своего места. — Я не думаю, что Вроом забудет о том, кто именно надрал его инопланетную задницу на Трунаре. Земля снова окажется под угрозой вторжения. Я правильно вас понял, сэр?!

— Именно так, — кивнул головой Раимов. — Поэтому…

— Одну секундочку, — перебил его Зубов, доставая откуда-то обгрызенную ручку и замусоленный листок бумаги. Профессор положил их на стол, а затем ткнул пальцем в капрала. — Повторите еще раз, как зовут этого студента? Талантливый мальчик. Думаю, мне стоит побеседовать с ним после лекций…

— Профессор!!! — не выдержав, заорал прямо в ухо Зубову подполковник. — Вы не на занятиях в каком-нибудь задрипанном университете, а на общем собрании секретной военной базы. Прекратите витать в облаках и вернитесь на землю, мать вашу в дельтапланеристки!

— Да понял я, понял, — отодвинулся от подполковника ученый, старательно прочищая ухо. — Не нужно так кричать. Я уже осознал свою ошибку. Так что вы там говорили о студентах?..

Раимов застонал, а «икс-ассенизаторы» задохнулись от смеха.

То есть они могли бы, конечно, и не задыхаться, но в таком случае им пришлось бы ржать во все горло, чего расстроенный Раимов явно бы не допустил. Бойцам пришлось давиться собственным хохотом, а когда припадок прошел, Пацук подбил итог происходящему:

— Я же всегда говорил, что у Зубова «ай-кью» с отрицательным знаком. Интересно, как он не забывает по утрам, что нужно одеться, прежде чем куда-то идти?

— Агент Пацук! Два наряда вне очереди! — рявкнул из президиума Раимов.

— За что? — оторопел Микола.

— За то, что я не слышал, о чем ты там говорил, — отрезал командир.

— Так я ж могу повторить это погромче! — предложил украинец. — Я и не думал, что воно ж вам интересно будет.

— А мне и неинтересно, — отказался от предложения Раимов. — А за разговоры еще тебе наряд. Вопросы есть?

— Никак нет. Есть три наряда вне очереди! — отчеканил есаул и сел на свое место. А в глазах у него было столько желания вцепиться подполковнику в горло, что Шныгин забеспокоился. Сначала есаул хотел покусать его с Кедманом, теперь Раимова. Уж не болен ли Пацук? Хохлацкое бешенство какое-нибудь подхватил или еще что похуже. Женился, например!.. От этих мыслей Шныгина бросило в жар. Старшина решил о плохом не думать и переключился на то, о чем говорил Раимов.

А подполковник в последней части своего доклада сосредоточил внимание на ученых. Начал он с Гобе. Видимо, потому, что француз сидел тише воды, ниже травы, молчал и лишь сверкал глазами из своего затененного угла.

Собственно говоря, после заключения мира с Трунаром Гобе остался без самых лакомых кусочков своей работы: пленных мурлантов, летунов, кристаллидов и толпатоидов отпустили на свободу, а доктору предоставили обширнейшие материалы по общественно-политическому строю трунарцев, их физиологии и психологическим нормам. Однако, как вы понимаете, для въедливого Гобе подобная рокировка была, что для Казановы — резиновая кукла после месячного воздержания. Поэтому француз рвал и метал. Доктору нужно было потрогать исследуемый объект руками, влезть ему в черепную коробку и проделать там пару-тройку манипуляций. И вот лишенный инопланетян Гобе готовился перенести весь свой энтузиазм на «икс-ассенизаторов».

Эту возможность французу Раимов предоставил. Подполковник заявил, что бойцам не мешало бы пройти усиленный курс подготовки блокирования любого ментального воздействия. Проводить этот курс должен был, естественно, Гобе, у которого тут же жадно загорелись глаза. «Икс-ассенизаторы», напротив, страстью к занятиям у Инквизитора не пылали и уже на собрании стали придумывать всевозможные поводы, чтобы от них отвертеться.

Хиро Харакири получил от подполковника задание заняться изучением трунарских способов дальней локации и поиском методов ее преодоления. Ну а Зубов, как всегда, волен был заниматься всем, что попадется ему на глаза. Сейчас ему на глаза ничего, кроме стриженой макушки Раимова, не попадалось. Однако заниматься ею профессор не стал, поскольку никто его не неволил. Вместо этого Зубов принялся за расчеты электромагнитного резонанса двигателей трунарских кораблей. И делать это профессор стал прямо на столешнице президиума. Благо всегда таскал в кармане мел!..

Раимов хотел было одернуть профессора, но потом решил, что черкание мелом на столе все же лучше тех идиотских реплик, которые время от времени подавал Зубов, и приставать к ученому не стал, оставив его наедине со своими расчетами. Встав из-за стола, подполковник сделал пару шагов вперед, а затем начал пространственную и вдохновенную финальную арию, вновь сильно начиненную возвышенными словами о долге, чести и преданности. Бойцы внимали ему с трепетом в сердцах. Однако трепет этот возник не оттого, что «икс-ассенизаторов» растрогал пафос Раимова, а от опасения, что подполковник будет говорить бесконечно. Но страхи эти не оправдались. Раимов поперхнулся на очередном возвышенном обороте и резко свернул монолог.

— Ну вот, собственно, и все, что я хотел вам сегодня сказать, — старательно откашлявшись, проговорил он. — До ужина можете быть свободны. Потом бойцы ознакомятся с усовершенствованиями в экипировке, ну а затем — личное время и отбой. Вопросы есть?

— Есть, герр подполковник, — проговорил Ганс, поднимаясь со своего места. — Сара Штольц будет участвовать в операции или на этот раз мы станем работать вчетвером?

— Странно, что именно ты задаешь мне этот вопрос, — хмыкнул Раимов, удивленно посмотрев на ефрейтора.

— А чего тут странного? — влез в разговор ехидный Пацук.

— Немцы всегда очень сильно интересовались жизнью евреев.

— Так что с Сарой, герр подполковник? — не обратив внимания на реплику сослуживца, повторил вопрос Зибцих.

Раимов усмехнулся.

— Будет вам и Сара, будет и свисток, — перефразировав одну давно забытую поговорку, проговорил подполковник. — У нее какие-то проблемы со здоровьем. Как только медкомиссия решит, что девушка готова нести службу в нашем отряде, она прибудет на базу. В любом случае в район Лоны Сара отправится с вами.

— А те ребята, что нам на Трунаре помогли, еври бади? — поинтересовался у Раимова старшина. — Ну, этот, блин, лейтенант Орлов и компания! Где они?

— Я такими сведениями не располагаю и вам интерес к ним проявлять не рекомендую, — сухо отрезал Раимов. — Это дело правительства. И то, есть ли резервные группы, сколько их и в каких местах они расположены, никого интересовать не должно. Еще вопросы есть?

Ответ был отрицательный, и на этом собрание решили закончить. Персонал секретного бункера расползся по своим углам, оставив Зубова в одиночестве в актовом зале. Впрочем, сам ученый этого совершенно не заметил, продолжая с упоением выводить формулы уже на полу. А очнулся Зубов только тогда, когда закончил вычисления и хотел было позвать Харакири, чтобы тот оценил гениальный ход мысли, но понял, что в актовом зале никого нет. Горестно вздохнув от осознания того, что нет свидетелей его триумфа, Зубов, размахивая руками, помчался в лабораторию. Теперь следовало готовиться к первымиспытаниям.

С этого дня жизнь на базе вошла в привычное, нормальное русло, если хоть что-то в жизни «икс-ассенизаторов» можно было назвать нормальным. Все подчиненные Раимова трудились в поте лица. И ученым доставалось ничуть не меньше, чем бойцам. Зубова с Харакири инопланетяне просто завалили всевозможной информацией, отчего оба гения носились по базе словно ужаленные, с вытаращенными на полметра дальше привычного положения глазами и вообще напоминали взбесившихся тараканов, осознавших, что никто вокруг их не любит.

К удивлению Гобе, к нему тоже поступила масса интересной информации. И, едва начав изучать ее, француз вдруг понял, что мятеж на Лоне возник не только по велению свергнутого экс-президента. В культуре инопланетян, основанной и тщательно взращиваемой небесными, было достаточно много нюансов, способных однажды привести всю цивилизацию к взрыву. И сейчас, как показалось психиатру, политологу и биологу в одном флаконе, именно этот момент и настал. Конгломерат планет мог в одночасье развалиться, и каждая из них, технически превосходившая Землю, могла бы стать реальной угрозой дальнейшему существованию человечества. Чтобы понять, как этот конгломерат удержать от развала, Гобе требовались данные с мятежной планеты. И француз с удвоенной энергией взялся за подготовку бойцов к предстоящей операции, чему сами бойцы почему-то радоваться никак не хотели.

— Товарищ подполковник, ну сколько ж можно нас к Инквизитору гонять? — возмущался перед очередным заданием Пацук. — Воно ж знаете, как бывает, когда нормальному украинцу всякие доктора на мозги давят?.. Давит это доктор, давит, а потом бац, и свежее сало на столе появляется, хотя никто кабанчика и не колол.

— А откуда тогда сало? — не понял Кедман, уже начавший слегка разбираться в жизни простых украинских парней.

— Из доктора, деревянная твоя афроеврейская голова, — фыркнул есаул и попытался стуком продемонстрировать всем, что голова капрала состоит минимум наполовину из древесины. Однако допрыгнуть до головы Кедмана невысокий украинец не смог. К тому же капрал поймал Миколу за руку.

— А вы что, докторов на Украине едите? — оторопел американец, удивленно осматривая всех присутствующих.

— Конечно! — раньше всех среагировал на вопрос ефрейтор Зибцих. — У них даже особая колбаса есть. Так и называется — «Докторская».

Науке неизвестно, поверил бы Кедман в такое заявление или нет, поскольку Ганс говорил вполне убедительно. Однако, едва посмотрев на вытянувшуюся физиономию капрала, Шныгин с Пацуком настолько дико захохотали, что до американца дошло: его просто разыгрывают. И только тогда Джон фыркнул, отпустил руку Пацука и сам засмеялся. Впрочем, смеялся он не так уж долго, поскольку Раимову пришла в голову мысль о том, что пора прервать всеобщее веселье и отправить наконец бойцов к заждавшемуся французу.

Обстановка кабинета доктора Гобе изменилась не слишком сильно по сравнению с последним визитом туда «икс-ассенизаторов». Те же стены, выкрашенные в пастельные цвета, и то же буйство фантазии в интерьере. Правда, голова Дракулы, висевшая над камином, сменила место жительства, видимо, отправившись на родину, в Танзанию, а ее место занял череп какого-то совершенно чудовищного зверя с тремя рядами устрашающе больших зубов, четырьмя рогами и странными выступами на краях нижних челюстей. Бойцов сразу заинтересовало, что это за чудище, и Гобе был бы плохим психологом, если бы не предвидел подобного любопытства. Именно поэтому он повесил под черепом табличку: «Редкий зверь Закусинус выплюнкус, добытый на планете Лона и подаренный мне (поясняю для непонятливых — доктору Гобе) дружественными трунарцами». Причем фраза, находившаяся в скобках, была еще и подчеркнута красным фломастером.

— И зачем ему это понадобилось? — удивленно поинтересовался Зибцих, глядя на подчеркнутую надпись.

— А хрен их, психиатров, разберешь, блин, еври бади! — махнул рукой Шныгин и уселся в легкое пластиковое кресло.

Их, кстати, не так давно принесли сюда специально для занятий и для того еще, чтобы Пацук каждый раз не пытался сесть в кресло времен Людовика Четырнадцатого, столь любимое самим французом.

Однако украинец от соблазна удержаться не мог. Обычно Гобе встречал бойцов, сидя в этом кресле, но сегодня француза почему-то на месте не было. Этим и воспользовался Микола. Войдя в дверь, он прямиком отправился к вожделенному креслу и уселся на него, напомнив собой побритого налысо Бонапарта, восседавшего на барабане перед отправкой на остров Святой Елены. Правда, поблизости никого из свиты Наполеона не оказалось, поэтому сходство украинца с вышеупомянутым французом «икс-ассенизаторами» осталось не замеченным. А отсюда вывод — всю лирику этого абзаца можете пропустить и начинайте читать со следующего! Или перечитайте еще раз, если ничего не поняли…

Остальные бойцы уселись полукругом около небольшого журнального столика из стекла и никеля. Некоторое время вся четверка терпеливо дожидалась появления Инквизитора, но надолго бойцов не хватило.

Конечно, приученные к дисциплине и еще не вполне морально разложенные славянами Зибцих и Кедман остались сидеть на своих местах, но немецкий снайпер стал внимательно рассматривать сомнительного качества произведения искусства, являвшиеся неотъемлемой частью интерьера кабинета Гобе, а янки принялся пальцами левой руки нервно барабанить по подлокотнику кресла, сжимая в правой любимый талисман-свисток.

А вот Шныгин с Пацуком стали бродить по кабинету. Причем Миколу почему-то больше всего заинтересовала небольшая статуэтка Венеры, украшавшая округлую тумбочку в правом углу комнаты, а старшина начал пальцем ковыряться в зубах. Не в своих, естественно, а в зубах «редкого зверя Закусинуса и т. д.». Причем искал там старшина отнюдь не остатки пищи. Сергей подумывал о том, можно ли вытащить зуб зверя на память и заметит ли доктор Гобе пропажу?.. Не пересчитывает же он по утрам эти проклятые зубы?!

Доктор и не пересчитывал. Он просто из соседней комнаты следил за поведением бойцов через камеру видеонаблюдения, что-то фиксируя в своей тетради. И совершенно неизвестно, как долго продолжалось бы это экспериментальное бездействие, если бы Шныгин не начал раскачивать зуб в пасти зверя. Это французу почему-то не понравилось, и он завопил так, будто старшина рвал зубы ему самому.

— Прекрати немедленно, вандал славянский! — рявкнул француз, забыв о том, что на электронную связь между двумя комнатами руководство проекта не расщедрилось. Затем вспомнил и бросился к дверям, торопясь помешать старшине вырвать зуб у нового любимца.

Из-за сего досадного недоразумения появление доктора перед «благодарной» аудиторией вышло не совсем таким, как он планировал. А точнее, совсем не таким! Вместо того чтобы чинно прошествовать к креслу Людовика и на ходу огласить причину своей задержки, француз ворвался в комнату вприпрыжку и, сопровождаемый удивленными взглядами «икс-ассенизаторов», повис на руке у Шныгина. Старшина сначала не сообразил, что именно к нему прилипло, и даже хотел невежливо стукнуть ладошкой другой руки по прилипале. Хорошо, что вовремя спохватился. А то могло бы выйти так, что занятия спецназовцев у Инквизитора отменили бы по причине тяжкой травмы черепа у этого спасителя черепов.

— Убери свои руки от экспоната! — еще раз приказал Гобе.

Шныгин это распоряжение выполнил и руки убрал. Правда, держать их вытянутыми перед собой почему-то не стал, а просто опустил вдоль тела, на что доктор совершенно не рассчитывал. Только что вольготно висевший на бицепсе старшины, как гамадрил на ветке баобаба, француз свалился вниз и покатился по полу, вызвав оглушительный смех у всех без исключения «икс-ассенизаторов». И это тоже, естественно, в его планы занятий не входило.

— Будьте добры, сядьте все на свои места! — довольно вежливым тоном попросил бойцов доктор, поднимаясь с пола.

Шныгин тут же отправился на ранее облюбованное пластиковое сиденье, а вот Пацук вознамерился занять раритетное кресло.

Под пристальным взглядом Гобе Миколе пришлось отказаться от этого намерения, и есаул пристроился рядом со своими сослуживцами. Гобе же занял место руководителя и, прокашлявшись, принялся раскладывать на журнальном столике какие-то бумаги. Продолжалось это довольно долго, и «икс-ассенизаторы», и без того удивленные нестандартным началом занятий, с нетерпением ожидали, что еще за сюрприз им преподнесет француз. А доктор снова прокашлялся и наконец оставил бумаги в покое.

— Итак, сегодня у нас не совсем обычная тема занятий, — проговорил он, внимательно осматривая своих учеников. — Сегодня мы не будем практиковаться в сопротивлении ментальному воздействию или в методах нанесения такового, а поговорим о культуре. В широком смысле этого слова.

— То есть обсудим, можно или нельзя ковыряться пальцем в носу при дамах? — ехидно поинтересовался Шныгин.

— И это тоже, — усмехнулся Гобе, начавший приходить в себя. — То есть обсудим и культуру поведения, но упор будет не на этом. Кстати, как вы думаете, почему я пришел на занятия не сразу?

— Диарея замучила? — предположил Пацук и нарвался на такой красноречивый взгляд француза, что дальше развивать эту тему не рискнул. — Жаль, что не диарея, — горестно вздохнул Микола и тут же поправился: — То есть жаль, что я не угадал. Диарею я не имел в виду. Я ее вообще не имел…

— Очень хорошо, — перебил самостийника Гобе. — Так вот, цель моей задержки заключалась в том, чтобы дать вам побыть одним в чужом доме. Мне это лишний раз позволило изучить особенности культурного воспитания каждого из вас, а у вас был шанс показать, что вы можете контролировать рефлекторные действия, мотивированные глубинной памятью подсознания. Однако ваше альтер-эго в этот раз…

Закончить фразу доктор не успел. В дверь кабинета довольно громко постучали. Не успел Гобе даже открыть рот, чтобы ответить стучавшим, как грохот прекратился и дверь распахнулась. А на пороге появился подполковник Раимов, наглядно продемонстрировав собравшимся влияние подкорки головного мозга на рефлекторное поведение индивидуума.

— Извините, если помешал, но у вас пополнение, — проговорил командир базы и, отступив на шаг, данное пополнение и продемонстрировал. Им оказался не кто иной, как Сара Штольц собственной персоной. Девушка с улыбкой вошла в кабинет, и бойцы приветственно загудели. Все, за исключением Пацука. Микола не гудел. Вместо этого есаул довольно бесцеремонно фыркнул и заявил:

— Вот те нате, хрен из-под кровати! Явилась, не запылилась. И ведь ни одной ноги по дороге не сломала!..

— Ого, да я смотрю, у вас настоящая любовь, еври бади! — удивленно присвистнул Шныгин, посмотрев на украинца. — У тебя все отдыхи на море так заканчиваются?

— У него вообще все не как у людей заканчивается! — презрительно фыркнула Сара, опускаясь в свободное кресло. — Особенно отдых. Где бы он ни проходил.

— Вы о чем? — поинтересовался у собеседников ничего не понимающий Кедман.

— По-моему, о комбайнах, — подсказал ему Зибцих, чем ввел капрала в полнейшее замешательство. Да и не только его.

— Ну, вы тут занимайтесь, — почему-то смущенно проговорил Раимов и покинул кабинет.

— Ну что ж, мы тут позанимаемся, — согласился с ним Гобе, задумчиво глядя на Сару с Миколой. — Вот только вопрос: чем именно?..

Глава 2

Земля. Год не маркирован. Офис небожителей, в простонародье называемый Кремлем. Внутренности Кремля, мало известные даже небожителям, не говоря уже о широкой публике. Время рабочее. С 8 до 17. Обед — в постель, естественно!

Если кто-то считает, что в Кремле все подряд медом намазано, может сходить туда сам и проверить. Со слов анонимного источника, могу клятвенно сообщить, что ни медом, ни… Кхе! Короче, ничем там не измазано, а наоборот — все абсолютно стерильно. Ковры лежат, паркет тускло сверкает там, где положено. Люди ходят. Прилично одетые, между прочим, и сосредоточенные, словно архангелы на инспекции в преисподней. Кто не верит, может сходить и убедиться лично. Если пропустят, конечно. Ну а если — нет, то совет проявляющим любопытство один: становитесь Президентами. Только помните, что вам придется раз и навсегда забыть о нормированных рабочих днях, гарантированных выходных, свободном личном времени, бутылке пива на сон грядущий и ковырянии в… в носу, например. Поскольку станете вы человеком публичным, на вас будет смотреть вся страна через объективы камер телерепортеров и прочих папарацци. А единственным по-настоящему частным владением станет ваш туалет. Да и то только после того, как его соответствующие органы проверят. А уж что они там после проверки навтыкают, даже господу богу неизвестно!

В общем, будет вам жить крайне тяжело. О многих своих любимых делах забудете на четыре года, это как минимум. А станете себя плохо вести, еще и на второй срок изберут! Впрочем, бывают и исключения. Вон Билл Клинтон с Моникой Левински наозорничал и думал, что от кресла Президента теперь ему не отвертеться, а что из этого получилось, и сами знаете. Но это в Америке. А у нас, в России, подобное безобразие Президенту так просто с рук бы не сошло. Получил бы третий срок, как пить дать!.. Впрочем, это дело давнее, а сейчас у российского Президента накопились совсем иные проблемы. Министр обороны, например, который прицепился к главе государства, как банный лист к цинковому тазику, и следовал за Президентом неотступно. При этом так жалобно и противно гундосил, что глава государства начал серьезно подумывать о том, не подать ли ему в отставку. От греха подальше!

Грех, в ответ на такие мысли, жутко удивился и даже обиделся. Его-то как раз к Президенту и близко не подпускали, и если на свете было место, дальше расположенное от греха, чем кресло российского Президента, то сам грех о нем ничего не ведал. К тому же он был совершенно ни при чем и виноватым себя в том, что министр достал Президента, совершенно не чувствовал. Поэтому обиделся и стал искать тайный вход в Кремль, чтобы лично выяснить отношения с Президентом. И нашел его в лице молоденькой посудомойщицы Клавы, которая однажды, увлекшись чтением любовных романов, так сильно облокотилась на стенку в кладовке, что та рухнула внутрь. Клава тоже рухнула внутрь. Но это сначала. А затем, перепугавшись, что за порчу недвижимости ее могут и оштрафовать, заслонила дыру в стене шкафом. И часто по вечерам, терзаемая скукой и жаждой к знаниям, забиралась в эту дыру и тихо бродила по тайным коридорам, огромными кусками проглатывая новую информацию.

Президент ни о Клаве, ни о ее жажде знаний ничего не знал. Ему и без всяких там Клав забот хватало. В частности, главу государства Российского очень беспокоили все инопланетяне вообще и свергнутый им президент Трунара Вроом в частности. Об этом с ним и хотел поговорить министр обороны, но Президент пока не был готов к принятию какого-то определенного решения и поэтому от министра прятался. То есть под кровати и в шкафы, конечно, не залезал, но и на глаза члену кабинета министров старался не показываться. Что сделать было не так-то просто, поскольку данный вышеупомянутый навязчивый индивидуум знал в Кремле все входы и выходы… Ну, или почти все!

— Хорошо, Игорь Сергеевич, входите, — сдался Президент, когда в очередной комнате в очередной раз министр обороны постучал в очередную дверь. — Слушаю вас. Только докладывайте кратко. У меня и без вас дел невпроворот.

— Я предлагаю немедленно начать операцию, — взял с места в карьер министр обороны. — Люди у нас уже достаточно подготовлены, обучены и морально устойчивы. Думаю, найти этого мятежника и притащить его к нам живым или мертвым они вполне смогут.

— Думаете? — переспросил Президент.

— Уверен! — твердо отрапортовал Игорь Сергеевич. — И еще я думаю, что незачем другим странам участвовать в этой операции. Слишком много желающих примазаться к нашей славе.

— Вы ее еще добудьте, славу эту, — хмыкнул Президент. — А как быть со средствами локационного обнаружения мятежников?

— Нет. И шансов для их нейтрализации почти нет, — доложил министр обороны. — Но есть информация, что очень скоро в систему Лоны войдет комета. Думаю, следует воспользоваться ею как прикрытием и незаметно проскочить к планете мятежников.

— Комета в качестве прикрытия? Это что-то новенькое, — проронил Президент. — Я не очень разбираюсь в космических полетах, но, по-моему, мелкие частицы, которые составляют хвост комет, чрезвычайно опасны для космических кораблей. Вы так не считаете?

— Я не уверен, — замялся Игорь Сергеевич. — Может быть, следует проконсультироваться по этому поводу с астрофизиками или еще какими спецами?

— Вот и консультируйтесь. Вон телефон на столе стоит, прямо отсюда и звоните. Выясните все детали, а завтра утром придете ко мне с докладом. И впредь попрошу вас не доработанные до конца проекты мне не предлагать! — дал Президент наказ министру и торопливо выскочил из комнаты.

Конечно, все это было произнесено довольно спокойным тоном, но из уст всегда сдержанного Президента подобное высказывание звучало как самый жесточайший разнос. Обычно в таких случаях министр обороны падал в обморок, ожидая перевода с понижением в гарнизон Тмутаракани, Наглухозакрытинска или, может быть, если повезет, куда-нибудь не так далеко. К черту на рога, например. Но теперь Игорь Сергеевич заматерел и знал, что Президент строг, но справедлив. При прежнем главе государства Российского и за меньшие провинности, чем плохо подготовленный доклад, могли в Сибирь сослать, а нынешний гуманен. Хоть и суров.

Именно потому, что свято верил в гуманность Президента, Игорь Сергеевич в обморок не упал. Но вот сдержать учащенное сердцебиение и обильное потовыделение все же не смог. Не смогла этого сделать и посудомойщица Клава, которая даже и не по своему желанию, а по велению обиженного греха приперлась по тайным коридорам прямо к кабинету, где с глазу на глаз беседовали министр и Президент.

Конечно, лысеющий дядька министр Клаву интересовал мало, а вот от Президента девушка глаз оторвать не могла. Во-первых, потому, что он мужчина видный, что само по себе женские взгляды притягивает. Во-вторых, оттого, что он Президент, а это притягивает взгляды уже не только одних женщин. А в-третьих, Клава от Президента глаз не отрывала потому, что раньше главу государства так близко видеть ей не приходилось. Ведь ему-то на мойке делать было совершенно нечего, как и Клаве — в президентских апартаментах. И хоть работала посудомойщица в Кремле, до сего дня видела она главу государства лишь пару раз. Да и то издалека и мельком, когда он по двору с охраной проходил. А тут — лишь руку протяни, и Президента можно даже пощупать!

Однако рук Клава не распускала. Она буквально прилипла к небольшим трещинам в стене, стараясь рассмотреть Президента до мельчайших деталей и запомнить таким на всю оставшуюся жизнь. Грех, конечно, внушал девице несколько иные мысли, но, к его удивлению, Клава держалась стойко. И когда Президент из кабинета вышел, грех и вовсе впал в панику. А Клава, вытирая со лба выступивший пот, умудрилась задеть за рычажок, открывавший потайную дверь, и в клубах пыли с жутким грохотом свалилась прямо под ноги министру обороны, еще не пришедшему в себя от разговора с Президентом.

К счастью для Игоря Сергеевича, кремлевская посудомойка была вполне красива собой. Будь Клава хоть чуточку пострашнее, министра точно свалил бы инфаркт, который, как известно, за всеми министрами и политиками охотится в первую очередь. А так Игорь Сергеевич сначала сдержал рвавшийся изо рта крик, затем охрану, примчавшуюся на грохот, а потом начал усердно сдерживать Клаву, то ли изображавшую обморок во избежание возможного наказания, то ли действительно лишившуюся чувств на полном серьезе.

Стоит отметить, что чем больше Игорь Сергеевич Клаву сдерживал, тем больше ему нравилось это делать. Вот так и родилась в Кремле любовь!.. Интересно, а зачем я все это вам рассказал?!

* * *

Пока еще шар голубой, который, по слухам, крутится-вертится. Что вполне естественно. Поскольку что же еще голубой может делать?! База «икс-ассенизаторов», где голубые — только глаза у Сары Штольц. Время вытворяет черт-те что! Причем без помощи Черментатора.

Море, небо, яркое солнце. Свежий ветерок тревожит безбрежную гладь, и ослепительно белые чайки чиркают крылом по гребням невысоких волн. Прозрачный воздух словно звенит от каждого легкого движения и пьянит ничуть не хуже хорошего душистого вина. Легкий щебет птиц перекликается с шорохом набегающих на прибрежную гальку волн и… И над всем этим сидит на холме Пацук и громко, смачно, от души матерится. Причем на самом деле он только матерится. Все остальное — не более чем просто воспоминания.

Такие вот видения преследовали Миколу с утра до ночи. Ночью преследования прекращались, и видения полностью занимали собой весь беспомощный, спящий разум есаула. И он сначала потихоньку, потом все громче и громче начинал проклинать тот день, когда вообще узнал, что на свете есть моря и их очень рекомендуется использовать для ублажения понравившихся мужчинам женщин… Впрочем, это еще ерунда! Пацуку после окончания службы в армии предстояло узнать о норковых шубках, бриллиантовых колье, пятизвездочных отелях и о том, что «дорогой, мне снова нечего на себя надеть»!..

Но не стоит говорить о грустном. Пацуку и сейчас проблем вполне хватало. Его так замучили эти подсознательные полеты в прошлое, что есаул боялся спать. А если и спал, то просыпался за два часа до подъема, минут девяносто смотрел на кровать с ненавистной еврейкой, а затем вставал и шел принимать душ. Там хотя бы вода не соленая, птички не щебечут и женщин в пределах четырех стен не наблюдается.

Сегодня утром процедура пробуждения для есаула вновь повторилась. Он опять проснулся от крика чаек и, отлежав на кровати положенное время с полуприкрытыми глазами, отправился в душ. Однако минуты через три после этого, как раз в процессе намыливания головы, есаул вдруг почувствовал, что он в душевой не один. Другой, может быть, и не смог бы шестым чувством уловить легкие изменения в окружающей обстановке, но Пацук легко их заметил. Тем более что неизвестный визитер упирался в его бедро каким-то твердым предметом.

Реакцию Миколы предсказать было довольно легко. Несколько секунд есаул делал вид, что ничего не замечает, продолжая намыливать голову, а затем, молниеносно развернувшись, одной рукой швырнул мыльной пеной туда, где, по его предположению, находились глаза визитера, а другой — что есть силы врезал по твердому предмету, упиравшемуся, как уже было сказано выше, в бедро украинца. После чего, не останавливая движения, есаул провел два удара в корпус и один в голову предполагаемого дерзкого нарушителя суверенитета…

Если бы предмет был тем, чем думал Микола (пистолетом, естественно!), противник был бы уже обезоружен. Остальные удары просто добили бы его и дали возможность Пацуку спокойно избавиться от мыльной пены в глазах и рассмотреть, кому же именно понадобилось забираться в душ, когда его занимал украинец. Однако все получилось не совсем так, как Микола рассчитывал. А точнее — совсем не так.

Твердый предмет после удара украинца действительно прекратил свое давление на бедро. А вот последующие действия успехом не увенчались. Два удара, нацеленные в корпус врага, Микола, видимо, нанес мимо и здорово разбил кулаки о стену. А вот удар в голову незваный гость блокировал и, схватив кулак Пацука мертвой хваткой, со страшной силой сжал. Микола ойкнул от нестерпимой боли и осел на пол, стараясь все-таки очистить глаза от мыла. А гость тем временем проговорил странным, почти механическим голосом:

— Применены меры пресечения воздействия на служителей правопорядка. Принятые меры считать достаточными. Нарушителя допросить. В случае сопротивления допросу доставить нарушителя… — тут голос запнулся. — Сбой в программе! Сбой в программе!! СБОЙ В ПРОГРАММЕ!!!

— Да не ори ты так, а то всю базу на уши поднимешь, — проворчал Пацук, поднимаясь с кафельного пола и с интересом рассматривая визитера. — Какого хрена опять приперся? И попробуй только заикнись о Саре, я тебе вмиг все логические цепи закорочу. Воно ж знаешь, что с машинами бывает, когда они начинают неверные функции выполнять?.. Работает себе машина, работает, а потом бац, и у нее в самом интимном месте торчит лом!

Незваный гость, судя по всему, задумался. Если, конечно, он вообще был способен думать. На самом-то деле все мыслительные процессы, проходившие в его голове, являлись следствием работы электрических цепей внутри и вне микропроцессоров. А был данный визитер обычным киборгом. То есть не совсем обычным. Обычным он, конечно, был там, где его создали, а вот в прошлом, куда он постоянно мотался и где обитали «икс-ассенизаторы», киборги были большой редкостью. Если точнее — кроме Черментатора, их не было вообще. Да и тот наведывался не так уж часто.

Судя по тому, что Микола видел перед собой, сейчас как раз и был один из таких редких случаев. Правда, есаулу еще следовало убедиться в том, что перед ним находится именно тот Черментатор, к которому бойцы привыкли, а не какая-нибудь более поздняя или более ранняя модель. И причин для подобной проверки было две. Во-первых, раньше Черментатор бесшумно не появлялся. А во-вторых, последний раз, когда Пацук видел киборга, тот, мягко говоря, выглядел несколько иначе. Если быть точнее, то во время последних визитов на базу Черментатор являлся бойцам в образе зеленого черта, оснащенного разнообразным и многофункциональным снаряжением. Теперь же гость из будущего выглядел как самый обычный человек. Высокорослый и мощный, конечно, но отличить его от простого обывателя было бы довольно трудно.

— Ты кто? — начал Пацук проверку, не дав киборгу возможности осознать, где у него самое интимное место, в которое предполагалось вставить лом в случае функциональных сбоев.

— Черментатор, — мгновенно отреагировал гость. — ЧЕРтов МЕНтовский ТАктический ТОрмозной Робот. Модель тысяча. Вариант модифицированный, приспособленный для тесной работы в человеческом коллективе в пределах ограниченного пространства.

— Ну-ка, скажи, что случилось на лунной базе инопланетян в финальной части той операции? — не успокаивался есаул.

— Черментатор две тысячи первый был выведен мной из строя посредством введения внутрисхемно особого компьютерного вируса под названием «Похмелье», — тут же ответил робот.

— Хм, а вот последнего я еще не знал, — удивился Микола. — Ладно, верю, что ты тот самый, за кого себя выдаешь. Какого хрена тебя в душевую-то занесло?

— Вопрос понят. Варианты ответа: «Да», «Нет», «Возможно». Интерпретировать! — механически приказал сам себе киборг, а затем произнес уже голосом, более похожим на человеческий: — Так я здесь испытания прохожу. Как раз по приспособленности к работе внутри человеческого коллектива на ограниченном пространстве. Пытаюсь с тобой взаимодействовать.

— Ты идиот, — констатировал Пацук и засомневался, а можно ли сказать такое об электронной машине. — Хотя, может быть, просто плохо запрограммирован. Передай своему начальству, что испытания провалились. Понял?

— Так точно! — по-военному рявкнул Черментатор и тут же растворился в воздухе. От такого оборота событий нижняя челюсть Пацука чуть не упала на кафель пола, а Микола, после того как смог пристроить ее на место, хлопнул себя рукой по лбу.

— Идиот это не он, а я, — констатировал потомок запорожцев. — Надо было сначала этого урода железного повыспрашивать, зачем он к нам в этот раз приперся, а уж затем приказы отдавать. — И расстроенно махнув рукой, Пацук отправился одеваться.

В кубрик он вернулся как раз к сигналу подъема и о визите Черментатора решил никому не рассказывать. Во-первых, потому, что ничего экстраординарного в этот раз не произошло. А во-вторых, Микола еще отчетливо помнил, что случилось в прошлый раз, когда Черментатор предстал перед миром в облике зеленого черта. Сейчас повторения той истории есаул не хотел и уж меньше всего желал выслушивать приколы о том, что именно они с киборгом делали в одной душевой комнате.

Все без исключения «икс-ассенизаторы» давно заметили ранние пробуждения Пацука. Однако причины его бессонницы выяснять не стали хотя бы потому, что после появления на базе Сары Штольц Микола стал безмерно раздражителен и на любой вопрос огрызался, как цепной кобель на похитителей припрятанной им мозговой косточки. Ну а что касается самой Сары, так она делала вид, что данного конкретного есаула в природе не существует. Да и вообще звание это упразднили, казачество распустили, а Украина и вовсе на карте мира не значится. В общем, история повторялась, и радовать это никого не могло. Пацук с Сарой, судя по всему, в ином состоянии, кроме как кошка с собакой, существовать просто не могли. Антагонизм в чистом виде.

Но в это утро Микола был настолько задумчив из-за встречи с Черментатором, что позабыл о взаимной неприязни с израильской разведчицей. Он даже не огрызнулся, когда девушка, по привычке делая вид, что Пацук — пустое место, проходя через комнату, задела его плечом. Сара, ожидавшая каких-либо колкостей в ответ на свое поведение, удивленно застыла и пару секунд смотрела в спину украинца. Но Микола и на это внимания не обратил. Все его мысли занимали Черментатор и причина его визита на базу «икс-ассенизаторов». Тем более с такой странной формулировкой, как «прохождение испытания по взаимодействию и так далее». Это очень не нравилось Пацуку. Но тут, как говорится, «нравится — не нравится, терпи, моя красавица», и Миколе ничего другого не оставалось, как терпеть и ждать дальнейшего развития событий. Которые, впрочем, не заставили себя долго ждать. Едва Микола окончательно пришел к мысли о терпеливом ожидании, как взвыла сирена тревоги и голос Раимова прогрохотал на всю базу:

— Внимание, боевая тревога! Всем агентам срочно прибыть в штаб. Два раза повторять не буду!..

* * *

Космос. Год полностью не соответствует земному. Окраина Галактики, но не Солнечная система, это точно. Системы вообще никакой нет, и все звезды разбросаны как попало. Время корабельное, равное Гринвичу, но исчисляемое от альфы Центавра со склонением в пятьдесят миллисекунд. Кто не понял, пусть просто посмотрит на часы!..

Звездолет странной формы вынырнул из гиперпространства в обычный космос без шума, цвета, запаха и вкуса. Просто взял да и появился из ничего, даже не постучавшись. По форме он походил на кучу металлолома на городской свалке, где кузов старого «Запорожца» соседствует с остовом газовой плиты, а джентльменский набор утюгов, начиная от угольного, заканчивая паровым, находится рядом с чугунным радиатором и колесами от «Кировца». Разработано данное чудо техники было полгода назад в городе Королеве, изготавливалось в строжайшей тайне на орбите Луны и спущено со стапелей совсем недавно. Назывался звездолет «Ястреб-1» и был предназначен для ведения боевых действий в открытом космосе.

Знали о существовании этого шедевра космического кораблестроения считаные единицы: Президент России, министр обороны, пара ученых, которые корабль разрабатывали, да несколько десятков китайцев, собиравших звездолет на орбите. Последних, правда, можно было не считать, поскольку они хоть и являлись подданными Азиатского союза, но жили на бывшей лунной базе трунарцев и связь с Землей поддерживали исключительно через российских операторов. К тому же и не знали эти китайцы, что именно они строили в космосе.

Было еще несколько человек, осведомленных о «Ястребе» и возложенных на него функциях. Но их тоже в расчет можно не принимать. Все эти люди находились на борту звездолета и являлись членами команды. Некогда все они числились дублерами «икс-ассенизаторов», но теперь по настоянию министра обороны именно эти люди, возглавляемые капитаном Орловым, и стали отрядом, призванным решить проблему мятежа на Лоне. Чем, естественно, несказанно гордились.

После совершения «Ястребом» гиперпространственного скачка все семеро членов группы очень медленно и весьма неохотно выходили из состояния анабиоза, дабы начать работу непосредственно на месте происшествия. Первым, естественно, проснулся капитан Орлов, а затем к жизни стали возвращаться и остальные. Все они имели безупречный послужной список, не раз участвовали в секретных операциях, проводимых не менее секретными службами, и по уровню интеллекта не очень сильно отличались от дубового пенька, что вполне должно было гарантировать защиту от ментального воздействия пришельцев.

В определенной степени интеллектуалами среди них были лишь сам Орлов и его заместитель, лейтенант Боков, со школы помнивший, что Ньютон считается физиком, а Мария Склодовская-Кюри — женщиной. Кроме того, и Боков, и Орлов были обучены управлению навигационными системами полностью автоматизированного корабля и вполне могли нажать нужную кнопку, чтобы вернуть «Ястреб» на Землю. Остальные пятеро являлись членами боевой группы, и именно они должны были найти и захватить Вроома, столь ненавистного новому правительству Трунара и землянам особенно.

Должны… Но вот тут-то и возникли проблемы. Для того чтобы начать охоту за свергнутым президентом, поднявшим мятеж, нужно было прилететь на Лону. А вот этого корабль делать совсем не хотел. Орлов с Боковым удивленно и недоумевающе смотрели на приборы, показывающие, что «Ястреб» вынырнул совсем не в том месте и до искомой планеты лететь еще минимум пятьдесят световых лет.

— Это сколько же в пересчете на обычные года? — наморщил лоб Боков.

— Не напрягайся, — осадил его капитан. — Этого времени хватит для того, чтобы все мы четырнадцать раз умерли и даже наши кости превратились бы в пыль. Что-то начудили ученые. Сейчас я еще раз все проверю, и если ничего не изменится, то будем возвращаться домой. А ты пока отойди и не путайся под ногами.

Приученный к дисциплине Боков козырнул и отошел от пульта управления, присоединившись к пятерым боевикам, расположившимся в креслах позади оного. Вся группа с нетерпением ждала, что скажет капитан. И, судя по его ворчанию, результаты были неутешительны: корабль на место выполнения задания не прибыл! Ошибочка вышла.

— Что ж, будем возвращаться, — пожал плечами Орлов и потянулся к пульту, чтобы перенастроить приборы, но сделать этого не успел. На корабле взвыла сирена, и прямо по курсу «Ястреба» появились три силуэта незнакомых космических кораблей.

— Нас атакуют, — сухо констатировал корабельный компьютер, а вот Орлов был не столь спокоен.

— Занять места у орудий согласно боевому расписанию! — завопил он, но было уже поздно. Впрочем, поздно было уже тогда, когда экипаж начал выходить из анабиоза.

Звездолет землян уже ждали. Министр обороны, проявивший патриотизм столь не вовремя, вместе с учеными из Королева, естественно, не могли знать, что гиперпространственный координатор на Лоне, да и в любой другой звездной системе, можно легко перенастроить. Что пришельцы и сделали!

Едва получив сигнал, что на Лону через гиперпространство устремился неизвестный корабль, мятежники перенастроили координатор так, чтобы он выбросил незваных гостей в обычное пространство в ближайшей звездной системе, оборудованной для приема кораблей из гиперпространства. А затем, как только звездолет землян вышел в нормальную Вселенную и стали ясны точные координаты его выхода, к земному звездолету были переброшены четыре тяжелых боевых корабля космических сил Лоны. Они-то и возникли около звездолета Орлова.

«Ястреб», конечно, на данный момент был чудом земной техники, но до кораблей пришельцев ему было далеко. И все из-за того, что, боясь утечки информации за рубеж, многие данные, полученные группой ученых на базе «икс-ассенизаторов», вообще не рассекречивали. Конструкторы в Королеве получили лишь тот минимум данных, который был нужен для оснащения корабля гиперпространственными двигателями и новейшими средствами вооружения. Большего «Ястреб» не мог. И когда корабли инопланетян нанесли по нему мощнейший электромагнитный удар, сбивший работу почти всех приборов на звездолете, защититься землянам было нечем. Аварийные системы смогли-таки включиться через пару минут после начала атаки, но к тому времени корабль землян уже был намертво заблокирован между четырьмя вражескими звездолетами. Приехали, что называется!..

* * *

Земля. Год — между прошлым и будущим. Место, где тихо и мирно жили люди, пока военным не стукнуло в голову бороться с пришельцами. Время — тревожное. Сигнал тревоги только что прозвучал…

«Икс-ассенизаторы» уже привыкли, что учебных тревог на их базе просто быть не может. Любой сигнал тревоги, даже просто случайно нажатый Раимовым, в итоге превращался в настоящее светопреставление. Услышав сирену, спецназовцы ни о чем не размышляли, позволив работать рефлексам. И лишь когда все пятеро оказались в оружейной и взгромоздили на себя множественное снаряжение настоящего «икс-ассенизатора», вся группа дружно сообразила, насколько необычна тревога сегодняшняя.

Все-таки в штаб по тревоге вызывают, как правило, совсем не тогда, когда кого-то немедленно нужно прикончить. В штабах обычно раздают задания, и лишь после этого бойцы получают необходимое снаряжение. И никак не наоборот! Однако менять что-то было уже поздно, и вся пятерка в полном вооружении помчалась в гости к Раимову.

Подполковник, конечно, встретил бойцов с распростертыми объятиями, радостным блеском в глазах и распахнутыми для отборного мата губами. Командир базы как-то не рассчитывал, что к нему в штаб ввалится орава вооруженных до зубов людей лишь для того, чтобы выслушать последние, пусть и безрадостные вести. Но, машинально взглянув на часы, подполковник понял, что бойцов за проявленную прыть нужно не ругать, а хвалить. Поэтому материться Раимов не стал, хотя по инерции что-то нечленораздельное и пробурчал под нос. Но и хвалить бойцов командир базы не решился, дабы они излишне не зазнавались, внимательней приказы начальства слушали, да и в целом несли службу исправнее.

— Вы гермошлемы снимете или мне к рации пересесть? — поинтересовался у «икс-ассенизаторов» Раимов, хмуро глядя в черные поляризованные забрала, за которыми скрывались лица бойцов.

Естественно, к рации подполковнику подходить не пришлось. Однако и спецназовцы не сразу от шлемов избавились.

Поначалу, как Раимов и предполагал, Пацук ляпнул что-то непотребное. Ну не мог Микола, находясь рядом с командиром и зная, что тот его не слышит, не сказать о начальстве какую-нибудь гадость! Украинец, и когда Раимов слышал, не упускал случая, чтобы командира подколоть, а уж тут и сам бог ерничать велел.

— Агент Пацук, два наряда вне очереди, — устало вздохнул Раимов, как только бойцы избавились от гермошлемов.

— Мама моя, ридна Украина! До чего ж батька сегодня милостивый! — Казалось, есаул собрался бухнуться в ноги подполковнику, хотя смотрел он на сослуживцев. — Вот ведь воно ж как бывает! Я-то вам сказал, что он мне пять нарядов даст, а тут всего два. — И все-таки в ноги Раимову украинец бухнулся. — Прости меня, батько, что так плохо думал о тебе!

— Прекрати цирк, мать твою в собес дотации выбивать! — рявкнул маленький подполковник, с невероятной легкостью подняв Пацука с пола. — Встать всем в строй! Р-р-распустились вы, как я посмотрю. Но ничего, я этот дефект исправлю. По струнке ходить будете и спать по линейке станете. — Возражений не последовало, и запал подполковника куда-то пропал. — Ладно, с вашим уровнем дисциплины разберемся потом, — буркнул Раимов. — Садитесь. Сейчас расскажу, зачем я вас сюда вызвал. Буквально полчаса назад ко мне поступила секретная информация…

В этот раз Раимов обошелся без пафоса и бравурных ноток. Его рассказ о том, что произошло с группой Орлова, был сух и максимально сжат. Может быть, все это случилось оттого, что подполковник не обладал нужным количеством информации или просто был сильно расстроен. Подробности остались неизвестны науке. Сообщил он бойцам лишь то, что группа спецназовцев под командованием капитана Орлова вылетела в систему Лоны, где бесследно исчезла, успев передать напоследок лишь то, что их атакуют.

— Ваша первоочередная задача — выяснить, что именно произошло с группой, — подвел итог своей чрезвычайно краткой речи Раимов. — Какие будут предложения?

— А какого хрена они вообще туда полезли, еври бади?! — откровенно удивился Шныгин. — Ведь даже с локационной системой инопланетян, блин, ученые еще не разобрались!

— Приказ, видимо, такой был, — пожал плечами Зибцих. — А приказы в армии любой страны, как известно, не обсуждаются. Тем более в спецслужбах…

— Да за такие приказы у нас офицеров еще со времен Вьетнама под суд отдавали! — возмутился Кедман, стукнув своим огромным черным кулаком по коленке.

— То-то весь свет видел, как вы потом в Иране свои собственные войска и бомбили, и обстреливали! — тут же съязвил Пацук, несмотря на то что Украина до сих пор собиралась вступить в НАТО. Капрал, конечно, захотел оправдать своих соотечественников, но сделать этого не успел.

— Мо-олчать! — рявкнул Раимов. — Вы мне тут еще Наполеона, Александра Невского и войну за независимость вспомните. Вместе с Октябрьской революцией. Я вас вызвал сюда, чтобы выработать совместный план действий по спасению группы Орлова…

— Если там кто-то остался жив, — тихо проговорила Сара. Все повернулись к ней. — Что вы так смотрите? Мятежники ведь предупреждали, что любой космический корабль, вторгшийся в их систему, будет уничтожен.

— Они говорили о трунарских кораблях. Поэтому есть надежда, что наш мятежники захватят хотя бы для того, чтобы изучить его, — поправил ее подполковник и прокашлялся. — Так вот, если вы не хотите устроить тут совет, то я могу просто отправить вас в кубрик, а затем отдам приказ, согласно которому и будете действовать…

— Если что-нибудь опять не случится со связью, — буркнул себе под нос Пацук. И на этот раз так тихо, что никто, кроме Зибциха, его не услышал.

— Что ты там бормочешь? — подозрительно поинтересовался Раимов. — Еще нарядов захотел?

— Никак нет! — гаркнул есаул, тряхнув оселедцем. — Я, товарищ подполковник, говорю, что москалям нечего было соваться неизвестно куда. Тогда бы все целы были. А то воно ж знаете, что бывает,когда москаль вперед вылезти хочет?..

— Государственная граница России будет тогда проходить по Бугу и Дунаю, — перебил Пацука Шныгин. — Впрочем, все западенцы могут самостийно присоединиться к Молдове. — Затем повернулся к Раимову: — Товарищ подполковник, можно заставить ученых работать побыстрее? А то и мы сгинем ни за грош. Нас-то уже выручать будет некому.

— А что вообще с тем звездолетом произошло? — поинтересовалась Сара. — Можно узнать подробнее?

— Подробностей с гулькин нос, — буркнул Раимов. — Просто по гиперпространственной связи поступило сообщение от группы: «Нас атакуют!» Больше ничего не было, и установить с кораблем контакт не удалось. В штабе с вероятностью в девяносто процентов считают, что звездолет погиб. Нам нужно выяснить, как обстоят дела на самом деле, попытаться собрать максимум информации о Лоне, не садясь на планету, и вернуться назад, чтобы доложить о проделанной работе.

— То есть, сэр, вы хотите сказать, что группу Орлова спасать не нужно? — удивленно вскинул брови Кедман.

— Какой умный мальчик! — фыркнул Раимов. — Мне поступил строжайший приказ сверху, чтобы вы не вступали ни в какие контакты с пришельцами. В том числе и в боевые столкновения. Вы должны лишь отсканировать поверхность планеты издалека, сделать фотографии звездной системы Лоны, чтобы ученые могли понять, появились ли новые космические объекты внутри нее. Обломки космического корабля, например. Затем вы вернетесь, и на основе собранных вами данных наверху будет разрабатываться дальнейший план действий…

— Они уже для Орлова, блин, разработали, — буркнул Шныгин.

— Отставить р-разговорчики! — рявкнул на него подполковник, а затем проговорил уже мягче: — Если бы я намеревался беспрекословно выполнить этот приказ, то не собрал бы вас здесь. Я хочу внести в него коррективы, о которых вышестоящему начальству совсем не обязательно знать. И вот об этих коррективах давайте и подумаем вместе…

Думать можно было сколько угодно, но решение поставленной задачи упиралось в то, сможет ли дуэт Зубов — Харакири противопоставить хоть что-нибудь достижениям трунарской цивилизации в области дальней локации. К тому же было известно, что звездолет Орлова мятежники вывели из строя почти мгновенно после его появления из гиперпространства. А это означало, что трунарским координатором на Лоне пользоваться очень опасно. Что само по себе ставило перед группой новый вопрос: а как вообще попасть на Лону или в ее окрестности?

Именно на этом вопросе дискуссия и угасла. Ни «икс-ассенизаторы», ни их командир понятия не имели о том, как разрешить две эти проблемы. Требовалось присутствие ученых, и Зубова с Харакири немедленно вызвали в штаб.

Однако явился только профессор, как всегда, безобразно лохматый и суматошно размахивающий руками. А когда Раимов удивленно посмотрел на него, Зубов тут же пояснил:

— Занят он. Схему диффузии электромагнитных потоков регулирует. Сейчас его от настройки отрывать нельзя. Ошибка в микрон, и вся недельная работа пойдет насмарку. Спрашивайте у меня. Я все объясню!

— Вот и замечательно, — недовольно проворчал Раимов, так и не сумевший понять, как это ученые могут из-за каких-то там схем игнорировать вызовы к начальству. — Тогда подскажите нам, профессор, как попасть на Лону, не пользуясь ее координатором гиперпространства, и как добраться до планеты, пройдя незамеченным через плотную систему локационного обнаружения, задействованную мятежниками?

— Вот как раз над последней частью вашего вопроса сейчас и работает Хиро Харакири, — кивнул головой Зубов. — Очень талантливый молодой человек. Буквально на лету понимает все мои идеи и расчеты делает даже быстрее, чем я. А однажды, вы не представляете, во время партии в преферанс…

— Профессор, пожалуйста, ближе к делу! — перебил его Раимов, почувствовав, что ученого понесло. — Так что там с локационными системами?

— Все очень просто, — заверил подполковника Зубов. — Все дело в одном из контуров гиперпространственного двигателя инопланетян, воздействующего на пространственную структуру Вселенной. Проблема в том, что система локации трунарцев практически непреодолима. Она мгновенно реагирует на любые изменения в структуре Вселенной вплоть до субатомного уровня. Пока корабль в гиперпространстве, он, конечно, в полной безопасности. Но стоит ему только вынырнуть в звездной системе, оснащенной трунарскими локационными средствами, и попался, голубчик, как кур в ощип! Вот это мы с Хиро и решили использовать.

— Ловить кур, сэр? — оторопело поинтересовался Кедман, совсем растерявшийся под напором научных терминов.

— Садитесь, два! Как ваша фамилия, студент? — поинтересовался Зубов и тут же повернулся к Раимову: — Это не тот мальчик, которому я прочил большое научное будущее?

— Не отвлекайтесь, профессор! — отрезал подполковник. — Так что там с контурами, локационными системами и курами?

— С какими курами? — оторопел, в свою очередь, Зубов.

— С ощипанными! — рявкнул Раимов, теряя терпение.

— И кому, извините за выражение, понадобилось их щипать? — Ученый наотрез отказывался понимать, о чем говорит ему офицер.

— Вам!!! — Подполковник от полноты ощущений даже стукнул кулаком по столу.

— Ощипывать кур? Мне?! Ну, извините, уважаемый, это наглость! — теперь завопил уже и Зубов. — Я вам не кулинар, а профессор математики, почетный член Британской и Российской Академий наук, председатель…

— Мо-о-олчать!

Откуда, из чьего именно чрева произошел этот утробный рев, поначалу не понял никто. Просто невероятно громкий крик заполнил собой всю комнату, временно дезориентируя всех присутствующих на собрании. Ну а затем, когда наступила тишина, Раимов, осознав, кто кричал, едва не проглотил собственную фуражку и брелок с ключами от старого «Москвича». Зубов перестал размахивать руками, чего с ним еще ни разу в жизни не было, а у большинства «икс-ассенизаторов» открылись от удивления рты. И лишь Пацук то ли с гордостью, то ли с горечью фыркнул:

— Она и еще громче может орать.

— Извините, пожалуйста, что отвлекла вас от увлекательной дискуссии, но, по-моему, вы немного удалились от темы, — снова сделав вид, что Пацука не существует, обратилась к командиру и профессору Сара Штольц. — Будьте добры, господин Зубов, повторите еще раз, как контур гиперпространственного двигателя влияет на трунарскую систему локации? И, пожалуйста, извините за бестактность.

— Ну и голосок! — немного придя в себя, восхитился Шныгин. — Да с таким голосом можно без рации и телефона корректировать огонь артиллерийского дивизиона…

— Р-разговорчики! — прикрикнул на старшину Раимов, но как-то вяло. А затем обернулся к Зубову: — Профессор, вы ответите на вопрос дамы?

— Да-да, конечно, — торопливо кивнул головой тот и вновь начал размахивать руками. — Так вот, мы с уважаемым Харакири поняли, что при помощи этого контура можно создавать вокруг звездолета гиперпространственный кожух. То есть иллюзию того, что космический корабль уходит в гиперпространство. И в первую очередь сделать это возможно путем искажения структуры электромагнитных полей, исходящих от самого звездолета…

— То есть, профессор, локационная защита Лоны преодолима? — не желая углубляться в научную терминологию, перебил Зубова подполковник.

— Теоретически — вполне! — кивнул головой профессор. — Сейчас Харакири устанавливает на одном из трофейных космолетов аппаратуру для создания гиперпространственного кожуха… Кстати, я назвал его своим именем. «Кожух Зубова». Звучит? — И, не дождавшись ответа, махнул рукой. — Ну и ладно! Пилот выведет космолет на орбиту Земли и активизирует кожух, а мы попытаемся засечь эту «летающую тарелку» при помощи всего оборудования, которое имеем в наличии. Кстати, господин Раимов, нужно связаться с Пулковской обсерваторией и попросить их помочь нам в обнаружении подопытного объекта…

— Сделаем, — кивнул головой подполковник. — Соберите мне всю нужную для этого опыта информацию, а я ее передам куда следует. А пока скажите, как попасть на Лону, не пользуясь ее гиперпространственным координатором?

— Извините, батенька, вы слишком многого от меня хотите! — развел руками профессор. — Способов, конечно, много. Но вас они не устроят хотя бы потому, что на одни ни у вас, ни у ваших детей, внуков и правнуков времени не хватит, а другие слишком опасны для жизни.

— Вы правы, меня это совершенно не устраивает, — буркнул Раимов. — И поэтому вам нужно в течение двух дней найти способ, как войти в систему Лоны без помощи тамошнего координатора.

— А к чему такая срочность? — удивленно поинтересовался профессор.

— Несколько граждан России попали в плен к мятежникам. Их нужно спасти, — коротко ответил командир.

— Вот как? — хмыкнул Зубов. — Что ж, придется постараться… Кстати, чтобы не мешать моей работе, не включайте больше эти ваши дурацкие сирены. Они меня с мыслей сбивают.

— А действительно, товарищ подполковник, зачем вы тревогу подняли? И что срочного было в нашем собрании? — поинтересовался у Раимова Пацук, и подполковник в ответ мог лишь пожать плечами. Дескать, сработал рефлекс на приказ командования…

Глава 3

Космос, и не только. Противоположная окраина Галактики. Какой тут год, никто не знает, да никто и не спрашивает. Звездная система, известная пришельцам под непечатным названием. Для землян — окрестности Лоны. Местное время: утро.

Изобретение Зубова — Харакири, названное «кожухом Зубова», хотя еще неизвестно, кто в большей степени был его автором, работало. Причем работало довольно неплохо. Первый опыт почти полностью провалился, но затем Хиро что-то подкрутил, что-то подчистил, кое-что изменил, и система проявила себя во всем блеске. Двухместную «летающую тарелку», ведомую штатным пилотом «икс-ассенизаторов» Николаем Мухиным, не удалось засечь никакими приборами, за одним небольшим исключением: визуально «тарелка» никуда не делась! Ее силуэт размазывался, мерцал и иногда практически полностью терял очертания, но если знать, куда смотреть, найти «тарелку» было довольно легко. Зубов обещал исправить и этот дефект, но говорил, что сможет сделать «тарелку» полностью невидимой лишь месяца через два. А это, естественно, никого не устраивало! Поэтому пока решили оставить все как есть. Главное, что никакие приборы на движение «летающей тарелки» не реагировали.

Труднее всего было с прыжком через гиперпространство. Как ни старались земные ученые, но способа надежней и безопасней, чем использование координатора выхода, придумать они не могли. Может быть, просто оттого, что земляне еще слишком мало знали о гиперпространстве. Может быть, и по какой-то другой причине. Но вторые сутки подходили к концу, а решения ни у Зубова, ни у Харакири не было. Раимов рвал и метал. И если бы перед его носом ученые не захлопнули дверь лаборатории, велев вернуться тогда, когда истечет указанный срок, он бы каждые десять минут интересовался у Зубова, как идут дела. Впрочем, подполковник попробовал это делать и по внутренней связи, но Харакири по приказу профессора просто перерезал провода. На этом вмешательство Раимова в научный процесс и закончилось.

Бойцы также с нетерпением ожидали, что же смогут придумать ученые. Не потому, что торопились спасти пропавшую группу Орлова. Как раз в то, что отправленные на Лону спецназовцы живы, не верил почти никто. Но все «икс-ассенизаторы» помнили, как Орлов помог группе во время переворота на Трунаре, и отомстить за его смерть считали своим долгом. Да и засиделись «икс-ассенизаторы» без дела. Конечно, тренажерный зал и занятия у доктора Гобе можно было считать каким-то разнообразием в серых буднях, но каждому из пятерых хотелось принять участие в настоящем деле. И когда Зубов вечером второго дня выбрался из лаборатории и сказал, что проблема гиперпрыжка на Лону решена, торжествовали все. Вот только радовались они недолго.

— То есть теоретически решена, но я сомневаюсь, что это осуществимо на практике, — тут же сделал дополнение к своему заявлению Зубов. — А все потому, что наше открытие основывается на факторе, о котором ученые Земли, да и Трунара, имеют очень приблизительное представление. А именно на факторе времени…

Дальше Зубов пояснил, что Харакири предложил использовать еще один контур гиперпространственного двигателя, отвечающего за временную величину. Согласно исследованиям трунарцев, время как постоянный фактор существовало только в обычной Вселенной и совершенно менялось в гиперпространстве, приобретая едва ли не противоположные качества. А то, что у времени имеются и качества, и свойства, трунарцами было доказано! Профессор не стал вдаваться в подробности этих исследований, а сообщил лишь то, что Харакири хочет установить на корабле землян второй временной контур.

— То есть, говоря простым языком, координатор выхода получает данные о том, где и когда в его зоне должен появиться из гиперпространства корабль, и подправляет его выход, чтобы тот не попал в опасную зону, — закончил свою речь Зубов. — Харакири хочет сделать так, чтобы координатор правильно понял «где», но неверно воспринял «когда». И к тому времени, когда он пришлет к месту вашего выхода патрульные корабли, вас там уже не будет.

— То есть мы совершим прыжок во времени, сэр? — поинтересовался Кедман. — Как в фантастических фильмах?

— Никакого прыжка вы не совершите, — отмахнулся от него Зубов. — Просто координатор будет думать, что вы прибываете, допустим, в девятнадцать ноль-ноль, а на самом деле вы появитесь в восемнадцать тридцать. Примерно полчаса у вас останется на то, чтобы где-нибудь спрятаться. А затем уже действуйте, как сочтете нужным. Вот только я не уверен, что уловка сработает. Мы слишком мало знаем о времени, чтобы помешать координатору с расшифровкой информации. Скорее всего он вообще не воспримет импульс со второго контура.

— И что произойдет тогда? — поинтересовался Шныгин.

— Тогда вы попадете туда, где вас уже ждут, как ждали корабль Орлова, — буркнул профессор. — В этом случае вам придется побыстрее выходить из анабиоза, поскольку мы настроим автопилот так, что если вы не отключите его через пять минут после выхода из гиперпространства, то он автоматически зашвырнет вас обратно на Землю. Это все, что мы можем сделать.

— Вполне достаточно, чтобы попытаться, — констатировала Сара, и все удивленно уставились на нее. Уж что-то слишком боевито стала выглядеть девица после своего возвращения на базу. Не к добру это!..

Впрочем, спорить с сержантом Штольц никто не стал. Бойцам действительно не терпелось заняться настоящим делом, и они готовы были рискнуть. Правда, уверенность в грядущем успехе «икс-ассенизаторов» немного поубавилась, когда они узнали, что никто из ученых в новую экспедицию с ними не отправится. Риск был слишком велик, и командование не хотело бросать лучшие умы планеты в горнило боевой операции. Но расстраивались спецназовцы недолго. Зубов сразу объяснил, что управление космолетом они максимально упростили и сделать так, чтобы корабль вернулся домой, сможет даже шестилетний ребенок. После соответствующего обучения, естественно. И вот на это обучение было потрачено все оставшееся время вечером и половина следующего дня.

Старт корабля был намечен на двенадцать по Москве, но отлет задержали на час по причине того, что Раимов никак не мог придумать, как благословить бойцов в дорогу. Крестить «икс-ассенизаторов» не позволяла собственная вера подполковника. Да и как их окрестишь, когда в группе наличествуют не только православные, но еще и католики с протестантами и иудеями? Трижды облобызать — выглядело бы по-дурацки. К тому же не все бы эти поцелуи правильно поняли. Читать прощальную речь Раимову казалось слишком банальным, а уж совсем без напутствия отпускать бойцов не хотелось. Вот и думал подполковник целый час, что же ему делать, и в итоге остановился на том, что просто пожал каждому руку, похлопал по плечу и пожелал ни пуха ни пера.

Кедман, которого русская бабушка, видимо, совсем плохо учила, смысл этой фразы не понял и начал выспрашивать у стоявшего по соседству Шныгина, а на фига им вообще в космосе пух и перья, чем едва не испортил всю торжественность момента. Хорошо, что церемонию прощания спас банальный пинок по ноге, безвозмездно подаренный Сергеем капралу. Уж этот знак, всегда и везде означавший вежливую просьбу заткнуться, американец понял и вовремя решил оставить свои расспросы до более подходящего момента, который, впрочем, так и не наступил.

Старт, выход на земную орбиту и прыжок через гиперпространство прошли по обычному сценарию, без сбоев, нарушений и прочих несуразностей, которые, конечно, способствуют выбросу хорошей дозы адреналина в кровь, но никак не поощряются военными всего мира. Да и пробуждение протекало без эксцессов, поскольку в этот раз капсулу командира занял Шныгин, уполномоченный подполковником на должность ответственного за выполнение задания. Правда, поначалу старшина очень тяжело выходил из анабиоза, никак не желая просыпаться, но затем сработали рефлексы. Вспомнив, что у него есть всего пять минут для отключения системы аварийного возвращения, Сергей выскочил из капсулы будто ужаленный и помчался к пульту управления космолетом. Приборы «тарелки», так и оставленной трунарцами безвозмездно в пользование землян, показывали, что вокруг никого нет, да и экраны видеообзора подтверждали сей факт. Старшина немного успокоился, решив, что аппарат Харакири сработал, отключил аварийное возвращение, но до того момента, пока в рубку не вошел проснувшийся пилот Коля Мухин, от пульта не отходил.

— Следи за приборами, — приказал ему старшина, будто пилот и сам не знал, что делать. — И вообще, уводи корабль отсюда, еври бади! Прячь, блин, нас за какой-нибудь каменюкой поблизости. Вон их сколько вокруг болтается…

Пилот слегка поморщился от того, что пешеходный старшина так раскомандовался, а от него даже и запереться негде, и по привычке поискал взглядом полуторалитровую бутылку с самогоном. Затем, вспомнив, что в космос такие штучки брать запрещено строжайше, снова поморщился и вдобавок горестно вздохнул. Оставалось только разобраться, какими приборами напичкан пульт управления космолетом.

Часть из них была вполне привычна, например, датчики температуры и давления, а для того, чтобы вспомнить предназначение остальных, обычному земному летчику-испытателю, некогда в спешке переквалифицировавшемуся в космонавты, пришлось напрячься. Но к тому моменту, когда Шныгин со товарищи вернулись в рубку, пилот уже разобрался в функциональных задачах большинства приборов.

— Мы еще здесь?! — посмотрев на экраны периферийного обзора, удивился старшина.

— Уже отбываем, — буркнул Мухин, наклоняясь над пультом. — Прошу пассажиров занять свои места и пристегнуть ремни. А для тех, кто плохо переносит внезапную невесомость, припасены пластиковые пакетики в ручках кресел. Для опорожнения желудка голову полностью погружать в пакет.

Две последние фразы оказались для «икс-ассенизаторов» полной неожиданностью. Дело в том, что в невесомости они бывали лишь один раз, когда летели на Луну для выполнения своей первой космической операции. Тогда ученые еще не могли разобраться с аппаратами искусственной гравитации и даже не понимали, для чего эти самые механизмы внутри «летающей тарелки» предназначались. Затем, в первую очередь благодаря захвату спецназовцами базы данных лунного координатора, проблема искусственной гравитации на космических кораблях была решена и аппаратура благополучно функционировала до сего момента.

— Не понял! — возмутился Кедман, который из-за своей природной неторопливости крайне не любил оказываться в положениях, когда не совсем ясно, с какой стороны находятся верх и низ. — Это что еще за шутки?!

— А это я Алибабаевичу пожаловался, что в полете будет скучно, и он мне разрешил придумать новый аттракцион. Называется «Поймай афроеврея под потолком за нос», — сообщил Пацук и, прежде чем Кедман понял, шутка это или откровенное издевательство, повернулся к пилоту: — Действительно, откуда возьмется невесомость?

— Эх вы, шваль пешеходная! — оповестил спецназовцев об их истинной сущности пилот Коля, но, увидев под носом кулак Шныгина, несколько сбавил обороты. — Просто во время испытаний «кожуха Зубова» выяснилось, что приборы искусственной гравитации здорово сбивают настройку защитных систем и «кожух» практически не функционирует. Ваш умный японец пока занимается усовершенствованиями, а нам придется некоторое время пожить без веса.

Продолжать бойцам разъяснение технических подробностей пилот не стал. Вместо этого он отключил гравитацию, активизировал «кожух» и дал ускорение космолету, направляя его к поясу астероидов. Только теперь бойцы, по крайней мере, те из них, кто не страдал отвращением к невесомости, смогли насладиться зрелищем новой звездной системы. Третьей, в которой побывало человечество. Пусть не все, но далеко не худшие его представители, это точно!

Система Лоны имела всего три планеты. Причем сама Лона как раз в центре и находилась. Ближе нее, по направлению к звезде класса G, располагались только пояс астероидов и маленькая, раскаленная докрасна планетка, висевшая в такой близости от местного светила, что едва успевала уворачиваться от верхушек звездных протуберанцев.

Последняя, третья планета системы, неподалеку от которой и выбрались из гиперпространства «икс-ассенизаторы», была отделена от Лоны двумя поясами астероидов. И если первый из них существовал в системе еще до появления на Лоне трунарцев, то об образовании второго они позаботились сами. Естественно, не намеренно. Просто во время добычи эллериума, которого на тогдашней четвертой планете было как промышленных отходов в Химках, произошло головотяпство, в результате которого началась цепная реакция и планету разорвало на кусочки. Вместе с добытчиками полезных ископаемых, разумеется.

О последних, впрочем, горевали не сильно. Во-первых, справлять поминки, растягивающиеся на пару месяцев, на Трунаре не принято. А во-вторых, там вообще спокойно относятся к смерти, поскольку на каждого члена общества имеется генетическая база данных и он может быть клонирован. Если начальство посчитает это необходимым, конечно.

А вот о потере величайших в исследованной части Вселенной залежей эллериума небесные горевали долго. Тогдашний президент Трунара и конгломерата планет и высказал при полном расстройстве чувств вслух то слово, которое стало названием третьей планеты. Когда-то на языке трунарцев оно означало некий их орган, но со временем слово отмерло, поскольку обычным способом размножалась лишь малая часть цивилизованного трунарского общества, то есть небесные. Остальные появлялись на свет исключительно химическим методом или банальным клонированием.

Вышеупомянутое слово президент Трунара озвучил по всеобщему телевидению, сказав нечто, что на русский литературный можно вольно перевести, как «планета разработок вернулась в лоно своей матери». А вот население конгломерата, позабывшее о подобной терминологии, решило, что так президент назвал новую планету, предназначенную теперь для добычи эллериума. Глава конгломерата планет почему-то разубеждать в этом их не стал. И теперь один из органов небесных был увековечен во Вселенной.

К огромному разочарованию небесных, новая планета оказалась далеко не так богата эллериумом, как предыдущая. То есть запасов этого энергонесущего вещества трунарцам хватило бы всего лишь на пару тысячелетий, а не на полторы сотни, как на четвертой планете. Зато на Лоне, имевшей кислородную атмосферу, вести работы было немного проще. Там трунарцы и организовали колонию, теперь поднявшую бунт.

Цепная реакция на Четвертой планете уничтожила не все запасы эллериума. Некоторая часть этого крайне ценного и единственного на Трунаре энергоносителя осталась на обломках планеты, ставшей поясом астероидов. Пока правительство разработку там не вело из-за сложности и ненадобности оной в данный момент. А вот всякие антиправительственные элементы, которые в любые времена, при любом строе и в каждой цивилизации присутствовали, присутствуют и будут существовать, эллериумом с астероидов не брезговали. Скрывающиеся от правосудия преступники то и дело начинали разработки эллериума на поясе астероидов и вели их до тех пор, пока какой-нибудь патруль не накрывал нарушителей закона и не препровождал этих деятелей в ближайшую тюрьму.

Земляне, впрочем, об этом ничего не знали и могли просто любоваться звездной системой с тремя планетами и тремя поясами астероидов вокруг местного солнца, которое не слишком изобретательные на названия трунарцы именовали просто и лаконично — Светильник. На периферийных экранах эти планеты, за исключением третьей, выглядели лишь точечками, чуть более яркими, чем остальные звезды, а пояс между первой и второй казался россыпью сверкающей пыли, но для тех, кому не хватало воображения представить картину целиком, на борту «летающей тарелки» имелся специальный экран, изображавший схематично всю систему Лоны и каждый объект, находящийся в космическом пространстве внутри ее границ. Были там и звезда, и планеты, и пояса астероидов, и сам корабль землян. А едва пилот сдвинул «летающую тарелку» с места, как появились еще четыре точки, направлявшиеся от Лоны в сторону того места, где недавно корабль землян вынырнул из гиперпространства.

— А вот и гости. То бишь хозяева, — констатировал летчик-испытатель-космонавт, указав рукой на схематичный экран. — Похоже, «кожух» я включил вовремя.

— Убью, еври бади, если это окажется не так, блин! — пообещал старшина и пристально уставился на экран монитора.

Около двух часов прошло в напряженном ожидании. Космолеты мятежников двигались, совершенно ничего не опасаясь, и направлялись прямо к той точке, в которой недавно находилась «летающая тарелка» землян. Судя по всему, расчет Харакири был практически верен. Более того, японец дал им не полчаса времени, чтобы успеть найти укрытие, а значительно больше. И тратить его впустую «икс-ассенизаторы» явно не собирались.

Впрочем, сейчас от них зависело не так уж много. Судьба всей операции в данный момент была в руках пилота, и лишь его мастерство решало, сумеют ли бойцы уцелеть в игре в кошки-мышки с космофлотом мятежников или в поясе астероидов появится новый элемент, состоящий из оплавленного металла, начиненного биологической массой. Другого быть не могло, поскольку «икс-ассенизаторы» сдаваться в плен не собирались.

Но пока ни о какой грандиозной космической битве или о сражении меньших масштабов речи не шло. Пилот Мухин на удивление виртуозно лавировал между крупными астероидами, позволяя энергетической защите отражать более мелкие. Несколько раз, во время самых эксцентричных маневров, летчик бросал взгляды через плечо, надеясь получить похвалу в адрес своих талантов, но так ничего и не дождался. За его маневрами неотрывно следили только Шныгин и Сара, а остальные в это время занимались черт знает чем.

Зибцих, видимо, в силу привычки, принялся тщательно полировать бриллиантовые линзы лазерных ружей и зачищать контакты у запасных батарей, предназначенных для этого оружия. Пацук занялся своим оселедцем, тщательно укладывая пряди перед зеркалом, болтающимся в воздухе без какой-либо опоры, а капрал держал в одной руке бритву, а в другой — пластиковый пакет. Видимо, раздумывал, что стоит делать в первую очередь — опорожнить желудок или побриться. А может быть, просто хотел выкинуть в пакет надоевшую бритву, но никак не мог решиться на это. В итоге Джон плюнул и на то, и на другое и изо всех сил дунул в счастливый свисток. Все, кроме пилота, которому нервничать за штурвалом не позволял профессионализм, подскочили с места от этого свиста.

Сара и Зибцих, пристегнутые ремнями к креслам, подскочили только условно. А вот остальных, пренебрегших безопасностью, и в самом деле подбросило высоко вверх. Пацук и Шныгин, конечно, и без отсутствия гравитации могли бы долететь до потолка кабины из-за выходки Кедмана, а тут и вовсе заметались по салону, словно теннисные шарики в железной коробке. Микола умудрился пересчитать все четыре угла, а вот старшина успел зацепиться за оружейную турель и повис в воздухе, видимо, забыв, каким образом можно опуститься.

— Ты, свисток курский, хочешь, я засуну тебе твою дуделку в тоннель для вывода пищевых отходов? — поинтересовался у американца старшина. — Совсем очумел, блин, дуб мореный?

— Нет, воно не очумело. Это бабуинообразное животное просто хочет вылететь прямо из корабля в джунгли, — предположил Пацук, порхая по салону. — И я думаю, Репа, мы с тобой должны помочь афроеврею вернуться на родину. Немедленно! По крайней мере, уж открыть двери клетки и выпустить этого гамадрила на свободу мы просто обязаны.

— Да вы что, мужики?! — наивно изумился Джон. — Я же вам говорил, что у меня примета такая: перед операцией свистеть!

— Вот и хорошо, что ты свистнул, — согласился с ним старшина. — Примета сбудется. И через пару минут тебе придется делать операцию по извлечению свистка из глубины брюха.

— Да оставьте вы его в покое, — неожиданно вступилась за Кедмана Сара Штольц. — Что вы пристали к человеку? У самих нервы никуда не годятся, а кто-то в этом виноват. Какие из вас спецназовцы, если вы от простого свистка, как малолетки, описаться готовы?

— Ты глянь, москаль, как два еврея друг за дружку стоят! — присвистнул Пацук. — Давай-ка их не будем трогать, а то один свистит, как бешеный паровоз, а другая так гаркнуть может, что те, кто в трубы Апокалипсиса должны дудеть, загубниками подавятся! Знаешь, как воно бывает, когда два таких дурака вместе сойдутся?.. — поинтересовался Микола, но сам ответить на этот вопрос не успел.

— Тихо вы! — потребовал пилот Мухин. — Кажется, нас кто-то нашел. Или мы кого-то…

Скорость обычных радиоволн, как известно всем, равная световой, крайне недостаточна для космической связи.

Трунарцы уже давно отказались от радиоволн как средства общения между космическими кораблями и планетными базами.

При переговорах на дальних расстояниях они использовали гиперпространственные капсулы, или гиперсвязь — недавно открытое и не совсем понятное землянам средство.

А вот внутри звездных систем трунарцы пользовались для связи направленным энергетическим лучом. Скорость его каким-то еще непонятным земным ученым образом была намного больше, чем у радиоволн. Поэтому корабли общались друг с другом с относительно небольшой задержкой. На Земле эту методику практически нигде не применяли, но на «летающей тарелке» «икс-ассенизаторов» связь направленного луча (СНЛ) была установлена еще во времена владения этим кораблем трунарцами. Вот сейчас эта связь и заработала. Экран монитора покрылся рябью, а на пульте замигала красная лампочка, показывая, что кто-то домогается разговора с кораблем землян.

— Что делать будем? — поинтересовался пилот.

— А что тут думать? Если нас направленным лучом нашли, придется отвечать, — пожал плечами Шныгин и заревел: — Боевые расчеты, к орудиям!

Здесь все было расписано давно и подробно. Еще со времен операции на Трунаре «летающая тарелка» была оснащена тремя пушками. Башенным орудием, состоявшим из двух спаренных лазерных пушек, управлял снайпер Зибцих. Существенных повреждений вражеским кораблям с мощной броней нанести оно не могло, но зато прекрасно расправлялось с многочисленными и хорошо укрытыми от плазменных орудий датчиками, являвшимися зрением, слухом и обонянием космической бронетехники. Естественно, лучше снайпера с этим справиться никто не мог.

А вторая орудийная турель, управлявшая двумя мощными плазменными орудиями, расположенными по бокам «тарелки», досталась в подчинение Пацуку. И не только потому, что он очень неплохо стрелял. Шныгин был дублером пилота и по совместительству считался командиром корабля. В его задачи входило координирование работы всей команды. Сару Штольц почему-то к управлению орудиями не допустил Раимов, и она с Кедманом составили аварийно-спасательную команду. В их обязанности входила ликвидация пожаров, способных возникнуть на корабле во время боя, и отсечение безвозвратно поврежденных отсеков. То есть Сара должна была работать, а Кедман лишь таскал за ней громоздкое снаряжение. Ему же было поручено спасать девицу, если такая необходимость возникнет.

После приказа старшины «К бою!» все засуетились. Правда, поскольку в условиях невесомости действия боевых расчетов никто отрепетировать не догадался, поначалу возникла небольшая суматоха. Но через пару минут бойцы сориентировались и сумели занять надлежащие места — Зибцих с Пацуком у орудий, Сара схватила ствол огнетушителя, соединенный шлангом со специальным резервуаром на спине у Кедмана. Сам капрал держал в руках сейчас абсолютно невесомый чемодан со сварным и прочим необходимым во время аварий в космосе оборудованием и готов был помчаться в глубину «тарелки» по первому сигналу, а Шныгин разместился чуть за спиной пилота, глядя на мерцающий экран СНЛ.

— Врубай! — коротко приказал он пилоту, и на экране тут же появилась закрытая капюшоном физиономия небесного. Предполагаемый враг что-то прокаркал, и универсальный переводчик услужливо сделал фразу общедоступной:

— Прошу вас не открывать огонь. Мы готовы сдаться и заявляем, что потеряли координацию во время гиперпространственного прыжка. Подскажите, в какой именно звездной системе мы находимся? — проскрипел небесный и тут же осекся. — Подождите! Разве вы не патруль с Лоны? Кто вы, скарабыр вас раздери?!

— Кто там нас должен разодрать? — удивленно переспросил Кедман.

— Сейчас уточним, — пообещал Шныгин и рявкнул на небесного: — Ты, скотина криворожая, фильтруй базар, еври бади! Отвечай, свинья инопланетная, что здесь делаешь, или я сейчас твоего скарабыра тебе же и загоню туда, куда он точно не полезет!

Небесный ответил полным молчанием. Он только оторопело смотрел на лица Шныгина и пилота, совершенно не понимая, кто они такие и откуда тут взялись. Люди, в свою очередь, хоть и прекрасно знали, что за гуманоид перед ними находится, но абсолютно не врубались, почему он задает им такие идиотские вопросы. Все-таки об особенностях местного горнодобывающего дела рассказать землянам никто не удосужился.

— Вы кто? — снова повторил небесный, нарушив недолгое обоюдное молчание высоких переговаривающихся сторон.

— Лично я твой персональный ужас, который будет тебя преследовать наяву и во сне, — представился Шныгин и кивнул в сторону пилота. — А это — помощник ужаса, но ничего хорошего это тебе не предвещает, еври бади. Особенно если и дальше будешь задавать вопросы, вместо того чтобы отвечать на наши.

— Все! — вдруг обрадованно рявкнул Николай Мухин. — Я его засек. Смотри, старшина, вон он, ниже нас к астероиду прилепился.

Шныгин посмотрел на экраны в указанном летчиком направлении. И действительно увидел на камне километров десяти в диаметре некую странную конструкцию. В самом низу, у основания астероида, она выглядела, словно усеченный конус. Затем, метрах в трех над поверхностью, превращалась в неправильный диск, ну а венчала эту конструкцию «летающая тарелка», немного похожая на ту, в которой находились земляне, но чуть больших размеров.

— Что это такое? — поинтересовался у пилота старшина и получил вполне емкий, исчерпывающий ответ о том, откуда именно появились сам старшина и его ближайшие родственники.

Затем летчик сообщил всем присутствующим об уровне интеллекта Шныгина и тех существ, которые его породили. После чего захотел было добавить крайне важную для всех интересующихся информацию о том, каким именно местом думает старшина и что именно за субстанция заменяет ему мозги, но последнего сделать просто не успел. Шныгин хоть и долго запрягал, но ехал очень быстро и, не вдаваясь в казуистические откровения, заехал пилоту прямо в ухо. Кто-то сзади хихикнул, а инопланетный собеседник землян, получивший при помощи универсального переводчика весь объем информации, удивленно хрюкнул и спросил у Шныгина, стараясь разглядеть свалившегося с кресла пилота:

— Что сейчас это существо говорило? Из всей его речи я разобрал только название главной планеты этой звездной системы.

— И этого для тебя слишком много! — констатировал старшина. — Спросишь у него самого, когда очнется. А сейчас отвечай, кто ты и что здесь делаешь, иначе я открою огонь.

Несколько секунд небесный колебался. Он уже понял, что данный корабль и его странный экипаж ни к Лоне, ни к космическому патрулю отношения не имеют. Более того, инопланетянин осознал, что до вступления с ним в переговоры странный корабль даже не обнаружил его эллериумодобывающую станцию. Сиди он тихо, может быть, чужаки и пролетели бы мимо. Однако сейчас думать об этом было уже поздно. А судя по тому, как чужеземец обращался с членом своего экипажа, произносившим удивительно музыкальную речь, шутить этот отъевшийся мордоворот был явно не намерен. Поэтому небесный выложил все, что знал, и даже более того.

Информация, полученная от небесного, и удивила, и насторожила, и обрадовала Шныгина. Удивила тем, что старшина узнал о контрабандистах эллериума, являвшихся непримиримыми врагами правительства Лоны. Они, правда, так же душевно относились и к руководству Трунара, но в данный момент последний факт значения не имел. Оба корабля сейчас находились в звездной системе Лоны, а поэтому враг мятежников мог смело считаться другом «икс-ассенизаторов».

Насторожил небесный Шныгина сведениями о самых свежих событиях. По его словам получалось, что в последние несколько дней в данную звездную систему не входили никакие посторонние корабли. Звездолеты мятежников нередко отбывали и прибывали, но вот чужих на Лоне не было. Причем за точность этой информации небесный ручался, поскольку утверждал, что служба связи у контрабандистов самая лучшая во Вселенной.

Если верить этому, получалось, что звездолет с командой Орлова на борту в систему Лоны не прибывал. Вот это и казалось Шныгину странным. Конечно, ученые что-то говорили о невероятных возможностях гиперпространственного координатора, но старшина не помнил того, чтобы упоминались такие действия, как отклонение прибывающего корабля с курса. В принципе, старшина думал, что такое вполне возможно. И в этом случае корабль Орлова сейчас мог находиться где угодно. Например, в самом центре ядра ближайшей звезды.

Ну и последней информацией, которая обрадовала Сергея, были слова небесного о том, что на самой Лоне у контрабандистов есть свои сторонники. Это означало, что нелегалы имеют возможность бывать на поверхности планеты. И хотя сейчас, после введения чрезвычайного положения, делать это стало невероятно трудно и очень опасно, «икс-ассенизаторы» имели шанс добыть необходимые сведения, не поднимая большого шума.

— А почему ты сам не убрался из этой системы, раз тут жареным пахнет? — под конец разговора поинтересовался Шныгин у инопланетянина.

— Выберешься тут! — буркнул небесный. — Правительство Лоны всю мощь своей системы локации задействовало. Стоит мне задницу от астероида оторвать, и меня тут же накроют. Либо патруль, либо гиперпространственная баллистическая ракета. Вы-то сами как сюда пробрались? Что у вас за оборудование такое, почему я вас до сих пор на приборах не вижу? Если бы штурман на экране обзора вас не заметил, я бы и не знал, что кто-то шастает поблизости.

— Думаю, наше оборудование тебя не касается, — отрезал старшина. — Можешь отключиться, но не думай даже дергаться. Размажу по астероиду раньше, чем ты пошевелишься! Жди. Понадобишься, блин, на связь вызовем тут же, еври бади. — И когда экран погас, Шныгин повернулся к Саре и Кедману. — И что вы думаете по этому поводу?

— Они совсем ничего не думают. У них в головах пусто, — сообщил старшине Пацук, выбираясь из-за турели. — И знаешь, воно ж как с руководителями операции бывает, когда они совета у идиотов спрашивают? Спрашивают, спрашивают, а потом бац, и возглавляют операцию по мытью посуды в ближайшем дурдоме.

— А ты у нас один только умный? — поинтересовался Шныгин.

— Не-а, — покачал головой Микола. — Еще Ганс есть. Конечно, до меня ему далеко, но кое в чем парень разбирается неплохо. В снайперском оружии, например.

Если бы кто-нибудь знал, как велико было желание Сары выпустить весь заряд огнетушителя в морду Пацука, то поразился бы ее стойкости, выдержке и самообладанию. Штольц не только не окатила украинца пеной с ног до головы, она даже в дискуссию с Миколой вступать не стала, по-прежнему делая вид, что Пацук для нее — не более чем пустое место.

Кедман также обращать внимание на подковырку Миколы не стал, отчего Пацук окончательно расстроился. Ну не любил Микола, когда его хохмочки не находили отклика в душе слушателей. Сейчас бы он даже гопака сплясал и на голове по рубке побродил, если бы это хоть как-то могло изменить положение дел. Однако есаул прекрасно понимал, что Сара и Кедман обратят на него внимание, пожалуй, лишь в том случае, если он решится снять энергоскафандр вместе со штанами. Да и то при условии, что на заднице у него портрет Кучмы окажется. И Микола сдался, решив взамен оправдать весьма спорное утверждение о том, что на всем корабле самым умным является именно он.

Когда наконец есаул перестал блистать остроумием, Шныгин устроил экстренное совещание прямо в рубке. То, о чем говорил контрабандист-небесный, слышали все. И у каждого имелось собственное мнение по поводу дальнейших действий группы. Сара, например, предложила самим на Лону не садиться, а заплатить контрабандисту приемлемую цену и через него получить все данные о положении на планете.

Кедман, напротив, настаивал на посадке и, более того, просто требовал решительных действий по захвату главы мятежников, аргументируя это тем, что переворот на Трунаре «икс-ассенизаторы» уже совершили. А уж с кучкой бандитов на захолустной планете справятся и вовсе без труда. Причем как инопланетянам в общем, так и данному небесному в частности американец не доверял и предлагал не обращать внимания на его слова. Ну а для того, чтобы контрабандисту больше врать неповадно было, требовал разметать его на атомы при помощи плазменных орудий.

Пацук и Зибцих проявили завидное единодушие.Оба предлагали совершить скрытную посадку на Лону и провести самостоятельную разведку, поскольку словам небесного тоже не склонны были доверять. Однако использовать его связи на планете оба друга собирались, а для гарантии безопасности предлагали взять небесного с собой на Лону.

Даже Коля Мухин, несчастный и обиженный пилот «летающей тарелки», высказал свое мнение о дальнейшем ходе операции. Поначалу он пожелал всем «икс-ассенизаторам» скорейшей гибели на поганой планетке, но затем передумал и предположил, что посадку на Лону совершить все-таки стоит, но оставлять корабль на поверхности планеты было бы слишком рискованно. Конечно, если «тарелка» будет крутиться на орбите, есть риск, что ее заметят в телескопы или обнаружат патрули, но зато в случае провала корабль легко можно будет посадить в любой точке планеты и мгновенно эвакуировать группу с территории врага.

Шныгин с этим утверждением согласился, как согласился и с тем, что посадка на Лону неизбежна. «Икс-ассенизаторам» требовалась информация, и не только по поводу судьбы пропавшей группы Орлова. Однако самостоятельно разгуливать по планете, даже имея данные об информаторах контрабандиста, было бы слишком рискованно. Поэтому путешествие случайно найденного небесного на Лону было неизбежно. И переговоры об этом следовало начинать как можно быстрей. Некоторые члены группы выразили по поводу такого решения некоторое недовольство, но в целом возражать против плана Шныгина никто не стал. Несколько минут все «икс-ассенизаторы» внимательно и с долей злорадства наблюдали за четырьмя боевыми космолетами пришельцев, бестолково мечущимися в той точке, где недавно из гиперпространства вынырнул звездолет землян, а когда, оставив безуспешные поиски, корабли пришельцев повернули к Лоне, Шныгин вышел на связь с небесным.

— Слушай, орел, тебя как зовут? — пусть и с некоторым запозданием, поинтересовался у инопланетянина старшина.

— Хаарм, — коротко ответил тот.

— В общем, так, Хаарм, нам нужно кое-что обсудить, — заявил старшина. — Готовь стыковочный блок. Сейчас прибудем.

— Отлично! Я бы тоже хотел лично встретиться с вами, — обрадовался небесный. — Кстати, как я понял, вы не в ладах с правительством? Вы, как и мы, оборванцы и отщепенцы?

— Не понял?! — оторопел от такого заявления старшина.

— Ну, то есть правительство хочет все с вас оборвать и отщипнуть вас от общества, заключив под стражу? — предположил Хаарм.

— Что правительство нас как липку обдирает, спору нет. Узнав о том, какая у нас зарплата, ты со смеху умрешь, — прежде чем старшина успел открыть рот, заявил Пацук. — Насчет заключения под стражу я не совсем уверен, но в принципе по-иному наш образ жизни и не назовешь. К тому же и от общества нас давно отщепили, заперев в подземном бункере. До того отщепили, что нормальную бабу в радиусе ста километров найти невозможно! То есть получается, что в общем и целом ты прав. Мы с тобой в некотором роде товарищи по несчастью.

— Господи, почему хохлы всегда считают себя обиженными и оскорбленными? — фыркнул Шныгин и повернулся к монитору. — Так ты готовишь стыковочный модуль или нет, еври бади?!

Пилоту пришлось немного помучиться. Если ему и приходилось до этого с чем-нибудь стыковаться, то это были или столб, или косяк, почему-то оставшиеся не замеченными после бурной попойки. Ну а состыковывать транспортные средства еще не доводилось. Несколько минут он мучился и даже едва не снес космолет контрабандиста с площадки на верхушке шахты, но затем Мухину все же удалось прилепить друг к другу два корабля. Шныгин попытался одобрительно похлопать летчика по плечу, но тот телячьих ласк не принял и в одно мгновение спрятался за панелью управления, отчего ладошка старшины, вдруг встретившая на своем пути пустоту, едва не снесла половину этого самого пульта к чертовой матери. Спасло пульт лишь то, что ефрейтору Зибциху в условиях невесомости не составило труда поймать громоздкого Сергея за пояс.

А затем сразу появился вес. То есть он, конечно, никуда и раньше не исчезал. Просто теперь каждый почувствовал, что он не перышко. И лучше всего это доказала лазерная винтовка, до этого подвергавшаяся чистке Гансом и не успевшая откочевать на оружейную полку. Она вдруг перестала висеть и грохнулась вниз, отбив ефрейтору колено. Тот тихо выругался, однако привлекать излишнее внимание к своей безалаберности не стал. А вот пилот выругался громко. И привлек к себе внимание всех откружающих.

— Елы-палы! Мы же теперь видимые, как пол-литра посреди стола, — пояснил он. — У этого урода искусственная гравитация работает. «Кожух» теперь не фурычит!

— Слушай, Сергей, может, отстыковаться, пока не поздно? — предложил Ганс. — Вдруг эти чучела нам засаду устроили и сейчас попытаются сдать патрулю?

— Нечего отстыковываться! Возьмем их тепленькими, — раньше, чем Шныгин успел даже подумать, заявила Сара и бросилась к переходному отсеку. А вот тут старшина уже среагировал мгновенно.

— Стоять, сержант! — заорал он так, что Штольц вытянулась в струнку, в одно мгновение повернувшись к Сергею лицом. — Вот так-то лучше. — А затем Сергей посмотрел на остальных. — Если внутри шахтерской станции засада, отработаем по полной программе. А от патруля смыться мы и вовсе всегда успеем. Нам нужен этот небесный и его связи. Однако Ганс прав. Осторожность нам не повредит. Я вхожу первым, а дальше — как отрабатывали.

Вход группы в помещение, где может оказаться засада, тренировали в спецназе любой страны мира. И «икс-ассенизаторы» особо на нем внимание не заостряли. Во время тренировок на базе они лишь пару раз отработали взаимодействие друг с другом и больше к этому вопросу не возвращались. Но и этого хватило вполне.

Шныгин шел первым. За ним входили Зибцих и Пацук, после чего наступала небольшая пауза. Сара и капрал во время нее держали под прицелом вход и пространство в тылу группы, Ганс оставался около дверей, готовый в любой момент открыть огонь, а Шныгин с есаулом прочесывали помещение, отыскивая все явные и скрытые выходы из него, а также осматривая подозрительные места внутри, за которыми мог бы скрываться противник. При этом они оба находились под постоянным прикрытием ефрейтора и сами прикрывали друг друга, если того требовали обстоятельства.

Так поступили и в этот раз. Старшина, открыв люк в полу «летающей тарелки», внимательно осмотрел переходный отсек, в котором мог уместиться, лишь сложившись вдвое, а затем откупорил вход в корабль небесного. За ним было помещение, почти идентичное пилотской рубке космолета землян. Вниз вела легкая металлическая лестница, а в самом корабле пришельцев, кроме единственной фигуры небесного, скрючившегося в пилотском кресле, никого не наблюдалось.

Сергей спокойно, как к себе домой, спустился вниз. Не успел он ногами коснуться пола, как в «тарелку» инопланетян влез Пацук, а следом за ним и ефрейтор. После чего перемещение «икс-ассенизаторов» из одного корабля в другой временно приостановилось. Старшина неторопливо осмотрелся, а затем позвал небесного, пытаясь привлечь к себе внимание.

Тот не шелохнулся. Зато шелохнулась лесенка, мгновенно уходя вверх, а затем и свет погас в «тарелке» контрабандистов. После этого последовал ментальный удар по тройке бойцов. Но натренированные «икс-ассенизаторы», готовые встретить засаду, показанный доктором Гобе блок поставили заранее. К тому же энергоскафандр немного смягчил удар, да и небесный, наносивший его, видимо, не был большим специалистом или не очень сильно старался, надеясь добиться полнейшего успеха исключительно благодаря внезапности.

Контрабандистов было пятеро. К собственному несчастью, эти инопланетяне были вполне теплокровными, а инфракрасное видение шлемов у наших героев сработало автоматически. Именно поэтому внезапная атака контрабандистов на «икс-ассенизаторов» полностью провалилась.

— Не стрелять! — коротко скомандовал старшина и залепил подошвой ботинка в корпус мурланта, даже не догадывавшегося, что противник его давно и прекрасно видит. Мурлант, как-то странно хрюкнув, отлетел к противоположной стене, сложившись по дороге вдвое.

Зибцих в это время просто сделал шаг назад, и мурлант с толпотоидом, бежавшие к нему с двух сторон, просто врезались друг в друга. А Пацук уложил одного ударом приклада в голову. Второго толпотоида он швырнул через бедро и развернулся в поисках новых врагов, но таковых уже не было. Шныгин помог Гансу успокоить двух неуклюжих спринтеров и скомандовал в микрофон:

— Слон и Рысь, не двигаться. Пока будем разбираться сами, — а затем Сергей срезал лазером ножки кресла, в котором корчилась фигура небесного, оказавшаяся обычным манекеном. — Эй, мурло инопланетное, блин, выходи. Базар есть. Иначе сейчас мы в твоем корабле немного приборы управления подправим лазерами, чтобы они тебе более точную информацию, еври бади, выдавали.

— Ладно, ладно! Выхожу, — завопил откуда-то небесный. — Только не стреляйте. Я с самого начала чувствовал, что нападение на вас не получится, но попробовать все-таки стоило.

— И зачем мы тебе понадобились? Корабль наш захватить хотел? — поинтересовался старшина у небесного, когда тот вышел из боковой комнаты и включил в рубке освещение.

Шныгин и говорил совершенно спокойно, и стоял в расслабленной позе. Но эта была лишь маска. Тот, кто купился бы на такое проявление спокойствия и решился бы напасть в этот момент на старшину, в лучшем случае был бы неприятно удивлен. В худшем — еще менее приятно покалечен. Шныгин был готов к любым поворотам событий. Впрочем, как и есаул с Зибцихом, застывшие у старшины за плечами. Атаковать сейчас эту троицу мог бы только сумасшедший. Но небесный таковым не являлся. Он спокойно прошел через рубку, неодобрительно покосился на поверженных землянами подчиненных и, горестно вздохнув над изуродованным пилотским креслом, сел в соседнее.

— Ну, чужаки, даете! Весь мой экипаж за семь секунд положили, — хмыкнул небесный и лишь затем ответил на вопрос старшины: — Не столько корабль хотелось захватить, сколько оборудование, делавшее его невидимым. Честно говоря, мне до смерти надоело торчать в этой системе. Хочется слетать куда-нибудь развеяться. Да и клиенты ждут. Если еще пару дней я не появлюсь в местах встречи, провалится весь мой бизнес. В общем, ваше оборудование мне бы очень пригодилось.

— Что же, ты поможешь нам, мы поможем тебе, — предложил старшина. — А сейчас повернись к нам лицом и держи свои руки так, чтобы я их видел…

Глава 4

Астероид. Без имени, фамилии и отчества. Год тот же — самый инопланетный. Рудодобывающая станция контрабандистов. Пока! Время астрономическое. Минуты и секунды исчисляются по склонению звезд. А звезды, как известно, ни к чему не склоняются. Разве что к коллапсированию.

Внутри владение контрабандиста-небесного, именуемого подчиненными Хозяин, властями Лоны — Преступник, а всеми остальными — Хаарм, было довольно тесным, слишком пыльным и вообще не очень опрятным. Больше всего это раздражало Зибциха, и ефрейтор пару раз еле сдержал в себе желание взять хозяина станции за воротник и провезти его мордой по всей той грязи, что царила в каютах. Остальные внимания на мусор не обращали. И лишь Сара Штольц брезгливо морщила носик, когда по невнимательности наступала ногой на кучу отбросов. Впрочем, за стеклом гермошлема этих гримас никто не видел.

Кстати, Хаарм несколько раз предлагал землянам гермошлемы снять. Те, помня коварство инопланетянина, делать это категорически отказывались, заставляя небесного разочарованно вздыхать. Впрочем, вздохи эти ни на кого не действовали. А Кедману и Пацуку, оставшимся в рубке корабля Хаарма для охраны входа в свою «летающую тарелку», они были и вовсе не слышны.

— Вот здесь мы и добываем эллериум, — не без гордости сообщил Хаарм. Земляне, спустившись по очередной лесенке, оказались в куполообразном помещении, выдолбленном внутри астероида. — За сутки получаем от килограмма до трех.

— Так мало? — удивился старшина.

— Ну конечно, с рудодобывающей компанией на Лоне мне не сравниться, но и то, что есть, уже хорошо, — немного обиженным голосом ответил Хаарм. — Вон у Леерда и полтора килограмма за сутки уже удача!

— А как же вы эллериум продаете? — встряла в разговор Сара. — Ведь, насколько я понимаю, добытая правительством руда стоит намного дешевле.

— А вы думаете, такой вот, как я, оборванец и отщепенец придет на правительственный склад и попросит продать ему эллериум? — ехидно поинтересовался в ответ небесный и сам себе ответил: — Не-ет! Он придет ко мне, или к Леерду, или еще к кому-нибудь. Уж у нас ему отказа не будет, конечно, если договоримся о цене.

— А если он у тебя эллериум силой забрать захочет? — спросил Шныгин.

— А тебе зачем это знать? — подозрительно посмотрел на него небесный и сунул правую руку под плащ.

— Да не бойся ты. Солдат ребенка не обидит, еври бади! — Старшина хлопнул высокого, но щуплого инопланетянина по плечу так, что тот едва не рухнул на пол. — Мне твой эллериум на хрен не нужен. Это так, чисто профессиональное любопытство.

— Автоматические бластерные пушки снаружи. Если вдруг грабителю удастся их миновать или он заявится сюда под видом покупателя, я ментальным приказом активизирую массу ловушек внутри, — неохотно ответил Хаарм. — Ну а если вам удастся убить меня, ловушки включатся самостоятельно, получив приказ от датчиков моей жизнедеятельности. Кстати, в этом случае у моих наследников остается лишь тридцать секунд на то, чтобы отключить систему защиты. Затем взрыв антивещества разнесет в клочья и станцию, и астероид, на котором она находится. Все просто. Поэтому никто и не пытается нас убить. Ну а если бы мне еще ваш прибор, делающий корабль невидимым, — мечтательно вздохнул небесный, — я бы первый миллион уже через месяц заработал. А через пару лет и собственную колонию на какой-нибудь планетке вроде Земли организовал…

— Я тебе организую, — погрозил старшина инопланетянину кулаком. — Покажи нам лучше этот эллериум. А то я его еще ни разу в руках не держал.

Эллериум оказался кристаллами серебристо-стального цвета размером с лесной орех. На огромной лапе Шныгина, закованной в броню энергоскафандра, они смотрелись и вовсе недозрелым горохом или шариками из шарикоподшипника и совершенно никакого уважения к себе не вызывали. Хотя и стоил бы на Земле каждый ну никак не меньше новенького «Мерседеса». А то и двух… Нет! Один кристалл бы, наверное, потянул и на три «Мерседеса»… Ну, это для тех, кто знал, на фига вообще этот эллериум нужен и как его можно использовать. А тут, можно сказать, такая ценность и под ногами валяется. Как мусор какой-то!

Шныгин порадовался тому, что не взял с собой Пацука на экскурсию, а то пришлось бы потом того с микроскопом проверять, разыскивая по потайным местам униформы экспроприированные полезные ископаемые. На всякий случай старшина покосился на Сару Штольц и Ганса. Однако ни тот, ни другая особого интереса к эллериуму не проявили. Более того, Сергею показалось, что оба его товарища по героическому отряду откровенно скучают. Хреновая, значит, образовательная экскурсия получилась!

— А сколько они в пересчете на наши деньги будут стоить? — попытался поддержать угасающий интерес бойцов к эллериуму старшина.

— Ваши деньги? Разве у вас есть деньги? — удивился небесный и тут же хлопнул себя ладонью по капюшону в том месте, где, наверное, у него находился лоб. Хотя кто знает, по каким местам себя инопланетяне обычно шлепают?

— А, ну да. Деньги у вас, конечно же, должны быть, — задумчиво ответил он сам себе. — Вот только курс ваших денег по отношению к нашей единой валюте мне неизвестен. Кстати, а как обстоит у вас дело с поставками эллериума? Вы получаете этот энергоноситель от правительства или добываете сами? Может быть, нам стоит обсудить этот вопрос за чашечкой скуубы?..

— Ты все эти вопросы будешь обсуждать с нашим командиром. Если он захочет, конечно, — отрезал старшина. — Да, и не вздумай толковать об энергоносителях с самым низкорослым членом моей команды, — и перехватил взгляд Хаарма, устремленный на Сару. — Да не с этой. Это женщина. С Пацуком. Я его на охране переходного отсека оставил.

— А почему с ним нельзя говорить об этом? — удивленно поинтересовался небесный.

— А ему все детство энергоносителями испортили. Он теперь нервный. Услышит что-нибудь о них, блин, и убить любого может, еври бади! — пояснил старшина, а себе под нос пробормотал, выключив радиосвязь, естественно: — Хохлам только об эллериуме еще никто ничего не рассказывал. Они нам за газ до сих пор долги не выплатили, а узнают о новом энергоносителе, так и вовсе платить откажутся.

Естественно, эту реплику старшины никто не услышал. За исключением Сары. В тесном помещении тамбура шахты она стояла слишком близко к нему, и даже гермошлем не помешал девушке разобрать слова Сергея. После чего Штольц как-то излишне задумчиво посмотрела на Шныгина. Оценила стратегический талант нового командира, что ли?..

Старшина, впрочем, пристального внимания к своей персоне со стороны Сары Штольц не заметил. Как, впрочем, не знал, что внутри его десантской черепушки могут присутствовать даже зачатки какого-нибудь стратегического таланта. Конечно, Сергей дураком не был, но, к своему глубочайшему несчастью, знал о стратегии только то, что она чем-то отличается от тактики и в ней ни комбат, ни сам министр обороны ни хрена не разбираются. Со слов ротного, конечно. Игорь Сергеевич о словах ротного не знал. Не знал он и о том, что думает Шныгин. О нем самом, о ротном в частности и обо всех начальниках в целом. Поэтому и ротный, и старшина остались без взысканий.

Да, собственно говоря, ни о министре обороны, ни о ротном Шныгин сейчас не думал. Его больше волновала информация, полученная от Хаарма. Как, впрочем, и всю группу в целом. Этот небесный, видимо, от слишком долгого заточения в обществе полных кретинов, которые к тому же от страха не смели ему даже слова сказать, совсем изголодался по цивилизованному общению и болтал без умолку.

Кстати, Хаарм после демонстрации землянам самородного эллериума поначалу пытался общаться с ними на ментальном уровне, телепатически передавая нужные образы, но когда ни один из бойцов не ответил на ментальные фразы, небесный опешил. Хаарм до этого никогда не встречал людей, да и слышал о них в силу своего положения вынужденного отшельника не слишком много. Сначала он решил, что земляне совершенно тупы и неспособны к сколько-нибудь стройным мыслительным процессам. Затем вспомнил, что его ловушку они раскусили легко и даже сами приготовили контрудар. После этого Хаарм подумал о степени защиты, которой обладает корабль землян, и свои мысли о тупости людей выбросил в мусорный отсек головного мозга за полнейшей их ненадобностью.

После такого глубокомысленного открытия небесный решил, что ментально люди не общаются по каким-нибудь религиозным или общественно-политическим соображениям. А когда осознал, что земляне напрочь лишены даже зачатков телепатии, был несказанно удивлен. Он просто не мог понять, как народ без ментальных средств мог достичь такого уровня цивилизации, что летает в космос и создает технику, ему, небесному, даже и не снившуюся. От осознания всей глубины этого противоречия у бывшего трунарского зэка разболелась голова, и он решил, что проще над глобальными идеями не размышлять, а пообщаться с незваными, но приятными гостями при помощи обычных средств. Конечно, говорил Хаарм далеким от литературного трунарского языком, и некоторые фразы универсальный переводчик просто отказывался озвучивать, но в общем и целом речь Хаарма землянам была понятна.

Поначалу небесный слишком далеко углубился в прошлое и стал рассказывать «икс-ассенизаторам» всю историю своей жизни, начиная от горькой юности, лишенной миллионного состояния. Однако бойцы чуть ли не хором эти словоизлияния прервали и потребовали от Хаарма осветить нынешнее положение дел на Лоне. Небесный горестно вздохнул, сожалея о том, что его личные злоключения никого не интересуют, а затем все-таки выполнил пожелание спецназовцев.

За политикой на Лоне и в ее галактических окрестностях Хаарм следил с душевным трепетом, пристальным вниманием и ежедневными мольбами, обращенными к господу-отцу-вседержителю-черт-его-подери и содержавшими в себе одну-единственную просьбу: «Господи всемогущий и т. д., сделай так, чтобы все окрестные политики разом сдохли. Хотя бы на пару суток!» И осуждать контрабандиста за эти мольбы ни у кого язык не поворачивался. Во-первых, потому что вокруг него ни любителей политики, ни даже простых человеколюбов никогда не было. А во-вторых, есть ли вообще в просторах необъятной Вселенной хотя бы одно существо, желавшее политикам чего-либо иного? Кроме самих политиков, разумеется.

Впрочем, это лишь лирическое отступление, а дела здешние были весьма плохи. Катаклизм политической системы на Лоне случился не сразу, и перемены в жизни произошли не вдруг. Около трех месяцев назад, почти сразу после переворота на Трунаре, по Лоне поползли странные слухи, леденящие кровь контрабандистов.

Никто и ничего толком не знал, но все упорно твердили, что вскоре что-то произойдет. Что именно, не уточнялось, но каждый из нелегалов знал, что хорошего ждать не приходится. Хорошего вообще в их жизни было крайне мало, а тут еще неизвестные провокаторы стали туманно намекать, что оно теперь закончится вообще, и связывали грядущие напасти и с революцией на главной планете конгломерата, и с темными личностями, появившимися на Лоне.

Сначала это были лишь слухи. Контрабандисты, которые всегда, во все времена, в любых планетарных системах, галактиках и параллельных вселенных, если таковые существуют, обладали отлично налаженной системой информации, начали говорить о странного вида существах, якобы сопровождавших какую-то большую шишку.

Хаарм особого внимания на эти разговоры не обращал, поскольку к любителям зоологии, так же как к почитателям больших шишек, себя отнести не мог. Единственное, что его занимало в то время, была проблема дальнейшей контрабанды эллериума. Ни о чем другом тогда Хаарм и думать не хотел, стараясь собрать максимум информации о том, насколько изменится политика правительства Трунара в отношении к контрабандистам эллериума. Наверное, поэтому и оказался в ловушке.

Гром грянул не сразу. Хаарм, естественно, видел, как в систему звезды под звучным именем Светильник прибывает все меньше и меньше кораблей его коллег. Этот факт должен был бы насторожить небесного, но обуреваемый жадностью Хаарм мгновенно просчитал, насколько возрастет его доля в общем объеме продаж эллериума при отсутствии конкурентов, даже не подумав о причинах, побудивших многих контрабандистов покинуть систему Лоны. Вот и сидел сейчас Хаарм на астероиде и наслаждался гипотетической монополией на контрабанду эллериума, не имея возможности не только продать его, но даже и просто выбраться из этой планетарной системы и раздумывая о том, как он до такой жизни докатился.

Большой шишкой, прибывшей около трех месяцев назад на Лону, был не кто иной, как свергнутый президент трунарского конгломерата планет. Явился на планету он нелегально, укрылся в резиденции одного из местных аристократов и принялся усердно взывать к совести и чести всех небесных во Вселенной, настаивая на бойкоте распоряжений узурпатора.

Руководство Лоны, славившееся на весь конгломерат консерватизмом взглядов, мгновенно поддержало воззвание свергнутого президента и тайно начало готовиться к объявлению независимости. На планету стали в массовом количестве прибывать транспортные корабли со всевозможными стратегическими грузами, а следом за ними на Лону опускались и пассажирские звездолеты. Но существ, которых они привозили, не видел никто. Конечно, каждый понимал, что с пассажирскими кораблями на планету прибывают войска, но их численность и структура оставались засекреченными.

Позже, когда Хаарму удалось связаться с одним из своих информаторов на Лоне, тот сообщил, что войска состоят из существ, абсолютно не похожих ни на одну расу конгломерата планет. Как выглядят эти вояки, информатор не знал. Единственным, что ему стало известно со слов мусорщика, обслуживающего казармы нового воинства, было то, что новые солдаты жутко орут, воняют, как общественный сортир в жаркий полдень, и постоянно занимаются муштрой. Все это Хаарм и рассказал «икс-ассенизаторам». Шныгин с Пацуком переглянулись.

— Похоже, блин, это те самые плоды генетических экспериментов, — проговорил старшина. — Уже плюс. Уверен, что одну часть задания мы выполним. Что скажете?

Реакция сослуживцев Шныгина была самой разнообразной. Хотя, в общем и целом, вполне удовлетворительной. Пацук хмыкнул. Дескать, он в этом никогда и не сомневался. Кедман показал Сергею сложенные в кружок указательный и большой пальцы правой руки — надеюсь, никому, кроме Хаарма, этот жест объяснять не нужно? — а Зибцих просто кивнул головой. Хотя, если честно, этот кивок немецкого ефрейтора больше был похож на желание самоубийцы пристроить поудобнее веревку на шее для более комфортного прохождения акта суицида, чем на знак согласия. И лишь Сара Штольц, крайне загадочная в последнее время, пожала плечами, предлагая не говорить «гоп», пока шкуру неубитого медведя бабушка надвое не поделила.

— Вы это о каких генетических экспериментах говорите? — подозрительно посмотрел на «икс-ассенизаторов» Хаарм. — Не о транскубальной инстрафакции спектраментальных нейронов, после которой скраарбули перестают выдавливать тракунсулы? Так их здесь, на Лоне, проводят? И вас послали добыть новейшие разработки?.. Тогда я в доле. Без меня вы не сядете на планету, а я…

— Слухай, Репа, а тебе не кажется, что эта морда задрапированная слишком много и не в тему болтает? — поинтересовался у Шныгина есаул. — Воно ж разве не знает, что с болтунами обычно в спецназе делают?

— И слава богу, что не знает, — буркнул старшина и повернулся к небесному, намереваясь получить информацию, касающуюся основной части задания группы. — Короче, я, блин, не знаю, о какой херне ты там говорил, еври бади, но то, что мы здесь ищем, тебя никак не касается. Ты лучше скажи мне, что случилось со странным кораблем, прибывшим в эту систему пару дней назад?

— Каким кораблем? — спросил Хаарм.

— Тебе на пальцах показать? — поинтересовался Шныгин. — Космическим, естественно. На ваши порхающие блюдца непохожим. Что патрульные с ним сделали?

— Вы чего-то путаете, — ответил небесный. — Пару дней назад отсюда отбыли четыре патрульных корабля, но в систему никто не прибывал вот уже неделю. С тех самых пор, как правительство Лоны объявило планету суверенной территорией.

— Ты ничего не путаешь? — поинтересовалась Сара, ласково потирая цевье лазерного ружья.

— Да чтоб мне век скуубы не лакать! — рявкнул Хаарм, для пущей убедительности шлепнув себя ладонью по горлу.

— Во-во, — согласился с ним Пацук. — Сейчас мы тебе башенную надстройку-то и срежем. Чтоб врать не пытался.

— Да пусть меня крахтанпуз затындыкает, если я вру! — побожился небесный.

— Кто его? За чего?.. — не понял Кедман, но Шныгин в ответ лишь махнул рукой, предлагая капралу заткнуться.

— Похоже, он не врет, — проговорил старшина и обвел взглядом спецназовцев. — Наших тут не было.

На пару секунд в рубке повисла гнетущая тишина. Она, правда, и знать не знала, что является гнетущей, но висеть любила. Особенно в рубках и чаще всего в самые критические моменты.

А вот моменты знали, что они критические, и особенное удовольствие получали от того, что против них никакие прокладки с крылышками не помогают. Да, кстати, и прокладок-то в рубке ни хрена не было. В рубках космических кораблей вообще не бывает прокладок, вот и в этой конкретной их не было. Зато были спецназовцы, которыми очень часто затыкают все дыры. И эти спецназовцы в данный момент не думали ни о тишине, ни о моментах, ни о прочей ерунде, тут написанной. Они просто молчали до тех пор, пока некоторым особо болтливым индивидуумам делать это стало невтерпеж!

— Что-то тут не вяжется, — пробормотал Пацук.

— Тогда забирай свои спицы и моток пряжи и иди вязать в другое место, — посоветовала украинцу Сара Штольц.

Несколько мгновений четверо здоровых мужиков удивленно пялились на хрупкую девицу, совершенно не понимая, что именно она сказала. Затем Зибцих несмело хихикнул, и его тоненький смешок послужил стартовым сигналом для самого настоящего марафона истеричного хохота. И надо отметить, что ржали все, начиная от самой остроумной Сары, кончая жертвой ее остроумия. Шныгин пару раз пытался остановить этот хохот и вернуть совещание в рабочий ритм, но, представив Миколу со спицами в руках, роговыми очками на носу и фартуком на пузе, снова сгибался пополам от смеха.

Удовольствие испортил Хаарм.

— Извините, но вы не могли бы пояснить, что означают эти скотские звуки? — брезгливо поинтересовался он.

— Не понял! — заявил Шныгин, в один момент подавившись смехом.

— Наш худосочный друг хочет сказать, что в данный момент мы похожи на прототип говяжьей тушенки, — пояснил Зибцих, но в голосе обычно вежливого немца в этот раз не было ни вежливости, ни дружелюбия. Как, впрочем, не наблюдалось ничего этого и на лицах остальных «икс-ассенизаторов».

— Подождите! — замахал руками небесный. — Я просто хотел узнать, что именно вы делаете и почему. Я не намеревался вас оскорбить. В конце концов, каждая раса имеет право на собственные ритуальные песнопения. Хотя, если честно, мне показалось, что вы просто решили проблеваться. А в рубке это делать нежелательно…

— Ох уж эти мужчины! — вздохнула Сара и, подойдя к Хаарму, положила ему руку на плечо. — Это не ритуальные песнопения, как ты сказал, и не рвотные позывы. Мы просто смеялись. Разве твой народ так не делает?

— Смеялись?! — переспросил небесный. — Вот это номер!.. Нет, я, конечно, слышал, что Земля не совсем цивилизованная планета, но если вы там так смеетесь, представляю, какие еще вы вещи у себя вытворяете. Может, и мясо птицы едите руками?

— А ты что-нибудь имеешь против? — Пацук размял кулаки.

— Отставить! — рявкнул Шныгин, которому все это уже стало здорово надоедать. — Короче, закончили пустую болтовню и перешли к делу. Хаарм, когда ты сможешь доставить нас на Лону?

— Все зависит от того, что я с этого буду иметь, — ответил небесный.

— И здесь евреи! — тут же констатировал Пацук.

— Слушай, Сало, достал ты меня уже! — зарычал старшина. — Какого хрена тебе везде сионистские заговоры постоянно мерещатся? Крыша съехала или заняться больше нечем? Так я могу тебя обратно на наш корабль вернуть. Пилот тебе работу быстро найдет. Причем столько, что до самого возвращения на базу всего сделать не успеешь.

— Действительно, Микола, тут же не одни хохлы, — покосившись в сторону Сары, поддержал Шныгина капрал. — Твои шуточки уже плохо пахнут. Пора бы заканчивать, пока кто-нибудь твою белую задницу не надрал.

Пацук замер. Несколько секунд он ехидно смотрел на друзей, явно намереваясь накормить их очередной порцией язвительности, а затем махнул рукой. Дескать, ну и ладно!

Раз вы такие тупые и не хотите понимать здоровый армейский юмор, можете ходить печальные и угнетенные чувством собственной тактичности. Микола решил временно зарыть в землю свой непризнанный талант сатирика, топор войны вместе с ним, а рядом до лучших времен похоронить и веру в спецназовскую солидарность. Потом, конечно, есаул припомнит соратникам, как при гражданском инопланетянине они его унизили, но сейчас Микола решил быть примерным мальчиком. В конце концов, чем быстрее будет выполнено задание, тем быстрее они вернутся на базу. А значит, приблизится и тот момент, когда можно будет заняться эксгумацией закопанного.

Хаарм тоже сделал собственные выводы из увиденного. И так же, как Микола, о них умолчал. Подождав, пока «икс-ассенизаторы» закончат разборки между собой, небесный подошел к плоской матовой поверхности, занимавшей половину задней стены. Немного поколдовав около нее, Хаарм сделал шаг в сторону и странным поскрипыванием, видимо, заменявшим у инопланетян вежливое покашливание, привлек к себе внимание спецназовцев, а затем что-то нажал на пульте у стены.

Матовая поверхность озарилась радужными сполохами, а затем исчезла, обретая глубину и открывая «икс-ассенизаторам» довольно симпатичный вид на звездную систему Лоны. Несколько мгновений планеты и пояса астероидов были неподвижны, а Светильник казался лишь желтоватым шариком, но затем с картинкой произошли разительные метаморфозы. Сначала звезда заиграла сполохами протуберанцев, затем планеты подернулись неясной дымкой, ну а потом и они, и пояса астероидов пришли в движение, начав плавно вращаться вокруг светила. Картинка едва уловимо для глаза мигнула, и на ней появилось несколько новых объектов. Хаарм, увеличив изображение при помощи дистанционного пульта, похожего на обычную лазерную указку, сконцентрировал внимание землян именно на них.

— Это станции глубинного сканирования, — пояснил он. — Их шесть, и они расположены на перпендикулярных основным телам орбитах. Именно они контролируют все передвижения в радиусе десяти парсек от центра эклиптики. Станции автоматические и оснащены боекомплектом гиперпространственных и субсветовых ракет с боеголовками из антивещества. Так что если вас заметят и захотят уничтожить, то затратят на это от семнадцати минут до тридцати секунд, где бы вы ни находились. В пределах десяти парсек, естественно. Что, возможно, и произошло с вашими предшественниками…

— Типун тебе на язык! — пожелал небесному Шныгин. — А нас каким боком эти станции касаются? Мы же невидимы.

— Может быть, да, может быть, нет, — проговорил Хаарм. — Но, только используя эти станции, вы можете выйти на орбиту Лоны и не оказаться под обстрелом двух-трех десятков патрульных кораблей.

— И что ты предлагаешь? — поинтересовалась Сара Штольц.

Действительно, кому, как не ей, вести подобные переговоры?

— А вот это хороший вопрос, — похвалил ее небесный. — И именно на него я с огромным удовольствием отвечу…

* * *

Черт-те где. Не спрашивайте, сам не знаю! Год тот же, это точно. Сооружение неизвестного назначения, но над дверями, если смотреть снаружи, написано не по-русски: «Оставь надежду всяк сюда входящий!» Местное время никем не измерялось. По крайней мере, вслух об этом никто не говорил.

В комнате было просторно, чисто и очень светло. Окон не было, хотя с уверенностью сказать об этом никто не мог, поскольку все четыре стены и потолок были отделаны зеркальными панелями. Поначалу эта особенность интерьера забавляла людей, но к исходу второго дня наблюдать более двух сотен отражений самого себя одновременно стало просто утомительно. Может быть, для гримерки актеров, примерочной ателье или раздевалки топ-моделей такой антураж и был бы уместен, но жить в обществе огромного количества себя самого было просто невозможно. Иначе думают только «нарциссы», эгоисты и прочие самовлюбленные личности. К несчастью, среди шести членов команды капитана Орлова таковых не было. Поэтому, когда один из бойцов сорвал с креплений привинченный к стене стол и попытался им расколотить хотя бы одно зеркало, никто не удивился.

— Товарищ капитан, спорим, что у него ничего не получится? — предложил лейтенант Боков.

— А? Что? — повернулся к нему Орлов, выходя из состояния оцепенелой заторможенности, с которым наблюдал за попытками подчиненного разбить свою собственную физиономию. — Отставить! — тут же скомандовал он бойцу, упоенно стучавшему столом по зеркалу.

Первые пару секунд в действиях звездного воина, решившего, вероятно, стать последователем Дон Кихота, совершенно ничего не изменилось. Он продолжал мутузить столешницей отражение собственной ненавистной морды, в данном случае заменившей ветряную мельницу, а затем армейская выучка все же взяла верх над расстройством нервной системы. Боец сообразил-таки, что командир обращается именно к нему, и, уронив столешницу на пол, занял какое-то странно перекошенное подобие стойки «смирно». Орлов эту позу не понял и вместо того, чтобы дать команду «вольно» или хотя бы ласково отчитать подчиненного, просто отвернулся к стене.

Подобная мера, впрочем, не помогла, поскольку стена была, как известно, зеркальная. И к зрелищу покосившегося бойца добавилось еще и изображение небритой физиономии самого капитана. Орлова такая картина Репина совершенно не устраивала, и он уже собрался закрыть глаза, но в этот момент одно из зеркал отошло в сторону, пропуская в помещение кристаллида.

Бронированный монстр, удивительно похожий на помесь скарабея с лысым бабуином и полудохлой ящерицей, отвратительно скрежеща ступнями по гладкому полу, прошел к тому месту, откуда боец совсем недавно выломал стол. Посмотрев на изувеченные пазы крепления, кристаллид издал звук, отдаленно напоминающий нечто среднее между паровозным гудком и сипом простуженного во время турне по Аляске циркового бегемота. Конечно, признать этот вой мелодичным мог бы только контуженый вьетнамец, но для солдат Орлова, уже изрядно задолбавшихся от звукового и визуального однообразия, даже стон кристаллида был выдающимся развлечением. И если они и не потребовали повторить его на «бис», то только потому, что в театры и на концерты раньше никогда не ходили.

Впрочем, кристаллида просить об этом и не требовалось. Он самостоятельно провыл еще раз, после чего подобрал с пола столешницу и неуклюже попробовал состыковать ее с изуродованными креплениями. Разумеется, ничего из этого не вышло, и уродливый инопланетянин повернулся к землянам.

— Странные вы все-таки звери, люди, — на чисто русском языке проговорил он.

Капитан Орлов, конечно, не знал, где кристаллид, да и прочие инопланетяне выучили русский язык, но уже ничему не удивлялся. Нам — проще! Мы не в тюрьме… По крайней мере, некоторые из нас. Пока… В этом месте можно трижды сплюнуть через левое плечо, чтобы не сглазить! Слава богу, информацию получать есть откуда. Поэтому и знаем, что владение русским языком определенному контингенту инопланетян было встроено на генетическом уровне во время подготовки мятежа Лоны… Но это так, авторская вставка для расширения чьего-нибудь кругозора. Кому неинтересно, тот может этот абзац пропустить.

— Если бы я был ученым, непременно задумался бы, на кой хрен произвела вас природа, — продолжил кристаллид. — Мы тут, чтобы интерьер создать, пимбу за хумайкеры, можно сказать, заламываем, а вы просто берете и все ломаете. Это ж в каком инсталлярии в ваши терпукеры такую шрындырьбень закубрыкивали?..

Последняя фраза особенно впечатлила Орлова. Будь он сам кристаллидом, наверное, поразился бы удивительному словарному запасу бронированного визитера. Ну а поскольку кристаллидом его мать не родила, капитан восторгов речью ремонтника не выразил. Вместо этого Орлов просто лениво спросил:

— Ты сейчас матом ругался или как?.. Хотя — плевать! Скажи лучше, что вы с нами собираетесь делать и сделаете ли вообще хоть что-нибудь? В конце концов, мы граждане Российской Федерации, ничего в вашей стране нарушить не успели, и я требую, чтобы сюда позвали консула. Плевать, какого именно. Хоть гондурасского. Лишь бы человек хороший был.

— Можно позвать и нехорошего, — высказал свое мнение лейтенант и, поймав на себе удивленный взгляд командира, пояснил: — Я бы сейчас даже бен Ладена в бородатую рожу поцеловал — до смерти надоели эти инопланетные чучела…

— Ну-ну, — буркнул капитан и посмотрел на кристаллида. — Ты приведешь сюда консула или нам голодовку объявить?

— Без толку, — ответил кристаллид и, забрав с собой столешницу, пошел к выходу. — В случае голодовки вас усыпят, а потом накормят внутривенно.

И так — каждый день! С самого момента захвата инопланетянами «Ястреба» подобные события повторялись с пугающим однообразием. Разве что никто до сих пор зеркала в темнице (или светлице?) бить не пытался, а в остальном — полное дублирование. Орлов настаивал на доставке в камеру консула, требовал объяснить, за что его группу задержали и что с ними собираются делать. Просил позвать начальство, угрожал объявить голодовку и даже обещал сделать себе харакири, но так и не нашел, чем именно следует провести такую тонкую хирургическую операцию.

Если угрозы, требования и просьбы капитана на инопланетян и оказывали какое-то действие, то сам Орлов об этом ничего не знал. В глубине души Орлов был уверен, что, слушая его претензии, невидимое начальство пришельцев просто умирает со смеху, но озвучивать свои предположения не желал. Все-таки он являлся командиром и должен был поддерживать в подчиненных боевой дух или хотя бы его подобие.

Предъявив спине удаляющегося кристаллида целую кучу протестов, Орлов посчитал свои задачи на сегодняшний день выполненными. Несколько секунд капитан раздумывал над тем, не устроить ли подчиненным небольшой сеанс физической подготовки для поднятия боевого духа, но затем передумал. Бегать на месте было глупо, групповые отжимания смотрелись бы не умнее, да и массовые упражнения по качанию пресса группы из нескольких сотен отражений вместо поднятия боевого духа могли бы довести весь отряд до истерики. К тому же сама мысль о том, как отреагируют инопланетяне на такие мероприятия, злила капитана. Ну не хотел он бесплатно работать клоуном, и все тут!

И все же Орлов прекрасно понимал, что бойцов нужно чем-то занять, пока странное представление инопланетян о тюрьмах и изоляторах временного содержания не свело горстку землян с ума окончательно. Перебрав в уме все известные массовые развлекательно-познавательные мероприятия, начиная от смотра строевой подготовки, кончая игрой в города, капитан махнул рукой, пнул ногой спинку ни в чем не повинной кровати и вынужден был признать, что массовик-затейник в условиях зеркальной тюрьмы из него никудышный.

Однако нужно было что-то делать, причем срочно. И капитан, плюнув на то, как это будет выглядеть со стороны, решил устроить на небольшом пятачке перед дверью спарринги. Это и для общей физической подготовки полезно, и скучать бойцам не придется, да и выход нерастраченной энергии хоть какой-то, да будет. Встав с кровати и поправив на себе китель, Орлов уже собрался дать команду строиться, но в этотмомент развлечение само пришло в гости к землянам.

Зеркальная дверь отворилась, и на пороге темницы возникла необычная для этого места процессия. Сначала в комнату вошли шестеро вооруженных мурлантов цвета спелой плесени и выстроились в шеренгу перед первым рядом кроватей. Затем появились двое небесных в оранжевых балахонах, а за ними пред замутненные приближающимся сумасшествием очи землян предстал еще один небесный. Этот — в сиреневом плаще, отделанном золотой оторочкой. И тут же Орлов почувствовал мощнейший ментальный удар. Схватившись за голову, капитан рухнул на пол и краем глаза заметил, как остальные члены группы также попадали, корчась от боли. Однако уже через секунду давление на мозг бойцов ослабло.

— Мера предосторожности. Извините, — проворковал от двери ласковый голос. — После того, как один из вас выломал стол и пытался попортить интерьер, мы просто опасались неадекватной реакции на наше появление. Соблюдайте благоразумие, и ментальных ударов больше не будет.

— Я требую… — тут же заявил Орлов, но небесный в сиреневом плаще не дал ему договорить.

— Мне известны все ваши требования, — раздался его голос откуда-то из-под капюшона. — Мы готовы выполнить их. Более того, мы готовы даже вернуть вас домой…

— Но?.. — осознав, что пауза затягивается, спросил Орлов.

— Никаких «но». — Вероятно, волнообразное движение плаща инопланетянина было аналогом земного пожатия плечами. — Никаких условий, никаких взаимоограничений и ультиматумов. Просто вы должны будете добровольно согласиться на передачу послания своему Президенту. Ну а если конкретизировать нашу просьбу, то вы обязуетесь никому и ничего о случившемся с вами здесь не рассказывать до того момента, пока вам не организуют личную встречу с главой государства. Вот и все.

— А если мы откажемся? — предположил капитан.

— Тогда останетесь в этой комнате до полной деградации мыслительных процессов, атрофии памяти и потери пространственной ориентации, — ответил небесный. — Думаю, после добавления нами к этому интерьеру кое-какого шумового оформления этот процесс у большинства из вас успешно завершится недели за две. За три — это максимум.

— Что-то тут наблюдается некоторое несоответствие между сложностью задания и наказанием за его невыполнение, — констатировал Орлов. — Странно все это… Ну а если мы согласимся? Где гарантия, что ваше задание мы выполним? Вот выберемся отсюда, плюнем на все обещания и, напившись в первом же кабаке, разболтаем все смазливым проституткам! И даже не рассчитывайте на честь российского офицера. Я разведчик, а мы честное слово по сто раз на дню даем. Знаете, что с нами было бы, если бы мы все свои обещания сдерживали?

— А мне и не нужно, чтобы вы что-то обещали, а тем более что-то там сдерживали, — заверил землян небесный. — Ранее я не зря говорил о «добровольном согласии». Если вы согласитесь без давления с нашей стороны, то от обязательств своих отказаться просто не сможете. У нас есть возможность это организовать…

— Вот как? — удивился капитан. — Так почему же вы, такие всесильные и великие, не можете просто внушить нам, чтобы мы сделали то или это? Кишка тонка?

— Чтобы контролировать ваши действия, нам нужно держать вас под своим визуальным наблюдением, — терпеливо пояснил небесный. — Как вы понимаете, в этом конкретном случае такая мера невозможна. Поэтому мы и просим вас о добровольном сотрудничестве…

— Ну, естественно, — рассмеялся Орлов. — Мы вам открываем свой разум, а вы запихиваете туда приказ об убийстве нашего Президента… Уважаемого и любимого, между прочим!

— У вас паранойя, дорогуша, — вздохнул инопланетянин. — Ну скажите мне, как вы сможете убить Президента, если вас перед встречей с ним лишат всего, что хотя бы отдаленно напоминает оружие? К тому же всех ваших людей на прием не пустят, а против президентских телохранителей один в Кремле, да еще с голыми руками, не воин. Разве не так?

— Может быть, ты и прав, — задумчиво проговорил капитан. — Я подумаю!

— Хорошо, — согласился небесный. — А я приду за ответом через три дня.

И, оставив группу Орлова в глубокой задумчивости, небесный в сиреневом плаще, а за ним и вся группа прикрытия удалились. Пару секунд капитан смотрел им вслед, раздумывая, что три дня это слишком долгий срок, а затем скомандовал отбой и рухнул на свою кровать, закрыв глаза, чтобы не видеть укоризненный взгляд собственного отражения в зеркале.

* * *

Вселенская житница эллериума. Лона то есть. Год тот же. Никуда не делся. Место действия — там же. В смысле на Лоне. Местное время: какое хотите! Главное, что солнышко светит.

Горы на востоке были розовы, с ярко-зелеными горизонтальными прожилками. Почему они были такими, никто не знал, а сами горы не говорили, хотя бы потому, что у них никто и не спрашивал. Умный Зибцих тут же выдвинул предположение, что скальная порода состоит в основном из мрамора, а зеленые прожилки — это аморфный фосфор. Однако на этот счет имелось и другое мнение. Какой-то трудолюбивый придурок выкрасил их гуашью. Это предположил Пацук. И никто не понял, шутит он или просто от всего устал.

Впрочем, розово-зеленые горы были не единственным отличием Лоны от Земли и Трунара, разительно похожего на альма-матер человечества. На Лоне все выглядело по-другому. Краски здесь просто взбесились и явно делали все, чтобы забравшиеся сюда люди как можно скорее заразились их бешенством. Вообще складывалось впечатление, что господь бог, создавая Землю, потратил на нее из своей палитры все теплые пастельные тона. Ну а когда спохватился, выяснилось, что для Лоны остались только неприлично яркие краски. Красный, желтый, фиолетовый, розовый и оранжевый цвета на этой планете господствовали беспрекословно, и трунарцы, живя на этой планете, постоянно носили очки или контактные линзы из специального светофильтра, смягчавшего резкость окрестной окраски.

«Икс-ассенизаторы» такой поблажки были лишены, поскольку конструкторы их гермошлемов не додумались до того, что бойцы могут оказаться в подобной обстановке. Хаарм, ясное дело, предложил людям защитные очки из своих запасов — небесплатно, конечно! — но наши герои от этого решительно отказались. Не из-за отсутствия местной валюты, а просто потому, что по-прежнему не доверяли контрабандисту и опасались снимать шлемы при небесном. Поэтому и терпели буйство красок молча. Хотя и не все!

— А что, мне даже нравится! — немного подумав, заявил Кедман. — Все это похоже на финальный матч чемпионата мира по футболу, когда все трибуны окрашены в цвета играющих команд. А ты как будто стоишь прямо в центре футбольного поля и ждешь свистка.

— С флагом и барабаном, — дополнил Пацук.

— Не-ет. С флагами и барабанами — это группа поддержки, — удивился недогадливости украинца капрал. — А я — просто в футбольной форме…

— И со свистком в заднице, — не унимался Пацук.

— Ты мне хамишь? — поинтересовался Кедман.

— Это он шутить пытается, — вступился за есаула Зибцих. — Неуютно тут. И Миколины плоские шутки — просто защитная реакция нервной системы.

— А у тебя, как я погляжу, ни нервов, ни системы не имеется, — буркнул Пацук. — С такими хладнокровными арийцами в сорок пятом, знаешь, воно ж как случилось?..

— Хватит о ерунде болтать, блин! — урезонил сослуживцев Шныгин, пытаясь при помощи компьютеризированного лазерно-оптического прицела, встроенного в забрало шлема, рассмотреть подножие гор.

Старшина так и не понял, то ли ему почему-то никак не удавалось сфокусировать прицел, то ли компьютерная настройка давала сбой, однако вместо четких очертаний объектов в поле зрения Сергея попадались только размытые яркие пятна и ничего больше. Пару минут старшина напрягался, сражаясь с непослушным прицелом, а затем махнул рукой на это неблагодарное занятие. Да и действительно, на хрена десантнику прицел? Снайперская оптика ему все равно что медведю рапира! Ни тот ни другой полезного применения оным устройствам не отыщет.

— Так куда, ты говоришь, нам сейчас идти? — поинтересовался старшина у Хаарма, стоявшего вместе с Сарой Штольц у входа в космический корабль.

— К горам, — ответил небесный. — По равнине нельзя. Нас тут за четыре километра двести восемьдесят шесть метров шестьдесят два сантиметра и тринадцать микрон любому будет видно.

— Откуда такая точность? — язвительно спросил Пацук. И получил вполне терпеливое разъяснение от догадливого Зибциха:

— Скорее всего это просто «универсальный переводчик» дословно преобразовал фигуральное выражение инопланетянина. Ведь, если кто-то говорит «за километр видно», он не имеет в виду именно это расстояние.

— Спасибо. Понял, — буркнул Пацук и отвернулся от ефрейтора, посмотрев на Хаарма. — А почему мы не сели сразу у гор?

— Я уже пояснял один раз, что прямо у отрогов гор лежат Триваарские топи и посадка кораблей в этом районе крайне нежелательна. Утонуть могут, — ответил небесный. — Жаль, что вы не слушали мои объяснения во время перелета…

Микола хмыкнул. Было бы удивительно, если бы во время перелета от заброшенного астероида к Лоне кто-нибудь слушал какие-либо объяснения. На корабле больше суетились, орали, спорили и пытались что-то доказать, чем слушали друг друга. И заварили всю кашу Хаарм с Колей Мухиным. Первый попробовал самолично вести космолет через тернии локационных станций к вожделенной Лоне. Как вы думаете, что в это время сделал второй?.. Лучше не рассказывать, а то у любого человека, не закаленного спецназовской подготовкой, волосы дыбом встанут. Одни только ритуальные пожелания летчиков чего стоят, не говоря уже о физических упражнениях, основанных на взмахах рук, ног, головы и иных подвижных частей организма.

План Хаарма по проходу локационных станций основывался на обычном маневрировании. По пути к Лоне кораблю землян предстояло пройти минимум три такие системы инопланетян, и, хотя обнаружить «тарелку» «икс-ассенизаторов» было необычайно трудно, опасность попасть в поле зрения видеокамер, хищно обшаривавших космическое пространство, все же оставалась.

Небесный рассказал людям, как можно обмануть визуальное наблюдение. Его план основывался на некоторых особенностях работы видеокамер. Дело в том, что конструкторы небесных, не желая излишне перегружать центральный процессор станций, настроили работу камер на прерывистый режим. То есть сначала включалась первая камера, затем вторая, третья и так далее. Но к тому моменту, когда начинала работать седьмая, первая отключалась и вновь активизировалась лишь тогда, когда очередь доходила до последней — двенадцатой. Таким образом каждая из камер, отвечавших за свой собственный сектор пространства, не была задействована примерно две минуты за цикл. Конечно, по космическим меркам это очень мало, и любой объект обнаруживался станцией прежде, чем он успевал нанести ей какой-либо вред, но тот, кто точно знал цикличность работы видеокамер, при достаточном умении мог проскочить мимо них в сторону Лоны. Что Хаарм иногда и делал.

Правда, для совершения этого маневра нужно было подойти к станции очень близко, а сейчас, когда локационные роботы обшаривали пространство на всех волнах, сделать это контрабандист не мог. Иначе не сидел бы в своей астероидной шахте, а спокойно попивал бы скуубу у приятеля в столице Лоны. Чем, впрочем, он сейчас и собирался заняться, используя уникальное оборудование корабля землян. Вот только Коля Мухин ему помешал.

— Пока я являюсь пилотом этого летающего корыта, ни одна рожа, тем более инопланетная, к пульту управления не подойдет, — констатировал летчик-космонавт, после того как закончил демонстрацию своих уникальных способностей в рукоприкладстве и матопокрывательстве. — А если вы будете настаивать, пойду и лягу в анабиоз, а вы тут едритесь с этим уродом сами так, как вам больше нравится!

Спецназовцы «едриться» с Хаармом почему-то не захотели. Как и Хаарм со спецназовцами. Но последний к тому же еще и обиделся на пилота. Издав нечленораздельные звуки, отдаленно похожие на клекот лысого кондора, смешанный с бурчанием кофеварки, небесный заявил, что если землянам так хочется, то они могут самостоятельно попробовать пробраться на Лону. Дескать, он никому не навязывался и вообще может спокойненько сидеть в своей шахте до второго пришествия или чего там его у них заменяет.

Теперь обиделся Шныгин, да и Кедман с ним заодно. Они начали красочно расписывать Хаарму его ближайшее будущее, особенно акцентируя внимание на некоторых интимных подробностях. Небесный хоть и не понял в силу своей инопланетной ограниченности всю глубину русско-американского мата, но обиделся вдвое сильней. А когда диалог этой троицы уже собирался перерасти в открытую конфронтацию, в дело вмешалась Сара Штольц. Разведя скандалистов по углам, она доходчиво объяснила каждому, чем он, по ее мнению, занимается. После чего ссоры удивительным образом временно прекратились и группа стала искать выход из сложного положения. И нашел его Пацук, угрюмо молчавший до этого момента в углу.

— Слухай, пугало ты самоходное, — обратился украинец к Хаарму. — Роботы-патрульные подчиняются локационным станциям?

— Нет, — ответил небесный, даже не обратив внимания на «пугало». — И те и другие являются звеньями одной цепи в обороне планеты и даже имеют равный техногенный интеллект.

— То есть работают на одних и тех же микросхемах? — Хаарм кивнул. — А чего тогда мы голову ломаем? У нас же на корабле прибор переподчинения стоит, который мы и во время операции на Трунаре, и в бою на Марсе использовали. Если, конечно, кто-нибудь помнит, как воно ж действует…

Помнили все, и в этот раз Микола услышал столько одобрительных реплик в свой адрес, сколько, пожалуй, не получал за все время службы в отряде. Ну а затем станции не успели и релюшками щелкнуть, как стали считать, что корабль землян им — мать родная, сват, брат, жена, любовница, теща… Хотя нет! С тещей это, конечно же, перебор. Но в общем и целом корабль «икс-ассенизаторов» добрался до Лоны без происшествий, сопровождаемый услужливым попискиванием в радиоэфире, издаваемым локационными станциями.

Ну а когда «тарелка» вышла на орбиту планеты, Хаарм попытался получить с землян ранее оговариваемую долю вознаграждения за проход через звездную систему. За что вполне заслуженно заимел возможность любоваться кукишем Шныгина возле своего носа. Дескать, твоей помощи мы пока не видели, справились сами. А вот если ты, Иван Сусанин, приведешь нас все-таки к своему человеку, вот тогда и о соответствующем гонораре можно будет поговорить. Хаарм, ясное дело, обиделся и со зла посадил «тарелку» землян на приличном удалении от гор, предоставив им возможность пешей прогулки по незнакомому миру. Вот только увеселительной экскурсии из нее не получилось.

— Тихо! Лежать, — скомандовал Шныгин, когда до упомянутых небесным Триваарских топей остались считаные метры. — Что-то странное впереди! Сало, Свисток, проверьте.

Кедман с есаулом молниеносно нырнули в траву, внешне напоминавшую кусты фиолетовых гусиных перьев сантиметров пятидесяти высотой. Несколько травинок слегка дрогнули, когда парочка «икс-ассенизаторов» скрывалась в зарослях, а затем трава трепетала лишь от дуновения легкого ветерка, и движения бойцов по ней увидеть практически не удавалось.

Микола с Кедманом добрались до границы фиолетовых перьев почти одновременно. Последний участок пути был не очень приятен, поскольку заросли травы уходили в неглубокое болото, но неприятность была скорее эмоционального плана, так как энергоскафандры не только воду, но и воздух внутрь пропускать отказывались! Микола чуть раздвинул в стороны несколько кустов и замер: впереди были люди. Точнее, не люди, а черт-те что, но в целом совпадало! Прямо перед ним, за дикого вида кустарником, похожим на украинский плетень с крынками наверху, да еще жутко аляповато раскрашенный, шевелились несколько темных фигур.

— Репа, вижу сельдерей. Должно быть, тут у них грядка, — старым кодом доложил Пацук по рации.

— Понял, выдвигаюсь, — ответил старшина. — Будем пропалывать.

— И не забудь этого урода мозгососного с собой прихватить, — посоветовал Микола. — Чует мое чистое украинское сердце, что тут без Сусанина не обошлось.

— Отставить, — отрезал Шныгин. — Проводник с нами не пойдет. С ним развлечется девица. Ясно, Рысь?

— Куда уж яснее, — доложила Штольц, и в эфире наступила полная тишина.

Глава 5

Плод деятельности взбесившегося космического маляра, в просторечии — планета Лона. Год черт знает какой, поскольку о летоисчислении на Лоне землянам ничего не известно. Подножие розовых гор с прилегающими к нему топями. Местное время: что-то около полудня.

Вообще-то Сара Штольц была всегда гуманным человеком. Даже в такие моменты, когда ради выполнения задания израильского правительства ей приходилось отбирать любимые игрушки у детей видных политических деятелей, а затем шантажировать этим их родителей, мягкосердечная разведчица делала это с глубоким чувством сожаления, с печалью на сердце и слезами на глазах. Однако Хаарма, настороженно глядевшего вслед удалившимся спецназовцам, Сара огрела по голове прикладом лазерного ружья абсолютно без сожаления. Стукнула вроде бы тихонечко, но небесный рухнул на фиолетовую траву, а Сара удивленно посмотрела на свои руки.

Собственно говоря, приказ Шныгина о присмотре за контрабандистом означал, что Хаарм не должен был куда-либо ходить, подавать противнику знаки, издавать какие-либо звуки и вообще ему следовало выказывать как можно меньше признаков жизни. Для выполнения этого приказа небесного можно было просто связать, обеспечить надежным кляпом, намертво срастить с ближайшим камнем и приставить к голове ствол ружья. Это было бы гуманно и добросердечно, поскольку каждое мыслящее существо все же предпочтет любоваться на ствол оружия перед своим носом, чем спокойно лежать и не ведать, что творится вокруг. Вот только способ этот был несколько хлопотней, чем обычный удар по затылку! А лишние хлопоты разведчику ни к чему. Тем более члену команды «икс-ассенизаторов».

Сара на всякий случай хмыкнула, поражаясь своему подсознательному прагматизму и безжалостности, и нагнулась пощупать пульс у Хаарма. На запястьях ничего похожего не обнаружилось, и забеспокоившаяся Штольц попыталась отыскать у небесного то место, где у нормальных людей находится сонная артерия. Такового у Хаарма тоже не оказалось, а может, контрабандист просто не выдержал удара по черепу и отдал космосу душу. Для того чтобы понять это, Саре пришлось откинуть капюшон Хаарма.

Таким образом израильская разведчица стала первой землянкой — не приспособленной для жилья норой в земле, а жительницей Земли! — увидевшей черепушку небесного во всей ее красе. Что, собственно, удовольствия Саре не доставило, поскольку череп Хаарма красотой не отличался. Он был лыс, шишковат и сильно удлинен в затылочной части. Про морду небесного и вовсе не стоит говорить. Сын Бабы-яги и Кощея Бессмертного, пролежавший триста лет в Кентервильской трясине, и то бы краше выглядел. Естественно, Саре захотелось поскорее накинуть капюшон обратно на эту противную морду.

Однако сначала все же следовало убедиться, жив ли Хаарм, и единственным способом проверить это оставалось зеркало, которое, как всем известно, каждая девушка носит с собой, будь она разведчицей, воспитательницей детского сада или наложницей в гареме турецкого паши. Штольц поднесла зеркальце к губам небесного и, убедившись, что оно запотело от дыхания, облегченно вздохнула. А затем уселась так, чтобы неподвижное тело контуженого небесного находилось между ней и границей топи, к которой ушли ее верные соратники.

Ну а Шныгин, которому Сара не доложила, каким именно способом она выполняет его распоряжение, в сопровождении Зибциха добрался между тем до капрала и Пацука. Все четверо залегли вдоль кромки перьевидных кустов, внимательно вглядываясь в другую сторону болота. В этом месте топи сужались, образуя неширокую горловину, соединявшую два огромных хлюпающих, фыркающих и ужасно воняющих пространства. Впрочем, последнее людей касалось мало, поскольку в энергоскафандре даже запах собственного пота уловить не удавалось.

Никто из четверки «икс-ассенизаторов» не помнил, говорил ли Хаарм о том, что им понадобится перейти вброд Триваарские топи или нет. Если да, то засада на той стороне горловины ждала именно их. В противном случае оставался небольшой шанс на то, что хоть в этот раз небесный был честен, не пытался предать людей, а засада в самом узком месте топей была либо случайностью, либо следствием того, что их посадку заметили и военные Лоны устроили «икс-ассенизаторам» ловушку в единственном месте, по которому люди могли пройти дальше, в глубь планеты. Так или иначе, выяснить правильность одного из вариантов можно было лишь старым как мир способом — захватом «языка». И бойцы немедленно приступили к осуществлению этой задачи.

Не решаясь вести переговоры по рации, старшина лишь коротко свистнул, привлекая к себе внимание бойцов, а затем знаками показал, чего именно он от них хочет. Все трое тут же продемонстрировали Шныгину, как ловко они умеют скручивать пальцы в колечко, что на языке всех спецназовцев мира означало: «Приказ понял! Без тебя, такого умного, я бы никогда не догадался, что именно нужно делать!» Старшина также при помощи знаков отблагодарил друзей за признание его умственных способностей и первым сполз в трясину, погружаясь в нее с головой. За ним в тину бесшумно нырнули Пацук и Кедман, оставив Зибциха прикрывать их с этого берега топи.

Последним уходил есаул, и именно он забрал с собой гермошлем Ганса. Конечно, оставлять ефрейтора без защиты от ментального удара было опасно, но будущего «языка» пришлось бы переправлять через горловину. Над водой его тащить не получилось бы, поскольку инопланетяне, устроившие людям засаду, непременно это передвижение засекли бы. А допрашивать пленного на вражеском берегу «икс-ассенизаторы» не рисковали. Вот для того, чтобы незаметно доставить «языка» на свой берег и не дать ему при этом утонуть, спецназовцам и понадобился шлем Ганса.

Конечно, передвижение по дну было довольно рискованным способом преодоления протоки, но у землян не оставалось иного выбора. К тому же их задачу облегчало богатейшее оборудование энергоскафандров. В подобной экипировке боец мог передвигаться даже в условиях нулевой видимости.

Похоже, какое-то движение воды в Триваарских топях все-таки было. По крайней мере, в горловине оно ощущалось, и, видимо, именно из-за него бездонных трясин на пути «икс-ассенизаторов» не попалось. Да и вообще сама протока не отличалась глубиной, и вполне вероятно, что высота воды в ней едва бы достигла груди. Вот только проверять это никто из бойцов не решился. Все трое ползли по дну, боясь ненароком высунуть из мутной жижи хотя бы макушку.

Еще с берега Шныгин засек место на противоположном краю горловины, где растительность была особенно густой. Ориентируясь по компасу, старшина выбрался к нему и, увидев перед собой перьевидную траву, росшую прямо в воде, осторожно высунул голову. Водоотталкивающее покрытие забрала довольно хорошо справилось со своей задачей во время перехода по дну горловины. Но то ли грязь в Триваарских топях была какая-то особо едкая, то ли просто покрытие на такое количество тины не было рассчитано, но грязевые потеки на шлеме остались, затруднив четкость обзора. Старшина беззвучно ругнулся и очень осторожно посмотрел по сторонам. Ни одного уродца из тех, что были замечены с противоположной стороны протоки, в поле зрения не попалось, и Сергей, коротко свистнув, дал знак бойцам, что можно выбираться наружу.

Головы Кедмана и Пацука, впрочем, совершенно неотличимых в данный момент друг от друга, тут же появились из тины с обеих сторон от старшины, и, поглядев на них, Сергей понял, что зря опасался быть обнаруженным. Шлемы бойцов, да и его собственный, были так заляпаны грязью и опутаны темными водорослями, что в таком виде они могли выбраться и под носом у противника, а тот головы «икс-ассенизаторов» от болотной кочки ни за что бы не отличил. Шныгин махнул друзьям рукой и, первым скрывшись в зарослях травы, стал наблюдать, как два спецназовца, сейчас удивительно похожие на древних крокодилов, выползали из болота.

Сориентировавшись на местности, трое бойцов двинулись туда, где ранее ими была замечена засада. Инопланетяне, поджидая противника, рассыпались веером по берегу протоки, стараясь перекрыть максимально большое расстояние. Крайний справа пост был метрах в десяти от той точки, где троица «икс-ассенизаторов» выбралась из трясины, и именно к нему бойцы и направились.

Зибцих со своего берега видел их отчетливо. Конечно, не знай он, куда именно следует смотреть, различить едва заметное движение в прибрежных зарослях, наверное, не смог бы и его наметанный глаз, но сейчас вся троица была перед Зибцихом, как горошины на ладони. Снайпер держал их в уголке зрения, главное внимание сосредоточив на передвижениях инопланетян, устроивших засаду. Ганс был готов открыть огонь по любому из монстров, который заметит троицу землян. Все его внимание сосредоточилось на противоположной стороне протоки, и, наверное, поэтому ефрейтор слишком поздно понял, что кусты за его спиной подозрительно шуршат.

Ментальной атаки в этот раз не было, но ее вполне заменил банальный удар прикладом по затылку. Зибцих лишь краем глаза заметил позади себя какую-то тень. Ефрейтор попытался откатиться в сторону, выходя из-под возможного удара, но, увы, было слишком поздно. Приклад обрушился ему на затылок, и мир, сверкнув ослепительными красками, канул во тьму.

С противоположного берега трясины было отчетливо видно, как колыхнулась трава, когда ефрейтора за ноги затащили в глубь зарослей. К сожалению, никто из трех лазутчиков туда в этот момент не смотрел…

Шныгин тщательно выбрал позицию, так, чтобы держать под огнем всю линию инопланетян, устроивших засаду, а Пацук с Кедманом двинулись дальше. Обойти часового, неотрывно пялившегося на противоположную сторону горловины и совершенно не замечавшего того, что творится у него под носом, «икс-ассенизаторам» не составило большого труда. И пришелец, даже не успев осознать, что с ним случилось, потерял сознание от мощного удара по затылку, подаренного ему Кедманом. В тот момент никто не знал, что, как бы далеки друг от друга ни были разнопланетные цивилизации, способ нейтрализации часовых у всех один и тот же — старый добрый удар по затылку.

Не думала об этом и Сара, сосредоточенно глядя на заросли перьевидной травы и ожидая, когда вернутся спецназовцы. Пару раз она бросила мимолетный взгляд на неподвижного Хаарма, опасаясь того, что тот станет приходить в себя. Однако то ли череп у того был хрупким, то ли Штольц перестаралась, но было похоже, что в ближайшие полчаса неприятностей со стороны небесного ждать не приходится. Несколько раз Сара порывалась оставить Хаарма в одиночестве и пробраться к берегу горловины, чтобы посмотреть на происходящее, но каждый раз вовремя успевала умерить свое неуемное любопытство, появившееся невесть откуда и никуда не желавшее исчезать. Минуты ожидания казались девушке часами, и когда она заметила какие-то тени в зарослях травы, то облегченно вздохнула. Собравшись было двинуться навстречу теням, Сара замерла, вдруг осознав, насколько далеки они очертаниями от ушедших вперед бойцов. Испуганно зашипев, Штольц упала вниз и змеей проскользнула к ближайшим кустам. А к границе зарослей перьевой травы выбрались двое уродцев, волочащих за ноги неподвижное тело ефрейтора.

— Йоу! Смотри, чувак, еще один кекс обкумаренный валяется, — вполголоса произнес первый уродец.

— Это чего, типа нам тоже его охранять? А что это ва-аще за лох такой? — удивился второй. — И типа я не понял, кто его сюда припер? — Он нагнулся над Хаармом. — Не понял, блин! Это же один из «хозяев», в натуре. Типа кто-то его замочил, а теперь на нас свалят!

— Йоу, чувак, не гоношись, — осадил его первый. — Босс видел, что нас тут не было, так что вонь поднимать не будет. А вот если мы о замоченном «хозяине» не доложим, нам конкретный шиздец настанет. Поэтому я тут обоих постерегу, а ты, чувак, гони в траву и не парься. Доложишь боссу, какого кекса мы тут откопали!

Универсальный переводчик, наверное, и рад бы был трансформировать слова двух уродцев в какую-либо иную, более приемлемую уху израильской разведчицы форму, но подобрать для этого невообразимого жаргона что-то другое, кроме смеси гарлемско-тинейджеровского диалекта, просто не мог. Хотя ни один из парочки, склонившейся над Хаармом, ни на гарлемца, ни на тинейджера похож не был. И если уж и приходили на ум Саре какие-либо ассоциации по отношению к внешности уродцев, то лишь с карикатурными рожами орков и троллей из какого-нибудь сказочного фильма. Или с харями питекантропов, выставленных в музее естествознания в Хайфе.

Впрочем, о внешности двух мутантов Сара в этот момент думала меньше всего. Сейчас сердцу девицы куда ближе был извечный русский вопрос: «Что делать?» Первое, о чем подумала Штольц, так это о том, что нужно предупредить парней. Однако радиочастотная линия связи, которой они пользовались, могла прослушиваться, и тогда шансов на спасение Зибциха у Сары не будет. Девушка дождалась, пока один из уродцев заползет в траву, а затем выскочила из своего укрытия и попыталась повторить тот же трюк, который недавно испробовала на Хаарме. В смысле по башке урода двинула. Прикладом. Изо всех сил.

Оркообразный питекантроп обернулся.

— Йоу! Ни фига себе, в натуре. Типа тут еще кто-то есть?

Сара снова врезала прикладом. Теперь по лбу уродца.

— Чего-то я не въехал. Типа ты меня бьешь? — удивился мутант. — А если я в обратку врежу? Глюки ловить не задолбаешься?

И уродец действительно врезал. Причем так, что мало никому бы не показалось. Энергоскафандр погасил почти всю инерцию удара, распределяя ее по всей своей площади, но удержать Сару на ногах это не смогло. Она отлетела назад, как мяч от стены, и упала на спину, ломая кусты, похожие на сильно вытянутые надувные шарики красно-синего цвета. Монстр заржал, как бешеный мерин, и, широким шагом подойдя к девушке, одной рукой поднял ее с земли.

— Ну как, прешься? — поинтересовался он. — Ты не парься! Щас я тебя совсем вырублю. Полежишь рядом с дружком, покайфуешь.

Истории неизвестно, смог бы вырубить мутант Сару, облаченную в энергоскафандр, но вот она со своей задачей справилась, использовав не менее древний способ для успокоения разбушевавшихся самцов, чем вышеупомянутый удар по затылку. Штольц просто что есть силы пнула питекантропа в промежность, успев подумать о том, что если этот урод такой же бесполый, как большинство инопланетян, то прием не сработает. Ответом на ее мысль, промелькнувшую в какую-то долю секунды, был утробный рев, который сделал бы честь брачному зову крупнокалиберного бегемота. А затем уродец, не переставая выть, рухнул, выпустив Сару из рук.

— Парни, тревога! — уже не думая о секретности, завопила на весь эфир Штольц. — На нас напали! Отступайте осторожно. На этом берегу тоже засада.

Маловероятно, что все остальные мутанты, поджидавшие людей, были самками, однако на брачный рев пнутого в промежность питекантропистого бегемота откликнулись охотно. Сара, так и не успев подняться с земли, после того, как уродец ее бросил, увидела в зарослях травы мельтешащие тени и, перекатившись в сторону, подальше от орущей туши, открыла по траве огонь из лазерного ружья. Перьеобразные заросли тут же полыхнули, как порох, и к дикому реву уродца прибавилось еще самое малое с десяток аналогичных воплей. Этакий брачный хор бегемотов получился. Любой зоолог дал бы льву свою руку отгрызть, лишь бы такое услышать!

— Сара, что там у вас? — также плюнув на секретность, потребовал доклада Шныгин. Та ответила взаимностью:

— Ганс контужен. Эти твари тут повсюду. Я одна не смогу долго продержаться.

— Ты постарайся, деточка! Мы… — взмолился старшина, но договорить не успел.

— Прикрой меня! — завопил Пацук и, отшвырнув в сторону захваченного «языка», бросился через горловину.

— Куда прешь, еври бади! — рявкнул Сергей, но есаул его не слушал.

Миколу заметили мгновенно. Целый взвод инопланетных уродцев, высунувшись по пояс из травы, тут же отреагировал на его появление, открыв ураганный огонь. Десяток плазменных зарядов врезался в тину вокруг бегущего Пацука, окутав его зловонными клубами пара. На секунду старшина потерял есаула из виду. Сердце Шныгина екнуло — «жив ли?» — а затем Микола вновь появился на открытом пространстве. Он бежал, высоко выдергивая ноги из тины, стараясь этим увеличить скорость.

— Пошел! — рявкнул Сергей и, подтолкнув Кедмана в спину, сам по пояс плюхнулся в тину, уже на лету открывая огонь по противнику.

Лазерный луч прошел чуть ниже, чем требовалось. Он задел кромку берега, запалив заросли перьевидной травы, и теперь полыхали оба берега. На секунду уродцы прекратили стрельбу, а затем, словно по команде, разделились: часть бойцов противника открыла огонь по Шныгину, а остальные продолжали стрелять в сторону бегущего Пацука. И тут в игру вступил Кедман. Швырнув одну за другой три гранаты в сторону мутантов, капрал, насколько это было возможно, стал передвигаться к противоположному берегу приставным шагом, на ходу стреляя по врагу из лазерного ружья.

Фейерверк получился на славу! По обеим сторонам протоки высоким пламенем полыхали кусты, отбрасывая сверкающие блики на мутную, маслянистую тину. Над протокой сверкали, иногда перекрещиваясь и создавая в местах контакта радужные сполохи, лазерные лучи, а в воздухе пылали слепящие солнца плазменных шаров. И все это сопровождалось ревом пламени, истошными воплями инопланетян и абсолютным молчанием «икс-ассенизаторов».

Перескочив через протоку, Микола, не задумываясь, бросился в сверкающую стену огня. В густом дыму и отблесках пламени фильтры гермошлема работали плохо и почти не помогали есаулу. Он передвигался наугад, стараясь как можно быстрее проскочить туда, где держала оборону Сара Штольц. Пару раз на бегу он натыкался на размытые фигуры вопящих инопланетян, но не останавливался, просто отпихивая их с дороги, на худой конец пуская в ход приклад лазерного ружья. А когда уже выскочил из пылающих кустов и смог наконец увидеть голубое небо, то тут же получил лазерный заряд прямо в лицо.

Миколу спасли рефлексы. Он лишь краем глаза успел заметить, как стоявшая на колене Сара разворачивает ствол ружья в его сторону и нажимает на спуск. Все вокруг словно застыло, и Микола четко увидел, как сверкающая игла лазерного луча летит ему прямо в лицо. Единственное, что мог сделать есаул, этот упасть на спину, обратно в огонь. А затем в глазах его полыхнула оранжевая вспышка, что-то жалящее вцепилось в щеку, и Пацук, теряя сознание, выкатился из пламени, срывая с головы изувеченный гермошлем… Финита ля комедия!

Очнулся Микола в темноте и тишине. В окрестностях не наблюдалось ни сверкающих столбов света, уходящих в бездонную вышину, ни ангелов верхом на облаке, ни хохочущих чертей, из чего есаул, прекрасно знакомый с украинским фольклором, сделал заключение, что он не умер, а просто оглох и ослеп. С одной стороны это утешало, а с другой — Микола никак не мог понять, какое из двух зол лучше. Поэтому и заорал. Правда, голос свой он услышал прекрасно, но это ни о чем не говорило. Есаул где-то читал, что оглохшие в результате травмы люди слышат свой голос. Или думают, что слышат?.. А потом Пацук решил, что он еще и думает, будто видит, поскольку перед ним внезапно возник яркий прямоугольник света с размытой фигурой в центре.

— Значит, все-таки я умер? — констатировал есаул. — Вот ведь воно ж как бывает: только утром думал хлопец, сколько еще он девок перецелует, а тут бац, и получает временную регистрацию в чистилище.

— Это каких ты девок еще целовать собрался? — раздался в ответ знакомый голос.

— Ну уж точно не тех, которые мне в рожу стреляют, — поделился сокровенным Пацук. — И вообще, только не говори, что ты вместе со мной померла. Я этого не перенесу! Что же выходит, от тебя и на том свете отдохнуть нельзя?

— Ну-ну. Отдыхай, — разрешил голос Сары, и светлый прямоугольник исчез. Пацук облегченно вздохнул, но свет возник снова. Правда, фигура в центре была помассивней, да и голос у нее был другой.

— Ты чего, блин, людей пугаешь? — поинтересовался голос. — Совсем охренел, еври бади? Орешь так, будто тебе скипидаром весь интим намазали.

— И ты в ящик сыграл? — поразился Пацук. — Господи, чудны дела твои! Неужто, кроме наглого москаля и чокнутой еврейки, мне спутников на тот свет не нашлось? — А затем обратился к голосу: — Репа, а из наших вообще кто-нибудь выжил? Или все копыта откинули?

— Все, Сало! Похоже, тебя, блин, по башке хорошо шандарахнуло, — сделал вывод старшина. — У тебя и раньше крыши со всего хутора съезжали, а теперь и вовсе вслед за ними чердаки и мансарды отправились… В какой ящик, какие копыта, еври бади? Все живы, слава богу, блин. К сожалению, и ты. Но это ненадолго. Будешь так орать, тебя точно кто-нибудь пристрелит. Я, по крайней мере, уже к этому готов.

Пацук сел. От резкого движения закружилась голова и перед глазами поплыли круги. Однако зрение не ухудшилось. Наоборот, предметы вокруг начали обретать очертания, и Миколе стало окончательно ясно, что он не в чистилище или еще каком-либо филиале загробного мира, а в самом что ни на есть банальном кубрике космического корабля. И от того, что он не умер, не ослеп и не оглох, есаулу стало так хорошо и радостно, что он захотел обнять и расцеловать всех и каждого на белом свете. Впрочем, длилось подобное состояние недолго.

— Где эта хищница? Где эта убийца, помилка природы, виразка желудочная, скабка дубовая?.. — завопил Пацук.

— В принципе я понял, о ком ты, — перебил его старшина. — Но украинскую мову в универсальный переводчик почему-то не встроили. Поэтому в следующий раз, когда захочешь, чтобы тебя понимали, говори по-русски. Или на трунарском хотя бы!..

— Тебе весело? А ты знаешь, что это чудовище сделало? Воно ж меня чуть не пристрелило, — возмутился Пацук.

— А какого хрена, блин, ты сам на линию огня выскочил? — возмутился старшина. — Тебя в Хохляндии не учили, что ни в коем случае нельзя становиться на линии огня своего напарника? Что, ты думал, Сара должна была сделать, когда из горящих кустов, кишащих врагами, на нее чучело, перемазанное в грязи, выскочило? Целоваться к нему полезть? У тебя рация отказала? Ты не мог Сару предупредить, что выходишь?..

— Все я мог, — горестно оборвал поток вопросов есаул. — Я ж ее спасать торопился.

— А пришлось откачивать тебя, — фыркнул Шныгин. — Скажи спасибо, что Сара не успела прицелиться.

— Какого черта не успела! — возмутился Микола. — Да она мне точно в морду стреляла. Это моим родителям спасибо, что наградили меня хорошей реакцией…

— Значит, дети будут, еври бади! — рассмеялся старшина и, присев на краешек кровати, хлопнул Пацука по плечу. — А в общем, повезло тебе, Сало…

Шныгин коротко рассказал Миколе о том, что с ним произошло. Лазерный луч, попав в забрало по касательной траектории, прожег его почти насквозь. Материал, из которого было изготовлено забрало, по крепости намного уступал инопластику и к тому же был напичкан всевозможной электроникой не хуже, чем жидкокристаллический монитор компьютера. Начав плавиться от лазерного удара, забрало потекло вниз, на лицо есаула. Но не это было страшно. Электронные цепи в гермошлеме разом закоротили, вызвав мощнейший сбой работы всех систем. И именно этот сбой наградил есаула звуковым, световым, электромагнитным и всеми прочими ударами, на которые только способна современная электроника. В ограниченном пространстве шлема это получилось идентично взрыву тротиловой шашки. И за то, что Миколе не оторвало голову, а только контузило, есаул должен был благодарить Зубова, настоявшего на том, чтобы внутри гермошлема поставили защиту из тончайшего инопластика. Ну и господа бога в придачу! За то, что тот иногда ученым хорошие мысли в голову подбрасывает.

— Короче, повезло тебе, Сало. В рубашке ты родился, — проговорил Шныгин, вставая с кровати. — Лежи, отдыхай. Вечером соберемся все вместе и подумаем, что делать дальше…

— Эй, куда ты раскочегарился! — остановил Пацук старшину. — Если ты надумал свалить и не рассказать, чем вся бодяга у топей закончилась, то я клятвенно обещаю, что будете вы мои вопли слушать еще часа четыре.

— Может, тебя все же лучше пристрелить? — засомневался старшина, но вернулся к кровати.

Собственно говоря, рассказывать было почти нечего. Ну а если учесть, что Сергей слагать легенды не любил, то события на берегу Триваарских топей в его изложении заняли не больше пяти секунд:

— Мы их от берега оттеснили, проскочили через огонь, а там ты — мертвый и Сара — еле живая. Джонни гранатами пошвырялся на всякий случай, а затем мы забрали тебя, Хаарма, военнопленного и свалили обратно в «тарелку».

— Какого военнопленного? — оторопел Пацук. — Я же его на том берегу бросил.

— Ты бросил своего. А мы забрали Сариного, — ответил старшина и, увидев удивленный взгляд есаула, пояснил: — Наша девица постаралась. Так бронированным башмаком мужика по яйцам пнула, что нам его полчаса волоком тащить пришлось и кляп в пасть забить, чтобы не орал.

— Это она может, — констатировал Микола и снова сел на кровати. — Где мои шмотки? Нечего тут валяться. Пошли, я сам с этим уродом поговорю. А то из вас переговорщики никудышные. Вы, наверное, до самой армии маму уболтать не могли, чтобы она вас в девять вечера с улицы домой не загоняла.

— Зато ты без мыла в задницу влезешь, — фыркнул старшина и бросил на кровать Миколин энергоскафандр. — Одевайся. Но если в обморок грохнешься, блин, я тебя на кровать не потащу. Будешь валяться там, где упал, до тех пор, пока сам ходить не сможешь.

Пацук фыркнул.

— Не было еще такого, чтоб москали украинских хлопцев по кроватям разносили, — проворчал он.

— Интересно, а сюда тебя кто положил? Не красна девица же, блин, — хмыкнул Шныгин. — Хотя, если честно, и девица тоже поспособствовала. Но если бы мне это от начала до конца доверили, я бы, еври бади, все по высшему разряду организовал. Правда, дырку во лбу тебе бы шпаклевать пришлось, да и сбелыми тапками на корабле туговато…

— Типун тебе на язык, — оборвал его Микола. — И вообще, вали-ка ты отсюда, а то я в гроб тебя и без белых тапок запихаю.

Старшина радостно улыбнулся, словно услышал самую счастливую весть в своей жизни, и, махнув рукой, вышел из кубрика. Пацук появился на капитанском мостике через пару минут после него, сверкая в свете ламп до блеска вычищенным энергоскафандром. Кто привел его амуницию в порядок, Микола выяснять не стал. Просто проронил в пустоту «Спасибо» и собрался потребовать для себя новый гермошлем, дабы не получить ментальный удар от контрабандиста, да так и застыл посреди рубки, а требовательное выражение его лица медленно сменилось неприкрытым удивлением. И все потому, что одетым в гермошлем был всего лишь один персонаж — не кто иной, как Хаарм.

— Это Сара придумала, — перехватив его взгляд, пояснил Зибцих. — Если честно, всем давно надоело эти консервные банки постоянно на голове таскать. Вот она и предложила надеть гермошлем Хаарму… А вообще-то с возвращением тебя, Микола. Я поначалу боялся, что ты не выживешь…

— Не дождетесь, — буркнул Пацук и посмотрел по сторонам. — А где военнопленный?

— Будет вам и белка, будет и свисток, — пообещал старшина и кивнул Кедману. — Джонни, приведи эту клыкастую и сопливую морду сюда.

Капрал коротко кивнул и вышел из рубки, по пути ободряюще хлопнув Миколу по плечу. Есаула это уже начало раздражать.

Он, конечно, как и многие другие, любил, когда его жалели и гладили по головке, но сегодня, после того как есаул умудрился попасть под огонь коллеги, ему в каждом взгляде, в любом жесте мерещилась ирония. Дескать, радуйся, дурачок, что так легко отделался! И именно это Миколу и бесило. Тем более что Пацук сейчас не мог понять, на кой черт он бросился сломя голову спасать эту змею подколодную.

Ну а пока Пацук размышлял на философские темы, Кедман вернулся назад, ведя под конвоем безобразного инопланетянина. Есаул, конечно, если так можно сказать, уже общался с подобными детищами трунарских генетических экспериментов, но во время захвата «языка», согласитесь, не так уж много времени у спецназовцев для того, чтобы детально рассмотреть анфас и профиль противника. Поэтому Микола и разглядывал заинтересованно клыкастую морду инопланетного питекантропа. А тому, впрочем, отвечать на зазывающие взгляды есаула было некогда. Мутант не отрываясь таращился на Сару.

— Чуваки, йоу! Вы это типа не подпускайте ко мне эту маньячку. Меня от нее плющит, — пророкотал урод, и универсальный переводчик любезно ознакомил людей с его лексикой. — Я конкретно на измену сяду, если эта герла типа рулить в мою сторону надумает. Будете потом сами криоген с полу вытирать.

— Пасть закрой! — рявкнул на него Пацук. Шныгин с Зибцихом переглянулись.

— Это он, блин, переговоры вести умеет, еври бади, — пояснил старшина.

— А ты не вмешивайся! — рыкнул на него Микола. Сергей сделал вид, что испугался, а угловатый инопланетянин удивленно посмотрел на есаула.

— Он типа у вас главный? — слегка повернув голову в сторону Кедмана, спросил оркоподобный питекантроп. — На всех так круто наезжает.

— Хуже, — ответил американец. — И вообще тебе велели пасть закрыть. Поэтому зажми свою волосатую задницу ладошками и готовься к худшему!

— А откуда ты знаешь, что она у него волосатая? — поинтересовался Шныгин.

— А какая она может быть, если у него морда щетиной заросла, словно у афганского моджахеда? — удивился недогадливости старшины американец. — Я вот помню, в две тысячи первом году мы…

— Оставь свои истории для мемуаров, — оборвал капрала Пацук. — А то воно ж, знаешь, как бывает, когда безмозглый афроеврей начинает сказки о своем боевом прошлом придумывать?.. Бац, спускается с небес Моисей и его обратно в Африку уводит, бабуинам лапшу на уши вешать.

— Я вот возьму когда-нибудь и такой ответ придумаю, что ты потом на год издеваться над людьми перестанешь, — обиделся капрал.

Шныгин фыркнул.

— Прекратите вы, что ли, еври бади! Детский сад тут развели, — проговорил он и повернулся к пленному. — Короче, сейчас ты нам начинаешь все рассказывать, и тебя не только никто бить не будет, но я даже банан тебе дам, чтобы самому на пальму лезть не пришлось, блин.

— А чего рассказывать-то, в натуре? — спросил питекантроп.

— Все! — потребовал старшина.

— Ну, я типа родился… — тут же начал урод, но Пацук его прервал.

— Ты хочешь сказать, из пробирки вылез? — поинтересовался есаул.

— Нам это неинтересно, — вмешался Шныгин, но питекантроп на него внимания не обратил.

— Я типа не знаю, откуда у вас дети вылезают, но матом ни фига не ругайся, — обиделся он. — Я же говорю в натуре, что родился…

— То есть у тебя были мама с папой? — удивилась Сара.

— Ну, блин, вы паритесь, в натуре! — восхитился клыкасто-волосатый уродец. — Вы типа тут обкумаренные все? У вас загоны, как после прихода… А как можно без мамы с папой родиться? Типа аист в капусту принес?

На секунду в рубке наступила гробовая тишина.

«Икс-ассенизаторы» удивленно переглядывались друг с другом, пытаясь переварить последние новости. Когда Раимов говорил им о необходимости получить на Лоне максимум информации о новых генетических экспериментах, проводимых мятежниками, а затем Хаарм сообщил о неведомых и жутко свирепых солдатах, спрятанных в казармах от постороннего глаза, то спецназовцы решили, что эти моменты взаимосвязаны друг с другом. Ну а когда «икс-ассенизаторы» наткнулись на засаду, то поняли, что на ловца и зверь бежит.

Направляясь за «языком», они надеялись решить сразу две задачи. Во-первых, получить необходимую им информацию о ситуации на Лоне. А во-вторых, добыть для ученых приличный образчик этих самых пресловутых генетических экспериментов. Но теперь эти надежды рухнули. Похоже, плененный питекантроп и генетические эксперименты на Лоне между собой не были связаны. Шныгин повернулся к Хаарму и кивнул головой в сторону питекантропа.

— Кто это такой и откуда он взялся? — поинтересовался старшина.

— А я откуда знаю? Я это чучело в первый раз вижу, — буркнул небесный. — И вообще, если я предатель, то чего со мной разговаривать?

— Вот именно. Нечего с тобой разговаривать. Тебя нужно взять за ноги и головой об столб шандарахнуть, — согласился с ним Пацук. — Мы тебя не спрашиваем, знаешь ли ты, как пленного зовут. Что это за раса такая? Мы до сих пор, кроме толпотоидов, кристаллидов, мурлантов, летунов и вас, небесных, никого еще не встречали.

— А я еще людей встречал. Правда, они мне не очень понравились, — проворчал Хаарм и, увидев, что есаул явно собрался выполнить свою угрозу, сменил тон: — Не знаю я, к какой он расе принадлежит. Я так же, как вы, подобных ему существ еще не встречал…

— Вы типа про меня языками чешете? — вмешался в разговор питекантроп. — Так меня и спросите, в натуре. Я маммид.

Уродец хотел, видимо, хлопнуть себя кулаком в грудь, но забыл, что руки связаны за спиной, и от резкого рывка едва не свалился. Хорошо, что Кедман успел схватить его за шкирку. Правда, из-за немалой массы пленного капрал и сам едва удержался на ногах, но, слава богу, все обошлось. А пленный, кажется, на то, что едва не упал, даже внимания не обратил.

— Я маммид Насан из древнего рода Бубрулов! — гордо заявил он. — И тот, кто посмеет сказать, что мой тотем неконвертируем, будет отвечать за клевету перед Гаагским международным трибуналом…

— А откуда он про Гаагский трибунал знает? — оторопел Кедман.

— Это не он. Это скорее всего переводчик не нашел лучшей аналогии, — пояснил Зибцих.

— Тихо! — рявкнул на них старшина и посмотрел на питекантропа. — Ну-ка, маммид Насан, рассказывай, откуда ты и как вообще здесь оказался.

Уродец, вмиг переполнившийся гордостью за свой род, нацию, страну и все остальные общественно-политические конструкции, знакомые ему с детства, охотно выложил все, что знал. Правда, девять десятых этой информации «икс-ассенизаторов» совершенно не интересовали, а от остатков рассказа Насана толку было немного.

Если на вопрос, кто он такой, Насан ответил вполне внятно, то вот сведения о том, откуда он взялся, предоставить «икс-ассенизаторам» не мог. Единственным, что маммид сообщил по этому поводу, был бессвязный лепет о каких-то «хозяевах», при этом Насан тыкал пальцем в сторону небесного, железных машинах, долгом сне с разноцветными видениями и казарме, где «хозяева» дали ему и другим таким же, как и он, «крутое» оружие, научили быть мужчинами и объяснили, как надо родину любить и что все, кроме этих самых «хозяев», эту самую родину хотят уничтожить.

— Короче, чуваки, мы с вами не контачим, — подвел итог своей пространной и плохо понятной речи маммид. — И лохом, блин, буду, если первым не принесу к своему тотему головы таких чмошников, как вы. Вы только руки мне развяжите и герлу свою шизанутую, в натуре, держите подальше.

— Я бы развязал тебя, да руки марать о твою морду слюнявую не хочется, — презрительно бросил Пацук. — А то, как воно ж с болтунами случиться может, я уже рассказывал. Если ты не помнишь, то сейчас Сару попрошу, чтобы она тебе это еще раз объяснила. — Насан испуганно покосился в сторону разведчицы. — А теперь я внимательно слушаю твой рассказ о том, что ваша вшивая банда делала возле болотной горловины. Так кого именно вы там ждали?

А вот на этот вопрос маммид и вовсе ответить не мог. Или не хотел. И как бы «искусник переговоров» Пацук его ни уговаривал, Насан сказал «икс-ассенизаторам» только одно: «Приказали!» Ну а кто приказал и зачем, уродец не знал. Дескать, не его это дело с «хозяев» чего-то спрашивать. Ему сказали: сиди, Насан, жди и хватай всех, кто придет, — послушный маммид так и делал.

— В общем, дело ясное, что дело темное, — вздохнул старшина, когда ему надоело слушать одни и те же вопросы, которые есаул задавал Насану.

— Ты эту рожу знаешь? — спросил он у маммида, показав на молчаливого Хаарма.

— Ага, йоу! — согласился клыкастый урод. — С такими рожами, в натуре, вы по болоту ходили. Прикол, конечно, что у вас типа по две башки, но лично я в него не въезжаю.

— Тьфу ты! — сплюнул Шныгин и снял с головы небесного гермошлем. Вопреки опасениям некоторых членов группы, ментальной атаки не последовало. — Этого типа ты знаешь?

— Хозяин, блин, — подтвердил Насан.

— Значит, это он тебе приказ отдавал? — вкрадчиво поинтересовался Пацук.

— А я типа не в курсе, — ответил маммид. — Они, в натуре, все одинаковые. И я даже не знаю, хороший этот хозяин — или отстой полный. Во!

— Не поняла? — впервые за все время допроса подала голос Сара. — Что значит «хороший или плохой»?

— Ты что, не догоняешь? — удивился маммид. — Это все, в натуре, знают. Есть хорошие хозяева, которые нашу родину спасают, а есть плохие, которым вы служите. Раньше хорошие жили вместе с плохими на Земле Обетованной, а потом плохие их оттуда выгнали и захотели всех поработить. Теперь мы должны помочь исправить ситуацию. Типа конкретно замочить всех врагов в последней битве. Йоу!..

— Знакомая история. Где-то я ее слышал. Или читал? — задумчиво протянул Кедман. Остальные на него покосились.

— Это же одна из многих религиозных легенд. Библейская история о Падшем ангеле, например, — терпеливо напомнил ему Зибцих. — Вот только интересно, они ее сами выдумали или у нас своровали? И знал ли народ Насана такую сказку до появления у них небесных?

— До этого они, по-моему, кроме каменного топора, совсем ничего не знали, — буркнула Сара. — И вообще, хватит этого несчастного мучить допросами. Ясно же, что он тупак тупаком. Давайте лучше решать, как нам теперь до столицы Лоны добраться!

— А чего тут думать? — фыркнул Микола, сердито покосившись на жалостливую Сару. — Поднимем «тарелку», подлетим поближе, сядем, а дальше видно будет.

— Ничего у вас не получится. Сами погибнете и меня погубите, — перебил его Хаарм. — Тут надо действовать по-другому.

— Молчал бы лучше! — рявкнул на него есаул. — Хватит того, что ты нас вывел прямехонько на засаду. Я, между прочим, из-за тебя едва не погиб.

— Ну сколько тебе можно говорить, что я тут ни при чем? — возмутился Хаарм. — Во-первых, этот волосатый маммид уже сказал вам, что им велели хватать каждого, кто появится на переходе. Во-вторых, чуть не погиб ты не из-за меня, а из-за своей дурной башки. Нечего лезть под огонь, словно скрунатор, призыбутером укушенный! Ну а в-третьих, подумай сам, зачем мне вас местным властям сдавать? Единственное, что у вас есть для меня ценного, так это контур Зубова. А ты думаешь, если бы вас военные захватили, я бы этот прибор когда-нибудь смог увидеть? — Пацук промолчал. — Вот так-то. Мне сдавать вас просто невыгодно! Уж если на то пошло, я лучше всех вас ночью перережу и корабль угоню.

— Репа, может, нам этого мозгляка на ночь запирать где-нибудь в кладовке? — спросил у Шныгина есаул после того, как небесный сделал довольно неосторожное заявление.

— Не-а, — протянул Сергей. — Пусть его лучше Сара на ночь спать укладывает. У нее, как я смотрю, с мужиками управляться здорово получается.

Заржали все… Хотя нет, не совсем все. Все за небольшим исключением… Ну а если быть уж совсем точным, то смеялась только половина собравшихся, поскольку Насану и Хаарму было не до смеха по вполне понятным причинам — они на себе уже испробовали, как именно Сара умеет «с мужиками управляться». Почему не смеялся Пацук, истории неизвестно, но имеются подозрения, что причина временного отсутствия чувства юмора у есаула уходила корнями во что-то личное. Может быть, даже интимное.

— Так, мужики, хватит ржать, — спрятав улыбку, потребовала единственная на корабле девушка. — Есть идеи, как до столицы добираться?

— Есть, — ответил Хаарм за себя и за того парня, который ржал. — Только это будет стоить намного дороже.

— По-моему, сейчас кое-кто тут у нас доторгуется, — проговорил Пацук, поворачиваясь к небесному.

— Ладно-ладно. Не намного, а чуть-чуть, — выставив вперед руки, пошел на попятную Хаарм. — Хорошо! Сойдемся на той же цене, — и совсем сник под мрачным взглядом Миколы. — Так и быть, инвалидам сделаю скидку.

— Ну вот, а вы не верили, что я умею вести переговоры, — довольно улыбнувшись, повернулся к «икс-ассенизаторам» есаул. И тут до него дошло. — Кого ты инвалидом назвал, урод недоделанный?!

Вот теперь ржали все. Даже маммид, хотя он ни хрена не понял.

Часть II Погоня за зубоскалом

Глава 1

Галактические координаты места и межпланетное время действия неизвестны. Однако есть информация, что эти данные скоро поступят. Зеркальная тюрьма небесных. Действующие лица — все те же. Местное время: прием пищи. Точнее сказать невозможно.

Оказалось, что сочетание зеркал с ярким, слепящим светом еще не все, на что способен извращенный ум тюремщиков. Через какое-то время после разговора Орлова с инопланетянином в сиреневом плаще — капитан считал, что на следующий день, — небесные додумались ублажить слух пленников шедеврами земного музыкального искусства. И в качестве таковых тюремщики выбрали почему-то бравурные германские марши сороковых годов. Нужно ли говорить, к чему это привело?.. Правильно, нужно!

Сколько времени продолжалось новое издевательство, сказать никто не мог. В зеркальной комнате, где яркий свет не гас ни днем, ни ночью, да еще под аккомпанемент немецких маршей, само понятие времени теряло всякий смысл. Однако много его и не требовалось для того, чтобы бойцы начали потихоньку звереть. И даже снять нервное напряжение путем разламывания мебели и прочих частей интерьера возможности у бойцов группы Орлова не было, поскольку наученные горьким опытом инопланетяне еще до трансляции маршей усилили все крепления в комнате.

Конечно, бойцы группы Орлова не первый день были замужем. В смысле имели опыт боевых действий и вообще специально готовились к всевозможным пакостям со стороны противника, но громовую музыку, яркий свет и сотни отражений в зеркалах смог бы выдержать только слепоглухонемой, парализованный и страдающий несварением желудка слон. Людям это было не под силу. Ну а в дополнение, дабы окончательно лишить бойцов рассудка и остатков силы воли, небесные нанесли несколько точечных ментальных ударов.

— Эй, ты что делаешь, свинья? — завопил один из бойцов, когда сослуживец схватил его за ухо. И еще громче завопил, когда собственная рука, которой он собирался ударить наглеца, уцепилась за его нос.

— Ой, мамочка! Что со мной творится? — закричали в другом углу сразу двое солдат, принявшись отплясывать под звуки немецкого марша грузинскую лезгинку. — Остановите нас кто-нибудь!..

И так — без конца. Едва кто-нибудь из бойцов переставал выделывать антраша на блестящем полу, как кто-то другой принимался грызть спинку кровати, стоять на ушах, рассказывать похабные анекдоты и заниматься прочими вещами, неподобающими российскому спецназовцу. И единственными людьми, которых ментальные удары инопланетян не затрагивали, были сам Орлов и его помощник, лейтенант Боков. Причем последний глядел на чудачества своих сослуживцев со слезами на глазах.

— Товарищ капитан, — наконец не выдержал лейтенант. — Нужно это как-то прекратить. Иначе мы очень скоро с ума тут все сойдем. А на службе идиоты не нужны.

— Как раз именно там полным-полно идиотов, — буркнул Орлов. Впрочем, слово «буркнул» тут не подходит, поскольку из-за громких маршей обоим офицерам приходилось орать, чтобы услышать друг друга. — Идиотом больше, идиотом меньше — никто и не заметит. Глядишь, тебя тогда сразу в звании повысят.

На несколько секунд Боков задумался, представив на себе погоны старшего лейтенанта, а то и капитана, а затем понял, что командир просто шутит. Из чего лейтенант тут же сделал вывод, что, будь он хоть трижды идиотом, лишние звездочки на погоны получит после дождичка в четверг, да и то только тогда, когда рак на горе просвистит о том, что там бабушка надвое сказала. Боков поразился стойкости командира, его способности сохранять чувство юмора в самых безнадежных ситуациях и поплелся к своей койке. Впрочем, он так до нее и не дошел.

— Товарищ капитан, парней жалко, — проговорил он, возвращаясь. — Уж лучше бы эти гады нас с вами так мучили.

— Нет, нас они не будут, — усмехнулся Орлов. — Им это не нужно. Они все правильно рассчитали. Знают, что я, как командир, отвечающий за жизнь и здоровье подчиненных, не выдержу и соглашусь на переговоры.

— А что в этих переговорах страшного? — поинтересовался лейтенант и сам испугался своей наглости. — Все же очень просто. Нужно лишь дать инопланетянам честное слово, что ничего и никому до встречи с Президентом не расскажем, и мы свободны…

— Вот это меня и настораживает, — проговорил Орлов и посмотрел на удивленного лейтенанта. — Настораживает то, что все слишком просто. К Президенту если кого из группы и пустят, то только нас с тобой, а то и вовсе меня одного. Оружия у нас не будет, а на дистанцию удара к Президенту нас не подпустят. Да я и сам бы не рискнул с ним в рукопашный бой вступать. В общем, угрозы никакой нет, и присягу мы не нарушаем, а мне все равно что-то в этом предложении не нравится.

— Да что же тут может не нравиться? — возмутился Боков.

— Разговорчики мне твои не нравятся! — рявкнул на него капитан и тут же смягчился: — Ладно, не волнуйся. Разберемся как-нибудь, — а затем встал и посмотрел наверх. — Эй, вы, мучители! Выключайте музыку и переставайте терзать моих людей. Я согласен…

И не успел Орлов договорить, как наступила тишина и темнота. Потом кто-то наступил ему на ногу. Затем он кому-то наступил. После чего начали наступать белые, Анка-пулеметчица никак не могла перезарядить ленту, и взвод у деревни Крюково дружно стал погибать. И тогда наступил конец света, хотя никто и не понял, куда он наступил и зачем…

* * *

Довольно отдаленный уголок Галактики. Правда, непонятно, чем он доволен. И вообще совершенно неясно, как кто-нибудь, живя на Лоне, может быть чем-то довольным. Окраина столицы. Дачные участки, городские свалки и посты ГАИ. В общем, все как полагается. Местное время: ночь. Темно, по крайней мере!

Пожалуй, единственным, что, несомненно, радовало Сару Штольц, было отсутствие пауков на Лоне. Как, впрочем, и любой другой живности. То есть, конечно, по словам Хаарма, всяких там инфузорий, амеб и разнообразных бактерий было предостаточно, а вот более крупные звери на планете не водились. Почему?..

А этого, батенька, даже небесный объяснить не мог. Что, впрочем, Хаарму было простительно, поскольку данный инопланетянин до того, как стать профессиональным контрабандистом, профессионально же занимался геодезией и к планетологии, биологии, зоологии и остальным наукам отношения не имел.

Единственное объяснение отсутствия на Лоне сложных форм жизни, которое приходило в голову, относилось к погрешности Всевышнего. То ли он, когда яркой краской эту планету заливал, с дозой токсинов переборщил, то ли устал всяких зверушек лепить или просто на биоматериале решил сэкономить — никому не известно и установить не удастся. По крайней мере до тех пор, пока кто-нибудь лично у Создателя о сем печальном факте не спросит. Кроме того, что простейшие формы жизни на Лоне были абсолютно неагрессивны, и это считалось не требующей доказательства аксиомой.

Наверное, будь на Лоне львы и барашки, они могли бы мирно жрать травку рядом друг с другом, совершенно не думая о том, что вегетарианская пища обделена протеином и однообразна. Но как уже говорилось выше, ни львов, ни барашков, ни даже крыс на этой аляповатой планете не было, и землянам панорамную картину Эдема воссоздать в воображении не удалось. Разве что под микроскопом, где прекрасно было бы видно, как растения и одноклеточные организмы мирно высасывают питательные вещества из почвы и воды, затем тихо отмирают, создавая при помощи бактерий новые запасы питательных веществ. В общем, пастораль. И все же, передвигаясь по темным и узким тоннелям, Сара Штольц постоянно боялась, что ей на голову свалится большой паук. С арбуз размером, а то и больше.

Конечно, девушка понимала, что стыдно доблестной израильской разведчице и члену команды «икс-ассенизаторов» бояться каких-то пауков, но сделать с этим ничего не могла. Узнай кто-нибудь из бойцов о подобных страхах, они подняли бы Сару на смех. Особенно учитывая то, что девушка была в энергоскафандре.

— За следующим поворотом будет выход, — наконец заявил Хаарм, и Сара облегченно вздохнула. — Мы выберемся из тоннелей на складе завода вторичного сырья. Там вам придется меня подождать, поскольку в таком виде, — небесный жестом обрисовал скафандры землян, — на улицах появляться опасно.

— Попробуешь нас продать — перегрызу глотку и скажу, что так и было! — пообещал Пацук. Небесный на него покосился, но комментировать это заявление не стал. Он просто отвернулся от украинца и пошел вперед.

Через пару минут узкий многокилометровый тоннель, который и был секретной лазейкой Хаарма в столицу планеты, наконец закончился. По прикидке Шныгина, «икс-ассенизаторы» шли по нему минимум шесть часов и страшно устали, но старшина считал, что изматывающее путешествие себя оправдает, если небесный выведет их туда, куда обещал. По крайней мере, оно дало возможность спецназовцам добраться до столицы тихо, без боев и потерь личного состава. А свое нежелание сразу повести землян этим проходом контрабандист объяснил тем, что тоннели являются его частной собственностью, прорыты в скалах его рабочими и должны были оставаться в секрете, на случай его экстренного бегства из столицы. За что Хаарм, естественно, дополнительных очков в свою пользу не заработал, но зато получил персонального врага в лице Миколы Григорьевича Пацука.

Впрочем, есаул сразу рвать глотку небесному не стал, решив отомстить за свою поруганную честь, испорченный шлем и подмоченную репутацию в более подходящее время. Правда, Микола все время путешествия по туннелям держал Хаарма на прицеле, но исключительно для успокоения своей души, а вот с маммида Насана глаз не сводил только для общего блага.

— Репа, и все равно я не понимаю, зачем ты это животное с собой притащил, — ткнув стволом в сторону маммида, проговорил Пацук, как только небесный скрылся за последним поворотом. — Воно ж нам всю операцию испортит…

— А я тебе говорю, блин, что в гарнизон без него мы не попадем, — ответил старшина. — И уж тем более гарнизонное начальство не разыщем, еври бади.

— Ой, да откуда ты знаешь? — фыркнул Пацук. — Это гражданскому населению казармы могут казаться неприступными, а нормальному спецназовцу проникнуть в них — раз плюнуть!

— Может быть, — согласился Шныгин. — Если бы мы были на Земле, я бы с тобой даже не спорил. Ну а пока ты не придумаешь, как нам сделать так, чтобы ни один часовой нас от обычных маммидов не отличил, лучше помолчи.

Вопрос о том, идти или нет на военную базу, не стоял вообще. Насан ни о прибытии в систему Лоны корабля землян, ни о судьбе его экипажа ничего не знал, и это было вполне естественно, поскольку рядовому маммиду, кроме родного тотема, главы клана и Устава вооруженных сил, знать ничего не полагалось. Однако армейское начальство наверняка информировано о том, что за враги иногда появляются на орбите. Вот с этим начальством «икс-ассенизаторы» и собирались поговорить по душам. Идеальным вариантом для «беседы» был бы захват одного из «хозяев» маммидов, но тут уж как повезет. Может быть, для получения нужных сведений окажется вполне достаточно и вождя клана.

Всего на Лоне было три базы маммидов. Одна располагалась около Южного полюса, другая — у Северного, ну и последняя (или первая) находилась прямо в столице Лоны, которая в строгом соответствии с изобретательностью небесных так и называлась — Столица. Два первых скопления маммидов «икс-ассенизаторов» не интересовали. А вот последняя, где служил Насан и часто появлялись «хозяева», и стала главной целью спецназовцев. План рейда был предельно прост, завещан еще Суворовым, если кто-нибудь его помнит: «Глазомер, быстрота, натиск». То есть, говоря попросту, «икс-ассенизаторы» собирались попасть на базу через главные ворота, нагло подкатить к штабу, войти внутрь и, схватив всех, кто попадется под руку, так же нагло выехать обратно. Ну а отступление должен был обеспечить Хаарм, и это, пожалуй, являлось самым слабым звеном операции. По крайней мере, так считали Пацук и Сара. Кстати, за последние несколько дней это было единственным, в чем их мнение вообще совпадало.

Впрочем, и Шныгин не до конца доверял контрабандисту, отчего и принял некоторые меры предосторожности. Кедман с Зибцихом прижались к стенам, стараясь держать под прицелом тот лаз, в котором исчез Хаарм, а Микола с Сарой прикрывали тыл, на всякий случай разложив вокруг себя дымовые и световые гранаты. Ну а сам старшина зорко присматривал за Насаном, который, кстати, совершенно не проявлял признаков беспокойства, недовольства, расстройства или каких-либо иных нарушений психики солдата, попавшего в плен к врагу, что само по себе, согласитесь, казалось подозрительным.

— Ну-ка, Насан, ляг на пол, — приказал старшина.

Маммид с некоторой долей удивления в глазах посмотрел на него.

— Ты чего, в натуре, паришься? Тут же грязно, — возмутился арестованный.

— Тебе помочь? — поинтересовался Сергей, но маммид предпочел справиться с задачей самостоятельно. Зачем-то подув на пыль под ногами, военнопленный лег на нее пузом.

— Ну и что дальше? — повернув голову в сторону старшины, спросил мохнатый уродец.

— Вот так и лежи, еври бади, пока я другой приказ не отдам, — разъяснил порядок действий Шныгин. — И запомни: попробуешь встать без команды, продырявлю башку.

Насан, конечно, не мог знать, сдержит ли старшина свое обещание или нет, но проверить так и не решился. Что, впрочем, только к лучшему, поскольку маммид с продырявленной башкой ни на что не годился, а «икс-ассенизаторам» вряд ли удалось бы купить на Лоне резиновые маски Кинг-Конга, дабы хоть как-то замаскироваться под клыкастых военнослужащих.

Так и пролежал Насан нетронутым на пыльной поверхности тоннеля до тех пор, пока с той стороны, где скрылся Хаарм, не послышались легкие шаги. Кедман с Зибцихом обменялись знаками и вскинули оружие. Старшина тоже поудобнее перехватил лазерное ружье, но предосторожности оказались излишними — вернулся контрабандист. Один. И он совсем не выглядел счастливым… То есть, конечно, никто из землян не знал, чем отличается счастливый небесный от несчастного, но недовольное ворчание Хаарма вряд ли означало то, что он радостен и весел.

— Кретин, имбецил, дебил, олигофрен, — известил землян о своей осведомленности в медицинской терминологии Хаарм. — Идиот и шизофреник!

— Это ты о себе? — поинтересовался Пацук. Контрабандист, уже получивший достаточно объемное представление о чувстве юмора украинца, даже не посмотрел в его сторону.

— Этот придурок, мой человек в Столице, умудрился попасть под полицейскую проверку, — объяснил он, обращаясь к Шныгину.

— И что это значит? — спросил старшина.

— Видите ли, после того, как правительство Лоны заявило о выходе из галактического конгломерата, оно ввело некоторые новые правила, — пояснил небесный. — Например, раз в неделю полиция в каком-нибудь районе проводит облавы, и все, кто будет задержан, подвергаются самой тщательной проверке. Вплоть до анализа ДНК. Именно в такую облаву мой человек и умудрился попасть, хотя каждому толпотоиду на Лоне известно, что полицейские получают приказ о рейдах за два дня до начала, и любой уважающий себя полицейский продаст информацию о зачистке за вполне умеренную сумму. И я просто не понимаю, как этот идиот…

— Я тебя не о том спрашиваю, — оборвал словоизлияния Хаарма Шныгин. — То, что твой приятель в кутузке, мы уже и так поняли, еври бади. Что нам, блин, с этого светит?

— Нам стоит дня три-четыре переждать, а затем… — начал было предлагать небесный, но Сергей его снова перебил.

— Столько времени ждать мы не можем, — отрезал он. — Нужно все заканчивать сегодня же. И так мы уже на Лоне порядочно засветились. И попробуй только скажи, что это будет стоить дороже, я тебя прямо здесь, блин, Насану скормлю.

— Я хозяев не ем, — отозвался с пола маммид.

— А тебя никто и не спросит, — проинформировал пленного питекантропа Шныгин и повернулся к контрабандисту. — Так какие у тебя будут предложения?

— Трудно сказать. — Небесный почесал что-то под капюшоном. — Я, конечно, попробую достать для вас армейский транспортник, но это очень трудно.

— Но ты постараешься, — заверил контрабандиста старшина. — Нам тебя здесь ждать?

— Нет, это опасно, — покачал головой Хаарм. — Охрана завода вторсырья может заметить, что я хожу туда-сюда, и вызовет военных. Сами понимаете, чем это всем грозит.

— Так что конкретно ты предлагаешь? — уже и у Зибциха терпение кончилось.

— Пойдемте, — позвал Хаарм. — Я вас спрячу в надежном месте.

Процессия, состоящая из небесного, маммида и пятерых людей в энергоскафандрах, в любом месте выглядела бы довольно странно, и Лона — не исключение из этого правила. В лучшем случае в эту семерку начали бы тыкать пальцами. В худшем — вызвали бы бригаду «Скорой помощи», отвечающую за доставку столь экстравагантных персонажей в соответственные лечебные учреждения. И спасло «икс-ассенизаторов» от знакомства с местными психбольницами исключительно то, что контрабандист, похоже, знал в окрестностях все входы и выходы. Правда, путешествие по кучам мусора и сточным канавам никто бы приятным не назвал, но ради безопасности и успеха операции спецназовцам иной раз приходится терпеть и не такое!

— Куда мы идем? — поинтересовался у Хаарма Шныгин, когда они в очередной раз затаились в какой-то яме с мутной и вонючей лужей на дне.

— В… садово-огородническое товарищество, — с некоторой заминкой услышали люди интерпретацию слов небесного в исполнении «универсального переводчика».

— Куда? — не понял необразованный Кедман.

— Ну, это место, похожее на ваши ранчо, — объяснил американцу Зибцих.

— Ну да. Если только это ранчо разбить на несколько тысяч маленьких участочков, — внесла поправку Сара.

Шныгин и Пацук, лучше прочих способные объяснить негру с русскими корнями, что такое садово-огородническое товарищество, почему-то смолчали, и пришлось Кедману ожидать прибытия в вышеуказанное место, дабы самому узреть, на что оно похоже. Однако удивляться пришлось не ему одному.

Еще на орбите, объясняя людям, как именно он собирается провести их в казармы маммидов, Хаарм показывал «икс-ассенизаторам» карту столицы Лоны. Она, как, впрочем, и остальные города трунарской цивилизации, была построена в виде концентрических кругов, расходящихся от центра. Но на этой карте не были нанесены окрестные хаотические постройки, в основном принадлежавшие толпотоидам. И это были настоящие дебри, у которых с садово-огородническими товариществами общим было только то, что толпотоиды там действительно в какой-то мере занимались сельским хозяйством.

Появились эти районы вокруг Столицы благодаря некоему растению, встречающемуся только на Лоне. Особенность этого представителя местной флоры была в том, что при добавлении в любую пищу оно невероятным образом изменяло ее вкусовые ощущения, делая даже соевую колбасу изысканней лучших сортов сервелата, а общепитовскую хлебную котлету могло превратить в настоящее произведение кулинарного искусства. В общем, растение пользовалось невероятным спросом, и не только на Лоне. Пищевая добавка экспортировалась на все планеты галактического конгломерата и была вторым, после эллериума, прибыльным пунктом экономики Лоны.

Конечно, правительство планеты и само широкомасштабно занималось выращиванием уникального растения, но возникновению вокруг Столицы садово-огороднических товариществ тоже не препятствовало. Во-первых, увеличение экспорта никогда лишним не бывает. Во-вторых, это самое увеличение не требовало клонирования большего числа рабочих, что само по себе могло бы нарушить веками выработанный баланс между руководящей верхушкой и бессловесным быдлом. Ну а в-третьих, дабы толпотоиды не отдыхали слишком много и во время безделья не пытались думать о правильности мирового устройства, правительство великодушно разрешило им выращивать после работы, в выходные и праздники редкую пищевую добавку и не менее великодушно скупало ее по мизерной цене, создавая у толпотоидов иллюзию роста собственного благосостояния.

Впрочем, обо всем этом «икс-ассенизаторы» узнали несколько позже. А пока что они удивленно рассматривали странного вида перекошенные постройки с засаженными какой-то зеленью участками. После свалок, по которым бойцы только что прошлись торжественным маршем, подобные шедевры архитектуры в свете трех лун Лоны вызывали некоторое эстетическое удовлетворение, но каждый из людей прекрасно понимал, что уже через полчаса от вида этих трущоб их будет тошнить.

— И долго нам здесь торчать? — поинтересовалась у Хаарма Сара Штольц.

— Минимум до рассвета, — ответил контрабандист. — Даже если я сумею раздобыть для вас армейский транспортник, до рассвета мимо блокпостов проскочить мне не удастся. Но я бы советовал вам побыть здесь до вечера. Перед отбоем легче проникнуть в казармы…

— А это ты нам предоставь решать, умник, еври бади, — отрезал старшина. — Гони сюда технику, а уж дальше мы сами разберемся. Кстати, какая из этих халуп наша?

Небесный неопределенно махнул рукой, а затем двинулся вперед, указывая «икс-ассенизаторам» дорогу. Здесь, на дачных участках, контрабандист шел уже не скрываясь, однако спецназовцы передвигались по направлению к ветхим постройкам короткими перебежками, прикрывая друг друга. Впрочем, эта мера предосторожности оказалась излишней, поскольку вскоре выяснилось, что на Лоне, как и на Земле, по ночам на дачах никто не работает. Хаарм в задумчивости остановился у одной группы строений.

— Точно знаю, что его участок здесь. Вот только не могу вспомнить, какой из домиков ему принадлежит, — проворчал небесный себе под нос.

— Так твой осведомитель на Лоне — толпотоид? — поинтересовался Зибцих.

— Что? — встрепенулся контрабандист. — А-а, нет! Стал бы я с такой мелюзгой связываться. Здесь располагается участок одного из слуг моего осведомителя. Однажды мы здесь прятали… Впрочем, неважно! Занимайте этот домик. — Хаарм махнул рукой прямо перед собой. — Все равно до завтрашнего вечера на участках ни одна морда не покажется, а к тому времени я вас отсюда вывезу. Поэтому нет разницы, какую именно развалюху вы займете.

Конечно, контрабандист о нравах, царящих на Лоне, знал куда больше, чем люди, и все же не в правилах спецназовцев было кидаться в незнакомые помещения сломя голову. Шныгин дал знак группе, и бойцы мгновенно рассредоточились. Сара прижала маммида к стене, Пацук прикрыл тыл, а ефрейтор взял дверь под прицел. Кедман занял позицию справа от входа и, как только старшина оказался рядом, пинком выбил дверь. Шныгин мгновенно ворвался внутрь и через секунду оповестил всех, что внутри чисто. Точнее сказать, отсутствует противник, поскольку чистотой там и не пахло!

— Ни хрена себе, блин, ну и бардак! — заявил он по рации, осматривая беспорядочно захламленное помещение. — Слушай, Хаарм, а поприличней тут квартирок не бывает, еври бади?

— А все толпотоиды — свиньи, — известил старшину контрабандист, входя в домик. — Поэтому здесь и было удобно прятать… Впрочем, неважно! В общем, вы располагайтесь и ждите меня. Вернусь, как только подыщу вам транспорт.

Небесный исчез, растворясь в ночи, а «икс-ассенизаторам» ничего другого не оставалось, кроме как занять предложенное им помещение. Дача неведомого толпотоида была ужасно захламлена, вещи в беспорядке валялись по всему помещению, да и сам домик был удивительно маленький. Что, впрочем, вполне естественно, если учитывать средний рост толпотоида.

— И как мы тут все поместимся? — поинтересовался Кедман, нагибая голову, чтобы не пробить ею потолок.

— В тесноте, да не в обиде, — ответил старшина, который был ненамного ниже. — Сара, Микола, располагайтесь около окон, следите за улицей и постарайтесь не высовываться. На всякий случай. Джонни, ты пристраивайся, блин, где-нибудь у входа, а мы с Гансом оккупируем дальнюю стенку, еври бади.

Спорить со старшиной не стал даже Пацук. Все заняли предложенные им позиции, после чего выяснилось, что единственным местом, которое осталось для волосатого и отнюдь не маленького маммида, был центр комнаты. Как раз между двух куч мусора. Тот проворчал себе под нос что-то вроде «Меня тут за лоха, в натуре, держат», но на пол все же уселся. А затем и улегся, когда старшина решил, что сидя маммид закрывает ему сектор обстрела входной двери.

Говорят, ждать и догонять — хуже нет. Если эта поговорка верна, то кому-либо хуже, чем «икс-ассенизаторам», в данный момент быть просто не могло. Хотя бы потому, что пятерка землян должна была догнать исчезнувший экипаж «Ястреба», и, чтобы сделать это, группе требовалось, как это ни парадоксально, сидеть и ждать. В общем, бойцам не позавидуешь. Тем более что, только оказавшись в дачном поселке толпотоидов, «икс-ассенизаторы» до конца поняли, насколько рискованное предприятие они затеяли.

Вообще в самом плане проникновения в гарнизон маммидов с самого начала была масса изъянов и чрезвычайно большое количество всевозможных «если». Если Хаарм сможет довести их до Столицы, если он не продаст и организует встречу со своим человеком, если тот сможет… И так далее. К тому же на охране корабля остался один Коля Мухин, и это тоже беспокоило бойцов. Конечно, он парень не промах, да и «тарелка» не старый сарай, и, находясь внутри, пилот скорее всего будет в безопасности, но ведь как-то инопланетяне смогли обезвредить группу Орлова?! А те хоть и не были суперспециалистами по борьбе с пришельцами, но все же психологическую подготовку какую-то прошли. В отличие от Коли Мухина, который, как предполагалось, вообще никогда не должен был вступать в контакты с инопланетянами. По крайней мере не делать этого без «икс-ассенизаторов», находящихся поблизости. И теперь сама мысль о том, что «тарелку» обнаружат, а Коля не сможет оказать надлежащего сопротивления ментальной атаке врага, здорово беспокоила спецназовцев. Озвучил ее самый здравомыслящий человек из всей группы — ефрейтор Зибцих.

— Слушай, Сергей, может быть, кому-то из нас стоит вернуться? — обратился он к старшине. — Дорогу назад я найду. Конечно, это не лучшая мысль, но опасно так надолго оставлять корабль без охраны.

— Вот именно, мысль не лучшая, — согласился с ним Шныгин.

— О разделении труда раньше нужно было думать, блин, а сейчас это просто опасно. В случае чего Колян в «тарелке» продержится. Мы ведь уже проверили, что маммиды ментальные удары наносить не могут, а небесных, похоже, тут не так много. В засаде у топей ни одного не было…

— Зато, если нашу «тарелку» найдут, они туда на радостях все нагрянут, — утешил группу Пацук. И возразить ему было нечего, кроме как сказать: «Типун тебе на язык!» Что и было сделано всеми «икс-ассенизаторами» сразу.

— Кстати, о птичках, — заявила вдруг Сара Штольц, заставив всех повернуться в свою сторону. — А вы никогда не задумывались, зачем небесным понадобились маммиды? Что, у них своих солдат мало? Чем плохи мурланты?

— А действительно! — поддержал ее Ганс. — Чем маммиды лучше других? Насан, что в вас такого особенного?

— Мы храбрые, — гордо заявил волосатый уродец из-за кучи мусора.

— Нашел достоинство! — не оборачиваясь к маммиду, хмыкнул от окна Пацук. — Мурланты тоже мало чего боятся, а кристаллидам и вообще все по фигу. Тут одной храбрости мало.

— Мы сильные! — с еще большим пафосом заявил Насан.

— Ага, сильные, — согласился с ним украинец. — Такие вы сильные, что одна девка половину вашего отряда зашугала, да и ты сам на коленях перед ней ползал. Воно ж с сильным так всегда бывает…

— Мы умные, — на этот раз в голосе маммида проскользнула нотка сомнения.

Микола заржал в голос, но прокомментировать последнее заявление Насана не успел.

— Тихо вы! — зашипела Сара со своей наблюдательной точки. — На улице что-то происходит.

В домике тут же наступила тишина. И единственными звуками, которые нарушили ее, былоклацанье взятого на изготовку оружия да невнятное хрюканье Насана, вжатого в грязный пол Шныгиным. Старшина знаками приказал маммиду молчать и так же, при помощи языка жестов, объяснил Насану, что с ним случится, если он надумает издать хоть один звук. Остальные «икс-ассенизаторы» замерли на своих позициях, и лишь Зибцих шевелился, минируя заднюю стену пластидом на случай возможного отступления.

— Сюда кто-то приближается, — шепотом доложила по рации Сара. — Двое. Нет, трое. Идут прямо к двери.

— Всем приготовиться! — приказал бойцам старшина, и по его тону можно было подумать, что они до сего момента играли в шашки. Это как минимум!

Сразу после этих слов старшины в домике стало слышно, как трое неизвестных переговариваются. О чем именно они говорили, разобрать «универсальным переводчикам» не удавалось, и бойцы остались в неведении относительно содержания беседы инопланетян. Сара знаком показала, что, кроме этих троих, никого поблизости нет, и опасения «икс-ассенизаторов» насчет того, что это Хаарм предал группу и навел на дачу военных, развеялись как дым. Старшина кивнул головой Кедману, вопросительно посмотревшему в его сторону, и в этот момент дверь отворилась.

— А я говорю, что это неправильно! — тут же раздался в наушниках бойцов голос первого из пришельцев. — И если ты еще раз…

Договорить незнакомец не успел: Кедман, прижавшийся к стене у двери, одним молниеносным движением рванул его на себя, зажимая в удушающий захват. Старшина тут же, ни секунды не мешкая, рванулся вперед, сбивая с ног следующего инопланетянина, входившего в дом. И не успел третий даже удивиться, как на его голову обрушился немаленький кулак Насана. Шныгин, краем глаза заметивший, что маммид вылетает из дачи, тут же отбросил в сторону свою жертву и, кувыркнувшись через плечо, наставил на волосатика лазерное ружье. А уже через секунду после этого на маммида хищно уставились еще четыре ствола.

— Сбежать хотел? — поинтересовался у Насана старшина.

— Ты, в натуре, вольтанулся, чувак? — возмутился маммид. — Зачем мне бежать, когда вы сами меня в казарму привезете? Я типа слегка размяться решил. Ноги конкретно затекли.

— Еще раз что-нибудь подобное сделаешь, и ноги у тебя больше никогда не затекут, — пообещал Сергей. — Потому что их у тебя не будет.

— А куда они денутся? — удивился питекантроп.

— И он еще говорит, что маммиды умные, — тут же прокомментировал ситуацию Пацук. Старшина махнул на него рукой.

— Ладно, хватит болтать, — приказал он. — Затаскиваем пленных в дом. Ганс, Джонни, обыщите их!

Никому из «икс-ассенизаторов» не хотелось без необходимости оставаться на открытом пространстве. После того как, несмотря на все заверения Хаарма о полной уединенности этого места, в дачный поселок все же нагрянули гости, бойцы опасались появления и других визитеров, справиться с которыми будет не так легко. Однако с тремя новыми постояльцами в домике воцарилась бы такая теснота, что провести нормально обыск было бы просто невозможно. Вот и пришлось проводить досмотр личных вещей на улице. Пока Сара и Шныгин следили за окрестностями, остальные быстренько обыскали троих визитеров.

— Сергей, смотри, что тут такое! — позвал ефрейтор Шныгина. Тот отмахнулся.

— Блин, внутри трофеи рассматривать будем, — приказал он, не прекращая наблюдения за окрестностями. — Изымайте все подозрительное и тащите этих чудиков в дом. Там со всем и разберемся.

Подозрительного у инопланетян оказалось не так уж много. Точнее, ничего! Если, конечно, не считать подозрительными одну целую и одну початую бутылку водки «Столичная». Шныгин удивленно рассматривал их, пока остальные распределяли бесчувственных толпотоидов вдоль одной из стен, для чего всей группе пришлось здорово потесниться. И если теперь «икс-ассенизаторы» и отличались от сельдей в бочке, то только размерами и отсутствием рассола. Старшина повел плечами, пытаясь устроиться поудобнее. А затем соизволил присвистнуть.

— Ни фига себе, блин, — проговорил он. — Даже сюда «Столичная», еври бади, добралась. Интересно, откуда они ее взяли?

— Вот и меня это волнует, — отозвался Ганс и пояснил, чувствуя недоумение сослуживцев: — Когда мы еще были на Трунаре, там наблюдался большой дефицит алкоголя. Уже тогда поставок с Земли не было, а потом Лона из конгломерата планет вышла. По идее если здесь и может быть водка, то только у очень богатых жителей. Не думаю, что толпотоиды к таковым относятся. Им алкоголь взять просто негде было.

— Ой, да ладно тебе, «взять негде было»! — передразнил ефрейтора Пацук. — Да с корабля Орлова и утащили, наверное.

— А откуда ты знаешь, что на «Ястребе» водка была? — удивленно спросил Шныгин.

— А чего тут знать, — фыркнул украинец. — Да никогда я не поверю, что русские с собой в дорогу водку не берут. А у группы Орлова еще и задание наверняка было — споить все местное население. Вы же, москали, без этого ни одну операцию нормально провести не можете.

— Можно подумать, хохлы меньше нашего пьют! — обиделся Шныгин.

— Может быть, прекратите спорить о том, кто из вас чаще бывает трезвым? — вмешалась в разговор Сара. — Один из пленных приходит в себя. Если следовать логике вещей, то его прямо сейчас допросить нужно, пока он еще в шоковом состоянии. Заодно и узнаете, откуда у толпотоидов водка взялась.

Последнее выяснилось очень легко. Как, впрочем, и все остальное, что интересовало «икс-ассенизаторов», поскольку пленные даже не пытались сопротивляться. Во-первых, потому что у толпотоидов в генах заложено правило: начальству не перечить и с вооруженными существами не спорить. Во-вторых, все трое были настолько ошеломлены, что просто не могли сопротивляться. Ну а в-третьих, даже если бы и смогли, то перед обаянием Пацука, профессионализмом Сары Штольц и методами Шныгина даже бегемот не смог бы устоять и в одиночку сплясал бы па-де-де из балета «Лебединое озеро», если бы они его хорошо попросили.

Как это ни покажется странным, но три толпотоида, пробравшиеся в домик к «икс-ассенизаторам» посреди ночи, к этому самому домику имели прямое отношение: один был его владельцем, а двое других — клонами счастливчика, созданными уже после строительства дачи и считавшими, что имеют на домик и участок около него прав не меньше, чем сам прототип.

Никогда ранее, ни на Лоне, ни тем более на Трунаре, юридических прецедентов подобный конфликт не имел. Более того, во всей трунарской культуре не было законов, способных хоть как-то решить проблему одного толпотоида и двух его клонов. Небесные, некогда создававшие Уголовный и Гражданский кодексы вкупе с Конституцией, даже представить не могли, что толпотоиды, созданные специально для улучшения уровня жизни других существ, потребуют что-то и для себя. Однако тлетворное влияние земной культуры с ее идиотскими «демократиями» сделало свое дело, и от того, что стали вытворять толпотоиды, уже не один судья-небесный сошел с ума.

Но не будем о грустном! В этот раз судьи на Лоне с ума не сходили. Они с него уже давно сошли и возвращаться назад не собирались. Ну а для того, чтобы идиоты-толпотоиды их поменьше доставали, представители Фемиды вообще перестали принимать у них какие-либо жалобы и претензии. Вот и получалось, что вопрос о праве владения данной дачей никто законным способом решить не мог. Тогда в ход пошли незаконные, в результате которых и выяснилось, что меньшие шансы на сохранение имущества имеются как раз у нынешнего владельца дачи.

А все дело заключалось в том, что у каждого из троицы были разные хозяева. Прототип служил у контрабандиста, который в миру был простым почтовым клерком, а его клоны оказались в услужении у более значительных для Лоны лиц. Один работал посыльным в Министерстве образования, а другой — третьим помощником четвертого посудомойщика у самого Отставного Секретаря второго заместителя начальника Службы пищевых добавок.

Объяснять тонкости этих иерархических отношений было бы слишком долго, но и так вполне ясно, что нынешний владелец дачи на ее сохранение шансы имел минимальные. И единственное, что ему пришло в голову, так это скомпрометировать своих конкурентов и посодействовать их увольнению с рабочих мест, вплоть до полной утилизации. Для этого толпотоид и украл у своего хозяина пару бутылок водки, организовал встречу со своими клонами и решил их напоить так, чтобы оба утром пришли на службу в зюзю пьяные. Ну и лучшим местом для этого была дача. Кстати, он и позвал их сюда якобы для того, что еще раз на месте осмотреть имущество и попробовать договориться о его разделе.

Естественно, увидеть монстров в энергоскафандрах, а с ними и еще более странное чудище, толпотоиды в пределах своей недвижимости не ожидали. Еще меньше все трое могли предположить, что на даче им могут просто настучать по рогам. А поэтому были шокированы и полностью лишены способности к сопротивлению. Хотя владелец дачи, увидев свою водку в руках землян, вяло попробовал отобрать ее. Однако ствол лазерного ружья перед носом окончательно охладил пыл обобранного толпотоида, и он бы горестно заплакал, если бы небесные при генетическом конструировании этого вида существ предусмотрели им слезные железы.

— Ах, вот вы, значит, как? — только и смог вымолвить он. — Тогда я на вас пожалуюсь. Не знаю, правда, кому и куда, но пожалуюсь. Это точно!

— Министру обороны петицию пиши, — подсказал ему Шныгин. — Еще раз спрашиваю, откуда на Лоне «Столичная» водка?

— Я же говорю, что у хозяина из тайника вытащил, — повторил толпотоид. — Они с Хаармом в этот тайник все время что-нибудь прячут и думают, что о его существовании никто не знает…

— А я о нем всегда знал, — поддержал его первый клон.

— И еще не раз им воспользуюсь. Всем назло, — дополнил второй клон.

— А вот об этом даже не думай! — заорал на него толпотоид.

— Клонам в наш дом вход воспрещен!

— От клона слышу! — в один голос рявкнули оба его двойника. — Тебя самого не из пробирки, что ли, вывели?

— Зато я старше вас, «духи» несчастные! — взвился толпотоид. — Вы еще, салаги, службы не видели, когда я…

— Мо-олчать! — заорал на них Шныгин в лучших традициях подполковника Раимова. — Молчать, придурки. Отвечать только на мои вопросы, без приказа рот не разевать, и вообще, чтобы я тут «дедовщины» никакой не видел, а то покажу всем троим, как это на Земле делается!

Видимо, наблюдать за тем, как выглядит «дедовщина» в Российской армии, ни один из толпотоидов не хотел, поэтому замолчали все трое. Ну а когда старшина взялся вновь их допрашивать, то уже ничего вразумительного добиться не мог. Каждый раз толпотоид со своими клонами начинали спорить, и ничто, ни ствол лазерного ружья, ни грозный окрик, ни могучий кулак земного спецназовца, ссоры эти прекратить не могло. Шныгин уже начал подумывать о том, не пустить ли в ход какое-нибудь более мощное средство вроде слезоточивого газа или ружейного приклада, но принять то или иное решение не успел.

— Репа, атас! — по рации рявкнул Пацук со своего наблюдательного поста. — Заткни их всех. Сюда какая-то тачка подъехала.

Гарантии того, что три толпотоида замолчат по приказу, не было ни у кого, а поэтому успокаивать их пришлось все тем же дедовским методом — ударом по затылку. Правда, в этот раз все было проделано очень аккуратно и обошлось без членовредительства. Ну а когда толпотоиды наконец замолчали, раздался голос Сары.

— Не волнуйтесь. Это Хаарм, — от своего окна доложила разведчица. — И похоже, он нашел то, что нам нужно.

— А таком случае отправляемся! — скомандовал старшина.

— А этих куда? — кивнул Пацук на трех толпотоидов.

— Возьмем с собой, — ответил Шныгин. — Нельзя их здесь оставлять. К утру вся Столица знать будет, что в городе земляне! Микола, бери одного, и пошли на выход. Ганс, Джонни, вам два других, а я поведу Насана.

— Да, веселенькая у нас компания подобралась. Пятеро людей, небесный, маммид и три толпотоида. Цирк, да и только! — проворчал Пацук и, подхватив с пола первого попавшегося инопланетянина, направился к выходу. Пришло время решительных действий!.. В эту фразу пафос добавляется по вкусу…

Глава 2

Земля. Год две тысячи тот же. Красно-кирпичное сердце России. То бишь Кремль. Местное время содержится в тайне даже от местных жителей и не заносится в протокол… Да и сами протоколы не ведутся. Что называется, встреча в неформальной обстановке.

Поскольку обстановка очередного собрания руководителей государств антиинопланетной коалиции была неформальной, утруждать себя строгим соблюдением этикета никто не собирался. В частности, американский Президент Джордж Любая-фамилия-на-выбор решил отказаться от своей официальной обуви и явился на собрание не в любимых желтых остроносых ковбойских сапогах. Теперь у окружающих уже не складывалось впечатление, что он только что слез с лошади. Теперь всем казалось, что Джордж минуту назад спрыгнул с коровы, поскольку сапоги у него были светло-коричневые в крапинку и выглядели так, будто он только что ступил в… В общем, понятно куда.

Великий Кормчий великого же Азиатского союза, напротив, выглядел как обычно, хотя этого никто не понял, поскольку обычно на его наряды никто не смотрел. Еханссон натянул на себя пестрый джемпер с широким горлом, а господин Шаарон обрядился в просторную белую рубашку и мягкие туфли без каблуков. Во что был одет российский Президент, никому не было известно, поскольку он к гостям еще не вышел, дав им возможность вволю посплетничать, дабы потом ознакомиться с видеозаписью их, так сказать, неофициальных точек зрения. Но члены коалиции, как назло, довольно долго молчали, разгуливая по просторному кабинету, любуясь интерьером и потягивая из высоких фужеров красное вино. Они совершенно при этом не догадывались, что за ними ведут наблюдение не только российские спецслужбы!

— И все-таки, что бы вы ни говорили, я будут настаивать… на чем?.. Правильно! На том, что присутствие на нашем собрании этого выскочки с Трунара абсолютно неприемлемо, — наконец нарушил общее молчание глава Евросоюза. — Это просто возмутительно, что наш потенциальный противник участвует в секретных заседаниях.

— Но ведь у него только совещательный голос. Он же ничего не решает! — попытался вступиться за Скрааба Мао Дзе и, увидев взгляды, направленные на него, откровенно возмутился: — И вообще я полностью поддерживаю Россию!

— Да-а, с таким напарничком быков не заклеймишь, — вздохнул Джордж.

— А я думаю, что российский Президент все-таки прав, — неожиданно вступился за Великого Кормчего Шаарон. — Скрааб сейчас наш союзник. И без его помощи ликвидировать новую угрозу нам не удастся. Мы бы о ней и не узнали, пока на Землю инопланетный десант не высадился. Но кое-какие меры безопасности принять, думаю, все-таки нужно. Нам не следует забывать, что трунарцы очень легко могут манипулировать сознанием людей.

— А может быть, они уже и вашим сознанием поманипулировали? А, господин Шаарон? — подозрительно посмотрел на премьер-министра Израиля глава Евросоюза. Тот ничего не ответил, крайне выразительно улыбнувшись.

На этом месте главы крупнейших государств планеты Земля были вынуждены прервать свой содержательный диалог, поскольку в комнату вошел российский Президент. Одет он был, как и прочие члены собрания, абсолютно неформально, то есть без пиджака и галстука. А за ним по пятам следовал тучный министр обороны в гражданском костюме и высоченный Скрааб в своем неизменном балахоне с капюшоном. Сопровождала эту троицу группа секретарей, которые тут же принялись оснащать глав государств «универсальными переводчиками».

— Здравствуйте, господа, — приветствовал собравшихся российский Президент. — Усаживайтесь поудобнее. Думаю, у всех у нас есть масса вопросов, предложений и претензий, которые следует безотлагательно обсудить и постараться прийти к какому-либо единому мнению.

— В этом вы абсолютно правы, — проговорил в ответ Еханссон, отказываясь усесться в одно из удобных кресел. — И главная проблема — это он, — председатель Евросоюза кивнул головой в сторону Скрааба. — Вы уверены, что присутствие инопланетянина на нашем совещании необходимо и что подобное безопасно?! Все люди знают о неординарных способностях этого вида… гм, разумных существ, и где гарантия, что он не воспользуется ими для достижения собственных целей? В то время, когда вся цивилизация Земли надрывалась, испытывая постоянные тяготы и лишения в целом, в частности, платя…

— Господин Еханссон, вы опять повторяетесь, — устало перебил его Президент. — И потом, господин Скрааб…

— Позвольте, я сам, — дотронулся до рукава его рубашки небесный и откинул капюшон.

До сих пор еще ни одному разумному существу с планеты Земля не удавалось увидеть лица небесного. Не сложилось с этим и теперь! И сколько главы крупнейших государств мира ни задерживали дыхание, рассчитывая увидеть ужасный лик пришельца, этот самый «лик» так и остался тайной за семью печатями, поскольку под капюшоном на голове Скрааба был надет стандартный гермошлем «икс-ассенизатора» с зеркальным забралом. По комнате пронесся вздох разочарования, и диссонансом ему прозвучал глухой стук за стеной. Президент России обернулся к министру обороны.

— Что это такое, Игорь Сергеевич? — поинтересовался он.

— Крыса, должно быть, — ответил министр обороны и почему-то покраснел.

— Будьте добры, в дальнейшем проследите, чтобы никаких крыс в Кремле не было. По крайней мере, во время секретных совещаний, — вежливо попросил подчиненного Президент.

Министр обороны кивнул головой и торопливо вышел из комнаты. Куда он в дальнейшем направил свой путь, никому не известно. Однако если бы очаровательное существо, грохнувшееся в обморок за стеной, узнало, как именно ее назвал Игорь Сергеевич, маловероятно, что тот смог бы вернуться назад из своего недолгого путешествия! По крайней мере, с полным комплектом тех частей тела, которые от природы полагаются любому нормальному мужику…

* * *

Уже не Земля. И даже близко с ней не лежала… Или не висела?.. В общем, неважно, что именно делала в космосе Лона, но находилась она на другом краю Галактики. Концентрическо-круговое сердце этой планеты. Столица то бишь. Местное время: от заката до рассвета и еще чуть-чуть подольше. Может быть, до полудня.

Техника, доставленная Хаармом «икс-ассенизаторам», выглядела необычно для людского глаза. Плоский, слегка срезанный к носу корпус, похожий на ожиревший в руках небрежной хозяйки блин, и полное отсутствие каких-либо движителей — колес, гусениц или ласт, на худой случай, были главными чертами этого творения инопланетного машиностроения. Шныгин удивленно обошел машину по кругу и повернулся к контрабандисту.

— А что-то я, блин, не понял, как это чудовище движется? — поинтересовался старшина. — Оно на воздушной подушке, что ли?

— На чем? — оторопел Хаарм. — Да у нас сейчас на воздушной подушке даже детские велосипеды не выпускают. Вы откуда такие умные свалились? — и тут же себе ответил: — Ах, ну да! Я же забыл, что вы дикие инопланетяне. Это новейший образец военно-транспортной бронетехники, который называется «Бронемех» и использует в своем движителе основные принципы антигравитации. Не такие, конечно, сложные, как искусственная гравитация на космических кораблях, но в целом схожие. «Бронемех» имеет семидесятимиллиметровую лобовую броню, двадцатимиллиметровые борта и способен выдержать прямое попадание из среднего плазменного орудия, такого, как «Плазмоплюй-7». Рыночная цена данной машины составляет…

— Мы разве у тебя что-то покупаем? — поинтересовался Пацук, перебив контрабандиста. Тот опешил.

— А вы что, хотите сказать, будто я для вас эту технику за свой счет доставал? — возмутился Хаарм. — Да вы не представляете, во что…

— Представляем! Но все это было оговорено ранее, — в этот раз небесного перебила Сара, и Микола одобрительно посмотрел на нее. Правда, лишь на секунду! Поскольку негоже гарному хлопцу ласково смотреть на вероломную дивчину. Таких дивчин надо нагайкой пониже поясницы охаживать, а не… Но развиться во что-то более конкретное своим размышлениям Микола не позволил.

— В общем, не будет у нас с тобой торга, Хаарм, — отрезал украинец. — Ты еще и половины своих обещаний не выполнил, а уже прибавки к зарплате требуешь. Воно ж знаешь, что с такими прохвостами бывает?..

— Потом ему объяснишь, — перебил украинца Шныгин и скомандовал: — По машинам! Некогда нам здесь задерживаться.

Посадка прошла быстро и организованно, как и все, что делают спецназовцы. Сначала в транспорт закинули трех толпотоидов, затем туда же загрузились Пацук с Зибцихом. За ними последовали маммид Насан и Кедман с Сарой Штольц. Шныгин с контрабандистом остались снаружи. Им нужно было еще раз обсудить план отступления.

Первоначально вывод из города «икс-ассенизаторов» планировалось провести при помощи закадычного друга Хаарма, но, поскольку этот субъект так некстати оказался в тюрьме, нужно было искать какой-нибудь иной способ отступления. Теперь рассчитывать на вторую машину — грузовик почтовой службы, забитый местной пищевой добавкой, — бойцам не приходилось. Как, впрочем, и на любой другой, поскольку дожидаться завершения операции поблизости от казарм контрабандист не мог, а далеко от гарнизона бойцы сами бы не добрались. Либо на заслон наткнулись бы, либо просто заблудились бы в этом большом городе. В общем, план отступления приходилось менять, и, как это ни коробило Шныгина, делать все нужно было на скорую руку.

Впрочем, о различных способах выхода из Столицы бойцы, конечно, говорили еще до начала операции. Но, поскольку Хаарм гарантировал успех своего плана, детально не отрабатывалось ничего иного. За исключением, пожалуй, того, что Коля Мухин по вызову группы поднимает «летающую тарелку» из укрытия и сажает ее прямо в центре столицы Лоны. Правда, подобный вариант действий существовал лишь на самый крайний случай, и Сергей к нему пока прибегать не хотел.

— Ну так что ты предлагаешь? — поинтересовался Шныгин у небесного.

— Есть два варианта, — ответил Хаарм. — Но первый самоубийствен, а второй и вовсе безумен.

— А если поконкретнее? — нахмурился старшина, чего небесный, впрочем, не увидел.

— Проще всего с базы выбраться двумя способами, — пояснил контрабандист. — Первый — захватить «летающую тарелку» на аэродроме гарнизона и попытаться убраться из города на ней. А второй — уйти из казарм по системе городской канализации. В первом случае нас наверняка собьют через минуту после взлета. А во втором — нас блокируют в канализации, как крыс, и тоже всех перебьют.

— И даже не посмотрят на то, что мы захватили военачальников? — удивился старшина.

— Ну, если бы с нами был президент Лоны или бывший правитель Трунара, то тогда бы еще подумали, — ответил небесный. — В противном случае церемониться не станут. Если только не решат, что вы нужны им живыми.

— Понятно, — буркнул Шныгин. — Пойдешь с нами. А как будем уходить, поймем на месте.

— Э-э, нет! Мы так не договаривались, — возмутился контрабандист. — До казарм вас доставить — пожалуйста, а внутрь я с вами не пойду. Такого условия в уговоре не было.

— Теперь будет, — внес поправку Сергей. — А ты, блин, логично рассуди, когда у нас больше шансов из казарм выбраться, с тобой или без тебя? Ту же канализацию мы ни хрена не знаем. А если нас поймают, то плакал твой гонорар.

— А если и меня с вами поймают, то гонорар мне уже не понадобится. Поскольку трупам деньги не нужны, — проворчал небесный и махнул рукой. — Э-э, ладно! Поехали. Только учти, что, если попадем в плен, я буду утверждать, что вы меня захватили и силой заставили себе помогать.

— Да ради бога, еври бади! — великодушно разрешил старшина и подтолкнул Хаарма в спину. — Так ты залезаешь внутрь или мы до обеда тут будем стоять?

Бойницы в броне инопланетной машины были слишком маленькими, чтобы в них можно было рассмотреть город во всей красе. Да в принципе будь они и большими, любоваться в спящей Столице было не на что, поскольку жители Лоны ночной образ жизни не практиковали. У них, как и у всех законопослушных представителей трунарской цивилизации, существовал строгий распорядок дня, в котором места ночным кутежам не было.

Исключения из этого правила, конечно, имелись. В первую очередь те, что были навеяны тлетворным влиянием Земли.

Молодые представители местной богемы уже стали разлагаться в ночных кабаках, но на всей Лоне подобных заведений насчитывалось не так уж много. Все они находились под неусыпным наблюдением полиции, и именно по этой причине «Бронемех» с «икс-ассенизаторами» на борту держался от кабаков подальше.

Лишь один раз за все недолгое путешествие к казармам маммидов транспорт землян был остановлен полицейским патрулем. Однако Хаарм с фальшивыми документами за рулем вкупе с грозной мордой Насана, которого, кстати, в этот момент держали на прицеле двое «икс-ассенизаторов», мгновенно погасили интерес полицейских-мурлантов к военной машине. А два других патруля, попавшихся людям на дороге, видимо, оповещенные своими сослуживцами, предпочли держаться от «Бронемеха» подальше.

— Ну, приготовьтесь, — вздохнул контрабандист, слегка притормаживая машину. — За следующим поворотом ворота казарм.

А за следующим поворотом обнаружилась сплошная стена метров пяти-шести высотой. На первый взгляд в этом монолите не было ни единой щелки или трещины, но это только на первый взгляд. Едва «Бронемех» «икс-ассенизаторов» приблизился к мрачной серой стене, как все пространство перед ней залил яркий свет, а прямо из поверхности стены выдвинулось несколько плазменных пушек. Причем, судя по внешнему виду, это были явно не те «Плазмоплюи», атаку которых могла выдержать бронированная машина.

— Доложите идентификационный номер и код доступа. Немедленно! — раздался откуда-то сверху громоподобный голос.

— Ваш выход, сэр! — заявил Шныгин и ткнул стволом ружья в бок маммида. Тот высунулся из люка на крыше «Бронемеха» и истошно заорал:

— Офонарел ты там, в натуре?! Какой еще код доступа? Мы только что с Триваарских топей приперлись. Задолбались на фиг! Открывай, баран оскопленный, а то глава рода Бубрулов лично тебе мамухака в тирпаку закурдычит!

— Насан, это ты, в натуре? — удивился тот же голос.

— А что, типа ни хрена со своей башни не видишь? — рявкнул в ответ маммид. — Открывай, блин, в натуре, тебе говорю. Тут со мной пленные и один из хозяев. Секешь, что он может разозлиться?

— Ладно, не парься! Открываю, — ответил громогласный голос, и неожиданно стена перед «Бронемехом» разъехалась в разные стороны, открыв узкий проход.

— Молодец! Жить будешь, — тут же пообещал Насану Шныгин.

— Конечно, буду, — удивился тот. — Мне еще типа премию за вас дадут!

— Сергей, а он, похоже, на самом деле верит, что везет нас в плен, — удивленно проговорил Кедман.

— Вполне может быть, что так оно и есть, — буркнул себе под нос старшина и толкнул в спину Хаарма, сидевшего за рулем. — Что застыл? Поехали!

Внутри столичный гарнизон маммидов и выглядел так, как положено выглядеть гарнизону. Те же казармы, гаражи, склады и ангары. Разве что в отличие от земных армейские здания на Лоне были исключительно куполообразными, без окон, зато с узкими бойницами, расположенными в полуметре над уровнем поверхности планеты. Освещение внутри гарнизона было тусклым, праздношатающихся живых существ не наблюдалось, и лишь впереди, у одного из зданий, в свете фонаря маячили две фигуры.

— Штаб! — ткнув волосатым пальцем в сторону этого строения, не без гордости проговорил Насан. — Вам туда, йоу! Только, когда будете выходить, оружие с собой не берите. Там, в охране, чуваки типа горячие служат. Увидят таких уродов, как вы, с пушками, могут с катушек съехать. Вы тут, в натуре, пока посидите. Я выйду и скажу, что пленных привез.

— Он на самом деле идиот! — то ли с удивлением, то ли с восхищением в голосе констатировал Кедман. — Может быть, его заткнуть на пару минут?

— Только по голове не бей, — посоветовала Сара. — Бесполезно. Она у него железобетонная, а то и еще крепче.

— А куда же я его тогда стукну? — удивился капрал. — Не могу же я, как ты, мужика по…

— Да помолчите вы, блин! — оборвал их старшина. — Пусть идет и докладывает. Так нам только проще будет попасть в штаб.

— А вы про кого тут сейчас говорили? — поинтересовался Насан. Шныгину ничего другого, кроме как беспомощно развести руками, не оставалось.

— Иди, докладывай, — подтолкнул он маммида и, как только тот начал выбираться из «Бронемеха», скомандовал: — Приготовились! Начинаем действовать по моей команде.

Старшина приник к амбразуре рядом с местом водителя, стараясь держать в поле зрения маммидов и не попадаться им на глаза. Кедман и Пацук застыли у задних дверок «Бронемеха», Зибцих занял позицию у верхнего люка, а Сара, прогнав с водительского места Хаарма, схватилась за ручку передней дверки. Сам же небесный отполз в центр машины и, пристроившись рядом с толпотоидами, до сих пор сохранявшими умилительную бессознательность, что-то невнятно пробормотал себе под нос. Шныгину было страшно любопытно узнать, что именно там лопочет Хаарм, однако времени на расспросы у него не оставалось.

Спрыгнув с брони, Насан вразвалочку пошел к часовым, удивленно рассматривавшим подъехавшую к штабу в неурочный час транспортную машину. Оба маммида, конечно, от корки до корки вызубрили Устав и наизусть знали все параграфы караульной службы, но поскольку там ничего не было сказано о бронетехнике, приезжающей под утро и без доклада, то часовые просто растерялись. Они никак не могли решить, то ли им приветствовать машину по стойке «смирно», то ли тревогу поднимать, то ли плюнуть на все и позволить транспорту и дальше по гарнизону кататься, раз уж часовые на воротах пропустили его внутрь. Насан из древнего рода Бубрулов мигом всю ситуацию прояснил, и один из часовых вместе с ним направился к «Бронемеху», чтобы вывести оттуда доставленных в штаб вышеупомянутым доблестным воином военнопленных. Этого «икс-ассенизаторы» и ждали. И как только Насан с часовым оказались около брони, Шныгин коротко скомандовал:

— Работаем!

Маммид, подошедший к «Бронемеху» вместе с Насаном, так и не успел понять, что именно произошло. Неизвестно откуда, словно из-под земли, рядом с ним вдруг появились два уродливых безволосых субъекта с одним глазом на башке, зато во всю морду! И только часовой собрался открыть рот, чтобы спросить у Насана, откуда тот таких монстров приволок, как один из лысых бандитов провел подсечку, а второй тут же оказался верхом на упавшем часовом и принялся тыкать его мордой в бетонную подъездную дорогу штаба.

Второй часовой, как и все маммиды, не отличавшийся особой сообразительностью, удивленно уставился на происходящее, пытаясь сообразить, что там делают с «пленными» его напарник и Насан. Может быть, будь у него на пару секунд больше, охранник у штаба и усек, что это не маммиды что-то с «арестантами» вытворяют, а совсем наоборот, но только этих секунд у него не было. Сначала непонятное существо появилось над крышей «Бронемеха» и выстрелом разнесло в клочки оружие у часового в руках, а затем еще двое таких же монстров, открыв передние дверки транспортника, в одно мгновение преодолели расстояние между охранником и машиной. Тот из лысых, что был покрупнее, приставил к голове маммида странное на вид ружье.

— А-ну, мордой к стене, еври бади! Ноги шире, лапы за голову, — скомандовало безволосое чудовище. — Быстро, блин!

Маммид решил не спорить. Безропотно выполнив приказ, он тут же поинтересовался:

— Насан, а что, это сейчас так по приколу пленных в штаб проводить? Клево! Разреши мне дальше их отправить. Я на дежурном эту фишку опробую.

На этом его разговоры и закончились, поскольку Шныгин не внял-таки советам Сары Штольц и стукнул часового по затылку. В ту же секунду маммид как подкошенный рухнул на ступени, ведущие вниз, наглядно продемонстрировав израильской разведчице разницу в силе между здоровым мужиком и хрупкой девушкой. Сара фыркнула.

— Просто тебе повезло, — констатировала она, посмотрев на неподвижного часового. — У этого, наверное, немного мозгов в голове все же оказалось.

— Вообще-то я не заметил, — пожал плечами Шныгин и рванулся к двери. — Работаем, работаем!

Зибцих мгновенно соскочил с брони и взял на мушку Насана, до сих пор удивленно взиравшего на происходящее. Украинец с капралом тем временем, подхватив под руки часового, приволокли его к дверям и бросили рядом с тем, которого обездвижил Шныгин. И только после этого Ганс легкими толчками заставил идти вперед Насана. Микола с американцем заняли позиции по обеим сторонам двери, а Шныгин переместился за спину маммида, оставив Сару и Ганса прикрывать тылы. Те тут же улеглись на ступеньках, уходящих к двери, расположенной на полметра ниже грунта, и взяли под прицел весь видимый периметр гарнизона.

— Открывай, — приказал старшина Насану, стволом ружья указав на дверь. Тот безропотно повиновался. — Теперь вперед!

Маммид успел сделать по внутреннему коридору штаба не более пяти шагов. Времени, затраченного на это, вполне хватило на то, чтобы старшина успел оценить обстановку внутри. Слева, прямо рядом со входом в штаб, находилась застекленная каморка дежурного. Стекло в ней, вероятно, было бронированным, и «икс-ассенизаторам» пришлось бы с ним изрядно повозиться, если бы не беспечность охраны, совершенно не думавшей о том, что на штаб может произойти нападение. Один из двух бдительных охранников сидел на стуле, положив ноги на стол, а второй стоял в открытых дверях каморки и, видимо, что-то увлеченно рассказывал напарнику. Он обернулся на звук открывшейся двери, собрался душевно поприветствовать Насана, но сделать это просто не успел — «икс-ассенизаторы» вихрем ворвались внутрь.

Шныгин танком прошелся по Насану, шествовавшему навстречу охраннику. Несчастный потомок рода Бубрулов свалился на пол, а старшина, не снижая хода, тараном врезался в маммида, до сих пор неподвижно стоявшего в дверях. Следом за Шныгиным в каморку ворвался Кедман, и не успел второй стражник даже ноги со стола опустить, как смог лицезреть ствол лазерного ружья у собственного носа. Пацук же приник к стене, взяв под прицел коридор, уходивший в глубь штаба. Ну а еще через пару секунд оба охранника были связаны и с заткнутыми кляпами ртами уложены вдоль стеклянной стены. Шныгин дотронулся до плеча капрала и кивком указал ему на дверь. Кедман поднял вверх руку со сложенными в колечко пальцами и выскочил наружу.

Сначала Джон с Зибцихом забросили внутрь двух часовых, все еще пребывавших в блаженном бессознательном состоянии, а едва старшина успел уложить их внутри стеклянной каморки, рядом с двумя другими, как в дверях штаба показалась целая процессия. Не ожидавший такого количества гостей старшина едва не открыл по ним огонь, а затем просто безмолвно выругался. И все оттого, что вместе с Сарой, Зибцихом и капралом в штаб вошли Хаарм и три толпотоида. Пришлось старшине нарушать эфирное молчание.

— Этих уродов вы зачем сюда, блин, притащили? — указав стволом ружья на толпотоидов, поинтересовался он у сослуживцев.

— Да мы с Хаармом до дверей дойти не успели, как эта троица выскочила из «Бронемеха» и к нам побежала, — за всех ответил ефрейтор.

— Ну и успокоили бы их там, — проворчал Шныгин. — На хрена их сюда тащить?

— Времени не было. К тому же они такой галдеж подняли, — начал оправдываться Ганс, и словно в подтверждение его слов три толпотоида завопили, перебивая друг друга.

— Вы не имеете права так обращаться с нами! — заявил один.

— Раз вы сюда нас притащили, значит, и несете ответственность за наше будущее, — поддержал его другой.

— Поскольку если нас здесь поймают, то разбираться не будут, а просто отправят в переработку, — продолжил третий.

— А у нас еще и дача не разделена, — снова подал голос первый.

— Это кто ее делить собрался?! — возмутился второй. — Она моя. Целиком и полностью.

— Твоя? — изумился третий. — Да я скорее скуубу пять лет употреблять не буду, чем позволю тебе на мою дачу лапы свои поганые наложить, клон недоделанный!

— От клона и слышу! — завопил второй, но продолжить этот содержательный диалог им помешал Шныгин. Подскочив к низеньким толпотоидам вплотную, старшина согнулся пополам и зашипел, водя стволом лазерного ружья из стороны в сторону:

— Если вы, уроды, сейчас не заткнетесь, перестреляю всех троих, как свиней!

Угроза подействовала. Старшина тут же сообразил, что употребил не совсем верное сравнение, поскольку свиней обычно не стреляют, а режут. Но, судя по тому, как испуганно три маленьких большеглазых скандалиста прижались друг к другу, забыв о прежних разногласиях, «универсальный переводчик» как-то по-своему решил проблему употребления сравнительных выражений и подобрал такие яркие эпитеты, что добавить к ним уже было просто нечего.

— Может быть, все-таки оставить эту троицу здесь? — поинтересовался Пацук. — Зачем нам лишняя обуза?

— Ты же слышал, что они сказали! — возмутилась Сара Штольц. — Если мы этих малюток бросим, то подпишем им смертный приговор. Ты палач, Микола Пацук, или «икс-ассенизатор»?!

— Вот ты за них и будешь отвечать, — буркнул Шныгин и толкнул в бок Насана. — Где здесь личные комнаты командования?

— В конце коридора есть лифт. На нем нужно спуститься вниз, — ответил маммид. — Но там на охране такие псы натасканные сидят, что вам, в натуре, мимо них не прорваться. Как только лифт опустится, они вас уже будут ждать.

— Спасибо за информацию, — поблагодарил старшина и махнул рукой. — Работаем!

Времени на проверку всех комнат, расположенных на верхнем этаже штабного помещения, у спецназовцев просто не было. Действовать следовало быстро, поскольку никто из бойцов не знал, с какой частотой охрана нижнего этажа может выходить на связь со своими коллегами. А когда ответа от стражников у входа они не получат, проникновение на объект будет раскрыто, и фактор внезапности как таковой пропадет.

Шныгин и Кедман первыми устремились к лифту. За ними Сара легкими толчками погнала вперед пятерых аборигенов, волею обстоятельств оказавшихся членами команды, а замыкали процессию Пацук и Ганс. Оба двигались по коридору приставным шагом, стараясь держать в поле зрения и двери со своей стороны коридора, и наружный выход из штаба одновременно. У лифта вся процессия остановилась. Причем Пацук оказался бок о бок со Шныгиным.

— Что-то я не пойму, Репа, — проговорил украинец, отключив рацию. — То эта девица зверствует, как налоговый инспектор, а то каких-то несчастных толпотоидов пожалела. Что-то с ней странное происходит. Присмотреть бы за дивчиной надо, а то воно ж знаешь как бывает?..

— Что-то ты больно много внимания стал Саре уделять, еври бади, — подозрительно посмотрел на украинца старшина. — По второму разу влюбиться надумал?

— Я?! — оторопел Пацук, но уточнения со стороны старшины так и не дождался, поскольку в этот момент наверх поднялся лифт, вызванный Насаном. Шныгин тут же нырнул внутрь него и осмотрелся.

Надежды старшины не оправдались. Сергей рассчитывал, что внутри лифта будет какой-нибудь люк, позволяющий выбраться на крышу, однако и стены, и пол, и потолок инопланетного средства сообщения между этажами выглядели столь же монолитными, как внешнее ограждение гарнизона. Может быть, какой-то выход на крышу лифта и существовал, но ни обнаружить его, ни тем более открыть «икс-ассенизаторам» не удавалось. Поэтому план старшины спустить вниз пустой лифт, самому спрятавшись на его крыше, пришлось отбросить.

— Насан, входи внутрь, — приказал маммиду Шныгин. — Сара и Ганс останетесь наверху. Вниз спуститесь только после нашего сигнала.

Если потомок знатного рода Бубрулов был прав и охрану внизу заинтересует, кто именно в такой неурочный час раскатывает на лифте между этажами, то разобраться с ней спецназовцы могли лишь одним способом. Именно для его осуществления Насана поставили прямо в дверях, Пацук укрылся за его спиной, а Кедман со старшиной вжались в стенки сбоку от выхода, стараясь изобразить из себя если не гобелены, то хоть лепной барельеф, самое малое. В таком виде они и спустились вниз.

— А, Насан, это ты? — раздался голос охранника, едва лифт остановился и двери раскрылись. — Ты же должен типа где-то в болотах сидеть. Чего… А это кто, в натуре?

Удовлетворить свое любопытство охранник не успел. Это Пацук снова крайне невежливо обошелся с Насаном, толкнув его вперед и тем самым помешав потомку Бубрулов дать ответ своему товарищу по оружию. Прямодушный Насан, не ожидавший такого вероломства со стороны землянина, не удержался на ногах и рухнул вперед, роняя на пол охранника. В ту же секунду трое «икс-ассенизаторов» выскочили из кабинки лифта. Кедман разоружил упавшего стражника, Пацук прижался к стене коридора, взяв на изготовку ружье, а старшина перевернул Насана на спину.

— Есть тут еще кто-нибудь? — быстро спросил маммида Шныгин. Тот молча показал глазами налево и направо, и старшина увидел, как из узких амбразур по обеим сторонам коридора на них с удивлением таращатся три волосатые рожи.

— В сторону! — рявкнул старшина и, перекатившись из центра к одной стене, швырнул в амбразуру, расположенную на противоположной, гранату со слезоточивым газом.

В ту же секунду Пацук угостил гранатой и тех охранников, что любовались зрелищем вторжения землян из щели над головой Шныгина. Из обеих амбразур тут же повалил густой дым и раздался жуткий кашель, однако охранники действительно оказались псами натасканными. Кто-то из них включил сигнал тревоги, и рев сирены огласил узкое пространство коридора.

— Сара, Ганс, быстро вниз! — скомандовал по рации Шныгин.

— Ты что, одурел? — завопил на него Пацук. — А как мы уходить будем? Пусть лучше к «Бронемеху» прорываются.

— Не успеют, — отрезал старшина. — Да и не уйти нам теперь верхом. Сейчас весь гарнизон на ушах будет. Через канализацию будем отступать.

— Что?! — оторопел Пацук.

— Ничего!!! — заорал на него Шныгин. — Взрывай лучше двери этих дотов, пока наши не спустились!

Слава богу, объяснять есаулу, зачем именно нужно взорвать двери, старшине не пришлось. Микола и сам понял, что внутри укрытий охранынижнего этажа могут найтись средства защиты от любой вонючей химии. Стражники через секунду-другую могли прийти в себя и открыть огонь из амбразур, а этого допускать нельзя было. Микола достал из ранца две упаковки пластиковой взрывчатки и швырнул одну из них старшине.

Шныгин тут же облепил ею входной замок двери и, отскочив в сторону, активизировал детонатор.

Взрыв был глухой, почти неслышный в вое сирен. Дверной замок вылетел внутрь дота, и старшина вихрем ворвался внутрь. Маммид, сидевший в укрепленной комнате, как раз взялся было оправдывать ожидания Шныгина и пытался натянуть на морду что-то, отдаленно похожее на полиэтиленовый пакет. Укутать голову пластиком старшина врагу не позволил. Но зато облегчил его страдания, ударом приклада отправив охранника в нокаут. Пацук с Кедманом тем временем разобрались с обитателями противоположной комнаты, и к тому моменту, когда лифт с остальными членами группы спустился вниз, Шныгин уже тормошил Насана, слегка ошалевшего от слезоточивого газа.

— Где живет начальник гарнизона? — тряс маммида старшина.

— Йоу! Что это у вас за кумар такой дикий? — в ответ поинтересовался тот. — Понтов никаких, а глаза режет.

— Где начальник гарнизона живет, спрашиваю?! — заорал Шныгин, и Насан, не переставая тереть глаза мохнатым кулаком, махнул свободной рукой вперед.

Пришлось старшине почти волоком вытаскивать маммида из загазованной зоны. Впрочем, слишком далеко тащить Насана не пришлось. В бункерах оказалась очень мощная система вентиляции, и к тому времени, когда из лифта выбрались новоприбывшие, дышать в коридоре можно было вполне нормально. Правда, три толпотоида все равно начали жаловаться, но быстро заткнулись, вспомнив о том, что совсем недавно обещал с ними сделать Шныгин.

Впрочем, самому старшине сейчас совершенно не было дела ни до толпотоидов, ни до их стенаний, ни до осуществления собственных обещаний в отношении трех скандалистов. Вместе с Насаном, Пацуком и Кедманом он промчался к указанной маммидом двери и остановился. Жестом приказав украинцу минировать замок, старшина обернулся к лифту.

Сара с Гансом подгоняли четверку аборигенов, как только могли. Однако те спринтерскими качествами и спецназовской подготовкой не обладали, поэтому и двигались не так быстро, как «икс-ассенизаторам» хотелось. Зато на звук сирены кое-кто из офицеров гарнизона среагировал куда быстрее, чем следовало. Более того, некоторые особо несознательные личности попытались проявить чудеса героизма и с оружием в руках начали выскакивать в коридор.

— Сара, Ганс, ложитесь! — закричал старшина и, увидев, что те начали падать, пытаясь увлечь за собой на пол аборигенов, открыл поверх их голов огонь. Кедман тут же присоединился к нему.

Прицельной стрельбы в такой обстановке получиться, конечно, не могло, но и лазерные лучи, ударившие в стены над головами выскочивших в коридор офицеров, свое дело сделали. Аборигены рванулись назад, под защиту дверей. А того единственного идиота, который попытался выстрелить в ответ, стукнуло по голове косяком, срезанным со стены метким выстрелом Зибциха, поддержавшего соратников огнем.

Плазменный шар, выпущенный в падении этим кровожадным бандитом, по совершенно невероятной траектории вынесло прямо на Пацука, колдовавшего у двери со взрывчаткой. Кедман ударил есаула по ногам, роняя его на пол. Прежде чем украинец успел возмутиться таким бесцеремонным обращением со своей драгоценной персоной, шар ударил точно в заряд пластида, установленный Пацуком. На этот раз шарахнуло куда громче, и сирены уже не смогли заглушить звук взрыва. Ну а дверь, крайне обиженная столь бесцеремонным обращением с собой, бабочкой впорхнула внутрь комнаты. Микола, матерясь во всю глотку, ворвался следом. Кедман, решив не бросать украинца, тоже кинулся внутрь комнаты, оставив старшину прикрывать отход остальной группы. Однако, к разочарованию обоих «икс-ассенизаторов», апартаменты начальника гарнизона были пусты.

— Твою мать! — выругался Пацук. — Репа, тут никого нет.

— Как нет?! Ищите, — приказал старшина и, когда Сара и Зибцих с аборигенами прорвались-таки к комнате, бросился помогать Пацуку и Кедману в их поисках пропавшего начальника гарнизона.

Толпотоиды и Хаарм сгрудились в кучку. Причем испуганный небесный даже забыл, что должен проявлять соответствующую своей расе брезгливость и сторониться низших существ.

Насан стоял чуть поодаль, с любопытством глядя на происходящее, Сара присматривала за всей пятеркой, а Ганс, прячась за косяком, метким огнем не позволял офицерам высовываться в коридор, пока остальные члены команды обыскивали помещение.

Собственно говоря, поиски эти были весьма недолгими, поскольку в личных апартаментах начальника гарнизона оказалось всего три комнаты — спальня, гостиная и рабочий кабинет, — не считая встроенных шкафов, комнаты личной гигиены и заваленной какими-то непонятными предметами кладовки. Кедман, старшина и Пацук трижды обыскали все помещения, заглядывая даже под кресла, но начальника нигде не обнаружили.

— Твою мать! — теперь пришла уже очередь старшины ругаться. — Похоже, мы облажались. — А затем Шныгин повернулся к Хаарму. — Пора нам ноги отсюда делать, еври бади. Где вход в канализацию?

— Там, — испуганный контрабандист обреченно махнул рукой в сторону коридора, обстреливаемого Зибцихом.

Шныгин снова выругался. Присущая ему самонадеянность в этот раз оказалась излишней. Группа была заперта в апартаментах начальника гарнизона, и шансов на то, чтобы выбраться отсюда, не наблюдалось.

То есть, конечно, прорваться через беспорядочную оборону поднятых с постели офицеров гарнизона «икс-ассенизаторы», наверное, смогли бы без потерь, но как протащить под огнем не готового к таким боевым действиям контрабандиста? Старшине вдруг стало жалко и толпотоидов, которые непременно бросятся за спецназовцами и попадут под перекрестный огонь… Да к тому же и задачу свою группа не выполнила! В общем, как ни крути, а виноват во всем был безвременно сгинувший начальник гарнизона. Вот его и вспомнил старшина, конечно же, далеко не самыми ласковыми словами!

— Чтоб его разорвало и подбросило! — пожелал вышеуказанному должностному лицу Шныгин. — Насан, куда эта скотина могла деться? Разве начальник не ночует в гарнизоне?

— Раньше всегда ночевал, — пожал плечами маммид. — Наверное, и сегодня ночевал, только после тревоги типа ноги сделал.

— И как, по-твоему, он мимо нас мог пройти? — ехидно поинтересовался Пацук. — Или… — Есаул замер. — Ты хочешь сказать, что отсюда есть потайной ход?

— А вы типа хотите сказать, что об этом не знали? — удивленно поинтересовался Насан.

— Репа, дай я его убью! — умоляюще попросил Пацук, но разрешения, естественно, не дождался.

Несмотря на то что, по словам Насана, о существовании потайного хода из апартаментов начальника гарнизона знал каждый маммид, никому не было известно, где именно этот ход начинался и куда он вел. Костеря потомка знатного рода Бубрулов последними словами, бойцы принялись вновь прочесывать комнаты, ища в этот раз какие-нибудь потайные двери, кнопки, рычаги и прочие атрибуты, присущие тайным выходам из комнат. Причем искали лихорадочно, поскольку понимали, что времени у группы осталось в обрез.

Во-первых, офицеры гарнизона пришли в себя и, вместо того чтобы самим лезть под огонь Зибциха, стали ждать подкрепления. Закованные в броню солдаты небольшими партиями прибывали в лифте, и Ганс уже был просто не в состоянии остановить их продвижение вперед. Плюнув на аборигенов, Сара помогала ефрейтору, забрасывая пространство коридора всевозможными гранатами, начиная от слезоточивых и кончая осколочными, но и эта мера не очень помогала. Еще немного, и бой должен был переместиться прямо к порогу апартаментов командира, а в таком случае все решил бы численный перевес врага.

Ну а во-вторых, начальник гарнизона мог уже успеть выбраться из потайного хода и вызвать к нему солдат. В таком случае «икс-ассенизаторы» не только не смогли бы захватить беглеца, но и оказались бы запертыми внутри апартаментов, как в мышеловке, и шансов на то, чтобы спастись, никаких не имели бы. Секунды таяли, а тайный выход найти не удавалось, и Шныгин со злости что есть силы врезал кулаком по задней стене одного из шкафов, расположенных в рабочем кабинете начальника гарнизона. Та благополучно проломилась, открыв взору старшины тускло освещенный коридор в скале.

— Нашел! — завопил он. — Все сюда. Уходим!

Конечно, бросаться сломя голову в неизвестность было рискованно, но иного выхода у «икс-ассенизаторов» просто не оставалось. Шныгин первым нырнул в проход и помчался вперед, готовый первым же встретить опасность. Кедман устремился за ним, а следом, подгоняемые Сарой, помчались аборигены. Насан от других не отстал! Ну а последними уходили Зибцих с Пацуком. Для начала оба просто забросали коридор остатками гранат, которые еще имелись в их распоряжении. Затем, как могли, завалили вход мебелью, чтобы хоть ненадолго задержать продвижение противника, и лишь после этого устремились к тайному ходу.

— Только после вас! — галантно раскланялся есаул, пропуская немца вперед.

Ну а когда Ганс скрылся в проходе, Микола сгреб все, что попалось ему под руки, и, торопливо запихивая трофеи в рюкзак, помчался догонять ушедшую вперед группу… Нет, ну а что вы хотите?! Какой нормальный человек не захочет после такого увлекательного приключения заиметь на память несколько сувениров?.. И никакое это не мародерство, между прочим!

Глава 3

Где-то на задворках Галактики. Более точные координаты известны лишь избранным, к коим мы никак не относимся. Местное время по-прежнему местное. И никаких разночтений!..

В этот раз свет не был ярким, но после кромешной темноты глаза он все равно резал, даже несмотря на закрытые веки! Капитан Орлов попытался прикрыть веки руками, но затем все же решил сесть. Как ни крути, а он был командиром группы, и грех капитану было отлеживаться в то время, когда его подчиненные, может быть, полностью лишены возможности защитить себя. Таким образом, отцовские чувства капитана пересилили его инстинкт самосохранения, и он сел на кровати и даже открыл глаза, наплевав на боль и временное помутнение зрения.

Впрочем, помутнение действительно было временным, и через пару секунд тупого рассматривания мутной молочно-белой пустоты комната наконец стала обретать конкретные очертания. Первое, что, к своему удивлению и разочарованию, увидел капитан, были не стены родного космического корабля, а все те же зеркала инопланетной тюрьмы. Орлов выругался и окончательно пришел в себя.

Собственно говоря, назвать оправданными ожидания капитана было нельзя, поскольку никто из тюремщиков, в том числе и небесный в сиреневом плаще с золотой оторочкой, не обещал Орлову резких перемен судьбы в случае согласия капитана выполнить условия инопланетян. Однако Орлов вправе был рассчитывать, что после достижения взаимной договоренности его и его группу переведут куда-нибудь в более комфортное место. Этого не произошло, и капитан хотел немедленно потребовать от инопланетных тюремщиков каких-либо объяснений. Что и попытался сделать.

— Эй вы, сатрапы! Что за ерунда происходит? — завопил Орлов, глядя в потолок, где, по его расчетам, должны были находиться камеры наблюдения. — Почему моя группа все еще здесь, а не в пути к Земле?

Крик этот, однако, должного впечатления не произвел. И единственным последствием страстной речи Орлова было то, что подчиненный ему личный состав начал приходить в себя. Часть бойцов застонала от яркого света, часть начала материться, но все дружно заткнулись, стоило только капитану прикрикнуть на них. Бойцы затихли, и лишь лейтенант Боков, поднявшись со своей кровати, перебрался к командиру.

— Товарищ капитан, что-то я не въехал, — удивленно проговорил он, потирая глаза. — Почему мы еще здесь?

— А вот этого я и сам не знаю, лейтенант, — недовольно буркнул Орлов, хотя Боков раздражения у него не вызывал. Если в данный момент вообще хоть что-то не вызывало у него раздражения. — Сейчас попробуем все выяснить.

Однако и следующие попытки землян узнать причину продолжения своего ареста и невыполнения инопланетянами собственных обещаний не принесли успеха. Сколько Орлов ни взывал к тюремщикам, сколько его бойцы ни колотили в зеркала и ни пытались что-нибудь сломать внутри, никто в стеклянной тюрьме не появился и хоть каких-либо разъяснений не дал. В конце концов, поняв всю бесполезность своих попыток, Орлов приказал бойцам успокоиться и поудобнее устроился на кровати, пытаясь обдумать создавшееся положение.

Знать планы инопланетян капитан, конечно, не мог, но было понятно, что не все пошло так, как их тюремщики задумывали. Было очевидно, что за стенами темницы — или светлицы, если учитывать уровень внутреннего освещения, — что-то произошло. И как бы Орлов ни желал погибели всем врагам человечества в общем и своим тюремщикам в частности, думать о том, что за стенами камеры весь тюремный персонал вымер, капитану не хотелось. Хотя бы потому, что Орлов совершенно не представлял, как без помощи тюремщиков выбраться из заключения самому и вывести отсюда своих людей. Поэтому капитану только и оставалось, что надеяться на какие-то временные неполадки оборудования инопланетян или какие-либо иные технические проблемы. И в этом он был не одинок!

— Товарищ капитан, похоже, у этих уродов что-то не срослось? — предположил Боков, вновь перебираясь со своей кровати к командиру.

— Ты прав, — ответил Орлов. — По крайней мере, я и сам так думаю.

— Надеюсь, инопланетяне не сбежали отсюда, позабыв о нас? — продолжал расспрашивать командира Боков.

— Прекратите эти панические настроения, лейтенант, — официальным тоном потребовал Орлов. — Сбежать просто так инопланетяне не могли. Нас они бросили бы только в том случае, если бы их атаковали и вынудили отступить. Сделать это могли только наши войска, а они бы нас освободили. Отсюда вывод — раз мы по-прежнему в плену, то у инопланетян случилось что-то такое, что помешало им отправить нас на Землю.

— А может быть, они просто решили, что мы им не нужны, и бросили нас подыхать? — выдвинул новую оптимистичную идею лейтенант.

— А смысл? — поинтересовался Орлов. — Зачем им понадобилось нас будить, когда проще было бы прикончить всех во сне. К тому же и помещение бы освободилось. Ведь не для нас одних его готовили?!

— Тоже верно, — вздохнул Боков.

— Ты ничего не чувствуешь? — после недолгого молчания поинтересовался у подчиненного капитан и, увидев выражение недоумения у него на лице, пояснил: — Ну, изменения в голове у тебя никакие не произошли? Нормально себя чувствуешь? Родину предать не хочется?

— Нет! Конечно, нет. — Если, слушая первые два вопроса, Боков еще в чем-нибудь и сомневался, то на последний ответ у него был один, и лейтенант его озвучил. — И мыслей даже таких не было, товарищ капитан! Да и вообще, мне кажется, что ничего во мне не изменилось. Прямо как в песне поется: «Каким я был, таким я и остался».

— Ты, — поправил Орлов, но лейтенант его не понял.

— Что я? — удивленно спросил он, с подозрением посмотрев на своего командира. Дескать, а с вами-то, товарищ капитан, все в порядке?

— Не сам ты, а в песне поется «ты», — развеял подозрения подчиненного Орлов. — «Каким ты был…» Ну и так далее. Впрочем, это сейчас значения не имеет. — Капитан задумчиво почесал затылок. — Что же это такое получается? И что дальше будет, хотел бы я знать.

— И я тоже, — поддержал командира Боков. — А может быть, это все-таки наши напали и скоро нас освободят?

— Может быть. Поживем — увидим, — вздохнул капитан. — Будем ждать.

И, откинувшись на подушку, Орлов приготовился ждать. Боков последовал его примеру. То есть лейтенант, конечно, не сразу откинулся на подушку, а сначала добрался до своей кровати, но общее положение вещей это не меняло. Группе капитана Орлова предстояло ждать неизвестно чего, не имея совершенно ни малейшего представления о том, что может с ними случиться в следующую минуту!..

* * *

Плод сюрреалистических фантазий господа, в просторечии именуемый Лоной. Номер года неизвестен, да никому и не интересен. Казармы гарнизона маммидов, хотя как раз в этом никто и не был уверен. Местное время: рассвет или около того — под землей это определить довольно трудно.

Развилка в подземном тоннеле сама по себе вещь, конечно, вполне обычная. Но когда этот тоннель является запасным выходом из личных покоев начальника гарнизона, лицезреть в нем ответвления земным спецназовцам было, мягко говоря, странно. Во-первых, потому, что подобные проходы всегда делаются с единственной целью — вывести командира кратчайшим путем в то место, где он будет в безопасности, а значит, должны быть прямыми, как стрела. А во-вторых, чем больше ответвлений и развилок будет в коридорах тайного хода, тем меньше шансов у строителей сохранить секретность тоннеля. Тут и время на постройку увеличивается, и больше людей в строительстве будет задействовано, и шанс случайного обнаружения посторонними точки выхода из тоннеля растет, и… В общем, проблем возникает вполне достаточно. Но это у людей. У инопланетян на этот счет, видимо, имелось свое собственное мнение.

Шныгин, мчавшийся до развилки почти семимильными шагами, остановился так резко, что спешивший следом Кедман едва не свалил его с ног. Остальная часть процессии, успевшая отстать от авангарда, с торможением справилась нормально, и, хотя в тоннеле мгновенно образовалась пробка, никто не был затоптан, раздавлен и покалечен. Пару синяков и шишек у одного из толпотоидов можно не считать. По крайней мере, кроме него самого, их никто считать и не собирался. Ну а когда пришибленный прикладом лазерного ружья толпотоид попытался возмущенно завопить, то получил от Хаарма такую крепкую ментальную взбучку, что напрочь забыл о том, как рот разевать.

— Что там случилось? — поинтересовался Ганс Зибцих, пристраиваясь к боковой стене тоннеля так, чтобы держать под огнем пространство, которое группа уже успела миновать.

— Развилка, — коротко ответил старшина и спросил неизвестно у кого: — И куда дальше идти, еври бади?

— Налево! — взял на себя роль проводника Насан. Шныгин удивленно обернулся. — Или направо.

— А ты что здесь делаешь? — Сергей так посмотрел на маммида, словно увидел минимум призрак коммунизма.

— Как что, елы-палы? — Насан удивился ничуть не меньше. — В плен вас типа беру.

— Что он делает? — оторопел Кедман.

— В плен нас берет, — констатировал старшина, прислоняясь к стене. — Блин, кто притащил сюда этого идиота?!

— Никто меня не тащил, — обиделся маммид из знатного рода Бубрулов. — Вы что, в натуре, не врубаетесь? Это кто же мне поверит, что я типа вас в плен вел, если вы ноги отсюда сделаете? Меня же за это транхлыступера лишить могут…

— Чего его лишат? — снова не понял капрал.

— Девственности! — рявкнул Пацук из-за спин инопланетян.

— Вы собираетесь двигаться вперед или думаете, что этот коридор табу для солдат гарнизона? Здесь через минуту-другую будет целый батальон, а вы думское собрание детей подземелья устроили.

— Каких детей? — удивился Кедман.

— Твоих, блин! Афроеврейских, — заорал Микола и хотел еще что-то добавить, но Зибцих похлопал его по плечу.

— Подождите. У меня, кажется, появилась одна мысль, — начал ефрейтор, но есаула уже нельзя было удержать.

— Слава тебе, господи, что теперь у нас на всю ораву есть хоть одна мысль! — громче прежнего заорал он, насмерть перепугав тех толпотоидов, которых еще не успел ментально затерроризировать Хаарм.

— Да заткнись ты! — уже не выдержала и Сара, и, к удивлению остальных «икс-ассенизаторов», Пацук действительно заткнулся. — Ганс, иди делай, что хотел. Я тебя тут сменю, — совершенно спокойно закончила свой маленький монолог Штольц, и ефрейтор, вполне вежливо растолкав инопланетян, прошел вперед, к Шныгину и капралу.

Ничего сверхгениального Зибцих не выдумал. Его способ определить нужное группе направление основывался всего лишь на том, что каждое живое существо, в том числе и инопланетное, выделяет в атмосферу некоторое количество тепла, которое иногда достаточно легко обнаружить. Ну а поскольку командир гарнизона маммидов являлся пока живым существом, то и к нему можно было применить теорию Зибциха.

Времени с того момента, как командир гарнизона покинул свои покои и ушел через тайный ход, судя по всему, прошло не очень много, и в инфракрасном излучении его следы должны еще быть заметны. Например, в тех местах, где убегавший инопланетянин касался руками стен. Может быть, кое-где на полу, если, конечно, обувь начальника гарнизона не обладала сильными теплоизоляционными свойствами. В общем, Зибцих надеялся, что ему удастся рассмотреть на холодном камне хоть какие-нибудь следы беглеца.

Однако ожидания ефрейтора не оправдались. И хотя трое «икс-ассенизаторов» старались изо всех сил хоть что-то рассмотреть в инфракрасном свете, кроме нескольких тварей на потолке, напоминавших мокриц-переростков, найти им ничего не удалось. Шныгин тихо выругался.

— Может быть, разделимся? — предположил Зибцих, но старшина отрицательно покачал головой.

— Нельзя. Это слишком опасно, — проговорил он. — Короче, уходим отсюда, и хрен с ним, с этим начальником гарнизона.

— А где мы раздобудем информацию о группе Орлова? — поинтересовался ефрейтор.

— Придумаем что-нибудь, — начал отвечать Сергей, но договорить не успел — за его спиной раздалось шипение лазерных ружей, а затем о стену над головами ударилось несколько плазменных шаров.

— Уходим! — почти одновременно с этими звуками завопил Пацук, и старшина толкнул Кедмана в первый попавшийся коридор.

Что-либо объяснять капралу не потребовалось. Кедман рванулся вперед, увлекая за собой группу инопланетян, а следом за ними, несмотря на все ее протесты, Шныгин отправил Сару Штольц, оставшись вместе с Пацуком и Зибцихом прикрывать отступление.

Неизвестно почему, но огонь трех лазерных ружей маммидам не понравился. Видимо, эти существа оказались слишком привередливыми и либо не хотели умирать именно от лазерных лучей, либо вообще умирать не хотели. Конечно, будь у «икс-ассенизаторов» больше времени, они бы непременно провели социологический опрос на эту тему. Но поскольку спецназовцы торопились, то решили просто стрелять в направлении противника, а задушевные беседы оставить до лучших времен.

Шныгин с Зибцихом устроили настоящий занавес из лазерных лучей, предоставив Миколе полную свободу действий. Они вели огонь непрерывно, не отпуская гашеток, и ни один маммид не смел высунуть головы из-за плавного поворота коридора.

Правда, волосатые солдаты пытались не глядя стрелять в ответ на огонь землян, но плазменные заряды, выпускаемые ими, либо взрывались от соприкосновения с лазерными лучами, либо разбивались о стены довольно далеко от «икс-ассенизаторов» и не причиняли людям никакого вреда. Шныгин с ефрейтором пока полностью контролировали ситуацию, но, глядя, как ползет к нулевой отметке индикатор заряда батарей, Сергей понимал, что долго это продолжаться не может.

— Сало, чего ты там возишься?! — завопил старшина.

— Заканчиваю уже. Подождите еще минутку, — ответил тот. А когда Сергей вновь начал терять терпение, есаул скомандовал: — Отходите!

Шныгин с Зибцихом начали пятиться, не переставая вести огонь из своих ружей. А когда они добрались до развилки, за дело взялся Пацук. Сначала Микола поддержал друзей огнем, сделав завесу из лазерных лучей совершенно непроницаемой. Ну а когда старшина и Ганс прошли мимо него, украинец активировал детонаторы взрывчатки, поставленные на равном расстоянии по бокам тоннеля. Взрыв впечатлил и размахом, и эффективностью. В сторону «икс-ассенизаторов» не полетело ни единой гранитной крошки, ни одного осколка камня. И пусть пылью их засыпало с ног до головы, но это не в счет. Главное было сделано: Пацук взорвал стены тоннеля, намертво заблокировав проход, и при этом не убил ни одного из сослуживцев.

Старшина облегченно вздохнул и, прислонившись к стене, опустил почти до конца разряженное лазерное ружье.

— А ты, Сало, виртуоз, — вздохнул он, кивнув головой в сторону завала. — Теперь этим уродам неделя понадобится, чтобы проход откопать.

— Или несколько минут, чтобы обойти его по поверхности, — предположил Зибцих. — Может быть, догоним наших? Как бы их не ждали на выходе!..

Здравомыслие ефрейтора пришлось и к месту, и вовремя. По крайней мере, оно напомнило бойцам, что расслабляться еще рановато, и старшина первым бросился вперед, пытаясь догнать ушедшую группу. Зибцих с есаулом помчались следом, чтобы успеть на помощь друзьям, случись что-нибудь страшное в конце тоннеля.

Ничего ужасного, если, конечно, не считать пары десятков плоскомордых тварей размером с кошку, но вдвое зубастей, на выходе из подземного коридора не оказалось. Вышеописанные создания возились в кучах мусора, совершенно не обращая внимания на «икс-ассенизаторов» и их спутников. Вся группа стояла посреди весьма живописной — с точки зрения бомжа, конечно, — свалки, растерянно глядя по сторонам. Впрочем, по сторонам смотрели только земляне, пытаясь не пропустить момент возможного появления противника, а вот жителей Лоны окрестности свалки мало интересовали. Насан тупо глядел себе под ноги, и на его волосатой физиономии было написано такое откровенное выражение брезгливости, что фотографию этого момента вполне можно было бы использовать в рекламе моющих средств или прокладок без крылышек. Хаарм застыл в неподвижной позе и, казалось, к чему-то прислушивался. Ну а три толпотоида пялились друг на друга. При этом на большеглазой морде каждого просто искрилось лучами выражение злорадства.

— Ну что, клоны поганые, все-таки по-моему вышло? — поинтересовался один из троицы. — С работы вас сегодня же выгонят, если вообще на переработку не отправят. Кто теперь за вас заступится? Дачку-то как у меня отбирать будете?

— Ты за меня не беспокойся, — ехидно посоветовал оригиналу первый клон. — Меня хозяин уважает и сначала разберется, что на самом деле произошло, прежде чем в другое место переводить!

— Это тебя-то хозяин уважает? — изумился второй клон. — Да по всей Столице уже байки ходят о том, как он тебя пинками каждый день по всему офису гоняет. Это вот я…

— Да что ты? — злорадно перебил его оригинал. — Твоя песенка тоже спета. Дача моя!

— Конечно, твоя, — окрысились оба клона одновременно. — Особенно после того, как полиции в руки попадет пленочка с записью твоего пребывания в военных казармах. Хозяин-то тебя, может быть, и не выгонит, а вот полицейским будет очень интересно с тобой лет тридцать на эллериумных рудниках пообщаться или на запчасти для нормальных толпотоидов тебя пустить!

— Да заткнетесь вы или нет! — рявкнул Пацук, последним выбираясь из подземного хода. — До копчика достали уже со своей дачей. Горло друг другу перегрызть готовы, лишь бы дядям из правительства по дешевке весь урожай продать.

— Вы о чем, уважаемый? — в один голос поинтересовались все три толпотоида.

— Вот ведь воно ж как бывает? — обернулся Микола к Зибциху. — Живут себе дачники, живут, спину на огороде ломают, и вдруг бац, выясняется, что в рыночных отношениях они ни хрена не понимают. — Теперь есаул обернулся к троице толпотоидов и театрально закатил глаза. — Бедные вы, несчастные! Та травка, которую вы выращиваете и правительству продаете, на самом деле стоит намного дороже. По крайней мере, государство ее на другие планеты в десятки раз дороже продает, чем вам за это платит. Правда, Хаарм?

— Правда, — рассеянно ответил тот, даже не обернувшись.

И хотя небесный произнес всего лишь одно слово, причем почти шепотом, на небольшой ровной площадке между горами мусора, у входа в подземный тоннель, она произвела впечатление разорвавшейся обоймы кассетных бомб или залпа установки «Град». Толпотоиды сначала застыли как громом пораженные, а затем принялись орать, визжать, вцепляться друг другу в морду и пытаться снять скальп с безволосой макушки.

Поначалу «икс-ассенизаторы» просто оторопели, не понимая, что это вдруг приключилось с тремя пусть и брюзгливыми, но совершенно безобидными толпотоидами. Впрочем, оторопели не только они. Ошалели, если такое слово применимо к электронной технике, и «универсальные переводчики», отказавшись озвучивать визгливые вопли инопланетян.

А вот сами толпотоиды разошлись не на шутку. К тому моменту, когда земляне пришли в себя и попытались растащить сцепившуюся в смертельной схватке сумасшедшую троицу, эти ребятки уже вовсю стали применять свои ментальные способности. Конечно, удары у них выходили намного слабее, чем у любого небесного или даже мурланта, но все равно Микола Пацук, пытаясь растащить дерущихся, почувствовал, как его руки помимо воли схватили одного из драчунов за горло.

На мгновение есаул заколебался, думая о том, что, может быть, не стоит сопротивляться и позволить рукам самостоятельно решить проблему, но затем понял, что придушить всех троих драчунов, конечно же, было бы хорошо, но и в то же время, так сказать, не совсем гуманно. Именно поэтому Микола усилием воли подавил чужой ментальный приказ и выдернул одного из толпотоидов из общей кучи, держа его на вытянутой руке. Ну а еще через пару мгновений та же участь постигла и остальных драчунов. Один из них извивался в руках у Кедмана, а второй невесть как оказался в лапищах Насана. Несколько секунд маммид держал толпотоида за ногу головой вниз, а затем, после окрика Шныгина, перевернул коротышку и аккуратно поставил на землю.

— Всем молчать, я сказал! — еще раз рявкнул старшина, и в этот раз толпотоиды, видимо, осознав безвыходность своего положения, все-таки заткнулись.

— Вот так-то лучше, — похвалил их Сергей. — И какого хрена, еври бади, вы тут этот концерт устроили?

Три точные копии друг друга вновь принялись вопить во весь голос, но заткнулись, нарвавшись на очередной оклик Шныгина.

И заткнулись надолго, поскольку ни один из троицы дебоширов так и не смог понять, почему после известия о том, что правительство планеты грабит их столь бессовестным образом, они решили выцарапать глаза не бюрократам из администрации, а друг другу. И лишь до конца осознав, что все их мечты рухнули, и почувствовав себя несчастными, обездоленными, обманутыми и ограбленными, три идентичных толпотоида возгорелись друг к другу братской любовью и, хитро ухмыляясь, потопали прочь от людей.

— Эй, вы куда? — попытался осадить их Пацук.

Вся троица остановилась.

— Пойдем на дачу, — заявил один.

— Нам о многом подумать нужно, — продолжил другой.

— А потом кое-что рассказать остальным несчастным садоводам, — закончил третий. И толпотоиды, дружно развернувшись, скрылись за кучами мусора.

— Ой, Микола, ты бы поосторожнее высказывался, — покачал головой Зибцих. — А то своими пламенными речами доведешь местный народ до революции.

— Ну и что? — пожал плечами Пацук. — Нам от этого все равно плохо не будет.

— Зато нам будет плохо, когда сюда, к выходу из тоннеля, регулярные войска подтянутся, — встряла в разговор Сара Штольц. — Может быть, выберемся из этой свалки куда-нибудь подальше?.. Хаарм, ты там уснул?!

Небесный-контрабандист, который даже во время драки толпотоидов так и не вышел из задумчивости, вдруг встрепенулся и осмотрелся по сторонам. Несколько секунд он внимательно вглядывался в кучи мусора, а затем издал звук, похожий на счастливое хрюканье свиньи, по самые уши провалившейся в вожделенную отстойную яму. И не успел никто из землян задать небесному вопрос, как он заявил, что знает, где группа вышла из-под земли, и уверенно пошел вперед. А через пять минут Хаарм вывел «икс-ассенизаторов» к тому самому дачному поселку, в котором спецназовцы провели всю ночь.

Дальнейшее путешествие особых проблем не вызвало. Уже проторенной дорожкой группа вернулась на завод переработки вторсырья, а оттуда, не встретив никаких препятствий, «икс-ассенизаторы» перебрались еще в один тоннель, по которому они и пришли в Столицу Лоны. По пути, правда, бойцы несколько раз засекали военные патрули, гонявшие вдалеке по городским улицам с такой скоростью, будто за рулем боевых машин сидело по Шумахеру, а один раз спецназовцам пришлось прятаться от «летающей тарелки», бороздившей небо на севере Столицы, но противник их так и не заметил.

Уже скрывшись в подземелье, Шныгин подумал, что выглядит весь их побег крайне подозрительно. Конечно, о существовании подземного хода знали немногие, но не один же командир гарнизона владел этой тайной?! Кто-то еще должен был знать, где находятся выходы на поверхность, и послать к ним войска. Однако сколько старшина ни оглядывался, он так и не смог увидеть какой-либо активности в точке их выхода из тоннеля. Разве что «летающая тарелка» над тем местом пролетела, но и это было уже где-то через полчаса после того, как «икс-ассенизаторы» оттуда ушли. А ведь блокировать землян на выходе войска маммидов должны были сразу же, как только поняли, что люди нашли тайный выход из апартаментов командира. Ну и так далее, и тому подобное…

В общем, многое в поведении инопланетян, в том числе и интенсивность прочесывания улиц, показалось старшине непонятным. Но особо задумываться над этими странностями Шныгин не стал. Во-первых, потому, что у инопланетян могут быть свои собственные порядки и сейчас, вместо того чтобы искать горстку людей, они все силы бросили на поиск корабля, на котором эти люди прибыли на Лону. Во-вторых, нужно было убраться из Столицы подальше и попасть на свой космический корабль до того, как войска маммидов, направляемые небесными, его обнаружат. Ну а в-третьих, плевать старшина хотел на военную выучку инопланетян и принятые у них порядки. Если эти олухи оказались настолько необученными, что позволили людям трижды провести их, учитывая и сражение у Триваарских топей, то землянам это только на руку. И если все пойдет так же хорошо, то уж получить информацию о том, куда инопланетяне могли спрятать группу Орлова, «икс-ассенизаторы» точно смогут.

Путь по тоннелю до того места, где «икс-ассенизаторы» оставили свой космический корабль замаскированным и со всеми системами безопасности, работавшими на максимальной мощности, занял достаточно много времени. В дороге самой большой обузой для группы оказался Хаарм. Контрабандист плелся в конце процессии, стенал, жаловался на бессонную ночь, постоянную беготню и заверял всех, что если ему не позволят хоть чуть-чуть отдохнуть, то он просто ляжет и умрет.

В принципе подобное развитие событий особо никого из землян не волновало. Более того, Микола Пацук, все время сомневавшийся в целесообразности освобождения трех толпотоидов и с самого начала визита на Лону подозревавший небесного в предательстве, стал ворчать, что Хаарм намеренно саботирует движение. Есаул даже предложил пристрелить контрабандиста, дабы тот не мучился, вот только поддержки это предложение у бойцов не встретило. А Сара и вовсе одарила Пацука таким взглядом, от которого и Феникс бы из пепла не возродился. Зато Хаарм, почему-то ни минуты не сомневавшийся в том, что Микола вполне способен пристрелить его, хотя бы для того, чтобы пойти наперекор всем, ускорил шаг и прекратил стонать. Так что определенную пользу выходка есаула группе все же принесла!

У выхода из третьего за сутки тоннеля «икс-ассенизаторы» вновь перестроились в боевой порядок. Шныгин с Кедманом оказались впереди всех, за ними расположились Пацук и Зибцих, а Сара, даже для вида не пытаясь держать небесного и маммида под прицелом, замкнула шествие. Старшина первым выбрался наружу и, перекатившись под прикрытие невысоких красноватых растений, похожих на обгрызенные бешеным верблюдом кактусы, внимательно осмотрелся. Ни живой силы, ни бронетехники маммидов поблизости не наблюдалось, и Сергей дал знак собратьям по оружию, что вокруг все чисто.

Однако открыто передвигаться бойцы не решились и до самого корабля двигались короткими перебежками от укрытия к укрытию. Хаарм опять оказался в роли обузы, и в этот раз от карающей десницы господней в лице Миколы Пацука его вновь спасла Сара Штольц. Девушка, увидев, что контрабандист начал отставать, просто волоком стала перетаскивать небесного с места на место, не позволяя ему замешкаться даже на секунду. В результате чего Хаарм так и не смог понять, благодарить ли ему разведчицу как свою спасительницу или проклинать как самого жестокого мучителя.

В общем, контрабандист остался жив и даже не пострадал, если, конечно, не считать изрядно измазанного и в нескольких местах порванного о колючки балахона. Поправив на голове капюшон, который чудом не слетел с головы, Хаарм, едва его оставили в покое, принялся осматриваться. Что, впрочем, делал не он один. И тут «икс-ассенизаторы» почувствовали, что их сердца обливаются кровью — корабля на месте не было!

Поначалу всех до единого, кроме, разумеется, маммида, начал охватывать панический страх. Потерять космический корабль на враждебной планете, на которой вас ищет каждая собака, было равносильно тому, что выбраться на Ниле из лодки прямо в скопище крокодилов и отпустить гребную посудину вниз по течению. Хаарм, правда, о крокодилах не знал ничего, но у контрабандиста, видимо, нашлись собственные сравнения, от которых и ему стало не по себе. Небесный просто съежился и, несмотря на свой почти двухметровый рост, стал казаться ниже Пацука.

Главным пунктом заранее оговоренных условий между пилотом космического корабля и «икс-ассенизаторами» было полное эфирное молчание. Выход на канал радиосвязи был, пожалуй, единственным слабым местом в маскировке корабля, благодаря которому инопланетяне могли обнаружить космическое судно землян. Однако в экстремальных обстоятельствах, вроде угрозы захвата или гибели, это правило автоматически переставало действовать. В случае массированной атаки боевых кораблей Лоны Коля Мухин просто обязан был связаться с «икс-ассенизаторами». И если он этого не сделал, то вывод напрашивался сам собой — корабль захватили внезапно. Так, что его пилот и единственный защитник даже понять ничего не успел. А это, в свою очередь, означало, что в любую секунду вся группа может быть атакована, и уж тут было не до шуток и маскировки.

— Всем немедленно рассредоточиться! — заорал по внешней связи Шныгин. — Группа, к бою!

Тренированные бойцы отреагировали мгновенно. Ганс и Сара вдавили в землю маммида и небесного. Пацук с Кедманом рванулись в разные стороны, петляя, как зайцы, и пытаясь сбить с прицела вражеские радары, а сам старшина остался в центре. Он намеренно вызывал огонь на себя, давая группе возможность рассредоточиться и засечь местоположение противника. Несколько бесконечно долгих секунд Шныгин стоял неподвижно, представляя собой прекрасную мишень, а затем и он покатился в укрытие, ожидая, что в то место, где он только что находился, ударят плазменные шары. Вот только этого так и не случилось. Зато произошло другое.

— Вы что, акробатические трюки отрабатываете или пытаетесь приобщить инопланетян к спецназовской подготовке? — раздался в наушниках «икс-ассенизаторов» голос Коли Мухина. — Что вы тут вытворяете? На инфрарадаре в радиусе трех километров, кроме вас, ни одного объекта нет, а вы по земле катаетесь и в эфир орете. Может, объясните, что именно происходит?

— Твою мать!.. — только и смог выдавить из себя Шныгин. — Где тебя толпотоиды носят?

— Да я решил переместиться на пару сотен метров в сторону, — совершенно спокойно ответил пилот. — Компьютерный анализ показал, что таким образом я буду намного меньше просматриваться с воздуха.

— Убью гада! — тут же пообещал Пацук. — Знаешь, воно ж как с такими уродами случается?.. — но договорить не успел. Вмешался вездесущий Шныгин.

— Отставить р-р-разговорчики! — в полном соответствии с манерой Раимова прорычал старшина в микрофон. — Всей группе приказываю сохранять полное эфирное молчание. А с тобой, Муха, я поговорю позже. Покажи, где ты спрятался!

Тут же чуть правее старшины пару раз мигнули бортовые огни «тарелки». Впрочем, в огнях необходимости больше никакой не было. Едва только «икс-ассенизаторы» поняли, в каком именно направлении им стоит искать свой потерянный корабль, как каждый из бойцов смог рассмотреть его расплывчатый грязно-зеленый силуэт на фоне местной цветастой растительности. Шныгин шепотом выругался и жестом приказал поднять с грунта униженных и растоптанных Хаарма с Насаном.

Сразу взлетать «икс-ассенизаторы» не решились. Во-первых, оттого, что небо продолжали патрулировать воздушные суда маммидов и существовала угроза обнаружения «летающей тарелки» землян еще на взлете. Во-вторых, если до сих пор космический корабль не был обнаружен, вполне вероятно, что враги не найдут его до самой ночи. А вот тогда и можно будет безопасно подняться, поскольку «тарелка» невидима для приборов, а визуально ночью, как известно, трудно обнаружить черную кошку в битумной луже, особенно если ее там нет. Впрочем, это немного из другой оперы!

Ну и последней причиной задержки взлета было то, что каждый из «икс-ассенизаторов» горел желанием провести воспитательную работу с единственным представителем земных военно-космических сил на предмет правил поведения данного представителя при взаимодействии с группой спецназовцев. В частности, по поводу того, может ли вышеуказанное лицо покидать место встречи или не являться на него вовсе по обстоятельствам, никак не связанным с его гибелью или пленением.

В процессе воспитательных бесед выяснилось, что не может. И вообще, единственное, что мог в данной ситуации пилот, так это получить пару раз промеж ушей. Минимум! Что непременно с Колей Мухиным и случилось бы, не запрись он вовремя в одном из отсеков корабля и не откажись выбираться оттуда вплоть до второго пришествия. Точнее, второго ушествия «икс-ассенизаторов» куда подальше. Что, как вы понимаете, было совершенно несовместимо с возложенной на группу миссией, поскольку спецназовцы без корабля назад вернуться не могли, а Коля Мухин был не в силах найти пропавшую группу капитана Орлова без «икс-ассенизаторов». Именно об этом и зашел разговор, когда наконец компромисс между желанием спецназовцев научитьпилота уму-разуму и отсутствием с его стороны стремления к получению подобных знаний был найден. Бойцы пообещали не заниматься обучением пилота до момента возвращения на Землю, а Коля согласился до того самого момента никуда не прятаться и пост управления кораблем не покидать.

— Ну что, Хаарм, какие еще будут соображения? — поинтересовался у контрабандиста Шныгин, когда выяснение отношений между «икс-ассенизаторами» и пилотом было закончено.

— Множество, — тут же отреагировал небесный. — А какие именно вас интересуют?

— А какие есть? — удивился старшина.

— Ну, например, у меня есть соображения о том, что я был полным придурком, когда согласился иметь с вами дело, — тут же отрапортовал Хаарм. — А еще я соображаю, что сами вы вообще ничего не соображаете!

— Его побить? — спросил у оторопевшего старшины Кедман.

— Только без членовредительства, — посоветовал Пацук. — Член ему пусть Сара повредит. У нее это лучше всего остального получается.

— Так вот ты почему на нее обижен, — обрадованно догадался старшина. — Уже успел на себе все проверить?!

Микола после такой гениальной догадки побагровел, Кедман с Зибцихом приготовились ржать, Насан, не понаслышке знавший, о чем говорят земляне, попятился, и лишь Сара с небесным сохранили непроницаемое выражение лица. При этом абсолютную невозмутимость Сары Штольц еще как-то можно было объяснить, но почему Хаарм не потерял хладнокровия после всех угроз в свой адрес, понять было невозможно. А что вы хотите?! Он же инопланетянин, а их ни хрена не поймешь!

Впрочем, остальные члены веселой вечеринки успокоились достаточно быстро. Микола, сообразив, что пытаться в данной ситуации что-то возразить Шныгину значит оказаться под новой волной насмешек и невольно подтвердить догадку старшины, вообще ничего говорить не стал. Чем уменьшил жизнь Кедману и Зибциху на десяток минут, оставив их без порции хорошего здорового смеха. Да и старшина быстро утешился мыслью, что обменяться колкостями с Пацуком он всегда успеет.

— Слушай, Хаарм, не прикидывайся, блин, дураком, — вполне дружелюбно проговорил он, поворачиваясь к небесному. — Ты прекрасно понял, что я имел в виду, еври бади, когда спрашивал о твоих соображениях.

— А что вы еще от меня хотите? — удивился Хаарм. — Чтобы я вам начальника гарнизона нашел? Так это не ко мне вопрос. Вон у чудовища лохматого и спрашивайте. Он у начальника служит, вот и должен знать, куда его командир делся.

— Ты что, в натуре, хозяин? — оторопел маммид. — Начальник твой соплеменник, а не мой. Откуда мне знать, куда он типа ныкаться станет. У вас там свои базары, вы все по-своему рулите, вот и рассказывай, где у вас конкретно тусовка бывает.

— Так, вы давайте стрелку друг на друга не перекидывайте! — вмешался в этот крайне содержательный диалог великий переговорщик Пацук. — Вы меня не злите. Знаете, как воно ж бывает, когда гарного хлопца два урода достают?.. Бац, и в «Хозтоварах» на две лишние инвалидные коляски продажа повысилась!

— Да подожди ты, блин, со своими инвалидными колясками, — осадил его Шныгин и повернулся к контрабандисту. — Только не вздумай заявлять, что ты не можешь добыть нужную информацию!

— Нет, не буду, — согласился Хаарм. — Я все могу. Все, что хотите, могу! Вот только после тех чудачеств с фейерверками, которые вы вытворяли сегодня в казармах, что-нибудь узнать даже о ценах на соевый маргарин я смогу, только когда выйду лет через десять из тюрьмы. Если меня вообще тогда хоть что-нибудь интересовать будет, кроме пускания слюней на подбородок!

— Не понял. А при чем тут маргарин и слюни? — удивился Кедман.

Пацук тихонько застонал. Зибцих хотел что-то разъяснить приятелю, но Шныгин его оборвал.

— Значит, не можешь? И о цене не договоримся? — спросил он контрабандиста.

— Никогда! — отрезал тот. — Уж лучше я к себе на астероид вернусь и еще пару лет там торчать буду.

— Может быть, и больше проторчишь, — пообещал старшина и растерянно обвел взглядом сослуживцев. — Что делать будем?

— Ты у нас командир, ты и решай, — фыркнул есаул. — А мне недосуг. У меня других дел полно.

К удивлению остальных, Пацук действительно повернулся, вышел из рубки управления, где проходило собрание, и скрылся в каюте, которую занимал некоторое время после снайперского выстрела Сары Штольц. Если есаула в этот путь и не проводили такими взглядами, какими обычно удостаивают предателей, то только потому, что на предателей спецназовцы обычно не смотрят. Их они просто расстреливают.

Кедман с Зибцихом одновременно посмотрели на старшину, спрашивая взглядом, не стоит ли догнать взбесившегося украинца, но тот в ответ лишь покачал головой. Дескать, хрен с ним. Может быть, у Пацука не вовремя начался переходный период или просто есаул расстроился из-за того, что сегодня ему не удалось побыть в роли главного героя боевика. На несколько секунд в рубке повисла гнетущая тишина, нарушенная лишь вздохом облегчения, изданным Хаармом. Впрочем, «икс-ассенизаторы» тут же так выразительно взглянули на контрабандиста, что у того все облегчение вмиг как рукой сняло.

— Наверняка этот потомок запорожских корсаров ограбил половину резиденции начальника гарнизона, а теперь пошел трофеи прятать, чтобы с остальными делиться не пришлось, — буркнула Сара Штольц.

Все переключили внимание на нее.

— Типичное суждение человека, испытывающего к объекту высказывания личную неприязнь, — как всегда, прокомментировал ее слова умный Зибцих.

— А ведь точно! — хлопнул себя по лбу старшина.

— Что «точно»? — возмутилась Сара. — Даже если у меня и существует личная неприязнь к Пацуку, то она не мешает мне быть объективной. Скажите, разве не было такого, чтобы Микола трофеи с места операции притаскивал?

— Так я про то и говорю, еври бади! — махнул рукой Шныгин. — Микола же последним из резиденции уходил!

Старшина первым рванулся к двери кубрика, за которой скрылся Пацук, а следом за ним потянулись остальные. Лишь Сара и небесный не двинулись с места, всем своим видом выказывая брезгливое презрение к Пацуку в целом и его методам работы в частности. Шныгин рывком открыл дверь и увидел Миколу посреди кубрика с каким-то лиловым шаром в руках. Есаул недовольно посмотрел на вошедших.

— И чего вы тут потеряли? — поинтересовался он. — Кстати, мама в детстве не учила вас стучаться?

— А тебя мама не учила, что воровать нехорошо? — парировал старшина.

— Ты, морда москальская, это кого ты вором назвал?! — тут же возмутился украинец, всем своим видом показывая крайнюю степень оскорбленности.

— Ладно, ты ничего не крал, — примирительно выставил вперед руки Шныгин. — Ты просто кое-что экспроприировал. А ты не думаешь, что твои трофеи могут кое-что означать?

— Вот я и пытался понять, что это такое, прежде чем вам показывать, — буркнул в ответ Пацук. — А то тут кое-кто думает, что я самостоятельно ничего сделать не могу.

— Можешь, — утешил его старшина, забирая лиловый шар из рук украинца. — Но одна голова, блин, хорошо, а втроем лучше пьется. Пошли вместе подумаем, что это за хреновина.

Бойцы выходили из кубрика, и никто не заметил, как Микола спрятал в кровать еще несколько странных штуковин. Внимание всей группы было сосредоточено на старшине, шествовавшем впереди процессии с лиловым шаром в руках, как дьячок с иконой во время крестного хода. Остановившись перед небесным, Шныгин сунул ему странный шарик под нос, требуя объяснить, что это такое.

— Стандартный блок базы данных, — пожал тот плечами. — А где вы его взяли?

— А ты можешь его прочитать? — не ответив на вопрос контрабандиста, вкрадчиво поинтересовался старшина.

Хаарм хмыкнул и протянул руки вперед…

Глава 4

Доселе неизвестная землянам планета. Хотя даже за это поручиться никто не может. Год прежний, но люди об этом еще не знают. Странное помещение, забитое под завязку не менее странной аппаратурой. Степень странности каждый выбирает по своему вкусу. Местное время: утро или что-то вроде того. По крайней мере, из тех, кто находится в комнате, никто не спит.

Двое маммидов у дверей вскинули вверх свои плазменные ружья, повернулись вокруг собственной оси, изобразили бредовое подобие пьяных исполнителей гопака, трижды сплюнули через левое плечо и лишь после этого вернулись в исходное положение. Проходивший мимо них небесный в ядовито-зеленом балахоне лишь покосился на часовых, в соответствии со своими военными ритуалами отдававших ему честь, которая, кстати сказать, и на фиг не нужна была небесному, а затем уверенно шагнул в самостоятельно открывшиеся створки.

Застыв на пороге, Зеленый обвел комнату взглядом, словно оценивая, во сколько обошлось ее оборудование хозяевам, а затем шагнул вперед, направляясь прямо к центру. Кроме него, в комнате было еще двое небесных. Один — в сиреневом плаще с золотой оторочкой, а другой — в серой неприметной хламиде. Оба не повернулись навстречу вошедшему, внимательно вглядываясь в жидкокристаллический экран, и вообще, казалось, не обратили на вновь прибывшего никакого внимания. Но так только казалось, поскольку между троицей сразу начался ментальный обмен… И ввиду того, что люди до сих пор не научились ментальной письменности, здесь и далее разговоры этих типов будут передаваться на обычном русском языке.

— Сиреневый, неужели нельзя хотя бы здесь не ставить в дверях этих идиотов? — поинтересовался небесный в зеленом плаще, естественно, у того, кто был в сиреневом. — Мало того, что они каждый раз изображают из себя клоунов, так еще и ни хрена не реагируют на ментальные приказы.

— Нельзя, — вместо Сиреневого ответил Серый. — Эти дикари крайне чувствительны к ритуалам, и если мы не будем поддерживать их пристрастия, то потеряем уважение. Сам знаешь, чем все это может кончиться.

— А я всегда говорил, что не нужно использовать маммидов, — высокопарно заявил Зеленый, он же Ядовитый, он же Брюзгливый, он же… Впрочем, настоящее имя этого существа до сих пор считается неизвестным для всех. Кроме автора, естественно. — Куда проще было наштамповать армию мурлантов, максимально покорных и достаточно удобных в обращении…

— Чтобы потом передать их под ментальное управление противника, — закончил за него Серый. — Дискуссия по этому вопросу давно закрыта.

— Ты хоть понимаешь, что своей идиотской выходкой поставил под угрозу всю операцию? — наконец вступил в разговор Сиреневый, обратив ментальный взор к Зеленому.

— А что мне еще оставалось делать? — ментально возмутился тот. — Хотел бы я посмотреть, выдержали бы твои нервы при виде этих сумасшедших «икс-ассенизаторов». Это же фанатики. У них нет ни капли милосердия. Они на все могли пойти. Даже прочистить мне мозги психоусилителями. А ты знаешь, что с нами происходит в результате такого ментального воздействия. Я тебе не толпотоид и не мурлант какой-нибудь.

— Ты не имел права убегать! — зло возразил Сиреневый. — Скажи, есть какой-нибудь шанс, что «икс-ассенизаторы» получат информацию о местонахождении захваченной нами группы их соплеменников?

— Ни единого! — отрицательно покачал головой Зеленый. — В апартаментах у меня все полностью выжжено лазерами и плазмой, а к иным источникам информации доступа они не имеют.

— И что теперь с этими делать? — поинтересовался Серый и мысленно указал на экран.

Зеленый прошел вперед и встал рядом с Сиреневым, обратив свой взор туда же, куда смотрел тот. Конечно, он мог бы увидеть все происходящее и через ментальную проекцию любого из своих собеседников, но эстетическое и психологическое восприятие зрелища каждого из небесных столь сильно отличалось от любого другого из их соплеменников, что отличить реальность от ментальных образов даже искушенному профессионалу было бы крайне сложно. К тому же существовал риск забраться в такие зоны ментальных проекций собеседника, что за один взгляд на них можно было получить по морде. И в прямом, и в ментальном смысле этого слова.

Собственно говоря, ничего особо выдающегося на жидкокристаллическом экране Зеленый не увидел. Там всего-навсего была картинка, переданная из комнаты, где среди зеркальных стен и потолков бесцельно бродили с полдюжины людей. Зеленый и так недолюбливал людей за их полную ментальную немощность, а уж видеть их в закрытом помещении и вовсе было выше его эстетических сил… Тьфу! Стадо, оно и есть стадо. Ничем не лучше толпотоидов. Даже хуже, поскольку обладают недопустимо низким уровнем субординации и подчинения. Еще свободой воли этот бред называют, лезть пытаются туда, куда их не просят, пакостят… В общем, гадость, на которую смотреть противно! Зеленый отвернулся.

— Думаю, нужно делать то, что было запланировано с самого начала, — мысленно пожав плечами, ответил он.

— Вот как? — удивился Серый. — А как быть с «икс-ассенизаторами»? Мы даже не представляем, какую пакость они вытворят в следующую секунду! До сего момента весь наш план основывался на том, что пятерка этих маньяков прибудет сюда для спасения своих никчемных соплеменников. И что теперь? Где этих пятерых монстров ждать в следующую секунду?

— Шестерых, — поправил собеседника Зеленый и, в полной мере насладившись красками ментального удивления собеседников, пояснил: — Уцелевшие во время погрома казарм камеры ясно показывали, что с «икс-ассенизаторами» путешествует небесный.

Что тут стало происходить с биополем и психическими потоками обоих собеседников Зеленого, словами передать нельзя. Это нужно было видеть. Впрочем, поскольку автор этого тоже ни фига не видел, то даже приблизительной картинки он вам дать не может. Единственное, что подходит к описанию состояния двух небесных, так это выражение безмерного бешенства, способного сравниться разве что с умопомешательством носорога, увидевшего, что в брачный период к его самке пристает назойливый папарацци из журнала «Вог».

— Кто этот предатель? — прошипел Сиреневый.

— Сейчас как раз мои люди и пытаются это выяснить, — с чувством собственного превосходства ответил Зеленый.

— Ничего не предпринимать до тех пор, пока личность изгоя не будет установлена, — выдохнул Серый. — Иначе нам всем конец!..

* * *

Лона. Она же бред господень, она же всемирная житница эллериума. Впрочем, не об одной Лоне пойдет речь! Пока — рубка управления «летающей тарелки» «икс-ассенизаторов». Местное время: примерно то же, что было и в конце предыдущей главы.

Ларчик, то бишь стандартный блок базы данных, оказался с секретом, а может быть, это просто Хаарм не умел пользоваться компьютерной техникой военного образца, но показывать этого не хотел. Контрабандист проделывал какие-то странные манипуляции с лиловым шаром, непрерывно бормоча себе под нос что-то такое, что «универсальные переводчики» категорически отказывались превращать в понятные всем слова русского языка, ссылаясь на неизвестные технические термины или отсутствующие в русской лексике ругательства. Хотя в последнее утверждение никто из «икс-ассенизаторов» поверить никак не мог!

Все присутствующие, в том числе и маммид, сгрудились вокруг небесного, с нетерпеливым любопытством наблюдая за тем, что тот делает. Впрочем, понять все равно никто и ничего не мог, поскольку с таким же успехом они могли наблюдать за чукотским шаманом, собирающимся проводить обряд изгнания бесов по пигмейско-буддистской технологии. А Хаарм колдовал над лиловым шаром, совершенно не обращая внимания на людей.

И лишь через полчаса тщетных усилий небесный потерял душевное равновесие и бросился искать его внутри «летающей тарелки», придумывая на ходу всяческие извращенные ругательства в адрес тех, кто эту «тарелку» переделывал.

Наконец, когда «икс-ассенизаторы» начали подумывать над тем, не ввести ли небесному дозу успокоительного в размере бутылки водки или дешевле выйдет утихомирить его каким-нибудь иным способом, Хаарм нашел душевное равновесие в лице какого-то блока инопланетной аппаратуры, совершенно неизвестного даже пилоту, не говоря уже о самих спецназовцах. Контрабандист поковырялся в блоке, и оттуда выползли едва видимые серебристые волоски. На пару секунд они опутали лиловый шар, вырвав его из рук Хаарма, а затем стали погружаться внутрь.

— Это кибердиагност. Теперь нам осталось только ждать, — хмуро констатировал небесный. — Если уж и он не сможет вскрыть эту базу данных, то можете заколачивать шаром гвозди или что вы там с бесполезными предметами обычно делаете?..

— Орехи колем, — выдал свою версию Кедман.

— Потому что совсем недавно слезли с пальмы, — продолжил за капрала Пацук. Американец покосился на него, но от комментариев решил воздержаться. Пока, по крайней мере. Потому как всегда считал любого негра куда более здравомыслящим, чем любой европеоид. Украинцы в этот список Кедмана и вовсе не входили.

Несколько бесконечно долгих секунд с лиловым шаром вообще ничего не происходило. То есть, может быть, серебристые волоски и продолжали погружаться внутрь, но внешне это не было заметно. Шар чуть подрагивал, возвышаясь на едва видимых ножках над инопланетной аппаратурой земного корабля, а затем низко загудел. Еще через секунду на поверхности шара замелькали разноцветные полосы и концентрические круги, после чего мелькание прекратилось и над шаром появилась плоская квадратная голограмма. Люди удивленно уставились на нее, пытаясь что-нибудь понять в бесконечной паутине линий голограммы, а затем повернулись к Хаарму.

— Сейчас настрою, — буркнул тот и положил руки на лиловый шар.

На пару секунд он вновь возобновил непонятные «икс-ассенизаторам» колдовские манипуляции, а затем голограмма испещрилась странными инопланетными письменами. Контрабандист отступил в сторону и гордо посмотрел на людей. При этом каждый из «икс-ассенизаторов» буквально физически почувствовал гордость, излучаемую разумом Хаарма, даже несмотря на то, что на небесного заранее натянули гермошлем энергоскафандра. Для пущей безопасности, так сказать!

— И что это за фигня, блин? — поинтересовался у контрабандиста Шныгин.

— А ты разве не умеешь читать? — ехидно спросил небесный и тут же осекся. — Хотя конечно! Как я мог ожидать, что столь отсталые создания поймут высокие письмена!

— Ты кого дикарями назвал? — взбеленился Пацук и вдруг замер, почувствовав чье-то успокаивающее прикосновение на своей руке.

Резко обернувшись, Микола понял, что его худшие предположения подтвердились. Сара смотрела на украинца снизу вверх, ласково поглаживая его по рукаву и мило улыбаясь. Есаул, конечно, ожидал от нее любой подлости, но вот такой перемены настроения у девицы даже в страшных мыслях представить не мог. Поэтому и отшатнулся так, словно увидел змею. Хотя, кто знает, может, так оно и было?.. Барышня такой реакции от Пацука тоже не ожидала и повторила маневр украинца. Причем с такой поспешностью, словно, начав умываться в тихой речке, нос к носу столкнулась с крокодилом… И это утверждение не берусь оспаривать. Пусть, блин, в конце концов, сами разбираются, на кого они похожи!..

И снова перед Миколой возникли старые воспоминания — море, небо, яркое солнце. Свежий ветерок тревожит безбрежную гладь, и ослепительно белые чайки чиркают крылом по гребням невысоких волн. Прозрачный воздух, кажется, звенит от каждого легкого движения и пьянит ничуть не хуже хорошего душистого вина. Легкий щебет птиц перекликается с шорохом набегающих на прибрежную гальку волн и… И над всем этим сидит на холме Пацук и громко, смачно, от души матерится. Вот только на этот раз есаул даже не выругался. Просто фыркнул и повернулся к голограмме.

— Ну так просвети нас, убогих, — обратилась Сара к контрабандисту, так же поспешно отворачиваясь от Пацука. — Что же тут написано?

— А бог его знает, — передернулся небесный. — Какие-то данные о продовольственных поставках, вооружении и прочая военная ерунда.

— Дорогуша, так ищи дальше, — вкрадчиво произнесла девушка. — Нам нужны координаты места, где содержатся наши товарищи. Ты это понимаешь?

— А ты знаешь, сколько тут информации напихано? — негодующе фыркнул Хаарм. — Я над ней пару десятков лет корпеть буду, чтобы нужные файлы отыскать.

— Так запусти какую-нибудь поисковую программу, — посоветовала девушка.

— Какую?! — буквально взревел небесный. — Я в этих военных базах данных ни хрена не разбираюсь. Я даже не представляю, где искать поисковую программу и как она будет называться.

— Тогда запусти какую-нибудь из своих поисковых программ, — предложила Сара, но и это оказалось непросто.

Хаарм подробно объяснил девушке, что для того, чтобы запустить в военную базу данных свою программу, ему, во-первых, необходимо добраться до собственного корабля. Во-вторых, необходимо найти способ, как эту программу впихнуть в лиловый шар. Ну и в-третьих, что самое главное, следует придумать способ обойти систему защиты базы данных, которая мгновенно уничтожит любую программу, внедренную туда без санкционированного доступа.

— Короче, нам нужен хакер, — горестно констатировал Шныгин. — В общем, Микола, можешь забирать, еври бади, свою никчемную игрушку.

— Подожди, — осадила его Сара и посмотрела на небесного. — Давай ты меня проинструктируешь, а я попробую найти встроенную поисковую программу. Может быть, что-нибудь получится.

— Ты попробуешь? — вытаращился на девушку Пацук. — Знаешь, как воно ж бывает, когда всякие самоуверенные дивчины суют свой нос в чужие вещи?

— А знаешь, что бывает, когда всякие наглые типы излишне грубо разговаривают с девушками? — поинтересовалась у есаула Штольц.

— Стопинг! Хендс ап! Ай ю реди? — видимо, Шныгин от волнения полностью забыл все русские слова. Потом вдруг вспомнил: — Сара, а ты, в натуре, сможешь?

— Нас в израильской разведке многому учили, — скромно потупилась девица. Старшина присвистнул.

— Ну что же, попробуйте, — разрешил он. — Хуже все равно не будет.

Сара под руководством контрабандиста взялась за работу. Некоторое время остальные «икс-ассенизаторы», включая и Пацука, с интересом наблюдали за тем, что эта парочка делает, а затем, совершенно перестав понимать, чем именно Сара с Хаармом занимаются, утратили к ним всякий интерес. Все четверо мужчин разошлись по «тарелке», и лишь один маммид остался рядом с лиловым шаром, делая вид, что он жутко умный. Пацук фыркнул и, покрутив пальцем у виска, окончательно перестал обращать внимание на застывшую у голограммы троицу. В конце концов, каждый имеет право сходить с ума по-своему! Тем более что до наступления темноты и приближения момента взлета с планеты время еще есть.

Пожалуй, впервые с момента основания группы мужская часть «икс-ассенизаторов» оказалась в полном бездействии. Ситуация складывалась так, что ничего от них не зависело. Сейчас единственное, что могли сделать четверо бойцов, так это бесцельно слоняться по космическому кораблю, ожидая, пока кто-то за них выполнит их же работу. Зато Коле Мухину было откровенно наплевать на томления бойцов. Кому-кому, а ему не привыкать сидеть и ждать у моря погоды. Пилот принялся возиться с приборами управления кораблем, свысока поглядывая на «икс-ассенизаторов». Дескать, ну и где ваше хваленое спецназовское терпение?! За что, естественно, большей популярности у бойцов не снискал.

Впрочем, метание «икс-ассенизаторов» из угла в угол продолжалось не очень долго. Все четверо почти одновременно поняли, что если не займут себя хоть чем-нибудь здесь, на корабле, то просто выйдут и поищут себе занятие где-нибудь в другом месте. Например, в казармах маммидов. Вот и принялись Кедман со Шныгиным изнурять себя физическими упражнениями. Зибцих занялся чисткой оружия и подзарядкой батарей, а Микола Пацук взялся за ревизию боевого снаряжения. И так продолжалось довольно долго. Примерно до пяти вечера. До тех самых пор, пока от лилового шара, подключенного к кибердиагносту, не раздались истошные вопли.

— Да говорю тебе, что ты совершенно не то делаешь! — видимо, окончательно потеряв терпение, заорал Хаарм. — Я же тебя предупреждал, что нельзя использовать эту функцию.

— А я, по-моему, просила тебя изъясняться в бинарной системе! — рявкнула в ответ Сара. — Что ты мне постоянно тычешь своими крагвемаркусами, бруталлами и прочей дребеденью? Откуда я, по-твоему, могу знать, что в этих проклятых бруталлах геометрическая прогрессия не действует, если даже не представляю, о каком дерьме ты говоришь?!

— Если ты не знаешь, что такое бруталлы, то что тогда вообще можешь понимать в компьютерах?! — заревел в ответ Хаарм, срывая с головы гермошлем. — Все! Хватит. Бросаю все к толпотоидной первоматери и убираюсь на свой астероид.

— Пешком? — поинтересовался у него Шныгин, тихо подошедший к спорщикам сзади. Контрабандист поперхнулся и замолчал.

— Ты шлемик-то на головушку нацепи, блин, пока ее лазерным лучиком не напекло, — дружелюбно посоветовал небесному старшина. Хаарм послушался. — Вот и умничка, еври бади. А теперь предупреждаю: если посмеешь еще раз заорать на члена нашей команды, лично оторву тебе голову. Понял, блин, урод? — Небесный покосился на «икс-ассенизаторов», сгрудившихся у него за спиной, и покорно кивнул. Старшина похлопал его по плечу. — Так в чем проблема?

— Да нет тут никакой проблемы, — голос маммида в данный момент прозвучал столь неожиданно, что, будь в руках у бойцов оружие, не сносить бы Насану головы. А так все обошлось. Более того, никто даже не успел помешать маммиду подойти к лазерному шару. — Типа просто телка не въехала, что вот эту фиговину нужно, в натуре, вот сюда перетащить, — продолжил говорить Насан, иллюстрируя свои поступки действием. — Короче, типа тычешь кеглей в эту обкумаренную завитушку, а оттуда конкретно переносишь вот эту ерунду вот в этот квадратик. Потом…

Все, кто присутствовал в данный момент в «летающей тарелке», в том числе и пилот, сгрудились вокруг лилового шара и прилипшего к нему маммида, удивленно глядя на то, что волосатый уродец вытворяет с чужеземной компьютерной техникой. Необходимо заметить, что получалось все у Насана легко и просто. Так, будто он всю жизнь только этим и занимался, а его огромные корявые пальцы словно с детства только и делали, что стучали по клавишам компьютера.

Сказать, что от такого поворота событий бойцы, да и сам Хаарм, просто ошалели, значит ничего не сказать. Все семеро высокоцивилизованных существ с оторопью взирали на то, как вчерашний дикарь, до сих пор и двух слов нормативной лексики связать не умеющий, вытворяет чудеса с программой, оказавшейся не по зубам ни небесному, ни землянке… Перевожу еще раз для особо непонятливых: не жилищу в земле, а представительнице земной цивилизации!.. Впрочем, неважно. Все равно ни землянка, ни партизаны, ее вырывшие, с компьютерной базой данных небесных тоже ничего бы сделать не смогли.

— Ну, йоу, я типа запустил эту хреновину, — широко оскалившись, доложил Насан. — Чего теперь, в натуре, нужно вам нарыть?

— Где ты этому научился? — ошалело поинтересовалась у маммида Сара.

— Чему? — оторопел тот.

— Военные базы данных взламывать, — пояснила она.

— Ты что, типа глюк поймала? — удивился Насан. — Я никаких баз, в натуре, еще не ломал. Это вы всю нашу базу разнесли.

— Тьфу ты, тупак! — рявкнул на него старшина. — Она не про то спрашивает. Она хочет знать, где ты научился с компьютерами обращаться, блин?

— С какими компьютерами? — совсем впал в ступор маммид. — У тебя, чувак, тоже крыша конкретно едет?

— Оставьте его в покое, — встрял в разговор Хаарм. — Он все равно тебя не поймет. Зато я теперь понял, почему именно маммидов набрали в армию бунтовщики. Эти создания на лету все схватывают. И хотя не до конца понимают, что и как делают, зато мгновенно могут сообразить, как любой процесс довести от начала до конца.

— То есть ты хочешь сказать, что этот чудик может научиться и мой космолет пилотировать? — встрял в разговор Коля Мухин.

— А ты дай ему рядом с тобой побыть пару часов, пока ты этой штуковиной управляешь, — посоветовал небесный. — Потом можешь смело идти в отпуск.

— Е-мое! — изумился пилот. — Так он же у пульта половину полета сюда проторчал. Мужики, теперь не подпускайте его к рубке. Угонит «тарелку» на хрен!

На Колю зашипели. Дескать, уйди, чудовище, и не порть людям праздник. Коля обиделся и в самом деле ушел. Дескать, ладно, посмотрим, как вы запоете, когда на орбите придется уворачиваться от роботов-патрульных! «Икс-ассенизаторы» с ухмылкой посмотрели ему вслед. Дескать, а о чем петь, когда тебе и самому жить захочется?! Вот такой безмолвный и весьма содержательный диалог у них получился.

Впрочем, на всю эту беседу «икс-ассенизаторов» с пилотом ушло не более десяти секунд. А когда обмен любезностями закончился, все внимание бойцов вновь притянул к себе лиловый шар и висевшая над ним голограмма с «высокими письменами», как выразился Хаарм. Маммид терпеливо ждал, пока ему наконец объяснят задачу, и Шныгин попытался это сделать. Но тут же выяснилось, что читать эти самые «письмена» Насан не умеет. Он только хлопал глазами и тупо смотрел на старшину, пытаясь «въехать» в то, чего тот от него хочет. Шныгин даже успел подумать о том, не потерять ли ему терпение, но Хаарм отодвинул маммида и сам встал к шару.

Единственным, что хотели найти «икс-ассенизаторы» среди всей этой бездны инопланетной военной информации, были координаты места, где содержалась захваченная мятежниками группа Орлова. Однако, как и следовало ожидать, поисковая программа не нашла ни единого упоминания имени капитана Орлова или названия звездолета «Ястреб».

Следующим этапом поиска стало создание подборки файлов, в которых бы содержалось упоминание планеты Земля или собирательного имени ее жителей. Однако и тут программа, пролистав бесчисленное множество данных, зашла в тупик. Ни про Землю, ни про землян в базе данных, экспроприированной Пацуком из рабочего кабинета начальника гарнизона, не было ни слова. Не отыскались данные и тогда, когда Хаарм попробовал обнаружить среди массы инопланетной информации бытующее в их миру название нашей планеты. И вот тут по рядам «икс-ассенизаторов» пронесся невольный вздох разочарования.

— И что теперь?.. — растерянно спросила Сара.

Вопрос повис в воздухе. Повисел несколько секунд и шлепнулся на пол, поскольку снимать его явно никто не собирался.

— Может быть, в базе данных в отношении этих материалов была использована какая-то кодировка? — предположил Зибцих и, поймав недоумевающие взгляды друзей, пояснил: — Ну мы же кодировали все передачи, связанные с пришельцами. Помните?.. Сельдерей, прополка, сбор урожая, ну и так далее…

— А что, это мысль. Хотя я и не понимаю, блин, на фига нужно было кодировать информацию, содержащуюся в личной базе данных, спрятанной за семью печатями, — хмыкнул Шныгин.

— Ну, не так уж она и хорошо спрятана была, — усмехнулся Пацук и посмотрел на Хаарма. — Ты получше нас знаешь своих соплеменников. Подумай, как могли бы у вас назвать людей?

— Да как угодно, — вновь передернулся небесный, что у них заменяло людское пожатие плечами. — Как вас только не называли… И скуубщиками, и бурджумами, и…

— И этого вполне, блин, достаточно, — оборвал контрабандиста старшина. — Начинай искать. Если с этими прозвищами ничего не получится, придумаешь еще что-нибудь. Вопросы есть?

Хаарма вновь всего передернуло. Впрочем, не настолько, чтобы небесный не мог продолжить свою работу. На этот раз поиск оказался более успешным. Программа стала вытаскивать на всеобщее обозрение куски файлов, содержащие соответствующие запросу слова. Однако, к сожалению, большинство из них касалось контрабандных поставок алкоголя с Земли в другие миры, да и те были страшно исковерканы. Фразы о скуубе выдавались обрывками, в которых среди не понятных никому значков прочитать хоть сколь-нибудь осмысленное выражение Хаарму не удавалось. Трижды он попытался настроить лиловый шар, а затем смачно, на чистом русском языке выругался. «Универсальные переводчики» ошалели и мгновенно сделали транскрипцию на трунарский. За что Насан, ни слова по-русски не понимавший, был им премного благодарен.

— С этим я ничего сделать не могу, — после отборной матерщины развел руками небесный. — Это даже не кодировка. База данных повреждена во время боя. Хотите вы того или нет, но придется довольствоваться тем, что у нас есть. Больше вам никто, кроме начальника гарнизона, выяснить не сможет.

— Да, жалко, что он от нас улизнул, — сокрушенно вздохнул Кедман.

Бойцы на капрала покосились, но комментировать его заявление не стали. Каждый понимал, что бессмысленно жалеть об утерянном и несовершившемся. Нужно попытаться совершить все, что возможно, из того, что есть. В русском языке даже имеется соответствующая случаю поговорка, но, к чести мужчин, в присутствии дамы никто ее не вспомнил. Хотя боевой товарищ Сара Штольц уже и не такое слышала!

На дальнейшее распотрошение базы данных ушел весь оставшийся вечер и половина ночи. «Икс-ассенизаторы» не решались взлетать с Лоны до тех пор, пока не убедятся окончательно, что на самой планете группы Орлова нет. Насан, хоть он и заверял людей, что никто из его соплеменников никогда о захваченном корабле с Земли не слышал, все же не мог считаться абсолютно достоверным источником информации. Все-таки командованию мятежников было необязательно посвящать в свои планы простых солдат и среднее командное звено. К тому же небесным вовсе не требовалось участие маммидов в операции, поскольку вероятность того, что земляне смогут провести во время боя ментальную атаку, была слишком мала.

В общем, «икс-ассенизаторам» следовало окончательно удостовериться в том, что группы Орлова нет на Лоне. В противном случае шансы на повторную спокойную посадку и взлет уменьшались до минимума. Вот бойцы и загоняли небесного до пены у рта, требуя найти хоть какое-нибудь упоминание о появлении корабля Орлова в системе Лоны. Хаарм искал. А как гласит одна из любимых присказок советских пионеров: «Кто ищет, тот всегда найдет!»

— Есть! — после долгих поисков заорал наконец Хаарм, и у людей сложилось впечатление, что в данный момент счастливее его нет существа во Вселенной. — Вот. Читайте сами… То есть сейчас переведу. Только тут не очень много. — Бойцы напряженно замерли, и даже Коля Мухин, бросив ковыряться в приборах, подтянулся к благодарной небесному аудитории. — «…корабль скуубщиков… в системе Лоны, на расстоянии двух парсеков… проведена успешно… согласно приказу, удален от Лоны и… транспортировка… зубоскал…» Это все, что тут было. — Спецназовцы недоверчиво посмотрели на Хаарма. — Все, говорю вам! Больше ничего нет.

— И что это может значить? — неизвестно у кого поинтересовался старшина.

— То, что Орлов действительно побывал в этой системе и был захвачен, — ответил неизвестно за кого Зибцих. — Вероятно, корабль транспортировали в другое место.

— Воно ж и так понятно. Но куда? — почесал оселедец Пацук. — И при чем тут зубоскал?

— А это они, наверное, твое появление предугадали, — фыркнула Сара. — Поскольку других зубоскалов в ближайшей Галактике нет. Инопланетяне вообще не улыбаются и зубы скалить, естественно, не умеют.

— Нет, мужики, вы мне ответьте, эта пигалица когда-нибудь оставит меня в покое? — возмутился есаул.

— Взаимно! — отрезала Штольц.

— Да прекратите вы собачиться, — умоляюще посмотрел на них ефрейтор. Оба особо остроумных члена группы неожиданно стушевались и замолчали, за что Зибцих выразил им свою безграничную благодарность.

На несколько секунд в кубрике повисла гнетущая тишина…

Прямо так вот взяла, прилетела и повисла под потолком!.. Тьфу! Какой баран придумал эти идиотские клише?! Ну и хрен с ним.

Пусть тишина висит, пока бойцы думают. Пока они перебирают в уме все возможные варианты выражений, где могло бы присутствовать слово «зубоскал». Пока они ломают голову над тем, что это слово может обозначать и имеет ли оно хоть какое-нибудь отношение к пропавшему кораблю Орлова. Пока… А вот все «пока» и кончились.

— Да чтоб ему в оселедец репей вцепился! — устав думать, рявкнул Пацук. — Что это за зубоскал такой, чтоб ему пусто было?!

— Да зубоскал — это такой кент типа вашего йети, — неожиданно для всех проговорил маммид. — Только тусуется на зубьях скал, а не в снегу ныкается. Типа за эту фигню его зубоскалом и назвали. У нас такие хохмы ходят, что зубоскалы, в натуре, башкастые чуваки. Типа до хрена знают и еще больше умеют, поэтому их никто прищучить и не может…

— Да при чем тут твой зубоскал? — огрызнулся на Насана американец. — Заткнулся бы лучше, пенек, когда умные люди разговаривают.

— Подожди! — оборвал его Шныгин и обвел торжествующим взглядом сослуживцев. — Неужели вы ничего не поняли?

— Ты хочешь сказать?.. — попыталась спросить Сара.

— Конечно! — ответил за старшину Зибцих. — А куда же еще?

— Насан, как называется твоя родина? — повернулся к маммиду есаул.

— Самбараваджа, — гордо ответил Насан, стукнув себя кулаком в грудь. — Именно там, в натуре, уже сто сорок поколений живет и процветает славный род Бубрулов. Правда, сейчас большинство наших чуваков пошли на войну с неверными, как нам типа хозяева велели. Только я ни фига не въезжаю, за что это они вас так не любят…

— Потом въедешь, — оборвал его старшина и посмотрел на небесного. — Ищи в базе данных эту Самбараж… Сабавраж… Тьфу ты, блин! Язык сломаешь. В общем, ты, еври бади, понял, что нужно искать, — а затем повернулся к пилоту. — Поднимай это корыто. Чего ждешь? Я останусь здесь, а остальным занять места согласно боевому расписанию… Тревога, блин! Чего стоите?

После заключительного рыка старшины всех его сослуживцев из кубрика словно ветром сдуло. Насан также, видимо, из-за хорошей дрессуры попытался броситься занимать место, но, поскольку в штатном расписании «летающей тарелки» землян такового для него не предусматривалось, Шныгин поймал маммида за шкирку и вернул обратно, к лиловому шару. При этом на роже у старшины красовалось столь величественное командное выражение, что Насан тут же вытянулся по стойке «смирно».

— Вольно, — буркнул Шныгин. — Ты останешься здесь и поможешь Хаарму во всем, что потребуется. Кстати, Хаарм, отдай-ка мой шлем. В ближайшее время тебе он не понадобится.

Старшина тут же нахлобучил гермошлем на голову и, проверяя герметичность креплений, увидел, что остальные бойцы делают то же самое. Шныгин удовлетворенно кивнул головой и вновь все внимание сосредоточил на небесном и маммиде. Не то чтобы он не доверял этим двум недавно обретенным участникам совместной экспедиции, но в боевых условиях за всеми, кто не является членом команды, следует присматривать хотя бы вполглаза. По крайней мере, именно этому обучили старшину еще в начале службы.

Мухин плавно поднял тарелку на несколько метров от грунта и зигзагом повел к ближайшим горам, внимательно наблюдая за показаниями радара, инфракрасных сенсоров и датчиков присутствия аномальных источников энергии. Сразу стартовать на орбиту Николай не решился из-за непосредственной близости гор с одной стороны и Столицы — с другой. Он не исключал того, что в городском гарнизоне могут быть куда более мощные системы обнаружения, чем у него самого. И если в складках ландшафта, на небольшой высоте, «тарелку» практически невозможно обнаружить, то стартующий в поднебесье корабль легко было разглядеть даже в обыкновенный бинокль, не говоря уже о более мощных средствах наблюдения. Ну а среди пиков гор вполне могли прятаться десятки боевых кораблей маммидов. Пока еще невидимые для приборов корабля землян, они могли взять на прицел любимое детище Мухина до того, как тот заметит их хоть краем глаза.

В общем, стартовать с холмистой равнины в космос было небезопасно. Конечно, используя двадцати-тридцатикратное ускорение, можно было бы проскочить незаметно. Но, во-первых, даже несмотря на отличную стабилизирующую систему «летающей тарелки», перегрузки все равно будут слишком жестокими для людей, не говоря уже о хрупком Хаарме. А во-вторых, от такой бешеной скорости вполне вероятна возможность появления за кораблем огненного шлейфа, наподобие метеоритного. И Коля не был уверен, что суперобтекаемое покрытие корабля сможет справиться с трением об атмосферу. Ну а пылающий корабль, уходящий в космос, стал бы просто великолепной мишенью!

Горы приближались. Экраны систем обнаружения были чисты. Небо усыпано звездами, птички чирикали в кустах и с дикими воплями шарахались в разные стороны, когда над ними пролетал космический корабль. На растения, напротив, все эти полеты никакого впечатления не производили, и они задумчиво продолжали расти, удивляясь тому, на хрена всем этим полудурочным биоформам нужно шарахаться с такой скоростью и срываться с места, так и не успев пустить корни. В общем, природа цвела и пахла. И так продолжалось до тех пор, пока Коля не рванул «тарелку» круто вверх, вдоль одного из склонов гор.

Собственно говоря, с природой и после этого ничего не произошло. Разве что несколько птах, удирая от корабля людей, забыли о горах на своем пути и заработали себе серьезные черепно-мозговые травмы. Но это, согласитесь, мелочи по сравнению с тем, что могло бы случиться с природой, упади на нее с многокилометровой высоты сбитая «летающая тарелка». Природа травмированных птах так и не заметила. Коля Мухин тоже ничего подозрительного не заметил. Зато, когда «тарелка» взмыла над отрогами гор и пошла в небо, кое-кто заметил именно ее.

— Внимание, внимание! — внезапно завопил радиопередатчик корабля на инопланетной частоте безопасности, соответствовавшей той, которую люди у себя оставили для сигнала SOS. — В соответствии с сегодняшним приказом, докладываю всем, кто меня слышит, что в небе замечен летающий объект, хотя в это время о возможности появления воздушных судов над обсерваторией не сообщалось. Повторяю! Докладывает горная обсерватория «Свиинда». В небе, над нами, замечен неопознанный летающий объект. Держим его в секторе наблюдения. Объект движется на юго-юго-запад!..

— Твою мать! — рявкнул Шныгин. — Боевая тревога! Нас засекли. Уроды!.. Коля, попробуй вырваться из зоны наблюдения.

— А то я без тебя этого бы не сделал, — буркнул пилот и включил громкую связь по кораблю. — Внимание, граждане пассажиры, корабль входит в зону повышеннойтурбулентности. Просьба всем занять свои места согласно проданным билетам и пристегнуть ремни. Несколько минут нас здорово поболтает, но затем все придет в норму. Если, конечно, к тому времени мы не навернемся.

— Спасибо за утешительный прогноз, — благодарно буркнул Микола, начиная через прицел своих орудий обшаривать линию горизонта. И когда в его поле зрения попалась подозрительно правильная возвышенность на одном из отрогов гор, накрыл ее плазменным залпом. Ночь взорвалась вспышкой бешеного пламени. Горы полыхнули огнем, и к их подножиям потек расплавленный камень.

— Внимание! — вновь завопила обсерватория. — Неопознанный летающий объект открыл огонь по эллериумным шахтам. Тревога, тревога, тревога! Повышенная опасность!!! Повторяю: объект ведет огонь по горнорудным разработкам эллериума.

— Идиот! — заорал Хаарм, тщетно пытаясь при повышенных перегрузках добраться до какого-нибудь кресла. — Ты же нас всех угробишь! Стоит после твоего выстрела начаться цепной реакции, планету разорвет на куски. Не смей стрелять по шахтам открытой плазмой!

— Прекратить огонь, салоед хренов! — одновременно с ним завопил и разъяренный Шныгин. — Еще раз без приказа выстрелишь, под трибунал пойдешь.

— Так я же думал… — начал было оправдываться Пацук, но старшина не дал ему договорить.

— Надо не думать, а выполнять приказы! — отрезал он. — И вообще заткнись. Орудийным расчетам следить за горизонтом. Без приказа не стрелять. Коля, можешь засечь, откуда идет передача?

— Уже сделано, — доложил пилот. — Пытаюсь скрыться от источника за отрогами гор. Держитесь, сейчас будет туго!

Медлить было некогда. Старшина схватил небесного в одну руку, Насана в другую и обоих с силой толкнул к ближайшим креслам. Маммид сохранил равновесие, а вот Хаарм, едва успев уцепиться за подлокотник, начал заваливаться назад. Именно в этот момент Коля еще больше ускорил корабль, и старшина, осознав, что не успеет прийти на помощь контрабандисту, буквально наяву увидел, как тот падает вниз и под действием огромной перегрузки разбивает голову об пол. И все же, пытаясь спасти Хаарма, Сергей прыгнул вперед, надеясь, что его тело поможет контрабандисту смягчить удар при падении. Однако Насан опередил старшину. Поймав небесного за балахон, он силой рванул его на себя и усадил на соседнее кресло.

Амортизационные системы «летающей тарелки», конечно, среагировали на резкое возрастание скорости, но сделали это с опозданием. Пусть на какие-то доли секунды, но их хватило на то, чтобы старшину со страшной силой впечатало в пол. Неизвестно, сколько целых костей осталось бы в организме Шныгина после этого, если бы он был без энергоскафандра. А так Сергей отделался лишь несколькими ушибами да секундным помутнением в глазах. После этого, хотя перегрузки на корабле и остались на довольно большом уровне, жизни старшины уже ничто не угрожало. Он смог сам подняться на ноги и добраться до своего кресла.

— Мы потеряли их! — вновь завопило радио. — Повторяю: неопознанный летающий объект вышел из зоны визуального наблюдения, и, что странно, другие наши приборы его тоже не видят.

— Йес, блин! — радостно заорал старшина. Впрочем, не он один. Кричали на корабле абсолютно все. Пожалуй, за исключением пилота. Некогда ему вопить! Ему работать надо… Впрочем, радость бойцов была недолгой.

— Очистить эфир! Повторяю: всем очистить эту волну для аварийных сообщений, — раздался по рации механический, лишенный интонаций голос. — Ситуация под контролем. Повторный выход на этой волне будет считаться военным преступлением и караться мерой наказания, соответствующей осадному положению.

— Твою мать! — почти одновременно с голосом выругался пилот. — Над нами три корабля. Идут прямо на нас. Похоже, спускаются с орбиты.

— Это роботы-полицейские, — едва переводя дыхание, прохрипел Хаарм. — Если на Лоне объявлено осадное положение, то на орбите могут быть только они.

— Еще семь кораблей справа, четыре слева, — никак не отреагировав на слова контрабандиста, продолжил свой перечень пилот. — Похоже, всю эту орду наводят на нас. И пусть мне больше не сесть даже за штурвал «кукурузника», но эта свора настигнет нас раньше, чем я смогу поближе подобраться к роботам-полицейским.

— Микола, берешь на себя правый фланг, а ты, Ганс, работаешь с левой стороной. Огонь вести по собственному усмотрению, — тут же распорядился Шныгин. — Сара, Джонни, вы готовы? — Получив утвердительный ответ, старшина внимательно уставился на обзорные экраны. Большего он все равно сделать не мог.

Корабли противника приближались к «летающей тарелке» землян с невероятной скоростью. Казалось, лишь мгновение назад они были только сверкающими точками на мониторах и тут же превратились в обтекаемые торпеды, стремительно рвавшие на клочки атмосферу планеты. Первый залп выдал Микола, но именно в этот момент пилот решил сделать отвлекающий маневр, и сверкающие в ночи плазменные шары врезались в небольшую вершину, разорвав ее на мелкие обломки. Микола выругался и, скорректировав прицел, дал второй залп. В этот раз, под радостные крики экипажа земного корабля, один из кораблей противника полыхнул сполохами энергозащиты, принявшей на себя удар. Впрочем, ее усилий оказалось недостаточно, и сигарообразный корабль инопланетян резко начал терять высоту, а от него сверкающими искрами в разные стороны полетели катапультные капсулы.

Зибцих ждал чуть дольше, и маневр Мухина ему не помешал. Первый же его выстрел был точен и сбросил на поверхность Лоны сразу два корабля противника. А вот инопланетяне огонь не открывали, продолжая приближаться к «тарелке» землян на запредельной скорости. Правда, теперь противник не пер напролом, а пытался использовать для укрытия скалы, что, впрочем, не очень хорошо ему удавалось из-за высокой скорости, лишавшей пилотов возможности маневра.

— Почему они не стреляют? — озвучила общий вопрос Сара. — Камикадзе там, что ли?

— Хуже, — утешил ее Хаарм. И не успел небесный продолжить, как раздался крик Зибциха:

— Дьявол! Ничего не понимаю. Я больше не могу управлять турелью. Прицел словно взбесился. Пляшет во всему горизонту.

— Мама моя, ридна Украина! — истерично заорал Пацук. — У меня то же самое.

— Это корабли-ловцы, — не обратив на крики внимания, закончил свою речь Хаарм. — Сначала они возьмут под контроль вспомогательные системы корабля, затем доберутся до управления и напоследок займутся двигателем. Теперь нам не уйти.

— А вот и хренушки! — рявкнул Мухин. — Я уже добрался, куда нужно. Теперь жрите, гады. — И Коля активизировал систему, берущую под контроль роботов-полицейских.

В полосу направленного луча попал только один орбитальный корабль-гигант, но и этого было вполне достаточно. Электронные мозги робота, получившие приказ всеми силами защищать «тарелку» землян, мгновенно различили опасность, грозящую ей. Все бортовые орудия робота-полицейского взяли под прицел жалкие кораблики-ловцы и залпом превратили их в осыпающиеся на поверхность планеты бесполезные куски металла.

Два других робота-полицейских разобрались в происходящем лишь через несколько секунд, поскольку их программы абсолютно не предусматривали того, что один из механических собратьев станет предателем. Затем они сосредоточили весь свой огонь на захваченном землянами корабле, но Коле и этих нескольких секунд вполне хватило для того, чтобы выскочить на орбиту. И, с бешеной скоростью уносясь прочь от Лоны, экипаж «тарелки» землян с восторгом наблюдал, как три гигантских орбитальных корабля в вихрях пламени приканчивают друг друга.

— Что, съели, уроды?! — ехидно поинтересовался у роботов-полицейских Коля, а затем повернулся к «икс-ассенизаторам», завороженно наблюдавшим космическую битву. — Какого хрена застыли? Зона турбулентности пройдена. Можете отстегнуть ремни и сходить в туалет. Только не все сразу. Там только одно посадочное место… Кстати, кто-нибудь мне скажет, куда лететь дальше?

— С тобой? Хоть в преисподнюю, — поднимаясь с кресла, заявил старшина и хлопнул пилота по плечу, вызвав вопли одобрения со стороны остальных членов команды. — Вперед, орлы! Нас ждет Самбараваджа.

— Гляди-ка что! Выговорил, — удивился Пацук, и все, даже он сам, зашлись в приступе дикого хохота. Хотя чего тут смешного?

Глава 5

Где-то на задворках Галактики. Если считать по земному летоисчислению, то пять миллионов лет до Рождества Христова. Или около того, что, впрочем, не суть важно. Странный мир, по сравнению с которым остатки колхоза «Красное вымя» выглядят просто вершиной цивилизации. Местное время значения не имеет, потому что у местных жителей его вообще нет.

Ничего. Полное отсутствие каких-либо признаков чьего-нибудь присутствия. Если не сказать больше! Например, так пусто, что в пустом пространстве от всепоглощающей пустоты опустошается и без того пустая душа. Можно придумать и еще какой-нибудь бред, но ведь не все, кто дойдет до этого места, окажутся полными сумасшедшими?! Остальные могут поискать лирику в любых других изданиях. Впрочем, не будем о грустном.

Сканеры космического корабля, застывшего на окраине звездной системы, тщательно обшаривали пространство в поисках признаков какой-либо разумной деятельности. Однако ни проверка радиочастот, ни спектральный анализ не дали никаких положительных результатов. Даже компьютерное моделирование, сделанное после полного визуального сканирования системы, не выявило ни единого искусственно созданного предмета. В общем, тишина и спокойствие. Только астероиды мимо пролетают. Хотя эти не желают даже поздороваться. Ну и хрен с ними!

— Так я и думал, — хмыкнул Хаарм, завершая осмотр данных об этой звездной системе. — Мы все мыслим одинаково. А оставить здесь станцию наблюдения или космическую эскадру означало бы выставить на всеобщее обозрение свой интерес к этому региону. Учитывая способности маммидов, для мятежников такое развитие событий было бы равносильно поражению.

— Что-то ты сегодня слишком много и умно разговариваешь, — подозрительно покосился на контрабандиста Пацук. — Знаешь, воно ж как бывает, когда всякие инопланетные мутанты долго говорят?.. Бац, и вдруг выясняется, что кто-то другой уже сделал для них наручники, кандалы и прочие садистские прибамбасы.

— Про тебя можно сказать то же самое, — вступилась за небесного Сара. — И вообще, что ты ко всем цепляешься? Можешь хоть кого-то оставить в покое?

— Могу, — согласился Микола. — Тебя, например. В таком покое оставлю, что…

— Да прекратите вы, блин, языки чесать! — вмешался в диалог старшина и посмотрел на Хаарма. — Как по-твоему, где мятежники могли установить гиперпространственный координатор?

— Где угодно. Но, судя по точке, в которой мы вышли, координатор расположен на той планете, что в двух сотнях тысяч километров перед нами. И нам лучше всего смыться отсюда подальше. Даже если вы не врете и ваш прибор работает, то временное отставание фиксации выхода от вашего реального прибытия отличается не слишком сильно. Боюсь, очень скоро координатор доложит мятежникам, что в систему вошел неизвестный и нежданный корабль.

И контрабандист снова был прав. Уходить следовало быстро. И чем дальше они окажутся от точки выхода, тем будет лучше для всех. Хотя бы потому, что в этой системе было до неприличия мало мест, где можно спрятаться: две планеты, какой-то кусок гранита, более достойный звания осколка скалы, чем небесного тела, да вытянутое пылевое облако, искрящееся на орбите почти у самого светила. Вот и прячься тут, когда по сигналу координатора в систему ввалится целый вражеский флот, да еще и готовый к тому, что неизвестная «летающая тарелка» может легко перехватить управление гигантским роботом-полицейским.

Коля Мухин покосился на старшину, и тот кивнул головой, разрешая дать максимальное ускорение. Но только после того, как вышедшие из анабиоза «икс-ассенизаторы» займут места согласно боевому расписанию. Хаарму и Насану таких мест, естественно, не полагалось. Однако, помня о последней стычке с вооруженными силами мятежников, Шныгин решил не рисковать их жизнями. Больше в рубке управления эта парочка инопланетян не должна была находиться. Обоим выделили по персональной каюте, оснащенной всеми автономными средствами жизнеобеспечения на тот случай, если корабль получит пробоины корпуса. В эти каюты маммида с Хаармом и загнали, а остальные разбрелись по своим местам. При этом Сара с Пацуком обменялись такими взглядами, что, будь у них вместо глаз плазменные пушки, астрономы зафиксировали бы в этом месте настоящий взрыв сверхновой звезды.

Надо признать, что удачное бегство с Лоны было, пожалуй, единственным моментом со времени начала поисков команды Орлова, когда украинец с еврейкой не ссорились, не пытались сожрать друг друга и даже, более того, вполне дружелюбно друг с другом разговаривали. Примерно полчаса после того, как «летающая тарелка» ушла с орбиты Лоны. Не больше! А затем все началось по-новому. Шныгин иногда даже опасался за то, как бы эти двое не перестреляли друг друга.

Впрочем, до этого, конечно, было далеко. Как далеко поначалу было и до обнаружения в необъятной Вселенной местоположения родной планеты Насана. Оставив трех рукотворных космических монстров продолжать семейные разборки, корабль «икс-ассенизаторов» благополучно проскочил станции слежения и вновь схоронился в поясе астероидов. В этот раз, правда, довольно далеко от того места, где располагалась эллериумная шахта Хаарма.

Поначалу казалось, что поиск координат родной планеты Насана не составит большого труда. Однако уже через полчаса после того, как корабль землян благополучно миновал орбиту Лоны, уйдя от роботов-полицейских, и контрабандист вновь натравил поисковую программу лилового шара на базу данных командира гарнизона, стало ясно, что все не так просто. Программа находила упоминания о Самбаравадже, но это были либо обрывистые, ничего не значащие фразы, либо и вовсе отдельные слова, которые не понял бы и египетский толкователь снов, а уж дядюшка Фрейд, читая их, и вовсе бы свихнулся. Хотя кто знает, может быть, перед тем как прославиться на весь мир, он именно информацию о Самбаравадже в лиловом шаре и вычитал?!

Хаарм делал все, что мог, и за те два часа, во время которых он пытался отыскать в базе данных упоминания о родине Насана, настолько замучился, что его и без того вздорный характер начал плавно превращаться сначала в просто отвратительный, а затем и в изощренно-мерзкий. Дошло до того, что контрабандист провел мощнейшую ментальную атаку на Миколу Пацука, вздумавшего не вовремя зайти в его кубрик и поинтересоваться, как идут дела.

Конечно, если вам нравится, когда ваши собственные руки принимаются вас душить, голова пытается разбить сама себя о стену, а ноги упорно ищут такое место, куда можно было бы залезть и сломаться, то ментальная атака Хаарма доставила бы вам немалое удовольствие. Но Пацук в этом кайфа не нашел и, как только смог справиться с бунтом правой руки, попробовал застрелить контрабандиста. Тому, видимо, тоже не мечталось лежать на полу с лишней дыркой в башке. Поэтому, вместо того чтобы продолжить развлечение, небесный начал орать.

На крик Хаарма первой примчалась Сара. Казалось бы, вполне здравомыслящая девушка! Вот только она почему-то не сообразила, что мужчины развлекаются. Вместо этого Сара решила, будто Микола, охваченный махровым расизмом, решил наконец втихаря от всех провести этническую чистку в рядах экспедиции. Мало того, что ноги, руки и голова беззащитного Пацука, вероломно атакованного небесным, плохо слушались его же непосредственных приказов, так тут еще и сержант Штольц сделала все, чтобы они и вовсе вышли из подчинения. То есть просто впечатала Миколу в стену.

Тоже вроде бы мелочь, но Пацуку такой вид ухаживания не понравился. Не будь Сара девушкой, взбесившегося есаула не смогли бы удержать от справедливого возмездия ментальные атаки и десятка небесных. Но поскольку вдруг выяснилось, что Сара не мужчина, то вместо расправы над ней есаул накрыл абсолютно всех отборным русско-украинским матом и, обидевшись на весь белый свет, ушел к себе в кубрик.

Сара воспитывалась в несколько иных условиях, чем есаул. Поэтому поэтичности высказываний Пацука не оценила. Вместо аплодисментов она закидала солиста-матерщинника тухлыми помидорами. Правда, виртуально, поскольку ни тухлых, ни свежих помидоров на корабле не было. И тоже обиделась. Но мы-то с вами люди цивилизованные и понимаем, что ни у того, ни у другой поводов для обид не было. Ну просто не имеет мужчина права дуться на женщину, когда она его по переборке ни за что ни про что размажет. Так же как женщина не должна обижаться, когда мужчина ее за это матерно поблагодарит.

Единственным существом на «летающей тарелке», на кого эта ссора подействовала крайне благотворно, оказался Хаарм. Контрабандиста настолько шокировало то, что один из землян вступился за него перед другим, что на некоторое время характер небесного стал белым, мягким и пушистым, как еж, постиранный в «Леноре». Да и голова у Хаарма просто переполнилась сообразительностью. Контрабандист наконец смог догадаться, что база данных серьезно повреждена и восстановить ее можно только на специальном оборудовании. Такое имелось на его корабле, и землянам пришлось ждать почти двенадцать часов, пока одна из станций слежения пройдет мимо астероида Хаарма и корабль землян сможет туда проскочить, не вступив в визуальный контакт с противником.

Впрочем, предосторожности были излишни, так как ожидания людей не оправдались. Восстановить поврежденную базу данных не удалось. И тогда Микола Пацук совершил поистине выдающийся подвиг. Наплевав на собственные нормы морали и нравственности, украинец вытащил на всеобщее обозрение абсолютно все трофеи, захваченные в кабинете начальника гарнизона, и предложил Хаарму проверить, может ли что-нибудь из этого добра послужить для восстановления лилового шара.

Конечно, самодвижущаяся авторучка, реагирующая на звуковой сигнал, или гравитационный штопор подходили для восстановления базы данных так же, как плуг — для экипировки буденновца, но нашлись в коллекции Пацука и вещи, куда более интересные. Например, декодирующий модуль и сегменты памяти лилового шара, отвечающие за сведение вместе и систематизацию разрозненных секторов основной памяти. Открытие это настолько обрадовало остальных «икс-ассенизаторов», что они даже забыли, хотя бы для приличия, пообещать Пацуку набить морду.

Хаарму пришлось немало повозиться, чтобы вновь заставить разрозненную и разбитую систему работать в нормальном режиме, но свои плоды этот труд принес. Не прошло и суток с момента атаки спецназовцами гарнизона маммидов в Столице, как в их руках появились координаты родной планеты Насана. Небесный сверил эти данные с тем, что было указано на его звездных картах, и издал боевой клич взбесившейся свиньи, аналогичный человеческому удивленному посвистыванию.

— Так вот, значит, что это такое! — пробормотал он и в ответ на недоумевающие вопросы землян пояснил: — Под этими координатами значится мир, на котором были обнаружены зачатки цивилизации. Кроме нас, трунарцев, и вас, землян, это единственный источник разума во Вселенной, который отыскали наши ученые. Я так понимаю, что это маммиды. Однако в справочнике сказано, что всего лишь пару лет назад они находились примерно на уровне вашего Средневековья, были тупы, безмозглы и даже не открыли еще таблицу умножения.

— Ага, — проворчал старшина. — Вон он, этот тупой и безмозглый гуманоид, блин, стоит. Только почему-то Насан разбирается в компьютерах лучше всех нас.

— Я же пояснял, что у его расы имеется удивительная способность к обучению, — недовольно проворчал Хаарм. — И теперь я знаю, что прежнее правительство было прекрасно осведомлено об этом. А учитывая то, что маммиды совершенно не подвержены ментальному воздействию, понимаю и цель пропагандистской кампании бывшего руководства. Оно хотело представить этот мир совершенно бесперспективным для каких-либо торговых, культурных или оккупационных целей. Боялись, что какой-нибудь излишне умный диссидент наберет из маммидов армию…

— Подожди! — перебил его Зибцих. — Насколько мне известно, вся ваша цивилизация настолько фанатично была предана правительству и традициям, что ни о каких переворотах никто и не мечтал. До нашего появления, по крайней мере. Откуда же было взяться диссидентам?

— А я что, не диссидент, по-твоему?! — обиделся небесный.

— Какой же ты диссидент? — оторопел ефрейтор. — Ты просто беглый преступник…

— Не надо! — взревел контрабандист. — Я пострадал за свободу частной собственности и право безмонопольной торговли! А у этого дела уже политическая подоплека.

— Так, прекратили, еври бади, толкать умные речи, — оборвал обоих Шныгин. — Философские споры оставьте на потом. Нам, блин, делом заниматься надо! Так что ты, Хаарм, знаешь об этой планете?..

После этого вопроса, естественно, последовала довольно сжатая лекция о Самбаравадже, дополненная весьма красочными вставками в исполнении Насана. Каким-нибудь кабинетным ученым такие семинары, может быть, и показались бы крайне интересными, но «икс-ассенизаторов» волновало только то, как поскорее добраться до родины маммидов, какие могут встретиться опасности на пути к ней и что за защиту мятежники выставили на подступах к планете. И если о первом и втором Хаарм еще что-то мог рассказать, то на последний вопрос вместо четких ответов у него имелись лишь предположения. К счастью, они оправдались.

Тем, кто смотрел на мониторы внешнего обзора, казалось, будто не космический корабль приближается к сине-зеленому шарику планеты, а тот сам стремительно разбухает, увеличиваясь в размерах. Ощущение создавалось такое, словно планета вот-вот намеревается лопнуть, и у Сары Штольц это зрелище почему-то вызвало приступ тошноты. Наверное, первый, не считая тех случаев, когда девушка видела физиономию Пацука, с тех пор как ей довелось оказаться в числе «икс-ассенизаторов». Коля Мухин бросил «летающую тарелку» в атмосферу Самбараваджи так, словно Гастелло свой самолет на фашистские эшелоны. И она, сверкнув ярким болидом на небе родной планеты маммидов, опустилась на грунт.

К удивлению землян, Самбараваджа была поразительно похожа на их родину: зеленые леса и травы, голубое небо, окрашенное в багровые тона заката, ну и все остальное. За исключением земных урбанистических пейзажей, смога и пьяных водителей на дорогах. Мухин доложил, что все вокруг «тарелки» чисто, и спецназовцы решили выбраться под новое небо из старой посудины.

Точку для посадки корабля земляне выбрали не случайно. Дело в том, что, несмотря на поиски Хаарма, в базе данных начальника столичного гарнизона на Лоне так и не удалось отыскать точные координаты того места, где могли находиться бойцы Орлова во главе со своим командиром. Даже после предоставления Пацуком посильной помощи в виде недостающих комплектующих лилового шара в программе остались сбои, не дававшие возможности правильно обрабатывать информацию. Четко удалось выяснить только то, что пропажа группы Орлова и полумистический зубоскал как-то связаны между собой. Вот и посадили люди свой корабль около самого крупного населенного пункта в окрестностях гор, где водились зубоскалы.

План «икс-ассенизаторов» был прост. По словам Насана, все «хозяева» на Самбаравадже имели одно и то же место прописки. Таковым являлась крупная база мятежников на обширной равнине, расположенной почти в центре северного материка. Однако зубоскалы на равнинах не водились. Следовательно, искать группу Орлова на этой базе было бессмысленно. Зато зубоскалы просто обожали горы, около которых опустилась «тарелка» землян.

И уж если в этом месте маммиды были прекрасно осведомлены о повадках редкого существа, то и о появлении в окрестностях новой базы «хозяев» наверняка бы знали. А даже если и нет, то такое чрезвычайно умное и сообразительное существо, как зубоскал, тем более как-то связанное с группой Орлова, могло бы вывести «икс-ассенизаторов» на след пропавших коллег. Этого зубоскала требовалось поймать.

А кто лучше всего поможет землянам в этом нелегком деле, кроме местных жителей?! Правильно, сам зубоскал! Но поскольку данного представителя местной фауны найти на каждом перекрестке возможности не было, наши герои решили обратиться за помощью к жителям городка, где, по словам Насана, каждый житель буквально с пеленок общался с парой-тройкой зубоскалов.

Бойцы, несмотря на заверения Мухина об отсутствии в окрестностях каких-либо существ крупнее крысы, «тарелку» покидали крайне осторожно. Сначала Шныгин и Кедман тщательно осмотрели место высадки и лишь затем позволили остальным выйти на поверхность планеты. Насан втянул воздух полной грудью и блаженно закатил глаза.

— Хорошо в краю родном, пахнет сеном и… — русский аналог окончанию его пламенной фразы «универсальный переводчик» искать почему-то не стал. А может, и попытался, но просто не смог. Поскольку невнятное бульканье, вырвавшееся из горла маммида после хорошей затрещины от Шныгина, перевести на какой-либо язык было довольно трудно.

— Ты чего это типа дерешься? — удивился Насан, посмотрев на старшину.

— Нет, блин, — буркнул тот. — Хорошим манерам тебя учу. Куда идем?

— Туда. — Маммид сделал неопределенный жест рукой.

— А почему не туда? — поинтересовался Пацук, зеркально повторив жест Насана.

— А потому, что там, — потомок славного рода Бубрулов продублировал свое предыдущее размахивание руками, — живет самый великий охотник за зубоскалами. Мой славный дедушка Ушан.

— И сколько зубоскалов он поймал? — поинтересовался исключительно для статистики Ганс Зибцих.

— Чисто ни одного. Йоу! — рявкнул Насан и, увидев изумленные взгляды землян, пояснил: — Зато и они его конкретно ни разу не поймали.

— Поучительное достижение, — пожал плечами ефрейтор и посмотрел на Шныгина. — Ну что, Сергей, каков будет план?

— Пока пойдем с Насаном, — невозмутимо ответил старшина. — Ну а там видно будет!

Конечно, что и говорить, план у Шныгина был просто замечательный: пойти к охотнику на зубоскалов, который этих самых мистических зверюг ни разу не поймал, узнать у него, где и как отыскать этих тварей, а затем попробовать заняться охотой — однако перечить старшине никто не стал. Наверное, оттого, что ничего умнее в головы «икс-ассенизаторам» не приходило. Да и что умного можно придумать на планете, совершенно незнакомой всем, кроме Насана.

Несколько минут спецназовцы внимательно осматривали окрестности, пытаясь отыскать хоть какую-нибудь угрозу для жизни. Эти поиски, ко всеобщему разочарованию, оказались безуспешными, и бойцы уже собрались последовать за Насаном, нетерпеливо ожидавшим их у края лесной опушки, но в этот момент выяснилось, что у отряда появилось незапланированное пополнение. Это Хаарм с одним из рюкзаков Пацука на плечах, подозрительно полным на вид, выбрался из люка «тарелки».

— Стоп, еври бади, — скомандовал контрабандисту старшина. — А ты куда собрался?

— Как это «куда»? — ворчливо поинтересовался небесный. — С вами, естественно. Куда же еще?

— Чего-то я не понял, — сразу вырос рядом с соратником Кедман, еще в полете решивший снять с командира груз забот по поддержанию дисциплины. — Тебе же было приказано сидеть в корабле и носа оттуда не высовывать.

— Давайте-ка поставим все на свои места, — тут же предложил контрабандист. — Во-первых, я не нахожусь в вашем прямом подчинении, и приказывать мне вы не имеете права. Во-вторых, попрошу помнить, что без моей помощи вы тут никогда бы не оказались. Ну а в-третьих, поскольку вы до сих пор мою работу не оплатили, я должен каким-то способом зарабатывать себе на пропитание. Вы думаете, я сюда полетел из чистого любопытства? Посмотреть, чем у вас дело закончится?.. Извините! У вас своя работа, а у меня своя. Вам нужно соратников спасать, а мне — деньги зарабатывать. Вот и давайте решать свои проблемы, не мешая друг другу. А то вас послушать, так я должен с голоду помереть, пока…

— Все. Хватит болтать, — отрезал Шныгин. — Марш обратно в «тарелку», и чтобы до нашего возвращения ты носу оттуда не высовывал.

— Слушайте, да прекратите вы ко всем цепляться, — в очередной раз вступилась за небесного Сара. — В конце концов, где бы мы сейчас были, если бы не Хаарм и Насан.

— Вот только, блин, не надо тут культ личности устраивать, — поморщился старшина. — Не было бы их, нашлись бы другие. Все-таки мы на Лону летели не этих двух умников искать, а вызволять команду Орлова из плена. И вообще, что ты за них все время заступаешься?

— А у нее материнский инстинкт проснулся, — предположил Пацук и тут же заработал пощечину. То есть пощечину Микола заработал бы, будь он без гермошлема. А так отделался ударом приклада лазерного ружья в то место, где у людей обычно бывает нижняя челюсть. Ну и пока есаул после этого удара изображал из себя оторопевшую статую, Сара повернулась к старшине.

— Дайте Хаарму спокойно делать свое дело, — потребовала она. — Он имеет право хоть как-то окупить время, потраченное на нас.

— Мама моя, ридна Украина! — забыв об ударе прикладом, изумился Пацук. — Они же мыслят одинаково. Значит, получается, что все евреи произошли от небесных?

В ту же секунду Штольц наградила украинца еще одной «пощечиной», на которую гермошлем отозвался почти колокольным звоном. Микола, сделав вид, что ничего не заметил, заржал, как пожарная лошадь. А Зибцих, покачав головой — дескать, вот что бывает, когда в группе отсутствует единое командование, — пошел к Насану, не желая видеть, как его боевые товарищи калечат друг друга. Шныгин окрикнул его.

С мыслью ефрейтора по поводу единого командования старшина был абсолютно согласен. Его и самого уже порядком достало то, что среди «икс-ассенизаторов» больше нет того боевого единства, которое всегда приводило группу к победе. Шныгин даже пожалел о том, что сейчас рядом с ним нет подполковника Раимова. Маленький кривоногий татарин хоть и никогда не отличался особыми ораторскими способностями, но всегда мог вмиг вправить мозги всему отряду, наставляя его на путь истинный и заставляя почувствовать себя единой командой. Старшина боялся, что это у него не получится, но делать все равно что-то нужно было.

— Слушайте сюда, — проговорил он, обращаясь к своим сослуживцам. — Я, конечно, понимаю, что все мы тут здорово отличаемся от новогодних подарков, но дальше подобное продолжаться не может. Я не хочу погибнуть сам, погубить остальных и провалить задание из-за того, что кто-то из нас, еври бади, никак не может ужиться с соседом. Поэтому сделаем так: или с этого момента в случае крайней необходимости каждый кусает от злости свою собственную задницу, или я сейчас разделю группу. По крайней мере, тогда у нас появится шанс выжить! Что вы решили?

Собственно говоря, этот вопрос относился далеко не ко всем. Шныгин обращался исключительно к Саре и Пацуку, надеясь, что укоризненные взгляды остальных бойцов заставят их задуматься над своим поведением. А затем осознав, что за забралами шлемов не то что укоризненных, но и никаких взглядов вообще не видно, старшина несколько стушевался. Но речь его подействовала. Сара и Пацук посмотрели друг на друга.

— Мир, что ли? — нарушив тягостное молчание, поинтересовался есаул.

— Я думаю, Сережа прав. Мир! — вздохнула Сара. — Хочешь, я даже извинюсь за то, что ударила тебя прикладом?

— Да ладно, чего уж там, — вдруг смутился есаул.

— Ну вот и ладушки! — оборвал лирические излияния Шныгин. — Рад, что вы все поняли. А теперь давайте пойдем к Насану и Хаарму. Они нас уже заждались, блин!

Действительно, маммид с контрабандистом нетерпеливо переминались с ноги на ногу, ожидая, пока люди между собой разберутся. При этом Хаарм просто лопался от удивления. Ну не мог он понять, как эта горстка иноразумных существ, совершенно неспособная, на его взгляд, сосуществовать сама с собой, могла так много сделать в этой Вселенной. И до сих пор контрабандист отказывался верить, что именно эти люди спасли однажды свою планету, устроили переворот на Трунаре, а затем еще раз спасли Землю уже от открытого вторжения, когда от них это потребовалось. И даже то, что Хаарм увидел, пока находился рядом с «икс-ассенизаторами», его не впечатлило. Все успехи группы он считал простым везением, поскольку в его логику поступки людей просто не укладывались. Что отчасти, конечно, верно! Но это мы знаем, что у людей своя логика, а у спецназовцев — своя. Ну а Хаарм пусть так и ломает голову!

Дождавшись, пока «икс-ассенизаторы» приблизятся, Насан объяснил людям, что именно он придумал. Славный сын доблестного рода Бубрулов сказал, что, хотя все его племя обитает на равнине, его дед уже очень давно, влекомый мечтой поймать зубоскала, перебрался к горам. Всю свою сознательную жизнь он охотился за загадочным существом, как пьяный фотограф за Несси, да и теперь не оставил это занятие. А поскольку считал, что городская жизнь притупляет восприятие любого охотника, то построил себе домик в окрестных предгорьях и именно оттуда ходил на охоту.

От места посадки «летающей тарелки» как до дома дедушки Насана, так и до города было одинаковое расстояние. И то, что маммид попросил посадить корабль именно сюда, он объяснил просто. Дескать, если вы моему деду не поверите, то в любой момент сможете вернуться в город и найти там другого проводника. Шныгин, конечно, поразился удивительному здравомыслию Насана, вновь проявившемуся нежданно-негаданно, однако вслух говорить ничего не стал. Дескать, ну его, пусть чудачит. Может, и будет от этого толк!

Маммид, не услышав возражений по поводу своего плана, уверенно продрался через подлесок и выбрался на дорогу. То есть для Пацука и Шныгина это было дорогой. Остальные, более цивилизованные члены группы, посчитали лесную просеку в лучшем случае звериной тропой, проложенной в зарослях стадом-другим бешеных мамонтов. Впрочем, свои догадки и претензии после объявления Насана о том, куда именно бойцы попали, «цивилизованные» «икс-ассенизаторы» оставили при себе, поскольку идти по тропе мамонтов было все же лучше, чем продираться сквозь подлесок.

Насан понюхал воздух, а затем решительно повернул направо и пошел вперед. Остальные гуськом выстроились за ним. Впрочем, «гуськом» — это не совсем то слово! Со стороны порядок движения выглядел именно так, но это впечатление было обманчиво. Спецназовцы находились в чужом мире и поэтому просто бессмысленно топать за проводником не могли. Может быть, для неискушенного взгляда в их движении и не было ни грации, ни осмысленности, но каждый «икс-ассенизатор» шел именно так, чтобы держать под прицелом максимум пространства и иметь возможность мгновенно прикрыть товарища по оружию.

Через полчаса Хаарм начал отставать. Тяжелый рюкзак, содержимое которого он не показывал, как не желал никому отдавать и сам рюкзак, тянул пусть и высокого, но хрупкого небесного вниз, а нетренированные мышцы отказывались успевать за ритмом дикаря-маммида и спецназовцев, прошедших особую подготовку. Сара предложила поддерживать контрабандиста под руки, раз уж он не хочет отдать свой груз, но Шныгин, которого уже изрядно достали ее «материнские инстинкты», так рявкнул на разведчицу, что подобных предложений от нее больше не поступало.

Старшина был неумолим. Раз уж Хаарм сам вызвался идти с ними и страстно желал во время выполнения землянами своего задания заниматься коммерческой деятельностью, то должен был и позаботиться о себе сам. Что было вполне справедливо. Однако через пятьдесят минут после начала путешествия контрабандист потерялся из виду за очередным поворотом. Шныгин, не отличавшийся жестокосердием, уже собрался отдать приказ на привал, но самым благим намерениям, как всегда, что-то мешает! Не успел старшина до конца додумать свою мысль, как дорогу перед ними перегородила толпа маммидов. Штук сорок.

Аборигены рожами и размером не слишком сильно отличались от Насана, но вот гардероб свой явно приобрели в магазине вторсырья. Преградившие группе дорогу маммиды были одеты в невообразимо лохматые короткие штанишки, а на их торсах ничего не было, кроме перекрещивающихся, как в фильмах про революционного матроса-пулеметчика, полосок ткани.

Впрочем, наряды аборигенов земляне рассмотрели чуть позже. А сначала, повинуясь взращенному в «учебках» и зонах боевых действий инстинкту, бойцы заняли боевые позиции. Насана, даже не успевшего толком сообразить, что именно произошло, повалили на землю. Зибцих прижал его коленом, выставив лазерное ружье в просвет между Шныгиным и Кедманом, составившими первую линию обороны. А Сара с Пацуком прикрыли тыл, не забывая о том, что иногда нужно посматривать и на фланги. Из обычной шеренги строй «икс-ассенизаторов» мгновенно превратился в единый организм, способный отразить любое нападение. И уж тем более готовый отразить атаку противника, вооруженного копьями, луками и невообразимого вида кривыми мечами.

Маммиды, блокировавшие дорогу, увидев метаморфозу, произошедшую с беспечной группой путников, поначалу оторопели, а затем, глядя на странного вида палки в руках землян, расслабились. Их командир пронзительно взвизгнул, призывая выйти на дорогу остатки своих подчиненных, и «икс-ассенизаторы» оказались в плотном кольце враждебных аборигенов. Чему, впрочем, ничуть не удивились! Ну, знали они, что в любых других мирах даже внешний вид людей вызывает у местных жителей крайнюю степень раздражения. Если и не всегда, то по крайней мере очень часто.

— Без приказа не стрелять! — рявкнул Шныгин, пытаясь оценить возможности противника.

— Ва-ау, — протянул один из маммидов, тыкая копьем в сторону спецназовцев. — Чуваки, чего это за уроды одноглазые тут ходят?

— А это не глюк, в натуре? — поинтересовался у него сосед.

— А хрен его знает, — пожал плечами третий.

— Да отпусти ты меня, — прохрипел из-под колена Зибциха Насан. — Дай я с ними поговорю, — и выпрямился во весь рост, после того как ефрейтор получил разрешение от Шныгина.

— Типа, чуваки, привет вам и вашему тотему, — заявил Насан, обращаясь к аборигенам. — Пусть вас колбасит только тогда, когда ментов поблизости нет, а ваш приход будет глубоким и бесконечным. Килограмм анаши вам в протянутые ладошки!

— Конкретно по-нашему шпарит, — удивился один из аборигенов.

— Да он и есть наш, только одет неправильно, — хмыкнул другой. — Эй, братан, ты из какой бригады?

— Из рода Бубрулов, — гордо ответил Насан.

— Типа приехали, — констатировал первый маммид второму и повернулся к союзнику «икс-ассенизаторов». — Короче, чувак, ты попал конкретно. Мы Сахрыги, и с вашим племенем у нас типа война. Мы вас тут, в окрестностях, короче, вырезаем потихоньку.

Насан взревел. Единственным словом из этого вопля, которое «универсальные переводчики» успели донести до сознания землян, был рев «дедушка!». А затем Насан бросился вперед с такой скоростью, что ни Шныгин, ни Кедман остановить его не успели. Только зубами клацнули, когда союзник-маммид мимо них пролетел. А Насан на людей и внимания не обратил. Он бросился в бой на Сахрыг, как бешеный бульдозер на кучу мусора, тут же доказав, что трунарцы в гарнизоне на Лоне его кое-чему обучили.

Увидев несущийся на них мини-трактор, два первых аборигена выставили копья вперед, надеясь остановить Насана. Тот, не замедляя движения, поднырнул под это древнее оружие и обеими руками сгреб копьеносцев в охапку, ударив их друг о друга так, что оба его противника сразу потеряли сознание. Ну а Насан, оттолкнувшись руками от падавших врагов, ударил ногами в голову следующего аборигена, оказавшегося у него на пути.

— Неплохо работает, — хмыкнул Кедман, глядя на происходящее.

— Ага. Только сыроват, — согласился с ним Шныгин и обвел взглядом сослуживцев. — Ну что, бойцы, поможем союзнику?

Ответа не потребовалось. «Икс-ассенизаторы» мгновенно сработали, как единый организм. Пока оторопевшие аборигены смотрели на безумца, бросившегося на копьеносцев, группа спецназовцев рассыпалась в стороны, врубаясь в строй противника. Конечно, бойцы могли бы и никуда не бегать, воспользовавшись преимуществом в огневой силе. Но, во-первых, никто из них не мог спокойно расстреливать толпу, неспособную оказать сопротивление. Во-вторых, имея энергоскафандры, врага можно было раздавить и без применения лазерных ружей. Ну а в-третьих, затекшим после анабиоза «икс-ассенизаторам» срочно требовалось поразмяться.

Поначалу все шло совсем неплохо. Ошеломленный противник, не ожидавший такого вероломного нападения и не знавший силы землян, первым ударом был смят и отброшен. Спецназовцы крушили аборигенов налево и направо, при этом Шныгин и Кедман не забывали прикрывать не одетого в броню Насана, когда того пытались пырнуть мечом или насадить на копье. Но потом все изменилось! Аборигены уже не били. Они кучами наваливались на «икс-ассенизаторов», пытаясь придавить их к земле. Шныгин с Кедманом еще умудрялись скидывать с себя штук по десять-двадцать маммидов, а вот остальным бойцам пришлось хуже. И когда старшина уже был готов отдать приказ на применение лазерного оружия, из-за поворота вдруг показался Хаарм. Увидев творившееся на дороге безобразие, небесный замер. А потом заорал во всю глотку:

— Лежать, падлы!

Маммиды, да и земляне поначалу просто оторопели от такой неожиданной выходки контрабандиста. А затем, когда вся распоясавшаяся толпа аборигенов действительно с криками «хозяин» осыпалась на грунт, люди удивленно повернулись к небесному. Тот издал странный звук, похожий на хрюканье новорожденного поросенка, и смущенно проговорил:

— Извините, ваша земная лексика — такая заразная штука!

Истории неизвестно, как именно поняли слово «падлы» местные маммиды, но вставать они явно не собирались. Как не собирался останавливаться и озверевший Насан. Потомок славного рода Бубрулов явно намеревался успокоиться лишь после того, как перетопчет все местное племя. И, дабы приблизить сей великий момент, Насан с удвоенной энергией принялся пинать аборигенов, даже не обращая внимания на то, что они совершенно не сопротивляются. А может быть, последнее Насан воспринимал как должное. Шныгину с Кедманом пришлось потратить немало сил на то, чтобы утихомиритьбезутешного Насана. Да и то успокоился он лишь тогда, когда командир отряда аборигенов заверил своих недавних противников в том, что никому и в голову не приходило даже пальцем тронуть такого великого охотника, каким являлся Ушан, дед Насана.

Впрочем, потомок рода Бубрулов, узнавший, что мерзкие Сахрыги ни за что ни про что вырезают его родственников, все равно жаждал мести. И если бы Хаарм не приказал аборигенам бежать прочь со всех ног, еще неизвестно, насколько хватило бы у Насана терпения. Он даже попытался броситься догонять Сахрыг, но старшина скрутил его в бараний рог и пообещал, что если бедняга не утихомирится, то он лично проведет с ним политико-воспитательную работу. «Универсальный переводчик» долго думал, как объяснить маммиду значение последнего слова, и за неимением в лексике Насана подходящей аналогии проведение политвоспитательной работы переделал в отрывание некоторых частей тела, крайне необходимых каждому мужчине. На Насана это подействовало. По крайней мере он успокоился и твердо обещал «икс-ассенизаторам», что, пока не окажет им обещанную помощь, за Сахрыгами по округе гоняться не будет.

Дальнейший путь до жилища дедушки Ушана прошел без происшествий. Ни аборигенов, ни даже завалявшихся зубоскалов на дороге не обнаружилось. И хотя бойцы все равно принимали максимальные меры предосторожности при движении, больше развлечений на их долю не выпало. Правда, никто особо не стремился подраться, и во избежание возможных эксцессов с местным населением Хаарма далеко от себя «икс-ассенизаторы» больше не отпускали.

Дедушка Насана оказался невысоким и чрезвычайно лохматым даже для маммидов существом. Жил он в каменном доме, отдаленно напоминавшем смесь чукотской яранги с собачьей конурой. Причем жил один. И, несмотря на свой преклонный возраст, в посторонней помощи для ведения домашнего хозяйства явно не нуждался. Впрочем, хозяйства как такового у Ушана не было, если не считать стола, пары скамеек, лежака — все из натуральной древесины! — каменной цилиндрической печки и здоровой, абсолютно лысой зверюги, похожей на помесь ящерицы с дорожным баулом.

Ничего не спросив у визитеров, разговорчивый старичок сразу с порога начал рассказывать о своих замечательных приключениях, большинство из которых сводилось к его прославленным в местном фольклоре походам за зубоскалом. Правда, на счастье землян, дедок говорил так быстро и с применением таких ненормативных выражений, что «универсальный переводчик» просто не успевал доносить до сознания людей ничего, кроме отборного мата. После пяти минут прослушивания более чем крепких местных ругательств старшина наконец не выдержал и потребовал от Насана узнать у деда, где все-таки можно поймать зубоскала. Хотя бы самого маленького!

— Ты что, с дуба рухнул? — оторопел маммид. — Это же, в натуре, невежливо перебивать старших. У нас принято сначала выслушать рассказчика, а уж потом и о делах базарить.

— А если он не заткнется целые сутки? — поинтересовался Зибцих.

— Значит, нам типа повезет! — хмыкнул Насан. — Во время моего прошлого визита он три дня рассказывал истории, а уж только потом предложил пообедать.

— Теперь я понимаю, почему его никто не трогает, — фыркнул Пацук, кивнув головой в сторону деда. — К нему только приди, так заболтает насмерть.

— В общем, так, — подвел итог Шныгин. — Традиции свои можешь соблюдать без нас. У нас друзья пропадают, и мы тут, блин, лясы точить не намерены. Короче, узнавай у деда, где ловить этих зубоскалов, а потом можешь слушать его столько, сколько хочешь, еври бади!

Маммид поначалу оторопел, но затем проникся всей важностью задания, полученного от людей, и решился-таки перебить своего предка. Тот тоже оторопел и собрался было двинуть внука кочергой по тому месту, откуда ноги растут, но затем передумал, потому как, отвлекшись от собственной болтовни, увидел наконец небесного и упал перед ним ниц. Хаарм царским жестом разрешил Ушану подняться и потребовал немедленно сообщить о местах обитания зубоскалов, что дед с превеликим счастьем в глазах и исполнил.

Вот тут и выяснилось, что не суждено Насану остаться в доме родича и в течение трех суток слушать его охотничьи байки. Дело в том, что хотя земляне и отсканировали с орбиты планету, составив довольно четкие карты местности, но великий охотник Ушан ничего в картографии не смыслил. Глядя на странный «пергамент» с идиотским рисунком, старик просто не понимал, что именно от него хотят. Правда, видимо, из вежливости и трепета перед «хозяином» пальцем в карту все-таки ткнул, но место, которое показал Ушан, находилось так далеко от его дома, что если старик действительно там охотился, то на дорогу туда и обратно должен был затрачивать минимум пару лет. А когда старый Ушан начал рассказывать о местах охоты — «перевал Летучей змыги, скала Струпала, лощина Тыжныха», — земляне, естественно, ничего из его объяснений понять не смогли. Зато Насан деда понял отлично.

— Ладно. Придется мне, в натуре, вас туда вести, — проговорил он и посмотрел на Ушана. — Извини, предок, нам надо валить отсюда. Зубоскал конкретно нужен. Побазарим позже.

— Зубоскал вам нужен, елку вашей маме в миксер? — удивился старик. — Да еще не народился тот маммид, что зубоскала бы словил!

— Ну, может, маммид и не народился, а вот мы и не таких тварей ловить умудрялись, — усмехнулся Пацук и хлопнул Насана по плечу. — Веди нас, Сусан Насанин!..

Судя по вытянувшейся роже есаула, в ответ на подобную интерпретацию имени известного русского проводника, потерявшего ориентацию во время прогулки с поляками, он ожидал если не бурных аплодисментов и взрывов гомерического хохота, то по крайней мере обычного, здорового смеха. К несчастью, западные коллеги спецназовца столь давней историей славянства никогда не интересовались, поэтому оценить хохму не смогли. Сара, может быть, и поняла, в чем соль шутки, но, даже несмотря на недавно заключенное перемирие, смеяться над хохмами Пацука считала ниже своего достоинства. А Шныгин то ли тормозил, то ли есаула просто не слышал. Он просто вышел из дома деда Ушана первым и стал ждать, когда появятся остальные.

— Вот так воно ж и бывает. Все испокон веков делали вид, что Украины не существует, а сейчас и украинцев замечать не хотят, — горестно вздохнул Пацук.

Микола уже собрался выйти, как вдруг увидел, что Хаарм достает из рюкзака бутылку водки и начинает торговаться со стариком, требуя у того в обмен на алкоголь полкило золота, десяток алмазов или, на худой конец, предлагая обменять бутылку на серебряный шлем, стоявший на печи старика. Тот сначала не понял, что именно ему пытаются всучить, но, сделав пробный глоток, выпучил глаза, завертелся волчком и бросился к печи. Шлем перекочевал в руки небесного, бутылка низкосортной водки ушла к старику, а в домике показалась недовольная физиономия Шныгина.

— Вы чего тормозите, блин? — спросил старшина и увидел у старика бутылку водки. — Пацук, ты вообще охренел, блин?! Минуту прожить не можешь, чтобы кому-нибудь чего-нибудь не впарить? А ну, забери водку назад, пока я тебе не показал, что такое свободная торговля!

— Это я ему алкоголь продал, — прежде чем изумленный есаул успел открыть рот, проговорил Хаарм. — Между прочим, водка из того вознаграждения, что мне было обещано за помощь вам. Это раз! А во-вторых, я же предупреждал, что у меня здесь и свои дела имеются.

— Тьфу, блин! — сплюнул Шныгин. — Тогда оставайся и торгуй, сколько тебе влезет, а мы пошли. Дорогу к «тарелке» найдешь.

— Нет, нет, нет! — испуганно завопил небесный и тут же попытался сделать хорошую мину при плохой игре. — Я, конечно, ничего тут не боюсь, но вот вам без меня может прийтись туго. Поэтому разделение считаю нецелесообразным. Ну а водку… Я ее и зубоскалам продать смогу!

— Ну-ну, — буркнул Шныгин. — Если через минуту ты к нам не присоединяешься, можешь оставаться и торговать тут водкой хоть до конца жизни. Надеюсь, блин, недолгой!

Судя по тому, с какой скоростью Хаарм выскочил из домика дедушки Ушана, перспектива остаться в одиночестве на незнакомой планете его явно не устраивала. Конечно, маловероятно, что местные жители причинили бы «хозяину» какой-либо вред, но, кроме маммидов, на Самбаравадже водились и животные. Некоторые, можно даже сказать, очень дикие! И вот они вряд ли знали, что «хозяев» кусать не рекомендуется, а завтракать ими и вовсе запрещено. Поэтому небесный устремился вслед за «икс-ассенизаторами», а в спину ему неслась любимая детская песенка маммидов про сумасшедшего зубоскала в исполнении уже пьяного Ушана.

Неизвестно, оправданны или нет были опасения Хаарма по поводу местной живности, но ни одного дикого животного во время движения по предгорью «икс-ассенизаторы» так и не встретили. Впрочем, может быть, представители местной фауны просто не знали, что с ними кто-то хочет встретиться, и потому предпочли заниматься своими делами, а не путаться под ногами у нескольких инопланетян, вооруженных лазерами. Люди от этого не расстроились. В охотничьи коллекции им головы местной дичи не требовались, поскольку спецназовцы ни о чем, кроме зубоскала, не думали. А вот как раз о том, как на этого зверя охотиться, им и рассказывал Насан.

Способ охоты на полумистических тварей был чрезвычайно прост, и уже через пять минут «икс-ассенизаторы» поняли, почему дедушка Ушан считался в этом деле непревзойденным мастером, хотя ни одного зубоскала так и не поймал! Для начала, как сказал Насан, следует отыскать следы зубоскала, к каковым относятся свежеобломанные зубья скал. Затем следует тщательно расставить ловушки в радиусе ста метров и приготовиться к охоте. То есть развести костер, постелить одеяло около него и усесться на подстилку, скрестив ноги.

Ну а после этого начинается и сама охота, которая сводилась к тому, что ловец зубоскалов во весь голос начинает рассказывать самые невероятные истории. И чем дурней будет сказка, тем лучше. Зубоскал непременно придет послушать рассказчика и начнет издеваться над его выдумками. Ну а когда зверюга полностью осознает свое умственное превосходство над сумасшедшим болтуном, зубоскала следует напугать. Зверь должен будет так перепугаться, что помчится прочь, не разбирая дороги, и, естественно, попадет в какую-нибудь из расставленных ловушек. Все это время охотник должен быть один. Иначе зубоскал к рассказчику вообще не подойдет!

— Так почему же твой дед до сих пор ни одного из них не поймал? — поинтересовался у маммида ефрейтор.

— А он всегда так конкретно увлекался собственными рассказами, что на фиг забывал о зубоскалах, — пожав плечами, ответил Насан.

— И что, если зверь не испугается, он просто уходит, когда ему надоест слушать истории? — включилась в диалог Сара.

— Нет. Если зубоскала конкретно не испугать, он спустится со скалы и набьет морду охотнику, — ответил Насан.

— Значит, твой дедуля получал по рылу не один раз? — не без ехидства поинтересовался Пацук.

— Ты что, с дуба рухнул? — обиделся маммид. — Я же говорил, что зубоскалы моего деда типа ни разу не ловили.

— Это почему? — удивился старшина. — Он быстро бегает?

— Никто и никогда в роде Бубрулов от врага не драпал! — рявкнул Насан, теперь уже оскорбленный сверх всякой меры. — Просто зубоскал может как-то маммидов обездвиживать. А на дедушку Ушана звериные чары ни хрена не действуют. Поэтому зубоскалы и не пытались спуститься и набить морду старику. Они только обломками скал кидались до тех пор, пока дедушка не прекращал рассказывать свои истории. Ну а потом зубоскалы конкретно сваливали.

— Забавно, — хмыкнул ефрейтор, думая о чем-то своем.

— И что мы будем делать? — спросила Сара у старшины.

— Есть кое-какие мыслишки, — хмыкнул Шныгин и покосился на Ганса. — Ты тоже что-то придумал?

Ефрейтор кивнул в ответ.

По наводке Ушана место обитания зубоскала «икс-ассенизаторы» нашли очень быстро. Ну а судя по тому, сколько вокруг валялось обломков скал, свежих и не очень, сам старик всегда именно здесь и охотился. Спецназовцы близко к этому месту подходить не решились, дабы зубоскала раньше времени не спугнуть. Они лишь тщательно осмотрели окрестности, используя оптические прицелы своих шлемов, а затем, посовещавшись и подкорректировав план, начали охоту.

— Ну, Микола, ты, главное, вымани его и задержи, а уж от нас он никуда не денется. Смотри не подкачай! — приободрил есаула старшина, но тот в ответ лишь хмыкнул и показал Шныгину палец. Непонятно, кстати, почему на Западе этот жест считается крайне неприличным.

Место для ловли зубоскалов действительно оказалось насиженным. На порядочном расстоянии от скал, видимо, в целях безопасности, располагалось почерневшее кострище, а прямо под нависающим мраморным козырьком, в небольшой нише, лежали скатанное одеяло и пара вязанок дров. Микола внимательно осмотрелся и, не найдя ничего подозрительного, принялся разводить костер. Когда пламя весело заиграло на сухих ветках, есаул расстелил одеяло, сел на него по-турецки и, сделав глубокий вздох, начал говорить.

История, рассказанная Пацуком, была в высшей степени поучительна, например, для докторов какой-нибудь психбольницы, пишущих доклад по ретроградной шизофрении. Всем прочим слушать ее противопоказано, хотя самые любопытные за информацией о ней могут обратиться к первоисточнику. Остальным вполне достаточно будет знать, что Пацук бессовестно надрал идей из «Вечеров на хуторе близ Диканьки», сводок телевизионных новостей, собственного быта и воображаемых подробностей из жизни зубоскала. Смесь получилась гремучая, и ничего удивительного не было в том, что вышеуказанный зверь выбрался на скалу и возмутился.

— Ты чего врешь-то, хохлацкая морда! — заявил зубоскал, глядя на есаула сверху вниз. — Где ты видел, чтобы мы птичьим пометом желудок чистили да еще при этом кузнеца Вакулу на себе в Питер таскали? И вообще, крыс мы не едим. Тут и крыс-то нет!

— А где есть? — полюбопытствовал Микола.

— У вас, на Земле, есть. Еще на одной планете после ядерной войны они, к сожалению, оказались единственным видом млекопитающих, а больше крысы нигде не существуют, — веско заявил полумистический зверь.

— А ты откуда знаешь? — ехидно поинтересовался Микола.

— Я все знаю. А вот откуда — не скажу, — отрезал зубоскал. — Это каким же я мистическим зверем буду, если все свои секреты первому попавшемуся драному хохлу рассказывать стану?!

— Как хочешь. Ты слушать пришел?.. Вот и слушай, — отрезал Пацук, совершенно не обратив внимания на оскорбления странного зверя. Хотя не удержался и наверх посмотрел.

Нельзя сказать, что зубоскал оказался до невозможности странным существом. Естественно, зверь этот, проводивший большую часть жизни в высокогорных поясах, был чрезвычайно мохнатым. Шерсть на зубоскале была странного серебристо-голубого цвета. Морда походила на собачью, хотя Микола никак не мог понять снизу, челюсти у зубоскала сильно вытянутые или это обычный клюв. Зато прекрасно рассмотрел передние лапы, похожие на обезьяньи, и длиннющий хвост, украшенный на конце кисточкой. И еще — огромные уши, видимо, необходимые зверю для лучшего восприятия услышанных историй.

Впрочем, долго любоваться зубоскалом времени у есаула не было. Сделав вид, что обращает на мистического зверя не больше внимания, чем слон на постельного клопа, Пацук продолжил свою историю, с каждой секундой добавляя все больше и больше подробностей относительно того, как именно зубоскалы проводят свое личное время. Зверь его внимательно слушал, сдержанно рыча, но под конец снова не выдержал.

— Ну, все, ты меня достал! Сейчас я тебя вырублю, — пригрозил Миколе зубоскал и заорал во все горло: — СПАТЬ! Спать, говорю! Даю установку на то, что во время твоего сна исцелятся все мои родные, у тебя рассосутся швы на скафандре, исчезнет потребность в еде и питье и полностью остановится дыхание. СПАТЬ, кому сказал!

— Вот ведь воно ж какое голосистое животное мне попалось, — удивился Пацук, услышав, как кто-то, видимо, Насан, грохнулся в обморок. — Глядите, как орет. Километров на пять, наверное, отсюда всех маммидов в транс ввело.

— Я чего-то не понял, — оторопел зубоскал. — Ты не один, что ли, пришел?

— Ну, если ты такой всезнайка, сам на этот вопрос и отвечай, — пожал плечами есаул.

— Не-ет! Мы так не договаривались. И вообще, правила написаны не для того, чтобы их нарушать, — заявил обиженный зверь. — Короче, разговора с тобой у нас не получится. Пошел я отсюда, и больше вы меня не увидите. — Голова зубоскала исчезла за козырьком, и тут же оттуда раздался дикий визг, а затем и голос Шныгина:

— А вот уйти у тебя уже не получится. Поздно, еври бади!

— Пусти меня, мурло кацапское! — снова услышал Микола визг зубоскала. — Нельзя меня ловить. Правилами не положено.

— Да плевать я хотел на твои правила, — буркнул Шныгин и рявкнул: — Ганс, твою мать, ты притащишь сюда этот гребаный спальный мешок или нет? Мы с Джоном этого гада держать задолбались. Вертится, урод, как приличная теща у плиты на Масленицу…

Часть III Максимальное ускорение

Глава 1

Земля. Место, где зубоскалов — хоть пруд пруди. Правительство России то есть. То есть не совсем правительство… Хотя что такое правительство, если это не Президент?! Вот только при Президенте не больно-то и позубоскалишь. В общем, Кремль. А дальше разбирайтесь сами! Местное время совершенно неотличимо от московского.

Грех бродил по кремлевским коридорам, страстно убеждая себя, что ему тут делать нечего, но из этого ровным счетом ничего не получилось. После постыдного провала с посудомойщицей Клавой, причем и в прямом, и в переносном смысле этого слова, грех решил навсегда покинуть стены и Кремля в частности, и России вообще, но сделать это почему-то не удавалось. Вон уборщица зубочистку из слоновой кости со стола пресс-секретаря сперла. Там дородная повариха шмат баранины в бюстгальтер прячет, а чуть подальше охранник, вместо того чтобы на посту честь страны блюсти, эту самую страну бесчестит, рассматривая самый настоящий американский журнал с голыми девками. А то сейчас такой литературы в родимом отечестве мало выпускается!

В общем, куда ни кинь, всюду клин. Грех то есть. Прямо не Кремль, а Содом и Гоморра, и все из-за того, что грех из Кремля никак уйти не мог, поскольку без пропуска в это здание не только не впускают, но еще и не выпускают оттуда, да еще и посудомойщица Клава умудрилась когда-то отыскать для греха тайный вход. Не намеренно, конечно, а исключительно из-за собственной темпераментности, но легче от этого греху не стало. Во-первых, потому что выяснилась абсолютная безгрешность Президента — как это и полагается главе государства Российского! — и провал миссии обиженного греха. А во-вторых, человек, который его в Кремль ввел и без которого он не мог назад выйти, то бишь вышеуказанная посудомойщица куда-то бесследно пропала. Ну, по крайней мере, сам грех отыскать ее не мог, а министр обороны предоставлять такие сведения отказывался. Он был влюблен. А для влюбленных, как известно, греха не существует.

Впрочем, сам министр обороны ни о своей влюбленности, ни об искушении грехом не ведал ни сном ни духом. Он уже давно находился в том критическом возрасте, после которого люди вообще думать о новых грехах перестают в силу сбоев физиологических функций организма. А уж о любви и тем более не помышляют. Ну а повышенную потливость ладоней, частую задумчивость и блуждающий взгляд, томление в груди и тягу к стихосложению Игорь Сергеевич объяснял обычным переутомлением и расстройством пищеварительного тракта. Возраст, знаете ли!..

Именно так он и изложил ситуацию ворвавшемуся в кабинет секретарю, заставшему министра обороны в состоянии глубокой апатии, тупо уставившегося на совершенно пустую стену.

— Игорь Сергеевич, вы себя хорошо чувствуете? — забеспокоился секретарь, тщетно пытаясь взмахами рук перед носом министра привлечь к себе внимание. — Игорь Сергеевич, вам плохо?

— А? Что случилось? — удивленно поинтересовался министр обороны, выйдя из ступора и увидев перед собой отчаянно семафорившего секретаря.

— Я по селектору с вами уже десять минут пытаюсь связаться, а вы никак не реагируете, — пролопотал секретарь. — Вас господин Президент к себе вызывает.

— Да? — удивился Игорь Сергеевич. — Ладно. Пойду схожу. Хотя ума не приложу, что ему от меня могло понадобиться?!

Секретарь, посмотрев вслед удаляющемуся министру обороны, сокрушенно покачал головой и подумал, не стоит ли на всякий случай вызвать врача. А то как бы не заразил Игорь Сергеевич Президента какой-нибудь гадостью. Впрочем, поскольку поблизости шатался грех, секретарь докторов не вызвал.

Вместо этого он самым наглым образом присвоил «Паркер» со стола министра обороны и, вернувшись в приемную, сделал вид, что поглощен работой.

Игорь Сергеевич о коварстве секретаря так ничего и не узнал. Он вообще в последнее время мало что знал, а соображал еще хуже. Секретные сведения, передаваемые ему ежедневно, в одно ухо влетали, а из другого вылетали, и хорошо только то, что ловить их было некому. Кроме, разумеется, греха, а тому секретные сведения, что бульдозеру — запаска от «Запорожца». Министр обороны стал жутко рассеянным, совершенно забыл о своих обязанностях, зато взялся ежедневно инспектировать кремлевскую столовую. А после исчезновения Клавы и вовсе стал заходить туда по пять раз на дню. Вопросов, правда, не задавал, поскольку стеснялся. Зато жрал от пуза, так как повара считали министра вечно голодным и прикармливали, а тот, дабы не вызвать подозрений, отказаться от еды не мог.

Вот и сейчас, по пути в кабинет Президента, Игорь Сергеевич начал подумывать о том, а не завернуть ли ему в столовую, но тут же замер как вкопанный. В голове министра обороны, словно торнадо, пронеслись страшные мысли, суть которых сводилась к следующему:

1) если он сейчас пойдет в столовую, то опоздает к Президенту;

2) если он опоздает на прием, то получит выговор и будет уволен;

3) если он будет уволен, то не сможет видеть Клаву, работающую в кремлевской столовой…

И все это вместе взятое заставило Игоря Сергеевича буквально взять ноги в руки и силой оттащить их от того коридора, который уводил его с праведного пути. Ну а когда с этой задачей Игорь Сергеевич справился, то почти бегом помчался к Президенту в кабинет…

Но нам пока надо в другую сторону!

* * *

Окраина Галактики. Самбараваджа. Обложенный матюгами и аборигенами космический корабль землян. Местное время не установлено, но бойцы считают, что время обеда уже прошло. Пора бы и ноги отсюда делать!..

Рев за бортом «тарелки» стоял просто невероятный. Любителю баскетбола Кедману постоянно казалось, что он находится в самом центре спортивной арены, окруженный плотным пятнадцатитысячным кольцом болельщиков. Может быть, в другое время американец и представил бы себя в такой обстановке Шакилом О'Нилом, Оладживоном или Дэнисом Ротманом, даже автографы начал бы раздавать направо и налево, но сейчас капралу было не до мечтаний. Сжимая лазерное ружье, он внимательно осматривал толпу, ожидая возможных провокаций и надеясь, что аборигены все-таки не разорвут Насана на множество маленьких Бубрульчиков, а Хаарма на что-нибудь еще похуже.

Почти сутки назад «икс-ассенизаторы» вернулись с беспрецедентной охоты на зубоскала, а дело с места не продвинулось. Полумифический зверь оказался натурой крайне вредной и злопамятной. Обидевшись до полусмерти на людей, поймавших его, зубоскал категорически отказывался отвечать на любые вопросы. Он объявил бойкот экипажу «летающей тарелки» и сказал, что будет отказываться от пищи до тех пор, пока его не отпустят на свободу. Правда, уже через два часа после этого заявления зубоскал выяснил, что голод — не тетка, а люди узнали, что эта зверюга жрет все. И когда обнаружилось, что он слопал в кубрике пластиковую кровать, металлическую раковину и стеклянное соответственно зеркало, новых предметов интерьера в опустевшую комнату зубоскалу было решено не поставлять, да и не кормить его до утра, поскольку сожрал зверь и так слишком много.

Зубоскал, видимо, забыв об объявленном людям бойкоте и голодовке, на такое обращение обиделся, стал обзывать «икс-ассенизаторов» палачами и сатрапами, стучать в дверь кубрика, требуя адвоката, и грозился дойти до самого Президента, если спецназовцы не прекратят ущемлять права национальных меньшинств. «Икс-ассенизаторы» долго терпели этот беспредел, а затем старшина вошел в кубрик и объяснил, что именно он станет ущемлять зубоскалу, если тот не прекратит орать. К удивлению спецназовцев, зверь не испугался. Более того, он с полной ответственностью заявил, что если его ущемят в чем-то еще, то, кроме отборного мата, люди от него вообще ничего не услышат. Да и разговаривать с землянами зубоскал будет только в том случае, если его вернут в естественную среду обитания. И не куда-нибудь, а именно в то место, где данный зубоскал был пойман.

— А хрен тебе не мясо? — вежливо поинтересовался старшина. — Выпустим мы тебя, блин, и что потом? Еще полгода за тобой бегать будем?.. Короче, либо ты нам расскажешь о группе Орлова, либо домой больше никогда не попадешь. Я тебя лично в московский зоопарк сдам. Или генетикам для исследований. То-то они порадуются!

Но зубоскала и эта угроза не испугала. Он стал вопить еще громче, и следующие двенадцать часов для землян превратились в сущий ад. Тем более после того, как Насана отпустили в увольнение и он вместе с дедом умчался в ближайший город хвастаться своими охотничьими подвигами. А уже через несколько часов после этого около «летающей тарелки» землян стояла такая огромная толпа любопытных маммидов, что показалось, будто здесь собралось все население планеты. Шныгин тут же выматерил самого себя и всех остальных вместе взятых за то, что отпустили Насана, вместо того чтобы посадить болтуна под замок.

«Икс-ассенизаторы», никак не думавшие, что благодаря своему союзнику-маммиду станут объектом всенародного поклонения, были здорово обеспокоены ситуацией вокруг корабля. Никто из них не сомневался, что группа капитана Орлова спрятана где-то на Самбаравадже, поскольку уже знали, что зубоскалы больше нигде не обитают. Причем, чтобы спрятать людей и земной корабль, мятежникам совсем не обязательно было афишировать свое присутствие на этой планете. А вот за орбитой, местным населением и фауной Самбараваджи взбунтовавшиеся небесные наверняка вели усиленное наблюдение!

Планируя операцию на родине Насана, «икс-ассенизаторы» в первую очередь рассчитывали на скрытность и внезапность. Теперь этот план летел к псу под хвост! Никто из бойцов не подумал о том, что появление Насана в городе с байкой о пойманном зубоскале вызовет такой ажиотаж среди аборигенов. Если мятежники не дураки, а их таковыми никто не считал, то они или уже получили информацию о том, кто именно участвовал в поимке мистического зверя, или получат ее в течение нескольких часов, в зависимости от того, как далеко от корабля землян находится их секретный лагерь. Действовать нужно было немедленно, вот только заставить зубоскала говорить так и не удавалось.

Бойцы опробовали все — от открытых угроз до ласки, обольщения и откровенной лести, но ничего не помогало. Наглый зубоскал, догадываясь о своей значимости для группы, игнорировал все уговоры, скандалил, ругался и требовал, чтобы ему непременно предоставили свободу действий или везли бы на аудиенцию к российскому Президенту. Ни одно из этих условий, по понятным причинам, спецназовцы выполнить не могли, как не могли и вытянуть из зубоскала хоть крупицу информации. И все, чем последнее время занимались «икс-ассенизаторы», так это старались придумать такой способ воздействия на зубоскала, какой раз и навсегда развязал бы ему язык.

Поначалу Хаарм пытался оказать людям посильную помощь, но когда выяснилось, что зубоскал, так же как прочие жители этой планеты, совершенно не подвержен ментальному воздействию, лишь развел руками. Да и что мог поделать небесный, когда на его планете уже почти две тысячи лет, не считая последних событий, отсутствует какое-либо неповиновение. Небесные уже и думать забыли об «испанских сапогах», дыбах и прочих методах гуманного воздействия на подследственного. Поэтому, не сумев забраться в мозги к зубоскалу, Хаарм просто не мог придумать, что еще с этим зверем делать. Ну а чтобы не терять даром время, он устроил прямо у борта «тарелки» сезонную распродажу спиртных напитков, выделенных ему людьми в качестве вознаграждения за помощь в поисках группы Орлова.

Нужно сказать, что в период колонизации Самбараваджи небесные не стали изобретать велосипед. Осознав, что лихим ментальным наскоком планету не завоюешь, а силовыми методами популярности не добьешься, да еще и ввяжешься в затяжную партизанскую войну, мятежники применили старый как мир способ, сворованный ими у американских колонистов и русского Ермака. Вместо того чтобы воевать с коренным населением, мятежники просто споили маммидов. А затем, по пьянке, вбили аборигенам в башку мысль о том, что они сами, дескать, хорошие существа, а все остальные — зубоскалово дерьмо. И маммиды, не отведавшие до сих пор «огненной воды», слепо пошли за своими искусителями. Вот с тех самых пор аборигены за глоток водки были готовы хоть головой в колодец. Этим и воспользовался Хаарм, взвинтив цены на алкоголь до таких запредельных высот, что любой бутлегер на Земле, подсчитав полученную небесным прибыль, с горя бы удавился четыре раза подряд!

А вот Насан и вовсе купался в лучах славы. Вернувшись вечером к «тарелке» в сопровождении целой толпы аборигенов, потомок славного рода Бубрулов устроил около корабля настоящий митинг, во всех красках расписывая столь великое для Самбараваджи событие, как первое за всю историю планеты пленение зубоскала. Людей маммид, естественно, не забывал да и деду-наставнику отдавал должное, но послушать его, так получалось, что, не участвуй Насан в поимке, зубоскал минимум всех бы сожрал живыми. И не поперхнулся бы.

«Икс-ассенизаторы», бесконечно «благодарные» маммиду за такую бесподобную рекламу, поначалу терпеливо ждали, когда Насан наговорится и вернется в «тарелку». Однако потомок рода Бубрулов ни на минуту не замолкал, и Шныгин вынужден был пригласить его на корабль, используя всю мощь громкоговорителя. Насан поклонился благодарным слушателям и пошел на зов. Но, увидев в шлюзе «счастливые» физиономии Пацука и Кедмана, резко изменил намерения и вернулся к своим соплеменникам. С тех самых пор его и калачом нельзя было в «тарелку» заманить, хотя и сбежать маммид не пытался. Вот и ждал его Кедман, надеясь, что толпа от восторга не разорвет Насана на сувениры, дабы оставить землянам возможность самим потешиться над его бренным телом.

Маммиды за стенами «тарелки» то ревели от восторга после очередной реплики Насана, то распевали какие-то национальные песни, больше похожие на брачный зов индийского слона, то возносили «герою-охотнику» хвалебные речи, а иногда начинали скандировать, требуя показать им пойманного зубоскала. Именно во время таких воплей Сара Штольц и вышла в переходный отсек, дабы сменить капрала. Услышав, что именно орут аборигены, девушка на секунду застыла в дверях, а затем бросилась назад, оставив удивленного таким поступком Кедмана в одиночестве.

— Сергей, я, кажется, знаю, что нам нужно делать! — заявила разведчица, врываясь в рубку.

— Ты хочешь сказать, что для создания атмосферы праздника аборигенам не хватает стриптиза в твоем исполнении? — не сдержался от язвительности Пацук.

Сара только обожгла его уничтожающим взглядом, но отвечать не стала.

— Я знаю, как заставить зубоскала сотрудничать с нами, — твердо заявила она Шныгину, перестав обращать на Миколу внимание. Тот насупился.

— И что ты предлагаешь? — поинтересовался старшина и, когда Штольц изложила свой план, спросил: — А тебе не кажется, что это слишком рискованно?

— Нет, думаю, мы справимся, — ответила девица и ехидно улыбнулась Пацуку. — Правда ведь, ми-илый?

Микола поперхнулся, а старшина заржал, глядя на вытянутую физиономию потомка запорожцев. А затем, не дожидаясь, пока есаул начнет комментировать его поведение, повернулся и пошел в каюту, где содержался зубоскал. Открыв дверь, старшина замер на пороге, глядя на серебристо-голубого зверя, застывшего в вызывающей позе.

— Итак, я слушаю, — тоном университетского профессора, принимающего у нерадивого студента экзамен, поинтересовался зубоскал.

— Ты свободен, — спокойно ответил старшина.

— Не понял, — оторопел зверь, явно отказываясь верить своим ушам.

— Свободен, говорю, блин! — рявкнул Шныгин. — Ты уже всех достал своими воплями, так что можешь проваливать на все четыре стороны. Исчезни, еври бади. Ты нам не нужен, тем более что мы и без тебя уже узнали все, что хотели. Вали! — Старшина сделал шаг в сторону, освобождая зубоскалу путь, но тот, вместо того чтобы броситься наутек, попятился к стене.

— Эй! Эй, эй!! Мы так не договаривались!!! — испуганно завопил зверь.

— А мы никак с тобой не договаривались, — отрезал Шныгин. — Ты сказал, что не будешь с нами говорить, еври бади, так можешь и не говорить. Ты нам не нужен, а в таксисты мы не нанимались. Поэтому, если хочешь уйти, иди.

— Так там же эти… дикари! — возмутился зубоскал. — Нет уж, я к ним не пойду. Либо вы меня отвезете назад, либо я из этого помещения не выйду.

— Ты так думаешь? — удивился Шныгин и схватил полутораметрового зверя за холку. — А кто тебя, блин, будет спрашивать?

Кедман, придерживавший внешнюю дверь переходного отсека на тот случай, если аборигены озвереют от наглости Хаарма и тот будет вынужден срочно бежать с поляны, обернулся на шум открывающихся внутренних створок. Привыкший никому и ничему не доверять, капрал поначалу почти все свое внимание уделял толпе аборигенов, наблюдая за расходящимися створками вполглаза. Однако то, что предстало его взору, было настолько ошеломляющим, что Джон на секунду забыл о всякой осторожности и выработанной за годы службы привычке иметь глаза на затылке. Застыв, как памятник Ильичу, капрал удивленно таращился на Шныгина, вытащившего в тамбур упиравшегося и визжащего зубоскала.

— П-шел вон, скотина! — рявкнул старшина и одним мощным рывком вышвырнул зверя на улицу. — Джонни, задраивай отсек.

Капрал, даже не осознавая, что делает, нажал на кнопку, закрывавшую внешние створки, и тут же в тамбур влетел Пацук, нагруженный резиновыми дубинками и прозрачными пластиковыми щитами. Появление есаула, оснащенного таким образом, еще больше озадачило Кедмана. Капрал послушно взял предложенный ему щит и дубинку и лишь после этого спросил, что происходит.

— Подожди, скоро узнаешь, — фыркнул Сергей. — По моей команде выскакиваем наружу и разгоняем аборигенов. Только смотрите, никого не покалечьте!

Зубоскал, естественно, понятия не имел, что происходит у него за спиной. Сначала, продолжая визжать, как перепуганная свинья, серебристо-голубой зверь принялся молотить когтистыми лапами в дверь переходного отсека, даже не обратив внимания на то, что толпа аборигенов при его появлении сразу стихла. А когда зубоскал сообразил, что над поляной нависла гнетущая тишина, он очень медленно обернулся, чтобы увидеть, как маммиды тоже очень медленно подступают к нему.

— Спать, уроды! — тут же завопил зверь. Парочка аборигенов свалилась на траву и захрапела.

— Спать, козлы!!! — снова рявкнул зубоскал. Еще три жертвы.

— Всем спать, я приказываю! — в третий раз заорал он. — Даю установку: у вас заплетаются ноги и расплетаются шнурки! Вы все хотите спать и, когда уснете, избавитесь от пьянства, наркомании и табакокурения…

— Я тебе избавлюсь! — перекрывая вопль зубоскала, зашелся в истерике Хаарм. — Я тебе сейчас так избавлюсь от пьянства, что ты мне до конца жизни будешь отрабатывать убытки, изображая говорящую свинью в ближайшем цирке!

Науке неизвестно, почему маммиды в тот день так и не уснули. То ли отчаянный вопль небесного привел их в чувство, то ли зубоскал просто физически не мог справиться с большой толпой, а может быть, причина заключалась в том, что почти ни одной трезвой морды среди аборигенов в тот день не было.

Какой из трех вариантов верный, выбирать вам. А здесь можно лишь добавить, что толпа маммидов, вместо того чтобы впасть в транс, рванулась вперед.

Нет, ничего плохого сделать зубоскалу они не хотели. Просто, веками оставаясь недосягаемым, серебристо-голубой зверь стал вызывать у аборигенов страстное и благоговейное желание прикоснуться к его шкуре. Поначалу так оно и было. Прижав ошалевшего зубоскала к люку переходного отсека, маммиды с невероятным восторгом в глазах старались коснуться странной шерсти мифического существа. При этом они даже не очень толкались, добровольно уступая очередь всем желающим.

Сара Штольц с Гансом, наблюдавшие за происходящим и докладывающие все по рации старшине, одновременно испустили вздох разочарования. «Икс-ассенизаторы» рассчитывали, что подвыпившая и возбужденная толпа станет рвать зубоскала на части, а вместо этого аборигены устроили к зверю такой поход за благословением, что ему позавидовал бы и папа римский. Серебристо-голубой зверь, тоже не ожидавший от дикарей такой лояльности, мгновенно успокоился и даже стал блаженно скалить свою вытянутую морду. И так продолжалось до тех пор, пока какая-то мамаша не решила протянуть к зубоскалу свое грудное дитятко, дабы оно коснулось зверя и потом узнало, какой чести в детстве было удостоено. Ребенок понял все по-своему и вместо того, чтобы погладить зубоскала, вцепился ему в шерсть. Маму тут же начали оттеснять в сторону. Дамочка, сама не успевшая добраться до зубоскала, заартачилась. Ее толкнули, в результате чего счастливый ребенок стал обладателем клочка серебристо-голубой шерсти, а обесчещенный зубоскал взвыл благим матом.

Больше ничего и не требовалось. Толпа маммидов, увидев вздернутую над их головами ручонку ребенка с бесценным сувениром, взревела и бросилась вперед, пытаясь отхватить от зубоскала свою долю. В шерсть зверя вцепилось сразу больше десятка рук, какой-то любитель сувениров начал отрывать у зубоскала хвост, а еще два других коллекционера — заднюю лапу. Вот тут мистический зверь и решил, что пришел его конец. Он начал судорожно вырываться, однако этим сделал себе только больней.

— Вперед, ребятки! — тут же скомандовала по рации Сара. — Да быстрее, иначе от нашего трофея и клочка не останется!

Пацук не стал дожидаться, пока створки люка полностью разъедутся. Едва в двери образовалась щель, через которую есаул мог пролезть, как он тут же выбрался наружу и ударами дубинки стал расчищать плацдарм для высадки своих друзей. Вот только большого успеха это не принесло. Маммидов, сбитых Пацуком с ног, тут же затаптывали, и на их место вставали десятки новых. Секундой позже Шныгин с Кедманом присоединились к украинцу, но и их усилий не хватало на то, чтобы отбить у толпы зубоскала, не оторвав ему все конечности.

— Сара, звук! — скомандовал старшина. — Ганс, устрой им фейерверк.

В ту же секунду над поляной раздался истошный вой тревожной сирены, усиленный громкоговорителями. Кое-кто из аборигенов упал, зажимая руками уши, но большинство не оставило попыток добраться до сувенирного зубоскала. И лишь когда ефрейтор несколькими плазменными шарами свалил парочку деревьев на краю поляны, толпа маммидов отхлынула от корабля, оставив на руках «икс-ассенизаторов» истерзанного и всхлипывающего зубоскала.

— Ни в жизнь бы не поверил, что эта помойная тряпка и есть легендарный мистический зверь, — фыркнул Пацук, кивая головой на полуживого зубоскала.

— Ага, «тряпка», — всхлипнул тот. — Посмотрел бы я, что было бы с тобой, если б тебя тоже вот так полюбили.

— А кто же тебя борзеть-то заставлял? — поинтересовался есаул. — Мы ведь только просили тебя помочь нашим друзьям, а ты истерики закатывал. Теперь и получил, что хотел. А нашим сейчас, наверное, еще хуже, чем тебе. Вот теперь будешь знать, как воно ж бывает, когда всякие лохматые уроды не хотят добровольно сотрудничать с земным спецназом.

— Да хотел я, хотел! — снова шмыгнул носом серебристо-голубой зверь. — Просто обижен был на вас, потому что меня еще никто никогда не ловил. Я бы все равно вам помог. Но чуть позже…

— Угу, — согласился Шныгин. — А пока ты перед нами рисовался, наших друзей уже убили бы. Что произошло бы и с тобой, не приди мы к тебе на помощь, еври бади.

— Спрашивайте, я все скажу, — всхлипнул зубоскал. — Вину свою осознал, обязуюсь исправиться и готов добровольно содействовать органам безопасности до полного искоренения преступников во всей Вселенной.

— Ты только при Хаарме не ляпни про полное искоренение, — вполне миролюбиво хмыкнул Шныгин. — Ладно, проехали! Теперь пойдем побеседуем…

И зубоскал стал сотрудничать с «икс-ассенизаторами» добровольно и плодотворно. И жили они счастливо и умерли в один день… Хотя нет! Это из другой сказки. По счастью, ни зубоскал, ни спецназовцы от такого сотрудничества не померли. Наоборот, все живы и здоровы. По крайней мере сейчас.

Как рассказал людям серебристо-голубой зверь, чье имя не смог выговорить даже «универсальный переводчик», цивилизация зубоскалов существует уже не один миллион лет. На Самбаравадже данные существа появились задолго до того, как обезьяна на Земле стала подумывать о том, не превратиться ли ей в человека, а маммиды и вовсе не значились в плане у господа бога. Зубоскалы прошли большой и трудный путь, о котором тут рассказывать нет времени. Однако можно сказать то, что в процессе эволюции зубоскалы отказались от техногенной цивилизации, стали развивать внутренний контроль над организмом и скрытые способности, в результате чего превратились в почти идеальные приемники информации, куда более эффективные, чем недавно изобретенные средства гиперпространственной связи.

Пленник «икс-ассенизаторов» в ответ на недоверчивые ухмылки людей пояснил, что любой организм во Вселенной существует более чем в трех измерениях. Какая-то часть его сущности, которую зубоскалы называют «йок», выходит за рамки понятных людям пределов и оставляет свой информационный след в таких пространствах, о которых земляне даже в фантастических романах не писали. А в подтверждение этого серебристо-голубой зверьпривел случаи, когда люди видели призраков, слышали непонятные звуки и голоса и даже предвидели будущее. Он сказал, что это не является следствием проникновения на землю представителей иных миров, а просто «йок» черпает из Вселенной информацию и транслирует ее в мозг. Между прочим, это очень вредно для неподготовленных людей. Если не верите, то спросите у обитателей любой психбольницы!

Так вот, зубоскалы, отказавшись от техногенной цивилизации, до предела развили свое «йок» и занялись созерцанием Вселенной, став утонченными, любящими искусство натурами. И вдруг выяснилось, что вылавливать из потока информации, путешествующего по Вселенной, можно лишь действия, но не мысли отдельных существ. Более того, зачастую невозможно и увидеть то, что эти существа делают. Так, например, работы Сальвадора Дали зубоскалы воспринимали не как картины, а как информацию, объявленную диктором: «Художник начал работу над картиной… художник закончил ее!» Вот тут таким ценителям прекрасного, как зубоскалы, и стало плохо. Чтобы прикоснуться к шедеврам искусства, им мало было знать, что они существуют. Требовалось увидеть все своими глазами, потрогать руками и ощутить на вкус. Зубоскалы взвыли от того, что забыли, как делать машины, и были вынуждены, дабы хоть как-то утолить свою страсть к прекрасному, вступить в контакт с примитивной цивилизацией маммидов и придумать для них способ охоты на самих себя. Попадаться зубоскалы, естественно, не собирались и со временем превратились в мистических зверей.

— Все это, конечно, очень интересно и поучительно, — перебил рассказчика Шныгин. — Но как, блин, твоя история может помочь нам найти группу капитана Орлова?

— Очень просто, — оскалил пасть зубоскал. — Я просканирую вселенский информационный поток при помощи моего «йок», а когда отыщу нужную информацию, тут же сообщу вам о ней.

— И сколько времени это займет? — поинтересовался старшина.

— Час, день, неделю… Не знаю, — вильнув хвостом, ответил зубоскал. — Одно только могу сказать: на этой планете ваших людей нет и не было.

— Не понял! — оторопел Пацук. — Тогда почему мятежники связали их местонахождение с твоим народом?

— И этого я не знаю. Но думаю… — вновь разговорился зубоскал, однако старшина перебил его.

— Ты не думай, а иди и работай! — рявкнул Шныгин. — Там, может быть, люди гибнут, пока мы тут сказки слушаем.

— Подожди, — остановил мистического зверя Зибцих, прежде чем тот вышел из рубки. — Что же это получается? Вселенная похожа на множество компьютеров, соединенных в одну сеть, а информационный поток внутри нее подобен Интернету?

— Я понял, о чем ты спрашиваешь, — вновь оскалился серебристо-голубой зверь. Улыбался он так, что ли? — В принципе, если считать «йок» живых существ компьютером, то вселенский информационный поток вполне сравним с вашим Интернетом. Разве что работает лучше. Мы тоже когда-то, давным-давно, проходили эту стадию. Пройдете и вы, если не погубите себя раньше.

— Ты давай заканчивай с проповедями, — остановил болтовню зубоскала Шныгин. — Ищи капитана Орлова и его корабль «Ястреб». Ну а когда отыщешь, можешь прикоснуться к прекрасному. У нас в корабельном компьютере данных, по-моему, имеются какие-то картинки. По крайней мере, я видел, что Хиро Харакири что-то такое туда ставил…

Трудно сказать, что именно видел старшина во время работы японца с корабельным компьютером и видел ли он вообще хоть что-нибудь, но на зубоскала его реплика подействовала. По крайней мере, глаза у него как-то странно заблестели, и серебристо-голубой зверь умчался в свою каюту, дабы там без помех распахнуть разуму собственных «йок» и выдернуть из вселенского информационного потока нужные людям сведения.

А вот снаружи все складывалось не так благополучно. За время довольно продолжительного рассказа зубоскала о примечательных вехах в истории своего народа с толпой аборигенов что-то произошло. Они отошли от «тарелки» землян на приличное расстояние и притихли. То есть не замолчали совсем, но счастливых и торжественных воплей с их стороны больше не раздавалось. Да и Насан больше не выступал. Изрядно помятый во время всеобщей давки, он стоял теперь рядом с Хаармом и помогал обслуживать очень редких покупателей.

— Ну-ка, Коля, включи внешнюю связь, — попросил пилота обеспокоенный старшина. — Что-то не нравится мне, блин, то, что творится снаружи.

Мухин, до сих пор не принимавший никакого участия в происходящем, пожал плечами и включил наружные микрофоны. Несколько секунд «икс-ассенизаторы» слышали лишь неясный ропот, а затем пилот сфокусировал микрофоны на каком-то помятом субъекте, собиравшем вокруг себя все большее количество аборигенов.

— Братья, славные маммиды! — тут же раздалось из динамиков. — Мы с вами только что присутствовали на беспрецедентном случае инопланетного произвола, о котором нам не раз говорили великие хозяева…

— Не понял?! — оторопел Пацук. — Они что, нормальным языком говорить умеют, без всяких «гоблинских» словечек?

— Да тихо ты! — зашипели на него почти все бойцы одновременно. Микола пожал плечами и замолчал.

— …Нас предупреждали, что коварные враги желают уничтожить нас, нашу культуру, нашу планету и нашу веру, — продолжал вопить оратор. — Вы только что видели, как враги не только надругались над самым святым, что у нас есть, над зубоскалом, но еще и обстреляли нас из своих страшных орудий.

— Так типа это мы зубоскала драли, а не они, — раздался из толпы одинокий голос.

— И водки нам готовы продать столько, что хоть купаться в ней можно будет, — поддержал его кто-то. Толпа зароптала.

— Ах, вот вы о чем думаете! О водке, — повысив голос, заверещал оратор. — А наша честь и жизнь зубоскала для вас значения не имеют? — Тут раздался ропот другой части собравшихся. Видимо, тех, кому не хватило сувениров. — Вы предаете родину. Вы предаете интересы хозяев…

— Кого ж мы предаем? Вон он стоит, хозяин, и интерес свой имеет, — откликнулся его оппонент, чем вызвал новый вал одобрительного ропота, и толпа вокруг спорщиков выросла еще больше.

— Нужно в это вмешаться, — неожиданно заявила Сара и, увидев удивленные взгляды сослуживцев, пояснила: — Я думаю, в наших же интересах оставить тут о себе самые лучшие впечатления. Все-таки мятежники черпают свои войска именно с этой планеты. Мы здорово помешаем их планам, если подорвем авторитет этих «хозяев» в глазах местного населения.

— Вы только посмотрите, еврейка везде выгоду ищет, — съязвил Пацук, но, прежде чем девушка ему ответила, за нее неожиданно вступился Зибцих.

— Не еврейка, а разведчица… По крайней мере, в данный момент, — заявил ефрейтор и сам смутился от того, что именно сказал. — Сара мыслит правильно. В общем стратегическом плане подрыв авторитета мятежников у местных жителей будет нам очень полезен.

— Мама моя, ридна Украина, гляди, какие они ж все умные! — фыркнул есаул.

— И что вы предлагаете? — не обращая внимания на Миколу, спросил старшина у Штольц и Зибциха. Оба в ответ лишь пожали плечами.

— Я погорячился. Они не умные. Они тупые, — вновь встрял в разговор Пацук и, прежде чем на его оскорбление отреагировали, пояснил: — Да все же очевидно! Ждите меня здесь и смотрите. Сейчас я сделаю все, что нужно.

— Может быть, не стоит его отпускать одного? Дров наломает, — предположила Сара и, уткнувшись в возмущенные взгляды сослуживцев, потупилась. — Да ладно вам. Это я просто так сказала. Я и сама знаю, что он умный парень…

Услышь такое Пацук, он, наверное, поперхнулся бы и напрочь забыл, что именно собирался сделать. Однако к тому времени, когда Штольц закончила свою фразу, есаул уже находился в грузовом трюме и, схватив в каждую руку по ящику «Столичной» водки, бросился в переходный отсек. Ну а когда «икс-ассенизаторы» увидели есаула снова, он уже во весь дух мчался к разделившимся на два лагеря маммидам.

— Эй, вы! — на ходу завопил Пацук, привлекая к себе всеобщее внимание. — Слушайте сюда. Теперь говорить буду я.

Сказать, что Пацука встретили аплодисментами, конечно, нельзя. Однако его появление приковало к себе всеобщее внимание. И не столько от того, что «одноглазый чужак» заговорил на родном для аборигенов языке, сколько потому, что в руках у Пацука были два ящика водки. Пара десятков маммидов сразу пустили слюни на волосатую грудь, еще у сотни начали трястись руки, а остальные вывернули карманы, тщетно надеясь, что где-нибудь в складках завалялся килограмм-другой золота. Ну, или десяток бриллиантов по сорок карат. А Микола, не обращая внимания на горестные и страждущие взгляды аборигенов и их тяжелые вздохи, вплотную подошел к провокатору, подбивавшему слушателей на беспорядки.

— На, — предложил он, протягивая аборигену бутылку водки. Тот облизнулся.

— Мне нечем заплатить, — после секундной паузы проговорил маммид.

— Не-ет! У тебя есть чем заплатить за бутылку. И я сейчас тебе это докажу, — фыркнул есаул и повернулся к толпе. — Вам говорили, что все чужаки, кроме ваших «хозяев», плохие? — Утвердительные возгласы и яростное мотание шевелюрами в ответ. — Вам говорили, что все, кроме них, несут зло? Вам вбивали в головы, что эти «хозяева» ведут справедливую войну, а их враги готовы сожрать весь мир?.. А теперь ответьте, мы что-нибудь сделали вам плохого?

— Не-е-ет! — дружный рев с одной стороны и вялый вопль с другой:

— Вы нам зубоскала не отдали!

— А кто сказал, что зубоскал принадлежит вам? — резко повернулся Пацук к провокатору. — Мы его поймали, и он наш. Разве есть в ваших законах такое, чтобы кто-нибудь мог отобрать у охотника его добычу? — Снова крики «Нет!». Пацук кивнул головой и продолжил: — Вы просили показать вам зубоскала?.. Мы его показали. Вам говорили, что мы хотим уничтожить вашу планету?.. А разве не вы стали убивать единственного зубоскала, пойманного за всю историю вашего мира?.. Вам говорили, что ваши «хозяева» хотят защитить вас от нашего нашествия?.. Это бред! Слушайте меня. Сейчас ваши лучшие сыны сидят в казармах, готовые пойти в бой. Они отличные ребята и прекрасные воины, но все обречены на смерть. А все потому, что воюют за неправое дело. — Есаул выдержал паузу, предоставляя аборигенам возможность переварить услышанное. — Скажите, что сделают ваши правители, если кучка наглецов поднимет бунт?.. Правильно, подавят его. Вот и те, кто называет себя вашими «хозяевами», восстали против законной власти. Но мы не торопимся их убивать. Мы даем шанс им и вашим сынам осознать неправильность этого поступка. Мы готовы их всех простить и отпустить с миром. Мы готовы позволить вашим сородичам вернуться домой и жить прежней, свободной жизнью. Разве после этого мы злодеи?

— Не-е-ет! — рев полупьяной толпы был еще громче. Провокатор на этот раз не нашел, что возразить Пацуку. Есаул ухмыльнулся.

— А теперь ответьте мне на последний вопрос. Разве без «хозяев» вам жилось плохо? Разве вам нужно, чтобы кто-то распоряжался вашими жизнями и судьбами ваших детей? — поинтересовался Микола, и ответ толпы в комментариях не нуждался. — Так вот, мы ничего не просим у вас. Живите так, как считаете нужным. Распоряжайтесь своим миром так, как вам хочется. Ну а если не хотите погибнуть вместе с паршивыми мятежниками, гоните к зубоскаловой матери все этих «хозяев»… Я все сказал!.. А теперь в знак нашей дружбы предлагаю каждому подойти сюда и выпить по глотку водки. Традиция у нас такая. — Ревущая от восторга толпа рванулась вперед, но Микола вскинул вверх руку, и все застыли. — В очередь, сукины дети! В очередь. — И, окинув взглядом толпу, активизировал рацию: — Репа, принесите мне еще водки. Похоже, двумя ящиками тут не обойтись.

— Подожди, — прежде чем Пацук откупорил первую бутылку, обратился к нему провокатор. — Ты же сказал, что покажешь, чем я могу заплатить за водку.

— А я и показал, — пожал плечами есаул. — Вот тебе бутылка, и отныне ты назначаешься полномочным политагитатором Земли на вашей планете. Я тебе оставлю еще пару ящиков, а ты должен будешь ходить из города в город, рассказывать, что здесь произошло, и говорить всем, почему не нужно больше помогать «хозяевам». Договорились?

— Без базара! — обрадованно рявкнул вновь назначенный политагитатор.

— Да мы все ему поможем! — тут же раздался крик из толпы, поддержанный дружным одобрительным ревом.

— Вот и все, а вы боялись, — заявил Микола по рации. — Водку мне кто-нибудь несет?

Через минуту люк переходного отсека корабля землян открылся, и оттуда выбрались наружу Шныгин и Кедман. Каждый из вновь прибывших нес в руках по ящику водки, и аборигены, не слышавшие переговоров Пацука по рации, встретили их восторженным воплем. Оба «икс-ассенизатора» поставили ящики с водкой около есаула, застывшего в позе вождя вселенского пролетариата. Старшина хлопнул Пацука по плечу и заявил:

— Отныне и вовеки веков носить тебе, Микола, титул главного бунтаря, заговорщика и организатора восстаний. Аминь!

— А вы учитесь, пока я жив, — буркнул Пацук и повернулся к толпе маммидов. — Все, можете подходить по одному!

Раздача, а точнее, разлив водки в подставляемые аборигенами емкости занял достаточно много времени. Поначалу Пацук никому из спецназовцев не позволял прикасаться к бутылкам и делал все сам, но примерно через час ему эта забава изрядно надоела. Миколу сменили старшина с Кедманом, а затем и Сара с Гансом. А за процессом бесплатной раздачи спиртного с тоской в глазах не отрываясь смотрел Хаарм, которому в этот момент продать хоть каплю алкоголя было бы невозможно. Когда стало темнеть, очередь маммидов около импровизированного стола раздачи ничуть не уменьшилась. С корабля в руки или, точнее, в пасти аборигенов перекочевало уже около десятка ящиков водки, и лишь когда пришла очередь одиннадцатого, Зибцих заметил маммида в оранжевых штанах, которому уже наливал.

— Ребята, кажется, нас тут за дураков держат! — объявил он по рации. — Тут один кекс решил заправиться по новой. Рожи у них одну от другой не отличишь, а вот штанишки его я запомнил.

— Ну так сворачивайся, — тут же отреагировал Шныгин. — И скажи этим чучелам, что лафа на сегодня, блин, закончилась!

Зибцих так и сделал. Сначала его заявление было встречено ропотом неодобрения, ну а затем почти вдрызг пьяные аборигены, забыв о землянах, потянулись к небесному, дабы оставить в его карманах остатки собственного состояния.

Хаарм приободрился. А когда еще и заметил, что некоторые маммиды уходят в город и возвращаются назад с золотишком, и вовсе пришел в самое блаженное состояние духа. Однако уже через час контрабандист распродал весь алкоголь, который ему выделили земляне. Несмотря ни на какие уговоры, Шныгин отдавать небесному остатки водки отказался, и тому пришлось свернуть торговлю. Пацук было попытался уговорить старшину заняться торговлей, так сказать, в фонд помощи «икс-ассенизаторам», но Сергей и эту инициативу отверг.

— Микола, ты башкой-то подумай! — заявил он, для пущей наглядности постучав по шлему Пацука. — В этих уродов водка лезет, как в бездонную бочку. Хрен его знает, что еще будет, а если мы без алкоголя останемся, взятки всяким чинушам чем давать станем, еври бади?

— Ну так, может быть, сами выпьем? За успешное завершение первой части операции? — почти без надежды в голосе выдвинул Пацук еще одно предложение. И, естественно, получил в ответ то, что и ожидал, — категорический отказ.

— Пока на Землю не вернемся, о водке забудь! — рявкнул Шныгин. — Ты считаешь, мне выпить не хочется? А что случится, если мы сейчас напьемся, а сюда мятежники нагрянут? Ты думаешь, после твоей зажигательной речи у них тут больше ни одного информатора не осталось?..

На это есаулу возразить было нечего. Горестно вздохнув, Микола поплелся в свою каюту. Старшина его остановил и уже собрался было распределять вахты, как вдруг из комнаты, отведенной под использование персонального «йок», выскочил зубоскал. Весь взъерошенный, рассыпающий вокруг себя электрические искры с серебристо-голубой шерсти, но очень довольный.

— Есть! Нашел я вашего Орлова! — с ходу заявил он. — Причем знаете, что интересно… Оказывается, место, где он находится, мятежники назвали «Логовом зубоскала». И знаете почему?.. А потому, что они, видите ли, хоть и провели здесь немало времени, все же считают нас, зубоскалов, существами вымышленными и свою базу назвали нашим именем из чистого символизма. Дескать, если зубоскалов не существует, то и их логово никто не найдет. Подумать только, какие идиоты!

— Это точно, — согласился с ним Шныгин. — Давай координаты этого места. Мы вылетаем немедленно!

— Ни фига, — отрезал зубоскал. — Сначала доставите меня туда, откуда взяли, а потом свои координаты получите.

— А скажи, пожалуйста, какая охрана у этого «Логова»? — поинтересовался Зибцих. — Кто именно охраняет базу пришельцев?

— А тебе не все равно? — удивленно вытаращился на него Кедман. — Какая разница, мурланты там, небесные или маммиды? Один хрен, мочить придется всех.

— Ну, не скажи, — покачал головой ефрейтор. — Если «Логово зубоскала» охраняют маммиды, Насан нам мог бы очень даже пригодиться.

— Хорошая мысль, блин, — похвалил его старшина и посмотрел на серебристо-голубого зверя. — Ну так кто эту базу сторожит?

— Не знаю, — помотал тот башкой. — Но попробую узнать.

— Не надо. И так обойдемся. Время поджимает, — отказался старшина и посмотрел на своих сослуживцев. — Пошли Насана искать. Возьмем его с собой. На всякий случай, еври бади!

Поиски доблестного сына славного рода Бубрулов в толпе пьяных аборигенов отняли у «икс-ассенизаторов» довольно много времени. Особенно мешало, что те из маммидов, кто не был пьян в лежку, постоянно шатались по поляне, иллюстрируя броуновское движение молекул, и никак не желали остановиться. Пришлось Шныгину с Кедманом укладывать их спать, применяя такие не совсем гуманные методы, как зуботычины и тумаки. В итоге самоходное общество на поляне значительно поредело, и бойцам удалось наконец отыскать Насана, спокойно храпевшего под кустом.

Будить маммида и объяснять ему, что от него требуется, «икс-ассенизаторы» не стали. Просто загрузили в корабль и стартовали, предоставив аборигенам возможность проснуться утром и удивиться, а не привиделись ли им вчера замечательные пришельцы и серебристо-голубой зубоскал. Впрочем, доказательств тому в виде гор пустых бутылок было вполне достаточно, и у спецназовцев имелись все основания верить, что маммиды вспомнят и все события этого дня, и речь Пацука в особенности.

До гор, где был пойман зубоскал, Мухин довел «летающую тарелку» за считаные минуты. Для посадки, правда, места там не было, и пилоту пришлось заставить корабль зависнуть в двух метрах над землей, против чего зубоскал не возражал, поскольку был способен делать и более впечатляющие прыжки. «Икс-ассенизаторы» в полном составе проводили зверя до переходного отсека и, когда тот дал землянам координаты «Логова зубоскала», открыли створки люка.

— Ну, счастливо тебе, — пожелал зверю на прощание Шныгин. — Может, и увидимся еще.

— Конечно. Почему бы и нет, — согласился зубоскал и замер перед тем, как шагнуть в люк. — Да, чуть не забыл. Будьте осторожны. Я не знаю, что там происходит, но чувствую, в том месте что-то не чисто.

— Очистим. На то мы и «икс-ассенизаторы», — хмыкнул старшина и, проводив спрыгнувшего вниз зубоскала взглядом, скомандовал: — Вперед, Коля, к звездам, блин! Похоже, мы почти у цели. Последний рывок, и будем дома!

Глава 2

Окраина Галактики. Год — далеко не самый лучший. Причем для всех! Место, раньше не известное никому, а ныне упоминаемое как «Логово зубоскала». Жаль только, внутри зубы скалить некому. Местное время: близкое к катаклизму. Точное обозначение переводу с трунарского на русский не поддается.

Несмотря на неудовольствие высшего руководства, небесного в ядовито-зеленом плаще, известного как Зеленый, Ядовитый, Брюзгливый или просто как командир столичного гарнизона Лоны, за позорное бегство из вверенной ему части никак не наказали. Его не отправили на переработку, не отшлепали ремнем и даже не отобрали любимые игрушки в лице преданных тупых маммидов. Правда, теперь солдат в его подчинении было куда меньше, чем в гарнизоне на Лоне, но Зеленому и этого хватало для того, чтобы удовлетворять свою безмерную страсть к муштре.

Наверное, любые другие существа от тех бесчинств, которые вытворял этот тип, взвыли бы волком, дезертировали или хотя бы командира своего чуток прибили. Но маммиды терпели все. Более того, они были абсолютно уверены, что иного им и не полагается. И хотя часто вспоминали прежнего командира, который особо тяготами службы их не утруждал, но и новые порядки не ругали. Особенно после того, как Зеленый рассказал своим подчиненным, какой он большой начальник и какой высокой чести они удостоились, когда поступили под его начало. В общем, все были счастливы, и лишь тот факт, что Зеленого почти перестали приглашать обедать к столу Сиреневого, слегка портил настроение командиру отряда маммидов, охраняющих базу «Логово зубоскала».

Именно поэтому, когда вдруг в обеденный час Зеленого позвали в командный зал, он облегченно вздохнул и почувствовал, что удача вновь ему улыбается. Небесный испытывал безмерное удовлетворение из-за того, что все возвращается на круги своя, судьба ему готовит новый взлет, и вдвойне усерднее гонял своих подчиненных почти половину дня. Ну а когда Зеленый наконец оставил маммидов в покое, те снопами посыпались на пол тренажерного зала, будучи не в силах добраться до казармы, и впервые подумали о том, уж такая ли большая честь служить под началом этого придурка?!

Ожидание скорого повышения буквально окрыляло небесного. Зеленый на радостях даже отдал честь двум маммидам у дверей командного зала. Обоих бравых вояк такое поведение командира гарнизона настолько шокировало, что, будь они столь чувствительными натурами, как российский министр обороны, непременно грохнулись бы в обморок. А так этих маммидов лишь разбил паралич, и они не смогли даже бровью пошевелить минут пятнадцать. Чего, впрочем, никто и не заметил, поскольку на посту у командного зала шевелиться вообще не положено.

— Приветствую всех! — радостно завопил с порога Зеленый. — Что у нас на обед?

— Атлантические устрицы в томатном соусе, — буркнул Серый. — Котлета по-киевски, шпинат, макароны по-флотски и на десерт крем-брюле… Ты чего, жрать сюда пришел? Или думаешь, что нам без твоего общества еда в рот не полезет?

— Да… То есть нет… То есть я хочу сказать, — растерялся Зеленый.

— Будешь говорить, когда тебя спросят, — отрезал Серый и указал рукой на голографическую проекцию звездной системы, повисшую над одним из пультов управления. — Смотри сюда!

— И что я там не видел? — брюзгливо проворчал обиженный Зеленый.

— Вот это ты нам и растолкуй, — наконец решил сказать свое слово Сиреневый.

Зеленый покосился на него, однако перечить непосредственному начальству не посмел. Вместо того чтобы и дальше выражать недовольство своими соратниками, он подошел к голограмме и всмотрелся в изображение, пытаясь определить, что же там такое появилось или исчезло. На первый взгляд в системе не изменилось ничего, и лишь когда Зеленый, расстреливаемый тяжелыми взглядами компаньонов, внимательней всмотрелся в изображение, он заметил в системе некую серебристую точку, которой там раньше не было. Прикоснувшись к голограмме, Зеленый увеличил изображение нового объекта и, когда точка стала принимать осмысленные очертания, тихонько хрюкнул — в черной пустоте Вселенной висел мерцающий и едва различимый на фоне звезд, но такой знакомый и ненавистный корабль.

— Как?! — голосом, полным ужаса, прохрипел он.

— Мы этого не знаем, но что ни делается, все к лучшему, — ответил Серый. — Телескоп, направленный на предполагаемую точку выхода, засек их пять минут назад. Правда, сигнал от гиперпространственного координатора о входе их корабля в систему еще не поступил, но мы другого и не ждали. Думаю, через час они закончат сканирование окрестностей, отыщут наше местоположение и приблизятся к «Логову». Операция входит в завершающую стадию.

— Тогда сматываемся отсюда, и побыстрей! — завопил Зеленый и рванулся к двери, но Сиреневый остановил его ментальным приказом. Командир гарнизона обернулся.

— Ты прав, — согласился с ним Сиреневый. — Мы сматываемся. Мы, но не ты! Ты остаешься и будешь лично отвечать за то, чтобы операция здесь прошла успешно и ловушка сработала так, как и планировалось. Ты все понял?

Зеленому захотелось заорать от ужаса и начать вести огонь из всех орудий в первую очередь по своим начальникам, а уж затем по ненавистному кораблю. Однако никаких орудий при себе у него не было, и он отлично понимал, что два его оппонента превосходят его ментальной силой самое малое в два раза. Вступать с ними в схватку было глупо. Если, конечно, Зеленый не хотел оказаться в комнате переработки, причем придя туда собственными ногами. К тому же командир гарнизона намеревался и дальше продолжить восхождение по служебной лестнице. А это значило, что ничего другого, кроме как вступить в бой с ненавистными врагами и выиграть это сражение, Зеленому не оставалось. Он, оставляя мозг намертво заблокированным, медленно кивнул головой, этим жестом соглашаясь со всем, что было ему приказано.

— Сколько их и кто с ними? — сдавленно поинтересовался он.

— Это ты выяснишь уже самостоятельно, — ответил Серый. — Их корабль слишком хорошо защищен, чтобы мы могли отсканировать биоформу, путешествующую внутри.

— В общем, готовься к обороне и не вздумай активировать роботов-патрульных, — приказал Сиреневый. — Ну а мы тем временем займемся нашими новыми друзьями из зеркальной комнаты. Им пора отправиться в небольшое путешествие. Что стоишь? Шагом марш!

Зеленый круто развернулся и быстрым шагом выбрался из командного зала, на ходу поднимая гарнизон «Логова» по тревоге. Сражение предстояло нешуточное, и Зеленый должен был выиграть его во что бы то ни стало!..

* * *

Почти то же самое место, с погрешностью плюс-минус несколько тысяч километров. Правда, сейчас место действия к «Логову зубоскала» никак не относится, но это временно. Скоро все смешается в королевстве Датском, как говорил какой-то мужик. По-моему, даже не русский! Местное время — оно и в Африке местное.

Вообще-то, полагаясь только на информацию, полученную от зубоскала, «икс-ассенизаторы» здорово рисковали. Все-таки никаких оснований безоговорочно доверять серебристо-голубому зверю у людей не было, и кто знает, может быть, из злопамятности или каких-либо иных звериных побуждений зубоскал мог забросить их туда, куда Макар телят не гонял… Хотя как раз туда зверь их в данном случае и забросил, поскольку вряд ли Макар со своими телятами мог забраться на окраину Галактики.

Но спецназовцы не знают страха! Иногда они просто боятся, а вот лично со страхом бойцам познакомиться никак не удавалось.

Он, видите ли, стесняется свою морду противную людям показать. Сидит себе… Впрочем, это каждому лучше известно, где у него страх сидит, а «икс-ассенизаторам» было поручено не его местоположение отыскать, а узнать судьбу группы Орлова и, по возможности, вернуть коллег на Землю. Чем спецназовцы и занимались. И, конечно, никто пока не давал им задания покончить с мятежом, но раз уж отряд капитана Орлова и главная база повстанцев оказались в одном месте, то почему бы и не перевыполнить задание, чтобы потом второй раз в одно и то же место не летать?!

Весь экипаж корабля погрузился в анабиоз, предоставив автопилоту доставить их к месту назначения. Коля Мухин немного подкорректировал программу, и теперь, едва вынырнув из гиперпространства, корабль не стал дожидаться, пока люди проснутся и придумают, куда именно им следует отправиться. Вместо этого автопилот сразу после прыжка начал уводить «летающую тарелку» на безопасное расстояние от точки выхода, мешая вражеским системам обнаружения засечь в системе новый пилотируемый объект и предоставляя людям возможность прийти в себя.

В этот раз выход из анабиоза для «икс-ассенизаторов» обошелся практически без каких-либо побочных эффектов. Конечно, определенная вялость в их движениях присутствовала, да и голова побаливала, но таких жутких ощущений, как раньше, уже не было. Что, несомненно, подтверждало теорию Зубова об исключительной приспособляемости человеческого организма к любым условиям существования, делавшей людей идеальными космическими странниками. За исключением маммидов, которым вообще все, кроме водки, по фигу. Но о маммидах Зубов, создавая свою теорию, еще не знал! Потому, а не только по причине собственного отсутствия на борту, и не удивился, когда Насан первым выбрался из анабиозной камеры. Несколько секунд потомок славного рода Бубрулов удивленно рассматривал полуживых людей, а затем активизировал систему жизнеобеспечения, позволявшую им быстрее прийти в себя. За этим занятием его и застал Шныгин, который, согласно статусу командира, должен был проснуться первым.

— А ну, блин, руки в гору, урод! — прохрипел старшина, с трудом наводя на маммида верное лазерное ружье, которое за пределами базы «икс-ассенизаторов» всегда хранил поблизости от спального места. — Угробить нас решил?

— Йоу! У тебя что, крыша от анабиоза, в натуре, едет? — удивился Насан, поднимая руки и медленно оборачиваясь к Сергею. — Я же вам конкретно, чуваки, помочь решил, а ты на меня бочку с гуталином катишь.

— Отойди-ка от пульта, — приказал старшина, выбираясь из камеры и почти поверив словам маммида. — Кто тебе вообще разрешил туда подходить? А если сломаешь что-нибудь?

— Ты что, ущербный? — обиделся Насан. — Чего же тут сломать можно? Да с такой бодягой и трехмесячный ребенок справится. Вот, смотри! Эту загогулину…

— Не трогай ничего! — на всякий случай рявкнул Шныгин, и маммид отскочил от пульта будто ужаленный. — Стой на месте и жди, пока остальные не проснутся.

Продолжая процесс активизации систем жизнеобеспечения, начатый Насаном, Шныгин решил сразу бойцам ничего о новых способностях маммидов не говорить. Не потому, что сюрприз хотел сделать, а исключительно из заботы об общем успехе дела. Все-таки зачем бойцам перед началом атаки на «Логово зубоскала» знать о том, что их жизни находились в руках полупьяного маммида, и бог знает, что он вообще собирался с «икс-ассенизаторами» сделать. Помощь Насана землянам наверняка потребуется, и не стоило насаждать в сердца спецназовцев излишнюю подозрительность к своему новому союзнику. В этом случае Микола, например, нормально работать не сможет, стараясь всегда занимать позицию так, чтобы Насан находился на линии огня. А так ведь и прибить маммида несложно!

Шныгин проверил пульт управления системами жизнеобеспечения и не нашел ничего, что могло бы указывать на возможную диверсионную деятельность со стороны Насана. Все системы работали как положено. И все же старшина решил не спускать с маммида глаз, дабы не проспать еще какие-нибудь сюрпризы, имеющиеся в наличии у этого типа. Ну опасался Шныгин, что казачок-то засланный!..

Первым делом старшина разбудил пилота и едва не пинками отправил его к пульту управления кораблем. Мухин стонал и ворчал от такого бесчеловечного обращения, но он не хуже «икс-ассенизаторов» понимал, чем может грозить кораблю любая лишняя минута промедления, поэтому не слишком и сопротивлялся, когда Шныгин выгнал его, еще не совсем проснувшегося, из анабиозной камеры. Следом за пилотом старшина разбудил Кедмана и Зибциха и, лишь когда те смогли твердо стоять на ногах, отправил из отсека вместе с ними маммида. Ну а Пацук проснулся последним, чем и был страшно недоволен.

— Значит, Репа, ты теперь даже инопланетян раньше меня будишь? — обиженно поинтересовался у старшины есаул. — В отстой меня записал?

— Нет. Хочу, чтобы ты был на пушках выспавшимся и отдохнувшим, — буркнул в ответ Шныгин. — И вообще не жужжи. Пока я командир, я и буду решать, кого и в каком порядке будить.

Пацук ушел обиженный и страшно недовольный. Он забрался на свое место за орудийную турель, не сказав никому ни слова, да так и сидел там весь остаток путешествия. Впрочем, недовольство Миколы никто, кроме старшины и Сары, даже не заметил. Но если Шныгин хоть попытался сделать вид, что старается успокоить Пацука, то Штольц лишь покачала головой. Дескать, опять есаул свой норов выказывает, а это ничем хорошим еще никогда не заканчивалось.

Между тем, пока старшина будил «икс-ассенизаторов», Коля Мухин уже полностью пришел в себя после анабиоза и вовсю сканировал звездную систему, в которой вынырнул из гиперпространства корабль землян. Поначалу спецназовцы даже не задумывались о том, почему для своей главной командной базы мятежники выбрали во всей Галактике именно эту звездную систему, не имевшую даже собственного названия и отмеченную в справочниках лишь идентификационным номером. Ну а затем, когда любознательному Зибциху все же пришел в голову подобный вопрос, Хаарм объяснил все очень просто.

Оказывается, система, где располагалась база мятежников под названием «Логово зубоскала», равноудалена от всех членов звездного конгломерата Трунара и позволяет практически одновременно собрать на пустом месте мощный космический флот для удара по главной планете пришельцев. Ну а еще это место, известное лишь трунарским астрономам под номером 456654-бис, давно исследовано, списано за ненадобностью и бесперспективностью развития и не посещается никем, даже контрабандистами, которые предпочитают доставлять свои грузы сразу по назначению, а не делать лишний скачок через гиперпространство. В общем, на систему 456654-бис наплевали все трунарцы, а поскольку уже несколько тысячелетий они не вели войн, то и оценить стратегическое значение этого места не сумели.

— А почему мятежники его оценили? — скептически поинтересовалась у небесного Сара Штольц.

— Ну так они же заранее готовились к перевороту. Вот и проштудировали, видимо, все древние учебники, — пожал плечами Хаарм. — Вы не думайте, что если мы забыли о чем-то из прошлого, то вспомнить это уже не сможем. Мы еще вас научим, как надо воевать!

— Ну, это вряд ли, — возразил старшина. — И я что-то не пойму, блин, ты мятежников, что ли, поддерживаешь?

— Нет, — потупился небесный. — Просто за державу обидно. Горстка землян терроризирует целую армию, а их никто и поймать не может… Нет! Вы только не подумайте, что я вам поражения желаю! Я все-таки в вашей команде. Но как-то все неправильно получается. Как-то все уж слишком…

— «Легко», ты хотел сказать? — закончил вместо Хаарма старшина. — Я тоже об этом думал. И давай-ка Коля, блин, сканируй все получше. Как бы Хаарм не оказался прав и нас здесь не ждала засада.

Разведку системы 456654-бис проводили с удвоенной тщательностью. Мухин вместе с небесным, Сарой и добровольным помощником Насаном дважды проверяли показания всех приборов и запустили в космос несколько радиоуправляемых маленьких кораблей-сканеров, однако ничего подозрительного заметить не смогли. Приборы отыскали выброс энергии на одной из планет, где, судя по данным зубоскала, и находилась база мятежников. Затем они нашли две космические станции обнаружения, болтавшиеся в этой системе на перекрещивающихся орбитах, и наконец, примерно через час, засекли старт трех боевых кораблей. Космические суда инопланетян примчались точно в то место, где еще недавно вышла из гиперпространства «летающая тарелка» «икс-ассенизаторов», и, беспомощно покрутившись на месте, вернулись к «Логову зубоскала». В общем, все происходило так, как и должно было происходить. Вот только непременных для таких мест гигантских роботов-патрульных на околопланетной орбите не оказалось.

— Странно это, вам не кажется? — обратилась ко всем Сара.

— Ничуть, — ответил за всех Зибцих. — Во-первых, кораблей тут может и не быть потому, что мятежники опасаются выдать свое присутствие случайным путешественникам. А во-вторых, после того, что мы сделали с роботами-патрульными на орбите Лоны, вполне возможно, небесные решили убрать их от нас подальше.

— Звучит логично, — буркнул старшина. — Коля, сможешь нас провести мимо станций обнаружения?

— Запросто, — хмыкнув, ответил пилот.

— Тогда вперед. Будем садиться! — скомандовал Шныгин, и Мухин тут же завел свою старую песню о безопасности полетов. Дескать, пристегните ремни, и все такое. На него рявкнули все пятеро, и пилот вынужден был заткнуться.

Планета, на которой решили разместить свой опорный пункт мятежники, была голой, как колено. До бильярдного шара она не дотягивала, потому как идеально ровной не была, а имела впадины и возвышенности, которые, впрочем, горами или даже горками назвать язык не поворачивался. Видимо, здесь так давно закончилась геологическая активность, что от былых горных пиков остались лишь воспоминания. К тому же на планете не было атмосферы, и это делало видимость просто идеальной. Незаметно подобраться к «Логову зубоскала» было бы чрезвычайно трудно.

Именно ввиду всего вышесказанного спуск с орбиты на поверхность «икс-ассенизаторы» были вынуждены произвести практически в противоположном базе полушарии и уже оттуда, соблюдая все меры предосторожности, на бреющем полете подбираться ближе. Ну а единственным, что во всем этом радовало бойцов, было полное отсутствие на орбите патрульных кораблей противника. Космические просторы возле планеты бороздил только один спутник, и это позволяло землянам незаметно подкрасться к базе, что, в свою очередь, повышало шансы на спасение группы Орлова. Если, конечно, капитан и его солдаты еще живы.

Коля Мухин каждый раз, когда орбитальный спутник слежения возникал на опасном расстоянии, сажал тарелку на грунт в какую-нибудь яму, хотя бы двух метров глубиной, и вырубал все двигатели. Это, конечно, здорово замедляло скорость движения, но зато не оставляло спутнику практически никаких шансов на обнаружение корабля землян. О приближении спутника Колю предупреждала Сара Штольц, именно для этих целей временно снятая с поста, который занимала согласно боевому расписанию. И только благодаря умению и внимательности этих двух людей спутник раз за разом пролетал мимо, так и не засекая «летающую тарелку» «икс-ассенизаторов».

— Что-то все идет слишком гладко, — буркнул Шныгин, но остальные бойцы, если и разделяли его точку зрения, вслух выражать свои подозрения не стали.

Больше трех часов спецназовцы потратили, чтобы подобраться к «Логову зубоскала» на расстояние видимости. Нужно было срочно решить, идти ли к базе мятежников пешком или опуститься на «тарелке» прямо у входа. Первый вариант обеспечивал большую скрытность, но в том случае, если у «Логова» поставлены камеры наблюдения, приближение землян мятежники могут обнаружить издалека и заранее подготовиться к отражению нападения. Ну а во втором случае шансов на подготовку у противника не будет, зато уж приземление корабля они точно заметят.

В итоге перевесило то, что для небесного и Насана не оказалось скафандров, подходящих по размеру. Высокорослый Хаарм не подходил по длине, а широкоплечий маммид никак не вписывался по ширине даже в запасные энергоскафандры Шныгина и Кедмана. То есть, конечно, в защитное снаряжение землян и того и другого засунуть удавалось, но во время длительного нахождения в безвоздушном пространстве из-за несоответствия размеров могли возникнуть печальные последствия. Вроде, не дай бог, разгерметизации. Ну а оставлять в «тарелке» двоих инопланетян наедине с пилотом никто не хотел. Тем более что и тот и другой могли пригодиться «икс-ассенизаторам» внутри базы.

— Ладно, будь что будет! — махнул рукой старшина. — Коля, сажай корабль прямо у шлюза. Прорвемся как-нибудь.

Уже стартовав из небольшой ложбинки, «икс-ассенизаторы» поняли, что попытка прорваться к базе пешком была бы обречена на провал. Сверху хорошо было видно, что невысокие шпили надземной части «Логова зубоскала» просто утыканы всевозможными средствами обнаружения, начиная от банальных радаров, кончая тепловыми детекторами, медленно вращающимися вокруг своей оси. Может быть, визуально обнаружить приближение спецназовцев мятежники и не смогли бы, но бойцы не успели бы и подойти к шлюзу на пару сотен метров, как прочие средства обнаружения включили бы на базе сигнал тревоги. Они, возможно, и теперь ее подняли, но у спецназовцев оставалась надежда, что дежурные не сразу разберутся, отчего визуальный контакт не подтверждается показаниями приборов, и вовремя принять меры безопасности попросту не успеют.

— Где вас высаживать? — поинтересовался Коля Мухин, на всех парах подгоняя «тарелку» к «Логову».

— Одурел, блин? «Высаживать»! Сейчас шлюз расшибем и влетай туда, откуда их корабли выбирались, — рявкнул старшина. — Микола, чего спишь? Давай залп по расписным воротам, еври бади!

Выстрел получился на славу. Вероятно, двери шлюзового отсека и были рассчитаны на то, чтобы выдержать удар штурмовых орудий, но залп тяжелых плазменных пушек, некогда позаимствованных землянами у одного из захваченных роботов-патрульных, перенести не смогли. В сердцах выплюнув в вакуум весь воздух из переходного отсека, двери испарились, дав тем самым понять, что функционировать в условиях такого бессердечного к себе отношения они отказываются. Примеру передних створок последовали и задние, вместе с воздухом выплюнув на поверхность планеты какие-то запчасти. Ну а Коля Мухин, не обратив внимания на просвистевшие мимо корабля детали инопланетной техники и нескольких летунов из обслуживающего персонала, одетых согласно технике безопасности в защитные скафандры, вертикально опустил «тарелку» в подземный ангар.

— Работаем. Работаем! — заорал Шныгин, первым бросаясь к переходному люку корабля.

Конечно, было крайне рискованно оставлять Колю в одиночестве в окружении нескольких вражеских космолетов, но, во-первых, выбора-то у спецназовцев не было. А во-вторых, Шныгин сомневался, что внутри кораблей инопланетян находятся их экипажи. Ну а после разгерметизации ангара в нем вряд ли мог остаться кто-либо из мятежников, тем более если учесть, что техники-летуны после такого неожиданного катапультирования на поверхность вряд ли захотят вернуться обратно в ближайшее время. Ну а в-третьих, перед «летающей тарелкой» Мухина торчали только два инопланетных корабля. Ну а уж с двумяпротивниками плазменные пушки землян справятся легко. В крайнем случае Коля всегда успеет выбраться на поверхность раньше, чем корабли мятежников придумают, как до него добраться.

Самым большим недостатком всей операции было отсутствие у «икс-ассенизаторов» какого-либо плана базы мятежников и полное неведение того, где может находиться группа Орлова. Бойцы вообще не представляли, с чем им придется столкнуться во время штурма и какой огневой мощью обладает противник. Вряд ли на засекреченной базе будет находиться большой гарнизон, но и сотня бойцов, правильно действующих, могла стать почти непреодолимым препятствием. Спецназовцы понимали это, но не могли же они оставить соратников, которые к тому же однажды спасли жизнь им самим, в плену у сумасшедших инопланетян!..

— Пошли, пошли! — поторопил спецназовцев старшина, едва вся группа выбралась из «летающей тарелки».

Подземный ангар был сделан в форме эллипса, в начале которого имелись шлюзы выхода на поверхность. Можно было предположить, что в противоположном его конце располагается вход во внутренние помещения, и именно туда устремилась группа. На этот раз в авангарде двигался лишь Шныгин. Кедман и Пацук бежали по бокам, прикрывая маммида и контрабандиста, помещенных в центр, и удерживая под прицелом фланги колонны. Ну а Зибцих и Штольц замыкали процессию. При этом ефрейтор почти всю дорогу двигался спиной вперед, готовясь отразить возможное нападение с тыла. Добравшись до массивной двери, «икс-ассенизаторы» застыли, пытаясь решить, как ее открыть.

— И что будем делать? — поинтересовался старшина, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Взрывать. Чего еще-то? — пожал плечами Пацук, внимательно осматривая дверь.

— А если после разгерметизации внутри сработают какие-нибудь защитные переборки? — не оборачиваясь, предположил Зибцих.

— И их взорвем к бисовой матери! — констатировал есаул.

— Опасно. Можем ребят погубить, — покачал головой Кедман. — Тут что-нибудь умнее придумать нужно.

— Ну так думайте быстрее, — потребовала Сара, помогавшая ефрейтору прикрывать тыл. — Там уже тревогу, наверное, подняли. Сейчас сюда может ввалиться целый батальон каких-нибудь мурлантов. И уж поверьте мне, мятежники их наверняка обучили, как против нас воевать!

— Так, может, это и к лучшему? — предположил Ганс. — В смысле я хотел сказать, что весь батальон в эту дверь сразу не пройдет, а мы можем их встретить и пробиться внутрь, когда дверь откроют…

— Не стоит, — вдруг вмешался в разговор Хаарм. — Кажется, я знаю, как эту дверь открыть. — И он указал рукой на притолоку, где располагалась какая-то конусовидная штуковина. — Это детектор ментального излучения. Действует как психоусилитель. Только не распространяет, а улавливает мозговое излучение. На Трунаре такие часто применяют для охраны дверей секретных объектов, и уж я-то знаю, как их взламывать.

— Откуда? — подозрительно поинтересовался старшина.

— Какой бы я был контрабандист, если бы не знал, как с этими штуками обращаться?! — возмутился небесный. — И вообще, вы намерены действовать или предпочтете выслушать историю моей жизни?..

Не дожидаясь ответа, Хаарм замер, а затем вдруг стал раскачиваться, как огородное пугало на сильном ветру. Это, наверное, выглядело довольно смешно, но спецназовцам сейчас было не до смеха. Сара с Зибцихом, держа под прицелом ангар, вообще не видели, что делает небесный, а остальные, с оружием на изготовку, готовились ворваться внутрь. Если, конечно, у Хаарма хоть что-нибудь получится. И Пацук уже начал терять терпение, как вдруг дверь плавно отъехала в сторону.

— Вперед! — тут же скомандовал старшина, и группа оказалась внутри переходного отсека.

Со вторым детектором, блокирующим внутреннюю дверь, небесный справился за считаные секунды, и когда переходный отсек наполнился воздухом и дверь отъехала в сторону, спецназовцы ворвались внутрь базы, готовые ко всему. Однако в коридоре их встретили тишина с пустотой в обнимку. Узкий кипенно-белый проход тянулся довольно далеко, заканчиваясь еще одной дверью. По обе стороны коридора было несколько комнат, расположенных в шахматном порядке, вход в которые преграждал прозрачный пластик. Все, что находилось внутри, было видно как на ладони, и «икс-ассенизаторы», не теряя ни секунды на обследование боковых комнат, помчались сразу к дальней двери коридора.

— Сергей, что-то все это мне кажется слишком подозрительным, — проворчал по рации Зибцих. — Они ведь уже знают, что мы вошли. Так почему никого нет?

И не успел ефрейтор закончить эту фразу, как одиночество спецназовцев развеялось словно дым. Створки двери в конце коридора отъехали в сторону, предоставив мгновенно застывшим землянам возможность полюбоваться на небольшую плазменную пушку. А затем орудие открыло ураганный огонь.

Шныгин как подкошенный свалился вниз, подсекая ноги Насану, оказавшемуся ближе всех к старшине. Кедман уронил на пол небесного, прикрывая его своим телом, а остальные члены группы рассыпались вдоль стен как горох. Плазменные шары в одно мгновение заполнили почти все пространство коридора. Они взрывались от удара о стены, оставляя за собой глубокие выщербины, распахали потолок, уничтожив несколько осветительных панелей, и превратили в кашу почти всю заднюю стену, за исключением дверей шлюза, сделанных из инопластика. Шныгин, вскидывая лазерное ружье, медленно, словно в рапидной съемке, видел, как стрелок-наводчик плазменной пушки корректирует прицел, собираясь превратить всю группу в кашу, и понимал, что не успевает ничего сделать. Старшина уже мысленно простился с мамой, но в этот момент над его головой сверкнул лазерный луч. А следом за ним послышался вопль наводчика, отчетливо долетевший до спецназовцев:

— Е-мое! Жжется же! Охренели совсем, что ли, по рукам стреляете? Перчатку прожгли, уроды!..

— ОГОНЬ! — тут же заорал старшина, и залп лазерных ружей превратил плазменное орудие в бесполезную груду металла.

— Двери! — скомандовал старшина, но его приказа и не требовалось.

Кедман, вскочив с пола, словно пружиной подброшенный, всей своей массой врезался в одну из пластиковых дверей, закрывавших вход в боковые комнаты. И мигом отскочил обратно, как мячик, поскольку прозрачным, но укрепленным дверям такие кавалерийские наскоки были по фигу. Шныгин скрипнул зубами и, не теряя ни секунды, забросал дальний конец коридора дымовыми гранатами, максимально затрудняя противнику возможность прицелиться. Пацук выстрелил в непокорную дверь из лазерного ружья, но единственное, чего добился, это прожег небольшую дырку в пластике.

— Твою мать! Минируй ее, Микола, — заорал Шныгин, поливая огнем из лазерного ружья место, где за дымовой завесой прятался проход с изуродованной плазменной пушкой.

Кедман и Сара, прикрывая работу Пацука, помогли старшине огнем, делая все, чтобы из коридора никто не мог высунуться. Лазерные лучи, пляшущие в дыму, на мгновение расчищали воздух, но он тут же снова затягивался мутной пеленой, совершенно не давая возможности бойцам понять, что происходит за дымовой завесой, одновременно не позволяя и противнику вести прицельный огонь. Конечно, из-за дыма то и дело вылетали плазменные шары, но противник, испуганный мощным огнем «икс-ассенизаторов», стрелял очень редко и неприцельно.

— Микола, взорвешь дверь и прикрывай нас, — скомандовал старшина. — Хаарм с Насаном пойдут внутрь. И без разговоров. Ганс, поможешь Миколе. Остальным — приготовиться к атаке! Сейчас мы, блин… — но договорить Шныгин не успел.

— Сергей, засада! Противник сзади, — перебил его ефрейтор и открыл лихорадочный огонь по открывающимся створкам дверей, ведущих в ангар.

Шныгин обернулся, жестом приказав Саре с Кедманом не прекращать огонь. Он увидел высыпавшую в коридор толпу маммидов, закованных в странного вида броню. Ганс, не имевший возможности стрелять прицельно, поливал их огнем из лазерного ружья, но заметного ущерба противнику эти выстрелы не наносили. Недолго думая, Шныгин тут же швырнул в набегавшую толпу несколько осколочных гранат и приправил их дымовой завесой, а затем и сам открыл огонь из ружья. Маммиды скрылись за пеленой и, видимо, залегли, испугавшись. Однако очень скоро они сообразят, что практически неуязвимы для оружия землян, и бросятся в атаку. Сержант это, пожалуй, понимал лучше других!

— Микола, да взорвешь ты эту проклятую дверь когда-нибудь?! — заорал он, даже не оборачиваясь к Пацуку.

— Уже, — спокойно констатировал тот, и тут же прогремел мощный взрыв.

Пластиковая дверь просто исчезла, оставив после себя лишь дымящиеся потеки на косяках. Шныгин, не медля ни минуты, подхватил с пола Хаарма и одним мощным рывком вышвырнул его из коридора. Краем глаза старшина заметил, что Пацук, не мешкая, втащил в комнату Насана. Ну а следом за ними, пятясь, вошли сначала Сара и есаул, а затем Кедман с ефрейтором. Оба сразу же заняли места у косяков так, чтобы держать под обстрелом противника, и старшина присоединился к ним. Опустившись на одно колено у ног Зибциха, он скомандовал:

— Микола, Ганс, вы ведете только прицельный огонь по тем, кто будет высовываться. Старайтесь бить в голову или в места соединения сегментов. Сара, ты будешь перезаряжать нам оружие. Не вздумай высунуться! Голову оторву.

— Командир, дай мне ствол, в натуре! — неожиданно заявил Насан. Шныгин едва не обернулся от удивления. — На нас сзади напали Сахрыги. Сейчас я им конкретно покажу, как моих родственников на Самбаравадже вырезать и на меня лично руку поднимать!..

— Сиди, блин, Аника-воин, — отрезал старшина. — Покажет он. И без тебя тут геморроя хватает!

Однако маммид Шныгина не послушал. Нет, конечно, оружие ни у кого Насан отобрать не решился, но и на месте сидеть не стал. Вместо этого он подошел к дверному проему и, не высовывая голову под огонь, начал выкрикивать в адрес Сахрыг такие жуткие оскорбления, какие только смог придумать. Шныгин уже собрался рявкнуть на него и прогнать, но в этот момент Сахрыги, разозленные выкриками Насана, потеряли осторожность и бросились вперед, что позволило Зибциху сделать несколько точных выстрелов. Маммиды взвыли и, утащив за собой парочку соратников, у которых после снайперских выстрелов ефрейтора намертво заклинило броню, скрылись за дымовой завесой.

— Гляди-ка, неплохо получилось, — хмыкнул старшина. — Ну-ка, Насан, давай теперь парочку комплиментов в адрес противника с другой стороны коридора.

Потомок славного рода Бубрулов радостно кивнул головой, растроганный похвалой, и выдал такой поток ругательств, что эта тирада вполне могла бы стать мировым бестселлером, если бы кто-нибудь удосужился донести ее до народных масс. Шныгин присвистнул, восхищаясь новой матерщиной, а затем и откровенно захохотал. К нему присоединились остальные спецназовцы, и даже Сара, крайне отрицательно относящаяся к любым ругательствам, позволила себе улыбнуться. Стрельба временно стихла.

— Обознатки на три кона! — тут же заорали маммиды из-за изувеченной плазменной пушки. — Ошибся ты, урод. Мы не Сахрыги. Мы Бубрулы. — Насан застыл. — А ты кто такой, что наших союзников материть вздумал?

— Мордан, это ты, что ли? — вместо ответа закричал союзник землян. — Ушан и Зубан с тобой?

— Да. А ты откуда нас знаешь? — тут же донесся до спецназовцев ответ.

— Не узнал, что ли, лох педальный? — завопил в ответ потомок Бубрулов. — Это же я, Насан, в натуре. Вы что же, сволочи, в своих лупите? Вот сейчас доберусь до вас конкретно, башни всем посшибаю! Поняли?

— Ты пургу не гони! — раздался резкий ответ. — Голосом на Насана ты, конечно, похож, но его здесь быть не может. Он, в натуре, сейчас в отдаленном гарнизоне служит. Наверное, уже большим начальником стал. И вы, подлые предатели и лживые отродья тьмы, покусившиеся на наших «хозяев», ни за что нас не обманете.

— Это мы лживые отродья? — оторопел Насан. — Да вы охренели, в натуре! Эти ваши «хозяева» вас конкретно чморят. Они вам столько лапши на уши навешали, что ею можно целый год все население Самбараваджи кормить.

— Не святотатствуй! — заорали в ответ. — А если ты и вправду Насан, то покажи свою морду, чтобы мы увидели, что с тобой сделали эти поганые слуги дьявола!

— Мама моя, ридна Украина! — не выдержал Пацук. — Я сейчас сам лично выйду и этим гадам покажу, как воно ж бывает, когда гарных хлопцев называют поганцами.

— Не мешай, — осадил его старшина. — Похоже, Насан там сейчас шороху наведет.

Потомок славного рода Бубрулов и правда вошел в раж. Он, конечно, не отказывался показаться своим соотечественникам, но в первую очередь потребовал, чтобы Сахрыги, засевшие в противоположном конце коридора, огня не открывали. Оскорбленные им маммиды долго не соглашались дать возможность обидчику спокойно поговорить с соплеменниками, но когда Насан упомянул о поимке зубоскала, любопытство пробрало и тех. Сахрыги согласились временно не вести огонь по наглецу, посмевшему опорочить их род. И даже более того, попросили говорить погромче, чтобы узнать новости с родной планеты. Ну Насан и выдал на «ура» один из вариантов своей истории, изложенной совсем недавно на общей попойке маммидов возле «тарелки» землян.

История поимки зубоскала у Насана получилась еще красочней и живописней, чем все то, что он рассказывал до сего момента. Причем из-за того, что потомка славного рода Бубрулов постоянно перебивали слушатели, требовавшие подтверждений достоверности рассказанного, маммиду пару раз приходилось все начинать сначала, и «икс-ассенизаторы» начали нервничать из-за этих задержек, но вмешиваться никто не стал. Сейчас решалось многое и для них, и для капитана Орлова. Если Насану удастся перетянуть на свою сторону маммидов из «Логова», успешно завершить операцию будет куда легче, чем это предполагалось. И когда Насан, по-своему, конечно, пересказал маммидам пламенную речь Пацука, произнесенную на их родной планете, этот перелом наступил.

— Значит, говоришь, в натуре, всех бесплатной водкой поили? — удивленно поинтересовался один из слушателей и горестно вздохнул. — Везет же кому-то! А мы тут с утра до ночи муштрой занимаемся. Из всех развлечений — только строевая подготовка. Да еще и Зеленый хозяин с нами, как с последним дерьмом, обращается.

— А я вам что говорю? В натуре, эти «хозяева» из нас типичных лохов сделали! — тут же поддержал его Насан. — А мои друзья не такие. Они, конечно, водку со мной не пили, но ведь начальству этого делать и не положено. А они там, у себя, ой какие большие начальники! И с нами запросто разговаривают. Они ведь могли вас всех тут покрошить, на британский флаг порвать, а никого даже не убили, потому что понимают, как вас тут эксплуатируют, — и Насан обернулся к «икс-ассенизаторам». — Я правильное слово сказал?

— Правильное, — буркнул Шныгин, решив наконец выйти из комнаты. Маммиды отшатнулись. — Да не бойтесь, солдат ребенка не обидит. Мы пришли к вам с миром, блин. И честно скажу, что лично вам, еври бади, ничего не будет, если вы быстренько нас проводите туда, где держат наших пленных товарищей.

— Это каких? — поинтересовался один из маммидов, глядя на сверкающий энергоскафандр старшины. — Тут, кроме уродливых лысеньких человечков, в плену никого не держали.

— Вот их нам и надо, — ответил Шныгин, решив не обращать внимания на эпитеты, которыми его соотечественников наградил маммид.

— А их тут нет уже, в натуре! — крикнул кто-то из толпы.

— Чуть больше часа назад всех вывезли.

— Куда? — воскликнул ошарашенный старшина.

— А нам не сказали, — закричал еще кто-то. — Спросите у Зеленого хозяина. Кстати, и мы с вами прогуляемся. Тоже хотим ему кое-что сказать.

— Ну так вперед. Быстрее! — рявкнул Шныгин, для пущей убедительности подтолкнув одного из маммидов в спину.

Большего и не потребовалось. Толпа бывших противников землян, вдохновленных речами Насана и удивительной историей о поимке зубоскала, помчалась вперед, ведя «икс-ассенизаторов» к командному залу. Зеленый, который из-за разрушительной работы плазменной пушки не видел и не слышал того, что происходило в коридоре, был жутко удивлен, когда узрел на камерах наблюдения своих доблестных гвардейцев, несущихся к штабу в обнимку с ненавистными землянами.

Он, конечно, попытался остановить объединенный отряд, но сделать ничего не смог. Высланную Зеленым группу мурлантов маммиды, не останавливаясь, избили так, что те из зеленых превратились в ярко-фиолетовых. Нескольких летунов, которых Зеленому удалось вооружить, земляне залповым огнем загнали под потолок и под угрозой лишения средств к передвижению путем вывода из строя гравитационных подушек заставили сдаться. И лишь тупые кристаллиды оказали бойцам какое-то подобие организованного сопротивления. Но и они были бессильны. Кристаллидов ураганным огнем оттеснили в тренажерный зал и там всех заперли, намертво заварив дверь лазерами. Уже через несколько минут вся толпа стояла у запертых дверей командного зала.

— Придурки! И что теперь будете делать? — из динамиков донесся до людей голос Зеленого. — Вам позволили справиться с замком шлюза, но эту дверь вам не открыть и не разрушить, а я уже вызвал подмогу. Скоро сюда прибудут отборные полки, и вам всем крышка. Поэтому лучше сдайте оружие, и тогда я вам гарантирую, что вы получите лишь обработку мозгов вместо полной переработки организма.

— Щаз-з-з! Разбежались, — буркнул Шныгин. — Микола, взрывай эту дверь на хрен!

— На хрен не получится. Да и больно это, — сострил Пацук. — Взорву-ка я ее просто так.

— Не получится, — вдруг вмешался в разговор Хаарм и под удивленными взглядами людей снял с себя шлем. Из динамиков раздалось удивленное хрюканье.

— А я узнал тебя, Зуурб, — подняв голову в капюшоне вверх, продолжал небесный. — Это по твоему приказу у меня целых три транспорта с эллериумом перехватили. А я ведь тебе долю исправно выплачивал! Давно хотел с тобой на эту тему побеседовать, да ты как-то все время с охраной ходишь. Но теперь-то все по-другому…

Хаарм замолчал так же внезапно, как начал говорить. Несколько секунд он стоял неподвижно, а затем вдруг принялся вытворять невообразимые вещи. Сначала сам, своей собственной рукой, попытался схватить себя за горло. Затем передумал и решил удариться головой о дверь, но в последний момент удержался. После чего вдруг вздумал отобрать оружие у Сары, но, едва схватившись за цевье лазерного ружья, вновь изменил свои намерения.

— Что это с ним? — удивленно спросил у землян Насан, не имевший никакого представления о ментальной силе небесных.

— А ну-ка, всем отойти назад! — тут же скомандовал старшина и вдруг почувствовал, как ему страшно хочется поднять ружье и сделать лишнюю дырку в спине Хаарма. — Ребята, приступайте к блокировке.

— Может, по этому Зеленому из психоусилителя долбануть? — тут же предложил Пацук, но нарвался на твердый отказ.

— А куда ты луч направишь? — буркнул Шныгин, пытаясь выкинуть из головы любые мысли. — Хаарма зацепим. Хрен знает, что тогда с ним случится…

Психоусилитель было решено оставить в покое. Каждый из «икс-ассенизаторов» приступил к блокировке мозга, используя свой, индивидуальный метод, однажды выработанный доктором Гобе. Впрочем, особых усилий для сдерживания атак Зеленого, или Зуурба, как назвал его контрабандист, землянам не потребовалось. Провалив попытку взять Шныгина под контроль, командир гарнизона попробовал сделать это еще раз, используя в качестве объекта Сару. Однако девушке удалось сдержать натиск, а Зеленый, уделивший ей слишком много внимания, пропустил удар Хаарма. И уже через секунду вышел наружу, подавленный, порабощенный и униженный.

— Не позволяйте ему меня мучить. Я все скажу, — заявил Зуурб. — Вам грозит страшная опасность.

— Вот как? — удивился Шныгин. — А мы думали, что ты вызвал сюда флот для организации почетного караула в честь нашего прибытия.

— Да я не об этом, — шмыгнул носом командир гарнизона, тщательно стараясь сломать себе пальцы. — Остановите этого маньяка, иначе случится самое страшное. Земля погибнет, и вы ничем ей не поможете!..

Глава 3

Где-то на окраине Солнечной системы. Более точное местоположение известно только экипажу космического корабля, но они нам об этом не докладывали. Борт данного корабля. Корабельное время также никому не известно, но в Москве полночь.

В отличие от большинства кораблей, созданных трунарцами, предпочитавшими во время не слишком долгосрочных космических полетов аскетический образ жизни, этот был отделан так, что сделал бы честь и Букингемскому дворцу. Или загородному трехэтажному домику «нового русского». Это уж кто какой стиль интерьера предпочитает. Внутри космического корабля было абсолютно все, что требовалось для души, и парочка небесных этим «всем» без зазрения совести пользовалась.

— Вина мне. Полцарства за вина! — пьяным голосом потребовал один из небесных у прислуги.

— Не «за вина», а «за вино», — поправил его второй. — Средний род, единственное число, первое лицо.

— Я и без тебя знаю, что я первое лицо, — заплетающимся языком пробормотал первый.

— Первое лицо чего? — полюбопытствовал второй.

— Чего «первое лицо»? — не понял его первый.

— Ты о чем спрашиваешь? — совсем запутался второй.

— Ты чего-то про лицо говорил, — напомнил ему первый.

— Да? — удивился второй и встрепенулся. — Лиц красивых вокруг не вижу! Одни морды скотские со всех сторон, — и попытался попасть кулаком в физиономию толпотоиду, притащившему в кают-компанию бутылку вина. — П-шел вон, свинь-я. Кто тебя сюда звал?

— Действительно, — задумался первый. — Кто звал тебя сюда, дехканин? — А затем повернулся к собутыльнику. — Может быть, приказать ему удушиться, чтобы он окружающий интерьер не портил?

— А что, в виде трупа он будет выглядеть эстетичней? — удивился второй.

— Сомневаюсь. Поэтому душить его не будем, — сделал вывод первый из небесных и вырвал бутылку из трясущихся рук безмолвного толпотоида, который уже давно знал, что в такие моменты предпочтительнее молчать. — Давай лучше выпьем за успех нашего предприятия.

— Согласен, — поддержал собутыльника второй и с трудом поднялся на ноги. — За гениальный план нашего единственного и бессменного правителя!

— Аминь! — согласился с ним первый и ополовинил бутылку одним глотком.

Серый и Сиреневый, а это были именно они, пили уже несколько часов, заранее отмечая успех возложенной на них миссии. После долгих и тщетных попыток, предпринятых для поимки и обезвреживания «икс-ассенизаторов», считавшихся самыми главными врагами и единственным опасным отрядом землян, эти ненавистные вояки сами пришли в расставленную ловушку.

Правда, ни Сиреневый, ни Серый, ни Зеленый, оставленный в «Логове зубоскала», совершенно не представляли, как «икс-ассенизаторам» удалось разыскать центральную базу, но сейчас это не имело никакого значения. В «Логове» располагался верный и натасканный гарнизон, ловушка была продумана с особой тщательностью, и поскольку спецназовцы с Земли не были сделаны целиком из инопластика, у них не имелось ни единого шанса выбраться из западни. Теперь оставалась лишь завершающая фаза. А это была самая простая часть операции… То есть это двое мятежников так считали до сих пор. Ровно до того момента, пока на их корабль не прибыла гиперпространственная капсула связи.

— Нижайше прошу прощения, но вам срочная гиперграмма, — пролопотал все тот же толпотоид, на коленях вползая в кают-компанию и держа в руках еще не остывшую капсулу. — Сообщение высочайшего уровня секретности и первостепенной важности.

— А ты знаешь, как воно ж бывает, когда… — начал было говорить Серый и с ревом разбил полупустую бутылку о стену. — Тьфу ты! Проклятые «ассенизаторы». Я так часто о них думал, столько записей их разговоров прослушал, что теперь сам начал разговаривать в их стиле.

— Ничего! Теперь они исчезли, как страшный сон, — усмехнулся Сиреневый и протянул руку к толпотоиду. — Давай сюда капсулу и выметайся, пока мы от скуки не решили посмотреть, как ты сам себя четвертуешь для последующей переработки.

Толпотоид трясущимися руками сунул капсулу в протянутую ладонь небесного и задним ходом ретировался из кают-компании. Сиреневый же распечатал послание, активизировал его и попытался сосредоточиться на чтении. С первого раза это не удалось, так как все в глазах небесного двоилось. Не вышло и со второго раза, поскольку Сиреневый подумал, что у него галлюцинации. На третий раз небесный решил считать послание глупой шуткой и страшно покарать виновного. И лишь с четвертого раза, убедившись в подлинности подписи командира Первой звездной эскадры, Сиреневый пришел в такую ярость, что случайным ментальным ударом едва не убил своего собутыльника.

— Что случилось? — мгновенно протрезвел тот. И Сиреневый, не решаясь произнести прочитанное вслух, транслировал смысл послания прямо в мозг Серого:

«Прибыли в „Логово зубоскала“ в соответствии с просьбой о помощи, посланной командиром гарнизона. По прибытии командир обнаружен не был, „икс-ассенизаторы“ исчезли, гарнизон дезертировал. База почти полностью разрушена, и несколько десятков выживших существ из обслуживающего персонала доложили о бесчинствах, которые тут творили люди. Считаю своим долгом срочно сообщить вам, что финал операции находится под угрозой. Во имя скуубы прошу предотвратить беду. По непроверенным данным, „икс-ассенизаторы“ направляются в ваш сектор. Будьте осторожны!»

«Нет. Только не это, — так же телепатически ужаснулся Серый. — Что теперь делать?»

— Что делать?! — во весь голос заорал Сиреневый, вскакивая с кресла. — Немедленно задержать «живца». Спрятать его в резервном укрытии, стянуть сюда все ближайшие военные силы. Визуальное наблюдение за системой днем и ночью! Корабль «икс-ассенизаторов» атаковать на поражение. Уничтожить их любыми средствами, даже если это будет означать в дальнейшем открытое вторжение на Землю. Блокировать все эфирные частоты, чтобы эти скоты не смогли ни с кем связаться. В общем, примите все необходимые меры и не забудьте передать нашим, чтобы были настороже… Кстати, тот проклятый предатель-небесный еще с людьми?

— Не могу знать! — в точном соответствии с субординацией впервые вытянулся по струнке Серый. — В сообщении об этом не говорится. Ясно только то, что Зеленый захвачен…

— Ну так свяжитесь с командиром Первой эскадры! — рявкнул Сиреневый. — Пусть он допросит свидетелей и немедленно сообщит нам результаты. И берегитесь, если это послание придет слишком поздно!..

* * *

Год тот же, что и раньше. Даже место то же самое. Только чуть правее. На десяток астрономических единиц. Хотя это смотря откуда вести наблюдение: от Солнца или с орбиты Плутона. Что, впрочем, и не важно. Главное, что корабль другой. Местное время: что-то около полудня. Правда, в Москве уже почти утро.

К сожалению, Зуурб знал не так много. То ли операция, которую готовили мятежники, была столь секретна, что подробности о ней были известны лишь самым высокопоставленным руководителям повстанцев, то ли Сиреневый, бывший министр обороны Трунара, некогда бежавший вместе с правителем этой планеты, и Серый, бывший начальник секретных служб, просто не доверяли Зеленому настолько, чтобы посвящать его во все детали. Поэтому Зуурб знал лишь то, что готовится какой-то коварный план по захвату Земли и команду Орлова мятежники планируют использовать как приманку. Большего начальник гарнизона сказать не мог, как его Хаарм, терзаемый праведной жаждой мести, ни мучил при безмолвном попустительстве «икс-ассенизаторов». По крайней мере до тех пор, пока Сара не сжалилась над Зуурбом.

— Все, хватит! Прекрати, — приказала она контрабандисту. — Неужели ты не понимаешь, что ему ничего не известно?

— Понимаю, — согласился с ней Хаарм. — Но разве это означает, что я должен оставить в покое эту двуликую продажную сволочь?

— Должен, — отрезала девушка.

— Нет, не должен, — не согласился с ней контрабандист. — Это вот этот скот мне должен. И немало! А я ему ничего не должен, и пока я не получу обратно свои транспорты или компенсацию за них, с него с живого не слезу.

— Я заплачу! — почти завизжал Зуурб, которого контрабандист заставил выкручивать собственный нос.

— Каким образом? — поинтересовался Хаарм.

— Я сейчас прикажу, чтобы тебе нагрузили два корабля эллериумом из здешних запасов, — провыл начальник гарнизона, тщетно пытаясь завязать бантиком свои уши.

— Три, — отрезал контрабандист. — За моральный ущерб.

— Хорошо, три! — мгновенно согласился Зуурб.

— Все. Получил, что хотел, теперь отпусти его, — вмешался наконец в эту торговлю Шныгин, которому надоело слушать визг начальника гарнизона. — Отпусти, я сказал, еври бади!

— Ладно, — не стал возражать Хаарм, переставая терроризировать начальника гарнизона, хотя из-под ментального контроля оного не выпустил. — Только жалко, что мало попросил. Мог и больше с него взять.

— Перетопчешься, — отрезал старшина. — Даю тебе двадцать минут на все про все. Так сказать, в качестве вознаграждения за службу. А затем отправляемся на наш корабль. Нужно перехватить Орлова раньше, чем он доберется до Земли. Если мы вообще сможем это сделать.

— Сможем, — встрял в разговор Пацук. — Корабль Орлова на орбите продержат в карантине минимум сутки, прежде чем разрешат посадку. — И Микола кивнул головой на начальника гарнизона и его бывших подчиненных. — А с этими что будем делать?

— Давайте их на Самбараваджу отправим, — предложил здравомыслящий ефрейтор. — Пусть маммиды расскажут, что здесь произошло, а небесный, под их присмотром, станет агитировать аборигенов не подчиняться своим бывшим хозяевам.

Идея понравилась всем без исключения! Даже Зуурб, торопившийся избавиться от мучений и ментального контроля контрабандиста, был готов на что угодно, лишь бы оказаться подальше от «икс-ассенизаторов». К тому же начальник гарнизона не слышал рассказ Насана и надеялся, что, оказавшись на Самбаравадже, где существовала разветвленная сеть аборигенов, преданных мятежникам, он сможет вновь взять ситуацию под контроль. Как вы понимаете, его надеждам не суждено было осуществиться, и Зуурб провел остаток жизни, путешествуя по планете маммидов в качестве ярмарочного шута, но это уже совсем другая история. Никому, кроме самого Зуурба, не интересная.

Ну а пока начальник гарнизона мог сколько угодно тешить себя несбыточными мечтами. Он безропотно приказал техникам-летунам загрузить три космических корабля эллериумом, а также дал пилотов, указав им в качестве конечной цели путешествия Самбараваджу и приказав ждать там распоряжений Хаарма. Насан, которого бывший личный состав гарнизона «Логова зубоскала» безропотно признал начальником, распределил маммидов на корабли и лично определил место, на котором Зуурб должен был провести все путешествие до родной планеты маммидов. И лишь когда со всем этим было покончено, Насан нашел подходящую по размерам герметичную броню, точно такую же, какая была на остальных маммидах в «Логове», и вернулся на «летающую тарелку» землян.

— В принципе ты можешь тоже отправиться домой, — великодушно предложил потомку славного рода Бубрулов старшина.

— Ты что, с дуба рухнул, в натуре? — удивился Насан. — Чтобы я смотался домой и пропустил все самое интересное? Это на фига же я тогда с вами столько времени мотался по всей Галактике?

— Вот как? — хмыкнул старшина и вдруг сгреб маммида за грудки. — Хорошо. Ты останешься. Но запомни, солдат, ты самый младший в группе. Будешь выполнять любые приказы, и если еще раз посмеешь кому-нибудь хамить, я тебя своими собственными руками отправлю в открытый космос без скафандра, еври бади! Понял меня, блин?

— Так точно, товарищ старшина, — отчеканил маммид, почему-то радостно улыбаясь. Видимо, истосковался по армейским порядкам за последние несколько дней относительной свободы. — А оружие мне положено?

— Придумаем что-нибудь, — буркнул Шныгин, и Насан, прокричав, что сейчас вернется, убежал, притащив через минуту на корабль целую охапку плазменных ружей.

— Вот. Выбирайте! — гордо предложил маммид.

Старшина поморщился.

— Ты эту хрень на склад утащи. Пусть с ними сначала наши ученые поработают, а мы как-то к лазерным привыкли, — приказал он Насану и повернулся к Кедману. — Джонни, возьмешь этого чудика под свою опеку. Обучишь всему, чему полагается. Да, и лазерное ружье ему найди. Только пристреливайте аккуратнее. Мощность на минимум поставьте, чтобы обшивку корабля ненароком не пробить.

Насан с Кедманом тут же удалились в трюм, и на этом все приготовления к последнему гиперпространственному прыжку были закончены. Правда, «икс-ассенизаторы», прежде чем взлететь, уступили мольбам Хаарма и пропустили вперед три корабля с грузом эллериума и маммидами на борту, но больше не мешкали ни секунды. Выйдя на орбиту и удалившись от планеты настолько, чтобы ее притяжение не помешало кораблю спокойно войти в гиперпространство, «икс-ассенизаторы» проводили корабли Хаарма в дальний путь и сами стали готовиться к прыжку. Шныгин с пилотом последними уходили из рубки, и когда Мухин уже был готов включить автопилот, на экранах радаров вдруг появилась целая россыпь светящихся точек.

— Е-мое! — вытаращился на экраны Коля Мухин. — Это же целый флот летит! Что делать будем?

— Ноги делать будем! — рявкнул Шныгин. — Что мы еще тут можем сделать?! А я, блин, надеялся, что Зуурб блефует, когда он о вызванном подкреплении говорил.

— Что там у вас происходит? — высунувшись из анабиозного отсека, поинтересовался Пацук и, увидев россыпь светящихся точек на экранах, присвистнул. — Мама моя, ридна Украина! Это откуда же они взялись в таком количестве? Тревогу объявлять?

— Я тебе сейчас объявлю тревогу, блин! — зарычал на есаула Шныгин. — Марш назад, и чтобы все через минуту были в анабиозе. Мы с ними драться не сможем. Уходить будем.

— Куда? — поинтересовался пилот. — Тут же не звездная система, а настоящая взлетно-посадочная полоса в парко-хозяйственный день! Все пусто, голо, и видимость как на ладони.

— Вот и придумай, как нам с этой взлетно-посадочной полосы выбраться, — прервал весьма поэтичные словоизлияния пилота старшина. — И думай быстрее, пока мы не попали в зону их прямой видимости!

Коля Мухин почесал маковку и под тяжелым взглядом Шныгина нырнул обратно в кресло пилота. Пару минут он манипулировал с приборами, а затем вдруг резко изменил курс, направляя корабль обратно, к планете, где располагалось ныне разграбленное и разоренное «Логово зубоскала». Старшина хотел было рявкнуть на пилота и потребовать объяснений этого сумасшедшего поступка, но потом решил не вмешиваться, очень надеясь, что Коля знает, что делает.

Маневр был чрезвычайно рискованный, поскольку идущая на помощь базе эскадра наверняка все свое внимание сосредоточила именно на планете, пытаясь выяснить, что там происходит и кто именно атакует «Логово зубоскала». Но как раз на это и рассчитывал пилот. Высматривая окрестности базы на дневной стороне планеты, корабли инопланетян могли просто не заметить размытую и нечеткую серебристую точку, нырнувшую в тень.

Мухин мгновенно придал кораблю такое ускорение, что старшину, не успевшего сесть в кресло, швырнуло на пол. А затем пилот выключил основные двигатели и, лишь на короткие мгновения используя маневровые дюзы, корректировал траекторию полета «тарелки» до тех пор, пока она по орбите не ушла на теневую сторону планеты 456654-бис. И вот тогда, не дожидаясь, когда эскадра противника подойдет слишком близко, Коля вновь придал кораблю максимальное ускорение. А когда тот набрал скорость, включил автопилот и встал с кресла.

— Ну и что ты лежишь? — поинтересовался Коля у Шныгина. — Пошли в анабиозный отсек. Через три минуты войдем в гиперпространство.

Ничего другого, кроме как подчиниться распоряжению пилота, старшине не оставалось. С трудом поднявшись на ноги, Шныгин проковылял к своей капсуле и, предварительно убедившись, что вся группа выполнила его команду и теперь спокойно почивает, дал команду активизировать свою и мухинскую капсулы, а затем забрался внутрь. Теперь оставалось только надеяться, что если вражеская эскадра и заметила корабль землян, то помешать его входу в гиперпространство просто не успеет. И когда старшина стал просыпаться после анабиоза, первой его мыслью было: «Что так быстро? Неужели мы не успели уйти, блин?!»

К счастью, маневр Мухина удался в полной мере. И когда Шныгин, пулей вылетев в командную рубку, не увидел около «тарелки» корабли противника, он вздохнул с облегчением. Более того, хотя старшина визуально не мог определить, находятся ли они в Солнечной системе или еще где-то, он вдруг с душевным трепетом почувствовал, что вернулся домой. Ну а куда еще, интересно, их могло забросить, если автопилоту даны были вполне точные указания?! Вздохнув полной грудью, старшина тут же принялся выводить из анабиоза остальных членов команды.

Конечно, веселых плясок, праздничных салютов и иных способов выражения ликования «икс-ассенизаторы» при пробуждении не проявили, но на всех лицах читалось откровенное удовлетворение тем, что все злоключения позади. Только сейчас бойцы поняли, как надоели им чужие планеты, космическое пространство и бесконечные гиперпрыжки. Шныгин подумал о том, что, вернувшись на Землю, он первым делом разуется и пройдется босиком по траве. Пацук почему-то с тоской посмотрел на Сару и решил, что неплохо было бы искупаться в теплом море. Кедман подумал об игре в баскетбол или хотя бы о просмотре по телевизору первого же баскетбольного матча. Зибцих представил себе запылившуюся казарму на базе и почувствовал, как зачесались руки от желания взять тряпку и хорошенько там прибраться. А вот о том, что подумала Сара, не узнал никто. Хотя бы потому, что разведчице полагается быть более скрытной, чем всем остальным. Впрочем, на обсуждение желаний времени у бойцов не было.

— Сара, — позвал девушку старшина, пока пилот осваивался за пультом управления. — Свяжись с базой и предупреди Раимова, что кораблю Орлова приземляться нельзя до тех пор, пока мы не побеседуем с бойцами. Скажи ему, что Хаарм поможет извлечь у них из подсознания все, что запихнули в них небесные… Или лучше я сам все объясню. Просто наладь связь с подполковником.

Кивнув головой, Штольц тут же проследовала к пульту радиосвязи. Пока она пыталась настроить аппаратуру, остальные «икс-ассенизаторы» занимали места, полагавшиеся им по боевому расписанию. Пацук с Зибцихом устроились у орудий, Кедман вынул из шкафчика пожарное оборудование, а Насан, недавно зачисленный в команду, пометался немного по рубке и, не дождавшись распоряжений, самовольно занял кресло Сары Штольц. Ну а сам Шныгин склонился над приборами за спиной пилота.

— Коля, можешь определить, где сейчас корабль Орлова? — поинтересовался у Мухина старшина.

— А хрен его знает, — пожал плечами тот. — Я в первую очередь отсканировал орбиту Земли. Там, конечно, куча всякого железа болтается, начиная от спутников и кончая хрен знает чем, но отсюда определить, там ли «Ястреб», я не могу. Слишком далеко. Нужно хотя бы десятка на полтора астрономических единиц продвинуться. Тогда и скажу, на орбите Орлов или еще где.

— Ну так вперед, — скомандовал Шныгин, и пилот уже собрался запустить главный двигатель, как вдруг замер, удивленно уставившись на экран, где была отображена компьютерная модель Солнечной системы.

— Серега, я не уверен, но, по-моему, рядом с нами болтается чей-то корабль, — проговорил Мухин, тыча пальцем в монитор. — По крайней мере, вот этой точки тут быть не должно. И, судя по показаниям сканера, она явно рукотворного происхождения.

— Может, это «Галилей-5»? — предположил со своего места Зибцих. — Я что-то слышал о том, что русские вместе с американцами запускали такой корабль к Плутону.

— Чего не знаю, того не знаю. Но сейчас попробую прощупать его направленным сканером. Тогда и увидим, что это за фрукт, — пожал плечами пилот и через мгновение присвистнул. — Да это «летающая тарелка». Почти такая же, как наша, только лучше вооруженная. Боевая модель.

— Сара, отставить связь с шефом, — тут же скомандовал старшина. — Свяжись с «тарелкой» и узнай, кто они такие и что тут делают.

— Да толку-то! — тут же сердито откликнулась девушка. — Эта дурацкая рация барахлит. Я на каких только волнах не пыталась прощупать эфир, везде одни помехи.

— Как это рация сломалась? — возмутился пилот. — На моем корабле ничего само по себе не ломается! Дай-ка я посмотрю…

— Сиди. Следи за приборами, — остановил Мухина старшина. — Микола, иди взгляни, что с рацией. А ты, Сара, займи его место.

Пока «икс-ассенизаторы» менялись местами под недовольное ворчание Коли Мухина, Шныгин очень медленно обернулся спиной к пульту управления кораблем и посмотрел на Хаарма и маммида. Впрочем, последний старшину почти не беспокоил, поскольку у Шныгина не было причин не доверять ему. А вот небесный после слов пилота о том, что рация сама по себе не могла выйти из строя, вновь напомнил старшине о давних подозрениях.

Сергей вспомнил и то, как контрабандист вероломно пытался захватить их корабль при первой встрече, как потом торговался и почти задаром согласился помочь. Как легко Хаарм нашел боевую машину маммидов на Лоне, уверенно вывел бойцов из апартаментов командира гарнизона туда, где этого командира как раз и не было.

Вспомнил старшина и то, как небесный не сумел расшифровать информацию базы данных, случайно взятой Пацуком из кабинета Зуурба, как контрабандист втридорога торговал водкой на Самбаравадже, своими действиями явно подбивая аборигенов на беспорядки. А уж о единоборстве Хаарма с Зуурбом в «Логове зубоскала» Шныгину и думать не хотелось. Кто знает, действительно ли они устроили ментальную схватку или просто обменялись друг с другом информацией о том, как лучше угробить «икс-ассенизаторов»?.. И тут вдруг Шныгин понял, что уже давно непроизвольно сжал приклад лазерного ружья, направляя ствол на контрабандиста. А тот, видимо, на ментальном уровне уловил сумятицу в мозгах старшины.

— Ты чего? — испуганно поинтересовался Хаарм у Шныгина, глядя старшине прямо в глаза. То есть Сергей, конечно, из-за низко надвинутого капюшона небесного немог знать, куда тот смотрит, но чувствовал, что Хаарм пытается поймать его взгляд.

— Сиди. И не дай тебе бог пошевелиться, — тихо приказал Шныгин. Однако его услышали все. И все к этой парочке повернули головы. Даже Зибцих высунулся из-за турели.

— Что у вас тут происходит? — удивленно поинтересовался он.

— Ничего особенного, — спокойно ответил старшина. — Просто я думаю, что наш дружок-контрабандист совсем не тот, за кого себя выдает.

— Да ладно! — изумился Кедман. — Он уже столько раз нам помогал, что нет причин сомневаться в его лояльности.

— Возможно. Только помощь его всегда получалась какой-то кособокой, еври бади, — хмыкнул Шныгин. — Вот сейчас и посмотрим. Если рация изуродована, то, кроме Хаарма, это сделать никто не мог. Тогда и вопросов к нему у меня больше не будет. Вышвырну его в открытый космос, и дело с концом!

— Да вы что, с ума сошли?! — завопил контрабандист, вскакивая с места.

— Сидеть, я сказал! — тут же рявкнул Шныгин, наводя точку лазерного прицела в темный провал под капюшоном. Туда, где должно было быть лицо небесного. — Сядь, или я тебе сейчас башку отстрелю.

Хаарм медленно опустился на место.

— Вот вы, значит, как? — прошипел он. — Вот, значит, чем мне отплатить решили за мою помощь? Ну, спасибо вам за доброту, за ласку, за…

Закончить свою благодарственную речь контрабандист не успел. Повинуясь знаку Шныгина, капрал слегка тюкнул Хаарма по голове, и тот, хрюкнув, погрузился в беспамятство. Добросердечная Сара укоризненно покачала головой, но, не решившись комментировать поведение мужчин, отошла в сторону, заняв у орудия место Пацука. А сам Микола, одобрительно хмыкнув, вновь повернулся к пульту радиосвязи и, сняв заднюю крышку, принялся копаться во внутренностях прибора. Прочие члены группы, включая и Насана, остались на своих местах, ожидая вердикта есаула. Наконец, минуты через три тот закончил возиться с рацией и, не говоря ни слова, попытался выйти на связь. Однако ответом Пацуку был жуткий треск в эфире и отсутствие каких-либо связанных сигналов.

— Рация в порядке, — наконец вынес свой вердикт Микола. — Просто кто-то глушит эфир. Либо вообще весь, либо конкретно нас.

Шныгин посмотрел на пилота.

— Это могут делать только с того корабля, — кивнув в сторону монитора, ответил Мухин на безмолвный вопрос старшины. — Судя по показаниям приборов, фиксирующих электромагнитную активность, этот кораблик способен и на большее.

— Ну что же, тогда летим к нему. Попытаемся пообщаться, — криво усмехнулся Шныгин. — А если не выйдет, тогда собьем на хрен, и все проблемы решены, еври бади.

— Ну а если это наши союзники с Трунара? — осторожно предположила Сара. — Межпланетный конфликт получится.

— Если союзники, тогда они с нами свяжутся. Если не сразу, то тогда, когда мы начнем в них стрелять, — отрезал Шныгин. — Микола, марш к пушкам. Остальные — по местам!

— А с этим что делать? — кивнув головой в сторону неподвижного контрабандиста, поинтересовался Кедман.

— Пока запри его в какой-нибудь каюте. Потом разберемся, что к чему, еври бади! — приказал Шныгин и занял свое место рядом с пилотом. — Коля, вперед! А ты, Сара, попробуй на всех волнах вызвать на связь этот корабль. В конце концов они нам ответят, если не захотят сдохнуть.

На этот раз Мухин не повел «тарелку» к неизвестному кораблю на максимальной скорости, а стал «на цыпочках» красться вперед. То есть, конечно, «летающая тарелка» землян опорные фермы не выдвинула и шевелить ими не начала, но двигалась очень медленно. Коля то слегка ускорял «тарелку», то притормаживал ход. А иногда и вовсе швырял ее в сторону, чтобы сделать траекторию движения корабля максимально непредсказуемой. Ну а Сара постоянно бубнила в микрофон просьбу неизвестному кораблю откликнуться на вызов, но в ответ получала лишь жуткий треск помех. А через пару минут оба корабля сблизились настолько, что можно было невооруженным глазом заметить, как шевелятся плазменные пушки на борту неизвестной «тарелки», пытаясь точно следовать за движением корабля землян.

— Что будем делать дальше? — поинтересовался наконец Мухин. — Больше сближаться нельзя. Слишком мало места для маневра останется. Подлетим еще на десяток километров, и тогда, если у них на борту есть самонаводящиеся ракеты, нам даже контур Зубова не поможет. Этим ракетам просто деться некуда будет, кроме как попасть в нас.

— А что, разве энергетический экран с ракетами не справится? — удивленно поинтересовался Шныгин.

— Нет, конечно, — фыркнул пилот. — Даже если Микола или Ганс успеют их сбить, то при взрыве на такой дистанции ракеты все равно нанесут нам серьезные повреждения.

— Ну что же, тогда начнем, — вздохнул старшина. — Микола, пальни разок. Только мимо. Пусть поймут, что атаковать их мы не особо желаем, но если они по радио не ответят, то церемониться больше не будем.

— Есть, товарищ генерал-майор, — оскалился Пацук. — Только, по мне, распылить бы их на атомы, а потом пусть дипломаты разбираются, кто был прав, а кто виноват. А то воно ж как бывает, когда с врагом слишком долго миндальничают?..

— Ты не болтай, а делай, что сказано, — буркнул Шныгин. — Пальни так, чтобы плазменные шары подальше от них прошли. Пусть поймут, что это не случайный промах, а намеренное предупреждение.

— Слушайте, ребята, а может быть, этот корабль никакого отношения к помехам не имеет? — предположила Сара. — Может быть, они тоже с нами связаться никак не могут?

— Вот сейчас и проверим, — ответил старшина. — Огонь, блин!

Пацук сделал, как и было велено. Он выпустил два плазменных шара так, чтобы один прошел ниже «тарелки», а другой — выше ее. С замиранием сердца бойцы следили за стремительным полетом сгустков плазмы, ожидая ответных действий неизвестного корабля. И дождались! Все пушки «летающей тарелки» одновременно извергли из себя плазменные шары, и стреляли они отнюдь не мимо корабля землян. Ожидавший этого пилот тихо выругался и мгновенно рванул «тарелку» вниз и в сторону, стремясь уйти из-под огня.

— Огонь на поражение! — тут же рявкнул Шныгин, чувствуя, как его вдавливает в кресло возросшая перегрузка. — Твою мать! Дайте мне кто-нибудь пульт управления бортовым психоусилителем.

Сара, изогнувшись, дотянулась до пульта и попыталась добросить его до кресла старшины, но в этот момент Мухин опять дернул «тарелку», и небольшая плоская коробочка, изменив траекторию, ушла далеко в сторону. Хорошо, что электропровод ее удержал. А то пришлось бы ловить пульт по всем отсекам корабля! Шныгин выругался еще раз и, держась одной рукой за кресло, попытался достать пульт, но корабль землян снова здорово тряхнуло, и мониторы тут же затянулись радужной пленкой. Это парочка плазменных шаров зацепила «тарелку». Энергозащита выдержала, но толчок от взорвавшейся на ее поверхности плазмы был столь силен, что Мухин на несколько секунд потерял управление кораблем. Шныгин не смог удержаться за подлокотник, и его второй раз за последние сутки со всей силы шваркнуло о стену.

— Твою мать вагоновожатой в трамвайное депо! — совсем как Раимов, выругался старшина, пытаясь подняться на ноги. — Коля, ты права на вождение космических кораблей в «киндер-сюрпризе» нашел?

— Не мешай работать! — огрызнулся пилот, пытаясь восстановить контроль над кораблем. — Мамку свою учи щи варить, а в мои дела не вмешивайся. Понял?

Может быть, в другое время старшина, да и любой другой из «икс-ассенизаторов», и погонял бы пилота по кораблю за такие непочтительные речи, но сейчас было не до того. Пытаясь удержаться на ногах при постоянных бросках «тарелки» из стороны в сторону, Шныгин старался поймать пульт управления психоусилителем. Ну а остальным и вовсе было некогда обращать внимание на перепалку старшины с Мухиным.

Пацук, жутко возмутившись от такого непочтительного отношения инопланетян к кораблю «икс-ассенизаторов», решил накрыть противника слаженным залпом обоих своих орудий. Однако его выстрел совпал с рывком «тарелки», и плазменные шары, выпущенные из пушек, некогда стоявших на роботе-патрульном и просто обязанные пробить защиту небольшого, в общем-то, вражеского корабля, промчались мимо, даже не задев его энергозащиту. «Тарелка» пришельцев ответила ураганным огнем, и Коля Мухин был вынужден постоянно совершать маневры уклонения. Конечно, корабль землян это спасало, но вот вести прицельный ответный огонь мешало чрезвычайно, и Микола больше не решался направлять плазменные шары в одну точку. Напротив, он попытался бить так, чтобы хоть один выстрел поразил противника.

Снайпер Зибцих работал более продуктивно. Его не застал врасплох первый толчок. Ганс предвидел, что это случится, и выстрелил только после того, как корабль землян начал восстанавливать равновесие. Оба плазменных шара, выпущенные из его орудий, достигли цели, но, увы, слишком малая мощность орудий Зибциха никакого ощутимого вреда «тарелке» пришельцев не нанесла. Тогда Ганс изменил намерения и, вместо того чтобы бессмысленной пальбой смешить врага, стал сбивать те плазменные шары, что угрожали кораблю землян наибольшей опасностью.

— Молодец, Гансик! Так держать, — похвалил его пилот. — Ребята, сейчас я попробую зайти ему прямо под брюхо, а вы уж не подкачайте. Дайте из всех стволов залп в одно и то же место. Авось что-нибудь да получится!

Однако маневр не прошел. Пилот и артиллеристы вражеского корабля разгадали задумку Мухина, и первый тут же совершил маневр, уводя корабль из опасной зоны, а вторые выпустили навстречу «тарелке» землян такой поток плазменных шаров, что Николаю не оставалось ничего другого, кроме как изменить первоначальное намерение и уйти далеко в сторону, чтобы спасти свой корабль.

— Да что же это такое?! — завопил Мухин, когда еще один шар ударил в энергозащиту. — Микола, попадешь ты хоть раз в этого гада или нет?

— А ты не дергай корабль, как эпилептик! — рявкнул в ответ Пацук. — Хоть пару секунд подержи его на одной линии. Тогда и увидим, как воспримут они наш подарок.

Пилот, что-то пробормотав себе под нос, заложил такой лихой вираж, что Шныгин вновь покатился по полу, а затем, пропустив мимо очередной залп инопланетян, Мухин рванул «тарелку» прямо по направлению к вражескому кораблю. Секунды растянулись в вечность, когда все «икс-ассенизаторы» уставились на мониторы, ожидая лобовой атаки, но за мгновение до того, как артиллеристы пришельцев поймали корабль землян в перекрестье прицела, Пацук наконец выстрелил. Два плазменных шара, вылетевших из его пушек, точно ударили «тарелку» пришельцев в самый центр, и она целиком исчезла в огромном радужном взрыве.

— Есть! — заорали все в один голос, а Шныгин, единственный, кто не пялился в мониторы, к тому же успел еще и схватить наконец пульт управления психоусилителем. А затем по кораблю землян пронесся вздох разочарования.

«Летающая тарелка» пришельцев выдержала удар. Правда, она начала уходить в сторону рывками, словно хромоногий кабан от стаи волков, но внешне выглядела целой, и это не могло радовать людей. Микола с Гансом попытались еще раз достать корабль противника слаженным залпом, «тарелка» пришельцев, явно превосходившая космолет землян огневой мощью и количеством орудий, выставила перед собой настоящую стену из плазменных шаров, и удар цели не достиг.

— Твою мать! — снова завопил Мухин, легко уйдя от ответного выстрела противника. — Что делать-то будем? Не справимся мы с ними!

— Спокойно, Маша, я Дубровский! — фыркнул старшина, усаживаясь на свое место. — Сейчас посмотрим, что они скажут на это.

Стараясь забыть о происходящем вокруг, Шныгин сконцентрировался на единственном желании и нажал заветную кнопку психоусилителя. Невидимый и не ощущаемый никем из присутствующих на корабле землян ментальный импульс помчался в сторону корабля пришельцев, и тот, дернувшись, словно от удара, бешено закрутился на одном месте.

— Не понял, Репа, ты что с ними сотворил? — оторопело спросил у Шныгина Пацук.

— Да эта проклятая «тарелка» больше похожа на юлу, — буркнул в ответ старшина. — Вот я и представил, что она — волчок. Их пилоту такая мысль, должно быть, понравилась, он и закрутил корабль вокруг оси.

— Ну-ка, попробуй еще раз, — крикнул Ганс, видя, что корабль пришельцев гасит вращение.

Шныгин усмехнулся и послал новый импульс. Корабль противника вновь завертелся, и Микола с Зибцихом приготовились дать еще один залп по экваторной линии «тарелки» врага, но сделать это не успели. Прямо над кораблем пришельцев одна за другой сверкнули десять ярких вспышек, и в пустоте из ничего возникло соответствующее количество боевых кораблей куда больших размеров, чем оба сражавшихся у орбиты Сатурна противника.

— Твою мать! Как же они нас вычислили?! — проревел Кедман, едва не раздавив в своих лапищах противопожарное оборудование.

— Плевать, как именно! Ноги надо делать! — завопил Пацук, но Мухин и без него знал, как нужно поступить.

У «икс-ассенизаторов» до момента, когда экипажи вражеских кораблей выйдут из анабиоза и смогут вступить в бой, было не более пяти минут. Уничтожить за это время весь флот противника не представлялось возможным. Коля сомневался даже в том, что им удастся пробить защиту хотя бы одного космического корабля. Поэтому еще до того, как Кедман задал свой вопрос, а Пацук выдал весьма ценное указание, Мухин врубил реверсивные дюзы. Корабль землян крутануло волчком почти так же, как «тарелку» пришельцев, но с одной разницей — Коля знал, что делает, и вращение мгновенно остановил.

— Держитесь, пешеходы! — завопил он, врубая максимальное ускорение. — Пристегните ремни и все такое. Если успеете, конечно!

Бойцы не успели. Лишь Пацук, Зибцих да старшина, удобно устроившиеся в креслах, остались на своих местах, а вот остальных здорово швырнуло. Сару, после крутого разворота не успевшую восстановить равновесие в кресле радиста, ударило в бок и вдавило в подлокотник. Кедман заработал контейнером огнетушителя по лбу и на пару секунд потерял сознание, а вот Насан, подавшийся вперед, чтобы получше рассмотреть появившиеся из гиперпространства корабли, вообще вылетел со своего места, кувыркнулся через спинку кресла и кубарем покатился в коридор, ведущий к трюму.

Впрочем, что именно случилось с «икс-ассенизаторами» после максимального ускорения, Колю Мухина волновало меньше всего. Синяки, шишки и даже переломы, которые могли получить бойцы, были пустяком по сравнению с тем, что с ними будет, если залп инопланетной эскадры накроет «тарелку» землян. Сейчас пилота не заботило даже то, что экипаж корабля, с которым люди только что вели бой, может открыть огонь из всех орудий вслед убегающей с поля боя «тарелке». Даже выстрел из их орудий можно было пережить. По крайней мере теоретически!

К счастью для бойцов, на практике этот вопрос им выяснять не пришлось. Карусель, устроенная Шныгиным, так сильно подействовала на экипаж вражеской «тарелки», что он не пришел в себя даже после того, как «ожили» корабли прибывшей на место боя эскадры. Впрочем, может быть, с экипажем «тарелки» как раз все было в порядке, только они не получили приказа преследовать «икс-ассенизаторов» — точно узнать об этом невозможно. Но так или иначе, а слегка поврежденная «тарелка» инопланетян осталась на месте, когда остальные десять кораблей, словно сторожевые кобели, рванулись вперед. А за секунду до этого блокировка с радиоэфира была снята. И наши лихие спецназовцы, прослушивавшие все волны, отчетливо разобрали две фразы: «Вынырнувшие из гиперпространства корабли, назовите свои позывные!» и «Уничтожить поганых землян. Немедленно!»

Первая, судя по всему, была передана с лунного гиперпространственного координатора, засекшего появление в Солнечной системе целой армады космических кораблей. Ну а вторую, надо полагать, выдал командир вражеской «тарелки», отдавая приказ десятку космолетов начать охоту за кораблем «икс-ассенизаторов». Сара, от удара о подлокотник потерявшая сознание, в тот момент, когда инопланетяне перестали глушить эфир, передать ничего не могла. И в любом случае все равно не успела бы это сделать, поскольку чистым эфир был лишь считаные секунды. Но по крайней мере спецназовцы поняли, что их предположение о том, кто забивает радиоволны, было верным.

— Эх, жалко, мы не грохнули этот кораблик! — горестно выдохнул Пацук.

— Хорошо, если нас самих сейчас не грохнут, — проворчал в ответ Шныгин. — Нам бы только до орбиты Земли дотянуть. А там наши помогут. Даже если не смогут никого сбить, то хоть внимание отвлекут, а мы уж как-нибудь с этими гадами справимся!

Перспектива эта была чрезвычайно заманчива, но уж слишком много «если» оказалось в предположении старшины. Конечно, Мухин рванул «тарелку» вперед на максимальном ускорении, да и перед инопланетной эскадрой у людей имелось преимущество минимум в пять минут, но до орбиты Земли было слишком далеко, чтобы успеть туда благополучно добраться. И уже через небольшой отрезок времени, когда мимо корабля землян промчался огромный плазменный шар, всем стало ясно, что так просто от преследователей не избавиться.

— Серега, посмотри, что у нас за спиной, — сдавленный перегрузкой, прохрипел пилот. — Я голову повернуть не могу. Боюсь, шею сломаю.

Шныгин, находившийся в более удобной для осмотра мониторов заднего обзора позиции, с трудом повернул голову, стараясь увидеть, что происходит в хвосте корабля. Прямо под монитором располагался экран одного из сканеров, и на нем четко виделось, что расстояние между «тарелкой» землян и преследователями медленно, но верно сокращается. И что было еще более «радостным», корабль «икс-ассенизаторов» нагоняла целая вереница плазменных шаров.

— Коля, возьми вправо. Нас сейчас накроют, — прохрипел старшина. Но раньше, чем пилот попытался выполнить этот маневр, раздался голос Зибциха.

— Не надо дергаться, — тяжело дыша, проговорил снайпер. — Я развернул орудия. Сейчас займусь этими шарами.

— Держись, я тебе помогу, — отозвался Пацук, с трудом пытавшийся развернуть стволы в нужном направлении. — Так просто нас эти сволочи не достанут!

И тут же Шныгин увидел, как ефрейтор начал стрелять. При максимальном ускорении корабля создавалось впечатление, будто плазменные шары, выпущенные из орудий Зибциха, просто зависают на месте и ждут, когда на них наткнутся пущенные противником сгустки плазмы. Ефрейтор стрелял беспрерывно, а через секунду к нему присоединился и Пацук. Чернота космоса за кормой корабля тут же расцвела всеми цветами радуги, когда первые энергоснаряды столкнулись друг с другом. Фейерверк получился такой, что его, наверное, было видно с Земли невооруженным глазом, но никто из спецназовцев об этом не думал. Главное — выжить! А уж о рукотворных красотах Вселенной и людях, их наблюдавших, можно будет поразмыслить потом.

— Сара, ты жива? — поинтересовался Шныгин, краем глаза увидев, что девушка все еще свисает с ручки кресла, как тряпичная кукла. — Сара, скажи что-нибудь!

— Что с ней?! — тут же раздался сдавленный крик Пацука. — Репа, что с ней случилось? Скажи наконец!

— Не знаю, — ответил старшина. — Похоже, она без сознания. Коля, можешь немного сбросить скорость, чтобы я встал и посмотрел, что с девчонкой?

— Нет, — коротко отрезал пилот. — Если ты, конечно, не хочешь, чтобы нас через пару минут распылили на атомы!

— Твою мать! — рявкнул Пацук. — Если с ней что-нибудь случится, я всем пришельцам своими собственными зубами горло порву!

— Ты же ее вроде бы ненавидишь? — попытался сострить старшина.

— Лучше заткнись! — отрезал Микола, и Шныгин понял, что сейчас не самое подходящее время для приколов.

Его помощь в управлении кораблем больше не требовалась. Пацук и Зибцих держали преследователей под прицелом, и только от них зависело, удастся ли «икс-ассенизаторам» продержаться время, необходимое для выхода на околоземную орбиту. А вот Саре Штольц помощь требовалась, и старшина, превозмогая огромную перегрузку, попытался встать. Однако ускорение корабля было такое, что Шныгину, несмотря на все его усилия, не удалось даже оторвать спину от кресла. Сергей сам едва не потерял сознание и заскрипел зубами, осознав, что сделать ничего не может.

— Мы подлетаем! — радостно прохрипел пилот, прерывая горестные мысли. — Я уже вижу, как лазерные спутники НАСА разворачиваются навстречу эскадре. Держитесь, сейчас я…

И в этот момент корабль тряхнуло. Удар был такой силы, что у Шныгина перед глазами заплясали радужные круги, словно после нокаута. Что-то закричал Пацук о выведенных из строя орудиях. Потом Зибцих вопил о том, что он не успевает что-то сделать, но все это было так далеко, будто в другой Вселенной. Может быть, не пытайся старшина встать с кресла минутой назад, он бы и не потерял сознание, но толчок здорово надломил и без того истощенный перегрузкой организм. А когда «тарелку» тряхнуло второй раз, Шныгин провалился в темноту, успев лишь подумать: «Ну вот и все! И что теперь я скажу маме?..»

Глава 4

Околоземная орбита. Год две тысячи тот же. Выдающееся творение недавно зародившейся земной космоиндустрии, оказавшееся совершенно бесполезным из-за непродуманного подбора экипажа и идиотски-авантюрного плана операции. Имеется в виду, конечно, космолет «Ястреб». Местное время еще неизвестно, поскольку экипаж только что начал выходить из анабиоза.

Капитан Орлов пришел в себя не сразу. Он и его люди оказывались в анабиозе не впервые, но сейчас Орлов чувствовал себя совершенно разбитым, неспособным даже встать самостоятельно. И, более того, капитан совершенно не помнил, как он с группой попал на свой корабль.

После того как Орлов, беспокоясь за психическое здоровье своих подчиненных, заключил ни к чему не обязывающее соглашение с одним из руководителей мятежников, вся группа потеряла сознание, а очнувшись, обнаружила себя вновь все в той же зеркальной тюрьме. Капитан понял, что у мятежников что-то не заладилось, и потребовал объяснений. Однако ни один из небесных на этот призыв не отозвался, и пару дней группа находилась в неведении о своей дальнейшей судьбе.

Единственными живыми существами, которые иногда появлялись перед заключенными, были мерзкие насекомоподобные кристаллиды, но от них ничего вразумительного узнать не удалось. Орлов лишь помнил, что на второй или третий день он почувствовал, что и сам скоро сойдет с ума, а потом… А потом был провал в памяти, закончившийся пробуждением в анабиозном отсеке «Ястреба».

Беспокойство за судьбу вверенной ему команды все-таки помогло Орлову преодолеть недомогание, и капитан, превозмогая себя, выбрался из капсулы. Проснулся он, как и полагалось по недавно принятому Уставу космических сил, первым. На корабле царила относительная тишина, прерываемая лишь легким попискиванием приборов, доносившимся из рубки пилота, но поскольку сигнал тревоги не звучал, капитан сделал вывод, что по крайней мере с системами управления кораблем все в порядке. Правда, Орлов совершенно не имел представления о том, в каком именно месте «Ястреб» сейчас находится, и, перед тем как выводить из анабиоза своих ребят, решил проверить его координаты. Пошатываясь, Орлов вошел в рубку и замер от удивления — в кресле пилота сидел небесный. Не тот, который вел с ним переговоры, но уж небесного от призрака Орлов был в состоянии отличить.

— Не понял, — строго проговорил капитан. — Что вы делаете в моем корабле?

— Я? — переспросил небесный, как будто, кроме него, в рубке находился кто-то еще. — А-а, все очень просто! Наше руководство решило отправить меня вместе с вами в качестве посланника доброй воли. Я должен сообщить вашему руководству, что мы готовы идти на переговоры, и обсудить ту неприятную ситуацию, в которой наши цивилизации оказались.

— И ты думаешь, что вместе с нами попадешь на прием к Президенту? — удивленно поинтересовался Орлов. — И не мечтай!

— Да я и не мечтаю, — спокойно ответил небесный. — Я не рассчитывал, что вы согласитесь взять меня с собой. Просто после того, как вы выполните все условия нашего соглашения и встретитесь со своим главным руководителем, я надеюсь, что вы сообщите о моем присутствии на корабле и доложите, что я прибыл как полномочный посол и готов вести переговоры от имени моего правительства. Это ведь несложно? — И, не дожидаясь ответа на этот необязательный вопрос, представился: — Кстати, меня зовут Трууск.

— Не скажу, что мне очень приятно, — ответил капитан и задумался. — Кстати, мне ваше имя кажется знакомым, вот только после этого дурацкого анабиоза я и себя-то еле могу вспомнить. Не подскажете, где я мог его слышать?

— Не знаю. Может быть, во время бесед с вами мой начальник называл мое имя? — предположил небесный.

— Может быть, — подумав, согласился Орлов. — Вот только не пойму, почему никто не поставил меня в известность о вашем присутствии на корабле?

— Просто все решилось в последний момент. А вытаскивать вас из анабиоза только для того, чтобы сообщить обо мне, согласитесь, было нецелесообразно, — так же спокойно ответил небесный. — Но я еще раз повторю, что мое присутствие вас ни к чему не обязывает. Просто вы сообщите обо мне своему Президенту и потом известите меня, состоится ли аудиенция, и если состоится, то когда это произойдет.

— А где же вы были во время гиперперелета? — все еще туго соображая, поинтересовался у незваного гостя капитан.

— Как и все, в анабиозе, — терпеливо пояснил Трууск. — Мы добавили в ваш отсек еще одну капсулу.

— Да? Пойду посмотрю, — тупо пробормотал капитан и вернулся в анабиозный отсек.

Естественно, как и говорил небесный, внутри стояла еще одна капсула. Из-за нее все остальные «спальные места» пришлось несколько сдвинуть, да и программу пробуждения инопланетяне, видимо, подкорректировали, дав возможность своему представителю проснуться первым. Догадывались, наверное, что в противном случае земляне могут его просто не разбудить.

«Умно!» — констатировал Орлов, по-прежнему чувствуя некоторую вялость.

Ни секунды не медля, капитан начал выводить экипаж из анабиоза, стараясь не думать о своем отвратительном состоянии. И лишь когда бойцы начали выбираться из капсул, Орлов вдруг сообразил, что ведет себя довольно странно. Прислушавшись к своим чувствам, капитан не обнаружил прежней ненависти к инопланетянам, так долго мучившим его людей. Более того, Орлову казалось, что он неизвестно за что уважает этих небесных и чувствует бесконечную благодарность им, тоже непонятно по какому поводу! Орлов попытался представить, как он снесет выстрелом из лазера голову так называемому послу, но от одной только мысли об этом его охватил такой прилив отвращения, что капитану на мгновение показалось, что он и оружие-то больше никогда в руки взять не сможет. Но это лишь на мгновение! А затем Орлов, собрав всю волю в кулак, решил действовать.

— Бойцы, слушай мою команду! — выкрикнул он, чувствуя, как отказывается шевелиться язык, объявивший вдруг независимость от остального организма. — Нас предали! Приказываю всем сопротивляться и не выполнять ни одного распоряжения мятежников. Наш договор с ними считаю с сего момента аннулированным! Я… — И тут, увидев, как Трууск входит в анабиозный отсек, Орлов понял, что больше не сможет произнести ни слова.

— Планы изменились, — холодно сообщил небесный, не обратив никакого внимания на красноречие капитана. — Сейчас вы все уляжетесь в анабиозные капсулы и будете ждать, когда я вас разбужу. СПАТЬ!..

Орлов почувствовал, как ноги, совершенно не слушая приказов мозга, несут его собственное тело к капсуле, как руки цепляются за ее край и помогают телу перевалиться внутрь.

Затем, чувствуя, как сознание уплывает от него, капитан хотел крикнуть бойцам: «Сопротивляйтесь!» — но, провалившись в небытие, так и не осознал, действительно он кричал или лишь подумал об этом…

* * *

Планета, на которой должна решиться судьба нескольких цивилизаций в целом и независимость людей в частности. Земля то есть! Существующий год никто не отменял, новый еще не прибыл, а местное время можно определить только приблизительно. Будем считать, что это полдень.

Придя в себя, Шныгин удивился. И без того не очень-то веривший в существование ада или рая спецназовец, помотавшись по Вселенной, и вовсе разуверился в библейских легендах. Однако старшина прекрасно помнил, что он умирал на корабле! Следовательно, должен был просто исчезнуть, а этого не произошло. Шныгин ясно понимал, что он мыслит, следовательно, существует. И старшине жутко захотелось посмотреть, какой он, этот загробный мир… В ту же секунду Шныгин вдруг вспомнил, как еще недавно Пацук отказывался верить в то, что он жив, и от этой мысли засмеялся. Правда, ненадолго! Первое же хихиканье вызвало такой взрыв боли во всем теле, что мысли о загробном мире напрочь вылетели из головы старшины. Он был жив и, поскольку не мог пошевелить конечностями, вероятно, серьезно ранен. Что никоим образом не означало неспособности отдавать команды. Скрипнув зубами от боли, Шныгин открыл глаза.

Картина была удручающей. Старшина даже не сразу сообразил, что находится в космическом корабле, настолько все вокруг переменилось. Во-первых, Шныгин висел почти горизонтально на ремнях безопасности кресла. Во-вторых, то, что было пультом управления, находилось прямо под ним. Правда, теперь это скорее выглядело как искрящаяся замкнутыми проводами груда металлолома, но некоторые ассоциации она все же навевала.

Ну а в-третьих, поверх разбитой аппаратуры лежал пилот. И если этот натюрморт и мог кому-то доставить удовольствие и напомнить о космических кораблях, то только любителям «чернухи» и страстным обожателям таких фильмов, как «Чужие», например, или «Через тернии к звездам». Шныгин ни к тем, ни к другим не относился, шедевры мирового кинематографа не слишком любил, и поэтому, вместо того чтобы любоваться открывавшимся сверху видом, забеспокоился.

— Коля, ты жив? — позвал он пилота. Тот не пошевелился. — Тут вообще есть кто-нибудь живой?

— Есть, — раздался слабый голос справа от старшины, и Шныгин облегченно вздохнул, увидев Сару Штольц, также подвешенную на ремне безопасности. — Что произошло? Мы разбились?

— Скорее да, чем нет, еври бади, — почти обрадованно ответил Сергей. — Не шевелись. Сейчас я попробую спуститься, посмотрю, что с пилотом, потом сниму тебя и поищу остальных.

Однако спуститься оказалось не так-то просто. То есть, конечно, Шныгин мог бы расстегнуть ремень и кулем грохнуться вниз, но его самого такой способ почему-то не устраивал. С трудом пошевелив руками и ногами, начавшими вновь обретать чувствительность и от этого болеть еще сильней, старшина обрадовался, что у него по крайней мере ничего не сломано. Затем, когда после нескольких упражнений пальцы рук стали свободно сжиматься и разжиматься, Шныгин уцепился за подлокотник и расстегнул пряжку ремня. В любое другое время старшина легко повис бы на руке и спокойно спустился, но сейчас пальцы вышли из повиновения и разжались в самый ответственный момент. Шныгин лишь секунду смог удержаться за подлокотник, а затем все же свалился. Сергей невольно застонал от удара об обломки мониторов, но все могло быть и хуже.

— Ты в порядке? — все таким же слабым голосом поинтересовалась Сара.

— В общем, да, — поморщился старшина. — Как ты?

— Нормально. Только живот болит. Боюсь, как бы… — Девушка внезапно замолчала.

— Что? — встрепенулся Шныгин. — Чего ты боишься?

— Не важно, — после секундной паузы отозвалась Сара. — Я в порядке. Найди ребят, потом займешься мною.

Шныгин с сомнением посмотрел на девушку, висевшую в своем кресле головой вниз, но, поскольку она могла хотя бы говорить, а остальные не подавали признаков жизни, решил, что Сара действительно сможет немного подождать, пока он окажет помощь тем, кто в ней больше нуждается.

Мухину досталось основательно. Бывший летчик-испытатель, всегда требовавший, чтобы «пассажиры пристегнули ремни», сам этого никогда в жизни не делал и сейчас серьезно пострадал. Каким-то невероятным образом Николаю удалось погасить скорость падения поврежденного корабля, но посадить его он так и не смог. «Тарелка» жестко ударилась носом, и пилота выбросило из кресла, как камень из пращи. Не будь на Мухине энергоскафандра, он вряд ли остался бы жив, а так отделался, согласно предварительному осмотру, переломом ключицы и ноги. Шныгин активизировал встроенную в энергоскафандр пилота аптечку, вкатил Мухину обезболивающее и, приказав ему не шевелиться, побрел по разбитому кораблю искать остальных.

С Зибцихом и Пацуком все было просто. Оба отыскались за своими турелями. Помятые и контуженые, но вполне боеспособные. Микола, чьи орудия вышли из строя за несколько секунд до катастрофы, успел подстраховаться и пострадал только во время экстренной посадки, а вот ефрейтора второе попадание по кораблю застало врасплох. Ганс здорово ударился головой и, когда старшина выволок его из-под обломков, еще не вполне соображал, где находится и что с ним случилось. А Микола очнулся самостоятельно и тут же бросился освобождать от спасательных ремней Сару Штольц.

Кедмана искали уже всей командой и были жутко удивлены, услышав его стоны, доносящиеся из-под заваленной обломками панели управления космолетом. Пространство под панелью было настолько мало, что, если бы спецназовцы не видели этого собственными глазами, ни за что не поверили бы, что здоровенный капрал мог там уместиться. Вытащить наружу Кедмана удалось лишь с использованием лазера. А пока Зибцих с Пацуком резали на части остатки панели, их работу сопровождали жуткие стенания пилота, который был не в силах спокойно лицезреть окончательное уничтожение его корабля.

Пока ефрейтор с есаулом вытаскивали Кедмана из завала, Шныгин направился на поиски двух оставшихся членов группы, имевших лишь косвенное отношение к земной цивилизации. Сара попыталась было увязаться за ним, но старшина наорал на нее, заставив сидеть на месте и не шевелиться.

Насана он нашел почти сразу. После того как максимальным ускорением бравого маммида бросило в сторону трюма, этот потомок славного рода Бубрулов попытался выбраться обратно в рубку, используя дверные ручки кают как точки опоры.

После первого попадания одна из дверей отворилась, вторым ударом маммида зашвырнуло внутрь, а во время падения он вылетел обратно в коридор, где и лежал до сих пор, прислонившись к переборке. Шныгин с трудом забрался туда и был жутко удивлен, увидев, что Насан не мертв и не без сознания, а просто спит, как младенец. Это потом Шныгин узнал, что маммиды от сильного шока — и болевого в том числе — впадают в спячку, близкую к состоянию клинической смерти. А тогда, увидев Насана, храпящего в то время, когда вся группа мучается, спасая товарищей, он был готов прикончить маммида. Хорошо, что благодаря спецназовской подготовке научился держать нервы в узде. Иначе у Насана был хороший шанс никогда не проснуться.

Единственным, кто совершенно не пострадал во время боя, был Хаарм. Обиженный недоверием землян и бесцеремонным обращением лично Кедмана, контрабандист, придя в себя внутри каюты, от сильного расстройства улегся в кровать и стал придумывать планы мести. Один страшнее другого. Когда пилот включил максимальное ускорение, щуплого небесного просто так сильно вдавило в кровать, что он и пальцем пошевелить не смог и даже оказался не в состоянии открыть рот, чтобы позвать на помощь. Ну а после первого серьезного попадания в корабль землян сработала автоматика, превратившая кровать в защитный кокон. После чего Хаарм хоть и ощущал удары, но для него они были не более чувствительны, чем африканскому слону — пинки пигмейского младенца.

— Что, в конце концов, тут происходит? — заверещал контрабандист, как только Шныгин вскрыл защитный кокон. — Вы не имеете права огульно обвинять меня в том, чего я не делал. Я не предавал вас, хотя признаюсь, иногда такие мысли у меня возникали. Просто страшно не люблю проигрывать и нести убытки, а я однажды понял, что, выступив против вас, рискую не только остаться без своего верного балахона, но и распроститься с жизнью. Вы же умные люди! Ну посудите сами, разве я…

— Заткнись! — оборвал его болтовню старшина. — Сейчас с тебя обвинения сняты. По крайней мере временно. Выбирайся наружу. Нужно помочь раненым.

— А что случилось с полом? — пытаясь встать, удивился контрабандист, найдя пол не в том месте, где ему полагалось быть. — Неужели нас сбили?

— Да. И тебе повезло, что ты оказался в каюте. Иначе сейчас пришлось бы соскребать твое драгоценное тело с какой-нибудь стены, а то и с нескольких сразу, — разъяснил ситуацию старшина. — Разрешаю сказать нам спасибо, но позже. Пошли. Нужно выбираться из «тарелки».

Увы, это оказалось настоящей проблемой. Шлюзы переходного отсека от удара заклинило. Хотя, будь они даже в рабочем состоянии, поднять к ним, почти горизонтально вверх, раненого пилота не представлялось возможным. А аварийный люк, существующий как раз для таких случаев, открываться не хотел. Ни механическим способом, ни вручную. Зибцих предположил, что его заклинило покореженной плазменной пушкой. Что, разумеется, никак задачу бойцам не облегчило. Люк попытались срезать лазерами, но ничего не могли сделать с броней корабля, и вот тогда пригодилось плазменное оружие, конфискованное Насаном из «Логова зубоскала». Все члены группы, кроме раненого пилота и контрабандиста, взяли по плазменному ружью и дали одновременный залп по люку. С третьего раза бронированную дверь наконец сорвало с пазов и вышвырнуло наружу, а внутрь корабля ворвался пахнущий гарью воздух.

— Коля, а куда ты посадил корабль? — поинтересовался Пацук, выглядывая из люка.

— Извини, хлопец, не было времени уточнить место высадки по карте, — раздраженно буркнул пилот. — Могу сказать одно: мы в лесу. А судя по его размерам, которые я успел заметить после того, как мы пробили облака, этот лес вполне может быть тайгой. Тебе легче?

— Еще как, — буркнул в ответ есаул. — Теперь мы можем спокойно погулять в чащобе пару недель, прежде чем выйдем к какому-то населенному пункту. Ну а к тому времени власть на Земле сменится, и наши новые «хозяева» спокойно устроят нам суд Линча или что-то вроде того. Как называется у вас, Хаарм, казнь без суда и следствия?

— У нас такого не бывает, — растерянно отозвался контрабандист. — У нас каждый небесный имеет право рассматривать проступок, совершенный представителем одной из генетически гибридных рас, затем выносит приговор и наказывает провинившегося так, как считает нужным. Все по справедливости.

— Вот и я говорю, устроят нам суд Линча! — констатировал Пацук.

— Ладно, не стони, блин. Может, все не так и плохо. По крайней мере, пока мы живы, есть шанс, что сможем помешать мятежникам. Что бы они там ни придумали! — ободряюще проговорил Шныгин и слегка толкнул есаула в спину. — Ты сам выберешься из этого металлолома или тебе помочь?..

Судя по внешнему виду деревьев и составу леса, Мухин посадил корабль в тайге. А разгоравшийся на месте аварии пожар свел на нет все мечты Шныгина о том, что пришельцы, возможно, не отыщут точку падения корабля землян. Маловероятно, что космические силы Земли, подвергшиеся внезапной атаке, смогли самостоятельно, без помощи «икс-ассенизаторов», отразить слаженное нападение десяти боевых кораблей пришельцев. Ну а если линия обороны была прорвана, более чем очевидно то, что инопланетяне постараются убедиться в гибели «икс-ассенизаторов». Может быть, разбившуюся «тарелку» они отыщут и не сразу, но на такую удачу лучше не рассчитывать.

Спецназовцам надо было немедленно убраться подальше от места падения.

И без того спешивших «икс-ассенизаторов» подгонял расходившийся позади них пожар. Мухин заметил во время спуска какую-то речку, и она сейчас могла стать единственным спасением от огня. Спецназовцы торопились, но бурелом, коряги и пилот на импровизированных носилках здорово замедляли передвижение группы. И в итоге случилось то, что и должно было случиться, — над спецназовцами медленно проплыла огромная туша боевого корабля пришельцев.

— Может, не засекут нас? — почти без надежды в голосе поинтересовалась Сара, бережно поддерживаемая Пацуком.

— Это вряд ли, — утешил ее Зибцих. — Может быть, диаграмма теплового излучения из-за наших скафандров и пожара будет искажена, но у них имеются еще и детекторы движения. Как только они проанализируют информацию, то сообразят, где именно нас следует искать.

— И что же нам делать? — жалобно поинтересовался Хаарм.

— Рассредоточиться, — скомандовал старшина. — Если мы и дальше пойдем одной группой, есть большая вероятность того, что мятежники решат покончить с нами разом, ударив по цели из плазменных орудий. А если мы разделимся, то, во-первых, палить, как говорится, из пушки по воробьям они не станут. Во-вторых, нас вряд ли смогут отличить от разрозненных групп животных, спасающихся от пожара. А в этом случае мятежники будут вынуждены высадить десант. Вот тут у нас и появится шанс спастись. Слушайте сюда!..

План Шныгина, как и все гениальное, был прост. Спецназовцы мгновенно поняли, что именно задумал старшина, а инопланетяне могли обойтись и без подробных объяснений. Их просто разделили. Насан отправился с Кедманом, контрабандиста взяла на себя Сара, уже доказавшая, что в случае необходимости прекрасно знает, как следует управляться с мужскими особями любых видов. Пацук было попытался увязаться с ней, заявив, что девушка не вполне здорова, но Шныгин лишь покачал головой. У Миколы было свое задание, и пренебрегать им не следовало. В итоге Пацук с тяжким вздохом отправился в одну сторону, а Сара с небесным — в другую. И через несколько секунд на берегу неглубокой, но стремительной речки остались только Шныгин, Зибцих и раненый пилот.

— Мужики, может быть, бросите меня? — тоскливо предложил Мухин. — Вам мир спасать надо, а вы из-за меня рисковать вздумали. Переправьте меня на тот берег да уходите. Отлежусь как-нибудь. Тем более вы сами говорили, что если нас и вычислят, то только по детектору движения, а я сейчас двигаться точно не смогу.

— Молчи лучше, блин, Олег Кошевой, — отрезал Шныгин. — Ты наш главный козырь, и без тебя нам спастись не удастся. А жертвовать собой ради родины будешь в следующем испытательном полете, когда Харакири для тебя новую «тарелку» состряпает! — И, оставивпилота лежать под крутым бережком, неподалеку от воды, старшина бросился к Зибциху, валить деревья и изображать прочую кипучую деятельность.

Все вышло так, как и задумывал Шныгин. Корабль пришельцев, пройдя над лесом на бреющем полете, довольно быстро отыскал сломавшую деревья и воткнувшуюся в землю «тарелку» «икс-ассенизаторов». Решив проверить состояние экипажа сбитого корабля, мятежники высадили десант, который, естественно, ничего не обнаружил. Однако по количеству анабиозных капсул инопланетяне все же смогли установить численность противника.

Следующим шагом мятежников был повторный облет окрестностей, совершаемый по расширяющейся спирали. Ничего интересного пришельцам обнаружить не удалось, поскольку достоверной можно было считать лишь информацию с детекторов движения, а она показывала, что от сбитой тарелки во все стороны бегут различные по численности группы живых существ. Корабельному компьютеру задали параметры, по которым он должен был искать пропавший экипаж «тарелки», и тот, покопавшись в своей памяти, извлек оттуда картинку, где точно соответствующее данным количество живых существ двигалось по направлению к реке.

Командир корабля тут же приказал следовать в указанную компьютером сторону, вот только там вместо восьми членов экипажа вражеской тарелки удалось обнаружить лишь трех. Поначалу командир вознамерился распылить их на атомы из плазменных пушек, но затем вспомнил приказ о том, что никто из «икс-ассенизаторов» уйти не должен. Самостоятельно отыскать среди животных, убегавших от пожара, горстку людей, командиру не представлялось возможным, и он решил захватить ту троицу, что совершенно бестолково суетилась у реки. А уж попав к нему в руки, земляне точно расскажут, в каком направлении и куда именно направились их коллеги! Предчувствуя скорый триумф, командир инопланетного корабля отдал приказ о высадке десанта.

Шныгин с ликованием в душе увидел корабль пришельцев, второй раз проплывший над их головами. Затем почти с детским восторгом заметил, как тот садится прямо на лес, подминая под себя деревья. Теперь следовало ждать атаки, что вскоре и произошло.

— Сергей, они идут, — доложил Зибцих, не прекращая делать вид, что упорно пытается соорудить из сырых деревьев плот, которому не суждено было проплыть и пару метров.

— Пока не показывай, что заметил их, — напомнил старшина. — Пусть подойдут поближе.

Инопланетные солдаты, судя по всему, мурланты, закованные в ту новую броню, которую первый раз люди увидели на маммидах в «Логове зубоскала», двигались по лесу растянутой цепью, почти бесшумно. То есть так завзятый горожанин, играющий в белорусских партизан, «бесшумно» шел бы по лесу. Сами себя мурланты почти не слышали, а вот чутким ушам спецназовцев производимые ими звуки казались просто слоновьим топотом, который были не в силах заглушить и звуки близкого пожара, и постоянные полубезумные крики диких животных и птиц. И когда мурлантам стало казаться, что до беспечных и глупых людишек рукой подать, огонь из двух лазерных ружей стал для них тем же, чем Откровение Иоанна Богослова для первых христиан.

Шныгин с Зибцихом не пытались вывести из строя весь личный состав вражеского десанта. Оба уже знали, что лазерные ружья наносят новой броне инопланетян лишь минимальные повреждения, да и не были уверены, что плазменное оружие сможет ее пробить. Основной задачей спецназовцев было вызвать огонь на себя, заставить противника ввязаться в затяжной бой и увести его подальше от корабля и раненого пилота соответственно. Именно поэтому Шныгин палил по деревьям и кустам, срезая ветки и поджигая прошлогоднюю листву, чем привел вражеский десант в полное замешательство, а ефрейтор вел огонь исключительно на поражение, стараясь сделать то, что ему пару раз удалось в «Логове». То есть просто заварить лазером места скрепления подвижных суставов на вражеских доспехах. Он с удовольствием отмечал, как то один, то другой десантник падают на землю, не в силах шевелить одной из ног, или просто начинают палить в небо, не имея возможности даже опустить поднятую руку.

И все же старшине с ефрейтором пришлось несладко. У противника был слишком большой перевес, и к тому времени, когда пришельцы наконец сообразили, что это не они, а их застали врасплох, мурланты напрочь позабыли о приказе брать врага живым и открыли огонь на поражение. Шныгину дважды чудом удавалось уворачиваться от плазменных шаров, а Зибциха один раз зацепило вскользь. И не окажись рядом ствол дерева, на которое и пришлась вся сила удара плазменного шара, неизвестно, смог бы энергоскафандр справиться с угрозой. К тому же от постоянных взрывов плазмы и пляски лазерных лучей лес вокруг парочки «икс-ассенизаторов» вспыхнул, как пучок соломы, а никто из людей не знал, какую температуру может вынести энергоскафандр, прежде чем позволит спецназовцам заживо свариться.

— Отходим, Ганс! — приказал старшина. — Идем так, как договорились.

Обменявшись друг с другом знаками, оба бойца тут же бросились в разные стороны, на несколько секунд заставив инопланетян поразмышлять над русской поговоркой, в которой говорится о ловле двух зайцев. А когда наконец мурланты сделали выбор и разделились, чтобы пленить одновременно обоих беглецов, то отыскать их в горящем лесу просто не смогли. Зато Шныгин и Кедман легко нашли то, что и искали, — корабль пришельцев.

Шлюзовой отсек корабля был открыт нараспашку, а около него, извиваясь, лежали двое связанных часовых, что позволило бойцам сделать вывод о том, что все идет нормально. По крайней мере пока! Не медля ни секунды, Шныгин с Зибцихом ворвались внутрь и помчались по коридорам, проверяя те двери, которые не были заперты. Впрочем, внутри корабля, похоже, уже обошлись и без их помощи. И два бойца лишь однажды наткнулись на группу толпотоидов, испуганно метнувшихся в стороны, едва Шныгин с Зибцихом дали залп поверх их голов.

— Сергей, а ты заметил, что против нас больше не пытаются использовать ментальные атаки? — на бегу поинтересовался у напарника Зибцих.

— А чего пытаться? Ведь знают, блин, что на «икс-ассенизаторов» такие фокусы подействуют не больше, чем на маммидов, — ответил Шныгин и, секунду подумав, добавил: — Грозная репутация — страшная сила!

Зибцих фыркнул и хотел что-то на это ответить, но за следующим изгибом коридора спецназовцы уперлись в тупик. То есть не совсем тупик, а заканчивающийся дверью проход, в котором стояли остальные члены команды. При этом Сара, прикрывавшая коридор, едва не нажала на спусковой крючок лазерного ружья.

— Идиоты! — взвизгнула девица. — Предупреждать надо, что вы идете. Я же вас чуть не пристрелила!

— А откуда мы знали, что вы так близко? — усмехнулся старшина. — У нас же нет плана корабля. Одна надежда была на то, что свои «тарелки» пришельцы строят по тому же принципу, что и города. То есть концентрическими кругами.

— А где Коля? — поинтересовался Пацук.

— Сейчас принесут, — улыбнулся старшина. — Нас они потеряли, а уж пилота точно целым и невредимым доставят на корабль. Мы ему даже оружие не оставили, чтобы он не начал стрелять и они его в ответ ненароком не убили. Кстати, как все прошло у вас?

— Как планировалось, — пожал плечами Микола. — Хаарм сделал вид, что он взял Сару в плен и справиться с ней никак не может. Эти два дуболома-часовых даже и не удивились тому, откуда посреди леса взялся небесный. Оба кинулись на помощь, побросав даже ружья. В общем, Джону и Насану развлечься как следует не удалось. Я, правда, немного поразмялся, когда за спинами часовых в переходной отсек проскочил и внутри еще с парочкой схлестнулся. Ну а потом все и вовсе просто было, поскольку в корабле почти не осталось солдат — одни техники да прислуга.

— И как там они? — Старшина кивнул головой в сторону Кедмана, державшего портативный психоусилитель, и Хаарма, застывшего в скрюченной позе.

— А хрен их знает, — пожал плечами Пацук. — Джонни что-то под нос себе напевает. По-моему, американский гимн. А контрабандист и вовсе в ступор впал, не разберешь, жив он или помер.

— Надо бы поторопиться, а то скоро вернутся остатки десанта. Могут и осложнения возникнуть, — озабоченно проговорил Зибцих. Его только ожгли взглядом, но ответом так и не удостоили.

Ментальная схватка дуэта американец — трунарец с несколькими небесными, запершимися в рубке, продолжалась недолго. Конечно, вряд ли Хаарм справился бы тут один, но Кедман с психоусилителем оказался столь непредсказуемым для пришельцев оружием, что через пару минут после прибытия на корабль Зибциха и старшины мятежники сдались. Открыв дверь, они строевым шагом вышли в коридор, пропели последний куплет гимна Соединенных Штатов и вернулись обратно, производя впечатление полностью отчаливших. Старшина подумал, что от таких песнопений он и сам мог бы легко сойти с ума, и отобрал психоусилитель у капрала.

— Все, Джонни, отбой, — ласково остановил американца Шныгин. — Враг капитулировал. Давай не будем издеваться над поверженным противником.

Капрал, впрочем, находясь в эйфории от торжественного исполнения гимна своей страны, сарказм русского спецназовца не понял. Он лишь кивнул головой и, продолжая насвистывать мелодию гимна, первым вошел в захваченную рубку. Ни на секунду не задерживаясь, Кедман подошел точно к командиру корабля и, приставив к его голове лазерное ружье, проговорил:

— Короче, сейчас твои люди принесут нашего раненого пилота. Ты прикажешь им доставить его сюда, а затем всех отправишь в трюм, где мы их и запрем. Затем поднимаешь корабль, выводишь его на орбиту и связываешься с той недобитой «тарелкой», спасать которую вы примчались. Когда они перестанут гасить радиоволны, сообщишь, что все «икс-ассенизаторы» уничтожены. Захвачен лишь раненый пилот, и ты хочешь немедленно передать его в руки начальства. Затем стыкуешься с головным кораблем и в результате, может быть, проживешь остатки своих дней, разводя кроликов где-нибудь на выселках в Сибири. Все ясно?

— А если я откажусь выполнить ваш приказ? — с нотками сарказма в голосе проговорил командир корабля.

— Тогда я прострелю тебе башку, а на твое место найдется кто-нибудь еще, кто хочет жить больше, чем ты, — совершенно равнодушно ответил американец и посмотрел на двух других пленных небесных. — Или вы тоже предпочтете умереть?

— Нет! — в один голос выкрикнули оба.

— Жаль, что в вас мало патриотизма, — горестно вздохнул капрал. — Честное слово, мне было бы приятно пристрелить вас всех троих, а потом не захватывать корабль вашего начальства, а просто взорвать его. Ну так что, может быть, дружно умрете за свою родину?

— Нет уж! Я лучше выполню ваш приказ, — дрожащим голосом ответил командир корабля.

— Что же, по крайней мере, ты не можешь сказать, что я не дал тебе свободы выбора, — констатировал Кедман и кивнул на мониторы внешнего наблюдения. — Кстати, твои оболтусы бестолковые уже подходят. Можешь прямо сейчас показать, насколько ты готов следовать инструкциям, — и, когда небесный стал отдавать распоряжения своей команде, посмотрел на спецназовцев. — Ну как вам я?

— Лихо! Теперь я, пожалуй, призадумаюсь, действительно ли Микола самый лучший переговорщик на свете, — проговорил Шныгин, а Пацук промолчал, лишь презрительно фыркнув в ответ.

Глава 5

Земля и ее окрестности. В общем, не так уж далеко от вас, а где развивается действие, разберетесь по ходу дела. Про год здесь ничего не сказано. Все и так знают, какой он. Местное время варьируется в зависимости от того, где именно оказываются действующие лица. Но все точно произойдет до полуночи!

На роскошном инопланетном корабле, правда, немного потрепанном в бою с «тарелкой» «икс-ассенизаторов», царил всеобщий праздник и бурное ликование. Сиреневый с Серым даже забыли о том, что иногда следует гонять нерадивых слуг, отвешивая им ментальные удары. После сообщения капитана одного из кораблей эскадры, оперативно пришедшей на помощь, о том, что ненавистные спецназовцы наконец уничтожены, оба небесных находились в таком блаженном расположении духа, что их просто ничто не могло вывести из равновесия.

— Ну что, теперь можно эфир не глушить? — поинтересовался Серый. Сиреневый блаженно кивнул. — Тогда я отдаю распоряжение, чтобы нашу приманку привели в действие? — Тот же жест. — Теперь выпьем?

И снова предложение Серого вызвало у Сиреневого благосклонное одобрение. Подождав, пока начальник секретной службы распорядится по поводу перехода операции в завершающую стадию, экс-министр обороны Трунара приказал слугам распечатать самое лучшее вино, которое было на корабле, и наполнить им два высоких хрустальных фужера. Ну а когда небесные выпили по первой порции, на связь с ними вышел тот доблестный командир корабля, который лично уничтожил ненавистных «икс-ассенизаторов». Он заявил, что готов к стыковке и через пару минут сможет передать начальству пленного пилота, муки которого он и продемонстрировал по видеосвязи. Оба больших начальника дали «добро» на стыковку.

— И что с ним делать будем? — поинтересовался Сиреневый.

— Я думаю, нужно прочистить ему мозги. Только осторожно! — предложил Серый. — Пусть он всегда помнит о том, что случилось, и жаждет нас убить, но вместо этого станет покорно выполнять любое наше распоряжение. Даже брюхо свое будет готов вспороть, если мы прикажем.

— Да за что же его так? — оторопел Сиреневый. — Он ведь уничтожил наших главных врагов.

— А-а, так ты о командире корабля, — догадался Серый. — Ну-у, этому доверим командование флотом. А может быть, и гвардейскую охрану наших персон.

Сиреневый кивнул, соглашаясь с компаньоном, и в этот момент тихий шорох по борту их корабля показал, что стыковка прошла просто идеально — ни единого толчка, ни раздражающего скрежета. Теперь уже оба небесных кивнули, одобряя мастерство пилота с героического корабля, и устроились поудобнее, дожидаясь, пока к ним приведут раненого пленника. Оба предвкушали особое удовольствие, поскольку знали, что пилот еще не наловчился отражать ментальные атаки так, как это делали «икс-ассенизаторы». А это значит, что скоро они как следует позабавятся. Вот только все фривольное настроение с мятежников сдуло, когда дверь в их личные апартаменты открылась и на пороге показался человек в энергоскафандре.

— Ну, здравствуйте. Я вижу, нас не ждали и нам не рады, — проговорил старшина, наставляя на ошалевших небесных лазерное ружье. — Жаль. А я думал, что весь этот праздник, — Шныгин обвел рукой богатый стол, — ради нас затеян.

В следующее мгновение полупарализованные небесные увидели, как их апартаменты заполняются теми самыми ненавистными землянами, которых они еще несколько секунд назад считали сметенными с лица Вселенной. А «икс-ассенизаторы», явно наслаждаясь шоковым состоянием врага, брали ситуацию под контроль. Все еще плохо чувствующая себя Сара вместе с Насаном остались в захваченном ранее корабле, чтобы присматривать за раненым пилотом, а заодно не дать возможности бывшему командиру кого-либо предупредить о случившемся раньше, чем спецназовцы выяснят все необходимое.

Но и без них бойцов было вполне достаточно, чтобы держать ситуацию под контролем. Зибцих остался в коридоре. На всякий случай! Вдруг кому-то из экипажа придет в голову мысль спасти руководителей мятежа. Кедман со Шныгиным заняли позиции по обе стороны дверей, а Пацук прошел за спину небесным, пока те не могли даже пошевелиться от изумления. Наконец Серый, обладавший куда более крепкими нервами, чем его подельник, первым пришел в себя.

— Тревога! Нас предали! К оружию, братья! — завопил он. Из-за шторы донеслось сдавленное хрюканье, а затем оттуда высунулся слуга-толпотоид и показал Серому фиолетовый язык.

— Брысь отсюда! — цыкнул на него Шныгин, и толпотоида из салона как выхлопными газами сдуло. А старшина посмотрел на небесных. — Ну и зачем так орать? — недовольно поинтересовался он. — Корабль под нашим контролем, экипаж полностью деморализован, блин, так что на помощь вам никто не придет. У вас есть единственный способ избежать смерти и мирно прожить остаток дней где-нибудь на Самбаравадже, рассказывая аборигенам о том, какую ошибку вы допустили, подбивая их на восстание против всенародно избранной власти.

— Идиоты! А вы не подумали, что мы смерти не боимся? — вскочил на ноги Сиреневый и выхватил из-под балахона какую-то плоскую коробочку. — Операция вошла в последнюю стадию. Может быть, вы и смогли бы ее остановить, если бы выбрались отсюда, но вот это у вас как раз не получится. Корабль заминирован, а у меня в руках импульсный детонатор. Стоит нажать на кнопку, и мы все взлетим на воздух, правое дело восторжествует, и победа все равно будет за нами.

— Ну так взрывай. Чего ты ждешь? — поинтересовался Пацук.

Сиреневый резко повернулся в его сторону.

— Микола, может, не нужно его подзуживать? Вдруг и вправду взорвет? — вмешался в разговор Кедман. — Эй, уважаемый небесный, зачем так горячиться? Любые проблемы можно решить без суицида…

— Да пусть рвет! Что ты до него докопался, — хмыкнул Пацук.

Прежде чем Шныгин, которому, как и остальным, не хотелось помирать в расцвете сил, успел вмешаться в происходящее, небесный нажал на кнопку. Старшина невольно зажмурился, представляя, как сейчас все исчезнет во всепоглощающем пламени взрыва, но ничего не произошло. Сиреневый, не понимая, что случилось, нажал на кнопку еще и еще раз. А затем взвыл и, забыв о своей ментальной силе, попытался с кулаками накинуться на Пацука… Естественно, получил по зубам и успокоился. Минуты на три. Серый в это время даже не пошевелился. Наверное, решил, что уже умер.

— Откуда ты знал, что она не сработает? — подозрительно посмотрел на есаула Шныгин.

— А чего тут знать? Я просто, пока вы лясы точили, обшарил у него карманы, изъял коробочку, вынул из нее какую-то деталь и положил на место, — самодовольно заявил Пацук. — Ловкость рук и никакого мошенства!.. Ну а теперь скажите, кто лучший переговорщик?

— Да пошел ты, — беззлобно ругнулся старшина, покачав головой. — Приведи этого урода в чувство. Нам срочно нужна информация.

— А одним не обойдемся? — поинтересовался Пацук, кивнув головой на Серого, который после нажатия Сиреневым кнопки так и продолжал стоять столбом.

— Да он, по-моему, окончательно потерял дар речи, — предположил Шныгин, и Миколе не осталось ничего другого, кроме как с ним согласиться.

Приведенный в чувство Сиреневый поначалу продолжал буянить. Он поливал «икс-ассенизаторов» оскорблениями, треть из которых бойцы просто не поняли, еще для одной трети «универсальный переводчик» не смог найти соответствующий эквивалент, ну а остатки пространной речи люди просто не посчитали оскорблением. Ну скажите, кто обидится, когда его назовут «бутербродом с икрой» или «владельцем „шестисотого“ „Мерседеса“»?.. А вот Сиреневый почему-то считал, что это обидно.

— Ладно, хватит трепаться, — осадил его Шныгин, когда понял, что свой словарный запас за счет небесного не пополнит. — В общем, так, нам нужно знать, что именно вы задумали, как и где пройдет завершающая часть операции. Только после того, как ты об этом расскажешь, я смогу гарантировать тебе жизнь. Хотя бы в зоопарке.

— А вот хрен вам! — завизжал небесный, почему-то показав людям не хрен, а фигу. — Ничего вы от меня не услышите. Можете пытать меня столько, сколько пожелаете. Добровольно вам я ничего не скажу, а из моего мозга, хоть вы уже и освоили кое-что из нашей технологии, вам ничего не вытянуть!..

— Ну, это мы еще посмотрим, — усмехнулся старшина. — Ганс, позови Хаарма. Кажется, тут есть работа лично для него.

Увидев контрабандиста, Сиреневый завизжал, будто недорезанная свинья, а затем первым нанес ментальный удар. Впрочем, если мятежник до сих пор не догадывался, с кем именно ему придется иметь дело, то Хаарм уже прекрасно знал, кто ему противостоит. Он даже успел слегка прощупать разум экс-министра и понял, что именно следует сделать в первую очередь. Ну а если учесть еще и тот факт, что Сиреневый находился на грани сумасшествия и не мог в полной мере проявить свои способности, то схватка вышла совсем недолгой. Сиреневый, казалось, был сломлен и готов выложить вероломный план мятежников.

— Все прошло так легко, что я даже не получил удовольствия, — буркнул вечно недовольный контрабандист. — Я бы с большей радостью поработал вот с этой сволочью. — Хаарм кивнул головой в сторону экс-начальника секретных служб. — Это его люди когда-то против контрабандистов боевые операции готовили. Да только сейчас извлечь из памяти Серого ничего не удастся. У него в башке крутится только одна мысль — «Я умер»!

— Ладно, сойдет и так, — хмыкнул Шныгин. — Давай допросим того, кто хоть что-то сможет нам рассказать.

Однако все оказалось не так уж и просто. Сиреневый, который когда-то дослужился до министра обороны не только при помощи «волосатой лапы», но и благодаря собственным незаурядным ментальным способностям, хоть и находился в данный момент далеко не в идеальном состоянии, но очень уж сильно ненавидел людей вообще и спецназовцев в частности. И последним проявлением этой ненависти стала локальная блокировка тех участков мозга, в которых хранилась информация о готовящейся на Земле операции. Все спрятать он не мог, но кое-какие места так заблокировал, что и сам о них напрочь забыл.

В итоге людям досталось меньше, чем они рассчитывали. Во-первых, «икс-ассенизаторы» узнали, что в мозг каждого из бойцов группы Орлова заложена какая-то программа, выполнив которую они в корне изменят существующее на Земле положение. Во-вторых, спецназовцам стало известно, что финал операции пройдет непосредственно в Кремле. Как именно это будет и кто примет участие в этой части плана пришельцев, Сиреневый просто забыл. Ну и в-третьих, экс-министр сообщил, где именно сейчас находится группа Орлова, но тут же с гордостью заявил, что застать там ее «икс-ассенизаторы» не успеют. Он уже отдал приказ начать завершающую фазу операции, и Орлов со своими ребятами наверняка приступили к ее исполнению. Большего от Сиреневого ничего добиться не удалось.

— И что теперь нам делать? — поинтересовалась Сара, которая прекрасно слышала все подробности допроса по радиосвязи.

— Нужно сообщить обо всем Раимову, — предложил ефрейтор. — Пусть он свяжется со своим начальством, а уж они примут все меры безопасности.

— Пока ты объяснишь шефу, что случилось и что готовят пришельцы, пока он перескажет твои слова тугодумам из штаба, а те попытаются хоть что-то понять из этой галиматьи, можно будет половину планеты взорвать к ядреной фене, — ответил Пацук, старательно связывая обоих пленных мятежников друг с другом. — Нужно просто перехватить группу Орлова, и все. Запросим данные со спутника, были ли полеты из того района, который указал Сиреневый, и куда космический корабль направился. А дальше — дело техники!

— А Кремль? — поинтересовалась Сара.

— А что Кремль? — буркнул Пацук. — Это же не Верховная Рада. Он как стоял, так стоять и будет…

— Да подожди ты! Дай подумать, еври бади, — перебил его старшина и после секундного молчания радостно вскинул вверх указательный палец. — Йес, оф кос! Кажется, я въехал. Вы сами посудите, насколько одно с другим вяжется. Группа Орлова участвует в завершающей части операции, в это же время что-то должно случиться в Кремле, а если ничего не изменилось, то именно там сейчас должен гостить новый президент Трунара. Вам не кажется, что вывод напрашивается сам собой?

— Не кажется, — буркнул Зибцих. — А при чем тут судьба Земли?

— Вы и дальше будете болтать или начнете действовать?! — вновь вмешалась в разговор Сара.

— Ну, хорошо. Если нет других предложений, тогда летим прямо в Кремль! — заявил Шныгин. — Микола, Джон, берите этих двух придурков и тащите на боевой корабль. Пусть они будут у нас на глазах!..

Старшина по совету Коли Мухина частично обездвижил только что захваченный корабль пришельцев, вырвав из пульта управления блок генератора кодов для координации гиперпрыжков. Теперь «летающая тарелка», некогда с комфортом используемая Серым и Сиреневым, могла передвигаться лишь в ближнем космосе. На всякий случай, уже по своей инициативе, Шныгин изуродовал прикладом лазерного ружья блок связи и после этого с чувством выполненного долга помчался на боевой корабль. Отдав приказ к отстыковке, старшина с удобством устроился в кресле, не спуская глаз с пилотов и бывшего командира. Те хоть и не пытались спорить с землянами после того, как спецназовцы притащили на корабль главарей мятежа, но Шныгин все равно считал, что за ними нужен глаз да глаз.

— Слушай, Сергей, что-то у тебя не вяжется, — неожиданно проговорил Хаарм, когда корабль уже начал спуск с орбиты. — Если группу Орлова готовили к действиям внутри Кремля, то там должен быть кто-нибудь из небесных, чтобы активизировать кодовое задание, наложенное на их мозг. Ну не будет же нынешний президент Трунара готовить переворот сам против себя?!

— Так, может быть, кто-то из его свиты продался? — предположил Шныгин.

— Исключено, — встрял в разговор всезнайка Зибцих. — Насколько мне известно, ваш Президент не рискует полностью довериться новым союзникам, и, кроме самого Скрааба да нескольких толпотоидов, в Кремле инопланетян нет… Скажи, Хаарм, толпотоид может активизировать кодовую программу?

— Ни в коем случае, — ответил контрабандист. — Эти искусственно выведенные существа, конечно, обладают определенными ментальными способностями, но такое серьезное задание им не под силу.

— И что вы предлагаете? Подождать, пока что-нибудь случится, а потом действовать? — вступилась за старшину Сара. — Вдруг в Кремле все изменилось и теперь, кроме Скрааба, там торчит еще десяток небесных?

— Да прекратите вы спорить, блин! — Шныгину наконец надоело слушать перепалку. — Прилетим в Кремль, а там, на месте, со всем и разберемся.

Впрочем, полет вышел не таким уж гладким, как рассчитывали спецназовцы. Поначалу, едва корабль вошел в атмосферу, он был атакован целой эскадрильей новейших истребителей. «Икс-ассенизаторы» просто ошалели, увидев, что их вместо цветов встречают ракетами. Пацук от обиды даже предложил сбить парочку наглецов, чтобы в следующий раз им неповадно было так обращаться со звездным спецназом, за что едва не получил в глаз от Шныгина. Сара тут же вышла на связь с летчиками и попыталась им объяснить, кого именно их самолеты атакуют, но из этого ничего не вышло. Пилоты истребителей просто не поверили «икс-ассенизаторам». И неизвестно, чем бы закончились эти атаки — попыткой ядерного удара по космическому кораблю, например! — если бы старшина не вынудил своих пилотов включить максимальное ускорение и, оторвавшись от истребителей, посадить корабль прямо на Красной площади.

Давным-давно, в стародавние времена, когда еще существовала странная страна с одними согласными в названии, а жители этой страны считали себя чище, умнее, вежливее и добропорядочнее всех остальных обитателей планеты, на Красной площади совершил посадку на одномоторном самолете один чудик из Германии, решивший показать всему миру, какой он крутой. Все средства массовой информации на всех континентах тогда только о нем и говорили. Одни, естественно, ругали, а другие, что тоже естественно, пели этому чудику дифирамбы. И действительно, говорить было о чем, поскольку этот немец сумел поразить всех. Однако он повесился бы от зависти на пропеллере своего самолета, если бы увидел, что за хреновина приземлилась сейчас на Красную площадь!

Шныгин поначалу переживал из-за Мавзолея, поскольку данное сооружение пусть и не пользовалось популярностью, но все-таки было частью истории его родины, а вот Пацук просто требовал, чтобы гигантский корабль пришельцев прямо на этот Мавзолей и посадили. Оба соратника из-за этого едва не поругались, но их ссору с чисто женской интуицией прекратила Сара Штольц, заставив всех следить за тем, как бы при посадке ненароком не задели собор Василия Блаженного. В итоге про Мавзолей все забыли, и, что самое странное, таким образом это историческое сооружение умудрилось остаться нетронутым. Зато Минин с Пожарским были крайне недовольны, когда им в физиономии ударило выхлопами из сопла. Даже щит обратной стороной развернуло! Чего, впрочем, кроме самих Минина и Пожарского, никто не заметил. Не до этого было!

«Икс-ассенизаторы» высыпали из космического корабля словно горох. Причем в этот раз, как Сару ни уговаривали остаться внутри «тарелки», она напрочь отказалась. Да и Насан начал канючить, требуя разрешить ему хоть одним глазком взглянуть на «знаменитый Кремль». Пришлось весь летный состав инопланетного корабля запереть в штурманском отсеке, а Коле Мухину сунули в здоровую руку плазменное ружье и строго приказали стрелять во все, что покажется подозрительным.

Первыми жертвами посадки стали два героических милиционера. Увидев такую безобразную парковку на главной площади страны, оба доблестных стража порядка бросились задерживать нарушителей. Правда, почему-то побежали они в противоположную месту посадки сторону, но разве у кого-то повернется язык их, оглушенных ревом дюз, задушенных запахом выхлопа и едва не приплюснутых огромной массой брони, обвинять в том, что они потеряли ориентировку в пространстве?!

А вот солдаты, стоявшие на входе в Спасскую башню, оказались в более выгодном положении. У них, так же как и у милиционеров, имелись ум, честь и совесть. Однако солдаты находились в укрытии и непосредственно от последствий посадки не пострадали. Хотя кто знает, что могло случиться у них с головой от такого впечатляющего зрелища?.. Возможно, поэтому солдаты и открыли огонь из автоматов по «икс-ассенизаторам», несущимся прямо на них. И бойцов элитного подразделения также грех упрекать в том, что они побежали, когда увидели, что автоматные очереди на странных существ никакого эффекта не производят… Может быть, к их бегству слегка приложил руку Хаарм со своими ментальными штучками? Но и его ругать нельзя. Все-таки контрабандист был без энергоскафандра, а пуля, она, как известно, дура. Ей все равно, в энергоскафандры попадать или небесному голову продырявить.

В общем, «икс-ассенизаторы», которые по своим стрелять не хотели и собирались просто настучать по ушам слишком усердным часовым, остались в этот раз без развлечения. Зато охрана за стенами Кремля просто так сдаваться не собиралась. Ребята там были натасканные, не в пример тем салажатам, что стояли у ворот. И едва часовые подняли тревогу, как внутренняя охрана почти мгновенно устроила «икс-ассенизаторам» организованное сопротивление. Стоило только Пацуку взорвать ворота, которые никак не хотели открываться, как спецназовцев встретил такой плотный автоматный огонь, что Кедману пришлось ронять контрабандиста на землю и прикрывать его своим телом. Продвижения отряда это, естественно, не ускорило.

— Да прекратите вы стрелять! — что есть мочи заорал Шныгин, стоя под огнем, как крейсер «Варяг» перед японской эскадрой. — Свои мы, идиоты! Освободите дорогу. Президенту угрожает опасность!

Думаете, его кто-нибудь послушал?.. Правильно, никто. Да и какие переговоры у внутренней охраны могут быть с «террористами», снесшими с петель ворота Спасской башни? Охрана только усилила огонь, поражаясь, отчего никак не удается свалить с ног одинокого «бандита» в сверкающей броне, застывшего прямо посреди дороги. Впрочем, удивлялись охранники недолго. Кто-то притащил парочку гранатометов, и Шныгин понял, что сейчас ему придется несладко. Он никак не мог вспомнить, что Хиро Харакири говорил о свойствах и технических возможностях энергоскафандра, но как-то сомневался, что тот выдержит прямое попадание кумулятивной гранаты.

— Все! Достали! — заорал он и рванулся вперед. — Хаарм, обезвредь тех двоих с гранатометами.

Небесного, который тоже вошел в раж, упрашивать не пришлось. Мгновенный ментальный удар, и один из охранников от души врезал гранатометом в лоб другому. Тот от неожиданности выпустил гранату в Царь-колокол, и вся Москва впервые за многовековую историю услышала, как звонит эта всемирно известная штуковина. Ну а пока второй гранатометчик оторопело пялился то на свои собственные непокорные руки, то на потерявшего сознание коллегу, Шныгин избавил его от мук бесплодных раздумий. В два прыжка оказавшись рядом с гранатометчиком, старшина мощным хуком отправил его в нокаут и помчался дальше.

Микола, решив не пропускать развлечения, тут же бросился на помощь Шныгину и ловкими ударами вывел из строя двух автоматчиков. Огонь значительно поредел, но пробиться к входу в резиденцию Президента «икс-ассенизаторы» смогли только тогда, когда к общей забаве присоединились Сара, Зибцих и Насан, очень эффективно использовавший лазерное ружье в качестве банальной дубинки. Ну а пока они расчищали дорогу, Кедман, прикрывая Хаарма своим телом, довел его до двери и вновь уронил на землю. Дальше было проще.

— Кто сегодня прибыл в Кремль? — схватив за грудки одного из поверженных охранников, потребовал ответа Шныгин.

— Пошел ты… к чьей-нибудь плохо употребленной матери! — выплюнув изо рта сгусток крови, ответил тот.

— Я щас тебе так пойду, блин! — пообещал старшина служивому и собрался было удалить у него изо рта еще парочку зубов, но затем передумал и просто сорвал шлем с головы. — Видишь, идиот, русский я, твою мать! «Икс-ассенизатор», если ты хоть что-то про таких слышал, — заорал он прямо в лицо оторопевшему охраннику. — Мы только что из космоса. Вон «тарелка» на Красной площади стоит. Между прочим, с боем ее у врага отбили, только чтобы Президента спасти. Ты башкой-то подумай, стали бы мы с вами церемониться, если бы врагами были? Покрошили бы всех тут в капусту, пока вы из своих пукалок в нас стреляли. Последний раз спрашиваю, баран, прибывал сегодня кто-нибудь в Кремль или нет?

— Примерно полчаса назад на прием к Президенту повели группу капитана Орлова, — совсем ошалев от услышанного, ответил тот. — Они тоже из космоса вернулись и говорят, что у них есть какая-то сверхважная информация, от которой зависит судьба всей страны.

— Ну еще бы! — усмехнулся Пацук, невесть как оказавшийся рядом. — Уж у них-то эта информация точно найдется.

— Послание-на-задание, — констатировал Хаарм, поднимаясь с брусчатки, и, увидев, что к нему повернулись все, пояснил: — Ну, кодовое задание. Я вам о нем говорил.

— Где их будут принимать? — снова тряхнул охранника Шныгин.

— В рабочем кабинете Президента, — мгновенно ответил тот, видимо, осознав, что ребята шутить не намерены.

— Ну так веди, твою мать! — рявкнул старшина. — Только бегом, пока мы не опоздали…

Зрелище, выпавшее на долю кремлевских клерков и обслуги Президента, было не из разряда тех, что рекомендуется смотреть детям до четырнадцати лет… Нет-нет, ничего такого, о чем вы подумали, там не было! Просто не у каждого человека психика останется в порядке, когда он увидит толпу странных существ, возглавляемую охранником, вихрем промчавшуюся по коридорам. Одно зрелище того, как двое серебристых «нелюдей» тащили на руках Хаарма, ставшего от быстрого бега похожим на привидение, могло вывести из душевного равновесия кого угодно. Да и оскаленная морда маммида, выглядевшего в новых доспехах и без шлема как сбежавшая прямо с киноэкрана горилла из «Планеты обезьян», мыслей о безоблачном будущем тоже не вызывала.

— Здесь! — запыхавшись, проговорил охранник, останавливаясь у одной из дверей. — Только я дальше не пойду, а то уволят.

— Нет, вы только посмотрите, о чем он думает в такой ответственный момент?! — изумился Пацук, но его никто не слушал.

Шныгин очень невежливо, пинком ноги распахнул дверь в кабинет и ввалился внутрь, держа оружие на изготовку. Мгновенно оценив обстановку, он заметил, что в комнате, кроме самого Президента, находятся капитан Орлов, лейтенант Боков и двое бойцов из их команды. В кабинете были еще двое охранников и какой-то небесный, увидев которого Хаарм застыл. Замер и этот небесный, уставившись на вошедших. Впрочем, безмолвно на ворвавшихся в кабинет «икс-ассенизаторов» смотрели все. Вот только небесный пялился исключительно на контрабандиста.

— Как эта тварь прошла сюда? — зашипел небесный, тыча пальцем в Хаарма, раньше чем кто-либо успел сказать хоть слово.

— Меня, кстати, тоже интересует, что тут делаешь ты и где наш уважаемый президент Скрааб? — зарычал в ответ Хаарм.

— Позвольте, — встрял в разговор Президент. — Я не пойму, что здесь происходит?! Кто вы такие и как вас сюда пропустили?

Однако ответить главе государства Российского никто не успел. Тот, кто выдавал себя за Скрааба, выкрикнул непонятное слово, которое даже «универсальные переводчики» отказались обрабатывать, и прижался к стене. В ту же секунду все четверо членов группы Орлова сорвались с места. Двое незнакомых Шныгину бойцов, совершив невероятные прыжки, какие можно увидеть только в фильмах про ниндзя, оказались около охранников. Двумя ударами они вырубили ошалевших телохранителей, захватили их оружие и навели стволы на Президента. Лейтенант Боков совершил не менее впечатляющий прыжок и, подобрав со стола на лету перьевую ручку «Паркер», опустился на ноги позади Президента и приставил «Паркер» к сонной артерии главы государства, а капитан Орлов двинулся на «икс-ассенизаторов» и вдруг замер.

— Сопротивляйтесь, — сдавленным шепотом произнес он. — Сопротивляйтесь, ребята! Договор отменяется, — и, рухнув на пол, принялся корчиться в конвульсиях.

На несколько мгновений те двое членов его группы, которые так лихо расправились с телохранителями Президента, пришли в замешательство, чем и воспользовались спецназовцы. Не сговариваясь, Микола и Шныгин одновременно прыгнули на них. При этом старались падать так, чтобы в полете заслонить Президента своими телами. Еще секунда — и спецназовцы вывели обоих закодированных из игры. Ну а Кедман в это время упал на Орлова, прижимая его всем своим весом к полу. И лишь один Боков остался недвижим, держа у горла Президента перьевую ручку, ставшую смертельным оружием.

— Еще одно движение, и он умрет, — каким-то механическим голосом предостерег «икс-ассенизаторов» лейтенант. — Немедленно выйдите все отсюда.

— Щас! — рявкнул Шныгин и повернулся к Хаарму. — Ну-ка сними кодированное задание с этого придурка.

Но контрабандист старшину не слышал. С того момента, как неизвестный враг отдал приказ закодированным, Хаарм сцепился с ним в жестокой ментальной схватке и отключился от всего остального. Шныгин заскрипел зубами и, повернувшись к Бокову, увидел, что на шее Президента выступила капелька крови.

— Мы опоздали, ребята, — проговорил он. — Похоже, придется выполнить приказ этого придурка.

И тут произошло то, чего никто не ожидал. Стена позади Президента разлетелась на куски и в проем ввалился Черментатор. Киборг собирался что-то сказать, но не успел. Один из кусков стены ударил Бокова по голове. Не смертельно, но вполне чувствительно. Тот на мгновение «поплыл», но этого вполне хватило, чтобы глава государства Российского продемонстрировал всем, что не забыл приемы дзюдо. Боков полетел через стол по направлению к «икс-ассенизаторам» и едва приземлился, как тут же был схвачен Шныгиным.

— Ты, как всегда, вовремя, — посмотрев на киборга, констатировал Пацук.

— Вы тоже не опоздали, — ответил тот и, козырнув, скрылся в собственноручно проделанном проломе.

Эпилог

Земля. Один из многочисленных российских городков. Но этот, конкретный, примечателен тем, что располагался неподалеку от базы «икс-ассенизаторов». Лучшее питейное заведение данного городка. Местное время… Да кто в такой обстановке смотрит на часы?

Вот так и закончилась эта история, многое из которой стало ясно чуть позже. «Икс-ассенизаторы», вполне заслуженно праздновавшие победу вместе с капитаном Орловым, Черментатором, Насаном и Хаармом, естественно, уже знали все, но, выпив по третьей, опять принялись обсуждать подробности последнего задания. Можно бы было послушать, что они сами говорят, но без поллитры в этом разобраться трудно. Поэтому расскажу обо всем своими словами.

Разрабатывая план переворота и узнав, что Скрааб отправляется за помощью на Землю, мятежники нашли гениальное решение проблемы. Поскольку люди не только не имели системы идентификации небесных, но даже не видели их лиц, было решено захватить Скрааба и заменить его на сбежавшего экс-президента страны, что и было с успехом проделано. Мятежники планировали таким образом взять российского Президента под контроль и с его помощью не только добиться свержения нового режима на Трунаре, но и распустить отряд «икс-ассенизаторов», что открыло бы инопланетянам дорогу к порабощению Земли.

Однако выяснилось, что российский Президент не очень-то доверяет своим новым союзникам. По крайней мере, он не позволил всей ораве поселиться поблизости и никогда не оставался с небесным наедине. Свергнутого президента Трунара такой поворот событий не устраивал, поскольку взять под контроль человека, за безопасностью которого пристально следят, в одиночку он не рискнул. И тут вдруг подвернулся под руки не слишком удачный план министра обороны. Небесные захватили группу Орлова и обманом склонили их к добровольному сотрудничеству, что позволило наложить на разум землян весьма сильное послание-на-задание.

И все шло бы по плану, но мятежникам никак не удавалось проконтролировать перемещения «икс-ассенизаторов». А до тех пор, пока те находились на свободе, подключать к делу группу Орлова было рискованно. Вот и лезли мятежники из кожи вон, лишь бы заманить спецназовцев в ловушку и уничтожить их.

К счастью, небесным это не удалось. Напротив, «икс-ассенизаторы» сами расставили врагу ловушку. Впрочем, об этом вы знаете. А для тех, кто не понял, какую роль во всех событиях сыграла посудомойщица Клава, объясняю: в будущем, откуда был послан Черментатор, просчитывали каждую мелочь. Так вот, они знали, что «икс-ассенизаторы» чуть-чуть не успеют спасти Президента. Развяжется война, в которой Сара погибнет, а следовательно, не родится ее сверхважный для судеб человечества сын. Вот тут-то будетляне и вычислили, что помочь делу может Клава, отыскавшая потайной ход.

Правда, из-за возможного романа с министром обороны Клава проболтается о потайных проходах в стенахКремля, и эти коридоры замуруют раньше, чем произойдет встреча Президента с Орловым. Более того, сам кабинет перенесут в другое место, да и еще сделают много чего, что помешает Черментатору повлиять на происходящее. Поэтому киборг и был послан в прошлое чуть раньше. Он дождался, пока Клава в очередной раз заберется в потайной ход, и поймал ее там. Черментатор с Клавой провели в очень замкнутом пространстве три дня, роман посудомойщицы с министром обороны не состоялся, а сам киборг успел вовремя вмешаться в события, едва не ставшие трагическими.

Вот, собственно, и все. Остается только добавить, что все участники операции были достойно вознаграждены. Пострадавшие от пришельцев солдаты Орлова вместе с лейтенантом поехали отдыхать и восстанавливать здоровье в специальные лечебницы. Всех мятежников захватили, а пленный Скаарб был освобожден и успешно восстановил разрушающуюся коалицию планет. Правда, Клаву все-таки уволили за прогулы, но министр обороны нашел ей другое теплое местечко. Подальше от себя, чтобы больше не поддаваться соблазнам, не думать о бабах и не предлагать заведомо провальные операции. Ну а теперь бойцы отдыхали, отмечая победу.

— А знаете, о чем я подумал, когда мы наконец вернулись в Солнечную систему? — спросил у друзей подвыпивший Шныгин и сам ответил: — О том, как хорошо бы было пройтись босиком по траве.

Тут все наперебой принялись рассказывать о своих мыслях, возникших после возвращения из скитаний по Галактике. Говорили все, перебивая друг друга. А ехидный Пацук, увидев, что Черментатор не только не пьет, но еще и молчит, начал допытываться у киборга, о чем он думал, когда проводил время в очень замкнутом пространстве вместе с посудомойщицей.

— Да отстань ты от него. У него же нет воображения, только программное обеспечение, — вступился за Черментатора Зибцих и посмотрел на Сару. — А ты что молчишь? О чем ты думала, когда вернулась в Солнечную систему?

Несколько секунд девушка молчала. Заткнулись и все остальные, ожидая, что именно она скажет. А на лице Сары в это время боролись сомнения, нерешительность и желание выполнить то, о чем она мечтала по возвращении из глубокого космоса. В итоге в этой трехсторонней схватке победило последнее.

— А я хотела извиниться перед Пацуком, — произнесла Сара, вогнав всех в полный ступор. — Знаешь, Микола, ведь я прогнала тебя от себя не потому, что не люблю. Просто тогда произошло одно очень важное для меня событие, и я боялась, что ты воспримешь его не так, как я надеялась. Поэтому и решила, что нам лучше расстаться и тебе ни о чем не знать…

— Я что-то не пойму, о чем она? — спросил Кедман у Шныгина.

— Микола, о чем она говорит? — переадресовал вопрос старшина.

— А вы думаете, я сам что-нибудь понимаю? — оторопело буркнул Пацук, и в этот момент Сара решилась.

— Микола, я беременна, — и, прежде чем кто-нибудь успел открыть рот, затараторила: — Я очень хочу этого ребенка, но боялась, что ты скажешь, будто сейчас мы не можем заводить детей. Что нам сначала надо закончить службу и как-то определиться с личной жизнью, что ты еще не созрел для того, чтобы стать отцом…

— Так ты что?.. — перебил ее оторопевший есаул.

Сара почернела лицом.

— Я беременна, — глухо повторила она. — Но ты, конечно, не обязан…

И в этот момент Пацук с ликующим воплем вскочил на ноги. Он подлетел к Саре, обхватил ее и хотел поднять, но затем вспомнил об интересном положении девушки и от первоначальных намерений отказался. Вместо этого он просто закружил подругу по залу, выкрикивая во весь голос идиотскую фразу:

— Я стану отцом! Ребята, я стану отцом!!!

— Да, представляю, какая гремучая смесь выйдет от брака еврейки с хохлом, — глядя на них, заявил Зибцих.

— Молчи, фашист! — осадил его старшина, однако немец в этот раз на оскорбление не обиделся, а вот Черментатор поднялся со своего места.

— Ну, раз это уже произошло, значит, повторно сводить их не требуется, — заявил он. — А вам всем желаю удачи! — и с тихим хлопком растворился в воздухе, оставив «икс-ассенизаторов» и их друзей праздновать новое радостное событие.

Ярослав Хабаров Серебряный доспех (Берсерк - 1)

Первая книга из серии романов по вселенной знаменитой игры "Берсерк"!

В далеком мире Лаара сражаются странствующие отряды пяти стихий, ведомые могущественными магами. Веками они боролись за выживание в этом мире, некогда опаленном огнем Катаклизма.

Чудовищные монстры и могущественные чародеи, представители темной и светлой стороны, воины, доведшие до совершенства умение убивать - всех их вы встретите на страницах книги Ярослава Хабарова "Серебряный доспех".

Умертвия и служители богини Кианны преследуют бесстрашную девушку-воина, принадлежащую к гонимому ордену архаалитов, таинственное существо освобождается из плена болот, чумные тотемы поднимаются из густого тумана…

Окунитесь в мир великих свершений, высоких страстей и кровопролитных магических битв!

Глава первая

Обелиск высился посреди гибельных трясин. Возведенный в незапамятные времена, он всегда оставался тайной. Иногда о нем говорили, что он - ось, вокруг которой медленно вращается болото. Некоторые троллоки не верили в то, что болото постепенно смещается, но жрецы неизменно отвечали: все происходит так медленно, что за жизнь одного поколения заметить эти перемены невозможно; но попробуйте-ка порасспросить стариков - они расскажут, что в былые времена звезды горели ярче и отыскать их на небе было куда проще, чем теперь; это ли не доказательство изменений мира!

Троллоки вообще народ довольно легкомысленный. За кружкой браги еще и не такое можно услышать. Болото вращается! Придумают тоже! Вращаться-то оно вращается, особенно после пятой кружки, но в конце концов наутро все оказывается на своих местах: и солнце, и родимый дом, и обелиск, конечно, тоже.

Без надобности к обелиску не ходили. Только если жертвоприношения… а такое происходило нечасто. Незачем лишний раз тревожить богов и духов. Существуют установленные времена, а каковы эти времена - то жрецы определяют. Ошибутся жрецы, принесут жертвы не вовремя, прогневают богов - что ж, от судьбы не уйдешь, и от кары собственного народа тоже. Расправившись с неугодными жрецами, троллоки кое-как заключат договор со своими богами заново и выберут новых жрецов. И снова будет медленно вращаться болото вокруг собственной оси.

Как и прочие болотные народы, троллоки поклонялись Духу Болот. Однако вовсе не ему приносили они жертвы возле обелиска. Здесь процветал совершенно иной культ - здесь чтили и ублажали Ужас Исхара, жуткое существо со множеством щупалец, напоенное ядом и способное вызывать в живых душах парализующий страх. Для него собирали жертвенное мясо - пленников из чужих племен, преступников из собственного…

С посторонними троллоки на эти темы рассуждать не любили, а вот среди своих - другое дело. Философски настроенные троллоки любили порой помусолить пару-тройку идей, особенно под добрый эль: возлияния, как известно, способствуют работе мысли.

– Страх, - разглагольствовал Хазред, молодой, но чрезвычайно мозговитый троллок, - одно из самых упоительных ощущений. Лично я намерен предаваться ему не менее усердно, чем пьянству.

Гирсу, его приятель с детства, согласно кивал:

– Вот поэтому я и намерен сделаться воином.

– Не пытайся меня этим удивить. Да любой из троллоков - прирожденный воин! - заявил Хазред. - Лучше попробуй изведать нравы и пристрастия богов и духов, испытай их на собственной шкуре, а еще лучше - на чужой! Найди способ вступить с ними в отношения, подберись к обелиску топей и познай его непознаваемую суть… Вот где начинаются трудности. А быть воином - дело вполне обыкновенное. Это любой дурак может.

Гирсу фыркнул:

– Не просто воином, а непревзойденным. Вот кем я намерен стать. Могучим, свирепым, кровожадным, убийственным и…

Он запнулся, обуреваемый слишком сильными чувствами. Слова у него явно иссякли.

На своего основательно подвыпившего друга Хазред поглядывал весело и чуть покровительственно

Гирсу был довольно высок и отличался невероятно широкими - для троллока - плечами. Когда он волновался, его большие уши наливались багровой краской и чуть двигались. В отличие от приятеля, Хазред выглядел как типичный троллок: узкое жилистое тело, зеленая кожа, быстрый, лукавый взор.

Они выросли вместе, дома их родителей стояли по соседству, и мальчики дружили всю жизнь, сколько себя помнили. Однако не найти было более разных троллоков, чем эти двое, в этом сходились решительно все. Гирсу всегда тянулся к оружию, увлекался самыми различными приемами боя, часами мог метать в цель топоры или управляться с коротким мечом, сражаясь с воображаемым противником. Хазред же в первую очередь интересовался богами, жадно слушал предания и грезил о тех временах, когда станет достаточно взрослым, чтобы сделаться жрецом. О посвящении в сан рассказывают всякое - несмотря на то что жрецы тщательно охраняют свои тайны, кое-какие слухи, разумеется, просачиваются. Как без этого! Для чего же даны живым созданиям язык, речь, дыхание, как для обмена сведениями?

Будущий ученик удаляется со своим наставником в «тайное место» (где оно - неизвестно), чтобы познать силу магии и выучить все необходимое. Говорят также, что в ходе обучения ученик должен встретиться ей темной стороной и одолеть ее - одно из сложнейших испытаний. Цена провала высока: тот, кто не в силах побороть тьму в себе, становится злобным колдуном, шаманом-душегрызом…

В общем, захватывающе и привлекательно. А возле обелиска и в некоторых других священных местах приносились жертвы Ужасу Исхара. Кровавые жертвы… Еще один путь к могуществу. Страшный и жестокий, как раз для тех, кто силен духом. Что бы там ни говорили по этому поводу другие расы.

Троллоки никогда особенно не скрывали своих отношений с Ужасом Исхара: это могущественное и жуткое существо оставалось объектом их религиозного поклонения. Впрочем, посторонним вовсе незачем знать все подробности данного религиозного культа… Поэтому иногда троллоки предпочитали помалкивать и о некоторых вещах попросту не распространяться. Обычная периодическая неразговорчивость, разумеется. Это ведь со всеми случается. И вряд ли найдется самоубийца, который начнет утверждать, что троллоки - де опасаются, что в вопросах религиозных их неправильно поймут.

Ясное дело, если кто-нибудь спросит в лоб: «Вы отдаете Ужасу Исхара на съедение девственниц ежегодно, на первое весеннее полнолуние?» - тогда ни один троллок не отведет глаз и даже не моргнет. Прямо и честно ответит: «Нет». Но не потому, что попытается солгать в столь важном деле, а потому что в действительности многое ему неведомо. Откуда обычному троллоку знать, что там происходит у обелиска? Он что, жрец? Нет. Он не жрец. Он - обычный троллок. Зачем же будоражить других тем, что не очевидно? Абсолютно незачем. И у тех на душе спокойнее, и у тебя тоже базилиски не скребут по сердцу. И все довольны.

У Хазреда просто сердце падало от восторга и страха когда он задумывался о своем будущем. Он отправится в Ифу, священный город, стоящий среди водопадов, и попросит даровать ему могущество… Или примет другое посвящение и начнет служить божеству у обелиска, с кривым ножом в руке и твердой верой в сердце…

Впрочем, все это еще впереди. А пока двое молодых троллоков отлично проводили время за выпивкой и разговорами. Не случалось еще такого, чтобы Гирсу и Хазреду надоело общество друг друга. Может быть, потому, что один никогда не мешал другому мечтать и хвастаться.

…Наконец бочонок, позаимствованный удалым Гирсу из дома Ханно-пивовара, опустел. Ханно-пивовар явился туда, где беспечно пировали друзья, как раз в этот самый момент. Размахивая дубиной, он несся прямо на воришек и громко вопил.

Хазред в недоумении поднял пушистые брови.

– Что это с нашим Ханно? Не выпил ли он по ошибке перебродившего сусла?

Гирсу громко икнул.

Кажется, Ханно чем-то огорчен. Ну, у меня сложилось такое мнение.

– Ханно! - заорал Хазред. - Чем это ты огорчен? Назови имена своих огорчителей, и мы их тоже… огорчим.

Язык у молодого троллока изрядно заплетался.

С невнятным рыком Ханно запустил дубинкой прямо Хазреду в голову. Тот едва успел увернуться - но при этом дубинка отскочила от бревна, на котором сидел Хазред, и сильно стукнула Гирсу. Кружка разбилась прямо в руке Гирсу. Тот посмотрел на черепки, медленно постигая смысл случившегося. Вывод, сделанный Гирсу, был краток:

– Непорядок!…

Он отбросил осколок кружки, встал и двинулся на Ханно. Тот, не менее вспыльчивый и драчливый, нежели молодой собрат, но гораздо более крепкий и сильный, не стал дожидаться атаки и нанес Гирсу мощный удар в нос.

Гирсу взвыл, ослепший от боли. Хазред накинулся на Ханно со спины и треснул его палкой по голове. Ханно упал. Хазред посмотрел на поверженного пивовара сверху вниз, перевел взгляд на своего друга и спросил:

– А что это он так расстроился, собственно? Что ему от нас было нужно?

Гирсу пожал плечами. Кровь текла у него из носа широкой струей.

– Наверное, это он из-за бочонка, - предположил Гирсу.

– Пойдем, - сказал Хазред, - тебе нужно умыться.

Гирсу с сомнением посмотрел на свою рубаху, залитую красными пятнами.

– Ты полагаешь, это необходимо?

– Идем, - повторил Хазред. - В любом случае нам лучше быть подальше отсюда, когда Ханно придет в себя.

– Это точно, - согласился Гирсу. - Я вообще больше не хочу видеть его физиономию.

– Он противный, - подтвердил Хазред.

– Послушай, - сказал вдруг Гирсу, - а то, что он не двигается, - это как, нормально?

– Почем я знаю? - удивился Хазред.

Гирсу криво пожал плечами:

– Ты всегда хотел стать жрецом, а жрецы разбираются в таких штуках.

Хазред наклонился над бездыханным Ханно, поводил носом над его лицом, потом выпрямился.

– Я полагаю, после такого удара это вполне нормально. Идем же.

* * *

Они покинули поселок и сразу же, едва лишь последняя хижина осталась позади, очутились среди безграничного моря сырой зелени. Болото окружало их, полное тайн и страхов, - пьянящий мир, где разумное существо ощущает себя особенно хитрым и удачливым. Воистину, требуется немалая удача и дьявольская ловкость, чтобы пройти среди множества опасностей, как по лабиринту, и не сгинуть бесследно. Хазреда всегда завораживала эта игра в жизнь и смерть. А Гирсу, похоже, вообще об этом не задумывался.

Они миновали Море Кочек - гибельную трясину, которую можно пройти, лишь перепрыгивая с одной качающейся кочки на другую,- и углубились в относительно сухой участок болота, где имелся небольшой лесок.

Постепенно хмель выветривался из голов приятелей. Они вновь принялись болтать о том о сем, пытаясь вернуть себе былую беспечность, но разговор поневоле то и дело обращался к Ханно-пивовару.

– Как ты думаешь, мы не убили его? - спросил Гирсу.

– Нет, - ответил Хазред, стараясь, чтобы голос его звучал уверенно.

– Но он не двигался, - продолжал сомневаться Гирсу.

– Многие не двигаются, не только мертвые, - авторитетно заявил Хазред.

Гирсу призадумался и нашел, что его приятель прав как никогда. Но затем новый аргумент пришел на ум будущему воину:

– Ты же попал ему дубинкой по голове.

– Не дубинкой, а палкой, - поправил Хазред. -

Дубинкой он размахивал, не я.

– Если мы убили его, то он мертв, - подумав, сказал Гирсу.

– Это вряд ли, - возразил Хазред.

– Почему? Почему он не может быть мертвым? - жадно выспрашивал Гирсу. Ему очень хотелось услышать разумное объяснение. Тогда бы он окончательно успокоился насчет Ханно-пивовара и смог бы без помех наслаждаться жизнью.

Хазред рассудил так:

– Видишь ли, Ханно вовсе не обязан быть мертвым после одного-единственного удара по голове. Он же троллок, а не Дева Реки… Хотя и Деву Реки так просто не прибьешь, - прибавил после короткой паузы Хазред. - Они тоже верткие да живучие.

– Ты пробовал?

– Нет, но предполагаю… А помнишь, Лоббера по голове огрели? Он еще всем показывал шишку на лбу… Помнишь? И что, разве повредил Лобберу тот удар? Жив-здоров и продолжает драться и пьянствовать.

– Да, но Лоббер был крепко пьян, когда его огрели. А Ханно, сдается мне, был в тот миг совершенно трезв… - опечалился Гирсу.

– Не был бы таким жадным, ничего бы и не случилось, - отрезал Хазред. - Когда он очнется, то сам поймет, что был не прав.

В конце концов Гирсу согласился с приятелем. В самом деле, Ханно сам во всем виноват. Не надо быть жадным.

Приятели прошли лесок и очутились на большой поляне. Внезапно Хазред замер, подняв руку. Гирсу тотчас застыл на месте и уставился туда, куда были устремлены застывшие глаза более наблюдательного Хазреда.

На краю поляны появился небольшой отряд вооруженных воинов.

Оба троллока быстро и бесшумно приникли к земле. Зеленая кожа всегда выручала их, когда требовалось спрятаться от недругов. Выручила она и сейчас: миг - и приятели как будто растворились в воздухе, скрылись из виду. Только тот, кто в точности знал, где и кого следует искать, смог бы рассмотреть в густой траве две человекообразные фигуры.

Ни Хазред, ни тем более Гирсу вовсе не были трусами. Им доводилось встречать на родных болотах опасных существ, и без страха молодые троллоки вступали с ними в единоборство. Но оба они были также наделены здравым рассудком. А ни один троллок в здравом рассудке не ввяжется в сражение один на один с целым отрядом. И хоть бы отравленные стрелы были при себе, чтобы напасть из засады и перебить половину, прежде чем люди очухаются и догадаются, куда бежать и кого рубить!

– Я думал, мы всех уже выгнали, - одними губами произнес Гирсу. Он выглядел разочарованным.

Приятели сразу же поняли, с кем столкнулись. Это были люди - воины из ордена архаалитов.

Троллоки презирали тех, кому не везло. А архаалиты были надменны, фанатичны - и на редкость невезучи. Во время последней их попытки возвысить свой орден они имели глупость напасть на Исхар. Новые земли им, видите ли, потребовались! Им, скажите на милость, негде жить!… Хвала Духу Болот, храбрец Ярхат, глава Теней Исхара, сумел наголову разбить архаалитов и выгнать их с болот.

Вот и хорошо. Пусть разбредаются по степям. Там их научат уму-разуму. Перебьют то есть окончательно. Сотрут с лица земли. И следа от них не останется, даже в легендах. Сомнений в этом нет - по слухам, в степях крепко не любят таких, как они.

Да таких, как они, нигде не любят… А за что их любить? За их еретические верования, от которых, как болтают, коробит даже толстокожих жрецов Сеггера? Или, может быть, за то, что они разносят страшную болезнь? Не секрет, кое-кто считает - и, возможно, не без оснований, - что чума, названная Карой богов, недаром тянется за архаалитами, точно хвост за болотной гадиной. Кара богов ниспослана за ихнюю богопротивную ересь… Есть такое неутешительное мнение.

Хазред как будущий жрец (коим он себя сызмальства мнил) всегда чрезвычайно интересовался подобными вещами и многое мог бы порассказать, если бы его спросили.

– Тише.

Хазред коснулся руки Гирсу, понуждая друга не шевелиться. Тот громко сопел и ерзал, сражаясь с собственным желанием немедленно броситься в бой с превосходящими силами врага.

– Это всего лишь жалкие архаалиты, - сказал Гирсу еле слышно. - Мы разбили их и изгнали. Они уносят ноги из наших болот. Лично я намерен полюбоваться этой картиной во всех подробностях.

– Меня тоже радует их поражение, - искренне откликнулся Хазред тихим шепотом. - И я вовсе не боюсь побежденных… Но я ощущаю, как за ними по пятам неотступно следует некто… И вот этот некто опасен даже для нас с тобой.

– А они ничего не слышат. - Гирсу беззвучно засмеялся. - Подождем. Нас ожидает чудесное зрелище.

* * *

Вместе со своими товарищами Пенна-лучница пробиралась через бескрайние топи в земли Тугарда, где собратья по ордену архаалитов пытались обрести для себя пусть ненадежное, но все же пристанище.

Изначально это был сплоченный отряд, однако в одну-единственную кошмарную ночь все изменилось. Кара богов, от которой они пытались спастись, все-таки настигла их…

И началось с того, что на пути отряда появился гибельный туман. Проклятие для живых существ, раздолье для умертвий… На пятнадцатый год после Катаклизма - страшной магической катастрофы, навсегда изменившей облик некогда приветливого, зеленого Лаара, - возникло это бедствие.

Непривычно густой, наделенный непостижимым для человека потаенным разумом, способный преследовать жертву и питаться ею, этот туман нес с собой смертельную болезнь. Каждый, кого хоть на мгновение коснулся белесый болотный туман, заражался «призрачной чумой», и не было от нее исцеления. Врачеватели и маги готовы были плакать и грызть себе руки от бессилия. До сих пор ни один из них не добился успеха.

Тело несчастного быстро покрывалось глубокими язвами, и в глубине их, там, где при обычном воспалении возникали бы гнойники, начинал клубиться туман… и скоро живое создание исчезало - от него оставалось лишь сырое белесое облачко. Чума без остатка поглощала обреченных. Те, кто становился пищей для тумана, в конце концов сами превращались в туман.

Однако на этом бедствие не заканчивалось. Там, где земля покрывалась гнилыми белыми хлопьями влаги, творилось нечто поистине страшное: из тумана являлись чудовища, упыри, умертвия… Земля погибала, становилась непригодной для жизни, бесплодной. Отныне она порождала лишь монстров.

И таких мест становилось на Лааре все больше. Архаалиты потеряли почти все свои земельные владения - их сожрала чума. Именно поэтому они и решились на отчаянный шаг - напали на своих соседей. Орден претендовал на территории, которые формально принадлежали Исхару, но на деле оставались ничейными - их не заселяли. Однако Исхар отреагировал весьма агрессивно. Ордену пришлось отступить…

Пенне исполнилось семнадцать лет. Вся ее сознательная жизнь прошла под знаком лотоса и треугольника - священных символов ордена Архааля. Хоть девочка и родилась еще до Катаклизма, она не могла вспомнить тех времен, когда небо над Лааром было голубым, а люди жили счастливо и не ведали бед. По крайней мере, таких ужасных, неотвратимых бед, какие потрясают сейчас каждое поселение, каждый дом, каждую болотную кочку со всеми ее обитателями.

Пенна была сиротой, ребенком неизвестных родителей. Солдаты подобрали ее на болотах, умирающую от голода и такую истощенную, что впору было дивиться - как еще душа держится в крохотном, заморенном тельце! Тем не менее девочка выжила. Все эти годы она не покидала отряда и не знала никакой другой жизни, кроме той, что дали ей ее спасители.

Вместе со своими воспитателями Пенна горячо приняла веру архаалитов. Никакие сомнения не были ей ведомы. Она была целиком и полностью убеждена в правоте своих воззрений и благоговейно чтила Архааля, великого мага, ставшего божеством.

В десять лет Пенна превратилась в хорошенькую девочку - с большими светло-серыми глазами, пушисты ми, почти белыми ресницами и светло-русыми волосами, которые свободно падали ей на плечи.

Она была худенькая, узкая в плечах и бедрах, как многие из племени ижор, которые издавна обитали на здешних болотах. Зеленоватый оттенок кожи также заставлял предполагать ее изначальную принадлежность к этому народу.

Но когда Пенна объявила, что желает стать настоящим солдатом и для этого просит у командира дозволения научиться стрелять из лука, ей объяснили: ей придется подвергнуть свое тело более глубоким магическим изменениям.

«Ты слишком слаба, у тебя короткие пальцы, а цвет кожи слишком светлый - тебя легко заметить среди яркой болотной зелени», - сказал не без сомнений в голосе командир отряда.

Однако Пенна не колебалась ни мгновения. После нескольких лет воздействия магии и самых обычных тренировок - и то и другое было довольно мучительным - облик девушки преобразился. Ее кожа приобрела более густой зеленый оттенок, волосы стали пепельными, пальцы на правой руке удлинились и сделались толще, чем на левой. Она научилась видеть в темноте, отчего ее зрачки всегда были расширены.

…Год за годом неудачи преследовали орден, но воля архаалитов неизменно оставалась несгибаемой.

Так было даже после поражения в сражениях с Тенями Исхара за новые территории на болотах, когда остатку разгромленного архаалитского воинства пришлось отступить. И даже после того, как инквизиция - Серый орден церкви Сеггера - объявила архаалитов еретиками, опасными смутьянами и начала на них охоту. Даже после того, как чума впилась зубами в самое сердце ордена…

Теперь предводитель архаалитов, Несущий Слово, неуловимый Мор-Таурон вынужден скрываться. Всякого, кто, возможно, догадывается о его местонахождении, хватают инквизиторы. Но архаалиты держатся стойко, и Мор-Таурон по-прежнему остается на свободе. Его последователи не сомневаются - скоро он вернется и поведет свой народ к победе.

Орден Архааля не может погибнуть, даже если все могущественные силы этого мира ополчатся на него, потому что в учении Архааля заключена истина.

…День за днем, ночь за ночью маленький отряд пробивался через болота к Тугарду. Несколько раз им приходилось отражать атаки жутких враждебных существ. Последняя произошла перед самым рассветом, когда тварь с кожистыми крыльями, крича пронзительно и жалобно, точно раненая птица, вдруг появилась в воздухе над головами солдат.

Небо уже слегка посветлело, еще немного - и солнце встанет из-за горизонта. Но орде упырей - если только отряд выслеживают именно упыри - хватит и этого короткого промежутка времени, чтобы расправиться с беззащитными людьми. Следовало подготовиться к атаке, не пренебрегая ни одной мелочью: слишком серьезен противник.

Отряд привычно построился в каре. Пенна заняла свое место во втором ряду, за широченной спиной одного из самых опытных воинов. Тот был изменен магией куда сильнее, чем девушка: непомерные мышцы бугрились на его руках, локти снабжены длинными острыми шипами, которые могли служить оружием не менее опасным, чем меч.

Пенна сняла с плеча лук, улыбнулась. Она знала, что не промахнется, если хотя бы малейший лучик будет озарять этот мир. Ее магическому зрению до вольно было любой капли света, чтобы видеть все вокруг так же ясно, как и днем.

Сейчас воин, стоящий перед ней, опустится на колено, Пенна прицелится и пустит стрелу, а затем сразу же спрячется за живой щит.

Хотя девушка уже была вполне взрослой и могла постоять за себя, многие старые солдаты продолжали относиться к ней как к ребенку, которого они когда-то знали. Они берегли ее и старались не подвергать излишней опасности.

Пенна не возражала. Она привыкла подчиняться; а кроме того, бессмысленный риск никогда не считался добродетелью. Рисковать следовало лишь в тех случаях, когда безрассудное на первый взгляд поведение оправдано более отдаленной целью.

Черная густая масса, более темная, чем ночной воздух, колыхалась впереди. Пенна отчетливо различала нежить: приплюснутые головы, руки ниже колен, похожие на кривые засохшие ветки деревьев, круглые пасти, полные маленьких острых зубов. Нежить…

Отрядный маг Бетмур, немолодой человек с обильной проседью в черной бороде, порой беседовал с Пенной о жутких тварях, с которыми отряд встречался на болотах. Девушка охотно слушала и никогда не насмехалась. В отличие от других. Поэтому она и была любимицей мага.

– Упырь, - говорил Бетмур, вкусно причмокивая, как будто речь шла о чем-то приятном, - есть скотина злобная, кровожадная и вместе с тем весьма уязвимая.

– Солнце? - Пенна изо всех сил пыталась показать, что кое-что смыслит.

– Солнце? Да, - Бетмур кивал, - солнце для них чрезвычайно опасно. Попросту выражаясь, горят они на солнце, загляденье! Да, солнце - это раз.

Он поглядывал на огненный шар, медленно двигавшийся по небу, и подмигивал солнцу, как своему давнему другу. Затем лицо Бетмура снова становилось озабоченным.

– Но есть еще кое-что. Жажда. Жажда - это два.

Пенна пожимала плечами:

– Жажда крови?

– Их слабое место.

– Ничего себе - «слабое»! Да это самое мощное их оружие! Разве не жажда делает эти существа безрассудными в бою, способными наносить смертельные раны?

– Но она и убивает их, когда утолить ее вовремя не удается, - указывал Бетмур. - Не забывай об этом. Они слишком зависят от… еды.

– А еда - это ты да я, - вздыхала Пенна. - Как ни глянь, утешительного мало.

Но сейчас, как показалось девушке, отряду противостояли вовсе не упыри. Какое-то другое зло, еще более жуткое и отвратительное. И незнакомое. Чем больше Пенна вглядывалась в строй врагов, тем холоднее становилось у нее на сердце. Создавалось впечатление, что подобные твари могут существовать лишь в болезненных кошмарах. Невозможно было представить себе, кто или что породило их. Тощие бледные хвосты, покрытые редким жестким волосом, волочились по земле, кривые лапы с когтями оставляли в почве глубокие борозды. Непомерно длинные шеи изгибались во всех направлениях. Пенна с ужасом заметила трех гигантских богомолов с мордами, до странного напоминающими искаженные человеческие лица. Хитрость и злоба светились в глазах этих человеконасекомых. С сухим шуршанием они потирали лапки, словно предвкушая кровавую потеху. Но омерзительнее всего выглядели гниющие трупы самых разных существ, раздутые, с синюшными лицами и высунутыми разлагающимися языками

Все эти создания переговаривались между собой. Короткие, отрывистые фразы, которыми они обменивались, напоминали собачий лай.

Среди уродливых кривобоких тварей девушка вдруг разглядела стройную фигуру в длинном плаще. Белоснежные волосы ниспадали на плечи существа, абсолютно белое лицо сияло неземным светом, а ярко-алые, как разверстые раны, глаза с золотыми зрачками глядели не моргая.

Пенна подняла лук и выстрелила. Тихий голос Бетмура, отрядного мага, сопровождал летящую стрелу. Пенна никогда не была сильна в заклинаниях, да и Бетмур, признаться, тоже. Но на простенькое боевое заклятие отрядного мага вполне хватало. Он, конечно, тоже заметил зловещую фигуру предводителя умертвий и постарался придать выстрелу Пенны дополнительную мощь.

Уже в воздухе стрела начала светиться. Предводитель, казалось, смотрел прямо на нее, но не двигался с места, и Пенна вдруг поняла: он слеп и не замечает очевидного! Магия заклинателя не столько укрепила стрелу, сколько сделала ее незримой…

В следующее мгновение Пенна осознала свою ошибку. Нет! Происходило нечто совершенно иное. Нежить вела какую-то свою игру, гораздо более сложную, и Пенна не могла постичь - какую. Глупо было бы надеяться на то, что простенькие чары, наведенные Бетмуром, и одна-единственная стрела в состоянии уничтожить подобное могущественное создание.

Улыбка тронула тонкие губы существа в темной мантии. Его пылающие глаза встретились с глазами Пенны. Девушка могла бы поклясться, что видит в них свое отражение. Невольно она содрогнулась на мгновение ей показалось, что жуткое создание, едва лишь взглянув на свою жертву, захватило в плен ее душу…

Стрела медленно пролетела по воздуху и вонзилась умертвию в шею. Из угла рта у него вытекло несколько капель крови. Пенна зачарованно наблюдала за беловолосым. Его прекрасное правильное лицо завораживало девушку, и он, казалось, отлично знал об этом.

Недолгое время он медлил со стрелой в шее. Затем беловолосый поднял руки и хлопнул в ладоши. Стрела Пенны вспыхнула ярчайшим пламенем - и тотчас осыпалась пеплом. Она сгорела почти без остатка прямо в ране.

Это послужило сигналом к началу боя. С громкими криками воины-архаалиты бросились на своих врагов, а те, в свою очередь, приготовились рвать противников зубами и когтями. Беловолосый схватил одного из солдат и, не обращая внимания на удары меча, сыпавшиеся на него сверху, впился зубами тому в ногу. Нежить прокусила артерию и жадно начала сосать кровь из слабеющего человека.

А в воздухе над сражающимися пронзительно кричал крылан. Широко раскинутые кожистые крылья шуршали над головами людей, тонкое легкое тело, похожее одновременно на тело женщины и стрекозы, изгибалось почти сладострастно…

Внезапно Пенна поняла, что тварь избрала своей целью ее самоё, Пенну. Девушка подняла лук и выстрелила, но стрела, пронзив руку крылана, не причинила тому большого вреда.

Темно-красные губы нежити растянулись в улыбке почти нежной. Пенна с отвращением видела влагу на этих губах. Остренький язычок высовывался и исчезал между зубами. Пенна снова пустила стрелу на сей раз она порвала крыло крылана, и тот с воплями, кувыркаясь, полетел на землю.

Беловолосый предводитель умертвий отбросил словно тряпицу, убитого им солдата. Он поднял голову и снова встретился взглядом с Пенной. В глубине красных глаз девушка увидела поистине дьявольское веселье. Он растянул губы в улыбке, словно желая дать понять: все его стоны, вопли и жажда убийства - лишь трюк, призванный обмануть простодушных солдат. Они ведь ожидают от него именно этого? Ну вот он и показывает им то, что они хотят увидеть. Более того, ради какой-то неведомой цели он позволил Пенне ранить его.

– Мне это понравилось, - одними губами произнес беловолосый, так чтобы его поняла одна только Пенна.

И, к своему ужасу, она разобрала каждое слово. Девушка с ненавистью затрясла головой. Она вовсе не стремилась устанавливать какие-то отношения между собой и этим существом. Это противоестественная связь. Ее попросту не должно быть. Не может быть…

– Еще как может! - шептал он. - Ты еще увидишь! Ты признаешь мою правоту… Ведь я позволил тебе ранить себя. Ты пролила мою кровь, и настанет день, когда я пролью твою. Оба этих потока смешаются, станут единым…

– Никогда! - крикнула Пенна и тотчас услышала призыв командира отряда:

– Задержите их! Солнце вот-вот взойдет!

С удвоенной силой бойцы бросились вперед. Они вынуждали своих противников оставаться на месте, не позволяя тем сбежать и найти для себя безопасное укрытие. Небо сделалось розовым, а затем внезапно с высоты на землю протянулся благотворный солнечный луч, и тотчас измученная земля отозвалась, заиграла мириадами крохотных радуг, что явились в каждой капле росы.

Под ослепительными солнечными лучами гниляки погибали один за другим. Они шипели, рычали, пытались закопаться в мох - все было тщетно. Их плоть стремительно разлагалась. Смрад заполнил болото

Спасаясь от света, удирали на длинных тонких ногах бледные создания с шипами на локтях и коленях. Они тащили за собой хвосты, разбрызгивая ими лужи. Опустившись на четвереньки, скакали прочь люди-богомолы. Страх солнца изгонял их с открытого пространства, заставлял искать убежища в полумраке и тени.

В общей суматохе трудно было разобрать, сколько умертвий погибло. Пенна подбила крылана, когда тот уже взлетал, желая спрятаться в кроне дерева. Стрела пригвоздила кожистое крыло твари к стволу дерева, и в следующий миг крылан уже корчился в огне: кто-то из солдат швырнул в него горящий факел - старое оружие против подобных существ. Узкое тело крылана почернело и, словно веревка с перекрученными узлами, обвисло на дереве.

Пенна тяжело перевела дыхание. Где же беловолосый предводитель нежити? Еще минуту назад девушке казалось, что он оставался вместе с остальными тварями, обессиленный, беспомощный перед наступившим рассветом. Но так ли это? Внезапно Пенной овладели сомнения. Подобные создания обладают поистине демонической хитростью.

Словно в ответ на ее раздумья совсем близко прозвучал тихий смешок. Пенна резко обернулась, но никого не увидела. И тем не менее девушка была убеждена в том, что некто затаился поблизости и откровенно насмехается над ней. Возможно, этому невидимке известны все ее мысли! Стоило Пенне подумать об этом, как волна гневного жара плеснула ей в лицо.

Она еще раз внимательно огляделась по сторонам. Никого. Но кто-то, несомненно, находился рядом. Мгновение ей чудилось, будто она различает глаза - они смотрели на нее прямо из земли. Но затем все исчезло.

Оставшиеся в живых воины осматривали свои раны. Они даже не любопытствовали посмотреть, как умирают их враги. Все это было слишком привычно - и достаточно мерзко.

Предстоял еще один день пути. В тот рассветный час, радуясь спасению, они еще не подозревали о том, что для всех них этот день будет последним…

* * *

Успешно закончившаяся стычка подбодрила солдат. Потери оказались невелики. При солнечном свете все выглядело по-другому, и настроение было приподнятое. Всем думалось, что раны заживут быстро; главное - отряд выиграл еще один день! Совсем скоро болото со всеми его опасностями и ловушками останется позади. Они непременно обретут пристанище в новых землях, как только отыщут своих.

Одну лишь Пенну грызли дурные предчувствия, однако девушка предпочла держать свои соображения при себе. В конце концов, она же не прорицательница. Да и кроме того, ей нередко случалось ошибаться. Пенна уговаривала себя не беспокоиться: у отряда есть командир, он обо всем подумает и загодя обо всем позаботится, а ее задача - точно и четко выполнять приказы. И все же девушку не оставляла назойливая мысль о том, что болото так просто их не выпустит.

Она единственная не удивилась, когда впереди показалось белое облачко. Только что никакого тумана не было и в помине. Обычная дорога посреди болота, жутковатые, похожие на застывших в странных позах людей силуэты деревьев…

Белесые комья шевелились, точно живые, между чахлыми деревьями древнего болота. Туман излучал мутный, таинственный свет. Можно было даже различить, как неясные тени колеблются на изогнутых черных стволах. Угроза затаилась в ядовитых испарениях. Смертельная угроза - призрачная чума, от которой нет и не может быть спасения.

Туман словно подманивал к себе новую жертву, насмехаясь над бессильными попытками обреченных спастись и заранее торжествуя. Никто из смертных не в силах противиться этому властному призыву…

Обостренным чутьем Пенна поняла: они погибли. Что бы они ни предприняли сейчас - туман сильнее. Они в западне, и вырваться не удастся. А ее товарищи еще ни о чем не подозревают. Обреченные никогда не догадываются о таких вещах. Они еще пытаются сопротивляться, они еще заботятся о своей гордости. Они сражаются изо всех сил и при этом понятия не имеют о том, что уже мертвы. В этой способности сохранять неведение заключено какое-то странное милосердие небес.

Солдаты остановились, сбились в кучу… Это были храбрецы. Они не страшились ни Теней Исхара, которые в недавних боях разбили их наголову, ни упырей-слуа, ни умертвий, возникающих непонятно откуда там, где прежде о подобных тварях и слыхом не слыхивали, ни наемных убийц инквизиции, которые выслеживали и убивали архаалитов, как бешеных зверей.

Но туман, несущий с собой чуму, о которой говорят, будто она - Кара богов… О, этот призрачный туман - другое дело. Его нельзя разрубить мечом, пронзить стрелой или колом, отогнать солнечным светом, поджечь огнем факела. От него не убежать. От него не существует спасения. Все, кто столкнулся с этим туманом, заранее обречены на страшную гибель. Пенна с ужасом читала это на лицах своих товарищей. Они знали: любой их поступок, даже самый отчаянный и смелый, лишь ненадолго отсрочит неизбежный финал. Изрыгая проклятия и грозя трусам лютой расправой, командир заставил своих людей построиться, чтобы в полном порядке отступить от опасного места. Ему удалось предотвратить паническое бегство. Отряд двинулся прочь по прежней тропе. Намерение командира выглядело простым и легко выполнимым: обойти скопление тумана стороной. Следовало просто сохранять спокойствие и не спешить.

Постепенно все приободрились. Болото мягко пружинило под ногами. Чьи-то глаза пристально следили за уходящими людьми. Пенна могла бы поклясться, что видела и эти глаза, ярко-зеленые, с вертикальным, подрагивающим зрачком, и издевку в них. Некое существо, скрытое до поры под влажными мхами болот, неустанно наблюдало за попавшими в ловушку людьми. Оно забавлялось, предвкушая развязку.

Пенна не знала, обнаружили ли другие то, что заметила она; сейчас это не имело значения. Они уходили от тумана, спасая свои жизни и души.

Неожиданно Бетмур, отрядный маг, прикоснулся к плечу Пенны. Девушка подскочила, как будто ее ошпарили.

– Мы все тревожимся, - спокойно заговорил Бетмур. Он выглядел как человек, только что принявший очень важное решение. - Выслушай меня, Пенна. Я должен сказать тебе кое-что важное.

– Конечно, - пробормотала она. - Я всегда рада послушать тебя, Бетмур.

– Времени у меня осталось очень мало. - произнес маг,- Скоро я уйду из этого мира.

– Все мы смертны, но час нашей смерти известен лишь Архаалю. - ответила девушка.

– Иногда Архааль открывает истину тем, кто умеет слушать, - был ответ.

Пенна промолчала, ожидая, что еще скажет Бетмур.

– Я никогда не отличался особыми способностями к магии, - продолжал Бетмур. - Знаешь ли, я был самым обычным мальчишкой. У меня даже было счастливое детство. Неловко упоминать об этом… Мои родители обладали значительным состоянием. Катаклизм уничтожил нашу семью. Я не жалуюсь, - прибавил он поспешно, заметив, как потемнели глаза Пенны. - Катаклизм уничтожил многое… Он был неизбежен, чего не понимают наши противники… Он был меньшим злом. Но все же злом. - Бетмур тряхнул головой, отгоняя непрошеную печаль. - У меня были братья. Я не рассказывал тебе о них? Он вздохнул. - Теперь уже и не расскажу.

– Почему?

– Потому что не успею. Как я уже сказал, мое время на исходе. Уж это-то я почувствовать в состоянии, каким бы плохим магом я ни был! Да, почти никаких способностей. Я учился на ходу, схватывал крупицы знаний… Кое-что мы вытрясли из одного мага из ордена Тоа-Дан. Он не хотел говорить. Ну еще бы! Делиться секретами никто не любит. Но наш командир… Ты знаешь, как он умеет развязывать языки.

Пенна улыбнулась мечтательно.

– Жаль, я не видела, как вы допрашивали того мага.

– Увы! - Бетмур развел руками. - Признаю, мы поступили дурно: ведь, несмотря на свои глубочайшие познания, маги Тоа-Дан по большей части не в состоянии защитить сами себя. Это и сгубило нашего пленника. Он даже не назвал своего имени.

– А вы спрашивали?

– Его имя? Боюсь, что нет. Оно никого не интересовало. Уж меня-то точно нет.

– Бетмур, - Пенна взяла мага за руку, - я запомню твою историю и твое имя. Я буду помнить и этот наш разговор, и то, как тыдоверился мне.

– Ты останешься жить, - пробормотал Бетмур. - Это я тоже понимаю. У меня наметанный глаз. Я разбираюсь в таких вещах. Кто умрет, а кто нет.

– В этом все солдаты разбираются, - заявила Пенна, делано смеясь.

– Я же сам признавал, что мои способности весьма ограниченны, - улыбнулся и Бетмур. - А теперь смотри внимательно, девочка. У меня хранится одна любопытная вещица.

Он полез за пазуху и вытащил небольшой, размером в ладонь, сверточек.

– Что это? - заинтересовалась Пенна.

– Хочешь знать? - Бетмур пожевал губами как бы в сомнениях - стоит ли доверять девушке столь важную тайну. Наконец он серьезно кивнул. - Я хочу отдать это тебе. Разверни.

Он ревниво наблюдал за тем, как Пенна вынимает из лоскута ткани тонкую серебряную пластину.

– Что это? - Девушка поднесла кусочек светлого металла к глазам, потом положила на ладонь и отодвинула. Солнечный луч отразился от пластинки, как от зеркала.

– Красивая, верно? - спросил Бетмур.

Пенна молча кивнула. Ее охватило странное чувство. Очень сильное. Такого с ней еще не случалось. Она вдруг с болезненной остротой осознала, что это мгновение - вот это, которое она проживает сейчас, - единственное в ее жизни. Оно больше никогда не вернется.

И нет смысла напоминать себе о том, что то же самое можно сказать о любом другом мгновении. Тысячи их - как дешевый товар в корзине у базарной торговки. Не одно, так другое, все приблизительно одной стоимости и одной ценности. Но изредка происходит нечто неповторимое. Нечто единственное на все времена.

– Я нашел эту штуку у того тоаданца, которого мы захватили, - продолжал Бетмур. - Сперва он еще надеялся на то, что мы не станем его обыскивать и он сумеет сохранить свои секреты. Как же! Не станем обыскивать пленника! За кого он нас принимал, хотел бы я знать… Разумеется, мы обшарили его с головы до ног самым внимательным и, боюсь, самым бесцеремонным образом. Он зашил эту штуку себе под кожу, но я, разумеется, сумел ее обнаружить. Мы вспороли его шкуру острым ножом и вытащили пластинку. Ох и кричал же он!

Бетмура передернуло при одном только воспоминании об этом. Он погладил свою седеющую бороду и смущенно крякнул.

– Многому я был свидетелем, а кое-что дурное вытворял и сам, но такой боли, такого ужаса никогда раньше не встречал, поверь мне, Пенна!

– Я тебе верю, - сказала девушка, любуясь пластиной и явно слушая своего собеседника вполуха. - Тебе удалось выяснить, что это такое?

– Ты слышала о Скованном? - Бетмур понизил голос до шепота.

– Бетмур… - укоризненно промолвила Пенна. Что

же, он совсем за глупенькую ее держит?

– Магия Скованного в момент Катаклизма осыпалась на Лаар огненным дождем и застыла серебряными кристаллами, - сказал Бетмур. - Иногда мне казалось, что эта пластина выплавлена из такого кристалла.

Пенна покачала головой:

– Сомнительно…

– Тише! - прошипел Бетмур. - Остальным совершенно незачем знать о моих догадках и предположениях.

– Конечно незачем, - сказала Пенна довольно громко. - Тем более что ты, скорее всего, ошибаешься. Если эта пластина выплавлена из кристалла, то не такая уж это и ценная вещь. Ну, не настолько ценная, чтобы маг из ордена Тоа-Дан зашивал эту штуку себе под кожу. Нет, наверняка она представляет собой нечто иное… Впрочем, - прибавила Пенна с оттенком презрения в голосе, - этих тоаданцев мало кто понимает. Ты видел, как они одеваются? Да их издалека видать, в такую мишень даже слепец попадет стрелой! Глупо же… С таких станется зашить под кожу обычный серебряный кристалл…

Бетмур предупреждающе поднял руку:

– Никогда не относись к ним свысока, девочка. Ты почти ничего о них не знаешь.

– Да о них никто ничего не знает. Даже они сами. - Пенна фыркнула.

Для нее любой, кто воспринимался отрядом как недруг, был злейшим врагом, не достойным ни сострадания, ни даже обычного человеческого интереса.

– Вернемся к пластине, - примирительно сказал Бетмур. - Чем бы она ни являлась. С самого начала я был убежден в том, что стал владельцем могущественнейшего артефакта. И вместе с тем понятия не имел, как им пользоваться.

– Как будто подобное незнание когда-либо останавливало нас, болотных жителей! - засмеялась Пенна.- Да здесь полным-полно таинственных предметов, явно имеющих самое прямое отношение к мощным магическим силам. И зеленые племена вовсю применяют их.

– Вопрос только, насколько правильно такое использование, - вздохнул Бетмур. - И не будет ли оно иметь самые пагубные последствия.

Пенна пожала плечами:

– Во всяком случае, я никогда не встречалась с теми, кто пожаловался бы на это.

– И что, отсутствие жалобщиков тебя совсем не настораживает? - осведомился Бетмур.

Они посмеялись, и Пенна вдруг с обостренной ясностью ощутила: это - в последний раз. Больше ей уже никогда не придется веселиться на пару с Бетмуром. Смешливый и приветливый, отрядный маг проживал последний день своей жизни.

Наконец Бетмур снова стал серьезным.

– Спрячь пластину, Пенна. Из какого бы материала ни была она сделана - сохрани ее. Ради меня. Если тебе суждено выжить, постарайся найти Мор-Таурона, Несущего Слово, и передай артефакт ему. Не предпринимай никаких попыток разобраться, что это такое. Вообще спрячь и поскорее забудь о ее существовании. Никому о ней не рассказывай. Обещай мне, что не станешь также разыскивать магов и задавать им вопросы. Это слишком опасно…

– Я сделаю, как ты хочешь, - заверила Пенна. За разговорами они не обратили внимания на то, что в полутьме павших на болото неестественных сумерек отряд сделал крюк. Никто не заметил этого, даже опытные следопыты. Коварная тропинка изогнулась и вывела солдат прямехонько на прежнее место. И раньше чем Пенна успела вскрикнуть, показывая своим товарищам на знакомую изогнутую корягу, приметную кочку и лохмотья серого мха, за которыми прятались все те же горящие насмешкой глаза, архаалиты один за другим вступали в туманную область.

Полупрозрачный, этот туман был сейчас в темноте почти совершенно незаметен. И лишь погрузившись в него, люди вдруг поняли, что по собственной воле сунули головы в петлю. С дикими криками выбегали они на тропинку и мчались прочь, а белесые клочья уже намертво приклеились к их коже, застряли в волосах.

Оцепенев, Пенна застыла возле коряги. Она даже не обратила внимания на то, что некое спрятавшееся в трясине существо пошевелилось, сдвинуло мох и протянуло к ней серую, похожую на сухую ветку, костлявую руку.

Пенна поправила лук, висевший у нее на плече. Совсем близко от девушки остановился Бетмур. Отрядного мага было не узнать: борода растрепалась, волосы обильно выпадали из головы, так что широкие плечи Бетмура были осыпаны длинными прядями. В отчаянии он тер глаза, пытаясь избавиться от налипшего на веки белого сгустка. Затем вдруг замер и с идиотской улыбкой уставился на Пенну.

Пенна недоверчиво покачала головой. Что происходит? Неужели перед ней - давний друг, человек, знавший ее с детства? Она не узнавала Бетмура в этом безумце. И вдруг девушка отшатнулась - она догадалась о том, что у него на уме. Явно утратив рассудок, маг потянулся к Пение - он хотел прикоснуться к ней и заразить той же смертельной болезнью, которая сейчас убивала его самого.

Бетмур прохрипел ее имя. Он желал задать ей вопросы. Он желал услышать ответы на эти вопросы. Почему Пенна осталась на месте, когда остальные пошли вперед? Отчего не предупредила об опасности? Не в сговоре ли она с врагами?

– Ты сошел с ума, - прошептала Пенна. - Я не могу быть в сговоре с врагами, потому что…

Она замолчала, остро ощущая бессилие собственных слов. Совершенно очевидно, что Бетмур не слышал ее.

– Предательница! - рычал он. - Не надейся спастись! Твоя хитрость не удалась! Ты подохнешь вместе с нами!

Желтоватая пена выступила на его губах.

Она молча сняла с плеча лук и натянула тетиву. Теперь настал черед Бетмура шарахнуться в сторону.

– Ты не сделаешь этого, Пенна! - закричал он и разразился смехом.

– Почему? - делано удивилась она, накладывая на тетиву длинную оперенную стрелу. Сердце Пенны разрывалось на части.

– Мы же были друзьями… - Бетмур облизал губы. Зубы у него постукивали, точно в лихорадке.

– Ты обвинил меня в предательстве, - напомнила она. Пенна понимала, что с ней разговаривал сейчас не Бетмур - вместо старого друга говорила болезнь, - однако обида продолжала глодать девушку. - Кто знает, может быть, ты не ошибся и я действительно предала вас всех?

Он оскалил зубы, не расслышав горечи, прозвучавшей в голосе девушки.

Пенна хотела шагнуть в сторону, но некто, прятавшийся под корягой, крепко ухватил ее за щиколотку и не позволил сдвинуться с тропинки. Прикосновение пальцев незнакомого существа было холодным, влажным.

Пенна огляделась - комок белого, почти прозрачного тумана медленно проплыл по воздуху в нескольких локтях от того места, где находилась лучница. Кем бы ни было то таинственное создание с зелеными глазами, сейчас оно совершенно явно пыталось спасти Пенну от верной гибели, и девушка была искренне благодарна за помощь.

В последний миг безумие оставило Бетмура. Слезы потекли у него из глаз, губы затряслись. Он снова и снова ощупывал крохотную язвочку, появившуюся в углу его рта, а сам все следил за Пенной и наконец прошептал:

– Убей меня прежде, чем это сделает туман…

Пенна подняла лук и выстрелила.

Стрела вошла отрядному магу прямо в горло. Бетмур упал и остался лежать неподвижно. Глаза его были широко раскрыты, но ничего не видели: они были залеплены густыми белыми комьями смертоносного тумана.

* * *

Прошло уже довольно много времени, а двое соглядатаев - троллоки Гирсу и Хазред - не двигались с места. Сперва они просто любопытствовали. Еще бы, целый отряд врагов их народа, архаалитов, вот-вот погибнет посреди трясины! Как пропустить такое чудное представление? Да это было бы просто преступно!

Но постепенно ситуация изменялась. Нечто смертоносное, скрытое посреди тумана, терпеливо ждало своего часа, а пока, до поры, никак не проявляло своего присутствия. Тем не менее Хазред, обостренно воспринимавший все таинственное, улавливал близость этого притаившегося поблизости темного создания.

Хмель давно выветрился из головы троллока. Гирсу, более сдержанный, чем его товарищ, сейчас только диву давался: что это с Хазредом случилось? Прежде он никогда не мог усидеть в засаде, всегда выскакивал раньше времени. Сколько добычи из-за этого они упустили на охоте! А сколько раз их жизни подвергались опасности лишь потому, что Хазреду недоставало терпения!

Сейчас же все обстояло по-другому. Хазред словно оцепенел. Можно подумать, он потерял сознание или заснул, но нет: его глаза то сужались, то расширялись, словно он высматривал впереди какую-то одному ему известную цель, пальцы беспокойно подрагивали.

– Ты видел когда-нибудь, чтобы туман подходил к нашим поселениям так близко? - спросил его Гирсу, когда отряд архаалитов скрылся в чахлом болотном лесу.

Теперь, по мнению Гирсу, опасность нежелательной встречи миновала и можно было обменяться с товарищем парой слов без опасения быть обнаруженными.

Хазред поднес палец к губам и прошептал:

– Говори тише.

– Они ведь ушли, - заупрямился Гирсу. - А мы на своей земле. Почему это мы должны прятаться?

– Потому что опасность все еще здесь.

– Но ведь они ушли! - повторил Гирсу.

Он выглядел обиженным. Хазред вечно поступал не так, как хотелось бы его другу. Ну конечно, ведь Хазред никогда не представлял себя воином. Он избрал другой путь. И не таким простакам, как старина Гирсу, понимать побуждения и тайные мотивы поступков Хазреда. Будущего жреца. Ха!

– Послушай, Хазред, теперь, когда они ушли… - начал Гирсу. Он помялся и наконец выпалил: - Неужели мы просто так их отпустим? Давай по крайней мере подберемся к ним с тыла! Вдруг кто-нибудь отстал - мы его прикончим. Ну хотя бы парочку!…

– Этого не понадобится. Они скоро вернутся, - сказал Хазред так просто, словно речь шла о чем-то очевидном. - Туман оставил на них свое клеймо, и они не уйдут от смерти. Это ведь их туман, их проклятие, их Кара.

– Ты считаешь, что боги решили покарать именно архаалитов? - удивился Гирсу. Казалось, он впервые слышит об этом.

Впрочем, зная Гирсу, Хазред ничуть не удивился. Того очень мало интересовали сущность и причины таинственных явлений; он уделял внимание лишь ближайшим практическим целям - можно ли это убить и годится ли это в пищу.

– А ты разве не считаешь, что чуму принесли в наши земли последователи Архааля? - в упор спросил друга Хазред. И, не дожидаясь ответа, продолжил: - По-моему, это очевидно. Лично я в это верю как в непреложную истину. Они нарушили все мыслимые законы, в том числе и те, что в ходу у простых смертных. Зачем они напали на нас?

– Они же сперва вроде как добром попросили отдать им «ничейные» земли, - напомнил Гирсу.

– Ничего себе «добром»! Просто пришли и захватили! И это были не «ничейные» земли, а наши, - прошипел Хазред. - А если мы не построили там городов и не поселились на них - пока, - это еще не означает, что они нам были не нужны.

– Возможно, архаалиты считали, что им эти земли нужнее, - объяснил Гирсу. - У них вроде как вся почва сгнила - сплошь туман да умертвия… Там и жить-то теперь невозможно.

– Я не понимаю, ты случайно не на их стороне? - осведомился Хазред.

– Разумеется нет! - Гирсу выглядел оскорбленным. - Я счастлив их поражением, брат. - Это обращение должно было растопить сердце Хазреда, но тот все еще продолжал сердиться.

– Я ненавижу их, - проговорил Хазред медленно. - Ненавижу всей душой. Их религия противна нашей. Вся их плоть… - Он содрогнулся от отвращения. - Болото вторглось в наше естество много веков назад, - помолчав, продолжил Хазред. - Мы не похожи ни на людей, ни на троллей. Мы троллоки, дети трясин. Но архаалиты не стали ждать, пока их тела преобразятся естественным образом. Они всегда торопятся и опережают события, потому что по самой своей природе они - захватчики. Они подвергают себя насильственным, магическим изменениям. А это совсем другое дело. Это - гордость, она неугодна богам. Так не из-за этого ли на них обрушилась Кара?

– Для начала, Кара скоро обрушится на нас с тобой, если мы не уберемся отсюда вовремя, - пробормотал Гирсу.

Он все время поглядывал на белые клочья, шевелившиеся, как живые, поблизости от того места, где прятались оба друга.

– Туман отсюда уйдет, он ляжет там, где погибнет их отряд, - сказал Хазред уверенно. - И там же зародятся новые умертвия. Но останутся ли они на прежнем месте или пойдут искать себе добычу где-нибудь еще? Об этом мы ничего пока не знаем.

– Поверь мне, Хазред, - сказал Гирсу, прикладывая руку к груди, - лично я и не хочу ничего знать.

Хазред быстро коснулся пальцем губы.

– Они возвращаются, - криво ухмыльнулся троллок. - Я же говорил, что они вернутся.

– Безумцы, - покачал головой Гирсу. - Туман сожрет их.

– Это уже началось, - сказал Хазред. - Туман уже пожирает их. Он начал с их душ, а скоро завладеет и телами.

Хазред быстро обернулся, как будто почувствовал на себе чей-то взгляд. Но во мраке наступившего вечера ничего не было видно.

* * *

Теперь Пенна осталась в одиночестве. Надеяться больше не на кого. Сумерки постепенно сгущались, солнце втянуло под горизонт последние лучи. Болото стремительно изменялось прямо на глазах. Туман расступился. Густая мгла легла на зеленые кочки. Мрак струился между черными, причудливо изогнутыми стволами деревьев.

Тишина повисла над болотами. Пенна воспринимала эту тишину так, словно та была неким живым существом. Ни единого крика не доносилось больше до слуха девушки, хотя она знала, что многие ее товарищи еще живы. Даже ветер затих, и смолкли незримые таинственные создания, что обитали где-то в трясинах.

Нечто приближалось к одинокой лучнице, и мрак одевал незримое доселе существо, точно плащ.

Девушка увидела, как заколебались впереди болотные кочки, как побежали круги по смертоносному озерцу - раскрытому рту жадной бездны. Кем бы ни было то существо, что движется сейчас к Пенне. оно опасно. Опаснее даже, чем туман-убийца, несущий чуму.

Сдавленное хихиканье раздалось совсем близко. Пенна опустила глаза и разглядела наконец того, кто удерживал ее за щиколотку. Это была крохотная черная русалка. Ее личико напоминало стрекозиное: гигантские зеленые глаза, сглаженный нос и маленький сжатый ротик при полном отсутствии подбородка. Очень смуглое тельце изгибалось, высовываясь из болотной травы, хвост напряженно подрагивал. Тонкие, как хворостинки, ручки с непомерно длинными и очень сильными пальцами крепко удерживали Пенну на месте.

Ротик русалки хищно задвигался, сделался больше. Стали видны жвала. Существо явно забавлялось происходящим. Вертикальные зрачки в зеленых глазах расширились, и Пенна увидела в них отражение того, кто шагал сейчас сюда.

В ужасе девушка обернулась. Ее пальцы застыли, словно приросли к луку. Она оцепенела, не в силах пошевелиться.

Он оказался гораздо ближе, чем она предполагала. Он остановился в двух шагах от нее - рослый, с бледной, ослепительно белой кожей, в длинной, ниспадающей до самой земли, просторной мантии, черной с явственно проступающими золотыми узорами. Тьма лежала на его плечах, струилась из его глаз.

Черты его лица и строение тела пыли как у человека - и вместе с тем он, в отличие от некоторых созданий, которые были искажены тьмой, никогда и не являлся человеком.

Выше самого рослого мужчины по меньшей мере на полголовы, широкоплечий, он обладал на удивление маленькими, изящными, почти женскими ручками. Тонкие перчатки без пальцев оставляли на свободе длинные красные ногти. Очень острые и твердые, почти как когти хищника.

От его лица Пенна не могла оторвать глаз. Правильные черты были неподвижны, как у статуи. Нежная улыбка застыла в углах губ. Пенна отчетливо видела желтоватые клыки, которые существо то и дело пробовало языком.

Губы Пенны шевельнулись, и она беззвучно прошептала:

– Кто ты?

– Тзаттог, - прозвучал тихий, спокойный голос. - Тзаттог.

– Это твое имя?

У нее подкашивались ноги, и она понимала, что хватается за слова, за разговор, как за последнюю ниточку, которая удерживает Пенну в мире живых. Прекратится разговор, и ниточка оборвется: наступит вечная, ничем не нарушимая тишина…

– Тзаттог. Это я, - повторило существо. - Мое имя, моя сущность.

– Имя не может быть сущностью, - сказала Пенна. - Имя - это знак, звук для называния.

– Земля исторгла меня, когда чумной туман ее отравил, - сказал Тзаттог. - Моя сущность - в служении. Я служу Ей.

– Земле? - не поняла Пенна.

Тзаттог благоговейно коснулся груди рукой.

– Ей… Те из моих жертв, кто видел меня, но остался жив, называют меня «принц-упырь», - прибавил Тзаттог.- Это неправильное имя, но оно мне нравится.

– Наверное, они считают тебя упырем из-за клыков, - предположила Пенна.

Он коснулся острого клыка кончиком пальца. Полилась кровь, и Тзаттог обтер ее о свою шею. Как заметила Пенна - о то место, куда перед рассветом вонзилась стрела.

– У меня есть клыки, и я не люблю солнечный свет, - подтвердил Тзаттог. - Я иногда пью кровь но я не ем кровь. Я не такой, как обычные упыри. Другой. И ты - моя.

Пенна вдруг поняла, что не может пошевелиться. Голос принца-упыря зачаровал ее, словно Тзаттог обладал волшебной властью превращать своих собеседников в камень.

Некоторое время Тзаттог с откровенным наслаждением разглядывал Пенну. Лучница крепче сжала онемевшие пальцы на своем луке. Губы не слушались ее, когда она попыталась заговорить.

Тзаттог шагнул вперед и наступил русалке на спину. Послышался хруст. Маленькое создание жалобно вскрикнуло и затихло, руки-веточки бессильно упали на траву. Пальцы в последний раз ухватились за дерн и расслабились. Зеленые глаза помутнели.

Пенна наконец нашла в себе силы и выхватила нож. Тзаттог откинул голову назад. Он смеялся. Лицо принца-упыря оставалось по-прежнему неподвижным, страшный смех исходил из его утробы.

– Неужели ты надеешься сразиться со мной? - выговорил он наконец. - Ударь меня ножом, прошу тебя! Я обожаю боль! Боль заставляет меня чувствовать себя живым… и голодным!

Тзаттог сунул палец в ранку на своей шее и, когда потекла кровь, вытащил и облизал его.

– Ты не в состоянии навредить мне, девочка. Боль - да, возможно. Боль ты можешь причинить, но ведь это очень приятно, не так ли? Ради этого мы и приходим на эту землю. Боль и голод. Все сущие испытывают их.

Пенна отскочила в сторону в последний момент, не позволив Тзаттогу коснуться ее плеча. Он воздел руки над головой, хлопнул в ладоши - и тотчас из трех или четырех ближайших кочек начали появляться отвратительные создания. Эти были меньше размером, чем их повелитель, и обладали на редкость отталкивающей внешностью: кривоногие, с оскаленной грязной пастью и искаженными пропорциями псевдочеловеческого тела. Их локти и колени выгибались вперед и назад, и при ходьбе они сильно приседали. Впрочем, странная походка не мешала им передвигаться с большой скоростью.

Ворча, точно рассерженные псы, монстры окружили Пенну. Тзаттог отошел чуть в сторону, явно намереваясь полюбоваться схваткой.

Девушка сломала стрелу и взяла в руки по обломку: убить обычного упыря можно ударом деревянного кола в сердце.

Тзаттог негромко рассмеялся и снова хлопнул в ладоши. Этот звук был воспринят нежитью как сигнал к атаке - слуа набросились на Пенну все разом.

Она почувствовала, как крепкие волосатые руки сжались на ее горле. Из последних сил она нанесла удар, не целясь, наугад. И вдруг хватка ослабла. Зловонная жидкость хлынула прямо на лицо Пенны, обжигая ее и заставляя болезненно жмуриться.

– Молодец! - кричал Тзаттог, хохоча. - Но ты кое о чем забыла: ведь они вовсе не упыри, мои малыши! Для них не обязательно искать деревянный кол! Бей их чем попало, повеселись, малышка! Скоро ты будешь моей, потому что ты похожа на нас, на порождения тумана…

Пенна рухнула на землю, проползла под косматыми лапами с подрагивающими икрами и шипами-«шпорами» на пятках. Щедро вымазанные в вонючей жиже болот, эти лапы топотали и скребли землю когтями.

– Ты наша! - кричал Тзаттог, и его голос звучал гнусаво и громко, как боевая труба. - Ты посвящена злу от рождения! Ты - урод, ты - выродок! То, что живет во мне, живо и в тебе! Моя! Моя!

Он плясал на месте, беснуясь от дикой радости.

Пенна поднялась на колени и быстро осмотрелась. Один из нападавших был мертв, и его плоть стремительно сгнивала прямо на глазах.

Четверо прочих с рычанием обернулись к Пенне. У нее оставался только один обломок стрелы. Она понимала, что силы слишком неравны: убив одного, она останется безоружной перед лицом троих разъяренных порождений тьмы.

А Тзаттог просто наблюдал, не вмешиваясь в происходящее. Каким бы ни был исход схватки, принц-упырь неизбежно окажется победителем: если слуа разорвут Пенну на части и насладятся ее смертью, Тзаттог получит удовольствие от зрелища, а если она каким-нибудь чудом одолеет врагов, то принц-упырь справится с девушкой без труда.

Одна из нежитей припала к земле, сильно оттолкнулась и прыгнула на Пенну. Остальные чуть замешкались, и это решило исход следующего поединка. Пенна вонзила кол в сердце нападавшего, а затем изо всех сил дернула и высвободила оружие.

– Ты все еще не веришь в то, что это не упыри? - хохотал Тзаттог. - Напрасно! Это не слуа, их можно убивать железом! Ну так доставь же мне радость, девочка, убей их не деревянным колом! Покажи, что веришь мне! Я так нуждаюсь в твоем доверии!

Пенна поднялась на ноги, пошатываясь от усталости, наполовину ослепшая от отвратительной жижи, налипшей на лицо. Едкий запах заставлял глаза слезиться. Туша очередного умертвия уже растекалась грязной лужей под ногами Пенны.

Она не мешкала, - переступив через труп, девушка набросилась на ближайшего к ней недруга. Тот увернулся. Присев и упершись кулаками в землю, монстр подпрыгнул, точно лягушка, и впился зубами в ногу Пенны. Она почувствовала жар - кровь побежала из укуса, затекая в сапог. Нежить жадно принялась слизывать сладкую и горячую питательную влагу. На миг Пенна испытала удовольствие: жесткий, сильный язык нежити ласкал кожу, доставлял приятные ощущения…

Она встряхнулась. Нельзя поддаваться! Ни в коем случае нельзя! Сильным ударом ноги девушка отбросила тварь и одновременно с этим нанесла удар по ее собрату.

Деревянное древко впилось в плечо косматой нежити. Монстр уставился на застрявшую в его плоти стрелу, затем широко ухмыльнулся, выдернул ее и переломил пополам.

Он был безоружен, но никакого рукотворного оружия чудовищу и не требовалось: ему довольно было клыков и когтей, которыми снабдила его извращенная природа.

Сильный удар по лицу расцарапал кожу Пенны. Четыре кровавые полосы рассекли щеку девушки. Теперь она чувствовала себя так, словно ей в лицо плеснули кипятком.

Монстр заревел от разочарования - он целился в глаза.

Тзаттог пронзительно и тонко свистнул. Тварь тот час обернулась на свист, желая понять, откуда исходит призыв господина, и Пенна мгновенно воспользовалась шансом: выдернув из-за пояса нож, она ударила своего врага в шею.

Тот с воем повернулся, но Псина держалась наготове и повторила удар. Голова чудовища покачнулась. Черная кровь хлестала сплошным потоком. Пенна пнула его коленом в живот, заставив упасть на колени. Монстр застыл на месте, и вдруг его голова сама покатилась с плеч. Мертвая, эта голова верещала, хватаясь зубами то за ветки, то за траву, и наконец затихла, выпучив стеклянные глаза, совсем близко от мертвой русалки.

Обезглавленное туловище покрылось трупными пятнами: стремительный процесс разложения начался.

Последний из монстров повернулся и бросился бежать. Пенна пустила стрелу ему в спину. Бегущая тварь рухнула лицом вниз, дернулась и больше не шевелилась. Горб на ее спине вздулся, лопнул, и оттуда потекла зловонная жижа.

Пенна уставилась прямо на Тзаттога. Едкий пот кусал ей глаза. Воительница вся была перепачкана своей и чужой кровью, ее одежда и руки заляпаны слизью, а из ран на ноге и на щеке не переставала течь кровь. Но все же она была жива и, как ни странно, полна решимости сражаться за свою жизнь.

Несомненно, великий герой и божество Архааль помогает ей! Чем иначе объяснить то обстоятельство, что она, несмотря на усталость после неравной схватки, чувствует прилив сил? Она начертила пальцем в воздухе треугольник - священный символ своей веры. Ей почудилось, что на мгновение треугольник вспыхнул в воздухе…

Тзаттог, смеясь, шагнул к ней навстречу. Его клыки блеснули в полутьме, окутавшей болото, но на востоке уже порозовело - скоро должно было взойти солнце. Бесконечно длинный день - день, который оставил Пенну одинокой, без единого друга и соратника, - скоро должен был закончиться. Занималась новая заря.

Однако время до рассвета еще оставалось. Для того чтобы убить человека, иногда требуется всего несколько мгновений. Нового дня Пенна может и не увидеть.

Лучница великолепно отдавала себе отчет в том, что в честном бою один на один ей против принца-упыря не выстоять. Это существо слишком сильно и могущественно, а Пенна, несмотря на свою стойкость в вере и несгибаемую волю в бою, все-таки простой человек, не обладающий никакими особенными магическими способностями. Поэтому девушка повернулась к нему спиной и побежала, а принц-упырь с хохотом помчался за ней.

Бегство стоило Пенне немалых трудов. То и дело смахивая с густых белых ресниц кровь, чтобы лучше видеть, она перепрыгивала с кочки на кочку. Ей приходилось внимательно выбирать дорогу, чтобы не угодить в трясину, в то время как ее преследователь не был обеспокоен подобными мелочами.

Пару раз она уворачивалась от неведомых болотных обитателей, которые пытались схватить ее или преградить ей путь. Одного она оттолкнула, даже не поняв, кто это был, и лишь ощутив с содроганием склизкую холодную плоть, которая скользнула под ее ладонями…

Ей нужно было продержаться до рассвета. Всего несколько минут… Быть может, принц-упырь и не лгал ей, говоря, что солнечный свет не убивает таких, как он. Но Пенна не хотела этому верить. Ни одно порождение тьмы, каким бы оно ни было, не любит солнца. Все они предпочитают прятаться после рассвета и отсиживаться в темных норах до тех пор, пока не угаснет закат.

Тзаттог мчался за ней по пятам неотвратимо, как судьба. Черная мантия развевалась за широкими плечами принца-упыря. Несколько раз ветер доносил до Пенны слова, произнесенные на удивление спокойным голосом:

– Ты - моя! Я избрал тебя! Ты будешь моей! Ты с рождения отмечена Тьмой… Ты будешь служить Ей, как и я… Королева! Моя королева!

– Нет, - задыхаясь, шептала Пенна, - никогда я не буду принадлежать тебе!

– Моя! - повторял принц-упырь. - Моя королева!…

Его смех далеко разносился по болотам.

Пенна взбежала на маленький холм, на вершине которого росло одинокое дерево, сохранившее листву, - и вдруг яркие солнечные лучи залили все вокруг. Началось новое, спасительное утро.

С громким стонущим криком принц-упырь скрылся в трясине. Пенна успела увидеть еще, как широкая черная мантия вздулась пузырем и некоторое время лежала на поверхности болотного озерца. Затем все сгинуло. Только странный смешок все еще доносился до слуха Пенны, как будто, прячась в трясине, Тзаттог не переставал потешаться над своей жертвой, которую он сегодня пощадил, лишь следуя собственному непонятному желанию.

Пенна бросилась на траву и расплакалась. Что бы ни послужило причиной ее спасения - ее ли собственная доблесть и храбрость или каприз порождений тумана, - сейчас девушка находилась вне опасности. Теперь она могла позволить себе немного слабости. Самую малость. Пока никто не видит.

Глава вторая

–Ты хоть что-нибудь понял из того, что здесь произошло? - обратился Хазред к своему спутнику.

Гирсу не отозвался.

Когда Хазред обернулся, приятеля рядом не оказалось.

Гирсу всегда обладал этим умением - исчезать бесшумно и незаметно. Даже Хазред который, казалось бы, хорошо изучил повадки своего друга, всегда попадал впросак. Обычно Хазред испытывал легкую досаду, обнаружив, что Гирсу опять его провел; но сейчас, учитывая обстоятельства, молодой троллок не на шутку встревожился.

– Гирсу! - чуть повысив голос, позвал Хазред. - Гирсу, где ты?

– Здесь, - спокойно откликнулся Гирсу, выныривая из густых кустов. Пинком он отшвырнул что-то большое и темное.

В первое мгновение Хазреду показалось, что это куча тряпок или охапка сломанных прутьев, но, присмотревшись, он понял свою ошибку. Нечто с непомерно длинными тонкими конечностями, покрытое тонкими кривыми шипами… Голова на тощей шее бессильно болталась, глаза были плотно закрыты чешуйчатыми веками. Существо было мертво… По крайнем мере, Хазред надеялся на это.

– Боги, какая дрянь! - вырвалось у него.- Где ты это нашел?

Гирсу самодовольно ухмыльнулся.

– Девчонка, конечно, поубивала нескольких, но один-то оставался, - сообщил он как ни в чем не бывало. - Пришлось прибирать за ней хлам. Вечно часть работы остается незаконченной… - Он скривил губы и вынужденно признал: - А она довольно крепкая, эта девчонка… для своей расы, конечно.

Гирсу относился к людям и ижорам чрезвычайно снисходительно, поскольку физически те были значительно слабее троллоков - не говоря уж о троллях. Что до таких воинских «добродетелей», как хитрость и скрытность, которые отличали ижоров, то здесь троллоки вполне могли бы с ними поспорить.

Хазред не ответил - был занят: пытался поймать за хвост какую-то неоформленную мысль. Утомительное занятие, но результаты зачастую его оправдывают. А с этой девчонкой что-то обстояло не так, Хазред чуял это…

– Скажи-ка, Гирсу, - начал Хазред, - доводилось ли тебе прежде встречать на наших болотах этого ублюдка - верзилу в черном плаще? Принц-упырь - так он себя величает, если я правильно расслышал.

Гирсу наморщил лоб. Зелень его лица сделалась почти коричневой - верный признак, что молодой воин углубился в тяжкий для себя труд думать.

Наконец Гирсу изрек:

– Ну что с того, что он какой-то там принц-упырь?… Мало ли тут нечисти шляется, обо всех головы не наломаешься…

Несмотря на очевидную серьезность ситуации, Хазред ухмыльнулся. Гирсу, как обычно, свел сложнейший - и, возможно, мистический - вопрос к проблеме проломленных голов. Что, если рассуждать здраво, и не проблема вовсе. Во всяком случае, в исполнении Гирсу. Дал кулаком в висок - вот и все тебе решение. И никаких возражений.

Как правило, это отлично срабатывало. Но сейчас возникло нечто, всерьез встревожившее Хазреда.

Он попытался донести это до сведения приятеля:

– Прежде мы такого не встречали. Понимаешь?

Гирсу пожал плечами:

– А я о чем говорю! Понятное дело, не встречали. Авось больше и не встретим - он ведь за той девчонкой погнался.

– Если он ее догонит, то вернется сюда, - продолжал Хазред.

– Или не вернется, - пробурчал Гирсу. - Что толку гадать! Все равно ведь никогда не поймешь, что творится в башке умертвия. По мне, так нужно их уничтожать, а разводить с такими долгие разговоры - это все без толку.

– Ты прав, - улыбнулся Хазред, стараясь сделать так, чтобы его улыбка не выглядела покровительственной (злить Гирсу отнюдь не рекомендовалось, даже его лучшему другу). - Разумеется, ты прав, и мы стараемся именно так и поступать. Но ведь принца-упыря мы с тобой не уничтожили!

– Да просто не успели! - рявкнул Гирсу, сжимая и разжимая кулаки. - Он слишком быстро удрал.

Хазред задумался, прикусив губу. Архаалиты определенно больше не представляют угрозы Исхару. Они разбиты и уходят с позором. Что ж, многого от них ждать не приходится: они по большей части люди, слабые создания. Предпочли унести ноги, а не стоять насмерть и с честью погибнуть. Отряд, уничтоженный туманом на глазах у двоих троллоков, - наверное, последний в здешних краях.

А вот явственное приближение тумана не сулит ничего хорошего. И… что же представляет собой на самом деле так называемый принц-упырь? Это не темный епископ слуа - вампиров. Чем-то похож, но различия имеются. И существенные.

Да будь он «просто» епископом слуа - и то следовало бы соблюдать в отношении его большую осторожность. С тех пор как Гхор-змей, прародитель всех слуа, разбудил своих детей, многие обитатели Лаара научились бояться темноты. Вампиры сами по себе представляли серьезную опасность. Но Тзаттог являлся чем-то иным, возможно, более сильным и страшным существом, нежели епископ слуа… И его подручные, порождения тумана, не были вампирами. Сидя в засаде, троллоки досыта нагляделись на них. Искаженные, изломанные, изувеченные, они выглядели насмешкой над природой. В них не было ничего естественного, и именно это наводило такую жуть. И пусть многие из них погибали довольно быстро, все же умертвий, выползших из сердца туманного клубка, было слишком много. И чем дольше Хазред размышлял об этом, тем более очевидным становился для него тот факт, что принц-упырь позволил Пенне победить. Будь иначе, ее давно бы загрызли омерзительные монстры.

Да, принц-упырь. Очевидно, именно его следует рассматривать как ключевую фигуру некой истории, краешек которой разглядели двое троллоков. Соблазнительно, конечно, рассуждать как Гирсу и видеть в этом существе просто еще одно умертвие из тумана. Ну, умертвие. Ну, из тумана. Дать по башке - и поглядим еще, кто сильнее.

Однако большинство порождений Кары богов, как правило, не отличались ни умом, ни тем, что можно было бы назвать «личностью»: у них не наблюдалось индивидуального характера.

А принц-упырь, если только он имеет отношение к Каре богов, - нечто совершенно иное. Он умен и, несомненно, представляет собой личность. Если туман начал исторгать из себя существа, подобные этому, значит, дело принимает наихудший оборот.

Ничего этого Хазред своему другу объяснять не стал, а просто сказал:

– Давай попробуем выяснить, кто он такой и откуда взялся. И главное - чем он намерен заниматься дальше.

– Дальше? - Гирсу недоуменно развел руками. - Куда уж дальше-то? Сбежал - и ладно.

– Он не сбежал, во всяком случае, не сбежал от нас с тобой, - терпеливо проговорил Хазред. - Он погнался за девкой. Так?

– Так. Но при чем тут мы?

– Сожрав девку, он вернется.

– Или не вернется.

– Гирсу, на наших болотах происходит что-то странное…

– Брось ты, - беспечно махнул рукой Гирсу, - на болотах всегда происходит нечто странное. Особенно поблизости от обелиска.

– Скажи, Гирсу, - вкрадчиво молвил Хазред, - что бы ты предпочел: отправиться домой сейчас, прямо в лапы Ханно, который, несомненно, жаждет потолковать с тобой по душам, или задержаться на пару дней и возвратиться с новыми, важнейшими сведениями, а то и с головой врага? Как ты думаешь, станут наши старейшины прислушиваться к жалобам пивовара, если ты явишься перед ними герой героем?

Некоторое время Гирсу предавался размышлениям, а потом расхохотался.

– Ты всегда умел меня уговаривать! Наверное, духи нашептывают тебе правильные слова. Хазред, потому что я не знаю ни одного троллока, который сумел бы долго возражать тебе!

Хазред хлопнул его по плечу.

– Думай, что хочешь, Гирсу, но я прав.

Не мешкая больше, они двинулись через болото по следу принца-упыря и его предполагаемой жертвы.

Несколько раз они сбивались со следа, но чутье Хазреда и навыки Гирсу возвращали их на правильную дорогу. Время от времени друзья перебрасывались короткими репликами.

– Здесь она споткнулась.

– Тут он остановился и долго смотрел ей в спину - вон как глубоко отпечатались следы.

– Как ты думаешь, для чего он на нее смотрел? По-моему, умнее было бы сразу схватить девчонку и свернуть ей шею, а не пялиться на нее.

– Может быть, он пытался подчинить ее своей воле.

– Не слишком-то у него это получилось, - заметил Гирсу, указывая на отпечатки ног Пенны. - Она мчалась не разбирая дороги, но не задерживалась ни разу.

– Чтобы подчинить кого-то своей воле, нужно смотреть в глаза, - отозвался Хазред. - Кроме того, подобная штука отбирает у тебя самого слишком много сил.

– Иными словами, наш бледный приятель бережет силы и не расходует их понапрасну? - уточнил Гирсу с презрительной гримасой. - Стало быть, он слабее, чем ты опасался, братишка.

– Или же дело тут в самой девчонке, - сказал Хазред. - Я не исключаю такой возможности, что она с ним заодно.

– Заодно? Да она перебила его солдат, а потом удрала от нею сломя голову!

– Случается, - медленно проговорил Хазред,- что ты с кем-то заодно, но еще не осознаешь этого.

Гирсу резко тряхнул головой:

– Довольно зауми! Мы хотим ее найти или нет?

– Она побежала к городу, - сказал Хазред. - Есть тут поблизости одни городок, как-то он глупо называется… Хеннгард, Хеингам… Вряд ли там сильно обрадуются чужачке - и, понятное дело, вовсе не придут в восторг от принца-упыря. Но это пока что не наше дело.

– Не пойму я тебя, - проговорил Гирсу. - То ты рвался в погоню за ними, то вдруг останавливаешься и разводить длинные разговоры. Давай просто поймаем этого принца и вытрясем из него ответы на все наши вопросы, вот и все.

– Скажи мне честно, Гирсу, - ответил на это Хазред, - ты действительно хотел бы поймать то существо?

Гирсу пожал плечами:

– Ну, если кто-нибудь забьет ему пасть поленом… то да.

– Если забить ему пасть поленом, он не сможет отвечать на твои вопросы, - указал Хазред.

– Проклятье! - воскликнул Гирсу. - Об этом я как-то не подумал.

Оба рассмеялись, однако их веселый смех сразу оборвался: высокая осока вдруг шевельнулась, раздвинулась, и мелькнула длинная зеленая рука, покрытая коричневато-желтыми пятнами. На первый взгляд могло показаться, что это змея, которая бросилась вперед, куснула воздух и сразу же отпрянула обратно в укрытие.

И тем не менее это была именно рука, похожая на человеческую. И принадлежала она одному из опаснейших созданий, что обитают на болотах, - трясинщику. Скрытный, вспыльчивый, превыше всего он ценил собственный покой и неприкосновенность своего жилища

Пробегавшие мимо существа разбудили его, и он, вооружившись копьем, засел в осоке. Кто бы ни потревожил его сон, этот «кто-то» поплатится жизнью за свое преступное легкомыслие. По глубочайшему убеждению трясинщика, у него не могло быть ни друзей, ни союзников. Всякое другое создание, кроме него самого, неизбежно воспринималось враждебно. Оно желало ему зла, оно намеревалось захватить его собственность.

И следует признать, в своей подозрительности трясинщик не был так уж не прав. Времена наступали жуткие, приходилось постоянно держать ухо востро. Любой, даже тот, кто прежде считался если не другом, то союзником, теперь мог оказаться лютым врагом.

Копье, брошенное трясинщиком, вонзилось в землю и задрожало. Хазред замер, опасливо поглядывая в сторону осоки. В первое мгновение ему показалось, что трясинщик промахнулся, но нет: Гирсу с перекошенным лицом показал другу оцарапанную руку. Копье пролетело совсем близко от троллока и зацепило его лишь чуть-чуть, но этого было достаточно.

Яд. Как и многие обитатели болот, трясинщик никогда не пренебрегал этим оружием змей и пауков. Неизвестно, к каким мастерам яда он обращался - эти существа всегда были окружены величайшим почетом и величайшей тайной, - но его копье, несомненно, было отравлено.

Даже не видя, как посинела царапина, оставленная на плече Гирсу острым наконечником, Хазред мог бы в этом поклясться.

– Проклятье, Хазред, - прохрипел Гирсу, - я, кажется, умираю…

Хазред не ответил. Он помог другу лечь на траву, выдернул из земли копье и, не помня себя от ярости, помчался навстречу врагу.

Из зарослей осоки вылетело еще одно копье. Хазред не успел бы ни отскочить, ни увернуться. Ему попросту повезло - его противник промахнулся. Еще мгновение - и перед трясинщиком возник разъяренный троллок.

Трясинщик слишком хорошо знал, какая участь его ожидает. Последнее, что видел Хазред, прежде чем нанести удар, было искаженное ужасом узкое удлиненное лицо, покрытое желтовато-коричневыми пятнами. Не размахиваясь, Хазред просто нанес удар копьем. Длинный костяной наконечник, напоенный ядом, вонзился в живот существа. Из горла трясинщика вырвался странный хриплый звук, похожий на смешок. Глаза его сразу же остекленели, и он повалился набок. Его длинные пальцы обхватили древко, как будто трясинщик сам пытался воткнуть копье как можно глубже в собственное тело.

По всей округе разнеслась отвратительная кислая вонь.Хазред поскорее выскочил из зарослей осоки. Он не без оснований полагал, что даже запаха будет достаточно, чтобы причинить серьезные неприятности. Когда имеешь дело с ядами, существует одно-единственное правило безопасности: держись от них подальше.

Этому завету и стремился следовать Хазред. Сам он почти не прибегал к ядам. Не хотел рисковать, не обладая достаточными знаниями. На его памяти несколько троллоков ухитрились нанести себе смертельные раны, приготавливая отравленные стрелы отнюдь не самоубийства ради, а для совершенно иной цели.

Гирсу корчился на земле, без стеснения оглашая окрестности громкими жалобными стонами. Хазред окинул друга беглым взглядом.

– Ты сможешь идти?

– Не знаю…

–Прекрати рыдать, как параличная старушка! - рявкнул Хазред.

– Я воин, - сказал Гирсу жалобно. - Воины ненавидят свои слабости.

– Ненавидь свою слабость как-нибудь менее отвратительно.

– Мы не будем продолжать погоню? - спросил Гирсу.

Хазред сел рядом с ним на землю, коснулся его распухшей, как бревно, руки.

– По-твоему, нам следует и дальше преследовать принца-упыря? - поинтересовался он.

– Я стараюсь не обращать внимания на боль и сосредоточиться на деле, - объяснил Гирсу.

– Трясинщик спутал нам все планы, - сказал Хазред со вздохом. - Впрочем, кое-что я все-таки узнал.

– Завидую тебе, - прохрипел Гирсу. - Я узнал только то, что из всего отряда архаалитов осталась какая-то женщина и что принц-упырь, гнусное умертвие, для чего-то гнался за ней, точно влюбленный тролль за Речной Девой.

– Очень смешно.

– Я вовсе не смеюсь.

Хазред покачал головой, отвечая каким-то своим потаенным мыслям. Наконец он произнес:

– Идем.

Он подставил другу плечо и помог тому подняться на ноги. Вместе они заковыляли по болоту, иногда увязая по колено и выше, а подчас даже падая в лужи и барахтаясь в попытках подняться. Оба молчали. Гирсу даже не ругался - сберегал силы.

Поначалу Гирсу считал, что Хазред желает доставить его домой. Это было бы самым простым и логичным решением. Умирающему троллоку лучше расстаться с жизнью на глазах у близких, чтобы они получили возможность приобщиться к его мужеству перед лицом неизбежной кончины.

«Может быть, обо мне сложат песню», - подумал Гирсу.

Очевидно, в полузабытьи он высказал свою мечту вслух, потому что Хазред сердито отозвался:

– Удивительные глупости лезут тебе в голову! Кто же станет слагать песнь о неосторожном болване, который сдуру попал под копье трясинщика? Разумеется, если ты умрешь, я не стану рассказывать дома всех обстоятельств. Для этого мне пришлось бы объяснять, как мы с тобой сваляли дурака. Нет уж. И не надейся.

Скоро даже Гирсу, снедаемый болью и лихорадкой, сообразил, куда же на самом деле тащит его Хазред.

В первый миг эта догадка заставила его обмякнуть в руках друга.

– Нет! - вырвалось у Гирсу.

– Что «нет»? - удивился приятель.

– Только не туда!

– Не куда?

– Ты ведь идешь к ведьме?

– Это единственный выход.

– Никогда не думал, что скажу это, но, Хазред… Я боюсь.

– Боишься?

– Послушай, я не испугался ни упырей, ни Ханно-пивовара, ни даже разъяренного голодного тролля… помнишь, когда мы встретили с тобой разъяренного голодного тролля?

– Отлично помню. Едва унесли ноги, - фыркнул Хазред.

– Но болотная ведьма - другое дело, - продолжал Гирсу уныло.

– Почему? - удивился Хазред. - Она может оторвать тебе голову с тем же успехом, что и Ханно-пивовар. Не вижу большой разницы.

– Болотная ведьма - женщина, а женская жестокость особенно… ну… жестока.

– Всегда мечтал посмотреть, оправдывает ли ведьма те слухи, что распускают о ней на болотах, - заявил Хазред.

Гирсу пытался сопротивляться, цеплялся ногами за корни, всей тяжестью обвисал на руках у Хазреда, но тот оставался неумолим.

Несколько раз друзьям чудилось, будто над головами у них пролетало какое-то бесшумное существо. Они догадывались, что это такое. Болотная ведьма держала у себя сову. Гигантскую плотоядную тварь, одетую мягкими серыми перьями. Невидимая, вездесущая, она беззвучно летала по ночам и повсюду выискивала добычу. Скрыться от нее было невозможно. Иногда болотная ведьма по нескольку дней держала свою сову взаперти - нарочно морила ее голодом и злила, а потом вталкивала в ту же комнату связанную жертву. Сова разрывала несчастное существо когтями и склевывала - наутро в комнате обнаруживались лишь белые кости. Ни кусочка мяса, ни клочка кожи, даже волос не оставалось.

– Как по-твоему, ее сова следит за нами? - спросил Хазред.

Не без удовольствия он почувствовал, как Гирсу содрогается.

Хазред и сам не знал, для чего дразнит и пугает приятеля. Возможно, врожденное умение предвидеть будущее подсказывало ему, что эта история закончится благополучно, и он попросту веселился. Возможно. Хазред никогда не доверял до конца своим предчувствиям. Он вовсе не считал себя провидцем. Во всяком случае, Хазред знал: чтобы дело действительно завершилось без потерь и трагедий, следует проявить больше осмотрительности и расторопности.

* * *

Обиталище болотной ведьмы находилось внутри огромной кочки, плавающей на поверхности болота. К дому со стенами из дерна вела дорожка, сделанная из сучковатых поленьев, которые были связаны между собой грубо сплетенными веревками. Когда троллоки ступили на эту дорожку, она затряслась и закачалась над трясиной. Эта дрожь передалась и хижине, и вскоре на пороге показалась сама болотная ведьма - уродливая старуха, вся покрытая густо-коричневыми щетинистыми бородавками. Одеяние из косматых звериных шкур ниспадало с ее плеч до земли. Под этим нарядом трудно было разглядеть тело ведьмы. Следует, впрочем, отдать троллокам должное - им и в голову не приходило задуматься о том, что же скрывает ведьмино платье от постороннего взора. Зрелище, как говорится, для закаленных духом.

Ведьма взмахнула жилистым кулаком.

– Что вам надо? - пронзительно закричала она.- Зачем пришли?

– Позволь нам войти и уж тогда объясниться, премудрая, - отозвался Хазред. Он слыхал, что ведьму можно задобрить лестью и изысканной вежливостью.

– Грубиян! - завопила она. - Я нарублю из тебя корм для моей совы, а толстая шкура твоего приятеля пойдет на новую занавеску для моей хижины!

– Не сомневаюсь, что тебе под силу и то и другое, - закричал Хазред, втайне радуясь тому, что Гирсу без сознания и не в силах сейчас ответить ведьме достойно. - Однако позволь же нам войти! Я хочу рассказать тебе новости!

– Ты принес мне новости? - с подозрением прищурилась старуха.

– Да, уважаемая госпожа, и какие новости! - заверил Хазред.

– Брось ты! - рявкнула ведьма. Хазред остановился на шатких мостках, обостренно ощущая близость болотной бездны.

– Что я должен бросить? - спросил он.

– Своего приятеля! - захохотала ведьма.

– Нет, уважаемая госпожа, я лучше брошу пустые разговоры, - ответил Хазред и сделал еще несколько шагов.

– Ха! Ты за словом в чужие закрома не лазаешь, - хмыкнула ведьма. - Но это не означает, что я тебе поверила.

Хазред находился уже в двух шагах от входа в хижину.

– Посторонись, уважаемая госпожа, - попросил он.

– Вот еще! Убирайся!

Она попыталась столкнуть его с дорожки, но Хазред удерживал равновесие и упорно отказывался падать. Несколько раз из трясины высовывались чьи-то предусмотрительно распахнутые пасти, но затем, не без разочарования, пасти захлопывались и медленно погружались в глубину болота.

– Позволь… поговорить… - пропыхтел Хазред, втискиваясь в хижину вместе с бесчувственным (и очень тяжелым) Гирсу и сопротивляющейся ведьмой.

Холодные влажные пальцы ведьмы скользнули по лицу Хазреда, а затем все трое ввалились в хижину и рухнули на пол, застеленный сухим камышом.

– Твоя взяла, - фыркнула ведьма, поворачиваясь к Хазреду спиной и склоняясь над очагом.

Синеватый огонек послушно вспыхнул.

Высветилась вся хижина с ее кособокими стенами, убогой утварью и клетушкой для совы - там, очевидно, и происходили трагические смерти тех, кто имел несчастье не угодить ведьме. Вход в хижину был занавешен мятой желтой шкурой, содранной с какого-то безволосого существа.

– Клади это ничтожное тело возле очага, - распорядилась ведьма. - Полагаю, ты принес угощение?

– Нет, это мой приятель,- ответил Хазред.

– Хм. - Ведьма наклонилась над Гирсу, пошевелила длинным носом, поскребла бородавки на подбородке. - По-моему, он мертв. Напрасно ты принес его. Моя сова не любит тухлятины. Сходил бы к колдуну, что живет в двух переходах отсюда, на Вонючей Горке, - он держит стервятников.

– Мне не нужны ни колдун, ни стервятники, - отозвался Хазред. - Я пришел к тебе, потому что приятель мой еще жив и ты можешь его спасти.

– А для чего? - прищурилась ведьма.

К этой игре в вопросы-ответы Хазред был готов и потому быстро отозвался:

– Чтобы он был жив.

– А для чего ему жить? - настаивала ведьма.

– Стать воином,

– Зачем становиться воином?

– Убивать умертвий из тумана.

– Как можно убить умертвие, оно ведь мертво!

– Умертвие следует отправить туда, откуда оно вышло.

– Этим занимаются не воины, а маги, - возразила ведьма.

– Маги добивают, но воины готовят почву.

– Из воинов получается хорошее удобрение, - задумчиво произнесла ведьма, созерцая бесчувственного Гирсу. - Что из живых, что из мертвых. Полезное племя, ты прав.

– Ты спасешь его? - обрадовался Хазред.

– Ишь, как развеселился! - возмутилась ведьма. - Сам-то ты не воин ли?

– Нет.

– Это хорошо. Я не люблю воинов. И сова моя их не любит. Много жил и костей. Жрецы - вот те нежные…

Она зачерпнула горсть праха прямо из стены своей хижины и бросила в огонь. Повалил разноцветный дым. Ведьма гнусаво запела. Повинуясь заклинаниям, дым начал менять оттенки: то красные ленты медленно ползли через все помещение, отбрасывая зловещие пятна света, то вдруг они становились мертвенно-синими, а потом мгновенно сменялись ядовито-зелеными…

Перед глазами у Хазреда все плыло. Он упорно сопротивлялся колдовству ведьмы, до последнего не понимая, какова ее истинная цель. Действительно ли она взялась помочь и избавить Гирсу от смертоносного яда, или же ей взбрело на ум нечто совершенно иное? Кто знает! Ни одно живое существо на болотах не в состоянии предугадать, как поступит ведьма. Неведение помогало ей держать других в страхе и подчинении. Хотя втайне Хазред подозревал, что на самом деле силы ведьмы весьма ограниченны, однако вслух никогда не рисковал высказываться в этом смысле.

* * *

Хазред никогда не бывал прежде в подобном месте. Его окружали полупрозрачные стены какого-то роскошного жилища. Сколько молодой троллок ни напрягал память, он не мог припомнить, как очутился здесь. Должно быть, его перенесла сюда магия ведьмы, пока он был без сознания.

О да, в этом Хазред вполне отдавал себе отчет: в какой-то момент, слушая монотонное и гнусавое пение ведьмы, он погрузился в забытье. Ведьмы с легкостью проделывают такое с теми, кто имел глупость им довериться.

Да. Он упал в обморок, скажем прямо.

А теперь она перенесла его в какой-то воздушный пузырь… Интересно, можно ли отсюда выбраться?

Хазред осторожно приподнялся, осмотрелся по сторонам.

Разноцветные шелковые покрывала приятно холодили тело. Расписные кувшины самой причудливой формы были расставлены на полках. Изогнутая подковой скамья, обитая бархатом, так и приглашала сесть на нее и насладиться покоем. Перламутровые стены как будто сами излучали свет.

Они казались прозрачными, однако, когда Хазред попробовал выглянуть наружу, он ничего не увидел. Он как будто был заточен в хрустальном шаре и вместе с тем погружен в непроглядную муть. Может быть, там, за стенами, клубился смертоносный туман! От одной только этой мысли Хазред содрогнулся и поскорее отошел от стены. Достаточно малейшей щелочки, малейшей дырочки в стене, чтобы туман начал просачиваться в это помещение… и довольно единого соприкосновения с дыханием Кары богов, чтобы умереть.

Холодный пот выступил на лбу Хазреда, и он обтер лицо ладонями.

Несколько мгновений он сидел в неподвижности, опустив лицо к коленям в попытке прийти в себя и успокоиться. А когда он выпрямился, то увидел прямо перед собой женщину поразительной красоты.

Хотя только что ни намека на ее присутствие в комнате не было, Хазред ничуть не удивился ее внезапному появлению. Здесь все происходило чудесным образом, так почему бы не возникнуть этой красавице?

Она была очень худая, высокая, с узким, как лезвие, лицом. Золотисто-коричневая кожа так и сияла, а огромные, косо поставленные глаза лучились золотым светом. Прозрачные одежды не скрывали ее тела, и Хазред ощутил безумное влечение к ней.

Он коснулся ее плеча, обжигающе-холодного, и понял, что она заколдована. Но сейчас это не имело для Хазреда никакого значения. Его жадные пальцы, дрожа от нетерпения, нащупали край ткани, в которую была закутана красавица.

Он потянул, и платье само упало к ее ногам. Женщина негромко рассмеялась и потянула троллока за собой, на мягкую изогнутую скамью, которая так манила к себе обещанием неги.

Она улеглась, и скамья шевельнулась, принимая удобное для хозяйки положение. Совсем близко Хазред увидел раскосые глаза и в них холодную страсть. Не безумие любви руководило этой таинственной красавицей, но ледяной расчет: ей требовались мужские объятия.

Хазреду было безразлично даже это. Он знал, к чему стремится.

С громким криком, рыча, как зверь, он набросился на красавицу и подмял ее под себя. Ее руки сомкнулись на его шее, ее глаза сияли так, что смотреть было больно. Похоть овладела всем существом Хазреда. Никогда еще ему не было так весело, никогда он не чувствовал себя таким живым, как в эти мгновения, овладевая в магическом хрустальном шаре незнакомкой-колдуньей, принадлежащей к неведомой расе!

Он ощущал ее гибкое тело, очень холодную кожу, которая постепенно становилась все теплее и наконец начала обжигать, сделалась раскаленной. Ласкавшие красавицу ладони Хазреда дымились, но остановиться он не мог, и боль вплелась в наслаждение, которое он получал. А она улыбалась все шире.

Внезапно он понял, что она сжигает его силу. Он замешкался, но лишь на мгновение. Схватив ее за горло, он прошипел:

– Что ты делаешь?

– Отдай мне свое семя, Хазред! - захрипела она. Это были первые слона, которые она произнесла; до сих пор он не слышал ее голоса.

– Ты уничтожаешь меня!

– О да, - тихо засмеялась она, и он ослабил хватку. - Если ты сделаешь то, к чему стремишься, то никогда больше не сможешь овладеть женщиной… Скажи, ты согласен заплатить эту цену?

– Да! - крикнул Хазред и больше не допускал в свой разум ни одной мысли.

Ослепительная белая вспышка блаженства поглотила его, и он упал на тело своей зловещей подруги, изнемогая от боли и восторга.

Теперь она больше не обжигала его руки. Она ласкала его, обливая прохладой, а сама лениво, скучающе разглядывала расписной потолок. Хазред всхлипывал у нее на груди.

– Ты дал мне то, к чему я стремилась, - произнесла она наконец, отталкивая его от себя и садясь на лавке. - Но взамен и ты получил кое-что…

– Что? - прошептал Хазред.

– Узнаешь в свой черед…

Она встала, потянулась за одеждой. Он смотрел в ее узкую спину и не знал, чего ему больше хочется: вновь овладеть ею или вонзить нож между ее лопаток.

– Ты не сможешь сделать ни того ни другого, - спокойно проговорила она.

– Читаешь мои мысли?

– Твои мысли раскаленными знаками высвечиваются на этих стенах… - Она негромко рассмеялась. - Будь осторожен! Любой может их увидеть, ведь они проступают сквозь стены и горят на все болото. Неужели ты хочешь, чтобы о переменах в твоей жизни узнал кто-нибудь посторонний? Берегись своих мыслей, Хазред! Это бывает очень опасно - думать так громко.

Он вздохнул, опустил веки, пытаясь совладать с волнением и гневом, а когда снова взглянул перед собой, то увидел, что женщина исчезла. Исчезла так же внезапно и необъяснимо, как и появилась.

Зато теперь Хазред отчетливо видел выход из комнаты. Небольшой арочный проем, закрытый желтым шелковым занавесом с кистями. Хазред уставился на выход, размышляя, стоит ли ему покинуть комнату прямо сейчас, или же лучше задержаться здесь на неопределенное время и попытаться понять что-нибудь еще.

Как вышло, что он угодил в такую простую ловушку?

Ответ пришел сам собой. Женская жестокость более жестока, чем любая другая, - так, довольно коряво, но в целом верно выразился Гирсу.

Гирсу! Хазред подскочил. Где теперь его приятель? Жив ли он? Согласилась ли ведьма ему помочь или же позволила умереть?

Хазред подошел к выходу, дотронулся рукой до занавеса… и отпрянул.

Перед ним болталась вовсе не шелковая ткань, но жесткая шкура, содранная с какого-то существа… Грубая кожа, похожая на троллиную. Ярко-желтая, с едва заметными чешуйками. По очертаниям шкуры можно было уверенно определить вид существа: оно, несомненно, было человекообразным, небольшого роста, толстым, с округлыми боками.

Хазред быстро обернулся. Его догадка полностью подтвердилась. Так и есть! Он вовсе не покидал хижину ведьмы на болоте! Прямо у него на глазах комната начала изменяться. Красивые расписные кувшины сменились кривобокими горшками, полупрозрачные стены сделались опять прежними, слепленными из травы и болотной грязи, а скамья, на которой неведомая красавица отдавалась Хазреду… Болотный Дух! Следовало догадаться, прежде чем прикасаться к загадочной любовнице и наслаждаться ее гибким телом…

Никакой скамьи здесь не было и в помине. Хазред овладел безобразной ведьмой прямо на теле своего друга.

Глава третья

Пенна смотрела на восходящее солнце, и слезы застилали ее глаза. Она осталась в живых - единственная из всего отряда. Она осиротела. Она выжила… Гнусные твари из тумана не решатся напасть на нее при солнечном свете, - во всяком случае, она крепко надеялась на это, - а тем временем она успеет уйти далеко, туда, где живут люди и где, возможно, она отыщет для себя безопасный приют, хотя бы на несколько дней.

«Прощайте, подумала она, обращая эту мысленную молитву к своим погибшим, - сколько бы ни появилось у меня детей и новых друзей, я всем им дам ваши имена, я всех их наделю вашими лицами…»

Такова была ритуальная формула женской скорби - Пенна сама не знала, каким образом пришли ей на ум эти древние слова… Она как будто знала их всегда.

Девушка внимательно осмотрела себя, как обучили ее с детства. Снова будто наяву она слышала голос старого солдата: «Выбралась из передряги живой, возрадуйся - а после сними с себя всю одежду да огляди-ка свое тело хорошенько. Где ранка, где царапинка… Может, тебя отравили? Нет ли где-нибудь припухлости, нехорошей синевы? Не загноилось ли старое, нет ли грязи в новом? Ничего не пропускай, глядишь - и впрямь жива останешься…»

Пенна вздохнула. В том, что открылось ее взору, она обнаружила мало утешительного. В любом случае не следует выходить из болот в таком виде. Если обитатели какого-нибудь из близлежащих городков увидят ее такой - в слизи, грязи, крови, покрытую царапинами и ссадинами, с покусанной ногой, - то чужачку попросту побьют камнями. Так, на всякий случай. Чтобы не разносила заразу.

Девушка побежала дальше. С восходом солнца сил у нее прибавилось. Она торопилась - следовало найти какую-нибудь речку, смыть следы ночной битвы и по возможности привести себя в порядок.

Но сперва ей предстояло сделать самое необходимое.

Она взяла остро отточенный кинжал и, стиснув зубы, поднесла к бедру. Нельзя мешкать, иначе она окончательно утратит мужество и решимость оставит ее. Быстро взмахнув рукой, Пенна рассекла себе кожу. Потекла кровь. Морщась и вскрикивая, Пенна вложила пластину себе в рану, а потом принялась зашивать кожу. Сколько раз она проделывала эту операцию над своими ранеными друзьями! Старая костяная игла привычно протыкала прочную солдатскую шкуру. Ребята морщились от боли и шутили, чтобы не покалывать своей слабости. Пенна старалась думать о них, но боль была сильнее.

Когда девушка закончила работу, игла выпала из ее сведенных судорогой пальцев, и Пенна принялась рыдать, громко и безутешно. И не было поблизости ни одной родной души, чтобы пожалеть ее и утешить.

На какое-то время она потеряла сознание. Казалось, слезы отняли у нее последние силы. Пенна провалилась в черноту и почти сразу же с отчаянным криком пробудилась. Неужели она проспала целый день, поддавшись опасной слабости? Это равносильно самоубийству!

Но, взглянув на небо, она с облегчением вздохнула. Все еще утро. Впереди достаточно времени, чтобы добраться до города - или, во всяком случае, уйти от болот как можно дальше.

Она была голодна, однако понимала, что с едой придется повременить. Как бы ни мучили Пенну спазмы в желудке, она ясно отдавала себе отчет в том, что любая по видимости съедобная вещь может содержать смертельный яд.

Усилием воли она заставила себя забыть о голоде. В первой же обнаруженной речке она выстирала одежду и вымыла волосы. Ей пришлось пожертвовать нижней рубахой, чтобы перевязать рану на ноге. Белая глина позволила кое-как замаскировать царапины, рассекающие щеку. В конце концов Пенна осмотрела свое отражение в лужице и нашла, что выглядит удовлетворительно.

Девушка пошла по берегу реки. Она неустанно подбадривала себя. Все получится, твердила себе Пенна. Иначе для чего же она осталась в живых? Разве не для того, чтобы сохранить артефакт? Она просто обязана спастись и в конце концов вручить серебряную пластину Мор-Таурону. Но сейчас об этом думать рано. Сейчас она просто должна идти и надеяться на лучшее. Ей непременно встретятся люди. Люди всегда жмутся к воде, селятся вблизи рек и озер.

Мелкий ручеек постепенно превращался в настоящий водный поток, способный напитать не одно людское поселение. Пенна шагала по берегу, торопясь найти укрытие до того, как солнце сядет. Она не сомневалась в том, что принц-упырь не откажется от своих притязаний на нее. Им еще предстоит встретиться в смертельной схватке. Но произойдет это, к счастью, не сегодня и не завтра. Возможно, Пенна еще успеет набраться сил и сможет дать достойный отпор.

Почему простая лучница так заинтересовала это могущественное и жуткое существо? Ведь Тзаттог наверняка запросто убил бы ее, если бы действительно имел такое намерение. Однако он предпочел гнаться за ней по пятам, явно собираясь не уничтожить, а схватить ее. Для чего? Сколько Пенна ни ломала себе голову, она так и не смогла найти ответ на этот вопрос.

Все, что было известно Пенне о порождениях тумана, заключалось в одном-единственном слове: «умертвия». Да и какие магические тайны могут быть открыты простой лучнице, молоденькой девчонке, воспитанной обычными солдатами? Умертвия - враги, их следует уничтожать любым способом, вот и все.

Тзаттог, что было совершенно очевидно, представлял собой нечто вроде их предводителя. Как темный епископ у слуа, только страшнее… Интересно, существуют ли какие-нибудь сведения о так называемом принце-упыре? И кто дал ему этот титул? Сам изобрел или подхватил чьи-то льстивые слова?

Пенна была уверена в том, что никто, даже любознательные маги из ордена Тоа-Дан, не пытался приблизиться к Тзаттогу на достаточно близкое расстояние, чтобы изучить его. (Хотя с тоаданцев станется: по слухам, ради книг и новых знаний они в состоянии рисковать жизнью…) Все, на что способно при встрече с Тзаттогом большинство нормальных живых существ, - это паническое бегство.

Как уцелеть, когда кругом - смертоносный туман, из которого лезут жуткие твари? Пенна покачала головой. Такое ей точно не под силу. Тролли - да они проявляют настоящие чудеса героизма: уже пораженные чумой, по пояс в белесом тумане, они продолжают сражаться против нежити, покуда сами не падают мертвыми… Но людям, даже наиболее стойким, все-таки далеко до троллей. У людей, ижоров, троллоков все-таки нет ни троллиной отчаянной храбрости, ни троллиной живучести, позволяющей им биться до последнего вздоха, ни троллиной гордости… Большинство зеленых племен, если им не под силу одолеть врага, попросту бегут от опасности, а когда не могут убежать - умирают.

Пенна встряхнулась, с усилием отгоняя печаль. Недостойные мысли. Мысли, способные лишить мужества. Она должна сосредоточиться на другом.

Ветерок быстро высушил одежду и длинные светлые волосы девушки. Она сильно хромала при ходьбе, но все же шла достаточно быстро.

И вот наконец первые признаки близости людского поселения! Пенна едва не разрыдалась от облегчения, когда увидела выбитую в мягком грунте колею. Совсем недавно здесь проезжала телега.

Она зашагала по колее, то и дело тревожно поглядывая на небо. Солнце сдвинулось к западу и как будто застыло. Пенна знала, что эта неподвижность светила - иллюзия: уже скоро оно начнет закатываться, причем гораздо быстрее, чем хотелось бы девушке. Она почти бежала, позабыв о боли в раненой ноге.

Пенна боялась обернуться, потому что ей постоянно чудилось, будто принц-упырь, раскинув руки, в развевающейся мантии, гонится за ней, высоко подпрыгивая в воздух и преодолевая за один прыжок огромное расстояние.

Городские ворота стояли открытыми. Телеги выезжали из них, какие-то люди торопливо покидали город. Очевидно, ярмарочный день закончился, крестьяне, продав свой товар, спешили вернуться к себе в деревню, чтобы не пришлось заночевать здесь и платить за ночлег.

Лишь немногие входили в ворота, и, судя по всему, то были местные жители.

Пенна помедлила немного, а затем тоже ступила под сень ворот. У нее оставалось немного медных монет, и она рассчитывала обрести за городскими стенами временное пристанище. Утром она двинется дальше. Возможно, уже скоро она отыщет своих. Возможно, в конце концов все обернется совсем не так плохо, как представлялось поначалу…

* * *

Городок назывался Хеннгаль, о чем ленивые стражники у ворот нехотя сообщили измученной Пенне. В Хеннгале не слишком-то жалуют чужаков. Впрочем, таверна здесь имеется. Хорошая таверна, отличная. Там недурно можно скоротать вечерок.

А что, разве в других городах иначе? Впрочем, откуда стражникам знать - они ведь дальше собственного городка и носу не казали. Нынче опасно. И прежде ничего хорошего за городскими воротами не водилось, а уж после Катаклизма… И что говорить о чуме… Нет. Самое правильное - сидеть лома, у кого, конечно, есть дом.

А у кого дома нет - те, конечно, шастают по миру и задают занятым людям глупые вопросы.

Чем заняты эти занятые люди? А уж это не твоего ума дело, милочка… Спроси таверну «Палка и колесо», там тебя, может быть, приютят. А может, и на двор выставят. Не обессудь. Чужаков нигде не жалуют. А, мы об этом уже толковали…

Пенна прошла по вечерним улицам, разглядывая темные дома. Везде закрывали ставни, хозяйки зазывали домой детей, ворчали на прислугу. Наверняка на стол ставились сейчас миски и горшки с едой…

Сколько раз Пенна думала о чуде спокойной жизни, проходя вместе с отрядом через незнакомые города! Но тогда у нее, по крайней мере, была ее собственная семья. Такой одинокой, как сегодня, ей еще не доводилось быть.

Внезапно она остановилась, поняв, что находится у цели. Вот она, таверна «Палка и колесо». Если только поверить вывеске с соответствующим изображением. Когда Пенна вошла в задымленный общий зал, все разговоры там на мгновение стихли, - завсегдатаи с интересом уставились на девушку, одетую как воин, с луком через плечо и кинжалом за поясом. Она остановилась на пороге, ненароком коснувшись ладонью ножен. Всем своим видом Пенна показывала, что готова покинуть заведение, если ее присутствие будет здесь неугодно, однако оскорблений в свой адрес в любом случае не потерпит.

Хозяин таверны быстро оглядел ее с головы до ног и вынес собственное суждение. Довольно высокая для женщины, но очень тощая, с узкими бедрами, светловолосая. Серые глаза, широкие, почти мужские ладони. Правая рука не только больше развита, чем левая, она еще и в полтора раза крупнее. На пальцах мозоли - но не от честного труда, а от оружия, лука и меча. Длинные ноги в сапогах. Сапоги, впрочем, довольно поношенные, да и штанина порвана, а сверху кое-как наложена повязка… Похоже, вновь прибывшая женщина недавно побывала в переделке. Что ж, ничего удивительного. Мир теперь таков, что шагни за порог - и обретешь приключение себе на голову. А первейший закон жизни человека, который рассчитывает дожить до старости, - избегать каких-либо приключений. Избегать любой ценой.

В конце концов, если у странной девицы имеются деньги, будет только справедливо, если она оставит их в «Палке и колесе». Только вот кое-какие меры предосторожности принять не мешает.

– Лук отдай мне, - проворчал хозяин, кивая гостье. - И колчан со стрелами тоже. Я надежно сберегу, не беспокойся. У меня не уворуют. Здесь не принято с оружием. А вот кинжал, пожалуй, можешь не снимать. Много этой штукой все равно не навоюешь, а без кинжала, по себе знаю, человек себя чувствует голым. Что само по себе неприлично, согласна? Неприлично сидеть в моей таверне голым!

Он хохотнул. Девушка чуть заметно улыбнулась в ответ и передала хозяину колчан со стрелами и лук.

Голоса вокруг постепенно снова загудели. Люди поняли, что женщина не представляет угрозы, а если что-то пойдет с этой чужачкой не так - хозяин берет на себя всю ответственность за грядущие события. И посетители таверны вернулись к своей выпивке и обычным разговорам.

Пенна буквально рухнула на скамью. От усталости и перенесенных волнении ноги у нее подкосились. Она тяжело перевела дыхание и вымученно улыбнулась в ответ на вопросительный взгляд хозяина.

– Похоже, денек выдался непростой, - заметил он.

Она молча кивнула.

– Что ж, - проговорил хозяин, - а когда в последний раз бывал у нас хороший денек? Всегда что-нибудь дурное да происходит, а с тех пор как появился этот проклятый туман…

Он вздохнул.

Пенна тихо спросила:

– В нашем городке… здесь… все еще чисто?

– Чисто, благодарение богам и всем светлым силам! - горячо ответил хозяин. - И все потому, что мы внимательно следим за всеми чужаками, которые приходят… Чума заставляет держать глаза широко раскрытыми. - Он ткнул себя пальцем в глаз, очевидно для того, чтобы сделать свою речь как можно более выразительной. Выглядело это достаточно устрашающе, Пенна даже содрогнулась. - А как же иначе, милочка моя? - продолжал хозяин. - Лучше уж я лишусь некоторых клиентов, чем потеряю самое жизнь…

– Помнишь того косматого ублюдка? - выкрикнул один из пьяненьких посетителей, который, как выяснилось, внимательно слушал разговор хозяина с чужачкой.

Хозяин ухмыльнулся:

– Как забыть! Самолично поднес к мерзавцу факел… Ничего, сгорел как миленький! - Он сжал руку в кулак и показал Пение. - Вот этой самой рукой я сжег негодяя. Явился к нам в городок, как ни в чем не бывало, а чума уже следовала за ним по пятам, как верная собачка. Приюта он, видите ли, искал. А сам тащил сюда смерть, и порождения тумана наверняка уже рыскали по его следу… Мы внимательно следим за такими вещами. В других городках всякое случается, мы слыхали. То забредут к ним пророки тумана с их гнусной ересью, то заглянут чужаки, зараженные чумой, а иногда заводятся и гнезда слуа, но у нас… У нас ничего подобного не бывает. Нет, мы следим. Мы следим за такими делами.

– Мы следим, - подхватил, точно припев знакомой песни, полупьяный посетитель и залпом прикончил то, что еще оставалось у него в кружке.

– Вот и за тобой, уж прости, хорошая моя, мы должны последить, - продолжил хозяин. - Что деньги у тебя есть, в том я не сомневаюсь. И сколько ни осталось, все твои; а все-таки мы должны осмотреть тебя.

– В каком… смысле? - произнесла Пенна.

– Ты ведь с болот сюда пришла? - в упор проговорил хозяин.

– Откуда же еще? - вопросом на вопрос ответила Пенна. Она пожала плечами. - Ваш город со всех сторон окружен болотами, так откуда бы взяться здесь пришельцам, как не с болот?

– Вот и я о том, что с болот, - пробурчал хозяин.- А там эта зараза так и вьется, так и клубится. Мы должны следить. Верно? Так что не обессудь, красавица, и снимай с себя одежду. Наш первейший долг перед самими собой и перед городом в том, чтобы удостовериться… ну, сама понимаешь… Если хоть в одной, самой ничтожной ранке на твоем теле спряталась чума, тебя следует отдать на попечение добрым сестрам святой Эстер… это не в нашем городке, а в десятке миль к северу отсюда… Что, несомненно, к лучшему для тех, кто боится заразы.

– Если я больна… - начала было Пенна.

Закончить фразу ей не дали.

– Если ты больна, то провести здесь ночь тебе никто не позволит, - резко произнес хозяин. - Пересидишь за воротами, а если останешься наутро жива, то отправишься к сестрам подобру-поздорову. Поесть тебе принесут, так уж и быть.

Пенна оставила всякие попытки объясниться. Она молча смотрела на хозяина. Тысячи отчаянных мыслей теснились в голове девушки. Если после наступления темноты она покинет городские стены, то неизбежно окажется в руках Тзаттога, в этом у нее не имелось ни малейших сомнений.

Принц-упырь не убил ее сразу, хотя наверняка имел такую возможность, именно потому, что она нужна была ему для каких-то его целей живая. Живая и сильная. Битва с умертвиями из тумана была лишь небольшим испытанием: Тзаттог желал убедиться в том, что сделал правильный выбор.

– Вы желаете… чтобы я разделась перед вами? - как будто не веря собственным ушам, переспросила девушка.

– Не ради твоих прелестей. - Хозяин убедительно приложил руки к груди, а вокруг грубо заржали. - Исключительно ради твоей и нашей безопасности. Ты должна понимать, какие трудные выдались времена. Но если уж ты здорова и сумеешь доказать это - угощение за мой счет. Тебе ведь все равно не хватит твоих жалких медяков заплатить и за ужин, и за ночлег, и за добрую выпивку.

Пенна бессильно смотрела на него. Она осознала вдруг, что не в состоянии больше ни возражать, ни сопротивляться. По-своему эти люди были правы. На мгновение ей стали понятны и даже близки их страхи. Она как будто превратилась в одного из них. В перепуганного обывателя, у которого одна-единственная заветная мечта: кое-как доскрипеть до старости. Бессмысленная мечта, если вдуматься. Что за радость коротать безотрадные дни в подобном захолустье! Но было очевидно, что эти люди дорожили своей жизнью и собственным укладом.

Что ж, следует подчиниться, если она не хочет умереть. Однако когда хозяин протянул к девушке руку, Пенна машинально сомкнула пальцы на рукояти кинжала.

– Отойди, - процедила она сквозь зубы. - Не прикасайся ко мне.

Хозяин призывно свистнул сквозь зубы, - очевидно, это был условный знак, - и десяток человек разом навалились на Пенну. Она не успела даже вытащить кинжал. Крепкие мужские руки придавили ее к столу, кто-то стиснул ей горло, кто-то вцепился в волосы, не позволяя повернуть голову и впиться зубами в запястье мучителя.

Девушка тяжело дышала. Как же так! Она справилась с упырями, существами не в пример более сильными и кровожадными, чем эти пьянчуги, а теперь позволяет трактирщику и десятку городских обывателей срывать с нее одежду и бесцеремонно шарить грязными лапами по ее телу!

«Все дело в том, что я не хотела бы их убивать, - подумала она, смятенно закрывая глаза, чтобы только не видеть склонившихся над ней любопытных физиономий. - Это люди. Великий Архааль, это ведь просто люди. Они не враги мне, они всего лишь напуганы. Бедные, не имеющие в жизни никакой опоры, кроме жалких крох, которыми владеют…

Она перестала сопротивляться, расслабилась. С нее сдернули сапоги, порвали на ней тупику, сорвали с раны повязку.

– Пустите! - крикнула Пенна. - Да уберите же руки! Мне нечем дышать!

Хозяин, очевидно, уловил перемену в ее голосе и сделал какой-то знак своим подручным, потому что Пенну отпустили. Она быстро избавилась от одежды и встала на столе, чтобы все желающие могли рассмотреть ее. Рана на бедре раскрылась, кровь опять потекла по ноге. Девушка знала, что выглядит сейчас далеко не лучшим образом, хотя порой мужчины находили ее довольно привлекательной, а ребята из отряда вечно щипали за бок, приговаривая: «Ну надо же, какой красоткой удалась наша малышка Пенна». Впрочем, она никогда не принимала эти комплименты всерьез.

И без того тощая, она здорово исхудала за последнее время, а месяцы лишений придали ее зеленоватой коже неприятный землистый оттенок. Ребра и позвонки выступали, приятные округлости фигуры исчезли, сменились почти подростковой угловатостью. И все же она была хороша, она поняла это по восхищенным вздохам.

Хозяин, впрочем, сентиментальностью не отличался. Он крикнул, чтобы принесли воды, и запыхавшаяся служанка с огромными, как бурдюки, грудями, перетянутыми фартуком, притащила кувшин и тряпку.

Хозяин лично промыл рану на ноге Пенны, причиняя ей немалую боль своими грубыми прикосновениями. Его интересовало одно: не заклубится ли в глубине ранки белесый туман, не окажется ли, что привлекательная молодая девушка принесла в таверну «Палка и колесо» смертельную болезнь.

К счастью, рана не имела никаких признаков заражения.

– Похоже на след от зубов дикого зверя, - нахмурившись, чтобы придать себе ученый вид, отметил хозяин.

Он махнул служанке, чтобы та принесла полоску свежей ткани, и помог Пенне с перевязкой. Затем вернул ей тунику.

– Штаны испорчены, - заявил он. - Но ты вела себя хорошо, девочка, и никого не пыталась поранить кинжалом, поэтому, пожалуй, я отдам тебе мои старые штаны. Они еще совсем целые. Только на колене немного потерлись. А сапоги тебе почистит Сафена.

Сафена - так, очевидно, звали служанку - отнюдь не была в восторге от нового поручения, однако возражать не стала и утащила грязные сапоги чужачки.

Пенна подумала, что хозяин не столько беспокоится о чистоте сапог новой постоялицы, сколько желает иметь у себя «заложника» - на тот случай, если денег у Пенны окажется совсем мало.

Она поймала на себе взгляд одного из местных пьяниц. Тот, очевидно, считался любимчиком женщин. Во всяком случае, он таращился на Пенну весьма откровенно, а встретившись с ней глазами, весело подмигнул. Вместо ответа Пенна с самым суровым видом показала пальцем на свой кинжал, и смазливый парень скис. Пенна едва не рассмеялась, глядя на его погрустневшую физиономию.

Хозяин поставил перед ней тарелку с мясом. Мясо было жестким и жилистым, но Пенна набросилась на еду с жадностью. Она прикончила свой ужин в мгновение ока и еще облизала тарелку. Она знала, что наверняка превратилась сейчас в посмешище для других посетителей таверны, которые с любопытством наблюдали за ней, но ничего не могла с собой поделать. Голод оказался сильнее стремления сохранить достоинство.

«В конце концов, все эти люди только что видели меня голой, - подумала она. Что же страшного в том, что теперь они полюбуются на мои ужасные манеры и полное неумение держать себя в руках!»

Она выложила на стол все деньги, какие у нее имелись, - пять медяков. Хозяин недовольно покривился.

Мало, поняла Пенна. Цены постоянно росли. Всему виной чума. Еще год назад на пять медяков можно было неплохо провести вечерок, а сегодня этих денег, очевидно, едва-едва хватит на то, чтобы оплатить самым скверный и скудный ужин из возможных.

– У тебя, часом, нет лошади? - спросил хозяин.

– Лошади? - Пенна пожала плечами. - Если бы у меня была лошадь, я заночевала бы не в вашем городке, а в обители сестер святой Эстер. К сожалению, я пришла пешком.

– Чрезвычайно жаль, потому что мне нечего забрать у тебя в уплату, - невозмутимо произнес хозяин. - Будь ты более пухленькой и симпатичной, я бы подумал об уплате… гм… натурой… Но ты слишком уродлива даже для меня.

– Благодарение богам за это, - искренне произнесла Пенна, чем вызнала общий смех.

– Ни лошади, ни натуры, - продолжал хозяин. - А между тем ты ела и пила и наверняка захочешь переночевать.

– Я не пила, - напомнила Пенна.

– Сафена! - заорал хозяин.

Служанка с грязными руками безмолвно вынырнула из кухни.

– Принеси воды!

Сафена кивнула и скрылась.

«Надеюсь, она хотя бы вытрет руки о фартук, прежде чем браться за кувшин», - молитвенно подумала Пенна.

– Итак, вернемся к нашему разговору, - степенно продолжил хозяин. - Я осыпал тебя благодеяниями. Я даже подарил тебе новые штаны.

– Прошу прощения, - возразила Пенна, - но это были твои старые штаны, любезный, с потертой коленкой. К тому же твои штаны - холщовые, а мои хоть и с прорехой, но из хорошей выделанной кожи. Кроме того, у тебя остались мои сапоги.

– Ты готова расстаться с сапогами? - прищурился хозяин.

– Я готова на все, что угодно, лишь бы ты перестал болтать и показал мне тот матрас, на котором я смогла бы наконец спокойно заснуть!

– Если ты согласишься пойти со мной, я покажу тебе такой матрас, - торопливо встрял местный любимчик женщин, который вдруг набрался смелости и даже вернул себе хорошее настроение. - И тебе не придется платить за него ни сапогами, ни штанами…

Пенна пожала плечами:

– Нет.

– Ты даже не подозреваешь, от чего отказываешься.

– Я бы не хотела иметь подобные подозрения, - ответила Пенна. - Есть вещи, касательно которых лучше оставаться в неведении.

Он обиделся:

– Ты напрасно оскорбляешь меня. Ни одна женщина еще на меня не жаловалась.

Пенна встала.

– Хозяин, проводи меня в мою комнату. - Она решила больше не обращать внимания на своего неожиданного поклонника. - Я смертельно устала и хочу только одного - поскорее заснуть.

Явилась служанка, плюхнула на стол кувшин с отбитой ручкой. Пенна закрыла глаза, прежде чем взялась за этот сосуд сомнительной чистоты и решилась выпить оттуда воды.

Хозяин наблюдал за ней со спокойной насмешкой в глазах. Он уже не сомневался в том, что эта женщина оставит у него все свое достояние: она слишком горда, чтобы о чем-то просить, и не любит быть у кого-то в долгу.

Он кивнул ей:

– Готова? Иди за мной.

И начал подниматься по скрипучей лестнице. Пенна пошла за ним, волоча ноги: от сытости и тепла ее совсем разморило, голова кружилась. Один или два посетителя проводили ее взглядами, но большинство уже утратили всякий интерес к незнакомке.

Комната оказалась маленькой и темной, матрас, брошенный прямо на пол, - сыроватым и полным жестких комков, как будто его набили не соломой или опилками, а обломками сучьев, но Пенне было уже безразлично. Она растянулась на этом неудобном ложе и мгновенно заснула.

– Дурочка, - пробормотал хозяин,рассматривая ее в полутьме.

Как ни крепко спала девушка, она все же уловила звук чужого голоса, чуть сдвинула брови и сомкнула пальцы на рукояти кинжала.

– Вряд ли это тебе поможет, - добавил хозяин, покачав головой. - Это еще никому не помогало.

* * *

Ночь прошла спокойно. Как ни странно, но Пенна спала без сновидений. Она так вымоталась, что даже раненая нога ее не тревожила, и образ принца-упыря не преследовал ее в сонных грезах. Она просто провалилась в пустоту, и лишь под утро сон ее стал хрупким и был разрушен голосом служанки, доносящимся с нижнего этажа.

Пенна открыла глаза.

Утром комната уже не казалась такой неприветливой, и в то же время солнечный свет, пробивавшийся сквозь узкое оконце под самым потолком, высветил всю убогость этого помещения. Стены с потеками, дощатый потолок, кое-как замазанный известкой, солома, которой заткнуты щели у притолоки, - все это говорило, нет, вопило о бедности, о запущенном хозяйстве. Очевидно, здешний владелец все заработанные деньги вкладывал в еду и выпивку для клиентов.

Пенна наморщила лоб. Неприветливые комнаты для постояльцев и обильная трапеза для завсегдатаев - верный признак того, что гости в этом городке случаются нечасто. Основные посетители таверны - местные жители, которые приходят сюда выпить и покушать в хорошей компании. Что до чужаков, то им в городке, похоже, не слишком-то рады.

Еще одна примета смутного времени. Ничего удивительного.

Пенна потянулась, и нога тотчас отозвалась болью. Девушка села на матрасе, повернулась так, чтобы свет падал ей на ногу, и осторожно сняла повязку. Та рана, которую девушка нанесла себе сама, зашивая в свое тело серебряную пластинку, выглядела хорошо: кровотечение остановилось, края начали затягиваться. Пенна никогда не спрашивала об этом Бетмура, но, возможно, магические изменения, которым подверглась лучница, затронули также ее способность к быстрому выздоровлению. Во всяком случае, если рапа не была заражена сильнодействующим ядом.

А вот место укуса туманной твари имело более плачевный вид. Кожа вокруг ранки припухла и сделалась фиолетовой. Может начаться воспаление, подумала Пенна. Следует как можно скорее добраться до сестер святой Эстер. С ужасом Пенна представила себе путь, который ей в таком случае предстоит проделать. Выдержит ли она?

– Придется, - сказала себе девушка. - Другого выхода нет.

Меньше всего на свете ей хотелось бы умереть в этом городишке.

Она кое-как причесала волосы, поправила повязку на ноге, одернула тупику, затянула потуже пояс и, хромая, спустилась вниз, в общий зал.

Там еще ничего не происходило. Очаг давно погас, из камина тянуло могильным холодом. Служанка, толстая Сафена, беспрестанно ворча и жалуясь на злую судьбу, неряшливых и прожорливых постояльцев, на скупого и несправедливого хозяина, гремела посудой в глубине помещения.

Пенна потянула носом, но никаких яств в это время суток, очевидно, здесь не готовили. А для кого? Клиенты потянутся сюда только к вечеру. Не для одной же Пенны разжигать очаг!

Девушка заглянула на кухню. Сафена уставилась на нее, как на врага.

– Что тебе здесь нужно? Убирайся.

– Я бы хотела позавтракать, - ответила Пенна, стараясь говорить спокойно.

– Позавтракать? - Сафена фыркнула так, словно услышала нечто непристойное. - Да кто здесь завтракает? Хозяин собрал со столов всю холодную ветчину, какая оставалась, и наверняка прикончил ее, когда все разошлись. Он любит закусить после того, как погасят лампы. Такая уж у него привычка, и не нам с тобой это обсуждать! Впрочем, погляди, если не лень, на полках - может, там что-то и сыщется среди объедков.

Она махнула жирной рукой на горшок, в котором действительно лежали обглоданные кости, недоеденные корки, колбасные шкурки, куски сыра со следами чьих-то зубов.

– Когда гости слишком пьяны, чтобы есть, я собираю это и уношу, не то сбросят на пол и все растопчут, - объяснила Сафена. - Потом всегда можно отдать свиньям или беднякам. Хочешь - бери. За это платить не надо.

Пенна осторожно выбрала несколько кусочков сыра, хлеба и даже отыскала целое яблоко. Орудуя кинжалом, она приготовила себе вполне сносный завтрак. Сафена наблюдала за ней неодобрительно.

– Ты чистюля, - отметила служанка. - Таким, как ты, всегда плохо живется. И знаешь почему? Потому, что такие, как ты, всегда хотят лучшего.

– Если я не буду чистюлей, то погибну, - серьезно ответила девушка. - Болезни выходят из грязи, а неухоженная рана - верная смерть. Я сама не раз видела, как умирают неряхи.

– Эка невидаль! - захохотала Сафена. - Умирают все, не только неряхи. Можешь мне поверить, дурочка!

– Неряхи умирают оттого, что едят дурную пищу, не следят за тем, чтобы рапы оставались чистыми, а в одежде не заводилось насекомых, - объяснила Пенна.

Сафена только рукой махнула.

– Все эти законы - для нищих, а мы, благодарение богам, ни на что здесь не жалуемся. Ешь побыстрее и убирайся из моей кухни.

Пенна так и поступила: утолив первый голод, она поскорее выскользнула из таверны. Ей хотелось осмотреть город. Денег у нее больше не оставалось, так что нанять лошадь и телегу она не сможет, но вдруг ей повезет и она найдет себе попутчика? Шансы невелики, но все же стоит оглядеться и попытать счастья.

Увиденное мало обнадеживало. Улицы были узки, нечисты и малолюдны. Очевидно, горожане предпочитали сидеть по домам. Только через несколько часов после рассвета люди выбрались на городской рынок, чтобы закупить продукты или договориться о каких то своих делах.

Пенна пыталась разузнать, не собирается ли кто-нибудь выехать с товарами или по какой-либо иной надобности из города, чтобы напроситься в попутчики, - она даже предполагала, что сумела бы наняться в охранники, - но с чужачкой в Хеннгале вообще старались не связываться. Большинство, не отвечая на ее вопросы, просто награждали Пенну долгим мрачным взглядом и затем поскорее отходили в сторону.

Что ж, и к такому она привыкла. Много лет назад возникла эта разобщенность, и со времен Катаклизма пропасть между людьми растет. Ничего удивительного в том, что местные жители не доверяют незнакомцам. Наверное, и сама Пенна вела бы себя точно так же, живи она в таком вот маленьком городке на краю болота, в постоянном ожидании несчастья.

При одной только мысли о подобном безрадостном существовании Пенна содрогнулась.

Она ощущала себя в странном одиночестве: с одной стороны, никто как будто не обращал на нее внимания, а с другой - местные жители украдкой следили за ней, так что она то и дело ловила на себе взгляды, брошенные исподтишка.

Несколько раз Пенна заговаривала с торговцами, но ни один из них не собирался в ближайшее время отправляться в путь, а когда девушка предлагала свои услуги в качестве охранника, они смеялись ей в лицо.

– Охранник? Ты? Уморила! Ты ведь еле ноги таскаешь!

Наконец Пенна не выдержала и прямо заявила одному из таких насмешников:

– Для того чтобы стрелять из лука, ноги не нужны, а руки у меня сильны, и глаз верный.

Но купец только отмахнулся:

– Я скорее дам себе отрезать палец, чем найму для охраны женщину. Нашла бы ты себе хорошего мужа да сидела дома, вот что я тебе посоветую.

– Посоветуй заодно уж и подходящего мужа, - огрызнулась Пенна. - Уж не себя ли предлагаешь?

– Да избавят меня боги от злой участи! - ужаснулся ее собеседник.

Его испуг был таким искренним, что Пенна поневоле рассмеялась.

К середине дня ей стало хуже, нога разболелась всерьез и начала опухать. Нужно было срочно что-то предпринимать. До обители сестер святой Эстер она не доберется, это уже стало очевидно, и местные ей в этом не помогут. Следовало отыскать знахарку здесь, в Хеннгале, и притом как можно скорее.

Пенна пробовала выспрашивать у кумушек, собиравшихся возле колодца или у рыночных прилавков, нет ли поблизости какой-нибудь знающей женщины, способной вылечить старую, запущенную рану. Девушке не хотелось признаваться в том, что на болотах ее укусил упырь. К ней и без того относились недоверчиво.

Однако как только болтушки видели, что к ним направляется чужачка, одетая в мужскую одежду, они тотчас утрачивали всю свою словоохотливость и либо поспешно расходились в стороны, либо тупо глядели на Пенну и лишь шевелили губами, не произнося ни звука.

Наконец, когда Пенна уже отчаялась найти здесь хоть какую-то помощь, одна из женщин - судя по простой одежде, служанка, - набралась смелости и ответила на приветствие чужачки.

– Говори, что тебе надо, только быстро, не то мне откажут от места, - прибавила она, воровато озираясь по сторонам.

– Благодарю тебя, ты храбрая и добрая, - тихо произнесла Пенна. - Мне нужна целительница, да такая, что согласится лечить в долг.

Служанка покачала головой:

– Разве что Желтая Игинуш тебе поможет.

– Где она живет?

Служанка показала в сторону переулка, кривого и темного.

– Иди до самого конца, - прибавила она. - Игинуш живет в лачуге возле самой городской стены, там, куда вывозят отходы. Иди и не ошибешься.

– Почему ее называют Желтой? - спросила Пенна. Вместо ответа служанка покачала головой и сказала:

– Все увидишь сама, если доберешься до ее лачуги живой. Уходи же, иначе мне несдобровать. Ступай!

Она топнула ногой.

– Убирайся! Не смей больше ко мне приближаться! - прокричала служанка, нарочно, чтобы вокруг слышали, как резко и смело она дает отпор наглой чужачке.

Пенна быстро захромала по переулку. Нет, в тысячный раз повторяла она себе, эти люди вовсе не дурны, они просто напуганы. На самом же деле они так же хороши и так же плохи, как и любые другие. Согласилась же служанка подсказать, где живет целительница! Может быть, и целительница окажется такой же милосердной…

Переулок становился все уже и гаже. Под ногами хлюпала какая-то мерзкая жижа, о происхождении которой Пенна предпочитала не задумываться. Запах стоял такой, что глаза начинали слезиться

К несчастью, рана не позволяла Пенне передвигаться быстро, поэтому она ковыляла изо всех сил, напрягаясь и старательно изгоняя из головы всякую мысль о том, что, вероятно, целительница просто-напросто выгонит чужачку вон. Как только узнает, что у той нет при себе ни гроша, сразу укажет на дверь. И придется проделать весь обратный путь…

Нет, нет! Пенна качнула головой, отгоняя непрошеные фантазии. Слишком уж горьки они. Перед глазами у нее вдруг все поплыло, и, чтобы не упасть, она ухватилась рукой за стену.

Пальцы скользнули - стена оказалась заляпана той же самой жижей, что текла по переулку. Пенна брезгливо отдернула руку, и поскорее пошла дальше.

Домик Желтой Игинуш сразу выделялся среди прочих жилищ, приткнувшихся к городской стене в конце переулка. Служанка оказалась права - ошибиться было невозможно.

Стены кривобокой хижины были выкрашены в ярко-желтый цвет. Желтой была и солома, наваленная на крышу. Неизвестно, каким образом Игинуш удавалось добывать краску такого яркого оттенка, но издалека казалось, будто лачуга сама по себе излучает свет.

Во всем остальном обиталище Игинуш не слишком отличалось от иных - оно было таким же убогим и, очевидно, таким же грязным.

«Нищета и грязь, - подумала Пенна. - Бедняку трудно сохранять свой дом чистым. Трудно иметь чистую одежду, трудно добывать чистую пищу… Права была Сафена, когда говорила, что быть чистюлей - это роскошь».

Девушка вздохнула. Иногда ей становилось очевидным, что, несмотря на все ее воинские умения и некоторый боевой опыт, на перенесенные испытания, она все еще остается сущим ребенком и абсолютно ничего не знает о жизни. О той жизни, которой живут большинство люден.

Она подняла руку и заставила себя постучать в дверь.

Дверь качнулась и раскрылась от первого же легкого прикосновения. Пенна заглянула внутрь и ничего не увидела - в жилище было темно. Через единственное крохотное оконце почти не проникал свет.

Пенна наклонила голову и осторожно вошла. В нос ей ударил спертый воздух - кисло воняло овчиной, прелой соломой, каким-то варевом. Пенна остановилась, переводя дыхание. Она чувствовала, что в хижине есть еще одно живое существо, которое притаилось среди тряпок и хлама, разбросанного по хижине, и, как и все обитатели Хеннгаля, втайне наблюдает за чужачкой.

– Меня зовут Пенна, - проговорила девушка. - Где вы, матушка Игинуш? Мне сказали, что я могу обратиться к вам за помощью.

Совсем рядом с ней зашевелилась какая-то неопрятная куча тряпья, и вдруг оттуда высунулось лицо. Это было очень желтое, сморщенное лицо старушки с непомерно длинным носом и дюжиной бородавок на левой щеке.

– Я Игинуш, - прошамкала старуха. - Ты уверена, что по-прежнему желаешь называть меня «матушкой»?

– Если вас не огорчает такое обращение, - смело ответила Пенна.

– Похоже, тебе нечего терять, если ты приходишь ко мне, такая хорошенькая, и просишь о помощи, - заметила Игинуш.

– У меня болит нога, - объяснила Пенна.

– О, это причина! - Игинуш затряслась от смеха. - Веская причина приходить к Желтой Игинуш и именовать ее «матушкой». Что ж, глупая девочка, я осмотрю твою ногу, но потом не жалуйся.

– Я не смогу заплатить вам, - призналась Пенна.

– Ты заплатишь, - спокойно отозвалась Игинуш. - Ты за все заплатишь, мне или судьбе, богам или демонам, в свое время. Это всегда случается, хочешь ты того или нет. И не воображай, будто ты самая умная и сумеешь избежать расплаты.

Ковыляя и переваливаясь с боку на бок, Игинуш выбралась из кучи тряпья, и Пенна вдруг поняла, что это вовсе не беспорядочная гора хлама, как почудилось вначале, но вполне уютное и обжитое гнездо, вроде тех, какие строят птицы.

И сама старушка напоминала птицу - с носом-клювом, очень коротенькими толстенькими ножками и почти круглым туловищем. Одета она была в лохмотья, которые только усиливали ее сходство с пернатыми существами.

Прежде Пенна ни у кого не видела кожи такого ядовито-желтого оттенка, но по сравнению с прочими странностями матушки Игинуш это казалось пустяком и мелочью.

– Садись, - приказала Игинуш.

Пенна удивленно посмотрела на разворошенное гнездо, которое только что покинула старушка.

– Сюда?

– Ты видишь здесь удобную скамью, выстланную бархатом? - осведомилась Игинуш. - Может быть, ты видишь здесь роскошное ложе? Или какую-нибудь иную мебель, к которой привыкла избалованная девица? - Старушка покачала головой. - Нет, ты видишь только эту кучу тряпок, из которой я построила для себя гнездо. Садись, не бойся разрушить. Каждый раз мне приходится вить гнездо заново. Но я не птица, если ты хочешь спросить об этом. Не обязательно быть птицей, чтобы вить гнездо.

Пенна уселась на кучу тряпья.

– Я всего лишь… - пробормотала она, пытаясь объясниться.

Старушка перебила ее, затрясла коротенькими ручками.

– Ты «всего лишь»?… «Всего лишь»?… - передразнила она. - Ни одно существо на Лааре, живое или мертвое, не бывает «всего лишь». Все вы… то есть мы, - поправилась Игинуш, - все мы весьма сложны и по большей части непостижимы. А ты говоришь - «всего лишь». Нет, дорогая, так не бывает!

– Я всего лишь удивилась, что вы намереваетесь осмотреть мою рану в такой темноте, - закончила наконец Пенна.

– Темнота? - Игинуш даже подпрыгнула от негодования. - Где это ты углядела здесь темноту?

– Везде, - ответила Пенна.

– Да сейчас ведь ясный день! - возмутилась Игинуш. - Ясный день! И все светло, как ясным днем!

– Но не в этой хижине, - стояла на своем Пенна, чувствуя, впрочем, себя с каждым мгновением все более глупо.

Похоже, она слишком гордилась собственной способностью видеть во мраке… Если сама Пенна отчетливо различает здесь предметы, то почему отказывает в подобном же умении Желтой Игинуш? Может быть, старушка обладает этим свойством в той же мере, что и Пенна, если не больше!

– В этой хижине - самый ясный свет из возможных! - отрезала Игинуш. - Потому что она желтая, а желтый - цвет солнца. И цвет моей кожи, а я светлое создание, поверь, хоть и не вполне человеческое. Ты уже догадалась об этом, но это тебя не касается, так что держи свои догадки при себе, иначе я сверну тебе шею. Кроме того, я вижу в любой темноте, если есть хоть малейший лучик. Если нет лучика, тогда слепну и я. Но такое случается крайне редко. Только в безлунную ночь, если небо затянуто облаками. Вот как сегодня. Впрочем, ты должна понимать такие вещи. Если я не ошибаюсь, твое тело изменено магией… Да, я ощущаю это.

Она приблизила длинный хрящеватый нос к Пенне и быстро обнюхала свою собеседницу.

– Я даже могу, кажется, определить, что это была за магия…

– Почему вы говорите о безлунной ночи, когда небо затянуто облаками? По-моему, сейчас еще день, - возразила Пенна. Ей очень не хотелось говорить о том магическом воздействии, которому она подверглась.

Старушка охотно сменила тему.

– Но ведь настанет и ночь! - ответила Игинуш. - Впрочем, до этого у нас еще будет время. Покажи ногу. Ты ведь за этим пришла.

Она быстро уселась на пол рядом с Пенной и сдернула повязку с раны. Как и подозревала Пенна, нога начала распухать, фиолетовое пятно вокруг укусов разрасталось.

Старушка долго мяла кожу Пенны пальцами, которые оказались на удивление сильными. Девушка морщилась и кривилась, кусая в кровь губы, чтобы не закричать от боли. Игинуш не обращала ни малейшего внимания на то, что причиняет своей пациентке сильные страдания.

Она давила на края раны, выцеживая оттуда гной и какую-то дурно пахнущую жидкость, плевалась и втирала свою слюну в ранки. Пенна никогда не подозревала, что слюна может так жечь.

Несколько раз Игинуш вставала и уходила куда-то в глубину помещения, где возилась с посудой. Очевидно, на углях у нее стояли горшки с какими-то целебными отварами, потому что после очередной отлучки Игинуш вернулась с небольшой плошкой, в которой что-то булькало. Пенна с ужасом посмотрела на целительницу, но та даже не глянула в ответ. Игинуш опустила длинный нос в отвар, втянула ноздрями содержимое плошки, подержала в носу, а затем с шумом выпустила обратно. И не успела Пенна даже ахнуть, как раскаленный отвар был вылит прямо ей на ногу.

Девушка не выдержала - она пронзительно закричала, выгнулась дугой и принялась колотить кулаками по земляному иолу хижины.

Игинуш захохотала, откинув голову назад и уставив мокрый нос в потолок, с которого свисали мешочки с травами и клочки соломы, в которых гнездились пауки и незримые жуки, чье присутствие выдавало постоянное шуршание.

– Я же говорила, чтобы ты не жаловалась! - произнесла наконец старуха. - Что, жжет?

– Жжет! - сквозь слезы выговорила Пенна.

– Ничего, зато все сожжет, ничего не останется.

– Что значит - «не останется»? - Пенна так испугалась, что даже позабыла о боли. - Вы сожгли мою ногу?

– Только яд, - ответила старуха. - У тебя ведь нет ни денег на деликатное лечение, ни времени на долгое лечение, не так ли? Вот и пришлось дать тебе средство сильное и жестокое. Я спасла тебя от смерти, а ты развлекла меня воплями.

– Вас развлекают крики боли? - Пенна, казалось, не верила собственным ушам.

– Меня развлекает все, моя милочка, - ответила старушка. - Все, что не похоже на мою жизнь. Люди, которые смеются. Люди, которые кричат. Люди, которые едят мясо. Люди, которые пьют воду. Живые младенцы, мертвые младенцы. Еретики-архаалиты… - Глаза Игинуш сверкнули, но тотчас погасли, и она продолжила перечисление: - Старики со скрюченными пальцами. Младенцы в утробе. Распятые демоны. Умирающие от чумы, которые умоляют спасти их.

– Вы видели людей, умирающих от чумы? - тихо спросила Пенна.

– Видела, а что такого? - отозвалась старушка невозмутимо. - Страх смотреть, как туман пожирает их тела изнутри, а потом уж от человека ничего не остается, одни только глаза глядят из тумана… После и в глазах начинает кружиться туман, один сплошной туман, и только взгляд еще моргает из белой мглы, один только взгляд - он исчезает последним. Будто ты такого не видела!

Пенна покачала головой:

– Вы читаете мысли?

– Только души, - успокоительным тоном отозвалась целительница. - Но я никому не скажу. Ты ведь еретичка и поклоняешься злому магу, от которого пошли все беды Лаара. Но я никому не скажу, никому не скажу.

Пенна вспыхнула - но прикусила губу.

– Конечно, вы никому не скажете, матушка, - сквозь зубы процедила Пенна. Она коснулась своего кинжала.

Ответом был кудахтающий смешок. Игинуш весело хлопала себя руками по бокам, как настоящая курица.

Пенна не верила собственным глазам. Кинжал сделался мягким, как будто превратился вдруг в тряпичную игрушку. А ведь Игинуш не применяла никакой магии! Она не творила заклинаний, не водила руками, не пользовалась предметами, заключающими в себе сверхъестественную силу. Она просто засмеялась, и этого оказалось достаточно, чтобы обезоружить воина.

– Никто не может причинить мне зла, милочка, - объяснила Игинуш. - И все потому, что я тоже никому не причиняю зла. Тебя ранило порождение тумана, Кары богов, где-то там, далеко на болотах. Ты боялась признаваться в этом, потому что ходят слухи о том, будто покусанные тварями из чумного тумана, мол, сами вскорости превращаются в умертвий и бродят среди живых в поисках поживы. Но это не всегда так. Уж поверь мне! Я вижу подобные вещи. Я всех вижу насквозь, даже когда мне этого не хочется. Я и тебя насквозь вижу, милочка моя. До чего же ты глупа!

Пенна судорожно перевела дыхание. А Желтая Игинуш низко наклонилась над ней. Близко-близко Пенна видела многослойные лохматые одежды старушки, дряблую желтую кожу на ее шее и подбородке, гирлянды дешевеньких бус - нанизанного на нитки хлама вроде разрисованных черепков, палочек, сушеных листьев, монеток, ракушек и тому подобного…

– Нехорошая тайна в тебе прячется, милочка, - прошептала Игинуш.

Будь Пенна не так обессилена болью, потерями и перенесенными испытаниями, она бы заметила, что старушка нарочно перешла на особый тон, каким, по мнению городских кумушек, и должны говорить целительницы: нараспев, вкрадчиво.

– Умертвие тебя покусало, да ничего дурного тебе сделать не смогло, ему не позволено было. Кто-то еще там был, кто-то стоял рядом. Кто-то такой, что его и сама та гнусная тварь страшилась, если уж не посмела заесть тебя до смерти. Скажи-ка, не больно ли тебе было смотреть на солнце?

– Больно, - шепнула Пенна, - но самую малость. Я люблю солнце.

– Ты любишь желтый свет! - закудахтала Игинуш. - Все дневные существа его любят. А вот ночные - нет. Стерегись ночного существа, глупая женщина, стерегись и дневных существ. И то диво, что ты до сих пор еще жива. Чьи-то глаза следят за тобой из болота…

Пенна с трудом поднялась на четвереньки, затем выпрямилась. Старушка наблюдала за ней с любопытством.

Девушка осторожно сделала шаг, другой… Нога болела, может быть, еще сильнее, чем прежде, но теперь боль изменилась - рана как будто жаловалась на то, что слишком быстро затягивается. Исцеление, как и предостерегала Игинуш, причиняло немалые страдания.

Но эти страдания Пенна готова была переносить стойко и даже с радостью.

– Я могу оставить тебе мой кинжал - все мое достояние, - сказала она, оборачиваясь к Игинуш уже в дверях.

Та сидела в гнезде, подгребая под себя разбросанные пучки соломы, веточки и тряпки. При звуке голоса Пенны старушка замерла, прислушиваясь. Желтое лицо вдруг приняло озадаченное выражение. Игинуш всматривалась в Пенну так, словно пыталась вспомнить о чем-то… Но воспоминание - если оно действительно существовало - не желало приходить, и в конце концов Игинуш тряхнула головой и захихикала.

– Твой кинжал? - переспросила она. - Зачем ты хочешь отдать мне свой кинжал? Откупиться от меня замыслила? От судьбы откупиться хочешь? Не желаешь заплатить кому-то другому, желаешь заплатить Желтой Игинуш? Умно, умно придумано, да только сама ты - дурочка, если забыла, во что превратился твой кинжал! И все потому, что не вовремя схватилась за оружие. Все вы таковы: чуть что не по вам - и хвать мечи да кинжалы! А забываете, что есть в мире силы посильнее ваших мечей да кинжалов. Вот моя сила посильнее твоей, дурочка, да и того существа, что следит за тобой из болот, пожалуй, тоже.

Пенна пошатнулась и упала на колени.

– Кто вы, матушка Игинуш?

Та молча смотрела на девушку. Пенна опустила голову, растрепанные волосы свесились ей на лицо, закрыли распухшие губы, выступающие острые скулы.

Долго безмолвствовала Желтая Игинуш, а потом ответила тихо:

– Откуда же мне знать, кто я такая, если других таких, как я, больше и на свете-то нет…

* * *

Когда Пенна вернулась в таверну, Сафена бросила на нее недовольный взгляд.

– Где ты шаталась? Целое утро тебя не было!

От такой дерзости Пенна проглотила язык и долго в безмолвии рассматривала жирную неряху-служанку. Сафена не позволила смутить себя.

– Что уставилась? - крикнула она. - Ты денег не платишь, я знаю! Хозяин тебя завтра из таверны выставит, куда ты пойдешь?

– Найдется, куда мне пойти, - ответила Пенна. - И не твоя это забота.

– Утром-то все хромала, еле ноги таскала, - пробурчала Сафена. - А сейчас - смотри ты, как бойко бегаешь. Как это тебе удалось?

– Я полечила ногу, - ответила Пенна и тотчас пожалела о своей откровенности.

Толстые щеки Сафены затряслись, как желе.

– В городе только одна целительница лечит за бесплатно и так скоро, - шепнула она. - Ясно теперь, где ты бродила и у кого провела утро. Не подходи ко мне, ведьмино отродье! Не приближайся и даже не дыши в мою сторону!

Она схватила метлу и наставила на Пенну.

– Та, у кого ты была, знается с темными силами, и все, кого она вылечила, рано или поздно погибают страшной смертью.

– Мне так не показалось, - кратко ответила Пенна.

Она уже поняла, что возражать Сафене и выдумывать наспех какую-нибудь небылицу касательно своего чудесного исцеления было бы глупо: Сафена, в отличие от Пенны, местная жительница и хорошо знает, кто в городке на что способен.

– А что тебе могло показаться? - фыркнула Сафена. - Некоторые люди так глупы, что ради минутного облегчения готовы заложить свою жизнь и душу самому болотному дьяволу… Тьфу!

– Расскажи мне подробней об этой Игинуш, - попросила Пенна.

Услышав имя целительницы, Сафена отшатнулась и замахала руками, делая охранительные знаки.

– Тьфу! Тьфу! - плевалась служанка. - Никогда больше не зови ее вслух, не то придет! Явится и сядет у очага, а попробуй ее выгони, сразу смерть на себя накличешь. Нет уж, лучше отвернуться да помалкивать. Тебе кто из глупых кумушек такое присоветовал - к ней обратиться?

– Я ведь со здешними кумушками не знакома - резковато ответила Пенна, вспомнив, с каким отвращением и страхом смотрели на нее женщины в городе. - Откуда мне знать, как зовут ту, что направила меня к целительнице? Мне одно известно: она единственная надо мной сжалилась, когда я мучилась от моей раны. Все прочие просто отворачивались, когда я просила о помощи.

– Кто бы тебе такое ни присоветовал - дура она, - отрезала Сафена. - Та, у кого ты сегодня побывала, родилась из куриной желчи и… - Она понизила голос. - Ты слыхала про Ужас Исхара?

Пенна молча кивнула.

Сафена расширила глаза.

– Говорят, однажды Ужас Исхара схватил куриную желчь и плюнул в нее, а потом три дня носил в кулаке, прежде чем выбросить.

– Ужас Исхара состоит из щупалец… и страха, - прошептала Пенна. - Как, по-твоему, он мог носить нечто в кулаке?

– Он свернул щупальце в кулак, - повторила Сафена упрямо, - и лучше бы нам поменьше говорить об этом! То, что он бросил в трясину спустя несколько дней, было крохотной желтой женщиной, морщинистой, с длинным носом… Чем она питалась и как росла - того никто не знает, потому что свидетелей тому не осталось. Когда она выросла достаточно, чтобы притворяться человеком, она пришла в город и поселилась здесь. И это случилось на моей памяти, уж я-то все видела. Ее хотели прогнать, но все, кто обошелся с ней по справедливости, вскорости умерли. Один упал в колодец, только его и видели! Когда вытащили, он уже захлебнулся. Другого насмерть лягнула лошадь, весь мозг вытек прямо на дорогу, под колеса. А третий начал кашлять и выплюнул все свои внутренности. После того уж никто не смел ей перечить. А она сразу сделалась такая добренькая! Вы, говорит, обо мне не печальтесь, не беспокойтесь, я никому хлопот не доставлю. Я, говорит, поселюсь у самой стеночки, там, где у вас мусор сваливают. Я, говорит, никому не помешаю, а если кто-нибудь захворает - милости прошу, помогу любому. И то правда, помогает-то она при первой же просьбе и никому не отказывает, а вот что потом с этими людьми бывает…

Сафена выразительно замолчала, глядя в потолок.

– И что же с ними бывает?

Пенна постаралась сделать так, чтобы голос ее не дрожал, однако получилось не слишком хорошо. Как ни пыталась девушка взять себя в руки, рассказ Сафены ее напугал. Тем более что, в отличие от простодушной служанки, Пенна бывала на болотах и повидала такого, о чем ее собеседница даже не догадывалась.

– Разное бывает! - заявила Сафена сердито и обтерла о фартук влажные ладони. - У нас тут люди пропадают. Выйдут из дома затемно, а потом - поминай как звали! Раза четыре уж случалось. Иногда потом находили трупы, все горло разорвано, будто когтями. А один раз, - она понизила голос, - подобрали в переулке кожу. И не содранную, а просто… как будто всю мякоть и кости оттуда вытащили, вроде как набивку из матраса… Но чаще всего - просто исчезают, и все. Не находят, и все. И больше не спрашивай. Когда с тобой беда случится, все узнаешь в подробности, да только уж поздно будет.

Сафена оборвала свою речи и взялась за метлу. Она подметала пол так рьяно, словно желала избавиться даже от малейшего следа неприятного разговора. Правда, чище в помещении от этого не становилось - метла не столько собирала грязь, сколько размазывала ее по полу.

Пенна вспомнила о том, что Желтая Игинуш говорила о расплате, и невольно содрогнулась. Что имела в виду старая целительница, когда утверждала, что Пенна - хочет она того или нет - за все заплатит, и за доброе, и за злое? И насколько действительно старо существо, похожее одновременно на женщину и на курицу? Если верить Сафене, то Желтой Игинуш совсем немного лет, а поглядеть - так Игинуш древнее самой старости…

Но служанка решительно не желала продолжать опасную и неприятную тему. Очевидно, она считала, что и без того сообщила чужачке слишком много.

Пользуясь тем, что Сафена вроде бы увлеклась уборкой, Пенна пробралась на кухню, стащила кусок хлеба и ушла к себе на второй этаж. Там она заперлась, устроилась на матрасе и, покончив со скудной трапезой, незаметно для себя заснула.

Глава четвертая

Хазред очнулся от громкого крика:

– …Слева! Хазред! Слева!

Троллок вздрогнул всем телом и вскинул взгляд. Он был уверен, что сейчас увидит грязную хижину болотной ведьмы, еще более отвратительную после случившегося…

Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы осознать, где он находится и что вообще творится вокруг. В первые секунды он просто не мог поверить собственным глазам.

Что произошло? Неужели он валялся без сознания? Как долго это продолжалось?

Где же он, в конце концов?!

Луна сверкала на небе. Это было знакомое, бледное, широко раскинувшееся небо, «косматое», как бы украшенное бахромой, из-за силуэтов ветвистых деревьев, что росли на краю болота.

В ярком лунном свете по болоту бесшумно двигались черные тени. То и дело угольками поблескивали глаза, и доносилось едва слышное шипение.

– Слева, Хазред! - снова заорал Гирсу. Судя по бодрому голосу, он был совершенно здоров и полон готовности драться с любым противником.

Хазред отпрянул, ощутив при этом, как волосы у него на затылке поднялись дыбом. Жуткая тварь с жабьей пастью, полной острых зубов, звучно лязгнула перед самым лицом троллока. Отродье тумана почти дотянулось до предполагаемой жертвы, но Хазред успел отпрянуть, и жабочеловек теперь был вне себя от ярости. В его раздутом горле что-то клокотало, выпученные глаза так и плясали в орбитах. Неожиданно монстр плюнул, целясь в своего врага, но опять неудачно. Струя зеленовато-желтой слюны пролетела совсем рядом с Хазредом и попала на траву, отчего вся зелень мгновенно вскипела. Тонкая струйка ядовитого дыма потянулась по земле.

Гирсу вскочил на холмик, размахивая здоровенной суковатой палкой. На фоне лунного диска отчетливо вырисовывалась его широкоплечая фигура.

– Бей их! - вопил он. - Лупи их! Колом, колом их!…

Хазред невольно поморщился: Гирсу верен себе. Их противник - вовсе не упыри, так что для того, чтобы уничтожить этих выродков, вовсе не требуется разить именно деревом. Хотя… Кое в чем Гирсу прав. Деревянный кол - оружие универсальное. Конечно, слуа погибают, если такую штуку вонзить им в сердце. Но кто сказал, что от тех же причин не умрет и человек, и тролль, и (упаси Болотный Дух, но это ведь правда!) троллок…

Да, но каков Гирсу! Только что едва оправился от раны, которая могла оказаться смертельной, и вот уже шумит и буянит. Больше страху напускает, чем действительно разит противника. Очевидно, такова главная примета истинного великого воина.

«Слава живого существа подобна его тени, - говорил некогда старейшина Грильф (а юные троллоки почтительно внимали ему; эх, давно это было!). - В молодости, пока солнце светит тебе в лицо, тень тянется следом. Так и молва о тебе выносит суждение по твоим поступкам. В старости же солнце светит тебе в спину, а тень лежит прямо перед тобой. И окружающие оценивают тебя не столько по тому, что ты сделал, сколько по тому, что наговорили о тебе другие за всю твою жизнь».

Умно! Только вот жаль, что к Гирсу эта мудрость абсолютно неприложима: он так вертится, что тень, отбрасываемая им, постоянно меняет местоположение - то тянется через все болото перед Гирсу, то вдруг, короткая и почти незаметная, оказывается у него за спиной. Вот и пойми, как судить такого! Хазред даже и не пытался.

Сразу два умертвия набросились на троллока. Хазред видел, как блестят влагой их длинные зубы. Резцы, растущие в два ряда, судорожно смыкались и размыкались: твари предвкушали убийство. Безжалостный лунный свет позволял видеть порождения тумана во всех подробностях: дьявольская пародия на человеческую фигуру, живая куча ломаных веток, слепленных между собой слизью и гниющей плотью… Но снабженная отменными зубами и когтями темно-синего цвета.

Хазред бросился бежать, уворачиваясь от тянущихся к нему когтистых рук, похожих на ветви. Троллоку требовалось выиграть немного времени, чтобы добраться до какого-нибудь куста и отломить палку. Никакого другого оружия сейчас у Хазреда не было. Очевидно, все остальное он забыл в хижине болотной ведьмы. Он не мог вспомнить, что там случилось. Может быть, потом, когда будет поспокойнее, что-нибудь и придет а ум. Однако, зная повадки ведьм, Хазред не стал бы слишком рассчитывать на это. Если ведьме вздумалось украсть его память, глупо надеяться, что она вернет похищенное обратно.

Существа тихо скользили по траве, пытаясь окружить Хазреда и не позволить ему вооружиться. Они уже не раз бывали в подобных схватках и, уж конечно, догадывались о намерениях своего противника.

Высоко в небе послышался крик крылана, ему отозвался второй… Похоже, троллоки и впрямь угодили в западню. Только вот как это вышло? И куда подевалась болотная ведьма? Не ее ли рук это дело?

Хазред бросился на землю, скорее ощутив, нежели увидев атаку нового противника. Крылан пролетел низко у него над головой и чуть царапнул когтями спину троллока, однако серьезных ран ему не нанес. Глаза существа сверкнули яростью.

С хрустом отломилась ветка. Наконец-то! Хазред выпрямился, держа свое ненадежное оружие прямо перед грудью. Три тонконогие нежити плясали перед ним на болотной кочке. В какой-то миг Хазреду показалось, что эти создания просто танцуют, такими завораживающе грациозными выглядели их движения.

Он поскорее встряхнулся, отгоняя наваждение. Что за глупости! Молча Хазред набросился на них и ударил ближайшего к нему колом прямо в грудь. Мертвая плоть поддалась с отвратительным хрустом, и почти сразу же из сухих костей брызнули фонтаны очень темной, густой крови с явным запахом тухлятины. Хазред едва успел отскочить, в последнее мгновение высвободив кол.

Остальные двое продолжили пляску как ни в чем не бывало. Внезапно один из них остановился, запрокинул голову и испустил громкий, утробный вопль, и с неба отозвались тоскливыми кликами крыланы. Хазред едва успел отбить следующую атаку: тонконогий лягнул его шпорой - шипом, выраставшим прямо из ноги. Перекатившись по земле, Хазред перебил палкой шпору, а затем, поднявшись на коленях, изо всех сил ударил существо по голове.

Череп раскололся легко, как яйцо, и оттуда вытекла светло-зеленая жижа. Тонкие кривые руки твари' заскребли по груди, словно в слепой попытке очиститься от этой жижи…

– Болотный Дух! - Хазред с трудом перевел дыхание и встал на ноги, опираясь на свою дубинку.

Тем временем Гирсу отбивался от двух крыланов, которые без устали бросались на него с небес. Извращенная красота была в их тонких, вытянутых телах с изящной женской грудью и тяжелыми мускулистыми бедрами. Кожистые крылья шумели, разгоняя воздух. Волосы Гирсу развевались, когда твари пролетали возле его головы, и он видел их лица, с темными провалами мертвых глаз, с жадными пухлыми ртами и капелькой крови, вытекшей из прокушенной от нетерпения губы. Они жаждали крови и убийства. Они ничего не знали, кроме полета и желания убивать. Такими они поднимались из тумана, из отравленных земель. Они были посланцами Кары богов, ее кожистыми крыльями, ее красотой - в том понимании красоты, которое доступно обычным существам… Ибо для той, которая излила на Лаар туманы и сделалась праматерью для всех умертвий, все ее дети одинаково прекрасны.

Впрочем, следует отдать Гирсу должное: как ни завораживала его своеобразная красота крылана, молодой троллок ни на мгновение не усомнился в том, что перед ним - лютый враг, подлежащий безусловному уничтожению. Такими вещами, как женская привлекательность, Гирсу не пронять, ведь он - истинный воин.

Один из крыланов с отчаянным визгом вдруг обрушился на землю. Существо прижало тонкие руки к скулам. Его длинное горло вибрировало, из распахнутых глаз струился ужас. Одно из крыльев лежало, отрубленное, на земле. Оно дергалось, как бы не веря в свою гибель, и пыталось если не взлететь, то хотя бы поползти. Черная кровь вытекала из раны на спине крылана.

Сразу пятеро умертвий подбежали к нему, заранее вытягивая языки. Крылан отбивался от них ногами. Припав к умирающему, умертвия рвали его зубами. Они тряслись от жадности, наслаждение от убийства было таким сильным, что у них сводило челюсти. «На помощь» крылану подоспел Хазред: два сильных колющих удара палкой в спины, и двое нежитей рухнули за землю. Крылан верещал не переставая, пока Гирсу - невозмутимый ко всякого рода страданиям, своим или чужим, - продолжал отбивать атаки второго.

Внезапно в темных зарослях поблизости зашумело, как будто там сердито ворочалось какое-то огромное существо. Нежити замерли на миг, прижимая к голове острые косматые уши.

А затем с пронзительными криками бросились бежать. Они мчались очень быстро, высоко вскидывая длинные тонкие ноги и в отчаянии размахивая руками. Один из тех, что напоминал кучу веток, рухнул, напоровшись на пень, и рассыпался; его плоть мгновенно растеклась вонючей лужей. Второй вскочил на спину рослому бегуну и приник к его спине гигантским горбом.

Огромная серая тень скользнула по небу, на краткий миг затмив луну и тотчас канув во мраке. Ведьмина сова! Эта колдовская птица действительно была огромной - размерами она могла потягаться с крыланом.

Оставшийся невредимым крылан панически закружил в небе, затем поджал колени к животу и устремился прочь. Размеренно взмахивая крыльями, сова погналась за ним.

Хазред не мог оторвать от нее глаз. Он даже не замечал, как протухшая кровь уничтоженного умертвия стекает с его локтя на землю. Зеленая кожа троллока потемнела от ожога, но даже это сейчас не беспокоило Хазреда. Он страшился того, что, как он видел, вот-вот должно было показаться из зарослей.

Гирсу шумно выдохнул. Его грудь ходила ходуном, как кузнечный мех. Хазред подошел к приятелю и встал рядом, судорожно сжимая кол.

– Брось, - мельком глянув на оружие друга, посоветовал Гирсу. - Против той штуки, что сейчас выползет прямо на нас, наши дубинки - пустяк. А вот злить то существо не советую.

– Ну так и ты опусти свою дубину, - огрызнулся Хазред. Его выводило из себя то обстоятельство, что Гирсу, похоже, в курсе событий, а вот он, Хазред, блуждает в потемках. Обычно все происходит ровно наоборот.

Гирсу оперся на дубину, как на костыль, и уставился в одну точку.

Его ожидания были вознаграждены: кусты наконец расступились, и перед друзьями предстал огромный ящер. Перепончатые лапы рептилии уверенно шлепали по земле, хвост с острыми роговыми пластинами извивался, как будто заметал следы. На плоской голове монстра, между двумя выпученными глазами, похожими на шарики, стояла обнаженная женщина. В первый миг друзьям показалось, что эта странная фигурка - не более чем нарост на морде зверя, что-то вроде рога; однако наездница переступила ногами и тряхнула волосами, и наваждение рассеялось. Теперь, при свете луны, оба троллока отчетливо видели ее.

Она была не так уж мала - ростом, наверное, с троллока-подростка. Янтарная кожа женщины сияла, копна белых волос ниспадала до пят. Одна прядка щекотала глаз рептилии, и ящер то и дело подергивал веком, однако возмущаться и трясти головой не решался - очевидно, женщина держала свою «зверюшку» в полном повиновении.

Хазред хотел бы бежать, как только что поступили порождения тумана, но осознал, что не в силах двинуться с места. Очевидно, с Гирсу происходило то же самое.

Женщина остановила ящера и спрыгнула на землю. Медленно ступая босыми ногами по сырой траве, она обошла кочку, на которой застыли троллоки. Закончив осмотр, она откинула голову назад и засмеялась. Голос у нее был низкий, хрипловатый, способный проникать в самое сердце мужчины.

Она подошла к лежащему на земле крылану, оттолкнув по пути отрубленное крыло. Крылан забился, всеми силами стараясь избежать встречи. Упираясь в землю руками и ногами, раненое существо попробовало отползти как можно дальше, но беловолосая женщина решительно пресекла всякие попытки к бегству.

Она поставила ногу на шею крылана, заставив того прижаться щекой к траве. Затем, наклонившись, она на миг подняла голову и весело улыбнулась оцепеневшим троллокам. Крылан испустилсдавленный крик, дернулся в последний раз… и тут женщина преспокойно перекусила ему шею.

Слышно было, как хрустнула кость. Тело крылана обмякло. С прежней беспечной и приветливой улыбкой женщина выпрямилась, держа голову убитого в руках. Ее рот был вымазан кровью и оттого казался гораздо больше, чем был на самом деле. Он зиял на маленьком бледном скуластом лице, как открытая рана.

Отбросив голову мертвого монстра, женщина произнесла:

– Я - Нухар. Узнаете вы меня?

Оба троллока ошеломленно молчали, даже и не пытаясь сдвинуться с места.

Загадочную женщину это нисколько не смутило. Она показала пальцем на Гирсу и приказала:

– Отвечай ты.

Гирсу вдруг понял, что может шевелиться. Он затряс плечами и головой, переступил с ноги на ногу и наконец с готовностью крикнул:

– Нет! Не узнаю!

Лицо женщины не отразило никаких чувств. Кажется, ответ Гирсу был ей совершенно безразличен.

– Ты. - Тонкий палец с длинным когтем устремился на Хазреда.

И тот внезапно понял… Он догадался!

– Да, - сказал Хазред. - Я тебя узнал. Ты - ведьма!

Ведьма-отшельница засмеялась. Ее груди затряслись, длинные пряди волос зашевелились, точно живые змеи.

– Ты не обманул моих ожиданий, Хазред, - прошептала она. - Ты действительно любишь меня. И не жалеешь о том, что случилось с тобой… потому что теперь ты воочию видишь, что случилось со мной.

Она провела ладонями по своему стройному гибкому телу, красуясь.

– Такой ты была много столетий назад, - сказал Хазред. - Такой ты была до того, как время обрушилось на твои плечи и пригнуло тебя к земле.

– Но ты повернул время вспять, - проворковала Нухар - По крайней мере для меня. Многое теперь запуталось, но… - Она негромко рассмеялась. - Во всяком случае, ты и твой друг - там, где должны быть.

– Где? - спросил Хазред.

– На болотах Ракштольна, естественно, - ответила Нухар. - Это ваше место. Здесь родились все ваши предки, здесь умрут все ваши потомки. Точнее - потомки Гирсу, потому что у тебя, Хазред, никаких потомков не будет.

Что? - возмутился Гирсу. Он переводил недоуменный взгляд с ведьмы на своего друга. - Что она болтает, Хазред?

– Понятия не имею, - пожал плечами Хазред. И сердито блеснул глазами на Нухар: ему не хотелось, чтобы она рассказывала Гирсу о том, что было между ними в заколдованной хижине.

Нухар сунула палец в рот, слизнула оставшуюся на нем кровь и улыбнулась.

– Я пришла забрать свое.

– Разве ты не получила свое уже сполна? - тихо спросил Хазред.

Она покачала головой и улыбнулась ему ласково и немного свысока, как старшая младшему.

– Напрасно ты держишь на меня обиду, Хазред. Обмен между нами был равноценным, но только ты еще не понял этого… У тебя, впрочем, будет время, чтобы достойно отблагодарить меня за мои дары.

– Дары! - прошептал Хазред, качая головой. - Просто я был невероятно глуп и поддался порыву… Я проявил слабость…

– У тебя не было шансов отказаться. Устоять в таких случаях невозможно, - объяснила Нухар с таким видом, будто речь шла о чем-то само собой разумеющемся. - Ты не единственный, кто попал в мои сети. Не огорчайся. Видел бы ты, какие могучие воины оказывались у меня во власти! Поверь - и, может быть, тебя это утешит, - нет на свете такой силы, которая удержала бы существо мужского пола от соблазна, когда он исходит от женщины.

Гирсу только хлопал веками, но пока не произносил ни слова. Кое-что у него не укладывалось в голове, если только он правильно понял, о чем разговаривают эти двое. Прелестная обнаженная красавица и жуткая старуха из хижины - одно и то же существо? И о каком соблазне идет речь? Если о том, который единственным пришел на ум Гирсу, то как, интересно, старухе удалось добиться своего? С помощью колдовства, что ли?

Итоги своих раздумий Гирсу выразил в одной фразе:

– Ну ты даешь, Хазред!…

Ведьма пронзительно расхохоталась, а Хазред опустил голову, чем окончательно себя выдал.

К счастью, Нухар быстро пришла к нему на помощь. Она резко сменила тему беседы.

– Итак, когда ты ломился ко мне в дом, Хазред, ты обещал рассказать мне какие-то новости, - напомнила она. - Уверял, что новости эти чрезвычайно важны и будут мне любопытны. Помнишь? Или у тебя всю память отшибло? - Она улыбнулась с напускной наивностью. - Я не уверена в том, что не перестаралась с чарами.

– Я говорил о… - Хазред задумался. О чем он, в самом деле, тогда говорил? Какие известия он считал настолько существенными, что они могли бы сойти за плату?

– Наверное, ты про того принца-упыря хотел рассказать, - буркнул Гирсу.

Ведьма повернулась к нему, обольстительно играя глазами.

– Говори! - попросила она.

– Будь осторожен, Гирсу, - предупредил Хазред. - Она… опасна. Не поддавайся.

– Чему? - удивился Гирсу, обхватывая Нухар за плечи и с удовольствием тиская ее. - Не буду я ничему поддаваться, вот еще! Слушай, красавица. Мы встретили на болотах одного жуткого красавчика. Здоровенный такой, рослый, лицо белое. Глядит красными гляделками. Принц-упырь - так он себя называет. Хазред говорит, это просто название, никакой он не упырь, этот принц.

– Но Хазред сейчас ничего не говорит, - проворковала Нухар, ластясь к Гирсу. - Хазред молчит, как последний дурак. Забудем о нем. Здесь только ты и я.

– Это точно. - Гирсу радостно вздохнул и поцеловал Нухар в шею. Потом продолжил: - Ну, напали умертвия, вот как сейчас, только не на нас, а на еретиков-архаалитов. Целый отряд их был там. Грызли они их, значит, грызли…

Он рассеянно пожевал ушко ведьмы, потом сел рядом с ней на землю и сжал пальцами ее бедро.

– Грызли, значит, они их, ну кусали там, по-всякому ели, прокусывали жилы, отрывали у них пальцы и уши, выдергивали кишки из живота, выковыривали глаза, опять же, распарывали им животы, сосали сердца… - бормотал Гирсу, лаская нагое податливое тело ведьмы.

– Подробнее… - выдохнула она.

Хазред отвернулся. И встретился взглядом с рептилией Нухар. Ящер глядел не мигая на молодого троллока, и в выпуклых глазах существа Хазред внезапно прочел понимание.

Это было уже слишком! Хазред плюнул и отошел подальше, в ночную темноту, чтобы только не видеть ни своего увлекающегося друга, ни коварную Нухар. Однако и во мраке до Хазреда долетали голоса:

– Стало быть, вырвал он у него язык, тут кровь и хлынула, а крылан сверху как кинется!

– Ах, как хорошо…

– Кровь-то у них бывает ядовитая, так что человеку, тем паче троллю лучше не пить и вообще подальше держаться, но тот-то не увернулся, потому что не успел, и у него вся кожа пузырями пошла, огромными такими, и они стали лопаться…

– Чуть сильнее… так, хорошо…

– Ну и язвы там образовались гнойные, а этот принц-упырь просто стоит и смотрит.

– Можешь теперь куснуть, только несильно. Ай! Я же просила - несильно…

– А как горло тому парню разорвали, тут принц этот, значит, не выдержал и упал рядом. Упырь он все-таки. Ну, я так думаю, что упырь. А может, и не упырь. Ну, значит, упал он рядом с тем-то, у кого горло разорвали, и давай сосать - вот так и так…

– Ты просто демон. Я говорила тебе, что заниматься этим делом с демонами очень опасно, зато наслаждение ни с чем не сравнимое?

– Не говорила, да какое это имеет значение. В общем, он сосет кровь и все более бешеным становится. А тут солнце взошло. Но я не про это хотел сказать, а про ту девчонку. Эй, ты куда?

– Про какую девчонку?

– Там девчонка была. Лучница. Она последняя из отряда осталась. И умертвия из тумана с ней ничего поделать не могли. Она как побежит! А тот, бледная немочь, принц который, - он за ней погнался. И все кричал - ты моя, ты королева!

– Королева туманных умертвий? Ты не ошибаешься? - переспросила Нухар. - Эй, Хазред! Хазред, ты где?

Хазред вынужден был подать голос и недовольно откликнулся:

– Я здесь. Я слышал. Да, так все и было. Он как схватит его голову и как бросит в него!

Нухар рассмеялась. Негромкий грудной голос. Да, устоять почти невозможно.

– Ах, Хазред, кто знает тебя лучше, чем твоя Нухар!… Не притворяйся, будто не понял. Принц-упырь, предводитель умертвий из тумана, он так и назвал ту лучницу - «королева»?

– Да.

– Это был Тзаттог, - помолчав, проговорила Нухар. Теперь ее голос изменился, сделался деловым и озабоченным. Нотки коварной нежности исчезли. - Очень сильное существо, особенно когда сытое…

– Да это все так, - развязно произнес Гирсу. Он еще не понял, что приятные игры окончены, и пытался вернуть беседу в прежнее русло. - Вот когда я хорошо поем, я на такое горазд!

Нухар отмахнулась от него;

– Хотела бы я знать, почему Тзаттог избрал ту женщину!… Ты был прав, Хазред, история действительно заслуживает моего внимания.

Она задумчиво прошлась, заложив руки за спину. Внезапно Хазреду показалось, что нагота ведьмы - не более чем иллюзия, что на самом деле она одета в какие-то прозрачные одежды, плотно прилегающие к телу. И не успел он об этом подумать, как въяве увидел тонкие драпировки, сшитые, как казалось, из лунного света.

Рептилия вдруг шумно вздохнула, затем зевнула и напоследок оглушительно лязгнула зубами. Нухар уселась на землю, прислонившись спиной к боку своего верхового животного, рассеянно положила руку на жесткие пластины. Побарабанила пальцами по шкуре зверя.

Наконец Нухар произнесла:

– Тзаттог ничего не делает без причины. Говорите, он не убил женщину, хотя имел такую возможность?

– Я никогда не поверю в то, что существу такой мощи не под силу догнать и разорвать на части какую-то девчонку, - тотчас ответил Хазред. - Кем бы он ни был, он очень силен. И явно ничего не делает без умысла.

Нухар встретилась с ним глазами, словно они с Хазредом были двумя заговорщиками. Еле заметная улыбка тронула губы болотной ведьмы.

– Ты сейчас подумал о том, что хорошо бы Тзаттог проделал все это со мной: настиг, порвал на части… Не отпирайся, - быстро добавила она, видя, что Хазред готовится возразить. - Меня вовсе не обижают подобные мысли. Напротив, они мне льстят. Иногда я воображаю в мечтах, что прекрасный принц-упырь приходит ко мне, погружает свои клыки в мои жилы и медленно высасывает из меня кровь… - Она вздохнула и почти сразу отбросила всякую мечтательность. Деловитым тоном прибавила: - Это невозможно. Моя кровь не нравится даже голодным слуа, не говоря уж о порождениях тумана, которые вообще могут обходиться без чужой крови. Да и я недостаточно глупа, чтобы позволить кому-то сожрать меня за здорово живешь.

– Ты сама кого хочешь сожрешь, - прибавил Хазред.

Она пожала плечами. Теперь Хазред отчетливо различал ее платье - скрепленное пряжками, свободного покроя, с узким поясом на талии. Кажется, даже ткань сделалась более плотной.

– Оставим мои мечты и мои возможности, - приказала Нухар. - Поговорим о той девчонке. Поначалу она вам показалась самой обычной…

Ну да - вмешался Гирсу. Он всегда сперва внимательно слушал, о чем говорят, а потом вступал в беседу, чтобы его не сочли тупым и ограниченным. - Самая обычная девчонка. Из ижор, надо полагать. Похожа на них. Но вот потом… Что-то он в ней почуял, Тзаттог этот, точно говорю. Я еще сказал тогда Хазреду: «Гляди, - говорю, - Хазред, что-то наш красавчик-принц в той девчонке почуял». Хазред, не будь дурак, мне отвечает: «Да, - говорит, - Гирсу, я тоже это заметил. И это неспроста».

– Куда она побежала? - поинтересовалась Нухар.

– Мы так решили, что в город, искать помощи у людей, - ответил Гирсу. - Другого выхода у нее не было: если умертвия опять на нее набросятся, ей придется отбиваться в одиночку, а такое ей не под силу. Да и Тзаттог ее здорово перепугал.

– Разве она испугалась? - мягко спросила Нухар.

– Еще как! - ответил Гирсу с жаром. - Да тут любая бы перепугалась! Гонится за ней это страшилище с клыками, скачет по кочкам, тянет к ней лапы и орет: «Моя! Моя!» Вот ты бы перепугалась?

Он заглянул Нухар в лицо.

Та протянула:

– Разве Тзаттог - страшилище? Говорят, он совершенно неотразим… - Она вздохнула. - Впрочем, оставим это. Вам удалось меня развлечь, друзья. На том расстанемся.

– Ты уже уходишь?

– Не стану же я сидеть здесь всю жизнь! - засмеялась Нухар. Она похлопала рептилию по боку, и та встала, готовая везти свою хозяйку.

– Погоди, - остановил ее Хазред. - Как ты превратила свою хижину в…

– Обычная иллюзия, - перебила Нухар. - Это несложно. Куда труднее вернуть все в прежний вид. Когда я увлекаюсь, меня удерживает только якорь.

– Что тебя удерживает? - удивился Хазред.

– Есть кое-что, чего и ты не знаешь, умник! - фыркнула она. - У моего колдовства есть якорь. Нечто неизменное, что всегда остается собой, при любых обстоятельствах. Нечто, над чем даже иллюзия не властна. Оно-то и возвращает все назад. Припомни-ка, Хазред, был ли в том доме предмет точно такой же, как в хижине ведьмы?

– Занавеска из желтого шелка, - сказал Хазред. - Когда я прикоснулся к ней, она превратилась в ту шкуру…

Нухар хлопнула в ладоши.

– Точно! Это очень сильная магическая вещь, если только знать, как ею пользоваться. На болотах многие применяют магические предметы, не имея ни малейшего понятия об их истинном назначении. Общая беда для всех. Точнее, время от времени это становится бедой.

– С какого существа ты содрала эту шкуру? - спросил Хазред.

– Ни с какого. Я нашла ее на болотах.

– Нашла? Позволь усомниться, Нухар! - засмеялся Гирсу.

Взгляд Нухар стал ледяным.

– Ты называешь меня лгуньей, не так ли?

Гирсу задумался.

– Разве? - проговорил он наконец. Вид у него стал растерянный.

Хазред поспешно вмешался:

– Гирсу хотел сказать, что на болотах редко встретишь магический предмет, который бы валялся просто так, без пригляда.

– Я поняла, что он хотел сказать, - ледяным тоном перебила ведьма, - Но почтенный Гирсу ошибается. - Ее глаза зловеще сверкнули. - Еще как ошибается! Эта штука именно валялась, и именно без пригляда. Я думаю, это шкура.

– Конечно же, это шкура! - воскликнул Гирсу, чувствуя себя уязвленным. Ему не понравилось, что Хазред попытался заступиться за него. Еще чего! Гирсу и сам в состоянии за себя постоять.

– Вроде змеиной, - добавила Нухар. - Когда змея сбрасывает кожу, она не умирает.

– Правда? - изумился Гирсу. - Никогда об этом не задумывался!

Хазред только рукой махнул. Когда-нибудь простодушие погубит Гирсу, а тот даже не заметит. Так и сгинет в полном неведении случившегося.

– Здесь, на болотах, - негромко продолжала Нухар, - обитает некое существо, которое время от времени избавляется от старой кожи.

– Не прибегая к помощи соблазненных мужчин, - прибавил Хазред как бы про себя, но так, что Нухар услышала.

Она сердито дернула головой, но больше ничем своего недовольства не выразила.

– Это существо никто никогда не видел, - проговорила она, поглаживая веко жмурящейся от наслаждения рептилии. - Точнее, думаю, время от времени его встречают на болотах, но попросту не догадываются о том, что оно - то самое.

– Если вдуматься, то любое существо - «то самое», - пробурчал Гирсу.

Нухар вздернула брови, потом делано засмеялась.

– Разумеется, ты прав! - воскликнула она. - Каждое создание в какой-то мере «то самое», но мы сейчас говорим об одном, совершенно определенном. О том, которое сбрасывает кожу и таким образом обновляется. Кстати, не исключено, что вместе с кожей оно избавляется от прежнего облика и приобретает новый.

– Весьма полезное свойство, - сказал Хазред.

– Да, но я еще не разобралась, способна ли сброшенная существом шкура изменять мой собственный облик, - добавила болотная ведьма.

– Возможно, стоит просто попробовать…

Нухар вздохнула:

– Однажды я уже попробовала. Не на себе, конечно… Пришлось потом искать другую шкуру. Два года на поиски потратила, прежде чем обнаружила необходимое…

– А с прежней шкурой что случилось? - заинтересовался Гирсу.

– Я ее потеряла, - был краткий ответ.

Хазреду вдруг показалось, что ведьма знает о желтой шкуре, о существе, которое ее носит, и о свойствах этого предмета гораздо, гораздо больше, чем рассказывает… Он уже хотел было задать пару наводящих вопросов, но Гирсу опередил его.

– Понятно, - многозначительно протянул Гирсу.

Хазред сверкнул глазами и сразу же опустил веки, скрывая свое недовольство. Не стоит ругаться с Гирсу на глазах у болотной ведьмы. Перед лицом посторонних троллоки должны держаться друг друга и выступать единой стеной. Даже если их всего двое.

Гирсу любезно подал ведьме руку, помогая той забраться на спину ящера. Осторожно ступая между пластин зверя, Нухар пробралась к плоской голове и встала там.

– Прощайте, - сказала она друзьям и топнула босой пяткой. Удар пришелся между глаз ящера. Тот хлопнул хвостом по земле и начал переставлять короткие кривые лапы. Скоро ведьма и ее зверь скрылись из виду.

– Загадка на загадке, - пробормотал Хазред, глядя туда, где только что находилась Нухар. Казалось, он все еще видит силуэт ведьмы. - Она узнала от нас про Тзаттога, а взамен рассказала про желтую шкуру. Но все это не облегчает нам задачу.

– Какую? - заинтересовался Гирсу.

– Выяснить, что же, в конце концов, происходит на болотах, - объяснил Хазред. - Мы не можем вернуться к старейшинам, особенно после того, как ты убил Ханно-пивовара, вот так, с пустыми руками.

– Я убил Ханно? - поразился Гирсу. - Ты же говорил…

– Я просто пытался тебя успокоить, - ответил Хазред угрюмо. - На самом деле, полагаю, ты уложил его на месте. В этом я почти не сомневаюсь. Очень мало шансов застать его живым и совершенно никаких - здоровым. Поэтому я и говорю, что нам необходимо доказать нашу ценность. Мы нужны нашему народу! А если мы ему не нужны, если у нас нет никаких заслуг, то… - Он вздохнул.

– То все плохо, - закончил за него Гирсу. - Понимаю.

Он заметно помрачнел. Гирсу вовсе не хотел никого убивать.

– Может, все еще обойдется, - пробурчал он.

Хазред взял его за руку.

– Расскажи мне лучше, что случилось со мной после того, как я потерял сознание.

– А я почем знаю… Я спал.

– Что тебе снилось?

– Разное. - Лицо Гирсу потемнело. - Вообще-то мне снились женщины. И всякая ерунда. Будто я - скамейка, на мне лежит красивая женщина, а на красивой женщине лежишь ты, и вы занимаетесь сам знаешь чем…

– А ты?

– А я что? - Гирсу пожал плечами. - Я же был скамейкой!

– Захватывающий сон, - сказал Хазред, отчаянно надеясь, что голос у него не дрогнет. - А потом что случилось?

– Я проснулся.

– И не был больше скамейкой?

– Ха-ха. Очень остроумно. Я был собой. И совершенно здоровым. Думаю, это ведьмины чары сделали свое дело. Вылечили меня, то есть. А сны - просто дополнительное воздействие.

– Ясно.

– А ты спал, - сказал Гирсу. - Храпел, и слюна у тебя изо рта вытекала.

– Слюна - это не страшно, - отозвался Хазред. - Вот если бы кровь…

– Или моча! - подхватил Гирсу. Хазред поморщился.

– Ты можешь перестать шутить? А ты? -в упор сказал Гирсу.

– Когда это я шутил?

– Когда говорил, что я скамейка.

– По-моему, это ты сказал…

Гирсу поморгал, но продолжать спор не стал

– В общем, я говорю ведьме, что надо бы тебя разбудить, а то сон у тебя какой-то нехороший.

– Как выглядела ведьма? - перебил Хазред.

Гирсу пожал плечами.

– Как и прежде, с бородавками, противная такая старуха.

– Странно.

– Почему?

– Я думал, колдовство действует сразу.

– Ты насчет того, что она стала молодой и красивой? - Гирсу заглянул приятелю в глаза. - Знаешь, какие у меня тут соображения? Она где-то раздобыла новые колдовские силы, но, прежде чем заняться собой, занялась мной. На меня эти силы потратила. А уж потом сделалась красоткой.

– Интересное умозаключение, - вздохнул Хазред. - И как это мне в голову не пришло?

– Ты же был без сознания, - утешил его Гирсу. - Как тебе что-то могло прийти в голову?

Он засмеялся, очень довольный собой.

– А потом, - продолжил он рассказ, - ведьма дала мне поесть. Готовит она ужасно, не похлебка, а помои какие-то, но я все съел, до последней пиявки. Не пропадать же добру! Ты все спал. Наконец она мне говорит: «Видеть тебя больше не могу. У меня важное дело». Я так понял - это я теперь понимаю, - она собиралась начать превращение. В такой работе посторонние свидетели совершенно ни к чему. А она говорит: «Твой приятель не скоро очнется. Так что ты забирай его и уходи. Он тебя притащил сюда, а ты вытаскивай его отсюда. Все, проваливайте оба». Я ее желание, конечно, уважил, взвалил тебя на плечо и пошел по мосткам… Ну и шаткие же! Представляю, как ты по ним пробирался… Жуть! Даже мне было страшно.

– Мне тоже, - сказал Хазред.

– Не сомневаюсь, - отозвался Гирсу, сам не заметив, как уязвил приятеля. - Но вот дальше что произошло… этого я не понимаю. Видишь ли, Хазред, ты… в общем, ты очнулся. Как солнце начало припекать, так и очнулся. Встал, даже разговаривал со мной. Мне и в голову не приходило, что ты можешь быть в не себе!… Мы с тобой дальше пошли. И ты все время был с открытыми глазами. - Гирсу задумался, а потом радостно вскрикнул: - Ты не моргал! Я понял наконец, что в тебе было странного! Да, ты не моргал. Почти. От этого у тебя глаза казались почти белыми, но я решил, что это у тебя от слишком долгого сна. Рассуждал-то ты связно! Ну, как обычно.

– Я ничего не помню, - признался Хазред.

– Не огорчайся, - сказал Гирсу весело. - Подумаешь, бредил наяву. Такое с кем угодно случиться может. Главное, что все закончилось, и без последствий. Ты жив-здоров, я жив-здоров, а уж со старейшинами мы как-нибудь поладим. Не бывает троллока без хорошей шалости, и нас непременно простят. Может, и с Ханно ничего страшного не произошло.

– Нет, он мертв, - повторил Хазред. - Пока я был без сознания, я увидел это собственными глазами.

Глава пятая

Сквозь белый туман горели красные глаза. Ядовитые испарения медленно плыли над болотами. Чьи-то шаги слышались в трясине. Некто неспешно двигался сквозь туман, не опасаясь ни чумы, ни топей.

Последнее, что остается от растворившегося в тумане человека, - это взгляд…

Тзаттог усмехнулся, поймав этот прощальный, полный ужаса, уже нечеловеческий взор. Последний. Всех прочих угодивших в ловушку архаалитов уже поглотил туман. И скоро с того места, где растворились тела погибших людей, поднимутся новые умертвия, несущие смерть всему живому…

Чума победоносно шествовала по миру, и принц-упырь чувствовал себя в этих мертвых сумерках как рыба в воде.

Его зрение способно было пронизать пространство. Любой, кто нес на себе клеймо его рода, любой, к кому прикасались порождения тумана, уже никогда не сможет скрыться от Тзаттога. Днем меченые еще могут оставаться невидимками, но ночью их повелитель неизбежно отыщет своих рабов, как бы далеко они ни ушли.

Тзаттог выбрался из болота и медленно двинулся по течению реки. Городок называется Хеннгаль. Ближайший к болотам, еще не затронутый чумой. Пока. Скоро и он превратится в обитель ужаса.

На пути чумы и тумана стояло только одно препятствие, и Тзаттог чуял его издалека. Слуа, вампиры. Они облюбовали себе уютное местечко в этом городке, свили там гнездо… При одной только мысли о слуа красивое лицо Тзаттога судорожно передернулось. Порождения тумана ненавидят вампиров. Низшие умертвия, вроде тех, кем повелевал Тзаттог, просто сгорали от желания уничтожать слуа, но такие создания, как сам Тзаттог, испытывали ненависть высшего порядка. Зрячую, умную ненависть. Они в точности знали, кого ненавидят и за что.

Любой соперник должен быть уничтожен. Посланцы Кары богов пройдут по чистой дороге. И тогда из глаз живых прольются кровавые слезы.

* * *

Таверна опустела уже за полночь. Гуляки расходились по домам, освещая себе дорогу факелами. Никто не засиживался так, чтобы уходить потом одному и в темноте, - все уже привыкли к осторожности и держались друг друга. Последние пятеро были сильно навеселе. Сафена вручила им всем по факелу и выпроводила за дверь.

Хозяин широко зевал, сидя за стойкой. Несмотря на бедствия последних лет, дела в таверне шли не хуже, чем обычно. Люди являлись сюда скоротать вечер, обменяться новостями, угоститься самим и угостить друзей. А еще они искали тепла и защиты от того страха, который все ближе подбирался к городку из болот.

Рассказывая Пенне разные ужасы, трактирная служанка Сафена не преувеличивала, скорее преуменьшала, - люди в Хеннгале действительно пропадали. И не «раза четыре», как высказалась болтливая женщина: не менее десятка случаев было на памяти собирателей городских слухов. Но - и это составляло особую гордость хозяина «Палки и колеса» - ни один из исчезнувших жителей городка не принадлежал к числу клиентов таверны. Все, кто покидал вечерней порой «Палку и колесо», благополучно добирались до дома. И все благодаря тщательно разработанным мерам предосторожности. По крайней мере, так считали хозяин и его прислужница.

Невидимое существо стояло у порога и смотрело на желтое пятно света, падавшее из открытой двери. Рослый - выше самого высокого мужчины по меньшей мере на полголовы, - закутанный в плащ с капюшоном, Тзаттог тихо посмеивался сквозь зубы. Его клыки влажно поблескивали, а в густой черноте его глаз тонула ночь.

Глупые людишки. Как же пуста и коротка их жизнь, как же она ничтожна! Чем они заняты целыми днями? Суетятся, чтобы заработать себе на пропитание! Потом по привычке тащатся сюда, в этот домишко, сидят у огня, болтают и пьют, а под конец, вооружившись факелами, разбредаются по домам и жмутся по пути друг к другу, точно испуганные щенки.

Когда зло, таящееся во тьме, захочет взять свое, никакие факелы его не испугают и не отгонят. Что ж, пусть пока тешат себя глупыми надеждами уцелеть. Скоро зло войдет в этот городок… скоро здесь не останется никого, кроме верных подданных принца-упыря.

Принца-упыря и той, которую он избрал себе в королевы. А что касается слуа, страдающих от вечной жажды упырей, - королева сумеет расправиться с ними. И произойдет это скоро, очень скоро.

Тихо посмеиваясь, Тзаттог повернулся и пошел прочь от таверны, вниз по улице.

* * *

Сафена закрывала ставни, когда вдруг до нее донеслась какая-то возня под окнами. Она привыкла не уделять большого внимания ночным шорохам, однако что-то в этом приглушенном шуме ее насторожило. Женщина замешкалась возле окна и прислушалась.

Похоже, кто-то бродил возле таверны, натыкаясь на стены, словно в тщетной попытке нащупать вход.

Сафена взяла со стола лампу, зажгла ее и выглянула, но никого не увидела. Слабенький свет масляной лампы с коротким фитилем едва-едва выхватывал из ночной темноты кусочек улицы.

Тогда Сафена высунулась почти до середины туловища, держа лампу в вытянутой руке. Вот оно, есть! Ей почудилось, что она уловила какое-то движение. Неясная тень мелькнула на стене дома напротив…

– Кто здесь? - спросила Сафена, стараясь говорить внушительным тоном. - Имей в виду, бродяга, - мы уже закрыли на ночь двери и ни за что их не откроем.

Она напрягла слух, прищурилась, мучительно всматриваясь в темноту. Там совершенно явно кто-то стоял. Сафена ощущала на себе его взгляд, и от этого ей сделалось не по себе. Женщине показалось, что она совершенно не защищена, что от ночного гостя нет и не может быть никакого спасения и что надежные стены таверны вот-вот рухнут, оставив Сафену наедине с полной опасности ночью… Впрочем, чувство это длилось недолго и скоро исчезло.

Тень внизу застыла на месте, потом заколебалась, как будто некто, кому она принадлежала, шатался и с трудом удерживался на ногах.

– Эй, если ты пьян, то ступай домой, - приказала Сафена. - Говорят тебе, здесь не ночлежка. Мы не пускаем переночевать пьяниц.

Тень опять пошевелилась, затем донесся приглушенный стон. Сафене стало жутко.

Она уже совсем было собралась захлопнуть ставни и заложить засов, когда стон повторился. Теперь Сафена уже разобрала слова:

– Помогите… Помогите мне…

Человек - или некое существо, которое выдавало себя за человека, - тянул это слово на все лады, распевая его низким голосом, звучавшим словно бы из самой утробы.

– Помоги-и-ите… Помогите-е-е…

Сафена взяла кувшин для умывания и подержала его на весу, раздумывая, не стоит ли вылить содержимое сосуда на голову непрошеному гостю. Однако тут ее чуткий слух уловил еще один характерный звук - звон монет.

– Я рассыпал деньги, - жаловался голос. - Я ничего не вижу… Я потеряю все, что имею… Дайте мне свет, умоляю. Дайте мне лампу со светом! Я не могу сидеть здесь всю ночь и стеречь мои деньги. О, помогите! Помогите! Мне дурно, мне нужны мои деньги!…

Сафена опять посветила лампой в окно, и ей показалось, что она видит, как в слабом огне поблескивают золотые кругляшки.

От сильных переживаний у нее даже онемели губы. Золото! Она не видела золотых монет уже десяток лет. Ни единой золотой монетки! В Хеннгале давно забыли, как выглядят настоящие деньги. Теперь здесь принято менять колбасу на рубаху, а сено - на упряжь, и лишь выпивку покупают на медяки.

Имея настоящие деньги, можно уехать из Хеннгаля куда глаза глядят, подальше от проклятых болот. Говорят в Тугарде можно жить. В больших, красивых городах. Пока еще можно. А вот в Хеннгале становится по-настоящему страшно… До Катаклизма это был милый процветающий городок. Теперь же…

– Помогите, - заклинал низкий голос. - Я рассыпал все мои деньги… мое золото… о, мое золото…

– Иду, - решилась Сафена.

Кому бы ни принадлежал голос, монеты-то были самые что ни на есть настоящие. Да и кто из слуа сумел бы пробраться в Хеннгаль незамеченным? Ночью ворота закрыты, а днем упыри ходить не осмеливаются. Всем известно, что яркий солнечный свет их убивает.

«Люди пропадают», - мелькнули в голове Сафены ее же собственные предостережения.

«Никто из посетителей таверны за все это время не пропал», - возразил ей другой внутренний голос.

И это тоже было правдой.

Сафена открыла дверь и ступила на улицу…

* * *

Пенна проснулась от того, что кто-то вышиб дверь в ее каморку мощным ударом ноги. Пенна подскочила на своем неудобном матрасе, привычно схватилась за рукоять кинжала, однако ее пальцы сомкнулись над пустотой - кинжал она утратила вчера, во время визита к целительнице, к Желтой Игинуш.

Впрочем, паниковать было рано. На пороге стоял хозяин таверны «Палка и колесо». Пенна с облегчением перевела дыхание.

– Вы напугали меня, - призналась она. - Вы всегда так врываетесь к постояльцам?

– Не помню, - отмахнулся он. - У меня давно уже не было никаких постояльцев. Ты первая за много лет.

– Понятно. - Пенна засмеялась от облегчения.

– Вставай, - приказал он.

Пенна послушно встала и направилась вслед за ним к выходу. Они спустились и общий зал.

– Смотри, - показал хозяин.

Пенна обвела глазами зал. Следы вчерашней трапезы, неубранные плошки, винные лужи на столах и на полу…

– Грязь, - сказала Пенна. - Вы это имели в виду?

Хозяин горестно кивнул.

– Моя служанка пропала.

– Сафена? - Пенна вскрикнула от удивления. - Но этого не может быть!

– Ее нет, - повторил хозяин и заплакал. - Ее больше нет.

Пенна молча смотрела на него.

Хозяин сердито обтер лицо платком. Очевидно, сейчас он уже жалел, что показал слабость при постоялице, расплакался при ней. Что ж, как раз за это она его презирать не станет. Пенна не единожды видела, как плакали самые крепкие и испытанные воины. В подобных слезах нет ничего постыдного.

– Где же она? - спросила Пенна, чувствуя, что вопрос звучит глупо.

Хозяин поднял на нее полные ужаса и боли глаза.

– Не знаю! Понятия не имею!

– Я тоже не знаю, - проговорила Пенна. - Я проспала весь вечер и всю ночь.

– И ничего не слышала?

– После того как разошлись гости - ничего.

– Вот это и странно! Сюда никто не мог войти. Никто… я имею в виду…

Он замялся, и Пенна закончила фразу вместо нег

– Никто из вампиров, да?

Он кивнул и всхлипнул. Хозяин выглядел совершенно безутешным. Даже удивительно - впервые в жизни Пенна видела, чтобы так горевали по обычной служанке. И не самой расторопной к тому же.

– Возможно, Сафена сама вышла из дома, - предположила Пенна.

– Исключено. Сафена - большая трусиха. Она ни

за что не вышла бы из таверны после наступления

ночи. Она всегда боялась темноты.

– Возможно, нашлась вещь, которая помогла ей победить этот ужас, - сказала Пенна, подумав немного.

– Так не бывает, - ответил хозяин. - Превыше всего человек ценит собственную жизнь.

– Вы заблуждаетесь, - возразила Пенна. - Я своими глазами видела людей и… других существ, например троллей… Они обладают гордостью и силой. Для них гордость гораздо важнее желания жить. Смертельно раненные, они сражаются до последнего. По пояс в убийственном тумане, погибающие от чумы, которая пожирает их тела, они все же бьются с порождениями Кары богов, желая забрать с собой в могилу как можно больше недругов…

Теперь уже в глазах девушки блеснули слезы. То были слезы восхищения, и Пенна поскорее отвела взгляд - она не хотела, чтобы хозяин видел, как она расчувствовалась.

– Ну, они же смертельно ранены, и им уже все равно, - рассудил хозяин. - Понятно, что они могут не жалеть себя. Ничего особенного. В этом есть своя логика.

Пенна вздрогнула от неожиданного прилива неприязни к этому человеку. Великие подвиги, самоотверженность, гордость - все, чем она так восхищалась какой-то хеннгальский лавочник одним-единственным словом превратил в нечто несущественное, лишенное ценности. Как все просто, если рассуждать «логически»! Зная, что все равно умрет, раненый бьется до последнего своего вздоха. Что ж тут такого! Ведь его жизнь больше не имеет цены.

Очень логично.

Обывательская логика.

Цедя слова сквозь зубы, Пенна произнесла:

– Ну да. А некоторые существа превыше жизни ценят деньги. Разве не так?

И вдруг с ужасом поняла, что угадала - попала в самую точку. Ну конечно же! Деньги. Вот их слабое место - и хозяина, и служанки. Наверняка некто - или нечто, - желая выманить Сафену на улицу в темный час, предложил ей деньги. Много денег. И служанка не сумела устоять. Поверила. Ведь в хорошее так хочется верить!

– Я попробую найти ее, - сказала Пенна, заранее зная, что эти поиски в любом случае будут обречены на неудачу. Судя по тому, что рассказывала Сафена, в самом лучшем случае Пенна обнаружит труп, обезображенный до неузнаваемости, а в худшем - не отыщет ровным счетом ничего.

Похоже, хозяин думал о том же самом, потому что лишь покачал головой.

– Я бы предпочел, чтобы ты прибралась в таверне, - сказал он. - Тебе нужно отрабатывать свое содержание, а я не могу больше кормить тебя бесплатно.

Не возразив ни словом, Пенна взялась за метлу.

Она едва успела закончить работу, когда таверна стала наполняться народом. Судя по всему, люди пришли сюда в неурочный час. Еда еще не была готова - без Сафены дело шло куда медленнее, а из Пенны плохой помощник, ведь воины, как правило, никудышные кулинары.

Впрочем, гости явились в «Палку и колесо» вовсе не ради трапезы. Они были возбуждены и перепуганы.

Минувшей ночью пропали сразу шесть человек, включая служанку из таверны.

– Раньше тоже такое случалось, чтобы люди исчезали, - говорили за столами, - но ведь не по шестеро сразу!

– Это бывало раз в два-три месяца, - добавляли другие. - И чаще всего касалось тех, кто бродил ночами. Ведь кто пропадал-то?

– Пьяницы.

– Бездельники.

– Нищие.

– Никому не нужные дети.

– Дурные женщины, которым все равно не место в нашем городе.

– Вот именно.

– Вот именно.

Пенна изо всех сил сжимала кулаки, чтобы не взорваться от негодования и не вмешаться в беседу. Наверняка многие из поборников «чистоты нравов» пользовались услугами этих «дурных женщин», а, возможно, иные были отцами «никому не нужных детей»! Однако, когда те становились жертвами нечисти, никто в городке не проявлял особой обеспокоенности.

Другое дело - почтенные граждане. Да, тут и впрямь впору бить тревогу.

Хорошо же, может быть, они правы.

– Желтая Игинуш, - произнес один из пришедших, коренастый крепыш в кожаном фартуке мясника. - Уж не известно ли ей, где нам следует искать недругов?!

Взволнованные люди зашумели, начали переглядываться.

– Это ты умно придумал! - воскликнул бородач со шрамом на щеке - очевидно, в молодости тот еще был драчун, а теперь остепенился. - Кто, как не Игинуш! Эта-то ведьма точно знает больше, чем говорит!

– Я бы поостерегся ее трогать, - проговорил некий молодой человек с очень красными, исцарапанными руками (Пенна все глядела на эти руки, пытаясь угадать, какое же ремесло оставляет подобные следы, но ничто не шло ей на ум). - Она страшная… Она только выглядит добренькой, а на самом деле… Я тут раз ей в глаза посмотрел… - Он совершенно смутился и все же закончил: - У нее бездна в глазах. То черная, то вдруг как будто заволочет все туманом…

Он лепетал очень убедительно, но Пенна почему-то почти сразу перестала ему верить. Он переигрывает, подумала девушка, это же ясно как белый день. Ломает перед всеми комедию, изображая из себя эдакого простачка. Простодушный юноша, который боится вампиров, как же… А у самого глаза ледяные. С такими глазами наблюдают за страданиями и смертью преступника, корчащегося на дыбе.

Но почему же остальные не замечают, что этот парень - кем бы он ни был на самом деле - превращает их в подопытных животных? Неужели горожане настолько лишены проницательности? Пенна покачала головой. Она никогда не считала себя слишком уж наблюдательной, но здесь, как ей казалось, истина лежала на самой поверхности…

Тем не менее человек с красными руками легко добился своего. Его попытка «заступиться» за Игинуш, представляя ее как главную опасность для города, возымела прямо противоположный результат. Поднялась настоящая буря.

– Чего тут разговаривать? Убить ведьму! - закричал мясник. - Это все ее проделки! Она убивает наших сограждан, потому что ей это необходимо - творить зло. Без такого она сама начинает помирать, известное дело.

– Она не ведьма, - вмешался хозяин таверны, очевидно желая восстановить справедливость (и тем самым лишь подливая масла в огонь). - Была бы просто ведьма - тогда и страху бы такого не было!

– А нам все равно! - кричали вокруг.

Люди громко хохотали, как будто надеялись таким образом обмануть страх и отогнать его от себя, хлопали друг друга по плечам.

– Нас она не запугает, дьявольское отродье! Мы с ней поквитаемся за все, и за убийства, и за похищения! Что она делала с украденными детьми? Ела их?

Пенна переводила взгляд с одного искаженного яростью лица на другое. Нехорошо все оборачивалось, а закончиться могло еще хуже. Но выбора у девушки не было.

– Нет, - прошептала Пенна про себя. - Только не Игинуш!

Она уже решила, что будет защищать целительницу до последней капли своей крови. Кем бы та ни была на самом деле, Пенна была ей благодарна и не намеревалась позволить этим перепуганным обывателям убить ее.

Ей нужно подняться в хозяйские комнаты и забрать свой лук и стрелы. Разумеется, сама Пенна погибнет, если вздумает сражаться одна против целого города, но зато честь ее не пострадает.

Она горько усмехнулась. Стоило пройти через все эти испытания и вырваться живой из смертоносных болот - единственной из всего отряда! - чтобы так глупо умереть в городке под названием Хеннгаль. В крохотном городке, о котором уже в ста милях от него и не слыхивали.

Она выскользнула из общей комнаты и осторожно поднялась наверх. Никто не обратил внимания на ее отсутствие - все возбужденно обсуждали последние события.

В Хеннгале, несомненно, завелось гнездо слуа, и этому следует положить конец как можно быстрее. А Желтая Игинуш, разумеется, знает обо всем этом куда больше, чем признаётся.

Пенна схватила свой лук, висевший в комнате хозяина над кроватью, равнодушно скользнула глазами по сундуку, где тот, по обыкновению всех горожан, держал хорошую одежду и другие вещи, которыми дорожил, и выбежала из дома.

Толпа как раз заполонила улицу. Мужчины - кто с дубинкой, кто с ножом, кто с остро заточенными кольями - шагали по мостовой, шумно обсуждая предстоящую расправу. Пенна не раз видела подобное выражение на лицах: эти люди испытывали самый настоящий ужас. Сейчас они способны на все. Любые доводы рассудка тут будут бессильны - если опьяненная собственным страхом толпа и протрезвеет, то лишь после того, как непоправимое совершится.

Кроме того… Пенна боялась признаваться в этом себе, но ведь существовала вероятность того, что обитатели Хеннгаля правы и Игинуш действительно зло и порождение зла. Она помогла Пенне с больной ногой - но не потому ли, что ощутила в девушке нечто родственное себе? Пенна вспомнила странный, многозначительный взгляд, который устремила на нее Игинуш перед тем, как они расстались. Точно пыталась высмотреть в чертах Пенны нечто знакомое. Что?

И почему Тзаттог кричал ей: «Ты моя, ты из наших»? Только запугать и сбить с толку хотел или же имел в виду нечто совершенно иное?

…А вдруг колдунья впрыснула своей подопечной в кровь некий яд, который уже действует и постепенно превращает Пенну в чудовище? Ей боязно было даже задумываться о подобных вещах, однако возможность такого объяснения никто не отменял.

И тем не менее твердое решение спасти целительницу оставалось неизменным. Пенна бежала по боковым улочкам, стараясь не выпускать преследователей Игинуш из виду. Она надеялась поспеть к хижине целительницы раньше, чем там окажутся возбужденные горожане.

И однако же она опоздала. Когда Пенна, заплутавшая было в лабиринте улочек, все-таки выскочила в переулок возле городской стены, толпа уже находилась там. В убогую лачугу Игинуш летели камни и комья грязи.

– Выходи! Ведьма, выходи! - вне себя кричали люди. - Выйди, покажись нам! Расскажи, что ты сделала с нашими друзьями!

Как ни странно, хлипкая с виду дверь не поддавалась. Пенна осторожно пробралась в задние ряды собравшихся. На девушку не обратили внимания - все были заняты дверью.

Неожиданно двери как будто не стало. Лачуга стояла совершенно открытая, и видно было, что там никого нет. Только разоренное гнездо, в котором прежде сидела старушонка, да несколько обглоданных костей, слишком маленьких для того, чтобы самый придирчивый дознаватель счел их человеческими.

– Сбежала! - разочарованно проговорил мясник и с силой пнул ногой стену ветхого жилища.

Гримаса боли исказила его лицо. Казалось бы, слепленная из мусора и глины стена должна была развалиться от мощного толчка, однако ничего подобного не произошло. Наоборот. Создавалось впечатление, будто мясник ударил по крепчайшему камню.

– Я сломал палец! - завопилон. - Проклятая ведьма!

Пенна осторожно повесила лук на плечо. Шаг за

шагом приближалась она к жилищу Игинуш. Люди заглядывали внутрь по очереди и отходили с недовольным ворчанием. Их раздражало то, что старушонка успела удрать, - кто ее предупредил, вот что любопытно! - и выводил из себя странный, терпкий запах, царивший в хижине. От этого запаха начинали слезиться глаза, в горле першило, нос закладывало. Не иначе, какие-то злые чары!

Пенна пристально осмотрела брошенное гнездо. Внимание девушки привлек какой-то странный лоскут желтого цвета, лежавший под кучей тряпья. Поначалу Пенна даже не заметила его, но потом… Она поморгала, не веря собственным глазам, и задержала дыхание.

Она обернулась. Ей не хотелось исследовать этот предмет при посторонних и уж тем более - выставлять его на всеобщее обозрение.

Впрочем, ее спутники были слишком возбуждены последними событиями и теперь бурно обсуждали - что им следует предпринять. Это занятие полностью поглотило их, так что Пенна осторожно наклонилась и подняла лоскут желтой ткани.

Это оказалась вовсе не ткань, а кожа. Тонкая желтая кожица, вся покрытая морщинками. На месте глаз зияли прорехи, но, как ни удивительно, черты лица полностью сохранились: нос, похожий на клюв, скошенный подбородок, широкий лоб.

Пенна выронила кожу и обтерла руки об одежду. Ее всю трясло. Брезгливость, ужас, жалость - все чувства разом вскипели в ее душе, так что на миг ей стало трудно дышать.

Пенна выбралась из хижины, едва волоча ноги. Ей нужно было передохнуть. Она слишком измотана всем, что случилось в предшествующие дни, а тут еще новые страхи и новые переживания…

Она решила никому не говорить о том, что обнаружила в хижине. И не потому даже, что подозревала какую-то тайну в жизни и личности Игинуш и хотела сберечь чужой секрет от тех, кого он явно не касается. Нет, просто у Пенны не было сил, чтобы разговаривать об увиденном.

Голоса мужчин зазвучали громче. Пенна поневоле прислушалась. Да, так и есть. Они продолжают обсуждать вчерашнее нападение. Где-то в городе есть гнездо слуа. И пока это гнездо не будет обнаружено и уничтожено - покоя жителям Хеннгаля не знать.

Но если Игинуш здесь ни при чем… или, по крайней мере, ничего не может сейчас сообщить… то где же искать гнездо?

Называли самые разные места - городскую свалку, рыночный склад… Наконец мясник, поневоле взявший на себя роль командующего небольшой «армией мщения», произнес зычным голосом:

– Предлагаю просто осматривать дом за домом. Все, что может представлять интерес.

– Мы не управимся и за месяц, если будем входить в каждое жилище и обшаривать там все от пола до потолка, - запротестовали другие. - А тем временем гнездо может переместиться из одного убежища в другое. Так не пойдет.

– Какие будут предложения? - возмущенно осведомился мясник. - Вы только возражать умеете! Что у вас на уме? Есть какие-нибудь идеи?

– Давайте начнем с тех домов, где… возле которых пропали вчерашние посетители… - неловко произнесла Пенна.

Мужчины уставились на девушку. Она медленно покраснела.

– Вы хотели, чтобы мы высказывались, - объяснила Пенна, опуская голову. Она проклинала себя за то, что вообще раскрыла рот.

– Я хотел, чтобы высказывались мужчины! - резко ответил мясник. - Впрочем, сейчас, похоже, это единственное толковое предложение… Стыдитесь! Его высказала женщина. Трактирная девка, которую держат из милости!

Пенна вспыхнула, но промолчала. Не сейчас. Возможно, позднее. Пока пусть наслаждается своей эфемерной властью над людьми и говорит грубости.

Молодой человек с исцарапанными руками метнул на Пенну быстрый, но очень пристальный взгляд. Девушка поежилась: ощущение, что ее изучают, ей определенно не нравилось.

Галдящая толпа вернулась к таверне «Палка и колесо», решив начать поиски с того места, откуда пустились в свой последний путь пятеро пропавших. Не следовало упускать из виду и то обстоятельство, что служанка также исчезла неподалеку от таверны!

Теперь им казалось очевидным, что с самого начала надлежало обыскать этот квартал. Пенна просто шла рядом с другими. Ни одной мысли не было у нее в голове. Виски ломило, боль пульсировала, то ослабевая и давая мимолетную передышку, то набрасываясь, точно лютый зверь, да так сильно, что дыхание перехватывало.

В глазах у девушки потемнело, и вдруг она ощутила близость ночи. Умом она понимала, что стоит белый день и что она находится на людной улице, однако перед ее взором вставали совершенно иные картины: черная стена, неясная тень, странный золотой блеск на земле…

Пенна наклонилась, и пальцы ее коснулись какого-то прохладного кругляшка. Она машинально подняла предмет и положила на ладонь.

– Что это у тебя? - спросил молодой человек, тот, у которого были исцарапаны руки. Он приблизился к Пенне совершенно бесшумно, так что она вздрогнула от неожиданности, услышав его голос прямо у себя над ухом.

Пенна позволила ему взять кругляшок.

– Золотая монета! Она нашла золотую монету! - раздались вокруг удивленные голоса.

Люди не верили увиденному. Монетка переходила из рук в руки. Мужчины качали головами, цокали языком.

– Невозможно, - сказал наконец мясник, явно выражая общее мнение. - Такие монеты вышли из обращения давным-давно… И как это получилось, что она пролежала здесь столько времени и никто ее не обнаружил? Уж не девка ли трактирная подсунула нам свое дьявольское золото?

Все взоры обратились на Пенну. Она съежилась. Ни одного дружеского лица. Все смотрят на нее с подозрением, как будто она и есть их самый главный враг.

– Я нашла ее! - крикнула Пенна пронзительно. Ее голос, как ей показалось, прозвучал откуда-то издалека. - Я ее подобрала! У меня сроду не было таких денег!

– Наверное, это золото слуа, - высказался молодой человек с исцарапанными руками. - Смотрите.

Он отобрал монетку у мясника, сжал в кулаке, а когда раскрыл - там оказался лишь комочек глины.

– Как ты это проделал? - спросила Пенна - Магия?

Он покачал головой.

– Я… я каменщик, - ответил молодой человек. И быстро поправился: - Точнее, подмастерье каменщика. Я знаю все, что связано с камнями и землей… с недрами земли. С тем, что таится в ее глубинах… - Его голос зазвучал странно, однако он быстро сменил тон и вполне буднично заключил: - Это не золото, это глина. Она лишь приобрела видимость золота - на время. - Он приблизился к Пенне и добавил ей на ухо: - Ты ведь тоже это ощущаешь, правда?

Девушку окатило жаром его дыхания. Она сильно вздрогнула и отшатнулась от парня.

– Что ты имеешь в виду?

– Не делай вид, будто испугалась, - усмехнулся он вполне дружески. - Мы ведь понимаем друг друга, не так ли?

– Нет, я совершенно не понимаю тебя, - прошептала Пенна, не сводя с него глаз, полных ужаса.

– А по-моему, понимаешь, - спокойно отозвался он. - Впрочем, это не имеет значения. Не хочешь быть искренней - не нужно. Всему свое время. Так ведь говорит Игинуш? Все случится в свое время!

Пенна покачала головой и отошла подальше. Ей было не по себе, хотя темнота перед глазами уже рассеялась.

Отряд «мстителей» начал с того, что обыскал всю таверну, от чердака до подвала, однако там никаких следов нечисти не обнаружил. Затем настал черед соседнего дома и дома, что стоял напротив. Они осмотрели домов шесть, а затем один пропустили и заглянули в следующий.

Хозяева охотно пускали их к себе. Некоторые бледнели при виде вооруженных людей, однако ж держались молодцами. Никому не хотелось, чтобы его заподозрили в пособничестве слуа.

– Вы уж их отыщите, а мы поможем уничтожить, - заверяли добрые граждане Хеннгаля.

Мясник, входивший в дома первым, кланялся и объяснял:

– Они ведь могут так у вас жить, что вы и не заподозрите…

– Смотрите, где хотите, - кланялись в ответ хозяева домов.

Однако обыск не приносил никаких результатов. Пенна не принимала участия в событиях. Просто стояла в дверях и смотрела. Ей даже не было любопытно, хотя раз или два ее душу стискивала самая настоящая зависть: у всех этих людей есть дом, семья, какая-никакая собственность… У самой Пенны не было родных: кем бы ни была ее мать, первое воспоминание девочки связано с одиночеством, голодом, страхом.

Благодаря солдатской жизни Пенна приучила себя относиться свысока к тем, кто обременил свою жизнь имуществом и теперь трясется за нажитые крохи. Но в глубине души она знала, что всегда желала бы иметь то, чем обладают другие и чего никогда не было у нее самой. Дом. Место, которое она могла бы назвать по-настоящему своим.

А теперь, с наступлением чумы, этой мечте, наверное, вообще никогда не суждено будет сбыться.

Что ж, она примет свою судьбу, какой бы та ни оказалась, и ни в коем случае не станет жаловаться. Ее друзьям и воспитателям не будет за нее стыдно.

Внезапно Пенна как будто очнулась от полусна. Она поймала на себе чей-то взгляд, но когда обернулась, то никого не увидела. Однако стоило ей повернуться спиной, как ощущение возвратилось с удвоенной силой: теперь девушка не сомневалась в том, что некто пристально смотрит на нее, спрятавшись за шторами… смотрит из окна.

Между тем «мстители» уже входили в очередной дом.

– Постойте! - крикнула Пенна.

Мясник мельком глянул в ее сторону.

– Что тебе, женщина? Неужели ты не можешь помолчать, коль скоро непрошеной увязалась за мужчинами?

Девушка пропустила обидные слова мимо ушей, сосредоточившись на главном.

– Если уж мы решили обходить дом за домом, то почему пропустили вон тот? - Пенна показала на небольшое двухэтажное строение всего с одним окном на узком фасаде. Этот дом был зажат между двумя другими, гораздо более зажиточными и просторными.

Однако тот, к кому обратилась девушка, не вполне понял, о чем она говорит.

– Пропустили? - Мясник поднял брови. Его лицо приняло высокомерно-негодующее выражение. - По-моему, ты еще не оправилась от своей болезни и продолжаешь спать наяву! Следовало бы тебе оставаться в постели, а не брать на себя мужскую работу… Да кто тебе внушил, дурочка, будто здесь есть еще какой-то дом, который мы якобы пропустили?

– Но он есть! - настаивала Пенна. - Вот же он, прямо перед вами!

– Я не вижу никакого… - начал было мясник в запальчивости, но вдруг осекся. Несколько секунд он тупо смотрел в стену, а затем уставился на девушку. - Действительно - дом… Но мы… ведь уже заходили в него - проговорил мясник полуутвердительно-полувопросительно.

– Нет - произнесла Пенна убежденно. Она стиснула кулаки, мысленно давая себе обещание не торжествовать жалкую победу над мясником и не тыкать того носом в его собственную ошибку. Как можно более спокойно она прибавила: - Мы здесь еще не были! Этот дом мы пропустили.

– Не понимаю, как такое могло случиться! - заявил мясник. К нему постепенно возвращалась его прежняя самоуверенность. - Я не сомневался в том, что мы осматриваем все дома поблизости от таверны, один за другим. В подобных обысках главное - последовательность.

– Однако же в этот дом мы действительно не заглядывали ни глазком, - сказала Пенна.

Почему-то ей сейчас было тоскливо и страшно, как будто она услышала поблизости предсмертный волчий вой.

И тут ее обожгла чья-то ненависть. Она даже вскрикнула - ощущение ранило ее физически: так случается, когда слишком низко наклоняешься над пламенем костра и оранжевые языки внезапно почти касаются твоего лица.

Пенна встретилась взглядом с юношей - учеником каменщика, как он себя называл. Его глаза пылали гневом, расширенные зрачки подрагивали, и в их глубине Пенна разглядела странное отражение - оскаленную морду неведомого чудовища. Жуткое существо как будто стояло совсем близко - так близко, что отчетливо, словно в зеркале, отображалось в глазах молодого человека.

– Ты - одна из них, - одними губами произнес он.

Усилием воли Пенна отвела от него взгляд. Сейчас не имеет никакого значения, кто он такой и почему так к ней относится. Важно лишь одно: уничтожить гнездо упырей. Не медлить, не колебаться.

– Они там! - вскрикнула Пенна. - Гнездо слуа! Мы нашли его!

– Но здесь даже нет двери, - возразил мясник, все еще растерянно топтавшийся возле дома, на который показала девушка. - Просто стена. Я вообще сперва думал, здесь обычная ограда или забор…

Он понял, что произносит какие-то бессмысленные слова, и замолчал, досадуя на себя.

Но Пенна не обратила ни малейшего внимания на переживания высокомерного мясника, которому столь внезапно указали на его ошибку. Самоутверждение может подождать. Девушке было важно совсем другое: чтобы ей поверили. Она ни мгновения не сомневалась в том, что гнездо слуа - здесь, в доме, которого никто не замечал, покуда Пенна не указала на него рукой.

– Дверь тоже найдется, - заверила Пенна. Она тряхнула головой и попыталась улыбнуться, но улыбка получилась неуверенной и жалкой. - Просто мы ее не видим. Пока не видим. Чья-то магия отводит нам глаза. Очень слабая магия. Обычная иллюзия.

Мясник угрюмо кивнул. Ему очень не нравилось, что чужая девица, трактирная приживалка, начинает брать на себя роль предводителя их маленького отряда. Но поделать с этим он ничего не мог. Ладно, потом он с ней разберется. А может, и разбираться не понадобится. Уничтожение слуа - опасное дело. Даже если события происходят среди бела дня, а упыри спят в своих укрытиях.

Мясник криво ухмыльнулся:

– Ладно уж, давай, ищи дверь, если ты такая умная да хитрая.

Пенна медленно вела рукой по стене. Внезапно пальцы девушки сомкнулись на дверной ручке.

– Нашла! - крикнула она.

И новый приступ дикой тоски охватил ее.

Она тряхнула головой, пытаясь отогнать наваждение.

В доме было темно.

– Какой странный запах, - проговорил в полумраке кто-то из вошедших. - Как будто все тут сгнило.

– Это запах могильной земли, - уверенно отозвался мясник. - Девка-то не ошиблась: мы нашли гнездо!

Шепоток пробежал по рядам «мстителей». Как ни жаждали они расправиться со злодеями, страх перед вампирами был слишком силен. Люди невольно задавались вопросом: а под силу ли им совершить задуманное? Не лучше ли разойтись по домам, пока еще не поздно, запереться и надеяться на лучшее?

Мясник попытался поднять настроение своего отряда и делано рассмеялся:

– Ничего, скоро все закончится, и мы все отправимся по домам. Слуа больше не будут тревожить наш покой, и все пойдет по-старому.

– Ничто больше не пойдет по-старому, - прошептал молодой человек с исцарапанными руками и чудовищем, таящимся в глубине взора. - Пагубное заблуждение, несчастное ты существо! Несчастные вы все люди! Мир искажен и изменен, и никто из вас не пытается познать правду.

– О чем ты говоришь? - Теперь мясник был искренне удивлен.

С каждым мгновением ему становилось все неуютнее. Сперва он считал парня тем, кем тот назвался,- подмастерьем одним из молодых горожан. Небось пожелал выделиться, познакомиться с уважаемыми гражданами, заявить о себе как о храбром человеке, преданном интересам Хеннгаля. Похвальное честолюбие, которое следовало поддержать.

Но теперь мясник вовсе не был так уверен в истинности первоначального впечатления. Странный парень и взгляд у него… м-да… прямо скажем, неприятный. И это слишком мягкое определение.

По лицу своего собеседника молодой человек легко прочитал его незатейливые мысли.

Он негромко, зло рассмеялся:

– Ты прав! Я из тех, кто никогда не теряет увиденное. Если ты долго будешь смотреть мне в глаза, то тебе откроется все то, что я повидал… И лучше бы тебе этого не делать, признаться честно… Но если ты хочешь, я охотно раскроюсь перед тобой!

Мясник отмахнулся:

– Хватит. Перестань говорить глупости.

– Почему ты называешь мои речи глупыми, ты, жалкий невежда? Я знаю о существах, на которых вы охотитесь, в десятки, сотни раз больше, чем самый умный из вас.

– Ты не подмастерье! - сказал мясник.

Молодой человек хмыкнул.

– Долго же ты приходил к этому выводу! Должно быть, в Хеннгале подобная скорость мысли свидетельствует о большой осмотрительности. А?

– Ты не из здешних… Ты не из Хеннгаля… Кто же ты такой? Что тебе надо? - бледнея, проговорил мясник.

– Все, что мне надо, я получаю, так или иначе, с твоего согласия или без. Тебе интересно? Мне продолжать?

Мясник молча кивнул.

– А ты не робкого десятка - для обычного горожанина, конечно, - одобрительно заметил молодой человек. - Не многие бы захотели услышать мой ответ… Но из уважения к твоей храбрости приоткрою тебе кусочек правды. Небольшой. Не бойся, это ты проглотишь и не подавишься, и поперек горла он тебе тоже не встанет.

Мясник наблюдал за ним угрюмо, исподлобья. Впрочем, его молодого собеседника это ничуть не смущало.

– Я наблюдаю. Это самое главное. Не вмешиваюсь. Я хочу увидеть, как встретятся гнездо слуа и эта женщина, Пенна… Как бы выразиться так, чтобы ты понял? Словом, мне важно увидеть их в естественных условиях.

– Можно вопрос? - осмелился мясник.

Молодой человек кивнул, и мясник спросил:

– Почему тебе так интересна какая-то трактирная девка?

– Я думаю, что она - королева.

– Что означает «королева»?

– Особенное существо, - ответил мнимый подмастерье. - Странное существо, опасное существо… В любом случае, она имеет значение.

– Можно еще вопрос?

– Спрашивай.

– Кто ты такой?

– Ну вот этого я тебе, пожалуй, не скажу, - тихонько рассмеялся молодой человек. - Всему есть предел, не так ли?

Разговаривая, они поднялись на верхнюю ступеньку, приближаясь к комнатам на втором этаже, в то время как прочие топтались внизу, возле двери, постепенно привыкая к темноте и пытаясь разобраться - куда идти и где производить поиски.

В густом мраке вдруг послышался хриплый возглас, а затем тяжелое тело покатилось вниз по ступенькам. Пенна, стоявшая у подножия лестницы, едва успела отскочить.

Это был мясник. При падении он сломал себе шею.

Пенна вскрикнула, вскинулась - и тотчас увидела на ступеньках горящие алым глаза молодого человека.

Она наклонилась над мясником, поднесла ладонь к его рту, но дыхания не ощутила. Предводитель небольшого отряда искателей был мертв. Пенна покачала головой. Что за дьявольщина здесь происходит?

С верхней ступеньки до нее донесся спокойный голос:

– Он упал сам. Я не толкал его, если ты хочешь спросить об этом.

Пенна вздохнула:

– Я не собиралась ни о чем тебя спрашивать.

– Не верю.

– Твое дело! Этот человек погиб…

– Да, он погиб, и не я тому виной! Он просто оступился… Мне странно это признавать, но в жизни еще осталось место для случайностей. Послушай моего совета, женщина. Будь очень осторожна. Этот дом сам следит за пришельцами. Мы вошли не в простое жилище. И ты хорошо знаешь, кто здесь обитает.

– Слуа.

– Да, и это их дом. Во всех смыслах…

– В каких смыслах? - потребовала Пенна.

– Например, - вкрадчиво прозвучал голос молодого человека с верхней ступеньки лестницы, - здесь гораздо легче оступиться, чем в любом другом месте, и куда проще сломать себе шею. Не стоит об этом забывать!

Пенна вновь посмотрела на того, кто именовал себя учеником каменщика.

– Ты не… но ведь ты же не упырь! - проговорила она вполголоса, обращаясь к нему. - Кто ты такой? Разве ты - один из слуа?

– Я так не думаю, - с легким смешком откликнулся он. - Да и ты так не думаешь. Ты ведь умная девочка, не так ли? Королева…

Только сейчас Пенна осознала одну странность. Похоже, никто из окружающих не слышал их разговора. Люди словно бы погрузились в полусон и стали слепы и глухи к происходящему. Некоторые просто стояли, покачиваясь, и равнодушно таращились перед собой в стену, как будто там имелось нечто, приковавшее к себе их взгляд. Другие бесцельно разбрелись по комнатам. До девушки то и дело доносились грохот опрокидываемой мебели, звон разбитой посуды, недовольные восклицания.

А Пенна все не могла оторвать взгляда от своего загадочного собеседника. Ее трясло, как в лихорадке. В его зрачках мелькали странные картины: высокие мрачные башни, монстры с зияющими ранами на шее, светящиеся шары, зависшие над черными густыми рощами… Где он видел все это? Почему увиденное так и осталось жить в его глазах?

Усилием воли Пенна подавила желание задать все эти вопросы - немедленно, не сходя с места, - и вернулась к главному, что занимало ее сейчас.

– Но ведь ты не смог бы ходить при солнечном свете, если бы был… - начала Пенна и с ужасом осознала, что язык у нее заплетается. Что здесь творится? Неужели парень прав и дом что-то делает с попавшими сюда людьми? Сонливость, непобедимое желание погрузиться в забытье и наконец отдохнуть одолевали Пенну.

– Кто ты? - пролепетала она. - Ответь, прошу тебя… и помоги мне…

Колени у нее подгибались.

– Ты! - донеслось до нее - как казалось, издалека. - Кто я - не имеет значения… Ты имеешь значение, только ты! Ты - королева! Порождения тумана считают тебя королевой, Тзаттог называет тебя королевой. Ты важна для всех нас… Ты слишком важна, чтобы я мог прикоснуться к тебе, как бы мне ни хотелось… - Видно было, что он сдерживается изо всех сил, и вдруг у него вырвалось: - Как бы мне ни хотелось свернуть тебе шею!

Губы молодого человека кривились, неприязнь переполняла его.

– Ты воображаешь, будто одолеть спящих слуа - это доблесть! Ты привела их сюда, этих обывателей, трясущихся за собственную жизнь, но куда больше - за свое ничтожное имущество… А ведь ты не из их народа! Они тебе чужие… Ты для них чужая! Ты единственная из всех увидела этот дом, и ты привела их сюда! Для чего ты сделала это? Неужели ты не догадываешься, кому служишь?

– Я не понимаю…

– Нет, понимаешь! Ты хочешь истребить слуа руками людей. То, что делаешь, ты делаешь ради своих - ради тех, кто считает тебя королевой.

– Никакая я не королева! - возмутилась Пенна. - И от того, что ты - или кто-либо другой - будет упорно называть меня так, я не превращусь в нее. Слова ничего не стоят. По крайней мере, в том мире, где я жила до сих пор. Для нас, солдат, слово - тьфу, главное - поступки.

Молодой человек пожал плечами.

– Я вижу то, что вижу, а ты делаешь то, что делаешь. Вы, порождения тумана, ненавидите слуа. Зло против зла. Интересная вырисовывается картинка! Мне просто повезло, что я получил возможность созерцать ее вблизи.

Как ни странно, в последней фразе не прозвучало иронии.

– Я не порождение тумана, - сказала Пенна упрямо.

Ее разбирала досада. Надоело твердить одно и то же! Хотелось крикнуть, громко, со слезами: «Ну что вы все привязались к бедной девушке! Я - простая лучница, понятно? Свое никому не отдам, а чужого мне не надо».

– Ты намерена использовать горожан для своих целей, - гнул свое молодой человек с исцарапанными руками.

– Здесь гнездо слуа, - отрезала Пенна. - Люди пропадают. Погибают… Этому следует положить конец. Вот и все. Мои побуждения тебе ясны?

– Люди! - «Подмастерье каменщика» затрясся от смеха. - Люди! Да какое тебе дело до людей, Пенна, если ты вовсе не человек! Твоя плоть изменена магией, как и у всех из твоего ордена, но разве ты не знала, разве ты никогда не видела во сне, что твоя плоть была изменена не только магией… Ты на самом деле не такая, как они. Ты никогда не была человеком!

– Я не… - Она поперхнулась и не смогла продолжить.

– Ты носишь на себе отметину порождений тумана, - шипело существо. - Ты помнишь свою мать? Скажи, ты ведь не помнишь, кто была твоя мать?

– Не помню, - почти против воли призналась Пенна.

Удивительное дело! Она ведь как раз сегодня думала об этом. Может быть, это существо просто-напросто прочитало ее мысли?

– Знаешь, что я думаю? - Молодой человек заговорил спокойно, как будто они обсуждали какую-то научную проблему, а не стояли в доме, полном упырей и погруженных в магический полусон людей. - Я думаю, что ваш отрядный маг поработал над тобой с самого начала. Когда солдаты подобрали тебя на болотах, ты мало напоминала человеческого ребенка. Ты была беспомощной, крошкой, бедняжкой… настолько бедняжкой и настолько беспомощной, что тебя пожалели даже солдаты. Но чтобы ты не выросла в монстра, они приложили магию к твоей плоти. С самого начала. И теперь уже никто не сможет определить, какой ты была, когда родилась. Все стерто, а потом - стерто еще раз, и еще раз…

– Если это и так, то не мне жалеть об этом! - с вызовом произнесла Пенна. Она стряхнула наконец с себя оцепенение. Если на нее и навели чары, то сейчас она избавилась от них и говорила громко, отчетливо: - А ты? Кто ты такой? Ответь!

– Я не служу Тзаттогу, - сказало существо очень просто и серьезно. - Я не принадлежу к числу слуа, если тебя это интересует. И я не из порождений тумана. Но Тзаттог… как бы это выразить точнее? Тзаттог имеет определенный смысл, и ты важна для него. Ты его королева. Тебя признают таковой порождения тумана. Ты очень полезна для них. - Он усмехнулся. - Я хотел бы быть ближе к тебе. Не потому, что ты мне нравишься - ты мне не нравишься! И даже не потому, что у нас могут быть общие цели. У нас не может быть общих целей, на этот счет не обольщайся… Но ты важна также и для меня. Для нас. Для тех, кого я имею в виду, когда говорю «нас». - Последнее слово он странно выделил, подчеркнув его голосом. Он сделал небольшую выразительную паузу, усмехнулся и добавил: - Надеюсь, скоро я буду еще ближе к тебе, а пока - прощай…

Волна страшной вони накатила на Пенну. Девушка поперхнулась и долго кашляла, а когда пришла в себя - существа уже не было. Оно исчезло.

Пенна сняла со стены факел и зажгла его. Стало как будто теплее, черные страхи, таившиеся по углам, отступили.

– Откройте ставни! - крикнула Пенна, обращаясь к тем, кто мог бы ее услышать.

Стоявшие рядом с девушкой в оцепенении люди ожили. Сразу же затрещала древесина - мужчины ломали ставни, которые были кем-то наглухо забиты. Поток света полился по ступеням, озаряя темную прихожую почти до самой входной двери.

– Подвал, - проговорил один из мужчин, выходя из комнаты. - Следовало бы нам без долгих проволочек сообразить, где они скрываются.

– Ну конечно! - заговорили вокруг с явным облегчением. - Ну конечно же! В подвале! А где же еще им быть?

– Не корите себя за недогадливость. Здесь находилось нечто, отводившее нам взгляд, - промолвила Пенна.

Ей никто не ответил, кроме одного человека - его глаза были прикованы к трупу мясника. Наконец он медленно перевел взгляд на Пенну и покачал головой:

– Не знаю, кто ты, девчонка, но лучше бы тебе держаться подальше… от всех этих дел. Такое не для слабых женщин… Зря ты навязалась идти с нами. Ты хоть видела, кто убил его?

– Парень, который назвался подмастерьем каменщика, - ответила Пенна.

– Парень? - недоумевающе отозвался горожанин. - Подмастерье каменщика? Ты уверена? Какого еще каменщика?

– Разве вы не видели его? - быстро спросила Пенна - Вы все? Никто не видел этого человека?

– Нет клянусь богами! - ответил мужчина убежденно. - Никакого парня здесь и в помине не было. Ох, неладное в этом доме… Нужно бы поскорее заканчивать все дела и уносить отсюда ноги, покуда мы еще целы

Из подвала донесся крик:

– Сюда! Скорей!

В сырости и темноте паутина то и дело налипала на лицо, а дверь выглядела так, словно ее не отпирали много лет. Лишь мысль о том, что весь остальной дом залит дневным светом - ведь ставни уже открыли, - поддерживала Пенну, когда девушка заставила себя войти в подвал вместе с остальными.

Багровый свет факелов прыгал по стенам, плясал среди мрачных и глубоких теней. Казалось, огонь не рассеивает мрак, а, напротив, только сгущает его.

Здесь пахло так, словно поблизости только что раскопали землю, хотя пол подвала - Пенна видела это отчетливо - был выстлан досками.

Посреди подвала лежали, прижавшись друг к другу, большие, размером с человеческое тело, коконы. Тугие пелены паутины обвивали их, как могильные саваны. Видно было, что там, внутри, находятся человекообразные существа. Они не дышали и не подавали признаков жизни, но в том, что они живехоньки и с наступлением темноты готовы будут действовать, ни у кого сомнений не возникало.

Один из вошедших, посмелее остальных, приблизился к коконам вплотную. Он яростно оскалил зубы, вытаращил глаза и, высоко вскинув остро отточенный кол, вонзил его в первый из коконов. Мужчина целил туда, где у человека должно располагаться сердце.

Фонтан черной зловонной жидкости брызнул наружу. Он бил такой мощной струей, что залил потолок и лицо стоящего поблизости человека.

Жуткое зловоние затопило подвал. Кругом закашлялись. Пенна застонала сквозь зубы - запах причинял ей физические страдания. Человек, вонзивший кол в сердце нежити, корчился на полу, испуская пронзительные крики. Вонючая жижа, что хлестала из тела слуа, оказалась ядовитой. Она разъела несчастному лицо до самых костей, прожгла огромную дыру у него на груди и превратила руки в окровавленные обрубки.

Ударом дубинки в висок товарищ пострадавшего прекратил его мучения. Труп несчастного остался лежать рядом с гнездом слуа.

А оставшиеся нежити продолжали спать в своих коконах.

Пенна быстро приняла решение.

– Выйдем отсюда! - крикнула она. - Выйдем, прошу!

Ее не слушали. Второй человек выхватил кол из-за пояса и прицелился. Его рот кривился от жгучей ненависти.

– Сдохни, тварь! - прокричал он.

На сей раз человек был наготове - он успел отскочить прежде, чем жизненные соки твари успели убить его. Но все же и этот человек получил серьезные ожоги. Сквозь дыру в его щеке видны были зубы. И тем не менее он улыбался, глядя, как трясутся непомерно длинные руки нежити, разрывая плотный кокон и хватая воздух в тщетной попытке выбраться наружу и спастись.

Когда и этот слуа затих, Пенна снова крикнула:

– Выйдем из подвала! Здесь оставаться слишком опасно. Они даже спящие ухитряются достать нас. Я перестреляю их издалека.

Человек с дырой в щеке покачнулся, и Пенна подхватила его под руку. Один за другим люди выбирались из подвала. Они сгрудились на пороге, не решаясь продолжить истребление.

– Мы не можем отдавать по одному из своих в обмен на одного из них! - горячо продолжала девушка, помогая своему раненому товарищу доковылять до порога. - Слишком дорогую цену приходится платить. Мы и так уже потеряли двоих - а ведь остаются еще шестеро, которые погибли минувшей ночью.

«И тех, - прибавила она мысленно, - никому не нужных детей, дурных женщин и бедных пьяниц, которые погибали прежде…»

Мимолетно она припомнила слова своего недавнего собеседника, исчезнувшего столь внезапно и столь бесследно: «Ты на самом деле не такая, как они. Ты никогда не была человеком. Ты - королева! Порождения тумана считают тебя своей королевой!»

Она тряхнула головой. Может быть, она и королева. Очень хорошо. В таком случае она поступит по-королевски и перестреляет мерзость так, чтобы больше никто из пришедших с нею людей не пострадал.

– Девчонка права, - с трудом ворочая языком, поддержал Пенну человек с дырой в щеке. - Нечего кормить их нашей кровью… Пусть стреляет, лишь бы не промазала!

– Эй, Рузак, тебе-то теперь терять нечего, вот ты и храбришься! - крикнул, скрываясь в темноте, один из пришедших. - У тебя вся физиономия продырявлена. А мы боимся. Лично я еще жениться хочу…

Тот, кого назвали Рузак, раздвинул губы. Из раны в щеке потекла кровь. Он ощупал ее дрожащей рукой, покачал головой.

– Мне и вправду, выходит, нечего терять… Ну так добьем эту пакость!

– Посветите мне, - попросила Пенна.

Ее спутники подняли горящие факелы повыше, стремясь разогнать мертвую тьму.

Пенна давно уже отвыкла от этого ощущения: она почти ничего не видела. Темнота, сгустившаяся в подвале, явно имела магическое происхождение - и магия, которая действовала здесь, была более могущественной и древней, нежели та, что научила Пенну видеть в любом мраке.

Пенна сняла лук с плеча, положила стрелу на тетиву, прицелилась. Но сколько девушка ни напрягала зрение, она не видела ровным счетом ничего. Черная пелена упорно застилала ей глаза.

Пенна стиснула зубы. Она не позволит дурачить себя каким-то низшим существам, что днем дремлют в коконах и выходят на охоту по ночам, питаясь слабой человеческой плотью!

– Войдите к ним! - попросила она одного из своих спутников. - Я ничего не вижу. Мне нужно, чтобы вы вошли в подвал и встали над ними, светя мне факелом, иначе я не сумею попасть в цель.

– Да ты что, с ума сошла, не иначе! - возмутился тот, к кому она обратилась, - плотный мужчина с квадратной черной бородой. - О чем ты просишь? Не стану я этого делать!

Пенна подтолкнула было его обратно в подвал,

к гнезду спящих слуа. Бородач споткнулся и торопливо сделал два шага назад, подальше от жуткого места.

– Не пойду я туда! - упорствовал он. - Пока я буду геройствовать с факелом, ты сдуру подстрелишь

меня там, как цыпленка!

– Никто не охотится на цыплят! - сдавленно хихикнул кто-то за спиной у Пенны. - Им просто скручивают шеи, когда желают курятины на обед!

Девушка стремительно повернулась к насмешнику:

– Пожалуйста! Мне нужен обычный свет самых обычных факелов, не то я и вправду промахнусь.

Тот, к кому она обращалась, побледнел и отшатнулся.

– Ты запросто поубиваешь нас всех своими проклятыми стрелами!

– Я не промахнусь, если мне будут светить! - резко произнесла Пенна. - В самом деле, вы мужчины или куропатки? Вы же вышли на охоту! Вы поклялись уничтожить нежить - а теперь, выходит, боитесь?

– Я сделаю это, - сказал человек с дырой в щеке. Он забрал факел у бородача и потрогал рану на лице. - Почти не болит, - объявил он, подмигивая Пенне. - Боги, девочка! Ты храбрее этих мужчин.

– Но не храбрее тебя, - ответила Пенна, поднимая лук. - Стой неподвижно, прошу тебя. Возможно, в какой-то миг тебе покажется, что мои стрелы сейчас полетят прямо тебе в грудь, и ты больше всего на свете захочешь убежать. Стоять под стрелами страшно. Но умоляю, не двигайся! Я не промахнусь. Верь мне.

– Я тебе верю, - пробормотал он, беря по факелу в каждую руку.

Пенна проводила его долгим взглядом, а затем выбросила из головы всякую мысль о нем - и вообще обо всем, что происходило вокруг.

Она больше не видела окруживших ее мужчин, не слышала их хриплого, взволнованного дыхания. Даже отвратительный запах, доносившийся из подвала, как будто перестал беспокоить девушку.

Человек с факелами стоял среди белесых коконов и не двигался. Мертвенная бледность покрывала его лицо, из ранки медленно стекала кровь, капля за каплей, и он осторожно ощупывал ее языком.

Пенна пустила первую стрелу, и еще одна тварь внутри кокона прекратила свое существование. На руке Рузака задымилась новая рана, небольшая, но, судя по всему, очень болезненная.

– Не отходи, - приказала Пенна сквозь зубы, когда заметила, что он все же тронулся с места. - Продолжай светить.

– Оно забрызгало меня, - пробормотал Рузак. - Мне больно.

– Не шевелись, иначе я попаду в тебя, - повторила Пенна. - Мне бы этого очень не хотелось. Еще немножко! Потерпи. Держи факел выше. Вот так, хорошо, хорошо…

Еще одна стрела. Новый фонтан крови, новые судороги внутри плотных пелен. И опять застонал помощник Пенны - на сей раз длинный кровавый след проступил у него на левом боку, а одежда с левой стороны задымилась.

– Я подожду. - Пенна опустила лук. - Погаси огонь, не то сгоришь заживо.

– Благодарю, - процедил он сквозь зубы и поспешно похлопал ладонью по тлеющей ткани. - Боги, как болит!

– Осталось еще двое, - сказала Пенна невозмутимо. - Держи факел на отлете, иначе все будет бесполезно. Я должна попасть прямо в сердце. Несмертельная рана разбудит слуа, и тогда нам придется иметь дело с разъяренной нежитью…

– Я понимаю, - буркнул Рузак. - Заканчивай скорее. Хватит болтать.

Пенна молча выпустила сразу две стрелы, одну за другой.

– Беги!

В два прыжка Рузак выскочил из подвала. Кровь хлестала из коконов, заливая все вокруг.

– Этих я оставила напоследок, потому что они были самые жирные, - объяснила Пенна.

Она повесила лук на плечо и вдруг принялась смяться. Рузак посмотрел на нее и тоже захохотал. Этот дикий, истерический хохот заполнил все помещение. Звенело эхо в пустом доме, отзывалась тонким звоном битая посуда, дребезжало стекло в раме наверху. Обезображенное лицо Рузака покраснело, из глаз Пенны катились слезы. Остальные глядели на них изумленно, как на сумасшедших.

Весь пол в подвале был теперь залит омерзительной жижей, от вони кружилась голова.

– Нужно уходить! - громко, слишком громко проговорил человек с квадратной бородой. - Быстрей! Уходим! Без суеты, не толкайтесь!

Ну надо же! Только что он боялся посветить Пенне факелом, чтобы она смогла выстрелить точно в цель… Только что он бесстыдно трясся от ужаса, а теперь, когда Пенна справилась с нечистью без его помощи, вообразил себя командиром и распоряжается весьма храбро! Правда, его категорический приказ касается бегства…

Это показалось Пенне еще более забавным. Она сложилась пополам от смеха. Она визжала и трясла волосами и все не могла остановиться. Наконец ее стошнило, и она потеряла сознание.

Пенна очнулась на улице. Яркое солнце пылало высоко над крышами. От этого света ломило глаза. Пенна болезненно заморгала.

– Очухалась? - грубо спросил ее бородач.

– Рузак, - вспомнила девушка. - Что с ним?

– Рузак? - переспросил бородач. - А, плотник!… Он в порядке. Сильно изуродован благодаря тебе, но в порядке. Вон он.

Пенна повернула голову и глянула на силуэт, вырисовывавшийся на фоне белой стены.

– Рузак! - позвала она, как ей казалось, громко, а на самом деле едва слышно. - Уходи оттуда!

Рузак покачнулся и упал на мостовую. Его не успели подхватить. Пенна бессильно глядела, как он лежит. Теперь она видела его глаза. Только глаза, широко раскрытые, полные страха и понимания.

– Что? - одними губами спросила Пенна. - Что ты знаешь?

Один из тех, кто пришел вместе с Рузаком, наклонился над ним, второй встал у него в ногах. Раненого унесли.

«Он что-то понял, - лихорадочно думала Пенна, - он догадался о чем-то… о чем-то очень важном. Ядовитая кровь слуа сказала ему. Это может быть опасно, а может быть и полезно… Светлый лотос Архааля! Я должна выяснить, что он знает… Должна».

Она приподнялась, опираясь на локоть, и отчетливо увидела, как дом, где они только что побывали, исчезает, скрывается под землей. Кровь слуа разъела тонкий слой почвы, на котором стояло здание, и былое обиталище нечисти, ставшее теперь их гробницей, медленно погрузилось в пучину. Вместе с тем два соседних дома как будто вздохнули с облегчением и «расправили плечи» - они сомкнулись над тем местом, где еще недавно находилось узкое строение. Не так уж и неправ был покойный мясник, чье тело поглотила бездна вместе с разлагающимися трупами слуа. Никакого «лишнего» дома здесь действительно не было и в помине.

Пенна покосилась на бородатого человека, стоявшего рядом с ней. Тот озабоченно жевал губами.

– Послушай, девка, как тебя там… А где тот дом-то?

– Вы не видели, мой господин? - Пенна чуть улыбнулась. - Многое же скрывается от взора смёртных!

– А ты-то кто сама? - возмутился бородач. - Бессмертная богиня? Или, может быть, королева? Я слыхал, как тебя именовали каким-то странным титулом… Что, вздрогнула? Думала, мы тут все погрузились в сон и ничего не слышали? Ан нет, кое-кто кое-что все-таки слышал, несмотря на весь ваш дурман. Ишь, королева!… Гляди-ка, веди себя хорошо и будь умницей, не то об этом прознают другие люди. Люди, которым не стоило бы это знать.

Он нагнулся к ней и прибавил:

– Ты ведь понимаешь меня, не так ли?

Пенна опустила веки. «Архааль, - молилась она, - сделай так, чтобы, когда я вновь взглянула на мир, этой рожи здесь уже не было».

Она зажмурилась изо всех сил. Оранжевые круги расплылись перед ее глазами. А когда Пенна подняла ресницы, бородач уже ушел.

Девушка с трудом встала на ноги. Никто из ее спутников не потрудился помочь ей. Впрочем, она и не желала от них никакой помощи. Они вытащили ее из дома прежде, чем тот рухнул в трясину, - о чем еще просить! До таверны она как-нибудь доберется. Отдохнет немного - и примется за работу.

Хозяин не шутил: он действительно не станет держать при себе дармоедку. А теперь, когда служанка пропала, а работы по-прежнему невпроворот, помощь Пенны окажется очень кстати. Тем более что платить Пенне хозяин явно не собирается. Довольно с нее дырявой крыши над головой и тарелки жидкой комковатой каши на столе каждый вечер.

Глава шестая

Обелиск посреди топей был окружен частоколом горящих факелов. Жрецы непрестанно обходили его кругом: две процессии торжественно двигались навстречу друг другу, образуя живые кольца. Черные одежды служителей развевались под порывами ветра, а пламя над их головами трещало и порывалось улететь. Монотонное пение не прекращалось ни на миг.

Древний - такой древний, что никто не мог бы сказать, когда он здесь появился, - обелиск был прекрасен. Века, прошедшие над ним, не сумели нарушить этой красоты. Совершенство форм, безупречные грани, сияющая полировка камня - все это выглядело так, словно он только что создан неведомыми существами. Кем были строители обелиска? Этого не знал даже самый просвещенный жрец. Возможно, ответ содержится в каких-нибудь свитках в библиотеках ордена Тоа-Дан. Тамошние маги проводят всю жизнь в погоне за сведениями, которыми даже не пытаются воспользоваться. Они обожают знание ради знания. Что делало их посмешищем в глазах народа троллей - и большинства других народов тоже.

Хазред задумался: а нужно ли ему самому знать о строителях обелиска? Он не мог этого решить. Возможно, потом. Сейчас он просто любовался святыней.

Каждый троллок испытывает благоговейный восторг, созерцая этот камень. Некоторые считают, что в нем воплощена жизненная сила болота.

Хазред осторожно приблизился к обелиску. Он поднял голову, рассматривая остроконечную вершину. Свет факелов отражался от гладкого камня, и небо над обелиском, казалось, сияло фиолетовыми огнями.

Жрецы продолжали свое нескончаемое кружение. Они даже не заметили появления паломника - если только Хазред действительно пришел сюда для поклонения. В какой-то миг троллок усомнился в своих намерениях. Он и сам толком не знал, какие цели преследует. Возможно, все произошло случайно… но разве бывают случайности в жизни мага?

Мага? Кто произнес это слово?

Хазред оглянулся, однако никого не заметил. Слово прозвучало у него в голове.

«Я не маг!» - сердито подумал он.

Будущий жрец - возможно. Служение богам всегда выглядело в глазах Хазреда достойным занятием. И очень интересным. Он был готов ради этого на все, даже на долгие годы испытаний… Обычно молодые люди,объявившие о своем намерении сделаться священнослужителями, попадали в услужение к старшим жрецам, а те, по слухам, помыкали аколитами по собственному усмотрению. И лишь немногие выдерживали, оставались при храмах и в конце концов получали вожделенную должность.

«Ты не можешь ждать так долго, - опять зазвучал в голове Хазреда все тот же таинственный голос. - Ты не предназначен для низкой доли. Разве сможешь ты выдержать грубое обращение какого-нибудь невежды-жреца, который знает о богах куда меньше твоего? Было бы преступлением терять время на то, чтобы угождать болвану в черном капюшоне!»

В глубине души Хазред знал, что голос не ошибается. Но он не желал признаваться в этом.

– Я выдержу любое испытание! - громко произнес он. - Бесполезно запугивать меня трудностями!

Обелиск перед его глазами задрожал, как будто Хазред смотрел на него сквозь раскаленный воздух, и вдруг троллок понял, что видит не камень, а живое существо. С золотисто-коричневой кожей, тремя круглыми глазами, без носа и рта, но с крохотными жабрами, которые постоянно шевелились. Оно показалось Хазреду невероятно прекрасным. Длинное тело создания было лишено всяких признаков пола.

– Я не мужчина и не женщина, - проговорило существо, - потому что не нуждаюсь в партнере. Я бессмертно. Я единственное. Никогда не будет подобного мне и никогда не было.

Хазред упал на колени. В этот миг он окончательно уверился в том, что единственным его стремлением в жизни станет служить этому великолепному существу, поклоняться ему, выполнять все его повеления.

– Ты готов? - В голосе существа зазвенела радость. - Я ощущаю твою преданность!

Кипящая волна восторга окатила Хазреда. Он едва не лишился чувств.

– В таком случае вот мой приказ! - сказало создание. - Опрокинь обелиск!

– Но это невозможно…

– Ты должен опрокинуть обелиск! - повторило существо более громко и строго.

– Жрецы не позволят мне… Да и потом… Даже если бы у меня хватило на это сил - я просто не посмею.

– Ты посмеешь! И сил у тебя хватит! - настойчиво твердил голос.

Внезапно Хазреда окутала тьма, он потерял из виду и странное создание, и обелиск, и только голос все звучал у него в голове - так громко, что виски у Хазреда начали раскалываться:

– Ты посмеешь! Опрокинь обелиск! Опрокинь обелиск! Опрокинь обелиск!

– Хватит! - закричал Хазред и, к своему облегчению, начал удаляться от того места, где происходила эта странная сцена. Его как будто подхватило и понесло прочь, все дальше и дальше, пока наконец он не начал различать солнечный свет. Он спал! Это был всего лишь сон! Теперь осталось последнее усилие - и он проснется…

– …Освободи меня… - донеслось до Хазреда уже из неведомой дали.

И Хазред проснулся.

* * *

– Что тебе приснилось? - настойчиво спрашивал Гирсу снова и снова. - Ты кричал во сне!

Хазред угрюмо смотрел на пламя небольшого костра, который они развели, чтобы зажарить пойманную в болотах розовую рыбу. Такая рыба считалась деликатесом, а охота на нее сопровождалась немалым риском: ведь рыба обитала в бездонных озерах посреди трясин. Любой неосторожный шаг мог оказаться для охотника последним. Не было еще случая, чтобы трясина отпустила свою жертву. Но Гирсу всегда отличался ловкостью и разумной отвагой, поэтому, когда он принес насаженную на самодельное копье рыбину, Хазред лишь усмехнулся:

– Ничего другого от тебя и не ожидал, брат.

– А ты даже костра не развел! - возмутился Гирсу.

– Ну, - сказал Хазред, - вдруг бы ты провалился в топь! Тогда моя работа пропала бы без толку. А я не люблю совершать бессмысленные поступки.

– В таком случае соверши осмысленный - и собери хворост, - распорядился Гирсу. - А я пока очищу рыбу.

И вот костер горит, рыба изнемогает на вертеле, а Хазред по-прежнему мрачен.

– Странный сон, - проговорил он наконец. - Больше похож на видение. Иногда боги разговаривают с нами, когда мы погружены в грезы.

– Ты в это веришь? - Гирсу пристально посмотрел на друга. - В то, что богам и духам есть до нас дело?

– Верю, - серьезно кивнул Хазред. - Особенно в тех случаях, когда богам и духам что-то от нас нужно.

– Как будто они не могут сами справиться! Они же всесильны.

Хазред покачал головой:

– Хорошо, что я еще не жрец, Гирсу, иначе пришлось бы прижать тебе нос за богохульные мысли.

– Но ведь ты не жрец, - рассудил Гирсу, ухмыляясь. - Так что отвечай по своему разумению.

– Ладно, приведу пример, чтобы тебе было понятнее. Положим, ты силен и могуч.

– Да, я таков. - Гирсу подбоченился, а потом расхохотался. - Не трать время на общеизвестное, говори о том, чего я еще не знаю.

– Для того чтобы ты понял мою мысль, следует добавлять ее в общеизвестное, щепотку за щепоткой, - отозвался Хазред без улыбки. - Иначе истина окажется для тебя чем-то вроде отравы.

– Любая истина, если разобраться, - сущая отрава, - фыркнул Гирсу. - Не понимаю, почему к ней так стремятся разные там жрецы и маги. Вот, положим, Лоббер и его Атава. Помнишь? Жили не тужили, и все шло хорошо, пока Атава не начала допытываться - верен ли ей муженек и куда подевалось красивое костяное ожерелье с резьбой. Продолжала бы считать, что ожерелье случайно потерялось, а Лоббер лучший из троллоков - глядишь, ничего дурного бы и не случилось. Но нет, понадобилось бабе раскопать правду. И… готово дело! Она ведь сняла ожерелье с Ретаты вместе с головой.

– Правда? Я не знал.

– Ха! - свирепо оскалился Гирсу. - Ретата сидела у себя в доме. Замечталась о Лоббере, о его ласках и все такое, а заодно небось прикидывала, какой еще подарок у него выпросить. А тут Атава входит с ножом. Ретата даже закричать не успела. Вот тебе и правда! У Лоббера она только два пальца отрезала, а у его полюбовницы голову. Мне, говорит, иначе ожерелье было бы не снять, оно, говорит, очень узкое, нужно или цепочку рвать, или голову отрезать… Я выбрала меньшее зло.

– Ты не видишь разницы между правдой и истиной, Гирсу, - вздохнул Хазред. - Впрочем, приведенный тобой пример вполне подходит. Итак, возвращаясь к разговору о богах и духах… Ты могучий воин. Но вот попробуй своими ручищами сделать какую-нибудь мелкую работу, сшить платьице для ребенка, например… Получится у тебя?

– Лично я бы своего ребенка одевал в волчьи шкуры, - заявил Гирсу. - Нечего баловать. Пусть с рождения привыкает.

– Волчья шкура - прекрасная вещь, - сказал Хазред, криво улыбаясь. - Но ведь ты меня понял?

– Да, - сказал Гирсу. - Я не тупой, как ты время от времени утверждаешь, глядя на мои мускулы… Все вы, хилятики, полагаете, что чем крепче троллок, тем меньше места для ума в его голове. Ну так вот, это не так.

– Я никогда не считал тебя глупым, Гирсу, - улыбнулся Хазред. - Поэтому рассказываю тебе все как есть. Без утайки и прикрас.

– То-то же, - пригрозил Гирсу, но глаза его смеялись.

Он снял рыбу с огня, откусил кусочек и расплылся в счастливой улыбке.

– Восхитительно!

И пока он очищал рыбину от костей и раскладывал нежно-розовое мясо на два широких плотных листа, служивших друзьям плошками, Хазред продолжал рассказ:

– Люди бывают нужны духам для той грубой и простой работы, на которую сами духи не способны. Будь иначе - не существовало бы ни жрецов, ни жертвоприношений. Это старое соглашение между людьми и богами, между людьми и духами. Возможно, мой сон… был частью этого соглашения.

Он помолчал, собираясь с духом, и наконец выпалил:

– Гирсу, мы должны опрокинуть обелиск! Гирсу застыл. Потом медленно, очень медленно повернул голову к приятелю. Недоверчивая улыбка появилась на лице воина.

– Ты, разумеется, шутишь. Да?

Хазред молчал.

– Скажи, Хазред, что ты пошутил! - настойчиво повторил Гирсу.

Хазред ответил:

– Нет, Гирсу, это вовсе не было шуткой Я серьезен, как никогда.

– То есть ты действительно намерен опрокинуть обелиск?

– Да.

– Хазред, но ведь это кощунство!

– Я так не думаю. То есть еще вчера эта мысль даже в голову бы мне не пришла, потому что… потому что это действительно кощунство, и непочтение к богам и самоубийственный поступок, не говоря уж о том, что там полно жрецов и нам никто не позволит не то что опрокинуть обелиск, но даже подобраться к нему…

После каждой фразы Гирсу одобрительно кивал.

– Ты сам назвал все причины, по которым мы не станем этого делать. Спасибо, Хазред, избавил меня от необходимости перечислять доводы против подобного поступка.

– И только один-единственный довод «за», - вздохнул Хазред. - Я уверен в подлинности моего видения. Божество разговаривало со мной. Оно ясно выразило свою волю.

– Божество? - недоверчиво осведомился Гирсу.

– Оно… то существо… оно не было похоже ни на что, ни на кого… Ни ты, ни я, никто из нас такого не встречал прежде. И никогда не встретим, я думаю. Оно само сказало о себе: «Я единственное, другого не существует».

– Ну и что? - Гирсу пожал плечами. - Объясни мне, какая связь между неповторимостью этого создания и его требованием, чтобы мы с тобой совершили неслыханный поступок?

Разволновавшись, Гирсу принялся машинально поедать рыбу. Хазред молча следил за ним. Гирсу жевал и жевал, пока наконец не спохватился:

– Перекуси, Хазред, не то я все съем. Ты меня знаешь, когда я увлекаюсь едой, меня почти невозможно остановить.

Хазред невесело усмехнулся и взял свою порцию. Он и вправду нуждался в подкреплении сил.

Некоторое время они трапезничали молча. Потом Хазред сказал:

– Сдается мне, если я поступлю, как мне было приказано в том сне, для нашего народа начнется новая эпоха. Эпоха процветания… Мы станем воистину могущественным племенем.

– Мы? - фыркнул Гирсу. - Хвала Болотному Духу, мы неплохо устроились на нашей земле! Я не уверен, что нам требуется что-то еще. Лично я всем доволен и абсолютно счастлив.

– Туман надвигается, - напомнил Хазред.

–Туман затопил земли архаалитов, потому что они еретики, неугодные богам, они были и оставались чужаками на наших болотах, - отрезал Гирсу. - А теперь, когда они изгнаны, туман скоро успокоится. Недаром его называют Карой богов. Это боги решили покарать архаалитов, ясно?

– Давай предположим на один-единственный миг, что дело не в архаалитах… или не только в них… Или, предположим, боги решили наказать еретиков, а потом вошли во вкус и не остановились только на этом…

– И что?

Гирсу помрачнел. Долгие теологические разговоры всегда утомляли его, а Хазред, похоже, разошелся не на шутку и намерен обсуждать все эти скучные темы до самого заката. Следует запастись терпением. А лучше всего - думать о чем-нибудь увлекательном, делая вид, будто слушаешь. Ну и поддакивать время от времени.

Гирсу так и поступил.

– Туманы несут с собой не только чуму, - рассуждал Хазред. - Вся эта нечисть, которая появляется на погубленных землях…

– Вот именно.

– Она ведь никуда не исчезает, сколько бы ее ни истребляли.

– Точно.

– А жрецы бездействуют, и наши боги молчат. Я постоянно думаю об этом.

– Вот именно.

– Да ты слушаешь ли меня? - рассердился Хазред. - Я пытаюсь объяснить тебе чрезвычайно важные вещи, а ты настолько поглощен едой, что и ухом не ведешь.

– Не исключено, - пробурчал Гирсу. Хазред толкнул его в бок, так что Гирсу, сидящий на корточках, чуть не упал.

– Да ты с ума сошел! - завопил он. - Что толкаешься?

Не снисходя до объяснений, Хазред невозмутимо продолжил:

– Вот теперь ты, кажется, обратил наконец на меня внимание. Пойми, рано или поздно мои видения нас спасут. Я в этом уверен. У нашего народа совершенно особенная стезя. Нас ожидает великое будущее!

– По мне, и так неплохо.

– Если не считать того, что мы в глазах наших старейшин - преступники и убийцы, - напомнил Хазред.

– Да? - Гирсу прищурился. - Я над этим тоже раздумывал, не сомневайся. Я теперь вообще завел такую привычку - думать и думать. Подолгу. Да! - торжествующе заключил он. - А может, ты мне нарочно наврал?

– Зачем бы я стал лгать тебе в таких вещах? - удивился Хазред.

– А вот затем! - произнес Гирсу. - Может, тебе просто потребовалось, чтобы я с тобой пошел опрокидывать обелиск! Ты коварный.

– Я твой друг, - спокойным тоном напомнил Хазред. - И желаю тебе только лучшего. Тебе - и всем троллокам.

– Тебя послушать, так ты единственный озабочен благополучием зеленого народа, - надулся Гирсу. - Поумнее тебя есть, кто об этом печется!

– Но видение было мне, - сказал Хазред.

– Мы вернулись к началу, - вздохнул Гирсу. - Пожалуйста, не надо больше о видении!

– Ты не веришь в его истинность?

– Я верю, что тебе приснился сон. Я верю, что ты хочешь только лучшего. Я верю, что мы с тобой друзья, несмотря на твое коварство. Во все это я верю. Но я не вижу связи между этими столь различными обстоятельствами.

– Пожалуй, я отрублю голову первому же, кто усомнится в твоей способности четко формулировать свои мысли! - сказал Хазред. - Но в любом случае, я прошу тебя сейчас поверить мне в том, что обелиск должен быть опрокинут и что на это есть особая воля богов. Может быть, мы даже сумеем остановить туман и изничтожить нежить на болотах Ракштольна!

Гирсу больше не спорил. В конце концов, одолеть Хазреда в словесном поединке никому еще не удавалось, а прибегать к единственному весомому аргументу - удару по голове - не хотелось. Слишком уж удачной была рыбалка, незачем портить завтрак.

* * *

Каждое утро Пенна просыпалась с ясной, отчетливой мыслью: «Сегодня я уйду из Хеннгаля. Хватит терять здесь время. Сегодня я оставлю этот опостылевший городок с его скукой, тоскливой жизнью и вечным страхом завтрашнего дня…»

Но день начинался, дела захватывали Пенну - прибраться в таверне, собрать объедки и раздать их нищим (в отличие от Сафены новая служанка была добра, никого не прогоняла, и потому в рассветный час под окнами уже теснился сброд)… Затем в общий зал спускался заспанный хозяин, отдавал распоряжения, и Пенна с ужасом понимала, что никуда она сегодня не уйдет. Может быть, завтра.

Она подыскивала оправдания своей медлительности. Ей необходимо раздобыть лошадь. Она не может оставаться вне городских стен после наступления темноты, верно? Значит, лошадь необходима. Так?

Так…

А горящие глаза следили за ней из невидимой дали, и каждый раз, когда Пенна не была поглощена повседневными заботами, она ощущала на себе их тяжелый, пристальный взгляд.

* * *

– Времени не остается!

Громкий крик вырвал Пенну из полудремы.

Странно - во сне она как раз думала об этом. О том, что времени осталось очень мало. О том, что она напрасно мешкает, задерживаясь в Хеннгале. О том, что пора бросать все и уносить отсюда ноги, хоть на лошади, хоть пешком.

«Но ведь даже украсть лошадь у меня не получается», - жаловалась она во сне. И сама же в том же сне безжалостным тоном отвечала: «Ты должна уйти отсюда. Уходи пешком. Не бойся того, кто караулит тебя в туманах. Он тебя не тронет. Ты - королева».

Внезапно она поняла, что та, другая, Пенна, с которой она вела диалог, - вовсе не она сама, а тот юноша с красными исцарапанными руками. Юноша, который назвал ее королевой, а потом исчез.

– Времени не остается! - кричал громкий, пронзительный, вибрирующий голос под окнами.

Пенна вскочила, как ужаленная, потерла глаза. Сна как не бывало. Кто-то шел по тихим улицам Хеннгаля и провозглашал одно и то же, раз за разом. И хоть кричавший и двигался по улице, голос его звучал одинаково громко.

– Не остается!

– Не остается времени!

– Времени не остается!

– Чума!

– Кара богов! Кара богов! Приближается кара богов!

Гневные и жалобные, эти выкрики отражались сразу от всех стен, они пролетали над городком, будоража сонные души.

– Кара богов! Чума!

Пенна выбежала из дома. Улицы заполнялись народом. Везде открывались окна и двери, и все больше горожан собиралось на площадях. Люди вытягивали шеи, стараясь рассмотреть того, кто пробудил их зловещим призывом. Но того нигде не было видно. И вдруг… Вот он!

Пенна тоже разглядела глашатая чумы. Очевидно, он сам захотел быть увиденным - как прежде возжелал быть услышанным.

Его движения, быстрые и гибкие, обладали нечеловеческой грацией. Вместе с тем было очевидно, что он молод и хорошо тренирован. Опасный противник, если доведется сойтись с ним в бою.

Темно-красный плащ окутывал его с головы до ног. Мягкие просторные складки ниспадали до земли. Они едва колыхались, когда существо перемещалось по улице. Можно подумать, он не шел, а плыл, не касаясь ногами мостовой.

Пенна успела уловить краем глаза тонкое щупальце, едва промелькнувшее под багряным подолом.

– Проклятый пророк тумана, - услышала Пенна голос хозяина таверны.

Она повернулась.

Тот был бледен, как стена. Зубы его постукивали.

– Ты понимаешь, что означает его появление?

– Поживем - увидим, - ответила Пенна. И снова подумала: «Сегодня я уйду из города. Времени не осталось».

– Времени не осталось!

Голос существа в багровом плаще звенел победоносно, и казалось, что под небом не найдется места, где можно было бы укрыться от этого гневного и страшного призыва.

Внезапно существо остановилось - оно достигло городской площади. Люди сбегались, привлеченные зрелищем. И хоть почти все они тряслись от ужаса, как и хозяин таверны, все же отказать себе в том, чтобы поглазеть на невероятное создание, они не могли.

Оно, казалось, привораживало своих слушателей.

Тонкие щупальца протянулись из-под плаща, быстро пробежались по каменной кладке колодца - главной достопримечательности центральной площади и места всех свиданий, и вдруг существо взобралось на край возвышения. Оно проделало это с ловкостью многоножки.

Под красным капюшоном явилось наконец лицо. Оно было темно-зеленым, с желтыми и черными пятнами, как у болотной змеи. Сходство усугублялось грубой фактурой кожи - щеки и лоб существа были как будто покрыты чешуйками.

Ярко-желтые глаза пылали.

– Пророк тумана! - закричала какая-то женщина и упала в обморок на руки стоящему рядом человеку.

– Туман! - Голос существа впивался в уши. - Что вы знаете о туманах, которые все ближе подплывают к стенам вашего города? Бедные люди, что вам об этом известно? Болезнь, говорите вы. Туманы несут с собой болезнь. Ничтожное слово! Несчастные глупцы! Мне знакомо ваше отчаяние. Оно - ваш союзник, оно - ваш друг! Пока вы не осознаете этого, вы будете страдать… Я знаю тех, кто вызывает магические ветры и пытается отогнать от своих жилищ губительный туман простым дуновением воздуха. Бесполезно, говорю я вам, бесполезно!

– Кто он? - спросила Пенна, повернувшись к хозяину. - Он бывал здесь раньше?

– Тупая девчонка! - ответил тот. Губы у него тряслись. - Будь у тебя хоть кроха ума, ты уже догадалась бы, что такое чудище мы видим впервые.

– Разве вы прежде не слыхали пророков тумана?

– Вслед за пророками тумана приходит туман, - прошептал хозяин. - А там, куда пришел туман, уже не остается жизни… Так говорят. Настало время это проверить…

Пенна закрыла глаза, пытаясь отыскать ответ в глубине своей души. О пророках тумана говорили многое. Шептались, передавали друг другу самые разные, самые ужасающие слухи. В том числе и тот, о котором только что упоминал хозяин: вслед за пророками тумана является смертоносная чума.

Вместе со своим отрядом Пенна никогда подолгу не задерживалась на одном месте. Один или два раза она видела пророков тумана и даже встречала чумные тотемы - жуткие сооружения, которые, как подозревали, также создаются пророками тумана. Достоверных сведений нет.

И невозможно проверить, насколько верны другие слухи. Невозможно, потому что Пенна, как правило, не возвращалась в те края, откуда увела ее судьба. И что там происходит - остается для девушки тайной.

Что ж, можно считать, что ей повезло. Хочет она того или нет, на сравнительно длинный срок ее судьба оказалась связана с судьбой Хеннгаля. Ей выпал шанс посмотреть на все своими глазами.

«Ты заплатишь, - сказала ей Желтая Игинуш. - Мне или судьбе, богам или демонам, в свое время».

Может быть, настал миг расплаты. А может быть, миг расплаты длится все это время, что она мешкает.

– Люди прогневали богов, - кричал пророк тумана. - Люди вели себя дерзко! Люди овладели магией, начали изменять себя, создавать артефакты - и пользоваться таинственными предметами, даже не разобравшись в их назначении! Кара богов приблизилась, Кара богов пала на ваши головы, несчастные!

Он повторял это снова и снова, и хоть слова были одни и те же, Пенне и всем остальным казалось, будто всякий раз пророк тумана открывает им некую новую истину.

– Нежить пожирает вашу плоть! Вы истребляете друг друга в кровопролитных войнах, потому что вам не хватает земли для того, чтобы плодиться и кормиться… Вы усеяли землю мертвецами, а там, где много мертвых, неизбежно появляются немертвые… Вы страшитесь слуа? Не ваша ли злоба создала их? Вернулся Гхор, гигантский змей, отец всех слуа. Он возвратился на Лаар и разбудил своих детей. Он разбудил их, потому что вы кощунственно коснулись его слуха! Но этого предостережения вам показалось мало, и вы продолжали совершать преступления. И тогда на Лаар пала Кара богов! Порождения тумана пришли, чтобы наказать вас и уничтожить слуа, которые так же нечисты в Ее глазах, как и вы. Люди и слуа, живые и неживые - будут уничтожены все. Разве вы не этого добивались? О, вы добились своего! Так почему же теперь вы плачете от страха? Не следовало ли вам быть более осмотрительными, прежде чем тревожить древнее проклятие?

Он медленно поднял руку, скрытую просторным рукавом, и указал на Пенну. По крайней мере, так показалось девушке.

И внезапно пророк тумана расхохотался. Отрывистый, лающий, этот смех рассыпался над площадью, и звук каждого смешка падал, как камень, с сухим стуком.

– Единство! Необходимо соблюдать единство перед лицом смертельной угрозы - так твердят ваши церковники, пустоголовые служители Сеггера. Разве вам не забавно слышать такое? Зло в ваших душах не в силах объединить вас! Зло лишь разъединяет, такова уж природа всяческого зла. Но кто обманул вас, сказав, что это дурно? Свобода означает одиночество, потому что все прочее неизбежно приводит к служению. А вы - разве вы хотите служить друг другу? О нет! Вы желаете, чтобы некто служил нам, но сами вы никогда не станете по доброй воле прислуживать соседу… Так о каком единстве может идти речь?

Он пошевелил ногами-щупальцами, медленно поплыл по краю колодца. Люди следили за ним, не и силах оторвать глаз.

– Единство, к которому вас призывают, означает насилие над вашей волей, уничтожение вашей свободы, оно означает рабство! Кара богов обнажила истину. Есть тайны, непостижимые для вас, - пусть они такими и останутся; страшитесь, говорю я вам, и держитесь за воздух обеими руками, дабы не случилось с вами непоправимого!

«О чем оно говорит, это существо? - думала Пенна. - О чуме? О Каре богов? Но разве нам не ведомо, что это такое? Мы бежали от чумы из болот в Тугард. И смерть шла за нами по пятам, но мы не погибали… Без всякого снисхождения и пощады нас истребляли, однако, несмотря на гонения, исповедующих истинную веру становилось все больше…»

Образ лотоса возник перед ее внутренним взором, и Пенна сосредоточила на видении все свое внимание. А затем чужая воля вторглась в сознание девушки, и лотос почернел, начал гнить и осыпаться. От страшного этого святотатства она содрогнулась всем своим естеством. Ей стало холодно, как будто на нее вдруг повеяло ветром откуда-то из ледяной бездны.

Круглые желтые глаза на зеленом лице проповедника уставились прямо на Пенну, и, обращаясь к ней одной, он отчетливо произнес:

– Архааль. Не обращайся к нему в своих мысленных молитвах. Не делай этого.

Воцарилась мертвая тишина. Люди на площади застыли на месте, словно превратившись в статуи.

Пенна помертвела. Она хотела спросить, что имеется в виду. Она хотела бы возразить, схватить обличителя за горло и трясти до тех пор, пока он не начнет задыхаться, пока не взмолится о пощаде.

Но… девушка не сумела даже двинуть рукой. Ее как будто парализовало. И, что самое удивительное, никто из находившихся рядом на площади ничего не слышал и ровным счетом ничего не заметил. Все взгляды по-прежнему были прикованы к пророку тумана, а на Пенну никто не обращал внимания.

– Вы будете знать, где искать виновного, - молвил пророк тумана. - Погибая, вы поймете, кто навлек на вас несчастье.

Он щелкнул пальцами, как будто желая разбудить спящих, и вокруг Пенны люди действительно очнулись - начали шевелиться, плакать и вздыхать, как делали прежде. Пророк тумана громко рассмеялся под своим капюшоном. Он сделал шаг назад и рухнул в колодец.

* * *

– Скоро здесь невозможно будет жить, - сказал хозяин, когда Пенна вернулась в таверну.

Девушка подняла на него рассеянный взгляд.

– Что?

– Я говорю, что скоро Хеннгаль погибнет. Отойдет во владения тумана. Ты слышала, о чем вещал тот урод?

– Да…

Хозяин с подозрением посмотрел на свою служанку.

– Послушай-ка, девчонка, ты совершенно перестала мне нравиться. Что творится у тебя в голове? Ты не даешь себе труда вникать в хозяйские речи, а это уже никуда не годится.

– Ты мне не хозяин, - ответила Пенна. - И мне нет дела до того, что ты вообразил на свой счет. Ты не нанимал меня и уж тем более не покупал. Я вольна уйти от тебя в любую минуту.

Она пожалела о своих словах прежде, чем закончила говорить. Незачем сообщать заранее о своих планах тому, кто наверняка сделает все, чтобы этим планам помешать.

Хозяин сгреб ее в охапку, больно стиснул плечи.

– Не вздумай угрожать мне!

– Это ты не вздумай мне угрожать! - ответила она высвобождаясь. - Иначе тебя могут найти со стрелой в горле.

Он сказал, пытаясь скрыть свой испуг за напускной строгостью:

– Ступай на кухню, глупое создание. У тебя сегодня много работы. А завтра… завтра поговорим.

И Пенна подчинилась. Она и сама не знала почему. Возможно, потому, что привыкла слушаться командиров. А может быть, рассчитывала расстаться с хозяином таверны по-хорошему и получить от него в дорогу хоть немного припасов и теплой одежды.

* * *

Пенна вышла из таверны за несколько минут до рассвета. Если она намеревается добраться до обители сестер святой Эстер засветло, то выходить следует не мешкая. Ей предстоит покинуть Хеннгаль и проделать пешком десятки миль, прежде чем она окажется у цели.

За минувшую ночь она все хорошенько обдумала. Шансов на то, что хозяин поможет ей, попросту не существует. Может быть, он и неплохой человек - по-своему, конечно, - но ничего себе в убыток делать не станет. Иначе он не был бы хозяином таверны, которая ухитряется процветать даже в эти трудные времена.

Пенна остановилась на пороге таверны и не спеша огляделась вокруг. Девушка отдавала себе отчет в том, что видит сейчас Хеннгаль в последний раз. Возвращаться сюда она не намерена. Она никогда не возвращается. И даже если бы ей паче чаяния захотелось когда-нибудь снова повидать этот городок, вряд ли она обнаружит здесь что-нибудь живое: после появления пророка тумана неизбежен приход чумы. Самое позднее через два месяца - по крайней мере, так говорят, - здесь уже не останется живых.

Как правило, люди в такое не верят. Слухи ходят совершенно определенные, но… слишком многое привязывает человека к месту. Не хочется бежать сломя голову из родного дома, бросив все, что было накоплено трудами - собственными и предков. Превратиться в безродного бродягу? В одного из тех, кого еще вчера сам презирал, жалея бросить такому даже корку хлеба?

Да мало ли еще что говорят! Кто же поверит слухам? Глупости все это, нашептывает человеку его внутренний голос. Кара богов, как же! Да чем лично я прогневал богов? Я был благочестив, жертвовал на храмы Сеггера… Никого не обижал, по крайней мере, без веской на то причины.

И уж тем более не хотелось верить в то, что Кара богов настигает не грешников, а всех людей вообще. Нелепица!

Может быть, все это просто пустые страхи. Ничего дурного ведь пока не случилось. Кто видел смертоносный чумной туман? В городке и даже под его стенами никто ничего подобного пока не замечал… Ну уж когда придет беда - тогда конечно, тогда придется спешно уносить ноги. Но пока этого не случилось, благоразумнее сидеть дома и вести себя тихо-тихо.

Вот уж точно, многие вещи для человека, оказывается, гораздо важнее его собственной жизни.

Пенна вздохнула, когда поняла, что совершенно не будет скучать по Хеннгалю. Она даже вспоминать его, наверное, не станет.

Девушка быстро зашагала по улице, не оборачиваясь и не глядя больше по сторонам.

Городок был погружен в дрему - последние блаженные мгновения перед тем, как начинать новый день.

И вдруг и единый миг все переменилось. У ворот раздались крики, послышался грохот, и по мостовой загремели копыта.

Отряд всадников ворвался в Хеннгаль. Пенна посторонилась, прижавшись к стене, чтобы ее не сбили с ног.

Впереди ехал крупный широкоплечий человек в темно-фиолетовых одеждах с тонкой белой каймой. Просторное одеяние делало его фигуру еще более внушительной. Его можно было бы счесть просто жирным, не будь он таким крепким и мускулистым. Мощная ручища всадника сжимала, как копье, высокий жезл, увенчанный изображением Золотого Глаза.

При виде этого символа Пенна содрогнулась. Церковь Сеггера! Золотой Глаз, всевидящее око божества!… Похоже, девушка вовремя собралась уходить. Хотя, если рассуждать здраво, следовало сделать это еще вчера.

Следом за рослым церковником ехали трое в доспехах - их надменные лица казались высеченными из камня, - и один в очень простой серой мантии. Глядя на его гладкое, без морщин, лицо, ему можно было дать лет двадцать, самое большее двадцать пять; но глубоко посаженные зеленовато-серые глаза выдавали куда более значительный возраст. Невысокий, стройный, в иные мгновения инквизитор Ринан Сих напоминал подростка, но иллюзия сохранялась лишь до того мгновения, когда он поворачивался к собеседнику, привычным жестом отбрасывал с лица волосы, расправлял плечи - движения человека, утомленного слишком большой властью, возложенной на него, - и устремлял на него суровый взгляд много повидавших глаз.

Казалось, ничто и никто не скроется от этого взора…

Однако Ринан Сих проехал мимо Пенны, даже не повернув головы в ее сторону. Он был полностью погружен в свои мысли.

Пенна дождалась, пока процессия не завернет за угол. Напоследок девушка еще раз посмотрела на церковников. Ей мучительно, до боли хотелось очутиться сейчас как можно дальше от них. И она желала убедиться в том, что опасность действительно миновала. С тремя вооруженными, закованными в доспехи воинами одной лучнице не совладать - разве что она нападет первая из засады…

И тут Пенна едва сдержала громкий крик испуга и удивления. Краем глаза она вдруг уловила какое-то странное, скрытое от нее доселе движение… Окружая церковников спереди и сзади, но улицам городка двигались невидимые всадники. Заметить их можно было только случайно, зацепив боковым зрением. Они были высокими, гибкими, закутанными до самых глаз в легкие серые одежды. Струящийся шелк скрывал их самих и их лошадей. Они выглядели безоружными, но Пенна не сомневалась в том, что в каждой складке их одеяний скрывается какое-нибудь смертоносное оружие: метательные звезды, кинжалы, удавки…

– Орден Койар, - прошептала Пенна. - Они вышли на охоту.

Она благословляла свое решение покинуть Хеннгаль. Если здесь обнаружат архаалитку, пощады ей ждать не придется.

Пенна незаметно переместилась за угол и перевела дыхание. Она надеялась, что всадники, поглощенные своим триумфальным вступлением в город, не заметили одну-единственную женщину, которая вышла из дома с утра пораньше. «Я - служанка, - думала Пенна, отчаянно пытаясь внушить эту мысль койарам и инквизитору. - Я должна купить овощи для моего хозяина. Я боюсь, что лучшие перекупит моя давняя недоброжелательница. Она уже не первый раз забирает с рынка самую свежую капусту, а я остаюсь ни с чем. Я - служанка, простая служанка, Архааль, помоги мне!»

Последняя фраза вырвалась у нее случайно. Она зажала уши ладонями и побежала.

Несколько раз она останавливалась - ей казалось, что она слышит за спиной шаги, однако, обернувшись, девушка никого не видела и в конце концов решила, что все эти странные звуки - плод ее воображения. Просто-напросто она напугана, вот и все.

Она миновала ворота. Никто из стражников не пытался ее остановить. Не веря собственной удаче, Пенна вышла из города.

Здесь дорога была более накатанной - по ней нередко ездили. На мгновение можно было представить себе, что никакой Кары богов не существует, что жизнь продолжается вполне благополучная… Люди ходят друг к другу в гости, по торговым и семейным надобностям. Путешествуют из города в город. Поклоняются богам.

Она покачала головой. Неприятности всегда вот так и начинаются: стоит только поверить, будто дела идут недурно, как тотчас же случается какая-нибудь пакость.

Пенна быстро зашагала по дороге. Ей смертельно хотелось обернуться, но она заставила себя не делать этого. Незачем смотреть назад. Никто из ее прежнего отряда этого не делал.

Внезапно до слуха Пенны опять донесся звук шагов. Вместо того чтобы остановиться и попробовать понять, что происходит, она побежала. Ужас гнал ее вперед, а нечто, уже не таясь, шуршало босыми ступнями по дороге и дышало ей в затылок.

«Почему оно не хватает меня? Почему медлит? - думала девушка на бегу. - Может быть, оно еще не догнало меня?»

Как будто желая возразить, нечто невидимое вынырнуло впереди. Пенна видела, как сгустился прямо перед ней воздух, и услышала шарканье и вздохи. Затем звук опять переместился к ней за спину.

«Оно попросту забавляется, - мелькнуло у Пенны. - Оно играет со мной, как кошка с мышью».

Девушка остановилась, положила руку на грудь.

– Кто ты? - позвала она. - Я не хочу больше играть в твои игры! Покажись. Я не стану убегать.

Пустота засмеялась, а затем пространство странно сместилось - как будто некто скомкал воздух, точно покрывало, и отодвинул его в сторону, - и перед Пенной очутились двое койаров. Оба улыбались под своими покрывалами.

– Да, - прошептал один из них, - ты больше не станешь убегать.

Его рука сделала неуловимое движение, в воздух взметнулась тонкая сеть, и мгновение спустя Пенна уже лежала на земле, связанная так туго, что даже вздохнуть полной грудью ей не удавалось.

Койар низко наклонился над ней. Она с ненавистью посмотрела в его закутанное лицо.

– Тот, кто дал нам слово, всегда держит обещание, - прошептал койар. - Мы заботимся об этом. Тебе не удастся солгать нам. Ты будешь на удивление правдива, женщина.

– Зачем вы преследуете меня? - спросила Пенна. Каждый вдох давался ей с большим трудом, однако мысленно она поклялась себе держаться с достоинством - насколько у нее это получится.

– Нам приказали доставить тебя к Ринану Сиху, - был ответ.

По крайней мере, они разговаривают с ней. Не убили сразу и отвечают на вопросы.

– Кто такой Ринан Сих? - решилась Пенна.

– Инквизитор.

Она уже сама догадалась. Инквизитор. Ринан Сих. Следует запомнить это имя.

Инквизиторы, как и тайные ночные убийцы из ордена Койар, зачастую остаются невидимками. Ни имен, ни лиц, ни голосов. И тем не менее именно они, адепты Серого ордена, стоят за зверскими бойнями, когда в одну ночь вырезалось население целых городов по одному лишь подозрению, что Несущий Слово, Мор-Таурон, якобы скрывается где-то поблизости. Эти акции устрашения ни к чему не приводили… пока. И Мор-Таурон оставался на свободе, неуловимый, непобедимый.

– Не шевелись, - почти ласковым тоном сказал второй койар, обращаясь к Пенне. - Я, конечно, не промахнусь, но… лучше не шевелись.

Совет прозвучал спокойно, едва ли не дружески. Пенна застыла. Она даже моргать боялась. Сквозь оцепенение, сбросить которое она была не в силах, девушка видела, как койар вынимает откуда-то из бесчисленных складок своей одежды духовую трубку, вытаскивает из-за уха невесомую отравленную иглу - боги, он носит такие вещи просто в волосах! - и вставляет ее в трубку…

Один вздох, одно неуловимое касание - и Пенна погрузилась в темноту. Словно по волшебству ее перенесли туда, где не было ни лиц, ни голосов, ни света, ни страха. Там не было ничего.

И это состояние показалось Пенне блаженством.

* * *

Как всякое блаженство, оно скоро закончилось. Девушке потребовалось время, чтобы понять, где она находится и что происходит вокруг.

Несомненно, ее вернули обратно в таверну «Палка и колесо». Однако знакомое помещение преобразилось до неузнаваемости. Куда подевались столы и расставленные вдоль стен скамьи? Вся мебель была сдвинута к одной стенке, дверь на кухню оказалась выбитой. Большая печь, на которой готовились яства, пыхтела, и на ней кипел огромный чан с водой. А на крюке, где обычно висели колбасы, болталось какое-то тело…

Пенна прищурилась, напрягая зрение в попытке понять, что здесь происходит. Магическая трансформация, которой некогда подверглась Пенна, позволяла девушке отлично различать детали на любом удалении благодаря этому свойству она била в цель без промаха, - но одно дело видеть, и совсем другое - понимать, что, собственно, ты видишь.

А то, что сейчас предстало взору Пенны, нуждалось в осмыслении.

Неожиданно Пенна вскрикнула:

– Человек!…

Рядом с ней засмеялись - сквозь зубы, не скрывая довольства.

– Боги! Там человек!

Это был хозяин таверны, связанный и подвешенный вниз головой. Крючья впивались в его тело, а кровь медленно капала прямо в кипящий котел.

Пенна рванулась к инстинктивной попытке броситься к нему на помощь, но что-то крепко удерживало девушку на месте. Она была привязана к столу, поставленному вертикально у стены так, чтобы она могла наблюдать за происходящим на кухне. Руки и ноги Пенны были прикручены к ножкам.

Пленница скосила глаза. Сперва ей почудилось, что в помещении таверны пусто - никого, кроме нее и несчастного владельца заведения. Однако, наученная опытом, она уже не обольщалась на сей счет. Пенна опустила веки и еще раз обвела взглядом комнату. Теперь она различала неуловимые тени, скользившие здесь повсюду. Комната была полна ими, они, казалось, вытеснили воздух, так что пленница начала задыхаться.

Она медленно перевела дыхание. Нет, она не позволит им взять над собой верх! Даже если они замучают ее до смерти, никто из койаров не услышит ее жалоб.

Кто-то коснулся ее щеки холодным лезвием.

– Посмотри вон туда, - произнес негромкий равнодушный голос.

Пенна невольно подчинилась.

Сбоку от нее стояло кресло. Пенна не могла бы сказать, появилось это кресло только что, изъятое из небытия какой-то магической силой, или же оно находилось здесь еще до того, как пленница очнулась. Это не имело сейчас значения.

В кресле восседал человек в сером. Тот самый, с молодым лицом и старыми глазами. Ринан Сих. Инквизитор. Его окружали койары, а справа, слева и за спиной стояли, неподвижные, точно статуи, люди в доспехах.

Бегство невозможно, поняла Пенна. Она и раньше не слишком-то надеялась на себя. Она всегда служила вспомогательной силой в отряде. Она вносила в ряды противников смятение своими стрелами, а ее товарищи доканчивали остальное.

Ни лука со стрелами, ни товарищей… Одна против целого враждебного мира.

Инквизитор заговорил. У него был на удивление молодой, свежий голос.

– Ты узнаешь помещение?

Пенна молчала.

Она не поняла, откуда пришла боль. Невидимый хлыст опоясал ее тело, заставив содрогнуться от едкого жара.

– Ты узнаешь помещение? - повторил инквизитор.

– Таверна «Палка и колесо»… Но этого нельзя было делать! - сказала Пенна.

В зеленых глазах Ринана мелькнула искра веселья.

– Почему?

Он сделал жест, останавливая койара, который уже занес было хлыст над беззащитной девушкой.

– Пусть говорит, - сказал инквизитор, улыбаясь. - Я хочу знать ее мнение. По-моему, это поучительно.

Он обратил на Пенну доброжелательный взгляд.

– Почему ты находишь это неправильным? Мы выбрали самое просторное здание в городе. Дом, где самый большой общий зал. Горожане привыкли приходить сюда, не так ли? Они охотно придут, если мы позовем их. Для них в этом не будет ничего неприятно нового. По крайней мере, я надеюсь на это. Они же собирались здесь для того, чтобы посудачить? Почесать языками? Мы с радостью почешем их языки!

Он протянул руку, уверенный в том, что подручные его поймут без лишних слов, и кто-то из койаров положил ему на ладонь длинные острые щипцы.

– Видишь? - Ринан показал щипцы Пенне. - Вот эта штука раздирает язык на две половины. Так мы делаем из людей ящериц… из лживых людей, я хочу сказать.

Пенна закашлялась.

– Что? - спросил Ринан. - Ты хочешь что-то сказать мне?

Девушка пробормотала:

– Этого нельзя было делать… Это таверна, место, где люди отдыхают… Тут едят и пьют…

– Тут будут есть правду и пить боль, - оборвал инквизитор. - Твой хозяин скрывал тебя, а ведь он знал, что ты еретичка, что ты пришла с болот, что ты принесла в этот город опасную заразу! - Теперь Ринан больше не улыбался, и искорки пропали из его ярко-зеленых паз. Юное лицо вспыхнуло румянцем негодования. - Вслед за тобой пришла чума.

– Это не так… - прошептала Пенна.

Новые прикосновения кнута обожгли ее. Койары наносили удары размеренно и спокойно, с хорошо выверенной жестокостью. Эти люди сами готовы были вытерпеть любое страдание молча и умереть, так и не проронив ни слова; так почему же им следовало жалеть кого-то еще?

Пенна закричала, нарушая собственную молчаливую клятву сохранять достоинство до самой смерти. Она задергалась в своих путах в тщетной попытке освободиться или хотя бы избежать ударов.

Теперь она ясно различала фигуры обоих мучителей. Она как будто видела их сквозь тонкую серую ткань, закрывавшую большую часть их лиц: широкие скулы, бесстрастные серые глаза, почти детские пухлые губы. Дикая мысль пришла на ум Пенне: она вдруг попыталась представить себе, как эти губы целуют возлюбленную, шепчут ласковые слова… Невозможно. У этих людей не бывает возлюбленных, и они не знают ласковых слов.

Пенна расхохоталась до слез.

И тут хозяин, висевший на крюках над кипящим котлом, громко, отчаянно застонал. Очевидно, сознание на время вернулось к нему.

– Отпусти его! - крикнула Пенна, обращаясь к Ринану. Ее смех сразу же оборвался. - Отпусти! Он ни в чем не виноват!

– Он знал, кто ты такая, - резко ответил инквизитор.

– Нет, клянусь! Я не сказала ему ни слова о…

– О чем? - Ринан Сих подался вперед,стиснул пальцами подлокотники кресла. Пальцы у него были тонкие, как у женщины, изящные, украшенные кольцами. И ногти выкрашены в темно-серый цвет. Это выглядело красиво…

– О чем ты не говорила ему? - повторил Ринан Сих, глядя прямо в глаза своей жертве.

Пенна сжалась. Один из койаров усмехнулся, предвкушая нечто забавное, и склонил голову набок. Затем он взмахнул рукой, и десятки тонких игл впились в тело пленницы. Каждая такая игла содержала в себе яд, не убийственный и не несущий забвение, но такой, что обостряет все ощущения в десятки раз и несет с собой мучительную боль.

Пенна содрогнулась от первого соприкосновения с этим новым орудием пытки. Она выгнулась дугой и простонала сквозь зубы:

– Прекратите…

Ринан Сих отвернулся.

– На некоторое время от нее не будет никакой пользы. Снимите ее хозяина и приведите сюда.

Беднягу хозяина притащили из кухни, окровавленного и ничего не соображающего. Голова у него бессильно моталась, словно держалась на тонкой нитке. Койары швырнули его к ногам Ринана с таким видом, точно это был не человек, а кусок мяса. Инквизитор брезгливо отодвинулся, взирая сверху вниз на свою жертву. Хозяин ползал по полу, как раздавленная лягушка, и всхлипывал.

Ринан сказал:

– Ответишь на мои вопросы - и останешься жить. Но только, инквизитор поднял палец и многозначительно улыбнулся, - учти: твои ответы должны быть правильными. Иначе тебе ничто не поможет. Ничто и никто. Даже я.

Послышалось жалобное поскуливание, в котором едва ли можно было разобрать голос разумного существа. Впрочем, казалось, инквизитору не было никакого дела до того, действительно ли дошли его слова до затуманенного рассудка хозяина таверны.

– Итак, - невозмутимо произнес Ринан Сих, - кто она такая?

Он показал пальцем на Пенну.

Хозяин с трудом выдавил:

– Девка…

– Не защищай ее! Она тебя защитить не сможет! - выкрикнул Ринан Сих. Его голос зазвенел.- Кто она?

– Девка…

– Как ты ее нанял?

– Не знаю.

– Почему ты нанял ее? Разве в вашем городке принято нанимать тех, кого не знаешь?

– Нет. Не знаю.

Инквизитор скрипнул зубами.

– Ты хозяин таверны?

– Да.

– Ты нанял незнакомую женщину. Почему?

– Бесплатно… - с трудом выговорил хозяин. Это первое осмысленное слово далось ему с огромным трудом. Ринан Сих фыркнул:

– Хочешь сказать, что пренебрег всеми правилами безопасности и нанял незнакомую женщину, которая пришла с болот и наверняка принесла с собой чуму, - и все только потому, что ее услуги тебе ничего не стоили?

– Не знаю, - повторил хозяин.

Ринан Сих наклонился над ним.

– Кто она? Что она рассказывала о себе?

– Ничего… не рассказывала…

Ринан поднял голову и щелкнул пальцами. Койары совершенно правильно истолковали этот знак, и мгновение спустя хозяин забился на полу своей собственной таверны в предсмертной агонии. Его горло было рассечено тончайшей сталью. Кровь хлестала по полу, однако - и в этом тоже состояло искусство отлично выдрессированных убийц - ни одна капля не попала на серое одеяние инквизитора. Разрез был сделан с исключительной точностью.

Ринан Сих повернулся к Пение:

– Ну а теперь ты готова разговаривать со мной?

– Зачем вы его убили? - прошептала Пенна.

Инквизитор пожал плечами.

– Ты неглупая женщина. Могла бы и сама догадаться.

– Но я не догадалась… Есть много причин, чтобы убить человека, - сказала Пенна. Она ощущала, как болезнетворный яд разливается по ее телу, но теперь боль сделалась не такой острой. Пенна ухитрилась к ней привыкнуть. Сквозь эту боль можно было думать и даже разговаривать.

– Он был абсолютно бесполезен, вот почему он умер, - сказал Ринан Сих. - Он оказался настолько глуп, что дал тебе пристанище, даже не поинтересовавшись, кто ты такая.

– Он действительно не знал, - тихо произнесла Пенна.

– Он не знал! Но другие догадались… Другие, те, которые слышали, о чем говорил пророк тумана. И теперь я хочу кое-что услышать от тебя.

– Вы осквернили таверну убийством, - сказала девушка, жмурясь заранее: она не сомневалась в том, что за эту дерзость ее тотчас накажут.

И правда - один из койаров нанес ей два быстрых удара. Теперь они били не хлыстом, а прутьями. Тонкими металлическими прутьями, которые вгрызались в плоть и оставляли глубокие порезы.

Она ощутила кровь. Липкую и горячую. И жжение - чуть выше того места, где текла кровь.

– Люди не смогут приходить в таверну, где произошло убийство, - проговорила Пенна, едва ворочая языком.

– Людям и не понадобится больше эта таверна, - сказал Ринан Сих. - Я пошутил, когда сказал, что они охотно придут сюда и начнут болтать о том о сем… «Чесать языки». Так я выразился? Они больше не станут чесать здесь языки.

– Потому что здесь пролилась невинная кровь? - спросила Пенна. Губы ее дергались.

Инквизитор рассмеялся, громко, весело, как человек, у которого не бывает забот. Он хохотал, откинув назад голову. А потом внезапно замолчал, выпрямился в своем кресле и сверкнул глазами.

– Нет, Пенна, не поэтому. Люди перестанут приходить сюда, потому что людей в этом городе больше не будет.

После этого она надолго потеряла сознание.

Глава седьмая

Как это их угораздило? Хазред, конечно, будет потом обвинять во всем Гирсу. Хазред всегда так поступает, хотя на самом деле вина в одинаковой мере лежала на них обоих. Нужно было лучше соображать!

«Это еда, это еда…» Гирсу хотелось плеваться, когда он представлял себе голос приятеля, передразнивающий его. Ну да, пища! А что тут такого? Он, Хазред, еще не превратился в святого бесплотного духа, чтобы обходиться без мяса и овощей. В следующий раз может питаться травинками и запахом костра. Посмотрим, как долго он протянет.

Они пробирались через болота целый день. Гирсу догадывался, что Хазред и не подумал отказаться от своей изначальной безумной затеи - добраться до обелиска и уничтожить его. То есть, извините, опрокинуть. Не уничтожить. Просто сбросить в грязь почитаемую зелеными племенами святыню и хорошенько потоптаться на ней. И остаться после этого в живых. Каким образом подобное деяние - невозможное, в принципе, но вдруг получится?! - послужит к возвышению народа троллоков? На этот счет у Гирсу не брезжило в голове ни единой догадки.

Он не стал больше тратить сил на пререкания с приятелем лишь потому, что переспорить будущего жреца не мог и хорошо знал об этом. Единственная надежда Гирсу заключалась в том, что, добравшись до обелиска, Хазред сам осознает невыполнимость затеи. И добровольно откажется от нее.

Ну а в середине дня им обоим неслыханно повезло! Гирсу услышал шорох в маленькой рощице кривых черных деревьев. Такие рощицы встречались на болотах время от времени. В них водились странные существа, похожие па свиней, с большими, загнутыми кверху клыками. Они питались жирными белыми грибами, которые в изобилии росли на сырой голой земле в тени деревьев. Мясо этих животных чрезвычайно ценилось зелеными племенами, да и некоторые домашние зверюшки от лакомства не отказывались. Так что ни один троллок не мог упустить подобного шанса поохотиться и набить желудок, а заодно пополнить припасы.

Гирсу выломал две рогатины. Им с Хазредом не раз доводилось охотиться, все давным-давно было отработано: Гирсу прижимает рогатиной могучего зверя и удерживает его в неподвижности, а Хазред перерезает животному горло. Вторая рогатина предназначалась про запас, на случай, если первая почему-либо переломится.

Они готовились к охоте без излишней спешки, сноровисто и привычно. Гирсу наслаждался каждой минутой. Наконец-то теологические разногласия оставлены, и друзья спокойно занимаются обычным делом. Вечером в награду их ожидает превосходный ужин, яркий костер, ленивые беседы о том о сем, но по большей части ни о чем… Втайне Гирсу надеялся также на то, что Хазред в конце концов поймет, как прекрасна жизнь, которую они ведут, смирится с этим и прекратит грезить о несбыточном. И все пойдет по-прежнему. Старейшины когда-нибудь простят убийство Ханно. Должны же они понять, что все это - не более чем роковая случайность!

Приятели подобрались к роще и разразились громкими воплями, чтобы спугнуть зверей и выгнать их на болото.

Сперва они услышали топот, как будто бежало с десяток свиней, затем окрестности огласил оглушительный визг, от которого закладывало уши… и вдруг прямо перед друзьями очутилось несколько совершенно неожиданных существ! Первое, что подумал Гирсу при виде их, было: «Проклятье, эти-то точно несъедобны!»

Ростом они превышали двух троллоков. Тощие - кожа да кости, - с руками, достигавшими земли даже при выпрямленной спине, с огромными хрящами на локтях и коленях, эти твари обладали лишь отдаленным сходством с человеком. У некоторых на спине болтались перебитые кожистые крылья - они свисали, как лохмотья или грязные тряпки. У других крыльев не было - лишь горбы, заросшие жестким черным волосом. Существа визжали и скрежетали зубами, а затем разом замолчали, увидев двух горе-охотников.

И началась погоня!

– Как ты мог принять их за свиней? - кричал на бегу Хазред.

Ну, так и есть! Сейчас начнутся обвинения! Нашел подходящее время!…

– Ты тоже мог бы догадаться, что это не свиньи! - огрызнулся Гирсу. - Ты ведь у нас умник!

– А ты у нас опытный охотник!

Между тем существа явно настигали своих обидчиков. Иногда они даже обгоняли бегущих и скакали и впереди. На бегу они горбились еще сильнее и мчались, опираясь на все четыре конечности.

Создавалось порой впечатление, будто для них погоня - всего лишь развлечение, что они нарочно окружили двух троллоков, заключили их в кольцо и теперь гонят в какое-то избранное ими заранее место.

– Каково тебе быть дичью, Гирсу? - вопил на бегу Хазред.

– Побереги силы, задохнешься! - отвечал Гирсу.

Хазред и в самом деле начинал уставать. Еще не хватало, чтобы он споткнулся и свалился! Если это произойдет, существа накинутся на него - и тогда Гирсу придется сражаться один на один с целой ордой разъяренных созданий, каждое из которых вдвое выше и наверняка крепче его.

Вот Хазред запнулся, качнулся, как будто потерял равновесие… и вдруг, странно засмеявшись, побежал прямо на одного из мосластых! Гирсу решил было, что приятель его потерял от усталости и страха остатки разума, но последовал за ним. Они поклялись друг другу в вечной дружбе, поэтому бросить Хазреда, даже обезумевшего и явно не соображающего, что творит, было бы для Гирсу большим позором.

Непомерно длинные лапы потянулись к горлу Хазреда, но тот поднырнул под руки нападающего, упал на землю, перекатился, вскочил на ноги и понесся вперед что было духу. Гирсу следовал за ним. На бегу он ударил мосластую тварь кинжалом, но не сумел нанести ей даже малейшего вреда: лезвие скользнуло по жесткой коже, как по доспеху, и только звякнуло. Гирсу выругался.

Похоже, существо даже не обратило внимания на то, что его атаковали. Глухо вскрикивая при каждом прыжке, оно погналось за убегающими троллоками. Остальные создания также устремились вслед.

Только тут Гирсу понял, в чем состоит хитроумный замысел Хазреда. Ловко! Он даже присвистнул сквозь зубы от удовольствия. Да уж, если кто и умеет превращать поражения в победы, так это Хазред. И как только у него это получается?

Хазред мчался прямиком к святилищу троллоков.

* * *

Туман.

И в тумане горят глаза.

Взгляд - последнее, что остается от человека, когда он растворяется в тумане и превращается в дыхание чумы.

Однако сейчас происходило нечто обратно: взгляд оказался первым, что увидела Пенна в окружавшем ее тумане, и постепенно этот взгляд становился все более пронзительным, более «телесным». Он властно возвращал Пенну из небытия.

– Тебе не время умирать, - произнес спокойный голос.

Кто это? Пенна не могла вспомнить.

Новая волна боли окатила ее, точно вода, выплеснутая из ушата. Пенна не поняла, где источник этой боли.

– Хватит, - распорядился тот же голос. - Она меня понимает. Я это вижу. Мне нужно, чтобы она посмотрела на…

Он произнес какое-то слово, которого Пенна не разобрала.

Туман начал рассеиваться.

Пенна стояла на городской площади. Точнее, не стояла, а висела: ее руки были раскинуты в стороны и привязаны к длинному шесту, который держали четверо в серых мантиях.

«Был только один, подумала Пенна. - Когда они входили в город, только один человек был в серой мантии. Трое в доспехах и еще один ехал впереди. Их стало больше…»

Ноги девушки не доставали до земли. Ее тащили, точно дичь, взятую на охоте.

Прямо перед ней стоял Ринан Сих. Ветерок чуть шевелил серую мантию, молодое лицо инквизитора оставалось бесстрастным. Светлый завиток, упавший на его гладкий лоб, выглядел совершенно невинным, как у ребенка. Казалось, ни одной жестокой или мрачной мысли не может зародиться под этим лбом.

– Куда ты смотришь, лучница? - осведомился Ринан Сих.

Распухшие губы Пенны шевельнулись.

– На тебя…

– Погляди-ка лучше сюда! - Он взмахнул рукой в просторном сером рукаве.

Пенна послушно перевела взгляд. Когда они успели сломать ее волю? Что они сделали с ней такого, что она подчиняется каждому его распоряжению?

Вокруг что-то гудело. Похоже на растревоженный улей, хотя, подумав хорошенько, Пенна поняла, что это человеческие голоса. На площади есть люди. Много людей. Толпа.

Почему они не подходят ближе? Почему остаются вне поля зрения?

Ответ пришел тотчас же: их сдерживает стража инквизиции. Для какой-то цели Ринану Сиху необходимо чтобы центр площади оставался пустым. И однако же он не приказал разогнать людей вовсе. Ему требовались зрители. Он подготовил для них какое-то представление. И Пенна - как подсказывал девушке инстинкт - была главным «блюдом» на этом пиршестве любопытных.

Она моргнула несколько раз, и зрение ее наконец-то окончательно прояснилось. То, что предстало ее глазам, заставило Пенну содрогнуться.

Прямо перед ней высилось некое чудовищное сооружение. Оно выросло, кажется, за одну ночь, полностью закрыв собой колодец. Тот самый колодец, в который ступил пророк тумана.

Что-то невероятно богохульное, скверное виделось в этом предмете. Высотой в два человеческих роста, артефакт представлял собой гору слипшихся палок, костей и грязи. Похожий на мусорную кучу, он вместе с тем обладал собственной внутренней логикой. Видно было, что возвели его не просто так, не из дьявольской потребности засорить колодец и лишить город чистой питьевой воды, хотя одного этого было бы уже достаточно, чтобы объявить артефакт проклятым.

Нет, имелись более зловещие, более глубокие соображения у тех, кто это сделал. Кости торчали во все стороны, как будто какому-то неведомому великану раздробили грудную клетку. Сверху на пирамиде из ломаных палок и рваных тряпок лежал череп, принадлежавший какому-то из существ, что обитают в глубинах болот. Череп обладал сходством с человеческим вряд ли принадлежал человеку или троллю: слишком уж искажены были его пропорции. Приплюснутый по бокам, вытянутый вверх, с непомерно длинными желтыми зубами, он наводил жуть. Его гигантские глазницы были заполнены сгнившими овощами.

– Это чумной тотем, - прошептал инквизитор - Ты знаешь, как он здесь появился?

Пенна молчала.

– Здесь побывал пророк тумана… Тебе что-нибудь об этом известно? - продолжал Ринан Сих.

Никакого ответа. Пенна продолжала взирать на чумной тотем. Ужас постепенно наполнял ее сердце. Она даже не подозревала о том, что на свете может существовать такой страх. Не так страшна чума, как ее приближение. Неужели есть на свете силы, которые питаются людскими страхами? Очевидно, так, иначе для чего им творить подобные вещи?

– Это предостережение. Это призыв. Это восхваление, - говорил Ринан Сих.

Он тоже не силах был оторвать взгляд от чумного тотема. Все-таки инквизитор, каким бы он ни был могущественным и каким бы защищенным он себя ни ощущал под покровом церкви Сеггера, оставался человеком. Таким же, как все. Подверженным болезни и смерти. Подверженным самым обычным человеческим слабостям вроде страха. А то, что возвели пророки тумана в центре городка Хеннгаль, наводило такую жуть, что противиться этому чувству ни у кого недоставало сил.

– Чума грядет, Пенна, - сказал Ринан Сих. - И ты знаешь об этом больше, чем другие.

Он поднял руку и сделал кому-то знак. Казалось, чумной тотем лишает его сил. Ринан Сих двигался с усилием. Его лоб покрылся испариной, он с трудом переводил дыхание. И тем не менее он продолжал допрос - так и там, где считал необходимым.

Из толпы вышел человек. Он приблизился к Ринану Сиху, весь дрожа: о том, что творит инквизиция в городах, где привечают архаалитов, было уже хорошо известно.

Пенна смотрела на этого человека, широко раскрыв глаза. Несомненно, она где-то видела его. Они встречались при… странных обстоятельствах… Но сколько она ни напрягала память, ничто на ум не приходило.

Человек привычно ощупал свою щеку, в которой зияла дыра.

– Назовись! - потребовал Ринан Сих.

– Рузак, - пробормотал человек, опуская глаза, словно он не в силах был смотреть прямо в лицо инквизитору. - Я плотник.

– Ты утверждал, будто тебе известно нечто важное.

– Да, - кивнул Рузак, - это правда. Кое-что случилось, и я узнал… я узнал ужасные вещи! Я отдал бы все на свете, лишь бы забыть об этом! - В отчаянии он прижал руки к груди. - Я же не просил об этом. Иногда я думаю, лучше бы мне было умереть в том подвале, чем остаться в живых и постоянно помнить о случившемся.

– Ты знаком с этой женщиной? Ринан Сих кивнул в сторону Пенны. Душевные терзания Рузака не производили на инквизитора ни малейшего впечатления.

– Она называет себя Пенной, - поспешно ответил тот. - Я думаю, она поклоняется Архаалю, злому магу, который разрушил наш мир…

– Она не пробовала говорить с тобой о своей вере?

Глаза инквизитора так и сверлили Рузака. Тот быстро покачал головой.

– Нет, мой господин! Никогда! Никогда! Я не стал бы слушать! Клянусь, я ни за что не стал бы слушать, если бы она вздумала погубить меня своей гнусной ересью!

Губы Ринана тронула улыбка. Он улыбался простодушно, как ребенок или как человек, чья совесть не обременена ни одним проступком. Они все так говорят. Все, кого истребляла инквизиция. Еретики бывают на удивление малодушны.

– Я не еретик, - произнес Рузак, опускаясь на колени.

– Я тебе верю, - спокойно отозвался инквизитор. - Не нужно больше клятв и уверений в верности. Просто расскажи мне, что случилось.

Рузак быстро закивал.

– Мы истребляли слуа. В городе завелось целое гнездо. Вот что случилось. Слуа проникли к нам. Они… - Он судорожно перевел дыхание. - Происходили жуткие вещи. Люди исчезали. Пропали сразу шесть человек. Шестеро! Мы решили положить этому конец. Она, - он показал пальцем на Пенну, - нашла гнездо. И ведь она не просто сообразила, где искать. Я с самого начала понял, что она просто-напросто все знает! Она все знала заранее, просчитывала каждый их шаг. Почему? Ответ прост: потому что она им сродни! Говорю вам, она видела то, чего не видел больше никто из нас. Мы вошли в этот дом, и клянусь всем светлым, что есть на этом свете, - она перестреляла слуа по одному. Из своего большого лука. Она стреляет, как демон, и не дает промашки. Кому другому она могла бы отвести глаза, да я-то сразу приметил, какие у нее пальцы на правой руке. Если она не урод, выбравшийся из трясины нам всем на погибель, тогда таким пальцам одно может быть объяснение: магия. Вы видели? Видели?

Ринан Сих вздохнул. Магической трансформации подвергают свои тела не только архаалиты. Это лишь косвенный признак, по которому зачастую можно признать еретика. Косвенный - но довольно важный.

Разумеется, такой опытный инквизитор как Ринан Сих, сразу же обратил внимание на то, что пальцы на правой руке пленницы в полтора раза толще, чем на левой. Ему были известны случаи, когда люди не просто изменяли себя с помощью магии, но и прибегали к заклинаниям, которые отводили глаза другим и делали незаметными для посторонних последствия произведенных колдовских манипуляций. Живет такое существо среди других, и никто не обращает внимания на то, что у того необычное сложение. Ринан Сих легко мог разрушить подобные незатейливые чары - ведь это была всего-навсего иллюзия. Она и держалась-то лишь потому, что о ее существовании никто не подозревал.

– Как же вышло, что ты открыл глаза и сумел прозреть? - почти ласково обратился к плотнику Ринан Сих.

– Я к этому и веду, - заговорил тот. - Прямиком к этому! Мы вошли в подвал, а там спят эти твари, слуа. Каждый в своем коконе. Она и говорит, эта женщина, Пенна то есть: «Пусть мне кто-нибудь посветит, а то, - говорит, - я боюсь промахнуться. А если их разбудить и не убить сразу, то дело повернется куда как плохо». Я так смекнул, что она ведь права.

– Ты сам вызвался помогать? - уточнил инквизитор.

Рузак ударил себя кулаком в грудь.

– Лучше бы я этого не делал!

– Ты не знал, каковы будут последствия, - успокоил его Ринан Сих. - Твои намерения были добрыми.

Рузак заморгал, как будто последняя фраза собеседника поставила его в тупик. Потом пробормотал:

– Так последствия и были добрыми… Ну, для всех, кроме меня, я хочу сказать. Ну и для слуа это ничем хорошим не кончилось, хотя слуа не в счет. Мы ведь на них охотились!

Он сбился, потерял нить мысли и замолчал.

– Продолжай, - холодно приказал инквизитор. Теперь его лицо сделалось властным и отрешенным. Дружелюбие исчезло в мгновение ока.

Рузак испуганно сжался.

– Ну, я к тому, что… Я вышел с факелом, встал среди спящих слуа и стал светить. А она, то есть Пенна, давай стрелять! Стрелу за стрелой выпускает. И все так метко. Без магии так не выстрелишь. А из коконов, где эти самые слуа снят, - фонтаны их поганой крови! Так и хлещут, едва успевай уворачиваться. Кровь-то у них ядовитая… Я почему знаю… - Он поерзал на коленях, но подняться не решился, только немного сменил позу. - Я вот почему это знаю… - Рузак глубоко вздохнул. - Один из наших, из охотников, - он ведь умер. На него кровь попала, он и умер.

– Но ты остался жив, - заметил инквизитор.

Рузак задрожал.

– Это все она, Пенна, - сказал он наконец. - Она так стреляла, чтобы на меня поменьше попадала ихняя кровь. Но щеку мне все-таки проело насквозь, видите? - Он высунул кончик языка из дырки в щеке. - Это из-за слуа. Отравило меня, совсем отравило… Болел потом. - Он закрыл лицо руками. - Но хуже всего, - глухо заключил Рузак, - хуже всего эти видения. Кровь слуа - это отрава. И еще в ней содержится вся правда.

– Правда? - Инквизитор заметно вздрогнул, как будто это слово причиняло ему боль. - Что ты называешь правдой?

– То, что пытаются скрыть, - ответил Рузак. Он повернул голову и смотрел на Пенну, не отрываясь. Ужас исказил его изуродованное лицо. - Слуа узнали ее. Они признали в ней порождение тумана. Я слышу это в каждом моем сне.

Инквизитор стиснул пальцы. Он не отрываясь смотрел теперь на чумной тотем, а из глазниц черепа, венчавшего кощунственный «алтарь» чумы, медленно вытекали капли - сгнившие овощи окончательно разложились и теперь выползали наружу, марая кости скул. Ты утверждаешь, что эта женщина, Пенна, - порождение тумана? - медленно вопросил инквизитор.

– Слуа из моих снов, слуа, которых я помогал убивать, зовут ее так, - повторил Рузак. - Больше ничего. Но этого, по-моему, довольно…

– Мы шли по следу пророка тумана, - задумчивым тоном проговорил Ринан Сих. - Мы разыскивали его в нескольких деревнях… Но везде нас встречали лишь неведение и страх. Одну деревню мы сожгли, две обратились в туман прежде, чем мы успели до них добраться.

Он замолчал.

На площади было очень тихо. Люди, которых стражи инквизиции удерживали на боковых улочках, жадно ловили каждое негромкое слово, срывавшееся с уст Ринана. Большинство из сказанного им услышать не удалось, однако и того немногого, что они уловили, было довольно: страх повис над Хеннгалем.

Слухи о близкой гибели побежали по городку с быстротой степного пожара.

Однако покинуть Хеннгаль никому не удалось: воины, прибывшие с Ринаном, вдруг явились, словно бы из пустоты, и преградили несчастным беглецам путь.

– Чума!

– Чума!

– Никто не выйдет отсюда - приказ Ринана Сиха!

– Запрещено покидать город!

– Разносчики чумы останутся внутри городских стен!

Эти ужасные слома обрекали людей на гибель. Несколько человек попытались вырваться, но маленькие стрелы, выпущенные из духовых трубок, уложили их на месте.

Другие смотрели на убитых и завидовали их смелости: лучше уж погибнуть в попытке спасти себя и близких, чем медленно гнить от неизлечимой болезни и в конце концов превратиться в саму эту болезнь.

Женщины заламывали руки в отчаянии, пытались подкупить солдат, предлагая им драгоценности и свое тело в обмен на спасение своих детей. Но все было тщетно. Койары никого не слушали. Они повиновались только главе своего ордена, а такие слабости, как сострадание к обреченным, были им неведомы.

Однако тех, кто поверил в близкую гибель, поддался панике и предпринял безнадежную попытку спастись, было меньше, нежели других, продолжающих надеяться на лучшее несмотря на явные признаки надвигающегося конца. Любопытствующие никуда не уходили с улиц - они все так же глазели на пленницу, с которой палачи сорвали уже почти всю одежду: те лохмотья, что еще оставались, едва ли в состоянии были прикрывать тело девушки.

Допрос на площади продолжался. Ринан Сих, конечно, отлично был осведомлен обо всем, что творилось сейчас на окраинах городка. Такое происходило на его памяти не впервые. Никаких сюрпризов Хеннгаль ему не преподнес. Знал он и другое: скоро чумной тотем перестанет быть просто символом надвигающегося бедствия.

В Сером Ордене Ринан Сих слыл человеком отчаянной храбрости. Он оставался на месте близящейся катастрофы, невзирая на очевидную опасность, и всегда успевал узнать больше, чем другие собратья, именно благодаря тому, что наблюдал и слушал до последнего.

– Здесь побывал пророк тумана, - сказал Ринан Сих.

Он махнул рукой одному из койаров. Тот улыбнулся и быстрым движением пальцев метнул в пленницу две крохотные звездочки с остро отточенными жалами. Обе они поразили цель, вонзившись в левое плечо Пенны.

Женщина содрогнулась и слабо закричала. Она явно теряла силы.

– Здесь побывал пророк тумана, - повторил Ринан Сих. - Что он говорил?

– Гнев богов, - шевельнулись пересохшие, растрескавшиеся губы Пенны. - Кара богов…

– Кто видел, как возводился чумной тотем? - продолжал Ринан Сих.

Ответа не последовало. Инквизитор, впрочем, и не рассчитывал услышать что-либо внятное по этому поводу. Совершенно явно, что чумной тотем вырос здесь как будто сам по себе. Очевидцев подобного кощунственного строительства обычно не находилось. Пророки тумана строили свои тотемы быстро и тайно; впрочем, глубочайшей тайной была окружена вся их жизнь. Ринан покачал головой:

К какой расе принадлежал пророк тумана? Ответа по-прежнему не было. Еще одно разочарование. Иногда Ринану казалось, что он вот-вот ухватит истину за хвост. В представлении Ринана истина была чем-то вроде верткой ящерицы или какого-нибудь другого скользкого, неуловимого существа. Она всегда убегала прежде, чем инквизитор успевал хотя бы разглядеть ее, не говоря уж о том, чтобы поймать. Пару раз он был уверен, что одолел противника, но нет, самое большее, на что он мог рассчитывать, был сброшенный хвост ящерицы.

Вот и сейчас.

– Я помогу спастись от чумы тому, кто ответит мне, к какой расе принадлежал пророк тумана, - повысил голос Ринан Сих. - Я могу спасти любого, это в моей власти.

Сейчас он обращался не только к тем, кого допрашивал, но ко всему городку.

Бесполезно. Они попросту ничего толком не видели. Не разглядели, не поняли. Ответы сыпались отовсюду, люди кричали, поднимали руки, вытягивали шеи - делали все, лишь бы инквизитор обратил на них внимание и оценил их усердие. Называли самые разные расы, даже троллей.

Обостренное чутье подсказывало Ринану, что все эти люди лгут. Не из желания ввести в заблуждение инквизицию, разумеется, а просто в жалкой попытке спастись. Спастись любой ценой.

Бедняги. Они уже обречены и какой-то частью своей личности знают об этом. Разум еще пытается сопротивляться, а плоть уже сдалась смерти. Тщетная иллюзия: якобы ни одно из существ, наделенных разумом, не в состоянии воспринимать собственную смерть. Мол, это за гранью понимания. Ничего подобного! Большинство нормальных людей, троллей и прочих в какой-то миг смиряются с собственной смертностью и как бы дают согласие умереть. Сдаются. Иногда это выглядит как трусость, иногда - как храбрость. Но смерть никогда не забирает разумное создание без предварительной «договоренности» с ним.

Опытный взор инквизитора различал готовность умереть в лице Рузака. И точно так же Ринан Сих видел, что Пенна не сдается, что она продолжает сопротивление. Эту женщину, какой бы стойкой она ни была, еще предстоит сломить до конца.

Приблизившись к Пенне вплотную, Ринан Сих прошептал ей на ухо:

– Я прикажу отпустить тебя, если ты ответишь мне, где находится ваш предводитель - Мор-Таурон.

Пенна закрыла глаза. Даже если бы она знала об этом, она никогда бы не выдала инквизиции Несущего Слово. Бесполезные посулы, бесполезные надежды.

У Ринана задрожали углы рта. Он начал терять терпение. Оставалось совсем немного времени, инквизитор ощущал это присущим ему обостренным чутьем.

В глазницах черепа, венчающего чумной тотем, уже начинал клубиться туман, пока что еле заметный…

Ринан побледнел. Несмотря на всю свою смелость, так долго в обреченных городах он прежде не задерживался.

* * *

Жрецы, обходившие обелиск кругом, не поднимали головы и смотрели только себе под ноги. Каждый новый шаг должен быть в точности таким же, как предыдущий. Они ступали след в след, тщательно следя за тем, чтобы их движения оставались размеренными и одинаковыми у всех.

Монотонное пение сопровождало процессию. Оно не прекращалось ни на миг, и иногда жрецам начинало казаться, что голоса звучат помимо их воли; более того - что голоса и направляют их волю…

И вдруг в одно мгновение издавна заведенный порядок разрушился самым грубым образом.

Послышался странный топот. Он нарастал, становился все сильнее. Затем донеслись и голоса, совершенно не сообразные месту, - пронзительный визг, отрывистые выкрики, хриплые грубые возгласы.

Один из жрецов споткнулся, за ним утратил равновесие другой, третий… Живые кольца, обвивавшие обелиск, сломались, люди в мантиях останавливались, натыкаясь друг на друга, совершенно растерянные, вырванные из привычного неспешного ритма, который устоялся за века их служения и не разрушался никогда. У многих кружилась голова.

Раздался громкий крик:

– Кто это?

И еще:

– Братья! Спасайтесь!

А после:

– Спасайте обелиск!

К святилищу выбежало целое стадо каких-то странных, жутких с виду существ. Они скакали, высоко подпрыгивая и при каждом соприкосновении с землей касаясь ее одновременно и ступнями, и сжатыми кулаками. Горбы на их спинах шевелились, у многих между лопаток болтались переломанные кожистые крылья. Пасти монстров скалились длинными тонкими зубами.

В этой несущейся толпе жрецы не сразу разглядели двух троллоков.

– Ты уверен в том, что делаешь? - задыхаясь на бегу, спросил Гирсу. Его легкие работали как кузнечные мехи, но даже воин уже чувствовал утомление. Стремительная погоня вымотала его; так что же говорить о менее крепком Хазреде!

Однако тот, как казалось, держался даже лучше приятеля. Очевидно, его целиком и полностью захватила эта затея.

– Я уверен! - рявкнул Хазред. - У жрецов сейчас будет важное занятие! На нас они и внимания не обратят.

Мосластые создания набросились на служителей в мантиях. Те пытались обороняться, но силы оказались слишком неравными. Чудовища хватали их, валили на землю и мощным, уверенным ударом длинных когтей разрывали несчастным горло. Одному жрецу оторвали голову, и фонтан крови залил все вокруг. С громким урчанием тварь набросилась на обезглавленное тело и, вымазавшись в крови, принялась пожирать останки. Другие поглядывали на нее с завистью.

К нападавшим уже бежали воины, призванные охранять обелиск от вторжений. Обычно лишь немногие осмеливались посягать на святыню, опасаясь гнева богов. И справедливо опасаясь! Но то касалось лишь разумных существ. Что до обычных хищников и злобных порождений тумана - с ними приходилось разговаривать на языке железа и стали.

В большинстве своем охрана обелиска состояла из ижоров, довольно хрупких на вид и явно более слабых, чем большинство их противников. Они пользовались отравленными стрелами, и, надо сказать, впечатление слабости, которое они производили, было весьма ошибочным. Под ядовитыми стрелами храмовой стражи пало немало врагов. А те, на кого яд не действовал, погибали от деревянных дротиков или от огня.

Ловкие, умелые, хитрые, ижоры хорошо знали свое дело.

Однако сейчас им пришлось нелегко. Мосластые твари оказались стойкими к страшным ядам. Хазред сам видел, как один из них, с тремя стрелами в груди, продолжал преспокойно атаковать жрецов. Сперва Хазред (как и храмовые защитники) полагал, что обычно оружие против мосластых существ бесполезно, но затем он с облегчением убедился в своей ошибке. Яд действовал на них очень медленно, но все-таки действовал. Постепенно движения раненых отравленными стрелами становились более медленными, реакции - заторможенными.

Вот один, с двумя стрелами в руке, неожиданно покачнулся и упал на четвереньки. Кожистые лоскутья на его спине затряслись, как будто его колотила жестокая лихорадка. Затем умирающий монстр поднял голову и зарычал, обнажив очень длинные, испачканные кровью клыки. Затем он ткнулся лбом в землю и больше не двигался.

Но все же монстры умирали слишком медленно. Пока ижоры истребляли их, держась на безопасном расстоянии, чудовища уничтожили слишком много жрецов. В отличие от нападавших, обороняющиеся погибали сразу. У многих не хватало времени даже на то, чтобы нанести убийцам сколько-нибудь значительную рану, хотя сказать, что жрецы погибали, как безобидные птенчики, было нельзя: у них имелись длинные ритуальные кинжалы из обсидиана, предназначенные для заклания жертв, и жрецы умело пользовались этим оружием.

– Мы не успеем, - пробормотал Хазред, наблюдая за бойней.

Они с Гирсу прятались среди камней и молились Болотному Духу о том, чтобы сражающиеся не обратили на них внимания. Что-что, а скрываться в болотных зарослях троллоки умели мастерски! К счастью, мосластые создания и жрецы из храма были чересчур увлечены друг другом, чтобы отвлечься от битвы и заняться куда более скучным делом - поиском двух зеленых троллоков среди зеленой травы.

– Чего мы не успеем? - осведомился Гирсу. - По мне, так нужно уносить ноги, пока не поздно. Вот если мы начнем прямо сейчас, то очень даже успеем.

Хазред повернул голову и посмотрел на друга весело и чуть иронически.

– Ты предлагаешь мне бегство? Ты, великий воин?

– Пока что я еще не стал великим воином, поэтому могу с чистой совестью уносить ноги из опасного места, - парировал Гирсу. - А кроме того, внутренний голос подсказывает мне, что если я не смоюсь прямо сейчас, то великим воином мне вообще никогда не быть.

– Разумно… но неразумно, - парадоксом ответил на это Хазред. - Разумно, потому что сбежать - это самый простой и надежный способ остаться в живых. А неразумно, потому что остаться - это возможность выполнить мою миссию и достичь куда большего величия.

– Мертвецы не достигают величия, - сказал Гирсу безнадежным тоном. Он уже понял, что Хазред никуда отсюда не двинется. Будет сидеть в сырых кустах и ждать, пока жрецы и эти, с горбами, не перегрызут друг друга.

– Смотри! - шепнул Хазред. Глаза его расширились.

Ого! Даже Хазреда проняло! Стало быть, там, возле обелиска, и впрямь сейчас происходит нечто из ряда вон выходящее.

Гирсу даже высунулся из своего укрытия, чтобы лучше видеть.

Судя по всему, жрецы пришли в отчаяние, видя, что с горбатыми тварями им не справиться. Они выпустили против них глита - человекоподобного ящера. Темно-зеленые чешуйки, покрывавшие его тело, и вытянутая морда придавали глиту сходство с рыбиной. Этот же эффект подчеркивал и растопыренный гребень на голове человекоящера - кожистый, на «каркасе» острых тонких костей, раскрывавшихся веером.

Мощный торс глита, его могучие руки и взгляд холодных маленьких глазок - глазок умной, хитрой безжалостной рептилии - поневоле внушали почтение. Этот противник требовал уважения к себе. В его жилах текла древняя кровь. Хазред поневоле вспомнил о том, что, согласно легендам, обитатели трясин Исхара ведут свой род от древних ящеров…

Как правило, глит сражается за деньги. Очевидно, жрецы платят ему изрядные суммы за охрану собственных персон. И будучи скупыми, как все жрецы, они не прибегали к помощи своего наемника до последнего, надеясь справиться собственными силами. Ведь за участие в бою глиту придется выдавать двойную (если не тройную) плату!

Рослое создание с грубой кожей, похожее одновременно и на ящера, и на человека, побежало навстречу врагам. Те, очевидно, мгновенно оценили опасность. Они сбились в кучу и оскалились. Глит бежал, набирая скорость с каждым шагом. В руках его сверкали широкие изогнутые мечи.

Твари явно что-то задумали. Они переглядывались и обменивались короткими лающими сигналами. Многие подобрались, горбы на их спинах напряглись…

– Ему конец, - прошептал внимательно наблюдавший за ними Хазред.

– Им? - переспросил Гирсу, морща лоб. Ему казалось, что даже десяток разъяренных существ не в состоянии справиться с непобедимым глитом.

– Да нет, не им, а ему, - повторил Хазред.

– Ты шутишь! - Гирсу метнул на приятеля изумленный взгляд. - Глит непобедим. Это очень мощный боец. И чрезвычайно хитрый.

Хазред только покачал головой. Похоже, он начинал понимать монстров. Он как будто проникал в их темный, наполненный яростью разум.

Они атаковали глита все одновременно. И, в отличие от троллей или людей, при этом совершенно не мешали друг другу. Одни, у кого руки были длиннее, подскочили выше и впились ему в горло и в голову, другие, покрепче и пожирнее, подкатились ему под колени. Несколько существ совершенно явно были выбраны в жертву: они бросились под мечи глита, и он в мгновение ока разрубил их на несколько частей. Однако Хазред заметил, что погибшие и без того были ранены отравленными стрелами.

И все это они проделали на удивление слаженно, обменявшись всего несколькими короткими репликами! Есть о чем призадуматься.

– Вперед! - крикнул Хазред. - Пора!

– Ты с ума сошел? - Гирсу, похоже, до последнего надеялся, что его друг откажется от своей самоубийственной затеи - опрокинуть обелиск.

– Ты все-таки хочешь сделать это?

– А для чего мы сюда пришли?

– Ну… убить глита, - предположил Гирсу.

Не отвечая на шутку друга, Хазред вскочил и помчался что есть силы к обелиску. Гирсу ничего не оставалось, как последовать за ним. Разумеется, Гирсу понимал, что сейчас они оба погибнут. Понимал и другое: если бы он, Гирсу, остался сидеть в укрытии (и вернулся бы живым), он сумел бы найти какие-то опадания. Проклятье! Да живые всегда отболтаются, переложив всю вину за случившееся на погибших. Однако это уничтожило бы честь Гирсу. Женщина или жрец, возможно, в состоянии жить без чести, но воин - никогда.

Глит все еще отбивался от монстров, которые неустанно грызли его своими острыми тонкими зубами. Несколько мосластых чудовищ были буквально разорваны пополам - ручищи у глита действительно невероятно мощные. Еще трое или четверо оказались изрублены так, что трудно было понять, где чьи руки и ноги. Впрочем, у этих мосластых вообще невозможно бывает отличить руки от ног. Гирсу бы и пытаться не стал.

Дорогу Хазреду преградили трое жрецов. Похоже, это были последние из оставшихся в живых. Забрызганные кровью - своей и своих погибших товарищей, раненые, они тем не менее были полны готовности сражаться до конца. Что ж, Гирсу готов уважить их последнее желание.

С громким боевым кличем троллок набросился на жрецов. Хазред присоединился к нему. Краем глаза Гирсу заметил, что его друг уже успел обзавестись обсидиановым кинжалом. Очевидно, взял с тела кого-то из убитых жрецов.

Жрецы встали спина к спине. Только теперь Гирсу сумел рассмотреть их лица, темные и очень тонкие, как у женщин. Неужели?… В мгновение ока Гирсу пронзила догадка: женщины! Обелиску служили женщины! И на них Хазред натравил жутких монстров… Ничего удивительного нет в том, что мосластые создания порвали жриц голыми руками…

– Сражайся! - закричал Хазред, заметив колебания Гирсу. Очевидно, для Хазреда уже не составляло загадки происхождение жрецов. Возможно, он знал обо всем с самого начала!

Жрицы приготовились к своей последней схватке. Они заранее знали, что проиграют, но сдаваться без боя не собирались. В любом случае пощады им ждать не приходилось.

Хазред обменялся с ними несколькими ударами. К удивлению Гирсу, ритуальным ножом Хазред орудовал с той же ловкостью, что и жрицы. Одна из них чиркнула Хазреда по щеке. Потекла кровь. Женщина с торжеством рассмеялась, но смех ее тотчас захлебнулся, и она с хрипением упала на землю: Хазред успел перерезать ей горло.

– Гирсу! - заорал он, повернув к другу жуткую окровавленную образину. - Нападай! Помоги мне!

Гирсу больше не колебался. Он накинулся на оставшихся двух жриц. Одной он сразу же сломал шею, другая попыталась ударить его в бок кинжалом. Этот удар был бы смертельным для Гирсу, если бы Хазред не сбил жрицу с ног. В следующее мгновение Хазред разжал пальцы, и обсидиановый нож упал на землю… Нет, не на землю! То, что могло выглядеть со стороны жестом бессилия и усталости, на самом деле было актом убийства. Нож попал точно в глаз лежащей на земле жрицы. Тонкое, невероятно острое лезвие проникло прямо в мозг. Она знала, что так будет. Они с Хазредом были очень близки в этот момент - убийца и его жертва, жрец и жрица. Они оба знали, что произойдет в следующее мгновение.

Они заключили между собой соглашение о смерти.

– Смотри! - прокричал Гирсу. Он был совсем близко - и вместе с тем, как мнилось Хазреду, все еще опьяненному этим последним убийством, где-то очень далеко. - Смотри!…

Обелиск медленно накренился… И вместе с тем создавалось впечатление, что он раздвоился. Потому что на том месте, где только что находился прежний обелиск, появилсявторой, точнее, тень первого. Полупрозрачный, он полностью повторял оригинал. Те очертания, тот же блеск на гранях, только приглушенный.

Между тем первый обелиск продолжал наклоняться все больше и больше, а второй начал видоизменяться. Постепенно он обретал странные формы. Как будто человекообразные… Явилось лицо, странное с чертами, каких больше нет ни у одного живого существа на Лааре: три круглых глаза, крохотные жабры, но ни носа, ни рта… и кожа удивительного теплого оттенка…

– Я Асехат, - прошептал тихий, завораживающий голос. - Вы освободили меня…

Камень с грохотом обрушился на землю, уничтожая очарование момента. Асехат, если только таково было истинное имя возникшего перед друзьями существа, вздрогнула всем телом - и рассыпалась на мириады крохотных частиц. Была ли она призраком, была ли она каким-то странным, бесплотным созданием, которое материализовалось лишь на миг, а затем рассеялось, - этого друзья не узнали.

В мире наступила полная тишина. Глит перестал дышать, и монстры, атаковавшие его, застыли на месте.

С того места, где только что стоял обелиск, в небо ударил столб яркого белого света. Все происходило в безмолвии. Сияние было ослепительным, так что наблюдателям поневоле пришлось закрыть глаза. Но и сквозь опущенные веки они как будто продолжали видеть этот могущественный свет.

Наконец Хазред решился и открыл глаза. И… ничего не увидел. Никакого света.

Таинственное существо, которое приходило к нему в сновидении и умоляло опрокинуть обелиск, пропало. Гирсу наверняка уже сомневается в том, что оно вообще когда-либо существовало. Глит, растерзанный, с распотрошенным животом, валялся на земле, а кругом в жутких нелепых позах, как сломанные куклы, лежали жрецы и жрицы. Внутренний круг обходивших обелиск служителей составляли женщины, внешний - мужчины. Все они были сейчас мертвы.

Среди тварей шевелились еще несколько, но они, насколько мог судить Хазред, были обречены - отравлены ядовитыми стрелами. Стражники-ижоры давно скрылись: происходящее было слишком опасно даже для них. К тому же они, как и глит, служили храму за плату.

– Пойдем, - проговорил Хазред, обращаясь к своему другу.

Гирсу, не открывая глаз, помотал головой.

– Ты как хочешь, Хазред, а я больше и шагу не сделаю.

– Что, так и будешь здесь жить? На развалинах храма, с закрытыми глазами?

– А разве я не ослеп?

– Не притворяйся глупцом! Ты могуч, но не глуп, и притворяться у тебя не выходит.

– Разве так заметно? - Гирсу наконец открыл глаза и вздохнул. - Ну и бойня! А ты понял, что эти последние… что они были женщинами?

– Мужчины, женщины… - Хазред пожал плечами - Я не вижу большой разницы.

– Неужели? - Гирсу ухмыльнулся и похлопал Хазреда по плечу. Он явно начал приходить в себя. - Ну ничего, мой мальчик, когда ты станешь постарше, я растолкую тебе, в чем разница между мужчиной и женщиной. Она есть, пока что поверь мне на слово.

– Угу, - пробурчал Хазред. Простая шуточка приятеля вдруг болезненно напомнила Хазреду о том, что произошло между ним и ведьмой.

– Они сожрали глита, - сказал Гирсу. Он вытянул шею и с интересом рассматривал место последнего сражения глита с горбатыми тварями. - Впервые такое вижу.

Можно подумать, ты встречаешь глитов по десять раз на дню. Разумеется, впервые,- фыркнул Хазред.

– Очень мощные они, эти создания, - не поддержал спора Гирсу. Он все еще думал о горбатых существах. - Кто они такие?

– Кто знает? - Хазред пожал плечами. - На болотах полным-полно разных тварей. Можно прожить сто лет и все равно постоянно натыкаться на что-то новенькое. Особенно теперь, после Катаклизма.

– Ну началось… Ты еще начни по-стариковски крякать и вздыхать о том, что до Катаклизма жизнь была лучше, - возмутился Гирсу.

– До Катаклизма жизнь действительно была гораздо лучше, - отозвался Хазред. - Даже ты не станешь с этим спорить.

– Я не стану с этим спорить, но и утверждать этого не стану, потому что не жил до Катаклизма. Во всяком случае, разумной жизнью.

– Болотный Дух! Да ты и теперь не живешь разумной жизнью! - засмеялся Хазред. Он положил руку на плечо приятеля. - Идем, посмотрим, что там лежало под обелиском.

Глава восьмая

…Как этот человек ухитрился обойти стражу? Почему его не задержали - ни воины инквизиции, ни койары? Это оставалось загадкой - пока незнакомец не явил своего истинного лица.

Некто спокойным шагом пересекал площадь, словно прогуливался для собственного удовольствия. Ринан Сих хотел было крикнуть страже, чтобы его задержали, схватили, скрутили… но не смог произнести ни слова. На первый взгляд дерзкий человек выглядел очень просто. Обыкновенный парень не старше двадцати лет. Может быть, слишком бледный, но зеленоватый оттенок кожи довольно распространен и здешних краях. Сказывается близость болот: местные расы все отличаются склонностью к мимикрии.

Он чуть шаркал ногами при ходьбе, а губы у него растягивались в улыбке - с каждым мгновением все более широкой… Это, и еще красные, исцарапанные руки. Как будто он постоянно имел дело с какими-то мелкими зверьками. Острые коготки и скверный характер. Может быть, ящерицы…

Молодой человек остановился прямо перед инквизитором. Глаза незнакомца вдруг вспыхнули, и он тихо прошептал - так тихо, что слышал его один лишь Ринан Сих:

– Ты уже дал согласие?

– Что? - хрипло каркнул Ринан.

– Я знаю твои мысли. Ты думал о смерти. О том, что человек умирает лишь после того, как сдается неизбежному. Иногда на то, чтобы уговорить жертву, смерти требуются годы, иногда - мгновения. Ты уже сдался? Ты дал ей свое согласие?

– Догадайся, - огрызнулся Ринан.

Руки незнакомца задрожали. Крохотные ящерицы формировались у него под кожей и медленно проползали к свободе - к кончикам пальцев, которые уже засветились багровым.

Мука исказила лицо молодого человека. Ему доставляло страдание то, что сейчас происходило с ним, однако он, очевидно, считал, что иного выхода просто нет, и продолжал свое дело. Его губы кривились и изгибались, обнажая желтоватые зубы. Капелька крови потекла из прокушенной нижней губы.

Беззвучно он шептал заклинания. Наверное, самому ему казалось, что время остановилось, что каждое мгновение растягивается бесконечно долго, но на самом деле все произошло очень быстро. Койары успели лишь поднести ко рту духовые трубки, чтобы выстрелить в мага отравленными стрелами, однако их усилия пропали втуне.

Стрелы вылетели в воздух и сгорели.

Маг тряхнул руками с явным облегчением. Сотни крохотных пылающих ящериц высыпались из кистей его рук, с легким стуком они упали на мостовую, и вдруг там поднялась целая стена ревущего огня. Маг пошатнулся, словно его ударили в лицо, - он потратил слишком много сил на создание этих чар. И однако же пока он не смел позволить себе роскошь передохнуть.

Огромным усилием воли он заставил себя собраться. Выхватив из-за пояса крохотный, но невероятно острый кинжал, он перерезал веревки, удерживавшие Пенну, и подхватил падающую пленницу.

– Ты можешь идти? - задыхаясь, спросил он.

Пенна молча смотрела на него помутневшими глазами. Она знала, что уже встречала этого человека. Они разговаривали. Он говорил ей какие-то страшные вещи… Он не любит ее, считает чем-то ужасным. Да, он называл ее порождением тумана. Издевался над ней. А в глубине его зрачков скалил зубы какой-то жуткий монстр.

Кто же он такой?… Пенна напрягала память, но ничего не могла сейчас вспомнить. Она почти потеряла сознание, когда знакомый незнакомец разрезал веревки.

Огонь уже распространялся. Он бежал по камням мостовой так же легко, как если бы это были не булыжники, а выжженная солнцем стенная трава. Скоро пламя доберется до люден, до домов, и в городке запылает настоящий пожар. Магии уже не потребуется подкармливать его заклинаниями - огонь найдет себе естественную пищу и пожрет дом за домом, жизнь за жизнью…

Из-за стены бушующего пламени слышались уже дикие крики ужаса и отчаяния, но Пенна их едва различала.

Огонь успел лизнуть ее, так что вся одежда девушки мгновенно сгорела. И произошло это так быстро, что Пенна не успела даже почувствовать боли. На ее теле не появилось ни одного ожога.

– Мое пламя не желаем причинять тебе вреда, - объяснил маг. - Но ты не ответила мне, можешь ли ты идти.

– Не знаю…

– Придется постараться, потому что мне не силу сейчас дотащить тебя на себе.

Спотыкаясь и поддерживая друг друга, они побежали по площади в сторону переулка. Ожидавшие там койары хотели остановить беглецов, но им не удалось даже шевельнуть рукой, чтобы бросить стрелы: убегающая в панике толпа позабыла обо всех своих прочих страхах и опрокинула стражников.

Беглецы нырнули в переулок, где кричала и бесновалась толпа, зажатая со всех сторон домами и пожаром. Люди чувствовали себя в ловушке, они кричали, толкались, давили друг друга в тщетной попытке спастись.

Маг остановился, закрыл глаза, прислушиваясь. Со всех сторон напирали перепуганные горожане. Пенна видела, как сквозь медленно надвигающийся пожар просачиваются длинные белые полосы тумана. Чума победоносно входила в город, отмеченный пророками тумана.

Все свершалось в точности так, как было предсказано.

– Обними меня, королева! - кричал маг, не открывая глаз.

Пенна обвила его руками, прижалась к нему всем телом. Она сделала это не раздумывая - и не потому, что была благодарна этому человеку за спасение, не потому даже, что нуждалась в близости хоть какого-то живого существа, в его поддержке… Она просто боялась упасть и быть растоптанной.

Она почувствовала вдруг, как из нее уходят последние силы. Ощущение было такое, словно она ранена и кровь выливается из жил слишком быстро… Неужели это существо, пришедшее к ней на помощь в последний момент, - слуа, кровосос, терзаемый вечной жаждой?

Она посмотрела на своего спутника. Нет, он не впивался в нее зубами, как она вдруг заподозрила. Он по-прежнему крепко держал ее за плечи. Но силы Пенны неудержимо иссякали. Очевидно, маг черпает свою мощь из нее…

Почему бы ему не воспользоваться для этой цели другими людьми? Пенна хотела оттолкнуть, его, но не сумела. Их тесно прижали друг к другу.

С громким воплем, похожим на крик боли, маг снова тряхнул руками. Столб пламени вырвался из земли прямо перед ним. В огне корчились люди, их рты раскрывались, но ни звука не долетало до Пенны и остальных. Огненный шторм промчался по переулку, сметая всех, кто стоял на пути.

– Бежим!

Волоча ноги и спотыкаясь на каждом шагу, они побежали по раскаленному переулку, по туннелю, который прогрыз для них огонь. Здесь не было людей - одни только черные обугленные стены домов. Сзади клубился туман, он как будто гнался за беглецами. Но Пенна не оборачивалась. Она видела их цель - круглую дыру в городской стене. Там - свобода и, возможно, спасение.

Им пришлось проделать весь этот путь, полагаясь только на себя, а между тем маг израсходовал не только собственную мощь, но и тот ничтожный запас сил, что оставался у похищенной им пленницы.

И все то время, пока они ковыляли, глотая раскаленный воздух, Пенне не давала покоя мысль: куда же подевались люди? Неужели сгорели без остатка?

– Да, - прохрипел маг в ответ на ее мысли. Очевидно, для него не было тайной то, о чем думала его спутница. - Ни одно живое существо, не обладающее защитной магией, не в состоянии сохранить свое тело в моем огне. Но эта проклятая магия убивает меня…

Наконец они очутились возле пролома в стене - это произошло, как показалось Пенне, спустя годы после начала их бегства. Они двигались замедленно, точно в кошмарном сне, и девушка с трудом ворочала языком, разговаривая со своим спасителем.

– Куда теперь?

– Туман догонит нас, если мы пойдем на болота - сказал маг. - Мы двинемся по бездорожью в самые мертвые топи. Там мы найдем пристанище.

– Невозможно! Ты предлагаешь убежать от хищника, забравшись в самую берлогу хищника, - возразила Пенна. На миг ей показалось, что ее спаситель попросту утратил рассудок.

Но он взял в ладони ее безбровое, опаленное огнем лицо и силой повернул к себе. Совсем близко она увидела его глаза, полные пламени и страдания.

– Верь мне, - просто сказал он. - Меня зовут Эгертон, и я хочу сберечь тебя, потому что ты очень важна. Я ведь говорил тебе об этом, когда мы встретились впервые, там, в гнезде слуа. С твоей помощью я сумею выяснить то, что я давно уже хотел узнать…

– А что такого ты хотел узнать? - сердито дернулась Пенна.

– Сейчас не время для объяснений, - возразил Эгертон. - Иди со мной, не задавая вопросов. Доверься мне.

– А если ты меня погубишь?

– Ты и без того погибла уже, и не один раз, но все еще жива, - был загадочный ответ.

Он крепко взял ее за руку и потащил за собой.

Обратно на болота, в смертоносные трясины, где ожидали их клочья тумана и жуткие существа, о происхождении и силе которых лучше было не задумываться.

* * *

Эгертон, казалось, знал здесь каждую тропинку. Он не был похож на обитателя болот и тем не менее ориентировался с такой легкостью, словно родился прямо посреди здешних топей.

– Я слышу, как они дышат, - объяснил он.

Пенна с трудом переставляла ноги. Эгертон то и дело поддерживал ее, однако девушка избегала его прикосновений. Она не могла забыть того мгновения в городе, посреди давки, когда их притиснули друг к другу и Эгертон принялся жадно высасывать силы из своей спутницы. Разумеется, она видела, каким образом были истрачены потом эти силы. Без подобного магического трюка они, вероятно, никогда бы не выбрались из Хеннгаля. И все же… все же она предпочитала держаться от напарника подальше.

Ближе к ночи Пенна начала беспокоиться не на шутку. Они забрели уже достаточно глубоко в болота. Правда, тумана здесь пока что не встречалось, но с наступлением темноты многое изменится.

Где-то там, на болотах, ожидает Пенну жуткое существо, которое именовало ее своей королевой. И Эгертон наверняка знает об этом. Ведь он тоже называл ее королевой.

– Я больше не могу идти, - объявила Пенна. - Если я обречена на смерть, то по крайней мере хочу отойти в иной мир спокойно.

– Ты обречена на жизнь, - прошептал Эгертон. - Я выполню твое желание, королева, как ты выполнила мое.

– Твое? - удивилась Пенна. - Когда это я выполняла твои желания? Ты что-то перепутал!

– Ты согласилась помочь мне… ты помогла мне спасти тебя. Это самое главное. Теперь мы должны поговорить, иначе окажется, что все было напрасно

– Загадки, опять загадки… - Пенна вздохнула. - Хорошо. Ты разведешь костер?

Несмотря на боль и ужас пережитого, она хихикнула. Если ее новый спутник и умел что-то делать хорошо, так это разводить огонь.

– Здесь не будут гореть обычные дрова, - сказал Эгертон. - Слишком сыро… А я истощил почти все мои силы.

– Хочешь, чтобы я тебя покормила? - спросила Пенна, кривя рот. - Ты высосал меня, как спелую ягоду.

– О да, - отозвался Эгертон, облизываясь. - Ты спелая, королева… Спелая и сладкая… Твои силы вливались в меня, точно молоко.

Он протянул руку и коснулся ее груди. Пенна вдруг осознала, что осталась почти без одежды. Кровь из ее ран перестала течь, но кнут изорвал ее рубаху в клочья, а огонь пожрал лохмотья почти без остатка. Все, что прикрывало ее наготу, была копоть…

– Мне холодно, - прошептала Пенна.

Эгертон молча снял с себя плащ и набросил ей на плечи. Она закуталась как можно плотнее и опустила капюшон до самых глаз.

Маг опустился на колени, положил ладони на землю и долго стоял в этой позе. Наконец слабые язычки пламени протянулись у него между пальцами. Он отдернул руки и выпрямился.

Огонь горел на сырой земле, без дров.

Пенна уселась рядом, подтянула колени к подбородку. Уже совсем стемнело. Бесконечно длинный день был позади. День, когда погиб город Хеннгаль. День, когда Пенна могла бы умереть, но не умерла.

– Расскажи о себе, - попросила она своего спасителя. - Я понимаю, что ты пришел ко мне на помощь не ради моей красоты и не из-за того, что по природе своей ты чрезвычайно добр и всегда спасаешь бедных невинных девушек… Кто ты?

– Я маг из ордена Тоа-Дан, - ответил Эгертон. - Ты что-нибудь слышала о нас?

Пенна вздохнула:

– Почти ничего…

Он протянул к ней руку, и теперь Пенна разглядела на худом запястье мага выжженный значок - изображение какого-то странного существа.

– Это мантикора, символ нашего ордена, - объяснил Эгертон.

– Ты далеко ушел от своего дома, - проговорила Пенна. - А вот я даже не знаю, где мой…

– У тебя нет дома, - сказал Эгертон. Он был немного удивлен оборотом, который внезапно принял их разговор. - Ты родилась неизвестно где - скорее всего, на болотах. Как говорят, твоя мать умерла вскоре после того, как произвела тебя на свет. А солдаты, которые тебя подобрали, вечно переходили с места на место… Как же ты можешь знать, что такое дом?

– Ну… я видела разные дома, - ответила Пенна. - Я смотрела, как живут люди. Они чувствуют себя защищенными, если у них есть свое место на земле.

– Но их защищенность - не более чем пагубная иллюзия, - возразил Эгертон. - И ты только что стала свидетельницей этому. Хрупкие стены не в состоянии спасти ни от болезни, ни от горя. Инквизиция приходит и убивает всех, если это требуется - с точки зрения служителей Сеггера. Туман вползает в город и пожирает каждого мужчину, каждую женщину и ребенка… Ураганы, землетрясения, слуа, порождения тумана - назови любое бедствие и подумай, послужат ли надежным укрытием человеческие дома от всех этих бедствий.

– Нет, - сказала Пенна. - Об этом и думать нечего.

– В таком случае, человеческая тоска по собственному дому - не более чем глупость.

– И все же люди так устроены… - начала было Пенна.

Эгертон перебил ее:

– Люди сами так устроили. Поддаваться своей натуре - слабость, которая может оказаться гибельной. - Он коснулся ее плеча и сразу же убрал руку, явно понимая, как она к нему относится. Он готов был уважать ее недоверие.

– Я больше не буду желать собственного дома, - обещала Пенна, невесело улыбаясь. - Клянусь довольствоваться ночлегом посреди сырого болота, у сомнительного костра, который вот-вот погаснет.

В том, что касалось костра, это была явная клевета - костер горел ровно и гаснуть не собирался. Безжизненное магическое пламя, которое даже не колебалось на ветру.

– Расскажи мне больше, - попросила Пенна после некоторого молчания.

– О чем?

– Почему ты следил за мной? Почему ты меня спас?

– Ты - живая, и в то же время ты - порождение тумана, - сказал маг. - Своего рода магический шедевр. Мне хотелось исследовать тебя, и вскоре ты предоставила мне великолепную возможность. Я говорю о слуа, твоих врагах. Врагах твоего владыки и твоих собственных. - Он поднял ладонь, предупреждая возражения, готовые сорваться с губ Пенны. - Ты можешь все отрицать, ты может твердить день и ночь, что твоя ненависть к ним - обычная, естественная ненависть живого к нежити. Но это не так. Вспомни, как все происходило. Разве ты вела себя как жертва? Пока обычные горожане метались по городу в поисках тех, кто их убивает, ты сразу же обнаружила их. Ты их почувствовала…

– Я не порождение тумана! - оборвала Пенна. - И не желаю больше слушать об этом.

– Как хочешь, - отозвался Эгертон. - Если тебе не нужна правда, позволь мне отдохнуть. Я вымотался и хотел бы поспать.

– Погоди! - Пенна явно была испугана. - Не засыпай! Если сюда придет он… тот…

– Тзаттог? - Маг приподнял брови. - Но он не причинит тебе вреда. Он давно уничтожил бы тебя, будь это в его власти, но он попросту не в состоянии это сделать.

– Он напустил на меня умертвий, а ты утверждаешь, будто он не в силах причинить мне вред! - возмутилась Пенна.

– И что, много навредили тебе те умертвия? - осведомился Эгертон.

– Нет, но…

– Он проверял тебя. Та ли ты, кого он ждал, или же он опять ошибся.

– Откуда ты все это знаешь?

– Так ты хочешь услышать правду или я все-таки могу отдохнуть? - вопросом на вопрос ответил Эгертон. Пенна промолчала.

– Правда тебя испугает, - сказал Эгертон.

– Нет, - глухо откликнулась Пенна. - Кажется, теперь не осталось уже ничего, что способно было бы меня испугать.

* * *

Она, конечно, лгала.

Она была испугана. И боялась того, что сейчас ей мог открыть Эгертон.

Маг устроился поудобнее на земле. Костер послушно пылал, озаряя молодое лицо Эгертона, его темные изогнутые брови, почти сошедшиеся на переносице, его темный, резко очерченный рот и нос с горбинкой.

Пенне подумалось, что это лицо изменяется в зависимости от освещения. Может быть, виной всему были глубокие тени, появившиеся под глазами и в ямках на щеках: усталость истощила мага, он исхудал прямо на глазах.

– Наш орден, что бы о нем ни говорили, жаждет в первую очередь знаний, - тихо произнес Эгертон. Голос его звучал спокойно, задушевно, как будто он сидел где-нибудь в уютных креслах и вел дружескую беседу с единомышленником, а не торчал посреди сырых болот, окруженный неведомыми опасностями.

– Все маги это утверждают, - сказала Пенна. - В эту ложь уже не верят даже малые дети.

Эгертон пожал плечами.

– Я не знаю, что говорят другие. Я знаю, что говорю я сам. Знание - самое важное для нас. В наших башнях хранятся свитки и книги по всем девяти направлениям магической науки… - Он опустил веки, мечтательно вздохнул. - Нет большего наслаждения, чем погрузиться в чтение этих свитков! Там говорится о вещах поистине удивительных… И самое поразительное то, что все это правда! Любое заклинание можно опробовать, любая тайна становится открытой в свой черед… Можно до бесконечности наблюдать за волшебной игрой слов и жизни. Слово, начертанное значками на пергаменте, оживает в устах мага и преобразуется в реальность.

– Да, - медленно уронила Пенна, - конечно, я слышала о вас. Вы живете на темной стороне Лаара. Вы - лучшие маги в мире! Вы способны вызывать духов, подчиняете своей власти мертвецов… Все вы одержимы своими учениями. Вы настолько безумны, что готовы ставить опыты на самих себе, лишь бы проверить, что правда, а что - заблуждение!

– Самое опасное заблуждение - то, что ты сейчас говоришь, - ответил Эгертон. Его глаза блеснули в темноте. - Некромантия и запретные науки - это удел падших магов, предателей из Соултрада, города на темной стороне. Они отделились от ордена Тоа-Дан и были прокляты! Это они посвятили себя темному знанию…

– А вы? - спросила Пенна. - Только не пытайся убедить меня в том, что маги Тоа-Дан такие уж добрые.

– Добрые? - Он удивленно поднял брови. - Я не вполне понимаю это слово. В этом слове вообще нет смысла. Оно не входит ни в одно из заклинаний, и я не встречал его в наших магических свитках и книгах. Это примитивное человеческое понятие, лишенное какой бы то ни было силы. Не пользуйся им! Оно говорит лишь о твоей слабости. А ты не должна быть слабой.

– Расскажи еще о своем ордене, - попросила Пенна после паузы, которая ей потребовалась, чтобы усвоить услышанное. - Я постараюсь больше не перебивать тебя.

Эгертон ответил:

– Мы ищем знаний.

– Это я поняла.

– Сейчас в Лааре появилась новая сила. Мы должны постичь ее. Мы пытаемся понять, кто она. Мы ищем способа войти с ней в контакт.

– Только не говори мне, что эта новая сила - я, - взмолилась Пенна.

И тут произошло нечто неожиданное.

Эгертон рассмеялся.

Пенна не подозревала, что это существо в состоянии веселиться, и однако же невозможное произошло: молодой маг хохотал, и волшебное пламя на земле вторило его веселью: оно то приподнималось, то опускалось, и оранжевые языки лизали темный воздух.

– Ты? - задыхаясь, повторил Эгертон. Он схватился за грудь, закашлялся. Видно было, что подобное веселье для него - большая редкость. - Ты? Новая сила в Лааре?

Пенна оскорбленно пожала плечами:

– Никогда не знаешь, что можно еще услышать от мага! Особенно от мага, жаждущего познаний.

Эгертон наконец перевел дыхание.

– Нет, Пенна, эта сила по-настоящему могущественна. Такой мы еще не встречали. Абсолютно новая сущность возникла на Лааре, и вестниками ее стали чума и пророки тумана. Мы идем следом за пророками тумана, потому что хотели бы завязать с ними отношения. Обменяться знаниями, если они согласятся делиться с нами тем, что знают сами. Этим созданиям, какими бы зловещими и жуткими они ни казались, многое известно о новой сущности. Возможно, они пытаются донести эти сведения до людей - в той форме и в том виде, в каком они могут быть восприняты слабой человеческой расой. Но люди не понимают… Мы пытаемся понять. Мы всегда и все понимали…

– Разве это не означает темную магию? - спросила Пенна, наморщив лоб.

Эгертон двинул бровями.

– Что ты имеешь в виду?

– Попытка связаться с пророками тумана, - объяснила девушка.

– Почему? - Удивление Эгертона росло. Логика рассуждений Пенны оставалась для него непостижимой.

– Пророки тумана - страшные, - попыталась объяснить свою мысль Пенна. - Они… ну, они злые.

– Еще одно бессмысленное слово, - предостерегающе поднял палец Эгертон. - Избегай таких определений.

– Они страшные. Говорят о страшном. Они пугают людей. Они непонятные.

– Люди пугаются, потому что людям свойственно бояться правды, - сказал Эгертон. - Это их слабость… как и многое другое. Пророки тумана непонятны лишь потому, что никто не дает себе труда понять их. На самом же деле все очень просто. Пророки тумана возвещают приход Кары богов.

– Но откуда взялась Кара богов? - горячо спросила Пенна.

– Новая сущность на Лааре, - сказал Эгертон. - Я толкую тебе об этом добрых полчаса.

– Маги ордена Тоа-Дан пытаются связаться с пророками тумана, чтобы узнать как можно больше об этой загадочной новой сущности?

– Хвала Дзару, богу огня и войны! - воскликнул Эгертон. - Наконец-то ты поняла!

– Да, - криво усмехнулась Пенна. - Я все поняла. Все, кроме двух вещей: во-первых, какое я имею отношение ко всему этому? И во-вторых…

Она замолчала.

– Что - «во-вторых»? - спросил Эгертон с любопытством.

Пенна бросила косой взгляд в темноту.

– Во-вторых, как ты надеешься обороняться от орды упырей, которая вот уже несколько минут как окружает нас со всех сторон?

* * *

Никогда прежде не доводилось молодым троллокам видеть ничего подобного. То, что открылось Хазреду с Гирсу, сверкало, переливалось, оно казалось живым, постоянно изменчивым и вечным. В первое мгновение Хазред был уверен, что под обелиском томилась в мучительном сне прекрасная женщина и что своим дерзким поступком они освободили ее. Он смотрел на сияющее существо, ожидая, что оно вот-вот очнется, пошевелится, встанет, явит своим спасителям восхитительное лицо… Мысль об этом была так сладка, что Хазред едва не задохнулся.

Гирсу стоял чуть в стороне от друга и дрожал как в лихорадке. Он не в силах был оторвать взгляда от чудесной вещи, которая предстала перед ними.

Хазред сам не заметил, как с его губ сорвалось:

– Но как нам ее поделить, если она одна такая?

– Она? - Гирсу медленно покачал головой. - Что ты имеешь в виду, Хазред?

– Вот это. - Хазред кивнул подбородком на то, что доселе скрывалось под обелиском. - Ее не разорвать, потому что это ее убьет.

– Не «она», - возразил Гирсу. - Это «он». Посмотри внимательнее, Хазред! Это доспех.

То ли троллоки притерпелись к серебристому сиянию, то ли освобожденная друзьями вещь неуловимо изменилась и умерила яркость свечения, но после слов Гирсу у Хазреда словно пелена спала с глаз.

Перед ними действительно лежал чудесный доспех, выкованный неведомыми мастерами из легкого, почти невесомого серебра. На левом плече не хватало одной пластины.

Прошло довольно много времени, прежде чем Хазред решился прикоснуться к доспеху. Благоговение переполняло троллока, но еще сильнее было другое чувство: Хазред ощущал невероятную магическую мощь, которая исходила от серебряных пластин. Он боялся даже предположить, каково было происхождение этого серебра.

Гирсу уже давно привык к странностям своего друга. Поэтому он не торопил Хазреда. Пусть рассматривает находку со всех сторон, то наклоняясь над ней, то падая на живот и пытаясь заглянуть под нее… Времени-то полно. Никто за ними не гонится - в кои-то веки! - и враги все перебиты, кто не сбежал… Хотя нет, вон последняя из мосластых тварей еще шевелится. Гирсу с интересом стал наблюдать за тем, как она издыхает. Очевидно, эти животные (если только это животные, а не какие-нибудь низшие демоны) привыкли существовать в стае. Одиночество губительно для них. Еще более губительно, чем отравленные стрелы. Да, любопытно. Стоит потом обсудить это с Хазредом, может быть, он выскажет какие-нибудь умные соображения на сей счет.

Однако сейчас Хазреду было не до повадок и особенностей мосластых существ: он наконец-то собрался с духом и решился прикоснуться к доспеху. Его пальцы как будто обожгло сразу и огнем, и леденящим холодом. По серебряным пластинам пробежали радужные волны. И вместе с тем неслыханный восторг вспыхнул в душе Хазреда.

Он повернулся к Гирсу, и тот с трудом подавил удивленный вскрик: никогда в жизни он не видел своего друга таким счастливым. Глаза Хазреда лучились радостью, рот улыбался от уха до уха, каждая черта его лица излучала торжество.

Гирсу испугался:

– Что случилось? Хазред, что с этой штукой не так?

– С ней… все так, - ответил Хазред, смеясь и плача одновременно. - Это… доспех… и он, Гирсу, особенный… из особенного серебра…

Голос у него пресекался, как будто незримая петля пережала ему горло.

– Отдышись, - посоветовал Гирсу. - Посиди спокойно. Не смотри на эту штуковину. Что-то она мне перестала нравиться. Что она с тобой делает?

– Ничего… ничего особенного. Ничего, что не делает со мной мир. Вся жизнь. Могущество. Величие, - сбивчиво проговорил Хазред.

– Ну вот что, - рассердился Гирсу, - просто сядь, отвернись и не думай об этом. Смотри на меня. Поговори со мной о чем-нибудь приятном. Как ты считаешь, мы с тобой вдвоем смогли бы одолеть глита?

– Глита? - Хазред бессмысленно заморгал, как ребенок, пытающийся угадать, чего ожидают от него взрослые.

– Да, - подтвердил Гирсу. - Видишь ли, я посвятил этой теме… раздумья. Ну, недолгие, но очень интенсивные. Видишь ли, глит… он очень сильный. Так. Его нанимают, чтобы он сражался за плату. Ну вот он и сражается. Но возможно ли его одолеть? Вот проблема. Я думаю, двух троллоков против одного глита катастрофически мало. А твое мнение?

Хазред пожал плечами:

– Вероятно. Да, конечно. Ты прав.

Он дернулся, намереваясь еще раз взглянуть на доспех. Было очевидно, что найденная вещь полностью завладела его воображением.

– А вот кишки у глита очень интересные, если приглядеться, - продолжал Гирсу увлеченно. - Отличаются от того, что в брюхе у других ящеров.

– Боги! Гирсу, неужели ты всегда рассматриваешь внутренности, выпущенные из животов?

– Это же интересно, - простодушно отозвался Гирсу. - По такому признаку можно опознать существо, даже если оно попыталось изменить свою внешность магией.

– Да какая разница, что это было, если ты это уже убил!

– Ну, мы же не тролли, - возразил Гирсу, довольный тем, что Хазред вроде как заинтересовался чем-то помимо доспеха. - Нас должна волновать и познавательная сторона дела. И чтобы знать, с кем мы сражались.

– Только не говори этого троллям. Они точно не станут рассматривать твои внутренности, - предупредил Хазред.

– Да, мне это тоже приходило в голову, - кивнул Гирсу. Он сделал паузу, а когда опять обратил взор к приятелю, то увидел, что Хазред лежит щекой на доспехе и гладит полированные пластины.

– Он теплый, - мечтательно произнес Хазред. - И на ощупь почти шелковый. Хочешь прикоснуться?

Гирсу покачал головой:

– Что-то я побаиваюсь этой штуковины.

– Напрасно. Она… могущественная… и добрая… - Казалось, как только речь заходила о характеристиках доспеха, Хазред терял дар речи и с трудом подбирал слова.

Гирсу отодвинулся.

– Это опасная вещь, Хазред. Она завладевает тобой.

Хазред улыбнулся - восторженно и глупо:

– Да, завладевает. Ну и что? В этом нет ничего дурного. Когда ты влюбляешься, то тоже какое-то время можешь думать и говорить лишь об объекте своей страсти. Потом это проходит. Привыкаешь.

– Нет, Хазред, я тебе точно говорю: тут какая-то опасность спрятана. Это вовсе не любовь, а кое-что гораздо хуже. Любовь - она для чего? Она ведь для размножения, и только. Если мы не будем этого хотеть то совсем перестанем размножаться. И тут чувства на нашей стороне, - разглагольствовал Гирсу. Он ощущал себя мудрым старцем, который напрасно тратит словеса, пытаясь вразумить восторженного юнца.

Глаза Хазреда блеснули. Он безмолвно метнулся к Гирсу, схватил его за руку и приложил его ладонь к доспеху.

Словно молния пронзила Гирсу. Жаркая дрожь пробежала по его телу, и все его естество словно запело в ответ на это прикосновение. Гирсу утратил последнюю способность рассуждать здраво. Мир вокруг него неузнаваемо изменился, сделался ярче, нарядней. Все в этом новом мире было для Гирсу приятно и мило. Он наслаждался окружающей его красотой. Он втягивал ноздрями благоуханный воздух, он жаждал обладать этой чудесной вселенной.

– Магия, - прошептал Гирсу, пытаясь из последних сил избавиться от наваждения.

– Магия! - счастливо подтвердил Хазред. - И мы открыли ей путь.

Оба они уставились на доспех. В душах друзей росло желание владеть этой вещью, принадлежать ей, слиться с ней.

Хазред прошептал:

– Это великое серебро… и оно может принадлежать только одному из нас.

Гирсу молчал. Он понимал, кто из них двоих одержит верх, если они начнут спорить из-за доспеха. Разумеется, в словесном поединке Хазреда не одолеть: он всегда докажет, что доспех по праву должен сделаться его собственностью. Если Гирсу хочет когда-либо надеть чудесные серебряные пластины на себя, ему следует запастись терпением. И не стоит недооценивать Гирсу, считая его туповатым и недалеким. У воинов тоже есть собственная хитрость. И маги, и жрецы нередко попадали впросак, имея дело с воинами. Нужно просто подождать. Улучить момент, когда Хазред не будет ни о чем подозревать, и тогда… и тогда Гирсу завладеет вожделенным доспехом. Чудесная вещь будет служить ему одному. И сбудутся все мечты, даже самые немыслимые. Откуда-то Гирсу точно знал, что хозяин доспеха обладает всемогуществом.

Внезапно Хазред горестно воскликнул:

– Смотри! - Он благоговейно коснулся доспеха так, как притронулся бы к бесконечно дорогому существу, у которого вдруг обнаружилась царапинка. - Не хватает одной пластины!

Обнявшись, объединенные этим горем, троллоки нагнулись над доспехом. Сияние окончательно перестало слепить их, и они отлично видели, что на плече доспеха Действительно нет одной пластинки.

–Теперь нам нужно ее отыскать, - возбужденно произнес Хазред. - Это наша главная цель. И я буду предводителем отряда, а ты будешь мне подчиняться.

– Почему? - тотчас возмутился Гирсу.

– Потому что так было всегда, - ответил Хазред. - Потому что я придумал, как опрокинуть обелиск. Потому что я перебил всех врагов. Потому что… доспех отныне принадлежит мне!

Не успел Гирсу помешать ему, как Хазред уже набросил доспех себе на плечи.

– Затяни ремни, - потребовал он. - Ты обязан помочь мне!

И Гирсу, скрежеща зубами, подчинился.

В серебряном доспехе Хазред сразу изменился. Теперь он выглядел как молодое божество - с ярко-зеленым лицом, с сияющими глазами. Доспех послушно принял форму тела своего нового хозяина и несколько улучшил ее. Мышцы на груди и спине Хазреда, рельефно очерченные, мощные, лоснились в солнечном свете. Там, где на плече не хватало пластины, видно было настоящее тело Хазреда - куда менее мускулистое и впечатляющее, нежели сам доспех. Но Хазред не придавал этому несоответствию никакого значения. Владеть доспехом - вот все, чего он жаждал. Ощущать прикосновение гладких, легких пластин, чувствовать, как магические силы переполняют все его существо, - в этом было счастье.

Разумеется, Хазред ни мгновения не сомневался в том, что Гирсу жаждет заполучить доспех. Но это не имело никакого смысла. Об этом можно было вообще не думать. Гирсу - жалок, смешон. Как он вообще смеет мечтать о чудесной вещи? Он, ничтожество! Глупо. Глупее не придумаешь.

– Мы обязаны найти недостающую деталь моего доспеха, - заявил Хазред, прихорашиваясь и позволяя солнечным лучам скользить по глади серебряных пластин. - И мы непременно отыщем ее.

– Понятия не имею, как нам это удастся, - пробурчал Гирсу себе под нос.

Хазред рассмеялся.

– Лично мне теперь по плечу решительно все. Любая затея, что бы я ни задумал. Верь мне, Гирсу! Я постепенно обретаю всемогущество.

* * *

Пенна хорошо видела в темноте, но без своего лука она была бессильна. Отчаяние охватило ее. Что касается Эгертона, мага из ордена Тоа-Дан, то он не колебался ни мгновения. Для него не имело ни малейшего значения то обстоятельство, что он устал, вымотался, что позади у них с Пенной бегство из пылающего города, в который вот-вот войдет чума… Сделав над собой усилие, Эгертон поднялся и повернулся лицом к врагу.

Он различал в темноте лини, колеблющиеся тени, которые становились то гуще, то светлее. Слуа явно собирались для атаки.

– Ты не выстоишь, - подала голос Пенна. - Не жертвуй собой ради меня. Не делай этого даже ради знаний. Спасайся. Оставь меня им и беги.

Эгертон даже не оглянулся в ее сторону.

– Помоги мне, - попросил он, пропустив ее слова мимо ушей. - Ты же хорошо видишь во мраке! Где их больше всего?

– Слева от тебя, - сказала Пенна.

В тот же миг Эгертон взмахнул рукой и оттолкнул ладонью образовавшийся в воздухе огненный шар. Очевидно, к такого рода заклинаниям он прибегал нечасто, потому что они отбирали слишком много сил и к тому же сопровождались сильной болью. Шар буквально вырвался из ладони мага, порвав кожу. Кровь потекла на землю.

Эгертон не обратил на это внимания. Посеревшими губами он проговорил заклятие, и пылающий шар рассыпался искрами над головами слуа. Ослепленные вспышкой, слуа метались в темноте, приседали, закрывая голову руками, или падали ничком.

Шар совсем недолго отбрасывал свет, но этого краткого промежутка времени хватило, чтобы маг успел рассмотреть врагов. Их было не более десятка, и, пока не погасла последняя искра, из руки Эгертона вылетело шесть коротких метательных кинжалов. Только один не достиг цели, остальные пронзили нелюдей.

– Бесполезно, - прошептала Пенна. - Если это слуа, то их нельзя убить железным оружием.

– Мои кинжалы - из особой породы дерева, - возразил маг. - Они были созданы специально для охоты на слуа. Когда рассветет, нужно будет собрать их. Возможно, ты сочтешь меня крохобором, но я дорожу этими маленькими вещичками.

– Все маги крохоборы, - проворчала Пенна, кутаясь в плащ, которым снабдил ее Эгертон, когда она лишилась своей одежды. - Осторожно, справа еще трое!

Эгертон резко повернулся. Точно: три узких, стелющихся по земле тени подползали к нему. Одному из нападавших, самому тонкому, маг раздробил голову ударом сапога, двух других проткнул палками, выдернутыми из костра. Один или двое оставшихся с криками умчались прочь.

Эгертон рухнул на землю рядом с девушкой. Не было в его теле ни одной косточки, которая бы не ныла. В этой последней стычке он израсходовал все свои силы. Если в течение ночи появятся еще какие-нибудь враги, Эгертон окажется для них легкой добычей. Одолеть его будет проще, чем голодного котенка.

«Надеюсь, они об этом не догадываются», - мелькнуло у него в голове.

Пенна задумчиво произнесла:

– Я вот все думаю о том, что ты мне говорил. О том, что я сродни порождениям тумана. Странно это: Тзаттог называет меня королевой - и в то же время то и дело подвергает меня опасности.

– Это были просто голодные вампиры, Пенна, - устало проговорил Эгертон. - Ничего больше. Несколько слуа. Мы отбили их атаку, они ушли и не вернутся. Тзаттог здесь ни при чем. Тут нет порождений тумана.

«Пока нет», - прибавил он про себя. Однако Пенна тряхнула головой и настойчиво продолжала:

– Положим, Тзаттог хочет меня испытать. Но ведь он уже сделал это, он убедился в том, что я - это я. Почему же он не приходит сам?

– Вряд ли его побуждения могут быть нам известны. И вряд ли мы поймем их, даже если что-нибудь о них разведаем, - отозвался маг. - Ты ему нужна, вот и все… И знаешь, что произойдет, если он вдруг прямо сейчас собственной персоной свалится нам на голову?

– Что? - с любопытством спросила Пенна.

– Я попросту тебя отдам, - ответил Эгертон. - Я полностью вымотан. Может быть, в этом и заключалась его цель. Довести меня до состояния полутрупа, чтобы воспользоваться этим и добиться желаемого. Ты так не думаешь?

Пенна вздохнула:

– Ты сбиваешь меня с толку. На чьей ты стороне, в конце концов?

Эгертон долго молчал, явно обдумывая, как бы ответить лучше. Наконец он проговорил:

– Только не на твоей, Пенна. Не на твоей.

* * *

Несмотря на то что Пенна дала себе слово не спать и караулить всю ночь, она все-таки провалилась в беспокойный сои. Ей снилась гибель ее товарищей, потом вдруг она увидела инквизитора - тот корчился в огне и кричал, отчаянно разевая рот. При этом ни одного звука не доносилось до Пенны, как будто она находилась глубоко под водой.

Несколько раз она пыталась пробудиться. Это происходило, когда сон ее становился особенно страшным, и внезапно она начинала отдавать себе отчет в том, что на самом деле грезит. Она дергалась, скребла землю ногтями, стонала сквозь зубы, но забытье упорно не желало отпускать свою добычу, и постепенно сон Пенны становился все более глубоким.

И наконец рывком, мгновенно она все-таки проснулась.

Было уже утро, небо в вышине сияло голубым. Если избавиться от воспоминаний, не смотреть по сторонам и забыть о боли в груди, то можно вообразить, будто не было никакого Катаклизма, будто жизнь прекрасна и полна маленьких чудес.

Но Катаклизм был, и если встречались в мире чудеса, то только жуткие и злые. И одним из них Пенна не без оснований сочла то обстоятельство, что она крепко связана веревками.

Она попыталась пошевелиться, однако это ей не удалось. Девушка дернулась посильнее. Веревки больно впились ей в запястья и щиколотки. Она повернула голову. Что происходит? Кто-то растянул ее на сырой траве, привязав руки и ноги к колышкам, глубоко вбитым в землю.

– Эгертон! - позвала девушка. - Эгертон!

Мгновение она боялась, что маг попал в переделку, как и опасался, и погиб в неравной схватке с чудовищами. Усталый, вымотанный маг,растративший все свои силы в заклинаниях, - лакомый кусочек для тех, чья мощь заключена в когтях и клыках.

Но затем Пенна увидела Эгертона. Он подошел ближе и наклонился над ней.

– Ты проснулась?

Эгертон исхудал за минувшую ночь еще больше. Глубокие тени залегли под его глазами, вокруг рта появились морщины, странные на таком молодом лице. Красные исцарапанные руки мага кровоточили. Они показались Пенне похожими на два куска мяса. Заметив, что она смотрит на его искалеченные руки, он спрятал их за спину и медленно усмехнулся.

– Заживут через пару дней. Хотя выглядят неприятно, согласен. Да и ощущения не самые лучшие.

– Что ты сделал? - спросила Пенна, дергаясь.

– Не совершай напрасных движений, - равнодушным тоном отозвался маг. - Я привязал тебя крепко. Поверь мне, на это моих сил хватило. Такая работа не требует магии и, следовательно, не слишком обременяет.

– Зачем ты привязал меня? - Пенна почувствовала, как в ней закипает ярость.

– Я хочу поговорить с тобой, - спокойно произнес Эгертон. - Расслабься, лежи спокойно, и ты не испытаешь боли.

– Послушай, ты выводишь меня из себя! - закричала девушка.- Я не просила спасать меня от инквизиции! Я не просила избавлять меня от слуа! Я вообще не хотела с тобой знаться, но ты навязал мне свое общество и…

– Это не имеет значения, - холодным тоном проговорил маг. - Ты обладаешь некоторым знанием, и я намерен получить от тебя ответы, хочешь ты этого или нет.

– Отпусти меня, или…

– Или что? - Казалось, Эгертон. задавая этот вопрос, испытывает самое простодушное, искреннее любопытство.

– Или я позову моего жениха, принца-упыря, и он пустит тебе кровь! - пригрозила девушка.

– Да. А потом состоится ваша свадьба. Ты ведь страстно жаждешь этого, не так ли? Очутиться в ледяных объятиях нежити, ощутить его распадающиеся мертвые тубы на своих губах…

– Замолчи!

– Почему? - удивился Эгертон. - Расскажи-ка мне о себе, женщина.

– Ты ведь знаешь обо мне больше, чем я сама, не так ли? - прошептала Пенна. Ее глаза пылали от ненависти.

– Я расскажу тебе все, что знаю, - согласился Эгертон. Он уселся рядом.

Оказалось, пока Пенна спала и видела свои беспокойные сны, маг не терял времени даром. Он разжился едой - растущими на деревьях грибами, которые можно было есть сырыми (по правде говоря, они настолько сытные и жирные, что достаточно одного, чтобы насытить взрослого мужчину из племени ижор, и пяти, чтобы наелся тролль).

Во фляжке у Эгертона плескалась вода. Пенна облизала пересохшие губы. Ей показалось, что она даже ощущает вкус этой чудесной, прохладной, сладкой родниковой воды… Но Эгертон и не думал делиться с нею.

Он принялся откусывать от гриба по маленькому кусочку, смакуя лакомство и запивая его из фляжки.

– Ты тоже можешь задавать вопросы, - сказал он. - Но не прежде, чем ответишь на мои. Ты знала свою мать?

– Нет.

– Ты не человек. Тебе об этом говорили?

– Недавно начали. И с тех пор мне твердят об этом все подряд.

– А сама ты этого не знала?

– Нет, - отрезала Пенна. - Теперь мой черед спрашивать… Я могу получить немного еды?

– Нет. Сперва я закончу разговор с тобой, а потом уже решу - стоит тебя кормить или нет. Если живая ты бесполезна, то и еду переводить на тебя нет смысла, - ответил Эгертон.

Пенна поняла вдруг, что он не шутит. Ей стало холодно. Дрожь пробежала по ее рукам, живот покрылся испариной.

– Ты ведь не убьешь меня только потому, что я для тебя бесполезна? - прошептала она. Гнев опять поднялся в ней волной, и она закричала: - Дай мне воды! Негодяй! Я хочу пить!

– Подождешь…

В воздухе перед глазами Пенны появился сгусток света. Он медленно кружил, выписывая петли, и девушка поневоле начала следить за ним глазами. Кажется, Эгертон спрашивал ее о чем-то еще, возможно, она даже отвечала… Пенна не помнила. Светлое пятно приковало к себе ее взгляд, веки девушки отяжелели, и вдруг она явственно увидела Бетмура, отрядного колдуна.

Странно. Она и узнавала Бетмура, и совершенно не узнавала его. Куда подевались его шрамы? Да и волосы у него какие-то другие, темнее и гуще. А какая осанка! Проклятье, да Бетмур просто очень красивый мужчина! Как это раньше Пенна этого не замечала?

Она хотела окликнуть его, но не смогла. Губы ее не слушались, голос куда-то пропал. Мгновением спустя Пенна благословила свою внезапную немоту, потому что поняла: сейчас нельзя издавать ни звука. Только наблюдать и слушать.

Перед Бетмуром на коленях стоял какой-то человек в разорванной шелковой одежде. Длинная мантия была заткана сложным узором. Где-то Пенна уже видела подобные знаки… совсем недавно… Ее осенило: мантикора! Знак ордена Тоа-Дан! Какая богатая мантия… Должно быть, пленник Бетмура занимает в ордене высокое положение.

Пенна беззвучно засмеялась сквозь зубы. Отлично! Она испытывала сейчас бесконечную гордость за своих. Они захватили важную птицу.

Бетмур наклонялся к пленнику, раз за разом задавая ему какие-то вопросы. Судя по всему, реакция мага Тоа-Дан не устраивала Бетмура, потому что он становился все мрачнее и наконец принялся бить стоящего на коленях связанного человека. Разъяренного Бетмура едва оттащили от окровавленной жертвы, но отрядный колдун продолжал вырываться из удерживающих его рук и выкрикивать какие-то угрозы.

Пленника поволокли к деревянным козлам и привязали к ним. Очевидно, маг Тоа-Дан был совершенно вымотан происходившим, потому что он даже не сопротивлялся. Откуда-то к Пенне пришла мысль о том, что маги этого ордена вообще очень плохо умеют защищать сами себя. Такова их особенность - если угодно, такова расплата за большие познания и великолепное умение обращаться с магией огня.

На бесчеловечные пытки, которым подвергали пленника, Пенна смотрела совершенно равнодушно. Ей доводилось видеть вещи и похуже. Зато на Эгертона, похоже, зрелище произвело неизгладимое впечатление. Пенна совсем позабыла о том, что она не одна, что рядом с ней находится второе живое существо… И вдруг Эгертон возник в поле ее зрения. Бледный, с пылающими глазами и крепко сжатыми красными кулаками, он так яростно вонзал ногти себе в ладони, что из его рук снова потекла кровь.

– Вот что вы сделали с ним! - прошипел маг. Пенна не снизошла до ответа. Ее мало беспокоила участь какого-то пленника. Это было давно. До нее вдруг дошло, что она видит сцену из отдаленного прошлого. Маленькая девочка Пенна уже появилась в отряде, но солдаты, разумеется, позаботились о том, чтобы она не сделалась свидетельницей ужасного и отталкивающего зрелища. Не в столь нежном возрасте.

Что ж, это было мудрое решение. Взрослая Пенна взирала на пытки и страдания без всяких эмоций, но на маленькую это действительно могло произвести слишком тяжелое впечатление. И кто-то еще будет утверждать, будто у вояк нет чувств и представления о доброте!

Маг из ордена Тоа-Дан умер под пытками, так ничего и не рассказав. Бетмур бесновался в ярости. Он был глубочайшим образом убежден в том, что пленник что-то скрывал. И в конце концов ночью Бетмур подобрался к козлам, от которых так и не отвязали покойника: пленный при жизни, он оставался в плену и после своей безвременной гибели. Еще одна жестокость, скрежетал зубами Эгертон, в то время как Пенна почти с умилением думала: «Узнаю моих ребят. Живого они бы отвязали и вылечили, а с трупом даже возиться не стали. Не удивлюсь, если окажется, что они его так и бросили».

Бетмур вытащил нож. Лезвие ярко блеснуло в лунном свете. Отрядный колдун принялся кромсать тело пленники на куски, приговаривая очень тихо - очевидно читая заклинания, помогающие тайное сделать явным.

Неожиданно нож Бетмура звякнул о металл. Серебряная пластина выпала на землю и засияла, отбрасывая белые блики. Она лежала прямо в луже крови, но Бетмура это абсолютно не смущало. Он наклонился и поднял предмет.

Держа пластину двумя пальцами, Бетмур поднес ее к глазам. Он долго рассматривал свое отражение на поверхности полированного металла, затем поймал лунный луч и пустил «зайчика». Тихий радостный смех вырвался из горла отрядного мага. И ему не было никакого дела до искромсанного, опозоренного трупа, который так и остался лежать, привязанный к козлам.

– Теперь я знаю ответ, - донесся до Пенны голос Эгертона.

Она моргнула и снова увидела рядом с собой мага.

– Ответ? - переспросила она. - Ты хотел о чем-то узнать? Прости, я не расслышала. Так я могу наконец поесть и получить немного воды?

– Нет, - сказал Эгертон. Пенна опять услышала, как он скрипит зубами. - Нет! - выкрикнул маг. - Ты не получишь ни еды, ни питья! Ни крошки, ни капли! Я получил ответ на самый главный вопрос - как мне следует поступить с тобой. Я намерен подражать твоим сотоварищам, которые бросили члена моего ордена привязанным…

– Что? - Пенна не верила собственным ушам. - Что ты со мной сделаешь?

– Оставлю привязанной, - сказал Эгертон глухо. - Но сперва разрежу тебя на куски. Где артефакт?

– О чем ты? - Подавив ужас, Пенна попыталась придать своему голосу ровное звучание. - Я не понимаю, что ты хочешь узнать.

– Все ты понимаешь… Твои друзья убили одного из мудрейших магов Тоа-Дан, моего учителя, а он даже не сумел отбить их атаки! Он слишком был поглощен своими изысканиями, чтобы изучать еще и боевые искусства, и в результате, столкнувшись лицом к лицу с грубой силой, был захвачен врасплох.

– Идет война, - сказала Пенна. - Все против всех. Нужно предвидеть последствия и отвечать за свой выбор.

– Это тебя в отряде научили твои солдаты? - скривился маг. - Умно, ничего не скажешь. Придется и тебе ответить за сделанный выбор… Где артефакт, который Бетмур отобрал у моего учителя?

– Вот оно что, - протянула Пенна. - Так это была месть…

– Не была, а есть - и осуществляется прямо сейчас, - резко оборвал Эгертон. - Где украденное? Я не верю, что Бетмур забрал это с собой в могилу. Он ведь знал, что погибнет там, на болоте… Наверняка он передал эту вещь тебе. Где ты ее спрятала?

Пенна не отвечала.

За нее ответил сам Эгертон:

– У меня нет сомнений в том, что она зашита у тебя под кожей. Так сделал мой учитель, и Бетмур обнаружил это. Полагаю, Бетмур обо всем рассказал тебе, а ты поступила так же, как делают маги Тоа-Дан. Молчишь? Стало быть, я угадал. Куда ты зашила серебряную пластину, Пенна? Ты ведь не хочешь, чтобы я изрезал тебя ножом в поисках нужного места? У тебя, я полагаю, не один шрам на теле… и я вскрою все твои старые раны, одну за другой. Я буду делать надрезы до тех пор, пока мой нож не звякнет о металл.

Он вытащил кинжал и медленно провел острием по телу девушки. Она невольно вздрагивала и изгибалась, пытаясь уйти от холодного опасного прикосновения. Неожиданно металлическая пластина в ее бедре зашевелилась, уголок сдвинулся навстречу кинжалу мага, и из ранки потекла тонкая струйка крови

– Здесь? - тихо спросил Эгертон, прикладывая кончик кинжала к коже девушки.

Она вся дрожала и не отвечала ни слова.

Эгертон взмахнул рукой, нанеся Пение крестообразную рану. Зачем отбросил кинжал, запустил пальцы прямо в кровоточащую плоть и, ухватив пластину, выдернул ее. Пенна кричала, пока сознание не оставило ее.

Эгертон обтер пластину о траву и несколько минут рассматривал ее. Потом улыбнулся радостно и спокойно, словно встретил доброго знакомца. Он завернул добычу в лоскут ткани и лишь после этого нагнулся к пленнице. Через силу, превозмогая усталость, маг прочитал несколько заклинаний, и рана на бедре Пенны закрылась. Девушка по-прежнему оставалась без сознания, и бедро у нее болело невыносимо - эта боль преследовала Пенну даже в ее забытьи, - но кровь больше не текла.

– Я ухожу, дорогая, - прошептал Эгертон. - И уношу с собой то, что принадлежит нашему ордену. Пока эту вещицу таскал за пазухой ваш чумазый колдун, сопровождавший солдат в их походах, я не в силах был почуять ее близость, но стоило тебе позволить пластине соприкоснуться с живой плотью, как связь была восстановлена. Да ты хоть отдаешь себе отчет в том, что это за предмет? - Он презрительно плюнул. - Куда тебе! Клянусь солнцем и сталью Дзара, женщина, ты еще отвратительнее, чем мне казалось. Твое невежество… Когда я думаю о душах невежественных существ, мне представляется грязная помойка, и это не поэтическое преувеличение! - Он склонился над ней так низко, что она ощутила тепло его дыхания. - Эта пластина - часть великого доспеха, выкованного из небесного серебра. Мой учитель считал, что это серебро появилось в пустыне, когда Создатель уронил с руки кольцо и оно расплавилось в песках. Мудрецы подобрали серебро и отнесли его кузнецам… Это происходило в глубокой древности, когда каждый кузнец мог видеть творца мира - тот являлся в краткий миг, пока молот ударял по наковальне. Они обладали даром вселенского зрения, эти древние кузнецы! Пока они ковали доспех, Дзар смеялся, и в смехе бога огня и войны они закаляли пластины… Ты хоть понимаешь, какой ценности эта вещь? - Он покачал головой. - Откуда!… Клянусь мантикорой, даже сейчас, когда я рассказал тебе все, ты продолжаешь глупо таращиться на меня. Для чего тебе была нужна эта пластина?

– Передать… Мор-Таурону…

Эгертон поморщился.

– Вашему предводителю? Вы как дети, любой ценный предмет тащите к Мор-Таурону… Удивительно, что его еще не выследила инквизиция церкви Сеггера!

– Мор-Таурон… Несущий Слово… неуловим - выкрикнула Пенна и тотчас обмякла - силы оставили ее.

Ее глаза яростно сверкнули, но, похоже, на Эгертона эта демонстрация не произвела никакого впечатления. Он был целиком захвачен происходящим.

– И вот теперь я нашел то, что искал. Я могу уходить.

Он выпрямился и повернулся, чтобы уйти, оставив пленницу в одиночестве. У него имелась еще одна цель - сблизиться с пророками тумана, строителями чумных тотемов. Возможно, это рискованно, однако в данном случае риск оправдан. Слишком мало известно о пророках тумана, а между тем любые известия о них чрезвычайно важны. В искаженном мире Лаара любое новшество может означать существенное изменение баланса сил. Упустить подобные сведения орден Тоа-Дан просто не может себе позволить.

Что касается Пенны… Так или иначе она сумеет освободиться, в этом у Эгертона не было никаких сомнений. Тзаттог не оставит свою королеву умирать. В любом случае отныне приглядывать за ней тоаданец будет тайно. После того, что произошло между ними сегодня, никакие другие отношения просто невозможны. Девчонка наверняка мстительна. Впрочем, в этом отношении понять ее нетрудно.

* * *

Ночь неуклонно приближалась, а Пенна все еще оставалась в прежнем положении - привязанная к кольям, вбитым в землю, с жуткой болью в бедре. Эгертон забрал свой плащ, оставив свою бывшую спутницу не только беспомощной, но и голой.

Ей очень хотелось есть, хотя жажда мучила ее еще больше.

– В такие минуты я понимаю слуа, - бормотала она. - Когда хочешь пить, ничто тебя не останавливает. Ты просто бросаешься на источник влаги и высасываешь его до дна…

Она невесело усмехнулась.

– Ночь, однако, сулит мне большие неприятности, - вздохнула девушка. - Слуа вернутся. Хоть я и прониклась к ним сочувствием, это еще не означает, что я соглашусь послужить для них тем самым источником влаги… Разве что Тзаттог меня спасет. Но Тзаттог и сам таков, что… как бы от него спастись. Боги!

Внезапно ее болтовня иссякла, и Пенна остро ощутила свое одиночество. Она заплакала, без слов, без всхлипываний, обреченно и жалобно.

Глава девятая

Пожар охватил городок Хеннгаль. Огонь пожирал дома, реки пламени разливались по улицам, слизывая на своем пути все: лавки и мастерские, рынки и жилые здания. Люди превращались в живые факелы и рассыпались в прах в считанные мгновения - они попросту растворялись посреди жара, так что от них не оставалось даже костей.

Вопли ужаса и боли быстро смолкли. Вскоре в Хеннгале слышен был только победоносный рев пламени да треск рушащихся зданий. И только чумной тотем высился в море бушующего огня невредимым. Зловещее сооружение, слепленное из сломанных палок, камней, костей и пустоты, оно стояло несокрушимо, а внутри его рос и готовился вырваться наружу чумной туман. На первый взгляд могло показаться, что это легкие дымки клубятся внутри тотема; но инквизитор Ринан Сих превосходно изучил повадки врага и ни мгновения не сомневался в истинной природе явления. Чума готова была начать победоносное шествие по улицам погибающего города, чтобы окончательно довершить его уничтожение.

Ринан отлично видел, что угодил в ловушку. Он быстро огляделся по сторонам в поисках пути спасения, но такового не было. Пылало одновременно везде. Либо чума, либо пожар - выбор оказался невелик. Инквизитор не знал, где сейчас койары - сбежали или умерли. Но всяком случае, рассчитывать на них и их сверхъестественные умения сейчас не приходилось. В момент смертельной опасности Ринан Сих остался один.

Он стоял на площади, окруженный ревущим огнем, возле жуткого тотема, рассадника чумы. Невысокий, похожий на подростка, он скрестил на груди руки и поднял голову. Ринан Сих не станет отводить взгляд от смерти, когда она придет, - а произойдет это очень скоро. Что бы там ни говорили об инквизиторах, трусами их не называл никто.

Внезапно пламя расступилось, раздвинулось, точно занавес, и прямо на площадь выскочило странное существо. Оно подкатилось под ноги Ринану Сиху, и вдруг на него повеяло прохладой. Это ощущение было таким явственным и сильным, что инквизитор почти поверил в собственное безумие. Очевидно, он умирает, и милосердие Сеггера лишило его рассудка, дабы избавить от ненужных страданий.

– Хвала Сеггеру! - прошептал Ринан Сих.

– Хвала Игинуш! - послышался громкий, скрежещущий голос.

Ринан опустил глаза. Непонятное создание все так же крутилось возле него.

– Я жив, - не то подумал, не то проговорил вслух Ринан.

– Конечно, ты жив! - тотчас откликнулось существо. - Посмотри на меня внимательно! Не спи! Смотри на меня!

– Я вижу тебя, - пробормотал он.

Он действительно видел подпрыгивающую фигурку маленькой женщины. Она напоминала птичку. Если уж говорить честно, то довольно увесистую птичку, которая очень недурно питалась и обзавелась округлыми бочками. Над головой она держала распростертый плащ - очевидно, именно эта мера предосторожности и спасала ее от огня.

– Лезь ко мне, - приказала женщина.

Невзирая на ужас происходящего, Ринан поневоле

улыбнулся: ее повадки были такими же забавными, как и ее внешность.

Она притопнула коротенькой толстой ножкой.

– Быстрее! Лезь! Не просыпайся!

– Так проснуться или нет? - проговорил Ринан Сих, обращаясь больше к самому себе, чем к таинственному существу.

Женщина сказала:

– Это зависит от того, хочешь ты умереть или спастись. Лезь ко мне под кожу!

Ринан упал на четвереньки, от души надеясь, что его никто не видит, кроме этой непонятной особы, - ни солдаты инквизиции, ни койары, ни горожане. В эти мгновения он даже не пытался спастись. Инквизитор шел туда, куда влекло его любопытство. А оно требовало, чтобы он но крайней мере попытался понять, что за существо к нему явилось и какие цели оно преследует.

Маленькая женщина потопталась вокруг, а затем взмахнула плащом и набросила его на свои плечи и на спину Ринана.

– Это защитит нас обоих, - пояснила она. - Только не вставай. Мы побежим быстро-быстро и низко-низко.

Теперь они могли не бояться, что их затопчут в толпе. Никакой толпы больше не было. Те немногие, кто вырвался из города, уже рассыпались по окрестностям. Возможно, койары гонятся за спасшимися горожанами и уничтожают их, ибо жители погибающего Хеннгаля почти наверняка заражены чумой. Нельзя допустить, чтобы болезнь распространялась. Хотя бы таким способом, но ее необходимо остановить. И об этом позаботятся.

Пламя пировало в городке, однако расступалось перед маленькой женщиной и ее спутником, когда те неловко ковыляли под общим плащом.

– Какой ты неуклюжий! - сказала женщина.

Ринан Сих отмолчался. У него кружилась голова, он весь вспотел, а от непонятной прохлады, исходившей от плаща, его начинал бить озноб. И тем не менее они шаг за шагом выбирались из обреченного города.

Женщина то и дело принималась восклицать:

– Гляди, тут была лавка, где продавали тесьму! Хорошенькие такие были тесемочки! Где уж теперь раздобудешь что-то подобное! А здесь - да смотри же! - я любила прогуливаться. Очень красивый дом, на фасаде звери нарисованы. Я все гадала, что за тварь такая, морда вроде как у женщины, но все прочее львиное, а хвост - ослиный.

– У осла хвост такой же, как у льва, - заметил Ринан Сих.

– Правда? - Женщина даже остановилась от удивления. - Никогда об этом не задумывалась!

За разговорами Ринан не заметил, что они уже подобрались к самой городской стене.

– Городочек маленький был, - ворчала женщина, - а сколько всего в нем накопилось! Пока горит, чего только не заметишь! Ты заметил? И тряпки, и битые горшки… Вот почему некоторые хозяйки не выбрасывают битые горшки? Загадка! Я над этим всегда думала.

– А ты выбрасывала? - спросил Ринан. Он поддавался своей спутнице и пытался подражать ей во всем. Это помогало задобрить ее, а заодно и выяснить, кто она такая и что у нее на уме.

– Я-то? Да я вообще ничего не выбрасывала, даже сгнившие тряпки! - И женщина затряслась от смеха, а уже в следующее мгновение из ее глаз потекли огромные слезы: - И все, все горит! Люди горят, дети горят, лавки горят!… Как это вынести? Я полюбила их! Неужели это все из-за меня? Скажи, ты ведь меня разыскивать приходил?

– Ворота, - сказал Ринан Сих. Он считал, что сейчас не время обсуждать подобные вопросы. - Смотри, там ворота. Нам нужно пройти сквозь них, и мы спасены.

– О нет, - закудахтала она горестно, - о нет, для того чтобы найти настоящее спасение, мало пройти сквозь ворота. Нужно еще отыскать дорогу, а потом - правильный город. Город, где не будет чумного тотема, где не будет инквизитора, где не будет пожара. Только лавки, где продают славную тесьму, и еще зеленные лавки, и мясные, и домик для Игинуш - это так меня зовут, - и маленький домик дли Игинуш…

Последние шаги они не шли и даже не бежали, а катились…

Пожар обрывался сразу за городской стеной - как будто его отхватили тесаком. Это лишний раз свидетельствовало о магической природе огня. Интересно, тот, кто вызвал это пламя, - где он сейчас? Следовало бы отыскать этого умника и потолковать с ним… Но без стражников и, главное, без койаров инквизитор был почти бессилен.

– Я устала! - сообщила его подруга, усаживаясь прямо на земле. Она растопорщила ноги и руки, как будто была не живым существом, а туго набитым соломой чучелом.

Ринан Сих устроился рядом с ней. Иногда порывы ветра доносили до них обжигающий жар, но в основном они наслаждались покоем и прохладой. Постепенно огонь начал стихать и вдруг в единый миг исчез, словно его сдуло.

Магия иссякла.

Остались черные головешки. Потянуло удушливой гарью. Теперь Ринан Сих отчетливо различал запах сгоревшей человеческой плоти. А над черной копотью медленно, победоносно кружились белые смерчи тумана. Чума вырвалась на свободу и завладела остатками Хеннгаля.

– У нас еще есть немного времени, - сказала женщина. - Я уже видела такое. Иногда мне кажется, будто я - оживший чумной тотем.

Ринан насторожился.

– Ты?

Он пристально посмотрел на свою неожиданную спасительницу, пытаясь понять, кого же она ему в действительности напоминает. У инквизитора был наметанный глаз: он почти никогда не забывал лиц, даже если встречался с человеком только один раз. Он помнил десятки, сотни лиц и связанные с ними обстоятельства. Однако эту женщину он не встречал прежде никогда… Но почему она считает себя живым чумным тотемом? И могут ли эти отвратительные, кощунственные сооружения быть каким-то образом связаны с живыми существами?

Казалось, она без труда читает его мысли.

– Это же мне только кажется, - засмеялась женщина. Ее пухлое тельце затряслось от приступа веселья. - Тебе никогда не приходилось встречать тех, кто бежал из зачумленных мест? Многие из них воображают, будто беда пришла именно из-за них. Знаешь такую закономерность: если некто навлекает на свой город проклятие, то именно этот некто и спасается, зачастую единственный из всех. А потом начинаются раздумья: что да как, да почему оно так случилось… Всегда найдется какое-нибудь ужасное воспоминание.

– Так уж и всегда! - усомнился Ринан Сих.

– Разумеется, - уверенно ответила женщина. - Не бывает такого, чтобы живое существо не наворотило злых дел. Одни только светлые эльфы, наверное, не могут ничего дурного о себе припомнить, но это не потому, что они не совершают дурного, а только потому, что они чересчур высокого о себе мнения.

– Я не люблю эльфов, - сказал Ринан Сих.

Женщина всплеснула руками:

– Да кто же их любит!

Ринан провел ладонью по плащу, который, покрытый сажей, лежал рядом с ними на земле. Это было нечто вроде накидки из очень плотной ярко-желтой кожи. Странно, но по форме эта кожа полностью повторяла очертания человеческой фигуры.

– Что это за вещь? - спросил Ринан.

– Моя кожа, - ответила женщина охотно. - Я ведь кричала тебе там, в пожаре: лезь ко мне под кожу! Помнишь? Ты и залез ко мне под кожу.

– Я думал, это образное выражение, - пробормотал он, сбитый с толку.

– Я не употребляю образных выражений! - рассердилась женщина. - Не будь я Игинуш! Зачем мне такие глупости? Если я говорю «лезь ко мне под кожу», значит, я имею в виду именно это. Люди страшно глупы. Ты человек?

– Да, - сказал Ринан Сих.

– Люди страшно глупы!

– Скажи мне, Игинуш, - помолчав, заговорил снова инквизитор, - если мы прятались от огня под твоей кожей, то что же покрывает сейчас твое тело?

– Моя другая кожа, разумеется, - ответила Игинуш.

* * *

Воспоминания приходили и уходили, и она никогда не могла удержать их, как ни пыталась. Жизнь начиналась с боли рождения. Точнее - нет, жизнь начиналась с агонии и смерти. Игинуш всегда отдавала себе отчет в том, что умирает. Приближение смерти она чуяла заранее и начинала готовиться к ней.

Она искала для себя подходящее укрытие. Смерть таких существ, как Игинуш, - слишком сокровенное таинство, чтобы можно было допустить каких-то свидетелей. И еще ей всегда требовалось очень много воды. Она не помнила, для чего нужна вода и почему умереть можно только в воде, но инстинкт, который оставался с ней при всех ее рождениях и после всех ее смертей, неизменно подсказывал: необходима влага.

И Игинуш уходила умирать в сырые болота, на берега озер или, на худой конец, добывала себе большую лохань.

Так произошло в Хеннгале. Тревога начала преследовать Игинуш сразу же после появления девушки по имени Пенна. Пенна просила об исцелении своих ран, а Игинуш всегда была добра, даже в прежней жизни, и в предыдущей, и раньше… Доброта, как и знание о скорой смерти, была ее неизменным спутником.

Она согласилась вылечить девушку и потратила на это очень много сил. Девчонка плохо поддавалась заклинаниям. Ее тело сопротивлялось. Может быть, причина была в том предмете, который Пенна носила зашитым под кожу… Но имелось дополнительное обстоятельство, и Игинуш сразу же отметила его про себя. Пенна не была человеком. Не принадлежала она и к племенам ижоров или троллоков. Таких, как Пенна, Игинуш еще не встречала. Забавно, что сама Пенна совершенно не отдавала себе в этом отчета. Ее плоть была сильно изменена магией, и произошло это очень давно, вскоре после рождения девочки.

Почти наверняка работа целительницы, потребовавшая много сил, приблизила ожидаемую трансформацию, и неизбежное случилось раньше, чем рассчитывала Игинуш. У нее не хватило времени на то, чтобы уйти на болота и там спокойно умереть, в тишине и сырости. Ее тело начало гореть и чесаться одним «прекрасным» утром, и Игинуш в панике забегала по городу. Ей нужно было наполнить водой лохань, иначе все будет очень плохо. Она не помнила, почему и каковы именно могут оказаться последствия, но это не имело значения. В голове стучало: вода, вода, вода…

Местные жительницы провожали Игинуш недовольными взглядами. Опять эта странная курица вылезла из своего гнезда! И что это она гак суетится? В третий раз бежит к общественному колодцу! Вы заметили, дорогая соседка? В третий раз! Что это она затевает? Неужто решила искупаться? Так для этого не пользуются питьевой водой. Помилуй нас Сеггер святой, да разве можно такое допустить!

Кто вообще позволил этому, с позволения сказать, существу осесть в нашем прекрасном городке? До ее появления все было тихо и спокойно. Никто не мутил воду в колодце. И о проклятиях никто и слыхом не слыхивал.

В разговор уже начали вступать мужчины - в основном, разумеется, мужья самых наблюдательных сплетниц.

Припомнили и то, как Игинуш появилась в Хеннгале. Ее ведь не хотели пускать! Ее выгнать собирались, но тут с недоброжелателями этой, с позволения сказать, дамы случились всякие беды, и ей позволили остаться. Она, разумеется, кого-то там лечила и, кажется, принимала роды, но… вопрос: как лечила и ради чего лечила. Может быть, она всех потихоньку заражала чумой? Правда, в городе пока что нет чумы, но… И зачем ей столько воды из колодца?

Однако после пятого похода Игинуш больше не выбралась из своей хижины, и к середине дня о ней позабыли не только городские мужи, но и самые говорливые из сплетниц. А потом оказалось, что она и вовсе пропала куда-то… В хижине-то, когда ходили истреблять слуа, ничего не нашли. Только грязные тряпки.

Смерть приближалась вместе с нарастающим зудом, который в конце концов становился просто нестерпимым. Игинуш извивалась и стонала сквозь зубы в своей хижине. Вода из лохани, в которую она с трудом забралась, плескала на пол. Казалось, здесь бьется целый косяк рыб, стремящихся вырваться на свободу.

Постепенно кожа слезала с Игинуш, а вместе с кожей она теряла и воспоминания о прошедшей жизни. Об еще одной жизни.

Самое трудное - глаза и пальцы. Теперь, пока длилось ее рождение, она точно знала, зачем нужна вода. Без воды кожа пересыхает и прилипает к глазам и кончикам пальцев. Мертвые кусочки шкуры прирастают к телу и начинают гнить, и тогда можно умереть окончательно.

Нельзя это допустить. Нужно стараться.

Она погружалась в воду, моргала, возила руками. Она медленно избавлялась от старой кожи.

И в конце концов тяжелая работа была завершена. Игинуш заснула.

А когда она открыла глаза, весь мир вокруг был совершенно новым.

Она ужаснулась, обнаружив, что лежит в разбитой лохани, в грязной луже, посреди гнилых тряпок и обглоданных костей. Смутная мысль пронзила ее спящий мозг: мир гораздо лучше, прекраснее того, что предстал ее взору!

Она осторожно поднялась на ноги и оглядела себя. Маленького роста, пухленькая. Руки и ноги ловкие и довольно крепкие, если уметь ими пользоваться. Она непременно вспомнит, как это делается.

Игинуш. Так ее зовут. Вот ее имя.

Она ощупала свое лицо. Симпатичное. Нос довольно крупный - хорошо это или плохо? Красиво или некрасиво? Удобно или неудобно? Нужно ли надевать на него какую-нибудь одежду?

Одежда. Еще одно полезное воспоминание. Кажется, принято какие-то части тела прикрывать. Надо еще вспомнить какие. Выступающие? Нос и локти? На всякий случай она решила закутаться с головы до ног, а потом посмотреть, как одеваются другие.

Новорожденная Игинуш пришла в восторг от своего решения. Как ловко она все придумала! И никто не заподозрит ее в том, что она только что появилась на свет. Все решат, что она - скромная и предусмотрительная девушка.

Она принялась ворошить тряпки. Ее нежные розовые пальцы горели от соприкосновения с грубой материей. Она морщилась от боли. Эдак и пораниться не долго! Куда она торопится? Можно ведь не спешить, сделать все постепенно…

Но потребность как можно быстрее покинуть убогую хижину оказалась сильней даже боли, и Игинуш упорно продолжала поиски. Наконец она вытащила огромную грязную мешковину, которая окутывала ее тельце целиком. Завернувшись в мешок, Игинуш осторожно выбралась на улицу.

Городок понравился ей. Она заулыбалась под своим мешком. Какие красивые дома! А вон там, на фасаде, нарисованы диковинные звери! Еще дальше - колодец… Названия, имена приходили ей на ум сами собой, и неожиданно она вспомнила, что так уже бывало раньше. Ее охватил восторг. Как упоительны эти новые встречи с миром и его чудесами! Как прекрасно устроена жизнь, которую можно обновлять каждые несколько лет!

Несколько дней она провела без сна. Не зная устали, они ходила по городку и за его пределами, наблюдала и слушала. Она совершила несколько краж - ей всегда это удавалось, потому что в первые времена после обновления она становилась как будто невидимой. Этому легко было найти объяснения. Ведь существа видят друг друга только в том случае, если перед тем им приходит в голову посмотреть туда-то или туда-то. А пока такой мысли нет, то и взглядов в нужном направлении никто не бросает.

Но что вызывает потребность посмотреть туда или сюда?

Мысль. Как только существо начинает производить мысли, его мысли слышат окружающие. Поэтому-то они и замечают друг друга. Зрение сродни телепатии, только об этом мало кто задумывается.

А у Игинуш, когда она только-только рождалась на свет, не было никаких мыслей, одни только чувства, и главное из них - чистая радость. Поэтому-то она и проходила невидимкой сквозь чужие дворы, дома, через улицы и площади. Она ела и пила, и никому даже в голову не приходило поинтересоваться, куда исчезли продукты. Она оделась и даже разжилась обувью. Потом она почувствовала потребность во сне и вышла из города. Спать следовало в лесу или на болотах.

Первый сон принес первые мысли. А потом начали возвращаться воспоминания - уже не о мире и вещах, которые существуют в мире и могут быть использованы для жизни, а о том, что случалось с Игинуш прежде.

Для начала она вспомнила о том, что события позапрошлой и позапозапрошлой жизней будут неизбежно выцветать и испаряться. Еще одно перерождение - и она уже не отыщет своего начала.

Была какая-то девушка… почему-то важная для Игинуш… Эта девушка зашила под кожу некий артефакт, за которым все будут гоняться. Да, но артефакт не важен. Точнее, чрезвычайно важен, однако не для Игинуш. Другое обстоятельство, связанное с Пенной, имеет в глазах Игинуш куда больше веса. Осталось еще сообразить - какое. Ладно, возможно, это еще придет.

Игинуш поступила так, как делала всегда: нашла себе жилище возле самого города - удобное дупло в стволе упавшего дерева - и принялась наблюдать. Ей требовалось как можно скорее собрать сведения об обстоятельствах своей недавней жизни.

Судя по всему, не слишком-то баловала ее судьба. В городке никто не любил Игинуш. А почему, собственно? Ведь она наверняка помогала людям и старалась ни с кем не ссориться.

Ответ пришел вскоре.

В тот день на болотах появились два дровосека. Грубые и неприятные мужланы с топорами. Они все время переругивались, а их топоры стучали просто отвратительно. Птицы, напуганные громкими криками людей, взлетали в воздух и орали, кружась у них над головами.

– Гляди! - завопил один из мужланов прямо над ухом у спящей Игинуш. - Гляди-ка!

Игинуш к тому времени, впрочем, уже проснулась. Тут бы и святой Сеггер проснулся, не то что женщина, обитающая в дупле и совсем недавно поменявшая свою кожу.

– Отличное дерево. Упало недавно и еще не успело сгнить. Разрубим его и…

– Эй! - возмутилась Игинуш. Ей было лень вставать и выбираться из нагретой уютной берлоги, поэтому она ограничилась этим «эй!».

Мужланы на короткое время затихли. Игинуш решила было, что инцидент исчерпан и можно спокойно продолжать спать, когда до нее вновь донесся отвратительный голос:

– Что это значит? Мне послышалось?

– Да тебе, наверное, с перепою всякие «эй» начали чудиться, - охотно поддержал второй.

– Стало быть, ты тоже это слышал, - сказал первый мужлан.

– Магия?

– Магия? - Дровосек презрительно расхохотался. - Магия себя так не ведет, уж поверь мне. Магия - это были бы вспышки грома и всякое грохотание с огнем, а тут просто «эй». Там, наверное, сидит кто-то.

– Кто-то недовольный. - Слышно было, как первый дровосек посмеивается. - Ничего, скоро у него появятся настоящие причины для недовольства.

Он стукнул топором по стволу.

– Мое терпение лопнуло, - сказала Игинуш и вылезла наружу.

При виде этой кругленькой фигурки оба дровосека так и покатились со смеху.

– Что это - птица? - спросил, отсмеявшись, первый дровосек. - Птица, которая умеет говорить «эй»?

Игинуш места себе не находила от гнева. Они посмели посягать на ее жилье? Они смеются над нею? Но ведь она ничего дурного им не сделала! Во всяком случае, пока…

– Перестаньте, - негромко произнесла она, но эта вполне законная, мирно высказанная просьба еще больше разогрела их веселость.

Наконец один из мужланов приказал (приказал! ну надо же! у него хватило наглости приказывать ей!):

– Убирайся-ка отсюда, тетушка. Мы забираем это дерево.

– Почему? - удивилась Игинуш.

– Потому что оно нам нужно.

– Но оно и мне нужно, - возразила она. - Я живу здесь. Я его нашла, устроила тут постель…

– Принимаешь в ней любовников, - добавил второй дровосек. - Ты что, не слышала, что тебе сказали?

– Слышала, но вы не правы, и я не намерена вам подчиняться.

Дровосек подошел к ней вплотную и сквозь зубы процедил:

– С тобой разговаривают двое мужчин с топорами, и тебе, дура, лучше бы подчиниться. Поняла? Хватит уже шутить. Твои выходки надоели. Уходи, пока цела.

– Я поняла, - помрачнела Игинуш. - В этом мире существуют злоба и насилие. Вы уничтожили мою невинность… И так происходило всегда. Теперь я вспомнила, что так происходило всегда. Вечно найдется кто-то, кто посмеет уничтожить мою невинность.

Она плюнула в кулак, а затем резко выбросила вперед руку и растопырила пальцы. Мириады крохотных, невидимых для глаза ядовитых стрел вылетели в воздух. Они впились дровосекам в лицо, засели в ноздрях, в горле, в ушах. Кровь потекла из тысячи крохотных ранок. Отравленная, она стала жидкой и словно торопилась покинуть человеческие тела. Сперва один, а потом и второй дровосек побелели, упали на колени, а кровавая лужа вокруг них стремительно росла.

– Что я натворила! - воскликнула Игинуш, глядя на обескровленные трупы. - Здесь теперь все равно нельзя будет жить!

* * *

Она вспомнила о жестокости и насилии и о том, каким образом она умеет расправляться с обидчиками. Это наполнило ее печалью, но вскоре на смену печали пришла гордость. Она стала чувствовать себя неуязвимой. Кроме того, она вспомнила еще кое-что. Ее кожа. Та, которую она сбросила. Эта шкура обладает особыми свойствами. Она может защитить от огня, дурного глаза и стрелы - если только эта стрела выпущена с намерением убить именно тебя. От шальной стрелы, которая является посланницей богов (или судьбы, тут уж кто как считает), не защищает даже желтая шкура.

Игинуш без труда отыскала ее в своей прежней хижине и забрала с собой. У этой шкуры есть еще какая-то важная особенность… особенность, связанная с размножением… Она потом непременно вспомнит.

Инквизитор выслушивал рассказ своей спасительницы молча, не перебивая. И только когда она замолчала - и молчала достаточно долго, чтобы счесть это не простой паузой, - он позволил себе спросить:

– Для чего ты все это мне говоришь?

– О, - отозвалась она тотчас, - все очень просто. Дело в том, что я постоянно забываю. Я хочу, чтобы кто-нибудь помнил всю историю, от начала и до нынешнего дня. Понимаешь?

Он кивнул, но недоуменное выражение не покидало его лица.

– Но почему именно я?

– Ты подвернулся, - сказала Игинуш.

– Нет. - Он покачал головой. - Я слушаю тебя уже довольно давно и успел прийти к странному выводу: в твоей жизни не бывает случайностей. Все, что происходит, имеет определенный смысл.

– Значит, и ты имеешь определенный смысл, только и всего, - легкомысленно ответила Игинуш.

– Какой? - настаивал Ринан Сих.

Она пожала плечами, снова болезненно напомнив ему кого-то знакомого. Он совсем недавно видел очень похожий жест.

– Тебе видней, какой в тебе смысл, Ринан Сих, - заявила Игинуш. - Вот что я помню о моем начале.

* * *

Сперва она решила, что это обыкновенный сон. Длинный сон, с подробностями и удивительно точными деталями, но все-таки сон. Ей и прежде снились разные интересные истории.

Однако ощущение, которое не покидало ее после того, как она открыла глаза, было все-таки другое. Как будто она побывала в иной жизни. Точно. Игинуш поморгала, чтобы быстрее прийти в себя, и ее мысли обрели четкость и ясность.

Точно. Иногда воспоминания приходили к ней в форме вот таких подробных снов.

Но на сей раз она увидела то, к чему не возвращалась уже очень много лет - и много перерождений.

Она увидела себя прежнюю. Еще до того, как стала Игинуш.

Она была молодой женщиной из народа ижоров. Она видела себя в деревне. Жалкая деревенька. Именно там будущая Игинуш впервые появилась на свет. Она вышла из материнской утробы, как потом выходила из своих многочисленных шкур, и все в этот первый раз происходило иначе. Очень медленно и постепенно Игинуш постигала окружающий мир. Ей потребовались годы на то, чтобы научиться ходить, говорить, понимать.

Она дорожила той жизнью, потому что другой у нее не было. А вот имени своего она не помнила. То, первое, имя не имело значения.

У нее были очень худые руки. Длинные и тощие, как две ветки. Кожа на них рано начала морщиться. Грубая зеленая кожа. Она не любила свое отражение в озере, потому что даже по ижорским меркам она была некрасива.

Затем произошло нечто. Игинуш действительно изгнала из своей памяти то давнее событие… Очевидно, это было больно. Очень больно. Больнее, чем все, что случалось с ней прежде.

Ее второе рождение.

Во сне все выстроилось в четкую последовательность. Каждое новое событие логично вытекало из предыдущего, цепочка не прерывалась ни разу. Но когда Игинуш пыталась облечь историю в слова, она то и дело испытывала затруднения. Почему случилось то, а не другое? Как это вышло? О чем она думала, чем руководствовалась? На эти вопросы у нее не находилось ответа.

Ни тогда, сразу после возвращения памяти, ни потом, когда она пересказывала свои воспоминания Ринану Сиху. Впрочем, Ринан хорошо умел слушать. Он был истинным инквизитором и старался не столько осудить еретика - это сделать нетрудно и большого ума тут не требуется, - сколько добраться до правды, до подлинной подоплеки происходящего. Любая ересь, и в этом Ринан был убежденцеликом и полностью, скрывает под собой часть какого-либо заговора. Несогласие с догматами Церкви Сеггера - лишь предлог для недовольных, а не слишком приглядная истина, как всегда, погребена под ворохом высокопарных слов. И в умении снять шелуху и обнажить стержень Ринан Сих проявлял себя настоящим виртуозом!

Девушка с зеленой кожей отправилась на болота. Она ушла из дома одна. Почему? Возможно, она поссорилась с кем-то и хотела побыть в одиночестве. Обычно деревенские старались уходить в лес компанией не меньше четырех человек. Считалось, что четверо легко отобьются от врага. Да, кто-то умный подсчитал, что одолеть одного разъяренного тролля могут четверо ижор. Кажется, даже опыт такой ставили. Пригласили в гости тролля, напоили, отказались кормить - и посмотрели, что будет. Вчетвером уговорили успокоиться. Об этом любили рассказывать старейшины.

Но девушка пренебрегла «правилом тролля», как называлось требование не ходить в одиночку, и все-таки убежала. Наверное, очень была огорчена.

И потом она встретила ведьму. Да, это была болотная ведьма. Игинуш не знала, сразу ли девушка догадалась о том, что старуха на болоте - именно ведьма, просто милая бабушка, или же сообразила все только потом, когда уже было поздно. Не исключено также, что девушка обрадовалась встрече. Может быть, она и хотела повидаться с кем-нибудь злобным и могущественным.

– Болотные ведьмы не столько злобны, сколько капризны, - заметил Ринан Сих. - Иногда они даже бывают довольно добры. Я изучал этот вопрос. Впрочем, Церковь Сеггера относится к ним весьма неодобрительно.

– А почему, в таком случае, вы их не истребляете? - хихикнула Игинуш. - Вы же уничтожаете все, к чему относитесь неодобрительно! Я тоже изучала вопрос.

Ей нравилось дразнить Ринана, однако тот не поддался и ответил вполне серьезно:

– Болотных ведьм мало, они сидят у себя на болотах, своего зловредного учения не распространяют - более того, они даже не имеют никакого зловредного учения… Они просто ведьмы. И сидят на болотах. Какой смысл тащиться в болото и сжигать там существо, о котором все равно никто ничего толком не знает? Эдак нужно спалить почти весь Лаар.

– Такое Церкви Сеггера, конечно, не под силу, - заметила Игинуш.

– Точно.

Она подтолкнула его в бок:

– А хотелось бы?

– Многовато мороки, а результат практически нулевой.

– Кажется, ты все-таки умеешь шутить! - обрадовалась Игинуш.

– Разве я пошутил? - удивился Ринан Сих. Игинуш пожевала губами.

– Еретики… Да, тут определенно прячется еще одно воспоминание. Я найду его, не беспокойся!

– Если ты хочешь, чтобы я сохранил твою память, то продолжай, - напомнил Ринан Сих. - Скоро туман дотянется до городских стен.

– Нет, за пределы стен он не выйдет, - вздохнула Игинуш. - Я его чувствую. Я ощущаю его приближение так, как другие ощущают морские приливы или исчезновение с неба луны.

– Девушка и болотная ведьма, - еще раз напомнил Ринан Сих. - Продолжай!

Девушка и болотная ведьма…

«Смотри, сколько у меня прекрасных вещей!» - сказала ведьма, открывая перед гостьей свою хижину.

Они прошли над топью по шатким мосткам. Один неверный шаг - и болото навсегда сомкнется над головой. Но девушка даже не смотрела по сторонам. Она целиком и полностью доверилась ведьме.

«Тебе нравится какая-нибудь моя вещь? - продолжала ведьма.

Или нет… но о чем-то ведь они разговаривали!… Ведьма была довольно ласкова с ней. Она рассказывала о том, как исцеляет больных. Даже показала несколько заклинаний, объяснила кое-что про лечебные травы…

«Существуют волшебные создания, которые целительны сами по себе, - шептана ведьма. - Прикосновение к ним спасает от яда и лихорадки. Таковы единороги… я знаю, что есть и другие…»

– В том сне все было так ясно и просто, - сокрушалась Игинуш. - В том сне я точно знала, о чем говорила ведьма, а сейчас, мне кажется, не столько вспоминаю, сколько придумываю.

– Это не имеет значения, - отозвался Ринан их. - Ведьма показывала тебе магические предметы, говорила о магии, о целительстве, была с тобой ласкова.

– О, не со мной, - живо возразила Игинуш, - с той девушкой. С той уродливой зеленокожей тощей девушкой…

«Ты можешь измениться навсегда, - бормотала ведьма, расчесывая волосы своей гостье. Она водила и водила костяным гребнем, а голос ведьмы журчал, как весенний ручеек, сладостно и успокаивающе. - Не всякому выпадает такая возможность, но ты - стоит тебе только захотеть, и ты сбросишь, как ненужную шелуху, этот непривлекательный облик. Ты сделаешься совершенно иным существом. Тебя будут любить, уважать, возможно, бояться… Тебе выпадет познать радость, так не отказывайся от нее. Попробуй!»

И сама собой возникла в руках у болотной ведьмы желтая плотная кожа. В последний миг девушка отшатнулась, потому что, как ей показалось, эта кожа была снята целиком с какого-то живого существа, но было уже поздно. Ведьма набросила кожу на плечи девушке, отошла чуть в сторону и стала наблюдать.

* * *

Игинуш очнулась на болоте. Она твердо знала, кто она такая. Она - Желтая Игинуш. Она хороша, ох как она хороша! Она невысока ростом и в теле. Как прекрасны ее пухлые ручки и ножки! Какой у нее замечательный длинный нос!

Первая жизнь Игинуш была полна радости. Она жила на болоте, питалась ягодами, лягушками и ящерицами, ей было весело, потому что она была чрезвычайно довольна собой и своей внешностью. Ведьмы она больше не видела, хотя пару раз ощущала ее присутствие. Та, очевидно, хотела знать, что происходит с ее подопечной. Что ж, пусть любуется. Тут есть на что полюбоваться.

Да, болотная ведьма оказалась права. Теперь многие боялись Игинуш, а кое-кто, напротив, находил ее весьма привлекательной. Она больше не жила в скучной деревне, где было столько неинтересной и тяжелой работы. Она обитала на болотах, спала на мягком мху, охотилась, встречалась с другими существами. Одни просто рассматривали ее и уходили, другие пытались ее съесть - от них она удирала, а однажды даже ответила обидчику и уложила его насмерть ударом суковатой дубины!

Она видела игры Речных Дев, о чем прежде и мечтать не могла. А однажды мимо нее прошел сам Ужас Исхара, жуткое создание со множеством щупалец. Он распространял липкий, парализующий страх, и после той встречи несколько дней кряду Игинуш не могла заставить себя выбраться из укрытия, сидела там и тряслась.

И все же она не променяла бы свою новую долю ни на какую другую. Та бедная затурканная деревенская девчонка даже и не подозревала о том, какой насыщенной, какой веселой, оказывается, может быть жизнь!

Однажды она залучила к себе ижора. Бедный парень заблудился в убийственных тонях, а Игинуш тут как тут:

«Кто ты, несчастное существо?»

«Не трогай меня, болотная тварь, я ведь не сделал тебе ничего дурного!»

«И я не сделаю тебе дурного, если не будешь обзываться! Я живу на болотах и могу спасти тебя, только не двигайся, иначе провалишься и вода скроет тебя навсегда».

Он и без ее предупреждения не осмеливался двинуться с места, видя, что положение его весьма опасно и с каждым мгновением становится все опаснее, потому что болото медленно засасывало попавшего в беду ижора.

А Игинуш быстро натащила веток, настелила их поверх трясины и помогла ижору спастись. И он провел с ней несколько ночей, потому что истосковался по женской ласке, а Игинуш была податливой и веселой. Она хихикала и вскрикивала, повторяя, что никогда в жизни ее еще так не смешили. Ижор недоумевал: у него бывали связи с женщинами, но ни одна еще так не хохотала и уж всяко не находила происходящее смешным. Но, в конце концов, Игинуш спасла ему жизнь, накормила и взяла к себе в постель - стоит ли привередничать!

Он надоел ей через месяц, и она вывела его на дорогу, ведущую к поселениям ижоров. Они поцеловались перед разлукой и больше никогда не встречались.

Перед самым рождением ребенка Игинуш почувствовала, что с ее телом происходит нечто весьма странное. Нечто такое, чего прежде никогда не было. Из последних сил она доковыляла до жилища болотной ведьмы, и та помогла своей бывшей подопечной разрешиться от бремени.

* * *

Вскоре после рождения дочери Игинуш в первый раз поменяла кожу. Она оставила эту плотную желтую шкуру болотной ведьме в знак признательности за все, что та сделала. Тогда Игинуш еще вспоминала о дочке, заботилась о ней. Они прекрасно жили на болотах. Маленькая дочка охотилась - ловила насекомых и головастиков, заливалась смехом, когда мать приносила ей ящериц… Это были счастливые времена!

Рассказывая о них, Игинуш заплакала.

Ринан Сих коснулся ее руки:

– Но что случилось с твоей дочерью? Неужели ты ее потеряла?

– Потеряла? - Игинуш посмотрела на своего собеседника. - Вчера она приснилась мне. Пришла во сне и спросила, отчего я не узнала ее. Потеряла? Какой смысл ты вкладываешь в это слово?

– Твоя дочь умерла? - прямо спросил Ринан Сих.

Игинуш даже подскочила - так больно ранило ее это слово.

– Умерла? - вскрикнула она. - Что ты говоришь! Я не пережила бы такого ужаса! Нет, я ее потеряла… я забыла о ней.

Сменив кожу второй раз, Игинуш не вспомнила о том, что за маленькое существо ходит поблизости. Она охотно накормила это существо - потому что была добра по своей природе, - но потом ушла куда-то по своим делам и больше не вернулась. Она совершенно искренне считала, что та малютка в состоянии сама о себе позаботиться и что Игинуш не имеет к ней никакого отношения.

Так Пенна осталась на болотах одна. Она плутала среди зеленых кочек, и звала мать, и безутешно плакала, и голодала - и так продолжалось до тех пор, пока ее не подобрали солдаты.

Лицо Игинуш сияло теперь радостной улыбкой.

– Ты понимаешь, что это значит, Ринан Сих? - спрашивала она своего собеседника.

Она дергала его за одежду, за уши, за волосы, а он тупо смотрел перед собой и не отвечал. Рассказ Игинуш поверг инквизитора в ступор. Прежде с ним такого не случалось, хотя ему доводилось выслушивать и более диковинные признания. Но история Желтой Игинуш, бесхитростная и жуткая, заставляла в буквальном смысле слова взглянуть на происходящее совершенно другими глазами.

Пенна - не человек. Она рождена от ижора и… как назвать то создание, в которое болотная ведьма превратила Игинуш? И до какой степени Игинуш подверглась изменению? Ведь раньше она принадлежала к тому же народу, что и случайный отец Пенны…

А сама девушка? Как все это сказалось на ней? Кто она такая? Какими качествами обладает?

Теперь стало еще важнее, чем прежде, отыскать ее!

– Ты понял, что это значит, Ринан Сих? - твердила Игинуш. - Я нашла мою потерянную дочку!

Он медленно перевел на нее взгляд, вздохнул, возвращаясь к жизни.

– Вот почему мне показалось, что ты кого-то напоминаешь… Я не забываю лиц, никогда не забываю. Но с тобой мы прежде не встречались. И все-таки твое лицо мне было знакомо.

– Пенна похожа на меня? - удивилась Игинуш. - Она ведь такая тощая! Эти солдаты плохо о ней заботились.

– Она рассказывала тебе о солдатах?

Игинуш пожала плечами:

– Иногда я читаю мысли тех, кого лечу. Это часть работы целительницы. Больной, раненый человек не всегда в состоянии говорить. А вдруг он не рассказал чего-нибудь чрезвычайно важного о себе? Ну, например, что он не переносит какого-нибудь вида ягод или трав. Идет от них прыщами и гнойниками. У меня был такой случай… С тех пор я всегда заглядываю в мысли моих пациентов. Очень много мусора, но подчас вылавливаешь любопытные подробности. - Она хитро улыбнулась. И таким способом я очень многое узнала о людях.

– Ты настоящая бестия, Игинуш, - вздохнул инквизитор. - Удивительно, что ты решила спасти меня.

– Ты можешь привести меня к моей дочери.

– Я пытал твою дочь, Игинуш. Об этом тебе известно?

– Да, - кивнула она, - но Пение такие штуки нипочем. Она сама кого хочешь запытает насмерть. Как-нибудь нужно будет попробовать… Я нарочно поймаю для нее врага и попрошу сделать это - для меня. Люди бывают на удивление интересны.

– А ты не потрошила их живьем - просто так, ради любопытства? - спросил инквизитор.

– Какой ты умный, Ринан Сих! - восхитилась Игинуш. - Как ты догадался?

Глава десятая

В серебряном доспехе Хазред чувствовал себя совершенно неуязвимым. Это было восхитительное ощущение. Всю жизнь Хазред оставался гораздо слабее Гирсу - физически, разумеется. Он мог сколько угодно потешаться над своим другом-тугодумом, высмеивать его невежество в делах религиозных, но не в состоянии был ничего противопоставить тому обстоятельству, что Гирсу крепче. Как отрицать очевидное: для того чтобы выживать в болотах после Катаклизма, физическая сила требовалась куда чаще, нежели острый ум и умение сплетать слова в красивые фразы, которые (возможно!) нравятся богам.

И вот впервые за все эти годы Хазред не ведает усталости в то время как Гирсу уже начинает тяжко сопеть у него за спиной; Хазред знает, что отобьется от любого врага, а Гирсу в этом абсолютно не уверен; Хазреда переполняет невероятная радость, какую дает только физическое совершенство, а Гирсу, похоже, приуныл…

Лишь одно обстоятельство огорчало Хазреда в эти часы: отсутствие серебряной пластины на плече доспеха. Если бы доспех был полон, он, Хазред, превратился бы в божество! Впрочем, он и так невероятно хорош. Любое препятствие ему по плечу.

Взять хотя бы встречу с бехолдером. Это произошло через пару часов после того, как Хазред облачился в серебряный доспех. Небольшое летучее создание внезапно возникло перед друзьями. Зависший в воздухе глаз взирал на троллоков доброжелательно и пристально. Крохотный хвостик подрагивал в воздухе. Существо напоминало головастика и было таким же нежным на ощупь, когда Хазред преспокойно раздавил его.

Теплая жижа потекла у Хазреда между пальцами, и он тщательно обтер о траву руки и лишь затем обратился к своему спутнику. Гирсу по-прежнему стоял, застыв на месте, с полуоткрытым ртом и вытаращенными глазами. Бехолдер заворожил его, полностью подчинил себе его волю. И пока Хазред не хлопнул в ладоши перед носом у приятеля, тот продолжал оставаться во власти чар - они развеялись бы еще не скоро.

Друзья не обменялись ни единым словом по поводу случившегося. Слова были не нужны: Хазред постепенно обретал могущество, о котором Гирсу не смел и грезить. И все благодаря доспеху. Нет, началось это с видения, которое явилось Хазреду во сне…

Гирсу старался не думать о том, что, вероятнее всего, теперь их пути разойдутся. Друзья детства и юности скоро станут друг другу чужими. Что ж, это ведь было неизбежно. Они все равно вынуждены были бы расстаться, особенно если бы Хазред осуществил свою давнюю мечту обучаться у священников в Ифе. Пока Хазред постигал бы основы магии худу, ступень за ступенью, Гирсу совершенствовался бы во владении оружием… Разные интересы, разные цели, разное общество, разное времяпрепровождение… и в конце концов, разная судьба.

И незачем роптать на случай, который развел друзей немного раньше, чем оба предполагали. Так случилось, и ничего уж не сменишь.

Внезапно Гирсу остановился и прислушался. Его большие уши задвигались, как иногда с ним случалось в минуты сильного волнения.

– Там кто-то стонет и зовет на помощь, - сказал молодой троллок.

Хазред обернулся. На его лице явственно читалось неудовольствие.

– Почему ты застыл на месте?

– Чей-то голос, - повторил Гирсу. И показал рукой: - Там. Разве ты ничего не слышишь?

– Слышу, - сморщился Хазред. - Какое нам с тобой до этого дело?

– Не знаю, - признался Гирсу.- Просто странно.

– Что странно? - Хазред явно терял терпение. - Что ты находишь странным?

– Что кто-то зовет на помощь, а мы с тобой делаем вид, будто ничего не происходит.

– А что мы с тобой, по-твоему, должны делать?

– Наверное, помочь, - предположил Гирсу. - Кроме того, - прибавил он, - любая новая встреча сулит нам новые сведения. Мы можем узнать что-нибудь важное. А если это ловушка, если на самом деле нас заманивают, чтобы убить… - Он криво улыбнулся. - Ты теперь непобедим. Тебе не страшны никакие ловушки, никакие враги. Ты с легкостью одолеешь любого, не так ли?

Хазред кивнул:

– Это точно.

«Он становится черствым и самовлюбленным, - подумал Гирсу, потрясенный поведением приятеля. - Я просто не узнаю Хазреда!»

А Хазред действительно излучал самодовольство. Гирсу очень вовремя польстил ему, и настроение у Хазреда резко поднялось. В самом деле, почему бы не прийти на помощь какому-то ничтожному созданию, коль скоро оно об этом молит? Так у Хазреда появится еще один почитатель. Он вполне отдавал себе отчет в том, что поклонения одного Гирсу ему очень скоро станет мало.

– Ладно, - милостиво согласился Хазред. - Выручим бедолагу. Заодно выясним, что происходит на болотах. Что-то мне перестало здесь нравиться. Слишком много желающих захватить власть.

Гирсу не верил своим ушам. Неужели это говорит его давний друг, тот, кого он, кажется, знает вдоль и поперек?

– О какой власти ты говоришь? - осторожно осведомился Гирсу.

Хазред пожал плечами:

–Ты не поймешь. Давай лучше действовать. По крайней мере, это у тебя получается неплохо. Лучше, чем у многих других.

Очевидно, после такой похвалы Гирсу должен был расплыться в счастливой улыбке и вознести хвалу небесам, воспевая щедрость Хазреда. Однако неблагодарный Гирсу только ухмыльнулся и побрел дальше.

Голос, звавший на помощь, то стихал, то звучал снова. Иногда казалось, что приятели уже совсем у цели, так громко вопил некто незримый, а потом тот же зов раздавался словно бы издалека. Гирсу поначалу это сбивало с толку, а потом он догадался:

– Оно зовет уже давно и устало. Иногда оно собирается с силами и тогда орет особенно пронзительно, а потом силы заканчиваются, и оно шепчет. Но оно не сдается, вот что главное.

– «Оно»? - Хазред поднял брови. - Ты полагаешь, что там страдает какое-то «оно»?

– Это самое удобное наименование для некоего существа, которого мы еще не видели, - ответил Гирсу.

– Мы ведь не знаем, какого оно пола и есть ли у него вообще пол.

– Похоже, мы поменялись ролями, - хмыкнул Хазред.

– В каком смысле?

– В том смысле, что ты теперь умничаешь, а я - действую.

Гирсу наморщил лоб, а Хазред прибавил не без наслаждения:

– Очевидно, умничанье и игра словами - удел слабаков.

– Рад, что ты меня наконец-то понял, - сухо проговорил Гирсу.

Он повернулся к Хазреду спиной и первым зашагал по узкой тропинке. Он даже не оглянулся, чтобы посмотреть, идет ли Хазред следом.

Хазред, разумеется, не мог отпустить Гирсу вот так запросто. Может быть, потом, когда почитателей и последователей у Хазреда будут сотни, он сможет позволить себе подобную роскошь - удалять от себя неугодных и дерзких. Но не сейчас. Сейчас еще рано. Поэтому Хазред помедлил лишь недолго, а затем, криво улыбаясь, двинулся за приятелем.

Когда они увидели того, кто звал на помощь, тот уже изнемог и лежал безмолвно. Теперь «оно» обрело лицо и пол: это была молодая женщина. Она лежала на спине, обнаженная, с раскинутыми руками и ногами, которые были прикручены к колышкам. Тот, кто связал ее, знал свое дело, коль скоро пленница так и не смогла освободиться. С точки зрения Гирсу, любой троллок выдернул бы эти колья из мягкой болотной почвы в считанные минуты.

А женщина не производила впечатления слабой, хотя и была вся изранена, с кровоточащей царапиной на бедре. Гирсу подошел ближе, внимательно осмотрел ее.

– По-моему, кто-то пытался ее лечить, но торопился и вообще сделал это как попало.

Он присел на корточки, тронул бедро женщины. Та дернулась и метнула на Гирсу злой взгляд. Впрочем, глаза ее сразу же потухли: очевидно, она потратила слишком много сил на крики и попытки освободиться и теперь угасала.

– Рана совсем свежая, - прибавил Гирсу.

Хазреда это мало интересовало. Он рассматривал пленницу как интересный предмет, подлежащий исследованию. Хазреду требовалось понять, будет ли она ему полезна.

Неожиданно лицо и вся фигура пленницы показались Хазреду странно знакомыми. Он присмотрелся внимательнее, и вдруг словно пелена упала с его глаз: теперь он совершенно ясно понимал, что видел эту женщину прежде. Осталось сделать последнее усилие и припомнить - при каких обстоятельствах произошла эта встреча.

Хазред опустил веки и напряг свою волю. Он знал, что следует делать: необходимо задать вопрос, как можно более ясно и четко, и потребовать ответа. Именно потребовать.

Никогда прежде он не прибегал к подобному способу, но разве серебряный доспех не изменил в его жизни все?

«Где и при каких обстоятельствах я видел эту женщину?»

Перед мысленным взором Хазреда тотчас встала картина: клубящийся в отдалении смертоносный туман, погибающие солдаты-архаалиты, лучница, порождения тумана, принц-упырь…

Хазред открыл глаза. В истерзанном, грязном существе, что лежало, простертое у его ног, не было ничего общего с той юной, уверенной в себе девушкой которая пускала стрелы в своих врагов. И все же это была она, Хазред не сомневался. Он толкнул пленницу ногой:

– Она из тех, кто поклоняется Архаалю. Оставим ее на болотах. Пусть подыхает.

Гирсу удивленно вскинул взгляд на приятеля:

– Откуда ты узнал?

– Я многое теперь знаю, - усмехнулся Хазред. - И поверь мне, насчет ее я не ошибаюсь. За ней охотился принц-упырь. Помнишь?

– Она? - Гирсу внимательнее пригляделся к девушке. Он потряс ее за плечо, так как она опустила веки и, как казалось, потеряла сознание. - Эй, очнись! Ты была с тем отрядом? С архаалитами, которых пожрал туман?

Она шевельнула распухшими, пересохшими губами. Гирсу с трудом уловил утвердительное «да».

– Неужели она так и скиталась по болотам все это время? - удивленно проговорил Гирсу. И сам себе ответил: - Не думаю. Но где она успела побывать?

– Давай спросим ее, - предложил Хазред.

– Она не ответит.

– Ничего, - сказал Хазред, улыбаясь, - очень скоро мне не понадобится ее желание отвечать. Очень скоро я пойму, как получать ответы без всякого желания тех, кого я спрашиваю. И начну, пожалуй, с этой девчонки.

– Пенна, - прошептала она.

– Пенна? Это ее имя? - Гирсу поймал себя на том, что обращает этот вопрос не к девушке, а к Хазреду.

Тот кивнул и прибавил:

– Попробуй вытащить колья. Сдается мне, наша с ней встреча не была случайной. В жизни мага не бывает случайностей.

«Маг»! Он все-таки произнес это слово.

Гирсу послушно потянул за один из кольев, но тот даже не пошевелился. Гирсу напрягался изо всех сил - ему не хотелось признаваться Хазреду в том, что у него не получается столь простое дело. Пот покатился по лбу троллока, руки свело судорогой. Никаких результатов.

– Проклятье! Не иначе, здесь работает какая-то магия!

– Похоже на то, - снисходительным тоном произнес Хазред и отстранил Гирсу. - Позволь мне.

О, даже в самых смелых мечтах Хазред не мог вообразить, что когда-нибудь ему по плечу будет работа, с которой не справился могучий Гирсу!

Пенне, похоже, не было никакого дела до соперничества двух друзей. Она безучастно смотрела в низкое небо и думала о чем-то своем.

Когда Хазред коснулся связывающих пленницу веревок, он ощутил сильный толчок, от которого загудело все его тело. Должно быть, нечто похожее произошло бы, если бы его ударило молнией. Какими бы ни были магические силы, удерживающие Пенну, они отзывались на присутствие Хазреда, или, если быть точным и искренним, - на близость серебряного доспеха.

Превозмогая себя, Хазред повторил попытку. Он толкнул ногой колышек, на сей раз заранее зная, что его ожидает. Но отступиться он не мог. Не в данном случае. Не сейчас, когда на кону его репутация всесильного существа, превосходящего других во всем

Вспышка почти непереносимой боли ослепила Хазреда. Серебряный доспех стиснул его тело, точно клещами, едва не переломав ему ребра. На миг чудесные латы раскалились добела. Казалось, еще мгновение - и доспех убьет своего владельца. Хазред действительно словно умер - и тотчас воскрес. Никогда прежде он не испытывал ничего подобного.

Когда сознание вернулось к нему, он услышал слабый, хриплый крик. Это кричала пленница. Одна ее рука была на свободе, и Пенна колотила этой рукой по траве, а связанные ее ноги дергались в конвульсиях. Очевидно, она получила такой же заряд магической энергии, что и ее освободитель. Измотанная предшествующими пытками, Пенна переносила это новое испытание куда хуже, нежели Хазред.

Колышек, которого коснулся Хазред, исчез без следа. В земле осталась черная дымящаяся дыра.

Оставалось еще три. Как ни странно, с этими Хазред расправился с меньшими потерями. Очевидно, постепенно обретенная им магическая сила начала подчиняться ему и больше не пыталась убить своего носителя.

Зато Пенна была совсем плоха. Она еле дышала, когда освобождение ее было завершено. Гирсу молча отдал ей свой плащ, уложил на землю и принялся разводить костер.

– Мы заночуем здесь? - поинтересовался Хазред.

Гирсу ответил:

– У нее не хватит сил, чтобы дойти куда-то еще. Да и куда нам идти?

– У меня появились кое-какие идеи, - сообщил Хазред.

– Я с удовольствием выслушаю тебя, но завтра, - сказал Гирсу. Он приложил немало усилий к тому, чтобы голос его прозвучал твердо. Доспех и вправду совершенно изменил Хазреда. Гирсу просто не узнавал его. И чем дальше, чем более чужим представлялся ему Хазред. Как же так? Неужели Гирсу мог настолько ошибаться в своем друге?

Или же серебряный доспех всего лишь выявил те черты характера Хазреда, на которые Гирсу раньше старательно закрывал глаза? Такое тоже возможно. У Гирсу заломило виски, как случалось всегда с перепою или от лишних мыслей. Поэтому Гирсу привычно выбросил все эти соображения из головы и занялся самыми простыми вещами, вроде приготовления ужина.

Пенна заснула мгновенно, едва лишь ей предоставилась такая возможность. И даже Хазред - новый Хазред, бессердечный и равнодушный к чужим горестям, - не стал ее тормошить, чтобы задать пару вопросов. Он понимал, что в любом случае девушка не сможет говорить. А новое использование магии убьет ее. Результат, прямо скажем, нежелательный.

Как ни странно, ночь прошла спокойно. Может быть, кое-какую роль сыграли в этом защитные заклинания, которые некто в темном капюшоне наложил на лагерь, где спала Пенна. Кое-кто, чье присутствие осталось незамеченным даже для Хазреда - самого великого мага всех времен и народов, коим мнил себя очарованный серебряным доспехом троллок.

* * *

Эгертон все это время находился поблизости. Связав Пенну и укрепив путы заклинаниями, он спрятался так, чтобы из укрытия хорошо видеть свою пленницу. Кое-что во всей этой истории с Пенной до сих пор оставалось непроясненным, а не в обыкновении мага ордена Тоа-Дан было бросать подобное дело на полпути. Изначально он собирался выяснить природу отношений Пенны и принца-упыря и не намеревался отступать.

Новые силы формировались на болотах. Чумной туман и его пророки, принц-упырь Тзаттог и его умертвия… Со всем этим следовало разобраться. Сидя в башнях и изучая книги, невозможно постичь все явление в целом. Хотя - и здесь тоже нечего возразить - обыкновение тоаданцев начинать и завершать свои исследования изучением свитков неизменно приносило великолепные плоды. Никто в Лааре не знал так много, как орден Тоа-Дан.

Хвала Дзару, богу огня и войны, истинному покровителю Тоа-Дан! У адептов ордена всегда хватало дерзости и сил приходить в самые опасные места и черпать сведения из самых чистых колодцев.

Пенна накрепко связана с Тзаттогом. Что-то, заключавшееся в ее природе, помимо воли и уж всяко без ведома самой девушки, неудержимо притягивало к себе принца-упыря. Эгертон не хотел упускать ни мгновения из того, что произойдет. Он не вмешивался, предпочитая наблюдать со стороны и делать собственные выводы. За все это время он позволил себе переломить ход событий лишь трижды.

Во-первых, когда перепуганные горожане охотились на слуа и Пенна помогала им.

Второе вмешательство было, следует признать, вынужденным. Но не мог же Эгертон допустить, чтобы инквизитор (упертый служитель Сеггера!) уничтожил Пенну. Лучница, по мнению Эгертона, представляла собой ценнейший экземпляр, который следовало спасти любой ценой.

Третий раз… В третий раз Эгертон действовал исключительно по наитию. Серебряная пластина принадлежала ордену. Она была похищена у тоаданца, который погиб ужасной смертью… Однако чем больше Эгертон размышлял над своим последним поступком, тем больше сомневался в собственной правоте. Возможно, следовало оставить пластину у Пенны. И посмотреть - что из этого получится. Не исключено, что результат оказался бы куда более богатым и заключал бы в себе куда больше возможностей. Но - что сделано, то сделано!

Впрочем, в том, что он связал девушку и вдобавок сковал ее заклятием, маг совершенно не раскаивался. Этот-то поступок был абсолютно верным.

Эгертон предполагал, что за Пенной явится Тзаттог. Связанная и беспомощная, она не сможет противостоять принцу-упырю. Дух ее будет к тому времени сломлен, так что Тзаттог без усилий завладеет своей добычей. А Эгертон окажется свидетелем этому! О такой удаче он мог лишь мечтать.

Но кое-что изменило его планы. Рядом с Пенной появились троллоки. Один - обычный громила, любитель грубых шуток и метания топориков. Ничего особенного он из себя не представляет и, в общем-то, не слишком опасен, если только не стоять у него на пути в качестве живой мишени. Зато второй… У Эгертона перехватило дыхание. На втором троллоке был серебряный доспех. Не узнать это серебро маг Тоа-Дан, разумеется, не мог. Помимо характерного блеска доспех излучал особую магию… У каждого артефакта имеется свой определенный привкус, и опытный маг всегда распознает его. А кроме всего прочего, у доспеха отсутствовала одна пластинка.

Та самая, которая сейчас лежала за пазухой у Эгертона, плотно завернутая в платок, обложенная кусками коры и стянутая ремешками, которые были сплошь исписаны заклинаниями. Мощный артефакт, чья магия была сейчас надежно укрыта от посторонних глаз.

* * *

Эгертон был разбужен звоном оружия. Он подскочил, как будто его ужалила змея. Как же так?! Он ведь оградил лагерь магическим кольцом, сквозь которое не пройдет ни одно создание тьмы! Кто же ухитрился взломать защиту?

Маг так вымотался за последние дни и так крепко надеялся на свое охраняющее заклятие, что заснул поистине мертвым сном. Он чувствовал себя в безопасности, и, что еще важнее, ему не нужно было готовиться к очередной магической схватке. Да, он позволил себе расслабиться…

Сейчас он отчаянно моргал, пытаясь восстановить затуманенное грезами зрение, чтобы понять наконец, что творится вокруг.

Солнечный свет ослепил его. Этот свет был таким неправдоподобно ярким, что Эгертон поначалу даже усомнился - уж не видение ли его постигло? Нет, скоро установил он, действительно уже наступило утро. Следовательно, ни о каких слуа речи быть не может… Но разве мало других чудовищ обитает здесь, на болотах? Многие из них спокойно выходят на охоту даже днем, и солнечный свет хоть и неприятен для них, но вовсе не губителен…

Оставался последний вопрос - как эти монстры прорвали магическое кольцо.

И только минуту спустя до мага наконец дошло, что врагами могли оказаться вовсе не монстры, а самые обычные люди. Или, в данном случае, троллоки.

Теперь Эгертону все стало ясно. Если бы на его подопечных набросились болотники, тинники, аспиды, Мерзкая Слизь и другие тому подобные твари, магия бы встала у них на пути. Но простые троллоки с оружием в руках прошли сквозь незримую линию обороны и даже не заметили ее. Точнее, это магия не заметила их.

Сражение разворачивалось явно не в пользу путешественников. На них набросилось по меньшей мере десять вооруженных троллоков. И шутить они были не намерены. Размахивая топорами, они окружили Гирсу, Хазреда и Пенну. Гирсу пытался было отбиваться, однако силы оказались неравны. И кроме того, Гирсу вовсе не имел желания убивать своих соплеменников. Он все время выкрикивал просьбы остановиться, не доводить до непоправимого, умолял избегать кровопролития.

– Если мы начнем убивать друг друга, - вопил он, отражая яростные удары нападающих, - то куда провалится наш мир? Разве у нас мало настоящих врагов?

– Убийца! - рычали ему в ответ.

Эгертон отметил также еще пару странностей. Например, Хазред даже и не думал защищаться, а на него, по большому счету, никто и не нападал. Впрочем, и сбежать Хазред не пробовал. Он просто стоял рядом, криво ухмылялся и наблюдал за происходящим. Интересно! Но самое интересное заключалось в том, что остальные троллоки не замечали на Хазреде доспеха. Да и на самого Хазреда, кажется, едва обращали внимание. Очевидно, таково было свойство серебряных лат, надетых на троллока. Они умели позаботиться о себе сами и мастерски отводили глаза тем, кто не ведал об их существовании. А сам Хазред, вероятней всего, об этом даже не догадывался. Вряд ли невежественный троллок владеет специальной магией. Этому же учится, и учатся долгие годы!… В существование стихийных талантов Эгертон не верил. Во всяком случае, не среди троллоков.

Пенна сдалась сразу. Очевидно, ее дух действительно был сломлен. Ее поставили на колени и связали, и в неловкой позе, опустив голову, с руками, скрученными за спиной, она простояла все то время, пока Гирсу пытался отбиться.

В конце концов одолели и Гирсу. Его повалили на землю и примотали ремнями к двум шестам, чтобы он не сбежал.

Один из троллоков, одетый в длинный меховой плащ, со шлемом, сделанным из черепа какого-то рогатого зверя (возможно, рогатого пещерного медведя), приблизился к пленникам. Этот троллок долго молча рассматривал поверженных, а затем плюнул на землю себе под ноги и проговорил:

– Жалкие убийцы. Вы будете препровождены в тюрьму. Вас сожрет Ужас Исхара. Он умеет успокоить злобные души. Говорят, они ему по вкусу…

Глава одиннадцатая

Путешествие оказалось томительно долгим. Троллоки не слишком-то церемонились с арестованными. Судя по всему, задавать им вопросы и проводить дотошное расследование никто не собирался. Эти молодые троллоки, Хазред и Гирсу, убили соплеменника, удрали, а потом еще творили разные бесчинства… Неизвестно, сколько убийств на их совести. Недавно погибли несколько троллоков, и их смерть без колебаний приписали двум сбежавшим приятелям. А кто еще мог решиться на такое злодейство? Неспроста ведь Хазред и Гирсу боялись в родную деревню даже нос показать. Их даже чумной туман не берет - а ведь, по слухам, белые клубы видели уже неподалеку. Правда, потом туман рассеялся, но известно также: где был туман, там осталась нежить. А эти двое и нежити не устрашились, только правосудия старейшин по-прежнему избегали.

Пенна также вызывала у троллоков большое недоверие. Девушка упорно молчала, не отвечая ни на какие вопросы. Она даже отказалась назвать свое имя. Впрочем, троллоков, разъяренных всем случившимся, имя женщины интересовало меньше всего. И поскольку она отказывалась объяснить, какие общие дела связывают ее с двумя преступниками, к ней отнеслись весьма сурово.

– Не хочешь говорить - не надо, - сказал старейшина. - В конце концов, ты - чужачка. Ты - никто пустое место, растертый плевок. О тебе никто не спросит. Так что мы поступим с тобой, как сочтем нужным. Для нас никаких последствий не будет. Последствия будут только для тебя.

Пенна безмолвно взирала на него. Его угрозы оставляли ее абсолютно равнодушной. Она давно уже поняла, что смерть оставила на ней отметину и заберет в свой час. Это сделалось очевидным еще на болоте, когда отряд - вся ее семья - погибал среди чумного тумана. Боги дали Пенне отсрочку - ради какой-то цели. И когда она исполнит свое предназначение, то уйдет вслед за остальными. Другое дело, что отнюдь не троллоки станут для нее вестниками смерти. Это будет нечто другое. В этом Пенна тоже была твердо уверена.

Гирсу, по-прежнему привязанного к шестам, водрузили на спину вьючного зверя, похожего одновременно на низкорослого коня и на кабана - с двумя кривыми клыками, торчащими из пасти. Пенну погнали пешком. Всадник на базилиске держал веревку, которой были стянуты ее запястья.

А Хазред шагал следом. Его вроде как охраняли и даже приглядывали за тем, чтобы он не сбежал, но вместе с тем никто не бил его кнутом, когда он отставал или спотыкался, не кричал на него грубым голосом, чтобы он не мешкал и не надеялся спасти свою вонючую шкуру… Словом, его как бы и не замечали вовсе. Так что, вероятнее всего, Хазред шел вместе с пленниками по доброй воле.

Отряд троллоков пробирался по болоту все утро, до тех пор, пока солнце не поднялось в зенит. Тут они сделали остановку, но вовсе не для того, чтобы передохнуть, как можно было бы решить, а ради встречи с проводником. Впереди маячила Топь-Душеедка - обширное, наполовину залитое водой пространство, где не росло ни одно дерево. Пройти здесь можно было лишь по едва заметной тропке, которую в совершенстве знали лишь проводники.

Но худшее, чем грозила Топь-Душеедка случайному путнику, была даже не лютая смерть в болоте (а там люди и животные умирали, случалось, по нескольку дней кряду, так медленно засасывало их в бездну). Здесь что-то странное происходило с рассудком и душой создания, оказавшегося посреди Топи. Об этом рассказывали разное, но суть неизбежно сводилась к тому, что никто не выходил из этой Топи таким, каким вошел в нее.

Здесь необходимы были проводники. Таковых на краю Топи обитало несколько - трое или четверо братьев. Сколько их в действительности - этого не знал никто, поскольку их никогда не видели собравшимися вместе. Они всегда находились в пути.

Старейшина троллоков приказал отряду ждать, а сам направился к маленькой круглой хижине. На крыше этой хижины росли грибы - синеватые шляпки на длинных тонких ножках. Вокруг этих грибов, ядовитых даже с виду, тем не менее неустанно кружили мошки.

Старейшина потянул за разлохмаченную веревку, свисавшую с притолоки, и раздался глухой звук медного колокольчика. Вскоре дверца отворилась, и на пороге появился проводник - низкое сгорбленное существо, достигавшее руками земли. Оно потопталось на месте и вдруг прямо на глазах у наблюдателей начало расти. Не сразу можно было понять, что оно попросту выпрямляется. Вот оно ростом со взрослого троллока, а миг спустя - уже в полтора раза выше… Скоро оно стояло совершенно прямо, и теперь его можно было рассмотреть.

Тощее, крепкое тело существа состояло, казалось, из угловатых веток. Грубой фактуры темная одежда, напоминающая кору, плотно прилегала к коже - никаких драпировок или складок. На ногах - гигантские сапожищи, зашнурованные до бедра. Но диковинней всего было лицо - очень узкое, со множеством морщин и ярко-зелеными глазами, которые, казалось, были узниками на странной физиономии.

– Ашам, - глухо выговорило существо, и всем вдруг стало ясно, что оно назвало свое имя.

– Уважаемый Ашам, - прокашлявшись, заговорил старейшина.

Но существо сразу же перебило его, подняв узловатую руку-ветку:

– «Уважаемая» - так надо ко мне обращаться. Я прощаю вам невежество и неспособность отличить мужчину от женщины и женщину от мужчины, потому что вы, несомненно, принадлежите к низшей расе. Но больше не совершайте ошибок. Я гораздо добрее моих братьев.

– Уважаемая Ашам, - проговорил старейшина, медленно закипая от негодования, - могу ли я для начала (припадая к вашим уважаемым стопам в уважаемых сапогах, разумеется!) узнать, отчего это вы считаете троллоков низшей расой?

– Вы теряете в топях рассудок, а подчас и душу, - ответила Ашам. - Вы страдаете от укусов насекомых и умираете, отведав болотной пищи. И что же? Вместо того чтобы очертя голову бежать из болот, которые стремятся вас уничтожить, вы продолжаете влачить здесь свое жалкое существование. Высшая раса давно бы нашла себе лучшее место для жизни.

– Возможно, лучшие места для жизни уже заняты, - заметил старейшина.

Ашам пожала плечами:

– Высшая раса уничтожила бы соперников.

– А возможно, нам нравится жить на болотах!

– Высшая раса не любит тех, кто пытается ей досадить.

– Хотите сказать, что вы принадлежите к высшей расе? - спросил старейшина прямо.

Ашам вздохнула:

– Я живу так, как мне нравится. Здесь ничто не смеет меня убивать. Я свободна, прекрасна, умна и не рискую потерять мою душу, потому что храню ее не в теле, а в другом месте. Все это - отличительные признаки высшей расы. И если вы сумеете угодить мне, то я переведу вас через топи.

– Многочтимая Ашам, - сказал старейшина, - мы целиком и полностью… гхм!… согласны с вами и готовы… гхм!… признать ваше превосходство.

– Давно бы так, - заметила Ашам.

И тут раздался вопль:

– Анберрас! Анберрас! Чума на твою голову, Анберрас! Убирайся в дом и сиди там тихо! Опять принялся за свое? Я тебя накажу!

«Многоуважаемая Ашам» вдруг вздрогнула, втянула голову в плечи и начала быстро складываться, сворачиваться в тугой комочек. Скоро она уже превратилась в крохотное горбатенькое существо, которое торопливо покатилось обратно в хижину.

На тропе появился троллок: зеленокожий, с большими, странно печальными серыми глазами и бледным ртом. Он был одет в кожаную одежду. Плащ шумел при каждом его движении. В руке он держал палку с прикрепленным наверху фонарем. Несмотря на то что день был в разгаре, в фонаре горел огонь.

Болото сияло в солнечном свете. Мириады паутинок летали в воздухе, и каждая из них, покрытая влагой, сверкала под лучами.

Роса блестела и в волосах троллока.

Он подошел к путешественникам, окинул их беглым взглядом и, узнав старейшину, поздоровался:

– Привет тебе, Клаве. Я - Хаши. Помнишь меня?

Клаве угрюмо кивнул и перевел взгляд на хижину. Ему было неприятно. Остальные чувствовали неловкость.

Очевидно, Хаши давно привык к подобным происшествиям, потому что совершенно спокойно произнес:

– Простили бы вы меня, а заодно и этого непутевого Анберраса! Я заметил вас издалека и спешил, как только мог, да только Анберрас, разумеется, успел добраться до вас первым.

– Кто такой Анберрас? - спросил старейшина Клаве хрипло. Он изо всех сил старался не потерять лицо на глазах своих соотечественников.

– Один безумец, - ответил Хаши. - Я нашел его на болотах. Прямо здесь, в топях. Его уже засосало по плечи, а насекомые вились вокруг и кусали его в лицо. Там водится одна особенно зловредная мошка, она любит высасывать глаза… Я вытащил его, хотя лучше было бы его утопить! Иногда стоит помогатьболоту довершить его черное дело, а не препятствовать в этом. Иногда Анберрас вспоминает о том, кто он, и разговаривает вполне связно. Но чаще он воображает себя эльфийкой по имени Ашам и требует, чтобы ему оказывали почести, как принцессе эльфов.

– По-твоему, он действительно видел эту принцессу? - спросил старейшина и прибавил: - Слишком уж убедительно он ломал из себя эльфа. То есть ихнюю женщину.

– А тебе доводилось их видеть? - вопросом на вопрос ответил Хаши.

Старейшина помотал головой и убежденным тоном прибавил:

– Просто повезло!

– Они не любят вылезать из своих лесов, - задумчиво сказал Хаши. - Сидят там, как лемуры бесхвостые. Впрочем, нас это не касается.

– Хвала Болотному Духу, это воистину так! - согласился старейшина. Он снова глянул на хижину, омрачился и кивнул подбородком: - А для чего вы держите этого Анберраса у себя, если от него одни неприятности?

– Он помогает по хозяйству, - ответил Хаши. - Кроме того, его некуда девать. Он не уходит от нас. Единственный способ избавиться от него - убить, но лично у меня не поднимается рука.

– Обратись к тем, у кого поднимется, - предложил старейшина. - Они охотно ее поднимут.

Хаши засмеялся.

– Идемте, - промолвил он, решительно прекращая разговор на неприятную для него тему, - я хотел бы провести вас и вернуться домой засветло, а времени остается не так уж много.

* * *

Хаши предупредил своих подопечных, чтобы они ни в коем случае не сбивались с шага и по возможности не глядели по сторонам.

– Здесь почти все выглядит не тем, чем является. - прибавил он. - Я-то к таким делам безразличен, а вам может с непривычки показаться странным.

Он шел впереди, а троллоки с пленными растянулись цепочкой следом. Пенна со связанными руками шагала среди троллоков. То и дело ей чудилось, что из глубин топи за ней следят внимательные глаза, но она помнила совет проводника и старательно отводила взгляд.

Кто-то вздохнул совсем рядом - казалось, у нее над ухом. Она не выдержала - глянула в ту сторону и даже ахнула: посреди болота медленно надувался радужный пузырь, внутри которого сидело большеротое и большеглазое существо. Его кожу покрывали огромные зеленые бородавки, похожие скорее на драгоценные камни. Оно пристально наблюдало за путниками. Раздвоенный язычок быстро высовывался изо рта и тотчас прятался. Затем пузырь лопнул, и вместе с ним лопнуло, взорвавшись сверкающими изумрудами, и странное существо.

Прекрасное женское лицо уставилось на Пенну из-под воды: утопленница проснулась в трясине и с улыбкой провожала взглядом путешественников. Она даже вздохнула, колыхнув водную гладь, и рябь пробежала по поверхности болота.

Едва заметные при дневном свете, мелькали в воздухе бледные огни - ночью они загорятся ярко, и души странников при виде их невольно потянутся к ним, а воображение начнет рисовать сбитым с толку людям гостеприимный домашний очаг.

Пенна смотрела на все это, удивляясь собственному равнодушию. Она не знала, какие чувства испытывают ее спутники. Может быть, их мучают страхи или они изнывают от любопытства. Соблазн взглянуть прямо в глаза утопленнице, например, всегда бывает велик - об этом Пенне рассказывал еще маг Бетмур. На болотах, по его словам, таится немало опасностей: и жутких грозящих неминуемой гибелью, и мелких, но чрезвычайно прилипчивых. В их числе - и взгляд утопленницы от которого человек начинает чахнуть и терять силы. Убить это не убьет, но жизнь испортит изрядно.

Фонарь, привязанный к верхушке шеста в руках Хаши, мерно раскачивался. Огонек внутри фонаря оставался неподвижным, язычки пламени как будто замерли. «Странно, - думала Пенна, - давно уже не было на душе такого покоя…»

Она не ощущала ровным счетом ничего. Теперь, когда все чувства оставили ее, она вдруг начала отдавать себе отчет в том, как много их, оказывается, было: раздражение, любопытство, печаль… Да, печали, пожалуй, больше всего. Эмоции сопровождали каждый ее шаг, каждое мгновение, прожитое ею. Как же легко ей стало, когда она избавилась от них как от ненужного груза! Ни восторга, ни даже обыкновенной радости по этому поводу она не испытывала. Вообще ничего. Пустота. Блаженный полусонный покой. Истинный отдых для вечно тревожного сердца.

Пенна не знала, как с этим обстоят дела у троллоков, но подозревала, что сходным образом: во многом троллоки не слишком отличаются от людей.

Она заметила, что у Гирсу, хоть тот и был связан, появилась на губах глуповатая улыбка - улыбка идиота, испытывающего полное довольство. Очевидно, плененного троллока совершенно перестала беспокоить его будущая участь. Даже то обстоятельство, что он связан и прикручен к двум шестам, как жертвенное животное, его не волновало. Его куда-то везли, о нем как-то заботились - вот и все, что он воспринимал из окружающего.

Пенна широко зевнула. Кто говорил, что болота - опасное место? Здесь так хорошо… так спокойно! И кто утверждал, будто скука разъедает душу? Скука так целительна…

Хазред поглядывал на процессию с насмешливым любопытством. Интересно ведут себя троллоки, очутившись посреди Топи-Душеедки. Один за другим погружаются в бездумный покой, начинают расслабленно улыбаться, даже слюнку изо рта пускают… И это - старейшины и воины! А Гирсу? Вот уж не думал Хазред, что его лучший друг позволит так с собой поступать! Ведь он намеревался, кажется, стать могучим, выдающимся воином, чью память будут чтить в веках!…

Сам Хазред никакому отупению, разумеется, поддаваться не намерен. Его надежно защищает серебряный доспех. Разумеется, проводник хорошо знает свое дело. Хаши - выдающийся проводник. Его фонарь действительно поглощает все эмоции, так что здешние чары бессильны против путешественников. Болото напрасно расточает на них свои ядовитые испарения - никто не реагирует ни на призыв немедленно кинуться в топь, спасая неведомую красавицу (и утонуть в ближайшей трясине), ни на естественную потребность живого существа удирать со всех ног, спасаясь от выросшего рядом с тропинкой монстра (чтобы, естественно, утонуть в ближайшей же трясине), ни на вызов со стороны мелких и зловредных зеленокожих тварей, которые пляшут на тропе перед путниками, приглашая сразиться с ними (и, опять же, бултыхнуться в ближайшую трясину).

Хазред знает цену всем этим видениям. Он запросто разгонит их собственной могучей магией. Он ведь обладает серебряным доспехом! Сейчас Хазред поднимет руку, и все эти жуткие твари разбегутся в страхе и трепете. Заранее улыбаясь и предвкушая потеху, Хазред взмахнул руками… пошатнулся… и едва не рухнул в ближайшую трясину! В последний момент его поддержали другие троллоки, которые, как казалось, совершенно не обращали на него внимания.

– А, Хазред, и ты здесь! - только и сказали они.- Мы думали, ты остался в другом месте.

– В каком? - осведомился Хазред, но ответа не получил: троллоки сразу же опять позабыли о его существовании.

Проводник не обратил на это маленькое происшествие никакого внимания. Он торопился закончить работу. По его поведению никак нельзя было заключить, скоро ли конец Топи-Душеедке: он просто шагал и шагал, все так же ровно и размеренно. И вдруг он остановился.

– Мы у цели. - просто сказал он, повернулся к путешественникам спиной и отправился в обратный путь.

Троллоки проводили его глазами. Уже сгущались сумерки, и впереди видны были яркие огни, заманивающие путника в ловушку: они подпрыгивали в воздухе и плясали, явно предвкушая лакомую добычу. Виден был и фонарь на шесте проводника Хаши. Он пылал так ярко, что, казалось, мог соперничать с заходящим солнцем: там, в неподвижном язычке пламени, перегорали все эмоции, которые проводник забрал у своих подопечных.

А путники, оставшиеся на другом берегу «переправы», обессилено опустились па сырую траву. Им казалось, что Хаши полностью опустошил их.

Глубокая тоска накрыла их черным покрывалом. То, что посреди топи представлялось благом, теперь обернулось собственной противоположностью. Я никогда не подозревала, что случаются в жизни такие черные полосы, - думала Пенна. - По сравнению с этим смерть выглядит как благо».

Она смотрела на свои связанные руки, остро ощущая свое унижение. Ей было невыразимо стыдно, потому что окружающие видели, как низко она пала. Сдалась в плен каким-то троллокам! Она не смела даже в мыслях представить себе священный лотос Архааля, потому что не была достойна помышлять о подобных предметах.

Величайшее уныние охватило и всех ее спутников. Некоторые посылали проклятия Хаши, который наверняка потому и выглядит бодряком, что высасывает всю энергию из путешественников. И еще вопрос, кто такой этот Анберрас, который прикидывается женщиной. Наверняка злодейский черный маг в обличье дурачка.

На сей счет разгорелся нешуточный спор между двумя троллоками, который закончился дракой. И только насажав друг другу синяков и вволю намахавшись кулаками, троллоки остановились и начали улыбаться.

– А здорово мы!… - проговорил один.

Другой тщетно боролся с ухмылкой, которая в конце концов расцвела на его физиономии.

– Да уж! Все Топь-Душеедка! И ведь пока на себе не испытаешь - ни в жизнь не поверишь, что такое бывает!…

Гирсу молчал, не считая возможным вмешиваться в подобный разговор, но и он явно чувствовал облегчение. Постепенно мрачное настроение развеивалось.

– Никто не покончил с собой, - констатировал старейшина, - и тропа благополучно перейдена. Считаю, что нам повезло. Все мы проявили себя героями. Таково мое мнение.

– А что, случались самоубийства? - заинтересовался один из воинов.

Старейшина с важностью кивнул:

– Разумеется, случались, и не по одному разу! Были такие, что впадали в беспросветное отчаяние и резали себе горло. Раз! И ножом… Раз! И ножом… И так пока окончательно не перережут. А остальные тупо смотрят. Я сам видел. Пока на лоскуте кожи голова не повисла, все не мог остановиться - резал и резал, резал и резал…

– Здорово! - восхитился троллок.

Они заночевали на краю топи, разложив в лагере четыре костра и установив дежурство. Не столько возможного побега пленных боялись, сколько нападения ночных тварей, но темное время суток миновало благополучно и без особых происшествий.

По утрам с пленниками было особенно много возни: их развязывали, чтобы они могли пройтись по важным надобностям, а потом еще и кормили. Пустая трата провизии, по мнению большинства троллоков, но старейшина считал, что это необходимо:

– Мы стражи закона и слуги справедливости, а не убийцы. Корм для Ужаса Исхара должен быть доставлен на место, по крайней мере, живым.

Не согласиться с этим было трудно, хотя Ужас Исхара, как поговаривали, не брезгует и падалью.

Тюрьма, в которой предстояло прожить последние дни Пенне и Гирсу (а может быть, и Хазреду - о нем по-прежнему никто не упоминал и в его сторону не глядел), показалась перед путниками в середине дня. Она представляла собой небольшую крепость посреди болот. Частокол в три троллочьих роста огораживал территорию, на которой размещались забранная решеткой яма для содержания пленников, небольшая кухонька и хижина для стражников.

Хазред стоял немного в стороне, размышляя, стоит ли ему входить внутрь крепости или же имеет смысл прямо сейчас убраться восвояси и не возвращаться, предоставив Гирсу его судьбе? Хазред мог поступить, как заблагорассудится. Никто и словом ему не возразит. Доспех делал своего обладателя невидимым и неуязвимым если не для стрел, то для ударов судьбы.

Старейшина взял рог, повешенный возле ворот крепости, и трижды дунул. Его лицо потемнело от натуги. Разнесся гнусавый призыв, и спустя короткое время на стене показался огромный хедд в шлеме набекрень. Было совершенно очевидно, что службу в тюрьме (за которую ему явно платили немалые деньги) этот хедд презирает, к оружию и шлему, которые получил от своих нанимателей, относится как к бесполезным бирюлькам и вообще находится здесь лишь потому, что происходящее его забавляет.

– Чего надо? - заорал хедд, широко разевая пасть.

– Привели пленников! - крикнул снизу старейшина. - Откройте! Еда для Ужаса Исхара!

– Их осудили? - осведомился хедд. - У нас тут, знаете, все по закону. Кто осужден - того в пасть, кто невиновен - перед теми сперва извиняются, а потом уже в пасть. У вас тут как - виновные или нет?

– Виновные, - хмуро сказал старейшина. Ему не нравился хедд.

– А, ну тогда ведите. Или несите. Вы им ноги уже переломали?

– Пока нет.

– Ничего, это мы быстро. Сколько их тут у вас?

Старейшина замялся, не зная, как отвечать. Ему почему-то казалось, что пленников он привел троих. Но видел лишь двоих. И по непонятной причине был уверен в том, что так и должно быть. Так двое или трое? Чему доверять - тайному указанию сердца или собственным глазам?

– Двое! - крикнул он наконец.

«Трое, трое», - панически зашептали ему предчувствия, но старейшина отогнал от себя эти тихие голоса. Он не видел третьего. Не было никакого третьего. То есть был и, может быть, до сих пор есть, но… но его нет. Определенно - нет.

Ворота заскрипели, отворяясь. Хедд с ухмылкой наблюдал за тем, как троллоки со своей «добычей» входят внутрь.

– Ты напрасно скалишься, - сказал старейшина, обращаясь к хедду, - никому из нас не нравится привозить сюда своих товарищей.

– Ну так и не привозили бы, - фыркнул хедд. - Все вы глуповаты, вот что я вам скажу. Ни один хедд, к примеру, не станет делать того, что ему не по вкусу.

– Очевидно, служить здесь тебе очень по вкусу, - сказал старейшина, кисло улыбаясь. - Оно и видно.

Хедд задумался. Три огромные бородавки, украшавшие его физиономию, побагровели. Он явно заподозрил, что над ним только что посмеялись, и теперь пытался осознать - как именно это произошло.

Тем временем Гирсу отвязали от шестов и, пока он не опомнился, крепко приложили по затылку. Пусть троллоки по сравнению с хеддами и выглядят хлипковатыми - связываться с разъяренным воином не хотелось. Конечно, в конце концов его одолеют, но предосторожность не повредит. Лучше обойтись без драматических сцен.

Что касается Пенны, то лучница выглядела совершенно сломленной. Она и сама поражалась своему состоянию. Неужели так просто заставить ее покориться судьбе. Или все дело в том, что она по-прежнему убеждена: ее судьба свершится не здесь?

Краем глаза Пенна постоянно видела рядом сияющую фигуру в серебряных доспехах. Она никак не могла вспомнить, кто это. Ее мучила мысль о том, что еще совсем недавно она знала это. Более того, в самом доспехе ей тоже чудилось нечто знакомое… Пенна понимала: если она не перестанет гадать о смысле происходящего, то попросту сойдет с ума.

«Тебя это не касается, - упорно думала она. - Это имеет отношение только к троллокам, а ты с ними никак не связана. То, что ты очутилась в их тюрьме, - всего лишь недоразумение. Оно завершится. Ты уйдешь от них. Ты никак с ними не связана», - твердила она себе и сама не верила собственным мыслям.

Рана на бедре - там, где был зашит под кожу артефакт, наследство Бетмура, - ныла все сильнее.

* * *

Кого здесь только не было! Однорукий хедд, с физиономии которого были срезаны все бородавки, лишенный правого уха, - он представился как Шрам и потребовал, чтобы новички преклонили перед ним колени. Возникла короткая, ожесточенная схватка между Шрамом и Гирсу. Гирсу был жестоко избит, но Шрам, наступивший под конец ему на спину широченной ступней, признал в побежденном троллоке отличного воина.

– Ты молодец, - пророкотал Шрам. - Доломал мой левый клык, дважды дотянулся до моей печени и очень даже уважительно пнул в голень. Поздравляю. Не многим удавалось такое.

– Чума на тебя, - хрипло отозвался Гирсу, - я был связан больше суток. У меня затекли руки.

Шрам убрал ногу и позволил Гирсу подняться. Он даже прислонил его спиной к сырой стенке ямы и помог не рухнуть.

– Что ж, это многое объясняет, - молвил Шрам покосился на Пенну.

– Не тронь ее, - сказал Гирсу. - Она лакомый кусок.

– Да он даже и не заметит, - заверил Шрам. - Ему все равно, что лопать.

– Откуда ты знаешь?

– Говорят.

– Кто говорит-то? - осведомился Гирсу.

– Да все говорят. - Шрам пожал плечами. Он был несколько обескуражен.

– Дружище, - произнес Гирсу убежденным тоном, - от Ужаса Исхара еще никто не возвращался, чтобы рассказать о его пристрастиях. Так что не стоит тебе вещать от его лица, поверь.

Шрам заморгал, обдумывая ответ, а потом брякнул:

– Ну так потому и не возвращаются, что он лопает всех подряд. Ему без разницы. Давай эту девицу используем по назначению.

– Я лучница, - подала голос Пенна. - Мое назначение - убивать из лука. Если ты хочешь воспользоваться моими навыками, тебе придется достать для меня лук.

Шрам глубоко вздохнул и, еще не завершив вздоха, опустил кулачище ей на голову, так что в глазах у Пенны потемнело и она рухнула на землю.

– Не умничай, - посоветовал Шрам.

Другие обитатели ямы выглядели немногим лучше искалеченного хедда. Здесь было еще двое троллоков из какой-то отдаленной деревни - во всяком случае, Гирсу не был знаком ни с одним из них. У более высокого из них были такие большие и тонкие уши, что даже скудный свет, проникавший на дно ямы, заставлял их светиться. Пятеро ижоров с прозрачными белыми глазами выглядели так, словно готовились живьем вознестись на небеса и обитать среди бесплотных духов. Их тонкие руки напоминали паучьи лапки, а бледные зеленоватые лица казались одухотворенными - такое случается с живыми существами, если их плохо кормить. И совсем уж странным выглядело присутствие вайла, человекообразного создания с невыразимо печальным взором и непомерно длинными конечностями.

Хазред с интересом наблюдал за этим сборищем. Пленники теснились в сырой яме, выкопанной на глубину двух троллиных ростов. Сверху ее закрывала решетка. Довольно ненадежное узилище. Даже странно, почему никто из узников не додумается встать на плечи Шрама и выломать решетку. Конечно, имеются еще стражники, и все они вооружены, но справиться с ними возможно. Потери будут, этого не избежать, но все же большинство беглецов получат возможность спастись.

Никем не замеченный, Хазред устроился на земле рядом с решеткой. Лезть внутрь он не намеревался. Сидеть в духоте, наслаждаясь ароматами, неизбежными в подобном месте, - ну вот еще! Доспех все прочнее срастался со своим владельцем, и с каждым мгновением Хазред ощущал, как увеличивается его могущество. И это не была скоропреходящая сила, даруемая единичным заклинанием, и даже не та мощь, которая заключается в обладании магическим артефактом (в конце концов, артефакт может быть утерян!). О нет, доспех как будто превращал самого Хазреда в своего рода живой артефакт, а это было нечто совершенно иное. Эту силу невозможно ни потерять, ни растратить. Отныне она принадлежала Хазреду так же естественно, как способность дышать.

Хазред улегся на земле поудобнее. Пару раз охранник-хедд (неуклюжая скотина) спотыкался о него и останавливался, недоумевающе глядя себе под ноги, но ничего не замечая. Хедд даже ощупал землю руками в надежде обнаружить незримое препятствие, о которое он едва не сломал себе шею, но ничего, естественно, не нашел. Хазред просто отодвинулся в сторону и не без любопытства наблюдал за охранником и его тщетными попытками схватить невидимку.

Серебряный доспех не то чтобы лишал Хазреда телесности или действительно превращал в невидимку; нет, просто теперь Хазред мог исчезать из поля зрения окружающих, когда считал нужным. Наверняка имелись и другие возможности. Их еще предстоит обнаружить. Хазред не без удовольствия думал об этом.

Ответ на свое главное недоумение - отчего пленники не выломают решетку и не сбегут - Хазред получил вскоре после того, как Гирсу столь дружески переговорил со Шрамом. Из небольшой хижины, стоявшей возле ворот крепости, выбрался старый хедд. Как и все представители своего народа, он был низок ростом и чудовищно широк в плечах. Очевидно, в молодости он обладал внушительными мышцами, но к старости все они заплыли жиром. Голова на короткой шее едва ворочалась. При ходьбе он опирался на гигантскую суковатую дубину. Для ижора или вайла поднять такую штуковину уже превратилось бы в тяжелую работу, однако для старого хедда эта дубинка служила чем-то вроде трости. Он еще и помахивал ею, когда вразвалку шагал по двору. Огромная, как лопата, челюсть хедда размеренно двигалась: кажется, он что-то напевал.

Облачен хедд был в шелковую фиолетовую мантию, чрезвычайно засаленную и рваную. Очевидно, он носил ее уже не первый год и мало заботился о ее сохранности. Когда-то со стороны хедда имела место неосмотрительная попытка облачиться в этот предмет туалета; как следствие, мантия треснула по всем швам и обрела вид своего рода бахромы, лишь кое-где скрепленной пряжками, а то и просто связанной узлами. И тем не менее это была именно мантия, очевидно, давным-давно снятая с какого-то незадачливого мага. Ему же, этому бедолаге, принадлежал и некий предмет, болтавшийся на шее хедда.

Старый хедд добрался до тюремной ямы, кряхтя, опустился на колени и, приблизив физиономию к решетке, заорал:

– Эй вы, засранцы, дураки, тупоголовые болваны, тухлятина, корм для божественного монстра, блевотина духов, отрыжка болот, испражнение чумного тумана! Думаете, вы тут очень умные? Думаете, я забуду про мои обязанности? Думаете, я допьюсь до того, что у меня из головы все вылетит? Забыли, что я хедд! Меня не то что ядом - меня даже вашим поганым пойлом не возьмешь! Да я могу десять бочек пива выхлестать - и ничего мне не будет, потому что мы, хедды, от ядов не помираем! Слыхали? Эй, Шрам! - обратился старик к соплеменнику. - Эй, Шрам, ты-то хоть не сделал такой глупости и не понадеялся, что меня свалит с ног тот пузатый бочонок, который доставили в крепость твои родственники?

Он захохотал, двигая мощной челюстью, как будто пережевывая собственную веселость.

Шрам помрачнел, а Гирсу удивленно воззрился на него. Очевидно, то, что сказал старый хедд, было правдой, и у Шрама действительно имеются какие-то родственники, которые сделали отчаянную попытку вызволить его. Для чего привезли - в дар божеству, от избытка почтительности, - бочонок отравленного эля. Такое случается.

– Вот это преданность! - пробормотал Гирсу. Его уважение к Шраму мгновенно выросло. - Не всякий троллок пожертвовал бы бочонок эля, да еще испортил бы чудесный напиток.

– Мы, хедды, на это смотрим проще, - буркнул Шрам. И обратился к толстяку: - Но ведь кое-кто все-таки помер, а?

– Ну, померли, да ведь это паршивые ижорские стрелки были, они вообще не в счет! - ответил старик пренебрежительным тоном.

Очевидно, Шрам пользовался уважением охраны не только как соплеменник хедда-«мага» (настоящим магом он, понятное дело, ни в коей мере не являлся), но и как старейший из заключенных. Самый изобретательный, жестокий и хитрый.

– Да, - сказал Шрам, - достать стрелка-ижора нынче не составит никакого труда. Да вот хотя бы эта девка. - Он ткнул пальцем в сторону Пенны. Девушка съежилась. Она искренне надеялась, что о ней забудут, но Шрам ничего не забывал и ничего не упускал из виду. - Она ведь ижорка и из лука стреляет. Возьми ее в охрану.

Хедд-толстяк задумался, а потом с трудом двинул шеей.

– Надо посоветоваться, - сказал он. - Она для божества.

– Божество ее и на зубах не ощутит, - сказал Шрам. - Брось ты, возьми ее в охрану.

– Своего человечка хотите в охране иметь? Знаю я ваши штучки. Ты, Шрам, не воображай, будто умнее меня. Еще ни один хедд не был умней меня, поэтому я и дожил до старости… Знаешь, как я заполучил этот пост?

– Знаю, - буркнул Шрам. Не было никаких сомнении и том, что он слышал историю старого хедд уже десятки раз. Но тот рявкнул:

– Не к тебе обращаются, пустая башка! Все должны знать, с кем имеют дело! Пусть оставят все надежды отсюда сбежать! Да, я, Шанфан Железная Челюсть, он же Фаншан Кусака, он же Хшафан Выбитый Зуб!… - Перечислив эти «титулы» залпом, старый хедд выдержал внушительную паузу.

Вайлы обменялись долгим тоскливым взглядом. Хазред подумал, что они, вероятно, пытаются сообразить, о ком сейчас пойдет речь и сколько участников в предстоящей истории - один или трое. И если один, то кто такие Фаншан Кусака и Хшафан Выбитый Зуб? Вайлы в таких делах плохо разбираются.

Гирсу не сводил со старика глаз. Ему казалось, что вот сейчас хедд проболтается и Гирсу узнает нечто чрезвычайно важное. Нечто, что поможет выжить, а впоследствии и спастись.

Хшафан продолжал:

– Да, я дожил до старости, я, единственный из всех, кого знаю! Может быть, где-то еще и имеются хедды такого почтенного возраста, но я с ними не знаком. А все почему? Потому что я был сильнее всех и у меня были самые крепкие челюсти. И ум в моей голове тоже был крепок, поверьте, ребятишки. - Тут он скрипнул зубами так громко и отчетливо, что у Пенны заныли кости. - И вот я встретил мага. Это был глупый ученик болотных чародеев, вайл с тонкой шеей. Жидкие мозги болтались в его большой голове, как кусок мяса в котле с похлебкой у скупой хозяйки. Ох и удивился же этот дурачок, когда перед ним вдруг появился Хшафан Выбитый Зуб! «Ах, ох, да я тебя заколдую, да убери от меня свои грязные лапы, да сейчас отведаешь моей могучей магии!…» - так он лепетал, пока я делал с ним все, что хотел, а хотел я оторвать у него лишние пальчики на тонких лапках. Обожаю похрустеть пальчиками вайлов. Кстати, Шрам, советую. Удивляешь ты меня. Сидишь в тесноте с пятью вайлами и ни разу не попробовал.

– Да попробовал я, - пробурчал Шрам, а один из вайлов густо посинел и отошел подальше, вжимаясь в стену. - Невкусные они, - прибавил Шрам. - Кормите всякой тухлятиной и ждете, что они будут съедобными. Вот задаст вам Ужас Исхара!

– Ужас Исхара ни разу не жаловался.

– Потому что вы даете ему сразу много. У него нет времени распробовать.

– Сиди уж молча, - посоветовал Шраму Хшафан. - Тебя тут держат для того, чтобы ты поддерживал порядок среди еды и не позволял ей распускать языки и руки. От богохульства еда становится горькой, так жрецы говорят. Для чего тебя подкупили обещанием жизни? Выполняй свою работу!

– Угу, - сказал Шрам, скаля зубы.

– Ну так вот, - продолжил Хшафан таким тоном, будто рассказывал сказку на ночь, - испугался мой бедный колдунишка и начал болтать всякие глупости. То угрожал мне, то сулил блага. Я его, разумеется, выслушал, а потом говорю: «А что это за хорошенькое такое ожерелье висит на твоей тонкой шее?» Он сделался изумительного синего цвета, вон совсем как тот вайл. - Челюсть Хшафана хлопнула, как крышка ларца, корявый палец указал на одного из вайлов-пленников. - Шрам, дружочек, выкрути ему ухо.

Шрам повиновался с мрачной ухмылкой. Вайл действительно потемнел лицом, присел и глухо застонал. Шрам выпустил его и толкнул кулаком в бок, так что пленник упал. Затем Шрам воззрился на Хшафана:

– Так?

– Спасибо, Шрам, дружочек. Быстро все смотрим на вайла! Вот таким был и мой собеседник, поняли? Только я ему еще палец оторвал…

– Пальцы рвать не буду, - предупредил Шрам. - Невкусные.

– Ладно, - милостиво позволил Хшафан. - И с пальцами сойдет. Я говорю ему: «Что у тебя, значит, за хорошенькое такое ожерелье?» А он бормочет, что это очень сильная магическая штука. Слово за слово, палец за пальцем - все мне про этот предмет рассказал. Как пользоваться и что он может. Я за годы перезабыл почти все, но вот что я вам скажу, мои хорошие: пара слов на несуществующем языке и прикосновение амулетом и ни одна скотина, даже хедд, да даже тролль, пожалуй, и бешеный орк - никто эту решетку с места не сдвинет. Поняли вы?

Он помолчал. Пленники ошеломленно безмолвствовали.

– Поняли? - проорал Хшафан.

– Да… - был нестройный ответ из ямы.

– То-то же.

– Да погоди ты этой штукой размахивать, - поморщился Шрам, - ты забери девчонку. Она лучница, говорю тебе.

– Да она вам поможет сбежать. Не держи меня за дурака. Вы успели сговориться.

– Не успели, - ответил Шрам. - Она дура и нас ненавидит. Ну хочешь, я ей больно сделаю, чтобы ненавидела сильнее? У нее бедро ранено, погоди-ка…

Шрам сильно ударил Пенну прямо по открывшейся ране. Девушка закричала от боли. Капли пота выступили на ее лбу, ее затошнило.

– Еще разок, - одобрительно кивнул Хшафан.

– С удовольствием, - отозвался Шрам. - Вопит она изумительно.

Еле живую, Пенну вытащили из ямы, и она рухнула на землю рядом с Хшафаном. Шрам прибавил, глядя на него снизу вверх:

– Тебе ведь известно, что охранники даже из числа бывшей еды начинают ненавидеть пленников на второй же день. И потом, вдруг мне опять бочонок эля передадут, - должен же ты иметь под рукой верный способ разобраться, отравленный он или нет.

– Да мне-то без разницы, что он с ядом, что без яда, - пробурчал Хшафан, однако кивнул, сочтя доводы заключенного убедительными. - Ну ладно, Шрам, продолжай свою работу. Втирайся к ним в доверие, узнавай об их планах, выясняй, кто вкусный, а кто нет, - и обо всем докладывай. Будь хорошим шпионом.

С этим он, держа амулет на цепочке, прочитал короткое заклинание. По решетке пробежали белые огоньки - словно быстрые ящерки. Затем все погасло.

И вместе с огоньками-ящерками для Гирсу как будто погасла последняя надежда.

* * *

Пенна очень быстро убедилась в том, что стражники, охранявшие крепость, представляли собой, по сути дела, такой же сброд, что и узники в яме. Чем руководствовались командиры, отбирая существ для подобной охраны, оставалось тайной. Равно как и легкость, с которой хедд-колдун выдал Шрама остальным заключенным. Разоблаченным соглядатаям в тюрьмах приходится, мягко выражаясь, весьма несладко, да и смысл в их присутствии сразу же пропадает.

Впрочем, ломать себе голову над здешними порядками девушка не намеревалась. Ее накормили, выдали одежду с плеча какого-то хедда, судя по тому, что рубаха была чрезмерно широкой, а штаны - чересчур короткими. Пенна попыталась выпросить еще и лук, но ей сказали, что сперва она должна заслужить доверие.

Пенна ответила, что заслужит к себе огромное доверие начальства, всадив стрелу в глаз первого же мерзавца, который посмеет хоть пальцем к ней притронуться. «Вы сразу поймете, как хорошо я стреляю», - прибавила она.

Стражники обменялись кислыми ухмылками, но вступать в дальнейшие споры с лучницей не стали. В конце концов, времени впереди много. Рано или поздно Пенна смягчится. Какой-нибудь шустрый троллок с болтливым языком и умелыми руками доберется до Пенны. А там, где побывал один, запросто побывает и второй… Не сможет же она вечно спать в обнимку со своим луком!

Пенну усадили на ворота и велели глядеть в оба.

– Вот тебе баклажка с пивом, не помню, отравленное или нет, - прибавил хедд-охранник, тот самый, что встретил караван с пленниками. - Помогает скоротать ночку. А я пойду отдыхать. Утомился.

Он широко зевнул - что в исполнении хедда выглядело просто устрашающе, принимая во внимание размер его нижней челюсти, - и спустился во двор, чтобы открыть ворота и выпустить троллоков, которые привели новых узников.

Пенна слышала, как препирается с хеддом старейшина троллоков. Кажется, троллоки просили разрешения переночевать в крепости.

– Вы не можете выставить нас на болота на ночь глядя, - говорил старейшина, стараясь, чтобы его голос звучал внушительно.

Однако, несмотря на все старания троллока, Пенна улавливала в интонациях старейшины самый обыкновенный страх. Очевидно, хедд-охранник тоже слышал эти нотки, потому что отвечал старейшине без всякого почтения:

– Эй, зеленый друг, да ведь ты живешь на болотах! Не знаю уж, сколько ночей ты провел среди сырых кочек, но подозреваю, что немало. Ну так и убирайся в топи, а у нас тут места нет.

– Мы, троллоки, - цивилизованные существа, - с достоинством молвил старейшина. - Мы ночуем не среди сырых кочек, как ты выразился, любезный, а в своих постелях под крышей.

– Прошу меня простить, - осклабился хедд. - Кажется, зрение у меня слабовато. Нужно поменьше пить отравленного эля. Но никак удержаться не могу - не выливать же добрый продукт! А результат перепутал троллока с жабой… Еще раз покорнейше прошу извинения. Теперь я отчетливо понимаю, что вы не жаба. Но голос, голос!… Голос-то как похож!…

Хедд изобразил полное раскаяние в своей «подслеповатости».

Старейшина вскипел:

– Я не позволю издеваться!…

– Позволишь, еще как позволишь! - сообщил хедд, ковыряя ногтем в зубах. - Уже позволил.

Старейшина предпринял последнюю попытку договориться добром:

– Сейчас на болотах полно опасных существ. Позволь нам все же переночевать под охраной стен.

– Да от кого они охраняют, эти стены! - сказал хедд с досадой на тупость собеседников. - Не от тумана же! Туман сквозь любую стену пройдет. А эти, которые летучие… от них вы, что ли, за частоколом скроетесь? Как же, не надейтесь!

– Возможно, вы сумеете нас защитить! - сказал старейшина.

– Я? Мы? - Хедд плюнул. - Да ты что! Да если тебя упырь пожрет у меня на глазах, я и пальцем не пошевелю. У меня своих забот хватает. Вон, - он махнул рукой в сторону решетки над ямой с пленниками, - видал? Целая орава бездельников. Это ведь распоследнее отребье, их собственные племена терпеть у себя не смогли. Да ты же сам знаешь, как оно бывает: уродится среди нормальных хеддов эдакое чудище, клейма негде ставить, а шутки - уж на что мы, хедды, с чувством юмора, и то понять не в состоянии. Выродки, одним словом. Негодяи с черным сердцем, хоть с виду от нормальных существ и неотличимы. А удерживает их здесь всего-навсего одна решеточка. Я вот гляжу на них и думаю: сколько времени понадобится этим тупицам, чтобы сообразить, что вся наша магия - сплошное надувательство и дешевый фокус?

– Что?! - тихо вскрикнул старейшина.

– Что слышал, - огрызнулся хедд. - Ученичок магов, вайл, о котором старик так любит рассказывать, ничего толком не знал и не умел. Он только-только начал проходить обучение, понял? Научился шнуровать сандалии своего мастера, мыть за ним посуду и, возможно, выносить его сиятельные горшки… Подчеркиваю - возможно. Доказательств нет. Старик-то наш свернул ему шею прежде, чем сумел все это уяснить. Все, на что способна та бирюлька, которую наш маг носит на шее, - это гонять по решетке вспышки белого света. На заключенных, впрочем, хорошо действует, впечатляюще. У них с перепугу способность соображать куда-то улетучивается. Сидят, как мыши, послушные такие, хотя давно уже могли бы сбежать. Их Шрам запугивает. Рассказывает, как плохо бывает тем, кто до решетки хотя бы дотрагивается. Шрам умеет быть убедительным. Понял ты теперь? Да тут недюжинная храбрость нужна, чтобы служить в рядах здешней стражи…

И снова у старейшины в памяти промелькнуло непонятное: вроде как еще один узник был, третий… или не узник, а преступник, избежавший наказания… Но вот как ему это удалось? И где он теперь скрывается? И почему он так назойливо вертится в мыслях у старейшины? С ним связана какая-то опасность… или какая-то хитрость…

У старейшины начала нестерпимо болеть голова.

– Уходи лучше из крепости подобру-поздорову, - посоветовал старейшине хедд.

И в который уже раз представление о третьем узнике, так и не оформившись до конца, растворилось бесследно.

– На болотах куда безопаснее, чем здесь, - продолжал откровенничать хедд. - Если до «живой еды» дойдет наконец, что их тут только пара хеддов удерживает, они перебьют нас, точно тебе говорю. Если бы не Шрам, они бы наверняка сообразили. У Шрама настоящий талант. Мы, хедды, горазды краснобайствовать, но Шрам здесь мастер, говорю тебе. Он всякую чушь городит, да так искусно, что скрывает под ней очевидное. И пока все в яме только и заняты тем, что прикидывают, как бы Шраму горло перерезать, - а до горла хедда добраться, как ты понимаешь, весьма трудно…

– Да, - сказал старейшина. - Я понял. Мы уходим.

Пенна не верила услышанному. Все так просто? Никакой магии - одна только непрочная решетка? И никто еще не сообразил? Но почему же хедд даже не понизил голоса, когда делился со старейшиной всеми этими откровениями?

Она усмехнулась. Да нет, все правильно. На самом стражник-хедд говорил очень тихо. Просто у Пенны чересчур острый слух. Наверное, это как-то связано с теми магическими изменениями, которые она претерпела, когда решилась стать лучницей. А может, дело в другом. Например, в том, что делает ее в глазах Тзаттога «королевой». Но об этом лучше пока что не думать.

По крайней мере, до наступления ночи. А ночью она сумеет как-нибудь позаботиться о себе. В конце концов, у нее будут лук и стрелы, так что к встрече с принцем-упырем она будет готова.

Глава двенадцатая

От безумцев тоже бывает польза, думал Эгертон, маг Тоа-Дан, прощаясь с «многочтимой Ашам», она же Анберрас, сумасшедший, выловленный проводниками из гибельных топей. Сами по себе проводники Эгертону не требовались. Он в состоянии был перейти через Топь-Душеедку и нимало не пострадать от ее губительных миазмов. Проводники обладали способностью перекрывать таинственным силам, действующим в топи, доступ к душам своих подопечных. Эгертон умел делать это сам. Он всегда без особенных усилий возводил незримую стену между собой и окружающим миром, так что не многие маги в состоянии были разрушить эту защиту и проникнуть в мысли Эгертона. Как и большинство магов ордена Тоа-Дан, Эгертон весьма преуспел в защитных чарах и был довольно уязвим в тех случаях, когда приходилось атаковать. Впрочем, он сильно надеялся, что до крайностей не дойдет и он сможет ограничиться ролью наблюдателя и собирателя фактов, который лишь изредка чуть-чуть подталкивает или направляет события. Так, слегка, лишь для того, чтобы эксперимент развивался в нужном направлении.

Для того чтобы выяснить у проводников, не проходили ли здесь троллоки и с ними девица, одетая причудливо (или вовсе раздетая), Эгертону пришлось бы применять сложные чары подчинения. Эта магия всегда давалась Эгертону с трудом. Разумеется, он мог держать в полной покорности живое существо, но старался избегать ситуаций, когда подобное становится необходимым. Ведь не только подчиненный принадлежит магу, но и маг полностью принадлежит подчиненному существу, которое надо постоянно контролировать. Такие заклятия отбирают чересчур много энергии. Куда больше, чем мог позволить себе Эгертон, находясь так далеко от дома.

Но он отдохнул и принял решение: если ничто другое не поможет, придется накладывать подчиняющие чары на проводников… Эгертон обязан узнать, куда направились троллоки, особенно - тот, в серебряном доспехе. Да и лучница оставалась для Эгертона важным объектом.

Завидев «многочтимую Ашам», Эгертон мысленно возблагодарил Дзара и его испепеляющий огонь: безумец расскажет все без всякого принуждения. Нужно лишь немного подыграть ему.

– Да, - с важным видом закивал «Ашам», - здесь были троллоки, целый отряд, и они вели пленников. О, несчастные создания! Особенно - женщина. Нет ничего более величественного, чем женщина в царственных облачениях, но, с другой стороны, нет ничего более жалкого, чем униженная и раздетая женщина.

– Она была раздета? - уточнил Эгертон.

«Ашам» кивнул:

– Бедняжка! На ней не было ни драгоценностей, ни браслетов, ни диадемы в волосах, ни даже колец на пальцах - ничего! Совершенно голая. Разве так годится? Мы, женщины, это очень болезненно переживаем. Ты как настоящая женщина должна это понимать.

– О, я понимаю! - поддакнул «Ашам» Эгертон. - Я тоже чувствую себя весьма неловко, если выхожу из дома без украшений. Это все равно как выйти раздетой.

– Ты очень тонко все схватываешь, - одобрил «Ашам».

– Мы, женщины, разбираемся в таких вещах, - отозвался Эгертон. - А сколько троллоков… ужасных троллоков… здесь прошло?

– Я так волновалась за брата, который отправился с ними! - воскликнул «Ашам», заламывая руки. - Их было очень, очень много! Разве можно брать на себя охрану стольких душ сразу? Но он не знает устали. Он отважен… И я никак не могу его дождаться.

– В таком случае я намерен отыскать его, - сказал Эгертон. И тут же поправился: - То есть намерена. Живя в мужском мире, невольно привыкаешь говорить о себе как о мужчине.

– Это ужасно, - вздохнул «Ашам» и вытер глаза. - Но еще ужаснее пропажа моего брата. Я так боюсь, что с ним что-нибудь случилось! От этих троллоков всего можно ожидать. Они вели с собой пленников. Я уже говорила об этом?

– Да.

– Троих, - прибавил «Ашам». - На одном был серебряный доспех. И окружающие то видели его, то не видели. Вообще они вели себя весьма странно. Но чего еще можно ожидать от троллоков! Они даже не были уверены в том, сколько пленных ведут с собой. Их мысли плавали в воздухе, как вялые рыбы. Мне было с ними скучно.

– Понятно.

– У тебя тонкая натура… А ты не опасаешься за моего брата?

– Я привык опасаться самого худшего. То есть привыкла. Этот мир стал невыносим после Катаклизма

– Да? - удивился «Ашам». - А что такое Катаклизм?

Вместо ответа Эгертон просто дружески махнул «ей» рукой и зашагал по тропинке.

Опасения Анберраса (он же «Ашам») скоро подтвердились: в двадцати полетах стрелы от собственного дома на тропе лежал проводник. Он был еще жив хоть и сильно изранен. Приглядевшись, Эгертон пришел к выводу, что раны нанесены острыми зубами какой-то неведомой твари.

Некоторое время Эгертон рассматривал проводника, покусывал нижнюю губу и размышлял. Стоит ли расходовать время (и силы, столь необходимые для предпринятого Эгертоном похода) на существо, которое все равно умрет? И даже если оно сейчас останется живо - сумеет ли оно достойно распорядиться остатком своих дней? И велик ли будет этот остаток? Стоит ли короткая жизнь затраченных на нее усилий?

Затем он положил на чашу весов дополнительный довод: исцеляя - или, по крайней мере, делая несмертельными - раны проводника, Эгертон сумеет кое-что разузнать о напавшем на него чудище.

Поэтому тоаданец в конце концов отбросил все сомнения и наклонился над раненым. Осторожно сращивая края рваных ран, он попутно считывал - словно просматривал книгу - разные обстоятельства, предшествующие появлению этих ранений. Вот появляется отряд - десяток троллоков, и с ними весьма странное существо в серебряном доспехе, без одной пластины на плече. Главным образом благодаря этой прорехе проводник и видел серебряное существо. Оно все сияло и переливалось, и раствориться в окружающем мире для него не составляло ни малейшего труда. И еще оно было как будто немного растеряно… и в то же время наслаждалось своим могуществом.

Почти воочию видел Эгертон и Пенну, отчаявшуюся, мрачную, утратившую надежду. Ясность этого видения легко объяснялась тем, что между Эгертоном и Пенной до сих порсохранялась незримая связь.

Остальные троллоки были более-менее Эгертону ясны. Совершенно очевидно, что они считали пленников виновными и тащили их к своему болотному святилищу, чтобы принести в жертву Ужасу Исхара. Троллоки совершают время от времени кровавые жертвоприношения, о чем знают на болотах решительно все. Однако это обстоятельство никому еще не мешало считать троллоков, в общем и целом, забавными ребятами.

– Кто ты? - прошептал проводник, открывая глаза.

– Тише. - Эгертон легонько коснулся ладонью его губ. - Не разговаривай. Все, что необходимо, я тебе сам скажу.

Проводник послушно замолчал.

Эгертон закончил возиться с большой открытой раной на ноге проводника и, тяжко переводя дух, растянулся на тропинке. Маг нимало не беспокоился о том, что испачкает свою одежду. Сейчас это не имело значения. Ему необходим хотя бы краткий отдых.

– Я не завершил лечение, - сообщил маг. - И не буду этого делать. Слишком много усилий. У меня и без того не хватает…

– Я понял, - донесся голос проводника. - И благодарен тебе. Я дойду до дома и там поправлюсь окончательно.

– Кто на тебя напал?

– Какая-то тварь. Я не разглядел. Выскочила из тумана. Раньше здесь таких не водилось.

– Ситуация становится все хуже и хуже, - пробормотал Эгертон.

– О чем ты?

– Послушай, - сказал Эгертон, - я пытаюсь понять, что здесь происходит. Увидеть не отдельные эпизоды, а всю картину в целом. Признаки ухудшения все более явственны. Ты видел троллоков?

– Я сам провел их через болото.

– А того… в серебряном доспехе?

– Иногда мне чудилась какая-то тень… - Проводник задумался. - Сейчас, когда я вспоминаю, мне кажется довольно странным то обстоятельство, что она вообще следовала за караваном. Она высосала у меня слишком много сил. Она как будто поглощала чужие воспоминания, которые я пытался поместить в мой фонарь. Не знаю, зачем ему это нужно.

– Возможно, он делал это, сам не понимая, что творит и для какой цели, - предположил маг. - Возможно, серебряный доспех управляет им по собственному усмотрению.

– А ты много знаешь об этом доспехе, не так ли? - Проводник пристально посмотрел на Эгертона.

– Достаточно, - ответил тот уклончиво.

Проводник хмыкнул:

– Туман и появление новых злобных сущностей - это ведь признак надвигающейся чумы?

– Нет, - сказал Эгертон, поднимаясь на ноги и всем своим видом показывая, что намерен уходить. - Самый главный признак надвигающейся чумы - это возникновение поблизости чумных тотемов. Пока ты не увидишь такого, живи спокойно. Насколько ты вообще можешь жить спокойно. Болота не слишком-то этому способствуют. Прощай.

И не оборачиваясь, Эгертон зашагал прочь. Он держался прямо, но проводник, смотревший ему в спину, видел, что гордая осанка стоит магу больших усилий.

– Будь я проклят, - пробормотал проводник. - Живя у переправы, немало увидишь и еще больше наслушаешься. Но о том, что говорил этот человек, я, пожалуй, буду молчать. Вроде бы ничего особенного он не сказал, но все, к чему я привык, вдруг сделалось незнакомым. Как будто под зримой поверхностью старых добрых вещей вдруг раскрылось хищное мурло… Вот что значит - ученый человек! Ученого я распознаю сразу. Совершенно особенный народ.

* * *

В конце концов, добрые поступки тоже могут оказаться правильными, думал Эгертон. Он покачивался от усталости, но упорно шагал по направлению к тюрьме троллоков, где содержались жертвы для грядущих подношений Ужасу Исхара. Конечно, безумный «Ашам» немало поведал Эгертону в разговоре, но подтвердить кое-какие сведения в беседе со вменяемым проводником тоже не мешало. А если попутно пришлось спасти тому жизнь - что ж, в этом ведь ничего дурного нет. Соблазн вмешаться в чью-то судьбу, оказать другому существу благодеяние, вернуть к жизни того, кто уже заглянул в глаза смерти, - этот соблазн всегда слишком велик для того, кто обладает подобной властью. Трудно удержаться. А что при этом были израсходованы едва ли не последние силы… Что ж, рано или поздно силы восстановятся. Да и вряд ли в скором времени они потребуются Эгертону в полном объеме. Он ведь намерен прежде всего наблюдать за могущественными существами. Наблюдать, а не вмешиваться в их противостояние. Влезать в битву между носителем серебряных доспехов и Тзаттогом, становиться на пути чумы было бы по меньшей мере проявлением чудовищной глупости. По меньшей мере! А Эгертон никогда не отличался легкомыслием. Напротив, он гордился своей расчетливостью и все поступки делил не на «добрые» и «дурные», а на «полезные» и «абсолютно бессмысленные».

* * *

Хазред ни разу не попытался снять с себя серебряный доспех. Ему даже в голову не приходило предпринять такую попытку, поэтому он до сих пор не выяснил, может ли он в принципе избавиться от доспеха или уже утратил собственную личность и стал частью чего-то гораздо более значительного, нежели какой-то там молодой троллок по имени Хазред.

Чем больше проходило времени, тем реже новый, преображенный Хазред вспоминал о своей прошлой жизни. Величественные замыслы неустанно тревожили его душу. Если раньше пределом мечтаний троллока было сделаться служителем божества, учеником жреца, то теперь…

Стоило ему закрыть глаза, как картины никогда не виданного им прежде города вырастали перед его внутренним взором. Он видел его как бы сквозь память Асехат… Священный город Ифа на берегах великой реки Ошун, реки-питательницы, чья влага поддерживает жизнь на обширных болотах… Любой, кто побывал в Ифе, никогда не забудет ее; она поражает воображение раз и навсегда.

Выстроенная на нескольких водопадах, Ифа почти вся состоит из мостов и маленьких площадей, со всех сторон окруженных водой. Здесь почти нет улиц - в привычном понимании этого слова, зато полным-полно водоемов, и многие из них облюбовали Речные Девы. И повсюду, куда ни глянь, - статуи божеств и храмы, храмы, большие и малые…

Побывать в этом городе - счастье, но завладеть им - экстаз. В Ифе находится резиденция карикуса - верховного жреца, единственного существа во всех мирах, кто смеет возносить молитвы прямо к Богу-Создателю, Олоруну. Много лет карикусом был могущественный жрец Мбота. О нем рассказывали, будто он повелевал всеми стихиями Лаара - землей, водой, огнем, воздухом… Но Катаклизм, исказивший облик Лаара, поглотил и Мботу. Никто так никогда и не узнал, что случилось с карикусом из Ифы. И до сих пор не нашлось существа достаточно сильного, дерзновенного - и угодного богам, - чтобы занять место верховного священнослужителя.

Престол карикуса все еще пустует, и нет сомнений: Хазред сумеет не только занять его, но и удержаться на нем!

Невероятность подобной мысли пронзила Хазреда, словно стрела, и троллок засмеялся в ночной темноте. Как же он был слеп в прежние времена! Да, именно к этому на самом деле и стремилась его душа! И в тот же миг пришла уверенность в том, что желание сделаться карикусом в Ифе вполне осуществимо, более того - оно сделается реальностью в самое ближайшее время.

Хазред не стал анализировать, чья то была мысль, его собственная или же того загадочного существа, которое явилось к нему во сне и попросило освободить серебряный доспех от гнета обелиска, а потом приходило к нему еще раз, уже после спасения… Мысль просто явилась и потребовала воплощения в жизнь. И Хазред намерен был удовлетворить это желание, чьим бы оно на самом деле ни оказалось.

…Он стоял на стене крепости и рассеянно смотрел как Пенна заняла место в карауле над воротами. Для чего выставлять здесь часового - Хазред не понимал Очевидно, для порядка. Потому что все заключенные сидят в яме, накрытые решеткой. Вероятность того что кто-нибудь из них попытается рискнуть и прорваться в ворота, ничтожна. Впрочем, о заключенных Хазред размышлял отвлеченно и без всякого интереса. Весьма смутно он еще мог припомнить о том, что в числе узников находится некий Гирсу, который вроде бы когда-то, очень давно, вечность назад, приходился Хазреду ближайшим другом…

«Ближайший друг»! Абсурд! Разве у карикуса могут быть какие-то «друзья»? Само представление о такой ничтожной, частной вещи, как дружба, выглядело теперь в глазах Хазреда смехотворным.

Серебряный доспех тихо мерцал в темноте. Медленно, размеренно текли в голове Хазреда мысли. Ему не приходилось прилагать никаких усилий для этого: идеи приходили сами собой, как бы извне, сразу сформированными.

И он понял, кто может стать его союзником в грядущей битве за Ифу. Это было так же естественно, как оставаться невидимым для посторонних глаз, как ощущать невероятную мощь, наполняющую все тело. Он уже привык к своему новому состоянию и едва ли мог возвратиться назад. Не всякий согласится на жертвы во имя борьбы за власть, но вряд ли найдется разумное существо, которое откажется от уже принадлежащей ему власти ради сомнительного удовольствия «вновь пережить простые радости».

Тзаттог появился рядом незаметно. Принц-упырь словно соткался из ночного воздуха. Даже Хазред с его чутким слухом не расслышал шагов в темноте. Просто тьма сгустилась рядом с ним, и из самого средоточия черноты раздался тихий голос:

– Я здесь.

Хазред повернулся к нему, улыбаясь.

– Ты всегда слышишь чужие мысли?

– Нет, - просто ответил Тзаттог, выступая вперед. Теперь Хазред мог хорошо различить его в бледном сиянии ночного светила. - Мысли созданий ничтожных для меня неразличимы, как писк насекомых, что летают в солнечном луче и живут только один день. Не прихожу я и на зов смертных колдунов, когда те в своем высокомерии надеются повелевать мною и пользоваться моими силами по собственному усмотрению. Но в твоем призыве я различил звон могущественного древнего серебра. Я как будто услышал отдаленный смех божества… Ты возбудил мое любопытство. Кто ты?

– Я отвечу, если ты назовешь себя, - отозвался Хазред.

– Я - порождение тумана, - сказал Тзаттог, и Хазред мгновенно уловил в его тоне неискренние нотки.

Принц-упырь явно лукавил. Самый распространенный вид лукавства, к которому прибегают подобные существа, имея дело с волшебными созданиями, чьи возможности они еще не оценили: сказанное Тзаттогом было правдой - однако не всей правдой, но лишь частью ее. И не самой существенной.

– Ты не просто порождение, сказал Хазред, улыбаясь. - Лучше бы тебе не кривить душой, если ты действительно желаешь моей помощи.

– Но с чего ты взял, смертный, что я нуждаюсь в твоей помощи? - удивился Тзаттог.

И опять Хазред понял, что его пытаются обмануть.

– Я не более смертный, чем ты, - проговорил Хазред. - Есть нечто, позволяющее мне, как и тебе, жить бесконечно долго. Но имеется в мире и нечто иное, губительное для таких, как мы. - И, не позволив Тзаттогу возразить, продолжил: - Ты нуждаешься в моей помощи, и я готов предложить ее тебе в обмен на твою. Но сперва ответь мне по всей правде - кто ты такой?

– Мое имя Тзаттог, - прозвучало из темноты, окутавшей принца-упыря, точно мантия. - Так называют меня создания тьмы. Если бы ты был одним из нас, тебе было бы довольно одного этого имени.

– Но я не один из вас, как ты выражаешься, - возразил Хазред. - Подобных мне не существует. И ты можешь называть меня Асехат.

– Это не настоящее твое имя, - помолчав, произнес Тзаттог.

– С чего ты взял? - удивился Хазред.

– Ты произнес его отчужденно.

– Возможно, с некоторых пор я ощущаю себя чуждым самому себе.

– Нет. - Тзаттог покачал головой. - Ты хочешь от меня искренности, а сам пытаешься меня обмануть.

– Клянусь тебе, Тзаттог, имя, которое я назвал, принадлежит мне…

– Как и доспех, который ты присвоил? - помолчав, спросил Тзаттог. Он говорил совершенно спокойно, просто, даже дружески. - Ты ведь вор, не так ли, Хазред?

– Ты знал мое имя! - возмутился Хазред. - Знал и все-таки задавал свои вопросы.

– Я уже объяснил тебе, что мысли некоторых существ я могу прочесть. Например, твои. Поэтому ты до сих пор и жив, а не валяешься на земле с переломленной шеей. В тебе есть какое-то необъяснимое могущество, которое меня привлекает… Оно открывает для меня твой разум. И с горечью я различаю в тебе лживость и способность присвоить чужое. Ты - не Асехат. Асехат - тот или та, кого ты обокрал.

– Я не совершал кражи! - возмутился Хазред. - Я освободил то существо…

– И где оно теперь? - В голосе Тзаттога явственно звучала ирония.

– Возможно, - медленно проговорил Хазред, - я превратился в него… в нее… я теперь и есть Асехат.

– Нет, - сказал Тзаттог, посмеиваясь, - ты Хазред. Ты был Хазредом и остался Хазредом. Асехат - недостижимое состояние для тебя, потому что ты слаб.

– Но с каждой минутой я становлюсь все сильнее. - Хазред провел ладонью по доспеху, и серебро засияло так ярко, что у Тзаттога слезы потекли из глаз.

Принц-упырь еще пытался противиться обаянию серебряного доспеха.

– Твое воплощение несовершенно, - сказал Тзаттог. - У доспеха не хватает пластины. Без нее ты никогда не сможешь закончить то, что начал, а ты даже понятия не имеешь, где искать недостающее.

– До сих пор я вполне довольствовался тем, что имею.

– Поверь мне, скоро этого окажется мало.

– Откуда тебе знать?

– Я знаю… - Тзаттог вздохнул. - Хорошо, я откроюсь тебе, Хазред-Асехат. Ты узнаешь обо мне то, что прежде я скрывал даже от самого себя. Время настало… Где она?

– Асехат? - брякнул Хазред, который постоянно думал только об одном - о странном существе с тремя круглыми глазами, взиравшими на мир с детским удивлением. О существе с крохотными жабрами, о существе с золотисто-коричневой кожей. Об Асехат, которая (если только возможно говорить о ней как о женщине) незримо присутствовала в душе троллока и определяла все его мысли и поступки.

– Асехат? - Тзаттог нахмурился, явно не понимая, почему собеседник вдруг произнес это имя, так невпопад. И внезапно рассмеялся. - Тебя поглотили мысли об Асехат, о том, как бы сделаться ею без остатка! Это опасно, потому что рядом с тобой всегда может оказаться некто, наделенный значительной силой и требующий к себе всего твоего внимания!

– Ты требуешь моего внимания? - делано удивился Хазред. Он был смущен тем, что так неосмотрительно позволил Тзаттогу заглянуть себе в душу.

– Если ты не будешь настороже, имея дело с таким, как я, ты будешь уничтожен, - спокойно объяснил Тзаттог. - Однако сейчас это не имеет значения. У тебя есть то, что мне необходимо.

– Моя сила? - Хазред дотронулся ладонью до доспеха, с удовольствием ощущая прикосновение гладкого металла. - Ты об этом говоришь?

Тзаттог тихонько рассмеялся.

– О, Асехат! Как же она могущественна! Она совершенно затмила твой разум! Твоя сила ничтожна по сравнению с моей, и если бы речь шла только о силе, то я не нуждался бы в твоей помощи. Нет, я говорю о женщине, которая пришла сюда с тобой. О Пенне, лучнице. О той, что поклоняется Архаалю, не зная истинной природы своего поклонения. Я помогу тебе, если ты отдашь мне ее. Она нужна мне.

– Я не понимаю, - признался Хазред.

– Чего? - Тзаттог смотрел на него с грустной, даже ласковой улыбкой. - Чего ты не понимаешь?

– Почему ты не можешь взять ее сам? У тебя было много возможностей сделать это.

– Нет, - сказал Тзаттог. - Смысл нашего союза в том, что он должен быть добровольным. Она обязана согласиться, иначе… Иначе я просто убью ее, а это не входит в мои планы. Мертвая женщина не имеет смысла.

– Живая зачастую тоже, - хмыкнул Хазред, но Тзаттог не поддержал шутки: он говорил о вещах, которые были чересчур важны для него.

– Она и я, королева и принц-упырь… Я искал такую много лет. Быть одним из высших порождений тумана - прекрасная доля. Видеть то, что вижу я, испытывать наслаждения, недоступные другим смертным и бессмертным… - Он улыбнулся. - Ты даже вообразить их себе не можешь, потому что для нас мир выглядит иначе, чем для вас. Оттого многие из нас и представляются вам такими уродливыми, искаженными… Мы прекрасны и гармоничны, а искажения - лишь следствие нашего соприкосновения с вашим миром… Но даже здесь я чувствую себя великолепно! И всегда у меня под рукой армия, стоит лишь призвать их, покорных моей власти, молчаливых, плаксивых, вечно одолеваемых желаниями… - Тзаттог покачал головой. - Но с тех пор как в мои мысли вошла мечта о королеве, я ни мгновения больше не наслаждался своей властью. Потому что меня сжигает страсть к чему-то гораздо более великому, нежели возможность повелевать ордами умертвий и наводить ужас на смертных.

Тзаттог схватил Хазреда за руку, и тот поневоле вздрогнул: какой холодной оказалась эта сильная рука!…

– Выслушай! Я открою тебе то, о чем еще ни разу не говорил вслух. На болотах я встретил ведьму. Она была в тот день весьма неосторожной, потому что ее поглощали мечты о любви. С ведьмами такое случается, хотя и нечасто. Она ступала по кочкам, которые раскачивались под ее босыми ногами, и длинный подол ее зеленого платья совершенно вымок и потемнел от влаги. Добравшись до трясины, она подобрала платье обеими руками, и ее ноги обнажились до самых колен. Она пробежалась по водной глади, и круги разошлись от прикосновения ее ступней, казалось, по всему болоту. Каждая травинка отозвалась ведьме, покачивая длинной головкой с белыми пушистыми волосками цветков. Видел ты такие болотные цветы?

– Да, - сказал Хазред. - Когда я был… собой… я принимался ужасно чихать, если пух от этих цветов попадал мне в ноздри.

Он произнес это без всякой печали по тем временам, когда был простым троллоком и страшно ругался, если ему доводилось расчихаться на болотах. Он начинал забывать, что такое печаль.

Тзаттог, казалось, читал в его душе, как в раскрытой книге. Принц-упырь улыбнулся:

– Когда-нибудь ты еще познаешь тоску по былому. Сейчас ты просто слишком молод для этого. Слишком много новых ощущений, слишком много возможностей открываются перед тобой. От этого кружится голова, и каждое удовольствие этого мира представляется абсолютным. Но когда грусть придет - а это неизбежно, - она станет всеобъемлющей, и ты утонешь в ней. Многие из нас печальны, хотя люди и прочие смертные отказываются понимать нашу печаль и обычно не верят ей.

– Я тебе верю, - сказал Хазред. - Но продолжай. Я никогда еще не слышал ничего подобного. Ведьма, которая грезит о любви! Клянусь Болотным Духом - должно быть, жуткое зрелище, ведь все ведьмы стары и безобразны.

– Однако та, о которой я говорю, была юной и поистине прекрасной, - задумчиво произнес Тзаттог. - Знаю, ты не готов поверить в такое… Однако при виде этой женщины я едва не захлебнулся от желания и смог сдержаться, только вцепившись зубами в собственный палец. Клянусь, я изгрыз себе руку! Ведьма источала призыв всем своим существом. Она была переполнена жизнью и страстно желала раскрыться навстречу другому живому созданию. И в то же время она была стара, невероятно стара. Меня отнюдь не обманула ее внешность: за оболочкой прелестной молодой девушки скрывалась тварь древняя, полная холодной мудрости. Она лишь позволила себе на время отринуть опыт прожитых столетий. Впрочем, этот обман не отталкивал и не пугал меня; напротив, он делал ведьму еще более желанной. Когда я неожиданно предстал перед ней, она не удивилась и, казалось, совершенно не испытывала страха. Я раздразнил ее моими поцелуями, и она потеряла голову от сладострастия. Она была так возбуждена, что даже не заметила, как я прокусил ей шею и осторожно влил в ее жилы мой яд. Знаешь ли ты, что мои жертвы никогда не находят в себе сил бежать?

– Разве? - Хазред постарался изобразить удивление.

Тзаттог кивнул:

– Все дело в этом яде. Когда жертва отравлена, она покоряется моей воле. Я никогда не оставляю выбора, ведь принудить слабое создание делать выбор - по меньшей мере жестоко, а я вовсе не жесток… Ведьма была счастлива в моих объятиях. Таких, как я, зачастую изображают отвратительными кровавыми чудовищами, но ведь это неправда. Ни один из нас не испытывает ненависти к другим существам - гнусное чувство, которым так гордятся наши так называемые жертвы. Поверь, мы, создания тумана, погружены в постоянную потребность любить. Моя ведьма знала это, когда отдавала себя мне - всю себя, целиком, до последней капли…

– Ты пил ее кровь? - поморщился Хазред.

Тзаттог смотрел на него печально.

– Я не вампир. Я знаю, как обращаться с кровью партнера, чтобы покорить его и доставить удовольствие ему и себе… Мой мир совершенно не похож на тот, в котором прозябают слуа…

– Я понял.

– Надеюсь… Отдыхая в моих объятиях, ведьма наконец рассказала мне историю о том, как сделалась молодой. Историю о мужчине, которого она завлекла на свое ложе, чтобы подарить ему наслаждение и забрать его мужскую силу. Она поклялась мне в том, что обмен был равноценным: «Он достигнет такого могущества, что его сила больше не понадобится ему. Он станет бессмертным, и ему не потребуется производить на свет потомство». Вот что она сказала…

Хазред заглянул в свое сердце и не нашел там больше ненависти к болотной ведьме. В этот миг он вдруг понял, что она его не обманула.

– И еще одну историю напоследок поведала мне моя возлюбленная, - продолжал Тзаттог ровным тоном. - Историю о желтой коже… Найдя ее на болотах много лет назад, моя ведьма подумала было, что обнаружила наконец способ возвращать себе молодость, но все оказалось иначе: желтая шкура, надетая на живое существо, прирастает к нему и изменяет его природу. Ведьма поведала мне об Игинуш, о созданной ведьмовскими чарами женщине-карлице, которая проживает множество жизней, одну за другой… И это воистину разные жизни, потому что, поменяв кожу, та женщина меняет и свою судьбу, и ее память стирается, искажается, истончается, и она никогда не помнит того, что было с ней прежде. Изменяются и ее внешность, и ее участь, и только ее природа остается неизменной.

Уже умирая - потому что все мои возлюбленные всегда умирают, пока я ласкаю их, - наслаждаясь сумерками и восхитительной, головокружительной слабостью, моя ведьма все еще смотрела мне в глаза и шептала пророчество. Пророчество о королеве умертвий, о той, что родится от женщины, проживающей сотни разных жизней… Так я узнал о той, которой суждено войти в мое бытие и сделать его воистину полным.

– Ведьма сказала тебе? - Хазред наморщил лоб. - И ты поверил?

– Конечно, ведь я был ее возлюбленным и убийцей, и никто на свете не мог бы любить ее сильнее, чем я.

– Я видел ведьму, и в ее хижине висела желтая шкура, - сказал Хазред. - Она была, поверь мне, жива-живехонька.

– Моя ведьма не умерла? Она сумела обмануть меня, чтобы я разжал объятия и оставил ее в покое? - Тзаттог рассмеялся. - Что ж, я рад услышать это. Обычно я не выпускаю возлюбленную, пока дыхание теплится на ее губах…

– Женщины коварны, - сказал Хазред. - Уверяют нас в одном, а на самом деле…

– Сейчас это не имеет значения, - оборвал Тзаттог. И прибавил, явно желая смягчить свою резкость: - Я действительно рад тому, что не смог убить ее. Но она заснула так крепко…

– Да она просто морочила тебе голову, - с горечью молвил Хазред.

– Как морочила ее тебе? - проницательно прищурился Тзаттог. - Что ж, я не удивлен. Но в ее пророчество я поверил безоговорочно. И продолжаю верить ему.

– Почему? Ведь она лгала тебе!

– Она не лгала в главном - она любила меня.

– Ну да, - пробормотал Хазред. - Она и меня любила. Это не помешало ей воспользоваться мною.

Тзаттог хмыкнул, показывая, что прекрасно знает, кем был тот мужчина, силу которого забрала болотная ведьма.

– Ты получил от нее кое-что взамен, - сказал Тзаттог. - А я нашел наконец королеву, которую она мне предрекала. Ту, которая изменит мою жизнь. Ваша спутница, женщина по имени Пенна. Она рождена от той, что проживает десятки жизней… Она способна победить в обстоятельствах, губительных для любого другого. Она слышит то, чего не слышат смертные, она видит там, где смертные слепы. Она - наша королева.

– Ты все время повторяешь это слово, - нахмурился Хазред. - Но что оно означает на самом деле? Что такое «королева»? Та, которой вы будете повиноваться? Ваша владычица? Или ваша жертва? Та, которую вы встретите с почестями, разукрасите драгоценностями и белыми цветами, а потом торжественно загрызете на алтаре в честь ваших темных божеств?

– Ты гораздо грубее, чем тебе следовало бы быть! - вздохнул Тзаттог. - Глядя на твой серебряный доспех, на наследие Асехат, я вправе был рассчитывать на большую душевную тонкость… «Королева» означает прежде всего владычица сердца. В моем случае - и в переносном смысле, то есть наилучшая возлюбленная из возможных, и в самом прямом. Мое сердце будет неуязвимо, если королева согласится занять трон.

– Подробнее, - потребовал Хазред.

– Она должна полюбить меня, - сказал принц-упырь. - Она должна отдаться мне добровольно. Я не могу применить к ней насилие. Я не смею и пальцем ее тронуть, потому что насилие разрушит магию и королева умрет, как любая простая женщина. В умершей королеве нет смысла.

– Ну так соврати ее, - предложил Хазред. - Поступи с ней так, как с болотной ведьмой. Впусти яд в ее жилы и отбери ее волю.

– Ты плохо слушал меня! - вспылил Тзаттог. - Я говорил о любви, а не о принуждении и не о совращении. Мне нужна добровольная жертва. Радостная и нежная. Поэтому я жду. Я преследую ее, запугиваю, но не трогаю, я спасаю ее от смерти, и я же ввергаю ее в опасности… Я веду сложную игру, цель которой - заинтересовать мою королеву, войти в ее мысли, стать частью ее судьбы. Тогда она неизбежно полюбит меня, ведь мое присутствие - это сладчайшая отрава, способная придать смысл любому существованию. Она всегда будет оборачиваться, чтобы удостовериться: Тзаттог рядом, он никуда не делся, он вечно стоит за левым плечом, верный страж, преследователь, спутник.

– Ладно, - поморщился Хазред. Разглагольствования Тзаттога о любви и «сладчайшей отраве» явно вызывали у него отвращение. - Я понял. Она должна стать твоей потому, что таково ее сокровенное желание. И ты из кожи вон лезешь, чтобы это желание у нее вызвать. Похвально. Ну а дальше-то что? Ну, переспит она с тобой, и ты даже не придушишь ее в первую же брачную ночь. А потом? Власть над миром? - Последние слова он произнес со злой иронией.

Тзаттог ответил доброжелательно и спокойно, как обычно разговаривает старший по возрасту и опыту с зарвавшимся мальчишкой, которого следует обучить хорошим манерам:

– Потом я и она - мы оба станем частью единой личности. Ни пола не будет у этого существа, ни возраста, не будет оно знать и предела своему могуществу. Потому что, сохраняя все превосходные свойства ночного существа и все его преимущества, оно наконец-то перестанет бояться солнечного света.

Глава тринадцатая

Пенна привычно всматривалась в ночную тьму. В былые времена ее часто отправляли в ночные караулы, потому что она видела в темноте лучше большинства соратников. Хотя почти все они подверглись магическим изменениям, усовершенствования касались не столько зрения, сколько физической крепости. Лучница же нуждалась прежде всего в умении хорошо видеть при любых обстоятельствах.

Что ж, думала в таких случаях Пенна, за все приходится платить. И за зоркие глаза - тоже. Бессонные ночи на страже не были для нее в диковину.

Теперь у нее появилось время подумать обо всем, что происходило в последние дни. Как ни странно, лишь Эгертон не вызывал у Пенны недоумения, хотя поведение мага и могло бы на первый взгляд показаться весьма непоследовательным: ведь он то спасал ее, то бросал на погибель, то держался чуть ли не враждебно, то вдруг, напротив, выказывал глубокую, искреннюю симпатию. Пенна понимала, что такое отношение могло быть продиктовано лишь одним: для Эгертона она оставалась исключительно интересным объектом для изучения. Если бы он счел это целесообразным, он бы недрогнувшей рукой препарировал ее, разрезал на кусочки и поглядел, что у нее внутри. Очевидно, Пенну спасло от вивисекции лишь одно обстоятельство - магу уже доводилось расчленять живых людей и ему для его изысканий попросту не требовалось вспарывать брюхо еще одному.

Что по-настоящему тревожило Пенну, так это неразбериха в крепости-тюрьме. Беспечные охранники-хедды, ненадежная решетка, яма, битком набитая заключенными… Что здесь происходит? Неужели все эти пленники действительно предназначены в жертву Ужасу Исхара? Троллоки действительно не скрывают своего преклонения перед этим жутким существом, пытаются задобрить его… Как будто Ужас Исхара можно задобрить.

И для чего здесь находится сама Пенна? Почему ее отпустили, доверили ей оружие, усадили на стену над воротами? От кого она должна защищать крепость?

Внезапно она услышала голоса.

Разговаривали двое. Сперва до девушки доносилось лишь невнятное гудение, но скоро она начала разбирать отдельные слова и фразы.

– Я перестану избегать солнца и стану выходить, когда захочу! - говорил один.

– Неужто ты скучаешь по солнечному свету? - вопрошал второй.

Первый тихо засмеялся:

– Меня мало интересует солнечный свет сам по себе. Никогда не верь россказням о ночных созданиях, которые якобы тоскуют по животворным лучам и зеленой травке… Все это сентиментальная чушь, не имеющая никакого отношения к реальности! Трава остается травой, и лично мне она милее в серебряном сиянии звезд… Слитые воедино мужчина и женщина, владыка и его владычица, - это невероятная свобода. От потребности избегать солнечных лучей, от потребности искать любовь, от необходимости в собеседнике… - Он помедлил, прежде чем закончить: - Возможно, это будет свобода от самого себя.

– О да, свобода, - медленно проговорил второй голос. - О да, я это понимаю. Я всей душой понимаю

это! Ну так слушай, я отдам тебе ту, которую ты вожделеешь, в обмен на помощь.

– Продолжай! - воскликнул Тзаттог (к тому времени Пенна уже узнала его голос и внимала его речам, дрожа от гнева и страха). - Продолжай, Хазред, я полон внимания. Почтительного внимания, если тебе угодно.

– Угодно, еще как угодно! - хмыкнул Хазред. - Я отдам тебе лучницу, и она падет в твои объятия, полная трепета… Но мне нужна небольшая армия…

– Ты получишь ее, - обещал Тзаттог. - Сотни преданных умертвий придут на мой призыв, и я брошу их на твоих врагов. Назови имена тех, кто должен быть уничтожен.

– Я желаю захватить город Ифу и стать там карикусом, - надменно произнес Хазред.

– О! - молвил Тзаттог. - А в Ифе об этом знают?

– Нападение будет внезапным.

– Как я слышал, карикус избирается советом жрецов.

– Жрецы вот уже пятнадцать лет не могут прийти к определенному соглашению. Престол карикуса успел остыть и покрыться коркой льда.

– И ты намерен растопить этот лед своей задницей?

– Что-то вроде того, - скромно признался Хазред. - Я пришел к выводу, что жрецов следует немного подтолкнуть в определенном направлении. Чтобы они приняли наконец правильное решение. Думаю, что с армией умертвий за спиной я добьюсь избрания.

– Почти не сомневаюсь в этом, но… Как ты намерен заплатить мне?

– Я уже сказал: я отдам тебе лучницу.

– Ты забываешь о главном условии - о добровольности.

– Я отдам ее тебе так, что она испытает самую добровольную добровольность на свете. Пора раскрывать объятия, Тзаттог, потому что она уже здесь. - Хазред повысил голос: - Пенна! Иди сюда! Я ведь знаю, что ты подслушиваешь!

Девушка выступила вперед, держа лук наготове. Она хмуро переводила взгляд с одного собеседника на другого.

– Я не вещь, Хазред, чтобы ты мог распоряжаться мною.

Серебряный доспех переливался, как перламутр, в мягком свете звезд.

Хазред широко улыбнулся:

– Разумеется, ты не вещь. Ты женщина, Пенна. Прекрасная молодая женщина, невзирая на твои неестественно длинные пальцы и прочие магические искажения. А теперь, умоляю, оторви от меня свои взоры и обрати их на того, кто сгорает от любви к тебе.

Пенна молча пожирала глазами Хазреда. Тот, ничуть не смущаясь, продолжил:

– О да, дорогая, я знаю, что неотразим и все такое и что отвести от меня взгляд бывает непросто. Как женщины, так и мужчины умирают от любви ко мне. Но ты не из их числа. Ты свободна и самостоятельна, поэтому… Поэтому ты достойна истинной любви.

– Архааль, помоги мне! - вскричала Пенна. - По-твоему, я должна броситься на грудь этому живому мертвецу?

– Архааль не слышит тебя, - сурово бросил Хазред. Он перестал улыбаться, и его лицо сделалось жестким. - Он не может услышать тебя. Ты - урод, принявший облик молодой женщины, я знаю о тебе все. Только одно существо в состоянии полюбить тебя, и это существо - здесь, полное нежности и желания принять тебя в свои объятия. Не понимаю, почему ты до сих пор стоишь перед нами, точно дубина, и грозишь нам своим луком.

– Тзаттог хочет убить меня, - пробормотала Пенна.

– Любая любовь есть убийство, - пожал плечами Хазред. - Я познал любовь и сразу же после этого познал смерть. Я знаю, о чем говорю. Полюбив, ты умираешь в возлюбленном и, в свою очередь, убиваешь его.

– Очень красиво! - хмыкнула Пенна. - Почему же я не верю тебе?

– Потому что ты испытываешь страх. Это естественно, - объяснил Хазред.

Пенна молчала. Молчал и Тзаттог. Он просто любовался девушкой и покусывал губы, мечтая о мгновении, когда познает эту нежную плоть и сольется с нею воедино. Им предстоит любовное соитие, которому не будет конца. На мгновение Пенна встретилась с ним взглядом и поразилась нежной печали, которая наполняла глаза принца-упыря. Одними губами он произнес: «Королева».

И в тот же миг Пенна поняла: у нее больше не осталось сил сопротивляться. То, о чем грезит Тзаттог, непременно сбудется, хочет того Пенна пли нет. От воли девушки больше почти ничего уже не зависело. Куда бы она ни бежала от своей судьбы, судьба неизбежно будет наступать ей на пятки. И когда бы она ни обернулась, судьба окажется у нее за спиной и встретит взгляд Пенны прямым, открытым взглядом. Так осужденного на смерть берут за плечо с коротким «пора» и ведут на плаху.

Пенна открыла рот, чтобы в последний раз возразить принцу-упырю… и в этот самый миг раздались громкие, отчаянные вопли.

Ужас Исхара пришел.

* * *

Хедд по прозвищу Шрам храпел, привалившись к стенке и нимало не заботясь о том, что десять пар глаз с ненавистью смотрели на его изуродованную физиономию. Никто из узников не поднимет руки на Шрама - это бесполезно. Убийство соглядатая никому не принесет свободы, а вот заточение после этого станет поистине мучительным: ведь стражники-хедды, совершенно очевидно, не озаботятся убрать труп.

Гирсу сидел на земле, подтянув колени к подбородку. Он был рад тому, что Пенне удалось избежать тюрьмы. Троллок не мог, конечно, в точности знать, какова участь женщин, попавших в эту яму, но не без оснований подозревал, что ни одна из узниц не избежала насилия. Ужас Исхара не слишком разборчив. Что бы там ни говорили впечатлительные эльфы о «жертвоприношениях девственниц», которые якобы практикуют троллоки, - все это сентиментальная чушь. Ужасу Исхара абсолютно безразлично, кого пожирать.

Гирсу ощущал странное беспокойство, которое мешало ему заснуть. Неоформленные мысли щекотали его сознание. Он как будто что-то знал, но потом забыл и теперь лихорадочно пытался сообразить, что такое это было… Иногда вдруг вспыхивали догадки. У него вроде бы был друг, который погиб… Но если этот друг был по-настоящему близким и действительно погиб, то почему же Гирсу никак не может вспомнить его имя? И не только имени - он и лица своего друга уже не помнил. Или же Гирсу только кажется, будто когда-то рядом с ним находилось близкое существо? Может быть, воображение разыгралось? Но, насколько знал Гирсу, с воображением у него обстояло не слишком хорошо. Как всякий воин, он не позволял себе мечтать и видеть призраков. Вот еще! Он обязан иметь ясный взгляд на вещи. А если у воина во время сражения все двоится перед глазами, да еще какая-нибудь полуоформленная греза над головой кружит - битву сразу можно считать проигранной. Точка.

Так был у Гирсу друг детства или такового вовсе не имелось?

Гирсу не знал ответа. Он поражался собственному безразличию к своей судьбе. Он закончит свои дни в сырой яме, в обществе худших представителей болотных племен. Да и сам он ничем от них не отличается - убийца, бродяга, нарушитель всех возможных законов.

Уныние овладевало троллоком, гнуло его к земле. Хотелось закопаться как можно глубже в мягкую болотную почву и исчезнуть. Перестать думать, чувствовать. Превратиться в растение - без мыслей, без забот. Как это было бы хорошо!

Растение не ведает страха смерти. Растение вообще не ведает страха…

Страх. Он выползал из всех щелей, он таился в ночной тьме, он был повсюду, и от него не существовало укрытия. Гирсу в панике огляделся по сторонам. Как будто ничего не изменилось: все та же яма, все те же блестящие в темноте глаза. И каждый готов вцепиться в глотку каждому… Тяжелое дыхание узников было единственным звуком, нарушавшим тишину.

Потом до слуха Гирсу донесся новый звук. То было еле слышное чмоканье. Внутри Гирсу все сжалось от ужаса. Чмоканье повторилось. Гирсу ни мгновения не сомневался в том, что звук ему не почудился. Нечто приближалось к решетке, закрывающей яму.

В панике Гирсу подумал о заклятиях, наложенных на решетку. Наверняка то жуткое, что движется сквозь ночь, не сумеет проникнуть в яму. Нужно только лечь на самое дно, вжаться в землю, закрыть глаза и вообще избавиться от всяких мыслей - как бы перестать существовать. И тогда чудовище пройдет мимо, не заметив Гирсу и остальных.

Троллок уже хотел было поделиться этой спасительной мыслью с остальными, но тут нечто темное нависло над самой решеткой и заслонило звезды. Мрак сделался абсолютным. Этот мрак был живым. Его смрадное дыхание достигало самого дна ямы. Он шевелился, вытягивая щупальца. Отчетливо слышалось негромкое постукивание зубов (или то были когти?) - как будто чудовище там, снаружи, выражало таким образом свое полное довольство. Затем оно опять чмокнуло.

Тело Гирсу покрылось липкой испариной. Троллока ничуть не удивляло то обстоятельство, что все его товарищи по несчастью застыли, точно камни, не в силах пошевелиться. Страх парализовал их. Всех, даже Шрама, который теперь не спал и трясся так сильно, что это ощущалось всеми обитателями ямы: все-таки хедд был довольно массивным существом.

«Решетка, - думал Гирсу, из последних сил вцепившись в надежду на заклятие. - Решетка не поддастся».

«На что ты рассчитываешь? - возразил Гирсу второй голос, и троллок не мог понять, кому принадлежал этот второй, полный скептицизма голос, ему самому или же тому забытому, неведомому другу, с которым Гирсу вроде как неустанно спорил по самым разным поводам. - О чем ты молишься, глупец? Если это пришел Ужас Исхара - а судя по всему, именно так дело и обстоит, - вы все обречены, и решетка вас не спасет. Вы предназначены ему в пищу. Вы - жертва. Троллоки не любят разводить долгие церемонии с плясками и песнопениями. Они кормят свое божество обильно и деловито. Им нет нужды выманивать Ужас Исхара из болот, завлекая его ритуалами. Ужас Исхара приходит сам».

«Но… решетка… заклятие…» - слабо возражал Гирсу сам себе. Слова звучали жалко и неубедительно, и он сам понимал это.

«Дурак! - откровенно веселился внутренний голос. Гирсу понимал, что близок к настоящей истерике, но никак не мог совладать с собой. Он готов был хохотать в голос над собственной глупостью. - Дурак! - твердил он себе. - Как ты мог поверить в существование истинного заклятия? По-твоему, хедды в состоянии овладеть настоящей магией? Посмотри на Шрама! Неужто Шрама тебе недостаточно, чтобы понять, каковы на самом деле хедды? Эти тупицы провели вас лишь потому, что вы все - еще большие тупицы! А ведь умно: будь охранниками тюрьмы троллоки, ты бы сразу заподозрил подвох. Троллоки - большие хитрецы, а хедды слывут простодушными. Обычное роковое заблуждение: чем больше мускулов, тем меньше ума. И нет ничего проще, чем пропасть, попавшись на эту удочку!»

К несчастью, тот, второй голос оказался совершенно прав. Если заклятие и существовало, то лишь в воображении запуганных, сбитых с толку узников. Ужас Исхара не испытывал ни малейших затруднений с решеткой. Щупальце монстра обхватило решетку и одним сильным рывком отбросило ее в сторону. Затем извивающаяся конечность, похожая на толстую змею, спустилась в яму, обвилась вокруг одного из пленников и в мгновение ока вытащила его наружу. Кричащий, отбивающийся, дрыгающий ногами, он мелькнул над головами остальных… и вскоре теплая противная жидкость потекла в яму, а чавканье сделалось громким: монстр оторвал своей жертве голову и с хрустом разгрыз ее, после чего принялся за туловище.

Никогда раньше Гирсу не верил в то, что в минуты смертельной опасности не попытается отразить врага, а напротив - сожмется в комочек и, истекая постыдным липким потом, будет просто трястись от страха и молить Болотного Духа о том, чтобы монстр там, наверху, избрал себе следующей жертвой кого-нибудь другого…

Рядом с Гирсу захлебнулся рыданием какой-то троллок. Огромный щуп Ужаса Исхара обвился вокруг шеи несчастного. Впрочем, в одном тому повезло - монстр мгновенно сломал ему шейные позвонки, так что жертва погибла сразу и была съедена уже мертвой.

И вдруг прозвучал громкий, решительный голос:

– Бегите, олухи!

Голос этот как будто разрушил злые чары, сковавшие волю узников. Гирсу вскочил на ноги и задрал голову. Он снова видел звезды - очевидно, Ужас Исхара отошел со своей добычей чуть в сторону, чтобы трапезничать без помех.

– Выбирайтесь наружу! - кричал некто, стоявший на краю ямы. А затем, к удивлению Гирсу, назвал его по имени: - Гирсу, ты еще здесь? Цел?

– Я здесь! - завопил Гирсу. И вдруг ледяной холод окатил его душу. Он сообразил, что совершенно не знает, кто его окликнул. Друг? Враг? Может быть, Ужас Исхара всегда играет со своей жертвой, прежде чем пожрать ее?

В яме, набитой пленниками, началось настоящее столпотворение. Узники как будто очнулись от забытья пробужденные к жизни этим громовым голосом. Троллоки, ижоры, даже хедд - все ринулись наружу. Давя друг друга, карабкаясь по отвесным стенам, становясь друг другу на головы и плечи, они лезли на свободу.

Наверху было немногим светлее, чем в яме. Бледный свет далеких звезд размазывался по земле, и видны были стремительные тени, скользившие повсюду. То и дело вспыхивали огромные красные глаза. Гирсу не столько увидел, сколько почувствовал странный тяжелый запах, исходивший от этих существ. Во рту появился привкус железа, и Гирсу вскрикнул:

– Умертвия!

Негромкий смех прозвучал совсем близко. Обернувшись, Гирсу увидел фигуру, всю словно бы облитую серебром. Только на плече у светящегосяимелась прореха, такая темная, что сквозь нее, казалось, можно было разглядеть бездну преисподней.

– Беги! - сказал серебряный, подталкивая Гирсу к выходу. - Беги, и кого бы ты ни увидел рядом - знай, это враг! Но не убивай, не пытайся сражаться с ним, а просто уноси ноги. Беги, пока я еще помню, кто ты такой!

– А кто ты? - спросил Гирсу. Он помедлил немного, потому что ощущение близости разгадки снова зашевелилось в душе и принялось его мучить. - Я ведь знаю тебя?

– Да, - сказал серебряный. - Мы были друзьями. У тебя был друг, Гирсу. И… прощай. Если мы встретимся еще раз, я не вспомню о тебе.

Гирсу не смог признаться в том, что первым забыл о своем друге. Но он испытывал радость оттого, что не ошибался в своих предположениях: близкий друг существовал на самом деле. И сейчас он спасал Гирсу от гибели.

Радость была такой сильной, что на миг Гирсу избавился даже от томительного страха перед Ужасом Исхара. А затем страх вернулся.

Монстр никуда не исчез. Он ворочался в толпе разбегающихся пленников, хватал своими щупальцами сразу по несколько жертв и рвал их на части. Смрад вздымался волнами.

Гирсу услышал рядом с собой тихое, ласковое:

– Не сопротивляйся…

Нежные, но невероятно сильные руки обняли его в темноте. Холодное худое тело прижималось к телу Гирсу, губы лихорадочно шарили по его щеке и шее. Неожиданно он ощутил легкую боль за ухом, остренькую, но, как ни странно, приятную. Некто приник к нему поцелуем. У Гирсу закружилась голова и одновременно с тем беспокойство, страх, усталость, разочарование, душевная тоска все мучительные чувства разом оставили его. Он все глубже погружался в блаженную пустоту.

А затем он внезапно увидел того, кто дарил ему это блаженство. Троллок видел его так ясно, словно рядом загорелась огромная лампа. В следующее мгновение он сообразил, что это всего лишь ночное светило вышло из-за облаков и залило землю таинственным, но ярким сиянием.

Рядом с Гирсу стояло на редкость неприятное с виду существо: крючковатый нос, острый подбородок, гигантские глаза с пылающими пульсирующими зрачками, которые то расширялись, то сужались до точки. Кровь размазалась по его подбородку и губам. Кровь Гирсу.

Вид ее отрезвил троллока. Он ничего не знал о способности некоторых порождений тумана подчинять себе жертвы, впуская им в жилы сладкий яд, но отвращения, охватившего Гирсу, оказалось довольно, чтобы стряхнуть наваждение. Со всех ног он бросился к выходу из тюрьмы. Кругом бежали, кричали, размахивали руками другие освобожденные узники, а рядом с ними мчались умертвия. Ужас Исхара продолжал бушевать у них за спиной, уничтожая без разбору всех.

Существо в серебряном доспехе шагало неспешно и величаво. Ужас Исхара не мог причинить ему вреда. Ужас Исхара вообще не видел этого существа, родственного ночному светилу, такому же прекрасному и недоступному.

На краткий миг в толпе беглецов Гирсу заметил обезображенную физиономию Шрама. Хедд почти сразу же канул в темноту - он боялся, и не без оснований, что, очутившись на свободе, бывшие его товарищи по несчастью выместят на нем свою досаду. Прочих хеддов Гирсу не видел - возможно, они погибли в щупальцах Ужаса Исхара, превратившись из тюремщиков в жертву.

Но где же Пенна? Где лучница?

«Беги! - приказал себе Гирсу. - В этой суматохе ты все равно не сумеешь ее найти».

Рослое - почти в два роста взрослого троллока - существо летело над головами бегущих. Оно медленно взмахивало огромными крыльями, и тьма изливалась с них на землю густыми потоками.

* * *

…Когда Ужас Исхара пришел в маленькую крепость, Пенна вдруг поняла, что сил бороться за жизнь у нее больше не осталось. Она так и не постигла, в чем был смысл ее появления на свет. Ради чего она выжила в болотах? Зачем нужно было овладевать мастерством лучницы, подвергаться магическим трансформациям, тренироваться, воевать - жить? Зачем все эти годы она упорно цеплялась за жизнь?

Пенна потеряла ответ на все эти горькие вопросы. Она знала лишь одно: ей необходима передышка. И единственное, что могло дать ей полный и совершенный покой, была смерть. Но умирать она боялась.

– Осталась еще одна возможность, - совсем близко услышала она приглушенный мужской голос.

Она подняла глаза и увидела Тзаттога. Он смотрел на нее с бесконечным состраданием, и впервые за все это время принц-упырь не вызвал у девушки страха. Напротив, она вдруг испытала приятное чувство полного доверия к нему.

Кто всегда был рядом? Кто не убил ее, хотя имел десятки возможностей сделать это? «Архааль, помоги мне! - подумала Пенна. - Если я начну бросаться в объятия всякого, кто не воспользовался возможностью убить меня…»

Но эта мысль была последней здравой мыслью в ее бедной гудящей голове.

– Иди ко мне, - прошептал Тзаттог. - Прижмись к моей груди. Будь моей. Я дам тебе покой и безопасность. Войди в мою душу и стань ее владычицей. Тебя ждет моя нежность. Клянусь не причинять тебе вреда! Есть еще одна возможность избавиться от усталости и боли. Еще одна, помимо смерти, - моя любовь. Маленькая смерть, после которой наступает бессмертие.

– Я не хочу бессмертия, - залепетала Пенна. Но она уже пала - противиться принцу-упырю не оставалось ни сил, ни желания.

– О, - засмеялся Тзаттог, - это хорошее бессмертие, радостное.

И она с удивлением поняла, что счастлива. Она может подарить радость этому сильному, могущественному созданию! Оно, способное порвать голыми руками крепкого воина, дрожит перед ней. А как благоговейно он прикасается к ее телу! Какие сладкие у него поцелуи! В объятиях принца-упыря Пенна слабела, обмякала, обвисала. У Тзаттога все плыло перед глазами. Давно он не испытывал подобного наслаждения. Жизненная энергия Пенны наполняла его новыми силами, дарила счастье, граничащее с экстазом.

Неожиданно он понял, что Хазред - или Асехат - в серебряном доспехе сделался меньше ростом. Это могло означать лишь одно - сам Тзаттог вырос, сделался крупнее. Принц-упырь тихо засмеялся сквозь зубы, и Пенна отозвалась счастливым полувздохом-полустоном. Это был последний вздох, сошедший с ее губ.

Тзаттог осторожно положил на землю ее обессиленное тело и выпрямился. Огромные черные крылья с шумом развернулись за его плечами. Тзаттог запрокинул голову и разразился громовым хохотом.

Он не сразу расслышал, как Хазред говорил:

– Так вот она, твоя любовь? Ты попросту сожрал ее!

Тзаттог сверкнул глазами:

– Как ты смеешь?

Но существо в серебряном доспехе не так-то просто было запугать. Хазред фыркнул:

– Будь ты вампиром, ты бы просто напал на жертву и высосал из нее всю кровь. Тут все ясно и почтенно. Такова природа вампиров, они нуждаются в живительной влаге. Но тебе, великому порождению тумана, королю умертвий, потребовалось обставить это дело более торжественно, чем эльфийское ритуальное пение в честь цветения первого цветочка в лесах Нальраэна - Презрительная гримаса исказила лицо Хазреда при этом сравнении. Он представил себе эльфов, и его чуть не стошнило.

Очевидно, Тзаттог испытывал по отношению к обитателям Нальраэна похожие чувства, потому что содрогнулся от отвращения.

– Ты!… - прошипел он. - Молчи!

– Почему? - Хазред задрал голову и бесстрашно уставился на крылатого, огромного, полного новой мощи принца-упыря. - Ты разочаровал меня! Ты сделал то, что делают твои так называемые недруги-вампиры, но снабдил самый обычный поступок высокими словесами о любви, смерти, блаженстве, покое… Тебе попросту требовалась эта девица, чтобы набраться сил. Эта девица и ее душа. И ты ликуешь, потому что получил желаемое, только и всего. - Хазред покрутил головой. - Знаешь, что это мне напоминает? Все едят кашу и называют ее кашей, и только один извращенец поливает кашу соусом и называет ее пищей богов.

– В этом отличие плебеев от аристократии, - с высоты своего гигантского роста бросил Тзаттог. - Ни один аристократ не откажется от соуса и в жизни не признается в том, что его каша - вовсе не пища богов. Впрочем, твое сравнение хромает. К тому, что произошло сейчас, это не имеет ни малейшего отношения. Проклятье, хоть ты и напялил на себя магический доспех, ты остался тупым и циничным, как все троллоки!

– Природу не переделаешь, - сказал Хазред. - И я рад этому.

– Потому что ты плебей, - вздохнул Тзаттог. - Тебе не познать прелестей соуса.

– Разве ты не говорил, что мое сравнение хромает?

– Оно подобно тебе самому: то хромает, то нет. Разве твой доспех не лишен одной пластины?

– Не пытайся меня запутать и не переводи разговор на отсутствующую пластину, - огрызнулся Хазред.

– В конце концов, мне это все безразлично, - сказал Тзаттог. - Ты помог мне сломить ее гордость, и я благодарен тебе. Я не стану ничего тебе доказывать. Ты присутствовал при великом таинстве и ничего не увидел - просто потому, что ничего не захотел увидеть.

Он положил руку на грудь и услышал еле слышный, ласковый голос Пенны:

– Как хорошо, как спокойно мне на моем троне, о мой господин! Как я люблю этот холодный трон твоего сердца!

Тзаттог наклонился над бездыханным телом и коснулся еще теплой щеки.

– Теперь мы никогда не расстанемся, моя королева.

Голос Пенны отозвался еле слышно:

– Никогда…

* * *

Погоня продолжалась всю ночь. Умертвия и освобожденные узники мчались бок о бок, слыша, как сзади хрустят и ломаются ветки и по лужам хлюпают огромные, как корабельные канаты, щупальца. Чудовище то настигало тех, кого считало своем добычей по праву, то отставало от беглецов, чтобы насладиться пожиранием очередного несчастного.

Священная река Ошун медленно катила свои воды по заболоченной местности. Леса здесь были густыми, деревья - широколистными. Время от времени тут встречались кости животных и прочих существ. Они лежали на земле вместе с опавшими листьями и сгнившей травой.

Приближение рассвета заставило умертвий разбежаться в поисках укрытия. Порождения тумана прятались в пещерах, под корнями деревьев, в ямах, полных веток и прошлогодней листвы. Многие, особенно ящероподобные с их влажной кожей, страдали от безжалостных солнечных лучей, а гниляки разлагались быстрее обычного - почти мгновенно.

Ужас Исхара неожиданно прекратил погоню. Очевидно, он был сыт. Кроме того, подобно всем могущественным созданиям этого мира, Ужас Исхара никогда подолгу не задерживал своего внимания на ничтожных тварях и не снисходил до мести им. Во всяком случае, Хазред очень на это надеялся.

Первые солнечные лучи коснулись земли, и влага небольших озер, разбросанных по всему болоту, ослепительно вспыхнула расплавленным золотом. По реке пробежала рябь, как будто Ошун была живым созданием и содрогалась в предвкушении новых наслаждений, которые несет с собой новый день.

Солнце медленно поднималось из-за горизонта.

Тзаттог замер на месте, глядя на восхождение солнечного диска. Было видно, что лишь колоссальным напряжением воли он подавил в себе желание немедленно бежать в тень и закапываться в землю, зарываться, уходить как можно глубже в темноту… «Не бойся, мой господин, - неслышно шелестел в груди Тзаттога голос Пенны. - Я сумею защитить тебя, как ты защитил меня. Я дарую тебе бесстрашие перед лицом дневного светила. Я с тобой, мой господин, я - твоя королева, и я приказываю тебе не бояться, не бояться и стоять с высоко поднятой головой. Солнце не посмеет причинить тебе вред».

Абсолютно белая кожа принца-упыря не видела солнечного света бесконечно долгое время. Черные глаза, полные тьмы, болезненно щурились. Высоченная фигура Тзаттога в черном плаще с золотыми узорами была по-настоящему величавой, когда яркий луч скользнул по ней. Принц-упырь даже не вздрогнул, хотя все его естество сжалось, точно в ожидании удара кнутом.

Глаза его загорелись алым, как бывало в минуты сильного волнения или ярости. Солнце, древний враг любящих ночь, занимало престол, и Тзаттог бросал ему вызов. Жар обжег нежную кожу принца-упыря. Ему показалось, что его опускают в кипящее масло, таким болезненным было прикосновение света. Щеки его порозовели, и он, не выдержав, опустил на голову капюшон.

Перед глазами плыли красные спирали. Тзаттог едва мог удерживать равновесие.

«Я помогу тебе, - говорила Пенна. - Ты не обязан жариться на солнце. Это так по-плебейски - иметь загорелую кожу! Мне нравится твое белое лицо. Я люблю твое белое лицо. Сбереги его для меня. Носи капюшон, о мой господин! Не стыдись этого… Я помогу тебе держаться прямо. Я буду твоими глазами. Закрой свои, не смотри ими на мир, иначе слишком яркий свет высушит их и сожжет…»

Плотно сомкнув ресницы, Тзаттог почувствовал себя гораздо лучше. Он действительно видел сквозь веки. Он смотрел на мир глазами Пенны! Он видел каждую травинку, каждую волну на реке, каждую жабу на берегу… До чего же отчетливо они освещены! Таким мир совершенно не нравился Тзаттогу. И как это другие, дневные, твари могут существовать в подобных условиях? Как это неаристократично, как бесстыдно - позволять другим рассматривать себя во всех подробностях! Кому какое дело - есть ли на твоем лице морщины, складки, бородавки, пятна, шрамы? Никакой деликатности, никакого простора для воображения!

«Таким был мой мир, - объясняла Пенна. - Когда привыкаешь, начинаешь находить в нем особенную прелесть. Приучаешься даже не замечать чужих недостатков, хотя для того, чтобы это умение пришло, надо прилагать усилия… В твоем мире, мой господин, все приглушено, все благородно, все таинственно… Я счастлива, что могу быть причастной к твоему миру, и сделаю все, чтобы ты не страдал в моем».

– Ну что, - прокричал Хазред, широко улыбаясь, - идем? Я хочу к закату быть уже под стенами Ифы.

* * *

Хазред приложил немало усилий к тому, чтобы со стен Ифы не заметили приближающуюся армию нежити. Атаку назначили на полночь.

Солнце уже скрывалось за горизонтом. Тзаттог провожал его взглядом, испытывая глубокое облегчение. Как хорошо, что существует благодетельница-ночь! Он расправил плечи, предвкушая наступление глубокой тьмы.

Гирсу старался держаться в стороне от предводителей небольшого отряда, которому предстояло существенно увеличиться ночью. Умертвия придут на зов своего господина и к полуночи будут готовы атаковать Ифу. Кроме того, к армии Хазреда наверняка присоединятся все те твари, которыми кишат здешние берега, и среди них травник и тинник…

Говорят, в Ифе живут Речные Девы. Вот бы встретить их! Если город падет к ногам Хазреда, Гирсу непременно попытается свести знакомство с таинственными обитательницами вод.

О Девах неизвестно почти ничего. Они избегают встреч с такими, как Гирсу. И не потому, что боятся, а просто не считают нужным тратить свое драгоценное внимание попусту. Гирсу и ему подобных запросто можно сбить с толку, одурманив обещанием любовных ласк и видом обнаженных прелестей… но только зачем? Толку-то все равно никакого, разве что утопится сдуру влюбленный троллок. А кому нужен дохлый троллок? Практически никому, кроме местных трупоедов, да и то на очень короткое время.

И все же было бы хорошо увидеть Речных Дев…

Гирсу старался избегать общества своего бывшего друга - создания в серебряном доспехе. Оно все чаще называло себя Асехат, и непонятно было, мужское это имя или женское. Если при лунном сиянии доспех светился, точно живой факел, то в солнечных лучах он горел ослепительно, и глядеть на него было больно. С каждым мгновением становилось все яснее, что в доспехе заключено невероятное могущество.

У Гирсу даже возникала странная, еретическая мысль о том, что сам носитель доспеха, как бы его ни звали, Хазред или Асехат, понятия не имеет, какие силы он пытается присвоить и использовать. Да, мысль определенно еретическая. Лучше держать ее при себе.

И Гирсу заставил себя размышлять о вещах гораздо более ортодоксальных: о пиве и вообще о выпивке, о метательных топорах и о состязаниях в меткости, где мишенями служили пленные враги (чем дольше бедняга оставался в живых, тем больше очков набирал тот, кто метал дротики и топорики), о доброй драке, о родной деревне, куда он вряд ли теперь сможет вернуться… Эти мысли причиняли Гирсу боль, зато они были куда безопаснее, чем раздумья о природе доспеха и того, кто этот доспех носит.

Перед самым закатом на берегах Ошуна внезапно появился новый человек. Соразмерность его фигуры заставляла предположить, что это именно человек, да и держался он совершенно по-человечески: настороженно и в то же время самоуверенно. Кожа у него не зеленая, руки довольно толстые. Ну, по сравнению с теми палочками, которые торчат из ижорских рукавов, разумеется. Глаза - определенно странные. Гирсу ни у кого таких еще не видел. Время от времени в глубине его зрачков возникал образ жуткого монстра, похожего на Ужас Исхара. Как будто некогда человек этот видел чудовище и навсегда запечатлел его облик в своем взоре.

Незнакомец приблизился к Хазреду (на Гирсу и прочих он вообще не обратил внимания) и остановился.

Хазред надменно повернул к нему голову:

– Мы встречались?

– Не знаю, - спокойно отозвался незнакомец. - Тебе видней. Как, по-твоему, - встречались мы с тобой или нет?

– Назовись, - потребовал Хазред. Ему не хотелось отвечать прямо.

– Мое имя Эгертон, - молвил незнакомец, и вдруг на его одежде ярко вспыхнуло несколько изображений мантикоры.

– Тоа-Дан! - воскликнул Тзаттог, подходя. - Я знаю этот символ…

Эгертон окинул мимолетным взглядом внушительную фигуру принца-упыря и сразу же отвел глаза.

– Я пришел к нему. - Он указал Тзаттогу на существо в серебряном доспехе. - Я хочу говорить с ним. Дай мне время для беседы, это важно. Я не враг.

– Что ж, беседуйте, а я послушаю… - молвил Тзаттог. И чуть усмехнулся. - Я вижу, что ты мне не враг, можешь не беспокоиться и ничего не объяснять.

Маг из ордена Тоа-Дан опять посмотрел на принца-упыря, на сей раз задержавшись дольше. Что-то в его улыбке показалось Эгертону странно знакомым. У тоаданца вообще было не слишком много опыта в общении с порождениями тумана, особенно улыбающимися, однако сейчас в ответ на усмешку Тзаттога в памяти мага что-то отозвалось. И вдруг вся кровь отхлынула от лица Эгертона, от волнения он пожелтел, как старый пергаментный лист. Монстр в его глазах ожил и подобрался, словно готовясь к прыжку, и оскалил пасть. Эгертон глубоко втянул воздух ноздрями.

– Пенна! - прошептал он, не сводя изумленных глаз с принца-упыря.

«Я здесь, - уловил он голос девушки. - Я в безопасности. Я с моим господином. О, какое блаженство - быть его королевой!»

– Глупая девчонка, ты подарила ему такое могущество, о каком он прежде и мечтать не смел! - воскликнул Эгертон, мало заботясь о том, что его услышат Тзаттог и Хазред, да и прочие - любой, кто подойдет достаточно близко.

«Но я этого хотела - отдать ему все, чем владею… Мне не нужно никакого собственного могущества, никакой личной магической силы. Я хочу только одного - покоя, и он дал мне мой сладкий, мой вожделенный покой».

– В обмен на твою жизнь, на твою неповторимую личность, на твои возможности… Дура! - потеряв самообладание, закричал Эгертон.

«А ты? Как относился ко мне ты? Может быть, ты меня любил? Желал мне счастья? Тебя интересовали только мои возможности! Смешно даже представить себе такое! Все это время ты лишь наблюдал за мной, как за подопытным животным. Ты ставил свои эксперименты и смотрел, что получится, если причинить мне боль тем или иным способом, - звучал в мозгу Эгертона голос Пенны, он становился все более уверенным и громким и теперь уже заполнял все сознание мага. - Ты никогда не любил меня. А Тзаттог - он меня любит. Он со мной нежен. Я - его королева»

– Не стану отрицать, я не любил тебя и не относился к тебе с должным уважением, однако я никогда не посягал на твою личность, - ответил Эгертон угрюмо. - Впрочем, сейчас уже поздно что-либо делать. Ты лишилась физического тела. У тебя больше нет собственной воли. Глупая женщина. Ты могла… могла стать… - Он задохнулся и не смог продолжать.

А Пенна спокойно ответила:

«Я сделала свой выбор. Я предпочла мое собственное потаенное королевство всему миру. Если Тзаттог захочет, он завоюет для меня весь мир, но это меня не беспокоит. Меня больше ничто не беспокоит. Я счастлива».

– Да, - вздохнул Эгертон. - Ты воистину счастлива. Никогда не следует доверять женщине. Если даровать ей свободный выбор, даже самая гордая охотно выберет рабство.

В ответ на эту тираду Тзаттог вдруг протянул руку и провел кончиками пальцев по щеке Эгертона. В этой ласке было столько интимности, что Эгертон содрогнулся от отвращения.

– Никогда больше так не делай, - процедил он сквозь зубы.

Голос Пенны отозвался:

«Хорошо… Как прикажешь».

А Тзаттог хихикнул. Сейчас, в рассеянном свете сумерек, лицо принца-упыря выглядело женственно-прекрасным. И внезапно Эгертон понял: поглотив личность Пенны, принц-упырь приобрел не только ее способность существовать при свете солнца - и, возможно, унаследованное от матери умение сбрасывать старую кожу, когда она становится негодной, и вместе с ней избавляться от старых воспоминаний и шрамов. (Эгертон не сомневался в том, что принц-упырь найдет способ сберегать необходимые ему сведения и быстро восстанавливать память, если это потребуется.) Пенна передала своему возлюбленному еще и немалую толику женственности. При жизни Пенна никогда не мечтала о женской судьбе для себя. Она не представляла себя у очага, окруженной детьми, ласковой возлюбленной, хитрой любовницей, умной женой. Она всегда была дочерью десятка солдат, их общим ребенком неопределенного пола, меткой лучницей, талисманом отряда, единственной выжившей из всех.

Но, отдав себя Тзаттогу, она поистине расцвела. Она перестала бояться. Она превратилась в ласковую возлюбленную, хитрую любовницу, умную жену. Это влияние оказалось настолько сильным, что Тзаттог не смог противиться ему.

«Алхимия, - думал Эгертон, - забавная наука. То есть она не должна быть забавной, но… Хотел бы я знать, отдают ли себе отчет эти двое, что они приобрели и чего лишились, согласившись на алхимический союз с другим существом? Поистине, мне повезло, как не везло, наверное, еще ни одному магу из нашего ордена! Сейчас я получил редчайшую возможность изучить сразу двоих алхимически измененных… Оба претерпели метаморфозу совсем недавно, и их поведение сходно: они привыкают к своему новому состоянию. Но скоро они станут абсолютно различны. Наверное, я напишу об этом книгу… если останусь в живых».

Хазред молча смотрел на Эгертона. Что-то в поведении мага настораживало Хазреда, но торопить и задавать вопросы Хазред не спешил. Ему хотелось, чтобы Эгертон сам заговорил о том, ради чего явился.

И Эгертон наконец обратился к Хазреду:

– Ты похож на существо, которое недавно родилось на свет.

Хазред вздрогнул. Не такого начала их беседы он ожидал. Выпрямившись во весь рост, бывший троллок проговорил:

– Не понимаю, о чем ты. Мне достаточно лет, чтобы претендовать на титул, который должен принадлежать мне по праву.

– Какой титул? - не понял Эгертон.

– Карикуса в Ифе.

– Ты рассчитываешь стать верховным жрецом? - поразился Эгертон.

Хазред пожал плечами:

– Не вижу в этом ничего невозможного. У меня - армия, у них - трон. Обмен легко может состояться.

– Что ж, - только и сказал на это Эгертон, - после Катаклизма возможно не только это…

– На что ты намекаешь? - нахмурился Хазред.

– На тебя. И не намекаю, а говорю прямо. Ты. Кто ты такой?

Вопрос польстил Хазреду, это было очевидно, и Эгертон вдруг догадался еще об одной детали, которую прежде упускал из виду: Хазред на самом деле очень молод. Чрезвычайно молод. Впрочем, юный возраст никогда не был помехой для того, кому уготованы великие свершения. Скорее, наоборот. Молодые легче убивают и легче умирают, потому что еще не сомневаются в бессмертии. Твердая убежденность в собственной - и чужой - смертности приходит с возрастом.

– Кто я? - переспросил Хазред. - Я - Асехат. Я - Хазред. Я - тот, кто сядет на престол в Ифе. Я - тот, кто посмеет возвысить свой голос до божества.

– Да нет же, - поморщился Эгертон. Он ничего так не желал сейчас, как сбросить Хазреда с небес на землю. - Я имею в виду не твои воображаемые титулы, а нечто более реальное. Ты похож на троллока, но эти нелепые доспехи делают тебя чем-то вроде бесполого червя, наделенного интеллектом. Небольшим, но все же интеллектом. Поэтому я и спрашиваю - кто ты такой. Я никогда таких не встречал, а расширять познания - моя специальность.

Хазред почернел лицом от гнева.

– Воистину, таких, как я, ты не встречал и никогда не встретишь! Но для начала запомни: я не бесполый червь! - воскликнул он. И тут же в памяти, опровергая последнее утверждение, услужливо возникла болотная ведьма…

Эгертон внимательно наблюдал за ним. Любому стало бы не по себе под этим проницательным взглядом.

– Да? - после долгой, выразительной паузы переспросил маг, подняв бровь. - Так ты вовсе не бесполый червь? Но кто же ты, в таком случае?

– Я бесподобен, - сказал Хазред, вспомнив слова Асехат. - Другого такого же, как я, не существует. Мне не требуется пара. Я бессмертен, поэтому мне не нужно заботиться о размножении.

– Понятно, - вздохнул Эгертон. И без дальнейших разговоров вытащил серебряную пластину.

При виде этого предмета Хазред задрожал. Он переводил взгляд с Эгертона на вещь, которую маг держал в руках, и трясся так сильно, что даже зубы у него постукивали. Наконец он не выдержал. Сдавленно зарычав, он набросился на Эгертона и выхватил у него пластину.

– Это… мое! - задыхаясь, крикнул Хазред. - Моя плоть! Моя!… Не смей присваивать то, что тебе не принадлежит!… Моя!…

Эгертон отступил на несколько шагов. Обезумевший Хазред приложил пластину к плечу, закрывая дыру в доспехе, и вдруг молния пронзила тело бывшего троллока. Серебряный доспех вспыхнул так ярко, что зрачки наблюдавших за этим пронзила острая боль. Казалось, Хазред превратился в живой факел. Волны белого света пробегали по пластинам. Послышался звон, высокий и чистый, и вдруг ослепительное свечение погасло.

Доспех перестал существовать. Он превратился в кожу - в новую кожу нового существа, в котором едва можно было угадать черты прежнего Хазреда. Оно было как будто выше ростом, тоньше и вместе с тем даже на вид ощутимо сильнее: рельефные мышцы бугрились на руках и ногах, отчетливо проступали на спине. Гладкая кожа сияла серебром. Теперь она покрывала все тело Хазреда, до кончиков пальцев.

Его лицо стало казаться маской - но маской живой, способной гримасничать, улыбаться, хмуриться. Огромные выпуклые глаза, абсолютно правильные дуги бровей - и ни носа, ни рта. Веки отсутствовали, новый Хазред не моргал - очевидно, тонкого покрытия из серебра было достаточно для того, чтобы его глаза не страдали. Немигающий этот взор мог бы смутить кого угодно.

Голос Хазреда звучал теперь гулко и внятно, его слышали абсолютно все, к кому он был обращен, невзирая на дальность расстояния. Очевидно, решил Эгертон, на самом деле Хазред теперь не «разговаривает» в прямом смысле этого слова, а посылает ментальные импульсы прямо в мозг тех, до кого желает донести свое сообщение.

– Убедились теперь? - звенел голос Хазреда прямо в головах всех, к кому он обращал свою речь (Эгертон подозревал, что в числе этих «избранных» были он сам, Тзаттог и, возможно, Гирсу). - Асехат, как я и утверждал! Я сяду на престол карикуса в Ифе, я буду разговаривать с божеством-создателем! Я обращусь к нему по имени и сделаюсь самым великим владыкой на Лааре!

* * *

Город Ифа вырисовывался во тьме - вожделенная и недостижимая цель, словно бы окутанная мягким спасительным покрывалом ночи. С тех пор как доспех сомкнулся на теле Хазреда, бывший троллок чувствовал в себе многочисленные перемены и был им чрезвычайно рад. Он стал значительно сильнее - теперь одним движением руки он с легкостью мог переломить шею ижору или даже троллоку. Это наполняло его великолепным ощущением власти над другими живыми существами. Кроме того, Хазред начал видеть в темноте. По правде говоря, в темноте он теперь видел даже лучше, чем при солнечном свете.

Все развивалось как нельзя лучше. Хазред наблюдал за тем, как темные волны порождений тумана накатывают на городские стены. Навстречу атакующим бежали воины из Ифа - море вздымающихся над тьмой факелов. Скрежет и крики разносились над болотами, звон оружия, пронзительный визг воинских кличей; казалось, сама ночь агонизирует… Крыланы наискось перечеркивали луну, их кожистые крылья беззвучно взмахивали, гоняя мертвый ветер. Гончие тумана мчались сквозь тьму, их большие ступни шлепали по земле, а шипы пронзали ночь и, казалось, заставляли ее корчиться от боли. Торопились навстречу врагу гниляки, их желтые зубы были оскалены в ухмылке, а разлагающаяся плоть клочьями списала с костей.

Меч в руках Тзаттога светился бледно-синим. Казалось, принц-упырь участвует в сражении лишь потому, что его это забавляет. Пенна затаилась. Ее присутствия в душе принца-упыря почти не ощущалось. Тзаттог не хотел думать, что ее огорчает кровопролитие или, того хуже, пугает смертельная опасность. Возможно, она просто заснула и теперь отдыхает. «Не разочаровывай меня, - думал он, мысленно обращаясь к Пенне. - Будь такой, какой я хочу тебя видеть! Будь сильной и безжалостной. Желай насилия! Упивайся вместе со мной сладкими мгновениями, когда жизнь внезапно покидает чужое тело и превращается в ничто, в прах, в пустой звук!»

Самого Тзаттога никогда не переставала восхищать легкость, с которой нечто живое и сильное превращается в лишенную души оболочку. В этом виделась некая особенная магия, доступная абсолютно всем, даже самым тупым из хеддов.

Со стен Ифы в атакующих полетели зажженные тряпки, пылающие связки соломы. Несколько умертвий превратились в живые факелы, другие порождения ночи отбежали подальше и, остановившись вне пределов досягаемости горящих снарядов, принялись вопить от злобы.

Навстречу армии порождений тумана выступили защитники Ифы - гурры и таугарты. С гуррами-воителями Гирсу, да и другие троллоки и хедды сталкивались лицом к лицу впервые. Гирсу видел, как разбегаются его товарищи, и не мог винить их за это: противник выглядел устрашающе. Только умертвия и такие упрямцы, как сам Гирсу, да еще хедд по прозвищу Шрам остались на месте. Ярко-зеленая кожа гурров сияла в лунном свете. Мускулистые тела воителей были обнажены, если не считать набедренных повязок, но почему-то Гирсу подумалось, что пробить эту жесткую шкуру будет потруднее, чем разрубить иной доспех. Морды гурров, вытянутые, с крепкой верхней челюстью и маленькими приплюснутыми носами, выглядели устрашающе. По углам ртов у них свисали длинные тонкие усы, как у сомов. «Похоже на пиявок, присосавшихся к губам», - подумал Гирсу, покрепче сжимая боевой топорик. Он разжился этим оружием случайно, обобрав какой-то безымянный труп, найденный по пути. Теперь в этом топорике сосредоточились все надежды Гирсу. «Хорош был бы я троллок, если, вооруженный подобным образом, обратился бы в бегство!» - думал Гирсу.

Первое столкновение было ужасным. Гурры обладали не только физической мощью, но и поистине яростным, диким нравом. Добежав до противников, они начали крушить всех подряд, не разбирая, кто перед ними. Отрубленные головы и конечности летели в стороны. Зачастую жертвы не успевали даже поднять меч, чтобы встретить удар.

Гирсу и Шрам встали спина к спине, готовясь обороняться. Здоровенный гурр вырос перед ними, точно из-под земли. Гирсу видел его извивающиеся усы совсем близко - протянув руку, троллок мог бы коснуться их.

С громким ревом Шрам поднял свою дубину, которую удерживал единственной уцелевшей рукой, и обрушил ее на голову гурра. Тот явно не ожидал подобной атаки и не успел отреагировать. Крепкий череп гурра треснул, и воитель повалился на землю. Шрам отбросил его пинком, а затем широко ухмыльнулся.

– Вот так я с ними разговариваю!

Гирсу не ответил - на него бежал еще один гурр, с кривым коротким мечом в руке. Больше не раздумывая, Гирсу метнул топорик. Лезвие вонзилось бегущему в середину груди и застряло там. Одним прыжком Гирсу подскочил к врагу и выдернул свой топор.

Гурр был ранен, но помирать не собирался. Он атаковал Гирсу, нанеся ему сразу несколько бешеных ударов мечом, один за другим. Гирсу отбил лишь один, от второго увернулся, но третий зацепил его бок. Гирсу заорал от гнева и отшатнулся. В этот миг Шрам ударил гурра по коленям дубиной и заставил упасть на землю. Вдвоем они добили гурра-воителя.

– Они слишком сильны даже для нас с тобой, - задыхаясь, проговорил Гирсу. - Проклятье, я могу истечь кровью.

Шрам мельком глянул на рану и покачал головой.

– Больно, но не опасно. Перевяжи, я пока тебя прикрою.

– Как это вышло, - пробормотал Гирсу, туго обматывая бок полосой, оторванной от набедренной повязки убитого гурра, - что я бьюсь бок о бок со шпионом и предателем из числа хеддов?

– Ну, ты ведь многого обо мне не знаешь, - заметил Шрам, хмурясь навстречу очередному гурру и готовясь встретить его нападение. Хедд расставил ноги пошире и удобнее перехватил свою дубину. - А если без лишних разговоров - то здесь всего двое живых и нормальных, это ты да я. Все остальные либо мертвы, либо ненормальны.

С громким хеканьем он треснул дубиной бегущего гурра. Тот споткнулся, однако удержался на ногах и в свою очередь набросился на Шрама. Гирсу затянул последний узел на повязке и вступил в битву. Топорик вонзился в шею гурра в тот момент, когда враг собирался рассечь хедда пополам огромным мечом.

– Фу ты, - проворчал Шрам, - долго мы так не продержимся. Послушай-ка, троллок, ты хоть понимаешь, за что мы сражаемся?

* * *

Некоторое время сражение велось с переменным успехом: атакующие то приближались к воротам города, то откатывались назад. Повсюду кипели стычки, поле боя было усеяно трупами. Армия умертвий редела, но из областей, затянутых туманом, возникали новые… Впрочем, Хазред не мог не замечать, что порождения тумана с каждым разом становились все слабее: все меньше приходило гончих, крыланов, крепких, покрытых панцирями человекообразных насекомых, все больше выползало гниляков, тупых, распадающихся на части при первом же удачном ударе…

Внезапно Хазред заметил на стене Ифы троих гурров-шаманов. Теперь, когда серебряный доспех сомкнулся на теле Хазреда, он обрел новое зрение, куда более совершенное, чем прежде. В темноте Хазред отлично видел своих недругов. Все трое - высокие, тонконогие и тонкорукие, с бочкообразной грудью и впалым животом, они были вооружены тощими посохами из прикрученных веревками веток. И тем не менее эти создания, какими бы жалкими они в глазах Хазреда ни выглядели, обладали серьезным могуществом.

Уже многие из нападающих лишились воли и способности убивать, они просто ползли по равнине, жалобно завывая. Чары струились над полем битвы. Шаманы переступали с ноги на ногу, шевелили посохами и повторяли заклятия на непонятном для Хазреда языке

Следовало покончить с ними как можно скорее. Хазред признал к себе Эгертона.

– Видишь тех троих?

– Их трудно не видеть - их посохи просто сияют магической мощью, - ответил Эгертон.

– Убей их, - приказал Хазред.

Тоаданец выглядел удивленным:

– Ты хочешь, чтобы я один выступил против троих гурров-шаманов? По-моему, ты переоцениваешь мои силы!

– Я хочу, чтобы ты победил их, - произнес Хазред, и в его тоне звучала такая твердая убежденность в успехе, что даже на Эгертона это произвело впечатление.

– Магия огня, которой я владею, истощает мои силы быстрее, чем мне бы хотелось, - предупредил Эгертон. - Но, что еще хуже, я не смогу защитить себя должным образом.

– Значит, ты погибнешь за мое дело! - воскликнул Хазред. Маг услышал, как он скрипнул зубами. - Это достойная смерть, и… - Хазред приблизил лицо к глазам Эгертона.

На миг тоаданцу показалось, что странное среброликое создание с огромными круглыми глазами заполняет собой весь мир, а сам Эгертон превращается в крохотную букашку, в очень малую и незначительную часть этого мира. И единственный способ выжить в этих новых условиях - полностью покориться Хазреду. Да что там выжить! Это был единственный возможный способ существовать, вожделенный, желанный, сладкий… У Эгертона подкосились ноги, он едва не упал на колени. И лишь последним усилием воли он отклонил магическую атаку.

– Я понимаю, - немеющими губами проговорил тоаданец, - что ты хочешь сделать… но не сделаешь…

– Ты выступишь против этих шаманов! - спокойно сказал Хазред. - Ты желаешь это сделать. И ты сделаешь это ради меня. Ступай.

Он слегка подтолкнул Эгертона ладонью.

Маг отвернулся. Он весь дрожал, его покрывала испарина. Ему стало страшно. «Что же это за создание, - думал он, - если оно чуть было не покорило меня? А ведь тоаданца не так-то просто подчинить себе! До сих пор я считал, что это вообще невозможно…»

Он с трудом перевел дыхание.

«И все-таки ему это не удалось, - пришла следующая мысль, - потому что я до сих пор свободен. Будь это не так, я не смог бы думать о подчинении… о его способности меня контролировать… я бы просто повиновался, не задумываясь и не задавая вопросов…»

С этим Эгертон побежал навстречу гуррам-шаманам.

Они заметили противника и дружно развернулись к нему навстречу. Один из шаманов - длинная тонкая фигура в развевающейся косматой мантии, черный силуэт на фоне пылающих костров - вскинул зажатый в руке посох. Эгертон развернул к нему ладони и с силой вытолкнул из своего тела двух саламандр. Разрывая кожу его рук, огненные ящерки взлетели в воздух. Их хвосты по-прежнему находились в руках Эгертона, а невероятно удлинившиеся тела плясали и извивались в ночной тьме. Обе ящерки стремились дотянуться до чужих магов.

Навстречу саламандрам полетели фиолетовые и синие огни. Саламандры хватали эти горящие магические шары зубами и проглатывали их, другие отбрасывали ударами лап - и непрерывно росли, увеличивались в размерах, делались ярче и сильнее.

Но несколько шаров все же прорвали оборону, и волосы у Эгертона вспыхнули. Обе руки Эгертона были заняты; а если бы он, пренебрегая опасностью, все же поднес руку к голове, то лишь усилил бы горение. С громким отчаянным криком Эгертон продолжал удерживать ящериц, а огонь лизал его голову, подбираясь к глазам.

Неизвестно, чем закончилось бы это испытание для Эгертона, если бы Хазред вовремя не заметил беду, случившуюся с его «ручным магом». Мановением серебряной руки Хазред подозвал к себе одну из гончих тумана и отдал приказ.

Гончая помчалась к горящему тоаданцу, но глядела она не на мага, а по сторонам, выискивая кого-нибудь, кто подходил бы для ее целей. Гончей требовался кто-то живой, с кровью в жилах. Таковым оказался свой же солдат из числа освобожденных из ямы ижоров.

Этот не удрал при виде гурров-воителей лишь потому, что страх парализовал его. Некоторое время он просто сидел на земле, а затем нашел в себе силы встать и побежать вперед. И вдруг эйфория охватила его. Он думал о том, что великий предводитель Хазред, могущественный серебряный воин и маг, почти божество, обещал своим соратникам богатство, славу, власть над всем Исхаром! После падения Ифы все, кто поддерживал Хазреда, сделаются знатными господами. И все они равны в своем преклонении перед Хазредом.

Солдат твердо верил в это. И до последнего не догадывался о том, что на уме у гончей тумана. И даже когда та с тихим шипением вонзила клыки ему в шею, продолжал считать, что в этом нет ничего страшного или опасного. Глаза его уже туманились, и смертельная слабость разливалась по всему телу, а солдат так до сих пор ничего и не понял. Он продолжал грезить о величии Хазреда.

Гончая со ртом, полным крови, отбросила от себя вялое тело. Нужно было спешить: приказание господина прозвучало более чем ясно. Порождение тумана подбежало к горящему магу и окатило его обильным кровавым фонтаном. Густая жидкость разлилась по голове, по лицу и плечам Эгертона. Огонь, терзавший плоть мага, зашипел и погас. Эгертон ощущал мучительно болезненное жжение на лице, и особенно на веках и губах. Тоаданец выронил своих саламандр, и те убежали, стелясь по земле.

Несмотря на увечья, которые нанес Эгертону огненный шар, маг испытывал странную благодарность к своим недругам. Боль окончательно избавила Эгертона от потребности во всем повиноваться Хазреду. Остатки магии подчинения разрушились, Эгертон снова был свободен.

Он упал на землю, прижимаясь обожженным лицом к прохладной влажной почве. А вокруг продолжала кипеть битва.

* * *

Пенна проснулась.

Мягкая, первозданная темнота окутывала ее. Девушка была погружена во мрак, подобный тому, который предшествовал ее рождению. Она тихо засмеялась, и тотчас негромкий мужской голос окликнул ее:

– Моя королева?

– Я здесь, повелитель, я здесь… Что происходит?

– Ничего, что стоило бы твоего внимания.

– Ты взволнован.

– Тебе показалось.

Она зевнула, потянулась и снова рассмеялась от радости.

– Тебе хорошо? - спросил он.

– Блаженство! - воскликнула она. - Как я благодарна тебе, Тзаттог! Мы вместе!

– Мы будем вместе навсегда, - отозвался он. - Постарайся отдохнуть.

– Я только и делаю, что отдыхаю, - заявила Пенна. - Я царю в твоем сердце. Это самое приятное занятие на свете.

Тзаттог не ответил. Прямо перед ним стоял таугарт - здоровенный человекоящер с массивным туловищем, гораздо более крупным, нежели у гурров. Жесткие, поблескивающие в пламени факела чешуйки покрывали его тело, как броня. Зеленая морда чудовища скалилась прямо в лицо принцу-упырю.

Тзаттог уклонился от удара огромной секиры, которой размахивал таугарт, а затем взмахнул крыльями и поднялся в воздух. Сверху он мог обозревать поле боя и священный город Ифу. Она лежала перед ним как на ладони, словно Тзаттог уже завоевал ее и вошел внутрь.

Лунный снег переливался в струях воды, играл в пене фонтанов, рассыпался мириадами серебряных брызг в прудах и каналах. Несколько раз Тзаттог замечал Речных Дев, прекрасных, холодных, любопытных. Они высовывались из ручьев, и влага стекала по их обнаженным плечам и груди.

Вдали, на болотах, виднелось белесое пятно тумана, в котором шевелились, готовясь выйти наружу, новые умертвия. Но это пятно было очень далеко.

Солнце пыталось лизать восточный край горизонта. Пока что едва-едва. Море огня - факелы в руках сражающихся - плескалось по равнине, «брызги» его заметны были между деревьями в роще.

Сверху Тзаттог видел то, что еще недоступно было взору Хазреда, продолжающего сражение у стен Ифы: для серебряного существа этабитва была безнадежно проиграна.

И, широко взмахивая кожистыми крыльями, Тзаттог покинул поле боя. Он летел навстречу туману, который вновь выпал на болотах. Он возвращался домой.

* * *

– А где это - Тугард? - спрашивала Игинуш, наверное, уже в сотый раз.

И в сотый раз Ринан Сих терпеливо отвечал:

– Я не знаю…

В конце концов Ринан Сих нарвался на выговор. Игинуш остановилась посреди болота, широко расставив пухлые, похожие на бочонки ножки, и подняла кулаки.

– Что ты вообще знаешь, Ринан Сих? Какой ты еще глупенький!… А стремишься к самостоятельности. Все вы такие. Отпустишь вас - и потом хлопот не оберешься, вечно приходится вызволять из беды. Вот была у меня дочка, знаешь? Пока она оставалась маленькой да при маменьке - все у нее было в порядке. А после выросла и что удумала? Сбежала с солдатами! И где она теперь? Что с ней случилось? - Она положила ладошку на грудь. - А материнское сердце все изболелось… Хоть ты будь моей отрадой. Хочешь в Тугард? Ладно, пойдем в твой Тугард. Мамочка проводит. Мамочка все знает. Только ты мне расскажи, где этот Тугард находится, и мы непременно туда доберемся. Мамочка всех болотных чудовищ для тебя голыми руками порвет. Вот этими самыми руками.

Она показала на свои пухленькие ручки и воинственно тряхнула головой.

Ринан Сих слушал ее с возрастающей тоской. Он не смел признаться даже самому себе, что безнадежно заблудился. И не только на болотах, где без опытного проводника немудрено потерять дорогу. Нет, что гораздо, гораздо хуже, - он заплутал в собственной жизни. После пожара в Хеннгале Ринан Сих как будто утратил частицу самого себя.

Он потерял счет дням. Игинуш постоянно находилась рядом, бодрая и деятельная. Она выискивала пищу - съедобные коренья, каких-то грызунов, которых она приносила всегда освежеванными, так что Ринан Сих был избавлен от необходимости спрашивать, что это за очередная тварь и годится ли сей предмет в пищу. Не задавая вопросов, а зачастую и не глядя в «тарелку» (которую, как правило, заменяли плотные листья каких-то растений), Ринан Сих поглощал трапезу. И каждый раз наутро удивлялся тому, что до сих пор не отравился и по-прежнему остается в мире живых.

Зато Игинуш, по-видимому, блаженствовала. Она находилась в своей стихии, и у нее имелся спутник - собеседник, милое (с ее точки зрения) и абсолютно беспомощное существо, целиком и полностью зависящее от нее, от Игинуш. На него она изливала тонны материнской заботы. В новом своем воплощении - в новой коже - Игинуш была чрезвычайно любвеобильной. Еще бы! Ведь на сей раз она отчетливо вспомнила о том, что у нее была дочь, прелестная малютка. Сердце Игинуш расширилось, ему требовалось вместить как можно больше объектов обожания. И Ринан Сих сделался одним из них. Если уж говорить совсем честно, то единственным. Пока. Потом, возможно, этих объектов станет больше.

– Мне нужно в Тугард, - твердил он. - Ты знаешь, куда следует идти?

– Мы на правильном пути, милый, - с улыбкой отвечала Игинуш, которая не только совершенно не

представляла себе, в какой стороне этот самый Тугард

находится, но и вообще не отдавала себе отчета в том,

что они с ее спутником куда-то целеустремленно направляются. Она просто бродила по болотам, кормилась сама, кормила Ринана - и была счастлива.

Несколько раз Ринан Сих делал попытку удрать, но Игинуш всегда настигала его и мягко журила за то, что он подвергал опасности свою драгоценнейшую жизнь.

– Здесь такие жуткие твари водятся! - стращала она. - Ты без меня далеко не отходи, если твоя жизнь так же дорога тебе, как и мне. - И умилялась: - Ах ты, мой голубчик! Как быстро вырос! Все вы хотите поскорее стать взрослыми, чтобы бросить мамочку одну… Нехорошие дети. Неблагодарные.

Ринан Сих отвечал ей взглядом, полным тоскливой ненависти.

Он видел, что она не пытается наложить на него заклятие. Игинуш вообще не владела магией, она сама по себе была мощным магическим артефактом - и, кажется, не отдавала себе в этом отчета. Находиться вблизи от Игинуш означало с неизбежностью подвергаться воздействию заключенных в ней сил. И никакой защиты, никакой возможности избегнуть чар. Даже бегство здесь немыслимо.

Однажды утром Игинуш проснулась раньше обычного и разбудила своего подопечного.

– Идем! Скорей! - Она трясла его за плечо.

Он с трудом разлепил веки. Ноги у него гудели, он чувствовал себя совершенно разбитым.

– Что случилось, Игинуш?

– Скорей! - От возбуждения Игинуш вся тряслась. - Ты должен это увидеть! Тебе придется объяснить мне, что это такое.

– Да о чем ты говоришь, Игинуш? - Ринан Сих позволил себе чуть-чуть повысить голос. Обычно он избегал резких интонаций в разговоре с Игинуш, потому что самозваная мамочка в таких случаях пускалась в длинные - и совершенно невыносимые - монологи о необходимости почтения к родителям.

– О чем я говорю? - Желтое лицо Игинуш потемнело. - Да разве ты не видел того же сна, что и я?

– Нет, моя дорогая. Не видел. Я вообще не вижу снов.

– Там случилось что-то…

Она размахивала руками, указывая сразу во всех направлениях, и разобрать, что она имела в виду, оставалось невозможным.

– Что случилось? - осторожно спросил Ринан Сих.

– Нечто. Грандиозное и вместе с тем… Нет, я ничего не понимаю! Как странно, - доверчиво сказала Игинуш, поднимая на своею спутника ясные глаза, - я вижу, но не понимаю, а ты - ты умный, ты все понимаешь, но ничего не видишь. Поэтому-то так необходимо, чтобы ты оставался со мной! Пока ты один, ты слепой, точно новорожденный звереныш. Тебя любой может убить и съесть. Но мамочка этого не допустит.

Она побежала, ловко перепрыгивая с одной болотной кочки на другую, а Ринан Сих потащился за ней следом. Сегодня утром о завтраке речь даже не зашла, хотя обычно Игинуш будила «сыночка» только после того, как приносила что-нибудь съедобное. Она всегда настаивала на том, чтобы он хорошо питался.

И впрямь произошло нечто значительное, потрясшее мир болот, если Игинуш так разволновалась, думал Ринан Сих. Может быть, хотя бы часть загадок будет разгадана. Хотя после Катаклизма Лаар полнится загадками, и вместо одной разрешенной тотчас возникают две новые.

Они шли целый день, пока не начали валиться с ног от усталости. Игинуш позволила им передохнуть лишь на короткие ночные часы, а с первым проблеском света возобновила путешествие. Скоро на тропинке Ринан Сих увидел мертвеца. Это было отвратительное существо - сплюснутая человеческая голова на теле гигантского богомола. Мощные челюсти судорожно сомкнуты, и из них до сих пор торчит чья-то откушенная конечность. Над трупом летали жирные насекомые.

– Это здесь! - сказала Игинуш, хватая Ринана за руку и вытаскивая его на равнину.

Ринан Сих задохнулся.

Перед ним в рассветных лучах открылась поистине жуткая и завораживающая картина.

Впереди высился, сверкая и переливаясь, чудесный город. А перед ним на равнине лежали трупы, белели кости, мертво поблескивали обломки оружия. Грандиозная битва произошла здесь совсем недавно. Когда Ринан Сих ступил на равнину, несколько крылатых существ с недовольными хриплыми криками поднялись в воздух. Ринан Сих вздрогнул, машинально закрывая голову руками, но тревога его была напрасной: он всего лишь спугнул стервятников.

– Гляди! Гляди! Ты опять не туда смотришь!

Игинуш приплясывала на месте, переступая с ноги на ногу и притоптывая. Ее лицо светилось ядовито-желтым светом, как случалось с ней лишь в минуты очень сильного волнения.

– Гляди же!

И Ринан Сих наконец увидел…

* * *

Эгертон очнулся, когда солнце уже взошло, и поразился царящей вокруг тишине. Только что была ночь, пылали факелы, топотали ноги, глотки исторгали вопли… Ему казалось, что он лишь на мгновение опустил веки. Удивительное ощущение, сбывшаяся мечта тысяч людей: оказавшись посреди смертельной битвы, закрыть глаза, - а открыв их, обнаружить себя в совершенно другом месте, безопасном и красивом.

«Неужели я так надолго потерял сознание?» - смятенно подумал Эгертон. Он ощупал свое лицо и поморщился. Левую половину покрывали ожоги, брови и волосы сгорели. Жуткое уродство, должно быть. И болезненно. Исцелить себя самостоятельно Эгертон не мог - на это его умений не хватало. Что ж, невесело усмехнулся он, самое время появиться какому-нибудь разъяренному врагу и взять добычу голыми руками.

И, словно он вызвал их из небытия одними только мыслями, на краю долины появились две фигуры. Эгертон прищурился, морщась от боли (веки у него распухли). По крайней мере одна фигура была человекообразной. Возможно, там человек… А вот кто с ним рядом? Неужели гном? Нет, откуда бы здесь взяться гному…

Эгертон пошевелился и встал. Попробовал шагнуть - получилось. Пошатываясь, он двинулся навстречу незнакомцам. Ему показалось, что он узнает одного из них. Солнце светило Эгертону в глаза, так что он не был уверен… Поэтому он остановился и громко крикнул:

– Хеннгаль!

Те двое замерли, а потом более высокий отозвался:

– Кто ты?

– Эгертон!

– Я Ринан Сих. Я был в Хеннгале. Что здесь произошло?

Игинуш выскочила вперед:

– Нет, это был мой вопрос! Я - Желтая Игинуш, и я тоже была в Хеннгале. Мы оба выбрались оттуда, когда пожар уничтожил весь этот милый городок… Там была моя дочь, знаете? У меня была дочь! Да, так вот, я - Желтая Игинуш, и я спрашиваю тебя: что здесь произошло?

– Битва, - сказал Эгертон. - Она закончена. Ифа стоит… умертвия ушли. Они - там, в болотах, где клубится туман.

У него не было сил объяснять что-либо еще. Он только махнул рукой и опустился па землю.

– Я должен поспать, - пробормотал он. - Битва закончена.

Ринан Сих не ответил. Он во все глаза смотрел на предмет, стоящий посреди равнины. В первое мгновение инквизитору почудилось, будто он видит новый чумной тотем, но нет, это было нечто совершенно иное.

Окруженный белеющими костями, слегка накренившийся, возле самых стен священного города Ифы высился обелиск. Он выглядел очень старым, как будто его возвели здесь в незапамятные времена. Полустершиеся письмена покрывали его грани… Однако, присмотревшись внимательнее, Ринан Сих понял, что это не письмена - это рисунок, процарапанный в камне.

И чем дольше всматривался инквизитор, тем отчетливее видел он чьи-то черты: два круглых глаза и между ними - третий, поменьше, приоткрытые словно бы в удивлении губы, большие уши, прижатые к черепу… Изображение было примитивным, грубым, но вместе с тем завораживало. Создавалось впечатление, что здесь представлен почти точный портрет кого-то кто существовал, а может быть, и существует в действительности.

Игинуш принялась ходить кругами вокруг обелиска. Под ее ногами хрустели чьи-то кости, но желтокожее создание абсолютно не обращало на это никакого внимания. Она выписывала круг за кругом, бормоча что-то под нос и напевая. Это занятие полностью поглотило ее.

Ринан Сих сел на землю рядом с Эгертоном и безжалостно потряс его за плечо.

– Проснись!

Эгертон застонал.

– Ты хочешь убить меня? Так убей, пока я сплю, и избавь от мучений!

– Если ты был в Хеннгале, то знаешь, кто я такой, - спокойно отозвался Ринан Сих. - Не в моих правилах сперва убивать, а потом задавать вопросы. Напротив, я задаю вопросы - и часто этим ограничиваюсь, что бы вы там ни говорили о нашем ордене.

– О, - молвил Эгертон, садясь и закрывая ладонями глаза, - иногда довольно и твоих вопросов, чтобы убить. Но спрашивай, Ринан Сих, спрашивай. Возможно, убить меня не такое уж простое дело, и тебе оно окажется не под силу.

– Что здесь произошло?

– Я же говорил, что ты - убийца… - вздохнул Эгертон. - Здесь была битва.

– Это я вижу! - рассердился Ринан Сих. - Не считай меня глупцом. Меня это уже утомило.

– Игинуш - ведь это она считает тебя глупым, не так ли? - спросил маг. И устало улыбнулся. - Я прочитал твои мысли, Ринан Сих. Я совсем не так проницателен, как ты вообразил. На самом деле, следует отдать тебе должное, ты куда догадливее меня. Ведь ты не умеешь читать чужие мысли, тебе о многом приходится просто догадываться. А это можно сделать лишь в том случае, если ты умеешь наблюдать, сопоставлять…

– Оставим в покое мои замечательные способности, - отмахнулся Ринан Сих. - Я знаю о них больше, чем ты.

– Ты неподкупен, да? - Эгертон вздохнул. - И не поддаешься на лесть?

– Что здесь произошло? - повторил Ринан Сих. Он явно снова становился собой, влияние Игинуш и болота ослабевало, и Ринан Сих был благодарен Эгертону за это.

– Некто завладел серебряным доспехом, даром верховного божества и Дзара, работой древних кузнецов… Некто пытался взять штурмом Ифу. Некто призвал на помощь порождения тумана…- Эгертон показал на обелиск. - Он там, в глубине земли. Я слышу его зов. Он умоляет опрокинуть камень и выпустить его на волю.

– Как он там оказался?

– Магия. - Эгертон пожал плечами. - Просто магия.

– Чья? Твоя?

На миг Эгертон встретился с инквизитором взглядом.

– Поверишь ли, если я отвечу тебе правду: не знаю. Тут творилось много разной магии… Честно говоря, я не склонен приписывать себе эту великую победу. Думаю, тут поработали гурры-шаманы. Целых трое. Сперва они уложили меня, потом испепелили половину умертвий - туда им и дорога, - а после принялись за тварь в серебряном доспехе.

Ринан Сих долго рассматривал обелиск, пока воздух перед глазами инквизитора не начал дрожать. Теперь Ринану Сиху стало казаться, что обелиск вот-вот оживет. Но сколько он ни вслушивался, голоса, умоляющего опрокинуть камень и выпустить на волю существо в серебряном доспехе, голоса, о котором упоминал Эгертон, инквизитор не слышал.

Эгертон опять погрузился в сон. Игинуш, как завороженная, расхаживала возле обелиска. Солнце поднялось еще выше.

Ринан Сих решительно подошел к Желтой Игинуш и схватил ее за руку.

– Пойдем.

Она попыталась вырваться:

– Нет! Останемся здесь! Здесь хорошо! Здесь божество разговаривает со мной. Оно столько всего знает! Оно такие интересные истории рассказывает!

– Идем, - повторил Ринан Сих. - Это место смерти и преступлений.

Он потащил Игинуш за собой. Сопротивляясь и ворча, она все же последовала за ним.

А Эгертон спал и во сне набирался сил для предстоящего долгого путешествия к Вольным Городам пустыни, к башням ордена Тоа-Дан. И во сне с ним разговаривало существо в серебряном доспехе - существо, которое носило на себе яростный смех Дзара, бога войны и огня, так чтимого тоаданцами…

* * *

На болотах горел костер. Хоть и был ясный день, двое путников развели огонь и устроились на отдых.

– Я не могу вот так просто, без дела валяться на земле, если нет костра и на костре ничего не жарится, - объяснил однорукий хедд, с жадностью глядя на то, как истекает жиром рыба, нанизанная на вертел.

Гирсу молча смотрел на своего нового товарища.

Шрам продолжал:

– Я так думаю, умнее всего будет нам отправиться куда-нибудь в Тугард. Наймемся в армию, заживем…

Гирсу сказал:

– Знаешь что? Давай отправимся к эльфам Нальраэна.

Хедд поперхнулся собственной слюной и долго еще хлопал челюстью, издавая гулкие звуки.

– К кому? - выговорил он наконец.

– Ну, к эльфам… Будем прекрасными и добрыми. И себе на уме. И еще пораскинем мозгами насчет того, как спасти мир.

– Я знаю, кто сейчас раскинет здесь свои мозги, - предупредил хедд. - За такие шутки… можно и по башке… Во!

Он показал кулак.

Троллок внимательно осмотрел этот кулак со всех сторон, понюхал и даже куснул.

– Предмет, вызывающий определенное любопытство, - заметил он наконец. - Только в Тугард я не пойду. Лучше останусь на болотах.

– Мы же не сразу туда пойдем, а постепенно, - попытался утешить его Шрам.

– Ты калека, - промолвил Гирсу. - Ты не нужен никакой армии.

– Я такой калека, что двоих здоровых побью, - сообщил Шрам.

Гирсу дернул углом рта.

– Каждый раз тебе придется бить этих двух здоровых, чтобы оставшиеся в живых вообще начали с тобой разговаривать… Не хочу об этом. Ты хоть понял, что там произошло, у стен Ифы?

– Сперва все, кто был живой и с умной головой удрали, - охотно поведал Шрам. - Потом тех, кто был живой, но с глупой головой, поубивали. Потом удрали те, кто был мертвый, но еще мог передвигаться. А после - грохот, треск, вспышки света, полная пасть земли и какой-то гнили, глаза залеплены сырой глиной, в ушах песок и ломаные палки…

– Похоже на взрыв, - сказал Гирсу. - Или на обвал.

– А у тебя не так было? - удивился Шрам.

– Не знаю. Я сразу потерял сознание.

– Нежный ты какой, прямо эльфийская барышня. Сознание потерял. Хедды не теряют сознания! Хеддов просто вырубают.

– А троллоки теряют.

– Ну и зря.

– Наверное, - вяло согласился Гирсу. - А голос ты слышал?

– Я, брат, столько голосов в тот день наслушался… мне бы теперь тишины, - заявил Шрам.

– Да нет, - поморщился Гирсу, - тот голос, единственный… который шел из-под обелиска?

– А, этот… Ну а если слышал? - с вызовом ответил Шрам. - Я вообще не склонен слышать всякие там «божественные призывы», думал, у меня просто звон в ушах после обвала…

– Нет, это был настоящий голос.

– Если ты тоже слышал, то тогда - да, настоящий. А я думал, это звон в ушах после обвала.

– Звон тоже был, но голос настоящий.

– Я так и подумал.

– Я тоже.

Помолчали, повернули рыбу на вертеле, чтобы была румяная корочка.

– А что он говорил, этот голос? - спросил хедд.

– Если ты слышал, то знаешь.

– Вроде - «выпустите меня», - предположил хедд.

– Да, вроде того.

– Это был тот, в серебряном доспехе, да? - спросил Шрам.

Гирсу молча кивнул.

– Ты знал его раньше? - опять спросил Шрам.

– Да. - Гирсу встретился со Шрамом глазами. - Когда-то он был троллоком, как и я. Мы выросли вместе. Одно время я совсем забыл об этом. Так, брезжило что-то на краю памяти, а вспомнить толком не мог. А когда он провалился - тут я сразу все и вспомнил.

– Да, вот она, жизнь, - протянул хедд и звучно поскреб в затылке. - Сегодня ты троллок, завтра - полубог в серебряном доспехе, а послезавтра - какой-то булыжник и сплошной плач с мольбами… Да кто ж его, такого хорошего, выпустит? Пусть-ка посидит под землей. Опасный он какой-то. Связался с порождениями тумана.

– Ты тоже не подарок, - заметил Гирсу. Ему вдруг стало обидно за Хазреда. Какое имел право этот изувеченный хедд, служивший шпионом в яме среди обреченных, осуждать друга Гирсу?

– Я-то? Да у меня столько всего в жизни было, полной челюстью нахлебался… - охотно признал Шрам. - Но все ж таки до такого я не опускался. Чтобы стать обелиском? Знаешь, у всякого безобразия должны быть границы.

Хедд дружески обхватил Гирсу за плечи могучей лапищей.

– Вчера этот Хазред был твоим другом, а сегодня этот Хазред бесславно лежит под тяжеленным камнем, и твой лучший друг - я. Гляди веселее, Гирсу! Жизнь продолжается!

Виктор Точинов (п/п Артем Царёв) Сергей Лисицын МОЛОТ ВРЕМЕНИ (сага о Хигарте) Книга первая ПРАВО СИЛЬНОГО

Пану Анджею, с уважением и любовью...

Часть первая. ОПАЛЕННАЯ ЗЕМЛЯ

Глава первая. Нелегкая жизнь кабацкого вышибалы

Если глупого человека ударят по лицу, он полезет в драку или в страхе убежит.

Если умного человека ударят по лицу, он обратится к защите закона, императора и Церкви.

Мудрых же людей по лицу не бьют никогда.

Йонж Эреб, магистр права, II век д. п. Л.

Дверь в трактире «Хмельной гоблин» была подвешена на петлях особого устройства, позволявших ей легко, от малейшего толчка, распахиваться как наружу, так и внутрь.

Предусмотрительность совершенно оправданная: порой ночные посетители, завершая вояж по аналогичным заведениям, добирались до «Гоблина» в таком состоянии, что вполне могли вынести незапертую дверь, не разобравшись, в какую сторону она открывается, – но вообразив, что их злонамеренно не пускают к источнику живительной влаги. К тому же наиболее пьяные и агрессивные гости зачастую не выходили из трактира, и даже не выползали, – покидали его в свободном полете, и чересчур мощное препятствие на их пути могло лишить хозяина потенциальной клиентуры.

В общем, публика собиралась здесь самая разная, и удивить чем-либо завсегдатаев было нелегко.

Однако новый гость сумел. Удивил.

Дверь с грохотом ударилась о стену, и разговоры мгновенно смолкли. Даже бормотун, сидевший в клетке у камина и имевший обыкновение приветствовать входящих отборной руганью на четырех языках, – и тот удивился: издал сдавленный нечленораздельный звук и захлопал тремя парами крыльев.

Болотный тролль – именно его появление заставило всех замолчать – прошлепал прямиком к стойке. За оружие посетители хвататься не спешили: шею зеленокожего чешуйчатого верзилы украшал медный ошейник, покрытый замысловатой вязью эрладийских рун. В трактир заявился не разбойник с большой дороги, неведомо как проскользнувший мимо военных и магических застав, окруживших Туллен. Нет, тролль самым законным образом состоял на королевской службе, причем в должности... мечника! Воистину поразительно...

Обычно болотные тролли пользуются своим излюбленным оружием – огромными, чуть ли не в человеческий рост, дубинами, вытесанными из комлевой части гевелеи, иначе говоря – болотной сосны. Орудия примитивнейшие, однако более чем действенные: шлем, выкованный искусным оружейником из хорошей стали и укрепленный соответствующими заклятиями, может, конечно, выдержать чудовищный удар тролля. Но шейные позвонки ломаются, а голова внутри стальной скорлупы, увы, превращается в кровавую кашу...

У тролля, заглянувшего на огонек, дубины не было. Два меча на перевязях, причем второй – бастард длиною в полтора локтя – висел за спиной рукоятью вниз. Надо понимать, владелец выдергивал его обратным хватом, и умел сражаться с окружившими противниками в одиночку, без соратников, прикрывающих спину. Мастер меча... Тролль – мастер меча! Времена...

Я торопливо допил кружку эля. Похоже, сейчас начнется потеха, а два дня назад в трактир завезли отличнейший эль, и жаль было бы утратить даже толику его в грядущей кутерьме.

– Пиффа! – потребовал тролль. – Тфа!

Не расслышать его в наступившей тишине мог лишь абсолютно глухой человек, но верзила для пущей доходчивости ткнул пальцем в глиняную кружку, стоявшую под краном бочонка. А другую руку поднял вверх, оттопырив на ней два пальца.

Когти, украшавшие пальцы, внушали уважение. Я подумал, что обычную рукоять меча удержать в таких грабках трудно, требуется специальная конструкция гарды. Присмотрелся: нет, мечи как мечи... Странно.

Стоявший за стойкой Баррах смерил тролля внимательным, неторопливым взглядом. Затем решил поддержать диалог на языке жестов – молча ткнул пальцем в доску, где были выжжены четыре строчки на четырех наречиях. Угловатые руны соседствовали там с замысловатой вязью, которой привыкли излагать свои мысли жители Эль-Кхарима, а нижняя строка попросту пускала пыль в глаза: последних подземных карликов, использовавших эти пиктограммы, истребили воины Одоара Свирепого больше века назад.

Но смысл у всех четырех надписей был один: обслуживаем только людей.

Табличка отнюдь не декларировала нелюбовь Барраха к чужим расам – если таковая даже имела место, любовь к золоту была сильнее. Но воздействие крепких и даже не очень крепких напитков на непривычные к ним организмы нелюдей приводит к самым непредсказуемым последствиям.

Кстати, название трактира – «Хмельной гоблин» – основано на одной реальной, хоть и смахивающей на легенду истории, после которой заведение пришлось отстраивать заново. Так что пусть уж гоблины в веселящих целях употребляют свой излюбленный грибной отвар, а тролли вдыхают дым тлеющего болотного хвоща, – это им как-то привычнее.

После своего указующего жеста Баррах вновь внимательно оглядел тролля. И скорбно покачал головой: извини, дескать, дружище, но на человека ты никак не тянешь.

Тролль некоторое время разглядывал надписи, и даже беззвучно пошевелил губами, изображая, будто бы умеет читать. А затем...

Уверен: большинство завсегдатаев и случайных гостей «Гоблина» даже не рассмотрели толком то, что произошло затем, – настолько быстро метнулась вперед лапища тролля. Зато звук, с которым коготь прочертил табличку, услышали все.

Наискосок, через все четыре строки, пролегла глубокая борозда с потемневшими, слегка обуглившимися краями. Запахло горелым деревом. Силен, бродяга...

– Каэн-дуааррэг! – проорал по-исхарски немного оправившийся от первоначального потрясения бормотун. Насколько я знаю, в Исхаре за этакое выражение человека могут легко и просто зарезать. А уж бормотуну точно свернут шею и отправят в суп.

И тут все взгляды обратились на меня.

Я нехотя поднялся из-за стола. Терпеть не могу лезть в драку сразу после ужина. Только-только настроился расслабиться, посидеть часок спокойно, потягивая эль...

– Солидные у тебя коготки, – начал я разговор почти даже дружески. – Но ты перестарался, вычищая ими болотную грязь из ушей. Выковырял невзначай остатки мозгов.

Тролль издал невнятное рычание и обернулся в мою сторону. Вообще-то стоило не вступать с ним в беседы, а вышвырнуть сразу, не дав опомниться, и уж тем более не позволив схватиться за мечи.

Однако публика приходит сюда не только ради пива и прочих напитков. Но и чтобы иногда посмотреть, как знаменитый Хигарт проучит очередного наглеца. Зрелище не должно быть чересчур быстротечным...

– Дверь – во-о-о-н там, – просветил я тролля. – Если побежишь к ней быстро, то сильно сэкономишь на услугах лекаря.

Сейчас тролль просто обязан был на некоторое время призадуматься: а что же ему, собственно, сказали? Подобные логические связки доходят до этих верзил с трудом. Иногда вообще не доходят.

Не призадумался. Не застыл, наморщив свой необъятный чешуйчатый лоб. Вместо того оскалился и сделал несколько шагов в мою сторону.

Что-то с ним не то... Но не осталось времени разбираться со странностями нетипичного выходца из болотных краев. Наступил решающий момент – если тролль сейчас схватится за оружие... Маловероятно, конечно. Стоит кому-то из посетителей подвернуться невзначай под разящую сталь, – и зеленому любителю пива придется распроститься не только с королевской службой, но и с кое-чем еще, – с головой, например... Однако заглянувший к нам на огонек громила странный, и ожидать можно всего.

Но нет, тролль оказался настроен на честную мужскую драку. Относительно честную – учитывая, что он на полторы головы меня выше и весит в пару раз больше. Но, как бы то ни было, он расстегнул одну пряжку, вторую – перевязи вместе с мечами стукнулись о дощатый пол. Тролль оттолкнул ногой свое имущество к стойке и продемонстрировал мне сжатый кулак. Размеры кулака впечатляли.

Я снял с запястья петлю Бьерсарда – и мой боевой топор тоже остался лежать на полу. Неторопливо согнул правую руку, и взбугрившиеся мышцы с треском разорвали рукав рубашки. Согнул левую – и второй рукав постигла та же участь.

Публика восхищенно охнула. В основном таким образом выразили свои эмоции случайные посетители. Завсегдатаям этот трюк был хорошо знаком. Всё очень просто: рубашка специально подбирается с узковатыми рукавами, а швы на них распарываются и затем вновь прошиваются самыми бросовыми, гнилыми нитками, – Зилайне, разбитной девице, прислуживающей в трактире, приходилось повторять такую операцию с моей одеждой два-три раза в неделю.

Тролля сей дешевый фокус не напугал. Он вышел на середину свободного от столов пространства, принял нечто вроде боевой стойки и поджидал меня.

Я же намеренно не торопился. Посетители, опасливо огибая верзилу по широкой дуге, потянулись к стойке. Баррах принимал ставки, делая пометки на восковой табличке. Я напряг слух: три к пяти, причем не в мою пользу. М-да, габариты тролля явно произвели большее впечатление, чем разорванная рубаха...

– Откуда ты, глупый тролль? – потянул я время еще немного, занимая позицию напротив когтистого здоровяка. – На какое болото отправить твои останки, когда всё закончится?

Ответом стало лишь рычание. Затем тролль бросился на меня. Обычный и почти единственный прием в драке у этой братии – вцепиться двумя руками в горло, пытаясь задушить и одновременно разорвать когтями артерию. Отбить такую атаку не трудно, достаточно удерживать дистанцию между собой и сильным, но неуклюжим противником, а затем улучить момент для точного и сокрушительного удара.

Но кто-то и зачем-то обучил тролля-мечника приемам кулачного боя. И учитель знал-таки свое дело, а ученик оказался весьма способным.

Прежде чем я это сообразил, схватка едва не закончилась, толком не начавшись. Причем едва не закончилась моим позорным поражением.

Тролль широко-широко размахнулся, и его огромный кулак устремился к моей челюсти. Такой удар, без сомнения, способен проломить стену. Или убить человека – если тот туп, как стена, и столь же неподвижно стоит на месте.

Я не стоял. Ушел нырком, несколько небрежным. В голове успела промелькнуть мысль, что надо дать верзиле возможность вволю помахать руками, можно даже пару раз позволить себя зацепить, – скользь, понарошку, но так, чтобы зрителям показалось: пропущен настоящий, добротный удар...

Не успел я додумать до конца эту наивную мысль, – тролль ударил. Уже по-настоящему, умело прикрыв собственным телом готовый к удару кулак. И так же молниеносно, как совсем недавно обошелся с табличкой.

В-в-у-у-у-х! Уклонился каким-то чудом... Лицо обдала воздушная волна от пролетевшей мимо лапищи тролля.

Я отпрыгнул назад. Что-то тут не так... Да тут всё не так, раздери меня псы Кронга! Не бывает таких троллей!

Драться пришлось всерьез, без попыток разыграть спектакль. Тролль тоже не пытался больше изобразить неуклюжего увальня. Никаких размашистых деревенских ударов – точные и сильные серии: в голову, в корпус, снова в голову, снова в корпус...

Я финтил, я уклонялся, выбирая момент, когда верзила ошибется.

Бесполезно. Тролль беззастенчиво использовал преимущество своих более длинных лап, и ошибок не допускал.

Публика выла от восторга и разражалась бурными воплями, когда мой кулак достигал противника. Впрочем, когда пару раз мне не удалось разминутся с кулаком тролля, вопли раздавались не менее громкие. Существенного вреда ни те, ни другие удары не нанесли, лишь добавили зрелищности схватке.

Краем глаза я видел: ажиотаж у стойки тоже усилился, Баррах едва успевал отмечать ставки на своей табличке.

Удар, удар, нырок, уход... А знаешь ли ты, чешуйчатый, один хитрый приемчик, которому я обучился в Уорлоге?

Он знал... Не купился на два финта, и разгадал ложный замах, и едва не своротил мне челюсть.

А вот этот трюк, придуманный Орденом Койаров для своих убийц, – знаком ли тебе он, дружок?

Трюк был хитрый: требовалось не просто рискнуть, якобы подставляясь под удар, – но на самом деле получить его. И я получил, но кулачище тролля лишь скользнул по моей скуле, прикрыться он уже не успевал, и...

Зал трактира «Хмельной гоблин» мгновенно исчез в ослепительной вспышке. Свой недолгий полет и более чем жесткое его завершение я уже не ощутил...

* * *

Девушка была совсем юной – наверняка тринадцать, самое большее четырнадцать раз видела, как лето сменяется осенью, а зима – весною.

В левой руке дева держала обнаженный меч – полутораручник, более приличествующий матерому наемнику, чем столь нежному созданию. С опущенного лезвия падали алые капли – на землю рядом с босыми ногами... На землю?! Да нет, никакой земли не было, и не было камня, или песка, или хотя бы пола, или палубы корабля, – короче, ничего, на чем можно стоять. Ноги девушки опирались на черное беспросветное ничто. Но кровь куда-то капала...

Красивая... Глаза бездонные, голубые-голубые, светлые волосы растрепаны живописной невесомой волной... Но впечатление портила голова, которую дева высоко подняла другой рукой, правой. Отрубленная голова.

Наверняка при жизни бывший владелец этой головы слыл не самым симпатичным на свете существом: изо рта, более напоминавшего пасть, торчали две пары скрещивающихся клыков, более напоминавших небольшие кинжалы; прочие черты лица тоже не отличались миловидностью. Из шеи – перерубленной аккуратно, одним ударом, – капала кровь. С клыков тоже срывались капли какой-то жидкости, не то слюны, не то яда. Обезглавленного тела поблизости не было. Поблизости (да и вдали тоже, если честно) не было вообще ничего.

– Это мой отец, – мелодичным голосом пояснила девушка, хоть я и не спрашивал пояснений.

Она чуть встряхнула голову, будто базарная торговка, стремящаяся показать товар лицом. Волосы головы, на удивление толстые, – казалось, не ведали о смерти хозяина, и жили своей независимой жизнью. Извивались, скручивались и раскручивались, и словно бы пытались впиться в изящные пальчики...

– Это мой отец, – повторила дева. – Он меня любил... Слишком любил. Я убила его, – и взойду на костер, и войду в легенды...

Ее короткая туника была разорвана чуть ли не в клочья, и взору открывалось много интересного, но я отчего-то упорно пялился исключительно на голову.

Мертвые глаза распахнулись, словно почувствовав мой пристальный взгляд.

– Ты сейчас сдохнешь, Хигарт! – прорычала голова. – Сдохнешь, как и подобает сыну блудницы, – на заплеванном полу вонючего кабака!

«Заткнись, дохлый кровосмеситель! Проваливай в Бездну Хаоса!» – достойно и гордо хотел ответить я, но не сумел, потому что язык, гортань, связки и прочее, необходимое для ответа, осталось далеко отсюда. На заплеванном полу вонючего кабака, надо полагать.

Но голова, похоже, услышала мои беззвучные пожелания. И стала исчезать, становясь все более бесплотной, прозрачной...

– До встречи, Хигарт! – нежным голоском сказала дева и тоже начала таять. – Мы с тобой умрем вместе, милый!

Я не успел возразить, даже мысленно, на ее нелепое и непонятно на чем основанное заявление. Девушка исчезла, и надо мной...

* * *

...обнаружилась громадная ножища тролля, обутая в грязный поношенный сапог.

Сапог опускался прямиком на мою голову, готовый поставить финальную точку и в сегодняшней драке, и в моей карьере трактирного вышибалы. А заодно и в моей жизни.

Вот только... Только опускался сапог неимоверно медленно, почти незаметно. Я мог при желании долго и внимательно рассматривать его во всех деталях и подробностях, мог пересчитать все трещинки на коже грязеруха, из которой сапог был пошит. Мог, опять же при желании, прочесть вслух все тридцать две песни бессмертной поэмы «Элвес и Триадея» великого Аргуанта, – если бы знал их наизусть, разумеется. Прочесть, а затем повторить на бис особо удавшуюся барду сцену первой брачной ночи... Мог сделать всё это, и лишь затем убрать голову с того места, где тролль вознамерился раздавить ее, как гнилой орех.

Понятно...

Пока дух мой парил непонятно где, любуясь на грудь меченосной девы, виднеющуюся в прорехи туники, и на отрубленную голову, тело самостоятельно предприняло меры к собственному спасению... Вспомнило то, что ему приказано было прочно забыть. То, что я никогда не вспоминал в последние годы: когда охранял ходившие в Кандию и в Уорлог караваны, и когда охотился на беглых рабов, и когда вышвыривал из трактира наглецов, норовящих разломать мебель...

То, чему меня научили в Храме Вольных, долгих одиннадцать лет натаскивая, словно бойцового пса... Однажды я понял, что псом мне не стать, что голодная и полная опасностей волчья жизнь лучше собачьего существования на цепи и в ошейнике... И ушел. Сбежал, если называть вещи своими именами. Не раз после того жизнь висела на волоске, но некоторыми боевыми техниками, основанными на Силе Храма, я все же ни разу не воспользовался. Хватало прочих умений, да и верный Бьерсард выручал в трудные моменты...

Но сегодня, лишившись на миг сознания, мое тело пустило в ход то единственное, что могло его спасти. Ну что ж, быть по сему...

Наверняка ни тролль, ни зрители не успели рассмотреть, как я вскочил с пола. Оказавшись на ногах, я застыл неподвижно, давая публике время себя увидеть, и простоял так до тех пор, пока взгляд тролля невыносимо медленно не пополз вниз, – туда, где сапог не встретил ожидаемого сопротивления моей разлетающейся вдребезги головы. Потом я ударил – тоже нарочито медлительно, словно бы протискивая кулак не сквозь воздух, а сквозь сопротивляющуюся упругую массу.

Чешуйчатая челюсть показалась твердой, как чугунная болванка. Я нанес еще два достигших цели удара – столь же демонстративных и неторопливых, но наверняка показавшихся со стороны молниеносными. И лишь затем принялся за тролля по-настоящему.

Никто не смог бы ЭТО увидеть, и уж тем более осознать увиденное, да оно и к лучшему, некоторые приемчики совсем не к лицу кабацкому вышибале. И уж вовсе ни к чему, чтобы кто-то попытался повторить этот трюк...

Моя рука с растопыренными пальцами устремилась к морде тролля, теперь уже по-настоящему быстро. И остановилась, не дойдя до цели пару ладоней, словно бы натолкнувшись на невидимую преграду.

На самом же деле незримые, наполненные Силой продолжения всех пяти пальцев вдавились в ноздри, и в полуоткрытую пасть, и в ушные отверстия, – вошли глубоко, до самого мозга...

Мозга?! Я чуть не взвыл от обжигающей боли. Кем бы – вернее, чем бы – ни была сущность, прикидывающаяся троллем, горячая и клокочущая субстанция внутри имитации черепа не имела с мозгом ничего общего... И даже с тем перерожденным мертвым веществом, что болтается в головах у нежити из Легиона Смерти, – не имела...

Со мной дралось искусственное существо, управляемое со стороны чужой волей...

Не медля, я ударил второй рукой, – так же, растопыренными невидимыми пальцами, но уже в тело псевдотролля: нащупать «руку» кукловода, засунутую в эту громадную куклу-перчатку, и сломать «пальцы».

Как бы не так... «Пальцы» едва не сломали мне – в незримой и быстротечной схватке. Однако не сломали, и цели я все же достиг, – якобы тролль, лишившийся управляющей воли, мгновенно осел и вроде бы даже стал меньше размерами...

Да, не показалось... Громадная фигура стремительно теряла рост и объем – словно надутый воздухом и затем проколотый бычий пузырь.

Я услышал изумленные вопли посетителей, до того звучавшие как неразборчивый низкий гул, – и понял, что незаметно для себя вернулся к нормальному темпу восприятия.

Квазитролль уже не внушал никакого почтения своими габаритами – напоминал упитанного двенадцатилетнего мальчишку. Вот это да... Мыслеформ! Кому-то пришло в голову выпустить против меня не голема, наскоро слепленного из подручных материалов и мертвой плоти, но сложнейшего, в мельчайших подробностях реально выглядящего мыслеформа... Не так уж много найдется в нашем мире магов, способных на такие штучки.

Мыслеформ быстро опадал, сжимался. Я знал, что очень скоро от него почти ничего не останется, лишь зародыш – крохотный, с лесной орешек, комочек пульсирующей псевдоживой материи. Но и такой трофей не лишний – маг даже средних способностей сможет по нему определить, кто из великих стал автором мыслеформа.

Далекий кукловод тоже сообразил, что улику оставлять незачем. Бывший тролль, выглядевший совсем уж карапузом, неожиданно пустился наутек.

Я попытался его схватить, не получилось, – шустрый гаденыш юркнул под стол, завилял между табуретками и ногами, на ходу продолжая уменьшаться.

И началась потеха! Почтеннейшая публика развернула настоящую охоту на «троллёныша», явно в отместку за недавнее свое боязливое изумление: одни старались схватить карлика руками, другие швыряли в него кружками, кое-кто попытался припечатать подошвой к полу – когда мыслеформ уже не превышал ростом кошку.

Кончилось тем, что малюсенькая, меньше мышонка размером, фигурка исчезла из вида. Может, юркнула в крысиную нору, но желающих разламывать стены не нашлось.

Зато нашлись желающие оспорить результат поединка – те, кто ставил на тролля, разумеется. Нечестно, дескать, сплошное надувательство: боец оказался каким-то подставным карликом! Хилым, как младенец!

Баррах торопливо сгреб их ставки в выдвижной ящик, запираемый магическим засовом, и кивнул мне: разбирайся, мол.

Я продемонстрировал недовольным свою скулу, стремительно опухающую. Показал на обломки стола, разнесенного моим телом, отлетевшим после удара тролля. Затем дружелюбно и кротко предложил: вот я сейчас встану, держа руки за спиной, – и любой, кто сможет повторить удар «хилого карлика», получит свои деньги обратно. Ну а кто попытается и не сумеет... Тем придется покинуть заведение без помощи ног.

Смельчаков не отыскалось...

Но без вышвырнутых посетителей вечер все же не обошелся.

Глава вторая. Гость в дом – счастье в дом

Три юных адептки магической школы Кавэхо,

В хрустальных водах озера Брайго купаясь,

Нашли вдруг Пресветлого Сеггера перст.

Нефритовый, был шелковист он и мягок,

И, с ним познавая природы Предвечную Сущность,

Три юных адептки в тот день пропустили занятья...

Бо-Карай, «О любви к прекрасному»

Вернувшись за свой стол, я обнаружил Бьерсард не совсем там, где его оставил. Боевой топор лежал неподалеку, но все же чуть в стороне... Так-так-так...

Я обвел взглядом зал и обратил внимание на человечка с бородой, напоминающей козлиную. Козлобородый тихо и незаметно пробирался вдоль стены к выходу, причем прятал под плащом правую руку. Увидев, что я поспешил за ним, человечек попытался сбежать. Но, на свое несчастье, способностью уменьшаться и прятаться в крысиные норки он не обладал.

Так и есть... Поперек ладони, скрывавшейся под плащом, тянулся глубокий и широкий ожог.

– Это не простой топор, – объяснил я человечку, ухватив его за бороду и высоко подняв на вытянутой руке. – Он, знаешь ли, не любит, когда за него хватаются чужие блудливые ручонки. И я не люблю.

Человечек дрыгал ногами и верещал нечто маловразумительное: он, дескать, хотел лишь посмотреть вблизи на знаменитое оружие великого Хигарта, героя Серых Пустошей, покорителя башни Тул-Багар, и прочая, и прочая... Мало что вор, так еще и льстец. Простой любопытствующий не сжег бы руку до мяса, отделался бы волдырями.

– Ну-ну, посмотри...

Я приблизил Бьерсард к самому носу человечка, так, чтобы он смог увидеть взеркальном лезвии отражение своей искаженной страхом физиономии.

Затем коснулся острием топора – коснулся без малейшего нажима – основания козлиной растительности.

Борода осталась у меня в руке. Человечек полетел к полу. Но не долетел, круто изменив траекторию под воздействием мощного пинка. Дверь легко распахнулась, почти не помешав полету, и снова закрылась.

Живи, Хаос с тобой... Радуйся, что вовремя помянул о моем героическом прошлом. А то мог бы лишиться кое-чего посущественней, чем борода.

– Йухабб бан зуаррах – шуами ан зуаррах, – издевательски прокомментировал происшествие бормотун.

По залу прокатился хохоток, кандийский здесь понимали многие. Шестикрылый насмешник (либо тот, у кого бормотун подслушал фразу) переиначил известную поговорку: «Гость в дом – счастье в дом», воспользовавшись схожестью кандийских слов, означающих гостя и человеческий орган, который в приличных компаниях начинают поминать лишь в изрядном подпитии. Здешняя и сегодняшняя компания уже дошла до нужной кондиции, и знатоки обрадовано растолковывали не уразумевшим:

– Йухабб, значит, из дома – а счастье в дом, гы-гы-гы... Мы тут, значит, сидим и пьем, а стервы наши там, дома, значит, не пойми с кем счастливы!

Баррах к стервам никоим образом не относился, но тоже выглядел совершенно счастливым.

– Молодец, – негромко похвалил он, когда я подошел к стойке и единым духом опустошил кружку эля. – Эк прикинулся! Сталбыть, прям как в королевском балете! Как вот дал себе врезать и стол чуть не в щепки разнес, так, сталбыть, на тролля десять к одному начали ставить. Но за поломанные мебеля, извиняй, я с твоей доли вычту, уж не обессудь. Дороги нонче мебеля-то, не напасешься, коли каждого засранца этаким манером вышибать...

Прикинулся, м-да... Голова до сих пор гудела после плотного знакомства с кулаком мыслеформа, спина отзывалась болью на любое движение. Но Баррах свято верит в мою непобедимость, и ни к чему его разочаровывать.

– К тебе хоть раз заглядывали раньше похожие твари? До моего появления здесь? – спросил я на всякий случай.

– Да я и знать не знаю, откель такие страховидлы выползают... У меня, сталбыть, трактир для приличных, и патент от короны выправлен, не от городского совета зачуханного...

– А с кем-то из магической братии здесь конфликтов не случалось? – продолжал допытываться я.

Вдруг все-таки совпадение, никак со мной не связанное. Например, кто-то из магов решил посидеть тут инкогнито, испить пивка, перебрал, напившись до полной потери колдовских способностей, был с позором вышвырнут, – и теперь сводит счеты?

Но Баррах в ответ лишь молча помотал головой.

– Пойду наверх, устал, – сказал я. – Возникнут проблемы – спущусь.

– Отдохни, сталбыть... Кстати, бороденку ту подаришь мне для пущей этой... как ее... для колехции?

– Бери, – великодушно сказал я, протягивая спутанный клок волос.

Коллекция Барраха, размещенная на стене возле клетки бормотуна, достаточно примечательна: ее экспонаты остались на память о людях, имевших несчастье протянуть в «Хмельном гоблине» свои руки к чужим вещам либо карманам.

Он взял гвоздь, молоток, и отправился пополнять экспозицию, благо именно этот раритет не засмердит без предварительной обработки...

А я пошел в свою комнату. Вела туда узенькая крутая лестница, весьма удобная в видах обороны, – с Бьерсардом в руках я смог бы здесь успешно отбиваться хоть от полка королевских гвардейцев.

Ступени отчаянно скрипели под ногами, каждая своим особым тоном. Объяснялось это не старыми, рассохшимися досками, – скрип имел магическую природу и докладывал: никто чужой здесь не прошел.

Но я поднимался все медленнее, томимый нехорошим предчувствием... Наверху кто-то был... Незваный гость, и едва ли с его появлением в дом пожаловало счастье. Ошибки быть не могло – рукоять Бьерсарда легонько щекотала, осторожно этак покалывала мою ладонь.

Дверь тоже никто в отсутствие хозяина не открывал, а магический запор на ней стоял серьезный, не уступающий тому, что охранял денежный ящик Барраха.

И тем не менее внутри находился человек... Один, и опасности от него не исходило, – лишь Сила, но зато какая... Казалось, воздух вокруг меня подрагивает и издает легкое, ниоткуда и отовсюду идущее гудение. Но так лишь казалось, большинство людей здесь не почувствует ничего, кроме самим непонятного, бессознательного нежелания входить в мою дверь...

Через порог я шагнул с тяжелым вздохом.

– Здравствуй, Хигарт, – буднично сказал человек, сидевший у стола.

И я понял, что исследовать крысиные норы в поисках зародыша мыслеформа не придется. Автор тролля-мечника был передо мной.

Давненько не виделись...

* * *

Приличные люди ходят в гости через двери. Менее приличные – воры и тайные любовники – через окна. Вовсе уж неприличные иногда используют печные и каминные трубы, – например, у ассасинов-Койаров это излюбленный способ проникновения в запертые помещения. Мой же гость пришел через стену. И к каким же людям его отнести?

Ладно бы еще выбрал другую стенку... Но именно на этой были развешаны кое-какие дорогие моему сердцу предметы. Коллекция, так сказать, на манер Барраховой. Не уши и не прочие детали организма, с которыми пришлось распроститься домушникам и карманникам: патенты на военные и гражданские чины от одних нынешних властителей, – и приговоры от других. Приговоров, увы, было больше, в том числе парочка смертных, – заочных, естественно.

Стену прошедший сквозь нее человек привел в первоначальный вид, но с экспонатами не стал возиться. Вопрос: ну и как мне его называть после подобного свинства? Ответ: называть его следовало сайэром Хильдисом Коотом, светлейшим епископом Церкви Сеггера, а при прямом обращении – Вашим Светлейшеством. Среди двух десятков прочих носимых сайэром Хильдисом титулов можно отметить и такие: член королевского совета, боевой магистр Храма Вольных, примас капитула Инквизиции – то есть, фактически, первый заместитель и правая рука Феликса Гаптора, Верховного инквизитора...

Важная, в общем, шишка. Но в гости по приличному ходить не умеет. Не научили в детстве, наверное. Опять же, этот его мыслеформ...

– Здравствуй, Хигарт, – поприветствовало меня его инквизиторское светлейшество.

– И вам, сталбыть, здоровьичка, сай бискуп! – раскланялся я, имитируя манеру речи Барраха и его посетителей. Мы, кабацкие вышибалы, академиев не кончали, беседам светским, сталбыть, не обучены.

Моё приветствие явно не привело в восторг епископа, и взглядом он меня одарил отнюдь не ласковым. Но никак не ответил, молчал, выдерживая паузу.

Я тоже не произносил больше ни слова. Раз уж заявился в гости незваным, так и говори первым, – зачем пришел и для чего.

На первый взгляд, ничто во внешности и одежде сайэра Хильдиса не выдавало человека известного и могущественного. Сейчас не выдавало, по крайней мере. В шикарную епископскую мантию для визита в «Хмельной гоблин» он не счел нужным облачаться, равно как и в парадный костюм примаса. Сидел в простой лиловой сутане инквизитора, подпоясанной шнуром с потрепанными концами. Впрочем, и этот шнур мог обернуться в руках боевого магистра грозным оружием, пострашнее, чем палица или меч. Лишь перстень с эмблемой капитула, сверкавший на левой руке, свидетельствовал: перед вами не просто младший служка Инквизиции.

А вот правую руку сайэр Хильдис скрывал в складках сутаны, что мне никоим образом не понравилось. Однако прямой угрозы здесь не таилось, иначе Бьерсард реагировал бы совсем по-другому. Многие свойства этого боевого топора, созданного века, а то и тысячелетия назад, остаются загадкой. Несомненно одно: у древнего оружия имеется некий псевдоразум, и жизнь своего владельца он оберегает весьма старательно и изощренно.

Пауза затягивалась. Видя, что я нипочем не желаю ее нарушить (например, изумиться: как же его светлейшество здесь очутилось?), епископ заговорил первым. Начал с риторического вопроса:

– Не стыдно, Хигарт?

– Э-э-э... извиняйте, сай бискуп... – устыдился я. – Неприбрано у меня тут, вестимо... Зилайна, вертихвостка этакая, вконец от рук отбимшись, только хахалей на уме и держит...

Сайэр Хильдис изволил конкретизировать свой вопрос:

– Не стыдно тебе, воспитаннику Храма и герою Серых Пустошей, прозябать здесь? Зарабатывать на дешевую выпивку, вышвыривая из кабака пьяных оборванцев?

– Дык эта... работенка-то не пыльная... поесть-попить вволю завсегда... хвартира, опять же, забесплатная... тока вот... стеночку вот мою... Вам-то, сай бискуп, это за пустяк сойдет... А я ж долгие годы, трудом непосильным...

– Что за ахиняя? Какая еще стенка?

Ровный и холодный тон епископа не изменился, но мне казалось, что сдерживается он с трудом.

– Ну дык, вестимо, сай бискуп – эта вот стеночка... – самым плебейским жестом ткнул я пальцем в стену, испорченную его светлейшеством. – У меня туточки, сталбыть, энта была... как ее... колехция, вот.

– Не юродствуй, Хигарт! – рявкнул-таки сайэр Хильдис. – Прекрати изображать недоумка!

Его левая рука сжалась в кулак, и уже начала подниматься вверх, словно боевой магистр вознамерился от души грохнуть по столешнице. Но в последний момент передумал... И правильно, хватит на сегодня поломанной мебели. Епископу что? – пришел, ушел, а с меня Баррах опять начнет вычитать за испорченную обстановку.

Кстати, вопреки предположениям сайэра епископа и собственным моим словам, трудился я в «Гоблине» отнюдь не за крышу над головой, еду и выпивку, – был полноправным совладельцем заведения, и четверть приносимого трактиром дохода по праву принадлежала мне. А также половина выручки от нашего вечернего тотализатора. Однако не повод, чтобы ломать «мебеля».

Епископ помолчал, словно устыдившись своей вспышки. Затем продолжил прежним спокойным тоном, причем предпочел сразу взять быка за рога:

– Нам нужна твоя помощь, Хигарт. Мы просим помочь, и надеемся, что ты не откажешь в нашей просьбе.

Вот даже как... Просим... Признаюсь, я ждал совсем другого, оттого и изображал дебиловатого недоумка. Например, предполагал, что епископ задаст простой вопрос: а не собираюсь ли я наконец расплатиться за годы обучения в Храме? Такая наука дорогого стоит... А я бы в ответ продемонстрировал ему редко просыхающего вышибалу, опустившегося и прочно позабывшего былые знания. Хотя сегодняшняя проверка – драка с якобы троллем, за которой епископ наверняка наблюдал магическим зрением, – весьма бы осложнила мое лицедейство...

Но сайэр Хильдис произнес лишь то, что произнес. Просьбу о помощи, а не требование отслужить долги.

– «Мы» – это кто? – уточнил я. – Храм? Церковь Святейшего Сеггера? Инквизиция?

– Присаживайся, – кивнул на стул епископ, – не люблю смотреть на людей снизу вверх. И отложи наконец свой топор.

Давно бы так... А то расселся, как у себя дома, а хозяин перед ним навытяжку стоит. Да я с самим Феликсом Гаптором разговаривал, так и тот после второй фразы сказал: садись, адепт, в ногах правды нет, и обращайся без длинных титулов, по-простецки, – Ваше Надпрестольное Святейшество...

– Мы – это всё то, что ты перечислил, – объяснил сайэр Хильдис. – Церковь, Инквизиция, Храм... А еще королевский совет Туллена и его высочество принц Орвас, местоблюститель императорского престола Аккении.

Заинтриговал, однако... Если уж такие могущественные силы (причем каждая из них обычно блюдет свои собственные интересы) объединяются для какой-то затеи, то... То что же они затеяли, раздери меня псы Кронга? Опять решили попытать счастья, начав сообща новый великий поход на Темную Сторону? Едва ли, раны от предыдущего еще толком не затянулись... Да и к чему им тогда Хигарт? Всего лишь один лишний человек и один лишний боевой топор, пусть даже такие знаменитые...

Его светлейшество не стал томить меня долгим неведением.

– Все названные силы очень заинтересованы в поисках – и в находке, разумеется, – некоего древнего артефакта. Вернее, в поисках его составных частей, ибо как единое целое он в настоящий момент не существует.

Фи-и... Размечтался, думал, что-то действительно интересное. А господам магам всего лишь захотелось получить новую чудодейственную игрушку.

Демонстрировать показной интерес к тому, что ничуть меня не заинтересовало, я не стал, меньше знаешь – дольше живешь. Сказал епископу прямо:

– Беда в том, что я в поисках вашего артефакта никак не заинтересован. Есть же специалисты, профессиональные охотники за Небесными Кристаллами, за артефактами Древних, за старым оружием... Почему бы не обратиться к ним?

– Они занимаются мелочами. Детскими игрушками. А здесь речь идет о судьбах всего нашего мира, извини за высокопарность.

Не извиню... Не дождетесь, сайэр епископ.

* * *

...Стрелы падали градом – выпущенные не из луков, и не из арбалетов, и не из духовых трубок, которыми иногда пользуются синекожие дикари Уорлога... Метали стрелы – без помощи каких-либо механических приспособлений – кружащие в воздухе крылатые создания. Птицами назвать их язык не поворачивался: ни единого перышка, угловатые костистые тела, перепончатые кожистые крылья. Не знаю уж, каким способом, физическим или магическим, гнусные твари отстреливали свои «стрелы», – длинные и зазубренные костяные шипы. Но как-то отстреливали, и очень быстро, буквально на глазах, выращивали новые...

Бьерсард метался над головой с бешеной скоростью, почти невидимый, слившийся в размытое пятно, – не рука управляла топором, но он рукой. Обломки костяных стрел падали мне под ноги, цели не достигла ни одна... У остальных не было подобного оружия, способного создать непробиваемый щит. А обычные щиты и доспехи стрелы прошивали насквозь...

Оставалось одно – бежать, бежать со всех ног к лесу, искать спасение от зазубренной костяной смерти под сплошным покровом гигантских, непробиваемых крон вековых гевелей...

И мы бежали, хотя в лесных дебрях поджидали не менее поганые сюрпризы... Кажется, бегство в сторону врага называется наступлением?

Тогда мы наступали. Мы рвались к Тул-Багару...

...Бежавший рядом Кх׳наар не разминулся с очередной стрелой. Упал, попытался вскочить, пробитая навылет нога подломилась... Я подхватил его свободной рукой, потащил к спасительной стене деревьев, а над головой Бьерсард продолжал свою пляску, и удерживающая его рука уже не ощущалась, казалась чем-то чужим, инородным, по ошибке пришитым к моему телу...

Потом, уже в лесном полумраке, я смотрел, как распадается на глазах тело Кх׳наара – стрелы проклятых тварей оказались пропитаны магическим ядом – неизвестным, но чудовищным по своему действию... Кх׳наар был еще жив, он заживо разваливался на куски, и ему было очень больно, он дико кричал, пока оставалось чем кричать, а я – двадцатилетний мальчишка, надежда и лучший боец Храма – все никак не мог набраться решимости, пустить в ход Бьерсард и прекратить мучения...

Потом мы – все, кто уцелел – пошли вперед, по колено в крови, по трупам тех, кто пробовал заступить нам путь...

Мы рвались к Тул-Багару.

Мы спасали мир.

* * *

Давно и не мною замечено: если маг (или, хуже того, великий маг) подряжает простого смертного воина исполнить какое-либо опасное поручение в далеких и враждебных краях, – то речь всегда идет о спасении мира, не больше и не меньше.

Уверен, что мифический герой Элвес, о котором до сих пор спорят ученые мужи: жил он или нет на самом деле? – даже великий Элвес совершал свои прославленные подвиги не ради того, чтобы всего лишь добыть дарующие вечную юность яблоки для царя Гензекриса, или же для его супруги – пояс Владычицы нельфияд... Нет, наверняка древнему герою тоже напустили тумана: мир на грани гибели, не достанешь яблоки – и настанет всеобщий конец, а Владычица нельфияд – новая ипостась Темного Властелина, ясней ясного. Отчего-то маги и их сюзерены обожают объявлять Повелителями Зла и Врагами Рода Человеческого тех владык, чьи земли или артефакты им приглянулись...

Прошли века, прошли тысячелетия, – не изменилось ничего. Всё так же юные дурачки, только и умеющие хорошо махать мечом, верят магам и в очередной раз отправляются спасать мир...

А с меня хватит. Наспасался. Прошел по колено, – да что там, по уши в крови прошел к Тул-Багару, – и до сих пор не знаю, зачем совершил это, оставив за спиной гору трупов... Никаких чудодейственных артефактов в древней и необитаемой башне не нашлось. И мир, по большому счету, остался тем же. Наверное, был какой-то высокий смысл в том, чтобы над Тул-Багаром взвился вымпел с изображением пылающего факела, – не знаю, мне не объясняли... Не знаю и не хочу знать. Потому что тогда придется решать, придется взвешивать на невидимых весах собственной души: что мне дороже, пресловутый «высокий смысл» или погибшие друзья?

Не хочу. Не буду. Сами спасайте мир, а я уж тут, трактирным вышибалой... Бесплатная жратва, выпивка, крыша над головой опять же...

Примерно такими словами я и объяснил ситуацию сайэру епископу. К моему удивлению, разгневанным или раздосадованным он не выглядел. Выглядел безмерно усталым... Медленно произнес:

– Во многом ты прав... Хотя, как мне кажется, если бы с тобой до Тул-Багара добрался хоть один маг, всё могло быть совсем иначе. Линии Темной Силы ведь пересекаются в Тул-Багаре не просто так, не по капризу географии. Возможно, артефакт – сама башня, а ты не смог этого понять... Ты помнишь, каким был наш мир до Катаклизма? – неожиданно сменил он тему.

– Мне было тогда восемь лет. Что можно запомнить в этом возрасте?.. Помню дом, помню родителей, – и то смутно. А мир... Много ли мы знаем о мире в раннем детстве?

– Ну так посмотри.

Рука сайэра епископа вынырнула из складок сутаны, и я увидел не зажатое в ней оружие: всего лишь большой кристалл – прозрачный с фиолетовым отливом. Кристалл мерцал, переливался, затем из него вырвался расширяющийся конус света, уперся в стену, – и стены не стало. Теперь вместо нее я видел Лаар – с высоты даже не птичьего полета, но таким, каким он видится, наверное, из небесных чертогов Пресветлого Сеггера.

Это был совсем иной мир. Лишь отдаленно похожий... Я узнал знакомые очертания горных пиков Страны йордлингов, но за ними начиналась не выжженная каменистая пустыня, бесплодная и покрытая глубокими трещинами, – зеленела бескрайняя степь, и пересекали ее голубые линии рек, и паслись на их берегах бесчисленные стада каких-то животных...

Взгляд скользил по тому Лаару, который я никогда не видел, – казалось, мы с сайэром епископом не сидим в моей комнате, а летим в небесной вышине, любуясь новыми и новыми видами.

На месте Лухаарской котловины – гнусного местечка, населенного мерзкими и хищными тварями, – взгляду открылось обширное синее пространство, и я не сразу сообразил, что это море.

Море... Никогда не видел море вживую, только на старых картинах... А эта белокрылая громадина, скользящая по волнам, – корабль. Никакого сравнения с лодчонками, на которых сейчас плавают по своим уцелевшим озерам жители Уорлога.

Внизу проносился лес, с деревьями, которые я никогда не встречал растущими в нынешнем мире. Возделанные поля – люди и животные на них казались крохотными букашками. Лента реки, опять лес, снова поля... Вдали я увидел строения, большие, из белого камня. Город? Город...

Спустя мгновение я узнал его.

Соаэра... Показалось, что мелькнул дом с белыми мраморными колоннами и фонтаном во внутреннем дворике. Дом, где я родился и рос...

– А теперь посмотри на другое, – мрачно сказал сайэр Хильдис.

Картинка изменилась мгновенно. Внизу по-прежнему была Соаэра – руины, окутанные дымкой ядовитых испарений. Жуткие существа обитали там: огромные, поглощающие друг друга бесформенные сгустки живой слизи, и питающиеся ими хищники, состоящие, казалось, из одной пасти, и даже богосквернящие пародии на людей – уродливые, со звериными чертами и повадками...

Я отвел взгляд. Я не хотел это видеть.

– Смотри! – настаивал епископ.

Ненавижу... Зачем он это сделал? Зачем убил ту светлую, солнечную Соаэру, что жила где-то в дальнем уголке детских воспоминаний? Зачем??!!

* * *

Разговор длился третий час...

– Я знаю про Катаклизм то же, что и все... – уныло говорил я. – То, чему меня учили в храмовой школе: мера грехов людских превысила терпение Создателя, а отступник Архааль...

– Забудь! – резко перебил сайэр епископ. – Те, кто тебя учил, сами не знали, что такое Катаклизм. И я не знаю... И никто не знает!

Он помолчал. Потом заговорил медленно, задумчиво:

– Догадки, предположения, версии... Плодятся и множатся. Появилась даже такая: не Архааль погубил наш мир, – наоборот, погиб в отчаянной попытке спасти от Катаклизма... Между прочим, за эти свои слова я, в качестве примаса капитула Инквизиции, должен бы отправить сам себя на костер, как самого опасного еретика... Ясно одно: все последние годы мы лишь рубим ядовитые побеги, понятия не имея, где зарыт корень зла. И Легион Смерти, и все твари и демоны Темной Стороны, – лишь следствия некоей причины, которую мы не знаем...

– Как же вы собираетесь спасать мир, если не знаете, отчего он гибнет?

Поймите правильно – в спасители Лаара я по-прежнему не рвался. Но заинтересовался, как представляет означенный процесс сайэр епископ. Иногда полезно глянуть на мир не из темного зала трактира, а с высоты небесных чертогов... Пробуждается любопытство к глобальным проблемам.

– Посмотри, – епископ вновь активизировал свой кристалл. – Вот те области Лаара, хоть какая-то информация о которых у нас имеется. Ничего не кажется странным?

– Разве что цвет...

– Оттенки красного характеризуют степень воздействия Катаклизма, – пояснил сайэр Хильдис.

– В общем, понятно... Чем дальше к северу, тем хуже дело. Но вот эти три зеленых острова...

– Именно так. Болота Уорлога почти не затронуты. Равно как горы гномов и леса Нальраэна, – хотя Нальраэн угодил почти в эпицентр Катаклизма. Что их оградило?

Вопрос звучал явно риторически, и высказывать свои догадки я не стал. Да и не было их, догадок...

– Ты слышал о Молоте Времени? – спросил епископ.

– Краем уха... Никогда не увлекался древними легендами.

– Это не легенда. Поиски в старых архивах подтвердили: такое оружие действительно существовало. И, судя по всему, было некогда применено как раз для того, чтобы предотвратить Катаклизм, очень напоминающий нынешний... Более того, Инквизицией найден текст заклинания, позволяющего создать Молот.

– За чем же дело стало?

– Одного лишь заклинания мало. Три части Молота, пропавшие много веков назад, уникальны. Заклинание позволит соединить их вместе и привести получившееся единое оружие в действие. Хотя и сами по себе они способны на многое.

– Эти три уцелевших в Катаклизме острова...

– Да. Три части Молота лежат там.

– Понятно... – протянул я. – И вам нужен Хигарт в качестве героя по вызову. Представляю себе удовольствие: рыскать в темноте по лабиринту пещер, на каждом шагу резаться с гномами, разъяренными вторжением, и искать нечто, даже неизвестно на что похожее...

– Начать придется с болот Уорлога, – сказал епископ так, словно я уже согласился. – Местонахождение хранящегося там Навершия Молота мы установили достаточно точно. Осталось пойти и взять... Две других точки сейчас активно вычисляются.

– Пойти и взять... – недоверчиво повторил я. – Что же вы сами не пойдете и не возьмете?

– Послать в Уорлог большую армию – значит нарушить весь тот хрупкий баланс сил, что установился после окончания Войны Стихий. И, уверен, Легион Смерти и прочие создания Хаоса не упустят возможность ударить в спину. Спасительный артефакт не пригодится, если спасать будет уже некого...

– Значит, маленький, незаметный отряд... – проговорил я полувопросительно, полуутвердительно.

– Да. Не просто отряд, но отряд с тобою во главе. Потому что три ранее посланных отряда не вернулись. Ты согласен? Решай сейчас, времени на раздумья нет.

Может, и в самом деле ставкой в затеваемой игре были судьбы мира... Но я о них отчего-то не думал. Сидел и вспоминал мерзких тварей, копошащихся возле пересохшего фонтана, у которого я играл ребенком...

– Я согласен.

– Не сомневался, что ты согласишься.

– Но у меня два условия, – торопливо сказал я, пока сайэр епископ не начал распоряжаться и командовать.

– Какие?

– Во-первых, людей для похода я отбираю сам.

– Не всех. Половину, самое большее. Остальных подготовил Храм. Без опытного мага, например, ты не сможешь даже приблизиться к Навершию Молота.

– Хорошо, пусть будет так.

– Второе условие?

– Приведите эту вот стенку в первоначальный вид, вместе со всем, что на ней висело. А то сгину в болотах – что внукам на память останется?

– У тебя есть внуки? – поднял бровь епископ.

– Ну... Дети-то есть... наверное... Значит, и внуки будут.

– Если ты сгинешь в болотах Уорлога, – мрачно произнес епископ, – о будущем твоих внуков печалиться не стоит. Не будет ничего: ни внуков, ни будущего...

* * *

Закончилась наша беседа глубокой ночью, когда голова моя вконец распухла от множества сообщенных епископом фактов, имен и названий.

– А как же стеночка-то, сай бискуп? – напомнил я, видя что сайэр Хильдис начинает творить заклятие, открывающие портал. – Колехция-то моя как же?

Епископ негодующе фыркнул, но сделал-таки несколько замысловатых пассов, одновременно произнеся длинное многосложное слово, в принципе незапоминаемое.

Экспонаты вернулись на место. Почти все.

– А вот здесь приговорчик еще висел! – возмутился я. – От Верховного суда светлейшего лорда-хранителя Гудаэра! Мне он дорог как память о супруге лорда!

Помянутый приговор осуждал меня на десятилетнее изгнание из владений лорда-рогоносца, и грозил усекновением головы в случае незаконного возвращения. Раздобыть копию, заверенную печатью личной канцелярии Гудаэра, стоило немалых хлопот. А теперь, увы, пергамент угодил на линию разрыва, и восстановлению, судя по всему, не подлежал.

– Могу, как член королевского совета, посодействовать. Обеспечить взамен другой приговор, – ехидно предложил епископ, – на бессрочные каторжные работы в подземных рудниках.

С этими словами сайэр епископ лишил меня счастья лицезреть его присутствие, шагнув в раскрывшийся портал. Ладно хоть из вежливости выбрал другую стену, не украшенную «колехцией».

– Йухабб бан зуаррах – шуами ан зуаррах, – прокомментировал я его убытие цитатой от бормотуна. Затем добавил уже отсебятину:

– И не мечтай о шуами, брат Хигарт. У тебя в ближайшей перспективе грядет лишь сплошной йухабб.

Глава третья. О людях и мохноногах

Книги – золотые сосуды, наполненные манной небесной; утесы, из коих струится мед, или, лучше сказать, полные медом ульи; вымена, распираемые млеком жизни; плодовые сады, не ведающие неурожая...

Эрс де Бри, «Филобиблон, или Услада книгочея»

Границей сайэрата Лигонг служило высохшее русло одноименной реки. И чем ближе мы приближались к границе, тем чаще попадались навстречу беженцы, в одиночку и небольшими группами бредущие по дороге в сторону Туллена.

Некоторые останавливались на обочинах, глазели на конную пулу, идущую на рысях в походном строю, под развернутой королевской хоругвью, – поглядывали с надеждой, но назад не повернул ни один из беглецов... Некоторых останавливали мы, расспрашивали, пытаясь узнать последние новости о крестьянском мятеже, вспыхнувшем в домене мага Ирэгаса и перекинувшемся на Лигонг.

Как обычно и случается, истинные факты в рассказах беженцев оказались глубоко погребены под лавиной слухов и домыслов. Не вызывало сомнений лишь одно: Каэр-Лигонг пал два дня назад. И на воинов владетельного сайэра Тируса Лигонга, известного под прозвищем Хозяин Колеса, рассчитывать нам нечего... Даже если сайэр Тирус и сумел вырваться из своей осажденной цитадели, – неизвестно, где искать остатки его дружины.

...Мятеж начался после того, как маг Ирэгас, до сих пор успешно оборонявший свой домен от вылазок тварей, приходящих с Темной Стороны, погиб в одном из пограничных сражений. Подробности гибели мага и отряда зачарованных им созданий известны не были, по крайней мере мне епископ Хильдес Коот их не сообщил. Не исключено, что Храм и Инквизиция даже втихомолку порадовались, – магистр Ирэгас был одним из виднейших магов Тоа-Дана, и находился с Храмом и Тулленским престолом в состоянии весьма настороженного нейтралитета, которому лишь общая опасность не позволяла перейти в откровенную вражду.

Как бы то ни было, маг погиб, домен его остался без владельца и защитника, – и спустя недолгое время в нем вспыхнул мятеж. Ничего удивительного: вся жизнь обитавших там земледельцев зависела от воды, добываемой из земных глубин Ирэгасом – магическим путем добываемой, естественно. Люди были обречены погибнуть от голода и жажды – либо должны были попытаться с оружием в руках отвоевать у соседей все необходимое для жизни. И выбрали второе... Начали, конечно же, с присных собственного господина.

Вооруженные толпы крестьян перебили старост и сборщиков податей, назначенных покойным магом; разграбили и сожгли его замок...

Никто из властителей либо других магов не поспешил взять домен под свою руку, пока дело не зашло слишком далеко, никто не попытался вывести жителей на другие земли, или восстановить подачу воды. Дело в том, что порожденный Темной Стороной существа раньше в подобных случаях всегда без промедления атаковали беззащитные домены. Земли Ирэгаса стали исключением.

Затем произошло то, чего следовало ожидать: мятежники недолго довольствовались найденными в разграбленном замке запасами – и очень скоро пламя восстания перекинулось на соседние земли... На владения сайэра Лигонга.

Вот тогда королевский совет уже встревожился: Лигонг был вассалом Туллена. Достаточно своевольным, порой строптивым, но все же вассалом. К тому же домен владетельного сайэра Лигонга непосредственно граничил с коронными землями.

А еще – охваченная мятежом область лежала на пути отряда, выступившего на поиски Молота Времени.

На моем пути.

* * *

Безымянная придорожная корчма походила на небольшую крепость: сторожевая вышка с площадкой для лучников, массивные, окованные железом двери, узкие окна, более напоминающие бойницы... Вокруг – высокий частокол из толстых бревен с заостренными концами. Никакого сравнения с гостеприимным «Хмельным гоблином» – посетителей здесь, в приграничье, пускали за порог явно с разбором.

Однако не помогло...

Посетители заявились в большом числе, и агрессивно настроенные, и притащили с собой ствол недавно срубленного дерева с грубо отсеченными сучьями, и проломили тем стволом ворота, и вышибли двери, и...

А вот что произошло дальше, сказать трудно. Может, штурм закончился полным успехом, резней, грабежом и большой пьянкой. Может, хозяевам удалось-таки отбиться, после чего они ушли сами, забрав, что смогли, а остальное припрятав, – справедливо рассудили, что лучше переждать смутное время в более спокойных местах...

В любом случае, людей в опустевшей и опустошенной корчме не осталось. Живых людей – в арке вышибленных ворот висел человек со вспоротым животом, подвешенный за связанные руки. Наверное, все же один из нападавших, – незваные гости, сдается, в случае своего успеха спалили бы напоследок корчму.

Умирал повешенный долго и мучительно, и умер совсем недавно.

– Вы способны его расспросить, мэтр магистр? – спросил я у Гаэлариха.

– Я не занимаюсь некромантией, – ответил маг с невыносимо надменным видом.

Тьфу... Вот ведь не повезло с соратником в нелегком деле. Маг из новоиспеченных... Еще вчера, небось, был студиозусом и, не чинясь, откликался на Гаэла, а теперь вот облачился в новенькую фиолетовую мантию, задрал нос до небес и не реагирует на обращения, произнесенные без обязательного «мэтр магистр».

Однако, несмотря на юные года, он считался крупнейшим специалистом по Молоту Времени. Не знаю уж, как можно изучать свойства артефакта, покамест не найденного, господам магам виднее... Но диссертация Гаэлариха, предоставленная на соискание степени магистра, оказалась посвящена именно Молоту и способам его применения.

В нашу беседу вмешался благородный сайэр Удиго-ар-Виеналь, командир пулы, за глаза именуемый солдатами попросту Уди. Подъехал, брезгливо сморщил нос при виде свисающих до земли кишок повешенного, обратился к Гаэлариху, на столичный манер растягивая звук «э»:

– Не чуете тут магии, м-э-этр магистр? Или, э-э-э-э, существ оттуда?

– Не чую, сайэр пулмайстер, – сухо откликнулся маг. – Обычное оружие, обычные люди.

Он беззвучно пожевал губами, и повторил со значением:

– Самые обычные люди... Увы.

Мальчишка... Идеалист... Гаэларих младше меня, и может лишь по рассказам знать о благословенном «золотом веке», оборванном Катаклизмом. Наверняка мечтает, овладев Молотом, спасти мир, вернуть и возродить потерянное... Впрочем, несколько лет назад я был ничуть не умнее.

Удиго казался полностью удовлетворенным: никаких магических созданий, никаких демонов Темной Стороны. Поставленная задача будет выполнена.

А вот мне уверенность – вернее, самоуверенность – сайэра пулмайстера нравилась все меньше. Происходил он из офицеров придворных, гвардейских, боевой опыт имел минимальный. Однако вот получил назначение командовать пулой, посланной на усмирение мятежа. Неплохой случай украсить послужной список, где нет ничего серьезнее и опаснее учений и парадов. К тому же какой-либо риск отсутствует – неорганизованные крестьянские толпы в панике разбегутся, едва завидев разворачивающуюся для атаки королевскую легкую конницу. Останется лишь ловить и вязать бегущих...

По крайней мере, Хильдис Коот планировал именно такое завершение карательной экспедиции. Нашему же отряду в бой с мятежниками вступать было категорически запрещено. Всадникам Удиго надлежало проводить нас через все охваченные восстанием области, до западных границ манора мага Ирэгаса, а затем двигаться обратно, растянувшись в длинную линию, составленную из небольших отрядов, – и гнать мятежников, как на облавной охоте, к Туллену. Не убивать, ни в коем случае не убивать, твердил нам на прощание епископ. Разве что, когда иного выхода не останется... После Катаклизма, дескать, на Лааре уцелела едва ли десятая часть населения, каждый человек дорог и ценен. Дорог, кто бы спорил... Рабы для рудников и каменоломен всегда в цене... А Инквизиция облагает операции с «живым товаром» не десятиной, как прочие торговые сделки, – но забирает пятую часть выручки. Пресветлый Сеггер, мол, с неодобрением взирает на работорговлю.

...Вдали показался наш обоз, охраняемый двумя сотнями конных лучников. Возы с огромными, в рост человека, колесами неторопливо катили к корчме – она загодя была выбрана как место встречи и привала.

Солдаты Удиго нравились мне больше, чем их командир, – пула боевая, участвовавшая еще в Халланском походе, а в последнее время побывавшая во многих пограничных стычках. Одна беда – схватки с авангардными отрядами Легиона Смерти не обходятся без потерь, порой весьма жестоких. Перед выступлением на мятежников в потрепанную и обескровленную пулу влилось пополнение, и почти две трети бойцов сейчас – недавние новобранцы, неплохо обученные, но не бывавшие в деле...

Подошел мэтр Тигар, ехавший с обозом. Низенький, коротконогий и короткорукий, с непропорционально огромной лысой головой. Зачем епископ Хильдис навязал мне этого спутника – загадка. Боевыми навыками не владеет, магических способностей не имеет. На мой прямой вопрос сайэр епископ ответил более чем уклончиво: Тигар, дескать, сможет оказать неоценимую помощь в самых неожиданных, непредвиденных ситуациях, и беречь его надо пуще глаза. Но какую именно помощь, раздери меня псы Кронга?! Он в своем поношенном черном костюме весьма смахивает на гробовщика – случаются, кто бы спорил, непредвиденные ситуации, после которых услуги этой братии весьма необходимы...

Но наказ епископа я выполнял. Оберегал загадочного человечка. Вот и сейчас он шествовал в нашу сторону не один, с личной охраной, – в сопровождении одноглазого Зойды. Этого мрачного йордлинга, непревзойденного мастера копья, потерявшего глаз в походе к Тул-Багару, я знал восемь лет. И был уверен: пока он жив, с лысым коротышкой ничего не случится. А убить Зойду не так-то просто. Многие пытались, земля им пухом, однако не преуспел никто...

Ему хватило одного беглого взгляда на корчму, чтобы понять, что здесь произошло.

– Мятежники? – спросил Зойда с крайне недовольным видом, то есть с таким, как обычно. – Или случайная шайка?

Я пожал плечами. По нашим прикидкам, передовые отряды мятежников могли оказаться в этих краях лишь через день или два. Но...

Но авангардная сотня, высланная Удиго-ар-Виеналем на разведку, до сих пор не вернулась. И меня это тревожило...

– Собери всех наших, – негромко сказал я Зойде. – Во-он туда, за амбар. Потолкуем.

– А этих? Храмовых?

– Нет. Только свои.

Свои – тринадцать человек, отобранных мною для похода. Еще десятерых воинов назначил епископ. Он же, сайэр Хильдис, включил в состав экспедиции мага Гаэлариха с двумя ассистентами и загадочного мэтра Тигара.

Непонятный человечек, кстати, повел себя более чем странно при виде разгромленной корчмы и висящего на воротах мертвеца. Извлек из-за пазухи стилос, восковую табличку, – и начал быстро делать какие-то пометки, время от времени бросая взгляды на повешенного.

Сочинял донесение епископу? Но зачем? Не так уж далеко мы отъехали от столицы, и сайэру Хильдису ничто не мешает наблюдать за нами магическим зрением.

Еще одна загадка...

* * *

Спустя час разведчики вернулись, и привезенные ими вести совершенно успокоили сайэра пулмайстера: всадники широким поиском дошли до самого сухого русла, противника не встретили, лишь натолкнулись на пару сожженных хуторов.

До темноты оставалось несколько часов – даже медлительный обоз успел бы добраться до берега. Но Удиго-ар-Виеналь приказал: разбиваем бивак здесь, хорошенько отдыхаем, отсыпаемся, – вполне возможно, что завтра будет бой.

Отдохнуть и отоспаться пулмайстер решил в корчме – ворота наскоро подлатали, во дворе разместили отборную полусотню охраны, на площадку вышки отправили лучников. В общем, о собственной безопасности Удиго позаботился очень тщательно. А подчиненным предоставил устраиваться, как знают.

Обустраивалась пула под руководством второго по старшинству офицера – вахтмайстера Друэна, седоусого служаки. Любо-дорого было смотреть, как толково он распоряжается: расставляет секреты и отправляет патрули, указывает, где разбить палатки и как разместить возы – кольцом, на случай нападения. Мое уважение к вахтмайстеру возросло еще больше, когда я увидел, что солдаты по его приказу копают глубокие ямы для костров и окружают их натянутыми на колья полотнищами. Все правильно, ночью ни один вражеский лазутчик не заметит издалека место ночлега пулы... А разжигать костры засветло вахтмайстер запретил, и столбы дыма не наведут на нас мятежников.

Оставалось лишь надеяться, что и на поле боя старый рубака распоряжается не менее толково. Но, увы, взять всю ответственность на себя и командовать от имени сайэра пулмайстера Друэн не сможет. Слишком спесив и надменен Удиго-ар-Виеналь, а вахтмайстер, выслужившийся из простых солдат, взирает снизу вверх на своего высокородного командира. И не слишком задумывается над смыслом получаемых приказов... Исполнитель идеальный, но не более того.

Вот и сейчас: приказали ему обустроить лагерь – обустроил, на редкость толково и грамотно. Но тот факт, что последние тридцать лиг пула прошла без глубокой фланговой разведки, вахтмайстера не заботил. Командиру, дескать, виднее. Однако враги, вот беда, зачастую имеют обыкновение появляться вовсе не с той стороны, откуда их поджидают.

Придется принять свои меры, если, конечно, не хочу проснуться от того, что в лагерь ворвется, сминая дозоры, толпа вооруженного мужичья и устроит резню...

И я принял.

* * *

В отличие от королевских конников, нашему отряду копать ямы для костров не пришлось. Магистр Гаэларих не поскупился и прикрыл пространство между поставленными в круг возами вуалью невидимости.

Мэтр Тигар сидел возле своего костра в гордом одиночестве и вновь что-то писал, – на сей раз не на табличке, а на пергаменте, воспользовавшись походным письменным прибором: небольшой складной пюпитр, оловянная чернильница, песочница из того же материала... Покрытые записями восковые таблички лежали рядом, и время от времени мэтр в них заглядывал.

Я решил составить ему компанию, прихватив бурдюк с вином. Очень уж хотелось понять, что из себя представляет странный человечек и что можно ожидать от него в минуту смертельной опасности.

– Разрешите присоединиться?

– Присаживайтесь, майгер Хигарт, присаживайтесь... – Мэтр отложил перо, отодвинул письменный прибор, и сам демонстративно чуть отодвинулся, хотя свободного места рядом с огнем было предостаточно.

– Вина? – Я встряхнул бурдюк.

– Охотно, майгер Хигарт. Вино в умеренных дозах лишь способствует живости мысли и наибольшей точности выражений...

Тигар кивнул на свои отложенные листы. По-моему, он ждал, что необразованный рубака Хигарт сейчас уважительно поинтересуется, какие же именно плоды своей мысли живописует мэтр Тигар в наиболее точных выражениях...

Но я не стал спешить. У вина есть не менее важное свойство: хорошенько развязывать языки. Тем более у этого, заранее подготовленного мною вина, – обычного аккенийского, но щедро сдобренного алхимическим винным зельем. Горчинка, сильный аромат и терпкий привкус, коими столь гордятся аккенийские виноделы, по моим расчетам не должны были позволить мэтру Тигару почувствовать резкий вкус и запах бесцветной алхимической жидкости. Трюк старый, и кто только не пользуется им, от рыночных шлюх до пройдох-купцов, предлагающих своим торговым партнерам промочить глотку в ходе деловых переговоров... Но книжный червь, каковым мэтр выглядел, не может знать толк в подобных уловках.

Я извлек из сумки две чарки, разлил.

– За удачу нашего похода!

– За удачу! – откликнулся мэтр.

Выпил залпом, блаженно зажмурился...

– Доброе вино, майгер Хигарт, очень доброе!

Так и есть,полный простофиля, мечта любого жулика... После комплимента, сделанного мэтром вину, я немедленно разлил по второй. Третья тоже не задержалась...

Осушив четвертую чарку, мэтр Тигар расстегнул пару верхних пуговиц на своем черном камзоле с кожаными нашлепками на локтях. Лицо его раскраснелось, глаза заблестели сильнее обычного.

Да-а, от алхимиков – даже если они с упорством маньяков ищут философский камень или эликсир жизни – бывает-таки немало пользы. То же винное зелье – всего лишь побочный продукт неудавшейся попытки дистиллировать пресловутый эликсир – однако же весьма полезная вещь... Четыре чарки обычного вина не опьянили бы настолько нашего коротышку. Вот теперь можно попробовать поговорить по душам...

– И что же вы пишете, мэтр? – спросил я напрямую.

– Я пишу великий труд! – Тигар наставительно поднял палец. – Труд, который спустя века прославит и обессмертит мое имя!

Поднятый палец устремился еще выше, заставляя подозревать, что мэтр надеется обрести славу не только среди населяющих Лаар разумных существ, но и промеж обитателей небесных чертогов.

Ну-ну... В «Хмельном гоблине» – не часто, один-два раза в месяц – собирались такие вот истребители пергамента и гусиных перьев. Читали друг другу заумные стихи и косноязычные драмы, обсуждали, шумно спорили, и каждый был твердо уверен, что лишь происки врагов и завистников не позволяют ему немедленно обрести бессмертие и славу. Пили, однако, не меньше наемников, ремесленников и прочего неграмотного люда, имевшего обыкновение захаживать в трактир. Мэтра Тигара, тем не менее, я ни разу не замечал среди той компании.

– Поэзия? Драма? – обнаружил я знакомство с темой.

– Фи-и-и... – поморщился мэтр. – Легковесные поделки, и подавляющее их большинство через полсотни лет уйдет в никуда. Я пишу Историю! Всеохватывающую и полную картину нашего мира!

Я удивился. По-моему, такая работа требует тишины, спокойствия, а самое главное – наличия под рукой хранилища с огромным количеством свитков: летописей, хроник, мемуаров...

В ответ на мое недоумение мэтр Тигар заявил с великолепным апломбом:

– Вы невежественны, майгер Хигарт, как и подобает человеку вашей профессии. Разве хроника, хоть и называется исторической, дает нам картину мира? Да никогда! Там всего лишь сообщается, что в такой-то год король А. пошел войной на негуса В., но был отбит с большим уроном и от огорчений скончался... И всё! Всё! Вы никогда не узнаете, что люди ели и пили в то время, и чем расплачивались за съеденное и выпитое, и какие сплетни обсуждали в трактирах, и какие наряды носили в то время записные модницы. Даже что король А. умер не от огорчения, а от подсыпанного наследником яда, – не узнаете!

И мэтр Тигар, воодушевляясь все больше и больше (я не забывал время от времени наполнять его чарку), поведал мне суть своей великой идеи. Седая глубина веков, дескать, его не интересует. А вот недавняя и подробная картина нашего мира: каким он был до Катаклизма, – уже через пару поколений станет весьма интересна потомкам, не видавшим ни морей, ни степей на месте выжженных пустынь.

«Можно и не ждать, пока сменится пара поколений, – подумал я, вспомнив кристалл сайэра епископа. – Даже мне, почти современнику, было весьма-таки интересно...»

Так вот – он, мэтр Тигар, в свое время изрядно путешествовал по торговым делам. И, как многие торговые люди, зачастую встречался по караван-сараям и прирыночным гостиницам с купцами, прибывшими из самых дальних мест, весьма внимательно слушая их рассказы об увиденном. И, коли уж судьба наградила его скромным литературным даром, теперь в любой свободный момент записывает некогда виденное и слышанное, сочиняя очередную главу своего великого труда.

– Пот-т-тому что з-здесь в-вот, – язык мэтра уже изрядно заплетался, когда он вновь пустил в ход указательный палец, постучав им по своей обширной лысине, – з-здесь вот, м-может быть, с-самый... укиналь.. у-уликаль... в-в-в общем, тут самый лучший м-м-мозг в нашем мире, д-да! Я п-по-помню всё! Что мне гов-ворили, всё, что вид-дел...

Звучало складно, невзирая на выпитое. Неясно лишь, зачем епископ навязал мне этого страдающего манией величия коротышку в спутники...

– И какую же грань нашего былого мира живописуете вы сегодня? – поинтересовался я.

– Ох-хоту на м-мохноногов в степ-пях Бр.. Бра...

– Баргайла?

– Д-да...

– Сейчас там отнюдь не степь. И мохноноги не водятся...

– Р-раньше вод-дились, – заверил мэтр, подрагивающей рукой поднося к устам чарку. – Т-твое здор-ровье!

Складно, складно... Вот только я не был уверен, что на листах – вроде бы случайно отложенных так, чтобы попадали в густую тень, отбрасываемую мэтром, – изложены подробности давних охот... Вернее, был почти уверен в обратном, – что присутствует там описание куда более современных событий.

– Ох... – сказал я уважительно. – Всегда завидовал многознающим и грамотным людям... Разрешите взглянуть?

Мэтр Тигар, уж в моей-то безграмотности вполне уверенный, снисходительно кивнул. Когда он понял свою ошибку, было поздно, – рукопись находилась у меня в руках, и читал я ее весьма внимательно.

ОХОТА НА МОХНОНОГОВ В БАРГАЙЛСКИХ СТЕПЯХ,отрывок из рукописи мэтра Тигара, прочитанный Хигартом в свете лагерного костра неподалеку от границы мятежного сайэрата Лигонг

Наружность мохноногов, коих многие также называют крысолюдами, знакома каждому.

Верхняя часть их и в самом деле представляет собой некую извращенную пародию на человека: мордочка, отдаленно напоминающая лицо, густо поросшее щетиной; пятипалые передние лапки с плоскими коготками и торс, покрытый негустой и недлинной шерстью. Нижняя же часть зверьков разительно отличается от верхней, и как раз за нее мохноноги получили свое прозвище. Ржаво-желтая шерсть на мощных задних лапах и на огузке крысолюдов растет настолько густая и длинная, что не позволяет разглядеть ни их коротенький, с палец длиной, хвостик, ни детородные органы.

Среди племен и народов, населяющих степь и предгорные равнины, – то есть места обыкновенного расселения мохноногов, – бытует много легенд о происхождении столь странных существ, несущих в себе искаженные человеческие черты, нелепо смешанные с теми, что более присущи земляным крысам. Я приводить те слухи и домыслы не стану, ибо толкуют они о вещах противоестественных и для любого нормального человека отвратительных, и взамен того перейду к описанию жизни этих созданий.

Живут мохноноги, как известно, в норах, имеющих весьма сложное и протяженное устройство, и чаще всего расположенных невдалеке друг от друга, – так, что на участке площадью в четверть квадратной лиги может располагаться целая «деревня» крысолюдов, населенная сотней-другой обитателей.

Сия большая скученность имеет немалую выгоду для зверьков: они достаточно беспечны, и способны часами дремать на солнышке у своей норы, или, собравшись кучками, обмениваются звуками, отдаленно напоминающими нечленораздельную человеческую речь. Но стоит одному из мохноногов, обладающих весьма изощренными зрением и слухом, приметить признак опасности – будь то зверь, хищная птица либо же человек – он тут же подает громкий сигнал своим особенным, далеко слышным свистом; и оживленное сборище в мгновение ока пустеет, крысолюды стремглав бросаются к своим норам и скрываются из вида, – и тогда неосторожный охотник может часами ждать их возвращения...

Ну что же, доводилось мне читать книги, написанные куда более изящным слогом. Но и мэтр Тигар не покривил душой, объявив о наличии у себя кое-каких литературных способностей... Для бывшего торговца – совсем даже неплохо.

Читая, я одновременно вставляя отдельные реплики в монолог мэтра, все более бессвязный. Никаких секретов, увы, не прозвучало – все те же неумеренные похвалы содержимому собственной черепушки, да обещания грядущей славы.

Вздохнув, я пропустил пару страниц и продолжил чтение.

Охота на крысолюдов производится многими способами. Нередко туземцы, весьма лакомые до мохноножьего мяса, охотятся на них в одиночку, при помощи лука и стрел. Охота сия нелегкая и малодобычливая: очень трудно подкрасться к становищу зверьков незамеченным, – так, чтобы можно было пустить меткую стрелу и не просто поразить мохнонога, но пригвоздить его к земляному холмику, имеющемуся у каждого входа в нору, ибо иначе даже смертельно раненый крысолюд может забиться очень глубоко под землю, где и околеет без всякой пользы для охотника.

Гораздо чаще насельники степей, собравшись обществом в несколько человек, отыскивают все боковые отнорки какой-то одной норы, и, по одному расположившись возле них в засаде, выкуривают дымом тлеющих растений столь желанных в гастрономическом смысле ее обитателей. На открытом месте мохноноги легко делаются добычей охотников, ибо далеко уступают в скорости бега человеку.

Изредка, чаще всего весной, когда степные ручейки текут полноводными потоками, целое племя туземцев устраивает большую охоту, тайзы-байбаган, как они называют оное предприятие. Соорудив совместными силами запруду, туземцы затапливают водой всё поселение подземных жителей, и истребляют пытающихся спастись зверьков в громадных количествах...

Готов поклясться, что ныне, после Катаклизма, никто уже не охотится на мохноногов столь расточительным способом. Слишком большой ценностью стала на Лааре вода... Несколько уцелевших в Туллене небольших речек, бегущих с горных склонов Страны йордлингов, до пустыни не дотекают, полностью уходят в оросительные системы... Какие уж тут запруды и затопления.

Однако именно эта страница показалась мне сильно потрепанной. Мелькнуло подозрение: а не носит ли мэтр Тигар с собой чужую рукопись, – исключительно для отвода глаз? Потому что слабо верится, что светлейшего епископа Хильдиса Коота способна заинтересовать охота на мохноногов.

Ну что же, проверить недолго... И я взялся за ту страницу, которую мэтр на моих глазах покрывал записями. Бытописатель же «золотого века» Лаара тем временем мял и терзал бурдюк, пытаясь наполнить еще одну чарку...

Есть много способов приготовления мохноножьего мяса. Некоторые жители Баргайла, чтобы изжарить мохнонога, поступают так: выкапывают в земле ямку в локоть глубиной, а в длину и ширину как раз в величину животного. В ямку кладут раскаленные камни, на них слой травы, потом выпотрошенного и опаленного от шерсти мохнонога, на него снова слой травы и снова раскаленные камни. Сверху ямка засыпается землей или горячей золой, и таким образом мясо прожаривается хорошо. Другие же кладут животное совершенно неочищенное, когда же оно изжарится, с него соскабливают запекшуюся шерсть, а внутренности выбрасывают. Но так поступают только туземные гастрономы: они говорят, что изжарившийся последним способом мохноног бывает вкуснее и жирнее. Иные же, чтобы изжарить крысолюда, поступают иначе: очистив животное от внутренностей и шерсти, они из нутра его вынимают очень искусно все кости и вместо них начиняют обезображенный труп мохнонога раскаленными камнями; отверстие проворно зашивают и катают будущее жаркое по траве до тех пор, пока оно не испечется. Вареная мохноножина невкусна, и потому ее большею частию жарят. На вертеле или на рожне ее тоже не приготовляют, потому что от быстрого и сильного жара выкипает весь жир, им-то и дорожат туземцы.

Дикари-тролли, убив мохнонога, любят есть сырые почки, пока они еще дышат жизненной теплотой, а некоторые едят даже сырую печенку и селезенку.

Мохноножий жир имеет особое достоинство: он не замерзает в самые сильные холода и до того проницателен в жидком состоянии, что проходит сквозь железные и медные чаши. Туземцы Уорлога обыкновенно держат его в коровьих пузырях и в них же возят на про...

Все правильно, никакого обмана. Именно эту фразу не закончил писать мэтр Тигар, когда я подошел со своим бурдюком...

Помянутый мэтр тем временем пытался остановить свой блуждающий остекленевший взор на мне, и заплетающимся языком спрашивал мнение высокочтимого сайэра о своем скромном творении... Похоже, он был уже не здесь. И обращался к кому-то другому.

– Крайне увлекательно и достоверно написано, – сделал я комплимент.

Но мэтр его не услышал – на полуслове повалился набок и захрапел.

Любопытное совпадение: избегнуть даже малейшего опьянения мне помогли как раз несколько глотков мохноножьего жира, употребленного перед нашей беседой...

* * *

Послышался свист – знакомый, условный.

Я, как раз размышлявший, стоит ли отнести мэтра в палатку (ночь выдалась весьма теплая), поднялся на ноги, призывно помахал рукой.

Из темноты появился Калрэйн. Я не видел его смутной тени, скользящей между костров, – он просто взял и появился. У него тоже имелись кое-какие знания и умения, редкие среди простых смертных, и весьма помогающие выжить в нашем жестоком мире. Однако приобрел их Калрэйн отнюдь не в Храме, а в секретной, неизвестно где расположенной школе, в которой Койары готовят своих непревзойденных мастеров тайных убийств.

Ну да... Самому стыдно... Знаю, что спасать мир лучше всего с чистой душой и в незапятнанных белых одеждах. И сподвижников подбирать таких же, соответствующих высокой миссии. Я б и подобрал, но на жизненной стезе наемного охранника и кабацкого вышибалы сталкиваешься обычно с людьми совсем иного сорта...

Впрочем, к чести Калрэйна надо сказать, что ремесло свое он оставил несколько лет назад. Почему и при каких обстоятельствах – никто не знал. Судя по тому, что жил он не скрываясь, расставание с койарами прошло достаточно мирно. Что вообще-то странно... В почетную отставку своих ассасинов Орден отпускает крайне редко.

Наемничеством и тому подобными вещами Калрэйн на жизнь не зарабатывал, секретные искусства Ордена Койаров в открытом бою не слишком-то применимы. В последнее время сей достойный молодой человек подвизался на артистическом поприще: демонстрировал на ярмарках трюки по метанию ножей, кинжалов и прочих острых предметов. Не самое доходное занятие, но, насколько я знал, – а чего только не узнаешь из пьяной болтовни посетителей трактира – Калрэйн не ответил согласием ни на одно из многочисленных предложений посодействовать в устранении любовника жены или торгового конкурента.

Однако от приглашения составить мне компанию Калрэйн не уклонился. Числился за ним небольшой должок...

* * *

Он опустился на землю у костра, с наслаждением вытянул ноги. Оглядел похрапывающего мэтра Тигара, потянулся к бурдюку, потряс, разочарованно отложил в сторону. Вздохнул и посмотрел на меня.

Вздохнув ответно, я отстегнул от пояса и протянул Калрэйну флягу. Пил он долго, и возвращенная мне емкость стала куда менее увесистой...

– Коня вконец загнал, – пожаловался Калрэйн, вытирая рукавом губы. – Хороший жеребец был, чистокровный тулленский...

– И?

– Табор за рекой. Лигах в десяти от русла. Мужичье с оружием, женщины, дети... Скотина ихняя там же, пожитки на возах. Со всем хозяйством с места снялись.

– Много их?

– Вооруженных – не больше тысячи. Но там не все... Дальше видел дымы еще в двух местах... Много костров. Думаю, тоже таборы, и не меньше этого.

Обычная история... Движутся разрозненными толпами, без единого руководства, без какого-либо плана... Хотя изредка во главе стихийных восстаний оказываются полководцы-самородки: в каком-нибудь крестьянине или мелком торговце обнаруживается вдруг талант командира, а если на усмирение послан человек недалекий и заранее уверенный в победе – вроде нашего сайэра пулмайстера – то дело может закончиться плохо... Достаточно вспомнить историю пятилетней давности, когда многочисленная крестьянская армия докатилась до самых стен аккенийской столицы...

Но Удиго-ар-Виеналю крупно повезло. Полторы тысячи хорошо обученных конников рассеют мятежников легко и без особых потерь, невзирая на численное превосходство последних. А если ловко состряпать победную реляцию, то быть нашему Уди оберпулмайстером и кавалером какого-нибудь королевского ордена.

Ну и ладно... Внешние враги оказались не столь опасными, можно вернуться к внутренним проблемам.

– Переночуешь в его палатке, – приказал я Калрэйну, поднимая на руки мэтра Тигара. – Послушай внимательно, вдруг что-то интересное во сне пробормочет.

Среди прочих талантов Калрэйна был такой: умение мгновенно засыпать в любой обстановке, и столь же мгновенно просыпаться от малейшего постороннего звука. Бывший убийца явно не обрадовался новому заданию – наверняка к утру в палатке будет не продохнуть от густых винных паров. Но возражать не стал...

Когда я поднял Тигара на руки, в распахнутом вороте его камзола что-то блестнуло. Вновь осторожно опустив мэтра на траву, я потянул за тонкую серебряную цепочку.

Ну и ну... Интересный амулет носит бытописатель крысолюдов... Возвращая серебряный кружок на место, я внимательно взглянул на Калрэйна. Но, по всему судя, ассасин не понял, что изображено на украшении.

А был там вычеканен – очень тщательно, с соблюдением всех пропорций и с точностью в мельчайших деталях – Знак Даррауда, называемый иногда Печатью Даррауда. Как учит нас Святая Церковь, именно этим знаком Пресветлый Сеггер запечатал узилище предвечных демонов, изгнанных им с небес и ввергнутых в Бездну Хаоса...

Магический артефакт? Но никакой магии в серебряной безделушке я не почувствовал. Впрочем, при моих дилетантских способностях чувствовать чары, я мог и ошибиться. Тайный опознавательный знак? Никогда не слышал о подобных...

Новая загадка... Что-то начинают они меня утомлять.

Глава четвертая. Пламя гасят кровью...

Когда я слышу о «сложностях взаимопонимания между расами» и о «проблеме подземных карликов», мне становится смешно. В отношениях с карликами случается лишь одна проблема и сложность: поблизости нет подходящих деревьев, и приходится осквернять солдатские мечи нечистой кровью.

Одоар Свирепый, коннетабль, I век д. п. Л.

Всякий, кто когда-нибудь видел, как разворачивается имперский легион или королевский полк пеших латников из походного строя в атакующий, тот наверняка согласится со мной: зрелище более чем внушительное. Завораживающее...

Кажется, что на поле передвигаются не отдельные люди, но огромные, металлом поблескивающие существа. Роты пикинеров, мечников, стрелков – каждая движется вроде бы сама по себе, но все вместе в строгом, долгими годами тренировок отработанном порядке. Мерно бьют барабаны, задавая ритм идущим, и земля содрогается, когда на нее единым движением опускаются тысячи ног...

Жаль, что сейчас такое увидишь не часто... В старые добрые времена, до Катаклизма, единая империя во времена своего расцвета могла содержать семнадцать регулярных легионов.

Ныне же лишь два крупнейших ее осколка – Туллен и Аккения – могут позволить себе подобные воинские соединения (королевский полк латников по структуре и численности весьма схож с легионом), и далеко не в прежних количествах. Да и качество не то... Согласно полевому артикулу, численность легиона – без малого семь тысяч бойцов, не считая некомбатантов. Полк латников – пять с половиной тысяч.

Держать такую массу людей в военном лагере, ежедневно занимаясь с ними боевой подготовкой, – непозволительная роскошь в наше время. И отдельные роты мечников, арбалетчиков, лучников (номинально числящиеся в том или ином полку или легионе), разбросаны по гарнизонам и дальним заставам. Какая уж тут отработка боевого взаимодействия...

Тем более удивительным оказалось сообщение разведчиков из передовой сотни: на нас движется нечто, весьма напоминающее легион в походном строю. И, заметив королевских конников, рекомое нечто стало разворачиваться в боевой порядок.

Регулярная армия, незнамо как здесь оказавшаяся? Чья?

Разведчики объяснили: да нет, крестьяне... Но строй держат неплохо... Да что там, просто отлично держат строй!

Крестьянский легион?!

Чудеса... Не бывает.

* * *

Мятежники виднелись впереди, вдалеке, – как сплошная темная линия, растянувшаяся по равнине, заросшей пожелтевшей травой. Сзади медленно подкатывали наши возы, – выступила пула поздним утром (Удиго-ар-Виеналь не был любителем ранних подъемов), и не успела далеко уйти от корчмы и сильно опередить обоз. Мятежники же, по всему судя, выступили еще затемно.

– Я хочу увидеть их вблизи! – заявил сайэр пулмайстер, только что закончивший распекать разведчиков. – Сделайте что-нибудь, м-э-этр магистр!

Маг вполголоса отдал приказание двоим своим помощникам, те поскакали к обозу и вскоре вернулись с большим предметом, закутанным в темную ткань. Сдернули – под тканью оказалась большая клетка.

В клетке сидел, нахохлившись, гурх-стервятник, – существо, весьма напоминающее крупную птицу, но клюв ему с успехом заменяла вытянутая пасть, усеянная мелкими острыми зубами. Создание на вид неприятное, но безопасное, на живых не нападает. Зато обладает великолепным зрением, позволяющим издалека и с большой высоты высматривать падаль...

Выпустив тварь на волю, маг раздал нам небольшие прозрачные кристаллики – Удиго, мне, Друэну, еще нескольким офицерам, собравшимся возле пулмайстера.

Получив свой кристалл, я посмотрел на мага с немым вопросом: как-то не верилось, будто он не знает элементарного заклинания, позволяющего продемонстрировать окружающим то, что видит магистр своим магическим зрением.

– У них маг, чувствую отсюда, – тихонько сказал мне Гаэларих, причем всю его былую надменность как ветром сдуло. – И не из слабых... Мне нельзя отвлекаться. Стоит ожидать магической атаки...

Час от часу не легче. Адепт боевой магии среди восставшего мужичья! У меня крепло нехорошее подозрение: стихийный мятеж не такой уж и стихийный. И твари Темной Стороны ох как неспроста не напали на оставшийся без защиты домен мага Ирэгаса.

...Гурх, неторопливо взмахивая широченными крыльями, кругами набирал высоту. Пожалуй, пора... Я приложил к виску кристаллик, тут же прилипнувший, и крепко зажмурился.

Нет, Удиго не стоило распекать своих дозорных. Обстановку они разведали и доложили с максимальной точностью...

Глаза зубастой пташки не могли различать цвета, зато отличались изумительной остротой, позволяя разглядеть внизу мельчайшие детали. Но меня, собственно, и не интересовало, какого цвета тряпки пустили восставшие на свои подобия штандартов. Гораздо важнее другое: реяли те штандарты над двигающимися в идеальном строю ротами.

Оружие, конечно, самое пестрое и разнородное. Например, среди вил, охотничьих рогатин и кос с лезвием, повернутым вперед, на манер совны или осадного ножа, очень редко можно было увидеть настоящую алебарду или пехотную пику. Однако все мятежники с длинным оружием были собраны в отдельные отряды, и прикрыты спереди двумя рядами щитоносцев (большая часть щитов – самодельные, сколоченные из толстых досок, но на некоторых виднелся герб Лигонга, на других – незнакомая мне эмблема, принадлежавшая, очевидно, покойному магу Ирэгасу).

Позади «пикинеров» – тоже дисциплинированно, строем – шагали отряды стрелков. В основном пращники, но одну роту лучников мятежники все же сумели набрать: луки по большей части короткие, охотничьи, но попадались среди них и длинные боевые... Арбалетчики, числом не более полусотни, двигались отдельным небольшим отрядом. Похоже, все захваченные в замке мага и в Каэр-Лигонге запасы оружия пошли в дело.

Небывальщина... Нет, я готов был допустить, что среди мятежников волею случая оказался весьма искушенный в военном деле человек, и сумел возглавить восстание...

Но одно дело отделить пращников от «пикинеров» и собрать их в отдельные роты, а совсем другое – заставить те роты идти строем и в ногу! Невозможно. За три с небольшим недели, прошедшие с начала мятежа, – невозможно.

Численность двигающейся на нас армии – назвать ее толпой уже язык не поворачивался – я оценил в восемь или девять тысяч человек. Причем в строю шли не только мужчины, виднелись и женщины, тоже вооруженные косами и вилами, а среди пращников хватало подростков, да и попросту мальчишек. Все уцелевшее население двух доменов шло на нас...

Долго разглядывать строй врага нам не позволили. И понять, где главари мятежа (а самое главное – где затесавшийся среди них маг), я не успел. Увидел вместо земли, покрытой спешащими к нам отрядами, – безоблачное небо. Затем снова землю, уже гораздо ближе. Потом опять небо, потом картинка перед опущенными веками исчезла...

Я открыл глаза, отлепил от виска кристаллик. Остальные делали то же самое. А мэтр магистр застыл в напряженной позе и творил какое-то сложное заклинание: губы беззвучно шевелились, руки выполняли сложные пассы, и в каждой зажат кристалл в форме сильно вытянутой пирамидки, пульсирующий ярким алым светом...

Магическая дуэль началась.

* * *

Сайэр пулмайстер, надо отдать ему должное, сделал самое умное, что мог сделать в такой ситуации. Немедленно собрал импровизированный военный совет, подозвав меня, мага Гаэлариха и вахтмайстера Друэна.

Магистр, однако, не подошел к Удиго, продолжая свои манипуляции. А ни я, ни Друэн ничего толкового присоветовать не могли. С точки зрения классического военного искусства задача не имела решения... По крайней мере, теми средствами, что мы располагали, решить ее не стоило и пытаться...

Легкоконная пула никак не предназначена прорывать пехотный строй. Ее козыри – скорость и маневр, и любой военачальник, понимающий толк в своем деле, использует легкую кавалерию для разведки и для глубоких рейдов по слабо защищенным тылам противника, а на поле боя – для завершающего аккорда битвы, для преследования опрокинутого и бегущего врага...

На строй же латников или легионеров – или даже на такое, как сегодня, его подобие – надо посылать похожий строй, и в жестокой сече решать, чья воля к победе сильнее. Либо проламывать вражеские ряды таранным ударом клина тяжелой кавалерии... Если бы у нас была хоть сотня закованных в броню всадников на закованных в броню тяжеловозах, – уверен, мятежники бы не устояли, все-таки до регулярной армии им далеко. А легкая конница довершила бы разгром... Но чего нет, того нет.

И послать сейчас пулу в лобовую атаку, – значит, бессмысленно уложить ее. Кони быстрые, но ничем не защищенные... Доспехи у солдат легкие, кожаные... Увязнут в схватке в передними рядами, потеряют скорость, – и начнется раздолье для крестьянских вил и кос... И для серпов, подрезающих лошадям поджилки. А пращники обрушат град камней. И лучники не останутся в стороне.

Если же случится так, что, уложив большую часть пулы, мы все же прорвемся, прорубимся, – то обескровленные, израненные всадники тут же столкнутся со свежим врагом. Наступали мятежники в две линии – за пращниками вновь отряды «пикинеров», за ними – вновь стрелки. Первая линия тем временем сомкнет прорванный фронт, развернется, ударит с тыла, и начнется резня окруженной, потерявшей маневр конницы...

– Надо попробовать их на прочность, – только и смог предложить я.

– Выражайтесь яснее, майге-э-эр Хигарт! – заявил Удиго. Апломб в его голосе и тоне уменьшился, но совсем не исчез... Сайэр пулмайстер еще не осознал, насколько серьезно дело.

Зато Друэн понял меня сразу.

– Демонстрация... – сказал он, покусывая седой ус. – Стоять в строю и наступать строем их научили, не знаю уж, кто и как успел... Но могут не выдержать вида скачущей на них конницы. Командуйте атаку, сайэр пулмайстер.

Сайэр пулмайстер скомандовал: расправил плечи, одернул плащ и рявкнул хорошо поставленным командным голосом, отработанным на придворных парадах:

– Горнисты, трубить атаку! Знаменосцы – штандарты по-о-о-од-высь! Ротные командиры – ко мне за приказаниями!

Ну полководец... Ни дать, ни взять – Гиэранц Победоносный с батальной мозаики «Битва при Угорине». Вот только не мешало бы все-таки сначала проинструктировать ротных, а уж потом трубить атаку...

Ладно хоть задачу ротным командирам ставил Друэн: произвести демонстрацию атаки, но в соприкосновение не входить; если мятежники не побегут – обстреливать их из луков с безопасного расстояния...

...Четыре роты разворачивались в атакующий порядок – четко, уверенно, приятно смотреть... Мятежников эти приготовления не смутили, и они продолжали неторопливо приближаться, не ломая строя, выдвинув вперед своих пикинеров. Вернее, если исходить из основного их оружия, – косиньеров. Чтобы хорошенько разглядеть врагов, уже не требовались услуги крылатого разведчика.

Удиго-ар-Виеналь, похоже, уверился, что выбранная тактика непременно принесет успех, и поглядывал он по сторонам с прежней спесью...

У меня такой уверенности не было. И я поспешил к магу Гаэлариху.

* * *

Казалось бы: при том бурном развитии магии, в том числе боевой, что началось после Катаклизма, воинское искусство должно захиреть. А то и вовсе умереть...

Многие маги, по крайней мере, еще несколько лет назад придерживались подобного мнения. К чему, дескать, выводить на поле боя многотысячную толпу вооруженных людей, если одному-единственному магу, обладающему достаточными знаниями и достаточным количеством Небесных Кристаллов, подвластны стихии куда более могучие, чем соединенные силы всех этих тысяч? Для битвы, мол, теперь не нужны полководцы и их полки, нечего им мешаться под ногами у магов, выясняющих, чьи заклинания сильнее. Достаточно небольшого отряда зачарованных чудовищ, чтобы разорвать в куски проигравшего...

И это хорошо, утверждали сторонники магических войн. Человечество Лаара слишком пострадало в Катаклизме, чтобы отрывать от мирных дел столько молодых мужчин, тратить огромные ресурсы на их вооружение, обучение, содержание, – а затем губить без всякой пользы для цивилизации. Сражаться будут маги, а люди – работать, кропотливо восстанавливать Лаар. Под мудрым руководством тех же магов, разумеется.

Гладко выглядело на словах и на пергаменте. А вот на деле... На деле до сих пор победу приносит искусство полководцев, подкрепленное мужеством их солдат.

Всё дело в том, что магические заклинания – штука тонкая, хрупкая. И лучше заниматься ими в спокойной обстановке, и уж тем более без магических помех со стороны. Да, в идеальном случае маг в одиночку может обратить в бегство вражескую армию. Ударит огненным дождем, и вся недолга. Но – только если в составе той армии нет другого, враждебного мага. Ломать всегда легче, чем строить, – и расстроить магическую атаку может маг, на порядок менее изощренный в Искусстве, чем атакующий.

Собственно, к этому вся магическая составляющая сражения и сводится: к распознанию и разрушению заклинаний соперника. А кто будет победителем, по старинке определяют копейщики и мечники. Либо, если маги схлестнулись в одиночку, без сопровождающего войска, – заранее подготовленные ими магические существа. Страховидлы, как именует их мой приятель Баррах.

Гаэларих трудился вовсю, и давалось это ему нелегко: побледнел, по лицу катились крупные капли пота. И мне оставалось надеяться лишь на то, что в академии и в магистратуре он не был неуспевающим разгильдяем, не предпочитал лекциям и практикумам пивные кружки и девичьи юбки, – и с неба на нас сейчас не польются огненные струи и не посыплются камни с бочонок размером...

– Где он? – быстро спросил я, когда в трудах мэтра магистра наступил коротенький перерыв.

Он прекрасно понял, о ком я спрашиваю, – о враждебном маге, конечно же.

– Вон тот холм, – столь же быстро показал Гаэларих рукой на возвышенность в полутора лигах от нас, и начал творить новое заклинание.

Понятно... Вот отчего часть мятежников на нас не движется, – несколько отрядов из второй линии остановились как раз возле того холмика. Охрана главарей, и одновременно резерв на тот случай, если бой примет неожиданный для них оборот.

Отчего-то мне все сильнее казалось, что выполнить наказ сайэра епископа и избежать драки нашему отряду сегодня не удастся.

* * *

Демонстрация провалилась... Мятежников не испугал вид скачущей на них конницы, лишь плотнее сомкнулись щиты да заблестели наконечники выставленного вперед оружия. А за спиной косиньеров пращники уже доставали снаряды из сумок и начинали со свистом раскручивать свои орудия.

Вновь протрубили горны, и роты, повинуясь новому сигналу, стали сбавлять аллюр. Лишь один конник, потеряв управление норовистой лошадью, продолжал во весь опор скакать к строю мятежников...

Мы с Друэном во все глаза наблюдали за обреченным солдатом. И за повстанцами. Дрогнут ли хотя бы те несколько из них, на кого прямиком несется взбесившийся конь?

Не дрогнули. Конь дико заржал и поднялся на дыбы, получив удар вилами. И тут же лезвие косы вспороло ему брюхо. Еще несколько ударов покончили с упавшей лошадью и придавленным ею всадником.

Наши конные роты тем временем остановились, и мгновением спустя в воздухе загудел рой стрел, выпущенных лучниками.

Я прикусил губу. Самый ответственный момент...

Мятежники держались неплохо. Первый ряд щитоносцев опустился на одно колено, уперев щиты в землю. Второй ряд шагнул вперед, поднял щиты, – и вот строй косиньеров прикрывала уже двухъярусная защита. Всё по пехотному артикулу королевской армии, хотя знать сей артикул сиволапому мужичью никак не полагается...

Залп, второй, третий... Хорошо натренированному лучнику надлежит выпускать двенадцать стрел в минуту, и я видел, что даже рекруты-новобранцы пулы не теряли зря времени на стрельбище.

Шестой залп, седьмой, восьмой... Некоторые стрелы находили дорогу к цели сквозь узкие щели между щитами, другие пролетали над самым верхним их краем и тоже поражали мятежников. Настоящие латники в хороших доспехах выдержали бы такой обстрел, но мало кто из восставших был облачен в кирасы и рокантоны, снятые с убитых дружинников сайэра Тируса Лигонга, известного под прозвищем Хозяин Колеса...

И в какой-то момент казалось: победа близка! То там, то тут в строю возникали прорехи, разрывы, вот-вот мятежники не выдержат, не устоят под градом оперенной смерти, свистящей им в лицо, – и побегут, сминая собственных пращников.

Тщетные надежды. Новые бойцы подхватывали щиты, упавшие на землю из рук их раненых сотоварищей, и строй немедленно смыкался, заполняя разрывы.

Хуже того: развернутый фронт пулы был по меньшей мере втрое у́же вражеского построения, и фланговые отряды мятежников продолжили движение, слегка изменив его направление, – так, что королевские конники оказались в центре все круче изгибавшейся дуги.

Подходившие с флангов косиньеры перешли на бег, не теряя строя. Пращники за их спинами выходили на дистанцию поражения. Йухабб зей, что же медлят ротные командиры?!

Новый сигнал горнов возвестил ретираду... Конные роты отступили в полном порядке, но все же отступили. Первую схватку мы проиграли. Однако именно она определяла дальнейший ход сражения.

Полный разгром и гибель нам пока не грозили. Все же подавляющее преимущество в скорости оставалось за конницей...

Более того, продолжая прежнюю тактику: обстрел, отступление, снова обстрел, снова отступление, – конная пула могла бы измотать противника и нанести ему изрядные потери. При удаче – могла бы заставить сильно растянуть построения, обойти фланг, вырубить беззащитных пращников...

Могла бы – но не сможет. Нечем. У каждого лучника взят в поход большой колчан, так называемой двойной. Шестьдесят стрел. Пять минут непрерывного обстрела. А в обозе должен лежать как минимум еще шестикратный запас, согласно походному артикулу легкой кавалерии...

Но не лежит. Возы, помимо провианта и фуража, загружены грудами веревок, и колодками, и ножными кандалами, и бичами из шкуры грязеруха, и цепями с ошейниками, и еще столь же полезными и необходимыми на войне предметами... В том числе большой разобранной клеткой – в ней надлежало доставить в столицу главарей мятежа.

Так и хотелось запихать в ту клетку благородного сайэра Удиго-ар-Виеналя, и повесить ему на шею колодку, и хлестать бичом, – зачитывая при этом вслух статьи походного артикула, касающиеся снабжения и обеспечения войск...

Оставалось выбирать между бесславной гибелью и не менее бесславным бегством. Но ни первый, ни второй вариант меня не устраивал... С первым все понятно. А второй... В конце концов, не меня, а Удиго отправили подавлять и усмирять. И его, а не меня после неудачи означенного мероприятия вышибут из гвардии и законопатят сотником в дальний гарнизон. А может, и не выгонят, и не законопатят, Хаос знает, каких покровителей и заступников имеет пулмайстер в приближенных к трону кругах.

Но беда в том, что удирать придется, бросив обоз. А в нем, кроме цепей и колодок, три воза, нагруженных имуществом мэтра Гаэлариха. Артефакты, необходимые ему для исполнения на болотах некоего сложного магического ритуала, – без которого, дескать, Навершие Молота никак не обнаружить...

И лучше уж вернуться в трактир вышибалой, чем с позором явиться перед очи епископа, потерпев фиаско в самом начале похода.

...Друэн оправдал мои надежды. Вестовые уже мчались к ротам, а повозки торопливо ставили в круг, плотно, дышло к дышлу. Вернее сказать, выстраивали в форме подковы, – вахтмайстер очень умело использовал оказавшийся поблизости небольшой пригорок, крутой его западный склон можно было использовать как неплохое естественное укрепление.

Распрягать времени не было, и возничие торопливо рубили постромки, отводили здоровенных ломовых лошадей в центр образующегося укрепления. Замысел Друэна я понял мгновенно. Спе́шить меньшую часть пулы, посадить в вагонбург, – и развязать оставшимся снаружи руки для маневренных действий. Не ахти какой план, но все-таки лучше, чем ждать, пока мятежники дотопают до обоза.

Не обращая внимания на суету вокруг, я громким свистом собрал весь наш отряд. Даже мэтр Тигар, предпочитавший передвигаться не верхом, а на повозке, примчался смешной подпрыгивающей трусцой. Лишь маг Гаэларих не прекратил своего занятия. Стоял бледный, и я видел, как алая капелька крови показалась из его ноздри и ползла к губе... Но на ногах держался твердо, и сдаваться явно не собирался. Молодец, магистр, пожалуй, я тебя недооценил...

– Придется помахать мечами, парни! – И я несколькими словами объяснил задумку.

В своих был уверен, но внимательно смотрел на бойцов Храма. А ну как они упрутся, ссылаясь на инструкции сайэра епископа? Тогда, чем бы дело ни закончилось, наши пути разойдутся... Однако никто не возразил.

– Останешься здесь, с мэтром Тигаром, – приказал я Зойде. – И чтоб ни волосок!

Йордлинг кивнул, пробурчав себе под нос что-то невразумительное и неприязненное, словно умереть под ударами крестьянских вил и кос было его заветной мечтой с раннего детства, но вот пришел подлец Хигарт и испортил весь праздник.

– Калрэйн! Мэтр маг – твой. И умереть должен только после тебя.

Ассасин молча кивнул. В отличие от Зойды, в открытую рубку он никогда не рвался. А я подскакал к Друэну.

– Майгер вахтмайстер, мне нужна полусотня. Из старых рубак, бывавших за Халланом, – сказал я, отнюдь не уверенный, что Удиго-ар-Виеналь тотчас же не наложит запрет на мою просьбу.

Однако высокородный сайэр наконец-таки проникся серьезностью ситуации. И скромно помалкивал.

Вахтмайстер удивленно взглянул на меня. Я показал на холм.

– Не прорубитесь, – покачал он головой.

– Прорублюсь.

Лицо Друэна страдальчески кривилось, когда он отдавал приказание. Старик хорошо понимал: из его давних боевых товарищей в лучшем случае вернутся немногие... Если вообще хоть кто-то вернется.

* * *

Вновь две роты провели демонстрацию – но теперь не по центру, а на левом фланге. Не жалея оставшихся стрел, открыли стрельбу по надвигавшимся косиньерам.

Мятежники не стали изобретать новую тактику, повторили прежний свой прием: растянули фронт влево, выдвинув вперед отряды второй линии; наступавшие в центре изменили направление, – и всадники снова отступили, оказавшись под угрозой окружения...

Однако между правым флангом и центром повстанцев возник разрыв, неширокий, сотни в две шагов, – и в него-то устремилась галопом наша неполная сотня. Извините, сайэр епископ, я честно старался воздержаться от драки, но так уж оно получилось...

Ветер в лицо, грохот копыт за спиной... Быстрее, быстрее, еще быстрее! Косиньеры бежали к нам во всю прыть, – затянуть, закрыть своими телами разрыв фронта.

Они почти успели, но лишь почти, – три четверти всадников проскочили, ускользнули из захлопывающегося капкана. За спиной остались крики, и ржание коней, и звон столкнувшегося оружия. Мы не оборачивались.

Впереди – отряд пращников, спешащий к месту прорыва. Небольшой, не более сотни человек. Смазка для меча. Они должны были разбежаться, в панике бросая свои сумки, набитые снарядами.

Не разбежались... Самоубийцы.

«Вью-у-у, вью-у-у, вью-у-у-у!» – со свистом раскручивались пращи, и спустя мгновение камни устремились к цели. Не шаровидные снаряды, одинаковые по размеру и весу, из свинца или обожженной глины, – но неровные голыши, наверняка собранные в высохшем русле Лигонга.

Попасть из пращи, тем более таким примитивным снарядом, в быстро скачущего всадника можно лишь случайно. Кое-кого из наших случай подвел: я услышал за спиной исполненное боли конское ржание и несколько звучных ударов по щитам и шлемам. Времени для второго залпа мы не дали, врубились на полном скаку в беззащитный строй.

Они не кинулись наутек даже сейчас... Выхватывали ножи, бросались на лошадей, пытались дотянуться до всадников... Грудь моего жеребца опрокинула одного, второго, третьему я отсек руку, сжимавшую кривой нож-засапожник. Один пращник, совсем мальчишка, оказался почему-то без ножа: я увидел, как он ухватился за стремя и попытался запустить зубы в ногу бойца Храма, – но тут же рухнул под копыта с разрубленной пополам головой.

Загнанная в угол крыса, пытающаяся укусить матерого пса-крысолова, – и та имеет больше шансов на победу. Мы почти не сбавили хода, оставив позади зарубленных и растоптанных.

Расстояние между нами и холмом, где расположилась ставка мятежников, сократилось до четверти лиги. Я уже видел группу людей на его плоской вершине. Видел знамя на высоком древке над их головами: трехцветное, бело-черное с широкой багровой каймой по краю...

Убежать, скрыться главари мятежа непытались. Зачем? Резерв, плотно обступивший возвышенность, наверняка состоит из лучших бойцов. Косиньеры, мечники (хотя мечи у одного из десяти, остальные с топорами и палицами). Лучники собраны здесь же.

Соотношение сил – один к тридцати. Жалкая полусотня против полутора тысяч. Отряды, сквозь строй которых мы прорвались, преследованием не занялись, не подставили тыл конным ротам королевской пулы. Казалось, нам предлагали: хотите унести ноги – уносите. Но если желаете совершить самоубийство – всегда к вашим услугам.

Повинуясь моей команде, полусотня сгрудилась напротив мятежников, за пределами арбалетного выстрела. Я быстро оглядел поле сражения. В районе вагонбурга и на левом фланге драка продолжалась, старый вахтмайстер старался помочь, чем мог, и оттягивал на себя как можно больше врагов. Стрелы, похоже, закончились, и всадники схватились с врагом врукопашную...

А справа сгущался туман, заволакивал поле сражения, на глазах делался непроницаемым для взора. Наверняка магической природы, не случается туманов в этих местах в такие солнечные деньки. Кто его автор – Гаэларих или же противостоящий ему маг – непонятно... Но разбираться времени не было.

– Оставаться на месте! – приказал я. – Атакуете, когда строй будет прорван.

Солдаты Друэна смотрели с недоумением, но те из наших, кто побывал на Серых Пустошах, не удивлялись. Знали, что я имел в виду, и видывали, как это делается...

Я спрыгнул с жеребца. Не глядя, бросил поводья одному из солдат. И пошагал в сторону врагов.

Десять шагов, двадцать... В воздухе свистнула стрела, воткнулась в землю слева, невдалеке. Вторая, третья... Стреляли они, как сапожники.

Затем вялый обстрел прекратился, я заметил в строю какое-то движение. Наверное, решили, что к ним идет поединщик, по старому обычаю решивший предварить бой схваткой один на один, – и намеревались выпустить лучшего бойца. А может, задумали что-то гнусное, взять в плен, например... Мне было все равно. Я шел их убивать.

На ходу расстегнул подбородочный ремень, шлем упал на траву. Еще пара манипуляций с ремнями, и за ним последовала кираса. Бьерсард со свистом описал круг над головой.

По рядам прокатился ропот, слов было не разобрать, но я знал, что за слово говорят мятежники друг другу: «Берсерк... Берсерк...»

Можете звать меня так. Но я ваша смерть. Извините, что одет не по форме, балахон и косу забыл дома...

Виски заломило тягучей болью... Вражеский маг, оставив без внимания Гаэлариха, занялся мной. И очень, наверное, сейчас удивлен, отчего я не падаю, не корчусь... Надеюсь, наш магистр воспользуется удачным для атаки моментом.

Пора!

Они еще смотрели, тупо пялились на то место, где только что неторопливо шел я, – а Бьерсард уже рассек первый щит, пополам, сверху донизу. Второй взмах, слева направо – и наконечники оружия, отсеченные от ратовищ, медленно-медленно начали падать на землю. Вжи-иг! – еще один щит превратился в две половинки.

Затем настала очередь людей...

Я знал, что долго не смогу продолжать в таком темпе: практически невидимый и неуязвимый для противников. Знал, что за эти растянувшиеся, наполненные событиями секунды придется потом расплачиваться долгими часами бессильной усталости... И старался успеть сделать как можно больше.

Вжи-иг! Вжи-иг! Вжи-иг!

Бьерсард метался во все стороны: вправо, влево, вперед, и каждый его взмах убивал очередного врага. Казалось, что я и мой топор – единственные живые в оцепеневшем, застывшем мире. Живые, щедро сеющие смерть.

Пустое пространство вокруг меня ширилось – большая прореха, разъедавшая строй. Тела падали не сразу, валились медленно, незаметно глазу, приходилось швырять их себе под ноги, чтобы добраться до следующих. И кровь не сразу начинала хлестать из ран неторопливыми тягучими струями, но все-таки начинала... Я шагал по теплым, мягким, податливым трупам, весь забрызганный, залитый чужой кровью, совсем как тогда, на подступах к Тул-Багару...

Это был не бой, не драка, – тупая мясницкая работа. И я ее ненавидел.

* * *

Мир вокруг меня ожил, вышел из оцепенения, когда я врубился в последнюю, шестую шеренгу.

Крестьянин – высокий, худой, с клочковатой неопрятной бородой на изможденном лице – широко распахнул глаза, челюсть изумленно отвисла. Легко понять его потрясение: только что видел перед собой плотно сомкнутые спины сотоварищей, и вдруг, вместо этого, – широкое пустое пространство, заваленное трупами, и залитый кровью человек с огромным сверкающим топором... Так он и умер – изумленным.

Удар, удар, еще удар, – путь свободен. Я отбил трехзубые вилы, брошенные мне в грудь чьей-то рукой, и выскочил за пределы строя. Сзади грохотали копыта – полусотня врывалась в пробитую мною брешь.

Впереди, шагах в двадцати, стояли лучники. Я устремился к ним – уже не стремительной, невидимой глазу молнией, но все равно очень быстро.

Они не успели. Они только-только накладывали на тетивы стрелы, извлеченные из колчанов, когда я подбежал вплотную. И, наконец-то, враг не выдержал! Не знаю уж, чем именно, заклинаниями или магическими артефактами воспользовался маг, превращая мирных обывателей в бесстрашных и стойких солдат (сомнений в том у меня не оставалось). Но действие тех заклинаний или артефактов все же имело свой предел...

Лучники дрогнули. Не бросились под Бьерсард на верную смерть – разбежались во все стороны, теряя оружие. Я не обращал внимания на бегущих. Вперед, вперед, на холм!

За спиной слышались звуки яростной рубки, но времени обернуться не было. Последняя линия обороны – длинная редкая цепочка бойцов с мечами и топорами. Все в доспехах с чужого плеча, рослые, крепкие. В бегство они не обратились, стояли как стояли, крепко сжимая оружие, – но в их напряженных позах мне почудилась глубоко спрятанная неуверенность.

И вновь Бьерсард запел свою кровавую песню: то свист рассеченного воздуха, то звон о сталь, то скрежет о кость... Настоящих мастеров меча или секиры здесь не оказалось, но мятежники набегали со всех сторон, норовили взять в кольцо, задавить числом.

Я вертелся ужом, наносил и отбивал удары, и с тоской понимал, что теряю драгоценные мгновения: сейчас вражеский маг опомнится, и, плюнув на поединок с Гаэларихом, пустит против меня в ход какое-нибудь мощное, на крайний случай приберегаемое заклинание...

Подмога пришла очень вовремя: всадник в форме королевской легкой кавалерии врубился в толпу врагов, теснил их конем, щедро рассыпал удары. За ним подскакал второй – боец Храма с моргенштерном в руке. Третий, четвертый...

Улучив момент, я выскочил из свалки и бросился на вершину холма. Наперерез метнулось нечто огромное, мохнатое, рычащее. Не орк, не тролль, – человек, лохматый, с заросшим лицом, закутанный в шкуры, в руках – огромная дубина, ощетинившаяся клыками каких-то животных. Сверкание лезвия Бьерсарда стало последним, что вблизи увидело звероподобное создание в этом мире.

...Их было четверо, но мага нетрудно было опознать с первого взгляда: высоченная фигура в темно-багровом плаще, лицо прикрыто надраенной и ярко блестящей медной маской.

Остальные трое – люди как люди. Невысокий толстячок в камзоле, когда-то шикарном, но ныне истертом и потрепанном, – причем в своем, сшитом по его бочкообразной фигуре. Чернобородый здоровяк в мужицкой одежде, но в роскошной бархатной полумантии, накинутой на плечи; не менее роскошный эспонтон в его руках – с резным ратовищем и с железком, покрытым золотой насечкой, – выглядел украденным. И еще один человек, без особых примет, с какими-то смазанными, не запоминающимися чертами лица, одетый как обедневший писец или младший приказчик торговца средней руки.

Был там и пятый, но его в расчет принимать не стоило: обнаженная мужская фигура неподвижно распласталась в центре начертанной на земле гексаграммы, в руки, в ноги, в грудь и живот воткнуты небольшие ритуальные кинжальчики, – кровь сочится, жив. От стоявшей неподалеку жаровни тянулся странный фиолетовый дым. В стороне валялись несколько истыканных голых трупов.

Маг, склонившийся над гексаграммой, распрямился, отшвырнул в сторону очередной кинжальчик. Чернобородый зарычал и бросился на меня, нелепо размахивая эспонтоном, – так, словно перед ним была заросшая густой травой поляна, и требовалось ее срочно скосить. Двое других тоже бросились, но наутек.

Вжи-иг! – пропел Бьерсард, и эспонтон выпал из обмякших рук. Взгляд его владельца опустился, недоуменно уставился на длинный, тонкий, идеально ровный разрез, наискосок пересекающий крестьянский кафтан в районе талии. Казалось, пострадала только одежда, но мгновением спустя края разреза густо намокли красным. Судорожное движение – и тело чернобородого развалилось на две части, рухнуло в растущую кровавую лужу, нижняя половинка нелепо скребла ногами, словно пыталась вскочить, убежать, спастись...

Всего этого я не видел. Бросился к магу, торопливо творящему какое-то заклинание. Не атакующее – меднолицый убийца думал сейчас только о бегстве. Над головой его крутилась воронка крохотного смерчика, увеличивалась, темнела, начинала обволакивать тело.

Воздух на моем пути стал тугим, упругим и вязким. Я с трудом протискивался сквозь него, – медленно, слишком медленно, – и понимал: не успею... Смерч обволок почти все тело мага, его фигура колебалась, становилась зыбкой, полупрозрачной.

Я метнул Бьерсард. Казалось, боевой топор пролетел сквозь тело мага без малейшего сопротивления. Дикий вой, яркая вспышка, – и всё закончилось. Не стало мага. Исчезла воронка смерча. Воздух не препятствовал движениям, но сил двигаться уже не осталось...

Движением столетнего старца я нагнулся за топором. Какой-то ущерб исчезающему магу Бьерсард все же нанес – на лезвии шипело и пузырилось пятно непонятной жидкости. Обычная кровь никогда не прилипала к зачарованной стали – но если эта, похожая на кислоту субстанция заменяла меднолицему кровь, то был он кем угодно, только не человеком.

Обтерев лезвие о траву, я перерубил жердь, служившую флагштоком мятежникам. Скомкал знамя и швырнул в пламя жаровни. И, словно в ответ на мое действие, вдали послышался серебряный голос боевых горнов, протрубивших знакомый сигнал: «Преследуй, руби, пощады не давай!»

Битва при Лигонге заканчивалась...

Глава пятая. Тяжкая женская доля

Уже самый вид женской фигуры показывает, что она не предназначена для слишком большого труда ни духовного, ни телесного.

Женщина не создана для высших страданий, радостей и могущественного проявления сил; жизнь ее должна протекать спокойнее, незначительнее и мягче, чем жизнь мужчины, не делаясь в сущности от этого счастливее или несчастнее.

Ал Бахгауэр, философ, IV век д. п. Л.

Вольный имперский город Альхенгард был гнусной, противной и позабытой богами дырой. И зловонной, вдобавок... Некогда, в старые добрые времена, помои, выплеснутые из окон вольными имперскими горожанами, стекали в тянущиеся вдоль улиц канавы и смывались дождями в протекавшую мимо города речку... Ныне по иссохшему руслу не протекало ничего, да и дожди случались раз в три года. И вольный дух вольного города весьма-таки тревожил обоняние непривычных путешественников. Горожане, притерпевшись, не замечали...

Трактир «Щит Одоара», расположенный в центре пресловутого вольного города, неподалеку от ратушной площади, был гнусным, противным и позабытым богами заведением. И тоже зловонным. Возможно, трактирщик полагал, что доносящийся из кухни аромат лука, жарящегося на прогоркшем жире, возбудит у посетителей голод и жажду... У моего желудка он вызывал прямо противоположные стремления...

Пиво, что продавали в рекомом трактире, было гнусным, противным... Впрочем, кажется, я начинаю повторяться. Но пойло, которое мне подали здесь в выщербленной глиняной кружке, пиво напоминало немногим... В основном тем, что тоже было жидким.

Тяжело вздохнув, я рискнул сделать глоток. Худшие опасения подтвердились... Конечно, вода стала большой ценностью в нашем мире... Но сей факт никоим образом не оправдывает пивоваров, заменяющих ее ослиной мочой в процессе производства. И трактирщиков, торгующих получившимся продуктом.

Отставив кружку, я поймал за рукав пробегавшего мимо толстячка с подносом, уставленным новыми порциями гнусного напитка.

– Э-э-э? – не слишком вразумительно поинтересовался толстячок моими претензиями.

– Вы работаете в доле с аптекарем? – произнес я задумчиво. – Или сразу уж с гробовщиком?

Отравитель побагровел, набрал полную грудь воздуха, готовый вступиться за честь альхенгардских пивоварен и «Щита Одоара», и... И не сказал ничего. Устыдился, должно быть.

Чуть помедлив, я разжал пальцы, сомкнутые на его локте. Толстячок устремился в сторону кухни, дребезжа своими кружками. Левая его рука свисала плетью.

Спустя недолгое время передо мной стоял глиняный кувшин и относительно чистая чарка. Я налил, сделал глоток, покатал во рту напиток.

Да, это действительно было неплохое молодое вино. Я благосклонно кивнул и толстяк перестал мелко дрожать. И снова исчез.

Та-а-ак. Мир становился хоть чуточку, но лучше.

* * *

...Я бы с удовольствием обошел Альхенгард стороной. Но после злополучного сражения у высохшего русла Лигонга из нашего отряда остались в живых семь человек... Причем трое уцелевших бойцов Храма получили такие ранения в схватке у ставки мятежников, что путь продолжать не могли.

В строю остались четверо: я сам, маг Гаэларих, Калрэйн... И мэтр Тигар, историк золотого века Лаара.

Погиб Зойда – когда мятежники все же ворвались в наше импровизированное укрепление и начали беспощадную резню. Погибли Сулгрин, Йонас, Ройде и остальные парни, ходившие со мной к Тул-Багару... Маг Гаэларих лишился обоих своих помощников... И для старого вахтмайстера Друэна этот поход стал последним – не разминулся с шальной стрелой...

Продолжать наше путешествие в столь поредевшем составе не стоило и думать, – вчетвером мы едва могли управиться с громоздкими фургонами мэтра магистра, не говоря уже о том, чтобы отбиться от возможного нападения.

Сайэр пулмайстер Удиго-ар-Виеналь, как выяснилось, чувством благодарности не отличался. И наотрез отказался передать под мою команду хотя бы десяток всадников. У вас, дескать, свой приказ, у меня свой, приятно было познакомиться, майге-э-э-эр Хигарт, надеюсь, что больше не встретимся. Стоило ли губить отборных бойцов, чтобы спасти задницу этого надутого спесью индюка?

Расставшись с поредевшей пулой (в строю осталось чуть больше половины королевских конников), мы с трудом добрались до Альхенгарда.

Здесь предстояло пополнить припасы, прикупить кое-какое снаряжение, да и коней поменять очень бы неплохо.

А самое главное – необходимо найти и нанять людей, готовых за деньги рискнуть жизнью и здоровьем. По слухам, публика этого сорта собиралась именно в «Щите Одоара». В общем-то, логично, – тем, кто регулярно потребляет здешнее пиво, и здоровье, и сама жизнь не слишком-то дороги...

Однако слухи на то и слухи – часто лгут. Никто из посетителей «Щита» не привлек моего внимания в качестве возможного кандидата.

В темном углу кучка оборванцев азартно гремела стаканчиком с костями. Судя по всему, большее, на что они способны – срезать кошелек у зазевавшегося купца, если того не сопровождает пара телохранителей с дубинками.

Прочие мрачные личности, сосредоточенно сидевшие над своими кружками, тоже особых надежд не внушали. Без сомнения, кое у кого из них числились на счету весьма рискованные предприятия, и трупы за спиной наверняка оставались, – но всего лишь в здешних неосвещенных переулочках и тупичках, куда не заглядывает городская стража...

Можно было лишь вздохнуть об уютном, чисто подметенном зале «Хмельного гоблина», где имели обыкновение коротать вечера ландскнехты, поджидавшие вербовщиков, наемники с закончившимися контрактами и прочие им подобные господа. Да и пиво там, опять же, заслуживало так называться...

Однако я не спешил покинуть не оправдавшее надежд заведение. Имелась одна проблема, которую мне очень бы хотелось обдумать без помех, в одиночестве, тишине и спокойствии... Почти в тишине и спокойствии – драка, вспыхнувшая между игроками в кости, не в счет.

Проблема касалась все того же злосчастного боя при Лигонге... Вернее, той роли, которую сыграл в бою мэтр Тигар.

Бывшему торговцу и нынешнему летописцу Лаара полагалось забиться под повозку и молиться всем богам, каких он только знал, – когда подошедшие под прикрытием магического тумана свежие отряды мятежников устремились на штурм вагонбурга.

Не забился. Наоборот, дрался наравне со всеми. И, по словам Калрэйна, кривым кавалеристским клинком орудовал так, что любо-дорого посмотреть... А в том, что касается оружия и умения владеть им, на слова Калрэйна полагаться можно смело.

Не спорю, среди купцов и их приказчиков, ведущих торговлю с местами дикими и опасными, зачастую встречаются люди, отлично знающие, с какого конца браться за меч. Тигар таким не казался, но любое мнение может быть ошибочным...

Допустим, в своей далекой юности мэтр Тигар научился недурственно махать клинком, и не растерял умений. Но дальнейших его действий сей факт никоим образом не объясняет.

Когда старому вахтмайстеру Друэну стрела пробила навылет голову, Тигар... взял командование на себя! И командовал весьма умело и эффективно!

К тому времени главари мятежа были мертвы или разбежались, меднолицый маг тоже покинул поле битвы, но их подчиненные продолжали выполнять последние полученные распоряжения. И вполне могли превратить нашу победу в поражение, – высокородный сайэр Удиго-ар-Виеналь отдать сколько-нибудь толковый приказ оказался не в состоянии. Использовать успех, за который я заплатил жизнями своих ребят у ставки мятежников, оказалось некому...

Тигар же прекратил оборонять возы, посадил всех уцелевших защитников вагонбурга в седла (в том числе Калрэйна и магистра Гаэлариха; причем маг, завершивший свою магическую дуэль, так обессилел, что пришлось его с двух сторон придерживать в седле).

Затем странный писатель вывел всадников в поле, соединился с потрепанными ротами, продолжавшими бой, стремительным обходным маневром зашел в тыл мятежникам, – пула прокатилась смертоносной лавой, вырубая пращников и лучников, затем ударила в спину косиньерам, – и те, оставшись без руководства и без стрелковой поддержки, быстро превратились из умелых бойцов в толпу мужичья, охваченную паникой...

Все, как в учебнике. Грамотные действия отлично подготовленного кавалерийского командира. Но мэтр Тигар?! Достаточно вспомнить, как он сидит на своем сонном коньке – нелепый, весь какой-то обмякший и, одновременно, угловатый... Испуганно вздрагивает, когда лошадь дергается от укуса овода...

И вот ЭТОГО человека послушались старые рубаки перед лицом грозящей гибели?!

Послушались. Невероятно, но факт.

Впрочем, когда королевские конники галопом подлетели к холму, где жалкие остатки прорвавшегося отряда отбивались от последнего отчаянного натиска мятежников, скакавшего впереди мэтра Тигара было не узнать... Ничем не напоминал взгромоздившуюся на забор собаку. Скорее стал похож на черную хищную птицу, настигающую добычу. На коне держался так, словно если и не родился в седле, то уж точно сел в него раньше, чем научился ходить... Приказы отдавал самым что ни на есть «командирским» голосом, отнюдь не похожим на обычное бормотание... Взгляд цепко оглядывал поле боя, не упуская ни одной мелочи; казалось, даже глаза стали другими – колючими, похожими на прозрачные ледяные кристаллы...

...Кувшин постепенно пустел, но ясности в моих раздумьях не добавлялось. Понятно лишь одно: епископ и в самом деле имел веские основания включить Тигара в состав экспедиции за Молотом.

И беречь мэтра надлежит, снова прав сайэр епископ, как зеницу ока.

* * *

– Вы – Хигарт? – вопросительных ноток в голосе высокой брюнетки, опустившейся на табурет напротив меня, было прискорбно мало.

Я окинул деву взглядом ленивым и совершенно незаинтересованным, во всяком случае, мне хотелось, чтобы именно таким он казался. Хотя на самом деле наблюдал за ней крайне внимательно – с того самого момента, как девушка переступила порог «Щита Одоара».

Всем известно, какого сорта женщины шляются в одиночестве по таким вот злачным местечкам. Однако вошедшая никоим образом не походила на трактирную шлюху: через плечо перекинута перевязь с ножнами, из-за спины видна рукоять легкой сабли.

Воительница...

Но не просто воительница... Я не мог разглядеть, что за украшение свисает с шеи девушки, тонкая цепочка исчезала под одеждой. Однако не сомневался – висит там медальон Гильдии наемников. Дело в том, что в вольном городе Альхенгарде действуют весьма суровые установления, касающиеся ношения холодного оружия. Выйти из дому с оружием длиннее четырех аккенийских шасов – значит почти наверняка провести ночь в городской каталажке. Если, конечно, не принадлежишь к благородному сословию владетельных сайэров, или не носишь форму императорской армии, или, на худой конец, – здешней городской стражи. Я законы не нарушаю… ну… почти всегда… без веских причин, по крайней мере. И лезвие висевшего на моем поясе ронделя^[215] составляло три с половиной шаса.

Единственное исключение советники городского магистрата сделали для дубинок – да и то при условии, что их ударная часть не имеет металлических, костяных или каменных деталей. И для Гильдии наемников – ее члены могут ходить с длинными клинками.

Обычно воительницы предпочитают стричься коротко, по-мужски. У этой же волосы оказались заплетены в тугую косу и уложены спиралью. Однако держалась прическа на острых костяных заколках, торчащих во все стороны, – и попытка ухватить деву за волосы могла закончиться плачевно. На конце косы – тяжелый стальной грузик в форме наконечника стрелы. С остро заточенными краями, кстати. Слышали, слышали мы о таких штуках, правда, применяют их мастера боя, живущие куда южнее...

Я и сам собирался завести разговор с девушкой – но она меня опередила, да еще и назвала по имени. С чего бы? Никаких давних знакомств в вольном городе я не имел, да и новых завести не успел...

Лицо воительницы казалось незнакомым... Спокойные карие глаза, густые черные брови, кстати, не выщипанные; над левой бровью небольшой шрам, совершенно не портивший привлекательности скуластого лица.

Наряд вполне под стать облику. Неброская рубашка из мягкой плотной ткани, поверх нее потертый жилет из стеганной кожи, так называемая бригантина, —любимый одежда людей, чей образ жизни связан с постоянным риском: наемников, бандитов и прочих романтиков с большой дороги, а также любовников, опасающихся мести ревнивых мужей. Стальные пластинки, вложенные между слоями простеганной кожи, способны выдержать несильный рубящий удар, да и от стрелы спасут, если она не выпущена в упор. Однако бригантина не настолько стесняет движения, как тяжелый кованый доспех, а при нужде носится под камзолом и плащом достаточно незаметно.

Пауза после вопроса девушки затягивалась.

– Вы, собственно, кто? – сдержанно спросил я, не спеша подтвердить: да, мол, я и есть тот самый Хигарт.

– Хлада. – Голос низкий, спокойный.

– Просто Хлада? – я многозначительно поднял бровь.

– Хлада Сельми. Сестра сержанта Йоса Сельми. Помните такого?

Я откинулся на спинку стула и еще раз всмотрелся в скуластое лицо.

Пожалуй, в лице девицы, сидящей напротив, действительно просматривалось некое сходство с непроницаемой задубелой физиономией сержанта Сельми...

– Да, я Хигарт... – пришлось подтвердить мне. – И как поживает Йос? Он, кстати, мне ничего не рассказывал о вас.

– Йос умер. Недавно. Болотная чума, – коротко бросила Хлада. – А почему не рассказывал... – тут она пожала плечами, – разве он вообще много болтал? Хотя о вас как раз говорил охотно.

Сестра она или нет, но кое-что о сержанте и в самом деле знала. Йос был редкостным молчуном, предпочитавшим объясняться языком жестов и односложными междометиями.

– Да и с родителями я жила не слишком долго, – продолжала девушка. – А Йос, сколько себя помню, всё воевал... Дома ой как редко появлялся. Когда после Халланского похода на побывку приехал, куклу мне привез в подарок... Смешно – я как раз тогда в Гильдию экзамен держала. Меня ведь с малолетства отец к оружию приучать начал... Говорил, что коли уж боги сыновей не посылают, так он и из девчонок воинов сделает.

– Не посылают? А Йос?

– Он мне единокровный, от первой жены отца. А у мамы семь детей – и все девочки.

– И все стали воительницами?

– Три старших стали... Про младших не знаю, давненько весточек из дома не получала. Про Йоса недавно узнала, случайно... Ведь как экзамен сдала, сразу завербовалась, с тех пор вот и болтаюсь по свету, то тут, то там зарабатываю...

Я слушал Хладу и верил ей все больше. Голос, интонации, то, как она строила фразы... Нет, ни малейшей фальши не ощущалось. Либо передо мной сидела гениальная актриса и рассказывала давно заготовленную и тщательно проработанную легенду...

Святые отцы учат, что каждый человек носит в своей душе семь личных демонов: ревности, подозрительности, упрямства и так далее... Обычно они дремлют, но если уж проснутся, то не дадут покоя хозяину. Мой демон подозрительности явно страдал сегодня бессонницей.

«Кыш! – мысленно прикрикнул я на него. – Какие еще заготовленные легенды? Кто мог загодя знать, что наш отряд понесет такие большие потери и окажется в Альхенгарде?»

Но демон попался упорный. И ехидно заявил: «Кое-кто мог... Тот, например, кто натравил на нас мятежников...»

* * *

– А как ты меня узнала? – поинтересовался я. Как-то незаметно мы с Хладой перешли на «ты».

– Йос много рассказывал... Да и от караванщиков слыхала о тебе и твоем топоре... А сегодня на конском рынке слух прошел: дескать, Хигарт здесь, его люди лошадей покупают. Пошла искать и нашла.

Та-а-к... На рынок был командирован мэтр Тигар в сопровождении Калрэйна. Но ассасин привык держать язык за зубами, и гадать, кто стал источником слухов, не приходится... Не привлекающий внимания отряд, говорите? Ну-ну...

Принесли кувшин вина, заказанный Хладой. Она совершенно естественным движением потянулась к нему, и, когда наши лица сблизились, негромко проговорила, почти не шевеля губами:

– За тобой следят. Вон тот щербатый хмырь.

– Сам вижу, – ответил я тем же манером.

И в самом деле, некий гражданин вольного города – тщедушный, с нездоровой кожей, нелицеприятно названный Хладой «щербатым хмырем», – регулярно и с интересом на меня поглядывал, причем явно старался делать это незаметно. Если я хоть что-то понимаю в кабаках и в их посетителях, то он наверняка приглядывался: а не переберет ли чужак лишку, чтобы можно было без особого риска облегчить его карманы? Но не исключено, что этот тщедушный шакал лишь высматривает дичь для более опасных хищников...

В любом случае, засиживаться в «Щите Одоара» до самого закрытия не стоило.

– Ты сейчас чем занимаешься? – спросил я девушку, допивая вино.

– Ничем, – пожала она плечами. – Охраняла караван с рабами для Лигонга, но он здесь застрял, не пойдет дальше... Вчера получила расчет.

Понятно... Невольники владетельному сайэру Тирусу Лигонгу, прозванному Хозяином Колеса, если и потребуются, то очень не скоро. Видели мы недавно его знаменитое колесо – опрокинутое и разрушенное, частично сгоревшее. Дело в том, что сайэр Тирус принципиально не пользовался магическими способами получения воды для своего домена. Вместо них он использовал громадный механический насос, приводимый в движение тем самым колесом – высоченным, видным за много лиг. А колесо вертели рабы, убегая по его внутренней поверхности от огня, лижущего им пятки. Долго на такой работе бедолаги не выдерживали, и работорговцы всегда были желанными гостями в Лигонге... Наверняка мятеж здорово подпортил им коммерцию, и в вольном городе Альхенгарде невольники в ближайшее время будут стоить весьма дешево...

– Остальных наемников тоже рассчитали? – заинтересованно спросил я. – Мне нужна охрана для небольшого каравана в Уорлог.

Кому-то изрядный убыток, а у меня появился неплохой шанс нанять уже сработавшуюся спаянную команду бойцов.

Но Хлада разочаровала.

– Они... – сестричка бравого сержанта несколько замялась, впервые с начала нашего разговора. – Они... в общем... нашли другую работу.

И это понятно... Самому приходилось пару раз заниматься «другой работой»... Большой войны давно не было, и упал спрос на услуги людей, предлагающих за деньги свой меч. Да и местные торговцы стараются обходиться минимумом охранников – в последнее время императорская армия хорошенько прищемила хвост шайкам, промышляющим на караванных тропах. Для Гильдии настали нелегкие времена, и некоторые ее члены, припрятав подальше гильдейские медальоны, ищут счастье на большой дороге... Что будет дальше, ясно: вскоре в окрестностях Альхенгарда произойдет несколько дерзких нападений в исполнении профессионалов, и купцы вновь почувствуют большую нужду в охранниках.

Спрашивать, отчего Хлада не присоединилась к товарищам, я не стал. Вместо того поинтересовался:

– Сколько берешь за день пути?

Она ответила, я поперхнулся. Хлада сладко улыбнулась и уточнила:

– Это за охрану обычного каравана, идущего по населенным местам. Стоянки в торговых городах – в половинном размере. А в таких краях, как восточный Уорлог, плата удваивается. Плюс компенсации за ранения, увечья и смерть. Ну, ты и сам наверняка знаешь стандартные условия Гильдии.

Я знал. Гильдия получает в качестве отчислений четверть заработка своих членов и весьма ревностно следит за исполнением контрактов. Хозяин, не выплативший компенсацию семье или наследникам своего убитого наемника, рискует многим: у купца торговые путешествия станут куда более опасными, да и владетельный сайэр в своем замке не сможет спать спокойно...

– Жизнь дорожает... – вздохнула Хлада. – Ох и тяжко же одинокой женщине заработать себе на пропитание, на кров над головой и на спокойную старость...

Экономить золото сайэра Хильдиса смысла нет. Однако покупал я кота в мешке, точнее говоря – кошку... И за этакие-то деньги хотелось бы знать, насколько длинные и острые у нее когти.

– Владею ножом, кинжалом, длинными клинками, – сказала Хлада, видя мои сомнения. – Боевым цепом. Алебардой, совной, гвизардой и тому подобным оружием. Из лука... – она сделала короткую паузу, – ...стреляю.

Слово «владею» в устах члена Гильдии значит: «владею в совершенстве». Потому что здешние городские стражники своими алебардами тоже владеют – таскают на плече и ставят к стене в караулке...

– Стреляешь, и?.. – уточнил я.

– Птицу на лету не собью и в монету с тридцати шагов не попаду. Но по плотному строю двенадцать стрел в минуту сделаю... Умею драться без оружия. Умею использовать подручные предметы. И... – тут она вновь замялась, – ну... в общем... женские дни переношу нормально. Остаюсь в строю и в седле.

– Ты нанята. С испытательным сроком. Задаток получишь на постоялом дворе, за семь дней пути. В Вальгеро, если всё меня устроит, подписываем контракт и заверяем в Гильдии. Согласна?

Хлада кивнула.

– Тогда пошли отсюда.

– Сейчас, только расплачусь...

Девушка встала, подошла к стойке, с маху шлепнула на нее увесистый кошель. Как он звякнул, слышали, по-моему, все посетители «Щита». Не менее шумно Хлада позвенела монетами, выбирая нужную, и протянула трактирщику не серебро, – полновесный золотой содар. От сдачи не стала отказываться, но и без того нужное впечатление было достигнуто.

Хлада сделала все преднамеренно, ставлю годовой доход «Хмельного гоблина» против кружки здешнего как бы пива. Наемники вообще не пользуются такими здоровенными кошелями, распихивают золотые монеты в многочисленные ячейки своих бригантин – попробуй-ка укради, да и лишняя защита...

Я оглянулся на «щербатого хмыря» – как, интересно, он отреагирует на увиденное и услышанное?

Но хмырь уже исчез из-за своего столика.

Глава шестая. Тихий вечер в глухой провинции

Унылая здешняя жизнь приводит в ужас и тоску любого столичного гуляку, очутившегося волею обстоятельств в провинции. В предписанный, весьма ранний вечерний час гасятся все огни и запираются все двери, – и бедолаге остается лишь с грустью вспоминать ярко освещенные улицы столицы, до самого утра полнящиеся всякоразными соблазнами и удовольствиями...

Тигар Вагидо, «Бытописание стран и народов Лаара»

Мы вышли в ночь, полную серого скользкого тумана. Дверь глухо стукнула, отрезая нас от теплого желтоватого нутра трактира.

Я слегка поежился и двинулся по скудно освещенной улице, тусклые масляные фонари здесь висели через два дома на третьем, и в своей борьбе с туманной мглой казались близки к полному поражению... Хлада шла чуть сзади и левее – грамотно взяв на себя роль телохранителя.

Туман странно искажал звуки, делал их глухими и неопределенными. Однако я сразу понял, что шорох – тихий, на пределе слышимости, – не эхо наших шагов. Стоило ожидать...

Я остановился, делая вид, что вожусь с застежкой сапога, а на самом деле проверяя нож-засапожник. Шепнул поравнявшейся со мной Хладе:

– Кто-то за нами топает.

– Слышу, – негромко ответила она, тоже останавливаясь. И поправила на поясе ножны с длинным кинжалом.

Кто бы ни крался сзади, подойти и показаться он не спешил. Остановился, замер, выжидая чего-то... Рыскать по темным подворотням, пытаясь обнаружить преследователя, не имело смысла, наверняка он прекрасно знает все здешние ходы-выходы... Мы пошагали дальше. Еле слышный шум за спиной немедленно возобновился.

Ну и что теперь?

Долго ждать ответа на сей риторический вопрос не пришлось. Впереди из тумана показалась фигура, закутанная в длинный, до пят, драный плащ. Шагал плащеносец расслабленной, чуть покачивающейся походкой. Не то был пьян, не то изображал пьяного.

Сошлись мы с ним в блеклом пятне света от очередного фонаря.

– Добрый вечер, почтеннейший сэйр и благородная сэйра! – сердечно приветствовал нас обладатель драного плаща и немедленно перешел к делу: – Не соблагоизволите ли вы оказать посильное вспомоществование усталому труженику и снабдить его финансовыми средствами, насущно потребными для приобретения животворной и веселящей душу влаги?

Эк витиевато и аристократично изложил, я прямо-таки заслушался. Сзади фыркнула Хлада. Похоже, столь изящный эквивалент сакраментальной фразы «Подайте на пропитание!» не произвел на наемницу никакого впечатления.

– Всенепременнейше соблагоизволим, почтеннейший! – откликнулся я. – Ловите и испейте животворной влаги за наше здоровье!

Оловянная гойза – самая мелкая из здешней разменной монеты – мелькнула в тусклом свете фонаря и глухо стукнулась о брусчатку. Никаких попыток поймать ее или поднять усталый труженик не предпринял. Руки его остались скрыты под плащом.

– О, сколь ничтожно и оскорбительно сие подношение! – возопил он с фальшивым возмущением. – И я расцениваю его именно так – как оскорбление, требующее немедленной сатисфакции и компенсации! В размере всей вашей наличествующей монеты, имеющей хождение в богоспасаемой Аккенийской империи и в сопредельных странах, а также вашей бригантины, благороднейшая сэйра, и того украшения, кое имеет незаслуженную честь отягощать вашу шейку!

Утомил, златоуст... Нет чтобы сказать проще: «Кошелек или жизнь!»

Из недр дырявого плаща появился раскладной нож, заранее приведенный в рабочее состояние.

Даже не смешно... Лезвие хоть и внушительное, но значительно уступает ронделю, вполне открыто висящему на моем поясе. И саблю наемницы трудно не разглядеть, даже в таком тумане.

– Выдай ему компенсацию, – приказал я девушке. – И сатисфакцию. Недели этак на три постельного режима.

Сабля Хлады и ее кинжал покинули ножны одновременными движениями. Оборванец торопливо шагнул назад. Причину его наглости угадать было не трудно, и догадка мгновенно подтвердилась, – с боков на нас надвинулись еще две фигуры. Четвертый, кравшийся сзади, тоже подошел и оказался в круге неверного света.

Ну и какие же козыри нам предъявят при новом раскладе?

– Руссель, почтеннейший, неужели эти господа повели себя невежливо? – спросил один из вновь прибывших, поигрывая квилоном^[216]. На гарде его оружия имелись захваты, способные удержать и даже переломить клинок легкого меча или сабли.

– Да, вы представляете, почтеннейший Шихар: пришлые незнакомцы позволяют себе оскорблять лучших граждан города! – уязвленно произнес тот, кого назвали Русселем. Его вторая рука тоже показалась из-под плаща и сжимала дубинку, – вопреки всем установлениям здешнего магистрата украшенную стальными остриями весьма неприятного вида.

Двое других не вмешивались в беседу лучших граждан. Наверное, не обладали образованием и воспитанием, позволяющими поддерживать ее на должном уровне. Зато один из них владел орудием, именуемым аккенийцами «ночным бичом», – тонкой, но прочной цепью в четыре с половиной локтя длиной, на концах которой крепились два увесистых шипастых шара. В умелых руках – страшная штука. А данные конкретные руки, сомнений нет, были весьма умелыми. Один шар вращался на коротком отрезке цепи, раскручиваясь все быстрее. Второй свисал, почти касаясь мостовой, – но я знал, что он способен в любой момент устремиться вперед, обвить цепью клинок, вырвать из рук...

А вот четвертый никакого оружия не держал, по крайней мере на виду. И это мне совершенно не понравилось...

– Положите вашу сабельку под ноги, благороднейшая сэйра, – дружески посоветовал Руссель. – И соблагоизвольте присовокупить к ней кошелек, бригантину, и то украшение, кое...

– Цацку сымай, шалава! – владелец бича сиплым рыком перебил изысканную речь коллеги. Не иначе как был по горло сыт его красноречием.

Хлада ответила не словами – действием. Ее сабля метнулась вперед – Шихар квилоном отбил удар и попытался поймать клинок захватом, однако не сумел. Сиплый владелец бича пустил в ход свое орудие, но девушка изящным пируэтом разминулась с шипастым шаром, со свистом рассекшим воздух.

Я тем временем увернулся от дубинки Русселя, твердо решив ограничиться пассивным участием в драке. Коли уж Хлада намеренно спровоцировала ситуацию, не стоит мешать ей продемонстрировать, на что способна.

Однако не сложилось. Четвертый, скромно и незаметно державшийся позади, вскинул к губам небольшую, в пару ладоней длиной, трубку. Зарядом могло служить что угодно: отравленный шип, или порция дурманящего порошка, или шарик с магическим действием... Проверять рискованно.

Я рисковать не стал и прыгнул вперед. Четвертый как раз набрал полную грудь воздуха, но выдохнуть уже не смог, – горло стиснула моя пятерня. Выбитая трубка улетела куда-то в темноту.

– Эти трое – твои! – крикнул я Хладе. Не слишком громко крикнул, а то набегут стражники, и на постоялый двор мы попадем не скоро.

Она не отозвалась, лишь сталь звенела о сталь.

Не ослабляя хватки, я поднял бандита повыше, прижал к стене дома. Он побагровел, пытался одной рукой разжать мои пальцы, а другой дотянуться до голенища, где наверняка носил нож. Не преуспел ни в том, ни в другом...

Хлада не теряла зря времени, разбираясь с оставшейся троицей. Первым выбыл из схватки почтеннейший Шихар – квилон звякнул, упав под ноги. А его хозяин взвыл тонким голосом, глядя на руку, только что сжимавшую оружие: кисть и запястье повисли под прямым углом к предплечью, удерживаемые лишь полоской кожи и мышц. Кровь из перерубленной артерии хлынула мгновением спустя, пятная мостовую.

Сиплый дрался неплохо, куда лучше своих велеречивых коллег. Шары ночного бича стремительно крестили воздух во всех направлениях, порой весьма неожиданных. Руссель со своей дубинкой пытался подобраться к девушке сбоку, – и все никак не мог, не рискуя подставиться под удар подельника.

Пару раз сиплому почти удавалось обвить цепью клинок наемницы. Но лишь почти... А затем все-таки удалось. Бандит громко прохрипел что-то неразборчивое, дернул цепь изо всех сил. Но вместо того, чтобы выдрать саблю из руки, он подтянул к себе Хладу почти вплотную. Она быстро ткнула кинжалом и тут же скользнула в сторону.

Руссель, видя, как оборачивается дело, пустился наутек, отбросив дубинку и путаясь ногами в полах своего плаща. Хлада догнала его в два прыжка, чиркнула кинжалом с некоей демонстративной небрежностью. Почтенный гражданин вольного города растянулся на брусчатке.

Я наконец разжал пальцы, бездыханное тело свалилось мне под ноги.

Наемница вернулась, выпутала саблю из цепи. Любитель помахать бичом ничем ей не препятствовал – к тому времени сидел, привалившись спиной к стене и прижав обе руки к животу. Ноги его подергивались, словно сиплый стремился вскочить и продолжить схватку, – но подергивались все слабее и слабее... Замерли. Вокруг росла кровавая лужа.

– Как заказано, – кивнула Хлада на Русселя, ползком удалявшегося в темноту. – Три недели будет лежать, потом пару месяцев похромает.

Ну что же, первый экзамен наемница выдержала. Хотя, конечно, настоящими мастерами боя эту гоп-компанию не назовешь, и разминка получилась достаточно легкой... Однако сиплый был неплохим бойцом, мир его праху.

Хлада обтерла кинжал, спрятала в ножны. Примерилась поступить так же с саблей...

– К оружию! – рявкнул я.

И впервые за этот вечер пожалел, что законопослушно оставил на постоялом дворе верный Бьерсард.

* * *

Они шагнули в круг неверного света синхронными бесшумными движениями. Очень похожие, в одинаковых серых, под цвет тумана, плащах с низко опущенными капюшонами. И оба с мечами.

На незадачливого Русселя и его компанию вновь прибывшие походили, как небо на землю. Велеречивых разговоров не заводили, кошельками и прочим имуществом не интересовались. Молча и деловито начали нас убивать.

Я едва успел подставить лезвие кинжала. Меч ушел в сторону, но удар неимоверной силы чуть не сбил меня с ног. Противник не давал передышки – удар, удар, еще один, тут же выпад, едва не пришпиливший меня к стене дома... Я финтил, уклонялся, фактически безоружный, –тоненьким лезвием моего ронделя хорошо колоть сквозь звенья кольчуги, или в сочленение латных пластин, но выходить с ним на поединок с мечником – самоубийство.

Что Хлада у меня за спиной продолжает драку, я мог определить только по звукам, постоянные атаки врага не позволяли обернуться. Улучив момент, я выдернул из-за голенища нож-засапожник, – и едва не поплатился за это разрубленной головой... Серый мечник явно решил, что пора заканчивать, и резко взвинтил темп.

Очень хотелось ускориться, либо продемонстрировать еще какое из секретных умений, полученных в Храме... Увы, после приснопамятной битвы при Лигонге я пару недель не буду способен к этим штучкам... Приходилось рассчитывать лишь на свои силы, да на рондель с засапожником.

Надо было рисковать, и я рискнул. После очередного финта сделал вид, что оступился, – раскрылся, подставился, и чуть не лишился правой руки, – самый кончик меча все же оцарапал запястье.

Одновременно я метнул нож – низом, очень хитрым и закрученным броском, в свое время меня научил ему Калрэйн. Увидеть бросок было трудно. Отбить из позиции, в которой оказался серый, – невозможно. Если у него нет под плащом доспеха...

Попал! Кривое лезвие засапожника воткнулось чуть ниже грудины, – глубоко, по самую костяную рукоять!

Доспеха под плащом не оказалось... Теперь оставалось лишь выждать, пока серый ослабеет, поставить точку в поединке и помочь Хладе.

Удар, финт, уход... Да что с ним такое? Противник, казалось, не замечал, что в брюхе у него сидят три шаса острой стали... Двигался с прежней быстротой и слабеть не собирался.

Между тем на сером плаще, вокруг рукояти ножа, росло темное пятно. Я почувствовал запах – резкий, неприятный... И знакомый. Слишком знакомый...

– Это не люди! – крикнул я Хладе, уворачиваясь от очередного выпада.

Закончить фразу мне удалось лишь после нескольких финтов и вольтов:

– Нежить! Бей только в голову!

На сей раз наемница соизволила откликнуться:

– Сама поняла!

Выпад, отвод чужого клинка, обманный финт и прыжок в сторону, имитация удара кинжалом... Я чувствовал, что рука начинает уставать, принимая энергию мощных ударов... Погнутое, испещренное зазубринами лезвие ронделя все с бо́льшим трудом отводило меч в сторону.

Краем глаза я пытался высмотреть квилон, валявшийся где-то под ногами. С ним все-таки будет чуть больше шансов одолеть тварь, кем-то и зачем-то притащенную с Темной Стороны.

Не высмотрел... Но вскоре под сапогом что-то звякнуло. Ну точно, цепь ночного бича. Даже лучше, но нагнуться сейчас за ним, – значит, никогда уже не распрямиться. Разве что в небесных чертогах Пресветлого Сеггера...

Еще пара финтов и пируэтов, и я атаковал, – в отчаянном и безрассудном прыжке попытался вонзить рондель в грудь серого. Тварь немедленно использовала представившуюся возможность: встретила меня мечом в полете, обрушив мощнейший удар на беззащитный левый бок. Сталь заскрежетала о сталь – еще раз спасибо Калрэйну, научившему мгновенно и в любом положении перекидывать клинок из одной руки в другую.

Рондель вылетел из пальцев, а сила чудовищного удара отшвырнула меня далеко в сторону. Хрустко шлепнулся на мостовую, мгновенно перекатился, – и тут же меч твари высек искры рядом с моей головой...

Я вскочил, раскручивая ночной бич. Порезвимся, детка? Эта штучка мне неплохо знакома, в Храме учили убивать всем, что хоть отдаленно напоминает оружие... И тем, что не напоминает, – тоже.

«Вжиу! Вжиу! Вжиу!» – начали свою песню шипастые шары. А затем последовал удар. Вернее, два одновременных удара. Тот шар, что устремился к его голове, серый отбил. Но до второго, летевшего низом, чуть-чуть не успел дотянуться кончиком меча.

Хрясь! – шар шумно ударил по голени твари. Серая фигура неловко опустилась на колено, капюшон свалился.

На меня смотрело неподвижное серовато-зеленое лицо, на глазах – черная повязка, губы зашиты грубой черной нитью.

Кто-то играл очень серьезно... Вызвать с Темной Стороны Безглазого стоило целого состояния. И жертв. Настолько омерзительных, что мне даже думать об этом не хотелось.

Переродившиеся под влиянием Тьмы мертвые убийцы – почти неуязвимые, великолепно натренированные, не нуждающиеся в зрении и слухе, владеющие магическими, недоступными смертным органами чувств, способные командовать отрядами рядовой нежити... Абсолютные воплощения смерти.

И против нас кто-то выставил двух таких милашек... Хотя уже можно считать, что одного.

Шагнув вперед, я послал шар в новый стремительный полет. Безглазый отбил, но одновременно на висок ему обрушился второй страшный удар. Затем еще, еще, еще...

...От головы мало что осталось, но когтистая лапа, ничем не напоминающая человеческую руку, продолжала царапать брусчатку, а меч слепо тыкал куда-то в пустоту... Я бы назвал тварь живучей, если бы она не была изначально мертва.

Ладно, надеюсь, без головы тело все же сдохнет. Вернее, перестанет двигаться.

Наконец-то можно обернуться и посмотреть, как дела у Хлады.

Она держалась отлично: кружила со вторым Безглазым в молчаливом танце смерти, скользила вокруг серой фигуры, стараясь достать саблей, ловко уклонялась от ударов...

Не только и не просто отбивалась – капюшон твари располосован, на щеке виднелась глубокая рана, на плащ из нее лилась черная, мерзко воняющая жидкость.

Однако девушка явно устала, Безглазый же, не обращая внимания на рану, орудовал длинным мечом с неутомимостью механизма... Пора заканчивать.

Я зашел сбоку, раскрутив бич почти на всю длину.

Мой удар Безглазый отбил, но пара витков цепи захлестнулась на его мече, тварь промедлила, освобождая клинок резким рывком, и тут уж Хлада не упустила свой шанс: сабля со свистом вспорола воздух, затем – с глухим ударом – мертвую плоть. Голова с повязкой на глазах покатилась на мостовую. Тело с мечом в вытянутых руках несколько мгновений стояло неподвижно, затем рухнуло.

– Хорошая работа, – прокомментировал я, с трудом переводя дух. Да, этот экзамен оказался куда серьезнее... Но Хлада и его выдержала.

Девушка стояла, опустив руки с оружием, и редко, глубоко вдыхала, успокаиваясь после схватки.

Поймав мой взгляд, она улыбнулась.

– Со знакомством, Хигарт.

– Ага, – прохрипел я в ответ. – Очень приятно.

Осмотрел свое руку, продолжавшую кровоточить. Сказал задумчиво:

– Любопытно... Ведь меч как раз по тому шраму угодил, что я сделал, когда братался на крови с Йосом...

Не совсем так – не только я и сержант Сельми, но все, кто уцелел после Тул-Багара, смешали свою кровь... Но детали сейчас не важны.

Хлада взглянула мне в глаза. И, не раздумывая, резанула кинжалом свое запястье.

Наши ранки соприкоснулись, и слова старой клятвы прозвучали в заваленном трупами переулке, в неверном свете масляного фонаря, подвешенного над забрызганными кровью дверями мирного купеческого дома...

Затем последовал предусмотренный ритуалом поцелуй – хоть и не совсем братский, если уж начистоту... Но как-то не приходилось до сих пор брататься (сестриться?) с девушкой... Губы у Хлады оказались чуть горьковатыми.

Она отстранилась и произнесла с милой улыбкой:

– Кстати, забыла предупредить: интимных услуг работодателю в моем контракте нет.

– Ты это к чему? – изумился я слегка наигранно.

– Да так... Йос рассказывал, что ты ни одной юбки не пропускаешь... Врал, наверное.

– Но ты ведь носишь брюки... Так что все в порядке. А теперь пошли отсюда. Есть мудрая народная примета: как только кончается драка, тут же появляется стража. Но не раньше.

А жаль, любопытно было бы взглянуть на здешних алебардистов в схватке с Безглазыми.

Глава седьмая. Тихая ночь в глухой провинции

И рек Аргавайл, Бичом Небес прозванный, да помилует Пресветлый Сеггер окаянную душу его:

«Приду к вам оружно и многолюдно, и принесу огонь и меч за грехи отцов ваших и дедов, и позавидуете им, ибо уже мертвы лежат».

И стало по словам его... Пылали грады, и кровавые реки лились по стогнам их, и живой завидовал мертвому.

«Каменная книга Уорлога», плита XVII

Постоялый двор, где разместилось наше поредевшее воинство, приткнулся почти к самой городской стене. Его массивные ворота были уже заперты, но я предусмотрительно узнал у хозяина слово, открывавшее магический замок калитки.

Во дворе я несколько мгновений постоял, напрягая все органы чувств. Вроде бы всё тихо и спокойно... Из окон льется мягкий свет, слышны неразборчивые голоса. С конюшни тянется запах свежего сена, негромко всхрапывают лошади и им вторит мощный человеческий храп – не иначе как пьяный конюх решил вздремнуть на куче соломы. Никаких признаков незваных гостей, никакого чувства смутной тревоги, возникающего при близком присутствии тварей, заявившихся с Темной Стороны...

Прежде чем пройти к дверям, я попросил Хладу:

– Не надо никому рассказывать о нашем маленьком приключении. Договорились?

Хлада остро взглянула своими карими глазищами, сейчас, в полутьме, казавшимися двумя омутами бархатной темноты, покусала нижнюю губу и кивнула. Мне показалось, она хотела что-то спросить, но передумала. Вот и славно.

Мы вошли в обширную залу постоялого двора. С низких потолочных балок здесь свисали пучки ароматных сушеных трав, на деревянных стенах красовалась кухонная утварь – тоже деревянная, резная, в хозяйстве не использовавшаяся и висевшая исключительно для красоты. Широкая лестница вела на второй этаж, к комнатам для приезжих.

В качестве люстры служило здоровенное тележное колесо, подвешенное на цепи к потолку и утыканное сальными свечами.

Центр помещения занимал громадный стол, сработанный из толстенных досок. У дальней стены – стойка, за которой меланхолично протирал кружки сам хозяин постоялого двора, толстяк с улыбчивым благообразным лицом и глазами-щелочками, давно и безнадежно утонувшими в пухлых щеках.

В углу уютно потрескивало пламя в камине, размеры которого позволяли целиком зажарить бычью тушу. А возле камина сидела троица моих соратников. Быка не жарили, за отсутствием такового, – о чем-то негромко переговаривались, сдвинув к огню стулья, тяжелые, как и вся мебель в этом заведении.

Неплохо, неплохо... Кажется, команда начинает притираться и срабатываться. До боя с мятежниками маг Гаэларих общался без служебных надобностей лишь с двумя своими ассистентами, ныне покойными. Да и мэтр Тигар предпочитал держаться наособицу...

– Знакомьтесь, это Хлада Сельми, – объявил я. – С этого момента – наша спутница и боевой товарищ. Весьма-таки боевой, – добавил я с легким нажимом. Затем по очереди представил своих компаньонов:

– Мэтр Гаэларих, магистр магии. Майгер Калрэйн, специалист по всевозможным деликатным вопросам. Мэтр Тигар, писатель... И по совместительству – выдающийся кавалерийский командир.

Насчет командира я прибавил провокации ради, желая взглянуть, как отреагирует на такой комплимент бывший торговец.

Выдающийся кавалерийский командир и герой Лигонга привстал, пробормотал нечто приветственное, но неразборчивое, и шлепнулся обратно на стул.

Гаэларих, удивительное дело, покраснел как мальчишка, сообщая Хладе, насколько рад знакомству с нею. Впрочем, если вдуматься, ничего удивительного. Он, по большому счету, и есть мальчишка в магистерской мантии, по крайней мере в том, что касается общения с женщинами...

Зато Калрэйн не ударил в грязь лицом. Встал, раскланялся с грацией истинного аристократа, непринужденным движением пододвинул к камину еще один стул.

– Присаживайтесь, майфрау Сельми. Я знаком с вашим братом.... И уверен, что в компании с вами наше путешествие станет куда приятнее, чем прежде.

Он иногда чертовски любезен, этот бывший убийца. Но я видел, как Калрэйн быстрым взглядом профессионала оглядел Хладу – причем интересовался не лицом и не фигурой, но исключительно оружием и снаряжением.

Майфрау Сельми уселась на стул, вытянула ноги к огню, и сказала сладким-сладким, прямо-таки певучим голоском:

– Я тоже слышала о вас много лестного, майгер Калрэйн. Можно сказать, неплохо заочно знакома.

Одарила ассасина ответным быстрым взглядом и заявила:

– У вас, майгер, сейчас как минимум тринадцать клинков. Кинжалы на левом плече, на поясе, на обоих бедрах, четыре метательных ножа на голенях, еще два на предплечьях, на внутренней их стороне... А на внешней два стилета... Или две мезикордии с сильно уменьшенной гардой? И что-то мне неизвестное на левом плече. По-моему, всё...

Это называется – сразу себя поставить.

Ассасин разулыбался, встал, повернулся спиной, спросил:

– А теперь?

– Два ножа подвешены на спине, один на талии, – без запинки отрапортовала Хлада.

– А так? – Калрэйн натянул свой камзол весьма свободного покроя.

– Меч-опояска?.. – сказала Хлада вопросительно. Калрэйн кивнул, не оборачиваясь. Она добавила уже гораздо увереннее:

– И еще два маленьких ножичка... Не знаю уж, для чего. В зубах ковырять, наверное.

– Всё? – спросил ассасин.

Хлада еще раз окинула его взглядом.

– Всё. Итого девятнадцать единиц.

Калрэйн рассмеялся. Обернулся и сплюнул на ладонь крохотное, с мизинец длиной, лезвие. Острое как бритва, я уверен, – иных он не носит.

– Двадцать, майфрау, двадцать... Не считая боевых спиц и еще кое-каких мелочей.

Да, Калрэйн у нас такой... Не удивлюсь, если когда-нибудь, – в самый нужный и критический момент – он извлечет клинок из своего заднего прохода. И кого-нибудь им зарежет.

– Кушать не мешает? – спросила наемница сочувственно.

– Привык... – слегка невнятно ответил Калрэйн, возвращая лезвие за щеку.

– Хлада, – протянула ему руку девушка. – Просто Хлада. На «ты», пожалуйста, и без «майфрау»...

Ассасин руку не пожал – приложился губами, словно имел дело с высокородной сайрис. Позёр...

Тигар и Гаэларих понуро молчали, ничем похожим они похвастать не могли.

* * *

– Лошади закуплены, – докладывал Калрэйн недолгое время спустя. – По два тяжеловоза на каждый фургон, плюс по два подменных. Запасная упряжь. И заводные верховые. Угодим на непроезжее бездорожье, можно будет по беде сладить вьючной караван.

Я кивнул. Спросил:

– Возницы?

Слишком мало у нас бойцов, чтобы нагружать их обязанностями извозчиков.

– Наняли... – сказал Калрэйн, и в интонации его ощущался немалый скепсис. – Трое беглых мужичков из Лигонга. В мятеже вроде не участвовали, но... Глаз да глаз за ними нужен. Запахнет жареным, – всё бросят и сбегут.

– Вот ты и будешь этим глазом, – порадовал я ассасина. – Где они сейчас?

– Дрыхнут на конюшне.

Так вот чей мощный храп усладил наш слух во дворе...

Затем слово взял мэтр Тигар. Когда мы перераспределяли обязанности между уцелевшими после Лигонга, я решил, что казной и припасами отряда будет заведовать Тигар, как бывший торговец. И сейчас он занудно и обстоятельно перечислял, сколько им закуплено голов сухого сыра, караваев хлеба, мешков крупы и связок сушеной рыбы. Вернее, связок безглазых и полупрозрачных существ, обитающих в подземных реках и озерах, и упорно именуемых гномами «рыбой». Настоящая рыба слишком редка и дорога, и подается исключительно к столу очень богатых людей.

Я задал несколько вопросов, с каждым ответом убеждаясь: если когда-то, в далекой юности, мэтр и служил в кавалерии, то наверняка провиантмайстером. Предусмотрел он, казалось, всё.

– Что с водой?

– С бочками не стал связываться, приобрел сто бурдюков, стандартных. Каждый проверен. Нужное количество воды зальем перед выступлением.

– Из бараньей шкуры?

– Ни в коем случае. Из кожи болотной ящерицы.

Все правильно... Кожа бараньих бурдюков без воды быстро становится хрусткой, ломкой, дает течь... А всю сотню стоит заполнять лишь перед переходом через пустыню, незачем зря утомлять лошадок.

– Замечательно, мэтр Тигар. Прекрасно поработали. А теперь будьте любезны, выдайте майфрау Сельми аванс в счет будущего контракта.

– Сколько?

Я назвал цифру. Мэтр Тигар не смутился и поплелся в свою комнату, где в сундучке, охраняемом всеми видами магической защиты, хранилась наша казна. Калрэйн, лучше осведомленный о расценках наемников, удивленно просвистел несколько тактов неизвестной мне песенки.

– Стоит того, – успокоил я. – Проверено в деле.

Он пожал плечами... Командиру, дескать, виднее.

Получив приятно позвякивающий мешочек, Хлада сказала:

– Хигарт, мне надо забрать коня и вещи, рассчитаться в гостинице...

– Хорошо. Иди. Завтра, с самого утра, приезжай сюда. Выступим на рассвете, едва откроют городские ворота.

Причины спешки я пояснять не стал. И без того должна понимать: за нашими похождениями после выхода из «Щита Одоара» вполне могли наблюдать любопытные глаза сквозь щели ставен. Расследования не избежать, и лучше бы оказаться подальше от постоялого двора, когда до него доберутся дознаватели городского прево...

Я проводил Хладу до калитки, отпер магический засов. Прежде чем уйти в ночь, она задумчиво произнесла:

– Хигарт, я уже не та маленькая девочка, которой Йос привозил из походов куклы... Этот караван в Уорлог... Он ведь не просто караван... Он... в общем... это что-то вроде Тул-Багара?

Прежде чем ответить, я долго молчал. Не знаю уж, что там наплел Йос сестренке про наш кровавый рейд к Тул-Багару, лучше бы не рассказывал ничего... Никому не нужна правда, пахнущая кровью и выпущенными кишками, хотите услышать про подвиги – слушайте красивые баллады менестрелей...

– Да, – коротко сказал я.

* * *

– Симпатичная сестренка у старины Йоса, – сказал Калрэйн, подкинув полено в камин; ночь выдалась холодная. – Эх, его бы еще самого к нам для полного счастья...

– Йос мертв, – сухо сказал я. – Болотная чума...

– Вот судьба-злодейка... – покачал головой ассасин. – Через такие мясорубки прошел, и ничего, а тут... Говорят, в Тролльхейме целые деревни вымирают в одночасье. Зайдешь в такую деревушку – на вид целая, а в каждой хижине – тролли мертвые... Все разом, то есть, загнулись, – так что и на погосте закопать было некому... А теперь, значит, и на людей мор перекинулся.

– За грехи наши эта мерзопакость нам ниспослана! – наставительно поднял палец мэтр Тигар. – Очистится земля от грешников, а праведные выживут и возвысятся!

Калрэйн задумчиво поскреб щеку, словно размышляя: а относится ли он сам к праведным? И решил, очевидно, что выжить и возвыситься ему никак не суждено. Потому что встревожено спросил у мага:

– А скажите-ка, мэтр магистр, мы-то под заразу не угодим? Совсем близехонько к тем местам путь-то наш лежит, как я понимаю... Ладно б люди злые с оружием, ладно б чудища всякие, – привыкли уж, отобьемся. А «смерть-туман», как его орки кличут... Щитом от него не прикроешься, мечом не отмахаешься.

– Нам эта зараза не страшна, – коротко заверил Гаэларих.

– Ой ли? – усомнился Калрэйн. – Коли уж самим Пресветлым Сеггером казнь нам послана... Магические эликсиры да амулеты ваши против воли его – как игрушки детские.

– Да при чем здесь Сеггер... – досадливо поморщился маг.

– А кто при чем? – быстро спросил я. Интерес не праздный – область, пораженная болотной чумой, или же «смерть-туманом», почти вплотную приблизилась к северным границам и Аккении, и Туллена. И рассказывали про этот туман вещи странные и страшные.

– Долгая история, давно началась...

– А вы расскажите, – настаивал я. – Умные речи длинными не бывают, только у дураков что ни слово, то лишнее.

– Ну хорошо... – сдался Гаэларих. – Все вы, наверное, слышали легенды о золотом веке? Когда люди не умирали от заразных болезней, лишь от ран и от старости?

– Слыхали, как же, – кивнул ассасин. – Красивая сказка.

– Это не сказка, научно-магические изыскания подтвердили: нечто подобное и впрямь имело место... А еще раньше, если верить легендам, жили на свете два брата-великана, Сэйгур и Сэймур...

БРАТЬЯ СЭЙГУР И СЭЙМУР,легенда, рассказанная магистром Гаэларихом на постоялом дворе вольного имперского города Альхенгарда

Давно это случилось... В те времена дикие и малочисленные племена людей еще бродили по болотам Уорлога, питаясь тем, что найдут, даже убивая и пожирая себе подобных, и не владели ни науками, ни ремеслами, ни магией. Даже огнем не владели.

А любимыми детьми Творца были великаны. Живущие очень долго, почти бессмертные, они не знали войн и каждый мог веками, даже тысячелетиями копить знания и совершенствовать свою мудрость в избранной отрасли... Одни великаны умели повелевать погодой и климатом, другие строили чудесные машины и механизмы, третьи могли менять течение рек и создавать горы на месте равнин и моря на месте гор, четвертые властвовали над живыми существами, порождая их новые виды, постепенно заселяющие Лаар...

Братья Сэйгур и Сэймур были сыновьями старого великана Мурна, больше других познавшего тайны животных. Мало осталось загадок в жизни зверей и рыб, птиц и насекомых, чешуйчатых гадов и мельчайших, невидимых глазу существ, – которые не разгадал бы Мурн.

Великаны жили очень долго, но приходил и их срок. Умер и старый Мурн, прожив немало тысячелетий. Знания отца достались по наследству братьям, но получилось так, что Сэймур больше любил заниматься с насекомыми и с рыбами, и с гадами, ползающими на брюхе, и с мягкими тварями, живущими в раковинах. А Сэйгур знал и любил тех, кто ходит на ногах и лапах и кто кормит детенышей молоком. И людей он любил тоже.

Что было дальше, не знает точно никто – дикие люди тех времен не умели записывать слова, и расказы их стирались от времени, – так стираются старые монеты, долго ходящие по рукам, и не отличить уже рэнд от тулла...

Но одна из легенд гласит:

Пришли дикие люди Уорлога к Сэйгуру и Сэймуру, и сказали им:

– Вы великие боги, о Сэйгур и Сэймур! (Так думали дикие люди.) Вы дали нам огонь, и Сэйгур научил водить животных и пить молоко их, а Сэймур приказал рыбам плыть в наши сети. И мы всегда чтили вас, о Сэйгур и Сэймур, и приносили жертвы вам, и учили чтить детей наших. Но пришла беда: страшный враг идет на нас с севера, из-за края земли, и топчет пажити, и поджигает дома, и убивает людей болот. Нет у нас оружия, и никто не учил нас сражаться, и не можем отразить врага. Так помогите же нам, о великие боги, иначе все погибнем мы, и некому будет восславить вас, о Сэйгур и Сэймур, и принести жертвы вам.

Так сказали дикие люди болот и ждали ответа.

И ответили Сэйгур и Сэймур:

– Мы поможем вам, но дайте нам срок, три дня и три ночи.

Прошел срок, и Сэйгур дал людям болот боевых животных: тысячу псов, чьи клыки могли прокусить медь, и тысячу коней, чьи копыта разбивали головы, а ноздри метали дым, и тысячу быков, чьи рога были острее мечей и длиннее копий.

А Сэймур дал тысячу тысяч ос, чьи жала язвили врагов и убивали их, и тысячу тысяч ядовитых хищных пауков, чью паутину не разрубал топор, и страшного ползучего зверя Рух-ка, чьи сладкие и лживые речи делали безумными всех, кто слышал их.

И люди болот пошли воевать.

Но вскоре вернулись они и сказали:

– О великие боги Сэйгур и Сэймур! (Так думали дикие люди.) Вы дали нам по тысяче могучих боевых животных, и по тысяче тысяч насекомых, умеющих убивать, и даже страшного ползучего зверя Рух-ка, чьи сладкие и лживые речи делают безумными всех, кто слышит их. Но сильны и страшны враги наши, о великие Сэйгур и Сэймур! Вражеские воины рассеяли боевых животных и сразили их. Вражеские маги воскурили ядовитые дымы, и погибли насекомые, умеющие убивать, и усеяли землю. А страшный ползучий зверь Рух-к, чьи сладкие и лживые речи делали безумными всех, кто слышал их, уполз в чужую страну и живет там. Так спасите же нас, о великие боги, ибо кончается время наше, о Сэйгур и Сэймур, и некому станет принести жертвы вам..

Так сказали дикие люди болот и ждали ответа.

И ответили Сэйгур и Сэймур:

– Мы поможем вам, но дайте нам срок, два дня и две ночи.

Прошел срок, и Сэйгур дал людям болот новых боевых животных, страшнее и больше, чем прежние: тысячу слонов, чья поступь сотрясала землю, и тысячу драконов, чьи крылья закрывали небо, а ноздри метали огонь, и тысячу зверей, не имевших своего имени, потому что именем их была Смерть.

А Сэймур дал тьму тысяч крохотных мушек, коих едва видел глаз, но яд каждой убивал сто человек, и тьму тысяч совсем крошечных червячков, заползавших людям внутрь и пожиравших их изнутри, и великого мудрого зверя Бээн-са, жившего в раковине и знавшего всё на свете.

И люди болот пошли воевать.

Но вскоре вернулись они и сказали:

– О великие боги Сэйгур и Сэймур! (Так думали дикие люди.) Вы дали нам по тысяче могучих боевых животных, страшнее и больше, чем прежние, и по тьме тысяч насекомых, коих едва видит самый зоркий глаз, но страшнее прежней ядовитая сила их, и даже великого мудрого зверя Бээн-са, живущего в раковине и знающего всё на свете! Но сильны и страшны враги наши, о великие Сэйгур и Сэймур! Вражеские воины рассеяли боевых животных и сразили их. Вражеские маги воскурили ядовитые дымы, и погибли мушки, умеющие убивать, и усеяли землю; сварили ядовитые отвары, и червячки, пожирающие людей изнутри, просыпались мертвые из чрев врагов наших. А великого мудрого зверя Бээн-са, живущего в раковине и знающего всё на свете, мы не знаем, о чем спросить. И если не спасете нас сегодня, о великие боги, завтра некого будет спасать. Ибо кончилось время наше, о Сэйгур и Сэймур, и пришел час наш.

Так сказали дикие люди болот и ждали ответа.

И ответили Сэйгур и Сэймур:

– Мы поможем вам, но дайте нам срок, один день и одну ночь.

Но сказали люди болот:

– Не можем ждать, и не будет завтрашнего дня у нас. Помогите сейчас, не то умирая, проклянем вас, и скажем: не боги вы, и надругались над прахом отца своего.

И вскричал разгневанный Сэймур на языке злых северных великанов, который людям знать не дано:

– Yop tvoiu mat’!!! Chernojopye sffin’i!!!

И сказал Сэйгур:

– Истинно так, брат! Но поможем им, и не дадим умереть. Ибо сказано мудрым: «Алейн из афиле ин ган-йеден ойх нихт гут цу зайн...», и не нам спорить с ним.

И сказали Сэйгур и Сэймур:

– Мы поможем вам, поможем здесь и сейчас. Но за дерзость вашу накажем род ваш, и все отрасли и поколения его, но чем наказать, не знаем, – придумаем и скажем вам.

И Сэйгур дал людям болот одно боевое животное, страшнее и больше, чем все прежние, вместе взятые: облака пронзала голова его, и поступь рушила горы, и крик сметал звезды с небес.

А Сэймур дал сосуд малый, но жили в нем ядовитые существа, не видимые самым зорким глазом, и было много их, как капель в реке, и становилось все больше и больше, ибо каждое порождало два, само не умерев.

И люди болот пошли воевать.

Но вскоре вернулись они и сказали:

– О великие боги Сэйгур и Сэймур! (Так думали дикие люди.) Вы дали нам боевое животное, страшнее и больше, чем все прежние, вместе взятые: облака пронзает голова его, и поступь рушит горы, и крик сметает звезды с небес. И устрашились враги наши, о великие Сэйгур и Сэймур! И пали ниц, и отдали нам имение все свое и весь свой удел: и земли свои, и скот свой, и дома свои, и рабов своих, и жен и чад своих. И ушли умирать, стеная и посыпая пеплом главы свои! Вы спасли нас, о Сэйгур и Сэймур, и принесли мы вам жертвы великие: двух белых петухов, и двух белых собак, и двух белых коз, и одного белого человека, а второго у нас не было!

И сказали Сэйгур и Сэймур:

– Тогда верните оружие наше, ибо на час дали вам.

И вернули дикие люди болот боевое животное, страшнее и больше, чем все прежние, вместе взятые: облака пронзала голова его, и поступь рушила горы, и крик сметал звезды с небес.

Но сосуд малый вернуть не смогли, ибо раб ленивый и лукавый разбил. И молили люди болот Сэймура:

– Забери сам оружие свое, о Сэймур, ибо не видим его и не можем взять! Но умирают и не от ран, и не от старости рабы наши, и скот наш, и жены и чада наши, и сами мы, и не было раньше так.

И сказали Сэйгур и Сэймур:

– Идите прочь, лукавые и жадные люди болот! Не поможем вам, ибо солгали, и был у вас второй белый человек. За ложь и дерзость вашу хотели мы наказать род ваш, и все отрасли и поколения его, но чем наказать, не знали, – так сами вы наказали себя хуже нас. Идите, глупые люди болот, болейте и умирайте!

И стало по словам их.

– Ничего не понял, – помотал головой Калрэйн. – «Смерть-туман» при чем тут вообще?

– Зато псы Кронга уже тогда были, – заметил я. – «Клыки, прокусывающие медь...» – точно про них.

– Метал бисер свиньям... – грустно констатировал маг. – Неужели не ясно, что все это аллегория? Символизирующая два направления в магии, занимающейся боевыми животными?

– А-а-а... – сказал ассасин. – Так бы и объяснили, что Аллегория. Красивое имя.

– Самое главное – редкое, – сказал Тигар. Издевался, по-моему...

– И какое направление победило? – спросил я. – Что лучше: много-много мелких тварей, или несколько громадных?

– Оба направления продолжают развиваться. И, естественно, идет поиск контрмер и контрсредств, – как только возникают новые боевые существа, неважно, огромные или невидимые глазу, – очень быстро находятся и способы борьбы с ними.

– Вы о чем? – сказал вконец сбитый с толку Калрэйн.

– У мэтра магистра есть лекарство от болотной чумы, – перевел я.

Глава восьмая. Тихая ночь в глухой провинции (продолжение)

Из записей летописцев за последующие годы надлежит сделать вывод, что набеги орков под водительством имперского полководца-ренегата Аргавайла существенного вреда Империи не наносили и нанести не могли, оставаясь исключительно пограничными инцидентами.

Дейр Зауг, «История древних веков»

Когда мы расходились по комнатам, дослушав рассказ мага, я отозвал в сторонку Гаэлариха.

– Скажите, мэтр магистр, а что происходит вокруг, – я сделал неопределенное движение рукой, – в вашей, так сказать, сфере ответственности?

– Вы имеете в виду инверсионные следы астральных конвекций и псевдофлуктуацию слоев тонкой материи?

Не люблю, когда со мной начинают говорить вот так, козыряя профессиональными терминами и всячески показывая, что снисходят до общения с быдлом. И я произнес в манере слегка поддавшего трактирного вышибалы:

– Ыгы, энто самое. Имею. Фруктовацию, сталбыть. Псевдо.

Мэтр Гаэларих величаво повел плечом и бросил:

– Все известные мне параметры эфирных субстанций, равно как и расположение скоплений тонкой материи, указывают на то, что каких-либо возмущений, способных привести к нежелательному перераспределению материальных, астральных или иных предметов и существ, не происходило в пределах, подвластных моим чувствам и приборам.

Лихо задвинул, разорви его псы Кронга! Не хуже почтеннейшего Русселя...

Я постарался перевести слова мага на человеческий язык.

– То есть, с Темной стороны никто за нами не идет, никакие маги в свои стеклянные шары за нами не следят?

Снова последовала брезгливая гримаса мага...

– Ну, это очень грубо и примитивно, но, если так вам будет понятнее, – то да.

– Перемещения через Порталы не отмечены?

– Нет, я бы почувствовал... Надо вам сказать, майгер Хигарт, что открыть Портал здесь теоретически можно, но на практике такая попытка невыполнима, ибо концентрация магического поля и его силовые линии...

– Достаточно, мэтр. Не почувствовали, значит, не почувствовали.

На самом деле это не значило ничего. Безглазые никак не могли приехать в Альхенгард обычным способом, как простые мирные путешественники. Не проскользнули бы мимо магических застав... Либо тварей сюда переместили загодя, либо кто-то не позволил Гаэлариху почувствовать их недавнее прибытие. Кто-то, на голову превосходящий его в магических делах... Интересно, не имеет ли этот «кто-то» обыкновения носить багровый плащ? И прятать физиономию под надраенной медной маской?

– Хорошенько проверьте все свои магические сюрпризы для незваных гостей, мэтр магистр, – посоветовал я. – На всякий случай. И, если не трудно, – ложитесь, не раздеваясь. Может произойти всякое, и ноги придется уносить очень быстро.

Маг встревожился, потребовал подробностей, но я ограничился лишь тем, что уже сказал. Затем зашел в комнату к Тигару, тоже посоветовал ему спать в одежде. Недоуменных вопросов, к моему удивлению, не последовало.

Калрэйна же я без лишних объяснений попросил переночевать внизу, в зале. Говорить ему, чтобы держался ночью настороже, я не стал. Калрэйн настороже всегда.

* * *

...Бьерсард дернулся так, словно твердо вознамерился оставить меня без руки.

Дернулся и в самом буквальном смысле стащил меня с кровати. Я рухнул на пол. В тот же миг нечто обрушилось на то место, где я только что лежал. Судя по звуку, нечто насквозь прошило тюфяк и глубоко вонзилось в деревянное ложе.

(Если близко знакомые вам девушки и даже замужние дамы будут твердить, что спать с петлей топора на запястье, – вредная привычка, не слушайте! Очень даже полезная!)

Тьма вокруг была неестественно плотной, ни лучика света, – и я, вскочив, рубанул Бьерсардом наугад, подчиняясь исключительно интуиции.

Есть!

Лязг стали, и что-то тяжело раздалось под лезвием топора. Рывком освободив оружие, я замер. Глухой шум рухнувшего тела, и вновь тишина. И темнота. Полная, кромешная... Окно должно было бы виднеться чуть более светлым прямоугольником – однако же не виднелось... Без чужой враждебной магии дело не обошлось. Ну и отчего же промолчали все магические амулеты мэтра магистра?! Как убийца смог незамеченным добраться до самой моей постели?!

Упавший не шевелился. И не дышал. Я нагнулся, осторожно протянул руку, держа в другой топор наготове. Натолкнулся на что-то твердое... Ощупал – шлем-бацинет. Вернее, две половинки того, что недавно было шлемом-бацинетом. А внутри – остатки того, что недавно было головой... Тошнотворный запах субстанции, что заменяла кровь тварям Темной Стороны, не ощущался. Нормальный запах свежей крови... И то ладно.

Пальцы скользнули по шлему, однако вместо ожидаемой кольчужной бармицы нащупали снизу воротник из самой обычный материи... Еще пошарил руками, натолкнулся на древко длинного оружия. Какого, выяснять не стал, невелика разница, чем именно меня собрались отправить в чертоги Пресветлого Сеггера...

Гораздо важнее другое – что сейчас происходит с моими спутниками и компаньонами... Но чтобы выяснить это, необходим хоть какой-то источник света. Я достал огниво, наощупь высек искру, раздул трут и запалил тонкую лучинку...

М-да... Казалось, что воздух плотно наполнен мельчайшей угольной пылью, огонек можно было разглядеть, лишь приблизив его к лицу почти вплотную. Жар и тот начинал ощущаться на большем расстоянии.

А затем все закончилось одновременно – и тишина, и темнота.

За окном полыхнула страшная мертвенно-лиловая вспышка, бесшумная и мгновенно погасшая. Внизу, в зале послышался звон оружия, чей-то стон, быстро перешедший в булькающий хрип и смолкнувший. Зато во дворе кто-то вопил, не переставая.

Я метнулся из комнаты. Магическая тьма исчезла без следа – в окно сочился мутный полусвет, из коридора долетали какие-то отблески...

...Навстречу по лестнице взбегал человек, тоже в черном бацинете. И немедленно, сходу, попытался вогнать узкое, чуть изогнутое лезвие глевии в мою печень.

Э-э-э, нет, она мне еще не раз пригодится! Бьерсард отбил удар, и тут же – вжиг! – а тебе, приятель, шлем больше не понадобится, ввиду отсутствия части тела, на которую он надевается...

Обезглавленный труп покатился вниз, но по лестнице уже поднимались дружки покойного, не то пятеро, не то шестеро, – очень деловитые и целеустремленные ребята.

В камине догорали самые последние угольки – красные пятнышки в куче золы. Рядом со стойкой пылало непонятно что – голубоватым пламенем, дающим очень мало света. Но я куриной слепотой не страдаю, и хорошо разглядел лезвия глевий и алебард, – все, как одно, норовящие воткнуться в мой живот.

Первый удар я отбил, второй тоже... Однако пришлось отступить на пару ступенек вверх. Лестница оказалась слишком широка, чтобы отбиваться от толпы в одиночку.

В дальнем, неосвещенном углу зала тоже шла драка – как я и подозревал, Калрэйн не дал себя зарезать даже в полной магической темноте. Но подробностей схватки не разглядеть, да и времени приглядываться не было.

За спиной, в жилых комнатах, раздался чей-то крик. Вроде бы голос Тигара... Проклятие, и до него добрались! А я не мог броситься на помощь мэтру, не рискуя получить удар глевией в спину...

Зарычав, я перемахнул через перила. Приземлился на стол, пробежал по нему, рубанул по голове одного из четверых, зажавших в угол Калрэйна. И вновь под топором заскрежетала раздающаяся сталь... Да они все в шлемах, раздери меня псы Кронга!

Жаждущие пообщаться со мной ребята сбегали с лестницы, окружали стол и норовили кто подсечь ноги, кто ткнуть снизу в брюхо... Я перепрыгнул через алебарду, одним ударом располовинил древко глевии. Разбежался и в прыжке ухватился за тележное колесо, служившее люстрой...

Инерция швырнула вперед, заскрежетала цепь по блоку, с мерзким скрипом закрутился ворот, опускавший и поднимавший «люстру»... Короткий полет – и я очутился на верхней площадке лестницы.

К Тигару, быстрей, пока не опомнились...

В его комнате было значительно темнее, чем в зале, и я сразу же, у порога, споткнулся о что-то мягкое... О тело, неподвижно вытянувшееся на полу.

– Мэтр?! – окликнул я с нехорошим предчувствием.

– Я в порядке... – прохрипел Тигар.

Снова бесшумно сверкнуло на дворе. Похоже, маги – Гаэларих и чужак-пришелец – выясняли отношения на вольном воздухе. И какое бы заклинание или контрзаклинание не сопровождала эта вспышка, она оказалась на порядок сильнее предыдущей: комната осветилась ярко-ярко, и постоялый двор ощутимо содрогнулся, да так, что с потолка посыпалась пыль и какой-то мусор... На мгновение я увидел мэтра Тигара, стиснувшего кавалерийский кривой клинок – прощальный подарок конников королевской пулы. У ног летописца темнели еще два тела.

Ого... Наша «зеница ока» сама себя бережет, и горе покусившимся...

Но удивляться и делать мэтру комплименты было некогда, к комнате приближались мягкие шаги нескольких человек. Я выскочил им навстречу...

Теперь правила игры изменились, и не в пользу убийц, – в тесноте коридорчика численность не давала им преимуществ, к тому же они не могли размахнуться и только лишь тупо тыкали в меня своим длинномерным оружием...

Топор звенит о сталь. Потом – скрежещет о кость. Чей-то хрип. Алебарда – прямо мне в грудь. Бьерсард у нее на пути. Снова что-то мягко раздается под лезвием топора. Сапоги скользят по крови. Убийца рычит. Я тоже. И снова: сталь о сталь, о плоть, о кость... Кто-то вопит – пронзительно, долго, на одной ноте. Рукоять мокра от крови, скользит в руках. На лице тоже кровь – чужая. Пронзительный вопль смолкает. И я вновь выскакиваю на лестницу, оставив позади заваленный трупами коридор...

Света в зале прибавилось – от непонятного синего пламени потихоньку занималась стойка.

Калрэйн тоже не терял времени даром – против него сейчас остался лишь один противник. По-моему, ассасин мог и его прикончить, но тянул время, рассчитывая взять живым... Разумно.

Увидев меня, убийца швырнул в Калрэйна глевию, развернулся и помчался к двери.

Я не бросился следом – видел, как пальцы Калрэйна скользнули в рукав, – и понял, что сейчас беглец рухнет, вцепившись в пробитую метательным ножом ногу...

Входная дверь распахнулась, словно приглашая убийцу на улицу, в спасительную тьму.

– Не насмерть! – заорал я магистру Гаэлариху, шагнувшему в зал, но было поздно.

Поздно...

Извилистая голубая молния соединила шлем-бацинет и коротенький жезл, сжатый в руке мага. Негромкий треск, резкий запах раскалившегося металла и горелой плоти... Тело убийцы изгибалось, изгибалось назад, – словно он в столь неподходящий момент решил изобразить ярмарочного акробата и показать нам для начала «мостик»...

Затем шлем в буквальном смысле разлетелся на куски, я едва увернулся от свистнувшего мимо куска металла – искореженного, вишнево светящегося.

Теперь стало видно лицо, почерневшее, изломанное беззвучным криком. Дымящиеся длинные волосы встали дыбом и торчали во все стороны. Появилась кровь – из носа, изо рта, из ушей – сначала капли, затем струи.

Ни крика, ни стона убийца так и не издал – и сквозь негромкий треск мы отлично услышали сырой чмокающий звук, с которым глазные яблоки выскочили из глазниц.

Маг опустил свой жезл, треск смолк, молния исчезла. Обмякшее тело обрушилось и буквально расползлось по полу, лишь ноги остались согнуты в коленях – словно подошвы намертво приклеились к доскам...

* * *

Толстяк-хозяин, несмотря на исключительно благообразную внешность, оказался шельмецом и прохвостом. В тот момент, когда началось, он занимался очень неблаговидным делом – разбавлял водой вино в наполовину опустошенном бочонке, и собирался долить туда же, в видах сохранения крепости, алхимическое винное зелье...

Поступок, не имеющий оправданий, и заслуживающий, по меньшей мере, самой нелицеприятной критики.

Но я воздержался от справедливых и резких слов, ибо толстяка уже покритиковали, и весьма сурово. Он лежал за стойкой, возле откупоренного бочонка, и рядом с пылающей лужицей зелья собиралась другая – кровь, вытекающая из широкой раны на горле прохиндея...

Стоило бы, наоборот, сказать толстому жулику спасибо, – синеватое пламя, вспыхнувшее от его оброненной свечи, весьма помогло в драке и мне, и Калрэйну. Нападавшие видели во тьме лучше любой кошки – судя по тому, как уверенно первый из них старался прикончить меня в постели.

Но и благодарить мертвеца я не стал. Лишь залил начинавшийся пожар испорченным вином из бочонка. Затем подкинул в камин охапку сложенных рядом с ним дров, плеснул туда зелье, оставшееся в склянке. Вновь посветлело.

Калрэйн тем временем привел меч-опояску в прежний вид – превратил в незаметное под одеждой, охватывающее талию кольцо. И собирал свои метательные орудия: вынимал из трупов, обтирал, рассовывал по местам. Заодно поинтересовался содержимым карманов мертвецов, был наш ассасин человеком весьма практичным, не привыкшим оставлять подвернувшиеся под руку бесхозные ценности.

– Всех наповал? – спросил я, не сомневаясь вответе.

Он лишь кивнул. Закончил возню с последним телом, разогнулся, удовлетворенно окинул взглядом дело наших рук и молнии Гаэлариха.

– Сходи наверх, – приказал я. – Там в коридоре лежат, и у Тигара... трое... Может, кто еще дышит. И осмотри весь дом, вдруг кто-то из гостей в щелку забился, показаться стесняется. Ты уж с ним поласковей, сразу не кончай...

Калрэйн взбежал по лестнице упругим кошачьим шагом. Я же повернулся к магу, очень хотелось задать мэтру магистру пару вопросов наедине. А еще больше хотелось взять его в охапку и шмякнуть как следует о стену, чтобы впредь не выкаблучивался, демонстрируя свои умения в боевой магии, видел же, что драка закончилась нашей полной победой...

Сдержался... Спросил спокойно и тихо:

– Где маг? Ихний, разумеется, – и я кивнул на мертвецов.

– Сбежал, – коротко ответил Гаэларих.

– Каким образом?

– Магическим, естественно... Не думаете же вы, что он петляет сейчас по здешним улицам, преследуемый ночной стражей и бродячими собаками?..

Наверное, мэтр магистр хотел ответить мне язвительно и колко. Не получилось – ничего, кроме огромной усталости, я в его интонации не почувствовал.

– Левитация? – уточнил я.

– Перенос...

И вот тут я все-таки не выдержал.

– Та-а-ак... Какой-то умник мне, помнится, недавно утверждал, что Портал здесь можно открыть лишь чисто теоретически... Не напомните ли, кто именно, мэтр магистр?!

Гаэларих глянул на меня остро и недобро. Похоже, оскорбился всерьез.

Ну-ка, ну-ка. В таком состоянии и более сдержанные люди способны наговорить много интересного.

– Майгер-р-р Хиг-г-г-арт, – проскрежетал он сквозь зубы, – если вы хотите мне что-то сказать, говорите прямо. Если вы меня в чем-то подозреваете, то извольте объяснить, в чем конкретно. Поскольку, не забывайте, именно я выбран епископом для определения непосредственного местонахождения Молота. А без означенного определения вся ваша экспедиция – жалкие потуги жалких дилетантов!

Понимать это стоило так: главный, дескать, здесь он, что бы там себе не воображали всякие идиоты. И охота на самом-то деле идет за его, Гаэлариха, головой, а жалкий дилетант Хигарт еще смеет вылезать с какими-то подозрениями!

Времени на извинения и прочие политесы не было.

– Оставьте, мэтр магистр, – отмахнулся я. – Подозрений никаких нет. Есть неясности. Так уж разъясните их, пожалуйста. Если сами понимаете, в чем дело...

Но до разъяснений дело не дошло. На лестнице показался Калрэйн в сопровождении мэтра Тигара. И я жестом показал магу: потом, дескать, завершим разговор.

– Остывают, – коротко доложил Калрэйн. – И хозяйку... того... прямо в постели... – он сделал характерный жест в районе горла. – И служанку, и мальчишку-работника.

– Собирайтесь, – приказал я. – Смываемся немедленно. Не то полжизни проведем, давая показания здешнему прево или его уголовных дел эшевену.

– Но бумага о содействии за подписью принца Орваса... – начал было маг.

– Собирайтесь! – рявкнул я.

Ну как ребенок, честное слово... Снова надулся, побагровел, и пришлось потратить драгоценное время на объяснения:

– Принц далеко, в столице, а здесь, в этой глухой дыре, чиновники не успокоятся до тех пор, пока не вытрясут из нас всё до последней гойзы.

* * *

Не успели... Погрузились в большой спешке, но даже небольшая задержка оказалась весьма некстати...

Когда мэтр Тигар при помощи Калрэйна поднял тяжеленный брус засова и распахнул ворота, в конце ведущей к постоялому двору улицы раздавались голоса и бряцанье доспехов, освещали предутреннюю тьму всполохи факелов. И все это приближалось к нам. Достаточно быстро.

– Сделайте что-нибудь пожалуйста, мэтр магистр, – попросил я, постаравшись подпустить в тон смирение и раскаяние в недавних своих резкостях. – Только аккуратненько, умоляю, без молний. И не поднимая на ноги ту часть города, что еще не проснулась от наших развлечений.

Несколько мгновений Гаэларих надменно молчал, глядя не на меня, куда-то в сторону. Я потупил взор, покаянно и жалостливо вздохнул, сожалея, что нет рукой пепла, дабы посы́пать повинную голову...

Не то маг уверовал в мое раскаяние, не то решил, что и дальше выдерживать характер окажется себе дороже.

Извлек из-под мантии кристалл – небольшой, бесцветный, напоминающий своей формой сильно вытянутую каплю. Быстро и тихо прошептал непонятную фразу – наверняка несколько ключевых слов большого и добротного, специально для таких случаев разработанного заклинания. Затем коротким движением отломил острый кончик кристалла.

Раздался еле слышный звон... В сумраке было плохо видно, но мне показалось, что большая кристаллическая капля рассыпалась на множество мелких, в точности повторяющих ее форму. Вся эта мелочь хрустальным дождиком пролилась на мостовую, но, кажется, не долетела, как бы испарившись в падении.

Видимого результата не последовало. «Неужели не сработало?» – успел встревожиться я. Но маг выглядел спокойным и уверенным; поднял руки, выставил вперед ладони, сделал такой жест, словно уперся во что-то невидимое и отталкивал рекомое «что-то» от себя...

И опять ничего не произошло, и я встревожился еще больше, и понял, что всё пропало, всё кончено, что впереди беспросветный мрак, мрак тюремной камеры, холодной и зловонной, и я буду в ней выть, и грызть стальные прутья решетки, но выйду под небо и солнце лишь один раз, на пути к эшафоту и секире палача... И это было по-настоящему страшно.

Что тревога и страх не мои, дошло с легким запозданием, но все же дошло.

– Блестяще, мэтр магистр! – отгоняя наваждение, сделал я комплимент, причем, что характерно, совершенно искренний.

Наверняка до меня добрался лишь слабый откат, самые крохи того, что маг послал на дальний конец улицы. Что происходило с бежавшими к нам людьми, можно было догадаться... Ничего хорошего.

Крики, которыми подбадривали друг друга ночные стражники, сменились другими – невнятными, но исполненными ужаса. Топот подкованных сапог и звяканье оружия и доспехов удалялись, вскоре лишь два оброненных в панике факела напоминали о незадачливых визитерах.

– Выводи! – скомандовал я, вскакивая в седло.

Громоздкие фургоны выкатывались со двора. Нанятые Калрэйном возницы сидели почти неподвижно, как деревянные истуканы, не оборачиваясь, глядя прямо перед собой. Если и совершали какие-то необходимые для управления лошадьми действия, то механические, совершенно не похожие на движения живых людей.

Беглым крестьянам сайэра Тируса Лигонга пришлось сегодня натерпеться страху. Выбраться из запертой конюшни они не смогли, не то всенепременно задали бы стрекача. Однако сквозь отдушины наблюдали за схваткой Гаэлариха с пришлым магом, – и нельзя сказать, что увиденное благотворно повлияло на их душевное спокойствие. Дикий вопль, доносившийся с улицы, издавал как раз один из этих бедолаг. Не замолчал, даже когда все закончилось, и мы попытались привести его в разум. Двое других чувствовали себя не лучше, ладно хоть не орали, онемели от испуга. Пришлось магу успокаивать их простеньким, но эффективным заклятьем...

Первый фургон сворачивал в переулок, ведущий к городским воротам. Калрэйн, сопровождавший его верхом, обернулся и помахал рукой с зажатым в ней белым платком, хорошо видным в темноте: мол, все чисто, стражи на горизонте нет. Отлично...

Второй и третий фургоны исчезли за поворотом, маг и Тигар ехали рядом с ними. Я остался у постоялого двора в одиночестве.

Рассвет близился... Ночной туман начинал рассеиваться, небо на востоке уверенно светлело, но улицы еще оставались темными и сонными.

Хлада до сих пор не появилась, и это начинало меня беспокоить. Если она не подъедет в ближайшие минуты, придется кого-то послать ее дожидаться... Или вообще выбираться из Альхенгарда без нее, аннулировав тем самым наш контракт... Ни того, ни другого не хотелось.

Я кусал губы, мысленно подгоняя солнце: ну же, выползай поскорее из-за горизонта! Встреча была назначена на рассвете, а наемница, похоже, не привыкла являться раньше срока...

Послышался звон подков по брусчатке. Приближался он из того же переулка, в котором скрылись возы, но с противоположной его стороны. Я поехал навстречу, крепче стиснув Бьерсард, – после художеств нынешней ночи не стоило обращать особого внимания на правила и установления... Почти не сомневался, что подъезжает не Хлада, а кто-нибудь совсем нежеланный. Отчего-то все встречи в последние сутки приносили сплошные неприятности, а все случайности оборачивались не в нашу пользу...

Но эта встреча, в виде исключения, оказалась иного сорта. Наша дева-воительница вывернула из-за угла, верхом на неприметном маленьком коньке. Неказистом и выносливом, как пустынный дьявол. Кто знает толк в конях, тот оценит, а кто не знает – не позарится на такую лошаденку...

– Ну и? – не слишком-то радушно приветствовала меня кровная сестричка. Незаконченный вопрос должен был звучать так: а какого, собственно, песьего хвоста я тут делаю, если уговор был встречаться на постоялом дворе?!

– Поехали, мешкать нельзя, – коротко сказал я. И поспешил вслед за фургонами.

Слава богам, Хлада не стала изводить меня лишними вопросами, молча пристроилась сзади.

* * *

Ого... Похоже, мы не на шутку взбудоражили вольный имперский город Альхенгард. Поставили на уши, как выразился бы покойный сержант Йос Сельми.

Вместо четырех пикинеров, благодушно и лениво взиравших вчера утром на наше прибытие в город, сейчас у ворот толклась целая их толпа, – злые и невыспавшиеся, безжалостно выгнанные из теплой кордегардии. Десятка три, оценил я наметанным взором. Походили на настоящих воинов солдаты гарнизона куда больше, чем раззявы из городской стражи.

Ворота, кстати, были закрыты, огромный металлический засов задвинут и решетка опущена. Мост, я не сомневался, тоже поднят...

Все правильно, все по крепостному артикулу, – в наше беспокойное время приграничные городки или ревностно его соблюдают, или очень быстро превращаются в обгоревшие руины.

И откроют ворота, когда станет совсем светло, и можно будет хорошо разглядеть, кто приближается к городу. Вот только вполне вероятно, что раньше до нас доберутся те, кто по долгу службы ну очень заинтересуется исчезнувшими гостями постоялого двора...

– Магия бесполезна, – быстро и тихо ответил Гаэларих на вопрос, который я лишь собирался задать. – Башни у них напичканы сильнейшими антимагическими артефактами.

Ну что ж, попробую по-своему, без магии...

Ничем не выдавая сомнений, я направил коня прямо на пикинеров. Той же неторопливой рысью, будто тут и не было солдат, готовых поднять нас на пики, будто до самого горизонта лежала чистая дорога.

– Открыть ворота! Поднять мост! – рявкнул я так, словно не сомневался: исполнять мой приказ кинутся стремглав, теряя от усердия наручи и латные рукавицы. И мысленно порадовался, что догадался сменить залитую кровью одежду на самый нарядный и богато расшитый из своих костюмов.

Наглость моя имела определенный успех... Пара-тройка солдат дернулась было к вороту, поднимающему решетку. Однако они тут же замерли, остановленные суровым взглядом своего командира.

Тот, судя по шевронам с облезшей позолотой, пребывал в невысоком чине плутонгмайстера. В изрядных годах, с парой старых шрамов на рябом лице, явно выслужившийся из рядовых и видывавший разные виды. Такого на испуг взять трудно: хорошо знает, что приезжий начальник поорет, ножками потопает, да и схлынет без особого урона. А свой, местный, – шкуру спустит за невыполнение приказа.

– Кто такие, куда поспешаете? – спросил плутонгмайстер без хамства, но и без подобострастия.

– Императорская служба! – отчеканил я так, чтобы любому стало ясно: дальнейшие расспросы неуместны.

– Всё одно обождать придется, ваша светлость. Отопрем, – последовал быстрый взгляд на клепсидру, – через час с четвертью. Ладно, заради службы императорской, – через час ровно. Мы ж понимаем...

– Отопрешь сейчас! – я уставился в глаза рябого своим орлиным взором. Надеюсь, что орлиным...

Плутонгмайстер не отвел взгляд.

– Я – Хигарт! Слышал, наверное?!

Что уж теперь хранить инкогнито, если даже торговцы на конском рынке осведомлены о моем приезде...

И я повернул голову, продемонстрировав плутонгмайстеру свой гордый и мужественный профиль, – так, чтобы как можно больше походить на главного персонажа гравюры «Штурм Тул-Багара», копии с которой одно время бойко продавались на рынках.

Картинка та, надо сказать, совершенно идиотская, штурма никакого не было... Да и мордоворот, изображенный с окровавленным топором среди груды нашинкованных орков, напоминал меня более чем условно. Но я выпятил челюсть, грозно нахмурил брови и слегка надул щеки, добившись максимального сходства. А в качестве дополнительного аргумента вынул из петли перевязи и поднял над головой Бьерсард – точь-в-точь как на гравюре.

Плутонгмайстер не усомнился. Но и ворота открыть не спешил. Крайне уважительно сообщил, что столь значительным особам, как я, тем более странствующим по императорским надобностям, препон здесь никто чинить не намерен. Но, сталбыть, в таком разе упомянутым особам, желающим покинуть город в неурочные часы, надлежит воспользоваться порт-батардом. Артикул, понимаете ли, высокородный сайр Хигарт.

– Груз. Секретный. Императорская служба. В порт-батард не протиснуть. – Высокородный сайр Хигарт (проще говоря, я) выплевывал слова, указывая одновременно на фургоны. – Не отопрешь немедля – к вечеру будешь колесован, майге-э-эр плутонгмайсте-э-эр.

Сообразив, что подражаю столичному «эканью» Удиго-ар-Виеналя, да и прочим его хамским манерам, я мысленно сплюнул. Дожил...

Во взгляде старого служаки появились сомнения. И немалые. Не давая ему опомниться, я выложил последний козырь: выдернул из-под камзола письмо принца Орваса, развернул, приблизил к глазам рябого.

– Твой приговор! Только имя вписать, – я ткнул пальцем в первую попавшуюся строчку, – и прямиком к палачу!

Наверняка читать он не умел. И наверняка, как и любой неграмотный, испытывал к казенным бумагам боязливое почтение. Тем более к такой: на свитке красовалась огромная печать с имперским грифоном, в углах – замысловатые виньетки личной императорской канцелярии.

Хотя я не кривил душой, когда говорил Гаэлариху, что на крючкотворов из ратуши документ сей впечатления не произведет. Сам текст был достаточно безобиден: поить людей, коней и позволять запасать воду без оплаты на принадлежащих казне источниках и водопоях, пропускать вне очереди и без досмотра на таможенных постах, в случае надобности продавать лошадей по фиксированной цене, установленной для императорских курьеров... О нарушении крепостного артикула, равно как и о колесовании, – ни слова.

Однако же подействовало... Плутонгмайстер отсалютовал имперскому грифону, махнул рукой. Ворот завертелся, решетка поползла вверх. Я прикусил губу. Казалось, что по закону подлости именно сейчас из-за угла выбежит толпа городских стражников...

Обошлось.

Вольный город мы покинули, напутствуемые теплыми словами плутонгмайстера. Удивительно, но он ничуть не обиделся на мое хамство и угрозу позорной казни. Легендарным героям, дескать, простительно.

– Вы ж, сайр Хигарт, сталбыть, как бы живое знамя наше – молодых и зеленых жизни учим, про вас рассказывая. Вы уж берегите себя, зазря-то головой не рискуйте...

Я пообещал беречь. И зазря не рисковать.

В пределах видимости от ворот мы ехали спокойно и чинно. Но едва они скрылись за холмом, наш отряд тут же свернул с тракта на узкую боковую дорожку – и поспешил, как только мог. А мог, увы, слишком медленно – тяжеленные фургоны никак не годились для призовых гонок...

– Попытайтесь замести след каким-либо магическим способом, мэтр магистр, – попросил я. – Погоня вполне вероятна, а я пообещал себя беречь. Как-никак живое знамя...

Часть вторая. ОПАЛЕННЫЕ ЛЮДИ

Глава первая. Раз шпион, два шпион...

Коли же хозяин не в достатке дать яства и пития рабу своему долее трех ден кряду, то волею богов и повелением Императора речется раб тот вольноотпущенным, равно и жена его, и чада его, буде тех прижил. Хозяин же повинен в казну вирой, как за убийство чужого раба, поелику в небрежении удел его бысть.

Кодекс Элердана, VII век д. п. Л.

Калрэйн священнодействовал. Варил гуляш. Кулинария – второй по значимости среди его талантов. (Про первый, надеюсь, объяснять не надо?) На этом поприще наш ассасин мог дать фору не только любой кухарке средней руки, но и какому-нибудь повару имперского вельможи или королевского сановника.

Мы второй день странствовали малоезжеными проселками, вдали от тракта и расположенных на нем таверн, харчевен и прочих заведений, готовых накормить усталых путников. Питались, соответственно, всухомятку. И сегодня ассасин заявил, что дальше терпеть такое положение он не может. Все болезни, дескать, как телесные, так и душевные, происходят от плохого питания. А ему лично здоровье еще понадобится. Да и остальным, скорее всего, не помешает.

И я объявил дневной привал.

На робкий намек мэтра Тигара: не лучше ли предоставить стряпню для отряда Хладе? – оба, и Калрэйн, и наемница, отреагировали одинаково, дружным фырканьем. Хоть и по разным причинам: ассасин был уверен, что серьезная кулинария – не женское дело; Хлада же, наоборот, считала возню с котлами и сковородками недостойной воина, даже если означенный воин не может похвастаться первичными мужскими признаками.

Короче говоря, обязанности повара исполнял сейчас Калрэйн. А вновь обретенная кровная моя сестричка отправилась назад на тракт, на разведку, – потолкаться в придорожных кабаках, разузнать новости из Альхенгарда... Остальным туда соваться рискованно, но Хлада на постоялом дворе не засветилась, в ночной резне не участвовала... А следствие по поводу стычки в переулке едва ли будет долгим и тщательным: по большому счету мы оказали вольному городу немалую услугу, расправившись с шайкой грабителей... Да и парочка зарубленных Безглазых заставит кое-кого призадуматься. Если, конечно, твари остались лежать там, где мы их прикончили... Среди прочих, этот вопрос интересовал меня тоже.

Убийца-кулинар кашеварил, мэтр Тигар с головой ушел в свою рукопись, трое наших возниц сбились тесной кучкой и о чем-то перешептывались. А маг Гаэларих слонялся вокруг Калрэйна и его котла, с большим интересом присматриваясь к многочисленным мешочкам с приправами и пакетикам со специями. Любопытство мэтра магистра понятно, наверняка имелись там и магические усилители вкуса, но к ассасину лучше в такие моменты не соваться под руку, может сгоряча и черпаком пристукнуть.

Я взял Гаэлариха под ручку и увел от греха подальше. К тому же нам стоило завершить начатый вчера разговор, благо у нашего мага хватило времени обдумать и разобрать по косточкам всё, что происходило прошлой ночью на постоялом дворе.

– Итак, мэтр магистр... – начал я, когда мы отошли подальше.

– Опять начнете подозревать и выпытывать? – перебил он не слишком-то дружелюбно. – В должности эшевена по уголовным делам вам, Хигарт, цены бы не было.

– Какие подозрения, помилуй Сеггер! – возопил я. – После того, как вы...

– Не считайте меня идиотом, – отмахнулся маг, вновь не дав мне договорить. – Все ваши подозрения ясны и понятны. Касательно возможности открытия порталов я вас преднамеренно обманул, это раз. Приближение убийц не почувствовал, тревогу не поднял, – два. С магом вражеским не справился и позволил ему уйти, – три. Потенциального пленника злонамеренно поджарил, – четыре. Я все перечислил, или еще что-нибудь добавите? Вывод прост, как дубина тролля: маг Гаэларих предатель и шпион Темной Стороны; в лучшем случае собирается провалить и подставить под удар экспедицию, в худшем – захватить и передать Темным добытый артефакт.

Интересный разговор у нас получался... Даже более содержательный, чем я рассчитывал.

– Хорошо. Не буду считать вас идиотом, – смиренно согласился я. – И скажу честно: все четыре перечисленных вами пункта и в самом деле весьма подозрительны. Более того, я добавлю к ним пятый.

– Какой же, любопытно знать?

– Упомянутый маг Гаэларих считает предателем меня. И, вполне, возможно, шпионом Темной Стороны.

– Хм-м...

– Именно так. Услуга за услугу: не считайте уж тогда и вы меня идиотом, – произнес я, пародируя недавнюю речь Гаэлариха. – Ваши подозрения не менее ясны и понятны. После Тул-Багара я шлялся неизвестно где, занимался темными делишками и заводил самые сомнительные знакомства, это раз. Почти всех назначенных епископом людей преднамеренно угробил при Лигонге, – два. Вместо них нанимаю своих старых знакомцев, тоже насквозь подозрительных, – три. Постоянно сую нос в ваши магические дела, выспрашиваю то, о чем не должен даже задумываться, – четыре. Я ничего не забыл? Ну и вывод, простой, как дубина тролля: Хигарт предатель и шпион Темных. Решил хапнуть Молот и пропить в первом попавшемся кабаке.

– Вы забыли про пятый пункт, – мягко сказал Гаэларих.

– Э? Про какой? Что моя мать была эрладийкой? В наше время такой пятый пункт уже не считается зазорным... Да и Церковь учит: пред ликом Пресветлого Сеггера несть ни йордлинга, ни эрладийца, все любимые чада его...

– Я и сам на четверть эрладиец... – поморщился маг. – И не люблю намеков на эту тему. Речь о другом пятом пункте: именно вы привели отряд в Альхенгард...

– ...где нас очень старательно пытались зарезать, – в тон ему закончил я. И показал на пригорок, заросший пожухлой травой. – Присаживайтесь, мэтр магистр. В ногах правды нет. Равно как и в речах двух столь подозрительных личностей. Да еще и скрытых эрладийцев, не носящих на одежде знак Хаалы.

Присели. Помолчали, искоса поглядывая друг на друга.

– Ну и что будем делать? – не выдержал Гаэларих.

– Попросим из запасов мэтра Тигара веревку, – жизнерадостно предложил я. – И повесимся рядышком во-о-он на том дереве. Палачи и дознаватели Инквизиции и без нас сильно загружены.

– Комедиант, – констатировал маг.

Помолчали еще.

– Вам легче, мэтр магистр, – сказал наконец я. – Вы можете покопаться в моих мозгах своими колдовскими способами. И узнать, что я чист и невинен, как младенец.

– Проверяете... – вздохнул Гаэларих. – Не изощряйтесь понапрасну: да, мне известно про ваш врожденный иммунитет к прямому магическому воздействию, развитый и усиленный в Храме. Получил эту информацию от его светлейшества епископа Хильдиса. К тому же пресловутые «колдовские способы» требуют специального оборудования, которого у нас нет. И я могу точно знать лишь одно: сам я не предавал и не шпионил. Знать – и, соответственно, подозревать всех остальных.

– Жена сказала: я подозреваю, что у нас будет ребенок, – задумчиво процитировал я бородатый анекдот. – А я подозреваю мясника с соседней улицы, ответил ее муж...

Гаэларих неожиданно широко улыбнулся и протянул мне руку. Впервые, кстати.

– Ладно. Ничья, пять-пять. Попробуем поверить друг другу без особых к тому оснований? В порядке магического эксперимента?

– Попробуем, – кивнул я.

И без колебаний пожал протянутую ладонь.

* * *

– Хигарт, вам ничего не показалось странным в этом ночном нападении? – спросил Гаэларих. – В физической его составляющей, не магической?

Я усмехнулся:

– Да нет, знаете ли, мэтр магистр... что ни город, как говорится, то свой норов. Может, обычай такой в Альхенгарде: ходить ночью в гости к приезжим, хорошенько вооружившись и компанией в полтора десятка человек...

– Не ерничайте, Хигарт. Вы прекрасно понимаете, о чем я.

– Ну, предположим, понимаю. Поэтому отвечать на ваш вопрос пока не буду и задам встречный. Что показалось необычным вам?

Маг поводил подобранным прутиком по земле, разбрасывая им листики и сухие травинки. Наконец, ответил, не поднимая глаз:

– Я, собственно, увидел в основном последствия нападения... Проще говоря, трупы... Почему они все оказались в таком странном виде – в шлемах, но без остального доспеха?

– Были доспехи... – сказал я, вспомнив доклад ассасина, обыскавшего трупы. – Не у всех, правда. У нескольких бригантины, еще у одного кольчуга...

– Ну и как это увязывается со шлемами-бацинетами?

Неглуп, очень неглуп магистр Гаэларих. И наблюдателен. Те же мысли приходили в голову и мне...

– Никак не увязывается. Бацинет носится с полным кованым доспехом и способен выдержать добротный удар мечом. А бригантина или кольчуга разве что спасет от удара ножом, кинжалом... легкой саблей, самое большее...

– Вот-вот, – подхватил маг. – Если собирались в постелях резать мирно спящих – даже такой доспех излишен. Если готовились к серьезной схватке – недостаточен. Да и алебарды и прочие их рогатины... Великовато оружие для ночных убийц, не находите? Не ждали же они, что мы в конном строю обрушимся на них еще на подходе к постоялому двору?

Надо сказать, что после этих его слов мое уважение к магической академии резко выросло. Похоже, там наконец-то начали учить не только всякой колдовской ерунде, но и вполне полезным вещам, помогающим выживать в нашем суровом мире. Прежние выпускники не то что не могли отличить бацинет от мориона – слов-то таких не знали...

А магистр Гаэларих все очень точно разложил по полочкам: гораздо надежнее попробовать поднять нас на алебарды во время ночевки на большой дороге, чем тащить громоздкое и издалека заметное оружие по улицам Альхенгарда, рискуя в любой момент напороться на дозор городской стражи... Либо автор ночного нападения ничего не смыслил в том, что затеял, либо... Либо все гораздо хуже.

– А шлемы-бацинеты вообще ни к селу, ни к городу... – продолжал маг. – Зачем так старательно защищать исключительно голову?

Он посмотрел на меня. Я посмотрел на него. И, похоже, мысль в наши ничем не защищенные головы пришла одна и та же, потому что Гаэларих ответил на вопрос, который я только-только собрался задать:

– Заклинаний, нацеленных на мозг и не способных пробиться сквозь слой металла, в моем арсенале нет. А были бы – глупо так беречься лишь от них. Разве что...

Я подхватил:

– Разве что кто-то берег свое заклинание от разрушения вами... Превратившее, допустим, мирных горожан в безжалостных убийц.

– Именно это я и хотел сказать...

Мы вновь посмотрели друг на друга.

– Лигонг... – задумчиво произнес маг.

– Кукловод... – не менее задумчиво произнес я. – Едва он смылся, куклы его стали, кем и были изначально, – сиволапым мужичьем, неспособным воевать по правилам... А вот наши ночные гости дрались до конца.

– Полтора десятка бацинетов достать проще, чем несколько тысяч, не так ли? – задал Гаэларих риторический вопрос. Положительно, маг мне нравился все больше и больше...

Однако разговор наш постепенно перешел от «физической составляющей нападения», как выразился магистр, – к магической. Ну, тут ему и карты в руки.

* * *

– Все магические амулеты, способные поднять тревогу, он заглушил издалека, – делился Гаэларих своими впечатлениями от приснопамятной ночи. – Причем очень грамотно. Но кое-что я все же почувствовал. Легкий откат, слабенький, сразу и не разобрался, откуда ветер дует... Вышел во двор, стены там слегка эманировали, попытался понять, в чем дело... И тут же угодил под магический удар. Пока отбился, тревогу поднимать было уже поздно. Я слышал, как вы деретесь, пытался помочь, чем мог. Снял завесу невидимости, подсветил пару раз... Но мог, скажу честно, немногое: маг у ночных визитеров оказался весьма сильным. Едва успевал разрушать его заклинания. Не то лежать бы и мне, и вам раздавленными сливами... Кровь из ушей, глаза наружу... ну, вы видели...

– Да уж... Признайте, мэтр магистр: того шлемоносца вы поджарили до такой степени исключительно в видах демонстрации? Показали мне и Калрэйну, что шутки с вами плохи?

Маг несколько смутился. Улыбнулся чуть виновато.

– Ну... в общем, да. Признайте и вы, Хигарт, что порой демонстрируете возможности своего топора без особой на то нужды.

Мысленно я с ним согласился. Ежеутренний ритуал бритья, например, можно совершать и при помощи заурядной бритвы.

– Да и ваш койар, – продолжал Гаэларих, – по любому поводу бравирует искусством обращения с острыми предметами.

– Он бывший койар, – напомнил я.

– Хигарт... Койары бывшими не бывают. Вы помните историю про двух ассасинов, которые отреклись от Ордена, и поступили на императорскую службу, и за десять лет достигли немалых чинов, полностью очистившись от всех подозрений?

Я помнил. Та история закончилась плачевно – смертью императора и трех членов его семьи, зарезанных прямо в храме во время торжественного богослужения. Убитых теми самыми двумя койарами, выполнявшими полученное давным-давно задание... Не иначе как и Калрэйн давно втирается в мое доверие – а потом как-нибудь ночью чик по горлу, да и сбежит с Бьерсардом под мышкой. Бред. Бред сивого мерина, страдающего маниакальной подозрительностью.

Примерно так я и объяснил магистру свое понимание ситуации. Лишь пассаж насчет мерина опустил, ни к чему испытывать новыми обидами едва проклюнувшиеся ростки взаимного доверия.

Но Гаэларих, похоже, не мог без того, чтобы кого-либо не подозревать. А поскольку мы с ним только что заключили некий конкордат, – срочно требовался козел отпущения.

– Скажите, а насколько он, Калрэйн, хорош в своей... э-э-э... профессии? – спросил маг. – И насколько его умения необходимы в нашем походе?

Намек понятен...

Объект нашего разговора колдовал возле своего гуляша, – и словно почувствовав, что речь идет о нем, поднял голову, скользнул по нам взглядом.

– Он очень хорош, – ровным голосом ответил я. Правда, слегка выделил слово «очень». – Врать не буду, Калрэйн не привык действовать в составе отряда. Примите во внимание, мэтр магистр, вся его подготовка – подготовка воина-одиночки. Однако при Лигонге, когда вы творили свои заклинания, почти ничего не замечая вокруг, именно Калрэйн прикрывал вам спину. И мы потом насчитали четырнадцать трупов мятежников, ворвавшихся в вагонбург, – убитых острыми предметами, которые «мой койар» прячет под одеждой. Четырнадцать!

– Я не знал... – растерянно произнес маг.

Откуда ж ему знать... После боя лежал пластом, окончательно обессилев.

– А вот мэтр Тигар... – быстро перевел я разговор, – вот уж с кем сто́ит разобраться. Достаточно вспомнить, как он...

– Не стоит.

– Что не стоит?

– Разбираться с ним ни к чему. Поверьте на слово, Хигарт, – епископ прекрасно знал, что делает, когда отправлял с нами этого человека.

– Надо понимать, и вы знаете... Может, соизволите уж объяснить и мне, скудоумному? Как-нибудь по-простому, на пальцах.

– Не могу. Связан клятвой, принесенной сайэру Хильдису, – сказал маг тоном, делающим любые дальнейшие расспросы неуместными.

Ладно... Но я-то клятвы не давал, – что не буду пытаться разузнать все самостоятельно... Однако пока отложим до лучших времен загадки мэтра Тигара. И я попросил магистра вернуться к нашим баранам. Вернее, к их магической дуэли (не к дуэли между баранами, разумеется, – между Гаэларихом и враждебным магом). Спросил:

– Вы сумели разглядеть своего противника? Описать сможете?

Либо сейчас выяснится, что ночной гость имеет обыкновение щеголять в темно-багровом плаще и в медной маске, либо придется признать неприятный факт: отчего-то все попадающиеся на пути маги мгновенно проникаются к нам глубокой неприязнью. И по мере сил пытаются навредить... А называя вещи своими именами – попросту прикончить.

– Разглядеть, в общем, смог... – раздумчиво ответил Гаэларих. – А вот описать... Едва ли вам поможет мое описание: видел я его исключительно астральным зрением.

Пришлось спросить напрямую:

– Это тот же человек – или нечеловек – с которым вы имели дело при Лигонге?

– Едва ли... То есть в теории, конечно, возможно... Если маг владел весьма обширным арсеналом умений и заклинаний... и при том использовал в бою с королевской пулой одни свои навыки, а на постоялом дворе совсем другие... Не верю. Я бы почувствовал. Хотя почти уверен, что обучались они в одном месте. Некий общий почерк чувствуется в построении заклинаний, этакий небрежный, размашистый, с импровизацией в мелких деталях... С импровизацией, не всегда удачной, кстати. Та же школа.

– Вот как... Тогда попробую угадать, каким образом враждебный маг смылся из Альхенгарда. Как понимаете, я этого видеть не мог.

– Вы?! Угадать?! При всем моем уважении, майгер Хигарт... Ладно. Гадайте.

– Он изобразил вокруг себя этакую воронку... Не портал, нечто вроде небольшого смерчика. Стал полупрозрачным и исчез.

– Хм... Если смотреть обычным зрением... Да, так и было. Но, Хаос меня побери, – каким образом, Хигарт?! Как вы сумели?!

– Элементарно, мэтр магистр. Точно так же исчез враждебный маг из Лигонга. Но я оставил-таки ему метку на память... Надеюсь, вы второму тоже неплохо приложили?

Гаэларих помялся и высказался весьма осторожно:

– Не сказал бы, что он сбежал побежденным, спасая жизнь... Просто в какой-то момент прекратил дуэль и исчез. Словно бы сделал всё, что хотел. Либо, наоборот, понял: желаемого на сей раз не достигнуть. А тот, при Лигонге, дрался в полную силу и сумел меня преизрядно вымотать... Если бы не ваш прорыв, исход схватки оставался бы под большим вопросом...

Он помолчал и резко сменил тему:

– Однако до чего же интересные запахи доносятся от котла майгера Калрэйна... И мне кажется, что это неспроста. Очень подозрительно...

– Что еще? – обреченно вздохнул я. – Думаете, решил отравить всех нас скопом?

– Нет, по-моему, Орден придумал новый способ убийств для своих ассасинов, эффективный и не вызывающий подозрений: жертва этих ароматов попросту захлебнется собственной слюной.

Сказано все было с прежней серьезной миной, и я не сразу понял, что магистр Гаэларих изволил пошутить. Впервые за время нашего знакомства.

Я рассмеялся.

* * *

Наверное, секретное оружие Койаров обладало убойным действием в радиусе нескольких лиг. Но, возможно, все совпало случайно... Как бы то ни было, Хлада появилась удивительно вовремя: Калрэйн как раз снял котел со своим варевом с огня, накрыл крышкой и сказал, что блюдо, в общем-то, готово, но должно еще с полчаса постоять, дабы приобрести наиболее полный и гармоничный вкус. Доспеть, как выразился ассасин.

И тотчас после его слов на гребне ближнего холма показалась Хлада, подъезжающая к нам неторопливой рысью. На своем коньке наемница сидела на манер кочевников-йордлингов: расслабленно, покачиваясь в такт движению коня, сразу видна повадка опытной наездницы, способной при нужде даже поспать в седле...

– Ну и ароматы тут у вас... – Хлада соскочила с коня, пошла ко мне, но остановилась, уставившись на котел. – А я сдуру на тракте пообедала.

– Не беда, покушаешь еще раз, – Калрэйн, мягко ступая, подошел от костра. – Не то будешь всю жизнь жалеть.

Мэтр Тигар, не выпуская из рук свою рукопись, тоже присоединился к нашему обществу. Из фургона вылез Гаэларих, спрыгнул с козел. Лишь возницы остались сидеть на отшибе, нимало не интересуясь новостями, привезенными наемницей, – обдумывали очередной план бегства, надо полагать.

Хлада оглядела честну́ю компанию, но ничего не сказала. Молодец, дисциплину разумеет. Задачу поставил командир, ему и надлежит выслушать отчет. Желательно наедине.

– Рассказывай, – разрешил я.

– Проехала по тракту до предместья Альхенгарда, посидела в пяти заведениях... Слухи ползут разные. Если отсечь самые дикие, получается вот что: на постоялом дворе в ту же ночь нашли трупы, много – от десятка до полусотни, согласно разным версиям... Хозяин и все его домочадцы убиты. Из постояльцев в ту ночь гостили семь человек при трех фургонах. То есть вы. Имена не известны – тем кто байки пересказывал, не известны... Вас-то городская стража и ищет. Но странно ищет, как-то не очень старательно... Отряды по всем проселкам не разослали, объявления на розыск по придорожным корчмам не развесили, даже награду не объявили. Кое-кто по этому поводу всерьез опечалился, – ну, насчет награды...

Я тоже опечалился. Всерьез. Не то чтобы я собирался добровольно отдаться в руки гуманного аккенийского правосудия и потребовать причитающуюся за мою поимку сумму... Но объявление «Разыскивается опасный преступник» весьма уместно смотрелось бы в моей «колехции», отданной, вместе с прочим имуществом, на сохранение Барраху.

– Других фактов нет. Все остальное – домыслы, – завершила доклад Хлада.

– Излагай и их, – поощрил я.

Не бывает дыма без огня, а домыслов без реальной первоосновы...

– Разное болтают... Одни говорят, резня – дело рук какой-то банды. Дескать, в фургонах большие богатства лежали, золото да каменья, – за ними и охотились, а вас, дескать, повязали и с собой увели, и барахло все забрали... Ну и хозяев прирезали, чтоб все чисто, без свидетелей... Другие на вас самих грешат: не люди, мол, были, – демоны с Темной Стороны в людском обличье. Поубивали всех, хозяина постоялого двора ограбили и скрылись, на Темною Сторону перенеслись волшебным способом.

Я хмыкнул. Обычное дело. Обычные россказни... Примечательно тут лишь одно: наше отбытие из вольного города никак в слухах не отразилось. Неужели старый плутонгмайстер не поверил всей напраслине, что возводят на «живое знамя», – и промолчал? Едва ли... Скорее, кто-то вышестоящий приказал держать ему язык за зубами.

– Любопытный феномен имеет место в сознании простонародья, – прокомментировал Гаэларих. – Десакрализация демонической сущности... Демоны, желающие погубить наш мир? Такие категории не доступны быдлу. А вот демоны, призавидовавшие богатству кабатчика и решившиеся на разбой, – вполне близки и понятны малообразованному хаму.

– Золотые слова! – оживился Тигар. – Повторите-ка еще раз, мэтр магистр, я запишу.

Гаэларих повторил, и Тигар заскрипел пером, бормоча себе под нос:

– Де-сак-ра-ли-за-ция...

Хлада, в продолжение своего доклада не прекращавшая зорко поглядывать по сторонам, вдруг заявила:

– По-моему, наше здешнее быдло тоже решило заняться... как вы там, мэтр магистр, сказать изволили? Десрализацией, вот... Только с чего бы это им разом всем троим приспичило?

– Нет, это они в побег наладились... – беззаботно объяснил Калрэйн.

Хлада дернулась в сторону исчезавшей в кустах троицы, но, видя наше спокойствие, остановилась. Долго ждать не пришлось: дикие, панические вопли, и возницы вернулись на поляну куда быстрее, чем ее покинули. Вид у них был, как у куриц, чудом ускользнувших из рук прожорливых ландскнехтов.

– И что они на этот раз увидели? – поинтересовался ассасин.

– Не знаю, – равнодушно пожал плечами маг. – Что-то, что больше всего пугало их в детстве... Можете пойти и расспросить.

Калрэйн интересоваться детскими страхами «малообразованных хамов» не стал. Вместо того спросил у Хлады:

– А что про этих говорят, про черношлемников?

Наемница вопросительно взглянула на меня. Я кивнул.

– Ничего. Даже про черные шлемы – ни слова.

Мэтр Тигар громко кашлянул и осведомился неожиданно высоким голосом:

– А не хотите ли вы, майгер Хигарт, спросить нашу новую, э-э-эммм, попутчицу, что она сама-то делала той ночью?

Хлада перевела взгляд спокойных карих глаз на Тигара, и тот непроизвольно сделал шаг назад и встал поближе к магу.

– Не поняла...

– Вы все прекрасно поняли, майфрау Сельми, – холодно сказал Гаэларих, – мэтр Тигар предложил расспросить, что вы делали в ночь, когда нас пытались зарезать. А смысл вопроса досточтимого мэтра еще проще: не вы ли, майфрау, являетесь причиной пресловутого нападения?

Хлада сделала шаг назад, поближе к своему коню.

– Хигарт? – вопросительно посмотрела она на меня. – В чем дело?

Я лишь развел руками. Тигара заткнуть недолго. Но ни к чему оставлять в нашем маленьком отряде этакий вызревающий гнойник... Пусть лопнет здесь и сейчас.

Досточтимый мэтр изложил свои подозрения:

– Вас, майфрау Сельми, никто из нас не видел до того вечера. Потом вы заявились, повертели носом, все разузнали и ушли. И аккурат после вашего визита к нам нагрянули убийцы!

Ну вот, в нашем с Гаэларихом сегодняшнем разговоре мы перебрали всех подозрительных попутчиков, включая себя самих. А про Хладу как-то позабыли... Непорядок, но мэтр Тигар исправил упущение.

– После визита – не значит вследствие визита, – негромко сказал маг. – Достаточно распространенная логическая ошибка.

Но Тигар уже вошел в раж, и вопросы логики его волновали мало. Побагровел, ухватился за рукоять изогнутого меча... Этот угрожающий жест смотрелся бы нелепо, если бы я своими глазами не видел, что способен натворить смешной толстячок своей игрушкой.

И тут раздался спокойный, с ленцой, голос Калрэйна:

– Ну а зачем тогда Хлада сейчас приехала? Натравила бы новых убийц, да и дело с концом.

– В доверие втереться! Вызнать всё – куда идем, зачем! – воинственно заявил мэтр Тигар, выпятив то, что он считал грудью, а все прочие – изрядным животиком.

– Замечательно это у нее получилось, – хмыкнул Калрэйн, – уж так вы ей доверяете, что глотку перерезать готовы... Запомните, уважаемый: если кто-то кого-то решил прикончить, – ну, например, я вас, – то куда вы идете и зачем, мне без интереса. Все равно не дойдете.

Молодец Калрэйн... Но и его выступление я оставил без ответа, – молчал и следил за развитием событий.

Маг тоже молчал. Переводил взгляд с наемницы на Калрэйна, потом на Тигара. Пристально посмотрел на меня. Я отвернулся, и Гаэларих, вздохнув, снова уставился на Хладу.

– А чего ради вы ее защищаете?! – напустился Тигар на ассасина. – Сами-то где в то время были?!

– Я? Внизу, в зале. – Калрэйн остался невозмутим. – А вот как это вам, почтеннейший, выжить удалось? Да еще три трупа рядком уложить? Ведь к вам не птенцы желторотые в комнату заявились... Кто и зачем вас ремеслу резника обучил, позвольте спросить?

Тигар, позабыв про Хладу, обрушил праведный гнев на Калрэйна. Речь писателя становилась все менее связной, превратившись в набор оскорбительных выкриков. Но общий смысл сводился к тому, что людей, подобных Калрэйну, надо сжигать на рыночной площади. Предварительно применив к ним весь богатый ассортимент пыток, известных человечеству.

Возницы испуганно жалиськ фургону, но прислушивались к перебранке с интересом. Наверняка выжидали: а не дойдет ли дело до поножовщины?

– Прекратить!!! – заорал я своим «сержантским», приберегаемым для особых случаев, голосом. Тигар аж присел от неожиданности.

– Прекратите, – уже более спокойно продолжил я. – У кого-нибудь есть доказательства предательства майфрау Сельми? Реальные, конкретные?

Я обвел взглядом нашу команду спасителей мира. Воинство Добра и Света, так сказать. Предъявить доказательства никто не спешил. Но мэтр Тигар явно остался при своем мнении, и волком поглядывал на Хладу и Калрэйна.

– Раз нет – закрываем этот вопрос раз и навсегда. А если хоть кто-то из вас его вновь поднимет, – отберу у него рукопись и заставлю драить котлы до конца похода.

И тут мне пришла в голову интересная мысль... Я протянул руку к Тигару, мэтр испуганно отшатнулся, но я всего лишь взялся за цепочку и вытянул наружу его серебряный медальон. Сказал со значением, глядя прямо в глаза писателю:

– Я знаю, мэтр, что означает это ваше украшение. Очень хорошо знаю.

Подействовало! Казалось, что на темечко мэтра обрушилась невидимая дубинка, обмотанная тряпками. Рот его широко распахнулся, и не менее широко распахнулись глаза. В выражении лица ошибиться было невозможно: самый натуральный ужас. Словно вместо меня Тигар узрел Легион Смерти, марширующий по его душу.

Вот вам и дешевая безделушка... Неплохо бы действительно разобраться в ее предназначении...

– Кстати, гуляш доспел, – заявил вдруг Калрэйн, будто и не было никакой свары. – Прошу всех к котлу. И, ручаюсь, после первой ложки вы позабудете обо всем на свете.

И ведь не хвастался. Как сказал, так и стало.

Глава вторая. Никогда не ходите в гости без приглашения

Я прошу Светлейший трибунал отметить и учесть лишь одно смягчающее обстоятельство: все они сами приходили ко мне, без самомалейшего к тому принуждения. И уходили довольными и счастливыми.

Фиш ла-Рэ, растлитель малолетних, II век д. п. Л.

Тварь была двуногой, но на этом ее сходство с человеком заканчивалось.

Своей вытянутой мордой она скорее напоминала гигантскую ящерицу, называемую «песчаный демон», на редкость мерзкую скотину, к тому же ядовитую. На мысли о рептилиях наводила и кожа существа: очень сухая, шелушащаяся, покрытая чем-то вроде мелкой чешуи.

Все остальные части тела аналогов среди известной мне фауны не имели, и наводили лишь на мысль о том, что капитулу Инквизиции надо строже следить за исполнением собственными запретов, касающихся магических экспериментов с боевыми животными.

Прочих конечностей у твари оказалось целых шесть: две пары лап, на каждой по четыре пальца с изогнутыми когтями. Выполняли они роль рук: в верхней, более длинной паре существо достаточно уверенно сжимало двуручный меч. Нижние же лапы стиснули длинные кинжалы с волнистыми черными лезвиями.

Картину дополняли два огромных полупрозрачных крыла, сложенных за спиной на манер огромного плаща. Даже странно, что автор этого монстра не догадался прилепить ему для полного комплекта рыбий хвост, пару здоровенных клешней и десяток снабженных присосками щупальцев. Но и без того получилось внушительное создание – особенно если учесть, что вымахало оно в полтора человеческих роста и почти касалось ящероподобной головой потолочных балок.

Сзади, на лестнице, грохотали сапогами поотставшие Хлада и Тигар. Еще дальше, в коридоре, раздавался куда более сильный грохот: что-то рушилось, что-то шумно сталкивалось... Надо полагать, моя импровизированная баррикада надолго не задержала погоню. А впереди стоял чешуйчатый обладатель рук, ног, крыльев, меча и кинжалов, – и полностью перегораживал неширокую крытую галерею, опоясавшую на уровне третьего этажа внутренний двор замка. Лестница, ведущая вниз, как раз начиналась за его спиной.

Я шагнул вперед. Тварь, судя по всему, способностью к членораздельной речи не обладала: раскрыла пасть, высунула раздвоенный язык и зашипела, громко и отвратительно. Но переводчик не требовался, – взметнувшийся вверх двуручник показал лучше любых слов: здесь вы не пройдете.

Лучше бы такую зверюшку брать в три клинка, кто знает, каким фокусам она обучена... Я оглянулся на своих спутников, подбегавших сзади. И сразу понял, что с наемницей дело неладно: бледная, на лицо стекает кровь из раны на голове. Все-таки не разминулась с каким-то из обломков...

Да и мэтр Тигар что-то сегодня не в настроении демонстрировать боевые навыки: увидев тварь, остановился, как вкопанный, и издал сдавленный звук, напоминающий испуганное хрюканье. А к рукояти меча даже не потянулся...

Хлада, хоть и раненая, от вида многорукого существа не смутилась: что-то очень энергично прошептала сквозь зубы и выдернула из ножен саблю.

Но я крикнул ей:

– Сам! Прикрывай спину! – и перехватил поудобнее Бьерсард.

Крылатый мечник двигался как-то странно, не по-человечески, – да и что ожидать от уродца, настолько перегруженного конечностями? По-моему, в ящероподобной башке попросту не хватало мозгов, чтобы толком управиться со всеми ногами-руками-крыльями.

Я прыгнул вперед. Многорукое создание двинулось навстречу, двуручный меч взметнулся, но тут же зацепился за потолочную балку. Существо споткнулось, на мгновение сбилось с шага, взмахом крыльев вернуло себе равновесие, попыталось рубануть сбоку, но лишь пробороздило мечом стену, споткнулось еще раз... После чего зашипело еще громче, отбросило и меч, и кинжалы, и ринулось на меня, целясь в горло широко распахнутой пастью. Зубов в пасти хватало – не очень крупные, треугольные и острые, одинаковые по размеру и форме, росли они в несколько рядов...

Лезвие Бьерсарда с хрустом разрубило грудную клетку существа, отшвырнуло его к стене. Вся схватка заняла пару-тройку секунд.

– Вниз, на двор! – гаркнул я.

Тигар перепрыгнул через подергивающиеся ноги твари, и поскакал со ступеньки на ступеньку; Хлада медлила, я толкнул ее в сторону лестницы. Затем выдернул топор из умиравшего существа и следом за наемницей поспешил вниз. Добежав примерно до середины лестницы, остановился и взглянул вверх, пытаясь рассмотреть: добрался ли до галереи преследовавший нас хозяин замка...

Взглянул и застыл от изумления.

Неудачник-меченосец с разрубленной грудью вставал... Медленно, цепляясь за шероховатые камни стены, неуклюже хлопая крыльями, истекая черной жидкостью, толчками выплескивавшейся из огромной раны на груди... Но поднимался. А из темного провала коридора выплыла окутанная сиянием фигура мага Ларинтиона, владельца Каэр-ла-Рэ.

Но не это заставило мою челюсть устремиться к земле.

Еще выше, в безоблачном синем небе, плыла, самым натуральным образом парила гигантская белая скала!

Сверкала в солнечных лучах, переливалась неровными гранями, словно самый большой в мире неограненный самоцвет решил ни с того, ни с сего полетать по воздуху...

Полет этакого чуда оказался абсолютно безмолвным... Иллюзия? Мираж, призванный напугать до дрожи в коленях? Так мы и без того прониклись, и осознали, и больше никогда ни к кому не заявимся в гости без приглашения... Уж в этот замок – точно.

Вот скала проплыла над донжоном, замедлилась, зависла над внутренним двором, – я понял, что она в точности повторяет его форму... Понял и другое: какой там мираж, какая иллюзия... Лед! Самый обыкновенный лед! Давненько не видел глыбищу таких размеров...

Гигантская льдина опускалась все ниже и все быстрее. Во дворе резко потемнело. И похолодало...

Нынешний хозяин Каэр-ла-Рэ, прискучив затянувшейся игрой, решил нас попросту раздавить, не больше и не меньше.

Тигар уже стоял на каменных плитах двора, Хладе оставалось преодолеть несколько ступенек... А вот я спуститься уже не успевал. Раньше глыбища сметет прилепившуюся к стене лестницу и меня вместе с ней. Затем расплющит всё, что находится в дворике. И всех, кто не успеет из него убраться.

– В нишу! Где колодец! – крикнул я Тигару и Хладе. – Бегом!

Схватился за перила, намереваясь спрыгнуть во двор, – риск вывихнуть ногу казался меньшим злом. Не успел...

Льдина превратилась в воду. Не таяла, истекая струями, – мгновенно превратилась. Был лед, стала вода, – и тут же пролилась, обрушилась вниз...

С лестницы меня смыло, как соринку со стенки стакана. Смыло и поволокло куда-то – насквозь мокрого, ничего не видящего, задыхающегося...

Да, мы заявились незваными гостями в Каэр-ла-Рэ за водой... Но она была нам нужна не в таких же, Хаос побери, количествах!

* * *

Как всем известно, самой большой ценностью после Катаклизма в нашем мире стала вода... Золото, серебро, драгоценные камни – к чему все это, если мучает жажда, а пить нечего?

Моря и реки иссохли, колодцы и родники иссякли, дожди не идут... Как наглядно продемонстрировал мне с помощью своего кристалла сайэр епископ, лишь три области остались почти не затронуты Катаклизмом: болотная страна Уорлог; населенные эльфами и друидами леса Нальраэна; и горы, под которыми обитают гномы, а наверху, на горных лугах, пасут свои стада йордлинги. Только там уцелели естественные водоемы: ручьи и речки, горные озера и болота, бьют из земли родники...

Остальная влага Лаара большей частью замерзла и скопилась на дальнем Юге – огромные, в несколько лиг толщиной, ледники. Слишком далеко в эту ледяную пустыню никто не забирался, что там дальше, есть ли за ледниками населенные области – неизвестно. Но прямой угрозы из Страны Снегов не исходит... Пока не исходит.

Выжившие в Катаклизме люди и нелюдские разумные расы устроились, как смогли. Гномы живут неплохо, в их стране достаточно подземных рек и озер... Вода теперь даже служит для Подгорного племени объектом весьма доходной торговли, потеснив традиционные руды, самоцветы и оружие.

Вдоль границы южных ледников приткнулись небольшие княжества, магнораты, как именуют их местные жители, а с ними соседствуют анклавы нелюдских рас, – и те, и другие пробавляются за счет талых вод...

Крупнейшие и наиболее цивилизованные державы – Аккения и Туллен – добывают воду разными способами. Покупают у гномов – в обмен на продовольствие и ткани, например. Сообщества магов, сильные и многочисленные в обеих державах, извлекают воду магическим путем из глубинных, даже гномам недоступных слоев земной тверди... И телепортируют громадные ледяные глыбы с южных ледников. И создают над орошаемыми полями и пастбищами магические зонтики – испарившаяся влага возвращается на землю искусственными дождями... В общем, все выжившие выкручиваются, как умеют.

Есть и маги-одиночки, создавшие свои личные небольшие оазисы-домены в пустыне или на ее границах, и королевской либо императорской власти не подчиняющиеся. Здесь и плодородие почв, и подача воды восстановлены исключительно магическим путем, и зависят лишь от мага – если он погибнет или надолго покинет свой домен, жизнь в нем станет невозможна. Но и здесь обитают люди, волей-неволей признающие этих магов своими властителями, – выбора нет, разве что околеть от жажды в пустыне...

Наконец, как исключение, существуют крайне малочисленные владетельные сайэры, ухитряющиеся добывать воду для своих сайэратов, не связываясь с магами. Пробивают сверхглубокие артезианские скважины – либо механическим путем, с огромными затратами сил и времени, либо с использованием магических артефактов, в основном боевого назначения. А в памятном мне сайэрате Лигонг вода из лежащего неглубоко под поверхностью подземного озера подается насосом циклопических размеров... Вернее, теперь уже подавалась... В любом случае, бесхозных источников почти нигде не осталось, хочешь пить – плати.

Вода – это жизнь. У кого нет воды, тот мертв. Или очень скоро станет мертвым... Банальность? Абстрактное рассуждение?

Не совсем...

Запас воды у нашего отряда был на исходе.

И это ставило весь поход под угрозу.

* * *

...Рассвет обозначился светло-серой полоской над вершинами холмов. В низине, где мы ночевали, еще стоял ночной холодок, легкий, почти неощутимый, бодрящий. Он не мешал просыпаться, не загонял обратно под наброшенную попону – лишь заставлял поежиться и подпрыгнуть пару раз, разгоняя сонную хмарь.

Наскоро позавтракали, я с трудом затолкал в себя пару кусков хлеба с козьим сыром, – сытость от вчерашнего гуляша, сваренного нашим поваром-ассасином, удивительным образом еще ощущалась... Когда я отправился седлать коня, подошел мэтр Тигар и заявил:

– Майгер Хигарт, должен обратить ваше внимание на одну проблему.

Та-ак... Если опять начнет мутить воду и сеять подозрения, придется выполнить угрозу насчет котлов и рукописи. Во избежание и прочим для примера.

– Что за проблема? – спросил я сухо.

– Вода... Маловато осталось.

– Маловато – это сколько?

– При самом экономном использовании хватило бы дня на два... Может быть. Но люди пьют как лошади, вчера вышедшие из пустыни. И лошади... хм... тоже как лошади.

Если бы мы двинулись прямо в Уорлог, проблема не была бы столь острой... По мере приближения к стране болот подземные воды залегают все ближе к поверхности. Правда, вода в уцелевших бесхозных колодцах для питья не пригодна (а если пригодна, то уже не бесхозная, и за просто так к ней не подпустят). Но Гаэларих утверждал, что сумеет превратить любую, самую загаженную и заразную воду в чистую и свежую.

Беда в том, что напрямик в Уорлог мы не шли. Мэтр магистр настоял сделать крюк и заглянуть в Вальгеро – тулленский пограничный городок, размерами уступающий Альхенгарду. Причины такого крюка маг объяснял весьма смутно: дескать, обитает там коллега по ремеслу, некий Вьивьи Т΄манн, – маг-алхимик, варящий по уникальному, только ему известному рецепту некое магическое зелье... Рецептом Вьивьи Т΄манн делиться ни с кем не желает, продает лишь готовый продукт; но нам без этого зелья никак не обойтись, – не совершить ритуал, коему надлежит указать точное местонахождение Навершия Молота. Причем порция нужна свежая, и оттого запасти ее загодя, еще до выступления из столицы, не удалось...

Мне такие резоны показались несколько странными. Как это не желает делиться? Когда такие люди, как Феликс Гаптор или Хильдис Коот, просят кого-то с ними чем-то поделиться, любое нежелание мгновенно сменяется противоположным чувством.

Как позже выяснилось, прав был Гаэларих, все именно так и обстояло, – а я ошибался. Впрочем, не буду забегать вперед...

Спорить с магом я не стал. В Вальгеро так в Вальгеро, тем более что там всегда в избытке свободные наемники Гильдии и просто лихие люди, готовые рискнуть головой ради золота... К тому же неподалеку от городка располагалась Карадена, большая и богатая деревня сокменов, славящаяся далеко за пределами тех мест своими лучниками-наемниками. Совсем неплохо будет включить в состав отряда несколько отличных стрелков.

Крюк небольшой, неделя пути для тяжело нагруженных возов. Но между Альхенгардским трактом и Вальгеро – пустыня. Размерами она не могла сравниться с великими пустынями юга, и не кишела демонами, нежитью и всевозможными чудищами, как те мертвые земли, что находятся севернее Халлана. Однако пустыня есть пустыня, и соваться в нее с двухдневным запасом воды нельзя...

– Начнем путешествие с того, что зальем все бурдюки, – пообещал я мэтру Тигару, не догадываясь, что такое обещание легче дать, чем выполнить.

* * *

Главным и единственным источником воды для окрестностей был акведук, вытянувшийся на много лиг вдоль Альхенгардского тракта. Надо сказать, он ничем не напоминал акведуки древности, с их изящными арками, гармонично вписанными в окружающую местность... Грубое, уродливое сооружение, построенное второпях всем миром, – одни участки сложены из глыб желтоватого песчаника, другие из кирпича-сырца, третьи из бутового камня. Однако же действовал, а это все-таки главное.

Возле акведука и ютились все здешние деревушки, – на ведущих к ним ответвлениях стояли затворы, открывавшиеся в определенный срок на определенное время, и следили за их работой императорские чиновники, так называемые водяные инспектора. А шайки водяных воров с большим или меньшим успехом пытались похитить драгоценную влагу, и вела с ними беспощадную борьбу водяная стража, патрулирующая акведук. (Кто бы мог предугадать полвека назад, что появятся на Лааре этакие профессии?)

Воду нам в деревнях продать были готовы, но в небольших количествах, им и самим едва хватало. А уж цена... Двигаясь вдоль тракта и заезжая во все встречные селения, мы, пожалуй, набрали бы запас, необходимый для перехода через пустыню. Но тогда по прибытии в Вальгеро пришлось бы обосноваться на базаре в малопочетной роли нищих: подайте, люди добрые, за ради Пресветлого Сеггера на спасение мира!

Возвращаться за водой в Альхенгард по понятным причинам мы не могли. Хотя скандал, сопровождавший наше отбытие, явно замяли (я подозревал, кто и почему), но рядовых стражников в тонкости высокой политики никогда не посвящают, и то, что некоторые приказы отдаются вовсе не для того, чтобы их выполнили, тоже не объясняют: увидят, опознают, начнут хватать и тащить, кто-то решит для гарантии оглушить преступника ратовищем алебарды, у кого-то сорвется стрела с арбалета... И начнется кровавая потеха. Лучше не рисковать.

Хозяева здешних пажитей на вопрос, где можно раздобыть воду в достаточных количествах и по разумной цене, отвечали: в Карлар-замке, почтенные сейры, где ж еще; там, сталбыть, и сидит маг, всю округу водой благодетельствующий, да пошлет ему, милостивцу, Светлый Сеггер долгих лет и здоровья...

– Что за Карлар? – спросил я у Гаэлариха. Бывать ранее в этих краях мне не доводилось, и название показалось незнакомым.

– Так здешнее быдло на свой варварском диалекте именует Каэр-ла-Рэ, – пояснил маг.

– Тот самый Каэр-ла-Рэ? – изумился я.

– Где чернокнижник магические декокты из младенцев варил? – изумился ассасин.

У Хлады отложился в памяти другой эпизод старой легенды:

– Это тот упырь, что шесть жен своих под нож пустил?

– Надо обязательно там побывать! – заявил мэтр Тигар, и глазки его заблестели от предвкушения. Еще бы, такой материал для будущей бессмертной книги!

– Да, тот самый замок ла-Рэ, – подтвердил Гаэларих. – Но не пересказывайте, ради богов, дурацкие страшилки. Просто владетельный сайэр Фиш чересчур любил девочек, далеких от вступления в брачный возраст. Да и мальчиками не брезговал. И сошло бы все ему с рук, как сходило и сходит многим... Но как раз в те годы Альхенская лига повела себя чересчур независимо по отношению к императорскому престолу. Требовалась образцово-показательная порка, прочим владетельным сайэрам для острастки, и Фиш ла-Рэ попал, как говорится, под раздачу... Вот и всё чернокнижие.

– Позвольте, был же открытый процесс! И сайэр Фиш полностью сознался в своих злодеяниях! – запротестовал мэтр Тигар, демонстрируя неплохое знание истории (в легенде и в балладах менестрелей упырь-чернокнижник погибал в драматичном поединке от меча шурина, брата уцелевшей седьмой жены; в других вариантах – от рук ее же тайного возлюбленного).

– Полноте... – махнул рукой маг. – Думаю, после вдумчивой беседы с палачами Светлейшего трибунала вы, мэтр Тигар, признали ли бы, что все пропавшие за двадцать лет в Туллене, Аккении и сопредельных странах отроки и юницы стали жертвами вашей необузданной похоти. А Катаклизм – суть плод ваших же чернокнижных экзерсисов.

Тигара такая аналогия не уязвила, и он повторил с преизрядным пафосом:

– И все же в замке непременно надо побывать! Там каждый камень Фиша ла-Рэ помнит!

– Небось, за двести лет-то не раз перестраивали, – попытался остудить его пыл Калрэйн.

– Побываем, – успокоил я. – Больше воду все равно раздобыть негде, разве что совершить налет на акведук, выдержав бой с водяной стражей... Как я понял, мэтр магистр, сейчас Каэр-ла-Рэ принадлежит некоему магу?

– Нет, казне, – покачал головой Гаэларих. – После сожжения сайэра Фиша и его замок, и земли были конфискованы, да так и остались за короной.

– То есть там сидит маг-резидент? – уточнил я.

– Именно так. Некий Ларинтион.

– Удачно... Значит, бумага принца Орваса о бесплатном получении воды имеет силу?

Гаэларих, очевидно, лучше меня представлял привычки своих коллег, резидентствующих в императорских или королевских замках.

– Иметь-то имеет, но... – он замялся.

– Но магу Ларинтиону будет гораздо приятнее исполнить предписание, если мы отблагодарим его некоей суммой? – догадался я.

И что вы думаете? Этот мальчишка кивнул с весьма смущенным видом и... покраснел! Устыдился за честь сословия. Вот ведь послал Пресветлый Сеггер идеалиста...

* * *

Дорога, на которую мы свернули с тракта, пересекала невысокие, покрытые жухлой травой возвышенности, то ныряя вниз, то поднимаясь на раскаленный солнцем гребень холма. Лесок, видневшийся впереди, миновали без приключений. Он состоял из редко растущих, чахлых и иссохших деревьев, – не лес, а сплошное недоразумение. В насквозь просвечивающих «дебрях» не укрыться ни шайке разбойников, ни чудовищу приличных размеров. Да и маг-резидент, надо думать, не стал бы терпеть под боком таких соседей.

Каэр-ла-Рэ был виден издалека, за несколько лиг, высился он на самом высоком холме в округе, можно сказать – на небольшой горе, именно оттуда брал начало акведук... И приближались мы к замку достаточно быстро, ибо двигались налегке, лишь с одним порожним фургоном.

Поразмыслив, я решил, что зря утомлять тяжеловозов и тащиться всем скопом в бывшее владение сайэра Фиша нет смысла, Вальгеро лежал совсем в другой стороне... И я разделил отряд. К тому же, раз ходят слухи о семерых лиходеях и трех фургонах, куда лучше, если по тракту поедет один фургон в сопровождении четырех человек. Едва ли странствующий здесь люд отважится на открытую схватку, а вот подсы́пать в придорожной корчме яд, – это запросто, бывали такие случаи с разыскиваемыми преступниками. Недаром Хлада рассказывала, что кое-кого весьма опечалило отсутствие награды за наши головы. Но сплетни о богатствах, увезенных на трех возах супостатами, то есть нами, – сами по себе достаточный повод, крысиная отрава нынче дешева.

Короче говоря, к Каэр-ла-Рэ мы подъезжали вчетвером: я, мэтр Тигар, Хлада и маг. Калрэйн остался сторожить фургоны и возниц, – а Гаэларих, уезжая, наложил на окрестности нашей стоянки несколько сильных заклятий, призванных помочь ассасину в означенном мероприятии.

...К замку от дороги вела аллея. Самая настоящая: вековые падубы в два ряда, не засохшие, шелестящие свежей листвой и соединенные оросительными канавками. Между деревьями – дорога, вымощенная порядком истертыми каменными шестиугольниками. Судя по зеленой травке, пробивающейся в щелях между плитами, гости ездили в Каэр-ла-Рэ нечасто. Не знаю уж, мрачная ли слава места была тому причиной, или негостеприимность нынешних обитателей...

Аллея извивалась по склону крутого холма, прихотливо петляя, – так, что двигаться по ней можно было только шагом. Мы и двигались... Сходить с плит Гаэларих запретил категорически – дескать, чувствует вокруг немалое количество магических сюрпризов и ловушек.

Сама вершина горы, на расстоянии двух полетов арбалетной стрелы от стен замка, оказалась голой – падубы кончились, да и все прочие деревья давненько вырублены. Что же, вполне благоразумное устройство подступов... Но в свое время сайэру Фишу никакие фортификационные хитрости не помогли, когда Каэр-ла-Рэ обложил императорский легион и спустя недолгое время взял замок штурмом.

* * *

Над зубцами донжона не трепетал по ветру штандарт, подтверждая: нынешний хозяин замка находится дома... И никаких иных признаков, свидетельствующих, что здесь хоть кто-то живет, не наблюдалось.

Мертвая тишина, ни звука. И ни единого дымка, поднимающегося над стенами. Мост опущен, и, судя по обильной ржавчине, покрывавшей его цепи, подъемный механизм давненько не приводился в движение... Однако ворота плотно затворены. Роль тет-де-пона выполняла небольшая двухэтажная башенка, настолько ветхая, что казалось: стоит хоть кому-то подняться на ее площадку, – и предмостное укрепление тут же рассыплется грудой камней. Никто из здешних обитателей и не поднялся, площадка пустовала...

Понятно, что маг-резидент Ларинтион жилец здесь временный, но все же мог бы содержать в большем порядке императорскую собственность... Фургон остановился у моста, я спешился, ступил на доски настила... И уж сейчас-то меня всенепременно должны были окликнуть сверху, с надвратной башни. Не окликнули... Происходящее все больше раздражало своей неправильностью.

Еще несколько шагов... Тишина. Да что они тут, вымерли все от «смерть-тумана», как те деревни троллей, о которых рассказывал Калрэйн?!

Маг тоже покинул седло, пошел следом за мной по мосту. Негромко произнес:

– Ни в коем случае не притрагивайтесь к воротам.

Я, собственно, и не горел желанием. Ворота – деревянные, окованные толстыми полосами металла, тоже тронутого ржавчиной – оказались густо вымазаны какой-то полупрозрачной слизью, даже на вид липкой и отвратительной... Какова она на ощупь, проверять не хотелось. К тому же тягучая гадость ощутимо эманировала магией – а если даже я это почувствовал, то заклятие на ворота наложено не рядовое... Да и петля Бьерсарда подергивалась, теребила запястье.

– Эге-ге-гей! – завопил я, не придумав ничего лучшего. – Хозяева-а-а-а! Есть кто живой?

– Ох... – простонал Гаэларих, когда смолкло эхо. – Предупреждать надо, Хигарт...

Ну да, голосок у меня, скажу не хвастаясь, звучный... Но, увы, всё в нашем мире мельчает и вырождается, и до кондиций великого героя древности Элвеса мне ой как далеко. От его воплей якобы любые двери разлетались в щепки. От моих же потуг на воротах Каэр-ла-Рэ не появилось ни единой трещинки... Хуже того, наверху, между зубцов, не появился ни один из жильцов замка...

– Силён ты блажить, Хигарт, – сказала наемница, подходя. – Что за сопли тут намазаны? Словно десять великанов два дня сморкались...

Она выдернула саблю из ножен, протянула к воротам...

– Назад!!! – завопил маг у меня над ухом. По-моему, это была маленькая месть за мой недавний звуковой удар.

Хлада отступила на шаг, опустила клинок. Посмотрела вопросительно на магистра.

Гаэларих соизволил объяснить:

– Эти сопли, как вы изволили выразиться, майфрау, – магический субстрат, неспособный причинить какой-либо вред. Однако же неосторожный физический контакт с мельчайшими, невидимыми глазу магическими существами, населяющими его, – даже контакт при посредстве неодушевленного предмета, – может привести к самым фатальным последствиям, вплоть до деструктуализации органической материи.

– Опять пошла десрализация... – уныло произнесла Хлада. – Вы бы уж попроще объяснили, мэтр магистр: мол, чуть коснешься, тут и прилипнешь, да так и сдохнешь.

– Попроще... – Гаэларих поскреб затылок и выдал:

– Тронешь – мозги из ушей потекут! Доступно излагаю?

– А смысл? – поинтересовался я. – Зачем маг-резидент изгадил собственные ворота, что не войти, не выйти?

– Ну вообще-то такую защиту удалить недолго... Да и восстановить – минутное дело.

– И насколько такие вот милые приспособления в ходу среди магов? Это хороший тон – встречать так гостей?

– Я бы сказал, что данное применение необычно... Как правило, сей субстрат применяют для защиты дверей каких-нибудь внутренних секретных помещений. Хранилищ, сокровищниц... Но ворота!.. Абсолютно нерационально, – птичка пролетит, крылом заденет, или другая случайность...

– Может, почтеннейший Ларинтион слегка спятил? – осведомился я. – Устал от визитеров: гости, гости, гости, по десять раз на дню, – в замке гадят, служанок по углам тискают, ложки серебряные воруют... Вот он и решил отдохнуть немного.

Гаэларих ответил лишь взглядом, исполненным глубокого сочувствия, словно не маг-резидент, но я сам нуждался в услугах приюта для скорбных разумом.

Тут к нашей задумчивой троице присоединился Тигар, привязавший поводья оставленных на его попечение коней к какому-то выступу предмостной башенки; ветхое сооружение, как ни странно, выдержало.

Подошел и первым делом потянулся кнутом к «соплям», покрывавшим ворота.

– Нет!!! – завопили мы в три голоса.

Он пожал плечами и вытянул из-за пазухи несколько страниц своей ненаглядной рукописи...

– Вы можете определить, мэтр магистр, есть там кто-нибудь живой или нет? – кивнул я на замок.

– Могу попробовать... – без всякой уверенности сказал маг. – Но высока вероятность ошибки... Тут сменились шесть или семь резидентов, и каждый наоставлял столько магических следов...

Никаких пассов он не совершал, заклинаний не произносил, с магическими кристаллами не манипулировал. Просто повернулся лицом к Каэр-ла-Рэ, закрыл глаза и замер. Оцепенел.

Прошла минута, другая, третья... Гаэларих стоял как стоял, молча и неподвижно.

– У-у-у... – грустно протянула Хлада. – Не набрать нам тут водички, чует мое сердце... Придется грабить акведук и с водяной стражей рубиться.

– Наберем, – пообещал я. – Даже если придется войти внутрь без приглашения хозяина.

Пожалуй, это была не самая лучшая моя мысль... Скажу больше: если бы королевская Академия Туллена проводила конкурс на самую идиотскую идею года, то я имел бы все шансы если не получить главный приз, то хотя бы угодить в список соискателей.

Глава третья. Как наказывают шкодливых котят

Если священник суть пастырь, а прихожане суть стадо, путем Пресветлого Сеггера ведомое им, то маг для человека, ищущего помощи его и алчущего приобщиться мудрости его, – аки отец для сына.

Зи Элейн, «Путь к Свету»

– Ничего не чувствую... – сказал наконец Гаэларих. – По-моему, живых людей внутри нет... А если и есть, ни за что не отопрут.

– Этот Ларинтион настолько манкирует обязанностями резидента? – спросил я. – Вы что-нибудь знаете о нем?

Маг пожал плечами.

– Лично не знаком... Слышал, что одно время он состоял при императорском дворе, затем вернулся в эти места. Он, кажется, отсюда родом...

– И что? Вот так, добровольно, сменил столичную жизнь на здешнюю глухомань? – недоверчиво спросил я.

– Не знаю уж, что там было на самом деле, а слухи распространять не люблю.

Может, и знал... Но радел за честь мундира, в смысле – мантии.

– Понятно, – подвел я черту. – Дело ясное, что дело мутное... Скорее всего, мага вежливо попросили благодетельствовать окрестности водой, в обмен на то, что закроют глаза на какие-то его шалости в столице.

– А он тут пожил, пожил, да и повесился от тоски, – подхватила Хлада. – А перед тем прислугу отравил, чтоб петельку намылить никто не помешал.

Мэтр Тигар в нашем разговоре не участвовал, – то задирал голову, бросая быстрые взгляды на Каэр-ла-Рэ, то вписывал что-то в свой свиток, – тоже быстро, проливая капли чернил из объемистой оловянной чернильницы, подвешенной к поясу.

Восковые таблички Тигар, к великому своему горю, позабыл на постоялом дворе во время бегства из Альхенгарда. И теперь конспектировал увиденное прямо на пергамент. Не очень-то удобно кропать пером на весу, да и неопрятно, – чернила проливаются не только на землю, но и на одежду.

Но мэтр не обращал внимания на эти мелкие неудобства и выглядел совершенно счастливым... Увы, я разделить его настрой никак не мог – отряд, если мы вернемся отсюда несолоно хлебавши, останется уже с однодневным запасом воды. И без каких-либо перспектив.

– Можете убрать с ворот это? – спросил я у Гаэлариха.

– Что вы задумали? – вопросом на вопрос ответил он. Ни малейшего энтузиазма в тоне не чувствовалось.

– Зайти. Набрать воды. Уйти, – отрапортовал я голосом бравого сержанта.

– Есть, знаете ли, такой документик... Кодекс магов называется. Так вот, его авторы очень неодобрительно смотрят на...

– А еще есть капитул Инквизиции, – перебил я. – И приказ, отданный нам его примасом. Уберете или нет?

Гаэларих молчал... Средств принудить его у меня не было. Если он сейчас скажет «нет»...

– Уберу, – сказал Гаэларих. – Внутрь не пойду. Шагу не сделаю. И все, что с вами произойдет в замке, – исключительно на вашей совести, Хигарт.

– Договорились.

Я не думал, что сильно рискую... Куда и по каким бы делам ни отбыл маг-резидент со всей своей прислугой, наверняка оставил для незваных гостей кучу магических ловушек – «сопли» на воротах цветочки, а ягодки внутри Каэр-ла-Рэ. Однако встает вопрос: что он будет беречь в первую очередь? Правильно, свой денежный ящик, свои личные покои, свою лабораторию, свои припасы в кладовых, наконец... А источник воды едва ли находится в алькове Ларинтиона. И едва ли охраняется слишком тщательно. Если что, Бьерсард предупредит об опасности.

Подойдя к воротам, мэтр магистр поводил перед створками ладонями, что-то прошептал. Замер, задумчиво пощипывая пальцами мочку уха.

Сказал «О!», подняв указательный палец, и совершил новую серию пассов. Блестящая желеобразная масса вскипела, запузырилась, и бесследно ушла в небо струйками белого пара. Надеюсь, гнусные невидимые создания последовали туда же.

Ухватившись за массивное кованное кольцо, я потянул изо всех сил. Ворота даже не дрогнули.

– Засовчик поднять не поможете? – невинным тоном спросил я.

Маг фыркнул, как норовистый конь. Ничего не ответил и демонстративно ушел назад, к тет-де-пону. Уселся на камень и стал любоваться голубизной неба... Тоже весьма демонстративно.

Бьерсард сверкнул в стремительном полете, и первый мощный удар сотряс дерево ворот. Извини, друг, тебя, конечно же, отковали и заточили, отполировали и напичкали магией вовсе не для того, чтобы помогать в работе плотнику или дровосеку... Но так уж получилось.

Если маг-резидент все-таки сидел дома, но по каким-то причинам не желал показываться, то сейчас самое время ему передумать и объявиться... Или послать парочку зачарованных существ – по-моему, нет в нашем мире мага (даже самого мирного), который не владеет хотя бы несколькими зубасто-клыкасто-когтистыми созданиями, напоминающими воплотившийся кошмар курильщика дурман-травы. Статус, знаете ли, обязывает. Уважать не будут... Разве что свежеиспеченные магистры вроде Гаэлариха не окружены свитой из чудищ. Но это дело наживное...

Не появился никто.

И я окончательно уверился: не только маг в отъезде, но и все его присные. Иначе бы те из них, кто остался на хозяйстве, воспрепятствовали бы столь беззастенчивой порче вверенного им имущества. Вылили бы, скажем, на меня сверху котел кипящей навозной жижи.

...Обычным топором я полдня бы долбил ворота, слажены они были из толстенных дубовых бревен. Но мой топор обычным никак не назовешь, и спустя десять минут в створке красовалась дыра, достаточная, чтобы сквозь нее протиснулся широкоплечий мужчина. Я, например.

Что я и сделал. Протиснулся. Перед тем внимательно присмотревшись и прислушавшись к тому, что происходило внутри.

Никаких признаков тревоги... Бьерсард вел себя спокойно.

И легендарный герой Хигарт, живое знамя аккенийской армии, да и тулленской тоже, вступил под своды Каэр-ла-Рэ. Скромный, деловой визит, без трубящих в фанфары герольдов и прочей ненужной пышности.

* * *

– Думаю, вам лучше остаться с магом, – сказал я мэтру Тигару, когда он, держа коней под уздцы, подвел фургон к распахнутым настежь воротам.

– Ни в коем случае! – яростно замотал своей огромной лысой головой летописец. – Делайте что хотите, майгер Хигарт, но я всенепременно должен посетить это историческое место!

– Посещайте, Сеггер с вами... Но если сделаете хоть шаг в сторону без приказа, запру где-нибудь здесь и оставлю дожидаться хозяина.

Хлада появилась из обшарпанной двери, ведущей, как я полагал, в караульное помещение. Молча пожала плечами: ничего, дескать, интересного или подозрительного нет.

Фургон прокатил в ворота и оказался в сводчатом проезде, ведущем во двор замка. Путь этот был весьма узок, и транспорт наш мы провели медленно, временами задевая колесами стены.

Пустой двор, три массивные двери, стены прямо-таки утыканы многочисленными узкими бойницами. Да, атакующих, преодолевших мост и ворота, здесь встретил бы настоящий град стрел... А за дверями наверняка кладовые и поварня, и крестьян, доставляющих в замок припасы, дальше этого двора не пускают.

В дальнем углу арка еще одного проезда, ведущего к самому центру замка. Этот путь в случае вторжения перекрывался мощной металлической решеткой. Но ее, к нашему везению, никто не догадался измазать «соплями». Более того, она вообще была поднята...

На сем везение исчерпалось. Даже на взгляд видно: дальше может проехать верховой, или небольшая повозка, но наш здоровенный фургон удастся протиснуть, только разобрав на части... Придется потаскать воду. Если, конечно, мы ее вообще найдем.

– Мэтр, разворачивайте фургон дышлом к воротам, и подайте как можно ближе к арке, – негромко приказал я; эхо во дворе звучало неприятное, шуршащее. – Хлада, пошли.

...Второй двор оказался куда более любопытным. Наверху по его периметру протянулась крытая галерея с несколькими дверями, и одна из них вела в донжон, замыкавший с севера двор. На галерею можно было подняться по прилепившейся к стене деревянной лестнице – узенькой, шаткой, несерьезной. С точки зрения возможной обороны вполне разумно: несколько ударов топором, и лестница рухнет, а штурмующие вновь окажутся в простреливаемой со всех сторон ловушке. Обычная конструкция...

А вот сам двор выглядел не совсем обычно. Вся нижняя его часть представляла собой нечто вроде огромной и вогнутой каменной чаши, сужающейся и понижающейся к одному концу – там виднелся круглый провал, не прикрытый ни люком, ни дверью, почти в человеческий рост диаметром. Камни, выстилавшие чашу, были пригнаны друг к другу плотно-плотно, лезвие ножа не воткнуть...

– Все ясно, – разочаровано произнес я. – Маг-резидент не добывает воду из глубин. Телепортирует льдины с горных ледников, а то и с юга... Здесь лед тает (я кивнул на «чашу») и вода течет вон туда (последовал новый кивок, на темный провал), прямиком к акведуку. Просто и эффективно... А мы остались без воды. Разве что задержимся и подождем Ларинтиона и его очередной телепортации. Хотя можем отыскать пару-тройку полных кувшинов где-нибудь...

– Колодец! – перебила меня Хлада.

* * *

Воду запасали всей компанией: я вращал ворот со всей возможной быстротой и наполнял бурдюки, Хлада и Тигар относили их к фургону.

Одна бадья – сорок три оборота ворота, я сосчитал. Полный бурдюк – почти две бадьи. А было их, бурдюков, без малого сотня... Я вертел и выливал, выливал и вертел, тупая работа для самых тупых невольников, ни на что иное не способных...

Колодец располагался в глубокой нише стены, неудивительно, что я сразу его не заметил. Надо понимать, сюда сливались излишки воды от телепортаций, для личного потребления мага-резидента. Но уж он-то ручку ворота не вертел, наверняка качал каким-нибудь заклинанием.

От монотонной работы Тигар быстро утомился, начал ныть: очень ему, видите ли, хотелось спуститься на нижние, подземные уровни, поискать вход в потайной подвал, в котором Фиш ла-Рэ производил свои чернокнижные и богопротивные опыты. И секретную комнатку, выдолбленную в толстенной стене донжона, где мерзопакостный сайэр замуровал шесть зарезанных жен, тоже необходимо было повидать.

– И думать не смейте, – отрезал я, завязывая очередной бурдюк. – То, что тут никого нет, не значит, будто замок оставлен без охраны. Желаете угодить в магическую ловушку и превратиться в болотную ящерицу?

Нет, окончить свою дни в образе чешуйчатой рептилии мэтр не хотел. Его желания были скромнее: если уж нельзя в подвал, то на худой конец подняться наверх, на смотровую площадку донжона, – оттуда седьмая, уцелевшая жена махала батистовым платочком не то брату, не то возлюбленному, во весь опор скачущему на помощь...

– Какой брат? Какой еще платочек? – пропыхтел я, вращая опостылевший ворот. – Гаэларих же все объяснил: не было ничего, сказка, легенда!

Тигар надулся, отложил бурдюк и заявил, что есть правда жизни и правда искусства, и в последней я, тупой рубака, естественно, ничего не смыслю. Да, в своем эпохальном труде он, мэтр Тигар, изложит все с документальной точностью. Но почему бы ему не отвлечься ненадолго от сухой науки и не сочинить историческую драму на столь благодатном материале?

– Хорошо, сочиняйте, – милостиво разрешил я. – Но сначала отнесите этот бурдюк в фургон. И вернитесь за следующим.

* * *

Все на свете имеет обыкновение заканчиваться, хорошее раньше, плохое – как повезет... Закончились и пустые бурдюки, я залил под завязку последний, туго перевязал и уселся прямо на холодный каменный пол, привалился к стене, вытянул ноги... Рука гудела и ныла, словно после нескольких часов яростной рубки. Хотелось закрыть глаза и хоть на несколько минут отключиться. Да и перекусить не помешало бы... Нельзя. Операция прошла удачно, и глупо подставляться в самом ее конце под гнев вернувшегося и разъяренного вторжением мага. Хотя я рассчитывал на помощь Гаэлариха, – Кодекс Кодексом, но уж наверное мэтр магистр предупредит, заметив приближающуюся к замку кавалькаду...

Подошла Хлада, подняла последний бурдюк, спросила:

– Где Тигар? Пусть выводит фургон.

– Как где? К тебе ведь пошел...

– Не приходил...

– Йухабб зей! Шкуру спущу!

Бурдюк мягко шлепнулся на пол. Я вскочил на ноги. Одним прыжком вымахнул из ниши.

– Мэтр Тигар!!!

«Ар... ар... ар...», – гулко откликнулось эхо. Тигар исчез. Зачем и для чего, понятно. Но куда? Вниз, на поиски мифической кровавой лаборатории? Или на донжон – посмотреть, не завалялся ли между его зубцов полуистлевший батистовый платочек?

Наверху раздался еле слышный звук. Я задрал голову, и показалось – а может, и не показалось – что на галерее удалось разглядеть легкое движение закрывающейся двери.

Мы с Хладой ринулись к лестнице.

* * *

Внутренние покои замка были царством достаточно мрачных цветов: черного, темно-золотистого и полуночно-фиолетового. Кроме того, кто-то из живших здесь —не то нынешний хозяин Каэр-ла-Рэ, не то один из прежних – был одержим страстью изображать повсюду фигуры, напоминавшие не то сильно отощавшие пентаграммы, не то существ,в старые добрые времена именуемых морскими звездами – сейчас их высохшие останки частенько находят на бывшем мелководье бывших морей. Только лучи у нарисованных здесь символов были перекручены, они сплетались и, казалось, даже слегка шевелились.

Звезды виднелись почти повсюду: на полу и потолке, на стрельчатых витражных окнах, на шпалерах, сплошь покрывавших стены, – кое-где как деталь орнамента, но чаще как главный элемент рисунка.

Где искать Тигара, мы понятия не имели. Несколько раз окликали – не отзывался. Пару раз вроде бы почудился в отдалении какой-то слабый шум, но слышимость здесь оказалась странная, обманчивая, и даже направление на звук толком определить не удалось. Мы с Хладой двигались исключительно по наитию...

Бьерсард подрагивал в руке, но чуть-чуть, едва ощутимо... Где-то здесь таилось нечто весьма опасное, но прямой угрозы пока не было... Лишь бы Тигар не добрался до этого «нечто» раньше, чем мы до него.

– Есть! – сказала наемница, останавливаясь рядом с большой шпалерой. – Вот тут он был, на картинку пялился!

«Картинкой» Хлада весьма пренебрежительно именовала мильфлер старинной работы, вытканный лет триста назад, не меньше, и, несомненно, стоивший изрядных денег. Сюжет достаточно стандартный: дева и единорог. Легендарный зверь подкачал – стоял рядом с луноликой девушкой на задних копытах, но головой едва доставал ей до плеча. И очень напоминал собаку, выпрашивающую подачку.^[217]

Шпалера оказалась испорчена – единорога пересекал разрез, оставленный ударом клинка. Причем оставленный недавно... Что это на Тигара нашло? Воспылал вдруг нелюбовью к геральдическим животным?

– Да не туда смотришь! – нетерпеливо сказала Хлада, и ткнула пальцем: сюда, дескать, смотри.

Глазастая, однако... На тростниковом мате под нашими ногами были разбрызганы черные пятнышки. Я нагнулся, пощупал тростник рукой.

– Пошли! – торопила Хлада. – Записывал что-то, да чернила расплескал второпях!

Мы поспешили дальше. Поворот, спуск по небольшой, в десяток ступеней, лестнице, новый коридор, увешанный шпалерами и застеленный тростником, – и новые черные кляксы на полу, куда больше размером.

– Споткнулся, шлепнулся, чернила свои разлил, – сделала вывод Хлада. – У-у-у, борзописец поиметый! Своей рукой выпорю!

Я не стал нагибаться, но бросил пару быстрых взглядов на стены... И тут впереди раздался звук, на сей раз вполне отчетливый, хотя и с трудом определимый: не то кто-то подавился при еде, не то пытался заорать, когда на горле туго затянулась петля...

А секунду спустя из-за угла выскочил сам «поиметый борзописец», он же кандидат на телесные наказания в исполнении майфрау Сельми. Лицо белее снега, губы шевелятся беззвучно... Относительно членораздельные звуки раздались не сразу:

– Там... там... там...

– Что там? – спросил я, сурово нахмурив брови и тщательно скрывая свою радость от того факта, что мэтр отыскался живым и невредимым. – Что?! Шесть зарезанных жен сайэра Фиша ла-Рэ? Или батистовый...

Я не договорил, осекся. Бьерсард сильно и резко дернулся в руке. Потом еще раз и еще...

* * *

Наверное, здесь когда-то располагалась замковая часовня... Но сейчас дела в ней творились отнюдь не боголюбивые.

В центре обширного помещения завис человек.

Нет, не повешенный...

Он просто висел в воздухе, вернее, сидел на нем, скрестив под собой ноги, подобно кочевникам-йордлингам, привыкшим таким образом устраиваться на коврах, устилающих их шатры.

Руки человек сложил на груди, ладони сплел каким-то странным образом, – так, что пальцы весьма напоминали лучи взбесившихся морских звезд, изображенных в Каэр-ла-Рэ повсюду..

Одет он был только в широкие и короткие шелковые шаровары. Порядком заляпанные чем-то, надо сказать.

Возраст висящего определить было трудно – большую часть лица скрывала седая борода и спадающие нечесаные пряди волос, тоже седых.

Человек пребывал в полной неподвижности и словно не замечал меня.

Я откашлялся.

Никакой реакции.

– Мы тут энто... сай магик... – забормотал я, – мимо, сталбыть, ехамши... а у вас тут, значится, тишь стоит, прям как на погосте.. ну и затревожились мы, сталбыть, ну как стряслось чего...

Внезапный порыв ветра ударил в лицо, а затем раздался Голос. Я не знаю, принадлежал ли он человеку, зависшему посреди комнаты, – губы бородача не шевелились. Громыхающие слова исходили словно бы отовсюду.

– И восстанут спящие, и связанный разорвет свои путы! И примут камень за сталь, а за сталь заплатят кровью! И двое, одинаковых лицом, погибнут лютой смертью!

Голос грохотал в моих ушах, он заполнял собою комнату; казалось, он выдавливал из нее воздух... Я не мог дышать, слова, подобно ядовитым семенам, проникали в мой мозг и прорастали там зловещими, сочащимися кровью, ростками.

Голос стих.

Человек в центре комнаты резко поднял голову – и в тот же миг страшный удар чего-то невидимого швырнул меня через комнату. Я врезался в дверь и вынес ее вместе с косяками в коридор...

Спас меня Бьерсард. Я держал топор перед собой, и он принял на себя основную тяжесть удара, нанесенного мне невидимым оружием мага. Лезвие багровело раскаленным металлом, медленно остывая.

Пошатываясь, я встал посреди кучи обломков, недавно бывших добротной дверной филенкой, и крикнул Тигару и Хладе:

– Бегом отсюда! Уносим ноги!

Мэтр в таком приказе не нуждался – и без него сломя голову несся по коридору.

* * *

Итак, мы приступили к исполнению моего хитроумного замысла – принялись уносить ноги. Первым мчался Тигар – нелепо наклонив вперед свою огромную лысую голову, словно таран, готовый вышибить любую дверь и сокрушить любую каменную кладку.

За ним бежала Хлада, успевшая засунуть саблю в ножны за спиной.

А последним, как и положено командиру, отступал я, величаво и достойно, не унижаясь до стремительного бегства. Хотя, честно говоря, я бы унизился, послав куда подальше достоинство вкупе с величавостью, – но поясница навязчиво требовала покоя и отдыха, откликаясь болью на любое движение: не отошла, бедная, после моего короткого, но зрелищного полета...

Оглядываясь, я каждый раз видел мага, парившего в нескольких десятках шагов позади. Теперь он летел стоя: ноги вытянуты, руки свободно висят вдоль тела, ладонями вперед. Новых невидимых ударов седобородый не наносил и дистанцию между нами не сокращал: казалось, он попросту конвоирует незваных гостей к выходу из замка...

Но такой вариант был слишком хорош, чтобы я в него поверил. Обернулся в очередной раз и увидел: худощавую фигуру мага окружил серебристый неяркий свет. Свечение это пульсировало, разгораясь всё ярче... Хозяин наверняка готовил гостям еще какой-то поганый сюрприз. Я наддал, догоняя Тигара и Хладу; поясница крайне болезненно выразила свое возмущение, но я проигнорировал.

А потом последовала новая атака. Бьерсард, не прекращавший дергаться, рванулся так, словно твердо решил оторвать хозяину кисть руки. Огромным прыжком догнав Тигара и наемницу, я повалил обоих на пол, сам рухнул рядом. Очень вовремя – раздался громовой удар, замок ощутимо содрогнулся, над нами пролетел огромный мраморный вазон в сопровождении предметов и обломков меньшего размера.

Импровизированные снаряды пронеслись над нами и врезались в стену, вазон разлетелся на множество острых осколков...

Не мешкая, мы вскочили и рванули дальше. Поворот, за ним дверь на коротенькую каменную лестницу, ведущую из покоев на галерею... А над дверью нависало нечто вроде больших антресолей из резного дерева, подпертых двумя деревянными столбиками, тоже резными. Пропустив вперед своих спутников, я рубанул по одному столбу, по другому... Коли уж маг не жалеет свое жилище, лишь бы прихлопнуть незваных гостей, то и мне церемониться нечего. Антресоли со скрежетом начали рушиться, и я торопливо юркнул в дверь.

Поясница, похоже, сообразила: для претензий не время, – и вела себя прилично. Обогнав на лестнице Хладу и Тигара, я первым выскочил на галерею.

И первым увидел невероятное существо, страдавшее переизбытком конечностей...

Затем последовала короткая схватка с четверорукой тварью, и появление в чистом небе колоссальнейшей ледяной глыбы, и обрушившийся вниз водопад, в который она превратилась.

* * *

Если бы Пресветлый Сеггер зачем-то вдруг пожелал, чтобы его непутевое чадо по имени Хигарт вело водный образ жизни, то наверняка снабдил бы рекомого Хигарта плавниками, жабрами и рыбьим хвостом. Или на худой конец наградил бы умением плавать, – что ему, Всемогущему, стоит...

Но у Сеггера, очевидно, имелся в отношении меня некий иной план, разумению простых смертных не доступный. И плавать я не умел. Учиться было негде, да и ни к чему как-то... Хотя, конечно, в число семи рыцарских добродетелей до сих пор номинально входит умение переплыть реку в тяжеленном полном доспехе и с оружием, лишь придерживаясь за гриву верного боевого коня... Но пойди отыщи реку, переходя которую упомянутый верный конь замочит хотя бы брюхо.

В общем, плавал я как топор. Даже хуже топора – Бьерсард, например, несмотря на всю свою увесистость, в воде не тонет, остается на поверхности. Да и не очень-то помогла бы сейчас пресловутая рыцарская добродетель...

Вода, как и стоило ожидать, оказалась ледяная. Водоворот кружил и швырял меня по двору-чаше, лишь пару раз выкинув на поверхность и позволив торопливо глотнуть воздуха... Маг был безумен! Наверняка спятил в своих медитациях-левитациях! Для того, чтобы утопить нас, как шкодливых котят, он безрассудно тратил количество воды, достаточное для большой деревни на месяц, если не больше... Рачительные крестьяне, кстати, котят давно уже не топят, – тюкнут мотыгой, да и зарывают в землю.

Бешено бурлящие потоки потащили меня прямиком в водосток. Я пытался уцепиться за малейшие выбоины в камне, но нестерпимый холод скрючивал пальцы, они скользили и разжимались...

Когда струя протащила меня сквозь круглый проем, я попробовал зацепиться Бьерсардом за его край, но вновь не преуспел, и понесся дальше, в темноту... Какой длины труба ведет к акведуку? Интерес не праздный, очень бы не хотелось испортить воду, предназначенную для окрестных крестьян, тремя утопленниками, брезгливые люди ведь и пить не смогут...

Но прояснить животрепещущий вопрос не удалось. Хрусткий удар по голове, темнота расцвела яркой вспышкой... И всё исчезло.

Глава четвертая. Беседы при ясных звездах

Коли же сын покусится тайно на имение отца своего, пусть тот воздаст своеручно, понеже кровь его и плоть его; но не усердствует пусть сверх меры, дабы не видели при ударах подмышек его, а воздаст по вине.

Кодекс Элердана, VII век д. п. Л.

Девушка шла, уходила, повернувшись ко мне спиной. Я не видел лица, но знал: это она, юная меченосная дева – босые ноги, разорванная туника, копна невесомых светлых волос...

И меч все тот же – полутораручник с окровавленным лезвием. Ладно хоть отрубленную голову, памятную мне по прошлой нашей встрече, девушка куда-то успела подевать...

Я спешил за ней, догонял, и никак не мог догнать. Тело вновь не ощущалось – некий бесплотный взгляд со стороны, но взгляд этот мог перемещаться в пространстве.

Куда и зачем шла дева, непонятно. Ни впереди, ни с боков ничего не было – темное непроглядное ничто. Не темная ночь, что-то скрывающая, но абсолютная пустота.

А затем я не увидел, почувствовал, – впереди что-то появилось... Вода... Много воды...

Странная река катилась из ниоткуда в никуда посреди пустоты – река без берегов. Деву препятствие не смутило, шла как шла, я подумал было, что сейчас она пойдет по водной глади, как посуху, но нет – погрузилась по щиколотку, потом по колено...

Затем она обернулась, и я увидел ее лицо и бездонные голубые глаза....

– Меня зовут Нейа, – сказала девушка. – Запомни, Хигарт: Нейа.

Помолчала и добавила другим, требовательным тоном:

– Очнись, Хигарт, очнись!

* * *

– Очнись, Хигарт, очнись! – настойчиво требовала Нейа, исчезая, тая в туманной дымке. Голос ее изменился, стал куда более низким, грубым, встревоженным.

«Не уходи, Нейа...» – хотел попросить я, но тут дева, ставшая совсем уж призрачной, выдала мне пощечину. Хлесткую и более чем реальную. Затем вторую, по другой щеке.

– Достаточно! – остановил я Хладу, едва открыв глаза. Она уже примерялась выдать мне еще одну плюху. Видать, вошла во вкус.

Мерзко, мокро, холодно... И боль во всем теле. И темно... Ну и зачем я оклемался?

Ладно хоть вода схлынула... В круглый проем, находившийся теперь значительно выше нас, лился не бурлящий поток, всего лишь обычный дневной свет... Освещал центральную часть низкого, но достаточно обширного помещения, углы тонули во мраке. Мы находились как раз в углу.

Оказалось, что голова моя лежит на коленях у Хлады. Попытался приподняться – голову пронзила резкая боль. Видать, приложился не слабо...

Тихо зашипев, я все же сел, ощупывая многострадальную часть тела.

Хлада деловито сказала:

– Я осмотрела, нигде не пробита. Но шишка будет здоровенная, и кожу содрал... Ага, вон там, слева.

Это я и сам понял, когда пальцы наткнулись на здоровенную ссадину. М-да...

– Долго провалялся?

– Несколько минут...

– Тигар?

– Я здесь, – послышался из темноты голос мэтра.

– Целы?

– О-ох... Не спрашивайте...

Я осмотрелся, насколько позволяло скудное освещение. Очевидно, в прежние времена это был один из многочисленных подвалов замка, не имевший входа со двора. Позднее – после Катаклизма, очевидно – кто-то из предшественников Ларинтиона пробил отверстие, через которое мы сюда попали, подвел к нему каменный желоб водостока, и двумя глухими перегородками отделил подвал от прочих подземелий, дабы не затоплять все нижние ярусы при каждой перекачке воды. Очевидно, и земляной пол вымостили каменными плитами тогда же, – и вода, текущая в акведук, будет чище, и нет риска подмыть фундамент.

Однако каким путем ушел отсюда поток? Поиски не затянулись – в дальнем, неосвещенном углу имелось еще одно обширное отверстие, забранное частой решеткой с мощными прутьями. Иных выходов я не обнаружил.

Зато обнаружил двух четвероруких. По счастью, мертвых, лежащих у самой решетки в одинаковой позе: скорчившись, выгнув спину, прижав к груди все четыре руки. Никаких признаков насильственной смерти, никаких следов разложения... Совершенно свеженькие трупы. Ну и что бы это значило?

Преодолевая брезгливость, я рассек одному грудную клетку Бьерсардом. Легкие оказались полны воды...

Понятно. Неважно, таились ли они здесь, в подвале, или же их смыло откуда-то еще. Главное, что твари не только не умеют плавать, но и не способны даже на короткое время задержать дыхание. Ну-ну, очень ценное и полезное открытие... Теперь, если что, макну ящерообразную башку в бочку с водой, подержу несколько секунд, – и конец образине.

– Вы мечтали попасть в здешние подвалы, мэтр? – спросил я у Тигара. – Мечты имеют гнусное свойство сбываться.

– Я говорил не про эту дыру! – запротестовал летописец. – А про каземат, где сайэр Фиш производил свои мерзопакостные экзерциции!

– Еще ничего не закончилось, не теряйте надежды.

Не выпуская Бьерсард из рук, я поднялся по скользкому желобу водостока, выглянул наружу.

По двору топтались те же многорукие твари, все, как и первая, с мечами и кинжалами... Одна, две, три... Ого, пять голов... У одной я с удивлением разглядел на груди след, оставленный Бьерсардом, – края раны стянулись и не кровоточили. И существо вполне бодро шлепало по двору. Нет, точно надо топить в бочке...

Сверху доносилось мощное хлопанье крыльев, и наверняка не голубиных. По меньшей мере еще парочка этих пташек порхала над двором, хотя увидеть их из подвала я не смог. Но как минимум семь противников надо принимать в расчет.

Я спрыгнул назад. Стоило немного поразмыслить над создавшимся положением...

Хотя размышляй, не размышляй, – положение аховое. Конечно, та, первая тварь отнюдь не проявила себя умелым бойцом. Однако дело происходило на тесной галерее, где ей было толком не развернуться. Но в просторном дворе, да еще при возможности атаковать с воздуха и при умении очень быстро залечивать раны... Тут шансы милых зверюшек вырастают в разы.

А в подвал, где ни крыльями, ни двуручным мечом особо не помашешь, твари явно не рвались... Едва ли маг собирается вымаривать нас голодом, скорее, его существа просто блокируют выход, а их хозяин готовит для нас какую-то новую гадость. Дожидаться и проверять, какую именно, не хотелось.

– Идем на прорыв, – решил я. – Рубить только тех, кто преграждает путь. Не добивать, в долгие схватки не втягиваться. Быстро, пока не опомнились, бегите под арку и к фургону. Я прикрою спину.

Хлада молча обнажила кинжал и саблю.

– Они же нас изрубят! – взвизгнул Тигар.

– Можете остаться здесь. Думаю, что подыхать будете долго и мучительно.

С тяжким вздохом мэтр вытянул меч из ножен. Больно было смотреть, как неуклюже он это сделал. И держал, словно палкой собак отгонять собрался. Не знаю уж, прорежутся ли вновь в критический момент его боевые умения... Но надежнее рассчитывать на одну лишь Хладу.

– Выходим по моей команде, – сказал я, вновь поднявшись по водостоку, и выбирая момент, когда бродящие по двору твари окажутся подальше от отверстия. Хоть крохотное, но все-таки преимущество.

Выбрать не успел, за спиной прозвучал голос Хлады:

– У нас неприятности.

И тут же вновь взвизгнул Тигар.

Я обернулся. Сквозь решетку ползли клубы ядовито-зеленого не то дыма, не то тумана, казавшегося тяжелым и отчего-то твердым. Стелился над полом он невысоко, на уровне колена, но быстро заполнил подвал и уже подбирался к нашим ногам. Проверять, чем закончится прогулка в этом тумане, мог лишь самоубийца...

Да, проклятый колдун не собирался нас вымаривать... И инициативу предоставлять не собирался, – сотворил эту дрянь и отправил к нам. Сейчас, дескать, сами выскочим во двор, в гостеприимных объятия четвероруких меченосцев. А те не повторят ошибку своего товарища и рано или поздно насадят нас на мечи...

С этой оптимистичной мыслью я гаркнул:

– За мной!

И одним прыжком оказался во дворе.

* * *

Пять? Семь? Как бы не так...

Нашего появления поджидали несколько десятков тварей. Просто не показывались на глаза, устроившись наверху, на балюстраде, ограждавшей галерею. Но теперь ринулись вниз.

Воздух потемнел, наполненный крыльями, оскаленными пастями, направленной на нас смертоносной сталью. А те пятеро, что разгуливали по двору, усыпляя внимание, столпились у арки, преградили дорогу.

Я крутанул Бьерсард над головой, прекрасно понимая: здесь и сейчас наш поход во имя спасения мира завершится. Вопрос лишь в том, сколько четвероруких удастся отправить в Бездну Хаоса перед тем, как нас прикончат. Запаслись водичкой, называется...

– Вернемся в подвал? – крикнула Хлада, и мне едва удалось расслышать ее за шумом крыльев.

Нет уж, лучше умирать на свежем воздухе и убивая врагов... Но ответить наемнице я не успел. Вперед шагнул мэтр Тигар, шагнул безоружный, убрав меч в ножны. Вот только... он ли это был?

Нескладная фигура мэтра изменилась, вытянулась и раздалась в плечах, совершенно исчез животик. Семенящая походка сменилась поступью, подобающей хоть королю, – не шел, а шествовал, уверенно попирая ногами плиты двора.

Твари – и те, что стояли у арки, и те, что вились в воздухе – разом зашипели, словно изумились не меньше меня.

И тогда мэтр Тигар заговорил. Нет... начал вещать, разорви мою задницу псы Кронга!

То не была человеческая речь... Клянусь, ни одна людская глотка не способна исторгнуть такие рычащие, скрежещущие и шипящие звуки. Среди них проскальзывали лишь отдельные слова, относительно членораздельные, хоть и совершенно мне незнакомые: са-акхар, р-ро-унеш, фа-ониррм...

И с каждым звуком, слетавшим с губ Тигара, крылатые меченосцы теряли свою агрессивность. Клинки, направленные на нас, опускались. Твари – те, что вились в воздухе – тоже опускались, складывая крылья, но не приближались... Наоборот, отодвигались, жались к стенам.

Затем сталь зазвенела о камень – выпущенные из лап мечи и кинжалы падали к ногам существ. Еще пара «фраз» Тигара – и все четверорукие распростерлись ниц!

Их склоненные головы и шеи выглядели очень заманчиво, так и хотелось прогуляться по ним Бьерсардом, но я сдержался... Чуть позже с мэтром будет оч-чень серьезный разговор, но сейчас ему лучше не мешать.

Под конец Тигар выдал нечто вовсе уж невообразимое, и ящероголовые все как один поднялись – сначала на ноги, а затем и на крыло. Вновь раздался шум десятков крыльев, сливающийся в единый грохот.

Стая поднималась выше, выше, поравнялась с зубцами донжона...

– К фургону, – крикнул я, отрываясь от увлекательного зрелища. Надо использовать момент, если чешуйчатые милашки вдруг передумают, у них еще останутся немалые шансы.

Тигара пришлось потянуть за рукав, моей команды он не услышал. Стоял, недоуменно хлопал глазами, глядя на двор, усыпанный оружием. И словно бы сам не понимал, что только что сделал.

Прогрохотав сапогами под аркой, мы выскочили в первый двор.

Фургона там не оказалось. И ворота вновь были заперты.

Стоило, в общем-то, ожидать...

Но дыру в воротах наши противники залатать, естественно, не успели. Возможно, спятивший резидент мог сделать это магическим способом, и весьма быстро. Однако же не сделал, очень уж был занят: спешил нас утопить, или прикончить туманом, или, на худой конец, нашинковать двуручными мечами своих созданий... Несколько четвероруких, кстати, совсем недавно охраняли выход из замка – но и от них остались лишь брошенные у ворот мечи и кинжалы. Ай да Тигар! Даже этих зацепил своей вдохновенной речью...

Открывать засов времени не было, и Хлада первой протиснулась в дыру, крикнула:

– Все чисто!

За ней последовал Тигар, последним покинул Каэр-ла-Рэ я. Да уж, веселым оказалось историческое местечко...

Как тут же выяснилось, в словах наемницы «Все чисто!» смысл был заложен куда более всеобъемлющий, чем я поначалу подумал. Снаружи не оказалось ни наших лошадей, ни фургона, ни мага Гаэлариха. Чище некуда...

Пришлось отступить от замка в пешем строю. Ладно хоть маг-резидент ничем себя больше не проявлял. Наверное, горевал по своим упорхнувшим питомцам...

Бежать под гору было легко, и очень скоро мы оказались под сенью падубов... Фургон стоял за первым же поворотом аллеи. Гаэларих сидел на козлах с демонстративно спокойным и невозмутимым видом, держа в руках поводья наших верховых лошадей.

– Надеюсь, экскурсия получилась удачная и познавательная? – полюбопытствовал он. – Нашли комнату с зарезанными женами, мэтр Тигар?

Я несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. И лишь потом сообщил магу, что я думаю о нашей экскурсии, о сообществе магов, терпящем в своих рядах откровенных психов, а также об отдельных представителях упомянутого сообщества, не моргнув глазом позволяющих убивать своих спутников и компаньонов во славу дурацких параграфов дурацкого Кодекса.

– Спасибо за исчерпывающее, хоть и излишне эмоциональное мнение, майгер Хигарт. Однако, если в ближайших окрестностях больше нет объектов, вызывающих у вас исторический интерес, я посоветовал бы поспешить. Дело в том, что я пару минут назад, едва ваша экскурсия завершилась, замкнул вокруг замка Кольцо Энгелрада. Кстати сказать, не нарушив при этом ни единого пункта Кодекса. А сейчас чувствую, что кто-то очень настойчиво пытается Кольцо взломать.

Вскакивая в седло, наемница проворчала:

– Мэтр магистр, чтоб вам не сказать попроще: уносим ноги, пока задницу не оторвали?

И она пришпорила своего неказистого конька.

* * *

До лагеря мы добрались под вечер.

Погоню на хвосте вроде бы не притащили... По крайней мере Гаэларих утверждал, что магическими способами нас никто не выслеживал. А для собак-ищеек и для людей, обладающих талантом следопыта, он, дескать, сотворил на развилках пути несколько ложных следов.

Однако же, когда распрягали фургон, мэтр магистр обратился ко мне:

– Давайте вернемся немного назад, понаблюдаем за дорогой.

Понятно... решил поговорить без посторонних ушей. Мы развернули коней, и, проехав немного назад, стреножили их, а сами поднялись на склон холма... Ничего и никого подозрительного на дороге не оказалось.

– Все тихо, – подтвердил маг, усаживаясь на траву. – Во всяком случае, я никакой непосредственной угрозы не ощущаю.

– А тогда, перед тем как мы вошли в замок? Тоже не ощутили? – спросил я куда более резко, чем собирался.

– Да, не ощутил, – очень спокойно ответил маг. – Я уже говорил вам, что не всемогущ. А теперь расскажите, что именно с вами произошло, попробуем вместе разобраться.

И я рассказал. В лишние подробности не вдавался, в основном сосредоточившись на действиях мага-резидента.

Гаэларих сел, подтянул ноги, обхватил колени руками...

– Ну, кое-что становится понятным, хотя выводы, которые можно сделать, мне очень не нравятся.

– Не поделитесь?

– Не поделюсь, – отрезал Гаэларих.

– Та-ак... И в чем причина, позвольте узнать?

– Причина проста: это внутреннее дело Братства магов. Вы, Хигарт, полезли туда, куда лезть не следовало. И вам, как выражается дражайшая майфрау Сельми, едва не оторвали задницу. В следующий раз оторвут. Никто из магов не любит, когда в их дела суют нос чужаки.

Вот так... Знай свой шесток, Хигарт. Твое дело – махать топором, прорубая дорогу сквозь толпы врагов. А в магические дела не суйся...

– Однако, мэтр магистр, когда четырехрукие и крылатые плоды ваших тайных и деликатных магических дел, не терпящих вмешательства посторонних, норовят меня выпотрошить, – дело все-таки и меня касается, не находите?

– Если делом Ларинтиона займется Инквизиция, а она им непременно займется, – уверен, что вы никогда больше не встретитесь ни с ним, ни с зачарованными им созданиями... Кстати, как вам удалось от них отбиться? Вы так толком и не рассказали, а стая, насколько я мог видеть, улетала немаленькая.

Вопрос был задан небрежно, словно между прочим, но отчего-то мне показалось: именно ради этого вопроса маг затеял поездку сюда, на холм.

– Красивый закат сегодня, – сказал я. – Тишь, безветрие... Благодать.

Раз у вас свои тайны, у меня будут свои.

Маг хмыкнул. Помолчал. Хмыкнул еще раз и произнес с видимой неохотой:

– Если коротко, то вывод такой: судя по вашим словам, в момент нашего приезда Ларинтион находился в состоянии Черной Медитации. Ее практикуют самые фанатичные и самые безрассудные адепты ордена Тоа-Дан. Черная Медитация – одна из причин, по которой на этот орден Инквизиция смотрит очень и очень косо.

– Что же в ней такого страшного?

– Каждый раз, впадая в это состояние, маг переносится в некое пространство, которое они называют «Место, которого нет». Пребывая там, можно достичь огромного могущества, но, вот беда, каждый раз вы оставляете там частичку своего разума и своей души. В результате мы получаем всемогущих безумцев, использующих свои силы для создания вокруг себя кошмарных извращенных миров, или впадающих в паранойю, как это случилось, судя по всему, с нашим Ларинтионом.

– Что же он себя никак не охранял, когда медитировал? – подивился я. – Настолько спятил?

– Достаточно, Хигарт. Я и без того сказал куда больше, чем собирался. Вопросов много, но искать на них ответы будете не вы. И не я. Однако, мне кажется, теперь ваш черед кое-чем поделиться.

Прежде чем делиться, я спросил:

– Скажите, а что может означать выражение «р-роу-неш»?

Не уверен в произношении, но одно из странных слов Тигара звучало примерно так.

Маг стремительно вскочил, словно в седалище ему вонзило жало ядовитое насекомое.

– Где?! От кого?! От кого ты это слышал?!

– Разве мы переходили на «ты», мэтр магистр?

– Приношу извинения, майгер Хигарт, – сказал Гаэларих, помолчав. – Однако не советую где-нибудь и когда-нибудь употреблять произнесенное вами слово. Могут случиться очень серьезные неприятности.

– С Инквизицией?

– С ней...

После долгой паузы маг взглянул мне в глаза и коротко спросил:

– Тигар?

Я ответил еще короче – кивнул.

– Вернемся в лагерь, – предложил Гаэларих, всем видом давая понять, что разговор окончен.

На обратном пути мне показалось, что он старательно сдерживает улыбку. Словно услышал нечто неожиданное, но весьма приятное.

* * *

Разводить с мэтром Тигаром дипломатические политесы я не стал. Не заслужил он таковых после своих художеств в замке.

Выглядел летописец отвратительно. Под глазами залегли глубокие тени, лицо осунулось, а всю его фигура, и без того нескладная, выглядела как-то особенно понуро.

Это сейчас он такой, напомнил я себе, и вгляделся в лицо мэтра. Ни единой черточки, проступившей тогда, во дворе замка... Другой человек. Обычный торговец средней руки. К тому же не очень удачливый.

Крепко обняв его за плечо, я повлек бедолагу в ночную тьму, освещаемую лишь яркими, нависшими над головой звездами.

Отойдя подальше, так, чтобы нас не было видно от костра, я для начала выдал ему оплеуху. Не очень сильную, раскрытой ладонью левой руки, но Тигару хватило – отлетел, шлепнулся на задницу, заверещал, заикаясь:

– П-по к-к-какому праву, Хигарт?!

– По праву сильного, – отрезал я. – И по праву командира.

Сгреб мэтра за шиворот, как нашкодившего щенка, поднял в воздух и отвесил вторую плюху. С другой стороны, для симметрии. Объяснил:

– Если командир говорит: ни шагу в сторону без приказа, – то его слушаются. А кто не слушается, тех вешают перед строем. У вас найдется в хозяйстве веревка соответствующей крепости в несколько локтей длиной?

Тигар не отвечал. Побледнел, глазки часто-часто моргали, кадык дергался...

– Когда командир спрашивает, – сказал я, демонстративно сжимая руку в кулак, – ему отвечают. Быстро, точно, исчерпывающе. Я спросил о веревке.

– Н-найдется... – выдавил Тигар.

– Замечательно. Завтра утром она понадобится. До утра сдайте Калрэйну казну. И имущество по списку.

Я говорил холодно, спокойно, деловито. Знал, что в иных ситуациях такой тон куда действеннее угроз и воплей.

– Н-но... ведь я... – заблеял мэтр, – сайэр епископ... меня...

– Что? Епископ? Ладно, так и быть. Из уважения к епископу окажу вам милость. Отменяю позорную казнь. Будете обезглавлены, словно благородный сайэр, гордитесь. Вот этим вот топором.

Я поднес Бьерсард к носу Тигара. Лезвие моего топора – зеркальное и бритвенно острое – вблизи может напугать людей и покрепче мэтра. Правда, большинство видевших Бьерсард с такого расстояния впечатлениями поделиться уже не могут.

Мэтра Тигара проняло до печенок. И даже глубже, – до мочевого пузыря и кишечника, насколько я мог судить по запаху...

Однако попыток оправдаться он не оставил.

– Н-но ведь я... с-сам ведь... сам исправил... майфрау Сельми... она сказала, я сам...

Так-так-так... Разговор становился интересным.

– При чем тут майфрау Сельми?! – рявкнул я. Тигар съежился еще больше, хоть это и казалось невозможным. Неприятный запах усилился.

Мэтр мекал, бекал и крайне невразумительно отвечал на вопросы. Однако потихоньку выяснилось: о своих подвигах во дворе замка он знает исключительно со слов Хлады. Сам же ничего не помнит. То есть абсолютно. Что делал, что говорил, – ничего. Полный провал в памяти.

Про бой у Лигонга я не стал даже спрашивать. Слышал, как вскоре после него Тигара расспрашивали конники пулы, и оказались весьма разочарованы невнятными ответами. Сомнений нет, случай тот же: не понимал, что творит, и все потом позабыл. Причина тому могла быть лишь одна, но я хотел, чтобы сам мэтр подтвердил мои догадки.

И я тщательно сформулировал и произнес свой вопрос.

– Я-а-а н-не могу! М-мне нельзя... – яростно замотал головой Тигар, рискуя отсечь себе кончик носа об лезвие Бьерсарда.

Я отвел топор в сторону, задумчиво сказал:

– Может, не стоит казнь откладывать до утра? У меня что-то руки чешутся, да и вас ни к чему изводить ожиданием...

Тигар забился, воя и захлебываясь рыданиями.

– Заткнитесь, почтенный, не то переполошите всех. А люди устали.

...Изливался Тигар долго, но бестолково, мысль его ходила по кругу: он, дескать, ответить хочет, но не может, а так бы рад все рассказать великодушному майгеру Хигарту, но не может, вернее, может, но не скажет, потому что не сможет, ибо едва начнет говорить, немедленно умрет, а на самом-то деле он хочет, очень хочет, но...

С трудом великодушный майгер Хигарт уразумел главное: епископ Хильдис Коот наложил на бедолагу сильнейшее заклятие, замыкающее уста. Ответ еще не успеет сорваться с губ, а с мэтром Тигаром уже случится какая-нибудь неприятность, вроде разрыва аорты, и изречь свою мысль он сумеет разве что в чертогах Пресветлого Сеггера.

– Верю! – заявил я торжественно. – Эти глаза не лгут!

И тут же попытался обойти запрет наводящими и косвенными вопросами. Спросил:

– Вы помните, как вас вводили в магический сон? Говорить ничего не надо, лишь кивните или покачайте головой.

Он честно попытался... Не знаю только, кивнуть или изобразить знак отрицания... Не сумел – побагровел, начал задыхаться, воздух не проходил в горло, словно стиснутое невидимой рукой.

– Не надо ничего отвечать! – быстро выкрикнул я.

Дыхание к мэтру возвращалось больше минуты. Да уж, не повезло бедолаге... Я даже ощутил некое раскаяние за те две оплеухи. Не слишком, впрочем, сильное, – проявленное в замке самовольство заслуживало наказания.

– Ладно, мэтр Тигар, – постановил я, – объявляю смертный приговор отложенным. До следующего вашего прегрешения. Ступайте, смените белье и ложитесь спать. Завтра тяжелый день.

Тигар поковылял к костру, я остался в темноте один, хотелось поразмышлять в одиночестве.

К сайэру Хильдису у меня накопилась уйма вопросов... И, когда мы подъезжали к лагерю, я попросил Гаэлариха установить связь с епископом – посредством магического кристалла либо иным способом. Ответ, как и обычно, оказался витиеватым и изобиловал заумными магическими терминами. Но суть я уразумел: отдельные кристаллы, используемые магами для связи, сами по себе слишком большим дальнодействием не обладают. Однако же с их помощью можно связаться почти с любым магом, находящимся чуть ли не на другом краю света. Противоречия тут нет: зоны действия отдельных кристаллов соприкасаются, образуя некую невидимую сеть, – магический сигнал проходит через чужие кристаллы транзитом, и способен его расшифровать лишь кристалл адресата послания. Так вот, мы забрались в такую глушь, что оказались за пределами действия той самой сети. Разговор с епископом невозможен. А иных способов в распоряжении его, Гаэлариха, не имеется. Послать же, дескать, конного гонца я и сам сумею.

Звучало убедительно, и я лишь поинтересовался: где и когда связь восстановится? Если вообще восстановится... Маг пообещал, что попытается в Вальгеро, но без гарантии.

Однако до Вальгеро предстоял еще переход через пустыню. И я решил принять до начала его кое-какие меры.

* * *

Меры я принял на следующий день.

Мы медленно тащились по бездорожью. Пустыня приближалась – растительность становилась все более скудной и иссохшей, и уже начали попадаться участки земли, спекшейся в твердую корку, покрытую глубокими трещинами, где вообще ничего не росло.

Начал с Хлады. Слегка поотстав от нашего крохотного каравана, мы завели разговор. Вступительные экивоки не потребовались, общение с людьми, которым платишь деньги, имеет свои преимущества. И я напрямую спросил, что наемница думает о Тигаре.

Девушка пожала плечами. И ответила в том смысле, что ее дело не думать, а рубить саблей и тыкать кинжалом. А думает пусть отец-командир, для того и назначен.

Очень правильная, надо сказать, позиция. А то развелось мыслителей да писателей, как опарышей в тухлом мясе...

И отец-командир, то есть я, поделился своими мудрыми мыслями. Мэтр Тигар, по мнению отца-командира, личностью был насквозь подозрительной, аж пробы негде ставить. Одна его болтовня с давешними крылатыми милашками чего стоит. Вчера отправил их куда-то, завтра призовет обратно, и что тогда?

Наемница никак не комментировала, но кивала одобрительно.

К тому же не секрет, что у мэтра писателя ба-а-а-льшой зуб не на кого-нибудь, но именно на майфрау Сельми. Отсюда следует, что держаться следует к мэтру поближе, глаз с него не спускать, обо всем подозрительном немедленно докладывать командиру. А если ни с того, ни с сего начнет бормотать непонятные заклинания – немедленно пресечь. И возлагаются сии почетные обязанности на Хладу, это приказ.

Будет исполнено, только и сказала наемница. До чего же приятно иметь дело с дисциплинированными людьми.

Вторым номером в моем списке шел мэтр Тигар. Мрачный, надувшийся, в седло он не сел, ехал на козлах рядом с возницей. Вот с ним-то политесы потребовались, и немалые. Отправив возницу в другой фургон, я извинился за вчерашнюю невыдержанность, и подробно объяснил ее причины: сами, дескать, понимаете, мэтр, когда такой небольшой отряд отправляется на такое важное дело, ни один человек в нем не должен вызывать не то что подозрений, но и малейших неясностей... Но теперь-то мэтр полностью свободен от подозрений, коли уж сам Хильдис Коот почтил его высоким доверием, и магическим путем наградил столь многими знаниями и умениями. По ходу разговора помянутые знания и умения получили весьма высокую мою оценку.

Тигар, как и все писатели, оказался падок на лесть. Расцвел, разулыбался, и все прошлые обиды были позабыты.

Развивая тему о недопустимости подозрений и неясностей, я перевел разговор на Калрэйна. Почти дословно повторил рассуждения Гаэлариха о том, что бывших койаров не бывает... И отдал тот же приказ, что и Хладе: бдить, чуть что – докладывать. Мэтр, польщенный доверием, заверил, что глаз с ассасина не спустит.

Следующим на очереди был Калрэйн.

Незадолго до того я отправил его разведать дорогу на пару лиг вперед, и сейчас, буркнув что-то вроде: «давненько его нет, пора уже и вернуться», пришпорил своего коня и обогнал отряд.

Расчет оправдался: с возвращавшимся ассасином я встретился, едва перевалив гребень следующего холма. Поговорили, поджидая остальных.

Вот с кем, с кем, а с ним хитрить было бесполезно. Калрэйн прошел такую школу, что мог дать мне преизрядную фору в области слежки, выглядывания-вынюхивания и тонких, многоходовых провокаций. А потому я применил самую хитроумную тактику, которую только смог изобрести, – сказал правду.

А именно – если маг Гаэларих затеет сыграть какую-то свою игру, в которой нам места не будет, шансов как-то ему помешать у нас немного... Калрэйн, дескать, сам видел, как лихо магистр поджарил черношлемника на постоялом дворе. И единственное, пожалуй, оружие, способное опередить голубую молнию магистра – это брошенный ассасином нож. Так что, дружище, держись начеку и глаз не спускай с мага...

Магистру я ничего говорить не стал. Гаэларих не хуже меня понимал, что дело нечисто, коли уж наш отряд шагу не может ступить, не впутавшись в очередные неприятности... Не случается столько совпадений подряд... А Калрэйн с Хладой у него и без всяких предупреждений числятся на большом подозрении.

Теперь все следили за всеми.

А мне оставалось следить за ними и стараться остаться в живых.

Ах да, чуть не забыл...

Еще надо было найти Навершие Молота и спасти мир.

Глава пятая. О вреде излишнего патриотизма

Истинный патриот Империи не может себе позволить расизм, национализм и религиозный шовинизм; любой враг Отечества, Престола и Святейшей Церкви должен быть уничтожен вне зависимости от его национальности, веры и расы.

Оло ди Хайн, «Святая реконкиста»

Когда-то Вальгеро был захудалым приморским поселком. Маленький рыбный порт и рыбный рынок, коптильни, солильни, небольшая верфь, принадлежавшая казне, – вот и всё. Никакого сравнения с большими и богатыми торговыми городами, расположенными на морском берегу.

Однако городов тех ныне нет, лишь песок заносит руины... А Вальгеро живет и здравствует, и численность его населения даже выросла не то в семь, не то в десять раз.

Причина проста: после Катаклизма исчезли старые торговые пути и появились новые. Торговые когги и каравеллы, приносившие немалые богатства городам Морской Лиги, давно пущены на дрова – воды во внутреннем Лухаарском море теперь не осталось, зато обитают крайне неприятные и опасные существа. Не то былые жители глубин, приспособившиеся к безводному существованию, не то пришедшие откуда-то чудовища...

Бывшее мелководье служит ареной столкновений с ними – людей здесь весьма интересуют сокровища затонувших кораблей и жемчужины, сохранившиеся в погибших раковинах. Но в морские бездны – ныне впадины и пропасти несколько лиг глубиной – никто спускаться не пробовал. Равно как и пересекать море посуху... На бывший берег с бывшего дна здешние чудища, слава Пресветлому Сеггеру, не выползают. Пока не выползают...

В общем, караваны, направляющиеся и в магнораты Кандии, и в Уорлог, – идут берегом, огибая впадину моря. И Вальгеро оказался на пересечении торговых путей. Именно здесь можно закупить воду и припасы перед переходом через южные пустыни. Именно здесь составляются караваны и нанимается для них охрана. Именно здесь наемники оставляют в кабаках и лупанариях заработанное кровью серебро, и спускают добычу искатели приключений, рискующие жизнью ради пригоршни жемчуга или обросшего ракушками сундука со старинными монетами.

Честно говоря, Вальгеро мне нравился куда больше недоброй памяти Альхенгарда. Городскими стенами здешние жители так и не обзавелись, дома и домишки раскинулись на окрестных холмах широко и привольно, нет узких и мрачных, пропахших нечистотами улиц... Да и народ другой. В Альхенгарде – чинные бюргеры с постными минами, трудолюбиво отсидевшие весь день в мастерской или лавке, чтобы вечером пойти в трактир и за благопристойными разговорами сыграть пару партий в кости по мизерной ставке и осушить ровно две – не больше и не меньше – кружки отвратного пива. В Вальгеро – гуляки, рубаки, авантюристы всех мастей, отчаянные головы. Пьют – так уж до утра, играют –так до последней рубахи. Да еще изобилие девиц, готовых одарить своими ласками героя за весьма умеренную плату. Все ходят с оружием, и обиженные не бегут подавать жалобу городскому прево: все споры улаживаются здесь же, на месте, за порогом кабака, – когда кулаками, когда и честной сталью... И ведь что любопытно: в Альхенгарде, где магистрат не попустительствует ношению оружия, и в Вальгеро примерно одинаков риск напороться ночью на компанию, желающую облегчить вас от избытка наличности.

Именно таким запомнился мне городок, где в последний раз я побывал два года назад: лихим, безалаберным, шумным...

Наш торжественный въезд в Вальгеро состоялся около полудня. Улицы казались обманчиво тихими, обманчиво безлюдными. Но я знал, что жители по большей части просто-напросто отсыпаются после ночных подвигов.

Лишь из близлежащего переулка доносились звуки драки, не то кто-то не догулял, не то решил размять кулаки с похмелья...

Вскоре из переулка выбежал эльф-полукровка, пятная кровью из разбитого носа куртку, украшенную длинной бахромой. Перебежал улицу перед самыми мордами тяжеловозов головного фургона, понесся дальше. За ним гнались пятеро молодых людей в черных кожаных камзолах схожего покроя, все с одинаковыми очень короткими стрижками. Даже, пожалуй, не стрижками – похоже, по черепам юношей недели две назад прогулялась бритва, и волосы толком не отросли. Все молодые люди оказались при оружии, но в драке мечами не пользовались: двое на бегу размахивали не длинными, но увесистыми дубинками, у остальных на руках поблескивали кастеты. Надо полагать, члены какой-то молодежной банды, которых здесь хватает. Скоростью преследователи уступали полуэльфу, но погоню не бросали, бежали деловито и целеустремленно, словно стая гиен, способных хоть сутки напролет гнаться по пустыне за добычей.

Узнаю старый добрый Вальгеро...

– Принимайте команду, мэтр магистр, – сказал я Гаэлариху. – Разместите людей и возы во-о-о-н там, в прирыночной гостинице. Мест в ней всегда хватает, и ненужные вопросы ни у кого не возникают.

– А вы?

– Заверну в один знакомый кабачок, знаменитый на всю округу своим красным эрладийским...

Взгляд, которым одарил меня маг, лучше любых слов передал мнение Гаэлариха о людях, напивающихся среди бела дня в ущерб своим обязанностям... И я поспешил добавить:

– Найму там еще нескольких бойцов. А вы, чтобы не терять времени, после гостиницы отправляйтесь к магу Т΄манну за его секретным эликсиром. А потом встретимся, и я хотел бы – с вашей помощью, естественно, – переговорить с епископом.

– Я бы предпочел сходить за эликсиром в вашем обществе, Хигарт.

– Хорошо, сходим... – Ломать голову касательно причин такого желания мэтра магистра я не стал. – Тогда подождите меня, через час вернусь, вербовка здесь дело недолгое.

Однако вербовка вербовкой, но промочить глотку после шестидневного перехода через пустыню – дело святое и угодное Пресветлому Сеггеру...

Едва переступив порог таверны «Веселая каракатица», я увидел за стойкой старого своего знакомца.

– Привет, Калларье! Никак я буду у тебя сегодня первым посетителем?

– Рад тебя видеть, Хигарт, – меланхолично ответил Калларье. – Не лучший денёк для торговли, да...

Сколько его помню, Калларье всегда жалуется на судьбу и на убыточность своей коммерции. Что не мешает ему считаться одним из самых зажиточных людей в Вальгеро. Давно известно: охотники за фортуной, даже самые удачливые, редко заканчивают свои дни в достатке. В отличие от тех, кто снабжает их выпивкой и услугами жриц любви... Калларье умудрился совместить обе эти стези: в молодости изрядно покуролесил, гоняясь за птицей счастья, а в зрелости женился, остепенился, завел доходное дело, преизрядно растолстел... Хотя прежняя закалка, широченные плечи и увесистые кулаки до сих пор позволяли ему экономить на услугах вышибалы.

– А давай-ка начнем с бутыли твоего знаменитого эрладийского красного, – жизнерадостно заявил я. – Веришь ли, даже в столице вспоминал его вкус!

– Нет его... – понуро сказал Калларье.

– Не повезло... Ну ладно, тогда «Берзо-Раллэ», у него букет почти не хуже.

– И его нет.

– Ну тогда эта, на травах... как ее...

– «Кровь кракена»? И ее нет.

Чудеса... Неужто всё выпили? Жители Вальгеро в массе своей предпочитают более дешевые напитки, а эрладийское красное и «Берзо-Раллэ» пьют истинные ценители, которых здесь не так-то много...

– Пожалуй, проще будет спросить, что у тебя осталось... – сказал я.

– «Слава Туллена», но не советую, его в последнее время стали безбожно крепить винным зельем. «Слеза святой Гаргулы», ничего, вполне приличное винцо. «Услада праведника», пятилетнее, рекомендую... Неплохой выбор аккенийского белого, но ты его, кажется, недолюбливаешь. Других марочных нет...

– Подожди... Не понял... У тебя что, вообще нет эрладийских вин?!

– Нет. И не будет. Торговать эрладийским в наше время непатриотично.

– Что?! – мне показалось, что я ослышался.

– Не-пат-ри-о-тич-но.

Ну дела... С каких это пор кабатчики пекутся о патриотизме в ущерб мошне? Да им и слова-то такого знать не положено. Калларье, допустим, для избранной профессии редкостно образован, но выгоду свою блюдет не хуже прочих коллег...

– Ладно, – махнул я рукой, – давай бутыль «Слезы святой Гаргулы», поддержим отечественных виноделов... И вот что: выстави стол за порог. И принеси мне лист пергамента, перо с чернильницей да колокольчик позвонче.

Именно так вербуют наемников в Вальгеро: у порога трактира. Услышав знакомый звон, и члены Гильдии, и вольные стрелки буквально выстраиваются в очередь, остается только выбирать лучших. Полдень, конечно, час по здешним меркам весьма ранний, но все же десяток-полтора лихих рубак я рассчитывал нанять быстро и без проблем.

И тут Калларье убил меня наповал:

– Ничего не получится.

– Что не получится?

– Вербовка.

– Та-а-ак... – я тяжело опустился на стул. – Тащи-ка вместе со «Слезой» две чарки... Присаживайся и расскажи все по порядку.

* * *

– Бастион проклятый жизни не дает, все под себя зажал, не дыхнуть, не перднуть... – пожаловался Калларье, разливая вино по чаркам. – Твое здоровье!

Вообще-то он некогда отучился пару семестров в аккенийском университете, хоть и давненько забросил изучение наук тривиума ради погони за наживой. Но многолетнее общение с пьяным сбродом даром не проходит, и в речи Калларье нередки выражения, которым не учат на лекциях по риторике.

«Слеза» действительно оказалась неплохим вином. Хотя до эрладийского красного ей, конечно, далеко...

– Ничего не понял... – признал я открыто и честно. – Что за бастион? Жители Вальгеро наконец обзавелись укреплениями? Как-то не заметил, подъезжая.

– Не бастион – «Бастион»! «Бастион истинной веры», понимаешь? Бывший бордель...

– Час от часу не легче... Давненько я здесь не бывал, похоже, пропустил что-то важное...

– Зря притащился, хоть и рад тебя видеть. Не тот уже Вальгеро, совсем не тот...

И он рассказал: когда я приезжал сюда в последний раз, «Лига спасения Аккении и Туллена» уже существовала... Но никто ее всерьез не воспринимал. И в самом деле, собираются по вечерам два десятка горлопанов в одной из самых захудалых пивных и рассуждают, как всем замечательно станет жить, если перебить большую часть представителей нелюдских рас, загнав остатки в хорошо охраняемые резервации, а заодно приструнить и немалую часть людей – всех иноземцев и иноверцев.

– Ну да, ну да, – согласно покивал я. – Слыхали... Перерезать всех эрладийцев, заставить кандийцев от ереси отречься и истинную веру принять, – глядишь, и дожди снова пойдут, и твари Темной Стороны сами собой все вымрут... А если уж еще и троллей с орками под корень истребить, так и вообще благодать полная настанет.

– На Лааре нет воды, – значит, выпили эрладийцы! – с издевкой процитировал кого-то Калларье и с опаской взглянул на дверь. Отхлебнул вина, вздохнул:

– Кто же их опасался еще пару лет назад? Ну хрипят о своем за пивными кружками, ну с факелами пройдут ночью... Чепуха, мало ли блаженных на свете.

Но не так давно, по словам Калларье, все разительно изменилось. Откуда-то у «лигистов» появились деньги, и немалые. На ежевечерних собраниях главари щедро угощали своих подручных; экипировали – справили им новую форму, закупили оружие; и то, и другое – всё новое, дорогое. И начали платить неплохое жалованье членам «ударных отрядов». Молодежь потянулась к лигистам. Но откуда они брали средства – непонятно. Людей зажиточных никогда среди этих горлопанов не замечали...

– Подожди, подожди... – вспомнил я сцену, увиденную при въезде в город. – Кожаные камзолы, черные рубахи, короткая стрижка... Они? «Лига спасения»?

– Они, – подтвердил Калларье. – Только теперь по-другому называются – «Лига Тугарда». И программа появилась вполне конкретная...

– Единый Тугард?

– Он самый... Без нелюдей и инородцев-иноверцев, разумеется.

Разговоры насчет объединения Аккении и Туллена идут давно: дескать, один язык, одна вера, схожие обычаи, да и были уже когда-то единым государством Тугард... Но одно государство – это один правитель. А в Туллене власть крепко держит лорд-регент Адрелиан, местоблюститель королевского престола. И на вторые роли в новой единой державе никогда не согласится. Да и императорская династия Аккении никогда своими правами не поступится. И все разговоры остаются разговорами.

В Вальгеро, однако же, от слов перешли к делам... Поворотным пунктом, как выяснилось из слов Калларье, стали прошлогодние выборы бургомистра и советников магистрата. Надо сказать, что должности эти никогда среди здешней вольницы излишним авторитетом не пользовалось... Тем не менее на них претендовали – и традиционно избирались – наиболее уважаемые жители города. Но в прошлом году на пост бургомистра выставил свою кандидатуру Аргелах, глава местного отделения «Лиги». А в советники баллотировались наиболее активные лигисты.

– Ну и началось... – рассказывал Калларье. – Подкупали, запугивали... Что ни ночь – шествие с факелами, да не десятками уже маршируют, многими сотнями... Пару домов сожгли, кое-кого на нож посадили. Ответственность на себя не брали, но... У нас, сам знаешь, всякое случается, но тут уж больно вовремя, и как раз тех, кто мешал им больше всего.

Короче говоря, выборы «Лига Тугарда» выиграла вчистую, получив пост бургомистра и четырнадцать голосов в магистрате из семнадцати. И новые отцы города очень быстро прибрали к рукам не номинальную, но вполне реальную власть, опираясь на сторонников-лигистов.

– Значит, ты теперь не советник? – догадался я.

– Да нет, советник... А толку-то? Э-э-э... – Калларье скорбно махнул рукой.

– Так что с наемниками? И с прочими вольными людьми? – вернулся я к насущному. – Выгнали всех из города, что ли?

– Специально не гнали... Но многие сами ушли – йордлинги, кандийцы, ну и те, кто в Сеггера не верует... Мало радости ходить по улицам и ждать, когда из-за угла толпа бритоголовых вывернет. А остальных почти всех наняли в Гвардию Тугарда. Это так теперь стража городская называется. Стража-то стража, а как ночь – плащи с гербом скинут, а под ними – камзолы черные, кожаные... И к дому купца-иноверца какого-нибудь...

– И все пошли? – изумился я. – Охотники за жемчугом и прочая братия... Они ж фарт ловить привыкли, а не строем ходить за жалованье. Хоть кого-то найму, как думаешь?

Мне ну никак не хотелось расставаться с надеждой пополнить отряд.

– Кое-кто не пошел, но тех уж нет тут – люди вольные, на подъем легкие, ни дома, ни семьи... Душно здесь стало, ну и ушли. А многие сломались... Ты жемчуг-то или когг затонувший еще пойди поищи, от чудовищ-то отбиваючись. А тут купец, к примеру, эрладийский, – враг отечества и веры, по-ихнему, – и при том добра полон дом... Ну и...

– А как же купцы-караванщики охрану нанимают?

– Так отряды Гвардии и охраняют караваны, а деньги – Лиге... А с теми, кто с гвардейцами связываться не хочет и в других городах наемников вербует, – очень нехорошие вещи на дорогах случаются. Ну а эрладийцы уж год к нам носа не кажут, да и оседлых почти не осталось.

– А в Карадене тоже новые порядки? – спросил я. – Хотел нанять там лучников, но раз тут такие дела...

– Ездили к ним наши лигисты, как же, про Тугард и Святую Веру разговоры вели. Да только к сокменам пойди, сунься. У них не та вольница, что здесь была, старейшины власть крепко держат. С чем пришли, с тем и ушли. Так что там все по-старому.

Я хотел было поинтересоваться, что такое «Бастион» и при чем тут бывший бордель, но не успел... Над дверью звякнул колокольчик, Калларье замолчал, торопливо вытащил из кармана какую-то тряпку, натянул на рукав. Я присмотрелся: желтая повязка, на ней под оскаленным черепом скрещены меч и факел...

Вошли трое. Все при мечах. Молодые, плечистые, черная кожа камзолов, бритые головы. Вскинули кулаки над головой, гаркнули:

– Слава Тугарду!

– Слава! – эхом откликнулся Калларье. Отсалютовал аналогичным образом и поспешил к стойке.

Вот даже как...

Я на приветствие вошедших никак не ответил. Они уставились на меня, внимательно рассмотрели... Чересчур даже внимательно, по-моему. Однако ни слова, ни жеста, которые можно было бы трактовать как оскорбление или вызов, не последовало... Заказали «Усладу праведника», расплатились сразу, причем золотом, и отказались от сдачи.

Понятно... Эх, Калларье, Калларье... Деньги, конечно, не пахнут, но...

Однако вся надежда теперь только на Карадену.

* * *

Маг-алхимик Вьивьи Т΄манн устроился неплохо – его двухэтажный особняк располагался посреди обширного парка: зеленая трава, экзотические кусты и деревья. Наверняка полив обходился недешево...

Парк окружала кованая ограда в полтора человеческих роста высотой, по верхнему краю ее украшали наконечники пик, устремленные к небу. Точь-в-точь как на печально знаменитой Решетке Тысячи Голов вокруг резиденции Его Надпрестольного Святейшества... Но, в отличие от Феликса Гаптора, здешний алхимик был человеком мирным. Либо не был, но всего лишь не любил попусту демонстрировать суровость и решительность... В любом случае, ни одной головы мы не увидели, даже самой старой, превратившейся в утративший плоть череп.

Напротив главного фасада особняка, в центре ограды, – ворота, тоже кованые, в псевдоэльфийском стиле, столь популярном у архитекторов в годы, предшествовавшие Катаклизму: две ажурные башенки по бокам служили исключительно для красоты, а не для обороны.

Возле ворот, снаружи, толпились люди. С полсотни, пожалуй.

– Народу-то... – разочарованно сказала Хлада. – А ворота заперты. Не принимает, видать.

Узнав, кому мы с Гаэларихом собираемся нанести визит, наемница весьма решительно увязалась с нами. На мое недоумение: с чего это ей вдруг так захотелось повидаться с алхимиком из Вальгеро и откуда она вообще его знает? – заявила, что любая женщина в обитаемой части мира хотя бы понаслышке знает о достопочтенном мэтре Т΄манне, авторе самых сногсшибательных парфюмерных композиций, самых эффективных любовных эликсиров и самой замечательной косметики, да и многие мужчины о нем слышали, кроме самых уж тупых кабацких вышибал, воображающих, что запах их пота может послужить афродизиаком, – и, едва вылезя из пустыни, спешащих надраться в кабаке, а не посетить баню. А она, Хлада, – тоже женщина, если кто-то из упомянутых вышибал позабыл. Хоть и ходит в штанах, с кинжалом и саблей. И ей, после дня, а то и нескольких, проведенных в седле, благоухать конским потом и прочими неаппетитными вещами совсем не хочется. Так что визит к почтеннейшему мэтру она нанесет, как бы всякие грязнули ее не отговаривали.

Я устыдился... И в самом деле, в области косметики и парфюмерии мои познания стремились к нулю... Устыдился и раскошелился – перед визитом к магу-алхимику заказал у хозяина прирыночной гостиницы здоровенную бадью с горячей водой. Сумма, в которую обошлось удовольствие, была бы достаточна для... Ладно, не будем о грустном. Чистота требует жертв.

...Толпа перед воротами алхимика отчетливо делилась на две группы: вроде бы люди и стояли вперемешку, но отнюдь не смешивались. Словно масло и вода, разболтанные в одном кувшине. Одну группу составляли женщины, в основном богато одетые, и сопровождавшие их мужчины, – те вообще делали вид, что они здесь не при чем, прогуливались неподалеку, ну и заглянули.

Вторая группа... да, именно они, плечистые, с короткой щетиной на головах парни в кожаных камзолах. Лигисты. У каждого висела на плече увесистая холщовая сума, судя по угловатой форме – набитая камнями.

Завидев нас, один из бритоголовых – на вид чуть постарше остальных, носивший на рукаве знакомую мне желтую повязку – опрометью подбежал, ухватил за стремя Гаэлариха.

– Ох, какое счастье... Скажите, высокородный, вы ведь маг? Самый настоящий маг?

Он смотрел на мэтра магистра с такой отчаянной надеждой, что сразу стало ясно: если тот не маг, а лишь шутки ради напялил фиолетовую мантию, то произойдет нечто страшное. Настолько запредельно кошмарное, что Нашествие Тьмы, да и сам Катаклизм покажутся невинными детскими шалостями.

– Маг. Самый настоящий, – подтвердил Гаэларих.

– Вот счастье-то! – возопил бритоголовый. – Помогите, высокородный, за ради Святой Веры! А мы уж отблагодарим, как сможем, у кого сколько есть, все карманы вывернем!

Остальные бритоголовые тоже подошли поближе, и кивали, подтверждая слова главаря. Вывернут, дескать, не поскупятся. Сказать, что лица у всех были встревоженные, – ничего не сказать.

– Рассказывайте, – вздохнул Гаэларих.

Выяснилось: молодые люди, в отличие от прочих собравшихся у ворот горожан, явились сюда не за богопротивными колдовскими декоктами, но движимые исключительно чувством патриотизма. Ну да, побросать камни в сторону резиденции мага, всего лишь в сторону, сами ж видите, высокородные, до дома-то и из пращи не докинешь, а лезть через магическую ограду дураков нет... Только бросили по первому камешку, и тут...

– И тут это свиномордие нам и говорит, грозно этак, – жаловался бритый, – не мужским, мол, делом занимаетесь, и мужчинами вам теперь не быть... Ну, типа, с женщинами не быть, не получится ничего, дескать...

– Ты, несчастный, ищешь магической помощи, и смеешь при том называть члена славного Братства магов свиномордием? – спросил Гаэларих, грозно сдвинув брови.

– Да нет же, высокородный, – запротестовал бритоголовый, – как можно... Мы ж не со зла, да и по одному камню всего и кинули... Ну... чтоб показать только... для порядку... Он ведь эрладиец вообще-то, маг наш, так мы ж понимаем: не виноват, родителей не выбирают... А свиномордие-то вон то, бронзовое, с нами заговорило.

И он указал пальцем на бронзовую голову горгульи, видневшуюся на воротах. Очевидно, в ней было смонтировано немудреное магическое устройство, позволяющее алхимику общаться с посетителями, не выходя из дома.

Обладатель желтой повязки продолжил свою скорбную повесть. Угрозу мага они поначалу всерьез не приняли... На словах. Бодрились, хорохорились друг перед другом. Но ни один камень через ограду больше не полетел. А тут, как на грех, девка мимо шлепала, известная в городе дурочка, – немая, и на голову не шибко сильная.

– Ну... ребята ее в кусты... Не насильничать, не подумайте, высокородные! Так, проверить только... Убедиться, значит, что ерунда всё полная...

Лицо у Хлады стало нехорошим. Пальцы наемницы нервно теребили рукоять кинжала, и она явно ждала лишь моего знака.

В общем, попробовали. Все по очереди. Не смог никто. Дурочка пошлепала дальше, не претерпев ни малейшего ущерба. А дурачки впали в черную тоску. Униженно извинялись перед «свиномордием», но бронзовая горгулья надменно молчала. И теперь, значит, на высокородного Гаэлариха вся надежда.

– Хорошо, я посмотрю, что можно сделать, – сказал мэтр магистр.

Бритоголовый возликовал и тут же ухватился за шнуровку своей мотни.

Маг остановил его брезгливым движением руки:

– Не надо! Магическому зрению ваши штаны не помеха! Однако вижу, что дело серьезное... Очень серьезное... Хо-хо, давненько не видал столь тяжкой магической дисфункции репродуктивных органов... Достаточно недолгого промедления, и хирургического вмешательства не избежать. Вам моя помощь будет стоить тридцать содаров, любезнейшие.

Немного подумал и добавил:

– Тридцать двойных содаров, разумеется.

Следующие минуты были наполнены скрипом кожи выворачиваемых карманов и кошельков, звоном монет и переводом туллов в содары по курсу. С арифметикой у молодых людей дело обстояло печально. А вот об их финансах такое сказать было нельзя, не погрешив против истины. Кто-то, прав был Калларье, весьма щедро вливал деньги в движение лигистов... Тридцать двойных золотых содаров составляют ни много, ни мало, – полторы тысячи имперских рэндов. За такую сумму в столице можно купить весьма доходное питейное заведение, пусть и не на главных улицах, но все же...

Молодые люди собрали требуемую сумму почти полностью.

– Двадцать семь двойных содаров и восемь туллов, высокородный! – главарь подобострастно протянул холщовую суму, набитую теперь не камнями. – Мы обязательно донесем остаток, не сомневайтесь, только скажите, где остановились... Только уж вылечите сразу, не откладывайте, за ради Святой Веры!

Интересно, как Гаэларих собирается их исцелить? Насколько я понимал, снятие подобного заклятия – работа индивидуальная, долгая и кропотливая, а тут чуть не два десятка клиентов сразу...

– Мы с коллегой должны провести консилиум, – важно сказал мэтр магистр, указав на меня. – Он большой специалист в хирургии, особенно в областях ее, касающихся переломов, ампутаций и вскрытий. Отойдите, любезнейшие, за пределы слышимости.

И ведь не соврал, что характерно. Я горделиво приосанился в седле: ну да, специалист. Перелом? Легко! Ампутация? Один взмах Бьерсарда!

Понурая стайка патриотов отчизны и веры поплелась в сторонку. Лишь один юноша обнаружил определенные познания в мудреных терминах, и спросил, прежде чем отойти:

– Позвольте, высокородный, ведь ампутация, это... Это ведь отре́зать что-нибудь?

Тут уж Хлада не выдержала, и сообщила пытливому юноше, что именно у него отрежут. Объяснила без «десрализаций», простыми и понятными словами. И тотчас же утешила: ей, например, отсутствие рекомого «чего-нибудь» жить ну абсолютно не мешает. К своим товарищам по несчастью юноша присоединился в состоянии, близком к обморочному.

– На них нет заклятия. Вообще никакого, – тихонько сообщил мне Гаэларих. – Я бы почувствовал.

– Тогда, извините, за избавление от чего вы чуть не сняли с них последние штаны?

– Психосоматическая импотенция. Исключительно самовнушенная.

– Как думаете лечить?

– А никак! – встряла Хлада. – Оставьте как есть! Чтобы пи́сать смогли, а девку обидеть, – ни-ни!

Но маг уже принял решение. Повелительным жестом подозвал пациентов, громогласно произнес длинное и заковыристое заклинание (наверняка не имевшую смысла абракадабру), имитировал несколько замысловатых пассов.

– Сними камзол! – приказал главарю.

Тот слегка удивился, но стянул свою кожаную форму.

– Ну?! Что чувствуешь?!

Несколько секунд тот, похоже, не чувствовал ничего, кроме растущего недоумения. Потом вдруг завопил и подпрыгнул на месте.

– Есть! Получилось!

– И вы снимайте! Камзолы на землю!

Спустя недолгое время ликование стало всеобщим. Обрадованные патриоты до небес возносили магический талант Гаэлариха, и клялись называть будущих родившихся сыновей его именем. Мне, как почетному хирургу, тоже досталась толика подобных обещаний.

– Подождите! Это не всё! – громовым голосом остудил пыл Гаэларих. – Заклятие чужое, нейтрализовать его я сумел, но возможны рецидивы. Если кто-то из вас хоть когда-то нацепит эту вот черную кожу, вообще любую черную кожу, – все вернется! Навсегда! Никто уже не поможет! И еще: остерегайтесь пылающих факелов! Если их рядом с вами будет больше двух – на женщин сможете лишь любоваться! И последнее: кто не отрастит за два месяца прическу нормальной длины, тот будет бороться за Святую Веру чистым и безгрешным праведником. Ну то есть абсолютно безгрешным.

Ликование мгновенно стихло. Борцы за Тугард и Святую Веру недоверчиво поглядывали то на магистра, то на свои разбросанные под ногами шмотки.

Маг елейным тоном предложил любому поставить небольшой эксперимент: вновь натянуть камзол. Но за последствия он не отвечает.

Желающих не нашлось.

– Едва ли это поможет надолго, – сказал я, когда патриоты ушли, унося свои наряды брезгливо, самыми кончиками пальцев. – Раз заклятия нет, рано или поздно отыщется среди них смельчак или дурак, вновь натянет черную форму, и тут же расскажет остальным, что вы просто-напросто взяли их на испуг...

– Как это нет заклятия? – удивился Гаэларих. – Я только что его наложил.

Глава шестая. Великая польза любовной магии

Течет без конца и начала река под названием Время,

И в кладези жизней людских ее сочатся воды,

Пусть каждый из них неглубок, и дно уже видно,

Но мы забываем об этом в объятьях любовных...

Бо-Карай, «О любви к прекрасному»

– Коней можете привязать к ограде, – сообщила нам горгулья густым и сочным мужским басом. – Никто не тронет. А к дому идите по белой аллее, и ни шагу в сторону. Тогда тоже никто не тронет.

Ворота сами собой нешироко приоткрылись, пропуская нашу троицу, и тут же захлопнулись. Прочие, жаждущие косметики и привораживающих эликсиров, остались за оградой. Но, похоже, были настроены ждать до победного конца.

Мы пошли к дому по аллее, засыпанной белой мраморной крошкой, хорошо утрамбованной. Никуда не сворачивая, естественно. Хотя любопытно бы глянуть, какие зачарованные страшилища бродят по парку алхимика, выполняя роль охранников. После общения с крылатыми питомцами Ларинтиона мой интерес к разделу магии, занимающемуся боевыми животными, значительно вырос.

И тут одно из пресловутых боевых животных длинным прыжком вымахнуло из кустов и понеслось в нашу сторону. И тут же за ним – второе! Бьерсард словно сам собой выпрыгнул из перевязи и прилип к моей руке. Наемница выдернула саблю долей секунды позже.

Потому что к нам мчались псы Кронга! Эх, зачем я в качестве фигуры речи так часто призывал их разодрать мою задницу... Накликал.

Гаэларих, по-моему, тоже изготовился швырнуть какое-то боевое заклятие. Хоть нам и обещали безопасность на аллее, однако у любых магов случаются осечки и ошибки.

Но нет, зубастые бестии застыли в нескольких шагах от нас. Я рассматривал их с немалым интересом. До сих пор мне приходилось видеть псов Кронга или мертвыми, сильно изуродованными (не так-то легко прикончить этих милых зверюшек), или стремительно движущимися, атакующими, – а уж тогда всматриваться в детали некогда.

В общем-то, собаки как собаки, разве что чересчур громадные – пасть на уровне глотки взрослого мужчины. Но любой, знакомый не понаслышке с их силой, быстротой и живучестью, предпочтет в одиночку сойтись в схватке с оравой троллей, только что осушивших бочонок винного зелья. Или с драконихой, охраняющей кладку своих яиц.

Поворачиваться спиной к псам не хотелось, но не стоять же посреди парка тремя статуями? Да и приближаться к дому, пятясь, – несолидно. И мы пошагали дальше. Клыкастые стражи мага-алхимика следовали сзади, четко соблюдая дистанцию, заставляя меня держать голову вполоборота и не выпускать Бьерсард из руки.

Наконец, дошли до особняка, и высоченные двустворчатые двери распахнулись при нашем приближении.

– Как вам мои собачки? – поинтересовался магистр Вьивьи, едва отзвучали приветствия. – Ничего, они у меня ручные, таки да. На своих не набрасываются. Зато чужих, клянусь Семью Царями, рвут не то что в клочья – в мелкие клочки!

Его безалаберно растущая седеющая борода живо напомнила мне недоброй памяти Ларинтиона, но волосяной покров верхней части головы проигрывал заочное соревнование магу из Каэр-ла-Рэ: хотелось обмакнуть палец в чернила и намалевать на обширной лысине алхимика какое-нибудь душеспасительное выражение. «Не пугай гостей псами Кронга!», например.

– Повезло вашим песикам, что хорошо натасканы, – ответил я с видимым равнодушием. – Не то могло бы быть так...

Вынул из кармана небольшую тряпицу, подбросил. Бьерсард, до сих пор не вернувшийся в перевязь, рассек воздух невидимой молнией. Еще раз, еще, еще... В воздухе закружились крохотные кусочки материи с идеально ровными краями-срезами. Нечего тут... в мелкие клочки мы и сами умеем.

– Я вас таки умоляю, молодой человек: не имейте привычку размахивать острым железом в помещении с живыми людьми, – возмутился алхимик. – А то, неровен час...

– Ничего, он у меня ручной, – сказал я мрачно, убирая Бьерсард. – Своим головы не рубит. Разве что иногда с руки сорвется.

* * *

После первых же минут общения с магом-алхимиком Вьивьи Т΄манном я сделал вывод: его, мага, слишком много.

Он и сам-то оказался мужчиной весьма крупным, высоким и полным, так еще и громкий голос его, казалось, стремился заполнить весь доступный объем пространства, полностью заглушив и подавив прочие голоса.

Причем, надо сказать, густой бас бронзового «свиномордия» ни в малейшей мере не походил на голос его создателя, – высокий, почти женский. Неприятный...

Гостиная мага-алхимика была сплошь увешана картинами, гравюрами и гобеленами, посвященными одной-единственной теме. Самым безобидным оказался гобелен, на котором великий Элвес удовлетворял дочь царя Гензекриса (а сорок девять единокровных сестер удовлетворяемой девушки поджидали своей очереди). Безобидным и целомудренным – все-таки классика, к тому же полсотни обнаженных царевен разместились крайне удачно (или наоборот, неудачно), прикрывая руками или ногами куда более интересные части тел... Но хватало и весьма откровенных изображений.

Мы сидели в мягких удобных креслах, и не спешили перейти к цели своего визита, вели светскую беседу. Вернее, в основном слушали хозяина, редко позволявшего кому-то вставить хоть слово в его речи.

И рассказывал-то он вещи, достаточно интересные и мне незнакомые, но... Но очень уж его было много.

За разговорами не забыл и об угощении. Почти не забыл... Плеснул на самое донце изящных хрустальных бокалов чуточку вина – якобы шестидесятилетней выдержки, дорогого не то что как жидкое золото, но как жидкий бриллиант. Заветная амфора, дескать, пожалована благодарным императорским семейством к юбилею магистра Т΄манна. Неплохие, однако, знакомства у провинциального алхимика...

На вкус жидкий бриллиант оказался... нет, не хочу сказать ничего дурного, более чем приличное вино. Но эрладийское красное мне больше по душе. Да и пить в таких мизерных количествах – лишь растравлять жажду. Но плеснуть по второй порции Т΄манн не пожелал, и не только гостям, свой бокал тоже весь разговор так и катал в ладонях, изредка макая в вино губы.

Речь шла в основном о магических штудиях алхимика, и о великой пользе, доставляемой оными штудиями страждущему человечеству Лаара (между слов подразумевалось: кошельку Вьивьи Т΄манна тоже кое-какая польза перепадает). Причем ряды страждущих в немалой мере состояли из особ знатных, влиятельных или, по меньшей мере, весьма богатых. Мелькали имена членов императорской фамилии и королевских сановников, владетельных сайэров и придворных красавиц...

Я не мог взять в толк: отчего же столь популярный чудодей живет не в столице, при дворе, но в провинциальной глухомани? Тем более теперь, когда эрладийцам климат Вальгеро стал не очень-то полезен для здоровья?

Гаэларих же заинтересовался другой стороной вопроса. И спросил, быстренько вклинившись в крохотную паузу:

– Я не понимаю, коллега, как вы все успеваете? С одной стороны, выполняете многочисленные эксклюзивные заказы из столиц, а с другой – работаете на поток, на толпу? – он махнул в сторону окна, за которым упомянутая толпа вежливо осаждала ворота. – Ведь не только в Вальгеро, но в любой парфюмерной лавке любого города одна полка, а то и целый шкаф отведены под «Магическую косметику Т΄манна»...

Алхимик рассмеялся. Смех у него был, как и голос, – высокий, неприятный.

– Мне просто смешно с вас, молодой человек! И если кто-то спросит старого Т΄манна: а что этот вьюнош имеет знать за коммерцию? – я печально вздохну: он таки ничего за нее не знает!

И речь его вновь полилась полноводным потоком. Дескать, он, алхимик Вьивьи Т΄манн, – не цеховой ремесленник, без устали варящий, дистиллирующий и разливающий по флакончикам магические притирания и приворотные духи! Он творец, таки да. Он артист в своем деле, а не ярмарочный фигляр. Он крупный ученый, наконец! Как вам, вьюнош, такая научная проблемка: некий принц (не будем называть имен), наследник престола (не будем называть державу), отправляет свой портрет в подарок принцессе другого государства. Подарочек, как говорится, с намеком, таки да. Но есть одна тонкость: брак тот позарез нужен именно принцу, но семье потенциальной невесты в общем-то все равно, куда сплавить дочку, – а соискателей ее руки несколько... Естественно, предпочтение самой принцессы в такой ситуации решит многое, если не всё.

И принц ставит задачу: портрет должен быть обработан так, чтобы принцесса влюбилась. Страстно, горячо, самозабвенно... Не в кого-нибудь, не в пажа, принесшего портрет в ее покои, – но в него, в принца. Причем именно принцесса – не королева-мать, буде та решит первой оценить внешность женишка, и не любопытная фрейлина... Дополнительное условие: замок, куда отправлен портрет, естественно, напичкан антимагической защитой всех возможных видов. Вот вам вьюнош, прикладная задачка по курсу любовной магии, попробуйте-ка решить. Что, в магистратуре таких не задавали? Ну да, там же сидят высоколобые болваны, считающие любовную магию ерундой и шарлатанством... А он, Вьивьи Т΄манн, решил! Три ночи не спал, но решил! Ерунда, говорите? Однако брак таки состоялся, и держава принца спасена от смены династии, мятежа и смуты.

И какой-то наивный вьюнош имеет предложить, чтобы вместо того старый Т΄манн эти три ночи варил магический лосьон от прыщей? Просто-таки смешно...

Всё проще. Всё гораздо проще. Весь ширпотреб варят и дистиллируют ремесленники парфюмерных цехов по всему Лаару – для него, для Вьивьи Т΄манна. А он разливает по своим фирменным флаконам и лишь для самых богатых и знатных клиентов добавляет по нескольку капель секретных эликсиров.

Вот ведь жулик, подумал я. Если бы лигисты не стригли всех эрладийцев под одну гребенку, а разбирались конкретно и выборочно с такими вот навозными жуками, – мне лично их бритоголовая братия стала бы куда симпатичнее...

Казалось, алхимик услышал мою недоброжелательную мысль. А может и в самом деле услышал, никогда не известно, чего именно стоит ожидать от мага. В любом случае, заговорил он как раз о жульничестве.

Обман, говорите? А вот и нет... В разговоре всплыл лосьон от прыщей, – так вот, с тем лосьоном имел место смешной случай. Ученик Т΄манна – весьма безалаберный вьюнош, надо сказать, и уже переставший быть учеником, – ошибся. Залил в фирменные флакончики обычную воду, – и партия такого лосьона ушла к получателям. И что вы думаете? Скандал, возврат товара? Ха! Благодарственные письма, как и обычно! Прыщи исчезали, таки да! Магия заключена уже в имени, в торговой марке!

* * *

Дошло дело и до главного. До ингредиента, заказанного у алхимика Гаэларихом. Хозяин ненадолго удалился и вернулся с крохотной амфорой – на ней (кто бы сомневался!) изгибалась надпись на трех языках: «Магическая любовная косметика Вьивьи Т΄манна» и красовалось изображение: стилизованное алое сердце, заключенное в алхимическую реторту.

Гаэларих потянулся было к амфоре, но не закончил движение: алхимик демонстративно поставил сосуд на самый дальний от коллеги край стола.

– Имейте минутку терпения, я вас умоляю! Ай-ай-ай, нынешние вьюноши ну совсем разучились делать гешефт, таки да. Пришел, отдал деньги, взял товар, ушел... Разве так поступают люди, понимающие свой профит?

При этом улыбка алхимика оказалась адресована отчего-то мне... И мне же он вручил зачем-то сафьяновый ларчик с серебряной оковкой.

– Моя последняя разработка. И я вам скажу, майгер Хигарт, как родной матери: такого мир еще не видел! Опытный образец, и настроен пока на меня, но я вас уверяю – действие бесподобное, прямо-таки бесподобное!

Я открыл ларчик, внутри оказался маленький граненый пузырек с плотно притертой пробкой, а в нем перекатывалась какая-то маслянистая жидкость. Пришлось осторожно намекнуть, что афродизиями я не пользуюсь, равно как и косметикой, и парфюмерией. Не привык как-то с юности, что уж теперь начинать.

Алхимик пояснил, что пользоваться и не надо. Вообще ничего делать мне не надо, только иметь свой процент дохода от нового изобретения. Как так? А вот так: он, магистр Т΄манн, задумал новую серию чудодейственных средств с добавлением магического эликсира, малую толику которого я имею счастье вертеть сейчас в руках. Эксклюзивную серию, предназначенную для весьма состоятельных мужчин... Нужно достойное название. И мое имя, дескать, очень подойдет. Туалетная вода «Великий Хигарт» и гель «Герой Тул-Багара», – разве плохо? Беда в том, что многие мужчины считают парфюмерию исключительно женским атрибутом, но коли уж ходячая легенда и живое знамя пользуется, стало быть...

Я понял, что паузы мне не дождаться, и решительно перебил алхимика. Отказался.

Весьма опрометчиво отказался, как тут же выяснилось. Надо было попросить время на раздумья, пообещать принять решение по возвращении из похода... Потому что Т΄манн теперь заболтает меня до смерти. И посмертно воспользуется именем героя.

Тот флакончик, что я верчу в руках, – поосторожнее с ним, кстати, вьюнош! – выдан мне, оказывается, не просто так. Но дабы продемонстрировать великую силу любовной магии магистра Т΄манна. Поставьте опыт, не пожалеете! Капните из пузырька на любую женщину – на молодую или на старуху, на красавицу или уродину, на благородную сайрис или простолюдинку, – и вы увидите много интересного, таки да! Да хоть вот прямо сейчас, за воротами. И увидите, как женщина полезет на ограду, – да-да, немедленно, тут же полезет, не в силах ждать ни секунды, сгорая от желания оказаться в объятиях алхимика.

Естественно, конечный продукт для богатых мужчин будет содержать эликсир в менее концентрированном виде, а объектом пламенной страсти станет не маг, но сам покупатель. Причем Вьивьи Т΄манн учел, что у высокородных сайэров встречаются в делах любовных самые разные причуды и предпочтения, – и эликсир сработает без различия пола, он вообще пригоден для любого живого существа... И вы, наивный вьюнош, отказываетесь дать своё имя такому чуду? Таки глупо и смешно, смешно и глупо!

Алхимик набрал полную грудь воздуха, готовый выдать новый залп аргументов. Я торопливо сказал:

– Хорошо. Непременно поставлю опыт. Посмотрю на результат и потом приму решение.

– Пробуйте! Хоть на другом конце света пробуйте! Побрызгайте в Уорлоге на троллиху – и, клянусь Семью Царями, вы таки увидите, как она опрометью понесется в Вальгеро! Давно, кстати, имел желание притравить своих песиков по троллю...

– Может быть, теперь, когда предварительная договоренность о названии новой серии достигнута, вернемся к нашему делу? – встрял Гаэларих, кивнув на амфорку.

– Вернемся, – сказал алхимик сухо и неприязненно; еще бы, такую песню оборвали. – Все выполнено согласно заказу. Сработает без осечки. С вас восемьдесят содаров. Двойных, разумеется.

– Что-о-о-о? – Гаэларих подскочил на кресле. – Четыре тысячи флорианов? Да вы...

Он аж задохнулся от возмущения.

– Не учите меня делать гешефт, я вас умоляю! – возопил алхимик. – Дорого – так поищите дешевле, как говорил один мой знакомый, умнейший человек, торговавший водой в самом центре Каррахской пустыни. Или вы думаете, что я таки не слышал, как вы обобрали этих глупых вьюношей у моих ворот? Или же вы думаете, что в том вашем профите старый Вьивьи Т΄манн не имеет своей доли? Мне просто смешно. Ну ладно, если вы так уж хотите вырвать хлеб изо рта моих детей, – извольте: семьдесят пять. И ни туллом меньше.

Наверное, до хрипоты поторговавшись, можно было сбросить цену еще на пять содаров, а то и на все десять. Но Гаэларих не стал. Гордый... Выложил на стол холщовую суму, тяжело звякнувшую серебром, достал из-под мантии туго набитый кошель, отсчитал недостающую сумму золотыми – новенькими, свежеотчеканенными, с четким, не стершимся профилем императора Содара.

– Вы переплатили восемь туллов, – негромко сказала Хлада, внимательно следившая за его манипуляциями. Первая и последняя ее реплика за весь разговор.

– За выпитое вино, – сказал Гаэларих, не скрывая неприязни. – Не хочу остаться должным.

– Этот вьюнош имеет мысль меня оскорбить, майфрау, таки да, – скорбно покивал алхимик. – Но если он доживет до моих лет, то поймет: отдать восемь туллов и получить восемь туллов, – разница уже в шестнадцать туллов. И такие деньги на дорогах не валяются, а если валяются, – покажите мне ту дорогу, я буду пешком гулять по ней для моциона... Не смею больше вас утомлять своим обществом, молодые люди. И имейте в виду мое предложение, майгер Хигарт. Хорошенько имейте.

Я пообещал иметь. Хорошенько. Напоследок не удержался, спросил:

– Почему вы не переедете в столицу, мэтр Т΄манн? Эти кожаные ребята очень не любят эрладийцев-кровососов, как они выражаются. Придут ночью большой толпой, вместо камней возьмут пики и арбалеты, – даже псы Кронга не помогут.

Маг объяснил, что, во-первых, я могу звать его не мэтром, а сайэром. Удостоен два года назад, таки да. Во-вторых, в какую столицу ему переезжать, скажите-ка? В Туллен? Чтобы аккенийский двор считал, что алхимик служит Адрелиану и от его средств можно ждать любого подвоха, сделанного по велению лорда-регента? Переехать в Аккению – те же проблемы встанут с тулленской знатью. А «кожаных ребят» бояться ему смешно. Почему? А вы вот поразмыслите на обратном пути, откуда лигисты имеют столько денег, ага? Поразмыслите, а он, Вьивьи Т΄манн, на сем раскланивается. Клиенты ждут.

– Он сам финансирует кожаную банду!? – изумленно спросил я у Гаэлариха, когда мы шагали обратно к воротам. – Он, эрладиец?! Но зачем?!

– Не только он... Т΄маннлишь один из многих влиятельных и богатых эрладийцев, которые считают, что их народ, рассеявшийся по Лаару после Катаклизма, должен вернуться в Эрладу и возродить ее величие времен Семицарствия или негусов. Их идеи раньше популярностью не пользовались, мало находилось желающих восстанавливать былые сады и виноградники на месте нынешней пустыни, в постоянных стычках с дикими племенами, переселившимися в те места. А «Лига Тугарда» своей нетерпимостью, в общем-то, работает на идеи Т΄манна и ему подобных...

Тьфу... Спятивший Ларинтион теперь мне казался даже симпатичнее своего коллеги-алхимика.

– Вы уверены, что он не всучил вам какой-нибудь лосьон от прыщей? – показал я на амфору. – От такого, мягко говоря, прохиндея всего можно ждать.

Маг несколько секунд молчал, лишь мраморная крошка похрустывала под его подошвами. Наконец ответил:

– Уверен. Заказ делал не кто иной, как епископ, а работу для людей значимых, таких, как Хильдис Коот, магистр Т΄манн всегда выполняет в срок и с изумительной точностью... Он вообще талантлив, безмерно талантлив во всем, за что ни возьмется. Только вот берется почему-то всегда за такое...

Он не договорил. Все еще радеет за честь Братства? Похоже на то... Хотя наше путешествие, невзирая на его краткосрочность, встречами с магами изобиловало, и уже могло бы избавить от кое-каких иллюзий...

Гаэларих спросил у Хлады, явно желая сменить тему разговора:

– Майфрау Сельми, вы ведь, кажется, желали приобрести здесь кое-что для личных надобностей? Отчего же не приобрели?

Хлада скривила лицо, как будто хватанула ложку исключительно горького лекарства.

– Чтоб я еще раз хоть что-то с маркой этого индюка купила... – наемница сделала резкий жест рукой, словно стряхивала с пальцев что-то невидимое, но липкое и мерзкое.

Наверное, при этом кисть ее руки невзначай оказалась за пределами аллеи. Потому что в то же мгновение к нам подскочил громадный пес. Только что не было – и подскочил. Но на сей раз не застыл в десятке шагов безмолвной косматой смертью, надвинулся почти вплотную на Хладу, шерсть на затылке вздыблена, пасть оскалена. Рычал вроде и не громко, но от такого рычания мне обычно хочется забраться на самое высокое дерево в лесах Кронга...

Однако не бросался. Пока не бросался... В невеликом песьем разуме наверняка боролись две вложенные алхимиком установки: «Чужак покинул аллею – разорви в клочья!» и «Чужак на аллее – не тронь!», – и какая победит, предсказать было невозможно.

Мы застыли, не делая резких движений. Рука наемницы медленно-медленно тянулась к рукояти сабли. Моя, столь же осторожно, – к Бьерсарду. И лишь когда я коснулся пальцами рукояти топора, почувствовал, что до сих пор сжимаю в руке граненый флакончик мага. Постыдился выкинуть сразу, у дома.

На любое живое существо, говорите? Проверим...

Оставив топор в покое, я двумя пальцами вытянул притертую пробку и крутанул флакончик быстрым, но почти незаметным движением кисти. Несколько капель эликсира угодили на морду пса.

Подействовало! Рычание смолкло. Мгновенно. Мимика у животных вообще довольно богатая, а у псов особенно, но такого выражения я ни у одной взрослой собаки не видел. Разве что у сытых кутят, нежащихся под ласками хозяина...

Долго любоваться метаморфозами свирепой твари не пришлось. Мохнатая молния стремглав метнулась к дому. Дверь, на свою беду, маг не запер. Впрочем, подозреваю, в противном случае живой таран ее попросту бы вышиб.

Как бы то ни было, пес исчез в доме. Мгновением спустя мы услышали отчаянный вопль мага. Наемница расхохоталась.

– Вы не заметили, кобель это или сука? – только и смогла сквозь смех выдавить из себя Хлада.

– Кобель, – просветил я. – Пошли отсюда быстрее. Грех мешать влюбленным...

Глава седьмая. Герои и их поклонники

Следствием установлено и под пыткой достоверно подтверждено, что рекомые подсудимые, творя насилия и бесчинства, злонамеренно поминали Святую Веру как оправдание сих преступлений, тем самым будучи повинны в ереси, богохульстве и осквернении основ учения Церкви...

Протоколы Нэйзагских процессов, том XCVI, лист 23

Разговор с епископом посредством магического кристалла Гаэларих обещал организовать попозже, ночью, – меньше, дескать, магических возмущений, способных испортить связь.

Заняться до той поры мне было нечем, и я, выполняя обещание беречь мэтра Тигара как зеницу ока, вызвался проводить его в здешнее отделение королевской почты. Тигару, видите ли, потребовалось отправить домой преизрядную пачку исписанных листов пергамента. Если, спаси и сохрани Сеггер, наша экспедиция вдруг закончится плачевно, – недопустимо, чтобы великий научный труд оказался утрачен для человечества.

Почта в Вальгеро меня удивила. До сих пор не доводилось пользоваться ее услугами, но я отчего-то считал, что в таком городке вся она состоит из крохотной комнатенки, а весь персонал – единственно из самого почтмайстера, за месяц едва наскребающего для королевского курьера маленькую сумку с письмами.

Как бы не так. Большой особняк возле рыночной площади был полностью занят отделением – на первом этаже два просторных зала, где десяток служащих обслуживали клиентов. То есть нас с Тигаром, других посетителей не было видно... Я недоумевал: если жителей Вальгеро вдруг охватила неодолимая тяга к написанию писем, то отчего на почте так пустынно? А если не охватила, к чему такие хоромы? Потом сообразил: наверняка вся эта орава кормится в основном посылками мэтра... ах, извините! – конечно же, сайэра Т΄манна, разорви... хм-м... не мою, а его задницу пес Кронга!

Выложив на стойку увесистую пачку растрепанных листов, мэтр Тигар поинтересовался сроками доставки. Три месяца. Сколько, сколько?! Что, специально для вас маги вывели породу почтовых улиток?! Ничего, вполне нормальный срок, у нас письмо из одного конца Вальгеро в другой идет неделю, утешил почтовый служащий (чем-то напоминавший Тигара – такой же низенький, короткорукий). Зато доставляем с гарантией. Но если очень спешите, то пройдите в соседний зал, где занимаются птичьей почтой. Ваша рукопись, переписанная мельчайшим почерком на шелковые полоски, обойдется вам... – почтарь пересчитал страницы и назвал сумму, – зато дойдет за три дня.

Возмущенный Тигар от услуг почтовых голубей отказался. А я, любопытства ради, прогулялся в соседний зал, пока мэтр наблюдал, как его драгоценные листы упаковывают, опечатывают и взвешивают.

У голубятников скучали три писца – пресловутые шелковые полоски наготове. И тончайшие перья, вернее, очиненные для филигранного письма иглы болотной ехидны. И чернильницы с драгоценной эрладийской тушью – написанные ею руны не смоет ни вода, ни вино, ни пот, ни любая другая жидкость.

Увидев меня, писцы оживились: желаете надиктовать письмецо? Да я бы надиктовал, но здесь проездом и ответа дожидаться не смогу. Голубь ведь меня в пути не догонит, вернется на вашу голубятню...

Нет ничего проще, заверили меня. Платите десять флорианов, получаете это вот серебряное кольцо – и почтовая пташка вернется на украшенную им руку. Причем тайна переписки гарантирована – вы можете потерять кольцо, но к тому, кто его нашел, голубь не полетит. И к укравшему тоже. Магия.

Любопытно... Может, имеет смысл прикупить несколько колец и клетку с голубями... Однако смутная моя мысль так не претворилась в покупку – вошел Тигар, закончивший со своими делами. И сразу начал приценяться к эрладийской туши. Однако, услышав цену, тут же погрустнел и заспешил к выходу.

– Зачем вам тушь? – спросил я, догоняя мэтра.

– Как зачем? В Уорлоге же кругом вода! Надо беречь бесценные строки. Давайте походим по рынку, вдруг найдем чернила каракатицы на масляной основе? Они еще иногда встречаются, – запасы со старых, до Катаклизма, времен. Хотя тоже стоят недешево.

– А какими вы пользовались до сих пор?

– Самыми обычными, сажевыми... Потому и отправил готовую часть рукописи – попадет в воду, и все смоется.

– Понятно...

Чернил каракатицы мы не нашли, хотя добросовестно отходили целый час по торговым рядам. Ни сухих, в виде палочек или орешков, ни разведенных маслом, готовых к употреблению... Зато в книжной лавке, куда затащил меня Тигар, обнаружилось новое свидетельство бессмертной славы великого Хигарта! На сей раз книга! Ну, может, не совсем книга, или книга для малограмотных, – текста там было значительно меньше, чем аляповатых рисунков. Главный герой – тип, даже отдаленно не похожий на меня, со странным, ничуть не похожим на Бьерсард топором. Однако лубок носил название «Халланский поход» и являлся, по словам торговца, седьмой частью обширного сериала «Хигарт: путь воина». Причем спутником моим в походе, если верить автору нетленной саги, был не Кх׳наар, и не Зойда, и не Калрэйн... Нет, к Тул-Багару как-бы-я шлепал в сопровождении блондинки с мечом неимоверных размеров! Доспех на воительнице был нарисован любопытный: с громадным вырезом, доходящим почти до сосков роскошнейшей груди. Мечта любого мужчины... А как мишень – мечта любого лучника.

Купил, пригодится для коллекции. Торговец, слава Сеггеру, меня не опознал. Да и мудрено было.

Проводив мэтра Тигара до гостиницы, я сказал:

– Пойду еще погуляю. Может, зайду еще раз на почту, напишу письмо одному приятелю в столицу – как там наша совместная коммерция?

Мэтр машинально кивнул. По-моему, ему было глубоко безразлично, куда и зачем я отправляюсь. Спешил занести на пергамент новые впечатления, хоть бы и обычными сажевыми чернилами.

Но я поспешил не на почту, а в... Ну, в общем, даже у великих героев и спасителей мира случаются порой... опять же, картинки эти у алхимика... да и блондинка из книжки, чей меч не уступал внушительностью бюсту, а бюст мечу...

Ну да... Я отправился в «Морскую ветреницу», в заведение, где можно легко, быстро и без неприятных последствий свести знакомство с отзывчивыми девчонками, пусть и не с такими героическими и грудастыми, как воительница в бронированном декольте. В бордель пошел, называя вещи своими именами.

Спасителям мира не к лицу? Сам знаю... Максимум, что мог бы себе позволить псевдо-Хигарт, персонаж гравюр и лубков, – красивую и романтическую любовь со своей соратницей по спасению мира. Ну-ну... Жаль, лубки не передают запах. Неплохо бы знать их любителям, чем пахнет любовь на попоне, после дня-то в седле... По́том. И не только конским.

К тому же, кроме Хлады, иных объектов для романтических чувств в нынешнем походе не имелось (нестандартные причуды и предпочтения оставим терзающимся скукой благородным сайэрам). А наемница, в общем-то, женщина достаточно симпатичная, но деньги я ей плачу совсем за другое... Посылать под мечи и стрелы любимого человека? Увольте, не умею.

Короче, я в спасители мира силком не набивался... И пошел в бордель.

* * *

«Морская ветреница» находилась в портовом квартале. Так уж заведено во всех приморских городах, и неважно, что моря давно высохли, – традиции вещь живучая.

Помещением для борделя служил корпус корабля, избежавшего участи своих собратьев и не отправившегося по частям в печку. Причем не какого-нибудь рыбачьего суденышка, и даже не торгового когга, – настоящего боевого орланга. Строили его в свое время для королевского флота на здешней верфи, и почти достроили, оставались считанные дни до спуска, – но тут грянул Катаклизм.

Мачты «Ветреницы» были видны издалека, торчали над лачугами портовых обитателей, подтверждая: всё остается по-прежнему, и какие бы бури и катаклизмы ни терзали наш мир, есть еще места, где уставшие в битвах герои могут расслабиться душой и телом. Вот только...

Я замедлил шаг. Веселые разноцветные флажки, украшавшие рангоут орланга-борделя, исчезли. Вместо них на флагштоке уныло обвис один-единственный флаг.

Подходил я с нехорошим предчувствием. И оно немедленно оправдалось: порыв ветра развернул желтое полотнище флага – на нем красовались печально знакомые мне череп, меч и факел... Еще десяток шагов, и я увидел буквы, намалеванные на борту: «БАСТИОН СВЯТОЙ ВЕРЫ».

Так вот что значили слова Калларье о «Бастионе», бывшем борделе...

Машинально я сделал еще несколько шагов, хотя внутрь заходить, конечно же, не собирался. Мои личные любовные причуды и предпочтения настолько далеко не простираются.

Из борделя, превратившегося в бастион защитников веры и отечества, меня, тем не менее, заметили. Дверь, прорезанная в корабельном борту, распахнулась, на улицу вышли несколько лигистов – как близнецы-братья похожие на тех, что я видел у резиденции алхимика и в таверне «Веселая каракатица». Направление их целеустремленных шагов сомнений не вызывало – шли молодые люди прямиком ко мне.

Неужели слух о нашем с Гаэларихом невинном розыгрыше дошел до главарей «Лиги Тугарда», и эта компания шагает сюда свести счеты? Словно невзначай я поправил перевязь с Бьерсардом, готовый выхватить топор в любое мгновение.

Однако подошедшие лигисты были настроены мирно. Более того, весьма почтительно.

– Майгер Хигарт? – спросил один из них с легким полупоклоном.

Пришлось подтвердить: да, он самый. Хигарт.

– Слава Тугарду! – рявкнули молодые люди, воздев кулаки над головами.

– Взаимно рад вас видеть, – соврал я.

– Не будете ли вы любезны почтить присутствием нашу скромную обитель? – показал на «Бастион» все тот же лигист. Кстати, если не знать или не принимать во внимание, чем занимается этот молодой человек по ночам в компании кожаных сотоварищей, – то надо признать, что выглядел он достаточно приятно. На вид крепкий, пропорционально сложенный, волевое мужественное лицо, глаза голубые-голубые...

Несмотря на безукоризненно вежливую форму приглашения, прозвучало оно более чем настойчиво. Но согласился я отнюдь не потому. Пришла интересная мысль: коли уж имя Хигарта пользуется здесь изрядным уважением, почему бы не попробовать подрядить нескольких этих парней себе в спутники? Головы, конечно, им задурили изрядно. Но, думалось мне, толковый командир, то есть я, сумеет поправить дело и повыбить из них дурь. Эрладийцев и иноверцев в отряде нет (о нашем с Гаэларихом подкачавшем происхождении можно и умолчать), а тролли или орки, если таковые встретятся в Уорлоге, скорее всего будут настроены враждебно... Вот ребятам и представится случай помахать мечами во славу веры и родной расы.

...Внутри был сделан ремонт, и заменена мебель, однако же всё напоминало мне о былых беззаботных деньках, когда по бывшему кораблю порхали куда более приятные в общении создания. Вот по тому трапу, например, можно попасть в каюту, которую занимала малышка Луа, с которой, помню... Эх, какое славное местечко изгадили!

В бывшей кают-компании орланга собрались десятка два лигистов, – все, кто находился на тот момент в «Бастионе». Посматривали они на меня уважительно, а на Бьерсард – с неким боязливым почтением. А со стены на меня пялился мой собственный портрет. Не только мой – висели там и изображения нескольких былых императоров единого Тугарда, грозно хмурил брови коннетабль Одоар Свирепый, прославившийся безжалостным истреблением нелюдских рас. Из современников – лорд-регент Адрелиан и Феликс Гаптор. Ну и Хигарт, герой Тул-Багара. М-да, даже епископ Хильдис Коот не удостоился такой чести, а я – вот он: молодой, красивый, в тяжелой позолоченной раме.

Написанная маслом картина наверняка была скопирована с гравюры «Штурм Тул-Багара». Та же композиция, тот же главный персонаж, весьма отдаленно меня напоминавший. Но имелись и некоторые дополнения – к порубленным в капусту оркам художник прибавил окровавленных поверженных троллей и людей, – иноверцев и инородцев, надо полагать. По крайней мере, тряпка, которую герой попирал ногами, весьма напоминала эрладийское знамя.

За главного в «Бастионе» оказался не Аргелах, тот сидел в ратуше и исполнял обязанности бургомистра. Здесь же лигистами руководил некий Эррери. Командор Эррери, как он представился (какого ордена, не уточнил). Лет на десять старше, чем его подручные, и видно, что побывал в разных переделках: лицо пересекал неровный, криво сросшийся шрам, один глаз закрывала кожаная повязка.

Сам командор больше помалкивал. Зато витийствовал вовсю его помощник – невысокий, скособоченный, с неопрятными сальными волосами; свое имя он пробормотал так неразборчиво, что я не расслышал. Кожаная форма смотрелась на этом персонаже нелепо, а меч на боку – смешно. Но такие говорливые порой опаснее крепышей, только и умеющих махать острым железом, – именно их речи превращают нормальных, в общем-то, людей в толпу жаждущих крови убийц.

Разливался сальноволосый словно бормотун, которого накормили смоченными в винном зелье кусочками хлеба. О том, естественно, как они счастливы видеть великого героя и живую легенду. То есть меня. Соратники кивали своими щетинистыми черепами: да, мол, счастливы.

И тут же обладатель не расслышанного мною имени предложил дальнейшую программу развлечений: вечером неплохо бы мне произнести речь перед общим собранием лигистов, а ночью принять участие в факельном шествии. Во главе его, разумеется.

Ну-ну... Направляясь в «Морскую ветреницу», я чуть иначе представлял развлечения грядущих вечера и ночи. Хотелось спросить, будем ли на десерт громить дом какого-нибудь эрладийца, есть тут на примете один зажиточный новоиспеченный сайэр... Но я сдержался. Поблагодарил и отказался. Дескать, крайне спешу выполнить важнейшее поручение Феликса Гаптора – и я многозначительно указал перстом на портрет Его Надпрестольного Святейшества, столь удачно оказавшийся на стенке. И, воспользовавшись оказией, тут же перевел разговор на свою нужду в добровольцах.

– Поможем, – коротко сказал Эррери. – Назовите необходимое число людей и чем их вооружить. Думаю, желающих вызовется в несколько раз больше, чем нужно. К завтрашнему дню отряд будет готов.

Он помолчал и добавил задумчиво:

– Я ведь ходил за Халлан... Можно сказать, прикрывал вам спину, когда вы прорубались к Тул-Багару...

И, в подтверждение своих слов, командор коснулся шрама, уродующего его щеку. Но не убедил, надо сказать... Просто удивительно, сколько я встречал в последние годы людей, «ходивших за Халлан», – особенно если учесть, что вернулась едва двадцатая часть войска. Ходивших и прикрывавших мне спину. Она у меня, конечно, широкая, но не настолько же. А такое, как у Эррери, увечье можно получить на лицо хоть в битве, хоть в пьяной кабацкой драке...

Однако, кто бы и где бы его ни ранил, сложилось все удачным образом... Если желающих и впрямь окажется много, постараюсь отобрать наименее свихнувшихся на Тугарде и Святой Вере.

Так подумал я, и ошибся. Потому что слово вновь взял сальноволосый недомерок. И слегка подкорректировал слова командора. Да, людей они предоставят. Но не только бойцов, чьи мечи уничтожат всех встреченных на пути инородцев и иноверцев, но и лучших проповедников, несущих людям святые идеи! Да что там, он сам, брат Фальеро, препояшется мечом ради торжества Святой Веры и выступит в путь плечом к плечу со славным Хигартом! О, это будет поход, после которого померкнет слава Тул-Багара!

Вот и имя узнал, век бы его не слышать...

Лицо у командора стало нехорошим. Но он молчал. Надо полагать, отвечал Эррери за дела военные, а Фальеро по своей линии занимал не менее видное место в иерархии лигистов.

А кандидат в спутники и соратники вовсе уж разошелся – закатил глаза, брызгал слюной, напоминая эпилептика в начале припадка.

Отряд «Лиги Тугарда» с великим Хигартом во главе! Что может чище и праведнее? И яростнее в то же время? Лишь пламя, которым запылают попавшиеся на святом пути дома эрладийцев, и скрытых эрладийцев, и эрладийских пособников, и эрладийцев-полукровок, и четвертушек, и осьмушек, и...

Достаточно... Все ясно. Ошибся, с кем не случается...

Круглые окна кают-компании – не помню уж, как называли их моряки в прежние времена – были невелики по размеру. Но и припадочный фанатик не отличался крупными габаритами. И вылетел из бывшего борделя, как ядро из катапульты.

Тишина после его воплей повисла тревожная, звенящая. Бритоголовые вытаращились на меня изумленно, словно я продемонстрировал небывалый фокус, – распылил в ничто человечка, только что распинавшегося о гнусных вещах, которые наш отряд будет проделывать с девицами пусть и правильной веры, но решившимися на связь с чужаками...

Вопли из-под окна не звучали. Надеюсь, свернул себе шею...

– Моя мать была наполовину эрладийкой, – проговорил я медленно. – И когда ее оскорбляют, я иногда теряю контроль над собой. Очнусь – а вокруг лужи крови и куски трупов.

И я повел Бьерсардом вокруг себя, как бы демонстрируя воображаемые останки оскорбителей чести матери.

Голубоглазый – тот, что пригласил меня в «Бастион» – пялился так, будто поднял крышку с тарелки, где должно было лежать особо лакомое блюдо, но обнаружил кишащую червями тухлятину. Рука его неуверенно ползла к мечу, пальцы нащупали эфес, потянули... И, точно по сигналу, клинки остальных с тихим шорохом покинули ножны. Ну, будет потеха...

– Стоять! – рявкнул командор. – Мечи в ножны!

Рявкнул таким голосом, что я сразу понял: какие там кабацкие драки, он и в самом деле командовал на поле боя... Исполнили приказ мгновенно.

– Уходите, Хигарт, – произнес Эррери бесцветным, без малейших эмоций, голосом. – Никто не помешает. Но я буду вынужден доложить бургомистру.

...В дверях я попросил:

– Портретик мой не сжигайте... Пришлите в гостиницу, что при рынке, я там остановился. Пригодится для коллекции.

Посмотрим, сколько смельчаков отыщется среди кожаных борцов с заблудшими девицами.

* * *

– Хигарт, мой мальчик... Ты уже давно не мальчик... – По-моему, сайэр епископ и сам сообразил, что изрек нечто весьма странное, и торопливо поправился:

– Не тот мальчик, которого я послал к Тул-Багару. И я сейчас не могу вести тебя в Уорлог на помочах... Поверь – не могу. Твои художества в Альхенгарде я прикрыл. Никого с Темной Стороны в Уорлог мы не пропустим – надежно перекрыты и обычные пути, и магические. Иной помощи не жди, рассчитывай на свои силы. И не мешкай, самое главное – не мешкай. Единственное, чем я...

Епископ продолжал говорить, но я его уже не слышал – губы изображения шевелились беззвучно. Картинка на шероховатой стене становилась все менее отчетливой.

– Сделайте что-нибудь! – обернулся я к Гаэлариху, выполнявшему непонятные пассы над кристаллом.

– Пытаюсь, – прошипел он сквозь зубы. – Не мешайте...

Я послушно не мешал, наблюдая, как лик епископа постепенно затягивается туманом. Увы, все попытки мэтра магистра не принесли результата. Связь прекратилась окончательно и восстанавливаться упорно не желала.

– Я же предупреждал, – сказал Гаэларих, сдаваясь и убирая кристалл.

Предупреждал... Но мне от того не легче...

А чуть позже в гостиницу заявились полуночные визитеры. Вооруженные. Кажется, эта дурная мода распространяется повсеместно: ходить к приезжим в гости по ночам и при оружии... Ладно хоть оказалось их поменьше, чем в Альхенгарде, всего пятеро. И с порога клинки в ход пустить не попытались.

Речь держал командор Эррери, вежливо, но положив руку на гарду меча, – и об его ледяную вежливость можно было уколоться и порезаться. Стоял он так прямо, как будто внутрь его вставили второй меч – от задницы до самых шейных позвонков. Четверо подчиненных командора застыли позади, словно статуи, шутки ради облаченные в черную кожу.

– Бургомистр Аргелах принял решение относительно вашего пребывания в Вальгеро, майгер Хигарт, – чеканил слова Эррери. – И отдал приказ: никаким вашим действиям помех не чинить, в особенности же не препятствовать немедленному отъезду. Бургомистр очень надеется, что вы, майгер, до упомянутого скорейшего отъезда не будете распространять слухи о своей родословной и происхождении. Потому что – бургомистр просил передать это дословно – иногда мертвые герои полезнее для великого дела, чем живые.

Он помолчал и добавил иным тоном, негромко:

– Мне очень жаль, Хигарт.

Я ответил так же негромко:

– Бросайте эту банду, командор... Добром не кончится.

Он ответил лишь коротким поклоном. Развернулся и ушел в ночь, поскрипывая черной кожей...

Честно говоря, назло хотелось остаться. Дождаться от лигистов первого же враждебного выпада, и нанести визит бургомистру... Посмотреть, сумеет ли вся его гвардия остановить одного-единственного четвертьинородца с одним-единственным топором... Но епископ прав – мешкать нельзя.

...Вальгеро мы покинули на рассвете, держа путь в Карадену.

Глава восьмая. О мохноногах и великанах

Великаны же, якобы обитавшие в незапамятные времена на Лааре, и якобы до сих пор живущие в труднодоступных горных местностях, – суть существа мифические; неоднократно доказывалось, что скелеты их, порой за плату демонстрируемые простакам на ярмарках, – не что иное, как мошеннические подделки, исполненные из костей крупных животных.

Тигар Вагидо, «Бытописание стран и народов Лаара»

Не так уж много уцелело в Туллене селений, где живут сокмены (или же фригольдеры, как именуют их в Аккении). Одни вольные деревни канули в Катаклизме, другие же за века, прошедшие после принятия кодекса Элердана, утратили былой статус и стали обычными сайэральными владениями... Но те, что остались, – крепко держатся за свои старинные привилегии: подчиняться лишь короне, ей же платить налоги и для нее же исполнять вмененные повинности. Обычно каждый сокмен или фригольдер – умелый боец, и многие завистники, точившие зубы на добро вольных землепашцев, навсегда остались в их земле, в качестве удобрения.

Томмо-барн, староста Карадены, искренне хотел мне помочь, не просто делал вид. Хотел, но не мог, и я ему верил.

– Скока молодых-то наших за Халлан ушло? – риторически спрашивал староста. И сам себе отвечал:

– Много... все, почитай, молодые за луки взялись... А вернулись скока? То-то и оно, что всего ничего... Тебе, Хигарт, слава, а их косточки на Пустошах белеют... Я ж не в попрек, я ж понимаю: час такой пришел, что погибших не считали, лишь бы врага отбить... Но на мне, Хигарт, деревня. Чтоб жила, значит, чтоб не вымерла. Парней молодых, сам глянь, почти и нету... Мужики в годах, да совсем отроки, – те, что к Халланскому походу еще и лук-то натягивать толком не выучились. Девки холостуют, сам глянь... любой увечный, безрукий да безногий завидный жених нынче. До чего дошло – пришлых в приймаки берем, отродясь не бывало такого... Ты уж пойми, Хигарт, и не гневись: не могу. Ни одного лишнего человека... Враг придет – кого на частокол ставить, уж и не знаю... Нет людей, всех война проклятая повыбила...

Я все понимал. Я не гневался... Старался, по крайней мере. Но, наверное, лицо у меня было не самым приветливым, потому что Томмо-барн продолжил объяснять и оправдываться:

– А ведь короне беды наши без разницы. Ей лучников в армию королевскую всё одно посылай, – сколько разверстано, столько отряди и не греши... Так и разверстка-то прибывает от года к году... И не токма по людям... В этом вот годе, сам глянь, оружия – луков да древков для стрел вдвое больше поставить вменили... Растильня-то, сам глянь, какая нонче...

Видел я их «растильню» – растущие длинными аккуратными рядами саженцы тисов. Между каждым рядом растянута на кольях дерюга, так, чтобы солнечные лучи всегда падали на молодые деревца лишь с одной стороны: в результате древесина с солнечной и с теневой стороны растущего ствола отличается по свойствам, и лук, сделанный вроде бы из одного куска дерева, приобретает некоторые свойства композитного...

Длинные тисовые луки из Карадены считаются лучшими из цельнодеревянных, и многие секреты обработки срезанных заготовок сокмены никому не раскрывают. Конечно, со сложным составным луком, склеенным из слоев дерева, сухожилий и роговых пластин, здешняя продукция никогда не сравнится по боевым качествам. Но такое оружие – товар дорогой и штучный, настоящее произведение искусства, и над каждым мастер работает долго и тщательно... И стрелковые роты королевской армии вооружают куда более дешевыми тисовыми луками.

«Растильня» в Карадене и впрямь после моего последнего визита сюда увеличилась раза в три... Хотя, конечно, не все оружие сокмены производят для казны, кое-что идет и на продажу.

В общем, я вполне понимал резоны старосты... Но положение безвыходное – больше мест, где можно нанять хороших бойцов, на нашем пути не встретится... Рассчитывать на случайные встречи на дороге с наемниками, ищущими работу, – глупо... И без нескольких завербованных я Карадену не покину, как бы ни возражал Томмо-барн. Открытый конфликт затевать не стоит, но есть у меня одна задумка...

Похоже, староста заподозрил неладное: с чего бы это я не спорю, не возражаю, не пытаюсь переубедить? И он сделал странный жест: словно бы сорвал с головы и швырнул на землю шапку. Хотя никакого головного убора на Томмо-барне надето не было. Произнес:

– Эх-х-х... что не сделаешь для хорошего человека! Дам я тебе одного бойца... Да какого! Двух десятков стоит в рукопашной. А то и трех.

Что-то новенькое... Мастерами рукопашного боя Карадена никогда не славилась, местные сокмены всегда предпочитали убивать врагов на расстоянии. Наверное, чужак из пришлых...

– Что за человек? – спросил я осторожно.

– А он не человек. Пошли, сам глянешь.

– Орк? – спросил я, когда мы вышли из дома старосты и пошагали куда-то.

В нынешних обстоятельствах, пожалуй, я бы не отказался даже от услуг орка...

– Не орк.

– Тролль? – продолжил гадать я. Зеленокожий здоровяк с дубиной тоже лишним не будет.

– Нет, и не тролль...

– Гном? – предположил я неуверенно. Одинокий гном, да еще так далеко от их подземной страны... Едва ли...

– Не гадай, все равно не угадаешь...

Да что же у него за боец такой, раздери меня псы Кронга? Неужели первый в истории эльф, не пойми отчего решивший продать свои услуги людям?

* * *

Расхваленный старостой боец оказался... великаном!

Вот уж не ждал... Всегда думал, что если великаны и жили когда-то, то давным-давно вымерли. Однако вот он, во всей свой красе, на луговине, примыкающей к огородам Карадены...

Не высоченный гигант, задевающий головой тучи, как то любят живописать старинные легенды. Раза в полтора выше рослого мужчины. Что, если верить науке геометрии, хоть я и недолюбливал ее в храмовой школе, дает вес, чуть больший, чем у трех мужчин, тоже рослых и упитанных... Но этот расчет верен, если пропорции тела человеческие. Однако здешний великан ими не обладал, был значительно более кряжистым, приземистым... И, по моей оценке, весил раз этак в пять тяжелее здоровенного мужика.

Томмо-барн, подумалось мне, все же погорячился, когда заявил, что в бою гигант одолеет два, а то даже три десятка противников. Видел я самых разных здоровяков, чаще всего они неуклюжи и медлительны... Но все равно – грех отказываться. Такая силища всегда пригодится...

Занимался великан странным делом, не обращая на нас ни малейшего внимания. Топнул своей громадной ножищей, обутой в сапог неимоверных размеров. Затем быстренько опустился на колени, приложил ухо к земле...

– Что он делает? – негромко спросил я у старосты.

– Дык эта... крысолюдов ловит... Развелось мохнатых до немерянности, на огородах озоруют, грядки подкапывают. А великан-то наш, Афилеем^[218] мы кличем, сам глянь, как с ними ловко... Хоть польза есть, а то едок-то – дай Сеггер каждому, похлебки котел за раз убирает, а к работе поди приставь к какой, живо все поломает... Да и штрумент наш не по руке ему... Канаву, правда, тут еще нам отрыл. Знатная канавища, длинная, глыбкая, – а он в полдня управился.

Понятно... Возьми, Хигарт, что нам негоже. Спасибо, Томмо-барн.

Мэтр Тигар, увязавшийся с нами, яростно терзал стилосом восковую табличку. Бытописал. Еще бы, новый способ охоты на любимых мохноногов, да еще в исполнении столь экзотического существа!

Между тем великан повторил свои действия: поднялся на ноги, отошел на десяток шагов (своих шагов, разумеется), вновь топнул изо всех сил, припал ухом к земле... И, похоже, на сей раз услышал нечто интересное: проворно вскочил, подхватил кирку – громадную, вполне под стать своим размерам. Да уж, этот «штрумент» – не то королеву, не то императрицу всех кирок – явно изготовили не жители Карадены.

Кирка ударила по земле, второй раз, третий... На последнем ударе вместе с комьями земли взлетело извивающееся тельце мохнонога, с мордочкой, весьма напоминавшей карикатурное изображение бородатого лица.

Великан подхватил крысолюда изящным, ловким движением, – не сломав, по-моему, ни единой косточки. Сунул в мешок из толстой кожи, уже заполненный копошащимся содержимым, снова туго перевязал горловину.

– Ловко! – похвалил я. Пожалуй, не стоило заранее подозревать великана в неуклюжести... Нет, двигался он стремительно, реакцией обладал отменной. Для своих габаритов – небывало отменной. И огромная кирка в его лапищах может обернуться страшным оружием. Отковать доспех подходящих размеров – и в одиночку сможет проломить строй имперского легиона.

– Жарить будете? – деловито спросил Тигар, не прерывая своего занятия.

– Его? Зачем? – изумился староста.

– Я имел в виду крысолюдов...

– Фу... Задок крысиный, передок человечий – разве ж такое в рот положить можно?

Тигар не стал спорить и сообщать известные ему рецепты приготовления мохноножины.

– Где вы раскопали это чудо? – полюбопытствовал я.

– Да вот... Прилетел, понимаешь...

– Что?! – в один голос воскликнули мы с Тигаром. Летающие великаны могут привидеться разве что самым пропащим пьяницам, давно перешедшим с более благородных напитков на дурно очищенное винное зелье.

– Прилетел, говорю... На льдине... У самих глаза на лоб повылазили, как эдакий подарочек с неба сверзился.

Оказалось: воду сокмены получают магической телепортацией. Примерно тем же способом, что использовал маг Ларинтион, дабы утопить нас с Тигаром и Хладой, как шкодливых котят. Раз в неделю над круглым, камнем облицованным водоемом, расположенным в самой высокой точке деревни, возникает из ниоткуда громадная ледяная глыба и плавно опускается...

Возникла такая льдина и две недели назад... А на ней сидел ошарашенный великан, крепко вцепившись в рукоять кирки, вколоченной в лед. Путешествовать в Карадену, естественно, он не собирался, – вышел по своей надобности на горный ледник, льда отколоть... Не повезло бедолаге.

– Сам глянь: здоровенный, сильный... Чем не боец? – нахваливал Томмо-барн великана так, словно тот вырос этаким здоровяком именно его, старосты, попечениями. – Язык наш опять же разумеет... И по дому грустит сильно. Ему ж и платы не надо, пообещай потом в горы родные доставить – согласится, думаю...

Согласился...

Наморщил свой необъятный лоб, помолчал. Переспросил:

– Я – на болота. С тобой. Потом ты в горы. Со мной. В западные.

Голос был не оглушительный, но густой и гулкий, словно кто-то вещал из громадной бочки.

– С тобой. В горы, – подтвердил я в той же лапидарной манере. Даже и не соврал, ведь как раз где-то в горах запада (или под ними) спрятана вторая деталь Молота Времени.

Афилей помолчал, затем протянул мне лапищу.

– Хорошо. Иду с тобой.

Я ответно протянул руку с тоскливым чувствам: если он чуть-чуть переборщит с рукопожатием, мне до-о-олго придется махать топором левой рукой.

Обошлось...

Великан подхватил кирку, закинул на плечо шевелящийся мешок, пошагал рядом с нами несколько странным аллюром: делал пару широченных шагов, потом поджидал, пока мы догоним.

– Извините, любезнейший, – начал мэтр Тигар, предусмотрительно держась поодаль от Афилея. – Вы их едите? Я имею в виду крысолюдов.

Вопрос был не праздный. Тигар только что, пока мы издалека разглядывали охотящегося гиганта, высказал мне подозрения, что с этаким новым едоком провиант, запасенный в Альхенгарде, кончится куда раньше, чем наш поход.

Великан вновь помолчал несколько мгновений. Впоследствии я убедился: прежде чем что-либо сказать, он непременно выдерживал длинную паузу. Не то с трудом обдумывал смысл вопроса, не то размышлял над ответом.

Наконец ответил:

– Я их не ем. Приручаю.

* * *

Трактир «Звезда Запада» был единственным в Карадене питейным заведением, и для моих планов сей факт подходил как нельзя лучше. Для тех планов, о которых я предпочел ничего не рассказывать Томмо-барну.

И здесь мы устроили вечером небольшую дружескую пирушку в честь присоединения к нашему отряду еще одного спасителя мира. Правда, сам виновник торжества остался снаружи – хозяин «Звезды» воспротивился его визиту в трактир, сказав, что доски пола не перестилали лет тридцать, но еще года три-четыре они, по его расчетам, прослужат, – однако лишь при условии, что ходить по ним будут существа нормального веса.

Не беда – мы широко распахнули окно, и устроившийся под ним Афилей оказался к нам ближе, чем другие посетители, рассевшиеся по дальним углам.

Общий разговор поначалу не клеился... О жизни и быте великанов мы понятия не имели, а задавать глупые вопросы, демонстрирующие полную нашу неосведомленность, не хотелось... Почти никому не хотелось. Исключением стал мэтр Тигар. Летописец, не стесняясь, любопытствовал всем: и где живут великаны, и почему об их стране так мало известно чужеземцам, и как ведут хозяйство, и каких брачных обычаев придерживаются, и веруют ли в Пресветлого Сеггера...

Афилей развернутыми ответами не баловал. Живут в горах. В изолированной долине, неподалеку от Страны йордлингов. Но с соседями общаются редко – перевалы почти непроходимые, завалены глубокими снегами. Землю обрабатывают. Скот разводят. В общем, все как у людей, только размером побольше. Единобрачия придерживаются. В Пресветлого Сеггера – тут великан несколько замялся – ну, в общем-то, веруют... Несколько иначе, правда. Из-за плеча Тигара, конспектирующего ответы, я увидел, как мэтр быстро начертал: «Еретики».

Меня интересовало другое: отчего это великан так чисто болтает по-нашему? Если с окружающим миром они не общаются? Тролли и орки говорят с куда более сильным акцентом, хотя живут, можно сказать, по соседству.

– Мы учим языки всех людей, – сказал великан по-кандийски. Достаточно правильно, насколько я мог судить.

– И не-людей тоже, – добавил он на языке йордлингов.

Потом прозвучала фраза, которую я не понял, и даже язык опознать не смог. Потом длинный период на эльфийском, который я разобрал с пятого на десятое: дескать, все беды происходят от неумения услышать и понять друг друга.

– Мы все же иногда выходим в большой мир, – сказал великан уже по-эрладийски. – И люди тогда воспринимают нас как опасность, едва увидев, пытаются убить.

Закончил он на том же языке, что и начал:

– Надо сразу, быстро говорить: угрозы нет.

Великан-полиглот... Чудеса... Впрочем, он совершенно прав. Я, например, уверен: жителей Карадены он наверняка убеждал в своем миролюбии, стоя под прицелом доброй сотни луков. Повезло, что быстро сумел убедить, и луки не выстрелили. У больших размеров есть свои недостатки – страх других, куда более мелких разумных существ, и как следствие, – немедленная их, мелких, агрессия.

Отвечал Афилей немногословно. Зато съел с блюд, что подавали ему в окно, не меньше всей остальной компании, вместе взятой. Да и то, по-моему, несколько себя сдерживал.

Затем Тигар поинтересовался, для чего великаны приручают мохноногов: для забавы или для иной надобности?

– У них ловкие ручки, – сказал Афилей. – Шьют одежду. Другие мелкие работы делают.

И в самом деле, швы на его одежде были очень аккуратные, и едва ли необходимый для того «штрумент» удержали бы пальцы великана, напоминающие размерами ливерные колбаски.

– Да, крысолюды достаточно сметливые зверьки, но и ваше искусство дрессировки, без сомнения, делает вам честь, – отпустил комплимент Тигар. И тут же решил показать, что мы не хуже; похвастался:

– Однако и у нашего народа имеются искусники, умеющие научить мохноногов даже петь и плясать под музыку! Не раз видел уморительные выступления их питомцев на ярмарках...

Калрэйн неожиданно расхохотался. Тигар взглянул на него весьма недоброжелательно.

– Извините, мэтр, – отвесил ему легкий поклон ассасин. – Никак не желал вас обидеть. Просто я сам выступал по ярмаркам, водил близкое знакомство с некоторыми дрессировщиками крысолюдов и знаком с кое-какими их секретами. Так вот, главный из тех секретов прост: никакой дрессировки нет и в помине! Дешевый фокус – в клетке двойное металлическое дно, сбоку дверца. Внутрь засыпают раскаленные угли из жаровни. Крысолюдам припекает пятки, они подпрыгивают и верещат от боли, – а их хозяин наигрывает на флейте простенькую мелодию, стараясь попадать в такт прыжкам и верещанию. Вот и всё.

Он помолчал и добавил:

– Зато я слышал, что в старину воры по-настоящему дрессировали мохноногов, и некоторые жулики сохранили это старое искусство до наших времен. Используют страсть зверьков к блестящим предметам, особенно к круглым. Якобы хорошо натасканный крысолюд проникает в дом сквозь недоступное людям отверстие и при удаче возвращается с кошельком хозяев... Сам я такого не видел, за что купил, за то и продаю.

– Воры вообще куда изобретательнее честных людей, – наставительно поднял палец Тигар. – Недаром Святая Церковь учит, что отец всех изобретений, – Скованный, сиречь Улгарх, главный враг рода человеческого!

– Вы забыли добавить: всех изобретений, кроме магических, – мягко поправил Гаэларих. – Ибо Церковь учит именно так. Однако в остальном вы правы: преступники весьма хитры в своих проделках. Удивляюсь, как они еще не приспособили для воровских нужд ворон и сорок, тоже неравнодушных к блестящим предметам, особенно к драгоценностям...

– Да, крысолюды побрякушки воруют, – вступила в разговор Хлада. – В странном одном походе мне довелось из-за того участвовать, три года тому будет...

– Расскажи, – попросил я. Зал трактира помалу заполнялся народом, и скоро можно будет приступить к задуманному. А пока пусть наемница чуть потянет время и привлечет внимание собравшихся. Любая трактирная публика обожает слушать про бои и походы...

– В самом деле, расскажите, майфрау Сельми, – присоединился Тигар, забывая свою неприязнь ради соблазна узнатьчто-то новое, способное дополнить великий труд.

И Хлада рассказала.

ВОЗВРАЩЕНИЕ КОЛЬЦА,

история, рассказанная наемницей Хладой Сельми в трактире «Звезда Запада», находящемся в Карадене, деревне вольных сокменов

Года три тому будет... Ну да, точно, этим летом как раз три года исполнилось, как я к магу одному подрядилась, Теофиль его звали, мэтр Теофиль Ло. Ну, не только я, десятка три с гаком тот маг набрал: и наших, гильдейских, и просто людей лихих да вольных.

Мы дивились: обычно они, маги-то, с нашей братией не связываются, чудищ всяких наловят да зачаруют, вот и охрана, а тут ни одной гарпии или василиска, сплошь обычные мечники и лучники, – огнем не пыхают, ядом не плюются, взглядом в каменюгу превратить тоже не сумеют...

Однако мэтр Ло разъяснил: идти долго, и местами самыми разными, к страховидлам там народ не приученный, живо на копья поднимут... Ну, или попытаются хотя бы. А нам незаметно пройти надо, силы для решающей драки сберегая. С кем драться и чего ради, – молчок. На месте, мол, узнаете.

Ну да ладно, золото не жалеет, – его право. Пусть молчит. Когда на длину меча с врагом сойдемся, не до секретов станет.

Выступили... Не то, что нынче, с фурами тяжеленными не маемся, – ходко идем, одвуконь, да по одной вьючной на двоих, с припасами. Мэтр Ло, даром что маг, в седле целыми днями наравне со всеми.

Вот... Лухаар обогнули, к югу забирать стали. Понятно, смекаем: в Кандии дела у мага, стало быть. Вот для чего одежки меховые с собой взять велел, видать, к самым ледникам собрался... Ошибались, однако.

Горы там есть посреди пустыни, небольшой кряж, не помню уж, как называется. Туда пришли, значит. День предгорьями идем, второй – скалы, осыпи каменистые, лошадки ноги бьют, уж и хромать начали... Ну, дошли. В стену каменную уперлись, отвесную. Маг поколдовал, поколдовал, – и раскололась стена. Высокая щель такая, и широкая, трое конных бок о бок проедут. Туда нам, значит. Боязно немного – чай, под вольным небом мечами махать нанимались, а не в каменной могиле. Мэтр Ло успокаивает: дескать, ненадолго, – зайдем да выйдем.

И впрямь, часа под землей не провели... Вышли. Да только вот не понять, где... Трава растет – не та трава. Деревья – незнакомые. Воздух и тот не так пахнет... А тут еще и дождь пошел, сильный, прямо ливень – представьте? Все наши как с ума посходили: орут, под струями скачут, головы задирают – воду даровую ртами распахнутыми ловят...

Ну а как ночью звезды зажглись совсем чужие, невиданные, – никто уж и не удивился. И луны всего две на небе... Ясное дело, не наш мир.

Только не долго мы там пробыли, полдня пути – и новые ворота, в земляном косогоре на сей раз раскрылись. И из дыры холодом потянуло...

Прошли – а там зима натуральная! Снег по колено, деревья все белые... Только тогда сообразили, для чего маг меха с собой тащить велел.

А вот лошадкам не повезло, чуть не половина пала, непривычные к морозу оказались... Ничего, маг у местных прикупил. Жители тамошние на серебро наше с удивлением поглядывали, видать, монеты незнакомые, однако ж брали.

Долго мы той зимней стороной шли, сотни две лиг отмахали. Присмотрелись к людям, что там жили. Язык-то их не разумели, ясное дело, но многое и без него понятно, да маг кое-что объяснял...

Странный народ, я вам скажу. Кое в чем похуже дикарей наших болотных будут. Богов, к примеру, и не знают вовсе. Одни две палки свяжут вместе, крест-накрест – ну и молятся на тот крест, поклоны бьют, и малюют, где только можно. И в колокол все время бьют, злых духов отгоняют. А другие, маг рассказывал, на луну молятся – луна там вообще на небе одна, представляете? – и ладно б еще полную за бога почитали, так нет – ущербную самую, узенький такой месяц, навроде серпа.

И режут «крестовики» за свою как бы веру «лунников», да и те им спуску не дают. Хуже того, одни «крестовики» с другими воюют, – те, дескать, крест не тем манером связывают, в ересь впали... Дикий народ, словом.

Нас, слава Сеггеру, не трогали. До поры не трогали... А потом угодили мы между молотом и наковальней. Одни «крестовики» на других походом пошли, и столкнулись две армии на озере замерзшем, на льду прямо. А тем озером, как на грех, мы к северу пробирались, дорога там санная накатана была...

Ну и не успели выскочить... Прет на нас тяжелая конница – на лошадях личины железные надеты, всадники все в броне, белые плащи с крестами по ветру плещут... А с другой стороны их супротивники строй вытягивают, пешие ратники пиками ощетинились.

Мы коням нагаек дали, разминулись с теми, что в плащах, их тяжеловозы помедленней наших лошадок оказались. Но от драки все равно не ушли. Камень там из озера торчал, скала даже, вроде островка небольшого. Мы за него – да и с полного аллюра в небольшой отряд пеших и влетели. Пехота подходила белоплащникам на помощь... Нас, понятно, за врагов приняли, ну и...

Пришлось мечами помахать, в общем. Пятерых потеряли, но смяли, опрокинули... Догонять-рубить не стали, самим бы ноги унести, не наша война, чужая... Да поздно уж, время упустили, – со всех сторон бой кипит, и не понять даже толком, куда пробиваться.

Что делать? В драку сами не лезли, лишь кто дуриком на нас наскакивал, стрелами да мечами потчевали. Ждали, чем кончится.

А кончилось вот чем: те, что в плащах с крестами, не смогли строй прорвать, увязли. А как с фланга по ним конница ударила, – дрогнули, побежали.

Только вот беда – драпают не куда-нибудь, а прямехонько на нас. И те, другие, на пятках у них повисли.

Тогда уж мэтр Теофиль не выдержал, колдовские умения в ход пустил. До того опасался, объяснял: тут, мол, своя Инквизиция имеется, и чужих магов ой как не жалует...

Но тогда уж не до опасений стало: ударил заклятием, лед разрушил. Как раз на пути тех, что на нас перли. Белоплащники и влетели на всем скаку, и ко дну тут же, в доспехе полном не поплаваешь... Да только их противники лед ломаный обходить начали, и к нам подбираются. И уж наверное не спасибо сказать... Чужие, да с оружием, – кто там разбирать в битве будет...

В общем, открыл нам маг дыру новую прямо в том островке скалистом. Как потом признался, сам не знал, куда вела – лишь бы ноги унести.

И пришлось постранствовать нам по краям чужим дольше, чем мэтр Теофиль думал. Каких только земель не видели, с какими только людьми и нелюдьми не сталкивались... Однажды, помню...

– Подожди, – нарушил Калрэйн поток воспоминаний наемницы. – Ты же про мохноногов обещала?

– Ну обещала... Пришлось и с ними столкнуться – под конец уже, когда плутать перестали, к месту вышли. А место, я вам скажу...

А место странное. На наш Восточный Халлан похожее – горы, вулканы, почти ничего и не растет вовсе. Однако и в тех краях драка идет – и не две даже армии столнулись, а несколько. Орки, люди, эльфы, гномы... Маг потом объяснил: какой-то бродяга себя королем объявить решил, и притащил откуда-то целую армию нежити, мертвецов восставших. А как заварушка началась, тут и остальные вступили...

Но нам до их войны дела не было. Нам мэтр Ло задачу наконец поставил: пропажу ищет, кольцо золотое. Безделушка, и сила в ней магическая не самая большая таится, однако очень дорога́ ему как память, подарок жены покойной... Потерял, по этим местам путешествуя. Или украли как-то хитро... А теперь вот по магическим возмущениям чувствует, – здесь где-то колечко, нашлось. Причем в руках нечеловеческих оказалось, как бы для дела дурного не применили.

И сыскали ведь пропажу, вычислил маг ее каким-то способом волшебным... В горы пришлось лезть – от орков едва отбились, потом чудище мерзопакостное набросилось, навроде паучищи с дом размером – стрелами утыкали, издох...

А там и воров изловили!

И что вы думаете? Мохноноги! Два натуральных крысолюда по горам топают, кольцо мага несут, к веревочке привязанное...

Только странные, в жизни таких не видала... Не знаю уж, кто и зачем их учил-дрессировал, да в кафтанчики обрядил, да мечишки к поясам повесил. Но точь-в-точь как человечки получились, только уродливые. Драться пытались, как крысы, в угол загнанные, да куда уж им...

С ними еще какой-то уродец тащился, скользкий, отвратный, – с тем возиться не стали, пару стрел словил и затих. А этих в мешок – какая-никакая, а добыча, в любом балагане несколько монет отвалят...

Дело сделано, пора и выбираться.

Но тут новая беда свалилась. Целая толпа чудищ невиданных на нас напала – деревья ходячие, хищные и людоедские. Половину отряда потеряли, да и остальные бы там полегли, но маг пособил, негасимым огнем ударил – все погорели, проклятые.

Потом мертвецы-упыри, которых самозваный король привел, за нами гнались, – едва от них оторвались, пять дней кружили, погоню со следа сбивали. Изголодались – маг, когда древомонстров спалил, не рассчитал слегка – и вьючных наших лошадей с припасами тоже того, изжарил...

Добрались кое-как до дыры, через которую в тот мир попали, да и домой коротким путем... Вот такая история. Вот такие крысолюды под чужими небесами встречаются. Что там монеты из кошелька – волшебное кольцо у мага спереть способны!

– А где теперь те мохноноги в кафтанчиках? – спросил Тигар, делая пометки в своей рукописи. – В каком-нибудь бродячем цирке?

– Да нет, не сложилось... – покачала головой Хлада. – Говорю же, без припасов мы остались... Голод не тетка, запекли крысолюдов над ямой с угольями да и съели. Жаль, конечно... Забавные были зверушки.

* * *

Рассказ наемницы, как я и рассчитывал, привлек-таки внимание. Новые посетители рассаживались поближе к нам, прислушивались. Да и прежние покинули свои дальние углы, пересели поближе...

Ну что же, пора.

И я начал делать то, что терпеть не могу делать, – рассказывать о походе к Тул-Багару.

Даже не лгал... Поначалу, по крайней мере.

Даже не преувеличивал для пущей эффектности, как делают прочие рассказчики (та же Хлада: мечи у крысолюдов! – это уж она через край хватила), – просто не упоминал кое-что...

Рассказывал о грудах золота в подвалах древнего святилища, некогда принадлежавшего давно позабытому племени, – и ни словом не помянул, сколько жертв стоил путь к нему. Не забыл про Дев Леса, готовых подарить самые невиданные любовные ласки любому встреченному мужчине, – но даже не намекнул, чем заканчиваются те ласки, и чем – вернее, кем – питаются Девы... И уж конечно, не рассказывал про заживо распадавшегося на моих глазах Кх׳наара, и про жуткие, пропитанные неведомой злой магией туманы, превращавшие в монстров наших же боевых товарищей, – в монстров, которых приходилось своими руками убивать. Нет, в моем рассказе от метких стрел и острых клинков гибли лишь враги... Десятками, сотнями, тысячами...

Я говорил, кряжистые сокмены качали головами, почесывали бороды... Но не им был адресован мой рассказ. Молодые парни, слушавшие с горящими глазами, вчерашние мальчишки, не успевшие по малолетству в Халланский поход, – вот для кого я старался.

Прием этот не нов...

Редко где и мало кто любит вербовщиков. Потому что нигде не осталось в избытке молодых мужчин, которых правители рады сплавить подальше: пусть, мол, лучше идут под королевские знамена, чем на большую дорогу... И владетельные сайэры, и старшины городских цехов, и отцы-экономы церковных владений очень не любят, когда подопечных им юношей посулами увлекают на путь наемника. Во многих землях открытая вербовка просто-напросто запрещена.

А скрытую проводят так называемые «фальшивые ветераны», покупающие в недоступной обычным вербовщикам местности доходный дом или лавку, и проводящие вечера в близлежащем кабачке. Обычно это мужественный усач в военной форме со споротыми шевронами, немолодых уже лет, но выглядящий моложаво и браво; возможен шрам на лице, но отсутствие какой-либо конечности категорически исключается. Другие непременные условия: полный карман золота, готовность всегда проставить выпивку молодым слушателям, жена-красотка лет на двадцать-тридцать моложе, неиссякаемый запас историй о громких победах, захваченных и разграбленных городах (причем как часть добычи непременно выступают плененные красавицы)... Когда какой-нибудь ошалевший от рассказов подмастерье доходит до нужной кондиции, усач отводит его в сторону и тихонько, на ушко, сообщает: прочие твои дружки, дескать, молокососы и маменькины сынки, но в тебе-то я сразу разглядел будущего героя, уж поверь моему опыту! Слушай и запоминай: там-то и там-то остановилась сейчас рота моего старого боевого друга и первого после меня героя под небесами, ротмайстера Имярек, и он, я точно знаю, испытывает сейчас нужду в отчаянных парнях... И всё, готово дело, подмастерье никогда не станет уважаемым членом своего цеха: ждет его казарма, жесткая койка, постоянная муштра, малосъедобная жратва и зачастую смерть в первом же бою...

Иногда фальшивые герои и в самом деле служили под чьими-то знаменами, но звякающее в их кармане золото отнюдь не щедрая военная пенсия, как они любят похвастать, – плата за головы доверчивых дурачков.

И вот роль такого-то жиреющего на чужой крови упыря я сейчас поневоле изображал. Поначалу было противно, но постепенно вошел во вкус. Хуже того – когда правдивых историй не хватило, беззастенчиво использовал пару эпизодов, порожденных бурной фантазией автора сериала «Хигарт: путь воина». Да-да, и про блондинку в бронированном декольте тоже...

А потом осекся на полуслове. В дверях стоял Томмо-барн и молча смотрел на меня. Очень нехорошо смотрел.

Я свернул рассказ. Громко, чтобы все услышали, погнал своих спать. Не забыв прибавить, что выступим мы рассвете и поедем по такой-то дороге.

Старосте в глаза я старался не глядеть...

* * *

И вновь лига за лигой неторопливо ложились под колеса фургонов. Я не спешил, часто оглядывался...

Сработает или нет моя задумка? Томмо-барн – старая хитрая лиса, и я видел, как он вчера негромко втолковывал что-то нескольким своим бородачам, показывая то на меня, то на моих юных слушателей...

...За спиной послышался стук копыт. Вскоре нас догнали двое парнишек, и не просто случайные попутчики, спешащие куда-то поблизости по своим делам, – луки со снятыми тетивами^[219] и колчаны за спинами, к седлам приторочены тючки с пожитками.

Надо было радоваться – хоть всего двое, но все-таки прибыток – однако вместо того я помотал головой, отгоняя наваждение. Юноши казались зеркальным отражением друг друга: одинаковые лица, прически, одежда... Даже лошади одинаковой каурой масти.

– Мы... – начал один близнец.

– ...с вами, – закончил второй.

– Другие...

– ...тоже хотели.

– Так их...

– ...родители не пустили.

– А мы...

– ...из окна...

– ...потихонечку.

Я прикусил губу. Так вот что значили слова, прозвучавшие в замке Ларинтиона: «И двое, одинаковых лицом, погибнут лютой смертью...»

Ну уж нет! Не все пророчества сбываются – сделаю всё, что смогу, чтобы эти мальчишки вернулись в Карадену... Но хватит ли того, что я могу?

Я смотрел на счастливые лица двойняшек и внутри было пусто, холодно, мерзко... И совершенно не хотелось спасать мир такой ценой.

Часть третья. СЕРДЦЕ УОРЛОГА

Глава первая. Гробница без мертвеца

Судить орков, эльфов либо троллей – смешно и глупо, они осуждены самим фактом своего существования; остается лишь привести приговор в исполнение. Помилование исключено, ибо любой помилованный преступник способен раскаяться и стать честным человеком, любой помилованный еретик способен отречься от ереси и вернуться в лоно Святейшей Церкви, – но эльф всегда останется эльфом, орк – орком, а тролль – троллем.

Оло ди Хайн, «Святая реконкиста»

Место было нехорошим... Никакая опасность не ощущалась, да и Бьерсард вел себя спокойно, однако же привязалось смутное чувство тревоги, и не уходило. Напротив, возрастало по мере того, как мы приближались к невысокому холму с плоской вершиной. Хотя для здешнего равнинного, унылого пейзажа и эта кочка сойдет за неплохую гору...

На вершине холма виднелось сооружение – полтора десятка здоровенных плит, вертикально вкопанных в землю. Неровные, очень грубо обтесанные, выстроились они достаточно ровным кругом, насколько я мог разглядеть с расстояния полулиги.

– Святилище? – спросил я у Гаэлариха.

Он молча кивнул. Устал, бедняга. Как, впрочем, и все мы.

– Чьё? – допытывался я. – Люди? Орки? Тролли?

– Отстаньте, Хигарт... – простонал маг. – Какая, к Хаосу, разница? Те, кто его строил, давно мертвы. Кто пользовался – тоже.

– Место нехорошее, – пожал я плечами.

– А я что, не чувствую? Потерпим... Главное, что здесь сходятся линии силы. И можно провести ритуал.

Да уж, пора бы... Надоело шлепать по болотам, не представляя: а куда, собственно?

– Ламмо! Ломмо! – подозвал я близнецов. И высоко поднял над головой Бьерсард – знак остальным остановиться и сделать короткий привал.

Они подскочили, сияя улыбками. Еще бы, командиру что-то от них понадобилось! Мальчишки... Не набегались, не настрелялись.

Одинаковые, в неброских серых штанах, серых, наглухо застегнутых куртках и серых платках, завязанных хитрым узлом за правым ухом.

На меня уставились две пары сияющих глаз.

– Мы... – начал Ламмо.

– ...здесь,– закончил мысль Ломмо.

Поначалу я их не различал. Вообще. Похожи, как две капли воды, одевались тоже совершенно одинаково. Мало того, вскоре после выступления из Карадены один из близнецов разорвал на локте куртку, я обрадовался – хоть какое-то отличие! – однако к вечеру узрел на другой куртке точь-в-точь такую же прореху, зашитую такими же кривоватыми стежками. Они попросту бравировали своей похожестью.

Однако я все же разобрался, кто из них Ламмо, а кто Ломмо.

Ламмо всегда первым начинал фразу. Значит, тот, кто сейчас сказал «мы», тот и есть Ламмо. Если бы по каким-то причинам Ломмо пришлось подойти первым, он сейчас стоял бы передо мной, мялся и жутко нервничал, не в силах вымолвить ни слова.

– Значит так, Ламмо... – сказал я и ткнул в него пальцем.

Ламмо просиял. Как и его брат. То, что я научился их различать, произвело на братьев неизгладимое впечатление. Кажется, они решили, что я маг. И ставили меня даже выше Гаэлариха – тот не смог освоить эту нехитрую науку, а я ему помогать не собирался.

– Значит, так... – повторил я задумчиво, – как там наши могучие воины болот? – Я кивнул на носильщиков. Сегодня в обязанности близнецов входил надзор за этой синекожей братией.

– Вроде как... – сказал Ламмо.

– ...пока ничего... – сказал Ломмо.

– ...не уперли...

– ...и никто...

– ...не сбежал.

– Отправляйтесь туда, на холм, – показал я рукой. – Разведать и доложить. Столкнетесь с врагом – в схватку не вступать, отходить к отряду.

Близнецы не стали возражать, но заметно погрустнели.

Я поспешил добавить:

– Можете выпустить по паре стрел издалека.

Братья одинаково кивнули, одинаково перехватили свои луки, одинаково повернулись и побежали к холму.

На самом деле встретить там врагов я не ожидал, сказал про них для поднятия боевого духа. Очень уж хотелось мальчишкам подвигов... Уложить со второй стрелы грязеруха, выскочившего из топи и норовящего затоптать кого-то из носильщиков, близнецы за подвиг не считали, – стрелки, несмотря на молодость, были первоклассные.

И все-таки, почувствуй Гаэларих или я впереди опасность, дернись предостерегающе Бьерсард в руке, в разведку сейчас пошли бы Афилей и Хлада, в последнее время эта парочка стала неразлучна...

Я очень серьезно относился к пророчеству, услышанному в замке безумного Ларинтиона.

* * *

Официально считалось, что земли эти находятся под властью Уорлогской короны. По крайней мере, картографы проводят границы именно так, по краю болотистой низменности Восточного Уорлога, – дальше начинается сухая степь, очень быстро переходящая в пустыню, якобы принадлежащую Туллену.

На самом же деле в Восточном Уорлоге единой власти нет. Никакой. Сборщики податей не рискуют добираться в туземные деревушки, редко разбросанные на относительно сухих местах между болотных топей. Опасно – среди трясин недолго натолкнуться на весьма неприятных в общении, хищных и прожорливых тварей. И бессмысленно – ничем ценным у синекожих дикарей не поживиться. Запасов особых не делают, кончается мясо, – идут всей толпой забивать очередного грязеруха. Но в основном пробавляются тем, что выкапывают из болотной грязи большие, с человеческую голову, клубни растения, именуемого м΄гойлу. Ими и питаются. М΄гойлу в переводе означает... не помню, что именно оно означает, но смердят клубни, когда их варят, неимоверно.

Сами себя синекожие туземцы гордо именуют м΄гану, что значит: люди, человеки; прочих же двуногих разумных – суг΄гану. Нечеловеки, стало быть. Или даже недочеловеки.

Считают себя великими воинами и носят на шее ожерелья из клыков поверженных врагов, как людей, так и хищных зверей; у наиболее великих украшения многоярусные и свисают до пупка, а то и до паха... Может, и в самом деле некоторые из бывших владельцев этих жевалок были повержены в бою, не знаю. Но как-то оказался свидетелем драки, которую устроили синекожие за найденный труп здоровенной болотной ящерицы, изрядно протухший, – кому, дескать, выламывать клыки из ее челюстей. Визгливо крича, долго награждали друг друга оплеухами и подзатыльниками, пока один – самый великий из собравшихся воинов, надо полагать, – не разогнал остальных и не пополнил свою коллекцию.

Одно хорошо – выкапывают клубни на болотах исключительно жены синекожих (великим воинам такое занятие не к лицу), а их мужья от охоты до охоты сидят по хижинам и рассказывают о своих подвигах под бражку из м΄гойлы – по сравнению с этим напитком гнуснопрославленное альхенгардское пиво покажется нектаром и амброзией.

И нанять в первой же встреченной на пути деревушке пять десятков синекожих никакого труда не составило. Не в качестве воинов, спаси Сеггер, – носильщиками и проводниками... В бой они и сами не рвались, да и бойцы никудышные, но всегда готовы при случае дезертировать, разворовав поклажу.

Оставил наших лошадей и фургоны в деревне м΄гану я с большой неохотой, совершенно ненадежная публика... Но выбора не было: и туда-то мы дотащились с огромным трудом, зачастую лишь громадная силища Афилея позволяла быстро, не застревая на полдня, вытаскивать увязшие повозки. Пришлось рискнуть. Гаэларих продемонстрировал синекожим несколько немудреных, но весьма эффектных чудес, снискал славу величайшего чародея и пригрозил: любой, кто покусится на доверенное имущество, жить будет недолго и умрет мучительно. Не знаю, надолго ли подействует...

Там же, возле деревни, на так называемом Холме Духов, маг провел свой первый ритуал, позволяющий определить направление, в котором следует искать пропавшую деталь Молота. Провел, определил. Но направление – половина дела, нельзя топать по прямой линии, рассчитывая, что рано или поздно споткнешься о Навершие... Предстояло отойти на пару-тройку переходов в сторону, повторить ритуал – и вести конкретные поиски на пересечении полученных линий. Линии, естественно, пересекутся лишь на карте магистра Гаэлариха, а насколько карты грешат неточностями, я знал не понаслышке...

Веселое, в общем, предстоит путешествие. Увлекательное и познавательное.

...Близнецы вернулись с холма, доложили на два голоса, что всё там чисто. Никого нет, и никто не бывал в последнюю неделю, судя по следам. Вернее, по отсутствию оных. Как следопыты, Ламмо и Ломмо далеко уступали жителям болот. Но определить, топтался кто-то по траве или нет, – вполне способны.

– По-о-одъем! – гаркнул я. И добавил, специально обращаясь к Гаэлариху, не спешащему расстаться с мягкой, поросшей мхом кочкой:

– Вставайте, мэтр магистр, вас ждут великие дела!

Он поднялся с тяжким-тяжким вздохом. И мы поплелись спасать мир.

* * *

Маг готовился к своему ритуалу, который собирался начать ровно в полночь: колдовал над аппаратурой, амулетами и ингредиентами внутри круга, очерченного каменными глыбами. Близнецы присматривали за великими воинами болот, чтобы те не совали свои плоские, словно бы расплющенные носы в магические дела.

А я с остальными еще раз внимательно исследовал окрестности. Не давала мне покоя тревожная аура этого места. Вдруг тут спрятана гробница кого-то беспокойного, кому не лежится, как всякому приличному мертвецу... Заклинания, используемые при ритуале Гаэларихом, весьма мощные, могут вызвать самые разные побочные результаты... Да и вообще, подозрительно как-то: три последних дня пути никто на нас не нападал, болотные чудища как вымерли, даже подслеповатые и легко впадающие в ярость грязерухи словно спешили убраться с пути отряда... Змея, ужалившая одного из носильщиков, и гурх-стервятник, опроставший кишечник, пролетая над мэтром Тигаром, – не в счет.

Не к добру такая тишина.

...Замаскированный подземный ход нашел Калрэйн. Каменные обломки, малые и большие, были разбросаны на холме повсюду, неведомым создателям мегалита не пришлось издалека тащить материал для своей постройки. Ассасин обнаружил, что одна здоровенная каменная плита сбоку не совсем плотно прилегает к земле. Потыкал в отверстие срезанным с куста прутом, дна не достал. Пустил в ход копье, позаимствованное у м΄гану – не совсем ровное, дурно отцентрованное, с костяным наконечником – и опять не смог определить глубину промоины. Позвал меня, а я Афилея, для нашего здоровяка отворотить такую глыбищу плевое дело.

* * *

– Гробница древнего короля... – зачарованно произнес Тигар, заглядывая в открывшийся темный провал. – С зарезанными рабами и женами, со старинным оружием. И с сокровищами! Уверен, что грабители погребений здесь не побывали! Надо немедленно спуститься! Я пошел за факелами.

– Не стоит спешить, – остудила его пыл Хлада. – Видала я пару раз такие могилки... Ловушки там на каждом шагу. Без головы остаться недолго. Синезадых вперед запустить надо, пусть свое геройство хваленое покажут!

Великих воинов болот она очень не любила, не знаю уж почему.

– Нет, – отрезал я. – Разве что ты сама потащишь груз каждого, кто здесь погибнет.

Наемница молча пожала плечами: мое дело, мол, предложить, а решает пусть командир. Тигар, уже поспешивший было за факелами, остановился и призадумался. Лишаться головы в каком-нибудь древнем капкане ему не хотелось. Однако быстро придумал простой выход:

– Мага позвать надо. Пусть пощупает, что там... И ловушки заодно пусть обезвредит.

– Не отвлекайте магистра, ему предстоит нелегкая ночь, – отклонил я идею. Повернулся к великану:

– Твои питомцы смогут помочь?

Афилей кивнул после привычной паузы:

– Смогут. Сейчас принесу.

И пошагал за клеткой с крысолюдами.

– Хоть какая-то польза от мелких дармоедов... – прошипел ему в спину мэтр Тигар.

Дело в том, что наш бытописатель знал рецепты приготовления деликатесов из мохноножины исключительно с чужих слов. И подбивал Калрэйна блеснуть поварским талантом (их отношения в последнее время весьма улучшились, и во многом благодаря кулинарному искусству ассасина). Но Афилей категорически отказывался принести в жертву богу гастрономии кого-то из своих любимцев. Успехи великана в дрессировке и в самом деле были впечатляющи: клетку, например, он уже не запирал, крысолюды порой самостоятельно покидали ее, но всегда возвращались, привыкнув считать своим домом.

...Два мохнонога шустро шмыгнули в темноту. Мы затаили дыхание, ожидая в любое мгновение услышать звук сработавшей ловушки и предсмертный писк зверька. Тишина...

Вернулись оба. Афилей подставил им ладонь, мохнатые уродцы вскарабкались на нее. Поднес их к лицу, вслушивался в смешное верещание. Произнес:

– Ловушек нет. Там ничего нет.

* * *

Насколько я понимал, круглое подземное помещение располагалось в самом сердце холма, примерно под мегалитическим сооружением, где трудился сейчас Гаэларих. Добрались мы сюда по длинному и достаточно просторному ходу, даже пригибаться не пришлось. При нужде сюда мог бы без труда пройти даже Афилей, но великан предпочел остаться на вольном воздухе.

Круглый зал оказался невелик, десятка полтора шагов в диаметре, а самой высокой точки свода можно было коснуться пальцами, привстав на цыпочки. Мне привстав – Тигар бы дотянулся, лишь хорошенько подпрыгнув.

Совсем темно здесь не было – свет сочился сквозь небольшие отверстия в своде, наверняка хорошо замаскированные снаружи. Я сосчитал: двенадцать, по числу глыб в мегалите.

Великан правильно истолковал звуки, издаваемые его питомцами: ничегошеньки здесь не нашлось. Ни саркофага с мощами древнего короля, ни его сокровищ, ни оружия, ни жен и рабов, призванных обеспечить комфортную загробную жизнь почившему владыке... Ничего.

Лишь в самом центре зала виднелся примитивный очаг из нескольких камней и треножника с закопченной медной чашей посредине.

– Надо простучать пол и стены, – предложил Тигар, никак не желая примириться с отсутствием сокровищ. – Я читал про такие хитрости: пустая камера для отвода глаз, а рядом, за незаметной перегородкой, – настоящее погребение.

– Ни к чему, – сказала наемница. И добавила, кивнув на очаг:

– Видела я такие штучки... Никого и никогда здесь не хоронили. Но, может быть, осталось...

С этими словами она медленно шла вдоль стены, подсвечивала факелом, всматриваясь в малейшие неровности камня.

– Есть! Вот оно!

Небольшая плита повернулась под нажимом, открыв взгляду нишу. Тигар радостно бросился к кожаному мешку, извлеченному Хладой из тайника, но тут же печально сник, – легковесный и шуршащий, мешок никак не мог содержать сокровищ.

– Может, объяснишь, что к чему? – поинтересовался я у наемницы.

Она объяснила. Эту каменную дыру, дескать, прежние обитатели здешних мест использовали для ясновидения путем вдыхания не то наркотического, не то магического дыма растений, сжигаемых вон в той медной чаше. Причем медитировали тут не люди, – тролли. Именно их шаманы занимаются такими штучками...

Откуда у Хлады столь глубокие познания, я не стал спрашивать. Знал, что она не раз бывала в Тролльхейме, – и с торговыми караванами, и с военными экспедициями.

Окаменевшие завязки мешка рассы́пались при попытке их развязать. Кожа тоже потеряла гибкость, иссохла до полной ломкости, и Хладе пришлось пустить в ход кинжал, чтобы добраться до содержимого. Достала какие-то стебли, засушенные вместе с листьями, растерла один в пальцах, понюхала... Произнесла удивленно:

– Странно... Вроде бы не испортились...

И неожиданно предложила:

– Попробуем? Больших денег зелье стоит, да и не больно-то тролли его продают. А где выращивают – секрет страшный.

– Зачем? – в свою очередь удивился я.

Видывали мы попробовавших дурман-траву. И еще раз попробовавших, и еще, и пробующих до сих пор...

– Мозги хорошо проясняет, – объяснила Хлада. – Вот, к примеру, если наяву тревога какая-то смутная чувствуется, а толком не разобрать, отчего, – таким дымом подышать самое милое дело. Или если сны непонятные повторяются и понять хочешь, что к чему...

– Снится мне порой одна юная дева... – медленно произнес я. – С мечом нехилых размеров... А к чему – действительно не понять...

– Ясное дело, к чему, – сказал Калрэйн без малейшего почтения к тайным томлениям души своего непосредственного начальника. – Девки снятся – жениться пора.

Грубиян и циник.

Тигар не преминул продемонстрировать свое многознайство:

– Как учит преподобный отец Каррери, крупнейший знаток сновидений, увиденный во сне меч – суть предмет вытянутый и предназначенный проникать в глубины организма, – символизирует...

– Слыхали мы про науку преподобного! – перебила Хлада. – Ему бы перед сном с кулаком своим дружить получше, коли женщин устав не дозволяет! А то, что бы ему ни привиделось, – если не ... так ..... напоминает!

Так вот прямо и сказала, хотите верьте, хотите нет. Грубая и циничная женщина. И с этими людьми я должен спасать мир...

Тигар обиженно замолчал.

– Я попробую, а вы как хотите, – решительно объявила наемница. – Не пропадать же добру.

После короткого размышления я согласился составить ей компанию. Вдруг и в самом деле удастся прозреть нечто любопытное. А к враждебной магии у меня сильный врожденный иммунитет, усиленный за годы учебы в Храме.

Калрэйн, не задумываясь, отказался. Непонятные сны его, дескать, не мучают, а со всякими неясностями, происходящими наяву, он попробует разобраться без помощи тролличьего дурмана.

Зато Тигар решил причаститься. Надо полагать, в качестве компенсации за ненайденные сокровища решил пополнить бесценный багаж личного опыта, излагаемого в великой книге.

Мы выбрались наружу, набрали сухих веток для очага. Затем Хлада воткнула в землю прут, провела рядом черту, показала Афилею:

– Как тень коснется черты – спустись и вытащи нас наружу, всех троих. Люди все же не тролли, переборщим – плохо может закончиться. И положи нас не в палатку, оставь на вольном воздухе.

Услышав про возможную опасность, мэтр Тигар мгновенно изменил решение. Посчитал, что наших с Хладой рассказов вполне хватит, чтобы пополнить его сочинение.

И костерок под наполненной сухими листьями медной чашей мы запалили вдвоем с наемницей.

* * *

– Протухло твое зелье, – сказал я уверенно. – Слишком старое, не подействует.

И в самом деле, сидим, сидим, дым нюхаем, – а толку никакого.

– Не спеши, – сказала Хлада. – Оно незаметно подкатывается... Просто сиди, говори со мной...

– О чем?

– Да о чем угодно... На что взгляд упадет.

Взгляд упал на топор.

– Вот Бьерсард, – сказал я. – Он острый.

– Дай посмотреть? – неожиданно сказала Хлада. – Я никогда не притрагивалась к нему... А он мне что-то напоминает.

– Не советую... Можно обжечь руку или остаться без пальцев...

Все-таки она протянула руку к Бьерсарду, а я почему-то не воспрепятствовал.

Хлада осторожно гладила рукоять – нежными, ласкающими движениями. И, странное дело, не обжигалась...

– Это очень древнее оружие, – сказала наемница, – и сделали его для женской руки...

Я хотел рассмеяться, но лишь закашлялся. Дым все-таки был достаточно едкий...

– Тебе ничего не напоминает его рукоять? А если наклонить ее так?

Я посмотрел на нее, и мне показалось, что глаза наемницы изменили цвет – из карих стали голубыми. Из-за дыма? Начало действовать зелье?

– Похож? – снова спросила наемница.

– Хм... И кто-то совсем недавно попрекал преподобного отца Каррери в том, что ему повсюду видятся... ну, в общем, то, что ты разглядела в Бьерсарде...

– Это оружие нельфияд, – сказала Хлада убежденно.

Нельфияды...

Легендарные девы-воительницы древности...

Странная раса, очень похожая на людей, но состоящая лишь из женщин... Они единственные из нелюдей могут рожать от браков с людьми (и не только с ними) потомство, способное к дальнейшему размножению. Но, хотя оплодотворить нельфияду способен хоть тролль, хоть эльф, хоть гном, – всегда рождаются не метисы, но лишь девочки-нельфияды. По старинной легенде, родившийся мальчик стал бы Погубителем Мира...

Считалось, что нельфияды под корень истреблены древними героями, Элвесом и его последователями. Но... Нельфияды отличались красотой, а герои тоже люди... В общем, представительницы этой расы до сих пор живут среди людей. Но последние анклавы, населенные лишь нельфиядами, давно уничтожены...

– Он принадлежал владычицам нельфияд и передавался от матери к дочери, – заговорила Хлада, и голос ее стал другим, выше и чище. – Он пил кровь врагов и дарил утехи любви. Сейчас я покажу тебе Танец Топора...

Она встала, держа Бьерсард в руках. Я удивился: когда наемница успела снять свою бригантину? – а потом перестал удивляться... Она повела плечами, и клочья рубашки просыпались на пол. Когда и куда исчезла остальная одежда, я не понял...

Золотые волосы взметнулись волной и рассыпались по плечам, голубые глаза сияли ярко-ярко...

Передо мной стояла не женщина – обнаженная нельфияда.

А потом она начала танцевать...

* * *

Мы лежали на траве рядышком, не в силах пошевельнуть ни рукой, ни ногой. Темнело в этих краях рано, и в небе над нами три луны выстроились равносторонним треугольником в окружении звезд, – что, как всем известно, предвещает разочарования, любовные неудачи и денежные потери, а если сдуру глянуть на этакую небесную комбинацию через левое плечо, – то и близкую насильственную смерть...

– Хлада...

– У?

– Ты там, под землей, мне говорила про Бьерсард, прежде...

– Не помню. Ничего не помню, – отрезала наемница, не дав мне договорить.

– Совсем ничего?.. Хм...

Врёт, наверное... Стесняется вспоминать, чем закончился ее танец с боевым топором.

– Помнить-то помню, да совсем другое... тут ведь каждому своё видится...

Я попытался повернуть голову – без успеха. Скосил глаза и увидел: рубаха наемницы, которую она на моих глазах разорвала в клочья, цела и невредима. И бригантина надета. В какой момент, интересно, наш реальный разговор сменился бредовыми видениями?

– А почему Афилей так медлил? Что ему помешало? Мы ведь проторчали внизу часа два, самое малое...

– Он вынес нас на воздух точно в срок. Иначе бы мы тут с тобой не разговаривали... Задохнулись бы.

– А-а-а...

Помолчали.

– Хлада...

– Ну чего?.. Давай поспим, а? После таких штучек обязательно отоспаться надо.

– Я хотел спросить про тебя и Афилея...

– Отстань, Хигарт!

Молчала, но не спала, судя по дыханию. Наконец заговорила сама:

– Ты ведь хотел спросить, что я в нем нашла?

– Ну... вроде...

– Сама не знаю... Он очень умный.

Оп... Никогда не знаешь, чем женщину привлечет мужчина, даже если этот мужчина – горный великан в шесть локтей ростом. Мне Афилей скрытых богатств разума не демонстрировал, да и трудно при его манере разговора – состоящего из коротких, словно обрубленных фраз. Впрочем, готов допустить, что уединяясь с Хладой на привалах и ночевках, он велеречив и остроумен.

– А еще ты хотел спросить, но едва ли когда-нибудь спросишь, – продолжала наемница, – может ли у нас что-то получиться? При этакой-то разнице в размерах?

– Да за кого ты меня принимаешь? – не совсем искренне возмутился я. – За школяра, мечтающего провертеть дырочку в потолке чужой спальни?

Она неожиданно сменила тему:

– Ты видел когда-нибудь, как растет гевелея?

– Ну.. видел, конечно...

– Ствол толстенный, кряжистый, и нижние сучья тоже могучие, толстые... А наверху веточки небольшие, тоненькие, нежные... Так ведь?

– Ну... да...

– Так вот, у горных великанов – всё наоборот.

Глава вторая. Цель ясна, поищем средство

В первые годы, даже десятилетия после так называемого Катаклизма фанатичные суеверия достигли своего пика. Возникали многочисленные культы героев, на деле никогда не существовавших, но якобы погибших, пытаясь «спасти мир»; и даже культы волшебных артефактов, якобы способных выполнить ту же задачу.

Й. М. Л. Фрикасс, «Темные Века: зарождение классового самосознания»

Поспать в эту ночь толком не удалось никому...

Ритуал Гаэларих совершал в одиночку, без помощников и свидетелей, – но остальным от того стало не легче: холм содрогался, темноту над его вершиной рассекали разноцветные вспышки, весьма похожие на молнии, вопреки обыкновению бьющие с земли в небо. И звук сопровождал те молнии соответствующий. Громообразный.

Казалось бы, этакий концерт должен был надежно разогнать всех болотных чудовищ, вышедших на ночную охоту, если те обладали минимальным чувством самосохранения.

Однако ж нет... Одно, по крайней мере, чудовище оказалось нетипичным – и заглянуло на огонек. А я, к стыду своему, лежал пластом и никак не участвовал во встрече гостя – весьма напоминавшего ублюдка жабы и ящерицы, вымахавшего до неимоверных размеров.

Впрочем, управились и без меня, быстро и грамотно. Когда я наконец кое-как поднялся и поплелся осмотреть лагерь, с трудом волоча ноги, – неподвижная туша жабоящерицы смутно виднелась в свете костров.

Подошел, пригляделся... Да, и при жизни была не красавица, а уж теперь...

Над громадными челюстями, составлявшими большую часть башки, потрудились наши синекожие друзья, добывающие новые свидетельства великих подвигов. А над черепом твари чуть раньше, насколько я мог судить, потрудилась кирка Афилея. Но кто и зачем отрубил хвост – судя по обрубку основания, весьма-таки немалый – оставалось только гадать.

Гадал я недолго, вскоре над нашей стоянкой поплыл божественный аромат жарящегося мяса.

Калрэйн? Ну точно... Тьфу, нашел же время для кулинарных изысков.

Я решительно направился к костру ассасина, намереваясь объявить ему суровый выговор. В том же направлении потянулись и синекожие...

С каждым шагом аромат усиливался. Я невольно сглотнул слюну и отложил выговор до следующего прегрешения. Отчего бы, в самом деле, еще раз не поужинать?

* * *

Хвост и в самом деле оказался преизрядных размеров, и запек его Калрэйн изумительно. Хватило всем, включая носильщиков и великана. Наелись в буквальном смысле до упаду... И я тоже. Появись здесь и сейчас псы Кронга, науськанные мстительным алхимиком Т΄манном, я бы только выругался и остался сидеть на месте. Не появились. И на том спасибо.

Лишь Гаэларих не участвовал в незапланированном ночном пиршестве – измотанный своим ритуалом, маг забился в палатку, где сложили большую часть его магических причиндалов, и затих... Надеюсь, уснул.

Объевшиеся носильщики-м΄гану уселись по своей обычной манере в кружок и, непрерывно сплевывая, жевали какие-то листья, мерно двигая челюстями и выпуская на землю длинные струи зеленой слюны.

Зато не пытались стащить что-нибудь из палаток. И не пробовали посмотреть, а что же такого интересного в тюках. И даже не галдели, наперебой хвастаясь подвигами в недавней схватке с вынырнувшим из ниоткуда чудищем.

Остатки достоинства сохранял только старый Моорун – не то вождь, не то старейшина м΄гану, плохо разбираюсь в их иерархии. Великий воин, естественно, – нижний ярус его многорядного боевого украшения болтался на уровне колен, и даже в ушах висели гроздья чьих-то зубов, вытягивая мочки чуть не до плеч.

Стоял он чуть в сторонке от соплеменников, приняв позу воина,а не объевшегося грязеруха, – уперев в землю свое кривоватое копьецо и отставив левую ногу. Я поманил его к себе, кивнул на тихо жужжащий неразборчивыми голосами кружок:

– Бежать хотят? Боятся?

Моорун пожал плечами:

– Великие воины нет бояться! Но им страшна, большой сай-суг΄гана...

– А тебе?

– Тоже мала-мала страшна. Но я не побежать. Ты платить обещать – ты платить. Я ходить. Я обещать.

– Всем отдыхать, – приказал я. – Завтра раннего подъема не будет, выступим не раньше полудня.

И повысил голос, обращаясь к носильщикам:

– Я вас награждаю, храбрые воины, победители болотного зверя! Каждому по кружке эля!

Несколько бочонков дешевого и дрянного эля мы закупили в приграничной фактории, после того, как добрые люди нам намекнули: синекожие, мол, готовы родную мать продать за эту кислятину.

Великие воины загомонили, славя щедрого сай-суг΄гану. Или, может, наоборот, проклиная за жадность, – отчего по кружке, не по две? – логику м΄гану понять порой не легче, чем их тарабарщину...

Но общее настроение явно поднялось – на рассвете они никуда не пойдут, а сейчас будут сидеть у костров, пить эль и рассказывать о подвигах. Что еще нужно настоящему отважному мужчине?!

А я подошел к палатке Гаэлариха, прислушался... Не спит. Изнутри слышалось шебуршание и позвякиванье, виднелся отсвет свечи. И я решительно направился в гости к магу.

* * *

Откинув полог, я первым делом увидел ноги и обтянутый фиолетовой мантией зад. Остальные части тела мага были погружены в объемистый сундук, оббитый непромокаемой кожей, – в таких хранился его инвентарь. В сундуке что-то побрякивало и раздавалась придушенная ругань. Я громко откашлялся. Фиолетовый зад нервно дернулся. Гаэларих с трудом распрямился и обратил ко мне налитое кровью лицо.

– А, Хигарт, это вы... Оклемались от своей ритуальной наркомании? И кто вас только надоумил...

– Есть тут одна... Но речь не о ней. Каковы результаты, мэтр магистр?

Маг уселся на один из сундуков, рукой указал мне на другой. Я присел, устроился поудобнее. Гаэларих развернул карту, я присмотрелся: на ней теперь появилась вторая линия, пересекающаяся с первой. О месте их пересечения я мог сказать одно: никогда там не бывал. Очередная гнусная и позабытая богами дыра... Утешало лишь, что искомое место здесь, неподалеку, топать пешком в густонаселенный Западный Уорлог не придется.

Магистр пояснил:

– Судя по всему, наша цель – горное плато, с местного наречия его название переводится как Сердце Уорлога.

– Горное?! – изумился я. – Откуда тут горы?

Маг кивнул, улыбнулся.

– Именно. Горное плато. Горы тут были, очень давно. Холм, на котором мы находимся – тоже гора, разрушившаяся в незапамятные, доисторические времена. Но это плато недавнего происхождения...

Я почесал в затылке. Плато посередь болот. Ну да ладно, все-таки сухое и твердое место, надоело чавканье болотной грязи под ногами...

– Но вы хоть знаете, что оно из себя представляет?

– Сведения крайне скудны. Никто не исследовал до сих пор как следует эти места... Остается полагаться на местные предания и сведения, полученные из крайне ненадежных источников, вроде бродячих купцов и охотников за кладами.

– И что же они говорят? Купцы, охотники и предания?

– Ничего определенного. Якобы возникло это плато не то перед самым Катаклизмом, не то сразу после него... Кое-кто из местных поговаривает, что его возникновение и стало причиной Катаклизма. Разумеется, это просто глупое суеверие.

– А какого оно размера, это «сердечко»?

– Вроде бы не очень большое, почти правильный круг диаметром в несколько лиг... Но, опять же по слухам, скальные обрывы там отвесные, неприступные...

«Ну и как прикажете на него взобраться?» – подумал я. Но ничего не сказал. Придумаем что-нибудь...

– Что наверху, снизу не разглядеть, – продолжал свою лекцию маг, – все затянуто туманом. Да, еще интересный момент: плато издает рёв.

– Рёв?!

Час от часу не легче...

– Ну да. Вроде бы с этого плато время от времени обрушивается могучий поток воды, непонятно откуда берущийся и неизвестно почему прекращающийся. И рев его слышен издалека. Возможно, именно этот загадочный водопад и является непосредственной причиной, от которой здешние болота до сих пор не пересохли.

– Хм... а на самом плато – что за местность? Кто живет? Люди, тролли? Как встречают пришельцев?

– Ни-че-го. Вот о том, что наверху, на самом плато, не рассказывают ни слова. Те, кто бывал в том районе, видели только подножия скал. Все сходятся на том, что скальные обрывы там очень крутые... Вокруг – каменный лес, невысокие, но острые скалы, каменное крошево, словом – безжизненное и страшное место.

– Вскарабкаться, как я понимаю, туда никто не пытался? Или отыскать более пологий склон?

– Может быть, и пытались. Может быть, даже успешно... Беда в том, что никто не спустился и не рассказал: что там, наверху.

Я помолчал. Лезть на неисследованные скалы, на которых непонятно кто живет и неизвестно как встречает гостей... Причем за штуковиной неизвестного назначения и неизвестной наружности... А почему, кстати, неизвестной?! Пора бы уж Гаэлариху приоткрыть карты... И я сказал:

– Хорошо, допустим, что мы так или иначе поднимемся на плато... Например, вы подниметесь с помощью заклинания левитации. Берете с собой моток шнура – тонкого, но длинного и прочного. Спускаете его нам, мы привязываем к нему веревку, способную выдержать двух-трех человек... Вы ее подтянете наверх, закрепите. Мы поднимаемся и дружно отправляемся на поиски.

Гаэларих прикрыл глаза, что-то обдумывая.

– Ну... конечно, на левитации я никогда не специализировался... Однако, думаю, с небольшим грузом подняться смогу.

– Отлично. Теперь самое главное: а как, собственно, выглядит Навершие Молота?

– В каком смысле? – казалось, маг растерялся от моего вопроса.

– В самом прямом смысле. Какого оно размера? С дом? С Зиккурат Уорлога? Или с мой кулак? Или похоже на ударную часть обычного боевого молота? Или кузнечного?

– Понимаете ли, источники описывают этот артефакт достаточно туманно... – заюлил Гаэларих. – И я не могу взять на себя ответственность... Очень трудно строить предположения, не обладая достаточной информацией...

– Стоп. Мэтр магистр, выдохните и начните сначала. Объясните по-простому. Повторяю вопрос: как это Навершие выглядит? Какого оно размера? Сколько оно весит?

Нет, он надо мной точно издевался. Снова завел песню про недостаточно проверенные свидетельства, неподтвержденные записи и устный фольклор ныне вымерших племен, даже названия которых я не слышал...

– Все понятно, мэтр магистр, – перебил я тихим и зловещим голосом.– Про Молот вы ничего не знаете. И морочили голову сайэру епископу, королевскому совету и всем прочим, кто финансировал нашу экспедицию. Весьма щедро финансировал, надо сказать...

Гаэларих изобразил возмущение. Вскочил с сундука, гордо задрал подбородок и выдал мне гневную отповедь на тему: Хигарт профан и невежда, а также сын и внук профанов и невежд, и ничего не смыслит в магических делах вообще и в Молоте Времени в частности. В подтверждение сего тезиса магистр так и сыпал мудреными терминами, большую часть которых я и в самом деле никогда не слышал.

– Прекратите десрализацию, мэтр магистр, – устало сказал я. – На самом деле все проще. Либо вы понятия не имеете, как выглядит цель наших поисков. Либо все-таки знаете, но не желаете поделиться. В первом варианте я весьма сомневаюсь... Не могли такие люди, как Феликс Гаптор и Хильдис Коот, принять на веру вашу диссертацию, будь она слеплена из фольклора болотных дикарей. Однако если дело обстоит именно так, я немедленно сворачиваю поход и возвращаюсь назад. Причем обратный путь вы проделаете крепко связанным и с кляпом во рту. Думаю, сайэр епископ пожелает задать вам немало вопросов. В уютном таком, знаете, подвальчике, – куда посетители спускаются на своих ногах, а обратно их выносят в виде куска сырого мяса...

Нет, прозрачный намек на пыточную камеру не испугал магистра... Похоже, все-таки знает. Но рассказывать не желает.

И я зашел с другого фланга:

– Если же у вас есть хоть какие-то сведения о Молоте, пусть даже нуждающиеся в проверке, – самое время их сообщить. Возможно, на плато нам придется разделиться. Возможно – будем реалистами – не все дойдут туда живыми.

– Вы намекаете...

– Да. Отсюда, из болот, утечка информации исключена. Но я не могу ставить успех экспедиции в зависимость от вашей жизни. Одна шальная стрела, один сброшенный с плато камень – и придется с позором возвращаться. А я к такому не привык. Дорожу, знаете ли, репутацией.

Гаэларих обиженно сопел, рассматривая небольшую прореху на мантии, явно прожженную у костра на какой-то ночевке. Видно было, что обдумывать вероятность собственной смерти ни малейшего удовольствия магистру не доставляет...

Наконец успокоился, сел, заговорил спокойно и деловито:

– Точных данных нет, и нечего тут орать.

– Я? Орал?

– Неважно. Все равно орали... Так вот, про Навершие говорят разное. Прочитали бы мой труд, сами бы поняли. Но большинство источников сходятся на том, что это кристалл. Довольно большой. Чуть больше головы взрослого человека. Или чуть меньше, но ненамного. Вытянутый многогранник. Сужается сверху и снизу но, в целом, цилиндрической формы. Цвет неизвестен.. Сколько весит – тоже не знаю, хотя, если судить по размерам, один человек унести его может. Но, повторюсь, все это непроверенные данные, которые я и пытался систематизировать.

– Замечательно... Ну и зачем же вы, мэтр магистр, изображали тролля, угодившего на экзамен по риторике? Не знаю... не проверено... По-моему, все четко и точно.

Гаэларих досадливо поморщился:

– Вы не понимаете, Хигарт. Весь мой труд совсем не о форме Навершия, он о свойствах Молота!

– А что у него за свойства?– спросил я самым невинным тоном, какой смог изобразить.

Как ни странно, но я до сих пор точно не знал, что же, собственно, из себя представляет Молот, за которой мы топаем по болотам. Его Светлейшество епископ Коот, хитрая бестия, сумел послать меня неизвестно куда и неизвестно за чем, умудрившись не ответить ни на один из моих конкретных вопросов.

Но и Гаэларих не порадовал...

– Название «Молот» – более чем условное. На самом деле это инструмент, с помощью которого можно изменять ход Времени!

Наверное, маг прав, и я потомственный профан и невежда. Как можно молотом, пусть и с кристаллом размером с голову в качестве навершия, изменить время? И, самое главное, ликвидировать последствия Катаклизма? Я не понимал.

– А скажите... – начал было я, но Гаэларих предупреждающе выставил перед собой ладонь.

– Избавьте меня сейчас от вашего дальнейшего любопытства, Хигарт. Я очень устал. Про Навершие вы узнали все, что хотели, не так ли?

Выглядел он и вправду не слишком бодрым, щеки ввалились, под глазами залегли глубокие тени... Но темнил касательно свойств Молота явно не по этой причине.

– Хорошо,– сказал я, поднимаясь.– Отдыхайте. До завтрашнего полудня. Вернее, уже до сегодняшнего.

– Благодарю,– церемонно поклонился маг.

Когда я выходил, он снова по пояс закопался в сундук, что-то бурча. Впрочем, очень скоро из палатки донесся бодрый храп магистра Гаэлариха.

* * *

Если бы кто-то из нашего отряда прогуливался ночью там, где кончалась подошва холма и начиналась трясина, то наверняка бы он решил, что у Хигарта ум зашел за разум. Спятил отец-командир, и разговаривает сам с собой. А на раздвоение личности накладывется ярко выраженная мания величия: общаясь с собой, именует себя же «Вашим Светлейшеством»...

Однако никто там не прогуливался, и послание епископу я надиктовал спокойно. Тоненький игловидный кристалл мерцал в темноте в такт моим словам. Затем угас, оборвав меня на полуслове. Ладно, главное сказано... Если наша экспедиция не вернется, следующей не придется начинать с нуля, сразу пойдут к Сердцу Уорлога.

Теперь осталось укрепить кристалл на лапке голубя, которого я все-таки купил в Вальгеро, и надеяться, что он удачно разминется со стрелами охотников и с когтями и клювами хищных птиц...

А еще сильнее я надеялся, что информация епископу не понадобится. Что не придется никого посылать заканчивать проваленное мною задание.

Глава третья. Великая Гексаграмма Хигарта

Магия в исполнении профана и недоучки опаснее бритвы в руках несмышленого младенца, страшнее факела, пылающего в книгохранилище, и ненадежнее слов девы, обещающей любить вас вечно.

Зи Элейн, «Путь к Свету»

Так вот оно какое, Сердце Уорлога...

Буро-серые скалы и в самом деле вздымались вертикально, их подножие терялось среди лабиринта скальных обломков, самые низкие из которых были вдвое выше меня, а самые большие – в три-четыре раза превосходили рост нашего великана. Каменные глыбы торчали под самыми разными углами, порой совершенно невероятными. Они напоминали мне щепки, которые появляются, если пробить, например, деревянную доску острым инструментом.

Слева и справа стена закруглялась и пропадала из поля зрения. Впереди виднелась достаточно широкая и ровная площадка, где я и приказал сложить вещи.

Окликнул Ламмо и Ломмо – приказал сторожить поклажу, и присматривать за носильщиками. Наши синекожие друзья были готовы драпануть в любую минуту, прихватив всё, что подвернется под руку...

Узнав, что идти придется к Сердцу Уорлога, носильщики вообще чуть не устроили бунт. Собрались кучей, долго и возбужденно орали, размахивали копьями... И отказались идти дальше.

Почему? Да потому, что там бродит зверь под названием... нет, словосочетание на языке м΄гану, которым они обозначали зверя, ни повторить, ни запомнить невозможно. А перевести можно как Действительно Большое Чудище.

Я тогда, помнится, указал на труп жабоящерицы, и спросил: разве есть на свете чудище, которое не по силам великим воинам болот? Но, как выяснилось со слов синекожих, то Чудище и в самом деле Действительно Большое, и кушает таких вот жабоящериц на завтрак. По три за раз.

А если Чудища мне мало, чтобы одуматься и отменить самоубийственное решение, то на плато живут еще и демоны. И не просто демоны, а еще при том и людоеды. И никто из встречавшихся с ними не выжил. На мой резонный вопрос: а откуда же м΄гану тогда знают о существовании демонов-людоедов? – мне объяснили, что демоны всех схваченных немедленно поедают, а кости тут же кидают вниз с обрыва.

В общем, обычные туземные страшилки... Самое смешное, что их авторы сами до дрожи боятся собственных выдумок. Лучший способ одолеть панику в таких случаях – увеличить оплату. Помогло и на этот раз. Но все равно за м΄гану нужен глаз да глаз, если не хотим в одно прекрасное утро обнаружить, что остались с грузом и без носильщиков посреди болот...

* * *

Гаэларих стоял, в глубокой задумчивости разглядывая отвесную стену.

– Итак, магистр, вот оно – Сердце Уорлога. Не пора ли нам привести в действие последнюю часть плана?

– Вы хотите, чтобы я поднялся прямо сейчас? – вышел из задумчивости маг.

– Не вижу смысла тянуть, – пожал я плечами. – Вы поднимаетесь, спускаете шнур и ищете, к чему привязать веревку. Затем по ней поднимается Хлада, потом Калрэйн и последним я.

– Почему непременно в таком порядке? – удивился маг.

– Но это же так просто, мэтр магистр... Любой профан и невежда сообразил бы.

Я уже говорил, что совершенно не отличаюсь злопамятностью? И правильно, что не говорил. Среди семи демонов моей души тот, что отвечает за помянутое качество, далеко не самый мелкий...

– Если веревка оборвется, то под самым тяжелым, – снисходительно пояснил я. – Итак, мы четверо поднимемся, остальные остаются внизу: разбивают лагерь, наблюдают за носильщиками, стерегут оставшиеся вещи. Вроде я ничего не упустил?

– Вроде бы ничего, – почесал переносицу маг. – Но не маловато ли четверых для такой вылазки?

Я лишь пожал плечами. Иных вариантов все равно нет. Афилея веревка не выдержит, а в одиночестве он не сможет уследить за синекожими... Брать Тигара в разведку, которая неизвестно чем может завершиться, не хотелось. Особенно после наших приключений в Каэр-ла-Рэ.

...Большую бухту шнура Калрэйн уже держал наготове. Ее мэтр Тигар купил на всякий случай, даже не зная, что придется лезть в горы. А вот веревку достаточной длины и прочности мы запасти не додумались, и ее три дня пути до Сердца Уорлога всей толпой плели на привалах синекожие носильщики... Материалом послужила кожа в изобилии встречавшихся здесь грязерухов. Не слишком доверяя качеству работы великих воинов, я попросил Афилея попробовать на разрыв каждый локоть веревки (не во всю великанскую силушку, разумеется). Попробовал, должна выдержать...

Гаэларих молча забрал бухту, сунул ее в объемистую суму, перекинул ремень через плечо... И мы пошли к отвесной стене Сердца Уорлога.

Похоже, это «сердечко» и в самом деле вылезло из земли не так давно, словно бы выдавленное неведомой исполинской силой. Нет никаких следов разрушений, медленно, но постоянно подтачивающих любые горы, даже трещин на гладкой поверхности почти не отыскать... Я задрал голову, но вновь ничего не разглядел: на высоте в пару сотен локтей скалы начинали пропадать в туманной дымке, и край обрыва не был виден. Гаэларих утверждал, что происхождение тумана естественное, не магическое, либо же его создатель потратил девять десятых своих усилий не на создание самой завесы, а на маскировку трудов по ее созданию...

Маг тем временем сосредоточенно шептал заклинание, сложив перед собой лодочкой ладони и крепко зажмурившись.

Мы с Калрэйном затаили дыхание. Открыв глаза, Гаэларих невидящим взглядом уставился перед собой и начал потихоньку разводить руки, держа их ладонями кверху.

Мне приходилось видеть, как воспаряют в воздух маги, и я знал, что они не видят в своих полетах ничего особенного. Но меня каждый раз это зрелище приводило в восторг, и я начинал завидовать тем, кто мог вот так запросто оторваться от земли и взлететь на любую высоту.

Гаэларих поднимался все выше... Из лагеря донеслись изумленные возгласы, прерванные звуком основательной затрещины. Я посмотрел назад – носильщики стояли на коленях и, вытаращив глаза, наблюдали за магом. Один из синекожих потирал затылок, а над ним стояла невозмутимая Хлада.

Задрав голову, я смотрел, как уплывают вверх стоптанные сапоги магистра Гаэлариха. Внезапно, когда маг был уже на высоте примерно в три-четыре человеческих роста, сверху раздался короткий придушенный вопль и фиолетовая фигура закачалась, будто пытаясь удержать равновесие. Я сделал несколько шагов назад, чтобы иметь лучший обзор. Гаэларих напоминал канатоходца, на середине пути потерявшего равновесие, и старающегося всеми силами удержаться на тоненьком канате и продолжить свое опасное путешествие. Вот ему удалось занять вертикальное положение, он поднялся еще чуть-чуть и...

Мага резко мотнуло вправо, он поджал ноги к груди, обхватил руками колени и застыл в этой позе. Медленно-медленно распрямился и распластался на воздухе. Молчание вокруг было абсолютным.

Я подумал что, если бы сейчас кто-нибудь решил вырезать весь наш отряд, то ему бы это удалось. И все равно не смог отвести взгляд от лежащей на воздухе фигуры.

Губы Гаэлариха лихорадочно шевелились, он медленно-медленно снижался. Наконец, когда между ним и поверхностью земли осталось расстояние не более, чем в рост Афилея, он открыл глаза и принял вертикальное положение.

Быстро опустившись, присел на плоскую гранитную глыбу и отер рукавом вспотевшее лицо.

– Что случилось? – подступил к нему я.

– Не знаю, что произошло, – ответил маг прерывистым голосом, как после сильного физического напряжения. Словно поднимался не посредством заклинания, но трудолюбиво махал привязанными к рукам крыльями из птичьих перьев и воска.

– Почему вы не поднялись выше?

– Я уже сказал: не по-ни-ма-ю. Но выше меня не пускают. Я пробовал, но, похоже, там какая-то защита, мне неизвестная. Или природная аномалия... Встречаются такие места, где левитация неприменима. Причем, пока я не поднялся на высоту, никакой защиты или аномалии не чувствовал. А потом... ну, вы сами видели. Замедлить падение и спуститься с плато целым и невредимым еще можно. Наверх – исключено.

Вот это действительно плохие новости...

* * *

Мы с Гаэларихом и Калрэйном шагали к отряду, порадовать: привал и разбивка лагеря отменяется, шагаем дальше, – когда, совершенно неожиданно, раздался жуткий рев.

Нет, не так...

Раздался Жуткий Рев.

Или даже так:

Раздался ЖУТКИЙ РЕВ.

Я схватился за рукоять Бьерсарда. Великие синекожие воины, подпрыгнув на месте от ужаса, попадали на землю и закрыли головы руками, ожидая, что сейчас придет Действительно Большое Чудище и сожрет их всех до единого.

На ногах остался лишь старый Моорун, хотя и его трясло. Он стоял, выставив копье в сторону жутких звуков, и скалился щербатым ртом. Я его даже зауважал.

Звук длился минуты три-четыре, затем стих и больше не повторялся. Подошел Гаэларих, сказал, тронув меня за рукав:

– Судя по всему, это тот самый водопад, о котором я вам говорил... Помните? Он низвергается с плато, причем нерегулярно. Кажется, именно это удивительное природное явление мы только что слышали...

Затем пришлось пинками поднимать синекожих, и сулить непослушным страшные кары, и напоминать об обещанном двойном вознаграждении, и стыдить, приводя в пример их могучего и бесстрашного вождя. Вождь, услышав это, раздулся от гордости, и с удвоенной энергией принялся награждать своих великих воинов пинками и затрещинами.

Двинулись дальше, вдоль подножия скального обрыва.

Гаэларих осторожно поинтересовался моими намерениями. Я, не в пример ему, темнить не стал: идем, дескать, вдоль края плато. Если находим подходящее место – для магического либо же обычного подъема – поднимаемся. Если нет... тогда и подумаем.

Мэтр магистр намекнул, что мой план представляется ему не слишком продуманным и в изрядной степени основанным на случайностях. Я согласился и сказал, что с радость готов рассмотреть любой другой план, более продуманный и менее авантюрный.

Увы, менее авантюрного и более продуманного плана у Гаэлариха не нашлось...

* * *

К вечеру мы обогнули плато и вернулись на ту же самую площадку, первоначально избранную мною для лагеря... Уверен, что авторитет «большого сай-суг΄ганы» – проще говоря, мой – упал после этого в глазах синекожих весьма низко. И в самом деле, стоило бы оставить здесь и груз, и носильщиков, – под охраной, разумеется... Да кто же знал...

Путь наверх мы не отыскали. Никакой трещины, расселины, каменистой осыпи, пригодной для подъема. Трижды в разных местах Гаэларих пробовал левитацию, и каждый раз с одним и тем же результатом. Вернее, без такового...

Оставалась надежда, что водный поток сумел проложить путь сквозь неприступные скалы. Тщетная надежда... То место мы нашли без труда: скалы не успели высохнуть, а внизу расстилалось не то озерцо, не то обширное болотце, служащее истоком сразу нескольким медленно текущим ручьям. Но пробитое водой отверстие, если таковое даже имелось, не удалось разглядеть все в той же туманной дымке.

...Пока синекожие ставили палатки и разводили костры, я занялся тем, чем занимается любой командир, не представляющий, что делать дальше: созвал военный совет.

Люди расселись на камнях, нагревшихся за день на солнце, великан же присел на корточки за моей спиной, навис, готовый внимательно слушать.

Я коротко обрисовал ситуацию и сказал, что готов выслушать и обсудить их предложения. Любые, пусть даже самые нелепые и дикие.

Калрэйн, не иначе как в издевку, тут же выдвинул предложение, нелепое и дикое:

– Можно вырубить лестницу в скале. Полгода работы – и мы наверху.

Близнецы синхронно повернули головы и сочувственно посмотрели на ассасина. Однако промолчали.

Возможно, небольшое здравое зерно в словах Калрэйна все же имелось. Рубить камень, конечно, глупо, но если у Гаэлариха имеются какие-то заклинания, способные его разрушить... Отложим идею про запас.

– Чтение книг приносит большую пользу в самых разных жизненных обстоятельствах, – напыщенно заявил мэтр Тигар. – И мне доводилось читать о том, как была однажды разрешена схожая проблема. Вот если бы рядом с плато и вровень с ним высился одинокий утес, более доступный для подъема, и при том увенчанный одиноким деревом, способным послужить мостом, то, без сомнения...

Я не совсем вежливо перебил, сказав, что одинокого утеса тут нет. И ничем его вершина, соответственно, не увенчана. Не то что деревьями, способными послужить мостом, – диким мохом и то не порос. Есть более конкретные предложения?

– Можем быть, свяжемся с епископом и призовем на помощь более могучих магов? – слегка обиженно спросил Тигар.

Честно говоря, я ожидал от него большего... Но, похоже, все умения, вложенные епископом Хильдисом магическим путем в бытописателя, просыпаются лишь в моменты смертельной опасности... Вежливо поблагодарив мэтра, я предложил высказываться остальным.

Над моей головой деликатно кашлянул Афилей. Ну и что, любопытно знать, смог измыслить наш здоровяк? Предложит зашвырнуть нас на плато своей могучей дланью? Однако я спросил его мнение, ничем не выдавая своего скепсиса.

Великан сумел-таки удивить.

Его народ, оказывается, в ритуальных целях запускает в небо шары, сработанные из пропитанного особым составом шелка и заполненные горячим дымом. Самим великанам, дескать, на таком шаре не полететь, слишком они тяжелы, но человека конструкция достаточных размеров сможет поднять...

М-да, любопытная идея... И заманчивая: совершить полет, подняться в воздух без заклинаний левитации... Очень хотелось попробовать, честное слово. Одна беда: если в радиусе трех сотен лиг даже имеется шелк, то наверняка это всего лишь трусики Хлады... Даже на самый захудалый шарик, способный поднять хотя бы крысолюда, не хватит.

Я озвучил свои сомнения (опустив пассаж про нижнее белье наемницы, естественно).

Афилей удивил еще раз: иногда вместо шелка используют желудки крупных животных. Грязерух для такого дела мелковат, его желудок человека не поднимет, но вот если Действительно Большое Чудище и в самом деле бродит неподалеку...

Я сильно подозревал, что охота на Чудище, буде мы решим ее предпринять, весьма затянется. Потому что наверняка оно существует лишь в воображении м΄гану, до смерти напуганных ревом водопада.

Затем выступили близнецы. Волнуясь и говоря поочередно, Ламмо и Ломмо высказали следующую идею: сделать лук. Громадный, исполинский лук всех времен и народов. Впрячься всем скопом в тетиву и запустить гигантскую стрелу на плато. С привязанной веревкой, разумеется.

Трудно было ожидать иного от потомственных лучников... Проблема та же, что и с предложением Афилея: среди чахлой болотной растительности попросту не отыскать дерево, способное послужить материалом для невиданной конструкции...

Хлада никаких дельных мыслей высказывать не стала. Еще бы: за каждый проведенный здесь день ей причитается двойная оплата, а думает пусть командир, для того и назначен. Позиция в большинстве случаев разумная, но никак не сегодня...

Ладно, назначен так назначен.

Буду думать...

И придумал!

Вернее, понял, как именно воплотить смутную мысль, пришедшую мне в голову еще во время нашего марша вокруг плато.

Но говорить ничего не стал, не желая слушать попреки в авантюризме и прочих грехах. Потому что моя идея и в самом деле смахивала на чистейшей воды авантюру. Зато, при удаче, должна была принести результат очень быстро.

И я распустил военный совет, объявив, что за ночь тщательно обдумаю все их предложения. А затем отозвал в сторонку Гаэлариха.

– Мне завтра потребуется кое-какой ваш магический инвентарь, мэтр магистр, – без обиняков заявил я.

У мага глаза полезли на лоб.

– Какой же? – только и смог он спросить.

Я перечислил, какой. Не уверен, что называл все термины правильно. По крайней мере, когда я поименовал большим гонгом металлическую штуковину, издававшую при ударах громкие и протяжные, долго не смолкающие звуки, – магистр скривился весьма-таки презрительно.

– Да, большой гонг, – повторил я, ничуть не смущаясь. – Без него ритуал осуществить не удастся.

– Какой ритуал?! – возопил Гаэларих. Его глаза уже стоило придерживать пальцами, – не ровен час, совсем выскочат.

Я проигнорировал вопрос и добавил:

– А еще, возможно, мне понадобится ваша помощь.

– Помощь?! Моя?! Вам?! Хигарт, вы бредите? Не выветрились последствия вашей дурацкой подземной наркомании?

– Вы свою магию уже попробовали, и без малейшего успеха. Теперь моя очередь, – с великолепным апломбом заявил я.

И удалился в свою палатку, покинув оцепеневшую статую с выпученными глазами, очень напоминавшую карикатурное изображение магистра Гаэлариха.

Это ему за профана и невежду.

* * *

Весь следующий день мы трудились – готовились воплотить в жизнь мою великую идею. Готовились под заунывный бубнеж мэтра Гаэлариха:

– Хигарт, вы полный неуч. Мохноноги, которых тащит наш уважаемый великан, и те больше понимают в магии! Кроме того, вы сами говорили, что абсолютно не имеете магических способностей!

И так далее, и тому подобное... Стенания мага мне ничем не мешали, но раздражали, как жужжание надоедливой мухи.

На очередной пассаж я ответил сурово и веско:

– Отстаньте, мэтр магистр! Что вы привязались ко мне с отсутствием каких-то дурацких способностей? Многие люди не имеют музыкального слуха, так? И ничего, поют. Вполне даже громко.

Оставив Гаэлариха медитировать над моей многомудрой сентенцией, я отправился проверить, как идет на месте подготовка к смелому эксперименту.

Все шло как надо. Десяток носильщиков под командой Ламмо и Ломмо вырубили на выбранной площадке кусты и отложили в качестве топлива для костров. Убрали мелкие каменные обломки, большие оттащил в сторону Афилей. Еще пятеро синекожих заканчивали копать неглубокую канавку по периметру большой фигуры, начертанной мною на земле, – шестиугольника, чем-то напоминающего знак Хаалы.

– Ну зачем тут гексаграмма? Зачем?! – стонал притащившийся следом Гаэларих.

– Не мешайте, – отмахивался я. – Это, знаете ли, Древняя Тайная Эрладийская Магия. Вас такой не учили.

Он начал подвывать без слов, словно от приступа сильной зубной боли.

– Если болят зубы, – осчастливил я его мудрым магическим советом, – обернитесь курицей, сразу полегчает.

– Какой еще курицей?! – прорезались в вое слова.

– Любой. У них зубов нет, и болеть нечему. А потом сядьте на насест и не путайтесь под ногами.

И я отдал новые приказания: хворост сложили в три огромные кучи на трех вершинах гексаграммы. Афилей притащил и установил на трех свободных вершинах внушительные каменные обломки, примерно одинаковые по размеру и весу.

Затем я обратился к магу, вопреки моему совету продолжавшему сохранять человеческий облик:

– Мэтр магистр, пожалуйста, когда Великая Гексаграмма будет готова, установите на этих вот постаментах кристаллы, – и я указал на обломки.

– Какие и в каком порядке? – ядовито спросил маг.

– Совершенно все равно, – пренебрежительно махнул я рукой.

– Простите? Как вы сказали? Все равно?! – маг кипел от едва сдерживаемого бешенства.

– Конечно. Расположение кристаллов в моей Гексаграмме может быть самым разным. Но выберите кристаллы большие, яркие, издалека заметные. Это важно

Гаэларих воздел руки к темнеющему небу и безмолвно потряс, – видимо, призывая обитателей небесных чертогов в свидетели поругания святых основ магических наук. Но я-то знал, что делаю...

Наконец Великая Гексаграмма Хигарта была закончена. Запасы возмущения у Гаэлариха тоже закончились. Стоял, молча и сумрачно наблюдал за происходящим, но наверняка готовился излить новый поток желчи, едва станет очевидным неизбежный, по его разумению, провал.

Правда, когда я подтащил к одному из готовых вспыхнуть костров так называемый гонг, маг возмутился:

– Металл магического камертона деформируется от сильного жара! Он же звук потеряет!

– А-а, так это камертон... Кто бы мог подумать... – удивился я и приказал вбить несколько подальше кол с перекладиной, служащий для подвешивания гонга-камертона.

Стемнело... Самое время начинать Великий Ритуал Хигарта.

...Носильщиков, всех без исключения, я выстроил вокруг своей Гексаграммы. М΄гану стояли не с пустыми руками: у некоторых небольшие барабаны, у других – погремушки из высушенных тыкв, у остальных – трещотки, прикрепляемые обычно к древкам копий: дабы потрясая ими, наводить ужас на врагов. Мооруну была доверена почетная роль ударника при гонге-камертоне.

Отбивая ладонями ритм на коленях, я показал, какой именно незамысловатый мотив надлежит изобразить. Что-что, а лупить в барабаны и чувствовать ритм великие воины болот умели замечательно.

Затем, по моей команде, три человека одновременно подожгли костры. Сырой хворост поначалу занялся неохотно, – трещал, дымил, языки пламени возникали то тут, то там, затем пропадали...

Наконец, демонстративно стоявший в стороне Гаэларих не выдержал, что-то прошептал и протянул руку в сторону костров. Пламя тут же заревело и взметнулось к вечернему темному небу тремя огромными столбами, словно пищей ему служили не сырые ветки, а хорошо просушенные смолистые поленья.

Я дал сигнал Мооруну. Он размахнулся и со всей силы врезал билом по гонгу.

Бам-м-м-м-м... – поплыл над болотами долгий и громкий, но чистый-чистый звук. Становился все тоньше, все прозрачнее... Наконец смолк, и тут же вступили, загрохотали барабаны синекожих.

Там-та-там, там-та-там, там-та-там, – рокот разносился над равниной, заполнял все вокруг, уносился вверх, к невидимому краю скального обрыва.

Повинуясь взмаху моей руки, зазвучали погремушки и трещотки.

Бам-м-м-м-м... – старый вождь вновь пустил в ход било.

Я обхватил за плечи стоявших рядом Тигара и Калрэйна, и затянул:

– Хэ-э-эй, хо! Хэ-э-эй, хо!

Тигар посмотрел на меня, как на умалишенного, но я чувствительно тряхнул его, и он начал подпевать неуверенным тонким голоском. Калрэйн же сразу присоединился к ритуалу своим приятным баритоном... Следом заголосили м΄гану, на редкость слаженно и громко.

Вскоре вокруг ревущих костров раскачивалось из стороны в сторону кольцо людей, орущих что есть мочи «Хэ-э-эй, хо!» в такт «там-та-там» барабанов, треску трещоток и погремушек, и могучему «Бам-м-м-м-м...» магического камертона.

Замечательно... Но это еще не всё... Это только начало... Я сделал условный знак Афилею. И великан запел! Запел так, что стало ясно: все эти дни, общаясь с нами, от старательно сдерживал исполинскую мощь своей глотки. А теперь использовал ее в полную силу!

Не стану утверждать, что его сольную партию услышали в Туллене или хотя бы в Вальгеро. Но ни одно существо, обитающее на плато и имеющее уши, спать сегодня не сможет, гарантирую.

Вечер перешел в ночь. М΄гану явно впадали в раж, в некое подобие экстаза. Их лица, освещенные языками пламени, превратились в жуткие, искаженные синие маски, исторгающими надрывное, переходящее в визг «Хэ-э-эй, хо!». Барабаны грохотали, звук все нарастал и нарастал, тощая фигура Мооруна дергалась, било ударялось о металл в полную силу, пронзительный звон камертона наливался зловещей силой... И, казалось, все гуще делалась темнота.

Звук на уровне... Теперь займемся светом.

Я достал несколько кожаных мешочков, полученных от Гаэлариха, развязал один из них и бросил щепотку красноватого порошка в ближайший костер. С тихим «пух-х-х» пламя взметнулось еще выше и приобрело ярко-зеленый цвет. Носильщики взвыли громче, хоть это и казалось невозможным, и к их хору добавился голос передохнувшего после первой песни Афилея.

Перебежав к следующему костру, я кинул в него щепотку из другого кисета, – огненный столб посинел.

В третьем костре пламя превратилось в поток жидкого золота, возносящегося к непроглядно черным небесам...

Ритмичный восторженный вой впавших в транс м΄гану казался способным поднять из земли мертвых. Синие тела, потные и полуголые, извивались в пляске, хоровод кружил то в одну, то в другую сторону; кристаллы, установленные в трех углах шестиугольника, вспыхивали разноцветными отблесками...

Краем глаза взглянув на Гаэлариха, я увидел, что и он, помимо воли, притопывает ногой. Все-таки увлекся общим безумием... Ну что же, хватит ему бездельничать. Пусть внесет свою лепту.

Я подскочил к магу и проорал ему в самое ухо:

– Творите заклинания!

– Какие?! – ответ я скорее угадал, чем услышал.

Чтобы растолковать, какие, пришлось дождаться, пока Афилей закончит очередную песню и сделает паузу.

– Любые! Хоть на увеличение опороса у свиноматок! Лишь бы чувствовались возмущения в магической ауре!

Во взгляде Гаэлариха загорелся огонек понимания... Ну наконец-то...

И маг, сообразивший, что к чему, расстарался. На результаты заклинаний он не обращал внимания, сосредоточившись на побочных эффектах, звуковых и световых, – и они у мэтра магистра получались выше всяких похвал...

Теперь я окончательно уверился: все у меня сработает, как задумано...

Глава четвертая. Что бывает, если разозлить великана

Медаль «За взятие Тул-Багара» является одним из наиболее раритетных наградных знаков описываемого периода, поскольку была отчеканена и вручена к сорокалетию (согласно другим источникам – к полувековому юбилею) события, когда в живых осталось никак не более трехсот ветеранов легендарного штурма.

Ис Магрерри, «Монеты и медали Темных Веков»

Да... Той ночью все маловеры и скептики убедились: не обязательно обладать способностями к магии, чтобы задумать и провести удачный магический ритуал. Великая Гексаграмма Хигарта сработала... И еще как сработала!

Хотя признаюсь, что не смог предвидеть все последствия Великого Ритуала имени себя... Сказалась неопытность.

В частности, слегка ошибся с расчетами срока достижения результата. Отчего-то мне казалось, что всё произойдет незадолго до рассвета... В соответствии с этим расчетом я и действовал.

Ритуал в полную свою мощь и в полном составе длился часа два. Когда же его участники стали выдыхаться, я изменил тактику. Отправил отдохнуть Афилея, глотка его потрудилась сегодня достаточно. Подозвал Мооруна, распорядился, чтобы он разделил своих великих воинов на смены: костры должны непрерывно гореть, а гонг, барабаны и погремушки звучать... Пусть и не с прежней яростью. Гаэлариха я попросил еще некоторое время продолжать свои экзерциции, но не слишком напрягаясь и утомляясь... Позже, дескать, его сменит Афилей со своими громогласными песнями.

Не угодившие в первую смену м΄гану – измотанные танцем, но страшно довольные – разбредались, отыскивая местечки посуше и поудобнее, и засыпали. Утомились они так, что звуки продолжавшегося ритуала ничуть не помешали их сну.

Тигару я приказал пойти к моей палатке. Калрэйну велел отыскать и отправить туда же Хладу – а если она по обыкновению воркует сейчас где-нибудь в сторонке с Афилеем, пусть приходят оба. Предстоит новый военный совет.

Сам же отправился выдать инструкции Мооруну, наедине, без свидетелей. Да и Гаэлариху надо было сказать пару слов... Хотя о многом он, похоже, и сам догадался.

Вот тогда-то Великая Гексаграмма и сработала, – ожидаемо и в то же время неожиданно... Звучит странно, но никакого парадокса нет: сработала ожидаемо по действию и неожиданно по времени...

Одним из последствий неожиданности стало то, что отряд наш не своею волей разделился. И стать свидетелем многих событий мне не довелось. Однако же о некоторых из них я попробую рассказать со слов моих спутников; как происходили другие – никто и никогда рассказать уже не сможет.

Итак, Гексаграмма сработала.

Ладно, чтобы не нагнетать таинственность, скажем проще: на нас напали. Одновременно и физическим, и магическим способами.

Хлада в это время...

* * *

...пыталась, но не могла уснуть. В ритуале она не участвовала, да и не стремилась. Возможно, отец-командир все равно бы заставил, нимало не интересуясь желаниями подчиненной, но весьма помогли предрассудки носильщиков-м΄гану: боевые танцы с боевыми песнопениями, дескать, дело для мужчин и воинов, а женщин и близко подпускать нельзя, неважно, что в штанах и с саблей.

Короче говоря, Хлада попыталась следовать мудрому солдатскому правилу: используй любую возможность, чтобы лишний раз поесть и поспать.

Да не тут-то было... Перекусила наемница весьма плотно, но сон... Она, наивная, считала, что способна задремать хоть в седле, под мерную иноходь коня, хоть под грохот сражения. Но что такое шум любой битвы по сравнению со звуками, сопровождавшими Великий Ритуал Хигарта?

После пары часов бесплодных попыток уснуть показалось, что стало потише. Хлада откинула полог своей маленькой палатки, которую всегда ставила сама, никого не подпуская, никому не доверяя. Высунула голову в ночную темноту. Палатку она старалась разбивать на отшибе, подальше от костров и роящихся вокруг них великих воинов болот, – вечно храпящих, вскрикивающих во сне, к тому же от постоянного потребления вареной м΄гойлы страдающих хроническим скоплением газов... Весьма шумно и пахуче страдающих, надо заметить.

...И впрямь, звуки, доносящиеся от Великой Гексаграммы, поумерились. Смолк трубный глас Афилея; барабаны, трещотки и вопли м΄гану звучали теперь значительно тише. Наемница ворчливо высказала всё, что она думает об авторах и исполнителях дурацких ритуалов, улеглась снова, поворочалась с боку на бок и наконец-то стала проваливаться в дремоту...

Из забытья ее вырвал чей-то жуткий вопль. Хлада машинально потянулась к сабле – вспомнила про ритуал, снова ругнулась – но тут вопль повторился, причем закончился булькающим клекотом. Тут же послышались новые вопли, звон оружия... Сомнений не осталось: рядом шла драка, рядом убивали.

Наемница, не мешкая, натянула сапоги. Как всегда в походе, спала она не раздеваясь и не снимая бригантины, – и, прихватив саблю, вылетела из палатки. Эта поспешность спасла ей жизнь.

У костров шел не бой – резня. Оттуда доносились крикиперепуганных носильщиков, в отсветах пламени метались жуткие рогатые тени, падали и гибли люди. Но и про Хладу нападавшие не позабыли...

Зеленоватая струя магического пламени прошелестела совсем рядом и ударила в палатку. Через огромную прореху, прожженную в плотной ткани, можно было разглядеть, как внутри ярко вспыхнуло одеяло, занялись прочие пожитки. Но наемница не присматривалась и не пыталась спасти имущество. Не дожидаясь новой атаки, Хлада рванула в темноту...

На освещенной части лагеря продолжалась сосредоточенная резня. Хлада пыталась отыскать взглядом кого-нибудь из своих, но в неверном свете костров видны были только перекошенные от ужаса лица носильщиков, даже не пытавшихся пустить в ход хлипкие копья, да жуткие нечеловеческие рыла нападавших, рассыпавших удары направо и налево.

Новый сгусток магического огня пронесся сквозь темноту и выжег место, где разбили свою палатку братья-близнецы. Полетели в стороны пылающие клочья ткани, ошметки одежды, какие-то вещи. Успели братья проснуться и выскочить, или так и сгорели, не поняв, в чем дело? Хлада не знала. Но на этот раз ей показалось, что пламя прилетело откуда-то сверху. Не с края ли плато? Вполне возможно...

Больше всего наемницу тревожило молчание ее товарищей. Где Хигарт? Почему не слышно его команд? Где Гаэларих? Где Афилей?

Раздумывать дальше ей не дали: налетело двуногое существо с нечеловеческой, звериной рожей, – оскалив кривые клыки, завывая, размахивая громадной палицей. Хлада скользнула в сторону, пропустила нападавшего мимо себя, рубанула по шее. Вой оборвался, увенчанная рогами звериная башка покатилась по камням.

А из темноты уже лезли новые, такие же красавчики – сразу трое: один тоже с палицей, двое со здоровенными секирами. Эти оказались несколько более опытными. Сразу взяли ее в клещи, зайдя с боков, осыпали ударами. Ладно хоть их тяжеленное оружие двигалось не слишком быстро. Хлада уворачивалась, не пытаясь парировать удары легким клинком, но понимала – долго не выдержать... Зарубить одного из противников, не подставившись под удар других, казалось невозможным.

Помощь пришла со стороны. Из темноты вылетела стрела, вошла в глаз того, что нападал слева. Воспользовавшись секундным замешательством, Хлада свалила правого ударом в шею.

Последний хлопот уже не доставил. Проскользнув под размашистым боковым ударом секиры, наемница черканула самым кончиком клинка по бедру звероголового. Кровь хлынула потоком из рассеченной артерии, движения противника тут же замедлились, и вскоре он рухнул, получив саблей по виску.

Хлада обернулась – близнецов не видно. Во всяком случае, хотя бы один из них был жив. Совсем недавно был...

Хаос нарастал. Пылала подожженная палатка Гаэлариха, в ней что-то шипело, булькало, лопалось со стеклянным звоном... Затем из горящего жилища мага повалила непонятная студенистая масса, расползалась по земле, источая отвратную вонь, – и Хлада предпочла отбежать подальше.

По-прежнему никто из боевых товарищей не подавал признаков жизни и, плюнув на осторожность Хлада заорала во весь голос:

– Хигарт! Калрэйн! Гаэларих!

Ее услышали.

Но не те, кого она звала. Не меньше десятка звероголовых тварей с жутким воем бросились в ее сторону. У наемницы мелькнула крохотная надежда: может, смертоносные стрелы лучников-близнецов вновь прилетят на помощь? Не прилетели.

Повезло – самый прыткий из атакующих споткнулся о камень и на мгновение сбился с шага. Этого хватило – прямым выпадом Хлада вогнала клинок ему в грудь. Но остальные приближались плотной кучей.

Хлада отступила поближе к плато, к нагромождению здоровенных скальных обломков. Какое-никакое, но прикрытие...

Теперь нападающим приходилось пробираться в узких щелях между каменными глыбами, многие из которых превышали рост человека. И численное преимущество звероголовых уже не могло сыграть им на руку. Троих наемница зарубила в схватках один на один в тесных проходах, однако вынуждена была отступать все дальше от лагеря – твари норовили обойти, зайти за спину...

Каменный лабиринт был невелик по размерам, и Хладу постепенно из него вытесняли... Загоняли, как хищного зверя, отсекали от возможной подмоги, гнали в темноту, к отвесным склонам Сердца Уорлога. Еще немного, и ее заставят выйти на открытое место, прижмут к холодной каменной стене, навалятся всем скопом. И прикончат.

Необходимо было что-то предпринять... И она предприняла. Набрала полную грудь воздуха и завопила во всю глотку:

– Афиле-е-е-е-е-й!!!

Вновь глубоко вдохнула, и:

– На помо-о-о-о-щь!!!

И тут ее вытеснили из лабиринта.

Дальнейшее наемница воспринимала смутно... Удары, прыжки, финты и парирования слились, словно в бешено вращающемся калейдоскопе.

Потом Хлада не так и не смогла вспомнить, как в ее левой руке оказался чужой, трофейный клинок – широкий, изогнутый, с черненым лезвием... Но как-то оказался. Не помнила, как пробилась сквозь толпу наседавших врагов к отвесному обрыву, прижалась к нему спиной... Но как-то пробилась.

На долю мгновения в схватке наступил перерыв, и Хлада успела удивиться: она до сих пор оставалась не просто жива, но и не получила ни единой царапины... С ног до головы забрызганная чужой кровью, она, словно заговоренная, уходила от вражеских ударов... Но никакое везение бесконечным не бывает.

Затем на нее бросились снова.

Выпады, удары, мгновенные уходы в защиту, снова выпады, то одним клинком, то другим... Пару раз ее удары достигали цели, но врагов было слишком много, а Хлада уставала. Летящую слева дубину с торчащими клыками какого-то зверя она заметила слишком поздно... Все-таки заметила, подставила саблю, уклонилась... Сгоряча даже не почувствовала, как один клык вспорол запястье. Но по руке потекло теплое, сабля налилась неподъемной тяжестью, двигалась все медленнее...

Хлада поняла: всё кончено. Рана не слишком глубока, но очень скоро это не будет иметь никакого значения...

Противники сообразили всё не хуже ее. Их тугое кольцо разжалось, они отступили на шаг-другой, не желая подставляться под последние удары... Словно стая шакалов поджидала, когда обессилеет от ран тигр.

Откуда взялся Афилей, наемница не поняла. Не подбегал, не подходил... Просто возник за спиной у звероголовых, навис над ними, сразу показавшимися пусть и свирепыми, но очень мелкими хищниками... И тут же пустил в ход свою чудовищную кирку.

Хлада стояла у скальной стены, не вмешиваясь. Не помогая. Нет смысла помогать урагану, играючи сносящему ветхие лачуги. Или степному пожару, слизывающему иссохшие травинки. Или разъяренному великану, убивающему врагов.

Немногие звероголовые рискнули вступить в схватку, и они умерли первыми. Очень быстро. Другие, пытавшиеся бежать, прожили на пару мгновений дольше... Столкнувшись с телами, громадное оружие великана не почти не замедляло свое стремительное движение, лишь поверженные враги отлетали в сторону, – уже не в виде тел, но их частей, на совесть отточенный широкий конец кирки рубил получше иного меча или секиры...

Закончилось всё почти мгновенно. Словно мальчишке надоела игра, и он небрежно смахнул со стола фигурки оловянных солдатиков.

На ногах остался Афилей. И Хлада, привалившаяся спиной к скале. Прочие лежали – мертвыми и умирающими.

– Где остальные? – прохрипела наемница.

В виде исключения великан ответил почти без паузы:

– Не знаю. Этих много... Очень много. Всех не успел убить.

Торопливо бинтуя руку оторванным от рубашки куском ткани, Хлада уверенно сказала:

– Надо искать. Хигарт не дал бы себя так просто зарезать.

Она была права, потому что...

* * *

...нападение я ожидал. Но отчего-то вбил себе в голову, что состоится оно ближе к рассвету. Нормальные люди тогда бы и напали – когда предутренний сон наиболее сладок, а уставшие часовые клюют носом. Но мы имели дело с не совсем... впрочем, не буду забегать вперед.

План мой основывался на простой и здравой мысли: если на плато и в самом деле обитают людоеды, питающиеся забредающими сюда путниками, то как-то же они спускаются за своими жертвами? И, соответственно, поднимаются с трофеями обратно.

Значит, есть ход наверх, но очень хорошо замаскированный. Либо же сверху спускают веревочные лестницы или даже некое подъемное устройство. Второй вариант я считал менее вероятным. Тащить пленников и тела убитых по длинной раскачивающейся лестнице ой как трудно, а люди, способные изобрести подъемник, редко опускаются до пожирания себе подобных.

Последующие события подтвердили, что мыслил я вполне логично.

И еще одно допущение подсказывала логика: людоедов, обитающих наверху, не должно быть слишком много. Случайные путники тут не изобилуют, и человечина, надо полагать, – деликатес, праздничное блюдо. Никаких иных следов того, что жители плато добывают еду внизу, на болотах, нет, – ни характерных ямок от выкопанных клубней м΄гойлы, ни следов охоты на грязерухов... Само же плато не настолько велико, чтобы прокормить многочисленное племя.

Потенциальные убийцы, считал я, наверняка будут рассчитывать не на численное превосходство, а на неожиданность своей атаки. И выждут, когда мы крепко уснем, утомленные ритуалом.

Однако подстраховаться никогда не мешает... И для страховки я отправил в секреты Ламмо и Ломмо, – засветло, еще до начала псевдомагического действа. Их хорошо замаскированные засады располагались поодаль от лагеря, справа и слева. С какой стороны от нас ни

находился бы секретный лаз, один из лучников-близнецов заметил бы выбравшихся из него убийц, поднял бы тревогу...

Не поднял. Не смог. И напали на нас неожиданно... Скорее всего, близнец был уже мертв. А я даже не знал, какой из двух.

Я только-только отвел Мооруна подальше, в сторонку от остальных синекожих, и собрался растолковать ту часть плана, что касалась его и остальных м΄гану, как началось...

Крики, вопли, паника... И огненные подарочки, летящие откуда-то сверху, выжигающие палатки одна за другой... Йухабб зей... Просчитался.

Слишком долго каяться в просчетах и ошибках мне не позволили. Полтора десятка людоедов, словно выскочивших из-под земли, навалились на Мооруна и меня. Они и впрямь напоминали демонов, синекожие не ошибались и не привирали...

Но лишь напоминали – те твари с Темной Стороны, которых мы зовем демонами, куда более живучи и искусны в бою. С этих же Бьерсард каждым взмахом собирал обильную кровавую жатву. Страшные и клыкастые «демонские» рожи оказались фальшивкой – не то масками, не то шлемами. Причем шлемами, плохо защищавшими своих владельцев...

Моорун удивил, и приятно. Я подозревал, что великий вождь и воин сейчас драпанет во все лопатки, но нет: дрался плечом к плечу со мной, – яростно, пусть и не слишком умело. И даже сумел проткнуть костяным наконечником своего копьишка не то двух, не то трех нападавших... Хотя, конечно, я прикрывал его от ударов, как мог. И все равно: наверняка не все клыки в его украшении выковыряны из челюстей падали...

Наверное, стоило оставить кого-то из нападавших в живых... В конце концов, главной задачей было не перебить убийц, а узнать, как они спускаются с плато.

Но в горячке боя порой забываются все логичные и рациональные планы. Да и Бьерсард, когда давненько не пробовал крови, ведет себя своевольно, и сдержать его удар ой как трудно... Фальшивые демоны полегли все.

...Красный туман перед глазами медленно рассеивался. Трупы, трупы, трупы... Словно и не прошли все эти годы, словно мне снова двадцать лет, а впереди Тул-Багар... И в голове свербит один вопрос: зачем? Зачем?? Зачем всё это???

Известно, что пролитая кровь пьянит не хуже выпитого вина. А Моорун хлебнул сегодня полной чашей. Приплясывал и выкрикивал слова дикой песни на двух языках, я понимал немногое: Моорун, дескать, великий воин, он бился, как болотный хугар (кто такой? не знаю...), он убивал один, два, три... пять врагов, сай-саг΄гана Хигарт тоже великий воин, почти как Моорун... Ладно хоть старый хвастун не бросился тут же выламывать зубы у мертвецов.

Мне его песнопение помогло прийти в себя, сообразить: еще ничто не кончено, нападение продолжается, врагов слишком много, куда больше, чем я рассчитывал, и они попросту давят числом... Ничего, уже стало меньше. Сейчас станет еще меньше.

Но броситься к кострам мы не успели.

Из темноты выскочил один из братьев-лучников: лицо перекошено, глаза дикие... В колчане осталась едва половина стрел. Ты хотел подвигов, мальчик? Ты хотел крови? Ну и как оно?

– Там, они... – выкрикнул близнец. Ламмо, наверное.

Он мялся, приплясывал на месте, – рядом не было брата, готового закончить фразу.

– Ну?! Говори же!

Ламмо (?) все же смог одолеть многолетнюю привычку, договорил:

– Уносят! Наших!

– Где?

Он молча показал рукой.

Я бросил взгляд на лагерь. Похоже, резня заканчивалась, частично нападавшие и самом деле отступили с пленными, предоставив сотоварищам довершить дело. Лишь в темноте, у скального обрыва с другой стороны лагеря, продолжалась яростная драка, но подробностей было не разглядеть. Туда пронесся Афилей – и те «демоны», что не убрались с его пути, даже не успевали пожалеть о своей глупости и нерасторопности...

Справятся, закончат без меня.

– Веди! – приказал я близнецу.

Он устремился в темноту, мы с Мооруном едва поспевали за ним.

Но вскоре он замедлил бег, потом остановился, завертел головой. Потерял направление. Слишком долго разыскивал меня, вместо того чтобы самому проследить за отступившими. Впрочем, для попреков не место и не время. Я и сам мог бы куда лучше подготовиться к нападению, а не тыкаться сейчас слепым котенком...

– Куда они пошли? Найти сможешь? – спросил я Мооруна.

– Да! Моорун показать! Моорун убивать много людоед! Большой сай-саг΄гана Хигарт тоже убивать людоед! – завел он свою песню.

– После, старик! Не время! Давай!

Он согнулся к самой земле, тут же выпрямился, вытянул руку:

– Там ходить! Туда носить! Кровь капать!

Смешной болотный хвастун на наших глазах превратился в опытного охотника, в убийцу, готового бесшумно возникнуть из темноты и оборвать вашу жизнь тихо и незаметно... По-моему, он держал след, повинуясь исключительно обонянию, без помощи зрения...

Глава пятая. Тайны туземной кулинарии

Что же касается котла с неведомым мясом, найденным на кухне дома его, то подследственный Аргелах под повторной пыткой показал, будто означенное мясо человеческое, и принадлежит жертвам, погубленным злодеяниями его, равно как и приспешников его, коих поименно назвал под дополнительной, Светлейшим трибуналом вмененной ему пыткой.

Протоколы Нэйзагских процессов, том XIV, лист 7

...Нападавшие, как выяснилось, оказались предусмотрительнее «большого сай-саг΄ганы Хигарта», и всей дурной толпой на равнину не полезли. Оставили заслон, прикрывавший выход с плато. И не слабый заслон, надо заметить, – три десятка отборных воинов, рослых, крепких. Тех, кто тащил пленников, они уже пропустили наверх, и теперь поджидали отставших, продолжавших развлекаться в лагере. Надеюсь, Афилей не подкачает, и ожидания напрасны.

Я с самого начала подозревал, что «демоны» служат кому-то более могущественному, к тому же весьма искушенному в магии. Струи пламени, падавшие на наши палатки, подтвердили подозрения. Теперь же никаких сомнений не осталось. Когда мы огибали плато, хода – широкого черного провала в скальном обрыве – не было. Не верю, что здесь спрятан механизм, способный двигать громадные каменные плиты. Без магии не обошлось.

Ламмо (или все-таки Ломмо?) достал из колчана стрелу, посмотрел на меня. Трех или четырех он сможет подстрелить, пока дело не дойдет до рукопашной.

– Нет, – сказал я тихонько. – Береги стрелы. Наверху понадобятся. Я сам. И ты, старик, не вмешивайся.

К заслону я приближался быстро и не скрываясь, небрежно помахивая топором и даже насвистывая песенку: «Жила-была милая Фрейли, парням не могла отказать...» Ни дать, ни взять, – развеселый ночной гуляка.

Они не удивились, не промедлили ни одного лишнего мгновения. С ревом бросились на меня, размахивая оружием. Бросились за своей смертью.

И она не задержалась...

Отлетела и запрыгала по камням голова в клыкастой маске, затем ударила мне в лицо кровь из чьей-то перерубленной руки, затем мелькнула новая страшная рожа и тут же пропала – струя из обрубка шеи взметнулась мгновением позже... Ничего никуда не уходит. Все остается с нами... Впереди был Тул-Багар. И я снова шел к нему по трупам. По уши в крови.

В нашу реальность, в болота Уорлога меня вернул вопль Мооруна:

– Сай-саг΄гана Хигарт! Сай-саг΄гана Хигарт!

Противники кончились. Противники лежали под ногами грудами изрубленного мяса... Оставалось воздеть над головой Бьерсард – и можно рисовать новую гравюру, «Штурм Сердца Уорлога».

Я оглянулся на близнеца. Вот так, мальчик, они и выглядят, подвиги... Эффектно, да? Запах, правда, не очень... На гравюрах выпущенные и вспоротые кишки ничем не пахнут.

Затем я увидел яростную жестикуляцию Мооруна.

– Скорей бежать, сай-саг΄гана! Большой камень ползать!

Провал в скале исчезал. Огромная каменная плита медленно ползла, перекрывая его. И уже перекрыла большую часть.

Или за нами следили сверху, или смерть охранников активизировала заклинание, закрывающее проход. Разбираться с этим вопросом было некогда, я метнулся вперед, подскочил к стремительно уменьшавшемуся лазу. Понял: я пройти еще успею, но лучник-близнец с Мооруном – уже нет. Скользнул внутрь, развернулся и вставил в схлопывающуюся щель Бьерсард – поперек, на манер распорки... Рукоять обычного топора сломалась бы в то же мгновение, но магия, которой было напичкано мое оружие, оставляло надежду: выдержит.

И Бьерсард выдержал! Скала заскрежетала, но остановилась. Раздался неприятный гул, постепенно нараставший... Лезвие топора засветилось слабым красноватым светом.

– Быстро! Внутрь! – крикнул я. Лучник и старый вождь со всех ног спешили к лазу.

Сила столкнулась с силой, и ни одна не желала уступать... Гул нарастал, скала мелко тряслась, и там, где камень соприкасался со сталью, раздавался треск, отлетали каменные крошки и камешки покрупнее... Лезвие светилось всё ярче.

Подбежавший лучник, не раздумывая, поднырнул под топор. Моорун чуть отстал...

Гул стал нестерпимым, скала дернулась и продвинулась сразу ладони на полторы, не меньше. Каменные осколки посыпались градом. Теперь Бьерсард упирался не в гладкий срез плиты – в достаточно глубокую яму.

Крепкому и плечистому человеку протиснуться уже не удастся, но сухощавый Моорун с трудом, но все же проскользнул в ужавшуюся щель.

Лезвие Бьерсарда пылало ярко-алым светом. Пахло раскаленными камнем и металлом... Надо спасать верное оружие.

Я вцепился в рукоять и чуть не взвыл от боли в обожженной руке. А может, и взвыл, за гулом и скрежетом все равно не расслышать. Потянул изо всех сил, скала не отпускала добычу, я рванул так, что в спине что-то противно хрустнуло...

Плита брызнула во все стороны каменным крошевом, но Бьерсард выскочил из капкана. Я шлепнулся на спину и тут же отшвырнул раскаленный топор.

С тяжелым грохотом гигантская дверь захлопнулась. Но теперь в ней появилось отверстие – не то глазок, не то отдушина... Как раз там, где сопротивлялся чужой магии Бьерсард, через сквозное отверстие сочился лунный свет... Но человек не пролезет, даже такой худосочный, как Моорун. Разве что совсем несмышленый младенец протиснется...

– Мы ходить убивать многа-многа людоед? – бодро спросил великий вождь.

– Ага, ходить-убивать, – столь же бодро подтвердил я, дуя на обожженную ладонь. – Многа-многа! Только пусть сначала топор остывать мала-мала.

* * *

На плато, в отличие от окружавшей его болотистой равнины, стоял лес. Породы деревьев я не мог различить в неярком лунном свете, но все же надеялся, что хищные древомонстры, про которых рассказывала Хлада, здесь не растут...

Позади остался круглый провал туннеля. Нашей троице повезло – на выходе из него не оказалось ни запирающих плит, ни стражи... Хотя, конечно, стражникам – которых на посту не оказалось – повезло еще больше.

Ну и что теперь? Тупо прочесывать втроем несколько квадратных лиг леса?

Правее деревья вроде бы стояли пореже, и с той же стороны легкий ветерок доносил характерный для болот запах гниющих растений.

– Моорун, скажи: здешние людоеды и вправду пожирают пленников сразу, немедленно? И кидают кости вниз? Ты сам-то находил? – спросил я старика.

– Правда, сай-саг΄гана Хигарт! Совсем правда! Сам видать, сам находить!

– Значит, – сделал я вывод, – пировать они предпочитают на краю плато. Так?

Спутники покивали: так, мол, согласны.

– А край там, – указал я на просвет между деревьями, – Значит, туда и идем. Кажется мне, что сегодня у них есть повод для неплохой пирушки.

И мы осторожно, но достаточно быстро, двинулись по лесу.

Я не ошибся. Вскоре показалась опушка. За последними деревьями тянулась полоса шириной в три десятка шагов, поросшая низеньким кустарником и жесткой травой. Дальше – обрыв, в чем я убедился, подойдя к краю и заглянув вниз. Падать будет долго и неприятно.

Мы вернулись под прикрытие деревьев и двинулись вперед, вдоль опушки леса. Я решил пройти так вдоль края всего плато. Если расчеты верны, то рано или поздно мы наткнемся на людоедов, разводящих костер под большим котлом...

Конечно, пленников могли все же утащить в глубину леса, но лезть в ночную чащу, совершенно не зная местность, мне не хотелось.

* * *

Впереди захрустели ветки. Мы остановились, замерли, напряженно всматриваясь в ночь. Ламмо поднял лук и положил стрелу на тетиву.

Кто-то ломился прямо на нас, вслепую, не разбирая дороги. В просвете между деревьями показалась темная фигура. Близнец, облегченно вздохнув, опустил лук. Спустя несколько ударов сердца и я узнал нелепый коротконогий силуэт с непропорционально большой головой.

Знаками я показал Ламмо и Мооруну, чтобы они обошли Тигара с боков и посмотрели, не идут ли за ним наши дорогие ночные гости. Едва ли его могли пустить вперед в качестве приманки, но я сегодня уже ошибся по-крупному и рисковать не хотел.

Две тени исчезли в темноте, и недолгое время спустя раздался приглушенный вопль Тигара – на плечо ему неожиданно опустилась дружеская рука Ламмо, а перед носом, как синекожее привидение, возник Моорун.

Поспешил к ним и я. Запыхавшийся Тигар привалился к стволу дерева и закатил глаза.

– Ху-у-у... Хвала богам, Хигарт, это вы! Я думал, этот ночной кошмар никогда не закончится...

– Что с вами случилось? Где остальные? Где мэтр Гаэларих? – засыпал я его вопросами.

– Я ждал у вашей палатки, как вы приказали! И вдруг крики, шум! Я побежал, и тут выскочила какая-то жуткая образина... Наверное, меня ударили по голове... болит очень сильно...– пожаловался Тигар.

Я присмотрелся к нему повнимательнее – почтенный летописец ухитрился перемазаться кровью с головы до ног.

– Вы ранены, мэтр?

– Нет... Я тоже удивился, обнаружив кровь на одежде... Представляете, этот прекрасный камзол теперь безвозвратно испорчен! А я купил его еще до Катаклизма, теперь таких не делают... Но кровь на нем не моя!

– Что было дальше?

– Вы знаете, я толком не разобрал... Меня куда-то несли, тащили... Наверное, я временами терял сознание.

– А вы все-таки как-то сбежали?

– Я? Не помню... или помню... Да, я как-то сумел порвать веревки и побежал...

– А охрана?!

– Я не помню! – взвизгнул мэтр Тигар. – Я, кажется, кого-то убил! А потом шел по лесу! Мне плохо! Они гнались за мной!

Порвал веревки, убил охранников, ничего не помнит... Знакомая история.

– Что с остальными? – спросил я главное.

– Их съедят... Их сейчас съедят!

– Где?

Ответить мэтр не успел...

Моорун предостерегающе поднял руку, но я и сам услышал: погоня, о которой помянул Тигар, и в самом деле шла за ним по пятам.

Факелов преследователи не зажигали, но судя по звукам, было из немного, всего несколько человек. Впрочем, это могли быть лишь самые быстроногие, а остальные на подходе.

В любом случае, бежать смысла не было. Наверняка они куда лучше нас знают эти места, да и не побегаешь особо по плато окружностью в десять лиг. Оставалось принять бой.

Надеюсь, опасность сейчас грозит достаточно серьезная, чтобы Тигар смог нас чем-нибудь удивить... Однако не голыми же руками, надо чем-то вооружить летописца...

– Дай ему свой тесак, – негромко приказал я близнецу.

Ламмо с огромной неохотой вытянул из прикрепленного к колчану чехла преизрядный клинок – сокмены зовут их подсайдачными ножами, протянул Тигару...

Мэтр, казалось, не увидел оружия.

– Они меня убьют! – заверещал он в полный голос и бросился бежать, не разбирая дороги. Выскочил на открытое пространство и понесся прямиком к обрыву. Едва ли он рассчитывал найти там спасение – попросту ничего не соображал от страха.

И в этот момент из темноты в нас полетели стрелы. Возможно, стрелявшие видели сегодня Бьерсард в действии и решили не искушать судьбу в рукопашной схватке.

– Стреляй! – крикнул я Ламмо и бросился в сторону. Моорун, без приказа, – в другую. Старик знал-таки толк в таких стычках... Ламмо шагнул под прикрытие толстого дерева, выстрелил. И попал! Хрип, шум рухнувшего тела...

Судя по летевшим стрелам, метали их те же примитивные деревянные луки, какими пользуются соплеменники Мооруна, – короткие и маломощные. Да и владельцы тех луков оказались паршивыми стрелками. Хотя в их оправдание можно сказать, что для прицельной стрельбы было слишком темно.

Темно – но не для юного сокмена, получившего в подарок свой первый игрушечный лук в тот же день, когда сделал первый шаг, не раньше и не позже. Три выстрела Ламмо – два попадания. А может, и все три, если третий был убит наповал и умер бесшумно...

И тут сзади раздался крик – тонкий, заячий, исполненный боли...

Я быстро обернулся. На краю обрыва, хорошо освещенный лунным светом, стоял Тигар. И кричал, опустив голову и уставившись на стрелу, торчавшую из его живота.

Следующая стрела ударила его в грудь. Крик смолк. Взмахнув руками, мэтр рухнул с обрыва.

Вот и всё... Смертельные раны, или нет, – не имеет значения. Живым после падения с такой высоты все равно не остаться...

Не уберег... Не удастся больше улыбаться его напыщенным фразам, и внимательно слушать действительно интересные рассказы метра... И узнать, какие еще загадочные умения даровал ему епископ, тоже не придется... Нелепая смерть в нелепой ночной стычке.

Наверное, не стоило пороть горячку... Стоило подождать, пока Ламмо по одному перестреляет противников, – всё к этому шло.

Но я занес над головой топор и рванулся к вражеским стрелкам, прячущимся в тени деревьев. Я ничего не мог сделать для Тигара, кроме одного, – отомстить за его смерть. И очень этого хотел.

Кажется, я что-то кричал. Не помню... Свист стрелы, совсем рядом... Мимо. Еще и еще... Снова мимо. Уцелевшие убийцы Тигара сосредоточили теперь всё внимание на мне. Я не обращал внимание, и стрелу, царапнувшую щеку, почти не почувствовал...

Темная фигура, совсем рядом – отшвырнув лук, стрелок тянулся за прислоненным к дереву копьем. Поздно...

Бьерсард свистнул в воздухе и...

Деревья вдруг закружились в диком хороводе, земля куда-то исчезла, словно ее выдернули из-под ног; я почувствовал, что падаю, падаю с обрыва, – как? почему? ведь был от него далеко... – падение все убыстрялось, но жесткого приземления я уже не ощутил...

Исчезло всё.

Меня тоже не стало.

* * *

Калрэйн смерти не боялся... При его прежней профессии – смешно и глупо. Однако, как и любой нормальный человек, предпочитал по мере сил отсрочить это неизбежное событие. Все когда-то умрут, спору нет, но пусть уж его личное «когда-то» наступит как можно позже.

Но смерть не интересуется желаниями и предпочтениями тех, за кем приходит. И Калрэйн, лежа связанным неподалеку от ярко пылающего костра людоедов, понял: от него теперь не зависит, удастся или нет увидеть рассвет. Всё, что мог, он уже сделал... Больше не сможет ничего. Остается рассчитывать на помощь со стороны или на чудо. В чудеса Калрэйн не верил...

В ночном суматошном бою он и в самом деле старался, как мог. Не меньше десятка нападавших уже ни на кого и никогда не нападут, – не разминулись с полетом клинков, брошенных рукою ассасина. Еще троих или четверых Калрэйн зарубил мечом-опояской... Но его все-таки долгие годы учили совсем другому: не рубиться с численно превосходящим противником и уцелеть в этой рубке, но самому выбирать удобное место и время для драки. Вернее, для беспощадного стремительного удара, ответить на который враг уже не сможет... Но этой ночью выбирал отнюдь не он.

Навалились толпой, не считаясь с потерями, сбили с ног, обезоружили... И вот – костер и людоеды, готовящиеся к пиршеству...

Смерть смотрела в глаза. И выглядела отвратительно... Ассасин даже не мог утешаться неведением – действие, в котором очень скоро придется участвовать и ему, разворачивалось перед его глазами: людоеды убивали одного из захваченных синекожих носильщиков.

Убивали неторопливо, но и не мешкая. Деловито и без суеты. Словно крестьяне, привычно – в сотый или тысячный раз – забивающие переставшую доиться корову.

Связанный синекожий носильщик висел, подвешенный за ноги. Взмах ножа – и алая кровь хлынула в заботливо подставленную чашу. Носильщик еще не прекратил содрогаться, а ему уже аккуратно вспороли живот, вывалили ком внутренностей...

Калрэйн закрыл глаза. Вообще-то он неутомимо собирал рецепты разных мест и народов, даже поговаривал иногда, что напишет в старости поваренную книгу, но тайны здешней кулинарии его не привлекали...

Потом все-таки открыл. Чаша с кровью уже шла по кругу, а два людоеда споро пропускали кишки между пальцем и обушком ножа, выдавливая содержимое. Печень, сердце и что-то еще жарилось над огнем, нанизанное на палочки. Тело, сцедив кровь, спустили, начали разделывать...

...Людоедов здесь собралось немного, десятка полтора, но одни, наевшись, уходили, и вместо них подходили новые. Калрэйн понял: одним пленником они не насытятся. Сожрут всех.

Как ни странно, принадлежали людоеды к разным народам. Виднелись среди них и синекожие туземцы, и вполне белые люди... Но трескали человечину все с одинаковым аппетитом.

Спастись ассасин не рассчитывал, но хотя бы одного врага решил прихватить с собой. Когда подойдут и нагнуться, он зажмет в зубах спрятанное за щекой лезвие, сделает резкое движение головой... Лучше бы, конечно, перерезать им веревки... Но руки стянуты за спиной, а двое других пленников лежат слишком далеко.

Пиршество продолжалось. Еще один носильщик повторил судьбу сотоварища, и кости его полетели с обрыва. На десерт остались Калрэйн и один из лучников-близнецов... Ламмо (или Ломмо?) лежал с другой стороны костра. Рядом валялось его оружие, которое людоеды прихватили с собой. Своего меча ассасин не видел, да и прочих клинков тоже. Кое-что, правда, оставалось у него спрятанным под одеждой.

Здоровенный людоед с окровавленными руками оценивающе посмотрел на одного пленника, на другого...

Кого выберут? – гадал Калрэйн. Он сам крупнее, но у близнеца, наверное, мясо моложе и нежнее...

Выбрали лучника. Тот самый здоровенный детина затянул у него на ногах петлю, потянул за другой конец веревки... И рухнул прямо в костер. Из глаза торчало оперение стрелы, задней части головы попросту не было.

Стрелы летели из темноты одна за другой, беспощадные и меткие. Людоеды беспорядочно метались на освещенном пространстве, некоторые бросились наутек, другие, наоборот, похватали оружие и зигзагами побежали в сторону невидимого стрелка.

Калрэйн не стал дожидаться, кто победит в схватке. Вскочил, запрыгал на связанных ногах, изо всех сил боднул в лицо подвернувшегося людоеда, снова упал, перекатился, – и оказался рядом со связанным близнецом. Лезвие было уже наготове, зажато в зубах, – два взмаха головой, и руки лучника освободились.

Не дожидаясь, пока ассасин освободит ему ноги, юный сокмен подхватил лук и начал стрельбу – такую же меткую и быструю...

Последний убегавший рухнул со стрелой в затылке... Калрэйн понял, что смерть опять заглянула в глаза, но все-таки прошла мимо.

Глава шестая. Действительно Большое Чудище и еще один спаситель мира

Если я беру в руки карандаш, или кисть, или же просто кусок угля, – то чувствую, как голова моя буквально разлетается, разрывается на части от образов рождающегося нового мира, новой Вселенной...

Поэтому я всегда работаю над своими картинами в шлеме.

Сигуэро, художник, ХХ век п. К.

Рассвело... Живых в разгромленном лагере почти не осталось, лишь Хлада и великан. Бродили среди трупов, рассматривали убитых врагов, пытались отыскать хоть кого-то из друзей, – но не находили, и наемница не знала – грустить или радоваться по этому поводу... Хотелось, конечно, надеяться, что живы, что выкарабкаются, даже угодив в плен, но...

Хлада понимала, что осталась живой и свободной исключительно благодаря помощи Афилея – в схватке с разъяренным гигантом никакое численное преимущество помочь людоедам не могло. Остальных, как она полагала, просто задавили числом. Даже Хигарта... Как ни удивительно, даже Хигарта.

Наемница нагнулась к одному из убитых, относительно целому, – ни под Бьерсард, ни под кирку Афилея он не подвернулся. Можно сказать, повезло, – если у мертвецов вообще бывает везение. Сдернула маску, рогатую и клыкастую. Странно... Мертвыми глазами в утреннее небо уставился явно м΄гану, или представитель какого-то близкородственного племени: то же безбородое лицо с приплюснутым носом и толстыми, слегка вывернутые наружу губами, та же кожа с синеватым оттенком, кажущаяся сейчас пепельно-серой... А предыдущий убитый, которого она внимательно осмотрела, был белокожим, с вьющейся рыжей шевелюрой и такого же оттенка бородой, – по виду типичный житель Западного Уорлога. Очень странно...

Поколебавшись, Хлада вытащила из глазницы мертвеца метательный нож Калрэйна, обтерла, вставила в продолговатую ячейку бригантины. Вдруг все-таки представится случай вернуть владельцу?

Тела убитых носильщиков она старательно пересчитала... Погибли далеко не все – в бой синекожие не рвались, лишь старались спасти свои шкуры, и кое-кому это наверняка удалось... Сбежали в панике, бродят сейчас по болотам... Вернутся ли, рассчитывая чем-нибудь поживиться в разгромленном лагере? Едва ли, Сердце Уорлога и до нападения пугало их до полусмерти, а уж теперь... Небось бегут без оглядки в свою деревню.

Она раскидала обгоревшие лохмотья – все, что уцелело от палатки близнецов. Ничего не нашла, кроме обожженной земли и непонятных спекшихся черных комков. На останки людей не больно-то похоже, но наемница понятия не имела, во что превращается человек от воздействия магического пламени...

Полотнище палатки Гаэлариха изрублено, куски ткани раскиданы по камням, – однако не обгорели. А ведь Хлада видела ночью, что сюда ударил сгусток зеленого огня, и пламя охватило походное жилище мага. Наверное, сработало заклинание, предохраняющее от пожара. Или магический амулет... Но от грабителей то заклинание защитить явно не смогло: вокруг валяются клочья одежды и вспоротые мешки, сундуки, в которых маг вез свои пожитки и наиболее ценные артефакты. Сундуки пусты, как убедилась Хлада...

– Посмотри! – позвал великан, несколько удалившийся от лагеря.

Она подошла, взглянула.

Трупы... Много трупов... Разрубленные пополам – срез чистенький, ровненький... Разваленные от макушки до паха... Отсеченные конечности...

– Хигарт, – сказал Афилей без тени сомнения. – Его топор.

Внезапно почувствовав смертельную усталость, Хлада уселась на ближайший плоский камень. Отвела взгляд в сторону, смотреть на место, где сражался командир, не хотелось, – очень уж напоминало лавку взбесившегося мясника...

Теперь она прекрасно понимала план Хигарта: имитировать магический ритуал, привлечь к себе внимание. Напугать и спровоцировать жителей плато: пришельцы затевают что-то непонятное, а значит – опасное...

Синекожие, очевидно, должны были стать приманкой... Но остальные? Неужели ими Хигарт тоже пожертвовал без сомнений и колебаний?

Афилей вновь пошагал к тому, что осталось от лагеря. Хлада потащилась следом, сама не зная, зачем... И так всё ясно и понятно, кроме одного: что им, собственно, делать дальше?

Но великан кое-что искал, старательно и целеустремленно. И нашел: клетку, в которой обитали его мохноноги. Увы, пустую... Одна решетчатая стенка оказалась сломана, зверьки разбежались.

– Они же умрут... Все умрут... – горестно вздыхал Афилей.

– Да что с ними станется? – пожала плечами Хлада. – Найдут место посуше, норы отроют, еще и расплодятся. Они, крысолюды, страсть какие плодовитые.

– Нет... Не смогут. Они теперь другие. Умрут, все умрут...

Хлада ничего не ответила. Она не разделяла симпатию своего огромного приятеля к смешным уродцам. И жалеть о крысолюдах, когда погибли или вот-вот погибнут люди, казалось ей по меньшей мере странным.

Великан был другого мнения. Медленно пошел среди каменных обломков, поглядывая по сторонам, посвистывая на удивление негромко и мелодично, особенно если вспомнить его недавние песни, заставлявшие содрогаться скалы.

Остановился, нагнулся, произнес странную фразу, несколько напоминающую верещание мохноногов.

Хлада тоже увидела зверька, прижавшегося к земле среди скальных обломков. Ей показалось, что в лапке крысолюда что-то блеснуло. Присмотрелась: ну точно, знакомое украшение...

Похоже, злоключения минувшей ночи изрядно запугали мохноногов, – к Афилею его питомец не поспешил. Напротив, юркнул под здоровенный каменный обломок, неплотно прилегавший к земле. От человека такое убежище спасло бы с полной гарантией, но никак не от великана... Афилей без излишних усилий перевернул камень, зверек прижался к земле, больше не пытаясь убежать.

Наемница удивленно присвистнула – оказывается, крысолюд тоже успел обследовать лагерь, и нашел-таки, чем поживиться. Рядом с ним лежала небольшая кучка блестящих предметов: оловянная начищенная пуговица, монета, пробитая посередине – такие порой висели в ожерельях м΄гану, среди зубов и клыков. Еще одна монета, без отверстия, и не какая-нибудь, – золотой содар. Под камнем обосновался весьма зажиточный крысолюд...

Но Хладу больше заинтересовал круглый серебряный медальон на разорванной цепочке. Наемница подождала, пока Афилей аккуратно, очень медленно приблизит руку и возьмет зверька. Потом подняла медальон. Ну точно, тот самый, покрытый непонятными знаками, который Хигарт как-то вытянул из-под одежды мэтра Тигара...

...За полчаса Афилей отыскал и водворил в кое-как залатанную клетку еще трех своих любимцев. И на этом завершил поиски. Остальные мохноноги или погибли, или убежали слишком далеко.

– Что делать будем, Афилей? —спросила Хлада тихо и устало. Бессонная ночь начала сказываться, да и рана болела все сильнее.

Великан пожал необъятными плечищами, помолчал. Ответил после паузы:

– Здесь мы сделали всё. Надо наверх, – он мотнул головой в сторону плато.

– Как?

– Искать, где спустились эти, – новый кивок, на сей раз в направлении трупов. – По следам. Я плохо умею их понимать. Они, – кивок на клетку, – смогут. Не сейчас, позже. Устали, напуганы. Им надо отдохнуть. И нам. Час или два. Хорошо бы поспать.

– Надо спешить, там ведь наших... – пробормотала Хлада, едва ворочая языком, и сама чувствуя, что куда-то спешить едва ли сейчас сумеет. – Хорошо... Час, не больше...

* * *

Проспала она, судя по тому, насколько поднялось солнце, часа два, а то и два с половиной, и спала бы дальше, но разбудил Афилей.

– Пойдем. Пора искать.

...Они шагали вдоль подножия плато. Впереди смешной рысцой, нелепо подкидывая зад, бежал крысолюд. Принюхивался к земле, довольно уверенно держал направление.

Вскоре Хлада уверилась, что зверек не морочит им головы и не выискивает очередную монету: на небольшом участке местность понизилась, и они с Афилеем увидели на влажной почве множество отпечатков босых ног. А следом за босоногими, частично перекрыв их следы, прошли два человека в сапогах. Причем одна пара сапог, судя по размеру подошв, могла в их компании принадлежать только Хигарту.

– Он жив, он преследовал этих... – начала Хлада и не закончила. – Что это? Землетрясение?!

Великан торопливо опустил клетку с крысолюдами на землю, перехватил поудобнее кирку.

Почва ощутимо содрогалась. И скалы содрогались. И Хлада с Афилеем.

Вот только не бывает землетрясений с такими ритмичные толчками... И не сопровождаются они каменным хрустом и треском, быстро приближающимся. Это могло быть только...

Что это могло быть, Хлада сообразила за мгновение до того, как из-за изгиба плато показалась голова. Даже, скорее, Голова...

Она была как... Хлада поняла, что не может подобрать сравнения. Попросту не с чем сравнить голову столь неимоверных размеров... Афилей и тот показался бы на ее фоне карликом. Морщинистая голая кожа, желтые глазищи – способные, наверное, моргнув, раздавить человека, расплющить между веками. Пасть закрыта, и какие в ней таятся клыки, узнавать совершенно не хотелось. Вслед за головой из-за изгиба медленно вытягивалась шея, непропорционально длинная...

Хлада поняла, что Хигарт с Гаэларихом ошибались. Может, м΄гану и в самом деле принимают рев водопада за голос Действительно Большого Чудища... Однако оно, Чудище, все же существует...

Существует и топает прямиком к ним с Афилеем....

Сотрясая скалы.

* * *

Сознание вернулось сразу. Провалов в памяти тоже не наблюдалось: помнил всё, что происходило перед тем, как я провалился в темное ничто. Понимал, что стрела, царапнувшая меня, была отравлена. Хорошо хоть наконечник смазали не смертельным ядом, а какой-то парализующей гадостью... Но вполне может статься, что ничего хорошего в этом нет. Потому что лежал я вовсе не там, где упал, не в лесу под деревом...

Нет, я вытянулся на чем-то мягком, и это мягкое, слегка покачиваясь, куда-то двигалось, – над головой проплывали кроны деревьев, мелькало в их разрывах синее небо... Носилки, сообразил я. Или растянутое полотнище, их заменяющее.

Ну и кто меня волочет? Куда и зачем?

Я повернулголову. Вернее, захотел повернуть. Но мышцы шеи полностью проигнорировали желание хозяина... Понятно.

До упора скосив глаза, я сумел-таки разглядеть одного из своих носильщиков. Честно говоря, ожидал увидеть уже привычную клыкастую маску... Ан нет. Вцепившись в край полотнища, рядом шагал тип в черном плаще и в шлеме-бацинете, тоже черном, вороненом. И держал в другой руке знакомую глевию – такими же мне пытались выпустить кишки на постоялом дворе Альхенгарда.

Скосил глаза в другую сторону и увидел другого шлемоносца, весьма похожего.

Общаться с этой публикой лучше всего с топором в руке, но его-то как раз и не было. Хуже того, я не ощущал присутствия поблизости Бьерсарда. В чужие руки он не дается – если дело не происходит в наркотическом бреду, разумеется. И, скорее всего, остался лежать там, где я сдуру подставился под стрелу... Беда небольшая, окажись мое тело в работоспособном состоянии. Но увы... Не то что отобрать глевию – даже мизинцем пошевелить я был не в силах.

Лес закончился. Над головой во всю ширь распахнулось небо – голубое-голубое, высокое-высокое... Так и хотелось воспарить туда на шаре, о котором рассказывал Афилей, и лететь, лететь, лететь, поплевывая на этих шлемоносных ублюдков...

И я полетел.

Не в синее небо, разумеется, – ровнехонько в обратном направлении, к матушке-земле. Носильщики выпустили полотнище из рук, нимало не заботясь об удобствах своего пассажира.

Онемевшее тело боли от падения не почувствовало, но я все равно крикнул:

– Эй! Поосторожнее!

Хотелось проверить, насколько парализующее действие яда затронуло гортань, язык и связки... Не затронуло. И то ладно...

Протест остался без внимания. Меня молча поставили на ноги, не то вшестером, не то всемером. Завели руки за спину, опутали веревкой. Совершенно излишняя предосторожность, по-моему... Придерживаемый с нескольких сторон, я стоял неподвижно, словно громадная восковая кукла, копирующая для какой-то непонятной игры известного героя Хигарта. Стоял и смотрел на сооружение, возвышавшееся передо мной.

Храм, или дворец, или то и другое разом... Вернее сказать, руины, некогда бывшие то ли дворцом, то ли храмом.

Перекрытия и часть стен обвалились, обломки густо покрывала вьющаяся растительность... Статуи, изображающие фигуры с далеко не человеческими пропорциями, лишились почти всех выступающих частей, так что и не понять, кто здесь изображен... Сквозь оконные проемы видны растущие внутри деревца.

Рассмотреть как следует памятник старины шлемоносцы мне не позволили, понесли внутрь. На сей раз без помощи полотнища – вцепились в верхнюю часть тела и потащили так, что ноги волочились по земле.

Тук-тук-тук... – сосчитали мои каблуки ступени широкой лестницы, отполированные в былые годы множеством подошв, а ныне раскрошившиеся, с травой, буйно растущей в глубоких трещинах.

Внутри стало ясно, отчего конвоиры отказались от прежнего способа передвижения. В некоторые низенькие и узенькие проходы идущие впереди протискивались по одному, согнувшись, – затем оставшиеся снаружи передавали им меня и пролезали сами.

Некоторые арки былых дверей были огромны, и даже Афилею не пришлось бы наклонять голову, проходя через них. И казалось, что построен храм-дворец не для людей, что некогда тут жили, мирно соседствуя друг с другом, великаны и тщедушные карлики.

Из внутреннего убранства ничего не уцелело. Кое-где на стенах виднелись небольшие сохранившиеся фрагменты мозаик и фресок, но понять, что они некогда изображали, я не мог. Да и не давали мне присматриваться, волокли дальше и дальше. Никто нам не встретился, похоже, тут вообще никого не было – лишь я и мой почетный караул.

Так мы и двигались: коридоры, повороты, узенькие лазейки и широченные двери, – и оказались во внутреннем дворе, выложенном квадратными плитами. Посередине зиял огромный идеально круглый провал, который я увидел, лишь когда меня уже протащили мимо. А то бы точно решил, что земной путь мой завершится в этой дыре... С какой целью ее пробили и куда она вела, непонятно. Но провал глубокий, дна при мимолетном взгляде я не разглядел, а всматриваться мне опять-таки позволили...

Другое крыло дворца-храма, куда меня втащили после двора, кто-то не так давно пытался восстановить. Не в прежнем качестве, но на скорую руку – как укрепление, хоть и плохонькое, и как временное жилье. Прорехи в стенах вновь заложили обломками – известковая кладка грубая и неряшливая, видно, что поработали отнюдь не профессиональные каменщики. В паре мест коридоры перегораживали решетки – не древние и проржавевшие, а выглядевшие достаточно новыми. Хотя многое ли разглядишь, путешествуя затылком вперед и не имея возможности повернуть голову?

Прогулка по дворцу закончилась в обширном зале. Рухнувшие перекрытия здесь начали восстанавливать, да так и не закончили, – половина зала осталась открытой, залитой солнечным светом. Строительные работы находились в самом разгаре – вдоль стен лежали штабеля досок, толстые деревянные брусья, желтела большая куча песка, выстроились бочонки с известью...

Меня поставили на ноги, развернули, продолжая придерживать.

В той части зала, что успела обзавестись кровлей, громоздился алтарь – угольно-черная глыба из отполированного камня. А по другую сторону алтаря стоял старый мой знакомец – маг в темно-багровом плаще и надраенной медной маске. Давненько не виделись...

При виде меня и сопровождающих маг разродился тирадой на непонятном языке, обращаясь явно не ко мне. Может, полиглот Афилей и смог бы что-то понять, а я лишь подумал, что если бы псы Кронга умели лаять членораздельно, то общались бы схожими звуками.

Мои конвоиры упали на одно колено, склонили черные шлемы, сложили руки перед грудью. Я же, естественно, стал валиться набок, ноги до сих пор не держали.

Быстрая лающая фраза мага, и один из шлемоголовых успел в последний момент удержать меня от падения. Наверное, со стороны все смотрелось комично...

Маг пролаял еще что-то с вопросительной интонацией. Черношлемники поднялись, один из них ответил в той же собачьей манере. Как на псарне, честное слово...

Меднолицый изобразил два быстрых пасса, и – о чудо! – я вновь ощутил и руки, и ноги!

Шлемоносцы разошлись по залу, встали, перекрывая мне возможные пути бегства. Лишь тот, что отвечал колдуну, остался на месте. А колдун снова пролаял нечто короткое и, как мне показалось, злое. Подчиненный ответил еще более коротко и снова опустился на одно колено.

Маг произнес одно слово, и коленопреклоненную фигуру словно вихрем сдуло, с такой скоростью он куда-то бросился. Похоже, парень здорово проштрафился и сейчас ему дали последний шанс.

– Рад приветствовать героя Серых Пустошей, – раздался мягкий густой голос.

Маг, оказывается, мог разговаривать и нормальным человеческим манером.

– Гостей, которым рады, полагается угощать, – мрачно ответил я. – Предпочитаю в таких случаях эрладийское красное.

И напряг мышцы рук, попытавшись разорвать веревку. Напрасный труд, связали меня на совесть.

– Эрладийского не обещаю. А вот красного будет вдоволь.

Понятно... Видали мы твое красное... На холме у сухого русла Лигонга. Десяток обескровленных тел и земля, густо залитая красным.

Едва ли маг допустил ошибку, не приказав связать мне ноги. Нечего и надеяться на легкую смерть от глевии, если решусь махать ногами, кусаться и бодаться.... Раз меднолицый сумел парой пассов вернуть мне подвижность, то столь же легко может снова заставить подействовать тот яд, что еще оставался в моей крови... Интересно другое: успел ли он сообразить при Лигонге, что заклинания, направленные непосредственно на меня, не действуют?

– А пока мы, Хигарт, не начали нашу дружескую пирушку, задам вопрос: где ваш знаменитый топор Бьерсард?

Я подозревал, где... Возможно, ночные нападавшие в клыкастых масках и попытались завладеть трофеем. Но, уверен, далеко его не унесли, оружие у меня своенравное... Но зачем делиться своими подозрениями с меднолицым убийцей?

– Не знаю, – сказал я удрученно. – Открыл глаза – нет топора... Может, сходим, поищем?

– Не стоит вам утруждаться, берегите силы... Мы и без вас его скоро найдем.

Я молча пожал плечами. Найдете так найдете. Сейчас, надо понимать, последуют и остальные вопросы: зачем мы сюда заявились, да кто нас послал, да что за дикими песнопениями нарушаем мы спокойный и мирный сон людоедов... Потяну время, сколько смогу, – есть шанс, что Моорун и Ламмо идут по следу черношлемной компании.

Однако не угадал... Любопытство мага сосредоточилось исключительно на моем оружии.

– Хигарт, я вам предлагаю сделку, – сказал он. – Вы должны отдать мне Бьерсард. Причем совершенно добровольно. Стоя коленопреклоненным на этом вот алтаре и произнося некие слова, которые я вам подскажу.

Меднолицый любовно провел тонкими холеными пальцами по гладкой каменной поверхности.

– И тогда вы меня, конечно же, отпустите с миром? – спросил я, делая вид, что очень хочу услышать именно такое обещание.

– Нет-нет, что вы, – махнул рукой маг, – тогда я перережу вам глотку. Ваша кровь брызнет на лезвие Бьерсарда, и я приму его из ваших цепенеющих рук. В этом случае вы умрете быстро и почти безболезненно. А я стану вполне законным наследником древнего оружия.

– Заманчивая перспектива, – сказал я раздумчиво. – Но я, пожалуй, предпочту помучиться.

Голос колдуна был тих и спокоен, без каких-либо угрожающих ноток:

– Боюсь, вы просто не представляете, как именно придется мучиться. И насколько долго. Например, я начну с того что, сниму мясо с пальцев ваших ног и скормлю вам. И вы будете его есть, поверьте. Потом займемся ступнями.... При этом вы все время будете в сознании. Потом я заставлю вас ходить – на костях, лишенных мышц, но сохранивших все нервы. А это очень больно... Затем, я думаю, перейдем к рукам... Половые органы оставим на десерт, вы даже не представляете себе, сколько всего интересного и увлекательного можно с ними проделать! От вашего молодого и здорового тела, Хигарт, мало что останется. И это оставшееся будет страстно молить о смерти... А Бьерсард в таком случае... ну что ж, не судьба. Над ним я прикажу навалить большую груду камней и сцементирую их соответствующими заклинаниями.

Нельзя сказать, что меня проняло до печенок... Поддерживающие жизнь заклинания на меня не подействуют точно также, как и предназначенные погубить. Загнусь от болевого шока на первом или втором пункте программы развлечений мага, только и всего. Однако пусть еще погрозит, попугает... Мало ли что сможет произойти за это время.

– Я понимаю, что вы человек не слишком впечатлительный, – продолжил любезным голосом меднолицый. – Слова – пустое сотрясение воздуха. Поэтому я вам сейчас кое-что покажу. Наглядную, так сказать, аргументацию в пользу моего предложения.

И он щелкнул пальцами. Вокруг меня тут же сформировался конвой, нацелился остриями глевий. И мы двинулись обратным путем. Не до самого входа – свернули в боковой коридор, маг без слов, одним лишь жестом открыл магический запор на решетке, перекрывавшей путь.

Комната. Судя по всему, лаборатория. Тоже весьма относительно приведенная в жилой вид, потолок восстановлен, но часть стены отсутствует... Вид из пролома открывался на внутренний двор, и я мог ясно видеть черный зев провала.

На столе, притянутый к нему кожаными ремнями, лежал Моорун.

Я бросился к нему. Не особенно задумываясь, чем я ему смогу помочь, и чем он сможет помочь мне. Слишком сильным оказалось разочарование... Все-таки я очень надеялся, что остатки нашего отряда заняты моими поисками, и старый вождь помогает им своими талантами следопыта.

Никакого успеха моя необдуманная попытка не принесла. Тут же получил ратовищем глевии по затылку. Потом тем же манером ударили по ногам, повалили, приставили лезвие к горлу. Добродушный голос мага рокотал из-под маски:

– Ну, право же, не стоит так переживать из-за этого животного с болот. Примитивный экземпляр, однако для целей демонстрации вполне пригоден.

Полные ужаса глаза Мооруна смотрели на меня, он открыл рот, собираясь что-то сказать, но колдун вытянул руку и произнес одно короткое резкое слово. Моорун шевелил губами, но ни звука не раздавалось.

– Не люблю, понимаете ли, когда животные мешают мне своими звуками.

К столу подошли двое в бацинетах, разрезали лохмотья Мооруна, содрали знаменитое украшение. Тощее тело старика, исполосованное многочисленными шрамами, казалось жалким и беззащитным.

– Не думайте, Хигарт, будто всё, что вам предстоит увидеть, я сделаю лишь для вашего вразумления и собственного удовольствия. Хотя и эти причины имеют место. Но смерть синекожего ничтожества заодно послужит святому делу спасения Лаара от последствий губительной катастрофы!

Та-а-ак... Еще один спаситель мира. Развяжите меня, хочу пожать руку коллеге...

По знаку колдуна двое его подручных взялись за рукояти, завертели ворот. С потолка на цепи опустилось непонятное сооружение: полая пирамида локтя в полтора высотой, не то из хрусталя, не то из какого-то прозрачного минерала, установленная на прямоугольной металлической раме; стыки пластин не то хрусталя, не то минерала прикрывали массивные узорчатые оковки, поднимаясь вверх по ребрам пирамиды. Они сходились на вершине, украшенной кольцом около полутора шасов в диаметре, – к нему-то и крепилась цепь. В центре пирамиды завис, не касаясь стенок, сложно ограненный самоцвет, переливающийся всеми цветами радуги. Формой и размером он напоминал сильно вытянутую дыньку... Навершие?!

Неужели действительно Навершие?!

Где же вы, мэтр Гаэларих, крупнейший специалист по Молоту Времени?

А ведь этот самоцвет весьма своенравная штучка... Не любит направленную на него чужую магию... Иначе к чему этот ворот, эта цепь? Куда проще было бы опустить пирамиду магическим путем, не привлекая к участию в ритуале лишних людей.

Тем временем маг продолжал приготовления: достал и разложил вокруг Мооруна инструменты, напоминавшие обычные орудия костоправа; затем расставил какие-то баночки-скляночки, вынул из сундука и водрузил на пюпитр толстенный фолиант. Он больше не обращал на меня внимания. К сожалению, этого нельзя было сказать о его подручных. Меня поставили на колени, на шею накинули петлю из тонкой прочной веревки, да еще и уперли в спину и бока лезвия глевий. Особо не подергаешься. Я и не пытался...

Я собирался смотреть.

До конца.

Моорун мучился долго. Маг ходил вокруг стола, делая на теле старика тонкие надрезы и проколы, ловил струйки крови в горловины хрустальных флаконов. Произносил заклинания, брызгая кровью на пирамиду с Навершием внутри, затем записывал что-то в своем фолианте.

Кровь исчезала с граней пирамиды почти мгновенно, словно громадный самоцвет впитывал ее прямо сквозь хрусталь. Наверное, и в самом деле впитывал, по крайней мере, сверкание его становилось все ярче.

Удивительные, прекрасные и страшные иллюзии появлялись в зале... Расцветали гигантские цветы, чьи венчики были наполнены ярко сверкающими кристаллами, возникали омерзительные чудовища и демоны, с которыми меднолицый разговаривал – с одними подобострастно, с другими повелительно. На несколько мгновений появилась молоденькая девушка, почти ребенок, необычайной красоты, и у меня заныло сердце, словно я знал ее много-много лет; но она тут же пропала, а маг повернулся и пристально посмотрел на меня.

Все это время Моорун безмолвно кричал. Рот его широко раскрывался, лицо искажалось, грудь бурно вздымалась. Но ни единого звука не прозвучало...

Наконец колдун закрыл книгу, подошел к столу и начал произносить новое заклинание, длинное и сложное. Слова медленно падали в тишину зала.

Рот Мооруна распахнулся в непрерывном страшном крике. Кожа на груди лопнула – идеально прямым разрезом, словно нанесенным невидимым лезвием. Затрещали кости. Грудная клетка старого вождя сама собой раскрывалась, ребра расходились в стороны. Кровь теперь не текла вялыми струйками – хлестала во все стороны.

Кричать старик уже не мог. Лишь смотрел безумными, полными ужаса глазами, как маг запустил руку в страшную рану, разверзшуюся на месте груди Мооруна.

Рука вынырнула. Липкие алые пальцы сжимали сердце – продолжающее сокращаться, выплевывающее кровавые капли.

Трепещущее сердце с сырым шлепком ударилось о грань пирамиды, сползло вниз, оставляя кровавый след...

Моорун этого не увидел. Глаза его закрылись, связанное тело прекратило судорожно подергиваться. Старый вождь был уже в краях, где охота на грязеруха всегда удачна и дрянной эль всегда в изобилии. Сидел, наверное, у костра с духами предков и рассказывал им историю совершенных славных подвигов, перебирая, словно четки, бесчисленные зубы своего украшения... Прощай, воин. Сай-суг΄гана Хигарт отомстит за тебя. Или будет мала-мала умирать.

Как ни странно, маг не сопроводил никакими заклинаниями то, что проделал с вырванным из груди сердцем. И никаких последствий я поначалу не заметил...

Но затем со двора послышался гул – низкий, мощный. И усиливался с каждым мгновением. Я взглянул наружу, прислушался повнимательнее. Кажется, звук доносился из глубины круглого провала.

Меднолицый не обращал на него внимания, неторопливо и тщательно мыл руки в глубоком тазу.

И тут из провала в небо ударил фонтан... Да что там фонтан – настоящий водопад, вопреки всем законам природы устремившийся снизу вверх!

Огромная масса воды взмыла к небу и тут же обрушилась вниз. Я понял, что сейчас здесь станет весьма сыро... Что-то часто мне в последнее время приходится не своей волей купаться... Этак скоро и плавать научусь.

Однако же ни одна капля из бушевавших во дворе потоков не попала внутрь дворца. Вода ударялась о невидимые магические преграды, устремлялась в невидимые магические русла и быстро уходила куда-то.

Вскоре я услышал знакомый рев Действительно Большого Чудища. Предположение Гаэлариха полностью оправдалось: ревел не колоссальных размеров монстр, но всего лишь воздух, вытесняемый из отводящей воду системы.

А самоцвет погас, прекратил сиять и светиться, и напоминал сейчас сложно ограненный кусок мутноватого стекла...

– Итак, что вы решили, Хигарт? – спросил меднолицый, когда звуки стихли.

Я посмотрел в глазные прорези маски. Глаза мага не смог разглядеть... Вздохнул:

– Решил поторговаться. Легкая смерть – маловато за такой королевский подарок, не находите?

– Увы, жизнь предложить не могу. Иначе сделка теряет смысл. Прежний владелец Бьерсарда должен умереть, чтобы он признал нового.

Я хотел было поведать о подземелье под святилищем троллей, о нашем сеансе ритуальной наркомании... Но не стал. Если в бредовых видениях таились зерна истины, зачем дарить их врагу?

– Не можете, так не можете... – сказал я. – Тогда в качестве доплаты к легкой смерти расскажите мне кое-что.

– Надеетесь все же спастись? Трупам информация ни к чему.

– Да почему же? Не хочу в небесных чертогах мучиться нерешенными при жизни вопросами.

– Фи-и... Смешно в наш просвещенный век верить в такую ерунду.

Я изобразил виноватое лицо и развел бы руками, не будь они связаны. Так уж, дескать, воспитали с детства, что теперь поделаешь... Поздно на пороге смерти менять веру.

– Хорошо, – принял решение маг. – Я отвечу на три вопроса, не больше. Но развернутых ответов не будет, спрашивайте так, чтобы я мог сказать лишь «да» или «нет». Хорошенько подумайте, что хотели бы узнать. Чтобы не ворочаться бессонными ночами в небесных чертогах.

Издевается над святой верой, богохульник... Эх, попадешься ты когда-нибудь инквизиторам или хотя бы брату Фальеро и его бритоголовым, то-то славный костер запылает...

– Мужичьем при Лигонге руководили вы?

– Да. Следующий вопрос.

– И в Альхенгарде нас навестили тоже вы?

– Да. Остался последний.

Хм... а у Гаэлариха сложилось другое мнение... Совсем эту возможность он не исключал, но весьма сомневался... Ломать голову я не стал. Мэтр магистр мог ошибиться. Меднолицый мог солгать, легко и просто. Хотя ребята в черных шлемах вроде бы служат зримым подтверждением его слов...

– Спрашивайте, Хигарт, – торопил колдун.

Что бы еще спросить... Уточнить, знал ли он с самого начала о нашем походе? И даже то, чего не подозревал я, – что путь приведет к Сердцу Уорлога? Не стоит тратить вопрос... И без того ясно: знал. Вернее, знал, что мы идем за Навершием, и знал, конечно же, где оно. А вот про его источник информации в окружении Хильдиса Коота (а то и самого Феликса Гаптора) не спросить так, чтобы ясность была внесена односложным ответом. Вот если имелся бы конкретный подозреваемый... Но чего нет, того нет.

– Вы принадлежите к ордену Тоа-Дан?

– Нет. Ваши вопросы исчерпаны.

Судя по тону, маг был доволен – честно (?) ответил мне на последний вопрос, но лишних знаний не добавил. Крохобор...

– Я сделал, что обещал... – меднолицый ненавязчиво намекнул, что беседа затягивается.

– Ищите топор, – сказал я со вздохом. – Хоть подержу напоследок Бьерсард в руках.

Поймите правильно: выполнять условия сделки я ни мгновения не собирался. Пусть меня ославят лжецом и клятвопреступником, пусть соберут в большую кучу и спалят все гравюры и лубки. Стерплю уж как-нибудь, если останусь жив. Не останусь – плевать на славу и репутацию.

Меднолицый наверняка подстрахуется, чтобы, получив в руки оружие, я не выкинул какой-нибудь фортель. Например, не снес бы голову самозваному наследнику вместо того, что покорно вручить ему наследство.

И остается лишь надеяться, что подстраховка будет магическая, – направленное на меня заклинание.

Глава седьмая. Заветное желание великого героя

Невежество народных масс, не понимавших физическую суть Катаклизма, использовалось реакционной церковно-феодальной кликой для беспощадной массовой резни под лозунгами «спасения мира» и «борьбы с Темными».

Й. М. Л. Фрикасс, «Темные Века: зарождение классового самосознания»

– Чем же они, Хаос их поглоти, питаются? – изумился Калрэйн. – Ни огородов, ни загонов со скотом... Неужто только человечиной пробавляются?

– Мы... – начал один близнец.

– ...Не знаем, – закончил второй.

Разговор происходил среди деревьев, сплошной стеной подступавших к деревне людоедов. Деревня казалось странной, – и это было еще самым мягким из возможных определений.

Большая... Напоминающие бараки хижины, крытые широченными листьями какого-то дерева, стояли в несколько длинных рядов. Причем они весьма походили на увеличенные жилища м΄гану, однако располагались в небывалом для соплеменников Мооруна порядке: ряды идеально ровные, промежутки между домами одинаковые.

Такая деревня, по прикидкам Калрэйна, могла бы выставить пару тысяч бойцов. Ну, может быть, уже немного меньше, учитывая события минувшей ночи.

Но тем бойцам, как справедливо заметил ассасин, надо чем-то питаться в перерывах между битвами... Питались они плохо, сомнений нет. Недаром тут же, не медля, едва кончался бой, использовали в кулинарных целях трофеи. Ни скота, ни огородов... Лес растущий на плато, дичью не кишел. Несколько мелких птах – вот и всё, что заметил Калрэйн.

Близнецы на два голоса высказали свои соображения:

– Надо...

– ...разведать.

– Может, хижины...

– ...пустые?

Калрэйн согласно кивнул. Возможно, и не все пустые, они с близнецами видели, как несколько людей в клыкастых и рогатых масках зашли внутрь. Наружу не вышел ни один. Но между хижинами не видно было женщин, занятых хлопотами по хозяйству, и играющих детей. Неладно все-таки что-то с этой деревней...

– Да, надо разведать, – сказал ассасин. – Пойду я.

* * *

У деревни людоедов их троица оказалась в результате совещания, состоявшегося на рассвете в окрестностях той самой полянки, где Калрэйн и один из близнецов познавали тайны туземной кулинарии.

Второй близнец коротко рассказал: шли, дескать, на помощь с Хигартом и Мооруном, встретили Тигара. Затем началась драка, стрельба, Тигар погиб; командира и синекожего стрелы лишь слегка зацепили, однако оба потеряли сознание. Бой закончился тем, что в перестрелке погибли все нападавшие, благо оказалось их немного. Привести раненых товарищей в сознание близнец не смог... Делать нечего, оставил их лежать, собрал свои стрелы, сколько нашел, и пошел спасать брата в одиночку. А что произошло дальше, они и сами знают.

Они знали... Не знали другого – где теперь Хигарт и старый вождь. Засветло отыскали место ночной перестрелки, ошибиться было нельзя, слишком много стрел – примитивных, с костяными наконечниками – нашлись там воткнутыми в деревья и в землю. Однако – ни командира, ни синекожего.

Попали в руки врагов, ясное дело, в чьи же еще... И уже не только в руки, наверняка и в желудки, – все трое слишком хорошо знали, что с употреблением трофеев в пищу людоеды не мешкают. Абсолютно непонятно, отчего так спешат, но факт остается фактом.

И что же теперь делать? Посовещались, и решили: надо смываться. Убедиться, что командир и в самом деле мертв, и возвращаться в деревню м΄гану, а затем в обжитые нормальные места...

Убедиться в смерти Хигарта проще всего было, отыскав его кости внизу, под обрывом. Но вниз еще предстояло как-то попасть...

Долбить плиту, перекрывшую тайный лаз, нечем. Да и шумно, опасно... Выход представлялся один: как-то и где-то раздобыть веревки и спускаться по ним.

Разведали местность и вскоре обнаружили селение людоедов. Вновь связываться с этими дурно воспитанными дикарями никому из троих не хотелось... Однако выбора не было, никакие растения, подобные лианам и способные послужить для спуска, в здешнем лесу не росли. И не водились крупные животные, чью кожу и сухожилия можно было пустить на канат.

Пришлось рисковать...

* * *

– Ну что...

– ...там? – спросили близнецы на два голоса.

Вернувшийся Калрэйн помолчал, не зная, как ответить. Как точнее сформулировать увиденное. Жизнь ассасина была богата событиями и впечатлениями, но такого встречать не доводилось...

– Люди, – сказал он наконец коротко. – Полные хижины. Лежат на спине, плотно-плотно, все полы усыпаны. И не дышат почти. Но не мертвые... И не живые... Непонятно что, в общем.

...Дома людоедов, хоть и отличались внушительными размерами, крепкими стенами похвалиться не могли: циновки, сплетенные из болотного тростника и натянутые на деревянные каркасы. Поэтому Калрэйн не стал рисковать и пытаться добраться незамеченным до входа, – подполз к ближайшей к лесу стене, проделал небольшое отверстие одним из немногих уцелевших у него клинков. Прислушался. Изнутри не доносилось никаких подозрительных звуков. Вообще никаких звуков. Расширил отверстие, заглянул. И тут же отпрянул – совсем рядом, у самой стены, лежал на земляном полу человек. Рядом другие, много, – все в строгом порядке, ногами к входу. Сплошь мужчины, ни одной женщины, ни одного ребенка. Рядом с людьми лежало их оружие.

Мертвые? Калрэйн обладал отменным слухом, но дыхание спящих так и не услышал... Поколебавшись, протянул в отверстие руку, – и осторожно-осторожно, невесомым касанием дотронулся до шеи ближнего к нему человека.

Человек никак не отреагировал, ассасин же вновь ничего не понял. Кожа была слишком холодна для живого. И все-таки несколько теплее, чем у остывшего мертвеца. Отбросив осторожность, Калрэйн куда более бесцеремонно нащупал артерию и почти сразу ощутил толчок пульса. Однако следующего пришлось ждать почти минуту. Немного позже ассасин убедился, что полутруп все же дышит: иногда грудь едва заметно поднималась и опускалась, еще реже, чем сокращалось сердце...

Калрэйн исследовал еще две хижины, и в обеих обнаружил то же самое: пол, усыпанный весьма странно спящими мужчинами.

Зато в четвертом жилище отыскалось нечто новенькое: не люди, тролли! Лежали точно так же, рядом со своими громадными дубинами, в непонятном не то сне, не то трансе.

– Поторопился я насчет двух тысяч бойцов, – сказал Калрэйн в завершение рассказа. – Если в каждом доме так же лежат, то и втрое больше наберется, без труда.

– Веревки...

– ...нашел?

– Какие там веревки... Ничего у них нет, вообще ничего! Ни веревок, ни горшков, ни какой еще утвари... Только сами да оружие. По-моему, они так и спят все время. Просыпаются, только чтобы убить кого-то. Потому, думаю, так сожрать и торопятся, – чтобы силы подкрепить и снова скорей в спячку.

Стали думать, что делать дальше. Предложение устроить большую резню спящих не выдвигалось... Противно... Да и нет гарантии, что тот, кто всё это затеял, не принял меры для безопасности людоедов: убьешь одного, другого, а остальные проснутся и набросятся всей толпой.

И Калрэйн с близнецами обсуждали одно: как унести ноги с плато.

– Мы умеем...

– ...делать...

– ...тетиву...

– ...из коры.

Калрэйн не понял, ему казалось, что обе тетивы на луках близнецов в порядке...

Ламмо и Ломмо на два голоса объяснили: из коры некоторых деревьев – самых тоненьких их веток, фактически прутиков, – они, близнецы, умеют очень быстро сплести тетиву. Плохонькую, выстрелов двадцать выдержит, много тридцать, но все-таки весьма полезное умение, если настоящая тетива лопнула, а запасной по какой-то причине с собой нет...

И тут близнецы осеклись, удивленные поведением Калрэйна: лицо у него стало настороженным, хищным, пальцы поползли в рукав и тут же вынырнули обратно – уже с метательным ножом. Другой рукой ассасин сделал быстрый жест возле губ: продолжайте, дескать, говорить, не останавливайтесь.

Они продолжали: сила натяжения лука примерно треть веса стрелка, и если сплести вместе четыре тетивы, а лучше, для гарантии, пять, то можно будет спуститься с плато на получившейся веревке. Деревьев здесь много, коры хватит, но поработать придется изрядно...

Ассасин едва ли их слышал. Пряча нож между рукой и телом, он явно выбирал момент для броска.

Но так и не бросил: человек, пробиравшийся по лесу и очень старавшийся не шуметь, издал негромкий свист – знакомый, условный.

– Хлада? – тихонько спросил Калрэйн.

– Она самая, – откликнулась наемница, подходя.

У ног ее, смешно подпрыгивая, бежал крысолюд. Калрэйн удивился – антипатия майфрау Сельми к этим зверькам была хорошо известна.

Первым делом, сразу после обмена приветствиями, наемница вытащила из ячеек бригантины два небольших клинка, еще один, побольше, из сапога, и протянула все три Калрэйну. Затем поддернула повыше бригантину, выпустила рубаху из штанов, и разомкнула охвативший талию меч-опояску. Тоже вернула законному владельцу.

При виде обнажившегося смуглого живота Хлады близнецы сконфуженно отвели взгляды. Воспитывали юных сокменов в весьма строгих правилах.

Наградой за скромность стали два запасных колчана, полные стрел, врученные наемницей братьям.

– Что это вы тут задумали? – спросила Хлада, приводя одежду в порядок, и сама себе ответила: – Веревку свить и сбежать... Молодцы... Я столько сил потратила, чтобы сюда добраться, вам на подмогу... А вы вон как быстро Хигарта схоронили. Искать его надо... Искать!

– Мы...

– ...пробовали.

– Никак...

– не найти.

– Он найдет, – кивнула Хлада на крысолюда. – Легко. Вас-то нашел по следу.

* * *

Человеческие мечты и желания – крайне загадочная материя. То, что мы имеем, вечно кажется нам чем-то неважным; а то, что хотим получить, но до чего не можем дотянуться, представляется самым нужным на свете... Но стоит лишиться чего-то своего, привычного, – и ценность потери неизмеримо возрастает. Как сказал, вставая с земли, один удачливый (и весьма упитанный) висельник, под весом которого оборвалась веревка: «Знать не знал, что воздух такая отличная штука...»

Вот, к примеру, Феликс Гаптор – все имеет, о чем только может мечтать человек, и богатство, и власть, и славу, но Его Надпрестольному Святейшеству неймется, ночами ворочается, Навершием Молота завладеть мечтает...

А маг с медной маской вместо лица владеет Навершием, да не больно-то ценит, использует для ритуалов всяких гнусненьких; но вот засвербело ему топор Бьерсард получить, уж так хочется, что готов законного владельца на кусочки мелкие резать...

Законный же владелец, то есть я, человек простой, без лишних претензий. И заветная мечта у меня столь же простая, незамысловатая... Вот какая: найти в подвале, куда меня зашвырнули, камень с острым сколом. Или что-то еще с острым краем или гранью... Короче говоря, хоть что-нибудь, обо что я смог бы перетереть свои путы.

Не находил ничего. Темница оказалась вызывающе, демонстративно пуста. Никаких нар, пусть даже самых примитивных и жестких. Никакого сосуда или хотя бы дыры в полу, призванной помочь пленнику справить естественные надобности. Вообще ничего. Наверняка пленники меднолицего надолго здесь не задерживались, быстренько отправлялись в лабораторию...

Каменная каморка – шесть шагов в длину, четыре в ширину; потолок тоже каменный, сводчатый. От коридора мое узилище отгораживала не дверь, но решетка, а в противоположной стене, почти под самым потолком, имелось оконце, скорее даже отдушина, которую никто решеткой перекрыть не позаботился, – слишком узкая.

Наверное, можно было попытаться перетереть веревку о железные прутья. Да вот беда – едва я приближался к решетке и касался ее, в коридоре почти сразу же возникал часовой. Наверняка срабатывал какой-то магический сигнал тревоги. Лишних слов шлемоносец не тратил, показывал жестами: отодвинься-ка, мол, подальше. А для пущей убедительности легонько тыкал мне в живот острием глевии, просунув ее между прутьями.

Все попытки заговорить с ним часовой игнорировал, лишь пару раз ответил что-то короткое на своем гавкающем языке. Жаль... Уж я бы рассказал ему сказочку о неисчислимых богатствах, найденных мной на пути к Тул-Багару, и зарытых, по странному и удачному стечению обстоятельств, неподалеку отсюда, в секретном месте под большим камнем.

В общем, мне оставалось одно: предаваться занятию, весьма привычному для всех узников, – горестным размышлениям.

О собственной судьбе задумываться не хотелось. Зависела она сейчас никак не от меня, лишь от меднолицего мага, – какой он способ изберет, чтобы обеспечить свою безопасность во время ритуала передачи Бьерсарда? А я ох как не люблю, когда ничего в моей жизни от меня не зависит, потому и сбежал в свое время из Храма...

И я размышлял о Молоте Времени. О его Навершии... Страшненькая ведь штучка, если вдуматься. На малые дозы крови реагирует созданием всевозможных фантомов и иллюзий, а от вырванного и брошенного на пирамиду сердца произошел небольшой потоп, причем без всяких заклинаний... Вдруг Феликсу Гаптору и Хильдису Кооту именно так и видится спасение мира: на иссохший Лаар возвращается вода, в мертвые пустыни возвращается жизнь. Под мудрым контролем церковных иерархов и капитула Инквизиции, разумеется, – еретики и богоотступники будут мучиться без воды по-прежнему... А платой за каждую порцию животворной влаги будет чья-то жизнь, чье-то сердце... Не беда, разве мало преступников, которых вешают, колесуют, сжигают без какой-либо пользы?

Мне вдруг вспомнился любопытный факт, о котором как-то толковали посетители «Хмельного Гоблина»: отчего-то в Туллене стали гораздо реже проводить публичные казни, к великому унынию любителей жестоких зрелищ. Преступников и еретиков исправно ловят и осуждают, но казнят втихую, где-нибудь в каземате или на безлюдном дворе крепости... «А может быть, вообще не казнят?» – подумалось мне сейчас. Так сказать, накапливают, поджидая Навершие Молота?

Наверное во всем этом был высокий смысл, мне недоступный. Но лучше бы я – если дело обстоит именно так – остался в «Гоблине» вышибалой. Послал бы подальше епископа вместе с высокой миссией, и плевать на последствия.

Впрочем, не стоит сразу думать о людях дурное. Все-таки Молот состоит не из одной, а из трех частей. И как они будут действовать, собравшись воедино, я понятия не имею. Однако с Гаэларихом – если он жив, и если я сегодня не погибну – поговорю очень серьезно. Объяснит суть своей диссертации на пальцах, без «десрализаций», не отвертится.

За спиной послышался шорох. Крыса? Я быстро обернулся, оборвав свои раздумья о Молоте.

Но то была не крыса. Хоть и изрядно напоминавшее ее существо. На краю отдушины сидел мохноног. А в своей ручонке нелепое создание сжимало весьма неожиданный предмет... Я пригляделся – ну точно, знакомое лезвие, то самое, что носит за щекой Калрэйн!

* * *

Решетка, по счастью, не была усилена никакими заклинаниями. Строители темницы наверняка посчитали, что железные прутья в два пальца толщиной остановят даже весьма сильного мужчину. Наивные, они никогда не встречались с рвущимся на волю Хигартом. Меня в таких случаях остановить чем-либо трудно...

Короче говоря, два прута с негромким звуком разошлись, изогнулись – и я впритирку проскользнул в получившееся отверстие.

По коридору уже грохотали сапоги шлемоносца. Едва ли он успел что-то толком разглядеть сквозь узкие прорези забрала. Трах! – мой кулак с размаху опустился на прикрытое металлом темечко. Проломить таким способом бацинет, конечно же, я не смог. Но его владельцу это ничем не помогло – рухнул, как подкошенный. Перелом шейных позвонков, сомнений нет. Дружеский совет: никогда не нарушайте строевой артикул и не носите бацинет или ему подобный головной убор без остального полагающегося доспеха. Если края такого шлема не упираются, как положено, в оплечья лат, любой достаточно сильный удар сверху станет для вас смертельным.

Несколько мгновений я напряженно прислушивался. Тишина... Похоже, магический сигнал о покушениях на решетку поступал только на пост пренебрегавшего артикулом часового. Отлично, есть небольшой запас времени, можно замести следы.

Я торопливо пропихнул мертвеца в темницу, протиснулся следом. Сорвал с него плащ и шлем, а взамен натянул на труп свой камзол. Уложил в самом дальнем, хуже всего освещенном углу лицом вниз, кое-как замотал руки обрывками веревки. Если не слишком старательно присматриваться, можно решить: утомленный Хигарт прилег отдохнуть.

Затем я вылез наружу, попытался привести решетку в первозданный вид. Выпрямить прутья до прежнего ровного состояния не удалось, но прореха теперь сразу же в глаза не бросалась.

Ну и что теперь? Сбежать через один из многочисленных проломов в стенах? Или рискнуть – попытаться захватить Навершие, используя эффект неожиданности и трофейную глевию? В одиночку трудно... И захватить, и отступить затем целым и невредимым. Вот если бы еще двоих или троих помощников...

Из сомнений и раздумий вывел крысолюд: тянул куда-то, теребя за штанину. Отбегал в сторону, возвращался, снова дергал меня, явно звал за собой... Я подумал: а кто, как не Калрэйн, вручил мохноногу это лезвие и послал сюда? Значит, он неподалеку. Возможно, не один.

И я без дальнейших раздумий поспешил за зверьком.

* * *

Если я когда-нибудь взойду на престол и увенчаю свою непутевую голову короной – маловероятно, но вдруг – то одним из первых же своих указов новоиспеченный монарх Хигарт Первый велит подданным воздвигнуть на центральной площади столицы статую великана Афилея. Бронзовую. В полный рост. И на бронзовом плече великана будет сидеть крысолюд, отлитый из серебра, чтобы издалека был виден. А вот приготовление и употребление блюд из мохноножины будет запрещено под страхом лишения всего имущества; при рецидиве же, предварительном сговоре и прочих отягчающих обстоятельствах, – ссылка в болота Уорлога, навечно.

Лишь благодаря искусству великана-дрессировщика и талантам его мохнатых питомцев наш отряд собрался почти в полном составе, за исключением оставшегося внизу Афилея, погибшего мэтра Тигара и мага Гаэлариха, о судьбе которого никто ничего не знал. Более того, командир отряда вновь обрел утерянное было оружие!

Служивший мне проводником крысолюд первым делом привел к Бьерсарду – верный боевой топор, поблескивая, лежал между корнями векового дерева. Рядом валялись пять чьих-то аккуратно отсеченных пальцев... И скрюченная кисть руки, недавно принадлежавшая другому человеку.

Затем, не мешкая, зверек повлек меня дальше, и спустя недолгое время за деревьями послышались знакомые голоса! До чего же я был рад вновь увидеть Калрэйна, Хладу и близнецов!

А вскоре со слов наемницы выяснилось, что мы теперь не отрезаны на плато от всего мира. То, что не сумел исполнить Гаэларих со всей своей магической наукой, сделали крысолюды, не обучавшиеся не то что в магистратуре, но даже в храмовой школе низшей ступени! Пролезли в отверстие, оставшееся в каменной плите после ее противоборства с Бьерсардом, затащили наверх бухту шнура, спустили его конец вниз... И сумели-таки вчетвером, объединенными силами, подтянуть веревку! И надежно закрепили ее конец!

К сожалению, сам Афилей наверх подняться не смог, ему бы потребовался куда более прочный канат. Но Хлада – вот она, и ее сабля будет ой как нелишняя. А мы получили путь отхода, с захваченным Навершием или без него...

Нет, пожалуй, за поедание мохноножины при отягчающих обстоятельствах одного лишь изгнания маловато, и ему будет предшествовать торжественная порка на городской площади... А великий дрессировщик Афилей заслуживает памятника не из бронзы, из более благородного металла.

Хлада попыталась было рассказать что-то про Действительно Большое Чудище, но по моему настоянию ей пришлось отложить историю на потом.

– Надо атаковать руины, – сказал я, выслушав рассказ Калрэйна о его разведке в деревне людоедов. – Немедленно. Пока меня не хватились. Шлемоносцев там немного, но если меднолицый разбудит своих спящих и отправит на поиски, нам придется туго.

Хотя сам я испытывал немалые сомнения... Сумеем ли справиться без помощи Гаэлариха? Дастся ли так просто в руки Навершие? Наверное, меднолицый маг знал, что делал, когда заключал его в хрустальную пирамиду. И недаром не прикасался голыми руками к огромному самоцвету.

Хладу посетили те же мысли, не иначе. Потому что она неуверенно произнесла:

– Хорошо бы мага нашего отыскать... Без него тяжеленько придется.

– А зачем меня искать? – услышали мы знакомый голос.

Повезло, что я не кушал что-нибудь в это время, – иначе точно бы подавился.

* * *

– А зачем меня искать, дражайшая майфрау Сельми? – послышался брюзгливый голос, непонятно откуда исходивший. – Я тут,рядом...

Хлада мгновенно оказалась на ногах. А сабля оказалась в ее руке.

– Покажитесь-ка, мэтр магистр, если это и в самом деле вы, – произнесла наемница. – Не то снесу голову вместе с шапкой-невидимкой. Голос подделать штука нехитрая.

Гаэларих возникал из невидимости постепенно, не единым разом: появившаяся смутная дымка постепенно приобретала контур человека, знакомые черты обозначались все отчетливее... Он, мэтр магистр. Ну фокусник...

У всех скопилось к магу много вопросов. Но я не позволил их задавать, быстренько увел Гаэлариха в сторону. Время сейчас слишком дорого. Потом его, времени, либо станет с избытком для рассказов и воспоминаний, либо... Либо любопытствовать и удовлетворять любопытство станет некому.

– Как спаслись? – отрывисто спросил я. – Отвечайте быстро, самую суть. Двумя словами.

– Двумя... хм... Заклинание невидимости.

– Что видели? Здесь, на плато?

– Деревню. Развалины. Подземный водосток. Колонну Бо-Заара.

Колонна? Что за колонна? Впрочем, неважно. Секунды уходили, и с каждой потерянной уменьшались наши шансы на неожиданное нападение.

– Навершие отыскали?

– Нет. Но почувствовал его действие.

Пришлось потратить толику драгоценного времени, коротко рассказать про опыты меднолицего и громадный самоцвет.

– Да, – подтвердил Гаэларих. – Это оно. Навершие Молота.

– Почему меднолицый хранит его в хрустальном футляре? До него вообще можно дотрагиваться?

– Можно. Но лишь когда кристалл не активен. Вы же видели, как это бывает – гаснет, теряет сверкание и свечение... Иначе – смерть, быстрая и неотвратимая. Для того, собственно, и служит Рукоять Молота, тоже артефакт огромной силы, – чтобы погасить сильнейший откат.

Понятно... Что же, тем легче. Со здоровенной хрустальной пирамидой в руках уцелевшие враги далеко не убегут...

– Вы способны справиться в одиночку с несколькими тысячами воинов? – спросил я напрямик. – Если их не будет прикрывать маг?

– С теми, что сейчас в магическом сне?

– Да.

– Трудно... Они, когда восстают из своего оцепенения, не совсем обычные люди. Не чувствуют боли и к тому же...

– Достаточно. Скажите проще: да или нет?

Ответить коротко и однозначно Гаэларих все-таки не сумел...

– Такие случаи бывали... О них складывали потом легенды, но бывали.

– Значит вам, мэтр магистр, предстоит стать героем легенды. Постарайтесь, чтобы не посмертно.

Глава восьмая. Голос крови

...И опустили рекомую Лазандру в ров, нечистотами заполненный, говоря: коли нельфияда она, не позволит ей утонуть сила темная и нечистая, и взойдет на костер тогда. Но пошла ко дну Лазандра, и выловили ее, и очистили от подозрений, и четвертовали за прочие грехи ее.

«Синодик убиенных», том XXXI

Один из основополагающих принципов воинской науки, которую мне долго и старательно вдалбливали в Храме, гласит: по возможности командиру не надо сталкивать подобное с подобным. Если строй тяжелой кавалерии столкнется с таким же вражеским строем, победа возможна, но заплатить за нее придется очень дорогой ценой. Или, например, если в чистом поле сойдутся в перестрелке две роты лучников, то победителей, кто бы ни победил, останется совсем немного...

А вот если конница ударит по лучникам, не прикрытым строем пикинеров, – победа обойдется не слишком дорого. Или же наоборот, лучники обрушат град стрел на всадников, укрывшись за непроходимыми для тех рогатками и рвом, – тогда можно практически избежать потерь.

Именно этот принцип я собирался использовать в решающей схватке за Навершие Молота.

Как следовало из результатов боя при Лигонге, Гаэларих и противостоявший ему маг не уступали друг другу в колдовском поединке. Однако же я, прорубившись сквозь заслоны, сумел пустить меднолицему кровь, или что там у него ее заменяло... Мог бы, наверное, и прикончить, не смойся он так быстро.

Но и мятежники имели аналогичную возможность, им просто не повезло, – спину Гаэлариха прикрывал Калрэйн.

Беда в том, что повторить победу при Лигонге не удастся. Слишком изменилось соотношение сил. Маг и пять воинов против мага и нескольких тысяч... Шлемоносцев перебить мы сумеем, и достаточно быстро. Гаэларих скует меднолицего схваткой – но ведь тот, увидев, что дело оборачивается плохо, воспользуется смерчевидной воронкой, ускользнет к своему сонному воинству... И тогда уйти с Сердца Уорлога нам не позволят, неважно, с захваченным Навершием или без него.

И я принял решение рискованное, но казавшееся единственно возможным: мы схватимся с меднолицым и его шлемоносцами впятером, без помощи Гаэлариха. Шансы есть. Если хоть один уцелеет, сумеет подобраться близко, вплотную, то у мага не будет времени применять длинные, сложные заклинания. А коротенькие, состоящие из одного ключевого слова, способные упредить полет стрелы или взмах топора, надо тщательно готовить заранее... И все равно остается риск, что топор, стрела или брошенный нож окажутся быстрее.

А мэтр магистр тем временем если даже не перебьет поголовно выходящее из магического сна воинство, то хотя бы не даст им обрушиться на нас с тыла...

Глупая и самоубийственная авантюра? Возможно... Но иногда такие замыслы удаются...

И тогда их называют по-другому – великими подвигами.

* * *

Со стороны главного фасада не то дворца, не то храма раздался громкий тревожный крик. Кто-то из стоявших в дозоре черношлемников заметил близнецов или Хладу... Но так оно и было задумано.

Я толкнул Калрэйна в плечо: пора! И мы метнулись к тому самому пролому в стене, из которого я совсем недавно выбрался на пару с мохноногом.

Замелькали знакомые коридоры. В отдалении слышались звуки драки, мы не обращали внимания. Хлада и братья справятся с охраной мага, обязательно должны справиться... А наша цель – меднолицый. И Навершие Молота.

Нужный поворот, коридорчик, решетка... Заперта! Взмах Бьерсарда, второй, – перерубленные прутья звонко посыпались на каменный пол. Вперед!

Мы ворвались в лабораторию, и я застонал от разочарования. Меднолицего здесь не оказалось. И Навершия не оказалось тоже... Цепь по-прежнему свисала с блока, укрепленного на потолке, но хрустальной пирамиды на ее конце не было.

Отчего-то я уверил себя, что проклятый колдун при тревоге первым делом бросится к своему бесценному кристаллу. Он, вполне возможно, как раз к нему и бросился. Да только не сюда...

Однако нет времени сожалеть об ошибочных решениях...

– В зал! – выкрикнул я, и показал рукой: – Туда!

Других мест, где можно найти меднолицего, я все равно не знал. Понятия не имел, где здесь у него личные покои, где он спит и ест. Если не обнаружим мага в зале, придется искать вслепую

Не пришлось.

Маг был там.

Стоял возле черного алтаря, раскладывал на нем какие-то свои магические амулеты и, казалось, не обращал внимания на шум, доносящийся из другого крыла руин.

Навершия я не увидел. Не беда, если прикончим хозяина, – так или иначе разыщем. Прикончит он нас – стало быть, не судьба. Значит, не наш день сегодня.

Едва оказавшись в зале, ассасин стремительно скользнул в сторону, укрылся за штабелем досок. Свои роли в грядущей драке мы распределили заранее: я отвлекаю внимание и принимаю на себя магические атаки, а Калрэйн подбирается на дистанцию неотразимого смертельного удара.

– Сам принес топор?! – громыхнул голос меднолицего. – Но условия изменились! Легкой смерти теперь не будет!

Он взмахнул рукой, выкрикнул короткое заклинание. Не знаю уж, для чего оно служило... Может быть, превратило бы меня в жабу. Или попросту бы парализовало, обездвижило... Не важно. Главное, что не сработало. Легкая ломота в висках – вот и все, что я ощутил.

Вторая попытка: пассы посложнее, и само заклинание несколько более длинное. Результат, естественно, тот же, не заслуживающий внимания.

Я за это время успел преодолеть три четверти расстояния, отделявшего меня от меднолицего. И, честно говоря, уже понадеялся, что схватка сейчас закончится легко и просто... Изготовился метнуть Бьерсард, выкрикнув что-нибудь героическое и приличествующее моменту. Даже начал фразу, замахиваясь:

– Возвращайся...

Закончить, как собирался: «...в бездну Хаоса, ублюдок!», – не удалось. Меднолицый сообразил, что дело нечисто, и мгновенно изменил тактику. Применил заклинание «воздушного кулака», направленное не на человека, а на воздух между ним и атакующим.

Магия тут простейшая, активизируемая одним жестом, и первокурсники магических академий вечно тузят друг друга на переменах «воздушными кулаками», за что и получают выволочки от суровых деканов...

Однако сильный, опытный маг и таким примитивом способен превратить человека в калеку. Достаточно вспомнить негостеприимного обитателя Каэр-ла-Рэ – играючи вышиб мною двери как раз при помощи «кулака»...

Мне повезло. Невидимый удар швырнул не на жесткий камень – на кучу песка, приткнувшуюся к стене. Хоть чуть-чуть, да помягче.

Не дать подняться, добить меня маг не успел. С другой стороны, отвлекая внимание, его атаковал Калрэйн.

Но меднолицый оказался начеку – и летящий в его голову нож словно бы воткнулся в невидимую преграду. Клинок тут же потерял форму, стек вниз, расплескался по полу блестящей лужицей – на манер пролитой ртути. Ассасина маг, не мудрствуя лукаво, тоже наградил «воздушной оплеухой». Возможно, он еще не успел разобраться в ситуации, второпях вообразил, что мы оба несем на себе какую-то магическую защиту. Удачная для нас ошибка... Хотя долго водить за нос, конечно же, не удастся. Но мы и не собирались мешкать.

С другой стороны уже подбегал я, вновь готовый пустить в ход Бьерсард, – но внезапно рухнул ничком на пол, пропуская над собой туго спрессованный сгусток воздуха. Тут же вскочил, бросился вперед. Калрэйн занес клинок для нового броска...

Казалось, победа рядом, рукой подать, отбиться от двоих маг никак не успевал. Но меднолицый все же вывернулся... Плиты под моими подошвами стали внезапно скользкими-скользкими, будто идеально гладкий паркет тронного зала, к тому же обильно политый маслом. Я сбился с ноги, взмахнул рукой, с трудом удержал равновесие...

А вокруг мага возникла знакомая мне по Лигонгу воронка смерчика... Причем не раскручивалась на продолжении некоторого времени, как тогда, – возникла, и меднолицый тут же исчез. Нож Калрэйна рассек пустоту.

Однако, чем бы ни был этот смерчик, дальность переноса им явно зависела от времени подготовки... Отступил маг совсем недалеко, на другой конец зала.

И тут же доказал, что предвкушать победу нам ой как рано.

Наверняка «кулаки» он пустил в ход не раздумывая: первое пришедшее на ум непрямое боевое заклинание, – возможно, хорошо памятное ему со школьных времен, если он все же был когда-то человеком... Но все воздушные атаки стали лишь способом потянуть время, подготовиться к настоящему смертоносному удару.

И меднолицый ударил!

Сначала по мне... Вернее, заклинание было направлено не на меня, – на кучу толстенных деревянных брусьев, сложенных у стены. Это были заготовленные для перекрытий балки, но сейчас мирное дерево, дожидавшееся, когда же его используют для ремонта, взбесилось! Каждый брус обрел подвижность и гибкость, словно бы превратился в змею, в громадного удава, вышедшего из летаргического сна!

Одни извивающиеся балки норовили оплести меня, раздавить в смертельных объятиях. Другие, свернувшись в тугую спираль, мгновенно распрямлялись – точь-в-точь как болотные питоны, таранным ударом своей головы ломающие ребра и хребет грязеруху.

И Бьерсард в полной мере показал в тот день, на что способен!

Моя рука мало участвовала в происходящем, лишь подчинялась стремительным взмахам топора. А он метался неудержимой молнией, одним касанием рассекая преграды. Не увязал в толстом дереве, не отскакивал, выбивая щепки... Щепок вообще не было – брусья очень быстро превращались в груду чурбаков с идеально ровными срезами, падавших на пол и подергивающихся под ногами. Но, естественно, в эти мгновения думать о том, чтобы самому перейти в атаку, не пришлось...

Не остался забытым и Калрэйн. Что именно применил против него маг, я толком не разглядел, не до того было. Но что-то, направленное на выстроившиеся вдоль стены бочонки с известью. И ни их, ни саму стену теперь не увидеть – ту часть зала на манер густого тумана затянула известковая взвесь, повисшая в воздухе.

Но ассасин остался цел и невредим. Более того, под прикрытием белой мути подобрался вдоль стены гораздо ближе к меднолицему.

Маг впервые оказался вынужден прервать начатое заклинание: штабель досок (зашевелившийся, явно рвущийся на помощь атакующим меня брусьям) вновь замер недвижно, а колдун оборотился к Калрэйну, выкрикнул короткое гортанное слово, взмахнул руками, замысловато растопырив пальцы.

Большая куча песка, на которую мне довелось сегодня приземлиться, превратилась в нечто совсем иное – в холм из пузырящейся массы ядовито-зеленого цвета. Масса оказалась достаточно жидкой, мгновенно хлынула во все стороны, – в том числе на Калрэйна, зажатого между стеной и бывшим песком.

Разбросанные по полу деревянные обломки при соприкосновении с зеленой гадостью растворялись почти мгновенно. Вернее, почти мгновенно превращались в эту пузырящуюся гнусь.

Без сомнения, та же судьба ждала и ассасина. Да вот только он не стал дожидаться судьбы.

Мне казалось, что за годы нашего знакомства я достаточно полно изучил умения Калрэйна. Ошибался. Такого видеть мне еще не доводилось...

Он просто-напросто побежал по отвесной стене. Да-да, именно побежал. Вверх, очень быстро. Ноги ассасина мелькали с неимоверной скоростью, мой взгляд не успевал уловить отдельные фазы слитого, смазанного движение.

Взбежав на высоту в два своих роста, Калрэйн сильно оттолкнулся от стены, прыгнул. Приземлился чуть ли не на середине зала, описав в воздухе двойное сальто.

А затем повел себя странно: неторопливо отер пот со лба, расстегнул воротник рубахи, словно ему не хватало воздуха...

Я сдержал очередной удар Бьерсарда, не сразу сообразив, что все закончилось. Рубить уцелевшие брусья – все еще изогнувшиеся и перекрученные, но уже неподвижные, вновь одеревеневшие, – смысла больше не было.

...Маг неподвижно лежал на спине. В глазных прорезях маски едва виднелись две крохотные рукояти двух крохотных клинков – тех самых, в которых Хлада несколько издевательски заподозрила зубочистки... Ни бросков, ни полета миниатюрнейшего оружия я не заметил...

Меднолицый тоже.

* * *

Близнецам удалось закончить схватку без единой серьезной раны. Лишь у Ламмо на лбу виднелась даже не рана, скорее большая ссадина, уже запекшаяся и не кровоточащая. Ну вот, будет какое-то отличие, пока Ломмо специально и собственноручно не повредит себе лоб.

Хлада же не разминулась с оружием шлемоносцев, и рана оказалась посерьезнее царапины близнеца, – на левой руке, словно для симметрии к той, что получила наемница в ночном побоище.

Однако держалась она бодро, не обращала на капавшую с рукава кровь ни малейшего внимания.

Противники полегли все до единого... Здесь, во внутреннем дворе замка, лежали лишь три мертвеца в черных бацинетах, но Ламмо сказал:

– Мы убили...

А Ломмо закончил:

– ...всех.

Ни радости, ни гордости в их словах я не ощутил... А ведь оба так жаждали подвигов. Ну что же, ребятишки помаленьку начинают привыкать к роли героев... Порой приходится, порой необходимо делать работу, результат которой – груда окровавленных трупов. Вот только гордиться ею нельзя.

Ах да, совсем забыл, – мы же нашли Навершие...

Но никакой радости от долгожданного события я не испытал.

Пирамида стояла здесь же, во дворе, неподалеку от круглого провала. Кристалл вновь переливался, сверкал всеми цветами радуги. Словно нетерпеливо жаждал крови, словно ждал горячего, еще живого, трепещущего сердца... Глупо ненавидеть неодушевленный предмет, но я испытывал к Навершию чувство, весьма напоминавшее ненависть.

Не знаю, куда тащили пирамиду трое последних черношлемников. В зал, в лабораторию? Или спешили укрыть в каком-то тайнике?

В любом случае не преуспели. Не донесли, не укрыли... Двое лежали, пробитые стрелами близнецов. Третий, близко познакомившийся с саблей майфрау Сельми, неподвижно скорчился на плитах двора, вцепившись в живот двумя руками, вокруг натекла большая лужа крови... Ладно хоть ни капли не попало на хрустальный футляр Навершия, – Сеггер ведает, что бы тогда началось.

– Отец... – начал Ламмо, показывая на пирамиду.

– ...теперь нас...

– ...простит...

– ...за побег?

– Простит, конечно. Жаль, что не знаком с этим достойнейшим человеком. Но обязательно познакомлюсь. И скажу спасибо за сыновей.

– Ты...

– ...знаком.

– Его зовут...

– ...Томмо-барн.

Вот как... Ответить братьям я ничего не успел – увидел, что собирается сделать наемница. И завопил:

– Не-е-е-т! Назад!!!

Она отдернула руку, протянутую к пирамиде, но поздно: большая капля крови уже полетела вниз и ударилась о хрусталь.

* * *

Голос гремел, отражаясь от полуразрушенных стен дворца, отдавался гулким эхом в бездонном круглом провале:

– Ты получишь этот камень, Хигарт, только если вернешь то, что принадлежит тебе не по праву!

Боюсь, что странные иллюзии, порождаемые Навершием Молота, попробовавшим кровь, были не совсем иллюзиями... А бредовые видения, вызванные дымом сгоревшего зелья троллей, – не совсем бредовыми...

Потому что произносила эти слова отнюдь не наемница Хлада Сельми, сестричка давнего моего боевого товарища Йоса, ныне покойного.

Ко мне обращалась нельфияда.

Темная шевелюра вновь приобрела цвет расплавленного золота, исчезли костяные шпильки, исчезла заостренная гирька на ремешке, вплетенном в конец косы, – и золотые волосы ниспадали до талии. Кожа куда менее загорелая, чем у Хлады, лицо очень похожее, но выражение совсем другое, и другие глаза – ярко-голубые... Затертая бригантина наемницы обернулась ослепительно сверкающим полудоспехом, изукрашенным золотой насечкой и драгоценными камнями.

Нет, то не была нельфияда... Владычица нельфияд!

– Что именно вернуть? – крикнул я в ответ.

Хотя прекрасно знал, что. Бьерсард, конечно же... Ну что за день такой, все норовят обезоружить, отобрать верный топор...

Но я тянул время, ожидая, когда наваждение, вызванное магией Навершия, рассеется. Когда мы вновь увидим Хладу – изумленную, ничего не понимающую, ничего не помнящую.

– Не прикидывайся, Хигарт! Ты знаешь, о чем я говорю!

Я послушно перестал прикидываться. Поднял Бьерсард, спросил не без издевки:

– Ты ничего не путаешь? Насчет права владения? Разве Йос привозил тебе в подарок эту игрушку? По-моему, он обходился куклами!

– А где взял его ты, Хигарт?

Где, где... У Феликса Гаптора на бороде... Получил в Храме Вольных, конечно. И сколько же было тогда сказано красивых слов про мое великое предназначение и про великую миссию, предстоящую мне, – многие, дескать пытались взять, да не давалось в руки древнее оружие, меня поджидало...

Рассказывать про это не хотелось. Но наваждение упорно не желало рассеиваться, и я, чтобы еще потянуть время, крикнул:

– Бьерсард мне дали те, кто владел им по праву!

Нельфияда расхохоталась... Ничего веселого в ее смехе не было.

– Они убили мою прапрапрабабушку Белизарду, убили как трусы, издалека, стрелами! Вот и все их права! Ты получил оружие из рук убийц, Хигарт!

– Да отдай ты ей топор, делов-то! – тихонько сказал мне на ухо Калрэйн. – Пусть берет... Руки обожжет, или пальцев лишится, будто сам не знаешь.

– Не лишится, – так же тихо ответ я. – У них с Бьерсардом любовь...

– Какая еще любовь? – не понял ассасин.

– Глубокая! По самое лезвие!

Калрэйн наверняка решил, что я выбрал неудачное время для шуток... Но рассказывать, чем и вправду завершился танец нельфияды с Бьерсардом, времени не было.

– Решай быстрее, Хигарт! Не то тебе придется отправиться за самоцветом в бездонные глубины!

Она не брала на испуг... Пирамида теперь нависала над провалом почти на третью часть своего основания. Одно движение руки... Или ноги...

Я подумал ни с того ни с сего, что не видел до сих пор обнаженных ног Хлады Сельми – наяву, не в наркотических видениях. А сейчас ее штаны и рубаха превратились в очень короткую тунику. И в такт последним словам нельфияды рядом с пирамидой нетерпеливо притоптывала весьма аппетитная ножка, обвитая ремешками сандалии...

Однако надо решать.

Был бы здесь Гаэларих, мог бы придумать какой-то магический фокус... Но с другого конца плато доносились громыхающие звуки, свидетельствующие: магистр свои дела не закончил. Там же поднимался к небу столб жирного черного дыма.

...Конечно, топор мне вручили не сами убийцы законной владелицы. Прапрапра... это сколько же сменилось поколений... Но что значат поколения, когда звучит голос крови?

Да уж, кровь не водица... И магия крови – не шутка... Но до чего же не вовремя она сработала, разорви меня псы Кронга! Что бывшая Хлада не лжет, я не сомневался... По крови она нельфияда. Достаточно вспомнить ее давний рассказ про мать, рожавшую только девочек...

– Стрелять? – деловито спросил Ламмо.

Юный сокмен никаких сомнений не испытывал. Хлада превратилась во что-то непонятное, а значит, опасное. А мальчик пока что знал лишь один способ разбираться с непонятным. Грех его винить, я и сам был таким...

– Нет, – отрезал я. – Ни в коем случае не стрелять.

...Считайте меня глупцом, но я все-таки верил Феликсу Гаптору и Хильдису Кооту. Не до конца, с оговорками, но верил... Они, в общем-то, и без того имели все, что желали. И могли получить всё, чего бы ни пожелали еще, – без помощи Молота Времени. Оставалась надежда, что они все-таки используют древний артефакт так, чтобы изменить мир к лучшему. Или хотя бы сделать другим...

Потому что жить в этом я устал. Устал маршировать по нему бесстрашным героем Хигартом, по уши измаранным в крови, шагать, оставляя за спиной искромсанные верным топором тела... Устал.

Глупо, да?..

Ладно... Хватит платить за спасение мира чужими жизнями. Пора отдать что-то свое... В мире полно смертоносного железа, подберу что-нибудь подходящее.

– Забирай! – громко сказал я нельфияде. – Владей по праву, не доставай без нужды, не убирай без славы!

Именно с такой присказкой я получил Бьерсард в Храме... Получил от наследников убийц, не рискнувших взять древнее оружие в руки... Не знал. А то бы не притронулся.

Я осторожно вынул руку из петли, взялся за рукоять двумя пальцами. Медленно пошагал по плитам двора. Бьерсарду мое намерение, похоже, не понравилось. Подергивался в пальцах все сильнее и сильнее, норовил выпасть, пришлось стиснуть рукоять в кулаке.

Извини, друг... Я слишком долго жил, сполна используя право сильного. А теперь понял: иногда сила в том, чтобы отказаться от этого права.

– Ошибочное решение, Хигарт! – прозвучал голос, незнакомый и громкий.

На мгновение я опешил, показалось, что псевдоразум моего топора обернулся разумом самым настоящим, да еще и со способностью к речи вдобавок...

Однако мгновение прошло, и я понял, что Бьерсард здесь ни при чем, и даже подергиваясь, он не протестовал, – всего лишь пытался предупредить меня привычным способом.

Обращался ко мне человек, стоявший наверху, на разрушенной стене дворца.

Мэтр Тигар.

* * *

Тигар? Нет, скорее человек, несколько напоминавший бытописателя и натянувший его костюм...

Если раньше иногда мэтр казался выше своего роста, то сейчас никаких сомнений не осталось: он и самом деле вырос и раздался в плечах. Знаменитый камзол с кожаными нашлепками на локтях (до Катаклизма купленный, таких нынче не шьют!) теперь не сходился на груди и лопнул под мышками, а запястья на пару шасов торчали из рукавов, ставших слишком короткими.

Лицо тоже казалось лишь отдаленно похожим на добродушную физиономию Тигара... Однако же и новые черты показались смутно знакомыми. Ну да, тот же надменный изгиб губ, заострившийся подбородок, более резко очерченные скулы...

На гребне стоял тот же человек, чьи черты на несколько мгновений проступили во дворе замка ла-Рэ. Или не человек?

«Кто вы, мэтр Тигар?» – хотелось крикнуть мне. Все остальное – как, например, ему удалось выжить после попадания двух стрел и падения с изрядной высоты, – не казалось столь важным.

Кто он? И на чьей стороне?

Ответ на второй вопрос не задержался. Ни на чьей. На своей собственной.

– Положи топор под ноги, Хигарт. А ты, женщина, отодвинь ларец подальше от края. Тогда я позволю вам уйти. Позволю родить дочь от великана, позволю бедокурить по кабакам и задирать юбки всем встречным бабенкам... Я не люблю зря убивать.

Даже нынешний, изрядно подросший «Тигар» в лучшем случае достал бы макушкой мне до плеча. Оружия у него никакого не было – подсайдачный тесак у Ламмо он так и не взял, свой меч где-то потерял в перипетиях минувшей ночи, а новым не обзавелся. И слова его могли показаться смешными, но не показались. Жутковатой уверенностью в себе веяло от речей бывшего писателя. Да, убивать не любит. Но при нужде убьет, как муху прихлопнет.

Нельфияда ответила действием. Сверкающий клинок, в который превратилась сабелька Хлады, описал полукруг и уставился острием на псевдо-Тигара. Я вновь просунул руку в петлю топора. Потом разберемся, кому владеть древним оружием, – сами, без этого самозванца в драном камзольчике.

Лже-Тигар презрительно скривил губы, скрестил руки на груди. И громко выкрикнул фразу, адресованную никак не нам, – очень похожую на те, что гремели во дворе Каэр-ла-Рэ.

Хлопанье десятков крыльев слилось в оглушительный рокот.

Стоило ожидать...

* * *

Все-таки родной стихией этих многоруких пташек был воздух, – и в нем они показали себя совсем иными бойцами, чем в тесноте галереи Каэр-ла-Рэ. Стремительными, увертливыми... Ладно хоть двуручные мечи и кинжалы были не при них – так и остались, наверное, валяться в замке Ларинтиона. У некоторых я видел в лапах секиры, дубины и клинки, – похоже, подобранные на месте ночного побоища. Однако в большинстве своем ящероголовые бестии пользовались природным оружием – клыкастыми пастями и длинными когтями, украшавшими четырехпалые лапы...

Набросилась крылатая орава на нас не сразу. Громко хлопая крыльями, четверорукие летали над двором, – снижаясь и сужая круги. Но не атаковали.

Казалось, лже-Тигар давал нам последний шанс одуматься и подчиниться. Он так и стоял на гребне стены, скрестив на груди руки.

Я использовал паузу, чтобы разместить наше немногочисленное воинство на более удачных позициях. Скомандовал:

– Ламмо! Ломмо! В развалины! Бейте из укрытия!

Да и нам с ассасином не мешало бы отступить туда же. Как неуклюжи в тесных помещениях твари, столь изящно выполнявшие воздушные пируэты, я хорошо помнил.

Но... пирамида с Навершием так и осталась стоять у ног нельфияды. Хотя от края воительница ее все же отодвинула подальше... Едва ли для того, чтобы отдать как-бы-Тигару. Так разве станет он спрашивать позволение...

И если касательно епископа и Феликса Гаптора я испытывал сомнения, то про четвероруких знал точно: им кристалл отдавать нельзя. Ни им, ни их новому хозяину. Так что придется драться на вольном воздухе.

Ламмо, стоявший ближе брата к дворцу, первым выполнил мой приказ: юркнул в прореху стены. Ломмо промедлил. Показал мне взглядом на Тигара, помялся, не умея сам начать фразу. Наконец выдавил:

– Э-э?

Не стоит... Хотя... Пусть попробует. Ясно ведь, что миром не разойтись... Вдруг удастся окончить дело одним выстрелом?

– Давай! – негромко сказал я.

И, отвлекая внимание на себя, быстро двинулся к Навершию, крутанув над головой Бьерсард.

Стрела Ломмо пропела в воздухе свою короткую песню. Юный сокмен не промахнулся... Наверное. Потому что лже-Тигар махнул ладонью, словно отгоняя докучливую муху, – и стрела вспыхнула в воздухе. Сгорела дотла, до бывшего мэтра не долетело ни обугленное древко, ни хотя бы наконечник...

Еще один маг. Расплодились тут, понимаешь...

На этом короткое затишье кончилось. Громкая команда на нелюдском языке – и твари устремились вниз.

Ломмо не успел укрыться в руинах. Стал стрелять с открытого места. Успел подбить одну несущуюся на него тварь, вторую, третья была уже рядом, юный лучник не успевал достать стрелу, схватился за тесак, несколько неуверенно... Но полет четверорукого подломился, он рухнул, забил одним крылом, взметая пыль с плит двора. Из горла торчала стрела Ламмо.

Ассасину, с его коротким клинком опояски, пришлось бы туго в схватке с наседающими сверху противниками, большинство метательных орудий Калрэйн истратил. Но он подхватил с плит глевию шлемоносца, и отбивался ею довольно успешно, успев приземлить одного из нападавших.

Зато Хладу (или нельфияду? не знаю, как теперь ее называть...) я попросту не мог разглядеть. Воздух там, где дралась она, казалось, полностью состоял из чешуйчатых тел и громадных серых крыльев...

Наблюдать за ходом сражения я смог лишь поначалу, пока четверорукие кружились совсем близко, но в схватку со мной не вступали. Не знаю уж, отчего. Может, как-то могли общаться меж собой, и поверженный в Каэр-ла-Рэ крылатый мечник поведал сотоварищам впечатления от плотного знакомства с Бьерсардом...

Однако надолго их нерешительность не затянулась. Новая команда лже-Тигара – и сразу десяток тварей ринулся на меня.

Оскаленные пасти, тянущиеся к глотке когтистые лапы, дубины и секиры, норовящие ударить сзади. И Бьерсард – отсекающий конечности и головы, вспарывающий крылья, разрубающий податливые тела...

Все в мире имеет цену, и способность к полету тоже. Платой за умение летать в данном случае стали легкие и непрочные кости, и тонкая, плохо защищающая от ударов шкура... Да и в рукотворных доспехах, вздумай бестии их натянуть, не больно-то полетаешь, тяжелы. Осознавая эту слабость своих созданий, творец четвероруких снабдил их в качестве компенсации небывалой живучестью и способностью к заживлению ран. И мне снова и снова приходилось рубить тварей, вроде бы наповал убитых.

Я помнил, что они очень легко, почти мгновенно захлебываются, – но, увы, бочка с водой была непозволительной роскошью в нынешних обстоятельствах.

И Бьерсард рубил, рубил, рубил... Окончательно ящеровидные летуны затихали, только лишившись головы.

Но в конце концов затихли – почти все те, кто навалился на меня. Парочка уцелевших отлетела подальше.

Едва перевел дух – дикий вопль. Бросил взгляд вокруг, не понял, кто из наших кричит, затем догадался взглянуть вверх.

И увидел Ломмо, поднятого в воздух не то пятью, не то шестью тварями разом. И сообразил, что длинный падающий предмет, – рука парня. Потом вниз устремился другой предмет. Круглый. С неба неслось громкое шипение. Торжествующее.

Я часто жалел, что простым людям, не магам, недоступно искусство полета. Но так сильно жалел впервые...

Дикий крик, тем не менее, не смолкал. Обернувшись, я понял: Ломмо умирал молча. Кричал Ламмо.

Так и не смолкнув, он выскочил из руин на открытое место.

Крылатые твари, выпустив тело несчастного Ломмо, тут же устремились к его брату; стрелок без прикрытия – лакомая цель в ближнем бою.

Устремились – но не завершили атаку, отвернули в сторону.. По-моему, их крохотные ящеричьи мозги попросту не смогли осознать увиденное: человек, только что убитый и разорванный на куски, вновь стоит перед ними живой и невредимый!

Ламмо начал стрелять.

Мне доводилось водить знакомство с отличными лучниками. С настоящими виртуозами стрелкового дела...

Но такое я видел впервые. И едва ли еще раз увижу...

Мастер лука обязан выпускать двенадцать стрел в минуту, и достигается это умение долгими упорными тренировками.

Но я готов съесть Бьерсард на завтрак, если Ламмо не перекрыл норму вдвое!

Чтобы произнести фразу: «Все сокмены – отличные, непревзойденные стрелки», – потребуется больше времени, чем потребовалось Ламмо, чтобы расправиться с всеми убийцами брата. Пробитые стрелами, трепыхающиеся твари падали рядом с изуродованным телом их жертвы. И к ним уже спешил Калрэйн – добить, обезглавить.

У Ламмо осталось три стрелы.

Все три полетели в псевдо-Тигара.

Про искусных лучников ходит много легенд и откровенных баек. Например, такая: первая стрела еще летит к цели, а вторая уже срывается с лука того же стрелка. Я не верил, знал: невозможно, не успеть. За два-три удара сердца стрела пролетает расстояние действенной стрельбы. Надо успеть достать вторую, вложить тетиву в прорезь, натянуть лук, прицелиться – хотя бы неточно, хотя бы приблизительно... Не бывает.

Так вот... Говорите что угодно про обман зрения, вызванный горячкой боя, но я настаиваю: первая стрела все еще летела, когда Ламмо выпустил даже не вторую, – третью! ТРЕТЬЮ!!!

Первую лжеписатель сжег тем же небрежным движением руки. И тут же в ладонь впилась вторая стрела! И пришпилила к груди, к левой ее стороне! Третья ударила во вторую, расщепив древко пополам. Тоже эффектно, но такое порой случается, не сравнить с первым чудом...

Четверорукие тем временем опомнились от шока, вызванного мгновенным воскрешением разорванного на части мертвеца. Сразу после третьего выстрела крылатая тварь обрушилась на Ламмо, сбила с ног, накрыла крыльями, словно широченным плащом.

Я не успел броситься на помощь. Калрэйн тоже. Потому что фальшивый Тигар с истошным воплем рухнул со стены внутрь дворца. С рукой, по-прежнему приколоченной двумя стрелами к сердцу. Две стрелы, падение... Ему такое знакомо. Но, надеюсь, во второй раз не уцелеет... Куда уж людоедским стрелкам до нашего Ламмо!

Казалось, вопль падающего послужил для четвероруких командой: спасайся, кто может! Улетели все, в том числе тот, что совсем уже собрался было прикончить юного сокмена.

А вот с Хладой (да, с Хладой, йухабб зей, должно же и у нельфияды быть имя!) дело неладно... Я попросту не увидел ее под грудой поверженных крылатых созданий.

И поспешил туда, к ней, на бегу отсекая головы тем барахтающимся под ногами четвероруким, кто как-то умудрился избежать этой операции.

* * *

Калрэйн что-то говорил, но я не слышал слов. Или не понимал. Ассасин показывал на небо, на пирамиду с Навершием... Я пренебрежительно отмахнулся. Хаос с ней, с этой стекляшкой, можешь сбросить ее в провал, в бездонные глубины. Не стоит она ни капли крови Ломмо или воительницы...

Разгребая груду обезглавленных крылатых тел, скрывавших под собой нельфияду, я видел краем глаза, как Калрэйн подхватил пирамиду, потащил к руинам. Шагал он, хромая, и весьма сильно.

Сверкающий полудоспех не превратился обратно в бригантину, но оказался помят и залит кровью. Разорванная и окровавленная туника тоже не стала штанами и рубашкой. Но смотрели на меня карие глаза Хлады Сельми. С ее загорелого лица, теперь мертвенно бледного. Губы воительницы зашевелились, но ни звука с них не слетело. Только с легким присвистом выходил воздух из разорванного горла. Но я видел, куда устремлен ее взгляд. И к чему попыталась потянуться рука, но лишь бессильно дрогнула.

К Бьерсарду.

– Возьми, – я опустился на колени и вложил рукоять в холодеющие пальцы. – Он твой по праву.

Мне показалось, что ее губы беззвучно прошептали: твой... Что рука попыталась протянуть мне топор. Возможно, я выдавал желаемое за действительное. Но уточнить уже ничего не смог. Через мгновение воительницы не стало.

Прощай, дева... Надеюсь, встретимся в чертогах Пресветлого Сеггера.

Взял Бьерсард я очень осторожно, с нехорошим подозрением, что запросто могу стать калекой... Но, наверное, мне и в самом деле его сейчас подарили. По праву.

Потом я встал, обернулся, – и увидел Калрэйна, склонившегося над Ламмо. Йухабб зей, что там такое, мне показалось, что парня лишь опрокинула крылатая тварь...

Не просто опрокинула. Успела основательно пройтись пастью по груди и животу, выдирая изрядные куски плоти... Калрэйн молча покачал головой. Я и сам все видел. Надежды никакой... Но мне очень хотелось надеяться.

– Держись, Ламмо, – хрипел я. – Держись... Гаэларих поможет, магу залатать такие дыры, – раз плюнуть.

– Я не Ламмо... – слабая тень улыбки показалась на губах умиравшего. – Ломмо... Мы... через день... начинали говорить первыми...

Он замолчал, лишь розовая пена пузырилась на губах, но все слабее и слабее... Дышал Ломмо еще минуты две. Потом умер. Прощай, лучник...

Я никогда не вернусь в Карадену. Никогда не смогу взглянуть в глаза Томмо-барну.

Глава девятая. Душа и сердце убийцы

Иные же, рекущие, будто Пресветлый Сеггер суть чадо Творца, чреслами его порожденное; и сам суть бог, равный Отцу своему, – богохульники великие есмь. Понеже значит сие, будто Творец нерожденный, единый и предвечный, – может, аки тварь любая, плодиться и множиться, жен людских появ.

Нестаарий, ересиарх, XIV век д. п. Л.

Калрэйн готовился умереть.

Достал из двойного шва одежды боевую спицу – тяжелую, трехгранную. Оба конца оружия были заточены острее, чем швейные иглы, но ассасин осмотрел и тот, и другой внимательнейшим образом, и выбрал один по каким-то только ему понятным критериям...

Хрустальная пирамида стояла неподалеку. И проклятый кристалл ярко переливался всем своим зловещим многоцветьем. Словно привычно поджидал очередную порцию крови.

Не дождется... Калрэйн умел убивать десятками различных способов, хоть и специализировался на метательном оружии. И был способен сам уйти из жизни безболезненно и бескровно.

Ассасин приставил спицу к уголку глаза...

Я отвел взгляд. Знал: если вогнать тончайшее острие в мозг под определенным углом, не задев глазное яблоко, то смерть и в самом деле будет мгновенной и бескровной. Крохотный прокол незаметен со стороны, и любой врач сочтет смерть скоропостижной, но вполне естественной... Я знал всё (от самого Калрэйна, от кого же еще...), но смотреть не мог. Не хотел.

Однако ассасин не стал спешить... Отложил спицу, спросил у меня задумчиво:

– Ты веришь в Творца? И в Сеггера?

Никогда не слышал от него таких разговоров... Впрочем, на пороге смерти не удивительно. И грех отказывать уходящему в душеспасительной беседе... Вот только нужно ли и можно ли лгать в такой момент? Не знаю...

– Верю, – сказал я твердо. – Может, все не совсем так, как учат наши церковники... Или кандийские... Но стоит над нашим миром какая-то сила. Кто-то сотворил его и управляет им.

– Странно как-то управляет... Тошно порой смотреть на то, что получается.

– Не знаю... Наверное, дает нам слишком много воли. И вся гнусь – наших рук дело.

– Вот и я не знаю... Тоже верю, что кто-то есть, сотворил кто-то и мир, и нас... Но зачем, для чего? Задумался я как-то раз и ничего не понял.

– Ты потому и ушел из Ордена? Оттого, что задумался?

– От нас просто так не уходят... Даже задумавшиеся. Я получил задание.

– Какое? Можешь не отвечать, что уж теперь...

– Да-а... – протянул со вздохом Калрэйн, – теперь уж что... Убить Гаптора.

– О... э... о... То есть ты отказался и сбежал?

– От нас не сбегают... Но для таких заданий никогда не задают жесткие сроки. К цели идут многие, и каждый своим путем. Кто-то в конце концов дойдет... А я решил, что буду идти всю жизнь. Не торопясь. И никогда не дойду.

И тут проклятый демон подозрительности вновь запустил клыки в мою душу. А ведь все могло сложиться совсем иначе... Например, небольшая приватная аудиенция, данная Его Надпрестольным Святейшеством уцелевшим добытчикам Молота... Вспомнил бы в тот момент ассасин про присягу Ордену, и мгновенного движения его руки никто бы не заметил, даже я, тут и спица порой не нужна. С Феликсом Гаптором приключился бы легкий недолгий обморок, а спустя пару дней он бы ко всеобщей скорби скончался... От вполне естественных причин.

Хотелось вытащить демона подозрительности, с кровью выдрать наружу, – и тут же обезглавить Бьерсардом.

– Заказчика знаешь? – спросил я.

– Кто ж мне скажет... Ну их... Давай о главном, времени мало.

– Давай.

– Так вот... Задумался я, и понял: никакой Он не всеблагой. Злой Он, жестокий... Если и дает что-то, то такую плату потом стребует, что волком взвоешь...

Я не стал никак комментировать теологические изыскания убийцы. Вовсе даже не бывшего, как выяснилось.

– Позже другое думал... – продолжал ассасин. – И не благой Он, и не злой... Равнодушный. Сделал нас когда-то, наигрался, да и забыл. Живите сами, как кривая вывезет...

Он вновь помолчал, затем произнес:

– Но с тех пор много что произошло... И не случайно как-то всё, одно за другое цепляется... И теперь мне вот как дело представляется: Он нас со скуки сотворил. Без цели, без плана особого. Тоскливо же одному посередь Вечности, а?.. Вот Он нас и придумал... Ну... вот... как детишкам скучно бывает – и они чего-то на стенке намалюют. Или даже нет, по-другому... Знаешь, как ребятишки взрослым подражают, в карты играющим? Нарисуют картинки на кусочках коры, или кожи, или что найдется, – вроде как карты, но свое нарисовано, детское. И давай по столу шлепать: бью, дескать, орка троллем! Вот и Он – со скуки нас точно так же сотворил, играться начал, сам с собой. Поначалу вяло так, без интереса особого... А потом во вкус вошел. Сеггера породил, себе партнером сделал. И всё играет, играет, играет... Партия за партией, карт все больше, правила все сложнее... Картинки мы с тобой, Хигарт. Карточки на столе Творца. А думаем, глупые, что всё сами... Ну а как истреплется совсем карточка – в печку ее, какие там чертоги небесные... Небес, знаешь ли, не хватит, – всех покойников-то вместить... Вот и всё. Так и живем.

Да уж... Интересная картина мироздания от Калрэйна... Смело, оригинально, ново. Я вновь воздержался от комментариев. Ни к чему обижать умирающего.

Он вздохнул и потянулся за спицей.

* * *

Что за сущность ни вселилась в мэтра Тигара, живучестью она (он? оно?) отличалась неимоверной.

Я сильно подозревал, что и второе падение с высоты, и стрелы близнеца, угодившие точно в сердце, не прикончили лже-Тигара. Вывели ненадолго из строя, не более того.

Потому что его крылатое воинство, вроде бы отступившее в полной панике, вернулось. Далеко четверорукие не улетели, кружили над плато на большой высоте, едва заметные снизу, – именно на них пытался обратить мое внимание ассасин, но мне было не дотого.

А потом крылатые бестии собрались в плотный боевой порядок и начали быстро снижаться. Прямо на нас, на руины... Словно бы получили команду от своего оклемавшегося хозяина.

Осталось их немало... И стрелы, и клинки собрали обильную жатву, да вот беда, слишком многие из поверженных вернулись в свой воздушный строй.

Вдвоем с Калрэйном, хромавшим все сильнее, отбиться на открытом месте мы уже не смогли бы... Отыскать фальшивого мэтра в обширных руинах не успевали.

Пришлось торопливо укрыться в том помещении, куда Калрэйн предусмотрительно убрал пирамиду с Навершием.

Очень скоро расклад сил стал ясен и понятен. Очень он напоминал то, что происходило в Каэр-ла-Рэ, словно второй раз снился один и тот же кошмар...

Четверорукие блокировали нас в крохотной комнатенке без окон, с узким и низким входом (неведомые строители дворца явно предназначали ее для «карликов», а не для «великанов»). Внутрь твари не совались. Вернее, одна сунулось было, и ее оскаленная башка валялась рядом с пирамидой.

Но имелось и существенное отличие от замка безумного Ларинтиона. Комнатушка имела второй выход. Совсем уж тесный – в стене отсутствовала пара каменных блоков – но человеку в него протиснуться можно. И ящероголовые не отыскали эту лазейку!

Вот только пирамиду в узкую щель никак не пропихнуть... А вскрыть футляр и коснуться кристалла сейчас, когда он активен, – значит погибнуть быстро и болезненно, если верить магистру Гаэлариху. Я ему верил – сам видел, как стерегся меднолицый, да поглотит Хаос его душу, или что там у него вместо нее...

Я походил по тесной каморке, попинал стены, повертел в руках Бьерсард... И выдал Калрэйну свое решение:

– Я останусь здесь, буду охранять кристалл. А ты давай за Гаэларихом. Там у него все стихло, дело закончено, пожалуй... Если маг жив, веди его сюда, аккуратно, чтобы пташки не заметили. Не сможет их разогнать, так хоть самоцвет обезвредит... Или дыру в стене расширит, так на так и получится.

Калрэйн сидел на каменном полу, устало прислонившись к стене. Хотел что-то сказать, но я остановил его жестом:

– Подожди, еще не всё. Если же маг мертв... Тогда... Тогда должны остаться уцелевшие людоеды. И мне нужен хоть один из них. Живым. Обязательно живым. Можно попробовать и самим обезвредить Навершие, но необходим пленник. Есть вопросы? – спросил я, видя, что ассасин вновь порывается что-то сказать.

Вопросов он не задавал. Произнес спокойным, ровным, немного даже скучным голосом:

– Я никуда не пойду. Не смогу. Этот бой для меня последний.

* * *

Последняя, предсмертная магическая атака меднолицего все же достигла цели. Одна капелька зеленого пузырящегося вещества долетела до Калрэйна, угодила на сапог... Крошечная, совсем незаметная. Ассасин и не заметил... И не почувствовал, как зеленая гадость начала свою разрушительную работу: проела сапог, слегка увеличившись в размерах, попала на ногу... А когда почувствовал и понял, в чем дело, то... То ничем себя не выдал: ни стоном, ни криком ужаса, хотя имел полное право, на мой взгляд. Продолжал сражаться.

...Насколько я понимаю, скорость, с которой зеленая гадость поглощала и превращала в себя любые вещества животного и растительного происхождения, постоянно падала. И спустя определенное время действие заклинания должно было совсем прекратиться. Иначе самое же первое его применение дало бы интересный результат: рано или поздно наш мир лишился бы всего живого и покрылся ровным слоем пузырящегося зеленого вещества.

Скорость превращения падала. И только потому Калрэйн еще оставался жив.

Он не позволил мне прикоснуться к свой ноге: сам разрезал остатки штанины и сапог, на удивление легко поддавшийся ножу, – от толстой кожи уцелел лишь верхний, тончайший слой...

То, что осталось от ноги, из сапога буквально вытекло, зеленоватая масса расплескалась по полу, обнажив истончившиеся кости. Смотреть не хотелось, но я не мог отвести взгляд.

И с этим он ходил... И с этим он дрался...

Ассасин эмоций не проявлял, по крайней мере внешне. Деловито ощупывал ногу выше колена – там она на вид оставалась прежней. Но, судя по мрачному выражению лица Калрэйна, ничего хорошего он не нащупал.

Вздохнул, достал плетеный кожаный шнурок, туго-туго перетянул бедро – высоко, почти у паха. Провел ладонью чуть ниже – здесь, мол. И сказал, кивнув на Бьерсард:

– Руби. Постарайся с одного удара.

Я не стал отнекиваться, говорить, что не смогу... Потому что мог. Но припомнил слова Гаэлариха про хирурга и ампутации – он-то думал, что издевается над лигистами, и вот как всё обернулось...

Бьерсард не дрожал в руках. И удар был, как обычно, точным и сильным. Но за крохотную долю мгновения до того, как сталь коснулась кожи, я все-таки закрыл глаза.

...Ампутация не помогла. Магическая зараза угодила в кровь и разносилась вместе с ней по всему телу. Когда на шее Калрэйна очень быстро, буквально на глазах, вырос большой гнойник и тут же лопнул, потек зелеными каплями, любой утешительный обман или самообман потерял всякий смысл.

Не знаю, чувствовал ли он боль. Ни единой жалобы я не услышал. Лишь лоб покрылся мелкими бисеринками пота.

– Все когда-то умрут, – только и сказал Калрэйн. – Я – сегодня. Не хотел, но так уж вышло.

И он достал из двойного шва одежды боевую спицу. Но затем отложил в сторону и завел разговор о душе и ее посмертном пути....

* * *

Я взял его за левую руку – плевать на магическую заразу, на меня не подействует. А ему все-таки легче...

– Прощай, Хигарт.

– Прощай, воин... – Я хотел сказать что еще, простое, но достойное, – и не сказал. Чувствовал, что не совладаю с голосом.

– Знаешь... – почти прошептал Калрэйн. – Если я все-таки не прав... Если чертоги все-таки есть... – он сделал паузу, покусывая губы, вновь приставил спицу к уголку глаза.

И закончил совсем тихо:

– Хорошо бы там встретиться, а?

Спица вошла в мозг мгновенным движением. Тело коротко вздрогнуло. Калрэйн ушел... Надеюсь, что все-таки не в печку, и когда-нибудь мы встретимся.

А тело не знало, что мозг мертв, тело упрямо цеплялось за жизнь... Пальцы легонько шевелились у торчащего из глазницы стального жала, словно хотели вынуть его, все изменить, все вернуть, как было... Зачем-то я помог, очень осторожно, аккуратно вытащил тоненькое оружие. Ни капли крови так и не вытекло из ранки...

Прощай, воин... И прости за то, что я сейчас сделаю. За то, что будет мне сниться ночами – как Тул-Багар, как смерть Кх׳наара – и я буду просыпаться и долго лежать, уставившись распахнутыми глазами в темноту, и твердить, как заклинание: ничего не было, сон, ночной кошмар... И знать: было, было, было...

Бьерсард взметнулся, опустился, – и рассек грудную клетку легко и беззвучно. Но ребра пришлось разводить вручную, и ничего отвратительнее звука, что раздавался при этом, я не слышал.

Когда трепещущее сердце убийцы шлепнулось о хрусталь, я закрыл глаза. И стал слушать нарастающий низкий гул...

* * *

Мы с Гаэларихом обыскивали руины около двух часов.

Ящероголовые летуны валялись повсюду – скорчившиеся, прижавшие лапы к груди, совсем как те двое в Каэр-ла-Рэ. Захлебнувшиеся...

После смерти меднолицего его магическая защита, прикрывавшая развалины дворца от потоков воды, перестала действовать. И мне тоже пришлось пережить в залитой водой комнатушке не самую приятную в своей жизни минуту. Но я, в отличие от четвероруких, мог задерживать дыхание.

Когда вода схлынула, я разбил пирамиду, достал самоцвет – тусклый, утративший все краски. Завернул в несколько слоев ткани, использовав собственную мокрую рубаху, – прикоснуться к Калрэйну не смог, рука не поднималась... А камзол остался в камере, натянутый на мертвеца-черношлемника. Или не остался, уплыл вместе с мертвецом, если кто-то отпер решетку...

Я уложил добычу в холщовую суму, прихватил Бьерсард, вылез наружу.

И первым делом увидел идущего по двору Гаэлариха.

Приветствовал меня маг следующими словами:

– Вы бы накинули что-нибудь, Хигарт. Промокли, простудитесь.

Я хотел сказать что-то язвительное о том, что магистр всего лишь завидует моему обнаженному мускулистому торсу, но мрачно промолчал...

Сам Гаэларих весь поход щеголял в фиолетовой мешковатой мантии, потерявшей всякий вид, прожженной у бивачных костров и совершенно скрывающей фигуру. Надо думать, есть что скрывать...

...Лже-Тигара мы нашли в дальнем и укромном закоулке развалин. Утащили его сюда потоки воды, но странный человек не захлебнулся, был к тому времени мертв. Стрелы Ламмо, то есть Ломмо, конечно же, сделали свое дело... Хотя, как я предполагал, умер он все-таки не сразу, успел перед смертью отдать крылатым приказ на последнюю атаку.

– М-да-а-а... – протянул Гаэларих задумчиво. – Не ждал... Узник и в самом деле сумел разорвать путы, разбить оковы и сломать решетки... Сильная была личность, незаурядная. Хоть и отъявленный злодей. Вам очень повезло, Хигарт, что он успел вернуть малую часть своих сил и умений.

– Что?! – воскликнул я с самым искренним изумлением. – Можно чуть медленнее, чуть понятнее и чуть с большими подробностями?

А в голове вертелась фраза, услышанная в Каэр-ла-Рэ: «И связанный разорвет свои путы...» Сейчас Гаэларих повторил ее почти дословно. А я не так давно вбил в голову, что это про меня, и впустую тужился, пытаясь порвать сыромятные ремни приспешников меднолицего. Так и не разорвал – путы перерезал крысолюд бритвенно острым лезвием ассасина.

Маг пожал плечами:

– Мне казалось, что вы догадались: Тигар – тюремщик Инквизиции. Наверное, я неправильно истолковал эпизод с печатью Даррауда.

Что за печать? А-а, понял, на том медальоне, что носил Тигар под одеждой... Но в остальном ясности не прибавилось.

– Тюремщик? – спросил я с усталой издевкой. – А узников держал в своей чернильнице, так?

Гаэларих проигнорировал мою унылую язвительность. Пояснил:

– Тюремщик – термин не совсем верный, хоть и широко используется в определенных узких кругах. Правильнее сказать: тюрьма. Ходячая тюрьма. Человек-тюрьма.

Час от часу не легче...

– Давайте-ка присядем, мэтр магистр, – попросил я. – В ногах правды нет. И объясните мне по-простому, чтобы самый тупой рубака уразумел.

Присаживаться он не стал. Но попытался объяснить... По-простому.

* * *

Как ни странно, пьяноватые посетители «Гоблина» очень точно уловили, куда и откуда дует ветер...

Инквизиция, по словам Гаэлариха, и в самом деле в последнее время старается не казнить в физическом смысле осужденных врагов, особенно самых матерых. Однако и не копит их в тайных тюрьмах, как предположил я. Опять-таки в физическом смысле не копит.

Осужденных развоплощают хитрым способом. Каким именно, узнать не удалось, – услышав первые же термины, тупой рубака Хигарт замахал руками: дальше, дальше...

Причина того проста: в нижних астральных слоях над Лааром висит некая Астральная Сеть. И многие души казненных не попадают по месту назначения, определяемому земными деламиая Сеть, по официальной версии Церкви, врагом рода человеческого, архимагом-злодеем Улгархом по прозвищу Скованный, ныне развоплощенным и заточенным. Запутавшиеся в Сети души гибнут окончательно и бесповоротно, и питают мощь Скованного, и приближают час его освобождения.

– Ахинея какая-то, – сказал я. – Полный бред. Пьяные наемники по кабакам и то складнее врут.

– Такова официальная версия Церкви! – повторил Гаэларих, наставительно подняв палец, словно указывая на ячейки и узлы своей дурацкой Сети. – И вслух сомневаться в ней способны лишь отъявленные, но глупые еретики, заслуживающие самой заурядной казни, – дабы их души сами могли убедиться, что Церковь никогда не ошибается!

Вот жук... И попробуйте-ка объявить ересью его глубоко упрятанную издевку... Слова-то все правильные.

– Не сомневаюсь, спаси Сеггер! – мгновенно уверовал я. – Есть, есть сеть над Лааром! Густая, частая, ни одна душа не проскользнет!

Как бы то ни было, души развоплощенных Инквизицией никуда не улетают. Содержатся в «тюрьмах» особого рода – в теле и мозгу другого человека.

А мозг покойного Тигара (изначального, настоящего) был уникален, несмотря на полную заурядность его владельца. Людей с таким мозгом считанные единицы на всем Лааре. Десятки в лучшем случае, но далеко не про всех Инквизиция знает.

Под черепом мэтра можно было заточить не одну, не две – чуть ли не сотню душ развоплощенных злодеев, причем Тигар оставался полным хозяином своего разума и воли, и мог тиранить мозговых заключенных, как желал. Да нет, к чему ему пытки, болевые-то центры общие... Просто загонял в беспамятство, в глубокий сон. Чтобы не галдели под руку...

А епископ Хильдис Коот наложил на мэтра эксперементальное, очень сложное и специально разработанное заклятие. Которое при смертельной опасности, на строго определенный срок, передавало бразды правления очередному узнику. Именно тому, который лучше всех мог справиться с грозящей опасностью. Ибо «заключенным» совсем не хочется, чтобы их «тюремщик» погиб – их души тогда тоже исчезнут, навсегда.

И всё это – великая тайна, однако же потерявшая всякую важность... Поскольку эксперимент с треском провалился, и едва ли будет когда-то повторен. Один из узников использовал наложение нескольких факторов: потерю запирающего амулета, яд со стрел, подействовавший на «тюремщика», но не на его постояльцев, магическую ауру Навершия...

Результат лежит перед нами. С двумя стрелами, пришпилившими ладонь к сердцу.

Прощайте, мэтр Тигар... Лучше бы вы остались писателем и не связывались с Инквизицией.

* * *

Сундучок со своей одеждой я отыскал в разгромленном лагере с большим трудом. Собственно говоря, сундучок перестал быть единым целым, превратившись в груду досок. Не иначе как на него в ночном переполохе невзначай наступил Афилей... Но тряпки почти не пострадали, и я перестал смущать Гаэлариха обнаженным торсом.

Самого великана мы не нашли ни в окрестностях лагеря, ни там, где они с Хладой оборудовали веревочный спуск... Кричали – не обзывается, а на долгие поиски попросту не осталось сил. Неужели плюнул на все и в одиночку пошлепал в свои горы? А я думал, у них с Хладой любовь... Впрочем, чужая душа – потемки. Особенно душа великана.

Пока я принаряжался, маг возился с Навершием. Заключал в магический кокон, делающий безопасной дальнейшую перевозку. Вернее, пока что переноску, – до лошадей, оставшихся в деревне м΄гану, еще шагать и шагать.

Надо сказать, что наверху, на плато, Гаэларих на удивление холодно отнесся к нашей добыче. Нет, рассмотрел Навершие самым внимательным образом, и ощупал, и осторожненько прозондировал какими-то заклинаниями... Но знакомый огонек юношеского энтузиазма в его взоре погас. Да и вообще выглядел маг понуро и устало, словно бы постарев лет на десять за последние два дня.

– Готово, – сказал он, завершив свои манипуляции. – По-моему, неплохо получилось.

Упакованное Навершие выглядело как средних размеров цилиндрическая торба, которую можно было носить за спиной на двух лямках. Я осторожно взялся за крышку, вопросительно взглянул на мага. Он кивнул.

Кристалл завис внутри, не касаясь стенок. И уже вернул значительную часть своего обычного сияния... Неприятная все-таки штука.

Я прикинул вес, и бодро сказал:

– Не тяжелый груз получился. Если нести по очереди, можно во второй тюк упаковать одеяла и запас еды. До деревни м΄гану дойдем без проблем.

– Возможно... Но проблема в том, что вдвоем мы туда не пойдем.

– ????

– Надо разделиться. Я получил вполне определенные инструкции от епископа на тот случай, если Навершие придется брать не просто с боем, но преодолевая сопротивление враждебных магов.

– Что за инструкции? – спросил я недоверчиво.

– Разделиться. Одна часть отряда демонстративно изображает, что уходит с артефактом, а другая на самом деле уносит его, незаметно и скрытно.

– Бросьте, все враги мертвы...

И в самом деле, нескольких последних ящероголовых летунов, успевших взлететь и ускользнуть от водных потоков, Гаэларих спалил в полете. Красиво, кстати, падали – объятые пламенем, оставляя густой дымный след – смотрел бы и смотрел. Всех людоедов он же прикончил еще раньше. Прочих добили мы. От кого ждать погони?

– Вы серьезно думаете, что ваш меднолицый друг – ренегат-одиночка? – поднял бровь магистр. – Что за ним не стоит какое-то магическое братство? Что он сам все организовал и затеял?

Я, к стыду своему, об этом не думал... А ведь и правда... Хозяйство здесь большое, хлопотное, надолго не покинешь... А меднолицый, получается, и занимался разведкой в столице, и руководил мятежом в Лигонге, и тащил Безглазых в Альхенгард... Всё сам, всё почти одновременно.

– Какое братство? – хрипло спросил я.

– Не знаю... Тоа-Дан, Соултрад... Маги Исхара... Темные, наконец... Разделиться надо непременно.

– И кто понесет Навершие? – я очень постарался, чтобы голос мой не дрогнул.

Разные встречаются идеалисты, знаете ли. Иные отчего-то считают, что именно они лучше всех понимают, как и чем спасти мир. Чем? Молотом Времени, разумеется. Как? Без помощи и участия Церкви, Храма, Инквизиции, Хильдиса Коота и Феликса Гаптора...

– Навершие понесете вы, Хигарт.

– А-а...

– Других вариантов нет. Моя упаковка скроет астральный след настоящего Навершия. Но надо еще и создать фальшивый след для фальшивки. Вам это не по силам.

– Убедили. И куда я его понесу?

– Жаль, карта пропала... Но ничего, маршрут несложный.

Он объяснял, выкладывая одновременно достаточно условную схему из камешков, валяющихся под ногами.

– Вот Сердце Уорлога... Вот святилище троллей. Вот деревня синекожих. Вы пойдете вот сюда, строго на север. Места не очень топкие, проберетесь. Через полдня пути выйдете на караванную тропу. Даже если отклонитесь в сторону, все равно на нее попадете. Тропа старая, давно нехоженая, но еще вполне проходимая. И по ней, никуда не сворачивая, на восток. На границе, в тулленском форте У-Рэйл, нас уже неделю поджидает конная сотня. Лучшие бойцы, Коот сам отбирал. Для перехода через пустыню у них все готово. И, под их охраной, – в столицу, не медля ни часа.

– А вы?

– Вернусь по нашим следам. Заберу у синекожих фургоны, лошадей, потом в Вальгеро...

– Постойте, – перебил я. – В одиночку?! Три фургона и всех верховых?! Не справитесь...

– Не совсем в одиночку... Да и под удар погони, если что, лучше не самому подставляться... Скоро всё сами увидите.

И я увидел...

Но лучше бы не видел. Честное слово, лучше бы я никогда этого не видел...

* * *

Они снова стояли передо мной: Тигар, Хлада, близнецы, Калрэйн... Словно пропели трубы Последнего Дня, и мертвые восстали во плоти, и Пресветлый Сеггер сейчас воздаст правым и виноватым...

Или словно время вернулось вспять, и наш отряд готовится к очередному переходу, и выслушивает последние распоряжения отца-командира.

Память упорно твердила: я сам, своими руками похоронил их среди развалин дворца, даже Тигара, и Гаэларих обрушил заклинанием ветхую стену, скрыв могилу... Но они стояли передо мной – не просто видимость, можно протянуть руку, потрогать, ощутить вполне реальную плоть...

Они снова стояли передо мной... Мыслеформы, выращенные магистром из крохотных комочков псевдоживой материи.

Показалось, что Хлада украдкой подмигнула Калрэйну. Показалось, конечно же, игра света и тени...

На свою копию я старался не смотреть. Что-то с ней магистр напортачил, не бывает у меня такой глуповато-жизнерадостной физиономии. В зеркале, по крайней мере, ни разу не видел... Афилей тоже подкачал – оказался несколько меньше оригинала. Наверное, магистр, когда запасал перед походом заготовки мыслеформов, не предполагал, что придется дублировать экземпляр таких размеров. Но издалека никто не заметит разницы.

Смутное движение я скорее почувствовал краем глаза, чем увидел. Быстро повернулся. Ламмо (или Ломмо?), только что с улыбкой пихнувший брата локтем, вновь замер с непроницаемым выражением лица.

Фантомы бокового зрения? Или все-таки мыслеформы несут какой-то слабый-слабый отпечаток души оригинала? Я понял, что не хочу знать ответ. Совсем не хочу.

Запекшейся ссадины не оказалось на лбу ни у одного брата, ни у другого, и я вдруг сообразил, что подсознательно жду: какой же из близнецов первым начнет фразу?

– Уходите... – попросил я мага. – Выступайте б-быстрее...

Голос сорвался. Гаэларих взглянул удивленно. Сам он лишних эмоций не проявлял. Насмотрелся, наверное, на мыслеформы, копирующие мертвых...

Хотелось проорать: «Да уходите же! Я с каждым попрощался, я всех похоронил! Уходите быстрей!»

Но я сглотнул комок в горле и выдавил что-то про погоню: нельзя, дескать, мешкать.

Напоследок мэтр магистр вручил мне пузырек с какими-то магическими крупинками, небольшими и прозрачными. По одной на ведро или бурдюк болотной воды – через полчаса можно пить.

Я сунул пузырек в карман, даже не поблагодарив.

Они ушли.

Хотелось выть. Хотелось рыдать. Но я сидел, неподвижно сидел на каменном обломке, глядя им вслед, пока цепочка крохотных силуэтов окончательно не растаяла в туманной дымке болот...

Великие герои никогда не плачут.

Одинокая капля ударилась о камень у моих ног. Капля крови из прокушенной губы.

Герои не плачут...

* * *

Он сделал несколько шагов мне навстречу и остановился. Положил обе руки на рукоять упертой в землю кирки и застыл, точно будущий памятник на главной площади моей будущей столицы. Лишь крысолюда на плече не хватало...

Впрочем, тут же я увидел какое-то копошение в траве у ног великана. Ну точно, мохноног... Едва ли питомцы Афилея, в испуге забившиеся куда-то после шумных схваток на плато, сумели самостоятельно спуститься по веревке. Наверное, он отыскал других, тоже сбежавших из клетки.

Я радостно ускорил шаг. Все-таки куда приятнее идти по болотам в компании великана. Меньше будет вертеться в голове ненужных мыслей.

– Привет, Афилей!

– Здравствуй, Хигарт, – прогудел великан из своей бочки. – Где остальные?

– Погибли. Все. И Хлада, – я преднамеренно отвечал коротко и сухо, надеясь избежать расспросов.

После общения с мыслеформами очень не хотелось снова ворошить все в памяти... И сам не знаю, отчего я не сказал, что Гаэларих остался жив...

Он не стал расспрашивать. Лишь глубоко вздохнул. Вздохом великана можно было раздуть угасающий костер немалых размеров. Или раскрутить крылья ветряной мельницы.

– А наша цель? – спросил Афилей, помолчав.

– Вот, – я похлопал по торбе. – Кристалл здесь.

– И что теперь?

– Пойдем через болота. Потом поедем через пустыню, от лошадей, идущих рысью, ты не отстанешь, не впервой. Потом в столицу... Ну а затем в горы, как я обещал.

Он помолчал, подумал. И выдал:

– Мне очень жаль, Хигарт. Все будет не так. В горы мы не пойдем. Я возвращаю твое обещание.

Да сколько же можно... Если сейчас этот добродушный увалень обернется враждебным магом, или того хуже, нельфиядой... Тогда я покончу с карьерой героя. И попрошусь в какой-нибудь приют для скорбных разумом, выбрав, чтобы сиделки были посимпатичнее...

Но пока великан никем не оборачивался...

– Послушай, Афилей... – начал я. Он перебил без всяких пауз, наверное, заранее заготовил эту речь и ждал подходящего случая.

– Это не мое имя. Не называй меня так. Я терпел это прозвище. Оно нравилось Хладе. Теперь не хочу терпеть.

Да знал я, что Афилей – прозвище, придуманное жителями Карадены. Но настоящее имя не выпытывал. Многие представители примитивных племен скрывают, как их на самом деле зовут. Моорун, например, тоже прозвище. Что-то связанное с носом, не помню точно...

– Тогда объясни мне, о великан, чье имя я не знаю, а прозвище не могу называть, отчего ты изменил свое первоначальное решение и не хочешь больше вернуться в родные горы?

Он как-то странно посмотрел на меня, помолчал. Неужели понял мою досадливую издевку над его рубленными фразами?

– Объясню. Но я буду говорить по-эрладийски. Ты знаешь этот язык. Я знаю все языки. Но не все одинаково хорошо. Эрладийский – старый язык. Я могу на нем думать. Ваш – молодой. Приходится переводить в уме.

– Все-все знаешь? – удивился я. – И язык м΄гану?

– Да.

– И язык этих, летучих? Может, видел их отсюда, снизу?

Афилей улыбнулся. И прошипел что-то. Очень похоже на ящероголовых, но поди проверь...

– Они не люди, – пояснил великан. – Животные. Очень простой язык.

– Ты знаешь языки всех животных?

– Да.

– И насекомых?

– У них нет языка. Но при нужде я объяснюсь с ними. Они поймут мою волю.

Дожили... Великан – повелитель мух. И тараканов. И запечных сверчков. Будь это правдой, он мог бы обогатиться, ходя по постоялым дворам и приказывая клопам...

Стоп!

Мухи!

Здешние болота славились своими мухами. Самыми разными, от огромных синих, чью укусы порой вызывают у людей жесточайшую лихорадку, через три дня завершающуюся смертью, до крохотных, едва видимых глазу черных, откладывавших яички в любую царапинку, в любую трещинку кожи...

Но Гаэларих однажды сказал с немалым удивлением, что все его отгоняющие насекомых амулеты лежат в сундуках без дела. Мухи нам не докучали. Вообще.

Ни черные, ни синие, ни прочих расцветок... Никакие. Равно как и другие насекомые.

По-моему, повелитель мух просто-напросто любовался моей ошарашенной физиономией. Потом заговорил. По-эрладийски.

– Ты спрашивал, отчего я изменил свое намерение и не стремлюсь больше в горы? Все очень просто: в мою страну можно попасть отовсюду. Она и ваш мир расположены вот так, – он поднял вертикально громадную ладонь, и приставил к середине ее другую, – ребром и под прямым углом.

Нельзя сказать, чтобы я что-то понял. Постранствовать по свету мне довелось, но ни разу не видел страну, вертикально торчащую из нашего мира.

– А зовут меня Саймуур, – добавил великан после паузы.

– Хм... А нет ли у тебя случайно брата? – спросил я осторожно.

– Есть.

– А зовут его случайно не Сэйгуром? Или Сайгууром?

– Его зовут именно так. Он будет рад узнать, что здесь его помнят...

– Я извиняюсь за нескромный вопрос, но сколько тебе лет?

– Трудно ответить... Годы у вас и у нас бегут по-разному. Но живем мы долго, и я помню времена, когда Лаар был очень молод...

– Понятно... А к чему была вся эта комедия с прилетом на льдине?

– Я не хотел никого пугать... Такое появление жители Карадены поняли.

– А зачем ты пошел со мной? Если не нуждался в моей помощи для возвращения?

– За этим, – коротко сказал Саймуур, ткнув огромным пальцем в сторону моей торбы.

– Что-о-о?!

– Сайгуур попросил... Он сейчас занят другими делами. И попросил меня посмотреть, вокруг чего устроили такую суету его питомцы. Отнесу ему кристалл, пусть сам с ним разбирается.

– По какому праву? – возмутился я. – Я заплатил за это жизнями друзей! А тебе отдать на дармовщинку?

– По праву старшего, – сказал Саймуур, загибая один огромный палец. – По праву мудрого, – загнул он второй. – И по праву сильного, наконец.

– Засунь свои права знаешь куда? Не отдам. Отбери, если сможешь.

Он улыбнулся. Никакой злобы в улыбке не было. Словно взрослый смотрел на смешного малыша – сердящегося, топающего ножкой.

– От кирки я увернусь, – сказал я уверенно. – И нанесу Бьерсардом рану. Смертельную, не сомневайся, этому топору размеры не помеха. Сразу ты не умрешь, конечно же, успеешь меня задушить. Но все-таки умрешь... Конники меня не дождутся, придут сюда. Или вернется Гаэларих. Кристалл окажется там, где ему надлежит оказаться. Только нас не будет... Так стоит ли затевать драку?

Столь печальный сценарий грядущей схватки не смутил великана. Он продолжал улыбаться – так, словно сердящийся малыш выхватил из корзинки с игрушками деревянный мечик... А ведь я не шутил и не брал на испуг.

Ну что же, все когда-то умрут... Мы – сегодня. Неудачный день выдался...

Что-то кольнуло меня в ногу. Опустив взгляд, я увидел крысолюда, отскочившего в сторону. В передней лапке он сжимал обломок стрелы с костяным наконечником...

Даже дать пинка мохнатому гаденышу я не сумел, мышцы ног онемели мгновенно. Памятной ночью отрава действовала на меня дольше, но тогда кровь кипела азартом боя...

Когда я оплыл на землю, великан забрал торбу, приподнял крышку. Рассматривал кристалл, задумчиво почесывая затылок... Ну потрогай же его, прикоснись! Напрасная надежда... В своих мухах и крысолюдах он явно разбирался куда лучше, чем в магических артефактах. Но инстинктом самосохранения обладал. Закрыл торбу, повесил ее на рукоять кирки и перекинул ее через плечо.

В сознании я оставался. Но ни рукой, ни ногой пошевелить не мог.

– Не обижайся на меня, Хигарт. Это слишком опасная игрушка, чтобы оставлять ее в руках малышей.

Тело потеряло чувствительность, но все-таки содрогания почвы я как-то ощутил. Размеренные, становившиеся все сильнее. А потом увидел вышедшее из-за изгиба плато Действительно Большое Чудище...

И понял, что долгая жизнь Саймуура сейчас закончится. Да и моя тоже...

Огромная, с дом, голова опускалась на громадной, непропорциональной длинной шее. Шея была похожа... я понял, что не могу подобрать сравнения. Ствол векового дерева? – тьфу, тростинка, прутик в сравнении с ЭТИМ... Про тело и говорить не приходится. И про четыре громадные лапы, оканчивающиеся широченными, словно бы расплющенными копытами. На иначе устроенных ногах Чудище наверняка проваливалось бы по брюхо при каждом шаге.

М΄гану были совершенно правы: Действительно Большое Чудище, иначе и не скажешь.

Великан не пытался убежать, и вообще не оглянулся. Даже когда громадная башка опустилась на землю рядом с ним. Саймуур сосредоточенно рылся в своем необъятном кармане. Наконец нашел, что искал, – нагнулся и положил мне на грудь небольшой кожаный мешочек.

– Возьми, это трофеи моего маленького друга. Он украл их не из корысти, просто любит красивые вещицы.

Мышцы, отвечающие за мою мимику, были парализованы. Но, наверное, взгляд выпученных на Чудище глаз был весьма красноречив.

Саймуур обернулся, шагнул к огромной башке, ласково погладил ее. Объяснил:

– Этого зверя когда-то привел сюда Сайгуур, которого вы зовете Сеггером. Зверь умеет ходить между местами и временами, но он заблудился и страдает. Я сделаю крюк и отведу его домой...

Я его почти не слышал...

Сеггером? СЕГГЕРОМ??? Мы зовем его брата Сеггером?!

Благодати я отчего-то не чувствовал... Хотя только что пообщался с родным братом человекобога. Вернее, как выяснилось, великанобога... Интересно, а родной брат – тоже бог?

И будет ли кощунством и богохульством догнать его с помощью Гаэлариха и отобрать Навершие? Голова идет кругом... а ведь и вправду кружится... или это закружились вокруг меня болота Уорлога?

Кто тут кружится, а кто неподвижен, разобраться я не успел. Все вокруг слилось в непрерывном вращении, собралось в воронку с крутыми склонами, и я, конечно же, не удержался, скатился в ее горловину...

И падал очень долго.

Глава последняя. Цена благих намерений

Умники, занимающиеся поиском смысла жизни, попросту бесятся с жиру и лгут сами себе: хоть и мизерный, но все же смысл в их жизни есть, раз еще живы...

А я в один из дней понял: жить мне незачем. Да и жрать мне нечего.

Хигарт, великий герой, I век п. К.

Я третий день шел по болотам, пытаясь догнать Гаэлариха, – шел налегке, без какого-то груза, с одним лишь Бьерсардом. Пытался и не мог, хотя часть пути проделал не шагом – бегом.

Хуже того, фора в сутки, которую изначально имел маг, постоянно увеличивалась.

Он ведь тоже шел налегке, а его мыслеформы в своей недолгой жизни не нуждались ни в сне, ни в отдыхе, ни в пище... Следы ног магистра я находил лишь возле стоянок его отряда, а на переходах они исчезали. Нетрудно догадаться, что почти весь путь Гаэларих проделал, сидя на плечах у квази-Афилея.

Жрать хотелось неимоверно. В бездну Хаоса политесы: не подкрепиться, не покушать и не перекусить мне хотелось, – жрать, жрать, и жрать...

Дичи вокруг хватало, но увы, мой топор никак не предназначен для охоты. Не хватало еще мне утонуть в трясине, пытаясь достать оружие, брошенное во вспорхнувшую птицу...

Хотя, наверное, вполне достойный конец для героя, опозорившегося так, что дальше некуда... Но голодная смерть на болотах тоже неплохой вариант.

Я мог бы выкопать и съесть клубни м΄гойлы, плевать на отвратный вкус и запах... Но понятия не имел, как выглядит ее ботва. К тому же растет она не везде, надо знать места...

А на грязерухов в одиночку никто не охотится. Даже великие герои. У грязерухов есть неприятная манера – раненые, они ныряют глубоко в болотную топь. И без зазубренного гарпуна, крепчайшей веревки и нескольких десятков рабочих рук их нежные окорока не отведать.

На первом же ночлеге мне повезло. Какая-то небольшая, но зубастая ящерка наивно решила, что успеет откусить кусочек мяса от бедра спящего и быстренько смыться в темноту. Глупое животное понятия не имело о сторожевых функциях Бьерсарда, и угодило в золу костра, а чуть позже – в мой желудок.

Второй раз пришлось ложиться натощак...

Перед третьей ночевкой – состоялась она в памятном святилище троллей – я долго рассматривал останки жабоящерицы, изрядно протухшие и обглоданные гурхами и прочими стервятниками.

Вздыхал, с тоской вспоминая аппетитное жаркое Калрэйна, и в конце концов решил, что на костях осталось еще достаточно мяса. Нет, питаться гнильем я не собирался, – всего лишь решил устроить засаду на ночных падальщиков, все равно не спалось на голодный желудок. Говорят, мясо у них не самое ароматное, – ничего, зажму нос.

Прождал полночи, но никто не явился подкрепить силы тухлятинкой... Не везет, так уж не везет. Уснул натощак.

Утром стало ясно: пробежать сегодня не удастся и лиги. И половину-то лиги не пробегу, и четверть... Проклятый разрыв еще больше увеличится... Кончится тем, что я приплетусь в деревню м΄гану после того, как ее покинет Гаэларих, и погоня пешего за конными вообще потеряет всякий смысл... Тогда великому герою Хигарту останется одно: выбрать трясину поглубже и добровольно в ней утопиться. Утопленникам позор не страшен.

Я удрученно обшарил свои карманы – вдруг завалялся кусок сухаря? – но обнаружил лишь мешочек с крысолюдскими трофеями, любезно возвращенный Саймууром.

Ну и зачем я три дня тащу его? Хоть и небольшая, но все-таки лишняя тяжесть... Распустил завязку, высыпал побрякушки на ладонь.

Медальон Тигара со знаками Даррауда... В болото, вместе с лопнувшей цепочкой. Видеть не хочу проклятую вещицу. Скольких смертей удалось бы избежать, останься она на шее у владельца... Хильдис Коот здорово рисковал, повесив на свою «тюрьму» столь ненадежный замок, мало ли случайностей в походе... Но рисковал-то он нашими жизнями! Хотя вообще-то странно и не похоже на епископа, он привык осторожничать и перестраховываться, а тут отправил с нами толпу душ бандитов, убийц, еретиков, и даже приговоренного мага-ренегата, – и поставил их охрану в зависимость от прочности паршивенькой цепочки. Что-то здесь не так...

Отложив этот вопрос на потом, я продолжил ревизию.

Оловянная пуговица... В болото!

Бронзовая монетка с пробитым отверстием... Туда же.

А вот золотой содар пригодится. Хотелось бы верить, что когда-нибудь пригодится все же мне, а не тому, кто будет обшаривать найденное в болотах тело.

Единственная принадлежавшая мне вещь в коллекции мохнонога, – серебряное кольцо, полученное от почтарей в Вальгеро. К чему оно теперь? Если даже сайэр епископ пожелал затрудниться и сочинить ответ, – все, что он мог мне присоветовать, давно и безнадежно устарело...

И тут я сообразил, какой я идиот. Груда мышц, управляемая крохотным, как у болотной ящерицы, мозгом. Нет, я тупее ящерицы... Та, конечно, наук не превзошла, но уж с голоду на болотах не сдохнет. Не в пример мне.

Голубь! В трясину епископское послание, – голубь! Большой жирный голубь, отъевшийся казенным зерном на почтовой голубятне! Три дня таскаю в кармане отличное жаркое, и не додумался вынуть и съесть...

Королевские почтовые служащие на серебре явно экономили. Тоненький ободок кольца я смог натянуть лишь на мизинец, и то до половины. Не важно... На руке? На руке! Цып-цып-цып...

Он прилетел лишь через час, когда я уже потерял надежду и уныло брел по болотам. Прилетел и уселся на руку... Правда, жирным и отъевшимся на почтовых харчах не выглядел. Скорее, наоборот, казался тощим и голодным. Перелет до столицы и обратно дело изматывающее... Да еще и на болотах болтался пару-тройку дней, а здесь тоже кормушки с казенным зерном не изобилуют...

– Извини, – сочувственно сказал я голубю, выбирая местечко посуше, где можно было бы распалить костерок, – у тебя своя служба, у меня своя...

И быстро свернул крылатому гонцу шею. Не я такой, жизнь такая... Голодная.

Что к его лапе прикреплен кристалл – точь-в-точь похожий на тот, что я надиктовал для епископа, – я заметил позже, когда торопливо ощипывал голубя. Хотя очень хотелось не ощипывать и не жарить, – разорвать на куски и съесть сырым, выплевывая перья.

Слушать ценные указания Хильдиса Коота я не спешил... Казалось, стоит отломить кончик у игловидного кристалла, и холодный презрительный голос начнет упрекать меня за проваленное дело. Ерунда, конечно же, никак не мог сайэр епископ знать о моем позоре... Но казалось именно так.

И все-таки я активизировал кристалл. Чуть позже, когда ощипанный и выпотрошенный голубь был насажен на прутик и водворен над небольшим костерком.

Зазвучал слегка искаженный голос епископа. И третья сказанная фраза ударила меня, словно боевой цеп по не защищенной шлемом голове. Голоса сайэра Хильдиса я почти не слышал. Запаха подгоравшего жаркого не чувствовал...

Огромная мешанина разнородных и противоречивых фактов и фактиков выстроилась вдруг в единую, цельную и непротиворечивую картину, но при этом на редкость гнусную.

Я понял, что должен перехватить Гаэлариха в деревне м΄гану любой ценой. Эти слова употребляют так часто, что смысл их утратился. А он прост: умри, но сделай...

Скорее всего, так и получится... Придется ускориться. За то, чтобы считанные секунды схватки воспринимались бойцом как полчаса, его организм расплачивается потом несколькими часами бессильной усталости, и лишь пару недель спустя приходит в норму... Пробежать, ускорившись, трехдневный путь... Можно, наверное... Но это будет последний бег в моей жизни, сомнений нет. Вопрос в другом: сколько я протяну, добежав до финиша? Не будет ли все впустую?

Разве что попробовать срезать путь... М΄гану вели нас весьма замысловато изогнутой дорогой, обходя самые глубокие и непроходимые трясины. Если двинуться напрямик, по полету птицы... Я восстановил в памяти карту мэтра магистра. Да, раза в два с половиной путь сократится, а то и в три. Появляются шансы не сдохнуть сразу же после завершения гонки.

...Я несся напрямик, не разбирая дороге. Не сворачивая. Один раз пробежал прямо по спине нежащегося в трясине грязеруха – но когда он захлопнул хрюкальца и испуганно нырнул в топь, я был уже в полулиге. Провалиться, увязнуть, утонуть мне не грозило. Предметы для ускорившегося человека весьма сильно изменяют свои свойства. Жидкое, например, становится твердым, неподатливым, – и настоящие мастера ускорения, учившие меня в Храме, без труда бегают по водной глади... Трясина же еще удобнее для по-настоящему быстрого бега.

И я бежал...

Ах да, совсем забыл, – голубя, слегка подгоревшего, а с другого бока слегка сыроватого, я все-таки съел...

* * *

Деревня м΄гану была завалена трупами. Погибли не только воины: старики, женщины, дети, – все полегли. Хижины догорали, все, кроме одной, – большой, круглой, в которой собирались старейшины племени для решения важных дел... В ней я вел переговоры с Мооруном. И именно к ней шагал сейчас...

Очень медленно шагал. Быстро просто не мог. Тело не ощущалось. Вообще. Понуро и тупо выполняло команды мозга, но не более того...

Я успел. Возле уцелевшей хижины виднелись четыре лошади – две верховых и две вьючных. Оседланы, но вьюки не приторочены.

Что с м΄гану расправился Гаэларих, я не сомневался. Слишком характерно выглядели мертвецы: ни колотых, ни резаных ран, но головы обуглены, глаза выскочили из глазниц... Все как у человека, убитого магом в Альхенгарде.

Но зачем, раздери меня псы Кронга? Конечно, синекожие могли напасть на магистра, увидев, что он возвращается в одиночестве – если мыслеформы к тому времени развеялись. Позарились, допустим, на лошадей и тот груз, что оставался в деревне...

Но зачем всех-то?!

Великой храбрость м΄гану не отличались, поджарить одного-другого для острастки, остальные бы наверняка разбежались.

Выйдя из-за угла пылающей хижины, я понял, зачем.

На круглой главной площади деревни трупы лежали особенно густо, сплошным ковром покрывая утоптанную землю. А центре площади стоял идол, вырезанный из толстенного ствола гевелеи. Не то бог, не то дух-покровитель м΄гану не был особенно симпатичным – аж целых две оскаленных пасти, красные выпученные глаза, вместо носа – металлический клюв с синеватым оттенком...

Однако защищая этого уродца, м΄гану были готовы погибнуть все, до последнего человека.

Они и погибли. Но не защитили. Потому что идол лежал грудой обломков. Осмотрев их, я понял всё. Последний камешек встал на место, мозаика закончена. Гнусная картинка, любоваться тут не на что... И сейчас я разобью ее вдребезги. Жаль, сам после того проживу недолго...

Шагнув через порог хижины, я уже знал, что увижу.

* * *

Он лежал на огромном круглом столе. На единственном, пожалуй, столе во всей деревне, в остальных хижинах мебель заменяли брошенные на земляной пол циновки...

Предмет лежал на столе, отливая синеватым металлом. Теперь было видно, что передняя часть его и в самом деле напоминает слегка изогнутый птичий клюв, а в задней имеется довольно широкая проушина, до того скрывавшаяся внутри идола.

Вот и оно.

Навершие Молота...

А как называлась та фальшивка, за которой Гаэларих потащил нас на Сердце Уорлога, я не знал и не хотел знать.

Маг сидел здесь же, на противоположной от меня стороне стола. На резном чурбаке, как я думал, – других стульев в хижине не было.

Магистр медленно поднял склоненную голову.

– А-а-а,Хигарт... – сиплым голосом произнес он. – Догадались...

– Да, – коротко произнес я. Берег силы.

В другое время я прикончил бы его сразу. Вскочил бы на стол, лихим прыжком перемахнул бы на другую сторону, взмахнул бы Бьерсардом...

Но не сейчас. Сейчас я был озабочен одним: чтобы мои медленные движения казались ему всего лишь осторожными. Чтобы маг не догадался, в каком я состоянии. Потому что в противном случае он справится со мной легко и без всякой магии – снимет со стены одну из ритуальных резных дубинок, да и забьет до смерти... А я ничем не смогу помешать.

Хотя магистр тоже не в лучшей своей форме – изможденный, похудевший, взгляд тусклый... Но на меня сил у него хватит. Меня в поединке сейчас мог бы одолеть даже крысолюд...

– Афилей сообразил, что к чему? – спросил Гаэларих. – Я подозревал, что он не так прост, как кажется...

– Нет, – столь же коротко ответил я. И медленно-медленно начал огибать стол.

– Вы не могли разобраться, что самоцвет – не Навершие, – убежденно сказал Гаэларих.

– А что он такое? – спросил я без всякого интереса.

– Магический артефакт, созданный магами Исхара. Вернее, воссозданный... Когда-то такая система уже работала – откачивала излишки воды из Зейнарских озер в Восточный Уорлог. В Катаклизме самоцвет разрушился, вызвав появление плато. Исхар постепенно начало подтоплять... Вот и все. А теперь, Хигарт, остановитесь, где стоите. Прежде чем вы сделаете следующий шаг, надлежит определиться с дальнейшими нашими отношениями.

Я остановился. Не для того, чтобы определяться – и без того все для себя решил. Но поговорить стоит. В руке магистр держал небольшой жезл, похожий на тот, каким поджарил черношлемника в Альхенгарде. Похожий, да не совсем, – кристалл на вершине другого цвета и формы. Наверняка магическое оружие непрямого действия. От срабатывания которого, например, у меня под ногами разверзнется пропасть в пару лиг глубиной, да тут же и схлопнется. Или произойдет еще что-нибудь столь же приятное.

Так что отчего бы и не поговорить... Если магистр отвлечется, ослабит бдительность, – хорошо. Нет – хуже не станет.

– Присаживайтесь, Хигарт. В ногах, как вы любите выражаться, правды нет.

– Постою, – хмуро ответил я.

Хотя с удовольствием не то что сел бы – улегся бы на пол. Но боялся, что встать сил не хватит.

– Для начала объясните, как вы здесь оказались, – сказал маг. – Не люблю непонятностей... По моим расчетам, до встречи с епископом у вас и тени подозрения мелькнуть не должно было.

– Лучше надо рассчитывать. Подозрения у меня появились еще в Каэр-ла-Рэ.

* * *

И я объяснил Гаэлариху, что подозревал не конкретно его, – просто не мог взять в толк поведение Ларинтиона. Совершенно нелогично: сначала позволил нам пробить ворота, войти, набрать воды... И лишь потом занялся незваными гостями. Причем занялся странно: «воздушный кулак», метание магическим способом подвернувшихся предметов, льдина... К чему все это? Коли под рукой была чуть ли не сотня крылатых созданий. Которые, кстати, вели себя совсем не так, как на Сердце Уорлога – вяло, заторможено... Сейчас я был уверен, что к фургону мы пробились бы и без помощи Тигара. Помахали бы недолго клинками и обратили бы в бегство четвероруких.

Еще интересный момент: ни единого прямого, направленного на меня заклинания Ларинтион не применил. Словно знал, что не сработает. От кого бы?

Да и внешность у хозяина Каэр-ла-Рэ была архилюбопытная: испятнанные шаровары, голый торс, борода и патлы, совершенно скрывающие лицо...

Кстати, когда мы искали Тигара, наемница ошиблась – не мэтр расплескал чернила возле разрубленного гобелена. Да и не чернила то были... Не разъедают никакие чернила тростниковые маты наподобие кислоты. А вот кровь некоторых магических созданий весьма-таки едкая... И чуть дальше, где крови выплеснулось побольше, на стене обнаружился след от острия не то пики, не то алебарды...

В замке произошла схватка. Незадолго до нашего появления. Но кто с кем дрался?

Мэтр магистр в свое время обсуждать загадки Каэр-ла-Рэ отказался, сославшись на тайны Братства. А у меня после долгих размышлений появилось навязчивое подозрение: мы имели дело не с хозяином! Не с Ларинтионом! С убившим его посторонним магом! Снаружи не было никаких следов штурма, но для крылатых созданий нет нужды проламывать ворота тараном.

Но Гаэлариха я ни в чем не заподозрил... Однако загадки Каэр-ла-Рэ занозой сидели в мозгу. И в своем послании я задал епископу два вопроса. Попросил описать внешность Ларинтиона и сообщить, кто из магов занимался боевыми животными с весьма характерной внешностью, крылатыми и четверорукими.

И сегодня утром я узнал:

Ларинтион был очень маленького роста, почти карлик.

Четверорукими занимался Гаэларих.

И многое стало понятно... Даже заляпанные шаровары – кровью, чем же еще – коротенькие, чуть ниже колена. Даже бесформенная мантия, которую весь поход не снимал Гаэларих, хотя зачем она на болотах? Чтобы грязерухи издалека видели: приближается к ним не кто-то, а магистр славного Братства магов? Он просто боялся, что я опознаю его по фигуре...

Многого я не знал. Понятия не имел, чем занимался Гаэларих в помещении, стены которого изрекали пророчества... Пытался что-то узнать? Или подчинить чужие артефакты? Впролне возможно, наверняка ведь притащил ледяную глыбу, использовав аппаратуру Ларинтиона... И наверняка в резне, накануне учиненной в замке его пташками, сам мэтр магистр не участвовал, не мог он надолго отлучиться, не рискуя, что отсутствие обнаружится...

Всего этого я не знал.

Да и не собирался узнавать.

Я всего лишь собирался убить Гаэлариха.

* * *

– Зачем вы это сделали? – негромко спросил я.

– Исключительно из-за Тигара. Подозревал, что среди его узников найдется кто-то, понимающий толк в магии. Хотел выяснить, кто он и на что способен. И устроить ему побег.

– Вы не поняли... Вообще все... – я повел рукой вокруг себя широким жестом. И увидел, как тут же дернулся жезл мага. Бдительности магистр не потерял.

– Зачем? – Гаэларих оказался на ногах, и голос его зазвучал гораздо громче. – А кому вы собираетесь вручить Молот? Гаптору? Кооту? Неужели вы не понимаете, что им ни к чему спасать мир?! Хоть как-то его изменять? Они и сейчас живут очень неплохо... Разве такое место занимала Церковь в нашей жизни до Катаклизма? Разве владетельные сайэры и короли во всем зависели от воли иерархов? Семь столетий мы жили без Инквизиции, и ее возродил Гаптор. Для борьбы с Темными, разумеется. Много вы видели демонов Темной Стороны, горящих на кострах? Магические ордена и братства ничем не лучше. Чем занимались маги до Катаклизма? Едва ли вы помните, но, думаю, слышали достаточно рассказов, чтобы знать... Чародеи предсказывали погоду, вызывали небольшие дожди, отгоняли суховеи, лечили скотину и выполняли сотни других, столь же обычных и повседневных дел. Так было. А сейчас? Сжигают города и испепеляют армии, а самое главное, – дают людям воду, требуя взамен все, что захотят. Разве откажутся они от порожденной Катаклизмом магии кристаллов, столь увеличившей их силу? Разве захотят вернуться к прежнему положению дел? Да, им нужен Молот. Но лишь для того, чтобы спрятать его понадежнее.

– А вы собираетесь спасти мир... – полуутвердительно сказал я. – В одиночку.

– Да! Именно я! Потому что знаю, как! Спасу, как бы и кто бы ни мешал этому! И смету всех, стоящих на моем пути! Решайте, Хигарт: вы со мной или против меня? Спасаете мир или защищаете банду кровососов, тянущих из него последние соки? Решайте здесь и сейчас!

Наверное, он в чем-то был прав... Я давно заметил, что нет людей, чье понимание мира и происходящих в нем событий полностью не соответствовало бы действительности. И в чистоту намерений Гаэлариха я верил... Да вот только идеалист, убивающий во имя свой светлой идеи, куда страшнее разбойника, убивающего ради корысти, тот хоть может однажды решить, что награбил достаточно. А Гаэларих не успокоится, пока все дружными колоннами не устремятся к счастью, каким он его себе представляет... Деревня м΄гану только начало, разминка. И крови прольется столько, что даже представить трудно. Потому что, вот беда, путь к счастью все представляют по-разному...

А еще – я никогда не прощу ему Хладу, близнецов, Калрэйна и Тигара. Даже Мооруна не прощу.

Я шагнул вперед, поднимая топор. К сожалению, не так стремительно, как хотел бы. Маг тут же ударил заклинанием.

* * *

Заклинание, конечно же, оказалось направлено не на меня – на хижину. И она тут же рассыпалась – рухнули стены, обвалилась кровля. В каменном или бревенчатом доме дело могло обернуться скверно, но синекожие возводят весьма хилые постройки: каркас из жердей, стены из циновок, крыша из широких листьев... Честно говоря, я ожидал от Гаэлариха чего-то посерьезнее.

Более того, пока я выбирался из-под обломков, Гаэларих не попытался как-то меня добить... Стоял все там же, у единственной уцелевшей стены, подняв руку с жезлом. Заклинаний не творил... Обессилел, убивая м΄гану?

Выяснять и разбираться я не стал. Устремился к нему, вновь занес топор... Хотя «устремился» – слишком сильно сказано. Подковылял, так точнее...

Маг ничем не мешал мне. Но когда он оказался на расстоянии удара, с высоко поднятого над головой жезла сорвалась зеленая молния, протянулась к Бьерсарду. И я почувствовал, что не могу шевельнуть топором. Напряг все оставшиеся силы и вновь не смог...

Молния, треща и разбрасывая искры, соединяла два оружия – мое и мага. И за треском я с трудом разобрал слова Гаэлариха:

– Епископ Хильдис далеко не дурак. Он сделал так, что я не могу причинить вам серьезный вред не только прямым заклинанием, но и вообще любым. Иначе я не стал бы возиться с освобождением узника Тигара и с походом к Сердцу Уорлога... Однако у меня было достаточно времени, чтобы присмотреться к вашему оружию, Хигарт, и найти заклинание, позволяющее взять его под контроль. Вы сейчас сами перережете себе глотку, собственным топором.

Бьерсард медленно-медленно двинулся к моей шее. Я попытался помешать, но не смог. Попытался разомкнуть пальцы, выпустить рукоять, – и тоже не смог. Как глупо...

Навалился на рукоять всем телом, надавил так, что покраснело в глазах... Топор перестал приближаться. И двинулся в сторону Гаэлариха.

И вот тогда я впервые увидел неуверенность в его глазах... Он выкрикнул заклинание, и в тоне мне послышалась нотка отчаяния... А может, просто очень хотелось ее услышать.

Однако топор вновь пополз к моему горлу, и остановить его мне не хватало сил...

Хлада... Тигар... Близнецы... Калрэйн... Старый вождь... Не хотелось спешить, но очень скоро мы встретимся.

И мы встретились.

Наверное, случилась короткая галлюцинация... Неудивительно, когда до предела измотанный человек оказывается на пороге смерти...

Но они были здесь, рядом, за спиной. Я не отводил взгляд от мага, но самым краешком глаза увидел, как на рукоять Бьерсарда легла смуглая рука Хлады. И изящная кисть Калрэйна с узкими длинными пальцами. И короткопалая ладошка Тигара. И еще две руки – одинаковые, в одинаковых перчатках лучников...

Топор остановился и пополз к Гаэлариху. Очень медленно, но неудержимо.

Маг дрогнул. Еще боролся, но уже не верил в победу. Я увидел, как он бросил быстрый взгляд назад... Если Гаэларих ударится в бегство, мне его попросту не догнать.

Что-то – я не успел рассмотреть, что именно – ударило в руку мага, сжимавшую жезл. Молния исчезла.

И в тот же момент Бьерсард рванулся вперед. Голова Гаэлариха упала. А тело осталось стоять... Кровавые фонтаны хлестали из перерубленных артерий, высоко, выше поднятой руки – ее пришпилил к ритуальному щиту, висящему на стене, короткий арбалетный болт.

Затем на землю упал Бъерсард. Затем я. За спиной слышался топот копыт, но повернуть голову сил не было.

Соскочивший с коня человек нагнулся надо мной, и я узнал неровно сросшийся шрам, уродующий щеку, и черную повязку на глазу...

– Я ведь говорил, что помогу, чем смогу, – сказал командор. – А мужчины рода Эррери всегда выполняют обещания.

Ответить я не смог. Провалился в беспамятство.

* * *

Утка, опрометчиво решившая перелететь нам дорогу, грохнулась на траву. Об ужине заботиться не надо...

– Вы отлично стреляете из арбалета, командор... – сделал я комплимент. – Да еще с коня, на скаку...

После нашей встречи прошло десять дней. Но в седло я смог сесть только вчера, силы возвращались очень медленно. Однако сел, и сейчас мы покидали Уорлог.

– С одним глазом уже не то, совсем не то... – печально вздохнул Эррери. – Вот раньше...

Он изобразил легкий поклон в мою сторону, и отчеканил, словно представлялся впервые:

– Роты конных арбалетчиков восьмой «серебряной» пулы императорской легкой кавалерии ротмайстер Эррери!

Помолчал, скорбно прибавил:

– В Халланском походе стал пулмайстером, и почти сразу оберпулмайстером... Да только и пулой, и гран-пулой недолго командовал... Нечем стало командовать...

– А что с лигистами разошлись? – спросил я после паузы.

– Невмоготу стало... Эрладийцов всех разогнали, даже полукровок днем с огнем не найти... Так Аргелах неделю назад новый курс объявил: каменщики во всем виноваты! Не сами по себе, понятно, а в черном сговоре с эрладийцами...

– Да чем же они провинились, каменщики?

– Ну как же... Власть над миром захватить мечтают, ложи подпольные организуют, знаки придумывают тайные, собрания секретные созывают... На манер эрладийцов, в общем. Амулеты вредоносные и болезнетворные при строительстве в стены замуровывают, когда по заказу патриотов отечества работают... Да, чуть не забыл: младенцев истинной веры похищают для богомерзких ритуалов. Кровь их невинную в раствор подмешивают, чтобы кладка крепче лежала.

В последнее время мои познания о причинах истинного патриотизма весьма расширились... И я уверенно предположил:

– Бургомистр Аргелах не поделил какие-то деньги с цехом каменщиков?

– Вроде того... – кивнул Эррери. – Сидел у себя в ратуше, на бумагу пялился, старшинами каменщиков присланную, последними словами ругался... И в вдруг осенило его свыше: да ведь их печать цеховая чем-то знак Хаалы напоминает! Ну прямо словно сам Пресветлый Сеггер на ухо шепнул... И началось...

– А вы?

– А у меня дед был каменщиком. И когда его оскорбляют, я немного зверею... – произнес командор, пародируя мои слова, сказанные в борделе. Вернее, в бастионе ревнителей отечества и веры.

Я оглянулся на вьючную лошадь, с трудом переставлявшую ноги под тяжестью Навершия Молота, – весило оно гораздо больше, чем можно было решить по его размерам. Спасение мира дело нужное, кто бы спорил. Может быть, даже более полезное, чем защита веры и родины...

Но сложное, неопробованное... Неплохо бы потренироваться перед столь масштабной затеей. Так сказать, набить руку. На отдельно взятом городке Вальгеро, например.

И я решительно заявил:

– Теперь рассказывайте с подробностями, командор. А то я слишком многого не знаю... Как, например, в Вальгеро вообще появился этот Аргелах? Ведь он, как я понял, не из местных. И как вы-то умудрились оказаться у него под началом?

– Долгая история... – вздохнул Эррери. – Очень долгая и запутанная... С чего начать?

– Начните с самого начала, командор... С того, как вы прикрывали мою спину за Халланом.

Ярослав Хабаров Королева умертвий

Глава первая

Темные башни Соултрада возносились к мрачным, низко нависшим над городом небесам. Узкие улицы петляли, образуя лабиринт. Казалось, ничего не стоит заблудиться здесь навеки; однако существа, обладающие крыльями, прекрасно видели с высоты, каким странно соразмерным был этот лабиринт.

Черные фасады, украшенные искусной резьбой, почти соприкасались на узких улицах. Иногда казалось, что две химеры, размещенные на домах, стоящих напротив, ведут тихий, оживленный разговор. О чем шепчутся каменные чудовища? Какие страшные тайны сообщают они друг другу, усмехаясь и выставляя кривые клыки?

На маленьких площадях у чужака начинала кружиться голова: каждый дом представал как застывший монстр — опасный, плотоядный, притаившийся в засаде. Куда ни посмотри, везде оскаленные шипы, узкие темные арки окон, похожие на глаза странной формы, — и кто знает, какие живые монстры таятся за ними и тайно наблюдают за тобой?

И все же Соултраду нельзя отказать в своеобразной красоте: город завораживал и отталкивал одновременно.

Госпожа Тегамор передвигалась по городу в носилках, которые покоились на плечах четверых ее рабов, здоровенных толстяков, идеально подобранных по росту. Тегамор лично приобрела их у Плегмута, Мастера Плоти, большого знатока своего дела. Все четверо носильщиков неотличимо походили друг на друга: желтокожие, с маленькой головой, широкими мускулистыми плечами и короткими, кривыми, мощными ногами. Их тела были безволосы, а на лопатках красовались шипы, похожие на наросты или остатки от отрубленных крыльев, хотя на самом деле это были рудиментарные руки — побочное, хотя и совершенно безвредное следствие искусной работы над плотью.

Плегмут хорошо знал свое дело. В Соултраде он считался одним из лучших. Госпожа Тегамор давно вела с ним дела: иногда ей требовались дополнительные слуги, иногда — кое-какие знания, а то и просто материал для дальнейших исследований.

Носильщики неторопливо бежали по улицам. Носилки мерно покачивались, Тегамор рассеянно посматривала в окно, наполовину скрытое парчовой занавеской. Мимо проплывали знакомые дома — разверстые дверные проемы, причудливые узоры фризов, каменные изваяния, которым мастера, случайно или нарочно, придали устрашающую форму.

Иногда в стену дома были вмонтированы и живые существа. Такое позволяли себе наиболее опытные из соултрадских магов. В последнее время подобный способ украшать здания стал весьма распространенным явлением, и Тегамор подумывала о том, чтобы и ей последовать общему обыкновению. Измененные магией, застывшие в позе, которую придало их телам заклинание, эти создания оставались живыми и даже сохраняли остатки разума, но не могли ни покинуть место своего заточения, ни даже пошевелиться. Маги изощрялись, как могли, изобретая для своих живых скульптур извращенные, не свойственные человеческому телу положения. Чем более изломанным выглядел вмурованный к стену раб и чем полнее было его сознание, тем роскошнее считалось украшение.

Да, об этом стоило бы подумать. Тем более что в какой-то мере подобные эксперименты были созвучны одной из любимых идей госпожи Тегамор — преобразованию и совершенствованию личности мага путем поглощения ею других личностей. Тегамор живо интересовалась этой темой с юных лет и успела немалого достичь в области, которую избрала для своих исследований.

Она обитала в южной части Соултрада, в доме, сложенном из черного необработанного камня. Древнее это гнездо досталось Тегамор не от родственников, а от учителя, у ног которого она провела большую часть детства и юности. Оно выглядело похожим скорее на неприступную крепость, чем на обычный жилой дом. И тем не менее там веками обитали маги и чувствовали себя более чем уютно.

Первый этаж особняка Тегамор, высотой в два человеческих роста, представлял собой огромный зал без окон; его стены не украшали ни гобелены, ни даже простая облицовка — те же самые камни, что и снаружи, черные, округлые, словно обточенные самим Временем.

Второй и третий этажи были жилыми, и сразу можно было сказать, что устроены они для женщины, любящей комфорт: множество безделушек, мягкие ковры на полу, широкие кровати, удобные кресла…

Здесь же располагалась и кухня, в которой трудились поварихи дома Тегамор — еще один шедевр Плегмута, Мастера Плоти. Эти существа были лишены рта. Высокие, с длинными костлявыми руками, они обладали лишь одним умением и одним страстным желанием: прибираться в доме и на кухне и стряпать, стряпать, стряпать. Они питались запахами, поэтому прикасаться к пище, варить и жарить, тушить, парить, мариновать было для них жизненной потребностью. Если Тегамор хотела наказать их, она просто сажала их в подвал на несколько дней, и они выползали оттуда, обессиленные, плачущие, абсолютно покорные воле госпожи, которая могла убить их в любое мгновение, если только они не сумеют угодить ей.

Самый верхний этаж занимала лаборатория. Она размещалась в башне, венчающей строение. Там имелись широкие окна, выходящие на все стороны света — или, точнее, коль скоро речь идет о Соултраде, — на все стороны тьмы. В лабораторию слугам вход был настрого запрещен; даже тех, кто считался если не другом, то, по всяком случае, доверенным лицом Тегамор, хозяйка лаборатории впускала крайне редко и неохотно. Вся обстановка этой комнаты, казалось, полностью опровергала впечатление, производимое как первым этажом, так и вторым и третьим. Если огромное темное «пещерное» помещение мог облюбовать для себя какой-нибудь суровый владыка, которому требуются просторные залы — размещать своих воинов и устраивать грандиозные пиры, озаренные светом факелов; если уютные гнездышки жилых этажей, несомненно, принадлежали избалованной женщине, то полная артефактов лаборатория, чьи стены были покрыты пятнами самого разнообразного цвета и происхождения, от ядов и копоти до желчи и крови, была логовом безумно увлеченного своей работой мага, не имеющего ни пола, ни возраста. Догадаться, что здесь проводит опасные эксперименты красивая женщина, было невозможно, если только не знать об этом заранее.

* * *

При звуке шагов пленник насторожился.

Он находился в подвале, куда не проникал ни единый луч света, невообразимо давно. Один или два раза ему приносили поесть, но он едва притрагивался к пище. Даже голод не мог заставить его побороть обычную осторожность: он слишком хорошо знал, где находится, и не сомневался в том, что в еду подмешали какое-нибудь снадобье, которое изменяет сознание или подавляет волю.

Он слабел с каждым часом. В первое время он еще пытался восстановить силы, но всех его способностей на это явно не хватало. К тому же черные камни, из которых был сложен подвал, совершенно определенно поглощали чужую магическую энергию и становились «сильнее», в то время как пленник мерял не только сверхъестественные возможности, но и полю к жизни.

Эгертона — таково было имя молодого мага — захватили, когда он спал и не в силах был оказывать сопротивление. Последние события совершенно измотали молодого мага, к тому же он был ранен — страшный ожог покрывал всю левую сторону его лица, а брови и волосы сгорели: такова была цена, которую он заплатил за свое участие в безрассудном штурме священного города Ифа, который предприняло существо в серебряном доспехе. Это существо на время подчинило себе волю мага и заставило его действовать прочив могущественных шаманов-гурров.

Как ни странно, именно это ментальное насилие, длившееся не слишком долго, высвободило в Эгертоне те его качества, о которых он предпочел забыть на очень долгое время.

Дело в том, что Эгертон был унгаром… Каких только слухов не ходило по Лаару об унгарах! Большинство досужих кумушек, любительниц почесать языками на «страшные» темы, сходились на том, что унгары представляли собой некое племя изгоев, которых тулленцы загнали в болота. И, дескать, там, среди болотных испарений, и появились эти уроды, отвратительные создания, которые затем расползлись по всему Лаару. Однако это, как и все россказни такого толка, представляло собой, научно выражаясь, полную и несусветную чушь.

Унгаром мог оказаться любой — независимо от места обитания, воспитанности и манер (у иных унгаров манеры как у придворных, а другие ведут себя хуже подзаборных пьяниц, и ничего!). Унгаром мог оказаться любой — существо любой расы и любой магической одаренности. Ибо способность подчинять себе других никак не связана ни с одним из этих факторов. Она либо есть, либо ее нет. Это как сексуальная привлекательность или, скажем, наклонность к стихотворчеству.

Унгар может подчинить себе другое существо, а оно, это существо, даже не будет подозревать о том, в какие тенета попало. До Катаклизма унгаров не слишком боялись, поскольку большее, на что они были способны, — это установить контроль над каким-нибудь животным, вроде лошади или собаки. В редких случаях и ненадолго — над другим человеком.

Все переменилось после Катаклизма. Всё — в том числе и унгары. Они обрели невиданное доселе могущество.

Причиной тому стала магия Скованного, чье истинное имя, которое не произносят вслух, — Улгарх, в сознании некоторых существ звучит похоже на «унгар»… Застывшая на орбите Лаара магия Скованного разбилась и просыпалась на Лаар огненным дождем золотых и серебряных кристаллов. Так родилась магия кристаллов, и унгары научились использовать их и собственных целях.

Теперь многократно умноженный использованием кристалла дар унгара позволял подчинять себе не какую-нибудь одну охотничью псину или ручную звероящерицу, но целые десятки других существ, вполне разумных и временами очень-очень опасных. И как все изобретения и достижения, сила унгаров стала служить и первую очередь войне и корысти.

Естественно, все живые существа на Лааре (да и не-мертвые тоже) ненавидели и боялись унгаров. Поэтому те скрывали свой дар и старались сделать так, чтобы об этом никогда не узнали окружающие. Встречались даже такие, кто прилагал усилия к тому, чтобы дар никак не проявлялся, и избегал кристаллов. К числу последних принадлежал и Эгертон.

Но после того как он испытал на себе ментальное подавление, что-то надломилось в молодом маге, и он начал чувствовать, как его дар растет и требует выхода…

Принадлежа к ордену Тоа-Дан, Эгертон лучше всего владел огненной магией и предпочитал использовать именно ее. Открыто и честно, считал он. Его вечно исцарапанные руки свидетельствовали о том, что ему нередко приходилось выпускать из своего тела пламенных саламандр, которые бежали, повинуясь приказанию повелителя, и поджигали все на своем пути, а потом возвращались обратно в руки Эгертона, как бы втягивались в его плоть и становились ее частью. Что касается защитных чар, то в этом Эгертон отнюдь не был силен. Большая часть его магической мощи была связана с атакой; подобно многим тоаданцам, он плохо умел обороняться, и если противник не погибал сразу, то Эгертон оставался перед ним практически беззащитен.

По своей натуре он был странником, исследователем, существом любопытным и зачастую — безжалостным. Впрочем, следует отдать должное молодому магу, он никогда не бывал жестоким просто так, ради извращенного удовольствия, и если его опыты над живыми существами бывали иногда довольно болезненными, то это делалось исключительно ради добывания крупиц нового знания.

А знания ордену Тоа-Дан требовались, как никогда: в Лааре появилась некая новая сущность, которую необходимо было всесторонне изучить…

Люди называли эту сущность Карой богов, но такое определение давало лишь самое общее и отвлеченное представление о происходящем. На болота Ракштольна выпадал мистический туман — смертоносный туман, убийственный, туман, разносящий чуму. Всякий, кто хотя бы мимолетно соприкасался с этим туманом, мгновенно заражался… Постепенно плоть несчастного разъедали язвы, в которых клубились белые клочья того же тумана… Проходил день-два, не более (а в редких случаях довольно было и нескольких часов), — и вот уже нет человека, остался лишь белый сгусток зловонной взвеси… туман… туман, несущий чуму дальше.

Но что еще хуже, выпав на землю, он порождал умертвий. Отвратительные чудовища возникали в местностях, пораженных чумой: невообразимо гнусные твари, ожившие мертвецы, разлагающиеся прямо на глазах, агрессивные, похожие на богомолов создания… Их разнообразие не поддавалось учету — хотя бы потому, что не находилось охотников учитывать эдакую пакость и заносить ее разновидности и подвиды в стройные реестры.

Впрочем… кто сказал, что таких охотников не было вовсе? Двое весьма высокопоставленных тоаданцев пытались завязать контакты с пророками тумана, о чем в определенных кругах ходили весьма неприятные слухи. Ни один тоаданец, разумеется, не соглашался обсуждать это. Но молчаливость членов ордена не отменяла слухов.

Эгертон был также в числе тех, кто осмелился заняться изучением туманных умертвий и других явлений, порождаемых Карой богов. За что в конце концов и поплатился. Что ж, он заранее знал, на что шел, и не боялся.

Обессиленный, раненый, он в какой-то момент утратил бдительность. Эгертон намеревался вернуться домой, в Вольный город, где осталась его лаборатория и где хранились все его книги. Он продвигался скрытно, подолгу спал, отлеживаясь и приходя в себя. И вот однажды проснулся в окружении крайне неприятных существ.

На первый взгляд их можно было принять за людей: они были сложены вполне пропорционально, их лица обладали правильными чертами, а кожа была грязносмуглой, но в обрамлении совершенно белых волос это выглядело довольно привлекательно. Точнее — выглядело бы, если бы не одно «но»… И это «но» заключалось в их взгляде, совершенно пустом, ничего не выражающем.

Эти создания были полностью подчинены чьей-то воле. Управление существами было грубым — никто даже не пытался скрывать насилие, которое над ними чинили. Напавшие на Эгертона производили впечатление искусственно созданных. Их движения были механическими, резкими, как будто кто-то незримый управлял ими, дергая за веревочки.

Эгертон поднял руку, чтобы выпустить саламандр и отвести от себя атаку, но саламандры обессилели, как и их хозяин, и даже не попытались явиться наружу. Они лишь шевельнулись у Эгертона под кожей, и он застонал, ощутив болезненное жжение в раненых пальцах.

Неизвестные существа набросили на молодого мага сеть. Он попытался разрезать ее, но лезвие сломалось: материал, из которого была сплетена сеть, оказался крепче стали. Возможно, то была некая алмазная субстанция, превращенная силой заклинаний в тонкие полосы; а может быть, это был свет, пойманный в магическую ловушку и как бы заточенный внутри силовых линий… Эгертон еще не сталкивался с подобным.

Между тем создания вдруг разволновались. Один из них изогнулся дугой и закричал страшным, низким утробным голосом. Остальные столпились возле него, наблюдая за происходящим. Эгертон, лежащий на земле, опутанный сетью и беспомощный, морщился, корчился и стонал: существа, не замечая пленника, топтались по его рукам и ногам. На какое-то время они позабыли об Эгертоне, их интересовал лишь их сотоварищ, продолжавший вопить. Казалось, некое постороннее создание заключено внутри этого псевдочеловека; обычно это создание спит и слепо выполняет волю унгара-повелителя, но изредка просыпается и осознает весь ужас своего положения.

Даже находясь в столь плачевном положении, Эгертон не переставал запоминать и сопоставлять факты; он делал это автоматически, не прилагая никаких усилий, как привык делать это всю свою жизнь — его нарочно для этого тренировали. Наблюдения откладывались в сознании, даже если сейчас Эгертон и не в состоянии был их анализировать. Он знал, что, очутившись в благоприятных условиях, в своей башне, в лоне ордена, он сумеет восстановить в памяти каждую мелочь из увиденного и подробно описать ее.

Существо, в котором ожило нечто, упало на землю, ударившись затылком, и забилось в припадке. Судороги выворачивали его конечности, и внезапно Эгертон понял, что происходит: обрываются незримые нити, которые управляли существом. Они лопались одна за другой, причиняя созданию немыслимую боль. Хуже того, оно осознавало, что умирает.

Догадывались об этом и другие, но ничего не предпринимали и, судя по всему, не испытывали никаких эмоций по поводу жуткой гибели их сотоварища.

Почему все это происходило? Если бы здесь оказалась каким-нибудь волшебным образом госпожа Тегамор, она бы подробно растолковала связанному и обессиленному «коллеге»-магу, чем она занимается и какие последствия имеют подчас ее интересные и плодотворные опыты.

В частности, вот эти слуги. Тегамор называла их «бегунами», поскольку их основной работой было бегать по миру и собирать для Тегамор перспективный материал для исследований и дальнейших экспериментов. В качестве такового приветствовались в первую очередь существа, наделенные какими-нибудь магическими способностями, но по тем или иным причинам обессиленные. На них набрасывалась незримая алмазная сеть, после чего бегуны взваливали добычу себе на и лечи и доставляли в Соултрад, к младшему магистру Черного Ковена, прекраснейшей Тегамор.

«Бегунов» она начала создавать в самом начале своей плодотворной карьеры. Она находила и скупала рабов подходящей внешности и, полностью уничтожив их личность, вселяла в пустые оболочки какого-нибудь из младших демонов. Тегамор давно уже установила закономерную связь между душой и телом: обе эти субстанции, вступив в соприкосновение, неизбежно оказывают взаимное влияние друг на друга: душа демона преображает тело, лишает его индивидуальных черт и придает коже серый оттенок, а человеческое тело существенно ослабляет демонскую душу — как раз до такой степени, чтобы Тегамор могла повелевать ею, не опасаясь, что раб взбунтуется и поднимется против своей госпожи. Эта магия действительно напоминала силу унгаров и была ей сродни.

Впрочем, кое-какие недоработки в этой области все еще оставались, поэтому Тегамор заложила в своих «бегунов» надежный механизм самоуничтожения. Как только плененная душа осознавала свое заточение в неугодной и жалкой человеческой оболочке и начинала, справедливо возмущаясь, рваться на волю, тело погибало.

Свидетелем именно такой смерти и стал сейчас Эгертон.

Скоро все было кончено. Как только «бегун» обмяк на земле и перестал подавать малейшие признаки жизни, остальные утратили к нему всякий интерес, отвернулись и снова обратились к пленнику. Они подняли Эгертона и быстро побежали со своей ношей. Скоро Эгертон потерял сознание. Никогда в жизни ему не было так дурно.

Он не знал, какими путями двигались «бегуны»; знал лишь, что очнулся в темноте, возле каменной стены. Он прислушался — тишина. Затем, очень осторожно, Эгертон высвободил свои магические силы, которых за время его забытья поприбавилось — впрочем, не настолько, чтобы вырваться на волю.

С помощью магии он «прощупал» помещение, где оказался, и установил, что оно находится в большом здании посреди города и что все его стены сложены из дикого камня. Мебели здесь, кажется, не имелось, равно как и окон. Дверь — только одна, но невообразимо далеко.

Эгертон даже и не пытался добраться до нее. Он был прикован, но не цепью, а чем-то иным… В его теле как будто выросла третья рука. Она начиналась в левом боку — длинная, гибкая, с пятью дополнительными суставами, так что она могла сгибаться по всем направлениям и складываться «гармошкой». Рука эта была слабой, почти лишенной мышц. Та часть, где на обычной руке должна была располагаться кисть, прочно вросла прямо в стену. Эгертон сделался живой, одушевленной и мыслящей частью комнаты. Он не мог отходить от отведенного ему места дальше чем на пять шагов. Несколько раз он проверял и перепроверял удивительную метаморфозу, которую претерпело его тело, но ошибки не было: некто сотворил с ним поистине неслыханное заклинание.

Если раньше у Эгертона и возникали сомнения касательно того, кто захватил его в плен, то, обнаружив у себя третью руку, он утратил всякие иллюзии. Он — в Соултраде, превращенный в собственность кого-то из магов Черного Ковена.

Потянулись долгие часы — а может, и дни — ожидания. И вот раздались легкие, быстрые, уверенные шаги…

— Я не зажигаю огня, уж прости, — прозвучал мелодичный женский голос. — Насколько я могу судить, ты — из числа поклонников Дзара…

Дзар, божество войны и огня, покровительствовал аколитам ордена Тоа-Дан, многие из которых, как и Эгертон, виртуозно обращались с огненной стихией и умели пользоваться ее силой как для обороны, так и для атаки. В этом Тегамор не ошибалась.

Эгертон молчал, а та, что взяла его в плен, продолжала и, судя по тону, улыбалась в темноте:

— Как видишь, я неплохо осведомлена касательно тебя и твоих занятий. О, у меня была возможность хорошенько рассмотреть мою новую собственность, пока ты был без сознания. Я даже немного улучшила твою… внешность. — Она засмеялась, но Эгертон все еще хранил молчание, предоставляя женщине высказаться до конца. — Надеюсь, ты оценил мои старания, — прибавила Тегамор.

— Нет, — сказал Эгертон.

— Нет? — Казалось, она была шокирована подобной откровенностью. — Нет? Ты уверен, что тебе не понравилось?

— Нет, — повторил Эгертон, — мне не понравилось. Ты изуродовала меня.

— Ты и без моего вмешательства был достаточно уродлив, — огрызнулась она.

Эгертон с удивлением отметил, что ухитрился обидеть ее. Втайне его это порадовало — каким-то образом он чувствовал, что одержал маленькую победу.

— В любом случае я не допущу, чтобы здесь появилась дружественная тебе стихия, — прибавила женщина. — Я еще не изучила тебя в достаточной степени, чтобы сделать выводы касательно твоих возможностей. Но, полагаю, как всякий тоаданец, ты сумеешь воспользоваться малейшей искоркой пламени и попробуешь обратить ее себе на пользу. А никакой пользы ты в моем доме не получишь! Только не ты. Напротив, это я намерена извлечь пользу из тебя.

— Я читал о таких, как ты, — поморщился Эгертон. Он надеялся, что его голос звучит брезгливо и пренебрежительно. Ему понравилось обижать свою мучительницу. — Вы все извращены изначально, вы ненавидите все естественное…

— Чушь! — прошипела женщина. Так и есть! Она была задета его отвращением. — Напыщенная чушь, которую распространяют о нас ограниченные глупцы из Тоа-Дана.

— Разве? — протянул Эгертон.

От волнения он постоянно сгибал и разгибал свою новую руку во всех ее суставах. Странно было ощущать эту конечность, такую живую и в то же время абсолютно неродную, насильственно приращенную к телу.

Женщина молчала, ожидая продолжения.

— Вы извратили наши идеи, — сказал Эгертон. — Вы предались запрещенной магии… Ваши занятия некромантией…

— Ах, некромантия им не нравится! — перебила Тегамор. — Скажите на милость, какие мы нежные!.. Ты хотел задеть меня, тоаданец, ну так знай, что тебе это удалось! И скоро ты пожалеешь об этом… По-твоему, лучше ставить опыты на живых существах? Мы, во всяком случае, не измываемся над живыми, а пользуемся трупами, которые возрождаем к жизни…

— Называй вещи своими именами, — отозвался Эгертон. — Бытие ожившего трупа называется не-жизнью, а сами они становятся не-мертвыми. Это не имеет ничего общего с настоящей жизнью. Ваша некромантия подняла из могил тех, кто погиб в Катаклизме, и они…

— Игра словами! — быстро перебила Тегамор.

— Это игра судьбами, — ответил Эгертон. — И не мы ею занимаемся. Кроме того, вы экспериментируете не только на трупах. Будь достаточно откровенна, по крайней мере.

— Заметь, мы достаточно честны и не исключаем из наших экспериментов самих себя, — вставила женщина.

— Что-то я не вижу у тебя третьей руки или чего-то в подобном роде, — язвительно заметил Эгертон.

— Я не настолько примитивна, — ответила женщина. — Ты — пленник в моем доме. И мне надоело слушать твои оскорбления!

— Ну так не слушай, — пожал плечами Эгертон. Его третья рука судорожно дернулась.

— Назови свое имя, — потребовала она.

— Назову, если ты назовешь свое, — ответил Эгертон.

— Я — Тегамор, — сказала женщина гордо, — Младший магистр Черного Ковена.

— О, я наслышан о том, что в Ковене многие высокие посты заняты женщинами, — сказал Эгертон. — Впрочем, «младший магистр», кажется, не слишком высокое звание…

— Достаточное, чтобы сделать из тебя мокрое место и никому не давать отчета в содеянном, — процедила она сквозь зубы. — Как мне обращаться к тебе, урод?

— Эгертон, — назвался маг.

— Это твое настоящее имя?

— Разумеется. Учти, меня нимало не заботит то обстоятельство, что какая-то женщина узнала, как меня зовут. Магия имен не имеет власти надо мной.

— Она вообще довольно слаба, эта магия, — пробормотала Тегамор. — Не понимаю тех, кто на нее надеется.

— Битье палкой по пяткам и раскаленный металл каплями на живот — гораздо более действенные методы, — серьезным тоном произнес Эгертон.

— Кажется, ты пытаешься шутить? — осведомилась Тегамор.

— Что ты, прекрасная, вовсе нет! — заверил ее Эгертон. — Учитывая, что я полностью нахожусь в твоей власти…

Все это время он прощупывал ее ментально, стараясь понять, существует ли возможность подчинить себе эту магиню. Ни один унгар, кажется, еще не пробовал овладеть волей мага-соула, но, возможно, Эгертон окажется первым. Нужно только поймать ее взгляд, установить с ней контакт… Без кристаллов почти невозможно, понял он. Почти. Или даже совсем.

— Довольно! — Тегамор топнула ногой, и Эгертон понял, что время для пустой болтовни иссякло.

Тегамор не просто так позволила своему пленнику разговаривать ни о чем и даже дерзить; все это время она внимательно изучала его.

Что ж, Эгертон, как ни был он ослаблен, тоже кое-чему научился и тоже кое-что узнал о своей похитительнице… Но говорить об этом пока, конечно, было преждевременно.

— Я хочу знать, — приступила Тегамор, — что происходит на болотах Ракштольна.

— Почему бы тебе не спросить об этом твоих слуг? — вопросом на вопрос ответил Эгертон. — В конце концов, они там побывали и многое видели собственными глазами.

— Мои слуги не способны видеть события так, как видит их живой человек, тем более — маг, — сказала Тегамор. — Уж тебе-то это должно быть понятно.

— Разговор о том, что именно мне понятно, оставим на потом, — огрызнулся Эгертон.

Ему не нравился высокомерный тон, который взяла эта магиня. Ковенцы, в представлении тоаданцев, были отступниками, предателями, и Эгертон не мог преодолеть отвращения к надменной женщине из темного Соултрада.

— Ты видел то, что люди называют Карой богов? — спросила Тегамор прямо.

— Да.

— Как это выглядит?

— Как туман… Но сперва приходят пророки тумана.

— Кто они? К какой расе принадлежат? Ты встречал лицом к лицу хотя бы одного?

— Они… говорят, что они бывают самых различных рас, — задумчиво отозвался Эгертон. — Достаточно лишь пройти посвящение. Впрочем, никто толком незнает, в чем состоит это посвящение и где оно происходит. Но неизменно они производят ужасное впечатление… Говорят, именно они возводят в обреченных на смерть деревнях и городах чумные тотемы. Никто не наблюдал за пророком во время строительства, однако…

— Как выглядят чумные тотемы? — продолжала расспросы женщина.

— Отвратительные сооружения. — Эгертон содрогнулся. — Слепленные из грязи, костей, отбросов, скрепленные палками и тряпками… Нечто вроде пирамид… или обелисков… Не описать. Если ты не видел такую вещь, то представить ее себе все равно не сможешь.

— Продолжай, — попросила она. Теперь в ее голосе слышалось почти детское любопытство.

— Чумной тотем означает, что скоро в город придет смерть.

— О чем возвещают пророки тумана? Помимо скорой гибели для всех, разумеется?

— А ты как думаешь?

Эгертон почти въяве видел, как женщина пожимает плечами.

— Все, что я слышала о пророках, — о любых пророках, — это жалобы на бессвязность их речей, — проговорила Тегамор. — Ни один из них не удосуживался выражать свои мысли ясно и четко. Полагаю, что и пророки тумана ничем не отличаются от других своих собратьев.

— Ты права, — вынужден был признать Эгертон. — В общем и целом они вещали о Каре богов, о людских прегрешениях…

— А потом?

— Потом приходит туман.

— И… все?

— Туманная чума съедает людскую плоть, и люди попросту растворяются… А потом они превращаются в сгустки тумана, который летит на болота Ракштольна, оседает там — и встает умертвиями.

— Очень, очень интересно, — пробормотала Тегамор.

— Только не уверяй меня в том, что слышишь об этом впервые.

— От квалифицированного очевидца — впервые. — Она весело улыбнулась и продолжила допрос: — А тебе не доводилось иметь дела с умертвиями?

— Доводилось, и все они отправлены мной туда, где им самое место, — в небытие, — ответил Эгертон.

— Мужское бахвальство! — фыркнула женщина. — Я не об этом спрашиваю.

— Большинство умертвий способно лишь на кратковременное действие, — сказал Эгертон. В его голосе появилась спокойная деловитость — неожиданно для себя он заговорил с Тегамор как маг с магом, как равный с равным.

На протяжении всего этого разговора Эгертон несколько раз менял свое отношение к ней, но теперь, кажется, наконец-то сумел взять верный тон.

Судя по всему, она оценила это.

— Требуются определенные магические усилия, чтобы поддерживать в умертвии активность, — согласилась она. — Я много времени и сил посвятила этой проблеме.

— Проблеме умертвий? — уточнил Эгертон.

— Проблеме влияния… — Она осеклась, как будто испугалась, что сказала собеседнику нечто лишнее.

Эгертон опять убедился в том, что изначально не совершил ошибки, оценивая свою противницу: она, несомненно, обладала некоторыми способностями в области подчинения чужой воли. Одолеть такую магиню будет весьма и весьма непросто. Даже представить себе трудно, сколько золотых кристаллов потребовалось бы для подобного магического действия.

Эгертон втайне улыбнулся. Впервые в жизни он начал мыслить как унгар. И сразу же столкнулся с проблемой — где достать необходимое количество кристаллов… Впрочем, сейчас об этом думать еще рано. Сперва нужно понять, как вырваться отсюда.

— Я исследовала проблему соединения двух в одно, — поправилась Тегамор. — Я постоянно работаю над усовершенствованием натуры и вижу один из наиболее плодотворных путей в том, чтобы производить слияние душ и тел… слияние двух сущностей в единую.

— Любовники достигают этого без всякой магии, — ухмыльнулся Эгертон. — Если бы ты отпустила меня, я показал бы тебе, как это происходит. Довольно простой и весьма приятный процесс. Не пробовала? По голосу слышу, что нет…

Тегамор вздохнула.

— Все-таки ты мужчина… Не можешь обойтись без сальных шуточек.

Темнота скрыла выражение лица Эгертона: он вовсе не думал шутить и вообще не понял, почему Тегамор сочла его довольно банальное высказывание о природе физической любви шуткой. Очевидно, сказывалась извращенная природа самой магини. Кстати, она, кажется, молода и, судя по тому, как держится, считает себя привлекательной. Любопытно представить себе, какова она в постели.

Между тем Тегамор продолжала тоном, полным отвращения:

— Любовники соединяются в противоестественное существо лишь на краткий миг — и, кстати, зачастую для этого используют определенного рода чары. Не будем говорить о том, что не имеет отношения к делу. Смысл моих исследований…

— Я видел, — сказал вдруг Эгертон. Он решился открыть ей важную информацию — в обмен на некоторые услуги с ее стороны. Воздействовать на нее другим способом пока не получалось.

Она сразу проглотила наживку и насторожилась:

— Что ты видел?

— Пример успешного слияния.

Тегамор напряглась.

— Расскажи!

— Сначала отпусти меня.

— Не понимаю, о чем ты, — с напускным удивлением возразила Тегамор, — Куда тебя отпустить? Откуда?

— Отпусти меня из заточения, — пояснил Эгертон. — Тогда я расскажу тебе все, что ты хотела бы знать.

— Ты свободен, иди куда хочешь, — ответила Тегамор небрежно, как бы между делом.

В ее голосе не прозвучало даже намека на насмешку, и тем не менее предложение прозвучало издевательски.

— Куда же я пойду? — хмыкнул Эгертон. — Если ты еще не заметила, то напомню: я намертво прирос к твоему дому. Хочешь посмотреть? Хочешь потрогать мою третью руку? Она довольно забавная на ощупь и в состоянии доставить женщине несколько приятных минут…

Он нарочно дерзил, стараясь вывести ее из себя, однако магиня не поддалась и сохранила хладнокровие.

— Я позволила тебе уйти из моего дома в любой момент, Эгертон. Я официально объявляю тебе о том, что ты больше не пленник. А вот сможешь ты воспользоваться своей свободой или нет — это уже не от меня зависит, — отозвалась Тегамор. — Сумеешь освободиться — ступай, я не стану тебя задерживать. Такая сделка тебя устроит?

— Ты удивительная гадина, как и все ковенцы, — ответил Эгертон. — Тебе это известно?

Он продолжал говорить с ней как с равной, и потому оскорбление в его устах — удивительное дело — прозвучало едва ли не как комплимент. А затем Эгертон прибавил с кривой ухмылкой:

— Хорошо, предложенная тобой сделка меня устраивает. Если я найду способ выйти отсюда, ты не посмеешь меня задержать.

— Рассказывай. — Она уселась прямо на пол, скрестив ноги.

Так Тегамор сидела много лет кряду, пока слушала наставления своего учителя. Как ни странно, она любила вспоминать об этом времени. Несмотря на то что благодетель юного магического дарования умер весьма странной смертью — его нашли отравленным, — серьезного расследования проведено так и не было, а Тегамор вскоре унаследовала и его дом, и его лабораторию, и начатые им исследования (не говоря уж о рабочем материале). Поговаривали, что старик стал слишком неудобен со своим тщеславием и неумеренно смелыми опытами не только над обычными существами, но и над духами, и орден Ковен был рад избавиться от него. Впрочем, Тегамор никогда не снисходила до того, чтобы прислушиваться к сплетням. Если она и убрала со своей дороги наставника, то сделала это, руководствуясь высшими соображениями, а вовсе не такими мелочными, как стремление поскорее выдвинуться или, того хуже, завладеть имуществом покойного, у которого не было других наследников.

И несмотря ни на что, Тегамор вспоминала старика с доброй улыбкой, с любовью и огромной благодарностью. Да, ей нравилось мысленно переноситься в те годы, когда она была всего лишь смиренной ученицей.

— Слышала ли ты о существе, которое само называет себя «принц-упырь» и носит имя Тзаттог? — начал Эгертон.

— Ты не будешь спрашивать меня о том, что я знаю и чего не знаю, — спокойно сказала Тегамор. — Просто излагай все подряд. Если что-то из рассказанного тобой мне уже известно — ничего страшного, выслушаю еще раз. Иногда важны не столько факты, сколько их интерпретация.

— Хорошо. — Эгертон кивнул и заговорил не спеша: — На болотах Ракштольна появилось некое… создание. — Он запнулся и с трудом подобрал слово, потому что не знал, как точно охарактеризовать Тзаттога. — Оно… Нет, поначалу все-таки «он», — поправил себя тоаданец, стремившийся быть как можно более точным в формулировках. — Тзаттог предводительствовал нежитью, выходившей из туманов. Он собирал воинство из ошметков тумана, из дыхания чумы, и бросал на тех, кого считал своей законной жертвой. Если не знать, с кем имеешь дело, то в первые минуты его можно было принять за епископа слуа, за верховного упыря, — но Тзаттог представляет из себя нечто иное. Он враждует со слуа. Он не боится солнечного света, хотя кое-кто из подчиненных ему умертвий не переносит ярких лучей дневного светила. Тзаттог с удовольствием пьет кровь, однако не испытывает смертоносной жажды, как все вампиры. Если он не получает вовремя достаточно крови, он все же не умирает.

— Кому он служит? — перебила Тегамор.

— Возможно, только самому себе… Я не уверен. Во всяком случае, он — не слуа. Он — нечто худшее. Я не исключаю его связи с чумой, с Карой богов…

— Хочешь сказать, он — причина чумы?

— Нет, он, несомненно, — следствие, но чрезвычайно значительное следствие. Куда более существенное, нежели какой-нибудь обычный гниляк, выбравшийся из могилы.

— Понятно. Продолжай, — кивнула магиня.

— Тзаттогу было предсказано — так он утверждал, — что, слившись воедино с некой женщиной, он обретет небывалое могущество.

Тегамор насторожилась: беседа приняла крайне интересный для нее оборот.

— Ты и впрямь затронул важную тему, — промолвила она. — Пожалуй, я распоряжусь, чтобы тебе доставили побольше еды, в которой вовсе нет яда.

— Значит, яд все-таки был! — улыбнулся в темноте Эгертон.

— А ты распознал его? — По голосу слышно было, что и она улыбается. Затем магиня прибавила с совершенно детской простотой: — Я просто так спрашиваю, из чистого любопытства.

— Конечно распознал! — Эгертон был возмущен тем, что она усомнилась в его магическом потенциале. — Уж такую-то малость я, кажется, сделать еще в состоянии, как бы я ни был ослаблен… Кстати, что это за яд?

— Мелочь, пустяки, — отмахнулась она. — Только для того, чтобы уменьшить твою способность к сопротивлению. Он никого не может убить. Слишком маленькая доза.

— Понятно…

— Сомневаюсь, чтобы тебе все было понятно, но этого и не требуется, — заметила Тегамор. — Так что этот твой Тзаттог? Удалось ему найти женщину, которая соединила с ним душу?

— Послушай, дорогая Тегамор, ты всерьез уверена, что не избавишь меня от третьей руки?

— Уверена. Не торгуйся, Эгертон.

— Ладно… — Он вздохнул. — Ее называли «королевой умертвий», и внешне она похожа на человека, однако она — не человек. Она родилась от матери, которая проживает множество жизней и меняет кожу, как змея. Сама по себе королева умертвий ничего особенного не представляет, но когда она дала согласие на слияние с Тзаттогом, она… — Эгертон помолчал, вспоминая о событиях, свидетелем и в какой-то мере участником которых он был недавно. — Она потеряла свое физическое тело, а ее дух вошел в Тзаттога и напитал его.

— А на самом Тзаттоге как это отразилось? Он как-то переменился?

— Ты смотришь в самый корень, Тегамор… Да, с этого момента все стало по-другому. Тзаттог обрел могущество.

— Насколько я понимаю, его и прежде трудно было назвать существом слабым или жалким…

— Да, но теперь… Я даже не в состоянии представить себе, какой силой он обладает и существуют ли границы у этой силы.

— И все это сделала маленькая глупая девчонка?

— Откуда тебе знать, что она была маленькая и глупая? — Эгертону вдруг стало неприятно слышать, что ковенка отзывается о Пенне с таким пренебрежением.

Тегамор пожала плечами:

— Кто еще согласился бы добровольно подарить свою душу чудовищу?

— Ты, — в упор произнес Эгертон.

— Я? — Тегамор засмеялась. — Пожалуй, я хотела бы поглотить чудовище… Но стать его частью? Никогда!

— В таком случае я ошибся, — с видимым равнодушием согласился Эгертон. — Ты гораздо разумнее, чем я предполагал в начале нашего знакомства.

— О, я весьма осмотрительна и разумна, не сомневайся, — подтвердила Тегамор. — Итак, Тзаттог успешно поглотил душу — и преобразился в более могущественное существо, нежели был раньше?

— Именно, — сказал Эгертон.

— Что ж, — произнесла Тегамор, — ты выполнил свое обещание и рассказал мне интересную историю. Я выполняю свое. Ты свободен. Если выдернешь руку из стены — уходи. А если нет… — Она засмеялась. — В любом случае я прикажу, чтобы тебе принесли еды.

* * *

Все еще улыбаясь, в отменно хорошем настроении, Тегамор поднялась в свою лабораторию. Взяла рабочую книгу, в которой вела подробную запись всех своих дел, и вывела дату. Написала имя «Эгертон», написала название ордена «Тоа-Дан». Посмотрела на эти слова, недружелюбно усмехнулась. Как будто вместе с именами она пленила и их обладателей, заперла их в книгу. Хотя никакой магии имен, разумеется, не существует, и написанная буква — всего лишь буква. Конечно, если только это не буква магического алфавита.

Вздохнув, Тегамор обмакнула перо в чернила. Она использовала для своих заметок самые обычные чернила, сделанные из сока ягод, хотя многие маги предпочитали более сложные и странные составы. Предрассудок, и не более, полагала Тегамор. Все эти составы ничуть не предохраняют запись ни от разрушения, ни от чтения недоброжелателями. Требуются особенные заклинания, но тратить каждый раз силы на составление такого заклинания слишком накладно. Эдак весь изойдешь на защиту собственных дневников, а на исследования и важную работу уже ничего не останется.

Поэтому Тегамор предпочитала рисковать и не защищать свои книги никакими дополнительными средствами.

Она еще раз перебрала в памяти весь разговор с Эгертоном. Приписала к предыдущей заметке:

«Третья рука органично срослась как с телом испытуемого, так и со стеной дома. Никаких видимых изменений не наблюдается. Сознание ясное, нрав язвительный, отношение к самому себе как к мужчине и тоаданцу полностью сохранено. Способность глупо и пошло шутить. Наблюдение будет продолжено при уменьшении концентрации ослабляющего яда».

Затем она перевернула страницу.

«Тзаттог, принц-упырь. Успешное слияние с некой женщиной, которая рождена от матери, проживающей много жизней и меняющей кожу, как змея (?). Последнее не вполне ясно, поскольку прежде упоминаний о подобных существах не встречалось. Следует прояснить!

Женщина при слиянии с реципиентом утратила физическое тело. Ее мистическое наименование — королева упырей…»

Нет, не упырей… Тегамор зачеркнула последнее слово и заменила его на другое — «умертвий». Странная королева — без тела, без собственной воли… Надо будет все-таки более тщательно разведать об этом Тзаттоге.

«Тзаттог — могущественное порождение чумного тумана».

Тегамор отложила перо, задумалась, одновременно с тем поглядывая на собственное отражение в зеркале.

Ее прежний учитель любил зеркала, всюду устанавливал их. Девочке Тегамор такое обыкновение представлялось весьма глупым. Она искренне считала, что только красивые и молодые люди должны любоваться на себя в зеркало, в то время как безобразным и старым такое занятие полностью противопоказано. Ну что за удовольствие — видеть перед собой такую мерзкую образину!

Но учитель твердил ей:

— Зеркала разоблачают перед нами то, что скрывает от нас очевидность. Если хочешь узнать нечто тайное — посмотрись на себя в зеркало. Ответ будет в твоих глазах. Ты уже знаешь то, что только хочешь узнать…

Да, тогда она смеялась, а теперь сама успешно пользуется этим способом…

Итак, что же скрывает от нее очевидность?

Некоторое время Тегамор смотрела на себя. Старое серебряное зеркало слегка искажало ее облик, но все же Тегамор отчетливо могла разглядеть смуглую кожу, точеные черты, удлиненные черные глаза, подведенные синим… Ее брови смыкались на переносице, что придавало ее облику злое выражение. Тегамор это нравилось. Как многие ковенцы, она любила казаться мрачной, зловеще-страшной.

Ее длинное одеяние из темно-фиолетового бархата было расшито серебряными узорами — мертвыми головами и скрещенными кинжалами. Одну такую пару кинжалов, совсем маленьких, длиной не больше ладони, она вживила в собственную плоть: их рукоятки помещались чуть ниже ключиц, лезвия скрещивались между грудями, а острия упирались под грудь.

Внезапно Тегамор рассмеялась и хлопнула в ладоши.

Ну конечно! Она знает, кому задать несколько вопросов… Как раньше это не пришло ей в голову?

Она закрыла книгу и, придерживая подол платья обеими руками, быстро сбежала вниз, на второй этаж, туда, где находилось большинство ее слуг, подручных, а также тех, кого она называла «материалом для исследований». В числе последних был некий человек — точнее, то, что когда-то было человеком, — одно из ее последних приобретений, которое бегуны извлекли из болот, на самой границе области тумана.

Существо это сохранило черную с проседью бороду, но почти полностью утратило черты лица: они стерлись, смазались, как будто были вылеплены из песка и их размыло волной. Несомненно, некогда это создание подверглось сильным магическим изменениям. Что ж, ничего удивительного: несколько пробных экспериментов, произведенных над ним, показали Тегамор, что ее новый экспонат при жизни принадлежал к ордену архаалитов, а те почти всегда изменяли себя, прибегая к магии. У архаалитов, ордена воинственных еретиков, никогда не хватало терпения подождать, пока болото само произведет над ними естественные перемены; они всегда спешили, пользуясь заклинаниями и эликсирами, которые укрепляли зрение лучникам, мышцы мечникам, давали воинам быстроту и мощь, а целителям — способность заживлять чужие раны, например с помощью слюны. Тегамор находила всю эту магию жалкой (она именовала подобные ухищрения «кухонными» и утверждала, что им место в кулинарной книге). После смерти такие измененные магией существа почти совершенно развоплощались. Если вызвать их из потустороннего мира, то они оказывались абсолютно не тем, чем были при жизни. Такова расплата за спешку и дилетантизм!

Впрочем, свое имя человек без лица сохранил.

— Эй, Бетмур! — позвала его Тегамор.

Бывший отрядный маг приблизился к хозяйке, боязливо и вместе с тем радостно улыбаясь. Смутно он помнил о том, что когда-то дружил с молодой женщиной, очень красивой, на его взгляд, доброй, внимательной. Они нередко беседовали — о жизни вообще, о магии, о боевой магии в особенности. Он даже вспомнил ее имя — Пенна. Лучница Пенна, которую он сам изменял магически, и притом несколько раз. Бетмур, маг из отряда архаалитов, никогда не обладал большими талантами. Все, что он умел, — это немного помочь ребятам с их физической подготовкой.

При виде молодой женщины Бетмур растянул безгубую щель рта в жалкой улыбке. Зубов у него тоже не было. Он гордился тем, что знал имя собеседницы. Знать имя второго человека значит обладать интеллектом. Немногие из обитателей дома Тегамор обладают интеллектом.

— Пенна, — произнес Бетмур. — Я ждал тебя.

— Меня зовут госпожа Тегамор, потрудись запомнить, — напомнила хозяйка.

— Моя девочка, — покачал головой Бетмур. — Я не сомневался в том, что ты меня отыщешь. Ты нашла меня. Я был в этом уверен.

Он всегда начинал разговоры с хозяйкой таким образом. Иногда Тегамор пыталась разубедить его, растолковать, каково истинное положение вещей, иногда не трудилась сделать это и просто отзывалась на имя «Пенна» — поскольку вообще-то не придавала именам большого значения.

Но сегодня у нее появилась важная причина расспрашивать Бетмура. Тегамор хотела проверить истинность озарения, которое постигло ее, пока она записывала наблюдения над Эгертоном.

— Почему ты ждал Пенну? — спросила Тегамор.

— Ты не могла погибнуть, моя девочка, — охотно отозвался Бетмур. — Ты слишком хороша, слишком важна…

— Да, да, я важна, — подтвердила Тегамор, — Я чрезвычайно важна для тебя, поэтому расскажи-ка мне…

Помещение, где они разговаривали, было маленьким, темным и душным. Помимо Бетмура здесь жило еще с десяток самых разнообразных существ, большинство из которых сохранило человеческий облик лишь отчасти: все они несли на телах признаки магических изменений, многие были покрыты язвами, и все без исключения сильно и дурно пахли. Но ни Тегамор, ни Бетмура это обстоятельство ничуть не смущало, и пока прочие пленники — «материал» — копошились вокруг, питались, спали, сидели, покачиваясь и тупо глядя в стену, — магиня и бывший отрядный маг-архаалит преспокойно общались.

— Расскажи мне, как ты погиб, — попросила Тегамор.

— Ты ведь видела это, Пенна, — грустно произнес Бетмур. — Ты стояла совсем близко от меня, когда я умер…

— Расскажи то, что запомнилось тебе, — настаивала она. — Лично тебе. Мои воспоминания — не в счет, ведь я всего лишь глупая девочка.

— Призрачная чума, — вздохнул Бетмур. Его тело заколебалось, как будто грозило вот-вот рассыпаться, развоплотиться. — Кара богов. Помнишь? Я так рад, что ты уцелела!

— Тебя захватил туман… и потом ты вернулся уже как умертвие?

— Иногда это я, а иногда — кто-то другой, — поделился Бетмур.

На самом деле это существо теперь не было уверено в том, кто оно есть. По большей части оно, вероятно, оставалось Бетмуром, но, превратившись в умертвие, Бетмур как будто вобрал в себя фрагменты личности других существ и утратил некоторые из своих. В тумане как будто перемешались погибшие солдаты и мертвецы из нечеловеческих рас, прежде всего — троллей…

Слуги Тегамор, верные «бегуны», захватили несколько, но выжил только Бетмур, и то потому, что она нашла способ продлевать ему жизнь, применяя свою способность подчинять других. Пока умертвие подобного вида служит кому-то, кто могущественнее его, оно не развоплощается окончательно. Унгар ему не позволит.

— Я был нигде и везде, — сказал Бетмур. — Я видел десятками глаз… Я смотрел на землю с высоты, но никак не мог разглядеть ее, а когда мне все-таки это удавалось, не мог понять, что же именно я вижу. А потом стало легче. Я даже начал понимать…

— Кто я такая? — спросила вдруг Тегамор. — Расскажи, как мы с тобой встретились.

— Мы нашли девочку на болотах, — ответил Бетмур. — Давно. — Он наморщил лицо, но оно снова расползлось: мимика была для отсутствующих черт почти невозможна. — Она была совсем одна, эта девочка. Маленькая. Это была ты. — Он показал пальцами — какая. — Солдаты забрали ее. Они забрали тебя, понимаешь? Я рассказываю о тебе. Мы не могли оставить тебя одну. Ты была очень голодная.

— Вы накормили меня? — поинтересовалась Тегамор.

Обычно ее тошнило от чувствительных историй — тем более что она и сама была таким найденышем и наверняка погибла бы на улицах Соултрада, если бы маг, ее учитель, совершенно случайно не встретился с ней взглядом. После этого он уже не мог оставить ее одну и взял к себе…

Но сейчас Тегамор было важно узнать о том, кто такая эта Пенна, о которой так часто вспоминает мертвый маг. Ей необходимо было проверить свои догадки и подозрения.

— Конечно, мы накормили тебя, иначе бы ты умерла, — закивал Бетмур, словно догадливость собеседницы его несказанно обрадовала.

— И чем вы меня накормили? — настойчиво выспрашивала Тегамор.

— Сырым мясом, конечно же… В те времена ты ела только сырое мясо.

Бетмур засмеялся. Странно было видеть, как он колышется в воздухе, то распадаясь на части, то снова собираясь воедино. Он даже поймал свою руку, которая отвалилась было, но затем послушно приросла обратно.

— Как я выглядела? — продолжала Тегамор.

— Девочка — с большим ртом. С круглым, всегда открытым ртом, полным острых зубов. А глазки крошечные. И все-таки ты была девочкой. Ты была похожа на существо, сильно искаженное чужой магией… Мы только потом поняли, что таково твое истинное обличье. Не искаженное, а подлинное, понимаешь? Это было поразительно. И еще… Еще ты линяла.

— Что? — удивилась Тегамор. — Что я делала?

— Ты сбрасывала кожу, как змея. И когда ты сделала это в первый раз, ты совершенно всех нас забыла. Пришлось напоминать. Я много работал над твоей плотью, Пенна, хоть я и вовсе не могущественный маг. Недоучка со слабеньким магическим даром. Но я старался, видит Архааль, я старался изо всех сил! Я трудился неустанно, придавая тебе человеческое обличье. Я сделал для тебя обычные зубы и обычный рот. У тебя очень красивый рот, я горжусь этим.

Он показал пальцем на свой рот, потом сунул палец между губами и пососал.

— Когда тебе было лет десять, ты сбросила кожу в последний раз и вернулась к нам похожей на ижорку, — сказал Бетмур. — После этого ты больше не линяла.

— И оставалась такой, как сейчас?

— Нет, — покачал головой Бетмур. — Чуть позднее ты попросила о магических изменениях, чтобы стать настоящим воином. Ты хотела быть отличной лучницей, и я помог тебе в этом. Я сделал тебе сильную правую руку, удлинил твои пальцы и подарил тебе ночное зрение… Ты что, забыла? Ты забыла нашу дружбу, мою помощь, мою поддержку? — Он выглядел теперь обиженным, его глаза забегали, лицо затряслось. Жаль, что теперь Бетмур не мог больше плакать, иначе он бы разрыдался.

— Как я могла такое забыть! — воскликнула Тегамор, торопясь утешить его, чтобы он успокоился и продолжил отвечать на вопросы. — И что было со мной дальше? Что случилось со мной потом?

Бетмур долго смотрел на нее, недоумевающе щурясь. Потом произнес:

— Тебе видней, что с тобой было, госпожа Тегамор… Почему ты спрашиваешь об этом меня, твоего ничтожного пленника? Я все время сплю, и в моих снах нет ничего интересного…

— Кто я? — переспросила Тегамор.

— Ты — хозяйка, — ответил Бетмур. — Я не понимаю, для чего ты со мной разговариваешь.

Глава вторая

Пенна ничего не помнила о своей прошлой жизни. Точнее — иногда помнила, а иногда — забывала.

Ей хорошо жилось на ее троне — троне великой и страшной королевы умертвий. Она ничего не знала о том, какие истории о ней рассказывают. Не знала, что разумные существа Лаара, услышав о ее приближении, в ужасе ищут убежища. Не видела она и чужих страданий и не страдала сама. Королева умертвий не испытывала ни голода, ни жажды, ее не мучили ни холод ночи, ни солнечный зной — ничто из тех зол, которые когда-то так терзали бедную девочку Пенну, воспитанницу солдат, подобранную на болоте и измененную с помощью магии сиротку.

Утратив свое тело, Пенна вошла в сущность Тзаттога и сделалась частью его личности. Там, внутри своей души, он воздвиг для нее престол и окружил ее обожанием.

Благодаря присутствию Пенны Тзаттог сделался гораздо могущественнее, чем был. Внешне принц-упырь очень напоминал человека — и вместе с тем таковым никогда не являлся, и это каким-то образом сразу бросалось в глаза. Рослый, широкоплечий, стройный, с правильными, как у статуи, неподвижными чертами, он тем не менее производил жуткое, отталкивающее впечатление. Длинные и красные, похожие на когти хищника ногти маленьких, изящных рук, острые желтоватые зубы и вспыхивающие алым глаза придавали ему сходство с вампиром… Однако ж и вампиром он тоже не являлся. Впрочем, от крови Тзаттог никогда не отказывался — как от лакомства и элемента сексуальной игры. Инстинктивно Тзаттог чувствовал, что тот, чью кровь он пьет, признает его власть над собой, и это упоительное ощущение наполняло принца-упыря экстазом.

Медленно взмахивая огромными черными крыльями, Тзаттог летел над болотами Ракштольна. Он видел поселения троллоков — охваченные чумой и еще свободные от бедствия, видел он и отважных троллей, что мужественно сражались против умертвий — даже погибая, даже будучи зараженными и смертельно раненными; встречались ему мощные хедды с непомерно широкими плечами и огромной, выдвинутой вперед челюстью… Остатки архаалитов пробирались из болот в степи Тугарда, спасая свои ничтожные жизни… Инквизиция охотилась на еретиков, и Тзаттог любовался с высоты кострами, пылавшими там, где пытались найти приют приверженцы учения Архааля…

Погруженный в хаос и разрушения Лаар наполнял сердце Тзаттога радостью.

Та, которой он служил, та, которая призвала его из небытия и дала ему жизнь, гневалась и мстила исконным обитателям Лаара за свое пленение. Та, о которой здесь никто не знал, но чье присутствие все уже ощутили на собственной шкуре.

Ибо явилась несущая Кару, и мир больше никогда не будет прежним.

* * *

Пенна могла создавать миры по собственному усмотрению. Ей стоило лишь пожелать и представить себе нечто, и оно тотчас возникало, точь-в-точь такое, как ей хотелось, и она управляла своей вселенной самовластно и милостиво.

Сегодня ей захотелось выйти к морю, и она стала воображать море, которого в обычной жизни никогда не видела. Бетмур говорил, что море — это много воды. Гигантские волны несутся от горизонта к берегу, набрасываются на песок, но ломаются и вдруг растекаются, а потом с шипением уползают обратно…

Пенна шла через рощу. Она хорошо видела эту рощу: высокие деревья с тонкими золотистыми стволами, густая кудрявая листва, сквозь которую пробивается солнце… Цветы. Ей хотелось, чтобы возникли цветы, и это случилось: на зеленых ветках вдруг раскрылись огромные красные лепестки. Она засмеялась от удовольствия.

Впереди она увидела маленькое белое строение, похожее на беседку. Пенна подошла к нему. Не хватало скамьи, чтобы присесть и отдохнуть. Пенна подумала об этом, и скамья тотчас появилась.

«Бархатная подушка!» — безмолвно приказала Пенна и опустилась на мягкое сиденье.

Она подняла голову. Деревья расступились, и девушка увидела море.

Ярко-синяя вода блестела в лучах заходящего солнца, волны выше гор стояли возле горизонта и одна за другой направлялись к берегу. Они падали на земную твердь, ломали себе хребет и, хватаясь пенными руками за песок, бесславно уползали обратно.

Все было в точности так, как ей рассказывали. Море, волны, берег. Чудесно!

Пенна хлопнула в ладоши. Видение стало еще более ярким и отчетливым. Солнце заблестело красным, по воде протянулась дорожка.

Пенна знала, что могла бы, если бы захотела, пройти по этой дорожке навстречу солнцу. Или взлететь. Здесь, во вселенной, которую подарил ей Тзаттог, она обладала истинным всемогуществом.

…Она не видела, где находится сейчас тот, кому она отдала свою жизнь. Не видела ни черного, усеянного мертвыми звездами неба, в котором он летел, мерно взмахивая гигантскими крыльями, ни потерянной в ночи земли, ни отдаленного зарева…

Тзаттог ощущал творческую энергию Пенны, ее радость, ее преданность ему, и это наполняло его невероятной мощью. Ему, в свою очередь, не было дела до ее фантазий. Главное — чтобы счастлива оставалась королева умертвий. И чем счастливее Пенна в своем иллюзорном бытии, тем сильнее становился Тзаттог в явленном мире.

Между тем Пенна изменяла не только свою вселенную, но и себя. Внезапно ей захотелось стать желтокожей — и ее руки и лицо приобрели шафрановый оттенок, а волосы стали красными. Темно-багровыми сделались и ее глаза, а ресницы и брови — как кровь. Это ей понравилось. Она потребовала зеркало, и в проеме между колоннами беседки возникло огромное серебряное зеркало, в котором отражалось прекрасное оранжево-багровое существо с волосами до земли.

Пенна засмеялась… И тут увидела, что в том же зеркале отразился второй человек.

В первое мгновение она не поверила своим глазам. Она не желала здесь видеть никакого второго человека. Она хотела оставаться в своем мире одна и царствовать безраздельно. Кто же этот дерзкий пришелец?

Пенна повернулась, втайне считая, что сейчас чужак исчезнет и все пойдет по-старому. Возможно, она, сама того не ведая, нафантазировала себе собеседника, вот он и явился. Однако стоит королеве умертвий пожелать — и…

Но чужак по-прежнему стоял перед ней, никак не отвечая ее желаниям. Он выглядел как человек — совсем молодой человек с грустным, серьезным лицом. Он поднял руки, словно обороняясь от нее, и внезапно она узнала их: красные, исцарапанные. Только руки и вызвали в ней некое смутное воспоминание — лицо чужака по-прежнему оставалось для нее загадкой.

— Я тебя видела прежде, — проговорила Пенна, королева умертвий.

Ее голос прозвучал странно. Раньше она в своем мире еще ни с кем не разговаривала. Пенна осознала это, и ей стало не по себе. Прежде у нее не было необходимости общаться с кем-либо при помощи слов. Все, кто появлялся по ее воле в этой маленькой вселенной, понимали Пенну безмолвно — она общалась с ними с помощью мыслей. Теперь же ей впервые за очень долгое время потребовался голос.

Он оказался таким непривычным! В нем звенела медь, он то и дело срывался, дребезжал, как разбитая посуда, а потом вдруг грубел, звучал как у мужчины. Находясь в своем вымышленном мире, королева умертвий так и не научилась пользоваться голосом.

Чужак протянул к ней руку.

— Ты меня видишь? — прошептал он.

Свистящий, неприятный шепот.

— Я вижу тебя. — Она тоже зашептала.

— Кто ты? — спросил он.

— Ты думал обо мне? — вопросом на вопрос ответила она.

— Да.

— Поэтому ты и оказался здесь?

— Возможно… Где мы находимся? Я никогда не бывал здесь прежде.

— Это мой мир, — заявила Пенна. — Посмотри, я могу творить здесь все, что мне угодно.

— И тебе это нравится?

— Конечно! А тебе разве не понравилось бы?

— Не знаю.

— Как ты попал сюда?

— Пенна, — сказал чужак. — Я помню твое имя. Пенна. Мы встречались раньше. Я знал тебя. Я думал о тебе. Поэтому, наверное, я и оказался в твоих мыслях… в твоем мире.

Глаза в глаза. Может ли унгар, скованный, связанный, брошенный в темницу, не имеющий кристалла, подчинить себе существо, находящееся в иллюзорном, вымышленном мире?

Она даже не сопротивлялась. Возможно, она не ощущала, что он творит сейчас над ней ментальное насилие. Напротив, Пенна охотно поддалась ему. Он ощутил ее одиночество и печаль, и ему стало жаль ее. Это усилило их контакт.

— Но почему ты — и… только ты? — спросила она. — Почему больше никто не сумел меня разыскать?

Прежде чем ответить, чужак помедлил. Потом проговорил:

— Я думаю, Пенна, это потому, что из тех, кто знал тебя, больше никого в живых не осталось…

Она задумалась. Неожиданно ее шафрановое лицо озарила мягкая улыбка:

— Может быть, это потому, что ты любил меня?

— Так ты действительно ничего не помнишь? — удивился он.

Все складывалось еще проще, чем он предполагал.

— А что я должна помнить? — удивилась в ответ Пенна. — Твои исцарапанные руки… Ты владел огненной магией. Ты выпускал саламандр из пальцев, а потом валился, обессилев… А я любила тебя?

Он видел, что для нее это важно. Как многие женщины, королева умертвий измеряла всех, с кем сводила ее судьба, только двумя мерками: те, кого она любила, и те, кого она не любила. Странно. Эгертон предполагал, что, став королевой умертвий, Пенна станет гораздо более жестким существом, а вышло обратное. Она сделалась непривычно чувствительной.

— Пенна, мы были… практически врагами, — признался маг.

Он угадывал, что лгать ей нельзя. Лучше сказать всю правду, какой бы неприятной и неудачной для его миссии эта правда ни оказалась. В своем теперешнем состоянии Пенна улавливает любое колебание его души и, уж конечно, мгновенно распознает ложь, а это разрушит доверие между ними навсегда.

— Мое имя Эгертон.

— Эгертон? — Пенна сдвинула красные брови, старательно вызывая в памяти хоть какие-нибудь образы, связанные с этим именем. — Ничего на ум не приходит. Я не помню, какими мы с тобой были врагами.

— Значит, сейчас это не имеет значения… — Он не стал скрывать облегчения. — Где мы находимся, Пенна? Как называется это место?

— Мы — в моем королевстве. Ты проник в мое королевство, Эгертон.

— Ты — королева умертвий?

— Это мой титул.

— Откуда ты знаешь?

— Так говорит Тзаттог.

— Кто твои подданные? Мертвецы?

— Кого пожелаю.

— Какую цену ты платишь за свою власть?

— Цену? Ты задаешь все более и более странные вопросы, Эгертон, — кем бы ты ни являлся на самом деле и в каких бы отношениях мы с тобой ни состояли… Разве королева платит какую-то цену? Королева только царствует и правит, а все остальные выполняют ее прихоти.

— Любая магическая власть, Пенна, имеет свою цепу. Ты позволяешь Тзаттогу пользоваться собой, и он становится все могущественнее и сильнее…

Она тряхнула головой, ее волосы взметнулись, как пламя.

— Не понимаю, о чем ты говоришь. Все эти слова не имеют ровным счетом никакого значения. Цена. Могущество. Сила. Что тебе нужно? Чего ты добиваешься?

— Помоги мне освободиться, — попросил он. — Ты — единственное из известных мне существ, до которых я смог дотянуться с этой просьбой.

— Кажется, ты принадлежал к ордену Тоа-Дан… — припомнила она. Ее лицо озарилось улыбкой — она мимо была горда собой и тем, что сумела вызвать в памяти нечто из прошлого.

— Да — и сейчас принадлежу, — ответил Эгертон. — Я не покидал моего ордена.

— О! — воскликнула королева умертвий. — В таком случае, зачем тебе понадобилась я, бедная Пенна? Мои возможности весьма ограничены. Я не владею магией — в отличие от твоих могущественных и мудрых собратьев. Почему бы тебе не обратиться к ним? Это было бы так естественно!

— Я… не могу… не хочу… — Эгертон запнулся.

Он не хотел прибегать к помощи своих собратьев по ордену, потому что это означало бы признаться в полном провале своей миссии и в личной неудаче. А может быть, он действительно не в состоянии был до них дотянуться.

— Насколько я припоминаю, в прошлой жизни мы с тобой были врагами? — Она широко улыбнулась, блеснув золотыми зубами. — Ты упомянул об этом, и я вспомнила… Ты меня пытал, а потом бросил на смерть. Я ничего не упустила?

— Да, мы были с тобой не слишком близки, Пенна, но… Нет ничего слаще старого врага, поверь мне, Пенна. Если ты поможешь мне вырваться на свободу, я найду способ освободить тебя.

— Но я-то вовсе не в плену! — воскликнула она и мстительно добавила: — В отличие от тебя.

— Нет, ты в плену, — возразил он. — И твой плен намного хуже моего. Я потерял лишь свободу, однако осознаю, что именно я потерял, а ты потеряла самое себя.

— Мне почему-то кажется, — медленно произнесла она, — что я уже не в первый раз теряю себя и забываю об этом. Возможно, это заложено в моей природе.

— Ты права, — согласился Эгертон. — Ты, как и твоя мать, в детстве несколько раз меняла кожу. Я понял это, когда сопоставил некоторые вещи, которые узнал… Вместе с кожей ты теряла память. Потом тебе напоминали некоторые вещи о тебе и твоей жизни. Некоторые — но не все. Кое-что ты наверняка так и не вспомнила.

— Да? А кто я такая на самом деле?

— Ты помнишь вот это? — Он вызвал в ее памяти образ лотоса — священного цветка Архааля.

Внезапно она схватилась за грудь, как будто ее ударили. Шафрановая краска сбежала с ее лица, Пенна смертельно побледнела. Белки ее глаз стали синими, радужка утратила багровый свет и наполнилась мертвенной серостью.

— Это лотос Архааля! — воскликнула она. — Откуда тебе известно об этом?

— Ничего тайного я тебе сейчас не сообщил, — отозвался Эгертон, как показалось вдруг Пенне — грустно. — Да, ты принадлежала к ордену архаалитов, вас преследовали, ваш отряд уходил из болот… Вы попали в туман… Твоих товарищей поглотила Кара богов, Пенна. Из всего отряда ты одна осталась в живых.

— Да, да, я помню, помню, — торопливо сказала она. — Что я должна сделать для тебя, чтобы ты оставил меня в покое?

— Найди того, кто вызволит меня, и направь его в подземелье, где меня держат, — попросил Эгертон.

— Ты еще вернешься? — крикнула Пенна, видя, что его образ вдруг начал светлеть и таять.

— Я постараюсь, — донесся голос издалека.

И Пенна осталась одна.

Неожиданно она ощутила свое одиночество. Она властвовала над целым миром, однако в этом мире не было ничего реального. Все здесь создавалось по велению ее мысли, но все было иллюзорно и исчезало так же легко, как и возникало. И не было ей больше никакой радости владычествовать здесь.

Она начала искать Эгертона.

Поначалу ей показалось, что ее разум погружается в темноту без всякого просвета. Она просто умерла. Пропала. Выпала из реальности и очутилась в пустоте. «Нигде» — так называлось место, где она пребывала.

Это испугало Пенну, и она поскорее вернулась обратно. Но ни моря, ни красивой белой беседки, ни зеркала, ни зеленой рощи — ничего больше не было, лишь серая бесплодная равнина, на которой ничего не росло. Низкое серое небо нависало над грязными барханами. Пенна стояла там, одна-одинешенька, беззащитная перед вечностью.

Она опять зажмурилась и попробовала снова, на сей раз уже гораздо осторожнее.

Ей по-прежнему было страшно, но теперь она знала, с чем столкнется, и была готова.

Пустота. Падение. Ничто.

Потом — крохотная светящаяся точка в темноте. И это была она сама, Пенна. То, что осталось от ее личности, практически полностью поглощенной и растворенной Тзаттогом.

Пенна устремилась к этой точке. Ее движение было стремительным и все же томительно долгим. Она настигала недостижимое, она пыталась проникнуть туда, куда проникнуть было невозможно.

И внезапно — в единое мгновение — ей это удалось. Ее объял нестерпимый свет, настолько яркий, что он причинял острую боль всему ее существу.

Все воспоминания разом набросились на Пенну, как дикие звери на добычу. Они рвали ее зубами, терзали когтями, впивались в ее душу, точно лютые враги, ненавидящие ее много лет и наконец дорвавшиеся до мести.

Она закричала, и не услышала своего голоса. Ее крик терялся в бесконечности.

Она снова видела себя — нет, не ребенком, четырнадцатилетней девочкой. Подобранная на болотах безродная сирота, выращенная солдатами, она пришла к отрядному магу и попросила изменить ее плоть — таким образом, чтобы она могла сражаться, стать воином, как и ее товарищи. Ее больше не устраивала роль отрядной любимицы, девочки, которая могла при случае приготовить еду или посидеть с ранеными, поговорить с ними. Ей хотелось гораздо большего.

Отрядный маг сперва отговаривался… Новая, измененнаяПенна поняла, почему он боялся прикасаться к ней магией.

Потому что она уже была сильно изменена. Потому что она являлась вовсе не тем, чем выглядела. Отрядный маг немало потрудился над ней. Ему пришлось нелегко.

Она могла сейчас дословно воспроизвести свой последний разговор с тем человеком.

«Скоро я уйду из этого мира», — сказал отрядный маг своей любимице.

«Все мы смертны, — ответила она тогда, — но час нашей смерти известен лишь Архаалю».

А он рассказал ей о своем прошлом.

«Я никогда не отличался большими способностями к магии… Я был самым обычным мальчишкой. У меня даже было счастливое детство».

Лишь сейчас она стала понимать, почему он смущался, рассказывая об этом. Нет, вовсе не потому, что многие с такой тоской говорили о жизни, бывшей до Катаклизма… Отрядный маг упоминал своих родителей — состоятельных людей, которые были уничтожены Катаклизмом. Прибавил поспешно: «Катаклизм был неизбежен, он был меньшим злом — но все же злом…»

И еще он признался в том, что всегда был не слишком хорошим магом. Не обладал ни особыми дарованиями, ни глубокими познаниями в магии.

Да, тяжело ему пришлось! Он не мог объяснить девочке, как она рискует, обратившись к обычному магу средней руки с просьбой о видоизменении ее тела. Не мог рассказать ей о том, какие трансформации уже были проделаны над ней. И все же он рискнул…

И Пенна-лучница приобрела зеленоватую кожу, пепельные волосы, длинные и толстые пальцы на правой руке — непропорционально длинные и толстые по сравнению с левой. И еще постоянно расширенные зрачки, позволявшие ей видеть в темноте.

Бетмур. Она вспомнила его имя.

И внезапно ощутила его близость.

Пенна вскрикнула от радости. Бетмур жив! Жив — после того, как угодил в чумной туман, после того, как она своими руками застрелила его, чтобы он не сделался добычей чумы…

И когда она вспомнила, какой чистой и какой реальной была смерть Бетмура, то радость ее угасла. Нет, отрядный маг не спасся. Он в плену. Он превращен в некое отвратительное существо, не живое и не мертвое, и какая-то мистическая сила владеет его душой.

Осторожно, как по смертоносному лабиринту, пробиралась Пенна к Бетмуру. Она видела, как сквозь мутное стекло, комнаты, заполненные искаженными, уродливыми существами. Она поднималась по лестницам и заглядывала в другие покои, обставленные богато, даже роскошно, но, с точки зрения девушки, безвкусно и совершенно неуютно. Во всяком случае, Пенне не захотелось бы жить там. Она, ночевавшая в грязных тавернах и на голой земле, побрезговала бы заснуть на кровати, покрытой скользким, как жаба, шелковым покрывалом…

В лабораториях стояли колбы, наполненные густыми эликсирами, и чаши с золотым песком, с зелено-коричневым варевом, с толчеными костями, с воском и резаными волосами. Несколько ободранных почти до кости тел свисали с цепей, прикованных к стене, и Пенна заметила, что некоторые из них были еще живы — они дергались, и цепи отзывались глухим звоном.

Затем невидимая шпионка опять спустилась по лестнице и очутилась в помещении, где сидели и лежали разнообразные существа. Сперва ей подумалось, что это, должно быть, слуги, но они не были заняты никаким делом. Они даже не отдыхали. Они как будто ждали чего-то…

«Это склад, — осознала Пенна. — А все уродцы, собранные здесь, просто материал для опытов и исследований мага, который живет в доме. У них нет воли, нет желаний, они не осознают времени…»

Она содрогнулась. Такая участь показалась ей слишком страшной даже для нежити.

А потом она увидела — нет, даже не увидела, почувствовала — того, за кем пришла.

Бетмур все еще сохранял часть своей личности, и Пенна потянулась к нему. Безликое уродливое существо, сгорбленное, прижавшееся к стене, вдруг встрепенулось, когда Пенна прикоснулась к нему мыслями. Он долго не мог понять, что происходит. Оборачивался, шарил вокруг себя руками — искал того, кто вторгся в его сонное полубытие.

И вдруг он замер. Его подслеповатые глаза широко раскрылись, безгубый рот задвигался.

— Я знаю тебя, — прошептал он.

— Тише, — отозвалась Пенна. — Иди за мной.

Повинуясь светящейся точке, которая внезапно возникла в его сознании, Бетмур поднялся и двинулся к выходу из комнаты. Остальные даже не заметили этого.

* * *

Они спустились вниз, в помещение без окон.

— Ты скажешь мне, кто ты? — спросил Бетмур светлое пятно, которое с каждым мгновением становилось все больше.

Бетмуру казалось, что там, где сияет этот странный потусторонний свет, все ясно и просто, а весь остальной мир погружен в мутную полутьму.

— Мы были знакомы — давно, в другой жизни, — сказала Пенна.

— Кто ты?

— Мы были…

— Нет, назовись! — перебил он.

Впервые за долгое время у него появилось собственное желание. Он хотел знать имя той знакомой незнакомки, которая так властно возникла перед ним и заполнила его мысли. Бетмур был потрясен этим обстоятельством.

— Ты звал меня Пенной, — сказала девушка.

— Пенна… — Он как будто пробовал ее имя на вкус. — Пенна… Говоришь, мы были близки? Насколько близки?

— Мы сражались бок о бок, — ответила она грустно.

Он помолчал, вслушиваясь в звучание ее бесплотного голоса, который эхом отдавался в его сознании. Потом Бетмур засмеялся:

— Было еще что-то, что связало нас покрепче, чем совместное участие в битвах… Ты была моей любовницей?

Пенна могла бы поклясться, что в тоне полуожившего Бетмура прозвучало лукавство. Ей стало тепло и радостно, и вместе с тем она ощутила горечь.

— Нет, наша связь — другого рода… — проговорила она.

И тут он понял.

— Ты убила меня, — сказал он. — Но почему я не чувствую ненависти?

— Потому что ты сам просил об этом. Ты… хотел умереть, прежде чем чума…

— Чума, — перебил он. — Да. Теперь я вспомнил. Наш отряд, туман… И ты. Ты выжила?

— Нет, — сказала она, и они рассмеялись оба.

* * *

Эгертон согнул свою третью руку в двух суставах, остальные держа выпрямленными. Он не переставал упражняться с этой новой конечностью. Наверное, со стороны все это выглядело крайне глупо, но в комнате, кроме Эгертона, сейчас никого не было, так что он мог не стесняться. То, что сделала Тегамор, не поддавалось анализу. Эгертон прежде не встречался с такой магией.

Тегамор профессионально интересовалась проблемой слияния сущностей. Поглощение одним существом другого, подчинение одного существа другому — эти приемы были распространены довольно широко и не представляли ничего нового. Разве что кое-какие практические аспекты подобной магии…

Но соединение живого и неживого, того, что обладало дыханием, и того, что никогда, ни при каких обстоятельствах, дыханием не обладало… О подобном Эгертон еще не слыхивал.

Пленный тоаданец мысленно благословлял любопытство, присущее ему от природы и многократно умноженное существованием в ордене. Если бы не искренняя увлеченность всем необычным и имеющим отношение к магии, Эгертон, наверное, сошел бы с ума во мраке и безнадежном одиночестве своей темницы. Но Тегамор с ее опытом дала ему множество пищи для размышлений.

И с самого начала Эгертон задумался вот над чем.

А является ли дом, в котором обитает столь необычная хозяйка, на самом деле таким уж неживым?

К какой сфере он больше принадлежит — обычных неодушевленных предметов или же полуодушевленных, более близких к таким существам, как личи, упыри и зомби?

Чем дольше Эгертон исследовал свою третью руку, тем больше склонялся ко второму мнению. Ему хотелось также понять, до какой степени его собственное сознание питает странное полусонное бытие дома Тегамор, а до какой степени это бытие является самостоятельным и самоценным. Во всяком случае, спустя некоторое время после своего пленения Эгертон начал слышать все происходящее в доме и даже угадывать некоторые намерения его обитателей.

Лучше всего он, конечно же, понимал саму Тегамор.

Он знал о ней даже больше, чем ему бы хотелось. Некоторые мысли и намерения этой женщины по-настоящему пугали. Порой ему казалось, что в хозяйке дома не осталось уже ничего человеческого — увлеченность экспериментами и желание власти уничтожили в Тегамор всякие остатки эмоций. Но потом он прислушивался глубже и с удивлением обнаруживал, что она бывает даже добра… во всяком случае, чувствительна, и может при случае пустить слезу, раздумывая над чьей-нибудь печальной участью. В частности, она не раз вздыхала и плакала, вспоминая своего наставника. Того самого, которого отправила в мир иной собственными руками.

«Но ведь он был уже такой старый! Как ужасно было видеть, как он слабеет с каждым днем, теряет былую силу и даже ясность рассудка оставляет его!»

Тегамор была убеждена в том, что совершила благое дело. Она продолжила работы учителя, не позволила старческому слабоумию затмить его славу — наставник Тегамор ушел из этой жизни на гребне своего могущества.

Обзаводиться собственными учениками Тегамор не спешила — очевидно, слишком хорошо отдавая себе отчет в том, к каким последствиям это может привести.

Проклятье, Эгертону вовсе не хотелось знать некоторые подробности ее интимной жизни! Но он знал… Он слышал, как к ней приходят любовники. У нее их было несколько, и один — особенно опасный и особенно интересный: она называла его Вербовщиком.

Эгертон долго раздумывал над значением этого прозвища, пока наконец его не осенила догадка. Возможно, Вербовщик каким-то образом связан с Легионом Смерти, куда вербовал солдат и младших командиров… Впрочем, о таких вещах, как Легион Смерти, лучше подолгу не думать. Себе дороже.

Вербовщик, судя по тому, как они с Тегамор предавались утехам, отнюдь не являлся человеком. Начиная ласки, он надкусывал шею возлюбленной и выпивал немного крови, а потом она с силой отрывала его от себя и набрасывалась на него сверху. Он отбивался, как мог; кровь магини ударяла ему в голову, как крепкое вино, он слабел и терял способность к сопротивлению… Трудно было понять, она ли овладевала им против его воли, или же это он силой брал свою любовницу. Но так или иначе — оба сплетались в объятиях, катались по полу, рычали и кусались… Они расцепляли объятия, окровавленные, тяжело дышащие, с кусками плоти под ногтями… Тегамор всегда смеялась, когда предавалась любви с Вербовщиком, а у Эгертона, который слышал каждый звук и отлично представлял себе сцены, сопровождавшие эту «музыку», мороз бежал по коже.

В какой-то момент он понял, что сойдет с ума, если не отделит себя от стен чудовищного дома. И чем скорее он освободится, тем лучше. Еще несколько дней, и для него все будет кончено. Останется глупо хихикающий в темноте идиот.

Однажды ночью ему почудилось, что стены начали дышать. Они вздымались и опадали, как грудь спящего человека, и в некоторых камнях отчетливо забился пульс. Эгертон проснулся, весь в холодном поту. Кровь стучала у него в висках так громко, что он едва не оглох.

А потом к нему пришел некто…

Этот некто не был Тегамор. Точнее, что-то от Тегамор в нем, несомненно, имелось… Часть ее личности, которая всегда накладывает свой отпечаток на тех, кого преображает с помощью магии.

Тегамор — следует отдать ей должное — действительно была очень честной в своих занятиях чарами и некромантией. Она не боялась расходовать себя — собственное «я», и щедро раздавала части своей души тем, кого преобразовывала. Поэтому от ее созданий в буквальном смысле слова «пахло» ею.

И Эгертон, который состоял с ее домом (а значит, и с ней самой) в своеобразной «интимной связи», сразу же ощутил ее присутствие.

Но в еще большей части тот, кто явился в подвал, не являлся Тегамор. Это был некто другой. Некто, кем она владела, над кем экспериментировала… Некто, сохранивший крупицы своей личности и своей свободы. Жалкие, ничтожные крупицы.

Он стоял в темноте и смотрел, но не видел.

Потом, очень медленно, во мраке загорелись глаза. Два больших желтых глаза. Они озаряли пространство перед пришельцем, служа ему своего рода фонарями.

Неуверенно, пошатываясь, чужак сделал шаг вперед. Потом еще один. Остановился, наклонил голову набок — прислушался. В его руке блестел нож. Желтый луч «фонаря» падал на лезвие, отражаясь жутковатым блеском.

Эгертон замер. Ему было страшно.

Вообще тоаданец был не из пугливых и не особенно боялся смерти или боли, но молчаливое чудовище с ножом в подвале, чудовище, от которого невозможно убежать… Кошмаром были не предстоящие пытки или небытие, кошмаром было бессилие.

Впервые за долгое время в руках у Эгертона зашевелились саламандры. Страх их хозяина передался и этим скрытым в его плоти существам. Они захотели вырваться наружу. Но Эгертон удержал их. Он знал: даже если они и выйдут, то будут слишком слабы, и чужак — кем бы он ни был — легко раздавит их своими ножищами.

А ноги у того были жуткие — с плоскими ступнями, огромные и кривые.

Незримые саламандры замерли, забившись под кожу тоаданца. Он задержал дыхание, чтобы не выдать себя. Но монстр совершенно явно знал, кого и где ему искать. Он неспешно переставлял ноги — одну, другую, одну, другую… Он неуклонно приближался к Эгертону.

Тоаданец ощутил его зловонное дыхание. Он до предела вытянул свою третью руку и напряг ее. Хрустнуло запястье, но кисть осталась погруженной в камень. Вырваться не удастся.

И, тут монстр окликнул его по имени.

— Эгертон… — прохрипел он.

Голос гулко разнесся по всему помещению и отразился от стен. И тотчас ускоренно забился пульс в тяжелых булыжниках:

«Эгертон, Эгертон, Эгертон-н…»

Чудовище остановилось, завертело головой, как сова.

— Эгертон! — повторило оно увереннее. — Ты где? Я знаю, что ты прячешься. Ты не можешь выйти. Ты прикован.

— Я прирос к стене, — отозвался Эгертон.

Внезапно он понял, что больше не испытывает страха. Кем бы на самом деле ни являлось существо, которое пришло к нему с ножом, оно знает его имя — и готово к разговору.

— Ты боишься меня? — спросило чудище.

— Как ты догадался? — осведомился Эгертон.

— Это было бы естественно, — объяснило чудище. — И Пенна тоже так говорит, — прибавило оно спустя несколько мгновений.

Эгертон был по-настоящему озадачен.

— Пенна?

— Да, та девчонка, архаалитка… Ты знал ее?

— Возможно. — Эгертон не счел нужным скрывать правду. — Если это та самая Пенна-лучница, которую мы оба имеем в виду.

Чудовище обрадованно хлопнуло в ладоши.

— Она! Она! — воскликнул монстр. — Сегодня день чудес!

— А ты откуда ее знаешь? — настороженно поинтересовался Эгертон.

К его удивлению, монстр расхохотался. Эгертон прежде не предполагал, что у зомби могут быть такие сильные — и такие позитивные — эмоции. Впрочем, возможно, тоаданец ошибся, и его собеседник вовсе не зомби, а нечто совершенно иное — более сложное и менее мертвое, если можно так выразиться…

— Я ее вырастил! — объявил монстр. — Она была мне как дочь! — Он всхлипнул и тут же снова развеселился. — Она нашла старика Бетмура и вернула его к жизни. Она напомнила мне о том, кто я такой… Она… прислала меня за тобой.

— Когда я видел ее в последний раз, — медленно проговорил Эгертон, — она полностью утратила собственную личность…

— Нет! — вскричал Бетмур, топая ногами от возбуждения. — Она сумела… Ты хочешь освободиться? — Он изменил тему разговора так внезапно, что Эгертон сначала даже не понял, о чем его спрашивают.

Медленно, очень медленно до него стало доходить.

Пенна все-таки сумела проникнуть в сознание старого отрядного мага и направила его в подземелье, чтобы тот освободил пленника… Все сходится. Бетмур настоящий. Ни обмана, ни подвоха. Это не очередной эксперимент госпожи Тегамор — это действительно шанс выйти на свободу.

— Вытяни руку, — сказал Бетмур и поднял нож.

Эгертон повиновался. Он вытянул свою третью, ненужную ему руку, во всю длину, закусил губы, и закрыл глаза. Бетмур приблизился, занес нож и с силой перерубил кость у первого сустава.

Эгертон закричал и рухнул на пол, корчась от боли. Отрезанная рука болталась в стене. Она яростно сгибалась и разгибалась, размахивала из стороны в сторону, как будто вслепую искала того, кто был к ней прикреплен. Кровь хлестала направо и налево… очень много крови.

А потом все было кончено. Рука дернулась еще несколько раз и обвисла. Тяжелые красные капли падали из перерубленного плеча. Все подземелье на десяток шагов возле стены было обрызгано кровью.

Эгертон призвал свой внутренний огонь — стихию, с которой он управлялся лучше всего. Бог войны и пламени, которому поклонялись тоаданцы, пришел на помощь. Как всегда. Огонь вскипел в жилах Эгертона и устремился наружу. Третья рука не была порталом для саламандр, они даже не знали о ее существовании — оберегая своих помощников, Эгертон не открывал им всей правды; но помощи саламандр сейчас не требовалось. Тот огонь, который выйдет из обрубка, умрет; его задача — оплавить рану, чтобы остановить кровотечение и поскорее заживить ее.

Клубок огня выкатился из третьей руки — точнее, из того, что от нее осталось. Повалил дым, в зале завоняло горелым мясом. Бетмур глядел на это, широко растянув рот и вытаращив светящиеся желтые глаза. Потом он несколько раз подпрыгнул на месте и затряс головой.

— Это некрасиво, — сказал он.

— Зато действенно, — сквозь зубы выговорил Эгертон. — Хозяйка обещала, что я могу уйти отсюда, если сумею освободить руку. Я освободил руку — теперь я ухожу. Не мешай мне.

— Не буду, не буду, не буду, — обещал Бетмур.

Колени его вдруг подогнулись. Он упал на пол, потом завалился набок. Свет в его глазах погас.

— Не буду, — прошептал он.

И затих.

Мгновение спустя на том месте, где только что находилось умертвие, осталась лишь кучка пепла.

Эгертон посмотрел на нее сверху вниз, потом наступил, растер по полу и медленно двинулся к выходу.

Перед ним лежал весь мир… Наконец-то завоеванная — пусть и страшной ценой — свобода была для Эгертона лучшим из возможных даров. И тоаданец спешил воспользоваться предоставившимся случаем, пока ветреная и коварная Тегамор не передумает и не велит ему остаться.

Глава третья

Даже днем в Соултраде было темно. Солнечные лучи почти не проникали на его улицы, коптящие фонари горели днем и ночью, впрочем не столько разгоняя тьму, сколько сгущая ее.

Оборванец в длинном черном плаще безнадежно петлял по улицам, не замечая, что за ним вот уже некоторое время следует известный в квартале прокаженных грабитель — Чумазый Хейт, племянник и любовник Халеды Жировая Гора. Оба этих персонажа обладали определенным весом в той среде, где обитали, так что повышенное внимание со стороны Хейта можно было расценить как своего рода комплимент.

Однако оборванцу явно было не до таких тонкостей. Он искал место, где можно было бы остановиться, передохнуть, подкрепить силы. Хейт от души потешался, наблюдая за этими попытками, заранее обреченными на провал. В Соултраде нужно знать входы и выходы, а чужаки погибают здесь очень быстро, и не всегда их просто убивают. Куда чаще их плоть идет в пищу, а кожа — на одежду.

Впрочем, кое-что в бедолаге вызвало у Хейта подобие уважения, почему грабитель и не спешил с нападением. Чужак пришел с юга, из богатого квартала. И когда он появился там, где обитают прокаженные, он был почти голым, если не считать набедренной повязки и какого-то подобия сильно изодранной туники, едва прикрывавшей плечи и спину.

Чужак был заляпан кровью и пеплом, а на его лице красовался большой ожог, еще не до конца заживший. Хейт угадывал в нем человека, подвергшегося сильному воздействию магии. Что ж, не он первый, не он последний.

Сам Хейт, как и большинство его родственников, одно время принадлежал Плегмуту, Мастеру Плоти. Плегмут усовершенствовал природу в соответствии с потребностями сильных мира: с помощью ножа, эликсиров, заклинаний и нескольких низших демонов он превращал обычных людей в монстров, чрезвычайно послушных и полезных. Не все эксперименты Плегмута были успешными (о чем Мастер Плоти не любил распространяться); впрочем, материала для работы хватало, поэтому Плегмут не слишком огорчался, испортив очередной образец. Под рукой у него всегда находился новый объект. А если неудачнику удавалось сбежать, Плегмут закрывал на это обстоятельство оба глаза. Лишь бы в высших кругах Соултрада не ходило о Плегмуте ненужных слухов.

Хейту он пытался придать облик хищного зверя, поэтому ногти на руках Хейта втягивались и выпускались, как у кошки, глаза были искусственно увеличены и сделаны округлыми, а во рту вместо обычных зубов торчали клыки. Но кое-что пошло не так: Хейт унаследовал от прототипа также непредсказуемый и независимый кошачий нрав. Рот у него плохо смыкался из-за слишком длинных зубов, так что жевать нормально он больше не мог, отчего требовал специального ухода — чтобы поддерживать в Хейте силы, необходимо было постоянно варить и измельчать дли него мясо, а эта трудоемкая работа быстро надоедала. Конечно, Хейт мог разорвать клыками любую жертву, по при одном условии — он должен быть достаточно крепок физически. То есть, хорошо питаться. Содержать для Хейта отдельную повариху было накладно. А если учесть, что, впадая в раздражительность, Хейт убивал не угодивших ему стряпух, Плегмут в конце концов попросту позволил строптивцу сбежать. Это оказалось наиболее приемлемым исходом для всех.

Он скрылся у своей тетки, известной как Халеда Жировая Гора. Халеда также представляла собой «отход» деятельности Плегмута и точно так же бежала из его лабораторий при полном попустительстве хозяина. Сейчас она представляла собой гигантскую гору плоти и жира, в которой едва можно было различить человеческое лицо — его черты тонули в толстых складках бурой кожи. Приобретенное ценой боли и ужаса уродство окончательно испортило характер Халеды, она сделалась вздорной, злобной, алчной и сладострастной. Удовлетворить свое сладострастие она, по понятным причинам, не могла, и это делало ее еще более неприятной в общении.

Тем не менее Хейт сумел угодить своей тетке. По слухам, он даже вступал с ней в связь, на что никто по доброй воле не решался уже очень много лет. Благодаря этому Хейт и выжил в лабиринтах Соултрада.

Позднее они с теткой открыли таверну, которую назвали «Втянутые когти» — в знак мирных намерений. Здесь находили приют прокаженные и изувеченные Мастерами Плоти отбросы. «Втянутые когти» находили на самой границе с кварталом прокаженных. Этих бедолаг по выгоняли, когда они заходили в таверну; для них существовали отдельные столики и отдельная посуда. Впрочем, в Соултраде никто давно уже не боялся проказы. Подчас она представлялась меньшим из зол, какие могут случиться с живым существом в темном городе.

Хейт промышлял грабежами и потому оценил, с какой ловкостью и как безжалостно полуголый чужак справился с хромоногим уличным торговцем, чей плащ, очевидно, глянулся чужаку.

У Хейта имелись серьезные основания предполагать, что плащ этот, длинный, с капюшоном, почти совсем не рваный, принадлежал вовсе не хромоногому; тот также заполучил его в результате какой-то не слишком честной операции. Во всяком случае, Хейт даже не подумал вступиться за соултрадца, когда чужак попросту скрутил того в бараний рог и преспокойно отобрал у него одежду.

Чужак надавал владельцу плаща тумаков и велел убираться, а сам набросил на плечи плащ и быстро зашагал по улицам.

В те часы он оставался еще довольно уверенным в себе. Хейт пошел за ним по пятам, принюхиваясь и время от времени возбужденно выпуская когти. Обостренным чутьем хищника Хейт угадывал в чужаке выгодную поживу… оставалось лишь понять, какую и как ее извлечь.

Загонять дичь в темных запутанных лабиринтах Соултрада было одним из любимых развлечений Хейта. Сначала нужно дать добыче возможность почувствовать себя в безопасности. А когда она расслабится и потеряет бдительность, следует создать у нее ощущение надвигающейся беды и ловкими приемами направить в нужную сторону. А там уж и приступать к открытому разбою.

Впрочем, с этим чужаком пришлось изрядно повозиться, воля у него оказалась крепкая. Но постепенно он выбивался из сил. Очевидно, он был ранен. Хейт установил это по тому, как чужак время от времени останавливался и хватался рукой за бок. Ожог на лице у него был старый, а вот рана на боку не давала покоя.

Хорошо, очень хорошо. Хейт облизал губы длинным шершавым языком. Халеда будет довольна. Она любила иногда полакомиться человечиной — так, чтобы поедаемая жертва оставалась в живых как можно дольше и имела возможность наблюдать, как в пасти Халеды исчезают отрезанные от тела пальцы, кисти рук, куски плоти с бедер… Не беда, что «объект» тощ; мускулы у него имеются, а такое мясо нравилось Халеде особенно.

Несколько раз преследуемый останавливался, садился на мостовую и переводил дух. Он, несомненно, очень устал и нуждался в пище и воде.

В конце концов Хейт выскочил прямо перед ним.

Незнакомец поднял на него взгляд.

Хейт присел рядом на корточки.

— Ты, как я вижу, нуждаешься в друзьях, — заметил Хейт.

— Не уверен, что ты пришел предложить мне дружбу, — отозвался чужак хриплым голосом.

— Будущее покажет, — сказал Хейт. — У тебя ведь в любом случае нет выбора. Я единственный, кто решился заговорить с тобой.

Это было правдой: в Соултраде непросто найти собеседника среди незнакомых. Большинство просто шарахаются, если с ними заговаривает чужак.

— Мое имя Эгертон, — сообщил незнакомец.

— Хейт, — представился грабитель. — Я видел, как ты снял плащ с того урода. Неплохая работа, но немного грубая. Никакого изящества, никакой выдумки.

— Ты следишь за мной так давно? — удивился Эгертон. — Тебе что, заняться нечем?

— Видишь ли, я ждал, пока ты ослабеешь, — объяснил Хейт. — В моем ремесле нельзя спешить. Можно потерять хорошее мясо.

— А я, по-твоему, хорошее мясо? — осведомился Эгертон. Казалось, это обстоятельство его озадачило.

Хейт опять облизнулся.

— Да — и нелегкая добыча, поверь мне.

— Приму как комплимент, — улыбнулся Эгертон. Он явно не испытывал страха перед Хейтом. Напротив, грабитель вызывал в нем нечто вроде сострадания.

Эгертон попытался подчинить его себе, но даже и пробовать не стоило: сил у унгара оставалось очень мало, а без кристалла он и вовсе ни на что сейчас не годился.

— Моя тетка держит таверну, — сообщил Хейт. — Хочу пригласить тебя туда. Не в качестве пищи, я имею в виду. В качестве гостя.

— Таверна? Но в таверну я мог бы войти и без всякого приглашения! — воскликнул Эгертон, поднимаясь.

— О, войти-то ты мог бы, — согласился Хейт, продолжая сидеть на корточках и поглядывая на собеседника снизу вверх. — Но вот в чем вопрос: обслужили бы тебя без денег? Как ты думаешь? И сумел бы ты в конце концов покинуть ее?

— Я нашел бы способ отплатить, — ответил Эгертон.

Хейт поморщился.

— Моя тетка не нуждается в чужих услугах, разве что ты предложил бы ей заняться с ней любовью, но на это пока что никто, кроме меня, не решался, — сообщил Хейт. — Единственное, что могло бы ее заинтересовать по-настоящему, — это твое мясо.

— Мясо? — переспросил Эгертон.

Хейт гибко поднялся на ноги, потянулся, зевнул, загибая язык колечком, как настоящая кошка.

— Ну да, мясо, плоть, назови, как хочешь.

— Вы поедаете посетителей?

— Только тех, кто приходит без денег, предлагает никому не нужные услуги и не является родней никому из наших знакомых, — поведал Хейт.

— Да, пожалуй, мне следует принять твое предложение дружбы, — согласился Эгертон.

— Наконец-то ты понял! — обрадовался Хейт. — А вот понял ли ты, что никакой дружбы я тебе не предлагаю?

— В таком случае я убью тебя, — просто сказал Эгертон. — На то, чтобы справиться с одной жертвой вивисекции, моих способностей, полагаю, хватит.

— Ты маг? — Хейт наморщил лоб. — Ты не похож на мага. Я их повидал на своем веку!.. В Соултраде их много… Они носят роскошные темные одеяния, расшитые серебряными узорами, а по улицам передвигаются на носилках или верхом на лошадях, всегда окруженные слугами и охраной. Такой жалкий оборванец, как ты, не может принадлежать к Ковену. Разве что ты — отступник…

— Это они отступники, — сквозь зубы процедил Эгертон. — А я маг.

— Никогда о таких, как ты, не слышал, — признался Хейт. — Если они отступники, то — от чего они отступили?

— От истинного знания.

— Разве бывают ложные знания? Я думал, бывает просто вранье.

— Ложное знание — высший вариант самого обычного вранья.

— Чудно ты выражаешься, маг Эгертон.

— Называй меня просто по имени, — попросил Эгертон и поневоле оглянулся, не слышит ли их разговор кто-нибудь посторонний.

— Мне показалось или ты действительно кого-то боишься? — ухмыльнулся Хейт.

— Если верить тебе, то бояться здесь следует лишь тебя, а ты не внушаешь мне ужаса, — ответил Эгертон.

— Ты ведь откуда-то сбежал? — проницательно прищурился Хейт.

— Да. — Эгертон решил, что выдумывать какую-то другую историю не следует. К тому же сейчас у мага совершенно не работала фантазия. Что бы он ни говорил о своих возможностях, силы его действительно были на исходе, и тратить их на бессмысленную ложь не хотелось.

— От кого же ты удрал, брат?

— Ее зовут Тегамор, — ответил Эгертон. — Она…

Хейт затряс головой.

— Ни слова больше! — прорычал он. — Только не о ней! Я видел ее несколько раз — когда находился у…

Он замолчал и вдруг лукаво улыбнулся. Улыбнулся в ответ и Эгертон.

— Ты ведь тоже беглец, не так ли? — заметил маг. — Моя бывшая хозяйка встречалась с твоим бывшим хозяином?

— Точно, — кивнул Хейт. — Я находился у Мастера Плоти. Это он сделал меня таким. — Хейт постучал пальцем по торчащим изо рта клыкам. — А потом счел, что я — неудачный образец. И позволил мне удрать. Они никогда и никого не отпускают на волю просто так. Это, как они полагают, ослабит их могущество и развеет страх перед ними. Но убежать от них можно. Они могут закрыть глаза на твое бегство. С тобой было так же?

Эгертон пожал плечами:

— Возможно. Я так до конца и не понял. Во всяком случае, она сказала, что я могу уйти, если сумею.

— И ты сумел?

— Да.

— Потому что ты маг?

— Да, — повторил Эгертон. Он решил не открывать соултрадцу своего истинного лица. — Я маг. И я согласен поработать на тебя, если захочешь, но при одном условии.

— При каком?

— Твоя тетка не станет меня есть.

* * *

В таверне «Втянутые когти» собирались грабители и разбойники всех мастей, рас и степеней магического искажения. Одни хотели обычной выпивки, другие — крови или какого-нибудь иного пойла; встречались такие, кто употреблял в пищу исключительно перебродившие помои; для них содержался особый чан. Лишь немногие хотели обыкновенного хлеба — эта еда считалась деликатесной.

О том, где Хейт добывал свежую кровь, Эгертон предпочитал не задумываться. Хейт представил его хозяйке заведения, и Эгертон, немало повидавший на своем веку, был потрясен видом Халеды, чего даже не попытался скрыть.

— Что, малыш, удивился? — пророкотала гора плоти, глядя на Эгертона сверху вниз. — Не встречал еще таких, как я?

— Нет, — признал Эгертон.

— И не встретишь — я такая одна, — заявила Халеда. Складки на ее теле заколыхались — она смеялась. — Мой племянник говорит, ты маг.

— Это правда, — ответил Эгертон.

— И чем ты занимаешься? Какова твоя специальность?

— Я изучаю мир.

— Не поняла, — призналась Халеда. — Какой в этом прок?

— Я ищу знаний о мире, — повторил Эгертон. — О том, что произошло с Лааром, и о том, что с ним происходит прямо сейчас. Какая-то новая сущность…

Халеда с досадой замахала коротенькой ручкой, выпростав ее из-под тяжелых складок жира.

— Не употребляй при мне таких мудреных слов! Просто скажи, какую пользу ты можешь принести моей таверне.

— Я умею разводить огонь без дров.

— Недурно… Это все?

— Для таверны, полагаю, такое умение весьма полезно.

— Да, но… это все?

— Ничего другого сейчас на ум не приходит, — признался Эгертон.

— И ради этого ты сделался магом? Чтобы разводить огонь без дров?

Халеда, казалось, не верила собственным ушам.

— А ради чего, по-твоему, становятся магами? — удивился Эгертон.

— Ради власти, — объяснил Хейт, встряв в разговор.

Ему очень не понравилось, как тетушка поглядывает на Эгертона. Хейт удивлялся — как сам Эгертон не замечает этого. Халеда явно уже прикидывала, как лучше сожрать бесполезного нахала, явившегося сюда без денег, но с амбициями: сырого с чесноком или, может быть, закопченного на медленном огне.

— Власть может быть различной, — спокойно проговорил Эгертон. — Та власть, которую дают знания…

— Ладно, будешь разводить огонь, — оборвала его хозяйка заведения. Она отвернулась, сердясь на племянника, — вечно лишает ее угощения! Впрочем, жалеть особо не о чем: приблудный маг довольно жилистый. Совершенно не сочное мясо. Пусть живет — пока.

Скоро Эгертон познакомился со всеми завсегдатаями таверны, почтенными и не очень: несколькими трупоедами, десятком прокаженных, парой-тройкой существ, которые выглядели бы практически нормальными людьми, если бы не некоторые едва уловимые аномалии в строении их удлиненных черепов… Почти все они относились к магу как к нахлебнику, бесполезному существу. Даже служанка из таверны, безносая Кэгги, презирала его.

Эгертон очень мало ел, но тем не менее набирался сил с каждым днем. Рана на его боку заживала, ожог с лица постепенно сходил.

Через несколько дней после того, как Эгертон водворился в таверне, Хейт разбудил его среди ночи и приказал собираться.

— Куда мы идем?

— На охоту, — объяснил Хейт. — Моя тетка говорит, что ты плохо отрабатываешь свой хлеб. Будешь помогать.

— Что нужно?

— Парализующие чары. Справишься?

— Попробую.

Эгертон набросил плащ и поднялся. Он спал на полу возле очага, в котором трепетал огонь — несмотря на отсутствие дров. Когда маг встал, огонь сразу же погас, и в кухню начал вползать мертвящий холод.

За порогом Хейта уже ожидало несколько существ, среди которых выделялись двое плечистых громил, чьи голые тела маслянисто поблескивали в тусклом свете фонаря. Третьим был горбатый карлик с гигантским носом.

Ни о чем не спрашивая, Эгертон последовал за своими спутниками, которые мгновенно погрузились в спутанный клубок улиц и переулков. Эгертон быстро потерял ориентиры, но Хейт и прочие, очевидно, отлично знали дорогу. Они не шли, а почти бежали, пока наконец не оказались возле городской свалки.

Вокруг огромной зловонной кучи лепились хижины, выстроенные из мусора, который подбирался прямо тут же, на свалке. В этом квартале обитали самые обездоленные существа Соултрада.

Местное население, порабощенное, запуганное, искаженное темными магами, в большинстве своем не могло иметь потомства. Рождение детей было уделом немногих избранных, и за этим тщательно наблюдали особые маги. Низшие слои населения плодились как попало, но из новорожденных выживали очень немногие, и с каждым годом ситуация ухудшалась. Лишь некоторые производили на свет детей, которым удавалось достичь совершеннолетия и даже продолжить род.

Большинство из них селилось на окраине города, возле свалки, подальше от магов. Все местные обитатели без исключения выглядели больными. Они были меньше человеческого роста, сгорбленные, покрытые бородавками и язвами. Странно было знать, что именно эти существа сохранили способность к воспроизводству.

И тем не менее это было так. Эгертон заметил, что некоторые из них были довольно молоды — они явно родились после Катаклизма.

При виде банды Хейта обитатели свалки с криком разбегались. Хейта это, казалось, никоим образом не обескуражило. Он ожидал чего-то подобного и не препятствовал своим будущим жертвам спасаться. Он присматривался, оценивал.

Банда остановилась на пригорке, сложенном из мягкого тряпья, которое проседало под ногами, точно болото.

Эгертон спросил об этом Хейта, и тот подтвердил:

— Следует быть осторожнее, если хочешь выжить: некоторые неосмотрительные господа проваливались в свалку, и она их засасывала с головой… думаю, их трупы до сих пор благополучно гниют где-то там, под отбросами.

Хейт хохотнул, как будто отмочил чрезвычайно удачную шутку, а Эгертон содрогнулся, представив себе подобную смерть. Это намного хуже, чем утонуть в болоте, признался он себе. Впрочем, в намерения тоаданца никоим образом не входило утонуть — ни в болоте, ни где бы то ни было еще, хоть в самой прекрасной хрустальной воде.

Бегство местных жителей показалось Хейту весьма поучительным зрелищем. Он присматривался — кто сильнее, крепче, а кто слабее и, следовательно, подлежит отлову.

— Мы избавляем мир от нежизнеспособных особей, которые только занимают место и поглощают еду, — сказал между прочим Хейт. — Поэтому, кстати, наша банда, — он кивнул, показывая на своих сообщников, верзил и карлика, — и называется иногда «Демоны Квартала Прокаженных».

— Звучит совершенно по-соултрадски, — заметил Эгертон.

Он имел в виду обычное для соултрадцев стремление покрасоваться устрашающими символами, кошмарными прозвищами и прочей наводящей жуть атрибутикой, но Хейт не уловил иронии в голосе собеседника.

— А то! Конечно, по-соултрадски, коль скоро мы здесь живем и процветаем изо всех сил! — Хейт оскалил зубы, что означало у него высшую степень довольства. Когти Хейта то втягивались, то выпускались на всю длину — верный признак того, что их владелец был крайне возбужден. — Ведь кто такие демоны?

— Отвратительные существа, — сразу же ответил Эгертон, — посланцы властителей Тьмы, безмозглые убийцы, те, чья сущность — уничтожение и отрицание. Как говорит… один человек… — Эгертон вовремя решил, что в Соултраде весьма неосмотрительно будет ссылаться на знаменитого инквизитора Феликса Гаптора, и процитировал его знаменитый афоризм, не упоминая авторства: — Каждый демон — это грех, облаченный в плоть.

— Предрассудки, — фыркнул Хейт. — Удивил ты меня, братец! Вот уж не думал, что у магов могут быть подобные воззрения…

— А что, маги — не люди?

— Маги, как правило, не подвержены страху демонов, — ответил Хейт. — Ваш брат всегда умел с ними управляться.

— Кому ты рассказываешь? — Эгертон грустно усмехнулся. — Мне хорошо известно, какие кошмарные эксперименты проводят некроманты из Ковена…

— А сам-то ты разве не принадлежишь к Ковену? — насторожился Хейт. — Я вот все приглядываюсь к тебе и понять толком не могу. Вроде ты совсем как другие ковенцы, только послабее. Ну да ведь и в Черном Ковене не все великие заклинатели!.. Да и сам ты, кажется, постоянно утверждаешь, будто ты — маг.

Эгертон вдруг сообразил, что не следует раскрывать перед Хейтом всю свою сущность. Он просто качнул головой.

— В Ковене существуют разные степени посвящения, — неопределенно ответил он.

Эгертон уже успел понять, что Хейт улавливает, когда ему говорят прямую неправду, однако даже кошачьей интуиции Хейта не всегда хватает для того, чтобы распознать полуправду или уклонение от ответа. В Черном Ковене, как и в любом другом магическом ордене, действительно существовали разные степени посвящения. Поэтому Хейт презрительно щелкнул зубами.

— Ясно… Я так и думал, что ты занимаешь очень низкое положение.

— Вернемся к демонам, — предложил Эгертон. Ему совершенно не хотелось обсуждать ни свою орденскую принадлежность, ни свое отношение к некромантии, ни тем более свой статус в мире магов.

— А, демоны… — Хейт пренебрежительно отмахнулся. — Да, в общем-то, ничего особенного. Я лишь хотел сказать, что демоны — чистильщики вселенной. Не посланцы Мировой Тьмы, не слуги Мрака и Небытия, как любят болтать трусы и суеверные глупцы. Обычные уборщики. Вроде птицы-падальщика. Видел таких? Демоны приходят в миры, находящиеся на грани уничтожения, и подчищают все, что необходимо. Только и всего. И мы занимаемся тем же самым. Отсюда и название… Смотри!

Он указал на человека, который спасался смешной подпрыгивающей пробежкой.

— Этот долго не протянет в любом случае. Давай, применяй парализующее заклятие! — азартно проговорил Хейт. Он мгновенно выбросил из головы все отвлеченные разговоры. Теперь его интересовала только охота.

Эгертон собрался и нашел внутри себя нужные слова. Из этих слов он вылепил незримый шар, очень небольшой, и, резко выдохнув, оттолкнул шар от себя. Заклятие вырвалось на волю, пронеслось по воздуху и ударило беглеца между лопаток. Ни Хейт, ни его подручные, ни обитатели свалки этого не видели; заклятие оставалось зримым только для Эгертона. Тем не менее оно сработало: несчастный беглец застыл в нелепой позе, с поднятой ногой и раскинутыми руками.

— Отлично! — воскликнул Хейт, бросив на Эгертона уважительный взгляд. — Ты, оказывается, и впрямь кое на что способен.

Эгертон вытер пот со лба. Парализовать беглеца ему удалось, но это забрало больше энергии, чем предполагал Эгертон, и он вовсе не был уверен в том, что способен повторить заклинание. Нужно доставать кристаллы и начать вновь пользоваться силой унгара, и притом как можно скорее.

Между тем Хейт азартно указал ему на женщину, которая притаилась за кучей мусора и, очевидно, в наивности своей воображала, будто ее никто не видит.

— Теперь эту, — сказал Хейт.

— Она выглядит вполне жизнеспособной, — возразил Эгертон. — Ты уверен, что вам как чистильщикам следует брать такой материал? У нее, возможно, еще будет потомство. Неразумный расход материала.

— Делай, что велят! — оскалился Хейт. — Не рассуждай! Если она не сумела как следует спрятаться, значит, ее способность к выживанию крайне низка, а такие особи не должны иметь потомства.

Эгертон вздохнул и снова начал собирать силы для заклинания.

Тем временем верзилы приблизились к парализованному и подтащили его к карлику. Карлик распахнул плащ. Вся одежда под плащом была усеяна карманами и прикрепленными к ткани металлическими держателями, в которых находились ножи, иглы, пробирки, колбы, тонкие трубки из стекла и металла. Приблизившись к парализованному, карлик уселся рядом с ним, скрестив ноги, и, вынув острый нож, сделал небольшой надрез на шее несчастного.

Оттуда потекла кровь. Карлик подставил пробирку и внимательно следил за тем, чтобы ни одной капли не упало на землю или на его одеяние. Пленник бледнел, серел, глаза его мутнели, онобмяк и потерял сознание, а затем дыхание его остановилось — он был мертв. Карлик бережно собрал последние капельки и встал, закрывая пробирку.

— Странно, — проговорил Эгертон, — пробирка кажется совсем маленькой…

Карлик хихикнул.

— Это разработка одного выдающегося мага, ныне вполне покойного и даже развоплощенного, — пояснил он. — Сюда помещается ровно столько крови, сколько находится в одном человеке. Если пролить хотя бы немного, пробирка разорвется и вся добыча выльется на землю. Смысл фокуса как раз в том, чтобы собрать абсолютно всю кровь. Не больше и не меньше. Тогда она вместится в сосуд идеально и в сохранности будет доставлена по назначению… Однако довольно болтовни! Ты ведь, кажется, маг на службе у старины Хейта? Работай!

Эгертону не хотелось признаваться в том, что ему нужно время, чтобы собраться с силами. Он перевел дух и снова посмотрел в ту сторону, где пряталась женщина. Он улавливал ее дыхание, угадывал ее страх.

Она боялась перебежать под защиту более надежного укрытия, потому что в таком случае ее точно заметят. А так — у нее оставалась слабенькая надежда на то, что сборщики крови её не увидели.

— Этот был староват, — заметил Хейт, оглядывая обескровленный труп. — У таких кровь не слишком вкусна. Впрочем, я ведь не пробовал. Я люблю свежатину, и не в жидком виде, а чтобы было во что вонзить зубы. Кусок мяса, например, или печень — только уж чтоб целиком, а не ломтями…

Он мечтательно вздохнул.

И тут в сборщиков крови полетели стрелы.

Одна впилась Хейту в плечо. Он вырвал ее и с громким рычанием устремился на стрелявших. Ими оказались пятеро уродцев, кривоногих, с мохнатыми телами, едва прикрытыми одеждой. Их нападение было таким внезапным, что поначалу Эгертон растерялся. Ему почему-то вовсе не думалось, что обитатели свалки в состоянии оказать хоть какое-то сопротивление. И тем не менее это было так. Маленькие обездоленные существа — обездоленные даже по сравнению с прочими ничтожными жителями Соултрада — попытались отстоять свои ничтожные жизни.

Один из плечистых великанов, что сопровождали Хейта, устремился навстречу лучникам. Сразу несколько стрел вонзилось в его грудь и плечи, но он, казалось, даже не заметил этого обстоятельства. Стрелы тряслись в его теле, когда он настиг первого из стрелявших — самого смелого или, может быть, просто недостаточно прыткого, — схватил его своими ручищами и разорвал на части. Хлынула кровь, из разверстого чрева выпали внутренности. Подручный Хейта разинул пасть и преспокойно сжевал кишки, а затем отгрыз убитому еще и руку.

«Трупоед», — подумал Эгертон с отвращением. Его, впрочем, это не слишком удивило. Второй, очевидно, тоже баловался подобными вещами. Для подобных существ трупы — лакомство, а уж лежалые тела людей и человекоподобных существ — ни с чем не сравнимый деликатес.

Эгертон встал и швырнул парализующее заклинание, ни в кого особенно не целясь. Он даже удивился, когда второй лучник застыл неподвижно, направив лук прямо в лицо магу. Тоаданец лишь запоздало сообразил, что находился на волосок от гибели: если бы лучник успел спустить тетиву, стрела вонзилась бы прямо в глаз Эгертону.

— Хорошая работа, — похвалил мага Хейт.

Тем временем трое оставшихся лучников отбежали за мусорную кучу. Второй трупоед надвинулся на них, и маленькие отважные человечки выпустили по стреле в его огромные руки, прежде чем пуститься наутек.

Женщина, прятавшаяся от нападавших, давно сбежала. Эгертон был рад этому — он боялся промахнуться и растратить остаток сил попусту.

Двух источников крови, как объявил Хейт, будет достаточно. Карлик наполнил кровью второй сосуд, после чего банда Хейта оставила район свалки.

Эгертон видел краем глаза, что за ними следят — следят практически из каждой щели, — но нападать больше не решаются.

Хейт по дороге домой разглагольствовал:

— Коль скоро эти существа могут размножаться, потеря двух или трех для них не так существенна, как для нас. Мы все бесплодны и умножаем свое число только за счет заново инициированных. Взять хотя бы прокаженных…

— Ты не прокаженный, — вставил Эгертон.

Хейт разразился громким хохотом, как будто услышал от мага нечто невероятно смешное.

— Я? Прокаженный? Уж конечно нет! — воскликнул человек-кошка. — Мне-то хорошо известно, кто я такой. Я даже в состоянии вступить в связь с существом женского пола… Но детей у меня быть не может. И ни у кого из нас. А эти плодятся, как крысы. Несправедливо, не так ли? Они ведь даже не привлекательны физически.

Глава четвертая

Итак, он сбежал, этот тоаданец.

Очень неприятно… И весьма любопытно.

Тегамор спустилась в зал на нижнем этаже, уверенная в том, что застанет своего пленника на месте, и обнаружила лишь обрубок руки, свисающий из стены, и лужу крови под ним.

Она щелкнула пальцами, и вспыхнул яркий световой шар, озаривший темное помещение. В синеватом сиянии магического пламени Тегамор отчетливо видела мертвую руку со всеми ее многочисленными неестественными суставами. Сейчас эта рука болталась, как веревка. Пустые, обескровленные жилы посинели и выступили, скрученные, уродливые. Тегамор потянула за руку, и та легко вышла из стены. В лишней конечности отпала всякая нужда. Эгертон действительно сбежал.

— Что ж, — проговорила Тегамор, глядя на то, что валялось перед ней во прахе, — кажется, я и впрямь обещала отпустить его, если он сумеет воспользоваться своим правом. И он сумел. Однако сам бы он с такой задачей не справился. Кто-то помог ему! Кто? Хотела бы я это знать…

Она огляделась в пустой темной комнате, как будто ожидая увидеть ответ на свой вопрос. Но здесь было пусто. Никого, если не считать самой хозяйки дома.

Наступив на горстку пепла — все, что осталось от Бетмура, — Тегамор двинулась к выходу. История эта неожиданно раздражила ее до крайности, и Тегамор знала, что не успокоится, пока не узнает всю правду.

Кто в ее доме, в ее неприступной магической крепости оказался предателем? Неужели этот Эгертон настолько силен, что сумел подчинить себе кого-то из ее слуг? Быть может, он унгар? Однако его тщательно обыскали — при нем не оказалось никаких кристаллов, ни золотых, ни серебряных. Тегамор никогда не слышала о том, чтобы унгар был в состоянии подчинить себе кого-либо, не прибегая к усиливающей магию помощи кристаллов. Но если это все же так… то Эгертон действительно может оказаться опасным.

И тем более опасным, что за время плена он многое выяснил о Тегамор…

В гневе магиня стучала кулаком по стене, пока поднималась наверх, в свою лабораторию. Ей следовало немедленно сделать новые записи в рабочем дневнике. Очень неприятные для ее самолюбия записи. Очень неприятные. Очень. Каждое «очень» она сопровождала новым ударом по стене, все более сильным, пока наконец из костяшек ее пальцев не брызнула кровь.

Только тогда она остановилась, слизнула кровь, облизала губы, задумалась.

Она давно взяла за правило — не пропускать никаких событий при составлении ежедневной записи. От своего учителя, поистине бесценного наставника, она не раз слышала истории о магах, которые снисходили до письменных фиксаций только в тех случаях, когда речь шла об успешных экспериментах и позитивном опыте; что же касается неудач, то они старательно избегали их записывать. «Чрезвычайно большая ошибка, любезная Тегамор, запомни это и никогда ее не совершай! — говорил он, бывало. — В жизни мага не бывает ни случайностей, ни мелочей, и ты должна привыкнуть к этому. Записывай все, что с тобой происходит, и хорошее, и плохое. Записывай даже свои наблюдения за любовниками. Никогда не знаешь, какие именно сведения могут тебе пригодиться. Скажу даже больше — ты никогда заранее не можешь предсказать, что из твоего опыта когда-либо спасет твою жизнь».

У самого учителя не было учеников до Тегамор, и потому он не знал, что ученики бывают очень и очень опасными существами. Особенно — ученики одаренные. Такие, что захотят когда-нибудь занять место учителя. И приложат все усилия, чтобы добиться цели.

Об этом он ни слова не записал в своем рабочем дневнике. Не успел.

А Тегамор, начавшая свою карьеру полноправного мага с убийства, тоже не стала делать подобную запись. Она-то превосходно все помнила… а другим об этом знать совершенно не обязательно.

Но бегство Эгертона — другое дело. Конечно, эта история не делает чести Тегамор и ее проницательности, но она, в общем и целом, не слишком постыдна — и довольно поучительна.

Тегамор подробно занесла в тетрадь все свои разговоры с пленным магом, обрисовала, как могла, его характер и манеру выражаться, высказала свои сомнения касательно того, что унгар в состоянии подчинять себе других без помощи кристаллов, — и тем не менее не утаила своих соображений касательно того, что это все-таки произошло…

И, только дописав последнее слово, отложила перо.

Магиня была крайне недовольна собой. За время долгих бесед с Эгертоном она так и не догадалась, что у него на уме. Не сумела измерить его возможности.

Не поняла, каким магическим потенциалом он обладает. Не уловила в нем дара унгара.

Плохо. Это говорит о том, что Эгертон — более опытный и искусный маг, нежели она. Он скрыл от нее почти все о себе.

Тегамор перелистала дневник, потом взяла другую тетрадь, более раннюю. Вот ее запись, сделанная несколько лет назад, собственноручно (чернила успели уже поблекнуть): «Никогда не следует судить о существе, покуда оно голодно, унижено, или в плену. Истинный нрав раскрывается лишь на свободе». Эту мудрость Тегамор почерпнула из чьих-то чужих рассуждений, потому и вспомнила о ней не сразу.

Попробуем сейчас применить данное рассуждение на практике… Итак, каков же Эгертон на самом деле? Сейчас, когда он на свободе, неплохо бы понаблюдать за ним. Следует поразмыслить, имеются ли к тому какие-либо способы, и если да, то прибегнуть к ним.

…И все-таки, кто же помог ему избавиться от третьей конечности? Кто из домашних оказался предателем?

Тегамор сделала еще несколько заметок в своих тетрадях, а затем взялась за дело, которым занималась уже несколько лет и о котором никому еще не рассказывала: за карту мира. Ничто другое сейчас не могло бы отвлечь ее от бесплодных и раздражающих раздумий о бегстве пленника.

Она составляла новейший магический атлас Лаара, и плоды ее трудов должны будут стать настоящим шедевром. Возможно, очертания береговых линий, рек, расположение городов и горных хребтов и были довольно приблизительными, однако у каждой карты имелись другие, куда более серьезные параметры. С каждого места, которое было отмечено в атласе, Тегамор добывала образцы грунта, воды, растений, а иногда и кусочки плоти обитающих там живых существ. Все это она тщательно вживляла в карту, пользуясь той же методикой, что и при соединении живого и неживого в архитектуре.

Идею подобной карты подал Тегамор еще ее учитель. Он считал, что при определенных обстоятельствах маг в состоянии влиять на природные и погодные условия. Для этого нужно лишь установить связь между местом и заклинателем. Карта, полагал он, создает идеальное пространство для такой связи.

Помимо всего прочего, Тегамор начинала всерьез подумывать о том, чтобы с помощью карты перемещаться в пространстве и узнавать о вещах, которые происходили очень далеко от Соултрада. Возможно также, карта поможет ей раскрывать сущность происходящего. Нужно только поразмыслить над тем, как сделать атлас Лаара еще более эффективным.

В первую очередь сейчас Тегамор интересовали области, зараженные чумой. Ее слуги-«бегуны», которые приносили ей материал для исследований, брали также пробы земли и воды из тех мест, где им доводилось побывать, но чаще всего не могли донести их до места: что-то происходило, и драгоценные мешочки с образцами пропадали. Тегамор не верила, что это случайность.

Некая сила совершенно определенно не хотела, чтобы Тегамор получила возможность оказывать на нее влияние. И чем ближе к очагам чумы были исследуемые области, тем безнадежнее оказывались попытки взять оттуда пробы для карты. Магиня просто с ума сходила от злости, когда думала о том, что некто все время стоит у нее на пути. Некто достаточно могущественный, чтобы так активно и так эффективно вредить ее работе.

Она опять с силой ударила по стене, и кровотечение из ее руки возобновилось. Проклятие! Тегамор машинально облизала руку и закрыла дневник.

Может быть, ей удастся завербовать Эгертона и отправить его в чумные области? Но как заставить тоаданца сотрудничать с магом из Черного Ковена? Заинтересовать его? Привязать к себе? Может быть, сделать своим любовником? Последняя мысль насмешила Тегамор, и она долго смеялась, девически прикрывая рот ладошкой. Любовником! Этого зануду! Этого урода с обваренным лицом и красными руками! Да он, поди, даже не знает, как подступиться к настоящей женщине! Нет уж. Даже Вербовщик с его извращенными ласками и щупальцами, свисавшими изо рта, предпочтительнее.

* * *

Эгертон вдруг схватился за грудь. Острая боль сдавила его сердце, и несколько мгновений маг стоял посреди улицы, жадно глотая раскрытым ртом воздух.

— Что это с тобой? — осведомился Хейт. Он сел на мостовую и совершенно по-кошачьи лизнул свою ногу, в которую загнал занозу, пока бегал по свалке.

— Так… — Эгертон подождал, пока боль отступит. Он прошел еще несколько шагов и снова почувствовал удар. Казалось, некто невидимый лупит его тяжелым молотом прямо в бок, совсем близко от сердца. Если уж определять совсем точно, то практически по обрубку третьей руки.

— Ты не болен? — осведомился Хейт с видом величайшего презрения. Человек-кошка относился к больным исключительно как к мясу, причем мясу испорченному.

— Вроде бы нет… Был здоров, когда уходил из дома Тегамор, — ответил Эгертон.

— В таком случае перестань гримасничать, меня это раздражает! — потребовал Хейт.

Он встал и зашагал вперед. Громилы куда-то исчезли, и Хейт не задал ни одного вопроса, когда они вдруг свернули в боковой переулок. Очевидно, между ними существовала какая-то договоренность, обсуждать которую не имело смысла — все обговорено уже давным-давно. Карлик продолжал идти вместе с Хейтом и Эгертоном в сторону таверны.

По пути Эгертон еще несколько раз испытывал ту же боль, но приложил все усилия, чтобы не показать этого своим спутникам. Он уже был готов к тому, что боль может вернуться, и принял меры, чтобы блокировать ее несложным лекарским заклинанием.

Об ее источнике нужно будет подумать отдельно. Эгертон предполагал, что она каким-то образом связана с его третьей рукой — эта мысль напрашивалась сама собой и выглядела наиболее естественной. Тем более что и приступы начинались с обрубка…

Эгертон все еще размышлял об этом, когда впереди показалась таверна «Втянутые когти». Странное дело, это отвратительное заведение вдруг предстало Эгертону чем-то уютным, приятным… безопасным.

Да, ключевое слово «безопасность». Здесь Эгертона, казалось, никто не может тронуть. Не дотянется. Единственное существо, способное причинить ему здесь вред, — это хозяйка, Халеда Жировая Гора. Но племянник убедил чудовищную тетку в том, что тоаданец полезен, и она согласилась. Она его терпит. Она даже согласна признавать некоторые — пусть и очень малые — заслуги Эгертона.

«Дом — это безопасность…» Эгертон вспомнил Пенну, королеву умертвий, воспитанницу солдат, молодую женщину, которая никогда не имела собственного дома. Возможно, именно тяга к оседлости, к жилью, к ощущению безопасности, которое создают стены, отгораживающие человека от всего остального мира, и понудила Пенну отозваться на желание Тзаттога. Ведь Пенна добровольно согласилась раствориться в личности монстра. Он предложил ей то, что не могли дать ни солдаты, ни тоаданец: Тзаттог преподнес ей собственный дом.

И она самовластно царствовала там, в своем мертвом и пустынном королевстве, создавая для себя миры и видоизменяя реальность… до тех пор, пока Эгертон не нашел способ вторгнуться в ее маленькое царство и не смутил разум королевы. «Твоя власть иллюзорна, твоего королевства не существует. Существует только Тзаттог, и ты служишь ему. Он даже не дает тебе безопасности… Ведь если принц-упырь будет убит — а совершить такое хоть и не просто, но реально, — ты погибнешь вместе с ним. Ты зависишь от него, целиком и полностью. Ты совершила очень большую ошибку, отказавшись от своего тела».

Все это Эгертон сказал — или хотел бы сказать — Пенне…

Он все еще был погружен в раздумья об этой странной девушке, когда вошел в таверну.

Халеда уже пронзительно кричала из своих апартаментов, требуя, чтобы Хейт немедленно предстал перед ее заплывшие жиром глазки и доложил о том, как прошла операция. Хейт, изгибая спину и выпустив когти, устремился на зов тетушки. Не следовало заставлять ее ждать.

Карлик поставил два сосуда с кровью на стол.

— Принеси кувшины, что ты ждешь! — накинулся он на Эгертона.

Это были первые слова, с которыми карлик обратился к магу, и Эгертон не без удивления услышал в голосе маленького человечка неприкрытую ненависть.

Откуда она взялась, чем продиктована? Лучше, наверное, даже не задумываться над этим.

Эгертон подошел к полке и снял с нее два кувшина. Мельком подумал о здешней служанке: наверное, Кэгги будет тоже недовольна, скажет, что недотепа-маг, которого приютили исключительно из милости, взял не те кувшины. Здесь, в таверне на границе квартала прокаженных, с магом совершенно не считались. Они просто не понимали, с кем имеют дело. А может, и понимали — да только существуют в мире такие места, где плевать все хотели и на магическое могущество, и на мудрость, и даже на красоту; здесь имеет значение только статус старожила.

Эгертон поставил кувшины на стол. Карлик наблюдал за ним, неодобрительно щурясь, а потом буркнул:

— Маловаты. Возьми другие, недотепа. Эти маловаты.

— Да в них ты сам поместишься, если твою голову вбить поглубже в плечи! — взорвался Эгертон.

Глаза карлика засверкали яростью.

— Я тебе велел подать другие! — процедил он сквозь зубы.

Эгертон рассмеялся и подчинился. Ему нравилось бесить карлика. Если тот по какой-то причине с первого взгляда возненавидел тоаданца, то пусть у него, по крайней мере, будет хотя бы малейший повод.

Наконец карлик перелил кровь из сосудиков и уселся, развалившись, на скамье. Судя по его виду, работа, на которую он подрядился, была завершена и теперь он ожидал оплаты.

Эгертон устроился на другой скамье. Из комнаты Халеды слышались громкое мурчание, кошачьи вопли и время от времени — грохот разбиваемой посуды. Там явно что-то происходило… и вмешиваться в это не стоило.

Карлик все больше раздражался. Эгертон с любопытством наблюдал за ним. Сперва у карлика покраснел кончик носа, потом побагровели его уши. Краска медленно наползла на щеки, и их землистый цвет сменился бурым. Глазки начали светиться, рот втянулся еще глубже, а подбородок выпятился. Эгертон хмыкнул, и тогда карлик взорвался:

— Я жду оплаты!

— Жди, — спокойно отозвался Эгертон. — Я ведь здесь не хозяин, такой же приблудыш, как и ты.

— Я не приблудыш! — заорал карлик. — Я достойный член общества.

— О, в таком случае ты можешь ждать оплаты, — сказал Эгертон. Ему было интересно, как поведет себя карлик дальше.

Тот несколько минут буравил своего дерзкого собеседника взглядом, а потом совершенно спокойным тоном произнес:

— Я жду оплаты.

— Я не могу тебе заплатить.

Карлик приподнялся:

— Да ты здесь как раз для того, чтобы заплатить мне…

— Если у меня есть то, что тебе нужно, и я соглашусь это отдать… — начал было Эгертон, но карлик перебил его:

— Мухи.

— Что? — не понял маг.

— Мухи. Большой кувшин давленых мух. Дай их мне.

— Где он стоит?

— Нигде, болван. Ты должен наловить их, раздавить и подать мне.

— Хейт ничего не говорил мне о мухах, — возразил Эгертон.

Карлик покачал головой:

— При чем тут Хейт? Он сильно занят, насколько мы можем слышать… Я говорю о тебе. Я говорю тебе о мухах. Дай их мне.

— Но у меня их нет, — сказал Эгертон.

Карлик задумался. Потом улыбка появилась на его бледных губах:

— Ты уверен?

— Вполне. Если бы мухи у меня имелись, я бы первый узнал об этом, — заверил его Эгертон.

— Ну так налови их! Для чего ты здесь находишься? Налови мне мух, раздави их, сунь в кувшин… Всему-то тебя надо учить!

Эгертон не мог понять, серьезно говорит карлик или это у него такой способ подшутить над новичком. В конце концов маг принял единственно возможное решение: он создаст мух при помощи заклинания, а если это была шутка — что ж, карлик все равно съест их целый кувшин, после чего, наверное, утратит всякую охоту так шутить.

Эгертон сосредоточился. Мухи загудели в его сознании. Сотни, тысячи мух. Отвратительных мух, слетевшихся на гнилое мясо. Некоторое время Эгертон удерживал их в туче, а потом хлопнул в ладоши, и мушиные трупы посыпались на стол, как из рога изобилия.

Карлик радостно завопил и застучал кулаками о стол. Потом высунул очень длинный и липкий язык и принялся слизывать мух прямо со стола. Собирать добычу в кувшин явно не требовалось.

Явился Хейт, красный, распаренный, возбужденный. От него еще шел пар. Застав карлика за столь непотребным занятием, Хейт раскричался:

— Ты что, с ума сошел? Сейчас тут все будет липким от твоих слюней! Немедленно прекрати! Кто это ест прямо со стола? Смахни всех мух в тарелку и кушай, как все приличные люди!..

— Я сейчас, я быстренько, — бормотал карлик, выстреливая языком. — Я скоро уже закончу. Я тут все приберу. Вот он приберет…

Он кивнул на Эгертона.

Хейт как будто вспомнил о существовании мага и напустился на него.

— Как ты мог устроить ему всех этих мух у меня в таверне? Ты хоть представляешь себе, сколько времени займет уборка? Эти слюни… они повсюду. — Он коснулся ладонью стены, и ладонь прилипла. — Когда наш маленький дружок кушает, он брызгает так, что… Что теперь делать? Мы не успеем прибраться до прихода Вербовщика!

— Я попробую, — обещал Эгертон. Он с трудом сдерживал смех. И злобный прожорливый карлик, и вспыльчивый человек-кошка показались ему вдруг давно знакомыми — и очень забавными существами. Несмотря на все, чем они промышляли.

* * *

Вербовщик был в своем роде Эгертону знаком — Эгертон ощущал его присутствие в доме Тегамор, когда Вербовщик там появлялся, и даже знал, чем именно тот занимается с хозяйкой. Во всех деталях.

И это порой отравляло Эгертону жизнь как ничто другое. Но воочию Эгертон видел это существо впервые.

Обычно Вербовщик приходил в таверну «Втянутые когти» отдохнуть. Посидеть, расслабиться, побеседовать… Это был почетный гость и постоянный клиент, так что к его появлению в таверне готовились заранее.

И первое, что делали, — это изгоняли прокаженных: Вербовщик их просто не переносил. Не потому, естественно, что боялся болезни; просто ему не нравился их запах.

Он вошел в таверну властно, как ночь, и пространство до отказа заполнилось его присутствием. Рослый, в длинных просторных одеяниях, расшитых странным, похожим на вырванные когти узором, Вербовщик размашистым шагом прошествовал через все помещение и уселся на высокое кресло у стены возле очага. Эгертон, прятавшийся в тени, разглядывал его с огромным интересом: плоское лицо, узкие щелки глаз, раздавленный нос, а из углов рта свешиваются мясистые щупальца, придающие Вербовщику сходство с сомом. Трудно было угадать, каких очертаний тело скрывает просторная одежда, но пару раз драпировка ложилась таким образом, что Эгертон видел острые углы: горб, обрубок, торчащие кости — сложно даже предположить, что чем это могло оказаться на самом деле.

Пальцы у Вербовщика были длинные, с лишней фалангой, и Эгертон сразу заподозрил, что здесь не обошлось без магического вмешательства.

Впрочем, в Соултраде почти все живые существа были изменены магией, так или иначе.

Служанка принесла кувшин с кровью и, сгибаясь в три погибели, лишь бы не глядеть в глаза Вербовщику, подала ему угощение. Он внимательно рассмотрел служанку, пощупал пальцами ее шею, усмехнулся и отпустил. На полусогнутых ногах та отползла подальше, а потом стремглав бросилась бежать прочь. Вербовщик расхохотался и сделал большой глоток из кувшина.

— Недурно же вы меня встречаете! — проговорил он. — Сразу видно, готовились! Хорошо быть долгожданным гостем, ничего не скажешь! Эй, хозяйка!

— Уже везу! — закричал из глубины дома Хейт.

В помещение вплыла Халеда Жировая Гора. Она восседала на кресле, целиком утонувшем в складках ее жира. Хейт, багровый от натуги, толкал кресло сзади, чтобы тетушка могла явиться почетному гостю и самолично выразить ему свою радость.

— Халеда! — воскликнул Вербовщик. Его щупальца встопорщились и потянулись к лицу хозяйки, но в последний момент отдернулись и опять обвисли. — Я счастлив видеть тебя в добром здравии.

— Что ты называешь добрым здравием, старый греховодник? — проскрежетала Халеда. — Ты проводишь жизнь среди трупов, а уж их-то здоровыми никак не назовешь!

— Многие из них некогда принадлежали вполне здоровым людям, — хмыкнул Вербовщик. — Кроме того, достигнув твоих-то лет, пора бы знать, что трупы никогда не хворают. Да и вообще, не тебе, старая карга, судить об этих материях. Что ты знаешь о здоровье и нездоровье? Вот насчет ума у мертвяков и впрямь плоховато… Да что с них взять? Большинство тех, с кем я имел дело, при жизни были всего лишь простыми солдатами.

Он говорит о Легионе Смерти, сообразил вдруг Эгертон. О Легионе сил Тьмы, который весь состоит из нежити… И всему виной маги Соултрада, а если говорить точнее, то некроманты Ковена. Это ведь они сразу же после Катаклизма отправились в самый эпицентр бедствия, чтобы заняться там некромантией. Ну еще бы, такие возможности вдруг открылись перед ними! Горы трупов! Целые армии погибших! Как упустить счастливый случай?

То, что произошло потом, можно считать возмездием. Справедливой карой за самоуверенность. Тысячи убитых в сражении солдат восстали и разорвали на части всех некромантов-неудачников из Ковена. (Туда им и дорога… Не зря ведь существуют запреты на некоторые магические действия…)

Ковенцы поплатились жизнями за свою самоуверенность, но все же назвать их полными неудачниками было нельзя, поскольку результаты их эксперимента никуда не делись. Ожившие мертвецы остались на Лааре и создали для прочих существ, очень мягко выражаясь, серьезные проблемы. Поистине, то были грандиозные результаты! Целая армия нежити возникла на многострадальной земле. И возглавил ее могущественный призрак Шаггон, у которого осталась лишь одна забота — нехватка толковых командиров. Призраки, упыри, големы, зомби и прочая шушера не обладают достаточным интеллектом, чтобы командовать другими; единственное, на что они были способны, — это подчиняться и выполнять приказы. Впрочем, иной раз и подчинить их стоит некоторого труда.

Выход был найден довольно скоро. По всему Лаару странствовали унгары, готовые предлагать услуги — свои и подчиненных им существ — тому, кто больше заплатит. Унгары представляли собой идеальных кандидатов в командиры армии Шаггона. В зависимости от силы дара и от того, насколько велики кристаллы, которыми они обладали, унгары могли командовать десятками, а то и сотнями безмозглых тварей.

Отряд, состоящий из подчиненных существ, действовал как единый организм, как единое тело, а разум этого тела заключался в плоти одного-единственного унгара. Это было удобно и уже доказало свою эффективность.

Командиров Шаггону поставляли вербовщики. Сам призрак, невзирая на все его могущество, был прикован к Урангрунду и не мог покинуть черную крепость…

По всему Лаару — и прежде всего, конечно, по Темной его стороне, — вербовщики Шаггона разыскивали тех, кто способен был управлять мертвяками и прочей нежитью, и приводили их под знамена своего повелителя. Некоторых он инициировал — обращал в личей или магов-скелетов… Участь не такая уж незавидная, как могло бы показаться какому-нибудь полудохлому приверженцу Света; многие из не-мертвых командиров стали по-настоящему выдающимися полководцами. Среди них были поистине великие унгары, а возможностей для проявления дара в армии Шаггона было предостаточно.

…Вербовщик взял предложенный ему кувшин и вылил в разинутый рот кровь широкой струей. Отчетливо ударил в ноздри запах падали. Вербовщик шумно проглотил питье, удовлетворенно крякнул и воскликнул:

— Люблю с гнильцой! Иногда хочется хлебнуть тухлятины… Сейчас попробую угадать, чья это кровь. — Он просмаковал последний глоток, как истинный ценитель, причмокнул губами. — На молодую женщину не похоже… Парень. Да, парень. И притом из тех, кто может иметь детей. У таких привкус, знаете, эдакий… с кислинкой. Забавно! Жаль, что эту способность нельзя заполучить, сожрав кого-нибудь или выпив его кровь. Эй! — рявкнул вдруг Вербовщик на Хейта (который, впрочем, нимало не убоялся). — Прав я насчет парня-то? Кого ты выпотрошил ради меня?

— Ты, как всегда, абсолютно прав, Вербовщик, — угодливо поклонился Хейт. — Это был молодой мужчина, способный к воспроизводству.

А Халеда рассмеялась, и ее ужасное огромное тело заколыхалось.

Вербовщик хмыкнул, его усы густо налились кровью.

— Я ведь знаю, о чем вы тут думаете! — заявил он. — Занимаетесь вашими маленькими делишками и надеетесь отсидеться в своих норах… Ну так не надейтесь! Грядет воистину великая битва, и в этой битве навстречу нам выйдут силы, которых мы еще не видели… Недалеко от Урангрунда…

Вербовщик вдруг замолчал, как будто вовремя спохватился и теперь поздравлял себя с тем, что не разболтал лишнего.

— Ты угощайся, угощайся, — сказал Хейт.

Новая боль скрутила Эгертона. Во время всего этого разговора тоаданец находился поблизости. На него не обращали внимания: Хейт привык к тому, что маг влачит жалкое существование и, в общем-то, не стоит даже тех отбросов, которыми его кормят из милости, а Вербовщик попросту принимал его за прислугу.

Болело так нестерпимо, что Эгертон едва не вскрикнул. Ему казалось, будто некто незримый вонзает в его грудь раскаленные прутья. Что бы это ни было на самом деле, оно могло причинить в дальнейшем серьезные неудобства. А что, если приступ настигнет Эгертона в неподходящий момент, когда нужно будет быстро действовать, применять магию или просто сражаться — физически? Последствия могут оказаться самыми плачевными.

Эгертон закрыл глаза, переживая атаку боли, и вдруг как будто наяву увидел Тегамор. Магиня сидела у окна в своей башне, в лаборатории, заваленной свитками и тем, что на первый взгляд могло бы показаться обычным мусором: сушеными листьями, горстями земли, обломками веток. В первое мгновение Эгертону подумалось, что Тегамор намерена соорудить чумной тотем, настолько похожей на эти жуткие овеществленные предвестья скорой гибели была гора предметов, в которой копалась хозяйка лаборатории. Однако она, похоже, даже представления не имела о чумных тотемах. Впрочем, никто не может понять, что это такое, если не увидит воочию.

Раздосадованная какими-то помехами в своей деятельности, Тегамор с силой всадила кинжал в стену комнаты. Лезвие из магического металла легко вонзилось в камни. Оно и было, как с удивлением понял Эгертон, источником его боли.

Он сохранил связь с домом, с которым сросся, когда у него имелась третья рука! С одной стороны, это, разумеется, создавало проблемы. Тегамор могла причинить ему вред в любой миг, когда только ей вздумается. С другой — Эгертон при желании получал возможность наблюдать за магиней и видеть все ее поступки. Или не все? Кое-что он слышал и ощущал, пока находился в заточении. И происходило это благодаря третьей руке. Сейчас третья рука «мертва» (если можно так выразиться о конечности), но обостренная чувствительность во всем, что касается дома Тегамор, похоже, сохранилась. Если не стала еще более острой.

Нужно научиться блокировать эти ощущения, иначе дело может повернуться слишком уж неприятной стороной. Как бы Тегамор не вступила с ним в ментальный поединок воль и не подчинила его себе.

Тегамор выдернула кинжал из стены и потыкала им в кончики своих пальцев. Выступила кровь. Магиня облизала руки, нарисовала красной капелькой узор на своем лице и снова наклонилась над кучей мусора. Возможно, некоторые элементы можно вживить в карту при помощи собственной крови… Сейчас она работала именно над этим.

«Карта? — подумал Эгертон. Он был уверен в том, что не ошибся, — Тегамор составляет свою магическую карту? Пытается соединить живое и неживое? Близкое и отдаленное?»

Он видел ее обнаженной по пояс, с кинжалами, «живущими» в ее теле. Тегамор зашла довольно далеко в своих исследованиях, а чем может оказаться подобная карта — об этом Эгертон догадывался. В руках честолюбивого мага она станет ужасным оружием. Если Тегамор преуспеет, она научится насылать бури и ураганы, способные разметать армию в считаные минуты, а может быть, и сумеет перемещаться на любые расстояния в мгновение ока.

Тем временем боль отступила, и Эгертон снова начал прислушиваться к тому, что происходило у него перед носом. Там ничего нового за время «отсутствия» мага не случилось: Вербовщик продолжал разглагольствовать, Хейт слушал и подавал ему все новые угощения, а Халеда бессмысленно хохотала, сотрясаясь всей своей жирной тушей.

— Среди людей на Светлой стороне ходят слухи о том, что появились какие-то там «Ангелы Света», — рассказывал Вербовщик. — Весь Тугард, вся степь в сильнейшем возбуждении, а их император Орвас, как обычно, зашевелился. Очень шустрый человечек. — Он хмыкнул. — Как всегда, его главная задача — «противостоять Тьме». Он старательно собирает армию. Больно наблюдать за тем, как он там копошится. — Вербовщик скривил рот, изображая то, что, по его мнению, должно было считаться гримасой страдания, а затем оглушительно расхохотался. — Конечно, мы не можем принимать всерьез всю эту армию уродцев, слабаков и недобитков, однако Шаггон считает, что мы обязаны выступить и покончить с Орвасом и с Тугардом раз и навсегда. Великий Шаггон, естественно, прав, и моя задача — поиск унгаров, которые могли бы служить Шаггону верой и правдой…

Вербовщик был сильно пьян и удручающе многословен.

— В любом случае мы, очевидно, видимся в последний раз, — заявил он наконец.

— Почему, о великолепный? Нам будет не хватать тебя! Каждое твое появление в нашей таверне — огромный праздник! — засуетился Хейт.

Он был по-настоящему обеспокоен: ведь Вербовщик был высокопоставленным покровителем, потеряв которого таверна лишится своего статуса в квартале.

— Потому что каждый воин на счету у Шаггона, — напыщенно промолвил Вербовщик.

Неожиданно Эгертон принял решение.

— Возьми меня с собой, — попросил он Вербовщика.

— Тебя? — Вербовщик медленно повернулся в его сторону. — Тебя? Да ты хоть понимаешь, о чем просишь, несчастный?

— Да, — вмешался Хейт, который вдруг осознал всю ценность Эгертона, — ты понимаешь хоть, к кому ты обращаешься с подобной просьбой? И что означает такая просьба?

— Такая просьба означает, что я больше не буду поддерживать огонь в твоем очаге без дров, — ответил Эгертон. — Она также означает, что я уйду из вашей богами позабытой дыры и увижу существ воистину могущественных и сильных. Возможно, я даже получу под свое начало отряд какой-нибудь нежити, которая будет мне подчиняться и поможет совершить подвиги во славу Шаггона.

— Шагат, — поправил Вербовщик с важным видом. Его усы извивались от удовольствия, — Отряд в нашей армии называется шагат. Но получить его в свое командование не так-то просто. Или ты полагаешь, что одного высказанного желания достаточно?

— Я этого не считал и никогда не буду считать! — ответил Эгертон. — Но я — маг, и ты можешь убедиться в этом. Впрочем, я не хотел бы тратить силы попусту.

— Убедить меня — не означает потратить силы попусту, — важно отозвался Вербовщик. — Какой магией ты владеешь? Ты не похож на ковенца!

— Я… просто владею магией, — ответил Эгертон. Ему не хотелось называть орден Тоа-Дан — кто знает, к каким последствиям это может привести здесь, на Темной стороне Лаара.

— Разве такое бывает? — усомнился Вербовщик.

Эгертон наклонился к нему и прошептал так, что расслышал его лишь Вербовщик, а Хейт, как ни настораживал он свои кошачьи уши, не уловил ни единого слова:

— У меня есть дар унгара.

— Покажи мне, — одними губами ответил Вербовщик.

И сделал то, на что так рассчитывал Эгертон: вынул из-за пазухи и украдкой вложил в руку Эгертона горстку небольших кристаллов. Совсем маленькую — как раз хватит подчинить себе одно своевольное существо.

Хейту показалось, что Вербовщик дает Эгертону деньги. Он презрительно усмехнулся:

— Я так и знал! Эгертон будет показывать свои фокусы за плату.

— Точно, — сказал Эгертон и посмотрел ему в глаза.

Поскольку Хейт даже не подозревал, что у его прислужника имеется дар унгара, он не отвел глаз. Разумеется, Хейту не нравилось, когда кто-либо смотрел ему вот так прямо в глаза. Подобно всем кошкам, это существо воспринимало прямой взор как вызов, как дерзость, как стремление утвердить свое превосходство.

Хейт хотел было отвернуться… и не смог. Короткая ментальная схватка завершилась полной победой Эгертона. Человек-кошка застыл, безвольно вытаращившись на мага. Странное беспокойство охватило Хейта. Он ничего не понимал. Только что Эгертон вызывал у него разве что желание посмеяться, но теперь все необъяснимым образом изменилось. Теперь при виде Эгертона тепло разливалось по всему естеству Хейта. Его неудержимо влекло к бывшему прислужнику. Во всем мире не нашлось бы создания, которое было бы Хейту дороже, чем тоаданец.

— О, мой прекрасный! — пробормотал Хейт. — Чем я могу угодить тебе?

— Начнем с мелочей, — улыбнулся Эгертон.

Использованные кристаллы, обратившись в прах, тонкой струйкой высыпались из его кулака.

Улыбка повелителя наполнила Хейта неумеренным восторгом. Он подпрыгнул на месте и хлопнул себя по бокам ладонями.

Пожалуй, тоаданец чуть-чуть перестарался. Так, самую малость. Но он слишком долго скрывал свой дар, да и кристаллы, которые вручил ему Вербовщик, оказались достаточно действенными, золотыми, не серебряными. Ну и кроме всего прочего, Эгертону действительно нужно было произвести по-настоящему сильное впечатление. А когда имеешь дело с такими, как Вербовщик, требуется эффектная демонстрация.

— Принеси-ка мне хорошие сапоги, — велел Эгертон.

Хейт принялся вертеться по сторонам, лихорадочно соображая, какие именно сапоги достойны венчать собой сиятельные ноги повелителя. Наконец он уверенно снял с себя собственные.

В заплывшей жиром голове Халеды мысли передвигались медленно, как будто им приходилось преодолевать тяжелые препятствия в виде складок и целых желтых комков мертвой плоти. Но когда хотя бы одна мысль ухитрялась добраться до цели, до средоточия воли Халеды, то изгнать ее оттуда было уже невозможно. Эгертон знал об этом ее свойстве. Оно, в частности, сильно затруднило бы ему процесс подчинения Халеды, поэтому Эгертон и начал свою работу с Хейта. Пока тетка человека-кошки не сообразила, что происходит нечто по-настоящему неладное, время есть.

С идиотской ухмылкой Хейт взял сапоги в зубы и подполз к Эгертону. Тот отобрал у него ношу и переобулся.

— Я был недостаточно хорошим? — испугался Хейт. — О прекрасный господин, доставь мне наслаждение, накажи меня! Я умоляю тебя — избей меня! Отхлещи меня плетью! Где-то тут у нас была замечательная плеточка, такая — со свинцовыми шариками… Истекая кровью, я буду благословлять тебя!..

Он схватил руку Эгертона и поцеловал. Затем перевел глаза на его лицо.

— Я могу поцеловать тебя в любое другое место, куда захочешь, — прошептал он. — Ты прекрасен всеми своими частями… О мой великий господин! О желанный, вожделенный господин!

— Не смей меня целовать! — заорал Эгертон, выдергивая руку и отшатываясь. — Иди ты под лед со своей плеточкой!

Да, похоже, он действительно перестарался. Впрочем, «клиенту» нравилось — Вербовщик хохотал, запрокинув назад голову.

Халеда сдвинула брови.

— Ты отдал этому приблудному магу свои сапоги? — медленно спросила она.

— Это мой господин! — взвизгнул Хейт, — Тот, кого я…

— Молчать! — рявкнул Эгертон.

— Я был недостаточно плохим! — Хейт казался безутешным. Он заламывал руки и метался по всей таверне, роняя посуду и опрокидывая мебель. — Я был недостаточно плох, и мой господин не хочет отхлестать меня!

Халеда беспокойно заворочала головой на толстой короткой шее. До нее стало доходить. Особенно ее впечатлило то обстоятельство, что дорогой племянник вдруг ни с того ни с сего решился расстаться с такой чудесной обувью. Более чем эксцентричное поведение Хейта пока что не производило на Халеду впечатления. Племяннику случалось и не такое отмачивать.

— Уф-ф! — выдохнул Вербовщик. — Ну ты и шутник!

— Я не… — Эгертон был весь красный.

— Ладно, надеюсь, с солдатами ты будешь управляться ловчее. — Вербовщик хохотнул в последний раз и вытер лицо. Его усы встопорщились. — Что-нибудь еще ты можешь, маг?

— Я могу вызывать огонь, — заявил Эгертон.

Хейт следил за ним преданными глазами, как будто боялся упустить хоть слово.

— Не слишком мощное умение, не находишь? — Вербовщик поморщился. — Ладно, твое дело — получать приказания от Шаггона и передавать их солдатам. Сумеешь управиться с полусотней? Кристаллы для тебя я добуду. У нас имеются хорошие поставщики.

— Полагаю, да, справлюсь. Проверим. — Эгертон расправил плечи.

— Иногда после таких проверочек, знаешь ли, от проверяющего не остается даже косточек, — сказал Вербовщик. — Слыхал про такое?

— Слыхал, — не стал отпираться Эгертон. — Но я почему-то не боюсь. Кроме того, моя огненная магия… Ты можешь не верить, но зачастую ее оказывается вполне достаточно, чтобы охладить чей-нибудь пыл.

Хейт зашелся в приступе верноподданнического смеха, показывая, что оценил юмор своего господина. Огненная магия охлаждает пыл! Надо будет запомнить и внести в какие-нибудь летописи. Чтобы и потомки имели возможность по достоинству оценить Эгертоново остроумие.

Халеда пророкотала:

— Ну все, хватит! Кажется, нас тут дурачат!..

— Когда перед врагами вырастает огненная стена, они поневолеотступают, — сказал Эгертон, косясь на хозяйку таверны. Если Халеда сейчас набросится на него, то Эгертону придется выпрашивать у Вербовщика новую горсть кристаллов и прибегать ко второй демонстрации, а это может иметь куда более серьезные последствия, нежели безумно влюбленный в него Хейт, умоляющий отхлестать его плетью. Но хуже всего ему придется, если у Вербовщика больше нет кристаллов. Халеда просто сожрет незадачливого мага живьем.

— О, — промолвил Вербовщик, — огненная стена? В самом деле? Если так, то ты — очень серьезный парень. И шутки твои мне тоже нравятся.

Эгертон медленным движением соединил ладони. Саламандры закопошились у него под кожей.

— Ты целиком и полностью убежден в том, что желаешь увидеть, на какие я еще дела способен? — поинтересовался Эгертон. — Просто потом может быть поздно.

— Оставь в покое моего прекрасного господина! — Хейт умоляюще посмотрел на Вербовщика. — Не надо дразнить его. Он так велик, так могуществен! Мы все сгорим в лучах его великолепия…

— Да что тут, хвост химеры, творится?! — зарычала Халеда. — Вы чем тут, грязные вы ошметки, занимаетесь? Клянусь задницей кваггера, вы еще хуже чем то, что оттуда вываливается! Какое «великолепие»?! О чем ты лепечешь, Хейт? Опомнись! Ты подобрал этот кусок блевотины на улице и притащил сюда, потому что он знал кое-какие заклятия. А теперь ты отдаешь ему сапоги, и…

Эгертон развел ладони, выбрасывая наружу саламандр. Пламя вырвалось на волю огромными клубами. Огонь развернулся во всю ширь, и посреди таверны встала оранжевая стена. Мгновенно занялась крыша, а затем один из языков пламени лизнул Халеду Жировую Гору. Чудовищная женщина закричала, жир начал плавиться и вытекать из нее, заливая все вокруг. Огонь радостно трещал, подпрыгивая на жировых лужах: это было истинное пиршество для пламени.

Хейт бросился к выходу, но пламя настигло и его, и живой факел с диким воем метался по комнате, а затем споткнулся и затих на полу.

Вторая половина таверны оставалась в неприкосновенности, и там находились Эгертон и Вербовщик (а также служанка Кэгги, которая быстро сообразила, на чьей стороне удача, и перебралась ближе к Эгертону еще во время его спора с Вербовщиком).

Эгертон подождал еще немного, затем щелкнул пальцами, и огонь погас.

— Впечатляет, — проговорил Вербовщик и допил кровь из кувшина.

Глава пятая

Эсайас Новер, рыцарь Сеггера, уже в который раз оглядывал свое воинство. Эсайас ехал на коне впереди отряда, который редел с каждым днем. С самого начала, отправляя солдат в трясины Исхара, адепты Алого ордена предупреждали: поход будет опасным, практически безнадежным, но не выступить нельзя. Иногда мужество обреченных все же одерживает верх над обстоятельствами.

Эсайас вызвался добровольно. Для него это был единственный и самый серьезный шанс оправдать свое существование. Ведь смысл жизни рыцаря — подвиги. Младший сын знатного рода, он имел право носить на своих знаменах символ Тугарда — красного орла в круге; его плащ был благородного красного цвета, так что солдаты видели своего командира издалека. Эсайас был человеком гордым. Его угнетала необходимость оставаться «младшеньким» в родительском гнезде. Старший брат давно уже занимал высокие посты в армии, средний все время болел и подумывал о том, чтобы уйти в монастырь, где он мог бы служить Сеггеру, переписывая книги. Все это никоим образом не подходило Эсайасу. Ни земель, ни другого имущества ему не унаследовать. Да еще имелось одно обстоятельство…

Дело в том, что в довершение всех бед Эсайас был любимцем матери. Она всегда жалела и баловала меньшого сынка. Эсайас втайне стыдился этого и старался, как мог, уклоняться от материнских объятий. Маме ведь не объяснишь, что ты уже воин, что ты взрослый, что ты держишь в руке копье и меч так же уверенно, как и отец. Впрочем, напускная суровость отнюдь не спасала беднягу Эсайаса от насмешек со стороны старших братьев, замковых воинов и даже кое-кого из прислуги (включая юную прачку, очаровашку Клэм, с хорошенькими ляжками и кругленькими озорными глазками).

В конце концов Эсайас объявил домашним, что намерен стать рыцарем Сеггера и отправляется в обитель Святого Арвинна, дабы там своим оружием, своей доблестью, своей плотью, своей жизнью и своим именем послужить Свету. Отец одобрил это решение, старший брат на время прекратил издевательства, средние братья начали именовать Эсайаса «святым Эсайасом», а также «преподобным Эсайасом», а хорошенькая Клэм пролила целых две слезинки, после чего Эсайас почувствовал, что он совершенно утешен.

При расставании с любимцем мать отчаянно рыдала, не стыдясь ни домашних, ни слуг, ни солдат, прибывших, чтобы проводить Эсайаса на место его нового служения. Она была уверена в том, что никогда больше не «обнимет сыночка». «Сыночек» сурово хмурился. Он сделал свой выбор. Он посвятил свою жизнь и свою смерть церкви Сеггера. Он намерен служить божеству света как воин, не как церковник; его дело — сражаться там, где укажут святые братья.

А уж братья-то ему указали…

Темные силы опять начали собираться воедино на болотах, и предводительствовала ими некая жуткая сущность, которую называли принцем-упырем. Теперь имя Тзаттога было уже известно в Тугарде. Тзаттог сам позаботился об этом, прислав в обитель Святого Арвинна — монастырь-крепость, что стоял на границе степи и болота, — своего глашатая.

Эсайас с содроганием вспоминал тот день…

Тогда молодой рыцарь только-только прибыл к святым братьям Алого ордена и выказал намерение жить и умереть ради Сеггера. Эсайаса встретили как брата, с почетом и радостно, отвели ему покои весьма скромные, но удобные и чистые, дали даже прислугу, молчаливого молодого брата, который приносил рыцарю умывание и следил за тем, чтобы его одежда всегда была аккуратной. Оружие Эсайас не доверял никому и чистил его всегда сам.

В первые дни монастырь Святого Арвинна показался Эсайасу очень интересным. Красивый храм с окном в виде глаза и с Золотым Глазом Сеггера на шпиле привлекал молодого рыцаря, его охватывал благоговейный трепет, когда он смотрел на священные символы. Эсайас не сомневался в том, что только такие, как он, соединяющие в себе твердую веру в Свет и воинские умения с отвагой, сумеют в конце концов одолеть Тьму.

Здесь, в монастыре, время как будто остановилось: песнопения, богослужения, степенные беседы о достоинстве религии, о добродетелях, о Свете и Тьме… И что иногда Эсайас воспринимал как самое главное (и в чем он с раскаянием признавался настоятелю): здесь не было его родственников. Здесь никто его не ласкал, не баловал, не требовал ответного обожания. И, с другой стороны, никто не дразнил его, не изводил глупыми шутками. Здесь не было Клэм, и сердце Эсайаса наконец-то обрело покой.

Он ощущал себя одним из многих, соратником среди соратников. Он начал жить взрослой жизнью, и жизнь эта текла размеренно, все в ней было упорядочено, для всего находилось особое место.

И вдруг все рухнуло. Обстановка переменилась в одночасье, и иллюзия прочности бытия рассыпалась в прах, когда кровавая реальность вторглась в тихий мирок монастыря Святого Арвинна.

В ворота постучали, и брат-привратник отворил… На пороге монастыря стоял человек с отрезанной головой.

— Позволь войти, — произнесла голова из-под локтя того, кто держал ее.

Брат-привратник молча смотрел на нежданного гостя. Он не мог вымолвить ни слова, лишь отступил на пару шагов и, побледнев, замер. Жуткий посетитель между тем ступил на территорию монастыря. Он взял свою голову за волосы и махнул ею в сторону ворот. Те захлопнулись, повинуясь безмолвному приказанию широко раскрытых глаз.

Затем голова вновь водворилась на прежнее место, под мышкой пришельца.

— Меня зовут Амагер, — проговорила голова. — Потрудись запомнить. Это имя будет кое-что значить для жизни вашей обители. Во всяком случае, я на это рассчитываю. Вы ведь запишете обо мне в вашей дурацкой монастырской летописи, которую наверняка ведете в толстой книге с узорами на полях? Все так делают, вряд ли вы — исключение. А-ма-гер. Запомнил, деревенщина? Потом подскажешь настоятелю, если у него вылетит из головы.

И голова хихикнула так отвратительно и гнусно, что привратник содрогнулся всем телом.

Амагер прошествовал к храму и остановился на пороге, как будто не решаясь войти. Впоследствии настоятель будет утверждать, что Амагера, это богопротивное существо, как раз и остановило присутствие святынь Сеггера, однако Эсайас почему-то сомневался в этом. Молодому рыцарю казалось, что причина задержки ужасного гостя заключалась совершенно в другом. Амагер не испытывал никакого благоговения перед Сеггером и его святынями. И наверняка он имел возможность войти в храм. Просто не захотел. Кто знает, быть может, в этом поступке таился своего рода злой умысел: посланник сил Тьмы хотел оставить у почитающих Сеггера некие иллюзии касательно могущества своих священных предметов. Опасные иллюзии, ведь они могут в решающий момент предать тех, кто им доверился!

Каковы бы ни были его истинные побуждения, но Амагер остановился на пороге храма. Постепенно к посланцу Тьмы сходились все обитатели монастыря, от настоятеля до последнего слуги, до последнего нищего беженца, что обитал там из милости и оправдывал свое существование чисткой котлов. Пришел и Эсайас Новер. Он еще никогда не видел посланцев Тьмы вот так, лицом к лицу. Молодому рыцарю было важно понять, не охватит ли его дрожь, не испугается ли он. В конце концов, с подобными существами он намерен сражаться до последней капли крови, и семейная гордость не позволит ему отступить.

Говоря по правде, безголовый выглядел кошмарно. Его тело, лишенное крови, было синюшного цвета, очень тощее — ходячий скелет, обтянутый кожей. Жилки проступали на руках и ногах, а из перерубленной шеи торчали похожие на веревки вены.

Лицо было немолодым, с грубыми чертами, а глаза горели злобным темным огнем, который то и дело вспыхивал в глубине зрачков.

— Слушайте меня, ничтожные поклонники ничтожного Сеггера! — провозгласил безголовый. — Я прислан к вам могущественной королевой умертвий. Ее верный служитель, ее властелин и раб, ее возлюбленный и слуга, принц-упырь Тзаттог готов встретиться в бою с любым из вас. И даже если вы отправите в глухие трясины Исхара целое войско, не сомневайтесь: Тзаттог сумеет отстоять достояние королевы умертвий!

— В чем состоит ее послание? — спросил отец настоятель обители.

Молодой рыцарь Эсайас поразился смелости этого пожилого, но все еще крепкого человека. Настоятель держался с ужасным существом спокойно, почти доброжелательно — так, как со всеми, с кем сталкивала его судьба. Таково предназначение адептов Алого ордена — нести свет веры; подобное служение подчас требует от человека огромного мужества.

— Чего желает твоя королева умертвий? — повторил свой вопрос настоятель. — Для чего ты здесь?

Голова в руке страшного посланца разразилась хохотом. Странно было слышать этот мертвый смех — смех, в котором не было дыхания.

— А как ты сам считаешь, глупый человек в красной мантии? — воскликнул тот, кто называл себя Амагером. — Как ты полагаешь, для чего здесь я — жалкий посланник величайшей из королев?

— Очевидно, ты пытаешься запугать нас, — еще более спокойным, ровным тоном проговорил настоятель. — Неужели ради такой пустой и глупой цели следовало устраивать такое грандиозное представление?

— Моя госпожа и госпожа Тзаттога бросает вам вызов, — проговорил Амагер надменно. — Она ныне царствует над Исхаром и скоро придет на ваши земли. Попытайтесь остановить ее!

От всей его фигуры веяло могильным холодом, и дрожь невольно пробегала по телу при виде ожившего мертвеца с отрезанной головой.

— Ты действительно этого хочешь? — спросил настоятель. — Чтобы мы отправились на болота?

— Ты знаешь, чего я по-настоящему хочу! — И посланник королевы умертвий заскрежетал зубами.

Настоятель прошептал несколько слов, и вдруг произошло нечто невероятное: Амагер покачнулся и упал на колени. Голова выпала из его рук и покатилась по земле. Она остановилась у ног настоятеля.

Тот наклонился и поднял ее. Безголовое тело слепо шарило вокруг себя руками, трясло ногами, ворочало шеей — оно пыталось найти голову, но тщетно.

Настоятель поднес голову к своему лицу.

— Кто ты такой на самом деле? — спросил он.

— Амагер… я был… О, мне больно, мне страшно! — тихо проговорила голова. Теперь ее голос звучал совершенно иначе, глухо и испуганно. — Она захватила меня. Королева. У нее… мужское лицо. Она мужчина. Огромный черный мужчина с крыльями. Они выпили из меня кровь. Тот мужчина и королева.

— Кто они такие? — мягко спросил настоятель.

— Они — одно целое, — пролепетала голова.

Глаза ее закатились, углы рта опустились. Существо было мертво. Молитвы настоятеля, обращенные к Сеггеру, освободили несчастную душу от злого заклятия и отправили ее в мир вечного покоя.

— Нужно похоронить тело, — сказал настоятель как ни в чем не бывало. Можно подумать, речь шла о погребении самого обычного мертвеца. — Сделайте это до заката. Мы помолимся об упокоении этой несчастной души.

Эсайасу не давало покоя услышанное от Амагера. Самый образ посланца волновал молодого рыцаря. Судя по внешности и манере изъясняться, при жизни Амагер был достойным человеком, воином. Королева умертвий превратила его в чудовище. Внушила ему отвратительные мысли. А Амагер был солдатом, человеком, привыкшим сражаться за то, во что он верит. Так же, как и сам Эсайас.

Такая жуткая смерть! Такое чудовищное посмертие!

Да кто же она такая — королева умертвий? И кто такой Тзаттог — «ее раб и властелин»? Что означает — «они одно целое»? Неужели такое возможно?

Вечером, когда все дневные дела были окончены и последняя молитва погасла в свете заката, Эсайас со всеми своими недоумениями пришел к настоятелю.

Настоятель встретил молодого рыцаря приветливо и кивнул ему на мягкую скамью. Сам старик восседал в кресле, скамья была установлена таким образом, чтобы сидящий в ней находился ниже настоятеля — как бы у его ног. В этом заключался определенный смысл: ведь любой, кто находится в монастыре, является в своем роде учеником отца настоятеля.

— О чем ты хотел спросить меня, дитя мое? — заговорил настоятель с рыцарем.

Тот вспыхнул — обращение «дитя мое» напомнило ему о матери и ее назойливых заботах.

— Неужели я никогда не избавлюсь от клейма младшего сына?! — воскликнул Эсайас невольно.

Настоятель улыбнулся:

— Не считай это клеймом, и скоро ты поймешь, что избавляться тебе не от чего… Так что тебя беспокоит?

— То создание Тьмы, Амагер… Кем он был?

— Понятия не имею, — отозвался настоятель. — Когда-то он, несомненно, являлся человеком, но встреча с темными силами существенно изменила его. Я буду молиться об упокоении его души, как и вся наша братия.

— Королева умертвий, — опять заговорил Эсайас, — она прислала сказать, что захватила власть в Исхаре…

— Хочешь знать, что я об этом думаю? — Настоятель задумчиво потер подбородок. — Сдается мне, Тзаттог и его королева, кем бы они ни были, скоро попытаются расширить свои владения. А наша обитель — как раз на их пути.

— Что же делать? — спросил рыцарь, хотя ему все уже было очевидно.

— Напасть первыми. — Настоятель улыбнулся. — Ты ведь это хотел от меня услышать?

Эсайас чуть смутился:

— Да.

Настоятель подался вперед, коснулся его руки.

— Я попрошу тебя возглавить отряд… На болотах Исхара творятся страшные вещи, но сейчас там, кажется, началось нечто невообразимое… Если сумеешь, узнай об этом больше.

Эсайас молча смотрел на настоятеля и видел в его глазах боль. Наконец молодой человек спросил:

— Вы посылаете меня на верную смерть?

— Не обязательно, — живо отозвался настоятель. — Не стану скрывать от тебя, многие погибнут в этом походе. Может быть, сложишь голову и ты… Но мы должны выяснить наконец, какой беды нам ожидать.

— Чумной туман! — воскликнул Эсайас. — Разве этого мало?

— Кара богов… Сколько у нее ликов? И каковы они, эти лики? Когда она наконец предстанет перед нами лицом к лицу, мы сумеем понять, с какой сущностью имеем дело. И только тогда, возможно, с помощью Сеггера, одолеем ее.

— Я не боюсь, — заявил Эсайас. — Я готов выступить на болота. Готовьте отряд, святой отец.

Воинов подбирали и готовили очень тщательно. Все они были тверды своей верой, у всех имелись чудодейственные амулеты — Золотой Глаз Сеггера с вложенными в зрачок мощами святых мучеников, погибших за веру. Эти обереги считались очень сильными и могли противостоять злу.

* * *

Несколько дней отряд во главе с Эсайасом Новером пробирался по болотам. Гибельная трясина, казалось, поджидала свою жертву, и в первые же дни в топях погибли несколько человек и одна лошадь.

Поначалу воины никого не встречали. Болото само по себе казалось их врагом: в любое мгновение могла распахнуться смертоносная топь, из которой уже не выбраться.

Странные создания бродили по болотам. Воины замечали их лишь краем глаза, однако ощущение жути не покидало их: они чувствовали, что за ними постоянно наблюдает кто-то незримый.

Эсайас постоянно вспоминал советы, которые дал ему напоследок настоятель:

«Там, на болотах, ты ни минуты не будешь один. Даже когда тебе покажется, что, кроме тебя и твоих воинов, никого нет, — это неверно. И ошибкой, очень большой и роковой ошибкой, будет считать, будто никто за вами не следит. Исхар дал приют множеству существ, и извращенных, и страдающих, и таинственных, и просто несчастных. Но там обитают и твари жестокие и кровожадные. Все они могут казаться незаметными… пока не нападут. Ты не должен позволить им обмануть себя».

И Эсайас постоянно был начеку. Он спал вполглаза, вздрагивал от каждого звука. Он знал, что солдаты у него за спиной посмеиваются над столь «бдительным» командиром. Что ж, посмотрим, что они скажут потом, когда эта бдительность оправдает себя.

Но как бы ни был Эсайас настороже, все-таки он пропустил начало атаки.

Казалось, болото ожило — все разом — и оказалось враждебным, ненавидящим. Отовсюду — из-за кочек, из глубоких болотных озер, из мха, с деревьев — на отряд набросились странные существа с ярко-зеленой кожей, длинными конечностями, безволосые или, наоборот, густо заросшие черным волосом; их лица напоминали морды насекомых — стрекоз и кузнечиков; некоторые имели странное сходство с кошками или лисами. Все они завывали и стрекотали на разные лады. Одни были вооружены короткими кривыми мечами, другие довольствовались когтями и зубами, которыми наделила их судьба.

В этом первом сражении полегла почти треть отряда. Эсайасу удалось с большим трудом отбиться и вывести своих людей на безопасное место. Только теперь он начал понимать, что имел в виду настоятель, когда рассуждал об обреченности миссии: помимо реального врага, врага, которого можно уничтожить оружием, воинов Сеггера подстерегала другая опасность, сражаться с которой было бесполезно, — туман. Невозможно разрубить туман, нельзя пронзить его стрелой или копьем. И всякий, кто соприкоснется с этим ядовитым чумным туманом, станет, в свою очередь, частью тумана…

Поэтому Эсайас пуще врагов из плоти и крови опасался призрачного тумана. Он подолгу останавливался на пригорках и несколько раз забирался на дерево, чтобы осмотреть окрестности. Ему были теперь безразличны насмешки солдат. А они, несмотря на ужас случившегося, продолжали подшучивать над своим юным командиром. Особенно когда он снимал доспехи и, оставшись в одной рубахе, карабкался по веткам, точно мальчишка, задумавший какую-то шалость.

Эсайас Новер видел бескрайнее зеленое море болота, редкие черные деревья, по большей части мертвые, блестящие зеркала озер. И ни следа неприятеля. Хотя — он мог бы поклясться — враги не выпускали воинство Сеггера из виду ни на мгновение.

Несколько раз сомнения подкрадывались к Эсайасу. Прав ли был он, когда вызвался идти на поиски этой самой таинственной королевы умертвий? И прав ли был настоятель, который согласился с молодым рыцарем: отыскать Тзаттога и сразиться с ним необходимо?

Эти мысли, впрочем, Эсайас старался отметать как можно быстрее и решительнее. Он сам, Эсайас Новер, конечно, в состоянии допустить ошибку — в силу своей молодости и неопытности. Но настоятель — нет, настоятель не может заблуждаться. А настоятель считал, что встретиться с Тзаттогом лицом к лицу необходимо.

И поэтому Эсайас Новер продолжал, несмотря на подстерегающие повсюду опасности, углубляться в болота.

На пятый день пути они увидели впереди туман. Эсайас остановил коня. В последнее время он все больше шел пешком, ведя коня в поводу; по совету настоятеля, Эсайас взял только самые легкие доспехи и сейчас благословлял предусмотрительность старика. В болотах тяжелый рыцарский доспех означал бы верную гибель — еще до встречи с противником. А бросать хорошее снаряжение в. трясину не годится… Вот и пришлось бы решать, что дороже: жизнь или имущество.

К счастью, перед Эсайасом такой выбор не стоял.

Туман заметили многие. Отряд остановился. «Вот и все», — безнадежно проговорил кто-то за спиной у Эсайаса.

«Все?! — Кровь вскипела у молодого рыцаря, — Все?! Кто это сказал? Неужели мы пришли сюда лишь для того, чтобы бесславно погибнуть? Нет! Говорят, тролли сражаются, даже умирая от чумы, — бьются до последнего… Чем же люди хуже?»

— Вперед! — твердо приказал Эсайас. — Вперед, во имя Сеггера!

Он двинулся по тропе навстречу опасности, но услышал, что за ним никто не идет, и остановился. Обернувшись, он увидел бледные, нерешительные лица.

— Командир, это смерть, — решился объяснить один из ветеранов. — Мы с радостью вышли бы в битву с врагом, которого можно видеть и осязать, но этот враг не имеет плоти… Он победит нас в любом случае, а мы при любых обстоятельствах будем разбиты. Не стоит идти туда. Лучше обойдем.

— Мы вышли, чтобы произвести разведку боем, — ответил Эсайас. — Стыдно вам трусить! Тролли да послужат нам примером…

— Тролль — существо тупое, — высказался другой солдат. — Он и сам не понимает, когда жив, а когда уже помирает. Для него это все одно. А мы все-таки люди, разумные создания.

— Для чего тебе жизнь? — презрительно спросил его Эсайас. — Просидеть под кроватью у жены? Не думаю, что она будет любить тебя после того, как узнает, что ты не мужчина.

— Все мы перестанем быть мужчинами, когда туман… — заговорил было солдат, но Эсайас перебил его:

— Молчать! Я зарублю любого из вас, кто ослушается приказа!

— Гляди, как бы тебя самого не зарубили, — проворчал упрямый солдат.

Это были его последние слова. Эсайас выхватил из-за пояса метательный кинжал и бросил его в строптивца. Тот испустил странный булькающий звук и осел на землю.

— Клянусь, я повторю это, — предупредил Эсайас Новер.

Люди потрясенно смотрели на своего командира. Они не ожидали от молодого рыцаря подобной твердости.

Между тем туман приблизился. Это был плотный, гнилого цвета сгусток влаги, в котором, как казалось, шевелилось нечто. Эсайас поднял руку и остановился. Солдаты у него за спиной приготовились к бою.

Неожиданно клубок тумана как будто взорвался — распался на сотни клочков, и внутри каждого обнаружилось разъяренное существо, не имеющее никакого сходства с человеком. Многочленные щупальца, оскаленные морды с торчащими наружу зубами, длинные кривые когти, сведенные на спине торчащие лопатки, похожие на крылья… Все это рычало, визжало — и жаждало только одного: убивать.

Прикосновение рук, погруженных в туман, было смертельным: люди, еще не успев нанести врагу ни одного удара, заражались чумой. Они были обречены: самое позднее через два дня они умрут, превратившись в точно такой же туман. Зачумленные бежали прочь, пытаясь спастись и пропадая в трясине.

Эсайас Новер рубил вокруг себя, не давая себе времени задуматься над ужасом происходящего. Несколько раз ему казалось, что он погиб, что туманные создания уже захватили его, проникли в его плоть чумой… Но затем оказывалось, что он еще жив и что чума каким-то чудом прошла мимо.

Таких счастливчиков, как Эсайас, в отряде нашлось немало. Чумные бойцы оказались на поверку далеко не такими страшными, как представлялось трусам. Они плохо видели и по большей части наносили удары вслепую. Этим можно было пользоваться, уклоняясь от неловких атак нежити. И все же потери оказались слишком велики. Сказались инстинктивный страх солдат перед жуткими существами и чумой, которую те несли, и недостаточная опытность воинов-людей: ведь немногим до сих пор доводилось видеть разносчиков чумы, большинство лишь слышали об этом.

Когда атака была отбита и туман покатился клубом в трясины, люди не поверили своим глазам. Эсайас старательно скрывал удивление… Впрочем, он подозревал, что делает это недостаточно успешно.

Солдат-ветеран — тот, что поначалу возражал молодому командиру, — приблизился, отдуваясь в усы.

— Я сберег вашу лошадь. — И прибавил: — А вы молодец! И храбры, и искусны. И нам, нерадивым, хороший пример показали.

Эсайас покраснел и тут же взял себя в руки. Насупился, поджал губы.

— Да как ты разговариваешь с рыцарем! Что за панибратство! Какой я тебе «молодец»?

Но солдата так просто было не пронять.

— Да такой вот и молодец, что не убоялись нежити… Теперь вы, господин наш, — самый истинный тролль: те тоже, по слухам, разят туман налево и направо и не поддаются ни страху, ни хвори.

— Да, вот бы и нам так, — вздохнул Эсайас Новер, как-то слишком быстро позабыв о необходимости держать строгий тон и вообще соблюдать дистанцию в общении с низшими. — Да только вот сомневаюсь я, чтобы тролли так уж не поддавались хвори. Превращаются в гибельный туман за милую душу, как и все остальные. Только вот страха у них нет…

С солдатами, которые уже побывали в сражении, идти оказалось намного легче, чем с новичками. Между теми, кто выжил в первой схватке, и молодым командиром установились доверительные отношения. Теперь многие не сомневались в том, что Эсайас Новер и до цели их доведет, и живыми из болот выведет. Ну, может быть, не всех — все живыми не возвращаются, — но многих.

Эсайас и сам так считал. Он понимал, конечно, что самой королевы умертвий они пока что не видели. Но все-таки первая победа казалась ему добрым предзнаменованием.

* * *

Тзаттог нечасто навещал Пенну в ее уединении. Юная женщина, царившая в его сердце, ухитрилась создать себе королевство таким образом, чтобы тот, чье тело она разделяла, не мог входить туда по собственному усмотрению. Воображаемый мир Пенны был на самом деле гораздо реальнее, чем тот, в котором существовал Тзаттог. И попасть в этот мир оказалось не так-то просто.

Эгертон застиг Пенну врасплох. Больше она на подобный трюк не попадется. Пенна приняла меры, чтобы больше никто не посмел появляться в ее королевстве незамеченным.

Поэтому Тзаттогу пришлось долго стучать у ворот высокой черной крепости, в которой, окруженная роскошью, жила его королева. Наконец Пенна соизволила впустить его.

— Мы давно не виделись, — произнес он, расправляя крылья и заслоняя ими солнечный свет.

Густая темная тень опустилась на Пенну. Девушка подняла голову и увидела лицо своего возлюбленного: утонченно-прекрасное, ослепительно бледное, с кроваво-красными губами и красным огнем в глазах.

— Ты стал выше ростом, Тзаттог, — промолвила Пенна. — Или мне так показалось?

— Нет, я действительно… увеличился в размерах, — кивнул Тзаттог. — А ты превратилась в красавицу.

— Я такова, какой хочу казаться, — отозвалась Пенна. — Сегодня мне нравятся черные волосы и черные глаза. Посмотри, какая бархатная у меня кожа! Когда у меня было мое прежнее бренное и жалкое тело, кожа у меня была совершенно не такая. Зеленая и шершавая. Вспомнить страшно.

— Да, ты красавица, — повторил Тзаттог.

— Для чего ты пришел? — спросила Пенна. — Ты дал мне все, чего я могла бы пожелать: безопасность, собственный мир, свой дом… И не такой иллюзорный, как у всех этих несчастных людишек и прочей мелочи, которые возводят себе хижины из мусора и рассчитывают таким образом отгородиться от мира и всех земных бед. Нет, мой дом — настоящая крепость, и никакие земные заботы над ним не властны. И это дал мне ты!

Тзаттог молчал, наслаждаясь ее признаниями.

— Но коль скоро мне от тебя ничего не нужно, — продолжала Пенна, — значит, это ты хочешь получить от меня какой-то дар. Спрашивай. Я слишком многим тебе обязана.

— Я хотел предупредить тебя, моя королева, — заговорил Тзаттог, — о том, что завтра состоится важная битва. Те, кого я собрал под мои крылья, выступят против так называемого воинства Сеггера.

— Сеггер? — Пенна поежилась. — Я не люблю Сеггера. Их инквизиторы считают нас, архаалитов, еретиками и преследуют по всему Лаару. Меня чуть не сожгли… О да. Человека, который дал мне приют, пытали и убили, а меня хотели сжечь. И если бы не… О да… — Она говорила медленно, как бы припоминая отдаленные события. — Там был один маг, тоаданец. Благодаря ему я осталась жива.

— Если бы тоаданец не пришел к тебе на помощь, — поспешно проговорил Тзаттог, — то неужели ты думаешь, что я остался бы в стороне? Неужто ты всерьез полагаешь, что я мог бы позволить тебе сгореть?

— Я не знаю, — ответила Пенна спокойно. — Я знаю лишь то, что произошло на самом деле. Я знаю, кто спас меня. Это был не ты. Но потом… — Она улыбнулась самой чарующей улыбкой, на какую только была способна. — Потом это все время был ты. Всегда — только ты, и никто другой.

— Рад это слышать, — вздохнул Тзаттог. — Я защищаю тебя уже давно. А с тех пор как ты стала частью меня, я оберегаю тебя лучше, чем когда бы то ни было. Однако же я обязан быть честным с тобой, Пенна. Я собрал великую армию, но те, кто нам противостоит…

— Нет, — Пенна покачала головой, — даже и не помышляй об этом. Они не могут победить тебя.

И она улыбнулась ему так доверчиво и радостно, что Тзаттог вдруг испугался. До сих пор он считал Пенну некоей частью его собственной личности. Она придавала ему сил, она делала его как бы «объемным». Подобно большинству порождений Тьмы, Тзаттог был неполноценен, слишком однобок, слишком примитивен и прямолинеен; и при этом — в отличие от большинства порождений Тьмы — Тзаттог прекрасно осознавал свою неполноценность. Поэтому он и разыскивал королеву умертвий — ту, которая наполнит его жизнью, научит видеть мир ясными глазами, придаст его существованию остроту и неоднозначность.

Поглотив Пенну, Тзаттог испытал ни с чем не сравнимое наслаждение. Ему и раньше доводилось в буквальном смысле слова съедать партнершу: он пожирал и тела, и души тех, кто соглашался разделить с ним жизнь. И только Пенна, добровольно отдав ему всю себя, преподнесла Тзаттогу истинное могущество. Физически он сделался намного сильнее, а душевно — обрел глубину.

И все же, в представлении Тзаттога, не он был для Пенны, а Пенна — для него. Королева умертвий была лишь приправой, пряностью, а себя принц-упырь полагал главным блюдом.

И вот выясняется, что это совершенно не так…

Доверчивость Пенны сбивала Тзаттога с толку. Он-то сам никогда не был доверчив, даже по отношению к тем, кого считал своими союзниками, подчиненными или покровителями. Неужели девушка сохранила самостоятельность? Невозможно, немыслимо! Ведь тогда выходит, что некая часть Тзаттога Тзаттогом не является…

— Завтра опасная битва, — повторил Тзаттог. И исчез из покоев королевы умертвий так поспешно, словно откуда-то вышли незримые хищные звери и принялись яростно кусать его за пятки.

* * *

Первое, что увидели солдаты Эсайаса Новера на следующее утро, был чумной тотем. Отвратительная башня, сложенная из грязи, ломаных палок, костей, птичьих перьев… Никогда прежде Эсайасу не доводилось наблюдать вещь настолько противоестественную. Казалось, лишь извращенное сознание какого-то потустороннего монстра могло породить подобную гадость. Созидателями тотема двигала ненависть, а не любовь, и от жуткого сооружения исходила лютая злоба, которая готова была подчинить себе все на свете.

Солдаты остановились. Многие потянулись к амулетам, которые носили на шее. Настоятель монастыря превосходно отдавал себе отчет в том, насколько важны такие обереги: они и поднимают дух людей, и на самом деле отражают кое-какие злые чары. Возможно, не все. Возможно, лишь очень немногие. И все же случаи чудесной помощи от амулетов известны.

У Эсайаса также имелся такой на шее — золотой глаз с мощами святого борца за веру, вмонтированными в зрачок Глаза Сеггера. Вещь могущественная и в то же время красивая, амулет вполне мог служить украшением. У солдат были обереги попроще, не из золота, но все без исключения получили из рук настоятеля эмалевый глаз или мощи, зашитые в мешочек.

Навстречу воинам Сеггера прямо из-за тотема выступили двое в длинных темных одеждах. Казалось, они не стоят на земле, а зависают над ней. Полы их одеяний слегка колебались, как бывает, когда плащ или платье висит на вешалке. Их лица были скрыты капюшонами, но что-то подсказывало Эсайасу, что если перед ним и люди, то сильно измененные темной магией.

Эсайас вышел вперед. Он гордо вскинул голову и прокричал:

— Кто вы такие? Почему преграждаете нам путь?

Двое не ответили. Они продолжали безмолвно рассматривать войско, стоявшее перед ними. Затем один из них отозвался громким, резким голосом, в котором — Эсайас оказался прав! — звучало что-то нечеловеческое:

— Пророки тумана перед вами. Кто вы такие?

— Я — Эсайас Новер, предводитель воинства Сеггера. Вы можете видеть нашего красного орла в круге — орла Тугарда! Откройте ваши глаза и узрите наш священный символ!

Над головами солдат качались хоругви с изображением Золотого Глаза и знамена с красным орлом. Но для пророков тумана, похоже, все эти знаки почти ничего не значили. Они поклонялись другой силе и считали эту силу гораздо более могущественной.

— Что ж, ты назвал себя, свою страну и свою религию, — проговорил пророк тумана. — Теперь слушай то, что должен услышать. Я — Келем, пророк тумана.

— Это вы возвели ту мерзкую башню посреди топи? — перебил Эсайас.

Пророк шевельнулся, его одежда заколебалась, под капюшоном на мгновение блеснули адским желтым пламенем глаза.

— Мы возвели чумной тотем в знак того, что гибель для всего, что грешит против богов и дышит, пришла в эти места.

— Но здесь никто не живет, — опять перебил Эсайас. — Я хочу сказать, не стоило так утруждаться ради пары-тройки троллей, облюбовавших вон ту болотную кочку…

Пророк тумана покачал головой.

— Мы трудились вдвоем и возвели тотем для вас, несчастные люди! Кара богов падет на ваши головы, потому что все вы погрязли в пороках, разврате, потому что вы отвратительны и недостойны жить. Лаар должен стать таким, каким его хотят видеть боги, а боги не желают видеть людей… Люди недостойны мира, в котором они оказались. Это было чистой случайностью. Люди должны были появиться на свет в преисподней, а Лаар должен принадлежать богам — чистым, сильным, незапятнанным.

— Ты говоришь о каких богах? — удивился Эсайас. — Мне-то думалось, что Сеггер…

— Я говорю о богах, которым должен принадлежать Лаар, — твердо произнес Келем, пророк тумана. Он как будто не расслышал слов Эсайаса. — Вы видите символ и знаете его смысл. — Торжественным жестом он указал на чумной тотем. — Вы погибнете, вы растворитесь в каре богов и сами, в свою очередь, сделаетесь карой для других живых существ. Примите свою судьбу и не упорствуйте!

— К оружию! — закричал Эсайас. — Мы не пойдем в рабство к каким-то уродам с их идолами из грязи!

— Что ж, вы сами избрали печальную участь, — молвил тот, который называл себя Келемом. — Мудрые приходят к божеству сами, а неразумных влекут к нему божьи слуги. Мудрые являются к божеству как верные друзья, как дети, а неразумные лежат во прахе у ног божества как жалкие пленники и неверные рабы!

Второй пророк поднял руку, и на болоте появилось войско. Казалось, оно соткалось из воздуха, из ничего, из пустоты… И тем не менее оно было реально — и в своей реальности кошмарно и отвратительно. Какие-то искаженные монстры окружили пророков тумана. Казалось, некая таинственная злобная сила нарочно переломала эти руки и ноги, выкручивая их, как прачка выкручивает белье. Гигантские рты были словно разорваны, а зубы как будто нарочно заострены. Притом многие клыки кровоточили, и между ними просовывался раздвоенный язык. Одни чудища были подобны ящерам, и для них такой язык казался естественным (насколько вообще можно говорить о «естественности», когда речь заходит о чудовищах!), другие же, близкие по внешнему виду к насекомым и даже к людям, были, совершенно очевидно, нарочно изуродованы специальными лезвиями. Впрочем, не похоже было, чтобы чудищ это каким-то образом огорчало. Напротив, они явно гордились своим устрашающим обликом.

— Так вот такую судьбу мы должны принять? — спросил Эсайас Новер у пророка Келема. В голосе молодого рыцаря прозвучали горечь и насмешка. — Вот, значит, каковы избранные дети твоего чумного божка? Не слишком завидная доля!

— Вперед! — прорычал второй пророк тумана, и орда дико завывающих чудищ набросилась на солдат.

Завязался отчаянный бой. Люди отбивались от монстров. У нескольких бойцов вспыхнули амулеты с глазом Сеггера — они встретили сильную противодействующую магию. Эти солдаты с криком срывали с себя амулеты. Их одежда и кожа дымились, воздух наполнился запахом паленого мяса. Однако, будучи брошенными в монстров, эти амулеты убивали, и солдаты стали пользоваться Глазом Сеггера как оружием.

Святые мощи погибших за веру продолжали сражаться — уже после того, как тела героев были преданы погребению. От удара одних мощей монстры теряли сознание, другие же — очевидно, более сильные — воспламеняли хитиновый покров, и человеконасекомые сгорали в мгновение ока.

И все же чудовищ было достаточно много, чтобы Келем мог не обращать внимания на потери. Он бросал на солдат Эсайаса все новых и новых бойцов.

Ящер с черной чешуей и желтой полосой вдоль позвоночника набросился на Эсайаса, пытаясь разорвать рыцаря своими когтистыми лапами. Некоторые чешуйки были сорваны с тела ящера, ранки загноились и источали зловоние. Эсайас, морщась, отбивался от ящера, но силы, как оказалось, были неравны. Ящер уже разинул было пасть, чтобы окатить противника убийственным туманом… Эсайас видел, как в глубине глотки монстра шевелятся туманные щупальца… Еще немного — и чума полностью завладеет рыцарем.

Однако солдат пришел на помощь своему командиру. Внезапно монстр с пронзительным визгом ослабил хватку, подался назад — и развалился на две половины. А в освободившемся проеме показалась довольная физиономия парня под сбитым на ухо шлемом.

Ошеломленный всеми этими событиями, сменявшими друг друга слишком быстро, Эсайас отсалютовал солдату и тотчас же набросился на следующего монстра, похожего на змею, но с короткими и кривыми человеческими конечностями. Этот бежал, стелился по траве, кусая солдат и сбивая их с ног сильным, гибким, как прут, хвостом. Эсайас нанес ему мощный удар сверху вниз и пригвоздил к земле, вогнав клинок в основание его шеи. Насаженный на меч, как червяк на булавку, монстр шипел и извивался, но скоро огонь в его глазах погас, и он обмяк, точно старая веревка.

Эсайас высвободил меч и повернулся навстречу новому врагу…

Монстров, казалось, меньше не становилось, однако Эсайас запрещал себе даже задумываться над этим. Его работа простая — рубить, колоть, убивать, расчленять, отсекать конечности, сносить головы. И больше — ничего. Нет времени для мыслей и чувств. Нет места даже для страха. Страх и прочее — все это придет потом, когда битва останется позади.

Если только для Эсайаса настанет это «потом»…

— Держаться! Держаться! — задыхаясь, кричал Эсайас.

А рядом с ним один за другим падали солдаты.

«Жертвы неизбежны, — мелькнуло в голове Эсайаса. — Об этом все говорят, когда речь заходит о сражении, о войне. И настоятель тоже не мог не предвидеть, что будут потери, быть может, значительные потери… Но мы должны победить, просто обязаны! Силам Тьмы не одолеть Тугарда!»

Разумеется, Эсайас Новер не рассчитывал так просто, одной-единственной победой, изгнать Тьму из Лаара насовсем, однако ему просто необходимо было удержать ее в границах Исхара. Пусть себе таится на болотах. В Исхаре обитает достаточное количество свободолюбивых, заносчивых и вспыльчивых существ, которые очень-очень не любят посягательств на свою землю. Вот они пусть с чумными пророками и разбираются.

Впрочем, сейчас, в разгар сражения, все эти мысли не имели ровным счетом никакого значения. Рубить, колоть, рассекать, отсекать, швырять — и снова рубить и колоть… Больше ничего.

Огромное существо возникло прямо перед Эсайасом. Оно превосходило рыцаря из Тугарда ростом приблизительно на голову, а то и на полторы. Широкоплечее, но с удивительно маленькими, изящными руками, оно, улыбаясь, протянуло свой меч навстречу рыцарю.

«Предлагает поединок», — сообразил Эсайас. И улыбнулся.

Он устал, пот заливал его лицо, а красивый и удобный легкий доспех был весь вымазан кровью и слизью, и человеческой, и змеиной, и еще неведомо чьей. Тем не менее Эсайас отсалютовал чудовищу в ответ, показывая, что принимает вызов.

Беловолосый монстр проговорил низким, звучным голосом:

— Меня зовут Тзаттог.

— Раб и господин королевы умертвий! — поневоле вырвалось у Эсайаса. Он был потрясен. Одно дело слышать о подобном создании, пусть даже и от человека с отрубленной головой, и совершенно другое — столкнуться с ним лицом к лицу.

— О, ты знаешь обо мне? — Казалось, Тзаттог был приятно удивлен. — Воистину, слава бежит впереди героя.

Эсайас усмехнулся:

— Не дерзай называть себя героем! Ты не покрыл себя никакой славой. Вся твоя слава — смрад и убийства… Ты ведь сам прислал в обитель к служителям Сеггера своего отвратительного посланца, который рассказал нам, какой ты большой, страшный, могущественный и все такое прочее. Очевидно, чтобы мы боялись.

— И вы боялись? — полюбопытствовал Тзаттог. Можно подумать, его забавлял этот разговор.

— Не слишком-то! — ответил Эсайас. — Как видишь, наш ответ оказался прост: мы собрали войско и пришли на болота.

Неожиданно Тзаттог оборвал всякие разговоры иатаковал. Он развернул во всю ширь свои огромные черные крылья и навис над Эсайасом. Рыцарь отразил удар длинного узкого меча, наклонился и отскочил и сторону. Тзаттог был стремителен, как змея, казалось, его мощи невозможно противостоять. Засмеявшись, принц-упырь вновь набросился на молодого человека.

Инстинктивно Эсайас понимал, что ему ни в коем случае нельзя допустить, чтобы Тзаттог ранил его, хотя бы незначительно. Любое соприкосновение плоти и крови с металлом магического меча может оказаться смертельным. Эсайас не мог в точности знать, какая магия заключена в черном сверкающем оружии принца-упыря, однако в том, что она присутствует, у него не было никаких сомнений.

Бой продолжался… Эсайас не спешил атаковать. Он был слишком измотан долгой дорогой, постоянными опасностями и, главное, предшествующими схватками. Этот последний поединок был слишком важен, чтобы рисковать и идти напролом. Победить Тзаттога — значит разгромить его армию. Что бы там ни вещали напыщенные пророки тумана.

Кстати, где они? Не следует, увлекшись предводителем темного воинства, выпускать из виду этих двоих. Возможно, сейчас они насылают какие-то губительные чары…

Но Эсайас не мог позволить себе вертеться по сторонам, когда принц-упырь, шурша черными как ночь крыльями, взмахивал мечом над головой. Со странным восхищением смотрел Эсайас на темную сталь: солнечный блик медленно скользил по лезвию и казался ослепительным, невероятным. Крылья замедляли движения принца-упыря, хотя он, когда хотел, мог перемещаться с молниеносной скоростью.

Плавный ритм его движений завораживал. Эсайас тяжело дышал. Он понимал: еще одна-две атаки Тзаттога — и все будет кончено…

И вдруг что-то произошло. Уже подняв меч, Тзаттог отшатнулся назад и выражение крайнего удивлении проступило на его лице. Красный огонь в глазах принца-упыря погас, сменился зеленоватым сиянием…

Он раскрыл рот, но ни звука не вырвалось из его груди.

Казалось, какое-то сильнейшее потрясение лишило его дара речи.

Эсайас воспользовался передышкой и нанес первый удар. Он не встретил сопротивления: занятый собственной внутренней борьбой, Тзаттог не обратил ни малейшего внимания на такую мелочь, как человек с оружием, готовый его убить. Эсайас задел бок Тзаттога, отпрыгнул назад, угодил ногой в трясину, с досадой выдернул ее, едва не лишившись сапога, и снова обратился к противнику.

Тзаттог весь дрожал как в лихорадке. Капельки пота выступили на его лбу. Прекрасное бледное лицо потемнело, приобрело зеленоватый оттенок. Он снова взмахнул крыльями, как будто пытался взлететь, но затем сложил их за спиной, явно отказавшись от этой затеи.

Неожиданно Эсайас понял, что перед ним женщина. Как такое могло произойти? У молодого рыцаря из Тугарда не находилось объяснений. Но Тзаттог полностью изменился. Он больше не напоминал упыря: ни длинных клыков, высовывающихся изо рта, ни смертельной бледности, ни кроваво-красных губ. Стройная молодая женщина с пепельными волосами и зеленовато-серыми глазами, с ярко-зеленой кожей — похожая на ижорку, но все-таки слишком красивая для ижорки, решил Эсайас. И чересчур высокая для того, чтобы считаться человеком.

Все ее тело сотрясала крупная дрожь, крылья то распускались, то опять складывались, как бы пульсируя.

Эсайас отступил на шаг, опустил меч, однако все еще оставаясь настороже. Возможно, перед ним — очередная иллюзия, ловкий прием, призванный сбить рыцаря с толку и заставить его потерять бдительность. Хотя — зачем? Тзаттог мог бы одолеть Эсайаса без всяких нечистых приемов, в обычном «честном» поединке: мощного и отдохнувшего — против обессиленного и усталого.

— Нет! — вскрикнула женщина. — О нет!

Ее крылья снова с шумом развернулись. Она трепетала перед Эсайасом, похожая на ночную бабочку, случайно влетевшую в дом: изящное тело на фоне огромных зловещих крыльев.

— Что со мной? — спросила она. Ее глаза наполнились слезами. — Кто ты? Кто… я?

— Ты — королева умертвий, — ответил Эсайас. Его губы искривились от отвращения. — А я — тот, кто убьет тебя.

— Нет! — снова закричала женщина.

Она поднялась в воздух и полетела прочь, даже не замечая того, что армия умертвий, лишившись своего командира, начала рассеиваться. Эти создания не могли долго сосредоточиваться на одном деле, если ими никто не управлял.

Пророки тумана пытались взять бразды правления в свои руки. Особенно усердствовал Келем: он выкрикивал заклятия, метался между сражающимися и в результате едва не угодил в плен.

Эсайас заметил это и громко закричал:

— Хватайте пророков! Хватайте их!

Этого оказалось достаточно, чтобы Келем пустился в бегство. Он схватил ближайшего к нему монстра — чудовище с четырьмя руками, растущими по бокам круглого жирного туловища, похожего на тушку борова. Взгромоздившись на «скакуна», Келем с силой ударил его пятками, и тот, взревев от ярости, помчался по болоту. Его ладони звучно шлепали по влажной земле, хвост пристукивал после каждого прыжка. Келем трясся на его спине, мантия пророка развевалась.

Второму чумному пророку повезло меньше. В тот самый момент, когда он уже готовился последовать примеру своего товарища, на него накинулись сразу трое солдат, а Эсайас побежал следом. Монстра-борова зарубили сразу и труп отпихнули с тропинки в болото, где его поглотила зловонная трясина.

Пророк вытащил из рукавов кинжалы, и один из солдат упал с перерезанным горлом. Двое других схватили пророка за руки и бросили на колени. Эсайас подошел ближе, ударил его ногой в подбородок, так что пророк опрокинулся на спину.

Капюшон упал с его головы, открыв суровое смуглое лицо с густыми бровями и крупным носом. Вполне человеческое лицо. Впрочем, не следует доверять очевидности, в очередной раз напомнил себе Эсайас.

Он наступил пророку на горло и держал ногу до тех пор, пока тот не посинел и глаза его не закатились. Когда пророк тумана потерял сознание, Эсайас убрал ногу и приказал своим людям:

— Свяжите его шнурками от своих амулетов. Вяжите туже, не бойтесь причинить ему вред. — Он криво усмехнулся. — Возможно, вы даже сделаете ему больно! Но истинный воин не должен опасаться причинить боль.

Такое приказание командира солдаты выполнили с особенным удовольствием. Пророк тумана был скручен по рукам и ногам, а одна веревка, охватывающая его шею, была пропущена у него между ног, так что любое неосторожное движение должно было причинять пленнику острую и унизительную боль.

Затем солдаты привязали свою добычу к двум палкам.

Эсайас в это время ходил по полю боя, подсчитывая потери и присматриваясь к раненым. К сожалению, большинство были обречены. От отряда осталась лишь горстка воинов.

* * *

Пророк тумана был доставлен в обитель Святого Арвинна. Навстречу воинству Сеггера вышли все, кто обитал в монастыре, во главе с самим настоятелем. Посох в руке старика дрожал, он выглядел таким взволнованным, каким его, наверное, не видели еще никогда за все долгие годы его правления.

Маленькая горстка уцелевших солдат медленно двигалась по дороге. Они везли знамена, которые сумели сберечь в опасном походе: хоругви с Золотым Глазом Сеггера и знамя Тугарда с орлом. Впереди ехал Эсайас Новер, который, казалось, постарел на десяток лет. Глаза молодого человека видели слишком многое за минувшие дни… Из неопытного юнца, «маменькиного сынка», он превратился в сурового воина.

Усталыми и старыми выглядели и солдаты, сопровождавшие его.

А на коне, привязанный поперек седла, висел пленник. И на этого пленника были устремлены все глаза.

Прежде никогда еще не доводилось воинам Сеггера нахватывать таких значительных пленных. С порождениями мрака разговор всегда был короткий: если выпадала такая возможность, их убивали без малейшей пощады. Если создание Тьмы не уничтожить — оно приложит все усилия для того, чтобы умножать смерть и несчастья. Гниляки, зомби, скелеты, пляшущие тени, крылатые рюки с кожистыми крыльями и цепкими хвостами, шипастые и длинноногие гончие тумана — все эти твари были созданы лишь для одного: убивать. С ними не разговаривали — их расчленяли, сжигали, топили, бросали в болото… что угодно, лишь бы пресечь их дальнейшее пребывание ни Лааре.

Но пророк тумана — другое дело. Настоятель монастыря сразу понял, что речь идет о ком-то, кто действительно осведомлен о происходящем. От кого зависят судьбы других. Некто, кому можно задавать вопросы.

Эсайас Новер приблизился к настоятелю и опустился перед ним на колени. Тот дрожащей рукой благословил воина Сеггера.

— Встань, дитя мое, — заговорил настоятель.

Теперь это «дитя мое» прозвучало уважительно, хотя по-прежнему ласково, как обращение старшего к младшему. И Эсайас Новер — новый Эсайас Новер, повзрослевший и обретший мудрость зрелого человека, — понял это и не стал возражать против отеческой фамильярности настоятеля.

Он поднялся на ноги.

— Все эти приветствия для меня большая честь, — проговорил Эсайас. — Право же, я смущен тем, как вы нас встречаете…

— Оказанные тебе почести — меньшее из всего, что ты заслужил! — воскликнул настоятель. Его глаза нет-нет да косили в сторону пленника. — Ты потерял очень многих… Они пали за веру Сеггера, за Свет и доброе дело, — прибавил настоятель. — Мы будем возносить за них молитвы.

— Да, битва оказалась тяжелой, — согласился Эсайас. Он не стал тратить лишних слов, отказываясь от похвалы или пытаясь выгородить себя, неопытного командира, у которого вырезали почти весь отряд. И в этом также ощущалась зрелость. — Не знаю, как нам вообще удалось спастись. Разве что дело в королеве умертвий…

Настоятель вздрогнул.

— Ты встретил ее на болотах?

— Да… очень странная встреча. Мне даже показалось, что она… Да нет, такого не может быть! — Эсайас закусил губу и покачал головой, показывая, что не готов обсуждать эту тему.

Весь путь обратно он то и дело обращался мыслями к королеве умертвий. Кто она на самом деле такая? Она красива… и действительно похожа на ижорку. Но она никак не может быть ни человеком, ни ижоркой. Она даже не троллок. Она — нечто совершенно иное, неповторимое. Подобного ей Эсайас никогда не встречал — и молодой человек подозревал, что и никто на Лааре не мог похвастаться тем, что осведомлен касательно этого существа.

Тогда, в бою, она растерялась. Эсайас не льстил себе и ни одной минуты не считал, что королева умертвий была потрясена его неземной красотой, его мужеством и прочими достоинствами, делающими рыцаря из Тугарда привлекательным для противоположного пола. Хотя это было бы забавно!.. Но нет, она испугалась чего-то совершенно иного. Если бы Эсайас решился допустить невозможное, он сказал бы, что королева умертвий испугалась самой себя.

Настоятель мягко взял его за руку.

— Нам о многом следует поговорить, но для начала, полагаю, запрем пленника в надежную тюрьму. Тебе и твоим людям необходимо отдохнуть. Когда вы перемените одежду, трапеза будет уже готова.

* * *

Святым братьям, как называли теперь воинов Эсайаса Новера, оказывали всевозможные почести. Одного из капралов объявили праведником и предложили ему жить в монастыре на всем готовом. Единственное, что от него требовалось, — раздавать благословения верующим и рассказывать всем жаждущим знания о великой битве с королевой умертвий.

Настоятель подробно объяснил вояке, как именно следует говорить о случившемся.

— Ты, братец, не полководец и не политик, всей картины знать не можешь, — да и кто ее знает! Уж всяко не мы, жалкие да ничтожные… — Он слегка приосанился, блеснув золотым шитьем на одежде. — Поэтому рассказывай все просто, без затей.

— То есть все, что видел? — уточнил капрал.

Он очень хотел угодить настоятелю, поскольку безбедное и беззаботное житье при монастыре было лучшим из всего, что только могло выпасть на долю старому вояке.

— Именно так, — улыбнулся настоятель. — Ты человек простой, вот и говори просто.

— Это… ну, как умертвил отовсюду полезли, из тумана, из болота, вообще из-за каждой кочки и из-под земли, — начал перечислять солдат.

— Именно, именно, — кивнул настоятель.

— Ну вот, я просто — уточнить, — заметил капрал, — Чтобы потом не было каких-то неприятностей. Нам не надо, чтоб неприятности… Ага. Ну, значит, они полезли, полезли и начали наших жрать и рвать на кусочки. Подробности можно?

— Да, тут просто необходимы подробности, — подтвердил настоятель.

Солдат наморщил лоб.

— Они… это… жуткие, все эти подробности, и с них стошнить может, — предупредил он.

— Это ничего. Люди должны понимать, с какой опасностью они имеют дело. И от какой ужасной беды вы, рискуя жизнями, их избавили.

— Так не избавили — только сами покалечились, разве что… — вздохнул капрал. — Там, на болоте, умертвий — что волн в море, и меньше не становится, руби не руби. Самому бы ноги унести — и ладно.

— Про это говорить не надо, — остановил настоятель.

— Вот видите, ваше преподобие, хорошо, что я тут уточняю, — обрадовался солдат. — А то брякнул бы что-нибудь излишнее. Ну, значит, тут прилетает упырь — крылья в три обхвата, во! Здоровенный и жуткий. И на командира нашего набрасывается.

— Про упыря подробно. И почему он не боится солнца?

— Ну, он же принц-упырь, у него, может, другое устроение… — предположил солдат. — Или это имя просто такое, что упырь, а на самом деле главное в нем то, что он принц. В общем, дрались они, дрались, и из командира нашего уже дух долой, но потом принц-упырь сломался — обратился королевой умертвий.

— Стой-ка, — настоятель поднял руку, — здесь мы будем иначе излагать. Согласись, Эсайас Новер заслуживает величайших почестей, так что мы не будем умалять его подвига.

— Ага, — сказал капрал. — Понятно.

— Принц-упырь позорно бежал от Эсайаса Новера, который перерубил ему руку и отсек крыло. Так лучше.

— Фактически он ему перерубил и отсек, — вздохнул капрал. — Потому что он герой, наш Эсайас Номер, и этого у него не отнять. Что угодно отнять, но не это. Храбрый малый.

— Так о нем тоже не выражайся, он тебе не ровня — он знатный человек, — предупредил настоятель, — Называй храбрецом, отважным рыцарем.

— Ясно. В общем, тут королева умертвий от него убежала.

— Хорошо.

— А пророк тумана…

— Погоди. — Настоятель поднял руку в предостерегающем жесте. — Если хочешь сытно есть и сладко спать и вообще дожить до старости — ни слова о пророках тумана.

— Да об чем речь! — обрадовался капрал. — На таких условиях я готов забыть не только о пророках тумана, но и о родной матери. Кстати, как ее звали? Что-то не упомню.

* * *

Захваченный Эсайасом Новером пленник действительно оказался чрезвычайно важной особой. Допрашивать его самолично настоятель не осмелился, а вместо этого озаботился сохранностью добычи: поверх прежних пут, не снимая их, наложил еще дополнительные серебряные кандалы со впечатанным в них заклятием и с Золотыми Глазами Сеггера на каждом «браслете». Пророк тумана был заточен в самую надежную темницу в подземельях монастыря. Можно сказать, его замуровали заживо. Ему оставили воду — пусть пьет, если возникнет надобность и если сумеет дотянуться; но кормить его никто не приходил. Настоятель не решился так сильно рисковать. Возможности пророков тумана еще никем не были исследованы. Эти создания Тьмы представляли собой нечто абсолютно новое для Лаара, и потому, как полагал настоятель, никакая предосторожность в данном случае не может быть названа излишней.

Ждали опытных братьев из Серого ордена — инквизиции, которым сразу дали знать о случившемся.

Те примчались быстрее ветра, и с ними в качестве охраны явился отряд из десяти человек, принадлежащих к тайному братству койяров, умевших быть невидимками и разить без пощады.

Возглавлял отряд инквизитор по имени Ринан Сих.

Служитель Сеггера выглядел до странного молодым: у него было совсем гладкое лицо, светлые волосы без малейшего признака седины, гладкий лоб. И только глаза выдавали — если не возраст, то большой и горький опыт.

О нем рассказывали много интересного и неординарного. Что он был одним из тех, кто неустанно преследовал еретиков-архаалитов и не щадил при этом ни собственной жизни, ни жизней своих солдат, лишь бы достичь основной цели — сохранить веру в чистоте и не позволить ереси смущать души верующих. Что он чудом спасся там, где погибли все остальные, и что произошло это исключительно по его молитвам, благодаря его аскетической жизни и личным добродетелям. Уже одно это делало Ринана личностью легендарной и выпивало немало сплетен, распускаемых у него за спиной.

Но главной загадкой Ринана Сиха была его спутница, которая неразлучно следовала за ним повсюду. Низкорослая, похожая на гнома женщина с желтым лицом, она называла себя Игинуш, а в третьем лице — «мамочка». Казалось, Ринан Сих подчас не знает, куда ему деваться от ее назойливой и шумно выражаемой «материнской заботы». И тем не менее Желтая Игинуш оставалась с ним все это время.

Серый орден с интересом выслушал доклад этого инквизитора о том, что произошло в городке Хеннгале, куда явились пророки тумана и который полностью был уничтожен пламенем — вместе со всеми его строениями и жителями.

Поведал Ринан Сих собратьям по ордену и о той, которая не желала расставаться с ним ни на минуту, об этой самой Игинуш. Она была весьма общительна и нимало не беспокоилась о том, какое производит впечатление, поэтому держать ее существование в секрете не удалось бы ни при каких обстоятельствах.

Рогер Сих, родственник Ринана по отцовской линии и глава того отделения Серого ордена, где Ринан получал посвящение, в частной беседе предлагал ему применить радикальные меры:

— Если хочешь, Серый орден сам займется этой твоей так называемой «мамочкой» и быстро избавит тебя от неудобств. Нам это ничего не стоит… И не думаю, чтобы кто-нибудь начал задавать вопросы о том, куда она подевалась. В крайнем случае ответишь, что служение позвало ее в дальний путь.

Однако Ринан Сих, к удивлению родственника, медленно покачал головой:

— Благодарю, этого не требуется. Пусть все остается как есть. Я не хочу, чтобы с Игинуш что-то случилось… чтобы служение позвало ее в дальний путь, к примеру.

— Она ведь сильно докучает тебе! — настаивал Рогер Сих. — Хорошенько подумай, прежде чем отказываться. С подобной ношей на шее ты далеко не уйдешь.

— Если ты имеешь в виду мою собственную работу, то здесь не следует беспокоиться: Игинуш не обуза, скорее наоборот.

— Но кто она? — недоумевал родственник. — Почему ты так печешься о ней?

— Скорее, она обо мне…

В конце концов Ринан Сих сделал доклад на Совете ордена. Его в любом случае выслушали бы, поскольку он вернулся с задания, которое оказалось неординарным и привело к достаточно серьезным последствиям. Совет ордена хотел бы выяснить, в частности, не начнут ли обвинять инквизицию в том, что она уничтожает города по малейшему и ничтожнейшему поводу.

Подобные прецеденты уже были. Несколько раз Серый орден действительно предавал огню и мечу поселения, где находили прибежище еретики-архаалиты. И что бы там ни говорили во «внешнем мире», внутри ордена царило единодушие: в столь суровых мерах была крайняя необходимость.

Ринан Сих рассказывал о Хеннгале несколько часов. Ему задавали уточняющие вопросы. Многие хотели знать, о чем говорила та архаалитка, которая была справедливо осуждена на сожжение, и кем она оказалась.

— Кем бы она ни была на самом деле, — закончил свое повествование Ринан Сих, — эта Игинуш уверена и том, что архаалитка Пенна — ее дочь. После гибели Хсннгаля в огне я подобрал Игинуш… Точнее, она подобрала меня, — Ринан Сих слабо улыбнулся. Эта гримаса была тенью, подобием настоящей улыбки, но на другую инквизитор не был способен. — Я счел правильным держать ее при себе, чтобы иметь возможность изучить как следует. Она — чрезвычайно своеобразное существо. Главная ее особенность заключается в том, что время от времени она меняет кожу.

— Меняет кожу? — перебил Рогер.

— Да, — Ринан Сих кивнул, — как это делают, например, змеи. Но в природе Игинуш нет ничего змеиного, — предупредил он следующий вопрос, — Просто… она меняет кожу. Этой коже некоторые приписывают волшебные свойства. Возможно, она действительно может принимать участие в некоторых магических действиях — как составная часть зелья. Об этом лучше спрашивать ведьм, которые и находили кожу Игинуш на болоте, и применяли в своих действах. Подробности мне, впрочем, не известны. Я не разговаривал с ведьмами.

— Что же делал с ее кожей ты? — полюбопытствовал один из старых инквизиторов. Несмотря на пожилой возраст, он вступил в Серый орден недавно и считался одним из младших. Тем не менее ему дозволялось задавать вопросы наравне с высшими иерархами, поскольку, по общему мнению, этот человек отличался ясным и логичным складом ума.

Ринан Сих ответил, обращаясь не к старику, а ко всему собранию:

— Сброшенную кожу я сжег. Это произошло только один раз. Не имея достаточных знаний, чтобы извлечь из кожи Игинуш полезные свойства, я не считал правильным оставлять ее на произвол судьбы, во власти любого, кто захочет ею воспользоваться.

— Умно, — согласился старый инквизитор.

— Игинуш не владеет никакой магией, — продолжал Ринан Сих. — Она сама по себе является довольно мощным магическим артефактом. Остается открытым вопрос о том, насколько она отдает себе в этом отчет. Но так или иначе, а находиться поблизости от Игинуш означает с неизбежностью подвергаться воздействию заключенных в ней сил.

— Мы сейчас не говорим о ее бесконечном кудахтанье «покушай, малыш» и «ты плохо выглядишь, не пойти ли тебе отдохнуть, сынок»? — высказался толстый инквизитор с румяными щеками любителя хорошо провести время и удивительно унылым взглядом.

Раздалось несколько смешков.

Ринан Сих остался невозмутимым.

— Мы терпим шипение змеи, когда считаем эту змею полезной. Мы терпим визг и лай собаки, охраняющей наш дом. Мы терпим даже попреки жены — у кого есть или была жена… Почему бы мне не терпеть причитания Игинуш касательно моего самочувствия? Если уж на то пошло, она несколько раз спасала мне жизнь. Она уберегла меня от голодной смерти, когда мы бродили по болотам. Кто, если не Игинуш, умеет находить пищу даже там, где, казалось, не растет ничего съедобного? Не стоит недооценивать это существо лишь потому, что оно забавно выглядит. Мы понятия не имеем о том, какая мощь заключена в ней.

Эта речь произвела сильное впечатление на орден, и Ринану Сиху официально было позволено оставить при себе Желтую Игинуш — для дальнейших исследований.

Было еще одно обстоятельство, чрезвычайно важное и, быть может, решающее, но о нем Ринан Сих не сообщил никому ни в Совете ордена, ни своему родственнику лично.

Ринан Сих считал, что Желтая Игинуш — это ключ к королеве умертвий.

* * *

Возглавить комиссию по допросу пророка тумана — о таком молодой инквизитор даже и мечтать не мог. Рогер Сих настоял на том, чтобы это ответственное задание было поручено его родственнику, едва только известие о пленении создания Тьмы достигло штаб-квартиры ордена. Подготовка велась очень быстро, нельзя было терять ни минуты. А вдруг пророк тумана все-таки сумеет освободиться, несмотря на все принятые меры предосторожности? На что он способен? Этого ведь никто не знал.

— Ринан Сих энергичен, умен, у него присутствует здравое чувство ненависти к врагам Сеггера… и, кроме того, сейчас у нас нет под рукой более подходящей кандидатуры, — был главный аргумент Рогера, и Совет ордена с ним согласился.

Ринан был призван к родственнику, который вывалил на него кучей все известия сразу.

— В обители на границе Тугарда находится захваченный в плен пророк тумана, — начал Рогер.

Так вот каким было секретное известие, доставленное в штаб-квартиру! У Ринана подкосились ноги, на мгновение ему показалось, что он вот-вот потеряет сознание от волнения. Неужели?!

— Это… невозможно! — вырвалось у Ринана. — Я же видел пророков, они… Как их схватить? У них… у них не было плоти! У того, которого я видел… щупальца, пустая одежда… Не знаю. — Он резко выдохнул, пытаясь успокоиться, но это ему плохо удалось.

— Некоторые из них действительно не люди, — озабоченно кивнул его родственник. — И ты видел, мы полагаем, именно такого. Но в «ордене чумных пророков» — будем называть это объединение монстров так, за неимением лучшего определения, — несомненно, состоят самые разные существа. Насколько мы поняли, для них не имеет значения раса. Разумеется, вряд ли мы встретим среди пророков тумана прекрасного эльфа или дриаду, но, с другой стороны, оказываются же эльфы в числе Темных, становясь лучниками-зомби… Хотя эльфы плохо для этого подходят, слишком уж хрупка их плоть. И все же ничего нельзя утверждать наверняка. Пророками тумана могут быть любые существа.

— В том числе и люди, — медленно проговорил Ринан Сих. — Удивительно!

— Что еще тебе непонятно?

— Если говорить о задании, то оно как будто бы яснее ясного. Обычная работа инквизитора: я спрашиваю — пленник отвечает. Если пленник молчит, мы зовем палача, а потом я снова задаю вопросы… И так несколько раз, пока я не буду удовлетворен ответами. Процедура отработана, давно знакома — и очень хорошо действует, — поморщился Ринан Сих, — Но… человек! Пророк тумана! А что еще о нем известно?

— Вот ты и выяснишь, — сказал Рогер Сих. — Твои вещи уже собраны в дорогу, припасы навьючены на лошадь. Тебе осталось только сесть на коня…

— Понадобится также лошадь для Игинуш, — сказал Ринан Сих.

— Ты хочешь взять ее с собой? — нахмурился Рогер. — Ты хорошо подумал, прежде чем принять подобное решение?

— Присутствие Игинуш необходимо, — ответил Ринан. — Она должна быть там же, где и я.

— Я так и не понял, Ринан, ты что же, рассказываешь ей обо всем, что знаешь? А это не опасно?

— Рассказывать обо всем Игинуш бессмысленно, ома не понимает почти ничего из того, о чем говорится, — возразил Ринан, — Она живет в собственном мире. В мире своих грез, снов, представлений о реальности, в мире своих иллюзий. Если угодно, в мире собственной реальности, куда нет хода почти никому. Сливе что мне — иногда. Я ведь уже подробно докладывал об этом.

— И все же, зачем она тебе в этой работе? — настаивал Рогер. — Сейчас я не говорю о том, чтобы отправить ее подальше от тебя… в те края, откуда не возвращаются… Эту тему мы уже закрыли. Но — брать такое существо на допросы пророка тумана… Мне представляется, что это будет неосмотрительным поступком.

— Игинуш… она на самом деле мне нужна, — повторил Ринан Сих. — Я чувствую это, даже если и не могу сейчас внятно объяснить. И я ей необходим. Без меня она погибнет. Мы каким-то образом связаны. Возможно, все дело в пожаре Хеннгаля, когда мы вместе выбрались из города…

— Да, да, помню, ты ее «сыночек», — криво ухмыльнулся Рогер. — Об этом все толкуют, когда нет других тем для разговора. Хорошо, что твоя истинная мать не дожила до подобного позора… Ладно, бери с собой свою кудахчущую курицу. Если она станет для нас слишком неудобна… палач всегда под рукой, не забудь. Тебе останется лишь мигнуть этому славному парню, и одной заботой у тебя станет меньше.

— Вот уж о чем я никогда не забываю, так это о палаче, — заверил его Ринан Сих. — Для меня… — У него перехватило дыхание, но все же он закончил: — Для меня большая честь, что это дело поручили именно мне. Возможно, опыт, который я получил в Хеннгале…

— Да, это было одной из причин, — кивнул Рогер Сих. — Тебе доводилось встречаться с пророками тумана, так что особо страшной неожиданности для тебя не будет. И все же будь осторожен.

— Я выжму из пленника все, что смогу, а потом вышвырну его шкуру в болото! — поклялся Ринан Сих.

— По части шкур, вышвырнутых в болото или сожженных за ненадобностью, ты, конечно, большой специалист, — проговорил Рогер Сих, и Ринан с удивлением понял, что его суровый родственник шутит.

Шутит!

Это могло означать лишь одно: дела наконец-то пошли лучше. Прежде события развивались лишь от дурного к очень дурному, а сейчас, похоже, намечается перелом. И он, Ринан Сих, будет одним из тех, кто управляет этим переломом.

Воистину, нельзя упускать ни минуты.

Отряд инквизиции мчался день и ночь. Койяры охраняли слуг Сеггера. Игинуш ехала рядом с Ринаном Сихом и болтала без умолку, чем невероятно раздражала остальных; однако из уважения — а может быть, и из страха — перед Ринаном слуги Сеггера помалкивали.

Палач, худощавый, спокойный человек с удивительно сильными руками, замыкал отряд. Его запасная лошадь была навьючена различными приспособлениями, предназначенными для развязывания языков. Палача звали Годан. О нем говорили, будто к его жилах течет кровь троллоков, однако Ринану Сиху сие представлялось весьма сомнительным. С троллоками Годана могло объединять разве что специфическое чувство юмора. Сам Годан эти слухи о себе вообще никак не комментировал, а спросить палача в лицо о том, не путалась ли его мать с порождением болот, не решился бы даже самый отважный.

Несмотря на спешку, дорога все же заняла несколько дней. Равнина не слишком нравилась Ринану — негде спрятаться. Еще в детстве над ним подшучивали, говорили, что он, должно быть, змеиный родственник — вечно ищет, где бы затаиться, и предпочитает густые наросли открытой местности.

Детство. Сейчас об этом даже думать странно. Не было — и быть не может — никакого детства.

Судя по всему, Игинуш прочитала мысли своего спутника — за ней такое иногда водилось — и, подъехав поближе, заговорила с ним озабоченно:

— Ты считаешь, детство невозможно?

— Я считаю, — ответил он, — что в такое время, как наше, никто не может позволить себе этой роскоши — быть ребенком.

— Да, да, все сходится! — взволнованно произнесла она, — Ты прав. Я всегда утверждала, что ты, Ринан Сих, очень умный. Ну, немножко глупый, как все дети и как все мужчины, но это можно пережить, ведь у нас с тобой есть я, а я могу думать за двоих, когда это требуется.

— Ты можешь думать за четверых, Игинуш, но этого не требуется.

— Ошибаешься. — В ее глазах появился озорной блеск. — Ты глуп и потому ошибаешься. Но ты хороший мальчик, и поэтому я не оставлю тебя. Мамочка всегда будет рядом, чтобы дать тебе добрый совет… — Она наморщила лоб и озабоченно уставилась на Ринана Сиха. — О чем мы только что говорили?

— О том, что после Катаклизма ни у кого, даже у ребенка очень богатых родителей, не может быть никакого нормального детства.

— Ошибка, ошибка, ошибка! — закричала Игинуш. — Когда у меня была маленькая дочь, у нее было детство. Жабы были ее игрушками. Мы жили на болоте, мать и дочь, мы любили друг друга, мы кормили друг друга, и нам было так хорошо… Куда ушла моя маленькая девочка?

Игинуш сморщилась, готовясь заплакать.

Ринан Сих коснулся ее плеча:

— Мы найдем твою маленькую девочку, Игинуш, Мы непременно найдем ее. Только… Ты знаешь, она теперь стала довольно большой девочкой.

— Ты ее видел. Я ее видела. Сама-то я не помню, но ты мне рассказывал, как я повстречалась с ней… Там, в Хеннгале. Да? Ты пытал ее и хотел сжечь, так что вы с ней были близко знакомы. Почти друзья.

— Почти родственники, — сказал инквизитор.

Он говорил вполне серьезно: с каждым, кого он подвергал допросам и пыткам, инквизитор так или иначе роднился душой. Это помогало ему, в частности, ощутить, когда пленник лжет, а когда говорит правду. И еще позволяло чувствовать момент, когда следует прекратить допрос, поскольку можно потерять пытуемого. В подобных делах помогает только интуиция.

— Мы найдем мою девочку? — настаивала Игинуш.

Она надулась.

— Очень жаль. Я думала, ты уже нашел ее и хочешь устроить мамочке сюрприз.

— Нет, Игинуш, но тот, к кому мы едем, очень важен. Он может знать…

Игинуш просияла:

— Он может знать, где моя девочка!

Она была очень довольна.

Как ни странно, путешествие протекало без неприятных эпизодов. Только однажды на горизонте показался отряд троллоков, но те не стали нападать — то ли сочли добычу слишком незначительной, то ли не узрели в процессии ничего опасного для себя. Они повернули назад — и хорошо сделали. Потому что не узрели они также десятка хорошо обученных койяров-невидимок, которые были приданы инквизиции для охраны.

Второй раз отряд натолкнулся на человекозмея, который охотился в зарослях. Мерзкая рептилия передвигалась на хвосте, как на единственной ноге, подняв вверх мощный получеловеческий торс, увенчанный круглой шипастой головой.

Игинуш заметила его первой и пронзительно завизжала. Один из солдат крикнул Ринану раздраженно:

— Угомони же свою зверюшку, твое преподобие!

Ринан никак не ответил, а возникшие рядом с ним как будто из воздуха койяры накинулись на человекозмея. Хватило нескольких коротких ударов изогнутыми мечами, чтобы расчлененный на куски монстр затих навсегда.

— Крепкий! — Смеясь, один из койяров показал Ринану Сиху отметины, оставленные зубами чудовища на стали. — Он напитал мой клинок своим ядом. Очень хорошо.

И в самом деле, две желтоватые капли, видневшиеся в углублениях, сделанных клыками, медленно впитались в клинок. А затем койяр исчез — как будто растворился в воздухе. Ринан Сих еще мгновение слышал его дыхание, но потом пропало и оно.

* * *

Прибытие отряда инквизиции стало еще одним событием в приграничной обители. Не таким значительным, конечно, как возвращение Эсайаса Новера с добычей, но все-таки весьма существенным. Настоятель опять счел нужным лично выйти навстречу высоким гостям.

Ринан Сих понравился ему. Спокойный, собранный, сдержанный. Очень вежливый. Сразу видно, что этот человек привык общаться со старшими и умеет держать себя — не посягая на чужое достоинство, но и не умаляя своего.

«Карьерист», — нашел подходящее определение настоятель.

Ему легко было с людьми, которые не считали нужным что-либо скрывать и сразу же объявляли о своих целях, как ближайших, так и отдаленных.

— Вы так молоды, — сказал ему настоятель со вздохом. — Сейчас настали такие тяжелые времена… Молодые люди слишком рано старятся. Испытания и ужасные знания, которые им волей-неволей приходится добывать…

— Это моя работа, — отозвался Ринан Сих. — Я сам избрал для себя такую участь, когда вступил в Серый орден. Знать. Добывать знания, какими бы ужасными они ни были. Очищать нашу землю от зла по мере моих скромных возможностей. Бороться с архаалитской ересью, которая зачастую бывает опаснее открытых проявлений Тьмы, поскольку действует под маской добра.

— Добро пожаловать в обитель Алого ордена, — сказал настоятель с отеческой улыбкой. — Я рад вас видеть! Сколько человек мне нужно разместить?

— Двадцать три, — ответил Ринан Сих. — И еще Игинуш. Двадцать четыре.

Настоятель быстро окинул взглядом всех видимых ему спутников Ринана Сиха. Шевеля губами, пересчитал их.

Ринан Сих улыбнулся.

— Со мной еще койяры, — объяснил он. — Их вы не видите.

— О, — кивнул настоятель, — в таком случае все понятно.

Присутствие койяров говорило о том, что Серый орден считает миссию Ринана Сиха невероятно важной. Приложены все усилия к тому, чтобы по пути и во время процесса с инквизитором ничего дурного не случилось. Разумно, разумно.

Маленькая обитель Святого Арвинна неожиданно сделалась центром вселенной — потому что именно в ней поселилась надежда.

Не только детству — поэзии тоже не место в мире после Катаклизма. И все же поэзия вернулась. «Поселилась надежда»! Настоятель хмыкнул, отвечая собственным мыслям, а затем распорядился о том, чтобы приезжие были размещены наилучшим образом. Специально выделенный брат показал Ринану Сиху и Годану-палачу место их будущей работы. Ринану не терпелось приступить к делу, но он понимал, что людям необходимо отдохнуть хотя бы несколько часов. Что ж, такую роскошь они, вероятно, могут себе позволить.

Игинуш увязалась за Ринаном. Она осматривала все с огромным любопытством и время от времени принималась бормотать, по большей части одобрительно.

В обители Святого Арвинна Ринану Сиху очень понравилось, и инквизитор не считал нужным держать свое мнение при себе. То и дело он начинал рассыпаться в похвалах, а сопровождающий брат в ответ широко улыбался.

Отменно здесь все устроено, в этой обители. Строго, благочестиво и вместе с тем удобно.

— Здесь непременно надо завести домашний скот, — громогласно рассуждала Игинуш. — Разводить лягух и ящериц. Кто не ел ящериц, не знает, как они вкусны! У них чудесное нежное мясо. Лучше сырое. И еще можно держать зябров. Маленькие сочные зябры. Я их ела на болотах. Я ловила их для дочки. Они занимают совсем мало места. Очень удобно. Проводите меня к вашему главному, я ему расскажу!

— Я сам ему передам твои рекомендации, Игинуш, — остановил не в меру ретивую подругу Ринан Сих. — Он непременно их выслушает.

— Только пусть выслушает, потому что я советую дело. Они не будут знать голода. Никогда, никогда! — настаивала Игинуш. Ей очень хотелось оказать любезность таким замечательным, гостеприимным людям.

— Возможно, они последуют твоему совету уже в ближайшее время, — заверил ее Ринан Сих.

Игинуш уже не слушала.

— Тут должны быть замечательные подвалы! — рассуждала она, оглядывая большую башню, выстроенную напротив храма Сеггера. — Просторные каменные подвалы, такие удобные для работы моего мальчика. — Она обратилась к смиренному брату, сопровождавшему их, — Мой мальчик — важный инквизитор, можешь себе представить? Вот какой у меня ребенок! Вырос и стал инквизитором! Он допрашивает и пытает людей. Он загоняет иголки им под ногти, дробит им кости рук и ног, он капает расплавленный металл им на живот… Он даже металла для них не жалеет… Вот какой у меня мальчик. Всегда с душой, всегда с умом. Его очень ценит начальство. Даже поручило ему важный допрос. Разве можно не гордиться таким ребенком?

Подвалы действительно оказались выше всяких похвал. Просторные, низкие, с прочными креплениями в каменной стене. Возможно, когда-то там содержались узники. Палач Годан с одобрением осмотрел кольца, вбитые между булыжниками, прикинул, прищурив глаза, где и как разместит пыточное оборудование. Довольная улыбка блуждала по лицу палача.

— Мне понадобится хороший стол, — сказал Ринам Сих, оглядев подвал, — Такой, чтобы за ним можно было разместиться вчетвером.

— Принесем, — с готовностью сказал брат. — И скамью. Книги для записи допроса вы, полагаю, взяли с собой?

— Да.

— Мы бы хотели… — Брат замялся, но потом все-таки высказался: — Это пожелание настоятеля, но он не захотел говорить его прямо.

— То есть? — нахмурился Ринан Сих.

— Настоятель, очевидно, не считает необходимым высказывать вам это в лицо. Возможно, таково его представление о вежливости и доверии, — сказал брат, — Но я всего лишь смиренный слуга Сеггера. Я не опасаюсь за свою репутацию, и мне безразлично, что вы обо мне подумаете. Поэтому говорю прямо: хорошо бы, чтобы на допросе присутствовал кто-нибудь из наших.

— Здесь все — «наши», — ответил Ринан Сих. — Чужих нет.

— Я говорю об обитателях монастыря.

— Разумеется, настоятель будет приглашен, — кивнул Ринан Сих. — Это даже не обсуждается. Поэтому-то ваш настоятель и не высказывал никаких пожеланий на сей счет. Кстати, принесите для него кресло и скамейку под ноги. В подвале сыровато, а допрос, боюсь, затянется на много часов.

Двое инквизиторов рангом пониже должны были помогать Ринану Сиху вести допрос (хотя сам Ринан считал иначе — обычно ему никакая помощь не требовалась), четверо серых братьев служили помощниками Годана, а пятый был писцом.

Постоянное присутствие Игинуш невероятно смущало настоятеля. В первые часы он не хотел говорить об этом, но когда Ринан Сих со своей неизменной спутницей встретились с ним, чтобы вместе идти на первый допрос, настоятель с сомнением уставился на кругленькое, похожее на говорливую птичку существо, которое суетилось вокруг Ринана, размахивало толстенькими ручками и без умолку вещало на самые разные темы.

— А как здесь симпатичненько все устроено, не правда ли, сыночек? — кудахтала Игинуш. — Какой дворик! Загляденьице! Мне очень нравится. А там дальше — что? Наверное, там они живут.

— Здесь обитель, — строго произнес настоятель. — Здесь живут слуги Сеггера. Его воины. Его аколиты.

Игинуш замолчала с раскрытым ртом, уставившись на настоятеля с таким видом, словно только что заметила здесь какого-то странного человека.

— Ой, кто он? — повернулась она к Ринану. — Он здесь давно? Он все слышал? Наверное, ты хозяин, — заговорила она с самим настоятелем. — Ну так я не стыжусь всего того, что говорила! Я и в самом деле считаю, что у тебя тут очень хорошо и уютненько все устроено! Мне нравится. Как будто я сама поработала. Я ведь умею делать гнезда, знаешь? Я беру тряпки, солому… — Она сделала кругообразное движение рукой, показывая, как именно вьет гнездо.

Настоятель брезгливо морщился, но Ринан Сих слушал терпеливо, и настоятель не решался возражать. Он видел, что у инквизитора имеются веские основания показывать, что странная особа находится под его покровительством.

— Она… женщина? — спросил настоятель вполголоса, кивая в сторону Игинуш. Он мог бы и не таиться — Игинуш мало внимания обращала на него, увлеченная своими исследованиями какого-то «особенного» камушка, вызвавшего ее интерес.

— Что-то вроде того, — ответил Ринан Сих. — По крайней мере, у нее когда-то была дочь. Так она утверждает. Рожденная ею самой дочь.

— Ты веришь этому?

— Почему бы и нет?

Ринан Сих не стал говорить о том, какие предположения у него имеются касательно той самой дочери. Это не имеет отношения к делу. Если у молодого инквизитора получится добраться до королевы умертвий, его карьера взлетит сразу и резко и он сделается по статусу в ордене намного выше своего родственника Рогера. Не то чтобы Ринан Сих был так уж честолюбив, но… Каждый не прочь войти в историю как победитель могучего создания Тьмы!

— Ты предполагаешь, что она будет присутствовать на допросах? — опять спросил настоятель.

— Да, — ответил Ринан Сих твердо. — Пророк тумана в любом случае не скажет ничего такого, о чем она бы не догадывалась или чему не была свидетельницей. Игинуш… это волшебное существо, которое обладает весьма обширными познаниями.

— Только делиться нехочет, да? — усмехнулся настоятель.

— Время от времени она напрочь забывает все, о чем знала прежде, — спокойным тоном отозвался Ринан Сих. — Она теряет память, потом снова припоминает что-то, а что-то так и остается в забвении…

— Весьма удобно, — процедил настоятель сквозь зубы. — То помнит, то нет. Время от времени, то и дело.

— Что-то я никак не возьму в толк, святой отец, — не выдержал наконец Ринан Сих, — что именно тебя не устраивает в сложившейся ситуации?

— Я тебе отвечу, Ринан Сих, — ответил настоятель, бросаясь в откровенность, как в воду, — Эсайас Новер, храбрый воин, рыцарь Тугарда, который захватил и плен пророка тумана, при допросах присутствовать не будет. Более того, о результатах мы ему, скорее всего, ничего не расскажем. Или отделаемся обычными отговорками. Мрак с Темной стороны Лаара надвигается на Тугард… и все такое прочее.

— Разумно, — кивнул Ринан Сих. — И в этом нет ничего трагического, напротив. Незачем лишними сведениями отягощать сознание, для отягощения отнюдь не предназначенное. Испокон веку так было заведено, что воины занимаются своим делом, а инквизиция — своим… На разделении обязанностей и держится мир.

— У святых братьев тоже есть свое ремесло, — закончил настоятель обители Святого Арвинна. — Теперь ты понимаешь, к чему я клоню, Ринан Сих?

— К тому, что я, ты и Игинуш будем знать о пророке тумана существенно больше, чем тот отважный рыцарь, который сумел его одолеть, — подытожил Ринан Сих, — Но это только естественно. Мы ведь только что с тобой договорились о том, что каждый делает исключительно свое дело и не сует нос в чужое. Это поможет нам поддерживать хотя бы минимальный порядок в мире, где все давно и прочно сошли с ума.

* * *

Пророк тумана был не приведен, а принесен в подвал. Это сделали воины инквизиции. Ринан Сих и писец заняли место за столом, который специально был доставлен в подвал по такому случаю. Ринан вел собственные записи, приватные. Обычно такое не дозволялось, но сейчас речь шла о слишком уж специфическом пленнике. Каждому из записывающих следует тщательно фиксировать каждое слово допрашиваемого, а если возникнут разночтения, всегда можно будет обменяться сведениями с писцом и в конце концов воссоздать максимально точную формулировку.

Противоположный конец подвала был оборудован пыточным инвентарем, согласно абсолютно точным и скрупулезно подробным указаниям палача Годана.

Для Игинуш Ринан Сих распорядился устроить прямо на полу гнездо из рваных тряпок и соломы, чтобы «мамочка» могла удобно себя чувствовать во время допроса пленника. Возможно, втайне полагал Ринан Сих, в какой-нибудь момент Игинуш скажет или вытворит что-нибудь такое, от чего пророк тумана сделается более разговорчивым, и Годану вообще не придется прибегать к пыткам. Палач будет весьма разочарован!

Годан был мастером своего дела и очень любил пытать. Более того, он с большим уважением относился к пытуемым и всегда заботился о том, чтобы сильные люди не были оскорблены тем, что к ним применяются жалкие, несущественные пытки, выдержать которые мог бы, не изменившись в лице, даже грудной младенец.

Игинуш нервничала.

— Он знает, где моя дочь? — приставала она к инквизитору. — Пусть ответит, где моя дочь! Спроси его об этом! Смотри, какие у тебя есть крючки, и ножи, и тонкие иглы, и превосходные крючья… Пусть ответит. Он наверняка знает.

— Помолчи, — приказал ей Ринан Сих. — Ты умна и мудра, смотри сама, наблюдай и делай выводы. Но молчи! Иначе мне придется вывести тебя отсюда.

— Неблагодарное дитя, — проворчала Игинуш, устраиваясь удобнее в своем гнезде.

Пленника бросили на пол, не снимая с него ни пут, ни кандалов. Годан наклонился над ним, внимательно рассматривая свою жертву. Увиденное понравилось палачу. Пророк тумана был, несмотря на перенесенные испытания, все еще крепок, и дух его не был сломлен. Предстояла интересная работа.

— Его следует приковать к этим кольцам. — Годан указал своим подручным на два кольца, торчавших из стены. Человек, прикованный к ним, повисал над полом на высоте в несколько ладоней. Это создавало натяжение кожи, усугублявшее ощущения при пытках.

В отличие от святых братьев из обители, подручные палача не боялись пророка тумана. Они живо и сноровисто освободили его руки и ноги из пут. Не успел тот и глазом моргнуть, как уже болтался на стене. Один из подручных принялся срывать с него одежду.

Скоро пророк тумана был полностью обнажен. Как и говорилось, он принадлежал к человеческой расе. У него было суровое, даже грубое лицо, сухое сложение. Годан жевал губами, разглядывая «материал», который ему предстояло обрабатывать. Крови из такого тела вытечет немного — еще один плюс. Годан не любил пачкаться. Вообще — не работа, а одно удовольствие.

— Ой! — завизжала вдруг Игинуш. — Это же мужчина! Только не совсем… Но от этого еще более неприлично!

Под «не совсем» она разумела давнее увечье, которому подвергся пророк. Скорее всего, увечье это проистекало не от каких-либо религиозных причин (фанатики иногда лишают себя половых органов, принося их в жертву своим божествам), а было получено во время давней битвы. Пророк тумана не был оскоплен — он был именно покалечен. Шрам тянулся через бедро и заканчивался в паху.

— Мужчина! — верещала Игинуш. — Мне, девушке, нельзя на такое смотреть!

Ринан Сих сказал:

— Замолчи.

— Нет, не замолчу, и ты не смеешь так разговаривать с матерью! — отрезала Игинуш. — Этот человек — мужчина, он перенес немало боли, а вы хотите задавать ему вопросы. Он умеет терпеть. Он ничего вам не скажет.

Пророк тумана едва заметно улыбнулся. Годан сдвинул брови и отложил иглы, которые было взял для начала. Кем бы ни была Игинуш, в этом она права: пленник — крепкий орешек, и разгрызть его будет непросто.

— Крючья, — приказал Годан.

Ему подали «кошачью лапу», которая заканчивалась длинными острыми когтями. Идеальный инструмент для того, чтобы стругать человеческое тело. Остаются глубокие борозды, а когти устроены таким образом, что срывают узкие полоски мяса.

— Назови свое имя, — обратился к пленнику Ринан Сих.

Пленник, как и ожидалось, молчал.

— Меня зовут Ринан Сих, — продолжал инквизитор (он всегда пытался установить доверительные отношения с допрашиваемым, начиная беседу с обмена именами). — Твоего палача зовут Годан. Он постарается сделать так, чтобы ты понял, насколько мы уважаем тебя и твой статус.

— Кто она? — вдруг хрипло спросил пленник.

Игинуш подняла голову и уставилась прямо ему в глаза. Несколько мгновений длился этот поединок воль, а затем пленник опустил веки — он сдался.

— То-то же, — язвительным тоном произнесла Игинуш. — Ты только жаждешь бессмертия, а я его имею.

— Кто ты? — спросил он опять.

— Я, может, и теряю память, но с тобой все будет хуже! — продолжала Игинуш. — Там, под землей, в туманах… Ракштольн…

Она внезапно замолчала.

— Ничего не вижу, — призналась Игинуш спустя некоторое время. — Этот негодяй закрывает от меня спои мысли. Он нарочно это делает! Знает, как мне важно знать… Скажи ему, Ринан Сих, чтобы он открылся!

— Назови свое имя, — опять сказал инквизитор, обращаясь к пленнику.

— Пелам, — произнес тот. — Называй меня Пелам. Я — пророк тумана.

— Кому ты служишь?

— Чуме, Каре богов.

— У нее есть имя?

— Ты недостоин знать ее имя, — ответил Пелам презрительно. — Кто ты такой, чтобы разговаривать со мной о Каре богов? Вы, люди, тролли, троллоки, обитатели болот и равнин, — все вы только и болтаете о богах, о благочестии, о добре и свете, а когда боги приходят, вы убиваете их, а потом бежите от их гнева! То, что вы творите, — ужасно, и вы будете уничтожены.

— Эй, потише, — остановил его Ринан Сих. — Здесь нет чумного тотема, и ты не проповедник. Побереги свой пыл для другого.

— Я хочу ответить на твой вопрос, но ты не желаешь услышать ответ.

Ринан Сих сделал знак палачу, и глубокие борозды багрово проступили на теле Пелама.

— Я хочу знать имя Кары богов, — повторил Ринан Сих спокойно.

Писец сделал у себя в тетради несколько заметок и уставился на истекающего кровью Пелама немигающим взором.

Игинуш завопила и принялась по-птичьи подскакивать в своем гнезде. Ринан Сих, не глядя, протянул руку и схватил ее за нос. Она пискнула и затихла. Он выпустил ее.

— Молчи, — спокойно и доброжелательно приказал ей инквизитор. И опять перевел взгляд на палача.

Годан взял сосуд с узким горлышком и аккуратно вылил содержавшуюся там жидкость на обнаженные раны Пелама. Поднялся пар, послышалось шипение, и подвал наполнился зловонием. Пелам закричал, изгибаясь в своих оковах и ударяясь головой о стену.

— Он пытается убить себя! — громко произнес Годан.

Двое подручных сразу же ухватили Пелама за плечи и удержали его в таком положении, чтобы он не мог причинить себе лишнего вреда.

Постепенно дым перестал клубиться над отравленными ранами. Пленник обвис в своих оковах, тяжело переводя дыхание.

Годан снова взялся за «кошачьи когти», и новая борозда возникла на боку пророка тумана. Он опять закричал и забился, но на этот раз слабее.

Годан повернулся к инквизитору, который терпеливо наблюдал за пыткой.

— Странно, — проговорил палач, — я считал его сильнее. Но он явно готов сдаться. Признаюсь, я немного разочарован. Совсем немного. Мне хотелось опробовать новые приспособления, однако я боюсь потерять пленника.

— Что, все настолько плохо? — обеспокоился Ринан Сих.

Годан щелкнул пальцами. Его помощники уже знали, что это означает, и окатили потерявшего сознание Пелама холодной водой, после чего принялись бить его по щекам.

Когда Пелам вновь открыл мутные от боли глаза, он увидел совсем близко от своего лица худощавое лицо Годана.

— Помнишь меня? — спросил Годан. — Я твой палач. Ты разочаровываешь меня, пророк тумана. Я рассчитывал на долгую, интересную игру, а ты просто пытаешься уйти.

— И я… уйду… — прохрипел Пелам. — Ты не успеешь узнать…

Годан негромко рассмеялся.

— Успею, можешь не сомневаться! — отозвался он. — Многие пытались, но никто еще не выходил из моих рук в серые миры по собственному усмотрению. А уж отпущу я тебя или нет — моя воля.

Пелам облизал сухие губы.

— Продолжим? — предложил Годан. — Кажется, у Серого ордена остались кое-какие вопросы к тебе…

Палач разлегся на полу — под локоть ему услужливо иодложили подушечку — и вынул из ящичка, инкрустированного черепаховым панцирем и перламутром, несколько тонких игл. Второй подручный поспешил подать Годану небольшую переносную жаровню, сделанную в виде черепахи, чей панцирь был наполнен раскаленными углями. Годан положил иголки в самый жар и некоторое время наблюдал за тем, как они наполняются багровым свечением. Затем взял одну из них за костяную рукоятку и поднес к босым ступням пленника.

Тот дернул ногой, однако цепь, которой его приковали, держала прочно. Раскаленная игла вошла в ступню между пальцами. Вторая последовала за первой — и так четыре раза. Затем Годан взялся за вторую ногу своей жертвы.

Все это время Пелам кричал от боли, но не произнес ни слова. И наконец он обвис в цепях, уронив голову на грудь.

Годан поднял руку и замер, поглядывая на своих помощников. Те, в свою очередь, застыли с очередным ведром холодной воды наготове. Годан выдержал короткую, но эффектную паузу и щелкнул пальцами. Вода окатила пленника с головы до ног, раскаленные иглы зашипели, остужаясь.

Пелам закашлялся, отплевываясь, и вдруг проговорил:

— Я… все скажу. Довольно.

Ринан Сих и его писец одновременно взялись за перья.

— Назови имя Кары богов, — в очередной раз потребовал инквизитор. Терпения ему было не занимать.

Пелам вымолвил:

— Кианна…

— Кианна? — переспросил Ринан Сих. — Что это такое? Сообщество магов? Объясни!

Пелам судорожно перевел дыхание. Грудь его то вздымалась, то опадала.

— Мне страшно слышать, как вы произносите это священное имя! Вы не смеете своими грязными языками сквернить его, потому что Кианна есть Кара богов!

— Да, это мы поняли, но кто или что это такое?

— Она — богиня. Высшее существо. Великая сущность… величайшая из всех, что когда-либо появлялись на Лааре, и мы, пророки тумана, служим ей.

Заговорив, пленник больше не мог остановиться. Откровения, одно другого ужасней, исходили из его уст.

— Скованный, — говорил Пелам, — О Скованный! Улгарх — так называют его…

— Он говорит о запрещенном, — всполошилась Игинуш. — Я слышала… один раз. Да, давно. Три кожи назад. Вот сейчас вспомнила. Скованный — страшен. Последняя битва с Архаалем — та, что вызвала Катаклизм… А ведь моя дочь поклоняется Архаалю! Вы не знали? Она у меня большая умница!

Годан безмолвно запустил в Игинуш одной из своих игл, используя пыточный инвентарь как метательный кинжал. Иголка пронзила ладонь желтокожей женщины, и та заверещала, как подстреленный заяц.

— Зачем ты это сделал? — удивился Ринан Сих.

— Ей пора замолчать, — отозвался Годан. — Игла достаточно тонкая, чтобы не причинить большого вреда. Уж я-то знаю, поверь. Мои иглы болезненны, но безвредны.

Он хмыкнул, глянув на Пелама снизу вверх, и выдернул первую иголку из ноги пленника.

Тот взвыл.

— Говори дальше, — приказал Ринан Сих. — Ты рассказывал о том, что известно. О Катаклизме, о последней битве, о Скованном.

— Да… Но для того, о чем я намерен поведать, это важно. — Пелам перевел дыхание, жадно взглянул на воду, еще оставшуюся в ведре у подручных палача. — Я хочу пить!

Тебе дадут пить, когда я прикажу, — резко ответил Ринан Сих.

— Астральная Сеть, которую сплел Скованный, раскинулась надо всем Лааром, и…

Годан выдернул еще одну иглу.

Ринан Сих хлопнул ладонью по столу, так что писец, строчивший рядом, вздрогнул и бросил на инквизитора укоризненный взгляд.

— К делу, Пелам!

— Астральные гончие… — прохрипел Пелам.

— Еще одна сказка, — презрительно оборвал Ринан Сих. — Придумай что-нибудь поновее.

Пелам заторопился, видя, что Годан уже тянется к третьей игле:

— Я не рассказываю глупых историй! Речь идет о моей жизни…

— Твоя жизнь стоит немногого, так что вряд ли… — начал было Ринан Сих, но Пелам с неожиданной силой остановил его насмешку:

— Моя жизнь бесценна, и я могу потратить ее бесчисленное количество раз! Но ты хотел знать — так знай, и не перебивай меня больше… Скованный открыл Астральные врата в другие миры, и его гончие, рассыпанные по всем вселенным, завлекают туда души… Чем мощнее душа, тем нужнее она Скованному, ибо эти души — его пища. Он берет от них жизненную силу.

— Хочешь сказать, что Кианна — такая душа? — Ринан Сих прищурился с подозрением.

Ему, как и многим любознательным и пытливым братьям из Серого, ордена, был известен один весьма странный случай, оставшийся в анналах. Несколько лет назад храбрецы из армии Хигарта — того самого великого героя, которому предначертано спасти Лаар и который бесследно исчез несколько лет назад, — предприняли вылазку на темную сторону. Отчаянный рейд… Они захватили тогда пленника, который по виду напоминал самого обычного человека, но говорил чрезвычайно странные вещи. Тот пленник очень, очень хотел жить, а потому был весьма болтлив. Он назвал свое имя — Асгон. Нашлись также и умники, которые тщательно записали весь тот бред, который он нес. Впрочем, писали они по памяти и наверняка допустили массу ошибок. Что-то про «порталы», из которых на Лаар приходят создания из «других миров»… Разумеется, пленник был сочтен безумным и казнен.

Допрос Пелама сейчас напомнил Ринану Сиху о том случае… Возможно, люди, отправившие на смерть болтуна, совершили ошибку: им следовало прислушаться к тому, что они приняли за безумие. «Забавно, — подумал Ринан Сих, — сейчас я нахожусь в сходной ситуации… Как мне поступить, чтобы не ошибиться? Убить я всегда успею. Нужно выслушать. Да, внимательно выслушать и записать».

Он спросил Пелама:

— Тебе что-нибудь говорит имя «Асгон»?

— Асгон? — Пелам посмотрел прямо в глаза инквизитору, и тот поразился тому, каким ясным, откровенно-злобным, полным рассудочной ненависти был этот взгляд. — Асгон, ты сказал? А кто это?

— Так, — пожал плечами Ринан Сих, — один… мертвец.

Пелам рассмеялся и тотчас поморщился от боли.

— Ты находишь ситуацию потешной? — удивился Ринан Сих.

— Ситуация! — воскликнул Пелам. — Ситуация! Отвратительное слово. Слово, которым так легко оправдать подлость, свою или чужую…

— Кто такой Асгон? — повторил инквизитор. Теперь он не сомневался в том, что между Пеламом и этим самым Асгоном существует какая-то связь. Возможно, не прямая, но…

— А как он выглядел, тот Асгон?

— Он был похож на человека. Как и ты, — сказал Ринан Сих. — Припомнил? Или попросить Годана, чтобы он снова поработал над твоей памятью?

— Асгон — не имя, — сказал пленник.

— Кианна — имя, а Асгон — не имя, — повторил Ринан Сих. — Так и запишем.

— «Асгон» — Астральная гончая, — объяснил Пелам. — Их много… и они могут принимать любые обличья. Когда-нибудь ты поймешь. Только боюсь, что тогда уже будет слишком поздно.

— Боишься?

— Боюсь за тебя, Ринан Сих, потому что ты умный человек… умный для инквизитора, — сказал Пелам.

— Что-то давно я не слышал, как ты кричишь от боли, — заметил Ринан Сих, кивая Годану, и тот выдернул из ноги пленника сразу две иголки.

Громкий, отчаянный вопль огласил помещение, и Игинуш вдруг быстро побежала к выходу.

— Я больше не могу, — объявила она. — Здесь слишком шумно. Я пытаюсь заснуть, а мне не дают.

— Заснуть? — переспросил Ринан Сих. — Разве ты пришла сюда для того, чтобы спать?

— А для чего здесь мое гнездо? — удивилась в ответ Игинуш.

И выбежала из подвала. Ей никто не препятствовал.

— Астральные гончие захватывают души и загоняют их на Лаар, — сказал пророк тумана, и слезы текли из его глаз. Кровь медленно капала из ран на ногах. — Кианна была божеством в своем мире. Она попала в коварную ловушку, расставленную слугами Скованного… Она сильно разгневана.

— Она гневается на Скованного? — спросил Ринан Сих.

— Она — сгусток ярости, — объяснил Пелам. — Она наслала кару на тех, кто ей ненавистен. На обитателей мира, где она находится не по своей воле.

— Значит, все, что ей нужно, — это уничтожить Лаар?

— Да, ибо, уничтожив Лаар, Кианна освободится…

Повисла пауза. Ринан Сих обдумывал услышанное.

Что-то во всем этом не сходилось. Но он пока не мог понять — что именно.

Богиня. Изгнанница чужого мира. Полное злобы могущественное создание. Она находится на Лааре против своей воли и выплескивает свою ненависть, насылая туманную чуму на мир, который воспринимает как тюрьму, как место заточения.

Пророки тумана. Вот что осталось неясным.

— Насчет Кианны я понял, — сказал Ринан Сих. — Я даже согласен произносить ее имя с почтением, ибо существо, способное уничтожить мир, несомненно, заслуживает нашего преклонения. Но осталось, кажется, главное.

— Главное? — прошептал Пелам.

— Да, — сказал Ринан Сих и посмотрел ему в глаза.

— Что же ты считаешь главным?

— Тебя, — в упор произнес инквизитор.

— Меня?

— Почему ты и подобные тебе соглашаются служить Кианне? Она ведь разрушает вас. Она поступает с нами точно так же, как с другими. Надеюсь, у вас нет иллюзий: предатели собственного народа рано или поздно остановятся такими же жертвами, как и те, кого они предали.

Неожиданно Пелам рассмеялся. И, все еще смеясь, он умер в цепях. Ринан Сих больше не мог получить от него ни одного ответа.

Глава шестая

— Эй, потише!

Скимра набросился на Кусби, грозя тому кинжалом, и Эгертон с трудом поспел вовремя, чтобы разнять их.

В отряде, которым командовал теперь Эгертон, кого только не было! И призраки, и жабоиды, и бородавные клаггеры с гигантскими челюстями и двумя рядами шипов на руках, ногах и спинном хребте… Имелись среди его подчиненных инкубы — демоны, способные к телепортации; смертельно раненные, они забирают силы, нанося опасные раны своим соседям. Внешне инкубы выглядели довольно своеобразно. Их можно было даже назвать привлекательными — по-своему, конечно: бледные, с крепким торсом и длинными ногами. Их отличали лишь длинные, похожие на полосы меха перья, растущие на плечах.

Могучие косматые мертвяки, жирные мясники, пьющие кровь и добывающие ее из тел поверженных врагов огромным мясницким ножом, скелеты с горящими зелеными огнями внутри голых черепов и даже падальщики, лысые, с длинной голой шеей, как у любого стервятника, — всех их можно было видеть в шагате Эгертона.

Он привык не обращать внимания на зловоние, которое они источали. Высшее командование армии Урангрунда снабдило Эгертона золотыми и серебряными кристаллами, и унгар истратил их почти все. Обращенные в пыль, они создали связь между унгаром и всеми этими омерзительными созданиями Тьмы.

Скимра был когда-то человеком, но соприкосновение с силами Тьмы изменило его до неузнаваемости. Над его телом и личностью явно потрудились соулы, темные маги, и притом самым жестоким образом. Эгертон подозревал, что Скимра был одним из первых, кто подвергся магическим изменениям и едва ли не единственным из своего «поколения», кто оставался еще жив. Во всяком случае, это существо представляло собой человекообразное насекомое, но при этом было покрыто шерстью. Характер у него был вспыльчивый, и при любом удобном случае он кидался с ножом или с голыми руками, готовый рвать, грызть, расчленять…

Особую его ненависть вызывал злополучный Кусби с его рыбьими глазами и непомерно длинными тощими руками, еще одна жертва магов Ковена. Скимра считал его хилятиком, которого совершенно напрасно взяли в отряд.

Скимра подчинялся лишь Эгертону, который полностью подавил его волю (на этого солдата пришлось истратить не менее девяти кристаллов, столько силы и ярости он хранил в душе). Лишенный возможности бунтовать, Скимра тем не менее сохранил свой буйный дух и время от времени поднимал руку на кого-нибудь из своих товарищей. В таких случаях утихомирить его мог лишь Эгертон.

Подчиненные существа были лишены какого бы то ни было выбора. Их воля принадлежала унгару. Только это и делало шагат боеспособным.

В отряде царила ненависть. Здесь все так или иначе желали друг другу гибели. Эгертон ухитрялся силой магического воздействия удерживать дисциплину. Но за время марша к Урангрунду маг совершенно вымотался. Возможно, он переоценил свою способность приспосабливаться и проходить, как нож через масло, сквозь любые обстоятельства.

Отправляя нового унгара в армию Шаггона, Вербовщик снабдил его целым мешком крупных кристаллов, которые позволили подчинить сравнительно большое число созданий Тьмы. Но у Эгертона имелись и другие серьезные проблемы, и он вынужден был непрерывно лавировать. Фактически его зажало между двумя огнями: с одной стороны — тупые и строптивые существа, чью волю он подавил и контроль над которыми постоянно удерживал, а с другой — его сложные отношения с магиней Тегамор. Он не только видел ее и чувствовал каждое ее душевное движение — он еще вел с ней ментальный поединок, даже если она сама не всегда отдавала себе в этом отчет. Малейшая оплошность — и она, в свою очередь, подчинит себе его волю. Допустить это, особенно учитывая обстоятельства (сотню вечно голодных, раздраженных, злобных существ поблизости, например), было немыслимо. Утратить контроль над ними означало немедленную гибель.

Выматывали Эгертона и возобновляющиеся боли. Он не знал, нарочно ли Тегамор использует имеющуюся у нее возможность и заставляет своего бывшего пленника страдать или делает это случайно. До сих пор ему не удавалось установить с ней прочную обратную связь и, что называется, поговорить «по душам» — насколько такой доверительный разговор возможен при условии телепатического общения. Но ведь надеяться не запрещено! Возможно, они бы пришли к соглашению, и жизнь Эгертона сделалась бы немножко проще, а Тегамор получила бы кое-что взамен.

Например, образцы от самой крепости Урангрунда… С некоторого времени Эгертон знал почти все о карте, которую составляла магиня. Да-да, ее сокровенная тайна, работа, над которой она корпела много лет, никого не посвящая в эти планы, — все это было открыто Эгертону, человеку абсолютно постороннему для Тегамор, человеку, настроенному к ней едва ли не враждебно.

Интересно, какую гримасу она состроит, когда поймет это? Хотелось бы поглядеть! Разумеется, видеть красивую женщину в миг ее унижения и страха, в миг, когда она делается некрасивой, — весьма опасно. Опасно даже в том случае, если речь идет о самой обыкновенной женщине. Так что говорить о магине!

И все же Эгертон готов был рискнуть.

Но пока что его мечта о маленькой мести Тегамор оставалась только мечтой.

Его выводила из себя ее привычка выражать свою досаду, втыкая между булыжниками кладки своего дома кинжалы, разбивать о стены посуду, в том числе и наполненную алхимическими эликсирами, весьма жгучими и зачастую страшно ядовитыми… Даже простой удар кулаком отзывался в теле Эгертона. А он все еще не придумал, как избавиться от этой связи или, по крайней мере, как извлечь из нее пользу.

Что хуже всего, приступ мог захватить Эгертона в любой момент. Солдаты не должны заставать своего командира в минуты слабости. И уж тем более — такие солдаты, как те, которыми сейчас командовал Эгертон. Ему ни в коем случае нельзя ослаблять контроль над ними.

Но — ничего не поделаешь. И тоаданец преодолевал боль, поддерживал контроль над сотней порабощенных воль — и шел, шел, шел. Они продвигались к Урангрунду.

Песок под ногами был черным. Темное солнце призрачно светило на небе. Впрочем, это светило нельзя было в полной мере назвать ни солнцем, ни светилом; скорее, ему подошло бы название «темнило». Эгертон раньше не догадывался о том, насколько темным может быть свет.

Парадокс! Но после Катаклизма мир Лаара полон таких злых и ужасных парадоксов. Эгертон физически ощущал, как с каждым шагом погружается во Тьму. Здесь был некогда эпицентр Катаклизма, здесь в буквальном смысле слова вскипела Вселенная, чтобы, обварившись в адском котле, обуглиться и почернеть навсегда. Самые жуткие существа возникли здесь, когда улеглось всепожирающее пламя, и монстры со всех концов Лаара потянулись на Темную сторону.

Все выше вздымались вокруг горные пики. Антрацитово поблескивала под ногами дорога. Черные, темно-фиолетовые, багровые горы перекрывали друг друга, заслоняя горизонт, и в раскрытых зевах пещер угадывались чьи-то горящие голодные глаза. Впрочем, даже монстры, обитавшие тут, не решались выйти на охоту, когда мимо проходил шагат темных сил, такими жуткими были существа, которых Эгертон должен был считать своими солдатами.

Вербовщик оценил тоаданца по достоинству. Он даже не стал предлагать тому инициацию, хотя многие, кому поручалось командование темными силами, становились вампирами или личами, а кое-кто даже призраками… Эгертону удалось избежать прямого признания в том, кем он является на самом деле. Да Вербовщика это особо и не интересовало. В Темном мире слишком мало существовало тех, кто способен был принимать решения и держать в повиновении разнородное сборище самых разнообразных созданий. Не говоря уже об унгарах — самых настоящих, с мощным даром, об унгарах, способных по-настоящему работать с кристаллами и превращать практически в единое существо целый отряд.

Очередной перевал остался позади. Эгертон смотрел на узкую долину, расстилавшуюся между двумя горными хребтами. Там можно будет передохнуть. По дну долины бежала река, и вода в ней казалась ядовитой. Свинцовые блики мелькали в волнах. Сухая трава, росшая по берегам, напоминала воткнутые в землю кинжалы.

Отряд спускался с горы по крутой тропинке. Здесь следовало хорошенько смотреть под ноги. Один из скелетов упал, ломая себе кости. Эгертон только поморщился, глядя на груду осколков, которая осталась от его солдата. Армии Тьмы берут чаще численностью и магией, чем силой и умом своих воинов. Неисчислимые полчища заливают равнины и набрасываются на противника. Они способны поглотить любую армию. Даже странно, что тулленцам удается иногда противостоять темным силам.

За следующим перевалом должен был открыться Урангрунд. Эгертон поймал себя на том, что ему не терпится увидеть воочию крепость Шаггона. Он столько слышал о ней от Вербовщика и от других!..

Один вампир из его отряда, некий Сафрур, утверждал, что видел однажды эту крепость издалека. «Она — лучшее, что можно себе представить…» — утверждал Сафрур, нервно облизывая свои желтые клыки.

У Сафрура имелись кое-какие зачатки интеллекта. Эгертон иногда беседовал с ним. По происхождению Сафрур не принадлежал к знати и не получил никакого образования, поэтому и мнения его о многих вещах были весьма поверхностными. Эгертону так и не удалось выяснить, кем был Сафрур в прошлой жизни — и была ли у него вообще какая-то «прошлая жизнь».

Тоаданец отдавал себе отчет в том, что он, возможно, странный командир. Обычно те, кто занимает в иерархии Темных хоть какое-то положение, мало интересуются своими подчиненными и видят в них только материал, орудия для реализации своих замыслов. Но Эгертон никак не мог побороть присущего ему любопытства. Он ни на миг не забывал о том, что его орден прежде всего занимается исследованиями, сбором и систематизацией сведений. Поэтому и руководство отрядом Темных Эгертон воспринимал как своего рода экспедицию с научными целями. Опасную экспедицию, но жгуче интересную. Кроме того, здесь Эгертон впервые применил свой дар унгара по-настоящему. Он не скрывал теперь того, кем является; напротив, пользуясь кристаллом, он наслаждался своей властью над другими созданиями.

Получив инициацию — отдав свою волю Эгертону, — все его солдаты находились в пассивном подчинении у своего командира, и притом не отдавали себе в этом отчета. Эгертон поддерживал такое состояние без особых усилий со своей стороны: все было как было. Солдаты из его шагата также не были марионетками — подобно «бегунам», созданиям магини Тегамор. Они имели собственную жизнь, личное представление о том, что есть хорошо и что плохо. Отсюда и их бесконечные ссоры, кстати, ведь все они были агрессивны. Общим у них оставалось лишь одно: их незыблемая, никогда не оспариваемая преданность командиру.

Они расположились на отдых на берегу мертвой речки. Ее воды журчали, и это было единственным звуком, который нарушал здешнюю тишину. Казалось, сожженный мир не может наслушаться безмолвия после криков боли и отчаяния, после рева пламени и треска погибающих деревьев, грохота разрушающихся скал и грома, с которым обрушивались человеческие жилища.

Эгертон пытался представить себе, каким был этот мир до Катаклизма, но не мог. Ему думалось, что эти горы от начала времен были такими мрачными и черными.

Очередной приступ боли пронзил его левый бок. У Эгертона почернело в глазах, и даже тот слабый свет, который имелся на Темной стороне, померк для тоаданца. Он повалился на землю, стиснул зубы и затих. Спустя миг он решился перевести дыхание.

Ему показалось, что один из солдат наблюдает за ним. Эгертон открыл глаза. Точно. Сафрур смотрел на него, раздувая ноздри, точно принюхивался.

— Что тебе нужно? — Эгертон с трудом нашел в себе силы, чтобы заговорить.

— Ничего… Показалось, что ты помираешь.

Сафрур облизнулся.

— Не надейся, — оборвал Эгертон.

— Да я так… — Сафрур отвел взгляд. — Я ж не убивать тебя собрался. Я сам за тебя умру, мой командир, клянусь! Да здесь все умрут за тебя с радостью, уж ты-то должен это чувствовать. Просто… Если ты умираешь, лучше тебя… ну, употребить в пищу. Пока ты еще жив. Чтобы добро не пропадало.

— Добро не пропадет даже в том случае, если я умру, — ответил Эгертон. — Тут много охотников до падали.

— Да, но я-то падали не ем, — просто возразил Сафрур. — Я предпочитаю свежатину.

— Мои поздравления, — иронически улыбнулся Эгертон. Ему удалось блокировать боль, и сейчас он разговаривал внешне совершенно спокойно. — У тебя поразительно редкий для Темной стороны вкус.

— Ты неверно меня понял, командир. Я действительно верен тебе. Я мог бы вернуть тебе жизнь, если бы ты вдруг ее утратил, вот что я хотел сказать.

Сафрур разочарованно отошел. Эгертон опять закрыл глаза.

Он попытался вызвать перед внутренним взором образ Тегамор. И снова увидел ее в башне каменного дома в Соултраде. Женщина была обнажена. Кинжалы, вживленные в ее тело, блестели в свете свечи. Она медленно натирала себя ароматическим маслом. Прислужница, недавно вышедшая из рук Мастера Плоти, маленькое существо с длинными шелковистыми волосами и десятком тончайших пальцев на каждой руке, возилась у ног магини, умащая ее ступни и разрисовывая икры темно-зелеными узорами.

Очевидно, Тегамор готовилась к очередному заклинанию. Эгертон даже мог предположить, что оно будет иметь отношение к трансформации живого существа. Постепенно, очень осторожно расширяя свой внутренний взор, тоаданец смог увидеть и помещение магической лаборатории. Ага, а вот и объект магического эксперимента! В углу комнаты сидело, прикованное к стене цепью, существо, похожее на крысу и на человека одновременно. Очевидно, очередной неудачный экземпляр из лаборатории Мастера Плоти. Таких маги скупают по дешевке, чтобы те служили им подопытными животными. Если опыт не удастся — что ж, животное можно умертвить и легко заменить другим.

Внезапно Тегамор замерла и прислушалась. Застыла на месте и прислужница.

Тегамор отбросила ее в сторону ударом ноги и снова окаменела в неподвижности. Прислужница быстро отползла в угол, закрыла лицо волосами и съежилась на полу.

Тегамор больше не обращала на нее никакого внимания. Она принялась озираться по сторонам в поисках незримого наблюдателя. Эгертон понял, что она наконец почувствовала его присутствие. Странно, что этого не происходило раньше. Единственное объяснение подобному обстоятельству могло заключаться в том, что Тегамор была слишком сосредоточена на своих исследованиях.

Магиня осторожно приблизилась к рабочему столу и взяла в руки небольшую шкатулку из черного дерева. Эта вещь обладала своеобразной красотой, как и многое в Соултраде, однако красота эта была извращенной и заключала в себе нечто болезненное. Эгертон хорошо сумел рассмотреть фигурки, украшавшие шкатулку: сплетенные не то в единоборстве, не то в любовном экстазе напряженные мужские и женские тела с искаженными пропорциями.

Открыв шкатулку, магиня взяла оттуда горстку зеленоватой пыльцы и осторожно сдула ее с ладони. Комнату окутало мерцающее сияние. Похожее заклинание было известно Эгертону. Оно позволяло выявить незримое, заставить невидимого соглядатая проявиться. Обычно в магическом сиянии проступает темный силуэт того, кто доселе оставался незамеченным.

Однако в случае с Эгертоном ничего подобного не произошло. Напрасно Тегамор оглядывалась по сторонам, внимательно всматриваясь то в один, то в другой сгусток свечения. Ничего. Это и неудивительно, ведь Эгертон не присутствовал в ее комнате магически; он, скорее, был частью ее жилища, малой толикой своего естества растворенный в стенах, в каменной кладке. Быть может, в нижнем этаже, там, где маг был приращен к стене и где его присутствие ощущалось сильнее всего, Тегамор и смогла бы выявить нежелательного гостя. Но в лаборатории никаких следов Эгертона не оставалось.

Тегамор пожала плечами. Сияние медленно угасало. Прислужница робко подняла голову и взглянула на свою госпожу. Тегамор посмотрела на себя в зеркало. Мельчайшие светящиеся зеленые пылинки прилепились к обнаженной, смазанной маслом коже Тегамор, и теперь магиня представляла собой как бы ожившую ярко-зеленую пылающую статую.

Она вскрикнула в ужасе. Этого только не хватало! Любой маг, который сейчас творит заклинание, позволяющее ему видеть сокрытое (а в Соултраде такое могло случиться в любой момент), в состоянии увидеть Тегамор. Она — как пылающий факел в мире магии, открытая и обнаженная для любого желающего.

Как всякая магиня, Тегамор, разумеется, не стыдилась своей наготы. Наоборот. Она гордилась своим прекрасным телом и при возможности охотно выставила бы его напоказ. Ненадолго. Так, на миг. Чтобы у некоторых мужчин перехватило дыхание от приступа похоти, а у некоторых женщин началась чесотка — от зависти.

По собственному желанию, торжествуя — да, конечно, Тегамор легко бы обнажилась перед целой толпой. Но оказаться голой по случайности!.. Быть застигнутой в момент, когда неудачно сработало заклинание! Нет, только не это. В подобном эпизоде Тегамор узрела истинный позор.

Она щелкнула пальцами, подзывая прислужницу, и та принялась соскребать костяным ножичком зеленую густую массу с тела госпожи. Тегамор кусала губы и притопывала босой ногой: скорее, скорее! Девушка старалась, как могла, но все же работала, по мнению Тегамор, недостаточно быстро. Поэтому госпожа несколько раз наносила ей удары — то по плечам, то по животу. Она была недовольна.

Прислужница ничего не могла сказать в свою защиту. У нее не было языка — Мастер Плоти позаботился об этом. Тегамор особо попросила его о таком одолжении — ей надоели служанки, которые то и дело принимаются неловко восхвалять госпожу, да еще так неискренне, так глупо! Лучше уж пусть вообще молчит.

Масло с зелеными пылинками представляло собой густую массу. Тегамор велела служанке складывать ее на отдельное блюдо и следить за тем, чтобы ни одна частичка не пропала. Кто знает, может быть, ей еще пригодится этот состав. Тегамор почти совершенно успокоилась. В конце концов, что ни делается — все к лучшему. А такая опытная магиня, как она, сумеет обернуть себе на пользу любой эпизод. Даже такой, который на первый взгляд сильно попахивает неудачей.

* * *

Черная крепость Урангрунд как будто вырастала из скалы, являясь ее продолжением. Она была сложена теми же камнями, что и гора, служившая ей основанием. Высокие башни вонзались в небо, словно пытались разорвать его в клочья. Тьма как будто сгущалась вокруг крепости еще сильнее, и никакой свет не мог бы найти туда дорогу.

Крепость, главную твердыню Темной стороны Лаара, охраняли бараки — мощные смуглые воины с загнутыми, как у баранов, рогами, с острыми звериными клыками. Элитные воины Тьмы, бараки были чудовищно изменены заклинаниями некромантов замка. Они не ведали усталости, их преданность Шаггону не знала границ.

По дороге Эгертон видел людей и животных, искаженных жестокой магией, и все они влачили жалкое рабское существование. Очевидно, эти несчастные служили пищей для армии Шаггона; они знали о своем предназначении и давно смирились с ним. Во всяком случае, никто из этих бедолаг не смел и противиться, когда их хватали и тащили к солдатскому костру. Некоторых делили между собой вампиры и трупоеды: одни выпивали кровь из еще живой жертвы, другие поедали плоть. Недаром говорится: когда враг пронзит твое сердце и смерть похитит твою душу, когда твое тело падет на землю и ночь настанет в мире, — настанет час трупоедов… и к утру от того, что еще вчера жило, ело, размножалось, надеялось на лучшее, не останется даже малой косточки.

Эгертон довольствовался скудным пайком, который сводился к съедобным кореньям, грибам и — изредка — подстреленным в лесу животным. Во всяком случае, Эгертону хотелось бы думать, что это животные.

Он не знал, как долго еще выдержит подобную жизнь. Конечно, он мог бы воспользоваться магией, чтобы поддерживать в себе жизненные силы, вообще не прибегая к пище, но это была палка о двух концах: чтобы создавать такие заклинания, приходилось расходовать силы…

Когда ворота крепости распахнулись перед Эгертоном, ему показалось, что он вступает в темницу, откуда никогда уже не найдет выхода. Дезертирство, о котором Эгертон помышлял приблизительно с середины похода к Урангрунду, стало невозможным. Впрочем, невозможным оно было и раньше. Придется ждать удобного случая. А пока — пользоваться ситуацией и исследовать Темную сторону и населяющих ее созданий вблизи. Наверное, никто еще из ордена Тоа-Дан не находился так близко от Шаггона. Грех не изучить эту бесплотную сущность, повелевающую демонами.

Впрочем, никакой особой аудиенции лично для себя Эгертон не дождался. Его самого и его солдат разместили в огромном замке, в казармах, которые занимали весь западный угол обширнейшего замкового двора.

Эгертон не слишком-то беспокоился о собственных удобствах. У него имелось место, где преклонить голову, и этого ему было довольно. Он вполне в состоянии спать на соломе, а то и просто на голом камне.

Урангрунд превосходил всякое воображение размерами и грандиозностью. Это было поистине чудовищное сооружение, настоящий город — лабиринт высоких толстых стен со сложной системой подъемных решеток и ворот. В момент опасности Урангрунд был в состоянии мгновенно изолировать отдельные участки замка и обстрелять вторгшихся врагов с башен и соседних стен.

Само Зло, казалось, обитало в этих черных камнях, темных как ночь, как демонские крылья.

Один только раз Эгертон видел Шаггона, когда тот медленно проезжал по двору на огромном скакуне — существе, похожем на лошадь, но с восемью ногами, выше обычной лошади раза в полтора, с ниспадающей до земли гривой и пылающими, как угли, глазами. Закутанный в плащ гигант не имел ни лица, ни собственно тела; плащ требовался лишь для того, чтобы подчеркнуть, обозначить то место, которое Шаггон, могущественный призрак, занимал на земле. Низкий тяжелый голос слышался из глубины капюшона. Голос этот отдавал команды, и солдаты, охваченные благоговейным трепетом, внимали ему, и ни у кого даже в мыслях не возникало ослушаться. Невозможно было не подчиниться этому великолепному и зловещему созданию Тьмы.

Эгертон вместе с остальными преклонил колени и поднял над головой меч в знак того, что возглавляемый им шагат готов покориться любому приказанию господина.

— Кто наш главный враг? — гудел голос Шаггона. Он не стал дожидаться ответа — да такое было бы и невозможно, никто не смел не то что возвысить голос, даже поднять глаза в его присутствии. — Слушайте! Слушайте, создания Тьмы! Слушайте, отважные солдаты, готовые умереть за Шаггона! Слушайте, те, кому суждено творить волю Шаггона!

Эгертону было известно, что Шаггон, будучи призрачной сущностью, прикован кУрангрунду — прикован в прямом смысле слова: без Урангрунда, который служил для Шаггона как бы якорем в этом мире, могущественный призрак переставал быть. Он не мог покинуть собственную крепость. И потому особенно нуждался в командирах, способных творить его волю за пределами черной крепости.

Естественно, Эгертон не сомневался в том, кого Шаггон назовет в качестве главного врага Тьмы. Тугард. Империя, состоящая из двух государств, Аккении и Туллена. Между ними никогда не было полного единства: они то объединялись, то вновь возвращались к независимости… И все же они совместно представляли единого врага Тьмы. Туллен особенно досадил Тьме, с Тулленом, очевидно, Шаггон намерен расправиться в первую очередь.

Туллен был наиболее уязвим. Во время Катаклизма прервался наследственный королевский род Туллена. Король погиб, наследника после него не осталось. И потому власть в Туллене в конце концов сосредоточилась в руках великого полководца Адрелиана. Именно ему удалось остановить гражданскую войну в государстве и собрать тулленские земли под свою руку. Адрелиан успешно отражал нашествие армий Тьмы. Некоторое время казалось, что жизнь нормализуется: Аккения готовилась объединиться с Тулленом, сам Адрелиан ожидал коронации — он должен был стать императором Тугарда…

И тут произошло неожиданное. Агентам Тьмы удалось выкрасть Адрелиана. Такого никто предвидеть не мог. Пожалуй, похищение полководца, да еще накануне его коронации, было самой дерзновенной затеей Тьмы. И эта затея увенчалась головокружительным успехом!

Адрелиан был обращен в бесплотного призрака, предводителя призрачного воинства Легиона Смерти. Злая ирония судьбы состояла в том, что именно Духу Адрелиана предстояло вести зловещее воинство на те самые земли, которые некогда человек Адрелиан считал своими и которые он поклялся защищать.

В Тугарде правил сейчас Орвас, сын Адрелиана, истинный уроженец Аккении, города героев. В своей политике этот молодой человек опирался на церковь Сеггера — умный выбор, потому что опытные в политических интригах сеггерианцы обеспечили ему и силу, и власть, и поддержку.

Государство Орваса переживало сейчас не лучшие времена: на земли Тугарда пришла чума. Полностью поглотив болота, она не миновала и степные районы. Необходимо было принимать меры для того, чтобы остановить бедствие, иначе оно могло бы стать повальным и привести к массовой гибели людей и к бунтам. Кроме того, дополнительной проблемой для Орваса стали архаалиты. Преследуемые как еретики, изгнанные со своей земли чумой, потерпевшие несколько сокрушительных поражений от Теней Исхара, они в массовом порядке уходили в Тугард и пытались расселиться там. Ссориться с сеггерианцами и особенно с Серым орденом, с инквизицией, Орвасу не хотелось, однако и изгонять архаалитов обратно в болота на верную смерть он сейчас не мог. Вряд ли эта мера была бы сочтена популярной.

Поэтому Орвас предоставил Серому ордену действовать относительно архаалитов самостоятельно. И если Серые братья или койяры истребляли архаалитов десятками и сотнями — что ж, на все воля Сеггера. Орвас просто закрывал на это глаза.

— Внимайте мне те, кто создан Шаггоном, кто живет ради Шаггона, кто умрет за Шаггона! — гремел низкий, мощный голос, отражаясь от черных скал и несокрушимых стен. — Наша цель — Тугард! Там прольется кровь людей. Последняя кровь последних людей. После этой битвы люди будут существовать лишь как корм для вас… как ваши слуги и рабы… как живая пища… Сокрушим Орваса!

— Орвас! Орвас! — глухо загудели воины, не поднимая голов. — Сокрушим Орваса!

— Тугард! — выкрикнул Шаггон. — Вы отправитесь туда и убьете там всех! Не щадите никого! Это просто пища, помните об этом!

— Тугард! Тугард! — повторяли за своим владыкой солдаты.

Эгертон, привыкший быть не столько участником сцен, сколько их сторонним наблюдателем, не мог не отдать должного Шаггону: происходящее поистине захватывало. Казалось, все они участвуют в одном из величайших событий истории Лаара. Огромная честь — оказаться там и тогда, где творятся и видоизменяются судьбы вселенной. И от тебя, лично от тебя зависит толика происходящего. Пусть малая, ничтожно малая, но все-таки.

Эгертон был потрясен. Он поймал себя на том, что вместе с другими приглушенно повторяет: «Тугард! Тугард! Орвас! Орвас!» Он прикусил губу до крови и тотчас же поймал на себе взгляд одного из вампиров. Неосмотрительно показывать такому собственную кровь. Эгертон поскорее облизал губы, и вампир со вздохом сожаления отвернулся.

Эгертон знал, что у кровососов имеется такая неприятная особенность: они нанимаются в армию, а потом, стоит их товарищам по строю зазеваться, начинают пить кровь собственных же соратников. Жажда неизменно оказывается сильнее любых других чувств, включая и чувство долга.

Поэтому Эгертон всегда держался начеку. Кого только не было в его отряде! И вампиры и упыри занимали там не последнее место. Двое вампиров стали младшими командирами. Эгертон уважал их интеллект и способность подчинять себе других. Правда, способность эта была слабенькой — и Эгертон не был уверен в том, что они действительно являлись унгарами. Скорее всего, они пользовались кое-каким уважением среди прочих умертвий лишь потому, что так приказал им Эгертон, держащий их всех в полном повиновении.

Скоро, очень скоро им предстоит выступить в поход навстречу одному из величайших сражений в истории Лаара. Шаггон задумал сокрушить Тугард и собрал для этого гигантскую армию. Поистине непобедимую, в чем легко убедиться, оглядев двор черного замка: неисчислимые полчища нежити заполнили пространство. Тугард обречен. Об этом можно даже не беспокоиться. Ни одна армия Света не выстоит против Легиона Смерти, умноженного и укрепленного шагатами новобранцев, которыми командуют могущественные унгары.

А повелевать всей этой неисчислимой армией Тьмы будет Адрелиан, король-призрак, король-мертвец, который знает Тугард, свою бывшую вотчину, как никто другой.

Тот самый Адрелиан, который говорил в свое время: «Каждый воин Тьмы — как камешек в горной лавине, что катится, сметая все на своем пути. И кто может сказать, сколько камней увлечет он за собой?» Горькие слова, правдивые слова… Никто не мог предвидеть, какая ужасающая ирония в них кроется!

— Нет пощады, — бормотал Эгертон, зная, что его никто не слышит. — Не будет милосердия. Нет шансов. Нет надежды. Смерть, смерть, смерть…

Иногда он всерьез опасался потерять себя, утратить собственную личность и представление о том, кто он на самом деле такой. Одно дело — завербоваться в армию Тьмы, имея намерение дезертировать при первой же возможности, и совсем другое — та реальность, с которой пришлось столкнуться. Дезертирство оказалось невозможным. Во всяком случае — пока. Даже если удастся выбраться из Урангрунда — куда бежать? Кругом тьма, одна сплошная тьма. Одинокий человек, пусть даже и маг, долго здесь не продержится.

Нет, у Эгертона только один шанс выжить — добраться вместе с Легионом Смерти до Тугарда… а там уж как получится. Может быть, он и сумеет спастись.

Хотя, если уж признаваться себе во всем честно, когда полчища Тьмы обрушатся на Тугард, спасения там не будет уже никому.

* * *

Тегамор проснулась оттого, что ее сердце сдавила дикая, лютая тоска. Она долго лежала в постели, мысленно перебирая свои сны. Она даже заставила эти сны предстать перед ней наяву: несколько ярких картинок, в которых мелькали то лица, то расчлененные тела, то невероятно прекрасные неведомые земли, в которых она, Тегамор, была полновластной королевой… Ничего такого, что могло бы вызвать у нее подобную реакцию.

Нетерпеливым движением руки Тегамор заставила свои сны исчезнуть. Темнота окружала магиню. Безопасная темнота ее собственной уютной спальни, где стояла такая мягкая кровать, где имелось столько чудесных подушек и покрывал.

Что происходит? Почему ей так тоскливо, так страшно?

Она снова опустила веки и ощутила близость постороннего наблюдателя. Опять! Опять все то же самое! Теперь она не стала использовать светящийся порошок, зная, что это бесполезно. Но кто он такой, этот неведомый соглядатай? Почему он вообще шпионит за ней? В гильдии магов и в магических советах Тегамор не считалась сколько-нибудь значительной личностью. Глупцы эти мужчины! Да и некоторые женщины — тоже!.. Они попросту не догадываются о том, с кем имеют дело. Что ж, многие обманывались, видя перед собой чрезвычайно красивую и очень молодую женщину. Не они первые, не они последние. Недооценивать магиню — одна из самых распространенных и самых смертоносных ошибок, на какие только способны люди, и мужчины-маги в первую очередь. Слишком многие из них поплатились за это жизнью. Что, впрочем, абсолютно ничему не научило оставшихся.

Может быть, кому-то стало известно о проекте, над которым работает Тегамор? О магической карте Лаара? Но она еще ни с кем не делилась своими замыслами… Да и в любом случае шпионить за ней имело бы смысл днем, когда она занимается работой, а не ночью, пока магиня изволит почивать.

Нет, здесь явно имело место нечто совершенно иное. Но вот что?!

Новый приступ тоски буквально скрутил Тегамор. Она даже застонала сквозь зубы. Что же это такое, в конце концов! Почему ей так больно, так скверно, так печально? Почему она ощущает себя оскверненной, хотя ни сегодня, ни вчера не произошло ничего особенного? Что случилось? Что — или, точнее, кого — она чувствует?

Будь у Тегамор по-настоящему дорогой ей любовник, близкий друг, учитель или ученик — тогда, возможно, она встревожилась бы за него. В самом деле, связь между друзьями и возлюбленными бывает очень прочной, и если один попал в беду, другой сразу же реагирует на это — головной болью, беспричинными слезами или еще как-нибудь, вплоть до расстройства желудка. Но у Тегамор не было ни одного близкого существа. Она тщательно заботилась о том, чтобы таковые не возникали, и уничтожала любую привязанность на корню, не позволяя ей развиться до состояния зависимости.

Так что же это за непонятный «друг»?

Неожиданно перед ней в темноте сгустилось лицо Эгертона. Тегамор не поверила собственным глазам. Такого с ней не случалось. Некто сумел пробиться к ней сквозь толщу расстояния и все магические защиты. Открытый поединок воль начался.

Она протянула руку, чтобы ощупать видение. Как и следовало ожидать, образ Эгертона был бесплотным — лишь светящаяся картинка на стене.

— Ты видишь меня? — прошептал он. Точнее, он говорил обычным своим тоном, не понижая голоса, но доносилась его речь откуда-то из невообразимой дали.

— Да… — Она была так растеряна, что позволила ему вступить в диалог с собой. При любых других обстоятельствах она попросту сотворила бы заклинание, уничтожающее призрака.

В конце концов, он ведь вторгся в ее частные владения, в ее спальню! Он нарушил ее сон, он помешал ее отдыху!..

— Я тоже вижу тебя, — сказал Эгертон. — Отлично вижу. Ты обнажена. На твоем теле остались зеленые разводы… Тебе идет. Ты красива, Тегамор.

— Избавь меня от этих мужских глупостей! — возмутилась Тегамор. — Если я и красива, то не ради тебя и не ради какого-либо другого мужчины, но лишь потому, что так нравится мне самой.

— Ну конечно, — согласился Эгертон, чем разозлил ее еще больше.

— Как ты здесь оказался? — спросила она.

— Я не здесь, — ответил Эгертон. Он ждал, пока она выйдет из себя настолько, что сама предложит ему сотрудничество. Пока что следовало выжидать и дразнить ее.

— Не здесь? — осведомилась Тегамор. — А где в таком случае?

— Ты должна была догадаться.

— Я тебе ничего не должна.

— Ты должна не мне, а себе… Ну, еще не поняла?

— Нет, — отрезала магиня.

— Что ты чувствуешь, Тегамор?

— Злость!

— Неправда, — мягко поправил он, — Ты ведь проснулась не оттого, что…

— Ладно, — сдалась она вдруг. — Ты прав. Меня разбудила какая-то невероятная, дикая тоска. Как будто я умерла… или очутилась в заточении…

— Тебе передаются мои ощущения, — сказал Эгертон просто. — Раньше только я испытывал… некоторые неудобства, скажем так… от нашей с тобой связи.

Тегамор зашипела от негодования. «Связь»! Умеют эти мужчины подбирать слова!

Эгертон, разумеется, и шипение это слышал, и настроение своей собеседницы отлично улавливал, но сделал вид, будто ничего особенного не заметил. Вряд ли ему удастся подчинить ее себе — на такое он и не рассчитывал, — но ослабить ее влияние он попытается.

Он невозмутимо продолжал:

— И тем не менее наша связь становилась крепче с каждым днем. Кстати, теперь страдаю от нее не только я.

— Как это произошло? Я имею в виду нашу… нашу связь. — Она нехотя произнесла последнее слово, негодуя на Эгертона за его вторжение.

— Ты еще не догадалась, Тегамор? — Казалось, он готов рассмеяться. — Ты ведь мастерица соединять несоединимое, делать нечто целое из живого и неживого… Ведь это ты сделала нас нерасторжимыми.

— Дом, — выдохнула она. — Все произошло, когда я превратила тебя в часть моего дома.

— Точно. Ты не напрасно избрала стезю магини и заменила собой своего учителя. Покойник гордился бы такой девочкой. Он даже простил бы тебе ту отраву, которую ты всыпала ему в питье.

— Тебе и это известно?

— Я знаю почти все, что связано с этим домом и твоей жизнью в этом доме, — признался Эгертон. — Впрочем, это не имеет большого значения, ведь я действительно нахожусь далеко от тебя. И вряд ли воспользуюсь своими познаниями тебе во вред.

«Ну разве что самую малость», — прибавил он мысленно.

Но она этих мыслей не прочитала.

— Не дотянешься, — фыркнула Тегамор.

— Точно, — подтвердил он. — Не дотянусь.

— Но все же мы… связаны. — Тегамор покривила губы, произнося это неприятное ей слово.

— Ты умеешь формулировать кратко и точно, Тегамор.

— Кто отрубил тебе руку? Кто помог тебе освободиться и бежать?

— Одно из твоих умертвий. Бывший маг. Очень слабенький, практически развоплощенный, но все же…

— Как тебе удалось подчинить его?

— Долгая история.

— Ладно, не имеет значения… — отмахнулась она. — Не можешь ведь ты быть унгаром! При тебе не нашли ни одного кристалла. Да будь ты унгаром, — она вдруг заволновалась, — ты бы подчинил себе моих «бегунов», заставил бы их сменить хозяина… Так?

— Да, — сказал он. — Я действительно не смог подчинить себе твоих «бегунов». Они не сменили хозяина, поэтому они поймали меня и доставили к тебе, в Соултрад. Я даже не пытался.

Он знал: она сразу почувствует, что он сейчас предельно искренен с ней.

И она и впрямь это ощутила и успокоилась.

— Тот маг-предатель — он ведь уже исчез? Окончательно развоплотился, не так ли? — спросила магиня.

По ее тону он понял, что она знает ответ. Поэтому Эгертон сразу заговорил о вещах, куда более важных с его точки зрения:

— Тегамор, мы должны освободиться друг от друга. Каждый из нас является самостоятельным магом, у нас нет общих интересов, мы даже не враги.

— Обещаю тебе, что мы очень быстро станем заклятыми врагами, если не разойдемся в разные стороны, и притом в самое ближайшее время, — сказала она. — Удивительное единодушие царит между нами, не так ли? О Эгертон! И этого человека я держала у себя в плену!

— И эту женщину я проклинал, сидя у нее в подвале! — в тон магине прибавил Эгертон.

— Ты меня проклинал? — неприятно удивилась она.

— Ты же держала меня в плену! — с жаром воскликнул Эгертон. — Это было естественно. Нет такого пленника, который не мечтал бы вырваться на свободу.

— Я знаю множество примеров обратного, — заявила Тегамор.

— Не мой случай, — парировал Эгертон. — Я свободен… и желаю избавиться от тебя навсегда.

— Как и я, — подхватила Тегамор.

— Ты можешь покинуть свой дом, — предложил Эгертон. — Тогда исчезнет то, что нас объединяет.

— Нет уж. — Она покачала головой. — Не дождешься. Слишком многое я совершила для того, чтобы завладеть этим великолепным жилищем. Не говоря уже о том, что оно находится в богатом квартале и содержит в себе множество тайников. Я не все их еще исследовала. Мой старый учитель был простоват, но секреты любил.

— Что ты предлагаешь?

— А чем ты мне заплатишь?

— Торгуешься, Тегамор? — Эгертон хмыкнул.

У магини мороз пробежал по коже, когда она услыхала этот недобрый смешок. У Эгертона явно что-то было уже на уме.

— Да, я торгуюсь, — объявила она храбро.

— Я доставлю тебе образцы из Урангрунда, если ты разрушишь чары, привязавшие меня к твоему дому и к тебе, — обещал Эгертон. — А заодно мы с тобой вместе полюбуемся твоей картой…

— Тебе не кажется, что ты хочешь слишком многого?

— Нет, — сказал Эгертон, — Напротив. Я уверен, что делаю тебе большое одолжение. Тебе больше никто не доставит ни почвы, ни воды, ни камней, ни растений из этих мест. Здесь все проклято, здесь все пропитано Тьмой. Даже в большей степени, чем в Соултраде. Таких мест, как это, больше нет нигде на Лааре. Ты могла бы ощутить это, когда мы только-только начали с тобой разговаривать.

Глава седьмая

Ринан Сих возвращался из обители Святого Арвинна в Тугард. Он обязан был незамедлительно встретиться с императором Орвасом и сообщить ему последние новости. Орвас должен в точности знать, какая сила ему противостоит и что на самом деле скрывается за звучным названием Кары богов.

То, о чем успел рассказать перед смертью пленный пророк тумана, потрясло Ринана Сиха до глубины души. Все оказалось так просто — и вместе с тем так трагически ужасно! Некое высшее существо, способное по своей силе соперничать с богами (а может быть, и являющееся богом!), вынужденно покинуло свой мир и очутилось на Лааре… Разъяренная своим пленением — или тем, что она сочла пленением, — Кианна наслала на Лаар эту ужасную чуму. И, что удивительно, нашла адептов своего разрушительного культа! Назвать то, что проповедовали пророки тумана, «учением» у Ринана Сиха не поворачивался язык. Скорее, то были проклятия в адрес людей, погрязших во грехе и заслуживших страшную смерть.

Ничего, в общем-то, нового, ведь человечество всегда было так или иначе виновато перед пресветлым Сеггером. Да, ничего нового — если бы эти проклятия не сопровождались расправами над целыми городами.

Богиня!.. Такое просто не укладывалось в голове.

Ринан Сих ехал в сопровождении отряда из пяти койяров. Остальные остались с прочими инквизиторами в обители — приводить в порядок записи и готовить документ, который можно будет обнародовать перед рядовыми сеггерианцами. Ринан Сих вполне доверял своим сотрудникам эту работу. Что касается палача, то тот заслужил несколько дней отдыха в обители. Инквизитор не сомневался в том, что Годан сейчас вкушает негу, возлежа на мягких перинах и угощаясь молоком, белым хлебом и тертым сыром. Чем-чем, а умением добывать хорошую пищу при любых, даже самых жутких обстоятельствах обитель Святого Арвинна славилась всегда. Такой уж там настоятель.

Вспомнив о нем, Ринан Сих сухо улыбнулся. Настоятель хотел, чтобы Ринан остался в обители — передохнул и заодно помог в работе над составлением документов. Но инквизитор наотрез отказался.

— Новости, которые я узнал, слишком важны, чтобы их можно было доверить письму, — объяснил он. — Мой долг сообщить обо всем Орвасу. лично и с глазу на глаз. Для императора — никаких официальных документов, никаких отредактированных и сокращенных версий случившегося. Он обязан знать всю правду.

Довод был убедительный, и настоятель кивнул.

— Что ж, собирайся в дорогу, Ринан Сих. Я дам тебе мое благословение, и да хранит тебя рука Сеггера!

— Благодарю, святой отец, — наклонил голову Ринан Сих. — Я не сомневался в том, что найду у тебя полное понимание.

— Твои цели благи, твои намерения чисты, — сказал настоятель.

Честно говоря, в монастыре все, начиная с настоятеля, вздохнули с облегчением, когда Ринан Сих отбыл, забрав с собой вездесущую и болтливую Желтую Игинуш. Все сходились на том, что сам инквизитор — благочестивый, мудрый и отважный человек, но его спутница, какой бы важной ни считал ее Ринан Сих, — просто кошмарное существо. К тому же она все-таки, как ни крути, женского пола! А нахождение особы женского пола в обители Святого Арвинна — это нечто из ряда вон выходящее. Такого не случалось уже пятьдесят лет. С того памятного, записанного в анналах обители дня, когда к святым братьям заехала королевская дочь, заблудившаяся во время охоты. Было признано неразумным оставлять ее за воротами, поскольку наступала ночь, к тому же ненастная. И молодая женщина переночевала в святой обители. Об этом подвиге милосердия, который совершил Арвинн, тогдашний настоятель (а в будущем — святой), рассказывали очень трогательную легенду.

Но одно дело — королевская дочь, и совсем другое — какое-то кудахчущее уродливое создание, карлица или гномка. Которая к тому же периодически линяет, как сообщил ее покровитель.

В общем, хорошо, что они уехали. Настоятель с облегчением благословил их в последний раз и закрыл за ними ворота.

* * *

Койяры ни о чем не спрашивали Ринана и по большей части вообще оставались невидимыми, так что ему казалось, что он путешествует один. Это полностью его устраивало, поскольку Ринан Сих любил поразмыслить надо всем, что с ним случилось и чему он, вольно или невольно, сделался свидетелем. Мысленно он писал книгу — летопись собственной жизни.

Такого, признаться, еще никто не делал, и Ринан Сих никак не мог решиться начать переносить на пергамент все то, что уже стройно сложилось в его уме. Слова, несомненно, просились быть записанными: они уже выстроились в правильном порядке и желали, чтобы их прочитали другие люди.

Но кому интересна жизнь отдельного, мало чем знаменитого человека? До сих пор все летописи касались лишь важных событий, значимых для государства. Действующими лицами в них были короли, полководцы, могущественные маги — люди, от которых зависели судьбы многих и многих. Никогда прежде не уделялось внимания частной жизни какого-то одного человека — не полководца, не государя, даже не министра. Обыкновенного инквизитора. Одного из многих.

И все же Ринан Сих не мог отделаться от мысли о своей книге. Инстинктивно он сознавал, что его жизнь на самом деле представляет очень большой интерес. И заключался этот интерес, разумеется, не в личности и не в переживаниях какого-то отдельного, не слишком значительного человека, а в том, что этот человек повидал и к каким подчас парадоксальным выводам он пришел.

Взять хотя бы Игинуш. Ринан Сих не сомневался в том, что мать королевы умертвий рано или поздно сыграет свою роль. Возможно, она сумеет вывести инквизитора на Пенну — точнее, на Тзаттога, — и… Что произойдет дальше — об этом Ринан Сих даже думать боялся. Он догадывался о том, что последствия такой встречи могут быть ужасны.

Он улыбнулся своим мыслям тонкой, сухой улыбкой. В любом случае ему следует находиться поблизости, когда это произойдет. Он должен увидеть все своими глазами… и описать в книге.

Опять книга! Похоже, мечта о ней становится назойливой.

Ринан Сих посмотрел в сторону и на мгновение заметил койяра: воздух чуть сгустился, заколебался, мелькнула тень… потом опять все пропало, как не было. Свита определенно не докучала инквизитору своим присутствием, но никуда не исчезала. Незримые братья следили за безопасностью инквизитора. Они выполнят свой долг до конца, даже если им придется расстаться с жизнью.

Одинокий странник, сопровождаемый лишь маленькой женщиной, карлицей, может показаться грабителю легкой добычей. А если таких грабителей целая банда — то тем более.

Они выскочили на дорогу и окружили Ринана Сиха в одно мгновение — пятеро крепких, вооруженных кривыми мечами… Ринан таких еще никогда не встречал и даже не знал, как они называются. У них были сморщенные, покрытые язвами, грубые и вместе с тем свирепые физиономии с маленькими глазками. Острые уши серого цвета и длинные серые же волосы придавали им сходство с некоторыми племенами гномов, однако то были не гномы, поскольку ростом они превосходили даже людей. Быстрые, ловкие, они окружили Ринана Сиха и наставили на него оружие.

Игинуш с интересом воззрилась на них.

— Чего они хотят, мой мальчик? — вопросила она Ринана. — Почему они показывают тебе свои кривые ножи? Желают, чтобы ты похвалил их?

— По-моему, они пытаются нас ограбить, — хмуро ответил Ринан Сих.

Игинуш закатилась хохотом.

— В жизни не слыхивала ничего глупее! Как это — ограбить? Да что у тебя можно взять, дитя мое, кроме твоей чистой совести! Но совесть невозможно украсть, ее даже не вырезать из тела, так прочно она приросла к твоим внутренним органам. Уж я-то знаю. Я ведь вижу тебя насквозь. Любая мать видит своего ребенка насквозь, — прибавила Игинуш важно, переведя взгляд на грабителей.

Те не обратили на нее внимания.

— Что у тебя есть? — спросил один у Ринана Сиха.

Голос у грабителя был высокий, тонкий, как у женщины. Присмотревшись, Ринан Сих понял, что это и есть женщины. Поначалу инквизитор не понял очевидного лишь потому, что напавшие на него были слишком уж уродливы.

— У меня ничего нет, почтенная сестра, как уже сказала тебе эта особа. — Ринан Сих указал на Игинуш.

— Она не твоя мать? — спросила грабительница.

— Пока она считает себя моей матерью, пусть так и будет, — ответил Ринан Сих.

— Я не об этом спрашивала.

— А я ответил единственно возможным образом, — оборвал он.

— Что ты везешь с собой? — опять спросила старшая из сестер.

— У меня ничего нет, — сказал инквизитор. — Ничего, что заинтересовало бы таких, как вы.

Она громко рассмеялась.

— А что ты о нас знаешь?

— Ровным счетом ничего, — согласился Ринан Сих, — но вы пытаетесь меня ограбить, а грабителям обычно нужны золото, драгоценности, хорошая одежда, еда, лошади, оружие… Из всего перечисленного у меня с собой лишь небольшой запас пищи да скверная лошадка, на которой я сижу.

— Нам сгодится и это, — сказала грабительница. — Слезай и отдавай нам свои припасы, иначе тебе не поздоровится.

— Как вас называют? — спросил Ринан Сих.

Она нахмурилась, отчего все язвы на ее лице пришли в движение.

— Зачем ты спрашиваешь?

— Я никогда не видел таких, вот мне и стало любопытно. Видишь ли, я пишу книгу. Книгу обо всем, что видел.

Странно. Первое существо, которому Ринан Сих рассказал о своем плане, была уродливая женщина-разбойница, предводительница банды сестер, которая наставила на него меч в попытке отобрать у него последнее. Считается, что обычно человек делится сокровенным с кем-то близким. Но возможно, иногда все происходит прямо наоборот, и человеку для того, чтобы быть искренним, необходим кто-то максимально далекий. Кто-то, кто скоро умрет…

— Нас называют годжерами, — сказала женщина. — До Катаклизма таких не было. Наши лица обожжены, наши тела изменены магией. Так случилось. Мы не жалуемся.

— Годжеры? — переспросил Ринан Сих. — Впервые слышу.

— И впервые видишь. И больше не увидишь.

— Вы бесплодны?

— Разумеется… Но мы хотим жить, и мы намерены прожить еще много лет. Поэтому отдавай припасы… если твое намерение совпадает с нашим.

— Что ты имеешь в виду? Намерен ли я устроить так, чтобы вы прожили как можно дольше? — Ринан Сих усмехнулся. — Милые сестры, в последний раз предлагаю вам убраться подобру-поздорову.

Предводительница годжеров покачала головой.

Ринан Сих поднял руку, и тотчас, повинуясь его призыву, из пустоты выступили койяры. Их появление было таким неожиданным, что разбойницы ничего не успели предпринять. Лишь две из них повернулись настречу врагам и подняли мечи, но это не спасло их от мгновенной смерти. Миг — и все было кончено. Все пять сестер лежали с перерезанным горлом, а койяры, улыбаясь, медленно таяли в пустоте.

Ринан Сих осмотрел тела. На одной из сестер было золотое украшение — крохотный глаз Сеггера.

Неожиданно он вспомнил историю, которую слышал краем уха и которой не придал значения. В одной из обителей святой Эстер произошел бунт: несколько сестер сочли, что методы лечения, применяемые в обители, малоэффективны, что следует действовать более решительно и прибегать к магии. Эти сестры были изгнаны… Очевидно, неумелые магические практики в сочетании с контактом с больными привели к таким плачевным результатам. И поскольку никаких других источником существования они не нашли, то занялись грабежом. Печальный исход. Печальный, однако закономерный.

Ринан Сих снял с тела убитой женщины — годжера, как она себя назвала, — священный символ Сеггера и повесил его себе на грудь. Золотой Глаз божества вернулся домой.

* * *

Вечером этого дня Игинуш начала вдруг проявлять странное беспокойство. Она буквально не находила себе места, ерзала в седле, озиралась по сторонам, то ощупывала свое лицо, то дергала себя за волосы, то принималась теребить на себе одежду. Наконец Ринан Сих спросил ее:

— Что происходит?

Он предполагал, что Игинуш обладает достаточной чувствительностью, чтобы улавливать близость каких-нибудь магических воздействий. Появление сейчас какого-либо мага было крайне нежелательно. С любым врагом койяры справятся, даже, наверное, с таким, который обладает значительной силой; однако схватка задержит отряд в пути, а допустить этого Ринан Сих не мог. Ему требовалось как можно скорее оказаться у Орваса и поведать императору о том, с каким врагом ему предстоит иметь дело.

— Ты что-то чувствуешь? — спросил Ринан Сих у своей спутницы. — Какая-то близкая неприятность?

— Какой ты заботливый и внимательный! — восхитилась она. — Настоящий сын. Хотя на самом деле ты мне не сын. Думаешь, Желтая Игинуш — сумасшедшая? Думаешь, она не помнит, кто родился у нее на самом деле — девочка или мальчик? У меня была дочь, доченька, красивая, как куколка, как бабочка, как русалочка… Куда она подевалась, а? Ты, инквизитор! Говори, куда ты ее дел?

— Она ушла…

— Да, да, — заплакала Игинуш, — она покинула и тебя, и меня… Нас с тобой объединяет ее кровь. Ты хотел убить ее, а я желала ей только добра. И вот мы вместе, и ты считаешь себя моим сыном. Хочешь заменить мне дочь. А не знаешь того, что ни один сын, даже самый лучший, не заменит матери дочь.

— Так что с тобой творится? — снова спросил Ринан Сих. — Какая-то опасность? — рискнул он предположить.

— Нет… Да. Мне нужна вода, — сказала она. — Я чувствую близость…

Она замолчала, нервно почесывая бок под лохмотьями. Ринан Сих тревожно смотрел на нее, не понимая, чем вызвано такое странное поведение его приятельницы.

Игинуш, конечно, нельзя было назвать существом обычным, любой ее поступок мог вызвать удивление… Но сейчас она, кажется, пыталась превзойти себя. Потому что даже вытворяя всевозможные чудачества, Игинуш сохраняла глубочайшее внутреннее спокойствие. Она никогда не теряла равновесия. Как бы она ни кривлялась, какие бы странности ни говорила, в глубине души Игинуш оставалась созданием гармоничным. Она существовала в мире с собой и не ведала внутреннего раздрая, как многие другие, и прежде всего — люди. Ее поступки были оправданы и целесообразны — с ее точки зрения, конечно.

А теперь ее глодала тревога. И беспокоилась она за себя саму и за свой собственный мир, а не за кого-либо другого.

— Вода? Зачем тебе вода? Ты хочешь пить? — переспросил Ринан Сих. — У меня осталось во фляге.

— Нет, я… изменяюсь… У меня все чешется, — призналась она. — Так и свербит под кожей, и никак не дотянуться ногтями. Не могу же я рвать собственную шкуру! Это было бы неразумно. Так никто не делает, кроме безумцев, а я вполне разумна.

— Ты разумна, Игинуш, — ласково подтвердил Ринан Сих.

Внезапная догадка осенила его:

— Ты должна поменять кожу! Ты уже делала это один раз на моей памяти.

— Не помню, — призналась она. — А как я это делала?

— Точно не знаю, — покачал головой Ринан. — Ты выгнала меня. Сказала, что это слишком интимный процесс, чтобы позволить кому-либо наблюдать за ним.

— На этот раз можешь последить, — обещала Игинуш. — Должно быть, поучительное зрелище. Ты ведь пишешь книгу.

— Так я сказал той женщине, прежде чем ее убили.

— Напишешь и обо мне, — предположила Игинуш. — Обо всем, что со мной связано. И о том, как я меняла кожу. Ты просто обязан увидеть это! Только раздобудь мне воды.

Ринан Сих повернулся и глянул в пустоту, и скоро там, куда он смотрел, возник воин койяр. С бесстрастным лицом он ответил на взгляд инквизитора.

— Найди ручей или реку, можно и озеро, а в крайнем случае — родник, — приказал Ринан Сих. — Любой источник воды. Быстро!

Койяр и бровью не повел. Он повернул коня и помчался исполнять приказание.

Отряд остановился в ожидании, пока вернется посланец. Игинуш чувствовала себя все хуже. Она каталась по земле, стонала и скребла ногтями лицо и плечи. Ринан Сих с беспокойством смотрел на нее. Если она начнет терять шкуру, не имея возможности как следует смочить ее водой, то на ее новой коже образуются язвы, которые будут плохо заживать, загноятся и в конце концов убьют ее.

Койяр вернулся скоро и показал рукой направление.

— Там есть озеро, — доложил он кратко.

Ринан Сих поднял Игинуш в седло. Она брыкалась, трясла головой, боднула Ринана в подбородок и едва не выбила ему зубы.

— Свяжите ее! — крикнул Ринан, роняя Игинуш с седла.

Пока она, оглушенная, лежала на земле, двое койяров ловко скрутили ее и перебросили через холку одной из лошадей.

Отряд поскакал к озеру.

Водная гладь открылась перед путниками, окруженная зеленью кустов и камышовых зарослей. Койяры опустили Игинуш прямо в воду и там, под водой, разрезали связывающие ее веревки. Затем все они отступили подальше и устроились на отдых на берегу. Ринан Сих, напротив, подошел ближе и стал наблюдать за происходящим.

Он был так увлечен, следя за тем, как Игинуш, извиваясь, выползает из своей старой кожи, что не заметил, как к нему подобралось одно из тех водных созданий, о существовании которых люди обычно не задумываются до тех самых пор, пока не столкнутся с ними лицом к лицу. Точнее, лицом к морде.

В какой-нибудь красивой, но безнадежно далекой от жизни сказке это существо было бы названо русалкой… У него действительно был женский торс и рыбий хвост. Но на этом сходство с русалкой из легенд и заканчивалось. Мордочка существа не имела ничего общего с человеческим: круглые фасеточные глаза, огромная присоска вместо рта и полное отсутствие того, что могло бы быть названо носом.

Помогая себе тонкими ручками — такие могли бы быть у неразвившегося эмбриона — и отталкиваясь от грунта хвостом, русалка подбиралась к Игинуш. Некоторое время она, очевидно, прикидывала, какая добыча предпочтительнее: Игинуш или Ринан Сих; в конце концов она выбрала Игинуш — та, быть может, не такая аппетитная, как здоровый молодой мужчина-человек, зато куда более беспомощна и вряд ли сумеет дать отпор.

Русалка ударила хвостом в последний раз, метнулась вперед и впилась своей присоской в Желтую Игинуш, которая как раз была занята тем, что снимала остаток старой кожи с кончика носа. Эта новая Игинуш практически ничего сейчас не помнила о своих прошлых жизнях, зато хорошо знала — на уровне инстинкта, — что все клочки прежней шкуры необходимо удалить со всевозможной осторожностью.

Она не знала даже о том, что дышать следует воздухом, и поэтому недурно чувствовала себя под водой! Как только воспоминание об истинном дыхании придет к ней, она начнет захлебываться и поднимется поскорее на поверхность.

Когда русалка присосалась к ее бедру, Игинуш даже не заметила этого. Под водой болевые ощущения ослаблены, а кровь сворачивается хуже и выходит из жил легче, поэтому жертве проще истечь кровью. Русалка рассчитывала на то, что Игинуш ослабеет прежде, чем поймет, что происходит неладное.

Своим крохотным умишком русалка не сообразила, что слабая жертва и жертва, способная дать отпор, могут быть как-то связаны между собой и что мужчина-человек, полный сил, бдительный и хитрый, в состоянии защитить глупое, толстое, занятое собой существо, — такое просто не приходило в голову водной охотнице.

Она была очень удивлена — если подобное слово возможно применить к кровососущей русалке, — когда Ринан Сих схватил ее за хвост, оторвал от Игинуш и швырнул о камни. В последний миг русалка испустила пронзительное шипение, похожее на визг. От этого звука у Ринана Сиха заложило уши. А затем он шмякнул ее о булыжники, так что маленькая головка русалки разлетелась на части и кровь брызнула во все стороны.

Игинуш слабо ворочалась под водой. Из ее ляжки вытекала длинная багровая лента — рана, оставленная присоской русалки, оказалась довольно широкой, но неглубокой и, по всей видимости, неопасной.

Ринан Сих вытащил ее на берег и уложил на песке. Некоторое время Игинуш лежала неподвижно. Кровь скоро перестала идти. Ринан Сих с интересом ждал, что произойдет дальше. Память каким-то образом должна вернуться к Игинуш. Она начнет вспоминать о том, что ей необходимы одежда, пища, что у нее были какие-то привязанности. Интересно, в какой последовательности произойдут все эти вещи?

Тело «новорожденной» Игинуш было абсолютно гладким, ярко-желтым, без единой складочки. Остался какой-то старый шрам — очевидно, он очень глубоко въелся в ее плоть и не мог исчезнуть даже после того, как она несколько раз поменяла кожу. Она не казалась Ринану Сиху похожей на человека в полном смысле слова. Действительно, сейчас, глядя на нее после линьки, Ринан Сих понимал: ничего подобного в Лааре больше нет. Игинуш — единственная.

Он наклонился над ней.

— Что ты помнишь? — спросил он.

Она вдруг забилась на песке, хватаясь пальцами за траву и обломки сухого камыша. Потом зашипела, перевернулась на четвереньки и быстро побежала прочь. Ринан со внезапно подкатившим отвращением, которого не смог побороть, смотрел ей в спину. Она его забыла! Она просто сбежала…

— Ну что ж, — проговорил инквизитор, старательно изображая полное безразличие к произошедшему, — все превосходно. Наконец-то мы от нее избавились. Теперь, надеюсь, она сама сможет о себе позаботиться. Пора в путь.

Койяры обступили его, и отряд двинулся дальше.

* * *

К вечеру Ринан Сих расположился на отдых. Его спутники позаботились о том, чтобы развести костер и поймать на ужин рыбу. Остатки припасов — сухие хлебцы и особым образом приготовленную лапшу, которая набухала во рту от слюны и становилась сладкой и питательной, — решили поберечь: мало ли какие еще трудности встретятся по дороге. Пока есть возможность питаться тем, что преподносит окружающий мир, лучше пользоваться.

Ринан Сих растянулся на земле, заложил руки за голову. Уже завтра в это самое время он, если его расчеты верны, будет находиться во дворце. Император, несомненно, выслушает его. Вместе они обдумают сложившуюся ситуацию. Возможно, Ринана Сиха пригласят на совещание, во время которого решится грядущая судьба всей империи. Странно осознавать, что ты станешь исторической фигурой — из простого инквизитора… ну, может, не совсем простого, но, во всяком случае, не самой главной шишки в ордене… Все равно это не может не потрясать.

Завтра. Все свершится завтра.

Неожиданно Ринан Сих услышал, как поблизости кто-то крадется. Очевидно, койяры слышали это и раньше, но не придавали значения. Или уже приняли какие-то меры. Неизвестно. Ринан Сих уловил присутствие чужака только сейчас.

В первое мгновение он ощутил прилив радости. Неужели это Игинуш вернулась? Вспомнила о нем и разыскала? Было бы неплохо… Кажется, он привязался к ней. Странно, ведь до сих пор он искренне считал Желтую Игинуш обузой, объектом для наблюдений — но и только. А теперь выясняется, что он скучает.

Человеческие эмоции — это роскошь, решил Ринан Сих. Если она действительно вернулась, следует продолжить свое исследование, только и всего.

Но это оказалась вовсе не Игинуш. Ринан Сих успел полностью овладеть своими чувствами и поэтому не испытал разочарования, когда один из койяров выволок на поляну человека в одежде послушника-сеггерианца. Одежда Серого ордена!

— Шпионил, — кратко обронил койяр, бросая незадачливого соглядатая на колени перед Ринаном Сихом.

— Я не… шпионил, — пробормотал послушник, дико озираясь по сторонам. — Кто ты? Я — беглец. И прошу защиты. Ты ведь нашего ордена! Я прошу защиты — кругом монстры и заговоры…

Он упал лицом на землю и зарыдал.

Ринан Сих подождал немного, позволяя ему выплакаться и чуть-чуть прийти в себя, а затем толкнул его ногой:

— Ну-ка, прекрати! Хватит реветь и стенать, как женщина! Ты присоединился к Серому ордену не для того, чтобы пускать нюни по каждому поводу и вовсе без повода.

— Я заблудился… совсем один, — всхлипнул послушник.

— Говорят тебе, это еще не повод. И ты не один, с тобой пресветлый Сеггер. Не смей изрыгать богохульства! — строго произнес Ринан Сих. — У нас сейчас нет ни времени, ни права на эмоции, — прибавил он.

Послушник, конечно, не знал, что эту фразу инквизитор адресовал не столько ему, сколько себе самому. Он жалобно всхлипнул еще раз и наконец вытер лицо.

— Встань, — приказал Ринан Сих.

— Можно, я просто сяду? — осмелел послушник.

Ринан Сих махнул рукой.

— Садись к костру и подкрепись. Но ты должен рассказать мне абсолютно все. Что ты делаешь здесь? Ты действительно один?

— Да… Тут такие монстры! Я видел какое-то круглое голое желтое существо, которое скакало под луной и вопило на все лады! — рассказал послушник.

Он жадно посмотрел на рыбу, жарившуюся над костром. Ринан Сих кивнул койярам, и один из них подал голодному послушнику половину рыбины. Тот вцепился зубами в рыбье мясо, не обращая внимания ни на острые кости, ни на то, что рыба была еще очень горячая. Он и вправду наголодался и заглатывал еду здоровенными кусками. При этом он еще успевал бросать на вышестоящего брата по ордену виноватые взгляды.

Наконец он выдохнул и обтер рот рукой.

— Вы спасли мою жизнь, — молвил он.

— Разумеется, — кивнул Ринан Сих. — А теперь мы, пожалуй, попробуем выяснить, стоила ли твоя жизнь того, чтобы ее спасать. Начнем с имени. Как тебя зовут?

— Брат Халсэбу из обители Святого Флада, — представился тот. — Я послушник. Я всегда мечтал вступить в Серый орден, чтобы бороться с ересями за чистоту нашей веры. Потому что только чистейшая сеггерианская вера способна…

— Да, да, я уже оценил твое рвение, —кивнул Ринан Сих, бесцеремонно перебивая излияния брата Халсэбу. — Итак, ты вступил в Серый орден и подвизался в обители Святого Флада.

— Точно.

— Расскажи о том существе, которое скакало под луной, — неожиданно приказал Ринан Сих.

Брат Халсэбу явно растерялся:

— А при чем тут то существо?

— Вопросы задаю я! — резко проговорил Ринан Сих. — И поскольку я их задаю уже очень давно и самым разным людям, то, поверь, я научился получать ответы.

— Но я не враг, — промямлил брат Халсэбу. — Я же не хотел…

— А раз не хотел, то отвечай.

— Ну, то существо… — Брат Халсэбу задумался. — Не знаю, почему оно меня так напугало. Наверное, потому, что оно сильно напоминает человека. Но оно не человек, это точно. Ни один человек не станет бегать на четвереньках и так дико завывать! Может быть, в него вселился какой-нибудь демон? Мне доводилось видеть — один раз. Брат Меттер брал меня с собой, когда мы занимались извлечением демона из одного мужчины. Тот мужчина — он был крестьянин и вел какие-то дела с троллоками — вдруг сделался одержимым, вот к нам пришел один троллок и говорит…

— Да, да, я понял, — сказал Ринан Сих. — Троллок попросил изгнать демона из его компаньона, и твой наставник сумел это сделать.

— А вовсе и нет! — возразил брат Халсэбу. — Во-первых, брат Меттер не был моим наставником, а во-вторых, ничего ему не удалось! Тот мужчина — его привели к нам в цепях и привязали посреди круга, чтобы мы могли провести обряд, — в общем, он вырвался и убежал. Ну так вот, он бежал в точности как то существо, которое мне повстречалось. Поэтому я так и перепугался, теперь понятно?

— Ты боялся, что существо одержимо?

— Да.

— Почему? Разве ты не знаешь, что делать при встрече с одержимым существом?

— Ну, есть особые заклятия и… огонь… и еще священные знаки — они вроде бы сильно действуют… Но я все равно испугался, — безнадежно заключил брат Халсэбу.

— Понятно. И куда оно бежало?

— Не знаю… Оно опасно?

— А этого я не знаю, — улыбнулся Ринан Сих.

Брат Халсэбу просто расцвел от этой улыбки и заулыбался в ответ, как будто хотел сказать: «Я же знал, что ты славный малый, вот ты это и показал!»

— Теперь о тебе, — снова стал строгим Ринан Сих, — Почему ты покинул обитель Святого Флада? По-моему, ты сделал это без благословения своего настоятеля!

Брат Халсэбу поник головой. Это послужило признанием. Разумеется, он сбежал из обители тайно…

— Почему? — еще строже вопросил Ринан Сих. — У тебя, очевидно, были веские причины так поступить?

Послушник поднял взгляд.

— Да, — сказал он просто. — Иначе я никогда бы не…

Ринан Сих отмахнулся:

— Избавь меня от предположений — что бы ты сделал и чего бы ты никогда не сделал, сложись все по-другому. Как сложилось — так и сложилось, ничего в нашей жизни переиграть заново нельзя. Что произошло? Рассказывай, если хочешь получить мое покровительство.

— Сначала я тебя должен кое о чем спросить, — совершенно осмелел послушник.

— Ты — меня? — изумился Ринан Сих.

— Да, иначе я не скажу тебе ни слова, и пусть твои подручные лучше меня убьют.

— Ты не боишься смерти?

— Нет, — сказал брат Халсэбу. — Я знаю, что рано или поздно умру. Этой участи никому не избежать.

«Кроме… некоторых…» — подумал Ринан Сих.

Странная мысль, неоформленная. И как будто не ему самому принадлежащая, а пришедшая к нему извне, нашептанная на ухо. Кто такие «некоторые»? Почему они не умирают? И кто нашептал ему эту мысль?

Ринан Сих тряхнул головой, пытаясь избавиться от наваждения. В конце концов, об этих абстрактных материях можно будет поразмыслить и потом.

Сейчас главное — выяснить в деталях, что же на самом деле произошло с братом Халсэбу. Почему-то Ринан Сих вдруг понял, что это нечто чрезвычайно важное.

— Итак, ты находился на послушании в обители Святого Флада и был послушником Серого ордена… — начал Ринан Сих.

— Да, и на неплохом счету, как говорил настоятель, — кивнул Халсэбу. — Но недавно случилось нечто ужасное. Я подслушал разговор… Наш настоятель получил письмо… Он обсуждал это с кастеляном и еще одним почтенным братом, и все они склонялись к… — Брат Халсэбу запинался все больше и больше.

Ринан Сих решил подтолкнуть его:

— О чем они разговаривали? Что тебя так поразило?

— Ересь! — выпалил брат Халсэбу.

Ринан Сих вздрогнул так, словно его ударили кнутом.

— Ересь? — переспросил он. — Где?

— В Сером ордене! — ответил брат Халсэбу. — В инквизиции.

— Это невозможно, — медленно проговорил Ринан Сих. — Я долго отсутствовал, конечно, и не знаю многих новых веяний… Возможно, возникли какие-то аспекты учения, которые не рассматривались раньше, или…

Брат Халсэбу уныло и безнадежно покачал головой.

— Нет, нет, это ересь, ересь, ересь! Орден инквизиции раскололся… Я пытался узнать у настоятеля побольше, но тот попросту велел отхлестать меня кнутом за то, что подслушивал. «Это выбьет из тебя излишнее любопытство», — так он сказал.

— И ты бежал, убоявшись наказания? — уточнил Ринан Сих.

Брат Халсэбу презрительно сморщил нос.

— Наказание? Ха! Мой отец был сапожником. Он так бил меня — что там нашему настоятелю с его плеткой! Детские игрушки. Я способен вытерпеть и не такое. Говорю же тебе, я не боюсь ни боли, ни смерти. Я боюсь лжи и ереси. Я боюсь прогневать Сеггера. А все идет к тому, что Сеггер будет оскорблен нашей гнусной ложью!

— Не начинай изрекать проклятия людским порокам, иначе ты станешь подобен пророку тумана, — предупредил Ринан Сих.

Опять! «Пророки тумана». Он вовсе не думал сейчас о них, этот образ появился в его уме откуда-то со стороны. Кто вложил соображения о пророках в его мысли? Чья это магия? И магия ли? Ринан Сих вдруг усомнился в себе. Скорее всего, он сам начинает думать о нескольких вещах одновременно — и вот последствия. Переутомление. Скоро он начнет слышать голоса, а там придут и видения… Нужно просто хорошенько отдохнуть и выспаться. Но сперва — добраться до Орваса.

Да. Добраться до Орваса и сообщить ему новости.

— Тебе нехорошо? — озабоченно спросил брат Халсэбу.

Ринан Сих с досадой тряхнул головой.

— Оставим в покое мое самочувствие, тебя это ни в коей мере не касается… Так ты утверждаешь, что наш святой и всеблагой Серый орден, призванный следить за чистотой веры, расколола злокозненная ересь?

— Да.

И брат Халсэбу зарыдал.

— Я не смог вынести этого! Я не мог больше оставаться в обители! Тем более что отец настоятель, как мне показалось, склонялся на сторону еретиков. Он прямо говорил о том, что у ереси есть резоны…

— Резоны? — Ринан Сих так и ахнул. — Да какие же резоны могут быть у злокозненного учения, призванного разрушить единство святого ордена? По-моему, только один резон: чье-то непомерное честолюбие и властолюбие! Только чье-то желание причинить зло и боль!

— Вот и я так подумал, — признался брат Халсэбу, глядя на инквизитора ясными глазами. — А настоятель… Я стал его бояться. Вот и бежал куда глаза глядят. Мне хотелось добраться до монастыря Святого Арвинна. Говорят, тамошний настоятель тверд в истинной и искренней вере. Он принял бы меня. Я бы что-нибудь солгал о себе… назвался бы другим именем, нашел бы себе другую одежду, попросился бы в послушники, скрыв, что уже принял обеты. Все, что угодно, лишь бы подальше от недругов! Потому что еретики меня ненавидят. Они ведь знают, что мне все известно.

Неожиданно брат Халсэбу побледнел и отшатнулся от Ринана Сиха:

— А ты… часом, не еретик?

— Я? — Ринан Сих пожал плечами. — Я верю в то, во что верили основатели Серого ордена. Я оберегаю священную и неприкосновенную веру Сеггера. Я истребляю еретиков-архаалитов, и с помощью законной силы, и собственными руками. Я неустанно преследую монстров и чудовищ, которые оскверняют наш мир, и допрашиваю пленных, которые могут рассказать нам о наших врагах — о врагах нашей святой веры. Если ты придерживаешься тех же воззрений, значит, ни один из нас не еретик.

Брат Халсэбу с жаром поцеловал руку Ринана Сиха.

— Позволь мне остаться с тобой! Я хочу быть твоим учеником. Я буду тебе прислуживать, буду слушать твои поучения…

— То место, куда я иду, находится в противоположной стороне от обители святого Арвинна, — предупредил Ринан Сих. — Тебе придется отказаться от твоего первоначального плана.

— В этом нет ничего страшного, — заверил его брат Халсэбу. — Ведь основная моя цель — быть с теми, кто придерживается ортодоксальных верований. Чего я только не претерпел на своем пути!..

И неожиданно он заснул.

— Да, — сказал Ринан Сих, укрывая его плащом. — Похоже, ты не врал. Ты действительно натерпелся. Завтра выступим в путь.

Ересь! В ордене инквизиции! Невозможно в такое поверить.

* * *

На следующий день Ринан Сих узнал некоторые подробности о случившемся. Он начал догадываться, что настоятель обители Святого Арвинна знал если не обо всем, то о многом и нарочно ничего не рассказывал Ринану Сиху, чтобы не сбивать того с толку. Что ж, правильное решение. Ринан был бы потрясен и не смог бы как следует вести допрос. Мудро, поистине мудро.

Тот, с кого началась ересь, звался Акир Бен Тагар. Немногие решились выступить против этого могущественного иерарха ордена, но в числе этих немногих были Легдар, известный своей проницательностью, и Габрэмус, рыцарь Храма, — поистине выдающиеся личности. Брат Халсэбу всей душой был на стороне этих двоих, но кому есть дело до мнения скромного послушника! В обители много ходило слухов, однако когда стало известно, что Акир Бен Тагар взял верх… что Легдар и Габрэмус спешно отправились в Тугард, спасаясь от своих противников…

— Ты понимаешь теперь, что мое бегство было неизбежным! — горячо закончил послушник, скромный брат Халсэбу.

Ринан Сих медленно опустил голову. Итак, все правда, и подробности ужасны…

Заговорщикам мало было изгнания двух святых братьев, страдальцев за истину. Они покрыли орден инквизиции позором, наняв для своих целей убийц из тайного сообщества Золотых Скорпионов.

Вот это поистине ужасное известие. Золотые Скорпионы! Так называл себя один широко известный — и в то же время абсолютно никому не известный — орден убийц. Скорпионы соперничали с койярами; их учение и боевые приемы имели много общего и в то же время расходились во многих пунктах; отсюда и соперничество, и взаимная ненависть. Те, кто нанимал Золотых Скорпионов, лишали себя права пользоваться услугами койяров, и наоборот.

Никто и никогда не видел Золотого Скорпиона, ни живого, ни мертвого. То есть, разумеется, члены тайного ордена жили среди людей и даже показывались на улицах городов как ни в чем не бывало, однако догадаться о том, кто они такие, простые смертные были не в состоянии. Тайна ордена очень хорошо охранялась и одновременно с тем способствовала его популярности. Доходило до того, что в некоторых местностях матери пугали Скорпионами непослушных детей, и те в ужасе затихали в своих кроватках, не смея пошевелиться, чтобы не пришел ужасный, невидимый, неуловимый, беспощадный Золотой Скорпион и не съел их вместе с потрохами и любимыми игрушками.

Однако с точки зрения сеггерианцев самым ужасным было то обстоятельство, что Скорпионы не веровали в Сеггера. У них имелись какие-то собственные представления о божествах, и этими представлениями Скорпионы, естественно, ни с кем не делились. Впрочем, их никто и не спрашивал. Ринан Сих, например, был только рад тому, что его мысли не засорены ложью Золотых Скорпионов. Довольно и другой лжи и иных богомерзких ересей, о которых инквизитор знает множество отвратительных подробностей.

И вот Акир Бен Тагар зашел в своем честолюбии так далеко, что согласился прибегнуть к услугам ордена вероотступников. Неслыханно! На пожертвования верующих, собранные в обителях, где обосновались еретики, наняты богопротивные убийцы… От имени святого храма они будут действовать по всему Туллену. Такого позора святая инквизиция еще никогда не переживала. Синод уже, разумеется, оповещен, но это не многое меняет. Подобно насекомым, чье имя они избрали для себя, Скорпионы уже расползлись, и скоро в сознании людей они будут прочно связаны с именем Серого ордена.

Да, для того, чтобы утвердиться, Акир Бен Тагар действительно готов на все.

Глава восьмая

Император Орвас, занятый подготовкой к величайшей битве в истории Лаара, прервал на время свои приготовления, чтобы лично удостовериться в некоем чуде, весть о котором принесли ему во дворец.

Ему пришлось проехать далеко в степи, чтобы увидеть то, о чем говорили его осведомители.

Император был настоящий аккениец, высокий, стройный, широкоплечий, с широко расставленными серыми глазами и длинными светлыми волосами. При взгляде на него хотелось воскликнуть: «Вот воин!» Весь его облик дышал спокойствием силы. С таким командиром хотелось идти на край света — хоть против самого жуткого и кажущегося непобедимым врага.

Это был истинный сын своего отца… до того, как Адрелиана постигли столь печально известные перемены. До похищения его силами Тьмы, которые сумели извратить сущность великого человека и полководца, уничтожить одного из тех, кто мог бы спасти Лаар от полной гибели. Орвас имел достаточно ясные представления о том, какие могучие силы собирает Тьма в Урангрунде, готовясь выступить против Тугарда. Ему доносили о тысячах солдат самого жуткого обличья и самых невероятных способностей. О призраках и личах, о скелетах-магах, о зомби и вампирах, о насекомоподобных тварях, о метаморфах и инкубах, мертвяках, немых гуллях, вампирах… даже об оживших артефактах! Вся эта жуть скапливалась в горах на Темной стороне Лаара, готовясь излиться потоками нечистот на степи.

Благополучного исхода быть уже не могло, и Орвас отдавал себе в этом полный отчет. Он и его Империя оказались стиснуты двумя непобедимыми противоборствующими силами: с одной стороны — болотная чума, наползающая из Ракштольна, Кара богов, против которой нет ни лекарств, ни способов борьбы; с другой — армии Тьмы, готовые выступить в свой последний поход на Тугард в любой момент.

Орвасу не победить ни тех ни других. Он обречен с самого начала.

И все же император не сдавался. Он принял единственное возможное в его положении решение: погибнуть с честью. Если ничего другого не остается, выход может быть только один. Как гласит воинский кодекс, «не можешь спасти жизнь — спасай честь».

Только сейчас Орвас применил это правило не к себе одному, а к целому народу. Но в конце концов, разве император не есть своего рода воплощение своего народа? Если император трус и подлец, то и народ не лучше, а если император — отважный воин, человек чести, то и народ его, быть может, падет, но падет со славой.

Так было, и так будет…

Проблеск надежды… Орвас не мог пренебрегать даже малейшим лучиком, даже искоркой, даже намеком на то, что люди называли надеждой на спасение. Он поверил в чудо сразу и без оглядки.

Поверил гонцу, который явился к нему с известием о том, что в степях появилось нечто доселе небывалое. Нечто… светлое!

— На что это похоже? — допытывался император. Он выскочил к вновь прибывшему прямо из-за пиршественного стола, где вкушал трапезу со своими командирами и высшими придворными.

Но гонец, уставший, в забрызганной грязью, запыленной одежде, только качал головой. Его глаза сияли, как у безумца, как у человека, который видел чудо.

— Это ни на что не похоже, повелитель, — ответил гонец. — Такого не было еще в степях! Но это чудо… Это — Свет!

Роскошные залы дворца, отделенные друг от друга занавесами, наполнились суетой. Сразу стало известно, что император готовится выступить в поход немедленно. О традиционной совместной трапезе с императором позабыли, и только самые невозмутимые из обедающих продолжали кушать как ни в чем не бывало. Скоро последняя битва, смертоносная битва, так неужели лишать себя тех немногих удовольствий, которые еще остались в жизни?

А во дворце поднялась настоящая паника. Забегали конюхи, слуги, камердинеры. Государь намерен выйти в поход! Сейчас же! Сию минуту! Немедленно! Где его любимый конь, где его любимый меч, где его любимые соратники? Готовили оружие, конскую упряжь, прикидывали, какие припасы лучше дать его величеству в дорогу.

Но Орвас пресек все эти заботы на корню.

— Я еду один, — объявил он, к разочарованию преданных товарищей. — В обычной одежде, с обычным оружием. И ради пресветлого Сеггера, прекратите причитать! Будет лучше, если я отправлюсь в путь прямо сейчас, без промедления, — и как частное лицо. Не нужно разводить шумихи. Успокойтесь все, иначе я буду в гневе.

Орвас покинул дворец ровно через час после появления гонца, препорученного заботам дворцовых слуг. Остаток дня и всю ночь император Тугарда гнал коня, уходя все дальше в степь, пока наконец не очутился там, где не было никаких поселений и где не паслись стада… Никого. Только трава, клонящаяся под ветром, серая в предрассветной дымке.

Орвас остановил коня, спешился. Он стоял посреди своей Империи, как бы попирая ее мягкими сапогами всадника, сапогами, не предназначенными для долгой ходьбы, но чрезвычайно удобными для езды верхом. Весь мир, казалось, затих в ожидании рассвета.

И вот на горизонте показался свет. Тонкие розовые лучи протянулись к небу и окрасили облака на востоке. Огромный красный шар медленно выкатился на поверхность. Ничто не закрывало обзора — Орвас видел солнечный диск во всем его великолепии. Но постепенно на фоне этого диска проступила фигура, подобная человеческой, но с крыльями.

Орвас не поверил своим глазам. Он и не понял бы ничего, наверное, если бы гонец не рассказал ему о случившемся еще прежде…

Золотой силуэт крылатого человека висел в небе. Багровое солнце казалось тусклым и бледным перед ним, оно могло лишь оттенять его, — так ярко он сиял.

Если бы Орвас видел когда-либо Тзаттога, он решил бы, что перед ним — полная противоположность принцу-упырю. И был бы, наверное, прав… Но Орвас никогда еще не встречал Тзаттога и даже не подозревал о его существовании. Все внимание императора было приковано к светящемуся крылатому созданию.

Оно пылало ярче солнца!

Не может такого быть…

В степи, под этой фигурой, видны были сияющие волны, и Орвас вдруг понял, что это, должно быть, армии. Армии Света!

Он сел в седло и погнал коня навстречу тому, кого люди уже окрестили Ангелом Мщения. Ибо, думалось Орвасу вслед за его подданными, этот Ангел Мщения явился на Лаар для того, чтобы уничтожить Кару богов, побороть чуму и дать измученному населению то, чего никто не знал со времен Катаклизма, — свет и покой.

Орвас мчался все утро и только ближе к полудню увидел, что лишь немного приблизился к Ангелу. Странно — ведь Ангел виден был на горизонте, следовательно, Орвас уже давно должен был встретиться с ним лицом к лицу.

Но чем ближе был император, тем, казалось, быстрее отдалялся от него светозарный муж с крыльями.

— Стой! — взывал Орвас, простирая руки к Ангелу. — Остановись! Выслушай меня! Ты — единственная надежда нашего народа! Кто ты? Желаешь ли ты поклонения? Мы дадим тебе все, что только возможно! Все, что в наших силах! Все, чем мы владеем! Выслушай меня, ведь у нас одна цель — одолеть зло, что сгустилось над нашим миром и уничтожает его!

Никакого ответа.

Даже Сеггер, который никому из простых людей не являлся (некоторые настоятели утверждали, что общались с ним в духе, но Орвас, естественно, не мог считать себя настолько святым, чтобы Сеггер захотел общаться с ним напрямую), — даже Сеггер иногда давал Орвасу нечто вроде ответа. Случалось, император молился богу долго и истово, и вдруг в его душе возникало ощущение покоя или по рукам и ногам разливалось тепло. И тогда Орвас знал, что Сеггер услышал его пламенные молитвы.

Но Ангел Света, хоть и был зрим, хоть и висел в небе над степью, оставался безмолвным и недостижимым.

— Выслушай меня, о Свет, о крылатый Свет! — продолжал без устали взывать Орвас. — Разве не Сеггер послал тебя к нам, дабы вселить в наши сердца надежду? Молю тебя, ответь! Не к тому ли стремишься ты, к чему и церковь наша святая стремится, к чему и мы стремимся все, — искоренить чуму, уничтожить зловещий туман, искупить Кару богов!.. Ответь!

Но не донеслось с небес никакого ответа…

* * *

Орвас возвратился во дворец только через несколько дней, и выглядел император ничуть не лучше того простого солдата, который принес ему весть об Ангеле Мщения. Точно так же разорвана и покрыта пылью была одежда императора, та же странная смесь надежды и отчаяния отражалась на его лице. Он ничего не мог ответить на вопросы своих приближенных. Ни военные командиры, ни министры, ни даже священнослужители — никто не услышал от него внятного рассказа.

По приезде, однако, Орваса ждал еще один сюрприз. Как ему доложили, к нему явился высокопоставленный инквизитор, один из лучших в Сером ордене, который привез важные новости. Инквизитор этот отказывался сообщать свое послание кому-либо, кроме императора. Он был очень разочарован, когда узнал, что Орваса нет во дворце.

— Я проделал огромный путь! — заявил он. — Я рисковал жизнями, своей и, что куда существеннее, других верных слуг Сеггера, ради того, чтобы доставить весть государю. Мы считаем, что Орвас — единственный, кто в состоянии противостоять надвигающейся Тьме. Именно поэтому мои сведения так важны для него.

Однако ничего не поделаешь — от того, что Ринан Сих рисковал жизнями, своей и чужими, и от того, что привезенная им весть обладает невероятной ценностью, император во дворце не объявится. Государь уехал в степь, поскольку у него там появились неотложные дела, — так сообщили инквизитору.

И Ринан Сих вместе со своим послушником, братом Халсэбу, вынужден был сдержать нетерпение и поселиться в отведенных ему покоях в северном крыле дворца.

Покои эти были не слишком просторными, но вполне удобными и простыми. Все здесь было приспособлено под вкус человека, привыкшего к походам, к условиям полевого лагеря. Ринан Сих не жаловался — ведь он тоже был таким человеком. Кроме того, смиренному служителю Сеггера не пристало требовать роскоши и тосковать по мягким перинам… Ему следует довольствоваться матрасом, положенным на пол, тощим одеялом и глиняной плошкой для умывания. Впрочем, плошка была не глиняная, а серебряная, да и матрас был накрыт красивым покрывалом с узорами; что до одеяла, то оно хоть и было тощим, зато шелковым. В общем, простота и роскошь, соединенные вместе.

Послушника устроили во дворце точно так же. Брат Халсэбу пришел в неистовый восторг — он, рожденный в очень простой семье и воспитанный в суровых условиях обители, никогда и не видывал подобной роскоши. Шелк! С ума можно сойти! Брат Халсэбу был готов гладить свое одеяло с утра до вечера и восхищаться изумительной работой мастериц, заткавших покрывало такими красивыми узорами.

— В жизни не подозревал, что существует такая красота! — восторгался он. — Какие вещи существуют в мире! Будет жаль, — прибавил он простодушно, — если Лаар погибнет… Ведь вместе с Лааром погибнет и вся эта прелесть.

— Знал бы ты, каким был Лаар до Катаклизма, — проговорил Ринан Сих.

И тотчас пожалел об этом.

Брат Халсэбу не помнил мира до Катаклизма. Он сразу же принялся умолять старшего, чтобы тот рассказал ему подробнее.

— Отец никогда этого не делал, только начинал плакать, пить и лупить меня, — вздохнул брат Халсэбу. — Что под руку попадалось, тем и лупил. Один раз заехал кувшином, другой — ночной вазой… А то швырнет в меня башмаками. Так я ничего и не узнал. А каким был мир до Катаклизма? Поведай мне, Ринан!

— Я тебя бить не буду, — объявил Ринан Сих, — но и рассказывать тебе ничего не собираюсь. Не следует все время оборачиваться на прошлое. Это ослабляет душу, запомни. Если все мы сядем и начнем скорбеть о том, как прекрасен был Лаар до Катаклизма, какими ясными были его голубые небеса, какими мирными — его океаны… и как маги трудились лишь на благо людей, излечивая болезни и предсказывая погоду… Да, тогда уж мы точно не сдвинемся с мертвой точки, а только ослабеем и уподобимся глупым старухам, что точат сваи жидкие слезы по давно прошедшим временам. Нет, брат Халсэбу, никогда не оборачивайся на прошлое. Мы живем только в настоящем. И наша задача сейчас исключительно проста: дождаться императора и доложить ему обо всем, что нам стало известно. Государь должен знать все.

— Без прикрас? — озаботился брат Халсэбу.

— Да уж какие прикрасы могут быть у ереси! — вздохнул Ринан Сих.

— Вот и я о том же, — подхватил брат Халсэбу. — Ничего ужаснее того, что затевает Акир Бен Тагар и представить нельзя…

— Можно, — возразил Ринан Сих. — И это — Кианна.

* * *

У Орваса оказались свои новости, и тоже не слишком обнадеживающие. Когда императору доложили о людях, жаждущих встречи с ним, он только переменил одежду, выпил стакан вина и велел подать трапезу в кабинет, где обычно проводил секретные совещания в очень узком кругу. На сей раз Ринан Сих настоял на том, чтобы встреча проходила с глазу на глаз.

Император прищурился, когда увидел рядом с инквизитором брата Халсэбу.

— Кажется, ты не хотел, чтобы на этой встрече был еще кто-либо, кроме тебя и меня, — напомнил император вместо приветствия.

Ринан Сих склонил перед ним голову, а брат Халсэбу простодушно рухнул на колени и простер перед собой руки. Он был готов потерять сознание от восторга. Мог ли представить себе простой сын сапожника, что когда-нибудь он будет стоять — точнее, лежать ниц — перед императором Тугарда, более того, удостоится чести разговаривать с ним? Воистину, велик Сеггер! И стоило уйти от жизни обычного человека и посвятить себя делу Серого ордена, чтобы испытать такое.

— Встань, несчастный, — проговорил император. — Ты ведь служишь одному только Сеггеру.

— И тебе тоже, — пробормотал брат Халсэбу, однако поднялся на ноги, — Мы оба служим Сеггеру. Ты и я.

Император вдруг рассмеялся. Больно уж непохожими друг на друга оказались эти вестники, эта пара инквизиторов, о которых Орвасу уже успели нажужжать в оба уха: что они, мол, и интриганы, и странные, и высокомерные, и ни с кем не разговаривают, и вообще непонятно откуда взялись!..

Ринан Сих — внешне моложавый, но со старыми глазами, светловолосый, стройный; и брат Халсэбу с грубоватой физиономией, коренастый, с короткими грубыми пальцами простолюдина.

— Я хочу, чтобы между нами была полная ясность, — произнес Орвас. — Мы сейчас находимся в смертельной опасности. Когда я говорю «мы», я имею в виду весь мир, а не только себя и вас двоих. Надеюсь, вы отдаете себе в этом отчет. Поэтому будем кратки в высказываниях, предельно честны — и постараемся ничего друг от друга не утаивать. У каждого из нас есть своя новость. И я предлагаю, чтобы начал говорить старший инквизитор.

В этот момент в дверь постучали. Вошел слуга с подносом, на котором находилась поистине королевская трапеза — жареная птица, мягкие тушеные овощи, густо залитые пряной подливой, а также кувшин вина.

Орвас сдвинул брови.

— Ты помешал, — сурово обратился он к слуге.

— Но, ваше величество, я раньше не мог… — начал он оправдываться и вдруг улыбнулся. — Когда это еда была некстати? Не морочьте мне голову, государь! Кушайте на здоровье и отдыхайте в кругу своих близких друзей.

С поклоном слуга удалился.

Орвас проследил за тем, чтобы тот плотно закрыл дверь, усмехнулся:

— Ну что мне с ними делать!.. Не наказывать же его за любовь!

— За вас, государь, любой из нас умрет с радостью! — воскликнул брат Халсэбу пылко.

Орвас остановил его излияния, подняв ладонь.

— Мы хотели выслушать Ринана Сиха.

Ринан Сих отметил про себя, что император знает его имя. Ему уже все успели доложить, и он все запомнил. Инквизитор не называл себя, когда вошел в комнату. Интересно, знает ли император также имя брата Халсэбу? Скоро это выяснится.

— Государь, — Ринан Сих откашлялся, прежде чем заговорить, — один из славных рыцарей храма, Эсайас Новер, поистине святой борец за веру Сеггера, совершил невозможное. Он захватил в плен пророка тумана.

Ринан Сих сделал паузу, позволяя Орвасу освоиться с услышанным.

— Действительно — невероятно, — с неожиданным спокойствием подтвердил Орвас.

И разлил вино по бокалам. Кажется, он до конца не поверил в то, о чем ему рассказывают. Инквизитор не осуждал его. И впрямь — слишком уж поразительная история. До сих пор пророки тумана не давались в руки никому…

Ринан Сих взял бокал с легким полупоклоном и продолжил:

— Мне была оказана высокая честь — я лично допрашивал этого пленника. Он назвал имя. Имя Кары богов.

— Разве у нее может быть имя? — Теперь Орвас удивился по-настоящему. — Я думал, это некая бесплотная… пакость, которая возникает на наших землях, как плесень или ядовитый нарост, вроде гриба, ползучая блекло-серая немочь, которая обращает побежденного противника в часть себя… стоит лишь коснуться, и… Я видел, как это происходит с моими воинами, видел много раз.

Он замолчал, не в силах продолжать.

— Мы понимаем твое отношение к этому, государь, и разделяем твои справедливые чувства ненависти и омерзения, — вздохнул Ринан Сих. — Однако эта сила вполне разумна, и она по-настоящему могущественна. Возможно, теперь, когда мы узнали о ней так много, у нас появится возможность схватить змею и отрубить ее бледную туманную голову! Кианна — вот ее имя.

— И что это за сущность? — осведомился император.

— Богиня, — кратко ответил инквизитор.

Император поднял брови.

— Сеггер — вот истинный бог, и мне странно слышать имя какой-то богини из уст адепта Серого ордена. Впрочем, теперь, когда святая инквизиция больше не свята, когда в ваши ряды прокралась злокозненная ересь…

Ринан Сих прикусил губу. Вот и началось. Золотые Скорпионы сожрали доверие людей к Серому ордену! И даже такие проницательные и умные политики, как император Орвас, перестали смотреть на инквизитора как на человека, абсолютно надежного и твердого в убеждениях.

— Я не имею к этой ереси никакого отношения, — проговорил Ринан Сих. Ему стоило труда сдержаться и не показать Орвасу, какую боль тот ему причинил своим высказыванием. — И передаю тебе лишь слова пророка тумана. Он считает Кианну богиней.

— А ты ее кем считаешь? — поинтересовался Орвас. — В твоем мнении, я полагаю, будет содержаться истина — в отличие от ложных верований пророков тумана.

— Я считаю, что Кианна и в самом деле весьма могущественна… Мы все имели печальную возможность убедиться в этом. Вероятно, в какой-то мере Кианну можно назвать и богиней, хотя ни в коем случае не истинной, — медленно проговорил Ринан Сих. — По какой-то причине она покинула собственный мир. Мир, где у нее были и власть, и сила, и верующие в нее, и поклоняющиеся ей. Возможно, там ей приносили жертвы. Судя по ее кровожадности, человеческие… Я могу лишь строить предположения, государь, — прибавил Ринан Сих. — Изгнанная некой противоборствующей силой, Кианна очутилась на Лааре и была уловлена астральной гончей. Полная ненависти, она попыталась уничтожить Лаар, но затем ей стало ясно, что здесь она может обрести силу.

— И она обретает силу, пожирая наших людей? — переспросил Орвас. — В этом источник ее мощи?

— Боюсь, что так, государь… Туман, в который обращаются тела зараженных чумой, и есть сила Кианны. Ее сущность. Это лишь мои предположения, но не хотелось бы подкреплять их практикой.

— А как это узнать наверняка?

Глаза Орваса блеснули, и Ринан Сих вдруг подумал об императоре: «Он все еще любопытен, как мальчишка. Удивительно!» Сам инквизитор давно уже утратил способность удивляться или испытывать любопытство. Он смотрел, сопоставлял, исследовал. Он любил получать новые сведения, но любил не бескорыстно, не «просто так», «для осведомления», а для какой-то определенной цели. В крайнем случае — с затаенной мыслью о том, что это «может пригодиться».

— Государь, — сказал Ринан Сих, — для того, чтобы целиком и полностью приобщиться к Кианне, следует уйти в туман и раствориться там. Только находясь внутри тумана, можно постичь саму суть тумана. Но, с другой стороны, войдя в туман и постигнув его вполне, нельзя затем выйти из тумана и поведать о своем знании людям по эту сторону. Полагаю, то, что вещают пророки тумана, вообще есть максимум того, о чем можно рассказать.

— То есть пустая и нудная болтовня о Каре богов и о людских согрешениях, — вздохнул Орвас. — По большому счету — ничего.

Ринан Сих угрюмо смотрел на императора. Тот выглядел как человек, переживший огромное разочарование.

Орвас кивнул молодому послушнику:

— Теперь ты. О чем ты хотел доложить?

— О расколе в святом ордене инквизиции… — пробормотал брат Халсэбу.

— Это я уже знаю.

— Откуда? — вырвалось у молодого послушника. Он тотчас покраснел, опустил глаза и задрожал. На мгновение он забыл о том, где и перед кем находится.

Но Орвас лишь тихо рассмеялся:

— Твоя дерзость — наименьшее из зол, какие только могли постичь меня в последние годы. Поверь мне, брат Халсэбу… — («Ага, так император знает и имя послушника!» — подумал Ринан Сих. Его уважение к Орвасу росло с каждой минутой.) — Поверь мне, маленький брат, я отдал бы правую руку за то, чтобы получить возможность гневаться на моих подданных за то, что они забывают об этикете. Я давно уже не сержусь, когда младшие командиры входят в мою спальню среди ночи в грязных сапогах, когда они допивают мое вино, не спрашивая разрешения, и даже не благодарят потом, когда они отвратительно ругаются в моем присутствии или падают на мою же кровать и в тех же грязных сапогах и мгновенно погружаются в сон… Что поделать! Эти люди сражаются, они приходят после жестокой битвы доложить своему императору о том, что произошло и какие потери он понес, а потом их валит с ног усталость. Мы — на войне. На самой страшной войне в истории Лаара. Мы окружены врагами, и нам не устоять перед двойным натиском. Туман и Тьма сокрушат нас, словно безжалостные каменные жернова, перемалывающие зерно. Так что говори, что хочешь, держись, как тебе удобнее. Забудь о том, что я император. Сейчас мы просто разговариваем. Ты и я. Два человека накануне неминуемой гибели.

— Откуда ты знаешь о ереси? Об этом уже… все знают? — пробормотал брат Халсэбу.

Орвас вздохнул:

— Акир Бен Тагар, возглавивший раскол, набирает силу. Это страшный и честолюбивый человек. Боюсь, он своего добьется. Я получил письмо от Габрэмуса и ожидаю его самого со дня на день.

Император снова взялся за кувшин и налил вина — на сей раз себе одному.

— Теперь послушайте меня, вы оба, вы, преданные сторонники Света и истинной веры. Я расскажу вам о странном видении, которое мне было.

— О видении? — переспросил Ринан Сих.

Император закрыл глаза, затем медленно поднял веки и усмехнулся:

— Возможно, то происходило наяву. Что ж, тем хуже для меня… Я находился в степи, потому что мне сказали о том, что там появился Ангел Света. Солдат, доставивший мне это известие, называл его также Ангелом Мщения, потому что — как надеялись все, кто лицезрел это чудо, — светозарное существо явилось на Лаар для того, чтобы изгнать Тьму и Зло.

— На что оно было похоже? — осведомился Ринан Сих, когда император опять замолчал, собираясь с мыслями.

Орвас неожиданно зевнул. Он действительно очень устал, а разговор его окончательно вымотал.

— Это было крылатое существо, источающее свет, — объяснил император. — Оно летело над землей, и мне показалось, что оно собирает светозарные армии, которые выступят против Тьмы и уничтожат ее. Я помчался ему навстречу, взывая к нему и умоляя о помощи.

— И… он ответил? — тихо спросил брат Халсэбу.

— Нет, — произнес Орвас. — Он остался глух к моим отчаянным призывам.

Глава девятая

Ринан Сих уезжал от Орваса один. Брат Халсэбу остался при государе. Он выпросил дозволение вступить в ряды тулленской армии, и ему это было разрешено. Сейчас каждый солдат был на счету.

Ринан попрощался с молодым послушником сухо и сдержанно. Брат Халсэбу почему-то чувствовал себя виноватым.

— Я хочу служить Сеггеру наилучшим образом, — сказал он. — Я много думал о своем выборе. Клянусь моей душой, я ведь всегда только одного и хотел — служить Сеггеру, — повторил молодой послушник. — Для этого принял обеты, вступил в Серый орден. Самый суровый, самый чистый орден из всех! Так я считал. Ведь инквизиция следит за тем, чтобы вера не искажалась… Наверное, я просто невезучий, — прибавил брат Халсэбу. — Как еще объяснить то обстоятельство, что именно в той обители, где я подвизался, настоятель решил перейти на сторону еретиков.

— Было бы еще хуже, если бы твоим настоятелем оказался Акир Бен Тагар, — заметил Ринан Сих. — Так что не гневи судьбу, есть люди, которым не повезло еще больше.

— Не говоря уж о тех несчастных, которые сами сделались еретиками! — подхватил брат Халсэбу. — Воистину, их участь плачевна. Ты утешил меня, Ринан Сих. Я не устаю удивляться твоей мудрости и благодарен Сеггеру за то, что послал мне тебя на моем грустном пути.

Ринан Сих успел узнать брата Халсэбу достаточно, чтобы понимать: тот говорит вполне искренне. Брат Халсэбу не лгал, не притворялся, он даже не умел толком скрывать свои мысли.

— Твое решение вступить в армию противоречит твоим обетам, — указал Ринан Сих.

— Я стану воином Сеггера и паду на поле брани, если это потребуется для победы Света, — горячо сказал брат Халсэбу. — Наш полковой проповедник говорит, что мы должны готовиться быть втоптанными в кровавую пыль и погибнуть с честью в Великой степи и на стенах городов, что наша участь — лечь костьми, не отступив и не сдавшись.

— И ты воистину готов умереть? — спросил Ринан Сих.

Брат Халсэбу кивнул:

— Может быть, прямо сейчас еще и нет, но когда настанет час — да, я думаю, что буду готов.

Ринан Сих уезжал с тяжелым сердцем. Ангел Света, о котором в Туллене велось так много разговоров, по-прежнему никак не проявлял себя. Да и глупо было бы ожидать от этой надмирной сущности какой-то реальной помощи. Некоторые наиболее восторженные проповедники утверждали, что появление Ангела Света, пусть даже отстраненного и безразличного к мольбам людей, само по себе есть великое знамение, свидетельство грядущей победы над силами Тьмы.

Но Ринан Сих не верил в это. Не мог поверить, как ни старался. Он неоднократно заглядывал Тьме прямо в глаза и имел возможность самолично убедиться в ее могуществе. Если бы Ангел Света обладал в Лааре хоть какой-то силой, он бы уже явил ее. Нет, надежды быть не может. Надеяться на что-то значит ослабить себя, а допускать такое самоубийственно. Нужно знать правду и быть сильным.

Ринан Сих намеревался вернуться в обитель Святого Арвинна, чтобы переговорить с настоятелем и выяснить, что еще известно о распространении ереси в ордене инквизиции. Еще одна язва на многострадальном теле Лаара! Спаси нас всех Сеггер!..

Путь инквизитора был отмечен потерями. Он с горечью думал об этом. Стоило ему обрести кого-то, кто хотя бы на миг становился ему близок, и это новое существо бросало его в одиночестве, избирая собственную стезю. Впрочем, разве сам он не поступил точно так же, когда принял обеты и облачился в серые одежды инквизитора? Вся его былая жизнь осталась позади, с ее привязанностями и интересами, которые теперь представлялись Ринану жалкими.

Он думал о том, что еще не рассказал Орвасу. Когда инквизитор рассуждал о том, что император Тугарда обязан знать обо всем, что происходит, и притом без прикрас, — Ринан Сих, разумеется, лукавил. Кое-что брат из Серого ордена попросту утаил. Из самых благих побуждений, разумеется. Так, например, государю абсолютно незачем знать обо всем, что ожидает его на болотах. Еще одно безымянное зло, которое притаилось там, пока не настал его час. Серебряный обелиск, странное создание, заключенное внутри него… Если Орвас снарядит экспедицию к серебряному обелиску, он попусту растратит силы. Время еще не настало. Об этом оживающем и окаменевающем артефакте следует позаботиться позже. Если такая надобность вообще возникнет, потому что, судя по тому, что происходит в Урангрунде, Орвас может попросту не дожить до лучших времен. Так что пока надлежит сосредоточиться исключительно на первоочередных задачах. На ереси. На Сером ордене. На будущем всей Сеггерианской церкви.

Ринан рассеянно глядел на дорогу. Степь казалась такой благодатной, кругом пестрели цветы, зеленела сочная трава… Но тут и там виднелись черные проплешины — отметины зла, которое прикоснулось к Тугарду, опалило его зловонным дыханием. Целые деревни стояли сожженными; от домов остались лишь каркасы или несколько бревен, обугленных на пепелище. Возможно, некоторые из деревень были сожжены инквизицией — за то, что там дали приют архаалитам и наотрез отказались предоставить этих еретиков святому суду.

Ересь! Слово болезненно отдалось в голове Ринана. Как теперь он будет вершить правый суд над теми, кто искажает истинную веру? Как посмеет выносить приговоры? Любой негодяй сможет теперь крикнуть ему: «Твой орден сам погряз в ереси, а твои собратья нанимают Золотых Скорпионов, что творят свои темные дела от имени так называемой святой инквизиции! А между тем Скорпионы не веруют в Сеггера, и об этом-то всем известно!» И — да хранит нас от зла всеблагой Сеггер! — это будет чистой правдой…

Раньше Ринан Сих не верил в то, что мысли могут причинять физическую боль. Теперь он убедился в этом на собственном горьком опыте. Ему хотелось кричать и стонать от боли, он скрипел зубами и даже, кажется, сломал один зуб, так сильно стискивал челюсти.

Один только исход казался ему возможным: истребление. Еретики должны быть уничтожены. Физически. Все, до последнего человека. Может быть, невозможно убить ложную идею, но инквизитор отлично знал, что нетрудно убить носителя ложной идеи. И если не станет носителей, то идея отомрет сама по себе…

Погруженный в раздумья, он едва замечал дорогу и однажды утром, проснувшись, с изумлением огляделся по сторонам. Неужели он сбился с пути? Но — да, он отклонился к югу и едва не вернулся на болота Ракштольна. Ему даже показалось, что он узнает местность. Кажется, с этого холма открывается вид на городок Хеннгаль. Точнее, на то, что от него осталось. На городишко, который сгорел в огне гигантского пожара, разожженного саламандрами тоаданца.

Да, виновником этого бедствиястал некий Эгертон, маг-тоаданец, который пытался спасти от заслуженной кары еретичку-архаалитку и выпустил из пальцев огненных ящериц. Ох уж эта знаменитая магия огня, которой по праву гордится орден Тоа-Дан! Огненный вихрь охватил весь город, и Хеннгаль был выжжен, как язва. Что ж, в конце концов все оказалось ко благу, ведь в городе, помимо прочего, завелись умертвия. Хеннгаль был открыт злу. Инквизиция все равно сочла бы правильным предать этот нечестивый городок огню и мечу.

Странно все-таки, что сейчас, в минуту тягостных раздумий, Ринан Сих очутился на старом месте. Обычно инквизитор не возвращался туда, где именем Сеггера и его руками творилось справедливое возмездие богохульникам. Незачем. Там не оставалось камня на камне. А вот сейчас его как будто вынесло сюда.

Ринан Сих не верил в совпадения. Принято говорить, что в жизни мага не бывает случайностей; но Ринан относил эту поговорку также и на собственный счет. В жизни верного служителя Сеггера тоже не может быть ничего случайного. Все закономерно, во всем следует усматривать знак, посылаемый свыше.

Так почему же Ринан сбился с дороги и очутился на старом пепелище? Что хочет сказать ему Сеггер?

Инквизитор спешился и, оставив коня пастись, медленно двинулся к выгоревшему Хеннгалю…

* * *

Города было не узнать. Даже старожил не сумел бы сейчас определить, где и что находилось. Лавки, дома, улицы, площади, колодцы — все было уничтожено ревущей стеной пламени. Здесь Ринана спасла Желтая Игинуш, которая укрыла его и саму себя недавно сброшенной кожей. Шкура этого магического существа обладала чудесными свойствами. В частности, она защищала от огня.

Об этом обстоятельстве, разумеется, не знали в Совете инквизиции. Откуда бы? Поэтому и поверили, когда Ринан Сих сказал, что сжег одну из сброшенных Игинуш кож.

В тот первый раз Игинуш не забыла своего спутника. Она на удивление быстро восстановила память и осталась с Ринаном. А вот на второй раз все произошло иначе… Почему? Этого Ринан не знал.

Он вынул из дорожной сумки кусок сморщенной желтой шкуры, расстелил на земле. Странно, она не съежилась и сохранила форму. Если ее разрезать, получится отличный огнеупорный плащ. Возможно, этот плащ также позволит отражать магические атаки. Незаменимая вещь для такого человека, как Ринан.

Сейчас он готов был попробовать и надеть желтую кожу… Чем бы это ему ни грозило. А грозить это могло неосторожному любителю надевать первую попавшуюся вещь прежде всего одним: трансформацией. Желтая кожа, скорее всего, необратимо изменяла тех, кто прибегал к ней и пользовался ею как одеждой. Она прирастала к собственной коже человека и как бы пускала корни внутрь его естества… Ринан Сих хотел бы проверить этот эффект на каком-нибудь подходящем объекте. Сейчас он раздумывал над стройной и весьма неординарной теорией, связанной с кожей Желтой Игинуш… Но что-то отвлекло его.

Голос.

Он выпрямился и посмотрел в ту сторону, откуда доносился зов. Женщина, определил Ринан. Голос звучал очень издалека, но, несомненно, был женским, высоким и нежным. Эта женщина окликала его по имени.

— Кто ты? — крикнул он в ответ. — Назовись!

— Какое имя тебе по душе? — прозвучало издали.

— Любое, если оно будет по-настоящему твоим! — ответил Ринан Сих. — Назовись же!

— Я — твое сердце, — ласкал слух певучий голос. — Я твоя душа, твоя любовь, я — та, кто тебя успокоит…

— Не верю! — воскликнул он. — Я не могу поверить в это!

— Так поверь, — прозвучало укоризненно.

Теперь Ринан Сих увидел, как на пепелище медленно заклубился туман. У него похолодело в груди от ужаса. Неужели это начинается опять? Чума! Погибнуть от чумы! Сейчас, когда события начали развиваться с невиданной быстротой! Сейчас, когда каждый честный сеггерианец на счету! Невозможно.

Ринан Сих убедил себя в том, что он тревожится не столько за собственную жизнь, сколько за участь всей Сеггерианской церкви, которой он столь необходим. Ноги его подкашивались, когда он побежал прочь от пепелища.

Длинное туманное щупальце потянулось за ним, как рука.

Ринан Сих остановился, ощутив ледяное дыхание у себя на затылке. Он медленно обернулся.

Щупальце упало на траву, и та, пожухнув, покрылась бледными каплями росы. И в каждой капле отражалось перепуганное, искаженное ужасом лицо Ринана Сиха.

— Кто ты? — спросил он пустоту. — Что тебе надо? Почему ты преследуешь меня?

— Подойди ближе, — прошелестело совсем рядом, невесомо лаская его волосы. — Подойди к пепелищу. Покажи, что не боишься меня. Тогда я продолжу разговор с тобой.

— Но я боюсь! — воскликнул он. — Как я покажу тебе то, чего нет? Это будет ложью!

Голос рассмеялся. В голове Ринана как будто рассыпался звон десятка тонких колокольчиков.

— Напрасно! Позволь в таком случае доказать, что меня не следует бояться.

— Нет, не трогай меня! — отшатнулся он в панике. Ему показалось, что бледное холодное щупальце вот-вот коснется его… и тогда он погиб.

— О, да ты труслив, мой Ринан! — воскликнула она. — Ты воистину труслив!

— Я… необходим Лаару, — пробормотал он.

— Отговорки! — презрительно хмыкнула она. — Конечно, ты нужен Лаару. И я нужна Лаару. Но Лаару не нужны и никогда не будут нужны трусы. Подойди ко мне ближе. Все случится так, как ты захочешь.

— И ты не утащишь меня в туман? — боязливо осведомился он.

— Нет, если тебе этого не захочется.

— Как я могу захотеть такой ужасной смерти? Ты принимаешь меня за дурака!

— Я принимаю тебя за своего растерявшегося подданного… Я ценю и люблю тебя. Но ты не даешь мне шанса показать, насколько сильно я люблю и ценю тебя, Ринан Сих. Дай мне шанс. Клянусь, все будет исключительно по твоему желанию.

— Ладно, — сдался он.

Он осторожно приблизился к пепелищу, следя за тем, чтобы не наступать на капли росы, выпавшие там, где простерлось бесплотное щупальце. Посреди черных головешек и пепла клубились серые облака, и внутри них Ринан Сих с удивлением увидел женскую фигуру.

Женщина была поистине прекрасна — тонкая талия, высокая грудь, пышные светлые волосы и огромные прозрачные глаза… Она улыбалась так лучезарно и вместе с тем так просто, так сердечно! Внезапно Ринану показалось, что он знает ее всю жизнь. Такое случается, когда судьба сталкивает двоих, предназначенных друг другу, и они мгновенно понимают это.

Тяга Ринана к таинственной незнакомке была почти необорима, но он все же отдавал себе отчет в том, что она стоит посреди тумана, возможно, являясь частью чумного проклятия. Поэтому Ринан Сих из последних сил сражался с собой и оставался на самой границе туманного облака, стараясь держаться так, чтобы мутные колышащиеся облака его не коснулись даже случайно.

— Кто ты? — спросил он ее. — Ответь мне!

— А как ты думаешь сам — кто я такая? — отозвалась она.

— Ты — зло в обличье добра, — выговорил он. Ему стоило немалых трудов произнести эти жестокие слова. Он ожидал, что незнакомка сейчас оскорбится и исчезнет — к его ужасу, боли и облегчению; но ничего подобного не произошло.

Она лишь усмехнулась, и светлые лучи разбежались по туману, исходя от ее лица.

— Я не зло и не добро, — промолвила она, — я — это я. Как ты — это ты. Всего лишь ты, и ничто иное. Что делает тебя добрым? Ты. Что делает тебя злым? Ты. Ты — средоточие твоей вселенной, главное, что в ней есть.

— Ложь! — воскликнул Ринан Сих. — Средоточие вселенной — Сеггер, великий и пресветлый Сеггер.

— И для тебя?

— И для меня! — заявил он.

Она засмеялась негромким воркующим смехом.

— Нет, Ринан Сих, для тебя главное — это ты. Ты не готов расстаться с жизнью, столь драгоценной для тебя, лишь во имя идеи сеггерианства.

— Мы говорим о добре и зле, о свете и тьме, о том, что дорого в этом мире и что грозит этот мир уничтожить, — настаивал Ринан Сих.

Она пожала плечами. На миг ему показалось, что она обнажена, но затем он увидел свою ошибку: на женщине было платье из тончайшего прозрачнейшего шелка, которое не столько скрывало, сколько подчеркивало ее неземную красоту.

— Поговорим о Сеггере, если тебе так хочется.

«Она не может быть злом, — смятенно думал Ринан Сих. — Сущность, посвятившая себя Тьме, не смогла бы выговорить имя Сеггера с такой легкостью, с таким изяществом… почти с любовью».

— Да, мне хочется говорить о нем, — подтвердил Ринан Сих. — Кто он для тебя? Соперник?

— Для меня? — Кианна — а это была она, в чем у Ринана Сиха не оставалось ни малейших сомнений, — опять рассмеялась. — Соперник? Это невозможно, бедный мой Ринан, просто невозможно… Для меня на Лааре не найдется теперь достойного соперника. Я пришла сюда не по своей воле, но теперь намерена устроиться здесь как можно лучше. Тысячи живых и немертвых существ служат мне — и счастливы. Спроси любого. Тебе ведь доводилось разговаривать с моими пророками? По глазам вижу — да, доводилось. У всех, кто встречался с ними, остается особенный взгляд. Печальный, знающий взгляд.

— Одного из них я даже убил, — сказал Ринан Сих.

— О! — Она не выглядела огорченной. — И какова на вкус показалась тебе его смерть?

— Смерть пресна, — ответил Ринан. — У нее нет привкуса, разве что горький. Но не в этом случае. Когда умер твой пророк, я ощутил лишь легкую досаду из-за того, что не обо всем успел его расспросить.

— Ты испытывал истинные чувства! — воскликнула Кианна. — А это означает, что ты обладаешь безошибочным чутьем и понимаешь, где находится истинное божество, а где — лишь жалкое подражание, лишь желание божества. Да, мои пророки смертны, а все мои подданные мертвы, но это означает, что все они живы. Живы во мне. Их жизненная мощь напитала мою силу, поэтому и смерть того существа не была напрасной. Ты понимал это и потому не слишком был огорчен, не так ли? Ты понимал, что я вобрала в себя энергию, высвободившуюся при гибели убитого тобой пророка, что я стала сильнее благодаря ему — и, следовательно, он в последний раз принес мне пользу и обрел бессмертие. — Она положила руку себе на грудь. — Он стал бессмертным во мне.

— Для чего ты рассказываешь мне все это, Кианна? — спросил Ринан.

— Я хочу, чтобы ты перешел ко мне, — ответила она. И предупреждающе подняла руку. — Я помню наш уговор. Все произойдет лишь по твоему добровольному согласию. Я только отвечаю на вопросы…

— Ты… — Ринан Сих судорожно глотнул, прежде чем спросить о том главном, что тревожило его больше всего. — Ты действительно богиня?

— Я — божество, — кивнула она. — Я во всем равна Сеггеру, ведь он тоже желает называться богом.

— Он и есть бог! — воскликнул Ринан.

— Я тоже, — спокойно сказала Кианна. — Я ведь тоже бог. Ты не можешь не признать этого.

— Я… признаю… — пробормотал он, не в силах оторвать от нее взгляда.

— Когда Лаар будет моим, я начну заботиться о нем так же, как это делал Сеггер. Лаар и сейчас уже почти целиком стал моим, — продолжала Кианна. — Чем же я хуже твоего Сеггера? Это обидно! Я прекрасна, я полна любви, и мои адепты не знают ни горя, ни нужды — ни в чем. Я всегда рядом. В любое мгновение можно призвать меня — и я появлюсь. Не как Сеггер, к которому вы взываете годами и от которого лишь изредка видите какие-то знамения, которые толкуете вкривь и вкось и вообще ничего в них не понимаете. И все потому…

— Потому что мы несовершенны! — горячо сказал Ринан.

Она подняла руку, заставляя его замолчать.

— Потому что он невнятен в своих знамениях, — заключила Кианна. — Потому что он никогда не дает вам ясных и определенных ответов на ваши больные вопросы. Потому что он далек от вас.

Ринан безмолвно смотрел на нее. Она пугала его, но вместе с тем и притягивала. Ее слова опьяняли. Он чувствовал, как у него кружится голова.

— А я — здесь, рядом, — снова заговорила Кианна. — И всегда буду рядом. Ты можешь коснуться меня… Нет, не делай этого сейчас, — остановила она Ринана, когда тот завороженно потянулся к ней рукой. — Мы с тобой договаривались: ты станешь моим только добровольно. Я не принуждаю тебя. Я не хочу пользоваться твоей растерянностью. Ты должен захотеть меня сам.

— Захотеть… тебя? — пробормотал он, окончательно сбитый с толку.

— Ты войдешь в мою реальность, ты войдешь в мою жизнь, ты станешь частью моей плоти. — Ее ласковый голос вползал в его уши и обволакивал его волю, так что в конце концов Ринан Сих утратил последние силы противиться искушению. — Не думай, что ты предаешь кого-то или что-то. Твои принципы — ничто, пустота, гниль. Твой Сеггер безразличен к людям Лаара и к бедам Лаара. Он остается глухим, когда вы возносите к нему свои молитвы.

Сам собой всплыл в памяти Ринана Сиха разговор с Орвасом и безнадежный рассказ императора о том, как он пытался воззвать к Ангелу Света. Ангел не внял призывам, доносившимся с земли. Молчаливый, светозарный, отстраненный, проплыл он над Тугардом, и не тронули его мольбы смертных. Все оказалось тщетным, и надежда, вспыхнувшая было в сердцах людей, рассыпалась прахом.

Кианна права! Эта мысль билась в висках Ринана Сиха. Но он еще не вполне был готов предаться ей. Оставалось еще нечто, что удерживало его за краем тумана, на самой границе, но все же еще не внутри.

— Ты уничтожаешь Лаар, — прошептал Ринан.

Кианна покачала головой. Ее чудесные пепельные волосы скользнули по плечам и груди, рассыпались длинными прядями. Никогда еще суровый Ринан Сих не видел столь желанной женщины. Сердце глухо стучало в его груди.

— Я сберегаю Лаар, — отозвалась Кианна. — Я и Сеггер — одно и то же. Я равна Сеггеру. Я лучше Сеггера. Став моим, ты сохранишь верность Лаару, ты сохранишь верность тому, чему присягал на самом деле, когда принимал свои обеты, — добру, свету, жизни, бессмертию, спасению души от греха и скверны…

Правота Кианны сверкнула перед Ринаном, как молния.

— Я иду! — закричал он.

И, не позволяя больше ни страху, ни сомнению вторгнуться в свою душу, он бросился в густой клубящийся туман.

Глава десятая

Тегамор все больше тяготилась незримым присутствием тоаданца. Жизнь магини сделалась поистине невыносимой. Она могла отгородиться от Эгертона, только находясь далеко от собственного дома, но стоило ей войти в тяжелые, окованные железом двери, и все возобновлялось: ощущение чужого взгляда, устремленного ей в затылок, нашептывание чужого голоса в голове, мурашки под кожей… В конце концов она больше не могла ни заниматься в своей лаборатории, ни экспериментировать с материалом, отобранным или закупленным специально для этой цели, ни принимать у себя возлюбленных. Последнее обстоятельство особенно ее раздражало.

Тегамор была молодой и нуждалась в мужских ласках. Ей это было необходимо. Без этого она страдала от головной боли. Разумеется, магиня не позволяла себе привязываться к сексуальным партнерам. Такое понятие, как «любовь», вызывало у нее лишь снисходительную улыбку. «Любовь — для слабых», — любила повторять она. Это ведь не чувство, это состояние сродни болезни. Постыдной болезни, от которой надлежит избавиться любой ценой. Для мага же сердечная привязанность вообще невозможна в принципе.

«Маг обязан быть свободным», — повторял ее старый наставник. Она много размышляла над этим. Свобода. Главная ценность для того, кто посвятил себя магическим искусствам. Все, что ведет к потере свободы и независимости, — зло, которое следует уничтожать не задумываясь, любой ценой и без малейшего сожаления.

Любовь, несомненно, принадлежала к числу таких «злых» вещей. И Тегамор внимательно следила за тем, чтобы ее партнеры исчезали навсегда, если не с лица Лаара, то из ее жизни.

Она находила солдат, подвергшихся магическим изменениям, вампиров или других магов и приводила к себе. Конечно, можно было бы находить другие пристанища и устраивать любовные игры там, но у Тегамор имелось по крайней мере две веских причины предпочитать собственное жилье.

Во-первых, «дома и стены помогают»: если ей встречался какой-нибудь особо опасный субъект, например тот же вампир, она не видела причин отказываться от приятной ночи в его объятиях. Впивающиеся в шею зубы и острые когти, вонзенные в спину, лишь усугубляли ощущения. Однако Тегамор всегда умела остановить увлекшегося кровососа и в конце концов получала от него что хотела, оставив того ни с чем. Вряд ли она управлялась бы так ловко, находясь в незнакомом месте. В собственном же доме она могла пользоваться энергетикой места. К тому же здесь у нее было под рукой множество полезных и чрезвычайно удобных предметов вроде порошка видимости-невидимости, парализующих капель и жемчужин немоты. Так что Тегамор предпочитала не рисковать и приглашала гостей к себе.

А вторая причина была еще проще. Тегамор попросту любила свои многочисленные спальни, разбросанные по всему жилому этажу. Она и обустраивала их таким образом, чтобы в каждой можно было принимать любовника. В зависимости от настроения она могла предаваться утехам в ярко-красной комнате или же в комнате темно-синей, как бы погружающей обитателей под воду. У Тегамор были комнаты палевые и черные, шелковые и шерстяные, где все одеяла и простыни «кусались»; можно было резвиться на соломе и на голых камнях, а иногда Тегамор приглашала партнеров в каменный зал, где было темно и где гремели невидимые во мраке цепи…

У нее такой чудесный дом, где есть все возможности для приятного времяпрепровождения. Что ж, она будет шататься по тавернам и каким-то лачугам? Да хоть в роскошный дворец ее пригласи — все равно никакого удовольствия Тегамор не получит.

И те, кому хотелось попробовать ее тело на ощупь и вкус, смирялись с этими прихотями магини.

Однако с некоторых пор все было безнадежно испорчено постоянным присутствием Эгертона.

Началось все с того злополучного вечера, когда Тегамор завлекла к себе беловолосого лича с тонкими зубами и длинными, похожими на иглы ногтями на руках и ногах. Лича звали Кодэл. Он был злобной, похотливой, мрачной тварью. Тегамор была от него просто в восторге. Она встретила его на большом приеме у Плегмута, своего давнего компаньона, Мастера Плоти.

Плегмут устраивал большие сборища примерно раз в полгода. Обычно они были посвящены чему-нибудь особенному, например Черному Светилу или Отрубленной Голове. На соответствующие темы велись беседы — нарушителей штрафовали, например на чашку крови или на зуб, что также вызывало немалое оживление, особенно если наказанию подлежала женщина. Одежда тоже должна была отвечать основному сюжету. Поэтому, кстати, Тегамор и явилась тогда в платье с большим вырезом пониже спины: ее округлый зад был полностью обнажен, и на нем красовалось настоящее лицо. Тегамор стоило немалых магических усилий приживить к своему телу чужую физиономию — не говоря уж о том, чтобы отыскать лицо, достойное своей задницы! Заклинание было нестойким, так что к концу ночи лицо должно было отмереть и отвалиться. Но пока что у Тегамор действительно имелась на теле вторая голова. И довольно симпатичная.

Женщина, у которой Тегамор отобрала лицо лишь для того, чтобы проблистать в течение одного вечера, была действительно красивой. По человеческим меркам, разумеется. Вампир нашел бы ее черты грубоватыми, а с точки зрения жабоида они были просто невыносимы: рот маленький, глаза впалые, зато нос торчит — куда такое годится!

Кстати, Тегамор вовсе не убила пленницу. Она просто отобрала у нее лицо, а та продолжала свое существование с кровавой кляксой на голове. Она еще послужит Тегамор для какого-нибудь другого эксперимента. Неплохой материал.

Хотя Плегмут и слышал о затее Тегамор, он пришел в неистовый восторг при виде своей изысканной гостьи и сразу же подвел ее к скучающему личу Кодэлу. Лич попросту снял с себя голову и положил ее рядом с собой на диван. При виде Тегамор он поднес голову к ее платью сзади, обозрел второе лицо и внезапно поцеловал его.

— Вы восхитительны! — проговорил он.

Остаток вечера они разговаривали о разных экспериментах, о неудачах, но больше — об удачах. Лич почти не слушал рассуждений Тегамор. Красивая женщина, с его точки зрения, может говорить, а может молчать, может быть умной, а может оставаться дурочкой — это абсолютно безразлично. Ее предназначение в другом.

Тегамор не собиралась опровергать мнение своего собеседника. Ее это не оскорбляло, не задевало. У нее тоже имелись кое-какие соображения касательно существ, чье присутствие в Соултраде оправдано лишь способностью удовлетворить похоть магини, и ничем иным. Но у Тегамор хватало сообразительности держать это мнение при себе.

Таким образом, они с Кодэлом договорились о продолжении приятной вечеринки без лишних слов. По правде говоря, они вообще это не обсуждали. Просто обнялись и направились к портшезу, возле которого сидели на корточках носильщики — рабы Тегамор.

Магиня и лич забрались в носилки, достаточно просторные, чтобы Тегамор имела возможность пригласить в них кого-либо по своему выбору. Тегамор нравился путь через ночной Соултрад. Город, где никогда не бывает по-настоящему светло и где никто никогда по-настоящему не спит. Здесь закрывают глаза лишь для того, чтобы мгновенно распахнуть их. Здесь опускаются на ложе лишь для того, чтобы чуть-чуть набраться сил и тотчас же вновь начать их расходовать. Опасность грозила отовсюду, и Тегамор приятно было ощущать себя важным элементом этой непреходящей опасности — для простых смертных, разумеется.

Когда Тегамор и Кодэл вошли в дом, странное и неприятное ощущение слежки усилилось. Оно стало почти невыносимым. Тегамор послала мысленный импульс своему бывшему пленнику, требуя, чтобы он не медленно прекратил. «Уйди из моего дома!» — приказала она в досаде.

«Не могу, — донесся издалека голос Эгертона. — Я слишком слабый маг, прелестница. Моих силенок не хватает для того, чтобы разорвать связь, которую ты сама же и установила. Что это у тебя на заднице? Лицо? Как-то ты его помяла… Впрочем, теперь оно не слишком отличается от того, которое украшает твою хорошенькую многомудрую головку…»

«Эгертон! — Тегамор едва не плакала. Она была так огорчена и раздосадована, что едва не заговорила с ним вслух и лишь усилием воли сдержалась и продолжила диалог мысленно: — Грязный тоаданец, убирайся из моей головы!»

«Я не в твоей голове и даже не в твоей заднице, от чего да спасет меня Дзар!»

И стоило ему упомянуть огненного бога, как Тегамор действительно почувствовала довольно сильное жжение у себя сзади. Этого только не хватало! Он еще и ухитряется накладывать на нее заклятия!

«Вон!» — мысленно крикнула она.

«Слушаю и повинуюсь», — проговорил Эгертон с напускной почтительностью.

Ей показалось, что он действительно отступил. Во всяком случае, она больше не улавливала его близости.

С облегчением Тегамор позволила личу снять с себя одежды. Она знала, что лич непременно сделает попытку обратить ее в не-мертвого мага — личи вообще любят подчинять себе других. Но Тегамор — не смертная, не какая-нибудь обычная женщина… Ночь любви обещала быть интересной, полной опасности и единоборства, магического и сексуального.

Со вздохом наслаждения она, обнаженная, растянулась на черных шелковых простынях. Второе лицо уже начало умирать. Ну и хорошо. Оно ей уже изрядно надоело своими вздохами и попытками строить глазки проходящим мимо мужчинам. Теперь оно было вдавлено в простыни. Тегамор не было до этого никакого дела.

Она могла бы, конечно, сохранить лицо, бережно снять его и потом приживить обратно той рабыне, над которой была произведена эта операция, — но зачем? Лишняя волокита. Поживет и без лица.

При виде кинжалов, вживленных под груди Тегамор, лич даже застонал от восхищения. Он потянул за одну из рукоятей, причиняя Тегамор боль. Магиня выгнулась дугой и провела ногтями по щеке лича.

«Наподдай ему!» — азартно посоветовал неожиданно выскочивший из небытия Эгертон.

Тегамор содрогнулась всем телом. Такого она никак не ожидала.

«Чего ты ждешь? Оторви ему голову! — предлагал Эгертон. — А потом возьми его за…»

«Убирайся! Тварь! — Тегамор вскочила, отбросив лича, и заметалась по комнате. — Негодяй! Раб! Ненавистный ублюдок!»

Она хватала то шкатулки с драгоценностями, то инкрустированные кувшинчики, то изящные шары-светильники, бросала их в стену и при этом, позабыв о необходимости блюсти тайну, вопила:

— Вон! Вон из моего дома! Пошел вон! Никогда больше не появляйся! Я же тебя отпустила! Я тебя выгнала!

«Ты издевалась надо мной, — звучал в ее голове голос Эгертона. — Ты пыталась видоизменить меня физически. Ты ставила надо мной свои гнусные эксперименты. Теперь ты поплатишься за все».

Один из тяжелых металлических шаров угодил личу в лоб. Хрустнула кость, лич разъяренно вскочил.

— Это уж слишком! — закричал он и набросился на нее.

Но магиня, обнаженная, разъяренная, вся залитая потом, выбросила вперед руки и прокричала заклинание. Лич не успел поставить заградительный щит, чтобы отразить заклятие, и магиня буквально испепелила его. А затем, вскочив на кучу пепла босыми ногами, принялась расшвыривать останки незадачливого лича и при этом вопить:

— Ты доволен? Ты доволен? Ты доволен?

Но Эгертон не отзывался. Он как будто снова исчез, и это привело Тегамор в состояние полного исступления.

* * *

Эгертон понимал, что не стоит приступать к серьезному разговору с женщиной, которую ты лишил вожделенного секса и которая была тобой разъярена до невменяемости. Он выждал несколько дней, никак не проявляясь и стараясь не напоминать Тегамор о своем существовании. Он не был настолько наивен, чтобы предполагать, что она не знает о том, как он за ней наблюдает. Он ведь не может не видеть ее. Связь, установившаяся между ними, была такова, что ему передавались ее эмоции, он даже получил возможность читать некоторые ее мысли.

Между тем и Тегамор начинала видеть то, что происходило с Эгертоном. Это угнетало ее едва ли не больше, чем его способность присутствовать в ее доме.

Тегамор видела черные, вонзающиеся в низкое небо башни и огромные, титанические стены, мрачные, как ночь. Видела марширующих солдат. Целые орды солдат — умертвий, нежити, скелетов, вампиров, уродов, жабоидов, кваггеров и всевозможных извращенных существ, вроде человеконасекомых. Они носили броню из выделанной кожи чудовищ. Почти все доспехи были украшены острыми шипами — вероятно, когда-то эти шипы принадлежали монстрам, с которых сдирались шкуры для того, чтобы изготовить доспехи для армии Шаггона.

Шагат Эгертона был сравнительно невелик. Укомплектован он был теми же созданиями Тьмы. Эгертон неплохо управлялся с ними. Он считался не то вампиром, не то извращенным магом, как поняла Тегамор. Лишь один раз к Эгертону подошел какой-то офицер с широкой жабьей мордой, коротким мускулистым торсом и кривыми ногами. Офицер этот принялся задирать Эгертона, допытываясь, откуда же взялся эдакий красавчик.

— Неужто твои ребята слушаются тебя? — квакал он, издеваясь. — По-моему, они только об одном и мечтают — как бы сожрать тебя на обед.

— Не твое дело, жабье рыло, о чем мечтают мои солдаты, — ответил Эгертон. — Убирайся-ка ты отсюда подобру-поздорову.

— Не то что?.. — осведомился жабоид. — Ударишь меня?

— Нет, — серьезно отозвался Эгертон. — Бить я тебя не стану.

— Боишься?

— Разумеется. Я ведь не смогу тебе причинить вреда простым ударом, — согласился Эгертон. — Поэтому мне придется сразу тебя убить. Подчеркиваю: сразу. Потому что второй попытки у меня не будет, верно?

Жабоид оглушительно расхохотался:

— Верно!

— Рад, что мы пришли к согласию, — сказал Эгертон.

Он щелкнул пальцами… Никто не понял, что произошло. Жабоида окутал огромный огненный шар. Внутри этого шара подпрыгивала, кривлялась и плясала уродливая фигура. Потом кожа на его руках и груди начала лопаться, потекла густая кровавая жижа… и скоро уже на земле осталась стремительно выкипающая лужица. Жабоид исчез.

После такой демонстрации никто больше не пытался задавать Эгертону лишние вопросы. Часть солдат, что подчинялись жабоиду, захотели перейти в шагат этого командира, другие были расформированы и повсюду распускали слухи о том, что Эгертон — маг-извращенец и к тому же вампир.

Вампиры, впрочем, к нему не подходили и за своего не признавали…

Гибель жабоида застала Тегамор за обедом среди высокопоставленных магов-соулов. Обсуждались важные проблемы, связанные с предстоящей атакой на Тугард. Заодно говорили об интересных магических экспериментах, замеченных в Соултраде. Тегамор кушала розовое желе, черпая его хрустальной ложечкой… и тут случилась эта жуткая смерть! Когда жабоид закипел внутри огненного шара, Тегамор вынуждена была извиниться перед коллегами и быстро покинула пиршественный зал. Она вынуждена была спешить, так как не хотела, чтобы ее стошнило прямо при ее соперниках и Верховном Магистре. Она едва успела выбежать в сад…

И это — не единичный случай. Тегамор с ужасом думала о том, что ее ожидает, когда начнутся боевые действия. А пока что Эгертон заставлял ее то заглядывать в солдатское отхожее место, то приглашал в казармы, то отправлялся закапывать разложившихся гниляков — не все из зомби были достаточно прочными, чтобы долго продержаться в армии, многие превращались в горы сгнившей плоти прежде, чем армия вообще выступила в поход…

Тоаданец испортил Тегамор еще одно свидание, как будто нарочно показав ей в самый интимный момент двух кваггеров, которые выковыривали друг у друга из ушей и глаз белых жирных червей и с удовольствием поедали их. Тегамор стошнило — на сей раз прямо на ее партнера по постели. Она загубила не только приятный вечер, но и великолепное постельное белье — красный шелк, выкрашенный кровью вампирессы.

Тегамор никого так не ненавидела, как этого тоаданца.

— Ты пытаешься поквитаться со мной? — шипела она.

— Нет, просто убеждаю тебя в необходимости поскорее разорвать узы, которыми ты нас связала. — Эгертон был невозмутим.

Она сдалась:

— Я не буду держать тебя в рабстве. Я думала, ты будешь моими глазами…

— Так и есть, — подтвердил он. — Я — твои глаза. Кстати, сейчас я направляюсь в солдатскую столовку. У нас есть шагат, состоящий из вампиров. Правда, это вампиры-изгои. Они жрут только мертвечину. Для них нарочно выдерживают сцеженную у людей и животных кровь, чтобы та протухла… Хочешь полюбоваться? Мне предлагают взять их в свою команду.

— Нет! — завопила Тегамор. — Это уж слишком! Убирайся!

— Мы с тобой оба опытные маги, — сказал Эгертон. — И уже установили, путем многократно повторяющихся экспериментов, что слово «убирайся» не является достаточно сильным заклинанием для того, чтобы я действительно покинул твой дом навсегда. Поэтому, прости Тегамор, тебе придется постараться получше.

— А образцы почвы и растений из Урангрунда? — простонала она. — Я ведь мечтаю закончить карту! Мои «бегуны» не в состоянии пробраться в твердыню Шаггона… Я потеряла уже десяток моих посланцев. Я не могу позволить себе такие расходы…

— Я ведь, кажется, твердо обещал, что доставлю тебе пару камушков, — заметил Эгертон. — Ты что, мне не веришь?

— Я ничего не сделаю для твоего окончательного освобождения, пока не увижу эти камни, — заявила Тегамор. — Пока не возьму их в собственные руки и не вставлю в предназначенные для них гнезда в моем атласе.

Эгертон заметил, что она как будто стала выше держать голову. Более того, она решительно поджала губы. Ага, ее воля еще не сломлена.

Неожиданно для себя Эгертон понял, что может ведь так и не добиться желаемого. Если он продолжит издеваться над ней и дальше, она в конце концов отыщет, со своей стороны, способ превратить его жизнь в ад. Такие, как эта магиня, никогда не смиряются с поражением. Она привыкла идти к своей цели по головам. И если ей придется раздавить голову проклятого тоаданца — и особенно если она сообразит, как это сделать, — то вряд ли ее что-то остановит.

Пора попробовать найти компромисс.

Эгертон примирительно сказал:

— Я сделаю все, что ты хочешь.

— Не так уж многого я и хочу, — ответила она, все еще сердясь.

— Очевидно, многого, если сама не сумела достать эти вещи.

— То, что для одного человека — много, для другого — проще простого, — заявила она. — Постарайся ради меня хоть немножко. Ты не пожалеешь, тоаданец.

— Скорее, пожалею, если не постараюсь, — пробормотал он. — Когда связываешься с соулами, всегда нужно иметь в виду, что они — отрицательная величина.

* * *

Эгертон давно уже обдумывал проблему, которую поставила перед ним Тегамор. И причина заключалась не только в том, что тоаданцу непременно хотелось вырваться на свободу. Он чувствовал, что его магическому искусству брошен своего рода вызов. Ведь Тегамор не справилась, а она занимает не последнее место в иерархии магов Соултрада. Разумеется, вряд ли Эгертон будет рассказывать всем и каждому, какими вещами он «развлекался» в черной крепости и в великом городе на Темной стороне Лаара. Его за подобные эксперименты не похвалят в ордене Тоа-Дан.

Но если взглянуть на ситуацию другими глазами… О да, всегда нужно помнить об этих самых гипотетических других глазах! Орден Тоа-Дан в своих исследованиях заходил достаточно далеко. Можно вспомнить хотя бы о том, что высокопоставленные лица ордена тайно встречались с пророками тумана.

Впрочем, что значит «тайно», когда речь идет о магическом мире? «Тайно» — когда неизвестны имена действующих лиц, но скрыть само действие, как правило, бывает невозможно.

Если тоаданцы позволяли себе такие опасные поступки, граничащие с безумием, то почему бы одному тоаданцу не помочь магине Ковена с ее замечательной картой Лаара? Тем более что у Эгертона насчет этой карты имелись весьма далеко идущие планы. Он только еще не продумал детали. Но когда ему станет ясно, как осуществить замысел, он будет действовать мгновенно. Как только карта Тегамор будет создана, этот великолепный артефакт следует любой ценой передать ордену Тоа-Дан. Пренебрегать же никакой возможностью в подобных делах нельзя.

Главное сейчас — войти в доверие к Тегамор. Эгертон достаточно раздразнил ее. По личному опыту он знал, что в большинстве случаев женщину можно заставить считать себя своим интимным другом, если влезть в ее интимные проблемы, пусть даже и против ее воли, дразнить и допекать ее, давать ей советы по каждому поводу — словом, змеей вползти в ее жизнь. В конце концов она сдастся и, попав в трудное положение, обратится за помощью к старинному врагу. Старых врагов многие предпочитают новым друзьям. Хотя бы потому, что старые враги знают о тебе гораздо больше и им ничего не приходится объяснять.

А вот после того, как Эгертон совершит задуманное предательство и выкрадет карту, ему придется спасаться бегством. Насмешки над любовниками и испорченные пирушки Тегамор ему простит без всякого труда, но надругательство над самым сокровенным, над ее магическими трудами, — нет, это сделает их настоящими недругами до конца жизни и даже после смерти.

Хорошо, что Тегамор не умеет читать мысли…

Эгертон давно приметил образцы, которые он собирался прислать Тегамор. Сейчас он понимал, что не сможет явиться к ней собственной персоной. Армия вот-вот должна была выступить в поход, в степи, против Орваса и его империи. Времени не оставалось. Вряд ли один из младших командиров Шаггона сможет вот так запросто заявить: «Ах, простите, я должен заглянуть в Соултрад к моей приятельнице — закончить одно частное дельце; но вы не беспокойтесь, я потом догоню армию». Эгертона не то что не поймут или накажут — его попросту не услышат. Нет, нужно искать какой-то другой способ.

Эгертон подобрал несколько камушков, взял на ладонь. Они поблескивали в тусклом свете багровых факелов, пылавших на стенах черного замка. Неожиданно Эгертон ощутил заключенную в них мощь. В принципе, каждая вещь, каждый предмет на свете обладает собственной магией — некой способностью к притяжению мистических эманаций вселенной. Но камни из Урангрунда были особенными. Они обладали крохотной толикой черной, злой магии, которая скрепляла саму крепость и делала ее оплотом самых мрачных сил Лаара. В определенной степени это была частица силы самого Шаггона.

Эгертон опять задумался о странной связи, которая подчас возникает между сущностью и ее обиталищем. О связи между ним самим, домом в Соултраде и магиней Тегамор. О связи между Шагтоном и Урангрундом. Шаггон сам по себе — призрак, он бесплотен. Просто «некая сущность», как сказали бы изучающие магию специалисты, повелитель демонических созданий. Несмотря на все свое могущество, Шаггон накрепко привязан к Урангрунду и не может покинуть его. Проводить знак равенства между обитателем замка и самим замком, конечно, не следует, но некая закономерность тут прослеживается. И Эгертон как никто другой, наверное, мог бы это подтвердить.

Что же получается? Он намерен отправить в дом, частицей которого является сам, куски замка, которые, в свою очередь, являются частицей Шаггона?

Опасно, чрезвычайно опасно… И вместе с тем — захватывающе интересно.

Эгертон вдруг ощутил, как камни жгут ему пальцы. Еще одно необъяснимое явление. Ведь до сих пор Эгертон жил внутри замка, не испытывая существенного неудобства (если не считать необходимости разделять жилье со всякого рода нечистью). Что же происходит? Эгертон мог найти этому лишь одно объяснение: камни замка обладают своеобразным зачатком эмпатии — они улавливают намерение Эгертона воспользоваться ими в своекорыстных целях. Осталось понять, знает ли об этом Шаггон. Если да — плохо придется Эгертону. Но возможно, в замке столько самых разных, самых противоречивых веяний, что Шаггон попросту не вникает во все.

Эгертон размышлял недолго. Он подозвал к себе одного из своих солдат — это был жабоид по имени Шэрна или как-то похоже. Во всяком случае, Эгертон именовал его Шэрна, и тот с готовностью откликался.

Эгертону не нравилось, что Шэрна не относится к своей воинской службе с должным благоговением. Вот и сейчас, пожалуйста, — развалился и присел на задние лапы, а передними трет морду. И еще вращает глазами.

— Как ты стоишь! — рявкнул Эгертон.

— С позволения вашей милости, я не стою, а сижу! — отозвался Шэрна.

— Как надо обращаться к командиру?! — еще более грозно зарычал Эгертон.

— А как? — удивился Шэрна. Он всегда удивлялся. Словно бы вчера вылупился на свет из крохотного жабьего яйца.

(Кстати, Эгертон так и не выяснил одного обстоятельства, а именно — некоторые жабоиды рождались на свет совершенно как люди, то есть от отца и матери, некоторые — вылуплялись из жабьей икры, оплодотворенной магическим способом, а были и такие, что появились в результате экспериментов. Разницы между ними Эгертон не улавливал, хотя она, несомненно, имелась.)

— Ты должен стоять передо мной навытяжку! — сказал Эгертон.

Жабоид встал, сложил лапки на груди.

— Так? — спросил он.

Эгертон только махнул рукой:

— Ладно, будь по-твоему. Раскрой рот да пошире.

Жабоид покрепче сжал губы.

— Это еще зачем? — подозрительно осведомился он.

— Ты задаешь вопросы? — грозным тоном осведомился Эгертон.

Шэрна поморгал растерянно.

— Ну да, — сказал он наконец. — А что? Это тоже нельзя?

— Нельзя!

— Ладно, не буду. А зачем я должен раскрывать рот?

— Ты его уже и так раскрыл, чтобы задавать вопросы, которых не должен задавать, — напомнил Эгертон.

— А! — обрадовался жабоид. — Так бы и сказал. Чтоб задавать вопросы, да?

— Да, — ответил Эгертон и, дождавшись, чтобы Шэрна разинул пасть пошире, желая спросить еще о чем-то, положил ему на язык черные камни.

— Ой! — сказал Шэрна. И проглотил их. Он всегда глотал все, что оказывалось на его языке.

— Отлично.

Эгертон взял его за плечо. Шэрна с подозрением посмотрел на руку мага, лежавшую на его плече.

— А теперь вот что. Ты спустишься с этой горы и пойдешь в долину. Помнишь долину?

— Где река? Помню. Оттуда мои родственники, — сказал Шэрна.

— Вот видишь, как удачно все складывается, — подхватил Эгертон. — Ты отправишься к своим родственникам.

— Ой, эта штука жжет мои внутренности! — забеспокоился вдруг Шэрна. — Та штука, которую ты мне дал и которую я проглотил! Она кусается!

— Поэтому ты и не должен останавливаться в долине, — продолжал Эгертон. — Ведь твои родственники не смогут тебе помочь. А эта штука — она и вправду кусачая.

— И грызучая, — добавил Шэрна жалобно.

— И грызучая, — согласился Эгертон. — Вот причина поспешить. Ты должен добраться до Соултрада и найти там дом Тегамор. Она живет в богатом квартале. Тебе понравится.

— Я не понял, — сказал Шэрна. — Кто такой Тегамор?

— Тегамор — женщина, она, — поправил Эгертон. — Магиня из Черного Ковена. Очень могущественная. Младший магистр. Она знает, что делать с той штукой, которую ты проглотил.

— А что с ней делать? — спросил Шэрна.

— Она знает.

— А ты знаешь?

— Может быть, и знаю, но не скажу. Ты должен добраться до госпожи Тегамор. Тогда все решится.

Шэрна молчал некоторое время, как будто обдумывал услышанное. Его маленький жабий мозг с трудом вмещал все эти странности. То есть он понял про Соултрад и женщину по имени Тегамор, но не понял главного: почему все это случилось и что теперь будет.

Наконец ему показалось, что он что-то понял, и он спросил:

— А что решится?

— Важное, — ответил Эгертон, — Иди.

— Куда? — Он заупрямился, — Куда я должен идти?

— В Соултрад.

— Зачем?

— Найти Тегамор.

— Зачем?

— Чтобы все решилось.

— А что решится?

— Все, — сказал Эгертон. — Иди.

Шэрна понял, что человек-маг опять его переиграл. Что ж, это только закономерно. Недаром его назначили командиром. Наверное, он знает. Возможно, узнает и Шэрна. Странно ведут себя эти камни у него в животе. Они нагреваются все сильнее.

Шэрна вышел из замка. Его остановили только один раз, но он сказал, что действует по приказанию командира и что должно решиться нечто такое важное, что никому этого знать нельзя… Сила убеждения жабоида подействовала на стражника, тем более что жабоиды гораздо сильнее скелетов и могут при желании разнести их косточки просто в пыль. И потом челюстями, челюстями!.. Поэтому-то Шэрну и остановили только один раз, понятно?

* * *

Тегамор знала, что ее неразлучный друг-враг задумал что-то необычное. Она улавливала его настроение — странно, давно уже Эгертон не был в таком приподнятом состоянии духа. Обычно онвоспринимался ею как нечто подавленное, мрачное. Но сейчас он явно воспрял. Тегамор пыталась понять, как относиться к этой перемене и чего ожидать: очередной серии провокаций или наконец-то удачи. Сейчас ей хотелось отделаться от Эгертона не меньше, чем ему — от нее; и все же она предпочитала держать его в руках. Любой ценой, чего бы ей это ни стоило. Даже если эта цена будет возрастать с каждым днем. Маги — народ ненадежный, эгоцентричный, каждый занят лишь собственным проектом.

Жабоид постучал в ворота ее дома посреди ночи. Тегамор не хотела никого впускать. Слуги долго ходили взад-вперед, то приближаясь к двери, то отскакивая от нее. Госпожа почивала в своих покоях, и тревожить ее вопросами никто не решался. Но стук становился все настойчивее, и в конце концов один из прислужников решился открыть.

То, что стояло на пороге, испугало всех. Мускулистое широкоплечее и кривоногое создание с очень большой, покрытой бородавками головой, сидело на корточках и тихо завывало. Из живота существа валил зловонный дым, как будто внутри у него горели угли.

— Впустите, — потребовало существо.

Слуга, который открыл дверь, теперь горько раскаивался в своем порыве. Он пытался отпихнуть жабоида ногой и при этом изо всех сил тянул дверь на себя. Жабоид безмолвно рвался внутрь дома.

Наконец тупая мощь одолела отчаяние, и существо ввалилось в большой темный зал — на нижний этаж дома Тегамор. Оно прыгнуло, село на задние ноги, которые были непропорционально крупнее рук, дунуло, и сразу же загорелось несколько факелов.

— Где Тегамор? — квакнул Шэрна. — Где эта женщина-маг? Тегамор! Мне надо Тегамор!

— Госпожа изволит отдыхать, — пролепетал слуга, отступая от огнедышащей твари. — Госпожа не изволит принимать. Она вообще не…

Неожиданно взревев, Шэрна отшвырнул слугу так, что тот ударился головой о стену и затих — бедняга потерял сознание. Жабоид помчался вверх по лестнице, а шлейф вонючего дыма тянулся за ним, так что казалось, будто в доме начался пожар.

— Тегамор! Тегамор! — орал жабоид.

Госпожа изволила проснуться.

Она изволила сильно прогневаться.

Ее рассердил и немножко напугал запах, доносившийся с лестницы. В конце концов, не одеваясь, Тегамор вышла посмотреть — что происходит.

Жабоид налетел на нее со всего маху и обжег ее нежную кожу. Магиня отшатнулась.

— Замри! — крикнула она, наставив на него палец.

То ли она спросонок не так наложила заклятие, то ли на жабоидов подобные заклинания не действовали, но Шэрна и не подумал замирать. Он продолжал скакать, напирая на Тегамор и испуская жуткие, полные ужаса и боли вопли.

— Кто ты? — спросила она безнадежно. Она уже поняла, что это существо ничего ей не ответит — оно поглощено своим страданием.

Надо что-то предпринимать, и притом срочно. Жабоид гнался за Тегамор, распространяя омерзительную вонь, стеная и явно грозя поджечь шелковые занавеси и покрывала. Все это становилось не просто досадным, но и опасным.

Тегамор схватила на бегу шкатулку с магическими порошками и швырнула в своего преследователя. Это оказался порошок, возбуждающий эротическое желание. Жабоид, пожираемый внутренним огнем, внезапно ощутил прилив сил. Его вой приобрел вибрирующие нотки, голос зазвучал на несколько тонов выше — то была брачная песнь жабоида-самца. На беду, Шэрна принадлежал к числу тех, что вылупились из яиц, то есть обладал способностью размножаться. И сейчас эта способность властно заявила о себе.

Шэрна не просто мог размножаться — он этого жаждал! Вообще-то женщина-человек ему совершенно не нравилась. И у него болел живот. Несколько минут назад ему и в голову бы не пришло, что магиня может вызвать в его груди такую бурю эмоций. Но невозможное случилось.

Вереща, жабоид поскакал по анфиладам комнат, а Тегамор, нагая, мокрая от пота, поскальзываясь, удирала от него во всю мочь. Она хваталась за шкатулки, расставленные по всем спальням, но — увы — везде были лишь эротические зелья, и только в одной нашелся парализующий порошок, которого оказалось явно недостаточно.

— Эгертон! — кричала Тегамор. — Эгертон! Проклятие на тебя! Это твоя работа! Будь ты проклят! Будь ты проклят, злополучный маг! Ты еще пожалеешь обо всем, что сделал!

Жабоид уже почти настиг ее.

— Эгертон! — взвизгнула Тегамор так громко, что у нее самой заложило уши. — Помоги мне!

Но если бы Эгертон и хотел ей помочь, то все равно бы не смог. Его влияние на жабоида было весьма ограниченным.

Шэрна уже схватил Тегамор за плечи своими липкими холодными лапами, когда жжение в животе сделалось таким сильным, что жабоид опрокинулся на спину и закатил глаза. Силы оставили его. Пламя вырвалось из его внутренностей и стало пожирать тело несчастного жабоида изнутри.

Тегамор, тяжело дыша, остановилась поблизости. Затем, видя, что ее преследователь больше не двигается, уселась на кровать, поджала ноги, скрестила на груди руки.

Жабоид горел, постепенно превращаясь в гору обугленного мяса. Тегамор скрипела зубами, глядя на эту картину. В ее любимом будуаре! Среди черных шелковых покрывал и серебряных канделябров! Ничего худшего она и представить себе не могла. Эгертон еще поплатится. Он еще выцарапает себе глаза собственными ногтями.

Магиня перебирала в голове различные способы казней, которым намеревалась подвергнуть злокозненного Эгертона за все его проделки, когда вдруг увидела, что в животе бедного жабоида засверкали камни. Три небольших черных камня с гладкими, будто отполированными гранями. Кристаллы. Она наклонилась, чтобы взять их, и отдернула руку: они были раскаленными.

Очевидно, они и сожгли жабоида. Чем бы они ни являлись, эти камни представляли собой могущественные артефакты.

«Понравилось? — прозвучал в ее голове голос Эгертона. — Ты довольна?»

Она вздрогнула от ярости.

— Я? Довольна? — прокричала она, обращаясь в никуда и посылая мощный импульс ярости. — Да я просто места себе не нахожу от злости. Кого ты ко мне прислал?

— Не кого, а что, — невозмутимо ответил Эгертон. — Я прислал тебе то, о чем ты так долго просила. Камни из крепости Урангрунд. Ты ведь хотела использовать их при работе над своей картой. Или ты передумала?

— Я не передумала, и моя карта… Послушай, но ведь это издевательство! — не выдержала Тегамор. — Что ты себе позволяешь?

— Я выполнил твою просьбу, — повторил тоаданец, — Теперь ты выполни мою. Избавь меня от своего дома и своей жизни.

— Этот мерзкий жабоид… Он… — Тегамор не стала договаривать. Ей вдруг пришло в голову, что Эгертон, возможно, не видел всей этой позорной сцены с преследованием. Хотя бы это хорошо. И незачем рассказывать тоаданцу подробности.

— Так что сделал мой мерзкий жабоид? — заинтересовался Эгертон. — Надеюсь, он тебя не обижал?

— Он сдох, — мстительно произнесла Тегамор, — Превратился в гору паленого мяса прямо у меня на глазах.

— Жаль, — искренне огорчился Эгертон. — Он был довольно симпатичным. Ты не нашла его приятным парнем?

Все-таки он видел!.. Тегамор нахмурилась.

— Твои шутки заходят слишком далеко.

— Но ведь это ты метнула в него порошок, от которого он возбудился, — отозвался Эгертон. — Я-то здесь точно ни при чем. Я заставил его проглотить камни Урангрунда и направил прямиком к тебе. Как видишь, он доставил груз в целости и сохранности.

— Насколько я могу судить, — произнесла Тегамор, — чем дальше эти камни находятся от крепости, тем менее они пригодны для использования… Я хочу сказать, они такие горячие, что способны воспламенить и ткань, и пергамент. Придется вкладывать их в особую глиняную капсулу и окружать дополнительным заклинанием. Что ж, работа непростая, но интересная. И достойная меня, я полагаю.

— Теперь твоя часть сделки, — напомнил Эгертон. — Избавь меня от себя.

— Да, да, — рассеянно проговорила Тегамор. — Я этим тотчас же займусь.

— Я выполнил твою просьбу, — повторил тоаданец. — Теперь ты выполни мою. Избавь меня от своего дома и своей жизни.

Глава одиннадцатая

В густом и плотном коконе тумана все обстояло иначе, чем во внешнем мире. Солнце здесь едва пробивало себе дорогу к земле сквозь слоистые облака. Рассеянный свет придавал миру серый оттенок. Границы между предметами и существами казались смазанными. Все передвигалось, клубилось, смещалось, сливалось, все трансформировалось и перетекало одно в другое.

Другими становились здесь и представления о реальности. Только очутившись среди подданных Кианны, Ринан Сих в полной мере сумел оценить правоту собственных же слов о том, что понять туман можно, лишь находясь в тумане. Но дороги обратно, в «солнечный» мир из тумана, уже не будет. Выбор делают лишь один раз.

Что ж, инквизитор не сожалел о своем выборе! Сейчас это казалось ему весьма логичным. Ведь он принадлежал к Серому ордену — так что может быть естественнее, чем перейти из Серого ордена в серый мир! Он клялся служить Сеггеру, это так, но на самом деле он клялся посвятить свою жизнь верховному и единственно истинному божеству Лаара. Как же слеп был Ринан Сих, когда считал, будто таким божеством является Сеггер! Кианна открыла ему глаза. Кианна в своей бесконечной красоте, в своей невообразимой мощи, в своей потрясающей близости к обитателям Лаара, кем бы они ни были, — вот кто истинное божество Лаара! Поэтому в том, что Ринан Сих вошел в туман, нет никакого предательства. Напротив. Осознанный и закономерный шаг.

Он предавался этим размышлениям постоянно, так что в конце концов они вошли в его плоть и кровь.

Плоть! Ринан Сих с усмешкой смотрел на себя. Его плоть была полна тумана. Туман шевелился в глазницах и во рту, туман стекал с его волос и пальцев, и Ринан Сих мог, если хотел, сливаться с другими созданиями и отделяться от них, становиться комком одушевленного тумана или вновь обретать очертания своего прежнего тела. Границы плоти больше не сдерживали его. Это было странно… и упоительно.

В туманах Кианны обитали разные существа — слуги, рабы, сподвижники, любимые соратники богини. Там, по другую сторону белесой границы, они обретали облик, зачастую пугающий и отталкивающий. Искаженные, изломанные, гротескные твари, которых, как казалось, не в состоянии произвести ни одна из стихий, — так воспринимались они теми, кто не причастился благости Кианны. Для лишенных истинной веры слуги великой богини выглядели чудищами из кошмаров, ни на что и ни на кого не похожими, — с непропорционально длинными или, напротив, ужасающе короткими конечностями, с деформированными черепами, выкаченными глазами, челюстями, не способными смыкаться из-за торчащих наружу клыков…

Если бы жалкие создания, что так трясутся за свою плоть и так отчаянно цепляются за свою ничтожную жизнь, — если бы только они знали, какое море спокойствия ожидает их в туманах! Они оставили бы свои жилища, они без сожалений бросили бы все, чем владели, и вошли бы в туман добровольно.

Здесь они навсегда избавились бы от страха, от голода, от потребности в еде и питье, от необходимости укрывать свое тело одеждой, спать, защищаться. Здесь все стало едино, все обрело новый, высший смысл.

Поистине, лишь в туманах Кианны Ринан Сих познал истинное блаженство.

Большинство сущностей, посвятивших себя Кианне, были лишены самосознания. У них не было разума — в привычном понимании этого слова. Они повиновались и находили в этом наивысшее удовлетворение. Они как бы плавали в животном покое, погруженные в сон Кианны, в мир Кианны, в туман Кианны. Это было подобно нахождению плода в материнской утробе…

Однако имелись и другие формы жизни, обладавшие большей самостоятельностью, и в первую очередь — королева умертвий. Еще одно удивительное создание, которое чаще имело облик ужасного Тзаттога, принца-упыря, и лишь изредка оборачивалось красивой и печальной женщиной, крылатой, как и ее партнер-двойник.

Пенну, королеву умертвий, Ринан Сих увидел вскоре после того, как сделал первый шаг и резко изменил свою участь. В серой полупрозрачной дымке перед ним стала медленно вырастать огромная черная крылатая фигура с пылающими красными глазами. Ринан Сих не испытывал страха. В лоне Кианны ни у кого не может быть страха.

Фигура расправила черные крылья. Теперь бывший инквизитор находился совсем близко и мог разглядеть тонкое белоснежное лицо с печально изогнутым, очень красным ртом. Существо выглядело таким прекрасным, что у Ринана заныло в груди.

Тзаттог проговорил низким рокочущим голосом:

— Повинуйся!

Ринан Сих опустился на колени. Он сделал это с радостью.

— Я возглавлю армию, которая пойдет на богомерзких людишек, поклоняющихся лживому Сеггеру! — продолжал Тзаттог. — Мне нужны солдаты. Если ты вошел в туман добровольно, значит, ты желаешь стать одним из них. Отвечай!

— Я отдам жизнь за тебя, — сказал Ринан Сих.

— Не за меня, — поправил Тзаттог и громко, гулко расхохотался. — Мне не нужна твоя жизнь! Если я захочу, я заберу столько жизней, сколько мне потребуется. Но я желаю, чтобы ты добровольно умер за Кианну. Она больше не тайна для Лаара. Кара богов обрела имя. Пророки чумы почти завершили свое служение. Они призывали жителей стран принять истину, но были отвергнуты. Туман пал на земли и поглотил их, и теперь все поглощенные туманом вошли в благую и истинную участь. Они не пожелали сделать это сами и были приобщены к великому будущему насильно.

— Это так, — согласился Ринан Сих. — Я счастлив, что сделал это добровольно. У меня были открыты глаза, и я умею слушать, когда со мной говорят.

— Те, кто сумел познать истину Кианны, сохранили свою сущность и в тумане, — продолжал Тзаттог. — Они будут командирами в ее великой армии. У тебя еще осталось время совершить служение. Пусть твои новые заслуги подтвердят твою добрую волю. Сделай то, что должен делать! Сделай то, что умеешь делать лучше всего.

— Я понял тебя, — промолвил Ринан Сих. — Я выйду из тумана к людям. Я продолжу то, чем занимался прежде. Только тогда я служил лживым божествам, а теперь буду трудиться во имя истинного.

Тзаттог сложил крылья за спиной и чуть наклонился вперед. Он вдруг начал изменяться — как будто стал меньше ростом, хотя по-прежнему оставался выше обычного человека, черты его лица смягчились, глаза сделались больше, волосы длиннее… Трансформация происходила так быстро, что Ринан Сих едва мог уследить за ней. И вскоре уже перед ним стояла женщина.

В сером мире такое происходит сплошь и рядом — создания Кианны никогда не удерживают свой облик надолго, если они находятся внутри тумана.

Однако сейчас Ринан Сих понимал, что стал свидетелем чего-то более значительного, нежели обычная нестабильность плоти. Тзаттог был одним из высших творений Кианны. Он не являлся зыбким образом, тварью из ночного кошмара; он всегда оставался неизменным и равным самому себе. И та, в которую он превратился, также обладала личностным бытием.

Ринану стало казаться, что он встречал ее раньше… У инквизитора была хорошая память на лица. Он помнил всех, кого допрашивал, кто умер у него под пытками, кого он обрек на смерть. С ними он сохранял внутреннюю связь, которая, как он знал, оборвется только вместе с его жизнью.

Пенна! Девушка-архаалитка, которая избежала расправы лишь благодаря страшному пожару, уничтожившему целый город. Он нередко думал о ней. Она, несомненно, была виновна. Он осудил ее справедливо. То, что она все-таки избежала казни, — его оплошность… Но сейчас Ринан Сих был рад этому.

Она всматривалась в него, щуря серые глаза. Казалось, его лицо также вызывает в ее памяти какой-то отклик. Потом женщина проговорила тихим мелодичным голосом:

— Кто ты? Я тебя знаю?

— Я Ринан Сих, — ответил инквизитор. — Мы теперь вместе…

— Вместе? — переспросила Пенна. — Что ты имеешь в виду, Ринан Сих?

— Ты не помнишь меня? Мы ведь только что с тобой разговаривали!

Она покачала головой:

— Нет, нет, ты говорил с Тзаттогом, это совершенно другое. Он — совершенно другая сущность. Он — это не я. Хотя мы соединены, отныне и навечно.

— У вас общая плоть?

— Да — и две души, два разума, которые почти не соприкасаются. Здесь, в мире Кианны, это кажется обыденностью, но для тех, кто не привык к текучести бытия, мы представляем собой нечто невероятное. Я повелеваю теми, кто не мертв и не жив. Так считается. Во всяком случае, они повинуются каждому жесту моей руки.

— Ты — королева умертвий! — воскликнул Ринан Сих. — Я с радостью встану под твои знамена!

— Не я буду командовать армией, а Тзаттог, — возразила Пенна. — Когда начнется сражение, я уйду обратно на мой трон. Мне хорошо в моем королевстве. Тихо, там царствует красота. Туда никто не имеет доступа. Никто и ничто не смеет тревожить меня, когда я на моем троне.

Ринан Сих осторожно приблизился к ней. Ему нестерпимо хотелось прикоснуться к Пенне, ощутить под пальцами ее кожу, понять, что она настоящая, живая, что это все не сон, не видение. Ее появление здесь стало для Ринана еще одним чудом, сотворенным Кианной ради верных ее слуг. Еще одним доказательством бесконечного могущества богини.

Словно бы угадав желание собеседника, Пенна протянула руку и дотронулась до его щеки.

— Ты теплый, — проговорила она с удивлением. — Ты все еще теплый.

— Это потому, что я не мертв, — отозвался он.

— Ты вошел сюда по доброй воле! — воскликнула она. — Вот почему ты не изменяешься так сильно, как все остальные.

— А ты? — спросил он. — Что происходит с тобой?

— Я стала королевой умертвий по доброй воле, — подтвердила она. — Я искала покоя и безопасности, а Тзаттог предложил их мне.

— Скажи, Пенна, — обратился к ней, помедлив, Ринан Сих, — что случится с тобой, если Тзаттог погибнет?

Она сдвинула брови.

— Тзаттог погибнет? — удивилась она. — Почему?

— Предстоит великая битва, во время которой неизбежны большие потери. Конечно, принц-упырь — не такое уж беспомощное существо, и убить его очень непросто, но в бою может произойти все, что угодно.

— Все, кто падет во имя Кианны, войдут в туман. И вместе с ними войдут в туман и погибшие воины-люди, которые надеются, что их лживый Сеггер поможет им, — ответила Пенна. — Во всем мире останется лишь туман. Тзаттог в любом случае не погибнет.

Она отступила на шаг, и туман скрыл ее. Сквозь клубящиеся облака Ринан Сих услышал ее удаляющийся голос:

— В мире останется только туман…

Потом все стихло. Ринан Сих был совершенно один.

Он глубоко задумался над тем, что увидел и услышал от девушки. Сила ее веры потрясла его. Она ни мгновения не сомневалась в победе! Да и кто бы усомнился? Разве что Ринан Сих, привыкший все подвергать всестороннему анализу.

Он лишь предположил… Две души в одном теле. Предположим, тело будет уничтожено. Не туманом, но самым обычным мечом, заостренным деревянным колом, ядовитой стрелой. Превратится ли оно в туман, или же обе души погибнут вместе с ним? А может быть, душа Пенны освободится? Но каким окажется ее дальнейшее существование? Она ведь отказалась от собственной плоти…

Впрочем, это действительно не имеет значения, потому что в главном Пенна права: скоро в Лааре останется один только туман.

* * *

В обители Святого Арвинна открыто обсуждали вести, пришедшие от Акира Бен Тагара. Человек, расколовший Серый орден, одерживал одну убедительную победу за другой. На его сторону переходили монастыри и отдельные деятели Сеггерианской церкви. Габрэмус и Легдар с их смехотворными обличениями выглядели, с точки зрения сторонников Бен Тагара, попросту шутами. Особенно теперь, когда эти двое стали изгнанниками и вынуждены были искать убежища в чужих монастырях. Скоро им ничего не останется, как осесть при дворе Орваса.

Легдар — рыцарь, он найдет себе занятие в армии. А Габрэмус сможет развлекать императора потешными байками. Может даже станцевать и спеть, государю это понравится. Все повелители любят шутов.

Подобные разговоры велись в монастыре Святого Арвинна все чаще и все более открыто. Здесь больше не верили в необходимость соблюдать старинные уставы и держать веру в ее изначальной «чистоте», как выражались приверженцы Габрэмуса. Новые времена — новые веяния. Следует более внимательно прислушиваться к тому, что происходит в мире. Гоняясь за архаалитами и проповедуя догматы сеггерианства, инквизиция утратила свой изначальный высокий статус. Она растеряла собственную веру, пока навязывала ее другим.

Что касается Золотых Скорпионов… Использовать их в собственных целях было для сторонников Бен Тагара остроумным выходом из сложившейся ситуации. Ведь койяры отказались служить еретикам! Что же, спрашивается, оставалось? Только одно — обратиться к их соперникам. Да, конечно, Золотые Скорпионы не веруют в Сеггера… Но, возможно, находясь на службе у сеггерианцев, они наконец проникнутся религиозным пылом и уверуют? Это ведь не исключено. Напротив, бывали случаи…

Как-то чрезвычайно удачно в обители Святого Арвинна нашли подходящее предание. Причем не новое какое-нибудь, а овеянное прахом веков. Оно было записано в старинной книге, в одной из самых ранних хроник монастыря. Странно, что до сих пор никто об этом предании не слыхал. Очевидно, потому, что оно очень, очень древнее. К той хронике уже много лет никто не притрагивался, и только по чистой случайности один вдохновенный божеством брат уронил с полки книгу, а она, по промыслу Сеггера, раскрылась как раз на нужной странице.

Говорилось там об одном неверующем, который жил в стародавние времена. Он поклонялся каким-то собственным измышлениям и ничего не хотел знать об истинном божестве, о Сеггере. Во мраке неведения и зле упорства пребывал он много лет. И вот как-то раз нанял его один благочестивый служитель Сеггера, чтобы тот накосил ему травы.

Другие служители Сеггера упрекали его. «Зачем, — говорили они, — нанял ты злого и неверующего человека, когда кругом полным-полно добрых и верующих?» Но тот отвечал им со свойственной ему мудростью: «Другие добры и веруют истинно, но они хуже работают. И мне от них пользы никакой не будет, и я их ничему научить не смогу, ибо они и без меня все хорошо знают. А мы с моим работником составим отличную пару. Он хорошо накосит для меня сено, а я с помощью Сеггера открою ему глаза на истину».

Так оно и случилось. Тот злой работник увидел, как истово молится сеггерианец, какой он благочестивый, добрый и честный, и в конце концов проникся идеями сеггерианства и уверовал.

Почему же мы должны считать, будто и в наше время не может случиться ничего подобного? Напротив, нанимая Золотых Скорпионов, последователи Акира Бен Тагара делают сразу два добрых дела: сбивают спесь с койяров и приобщают неверующих к истинам церкви Сеггера.

Напрасно старый настоятель пытался взывать к рассудку своих подопечных. Казалось, какой-то злой маг околдовал их. Они не слушали увещеваний и в конце концов подняли настоящий бунт. Случилось это ночью, когда настоятель почивал. Несколько человек вошли в его личные апартаменты. Настоятель, человек немолодой, спал чутко и потому проснулся мгновенно, достаточно было малейшего шороха, чтобы вырвать его из хрупкого забытья.

— Ну что, святой отец, — глухо проговорила одна тень, — уйдете по-хорошему или вас связать да выбросить?

Настоятель сел в постели. Он отдавал себе отчет в том, как сейчас выглядит: в длинном ночном одеянии, со смятыми волосами, заспанный, — он не мог производить внушительного впечатления. И любые высокие слова о долге, о чести, о необходимости хранить чистоту веры прозвучат сейчас попросту смехотворно. Ну в самом деле! Одно дело, когда подобные проповеди изрекает облаченный в золотые одежды внушительный и маститый старец с посохом в руке — и совершенно другое, когда на ту же тему лепечет разбуженный среди ночи старик с подслеповато моргающими глазками.

Поэтому настоятель даже и пытаться не стал. Он просто спросил:

— Кто вы?

— Мы — адепты Серого ордена, — был ответ. — Вставай, старик, одевайся. Для тебя готова дорожная одежда. Не бойся, мы не станем тебя убивать, если, конечно, сопротивляться не будешь.

— Что с моим монастырем?

Настоятель и не подумал выбираться из-под одеяла. Не хватало еще дрожать перед этими громилами от холода, стоя на полу босыми ногами! Настоятель всегда мерз, особенно под утро. И насчет своих ног он тоже не питал никаких иллюзий: тощие, воскового цвета, кривоватые. Незачем демонстрировать их посторонним.

— Это не твой монастырь, — был ответ. — Этот монастырь принадлежит Сеггеру.

— Сеггер на небесах, а на земле монастырем распоряжаюсь я, — возразил настоятель.

— Больше нет, — ухмыльнулся один из вошедших.

Этот был шире в плечах, чем остальные, подчеркнуто груб и вместе с тем властен. В нем можно было угадать человека невысокого происхождения, но все-таки привыкшего командовать. Если он и является орденским братом, то совсем недолго. Остальные предпочитали помалкивать и лишь следили за тем, чтобы настоятель не поднял шума или не совершил какого-нибудь необдуманного поступка.

— Обитель Святого Арвинна переходит к Серому ордену, — объявил широкоплечий. — К истинному Серому ордену, — прибавил он.

— То есть к еретикам из числа инквизиторов, — вздохнул настоятель. — Как это все некстати и не вовремя!

Он рассматривал вторжение и переворот как досадную помеху — и не более того! Широкоплечего это изрядно разозлило.

— Ты еще не понял, святоша? Ты здесь больше никто! Благодари нас за то, что мы оставляем тебе твою никчемную жизнь и даже готовы усадить тебя на телегу, чтобы ты катился отсюда подальше!

— О, я благодарен… Благодарен всеблагому Сеггеру за то, что мне осталось жить совсем недолго! — возразил настоятель. — Я уже стар, и лучшие мои годы миновали. Я видел настоящее счастье и исполнял истинное служение. То, что происходит теперь, — печальное завершение моей жизни. Что ж, я ни о чем не жалею. Очевидно, все хорошее, что было отпущено на мою долю, уже иссякло, и мне пора уходить из нашего бренного мира.

— Хватит болтовни! — зарычал широкоплечий. — Если не хочешь одеваться, ступай себе голый, тебя никто не заставляет облачаться. Кстати, можешь оставить мне свои сапоги, они у тебя, кажется, из очень хорошей кожи.

— Убирайтесь из моей спальни, — твердым тоном приказал настоятель, — Немедленно! За вашу наглость вы завтра будете наказаны плетьми.

— Да как ты смеешь!.. — вскрикнул вдруг другой громила.

Этот негодяй доселе молчал. Очевидно, ярость копилась в нем на протяжении всего разговора и наконец выплеснулась наружу.

— В моей обители я смею все, — спокойно сказал настоятель.

Длинный кинжал с изогнутым лезвием вонзился в грудь старика. Тот пробормотал: «Благодарение Сеггеру» — и рухнул на свою постель бездыханным. Темное пятно крови расплылось по одеялу. Совсем небольшое пятно. Убийца выдернул нож и буркнул:

— Так будет проще для всех.

Широкоплечий гулко вздохнул:

— Я хотел с ним по-доброму. Что ж, своим упрямством и злобой он заслужил такой конец. Заверните труп в одеяло и выбросьте в реку. Скажем завтра остальным, что настоятель срочно отбыл. Где писака?

Человек, умеющий составлять документы, выскочил вперед. Его затрясло, когда он взглянул на убитого настоятеля.

— Хватит изображать из себя неженку! — прикрикнул на него широкоплечий. — Трупов не видел? Не лязгай зубами!

— Видел, конечно, видел, но все-таки это… настоятель… святой отец… как-то мне не по себе, — признался писарь.

— Был святой, да весь вышел, а теперь это просто труп, — сказал широкоплечий. — Как говорят наши друзья-трупоеды, кусок пищи. — Он грубо хохотнул и сразу же сделался серьезным. — Садись, бери его личную печать и пиши распоряжение по монастырю. Что, мол, обитель Святого Арвинна переходит к Серому ордену истинного образца, то есть — Акира Бен Тагара…

Все воины церкви, подвизавшиеся в обители Святого Арвинна, сейчас находились в войске Орваса. Сама обитель осталась в руках исключительно духовных лиц. Настоятель, словно предчувствуя приближение конца, отправил в армию также всех монахов, какие выказали желание сражаться с оружием в руках. Лишь немногие остались, дабы возносить молитвы к Сеггеру.

Этим-то и воспользовались захватчики.

Серый орден вступил в обитель Святого Арвинна наутро следующего дня. Перед монахами Алого ордена зачитали последнее письмо настоятеля — составленное наемным писакой.

«Коль скоро именно инквизиция является сейчас самой действенной силой церкви всеблагого Сеггера, мною, — писал лженастоятель, — было принято решение передать вверенную мне обитель Святого Арвинна в руки Серого ордена. И именно той его части, которая исповедует веру истинную, веру наиболее сильную, веру, в которой не устарел ни один догмат. Поэтому я прошу и требую, чтобы вы, братья, приняли нового настоятеля, преподобного отца Раверу, который поведет вас по пути веры Сеггера и защиты ее от злостных ретроградов и мракобесов, которые тянут Серый орден назад, на дно, к замшелым и давно устарелым принципам, которые в наши дни ничего не стоят. Отец Равера научит вас всему, как прежде учил вас я. Меня же неотложные дела срочно отзывают к Орвасу, нашему великому и славному императору, который желает, чтобы я стал наставником солдат и руководил их душами, дабы они двинулись к победе…»

— Ты что-нибудь понял? — шептались святые братья.

— Только то, что прежний настоятель уехал.

— Странно он как-то уехал. Никому ничего не сказал.

Настоятель не покидал обители много лет, поэтому братья не имели представления о том, как бы он это сделал. Устроил бы сам себе торжественное прощание? Прочитал бы особую проповедь во время богослужения? Неизвестно. Но все же, думалось монахам, вряд ли он скрылся бы тайком, в ночной темноте, оставив своей пастве одно только письмо, полное трескучих малозначащих слов…

— А наш монастырь теперь, стало быть, принадлежит Серому ордену, — вздыхали братья. — Нам-то куда деваться?

— А нам куда деваться? — выкрикнул один из братьев, сильно вытягивая шею.

Отец Равера ответил звучным голосом:

— Вы останетесь здесь. Никто не гонит вас из вашей обители. Будете прислуживать братьям из Серого ордена. Заодно воспитаете в себе большое смирение. Это очень полезно для души!

— Стало быть, мы теперь люди подневольные и обслуживаем еретиков из Серого ордена, — пробормотал один из старых монахов. Он никогда не умел держать язык за зубами и славился тем, что вечно резал правду-матку. За что потом нередко получал взыскания. — Это ведь разбой, а? — заключил старый монах почти весело. И заорал: — Разбой!

Но на него никто не обратил внимания. Слишком многое случилось — и слишком быстро. Проще было сделать вид, будто не происходит вообще ничего.

* * *

Ринан Сих торопился. Мир нуждается в очищении. Мир следует очистить во имя Кианны. Бывший инквизитор вышел из тумана — во всяком случае, так могло показаться со стороны, — но на самом деле какая-то важная часть его души оставалась по-прежнему в тумане, с Кианной, его истинной повелительницей. И именно поэтому Ринан Сих ничего не боялся: ни лишений, ни трудностей, которые ожидали его в пути, ни гонений, которыми, возможно, встретят его люди. Все это не имело значения, коль скоро он служил той единственной, которая и есть истинное божество Лаара.

Он обязан открыть людям глаза на все их заблуждения. Он всегда хотел служить другим. Его единственное желание — пожертвовать собой, отдать свою жизнь на благо других. Сейчас, когда он узрел наконец истинный путь, настало время выполнить свой долг.

Ринана сопровождала лишь одна гончая тумана — покрытое шипами тощее белое создание с очень длинными руками и ногами. Оно напоминало чрезвычайно худого человека, но передвигалось прыжками на четырех конечностях. Лопатки на голой спине так и ходили ходуном, а позвонки топорщились, и из каждого рос особый костяной гребень.

Гончая тумана не обладала развитым интеллектом, но повиновалась приказаниям и в случае нападения разбойников на одинокого странника могла оказать своему господину существенную помощь.

Ринан направлялся в обитель Святого Арвинна, где, как он знал, поселилась злая ересь.

Ересь должна быть искоренена. Ринан Сих не может убить идею, но он в состоянии убить носителей идеи. Истребить их физически.

Так Ринан Сих думал раньше, когда был обычным инквизитором, смиренным братом Серого ордена. Теперь же он понял, что все обстоит намного лучше — и намного проще. Он не будет истреблять носителей идеи, он превратит их в адептов истины, и притом не причиняя им боли и страданий. Инквизитор пытал людей и обрекал их на смерть во имя спасения их душ; пророк Кианны увещевает людей и дарит им новую жизнь во имя спасения их душ.

Обитель Святого Арвинна внешне совсем не изменилась, как показалось Ринану Сиху. Гончая тумана обежала ее кругом, обнюхала все углы и осталась довольна. Она сочла, что место подходящее. Отлично. Ринан и сам так думал, но все же никогда не мешает выпустить вперед гончую. У таких существ обостренный нюх на то, что правильно и что неправильно.

Источник тумана должен располагаться таким образом, чтобы утренний ветер нагнал туман прямо на стены. Следует прокопать колодец. Небольшой колодец тумана.

Ринан Сих засучил рукава и взялся за дело так рьяно, словно всю жизнь только и мечтал быть копателем и строителем. Его нежные, не привыкшие к физическому труду руки быстро покрылись мозолями, кожа на них лопалась и кровь текла прямо на землю, но Ринан Сих не обращал на такие мелочи ни малейшего внимания. Ему следовало создать емкость, куда мог бы поместиться туман.

В конце концов он вырыл ямку глубиной в два локтя. Он наклонился над ней, раскрыл рот пошире и принялся выдыхать туман. Ринан Сих делал это впервые, поэтому многие вещи оказались для него новостью. Например, он не знал, что туман будет исходить из него неудержимым потоком, постоянно, без всякого его участия. Ему просто нужно держать открытым рот и быть готовым к самопожертвованию. Ринану Сиху казалось, что из него вытекает сама жизнь, что сейчас он извергнет из себя в яму внутренности, что вслед за туманом хлынет его кровь и он падет мертвым на краю… Туман все шел и шел. Само естество Ринана Сиха истончалось, превращалось в туман и заполняло яму.

Наконец усилием воли он закрыл рот и отвалился на спину. Он тяжело переводил дыхание, глядя в пустое небо вытаращенными глазами. Слезы текли по его щекам, но он не замечал этого. Вся его утроба болела нестерпимо, как будто он надорвался, поднимая тяжести. Наверное, так нельзя. Наверное, следует вести себя более осторожно и не отдавать так много тумана за один раз!

Что ж, теперь он знает. Пригодится на будущее. Боль и тяжесть задачи не отвратили Ринана Сиха от идеи продолжать служение.

Он отлеживался несколько часов. Гончая тумана принесла ему воды в открытой пасти, и Ринан Сих с благодарностью позволил существу перелить жидкость из своей пасти в его рот. Он почувствовал, как туман снова заполняет его тело, и ему стало намного легче.

Однако яму, полную тумана, надлежало укрыть от дождя, ветра и недобрых людей. Туман еще слишком слаб, ему надо укрепиться, думал Ринан Сих. Эта горстка тумана, которую он породил, представлялась ему чем-то вроде ребенка, слабенького, нуждающегося в защите.

Ринан Сих поднялся на ноги и начал собирать палки и прочий мусор, какой только находил поблизости. Он трудился неустанно всю ночь, и к утру сооружение было готово. Высотой в полтора человеческих роста, увенчанное роскошным черепом какого-то животного, который гончая принесла из болот, скрепленный глиной, грязью и слюной, чумной тотем красовался перед самыми воротами обители. Скоро пагуба будет побеждена, и все жители монастыря волей или неволей войдут в благой туман Кианны.

Ринан Сих ушел подальше, так, чтобы его не было видно со стен, и улегся на мягком мху — передохнуть. Гончая устроилась поблизости, чтобы сторожить его сон.

К полудню Ринан Сих пробудился. Он вскочил так, словно его толкнули, и сразу распахнул глаза. Дело уже началось. Туман созревал внутри чумного тотема, он поднимался, как тесто у домохозяйки, выпекающей хлеб. Очень хорошо, просто превосходно. Ринан видел, как в щелях нижней части тотема начинает уже шевелиться белое…

Между тем монахи вышли из обители и с ужасом уставились на чумной тотем. До Ринана доносились их изумленные голоса:

— Вчера здесь этого не было!

— Братья, вы видели эту вещь? Откуда она взялась?

— Не иначе, поблизости объявился пророк тумана! Это к беде!

Появление чумного тотема означало для этих глупых, непросвещенных людей только одно: скоро их обитель будет поглощена Карой богов. И поскольку они не имели ни малейшего понятия о том, как блага, велика и прекрасна Кианна, они, конечно, перепугались. Ринану Сиху смешно и больно было за ними наблюдать.

Однако он выжидал и не спешил показываться из своего укрытия. Люди должны хорошенько испугаться, чтобы можно было выйти к ним и начать призыв к покаянию. Пусть еще немного посмотрят на происходящее. Им полезно. Тот, кто испытывает сильный страх, более восприимчив к проповеди, ибо проповедник приходит с рассказом о том, как спастись и в чем спасение.

— Я слышал о таких вещах, — доносился звенящий от страха голос. — Это верная смерть. Мы обречены, братья. И произошло это из-за того, что мы были нерадивы…

— Чушь! — загремел святой отец Равера, расталкивая толпу и выскакивая вперед. — Мы были благочестивы и смиренны, мы трудились на благо Сеггера — и вот как нам отплатили!.. Кто защитит нас? Алый орден? Нет, братья, только инквизиция, и притом истинная инквизиция, зрячая, не цепляющаяся за старое и отмирающее…

— Ну, пошло-поехало, — безнадежно махнул рукой неделикатный старик-монах, который всегда говорил то, что думал. — Сейчас начнет нам рассказывать, как мы всю дорогу ошибались и только они одни такие тут умные.

И опять никто не посмотрел в сторону старика. Никто даже не шикнул на него, чтобы он помолчал и не губил ни себя, ни других своими неосмотрительными речами. Теперь, спустя несколько дней, уже ни у кого из братьев не было сомнений в том, что настоятеля постигла какая-то беда и что покинул обитель он вовсе не по доброй воле. Однако же все помалкивали.

Ринан Сих наконец выступил вперед.

Они сразу замолчали и уставились на него. Гончая тумана уселась на землю у ног инквизитора и тихо взвыла.

Ринан был закутан в длинный, до земли, плащ с низко опущенным на лицо капюшоном. Он не боялся, что его узнают, — сейчас, находясь под покровительством Кианны, он уже вообще ничего не страшился, — нет, плащ был ему необходим лишь для того, чтобы слушатели не смущались, видя его новое лицо.

Лицо Ринана Сиха было туманом. Оно представляло собой клубок белой взвеси, которая медленно кружилась, образуя спираль. Центр этой спирали находился приблизительно там, где на обычном лице располагался нос. Ни рта, ни глаз в привычном понимании слова у Ринана Сиха больше не было. Однако голос он сохранил, и звучал этот голос достаточно громко, чтобы его слышали.

— Вы предатели! — провозгласил пророк тумана. — Вы изгнали из обители Святого Арвинна Алый орден и отдали ее еретикам! Акир Бен Тагар разрушает все, во что верили адепты Серого ордена, а вы покорились тем, кто идет на поводу у Бен Тагара! Такого не должно было случиться. Где ваш настоятель? Где почтенный старец, который много лет достойно руководил обителью? Его нет! Вы убили его!

— Точно! — завопил из толпы неделикатный старик-монах. — Точно! А мы-то все гадали, что с настоятелем случилось! Они его прибили, вот и я говорил, а теперь пришло и подтверждение!

— Не смей его слушать, — одернул старика более осмотрительный брат. — Разве ты не видишь, что перед тобой — посланец зла?

— Так я и говорю, — ничуть не смутился старый монах. — Уж если само зло прислало сюда своего посланца и посланец этот во всем сознается, — значит, точно, все так и есть, все плохое случилось. Прибили настоятеля, как есть прибили, а письмишко, которое нам зачитали, — фальшивое. Я всегда это утверждал.

— Вы совершили множественные и ужаснейшие преступления! — гремел Ринан Сих. — Но истинное божество ступило на землю, чтобы призвать к себе верных и покарать коварных. Если вы поверите, если вы примете ту участь, которую несет Кианна… — Теперь он свободно выговаривал имя своей богини, потому что люди узнали его и не было больше нужды таиться. — Кианна несет добро! Она покарает лишь тех, кто достоин кары, но даже в своей жестокости она милосердна. Растворитесь в тумане, войдите в благой туман, и вы почувствуете на себе силу Кианны, мощь ее покровительственной руки.

Из чумного тотема начал выступать туман. Ринан Сих засмеялся, а гончая тонко взвыла.

— Прочь! — завопил широкоплечий отец Равера. — Убирайся отсюда, смутьян, растлитель душ! Ты не будешь смущать моих монахов.

— Они не твои, — крикнул Ринан Сих. — Они принадлежат Кианне! Как и ты, как и все мы! Кара богов обрушилась на людей, но люди не услышали, хотя смерть подстерегала их за каждым поворотом дороги. Узнайте милосердие Кианны и войдите в ее туман.

— Убить его! — распорядился новый настоятель Равера. — Схватить и убить! Я знаю, здесь уже содержали в плену одного из таких пророков, и у него была плоть, и он оказался вполне пригодным для того, чтобы его пытали.

— Я видел его, — загремел голос Ринана Сиха. — Я разговаривал с ним, когда он был еще по эту сторону тумана, и я зрел его душу по ту сторону. Она была окутана сиянием и красотой. Вы никогда этого не поймете, если не примете истинную веру. Покайтесь, несчастные, войдите в туман, оставьте ваши заблуждения… и уничтожьте Акира Бен Тагара!

— Бросайте ножи! — сквозь зубы приказал отец Равера.

В пророка тумана полетели ножи. Золотые Скорпионы из личной охраны отца Раверы не промахивались — все их метательные лезвия точно вошли в цель. Ринан Сих был пронзен сразу четырьмя кинжалами, но это не произвело на него ни малейшего впечатления. Он даже не почувствовал боли.

Из прорех в его одежде начал струиться туман. Длинные тонкие струйки этого тумана смешивались с теми, что вытекали из чумного тотема. Внезапно тотем буквально взорвался, и густое облако окутало всех собравшихся. Ринан Сих смеялся от счастья. Ему не придется теперь проделывать долгий и трудный обратный путь к Кианне. Кианна сама пришла к своим новообращенным, чтобы заключить их в материнские объятия.

Глава двенадцатая

Император Орвас собиралогромную армию. Он призывал под свои знамена всех, кто был готов взять в руки оружие и выступить против сил Тьмы. О том, что Ангел Света остался глух и равнодушен к призывам императора, знали очень немногие. Большинство же считали, что само появление подобных существ на Лааре предвещает близость какого-то великого чуда, неслыханного поворота к лучшему. Поэтому, невзирая на то, что Ангел не совершил ровным счетом никаких деяний, которые можно было бы считать началом битвы с Тьмой и Карой богов, люди все-таки обращали взоры к небу с радостью и добрыми предчувствиями.

Сам же Орвас не строил никаких иллюзий. Ему было известно, что он ведет свои войска на гибель. Он давно принял это решение, коль скоро никакого другого просто не дано. В какой-то мере Орвас ощущал личную ответственность за происходящее, поскольку одной из самых значительных фигур в армии Шаггона был собственный отец нынешнего императора, Адрелиан, развоплощенный, превращенный в призрака, в жуткую сущность, в которой не осталось ничего от прежнего Адрелиана… если не считать искусства полководца, которым тот владел в полной мере.

Эсайасу Новеру представили очередную партию новобранцев. Он с грустью осматривал их, попутно раздавая советы — кому какое оружие предпочесть, какой доспех будет надежнее и так далее. После битвы на болотах Новер чувствовал особенную ответственность за каждого человека, вверенного его командованию. Некоторые солдаты изображают дело так, что, мол, командирам все равно, сколько человек будут убиты в бою, лишь бы выиграть сражение да сохранить в целости собственную шкуру.

Что ж, может быть, для иных командиров так дело и обстоит. Но только не для Новера. Он достаточно пережил ужаса, чтобы понимать: каждый солдат представляет собой огромную ценность. Каждый. И любая потеря оставляет на сердце оставшихся в живых незаживающую рану.

— С таким отношением ты много не накомандуешь, братец, — заметил Эсайасу Легрис, его старший брат.

Все Новеры были в армии, даже отец пришел предложить императору свой меч. Они видели в этом дело чести, а честь свою Новеры из Тугарда берегли свято.

Эсайас прикладывал немало усилий для того, чтобы Легрис встречался с ним пореже. Общение с братом было ему в тягость. Когда молодому Новеру впервые сообщили о том, что прибывают его старшие братья, он скорчил недовольную гримасу. Этого только не хватало! Он ведь и из дома-то ушел для того, чтобы находиться подальше от родственников. Надо было оставаться в обители. Сделаться монахом и умерщвлять свою плоть до такого состояния, чтобы мать родная не узнала, даже столкнувшись нос к носу.

Увы, времена настали слишком суровые и требовали совершенно другого… И вот все Новеры собрались, и избежать встречи никак не удастся.

Эсайас до сих пор морщился, вспоминая, как наткнулся на Легриса в лагере, разбитом под стенами Аккении, города отважных: воинов собралось так много, что все они в городских стенах бы не поместились, да и для тренировок требовалось много открытого пространства.

— Вот где привелось увидеться, братишка! Неужели ты не рад своему брату, Эсайас? — Легрис широким шагом шагал ему навстречу.

Эсайас кисло улыбнулся:

— Разумеется, очень рад.

— У меня припасена хорошая выпивка. Пойдем, младший братишка, выпьем, посидим, как мужчины, а не как детки на маминой лавочке. Помнишь, как бывало?..

Эсайас с удивлением понял, что Легрис на самом деле считает, будто у них было счастливое время — там, в родительском гнезде. Будто наличие старших братьев обеспечило Эсайасу прекрасное детство. И если сам Эсайас вздумал вдруг пойти в святые отцы, то это было вовсе не обдуманное решение взрослого человека, а дурацкая выходка младшего братика, который и всегда-то был чудаковат.

Ну теперь все их былые детские шалости и маленькие разногласия вроде как остались в прошлом, началась великая война, оба брата в армии — так что самое время им встретиться и посидеть за выпивкой по-мужски, как выражается Легрис.

Неужели никто из Новеров так ничего и не понял? Не догадался, каким тяжелым, скучным и мрачным было из-за них детство Эсайаса? Как неприятны они ему — они сами, их шутки, их улыбки, все их разговоры? Эсайас был потрясен. Он не стал ничего объяснять Легрису. Если тот и сейчас предпочитает оставаться в неведении, глупо надеяться, что Легрис или другой из братьев догадается обо всем когда-нибудь потом. Может быть, завтра их всех убьют, и сложные отношения Эсайаса Новера со всем его семейством вообще не будут иметь никакого значения. Да, так, скорее всего, и случится. Поэтому незачем расходовать слова и душевные силы.

Эсайас рассказал Легрису о походе, в котором потерял две трети отряда. О пророке тумана, которого они захватили. И о том, как пленником заинтересовалась инквизиция.

История вызывала у Легриса живое участие. Еще бы! Младший Новер оказался героем. Кое-что Легрис уже знал, кое о чем слышал впервые.

— И что же, они даже не передали тебе, что там твой пленник рассказал инквизиции? — недоверчиво переспросил Легрис.

Эсайас пожал плечами:

— Я особенно их и не спрашивал. В конце концов, я рыцарь церкви, практически священнослужитель, я не должен задавать вопросы вышестоящим. Все, что необходимо для моего служения, мне сообщили, а остальное меня не касается.

— Да уж, в монастыре хуже, чем в армии, братишка, — согласился Легрис. — А я вот слышал, что обитель Святого Арвинна, где ты подвизался, впала в ересь Серого ордена.

— Невозможно! — воскликнул Эсайас. — Эта обитель принадлежала Алому ордену. Там не могло быть никакой ереси, потому что в Алом ордене нет…

— Серые захватили ее. Поговаривают о злодеяниях, которые там творились. Настоятель бесследно исчез и якобы оставил письмо, в котором призывает всех братьев обители перейти под покровительство Акира Бен Тагара, принять Серых как начальство — ну и прочие глупости. Даже я не верю в то, что старый настоятель из Алого ордена мог завещать своей пастве такую чушь! А в обители Святого Арвинна сделали вид, будто поверили каждому слову. Очевидно, совсем плохи там дела, если им пришлось поддержать такую вопиющую ложь…

Эсайас слушал с возрастающим ужасом. Мудрый наставник, настоятель обители Святого Арвинна бесследно исчез! И вдобавок написал то, чего написать никак не мог.

— Он мертв, — выговорил Эсайас с болью. — Вот что произошло. — Он покачал головой. — Какие жестокие времена!

— Да ты здесь совсем отстал от жизни! — вздохнул старший брат. — Никакие слухи до тебя не доходят. Чем же ты занимаешься целыми днями?

— Всяко не сижу в офицерском борделе и не сплетничаю. Тренирую солдат, — угрюмо ответил Эсайас. И прибавил в порыве откровенности: — А сам гляжу на них и все думаю: кто из них погибнет, кто выживет. И поможет ли им хоть немного вся эта тренировка? Мы ведь стараемся, подбираем доспехи, чиним оружие… Будет ли толк? Устоим ли мы?

— Ты слишком много беспокоишься о солдатах, — отозвался Легрис. — С такими мыслями войны не выиграть.

— Я видел, что такое — большие потери, — сказал Эсайас. — Упаси тебя Сеггер пережить такое!

— Лично я готов пережить и не такое, лишь бы пережить, — парировал Легрис. — Да что с тобой творится, в конце концов! Твой монастырь все равно уже пропал. Возвращаться тебе некуда.

— Вот разобьем силы Шаггона и выгоним Серых еретиков из Алой обители, — ответил Эсайас. — Если буду жив, сам лично и займусь. Я уже сейчас в состоянии командовать сравнительно большим отрядом, — не выдержал и прихвастнул он.

— Обители-то больше нет, спасать нечего, — сказал Легрис. И присвистнул, увидев, как вытянулось лицо Эсайаса, — Ты и этого не знал? Да, брат, ты точно сделался настоящим воякой. Видишь только то, что у тебя перед носом, а нет чтобы поднять голову да поглядеть по сторонам… Да хотя бы к сплетням прислушаться, ведь не помешает. Ладно, расскажу тебе, как все случилось. Вскоре после того, как Серые утвердились у Святого Арвинна, там появился чумной тотем. И… ты ведь знаешь, что происходит, когда возле какого-нибудь злополучного поселения возникает чумной тотем?

— Все… все погибли? — тихо спросил Эсайас.

Легрис энергично кивнул и допил вино.

— Точно. Ни одного человека не осталось. Они умерли быстро, в течение полутора дней… Как говорят. И обитель полностью поглощена. Там теперь только туман. Ни стен, ни собора… Говорят еще, в безлунную ночь сквозь туман видно, как ярко и мертво горит золотой Глаз Сеггера, что был изображен на главном монастырском храме.

* * *

Когда армия Шаггона спускалась с гор, казалось, будто это сходит лавина. Поток кошмарных существ, облаченных в темные доспехи, двигался под сумеречным солнцем Темной стороны. Эгертон возглавлял отряд, который насчитывал почти пятьдесят самых разных существ. Сам унгар пребывал в странном состоянии, похожем на транс. Его разум словно бы вытеснил сознания всех подконтрольных созданий. Управлять отрядом для Эгертона означало фактически то же самое, что управлять собственным телом. Приказал руке: «поднимись», рука поднялась; приказал ноге: «топни», нога топнула… Только вместо одного тела выступало некое коллективное тело, сложенное из подавленных и подчиненных личностей довольно мерзких с виду чудовищ. Эгертон не воспринимал их как подчиненных, как кого-то, кто представляет ценность сам по себе и обладает личным бытием. В этом Эгертон полностью отличался от Эсайаса Новера. Потеря любого из подчиненных не станет для тоаданца большой бедой и уж точно не оставит в его душе никаких шрамов.

Другое дело, что, повелевая своими монстрами, Эгертон переставал в полной мере осуществлять контроль над собственным телом. Он был погружен в своего рода медитацию и постоянно созерцал множество энергетических и ментальных нитей, за которые нужно было тянуть. Если бы какой-то недруг захотел убить Эгертона, он совершил бы свое преступление с легкостью, поскольку отреагировать вовремя на обычное физическое насилие Эгертон бы сейчас, вероятно, попросту не смог.

Поэтому Эгертон поступил так, как обычно и делают унгары в подобных сложных ситуациях. Он избрал одно из подчиненных существ для того, чтобы оно защищало своего командира.

Выбор оказался простым — вампир Сафрур. С ним пришлось побороться, и кристаллов на него унгар израсходовал больше, чем на кого бы то ни было другого из своего отряда, но зато потом, когда воля Сафрура оказалась полностью подчинена Эгертону, все пошло просто как по маслу. Сафрур оберегал персону командира с ревностностью влюбленного. У вампира оставалось лишь одно желание — находиться рядом с Эгертоном и слышать его голос. Угождать ему, сдувать с него пыль, отгонять от него мошек — все это приносило Сафруру неизъяснимое блаженство.

Тегамор в своем черном доме в Соултраде теперь научилась видеть Эгертона. Прежде только он подсматривал за ней, теперь же и она время от времени вторгалась в его жизнь насмешками.

«Что это у тебя там происходит? — веселилась она, в то время как Сафрур вертелся возле Эгертона, предлагая тому отполировать ногти. — Ты завел себе личного чистильщика ногтей? Ах ты грязнуля!»

«Отвяжись, Тегамор. Я же в армии. Мы выступили в поход, — вяло огрызался Эгертон. Не хватало еще, чтобы она забрала часть его воли или вообще переподчинила себе всех этих уродов. — Меня могут убить. Неужели ты за меня ничуточки не боишься? Ведь тогда мы с тобой никогда больше не увидимся!»

«Моя заветная мечта! — ворчала она. — Но такие, как ты, к несчастью, не погибают».

— О господин, если мы слегка подточим тебе ногти на ногах, ты сможешь носить открытые сандалии, и я… — заливался Сафрур.

«Черное небо! — захохотала Тегамор. Ее смех отозвался неприятным эхом в голове Эгертона. — Кажется, ты изменяешь мне с этим вампиром…»

«Между нами ничего нет… Небеса, что такое я говорю! — спохватился Эгертон. — Ты добьешься своего, Тегамор, и переманишь к себе всех моих солдат. Если ты этого хочешь, я отпущу их. Но что ты будешь делать со всей этой ордой зомби, гниляков, скелетов и прочей пакости? Они ведь начнут разлагаться прямо у тебя на пороге, изъявляя тебе свою преданность!»

Угроза подействовала, и Тегамор временно исчезла из мыслей Эгертона.

Поход был тяжелым с самого начала. Армия растянулась на много миль. Для того чтобы прокормить такую орду, требовалось много мяса, крови, дичи, сухой соломы. Все это сжиралось, поглощалось, переваривалось и потом испражнялось. Дорога казалась Эгертону бесконечной.

Среди черных воинов шныряли нелегальные продавцы кристаллов. Они предлагали купить у них кристаллы, в которых всегда ощущалась нужда, особенно учитывая необходимость управлять сознанием большой группы разнородной нечисти. По преимуществу товар был так себе, кристаллы довольно мелкие и в основном серебряные, менее сильные. Тем не менее торговля шла довольно бойко.

На шестой день похода связь Эгертона с Тегамор неожиданно оборвалась. Тоаданец воспринял это как большое облегчение. Теперь он мог все силы сосредоточить на управлении своим отрядом и не беспокоиться больше о магине из Соултрада.

С другой стороны, его постоянно грыз червячок сомнений: он ведь так и не понял, что она сделала для того, чтобы их связь, так ее раздражавшая, разорвалась. Или, возможно, это он сам предпринял какие-то магические действия и даже не понял, какие именно?

Ох, не хотелось бы, чтобы это оказалось так. Неосознанные магические действия — это самый верный шаг к полному провалу. Маг обязан полностью осознавать, что именно он делает и почему.

Однако если бы Эгертон знал о том, что происходит с Тегамор на самом деле, он понял бы, что такое настоящая тревога.

* * *

Тегамор решилась покинуть Соултрад. «Бегуны» больше не оправдывали себя, и контролировать их оказалось делом слишком хлопотным. Поэтому она ликвидировала их всех. Взяв с собой лишь носильщиков — не столько для того, чтобы они несли портшез, сколько для охраны своей драгоценной персоны, — госпожа Тегамор выехала из города.

Об ее предполагаемом отъезде не знал даже ее ближайший друг Плегмут, Мастер Плоти. (Если такие понятия, как «дружба», вообще применимы к соулам!) Не знали об этом и в ордене Ковен. Незачем. У Тегамор имелись собственные далеко идущие планы.

Она отправлялась на Светлую сторону Лаара — на поиски тьмы такой мрачной и густой, что даже в Соултраде содрогнулись бы, ее увидев.

Она отправлялась на поиски Кары богов. Столько слышать о колдовском тумане, о чумных тотемах — и не иметь возможности полюбоваться на это лично! Да разве можно упустить такое!.. Кроме того, Тегамор предполагала, что скоро мир изменится. Тугард обречен, император Орвас будет убит или инициирован и превращен в призрака, вроде Адрелиана, а Тьма воцарится по всему Лаару. И тогда самое время будет выйти вперед и заявить о своих правах. Потому что тот, кто будет владеть магической картой мира, — тот будет владеть и самим миром.

Необходимо добыть надлежащие образцы с места появления Кары богов как можно раньше — до того, как состоится грандиозная битва, которой предстоит изменить облик мира. Если Тегамор опоздает, она не добьется своего уже никогда. Она так и останется младшим магистром Черного Ковена в Соултраде, женщиной, которая занимается магией время от времени. Как будто магия может быть чем-то вроде рукоделия. Нет, для того чтобы заставить других ковенцев считаться с собой, магине необходимо поторопиться.

Рассчитывать на помощь Эгертона она больше не могла. Тоаданец застрял в армии Шаггона. Если он сейчас попытается дезертировать, то все те создания, что находятся у него в подчинении, очнутся от транса и набросятся на своего командира-неудачника. Они попросту разорвут Эгертона на части.

Следовательно, Эгертон попадет к тому месту, где можно встретить чумные тотемы, только к моменту начала битвы. Слишком поздно. Тегамор должна завладеть образцами раньше.

Она путешествовала верхом на лошади, носильщики бежали справа и слева от госпожи. Эти неутомимые и крепкие существа не ведали усталости, не знали сомнений, и единственной целью их жизни было угождать госпоже. С такой охраной Тегамор могла быть спокойна за свою жизнь.

Она обогнала армию Шаггона на несколько дней, и с каждым днем разрыв увеличивался. Путешествуя налегке, Тегамор останавливалась в день лишь на пару часов, чтобы поспать. Магия поддерживала ее силы, а также силы ее верных спутников: они не нуждались в пище. Это было очень удобно, ибо не только сберегало время, но и служило безопасности: ведь любая пища, с виду самая безобидная, могла оказаться смертельным ядом. Организм Тегамор настолько был насыщен всевозможными экстрактами и препаратами, которыми она пользовалась с юных лет для тех или иных магических целей, что отравой для нее мог стать какой угодно непривычный продукт.

Разумеется, поддерживание подобных чар также требовало от магини определенных усилий и в свою очередь забирало у нее энергию, но все же десяток дней в подобном режиме она могла продержаться.

На Светлой стороне Лаара Тегамор испытала настоящий шок. Солнце показалось ей нестерпимо ярким, так что ей пришлось завязать лицо шарфом. И все равно лучи проникали сквозь ткань и жгли чувствительную бледную кожу магини, а из ее глаз непрерывно текли слезы. Ее охранники страдали еще сильнее, и Тегамор позволила и им скрыть лица под покрывалами. Теперь все они видели намного хуже, хотя полностью зрение не утратили.

Жара и ослепляющий свет — это было хуже всего. Имелись и другие отличия, и Тегамор, чувствительная к магическому фону, мучилась из-за них. Здесь в воздухе была растворена немного другая магия. Другая на вкус, если можно так выразиться. Впрочем, ощутить это в полной мере дано лишь такой тонкой натуре, как Тегамор. Существа с более грубым душевным устроением, вроде Эгертона, подобных ощущений наверняка не испытывают.

Эгертон! Она усмехнулась, подумав о тоаданце. Давно уже Тегамор не слышала его голоса, не видела мир его глазами и не впускала его, хотя бы и против воли, в свою жизнь. Внезапно она поняла, что соскучилась. Странно. До сих пор она была уверена в том, что жаждет избавиться от его назойливого присутствия.

Впрочем, времени на анализ ее сложных чувств к Эгертону у Тегамор не оставалось. Если верно все то, о чем она слышала в последние дни, то скоро начнется грандиознейшая битва — и как раз в тех краях, куда направилась магиня.

Она безжалостно подгоняла и лошадь, и рабов. В конце концов, почему она должна жалеть их, если не жалеет саму себя? Они обязаны разделить участь со своей госпожой!

…Чумной тотем Тегамор увидела издалека. Возле темной бесформенной массы камней высилось богомерзкое рукотворное чудище. Какой извращенной ум изобрел эти формы? Тегамор поневоле восхитилась зрелищем. Поистине, ничего более отвратительного ей не встречалось! А у магини из ордена Ковен было немало возможностей повидать мерзости. И все же чумной тотем превосходил все.

Она спешилась и осторожно приблизилась к груде камней, перекрученных веток, связок травы и комьев липкой грязи. У всего этого могли быть только одно наименование и только одна цель — богохульство.

— Ах, как прелестно! — воскликнула Тегамор.

Она присела на корточки, рассматривая тотем. Ей определенно нравилась эта вещь, хотя было в тотеме и нечто абсолютно чуждое магине. «Другой источник силы, — поняла она. — Силы, несомненно, темной, густой, правильной силы… но незнакомой». Так гурман, глотнув вина, вдруг понимает, что оно с чужого виноградника. Так вампир, испробовав крови, угадывает, что его партнер в смертельном танце ел чеснок или выпил до встречи с судьбой слишком много дрянного алкоголя.

Кровь прекрасна, но привкус все портит…

Несколько минут Тегамор раздумывала. По заведенной очень давно привычке она тщательно анализировала все свои ощущения. Маг никогда не должен действовать вслепую, а чувства, которые он испытывают, — самый надежный проводник. Так учил Тегамор ее наставник.

Что же она чувствует?

Желание, вдруг осознала Тегамор. Ей нестерпимо хотелось прикоснуться к тотему. В конце концов, ее намерением было завладеть образцом из областей, захваченных туманом, и вживить этот образец в карту.

Она взяла двумя пальцами небольшой камень и сжала его в кулаке. Затем выпрямилась и быстрым шагом направилась к своей лошади.

Носильщики побежали следом.

Предстоящая битва, очевидно, стянула на себя всех наемников, праздношатающихся убийц, бродяг и прочих жителей большой дороги. На протяжении всего пути Тегамор ни разу не встретились мало-мальски приличные разбойники, которых можно было бы развоплотить или даже подчинить. Тоска — никаких развлечений. И Эгертон недосягаем, не с кем даже словечком перемолвиться.

Она двигалась обратно к Соултраду. Путь назад был гораздо опаснее, поскольку скоро уже ей предстояло встретиться с армией Шаггона. А армия, независимо от того, какие у нее цели, близкие тебе или бесконечно от тебя далекие, всегда представляет некоторую угрозу для одинокой путницы. У Тегамор, как она сильно подозревала, не будет времени объяснить голодным и разъяренным вампирам и трупоедам, что она, Тегамор, не пища, а верный союзник. Магических сил отбиться от сотни таких воинов у нее попросту не хватит. Она в состоянии уложить десять, ну пятнадцать вампиров. Если же их окажется сорок, то тридцати пяти из них гарантирован обед.

Ах, как это будет неприятно! Следует соблюдать крайнюю осторожность.

Она вынула из дорожного мешка свою драгоценную карту и приложила камень к пергаменту. Вот здесь он будет лежать, символизируя собой связь хозяйки карты и болот Ракштольна. Через этот камень Тегамор сможет повелевать силой, которую суеверные люди именуют почему-то Карой богов. Забавно!..

Ей вдруг показалось, что в глубине камня клубится что-то белое. Наклонившись над образцом, Тегамор внимательно всмотрелась в него. Да, она не ошиблась: маленькая мутно-белая спираль медленно закручивалась прямо внутри камня. Могильным холодом повеяло оттуда. Тегамор отпрянула.

Странно, ведь раньше этой спирали там не было! Тегамор могла бы в этом поклясться. Она потрогала камень пальцем и увидела, как палец проваливается внутрь, так, словно твердый доселе камушек внезапно превратился в комок бесплотного тумана.

А вот это уже совсем нехорошо! Тегамор быстро отдернула руку. Теперь она поняла, почему «бегуны» не сумели доставить ей камни из Ракштольна. Очевидно, часть ее посланцев превращалась в туман, а остальные спешили избавиться от опасной ноши и выдумывали небылицы одну другой краше: напали тролли и все камни отобрали и съели; камни превратились в жаб и ускакали; пришлось бросаться этими камнями в войско врагов, поскольку под рукой не оказалось никакого другого оружия…

Тегамор ни мгновения не верила всей этой нелепой лжи, но поделать ничего не могла и только скрежетала зубами от ярости.

Да, теперь, когда она все увидела собственными глазами, многое стало яснее.

Несколько раз Тегамор казалось, что она теряет связь с реальностью. В глазах у нее все мутнело, она начинала видеть как будто сквозь туман, но потом все опять прояснялось. Она считала, что все это — из-за шарфа, которым она завязывала лицо, и из-за непривычно яркого света. Но затем она взглянула на свою руку и увидела посреди ладони все ту же спираль: белые бесплотные нитки вращались, словно их закручивала какая-то неведомая сила.

Тегамор дунула на свою ладонь, и нитки разлетелись в стороны. Вновь открылась бледная кожа магини. Бледная, чистая и не затронутая никакими посторонними явлениями.

Определенно что-то здесь происходит.

Неожиданно мерный ход мыслей магини был нарушен. Она увидела на земле некий предмет, который мгновенно и полностью завладел ее воображением.

Это была желтая ткань, на вид очень прочная и, что еще интереснее, по форме повторяющая человеческое тело. Как если бы с какого-нибудь человека очень аккуратно и чрезвычайно умело, без единого повреждения, сняли кожу целиком.

Вот это да! Тегамор остановила лошадь и спрыгнула на землю. Ее слуги повалились рядом в траву. Они тяжело дышали — их силы были на исходе. Им следовало бы поесть, потому что магиня растратила почти все свои ресурсы на себя лично и с некоторых пор перестала кормить охранников.

Разумеется, она отдавала себе отчет в том, что ослабевший охранник ни на что не годится. Но, рассуждала Тегамор, с другой стороны, если с голоду умру я, им вообще некого будет охранять и их никчемное бытие вообще лишится какого бы то ни было смысла.

Желтая кожа! Тегамор протянула к ней руку, убрала, снова потянулась… Наконец она решилась и дотронулась до предмета.

Теплый, как будто живой, но в то же время абсолютно неживой. Ни присутствия собственной воли, ни каких-либо ментальных сигналов магиня не улавливала.

Просто кожа.

Но какое существо способно на это? Тегамор о подобных вещах никогда не слышала, а уж она-то слышала и читала немало. Ей уже хотелось владеть этим артефактом. Она не знала его происхождения, понятия не имела о том, как его использовать, но упустить вещь подобной силы и фактуры магиня попросту не могла.

«Кто же оставил тебя здесь? — думала она, ощупывая кожу так, как покупатель в лавке ощупывает материю на плащ. — Может быть, это ловушка? Западня, расставленная охотником? Растянутая на земле кожа очень похожа на ловушку. Ступишь на середину, а кто-то невидимый дернет за веревку, и мешок захлопнется… Но нет, я не чувствую здесь никаких „веревок“… Может быть, владельца этой вещи убили? Но где его тело? И где кровь? Если бы здесь пролилась его кровь, мои носильщики давно ее почуяли бы и начали бы вылизывать землю… Странно все это».

В конце концов жадность все-таки взяла верх. Тегамор взяла свою карту и положила ее на желтую кожу. По размеру как раз подходило. Очень удачно, потому что пергамент нужно было подшить. Да, желтая кожа идеально подойдет для такого дела. А вот сюда нужно вживить камень из Ракштольна…

Тегамор вынула камень и вдруг вскрикнула: камня больше не было. Сгусток тумана пополз у нее между пальцами, пятная белым ее грудь, руки, живот… Туман медленно разъедал плоть Тегамор, развоплощал магиню, превращал ее в нечто бесформенное, грязновато-серое, не имеющее четких очертаний. Обычно заражение чумой заканчивалось развоплощением дня через два, но только не в этот раз. Тегамор столько раз экспериментировала над собой, что ее плоть поддалась чуме практически мгновенно.

Тегамор закричала — и продолжала кричать даже после того, как у нее не стало гортани и голос ее стих. Вопль гнева и отчаяния продолжал звучать в ее потрясенном сознании.

* * *

Ринан Сих плавал в тумане. Он отталкивался ногами от земли, и туман подхватывал его, позволяя медленно пролетать низко над серой травой. Неожиданно перед инквизитором возникла женщина — точнее, клочья плоти той, что некогда была женщиной. Под ее несуществующими, похожими на два перьевых комка грудями тряслись серебряные кинжалы. Очевидно, когда-то эти ножи были частью ее облика. Впрочем, в тумане ничего нельзя сказать наверняка.

Женщина была охвачена ужасом и гневом. Ринан Сих понял, что обязан успокоить ее. Он приблизился и коснулся ее руки. Их пальцы сплелись и стали единым целым.

— Кто ты? — спросил он. — Почему ты испытываешь страх?

— Я Тегамор, — прошелестело в ответ. — Я не хочу… Не хочу…

— Ты в самом лучшем из миров, — отозвался Ринан Сих. — Ты находишься в благом лоне Кианны.

Жуткое чудовище выдвинулось из тумана. Казалось, его приманило имя Кианны, произнесенное вслух. Вытаращенные фасеточные глаза с интересом впились в незнакомку, огромные щупальца шевелились у жвал, а туловище с искаженными пропорциями женского тела изгибалось, как водоросль в сильном течении реки.

Тегамор метнулась в сторону, подальше от ужасного видения. Странно было видеть, как волосы оторвались от ее головы и спокойно поплыли сквозь туман, постепенно сливаясь с более густыми участками. Ринан Сих повернулся к монстру и с обожанием пал перед ним на колени.

— О Кианна! — воскликнул он. — Великая и благая Кианна! Дай же нам свое благословение!

Казалось, он совершенно не замечает того, какой уродливой, какой жуткой с виду стала его богиня. Ему, собственно, это было абсолютно безразлично, потому что в туманах форма не играла ровным счетом никакой роли. Важна была лишь сущность.

Ринан Сих преклонялся перед той, что наполнила его жизнь смыслом. Он хотел, чтобы и Тегамор, растерянная и обозленная, увидела этот смысл и исполнилась радости. Ринану было все равно, что он никогда раньше не встречал эту женщину. Он желал объять любовью Кианны всех без исключения.

Поэтому он так огорчился, когда Тегамор беззвучно завизжала и бросилась бежать, теряя по дороге руки, ноги, волосы и свои серебряные кинжалы, сделанные из такого прочного магического материала, что их не сумел растворить даже чумной туман.

* * *

Перекати-поле бежало по степной дороге, а за ним бежала маленькая и толстенькая, похожая на курицу женщина. Она смешно размахивала короткими ручками и все приговаривала:

— Догоню! Догоню!

А перекати-поле отвечало ей:

— Не догонишь!

И ветер гнал его все дальше, а Игинуш, подпрыгивая, торопилась следом.

Она встретила перекати-поле далеко в степи. Эти создания иногда бывают разумными, а иногда — нет; но в любом случае разум у них маленький, слабенький. Все, на что они способны, — этот недолгий разговор. Перекати-поле совершенно безобидны, если, конечно, не пытаться догнать их, не разбирая при том дороги.

Сама того не ведая, Желтая Игинуш оказалась возле погибшей обители Святого Арвинна. Место ей очень не понравилось. Перекати-поле, похоже, полностью разделяло мнение своей преследовательницы, потому что оно вдруг жалобно пискнуло и откатилось в сторону. Здесь уже ощутимо было близкое дыхание болот Ракштольна. Оттуда тянуло сыростью, а ни одно перекати-поле не любит влаги. Набухшее от воды растение утратит легкость, и ветер не сможет больше вольно гонять его по свободному пустому пространству степи.

Игинуш поняла, что ее веселый спутник по путешествию напуган. Неосознанно она даже догадалась, чем именно. А ветер, как назло, затих. Перекати-поле слегка колебалось на кочке и поскуливало, как испуганный зверек.

Игинуш взяла его в руки и прижала к себе.

— Ты не бойся, — объявила она торжественно. — Я тебя отнесу обратно в степь и там как следует на тебя подую. А потом, глядишь, поднимется настоящий ветер, и ты снова будешь кататься взад-вперед, милый мой пустышка.

Существо издало еще один тихий звук, как будто всхлипнуло. Игинуш ужасно растрогалась. При своих превращениях она, быть может, зачастую и теряла память, но одно оставалось в ней крепким и незыблемым: могучий материнский инстинкт.

— Ну, ну, малютка, — пробормотала она и, держа притихшее перекати-поле на своей могучей груди, быстро побежала в обратном направлении.

Ей чудилось, будто из тумана некто разочарованно следит за ней. Впрочем, Игинуш это совершенно не пугало и не волновало. Ведь у нее имелось дело посерьезнее, чем оборачиваться назад, на какой-то там туман!

Отбежав на довольно большое расстояние от туманного клубка, окутавшего погибшую обитель Святого Арвинна, Игинуш вдруг увидела нечто весьма странное. Оно напомнило ей… ее саму.

«Это» — непонятно, одушевленное или нет, но по ощущению родственное — было расстелено прямо на земле. И никого не оказалось поблизости — ни живого существа, ни убитого, ни даже следов крови.

Игинуш отпустила перекати-поле и подула на него. Оно благодарно заквохтало и побежало дальше, навстречу открытой степи.

— Так-то лучше. — Игинуш проводила его довольным взглядом. — Теперь ты свободен…

Она сразу же выбросила маленького дружка из головы, потому что предмет, ею найденный, вызывал материнские чувства гораздо сильнее. Это была часть Игинуш, в чем она совершенно не сомневалась. Такая же желтая и прочная, такая же толстенькая и красивая.

Что с того, что она вся внутри была разрисована какими-то картинками? Что с того, что в нее были вклеены, вложены и вживлены камни, листья, клочки чьих-то окровавленных шкур? Должно быть, то — украшения. А если это существо сделано из плоти самой Игинуш и если оно украшено, то объяснение возможно только одно: это — ее дочь. Ее потерянная и вновь обретенная дочь.

— Доченька! — завопила Игинуш, хватая магическую карту, утраченную Тегамор. — Доченька! Теперь мы с тобой никогда не расстанемся!..

— Никогда… — глухо отозвалась карта.

Кожа Игинуш обладала множеством свойств. Например, она не горела в огне. А еще она, будучи надета на живое или магическое существо, прирастала к нему и совершенно изменяла его природу. Об этом Тегамор, естественно, не знала.

— Какие у тебя красивые бусики и сережки, — продолжала Игинуш, поглаживая пальцем инкрустации, выполненные Тегамор в «теле» карты. — Только странно они у тебя расположены. Не там, где у всех обычных девочек.

— Так надо, — ответила карта.

— Надо так надо, — покладисто согласилась Игинуш. И коснулась изображения Аккении. — Это что?

— Аккения, город героев, место сбора воинов Орваса, которые готовы выступить против сил Тьмы и погибнуть, — ответила карта.

— Ух ты, здорово! — восхитилась Игинуш. — Там, наверное, много красивых мужчин? Красивых, изголодавшихся по любви мужчин?

— Наверное, — сказала карта.

— Может быть, мы найдем там мужа для тебя, доченька?

— Нет, нет! — Карта задергалась в руках Игинуш. — Я не хочу замуж за героя, мама. Я хочу быть просто одинокой картой. А больше всего мне нравится, когда ты держишь меня в руках.

— Если тебе нравится, я тебя никогда из рук не выпущу! — поклялась Игинуш. — Но ты знаешь… — Она вдруг наморщила лоб. — У меня, кажется, была еще одна дочь, другая. Твоя старшая сестричка. У нее красивое имя, только я его потеряла. И ее саму потеряла.

— А я ее знаю, — похвасталась карта. — У нас с ней общая кожа. Только она свою кожу изменила. Но это ничего не означает. У нас с ней твоя кожа, мама, это-то и делает нас сестрами.

— Ты поможешь мне отыскать ее? — спросила Игинуш. Она ничуть не удивилась тому, что карта знает гораздо больше, чем она сама. В конце концов, это ведь часто так случается: детки вырастают умнее матери.

— Если ты назовешь мне место, я помогу тебе попасть туда, — сообщила карта.

— Но я понятия не имею о том, где твоя сестра, — огорчилась Игинуш.

— Мы будем искать ее, — обещала карта.

Желтокожая толстая женщина свернула карту в трубку, сунула под мышку и широким шагом зашагала по степи. Она хотела во что бы то ни стало отыскать город Аккению. Потому что если там собираются герои, то и ее дочь рано или поздно окажется поблизости.

* * *

Разведчики докладывали Орвасу о том, что армия, предводительствуемая призраком Адрелианом, приближается к Аккении. Теперь до передовых отрядов сил Тьмы оставалось всего несколько дней. На стенах города спешно заканчивали возводить дополнительные укрепления. Кипятили смолу, таскали воду, собирали большие булыжники и поднимали их на стены, откуда можно будет бросать их в штурмующих. Разумеется, убить вампира или лича камень не сможет, а вот раздробить кости скелета — запросто. Зомби можно воспламенить и сжечь, вампира проткнуть деревянной стрелой или дротиком… На каждую гадину найдется какая-нибудь управа.

Орвас страшился увидеть отца — точнее, то существо, в которое был превращен Адрелиан. Щадя чувства молодого императора, ему ничего об этом не докладывали. Все старательно закрывали глаза и уши, когда речь заходила о полководце сил Тьмы.

Лишь те клинки, которые были особым образом закалены благословением Сеггера, могли поразить призрачных воинов Адрелиана, Немых Стражей. По слухам, Немая Стража присоединилась к войску, что двигалось сейчас на Аккению.

Во всех церквях под сенью Золотого Глаза возносились непрестанные молитвы к Сеггеру. Орвас знал, что сила церкви велика. Когда в первые дни после исчезновения Адрелиана судьба Тугарда висела на волоске, именно церковь Сеггера поддержала Орваса и помогла ему занять императорский трон. Но не только политической силой обладали служители Сеггера, как хотел бы верить Орвас. По их молитве, возможно, сам Сеггер выступит на стороне сил Света.

Орвас получил из рук первосвященника сеггерианской церкви, святого отца Нессиана, клинок, трижды благословленный именем Сеггера.

— Помни, — сказал при этом святой отец Нессиан, — тот, против кого ты выступишь, — не твой отец. Твой отец, храбрый полководец, отважнейший из отважных, давно пал. Твой недруг — дух, прикрывающийся лишь именем Адрелиана. И когда настанет решающий миг — рази без всякой мысли. Ты должен будешь лишь поднять меч и опустить его. Священная сталь все сделает сама. Она развоплотит призрака… И не думай, что тебе придется легко. Не бойся угрызений совести, ибо тьма сомкнется вокруг тебя и поглотит тебя. Ты освободишь мир от чудовища ценой собственной жизни.

— Все мои воины готовы пасть с честью, и любой отдаст свою жизнь, если это поможет спасти Лаар, — ответил Орвас, благоговейно принимая меч и поднимаясь с коленей. — Чем я хуже их?

— Ты надеешься на Ангелов Света? — помедлив, спросил Нессиан.

Орвас покачал головой:

— Ни минуты. Тот, которого я видел, и пальцем ради нас не пошевелит… — Он вдруг смутился. — Я говорю о высшей сущности так, словно она подобна человеку. Но я не умею мыслить иными категориями. Для меня сейчас все создания нашего и любого другого мира разделились на две половины: те, кто готов нам помочь, и те, кто желает нас уничтожить.

* * *

Эгертон никогда не предполагал, что будет так взволнован, когда покинет Темную сторону Лаара и снова окажется под солнечным светом, да еще в степи, на берегу великой реки Карангар. Степь, как бы обласканная солнцем, с колышащимся под ветром ковылем, золотистая и бескрайняя, расстилалась перед воинством Тьмы. Черная лавина катилась по ней, выжигая траву, сметая с лица земли все поселения и ставки кочевников, какие только встречались по пути. Воды реки были осквернены, источники загрязнены. Это зрелище наполняло сердце Эгертона болью.

Но он не мог позволить себе страдать. Это ослабило бы его контроль над подчиненными ему существами. Поэтому Эгертон снова погрузил себя в транс и больше не смотрел по сторонам. Он как будто пребывал теперь в нереальном сумеречном мире и видел все словно бы из-под толщи воды. Там, где находилось сознание Эгертона, имели значение только чужие воли, сломленные и безгласные, и мощное излучение магического кристалла.

Вдоль всей черной колонны взад и вперед скакали разведчики. Несколько раз вдали замечали верховых из армии Орваса. Чаще всего их даже не преследовали. Войско Тьмы вошло в Тугард и не собиралось делать из этого тайну.

Они двигались на юг по великой реке Карангар. Уже миновали город Лемангар. Там заранее приготовились к вторжению: часть жителей бежала далеко в степь, часть заперлась в городской цитадели и запаслась оружием и пищей. Но орда не стала тратить время на осаду. Черное воинство обтекло город и устремилось дальше. На вылазку лемангарцы не решились, и правильно сделали: силы были слишком неравны, тугардцев бы попросту раздавили.

Днем позже в армии Шаггона видели, как вооруженный отряд мчался по степи параллельно той дороге, по которой двигались силы Темных. Очевидно, это были воины из цитадели Лемангара. Увидев, что для их родного города опасность временно миновала, они решили присоединиться к армии Орваса в Аккении. Скоро они свернули на восток и пропали из виду.

Темные не преследовали их. Даже внимания на них не обратили. Как шли, так и шли по берегу, по-прежнему разоряя все, что лежало на их дороге, но не уклоняясь в сторону.

Орвас со своей армией уже полностью вышел из Аккении. Он. готовился встретить недруга в степи, и открытом бою. Каждый новый отряд, который присоединялся к нему в последний момент, император встречал с неподдельной радостью. Надежды на победу по-прежнему не было, но, по крайней мере, оставалась надежда отстоять Аккению и весь Тугард.

Дозорные докладывали Орвасу о перемене обстановки почти каждый час…

Император верхом на белом коне, с красным плащом за плечами, с развевающимися золотисто-русыми волосами, был виден издалека. Орвас нарочно не надевал шлема, чтобы показать воинам свое лицо: открытое и спокойное. При виде своего государя солдаты исполнялись гордости, их боевой дух поднимался и решимость сражаться крепла.

Хотел бы сам Орвас обладать такой твердой верой в какого-нибудь человека! Но, увы, единственный человек, в которого он верил, как в божество, был его отец, ныне — его заклятый враг, командующий Немой Стражей, призрак и Дух Тьмы. Единственным прибежищем для Орваса был Сеггер. Однако божество молчало, сколько бы император ни возносил к нему молитв. Лишь меч, благословленный жрецами Сеггерианской церкви, ярко сиял в руке государя.

И вот случилось неожиданное…

— Государь! — Задыхаясь, дозорный не спрыгнул, а рухнул с лошади. Глаза его были выпучены и блуждали, по обожженному солнцем лицу бродили красные пятна, какие выступают только от сильного волнения.

— Что случилось? — Орвас подошел к солдату и сам подал ему вина из фляжки. — Выпей, переведи дыхание. Ты ничего не сможешь мне сказать, если задохнешься. Я долго ждал известий, подожду еще минуту.

Дозорный в несколько глотков осушил фляжку, даже не заметив, что оставил своего императора без питья. Он обтер губы, вздохнул и тихо проговорил:

— Они…

Его лицо задрожало, он не смог продолжать.

— Они идут? — настойчиво спрашивал Орвас. — Они уже близко? Где они?

— Они… — повторил дозорный. И вдруг в его обезумевших глазах появились лучики. Орвас почти воочию видел, как свет исходит из просиявших зрачков. — Они повернули на запад!

Орвас отшатнулся, как будто ему нанесли удар.

— Куда? — глухо переспросил он.

— На запад, государь! Они повернули на запад!

— Этого не может быть… Ты ошибся! — воскликнул Орвас. Он стукнул себя кулаком в грудь, словно каялся в каком-то ужасном прегрешении. — Этого не может быть. Ты безумен! Тебе почудилось.

Но дозорный уже взял себя в руки. Почти весело он повторил в третий раз:

— Нет, я не ошибаюсь, я не сошел с ума, я не безумен, и они действительно повернули на запад, к болотам Ракштольна! Они не идут на Аккению! Их истинная цель — не Тугард. Мы спасены!

* * *

Так вот оно, чудо, которое предвещалобезмолвное появление Ангела Света! В последний миг армия, пришедшая с Темной стороны Лаара, обнаружила свои истинные намерения. Намерения, которые скрывались от всех, даже от командиров, принявших сторону Шаггона и Духа Адрелиана. Кианна с ее умертвиями, с ее смертоносным туманом и, главное, — с ее целью подчинить себе весь Лаар и превратить его в источник собственной силы, показалась слишком опасной. Зло готово было схлестнуться со Злом, и подлинным местом величайшей битвы стали болота Ракштольна.

Ринан Сих узнал об этом от королевы умертвий. Пенна прилетела из степей и ворвалась в туманы. От ее черных крыльев, от ее кожи все еще пахло солнцем и травой, а глаза ее сверкали такой яркой изумрудной зеленью, что у Ринана Сиха потекли слезы, так сильно раздражал его этот свет.

Пенна опустила ресницы, а когда подняла их, в ее глазах уже стояла ночь.

— Они идут на нас, — сказала королева умертвий. — Я видела их при свете солнца. Они собрали неисчислимую армаду. Сначала Тзаттог и я — мы оба считали, будто их цель — Тугард. Но это было бы слишком просто. Сожрать Тугард сейчас под силу любому. Несмотря на то что там собралась большая армия, Орвас не в состоянии сражаться по-настоящему. Он слитком слаб, и доблесть ему не поможет. О Кианна, берегись!

Женщина невероятной красоты выступила из тумана. Она была худой, гибкой, как змея; ее лицо было темным, а глаза и губы — чернее самой тьмы; длинные густо-синие волосы ниспадали до самой земли. И это тоже была Кианна.

Ринан Сих был благоговейно и фанатично влюблен в свою богиню. Он не замечал разницы в ее внешнем обличье. Но Пенна — другое дело. Представать ей в облике мерзкого чудовища Кианна не желала.

— Шаггон хочет войны со мной? — прошипела Кианна. — Что ж, он увидит такую страшную битву, какой никогда не знало его темное величество! Мои умертвия, мои создания, мои верные слуги — они защитят меня. Пусть тьма сойдется с тьмою, пусть зло попытается одолеть зло! Армия Шаггона черна, но я чернее, Дух Адрелиана — зло, но я страшнее самого зла, ибо я не принадлежу к этому миру.

Туман вскипел и начал рассеиваться. Умертвия одно за другим поднимались с земли. Тысячи их становились под знамена высокой и тонкой женщины с раскинутыми, точно крылья, руками. Она стояла, замерев, и на ее черных губах застыла улыбка. Кианна с жестокой радостью созерцала своих мертвых солдат.

Невообразимые чудовища не нуждались в дополнительном оружии. Длинные когти, клыки, шипы, ядовитые зубы, бронированная чешуя, истекающая отравой, парализующий взгляд — все было к их услугам. Пенны больше не было — вместо нее рядом с Кианной стоял Тзаттог и с довольным видом следил за тем, как монстры выстраиваются перед ним, как растет орда чудищ, шипящая, рычащая, ревущая, готовая убивать в любой момент и в любых количествах.

Все было готово для того, чтобы схлестнуться с войсками, пришедшими с севера, с Темной стороны.

Тзаттог поднялся в воздух, чтобы посмотреть, далеко ли еще находится враг. Он мчался над степью, озирая окрестности. Степи выглядели пустынными, заброшенными: обитатели городов и поселков Тугарда либо бежали дальше на восток, за Аккению, либо остались в армии Орваса.

Мрачные орды под водительством Духа Адрелиана медленно двигались от истоков реки Карангар к болотам Ракштольна. Их путь можно было проследить с высоты по широкой черной полосе, выжженной на земле. Нескоро там вырастет трава — вся почва отравлена невообразимым ядом, которым сочились многие создания Тьмы.

Тзаттог помчался вдоль реки к озеру, на котором стоял Туллен, и в этот момент перед ним открылась странная картина: рядом с мертвым участком степи на воде тихо покачивался белоснежный лотос. Цветок казался совершенством. Его очертания были безупречны. Отраженный в воде, как бы удвоенный, он напоминал две ладони, сложенные вместе и развернутые в ритуальном жесте: одна вверх, другая вниз.

«Лотос!» — подумал Тзаттог, и вдруг сознание Пенны рванулось наружу. Архаалитка хотела видеть священный символ Архааля, воплощенный с такой полнотой в этом цветке, выросшем, словно бы всей Тьме назло, рядом с оскверненным местом. Ничто не могло противиться этому порыву. Внезапно Тзаттог с пронзительным диким воплем, похожим на крик подстреленной птицы, сложил крылья и бросился вниз. Он падал с огромной высоты, падал, не выказывая ни малейшей воли к сопротивлению. Смерть летела ему навстречу — черная земля, чистая вода, белый цветок.

И пустота…

* * *

Девочка сидела посреди степи и играла цветком, сорванным в озере. Большой город — он назывался Туллен, но девочка этого не знала — находился поблизости, его башни отражались в озере, однако малышку не интересовало и это.

Она была всего лишь ребенком, маленькой девочкой, и у нее имелась интересная игрушка.

У нее не было ни имени, ни прошлого, ни будущего. Одно только настоящее: черная колючая трава, белые лепестки, сквозь которые просвечивают ее тоненькие пальцы.

Рядом с девочкой на той же траве лежало изломанное мертвое тело, принадлежавшее крылатому мужчине. Скомканные черные крылья, белоснежное лицо с маленькой, изящной каплей крови, вытекшей из блеклого глаза. Один из клыков влажно поблескивал у него во рту. Девочка не обращала на него никакого внимания. Ее не пугала близость мертвеца.

Ведь она находилась на своем троне, там, куда никому нет доступа, там, где никто с дурными намерениями не посмеет прикоснуться к ней, там, где все происходит так, как ей хочется, — и никак иначе.

Королева умертвий вступила в свое царство…

…И не слышала, как откуда-то очень издалека доносятся звуки, от которых содрогается весь мир: глухой, вибрирующий рокот, топот тысяч ног, рев, вырывающийся из тысяч глоток… Великая смертоносная битва между порождениями Кианны и силами Тьмы, пришедшими из Урангрунда, началась.

Алексей Гамаюн, Татьяна Серебряная Цена короны

Часть первая Ложь и корона

Глава первая Чем заканчивается фальшивое гостеприимство

Ночь покрыла наконец всю округу — и долины, давно уже тонувшие во мраке, и горные пики Страны йордлингов, долго сопротивлявшиеся подступающей темноте, освещенные опустившимся за горизонт светилом.

На степное предгорье, полого понижавшееся в сторону пустыни, тоже навалились тьма и безмолвие.

Багровое пятно костра едва рассеивало мрак — дрова прогорели, и языки пламени лишь изредка поднимались над углями, тянулись к туше, медленно поворачивающейся на вертеле.

Надо сказать, что при жизни былой владелец туши никак не мог считаться симпатичной зверюшкой, — весьма напоминал крысу, отчего-то выросшую до размеров пятимесячного подсвинка. Но люди, нетерпеливо ожидавшие трапезы, предпочли считать иначе: над огнем истекает жиром именно подсвинок, по странному капризу природы появившийся на свет без копыт, с вытянутой крысиной мордой вместо пятачка и с раздвоенным на конце голым крысиным хвостом. Тем более что запах от жаркого доносился вполне аппетитный.

Было их, собравшихся у костра, общим счетом одиннадцать, — число, как все знают, угодное Пресветлому Сеггеру и приносящее удачу.

Неизвестно, насколько одобрительно взирал Пресветлый из небесных чертогов на компанию, пытавшуюся угодить ему своей численностью. Но удачей явно не баловал. Одежду ночных посидельцев можно было назвать лохмотьями, не особо погрешив против истины. Оружие, имевшееся у каждого, — плохонькое, собранное с бору по сосенке. И любой одинокий путешественник трижды бы подумал, получив предложение разделить ночлег и ужин с такими людьми. Подумал — и отказался бы, ибо по всем признакам были они шакалами больших дорог, живущими впроголодь: не способными на дерзкое нападение, на стычку с охраной купеческого каравана, — но при том весьма опасными для одиноких и слабых.

Лезвие ножа блеснуло в отблеске костра — узкое и принявшее от многолетнего общения с точильным камнем серповидную форму. Один из шакалов, самый непоседливый, потыкал ножом тушу, радостно объявил:

— Доспело, однакось! Будите Хулгу!

Собравшиеся оживились, подвигаясь поближе к жаркому. А заодно наградили несколькими тычками здоровенное и бесформенное нечто , громко храпевшее чуть в стороне. Нечто на тычки не отреагировало, храпело как храпело.

— Пушкай шпит! Шамим больше доштанетшя! — прошамкал другой бродяга, чьи канувшие в никуда зубы наверняка могли бы поведать немало скорбных историй о неприятных знакомствах с кулаками и иными твердыми предметами.

Шепелявый, похоже, считался здесь за главного, невзирая на дефекты речи, — остальные немедленно послушались и прекратили попытки растолкать Хулгу.

Следующие минуты были наполнены чавканьем, хрустом разгрызаемых мелких косточек и тому подобными звуками, отнюдь не ласкающими ухо. О застольном этикете почтеннейшая компания никогда не слышала, а слышала бы — не поверила.

Главарь оказался единственным, кто пользовался неким подобием столового прибора — кривым ножом-засапожником. Не от излишка воспитанности, разумеется, но ввиду отсутствия передних зубов: маленькие кусочки мяса шепелявому приходилось не откусывать, а срезать, и насыщался он дольше всех.

Наконец шепелявый сыто рыгнул, швырнул в костер очищенную берцовую кость свинокрыса и извлек из-за спины просмоленный бурдюк. Приложился долгим глотком, затем крякнул, вытер рукавом губы и пустил емкость по кругу.

Питье вполне соответствовало пище — гнусная пародия на вино, безбожно разведенная винным зельем. Но собравшихся у костра сей нектар вполне устраивал…

— Щас бы бабу еще… — мечтательно произнес один из шакалов — молодой, безбородый, с неприятно косящим глазом. — Послал бы сейчас Пресветлый Сеггер нам бабу, хошь бы и одну на всех, — и вышло нам бы полное щастье и благолепие…

Он блаженно откинулся назад, рука машинально теребила мотню штанов — словно Пресветлый и впрямь мог услышать, внять и послать косоглазому и его дружкам бабу. Хошь бы и одну на всех.

— Не шпеши, — утешил главарь. — Горшы в штепь шпуштятся — будут те и бабы, и фше будет…

В разговор вступили остальные — и реплики их в основном сводились к тому, какая пожива ждет шакалов в оставшихся без защиты селеньях йордлингов — когда все воины под предводительством йорд-каана Балеога уйдут через Заргейский перевал в набег на аккенийские окраины…

Любой, решивший подслушать беседу и хоть немного знакомый с обычаями йордлингов, удивился бы. Да, варвары, пасущие свои стада в долинах и на горных лугах, не держат ни регулярной армии, ни наемной, — все они народ-войско, каждый с раннего детства приучается сидеть в боевом седле, владеть мечом и луком. Да, и в набег, и на защиту своих рубежей мужчины выступают все как один, — и в этом сила относительно немногочисленных горных племен, позволяющая им много десятилетий отстаивать в неприкосновенности свои рубежи…

Но даже если все взрослые мужчины уйдут в поход — оставленные ими селенья беззащитными назвать трудно. Женщины йордлингов знакомы с ратным делом не понаслышке, да и дети-подростки, хоть и не способны сойтись с жестокой сече со взрослыми воинами, но вполне могут засЫпать врага градом метким стрел… Банде, насчитывающей чуть больше десятка головорезов, трудно было надеяться на успех в своей затее.

Либо возле обглоданных останков свинокрыса собрались дураки, спешащие навстречу верной гибели, либо… Либо они рассчитывали на что-то еще, кроме собственных сил. На чью-то помощь.

* * *

Неожиданный звук раздался в темноте — конский топот. Оборванцы немедленно схватились за оружие. Времена стояли такие, что трудно было ожидать чего-либо хорошего от всадников, рыскающих в ночи. Могла пожаловать на огонек другая банда, более многочисленная и не жалующая конкурентов. Да и летучие отряды гвардии Туллена нещадно преследовали любителей легкой наживы, забираясь для того порой даже в пустыню и предгорья…

Но нет, до слуха грабителей доносились звонкие удары о камень лишь четырех копыт. Одинокий всадник приближался к костру. Одинокий и очень неосмотрительный, надо сказать…

Шепелявый, не тратя лишних слов, сделал быстрый жест рукой. Свои роли в подобных случаях члены шайки знали давно и хорошо — тут же скользнули в темноту, расходясь в разные стороны, готовые напасть на неосторожного путника сразу с нескольких направлений. У костра остались лишь двое: юнец, мечтавший о бабе, и шепелявый главарь. Да еще похрапывало чуть в стороне огромное нечто , именуемое Хулгу.

Вожак грабителей подкинул в костер охапку сухих сучьев, дабы подсветить место грядущих событий. И уселся в нарочито мирной, расслабленной позе, прикрыв дерюгой лежавший рядом кистень — старый, видавший разные виды и отправивший в небесные чертоги немало одиноких путников.

Невидимый пока конь с медленной рыси перешел на шаг. Еще несколько мгновений — и всадник стал виден в круге неверного света.

— Баба… — еле слышно ахнул юнец. — Как есть натуральная баба…

Что уж тут говорить — внял, внял Пресветлый Сеггер искренней молитве, идущей если и не прямиком от сердца, то уж всяко от части организма, не менее важной для юноши…

Хотя обратиться к всаднице со словом «баба» едва ли кто-нибудь бы рискнул, по крайней мере в ином месте и в иное время. Скорее подобало бы обращение к ней «благородная сайрис», как говорят в Туллене и Аккении, либо же «каанум», как йордлинги называют дочерей своих самых могущественных и знатных родов.

Молодая, высокая и стройная, уверенно и непринужденно сидящая в мужском седле. Совсем непохожая на здешних горянок: кожа белоснежная, глаза огромные, вовсе не те щелочки, сквозь какие взирают на мир женщины йордлингов. И красивая… Ну до чего же красивая!

Впрочем, шепелявый главарь красотой наездницы не восхитился. В голове его словно бы защелкали купеческие счеты, складывая грядущий барыш: конь — чистокровный тулленский жеребец преизрядных статей — две сотни флорианов. Роскошная, серебром отделанная упряжь — еще полсотни. Диадема, украшающая голову всадницы — сотня, самое малое, а может и подороже, смотря что за камешки в ней поблескивают. Одежда, вся вместе… с этим сложнее, трудно найти в здешних диких местах достойного покупателя… но если повезет, три десятка серебряных кругляшей с профилем императора Флориана выручить можно. Да и кошель, какой ни есть, при дамочке найдется. Станет ли подобная фифа отправляться в путь, не запасшись хотя бы сотней монет? Шепелявый решил, что никак не станет.

Общий итог получался весьма приятственный, побольше даже, чем от разграбленного селенья йордлингов, живут те небогато… Повезло так уж повезло. О том, что выкуп за пленницу благородного происхождения может составить куда большую сумму, бандит не стал задумываться. Становиться кровными врагами какого-нибудь могущественного семейства себе дороже. Нет уж, пусть ребята натешатся, наиграются, пуская красотку по кругу, пока не надоест. А потом можно продать ее куда-нибудь подальше, в бордель самого низкого разбора — там каждая вторая шлюха плетет небылицы, будто была когда-то принцессой, да кто ж им, шлюхам, верит…

Оружия у всадницы не видно. Жаль, конечно, какая-нибудь дамская сабелька, золотом да каменьями отделанная, хорошо бы пополнила грядущую выручку… Ну да ладно. Может, и к лучшему, — нет оружия, так и не вздумает отбиваться. Не помогла бы ей, конечно, ни сабелька, ни что иное, но все же меньше риска попортить товар.

Меж тем одинокая путешественница подъехала почти вплотную к костру, не подозревая о поджидающей ее весьма незавидной судьбе.

Главарь поднялся, кряхтя и изображая себя куда более старым и немощным, чем был на деле. Юнец тоже оказался на ногах, не сводя взгляда с наездницы и подрагивая от нетерпеливого вожделения. Хулгу продолжал (продолжала? продолжало?) храпеть.

— Шлежайте ш коня, милоштлифая гошпожа, — подобострастно заговорил шепелявый. — Не побрежгуйте передохнуть на нашем шкромном бифаке и ражделить наш шкромный ужин!

И шагнул вперед, готовый придержать стремя. Он твердо решил ломать комедию и не подавать сигнал к нападению до тех пор, пока всадница не спешится. А не то еще даст нагайки своему скакуну, и придется снимать с седла метательным ножом или дротиком.

А жеребец, надо сказать, явно обладал большим чувством самосохранения, чем его хозяйка: всхрапнул, дернул шеей, — и зубы его клацнули в опасной близости от руки главаря. Тот испуганно отпрянул от стремени и словно невзначай оказался рядом с дерюгой, прикрывавшей кистень.

Женщина не обратила внимания на выходку коня и не спешила покинуть седло. Спросила надменно:

— Кто вы, люди, разводящие костры в ночи и предлагающие мне отужинать аррухом?

Она кивнула на обглоданный остов свинокрыса. Ни тени издевки в словах ночной наездницы не прозвучало, но все же шепелявый почувствовал себя глубоко уязвленным. И решил: милостивый вариант судьбы будущей пленницы — дешевый бордель — отменяется. Он сменяет ее на что-нибудь банде бродячих троллей, а не сговорится, так попросту подарит, с троллями дружить полезно. А у зеленых чещуйчатых громил мужское хозяйство размеров устрашающих, прямо-таки убийственных для любой женщины. И ночь с изголодавшимися по любовным ласкам троллями переживет редкая пленница, да и та истечет на следующий день кровью…

Однако скрывать свое имя главарь не видел причин. Пусть знает, кого проклинать, умирая.

— Жовут меня Бо-Жаир, милоштлифая гошпожа. Шкромный паломник Бо-Жаир.

Всадница перевела взгляд на юнца. А у того, похоже, язык прилип к гортани, — довольно странно перед лицом той, кого юнцу предстояло в самом ближайшем будущем грабить и насиловать.

— Н-ну… дык… — выдавил наконец юноша и ничего более внятного так и не произнес.

Бо-Жаир (а может быть, и Бо-Заир, делая скидку на дефекты речи) не пришел на помощь своему засмущавшемуся подручному. Сказал, указывая на громадную похрапывающую кучу:

— А это, милоштлифая гошпожа, Хулгу. Шущество на фид штрашное, но нефиннее ребенка.

— Вы странствуете втроем на одиннадцати лошадях, скромный паломник Бо-Жаир, невинное существо Хулгу и юноша Нудык?

Вопрос всадницы прозвучал прежним тоном, вроде как и не несущим издевки. И вновь показался шепелявому главарю донельзя оскорбительным.

Изящная, отделанная серебром нагайка указала туда, где в отдалении были стреножены лошади бандитов. На сжимавших нагайку пальцах блеснули перстни, наверняка немалой цены, но Бо-Жаир не приплюсовал их стоимость к итогу своих счетоводческих выкладок. Бандита все сильнее захлестывала волна злобы. И в самом деле, что за ерунда: баба шляется в ночи одна, как последняя потаскуха, а вопросы задает, словно королева в тронном зале!

За растущим раздражением главарь не обратил внимание на интересный момент: приехала всадница совсем с другой стороны, однако же как-то сумела не только разглядеть во мраке бандитских лошадей, но и сосчитать их. Либо женщина видела в темноте лучше любой кошки, либо… Впрочем, даже о первом «либо» шепелявый не задумался.

— Шлежайте ш коня, милоштлифая гошпожа, — повторил он свое приглашение несколько более настойчиво и сгорбился в низком подобострастном поклоне. — Пришажифайтесь, и ошщашлифте нас фашим благородным именем, ешли желаете, и пошлушайте шкорбную нашу ишторию, и нощь жа рашшкажом пролетит быштрее.

Пальцы его отогнули край дерюги и коснулись рукояти кистеня. Не спешится сейчас добром — ссадит одним молниеносным ударом. Не беда, удовлетворить любовный пыл рыцарей большой дороги можно и с парой сломанных косточек, все равно долго не заживется.

Но всадница не успела ни покинуть седло, ни ответить отказом, а бандит не успел нанести свой фирменный удар, коим по праву гордился… События, разворачивающиеся до тех пор неторопливо и размеренно, замелькали вдруг с едва уловимой глазом скоростью.

* * *

Конец игре в мирных паломников положил непоседливый и озабоченный юноша, только что получивший от всадницы прозвище «Нудык». Снедаемый нетерпением, он воспользовался тем, что внимание женщины оказалось отвлечено разговором с главарем, — и бочком, крохотными незаметными шажками, подобрался так, что норовистый жеребец не смог бы ни укусить, ни лягнуть задними копытами.

И прыгнул! План Нудыка был незамысловат: ухватить женщину за одежду, да и стянуть с седла. Сколько ж можно разговоры разговаривать? Пятую неделю без бабы тоскуют…

Он прыгнул, и тут же рухнул на землю, ухватившись руками за лицо. Нагайка рассекла воздух, а затем и щеку Нудыка. Удар получился не хуже доброго сабельного: между пальцев юноши струилась кровь, и струилась весьма обильно.

Главарь не присматривался к тому, что происходит с незадачливым подручным. Его кистень взметнулся было в воздух, но тут же безвольно повис, — вместе с рукой, стиснувшей рукоять. Бо-Жаир зашипел от боли и злобы, увидев серебристую метательную звездочку, глубоко вонзившуюся в его предплечье.

Но бандит прожил долгую жизнь, и повидал многие виды, и вышел живым из многих переделок, пусть и потеряв в одной из них все свои передние зубы. Он мгновенно перехватил кистень левой рукой и издал длинный пронзительный свист — сигнал для остальных своих сообщников.

Впрочем, те и сами увидели, как оборачивается дело, — и уже ринулись со всех сторон без всякого сигнала.

Еще две метательных звездочки прошили полумрак, и у двоих нападавших сразу поубавилось прыти. Вжиу! — вновь рассекла воздух нагайка, и не только лишь воздух: еще один бандит выронил рогатину и волчком завертелся на месте.

И все же они наверняка задавили бы числом одинокую всадницу, даже самый искусный воин не сможет отразить многочисленные атаки, направленные одновременно со всех сторон. Задавили бы, но…

Но всадница оказалась отнюдь не одинокой. Новые верховые выскакивали из мрака — многочисленные и похожие на серых бесшумных призраков: морды коней плотно обернуты тряпками, а копыта — толстым войлоком, по обычаю йордлингов, желающих скрытно подобраться верхами к врагу.

Засвистели дротики, и взметнулись арканы, и дико заорал похотливый юноша Нудык, поднявшийся было, но тут же сбитый ударом палицы-пернача прямо в пламя костра.

Закончилось все быстро. Почти закончилось — из бандитов на ногах и при оружии остался лишь Бо-Жаир. Рана, нанесенная метательной звездочкой, зацепила артерию — кровь пропитала рукав, обильно струилась на землю, и вместе с ней быстро вытекали последние силы. Главарь едва стоял, со всех сторон его окружали конные враги и направленное на него оружие. И лишь повелительный жест ночной наездницы удержал йордлингов от того, чтобы тут же не прикончить или не пленить последнего грабителя.

— Я осчастливлю тебя своим благородным именем, скромный паломник Бо-Жаир, — произнесла женщина так, словно за последние две минуты ровным счетом ничего не произошло. — Не знаю, правда, каким… Эти люди зовут меня Дочерью Снегов. А ты можешь звать проще — своей смертью.

Она повернулась к йордлингам, махнула нагайкой.

— Свяжите его! И посмотрите, что за странную вечно спящую тварь они возят с собой!

Главарь завопил, и истошный вопль его наверняка был слышен за несколько лиг:

— Й-о-о-о-о-гэй!!!

То не был крик боли либо отчаяния, как могло показаться. Бандит попытался использовать свой последний шанс.

Громадная бесформенная куча, именуемая Хулгу, пришла в движение. И тут же стало ясно, на что рассчитывала шайка, планируя авантюрный рейд по селеньям йордлингов.

Глава вторая Величайший воин под небесами

Если бы какой-нибудь маг, специализирующийся на выведении новых пород боевых животных, вдохновился бы вдруг бредовой идеей скрестить болотного тролля с гигантской ракатицей, обитавшей в безднах ныне высохших морей Лаара и способной, по слухам, топить своими щупальцами рыбачьи суденышки, — наверное, в итоге магических экспериментов получилось бы существо, весьма напоминающее Хулгу.

Но вполне может быть, что к появлению на свет Хулгу магия не имела никакого отношения, и стал он капризом природы, мутантом, каких особенно много появилось после Катаклизма.

Верхние конечности Хулгу своим строением отдаленно напоминали человеческие, но пропорции их частей были невероятно искажены: плечи и предплечья очень короткие, но толстые и мускулистые, зато кисти… Кисти Хулгу являли собой зрелище невообразимое. На обеих, как и положено, по пять пальцев, но каких! Невероятно длинные и гибкие, невероятно развитые, с огромным количеством суставов, — они скорее напоминали щупальца. Каждое свое щупальце Хулгу использовал как самостоятельную конечность, причем использовал в боевых целях, — один палец сжимал, обвивая, двусторонний топор-лабрис, другой стиснул обломок кавалерийского копья, в третьем поблескивал непонятный клинок, зазубренный на манер пилы… В общем, каждый палец держал какое-то свое оружие.

Если тому, что заменяло Хулгу руки, еще можно было найти аналоги в человеческом организме, то остальные части тела мутанта даже отдаленно не напоминали людские.

Высота Хулгу в полтора раза превышала человеческий рост. Головы как таковой не было, а если и была, то никак не выделялась из туловища. Большую часть этого головотуловища прикрывал не то природный панцирь, как у крабов, не то раковина. Неприкрытые же участки оказались густо залиты пузырящейся слизью, не позволяющей увидеть, имеются ли у существа глаза, уши, нос… Порой среди слизи на миг приоткрывался какой-то провал, но был ли то беззубый рот или нечто иное, разглядеть не удавалось.

А вот ног Хулгу совершенно точно не имел — ни ног, ни лап, ни чего-либо другого, служащего для ходьбы и бега. Опирался, подобно улитке, на одну большую подошву, слизистую и мягкую. И передвигался, надо полагать, тоже как упомянутый слизень, — не слишком-то быстро.

Но сегодня мутанту не пришлось гоняться за врагами, они сами навалились на него со всех сторон. Потеряв несколько человек от ударов, которые Хулгу щедро раздавал во все стороны своим многочисленным оружием, йордлинги быстро оправились от первоначального шока. Вновь пустили в ход дротики и арканы, держась на расстоянии и стараясь не попадать под разящую сталь, направляемую пальцами-щупальцами.

Однако дротики отскакивали, не в силах пробить не то панцирь, не то раковину, а если и вонзались в мягкую, не защищенную часть существа, то некоторое время торчали, не причиняя видимого вреда, затем выпадали, — и края раны тут же смыкались, срастались. Выступившую кровь, если таковая имелась у Хулгу, скрывал все тот же толстый слой слизи.

Арканы же… не много толку от аркана, если у твари нет шеи, на которую его можно накинуть. Порой сплетенная из конского волоса петля захлестывалась вокруг одного из пальцев-щупальцев, но ее тут же рассекало оружие, сжатое в другом.

Схватка застыла в неустойчивом равновесии. Существо казалось неуязвимым, но и само не могло дотянуться до противников, держащихся на расстоянии.

— Й-о-о-о-о-гэй, Хулгу!!! Й-о-о-о-о-гэй!!! — вопил шепелявый, не переставая.

Неизвестно, были или нет у мутанта уши, но отчаянный призыв бандитского главаря он чем-то услышал. И тут же доказал, что все, посчитавшие, будто длиннопалое чудище не способно к быстрому передвижению, — жестоко ошибались.

Хулгу как-то осел, стал значительно ниже, втянув под раковину мясистую подошву-основание. И в следующий миг взвился в воздух!

Одним прыжком преодолел никак не менее двадцати локтей, приземлившись с сырым чавканьем в самую гущу врагов.

Дико заржала сбитая с ног лошадь. Люди падали на землю, сраженные беспощадными ударами. Кое-кто отступил, иные пытались отбиться, но без успеха, — никакая воинская выучка, никакое блестящее владение оружием не помогут, когда десять длинных, неимоверно гибких щупальцев со всех сторон тычут в тебя смертоносными остриями.

Вскоре вокруг Хулгу опять образовалось пустое пространство, усыпанное убитыми и ранеными. И он вновь начал оседать, втягивать подошву-основание.

— Назад! — перекрыл шум схватки громкий голос Дочери Снегов. — Все назад! Я справлюсь с ним!

Йордлинги послушались мгновенно.

Дочь Снегов стояла, протянув обе руки в сторону Хулгу. И вокруг вытянутых рук ее разгоралось алое сияние, поначалу едва заметное, но с каждым мгновением набиравшее силу. Вскоре стало видно, что это сверкает, светится кристалл, сжатый в пальцах ночной всадницы. Губы женщины беззвучно шевелились.

Хулгу промедлил с новым прыжком, словно предчувствуя какой-то подвох. Издал нечто среднее между булькающим хрипением и тем храпом, которым недавно услаждал слух компании, ужинавшей свинокрысом. Затем вновь втянул подошву, собираясь-таки прыгнуть — похоже, прямиком на главную свою противницу.

Не успел…

Сияние кристалла стало совсем уж ярким, нестерпимым для глаз. Потом с него сорвалась беззвучная синяя молния и понеслась к владельцу чудовищных пальцев, на лету ветвясь, рассыпаясь на множество молний поменьше.

Словно бы сплетенная из синего огня сеть охватила Хулгу. Существо и думать забыло об атаке, даже если могло и умело думать. Не прыгнуло — тяжело рухнуло на землю, пальцы-щупальца выпустили оружие и яростно извивались, с корнем вырывая небольшие чахлые кустики.

Долго сопротивляться силе заклинания чудовище не сумело. Движения щупальцев замедлялись, слабели. Вскоре Хулгу замер, опрокинувшись навзничь — живой, но не способный шевельнуться, спеленутый в синий искрящийся и потрескивающий кокон.

— Сделайте для него волокушу, — приказала Дочь Снегов. — Хочу разобраться, сможет ли тварь пригодиться для чего-нибудь полезного.

* * *

Бо-Жаир не увидел финала схватки — обессилел от потери крови и рухнул на землю в полуобморочном состоянии, а затем и вовсе лишился сознания.

Очнулся он связанным и лежащим неподалеку от того места, где шайка ужинала и строила свои великие планы. Прошло не так уж много времени — звезды и луны по-прежнему сияли на небе, даже не начавшем светлеть на востоке.

Неподалеку лежал Нудык и еще двое бандитов — тоже опутанные веревками. Остальные, надо полагать, могли уже не страшиться сурового суда йордлингов, представ перед другим, высшим судьей…

Рана Бо-Жаира больше не кровоточила, перевязанная небрежно, но достаточно туго. Однако же ничего хорошего в том не было, ибо йордлинги славились большой изобретательностью в деле придумывания самых мучительных казней для взятых в плен врагов.

Но ничего предпринять для своего спасения главарь разгромленной шайки не мог, не мог даже пожаловаться на судьбу связанным сообщникам — рот оказался плотно заткнут кляпом. Оставалось только лежать, смотреть и слушать.

А посмотреть было на что…

Новые и новые отряды конных воинов появлялись в свете костра, получившего свежую порцию топлива и пылавшего высоким ярким пламенем. Сотня за сотней двигались в походном строю с гор в сторону равнины. Бо-Жаир понял, что он и его шайка стали жертвами провокации, хитро распущенного ложного слуха: войско йордлингов под водительством Балеога не ушло через Заргейский перевал в набег на Аккению. Шли они здесь и сейчас, настоящую цель похода шепелявый не мог определить, да и не особо озадачивался этим вопросом.

Ясно, что столь масштабный обман затеяли не ради горстки бандитов. Те, на чьи богатства и жизни нацелились горцы, до самого момента нападения должны оставаться в блаженном неведении… Но Бо-Жаиру от этого было ничуть не легче. Ему хотелось выть, ему хотелось грызть в бешенстве землю, — кляп не позволял ни того, ни другого.

А вон тот высокий, статный мужчина, одетый куда роскошнее прочих всадников и разговаривающий с Дочерью Снегов, — не сам ли йорд-каан Балеог? Очень похоже на то… Оружие, богато изукрашенное драгоценными камнями, золотая цепь на шее… Свита из людей на вид важных, однако же взирающих на мужчину с явным подобострастием… Он и есть, Балеог, верховный предводитель союза четырех горных племен.

О чем разговаривал владыка йордлингов с Дочерью Снегов, Бо-Жаир расслышать не смог.

* * *

— Тейа, госпожа моя, — говорил Балеог (это и в самом деле был он), — вы неоправданно рисковали. Разведчики сами справились бы и с бандитами, и с их чудищем. Потеряли бы еще десяток-другой — но что значат их ничтожные жизни в сравнении с вашей бесценной для меня особой?!

— Что сделано, то сделано, господин мой Балеог, — ответила Дочь Снегов, носившая, как выяснилось, еще и имя Тейа. — Грабители повержены, а разведчики не раз пригодятся вам в опасном походе. Теперь же я хочу сказать вам то, что не должны услышать ничьи больше уши.

Йорд-каан немедленно сделал знак свите, и та отъехала подальше, за пределы слышимости. Точно так же знатные йордлинги исполнили бы приказ и Тейи, обрученной невесты своего владыки, — авторитет Дочери Снегов среди горцев был огромен. Но пока что она не позволяла себе отдавать подобные распоряжения, когда рядом находился Балеог. Но чтобы править народом, не обязательно громогласно командовать подданными, — достаточно управлять их повелителем, не так ли? Эту простую истину Тейа понимала очень хорошо.

Она вынула из седельной сумы небольшой, перевитый шелковым шнуром свиток, протянула йорд-каану:

— Мы с мудрейшим иль-Заахом составили список из семи оазисов, границы которых ни при каких условиях вы, господин мой Балеог, не должны пересечь с обнаженным мечом. Ни при каких! Там живут наши преданные союзники, либо те, кто может стать таким союзником в самое ближайшее время. И станет, если мы не допустим непродуманных действий.

Балеог кивнул, убирая свиток в самое надежное для горца место — за пазуху. Дочь Снегов продолжала:

— Владения магноса Сандивилла в Кандии также должны остаться в неприкосновенности.

Причину такого благоволения к владетельному магносу с варварским именем, о котором до сего момента владыка йордлингов и слыхом не слыхивал, Дочь Снегов объяснять не стала. А Балеог не стал спрашивать. Лишь вновь кивнул, уже несколько более нетерпеливо. Ему не терпелось в набег. Бешеная скачка по степи, ветер в лицо, в ужасе разбегающиеся враги, пылающие дома и богатая добыча, — что может быть лучше для настоящего мужчины?

Тем более для него, для великого воина и искуснейшего полководца обитаемой части мира… Ныне, когда герой прошлой войны Хигарт опустился, стал презираемым бродягой, кабацким вышибалой, променивающим былую славу на чарку дешевого вина и миску гнусной похлебки, — кто еще может оспорить у Балеога эти титулы?! Никто. И нынешний великий поход еще раз всем покажет, кто первый герой Лаара!

Тейа продолжала свою речь, не замечая нетерпение йорд-каана. Вернее, делая вид, что не замечает.

— И последнее, господин мой Балеог. Очень прошу вас: не забудьте о просьбе лорда-регента Адрелиана. Не мне вам объяснять, насколько важны для нас хорошие отношения с Тулленом.

Балеог лишь махнул рукой: не надо, мол, никаких объяснений. Довольно слов — в поход, в поход!

Дочь Снегов прикусила губу, постаравшись сделать это незаметно. Мальчишка… Громадный, мускулистый, повесивший на шею цепь йорд-каана. Но все равно ребенок. Как бы она хотела быть рядом с Балеогом в начинавшемся походе… Увы, некоторые стародавние обычаи йордлингов даже ей нарушить не под силу. Пока не под силу… Мужчины идут в набег, женщины остаются дома, — и всё, точка, обсуждению не подлежит. Женщина в походном порядке горцев может оказаться в одном лишь случае: если она пленница, полонянка, связанная и перекинутая через седло.

Остается лишь надеяться, что Балеог сумеет не наделать ошибок… А о том, что список из семи оазисов перекочевал в свиток прямиком из письма, полученного Дочерью Снегов от светлейшего епископа Хильдиса Коота, иерарха Церкви Сеггера и члена королевского совета Туллена, — йорд-каану знать вовсе не обязательно. Он и не узнает.

Балеог выдержал паузу, и, видя, что его невеста не желает больше ничего добавить, произнес веско:

— Все будет исполнено в точности, госпожа моя Тейа. Какой казни прикажете придать ваших пленников?

— Моих? — удивленно подняла брови Дочь Снегов. — Разве не владыка йордлингов, и только он, властен над жизнью и смертью пришедших с оружием в горы Йордхейма? Приказывайте, господин мой Балеог, и пусть свершится все по воле вашей!

Пусть, пусть… Пусть потешится, пусть лишний раз почувствует себя владыкой, грозным йорд-кааном.

Балеог сделал свите знак приблизиться и громогласно возвестил, подъезжая к связанным пленным:

— Оскопить их! Отрезать губы, носы и уши! А затем увезти в разные стороны и превратить в пограничные столбы, для острастки прочим шакалам, дерзающим покушаться на наши земли!

Услышав слова владыки, Бо-Жаир изогнулся и со всего размаха ударился головой о сухую твердую землю, пытаясь оглушить себя, потерять сознание. Не получилось.

Спустя час у погасшего костра никого не осталось. Войско ушло за славой и добычей, Тейа же с немногочисленной охраной вернулась в неприступную горную крепость Йорд-Кале, служившую столицей Союзу четырех племен, — править страной в отсутствие жениха. Туда же отправили плененного Хулгу.

А несколько легкоконных разъездов поскакали к рубежам Страны йордлингов, увозя уцелевших бандитов, — спеша исполнить повеление Балеога и затем догнать главные силы.

Глава третья Небольшая братская просьба

Вырвавшись из горных долин на простор степи, конница йордлингов устремилась на юг двумя потоками.

Балеог, мысленно именуя себя величайшим воином под небесами, — хвастался и привирал, без сомнения, но не так уж сильно.

Он и самом деле был умелым и могучим бойцом, и мало кто из сошедшихся с ним в поединке оставался жив, и никто из выживших не мог похвалиться одержанной победой… По праву считался йорд-каан и отличным командиром, умело и успешно руководящим конницей горцев. Но, увы, как стратег и тем более как политик особой дальновидностью Балеог не отличался. Зато отличался склонностью пограбить соседей, как ближних, так и дальних, — Страна йордлингов ничем не богата, разве что пастбищами, не иссушенными Катаклизмом.

Расставшись с Дочерью Снегов, Балеог почувствовал себя гораздо свободнее. Скажи кто-нибудь йорд-каану, что он попросту побаивается своей невесты, — результатом стал бы сильнейший гнев владыки, и дерзкий язык вполне мог расстаться со своим законным владельцем. Однако же на деле все обстояло именно так, пусть Балеог никогда бы и не признал того, даже мысленно.

Он искренне любил Тейу. Глубоко уважал — за многое, в том числе и за то, что в хитросплетениях большой политики, всегда смущавших Балеога, та чувствовала себя как рыба в воде. Но побаивался. Случается такое, и даже с великими воинами.

По крайней мере, все последние указания невесты йорд-каан честно собирался исполнить. Запретные оазисы конница йордлингов обойдет стороной, как бы ни манили тамошние богатства. И подданные неведомого магноса Сандивилла могут спать спокойно. И просьбу лорда-регента Адрелиана Балеог постарается исполнить.

Хотя просьба, надо признать, не совсем обычная… И удовлетворить желание лорда-регента будет ох как не просто…

* * *

Упомянутая просьба прозвучала месяц назад, когда йорд-каан посетил с дружественным визитом Туллен.

В деле присутствовала одна тонкость: Балеог не являлся вассалом Тулленской короны, гордые йордлинги вообще никогда не признавали над собой чужих сюзеренов, даже в лучшие времена единой империи.

Балеог считался союзником лорда-регента Адрелиана, однако же на деле союз получался далеко не равноправный, — кое в чем йордлинги сильно зависели от Туллена. А именно: скотоводство, главное занятие горных кочевников, в основном состояло в разведении коров и овец. Лошади в горах водились мелкие. Неприхотливые, конечно, способные пройти с тяжелым грузом по узенькой тропинке по-над горной кручей, и умеющие добыть корм из под снега, завалившего горный луг… Но для дальних походов, для скачек в несколько десятков лиг лошадки йордлингов никак не годились. Лучших скакунов разводили в Степи, и поставлял их горцам как раз Туллен.

Ну и понятно, на кого приходилось ориентироваться Балеогу во внешней политике.

…Принимали его в Туллене с почестями, по высшему разряду. После того, как были скреплены подписями и печатями все заключенные договора, состоялся пир — официальный, чопорный, на котором Балеог, привыкший к куда более вольным пирушкам, поначалу чувствовал себя не в своей тарелке. Но виду не подавал, великому воителю не к лицу, а затем приналег на выдержанные тулленские вина и все наладилось.

После окончания застолья лорд-регент пригласил «венценосного брата» побеседовать наедине, в небольшой комнатке, примыкавшей к пиршественному залу.

Долгих вступительных слов Адрелиан говорить не стал, поведал сразу по большому секрету: у него проблемы. Безвластье в Туллене опасно для будущего страны, и он решил короноваться. Но есть загвоздка: нужна супруга. Дети нужны, династия… Понятное дело, требуется равная по положению жена — даже если усадить рядом с собой на трон какую-то из нынешних смазливых наложниц, в будущем права детей от нее легко и просто оспорят. Многие владетельные сайэры поглядывают на пустующий тулленский престол с вожделением. Покамест он, Адрелиан, крепко держит их в руках, но ничто не вечно под небесами, и он не вечен. Короче, нужна невеста. Невеста королевских кровей.

Услышав, в чем проблема, йорд-каан приосанился, перебирая в мыслях своих незамужних сестер. Но, едва обмолвился о них, получил жестокий афронт: чином не вышли горские принцесски для тулленского престола. Ничего подобного Адрелиан, разумеется, вслух не произнес. Очень вежливо, но непреклонно объяснил: Балеог не наследственный монарх, но всего лишь предводитель, избранный Советом родов. С точки зрения династического права брак с его сестрой ничем не отличается от брака с дочерью какого-нибудь тулленского владетельного сайэра.

Аккения, продолжил Адрелиан, тоже отпадает по понятным причинам…

Балеог покивал с умным видом, хотя сам этих причин, хоть убей, не понимал. Один народ, один язык, единые вера и обычаи, — и при этом две страны, Туллен и Аккения. Долго ли сойтись Адрелиану в честном поединке с аккенийским императором, да и выяснить, кому из них владеть объединенной державой? Именно так сошелся отец Балеога с Хайзой, вождем снорлингов, —двадцать лет назад, когда только начал складываться союз горных племен… Но тулленцы не понимают очевидных вещей и разводят непонятные интриги… Дикий народ, одним словом.

Лорд-регент продолжал: рассматривалась и возможность брака с эльфийской принцессой. Конечно, потомство от нее станет бесплодным уже в следующем поколении, равно как и от принцесс прочих нелюдских рас, зато наследник будет отличаться редкостным, недостижимым для людей долголетием. Но… В общем, не сторонник он, Адрелиан, межрасовых связей… Не то чтобы лорд-регент расист, но… Короче, не пойдет.

И если не принимать в расчет уорлогских болотных князьков и их пованивающих тиной дочек, то единственный реальный вариант — Кандия. Все-таки вполне легитимное королевство, и не маленькое. Но тут он, Адрелиан, увы, не компетентен. Понятия даже не имеет, кто там сейчас на троне и как у него с семейным положением. Все давние связи порушил Катаклизм, будь он неладен. Посольствами с тех пор не обменивались, не до того было, да и тулленские торговые караваны через южные пустыни ныне почти не ходят.

Так что вся надежда на венценосного брата Балеога. (Эк запел, подумал венценосный брат, а сестры мои, значит, чином не вышли?!). Он, лорд-регент, знает, что йордлинги нередко бывают в Кандии, пусть чаще с мечом, чем с торговлей, но все-таки… Если венценосный брат посодействует сосватать принцессу королевских кровей, то уж он, лорд-регент, найдет, чем отблагодарить.

Балеога кандийцы и в самом деле хорошо знали. Можно сказать, знали как облупленного. И, попадись йорд-каан им в руки, — речь, мысленно скаламбурил горец, шла бы отнюдь не о руке принцессы. Лишь о его собственной шее — перерубить ее палаческой секирой или намылить петельку… Или, того хуже, не о шее — о заднице, кандийцы и на кол посадить не побрезгуют… Какие уж там брачные переговоры — прискакал, порубил, забрал, что смог, — и уноси ноги.

Но виду Балеог не подал. Наоборот, ответил весьма хвастливо: да у меня, говорит, эти кандийцы по струнке ходят, глупые южные лежебоки; едва моя славная конница на горизонте появляется — на коленках из домов выползают, с дарами на золотых блюдах: всё, мол, забирай, только живота не лишай. Надо принцессу — сделаю! Две надо, три — нет проблем! Да хоть королеву-мать в золотой клетке привезу, пусть гости на пирах в нее обглоданными костями швыряют! Несколько последних чарок доброго тулленского вина явно оказались лишними для йорд-каана…

Мать — не надо, строго сказал малопьющий лорд, а насчет принцессы договорились. Субсидиями на поход обеспечим, не поскупимся.

Утром было похмелье, и понимание: обещанное надо исполнять. Хоть тресни, а принцессу раздобудь…

* * *

Незадолго до рассвета войско йордлингов вышло к оазису Зэй-Боали — первому в редкой цепочке селений, пересекавших пустыню Дзара. Всадники не казались измотанными долгим ночным переходом: горец при нужде без затей дремлет в седле под мерную иноходь коня.

Балеог, честно исполняя обещанное, развернул полученный от невесты свиток — нет, Зэй-Боали в списке не подлежащих нападению мест не значился. И йорд-каан отдал команду на атаку.

Получилась она совершенно неожиданной для мирно спящего оазиса. Да и от кого стеречься? Многие лиги раскаленного бесплодного камня охраняют лучше высоких крепостных стен, никакое войско не начнет переход через пустыню без тщательной подготовки, о которой тут же узнают жители оазисов, куда как чутко внимающие подобным известиям… Знали они и том, что Балеог, извечный их супостат и притеснитель, двинулся в набег на Аккению. План Дочери Снегов — а распространение ложного слуха затеяла именно она — сработал без осечки.

И проснулись обитатели Зэй-Боали, лишь когда всадники йорд-каана, смяв малочисленную стражу, скакали по улицам и врывались в дома.

Сопротивления ошеломленные жители практически не оказали. Балеог, жаждавший схваток и подвигов, не расстроился, — поход только начинается, и свое он наверстает.

Грабили торопливо, но не жадно, — брали лишь деньги и драгоценности, которые не успели припрятать едва проснувшиеся хозяева. Путь впереди долгий, ни к чему раньше срока утомлять коней тяжелой поклажей.

В общем и целом оазис Зэй-Боали отделался сравнительно легко. Обывателей, не рискнувших вступить в схватку — то есть почти всех — не тронули, дома не подожгли. Зачем? Рачительный хозяин никогда не зарежет овцу, которую не раз еще будет стричь. Когда жители оазиса оправятся от убытков, можно будет пожаловать в гости снова.

Довольный Балеог смотрел, как на расстеленном перед ним белом войлоке растет кучка золота, серебра и самоцветов — пятая часть добычи, доля йорд-каана.

* * *

А в это время в ста двадцати лигах к северо-востоку умирал неудачливый грабитель Бо-Жаир. Умирал и никак не мог умереть, хотя очень старался. Он извивался всем своим связанным телом, пытаясь сделать так, чтобы кол, измазанный кровью и калом, вошел как можно дальше, пробил ему сердце или другой жизненно важный орган.

Напрасные старания. Горцы понимали толк в казнях и не позволяли врагам погибать чересчур быстро. К вкопанному в землю колу, терзающему внутренности Бо-Жаира, была приколочена небольшая перекладина, — и бандит, как ни старался, не мог насадить себя еще глубже.

Три гурха-стервятника обосновались неподалеку. Змеиными глазами — не мигающими, с узким вертикальным зрачком — внимательно наблюдали, как мучается человек, скалящий в вечной усмешке провал рта, лишившегося губ.

Кляп у Бо-Жаира вынули, и он кричал на гурхов, пытаясь отогнать. Мысль, что его плотью подкрепят силы гнусные стервятники, вызывала у шепелявого отвращение. Хотя, казалось бы, теперь-то уж какая разница…

Гурхи не улетали. Порой переступали на несколько шагов, волоча по земле широкие кожистые крылья, — и вновь терпеливо ждали.

Позже, когда безжалостное светило поднялось в зенит, и обожженная кожа Бо-Жаира покрылась волдырями, лопающимися и причиняющими нестерпимые муки, он уже сам стал призывать стервятников: не ждите же, налетайте, пустите в ход свои усеянные мелкими острыми зубами клювы, — и пусть всё хотя бы так, но закончится.

Призывы умирающего пропали втуне, на живых гурхи никогда не нападали.

А потом — спустя века, спустя тысячелетия, наполненные безумной болью, — солнце начало клониться к закату, и Бо-Жаир пришел в ужас. Неужели этот день так и не прикончит его, и предстоит мучительная ночь в ожидании новой пытки беспощадным солнцем?

Он мечтал потерять сознание, провалиться в благодатную тьму беспамятства и умереть, не приходя в себя. Пустые мечты… Он бредил, он уже не мог различить реальность от видений, порожденных закипающим на солнце мозгом, но все же оставался в сознании. И каждой клеткой своего существа ощущал дикую боль.

…Громкое хлопанье крыльев заставило Бо-Жаира с трудом разлепить веки, склеившиеся от гноя. Гурхи-стервятники улетели, словно отчаявшись дождаться, когда же умрет живучий страдалец.

Смеркалось, и смеркалось как-то странно. Солнце уже исчезло, но тьма наползала отчего-то не с запада, а с севера. Непроглядная, клубящаяся темнота приближалась сплошной стеной, как порой приближается в поле утренний туман. И это была не просто тьма, которая, как известно, всего лишь отсутствие света. К месту казни пришла не ночь. Пришло нечто иное.

Глупо умирающему бояться чего-либо или кого-либо. Но Бо-Жаир испугался. Казалось, что во тьме таится нечто настолько страшное, гнусное, мерзкое, что встреча с этим окажется куда хуже казни на колу. Кол, в конце концов, убивал только тело…

Шепелявый бандит никогда не усердствовал в вере, но все-таки надеялся, что его душа не умрет вместе со своей истерзанной оболочкой… Больше Бо-Жаиру надеяться было не на что.

А подступившая тьма — непонятно как, но он чувствовал это совершенно точно — грозила пожрать именно душу.

Непроглядная, угольно-черная стена замкнулась кольцом, окружив крохотный островок с вкопанным в центре колом. Бо-Жаир не мог видеть, но чувствовал — там, во тьме, и в самом деле кто-то есть. Он ощущал движение, ощущал взгляды, направленные на него со всех сторон, и они жгли кожу сильнее, чем недавний мучитель — беспощадное полуденное солнце.

Он закрыл глаза, он не хотел видеть, что с ним сейчас произойдет…

Последнее, что почувствовал бандит — леденящий холод, отчего-то не принесший ни малейшего облегчения сожженной коже. А затем Бо-Жаира поглотила Тьма. Настоящая Тьма, а не то благодатное черное ничто, о котором он недавно мечтал.

Глава четвертая Суровые жители Йохаллы и веселые порядки Кандии

В природе, как утверждают ученые мужи, ничто не исчезает бесследно. И, соответственно, ничто не появляется ниоткуда. Если какой-нибудь маг решит за обедом удивить и порадовать своих гостей, произнесет заклинание, и на столе появится покрытая паутиной бутыль вина двадцатилетней выдержки, — значит, где-то разгневанный хозяин винного погреба обнаружит исчезновение драгоценного напитка, и будет проклинать последними словами прощелыг-магов, вечно норовящих промочить глотку на дармовщинку, и призывать на их головы небесные кары богов и земные — Святейшей инквизиции…

Не исчезло бесследно и громадное количество воды — ее многие миллионы кубических лиг, заполнявшие до Катаклизма моря и океаны Лаара. Вода собралась на юге, собралась в виде огромных ледников, громоздящихся, словно сверкающие на солнце белые горы. Ледяной панцирь в несколько лиг толщиной покрыл землю на огромных пространствах и схоронил многие ранее обитаемые земли. Мало кто рискнул пытаться пересечь студеные просторы, а рискнувшие — не возвращались. И неизвестно, где заканчиваются ледники, остались ли за ними пригодные для обитания места и спаслись ли в Катаклизме обитатели тех мест…

Но вода, даже замерзшая, — это жизнь. Жаркие ветры, дующие из пустыни, облизывают края ледяных глыб, и ручейки талой воды бегут на равнину, собираются в небольшие речки и орошают длинную, но относительно узкую полосу плодородных земель, протянувшуюся вдоль границы ледников.

На той полосе и расположилось королевство Кандия, отделенное от всего обитаемого мира труднопроходимыми пустынями и сильно отличающееся от остальных уцелевших держав Лаара.

Ледники тают и постепенно отступают — в иной год на полсотни шагов, в другой, более жаркий, и на всю сотню. Оптимисты уверены, что когда-то весь лед растает, и Лаар, как и прежде, зазеленеет нивами и лесами, садами и пастбищами… И ждать того осталось не так уж и долго, каких-нибудь десять тысяч лет, — и все вернется на круги своя. Но покамест количество плодородных земель в Кандии не прибывает: с другой стороны, с севера, примерно с той же скоростью наступает пустыня.

Владетельные магносы, коим принадлежат те земли, живут между собой не особенно дружно, зачастую решая мечом спорные вопросы, и объединяются только в случае нападений внешнего врага, — но немногие враги рискуют пересекать бесплодную пустыню. А сильной королевской власти, способной приструнить дворянскую вольницу, нет, — корона Кандии не наследственная, после смерти короля магносы собираются на сейм и выбирают промеж собой нового владыку, причем обычно не из самых богатых и могущественных, дабы не усиливались чрезмерно и без того сильные семейства. И получается, что у иных магносов и казна больше, и войско многочисленнее, чем у их номинального сюзерена.

Однако, как правильно заметил лорд-регент Адрелиан, король есть король, и супружеский союз с его дочерью поможет основать вполне легитимную династию.

Йорд-каан Балеог рассчитывал, что сумеет выполнить свое опрометчивое обещание не слишком дорогой ценой. На мирные переговоры о браке, конечно же, нечего и надеяться. Не та здесь у йордлингов репутация… А вот захватить силой королевскую дочку особого труда не составит. Коронное войско Кандии — смех один, несколько сотен наемников. А пока еще магносы сговорятся и объединят свои сильные дружины… кони йордлингов к тому времени будут уже скакать к родным горам.

План йорд-каана был незамысловат, но именно оттого вполне мог удаться, — пытаясь разыгрывать хитроумные комбинации, Балеог куда чаще попадал впросак. Но уже в Йохалле, последнем оазисе на пути в Кандию, стало ясно: выполнить просьбу лорда-регента нет никаких возможностей.

* * *

Йохаллу окружала крепостная стена, достаточно толстая и высокая, — Кандия неподалеку, в двух дневных переходах, а кандийские магносы весьма охочи до чужих богатств. Стена была не каменная, глинобитная, и едва ли долго бы выстояла под ударами таранов. Но тащить осадную технику через пустыню — задача не из простых, а на месте соорудить таран не из чего, вся растительность внутри оазиса, вокруг — бесплодная каменистая равнина. А живой таран — громадный морраг — способен, конечно, крушить стены и башни своим исполинским рогом, но воды ему для водопоя надо не меньше, чем нескольким полкам конницы. Эти гиганты и в степи сейчас стали куда как редки…

И местные жители, успевшие получить весть о походе Балеога, держались настороже и рассчитывали отсидеться за своими укреплениями. Тем более что в нынешнем набеге йордлинги пересекали пустыню, нигде не задерживаясь, и лишь пробовали по пути на прочность попадающиеся оазисы, — где удавалось, грабили, где получали отпор — откатывались и шли дальше…

Йохаллинцы подготовились к обороне. Был объявлен сбор ополчения: земледельцы и ремесленники получили в арсенале пики, шлемы, кожаные нагрудники, обшитые железные бляхами, разбились на десятки и сотни, провели смотр… Более зажиточные жители явились на службу со своим оружием и верхом на боевых верблюдах.

По ночам единственные ворота Йохаллы, крепко запертые, охраняла утроенная стража, днем — удвоенная. Во все стороны разъехались верховые дозоры, готовые предупредить о приближающемся войске йордлингов.

Прошел день, второй, третий — бунчуки Балеога не появлялись на горизонте. Йорд-каан предпочел обойти оазис стороной, узнав о его готовности к нападению? Йохаллинцы надеялись именно на это, ибо надеяться всегда хочется на лучшее. Но неплохо было бы получить подтверждение, что угроза и в самом деле миновала.

Поэтому первый же вопрос, который задали сторожившие ворота караульные прибывшим на четвертый день тревоги караванщикам, был: где войско йорд-каана?

— Разве сторож я этому нечестивцу?! — риторически вопросил старшина каравана, невысокий рыжеватый эрладиец. — Ай-ай-ай, из-за таких вот бродячих псов честные торговцы не знают покоя на дорогах, клянусь Семью Царями! Люди говорят, что нечестивый йордлинг грабит сейчас Кандию, и пусть-таки его там изловят, и пусть посадят на кол, и пусть он будет умирать долго-долго, и пусть мальчишки кидают в него камни и верблюжий навоз!

Стражники согласно кивали, столь незавидная судьба йорд-каана их вполне устраивала. Приехавшие торговцы улыбались словам своего караван-баши, и лишь его помощник, начальствующий над охранниками, — здоровенный детина, до самых глаз заросший черной густой бородой, — недовольно хмурился. Наверное, считал, что неплохо бы для начала все-таки захватить Балеога, а уж потом обсуждать варианты его позорной казни.

— А теперь, о почтеннейшие стражи ворот, — сказал старшина, — откройте же ворота, и дозвольте нам попасть внутрь, и напоить-таки животных, и дать отдых людям, и предложить наши товары, лучшие под небесами, клянусь Семью Царями!

— Конечно же, почтеннейший, — начальник стражи сделал знак, и створки ворот медленно поползли в стороны. — Заплатите въездную пошлину — три рэнда с человека, два с лошади или верблюда, половину рэнда с любой иной скотины — и проезжайте, и отдыхайте на здоровье, и торгуйте с прибылью.

Конечно же, эрладиец не был бы эрладийцем, если бы так просто, за здорово живешь, согласился бы сразу отдать запрошенную сумму. Он призывал всех известных и давно позабытых богов засвидетельствовать тот факт, что со времен падения Уорлогского Зиккурата нет, не было и не будет на свете людей более жадных, чем мытари Йохаллы. И требовать за въезд в нее такие деньги — просто преступление, куда хуже Талаарской резни, таки да. Тридцать рэндов — и по рукам?

Главный стражник остался непоколебим: не нравится — разбивайте бивак снаружи, на раскаленном камне, и пейте привезенную с собой воду. И сами с собой торгуйте. Он махнул рукой подчиненным: запирайте, дескать, ворота.

Караван-баши ухватил его за рукав, и, стеная, что собственными руками вырывает хлеб изо рта своих детей, набавил цену аж на целых пять рэндов. И деловые переговоры вступили в новый цикл.

Торговались долго, до хрипоты. Трижды начальник делал вид, что приказывает запереть ворота, трижды старшина накидывал предлагаемую плату. Под конец торг шел уже за каждого человека, за каждое животное. Двенадцатилетнего мальчишку утомленный стражник согласился учесть за половинку человека и удовлетворился платой за него в полтора рэнда; две овцы, предназначенные для трапезы караванщиков, были немедленно зарезаны и перешли в категорию товара, не облагаемого пошлиной… Вроде бы дело шло к полюбовному соглашению, но тут караван-баши заявил, что лошадь, способная нести куда меньше груза, чем верблюд, ну никак не может оцениваться в ту же сумму.

И все началось снова.

Стражники, собравшиеся поначалу вокруг каравана, заскучали от нескончаемых препирательств. И помаленьку потянулись с солнцепека в прохладную караулку. Остались лишь двое у створок ворот, причем уже перестали реагировать на указующие взмахи руки начальника…

Однако и караванщиков, похоже, жара донимала не меньше. Чернобородый детина потянул старшину за рукав, что-то шепнул на ухо. Эрладиец шмякнул оземь круглую войлочную шапочку, в очередной раз оплакал тяжкую судьбу своих умирающих с голоду детей, — и согласился-таки заплатить последние спорные монеты.

Начальник караула облегченно вздохнул, глядя, как старшина полез в объемистую суму за деньгами… вздохнул и рухнул на землю, заскреб ногами, щедро орошая кровью придорожную пыль. Потому что вместо монет эрладиец вытащил узкий, похожий на шило нож, — и молниеносным, точно рассчитанным ударом вогнал его в артерию начальника караула, туда, где под бармицей, откинутой из-за жары, белела полоска незащищенной кожи. Затем лжекараванщик сильным толчком швырнул на землю стражника, не позволив кровавой струе попасть на себя.

Двое йохаллинцев, стоявших у створок ворот, умерли прежде, чем сообразили, что происходит. А вдали, в нескольких лигах, над гребнем кургана уже появилась темная движущаяся масса — многочисленные конники, галопом несущиеся к оазису.

Над головой раздался громкий трубный звук — в небольшой надвратной башенке дозорный дул в сигнальный рог, побагровев от натуги. Долго не протрубил — стрела, выпущенная одним из «охранников каравана», пробила кожаный нагрудник.

Однако в Йохалле, жившей в последние дни настороже, немедленно поднялась тревога. Необходимо было удержать ворота до подхода основных сил.

— Вперед! — гаркнул чернобородый детина, взмахнув секирой. Ухватил себя за бороду, сорвал, отбросил в сторону, — и, о чудо! — обернулся йорд-кааном Балеогом.

Воины — и те, что изображали торговцев, и те, что выступали в роли охранников — поспешили в ворота, бросив снаружи животных и грузы.

С остальными стражниками рубиться не пришлось. Два десятка здоровенных мужчин вывел из строя щуплый мальчишка — тот самый, которого покойный начальник караула неосмотрительно сосчитал за половинку человека. Вывел очень просто: незаметно проскользнул внутрь, да и подпихнул под дверь караулки небольшой клин из твердого дерева.

Стража оказалась в ловушке: дверь при попытке ее распахнуть сдвинулась на ладонь и встала намертво. Караульные, ругаясь, пытались снести дверь с петель и пробовали на прочность решетки, затянувшие узкие окна. Напрасный труд, строили караулку на совесть.

Воины йорд-каана, не обращая внимания на вопли запертых, быстро соорудили у распахнутых ворот импровизированную баррикаду: опрокинули арбу водовоза, в неудачный для себя час прикатившего сюда, добавили к ней бочки с водой, подперли массивным брусом, служившим для ворот засовом.

Очень вовремя — по узким улочкам Йохаллы уже грохотали копытами боевые верблюды с всадниками, с ног до головы закованными в железо. Сзади, поотстав, спешили пехотинцы-ополченцы.

Первый натиск оказался страшен. Казалось, громадные животные, не сбавляя аллюра, разнесут сейчас хлипкое укрепление, растопчут людей шипастыми подковами, и всадникам даже не придется пускать в ход двуручные мечи…

* * *

Но йордлинги выстояли, выдержали стремительный удар. Всадники все же не стали бросать горбатых скакунов на преграду, над которой сверкали острия копий и мечей, — зашли с флангов, баррикада не полностью перекрывала узкую улочку, ведущую к воротам.

Звон оружия, стоны раненых, храп разгоряченных верблюдов… Верховые йохаллинцы оказались настоящими мастерами боя, и превосходили числом кучку храбрецов, захвативших ворота. Но горцы теряли людей, однако же не отступали, упрямо цепляясь за свое укрепление. Всадникам никак не удавалось оттеснить их от баррикады, чтобы зайти со всех сторон и сполна использовать численное преимущество. Вот рухнул один верблюд, забил в агонии длинными ногами, — и к пытающемуся подняться наезднику тут же подскочили двое йордлингов, награждая ударами чеканов, способных пробить любые латы. Вот другой корабль пустыни поспешил прочь от схватки — а владелец его скорчился в седле, и кровь обильно сочилась через стыки доспехов…

Без сомнения, в конце концов превосходство в числе и оружии сделало бы свое дело, тем более что к воротам приближались пехотинцы, готовые внести свою лепту в резню. Но тут на опрокинутую арбу вскочил йорд-каан Балеог. Застыл на мгновение — в окровавленных доспехах, с окровавленной секирой, — точно статуя бога-воителя. И с оглушительным боевым кличем ринулся вниз, на всадников, сгрудившихся перед баррикадой и не участвовавших пока в схватке. Ринулся, казалось бы, на верную гибель: один на три десятка.

Но нет, в тесной свалке верблюжьи кавалеристы не могли толком развернуться со своими громадными мечами, а секира Балеога разила без пощады и без промаха.

Доспехи, скованные лучшими кузнецами пустыни, не выдерживали страшных ударов йорд-каана; покалеченные верблюды бились на земле в агонии. Сам Балеог казался неуязвимым.

Очень скоро вокруг него образовалось очищенное от врагов пространство, лишь заваленное телами убитых и их скакунов. И на то пространство вступил, спешившись, один из йохаллинцев, на голову выше остальных и куда шире в плечах, — судя по роскошным доспехам, изукрашенным золотой насечкой, был он предводителем всадников. Или, по меньшей мере, сильнейшим и славнейшим воином.

Обычно такие схватки один на один предваряются словесными поединками: бойцы сообщают свои имена и повествуют о заслугах, безбожно хвастая и привирая. А также оскорбляют противника, стараясь вывести его из себя, заставить совершить ошибку…

Ныне ничего подобного не прозвучало. Йохаллинец хорошо понимал — время работает против него, надо как можно быстрее убить главаря врагов, затем смять его оставшихся без командира приспешников, отбить и запереть ворота… И закованный в металл богатырь немедленно шагнул вперед, взмахнув двуручным мечом.

Удар, способный развалить человека пополам, лишь высек искры из лезвия секиры Балеога. Удар, удар, и еще один, и еще… Быстрые, неуловимые глазом, они обрушивались с разных сторон, порой совершенно неожиданных… Йохаллинец управлялся со своим тяжеленным оружием легко, словно мальчишка с прутиком. Казалось, никто не сможет устоять перед этим вихрем разящей стали. Но каждый раз меч наталкивался на секиру йорд-каана.

А затем произошло нечто, толком никем не увиденное… Но сверкающий вихрь исчез, воин оазиса застыл неподвижно, и оплечье его доспеха оказалось искорежено и вмято. Левая рука йохаллинца бессильно свисала вдоль тела, а мгновением спустя кровь показалась на сочленении наручи и латной перчатки, закапала на землю все обильней и обильней…

Йорд-каан не стал уподобляться гурху-стервятнику и выжидать, когда противник обессилеет окончательно. Тут же горец прыгнул вперед и показал, что его секира может ничуть не хуже изобразить стальной вихрь.

Как выяснилось, йохаллинец — силач из силачей — даже одной рукой мог управиться с двуручником, почти не замедляя движений. Но лишь почти… Пара ложных выпадов позволила Балеогу нащупать брешь в защите противника. Взмах — и шлем-арме, украшенный султаном из выкрашенного в алый цвет конского волоса, покатился по земле. Вместе с головой, разумеется.

Воины оазиса не впали в панику, лишившись предводителя. Двинулись на Балеога всей массой — смять, раздавить верблюдами, не считаясь с потерями. Не успели — главное войско йордлингов пришло на помощь передовому отряду. Сразу за ворота горцы не сунулись, — здесь, в тесноте, теперь уже им не помогло бы превосходство в числе.

Воины гор полезли на стену, о защите которой йохаллинцы в пылу схватки совсем позабыли: забрасывали на зубцы веревки с крюками, ловко, как кошки, карабкались наверх, скидывали новые веревки оставшимся внизу сотоварищам… Очень скоро и надвратную башенку, и гребень стены на четверть лиги в ту и другую сторону захватили лучники йордлингов. И немедленно обрушили вниз град стрел — как раз в этот момент их владыка победным ударом завершил поединок.

Всадники, возможно, и выдержали бы этот смертоносный ливень — не так-то легко пробить добротно скованный доспех стрелой из лука. Не выдержали их верблюды — израненные животные с громким ревом поскакали назад, сминая и калеча подоспевших пехотинцев.

И уж затем на расчищенную улочку хлынули из-за ворот конные сотни йордлингов, догоняя и рубя убегавших.

Битва за Йохаллу на том закончилась, и жителям ее, сообразившим это в горячке боя, оставалось лишь сдаться, надеясь на снисхождение победителей. Ну а не сообразившим… если враг не сдается, его уничтожают.

В это время мощная дверь караулки, сотрясаемая изнутри ударами дубовых скамей, наконец-таки рухнула! Опозорившиеся стражники гурьбой полезли наружу, но, увидев, чем обернулось дело, бросали к ногам оружие и поднимали руки…

* * *

В поверженной Йохалле йорд-каан узнал неприятную новость: в Кандии, оказывается, сейчас безвластие. Междуцарствие.

Старый король Загелло три с лишним месяца назад покинул своих подданных, оправившись к престолу небесного владыки держать ответ за свои земные дела. А нового короля еще не выбрали. Насколько знал Балеог заведенные в Кандии порядки, процесс выборов грозил затянуться на год, а то и подолее.

Выборы короля — самое веселое время для многих малоземельных и нищих магносов. И самое доходное. Дело в том, что по стародавнему обычаю король должен быть избран на сейме магносов единогласно. Хоть один голос против, и кандидат не проходит. А второй раз претендовать на корону нельзя.

Понятное дело, что голосование предваряется многочисленными интригами, возникают и тут же рушатся союзы и коалиции магносов, порой доходит дело и до открытых схваток между их дружинами. Мелкие магносы, живущие впроголодь и на корону претендовать не способные, стараются продать свои голоса подороже — за деньги, за земельные участки, за всевозможные привилегии и за выгодные браки для своих подтощалых дочерей.

Наконец, вдоволь поинтриговав и намахавшись саблями, вдоволь испив горячительных напитков на примирительных пирах, участники сейма останавливали свой выбор на каком-нибудь кандидате. Обычно не на самом богатом и влиятельном, да и не на молоденьком, — чтобы правление излишне не затянулось и вновь пришло бы веселое время междуцарствия.

Впрочем, изредка одному из самых могущественных магносов удавалось собрать войско, способное справиться с объединившимися дружинами ближних и дальних соседей, — и тогда ему путь к короне прокладывали не звонкие монеты, но мечи и копья. И Кандия на какое-то время получала сильного, всерьез правящего монарха. Но даже таким королям не удавалось положить конец дворянской вольнице и основать прочную династию.

Загрустив от известий, Балеог поинтересовался у плененных йохаллинцев: не осталось ли, часом, у покойного короля Загелло дочерей?

Были дочери, что ж не быть… Целых четыре, но все давно замужем, да и в годах дамочки, лет через пять уже внучки королевские в брачный возраст вступят.

Внучки йорд-каана не интересовали, не та степень родства. И он понял, что выполнить просьбу лорда Адрелиана не удастся, по крайней мере в этом походе. Через годик можно попробовать наведаться снова, авось магносы до чего-либо договорятся… Но без гарантий.

Печалился владыка йордлингов недолго. В конце концов, проблемы Адрелиана — это всего лишь проблемы Адрелиана. Субсидии на нынешний поход получены — деньгами, оружием, но в основном лошадьми — и обратно их лорд-регент уже не вернет. Уважительная, что ни говори, причина! На нет и суда нет, даже монархи под Творцом ходят… Не каждое сватовство успехом завершается… Через год, кстати, новые субсидии попросить можно под ту же самую затею. А пока что эти отработать — но исключительно в свою пользу. Веселое время настало в Кандии, говорите? Ну так конница йордлингов добавит веселья!

Решив так, Балеог вернулся в хорошее расположение духа, и даже затребовал с плененных старейшин Йохаллы чуть меньший выкуп за их жизни, чем собирался поначалу.

А затем, вспомнив кое-что, йорд-каан вытянул нагайкой фальшивого караван-баши, тоже отлепившего заплетенную в косички бороду и сейчас мало напоминавшего эрладийца. Не слишком сильно, впрочем, вытянул.

— За что, мой каан?! — возопил бывший эрладиец.

— За нечестивого пса, которого ты предлагал натянуть на кол и забросать верблюжьим навозом, — наставительно произнес Балеог. — Почтительность к владыке надо сохранять, даже когда лицедействуешь перед лицом врага!

…Наутро конница йордлингов покинула разграбленный оазис. Отряды уходили под неумолчный стук кирок — йохаллинцы заканчивали ночные труды по уничтожению своей крепостной стены… Не все уцелевшие, конечно же, но одни лишь мужчины. Для женщин в минувшую ночь нашлась чуть менее обременительная повинность, хоть далеко и не порадовавшая их отцов и законных мужей.

Глава пятая Люди гибнут за металл

Грабить Кандию — дело для йордлингов знакомое и привычное. Все слабые и сильные стороны противника давно изучены, и давно найдены наиболее успешные способы и захватить богатую добычу, и сберечь свою шею.

Главное — быстрота. Если соберутся владетельные магносы, если сведут в одно войско своих конных панцирников — быть беде, не устоять легковооруженным всадникам-горцам под ударом лучших кавалеристов Юга. Ну, допустим, лучшими они сами себя называют, а у каждого народа на сей счет собственное мнение имеется, однако факт есть факт: не устоять.

И Балеог, едва пересек границу, немедленно разделил своих наездников, поскакали конные отряды по магноратам и имениям, благо кандийское войско всегда долго выступить на бой собирается, а уж сейчас, при безвластье-то и смуте… А когда со всех сторон тревожные вести сыплются: и тут йордлинги напали, и там, и там еще, и за соседним лесом их уже видели, — тут еще и не враз сообразишь, где беду отражать, куда войска стягивать. Да и не каждый магнос в поход поспешит, имение оставив, — когда на него в любой момент горцы наскочить могут…

Для себя, для своего отряда, йорд-каан выбрал особо лакомую добычу. Началось с малого: захватили горцы на переходе обоз, нагруженный странным товаром — тридцать возов свинца в тяжеленных чушках, и ничего больше. По четверо здоровенных быков едва те возы тащат, груз неподъемный.

Балеог призадумался: куда столько? Кому? Сельским халупам свинцовая кровля не по чину, а тут двадцать зАмков перекрыть можно, и желоба водосточные свинцовые приделать — все равно еще немало останется. Загадка, тайна. А зачастую чужие тайны хорошей поживой пахнут — для того, кто их сумеет разведать.

С обозом трое купцов шли, эрладийцы, — настоящие эрладийцы, не фальшивые. Отец с сыном, да их компаньон. Запирались те купцы недолго, едва палач походный инвентарь свой разложил, да иголки подногтевые на костерке калить начал, — соловьями запели торговцы, все выложили.

Дескать, неподалеку один магнос обитает: Иеремиус, князь Сандирский. Не из бедных, денег куры не клюют, но и затраты у него немаленькие — на трон нынче метит, дело это не дешевое, безземельные магносы от выборов до выборов чуть не с сумой ходят, но нынче их час — голос свой за гроши не продадут.

Это Балеог и без того знал, но свинец-то тут при чем? Фальшивой монетой князь голоса оплачивать собрался?

Не совсем… Сиятельный магнос, дескать, мага-алхимика пригласил, золото варить из свинца. Настоящий маг, из ордена Тоа-Дан, не колдунишка какой-нибудь деревенский! И варят ведь! Третий обоз уж такой в замок к Иеремиусу едет, свинцом груженный! Быть князю Сандира королем, по всему видно.

Балеог призадумался. Если два раза по тридцать возов свинца в золото уже превратили, то это… То это ж Хаос знает какая прорва золота! Если не врут купцы, жизни свои спасая, конечно.

Сомневался и колебался Балеог недолго. Отряд, на-а-а-а конь! Купцов с собой, и в гости к магносу Иеремиусу. Пресветлый Сеггер заповедал делиться…

Поскакали.

* * *

Ночь опустилась на Кандию — тревожная, беспокойная. Где-то в отдалении лизали черное небо языки пожаров, проносились по дорогам отряды конницы, и не разглядеть было во тьме — своей или чужой, и мирные кандийские обитатели, зарыв и припрятав самые ценные вещи, ложились спать настороже, не раздеваясь, в любую минуту готовые услышать под окнами грохот копыт незваных гостей…

Но отряд йорд-каана двигался на Сандир скрытно, не предавая огню и мечу встречные городки и деревни, монастыри и имения. Наоборот, обходили их стороной, осторожничали, дабы не встревожить раньше времени магноса Иеремиуса. И без того, наверное, богатство свое охраняет с превеликим тщанием и драться за него будет до последнего.

На дневку остановились в густом еловом лесу, Кандия богата дубравами и борами. Огонь не разводили, воины позавтракали узкими полосками вяленого мяса, горцы в походе неприхотливы. Кони же, полученные из Туллена, не отличались, увы, способностью своих горных сородичей везде и всюду отыскать пропитание, и даже не пытались подкрепиться мхом и скудно растущими лесными травами. Пришлось скормить им неприкосновенный запас, — зерно, что горцы везли в седельных сумах подменных лошадей. Ладно хоть воды оказалось вдоволь, журчали здесь многочисленные ручейки, холодные, аж зубы ломило после первого же глотка…

…Выспавшись, йорд-каан вышел из своего шатра. Лишь для него везли йордлинги это походное жилище, остальной отряд похрапывал на пышном, словно перина, мху, расположившись в самых живописных позах.

Солнце клонилось к западу, но до выступления было еще далеко. Неслышно ступая по мягкому лесному ковру, Балеог отправился осмотреть караулы. Не то чтобы он не доверял своим воинам, но проверить лишний раз не помешает. Разве мало великих героев, непобедимых в открытом бою, погибали, проявив беспечность на биваке? Для уснувших на посту йордлинги знали лишь одно наказание: ломали хребет и оставляли умирать. Проштрафившиеся извивались, подобно раздавленным дождевым червям, пока не приходили ночные хищники и не избавляли их от мучений.

Но сегодня прибегать к суровым мерам не пришлось, часовые несли службу исправно, — и те, что стояли во внешнем охранении, и те, что сторожили купцов-эрладийцев.

Балеог вернулся к шатру, послушал птичий хор, распевавший свои песни где-то высоко, на верхних ветвях елей, — не разглядеть пернатых певцов, даже задрав голову. И не понять, предупреждают ли птахи о подкрадывающейся, пока не обнаружившей себя опасности, или, наоборот, докладывают: всё в порядке, спите спокойно…

Йорд-каан плохо знал и не любил лес. Деревья, деревья, деревья… тоска. А из-за любого дерева может прилететь предательская стрела, зачастую отравленная, — и не помогут никакие доблесть и геройство. И жители лесов вполне соответствуют местам, избранным для обитания, — подлые и трусливые. Что эльфы, что друиды, что людские племена, таящиеся в лесах Кронга. Хуже их только мокрые и коварные насельники болот — там, небось, и людей-то настоящих не найдешь, у каждого течет в жилах примесь тролличьей или орковской крови.

В горах же — простор, и ярость дикой природы, — но ярость открытая и честная, а не ползучая, не змеиная, как в лесах и болотах. Ну и люди гор, конечно, не сравнятся с лесовиками да болотниками… Орлы!

А самый могучий из тех орлов — он, йорд-каан Балеог… Причем очень скоро может стать еще и самым богатым среди правителей Лаара. Ха, да зазнайка-Адрелиан за честь почтет посвататься к сестре йорд-каана! Да не обломится, уж припомнит ему «венценосный брат» тот разговор после пиршества…

Фантазия горного орла воспарила вполне по-орлиному: виделась Балеогу уже и вновь отстроенная крепость Йорд-Кале, превратившаяся в роскошный город, в настоящую столицу, и бесчисленные отряды наемников, нанятые на алхимическое золото, и победоносный поход на Темную сторону — под предводительством, естественно, его, йорд-каана… И благодарные народы Лаара, венчающие чело Балеога короной императора всего мира…

А затем фантазия йорд-каана — упорхнувшая в самые выси, чуть ли не к чертогам Пресветлого Сеггера, — столкнулась с одним простым вопросом, убийственным, как стрела охотника. И подломился полет, и сложились гордые крылья, и вернулся будущий император всея Лаара с небес на грешную землю, в еловый бор неподалеку от княжества Сандир.

Вопрос был вот какой: если все так просто — накупи свинца, найми мага-алхимика, да и вари себе золото в любых потребных количествах — почему никто из владык не пользуется таким способом? Душат народ налогами, грабят земли соседей, а вот чтобы кто-то казну алхимией пополнял, не слышно…

И поговорка одна вспомнилась Балеогу очень кстати: пока, дескать, алхимик крупицу золота добудет, — мешок серебра изведет.

Терзать себя сомнениями Балеог не любил. И в алхимии ничего не понимал, равно как и в прочих науках, — да и ни к чему владыке-то, для того советники имеются.

Пробежавшись взглядом по спящим воинам, он обнаружил то, что искал: синюю мантию, расшитую серебром. Надо сказать, что узор, изображавший затейливо сплетенные семилучевые звезды, потерял большую часть былого блеска, да и само одеяние выглядело весьма потасканным. Под мантией похрапывал человек — невеликого росточка, но с большой бородой, седой и окладистой.

— Вставай-ка, кудесник, любимец богов, — растолкал Балеог спящего. — Светлейший йорд-каан желает выслушать твой мудрый совет.

* * *

Обладатель седой окладистой бороды и прожженной у походных костров мантии звался Монредом. Сколько себя помнил Балеог, кудесник всегда присутствовал сначала при ставке его отца, а затем и нынешнего йорд-каана. Когда и при каких обстоятельствах он туда прибился, как вообще попал в Йордхейм, никто уж и не помнил. Толку особого от смешного старика в синей мантии не было, но и вреда никакого, зато свой чародей при дворе, не хуже, чем у прочих…

Надо сказать, что сильным чародеем Монред считаться никак не мог, даже в старые добрые времена, предшествующие Катаклизму, когда магия не достигла нынешних высот. Владел кое-какими заклинаниями, предсказывал будущее по звездам, по внутренностям животных и по особенностям полета птиц и гурхов-стервятников, — иногда удачно, иногда не очень. Неоднократно, после совсем уж провальных предсказаний, бывал бит кнутом и изгоняем, однако же всякий раз возвращался, — лучше такой кудесник, чем совсем никакого. Тем более что в походах помощь Монреда была незаменима: сам он боевой магией не владел, но чужую распознавал безошибочно и мог разрушить большую часть творимых враждебными магами заклинаний.

— Ну что, кудесник, — спросил йорд-каан с насмешкой, хоть и с доброжелательной, — что говорят тебе звезды, и пути птиц в небе, и форма кучек конского помета о нынешнем походе? Удастся ли свершить нечто такое, о чем будут долго складывать песни и легенды?

— Кучки конского помета говорят лишь об одном, мой каан: зерно, которым утром накормили коней, оказалось слишком пересушенным. А вот расположение звезд и светил указывает, что в походе встретится много трудностей и неожиданностей, но в главном он завершится удачей, и лорд-регент Адрелиан обретет желанную невесту.

Балеог вздохнул. Он испытывал к старому кудеснику немалую слабость, и в его правление сводить новое знакомство с кнутом Монреду не доводилось. И, похоже, старик начал этим пользоваться… Две недели назад, призванный для совета, он говорил то же самое про звезды, удачу и невесту для Адрелиана. Теперь все изменилось, но кудесник до сих пор упрямо гнет свою линию. А йорд-каан надеялся услышать нечто совсем иное: что в нынешнем походе его поджидает небывалое, прямо-таки баснословное богатство.

— Звезды могут ошибаться, — сказал Балеог. — Или, что вернее, ошибаются люди, толкующие их расположение. Ошибаются и упорствуют в своих ошибках. Ну, как ты упорствовал, предсказывая моему отцу смерть от любимого коня, — даже когда тот конь был отправлен подальше от Йорд-Кале, на самые удаленные пастбища.

— Но звезды и тогда не ошиблись, мой каан! — вскричал кудесник. — Палица той особой формы, что положила конец жизни вашего любимого отца, да будет сладостен покой его в небесных чертогах, на языке древних жителей степи как раз именовалась «кан-а-заил», что значит в переводе: голова рыжей лошади! И это почти созвучно «каан-зил» — то есть «смерть владыки» на языке йордлингов!

Йорд-каан удивился:

— Ну надо же… Что же ты, любимец богов, не сказал о том моей матушке, светлейшей Олдинай-каанум, когда она приказала всыпать тебе горячих за ложное предсказание?

— Увы, я и сам узнал это недавно, мой каан, — удрученно ответил любимец богов, непроизвольным жестом потянувшись к спине и к тому, что находится несколько ниже. — Узнал из старинного свитка, спасенного мною в Йохалле от пламени пожара!

— Ладно… — проворчал Балеог, от острого взгляда которого не укрылся жест кудесника. —Зачтется за будущие грехи… Но тогда скажи мне, что сам, без подсказки звезд и прочего, знаешь ты о науке, именуемой алхимией? А именно: дозволяют ли средства и способы той науки превратить презренный свинец в благородное золото?

— Алхимия — наука сложная, мой каан, и тайны ее открыты немногим. С младых ногтей начинающие алхимики помогают учителям своим у горнов, реторт и плавильных печей, набираясь будущей премудрости. Многие приемы и заклинания алхимиков не найти ни в одной книге — ибо все передается из уст учителей в уши учеников.

— Пустые слова… Я ничего не понимаю в премудростях левитации, однако ж знаю: люди, превзошедшие те премудрости, парят в воздухе, не нуждаясь в крыльях. Можно сделать золото из свинца? Да или нет? Твой повелитель задал простой вопрос, и советую ответить так же просто, не ссылаясь на тайны, ведомые лишь посвященным.

По тону йорд-каана Монред сообразил, что терпение владыки иссякает, и ответил, как требовал Балеог, коротко и однозначно:

— Да. Можно, мой каан.

— Отчего же не алхимики самые богатые люди Лаара?

— Путь к тайнам трансмутаций долог и труден, мой каан. И прошедший его обретает иные ценности, куда дороже, чем желтый металл, коий вы, мой каан, именуете благородным, а люди духовного пути — презренным. Так, по крайней мере, написано в книге мудрейшего Зей-Кааба, первого мага, сумевшего получить алхимическое золото.

— Ну-ка, ну-ка, рассказывай с подробностями. Это было настоящее золото? Не свинец, окрасившийся в желтый цвет?

— Настоящее, мой каан, — и по цвету, и по удельному весу, и по химическим свойствам. Однако же обладал тот слиток и еще кое-какими неприятными особенностями, не присущими обычному золоту. И Зей-Кааб, получив первую партию металла, никогда не повторял опыта, даже сжег все записи, к нему относящиеся.

— Любопытно… чем же провинилось его золото? Лаяло и кусалось?

— Почти так, мой каан… Можно сказать, так все и было, хотя лая никто не слышал, а укусов до поры не чувствовал. В своих опытах мудрейший Зей-Кааб сильно поиздержался и задолжал крупную сумму ростовщику, — полученный металл ушел в уплату долга.

Услышав про ростовщика, йорд-каан успокоенно покивал:

— Значит, и впрямь золото оказалось настоящим. Ни один пройдоха-ростовщик не принял бы в оплату свинец, окрасившийся в желтый цвет.

— Принял, мой каан, и даже восхитился чистотой металла, и заказал сделать из алхимического золота украшения для жены и массивный перстень для себя.

— Что же тогда насторожило Зей-Кааба? Даже испугало?

— Жена ростовщика вскоре после того умерла от загадочной, неизвестной болезни. Муж ненадолго пережил ее, и смерти его предшествовали те же симптомы.

— Совпадение… Мало ли болезней гуляет по свету?

— Слишком много совпадений, мой каан. Ювелир, изготовивший украшения, словно бы подцепил ту же заразу: слабел и чахнул без видимой причины, у него выпадали зубы и волосы. Хуже того, и у себя Зей-Кааб обнаружил похожую болезнь, правда, в слабой форме и не ставшую смертельной; и у своего ученика, помогавшего в опытах… С тех пор мудрейший навсегда забросил науку и посвятил остаток дней своих виноторговле, в коей весьма преуспел.

— Ну и дурак твой Зей-Кааб, — сделал вывод Балеог. — Если и впрямь сварил настоящее золото, мог купить рабов и приставить к тиглям и ретортам, а сам бы приглядывал за ними издалека. А полученный товар сплавлял бы в отдаленные города, желательно враждебных держав, — болезни среди врагов дело полезное.

Надежда стать самым богатым монархом под небесами вновь согрела душу йорд-каана, и он стал выпроваживать кудесника из шатра со словами:

— Ступай, любимец богов, и принеси жертву небесным покровителям, — пусть грядущая ночь станет самой удачной в жизни твоего владыки.

— Какое животное мой каан прикажет пожертвовать? — осведомился старик. — Овцы, взятые в поход, все съедены, равно как вся и захваченная скотина. Отправить на заклание вьючную лошадь?

— Ишь чего удумал… лошадь ему… И мечтать не смей! Очень скоро мне понадобятся все вьючные лошади, до последней.

— Так что же принести богам?

— Придумай что-нибудь… За что деньги получаешь?! Лес кругом — белку излови, или зайца, что ли…

— Увы, мой каан, ловля белок и зайцев не входит в число моих ничтожных умений.

— Ты испытываешь мое терпение, кудесник. Неужели твой повелитель должен ловить для тебя по кустам зайцев?! Разбуди сотника Бойзу, тот большой дока в охоте… А теперь исчезни с глаз моих, дармоед!

Любимец богов послушно исчез. А Балеогу вновь представились манящие груды алхимического золота — и все величайшие дела, что свершит он, йорд-каан, захватив это богатство.

Глава шестая К чему приводит жадность при жертвоприношениях

Точную численность дружины магноса Иеремиуса купцы-эрладийцы не знали. Много, дескать, и конных, и пеших. А сколько много — Хаос ведает…

…Всадники безмолвными серыми тенями двигались сквозь темноту: не звякают подковы, не бряцает оружие, кони — и те не ржут, приучены. Балеог — во главе отряда, впереди него только дозорные, скользят неслышной волчьей поступью, временами возвращаются, докладывают вполголоса: все тихо, можно двигаться дальше.

И так же — вполголоса — убеждал йорд-каана полутысячник иль-Бахр (тот самый, что талантливо изобразил караван-баши):

— Нельзя посылать всех воинов в бой, не зная, сколько врагов и чем они вооружены.

Балеог молча кивал: нельзя, понятное дело.

— Но и после тщательной разведки, мой каан, — продолжал иль-Бахр, — я не советовал бы нападать сразу. Дома помогают и стены, особенно если это высокие стены замка. Надо выманить магноса из них.

— Как?

— Пошлем к нему гонца, мой каан.

— В своем ли ты уме, полутысячник? Наш гонец проживет у магноса ровно столько, сколько надо, чтобы перекинуть веревку через потолочную балку, и подставить то уродливое четвероногое сооружение, о которое жители равнин так любят плющить свои седалища.

— Гонцом будет не наш человек, мой каан.

— Кто же?

— Купец-эрладиец.

— Так-так-так… — Балеог начал понимать суть замысла. — Тот, который странствовал с сыном, конечно же? И он, зная, что наши клинки у горла его сыночка, скажет лишь то, что мы велим… Так?

— Сияющая мудрость йорд-каана высветила до дна колодец моих замыслов.

— Не первый год в походы хожу… И что за весть принесет купец магносу?

— Почти правдивую, мой каан: нечестивые йордлинги грабят сейчас караван со свинцом совсем неподалеку, возле Сандира. А он, купец, чудом вырвался и прискакал за помощью.

— Понятно… Магнос или поскачет на выручку сам, или пошлет большую часть дружины. А мы захватим замок и устроим засаду возвращающимся.

Иль-Бахр завел снова что-то о мудрости повелителя, но йорд-каан оборвал его нетерпеливым жестом. Отличный план… Давно пора бы назначить иль-Бахра тысячником и командиром отдельного отряда, но… Но Балеог не назначит. Слишком тот умный… Умным опасно давать много власти, ничем хорошим не закончится.

* * *

Городок Сандир приткнулся к склону не то большого холма, не то небольшой горы. Впрочем, Балеог, привыкший совсем к другим горам, мысленно обозвал возвышенность «кочкой». Аккуратные домишки под черепичными крышами слабо белели в темноте стенами, обмазанными известью. Нигде ни огонечка, не слышно и не видно ночной стражи на узких улочках. Тишина, лишь изредка взлаивала собака и тут же смолкала, словно и она опасалась, что услышат страшные йордлинги, налетят, ограбят: заберут цепь, миску и припрятанную на черный день кость, а уходя — подожгут конуру.

Балеог вздохнул. Эх, хорошо бы разбудить сонных лежебок, ворвавшись в Сандир — с грохотом копыт, с молодецким гиканьем, с факелами, летящими в окна… Нельзя. Замок магноса неподалеку — стоит наособицу, в десятке лиг, отделенный от Сандира протяженной дубравой. И тревожить до срока обитателей замка ни к чему.

Спящий городок обошли стороной. А в дубраве началось непонятное…

Для начала потеряли дорогу. Сеггер ведает, как это произошло, но потеряли. Вроде только что копыта лошадей ступали по колеям, плотно уезженным колесами возов, — и вот уже невысокая трава, а колеи куда-то делись. Сунулись туда, сюда, — нет дороги! Словно испарилась…

Двинулись напрямую — заплутать трудно, дубрава княжеская, заповедная, давненько не гулял здесь топор дровосека, дубы-великаны стоят редко, и подлеска под их могучими кронами никакого…

Заплутать трудно, однако же заплутали, и очень быстро. Описали круг в темноте и снова вышли к приметному месту, — к дубу с расщепленной молнией вершиной.

Тут йорд-каан сообразил, что без магии не обошлось. Горец даже в темноте, даже в чужих краях никогда не заблудится, лишь бы светили на небе луны да звезды, а ночь нынче выдалась безоблачная.

Купцы-эрладийцы ничем помочь не могли — дальше Сандира не ездили, там у них принимал товар приказчик магноса, там и рассчитывались за привезенный свинец.

Монред подтвердил: да, какую-то магию он в дубраве чувствует. Но разобраться в хитро сплетенных заклинаниях не получается: знать, высокого полета чародей тут потрудился.

Балеог, с одной стороны, порадовался: видно, есть что беречь магносу Иеремиусу, коли не поскупился на магические преграды. Но как те преграды обойти? Этак недолго и проплутать среди дубов до самого рассвета… Надо было все же не жадничать и поднести богам вьючного коня, а то поди-ка, подели на весь небесный пантеон того вшивого ежика, что изловил и прикончил на походном алтаре Монред, — кому лапка достанется, кому хвостик, а кому и вовсе клок шкуры с иголками вместо меха…

Выход, конечно же, нашел иль-Бахр, эта хитрая лиса всегда и везде находила выход. Вернее, в данном случае, — вход, ведущий к замку магноса.

Поступили просто — стреляли из лука вперед, привязав к стреле тоненькую бечевку, — именно так делают йордлинги, когда наводят веревочную переправу через бездонную пропасть или горную реку.

Затем двигались вдоль натянутой бечевки. И казалось: бечева не лежит, как ей положено, вдоль полета стрелы прямо и ровно, — но изгибается, уводит далеко в сторону. Но так лишь казалось…

Преодолевать подобным способом лигу за лигой — занятие не самое легкое и быстрое. Однако же, выпустив стрелу не то в десятый, не то в одиннадцатый раз, йорд-каан уже сбился со счету, увидели: бечевка натянулась прямо, как струна. Магическая преграда закончилась.

А вскоре и дорога появилась…

* * *

Вернувшиеся разведчики доложили: не похоже, что в замке бодрствует готовый к отражению атаки гарнизон. Но сам замок… Громадина. Дворец, обнесенный стеной. Богато живет магнос, ничего не скажешь.

Вообще-то йордлинга замком не удивишь. Дело тут вот в чем: у горцев дворянства, как отдельного сословия, нет, равно как нет и простонародья. Каждый йордлинг — сам себе дворянин, и считает себя полной ровней сайэрам с равнин. Даже свой герб у каждого семейства имеется. Пусть порой простенький, вроде трех перекрещенных стрел, однако и каждая скотина, и каждый невольник помечены тавром с изображением того герба, и на щитах и родовых бунчуках он же красуется. Все как у благородных.

И живут вольные горные дворяне, как и надлежит, в замках. Зимой, естественно, когда заканчивается кочевая тюбеневка на горных пастбищах, и отары овец, неспособных добыть корм из-под снега, возвращаются в селения.

Некоторые глупые равнинные жители, лишь издалека видевшие горы, считают, что живут дикие йордлинги в нищих лачугах, а то и вообще в пещерах, на манер горных троллей. Сами они дикие… У каждого йордлинга, пусть даже совсем не зажиточного, есть свое родовое гнездо, дом-крепость: башня в два этажа, сложенная из дикого камня: на верхнем зимой живут, в нижний загоняют овец при угрозе нападения. У тех, что побогаче, башни уже трехэтажные, а у самых могущественных родов — настоящие крепости из многих башен (в четыре, а то и в пять этажей), соединенных поверху защищенными от стрел переходами…

Отряд приблизился к обиталищу князя Сандирского, и йорд-каан был вынужден согласиться: и впрямь громадина, немногим меньше Йорд-Кале будет… (Балеог мысленно солгал сам себе: даже на вид, не вымеряя стены шагами, замок магноса выглядел обширнее и внушительнее, чем крепость-столица йордлингов.)

Во всей темной громаде — всего три огонечка, три окна в дальнем крыле светятся… И стража на стенах не перекликается, сон разгоняя. Подъемный мост опущен, но так просто на него не попадешь — с наружной стороны въезд перегорожен каменной аркой с воротами, а по бокам от ворот — две караулки с толстыми стенами и узкими окнами-бойницами. Пока нападающие будут ломиться в ворота под стрелами из караулок, гарнизон и мост поднять успеет, и вообще к обороне подготовиться.

Да вот только ни слуху, ни духу того гарнизона. В караулках — темнота и тишина.

— Засада? — полуутвердительно прошептал йорд-каан иль-Бахру.

Можно и такого ожидать. Если как-то прослышал, разузнал магнос, что кочевники на его богатства нацелились, вполне может заманивать незваных гостей.

— Не чую… — шепнул в ответ полутысячник, глубоко втянув воздух ноздрями, словно и впрямь принюхивался. В бою, да и перед боем он выражался коротко, без обязательного «мой каан».

Балеог чутье старого лиса уважал. Не настолько, чтобы полагаться без оглядки на слова полутысячника, но уважал. Он повелительно махнул рукой: выпускайте, дескать, фальшивого гонца.

Коня, на котором предстояло подъехать к замку эрладийцу, загодя прогнали по кругу галопом — чтобы пена с боков, чтобы хрипел загнанно. А самому купцу подбили глаз, порвали и изваляли в пыли одежду — сразу видно, чудом спасся. И очень красочно живописали, как долго и мучительно станет умирать его сын, если отец скажет хоть одно лишнее слово.

Соскочив с седла, эрладиец колотил в ворота кулаками, взволнованно вопил что-то на трех языках вперемешку. Словом, лицедействовал вполне талантливо. Йордлинги наблюдали из темноты — затаив дыхание, держа оружие наготове.

Довольно долго не происходило ничего. Вообще ничего. Словно обитателям замка было абсолютно наплевать на все на свете, кроме своего глубокого и здорового сна.

Затем ворота — не те, что прикрывали мост, но главные ворота замка — тягуче заскрипели петлями, одна створка медленно-медленно поползла в сторону. Вот приоткрылась щель, достаточная, чтобы бочком проскользнул человек, вот она расширилась несколько больше… И наружу показался охранник. Один.

Монред, как уж умел, творил заклинание: проверял, не прячется ли за отпертыми воротами готовый к стремительной атаке отряд. Иль-Бахр нервно теребил рукоять изогнутого меча. Балеог думал, что в лживые глотки принято заливать расплавленный свинец, — и такая казнь окажется весьма подходящей, даже символичной, для купцов-эрладийцев, буде они посмели обмануть йорд-каана.

Охранник оказался не человеком. Орком. Не молодым, сильно прихрамывающим. В одной руке верзила сжимал пылающий факел, в другой — всенепременную дубину. Пока он, приволакивая негнущуюся правую ногу, шаркал к внешним воротам, Монред закончил свои труды и прошептал:

— Никого, мой каан. Никого нет поблизости.

Дохромав до предмостового укрепления, зеленокожий пустил в ход свою луженую глотку, и его слова затаившиеся йордлинги разобрали хорошо, в отличие от невнятных воплей торговца.

Речи орка неприятно удивили Балеога. Магноса, дескать, в замке нет, в отъезде сиятельный магнос, и дружина вместе с ним, разумеется. Так что спасайтесь сами, торговые люди, как уж сумеете, и нечего тут орать под окнами, тревожить ночной покой.

«Волью в глотки свинец, а затем повешу на воротах», — постановил для себя йорд-каан. И гаркнул уже во весь голос, уже не скрываясь:

— Сотня Бойзы, вперед! Захватить ворота, пока не заперты!

Сколько же можно здесь торчать, вычисляя по звездам и конскому помету: есть впереди ловушка или нет? А передовой сотней и пожертвовать по беде можно.

Иль-Бахр хмыкнул не слишком одобрительно после нетерпеливого приказа йорд-каана. Но ничего не сказал.

Услышав из темноты конский топот, хромоногий не пытался поднять в одиночку мост или же принять иные меры для обороны. Опрометью кинулся было обратно, но хромота не позволила развить нужную скорость.

На середине моста орк остановился, оглянулся, — йордлинги уже закинули веревки с крюками на зубцы арки, карабкались наверх. Отшвырнув дубину и факел, зеленокожий подковылял к перилам моста, перевалился, — плюх! — мощный всплеск потревожил кувшинки, застывшие на темной воде рва.

Утонул он, или же сумел выбраться на дальний берег, — никого из атакующих не заинтересовало.

* * *

В поисках поживы йордлинги рассыпались по всему громадному замку. Временами то один, то другой выскакивал с докладом во внутренний двор, где стоял Балеог в окружении сотенных командиров и личных охранников. Сюда же, дабы не убежали под шумок, привели купцов-эрладийцев — бледных и съежившихся от страха.

Доклады воинов не радовали их владыку. В буфетных замка хоть шаром покати, не то что золотой посуды нет, — даже серебряной не нашли. Оловянная, словно у купчишки проторговавшегося… Взломали мощные железные двери с хитроумными запорами — и точно, за ними сокровищница княжеская оказалась. Да только в сундуках там пусто и в ларцах ветер свищет… В оружейной кладовой — старье, хлам, мечишки ржавые да латы покореженные. И мехов драгоценных, редких не нашли йордлинги в гардеробных, и коней благородных кровей не обнаружили на конюшне.

Йорд-каан и сам прошелся покоями замка и увидел достаточно, чтобы понять: жилище магноса напоминает яйцо гурха, которым полакомилась каменная куница, прогрызшая крохотное отверстие в скорлупе и выпившая все содержимое. Так и здесь: стены-скорлупа на месте, а внутри — пустота, взять нечего…

Причем видно, что не так давно жил Иеремиус вполне зажиточно, как и положено вельможному магносу. И утварь имел драгоценную, и гобелены с картинами, — на стенах после них темные пятна еще выцвести не успели. Да и в часовне замковой золото с алтаря и образов словно вчера ободрали.

«Кто же тут поживиться успел?» — ломал голову Балеог, недобро поглядывая на эрладийцев.

Во двор начали приводить пленных, прятавшихся по дальним закоулкам замка. Оказалось их немного: прислуги десятка полтора, несколько воинов — причем все, как и бросившийся в ров орк, немолодые да увечные. И две женщины — молодая и старая — по одежде судя, из благородных. Ни самого магноса, ни мага-алхимика, — не врал, стало быть, хромоногий.

Балеог немедленно учинил схваченным допрос: что тут стряслось, куда всё подевалось и все поисчезали.

Выяснилось — не врали купцы… Почти. В самой малости ошиблись.

В самом деле хозяин замка в короли метит, и все богатства на это дело спустил, и статуи с посудой продал, и шпалеры драгоценные, и драгоценности из шкатулки единственной дочери. Только всё равно не хватало, алхимика привез издалека — мага из ордена Тоа-Дан…

Свинец-то маг извел, но вот золото — ошиблись в том купцы — у него не получилось. Много лесов окрестных на древесный уголь пережгли — а все не тот, не дает нужного пламени. Холодный огонь, дескать, — жаловался тоаданец. Вместо золота или нормального свинца хотя бы — что-то непонятное в тиглях остывало, бурого цвета и на металл вовсе непохожее…

От такой алхимии вельможный магнос слегка ополоумел, очень уж он большие надежды на волшебное золото питал. Снялся с места с приближенными и дружиной, потащил алхимика с его приборами да свинец к Халлиарскому вулкану. Мол, если уж и там тебе холодно будет, сам в жерло отправишься, самозванец!

Халлиарский вулкан?! О-хо-хо-хо… Балеог представлял, где это. Чтобы захватить там магноса с алхимиком, придется пересечь из края в край всю Кандию, растревоженную набегом йордлингов. Да проще и безопаснее раздеться догола и сунуться в пчелиный улей за медом. И неизвестно при том, есть там мед или нет. В смысле, сумел ли алхимик добыть заветный металл… Очень похоже на то, что магнос все-таки связался с шарлатаном.

Тьфу… Стоило копыта коням бить…

А женщины благородного облика — это дочь магноса, значит, с дуэньей, дальней и нищей родственницей.

Дочь — это хорошо, решил йорд-каан. Вдруг все-таки алхимик свинец в золото превратить сумеет? Наверное, тогда магнос пару-тройку возов с золотыми слитками не пожалеет, чтобы выкупить единственную дочку.

Йорд-каан еще раз окинул взглядом замок, разоренный самим хозяином, и решил: о возах с золотом нечего и мечтать. Шарлатанство вся эта алхимия… Подошел к женщинам, поигрывая плетью с отделанной серебром рукоятью.

— Как зовут? — спросил почти даже добродушно.

Старуха молчала и смотрела затравленным зверьком, гадающим, освежуют ли его сейчас и разделают, либо же сожрут целиком, со шкурой и костями. Уймись, кому нужно твое старое мясо?

Молодая держалась получше. Выпрямилась во весь рост, ответила гордо:

— Амилла, княжна Сандирская.

Гордо, но не дерзко. Глупо дерзить тому, чья плеть может быстренько научить покорности… А ничего, вполне симпатичная, решил Балеог. И фигурка, и мордашка… Он оглянулся на соратников. Вроде бы здесь собрались самые верные, самые близкие… И все равно нельзя им полностью довериться… Узнает Дочь Снегов, и… Балеог раздраженно хлестнул плетью по своему сапогу и отвернулся от пленниц.

Полчаса спустя йордлинги покинули замок, увозя юную магнессу. Выла во весь голос старуха-дуэнья, оставшаяся без подопечной, слуги торопливо шарили по кладовым, забирая все, что уцелело при распродаже и не приглянулось йордлингам. В арке ворот покачивались трое повешенных эрладийцев с вырванными языками…

В мирно спящий городок Сандир горцы ворвались, как о том и мечталось йорд-каану: с грохотом копыт, с молодецким гиканьем и с факелами, летящими в окна…

* * *

Беда не приходит одна. Они, беды, любят странствовать стаями, словно ночные хищники, — и если одна беда запустила в тебя зубы, то и остальных жди, не задержатся.

Так думал йорд-каан Балеог, устроив в оазисе Зи-Дайр смотр своему поредевшему войску. Зи-Дайр загодя назначили точкой сбора для возвращающихся из Кандии отрядов — но многие, слишком многие воины гор не смогли туда добраться…

Все тот свиток, полученный от Дочери Снегов… Забыл Балеог ознакомить с ним командиров своих летучих отрядов. Забыл, с кем не случается… И всадники Гойды, молочного брата йорд-каана, невзначай разграбили небольшой городок, принадлежавший магносу Сандивиллу — тому самому, чьи владения строго-настрого запретила тревожить Тейа.

Впрочем, вполне может быть, что свиток ничем и не помог бы, — Гойда не имел обыкновения спрашивать, кому принадлежат дома, которые он грабил, и нивы, по которым топтались копыта его конницы. Что приглянулось йордлингу, вольному горному орлу, — то уже принадлежит ему, что бы на сей счет ни думали недавние хозяева.

Балеог попенять молочному брату не мог. Гойда погиб, и сложили головы почти все его всадники.

У магноса Сандивилла, оказывается, дружина конных панцирников под копьем стояла, — весьма многочисленная, хорошо обученная, готовая к немедленному выступлению. Не иначе как Сандивилл тоже королем стать задумал, да только не при помощи подкупа…

Перебив всадников Гойды, панцирники ударили по разрозненным отрядам горцев. По всей Кандии прокатились, словно горная лавина. Кто из йордлингов пробовал сопротивляться, тех таранным ударом сминали конники в панцирях, украшенных по кандийскому обычаю белоперыми крыльями. Остальные бежали, побросав захваченную добычу. Но многие из них, увлекшись грабежом, забрались слишком далеко вглубь страны, — и не успели пробиться в пустыню.

Если называть вещи своими именами, поход закончился полным провалом. Добычи кот наплакал, половина войска — перебита или в плену… Беда. А еще и лорд-регент принцессу ждет, отчета потребует…

Разве что попробовать всучить ему плененную дочь магноса? Нельзя, слишком рискованно, сама же девица первой и проболтается, кто она на самом деле.

Чтобы хоть как-то восполнить убытки, Балеог приказал разграбить оазис Зи-Дайр — и уж здесь йордлинги постарались… Забрали все, что смогли. Даже припрятанные в самых укромных тайниках драгоценности — хозяева сами показывали их, не выдержав пыток огнем и железом.

Оазис пылал, когда его покидала конница горцев. Тушить пожары было некому, всех уцелевших жителей йордлинги угоняли с собой — те, кто сумеет пересечь пешком пустыню, попадут на невольничьи рынки, ну а кости остальных обглодают гурхи и прочие падальщики.

Схожая судьба ожидала и три других оазиса, лежавших на обратном пути войска. О том, что последний из них, Гаа-Рах, Тейа строго-настрого запретила трогать, Балеог и не вспомнил. А свериться со свитком не мог, где-то обронил его, унося ноги от конных панцирников магноса Сандивилла…

* * *

Нельзя сказать, что Дочь Снегов впала в бешенство, узнав о результатах похода. Столь резких проявлений чувств она себе не позволяла. Просто почувствовала усталость, и бесконечную тоску, и желание бросить все, вернуться к родителям, в родное племя смедлингов… И навсегда позабыть о своем непутевом женихе.

Не бросила и не вернулась. Несколько часов совещалась с Монредом и с премудрым иль-Заахом, исполнявшим при небольшом дворе йорд-каана обязанности первого министра, казначея и, по совместительству, верховного конюшего. О чем говорилось на том совете, никто не узнал, и решения его стали претворятся в жизнь не сразу, — недели через три после возвращения потрепанного войска йордлингов.

Началось с того, что плененную магнессу Амиллу, жившую в Йорд-Кале в скромных покоях на положении не то узницы, не то гостьи, перевели в отдельный роскошный флигель, и приставили вместо двух служанок чуть ли не полсотни, предписав обращаться с девушкой, как с самой почтенной каанум. Дальше — больше: роскошные наряды, украшения, личный повар из пленных аккенийцев, готовящий самые изысканные блюда… А еще — нескрываемая почтительность к юной княжне со стороны Балеога и Тейи.

Прямо ничего сказано не было. Но вскоре по дворцу-крепости пополз слух, неизвестно кем распущенный, пополз и коснулся изящнейшего ушка магнессы: ее отец, князь Сандирский, избран-таки королем! И грозит войной Балеогу, если дочь не вернется немедленно под родительский кров!

Поверили все, и Амилла — в первую очередь, в ее положении очень хотелось поверить… И когда княжну с величайшим уважением усадили в раззолоченный паланкин, тронувшийся из Йорд-Кале в сопровождении многочисленной свиты, взволнованная и обрадованная девушка не сомневалась: очень скоро она увидит луга и дубравы Кандии.

Она бы не столь радовалась, если бы смогла прочитать письмо, хранившееся в серебряном ларце у иль-Зааха, возглавившего сопровождавших магнессу всадников.

Письмо йорд-каана Балеога к Адрелиану, лорду-регенту Туллена

…

«Бессменный хранитель Тулленского престола, храбрейший рыцарь Церкви, победитель порождений Хаоса и искоренитель ересей, брат мой Адрелиан, — вечно здравствуй на страх врагам!

Похвальный обычай осыпать друг друга подарками, будучи надежнейшим основанием дружбы и взаимного доверия между владыками, повелевает нам прежде всего высыпать на ковер приязни отборнейшие жемчуга приветствий и изумруды лучших пожеланий, которые и просим принять благосклонно. Единственная цель этого послания есть нижеследующая. Цветник сердца нашего, не орошаемый водой известий о здоровье друга и брата нашего Адрелиана, иссох совершенно: посему, кланяясь сказанному другу, желаем знать, в каком положении находится вышеупомянутое здоровье, дабы увядшие почки реченного цветника вновь могли расцвести во всей красе и привлекать к себе соловьев радости и наслаждения. А поскольку ныне не о чем больше писать, и дела никакого в виду не имеется, то желаем, чтобы Пресветлый Сеггер упрочил ваше могущество до дня представления света.

Раб Божий

Балеог

Р.S. Мы недавно воротились из похода на еретиков и врагов веры кандийцев, коих при помощи Пресветлого Сеггера разбили в прах, уничтожили и искоренили совершенно. За совершение столь благого дела Пресветлый даровал нам несметную добычу и целую тьму невольников. Плененная при этом случае дочь короля кандийцев, наследница многих магноратов, земель и замков, при сем прилагается. Судьба не дозволила нам в этот раз похитить заодно и королеву-мать кандийцев, ибо та при вести о наших победах скоропостижно скончалась от огорчений и желудочной колики; приносим извинения в оплошности.

Р.Р.S. Добыча наша бессчетна, но в последний победоносный поход мы замучили и потеряли почти всех лошадей наших, будущей же весной намерены, во славу Сеггера, искоренить и совершенно уничтожить безбожный Соултрад. Совершения этого благочестивого подвига требуея самых лучших лошадей и наличных денег. Тулленские лошади славятся своей быстротой и силой. Находимся также в необходимости занять где-нибудь денег. Нам довольно четырех, шести, много двадцати тысяч золотых содаров.

Р.Р.Р.S. Вина эрладийские славятся во всем мире своим вкусом и чудесной изысканностью букета: здесь же они редки, и в настоящее время, после войны между Тулленом и Аккенией, нельзя достать этих вин ни за какие деньги. О чем извещается.

Р.Р.Р.Р.S. Повторяем бесконечно поклон наш дражайшему другу и венценосному брату, и с тревогой ожидаем известия об упомянутом бесценном здоровье, как единственной цели сего послания».

Балеог, подписывая сочиненное иль-Заахом письмо, прочитал, — сплюнул, выругался, и не вернул перо в чернильницу, а в сердцах зашвырнул в угол. Тейа, напротив, осталась совершенно довольна.

Часть вторая Любовь и корона

Глава первая Совет и любовь

Солнце поднялось высоко. Еще недавно его лучи наклонно пронзали Зал Совета словно тысячами стеклянных копий. Теперь эти копья стояли, прислоненные древками к высоким окнам с темными резными рамами, и с их наконечников стекала сияющая кровь, желтая, как топленое масло.

«Не к добру, если в голову приходят такие мысли», — подумал Хильдис Коот, светлейший епископ Церкви Пресветлого Сеггера, от лица которой сегодня выступал. Правда, с таким же успехом он мог представлять и Инквизицию, поскольку являлся примасом ее капитула и ближайшим помощником основателя, патриарха Феликса Гаптора. Сам патриарх вот уже третий месяц как покинул столицу и уехал в неизвестном направлении. При крайней необходимости к нему можно обратиться… но об этом его светлейшество предпочитал даже не думать — даром что магический кокон, окутывающий Зал Совета, не уступал по надежности защитным завесам Дома Инквизиции.

Совет сегодня начался поздно: ждали лорда-канцлера. О том, что он опоздает, стало известно еще утром, когда члены королевского совета по обычаю собрались в нижней трапезной — длинном зале с низкими сводчатыми потолками, опирающимися на мощные квадратные колонны. Покойному монарху, да упокоит Пресветлый Сеггер его душу, и в голову бы не пришло принимать здесь пищу. Его величество предпочитал вкушать пищу уединенно, в одном из висячих садов…

Теперь висячих садов не осталось — слишком дорогой стала вода в Лааре. Лишь внутренние дворики на женской половине украшали неприхотливые степные деревца.

Лорд-регент, а в самом ближайшем будущем — император Туллена Адрелиан сидел на своем любимом кресле. Совет негласно именовался «Советом равных», однако для того, чтобы подойти к лорду-регенту, требовалось подняться на три ступеньки. Вынужденная мера: когда восстанавливали дворец, перед строителями встал выбор: либо поднимать весь пол, просевший во время землетрясения, либо сооружать это возвышение. Что ж, когда на это место поставят трон…

В том, что это случится, давно никто не сомневается. За десять лет народ Туллена — да и не только Туллена — устал от непрестанных раздоров, устал жить в хаосе, который последовал за Катаклизмом. Казалось, стихия погубила не только всю королевскую семью, казалось, вместе с ними в людях погибло все человеческое. Брат шел на брата. Люди оплакивали погибших родственников — и тут же убивали уцелевших, чтобы отнять то немногое, чем те владели.

«Тьма пробудилась в нас самих, — думал Хильдис Коот, поглядывая на лорда-регента. — По сравнению с ней все армии Темной стороны не страшнее шайки карманников. Победи ее — и станешь непобедимым».

Кажется, всем известно: сообща с бедой сладить легче. Но почему так мало нашлось тех, кто вспомнил эту простую истину в те страшные дни? И почему так много было… других?

Скольких магов опьянило внезапно обретенное могущество… Обнаружив, что немыслимой мощи артефакты буквально валяются под ногами, а заклинания, которые прежде вытягивали из них половину жизненной силы, теперь срабатывают, стоит их только произнести, они уничтожали друг друга в бесцельных поединках. Они убивали ради того, что с легкостью могли добыть сами… Порой даже клятва верности ордену не могла удержать их.

Сколько было сайэров, чудом уцелевших и обнаруживших, что они стали единственными наследниками огромных земель. Добрая половина их владений превратилась в пустыню: земля обожжена, покрыта толстой коркой, растрескавшейся, словно плохо обожженный глиняный горшок, — однако хозяев сайэратов это мало волновало. Многие пали жертвой соседей, успевших переманить больше наемников. Но, как сказал один мудрец, «верность наемника короче, чем его копье». Наемники перебегали к тем, кто предлагал большую плату, и с легкостью обращали оружие против того, кого еще вчера называли господином. Они убивали и грабили, грабили и убивали, — не разбирая, на чьей земле находятся. Впрочем, это было не самое страшное. На Лааре исчезла вода. Высохли колодцы, обмелели реки. Месяцами не выпадали дожди. И тот, кто еще недавно видел себя властелином половины великой степи, умирал от жажды в своем замке, окруженный ненужной роскошью, покинутый самыми верными из слуг.

* * *

Его светлейшество епископ Хильдис недолюбливал мероприятие, именуемое большим королевским советом. Хотя, конечно же, никогда и никому не продемонстрировал бы эту нелюбовь… Более того, считал достаточно бессмысленным собирать раз в месяц со всего Туллена провинциальных чиновников и офицеров, чтобы выслушать их «доклады с мест». Местными проблемами провинций, как полагал епископ, должны заниматься наместники, но никак не местоблюститель престола и его приближенные. Однако же лорд-регент Адрелиан называл это «держать руку на пульсе государства» и был непреклонен: все члены малого королевского совета должны присутствовать и на большом. Впрочем, иногда в докладах приезжих попадалось кое-что, заставлявшее его светлейшество слушать весьма внимательно.

Однако сейчас сайэр Хильдис, изображая полное внимание, пропускал мимо ушей рассказ молодого гвардейского офицера о стычке с троллями на землях, примыкающих к болотам Уорлога. История пустячная — местные крестьяне наняли троллей для раскорчевки поля и вздумали расплатиться с ними брагой из свекольной ботвы, последствия оказались весьма-таки разрушительны… Однако наместник сайэр Остелен явно поспешил, назвав происшествие «восстанием троллей».

И епископ не слушал гвардейца, внимательно наблюдая за лордом-регентом.

…Адрелиан сидел прямо, чуть подавшись вперед. Серые глаза поблескивали из-под полуопущенных век, но в этом не чувствовалось ни рассеянности, ни равнодушия: так смотрит человек, который сосредоточенно обдумывает слова собеседника — но видит и слышит все, что происходит вокруг. Время от времени лорд-регент поднимал взгляд, который становился напряженным и пристальным, как у кречета. Тогда два пальца левой руки — средний и указательный — нетерпеливо поглаживали коротко стриженную седеющую бородку. Несомненно, с большей частью докладов он ознакомился еще накануне вечером. Но одно дело читать свитки, а другое — слушать, что говорят люди… и как говорят.

Меж тем история с буйными пьяными троллями сменилась делом об исчезновении воды в коронных землях, отданных во временное пользование магу Эрлату Тоорду, — доклад о следствии по делу также не привлек внимание епископа, Инквизиция провела там свое независимое расследование: не имело ли место враждебное магическое воздействие? — но нет, обошлось без такового, просто Тоорд, маг-недоучка, не состоявший ни в каком ордене, самонадеянно переоценил свои силы.

— Теперь я хотел бы выслушать мастера Арбака, — лорд-регент пробежал взглядом список назначенных к рассмотрению дел. — Затем вы, Тассоран… Решение по поводу чеканки новой монеты я предлагаю отложить до тех пор, пока мы не примем окончательного решения о коронации. Ваше мнение?

Возражений не последовало, и канцлер сделал знак капитану-настоятелю.

Абрак, капитан-настоятель Храма Вольных, был в одних годах с Адрелианом, но казался старше… или моложе? Седина терялась в песочных волосах, стянутых на затылке в хвост. Поджарое, сухое тело с годами, казалось, не дряхлело, а высыхало, расставаясь со всем лишним и ненужным — оставались лишь кости, мышцы… и сила, терпкая, как выпаренное вино.

— Милорд регент, — начал он. — Я не умею говорить красиво. Не сочтите за дерзость ту просьбу, с которой обращается к вам круг капитанов — не только как к лорду-регенту, но и как к командующему королевской гвардией… коим вы и останетесь после того, как станете императором Туллена. Мы просим вас позволить нашим наставникам обучать гвардейцев. Не всех, конечно — как всегда, мы будем выделять тех, кто обладает хотя бы небольшими способностями к магии. Но хотя эти юноши будут обучаться как послушники и во время обучения жить в монастыре, это не обязывает их принимать посвящение и становиться воинами Храма. И… наверно, излишним будет сказать, что Храм не станет брать с них платы за обучение.

Адрелиан подошел к нему и обнял.

— Дорогой друг… Разве это просьба? Это лучший подарок, который вы могли сделать мне и Туллену. Это честь, о которой мы не смели просить. Господа, — он повернулся к советникам, — я понимаю, что этот вопрос следовало бы вынести на обсуждение, но…

— Но глуп будет тот, кто отвергнет дар, сделанный от чистого сердца, — произнес человек в темно-красном облачении служителя Тоа-Дана.

Рослый, крупный, почти грузный, он казался мрачным и высокомерным — возможно, из-за привычки вскидывать голову, словно в попытке посмотреть на собеседника сверху вниз… а может быть, из-за его черных, словно углем нарисованных бровей, почти сходящихся на переносице. Несмотря на возраст — ему не исполнилось еще и сорока, — маг был совершенно седым.

— Золотые слова, мастер Анволд, — лорд-регент тепло улыбнулся. — Итак, я повторяю: кто-нибудь возражает против того, чтобы мы приняли предложение Храма?

Он выдержал паузу, дождавшись, пока смолкнет гул одобрительных голосов.

— Благодарю вас, — улыбка Адрелиана стала лукавой. — Сегодня на совете царит удивительное единодушие. В таком случае… мэтр Хаммах, сделайте одолжение, подготовьте к завтрашнему дню указ. Мы обсудим его и, думаю, утвердим. Мастер Арбак, вы передадите его кругу… Переходим к следующему вопросу?

И вскоре прозвучали слова, заставившие Хильдиса Коота насторожиться и слушать весьма внимательно. Слова, слишком часто звучавшие в последнее время на больших и малых королевских советах.

Вот какие: беспорядки на границе с Аккенией.

* * *

— На границе с Аккенией беспорядки, — ротмайстер Тассоран, командующий небольшим приграничным гарнизоном, встал, вытянулся во фрунт и докладывал громким уверенным голосом, словно ротой на учениях командовал. — На этот раз виновниками оказались наши солдаты.

— Опять? — сайэр Куллен, делегат иллерданского наместника, вскинул жидкие брови.

— Никак нет. В прошлый раз драку затеяли аккенийцы.

Куллен лишь махнул рукой, не стал разъяснять, что его «опять» относится лишь к беспорядкам, но не к их зачинщикам.

— Продолжайте, ротмайстер, — приказал Адрелиан.

Под внимательным взглядом лорда-регента ротмайстер коснулся щеки, словно хотел прикрыть огромный шрам, который тянулся от глазницы до нижней скулы. Давным-давно, когда орки тревожили границы Туллена, клинок зеленокожего рассек ему скулу. Усилиями полкового мага удалось спасти глаз, но кость срослась неправильно, и на щеке осталась глубокая вмятина. Тассоран отказался от операции — до Катаклизма на такое хватило бы сил не у всякого мага, — и старался не подавать виду, что стесняется своего уродства. Но неосознанная привычка прикрывать щеку ладонью осталась.

— Все произошло в приграничном трактире «Крепкий орешек». Двое рядовых, Воймир Пелисар и Проныра Сот, подошли к двум аккенийским легионерам и потребовали, чтобы те выпили за здоровье… — ротмайстер замялся.

— За мое, как я понимаю, — подсказал Адрелиан.

— Ну да… — кивнул Тассоран. — «За здоровье его величества Адрелиана, императора Туллена» — это прозвучало именно так. К сожалению, тому есть множество свидетелей…

— Понятно. Продолжайте.

— Аккенийцы пить отказались. Тогда Воймир и Проныра вывели их из трактира под угрозой оружия. Затем связали и напоили насильно. Причем не вином, а алхимическим питейным зельем.

— Проныра — это прозвище? — словно бы невзначай поинтересовался лорд-казначей, но в тоне звучал невысказанный попрек: ни к чему оскорблять слух собравшихся прозвищами всяких проныр.

— Никак нет, — ответил ротмайстер. — Пронырой он записан в метрике.

Лорд-казначей лишь покачал головой — странные, дескать, родители были у рядового Сота.

— Где они взяли зелье? — спросил епископ.

За магами-алхимиками Инквизиция наблюдала весьма внимательно, а подпольных нещадно преследовала. Алхимия в преступных руках крайне опасна…

— Получили от ротного лекаря, согласно норме ежедневной выдачи.

— Есть такая норма? — удивился Хильдис Коот.

Он считал, что выдача вместо вина питейного зелья осталось в прошлом, в тех временах, когда по морям плавали корабли, — и в дальних походах матросы получали свою законную ежедневную порцию зельем.

— Точно так, — подтвердил ротмайстер. — Для обработки ранок, царапин и прочего наружного употребления.

Лорд-казначей кивнул,подтверждая.

— А насколько пьяны были сами солдаты? — спросил лорд-канцлер.

— Они выпили по паре кружек вина и заказали третью, когда пришли аккенийцы. Пелисар послал Сота за зельем, и когда тот вернулся, — все и началось…

— Как отнеслись к этой, с позволения сказать, забаве остальные посетители трактира? — поинтересовался Адрелиан. — Там сидели другие наши солдаты?

— Сидели… — неохотно подтвердил ротмайстер. — Они оставались в роли наблюдателей, но никому и в голову не пришло остановить товарищей.

— Что думают по этому поводу гражданские власти Иллердана? — лорд-регент перевел взгляд на Куллена.

Тот встал, откашлялся, заговорил:

— Милорд регент и уважаемый совет… Если бы имели место единичные стычки, мы попытались бы разобраться на месте. Но вы видите сами. Ни одного заседания совета не проходит без того, чтобы на нем не прозвучали слова «беспорядки на границе с Аккенией». И заметьте, едва ли не в каждом третьем случае вина бесспорно лежит на наших людях. Расправу над купцом Белегостом я вообще считаю возмутительным деянием, порочащим честь армии Туллена. Унижать человека лишь за то, что он является подданным другой страны…

— Прекрасно, — возразил один из делегатов. — А как тогда относиться к аресту наших воинов, которых продержали в клетке трое суток, не имея на это никаких оснований? Это не оскорбление?

— Аккенийцы всегда были слишком обидчивы, — лорд-комтур откинулся на спинку кресла. — Хочу вам напомнить, уважаемые, что обидчивость уже стоила жизни их императору.

— Ваше мнение, сайэр Авенир? — обратился Адрелиан к лорду-казначею, видя, что тот порывается что-то сказать.

Сайэр Авенир поднялся, поправил массивную золотую цепь, отягощавшую шею, и заявил:

— Вопрос в другом: нужны нам эти постоянные стычки как повод для новой войны с Аккенией? Тогда не только можно, но и должно оставить дела в нынешнем их положении. А уж при необходимости мы сумеем раздуть из малой искры большой пожар. Или же не нужны, как сеющие лишнюю рознь между нашими народами? Тогда надо укрепить дисциплину самыми простыми и действенными мерами. Для начала перевести гарнизоны на казарменное положение. Однако, как мне кажется, сейчас, после победоносной Семидневной войны, речь о войне новой и тем более о завоевании Аккении идти никак не может. И ответ, по-моему, очевиден.

Лорд-регент впервые поднялся со своего кресла, и все делегаты большого королевского совета немедленно смолкли, чувствуя: сейчас прозвучит нечто важное.

— Вопрос о завоевании Аккении и в самом деле не стоит, — заговорил Адрелиан негромко, повышать голос он не имел нужды, сейчас в обширном зале слышно было бы даже жужжание мухи. — Но вопрос о мирном воссоединении Аккении и Туллена, — стоит безусловно. Более того, мне кажется, что жителями обеих держав он уже решен, и решен положительно, не так ли?

Никто не ответил, и лорд-регент удовлетворенно кивнул.

— Молчание — знак согласия. За распрями и междоусобицей мы забыли о том, что Аккения и Туллен когда-то были единым государством со столицей в Кирсониге. И напомню, что изначально это государство называлось именно Тулленом, по имени императора-основателя. Об этом знает каждый мало-мальски образованный житель Лаара. Но одно дело — знать, другое дело — помнить. Мы все забываем об одной опасности, которую несут великие бедствия. Они делят нашу память на «до» и «после». То, что было прежде, со временем начинает казаться нам чем-то вроде легенды. Императорскому роду Аккении выгодно навсегда позабыть о том, что раньше вся империя называлась Тулленом. Но мы все помним. Оба наши народа — помнят.

Если бы Хильдис Коот не умел безупречно контролировать свою мимику, наверняка скривился бы, словно отхлебнув по ошибке вместо вина крепкого уксуса.

Политическое заявление — именно так называлось то, что произнес сейчас лорд-регент. То, о чем обыватели толковали в кабаках, а политики — в самом узком кругу, исключавшем утечку информации. Политическое заявление, сделанное высшим лицом государства в присутствии без малого сотни людей, очень скоро станет известно всем в королевстве, равно как и за его рубежами. Вот вам и повод к войне, лорд-казначей, куда уж до него дракам пьяных солдат…

Но до чего же не вовремя… Так, по крайней мере, считал сайэр епископ. До коронации, до женитьбы… Недаром говорил древний мудрец: «Слово, сказанное вовремя, есть семя, брошенное на пашню; слово, сказанное не в срок, есть семя, брошенное на ветер». А только что прозвучавшие слова Адрелиана способны породить не ветер, — настоящую бурю.

Церковь всегда выступала за объединение двух держав, — в обоих большую часть населения составляла ее паства. Но присоединится ли Аккения к Туллену, или же Туллен к Аккении, — Пресветлому Сеггеру безразлично, его Церковь — структура надгосударственная и не зависящая от личных амбиций монархов. Такова была официальная позиция патриарха Гаптора.

Епископ Коот, тулленец по рождению и член королевского совета, никак не хотел бы оказаться перед дилеммой, — выбирать между верностью Церкви и интересами своей страны. Потому что сам не знал, что в итоге выберет…

Правда, Адрелиан не упомянул, кто же должен встать во главе объединенного государства. Знал, что найдется кому озвучить непроизнесенную им мысль.

Так и получилось. Слово немедленно взял лорд-комтур:

— В Аккении сейчас по большому счету безвластие, наследный принц Орвас не спешит возложить на себя корону. Конечно, его род правит Аккенией уже не один век. Увы, порой титул, полученный по наследству, имеет больше веса, чем заслуженный. Наш лорд-регент, — комтур отвесил легкий поклон в сторону Адрелиана, — хотя и правит Тулленом, до сих пор не считается не только императором, но даже королем. Но сейчас, насколько мне известно, вопрос о коронации можно считать решенным. Император Аккении погиб — как справедливо заметил сайэр Лейт, пал жертвой собственной обидчивости. Надеюсь — думаю, и мы все надеемся, — что принц Орвас проявит больше рассудительности и прислушается к голосу разума. Он вспомнит, что хотя великая империя, о которой мы сегодня вспомнили, распалась много веков назад, в Аккении по-прежнему веруют в Пресветлого Сеггера и говорят на одном с нами языке. Поверьте, это достаточное основание для того, чтобы забыть распри. Главное — своевременно напомнить принцу. Равно как и о том, что отныне ему придется иметь дело уже не с лордом-регентом Туллена, а с императором Адрелианом, чьи владения почти в полтора раза больше его собственных, и который является супругом наследной принцессы Кандии.

— Кстати, — произнес лорд-канцлер. — Когда вы собираетесь сыграть свадьбу с ее высочеством Амиллой, милорд? До коронации или после?

После его слов в зале повисло молчание. Лорд-регент умел находить решения для самых сложных проблем, и военных, и политических.

Но для этой пока не нашел.

В дело, задуманное исключительно как политический брачный альянс, вмешалась материя своенравная и политическим расчетам не подвластная.

Вмешалась любовь.

Глава вторая Что случается, когда влюбляется правитель государства

Когда он вошел, она сидела в кресле у двери на балкон. Дверь была высокая, застекленная. Дикий виноград опутал ее и растопырил листья, похожие на широкопалые лапы без ладоней, тщетно пытаясь заслонить комнату от безжалостных лучей солнца. Сверкающие стрелы мертвенно-белесого цвета, толщиной не более вязальной спицы, падали смертоносным ливнем, и казалось, что он вот-вот смоет, уничтожит без следа хрупкую темную фигурку…

В следующий миг она встала и шагнула к нему сквозь завесу. Невредимая.

Слепящая завеса сомкнулась за ее спиной.

Тонкая, как росток. Бархат платья, прошитый золотой нитью, почему-то кажется горячим, словно весь день пролежал на жарком солнце. Ткань туго стягивает ее стан и бессильными, тяжелыми складками стекает на пол. Хрупкая шейка клонится под тяжестью медных локонов и косичек, перевитых шелковыми шнурами. Ресницы, тронутые позолотой, дрожат. Капризный носик. Улыбка сладкая, несколько отстраненная — будто обладательница капризного носика вспоминает что-то такое приятное, что не передать словами, и тут же готова над этим посмеяться. Глаза под полуопущенными веками чуть щурятся. Вот-вот разомкнутся губки — блестящие, темные, как капли вишневого варенья, — и произнесут: «Что вы, лорд Адрелиан! Я ничего не вижу!»

Она не походила ни на пышногрудых, румяных южанок с кожей белой, как снега их родины, ни на дочерей степи, чье тела при свете пламени кажутся медными, а глаза так черны, что в них можно утонуть.

Женщина — самое прекрасное, что есть на свете. Даже если она не подарит тебе ласк, если просто пройдет мимо, едва удостоив тебя взглядом. Одни сразу ослепляют красотой, в других ее нужно разглядеть. Так ювелир высматривает в куске агата тот единственный завиток, который поможет одним распилом явить миру горный пейзаж размером с ладонь или неведомую птицу, летящую к солнцу. Так маг чувствует силу в неприметном обломке, впаянном в породу, или угадывает водяной пласт, скрытый глубоко под землей…

Когда Адрелиан открыл для себя эту истину, вода на Лааре не имела цены. Это после Катаклизма она стала бесценной. Тогда люди удивлялись, если десять дней не выпадало дождя. Тогда реки были полноводными, в любой захудалой деревушке имелся колодец, а то и не один, и никто не требовал плату за позволение набрать кувшин воды.

Но Адрелиан, командир крошечного гарнизона на границе с орочьими землями, уже тогда умел ценить воду… и ценить женщину.

Пленницы, которых он брал — а потом и наложницы, которых с удовольствием поставляли ему услужливые вассалы, ибо отдать дочь в сераль лорда-регента считалось большой честью… Они ожидали другого.

«Чего ты ожидала? Почему ты так удивлена?»

«Я думала, вы прикажете сразу раздеться и…»

А он вместо этого приказывал евнуху принести дорогого вина и фруктов, садился напротив и начинал расспрашивать. О родном поместье, о том, как прошло путешествие в столицу, нравится ли ей новая комната. О подружках, о лошадях, о том, какой вид открывался из окна ее покоев. И никогда не обижался, когда девушка проявляла любопытство, которое другой счел бы непочтительным.

«Лорд Адрелиан, а откуда у вас шрам на подбородке?»

Он рассказывал про шрам. Рассказывал про Крейд-Моор… Но не про сражения. Что толку смущать их видениями крови, брызжущей из ран, дымящихся внутренностей, отрубленных голов? Он говорил о лесах Нальраэна, где густые ветви деревьев тянутся к самому небу и не пропускают солнечного света. О суровых бородатых гномах, грубых и неотесанных. Когда его спрашивали о первых походах, он рассказывал об удивительных топях Уорлога, где на плавучих островках, сплетенных из водных растений, токуют птицы с чудесными бирюзовыми перьями и с хвостами, похожими на лиру…

Рассказывал и видел, как у его возлюбленной загораются глаза.

Так мог пройти не один вечер. И не один день. Бывшие соратники не удивлялись, но новые министры поначалу только качали головами — чудит лорд-регент. Но потом привыкли. И когда лорд Адрелиан прогуливался по дворцу, почтительно держа новую избранницу под руку, а потом проводил ночь в одиночестве, никто уже не удивлялся, не перешептывался и не высказывал сомнений в том, что наследник когда-нибудь появится на свет.

Пока, правда, лишь одна женщина подарила ему ребенка. Дочь…

И обеих отнял у него Катаклизм.

Ладно, не будем об этом. Не стоит. Что толку скорбеть о том, чего не вернуть? Теперь все в прошлом. А настоящее только что шагнуло ему навстречу из огненной завесы.

Настоящее… и будущее.

* * *

В руке она держала что-то, похожее на зеркало на толстой ручке. Однако в нем не отражалось ничего.

— Здравствуй, Амилла.

— Добрый вечер, Ваше величество.

Такое обращение позабавило Адрелиана.

— Кажется, ты немного поторопилась.

— Если что-то произойдет неизбежно, разве нельзя считать, что это уже случилось?

Лорд-регент улыбнулся и прошелся по комнате.

— В таком случае, мне и стоит обращаться к тебе «Ваше королевское высочество»…

Тонкие, подщипанные золотыми ниточками брови взлетели вверх, щечки чуть порозовели… Или это только показалось?

— Ну что вы, милорд…

— …ведь твоего отца уже короновали.

— Конечно, милорд. Но я подумала…

Девушка вздохнула — явно с облегчением — и прикрыла своим непонятным «зеркалом» вырез платья, вполне приличествующий столичной моде, но по кандийским меркам слишком глубокий. Только тут Адрелиан понял, что пристально смотрит на пару округлых холмиков, еще тронутых румянцем смущения.

— Что это у тебя?

— Баранья лопатка, милорд. Простите, если нарушила приличия… но мне надо было чем-то занять себя. Видите ли, я не стала брать с собой книг. Вчера вечером мне подали на ужин баранину, и это навело меня на одну мысль. Я попросила слугу, чтобы он достал лопатку и как следует отчистил ее. И в ожидании вас развлекалась рисованием…

Вот как, значит. Баранья лопатка…

— Осторожно, милорд. Берите там, где я держу, чтобы краски не размазались…

Рисунок был прост и незатейлив — полевой вьюнок. Но казалось, тонкий стебель выходит прямо из руки — и ветвится, ветвится, опутывая кость, разворачивая темные листья-сердечки, раскрывая сиреневые цветки…

— Этот цветок у нас называют «утренняя слава», — объяснила девушка. — Видите, его цветы похожи на горн? Они раскрываются с рассветом — как будто трубят славу солнцу…

— А где ты взяла краски, Амилла?

Девушка улыбнулась и игриво склонила голову набок.

— У всякой женщины они есть, милорд. Румяна и краски для век… И кисточки, конечно. Признайтесь, вы уже догадались! Кому, как не вам, знать женщин… — тут по ее личику словно пробежала тень. — Говорят, у вас сотня наложниц. Одна красивее другой.

— Кто тебе такое сказал?!

— Люди говорят.

— Ну, насчет сотни они явно преувеличили… — Адрелиан поспешил сменить тему. — И долго ты ехала?

— Нет ничего длиннее и ничего короче, чем путь жаждущего к источнику… Так у нас говорят.

Она отвела глаза, по лицу скользнула тень. Но через миг дрогнули уголки вишневых губок, прищур стал сильнее, зорче… Насмешка. Дерзкая, но такая нежная…

Время тянулось незаметно. Солнце скатилось за западную городскую стену, погасла огненная завеса на балконной двери. Дикий виноград стал похож на чугунную решетку, выкованную гномом, что заблудился в лесах Нальраэна и сошел с ума…

Перекликалась стража на воротах. Из садов потянуло прохладой. Высокое небо, гладкое, с прозеленью, как семаахская бирюза, наливалось бархатной чернильной синью, и пламя свечи стало нестерпимо ярким, почти слепящим.

* * *

Принцесса сидела напротив — неподвижная, узкие ладони целомудренно сложены на коленях. В жарком сиянии свечи ее лицо казалось полупрозрачным, будто выточенным из сердолика. Адрелиан затаил дыхание. Сейчас он вздохнет — и видение рассеется, и он останется один в комнате… наедине с глухой болью невосполнимой потери.

— Ты не устала, Амилла? — спросил лорд-регент и удивился, услышав собственный голос — осипший, словно он целый день командовал полками на поле боя.

— Нет, что вы, милорд! С вами я готова говорить хоть до утра. Конечно, если вы пожелаете…

«Я пожелал бы никогда отсюда не уходить. Но еще больше мне хотелось, чтобы ты об этом не пожалела».

В кабинете его ждали доклады наместников. На послезавтра был назначен малый королевский совет. Адрелиан искал повода закончить разговор, уйти… и понимал, что на самом деле ищет повод задержаться еще хоть ненадолго.

Прощаясь, он поцеловал узкую, невесомую руку принцессы и застыл, вдохнув странный горьковатый запах благовоний, которыми было надушено ее платье — запах пустынь, сухой полыни и выгоревшего до белизны неба.

— Доброй ночи, Амилла.

— Доброй ночи, ваше величество.

Дверь закрылась. Еще несколько минут лорд-регент стоял в полутемном коридоре. Сердце отстукивало время, точно шаги невидимого стража на стене, а в ушах стоял глухой перезвон бубенцов — вроде тех, что погонщики нашивают на сбрую своих верблюдов…

* * *

На следующий день Адрелиан проснулся рано. Кажется, всю ночь во сне он искал слово, чтобы назвать что-то, но никак не находил.

Он открыл глаза. Бледно-голубые шторы заледеневшими водопадами ниспадали до пола — лорд-регент нарочно выбрал покои окнами на восток, чтобы не было соблазна залеживаться в постели. Было тихо — как бывает только рано утром, когда солнце, до сих пор прячущееся за дворцовыми стенами, за крышами домов, вдруг подскакивает, точно сияющий хрустальный шар, и застывает в небе, пораженное собственной дерзостью.

И тут лорд-регент понял, что нашел то самое слово. «Счастье».

Он был счастлив.

До самого вечера это чувство не покидало Адрелиана. Откуда-то взялись силы, словно на него наложили заклятие неутомимости. День тек, как река — то невыносимо медленно, то стремительно, неистово, словно пытаясь обогнать самого себя… и нес его к той двери из тяжелого красного дерева, к тому мгновенью, когда он толкнет ее и войдет в комнату с занавесом из огненных копий, пронзающих черные листья дикого винограда…

За ужином он спросил, не желает ли она чего-нибудь.

— Милорд… Я буду вам верной женой. Я буду радеть о благе Туллена. Я рожу вам наследника. Я прошу вас лишь об одном. Не принуждайте меня менять веру.

Адрелиан замялся.

— Поймите меня… Я хотела бы принять вашу веру сердцем. Как приняла вас, мой государь.

В комнате стало очень тихо. Казалось, даже дрова в камине перестали трещать. Узкая ручка принцессы замерла на красной парче рядом с его рукой — так близко… так ужасающе близко…

…И Адрелиан увидел как наяву: тяжелое лезвие топора с сухим треском входит в столешницу — между ее ладонью и его.

Лорд-регент поднял взгляд. Глаза Амиллы, чуть раскосые, цвета недоспелого желудя, смотрели на него.

— Принять человека проще, чем принять бога. Я не училась магии, не беседовала с мыслителями, милорд Адрелиан, и не могу объяснить, почему оно так. Если просьба моя слишком обременительна…

— Нет… — выдохнул Адрелиан. — Что ты…

Он все еще не мог поверить собственным ушам. В комнате вдруг стало слишком мало воздуха. Или его собственные вены стали слишком узкими, чтобы вместить обезумевшую кровь?

А может быть, эта девочка, едва достигшая брачного возраста, просто не ведает, что говорит? Но нет, так не глядят юные барышни — райские пташки, выращенные в тепле и холе, повторяющие заученные по книжкам и балладам клятвы.

— Вам нехорошо, милорд?..

Тонкие-тонкие пальчики коснулись его запястья, как дыхание.

Конечно, он не станет принуждать ее переходить в иную веру. В конце концов, девочка права: как можно заставить кого-то уверовать? Вера рождается в душе… как любовь. Если разобраться, вера — это и есть любовь к богу. И, как любовь, она бывает разной. Светлой, неистовой, всепоглощающей. Мучительной, омраченной ревностью и сомнениями и существующей вопреки им — подобно дереву на оледенелом склоне, что избито ветрами и снегом, но все равно цепляется корнями за каждую трещинку, за каждый уступ. Она может быть холодной, похожей на привычку, как в браках, о которых говорят, что они заключены без любви…

Но… Если в народе пойдет гулять слух, что на престоле сидит еретичка, что тогда? Очень многие усилия пойдут прахом… А уж распустить тот слух найдется кому, будьте уверены. Те же владетельные сайэры, оскорбленные, что не на их дочерей пал выбор лорда-регента.

Надо будет обсудить проблему с епископом Коотом. В отсутствие патриарха именно он высший специалист королевства про делам религии и веры.

И, конечно же, Адрелиан распустит гарем. Это будет непросто. Хотя бы потому, что каждой из его возлюбленных — бывших возлюбленных — надо выплатить отступные. По закону Туллена мужчина, расставаясь с наложницей, обязан заплатить ей или ее семье — чтобы женщина могла хотя бы какое-то время жить безбедно.

Лорд-регент Адрелиан — а когда-то просто офицер имперской гвардии — отпускал своих наложниц так, чтобы ни одна не уносила в сердце обиды.

Он уже переговорил с лордом-казначеем. Разговор получился долгим и малоприятным. Сайэр Авенир, некогда адепт Алого Ордена, тучный, пунцовый, то и дело возводил очи горе, качал головой и прикладывался к кубку с белым аккенийским — другого вина он не пил. Адрелиан усмехнулся. Эх, сайэр казначей, кому бы говорить про потворство женским капризам! Вся столица знала, как дочка покойного сайэра Карфакса окрутила Авенира, некогда выпивоху и похабника, каких поискать. Правда, и сейчас в тесной компании бывший магистр мог спеть пару песенок, от которых и орк покраснеет. Но с пьянством было покончено раз и навсегда. А что до песенок… против них и сама сайрис Эльвен не слишком возражала.

Прикидывали, взвешивали, спорили. Сумма выходила немалая. Учитывая предстоящие расходы — на коронацию, на свадьбу — и вовсе неподъемная.

Ставя подпись под утвержденным списком, Адрелиан тогда пошутил:

— Хорошо, что у меня не сто наложниц.

И сам понял, что шутка получилась не смешная.

…Так или иначе, Аллена и Урсель уже покинули дворец, и обе получили щедрые отступные. А завтра предстоит настоящее испытание — беседа с Валдой. Тут можно ждать чего угодно: язвительных упреков, истерик, угроз самоубийства и клеветы… Амилла, любовь моя. Ты и вправду думаешь, что девушки Туллена и Аккении спорят за право разделить ложе с Адрелианом, Объединителем земель, героем Крейд-Моора? Скорее уж это относится к их сиятельным и не слишком сиятельным папашам. Сайэр Кавель весьма щедро заплатил — не деньгами, лояльностью к престолу — за то, что его дочь получила возможность подарить наследника лорду-регенту. Возможность, которой она так и не воспользовалась…

Потом Солана, северная красавица. Одна из первых, кто вместе с Адрелианом начал обживать этот дворец — еще полуразрушенный, хранящий следы пожаров и грабежей. Дворец отстраивался, расцветал, — а вместе с ним расцветала и Солана. Потом начала полнеть. Она всегда любила белые одеяния, тяжелые украшения гномьей работы. Как хорошо было прийти к ней поздним вечером, забыться в ее объятиях, в напевных воркующих звуках ее низкого грудного голоса… и под конец уснуть, прижавшись к ее пышному плечу и вдыхая запах парного молока, который почему-то всегда исходил от ее не тронутой загаром кожи. В ее ласках было что-то материнское.

Солана не упрекнет, не станет стыдить. Разве что спросит почти равнодушно: «И какова она из себя, эта Амилла?» Что ответить на ее вопрос? Как оправдаться, не оправдываясь, потому что оправдания глупы и бесполезны?

И Флайри. Грустная умничка Флайри — встретиться с которой довелось посреди пламени мятежа, среди смерти и крови…

* * *

На третью весну после Катаклизма некий владетельный сайэр, по имени Яллен Суркот, объявил, что гибель королевской семьи освобождает его от вассальной присяги короне Туллена, а посему отныне его земли являются суверенным государством.

Хуже того: бросил в темницу мага, который по приказу лорда-регента обводнил окрестные земли, а держать источник поставил другого, обманом убедив его в том, что прежний владелец со своими обязанностями справляться больше не может. Маг заподозрил неладное, но кошель с золотыми содарами сделал свое дело…

Адрелиан, лишь полтора года назад провозглашенный лордом-регентом, отправился в путь, чтобы лично встретиться с новоявленным самодержцем. Но вот беда: писарь, который должен был присутствовать при переговорах, в дороге занедужил и остался на постоялом дворе. Проблема не большая, особенно сейчас, но… Шел третий год от Катаклизма, людей не хватало, особенно людей грамотных.

И в охотничий домик, где остановился Адрелиан со своим отрядом, приехала девушка.

Придерживая пыльный платок, который был наброшен на голову — лицо у нее было открыто, — она спросила:

— Лорд Адрелиан… Вам еще нужен писарь?

Она была из Мааров — рода знатного, но бедного. Вся ее родня погибла в Катаклизме, крестьяне с родовых земель разбежались. Девушка добывала себе пропитание тем, что помогала вести дела местному трактирщику… и охотилась. Ездила верхом и стреляла из лука Флайри так, что многим стоило бы поучиться. И, разумеется, в той, прежней жизни была изрядно обучена грамоте.

Потом были переговоры, завершившиеся ничем, и бой, принесший победу отряду лорда-регента, и штурм замка, казавшегося неприступным, — отчаянный штурм, самоубийственно дерзкий, и лишь оттого, наверное, ставший успешным.

Адрелиан освободил незадачливого мага, в замке оставил наместником верного сайэра Прама, увез Яллена Суркота в столицу, в оковах, — для того, чтобы правосудие вынесло окончательный приговор… И увез Флайри Маар — ясное дело, не для суда.

Девушка оказалась не только смелой, но и умной. Только вот почти никогда не улыбалась. Даже когда он дарил ей подарки, когда благодарил за робкие, но такие мудрые советы, когда зарывался лицом в ее пышные каштановые волосы в попытке обрести блаженную сияющую тьму, что накрывает любовников на пике наслаждения… Даже тогда ее широко раскрытые глаза наполняли тревога и боль.

Адрелиан вспоминал реки на стыке болот и предгорий Йериклиппена. Их русла глубоки, словно прорезаны клинком в теле земли. Летом вода в них кажется неподвижной, как золотисто-бурое стекло. Но поздней осенью начинаются дожди, и тогда выходят из берегов и несутся, исходя белой пеной, в отчаянной попытке достичь моря…

«Ты права, Амилла. Права во всем. И насчет веры. И насчет йордлингов — с ними не стоит иметь дела. Балеог стал слишком заноситься. Прямо кум королю… Интересно, знаешь ли ты, с каким жаром он убеждал меня взять в жены одну из своих сестричек?..»

Кость с нарисованным вьюнком до сих пор лежала на столе в его комнате…

Талисман.

Залог любви.

Глава третья Прерванные разговоры

Донг… Донг… Донг…

Большой колокол возвестил смену караула. Наступала Заполночная стража — самое недоброе время суток…

Днем гул колокола быстро тонет в тысячеголосом шуме столицы — людском говоре, скрипе повозок, криках торговцев… Кажется, и не подавал он голоса, и на воротах и стенах стоят те же стражи в плащах цвета закатного солнца.

Но то днем. Ночью — другое дело. Последние гуляки разбрелись по домам, погасли все светильники в окнах. Даже собака не вдруг подаст голос… да и было бы с чего. На улицах ни души.

Город спит. Не спят лишь стражи на стенах да, может быть, ненасытные любовники, что еще не успели сполна насладиться друг другом. Но эти счастливцы скрыты стенами спален, тяжелыми занавесками, мраком ночи.

Нет! Есть те, кому этой ночью не спится, не сидится дома. Но стражи на стенах не заметят их. Ни одному не придет в голову бросить взгляд в сторону старой башни, что стоит на окраине столицы, точно огромная обугленная колода.

Когда-то здесь проходила городская черта, и высились укрепления, и на смотровой площадке башни стояли дозорные, а на древке реял желто-алый штандарт королей Туллена. Но город богател и рос, точно опара на добрых дрожжах. Старые крепостные стены стали ему тесны. И однажды их сломали, чтобы возвести новые. Почему не снесли эту башню? Никто не знал. Может, кто-то и помнил, но память об этом погибла в хаосе Катаклизма. Многое тогда погибло, многое кануло в безвестность… Но эта древняя башня уцелела. Она мрачно и презрительно взирала на крошечных человечков, которые после катастрофы копошились у ее подножья, пытаясь собрать то, что уцелело… свое ли, чужое ли — не важно.

Вход в башню давно замуровали, чтобы любопытные мальчишки не лазили и не ломали себе руки и ноги.

Однако тем, кто стоял сейчас, в Заполночную стражу, на смотровой площадке, удалось все-таки найти лазейку. И были это вовсе не мальчишки.

Может, и не люди вовсе проникли в старое укрепление, а бесплотные духи, которым не помеха запоры и стены? Черные капюшоны надвинуты глубоко, что под ними — не разглядеть… Нет, вряд ли стали бы духи кутаться в плащи, защищаясь от порывов ветра.

Или эти двое боялись, как бы не подхватил ветер их слова и не бросил в город?

Если и так — кто их подберет, эти слова? Город пуст, словно вымер. Мертвым семенем они упадут в пыль, а утром ветер, задремавший перед рассветом, снова зашевелится, заворочается, стирая все следы… И никто ничего не найдет — просто потому, что искать не будет.

Но семя взойдет.

— Коронация…

— Дело решено…

— Гвардия… На обучение…

— В Храме Вольных, говоришь?..

Странный голос. Сиплый, сдавленный, с посвистом. Неживой. Словно не из горла вырывается, а из полой кости, до дыр источенной веками. Не холод в нем слышится, лишь пустота — бесконечная, незаполнимая.

— И Молот, Молот… — шебуршит пугливой крысой второй голос. — Вот уже с-с-семь дней… Хиг-гарт… Наверш-ш-шие…

И вправду духи… Кому под силу проникнуть сквозь завесу, что прикрывает кабинет епископа Коота? Самые опытные маги на службе Инквизиции сплели эту ловчую сеть. Ни заклинание, ни сущность, созданная враждебной волей, не почувствует ее присутствия, пока не наткнется на нее и не запутается в тенетах. Неужели найдется сила, что сумеет проникнуть сквозь все незримые вуали, не потревожив их?

Такая сила есть. Имя ей — предательство.

Ветер, затаив дыхание, ловит обрывки слов, но напрасно. Они выскальзывают у него из пальцев — колючие, комканные, точно прошлогодние листья. Сразу и не поймешь, то ли это имена, которых никто не слышал, то ли слова неведомого языка. Ясно одно: большие беды ждут и Туллен, и некоронованного императора Адрелиана.

— Нет силы сильнее духа… — дышит пустотой сиплый голос. — Но сила — это лишь сила. Она служит тому, кто ее направляет…

Что-то потревожило тишину ночи. Поднялся ветер, разметал черные лохмотья облаков. Три луны загорелись на небе — словно проснулась неведомая трехглазая тварь и смотрит сонными светящимися глазами без зрачков. Но зря таращится: под глубоко надвинутым капюшоном сипуна лишь темнота.

Рассердилась тварь, дунула, но капюшон смахнуть не смогла. Лишь туже запахнулись полы черного плаща. И странное дело: кажется, будто черная ткань не на человеческое тело наброшена — на воронье пугало, что кто-то потехи ради выставил на башне.

А затем внизу послышался стук деревянной колотушки, быстро приближавшийся, дозор ночной стражи шел обходом по спящему городу.

И разговор смолк.

* * *

Ночь прошла. Наступило утро. И, словно салютуя ему, два платана, растущие у Конных ворот, радостно размахивали своими пальчатыми листьями. Ворота назывались Конными потому, что прямо за ними располагались дворцовые конюшни, и именно отсюда некогда выезжали в город пышные верховые кавалькады. Какими ворота были до Катаклизма — никто и не вспоминает. Однако весьма прочными. Во времена Смуты через них проник во дворец монах-расстрига Джайрис Карий со своими троллями, и зеленокожим верзилам пришлось изрядно потрудиться, чтобы высадить створки.

Джайрис не продержался во дворце и двух недель. Маг он был никудышный, а правитель — и того хуже. Через две недели в Туллен вернулся Адрелиан — тогда еще командующий городского гарнизона. Вернулся с победой, разбив армию самозванца, объявившего себя чудесно спасенным принцем Лорисом — уж кому не знать Лориса, как Адрелиану, который сам учил наследника воинскому делу и мудрости полководца!

Их кровь пролилась на плахе в один день и час — и лжепринца, и вышвырнутого из дворца расстриги, затевать долгие судебные процессы не было ни времени, ни возможности. И на том же помосте, на коврах, наскоро застеленных поверх кровавых пятен, состоялась в тот же день еще одна церемония.

Адрелиана, с благословения Хильдиса Коота, епископа церкви Пресветлого Сеггера, при поддержке Инквизиции и круга капитанов-настоятелей Храма Вольных, провозгласили лордом-регентом. Дабы он правил, пока не объявится настоящий наследник престола… С тех пор прошло двенадцать лет, а наследники не объявились.

Искореженные в дни мятежа Конные ворота кое-как приладили на место, заколотили дощатыми щитами. Когда Адрелиан стал восстанавливать дворец, на старые петли привесили простые деревянные створки, выкрашенные темно-зеленой краской — точно под цвет лапчатых платановых листьев, — а в одной из створок проделали порт-батард, проще говоря — небольшую калитку.

Ей и до сих пор пользовались — правда, нечасто.

Вот и сейчас калитка отворилась, и на улицу вышел человек.

Больше всего он напоминал отставного гвардейца. Кажется, ушел человек с военной службы и решил: сменил ты форму на широкие полотняные штаны и суконную безрукавку поверх простой рубахи — и вот ты уже простой горожанин. Но тело не сразу забудет годы походов, рука не сразу отвыкнет от тяжелого меча-полуторника из харабанской стали. Того и гляди расправятся плечи, и шаг станет тверже, и зоркие серые глаза блеснут металлом, да и в голосе появятся командные нотки. И станет ясно: воин не из простых. Командовал не просто плутонгом — ротой… а то и смотри повыше.

За воротами начиналась улица с тем же именем, тоже Конная. С нее бывший гвардеец свернул на Пряжный переулок, и впрямь такой узкий, что разве что веретено с пряжей прокатится. Оттуда — на Хлебную улицу, над которой с рассвета до заката витает томительный аромат топленого молока и горячих булок, а булыжники на мостовой припудрены мукой…

В лавке, что вся разрисована зелеными и оранжевыми цветами, отставник немного задержался: купил знаменитый хлебец из заварного ржаного теста, куда добавляют еще дробленые семечки и мелконарезанные вяленые персики, затем поболтал с носатым булочником.

— …Да на нашей улице, кроме меня, только и выжили, что Иллина-пирожница — она с детьми в подвале пять дней сидела, — рассказывал словоохотливый торговец. — Да Маран еще, но он-то лавку нынче продал и к племяннику перебрался. Племянник у его отыскался, так ведь? Он же к магу в ученики пошел, перед самым этим Катаклизмом… Теперь вот воду нашел, замок поставил, людей завел — знаете, от Аврела два конных перехода… Большой человек! А от роду ему… дайте вспомню… да, двадцать пятый год только пошел, вот подумайте!

— На наместника не жалуется?

— Да какое жаловаться, на наместников! Все говорят: под себя не гребут, а порядок блюдут. Вот раньше — тесть мне рассказывал, он от своего сая к нам сюда сбежал, не выдержал. Тот с крестьян драл, с купцов проезжих драл, да еще дочек крестьянских… сказать стыдно, первым пользовал, и нет чтоб отблагодарить, — на улицу выкидывал, побитыми. Нет, понятное это дело, когда сай простую девку пользует. Так ты хоть лоскут ей на юбку дай, так ведь?.. А этот… Я вам вот что скажу… — лавочник подался вперед, перегнулся через прилавок и поманил сероглазого покупателя, чтобы тот нагнулся поближе: — Грех, конечно, так говорить, но наследники-то престола… Не объявились, и слава Пресветлому Сеггеру. Пусть лорд Адрелиан правит, как правил. Вы вот были в городе, когда Катахлизма проклятая приключилась? Вижу, не были… ох, повезло вам! Боги вас сохранили. Первый день и на улицу не выйти: зарежут и не спросят. А на другой день глядим — гвардейцы. Начали порядок наводить. И указ вышел: мародеров этих, воров, убивать на месте. Воду опять-таки давать начали. Потому как без воды, сами знаете… А кто магов-то наших подвиг, чтобы они воду давали? Он же, лорд Адрелиан! К нам люди, почитай, отовсюду стекались. Голодные, раненые… Таких страхов нарассказывали — ночью не уснешь. А теперь-то задышал народ, твердую власть почувствовал… И будущее впереди, так ведь?

Воин вышел на улицу, напоследок улыбнувшись носатому лавочнику. С Хлебной улицы на Илонную — так она звалась с тех пор, как Туллен из замка стал городом, и никто уже не помнит, кто ее так назвал и почему. С Илонной — на Горбатую, догнал прихрамывающую женщину немалых лет, что тащила с рынка корзину овощей.

— Помочь вам, майфрау?

— Спасибо вам, майгер! Тут нести-то недалеко… вон до того переулка…

Двинулись к переулку вдвоем, словно чинное семейство. Навстречу, гомоня, неслась стайка ребятишек. По другой стороне улицы, подбирая расшитые юбки, спешат девушки — сразу видно, незамужние: обе прикрывали лица тонкими платками. Подружки, а может, и сестры… При виде женщины и сероглазого гвардейца они украдкой толкнули друг друга локотками, и ветер донес их шепот и смех, похожий на тихий перезвон колокольчиков…

Хромоножка болтала без умолку, ей достался благодарный слушатель, — Адрелиан, лорд-регент Туллена, любит получать сведения из первых уст.

А женщина уже поведала ему, что молодая зелень, уже появившаяся на рынке, подешевела по сравнению с прошлым годом, да и на коренья цены падают — смотришь, скоро задаром будут отдавать. Оно и понятно: года не проходит, чтобы кто-нибудь из магов не нашел воду. И ведь не сидят на колодцах, как в прежние времена! У ее-то сестры вся семья перемерла от жажды, когда началась засуха. Сестра на коленях ползала перед своим сайэром, вымаливала хоть бочонок, чтобы напоить детей — не допросилась. А теперь кто такое допустит? Наместник быстро покажет скупердяю, как от честных людей прятать воду… Жаль только, что не нарекают добрых наместников сайэрами, они того заслужили. Но ничего, вот станет лорд Адрелиан императором…

— Что же хорошего в наследственном титуле сайэра, который не заслужен ничем, кроме родства? — возражает ее сероглазый спутник. — И чем плохо звание наместника? Тем более что носить его будут лишь достойные. Сын наместника, если опозорит себя неблаговидным поступком или ленью, не сможет унаследовать должность отца…

— И то верно, — соглашается женщина. — Только звучит уж как-то непривычно… Ох… вот здесь направо…

Проводив ее, Адрелиан вернулся на Горбатую улицу и некоторое время стоял, рукой прикрывая глаза от солнца. А теперь — на Караванную площадь, послушать, что говорят люди, прибывшие из иных краев и мест…

* * *

Караванная площадь казалась бескрайней. Кибитки, крытые повозки, телеги… Коновязи и верблюжьи стойла, сенные сараи и поилки… Остро пахло навозом, сеном, конским потом. Слышалась разноголосая и разноязыкая речь.

Лорд-регент зашел в трактир «Горбатый жеребец». Здесь собирались не любители хлебнуть лишку, люди приличные и почтенные — караванщики и торговцы — и приходили поговорить о делах, обменяться свежими новостями за стаканом вина или кружкой пива.

Внутри заведения царил приятный полумрак. Светильники, закрепленные на глинобитных стенах, горели через один, сквозь узкие окошки, похожие на бойницы, косыми клиньями падал солнечный свет. В дымном воздухе он казался таким плотным, что можно было взять этот сияющий клин рукой и перенести на другое место, словно сосульку-самосвет, какие иногда находят в пещерах.

Сегодня в «Горбатом жеребце» было не слишком людно, и половина низких грубых столов пустовала. Тем не менее, посетители старались садиться поближе друг к другу, чтобы не пропустить ни слова и при случае вступить в разговор. Здесь не имело значения, как тебя зовут, откуда ты родом. По большому счету, не имело значения даже то, что за кровь течет у тебя в жилах. В отличие от многих трактиров, в «Горбатом жеребце» обслуживали не только людей, но всех, кто способен заплатить за еду и выпивку.

— …Гришь, прям-таки на воротах? И языки прям-таки долой?!

Это слова стали первым, что услышал Адрелиан, расположившись за столом и заказав кубок вина. Пить, впрочем, он не собирался, — смочить губы, не более того.

Человек, спросивший про языки и ворота, сидел прямо на полу под окном, привалившись спиной к стене и отгороженный потоками света. Видно было лишь то, что человек очень высок и худ. Лорд-регент насторожился: неужели кто-то своевольничает в его владениях?

— Эге, как есть на воротах, — подтвердил собеседник худого, дородный торговец в ярко-голубом кафтане, явно только что побывавший у цирюльника. — И старого Тгарра с сыном, и компаньона ихнего, запамятовал уж, как тот звался…

— За что же их?

— За шею, братец, за шею! И скажи спасибо, что не крюком под ребра — тогда уж быстро не помрешь, намучаешься, смертушку призываючи…

— Хуже собак бешеных эти йордлинги, — вступил в разговор еще один торговец. — Как есть псы смердящие, даром что вашему регенту союзники…

При слове «йордлинги» лорд-регент насторожился еще более.

— Может, брехня всё? — усомнился худой. — Наш правитель с бандитами и убийцами если и связывается, так только для того, чтоб их самих… на ворота, значит…

— Клянусь Сеггером, так мне говорили! — возмутился владелец голубого кафтана. — Сам-то я, понятное дело, не видел. Но караванщик Майсур видел и рассказал мне, когда мы с ним встретились в Тургоре. Он сам снимал несчастного Тгарра с ворот и сам похоронил. Не по эрладийскому обряду, понятно, откуда ему те обряды знать, это ж с детства ихнюю Книгу учить надо, да и как учить: ночью тебя растолкают, страницу назовут, ну и говори, что там написано, да слово в слово чтоб…

— Хватит тебе про Книгу! — перебил тощий человек у окна. — Ты рассказывай дальше: где повесили, зачем повесили, и что там за этими самыми воротами было…

На Адрелиана никто внимания не обращал. Будущий император Туллена делал вид, что прихлебывает вино из кубка и внимательно слушал рассказ толстяка-караванщика.

— Так вот, я и говорю… — продолжал караванщик. — Повесили тех троих бедолаг прямо на воротах. Горцы ж дикие, чего от них ждать. Раньше-то хоть не так зверствовали: ну, налетят, ну, обчистят… а тут — вы подумайте! Иголки под ногти… Пятки у них все в ожогах были — не иначе, на угли ставили, изверги… Ну и языки под корень вырезаны.

— Да переста-а-ань! — протянул бородатый коротышка, похожий на гнома. — Я с йордлингами торгую — люди как люди, не звери дикие. Когда, говоришь, все стряслось-то?

— Да месяца два, почитай, как в Кандию нагрянули… Никакого спасу от них не было — чисто саранчи стая!

— Он правду говорит! — подал голос кто-то из угла. — Я тоже слышал: у магноса Кейсара на замок напали, вынесли все подчистую! Сам магнос с семейством у вассалов гостил…

— Вы поближе подсядьте, почтенный Рагнар! — крикнул трактирщик. — А то зажались там, что крысолюд в норе…

— А давно ли и у нас такие страсти творились? — прозвучал чей-то риторическийвопрос. — Я-то помню, как было: позарится кто на твои штаны — без яиц останешься!

— И хорошо, если только без яиц!

— За сайэра Адрелиана! Во всем порядок навел!

— Еще эля, почтенный!

— Хорош тебе, Ровня! И так еле сидишь…

— За доброе дело и выпить не грех… Два эля, почтенный!.. Слышал там? Пей-пей, Хурдис, угощаю. Ох, погуляем на свадьбе у нашего императора, храни его Пресветлый Сеггер и все боги…

— До дна, почтенные! За нашего лорда — до дна!

Опустошенные кружки стучали по столу. В воздухе плыл терпкий запах эля.

Лорд-регент, никем не узнанный, усмехнулся и все же осушил свой кубок, вопреки первоначальным намерениям. А то получить от разгоряченных торговцев по шее за неуважение к себе самому — ситуация, уместная в ярмарочной комедии, но в жизни вовсе не смешная…

Что ж… Выходит, с коронацией и вправду тянуть не стоит. Люди уже видят его императором. Возможно, это просто дело привычки — за неполных двенадцать лет народ Туллена уже привык, что им правит лорд Адрелиан. Но может быть… Может быть, это заслуженная благодарность. Он немало поработал и выбрал себе в помощники достойных людей. Так что чиновники, докладывавшие о настроениях в народе, его не обманули.

А вот про йорд-каана Балеога такого не скажешь… Потому что тем временем Рагнар — загорелый торговец в одежде кочевника — не чинясь, пересел поближе, откашлялся, вытер губы и продолжил свой рассказ, освещавший недавний набег йордлингов несколько иначе, чем письмо йорд-каана.

— Что с магносом-то Кейсаром стряслось?.. — говорил он. — Так вестимо, горцы на его замок напали. Йордлинги, то есть…

— Вот видите! — подхватил дородный караванщик. — Все говорят! Две луны назад вся пустыня от страха дрожала!..

— Ну, так уж и дрожала! Магнос Сандивилл со своей конницей гнал их до самого оазиса Кен-Канар, да как гнал! Все бросали, — и добычу, и пленников.

— Может и бросали, да не всех! У одного магноса, в короли он метил, дочку умыкнули, выкуп требовали. Так он монетки битой пожалел. Зато на мага не поскупился. Чтоб тот ему золота наколдовал…

— И как, заполучил он корону? — поинтересовался тощий.

— Да какое там! Так и остался с голой задницей: ни дома, ни дочки, ни денег. А короля все еще выбирают. Но дело почти решенное…

Разговор принимал совсем интересный оборот. Адрелиан привстал, намереваясь заказать у трактирщика что-нибудь еще, а заодно и подсесть поближе.

Но тут словно запертый в погребе великан решил покончить со своим заточением, — и со всей силы ударил в пол кулачищем. С полок полетела посуда. С кухни донесся истошный многоголосый визг. Трактирщик за стойкой охнул совсем по-женски и присел, надеясь спастись от непонятной беды.

Это было последнее, что удалось разглядеть Адрелиану. Светильники разом погасли — всплеснувшееся масло залило фитили. С потолка посыпалась труха, мелкие обломки… Новый толчок, еще сильнее. Те, кто стоял на ногах, повалились. И в сгустившемся мраке стало видно, как по глинобитным стенам зазмеились сквозные трещины… Кровля трещала, угрожая рухнуть в любой момент.

Посетители голосили, толкались, пытаясь пробиться к выходу. На трактирной кухне кто-то истошно выл — должно быть, ошпарился кипятком или горячим маслом. Снаружи тоже доносились крики и грохот.

Самый страшный враг человека — паника. Это знают многие, но одно дело знать, другое — помнить. Когда страх окатывает ледяной волной, остается лишь то, что огненным клеймом выжег безжалостный учитель Опыт. Правда, страха Адрелиан не почувствовал. Память спокойно подсказала, где находится дверь. Дело за немногим: сделать несколько шагов и толкнуть деревянную створку.

Но лорд-регент не успел сделать и шагу. Что-то тяжелое обрушилось ему на голову. И лорд Адрелиан потерял сознание.

Глава четвертая Прерванные разговоры (продолжение)

Харадир, главный евнух-распорядитель дворцового гарема, плюхнулся в кресло и промокнул взмокшую лысину огромным пунцовым платком.

«Ар-шуаммис реви хуаммиди», как говорят в таких случаях южные еретики. «Беды ходят караваном».

Вот уже пятый день женскую половину дворца лихорадило. Все началось с того, как привезли кандийскую принцессу. Понятное дело, что вверили ее заботам Харадира. Поначалу евнух-распорядитель даже обрадовался. Ни скандалов, ни капризов от новенькой — тише воды, ниже травы. Понятно, что и служанок, и покои ей предоставили самые лучшие — как-никак, невеста будущего государя… В том, что Адрелиана коронуют, Харадир не сомневался. И не имел ничего против радостного события.

Евнух, который служит в императорском гареме — будь то распорядитель или мальчик-служка, недавно прошедший все испытания, признанный годным по складу ума и характеру и подвергнутый известной операции, — пользуется большим влиянием. Но с каким бы уважением к евнуху не обращались, как бы перед ним не заискивали, в отношении к нему всегда присутствует легкий, почти неуловимый привкус презрения. Особенно это заметно у мужчин. И Харадир в свое время опешил, когда понял, что вселившийся во дворец лорд-регент общается с ним… как с равным.

Понятное дело: если ее высочество Амилла здесь, значит, со свадьбой все решено. И не хотелось бы ударить в грязь лицом перед будущей императрицей.

Харадир перед вселением принцессы лично осмотрел покои, сделал внушение служанкам, а сам пошел в свой кабинет и тайком достал из особого сундучка бутылку крепкого эрладийского вина. Ждал, что начнутся крики: вода в ванне горячая, яблоки не того сорта, и занавески на окнах зеленые, как хвоя на ели, а должны быть как хвоя на сосне. За долгие годы службы наслушался…

Но караул у дворца в тот день сменился раз, потом другой, и Сурран, молоденький служка, приставленный к Харадиру, дабы набирался опыта, постучался в дверь, спросил, не угодно ли почтенному распорядителю пообедать — обедал распорядитель поздно. И только позже явились служанки — удивленные, улыбающиеся… Ее высочество просит передать, что всем довольна, а почтенному распорядителю вручить в благодарность подарок — футляр для книг из лучшего кандийского бархата, расшитый золотой нитью. И служанок одарила: кому достался гребень, кому узорчатый платок, чтобы не выходить на улицу с непокрытым лицом…

Дальше — пуще. Ни с того ни с сего лорд-регент взялся распускать свой сераль. Зачем? Женитьба, конечно, дело хорошее, нужное. Опять-таки, государственное. Но зачем же наложниц — по домам?!

Евнух-распорядитель поворочался в любимом мягком кресле, которое вдруг показалось ему слишком глубоким, и вздохнул, вспоминая, как утирал слезы Аллейн, которая разревелась в самый неподходящий момент. И как искали ей платок — прикрыть лицо, взамен перепачканного потекшими от слез красками и румянами, да еще такой, чтобы к платью подходил.

И вот теперь новая напасть… Сказать кому — не поверят: сам сайэр Хильдис Коот, светлейший епископ Церкви Сеггера, пожаловал в сераль…

* * *

Евнух поморгал, словно надеялся, что фигура в лиловой сутане, сидящая в кресле напротив, исчезнет. Однако светлейший епископ никуда не исчез, только двойная складка между бровями, похожая на гадательный символ «нун », стала глубже.

— Все понятно, ваше светлейшество, дело государственной важности, — пробормотал Харадир, пытаясь придать голосу необходимую твердость. — Но обычай гласит: невесту до свадьбы лицезреть не дозволяется никому, кроме ее ближайших родственников, а также жениха и его родителей…

— Слушай меня, распорядитель, — епископ нагнулся, оперся на стол, и расстояние между ним и толстяком опасно сократилось. — Я повторю тебе исключительно из уважения к твоей должности и твоим заслугам. Как мне хорошо известно, лорд-регент не раздает должности людям, если они того не заслужили. И не чем-нибудь, а особыми способностями, необходимыми на занимаемом посту. А также чувством долга, верностью и неподкупностью. Иначе разговор с тобой был бы другим.

— Конечно, ваше светлейшество…

— Значит, говоришь, лицезреть невесту нельзя?

— Вы совершенно правильно поняли, ваше светлейшество. Ни в коем случае. Даже лицу, облеченному саном, если только оно…

— …не приходится ей ближайшим родственником.

— Именно так, ваше светлейшество.

— Похвальная бдительность, очень похвальная… Враги престола и Церкви могут быть повсюду. Бывает так: сидит человек в роскошном кабинете, отделанном синим бархатом, — и он верный слуга короны и лорда-регента. Но стоит лишь ему спуститься к нам, в подвал Инквизиции, — и там, среди голого камня, быстро выясняется, что никакой он не слуга, а шпион, продавшийся за золото Соултрада. Очень быстро выясняется, за какой-нибудь час.

Намек был более чем прозрачен. Именно синий бархат обтягивал стены кабинета, где происходил разговор. Евнуха била мелкая дрожь, и он лишь надеялся, что она ускользнет от пронзительного взгляда епископа. Напрасно надеялся.

— Любой распорядок можно нарушить, — промямлил Харадир. — По личному распоряжению лорда-регента, конечно…

— Лорд Адрелиан в отлучке, и ты это прекрасно знаешь, евнух. Ну так как, продолжим поиск врагов до его возвращения?

Харадир был одним из немногих — по пальцам одной руки сосчитать можно — людей, знавших о тайных прогулках лорда-регента по столице. Знал и то, что они зачастую растягиваются на полдня. Сколько он сумеет выдержать в подвале Инквизиции, если епископ и в самом деле исполнит угрозу? Час? Едва ли больше… А потом писцы, обслуживающие пыточных дел мастеров, заскрипят перьями — и обратной дороги уже не будет.

И все же евнух продолжал колебаться… И наконец выдавил:

— Н-не могу, ваше светлейшество. Нельзя…

Епископ подумал, что в упрямом толстяке мужества, пожалуй, поболее, чем у иных, имеющих в штанах полное мужское хозяйство. Наверное, он все-таки мог сломать евнуха, даже без обещанных пыток. Применив магию, например… Но не стал, напротив, позволил тому выйти из нелегкой ситуации без урона служебному долгу:

— Тогда сделаем так. Как я понимаю, там у тебя дверь в другую комнату? — епископ ткнул пальцем в сторону тяжелой малиновой портьеры.

Евнух закивал и принялся лихорадочно вытирать платком лысину. О существовании двери, ведущей из кабинета распорядителя в маленькую комнатку, а оттуда — на женскую половину дворца, знали очень немногие. И всех, кто об этом знал, почтенный Харадир мог перечислить, даже разбуди его среди ночи.

Епископ Коот в этом коротком списке не значился. До сегодняшнего дня.

— Так вот, евнух. Если ты приведешь ее высочество Амиллу, принцессу Кандии, в комнату, которая находится за той дверью… туда есть вход не только из твоего кабинета, верно?

Почтенный Харадир поймал себя на том, что уже в десятый раз промокает лоб и макушку скомканным платком. Он вжался в любимое кресло, но это не помогало. Казалось, взгляд глаз-буравчиков впивается в его рыхлую плоть.

Сайэр епископ знал про потайную дверь… Если разобраться, чем это грозило распорядителю сераля? Ничем. Но от осознания этого факта спокойнее не становилось.

— Дверь оставишь открытой, — продолжал епископ, расправляя на коленях концы пояса и словно не замечая ужаса евнуха. — Соответственно, ее высочество будет стоять по одну сторону шторы, я — по другую. Лицезреть невесту сквозь такую плотную ткань я не смогу… Ну, что скажешь, евнух?

Ответом был сдавленный стон, похожий на мычание теленка. Но явно утвердительный.

— Вот и славно. Так что никаких обычаев и предписаний мы не нарушим. Я просто задам ее высочеству несколько вопросов. А чтобы окончательно развеять твои сомнения и тревоги… Можешь не покидать этой комнаты и выслушать весь наш разговор.

* * *

Ждать пришлось недолго.

— Приветствую вас, ваше светлейшество, — тяжелая портьера немного приглушала звук, но голос невесты лорда-регента звучал вполне отчетливо. Епископ поднялся и неспешно подошел к двери.

— Шуами ан дар маю, ашалла .^[220]

— Маю анна ан дар шуами, алламеи тарро. Фалами дар маю халарра анна то шарраэ .^[221]

Епископ усмехнулся и покосился на евнуха. Тот неподвижно сидел кресле, словно оплыл, заполняя его своей тушей. На его гладком лице застыло то кротко-обреченное выражение, которое появляется у человека, который пережил тяжелую потерю и смирился с неизбежным. Расчет его светлейшества оказался точен. Он знал не только о потайной двери, но и о том, что распорядитель ни слова не понимал по-кандийски. Во всем дворце набралось бы от силы человек десять, понимающих этот язык, — включая самого епископа и лорда-регента, а умеющих мало-мальски объясняться, — и того меньше.

— Шарраэ ара туро ан халарро фаламаи, ато ар-зуабби то заввахи .,^[222] — продолжал сайэр Хильдис, вновь поворачиваясь к двери.

Из-за портьеры послышался прелестный смех, похожий на журчание ручейка.

— И маю фалами зуаро ан ома те ар-заввахэ фалами .^[223]

— Фарада дар ан заввахэ фаламаи зуаро ан ме, ашалла .,^[224] — Хильдис Коот развел руками и отвесил поклон невидимой собеседнице.

Евнух вскинул голову и вперил в него затравленный взгляд. Неужели епископу под силу видеть даже сквозь тяжелую, плотную ткань?

Коот заметил это движение, коротко взглянул на Харадира и кивнул, одновременно прикрыв глаза. Толстяк шумно вздохнул, словно с его плеч упала огромная тяжесть. Этим едва заметным кивком епископ давал понять, что не собирается нарушать уговор.

— И ом ар? туро ан халарро фаламаи анна то шарраи , — продолжал он. — Ме баларраэ аллахар анн? ашалла .^[225]

— Арахарралаэ ар-аллуат ту фарра ,^[226] — лукаво возразила принцесса.

— Аллама мута ар-алхарралаэ то ар-анна .^[227]

— И ома аллама ой ар-анна маю .^[228]

— И фарси-ар-туллаэ таэ хуараэ но ваххаламаэ. Аула-фейхаэ анна кель-ами аллуаэ .^[229]

Несчастный распорядитель таращился то на дверь, то на безжалостного епископа, надеясь понять хоть что-то из разговора. Страх немного прошел, сменившись растерянностью и полной беспомощностью. Что он скажет лорду-регенту? Евнух жалобно посмотрел на резной столик, где еще прошлой осенью стояла клетка с бормотуном, его любимцем. Элвес, бедная птичка… Ты наверняка запомнил бы что-нибудь из этой варварской тарабарщины…

— Фейхаэ ан фарра ато кель-ами ар-фейхаэ ,^[230] — послышался голосок принцессы.

— Таи фейхи дар бен анна фейхаэ, ашалла…^[231] И ом йох шело маю то ар-анна шелли? Зуарро то ома маю ой-фарсаэ шелли .^[232]

Хильдис Коот выдержал паузу и прислушался к дыханию за портьерой.

— Шелоэ фармилла то фарраэ мано но милревиэ-фах ар-мута ой-ашаллаэ .^[233]

Умна, ничего не скажешь… Епископ напоминал себе человека, метающего дротики вслепую. Правда… прежде чем завязать себе глаза, он успел хорошо разглядеть мишень.

И первый же дротик попал в цель. Пусть не поразил ее, но задел. Ответ собеседницы прозвучал на миг позже, чем можно было ожидать.

— И но шелли ар-йох те бар-таллабаи фах мута харралаэ ан айят ?^[234]

— Фар-алла ,^[235] ваше светлейшество.

Последние два слова прозвучали так, словно у барда, подыгрывающего себе на валлине, лопнула жила на смычке, и древко со всей силы ударило по струнам. Распорядитель Харадир, окончательно отказавшийся понять смысл разговора и убаюканный звуками певучей кандийской речи, подскочил в своем кресле. Но епископ оставался невозмутим. Толстая парча приглушала звук.

Но там, где евнух слышал лишь прекрасную, но бессмысленную музыку слогов и пауз…

Там, где знаток кандийского языка заметил бы лишь искусную риторическую игру, которой жители многочисленных маноров, теснящихся вдоль границы ледников, и разбросанных по пустыне оазисов учатся исподволь, овладевая родной речью, а заодно и добрым десятком людских и нелюдских наречий…

Там епископ ощутил первые признаки нарастающей паники. Так что не будем торопиться, девочка. Поиграем, раз тебе так нравится. «Туалла хавида — пато турро^[236] …»

Он едва не произнес это вслух.

Молчание затягивалось. Будучи знатоком не только языка Кандии, но и ее обычаев — впрочем, то же самое можно было сказать о языках и обычаях многих народов, населяющих Лаар, — епископ Коот мог ожидать, что следующим ходом станет приглашение «перейти от слов к делу». Но не обязательно. Любой, кому доводилось вести дела с жителями огромной, малонаселенной территории, именуемой Кандией, может рассказать о многочасовых обменах общими фразами вперемешку с любезностями, которые предшествовали решению главных вопросов. Многим это казалось просто развлечением, и кандийцы с этим не спорили. И лишь сами они да те немногие, вроде Хильдиса Коота, кто стремится дойти до сути и найти второе дно — или хотя бы убедиться, что его нет, — знали: это и есть переговоры по-кандийски.

— Алламаэ те фах-харраэ, йет алламаэ шеллоэ аллахар ,^[237] — продолжала принцесса. — Алламэ айте фармила ар-шело хурулла анна йинуххаэ .^[238]

Ее голосок был по-прежнему сладок и певуч, и епископ мог поклясться, что она улыбается. Однако звон колокольчика понемногу сменялся лязгом стали. Хороший признак… К тому же она помянула хуруллу — сорняк, цветы которого благоухают похуже выгребной ямы, а вторая фраза содержала оскорбительный намек.

— И аллахар анна бейлахар ,^[239] — спокойно проговорил Коот и одернул пояс, стягивающий его лиловое одеяние. — Милреви-тарро хар фармила ар-анна хурулла бей йинн-ойарашалаэ милреви .^[240]

Стало очень тихо. Даже евнух-распорядитель очнулся от дремоты в своем кресле и насторожился.

— Ай-йетаэ то айат …^[241]

Теперь он отчетливо слышал, как дрожит голос невесты лорда-регента — от страха, от отчаянного, безнадежного усилия в попытке выиграть спор.

— Ом вах баллараэ маю … — епископ выдержал паузу, словно подбирая подходящее слово, — аллахар. Ой-йетаэ хурулла-йета ан милреви …^[242]

Пол под ногами епископа содрогнулся. Казалось, в стену дворца ударил таран. Позолоченное деревце, стоящее на каминной полке, со звоном упало, хрустальные листья рассыпались по ковру.

Евнух-распорядитель вскочил, словно подброшенный катапультой, и бросился к двери, оттолкнув епископа. Трудно было ожидать от толстяка такой прыти… Его лицо посерело, точно непропеченное тесто. Харадир рванул тяжелую бархатную штору и наполовину сорвал ее с карниза.

На женской половине стоял гвалт. Звон бьющейся посуды, визг служанок и наложниц, пронзительный голос Харадира:

— В сад! Всех женщин — в сад! Быстрее, быстрее!

Воистину, евнух-распорядитель не зря получал свое жалование.

Равно как и архитектор, который перестраивал дворец и позаботился о том, чтобы из любого помещения можно было без особых затруднений попасть в один из внутренних двориков. Чем и воспользовался Хильдис Коот: оставаться в кабинете почтенного Харадира стало не только бесполезно, но и небезопасно.

С тех пор как разразился Катаклизм, в Туллене землетрясения случались по крайней мере трижды в год (если верить поступающим донесениям), и хотя бы раз в год — в самой столице. Но сегодняшнее землетрясение было каким-то… неправильным.

Глава пятая Чем заканчиваются прогулки инкогнито

Человек пришел в себя от резкой боли — похоже, кто-то всей тяжестью наступил ему на руку. И тут же последовали новые болезненные толчки и удары… Человек лежал навзничь. Вокруг металась обезумевшая толпа.

Застонав, он поднялся на четвереньки, затем на ноги, едва не был свален снова, но устоял и побрел в сторону от столпотворения, не понимая: «Кто он? Где он? Что вокруг происходит?»

Кое-как выбрался из толчеи, не обращая на нее внимания, не вслушиваясь в звучащие вокруг вопли.

Память начала проясняться — медленно и неохотно. Человек с трудом разлепил губы и проговорил без всякого выражения:

— Я — ротмайстер Баркус.

Память радостно подтвердила: да, именно так он себя и называл… Но отчего-то произнесенное имя показалось чужим. Ненастоящим.

Где-то неподалеку истошно заорала женщина, легко перекрыв бессвязный хор толпы:

— На помощь! Грабят!! Насилуют!! Убиваю-у-у-у-т!!!

И, странное дело, вопль этот словно выдернул затычку из переполненного сосуда: воспоминания хлынули струей, потоком.

«Какой, в бездну Хаоса, еще ротмайстер?! Я лишь называл себя так, инкогнито гуляя по Туллену. А на самом деле я… Да, Адрелиан. Лорд-регент Адрелиан. Но что же происходит в моей столице?»

Женский крик, терзавший уши, смолк. Возможно, убийцы и насильники успели сделать свое черное дело. Либо же разбежались, не вынеся пронзительных воплей жертвы.

Но и без того вокруг хватало суматохи. Удары землетрясения — а в том, что случилось именно оно, Адрелиан не усомнился, — уже прекратились. Дома вокруг большей частью уцелели — иные покосились, стены других покрылись трещинами. Лишь несколько зданий старой постройки лежали в руинах. Но люди не спешили в свои жилища, опасаясь новых подземных толчков. Никто толком не знал, что можно и нужно делать. Женщины причитали, прижимая к себе детей. Мужчины мрачно молчали. Неподалеку занимался пожар, но никто не спешил его тушить.

«Где городская стража? Где гвардия? Почему никто ничего не делает? — возмутился Адрелиан. — Вот и отлучись ненадолго…»

Меж тем по площади пронесся слух, что здесь-то еще ничего, стихия достаточно милостиво обошлась с людьми, а вот неподалеку, где рухнул караван-сарай старой постройки… Называли цифры раздавленных — одна другой больше.

Лорд-регент немедленно поспешил туда.

Развалины старого караван-сарая и впрямь представляли самое печальное зрелище. Земля устлана погибшими, раздавленными и ушибленными. Многие купцы и их работники еще оставались под руинами, придавленные обломками стен и тяжеленными тюками с товаром, — стоны доносившиеся оттуда, не позволяли усомниться. Народ, столпившийся вокруг, застыл в каком-то тяжком оцепенении, не пытаясь спасти погибавших.

Адрелиан сгоряча совершенно позабыл, что он переодет. По привычному сознанию своей власти грозно закричал на бесчувственных ленивцев и приказал им расчищать обломки, отваливать тяжести и освобождать раненых. Многие, полагая его чиновником, повиновались властному голосу, и лорд-регент, чтобы подать им пример, первым начал отбрасывать камни и перетаскивать тюки.

Несколько минут спустя Адрелиан услышал зычные крики: «Разойдись! Разойдись!» Поднял голову — на площадь въезжали конные гвардейцы во главе ротмайстером Круллом. С этим командиром лорд-регент был лично знаком с давних, еще до Катаклизма, времен. Старый служака, решительный, храбрый и преданный, но сообразительностью, увы, не блещет… Что и продемонстрировал в очередной раз вполне наглядно.

— Отставить! — рявкнул Адрелиан, подскочив к Круллу. — Не разгонять толпу! Пусть расчищают обломки, спасают людей!

Ротмайстер, казалось, на мгновение лишился дара речи. Уставился так, словно видел лорда-регента первый раз в жизни. Хотя, конечно же, не мог не узнать, пусть и в чужой одежде.

— Кто здесь командует: ты или я? — поинтересовался Крулл весьма язвительно. — Ты или я получил этот шеврон из рук самого лорда Адрелиана?

Теперь уже лорду-регенту пришел черед онеметь.

— Ступай! — махнул ротмайстер рукой с зажатой в ней нагайкой. — Ступай и радуйся, что у меня нет времени наказать тебя за дерзость!

— В своем ли ты уме, ротмайстер Крулл?! — возопил Адрелиан. — Отныне ротой ты не командуешь, езжай в казарму и жди решения своей судьбы!

Ротмайстер немедленно доказал, что решительности ему и в самом деле не занимать. Ответил не словом, а делом — со всей силы вытянул лорда-регента нагайкой. И крикнул солдатам:

— Взять его!

«Сошел с ума… Не узнает меня…» — мелькнула мысль у Адрелиана. Гвардейцы уже подбирались к нему, расталкивая конями толпу.

— Солдаты! Разве вы не узнаете своего командующего? — громыхнул голос лорда-регента, прокатившись от края до края площади, — точь-в-точь как в старые времена громыхал на поле боя.

Не узнавали… Или старательно делали вид, что не узнают.

Заговор?.. Мятеж?.. Разбирательство стоило отложить на потом. Раз уж люди решились на такое , то пойдут до конца, ни перед чем не остановятся. Ткнут ножом в суматохе, и конец…

Надо было уносить ноги, и Адрелиан юркнул в толпу. Зеваки улюлюкали ему вслед, но попыток схватить не предпринимали.

* * *

Землетрясение вызвало не так много разрушений, как показалось поначалу, зато переполоха наделало немало.

Половина магов, прибывших на большой совет, разъехалась накануне вечером. Лорд-регент не любил проволочек и позаботился о том, чтобы люди, занимающиеся государственными делами, разделяли с ним эту нелюбовь. Те, кто не успел уехать, ненадолго заперлись в особом покое.

Как стало вечером, была срочно созвана комиссия от Инквизиции, коей поручили установить истинные причины происшествия.

Это могло означать только одно: без магии тут не обошлось.

Прислуга еще убирала битую посуду и поломанную мебель, когда вернулся лорд-регент.

Его одежда была разорвана, в пыли, на щеке красовалась ссадина. Не говоря ни слова, он прошел в свой кабинет, через миг выбежал оттуда, огляделся по сторонам и исчез в гардеробной.

Придворные и прислуга растерянно переглядывались. Наконец, кто-то сообразил сбегать на кухню и распорядиться, чтобы лорду-регенту подали ужин. В гардеробной было подозрительно тихо, и другой слуга, осторожно постучав в дверь, спросил:

— Мой лорд, не желаете ванну?

— Ванну?! — послышался хриплый, но восторженный вопль. — Давай!

…Слуги еще не успели убрать разлитую воду, а их ждал новый сюрприз.

Лорд-регент, который даже на полевой кухне держался под стать родовитому сайэру, уписывал за обе щеки. О существовании такой вещи, как вилка, он и думать забыл. Нагромоздив на тарелку горы закусок, Адрелиан управился с ними с помощью салатной ложки, хлебнул из кубка, после чего недоуменно уставился на мажордома.

— Эт-то что такое?

— Родниковая вода, милорд, — с поклоном ответил тот, пытаясь сохранять невозмутимость.

— Вода?!

— Так точно, милорд. В соответствии с вашим…

— Разорви меня демоны Хаоса! — взревел Адрелиан. — Почему лорд-регент должен пить воду, как мул у дороги? Вина! Самого лучшего! Что у вас там есть? Или вы все гномам на топоры поменяли?

Несчастный распорядитель точно врос в землю. А вдруг это шутка? Или хуже того: лорду-регенту вздумалось испытать его таким способом?

Тем временем Адрелиан сунул в рот остатки немыслимой смеси, которая осталась на тарелке, и принялся жевать.

— Успокойся, приятель, — буркнул он с набитым ртом и хлопнул распорядителя по плечу. — Никто тебя на дыбу не потащит… Давай-ка, быстренько…

И, поднеся к губам тарелку, вылил в рот остатки подливки и звучно рыгнул.

Ужин (во время коего лордом-регентом было выпито немало) еще не закончился, а по дворцу уже ползли слухи: будущий император ударился головой во время землетрясения и… как бы это выразиться помягче… слегка тронулся умом. Тем более что подтверждения этим слухам следовали одно за другим.

* * *

Странник был немолод, загорел, худ, жилист. Истоптанные сапоги и сбитый конец посоха свидетельствовали, что немало дорог он измерил своими шагами, пока не очутился здесь, на окраине Туллена.

Что происходит в городе, странник пока не понял — подземные толчки застали его в пути, в нескольких лигах от столицы, и не показались чересчур сильными.

— Скажи, добрый человек, — обратился он к первому встреченному тулленцу, — что произошло в вашем спасаемом богами городе? Смута или вторжение врагов?

Тулленец стоял у обочины и не спешил ответить на заданный вопрос. Занимался он странным делом: мял и ощупывал собственное лицо.

Странник повторил вопрос.

— Землетрясение… — ответил тулленец равнодушно, словно о чем-то малозначительном. — Но ответь и ты, странник, на мой вопрос, хоть и может он показаться нелепым. Какое у меня лицо? Опиши его по совести!

— Сеггер да простит тебя, добрый человек, за такие неприличные вопросы! Но если это тебе нужно…

— Очень нужно!

— Изволь, я опишу. Лицо у тебя ужасно загорелое, кожа почти черная.

— Проклятье…

— Нос чуть ли не с мой кулак…

— Проклятье…

— …Рот преширокий и губы с голубым отливом.

— Что еще? — сдавленно прохрипел тулленец.

— Глаза серо-зеленые и выпучены, как у рака. А в общем… ты уж извини, добрый человек, но Сеггер наградил тебя преотвратной рожей!

Выдав этакое заключение, странник отступил на шаг и перехватил посох поудобнее, мало ли что взбредет в голову странному человеку… Но тулленец лишь ограничился словами:

— Не Сеггер одарил меня этим … И мой ответный дар будет страшен!

* * *

Амилла отложила книгу, упала на тахту и судорожно обхватила пухлую бархатную подушку.

Больше всего ей хотелось разреветься. Нельзя. Вот-вот войдет служанка, чтобы помочь ей переодеться, сделать прическу… и непременно спросит: «Что случилось, ваше высочество?» Можно что-нибудь соврать — например, что стосковалась по отцу. Или просто приказать, чтобы ее оставили в покое. В конце концов, она принцесса, невеста будущего императора Туллена!

Если только свадьба состоится.

Нет, конечно, состоится. Адрелиан так ее любит! Стоит ей только попросить, и он…

А что «он»? Пообещал разорвать отношения с этими дикими горцами, которые два дня везли ее в мешке через всю пустыню? Ее до сих пор тошнит от запаха конского пота и плохо выдубленной кожи, стоит только вспомнить… Сказал, что избавится от своих наложниц? Разрешил не ходить в церковь?

Хорошо, но откуда ей знать, что обещания не останутся обещаниями? Где указ со словами «не оказывать помощи», «не подпускать к границам» и прочими, скрепленный императорской печатью? Где гонец, который скачет на север, чтобы отнести этот указ Балеогу? Правда, болтая со служанками и как бы невзначай спрашивая то одну, то другую, Амилла поняла, что почти все наложницы уже покинули дворец, а те, что остались, уедут со дня на день. Но если это всего лишь уловка? И если уж на то пошло, кто помешает императору заводить новых наложниц после свадьбы?

Если только свадьба состоится…

В дверь постучали. Наверно, служанка пришла — помочь одеться, сделать прическу…

— Входи! — крикнула Амилла.

Но девушка, которая проскользнула в дверь, была непохожа на служанку. Слишком хорошо одета… И слишком высоко держит голову.

— Меня зовут Флайри. Я наложница Адрелиана.

— Тебе еще не сказали, что все наложницы ко дню моей свадьбы должны отправиться по домам?

Флайри поджала губы, но гримаса получилась горькой. Девушка присела на пуфик и привычно одернула длинное темно-зеленое платье — еще один жест, выдающий девушку из древнего рода сайэров. Она была ростом чуть выше Амиллы, немного старше и заметно шире в плечах. В ее фигурке было что-то мальчишеское. Огромные, чуть ли не в пол-лица глаза были густо подведены и от этого казались еще больше.

— Ты, наверно, думаешь, что я стану просить, чтобы ты пожалела меня? Буду рассказывать, как я люблю Адрелиана и все такое?

Кандийка смутилась. Примерно этого она и ожидала. Заплаканные девушки, которые будут умолять ее поговорить с лордом-регентом, позволить им остаться…

А теперь она сама вот-вот расплачется.

— И что дальше? Думаешь, я откажусь от свадьбы? Брошу все, оставлю письмо лорду Адрелиану и уеду к отцу?

Наложница поднялась и шагнула навстречу Амилле. Всего один шаг, но кандийка попятилась.

— Не городи чушь, принцесса… — прошипела Флайри. — Свадьба состоится. Если ты этого захочешь. А ты захочешь. Но имей в виду: Адрелиану нужна не женщина, а императрица для его империи. Иначе он бы давно женился.

— На тебе, что ли?

— Да хоть бы и на мне!.. Послушай, сейчас это неважно… — она покачала головой и коснулась руки Амиллы. — Адрелиан в беде. Я не знаю, что именно случилось, но… Мне нужен твой совет. Мне больше не с кем поговорить. Понимаешь, сегодня, после ужина, он позвал нас к себе…

— Нас?

— Да. Нас осталось всего три: Валда, Солана и я. Остальные уже отправились к родителям… Я знаю, это из-за свадьбы…

«А ты чего хотела?»

Слова уже были готовы сорваться с губ Амиллы, но она осеклась. Кажется, девчонка и в самом деле не пыталась ее запугать или оскорбить. И смолкла она не потому, что ждала ее ответа. Меж густых бровей наложницы залегла морщинка, губы сжались, точно от невыносимой боли.

— Продолжай.

— Я никогда его таким не видела… Он был… пьян.

Последнее слово Флайри выплюнула, как неприличное орочье ругательство.

— Поверь мне: Адрелиан не пьет. Даже на торжествах. Пара глотков не в счет. Ты разве не заметила? Когда вы с ним ужинали? Он наверняка приказал принести вино, но у него в бокале была вода. Или ягодный сок.

— Откуда ты знаешь? — ахнула Амилла.

Она была слишком потрясена, чтобы скрыть изумление. И в самом деле… Во время второго визита лорд-регент распорядился подать угощение. Когда пришел слуга-евнух с вином и фруктами, дочь магноса заметила, что кубки он принес разные и старается, чтобы ни в коем случае их не перепутать. И запах… Тогда словно звякнул колокольчик, и только сейчас Амилла поняла: когда Адрелиан поцеловал ее в щеку у дверей спальни, она не ощутила запаха хмельного.

Флайри чуть заметно улыбнулась.

— Я знаю его не первый день. Он никогда не пил. Он считал, что человек, на которого возложена такая ответственность — управление государством, — должен сохранять трезвую голову. Иначе этим непременно воспользуются враги.

Амилла поежилась. Только сейчас она поняла, что почти совсем стемнело, и никто не пришел растопить камин. Пламя свечей подрагивало, словно от холода или страха.

— Ну так вот, — продолжала Флайри. — Он посмотрел на нас и спросил: «Как, это все?» Распорядитель Харадир стал объяснять: мол, вы сами приказали отпустить Аллену и всех остальных. А он даже не дослушал, шлепнул Солану и сказал что-то вроде «Ладно, девочки, пошли веселиться».

Пресвятой Пасман-миротворец… Амилле показалось, что пол уходит из-под ног, как сегодня утром, когда началось землетрясение. Значит, он все-таки обманул ее.

— И что ты предлагаешь?

Она надеялась, что этот вопрос прозвучит спокойно, небрежно. Но голос внезапно осип, а язык стал непослушным.

— Мы должны выбраться отсюда и рассказать кому-то о том, что случилось, — Флайри покачала головой. — Сейчас у нас есть возможность. Пока… этот человек развлекается… Только мне кажется, что это и не человек вовсе.

— И кому ты расскажешь? — выпалила Амилла. — Кто нам поверит?

— Все поверят! Все, кто знает Адрелиана. Видишь, даже ты мне поверила!

— А кто тебе сказал, что я поверила?

Амилла сделала последнюю попытку освободиться от кошмара, который сгущался вокруг нее с сегодняшнего утра. В конце концов, какая разница, кто станет ее мужем — настоящий император или его двойник? Она станет императрицей Туллена, ее коронуют… а там будь что будет! Но что-то подсказывало ей, что это не так.

— Я вижу, что ты веришь, — шепот Флайри обволакивал ее невесомой осенней паутинкой. Теперь девушек разделяло не больше шага. Казалось, бархатистые глаза наложницы не отражают, а впитывают золотой свет свечей. Амилла заметила две тонких морщинки, которые словно брали ее рот в скобки, и подумала, что наложница старше, чем показалось в первый миг.

— Знаешь, что я подумала? — тонкие пальцы стиснули запястья Амиллы, в горе между женщинами возникает особая близость. — Ты права насчет Темной стороны. Поэтому надо поговорить с кем-то из Инквизиции. Феликса Гаптора нет… Значит, с Хильдисом Коотом.

Кандийка задрожала. Она никогда не разговаривала с епископом. До этого утра. Слышала о нем многое, и хорошее, и плохое. Но сегодняшний разговор, с его завуалированными угрозами, оставил крайне неприятное впечатление… Да что обманывать себя — просто-напросто напугал Амиллу.

«Только не с ним», — хотела ответить она… и потеряла сознание.

Флайри, которой случалось после боя ампутировать руки или ноги покалеченным солдатам, презрительно скривила губы. Затем нагнулась, легко, без натуги подняла с пола обмякшую принцессу, положила на кровать. Долго рассматривала, задаваясь извечным женским вопросом: «Да что же он в ней нашел?»

Успокаивать себя мыслями о браке по политическому расчету не стоило… Адрелиан полюбил невесту, полюбил по-настоящему, и Флайри хорошо это чувствовала…

Но все-таки: что же он в ней нашел?

Глава шестая Чужое лицо

После разговора со странником Адрелиан уверился окончательно: никаких случайностей, вызванных землетрясением и последовавшей суматохой, нет и в помине. Он, лорд-регент, стал жертвой магической атаки — хорошо продуманной и спланированной кем-то, знавшим привычку Адрелиана к прогулкам инкогнито… И этот «кто-то» — из обитателей дворца, сомнений нет. Надо было знать наверняка , что правитель покинул дворец под чужой личиной. Не исключено, что и землетрясение — плод заклинаний того же мага, не бывает таких совпадений…

И вот результат: фальшивая чужая личина стала по-настоящему чужой. Что теперь делать — непонятно.

Можно, конечно, во всеуслышание объявить себя лордом-регентом, попавшим под злые чары. Тому же ротмайстеру Круллу, происходи разговор с ним в более спокойной обстановке, можно было бы напомнить о многих делах, про которые случайный самозванец знать ничего не должен. Можно было бы, но…

Но план такой сработает, только если во дворец вскоре после землетрясения не заявился некто , похожий как две капли воды на Адрелиана.

А он заявился, сомнений нет. Потому что никто не станет затевать столь рискованную игру лишь для того, чтобы доставить временные неудобства лорду-регенту.

Тогда попытка объявиться может закончится плачевно… Если очень повезет, то и столица, и затем страна расколются надвое: кто-то признает регентом утратившего лицо Адрелиана, кто-то — засевшего во дворце двойника-самозванца. Смута, гражданская война… Не годится. Даже если удастся в той войне победить, враги только и ждут такого случая.

А если не повезет, то гвардейцы схватят Адрелиана, когда он только начнет убеждать потенциальных сторонников, что он — это он. Швырнут в подземную темницу, и все на этом закончится. Даже публичной казни, как в случае с лжепринцем лже-Лорисом, ждать не приходится. Ну объявился какой-то сумасшедший бродяга-самозванец, ну сгинул безвестно, через неделю никто и не вспомнит…

Нет, с последствиями магической атаки надо бороться с помощью магии. Адрелиан вздохнул. Он всегда предпочитал надеяться на верный меч и мужество солдат… Но другого выхода нет, надо обратиться к кому-то из сильных магов, и вернуть для начала свое истинное лицо.

Проблема в другом: а к кому можно обратиться, не рискуя попасть в лапы автору всего нынешнего безобразия? К Хильдису Кооту? Что не епископ затеял магическое покушение, Адрелиан был уверен. Почти уверен…

Но… Но лорд-регент не всегда согласовывал свою политику с политикой серого братства — когда считал, что интересы Инквизиции идут вразрез с государственными. Не так давно, когда на совете речь зашла об объединении с Аккенией, епископ очень старался не выдать недовольство… Не посчитает ли сайэр Хильдис, что попытаться сделать из самозванца свою марионетку гораздо выгоднее, чем иметь дело с подлинным, но весьма своевольным Адрелианом?

Ответить на этот вопрос лорд-регент не смог. Не успел.

Несколько фигур, закутанных в темные плащи с низко опущенными капюшонами, со всех сторон надвинулись на него из сгущавшихся вечерних сумерек.

Во всех их движениях таилась невысказанная угроза, и лорд-регент не стал мешкать, решив, что лучше показаться смешным, чем стать мертвым. Торопливо шагнул назад, прислонился спиной к невысокой каменной ограде, подхватил валявшийся под ногами обломок суковатой палки — слишком легковесное оружие, в роли увесистой дубины выступить никак не сможет, но все же лучше, чем ничего. Громко спросил:

— Кто вы?! Зачем прячете свои лица?! Зачем подкрадываетесь в темноте к мирным людям?

Фигуры на мгновение замерли. Затем один из замаскированных поднял руку — несколько угловатым, не совсем естественным движением. И стало ясно: прятал лицо он не зря, в приличную компанию с такой физиономией лучше не соваться… Нос отсечен, осталась лишь недавно зажившая рана с двумя отверстиями; губ тоже нет, в лунном свете поблескивали оскаленные в вечной ухмылке зубы: не обычные человеческие, но сделанные из стали, острые, напоминающие волчьи клыки.

— Кто я? — переспросил изуродованный, и слова его перемежались со стальным лязганьем. — Меня зовут Бо-Заир, и ты навсегда запомнишь это имя, Адрелиан! На все оставшиеся тебе недолгие часы!

Никакой радости от того, что хоть кто-то его наконец узнал, лорд-регент не испытал.

Остальные плащеносцы ни имен, ни лиц открыть не пожелали. Повинуясь знаку Бо-Заира, ринулись на Адрелиана.

Но противостоял им один из лучших бойцов Туллена и сопредельных стран, не растерявший боевые навыки за годы, проведенные в королевском дворце, привыкший сражаться и побеждать как оружием, так и голыми руками.

Бац! — и, столкнувшись с кулаком лорда, один из нападавших отлетел и растянулся на земле. Хрясь! — и рука, тянувшаяся к горлу Адрелиана, бессильно повисла. Рука? Как бы не так, из рукава торчало нечто, куда более напоминавшее птичью лапу с изогнутыми острыми когтями.

Но, рука то была, или лапа, — мощного удара палки не выдержала, переломилась. Увы, палка тоже разлетелась в щепки. Ничего иного, способного заменить оружие, поблизости не виднелось…

У другого нападавшего в пылу схватки свалился капюшон,показалась голова с мерно двигающимися жвалами, покрытая темным густым мягким пухом и опоясанная по кругу не менее как десятком глаз, пялящихся во все стороны. Из рукавов плаща торчали многосуставчатые лапы, весьма похожие на паучьи, но разделявшиеся на несколько частей, тоже суставчатых, шевелящихся, отдаленно напоминающих пальцы — и на концах псевдопальцев двигались, сгибались и разгибались какие-то крючочки, отросточки… Впрочем, внимательно все разглядеть Адрелиан не успел, сбил тварь ударом ноги, хотел добавить, добить, — не успел, в драку лезли все новые и новые существа.

Лорд-регент вскоре понял, что атакующие стараются его не убить, но захватить живым, отчасти это уравнивало шансы, но лишь отчасти…

В схватке наступила недолгая пауза — поверженные враги поднимались с земли, но не спешили вновь ринуться в бой.

Адрелиан же, понимая, что так просто от него не отстанут, прикидывал, в какую сторону лучше пойти на прорыв.

А затем на него двинулся новый боец, тоже закутанный в плащ — но даже в этом одеянии на человека он не походил ни малейшим образом: тело угловатое, совершенно нелюдских пропорций. То не был тролль или иной перегруженный мышцами здоровяк, как можно было ожидать, — росточком существо едва достигало пояса взрослого мужчины, и лорд-регент промедлил с ударом.

Напрасно…

Капюшон отлетел в сторону, показалась голова — расплющенная, блинообразная, с широченным безгубым ртом и выпученными лягушачьими глазами. Раскачиваясь из стороны в сторону, голова поднималась все выше, казалось, что поддерживающая ее тоненькая извивающаяся шея растет на глазах. А может, и в самом деле росла.

В ритме движений плоской башки было нечто, притягивающее взгляд, завораживающее. Адрелиану чудилось, что в голове его звучит незатейливый заунывный мотив, выводимый флейтой или схожим инструментом, — расслабляющий, клонящий в сон. Хотелось лечь, вытянуться, закрыть глаза, — и будь что будет.

Лорд-регент мотнул головой, отгоняя наваждение. Тварь не делала попыток напасть, лишь вытягивала шею все больше и больше. Вот ее сплющенная голова поднялась на уровень человеческого роста, потянулась выше… Неторопливо, с нарочитой успокаивающей медлительностью.

И вдруг безгубая пасть распахнулась — мгновенно превратилась в круглый провал. Ни клыков, ни даже самых маленьких зубов существо не имело, не они были его оружием. Наружу стремительно метнулся язык, точь-в-точь как у лягушки, ловящей муху. Всем языкам язык, предназначенный явно не для ловли насекомых — настоящая сеть из многочисленных гибких отростков.

Адрелиан рухнул, спеленатый живым коконом. Напряг все силы, пытаясь разорвать извивающуюся сеть, один отросток лопнул, брызнув на лицо лорда жгучей темной жидкостью, за ним второй, третий… Казалось, освобождение близко…

Взмах руки Бо-Заира лорд-регент не увидел. И свист небольшого медного ядра, подвешенного на ремешке, сплетенном из сыромятной кожи, не услышал… Вечерняя тьма вспыхнула для него багровым пламенем, и тут же распалась на пылающие куски, разлетелась осколками, и вновь превратилась в темноту — непроглядную и безгласную.

* * *

Епископ зажег еще одну свечу. Она не разгоралась долго — трещала, сплевывала искры, — но наконец кургузый рыжеватый хвостик пламени вытянулся и стал ровным.

Глядя на его трепещущий кончик, сайэр Хильдис Коот, светлейший епископ Церкви Сеггера, член королевского совета, боевой магистр Храма Вольных и примас капитула Инквизиции еще раз перечислил в уме все странные события, что случились в этот день и в этот вечер. Потом вспомнил разговор с принцессой. И глубоко задумался.

Покои епископа Коота располагались в дальнем крыле дворца и не отличались роскошью — устав Серого Ордена предписывал аскетизм и воздержание. Хильдис Коот встал из-за стола и прошелся по комнате с низким потолком. Звук шагов по голому полу будил в тяжелых каменных стенах гулкое эхо.

Час назад он вернулся с заседания капитула — экстренного, созванного в большой спешке. Капитул Инквизиции собрался не в столице — в стенах монастыря Вольных, в половине конного перехода от Туллена. Конечно же, его светлейшество добирался туда не верхом, воспользовался порталом, — на таких расстояниях действовали они достаточно надежно.

Там можно было не опасаться чужих ушей… хотя после того, что случилось во дворце, никто уже не знал, чего ожидать. Как заметил капитан-настоятель, появись на кафедре собора лично Архааль, никто бы не удивился. Пошутил, конечно… но в каждой шутке, как известно, есть доля истины.

Причин для такой поспешности было две, но и каждой из них оказалось бы довольно. Странное землетрясение и не менее странная перемена, которая произошла в лорде-регенте.

Проще всего оказалось установить причину землетрясения. Давно известно, что твердь земная подобна крепостной стене, сложенной из огромных глыб и соединенных раствором. Понятно, что лакуны и щели в этой кладке оставлены Пресветлым Сеггером не по недосмотру, а с особым умыслом — например, для тока подземных вод.

После же Катаклизма она уподобилась куче кое-как наваленной черепицы. Вода ушла вглубь по разломам, образовались пустоты, которые проседали под тяжестью почвы, камней, пепла и всего прочего. Время от времени «куски черепицы» начинали скользить друг по другу, и тогда сотрясались вновь отстроенные деревни, замки сайэров и города. Лаар оседал, точно дом, под который не удосужились подвести добрый фундамент. Правда, по сравнению с Катаклизмом все это казалось сущими пустяками. Каменщики навострились возводить мощные стены и соединять их толстыми балками, причем даже самые бедные семейства и самые отъявленные скупцы раскошеливались на дубовую древесину из Кандии, которая изрядно вздорожала. И не возводили строения выше двух этажей, даже королевский дворец, спрятавшийся за высокими стенами. Исключением стали только сторожевые башни, которые укрепляли всеми возможными способами, в том числе и магическими. Лишь кое-где возвышались дома, неведомым образом пережившие Катаклизм. Теперь они взирали на низкорослых соседей с брезгливым высокомерием знатных старух, наблюдающей из окна за шумной компанией юных девушек и парней.

Казалось, Туллен припал к ухом к земле, да так и не осмелился подняться — боялся, что вовремя не услышит подземный гул, предвещающий новое землетрясение.

Пропустил. Прослушал. Да и странным оно оказалось…

Землетрясение разразилось, точно гром среди ясного неба, без обычных предвещающих его признаков. Собаки не скулили, лошади и верблюды не пытались сорваться с привязей…

Обычно стены домов ходили ходуном, кувшины съезжали с полок, тряслись, словно от страха, — на этот же раз они попросту свалились вниз. Раз! — и упали, не раскачиваясь… Не зазвонил Большой колокол — а он отзывался на дрожь земли с тех пор, как лорд-регент повелел отлить его заново и повесить на башне. Зато шума и пыли было предостаточно. Вся труха, скопившаяся под стрехами и на чердаках, вся копоть с потолочных балок посыпалась на головы горожан. Народ выскакивал в двери и окна, вопя от ужаса. Те, кто уже находился на улицах, толком ничего не почувствовал — кроме разве что торговцев на открытых лотках. Однако вид перепуганных соседей и сыплющейся с крыш черепицы не способствовал душевному спокойствию. Паника мгновенно охватила столицу — к счастью, ненадолго.

Имитация… Имитация магическим путем внешних признаков землетрясения.

Отцы-инквизиторы пытались понять, откуда был направлен удар. В столице применение заклинаний подобной силы незамеченным не прошло бы.

Конечно же, внимание в первую очередь обратили на север. Так уж повелось в последние годы — если уж ждали беды, то в первую очередь с севера, с Темной Стороны. Туда развернуты заставы, и военные, и магические. Идущие из-за Халланских гор возмущения в астральных слоях бдительно отслеживают маги-наблюдатели, несущие посменное круглосуточное дежурство.

Неведомый противник хорошо это понимал, и ударил с тыла. С юга. Нельзя сказать, что от нападений оттуда, в том числе и магических, Туллен не имел защиты. Имел… Совсем недавно имел…

Сайэр епископ вновь встал, подошел к стене из грубо обтесанного камня, щелкнул пальцами, — и неровная серая поверхность превратилась в рельефную карту Лаара. Карта казалось живой: обладая очень острым зрением и внимательно всмотревшись, можно было увидеть, как шевелится под ветром листва деревьев Нальраэна, или разглядеть белые барашки на волнах, гуляющих по озерам Уорлога.

Хильдис Коот сделал замысловатый жест левой рукой, и на карте загорелись семнадцать ярко-зеленых кружочков. Некоторые из них располагались в приграничных городах, тулленских и сопредельных, другие — в заброшенных святилищах и храмах, три или четыре вообще в местности пустынной и ничем не примечательной. Разбросанные, по видимости, бессистемно и хаотично, кружки тем не менее складывались в замысловатую симметричную фигуру. Вернее, складывались бы — но один выпадал, нарушал симметрию, и мерцал он сейчас не зеленым — тревожным алым светом.

Система магической обороны Туллена. Одна из наиболее охраняемых государственных тайн.

Несколько пассов — и масштаб карты изменился, теперь она показывала юг, пустыню Дзара и расположенные еще южнее земли. Именно там, в оазисе Гаа-Рах, горел тревожный алый сигнал: невидимая сеть, прикрывавшая державу с юга, порвана. И оттуда враг нанес колдовской удар, аукнувшийся псевдоземлятресением в Туллене.

Казалось бы, случайность: набег йордлингов, перебитая храмовая стража, похищенные магические артефакты…

Но епископ давно уже не верил в случайности и совпадения. Не положено в них верить инквизитору…

Неслышно звякнул колокольчик. Именно что неслышно — тончайший серебряный звон прозвучал лишь в голове Хильдиса Коота. Кто-то стоял у дверей, кто-то желал поговорить с его светлейшеством. И поводом послужило нечто важное, ради пустяков никто бы не побеспокоил епископа глубокой ночью.

— С вами желает поговорить… — начал отец-экзекутор с серой сутане, и не закончил — сделал шаг вперед, нагнулся к епископу, прошелестел имя в самое ухо едва разборчивым шепотом. Добавил уже вслух, оправдывающимся тоном:

— Ваше светлейшество приказали, что в любое время дня и ночи…

Сайэр Хильдис кивнул, пошагал следом за экзекутором — длинным, едва освещенным коридором, затем винтовой лестницей, ведущей на вершину самой высокой башни дворца.

Несколько раз на пути попадались постовые — и не люди, но големы, застывшие словно статуи. Впрочем, их неподвижность быстро бы сменилась стремительной атакой, не почувствуй глиняные истуканы эманаций, исходивших от неприметного кристалла, висевшего на шее экзекутора. Такой же кристалл украшал и перстень на левой руке епископа.

В небольшом круглом помещении — выше его находилась лишь смотровая площадка башни — громоздилась магическая аппаратура. Зеркала, бронзовые и серебряные, отполированные до нестерпимого блеска, — они были развешаны по стенам или возвышались на специальных подставках. Кристаллы — иные из них огромные, не обхватишь. Прочие устройства, о предназначении которых простой смертный не смог бы и гадать, знакомой для взора непосвященного человека показалась бы только большая клепсидра, — но капала в ней вода, а непонятного вида алая светящаяся жидкость.

Одно из зеркал мерцало тусклым синеватым светом. Епископ сделал знак инквизиторам — и тому, что был его спутником в прогулке по ночному дворцу, и еще двоим, хлопотавшим у аппаратуры. Все трое отошли подальше, и Хильдис Коот установил вокруг себя и зеркала магический кокон, не позволяющий увидеть и услышать, что происходит внутри. Перестраховка, конечно же, попасть сюда могли лишь самые верные, трижды проверенные и испытанные самыми разными искушениями, но…

— Видел я, как отступаются верные, и смущаются праведные, и тьма покрывает землю, и мрак — народы, — негромко процитировал епископ Вторую Книгу Сеггера и активизировал зеркало.

Несколько мгновений спустя в синеватой туманной дымке появилось знакомое лицо — сначала размытое, со смутно различимыми чертами, становившимися все более отчетливыми.

Человек в зеркале говорил — губы шевелились беззвучно, затем до слуха епископа начали доносится слова. Тревожные слова…

Хильдис Коот слушал очень внимательно, затем заговорил сам:

— Хигарт, мой мальчик… Ты уже давно не мальчик… — Сайэр епископ сообразил, что изрек нечто весьма странное, и торопливо поправился:

— Не тот мальчик, которого я послал к Тул-Багару. И я сейчас не могу вести тебя в Уорлог на помочах…

* * *

Изображение Хигарта становилось все более расплывчатым, затем и вовсе исчезло. Звук исчез еще раньше… Помехи магического происхождения, и не понять, случайные ли то возмущения в астральных слоях, или же кто-то целенаправленно мешал беседе. После нескольких безуспешных попыток восстановить связь епископ досадливо махнул рукой, и зеркало погасло.

Он убрал защиту, и лишь тогда понял, что инквизиторы уже некоторое время пытаются до него докричаться сквозь магический кокон.

— Ну что? Что случилось? — спросил епископ с тоскливой и усталой иронией. — Рухнул мир? Темные штурмуют дворец? Феликс Гаптор женился на эрладийке?!

Услышал ответ, — и иронию как рукой сняло.

Часть третья Политика и корона

Глава первая Невеста и наложница

Воздух в комнате был сухим и тяжелым. Флайри прикрыла ладонями глаза, словно собиралась заплакать, и некоторое время сидела неподвижно. После бессонной ночи глаза болели, особенно если смотреть на свет. Казалось, под веки попало множество мелких песчинок, и сколько ни моргай, от них не избавишься.

Пыль…

Первый знак беды.

Небо роняет огненные слезы. Дрожит и трескается плоть земли, точно ее сжигают заживо… Из тех, кто видел это, почти никто не выжил. Те, кто уцелел, запомнил другое.

Тучи сухой пыли на полдня затягивают небо. Пыль — мелкая, как сеянная мука, серая, как пепел. Собственно, это и есть пепел. Его несет отовсюду: с гор, откуда прежде приходили лишь тяжелобрюхие грозовые тучи, со степи, с пустыни… Когда ветер есть и когда ветра нет. Иногда пыльные облака затягивают небо, и становится темно, точно в сумерки, а солнце делается красным, похожим на воспаленный подслеповатый глаз.

От пыли никуда не спрятаться. Мужчины, подобно женщинам, закрывают лица тряпками, но и это не спасает. Пепел скрипит на зубах, от него постоянно першит в горло. Он попадает в еду, а самое главное — в воду…

Потом начались осени без дождей, бесснежные зимы, вёсны, когда не разливались реки… Истерзанная, выжженная, вымороженная земля не могла родить, а если бы и могла — кому было ее засевать? Те, кто не погиб под развалинами домов, кого не побило раскаленными камнями, падавшими с неба— пали под ножами разбойничьих шаек, защищая свое добро. Кто смог отбиться — умер позже от голода или покончил с собой, чтобы не лишать детей последней корки хлеба, последней кружки воды.

Вот о чем будут рассказывать, вспоминая Катаклизм. Никто не вспомнит про пыль, которая отняла у Лаара воду.

Странная штука — человеческая память.

Наложница открыла глаза и покосилась на Амиллу. Девушка лежала в постели и, похоже, дремала. После ночного обморока она еще не вполне оправилась и сегодня почти весь день провела в постели, потягивая отвар из трав, призванный «вернуть силы, отнятые чрезвычайным душевным волнением». Впрочем, гаремный целитель Витар, в чьих жилах явно текла кровь кочевников-хазгов — рослый, с черными, как смоль, волосами, — мог обойтись и без эликсиров: он знал, что надо сказать женщине в минуты «душевного волнения».

Тем не менее, ночь Флайри провела в покоях кандийки. Заглянув к принцессе, наложница собиралась тотчас уйти. Однако, как это всегда бывает, за одним вопросом последовал другой… Вскоре Амилла пожаловалась на слабость и легла в постель, попросив Флайри немного посидеть с ней. Через несколько мгновений она уже спала.

Обычно две женщины всегда находят, о чем поговорить… если только одна из них не поглощена собственными тревогами настолько, что не замечает ничего вокруг. Однако разговор не клеился. После того, как целитель ушел, Амилла некоторое время сидела молча, поигрывая изумрудной подвеской, потом отпустила пару дежурных фраз, на которые можно ответить как угодно и, наконец, свернулась калачиком и уснула. Кажется, она была слабее, чем пыталась казаться.

Амилла спала беспокойно: ворочалась, вскрикивала. Пару раз Флайри подходила к ней и осторожно, чтобы не разбудить, касалась лба рукой — не началась ли лихорадка. Но тревоги оказались напрасны. Скорее всего, девушке просто снился страшный сон.

— О боги… — внезапно пробормотала Амилла. — Опять…

Наложница обернулась. Девушка снова пошевелилась, зевнула и, не открывая глаз, спустила ноги с постели.

— Я больше не могу, — заявила она. — Прошу тебя, позови лекаря…

— Тебе нездоровится?

Принцесса поежилась, словно от холода.

— Нет. Знаешь, наверно, лекарь не поможет… — она сокрушенно покачала головой, снова подтянула ноги и закуталась в одеяло. — Лекарь исцеляет тело, а от дурных снов снадобья нет.

— Что тебе снилось? — Флайри тепло улыбнулась и пересела на пуфик возле кровати. — Если рассказать дурной сон, он не сбудется.

— Не знаю, что тут может сбыться… — Амилла покачала головой. — Город… Все тот же город…

— Город?

Одна из свечей затрещала, ее пламя вытянулось и задрожало. Флайри поднялась и сняла щипцами нагар.

— Может, город, а может, крепость… Я ни разу не видела его снаружи. Каждый раз, когда сон начинается, я оказываюсь на его улицах. Иногда это и улицами назвать нельзя. Дома только с одной стороны, а с другой… Я чувствую, что там обрыв, но посмотреть вниз боюсь. Знаю, что не увижу дна… Думаю, этот город стоит на холме или на утесе. Всюду туман, и мне сейчас кажется, что он чем-то пахнет, но чем — не могу вспомнить… Стена уходила куда-то в небо — грубая, вся в трещинах, наверно, очень древняя, потому что из трещин торчали какие-то корни, стебли растений…

— Значит, город был заброшен?

— Нет… В других снах я оказывалась на улицах — на настоящих улицах — и видела людей, которые там жили. Люди с серебряными масками вместо лиц… Люди, похожие на свертки грязного тряпья… мне казалось, я чувствую запах, который от них исходит. Они и двигались так, словно сделаны из тряпок. Помню одного — он был весь обмотан то ли бинтами, то ли лентами. Когда я проходила мимо, эти бинты у него на груди сами собой раздвинулись, и оттуда выглянул глаз — огромный, во всю грудь, карий с красными прожилками, как у лошади. Я шла по улице, где дома были с сложены из черного камня, но выглядели как обугленное дерево, и сочились жидкостью, точно потели. Нигде ни окон, ни дверей — я вообще не понимаю, с чего взяла, что это дома. Потом мне начало казаться, что две стороны улицы отражаются друг в друге, точно в зеркале, только я сама в этом зеркале не отражалась. И люди тоже…

Она помотала головой.

— Вдруг все перевернулось, и оказалось, что я лечу в каком-то странном коридоре без стен. Пол и потолок блестели, как замерзшее озеро… громадное озеро, от горизонта до горизонта, и из него торчали обгорелые бревна. Толстые, со ствол старого дуба. Некоторые — от пола до потолка…. или от потолка до пола… Я не могла понять, где там был пол, а где потолок. Сверху вниз тянулись то ли корни, то ли веревки. Мне казалось, что они пытались схватить меня, когда я пролетала мимо, но их отростки проходили сквозь мое тело, и я даже этого не чувствовала… Слизь стекала по ним и тут же застывала. Я видела, что внутри они полые, как трубки, и наполнены чем-то светящимся. Представь себе свет, который ничего не освещает… — Амилла спрятала лицо в ладонях. — Отвратительно… И у меня появлялось чувство, будто кто-то смеется надо мной, как над маленькой девочкой, которая просилась сесть на спину лошади, а когда ее посадили, подняла крик… Я не знаю, что это такое. Все эти дома, города, башни… Этого просто нет на свете и быть не может. Я просила Харадира найти мне толкователя сновидений, но он сказал: «Только после свадьбы».

— Непонятное снится, когда на душе тревога, — Флайри попыталась говорить как можно мягче. — И при переезде на новое место люди часто видят странные сны.

— Сны начались еще дома, — возразила кандийка. — Я это очень хорошо помню, потому что хотела посоветоваться с магистром из Тоа-Дана. Его пригласил к нам отец.

— И что он сказал?

Амилла тряхнула головой, и ее косички рассыпались по плечам.

— Ничего не сказал. Я постеснялась беспокоить его. А через несколько дней приехал йорд-каан Балеог… и увез меня.

— Понимаю, — Флайри вздохнула и разгладила складку на скатерти. — И с тех пор…

— И с тех пор я вижу их чуть не каждую ночь. Правда, когда мы ехали через пустыню, эти кошмары прекратились. И я была почти счастлива.

Принцесса встала и подошла к столику перед зеркалом и зажгла несколько свечей. Покрутилась перед зеркалом, улыбаясь своему отражению… С башни, словно эхо собственного звона, долетел певучий гул колокола.

— Ну вот, — Амилла капризно постучала пальчиком по столешнице. — Наверно, уже Предвечерняя стража сменилась, а я все сплю и сплю… И на кого я похожа?

Прекрасная кандийка вздохнула и отвернулась от зеркала.

— Если лорд Адрелиан все-таки навестит меня сегодня… Как ты думаешь, ему уже доложили, что мне нездоровится?

— Послушай…. — начала Флайри. — То, что я тебе вчера рассказывала — это не выдумки и не пустые слова. Я не шутила и не пыталась тебя запугать. Если хочешь, я покажу тебе указ, который он подписал третьего дня…

— Я знаю, — Амилла спокойно улыбнулась и посмотрела ей прямо в глаза. — Мы с лордом Адрелианом его… обсуждали.

«Так я и знала».

Недавняя боль — не стихшая, просто чуть позабытая, — снова напомнила о себе ледяной горечью. Однако Флайри только стиснула руки.

— Тогда тебе будет очень интересно узнать, Амилла, что лорд-регент распорядился не слишком торопиться с исполнением этого указа. Скорее всего, он даже его отменит, если вспомнит, как это делается.

Флайри замолчала, глядя, как принцесса меняется в лице.

* * *

Лорд-регент и в самом деле продолжал чудить…

Надежда на то, что после бурной ночи в объятиях двух наложниц он придет в себя, не оправдалась. Придворные исполняли приказы и делали вид, будто ничего не происходит, но из покоев лорда-регента выходили, вытаращив глаза.

Будущий император внезапно потерял всякий интерес к государственным делам. Он отказался принять посланца от одного из наместников, которого вызвал к себе еще в день совета. Указы лежали на столе и если не покрывались пылью, то обещали покрыться ею в самое ближайшее время. Когда лорду-регенту напомнили, что до коронации осталось семь дней, он только кивнул. Зато распорядитель гарема уже получил наказ найти «парочку красоток, да таких, чтобы было за что подержаться». Разумеется, первым узнал об этой затее лорд-казначей. Обливаясь потом, краснея и бледнея, сайэр Авенир прибежал в покои Адрелиана с указом, подписанным лордом-регентом буквально накануне: «Вы же сами приказали распустить всех по домам!» — на что лорд-регент, пожав плечами, ответил:

— А зачем их распускать? Пусть живут. Запас карман не тянет.

Последнее, очевидно, относилось и к Флайри, к которой Адрелиан не проявлял ни малейшего интереса… по крайней мере, по словам гаремной прислуги.

Положим, что будущий император решил отвести душу перед свадьбой. Но лорд-регент всегда отличался поразительной памятью на лица и имена — поговаривали, что он поименно знает всех гвардейцев и добрую половину солдат и офицеров своей армии. И вот теперь придворные содрогались, слыша:

— Эй, как тебя там?.. Сай Лейт? А ты вообще кто такой? Лорд-комтур? Ух ты… Ну, тогда ладно.

У большинства обитателей королевского дворца уже сложилось мнение по поводу случившегося. Мол, лорд Адрелиан во время землетрясения сильно расшибся и оттого пребывает во временном умопомрачении. Но в этом страшного ничего нет, недуг подобный со временем сам проходит. В самом деле: подобно любому человеку, занедужившему как телесно, так и душевно, лорд-регент сторонился людей… правда, для недужного подозрительно много времени проводил в серале.

Кто-то попытался уговорить его посетить целителя, но толку не добился. Благодушно ухмыльнувшись, лорд-регент похлопал доброжелателя по плечу и весьма доходчиво объяснил, что у целителя ему делать нечего, поскольку «здорового лечить — только увечить». Правда, это как раз никого не удивило: Адрелиан и прежде без особой нужды к лекарям не обращался. Так или иначе, опровергнуть, равно как и подтвердить догадки о наведении магической порчи, высказанные сайэром Авениром, не представлялось возможным. Подменить же лорда-регента двойником, а паче чаяния мыслеформом… Ни одному магу из живущих как ныне, так и прежде, не под силу сотворить такой мыслеформ или снабдить двойника такой личиной, чтобы их пропустил магический кокон, которым маги трех орденов — Белого, Алого и недавно образованного Серого — окутали королевский дворец…

Глава вторая Как допрашивает Инквизиция

Экзекутор в серой рясе толкнул тяжелую дверь и вежливо поклонился, приглашая Амиллу пройти внутрь.

Девушке было не по себе. Почему? Она не знала. Ни евнух, который проводил ее к выходу из женской половины дворца, ни инквизиторы, что ждали ее там — никто ей не угрожал, никто не запугивал. Всю дорогу служители Серого Ордена молчали. Амилла не слышала от них ничего, кроме «сюда, пожалуйста» или «пожалуйста, направо». Но и эти редкие слова звучали весьма любезно. В ее представлении, так надлежало обращаться с почетной гостьей, а не пленницей, которую ведут на допрос… возможно, допрос с пытками.

Но воображение не желало прислушиваться к логике, говорившей, что невесте лорда регента страшиться нечего. Воображение рисовало кошмарные вещи: подвальное помещение, освещенное жаровней и тусклыми факелами, и раскаленные железные прутья, и зазубренные крюки, подвешенные на ржавых цепях и покрытые запекшейся кровью… И мускулистых зверообразных палачей в забрызганных кожаных фартуках… И дыбу, слышавшую на своем веку огромное количество стонов, криков и проклятий… Или отцы-инквизиторы не нуждаются во всем этом устрашающем инвентаре? Пользуются заклинаниями, разрывающими плоть и превращающие кости в полужидкую массу?..

Амилла не знала. Она даже о том, как обустроены подземные темницы в родительском замке, не имела понятия. Да и к чему, в самом-то деле, знать такие неаппетитные подробности высокородной магнессе?

…Помещение оказалось просторным и светлым, да и располагалось на втором этаже дворца. Никакого зловещего инструментария: странное стекло в тонкой раме из тусклого серебристого металла, похожее на зеркало, но ничего не отражающее; рядом стоит бледный носатый инквизитор, даже отдаленно не напоминающий зверообразного палача в фартуке… Правда, широко распахнутое окно прикрывала массивная решетка, — однако не она, а немолодой человек в фиолетовом балахоне, сидящий за грубым столом без скатерти, пугал принцессу больше, чем все решетки, клещи, крюки и дыбы, вместе взятые…

— Маю фалами авахо туро ома ,^[243] ваше светлейшество, — пролепетала Амилла, подбирая юбки и присаживаясь на табурет.

— Ай-фаламаи тотуро^[244] … Простите, но мои помощники не знают кандийского языка, прекрасная. Поэтому я попрошу вас говорить по-тулленски.

— Эи, йухабб … простите… гость в доме порядков не заводит, — девушка поправила платок, прикрывающий нижнюю часть ее лица, прищурилась, пристально посмотрела в глаза епископу и тут же отвела взгляд.

— Наши братья из Тоа-Дана говорят иначе: «В чужую башню со своим уставом не ходят», — Хильдис Коот привычно поправил концы плетеного шнура, стягивающего его одеяние. — Однако время дорого, а посему перейдем к делу. Прошу вас повторять за мной: «В небе солнце и три луны».

— В небе солнце и три луны…

— Наш мир, именуемый Лааром, создал Творец…

— Наш мир, именуемый Лааром, создал Творец…

— …И спас от порождений предвечной Тьмы сын его, Светлейший Сеггер…

— И спас от порождений предвечной Тьмы сын… Простите, ваше светлейшество, но моя вера учит иначе!

Хильдис Коот кивнул. Амилле почему-то показалось, что он очень доволен.

— Продолжаем, прекрасная. Итак: «Мой отец — магнос Иеремиус»…

— Мой отец магнос Иеремиус…

Ничего не отражавшее зеркало то усиливало, то ослабляло свой блеск — в такт словам принцессы. Носатый инквизитор всматривался в него очень внимательно.

— …Сюзерен княжества Сандир…

— …Сюзерен княжества Сандир…

— …Проиграл выборы… Почему вы молчите, магнесса Амилла?

«Высокородной даме надлежит сохранять присутствие духа при любых…»

Мысль мелькнула в голове падучей звездой и погасла. Епископ заметил, как узкая ручка девушки чуть сильнее сжала грубый подлокотник кресла.

— Зачем вы заставляете меня говорить неправду?

Сейчас она сорвется на крик. Сейчас маленький кулачок сожмется, стукнет по деревянному подлокотнику, глаза сверкнут яростью. Но нет. Пока самообладанию невесты лорда-регента позавидовали бы иные ученики магических школ.

— Вы уверены, что это неправда? — Коот чуть склонил голову набок. — Разве вы присутствовали при коронации вашего отца?

— Нет, конечно! Но ваши люди утверждали, что мой отец избран королем Кандии. И он подтвердил согласие на мой брак с лордом-регентом…

— Мои люди? То есть инквизиторы?

Амилла смотрела на него, словно епископ вдруг заговори на незнакомом языке. Мир вокруг еще казался прежним, но девушка уже чувствовала, как рвутся незримые внутренние связи…

…И то, что миг назад казалось прочным, как крепостная стена, в следующий разлетится на куски.

А так ли прочны крепостные стены?..

Защитят ли они, когда содрогнется земля, ветер среди дня принесет ночную мглу, и на землю упадет огненный дождь?

Потом замок будет отстроен. Но его стены и башни никогда не вознесутся так высоко, как прежде. Высохшие, изломанные деревья выкорчуют, двор замостят обломками старых плит. И никогда не зажурчит фонтан в саду, где ты играла.

Мама… Мама…

— Я догадываюсь, кто рассказал вам об этом, — продолжал епископ. — Подданные йорд-каана, верно? Но, во-первых, йордлинги никогда не были моими людьми, уважаемая. Во-вторых, ваш отец никогда не избирался королем Кандии. Я очень хорошо осведомлен о том, что происходит в вашей стране, и уверяю вас: он даже не прошел в заключительный круг голосования. Правда, могу вас успокоить: ни у магноса Сандивилла, ни у магноса Пулманкара, которым повезло больше, нет дочерей.

Лицо Амиллы закрывал платок, но было видно, как она побледнела.

— Вы… говорите неправду, — прошептала она.

— Я говорю правду, — Коот бросил короткий взгляд на отца-дознавателя, который сосредоточенно смотрел в как бы зеркало. — И вы, судя по всему, тоже. Точнее, вы свято уверены в том, что вашего отца короновали. И что вы, таким образом, стали наследной принцессой Кандии. Остается один вопрос: что же вас так напугало во время моего визита?

Девушка ответила не сразу. Она опустила взгляд, и ее руки, полускрытые широкими рукавами, сжали подлокотники кресла.

— Йорд-каан Балеог предупредил меня, что вы человек опасный… Что вы против того, чтобы лорд Адрелиан женился на кандийке… потому что это, по-вашему, может помешать объединению Туллена и Аккении.

Епископ бросил на отца-дознавателя косой взгляд и рассмеялся.

— Похоже, не стоит откладывать встречу с йорд-кааном. Он знает столько забавных историй… Может и нам с вами что-нибудь расскажет, отец Браам?

Он посмотрел на своего помощника. На губах молодого инквизитора появилась робкая улыбка — и тут же спряталась, словно испугавшись.

— По большому счету, результаты выборов в Кандии ничего не меняют здесь, в Туллене… Если лорд Адрелиан хочет жениться на вас и сделать вас императрицей Туллена, я не вижу к тому никаких препятствий. Даже если бы вдруг оказалось, что вы на самом деле не дочь князя Сандирского… а, скажем, ее наперсница.

— Неужели у вас нет способа отличить хуруллу от фармиллы? — удивилась Амилла. — Если это так трудно — спросите мага, который делал для моего отца золото из свинца.

— И где же я смогу найти почтенного алхимика? — осведомился Коот.

— Здесь, во дворце! Мы вышли с женской половины и свернули направо — а магистр Анволд как раз выходил из чьих-то покоев.

Лицо епископа оставалось невозмутимым, но девушка заметила, как он переглянулся с отцом-дознавателем.

— Благодарю вас, магнесса Амилла. Мы непременно пригласим почтенного Анволда. А теперь расскажите, пожалуйста, что произошло с того дня, как к вам прибыли сваты йорд-каана.

«О боги всемилостивые… Если эта дикая орда, ворвавшаяся к ним в замок — сваты, неудивительно, что йордлингов считают дикарями»…

Само собой, в столицу невесту лорда-регента привезли в паланкине. Но ее до сих пор тошнит, стоит только вспомнить запах мешковины, пропахшей конским потом!

Что ей терять? Йорд-каан обманул ее. Он уверял, что произошла ошибка, что его воины и представить не могли, что похитили будущую принцессу Кандии. Но поскольку все сложилось столь благоприятно и для ее отца, и для Туллена — может быть, ее высочество воздержится от упоминания о некоторых неприятных событиях, которые произошли с ней во время путешествия? Виновные будут непременно наказаны за неподобающее обращение со столь знатной особой. Они уже наказаны, получили по сто ударов плетьми…

И она воздержалась. Воздерживалась до сих пор, хотя не слишком верила обещаниям Балеога. Но если тот надеялся, что мнимая принцесса замолвит за него словечко перед лордом-регентом или епископом, то он глубоко ошибался.

Поэтому Амилла рассказала все. И про повешенных слуг, и про грабеж — хотя выносить из замка, по большому счету, было нечего. И про путешествие поперек седла. И про то, чем один из похитителей предлагал ей расплатиться за миску с сушеными финиками.

Епископ слушал внимательно, хотя со стороны могло показаться, что он дремлет. Носатый дознаватель пристально глядел в свое стекло и лишь вежливо переспрашивал, если девушка приписывала подданным йорд-каана деяния, на кои у них просто не хватило бы выдумки.

В другой раз он полюбопытствовал, сколько пальм стояло у источника. Потом попросил уточнить, какой масти была лошадь, на которой ехал горец, который косил на правый глаз. Удивляясь самой себе, Амилла отвечала. И про лошадь, и про пальмы, и про горца. Оказывается, она все помнила ясно, как вчерашний день.

Но может быть, его светлейшество ставит себе какую-то другую цель, нежели уличить йорд-каана во лжи?..

Когда она закончила рассказ, Хильдис Коот, не открывая глаз, кивнул своему помощнику.

— Все верно. Может быть, проверить на «честном слове»? — осторожно предложил отец-дознаватель.

— Не вижу смысла, Браам. Поток очень чистый. Если бы появилось хоть одно ложное воспоминание, мы бы это поняли… — епископ хрустнул суставами пальцев и обратился к Амилле — Скажите, ашалла , а не случалось ли магистру Анволду делать вам какие-либо подарки? Может быть, украшения, безделушки…

Девушка покачала головой.

— Попробуйте вспомнить.

— Разрешите мне помочь, ваше светлейшество, — вмешался дознаватель. — Если, конечно, ее высочество не сочтет за оскорбление…

— Что именно не сочту, почтеннейший?! — довольно резко осведомилась Амилла.

— Отец Браам просит у вас позволения прикоснуться к вашим вискам, — спокойно объяснил епископ. — Это избавит вас от необходимости тратить слова и время, рассказывая вам о пребывании магистра Анволда при дворе вашего уважаемого отца.

— Если это принесет пользу — пожалуйста. Но поверьте, мне нечего скрывать.

Она встала и решительно шагнула в сторону пюпитра с зеркалом.

— Сидите, сидите, магнесса Амилла, — Хильдис Коот поднялся и, взяв девушку за локоть, заставил вернуться в кресло. — Отец Браам сам к вам подойдет. Знаете ли, приближаться к некоторым магическим артефактам небезопасно. Сядьте, закройте глаза и вспоминайте. Ни на что не обращайте внимания.

Пальцы отца-дознавателя казались сухими и невесомыми, точно серый хрупкий материал, из которого осы строят свои домики. Амилла почти не почувствовала их прикосновения.

…Яркий, солнечный день. На узкой винтовой лестнице не надо ни факелов, ни светильников: достаточно света, падающего сквозь узкие бойницы. Амилла торопится. Не то что ей запрещено покидать в одиночестве свои покои, но никто ее не похвалит, если прознает, что она с раннего утра пробралась в сторожевую башню. Да еще все платье в пыли… Здесь вечно гуляет ветер, задувает в бойницы, норовит сорвать платок с головы. Но любопытство сильнее, чем страх наказания. Сегодня наконец-то должен приехать таинственный маг, выписанный отцом из… как же называется это место?

Караван неторопливо вступает на опущенный мост. Между двумя рослыми верблюдами покачиваются крытые носилки. Амилле кажется, что ветер доносит глухое звяканье бубенцов. Но вот мост снова поднимается, громко скрипя ржавыми цепями. И она, подобрав юбки, бежит вниз по лестнице — надо поскорее вернуться, пока никто не заметил ее отлучки.

…Обед в пиршественной зале. Магистр Анволд, величественный, бородатый, восседает на почетном месте по правую руку от хозяина, потягивает из кубка вино. Отец то и дело прочищает горло и опускает глаза, словно не может смотреть на убогую оловянную посуду, из которой приходится есть. Служанки всю ночь накануне начищали ее песком, но олово за серебро не выдашь…

А ведь он вовсе не старый, этот магистр! Просто волосы у него светлые, как песок, и оттого седина кажется гуще…

…Длинный полутемный коридор. Там, в самом конце — покои, отведенные магистру Анволду под магическую лабораторию. Отец строго-настрого запретил Амилле заходить сюда, но любопытство слишком велико. Она должна непременно увидеть, как превратится в золото свинец, который вчера привезли в замок и весь вечер разгружали на заднем дворе. Девушка почти наяву видит, как тускло-серые слитки вдруг начинают таять, точно свечной воск, растекаются золотой лужей, и та сверкает так, что глазам больно.

Какое чудо! Тяжелая дверь комнаты приоткрыта. Свет растекается по каменному полу, словно золото и впрямь потекло наружу. Амилле отчего-то становится весело — кажется, что золотые искорки щекочут в носу. Подкравшись к дверям, она припадает к щели, достаточно широкой, чтобы не было нужды щуриться и заглядывать одним глазом.

Комнату не узнать. Окна завешены толстыми тяжелыми шторами, не пропускающими солнечный свет. Кушетки и кресла убраны, их место заняли бесчисленные стеллажи, заставленные ни на что не похожими сосудами, полки с пухлыми фолиантами и тубусами, подставки и пюпитры. В этом окружении даже свет ламп кажется таинственным. Он смешивается с багровым мерцанием, которое распространяет маленькая открытая жаровня в углу, и играет на бесчисленных стеклянных и металлических поверхностях, заставляя налитые в них жидкости излучать глубокое сияние или лучиться сотнями крошечных искорок. Зачарованная, восхищенная, Амилла разглядывает причудливо изогнутые реторты, из которых вырастают трубки разной толщины, пузатые колбы, где плавают граненые радужные кристаллы или странные туманные сгустки, шевелящие призрачными отростками… Отец с магистром Анволдом стоят возле жаровни и о чем-то разговаривают, но их слова долетают как будто издалека, и девушка почти не разбирает слов, да и слова непонятные. Куда больше ее занимают удивительные предметы, стоящие на полках. Как бы выведать у магистра Анволда, для чего они предназначены?

Внезапно голоса магистра и отца становятся громче, словно падает невидимый занавес, перегородивший лабораторию.

«… вопреки распространенному заблуждению, не воздух как таковой, но лишь один элемент, в нем содержащийся и именуемый „великим окислителем“. Поэтому нагнетание производится не в нагревательную камеру непосредственно, а в реторту из алхимического стекла, содержащую абсорбент».

«А нет ли иного способа добыть этот элемент, почтеннейший? Чтобы не вышло, как с тем купцом, что нанял караван ради мешка фиников».

«Поверьте, сиятельный магнос, это способ из ныне доступных самый дешевый. Есть, конечно, способ добывать этот элемент из воды. Но мне кажется, это будет сопряжено с более существенными затратами. Вы не находите?»

Магистр говорит и говорит, прохаживаясь по комнате и покачивая бородой.

У него забавная привычка — то и дело вздергивать подбородок, словно пытаясь им на что-то указать. Но Амилле не до смеха. Ей кажется, что голоса отца и мага раздаются прямо у нее в голове. Потом она с ужасом осознает, что смотрит вовсе не туда, куда ей хочется. Какая-то сила мягко, но настойчиво заставляет ее разглядывать то одну реторту, то другую, читать надписи на переплетах фолиантов, на крошечных буроватых бирках, привязанных к горлышкам реторт.

«Успокойтесь, магнесса Амилла. Вам ничего не угрожает. Что это за предмет на треножнике?»

Амилле становится жутко. Она хочет отвести взгляд от странного сосуда, похожего на уродливую бескрылую птицу, лежащую на спине… и не может. Бутыль медленно приближается, увеличиваясь в размерах. Вот уже заметны крошечные значки, выцарапанные на блестящей поверхности… Под толщей темного стекла что-то мерцает, и это страшнее всего.

«Амилла, ты что тут делаешь?»

«Ох, отец… я только хотела вам напомнить… Мы можем выйти в коридор? Совсем ненадолго. Простите, магистр Анволд».

Поток воспоминаний прервался неожиданно, что девушке показалось, будто какая-то сила швырнула ее в кресло. Голова пошла кругом. Пламя светильников было таким ярким, что глазам делалось больно.

Потом холодная сухая рука отца Браама коснулась лба Амиллы, и все прошло.

— Очень хорошо, — голос епископа Коота звучал спокойно, словно ничего не произошло, даже слишком спокойно. — Благодарю за помощь, отец Фенор проводит вас вваши покои. Однако, вполне возможно, что нам вскоре придется встретиться еще раз, и вместе побеседовать с магистром Анволдом.

Его светлейшество дождался, когда за принцессой закроется дверь, и произнес так же спокойно и мягко:

— Отец Браам, я бы очень хотел увидеть досье магистра Анволда, причем в самое ближайшее время.

Однако носатый инквизитор вздрогнул и подумал, что ни за какие сокровища земли и небес не согласился бы поменяться местами с Анволдом. Ни за какие…

Глава третья Как допрашивает Инквизиция (продолжение)

«Отец мудрости Кфартум аль-Кан советовал строить словесную часть заклятья в форме стиха. Он полагал, что ритмическая структура создает еще один пласт, способный придать магической формуле особую силу. Недаром его „Наставления вступающему на путь познания“ — это поэма-притча, чтение которой может доставить немало наслаждения даже непосвященному. Однако в ней же великий учитель всех магистров Тоа-Дана предупреждает, что неверно выбранный стихотворный размер может не только усилить, но и разрушить заклинание… .»

Анволд перестал писать и опустил веки. Сторонний человек, случайно оказавшийся в комнате, мог бы подумать: за долгие годы глаза магистра насмотрелись на этот мир, и теперь их утомляет даже быстрый бег строчек по пергаменту.

Но маг был вовсе не так стар, как могло показаться. И глаза у него не уставали, даже просиди он над свитками трое суток напролет — достаточно воспользоваться несложным заклинанием, известным даже ученикам, не покинувшим стены Аль-Джамии.

Усталость придет позже. Когда голосок, пока еще еле слышный и то и дело стихающий в сознании, превратится в зловещий шепот, в сбивчивое бормотание, когда начнет срываться в судорожное рыдание, в истошные вопли… и лишь воля магистра Тоа-Дана, что крепче гномьей стали, сможет заставить его смолкнуть хоть ненадолго.

Пока же Анволд опустил веки, чтобы разобрать, что говорит голос его тревоги.

Услышать. Выслушать. А потом успокоить.

Успокоить, чтобы этих слов не услышал никто — кроме него самого, Анволда Гудхайда. Потому что в этом дворце даже у стен есть уши. Уши, способные слышать неслышимое.

Но те, кому принадлежат эти уши, глаза, пальцы — не всемогущи. Сильны, очень сильны. Но можно ли всерьез говорить о силе, если за плечами не стоит тысячелетний опыт величайшего из магических орденов Лаара? Единственного ордена, создавшего магическую школу, где год за годом отбирают и шлифуют жемчужины сокровенного знания? Ордена, из которого вышли Ай-Рубан и благословенный «Целитель Сеггера» Хорет аль-Раа, спасший Лаар от болотного мора? Единственного ордена, адепты которого осмелились прикоснуться к тайнам Темного искусства? Разве пошли бы они на подобный шаг, если бы мощь их знания не защищала их, подобно тому, как пропитанное снадобьями одеяние и заклинания защищают врача, препарирующего труп прокаженного?

Он знал, что люди, вспугнувшие его незримого сторожа, уже стоят за дверью. Они спокойны, непроницаемо спокойны. Но и он уже успокоился. Не за несколько ударов сердца до того, как они смогли бы это почувствовать, понять, что он давно ждет их. Гораздо раньше.

Поэтому — пусть входят. Не их шаги отвлекли его от рукописи: мало ли кто ходит по коридору мимо его двери? Он, представитель Тоа-Дана в Королевском совете, не настаивал на том, чтобы ему предоставили уединенные покои в какой-нибудь башне — тем более что во дворце подходящих башен не было. Он сможет перечислить всех, кто проходил мимо его двери с тех пор, как его сюда поселили, но что с того? На такое способен любой маг его уровня. Для этого не нужно ни усилий, ни особых заклинаний — подобные вещи делаются не задумываясь. Так простые люди запоминают дорогу, которой ходят на рынок.

Пусть входят. Он спокоен. Он просто задумался, желая облечь свою мысль в наилучшую словесную форму.

Ну вот. Уже стучат.

Инквизиторов было трое. Отцов-экзекуторов, которые появились первыми, Анволд видел впервые. Оба рослые, крепко сбитые, с гладко выбритыми подбородками — один чуть помоложе, другой чуть постарше. Сразу видно, что умеют отражать не только магические атаки. Серый Орден никогда не отказывался учиться ни у Алого, ни у Белого. И пример тому — тот, кто остановился в дверях. Очевидно, что остановил этого человека не страх…

— Младший магистр Анволд Гудхайд, советник гильдии Тор-Абъяд? — проговорил старший экзекутор. — Прошу вас следовать за нами.

Его напарник чуть ниже опустил голову. Его волосы, стриженные в кружок, были черными, совершенно прямыми и толстыми, как у коня.

— Что случилось? — Анволд отложил перо. — Может быть, вы объясните… ваше светлейшество? Я уверен, после того как мы поговорим, вы убедитесь в несостоятельности своих подозрений.

— Если вы могли опровергнуть все наши сомнения, не покидая этой комнаты, нам не было бы нужды приглашать вас с собой, — произнес епископ, выходя вперед. Его голос звучал мягко, но это была мягкость ножен, скрывающей стальной клинок. — К сожалению, существует ряд необходимых процедур… Вас пока ни в чем не обвиняют, магистр. Для предъявления обвинения необходимы доказательства. Пока если вас и подозревают, то лишь в том, что вы могли оказаться очевидцем некоторых событий, имеющих чрезвычайную важность… Прошу вас, не надо так возмущаться. В этом смысле мы все на подозрении все, даже я сам. Дело очень запутанное, и ситуация в любой миг может повернуться совершенно неожиданным образом. И чего вам бояться? Неужели вы, человек просвещенный и искушенный в науках, верите в байки об инквизиторах, которые живьем препарируют людей, чтобы убедиться, что те не являются порождениями Тьмы? Или вы всерьез думаете, что патриарх Феликс Гаптор издал указ, согласно которому в год должно отлавливать определенное число еретиков? А если в Туллене столько не наберется — тащить на дыбу всех подряд, поскольку Пресветлый Сеггер сам отличит верных от неверных?..

Краем глаза епископ следил за «нимбом силы» магистра. Но Анволд, похоже, не переживал сейчас никаких чувств, кроме возмущения, в просторечии именуемого «праведным гневом». А чего еще ожидать от одного из сильнейших магов Тоа-Дана? Что он запаникует, подобно неофиту, пойманному за попыткой уронить на голову товарищу «водяной шар»?

«Твои страсти должны стать тебе слугами, но не господами и не рабами, — говорил отец Лагфин, глава Алого Ордена. — Не подавляй их сверх меры, но и не давай взять над собой верх. И помни, что вызвать в себе чувство порой труднее, чем убить».

Магистр Анволд тоже знал эти слова. Его слуги были верными и послушными. Будь он полководцем, а они — его армией, он смог бы завоевать половину Лаара…

И они не выдадут его. Каждый выйдет в свой черед и сделает, что должно.

И ты знаешь это, почтеннейший сайэр Коот. Потому что твоя армия вышколена не хуже моей. Мы с тобой похожи на двух игроков в шатрандж. Беда лишь в том, что правила игры задаешь ты. И еще в том, что ты играешь белыми… а я — черными.

Но и белые порой проигрывают. И кому это знать, как не тебе, примас капитула Инквизиции?

— Ну что ж, — магистр неспешно поднялся с кресла, — я постараюсь помочь вашему расследованию… если это в моих силах.

* * *

Прогулка ожидалась весьма занимательная. Магистру Анволду еще никогда не доводилось бывать в этой части дворца. Здесь, как нигде, чувствовалось дыхание магии — почти неощутимое, как у задержавшего вздох воина, который желает остаться незамеченным. Сюда стягивались незримые нити, опутавшие возрожденное обиталище королей Туллена. Магистр ощущал их, но не осмеливался прикоснуться. Так ребенок жадно разглядывает пышный гобелен на стене пиршественной залы под пристальным взглядом родителей, что строго-настрого приказали ему: руками не трогать.

Отцы-экзекуторы шагали следом, невозмутимые, вежливые. Они любезно поддерживали разговор, но не более того. Что ж, в конце концов, в их обязанности не входит развлекать… подозреваемых.

Но когда тяжелая дверь распахнулась, маг едва не споткнулся.

— Магистр Анволд! — воскликнула Амилла. — Вы меня не узнаете?

Лицо девушки скрывал платок. Но не нужно было обладать магическим зрением, чтобы узнать этот разрез глаз, выдающих давнюю примесь крови хазгов. И угадать форму черепа под причудливым нагромождением косичек.

— Конечно, узнаю… — пробормотал Анволд, кланяясь. — Магнесса Амилла, не ожидал вас здесь увидеть…

«Зачем Коот привел ее на допрос? — снова зашелестел голосок тревоги. — Неужели…»

Успокойся, Анволд Гудкайд. Самое скверное, в чем она может тебя обвинить — это в том, что ты не оправдал надежд ее отца. Если она здесь — значит, магнос Иеремиус все-таки стал королем без твоей скромной помощи. Весь дворец знает, что лорд-регент берет в жены наследную принцессу Кандии. Ну что ж, как говорят у вас на родине, прекрасная, «все пути сходятся». Скорее всего, ваш грозный отец недолго посылал проклятья на голову проныры-алхимика, который мало того что не добыл золота, так в довершение всего просто взял и растворился в воздухе, стоило сиятельному магносу остановить верблюда. Но все мы хотим жить, даже маги. Неужели сиятельный магнос надеялся, что алхимик захочет закончить свои дни в жерле огнедышащей горы? Я же все-таки не аколит Дзара.

Мошенничество? Нет. Древесный уголь действительно не мог дать того жара, без которого не начнется трансмутация, и об этом он честно сообщил магносу. Не хватало и еще кое-каких ингредиентов, и об этом магнос также был поставлен в известность. Все же остальное…

— Магистр Анволд, — не унималась Амилла. — Пожалуйста, скажите его светлейшеству: вы ведь жили у моего отца и делали для него золото, верно?

— Именно так! — радостно подхватил Анволд.

— Так объясните им, кто я такая!

Маг развел руками.

— Вы — магнесса Амилла… законная дочь магноса Иеремиуса…

— Скажите, — перебил епископ, — а удались ли ваши опыты?

— Увы, — Анволд сокрушенно покачал головой. — Как вы понимаете, получить золото можно лишь двумя способами: обнаружить скрытую золотоносную жилу или произвести реакцию трансмутации, употребляя в качестве исходной субстанции свинец. Еще в дороге мне стало ясно, что золотоносные жилы проходят слишком далеко от замка почтенного магноса. Что же до трансмутации…

— Зерцало истины оглушено, — пробормотал отец-дознаватель.

— Вы уверены?

Хильдис Коот шагнул к треножнику и несколько ударов сердца вглядывался в прозрачную толщу магического стекла… пока не заметил едва уловимую серебристую пелену, которой подернулось его поверхность.

— Вы быстро учитесь, Браам, — негромко проговорил епископ.

В следующий миг Амилле показалось, что прямо перед ней треснул незримый хрустальный бокал, и все, кроме нее самой, застыли, точно под взглядом василиска. На лбу у магистра Анволда заблестел пот. Можно было подумать, что и маг, и инквизиторы пытаются усилием воли не дать невидимому бокалу разлететься на куски.

Снова раздался звон, совсем рядом, а потом — пронзительный, невыносимо тонкий свист, от которого заложило уши. Не помня себя от ужаса, девушка завизжала и бросилась на пол, надеясь спастись под креслом. Запах ее собственных духов вдруг сделался одуряющее резким, голова пошла кругом… Воздух вокруг дребезжал, точно стекло. Вжавшись лицом в колени, зажмурившись, Амилла пыталась дышать реже, но сердце колотилось, норовя выпрыгнуть из груди, и жадно требовало воздуха.

Внезапно что-то громко хлопнуло, словно лопнул надутый бычий пузырь, и все пропало. Сквозь отступающую дурноту Амилла почувствовала, как крепкие руки убирают кресло. Другие руки осторожно подхватили ее, и она судорожно вцепилась в рукав грубого серого балахона. Перед глазами все плыло, но самое страшное, кажется, было уже позади.

Отец-экзекутор усадил девушку в кресло. Несколько глотков красного эрладийского окончательно вернули ей силы. Амилла подняла голову. Носатый отец Браам и епископ тихо переговаривались, стоя возле своего магического прибора. Один из экзекуторов, который привел ее, а потом и магистра, хмурился и потирал руки, словно катал что-то в ладонях. Второй по-прежнему стоял рядом и глядел на нее заботливо, как любящий брат на занедужившую сестру. Амилла вопросительно посмотрела на него, снова огляделась… и вдруг осознала, что магистр Анволд все еще стоит неподвижно, устремив взгляд непонятно куда.

Она хотела окликнуть мага, но тут епископ, прервав разговор с дознавателем, шагнул к девушке.

— Приношу свои извинения, прекрасная, — Коот учтиво поклонился ей. — Как вы себя чувствуете?

Амилла заставила себя улыбнуться и запоздало поправила платок.

— Благодарю, мне уже лучше, — ответила она.

— Немногим девушкам в ваши годы доводилось стать свидетельницами магического поединка, — епископ оперся на стол кончиками пальцев. — Вам будет что рассказать детям. Благодарю вас за помощь. Все подозрения относительно вас сняты.

— Но я хочу остаться! — в голосе Амиллы послышалась мольба. — Пожалуйста, ваше светлейшество, разрешите мне присутствовать при допросе магистра Анволда. Возможно, я смогу еще чем-нибудь помочь…

Ее глаза сияли, дыхание участилось. Кожу, нежную, как лучший хавирский шелк и цветом подобную костяному эрладийскому фарфору, тронул легкий румянец. Противиться ее красоте было трудно, почти невозможно… почти.

Епископ покачал головой.

— Простите, магнесса Амилла. Это может быть небезопасно. Кажется, вы уже имели случай в этом убедиться.

— Неужели вы не верите в силу своих людей, ваше светлейшество? Неужели магистр Анволд — самый сильный маг, с которым вам приходилось иметь дело? Я уверена, он не причинит мне вреда…

— Это может быть небезопасно для вашего душевного покоя, ашалла , — Коот выпрямился, давая понять, что разговор окончен. — Отец Фенор…

Вежливый экзекутор подал Амилле руку. Брови у него были очень густые, срастались на переносице и могли сделать грозным и злым любое другое лицо, но только не это.

Когда дверь за Амиллой и ее сопровождающим закрылась, его светлейшество одернул фиолетовую хламиду и сердито посмотрел на «зерцало истины».

— Боюсь, нам придется на время забыть, что Пресветлый заповедал нам: «Будь милосерд к врагам своим», — пробормотал он.

— «Поелику это возможно», — отозвался отец Браам. — Боюсь, магистр Анволд не вовремя вспомнил о том, что лучшая защита — это нападение.

— Не стоит нападать на то, что может тебя защитить… — оставшийся экзекутор коснулся серебристой оправы зерцала. — Но мы не оставили ему выбора.

— Выбор есть всегда, — холодно возразил Хильдис Коот. — Это право, дарованное Пресветлым Сеггером своим возлюбленным чадам. А вот нам выбор предстоит нелегкий. Кому-то придется чистить зерцало, пока не вернется отец Фенор.

* * *

Чистка пользы не принесла. Собственно, и чистить-то было нечего — в этом его светлейшество убедился, когда отец-дознаватель, признав свое бессилие, уступил ему место. Зерцало не откликалось. Нет, оно не превратилось в простой кусок алхимического стекла — епископ чувствовал каждую из сложнопереплетенных нитей заклинания, которое превращало этот кусок в могучее магическое орудие. Они были подобны туго натянутым струнам луры… и странно, что он не мог извлечь из них ни звука.

Хильдису Кооту не раз доводилось наблюдать «оглушенное» зерцало. Инквизиция хорошо умеет хранить свои секреты, хотя это и порождает множество слухов о жестокостях, которые творятся в ее застенках. Что поделать, за все приходится платить, и верные служители Пресветлого Сеггера не исключение. Человеку свойственно стремление делать тайное явным… И он делает, порой по собственному усмотрению, добросовестно выдавая желаемое за действительное. Отцы-инквизиторы снисходительно слушают эти сплетни. Секрет зерцала будет раскрыт еще нескоро.

Однако случалось, что заклинания, которыми маги пытались — пока безуспешно — защитить воспоминания, могущие стать опасными, «оглушали» зерцало. Оно становилось похоже на человека, заткнувшего уши ватой, и после того, как «вату» вычищали, «слух» возвращался.

На этот раз «ваты» не было. Тем не менее, зерцало вдруг стало глухо и немо.

За этим занятием епископа застал отец Фенор.

— Принести новое?

Епископ покачал головой.

— Боюсь, нам придется обойтись без зерцала. Где уверенность, что со вторым не случится то же самое? Мы коснулись какого-то воспоминания, защищенного заклинанием, которое нам незнакомо.

— Вы правы, — мрачно отозвался отец-экзекутор. — Так у нас вовсе не останется зерцал.

— Попробуем по-другому? — Хильдис Коот криво усмехнулся и, сплетя пальцы, хрустнул суставами.

— Но, ваше святейшество…

Он не пытался ни поспорить, ни предупредить епископа об опасности, о которой тот прекрасно знал. Это был всего лишь условный знак, необходимый в присутствии тех, кто умеет читать мысли.

Второй экзекутор взял за руку отца Браама — таким жестом, каким соединяют руки застенчивые любовники. Отец Фенор встал с другой стороны. встал перед неподвижно стоящим Анволдом и протянул руку, словно ждал, что магистр отдаст ему какой-то предмет.

Так прошло… кто знает сколько? Если бы в камере стояли песочные часы, можно было бы услышать, как падают песчинки. Молчание становилось похоже на звенящую, готовую лопнуть струну. И епископ был тем менестрелем, что крутил колок, натягивая ее — медленно, терпеливо, чтобы, избави Сеггер, не порвалась.

И наконец коснулся ее, чтобы родился один-единственный звук. Одно-единственное слово.

«Адрелиан».

Ни одно слово из тех, что прозвучали в камере, не коснулось слуха Анволда. Ни одно, кроме этого.

У горных отшельников-линунгов есть странный музыкальный инструмент. Он похож на продолговатый ящик с отверстием, внутри которого натянуто несколько струн. Лишь немногим мастерам доверяют линунги его изготовление. После того, как мастер натянет последнюю струну и заставит их звучать в унисон, ни одна рука больше не коснется инструмента, ибо имя ему — «ваэр-лайра », лура ветров. Двое магов, избранных на Сейнге — совете линунгов, что собирается раз в год, — бережно примут инструмент и, освятив, установят на вершине скалы. Отныне только горным ветрам суждено играть на ней, заставляя струны петь на разные голоса.

Так же откликались в памяти плененного магистра воспоминания, когда он слышал слово, произнесенное епископом Хильдисом Коотом, примасом капитула Инквизиции…

И он, епископ Хильдис Коот, вслушивался в их голоса и слышал каждый.

Так опытный регент, попавший в чужой город, заходит на службу в собор и, ненадолго забыв о молитве, слушает хор. Не он писал эту мессу, не он разучивал ее с певчими. Но он слышит каждого, и перед его мысленным взором причудливой вязью бегут строчки партитуры.

«… я беседовал с ротмайстером королевской гвардии Адрелианом», — говорит магистр Сфор аль-Киран, представляющий Тоа-дан в королевском совете. Он погиб при падении башни Реммират, когда на магов, многие дни отражавших атаки полчища скелосов, обрушился огненный дождь…

«… Адрелиан? Комендант столичного гарнизона».

Это магистр Румен Хунара из гильдии Тор-Румаанди, еще недавно просто маг Румен, молодой черноволосый красавец, лицом и походкой похожий на степного гепарда.

«… зовут просто Адрелианом»…

«… назначен лордом-регентом. Я считаю, что это справедливо»…

Голоса, голоса… Регент слушает, изредка кивая в такт головой, но сам не издает ни звука, даже если напев кажется ему знакомым.

«… Впервые за десять лет лорд-регент просит нашей помощи…»

«… если сайэру Адрелиану не удастся остановить войска нежити…»

«… Лорд-регент защищает не только Туллен! Я считаю, что мы обязаны…»

Снова магистр Румен Хунара. Он еще не знает, что погибнет на Шаардской равнине. Да почиет его душа с миром…

«… соединившись с армией гномов, лорд Адрелиан…»

«… сразил в поединке полководца сил Тьмы…»

«… лорд-регент передает соболезнования и благодарит…»

Чуткий слух регента прослеживает каждую партию, ловит каждую фальшивую ноту. И непременно заметит, если кто-нибудь из певчих замолчал не в срок.

Случается, что ветер занесет в отверстие клочок шерсти. Он зацепится за струну, и она перестанет откликаться. Удастся ли мастеру вытащить шерсть, не повредив хрупкий корпус «луры ветров»?

Особенно если легкий пушистый комочек вдруг выпускает когти, стремительные отравленные крючки, норовящие вцепиться в тебя?

Иным — обычным — слухом епископ уловил за спиной короткий звук. Это крякнул от натуги отец Фенор, отражая чужое заклинание. Хильдис Коот ударил в ответ и почувствовал, как заклятье вязнет в чем-то липком, цепком…

Интересно, где водятся овцы с шерстью из стеклянных нитей, клейких, точно паутина?..

Его начинало затягивать в этот мутный, спутанный клубок, в котором не на что опереться, нечем дышать… Епископ отпрянул. Но вырваться мало. Важно не оставить внутри ни одной частицы своего заклинания, ни звука, ни чувства, ни оттиска, потому что все это может быть использовано неведомым противником.

«… считаем необходимым сообщить лорду Адрелиану, что порождения Хаоса, в просторечии именуемые демонами…»

Когтистая лапка, метнувшаяся к инквизиторам, вдруг разлетелась в ослепительной вспышке, и епископ почти услышал громкий хлопок. Потом еще раз. «Ком шерсти» вздулся, ощетинился, потом послышался громкий треск.

Отцы-экзекуторы наконец-то смогли подобрать контрзаклинание.

Однако Хильдис Коот знал, что радоваться рано. Простое заклятье, состоящее из одной-единственной формулы, так же просто и уничтожить, ибо к самому хитрому замку найдется если не ключ, то отмычка. Если хотите, чтобы оно вышло надежным, надо сплести хитрее, чем силок охотника на лесных вампиров-глоа. Создайте десятки, сотни цепочек-формул и заставьте их работать слаженно, как действуют при осаде воины гарнизона, чтобы смерть одного не повлекла гибель остальных.

Тот, кто создал этот «клочок шерсти», знал свое дело.

«Когти» больше не высовывались, но отцепить его от струны, казалось, просто невозможно. Епископ почти чувствовал, как отец Фенор теребит непокорный клок. Конечно… Проще вырвать струну, выломать колок, разбить ящик…

Но тишину в камере нарушил не треск ломающейся доски и не вой лопнувшей струны… а хриплый стон — первый настоящий звук, раздавшийся здесь за неизвестно сколько времени.

Сколько раз за свою жизнь епископу Хильдису Кооту доводилось слышать звуки, которыми человек пытается сказать миру о своей боли? Не сосчитать. Надрывные, жалобные вопли… Рев, в котором уже не было ничего человеческого… Пронзительный визг… Скрип зубов — когда кричать нельзя, когда лучше сразу умереть, чем подать голос.

Но редко в этих звуках слышалось столько страдания.

Хильдис Коот открыл глаза. Своим внутренним зрением он по-прежнему видел странный ком, каким ему представлялось заклинание в памяти магистра Анволда. В любой миг он мог снова нырнуть туда, чтобы продолжить поединок.

Но теперь важнее было вернуться в мир, доступный чувствам простых людей.

Лицо мага стало белее, чем стена, к которой он привалился, чтобы удержаться на ногах. Глаза налились кровью, по щекам текли слезы, смешиваясь со струйками пота. Епископ знал, что причина тому не только боль. Последние несколько мгновений они вели борьбу с одним и тем же противником…

Заклинание, обнаруженное Хильдисом Коотом, цеплялось за воспоминание, которое должно было защищать. Не сумев отбросить врага контратакой, оно ушло в глухую оборону. Оно знало лишь одну цель: удержаться любой ценой, даже если это разрушит разум человека, в чьей памяти оно живет.

— Постойте… — прохрипел магистр. — Не надо… Я сам все скажу… Я не виноват…

Епископ кивнул и скрестил руки на груди.

— Хорошо, — очень спокойно произнес он. — Почему же вы не потрудились объясниться с самого начала? Вы боялись смутить магнессу Амиллу?

— Нет, нет… — Анволд задыхался. — Вы могли неправильно меня понять. Наш план… он может показаться странным… и мне самому он таким казался… Но клянусь, все делается ради блага будущего императора и Туллена… Необходимо защитить лорда Адрелиана от козней врагов…

— Очень любопытно, — Коот покачал головой и одернул свою фиолетовую хламиду. — И кто же проявляет такую заботу о лорде-регенте?

— Я не могу этого сказать. Но поверьте, мы были вынуждены действовать тайно…

— Отец Браам, — не сводя глаз с магистра, кивнул дознавателю, — сделайте одолжение…

Носатый инквизитор нахмурился, словно ему очень не понравилось предложение его светлейшества, и осторожно сделал шаг назад. Отцы-экзекуторы, которые стояли рядом к ним, шагнули навстречу друг другу, точно танцоры, исполняющие странный неспешный танец, и он соединил их руки. Потом ладони Браама тихо выскользнули из их пальцев. Медленно, будто двигаясь под звуки неслышимой музыки, он начал пятиться к стене, отделяющей камеру от коридора.

Вот за его спиной мелькнула бледно-голубая вспышка… Штукатурка подернулась рябью, точно водная гладь…

Казалось, какая-то неведомая сила швырнула магистра вперед… и ударила о невидимую стену, которая внезапно выросла между ним и епископом.

Отец Браам чуть слышно охнул, но не сбился с шага и продолжал движение, даже когда Анволд начал оседать на пол, весь пунцовый, как его мантия.

Наконец, инквизитор, все так же пятясь, с неподвижным торжественным лицом шагнул в портал, раскрывшийся у него за спиной, и стена сомкнулась.

— И как это понимать? — тоном заботливого родителя осведомился Хильдис Коот. — Проявление доброй воли и готовность оказать помощь следствию?

— Вы… — выдохнул магистр. — Вы все равно не поверите…

— Поверим, — заверил епископ, опускаясь перед ним на корточки. — Если вы скажете правду. А убедиться в этом мы можем только в одном случае: если вы не будете нам мешать. К сожалению, положение дел таково, что мы не можем верить вам на слово. Равно как и кому бы то ни было. Если кто-то приложил столько усилий, чтобы защитить вашу память от проникновений, это поневоле наводит на размышления. Возможно, ваши воспоминания никак не связаны с расследованием, которое мы ведем. Но это еще надо доказать.

— Я скажу… скажу… — Анволд бормотал, словно не слышал епископа. На его лицо понемногу возвращались привычные краски. Он сидел на полу, странно погрузневший, будто оплывший, растекшийся по каменным плитам… В ухоженной бороде поблескивали нитки розоватой слюны.

— Я скажу…

— Так говорите, — терпеливо проговорил Хильдис Коот.

— Мне поручили установить точки силы… — прошептал магистр, — для ритуала…

Шепот перешел в надсадный хрип, рот скривила судорога боли — явно непритворной. Анволд закряхтел, дернулся, словно хотел рывком подняться с полу, его голова запрокинулась…

— Позже.

Епископ произнес это слово одними губами, но знал, что для мага оно прозвучит громче крика.

— Позже, — повторил он чуть громче. — Пока просто попробуйте открыть мне все воспоминания, которые сможете…

* * *

— Значит, допроса на зерцале все-таки не избежать?

Хильдис Коот покачал головой. Он выглядел усталым, как человек, который провел несколько суток в изнурительной медитации. Под глазами залегли свинцовые тени, морщины на посеревших щеках как будто стали глубже.

— Он этого очень не хотел, — епископ покосился в сторону стены, в которой только что закрылся портал, словно провожая взглядом экзекуторов, уносящих с собой магистра. Во время допроса Анволд лишился чувств. — Но увы. Некоторые его воспоминания защищены заклятиями, которые он снять не в силах. Пресветлый Сеггер заповедал нам являть милость к тем, кто грешит по неведению…

Отец Браам задумчиво поскреб скулу.

— Хотел бы я знать, что об этом думают те, кто создал эти заклятья.

— Подозреваю, они не слишком часто размышляют над вопросами богословия. Разве что в тех случаях, когда это может принести пользу делу… — епископ бросил на своего помощника короткий зоркий взгляд. — А свое дело они знают.

— Ваше светлейшество… вы узнали, кто они такие?!

Коот покачал головой.

— Они сделали все, чтобы об этом никто не узнал. Боюсь, почтенный Анволд жив только потому, что его работа еще не закончена…

— …И лорд Адрелиан еще жив?

— Возможно… — епископ оглядел камеру, потом его взгляд остановился на еле заметной трещине, которая пересекала одну из каменных плит на полу. Трещина напоминала то ли перекресток трех дорог, то ли гадательный символ «йеи », означающий непредвиденную опасность или денежные затруднения. — Это нам еще предстоит узнать. Но кое-что магистр нам все-таки рассказал. А именно, о том, что неизвестные защитники лорда Адрелиана поручили ему установить две силовые точки. Обе находятся в пустыне. А теперь вспомните начальный курс силовой геометрии.

— «Если же силы для проведения данного обряда недостаточно…» Но почему только две точки? Обычно число точек нечетное — три, пять, семь. Если соединить эти точки, получится геометрическая фигура. В ее фокусе будет находиться место приложения…

— Совершенно верно. А теперь смотрите.

Он сосредоточенно посмотрел в переносицу отцу Брааму. Перед мысленным взором молодого инквизитора разворачивалась карта Лаара.

— Вот оазис Тай-Сурда, — негромко продолжал епископ. — Глухая дыра вдалеке от караванных путей. Если кто туда и наведается, так это разбойники или случайный отряд кочевников. Ближайшая башня слишком далеко, чтобы маги заметили вспышку силы. Разве что наблюдали за этим местом, но это вряд ли. Скорее всего, там мы уже ничего не найдем, только следы, но попытаться стоит… А вот Сандир, замок магноса Иеремиуса, откуда почтенный Балеог привез нам невесту для лорда-регента.

— Если точка приложения силы находится где-то между ними…

— Нет, — Хильдис Коот покачал головой.

На карте появилась светящаяся линия. Между ними вспыхнула яркая точка, и из нее начал вырастать луч. Пересекая темный кружок, он заставил его засиять ярким светом и продолжал расти.

— Туллен, — пробормотал отец Браам.

— Правильно. А вот третья точка силы, которая находится на том же расстоянии от столицы, что и две предыдущие…

Луч пересек тусклую волнистую полосу, обозначающую Халланские горы, замер, и на его конце засияла алая звездочка.

— Урангрунд?

— Вот именно. Заметьте, не Соултрад, как можно было ожидать. Это кое-что объясняет. Может быть, я ошибаюсь. Окончательные выводы сделаем после того, как осмотрим замок и оазис.

Епископ прикрыл глаза ладонью, словно свет мешал ему, и произнес, обращаясь явно не к отцу-дознавателю:

— Райва Мината и Реаса Фаркхарла — немедленно ко мне.

В этот миг послышался стук. Епископ опустил руку, прищурился, бросил на дверь пристальный взгляд и помрачнел.

— Сайрис Флайри… — пробормотал он. — Настроена очень решительно. Впустите ее, отец Браам. Посмотрим, что ей понадобилось.

Наложница осторожно перешагнула порог. Вместо пышных юбок, которые последнее время вошли в моду в столице, на ней были свободные броки из тонкого полотна, расширяющиеся книзу и стянутые на щиколотках тесьмой. Этот покрой любительницы верховых прогулок еще до Катаклизма позаимствовали у жен кочевников-хазгов.

— Ваше светлейшество, — голос женщины дрожал, но не от страха. — Ради лорда-регента, ради блага Туллена… я прошу вас и отца-дознавателя допросить меня на «зерцале истины».

— Но зачем, во имя Пресветлого Сеггера? — кустистые брови Коота поползли вверх. — Вас же пока никто не подозревает!

Флайри покачала головой.

— Когда королевство в опасности, свободен от подозрений лишь тот, чья невиновность доказана. Кому как не вам это знать, ваше светлейшество.

Огромные темные глаза в упор смотрели на него.

— В конце концов, сделайте это ради моего спокойствия. Я хочу убедиться, что не стала орудием врагов… пусть даже невольно.

В камере воцарилась тишина. Она казалась грузом, лежащим на плечах — грузом, который ни в коем случае нельзя уронить. С каждым мгновением он становился тяжелее, словно песчинки, падающие в незримых песочных часах, оседали на нем… и даже потолок камеры начал проседать под их тяжестью.

— Хорошо, сайрис Флайри, — слова примаса капитула Инквизиции падали каплями расплавленного свинца. — Вы правы. Но я молю Пресветлого Сеггера, чтобы вам не пришлось смотреть в «зерцало истины».

Глава четвертая Добрые дела не остаются безнаказанными

Флайри проснулась рано. За десять лет, прожитых с Адрелианом, она привыкла вставать чуть свет и не залеживаться в постели. Первое время она разрывалась между стремлением быть полезной лорду-регенту… и мучительным желанием отоспаться. Отоспаться за все бессонные ночи, которые провела среди развалин родного замка, в промороженных землянках, в трактире «Три подковы», где заменяла судомойку. За все ночи, когда пол вдруг начинает крениться, и ты покорно скользишь в уютную бархатную тьму, где нет ни свиста ледяного ветра, ни звона посуды, ни запаха вареных овощей и чада кипящего жира — только сон.

Лорд-регент ей в этом не препятствовал, кроме разве что тех дней, когда без ее помощи было не обойтись, — а они выпадали нечасто. И Флайри, проснувшись, обнаруживала, что постель уже остыла, а солнце уже поднялось в зенит и застыло, словно раздумывая, в какую сторону спускаться. При таких пробуждениях девушку терзало чувство вины. Сам лорд-регент, едва открыв глаза, как будто тут же вспоминал о срочных делах и вопросах, решение которых не терпит отлагательств. Это чувствовалось даже в минуты нежности, в коих он не отказывал своей возлюбленной. И выбираясь из объятий утренней дремоты, она следила, как Адрелиан быстро, хотя и без лишней поспешности, натягивает штаны и рубашку, расчесывает щеткой волосы — он никогда не прибегал для этого к помощи камердинера. При этом он обсуждал с ней, как договориться с кем-нибудь из магов об обводнении заброшенного замка, или говорил о новом указе против высокородных сайэров, проявляющих излишнюю жестокость к крестьянам… Так, словно они уже сидели за письменным столом в его кабинете.

Вот тогда Флайри вспомнила свою старую привычку обдумывать серьезные дела с восковой дощечкой в руках. И вскоре свитки, пергамент, чернильница и прочие письменные принадлежности переселились на ее прикроватный столик.

Сейчас здесь же лежала карта столицы, рядом — восковая табличка, наполовину исписанная мелким почерком. Карту, плод стараний придворного писца, украшало множество причудливых значков. Флайри просидела над ней до самой Послеполуночной стражи, пока ее не сморил сон.

Молодая женщина спустила ноги с постели. Раннее солнце, еще яркое, словно не успело запылиться, освещало комнату. Масло в светильнике, который Флайри забыла потушить, давно выгорело, но аромат еще витал в воздухе. Дворец еще не проснулся, и хрупкая тишина стояла на цыпочках, готовая то ли улететь, то ли исчезнуть.

Флайри позвала служанку и приказала принести воды для умывания. Ожидая ее возвращения, она взяла со стола карту и разгладила рукой.

Ворота — Сайгуровы, Флориановы, Торговые, Старые… Казармы городской стражи… Казначейство… Торговая площадь…

Все эти места ей придется посетить, если она хочет спасти Адрелиана… или хотя бы что-то сделать для его спасения.

Умываясь, она продолжала размышлять об этом. Разговор с епископом укрепил ее во мнении, что человек, коего все называли лордом-регентом, с недавнего времени таковым не являлся. Разумно предположить, что настоящий Адрелиан похищен. Возможно, уже покинул не только дворец, но и столицу…

Кстати, кто сказал, что похитители принадлежат людскому роду?..

Флайри написала на пергаменте «люди?» и некоторое время разглядывала это слово, точно эрладийскую головоломку.

Кто еще, кроме людей? Эльфы? Гномы? Орки? Тролли?

Появление эльфа в столице стало бы настоящим событием. Даже если за похищением стоят, скажем, «Стражи леса», поклявшиеся загнать людей «в болото, откуда они вышли»… Скорее всего, они воспользуются услугами тех, кто не привлечет себе такого внимания: деньги и магия порой творят настоящие чудеса.

Орки… Их шаманы вот уже тысячу лет как предрекают кару небесную, что должна обрушиться на род людской. Катаклизм показал, что для небесной кары нет различия между орками и их заклятыми врагами. И посему те же шаманы объявили, что обещанный конец времен наступит позже. Однако численность племени зеленокожих сократили не только землетрясения, огненные дожди, мор и голод, но и клинки имперской гвардии. Так что не исключено, что зеленокожие, оправившись от потерь, решили кое-что предпринять… Тем не менее, граница с орочьими землями не была границей в привычном смысле слова. Она представляла собой полосу бесплодного песка шириной в несколько десятков лиг там, где заканчивалась степь и начиналась пустыня. Орк, которому удалось хотя бы пересечь ее, прослыл бы среди сородичей настоящим героем. И ни один из этих героев даже не мечтал о том, чтобы дойти до столицы Туллена.

Посему орков можно вычеркнуть.

Другое дело тролли, которых издавна нанимали для тяжелых работ, и гномы, давние союзники людей. И те и другие жили в городах и селениях Туллена и Аккении. Порой в нахождении общего языка возникали затруднения. Однако последствия оных затруднений были не страшнее драк в кабаках и ими же обычно ограничивались. Что должно произойти, чтобы Каменный Молот или Трольхейм, забыв вековую дружбу, осмелились на такой шаг, как похищение будущего императора накануне коронации? А что касается попытки подкупа… Сребролюбие гномов вошло в поговорку, но есть вопросы, в которых они проявляют редкую неподкупность. Тролли же слишком тупоумны, чтобы поручить им такое дело.

Выходит, все-таки люди…

Люди, чьим бы орудием они ни стали. Здесь можно только предполагать. Непонятно даже, связано ли похищение с предстоящей коронацией. Ясно одно: похитители готовились заранее. Они находились в столице не один день, выжидая подходящего момента.

И как они это сделали?

Если хотите отвезти куда-то человека против его воли, позаботьтесь о том, чтобы он не сопротивлялся… и о том, чтобы этому не сопротивлялись окружающие.

Положим, Адрелиана оглушили, связали… Лорд-регент до сих пор ежедневно упражнялся с мечом и мог справиться с тремя молодыми воинами из Храма Вольных. Но случаи бывают разные. В суматохе, которая поднялась в городе во время землетрясения, никто не обратит внимания, скажем, на двух человек, которые куда-то тащат третьего. А вот стражники на воротах непременно захотят задать несколько вопросов… К тому же в свое время Адрелиан шутки ради показывал Флайри, как освободиться, когда у тебя связаны руки и ноги, причем даже без помощи магии. Нет, опытного воина, скорее всего, опоили бы каким-нибудь настоем. Не магическим, потому что кристаллы на воротах откликаются на любую магию, и «успокоить» их может только «око Сеггера», выданное Инквизицией после долгой и тщательной проверки всего магического имущества отъезжающего. Подменить один магический предмет на другой, неопечатанный, было невозможно, равно как и добавить что-нибудь в багаж: око «запоминало» лишь те предметы, которые ему «показывали» инквизиторы. То же самое касалось и людей, пребывающих под действием магических предметов, магических снадобий и заклинаний.

Флайри поймала себя на том, что слово в слово пересказывает «Правило для въезжающих в столицу и ее покидающих», и усмехнулась. Она хорошо помнила, как они с Адрелианом вместе сочиняли его, а потом высмеивали каждый пункт.

Вывезти одурманенного человека не составило бы труда, и для этого, опять-таки, не требовалось магии. Достаточно сбрить пленнику бороду, перекрасить волосы и брови. Если похитители покинули город поздно вечером или рано утром, то стражники, услышав что-нибудь вроде «мой кузен нездоров, утомлен лихорадкой и сейчас дремлет», ограничатся тем, что взглянут на мнимого кузена, убедятся, что тот жив, и пожелают доброго пути. Умелый травник — а таких, по слухам, можно найти в болотах Уорлога, если хорошо поискать, — составит такой сбор, что человек даже сможет ответить на пару простых вопросов. Он и в самом деле будет напоминать тяжелобольного, которого, скажем, привозили показать столичному лекарю. При случае можно сослаться и на лекаря. Вряд ли бдительный стражник побежит к почтенному Барсуму или Кселлосу выяснять, кого он осматривал накануне. При всей добросовестности, к концу Предполночной стражи воины на воротах начинают торопиться: когда ударит Большой колокол, все трое ворот Туллена должны быть закрыты. После этого, конечно, можно посидеть в караулке, поболтать с товарищами, которые пришли на ночное дежурство… а можно со спокойным сердцем возвращаться в казармы, заглянув по дороге в какой-нибудь симпатичный трактир и пропустить кружку эля.

Куда больше подозрений вызовет, скажем, работник, который тупо сидит на телеге, вместо того чтобы помогать хозяину или хотя бы держать коня под уздцы. Сомнительно, что стражники задержат подводу до прибытия отцов-инквизиторов… но для себя непременно отметят. А уж когда кто-то начнет разыскивать человека, который был вроде как не в себе, наверняка забьют тревогу. Понятно, что мнимый торговец с мнимым работником за это время успеют проехать немало лиг, но, как говорил дядя Пеперль, собаки уже возьмут след.

А кого досматривать и проверять будут разве что во время войны или когда объявлена награда за поимку опасного разбойника?..

Невесту.

По обычаю, невесту до свадьбы не разрешается видеть никому, даже инквизиторам — до тех пор, пока священник не откроет ее лицо в храме, объявив мужней женой. Конечно, случаи бывают разные. Случается, что просватанным девушкам приходится покидать не только дом, но и город. Понятно, после этого еще неделю только и разговоров будет, что о том, как Агнерт Китаб, что держит ковровую лавку на Розовой улице, выдал замуж племянницу за богатого купца из Белегоса, как ее везли через Сайгуровы ворота и какое было шитье на паланкине. Но удивительное дело: если стражу начнут расспрашивать, не случалось ли чего подозрительного в последнее время, о племяннице торговца коврами никто и не вспомнит. Особенно если расспрашивать начнут в связи сисчезновением лорда-регента.

Если, конечно, им не напомнить.

Флайри написала слово «невеста» и подчеркнула его. Если неизвестные похитители избрали этот путь, они заметно облегчили ей поиски. До Флориана Благословенного согласие невесты на брак считалось желательным, но необязательным. Сейчас это правило распространялось только на наложниц, однако Флайри знала: кое-кого из стражей наверняка сможет разжалобить сказка о двоюродной сестре, которую против воли отдали в гарем неизвестно к кому. Рассчитывать на заступничество лорда-регента в таком случае можно, но сложно. И все-таки… может быть, память доблестного воина освежит кружка доброго эля? А заодно он может угостить товарищей, и отнюдь не из собственного кармана. Пресветлый Сеггер учит нас платить добром за добро…

Она представила, как говорит это старшине привратников, опираясь одной рукой на стол и прикрывая широким рукавом монету в десять туллов, и рассмеялась.

Имелась, конечно, еще одна возможность, о которой не стоило забывать. Если за два дня город не покинули ни одни конные носилки, если никто не вывозил женщин и недужных родственников в паланкине на спине верблюда, оставалась надежда только на то, что лорда-регента, опять-таки одурманенного каким-нибудь снадобьем, засунули в мешок и погрузили на подводу торгового каравана. Чтобы проделать такое, похитителям следовало либо очень поторопиться, либо быть очень везучими… либо очень постараться, чтобы повезло. После землетрясения столы в караулках наверняка завалены жалобами горожан и приезжих, которых обокрали, воспользовавшись паникой и суетой. Потому каждый тюк, каждый мешок с углем или овощами, скорее всего, будет старательно развязан и осмотрен в поисках предметов куда более мелких, нежели человеческое тело.

И если только стражников не подкупили…

Флайри отложила перо и откинулась на спинку кресла. Подкуп стражи — успешный подкуп стражи — случай из ряда вон выходящий, обещающий самые нешуточные последствия. Еще будучи комендантом Туллена, Адрелиан сделал все, чтобы такие случаи исключить, и неподкупность столичных стражников обещала в скором времени войти в поговорку.

Прежде всего, узнать заранее, кто на каких воротах караулит, было невозможно, поскольку это определялось сложной системой жеребьевки. Замены не допускались ни под каким предлогом. Жребий кидали во время Предутренней стражи, причем перед этим всех осматривал лекарь, а на Утреннюю стражу, когда открывались ворота, избранные воины заступали в караул. Трое стражников дежурили, еще трое сидели в караулке, и с каждым ударом колокола менялись. К Предполуночной из казарм приходила новая тройка, которой предстояло запереть ворота и бодрствовать всю ночь, а их товарищи отправлялись по домам. Стражник получал весьма щедрое жалование, а сверх того — вознаграждение, размер которого зависел от количества дней и ночей, проведенных в карауле. Оказывать помощь честным горожанам и приезжим, желающим что-то узнать, и даже получать за это определенную мзду также не возбранялось, но при одном условии: если вопрос касается дел прошлых, но не будущих.

Таким образом, стражник мог со спокойной совестью рассказать, кто дежурил на воротах на прошлой неделе, проезжал ли в его смену караван из оазиса Фель-Асад и не было ли среди караванщиков человека в одеянии адепта Ордена Жженых листьев. А вот золотой содар, полученный за позволение провести склянку с магическим порошком или, паче чаяния, Небесный Кристалл, мог стоить виновному если не жизни, то доброго имени точно: гарнизонное начальство не ленилась устраивать проверки. Что поделаешь: стоять на страже родного города — большая честь… которую недостаточно заслужить единожды. Да и неловко принимать взятку на глазах у товарищей. Поговорка «Стражники по одному не ходят» появилась задолго до Адрелиана, и этот обычай давно перестал быть поводом для шуток. Пристальный взгляд двух пар глаз мог удержать не только от желания «показать истинную цену своей чести», но и от попытки оную честь купить, а также возвести «навет и поклеп».

«Ты думаешь, Флайри, что отцам-инквизиторам придется разгребать кучу доносов высотой с уорлогский зиккурат? Уверяю тебя, такое им не грозит».

Адрелиан оказался прав. Во-первых, доносы никаким образом не поощрялись: сообщая о случае мздоимства, стражник просто выполнял свой долг, и не более того. А во-вторых, доложивший о «подлом деянии» немедленно отправлялся на допрос на «зерцалах истины». Такая же участь ждала и того, кто предлагал взятку, и того, кто согласился ее принять, и тех, кто при этом присутствовал.

И горе доносителю, если донос оказывался ложным.

Адрелиан оказался прав: столичной резиденции Серого Ордена не суждено было исчезнуть под грудами донесений. Флайри могла по памяти перечислить все, что случилось за эти десять лет… Нет, пальцев на руках и ногах для пересчета чуть-чуть не хватало: двадцать одна попытка подкупа стражи, из них одна успешная, и два ложных доноса — оба не со стороны стражников, один в шестом году после Катаклизма, другой в восьмом. Об участи этих двоих предпочитали не вспоминать… но помнили.

«Публичная казнь — сильнодействующее средство, которое нельзя применять без крайней нужды. Иначе она превратится в развлечение для толпы».

От него часто можно было услышать подобные фразы. Он отпускал их походя, как расплачивается в придорожном трактире богатый человек. Не скоробогаток, что урвал шальную деньгу и в глубине души до одури, до смертного пота боится, что не удержит ее в руках, как птицу феникс, а по-настоящему богатый, унаследовавший от дедов и прадедов не только казну, но и привычку приумножать свое достояние. Флайри поначалу была готова бегать за своим господином со стилосом и восковой табличкой, но Адрелиан только отшучивался: «Зачем? Кому надо — запомнит. Тем более что запоминают не слово, а дело».

Но может статься, что теперь никто не поспешит, чтобы сообщить сайрис Флайри свежие новости. Может статься, что-то изменилось в мире — не только человек, который обитает ныне в покоях лорда-регента. Человек, о котором она не может думать, как об Адрелиане.

Человек, за которым она никогда не захочет бегать с восковой табличкой, чтобы сохранить для будущего его слово.

Да и каким оно будет, это будущее?..

Флайри зажмурилась и ударила кулаком по столу с такой силой, что ушибла руку. Боль телесная на время притупила душевную. Довольно! Лорда Адрелиана — ее лорда Адрелиана — еще рано хоронить. Она должна сделать все, что в ее силах, вместо того, чтобы вспоминать вчерашний день и оплакивать завтрашний.

Она тряхнула головой и снова пробежала глазами список.

Итак…

Сначала ей следует посетить канцелярию городской стражи и узнать, кто стоял на воротах в день похищения начиная с Полуденной стражи… и на следующий день: вряд ли похитители рискнули задержаться в городе дольше. Если это не удастся, придется зайти в казначейство… хотя это в любом случае не лишне. У мытарей цепкая память, к тому же именно они ведут списки податей. Уговорить писарей поднять списки проезжающих может оказаться непростым делом. Но если разобраться — что преступного в ее просьбе?

Дальше ее путь лежит в казармы. Носилки не каждый день проезжают через ворота Туллена. И если неподкупные тулленские стражники не вспомнят, куда они направлялись, достаточно будет знать, через какие ворота они проехали. Конечно, мнимые купцы или сваты вместо Белегоста могли отправиться в Кирсонинг — но всяко не в Фордервиль и не в Иринтон: всем, кто проезжает через старые Флориановы врата, путь на запад. По крайней мере, они добрались бы до деревни Коруны, откуда по старому тракту можно было свернуть на юг… да мало ли еще куда. Возможно, носилок окажется несколько. Или не окажется вовсе. Возможно, похитители все-таки решили рискнуть и вывезли Адрелиана в мешке из-под угля или в корзине с сушеными яблоками. Если так, это заметно затруднит ей поиски.

Наконец, возможно, что стражники, мытари и хозяева постоялого двора не пожелают ей помочь. И здесь уже все будет зависеть только от нее самой.

Всегда есть обстоятельства, при которых человек скажет правду. И для этого не понадобится ни нож, приставленный к горлу, ни «заклятье честного слова».

Глава пятая Сколько стоит правда

Возле питьевого фонтанчика Флайри остановилась, просунула в узкое окошко чашку и дождалась, пока та не наполнилась водой. Солнце уже поднялось высоко, день обещал быть теплым — даже слишком теплым для конца Рассветного Месяца. Месяца, когда Пресветлый Сеггер отправился в Первое Странствие по Лару…

Теперь ей самой придется отправляться в путь. Одной.

Получить список стражников оказалось на удивление легко. Сонный усатый писарь поднял голову, почесал пером кончик носа и прежде, чем Флайри открыла рот, чтобы рассказать заготовленную историю, прогудел:

— Вы это… присядьте, уважаемая. Вот там, у окошечка.

За этим могло последовать все, что угодно, но дело разрешилось самым благоприятным образом. Через некоторое время писец закончил работу, достал с полки толстый свиток и без лишних слов развернул перед посетительницей. Ни пергамента с пером, ни восковой дощечки посетительнице предложено не было. Очевидно, по мнению почтенного писца, дама желала знать, когда стоял в карауле тот или иной стражник. Потому что если бы дама выясняла имя стражника, дежурившего, скажем, на Сайгуровых воротах в ночь на десятый день Рассветного месяца, она, скорее всего, спросила об этом прямо. Хотя… кто их знает, этих женщин?

Дама внимательно проглядела список, мысленно возблагодарила Пресветлого Сеггера, наделившего ее при рождении цепкой памятью, после чего возблагодарила писца — уже не молитвой, а звонкой монетой достоинством в десять туллов. И чинно вышла, шурша пышными юбками.

Если бы вместо того, чтобы возвращаться к столу, радуясь щедрой награде, писец проследовал за дамой на улицу, увиденное его бы очень удивило. Потому что дама, вытащив из-за корсажа восковую дощечку, принялась торопливо царапать по ней стилосом.

Два дня… Четверо ворот, на каждых по шесть стражников… итого сорок восемь человек. Впрочем, запоминать столь длинный перечень нужды не было.

Казначейский писарь оказался более подозрительным — видимо, в силу возраста, когда велико желание скрыть за напускной строгостью отсутствие опыта. Близоруко щуря маленькие глазки неопределенного цвета и взирая на Флайри словно c постамента, он задавал ей нелепые вопросы, напрочь лишенные смысла — нудно, точно по бумажке читал. И его личико, и жидкие льняные волосы, отпущенные до плеч в попытке создать видимость пышной шевелюры — все это казалось бесцветным, точно прошлогодняя трава. Едва пробивающиеся черные усики смотрелись странно. Казалось, писарь брызнул себе на губу чернилами, не заметил и размазал рукой. Флайри пожалела, что не отправилась сразу в казармы или к воротам. После такого допроса Флайри решила, что имеет полное право достать табличку и открыто переписать имена мытарей из списка, милостиво предоставленного ей почтенным молокососом. Самое обидное, что имен было всего восемь, и запомнить их не составило бы ни малейшего труда.

Из этих восьми один стоял сегодня на Сайгуровых воротах. Остальных можно найти, если немного постараться. Но это потребует немало времени. Мытари, в отличие от ремесленников, не селятся слободой. Кто-то из них может жить у Зеленого рынка, кто-то у Жестяного, а кто-то и вовсе у Кустов — так называлось место, где некогда располагался городской парк. Теперь от парка почти ничего не осталось. Окончательно его не вырубили лишь по одной причине: никто пока не задался вопросом, а не мешают ли кому-нибудь эти заросли. Может быть, горожане просто привыкли, что на этом месте есть парк. Человеческая память — странная штука. И теперь деревья, пережившие огненные дожди, землетрясения и засухи, стояли, точно калеки на костылях, теснимые со всех сторон набирающим силу городом, суровые, упорные, обреченные. Каждый год в их изуродованных кронах появлялись новые сухие ветки. Меж пыльных полуиссохших кустов, где по ночам находили приют бродяги и заблудившиеся выпивохи, вились тропки… Однако никто бы не сказал, что это место пользовалось дурной славой. Улица Гиэранца Победоносного по-прежнему опоясывала умирающий парк. Отстроенная заново, она осталась такой же чистой и нарядной, как и в прежние времена…

Как бы то ни было, Флайри решила сначала отправиться в казармы. Возможно, после разговора со стражниками ей и не придется разыскивать по всей столице мытарей, которые в такой час вряд ли сидят дома.

Однако стражники поверили слезной истории о молодом красавце, который пленил ее сердце, но не ответил на любовь несчастной девушки и покинул Туллен, женившись на дочери богатого купца. Сам он уехал десять дней назад, а вот невеста в день землетрясения еще оставалась в столице. Если бы только узнать, куда они отправились! Может быть, ее возлюбленный смягчится, узнав о том, какой путь проделала ради него та, для которой есть лишь одна отрада — видеть его, слышать звук его речей… Судьба обошлась с ней сурово, все ее родные погибли во время Катаклизма. И вот теперь — безответная любовь. Если почтенные стражи помогут ей, хотя бы вспомнят: не выезжали ли в последние два дня из города конные носилки? Она будет очень благодарна…

Правда, «бедная девушка» была одета отнюдь не в лохмотья. Поэтому никто не предложил ей забыть неблагодарного и найти утешение в объятьях доблестных стражей Туллена или, паче чаяния, вознаградить их таким способом за помощь. То, что девушка предпочла страдать, но не прибегла к богопротивной ворожбе (ибо Пресветлый Сеггер порицает магию, лишающую человека свободы воли с целью иной, кроме как защита ближнего и установление истины), также возвысило Флайри в их глазах. Ясно было, что «неблагодарный» не обращал на Флайри внимания именно так, как не обращают внимания на высокородных сайрис — то есть не удостаивая их не только любви духовной, но и не снисходя до того, чтобы удовлетворить с ними мимолетные позывы плоти. Никто из собравшихся носилок не видел, но Флайри даже не пришлось обращаться снова к своему списку, чтобы найти остальных свидетелей.

— Доран! Кто на Сайгуровых третьего дня стоял?

— Дай памяти, Пресветлый… Кажется, Ваандир с Хариотом. А кто третий — не помню.

— А на Торговых?

— Погоди, не части. На Сайгуровых второй тройкой были Маресий Рыжик — он со скамейки свалился, когда трясти начало… еще Бешеный Орк и Брамир, а старшой у них — Наарий Халистер.

— Так чего ты бронтобея за хвост тянешь? Сбегай в оружейную, они сейчас там сидят!

— А если носилки через Торговые пошли?

— На Торговых третьего этот был… как его, новенький, белобрысый такой…

— Леан!

— Вот-вот. С ним Шон, который «На Здоровье» — его нынче на Флориановы поставили. Старшина у них — Сум Толстобровик. А кто третий — не помню.

— На Флориановых вчера герионова тройка стояла, — подсказал коренастый воин с роскошной курчавой шевелюрой, которую даже не пытался стянуть в хвост. — Но Герион сказал, что пойдет отсыпаться к тетке на Монетную улицу…

— Ха! Знаю я, что там у него за тетка. Мне б такую — с каждого жалования по двойному содару отстегивал бы на нужды храма.

— Кто тебе разрешит… Ладно, хватит веселиться. Кого еще ставили на Флориановы?..

Кто-то побежал в казармы. Вскоре на перекрестке собралась целая толпа. А еще чуть погодя Флайри узнала, что единственные за эти дни носилки проезжали через Сайгуровы ворота. Везли их иноходцы, один рыжий, другой гнедой, хидтунской вислоухой породы — «короткошеие и выносливые, что твой арацент». Таких лошадок мог себе позволить лишь человек весьма небедный, но при этом сами носилки выглядели неприметно. Стражник, который видел их, даже не запомнил цвет: то ли синий, то ли зеленый. Сопровождающих оказалось немного. Возница показался старшине незнакомым, но мало ли кто заезжает в столицу? Магических предметов никто с собой не вез. Что до сайрис Саамер, которая ехала в носилках, то она держалась, как и полагается высокородной даме: не то что лица не показывала, но даже полога не откинула. Всем распоряжался евнух-эрладиец. Он и подорожные показывал, и налог уплатил — правда, ровно столько, сколько полагается, ни туллом больше.

— А как он выглядел? — с замирающим сердцем спросила Флайри.

Страж только пожал плечами.

— Эрладиец — он эрладиец и есть. Волосы черные, рыжинкой отливают. Носатый… Ростом пониже меня — вот так где-то, — он провел в воздухе невидимую черту возле своего уха. — Правый глаз малость косит… или левый… Не помню, уж извините, ради Пресветлого. Толстый, лицо круглое. Бороды, сами понимаете, нет. А из особых, что называется, примет — их вроде как и не было.

После этого разговора кошелек Флайри стал заметно легче, но то, что она услышала, стоило любых денег. Про себя она отметила, что никто из стражников не удосужился расспросить ее про «неблагодарного возлюбленного». Но это и неудивительно. «Смел, как Беннед, силен, как Элвес, и красой затмевает солнце»… Самое большее, что будет к этому прибавлено — цвет волос и глаз. Просто находка для сыскных дел мастеров!

Глава шестая Сколько стоит ложь

Караванная площадь тонет в золотой дымке. В воздухе висит мелкая пыль, поднятая сотнями копыт и сапог. Звучно фыркают верблюды, ржут лошади, орут ослы. В тулленскую речь ручейком вплетается певучий эрладийский говор, причудливая вязь кандийских слов. Воистину, все дороги ведут в Туллен.

Катаклизм изменил многое. Заброшены старые тракты. Сотни лет утаптывали их копыта лошадей и верблюдов, солдатские сапоги и сандалии бродячих магов. Они помнят мерную поступь гномьих хирдов, марширующих к Туллену, чтобы присягнуть на верность императору после разгрома орков. Помнят конные пулы Мерлена Храброго, посланные усмирять варваров в Халланских горах. И помнят, как те возвращались, разбитые, и вместо вести о победе несли рассказы о мужестве товарищей, до последнего стоящих на узких горных перевалах — рассказы, что тут же становились легендами.

Здесь же много лет спустя скакали на крепких мохноногих лошадках послы йорд-каанов, потомки тех самых горных варваров, дабы знал император: тем, у кого общий враг, делить нечего. И скоро легионы Туллена снова шли в горы — чтобы очистить от орков те перевалы, где когда-то гибли под стрелами нынешних союзников их прадеды.

Они, эти заброшенные тракты, помнят первые шаги императорской гвардии, чьи наследники тысячу лет спустя топчут совсем другие дороги.

Помнят, наверно, и епископа Оссидия, провозглашенного после смерти святым миротворцем. Помнят, как ехал он в Аккению, чтобы возложить на голову короля Тиберима императорскую корону и тем самым положить конец братоубийственной войне. Ехал, наверно, по тем же дорогам, по которым триста лет назад гонцы несли в столицу весть о том, что Винбер Аккенийский, племянник недавно почившего императора Лорнбера, провозгласил себя королем, а земли свои — государством, Туллену не подвластным.

Возможно, некоторые из них помнят Туллена и Ханеранга, что вели свой народ в новые земли.

Теперь они, эти дороги, никому не нужны. Прямые, как стрела, они тянутся по безводным землям. Если найдете крепкого верблюда, привыкшего ходить по пустыне, и несколько бурдюков из шкуры болотной ящерицы — пройдите по одному из старых трактов. Хорошо, если с вами будет телохранитель, умеющий сражаться не только с людьми, но и с теми тварями, что с недавнего времени заселили Великую степь.

Городские ворота останутся позади. Какое-то время вас будут сопровождать многочисленные повозки. Всадники на стройных тулленских скакунах будут приветствовать вас, обгоняя вашего верблюда. Когда стены города скроются за горизонтом, новый тракт повернет в сторону, точно полноводный приток, и вы останетесь одни, наедине с вашим спутником и Великой Степью. Вам еще не захотелось повернуть назад? Продолжайте путь, и вашему взору откроется немало удивительного. Вот земля вспучилась, словно десятки подземных чудовищ, вставая на дыбы, пытались проломить толщу, лежащую на их хребтах. Вот что-то блестит вдалеке — может показаться, что впереди круглое озерцо. Не надейтесь напиться из него: это всего лишь песок, расплавленный огненным дождем и превращенный в мутное шероховатое стекло.

Осторожный верблюд обойдет трещины и каменистые выступы, обойдет и воронки с расплавленным песком. Но тракт все тянется к горизонту сквозь завалы и блестящие блюдца расплавленного песка, упорно не замечая, что его бесполезные сточные канавы заносит песок.

Нынешние дороги вьются, как след змеи, что переползает от колодца к колодцу. Неведомо как она чувствует, напоена ли земля живительной влагой, или сушь сделала ее бесплодной. Где вода — там жизнь.

Люди говорят: «все реки впадают в море». Кто-то поспорит. Кто-то вспомнит мелкую речушку, что брала начало в неприметном родничке под песчаным обрывом и, пропетляв лигу или две, впадала в крошечное озерцо. Ныне и полноводная река Ошун, распавшись на тысячи рукавов, обнимающих острова Колыбели Уманкша, теряется в топях, над которыми плескались когда-то волны океана Нальданен. Но кому под силу проследить за каплей воды, что покинула родник? Куда лежит ее путь после того, как она достигнет своей первой цели? И достигнет ли она ее? Может быть, обернувшись незримым глазу облачком, поднимется в небо и умчится неведомо куда, подхваченная быстрокрылым ветром? Или сольется с неведомыми подземными потоками?

Так или иначе… Но если когда-нибудь к вашим ногам лягут обессиленный прибой Нальданена, или ветер сорвет легкие брызги с волны Ваннвея… и если вы, по неизъяснимой воле Пресветлого Сеггера, сумеете узнать ту самую каплю…

А вы узнаете ее, хотя на вкус она стала соленой, как кровь. И удивитесь, но так, как удивились бы, встретив старого друга в чужом городе — седого, постаревшего, но в чем-то оставшегося прежним.

Поэтому люди и говорят: «Все реки впадают в океан».

И поэтому никто не станет спорить, если услышит слова:

«Все дороги ведут в Туллен».

Золотая, словно осколок солнца, капля скатилась по стенке чашки и упала в песок…

— Скажите, почтенный… Где тут можно договориться о носилках?

«Почтенный», светловолосый человек лет тридцати с неровными зубами и начинающим выпирать брюшком оглянулся, и его длинное лицо вытянулось еще сильнее.

— А… уважаемая… — промямлил он. — А вам… э… какие носилки нужны? Если по городу, так я предоставлю. Носильщики у меня крепкие, здоровые.

Флайри едва сдержала стон. Ну конечно! Какие еще носилки могут понадобиться прилично одетой девушке, что оказалась посреди Туллена — если не высокородной сайрис, то дочери или вдове зажиточного торговца или писца? Скорее всего, девушка вышла в город — прогуляться по лавочкам, присмотреть ткани или украшения, полакомиться в пекарне рассыпчатым печеньем или курматами, что на ее глазах опускают в патоку и тут же подают на длинной, гладко обструганной палочке. Ни служанок, ни телохранителей с собой не взяла. Все-таки столица, не какой-нибудь приграничный городишко… Но не оказалось в лавках ткани, которая бы приглянулась взыскательной красавице, не нашлось украшений, что радовали бы и глаз и сердце… И вот красавица уже жалеет, что отправилась на прогулку. А нет радости, нет и силы. И хочет она только одного — поскорее вернуться домой…

Но ни одна женщина, которой по средствам нанять конные носилки, не отправится их нанимать. Она пошлет дворецкого или конюха, чтобы тот нашел возчика, оценил стать лошадей, договорился о цене… Даже если наша красавица торгуется лучше кандийского купца, а лошадей знает так, что посрамит и королевского конюшего.

— Мне нужны конные носилки, — торопливо поправилась Флайри. — Пожалуйста, подскажите, где возчики собираются…

— А-а-а… — с заметным облегчением отозвался светловолосый. — Да вон в том трактире, уважаемая… А то смотрите. Эти ребята мои в Лигонге колесо ворочали. С такой красавицей, у которой стан как веточка, весь день по городу пробегают и не заметят. Я бы сам…

Но Флайри, пренебрегая правилами учтивости, уже устремилась в толпу.

До трактира и впрямь было рукой подать. Там ей придется предстать совсем в другом облике… не меняя при этом платья и даже не перевязывая платка.

Бродячие лицедеи любят «Игру о двух сестрах». Наблюдая за представлением, зрители, подобно героям, недоумевают: почему девушка добрая и милосердная, точно посланница Сеггера, вдруг превращается в настоящую фурию. Причина становится очевидна лишь в самом конце. Виной всех бед, выпадающих на долю доброй сестры, становится чрезвычайное сходство с сестрой-злюкой. Само собой, обеих сестер играет одна и та же женщина, и это требует от нее подлинного мастерства. Если верить великому Виллему Перевертышу — одному из немногих лицедеев, чье имя осталось в памяти людской, — все мы лицедеи в великой игре, обычно именуемой Жизнью. Но Флайри доселе имела весьма скромный опыт лицедейства — едва ли не меньший, чем у большинства добропорядочных жителей Лаара.

Конечно, возчикам можно повторить печальную историю о безответной любви. Можно даже посулить немалые деньги тому, кто поможет догнать «невесту». Тем более, цель заключалась не в том, чтобы «догнать и не допустить» — в этом случае возчику, согласившемуся пуститься в погоню, пришлось бы лишать одного из своих товарищей законного заработка, — а лишь проследить за тем, куда отправятся носилки. Флайри сильно сомневалась, что кто-то на такое согласится. Чувства чувствами, но вдруг жених начнет выяснять, откуда «постылая» узнала, куда он уехал? Гильдия дорожила своим добрым именем, а за разглашение подобных сведений нарушитель рисковал не только потерять место в гильдии, но и лишиться работы до конца своих дней. Конечно, не исключено, что кто-нибудь из возчиков или даже сам старейшина проявит сострадание и поможет «бедной девушке». Но рассчитывать на это не стоило.

Впрочем, это не значит, что дело совсем безнадежное…

Молодая женщина поправила волосы, красиво выбивающиеся из-под платка, и зашагала вперед. А вокруг нее шумела тысячеголосая Караванная площадь…

Трактир «Три смоковницы» стоял точно напротив «Горбатого жеребца», где лорд-регент перед своим похищением услышал столько занятного. Правда, Флайри об этом не знала. Зато с первого взгляда, не успев даже войти в дверь, поняла, что хозяин носилок ее не обманул.

Из трех смоковниц, давших имя заведению, ныне выжила только одна. Две другие стояли по ее бокам, точно странная двойная тень, призванная напоминать о бренности всего сущего… или скелеты-телохранители, поднятые темным магом. Неизвестно, почему хозяин до сих пор не спилил их и не посадил молодые саженцы. Возможно, опасался, что они не приживутся, а это может оказаться дурным знаком.

Солнце уже стояло высоко, и возчики укрылись от палящего зноя под крышей трактира — грубоватые, кряжистые, пропахшие лошадиным и собственным потом, с загорелой до черноты, задубевшей от солнца кожей. Большинство из них лишь сегодня прибыли в Туллен, отдали порученный им груз и ждали нового заказчика, чтобы снова отправиться в путь. Так проходила вся их жизнь — с того дня, когда парнишка восемнадцати лет, которому до сих пор доверяли лишь присматривать за лошадьми, муттунами и верблюдами, поведет свой первый караван… Куда? Один отправится через пустыню, к оазисам Кандии и башням Тоа-Дана, чтобы вернуться с грузом фиников, семаахской бирюзы и орехов курут. Другой повезет вина и пряности в вольные города Аккении и Туллена. Третьего наймет высокородный сайэр, что нанял мага для обводнения новых владений и теперь желает переселиться в свой замок. Что будет дальше — кто знает?

На ярмарках часто можно встретить предсказателей, что утверждают, будто умеют прочесть прошлое, настоящее и будущее человека по линиям на его руке. Но не нужно быть предсказателем, чтобы узнать, что ждет этих мальчиков. Вожжи уже успели натереть на их ладонях мозоли, которые не сойдут никогда: тем, кто от рассвета до заката возится с упряжью, не до перчаток. Их одежда проста и прочна, мускулы крепки. Силой они не уступают воинам, охраняющим караваны, но их тела лишены их гибкости.

Некоторым эта разница будет стоить жизни в быстротечной схватке с любителями легкой поживы. Другие встретят смерть в пустыне, занесенные песчаной бурей, или в когтях степных тварей…

И все же многие доживут до тех лет, когда им будет уже не по силам водить караваны. Прохаживаясь вдоль коновязи и щурясь от яркого солнца, они будут показывать шустрым парнишкам в выгоревших безрукавках, как надевать упряжь на верблюда, как заставить его опуститься на колени, чтобы закрепить на горбу груз, как подпилить рога муттуну и сколько корма задать коню, которого закончили вываживать после долгой скачки.

Но пока старость пусть не за горами, но и не за порогом, они сидят, потягивая светлый тулленский эль, и размышляют каждый о своем… а кто и вовсе ни о чем. Если услышите, как кто-то рассказывает про мытаря из вольного городка, повадившегося брать взятки, или о том, что шайку разбойников, которая хозяйничала во владениях наместника Гирса, наконец-то извели — благослови Сеггер почтенного Гирса и лорда Адрелиана!.. Если услышите, то знайте: этот человек вернулся в Туллен недавно. И прежде, чем смолкнет гул Большого колокола, возвестившего смену караула, новость перестанет быть новостью. Разговоры стихнут, и в «Трех смоковницах» воцарится безмолвие, нарушаемое лишь стуком кружек да голосом кого-нибудь из возчиков, подзывающего служанку… До тех пор, пока не распахнутся двери, по обычаю раскрывающиеся в обе стороны, и не войдет купец в богатом пыльном кафтане, желающий нанять с десяток крепких верблюдов до оазиса Тиль-Орб или доставить груз вин и пряностей в один из вольных аккенийских городков…

Именно тишина смутила Флайри. После многоголосого гула площади она казалась оглушительной. Охваченная смущением, молодая женщина замерла на пороге, и рука сама поднялась, чтобы прикрыть лицо платком…

Двое или трое возчиков подняли головы, и она встретила взгляд рыжебородого здоровяка — если бы Флайри не знала, что браки гномов с людьми, буде такие случатся, не приносят потомства, она могла бы поклясться, что в его жилах течет кровь Подгорного племени.

Что ж… возможно, Пресветлый Сеггер дает ей знак. Флайри перевела дух и направилась столику, за которым сидел рыжебородый. Здоровяк по-прежнему не сводил с нее глаз, однако в его взгляде она не заметила ни удивления, ни любопытства, ни тех чувств, что порой испытывают мужчины при виде женщины.

— Пусть будут ваши пути легкими, уважаемый, — она подобрала юбки и присела за стол напротив, показывая, что разговор пойдет о делах, но не делах любовных. — Мне сказали, что у вас можно нанять конные носилки для путешествия.

— Носилки — дело хлопотное, — бросил возчик, ставя на стол кружку. — По мне, проще верхом. Или в кибитке, если спешности особой нет. Пристроитесь к каравану и поедете, как королева. Заодно и деньги сбережете: скинетесь с остальными на охрану, дешевле будет.

— Мне нужны именно носилки, — твердо возразила Флайри.

— Как скажете, — здоровяк качнулся и сонным взглядом обвел зал. — Тогда, боюсь, ничем помочь не могу. Я только приехал — сегодня, на Предполуденную стражу. Пока разгрузили, пока рассчитали… Вы вон того спросите, он тут давно за пивом сидит.

И он кивком указал на человека, который сидел чуть ближе к стойке и после каждого глотка смотрел на свою кружку с таким видом, словно задавался вопросом о первопричине сотворения мира. На первый взгляд могло показаться, что человек лыс, но это было не так — просто его волосы, светлые, как лен, и довольно жидкие, были туго стянуты на затылке. Правда, залысины у него успели появиться весьма заметные — это становилось видно, когда он поворачивался, и капельки пота на лбу начинали блестеть.

— Благослови вас Сеггер, — пробормотала Флайри, поднялась и положила перед ним серебряный тулл, после чего решительно направилась к столику беловолосого.

Могучий возчик с недоумением посмотрел ей вслед, потом озадаченно повертел в руках монету и снова взялся за пиво.

До столика беловолосого оставалась пара шагов, когда тот неожиданно поднял глаза и тихо спросил:

— Чем могу служить?

Флайри сама не поняла, как услышала этот голос.

— Мне нужны конные носи… — начала она.

— А… — беловолосый устало закатил глаза, снова глотнул пива и неожиданно рявкнул:

— Эй, Нинай!

— Чего тебе? — усталым басом отозвался бородач у стойки.

— Тут про твою честь спрашивают.

— Иду я…

Нинай выпрямился так, словно держал на плечах неподъемный тюк, развернулся… и уставился на Флайри с таким удивлением, будто узрел перед собой речную деву из болот Уорлога.

Через несколько ударов сердца возчик все-таки пришел в себя, прочистил горло и приосанился.

— Благослови вас Сеггер, высокородная, — чинно произнес он, присаживаясь за столик. — Что привело?

— Мне нужны конные носилки. Я еду…

«Куда-нибудь подальше. Все равно куда».

— …в вольный город Вальгеро. Все подорожные будут выправлены, об этом не беспокойтесь. Но лошади должны быть непременно иноходцами, — Флайри вспомнила, как говорит Валда, когда ей чего-то хочется, и в голосе появились капризные нотки. — Иначе мне может сделаться дурно. И желательно… м-м-м… хидтунской породы. Они самые выносливые, а ехать мне далеко.

Возчик поскреб бороду.

— Эк вы меня озадачили, почтенная… — пробормотал он. — Носилки-то ладно. Но иноходец, сами знаете, зверь редкий. Вы ж поймите, это в телегу какую хочешь запрягай — оно и пойдет, абы без норова, и ладно. А чтоб они носилки несли — это надо лошадок с умом подбирать. А вы говорите… Да еще хидтунцы…

— Но мне сказали, что здесь были носилки с иноходцами! — с притворным возмущением перебила Флайри. — Не далее как вчера! И лошади были хидтунские! Одна гнедая, другая рыжая! Или в Лааре вывели другую породу вислоухих лошадей?

— Постойте-постойте, уважаемая… — бородач изменился в лице и привстал. — И куда ж они ехали?

— В Кирсонинг! Носилки были без герба, а распоряжался всем евнух!

Другие возчики, привлеченные их спором, оставили кружки и повернулись, а некоторые даже пересели поближе. Флайри слышала, как они переговариваются:

— Хидтунская гнедая?..

— Отродясь у наших не было!

— Постой, а у Косты-Хазга?

— Так его Живчик вороной был. И их в прошлом годе в пустыне песком засыпало.

— Так может, выбрались… Чего на свете не бывает?

— И толку-то! Все равно жеребец вороной. И не иноходец вовсе.

— Вы погодите, уважаемая, — повторил бородач. — Лошадок мы вам сделаем. Все чин-чином. Не сегодня только, пару деньков обождать придется, ладно? Сейчас старейшина придет, он вам точно скажет…

Флайри подобрала юбки и присела на скамейку, притворяясь, что кипит от возмущения. Кто-то подозвал служанку, и та поставила перед женщиной кружку с ключевой водой, в которой плавали несколько кусочков льда.

Лед наполовину растаял, когда пришел старейшина. Судя по возрасту, он уже давно не водил караваны, но кожа так и осталась коричневой, точно кора дерева. Белая, очень густая борода отдавала желтизной, словно в нее тоже въелся загар.

— Так вы говорите, сайрис, что вчера в Кирсонинг отправились носилки с двумя хидтунскими иноходцами? — осведомился старик, сверля женщину взглядом маленьких глаз, ярко-голубых, как ясное небо.

— Именно так, почтенный, — Флайри вежливо кивнула. — Но какое это имеет значение? Они вернутся еще очень нескоро. А мне носилки нужны сегодня, самое позднее завтра к Полуденной страже…

— Боюсь, так скоро ничего не выйдет, — старейшина вздохнул и сделал странное движение, словно его голова на миг до половины ушла в плечи и тут же высунулась обратно. — Через два дня должны вернуться носилки из Аккении. Лошади, правда, не хидтунские, но тоже иноходцы, очень хорошие, обе кобылки…

Флайри сокрушенно вздохнула.

— Мне надо подумать, — печально произнесла она. — Я была настолько уверена, что у вас есть иноходцы… Хоть какие-нибудь…

Она и вправду была огорчена. Обычно старейшина осведомлен обо всех заказах, которые получают члены гильдии и даже более того: знает, какие возчики обычно отправляются с караванами на запад, в вольные города, а какие — на восток, в Аккению, кто держит лошадей, а кто верблюдов. И все-таки ее расчет оказался верным. Не пройдет и десяти дней, как носилки с двумя гнедыми хидтунцами будут искать по всему Лаару, так что похитителям не удастся уйти скрытно. Возчики — впрочем, как и любая другая, — ревностно следит за теми, кто пытается взять заказ в обход гильдии. И это справедливо. Да, каждый возчик исправно отдает Гильдии четверть заработка. Но именно из этих денег ему купят лошадь взамен павшей, если не хватит его собственных сбережений, оплатят услуги лекаря и мага. Когда он заключает договор с купцом, это означает, что за него поручилась вся гильдия — от старейшины до мальчонки, которому только и поручают, что задавать корм ослам. Гильдия следит за тем, чтобы никто не засиделся без работы. Да, старейшины знают, кто и с каким грузом отправился. Но как иначе находить пропавшие караваны, выручать тех, кто попал в беду? Порой лишь весточка, переданная встречным погонщиком, позволяла спасти чью-то жизнь, а порой и кошелек. И наместник, видя бляху в виде колеса, высылал на помощь отряд, потому что знал: благое дело без награды не останется.

Но если окажется, что кто-то договорился о поездке за спиной у старейшины… Хитреца ждало весьма суровое наказание — вплоть до пожизненного исключения из гильдии. После этого найти работу становилось весьма непросто: возчики делали все, чтобы ославить прежнего товарища если не на весь Лаар, то уж точно на весь Туллен.

Как бы то ни было…

Флайри снова вздохнула. Ей так и не удалось узнать, куда отправились похитители. Остается одно: покинуть город через Сайгуровы ворота… и ехать, куда глаза глядят, расспрашивая во всех придорожных трактирах о носилках, запряженных двумя хидтунскими иноходцами.

Следовало ожидать. Скорее всего, негодяи обо всем позаботились заранее, и им не пришлось обращаться к возчикам. Носилки они привезли с собой или даже приехали в них, да и лошади у них тоже свои — иначе хоть кто-то из возчиков да вспомнил бы, кому принадлежат вислоухие скакуны.

Положив перед стариком заранее отложенный мешочек с монетами и не слушая возражений, она встала и покинула трактир.

Полуденное солнце плеснуло в лицо ослепляющим жаром. У Флайри перехватило дыхание, перед глазами заплясали разноцветные пятна. На миг Караванная площадь представилась ей залитой белым, как старая кость, колышущимся маревом. И почему-то ей показалось, что это марево живое — медлительное, равнодушное, точно старый варан, но смутно опасное.

Она поморгала, и все прошло.

— Уделите мне пару ударов сердца, почтеннейшая, — послышался вкрадчивый голосок.

Флайри обернулась. Существо, которому принадлежал голос, ростом едва достигало ее плеча и взирало на нее снизу вверх блеклыми глазами с поволокой. Его роскошным ресницам позавидовала бы любая красавица, чего нельзя сказать о шершавой сероватой коже. Да и сам коротышка был весьма неказист. Подбородок, поросший редкими волосками, выпирал вперед, точно таран, делая его ухмылку несколько двусмысленной. Безрукавка из грубой ткани, больше всего похожая на мешковину, позволяла видеть тощие длинные руки, на которых узлами выступали мышцы. Уши, как у козленка, торчали в разные стороны. Сначала молодой женщине показалось, что незнакомец стоит, склонившись в подобострастном поклоне, но потом разглядела на его спине заметный горб. Четырехпалая рука крепко сжимала короткий посох, похожий на причудливо свитую ручку для корзины. Пальцы заканчивались крепкими и острыми, как у птицы, когтями. Такие же когти торчали из срезанных носков сапог.

— По правде говоря, мне хорошо заплатили за молчание… — проговорил горбун. — Но видя ваше отчаяние, я не мог оставаться в стороне. Может, присядете? Не должно высокородной сайрис стоять на дороге.

Он жестом учтивого кавалера предложил женщине руку и усадил на маленькую скамеечку в тени смоковниц.

— Видите ли, почтеннейшая, — продолжал он, — я сам не занимаюсь извозом, но у меня неплохие связи. Люди часто обращаются ко мне, когда нужно найти быструю лошадь… или конные носилки… скажем так, не поднимая лишнего шума.

Существо вскинуло взгляд, посмотрело прямо в глаза Флайри и тут же опустило веки, словно заинтересовалось чем-то лежащим на земле.

— Позавчера вечером у меня заказали конные носилки, — продолжало оно. — Вы понимаете, я не вправе разглашать их имена. Но ведь вы на этом не настаиваете, верно?

— Конечно, — Флайри пожала плечами. — Скажите только, куда они поехали. Или хотя бы через какие ворота… Поймите, это очень важно.

— Если бы это было неважно, мы бы сейчас не разговаривали, почтеннейшая, — коротышка отвесил удивительно изящный поклон. — Словом… на днях ко мне подошел евнух-кандийец и сказал, что хочет нанять носилки, чтобы перевезти больного. Он даже не настаивал на том, чтобы ему дали иноходцев — я сам предложил. Что же до больного… Я видел его только краем глаза. Или ее? — он картинно взмахнул руками. — Кажется, это все-таки был мужчина, закутанный в покрывало с головы до ног. Но то, что этот был человек, причем тяжело больной — никаких сомнений. Или очень слабый… Он даже не мог стоять без чужой помощи, не говоря о том, чтобы слезть с седла и забраться в паланкин…

Горбун снова зорко взглянул на Флайри, очевидно, ожидая расспросов, но молодая женщина молчала. Однако от коротышки не укрылось то, что ее глаза раскрылись чуть шире.

— И куда они поехали?

Коротышка вздохнул, словно этот вопрос его страшно разочаровал.

— Очевидно, на восток, через Сайгуровы ворота. Я слышал слово «Кирсонинг», но это, скорее всего, просто один из городов, который они собирались проезжать…

— Спасибо! — воскликнула Флайри.

В четырехпалую ладонь упал блестящий содар. Но, во имя Пресветлого Сеггера… Если бы не приличия, она расцеловала бы коротышку прямо у входа в трактир.

— Подождите благодарить. Как я понимаю, носилки вам ни к чему. Но не желаете ли отправиться в путь на иноходце? Правда, не хидтунскойпороды… — маленький горбун хмыкнул, — но для вас ведь это не главное? Возьму совсем недорого. Кобылка-трехлетка, буланой масти и очень послушная…

Вскоре Флайри покинула двор трактира верхом на той самой буланой кобылке. Лошадка и вправду оказалась прекрасно вышколена. Флайри поняла это прежде, чем села в седло, но виду не подала. Требовать мужское седло она тоже не стала: не стоило смущать добропорядочных горожан, разъезжая подобным образом по столице, да еще и в платье.

Коротышка посмотрел ей вслед, повертел в пальцах монету и хмыкнул. Как все-таки просто провести этих людей! Стоит только послушать повнимательнее, а потом сказать им то, что они больше всего хотят услышать…

Часть четвертая Магия и корона

Глава первая «Чаша шипокрыла»

До Кирсонинга Флайри, само собой, не добралась — да и не надеялась на это. Новую столицу Туллена от старой отделяло ни много ни мало шесть конных переходов. Даже лучшие гонцы, которым в соответствии указом, выпущенным еще императором Авриелем, безвозмездно меняли лошадей в каждой деревне, смогли бы покрыть это расстояние не меньше чем за трое суток.

По счастью, места для ночлега искать не пришлось. Вдоль всей дороги, на расстоянии конного перехода, стояли постоялые дворы.

В прежние времена ни человек, ни гном, будучи в здравом уме и трезвой памяти, не осмелился бы отправиться в одиночку даже до ближайшей деревни. Крестьяне, торговцы, а порой и именитые сайэры, месяцами ждали, когда через их земли пройдет попутный караван. Днем бесконечная цепь повозок медленно ползла по выжженной степи, поднимая серую пыль. Когда же солнце опускалось за горизонт, путники разбивали лагерь, поставив повозки кругом, а добро и людей поместив посредине, и выставив стражу. Опасались разбойников, опасались тварей, расплодившихся в Великой степи или пришедших неизвестно откуда…

Одни приводили в ужас своим видом, но на поверку оказывались не страшнее эхеонов или аррагов, что способны нести на спине «башню» с десятью вооруженными всадниками, но испугаются лая собаки и пустятся в бегство, не полагаясь ни на толстую шкуру, ни на могучие бивни и наросты на спине, похожие на рога. Другие были мельче, но коварнее и представляли собой немалую опасность. Многие из них считались порождениями Катаклизма. Никто прежде не видел ни треххвостых жрагов — приземистых хищников, похожих на ящеров, но покрытых голой кожей, ни авиалов, гигантских саранчуков, способных своим весом проломить соломенную крышу, ни арацентов, которых в Аккении недаром прозвали «песчаными дьяволами». Ходили слухи о странном племени полуконей-полулюдей, кочующих на юге Великой степи. В отличие от змееглавов из пустыни Сота — служителей культа Змея, при постижении высших заповедей учения обретающих черты своего божества, — эти существа жили грабежом. Сбиваясь в огромные табуны, они совершали налеты на караваны и исчезали так же стремительно, как и появлялись. Правда, кое-кто утверждал, что это вовсе не люди-лошади, а мятежная шайка хазгов, заручившихся покровительством могущественного мага. И что слухи распускаются нарочно, едва ли не по приказу самого лорда-регента, который намерен в самое ближайшее время разделаться с разбойниками, не портя отношений с вождем кочевников Гхар-Дунном, своим старым другом.

Потом на дорогах начали появляться постоялые дворы — аккурат в таком месте, где придется остановиться путнику, если он едет с повозкой — или верхом, не желая слишком гнать коня. Постояльцы платили хозяину не только за хлеб и крышу над головой, но и за покой: охрана придорожных заведений была объявлена делом государственным. Порой туда отправляли своих выучеников даже монастыри Вольных — на тот случай, если окажется, что от крепких кулаков толку мало, даже прилагайся к ним, вопреки известной пословице, ум и сметливость, а также изрядное умение владения не только этими кулаками, но и всевозможным оружием. Люди приходили в себя после Катаклизма и обнаруживали в себе силы, о которых раньше не могли и мечтать. Да, многие из этих новоявленных «магов» не справились бы и с теми заданиями, что осваивают на подготовительных курсах школы Тоа-Дана. Но когда тебе под ноги в разгар драки с полки падает горшок… или внезапно гаснет пара светильников… это вполне может отвлечь тебя на пару ударов сердца — ровно настолько, чтобы ты пропустил совершенно немагический удар, направленный тебе в голову или иное чувствительное место. В разбойничьих шайках таких людей ценили, несмотря на то, что «заклинания» у них выходили далеко не каждый раз или выбирали совсем не ту цель. Не меньшую опасность представляли «выскочки» — так прозвали людей, у которых способность творить магию проявлялись неожиданно как для окружающих, так и для них самих.

Еще несколько лет — и вокруг постоялых дворов начали вырастать домишки, обычно принадлежащие либо родне его владельца, либо у кого-нибудь из работников возникало желание завести свое хозяйство. Родственники приезжали из неблагополучных мест, где не сумели обводнить землю, и приходилось втридорога покупать воду у соседей. Селились торговцы и ремесленники, разоренные Катаклизмом и так и не сумевшие заново начать дело. Селились, наконец, проезжие холостяки, оставшиеся без кола и двора и заглядевшиеся на хорошенькую служанку.

Так появилось и село Околомна, первое на пути Флайри.

Каменные стены Туллена давно скрылись за горизонтом. Иноходец легко бежал по дороге. На тяжелом зеленом сааре, прикрывающем колени всадницы, оседала мелкая пыль.

Степь раскинулась от горизонта до горизонта пестрой дырявой шалью. Хозяин не нашел ей иного применения — выбросить жалко, а латать прорехи и отстирывать застарелые пятна уже нет сил. Вот и лежит она, местами выцветшая, местами порыжевшая от времени. Издали она радует глаз яркими звездочками гвоздик и горицветов, но приглядишься поближе — и увидишь, что вся она стачана из лоскутков на живую нитку, и торчат лохмотья по краям дыр, в которых темнеет голая земля, а кое-где нетающим инеем сверкает соль.

Изредка заметишь одинокое деревце акации, кривое и приземистое. Кажется, то ли у него нет сил расти, то ли оно, вопреки природе, стремится распластать по земле ветки, чтобы пронзить ее острыми шипами, исколоть до крови и впитать выступившие капли драгоценной влаги. Тщетно: земля черна и суха, как пепел. Лишь в глубине еще таятся остатки талой воды, но скоро от них не останется и следа. Все, что не уйдет в подземные пласты, питающие колодцы и источники, выпьют тюльпаны и маки, которые с прошлой весны копили в луковицах силу для нового роста, а теперь спешат расцвести и рассеять семена. У них слишком мало времени. Скоро жаркое летнее солнце сожжет их сочные листья, и они распластаются по растрескавшейся земле бледными пленками. Только легкие седые нити ковыля будут по-прежнему развеваться на ветру среди жестких стволиков полыни и метелок типчака, ожидая редкого дождя и теряя вместе с водой краски. Придет Месяц Познания, принеся с гор дождевые тучи, но степь уже поблекнет, и лишь сиреневый безвременник поднимется над пожухлой травой, точно нарядный и рассеянный гость, опоздавший на пир и попавший на похороны…

Миновала пора полуденного зноя. Лошадь все так же бежала, словно не чувствовала усталости. А вот Флайри почувствовала, как начинает затекать спина и ноют ноги. Она уже давно не ездила верхом.

* * *

Постоялый двор назывался «Чаша шипокрыла». Будь надпись на вывеске сделана эльфийскими рунами справа налево, и находись этот постоялый двор, скажем, в Белегосте, а не в крошечной деревеньке в три двора, Флайри все равно вряд ли прошла бы мимо. Вывеска, творение местного резчика, притягивала взгляд, точно Полярная звезда стрелку компаса. Шипокрыл, цепко держась коготками за край огромного кубка, весело поглядывал на прохожих красным глазом, сделанным из битой стекляшки, словно прикидывал предстоящую выручку. Наложница почувствовала, что улыбается… и, толкнув двери, вошла внутрь.

Она уже заготовила целую речь на случай расспросов. Но почти все столы были пусты. Хозяин же «Шипокрыла» оказался человеком на диво нелюбопытным, хотя и весьма любезным. Сидя за столом с кувшином прохладной, удивительно вкусной воды и тарелкой, где красовались ломтики вяленых фруктов и пресного овечьего сыра, Флайри наблюдала за ним из-за занавески, что отделяет часть зала, позволяя замужним женщинам открыть лицо и насладиться трапезой, не опасаясь чужих взглядов. Служанка — худая, увядшая, с жидкими, черными как смоль волосами, — показала гостье ее комнату, но Флайри отказалась от предложения отдохнуть с дороги и, оставив вещи, вернулась обратно в зал. Ей не терпелось разузнать о таинственных конных носилках, которые должны были покинуть это место, самое позднее, вчера утром.

Караваны, идущие по дороге в Кирсонинг, останавливались на ночлег ближе к столице — в Околомне, на постоялом дворе под названием «Гнедой единорог». Флайри не поленилась заехать туда, хотя солнце еще стояло высоко. Увы, ни трактирщик, ни постояльцы, ни жители деревеньки не видели никаких конных носилок по крайней мере с Месяца Обновления.

— …Ходит он, значит, по комнате, пыль со своей колехции смахивает, — нудно вещал бородач за соседним столом. — Вдруг слышит: в дверь стучат. Открывает дверь — на пороге скелет стоит. И без головы. Одна шея, значит, торчит.

— Так уж и стоит? — ехидно осведомился его сосед, воспользовавшись тем, что рассказчик потянулся за пивной кружкой. — Как же он без головы дошел?

— На все воля Пресветлого Сеггера, почтенный, — бородач звучно хлебнул пива. — В общем, стоит скелет и в шею, значит, себе тычет. Старик хоть и струхнул, но смекнул, в чем дело. Снял с полочки череп, протянул скелету. Тот его ощупал, проверил на соответствие, так сказать, и насадил себе на шею. «Спасибо, — говорит, — старый. Там у нас такая заваруха! Лирайны с леса поперли, с десяток наших положили. Хорошо еще, что я головой отделался. А моему братцу все ребра переломали».

Соседи рассмеялись. Рассказчик обвел их довольным взглядом, снова поднес кружку к губам, сделал большой глоток и смахнул с усов обильную пену.

— Ты забыл последнюю фразу, уважаемый, — подал голос молодой человек, который, наверно, с самого дня Катаклизма сидел здесь с одиноким кубком вина.

— Какую? — удивленно спросил бородач.

— «Беги, беги… дурья твоя башка, — пробурчал старик, глядя вслед неуклюже подпрыгивающему скелету».

— А вот я знаю, чем закончилась бы ваша история, — вмешался широкоплечий парень — судя по одежде, он до недавнего времени водил караваны верблюдов в Кандию. — Приперся бы некромант, колехционера пришиб, а колехцию перевез к себе в лабораторию. Вдруг у какого чудища головы не хватит…

Флайри так и не поняла, что заставило ее обернуться. Во всяком случае, она успела увидеть, как вошедшая в трактир незнакомка скинула широкий дорожный плащ — таким движением, словно его должен был принять стоящий сзади услужливый спутник… Но в последний миг она сама подхватила тяжелую ткань и небрежно перекинула через локоть.

Посетители — исключительно мужского пола — встретили это маленькое представление восхищенными возгласами. Впрочем, не очень громкими. Вид аккенийского меча, который покачивался на бедре у незнакомки, не оставлял места сомнениям по поводу занятия, коим она зарабатывала на жизнь. Распустивший в присутствии подобных дам язык, а тем более руки, рискует и языком, и руками, а также тем, что в приличном обществе не поминается.

Так или иначе, но ни одно из замечаний не нарушало законов пристойности — а посему не стоило внимания, и женщина направилась прямо к стойке.

На ней была простая рубашка из небеленого полотна, свободные кожаные штаны, стянутые на талии широким ремнем, и замшевая безрукавка. Флайри почти не сомневалась, что между простеганной кожей и подкладкой вложены стальные пластинки, способные спасти и от не слишком сильного удара ножом, да и от стрелы, если она не выпущена в упор. Словом, обычное одеяние наемницы. Достаточно удобное для того, чтобы провести день в седле, и достаточно привлекательное, чтобы будущий наниматель не перепутал ту, которая будет его защищать… с той, от кого следует защищаться.

Но внимание Флайри привлек отнюдь не наряд незнакомки.

В каждом движении воительницы чувствовался такой избыток силы, что мнилось: окажись на пути у этой женщины стена — и камень расступится, чтобы пропустить ее… А она пройдет и даже не заметит, как люди не замечают примятой травы под ногами.

Чем-то она напоминала снежного барса, которого как-то привезли в дар Адрелиану горцы-йордлинги…

При мысли о лорде-регенте у Флайри заныло сердце, и она прижала к груди кусочек пергамента, словно это был могущественный артефакт, способный исцелять боль. В общем, так оно и было.

Покидая Туллен, Флайри прихватила с собой кусок пергамента — набросок, сделанный два года назад заезжим живописцем. Адрелиан не любил позировать для портретов, поскольку считал это ненужной тратой времени. Разочаровавшись в попытке переубедить лорда-регента, художник сделал рисунок во время пира, а потом подарил Флайри. Тогда она еще посмеялась: зачем ей портрет, когда оригинал у нее перед глазами. Но воистину, сам Пресветлый Сеггер надоумил ее принять это скромное подношение…

Наложница продолжала наблюдать за незнакомкой. Женщина была не слишком высока ростом, хотя выше Флайри, и хрупким сложением не отличалась. Узкая ладонь небрежно покоилась на длинной рукояти меча, предназначенного для работы как одной рукой, так и двумя. Лицо ее Флайри разглядеть не успела.

Зато отметила, что наемница не облокотилась на стойку, как делали большинство посетителей, а просто остановилась и положила ладонь на широкий дубовый прилавок… Даже не всю ладонь, а одни только кончики пальцев.

— Доброй ночи, почтенный. Да благословит Сеггер вас и ваше заведение.

В ее голосе было столько теплоты, что одна эта фраза могла растопить все северные ледники… А следующая, очевидно, предназначалась для южных:

— У вас найдется свободная комната на ночь?

Трактирщик, который уже давно взирал на гостью, точно пес на хозяина в ожидании косточки, расцвел.

— Конечно, уважаемая! Целых две… Желаете осмотреть? Замки новые, магическая завеса от шума…

— Замечательно. И сколько с меня?

Возле стойки, словно по волшебству, возник лохматый парнишка. Женщина передала ему плащ, проворковала что-то дружелюбное. Парень заулыбался, неуклюже поклонился и повел ее вверх по скрипучей лестнице, на второй этаж, где располагались комнаты для гостей.

Пресветлый Сеггер… Как она поднималась! Лучшие аккенийские танцовщицы, исполняющие «Игру змеи и птицы», рядом с ней показались бы не намного изящнее торговок, идущих с корзинами на базар…

Нет, не торговок, а тех же танцовщиц, только выученных не в столице Аккении, а в каком-нибудь Гринаке или Нерфе. Наивных дурочек, что прогуливаются по пиршественному залу после выступления и изо всех сил стараются понравиться какому-нибудь именитому — или не слишком именитому — сайэру.

Задумывается ли вода, текущая по камням, или ветер в листве, нравится она кому-то или нет?

Флайри проводила незнакомку взглядом. Редкая женщина в такой ситуации не ощутит укол зависти… и не попытается отыскать у вызвавшей зависть хоть какой-то изъян. Флайри не была исключением. Судя по голосу, дама уже не первой молодости, подумала она, делая большой глоток из кружки. Посетители явно оживились. Не требовалось напрягать слух, чтобы понять: ближайшую стражу будут говорить только о наемнице. Похоже, это старая знакомая хозяина… Последнее обстоятельство мешало гостям озвучить свои фантазии по поводу того, каким образом мальчик показывал ей комнаты: по залу сновали служанки, а у девушек, как известно, чуткие ушки и длинные язычки. Правда, любой был бы не прочь оказаться на месте паренька… даже если мечты так и остались бы мечтами.

В общем, приставать к людям с расспросами про конные носилки — по меньшей мере глупо. Флайри помрачнела. Вечерело, узкие окошки словно затянуло темно-синим шелком. Тяжелые балки, почерневшие от времени, терялись в темноте, сгустившейся под потолком. Рыжее пламя светильников как будто стало ярче. Его раздвоенные язычки вытягивались, лизали тьму и тут же одергивались, словно находили ее вкус отвратительным.

Задумавшись, Флайри не заметила, как наемница вернулась в зал. Паренек по-прежнему следовал за ней, сияя, точно новенький содар, и смотрел на нее так, словно этот содар она только что положила ему в карман… вместе с приказом о зачислении в гвардию Туллена.

— Прекрасные комнаты, — сообщила она. — На таких постелях, как у вас, можно выспаться за две стражи! Пусть приготовят седьмую, хорошо? А Косар пока принесет мои вещи.

— Косар? — ахнул трактирщик. — Давайте я лучше Илликса, нашего вышибалу, позову… Эй, Илликс!..

— Не стоит, — женщина покачала головой. — Человек, следящий за порядком, выполняет почетный долг, и не стоит его беспокоить. Такой сильный юноша, как Косар, вполне справится: я же не прошу принести мне в комнату коня.

— Желаете что-нибудь еще? Умыться с дороги?

— Скорее выкупаться, почтенный.

— Будет исполнено. Вайла, пошевеливайся!.. Не угодно ли пока перекусить?

— Думаю, я успею только сходить за вещами. Когда мы с Косаром вернемся, меня будет ждать чан с теплой водой — верно?

Она выдержала паузу, за время которой можно было успеть только сказать «да», и добавила:

— Я непременно воздам должное вашей кухне, только чуть позже. Не стоит купаться на полный желудок.

Незнакомка по-прежнему стояла к Флайри спиной, но счастливая улыбка трактирщика ясно указывала, что это обещание обещанием не останется.

«Если так попросить, могут и бесплатно обслужить», — подумала Флайри. Последняя надежда разлетелась вдребезги. Трактирщик не станет утруждать себя, вспоминая всех посетителей, побывавших у него за последних два дня. Он слишком занят тем, чтобы как следует обслужить эту краса…

В этот миг красавица повернулась, и наложница лорда-регента тихо охнула. Но на этот раз не от восторга.

От неожиданности.

Во-первых, она ошиблась с возрастом незнакомки: та была ровесницей самой Флайри, а то и постарше. Во-вторых… во-вторых…

Она даже не могла понять, красива ли наемница. Определенно, таких женщин красавицами не называют — и дело даже не в глубоком шраме, который пересекал ее левую щеку. Просто именно ради них зачастую бросают самых прославленных красоток.

Лукавый прищур небольших темных глаз… Усмешка получается немного кривой — скорее всего, потому, что шрам стягивает кожу. Однако иные отдали бы пять лет жизни, чтобы так усмехаться. Незнакомка поджимает яркие губы, которым словно пытаясь спрятать торжествующую улыбку — или сделать ее чуть строже, чуть безопасней… Поздно. И тяжеловатый подбородок, и рваный шрам на щеке из недостатков давно превратились… в то, что в сыскной службе Аккении принято называть «особыми приметами».

Тем временем наемница прошествовала к дверям и покинула зал. Флайри посмотрела ей вслед. Потом невидящим взглядом уставилась на тарелку с недоеденными фруктами. Ей хотелось только одного: уйти из «Чаши шипокрыла», сесть на коня и ускакать куда глаза глядят.

Но за комнату было уже заплачено. К тому же рано или поздно эта женщина отправится спать. Да, перед этим она выкупается — еще одна тема если не для бесед, то, скажем так, для раздумий, — потом почтит присутствием зал трактира… Но даже магия со временем рассеивается. В конце концов, утром она уедет. И когда хозяин очнется, с ним можно будет поговорить.

Она осушила кружку, встала и поплелась наверх. Фрукты служанка принесет к ней в комнату, а если и не принесет — невелика потеря.

Ступени поскрипывали под ногами. Скорее всего, в одной из них стоял «сторожок» — особое заклинание, которое сообщает хозяину о том, кто спускается или поднимается, позволяя лишний раз не вертеть головой.

«Скрип, скрип, скрип…»

Флайри вдруг показалось, что это восхождение никогда не закончится, и у нее возникло непреодолимое желание считать ступени — грубые, выглаженные не столько рубанком плотника, сколько ногами постояльцев.

«Скрип, скрип, скрип…»

Лестница закончилась так неожиданно, что Флайри споткнулась и чудом не упала. Дверь, за которой располагались комнаты, была гостеприимно распахнута. Длинный коридор, такой узкий, что два человека могли бы разойтись только боком, освещала пара свечей в ажурных глиняных светильниках. Стены и пол затянули причудливые кружевные тени. Из какой-то комнаты доносился густой храп — очевидно, хваленые магические завесы устанавливали только между комнатами.

Вздохнув, Флайри толкнула дверь, вдруг показавшуюся очень тяжелой, и вошла.

И в самом деле, здесь было совсем тихо. Желтые домотканые занавески опускались до самого пола. Запах свежевыстиранного белья бил в нос. Кровать, скорее всего, привезли из замка какого-нибудь сайэра или богатого торговца в числе прочей мебели, выброшенной то ли за ненадобностью, то ли за отсутствием владельца. Новый владелец довольно аккуратно спилил витые столбики, на которых когда-то крепился балдахин, и прибил в изголовье широкую доску. Три столбика пошли на сооружение прикроватного столика, который стоял тут же, накрытый пожелтевшей кружевной салфеткой. Шкаф со скрипучими дверцами когда-то украшали резные накладки, но сейчас половина из них оказалась сколота. А на стене красовалась картина, которая, судя по подписи, изображала «Поединок лорда Адрелиана с проклятым Раэром».

Хозяин, памятуя про близость столицы, не поскупился и приобрел не кое-как раскрашенную гравюру, а самую настоящую картину, выполненную маслом — пусть даже не по холсту, а по гладкой доске, — неким то ли Дротом Сааксом, то ли Дротом Саамом. И раз уж повесил ее здесь — значит, комната и вправду предназначалась для почетных гостей. Тех, что не попытаются проломить голову какому-нибудь тулленскому подданному творением почтенного Саакса — или Саама… разве что сей подданный убедит их, что не может называться честным человеком. И не станут в состоянии подпития устраивать состязания в меткости, используя в качестве мишени лица тулленских воинов, изображенных на картине.

Воины Туллена, выстроившиеся в два ряда за спиной своего полководца и бесстрастно наблюдающие за поединком, походили друг на друга, точно близнецы. То же самое можно было сказать и о гномах. А вот на воинстве Тьмы почтенный живописец отвел душу, хотя твари получились скорее забавными, чем страшными. Маги Черного Ковена были бы весьма рады, согласись он поделиться с ними парой задумок. Во всяком случае, без помощи заклинаний эти создания вряд ли смогли не то что передвигаться, но и стоять на ногах.

Их предводитель явно не удостоил художника чести позировать для великого полотна, и оставалось только гадать, насколько Полководец Тьмы похож на свой портрет. Разглядывая рыцаря в черных латах, Флайри вспомнила, что никогда не спрашивала у Адрелиана, как выглядел Раэр. И Адрелиан никогда не рассказывал. Только однажды бросил:

«Раэр был мальчишкой. Умным, сильным, но мальчишкой».

Того, кто скакал навстречу Адрелиану с огромным бердышом в руках, назвать «мальчишкой» язык не поворачивался. Не было в его лице той юной бесшабашности, которая порой сияет в глазах седых стариков и обещает способность совершать чудеса. Выпирающий вперед подбородок, который, не разобравшись, можно принять за часть шлема, огромный крючковатый нос, похожий на клюв гвейхира… Наплечники в виде сцепленных костлявых пальцев… Само собой, с лезвия бердыша падали капли крови. На небольшом круглом щите — и куда с таким в конную атаку? — красовались три очень старательно прорисованных черепа. Живописец явно желал, чтобы они выглядели настоящими. Но когда служители Тьмы украшали щиты черепами? Им находилось куда более полезное применение… после чего они выглядели куда более устрашающе. Возможно, почтенный Саам — или Сакс — вспомнил, что видел такие щиты у орочьих вождей.

Кожа полководца отливала зеленью — вероятно, художник некстати вспомнил выражение «позеленел от злости». Тролли и прочие зеленокожие болотные жители, которые не скрывали, что не поддерживают захватчиков с Севера, а зачастую еще и подкрепляли свое мнение с помощью кулаков и дубинок, вряд ли поняли бы его замысел. Увы, в таких случаях за несоответствие изображения натуре отвечает не создатель картины, а ее владелец. Но троллей в подобных комнатах не селят. К тому же табличка у дверей «Чаши шипокрыла», равно как и возле стойки, гласящая «Обслуживаем только людей», позволяла оному владельцу избежать подобных неприятностей.

Могучий вороной жеребец, в отличие от всадника, удался на славу. Присмотревшись, можно было заметить, что сквозь вздувшиеся мышцы скакуна проглядывают кости.

«А может быть, это вовсе не удачная находка, — сердито подумала Флайри. — Может быть, он просто хотел нарисовать Раэра верхом на конском скелете. А потом скелет не получился, и этот маляр его замазал».

Она уже поняла, что отводит глаза, словно боялась встретиться взглядом с Адрелианом — несмотря на то, что его взгляд был устремлен на врага, а вовсе не на нее.

«Глаза бы мои на это не смотрели»…

Если бы не подпись, довольно неумело стилизованная под эльфийские руны, она и не узнала бы Адрелиана… наверно. Но разве было Адрелианом существо, оставшееся во дворце? Существо, как две капли воды похожее на человека, которого она любила?

Усталость, обида, тревога — все, что копилось в ее душе в эти дни, хлынуло наружу. Флайри упала на подушку и разрыдалась.

Глава вторая Кто ходит в гости по ночам…

Ее разбудил не звук. В комнате кто-то был, и она почувствовала это еще до того, как проснулась. В такие минуты страха не возникает — для него пока нет причин. Разум, не до конца вырвавшийся из мира снов, пытается обмануть себя, отыскивая в темном силуэте хоть что-то знакомое и судорожно перебирая самые невозможные варианты.

Харадир?.. Целитель Витар?.. Адрелиан?..

Последнее имя она произнесла вслух. Пожалуй, этого делать не стоило: незнакомец на миг застыл на месте и повернулся к ее кровати. Только на миг. Но этого хватило, чтобы тусклый лунный свет упал на его лицо. Увидев блестящие белки глаз, словно наклеенные на висящую в черноте белую маску, молодая женщина завопила не своим голосом. И тут крепкая потная ладонь зажала ей рот.

Будь в комнате чуть светлее, или успей Флайри сделать еще один шаг от грани, отделяющей сон от яви, она бы заметила, что грабитель просто-напросто замотал голову черной тканью — очевидно, начитавшись легенд об убийцах-койарах. На самом деле никто не видел, как койар выполняет задание. Зачастую их не успевали увидеть даже жертвы. Адрелиан, которому доводилось иметь дело с этим прославленным кланом наемников, утверждал — то ли в шутку, то ли всерьез, — что койары сами распустили половину легенд, которые о них ходят. Во всяком случае, ни койару, ни посланнику Тьмы и в голову бы не пришло показать жертве огромный нож с выщербленным лезвием и прошипеть:

— А ну заткнись, курица!..

Флайри задыхалась от запаха кожи и застарелого пота, однако первая волна страха уже схлынула, сменившись… даже не яростью, а откровенной злостью. И она сделала первое, что пришло в голову: ткнула грабителя коленом в причинное место.

Удара не получилось: ноги запутались в тяжелом покрывале. Однако грабитель шарахнулся, ладонь соскользнула, и Флайри снова завизжала — уже не от страха, а для того, чтобы хоть кто-то услышал.

В соседней комнате что-то с грохотом упало. Послышался вопль, потом грубая брань. Похоже, в комнате Флайри забыли поставить магическую завесу от шума.

Уворачиваясь от растопыренной пятерни, которая должна была вцепиться ей в горло, Флайри упала с кровати прямо под ноги грабителю. Светильник полетел на пол и разлетелся вдребезги. Толком не понимая, что делает, и осознавая лишь одно — подняться на ноги уже не успеть, женщина метнулась под кровать. Сурфан, который она так и не сняла, за что-то зацепился, послышался треск рвущейся ткани. Но Флайри, отчаянно работая локтями, забиралась все глубже.

За спиной уже слышалось тяжелое пыхтение. Поминая Архааля, всех его сородичей и те места, где им следовало оказаться, разбойник пытался последовать за своей жертвой, но был слишком толст. Задыхаясь от пыли, Флайри чувствовала странную пустоту в голове. Лишь одна мысль билась в виски, точно бабочка о стекло:

«Сколько же здесь не убирали?»

Судя по звукам, доносящимся из коридора, соседи вряд ли поспешили бы ей на помощь — самим бы отбиться. Выходит, она может надеяться только на себя. Грабитель явно охотился не только за ее кошельком — иначе она давно лежала бы в луже собственной крови. Впрочем… если этот выродок до нее доберется, солнца ей уже больше не видать.

Она едва успела перевалиться на бок, когда потная рука скользнула по ее бедру.

— Ах ты, руки загребущие, — прошипела Флайри.

Прежде, чем грабитель успел ухватить ее за одежду, она вцепилась в его руку ногтями… и почти с радостью услышала вой, за которым последовал новый поток брани.

Однако радоваться было рано. Тяжелая деревянная рама заскрипела, осыпая залежи пыли, и Флайри, впервые за эту ночь, стало по-настоящему страшно. Кряхтя от натуги, грабитель пытался перевернуть кровать.

Что делать? Вылезти и попытаться проскочить к двери? Или понадеяться, что груз окажется негодяю не по силам?

Но тут доски у нее над головой застонали, и Флайри застонала от отчаяния. Вскочив на кровать, разбойник пытался отодвинуть ее, упираясь в стену.

На этот раз ускользнуть Флайри не удалось. Крепкие пальцы стиснули ее локоть, словно клещами. Еще толчок — и грабитель рывком вытащил женщину из-под кровати. Флайри попыталась уцепиться за раму, но силы были неравны.

Ах, вот как?

Едва почувствовав под ногами опору, Флайри извернулась и впилась зубами в волосатую руку. Она чувствовала, как грабитель тянет ее за волосы, точно пытается вырвать их вместе с кожей. Во рту стоял вкус крови — возможно, что и ее собственной, — немытой кожи и чего-то еще, столь омерзительного, что не находилось слов. Разбойник рычал, точно орк перед дракой. Она не знала, что будет дальше, и понимала только одно: нельзя разжимать зубы. Что бы ни случилось.

Внезапно поток брани оборвался коротким хрипом. Еще не успев осознать, что больше ее ничто не держит, она упала и ткнулась носом в скомканную, истоптанную простыню. Что-то тяжелое упало с кровати… и Флайри показалось, что наступила тишина. Откуда-то по-прежнему доносились крики, звон оружия, треск ломающейся мебели, но она слышала только стук крови в ушах.

Потом чья-то рука подхватила под локоть. Женская.

— Вы не ранены? — тихо спросила наемница, помогая Флайри подняться.

Флайри не ответила и лишь помотала головой. Она была слишком потрясена. Плечо саднило — когда разбойник вытаскивал ее из-под кровати, она зацепилась о раму. Руку, казалось, до сих пор сжимала железная пятерня. А затылок… Молодая женщина почти не сомневалась, что пару дней не сможет пользоваться гребнем.

Но разбойник лежал на полу мертвый, глупо разинув рот. Платок, под которым он пытался спрятать лицо, слетел, из-под клочковатой бороды торчала рукоять метательного ножа.

— Прекрасно, — воительница окинула Флайри быстрым взглядом. — Быстрее собирайтесь. На трактир напала шайка разбойников. Берите самое необходимое — и бежим.

Она склонилась над убитым, что-то проворчала, потом выдернула из горла нож, брезгливо вытерла об рубашку грабителя и сунула к себе за пояс… и все это левой рукой. В правой наемница держала тот самый аккенийский меч, с которым вчера появилась в трактире. Впрочем, можно было поспорить: в какой бы руке он ни оказался, врагам от этого легче не станет.

Много времени на сборы не потребовалось. От усталости Флайри уснула, не успев не только разобрать седельную сумку, но даже раздеться, и лишь сняла платок, который теперь валялся непонятно где.

— За мной, — шепнула наемница, вскидывая на плечо вьюк-скатку, который до сих пор лежал в темноте у двери. — Старайтесь держаться у меня за спиной… Вот, держите.

Она сунула Флайри короткий кинжал, вытащенный непонятно откуда, рывком распахнула дверь и метнулась в коридор. Короткий свист клинка оборвался тошнотворным звуком, с которым его лезвие рассекло чью-то плоть. Выбегая из комнаты, молодая женщина успела увидеть, как падает второй грабитель, разрубленный почти пополам.

В коридоре стоял дым. Подобно большинству трактирщиков, владелец «Чаши шипокрыла» не поскупился на заклинания, защищающие от пожара — тем более что на придорожных постоялых дворах, согласно указу лорда-регента, эти заклинания обновлялись за полцены. Однако масло из сбитых светильников разлилось по полу и горело, распространяя удушливый чад. Рядом валялось несколько трупов, и одежда на одном из них уже занялась. Крики в комнатах стихли — похоже, разбойники расправились с последними из постояльцев и теперь занимались грабежом. Но в коридоре не было никого живого. Как и в зале. Во всяком случае, так показалось Флайри, когда они начали спускаться по лестнице. Если только кто-нибудь не затаился под стойкой или среди перевернутых столов…

— …Их тут человек тридцать, — объясняла воительница, спускаясь по лестнице в полутемный зал. — Двое или трое знакомы боевой магией. Из меня маг — как из бронтобея танцовщица. Так удачно выбрали время! В трактире только три человека, способных держать оружие: я, вышибала и охранник одного торговца… но его, кажется, уже положили…

Из недр трактира донесся грохот и звон. Похоже, в поисках добычи грабители опрокинули посудный шкаф.

— Сейчас почти все эти мерзавцы наверху, — сквозь зубы бросила наемница, приседая около стойки. — Нам здесь лучше не задерживаться. Главное — добраться до конюшни, Бат нас уже ждет.

— Бат?

— Это мой конь. Да, а меня зовут Тэм. Можно на «ты».

— Я — Флайри, — пробормотала молодая женщина.

Она еще не оправилась от потрясения. Все происходило слишком быстро. Казалось, только что она билась под кроватью, глотая пыль и отгоняя мысли о гибели. И вот теперь ей остается только пересечь зал и…

Однако спокойно уйти им не дали.

Дверь справа от стойки распахнулась. На пороге появился лысый, как яйцо, здоровяк в кожаном кафтане. Он успел сделать лишь шаг… и, глухо охнув, упал навзничь. Второй разбойник, последовавший за ним, решил не повторять ошибки товарища. Прикрываясь чем-то — похоже, дверцей того самого посудного шкафа, — он сумел пройти чуть дальше. Потом что-то со звоном упало на пол. Налетчик взвыл, выронил свой щит и осел, схватившись за щиколотку.

Он еще поминал кого-то недобрым словом, когда стена вместе с висящей на ней доской, на которой перечислялись подаваемые в трактире блюда, пошла рябью, словно превращаясь в собственное отражение в воде. Прозрачное марево разливалось по смежной стене в сторону дверей. Глазам стало больно.

Один из грабителей — «знакомый», по словам Тэм, с магией, — пытался прикрыть сообщников.

Флайри не смогла бы сотворить и простейшего заклятия. Но не уметь — не значит не знать. И она знала, что за этой переливчатой пеленой прячутся, по меньшей мере, двое. А то, что завеса перестала расти, не покрыв и половины стены, вполне можно было счесть добрым знаком. Тот, кто создал ее, был не магом, а «выскочкой»… и, похоже, не особенно сильным.

Кажется, это поняла и Тэм. Сделав еще несколько шагов, она остановилась между двух перевернутых столов, не сводя глаз с завесы, и поудобнее перехватила клинок.

Неизвестно, что кончилось раньше — силы «выскочки» или терпение его сообщников. Так или иначе, рябь исчезла, и четверо головорезов с ревом бросились наперерез беглянкам.

Коротким взмахом клинка Тэм отбила удар заросшего типа, который ломанулся вперед, непонятно почему надеясь на легкую добычу. Сталь скрежетнула о кость, разбойник по-бабьи охнул, выронил тесак и отскочил, точно ошпаренный. Меч наемницы снова рассек воздух, но не достиг цели. Впрочем, Тэм вряд ли собиралась преследовать противника. Сейчас беглянок защищали перевернутые столы. Никто не рискнул бы лезть туда: смельчаку, озабоченному лишь тем, чтобы сохранить равновесие, попросту подрубили бы ноги. Но сделай Тэм пару шагов вперед, к дверям — и грабители без труда взяли бы ее в клещи…

Крепкая рука обхватила Флайри за талию. Молодая женщина взвизгнула, а в следующий миг наемница, одним прыжком перелетев через перевернутые козлы, приземлилась на крошечный пятачок между двумя скамейками — вернее, тем, что когда-то таковыми являлось. Вместо того, чтобы прорываться к выходу, она отступала к столу, стоящему в углу. Он был сильно задвинут в угол — скорее во время недавней драки, нежели по умыслу владельца: посетители, отличающиеся дородным сложением, вряд ли смогли бы разместиться на скамейках, стоящих вдоль стен…

Флайри почти догадалась, что задумала Тэм. Но в этот миг наемница сунула ей второй вьюк, и молодая женщина не успела опомниться, как оказалась под столом.

Стол был широк, а перевернутые скамейки, козлы и столешницы загораживали обзор, но Флайри видела, как ее спутница взлетела, словно подброшенная катапультой, и оказалась в проходе у стены, по которому гуськом пробирались двое разбойников. Прежде чем ее ноги коснулись пола, сталь лязгнула о сталь… Свист клинка потонул в истошном вое. Первый разбойник рухнул на колени и вцепился в культю, словно хотел остановить бьющую фонтаном кровь… или удержать уже отрубленную кисть руки, которая валялась где-то среди ломаных скамеек и битой посуды.

Его товарищ, на которого тот налетел, надеясь уйти от удара, свалился в проход и, похоже, крепко приложился обо что-то головой. Он даже не пытался подняться, только стонал и отползал назад, елозя задом по грязному полу.

Заросший громила только что отыскал свой клинок и занял позицию там, где до первого отчаянного прыжка Тэм стояли беглянки. Однако было очевидно, что еще на один шаг у него пока не хватает духу. Флайри заметила, как он косится на последнего из своих сообщников. Этот разбойник — плотный, коренастый, в кожаной безрукавке со стальными клепками, — направился в обход вдоль разгромленной стойки. Вот он остановился, сделал левой рукой странное движение… что-то прошептал…

И его тень поднялась с полу. На темном овальном пятне, заменяющем ей голову, блеснули тускло-багровые глаза.

Флайри показалось, что в желудок провалился кусок льда. Впервые она видела тварь, которой, словно за неимением лучшего, дали простое название — «тень». Собственно, они и были тенями — бестелесные создания, появившиеся вскоре после Катаклизма. Никто не знал, откуда они берутся и почему привязываются к некоторым людям. Зато скоро выяснилось: убить такую тварь, не прибегая к магии, весьма непросто, потому что ее берет лишь оружие, которое держит человеческая рука. Правда, стрелы, метательные ножи, «звездочки» могли причинить вред ее хозяину — которого тень защищала преданнее собаки, поскольку погибала вместе с ним.

Тэм вскочила на один из поваленных столов, заставив заросшего детину шарахнуться назад. Удалось ли наемнице задеть его, Флайри увидеть не успела. Что-то свистнуло совсем близко, и клинок, похожий на сгусток плотного тумана, рассек край деревянной столешницы. В лицо пахнуло холодом… и женщине показалось, что само время вдруг стало вязким, точно патока. Словно во сне, она смотрела, как опускается белесое лезвие. Оно тускло светилось, но ничего не освещало, казалось полупрозрачным, но не просвечивало… В этом было что-то невыразимо мерзкое. Флайри вцепилась во вьюки, словно они могли ее защитить, и зажмурилась.

Воздух распороло тонким посвистом, и призрачный клинок исчез. Снова зазвенела сталь, послышался грохот отброшенной пинком скамейки… и вой, от которого у Флайри заложило уши. Следующее, что она услышала, было:

— Ты мне за это ответишь, сука!

И Тэм отозвалась медовым голоском:

— Да неужели?

Раздался неровный топот, словно двое подростков, сцепившись, пытались оттоптать друг другу ноги. Потом, совсем рядом — сдавленное, удивленное «ох!». Открыв глаза, Флайри едва успела увидеть перед собой две пары сапог: тяжелые, заляпанные грязью, и маленькие, на небольшом каблучке. На стол обрушился мощный удар. Прямо над головой Флайри что-то чавкнуло. Грязные сапоги дернулись в воздухе, словно отбиваясь от чего-то невидимого. Еще не осознав, что произошло, она почувствовала, как к горлу подступает тошнота… и лишь заворожено смотрела, как со стола, между двух неподвижных ног в грязных сапогах, широкой струей стекает что-то черное, вязкое…

— Йухабб зей… — прошипела наемница.

Флайри снова закрыла глаза. Она поняла, что задыхается от запаха крови и нечистот. Никогда в жизни она не лишалась чувств, но сейчас была близка к обмороку. В следующий миг вонь схлынула. Что-то тяжелое упало рядом. Наемница присела и, протянув Флайри руку, помогла выбраться из-под стола.

— Идем быстрее, — проговорила она, принимая у своей подопечной вьюки. — Только не поскользнитесь…

Предупреждение оказалось весьма своевременным. Пол перед столом был залит кровью… и кое-чем похуже. Здоровяк-«выскочка», хозяин тени, распластался неподалеку, раскинув руки и ноги. Заросшему громиле тоже не удалось уйти. Он лежал носом в камин, с метательным ножом в спине, распространяя омерзительный запах паленого волоса.

У самой двери наемница знаком приказала Флайри остановиться. Сама она на миг замерла у двери, словно окаменела под взглядом василиска… и вдруг…

Флайри снова не успела ничего разглядеть — и дело даже не в том, что в зале было темно. Створки хлопнули и закачались, снаружи кто-то коротко ахнул. Тэм снова распахнула дверь и поманила свою спутницу.

В окнах второго этажа мелькали тени, слышался грубый хохот, треск ломающейся мебели. В конюшне стоял такой грохот, словно там заново разразился Катаклизм. Кто-то орал благим матом, падали доски, время от времени раздавалось конское ржание. Но во дворе было пусто, лишь несколько оседланных лошадей стояло у коновязи, беспокойно прядая ушами. При приближении женщин они забеспокоились, но Тэм подошла к одной из них и что-то зашептала ей на ухо, поглаживая по холке. Потом к другой… Флайри заметила, как в руке наемницы блеснул нож, и поняла,что погоня им не грозит. В седле с перерезанной подпругой далеко не уедешь.

Женщины едва успели подойти к воротам конюшни, когда те распахнулись, и им навстречу вылетел всадник. В следующий миг Флайри, отброшенная крепким толчком, отлетела в сторону и едва удержалась на ногах. Поднимая упавшую сумку, она снова лишь успела заметить, что лошадь скачет прочь без седока, а сам разбойник лежит в пыли, раскинув руки. Тэм тряхнула головой, быстрым движением вытерла клинок о его плащ и кивнула Флайри.

— А теперь выпустим лошадок, — с довольным видом пробормотала она. — Постарайтесь от меня не отставать, хорошо?

Оказавшись в конюшне, Флайри возблагодарила Пресветлого Сеггера за то, что в свое время научилась обращаться с лошадьми. Их даже не пришлось выгонять: получив свободу, они с громким ржанием устремились к воротам и исчезли в темноте.

Как обычно, разбойники решили забрать не только добро постояльцев, но и их коней, чтобы увезти награбленное, а заодно и помешать тем, кто уцелел, пуститься в погоню. Уверовав в собственную безнаказанность, они не слишком спешили. Один — тот самый, которого зарубила на пороге конюшни Тэм — выводил лошадь к коновязи, в то время как его товарищи седлали для него следующую.

Но с одним скакуном, похоже, дело не заладилось. Во всяком случае, никто даже не попытался помешать беглянкам.

— Да оставь ты его, тупорыл безмозглый!..

— Заткнись! Сейчас я сбоку подойду…

— А-а-а-а!!!

— Вот тварь! Не пускает!

Голоса доносились из дальнего конца конюшни, то и дело заглушаемые грохотом и треском. Тэм, которая только что отвязала последнюю лошадь, перехватила кинжал обратным хватом и поманила спутницу. Глаза наемницы сияли, на губах то и дело начинала играть озорная улыбка. Флайри смотрела на нее с недоумением. Она не могла понять, что так развеселило ее спасительницу… пока они не подошли к деннику.

Двое разбойников стояли внутри, в углу. Даже при ржавом свете факелов было видно, что оба бледны, как полотно. Их сообщник уже не кричал: он лежал на соломе с пробитой головой, а в деннике бесновался серый в яблоках тулленский жеребец. Толстые доски разлетались под его копытами. Он пытался добраться до обидчиков, но повод не пускал.

Тэм негромко присвистнула. Жеребец всхрапнул, навострил уши и вскинул изящную голову.

— Тихо, Бат, — проговорила наемница. — Тихо, мой хороший. Это я… Давайте сюда сбрую. Вы с ним все равно не управитесь.

Последние слова были обращены к разбойникам, которые при виде наемницы с мечом совсем растерялись. Тэм прикусила губу и выжидающе смотрела на них. Наконец, один вышел из оцепенения и осторожно бросил к ее ногам уздечку.

— Вот и славно, — Тэм многозначительно улыбнулась. — А теперь, цыплятки…

Грабители не двигались с места. Не пошевелились они и после того, как воительница сделала еще один шаг к ним. И еще…

Третьего шага не последовало. Флайри услышала, как дважды свистнул меч — два звука почти слились в один, — и оба разбойника упали одновременно, точно по команде. Наемница, ухмыльнувшись, несколько мгновений наблюдала, как один из них корчится, пытаясь подобрать собственные кишки, расползающиеся по полу… Добивать не стала — подобрала уздечку и вошла в денник.

Бат услышал хозяйку и почти успокоился. Он недоверчиво покосился на незваную гостью, но Тэм, ласково похлопав скакуна по холке, негромко проговорила: «Свои, свои», и жеребец, окончательно успокоившись, начал тыкаться мордой ей в плечо.

— Потом, потом, — терпеливо проговорила наемница, взнуздывая коня. — Стой спокойно… Бат очень не любит чужих людей. Он даже конюхов не подпускает, пока ему не скажешь «свои».

И покосилась на труп разбойника, лежащий в углу денника.

Быстроте, с какой Тэм оседлала своего скакуна, позавидовали бы и бывалые конюхи, коим доверяли лошадей королевской почты. Приторочив вьюки, она вскочила в седло, подвинулась к передней луке и подала руку своей спутнице.

— Ты знала трактирщика? — спросила Флайри, когда постоялый двор остался позади.

Тэм обернулась.

— Какого трактирщика?

— Ну… хозяина трактира, в котором мы останавливались.

— Нет, конечно. В первый раз вижу.

— Почему ты тогда с ним так разговаривала?

— Почему бы и нет? — Тэм улыбнулась. Улыбка у нее была кривая — правая щека, изуродованная шрамом, оставалась неподвижной. — В каждом человеке найдется то, за что можно похвалить — надо только посмотреть повнимательней… Да и не только в человеке. Знаешь, есть такая пословица: доброе слово и орку приятно.

Она немного помолчала и добавила уже без тени улыбки:

— А расслабившегося орка убить гораздо легче.

Глава третья Жена капитана Сегарха

Тэм гнала коня всю ночь. Флайри сидела позади, на конском крупе, обхватив свою спасительницу за талию и уткнувшись носом в пушистый лисий мех, которым был оторочен плащ наемницы.

Удивительно, но страх очень скоро отступил. На смену ему пришло чувство странного покоя, которое наступает, когда опасность миновала, но сил радоваться избавлению уже не осталось. Время от времени ей начинало казаться, будто все происходит во сне, и она сейчас проснется… но вот только что увидит, открыв глаза? Волосы Тэм испускали странный аромат, напоминающий об осенних листьях и яблоках, с глухим стуком падающих с веток. Он причудливо смешивался с запахом кожи, пыли и конского пота. Потом плащ как-то незаметно перекочевал на плечи Флайри. Наемница молчала — но не так, как молчат люди, погруженные в свои мысли и не замечающие ничего вокруг. Ничто не нарушало тишины — только мерный перестук копыт и тоскливый крик раннего козодоя. С зеленоватого неба холодно, недобро смотрели три луны, а ниже широкой пыльной полосой растянулся Драконий хвост.

Беглянки остановились, когда восточный край горизонта раскололся, и из трещины начал медленно разливаться тусклый свет восходящего солнца. Тэм натянула удила, остановила коня и спешилась.

— Ох… — она помотала головой и улыбнулась. — Кажется, оторвались. Как вы?

— Спасибо, — пробормотала Флайри.

Наемница прищурилась и пристально посмотрела на нее.

— Ладно. Думаю, мы со спокойным сердцем можем отдохнуть.

Она помогла спутнице слезть с седла и поддержала, когда та пошатнулась. Ноги, еще не отдохнувшие после вчерашней скачки, не слушались. По приезде в трактир Флайри собиралась если не посидеть в бадье с горячей водой, то хотя бы растереть мышцы особой согревающей мазью. Но усталость взяла свое, и сейчас она начинала об этом жалеть. Странно: проспав от силы две стражи, а потом немного подремав в седле, она не чувствовала сонливости. Казалось, тело и разум жили каждый своей жизнью. Мышцы ее были подобны измученному верблюду, что лег и не желает подниматься, словно не чувствует ударов хлыста, которыми осыпает его разгневанный погонщик. Но Флайри почти не сомневалась: если она ляжет, то не сможет уснуть.

Поддерживая ее одной рукой, наемница другой отстегнула странный сверток, который приторочила к седлу в конюшне, и раскатала на земле, после чего осторожно усадила на него Флайри.

Это оказался широкий плащ из овчины — мягкой и прекрасно выделанной. Догадку Флайри подтверждали и петли, которые она заметила на углах шкуры. Женщина с наслаждением провела ладонью по упругой мягкой шерсти. Похоже, ее спасительнице не впервой ночевать в степи. Как известно, на овечью шкуру не заползают ни насекомые, ни пауки, ни скорпионы. То же касается и прочих малоприятных тварей…

Тем временем Тэм достала из вьюка сверток и, не говоря ни слова, протянула ей.

Сверток был кожаный, а внутри оказалось небольшое полотенце, пропитанное водой. Едва взяв его в руки, Флайри едва сдержала стон. Подумать только, сколько наслаждения доставляют порой самые простые вещи! Она прижала полотенце к щекам, потом протерла лоб… На время мир со всеми его тяготами перестал существовать — по крайней мере, до тех пор, пока полотенце не нагрелось.

— Я не хотела бы засиживаться, — проговорила Флайри, складывая ткань. — Еще немного, и мне будет просто не встать.

— Конечно, — наемница отстегнула один из вьюков и опустила его на землю. — Но все же вам стоит немного отдохнуть. Тем более что это можно себе позволить. Погони не будет.

— Ты уверена?

Тэм кивнула.

— Если бы эти мерзавцы охотились на вас, их не смутило бы то, что я положила четверых и теня впридачу. Даже если они не рассчитывали, что я за вас вступлюсь, у них было достаточно времени, чтобы позвать подмогу — еще до того, как мы выбрались из трактира.

Это звучало разумно, даже если не соответствовало истине, и Флайри возражать не стала. Некоторое время она молча следила за тем, как наемница снимает вьюки, потом расседлывает коня и внимательно осматривает ему бабки — не сбиты ли ноги, а потом и спину — не натерло ли где в спешке надетое седло. Тулленец стоял спокойно и послушно поднимал ноги, когда Тэм проверяла подковы, но под конец повернул к хозяйке голову и настойчиво ткнулся мордой в плечо.

— Простите, что пришлось оставить вашу лошадь, — воительница покопалась в маленькой поясной сумке, вытащила кусочек сушеной лепешки. Бат, получив вожделенное лакомство, фыркнул и с довольным видом захрустел.

— Ничего страшного, — отозвалась Флайри. — Было бы кого забирать.

Тэм, которая в это время поглаживала коня по лбу, украшенному «звездочкой», вопросительно посмотрела на нее.

— Я не заметила ее ни на конюшне, ни во дворе, — пояснила наложница. — Должно быть, ее уже увели куда-то.

— Как я понимаю, вы брали ее внаем?

Флайри кивнула.

— Жаль конюха, который мне ее дал. Лишиться такого иноходца…

Она замолчала, сообразив, что даже не полюбопытствовала у своего странного благодетеля, обучена ли ее кобылка ночной скачке.

— Если бы за нами погнались, мне все равно пришлось бы пересесть к тебе в седло, — проговорила Флайри, спеша заполнить неловкую паузу. — Конь у тебя и в самом деле великолепный. Я вижу, он мог бы скакать еще целую стражу…

Наемница кивнула.

— Если вы поедете, а я побегу, держась за стремя — сможет наверняка, — она вытащила из вьюка суконку и начала растирать круп коня. — Но в этом пока нет нужды… хвала Пресветлому Сеггеру.

Флайри пошевелила плечами, разминая затекшую спину, и поплотнее закуталась в плащ, — солнце еще не успело разогнать предутренний холод.

— В какую сторону вы направляетесь? — спросила Тэм, не отрываясь от работы. — Не сочтите это за любопытство: я должна довезти вас до ближайшей деревни.

— Неужели тебе самой все равно, куда ехать?

— По большому счету — да. Мой хозяин, упокой Сеггер его душу, умер четыре дня назад, так что я пока без работы, — наемница убрала суконку и вытащила из вьюка широкую попону. — Оговорюсь сразу: моей вины в этом нет. У него было слабое сердце. Обычно он принимал особую настойку, но ее нельзя было запасать впрок. Вы, наверно, знаете: некоторые снадобья можно хранить только несколько дней…

Она замолчала и набросила попону на круп коня.

— Потому что потом они теряют целебные свойства. И поэтому вам приходилось покупать его в каждом городе?

— Именно так. То, что мы купили в Плейнтиле, уже никуда не годилось, а в Медуне оказалось всего два лекаря, и ни у одного не оказалось нужных трав… Деметриус не захотел бросать обоз, как я ни уговаривала его: верхами мы могли бы успеть. А когда это случилось, было уже поздно: я не успела бы привести снадобье, даже если бы загнала коня. Хороший был человек…

— Мои соболезнования, — пробормотала Флайри.

— Спасибо. Благослови вас Сеггер.

Наемница достала еще один сверток с мокрым полотенцем, вытерла лицо, а потом и руки, и блаженно улыбнулась.

— Какое чудо… — она помотала головой. — Я жива.

* * *

Флайри тоже почувствовала себя лучше. Ноющая боль в мышцах, отнимающая все силы, понемногу стихала, но молодая женщина знала: еще немного, и усталость снова возьмет верх. Пока не поздно, надо встать и пройтись… Тем более что наемница собиралась вываживать коня, чтобы он остыл после скачки.

Люди зачастую понимают друг друга без слов, едва доходит до дела, коим оба когда-то занимались. Флайри не только знала толк в лошадях, подобно многим дочерям сайэров, но и умела за ними ухаживать. После Катаклизма, когда она оказалась предоставленной самой себе, ей это очень пригодилось.

— Должно быть, почтенный Деметриус был весьма состоятельным человеком, — заметила она, поднимаясь с овчины.

— Весьма, — Тэм подала ей руку, помогая встать. — И не только состоятельным, но и щедрым. Это он купил мне Бата.

— Как я понимаю, ты училась не в Храме?

Тэм покачала головой и хмыкнула.

— Где я только не училась. Правда, в Храме не довелось. А первый мой наставник был… даже не знаю, как это назвать. Что-то вроде тех молодцов, от которых мы отбивались в трактире. С одной разницей. Если бы Йол узнал, что кто-то из его бойцов сделал то, что с вами пытался сотворить тот негодяй в комнате… А он узнавал всегда — у него был нюх на такие вещи… Вы не возражаете, если я не стану рассказывать, как Йол поступал с такими людьми?

Флайри кивнула.

— Йол утверждал, что его прадед был высокородным сайэром, и очень этим гордился. Подозреваю, что это было что-то вроде легенды, которую он придумал сам, а потом поверил. Не важно. Главное, что он запрещал насиловать, калечить и убивать женщин без крайней нужды. Мне очень повезло… — Тэм похлопала коня по спине. — Будь я мужчиной, разговор вышел бы короткий: оглушили бы чем-нибудь тяжелым и дело с концом. Йол не любил лишний раз пачкаться. Но мне приставили к горлу нож и попытались отнять кошелек. Само собой, они не знали, зачем мне эти деньги, да и вряд ли для них это что-то значило. А я предпочла бы умереть, чем их лишиться. Не помню, что я делала — вернее, пыталась сделать. Если бы это было не ребята Йола… и если бы с ними не было самого Йола… Словом, меня скрутили так, что я не могла даже пошевелиться. Потом Йол присел напротив меня на корточки и сказал — я это на всю жизнь запомнила: «Не умеешь ты драться. Хочешь, научу?»

«Они не знали, зачем мне эти деньги»… Походя брошенная фраза… Если наемница не расскажет ей об этом сама, надо будет непременно спросить.

— Так меня всю жизнь и учили, — продолжала Тэм. Иногда я сама говорила: «не умею, хочу научиться». Некоторые отказывали. Но на самом деле… В каждом человеке живет жажда передать свое знание другому. У кого-то ее голос заглушает страх. Вдруг ученик обойдет учителя? Вдруг возьмет, что хотел, и бросит наставника и даже спасибо не скажет? Вдруг задаст вопрос, на который я не смогу ответить достойно, и выставит меня на посмешище? Мне с учителями везло. Начиная с Йола.

— Ты говоришь так, словно их было очень много, — заметила Флайри.

— Очень много. У меня пальцев на руках не хватит, чтобы всех перечислить. И всем я очень благодарна. Равно как и Пресветлому Сеггеру, который меня с ними свел. Не знаю, смогла ли я дать им что-то взамен…

— Ты дала им почувствовать себя нужными. Почувствовать себя учителями.

Тэм остановилась и прищурилась. Молодая женщина заметила, что воительница старается держаться так, чтобы солнце не било в глаза ни ей самой, ни ее спутнице.

— Пожалуй, вы правы. Хотя они сами того не понимали. Иногда я просто смотрела, а когда чего-то не понимала, спрашивала. В первые годы после Катаклизма никто не смотрел, есть у тебя медальон или нет. Если ты умеешь держать в руках клинок, без работы не останешься. Другое дело, что заплатят тебе меньше, чем тому, кто умеет не только держать его, но и работать им. А когда ты научишься еще чему-нибудь… Пока есть работа, есть возможность оттачивать мастерство. Правда, сначала я не думала, что буду кормиться клинком. Я училась только ради того, чтобы выжить. Время было слишком неспокойное. Мне казалось, что в Третане грабителей и убийц вдвое больше, чем добропорядочных горожан…

«Третана! Значит, она из Аккении? Занятно…»

В числе тех, кому на руку исчезновение лорда-регента, Аккению надлежит помянуть если не в первую очередь, то далеко не в последнюю. Сейчас эта страна — принявшая на себя основной удар Катаклизма, но не до такой степени разоренная Нашествием Тьмы, как Туллен, — обезглавлена: император погиб, а принц Орвас еще слишком молод, чтобы защитить свой трон, если Адрелиан повторит попытку присоединить его страну к Туллену. Но принц не единственный, у кого есть не только желание, но и силы сравнять счет.

Допустим, аккенийские соглядатаи узнали, что она, Флайри, начала поиски лорда-регента. Если даже Аккения не имеет отношения к похищению, она приложит все усилия, чтобы не допустить его возвращения. Слишком вовремя появилась эта бесстрашная воительница, похожая на легендарную нельфияду.

Но тогда почему она так легко говорит о своем происхождении? Все равно как адепт Тьмы открыл лавку на улице Святого Оссидия и украсил ее соответствующей вывеской… Или черепами, на манер того щита в руках у Проклятого Раэра.

— Я помню, — проговорила Флайри. — Я, правда, жила не в городе, но… — она покачала головой. — Подумать только… Еще год назад нам казалось, что нет напасти страшнее набега орков. Как сейчас помню: мы сидим за ужином, горят свечи… И дядя Пеперль говорит отцу: «Третьего дня был у сайэра Мея — у него сын командует отрядом на границе. Говорят, зеленокожие осмелели: что ни день, то стычки».

— Да… — Тэм ослабила шнуровку на воротнике рубашки. — У нас орков не было. Даже корсары вели себя прилично — с тех пор как Сегарх объяснил им, чем грозят визиты вежливости в Коклейну и прочие прибрежные города Аккении…

— Сегарх? Подожди… Тот, который открыл материк за Восточным океаном?

Тэм улыбнулась. Ее улыбка показалась Флайри странной.

— Он самый. До этого он командовал эскадрой… и считался одним из лучших капитанов аккенийского флота. Корсары Эллиона боялись его с тех пор, как он в одиночку потопил три их галеры. Когда атаман Тристейна осадил с моря Минеолу, он рассчитывал только на одно: что город падет раньше, чем Сегарх вернется из Товьеры. Никто другой не мог снять осаду… Сегарху на это хватило одного дня. После этого на море стало спокойно.

Наемница замолчала. Ее губы вздрагивали, словно она пыталась скрыть переполняющие ее чувства… какие?

— Твой отец ходил в море? — осторожно спросила Флайри.

— Как сказать…

Улыбка Тэм медленно угасала, точно небо после заката.

— Если ты живешь у моря, море становится частью жизни. Но пока оно рядом, ты этого не замечаешь… Правда, когда его нет, к этому тоже можно привыкнуть.

— Воистину, — Флайри наклонилась и сорвала стебелек ковыля, чтобы чем-то занять руки. — Человек ко всему привыкает. Я вот никогда не видела моря.

— Жаль. Это было очень красиво.

Она вздохнула и отвела взгляд. Бат, почувствовав беспокойство хозяйки, остановился и ткнулся носом ей в плечо.

— Восемь лет назад я ездила в Дельп — вернее, то, что от него осталось, — Тэм погладила коня, ероша пальцами его длинную челку. — Этот город стоит на высоком утесе, поэтому его не смыло волной…

— Волной?

Тэм кивнула.

— Катаклизм начался с того, что с океана пришла огромная волна. Наверно, вдвое выше, чем стены Туллена. Есть легенда о древнем городе Рас-Шарма. Задолго до того, как государь Туллен привел наш народ в степи, был такой город на берегу Нальдарена. Его разрушила волна высотой с гору. Я думала, что это выдумки, пока не увидела собственными глазами… — Тэм вздохнула. — Ни один из прибрежных городов не уцелел, а про рыбачьи поселки я и не говорю.

— Значит, твои родители погибли во время Катаклизма?

— Нет. Они утонули за восемь лет до него, во время шторма на море. Отец, мама и Йаллини, его жена… Я — дочь наложницы. Отец женился на сайрис Йаллини, но она так и не успела родить ему ребенка. После того, как они погибли, начался дележ наследства. Ты не представляешь, как это мерзко. Приходят совершенно чужие люди, якобы дальние родственники отца, и до Полночной стражи сидят в пиршественной зале, выясняют, кому какая деревня причитается и сколько лошадей. Послушаешь их… и хочется пойти и вымыть руки. Я, правда, предпочитала купаться в море.

— Так ты… умеешь плавать?!

Тэм пожала плечами.

— Умею. А что в этом такого? Я же выросла на море. Понятно, что от высокородной сайрис никто не требует, чтобы она переплывала реку в полном доспехе, держась лишь за холку своего коня. Но дети рыбаков, например, учатся плавать раньше, чем ходить… учились.

Она помрачнела и замолчала. Флайри в смятении смотрела на свою спасительницу. Значит, сайрис Тэм… Скорее всего, ее мать была знатного рода, но осталась наложницей, потому что в Аккении кудель не наследует — в отличие от Туллена. Конечно, Катаклизм все перемешал, и иные высокородные сайэры теперь не то что шли в наемники, а попросту промышляли на большой дороге. И все же…

— Бабушка Асварта, мать отца, твердила, что я должна позаботиться о своем будущем, — снова заговорила Тэм. — И что без приданного меня никто даже наложницей в гарем не возьмет, а уж женой и подавно. Но мне было просто невмоготу сидеть там, с ними, и слушать, как они поливают друг друга грязью. Я садилась на лошадь и скакала в Тихую бухту. Тамошние рыбаки прозвали меня «морской девой», потому что я плавала, как рыба. Там были скалы… Семеро мертвецов, как мне надоели эти «был», «была», «было»! — Тэм стукнула кулаком по чему-то невидимому. — Вот только закрою глаза — и вижу Радужный мыс, и дорогу среди холмов, и рыбачьи домики на сваях… я в детстве все спрашивала маму: «А почему у домиков ножки? Чтобы ходить?» И гора Валонта, на которой ничего никогда не растет, кроме одного-единственного дерева асх. У корня оно толстое-толстое, не обхватить, потому что асх этот очень старый. Время от времени ветер ломает ему макушку, а один раз — я сама не видела, это рассказала бабушка — налетел сильный шторм, и ствол как будто срубило топором. Но уже через год асх выпустил новые побеги, и один из них выжил. Похоже, такое случалось и прежде, только про это никто уже не помнит… теперь уже никто.

Она неожиданно повернулась к Бату, раздвинула гриву на холке и озабоченно осмотрела кожу, но, очевидно, ничего нехорошего не нашла.

— Потом появился Тристейна со своей шайкой. Если раньше пираты нападали только на купеческие караваны, то теперь начались налеты на прибрежные поселения. Сегарх в это время находился где-то далеко на юге: он надеялся найти место, где кончается суша и соединяются два океана — Ваннвей и Нальданен, Восточный и Западный. Тристейна разжился оружием, захватил два форта и, наконец, осадил Минеолу. Иногда ясной ночью с вершины Валонты можно было разглядеть зарево подожженных деревень… если только луна не мешала. Помните, какая была раньше луна? Белая, круглая, как лепешка… и вот такая огромная.

Тэм вытянула руку и вытянула два пальца, большой и указательный, словно держала в них некрупный персик, на который наложили заклятие невидимости.

— Мне было пятнадцать лет. И я просто не могла спокойно сидеть в замке, вышивать скатерти и расставлять букеты по вазам. Поэтому в один прекрасный день я отстригла волосы покороче, взяла пергамент и написала, что мне во сне явился пресветлый Сеггер и повелел мне отправиться в Минеолу, помогать ухаживать за ранеными. Полевой лекарь в лагере раскусил меня сразу, хотя виду не подал. Я пришла к нему, наврала с три короба — что я сын рыбака, что воевать не хочу, потому что не люблю убивать людей, даже плохих, но очень хочу что-нибудь делать, чтобы защитить Аккению от корсаров. Сказала, само собой, что никакой работой не гнушаюсь, могу и корпию щипать, и грязь выносить. Лекарь меня выслушал, покивал головой. Провел меня по больнице, показал, как и что делать. Само собой, ничего сложного мне не поручили: протереть пол, подать нянечке бинты… А под вечер, когда я принесла сумки с корпией, сказал: «Замечательно, Ирьес, сын Ходона. Только когда у тебя начнутся женские дни, предупреди меня, чтобы тебя не заставляли поднимать тяжести».

— Вы не отписали домой?

Тэм лукаво улыбнулась.

— Кажется, вы предлагали перейти на «ты», сайрис Флайри.

Женщина почувствовала, что краснеет.

— Мое предложение было неоднократно отвергнуто, сайрис Тэм.

— Не отвергнуто, высокородная госпожа. Я просто не смела воспользоваться столь щедрым подарком.

И наемница отвесила поклон — столь изысканный, что ее могли бы поставить в пример придворным Флориана Благословенного. Флайри не удержалась и улыбнулась в ответ.

— И все-таки… Если тебе не хочется отвечать, не отвечай.

— Почему? Конечно, я написала. Едва убедилась, что в больнице не возражают против того, чтобы я исполняла повеление Пресветлого Сеггера, и Аккении от меня больше пользы, чем ущерба. Я точно знала, что никто не пришлет за мной эскорт и не отвезет обратно в замок. Родственники были только рады, что я не мелькаю у них перед глазами и не напоминаю своим присутствием, что они не единственные претенденты на наследство. Бабушку больше всего волновало, не лишилась ли я девственности. Когда выяснилось, что на цвет моей юности никто не покусился, она успокоилась. Так что… Храни Пресветлый Сеггер лекаря Пирса и упокой его душу, если он уже преставился, — наемница приподняла попону на спине Бата и коснулась ладонью его спины. — Ну вот, мы уже остыли. Теперь погуляешь немножко сам, ладно?

Она вернулась к вьюкам, достала откуда-то железный колышек с кольцом на тупом конце. К кольцу была привязана аккуратно смотанная веревка — судя по всему, очень длинная.

— Давайте помогу, — проговорила Флайри.

— Спасибо. Подержите, пожалуйста…

Тэм разнуздала коня и передала ей уздечку, после чего одним точным ударом вбила колышек, размотала веревку и привязала свободный конец и привязала к недоуздку Бата.

— Вот и все, — сказала она. — Теперь, думаю, стоит переложиться. Не возражаете, если я сложу вашу одежду в свой вьюк?

Разумеется, Флайри не возражала. Под тремя вьюками лошади идти так же нелегко, как человеку, принужденному нести в одной руке тяжелую корзину. И если человек может даже на бегу сменить руку, то перевьючивать коня так быстро не удастся. А делать это придется чем дальше, тем чаще.

Изначально у Флайри, как и у ее спасительницы, было два вьюка. Но один она бросила на постоялом дворе, памятуя, что добро — дело наживное, а жизнь дается лишь однажды. Так что с платьем, рубашкой и нижними юбками пришлось расстаться, равно как и кое с чем еще. Зато остались украшения, которые при нужде можно продать, броки из темно-вишневого полотна — скорее предназначенные для верховой езды, но достаточно красивые, чтобы в них появиться на людях, шкатулка с письменными принадлежностями и теплый саар. Его Флайри отложила чуть в сторону, намереваясь использовать как одеяло.

Что касается Тэм, то она первым делом принялась за сумку, которая была с ней во время бегства. Во второй, скорее всего, она держала скребницы, запасную попону, дегтярную мазь… Словом, все, что берут с собой путешественники, готовые провести ночь не на постоялом дворе, а в степи, где об их скакуне некому будет позаботиться, кроме их самих. Когда же удается заночевать под крышей, такие мешки обычно оставляют на конюшне. Конюхи — народ честный, особенно если дело касается вещей, необходимых скорее лошади, чем ее хозяину.

Наемница явно рассчитывала на долгую поездку. Все ее пожитки были не только аккуратно сложены, но и разложены по кожаным и матерчатым мешочкам: это позволяло при необходимости быстро собраться.

Сначала появился увесистый сверток, в который, похоже, содержал что-то металлическое. Следом — еще один, чуть поменьше, но тоже тяжелый. Их наемница отложила отдельно, на кусок зеленого сукна, который вытащила заодно с ними, но распаковывать не стала.

Флайри первой нарушила молчание.

— Неужели те деньги были тебе дороже жизни? — спросила она.

— Какие деньги?

— Ну… Те, что хотели у тебя отобрать грабители.

— В Третане?

— В Третане.

Наемница Тэм вытряхнула из очередного свертка рубашку из полотна серо-стального цвета, отделанную по вороту серебристым шитьем, и подняла голову.

— Да, — ответила она без тени улыбки. — Они были нужны, чтобы спасти мужа.

Вот как… Скорее всего, во время исполнения «божественной воли» Тэм познакомилась с кем-то из моряков и вышла за него замуж — обычное дело. Потом мужа похитили разбойники. Когда она несла посреднику деньги, предназначенные для выкупа, на нее напали и…

— А почему Йол тебе не помог? — осторожно спросила она.

— Ну, во-первых, это было ему не по силам, — Тэм обернула броки Флайри в отдельную тряпицу и сложила вместе со своей блузкой. — А во-вторых, его убили через полгода после того, как мы встретились, и его шайка распалась.

— Так тебе удалось спасти его?

— Кого?

— Твоего мужа!

— Мужа? Пока нет.

— Пока?.. Когда ты… встретила Йола?

— Через год после Катаклизма.

Флайри помотала головой. Неужели она начинает засыпать и что-то пропустила?

— Двенадцать лет… — пробормотала она. — Но кто станет так долго держать заложника?

— Он не в заложниках… — Тэм вздохнула. — Я на это надеюсь.

— Я ничего не понимаю… Кто же он такой?

— Капитан Сегарх, — увидев, как округлились глаза Флайри, наемница усмехнулась — Хотите верьте, хотите нет. Я бы на вашем месте не поверила.

Она вздохнула и отложила сверток с одеждой.

— В самом деле, чем я могу подтвердить свои слова? Рассказать, какие у него были привычки? Какое ему нравилось вино, любил ли утром поваляться в постели? Все зависит только от того, насколько убедительно я буду врать. И насколько собеседник захочет мне поверить.

— И от того, сможет ли кто-то подтвердить твои слова, — возразила Флайри.

— При желании можно найти свидетелей, которые подтвердят, что я наследная принцесса эрладийская. Если я не стану предъявлять права на престол, мне это сойдет с рук. Но дело не в этом. Людям неинтересен человек по имени Сегарх. Или человек по имени Элвес. Или человек по имени Адрелиан — я имею в виду нынешнего лорда-регента. Людям нужна легенда. К вечеру мы приедем в деревню. Ради любопытства спросите тамошних жителей, какой он из себя, лорд-регент. Смею вас заверить, вам опишут десяток людей, совершенно друг на друга непохожих. А если показать им портрет, никто не догадается, кто на нем изображен. Знаете, это похоже на то, что происходит с покойником. Человек умирают, его хоронят и ставят каменное надгробие. Пройдет время, у человека, который лежит в могиле, истлеют волосы, сгниют мышцы, и останется один скелет. Если на надгробии будет написано «Здесь похоронен лорд-регент», то спустя века люди будут считать, что череп принадлежит лорду-регенту. Даже если там будет похоронен совсем другой человек.

Пресветлый Сеггер…

Флайри почувствовала, как глаза застилают слезы.

Она даже не успела отвернуться.

— Тише, тише… — наемница обняла женщину и нежно, по-матерински прижала к себе.

Флайри не понимала, что происходит. Какая-то часть ее существа словно стояла рядом и равнодушно наблюдала, как она рыдает, уткнувшись в плечо незнакомки, которую встретила лишь вчера ночью. Странной женщины, чья история слишком похожа на легенду, чтобы ей верить. Да и сама эта Тэм…

— Я тоже хочу спасти одного человека.

Она не знала, как эти слова сорвались с языка. Но что-то подсказывало Флайри, что жалеть об этом не придется.

Наемница не отвечала, только снова вздохнула и похлопала ее по плечу.

— Его похитили, — Флайри заставила себя проглотить слезы. — Похитили совсем недавно. Кажется, я напала на след похитителей. Если бы не эти мерзавцы в трактире…

Она не договорила и лишь покачала головой. Но плакать больше не хотелось: Флайри с удивлением поняла, что выплакала все слезы. Гроза прошла, сменившись странной смесью усталости и облегчения. Наверно, так чувствует себя моряк, выброшенный штормом на незнакомый берег.

— Но ни вы, ни ваши родные не получали писем с требованиями выкупа или угрозами? — спросила Тэм.

— Нет, не получали.

«Любопытно, какой выкуп могут потребовать за императора — пусть и будущего?»

— Значит, хотят сначала запутать след… — наемница потерла виски кончиками пальцев и полезла во вьюк. — Как я понимаю, ни отцы-инквизиторы, ни сыскных дел эшевен в поисках пока не преуспели?

— Нет. Поэтому я решила искать сама. Я знаю только одно: его увезли или связанным, или одурманенным.

— То есть, справились с ним без помощи магии… Но это не значит, что они вообще не связывались с магией, верно?

Она развернула мокрое полотенце — Пресветлый Сеггер, сколько же их у нее?! — и протянула своей спутнице.

— Я попробую вам помочь, Флайри. Ничего не обещаю, но вдруг что-нибудь да выйдет.

— Но, Тэм…

Флайри замялась.

— Если дело в деньгах, — наемница криво усмехнулась, — то об этом не беспокойтесь. Не стану обещать, что покрою все расходы… но я могу позволить себе немного щедрости. Пресветлый Сеггер завещал нам помогать ближним в час нужды. Тем более что я пока сижу без работы.

— А Гильдия?

Тэм пожала плечами.

— После того, как глава Гильдии разыскивал меня по всему Лаару, дабы сообщить, что я могу не вносить залог за экзамен, если пожелаю вступить в их ряды? И после тех денег, которые я им принесла? В любом случае, я имею право помогать людям, если делаю это за свой счет. А убедиться в этом им будет очень просто. Поверьте, у Гильдии Наемников длинные руки… и уши если не в каждой стене, то в четырех из пяти.

Она заметила, что ее спутница все еще держит полотенце в руках, развернула его и аккуратно утерла ей лицо.

— У вас нет чего-нибудь, что может помочь в поисках?

Флайри почувствовала, как от напряжения начинает ломить виски. Все складывалось слишком хорошо. Подозрительно хорошо.

— Я только знаю, что его повезли в сторону Кирсонинга, — пробормотала она. — Это все. Его могли везти под видом больного. Хорошего лекаря не везде найдешь, и никто ничего не заподозрит…

— Значит, везли на подводе или в конных носилках, — задумчиво проговорила Тэм. — Но крупные города они будут обходить стороной, даже если не прибегали к магии. Глаза стражей порой столь же зорки, как «Око Сеггера». Ладно, будем надеяться, что простые люди им в этом не уступают… На чем мы остановились?

Флайри попыталась вспомнить, но почувствовала, что мысли уплывают. Усталость подкралась незаметно, точно враг, сумевший найти тайную тропу и бесшумно снявший часовых в лагере.

— А какой он был — Сегарх? — спросила она, кутаясь в плащ.

Тэм замерла с полотенцем в руках, словно не расслышала вопроса… и улыбнулась печально и почти беспомощно.

— У него были светлые волосы. И голубые глаза. Светло-голубые, точно выцветшие на солнце… — она покачала головой и принялась заворачивать полотенце в кожу. — Так смешно получается… Видела когда-нибудь такую игру — картинку разрезают на много частей, а потом их складывают? Вот и у меня то же самое. Только я не тороплюсь сложить картинку. Беру кусочек — и разглядываю, любуюсь… пока меня что-нибудь не отвлечет.

Она отложила сверток и села поудобнее.

— Он скалывал волосы стальной заколкой. Когда он приезжал с верфи, они пахли морем. А утром… Под утро он сворачивался клубочком, а я лежала рядом… Представь себе: эти золотистые ниточки на подушке, стоит чуть-чуть подвинуть голову — и можно будет ткнуться в них носом, поймать запах, который они впитали за ночь — запах чистой воды, свежего белья, живой кожи. И я боюсь пошевелиться — не хочу его разбудить. Кожа у него как будто светится изнутри… Он все шутил, что солнце его любит.

— У тебя не осталось его портрета?

Тэм улыбнулась и покачала головой.

— Сегарха? А зачем? Я его помню. Этого достаточно. Когда любишь человека, он у тебя… не в памяти, не в душе… Знаешь, когда он отправлялся в плавание, жены других моряков плакали, а я… Меня все спрашивали: «Ты что, ребенка носишь?» — наемница засмеялась. — Если любишь человека, он внутри тебя…

Она подняла очередной мешочек, повертела в руках и сунула во вьюк.

— Мир ему был всегда тесен. Он мне рассказывал, что еще в детстве хотел заглянуть за горизонт. И ужасно обижался, когда видел, что горизонт от него убегает. С возрастом он понял, почему так происходит, но это ничего не изменило. У нас в госпитале лежал боцман с его корабля, «Нахалки Луны» — такой задиристый, толстый, похожий на гнома. Он рассказал, что Сегарх знал корабельное дело не хуже опытных корабелов и приложил руку к созданию лучших кораблей своей эскадры. Из кораблей, с которыми он отправился за океан, вернулись только те, которые он сам строил. «Нахалка Луна» и «Морской конек»… Здесь у вас ничего хрупкого?

— Нет, но лучше положи это в тюк с одеждой, — Флайри взяла из рук наемницы мешочек с украшениями и засунула в сверток, где уже лежали броки и блузка. — Так вы там и познакомились — в больнице?

— Можно сказать и так, — наемница отвернулась и поглядела на Бата, который бродил в ложбинке, время от времени встряхивая головой. — Мы столкнулись на пороге палаты, где лежал боцман Морк. Сказать — никто не поверят: я выносила судно за раненым, который не мог сам вставать, а Сегарх пришел навестить брата по оружию и придержал дверь, чтобы я смогла выйти. Но меня хватило только на то, чтобы сказать ему «Благослови вас Сеггер». От судна так воняло… — она рассмеялась и покачала головой. — Я-то уже привыкла за полгода, но в тот миг… Не знаю, как это объяснить. Как будто в комнате открывают окна, и все становится ярче: запахи, звуки, краски… В общем, хотя дверь захлопнулась, я услышала, как он что-то спросил, а Морк ответил: «Твоя почитательница».

— Забавно… Почему он тебя так назвал?

— Потому что так оно и было. Я видела, как «Нахалка Луна» шла к Минеоле. Я еще не знала, что это «Нахалка Луна», потому что Сегарх сумел сохранить свое возвращение в тайне. Но когда я увидела, как этот корабль летит, рассекая волны, у меня от восторга остановилось сердце. Такое невозможно описать словами — или надо быть великим поэтом… Правда, долго любоваться мне не пришлось. После боев работы в больнице было хоть отбавляй. Но на самом деле Сегарх уже побывал в городе, только я об этом не знала.

Она засунула в сумку два свертка с исподним — свой и Флайри, поместив между ними шкатулку с письменными принадлежностями.

— Его люди приехали в Минеолу сушей, переодетые крестьянами, и разведали, где стоят посты сигнальщиков. А ночью к стоянке пиратских кораблей подошло несколько лодок. Обычных рыбацких челноков. Правда, фонари у рыбаков были необычные — в темном чехле с узкой щелью. Догадываешься, для чего они понадобились?

Флайри кивнула.

— Чтобы свет был виден только с одной стороны! Ловко придумано… Это была абордажная команда?

— Нет. За лодками шли старые баржи, груженые промасленной ветошью…

— И когда они приблизились к стоянке пиратов, баржи подожгли, — закончила Флайри.

— Почти так, — спокойно отозвалась Тэм, проверяя содержимое очередного мешочка. — Сегарх дождался прилива, и баржи просто вынесло на стоянку. Началась паника… И тут подошла эскадра. Думаю, ты догадываешься, чем дело закончилось.

— Это называется «бить противника его же оружием», — заметила Флайри. — Странно, что никто раньше не смог до такого додуматься.

— Никто не смог такого сделать, — возразила воительница. — Как и многого другого. Он бросал вызов невозможному и побеждал. Этот поход через Ваннвей… Никто не верил, что такое возможно. Император отказывался дать деньги на экспедицию. Купцы спрашивали: «А что мы с этого получим?» А он уже не мог жить без континента, которого никогда не видел. Он перестал улыбаться. Ему все надоело. Иногда я просыпалась от того, что его нет рядом, а он стоял у окна и смотрел на море. Он твердил: «Там, за океаном, есть огромный материк. Я читал о нем в древних летописях. А это значит, что наши предки доплывали туда. Они торговали с ним так, как мы торгуем с островами Восточного океана. А корабли у них были не чета нашим. И если им это удавалось, значит, удастся и мне». Он был такой неугомонный… Когда уходят такие люди, мир становится пустым. Если бы не Сегарх, кем бы я была? Бабушка, упокой Сеггер ее душу, не так уж и заблуждалась, когда говорила о моем будущем. Но знаете, сайрис Флайри… одной той встречи в больнице хватило, чтобы изменить мою жизнь. Я подумала: если такой человек будет рядом со мной, я должна стать лучшей. Потому что он достоин самого лучшего.

«И тебе это удалось»…

Она представила, как Тэм идет по узкой улочке под руку с мужем. Оба молоды, красивы… Встречные прохожие, останавливаясь, смотрят им вслед, словно Силья и Беннед вернулись, чтобы ради развлечения провести день на земле.

Если сейчас ей за тридцать, то какова же она была в…

— Сколько вам было, когда вы поженились?

— Сегарху — двадцать шесть, — воительница засунула в сумку тяжелый сверток, который достала первым и так и не развернула. — А мне — восемнадцать.

«Восемнадцать»…

Столько же сейчас Амилле — юной, обманчиво хрупкой… Амилле, которая уже чувствует силу своей красоты, хотя не осознает ее.

— …После той встречи я как будто переродилась, — продолжала Тэм, застегивая пряжки. — Представьте, что вы сидите в комнате у закрытого окна. Стекло только что вымыли, так что его как будто и нет. И вдруг ветер распахивает створки! Кажется, будто со всего мира смахнули пыль — и с домов, и с неба, и с запахов, и со звуков… Вы чувствуете, как он пахнет солнцем, солью, горячими камнями, и эти ароматы богаче самых дорогих благовоний… Ну, вот и все. Рубашки подложите под голову, если захотите вздремнуть, так что я их убирать не буду.

— А ты, Тэм? Ты не будешь спать?

— Нет, конечно. Не Бату же сторожить.

Она вытащила из ножен меч, достала из последнего мешочка брусок и, по-прежнему улыбаясь, принялась точить клинок.

Глядя на нее, Флайри пыталась вспомнить, что почувствовала, когда…

Когда что? Когда вошла в тесный бревенчатый домик и собственными глазами увидела человека, о котором уже второй год говорил весь Туллен?

Или позже?

«У меня это было совсем иначе. Я была как земля, на которую наконец-то возвращается тепло и вода…»

— И что было дальше… у вас с Сегархом? — спросила она, боясь уйти в воспоминания.

Наемница хмыкнула и провела пальцем по клинку.

— Вы будете удивлены, но ничего особенного. Я не видела ни как он уходил из больницы, никак «Нахалка Луна» покидала Минеолу. Откровенно говоря, было не до того: к нам привезли столько раненых, что не хватало коек, и мы клали их на деревянные щиты в коридорах. Но если вы думаете, что город чествовал своего спасителя, то ошибаетесь. Никакого чествования не было, так что я ничего не пропустила. Сегарх оставил в порту те корабли, которые оказались сильно повреждены, и пустился в погоню за пиратами. В Минеолу он так и не вернулся… — она еще раз проверила лезвие, перевернула меч и занялась другой гранью. — Я даже не мечтала, что снова его встречу.

Молодая женщина в смятении следила за тем, как наемница точными, короткими движениями правит клинок — так, словно и клинок, и сама эта работа ей милее всего на свете. Во имя Сеггера! И при этом она так спокойно говорит о человеке, которого любит, который, по ее словам, изменил ее жизнь?

— Около года я жила при больнице, училась у почтенного Пирса, — продолжала Тэм. — Потом бабушка Асварта умерла, и мне пришлось вернуться в Коклейну. Родственники думали, что смогут лишить меня наследства, но не тут-то было. Я наняла стряпчего, большого доку в запутанных имущественых исках и наследственных делах… За замок я биться не стала, однако отсудила небольшой дом в городе, недалеко от порта, и деревню в трех конных переходах от нашего замка. Чтобы было на что жить, если не удастся заработать своими руками. А я вполне могла остаться без работы, потому что в Аккении к женщинам-лекарям относятся… как бы сказать…

— Их не любят?

Тэм отложила брусок и кисло усмехнулась.

— Скорее наоборот. Слишком любят. И сильно возмущаются, когда не встречают взаимности… — она выдержала красноречивую паузу. — В общем, местный лекарь взял меня в помощницы только потому, что я уже многое умела. И домой я ходила только к женщинам. Но я и не гналась за деньгами. Служанку нанимать не стала, готовила себе сама. Если возникала нужда прибрать дом, приглашала девушку из соседнего трактира, а воду таскали парнишки-лотошники.

Тэм вздохнула, подняла меч и посмотрела вдоль клинка, чтобы проверить, не повело ли лезвие.

— В общем, дом у меня был не самым роскошным в городе. И все-таки, когда в Коклейну пришла «Нахалка Луна»…

Она замолчала, словно потеряла мысль, и уставилась на брусок в своей руке.

— Ты отправилась в порт?..

— Нет. Ночью у одной старой купчихи случился приступ грудной жабы. Я освободилась только к Утренней страже и едва пришла домой, уснула. А проснулась только под вечер. Сами понимаете, никто не прибежал ко мне и не сказал, что мне следует бежать в гавань…

Снова молчание. Флайри видела, как изуродованная шрамом щека Тэм чуть заметно подергивается. Но может быть, это просто от усталости?..

— Одно время я думала: «если бы не та купчиха»… — проговорила наемница, неожиданно оборачиваясь к ней. — Но знаете, как говорят? «Чему быть, того не миновать». На все воля Пресветлого Сеггера. Не оказалось бы той купчихи — случилось бы что-нибудь другое, и мы бы все равно встретились. Если не на Гаванской улице, так у памятнику Мертвому грузу или где-нибудь еще. Не в этот день, так на следующий. Я это чувствовала. Потому что когда мы столкнулись, Сегарх тоже меня узнал. Позже я спрашивала его: неужели такое возможно? Но его это даже не удивило.

— Не удивило… что?

— То, что мы встретились и узнали друг друга. Да и меня, по правде говоря, тоже. Я начала удивляться, только когда стала вспоминать, как все было. А его удивило… Его удивило, когда я сказала, что он может плевать на ковер и называть кота сукиным сыном. Ковров у меня не было, и кошек тоже. Он плохо понимал шутки.

— И что ты ответила?

— Ответила: «Ничего страшного, купим»… Словом, через три месяца он сделал мне предложение. Кстати, до сих пор не понимаю, как ему удалось получить согласие моей родни — если и хотела спросить, то все забывала. Платок я носила ровно три дня, а на четвертый нас обвенчали, и…

— И он отправился в экспедицию.

— Нет. Он остался в Коклейне до конца зимы. Потом его отправили в рейд к южному побережью, и из Укарды он послал за мной… А за океан он отправился ровно за два года до Катаклизма.

— А почему ты не поплыла с ним?

— Что бы я делала на корабле? Разве что готовить еду вместо кока. Лекаря бы из меня не вышло, хотя я многому научилась. А главное… вы знаете, почему считается, будто женщина на борту приносит несчастье?

Флайри пожала плечами.

— Корабль отправляется в плавание не на один месяц, — Тэм отложила брусок и взяла другой, более мелкий. — Все это время у моряков нет никакой надежды увидеть живую женщину. Понятно, что в ближайшем порту они наверстают упущенное. Но это потом, а пока они размышляют так: нет женщин — и ладно. А теперь представьте, что кто-то взял с собой жену. Или наложницу. Что будет? Даже будь она страшна, как умпи, на второй день пойдут разговоры: «У него есть, а у нас нет!» А еще через два дня начнется бунт.

Наемница печально кивнула и некоторое время разглядывала бруски, словно те были частями той самой головоломки… и она никак не могла решить, стоит ли складывать из нее картинку.

— Так что мне оставалось только ждать. Никто не верил, что он вернется. Даже торговец, который поручился за него перед императором — а он давно знал Сегарха, потому что доверял ему сопровождать свои караваны, когда на море бесчинствовали пираты.

— Но Сегарх вернулся… — сказала Флайри. — Через полтора года. С двумя кораблями из семи.

— Из восьми. Но откуда вы это знаете?

— Слухами земля полнится. Мне тогда было тринадцать лет.

Тэм улыбнулась и покачала головой.

— Он не просто пересек океан. Он привезли зверей, которые там обитали, невиданные растения и даже двух тамошних жителей — мужчину и женщину. В жизни не видела ничего более странного. Пучеглазые, уши оттопыренные, точно лист манжетки, кожа серая, как зола… Оба были ростом со взрослого человека, но сложены, как трехлетние дети: пузатые, ручки и ножки тоненькие… Жаль, что они умерли по дороге.

— И как же Сегарх сумел их довезти?

— Приказал засунуть их в бочку с питейным зельем. Команда, лишившись ежедневной чарки хмельного, едва не устроила бунт, чего раньше не случалось. Но когда эти два корабля вошли в гавань Коклейны, все разом забылось. Их приветствовали как героев…

— Они и были героями, — тихо произнесла Флайри.

— Да. Как переменчивы люди! Император, который не хотел даже слышать об экспедициях, устроил во дворце прием. Сегарх получил чин адмирала и был назначен наместником вновь открытых земель. Не прошло и полгода, как к новому континенту отправился флот из двадцати семи больших кораблей. Теперь все были готовы платить: и император, и купцы… Они сами предлагали деньги! Сами, вы представляете? Я стояла на пристани и смотрела, как они уходят за горизонт. Огромные, могучие, и паруса у них словно из белого золота…

— Да… — Флайри вздохнула. — Помнишь стихи?

— Взгляни на корабль, и пленит тебя вид его.

Гоняется с ветром он, несясь по течению,

И, кажется — птица он, что крылья расправила

И с неба в волны стрелой низринулась…

— Кулуб аль-Ан? — с улыбкой спросила наемница.

— Да. Кулуб аль-Ан, — Флайри устроилась поудобнее и потерла затекшую ногу. — Маг и поэт, который в год девятьсот девяносто шестой от исхода Туллена совершил путешествие к берегам Ваннвея… и остался там навсегда.

— В год девятьсот девяносто шестой от исхода Туллена… Сейчас так уже давно никто не считает, — Тэм передернула плечами, отложила брусок и принялась полировать клинок суконкой. — Сейчас скажут «в год семьсот девяносто третий до Катаклизма».

— Вся наша жизнь разделилась на «до» и «после» Катаклизма, — проговорила Флайри. — Но только для нас. А для тех, кто родится года через два…

— Для них он станет чем-то вроде исхода Туллена… — отозвалась наемница. — На самом деле, я с тобой не совсем согласна. У каждого человека свое летоисчисление. Свои вехи, которые делят его жизнь на «до» и «после». Потом происходит еще что-то, и старое летоисчисление сменяется новым.

«Так оно и есть. Раньше летопись моей жизни разделялась на две главы: „до встречи с Адрелианом“ и „после встречи с Адрелианом“. Так было раньше. А теперь…

Теперь просто „до Адрелиана“ и „после Адрелиана“».

Она не заметила, как опустились веки, но вместо полумрака на миг погрузилась в бело-золотое ничто.

Раскаленный белесый песок пустыни… раскаленное белесое небо… горизонт тает в мареве, словно солнце выпаривает его… И в ушах стоит звон, словно тысячи стеклянных песчинок-колокольчиков перекатываются в голове.

— Вам стоит прилечь, Флайри, — неожиданно произнесла наемница. — Извините, но глаза у вас красные, и это не от слез. Боюсь, если бы возлюбленный увидел вас в таком состоянии, это разбило бы ему сердце. Давайте сюда плащ…

Она сунула меч в ножны, распустила завязки кожаного мешочка.

— Вот, возьмите. Думаю, у вас такого снадобья нет, — из мешочка появилась плоская баночка с притертой крышкой. — Разотрите ноги, будет легче.

Мазь оказалась легкой, словно таяла в пальцах, и пахла лавандой. Она слегка холодила кожу, но по мышцам вскоре разлилось приятное тепло.

* * *

— Они должны были доплыть до того материка, — голос наемницы звучал уверенно и твердо, даже чересчур, по мнению Флайри, уверенно. — Если Сегарх не сбился с курса… Он отправился во второе плавание за полгода до Катаклизма. Первое продолжалось полтора года. Значит…

— Значит, он успел достичь берега?

— Именно. Вот на что мне нужны деньги: пересечь океан и найти его.

— Если разобраться, ты собираешься повторить его подвиг, — заметила Флайри.

Тэм прищурилась.

— Никогда так не говорите. Есть подвиг, а есть долг. Подвиг совершает тот, кто прокладывает путь, а не тот, кто идет по его следам. Но мне и в самом деле проще. Мне не нужны корабли. Похоже, океана больше нет. Так говорят охотники за сокровищами, которых я встретила в Дельпе. Эти люди отправляются в океан и ищут корабли, что когда-то затонули, хотя это очень опасно. По их словам, у человека, если он не владеет мечом и магией, нет надежды пройти хотя бы пару лиг по топи и остаться в живых.

— Как я понимаю, ты пыталась нанять кого-то из них?

Тэм передернула плечами.

— Вообще-то, я отправилась в Дельп просто для того, чтобы увидеть, что осталось от моря. Эти люди очень не любят чужаков и стали со мной разговаривать только после того, как убедились, что я неплохо владею клинком. Договариваться с ними бесполезно. Они не верят, что тебе даром не нужны сокровища с затонувших кораблей. Ты можешь поклясться будущим своих потомков до сорокового колена и пресветлым Сеггером, — но над тобой только посмеются. Потому что такие клятвы они слышали если не сотню раз, то десяток уж точно. И никакие деньги не помогут. Либо это будут жалкие крохи по сравнению с тем, что они привозят из своих вылазок… либо они решат, что дело нечисто. Например, ты перебьешь их всех на обратном пути и загребешь сокровища и деньги свои заодно вернешь. Потому что сами они поступили бы именно так… В общем, я решила не настаивать — пусть каждый остается при своем мнении… И это оказалось очень мудрым решением. Они много рассказали мне об океане. И показали пару занятных уловок…

Она встала — легко, словно ее подняли невидимые руки, — выхватила меч… и, описав им широкую восьмерку, снова вернула в ножны. Флайри перевела дух. Еще пару ударов сердца ей казалось, что воздух, рассеченный сверкающим лезвием, все еще звенит.

— Не подумайте, что я уподобляюсь верблюду, что не смог дотянуться до смоковницы и стал всем говорить, что плоды на ней дурные… — Тэм устало вздохнула. — На самом деле эти люди были недостаточно хороши для моей цели. Воистину, что ни делается, все к лучшему. Мне нужно собрать отряд, где маги не уступали бы воинам, а воины не уступали мне. Это огромные деньги. В десять тысяч раз больше, чем было у меня в кошельке в тот день, когда на меня напали ребята Йола. Но если бы я тогда отдала деньги, то никогда не стала бы тем, кто я есть.

— Думаешь? — Флайри поворочалась, устраиваясь поудобнее. — Тот, у кого есть цель, всегда найдет к ней дорогу.

— Только дорога может быть короче, а может быть длиннее, — отозвалась наемница. — Знаете, что мне сейчас пришло в голову? Я все время отстаю. Если бы я была такой, как сейчас, когда мы с Сегархом только поженились, — кто знает, как бы все обернулось? Может быть, это какой-то урок, который я никак не могу усвоить? И как только я его усвою, все станет на свои места?

Но Флайри не ответила. Она спала.

Глава четвертая День откровений

Большой колокол возвестил Полуденную стражу.

Раз, два, три… пятнадцать… Сколько ударов сердца успеешь отсчитать, пока стихнет последний отголосок его гула, тягучего, как патока, но невесомый, как хавирская вуаль, которую можно продеть сквозь обручальное колечко юной девушки?

Раз… два… три…

Хильдис Коот отвернулся от окна и усмехнулся. Мальчишкой он часто так делал — считать удары сердца, прислушиваясь к этому звуку, пока тот не станет таким тихим, что его не уловит даже чуткое ухо эльфа из лесов Нальраэна. Пока не понял: считать бесполезно. Потому что он никогда не сможет понять, когда перестает слышать певучий голос колокола… и начинает слышать звук, рожденный лишь его воображением, желанием продлить удивительный миг.

Где она, грань между желаемым и действительным?

Он не получил ответа ни в семинарии, ни позже, когда стал послушником, а затем и священником Церкви Сеггера. Изучение иных магических практик также не приблизило его к разгадке. Истина ускользала, как солнечный свет меж пальцев… оставляя на их кончиках лишь пыль.

Так может, не надо ломать голову над подобными вопросами и просто делать дело? Пример тому сайрис Флайри — «умничка», как называл ее лорд Адрелиан.

Под низкие своды покоев не проникает ни звук колокола, ни солнечный свет. Время там течет, как река Ирикан по равнине. Его гладкая поверхность похожа на темную глазурь и кажется, что лишь ветер тревожит ее… Стоит ли удивляться, что допрос, на котором настаивала бывшая наложница, затянулся до самой Предполночной стражи?

Но дело заключалось не только в этом.

За свою жизнь Хильдису Кооту доводилось допрашивать разных людей, да и не только людей. Одни молчали до тех пор, пока отцы-дознаватели не пускали в ход заклинания. Другие, едва закрывалась дверь, начинали кричать не своим голосом, хотя их никто и пальцем не трогал… в том числе и магическим. Третьи болтали без умолку, несли всякий вздор, оговаривали себя и тут же оправдывались… Но никто из них не требовал так настойчиво и в то же время спокойно проверить то или иное свое высказывание, помочь вспомнить какую-нибудь встречу… Через некоторое время епископ с удивлением понял, что Умничка допрашивает сама себя, а он оказался едва ли не в роли помощника! Это показалось подозрительным, и он задал несколько вопросов, на первый взгляд совершенно невинных, но позволяющих поставить пару недостающих точек над гадательным символом «вай ». Прибавив пару заклинаний, дабы расстановке точек ничто не воспрепятствовало.

И точки встали. Немного не так, как ожидал его светлейшество, но встали.

Точка первая. Сайрис Флайри не пыталась отвести от себя подозрения. Предупреждая, что может оказаться марионеткой в руках неведомых, но весьма могущественных врагов, она ничуть не лукавила. И если бы это подозрение подтвердилось… Хильдис Коот не стал ломать голову и строить догадки, чем бы это могло обернуться. Одно знал точно: некогда любимая наложница лорда Адрелиана не стала бы отпираться, подобно магистру Анволду. И вовсе не потому, что повинную голову меч не сечет. Инквизиция придерживалась на этот счет несколько другого мнения, что было хорошо известно.

Точка вторая. Кажется, у нее появились какие-то догадки относительно случившегося с лордом-регентом. И она пыталась эти догадки проверить — не выяснить, что думают по поводу случившегося отцы-инквизиторы. И не навести его, Хильдиса Коота, на определенные мысли.

В конце концов епископ потребовал, чтобы она поделилась своими подозрениями. И услышал следующее…

Лорда Адрелиана похитили и подменили… Кем? Этого Флайри не знала — действительно не знала, как показало свежеочищенное зерцало, принесенное по ее настоятельной просьбе. Зато она была уверена, что человек не может так измениться ни за две стражи, ни за двадцать две, даже если на него навели порчу. В другое время Хильдис Коот разубедил бы ее: магическое воздействие, в просторечии именуемое «порчей», дает порой поразительные результаты, особенно если дополняется другими заклятиями и если при его наведении используются Небесные Кристаллы. Но сейчас перед епископом стояла другая задача: не заниматься просвещением приближенных будущего императора, а раскрыть преступление, жертвой которого рекомый император, пока еще лорд-регент, сделался.

Флайри подозревала, что похищение связано не с предстоящей коронацией, как полагали, а с каким-то делом, обсуждавшимся на совете. Что именно там обсуждали, она, против обыкновения, не знала. В тот день Адрелиан появился в гареме только вечером и до самой Предполночной стражи находился в покоях своей невесты, после чего сразу отправился спать. Что же до Флайри, то она даже не надеялась с ним увидеться. Можно было не верить сплетням служанок и евнухов. Но указ, согласно которому ее накануне коронации отпускали домой — правда, с правом присутствовать на церемонии, — она увидела первой. И была за это очень благодарна лорду-казначею сайэру Авениру.

Адрелиан мог рассказать Амилле о своих планах на утро, но это не доказывает виновности кандийки. С кем она могла поделиться подобным секретом — по злому умыслу или, напротив, по недомыслию? Разве что со служанкой. Больше к невесте будущего императора никого не допускали.

Кто из них знал о привычке лорда-регента разгуливать по столице в одежде простолюдина? Скорее всего, никто — кроме разве что распорядителя Харадира. Кому еще, кроме Амиллы, он мог рассказать о предстоящей прогулке? Возможно, что и никому. До сих пор Флайри была едва ли не единственной, кого Адрелиан об этом оповещал, притом обычно накануне. Кого еще?

Неужели она, Флайри, случайно проговорилась — не сейчас, раньше? Месяц назад, в прошлом году? Вот чего наложница боялась больше всего. Не из-за наказания. Она могла, пусть и поневоле, стать причиной несчастья, что постигло ее любимого — это было для нее страшнее любых наказаний. Только бы вспомнить…Может быть, его светлейшество освежит ей память каким-нибудь заклинанием?..

Освежить память его светлейшество не отказался, но проку из этого вышло мало. Если бы она могла помнить то, чего не видела и не слышала… Возможно, кого-то лорд-регент посвящал в свои планы раньше, чем ее. Но отчего-то епископу Хильдису Кооту, примасу капитула Инквизиции, члену королевского совета и боевому магистру Храма Вольных, казалось, что это не так.

О привычке Адрелиана выходить в город похитители должны были узнать заранее. Не за день и не за два. И, скорее всего, без помощи магии. Но они знали — это, пожалуй, единственное, в чем не приходилось сомневаться. Когда еще можно застать будущего императора за стенами дворца. Там, где его не будут защищать бесчисленные магические и антимагические артефакты, охранные и сторожевые заклятья, пентаграммы, делающие невозможным открытие портала…

А так ли они всесильны, эти невидимые стражи, расставленные его помощниками? Произнеси кто-нибудь в одном из дворцовых покоев заклинание — кто об этом узнает… и главное, кто обратит внимание? Искусство мага, как известно, состоит не столько в количестве сложных заклинаний и обрядов, которыми рекомый маг успел овладеть, а в умении простыми средствами добиться многого.

Как те, кто заставил содрогнуться Туллен.

Пока содрогнулась только столица. Но скоро, возможно, содрогнется все королевство. И, скорее всего, не из-за новых смещений каменных плит, слагающих твердь земную.

Они ждали, когда лорд-регент покинет дворец? Или должно было случиться что-то еще? После того, как это случилось — сколько они готовы ждать? И что собирались предпринять после того, как терпение иссякнет?

Возможно, на некоторые из этих вопросов сможет ответить магистр Анволд, который сейчас лежит в одном из покоев под надежной охраной. После допроса его будет непросто привести в чувство. Но придется. Поскольку вопросы, на которые ему предстоит ответить, далеко не праздные.

Важно не только понять, что произошло с лордом-регентом и найти виновных. Важно узнать, как они это сделали, чтобы впредь подобного не допустить.

Но и это — лишь полдела.

Меч, висящий на стене, может сорваться и убить человека, проходящего мимо. Случается ли такое? Случается, но редко. Гораздо чаще меч, прервавший чью-то жизнь, держит в своей руке воин. Но и воина кто-то направляет. Десятник подчиняется приказу сотника, сотник исполняет приказы полководца.

Если верить показаниями магистра Анволда — а не верить им нет оснований… Если верить им, «полководец» — или, по крайней мере, «сотник», — сидит за Халланским хребтом. Но так ли все просто? С недавнего времени все, что приходит из-за гор, связывают с происками магов-некромантов, окопавшихся в Соултраде. Чуть реже поминают демонов и вампиров. Но задумывался ли кто-нибудь, что на самом деле случилось после Катаклизма с Архаалем? Какая судьба постигла болотные племена, которые он увел с собой на плато Ханеранг? Считается, что они то ли погибли, то ли были низвергнуты в преисподнюю. Так или иначе, но никто не рассматривает их как силу, способную сегодня и сейчас влиять на судьбу Лаара. Они сделали свое дело, и их сняли со счетов. Но не слишком ли рано Архааля объявили Князем Тьмы, личным врагом Пресветлого Сеггера — королем, который может объявить войну, но не станет утруждать себя, отдавая приказы десятникам своего войска?

И все ли так понятно по эту сторону Халланских гор? Жизнь — не партия в шатрандж, где с самого начала ясно, кто играет белыми, а кто — черными. Вчерашний союзник может оказаться врагом, который лишь выжидает случая, чтобы нанести удар в спину…

И вчерашний противник вдруг протянет руку помощи. Просто потому, что враг моего врага — мой друг.

Насколько прочной оказывается такая дружба — покажет время.

— Ваше светлейшество…

Густой бас отца-экзекутора прервал его размышления. Епископ опустил руку и повернулся.

— Лорд-регент проснулся, принял ванну и теперь… завтракает

— Главное блюдо — кувшин «Крови феникса»? — по губам епископа скользнула кривая усмешка. — Отлично. Отец Райс готов?

Инквизитор молча кивнул.

— Можете приступать. Делайте что хотите, но убедите лорда Адрелиана, что без него не обойтись. Подготовка к церемонии коронации — дело государственной важности и все такое. Но никакой магии. Ни-ка-кой, помните? Даже нимб ему прощупывать не пытайтесь. Мы не знаем, с чем имеем дело.

— Слушаюсь, ваше святейшество. Отец Крондак, заносите зерцало.

Тяжелая дубовая дверь Зала совета распахнулась шире. Хильдис Коот покачал головой, подошел к деревянному креслу с резной спинкой и впервые за сегодняшнее утро позволил себе сесть. Он наблюдал, как двое инквизиторов вносят тяжелый треножник, как Крондак вынимает из ларца, изрисованного магическими символами, толстое стекло и закрепляет его в раме. По полу заплясали размытые пятнышки света.

Неисповедимы пути человеческие… Всего три дня назад они с Крондаком сидели в этом зале на заседании Совета. И самым важным делом казалась предстоящая коронация. Ни стычки на границе с Аккенией, ни тролли, потравившие крестьянский сад — ни одно из дел, что обсуждали в тот день, не стоило того, чтобы ради него созывать Совет.

Спокойно. Все так и есть. Нет ничего важнее коронации, до которой остались считанные дни.

Экзекуторы, установив зерцало, отошли к окну: высокий узкоплечий Райв Минат — казалось, что он все детство провисел, подвешенный за макушку, точно яблоко, пока не достиг зрелых лет, — и Реас Фаркхарл, коротышка с тонким лицом щеголя времен Флориана Благословенного, живой пример того, насколько обманчивой бывает внешность. Чуть позже появился тучный чернобородый Луурис Райс со своими любимыми четками — по слухам, отец-дознаватель не расставался с ними даже во время омовений. Поздоровавшись с епископом, он немедленно присоединился к дискуссии, предметом коей стали некие твари, недавно обнаруженные в отрогах Харабана.

— …Только представьте, отец Реас, — донесся до епископа высокий, точно ломающийся голос Райва Мината. — Кто-то уже распустил слух, что это проклятые Сеггером еретики, которые отреклись от Истинной Веры.

— Это те, которых называют «бесами»? Четвероногие твари с витыми рогами на голове, питающиеся падалью?

— Так точно. Только питаются они не одной лишь падалью. Случалось, что они нападали и на людей.

— Какая чепуха! — воскликнул Луурис Райс. — Я читал описания этих созданий. И на каком основании их считают бывшими людьми? Из-за того, что у них нет шерсти? Или из-за размеров?

— Ну, не только, — возразил экзекутор. — Отец Фелиан, например, отмечает некоторое сходство в строении черепа и конечностей…

— У орков также наблюдается некоторое сходство с людьми, — перебил Райс. — Если на то пошло, у нас есть куда больше оснований считать их проклятыми еретиками.

— А это интересная мысль, — заметил Реас Фаркхарл. — Тем более что орки появились задолго до Катаклизма… Я правильно вас понял, отец Луурис?

— Совершенно верно, отец Реас. В отличие от тварей, о которых мы говорим. Они не упомянуты ни в летописях гномов, ни в сказаниях йордлингов и хазгов. Получается, что Пресветлый терпел еретиков, а после Катаклизма решил, что роду людскому мало бед, и начал превращать их в богомерзких тварей…

— Простите, но о чем мы говорим? — вмешался отец Крондак. — Вдумайтесь… э-э-э… в само значение слов: «Еретики, проклятые Сеггером»! Вам не кажется, что это полная бессмыслица?..

Он замолчал и судорожно сцепил пальцы. Инквизиторы тоже молчали, не торопясь оспорить его слова или выразить согласие. В Сером Ордене хорошо знали, что язык у отца Крондака часто не поспевает за мыслью.

Дознаватель бросил взгляд на дверь, шумно перевел дух, словно раздраженный собственной медлительностью, и опустил руки.

— Как Пресветлый может кого-то проклясть? — продолжал он. — Мы же говорим не о маге-отступнике! Это все равно что сказать «Солнце отбрасывает тень»…

— Тише, почтенные, — проговорил епископ. — Лорд-регент идет.

— А, сай бискуп? — лорд-регент вошел в зал, улыбнулся от уха до уха и помахал Кооту. — Добрый день! И вам всем привет, почтенные. Крепкого, так сказать, здоровьица, и не кашлять… А где все?

— Подойдут чуть позже, — спокойно ответил епископ.

Несомненно, камердинер постарался, чтобы будущий император выглядел пристойно, но преуспел в этом лишь отчасти. Ворот шелковой рубашки цвета зеленого яблока был расстегнут, ремень следовало затянуть еще на пару дырок. От лорда-регента отчетливо пахло вином.

— Вот так всегда, — он сокрушенно кивнул головой. — Раз амператор — так бросай все, беги… и позавтракать толком не дадут. Остальные-то еще до Вечерней стражи будут в постелях нежиться… Что ж вы их не поторопите, сай бискуп? Дело-то государственное, верно? Сами ж сказали…

Войди сейчас кто-нибудь в Зал Совета — хоть человек, не наделенный даже даром чувствовать силу , хоть адепт, посвятивший жизнь изучению магической науки, — он не заметил бы ничего подозрительного. Немолодой уже человек вразвалочку расхаживает по залу с видом мелкого лавочника, купившего на шальные деньги дом на Парадной улице. Отцы-инквизиторы слушают его болтовню — вежливо, но не слишком внимательно… И в глубине души посмеиваются над этим шутом гороховым, который по неизъяснимой прихоти Пресветлого стал их правителем.

Экзекуторы у окна откровенно скучали. Тучный дознаватель сосредоточенно перебирал четки, словно никак не мог сосчитать бусины и был этим чрезвычайно озадачен. Крондак улыбался любезной и кислой улыбкой человека, страдающего несварением желудка… И его пухлая рука рассеянно поглаживала раму «зерцала истины».

Хильдис Коот задумчиво посмотрел на него. На лорда-регента, который что-то вещал. Потом одернул концы шнура, стягивающего его балахон, поднялся на возвышение и как бы между делом подошел к зерцалу. Луурис Райс последовал за ним.

То, что они заметили, можно было принять за отсвет солнца. Но желтушная дымка, которой подернулась поверхность стекла, быстро рассеивалась.

— Да, жизнь правителя тяжела, — Крондак посторонился, уступая епископу место. — Нелегкое это дело — управлять государством, вы не находите?

— А что вы меня спрашиваете? — лорд-регент похлопал ладонью по подушке, лежащей на одном из кресел. — Пока вроде не жалуюсь. Вот коронуете меня, тогда и поговорим.

Зелено-коричневая фигурка, причудливо искаженная неровностями магического стекла, дрогнула и подернулась желтизной. Казалось, в его глубине лопнул крошечный пузырек с краской. Через пару ударов сердца туманное пятно заполнило всю поверхность зерцала и стало совсем прозрачным. Отец Луурис оставил четки, погладил бороду и вопросительно посмотрел на епископа.

— Что это вы переглядываетесь? — будущий император сделал несколько шагов в сторону возвышения и прищурился. — И штуки вон свои магические принесли… Небось, эту… конспирацию затеваете? Заговор?

— Нет, что вы, — прогудел бородатый инквизитор. — Вот когда вас коронуют, тогда можно будет и про заговор подумать, и про конспирацию. А сейчас вроде как-то неинтересно.

Лорд-регент радостно заржал. Шутка ему явно понравилась.

— Это уж точно! — заявил он. — Какой я император? Смех один! Короны, и той не выдали. И девок этот… тупорыл, как его… — всех разогнал. Я ему говорю: что за беда? А он…

Крондак поежился, потер складку в уголке рта и посмотрел на стоящих у окна экзекуторов так, словно провинился перед ними. Так оно и было, судя по косому взгляду, которым удостоил его отец Реас. Что до отца Райва, то тот равнодушно поглядел на лорда-регента и…

…странный, почти неслышный звук поплыл по Залу Совета. Казалось, кто-то коснулся басовой струны на луре — не щипнул, а осторожно провел пальцем.

— …ну просто поглядеть не на что, — продолжал, как ни в чем ни бывало, будущий император. — Ни кожи, ни рожи. Вот подумайте, сай визитор, куда такое годится? Разве ж это баба?

К кому именно он обращался, было непонятно, да для самого лорда-регента это, скорее всего, это не имело значения. Возможно, что и к Хильдису Кооту… но кивнул епископ отнюдь не с тем, чтобы выразить согласие с его утверждением.

Просто его светлейшество только что получил подтверждение одной из своих догадок.

Он и не ожидал, что заговорщики воспользуются «заклятием личины». Никому на свете мире не под силу создать «маску», которую не заметят артефакты, во множестве установленные во дворце. Доказательство тому — только что произнесенная Крондаком «вокабула истинного облика». Она не разрушала изменяющие обличие заклинания, но позволяла «заглянуть» под них. Сколько бы ни понавесили этих «вуалей».

А вуалей и не вешали.

Никто не пытался скрыть истинный облик человека, который стоял посреди зала и сетовал на отсутствие подходящих женщин в гареме. Не был он и мыслеформом, пустой оболочкой, управляемой кем-то на расстоянии. А вот его «нимб силы»…

Епископ прищурился. Все те же уплотнения, переливы, пятна — где-то звенящие от напряжения, где-то похожие на пушистый туман… Даже если бы его светлейшество не научился мгновенно запечатлевать в памяти «нимб» любого существа и любого предмета, у него было в запасе почти двадцать лет.

Все знакомо. И все-таки что-то не так. Сходство — как между живым человеком и его портретом, что написан талантливым художником.

Очень талантливым, если не сказать «гениальным». И все же портрет остается портретом.

Воздух снова зазвенел. Однако на этот раз звук был иным.

— Вы ничего не почувствовали? — осведомился Хильдис Коот, обращаясь то ли к лорду-регенту, то ли к самому себе.

— А что мне чувствовать? — возмутился будущий император. — Вы давайте, сай бискуп, не тяните!

Епископ сочувственно кивнул. Ему не было нужды смотреть в «зерцало истины». После того, как он произнес «заклятье честного слова, этот человек не смог бы солгать. И даже не захотел бы.

— А может, подскажете, уважаемый… — Крондак спустился с возвышения и одернул пояс, стягивающий его балахон. — Кто вы такой?

Лицо Хильдиса Коота оставалось непроницаемым.

Лорд-регент осклабился.

— Ох, сай бискуп! Вы что ж, не знаете, кто я такой? Тоже мне визитор… Визиторы все-е-е знать должны! Эх, вы-ы-ы…

— Не пререкайтесь, пожалуйста, — оборвал его узкоплечий экзекутор. — Сделайте одолжение, ответьте отцу-дознавателю.

— Ох, — «Адрелиан» подошел к креслу, похлопал по бархатной подушке и уселся. — Вот так бы сразу. «Пожалуйста», «сделайте одолжение»… Фарин я. Фарин Домкс. Работаю в трактире «Горбатый жеребец», добываю кусок хлеба, так сказать, честным трудом. Овощи с рынка ношу, дичину разную, муку там… Мусор опять же убираю, полы чищу… — в голосе послышались ноты негодования. — Работка, между прочим, нелегкая, грязная. Иные бы побрезговали, а я вот не брезгую! А мог бы, между прочим, давным-давно в Совете сидеть, советы давать! И дельные советы-то, слышите? Голова у меня хорошо соображает, да и папаша-то мой — не кто-то там, сай благородный. Ну, с маменькой он не по-благородному обошелся, но кровушка о себе знать дает, ох как дает!..

Хильдис Коот помрачнел, как грозовая туча, и коротко взглянул в зерцало, словно боялся, что оно разлетится под его взглядом. Но стекло сияло девственной чистотой, и в его незамутненной толще шевелилась нелепо искаженная фигурка самозванца, восседающего в кресле, точно на троне. Крондак продолжал улыбаться — казалось, он забыл, что в этом больше нет нужды. И все же что-то неуловимо изменилось. Лишь мнимый Адрелиан, кажется, ничего не замечал.

— Так меня, сталбыть, теперь признали, — он дернул головой, словно у него затекла шея, и поудобнее устроился в кресле. — Сами видите: сижу во дворце, и обращаются ко мне не «Эй, увалень!», а по-правильному, лордом-регентом величают…

— Да уж, — фыркнул Реас Фаркхарл. — Для увальня он мелковат.

— Скажи мне, почтенный… — Крондак укоризненно покосился на экзекутора и подошел к самозванцу. Капюшон, который отец-дознаватель так и не снял, отбрасывал на его бледное лицо сероватую тень. — Кто тебе так удружил? Кто тебя во дворец привел, кто объяснил, что к чему?

— Да кто ж его знает , сай визитор . Виноват, не спросил. Но ежели увижу, непременно узнаю и поблагодарю. Может, и награжу… по-амператорски. Хороший человек. Вытащил меня, сталбыть, из-под балки, когда там все падать пошло. А там сказал: ты, сталбыть, не выделывайся… ну, он иначе сказал, по-благородному… сразу за все дела не берись, а поначалу сиди тихонечко, присматривайся. Я уж старался. Но не такой я человек, чтобы тихо сидеть. Я, можно сказать, всю жизнь тихо сидел! Пока тут всякие саи знатные творили, что их левая пятка желает… Я б, может, так бы все повернул…

— А каков он из себя был? — спросил Хильдис Коот. Его голос внезапно стал глухим и очень усталым.

Адрелиан — он же Фарин Домкс — почесал затылок, и на его лице отразилась напряженная работа мысли.

— Да Архааль его знает… — он печально вздохнул. — Здоровый — повыше вас, сай бискуп. Брюхо вроде не толстое, но дородность в теле есть. Вроде чернявый, как эрладиец. А вот на лицо… Убей, не помню. Вы б винца принести распорядились, что ли… Чтоб память, так сказать, освежить.

Епископ поджал губы, так что рот его сделался похожим на неровную щель, махнул рукой. Лицо лже-Адрелиана застыло, словно превратилось в восковую маску. И внезапно стало очень тихо.

— Никакое вино ему не поможет, — проговорил Коот. — Скорее всего, наш доброжелатель воспользовался личиной — таким он его и запомнил… — он покачал головой и заговорил, подражая Домксу — Отец Райв, вы б сходили, что ли, проведали, как там почтенный магистр Анволд почивают. Может, так сказать, оклемались опосля магического-то допроса…

Когда тяжелая дверь захлопнулась, епископ оглядел своих помощников, потом устремил взгляд к потолку. Под потолком начинали сгущаться тени — полупрозрачные, теплые, словно впитавшие в себя сияние солнца, чьи лучи две стражи назад пронизывали просторный зал. Толстые балки, вытесанные из цельных дубовых стволов, будто обтянули черным кандийским атласом, таким мягким, что рука сама просится к нему прикоснуться.

В зале по-прежнему царила тишина. Не напряженная, гудящая тишина ожидания. Не тишина, возникающая, когда счастье или горе столь велико, что слово изреченное не в силах его передать. Казалось, в этих стенах свершилось что-то постыдное.

— Вы когда-нибудь видели увальня, отец Реас? — нарушил молчание епископ. — Живого, не нарисованного?

Экзекутор покачал головой.

— А я видел, — его светлейшество подошел к одному из кресел, мимоходом бросив взгляд на неподвижного лже-Адрелиана. — Во время похода к Тул-Багару. Это огромная зверюга, похожая на огра — если встанет на задние лапы, то будет и покрупнее. Но на задние лапы она поднимается крайне редко, почему-то ей проще передвигаться на четвереньках. Шкура у нее не зеленая, а светло-бурая, поскольку живет этот зверь среди скал, и хвост имеется — вроде посудного ершика. Возможно, увальни когда-то были разумны, как огры и тролли. Во всяком случае, когда такая тварь смотрит тебе в глаза, начинаешь подозревать, что это так. Увалень, который подобрался к нашему лагерю, даже не попытался на нас напасть, только скатил вниз несколько крупных валунов — явно без злого умысла. Кстати, увальнями их прозвали именно из-за милой привычки разваливать горные склоны. И снордлинг по имени Хельмир, который был нашим проводником, увидев это, спросил меня: «Если под его лапами так трещат камни, что же будет с нашими доспехами?»

Глава пятая Сойдутся все пути…

Флайри разбудило солнце. От его яркого, оголотело-белого света почему-то щекотало в носу. Она открыла глаза, но тут же зажмурилась снова, села и заморгала, пытаясь избавиться от разноцветных пятен, плавающих перед глазами.

Остро пахло нагревающейся сухой землей. Порывы свежего ветра теплого ветра доносили тысячи иных запахов, перемешивая их, подобно безумным некромантам, на старости лет решивших вступить в гильдию составителей благовоний, но не сумевших изменить былым пристрастиям.

Послышался странный певучий звук, и Флайри обернулась.

Тэм танцевала. Никаким иным словом это нельзя было назвать. Утреннее солнце ослепительно вспыхивало на лезвии ее меча, стекая по нему расплавленным золотом. Потом клинок превратился в огромную серебряную воронку… и снова замер.

Не было слышно ни шороха камушков, ни стука каблуков. Казалось, воительница не касается земли — вот-вот взлетит в воздух и поплывет над степью, удерживаемая лишь взмахами широкого пленчатого крыла.

Внезапно наемница, словно почувствовав взгляд Флайри, остановилась и замерла. Прозрачный веер в ее руке сложился, превратившись в сверкающий клинок аккенийского меча.

— Ну как, выспалась? — весело спросила Тэм.

Флайри не ответила. Она все еще не могла оправиться после того, что видела несколько ударов сердца назад.

Наемница вернула меч в ножны, вытащила из сумки очередное мокрое полотенце и вытерла блестящий от пота лоб.

Она сияла. Солнце превратило ее волосы в бронзовый нимб, украсило огненной россыпью кожу. Она походила на юную адептку магической школы, только что получившую звание мага…

— Ты не ложилась? — пробормотала Флайри.

Тэм беззаботно отмахнулась.

— Успею отоспаться. Надо же было кому-то стоять на карауле.

Сборы много времени не заняли. В сумке у Тэм оказалось немного вяленого сыра, мешочек семян «плакучего ореха» — ползучего кустарника, что как сорняк плодился всюду, где в земле была хоть капля влаги, — и вяленые фрукты. Наемница почти не ела — «чтобы меньше пить хотелось». По ее словам, до ближайшей деревни, именуемой Радуна, осталось не так много, так что вечером у них будет и кров, и стол. Правда, при этом они заметно удалялись от тракта. Флайри поспешила напомнить об этом Тэм.

Наемница нахмурилась и прикусила губу, потом полезла в сумку и вытащила карту.

— Радуна здесь, — она ткнула кончиком пальца в небольшую точку. — Вот Околомна, вот «Чаша»… значит, мы где-то тут. Видишь, как тракт изгибается? Если из Радуны мы возьмем на запад, то через два дня выйдем к тракту.

— Подожди, — перебила Флайри.

Она поднесла карту поближе к глазам, словно плохо видела, потом провела пальцем по толстой черте, обозначающей реку Ошун.

— Эта карта не пером начерчена, верно?

— Верно, — Тэм улыбнулась. — Это гномья работа. Знаешь, как изготавливают такие карты? Берется плоский камень, шлифуется так гладко, что в него можно смотреться, как в зеркало. Потом на нем выбиваются буквы и рисунки, но в зеркальном отражении…

— Буквы заливают краской, — подхватила Флайри. — Сверху накрывают листом пергамента и прижимают…

— Верно!

Флайри засмеялась и покачала головой.

— Придумали, как избавить писцов от нудной работы и дали работу камнетесам! Молодцы. Всякому ясно, что гному больше нравится работать с камнем, чем с бумагой!.. Значит, едем в Радуну?

— Поедешь ты, — Флайри одним движением поднялась с земли. — Я какое-то время побегу рядом… ну, так, как мы утром шли.

Она подошла к вбитому в землю колышку и рывком вытащила его. Бат, увлеченно объедавший кустики полыни, подошел к хозяйке и начал попрошайничать. После отдыха он стал куда более покладистым.

Взнуздав Бата и навьючив на него тюки, Тэм свернула шкуру, на которой спала Флайри, и приторочила к седлу.

— Не перетруждайся, — наложница передала ей повод. — Как только почувствуешь, что устала, садись в седло.

Тэм взъерошила волосы растопыренной пятерней.

— Мне не привыкать. Но если я устану… ты же позволишь мне сесть на собственную лошадь?

* * *

Когда они приехали в Радуну, уже стемнело. Ворота были приоткрыты, но под ветхим навесом, который, по всей видимости, служил караулкой,никого не было. Впрочем, городок не производил впечатление заброшенного или разграбленного. Ветер доносил уютный запах дыма и жареного мяса, где-то блеяли козы. Подождав немного, Тэм вполголоса ругнулась, спешилась и подошла к навесу.

— Добрый вечер, уважаемые! — крикнула она.

Никто не ответил. Наемница пожала плечами, спешилась и направилась к воротам.

Флайри следила за ней, не скрывая удивления. Тэм шла, словно прогуливалась… хотя ее рука, несомненно, лежала на рукояти меча.

Она даже не успела заметить, когда это произошло. В руке у Тэм появился кинжал, а сама она словно распласталась по створке ворот — той, что была закрыта. Еще одно почти незаметное движение — и наемница исчезла внутри. Через пару ударов сердца послышался громкий недовольный скрип, щель между створками начала медленно расширяться, и в ней показалась голова здоровенного гоблина. Потом Тэм вышла вперед и поманила спутницу рукой.

Проезжая через ворота, Флайри заметила, как воительница улыбнулась доблестному стражу и бросила пару слов на его родном языке — явно добрых и приятных.

— Вуг уже собирался на боковую, — Тэм взяла коня под уздцы и похлопала по холке, чтобы тот успокоился: Бат уже понял, что Флайри «своя», но носил ее без особого восторга. — Здесь ворота закрывают засветло, да и проезжий люд тоже старается не задерживаться в дороге. Все-таки два перехода до столицы… В ту же Околомну разбойники обычно не суются. Обычно…

Она внезапно остановилась и провела рукой по лбу.

— Подожди, Флайри. Кто рассказал тебе про носилки?

Молодая женщина обернулась и посмотрела на нее так, словно не поняла вопроса.

— Стражники на воротах…

— Только стражники? Сколько дней прошло с тех пор, как похитили… твоего любимого?

— Два дня, — Флайри почувствовала, как внутри нарастает тревога. — Если не считать того времени, как я в пути.

— То есть за два дня Туллен покинули только одни конные носилки… — пробормотала Тэм. — Ладно, положим, что так. А с кем еще ты про эти носилки разговаривала?

— Да много с кем! Я и не скрывала…

— Хорошо, — Тэм потянула за повод. — Дойдем до трактира, обсудим.

На улицах не было ни души. Похоже, здесь рано ложились спать не только стражи на воротах. Сухая земля, утоптанная сотнями ног, стала твердой, как камень, и стук копыт Бата казался таким громким, что хотелось заткнуть уши. За невысокими заборчиками, сложенными из крупных валунов и кое-как обмазанных глиной, темнели мазанки и таращились на пришельцев тускло светящимися окнами, точно разбуженные в неурочный час совки-сплюшки.

Постоялый двор возвышался на деревенской площади во весь свой двухэтажный рост. Мощные бревна, из которых он был сложен, почернели от непогоды и, похоже, сумели пережить Катаклизм, а каменный фундамент казался прочнее гномьих крепостей. Флайри не удалось разглядеть вывеску, но Тэм, похоже, заметила там что-то забавное, потому что фыркнула и покачала головой. Зато надпись «Страж и мантикора», сделанная светящейся краской, была видна издалека. А если подойти чуть поближе — то и приписка «Обслуживаем всех!», чуть ниже и более мелким шрифтом.

Последнее было разумно. Возможно, корчмарь не желал лишиться половины посетителей. А может, опасался, что отвергнутые посетители войдут без разрешения и потребуют возмещения за подобное унижение… вернее, и требовать не станут, а просто возьмут вином, элем, битой посудой и переломанной мебелью. Так или иначе, но это могло вполне сойти за жест вежливости и доброй воли, который требовал ответной вежливости и от посетителей.

Поэтому посетители предпочитали следовать политике «бдительного мира» — проще говоря, держаться друг от друга подальше и не нарываться на драку. За столиком у дальней стены собралось несколько сурового вида гномов. Люди сидели за столами кто по двое, расселись кто где, но стараясь держаться подальше от представителей Подгорного племени, а посередине восседал могучий циклоп в безрукавке из драконьей кожи, проклепанной медными бляхами, и громко чавкал жареной бараньей ногой.

Появление Тэм произвело примерно то же впечатление, что и в «Чаше шипокрыла». Наемница пропустила свою спутницу вперед, однако Флайри спиной чувствовала, куда устремлены все взгляды. Даже циклоп на миг оторвался от баранины и пробурчал что-то невразумительное.

Договориться о комнате не составило труда. Помня, насколько воительнице удаются подобные вещи, Флайри благоразумно помалкивала и только следила за тем, как та болтает с трактирщиком. Румяный кучерявый хозяин «Стража и мантикоры» не носил знак Хаалы ни на одежде, ни на груди в виде подвески, но всем своим видом словно говорил: «Да, я эрладиец, почтеннейшие! И что с этим поделать?» Однако одно дело, когда какой-нибудь подвыпивший деревенщина таращится на тебя, точно на таракана в тарелке. И совсем другое — когда твое происхождение позволяет завязать беседу с прекрасной воительницей, возжелавшей освежить познания в чужом языке. Флайри не смогла бы с такой же легкостью поддерживать разговор, даже если бы время от времени переспрашивала, подобно Тэм: «Хом тува эрли до ?^[245]»

Так или иначе, но комнату им дали если не самую лучшую, то по самой лучшей цене… то есть не требуя за ржавый гвоздь золотой содар. В комнате находилось две кровати, в меру мягких, пол застлан ковриком отнюдь не с тем, чтобы скрыть грязные пятна. Пучки лаванды и мелиссы под потолком источали аромат, легкий, точно полунамек, от которого хотелось погрузиться в грезы. На стене, помимо вязаных ажурных салфеток, красовалась гравюра, но к великому облегчению Флайри, на этот раз обошлось без «лорда Адрелиана». На гравюре — судя по всему, недавно купленной, — герой в сияющих латах небрежным движением вонзал в подножье гранитного утеса пику толщиной с молодое деревце, и из камня весело летели брызги. Картина именовалась «Сайгур, добывающий воду из скалы».

Еще один человек, ставший легендой…

А был ли он на самом деле — Сайгур, великий герой Лаара, возжелавший вернуть воду в Лаар? Было ли Копье Демонов, добытое в сражении с силами Тьмы и способное пробивать земную твердь, достигая глубочайших водоносных пластов? Наверно, этого никто и никогда не узнает.

Как гласит легенда, ему удалось создать лишь три источника.

«На другой же день проснулся Сайгур и понял, что не сможет подняться с постели. Силы покинули его. Попросил он воды, испил ее и помолился пресветлому Сеггеру об исцелении, но облегчение не пришло. Бледность покрыла его чело, и кровь начала сочиться из носа и ушей. И позвали к нему целителей и магов, но никто не смог распознать недуга. И прежде, чем село солнце, дух его отошел к пресветлому Сеггеру в день десятый Месяца Познания, в год одиннадцатый от Катаклизма »…

Расследование гибели героя проводила Инквизиция. Согласно записи в особом отчете — Флайри ее не видела, но склонялась к тому, что это и в самом деле так, — причиной стало само копье, которое сразу после смерти Сайгура исчезло без следа. Сайгур не был магом, хотя и обучался в монастыре Вольных. Обращаться с магическими предметами не так просто, как может показаться. Некоторые маги полагают, что многие из этих предметов обладают чем-то вроде разума, более мощного и изощренного, чем у скаковой лошади. Возможно, Сайгур не знал каких-нибудь тонкостей обращения с Копьем, и оно обратило свою силу против нового хозяина. В конце концов, создавалось оно отнюдь не для добрых дел.

Будет ли когда-нибудь упомянуто в легенде, что маги Серого Ордена предложили герою передать Копье для изучения? Неизвестно. Но вряд ли кто-нибудь из певцов и сказителей осмелится передать те слова, в коих Сайгур выразил отказ… Разве что будет этот певец выступать в трактире поплоше, чем «Страж и мантикора», где хозяева не брезгуют разбавлять вино питейным зельем.

Тут в дверь постучали, и долговязый парень втащил деревянную бадью с горячей водой. Вслед за ней появилась вторая и третья, пустая.

— Замечательно, — промурлыкала Тэм, вытаскивая из сумки кожаный мешочек.

В мешочке оказалось мыло, завернутое в пергамент, бутылочка с маслом, флаконы с какими-то притираниями, мочалка…

Флайри заметила, что и флаконы, и бутылочка украшены одной и той же эмблемой: стилизованным алым сердцем, заключенным в алхимическую реторту. И кое-что ей стало понятно…

Наемница тем временем посмотрела на бадейки, убедившись, что их оставили достаточно далеко от окна, и добавила:

— Думаю, тебе стоит купаться первой. Я подожду в коридоре. Если что-нибудь понадобится — зови.

— А почему я первая?

— У тебя волосы длиннее.

И, не дожидаясь ответа, вышла за дверь.

Флайри так и не позвала ее, даже когда пришлось мыть спину и ополаскивать волосы. Почему? Она спросила себя об этом лишь позже, глядя в темное окно и слушая, как наемница плещется в бадье, напевая что-то себе под нос.

Возможно, Тэм и вправду не обладала даром мага. Но почему она вошла в комнату ровно в тот миг, когда Флайри, натеревшись по ее совету косточковым маслом, переоделась в чистое исподнее и закутала волосы полотенцем? Как будто сквозь дверь видела…

Воительница присела на стул и стянула один сапог, затем другой. Флайри размотала сняла полотенце и шагнула было к двери, но Тэм остановила ее.

— Я не стесняюсь. Но если тебе неловко, можешь отвернуться. А ходить с мокрой головой по коридору не стоит — простудишься.

Скорее всего, она действительно не стеснялась. Однако Флайри почему-то не могла заставить себя обернуться. Чтобы как-то занять время, она некоторое время разглядывала «Сайгура, добывающего воду», потом стала считать лепестки на цветочках, вышитых на шторе…

* * *

Когда путешественницы вернулись в зал, там стало куда более людно — в том смысле, что число посетителей увеличилось исключительно за счет представителей людского племени. Гномы так и сидели за своим столом, изредка перебрасываясь парой слов. Циклоп, расправившийся с бараниной, с нескрываемым наслаждением хлебал эль из огромной кружки, время от времени громко рыгая. Зато в противоположном конце зала расположилась шумная компания, судя по богатым одеяниям и выстроившимся у стены плечистым телохранителям — заезжие торговцы. Два стола, сдвинутых вместе, ломились от блюд с всевозможной снедью и, в первую голову, бутылок с вином.

— Бедняга Вуг, — Тэм сокрушенно покачала головой. — Опять его разбудили.

Пока ничего не происходило, но было ясно: под влиянием выпитого эля равновесие, царящее в зале, пошатнулось. Флайри и ее спутница не столько поняли это, сколько почувствовали и, не сговариваясь, остановились на площадке.

В этот миг один из посетителей, обладатель блестящей лысины, обрамленной сальными черными волосами, громко стукнул кружкой об стол и крикнул, обернувшись к гномам:

— Эй, фуктур зарот !

Злость крикуна и желание задеть противника явно превосходила его познания в языке Подгорного племени.

— Не «фуктур », а «фук-хтур заарот », — заметила Тэм. — «Паленая борода»… Неплохо. Но произношение… Я бы даже не обиделась.

— А на что бы ты обиделась, Тэм? — спросила Флайри.

— Будь я гномом?

— Да, будь ты гномом.

Наемница пожала плечами.

— Ну, на «подземного недомерка» вряд ли. А вот на «топтуна безродного» — да. Или…

— Рабар дропт ! — заорал обладатель сальных волос.

— Раббаар дробдт … «Крысолюд поганый», — Тэм покачала головой. — А вот это он зря. За такие слова доброго человека вполне могут размазать по полу… Кажется, сейчас это и случится.

В подтверждение ее слов послышался грохот падающей скамейки. «Крысолюд» поднялся во весь свой невеликий рост и пошел на обидчика.

«Поперек себя шире» — так частенько о гномах говорят. На первый взгляд они кажутся неповоротливыми и неуклюжими, но это не так. Телосложением гном похож на медведя, и так же, как медведь, быстр и проворен. Лысый задира и его дружки об этом явно забыли.

Первый удар достался не обидчику, а тому, кто сидел ближе и попался под горячую руку. Схватив за грудки одного из собутыльников сальноволосого, гном приподнял его и прорычал ему в лицо что-то на родном языке. За этим должна была последовать крепкая оплеуха, но тут гному пришлось отвлечься.

Виновником стал сидящий за соседним столом возчик, которого гном походя зацепил локтем — дочерна загорелый молодой парень, с лица которого, казалось, не сходило выражение крайнего недоумения. Драться парень явно не собирался — ему просто захотелось узнать, чем он обязан столь непочтительному отношению, ради чего он вполне дружелюбно похлопал гнома по спине.

Гном обернулся, и сальноволосый не преминул этим воспользоваться. Схватив со стола огромное блюдо с остатками тушеного мяса и овощей, он обрушил его на голову гнома.

Несмотря на многовековую дружбу c Подгорным Племенем, среди людей до сих пор ходят самые нелепые байки. Например, о том, что гномы каким-то образом родятся из камня, поскольку женщин у них нет. Однако, наблюдая за этой дракой, Флайри подумала, что подобные слухи имеют под собой некоторое основание.

Блюдо разлетелось вдребезги. Осколки, куски вареной брюквы и брызги мясной подливки полетели во все стороны. Однако гному это, судя по всему, особого вреда не причинило — чего нельзя сказать об одеяниях тех, кто не успел убраться подальше. Зал огласили возмущенные вопли. Не обращая внимания ни на них, ни на потеки подливки, стекающие по лицу, гном тряхнул головой и, отшвырнув свою первую жертву, шагнул к сальноволосому. На этот раз удар достиг цели. Пудовый кулак, больше похожий на кузнечный молот, врезался в нос обидчика, и тот, сбивая на пол приятелей, полетел со скамьи.

От торжествующего рева на стойке зазвенела посуда. Победитель вскочил на скамью, потрясая кулаками, гномы поддержали его радостными воплями. Если даже кто-то и крикнул в тот миг «Берегись!», его никто не услышал. Тяжелая медная кружка, метко брошенная возчиком, на чьей спине расплывалось свежее сальное пятно, положила конец ликованию Подгорного племени. Раздался глухой стук. Гном-победитель охнул и плюхнулся на задницу. Еще миг он ошарашенно таращился непонятно на что, потом закатил глаза и рухнул навзничь, прямо на стол.

В зале стало тихо, как перед грозой.

— А ты что вылупился, цыпа?

Голос принадлежал человеку… Человеку, которому в самое ближайшее время предстояло горько пожалеть о своих словах, обращенных к циклопу, до сих пор довольствующемуся ролью мирного наблюдателя.

Циклоп звучно рыгнул и оторвал свой необъятный зад от скамьи.

В следующее мгновение было уже не разобрать, кто кого бьет. Впрочем, сами дерущиеся тоже не задавались этим вопросом: у них наконец-то нашелся повод почесать кулаки. И не только кулаки. В ход шло все — кружки, скамейки, пустые и полные кувшины, тарелки… Сальноволосый и его противник уже очнулись и присоединились к товарищам, хотя случай пока не свел их для продолжения поединка. Первый сцепился с огненно-рыжим лавочником, которому не терпелось поквитаться за испорченный кафтан, второй отбивался от пары возчиков, чьи рубахи уже поздно было нести в починку. Впрочем, Флайри заметила, что никому не пришло в голову пустить в ход оружие, хотя у возчиков наверняка имелись засапожные ножи.

— Ну что, уважаемые? Накостыляем невежам? А то я уж засиделся.

Этот могучий бас доносился с другого конца зала, где пировали купцы. Его обладатель, рослый толстяк с курчавой черной бородкой, судя по акценту, был если не чистокровным кандийцем, то уроженцем Степи с изрядной долей кандийской крови. А судя по его одеянию, соединить тулленский стиль с кандийским для толстяка было явно важнее, нежели соблюсти хороший вкус.

— Ай-фаламаи тотуро …^[246] — пробормотала Тэм.

Русоволосый молодой человек с непроницаемым лицом, который стоял за спиной толстяка, похожий на сильно отощавшую тень, нагнулся и что-то шепнул ему на ухо.

— Отвяжись, Харник, — весело бросил купец. — Дай старому человеку кости размять!

— Как бы тебе бока не намяли, Реддер! — крикнул с другого конца стола статный молодой человек с пышными усами.

— Ничего, — откликнулся его сосед в коротком замшевом плаще. — Ему это на пользу пойдет — авось жир немного поразгонит. Верно, Реддер?

— Верно! — рявкнул Реддер, поднимаясь и одергивая кафтан цвета ржавчины, которых сходился на его необъятном брюхе только благодаря изумрудному кушаку. — Эй, почтенный! Придержи своего вышибалу, пусть не мешает веселиться добрым людям. Поломанная мебель — за мой счет!

Последние слова были обращены к несчастному трактирщику, который вот уже несколько мгновений то приседал, то выпрямлялся и вставал на цыпочки, словно примеривался перед прыжком через прилавок.

— Его голос услышали даже торосы Йара… — Тэм сделала шаг вниз по лестнице и снова остановилась. — Горбатого могила исправит.

— Ты его знаешь?

Наемница передернула плечами и усмехнулась.

— Конечно. Реддер Рикс, мой бывший наниматель. Скоро я поверю, что Лаар имеет форму шара. Кстати, нас он, скорее всего, заметил, вот и старается. Ар-фаламиэ Хором …^[247]

Флайри бросила взгляд на купца, который не без усилия проталкивался между скамейками, и фыркнула. Тэм, как всегда, била не в бровь, а в глаз: Реддер Рикс и вправду напоминал Хорома, толстого ленивого кота, героя многочисленных сказок, который благодаря своей удачливости и нахальству выбирался из любых переделок.

— А он тебя узнал?

— Нет, конечно. Он близорук.

— В смысле, дальше своего носа не видит? — Флайри чувствовала, что ее разбирает смех.

— А вот это ты зря. Поверь: если он решил «повеселиться» на потеху высокородным сайрис — значит, уже просчитал, во что обойдется поломанная мебель и битая посуда, и понял, что может себе такое позволить. Едет он, судя по всему, с ярмарки с Каэро… Значит, при деньгах… При хороших деньгах…

Последние слова наемница произнесла негромко, словно сама себе.

События меж тем развивались, и Тэм не прекращала их комментировать:

— Ага… вот и его новый телохранитель… Пресветлый Сеггер! Он что, разумом повредился?

Это смелое предположение, скорее всего, следовало отнести на счет молодого человека с непроницаемым лицом. В настоящий момент он доблестно пытался оттащить хозяина от бритоголового детины в потертом кожаном дублете. Детина только что получил от почтенного купца пинка и намеревался дать сдачи.

— Спускаемся, — наемница безнадежно махнула рукой.

Драка достигла той стадии, когда изначальный повод давно забыт, и все колотят друг друга, не разбирая, кто свой, а кто чужой. Половина столов были перевернуты. Циклоп, устремившись к обидчику, опрокинул скамейку вместе с сидящими на ней возчиками. Понятно, что простить такое оскорбление невозможно — тем более что возчики быстро сообразили, что в одиночестве не останутся. Прежде чем циклоп успел сделать еще два шага, на нем повисло пятеро плечистых молодцов — включая поднявшуюся с пола парочку и лохматого, тощего как жердь парня в пунцовой рубахе, который столь непочтительно обозвал его «цыпой». Впрочем, численный перевес — не всегда залог победы. Чтобы убедиться в этом, достаточно было взглянуть в дальний угол зала, где Подгорное Племя понемногу брало верх над неприятелем. Мрачный рыжебородый гном, чье пузо было перетянуто богатым ремнем, отделанным серебряной сканью, повалил противника, взгромоздился на него и сосредоточенно лупцевал. Правда, Флайри заметила, что он не стремится покалечить забияку — скорее, старается сделать так, чтобы тому стало обидно и больно. Еще один гном сцепился с толстым возчиком в кожаных штанах, стриженным под горшок, которого вполне можно было принять за его родича. Зачинщик драки, взобравшись на стол, отбивался от третьего гнома с помощью длинного хлыста. Скамейки, предусмотрительно отброшенные подальше, не позволяли приземистому гному последовать за обидчиком. Все попытки стащить его на пол оканчивались неудачей. У гнома в буквальном смысле слова были коротки руки, сальноволосый подпрыгивал, уворачивался с удивительной для пьяного ловкостью.

Компания возчиков наконец-то опрокинула циклопа. Неловко взмахнув огромными ручищами, великан рухнул прямо на один из уцелевших столов. Раздался треск толстых ломающихся досок. Циклоп взревел — не столько от боли, сколько от обиды. Но хуже оказалось другое: падая, он зацепил одного из гномов, который только что сбил с ног кряжистого мужика с багровым лицом. Гному достаточно было сделать лишь шаг в сторону… но вместо этого носок его сапога вошел под ребра обидчику. В следующий миг гном рухнул на поверженного недруга. Стоящий рядом стол накренился, точно приседая на подломленную ножку, и полупустой кувшин скатился прямо гному на поясницу.

Толстого купца ожидала еще более печальная участь: циклоп должен был упасть прямо на него. Лишь чудом телохранитель успел оттолкнуть хозяина в сторону. Почтенный Рикс, едва удержавшись на ногах, развернулся, явно намереваясь расквасить нос своему спасителю, но в последний миг передумал.

Тем временем гном поднялся с пола. Его лицо, перекошенное от гнева, напоминало цветом вареную свеклу. Степенно отряхнув штаны, он обвел зал яростным взглядом…

Потом опустил взгляд…

И с яростным ревом набросился на поверженного циклопа.

Тэм покинула Флайри у подножья лестницы. Именно здесь должна стоять хозяйка, возжелавшая оценить бойцовские качества своей телохранительницы во время пьяной драки в трактире, и не подвергая при этом себя опасности. Ни в коем случае не наверху — злоумышленники могут затаиться в комнатах, выжидая, пока высокородная сайрис останется в одиночестве. Нет, именно здесь, возле стойки, где трактирный вышибала может если не помешать негодяям, то хотя бы их задержать. Одного этого было бы достаточно, чтобы сделать выбор в пользу Тэм, пожелай Флайри и в самом деле нанять ее в качестве телохранительницы.

Пока же мнимая госпожа стояла и смотрела, как наемница говорит что-то взмокшему трактирщику и вышибале, а парень с несчастным видом таращился то на нее, то на хозяина.

И тут под сводами зала, перекрывая шум и крики, загремел мощный бас купца:

— Пресветлый Сеггер! Ай-фаламаи тотуро !

— Фар-алла ! — откликнулась Тэм.

Она помахала «госпоже» и устремилась вперед.

Флайри догадалась, что собирается сделать ее спутница. Прекратить пьяную драку — все равно, что превратить кипяток в лед: для этого нужно либо время, либо магия. Пьяный человек не склонен прислушиваться к голосу разума, особенно если у него чешутся кулаки. Впрочем, это касается не только людей…

Так или иначе, но для всех будет лучше, если обладатели горячих голов, еще более разгоряченных вином и элем — к какому бы народу они не принадлежали, — полежат немного и остынут. Огонь можно тушить и встречным огнем, если не хватает воды. Возможно, ради этого придется на время забыть о милосердии… но что поделать? Порой цель и в самом деле оправдывает средства.

Тэм, во всяком случае, избытком милосердия не грешила. Когда она, перемахнув через перевернутый стол, прошла мимо двух сцепившихся возчиков — видимо, те решили вспомнить старые обиды, — Флайри не успела ничего заметить. Но через миг драчуны уже лежали без памяти, слепо уставясь в потолок.

В это время почтенный купец наконец-то освободился из заботливых объятий своего телохранителя и, точно гвейхир с небес, обозревал зал в поисках новой жертвы.

— Да будут все ваши пути легче того, что мне пришлось только что проделать! — крикнула Тэм.

Это было чисто кандийское приветствие. Однако Тэм говорила на тулленском — весьма разумное решение. Когда люди — или не люди — настроены не слишком дружелюбно, разговор на чужом языке кажется попыткой договориться о чем-то, не предназначенном для чужих ушей. Что за этим последует, догадаться нетрудно.

— Легкий конец не означает легкого начала! — откликнулся купец.

— Но до конца мы, кажется, еще не дошли, — парировала Тэм. — Извините, ашалла …

Она грациозно подхватила поднос у служанки, которая пыталась перебраться через скамейку. Бедная девушка, пытаясь спасти хоть что-то из хозяйского добра, бросилась к одному из уцелевших столов. Ей даже удалось составить на поднос несколько блюд и кувшинов. Но путь обратно преграждал циклоп, распростертый на полу среди переломанных скамеек.

Взметнулись юбки. Через миг поднос был возвращен владелице. Рука, которая только что держала его на весу, распрямилась пружиной, и острый локоток врезался в чье-то солнечное сплетение.

В этот миг едва не произошло непоправимое… Бритоголовый детина пришел в себя и попытался подняться на ноги. Ему это удалось, хотя и не с первой попытки. Несколько мгновений его мутные глазки обводили взглядом зал и, наконец, остановились на толстом купце. Рука дернулась к поясу и через долю мгновения блеснул сжатый в ней нож.

— Ну что? — спокойно проговорил Рикс, не смутившись при виде оружия. — Тебе еще не хватило?

Его кулак описал полукруг, направляясь к челюсти противника. А другой рукой купец рубанул по запястью бритоголового. Тот увернулся, чудом удержавшись на ногах, — однако выбитый нож улетел куда-то в угол.

Бритоголовый взревел и ударил торговца в живот.

Флайри не заметила, когда Рикс успел ответить… Зато увидела, как его противник взлетел в воздух, перевернулся, упал и остался лежать неподвижно.

— Йуххаб зей! — взревел толстяк. — Почему все норовят лупить меня в пузо? До чего я дожил! Бедный старый торговец, который и так немало повидал на своем…

Что именно он повидал, осталось неясным. Именно в этот момент ему пришлось мощным пинком отправить под стол возчика, который пытался вцепиться ему в ногу. Тэм расхохоталась и тряхнула роскошной гривой.

— Только не говори, что тебе это не нравится, Рикс!

— Еще как нравится!

Впрочем, радоваться ему пришлось недолго. Вскоре все участники драки лежали на полу, на перевернутых столах и разбитых скамейках. В основном это были люди — если не считать гнома, еще до появления на поле боя Тэм получившего скамейкой по голове, и циклопа, который счел разумным не подниматься, пока все не закончится. Флайри убедилась, что Тэм вовсе не льстила своему бывшему хозяину. Почтенный Рикс и в самом деле дрался очень неплохо, учитывая его далеко не юный возраст и весьма дородное сложение.

Кроме него и Тэм, на поле боя остались лишь двое. Наемница смахнула со лба несуществующие капли пота, изображая усталость, и взлетела на стол, на котором по-прежнему отплясывал зачинщик драки. Гном, который пытался его поймать, пыхтел, точно кузнечные мехи. На носу красовалась багровая полоса — обидчик все-таки сумел зацепить его кончиком хлыста.

Ни тот, ни другой не ожидали увидеть перед собой Тэм. Флайри показалось, что воительница подарила человеку свою неотразимую улыбку. У нее было слишком мало времени, чтобы в этом убедиться. В следующий миг сальноволосый задира без чувств распластался на столе.

Тэм присела на корточки, потом устроилась на краю стола и заговорила с гномом. Говорила она тихо, к тому же явно на его родном языке, и до Флайри не долетало ни слова. Однако было ясно, что она обращается к собеседнику весьма почтительно.

Гном тряхнул головой, возразил. Потом помолчал, снова ответил…

Но Тэм была настойчива и учтива. Вот она улыбнулась, сделала короткое движение рукой… И гном кивнул.

Наемница спустила ноги со стола и задала какой-то вопрос…

Гном снова кивнул, развел руками и что-то ответил…

Понимание было достигнуто. Угрюмый сын Подгорного племени отвесил воительнице глубокий поклон, добавил еще что-то и чинно направился к дверям.

— Ну вот, — с притворным возмущением проворчал толстяк, отряхивая штаны. — Весь хмель из головы вон. Помнишь, как ты грозилась, что будешь меня катить по улице, если я хлебну лишнего?

— Помню… — наемница криво усмехнулась. — Реддер, а не ты заказал эту пьяную драку?

Купец пожал плечами, всем своим видом выражая недоумение.

— Ладно, — Тэм огляделась и удовлетворенно кивнула. — Поверю тебе на слово.

— Но ведь славно повеселились, Тэми? А этот, носатый… Ты видела, как я его уложил? Будь я помоложе, боги мне свидетели, я одной рукой разодрал бы его пополам, а второй сыграл бы у него на ребрах, как на луре. Сейчас я стар, толст и измучен жизнью. Тяжело быть старым, Тэми…

— Золотые слова. И зачем ты туда полез?

— Ну… — толстяк поднял брови. — Ты же знаешь: там, где есть враждующие стороны, честному торговцу всегда найдется дело… Но ты права: их было многовато. Ты меня спасла, Тэми!

— Скорее уж твой кошелек. Еще немного — и почтенные посетители разнесли бы весь трактир. А за свое спасение благодари Харника, — она бросила на молодого человека взгляд, способный если не испепелить, то крепко прижечь. — Если бы он не полез тебя выручать, я бы в жизни не спустилась с балкона.

— И что бы ты делала?

Наемница пожала плечами.

— Отвела бы свою хозяйку в комнату и приказала подать обед туда.

— В таком случае, не согласится ли твоя хозяйка отобедать с нами? Обещаю, любые ваши пожелания…

— А если я пожелаю, чтобы ты не пил больше ни капли хмельного?

По выражению лица своей спутницы Флайри поняла, что та требует если не невозможного, то трудноисполнимого.

— Согласен, — толстяк церемонно поклонился. — Я буду пьянеть, глядя на тебя.

— Смотри, не перебери, — наемница усмехнулась и похлопала его по плечу, точно старого друга. — Ладно, я пошутила. Если только моя хозяйка примет твое предложение…

Она взглянула в сторону Флайри, которая по-прежнему стояла у стойки. Молодая женщина поймала ее взгляд — лукавый, искрящийся и удивительно мудрый.

— …Но имей в виду, — Тэм понизила голос, но они подошли достаточно близко, чтобы Флайри слышала каждое слово. — Она здесь инкогнито, поэтому не пытайся знакомиться…

Решив не выходить из роли телохранительницы при дочери именитого сайэра, Тэм пообещала предоставить своей спутнице заказать обед, заранее сообщив, какие блюда здесь готовят особенно хорошо. Наемница явно не бедствовала, однако за обед Флайри собиралась расплатиться из собственного кошелька. Поскольку за те деньги, которые Тэм выложила за комнату и ванну, можно было накормить полтрактира… не считая, конечно, циклопа. Однако наложницу очень удивило, что ее спутница сказала, что не будет пить и попросила для себя кувшин воды. Наемница явно разбиралась в винах и не преминула сообщить, что трактирщик сумеет отыскать для дорогой гостьи бочонок «Третьей луны», причем урожая восьмого года от Катаклизма.

Теперь, благодаря щедрости почтенного Реддера Рикса, вопрос решился сам собой. Угощения было в избытке… и, разумеется, вина. Была и «Третья луна», и «Кровь кракена», и даже «Берзо-Раллэ».

— Эй, почтенные, подвиньтесь! — заорал толстяк. — Две прекрасные и благородные дамы соизволили оказать нам честь, разделив наш скромный ужин… Ты не откажешься разделить со мной место моего отдохновения, Тэми?

Наемница посмотрела на Флайри, словно спрашивая разрешения занять место рядом с купцом. Согласно неписанному правилу, телохранитель имел право садиться к столу только с дозволения хозяина… конечно, если считал, что может позволить себе насладиться трапезой.

Флайри, почти не задумываясь, кивнула. Она разглядывала купцов и почти слышала их мысли:

«Кто из них хозяйка, а кто телохранительница?»

В самом деле, случалось, что на время путешествий высокородные сайрис менялись одеждой с одной из своих служанок. Многим из них это спасало жизнь. Разумеется, мнимая госпожа должна была обладать всеми умениями, необходимыми для того, чтобы хорошо сыграть свою роль. Сказать, что Тэм справилась бы с таким заданием — значит не сказать ничего. Помимо всего прочего, она принадлежала к числу немногих счастливиц, что восхищают мужчин, не раздражают женщин и вызывают мучительное желание подражать. Желание, увы, неосуществимое.

— Если только под «местом отдохновения» ты имеешь в виду эту скамейку, — воительница многозначительно посмотрела толстяку в глаза. — Главное, чтобы я не оказалась той последней соломинкой, под весом которой сие место встретит свой бесславный конец.

— Ты думаешь, я тяжелее того одноглазого красавца, что возвышается у стойки подобно горе Уран, не к ночи она будь помянута?

Достиг ли этот двусмысленный комплимент ушей циклопа, который уже пришел в себя и заказывал новую кружку пива — неизвестно. Во всяком случае, гора Уран откликнулась бы на слова купца гораздо живее, а ее обитатели — и подавно.

— Откуда мне знать, — наемница развела руками и скромно потупилась. — Я не проверяла.

— Пока не проверяла, — поправил купец. Его черные, как орех, глазки лукаво поблескивали.

— Если он столь же легок на подъем, как ты…

— Один взгляд этих прекрасных глаз — и даже евнух… — толстяк выдержал красноречивую паузу, — …поднимется на вершину Ганненфеля с легкостью, которой позавидует снежный барс.

Тэм усмехнулась, покачала головой и присела на предложенное ей место между купцом и своей мнимой госпожой.

— А ты по-прежнему не пьешь? — осведомился торговец, обращаясь к Тэм.

Наемница кивнула.

— Как всегда, только воду. Впрочем, и от молока не откажусь — только не сейчас.

«Человек, на которого возложена такая ответственность — управление государством, — должен сохранять трезвую голову. Иначе этим непременно воспользуются враги».

Так говорил Адрелиан… Надеясь скрыть смятение, Флайри потянулась к блюду с закусками.

* * *

— Заглянула бы ты ко мне, Тэми. Вспомним старые времена, выпьем…

— Во-первых, пить я не буду. А во-вторых, почему ты не спрашиваешь мою хозяйку?

Последние слова были произнесены чуть громче, поскольку предназначались для ушей Флайри.

Недавно перевалило за полночь. Ушли гномы, явно довольные, что не пришлось платить за разбитую посуду. Следом ушел циклоп. Ушли возчики — по двое, по трое, поругиваясь и потирая отбитые бока, спотыкаясь на узкой лестнице, ведущей на второй этаж. Тише всех держался зачинщик с сальными волосами — очевидно, опасаясь привлечь к себе внимание Тэм. Лишь один по-прежнему храпел в углу, приспособив под голову корзину, которая до недавнего времени украшала стену. Сотрапезники почтенного Рикса, отяжелевшие от вина и еды, лениво перебрасывались учтивыми фразами, ожидая, когда радушный хозяин объявит окончание пира.

— Знаешь, — купец покосился на мнимую нанимательницу, — лучше переговори с ней сама, а то как-то неловко…

Тэм неопределенно хмыкнула.

— Скажи ей, что я дам ей своего охранника. Харник — парень надежный, учился у Вольных… между прочим, я сам оплачивал.

— Чтобы охранять девушку? Прости, я знаю только одно место, где молодых людей делают… достаточно надежными.

Кандийец засопел и вытаращил глаза.

— Во имя всех богов, Тэми! Что ты такое говоришь!

— Ты прекрасно слышал, — невозмутимо ответила Тэм. — И не говори, что тебе арраг на ухо наступил. Если тебе понадобится, ты услышишь, как гномы под горой Йордфель торгуются из-за мешка руды.

— Для этого нужно, чтобы у меня под горой Йордфель были уши, — возразил купец. — И желательно никем не отрезанные… Так, может, переговоришь все-таки с хозяйкой?

Разговор происходил в двух шагах от мнимой хозяйки, которая вертела в пальцах половинку вяленого персика и пыталась не показать, насколько сложен для нее этот вопрос.

Что она могла сказать — и что должна была сказать? Тэм вызвалась помогать ей по доброй воле. И вольна в любой миг уйти на все четыре стороны. Их не связывают ни договоры, ни клятвы, ни обязательства. Скорее уж она, Флайри, обязана наемнице жизнью. Но если она — странствующая инкогнито дочь высокородного сайэра, достаточно богатого, чтобы нанять одну из лучших телохранительниц Лаара…

Скорее чувствуя, чем видя ее нерешительность, Тэм повернулась к купцу.

— Я еще раз осмотрю комнату, — громко произнесла она. — Если пойму, что моя госпожа будет там в безопасности, я вернусь.

«Осмотр комнаты» не занял много времени. Судя по тому, как Тэм кивнула, никакая опасность ее госпоже не угрожала. После этого купцу ничего не оставалось, кроме как, преодолев смущение — скорее всего, притворное, — обратиться со своей просьбой к Флайри… и получить согласие.

Строго говоря, купцу следовало этому удивиться. Однако то ли он был слишком пьян, то ли слишком счастлив… а скорее всего, и то и другое.

— Договорись с корчмарем, — сказала ему Тэм, помогая «госпоже» встать из-за стола. — Пусть поставит вышибалу под твое окно. Толку от него будет немного, но хотя бы поднимет тревогу…

Как и полагается настоящей телохранительнице, Тэм проводила Флайри в комнату, пообещала не задерживаться и ушла. Мрачный молодой человек по имени Харник остался снаружи.

* * *

— Я говорил тебе, что ты двигаешься, как танцуешь?

— Конечно, говорил. На следующий день после того, как мы подписали договор. И потом говорил, в среднем один раз в неделю.

Стены в комнате купца были не покрашены, а затянуты бордовой тканью, которая словно впитывала свет светильников. Впитывала и ничего не отдавала.

— Зря смеешься, — толстяк вяло махнул рукой. — Ладно, ты всегда так. Я плАчу, она смеется…

— А что плакать? — Тэм присела в кресло с пухлыми подушками, недавно обтянутыми темно-коричневым плюшем. — Приятно, когда тебя хвалят, особенно от души.

— А разве когда-то было иначе? Говорят, чужая душа — потемки, но когда такая женщина освещает ее своей красотой…

Тэм усмехнулась, потянулась к корзине с фруктами, достала темно-малиновый плод апайлы, спелый, словно готовый вот-вот лопнуть, и сделала крошечный надрез ножиком.

— Меня не только за красоту держат, — она поднесла фрукт к губам и выдавила в рот немного ароматной мякоти.

— Само собой, — купец с тоской проследил, как она слизывает с губы капельку сока, алую, точно капля крови; потом встал и вытащил из-за кресла запечатанную глиняную бутыль. — Так ты точно не будешь пить?

Наемница швырнула пустую шкурку апайлы на плетеную салфетку и устало откинулась на спинку кресла.

— Мы с тобой это уже обсуждали. Ты же не спаиваешь своего телохранителя… Кстати, неплохой мальчик. Говоришь, он у Вольных учился?

— С тобой ему все равно не сравниться.

— Ну, извини… — наемница пожала плечами. — Я и стОю дороже. Хотя, знаешь, с удовольствием пожила бы пару месяцев при монастыре…

— Хочешь, чтобы тебя погонял какой-нибудь отец-настоятель? Так это я тебе и так устроить могу…

— Фу. Опять ты со своими сальными шуточками. Прошло уже четыре года, а ты… Дай сюда бутыль. Не стоит мыть вином стол.

Она наполнила бокал Реддера.

— Меня переучивать поздно.

— Брось. Учиться никогда не поздно.

— Поздно, поздно… Я старый толстый похабник. Была одна женщина, которая могла меня изменить, но она ушла, и мне…

— Не замечала, что ты чему-то учился, пока я у тебя служила.

— Говоришь, никогда не поздно? — купец осушил бокал, словно там была родниковая вода. — Мое предложение все еще в силе.

— Что поделать. Ты опоздал, причем буквально на несколько дней. Обидно, понимаю…

— Ну, так давай я тебя перекуплю.

— И что ты будешь делать с Харником? Выгонишь?

— Само собой, зачем мне двое? Кроме тебя, мне никто не нужен.

— Зачем двое? На развод… — Тэм покачала головой. — Ничего не выйдет. Ты знаешь мои правила. Я не расторгаю договор, пока его не нарушил наниматель.

— За это я тебя и уважаю, — купец поднял кубок, словно провозглашал тост. — И сколько ты теперь стоишь?

— Я не продаюсь, — в голосе наемницы появились ледяные нотки. — Я продаю свое искусство владения клинком. В общем… — она откинулась на спинку кресла и добавила мягче — Благородный сайэр назвал цену в полтора раза выше моей обычной ставки.

— Это почти как за койара!

— Женщина-койар стоит раза в два дороже, чем я.

Реддер тяжело вздохнул.

— Я много думал с тех пор, как мы расстались… — купец взял бокал двумя пальцами за ножку и покачал. — И понял: я готов отдать очень много, чтобы вернуть все, как было. И готов отдать еще больше, чтобы начать то, чего не было… Отдать прямо здесь и сейчас.

— Сколько?

— Э-э-э… То есть ты согласна? — в голосе Реддера смешались изумление и надежда.

— Я не говорила, что согласна. Я просто спросила, что в твоем понимании «очень много» и «еще больше». С чем ты согласен расстаться прямо здесь и сейчас.

Повисло молчание. В тишине стало слышно, как потрескивает в светильнике горящее масло.

Часть пятая Смерть и корона

Глава первая Служитель смерти

Рыжий язычок пламени задергался, словно пытаясь вытянуться еще немного. Флайри вопросительно посмотрела на него, потом взяла щипцы и сняла нагар.

В черном смолянистом комочке было что-то отвратительное, и она долго стучала щипцами по краю стола, пока не сбила его.

Ночь была непроглядно темной, ни одна из трех лун еще не взошла. Казалось, темнота липнет к стеклам, как огромный ком нагара. Флайри ощутила почти непреодолимое желание распахнуть окно и сдирать ее ногтями, сдирать, понимая, что все равно останутся грязные следы, похожие на потеки.

Комната оказалась чуть просторнее той, что ей предоставили в недоброй памяти «Чаше шипокрыла». Кровати без спинок, одинаковые, как близнецы, стояли у стен — одна справа, другая слева. Толстые шторы, украшенные безыскусной вышивкой, похоже, перекочевали из комнаты, где потолки были выше. Толстый шерстяной плед, работа местной мастерицы, свешивался с кровати, его длинные кисти почти касались дощатого пола.

Всего несколько дней назад она вместе со всем Тулленом ждала коронации. И даже известие о том, что ей, как и всем наложницам предстоит покинуть дворец, не омрачила радости…

Или она обманывает себя? А если бы на следующий вечер во дворец вернулся сам Адрелиан — а не пьяный недоумок, по непостижимому промыслу Пресветлого Сеггера похожий на него как две капли воды?

Где бы ты была сейчас, сайрис Флайри?

Тяжелая дверь распахнулась. Флайри ничего не услышала скрип петель, только ощутила легкий выдох сквозняка. Когда наложница обернулась, Тэм уже вошла в комнату. Аккенийка выглядела так, словно только что закончила некую тяжелуюи нудную работу — во всяком случае, так могло показаться.

Потом Тэм отошла в темный угол, отстегнула перевязь с мечом, а затем… Затем что-то опустилось на пол — тяжело, увесисто, и в тоже время с легким звяканьем, словно наполненный монетами кошель. Да что там кошель — пожалуй, только мешок, набитый серебром или золотом, мог заставить так вздрогнуть половицы.

— Ты… — начала было удивленная Флайри.

— Спать будешь вон на той кровати, — бесцеремонно перебила Тэм, и указала, на какой именно.

Молодая женщина с изумлением посмотрела на наемницу. Это был не женский каприз… но что? Если просьба, то таким тоном не просят. Таким тоном требуют — с твердой уверенностью, что делать нужно только так и никак иначе.

— И почему же я должна спать на той кровати? — холодно осведомилась Флайри.

— Когда мы остановились в степи, ты кричала во сне. Перегородки здесь тонкие, и я подобрала комнату так, чтобы хотя бы с одной стороны не оказалось соседей. — Тэм прошлась по комнате. — Если кто-то узнает, что в «Страже и мантикоре» остановилась наложница лорда-регента, это может помешать нашим поискам. И еще хуже, если кто-то узнает об исчезновении лорда Адрелиана.

Пресветлый Сеггер… Флайри показалось, что пол у нее под ногами провалился, и в ней самой что-то оборвалось. Ноги занемели. Казалось, если она и сможет подняться, то тотчас упадет, не сделав и шага.

Тэм знала это… Знала — и так спокойно разговаривала с ней, пока бежала рядом с ней по степи, держась за стремя. Знала — и не подала виду, что знает. Ничему не удивлялась, ни о чем не расспрашивала.

Что же она успела услышать?

Страшнее всего то, что ничего уже не исправишь. Слово — не воробей… Но разум, не желая с этим смириться, снова и снова искал выход. Отчаяние и вина сменились гневом, и с каждой попыткой он рос.

Словно ничего не замечая, Тэм сняла безрукавку и повесила ее в изножье кровати. Потом взяла гребень и принялась расчесывать волосы.

Флайри следила за ней, и мысли носились в голове клочками растерзанного свитка: даже если попытаться собрать их, вряд ли удастся понять, что там было написано. Из обрывков складывалось нечто бессмысленное, странное, пугающее…

Тэм, с улыбкой расправляющаяся с грабителями в полутемном зале «Чаши шипокрыла»…

Тэм, танцующая с мечом в ослепительных лучах полуденного солнца…

Тэм под восхищенными взглядами купцов поет кандийскую балладу, и трактирщик-эрладиец, забыв о счетах, слушает и улыбается до ушей…

И она, Флайри, чуть не подпала под ее очарование.

Но чего добивается эта женщина?

Может быть, она заодно с похитителями и хочет заманить ее в ловушку? Вряд ли. Тогда она не стала бы предупреждать, что ее секрет раскрыт. Если уж ей так понадобилось, чтобы Флайри легла именно на эту кровать, а не на другую, она могла бы придумать что-нибудь другое. Значит…

Что это значит, Флайри понять не успела — следующие слова наемницы заставили позабыть обо всем.

— Кстати, о лорде Адрелиане… Когда я выбирала тебе лошадку, заикнулась заодно о конных носилках… Носилок у местных возчиков последние сто лет никто не заказывал, потому что здесь их просто нет. Знатные сайэры, которые останавливаются в «Мантикоре», обычно приезжают на своих.

И она так спокойно об этом говорит… Флайри сжала кулаки. Не от злости, а от обиды, и не на Тэм, а…

— …Но один возчик мне рассказал кое-что любопытное… — Тэм растянула шнурок и одним движением стянула блузку через голову. — Вчера он вернулся из Ланнаха. Путь туда лежит через деревеньку, которая называется «Сухая Буйвола». Название такое смешное… Так вот, в этой Буйволе он встретил обоз, который там только что остановился. На одной из подвод купцы везли какого-то человека, то ли больного, то ли раненого. Судя по одеянию — мага… Но судя по приметам…

Флайри вскочила.

— Он???!!!

Наемница кивнула.

— И чего ты ждешь?! Поехали! Поехали скорее!!!

Тэм покачала головой.

— Не шуми. Мы поедем. Но сейчас и тебе, и мне надо хотя бы немного отдохнуть. Прости, но это необходимо. Не забудь, пожалуйста: возможно, нам придется драться. Да, я — один из лучших клинков Аккении и Туллена, но, во-первых, нас двое, а их может оказаться куда больше. Во-вторых, среди них может оказаться маг, а он стоит не двух, не трех — самое меньшее, пятерых.

— Но…

— Обоз идет к нам навстречу, — наемница снова подошла и присела перед ней на корточки. — Я посмотрела по карте. По большому счету, мы могли бы просто сидеть и ждать, пока он сюда прибудет. Дело только в том, Буйвола стоит на перекрестке двух дорог. Куда эти добрые люди направляются, возчик не знает. Не беспокойся, мы в любом случае их догоним. Даже если они шли целые сутки не останавливаясь, что маловероятно. Поверь, я знаю, с какой скоростью идет обоз, а с какой — всадники на свежих лошадях без поклажи. С Утренней стражей отправляемся в путь. Можно было бы и с Предутренней, но ты не выспишься. С прачкой я договорилась, так что наше исподнее уже сохнет на горячих камнях.

Молодая женщина хотела возразить… И вдруг поняла, что возразить нечего, да и смысла возражать нет.

* * *

Амилла перевернулась на бок и свернулась клубочком, но сон не шел. Ночь припала к окну, щурила злые подслеповатые глазки-звезды, заглядывала в комнату сквозь плети дикого винограда. Исчезли все цвета, остались лишь оттенки серого. Очертания вещей исчезли под складками пепельной вуали, заляпанной грязно-белесыми мазками.

Как страшно… Девушка села на кровати, обхватив колени, и закуталась в покрывало.

Адрелиан — муж телом и дитя разумом — на троне… Настоящей правительницей Туллена будет она, Амилла, дочь князя Сандирского, что так и не стал королем Кандии.

Будет — если ей это позволят.

Как мало зависит от нее. И как сильно она зависит от тех, кто сильнее ее.

Думала ли она об этом, когда узнала, что ей суждено стать императрицей Туллена? Думала ли она об этом, покачиваясь в носилках, запряженных двумя мохноногими лошадками, что осторожно спускались по горным тропам? Думала ли об этом, когда на севере навсегда растаяла стена Халланских гор, а впереди вставали белокаменные стены столицы?

Рано или поздно ей придется самой принимать решения. От этих решений будет зависеть многое, очень многое. И, прежде всего — ее собственная жизнь и судьба. Потому что если она ошибется, никто не защитит ее.

Даже лорд Адрелиан.

Если только маги Серого Ордена сумеют исцелить его…

А захотят ли они его исцелять?

Может, именно они околдовали Адрелиана, превратили в вечно пьяного тупицу, не способного связать двух слов — не то что управлять страной? Или, еще хуже, подменили его двойником, а то и гомункулом, живой куклой, послушной их воле?

Кто тогда защитит ее? Кому хватит смелости помешать тем, чья правота не подвергается сомнению?

Если кто и мог это сделать, так это Адрелиан. Еще в тот вечер, когда он в первый раз пришел к ней в комнату, Амилла поняла: воля этого человека крепче гномьей стали. И он свернет Халланские горы и заставит Ошун и Ирикан устремиться к океану Ваннвей ради той, которую полюбит всем сердцем.

Великие боги… Неужели она сама, собственными руками разрушила свое счастье? Может быть, не стоило так торопиться?

«… И если урок кажется нам слишком жестоким, то, значит, мы не вняли иным предупреждениям, не позаботились о том, чтобы предотвратить или облегчить свою участь… Или неверно истолковали прошлые уроки»…

Сейчас это уже неважно. Всеведущий епископ испугался не ссоры с йорд-кааном Балеогом, не мира с Кандией. Даже не того, что произойдет, когда народ Туллена узнает, что новая императрица не верует в божественную сущность пресветлого Сеггера, но считает его всего лишь мессией, принесшим людям Слово Небес…. Просто он понял: рано или поздно лорд Адрелиан — император Адрелиан — стукнет кулаком по столу, так что трещины побегут по толстой столешнице, и скажет: «Такова моя воля, и вы, ваше святейшество, мне не указ».

И решил нанести упреждающий удар.

Но и вы не всесильны, ваше светлейшество. И сами прекрасно об этом знаете.

Амилла подошла к столику и развернула один из свитков, принесенных из библиотеки. В комнате было слишком темно, чтобы разобрать хоть пару букв. Но бывшая невеста лорда-регента хорошо помнила, о чем говорят эти строки.

«… Феликсу Гаптору удалось объединить силу двух Храмов: Церкви пресветлого Сеггера и Храма Вольных. Маги Тоа-Дана тоже откликнулись на призыв патриарха. Лучшие воины Туллена и Аккении, забыв раздоры, встали под знамена войска, выступившего в поход против сил Тьмы.

Велики были их доблесть и мастерство, но они проиграли. Казалось, Легион Смерти не заметил потерь, понесенных в Шаардском сражении. Многие маги и воины, смутившись, вопрошали себя: можно ли убить то, что уже мертво? »

Она даже не увидела, а почувствовала, как темнота, перевитая многорукими лозами, шевельнулась и шагнула к ней. Звезды и мазки света зашевелились, точно отражение в потревоженной глади пруда. Одни погасли, другие стали складками тяжелых штор, начинающихся ниоткуда. А может быть, это были и не шторы, а плащ, окутывающий саму ночь…

Что-то подсказывало: надо закричать, позвать на помощь. Надо испугаться. Но странное дело: Амилла не чувствовала страха — разве что трепет, который охватывает при виде чего-то незнакомого, но необъяснимо влекущего своей чуждостью.

— Приветствую тебя, моя королева .

Голос прозвучал как выдох ночного ветра среди тишины, как эхо в колодце — бесплотный, невесомый, но завораживающе глубокий и заполняющий собой весь мир… хотя холод, которым от него веяло, ничем не напоминал живительную прохладу, радующую усталых путников. Не напоминал он и о гордых пиках страны йордлингов. Он не пугал — куда страшнее было назвать это по имени.

— Тьма не есть смерть , — Амилле показалось, что тень улыбнулась. — А смерть — не то, чего следует бояться .

«Я знаю»…

Но откуда она может это знать?

— Знание сокрыто в нас, как плод в цветке , — прошелестел ночной гость, словно читал ее мысли. — Только мы боимся увидеть его …

Тень сгущалась, становилась плотнее. Она ниспадала тяжелыми складками плаща, теряясь среди других теней на полу… а может быть, это были сложенные крылья. Так же и одеяние под ними могло быть и камзолом, и панцирем… или оказаться чем-то таким, для чего нет названия. Потом из тьмы проступило лицо цвета полной луны. Старой луны, которая была одна на небе.

Луна задрожала, точно мыльный пузырь на круглой рамке, но не лопнула. Что-то натягивало ее, давя изнутри… Бесформенные выпуклости росли, и она превращалась в перламутрово-белую маску, залитую светом, точно густой краской. Лишь глазницы заполняла бездонная темнота, и Амилла даже не пыталась убедить себя, что это только тень.

— Мы боимся, что плод окажется горьким. Но как узнать, это не отведав его? — голос стал сильнее, в нем появилась глубина. — Помнишь сны, что так пугали тебя? Прошло немного времени — и страха уже нет .

Ночной пришелец шагнул к Амилле. Над его плечом жидким серебром сверкнуло изогнутое лезвие бердыша.

«Смерть»…

И тотчас звук смеха, похожий на шорох пальмовых листьев, пролетел по комнате.

— Я не смерть , — проговорил гость. — Я всего лишь ее скромный служитель, моя королева. Разве ты думаешь об увядании, глядя на розовый бутон? Или тоска и страх застилают твои глаза, мешая любоваться красотой?

— Роза… — прошептала Амилла. — Мне снилась черная роза…

Гость шагнул к столику, где по-прежнему лежала разрисованная баранья лопатка.

— Соултрад… — лунный лик качнулся, словно черные глазницы изучали рисунок. — Цветок Тьмы, что несет в себе плод проклятья… Самый прекрасный из городов Лаара, творение Ольфера Мирта.

— А черви?

Черный рыцарь снова засмеялся.

— Чтобы напитать землю, нужен перегной, моя королева. Что-то должно сгнить, истлеть… Таков закон мироздания. Но вот в чем вопрос: есть ли она, смерть?

Он наклонился вперед, и девушка на миг задержала дыхание. Но лишь на миг. Потому что запах, который она ощутила, вовсе не показался ей неприятным — скорее странным. В нем непостижимо перемешались дурманящая сладость ночного сада и ломящая ноздри свежесть снега, который Амилла впервые увидела в горах.

— Те, кто боятся Тьмы, не смеют туда заглянуть, не могут знать, что там, за гранью. Они придумывают красивые сказки о рае для праведников и преисподней для грешников и помещают в один тех, кого считают своими друзьями, а в другой — тех, кто им неугоден. Для них… Да, для них смерть существует. Для них с ней все кончается. Потому что они верят в это. Сколько бы они не твердили тебе, что собираются отправиться в горний мир Разан, или присоединиться к друзьям на небесном пиру, или стать листком на Великом Древе — все равно они знают, что ничего этого не будет. Ни пира, ни дерева. Только мы, познавшие Тьму, поистине бессмертны. Мы знаем, что смерть — это продолжение нашего начала. И поэтому они станут перегноем, а мы… Каждому воздается по вере его — кажется, так говорил ваш пресветлый Сеггер? Что ж, он был прав.

— Так ты веруешь в пресветлого Сеггера? — ахнула девушка.

— Разве знать о чьем-то существовании — значит веровать? — возразил пришелец. — Вот ты никогда не видела Раэра, Полководца Великой тьмы, но знаешь, что существует и он, и его воинство.

Амилла покачала головой.

— Лорд Адрелиан разбил войско Тьмы, — проговорила она. — И убил Раэра. Я читала об этом. И когда Феликс Гаптор повел войска через горы, его встретил Иллиат Керсам, а не Раэр.

— Конечно , — рыцарь чуть заметно кивнул. — И бессмертным нужен отдых, чтобы восстановить силы. Мудрость — не в том, чтобы добиваться победы любой ценой. Мудрый знает, когда нужно ударить, а когда отступить и скопить силы. Мудрый понимает, как выбрать благоприятный момент… Но Адрелиан был достойным противником. Просто он не знал, с чем столкнулся.

Полководец Соултрада усмехнулся, как человек, не желающий что-то признавать.

— Он… скажем так, выиграл у меня тот поединок. Но он не убил меня. И тем более не победил. Ты же знаешь, моя королева, победить можно и не убивая.

— Но почему ты называешь меня своей королевой?

— Потому что ты рождена править. Во многих есть жажда власти, во многих есть несгибаемая воля, чтобы ее утолить. Но мало кто владеет оборотной стороной силы — слабостью. Той, что заставляет склониться перед собой любую силу. Это великая тайна, сравнимая лишь с тайной смерти, открытая лишь посвященным. Прочие… Пусть они думают, что нельзя черпать силу в слабости, а жизнь — в смерти.

Раэр повернулся, и ночь за его плечами на миг расправила крылья.

— Мы отступили, чтобы собрать силы — и те, кто еще недавно торжествовал победу, вернулись ни с чем. Мы знаем тайну… так же, как и ты. Тьма, что заставляла их в ужасе прятать глаза, защитила нас. Смерть, от которой бежит все живое, стала нашим прибежищем. И мы вернулись, как будем возвращаться снова и снова… Так в чем сила, а в чем слабость?

Он шагнул к окну. Миг — и Амилла перестала понимать, где шторы, ниспадающие с потолка подобно застывшему черному водопаду, а где складки его плаща. Первая из трех лун, украдкой выглянула из-за конька крыши, словно сонный крестьянин, разбуженный шумом на соседском участке. Ее тускло-желтый свет блеснул на лезвии бердыша… а может быть, никакого

— Так ли важно, что тебя защищает, если оно способно защитить? — голос Раэра наполнил комнату, словно дыхание темноты, неощутимое, но проникающее всюду… всюду, куда ей дозволено проникнуть. И тем более туда, где оно желанно.

Амилла вздрогнула. Один вдох — и он уже звучал у нее внутри, в сердце, в крови. Вот он, ответ, который она искала. Искала и почти отчаялась найти.

— Да… — выдохнула она.

— Иди ко мне, моя королева … — голос превратился в невесомый шелест.

И было еще одно слово — которое она не услышала, но запомнила.

Амилла открыла глаза, не понимая, случилось ли все это наяву или только приснилось. Но искать ответ времени не было.

Скорее. Скорее…

Она позвала Зарину и приказала ей собирать вещи.

Наутро Амилла послала служанку с письмом к епископу Хильдису Кооту. В письме она смиренно просила его светлейшество позволить ей покинуть Туллен и вернуться домой. Доводы, которые она приводила, вряд ли могли кого-то насторожить. Поскольку она не является наследницей кандийского престола, ее брак с Адрелианом не может представлять интереса для Туллена. Конечно, если она все еще может помочь следствию, которое ведет Инквизиция, ей придется остаться в столице. Но…

Как ни странно, но к Послеполуденной страже прошение, подписанное епископом Церкви Сеггера и примасом капитула Инквизиции Хильдисом Коотом, лежало на столике, прижатое ящичком с письменными принадлежностями. Приготовления к отъезду не заняли много времени. В пути Амиллу должны были сопровождать лишь двое стражников и служанка. От слуг, которые прибыли вместе с ней из Сольвунна, а также от конных носилок она отказалась.

Перед отъездом несостоявшаяся императрица Туллена щедро одарила служанок и евнухов. Распорядителю гарема Харадиру было поручено передать главному повару дворца большой футляр, обтянутый кожей радужного змея и инкрустированный семаахской бирюзой, довольно тяжелый и толстый, а императорскому библиотекарю Иринарху — свиток со «Сказаниями йордлингов», дар правительницы Тейи.

Почтенный Харадир был бы весьма удивлен, если бы вскрыл футляр. Потому что помимо свитков, для переноски коих этот предмет предназначался, в нем лежало несколько костяных пластинок, украшенных весьма изысканной росписью. Впрочем, к одному рисунку слово «изысканный» подходило плохо. Он изображал розу, раскрывающую черные каменные лепестки навстречу ночному небу, в котором сияла усмехалась круглая белесая луна — одна-единственная.

Но евнух-распорядитель недаром считался человеком честным и в футляр заглядывать не стал.

Во всяком случае, Амилла, дочь магноса Иеремиуса, князя Сандирского и несостоявшегося короля Кандии, об этом бы не узнала. Она гнала своего верблюда через степь, в пустыню, к оазису Джиль-Обад.

Она знала, что там ее уже ждут.

Глава вторая Смерть магистра

В чем благо: в знании или в неведении?

Давно известно, что ответ зависит от случая. То, что сегодня казалось благом, завтра может обернуться бедой. А если не завтра, то через год или через век… Может быть, пройдет пятьсот лет, и наши потомки станут благословлять Архааля, подарившего миру магию, а тех, кто пытался остановить его, называть жалкими слепцами?

Или назовут слепцами королей Туллена и Ханеранга, что покинули болота и увели свои народы в странствие по земле Лаара, и Исхара, чье племя укрылось в пирамидах Священного города?

Наверно, лишь пресветлому Сеггеру известно, кто из нас слеп, а кто зряч.

Так не проще ли отринуть попытки прозреть будущее и позволить судьбе нести себя, подобно тому, как несет щепку великая река Ошун?

Нет. Недаром пресветлый дал человеку пытливый разум и волю, которые позволяют ему каждый час, каждый миг делать в этой жизни выбор. Разве открыл бы он Свою мудрость рабам предначертанного, игрушками в руках судьбы, богов… или чего бы то ни было?

Хильдис Коот тяжелым шагом прошелся по комнате. Солнце, утомленное долгим дневным переходом через небесный свод, опускалось за высокие крыши дворца. Опускалось осторожно, словно опасалось, что острый конек прорвет его тонкую оболочку, и вязкое раскаленное содержимое выльется, затопив Лаар.

Еще один день прошел. Еще на один день ближе событие, которое отменить невозможно, как невозможно отменить заход солнца.

Коронация нового императора Туллена. Не отменить, не отложить на время.

А есть ли в этом нужда? Есть ли нужда тревожить народ, давать повод для слухов и кривотолков, от которых недалеко до смуты?

Народ спокоен, пока знает, что у него есть завтра, каким бы оно ни было. Пока крестьянин знает, что завтра приедет на тележке водовоз, он спокоен. Он даже не грустит о тех временах, когда воду можно было носить из ближайшей речки, сколько нужно или сколько сил хватит. Спокоен и ремесленник, зная, что завтра для него найдется работа… а если что случится, гильдия поможет ему деньгами, стражники и маги поймают злодея, причинившего ему вред, лекарь вылечит от недуга. Спокоен высокородный сайэр, ибо его земли обводнены и плодоносят, а если враг, превосходящий его силой, посягнет на его владения, правитель пришлет войска и даст отпор наглому захватчику.

Как хрупок этот покой! Он подобен сну одинокого воина, сделавшего привал посреди степи. Конь его притомился после долгой скачки, но нет поблизости ни деревни, ни постоялого двора, где можно было найти кров. И воин, расседлав скакуна, отпустил его пастись, а сам, раскинув на земле плащ и подложив под голову седло, дремлет на солнце. Кажется, он не слышит ни щебета жаворонков, ни посвиста тушканчиков в ковыле. Но один подозрительный звук — и вот он уже на ногах, и вылетает из ножен клинок из харабанской стали…

Почему отменили коронацию? Это неспроста. Лорд-регент болен? Почему так неожиданно сразил его недуг? Нет ли здесь вражеских происков?

А если народ ищет врага, то непременно находит. Пусть даже этот враг и в мыслях не держал тех злодеяний, которые ему приписывают.

Так не лучше ли народу оставаться в неведении?

…Солнце наконец-то опустилось на покатую крышу и медленно поползло вниз.

Время уходит. Времени остается все меньше.

Тело лорда-регента с заключенной в нем душой трактирного работника Фарина Домкса до сих пор пребывает в одной из камер, где пол и стены непроницаемы для магии. В любой миг его можно разбудить, стереть память обо всем, что произошло в Зале Совета и…

«Лорд Адрелиан, все готово к вашей коронации».

С помощью несложных заклинаний можно заставить «лорда Адрелиана» запомнить заранее написанную речь. Несколько сложнее будет сделать так, чтобы «лорд Адрелиан» не ел за столом руками, питал отвращение к хмельному и выражался так, как подобает императору.

Но никакая магия не поможет Фарину Домксу стать лордом Адрелианом.

Память — это еще не все. Память — волшебная сокровищница, которую человек наполняет всю жизнь. И только от него зависит, как распорядиться своим достоянием: пустить в рост, копя и приумножая… Или зарыть в землю, подобно Глупому Варту из детской сказки, который закопал деньги в поле, чтобы из них выросли колосья с монетами вместо зерен.

Значит, выход один — запереться в келье и стать кукловодом, управляя каждым шагом, каждым движением мнимого императора. Соблазн велик. Тем более велик, что такая задача вполне по силам Инквизиции, соединившей в своих руках силу и власть. Достаточно вспомнить, как вел себя в тех или иных обстоятельствах лорд Адрелиан. Поначалу исцеленный «император» будет время от времени совершать странные поступки — впрочем, не идущие ни в какое сравнение с тем, что он творил до вчерашнего дня. Но по мере того, как отцы-дознаватели будут по крупицам собирать воспоминания придворных, слуг, наложниц, воинов, когда-то служивших с лордом Адрелианом, он будет становиться все более похожим на самого себя. Что-то забудется, что-то станет восприниматься как само собой разумеющимся. В конце концов, людям свойственно меняться с возрастом.

Но стоит ли объяснять, чем это опасно?

Кто знает: может быть именно этого шага ожидает от него враг. Раз не удалось посеять смуту, подменив императора дурачком-выпивохой, он дождется удобного момента… и, овладев куклой, попытается выломать пальцы кукловоду. Правда, при этом он и сам может раскрыться, так что у Серого Ордена появится возможность сразить противника его же оружием.

И то, что казалось выходом, обернется ловушкой…

Нет. Не будет никакой схватки. Враг будет терпеливо ждать, пока кукловод ошибется, и о подмене узнает Королевский совет. И тогда — обвинение в заговоре с целью захвата власти. Этого будет достаточно, чтобы поставить под сомнение все, чего удастся выяснить в ходе расследования, и уничтожить Инквизицию как таковую.

Значит, придется выносить вопрос на обсуждение Совета. Это опасно. Не только потому, что Совет может отвергнуть предложение. Люди, привыкшие задумываться о том, что движет их врагами, порой не задумываются о причинах собственных поступков. Старые друзья лорда Адрелиана не захотят видеть на его месте марионетку, которой управляет Инквизиция. И кара последует немедленно.

Вы хотели править страной, ваше светлейшество? Не надейтесь, что вам удастся получить на это наше согласие. Кстати, а не хотите ли вы посоветоваться с капитулом Серого Ордена, патриархом Церкви Пресветлого Сеггера Феликсом Гаптором? И не кажется ли вам, что его путешествие слишком затянулось?

И все-таки… Как искушает власть… И как трудно устоять перед этим искушением…

Грешно лукавить: после того, как стало ясно, что на самом деле случилось с Адрелианом, трудно надеяться на то, что удастся его вернуть. Если бы речь шла об обычном похищении, можно было бы попытаться напасть на след злоумышленников. Вспышки магии позволили бы найти место, где они открыли портал. Да, дыры в пространстве затягиваются так же быстро, как след на воде. И тем не менее по «входу» всегда можно найти «выход» — лишь вопрос времени. Для этого достаточно знать, какое заклинание использовал маг, в какое время и какую силу приложил.

Но если похищена душа…

В том, что это так, Хильдис Коот убедился, едва осмотрел тело лорда-регента. Равно как и в том, что это именно тело лорда-регента. Оно все еще хранило отпечаток его души — тот самый отпечаток, который позволяет магу определить по одной-единственной кости, найденной в безымянной могиле, кто здесь захоронен и в каком возрасте он скончался. Подобное считалось возможным даже до Катаклизма.

И это тело — не искусная подделка и не гомункул, выращенный с тем, чтобы сделаться вместилищем чьей-то души, — никогда не умирало.

Отец Крондак тут же предложил провести обряд призыва. Епископ не возражал, хотя подозревал, что попытка закончится полным провалом. Так оно и вышло. Наивно рассчитывать, что похитители, приложив столько усилий, упустят добычу.

Несомненно, они догадывались, что порой Инквизиция закрывает глаза на собственные запреты. Например, прибегает к помощи некромантии. Небольшая группа магов школы Тол-Абъяд с давних пор изучала это искусство. Разумеется, и для них существуют некоторые ограничения, но «белым некромантам», как они называют себя, вполне по силам если не вернуть душу в тело, то призвать ее и устроить небольшой допрос. Дело, конечно, богопротивное, ибо грех тревожить душу в покоях Пресветлого Сеггера, но случаи бывают разные. Понятно, что душа, не скованная запретами, может сообщить отцам-дознавателям много интересного. Иначе зачем строить силовой треугольник? Зачем собирать энергию, с помощью которой можно призвать стаю снежных драконов с нагорий Искъеллера и вызвать землетрясение, каких не столица не знала со времен Катаклизма? Сложные заклинания чрезвычайно «прожорливы». Если предположить, что до создания «человека-тюрьмы» додумался не только капитул Инквизиции Феликс Гаптор…

Или этот секрет стал известен еще кому-то…

Хильдис Коот поморщился, что-то прервало его размышления.

К двери приближался отец Трекан — Хильдис Коот почувствовал это прежде, чем экзекутор вошел в зал.

— Ваше светлейшество, — проговорил он. — Прибыли посланники Тоа-Дана.

* * *

В первый миг они казались до странности одинаковыми — все трое в широких балахонах и плащах с капюшонами, темно-красных, точно пустыня в час заката. Но стоило приглядеться, и становилось ясным: эти люди совершенно не похожи друг на друга. Магистр Ай-Ванур, представитель Верховного совета Тоа-Дана, рослый и чернобородый — удивительно видеть человека его возраста, в чьих волосах нет ни одного седого волоска. Кустистые брови, темные, чуть навыкате, глаза — из-за этого казалось, что магистр то ли встревожен чем-то, то ли глубоко взволнован.

Магистр Кфор, глава гильдии Тор-Абьяд, невысокий эрладиец, принадлежал к той породе людей, что даже в лютый голод выглядят полноватыми. Округлое лицо с забавно вздернутым носом придавало ему вид человека открытого и доверчивого. Но глубоко заблуждались тот, кто на это покупался.

Третьего, как доложили епископу, звали Рагнос Гимер, и ему предстояло стать новым представителем Тоа-Дана в Королевском Совете Туллена. Разглядывая его, Хильдис Коот почувствовал, что с трудом может задержать взгляд на лице этого молодого человека. Пожалуй, он не сразу узнал бы магистра, встретив в толпе. Совершенно неприметный, среднего роста… Ему следовало бы стать наемным убийцей: природа наделила его тем, чему койары учатся долгие годы.

Словно прочитав его мысли, магистр Рагнос покраснел.

— Пресветлый не искушает своих чад, — негромко проговорил он. — Лишь человеку дано выбирать, употребить ли его дар во зло или во благо.

— Полагаю, об этом сегодня и пойдет разговор, — отозвался Хильдис Коот, привычно одергивая свое одеяние. Сегодня он сменил лиловый балахон рядового инквизитора, в котором ходил последние дни, на облачение примаса капитула Серого Ордена.

— Безусловно, ваше светлейшество… — Ай-Ванур выступил вперед. — Именно об этом. Мы считаем, что обвинение, предъявленное магистру Анволду Гудхайду, несправедливо и основано лишь на домыслах. Вместо того, чтобы провести расследование, вы…

— Сделали из магистра Анволда козла отпущения, — любезно подсказал епископ.

— Именно так, — представитель Верховного Совета скрестил руки на груди. — Как я понял, ваши обвинения основаны лишь на одном факте. Разум магистра содержит воспоминания, защищенные заклятьями, которые наш брат сам не в состоянии снять без угрозы для своей жизни. Смею вас заверить: у каждого из нас есть такие воспоминания.

— Так может быть, вы поможете нам снять заклятия? — епископ дружелюбно улыбнулся. — Мы разрешили бы все вопросы… и, возможно, доказали бы невиновность почтенного Анволда. Например, выяснили бы, что почтенный Анволд не занимался в замке Мокар ничем, кроме попыток провести трансмутацию… используя весьма занятные составляющие. Равно как и в оазисе Тай-Сурда, как я понимаю.

— В оазисе Тай-Сурда магистр проводил астрологические измерения, — возразил магистр Кфор. — Это делалось с ведома Совета Гильдии и с ее одобрения. Думаю, мне нет нужды объяснять, что для успешного осуществления реакции трансмутации должно учитывать положение планет и звезд…

— …оказывающих своим тяготением влияние на Лаар, — закончил за него Коот. — Но почему магистр не воспользовался астрологической лабораторией Тол-Абьяда?

— Как вы знаете, главной планетой, влияющей на ход алхимических реакций, является Луна, — начал Кфор, словно читал лекцию в школе Аль-Джаамия. — После того, как она раскололась, потребовалось заново составлять астрологические уравнения. Но многие вычисления до сих пор не завершены…

Епископ кивнул, всем своим видом выражая согласие.

— Магистр Анволд предположил, что расчеты можно упростить, если ввести в качестве вспомогательной переменной положение малой планеты Ур-Ману. Сложность заключается в том, что планета появляется над горизонтом лишь с середины месяца шюбат, второго месяца зимы, именуемого у вас Месяцем Печали, до первой декады месяца азаар, первого месяца весны, который вы называете Месяцем Обновления. Оазис Тай-Сурда находится южнее башни Тол-Абъяда…

— Понимаю, — в тон ему проговорил Хильдис Коот. — Поскольку Катаклизм привел не только к распаду Луны, но и изменению в положении Лаара относительно других планет и звезд, сведения о движении Ур-Ману требуют уточнения. Тай-Сурда — самый южный из оазисов, где горизонт не загораживают горы Южного хребта. И магистр решил захватить последние дни, когда Ур-Ману еще появляется в небе, потом провести вычисления и тут же проверить их на деле. Грех не воспользоваться таким случаем! Пройдет год, выборы в Кандии закончатся… А трансмутация — опыт, который в случае неудачи обходится весьма недешево…

— Вы считаете предосудительным пополнение казны ордена за счет выполнения магических услуг? — холодно осведомился Ай-Ванур.

— Ни в коем случае, магистр. Бережливость весьма похвальна. И вклад почтенного Анволда, несомненно, окупает даже неудачу, которую он потерпел.

— Безусловно, — подхватил Кфор. — Магистр Анволд предоставил нам подробный отчет, указав и причины, по которым реакция не прошла и, по его мнению, не могла пройти. Если вам угодно, я могу вам его предоставить. Мы не делаем секрета из своего знания.

И он достал из сумки свиток в простом красном футляре. Епископ принял футляр, быстро осмотрел. Затем поднял двумя пальцами красную печать, стягивающую толстый шелковый шнур, который оплетал его, и вопросительно взглянул на мага.

— Ох, простите… — Кфор торопливо коснулся печати и что-то прошептал. Печать легко соскользнула, но епископ поймал ее на лету, после чего развернул свиток.

— Прекрасно, — он пробежал его глазами. — Само собой, после столь исчерпывающего отчета нет никакой нужды отправляться в Тай-Сурду и выяснять, чем там на самом деле занимался магистр Анволд.

— Я вас не понимаю, ваше светлейшество.

Епископ прищурился и посмотрел на мага, словно прикидывал, можно ли ему верить.

— Зато я, кажется, понимаю, — произнес Рагнос Гимер. — Его светлейшество полагает, что исследования магистра Анволда являлись лишь поводом для некой иной работы… Я правильно вас понял, ваше светлейшество?

— Именно так, — Хильдис Коот оправил тяжелую, шитую серебром фелонь, непривычно сковывающую движения. — Поэтому мне хотелось бы узнать, не получал ли магистр Анволд других заданий от ордена. Возможно, это разрешит все недоразумения, и мы снимем с вашего брата все обвинения.

Представитель Совета ордена и магистр Кфор переглянулись. От взгляда Хильдиса Коота не укрылась тень смятения, скользнувшая по их лицам.

— Мы не давали ему никаких поручений! — воскликнул Ай-Ванур. — Но…

— Устав ордена не обязывает мага сообщать обо всех опытах, кои он проводит, — мягко перебил Кфор. — Мы полагаемся на добрую волю и честь наших братьев. Посудите сами: во что превратилась бы жизнь мага, если бы он, подобно неофиту, описывал в конце дня каждое производимое им заклинание? Если опыт не представляет интереса для магической науки, если во время и после его проведения не произошло ничего необычного, о нем нет нужды сообщать. Что же касается ингредиентов, выданных магистру Анволду по его просьбе… Предполагается, что маг, получивший степень магистра и заслуживший звание советника в Младшем совете Тол-Абъяда, располагает некоторым запасом магических средств и приспособлений, а также проводит самостоятельные исследования. Так что его выбор нас ничуть не удивил. Сожалею, ваше светлейшество, но мы ничем не можем…

— Подождите, брат, — представитель Совета остановил его. — Я предлагаю подойти к вопросу с другой стороны. Как я понимаю, ваше светлейшество, магистр Анволд обвиняется в причастности к заговору против лорда-регента. Вы можете объяснить, что могло подвигнуть его на такой шаг? Мне кажется, есть много людей, у которых куда больше оснований для подобных деяний.

— Вот как? — епископ поднял бровь. — И кто же?

— Например, вы, ваше светлейшество.

— Очень интересно, — проговорил Хильдис Коот. — И что же подвигло меня на такой шаг?

Ай-Ванур повел плечами, словно мечник перед поединком. На непроницаемом, бесцветном лице Рагноса Гиммера мелькнуло беспокойство, и он шагнул к магистру, но тот остановил его.

— Всем известно, что вы ратуете за объединение с Аккенией, — голос представителя Совета стал жестче. — Понимаю, вы возразите, что лорд-регент разделял с вами это стремление. Но насколько нам известно, ему пришлось отказаться от мысли об объединении. Лорд Адрелиан представлял его как присоединение Аккении к Туллену, но никак не наоборот. Однако это не представлялось возможным. И мне кажется, лорд Адрелиан это понимал — с горечью, но понимал. Коронация лишь сделала бы его равным принцу Орвасу, но не более. Гибель императора Аккении ни на шаг не приблизила лорда Адрелиана к аккенийскому престолу. Даже в случае смерти принца нашлось бы немало особ королевской крови, кои имеют куда больше прав на корону. И среди них, увы, нет незамужних дам… — магистр перевел дух. — Не сочтите мои слова за попытку оскорбить лорда-регента. Будь он здесь, он согласился бы со мной. Что же до вас, ваше светлейшество… Для вас, насколько я понимаю, нет разницы, Аккения ли присоединится к Туллену или Туллен к Аккении. Ведь когда-то они были единым государством, верно? Их жители до сих пор говорят на одном языке — хотя порой об этом забывают, — и поклоняются Пресветлому Сеггеру…

— Веруют в Пресветлого Сеггера, — спокойно поправил епископ.

Круглые глаза Ай-Ванура, черные, точно печеный курут, сверкнули сталью. Магистр даже не пытался сделать вид, будто пропустил замечание мимо ушей.

— Никто не отдал делу объединения Туллена столько сил, сколько лорд-регент, — продолжал он. — Но он не считал, что ради этого можно пожертвовать независимостью своей страны. Вы решили идти до конца.

— И поскольку, как вы только что сказали, гибель принца Орваса ничего не меняла, я решил избавиться от лорда Адрелиана, — Хильдис Коот улыбнулся. — Хорошо, почему бы вам не предъявить обвинение… скажем, патриарху Феликсу Гаптору? Этот человек столь сильно стремился к власти… В конце концов, после объединения Туллена и Аккении именно он станет главой церкви. Принц Орвас еще юн. Юность жаждет независимости, но за этой жаждой кроется желание быть ведомой и преклонение перед силой и умудренностью. А если принц вдруг не пожелает такого наставника — всегда найдется тот, кто продаст душу за то, чтобы занять его место. Прошу заметить, я для роли мудрого учителя подхожу куда меньше, чем Феликс. В отличие от него я — не вождь. Я не умею вести за собой людей. Мне бы, например, при всем желании не удалось создать собственный орден. Орден, который за какие-то три года превратился в силу, способную влиять на судьбу Туллена… да и, пожалуй, всего Лаара.

Рука епископа привычно скользнула по одеянию. Но, не нащупав шнура, который обычно стягивал его балахон, опустилась.

— Вам, наверно, известно, насколько этот человек неразборчив в средствах. Пожалуй, его впору причислить к приспешникам Тьмы! Взять хотя бы поход Воли Храма… Лучшие воины Вольных, сильнейшие маги всех орденов погибли — и ради чего? Гаптор привел их, можно сказать, прямо в логово врага, в ловушку, устроенную силами Тьмы! Сам он, заметьте, не был даже ранен. Неужели не очевидно, что единственная цель этого похода состояла в том, чтобы ослабить наши силы? Способность патриарха выходить сухим из воды просто поразительна. Не настораживает ли вас, что при пожаре, в котором погибли все адепты Ордена Очищающего пламени, в живых остался лишь Гаптор? Ходят слухи, что именно он поджег обитель. Может, эти слухи не лишены оснований? Кто знает? Найдётся ли безумец, который осмелится бросить вызов главе Инквизиции, патриарху Церкви Пресветлого Сеггера?

— Вы издеваетесь… — прошептал Ай-Ванор.

— Хорошо, — Хильдис Коот продолжал, словно не услышав его. — Положим, вы не считаете нужным вмешиваться в дела Церкви. На самом деле, это весьма похвально. Но почему вы так радеете о независимости Туллена?

— Я радею о справедливости, — гордо произнес маг.

— Что ж… Ваши доводы не лишены оснований. Я намеревался представить вам результаты нашего расследования, но боюсь, что вы обвините меня в обмане и попытке скрыть следы собственного преступления. Нет, это не уловка, — епископ поднял руку, предупреждая протест мага. — Я не собираюсь что-либо от вас утаивать. Но, увы, выход у нас только один. Я предлагаю устроить магистру Анволду допрос на «зерцале истины». Полагаю, вы знаете, что это такое.

— Но это разрушит его разум! — воскликнул Кфор.

— Возможно. Но одно из заклятий, преграждающих путь к его воспоминаниям — к слову сказать, и для самого Анволда, — делает невозможным более мягкую форму допроса, когда зерцало лишь помогает отличить правду от лжи. Проще говоря, они приводят артефакт в негодность. Если вы желаете в этом убедиться, я готов пожертвовать еще одним.

Глава гильдии мрачно поглядел на своих товарищей. Лицо Ай-Ванура не выражало ни гнева, ни возмущения, лишь дыхание магистра стало чуть глубже. Рагнос Гимер выглядел как человек, который чем-то искренне огорчен.

— Полагаю, в этом нет нужды? — спросил он наконец, обращаясь то ли к епископу, то ли к представителю Совета.

— Согласен, — процедил Ай-Ванур.

— Мне кажется, это предложение разумно, ваше светлейшество, — голос молодого мага неожиданно окреп, стал глубоким и звучным. — По крайней мере, мы убедимся, что наш брат не оговаривает сам себя. «Зерцала истины» лишают силы и заклятие ложной памяти, и любые другие. А что касается его разума… Вам ведь известно немало исключений из этого правила, верно?

* * *

Вскоре Анволда привели.

Не сказать, что маг был бледен, но его лицо казалось напудренным мукой. Он даже не осунулся — он ссохся, словно жертва упыря, которому что-то помешало закончить трапезу… и теперь магистр рассеянно озирается по сторонам мутным взглядом, пытаясь понять, какое чудо его спасло.

Он будто не замечал, как двое инквизиторов внесли толстое неровное стекло в простой раме и закрепили его на пюпитре. Он не сопротивлялся, когда отцы-экзекуторы подвели его к зерцалу. И когда дознаватель подошел сзади и сжал его затылок, не давая поворачивать голову, маг вздрогнул и чуть слышно всхлипнул…

А потом своды зала огласил вопль, в котором не было уже ничего человеческого.

Магистр Анволд Гудкайд встретился с собственным страхом.

* * *

Нет ничего страшнее немощи. Нет ничего страшнее — понимать, что должен что-то делать, и осознавать собственное бессилие.

Я лежу среди камней. Солнце едва поднялось и скучающим, равнодушным взглядом окидывает предгорья с неглубокими долинами и редкими зарослями колючего кустарника. Где-то среди скал тонко, жалобно завывает ветер.

У меня перебиты руки и ноги. Я мог бы произнести заклинание, но язык неповинуется, а в голове туман. Небесные Кристаллы, которые я ношу с собой, давно истощились. Десять дней мы шли по следу демонов. Но твари, что набросились на нас, не были демонами. И у нас не оказалось ничего, что помогло бы их одолеть.

Я могу лишь лежать и смотреть, как он приближается.

Он идет, словно не по своей воле выполняет скучную, хотя и не слишком утомительную работу. Широкий плащ цвета мокрой золы почти не колышется на ветру. Под плащом — то ли камзол, то ли кираса из тусклого металла. Он еще далеко, но я уже чувствую его силу. Не ту силу, от которой воздух начинает звенеть, точно лист металла, по которому стукнули киянкой, обернутой куском овчины. Его сила… Мне не подобрать нужные слова. Она похожа на ледяной вдох, за которым не последует выдоха. Кажется, сейчас она всосет меня, и от меня не останется и следа.

Но я могу только смотреть.

Он подходит совсем близко и присаживается на корточки. Я хорошо вижу его лицо — крупный нос, близко посаженные глаза и широкий, точно безгубый рот. У него нездоровая, бледная кожа человека, еще не оправившегося от тяжелого недуга. Он молод, совсем юноша — но юноша, преждевременно состарившийся. И состарили его не праздность и неумеренность, не горе и тяготы… Его состарило глубокое, бесконечное презрение к жизни, которое я читаю в его взгляде.

— Эти несчастные создания не желали вам зла, — он начинает так, словно мы говорили уже целую стражу. — Они пришли как посланцы, но вы напали на них, и они были вынуждены защищаться. К сожалению, в гневе они страшны.

— Посланцы?..

— Да, — странное движение одним плечом. — Я знал, что вы идете сюда, и отправил их вам навстречу. Жаль, что так получилось.

Я сомневаюсь, что он способен о чем-то сожалеть или чему-то радоваться. Но сейчас это неважно.

— Какое послание они несли?

Говорить трудно, рот наполняет вкус крови и блевотины, и я даже не могу сплюнуть. Сомневаюсь, что мой язык произносит эти слова.

— Я ищу тех, кто поможет мне в одном нелегком деле. Наша цель велика, но мы вынуждены действовать тайно, поскольку наш враг очень силен. Полагаю, ты даже не догадываешься, Анволд Гудкайд, что на самом деле происходит в мире.

Те, кто назвал себя Серым Орденом, на самом деле жаждут только одного — власти. И поверь, как только Адрелиан перестанет их слушаться, они уничтожат его.

— Значит, ты хочешь защитить лорда Адрелиана?

— Ты все правильно понимаешь, Анволд. Я хочу защитить его от козней тех, кого он считает своими соратниками. Но мне нужны помощники.

— Но ты же великий маг! Я чувствую твою силу…

Он улыбается. Правда, эту гримасу трудно назвать улыбкой.

— Действовать одному трудно. Каким бы великим магом я ни был, я один, а мне противостоят тысячи. В том числе и твои братья. Сообща вы легко справитесь со мной.

Бессилие… Неужели это чувство знакомо ему? Неужели ему знакома та боль, которую я пережил только что?

Его взгляд становится пристальным. Шум у меня в голове нарастает, заполняет череп, распирает его изнутри…

…Я стою перед дверью из дерева асх, что со временем не ветшает, а делается крепким, как железо. Темный коридор освещает ровный синеватый свет светильников — я слышал, их вырезают из какого-то болотного растения. Я только что вышел из этой двери. Кажется, я сделал все, что должно сделать. Но почему меня не покидает тревога? Почему я почти уверен, что совершил ошибку?

«Капитул, сегодня в Зале Совета я заметил, что состояние лорда-регента…»

«Благодарю вас, магистр. Мы незамедлительно примем меры».

Перед моими глазами сменяют друг друга лестницы, коридоры, покои — то залитые ярким светом, то полутемные… С каждым шагом тревога растет, а вместе с ней и отчаяние.

«Я Анволд Гудкайд. Пропустите! Мне необходимо срочно увидеть лорда-регента!»

«Сожалею, но лорд-регент нездоров. Его осматривает отец-инквизитор»…

Конечно, отец-инквизитор обо всем позаботится. Я даже не могу пустить в ход магию, хотя в моем кошеле лежат три золотых кристалла. Высокий молодой человек в серой рясе, что снисходительно посматривает на меня, обучен блокировать заклятья любой силы. Даже такие, которые ему в жизни не создать. А артефакты, плотной паутиной опутавшие дворец, облегчат ему эту задачу.

На миг ярость охватывает меня. Броситься вперед, заглушив голос рассудка, разнести вдребезги дверь, прорваться, чего бы это не стоило… И что дальше?

«Мятежник, покушавшийся на жизнь лорда Адрелиана, попытался довести свое черное дело до конца, но был остановлен. К сожалению, спасти лорда-регента не удалось».

Бессилие. Отчаяние.

«Туллен скорбит. Ушел из жизни…»

Я ловлю ртом воздух, словно слишком долго пробыл под водой. Вокруг меня снова каменистое взгорье. Тусклое солнце смотрит сквозь плотную вуаль облаков и кажется, что предметы не отбрасывают тени.

Неужели все, что я видел — правда?

— Может быть, мне стоит рассказать…

— Кому? Лорду Адрелиану? Кому он поверит — тебе или тем, кого давно считает своими верными соратниками? Неужели ты думаешь, что твое красноречие его убедит? Твое слово против их слов… К тому же подумай, что ты им скажешь?

— Я скажу им, что ты…

Я пытаюсь что-то придумать, но в голове стоит туман, и мысль, едва возникнув, ускользает.

— Ты не назвал своего имени, — бормочу я, надеясь выиграть несколько мгновений. Трудно вот так сразу признать поражение.

Он как-то странно дергает головой, и гримаса снова кривит его губы.

— Что тебе это даст? — небрежно бросает он. Наши взгляды встречаются… Но через миг он отводит бесцветные глаза и разглядывает камень, который упирается в мое колено… а может быть, что-то еще.

— Мне ничего не приходит на ум, магистр Раэр…

— Ничего и не придет, Анволд. Я же сказал: твое слово против их слов… У нас слишком мало времени, чтобы тратить его на разговоры. Ты должен…

Наши взгляды снова встречаются. Когда он опускает глаза, я уже все знаю.

— И этого достаточно, магистр Раэр?

— Вполне достаточно. Но поспеши. Если ты сделаешь все верно, Адрелиан получит бессмертие, которого достоин.

— Но как я выберусь отсюда? Я ранен, все мои силы уходят на то, чтобы поддерживать…

— Об этом не беспокойся. Один из ваших отрядов находится неподалеку. Я сделаю так, чтобы они пришли сюда. Исцелить тебя я не смогу. Посуди сам: все твои товарищи пали, а ты цел и невредим… Это покажется подозрительным. Но калекой ты не останешься. Ты быстро выздоровеешь…

* * *

— Магистр… Раэр? — тихо переспросил Рагнос Гимер.

Хильдис Коот кивнул. На его лице не дрогнул ни один мускул, лишь сжались кулаки под широкими рукавами епископского облачения. Магистр Ай-Ванур тяжело дышал и тер виски, словно его мучила невыносимая головная боль.

— Ужасно… — пробормотал магистр Кфор, затравленно переводя взгляд с епископа на Анволда, который, как завороженный, смотрел в зерцало.

— Ужасно, — отозвался Коот. — А теперь спросите себя: где был разум вашего брата, когда он заключал сделку с врагами? Не с врагами Туллена, заметьте — с врагами, которые угрожают всему Лару!..

Его слова прервал звук падения тяжелого тела.

— Силы великие! — вскричал Ай-Ванур. — Да помогите же ему!

Однако сам он как будто врос в землю…

Магистр Анволд лежал на полу. Его пустой взгляд был устремлен в потолок. Казалось, перед его внутренним взором все еще разворачиваются образы воспоминаний, до сих пор скрытые даже от него самого.

Отец-дознаватель и экзекуторы подошли к магистру. Один из них пощупал пульс у лежавшего и удовлетворенно кивнул, словно и не расчитывал ничего почувствовать.

Экзекуторы подхватили мертвеца за ноги и подмышки, понесли прочь.

— Ваше светлейшество… — в голосе Ай-Ванура звучала боль. — Вы знали?

Рука епископа снова попыталась нащупать концы пояса. И не найдя, стиснула складку тяжелой ткани, серой, точно пасмурное небо.

— Клянусь Пресветлым Сеггером, магистр… Я догадывался. Но такого даже представить не мог.

* * *

Донг… Донг… Донг…

Большой колокол роняет звуки, как грозовая туча — первые капли дождя. Только капли не падают, а поднимаются в небо… И медленно уплывают, несомые усталым ветром.

Кроткая ночь глядит в окно покоев Хильдиса Коота — скромная послушница, не смеющая поднять с лица звездотканное покрывало.

«Вы не спите, ваше светлейшество? Вас что-то тревожит?»

Епископ отвернулся от окна, словно не желая встречаться с ней взглядом. Молитва не шла на ум. Да и много ли толку в одной молитве? Она укрепляет дух, проясняет разум, но за словом должно последовать дело.

Ибо Пресветлый Сеггер взрастил чад Своих, дабы стали они помощниками в делах Его и вершителями воли Его. И велика скорбь отца, чьи дети, лишь на него уповая, сами пребывают в праздности…

Вот только всякое ли деяние — благо? И, может быть, прав святой Рутилий, когда сказал: «Благими намерениями вымощен путь в место мучения»?

Жаль, что ты забыл об этом, магистр Анволд. Об этом и еще кое о чем.

Кто утратит смерть — тот утратит жизнь. Это не вечность, а небытие. Никто и ничто живое не бывает бессмертным, но только люди знают, что умрут. Это наша суть, наш великий дар. Поэтому мы так боимся ее потерять. Наша жизнь, наши страдание — то, что мы боимся потерять. Человеческая жизнь недолговечна, как волна в море.

Неужели кто-то захочет, чтобы это море застыло?

Его светлейшество епископ Хильдис Коот, член Королевского Cовета, боевой магистр Храма Вольных, примас капитула Инквизиции, подошел к окну и некоторое время следил, как из-за горизонта, похожего на полуразрушенную крепостную стену выползает первая луна. Потом подошел к стене и коснулся ее ладонью.

Когда он убрал руку, в стене темнело маленькое отверстие, которое быстро затягивалось.

А на ладони епископа лежал маленький золотистый кристалл.

Несколько мгновений Хильдис Коот разглядывал его, словно в чем-то сомневаясь. Казалось, кристалл впитал в себя весь свет луны, едва она показалась над горизонтом, превратив ее в тусклый оплавленный обломок. На блестящих гранях играли крошечные искорки. Но странное дело: келья по-прежнему оставалась темной.

Быстрым движением епископ разломил кристалл пополам и прижал половинки к вискам.

— Учитель Гаптор, — произнес он. — Мне необходим ваш совет.

Глава третья Запах смерти

Утром, чуть свет, Флайри и наемница покинули и «Мантикору», и Радуну.

Реддер Рикс не вышел их проводить, да и не удивительно, наверняка спал сейчас тяжким похмельным сном… Впрочем, Флайри о состоянии здоровья купца нимало не задумывалась, да и все остальные приключения на постоялом дворе и встреченные там люди напрочь вылетели из головы.

Весь первый час пути наложница пыталась найти ответ на вопрос, терзавший ее минувшей ночью: в чем причина бескорыстной помощи Тэм? Помогала бы та ей, будь Флайри наложницей какого-нибудь купца или чиновника? Ох как сомнительно… В «Шипокрыле», возможно, и помогла бы, не стоит сразу думать о людях дурное. Но сразу же после этого их пути наверняка бы разошлись. Наемнице некогда заниматься благотворительностью, ей надо зарабатывать на спасение своего ненаглядного Сегарха…

Сегарх… Вот и имя-ответ. Вернее, ответ в двух именах: Сегарх и Адрелиан. Адрелиан и Сегарх. Лорд-регент — один из немногих людей на Лааре, кому по силам организовать спасательный поход по океанскому дну.

…Вокруг тянулась каменистая низменность. Казалось, огромный больной бронтобей пришел сюда и лежит, дожидаясь смерти. Толстая шкура лопнула, из трещин алыми степными тюльпанами выступила кровь. Солнце отражалось в блестящих бляшках расплавленного песка — незаживающих шрамах, оставленных огненным дождем. Между ними торчали жесткие пучки полыни, ковыля и красного бурьяна — его лепестками, высохшими по осени, матери набивают матрасики для новорожденных младенцев. Лошади ступали осторожно, словно и впрямь умирающий исполин мог очнуться от предсмертной дремоты, потревоженный болью.

И тогда степь огласится хриплым ревом, задрожит от топота могучих ног…

Перевалило за полдень, когда кобылка Флайри споткнулась и потеряла подкову. Тэм, которая до сих пор мерно покачивалась в седле и как будто дремала, тут же остановила коня, спешилась и, взяв лошадку под уздцы, заставила поднять ногу.

— Ничего страшного, — сообщила она. — Копыто цело. Но без кузнеца нам далеко не уехать.

Флайри тяжело вздохнула и спрыгнула на землю.

— Возвращаемся в Радуну?

Полдня в одну сторону, полдня в другую… Еще день потерян. Сколько за это время успеют пройти похитители? Даже если они движутся со скоростью обычного каравана, догнать их будет нелегко. Они знают, куда идти, не тычутся вслепую…

Тэм задумчиво посмотрела на широкий лист безвременника, примятый копытом кобылки.

— Насколько я понимаю, где-то поблизости должна быть деревенька. На нашей карте ее нет, но трактирщик помянул ее… Не то КОльцы, не то ГОльцы…

* * *

Путь до деревни показался долгим. Тэм вновь посадила спутницу на круп своего коня. Поклажу женщины навьючили на кобылку, которую аккенийка вела в поводу. Ехать приходилось неспешной рысью, чтобы лошадка не повредила ногу.

Деревенька показалась слева, неожиданно. Казалось, только что до самого горизонта не было ничего, кроме грязно-бурой земли, колючей травы и тюльпанов, алеющих назло набирающему силу солнцу. И вдруг — вот они, слева, у подножья высокого холма: крошечные мазанки, обнесенные плетнем, присели на корточки, точно степные карлики-унды — мудрые смертоносные коротышки, способные силой мысли подчинить и человека, и животное. Присели и ждут. И пока не подойдешь, ни за что не догадаешься, как они тебя встретят. Пригласят ли к костру, чтобы ты разделил с ними трапезу… Или один из них взлетит в воздух в немыслимом прыжке и через миг уже будет сидеть у тебя на спине, управляя тобой, точно послушным мулом.

Тэм натянула удила и повернула Бата в сторону деревеньки. Вскоре потянуло запахом дыма. Солнце сообща с ветром и песком выбелило толстые окоренные сучья плетня, так что они стали похожи на древние кости неведомой твари. Теперь же оно расщедрилось и слегка позолотило их, а заодно и выступы известняка на склоне холма. Так богатый купец бросает горсть монет к ногам полуживых от усталости бродячих актеров… а те, стоя на четвереньках, радостно подбирают звонкие кругляшки, даже не имея сил подняться на ноги.

Из-за плетня доносились шум и крики, приглушенные расстоянием.

— Похоже, кузнецу сейчас не до нас, — пробормотала Флайри, принимая у спешившейся Тэм повод.

Наемница не ответила. Она подошла к воротам, постучала, но никто не ответил. Снова постучала.

— Не только кузнецу, — отозвалась она, обернувшись к своей спутнице.

Флайри с опаской посмотрела на плетень, словно примериваясь, каково будет через него лезть. Но тут Тэм толкнула створку ворот — они оказалась не заперты.

Деревенька была невелика. Тесные дворики лепились друг к другу, разделенные низкими глиняными заборчиками. Однако извилистый проход между ними, который язык не поворачивался назвать улицей, был чисто выметен. Кое-где рядом с мазанками росли низкорослые кривые деревца, окутанные нежной пеной цветения — среброствольные курматы, низкорослые кривые яблони, разлапистый золотой кизил.

И нигде ни души. Лишь в одном дворике черноволосая девчушка лет десяти играла с малолетней сестренкой. Малышка чертила прутиком по земле, а старшая девочка внимательно наблюдала и строго, как взрослая, прикрикивала на нее, когда та начинала поднимать пыль. Услышав топот копыт, она вскочила, одернула передник, да так и застыла, раскрыв ротик. Флайри поймала ее взгляд, полуиспуганный, полувосхищенный.

Шум стал громче, и вскоре за поворотом открылась широкая утоптанная площадка — деревенская площадь.

Похоже, новость — скорее тревожная, чем радостная, — распространилась быстрее пожара, заставив обитателей Кольцев (а может, Гольцев) бросить дела и прибежать сюда. Мужики в грязных холщовых рубахах с закатанными рукавами держали в руках кто вилы, кто мотыгу, кто топор. Некоторые из женщин также несли топоры. Что именно происходило, разглядеть было невозможно. Те, кто оказался в задних рядах, поднимались на цыпочки и подталкивали соседей, тщетно пытаясь привлечь их внимание. Из-за спин и голов виднелась лишь верхушка толстого деревянного столба.

Тут один из крестьян, немолодой, грузный и, несмотря на жару, не снявший шапку, похожую на ночной колпак, обернулся, охнул и уставился на женщин. На его широком лице отражалась яростная борьба между двумя желаниями: то ли прикрикнуть на незваных гостей, то ли раскланяться перед знатными дамами и извиниться за то, что им не оказали должный прием. Перед Тэм вопрос выбора не стоял.

— Благослови вас Сеггер, почтенный, — произнесла она.

— А… ага… — выдавил крестьянин. — И вас… вам… того же.

Несколько человек, сообразив, что у них за спиной творится нечто не менее любопытное, повернулись и, перешептываясь, разглядывали путешественниц.

— У моей госпожи расковалась лошадь, — продолжала наемница. — Мы хотели бы обратиться за помощью к вашему кузнецу. Просим прощения, что вошли в ворота без спросу…

— Да ладно, — благодушно ухмыльнулся крестьянин. — Негоже родовитым госпожам ворота подпирать. Сейчас кузнеца вам приведем…. вот только тваря болотного порешим. Может, подсобите? Я вижу, вы с мечом… это… Эй, дайте пройти!

Крестьяне расступились не сразу. Те, кто стоял ближе к столбу, напирали сзади — им не терпелось увидеть, кто еще пожаловал к ним в Гольцы (или все-таки в Кольцы?).

Кто-то услужливо принял повод из рук наемницы. Тэм помогла Флайри спешиться. К этому времени вся деревня уже знала о двух «родовитых госпожах» и, казалось, забыла о пойманном «тваре».

«Тварь» сидел у столба, накрепко примотанный веревками. Казалось, он обливается потом — его кожа, серовато-зеленая, как лист облепихи, блестела на солнце. Он был мал ростом — немногим выше той девчушки, которую Флайри видела во дворике играющей с сестренкой, — и походил бы на ребенка-уродца, если бы не жидкая зеленая бородка, напоминающая козлиную. Тощая шея чудом не переламывалась под тяжестью лысой, несоразмерно большой головы. Огромные глаза занимали на лице столько места, что больше там, казалось, ничто не могло поместиться. Крошечный лобик собрался в морщинки, словно от напряжения или от боли, но маленький пленник даже не пытался вырваться, лишь изредка поскуливал и шмыгал носом — коротким, будто срезанным до самого хряща.

— Что натворил преступник? — по голосу Тэм было не понять, говорит она серьезно или шутит.

— Копался у меня на огороде, почтенная! — крикнул вооруженный вилами крестьянин, тощий, с длинными вислыми усами. — Как водовоз приехал, я, значит, взял ведро и только вышел репу полить, а он тут… Небось, пакость какую затевал!

— А какую именно, вы не поняли?

Крестьянин развел руками.

— Что ж, я спрашивать его буду? Все равно правду не скажет, нежить болотная. Даже если ему пятки подпалить… Ишь, сопли распустил!

— Пятки подпалить? — рявкнул кто-то. — Эт’ дело! Тащите дрова! Сжечь гаденыша, и дело с концом. Ларкис, ты, кажись, яблоню давеча спилил?..

— Еще чего не хватало! — завопила рослая молодка в грязно-вишневом платке. — Дрова на этакую мерзость переводить, велика честь! Каменьями закидаем!

— Верно! — подхватили еще несколько человек. — Каменьями!

— Перестаньте!

Тэм произнесла это слово не намного громче, чем говорила до сих пор. Но на площади стало очень тихо. Слышно было, как неподалеку, на грушевом дереве, чирикает какая-то птаха.

Наемница обвела взглядом притихшую толпу и подошла к столбу.

— Насчет нежити вы ошибаетесь, почтенные, — проговорила она вполголоса, словно размышляя вслух. — А вот насчет болота совершенно правы.

Она чуть повысила голос.

— Это осклизг. Выглядит он странно, но мы, по его мнению, тоже не красавцы. Только вот непонятно, как он забрался так далеко… Что скажешь?

Последний вопрос был обращен к привязанному уродцу.

Осклизг закатил глаза и снова всхлипнул. Потом его тщедушное тельце дернулось, раздался звук, похожий на призывный вопль кота, и по сморщенной мордашке мутными каплями покатились слезы.

— Хозяин мертв! Хозяина убили! Мну остался один, Мну не знает, куда идти!

Дальше последовал набор совершенно непонятных слов — очевидно, пленник говорил на одном из многочисленных языков болот.

— Мертв? — переспросила Тэм. — Ну-ка…

Она присела перед осклизгом и коснулась пальцем его морщинистой щеки.

— Осторожней, госпожа! — крикнул один из крестьян. — Еще укусит!

— Не укусит, — отозвалась наемница, не сводя взгляда с заморыша. — Он уже понял, что я его не трону. Ох, бедолага…

Крестьяне недоуменно переглянулись. Кое-кто попятился. Несколько молодых парней, наоборот, поудобнее перехватили лопаты и шагнули вперед. Можно было подумать, что перед ними беснуется скованный цепями огроллок, огромный степной тролль, и вот-вот вырвется на свободу.

— Знаете, для чего унгары водят с собой осклизгов? — спросила Тэм, вновь поворачиваясь к крестьянам.

Никто не ответил.

— Когда я вижу осклизга, — наемница встала и стряхнула с плаща невидимую пыль, — я начинаю жалеть, что не родилась на болотах. Непременно завела бы себе такого спутника. Более верного друга вы не найдете. Если с вами что-то случится, он будет лечить вас, пока не исцелит, даже если это будет стоить ему жизни…

Она сняла с пояса флягу, открутила крышку и наполнила ее водой, словно собиралась утолить жажду.

— Они вливают в хозяина собственную жизнь — вот так, — вода тонкой струйкой побежала обратно в горлышко. — До тех пор, пока не минует угроза смерти. Или пока в нем самом… — Тэм сделала паузу и сосредоточенно проследила, как последние капли возвращаются во фляжку. — …пока в нем самом не иссякнет жизнь. Этому, можно сказать, повезло. Правда, он со мной не согласится.

Осклизг бросил на нее сердитый взгляд и снова заголосил.

— Пресветлый Сеггер… — пробормотал чернобородый здоровяк, судя по угольным пятнам на руках — местный кузнец. — Надрывается-то как…

— Чисто собака на могиле, — подхватил его сосед. — Когда Катахлизма случилась — помнишь, у рыжего Мелета дом рухнул? Так пес его дней десять вокруг ходил, выл. Да какие десять? Больше… Пока не издох.

— Слышь, а может, оно и впрямь по хозяину убивается?

— Ну да. Тебе ж сказали…

Флайри, которая пока только наблюдала, улыбнулась под платком.

— Скажите, уважаемый, — Тэм шагнула к чернобородому. — Если я не ошибаюсь, вы староста этой деревни?

И улыбнулась — точно солнце из туч выглянуло. Бородач просиял.

— Нет, ну что вы… Какой я староста… хотя, конечно… — он напыжился и попытался придать лицу торжественное выражение. — Вон наш староста. Позвольте представить. Кирэн его зовут.

Наемница кивнула, подарила великану еще одну улыбку, и пока тот, совершенно счастливый, хлопал глазами, повернулась к неприметному сутуловатому мужичку в гороховом сюртуке, чей возраст пока не позволял называть его «дедушкой», но это время было уже не за горами.

— Благодарю вас, — наемница кивнула, подарила кузнецу еще одну улыбку, и пока тот, совершенно счастливый, хлопал глазами, повернулась к старосте.

— Благослови вас Пресветлый Сеггер, — произнесла она, вежливо поклонившись. — Как я понимаю, это создание причинило вашей деревне немало беспокойства. И вас тревожит не столько его появление, сколько то, что за этим может последовать.

— Истинная правда, высокородная госпожа! — воскликнул почтенный Кирэн. — Откуда ж нам знать, что ожидать от этого поганца?

— Я попробую выяснить. Надеюсь, это хотя бы отчасти вознаградит вас…

— Погодите, погодите, — перебил ее Кирэн. — Что ж вы так сразу, споро… Давайте в корчму пойдем, там посидим, заодно все и обсудим. Или уж сразу ко мне в гости заходите. Жена обед сготовит…

— Благодарю, почтенный, — Тэм покачала головой. — Но я предпочла бы обсудить все прямо здесь. Прежде всего, нужно успокоить ваших односельчан. Негоже, если они будут ждать, пока я воздаю должное искусству вашей супруги. Вы со мной согласны? А вот когда мы выясним, откуда взялся осклизг, убедимся, что вашей деревне ничего не грозит…

— А что? — насторожился староста. — Грозит, что ли?

— Скорее всего, нет. Но ведь кто-то убил его хозяина? — наемница кивком указала на осклизга.

— Истинная правда, уважаемая! Если только паршивец тут тень на плетень не наводит.

— Скорее всего, не наводит… но в этом мне тоже хотелось бы убедиться, почтенный Кирэн. Я постараюсь выяснить, кто убийца, и понять его планы. И если он угрожает деревне — поверьте, я сделаю все возможное, чтобы вас защитить.

— Ох, уважаемая… — Кирэн развел руками. — Не знаю, как вас благодарить… Вы ж нас спасли!

Тэм улыбнулась.

— Не торопитесь, почтенный Кирэн. Может быть, вам будет не за что меня благодарить. Представьте, что у кого-то была одна-единственная цель — убить хозяина этого бедолаги. Вы им не нужны, они сделали дело и пошли своей дорогой. Ведь такое возможно, правда?..

Староста смущенно развел руками.

— …Но опять-таки, я должна в этом убедиться. Я прошу у вас только одного, — наемница бросила быстрый взгляд в сторону столба. — Я заберу у вас осклизга — пусть он покажет нам, где его хозяин… Как я понимаю, унгаров у вас в деревне не водится, так что вам он будет совершенно бесполезен. А если кто-то и вправду за ним охотится…

— Ваша мудрость сравнима только с вашей красотой, высокородная сайрис… Эй, ребята! Сайлус, Хурин! Отвяжите заморыша! Да смотрите, чтобы он вас не тяпнул…

Но осклизг даже не пытался кого-то тяпнуть. Когда веревки были развязаны, он еще некоторое время сидел у столба, шмыгая носом и поскуливая. Потом встал и заковылял к Тэм.

— Ну что, Мну? — наемница присела на корточки. — Покажешь, где убили твоего хозяина?

— Ох, да… — осклизг шумно вздохнул, опустил глаза и забормотал что-то на своем родном языке.

— Ничего себе! — воскликнул конопатый парень, раскосый, как хазг. — Вы и прозвание его знаете, почтенная?

— У всякого разумного создания есть имя, — тоном школьной учительницы отозвалась Тэм. — И любому созданию приятно, когда его этим именем называют… Благодарю вас, почтенный Кирэн. Надеюсь, вашей супруге не придется угощать нас ужином вместо обеда.

— Может, возьмете с собой ребят покрепче?

— Нет, спасибо, — наемница снова встала. — Мы с подругой пойдем одни. Лошадей и вещи мы оставим здесь. Пусть с них снимут вьюки, но не расседлывают. С жеребцом осторожнее. Вот он вполне может… тяпнуть.

Предупреждениями обойтись не удалось. Пока рыжий Сайрус держал за повод Бата, Тэм пришлось стоять рядом, поглаживая коня, а тот недобро косился на парня и прядал ушами.

— Ты и в самом деле собираешься их защищать? — тихо спросила Флайри, когда они покинули площадь.

Тэм, не обернувшись, пожала плечами. Понимать этот жест можно было как угодно.

* * *

— Туда, туда, — бормотал осклизг, указывая в сторону изгороди.

За изгородью начиналась пепельно-серая долина, изрезанная глубокими оврагами. Похоже, землетрясение обрушило какие-то подземные пустоты, и почва местами просела, местами разломилась, точно тыква, которую уронили с крыльца. Нетронутый, слежавшийся за много лет пепел уже начал каменеть, подсыхая на солнце. Тут и там торчали пыльные кустики облепихи — она тянула во все стороны крепкие подземные корни в неуемном стремлении захватить как можно земли, совершенно не заботясь, долго ли протянут молодые побеги на обезвоженной, жесткой почве. Ветер стих, стояла мертвая тишина. Лишь зловеще жужжали огромные мухи, словно изготовленные неведомыми умельцами из вороненой стали.

Пройдя немного, осклизг остановился, заглянул за куст, неведомо как вымахавший почти в человеческий рост, и бросил на Тэм взгляд, полный такого отчаяния, что слова были излишни.

— Вот и хозяин… — произнесла Флайри.

— Мертвый хозяин, — подтвердила очевидное Тэм.

Человек и вправду был мертв. Тощий, жилистый, он лежал на спине, мышцы под зеленоватой кожей вздулись: казалось, он безумным усилием пытался разорвать невидимые путы. Засохшая пленка слизи, похожая на пот, усиливала это впечатление. Волосы, тоже светло-зеленые и стянутые на макушке в хвост, отливали серебром, точно болотная осока, и только одна прядь была черной, как воронье перо.

Осклизг хрюкнул, потом обернулся и посмотрел на женщин. У Флайри защемило сердце. Может, это просто ловушка… Может быть, еще шаг — и мир для нее навсегда скроет тьма смерти. Но она могла поклясться, что горе маленького заморыша непритворно.

— Спасибо, Мну, — наемница подошла к осклизгу, погладила его и задумчиво посмотрела на мертвеца.

— Похож на ижора, — проговорила она. — Только слишком велик ростом, да и глаза…

Тэм быстро вытащила из поясной сумки два бычьих пузыря, просунула в них руки, точно в рукавицы, и запустила пальцы в рану, темнеющую на бедре болотника. Ее веки сомкнулись, лицо стало отрешенным — лишь вздрагивали ресницы да время от времени начинали трепетать ноздри. Осклизг снова заскулил. Опасаясь, что он помешает Тэм, Флайри шикнула на него, и тот затих.

— Зря ты его, — не открывая глаз, проворчала наемница. — Ох, пресветлый Сеггер…

Она поморщилась, наклонила голову, словно прислушивалась к чему-то, потом кивнула и открыла глаза.

— Будь я магом, все было бы гораздо проще. А так… Если боишься крови, то зажмурься.

Флайри повиновалась, но успела заметить, как в руке Тэм появился маленький нож с длинным узким лезвием…

Когда Флайри открыла глаза, рана на мертвом теле увеличилась за счет нескольких небрежных разрезов. Тэм сидела рядом и разглядывала небольшой предмет, липкий от крови.

— Наконечник! — воскликнула Флайри. — Только какой-то странный… Никогда таких не видела.

Мну, решив, что осмотр окончен, подполз, с опаской покосился на женщин и вновь обхватил ногу хозяина. Некоторое время он сидел неподвижно, напряженно смотрел в застывшее зеленоватое лицо, словно надеялся, что тот оживет. Потом огромная голова Мну дернулась, и он снова запричитал на непонятном языке. Наемница взглянула на него, словно собираясь утешить, но покачала головой, снова посмотрела на свою находку и поморщилась.

— От эльфийской стрелы… Но насколько я знаю, эльфы не пользуются отравленными стрелами. И тем более не связываются с некромантией.

— О чем ты говоришь?

— По действию похоже на кровь зомби, — Тэм снова повертела в пальцах таинственный наконечник. — Но от нее так быстро не умирают. А если стрела не была отравлена… Скажи, Мну, ты смог бы залечить эту рану?

— Ой, да… — осклизг снова закатил глаза. — Унгар травы искал, носил, варил… Но нет такой травы, чтобы помогла унгару. И я не помог. Жизнь ушла из него, а я остался… Ай-я-я-яу! Ой, ой, ой!

Тэм закатала «рукавицы» в промасленную бумагу, сорвала пучок прошлогодней полыни и сунула туда же — так, чтобы хвостик торчал наружу.

— Чтобы исцелить раненого, — пояснила она, — осклизги вливают ему в рот особый настой и сами выпивают. Не знаю, что происходит потом, но жизнь начинает перетекать из одного в другого… Правильно я говорю, Мну?

— Ох… — застонал крошечный болотник. — Так и есть. Но Мну не смог вылечить унгара. Унгар выпил траву, но не смог выпить жизнь Мну. Почему Мну пощадили?.. Ох!

— Подожди… — Тэм повернулась к осклизгу. — Как ты сказал? Он и в самом деле унгар?

— Ох, да… — Мну закатил глаза и потянул себя за бородку, превращая ее в острый клинышек. — Кливай — унгар. Все унгары ушли с Позором Болот, Кливай остался. Кливай сказал Мну: «Пусть лечат здоровых, раз хотят, а мы будем лечить хворых». Мать Кливая — из ижоров, отец погиб. Кливай сказал: «никогда не брошу мать». Илисс была доброй, очень доброй. Мну умер бы вместо Илисс, но Илисс убила старость. Не хворь, не раны.

Тэм выбрала каменистую проплешину, где не было травы, достала кремень и принялась высекать искру.

— «Позор Болот» — это Архааль, — проговорила она, понизив голос. — В Уорлоге и в Исхаре его имя проклято, и никто не осквернит себя, произнося его… Ладно, мы отвлеклись. Если эта рана смертельна, то я — дочь умпи и минотавра. Крови вытекло совсем немного, внутренности не задеты. Но главное в другом. Даже если предположить, что кто-то добыл эльфийские стрелы и пропитал их ядом, Мну вылечил бы своего хозяина. Поверь, если в тебе течет кровь болотного народа — эликсир Ракштольна исцелит тебя от любых ран и от любого недуга. Так что мы скорее нашли бы труп осклизга и живого унгара. Если бы только эльф не вернулся, чтобы их добить.

— Если эльф знал, что перед ним один из соплеме… — начала Флайри

— Давай уважать чужие обычаи, — перебила наемница. Ей наконец-то удалось поджечь полынный «запал», и в воздухе поплыл тошнотворный запах паленой шкуры. — Не стоит без нужды поминать то, что другим неприятно. Н-да… Как ты думаешь, когда убили беднягу?

Флайри пожала плечами.

— Не знаю… Но до Полночной стражи он, кажется, был жив. Правда, я никогда не видела мертвых унгаров…

— Веришь ли, я тоже. Но ты правильно думаешь. Труп еще не начал разлагаться. А запах из раны тебе ни о чем не напомнил?.. Ай, извини — ты же стояла с наветренной стороны. Так вот, я не понимаю, почему я вытаскивала наконечник из гнилого мяса. Там даже не мясо, а жижа, как будто тело пролежало здесь дней шесть.

— Но если бы оно столько пролежало, я почувствовала бы запах сразу, — задумчиво заметила Флайри.

— Конечно, — Тэм пощупала сведенную судорогой мышцу мертвеца. — Я никогда не слышала, чтобы какой-нибудь яд так действовал.

— И Мну не слышал, — вмешался осклизг. — Мну знает много ядов, и Кливай знал. Но Кливай умер и никогда не расскажет. Ой-ой-ой!

— Да, в самом деле… — отозвалась наемница. — Только

— Подожди, — проговорила Флайри. — Почему вам пришлось бежать?

— Кливай и Мну не бежали… — мрачно проговорил осклизг. — Кливай и Мну шли. Когда Илисс умерла, в деревне сказали: «Кливай, ты одной крови с Позором Болот, тебе с нами не жить. Ты лечил людей, поэтому мы не убьем тебя, а отпустим. Но никогда не возвращайся в деревню». И Кливай пошел, а Мну не мог бросить Кливая. Мну собирал травы, варил снадобья. Кливай белил лицо, лечил людей, покупал еду и воду. Мну шел с Кливаем через земли мгану, мимо Малых Великих вод…

— Мимо Лухаарского моря, — пояснила Тэм, заметив недоумение Флайри. — Ныне Лухаарской котловины. Там сейчас просто засоленное болото.

— Не болото, — возразил осклизг. — Болото — наша жизнь. Там, где были Малые Великие воды, ничто не может жить. Только ужасные существа. Существа не выходили на берег, но Мну знал, что они там, затаились в тине. Существа, жаждущие крови, и существа, жаждущие жизни…

— Но в леса вы не заходили? — перебила Тэм.

— Лес — враг болот, болота — враг леса, — Мну коснулся ладошкой земли, словно желая придать больше веса своим словам. — Лес хранит много тайн, но не раскроет их детям болот. А дети болот не раскроют лесу свои. Кливай и Мну не приближались к Ну-рону.

— К Нальраэну… Мну, ты уверен, что вас не преследовал?

Маленький осклизг покачал головой.

— Если это были эльфы, он мог и не заметить, — проговорила Флайри.

— Что за нужда эльфам тащиться через весь Лаар, чтобы убить унгара…

— Мну не мог не заметить эльфов! — возмутился осклизг. — Мну слышит запах. Эльфы пахли смертью, пахли тьмой…

— Тьмой?! — переспросила Флайри.

— Чем еще может пахнуть нежить? — Тэм потерла лоб, по ее лицу пробежала тень. — Замечательно. Просто замечательно.

Она посмотрела на убитого унгара, потом на его маленького спутника.

— Мну слышал запах смерти, — уверенно повторил маленький болотник. — Эльфы были мертвыми, хотя двигались, как живые.

— И много их было?

— Ох, да… Были мертвые эльфы. Были воины, закутанные в рваные плащи, словно замерзали. Воины опустили на лица железные щитки, но Мну видел, что глаза у них горят, точно угли. Все пахли смертью. Люди в длинной одежде. Люди были живые, но тоже пахли смертью…

— Подожди, — перебила Флайри. — Как живые могут…

— Если вещь положить рядом с тем, что смердит, она тоже будет смердеть, — Тэм устало вздохнула и покосилась на догорающий костерок.

— Был человек, чье лицо скрыто, а душа далеко, — продолжал Мну, словно не слышал их. — Все ехали на мертвых лошадях, потому что живая лошадь не понесет мертвое.

Флайри вздрогнула и посмотрела на Тэм. Глаза наемницы сузились. Некоторое время она, казалось, разглядывала кусты облепихи, уже запыленные степным ветром, потом повернулась к своей спутнице.

— Йухабб зей… Флайри, если это не ловушка, то нас сам Сеггер надоумил заехать в эту деревню. Ты понимаешь, про что я говорю?

Молодая женщина кивнула.

— Целый отряд нежити посреди Туллена… Но если они открыли портал, то явно не здесь.

— Мну собирал цветы кут-кера, — осклизг опустил голову и забормотал, словно не слышал ее. — Цветы кут-кера лечат сердце, когда оно задыхается, и изгоняют тревогу.

Тэм оглянулась, посмотрела на кусты боярышника у погоста и кивнула.

— Кливай вышел в поле, и Мну не слышал, как Кливай вскрикнул. Мну услышал запах и испугался. Но запах шел оттуда, где стоял Кливай, и Мну повернулся, увидел эльфа с луком в руках, и других эльфов на лошадях, и воинов, и людей, живых, но пахнущих смертью. Они ехали прочь, а Кливай…

Болотник бросил на своего хозяина взгляд, полный отчаяния, и залился слезами. Флайри смущенно наблюдала, как Тэм, присев рядом на корточки, похлопывает его по руке и говорит что-то ласковое. Так, наверно, она сама утешала бы ребенка на кладбище… Ребенка, который еще не до конца понял, что смерть — это не понарошку.

Только вот зеленокожее существо, с которым говорила наемница, было отнюдь не ребенком. Ни телом, ни разумом.

— Скажи, Мну, ты помнишь, куда ушли все эти мертвые люди?

— Туда, где за горами садится солнце, — пробормотал осклизг.

— Туда, верно? — Тэм указала рукой на северо-запад.

Вместо ответа маленький болотник кивнул.

— Мну слышит запах. Следы мертвых пахнут тьмой. Трава пахнет тьмой. И Кливай… — он всхлипнул. — Тьма выпила эликсир вместо Кливая. Но у Тьмы нет шоло . И она не взяла жизнь Мну. Зачем Тьма не взяла жизнь Мну? Зачем Мну не умер? Мну не знает, куда идти!

И снова заплакал в три ручья.

— Ты пойдешь с нами, Мну, — наемница положила руку на плечо осклизгу. — Поможешь нам найти тех мертвых. А я позабочусь о том, чтобы они тебя не тронули. Согласен?

— Нет, нет! — маленький болотник отшатнулся и замахал руками, словно отгоняя назойливых насекомых. — Мертвых много! Мертвые убьют Тэм, и Мну не сможет вылечить Тэм, потому что у нее нет шоло. Тэм не сможет убить мертвых, потому что они мертвые…

Тэм улыбнулась и уверенно сжала тощее жилистое плечико осклизга.

— Ты когда-нибудь видел, как гурх поедает трупы, Мну? Может быть, мертвых нельзя убить, а вот уничтожить — вполне. И я это уже делала. Скажи лучше, как у вас поступают с телами погибших.

— Мы отдаем погибших болоту, — Мну нахмурился и отвернулся. — Но здесь нет болот. Нет реки. Нет речных дев, чтобы позаботиться о Кливае. Душа Кливая никогда не возвратится к Омулу.

— Да… — Тэм поморщилась и взъерошила волосы. — Непростое дело. Значит, вода относит души Омулу? Выходит, она знает дорогу?

Осклизг кивнул.

— Тогда смотри, Мну…

Она сняла с пояса флягу и, присев над Кливаем, отвинтила крышку.

— Здесь вода, Мну, — она вылила несколько капель на грудь болотника. — Она проникнет в землю и по мелким трещинам отправится в путь. Это будет не слишком быстро, но она непременно доставит к Омулу душу Кливая. Ты согласен?

— Да, да! — осклизг подскочил, потом снова присел рядом с хозяином и устремил на Тэм восхищенный взгляд. — Тэм спасет душу Кливая! Душа Кливая вернется к Омулу!

— Ну вот и славно. Тогда поспешим.

Глава четвертая Смерть владыки

Пресветлый Сеггер… Где я? Что происходит?

Свет льется отовсюду — бледный, нездоровый, словно процеженный сквозь грязную кисею. Кроме света, нет ничего. Даже… меня.

Спокойно. Этому должна быть причина. Если я осознаю свое состояние, если вижу свет — значит, я еще жив. Возможно, это какое-то колдовство. Меня захватили в плен. Я должен вспомнить, что произошло, что происходит, и освободиться… если только возможно. Главное — не делать резких движений. Как если бы я провалился в болото. Не делать резких движений…

Болото… Все мы вышли их болот. И великий Туллен. И Архааль, погубитель Лаара.

…Густая зеленая жижа хлюпает под ногами. Каждая кочка таит опасность. Гладкое окошко стоячей воды может плюнуть слизью. Так что не стоит заглядывать туда, надеясь увидеть отражение затонувшего города Зелтрада. Обилие костей возле коряги — верный признак того, что под ней обитает торфяной змей. Где-то взлетает, тяжело хлопая крыльями, виверна, и над топью разносится ее хриплый крик. Легкое движение крыльев, почти неуловимый звук… Понимание приходит слишком поздно, когда клыки уже вонзились, и яд, обжигая, бежит по венам. Даже легкая царапина может стать причиной смерти.

Спутанные лианы сплетаются, точно решетка, выкованная гномом, что обезумел, заблудившись в лесах Нальраэна… За ней свет. Широкие листья тянут растопыренные ладони: «Не ходи туда!» Они бессильны меня задержать, я знаю. Один шаг — и завеса разойдется… Это знает и женщина, стоящая у меня за спиной. Она тоже не пытается меня остановить, просто смотрит, щуря ореховые глаза…

«Что вы, лорд Адрелиан! Я ничего не вижу!»

Какой-то голос твердит мне, что я больше никогда не умру. Странный голос, не мужской, не женский… бестелесный. Он наполняет меня и почти сразу уходит, как вода из решета. Бывают такие голоса, которым не хочется верить, сколь бы красно они не говорили. И я ни за что бы ему не поверил. Но уже понял, что он не врет.

Вода уходит в землю — черную, растрескавшуюся, словно ее медленно сжигали заживо. Лошади осторожно переставляют ноги, хотя корка тверда, какдревесная кора. Ледяной ветер швыряет нам в лицо пригоршни пепла. С кем мы воюем? Я не помню, хотя полностью уверен, что должен знать. Я веду людей, которые едут рядом. Их головы обмотаны тряпками, как у эрладийцев, пересекающих пустыню Дзара.

Только эрладийцы всегда украшают сбрую верблюдов бубенчиками. Когда караван идет по пустыне, их звон слышно издалека… Он плывет над песками, невесомый, как мираж. На горизонте громоздятся горы, и на их вершинах ослепительно сияют ледяные шапки.

Вода. Ее хватит, чтобы напоить весь Лаар.

Вернуть те времена, когда повсюду вдоль дорог стояли колодцы, из которых можно было пить вволю. Когда степь по весне пестрела цветами, а рощи радовали тенью в жаркий полдень. Когда там, где рваными ранами зияют овраги, лениво текли реки.

Говорят, с помощью Молота Времени, за которым послали Хигарта, можно повернуть время вспять. Неужели? Я бы так хотел… но это невозможно. Невозможно.

Молот опускается и снова взлетает, плюща широкую стальную полосу. От жара она раскалилась добела, точно полуденное солнце. Снова удар — и во все стороны брызжут яркие искры. Кряжистый рыжебородый гном, крякнув, опускает заготовку в бадью с водой. Сталь шипит, словно и вода, и заготовка тоже очень довольны тем, что получилось.

Моя жена что-то говорит кузнецу, тот недоуменно разводит здоровенными ручищами, берет со стойки короткий тулленский седельник и протягивает ей. Иллана передает мне дочурку, неловко берет меч за рукоятку, поднимает…

Соррель, вытаращив глазенки, смотрит на нее. На румяном личике недоумение: что это мама делает?

«Женщине пристало носить ребенка, а не оружие».

Прости меня, Иллана. Прости, Соррель. Я сделал все, что мог.

Или еще не все?

* * *

Солнце растекалось по горизонту, словно таяло, растопленное собственным жаром. Небо на востоке небо уже натягивало последнее, седьмое по счету покрывало ночи, и сквозь них холодно мерцали первые звезды.

Тэм, наверно, вот уже седьмой раз запевала «Три пальмы у колодца» и не в такт похлопывала плетью по голенищу сапога. Осклизга ее пение приводило в буйный восторг, и он то и дело начинал подпевать неприятным скрипучим голоском. Но когда расплавленное солнце, коснувшись земли, начало остывать, все трое притихли, как школьники при появлении учителя.

Через некоторое время Мну вдруг начал постанывать и ежиться. Он непрестанно твердил, что «след свежий». Однако лошади, которые всегда боятся нежити, пока не выказывали беспокойства. Флайри это показалось подозрительным, но она решила оставить свои подозрения при себе и лишь плотнее куталась в плащ, одолженный наемницей.

Слишком гладко все выходит. Слишком вовремя попадаются нужные люди… да и не только люди. Можно, конечно, возрадоваться и возблагодарить Пресветлого Сеггера за то, что не пришлось носиться по всему Туллену, докучая вопросами посетителям и хозяевам постоялых дворов — толком не зная, о чем спрашивать. Вот только Его ли воля свела ее с Тэм, женой капитана Сегарха, некогда подданной Аккении, а ныне наемницей, продающей свой клинок и все иже с ним тому, кто больше заплатит?

Тэм… Можно подумать, она едет на праздник, а не на бой с нежитью. Да, ее верность возлюбленному в разлуке состоит не в том, чтобы запереться с его портретом в четырех стенах и лить горькие слезы. Она проливает соленую кровь — свою, чужую…

Что на самом деле скрывает твоя улыбка, сайрис Тэм? Слезы тоски и отчаяния… или что-то другое?

«Чем я могу подтвердить свои слова? Все зависит только от того, насколько убедительно я буду врать. И насколько собеседник захочет мне поверить».

Может быть, ты тоже сочинила для себя легенду? Если да, то зачем? Чтобы самой в нее поверить? Или чтобы в нее поверили другие?..

Небо над горизонтом медленно тускнело, бессильное удержать сияние дня. До сих пор он напоминал проведенную нетвердой рукой линию, а теперь стал похож на десну старца, из которой торчит единственный уцелевший зуб.

Путники подъехали ближе. Зубец рос, и понемногу в его черном силуэте стали угадываться очертания развалин старого монастыря. Похоже, он был разрушен еще во время Катаклизма. Отстраивать его заново было некому, и время неспешно продолжало дело, начатое землетрясениями и огненными дождями. Крыша церкви провалилась, кельи ныне не могли приютить даже призраков. Колокольня торчала над развалинами, как сожженное молнией дерево.

Увидев руины, Мну обхватил свою огромную голову руками, словно от невыносимой боли, и закачался из стороны в сторону.

— О-о-ох! — застонал он. — Мертвые здесь… Мертвые пришли раньше, чем солнце село…

Тэм остановила коня, взъерошила волосы растопыренной пятерней и прищурилась. Флайри недоуменно вглядывалась в ее лицо. Она не могла понять выражения, которое на нем появилось… и не из-за ночной темноты.

— Не бойся, Мну, — наемница спешилась и сняла осклизга с седла. — Ты дальше не поедешь. Оставайся здесь. Для тебя тоже найдется работа.

Она вытащила из вьюка какие-то тряпки. Флайри молча наблюдала, как наемница, присев на корточки, объясняет маленькому осклизгу, как обмотать ими копыта лошадей. Похоже, аккенийка ожидала весьма радушного приема в монастыре… когда хозяева прилагают все силы, чтобы гости остались с ними навсегда.

— А мне что делать? — холодно спросила наложница.

Тэм обернулась. Флайри успела заметить, как с ее лица сходит приветливая улыбка.

— Решай сама, — отозвалась она. — Конечно, было бы неплохо, если бы ты пошла со мной: я никогда не видела вблизи лорда Адрелиана. Но ты должна понимать, что это опасно.

Флайри ощупала кристалл в ладанке, висящей у нее на шее — прощальный подарок Хильдиса Коота. По словам епископа, он защищал от некоторых заклинаний, которыми пользовалось большинство магов, а также отводил «магический взгляд». Тэм знала от Флайри про амулет и его действие, — и не потому ли приглашала с собой? До сих пор во всех стычках она прекрасно обходилась без помощи «хозяйки»: стой здесь (а то и полезай под стол) и не лезь под руку…

— Да будет на все воля Пресветлого Сеггера, — проговорила Флайри.

Наемница вздохнула и встала.

— Как говорят в Кандии, «на богов надейся, а сам не зевай», — она одернула рубашку. — Идем.

Некоторое время женщины шли молча. Стемнело, и тишину не нарушал даже голос саранчи. Хруст стерни под ногами Флайри казался оглушительно громким, точно треск льда в горах, что предвещает сход снежной лавины…

— Тэм… — начала было наложница, когда они преодолели три четверти расстояния до развалин.

Аккенийка прижала палец к губам.

— Во-первых, тише. Во-вторых, присядь. Нас слишком хорошо видно.

Флайри повиновалась и опустилась на корточки рядом с наемницей. Невысокий взгорок теперь скрывал их от возможных взглядов, направленных из монастыря и способных видеть во тьме. Каменистая земля еще не остыла, пахла теплом, сухой прошлогодней травой и полынью. С востока тянуло ночным холодом, и Флайри поплотнее запахнула безрукавку. Тэм не разрешила взять с собой плащи — по ее словам, они сковывали движения.

— Что это? — негромко, но крайне встревожено спросила наемница, указывая рукой куда-то в темноту.

Ее спутница ничего не увидела и не услышала. Повернулась в ту сторону, напряженно вглядывалась в ночной сумрак, и тут… Страшный удар по затылку швырнул ее вперед, лицом на острые камни. Тьма взорвалась ослепительной алой вспышкой и вновь сгустилась, поглотив Флайри.

* * *

Болело всё. Тело, опутанное тоненьким кожаным шнурком, — плетеным, очень прочным, глубоко врезавшимся в кожу. Лицо, разбитое при падении. Сломанный нос — а может, и не сломанный, тоже разбитый и забившийся сгустками крови, так что дышать Флайри могла только ртом. Но сильнее всего болел затылок, по которому угодил безжалостный удар наемницы.

«Как она могла показаться красивой? Мне или кому-то другому?» — удивилась Флайри.

Лицо Тэм оказалось совсем близко — нагнувшись, она снимала с шеи «хозяйки» ладанку. Уродливый шрам, хищно поблескивающие зубы… Словно пелена упала с глаз Флайри: хищница, безжалостная хищница, ничем не лучше ночных охотников слуа…

«За что?» — хотела спросить наложница, но ничего не получилось, лишь на губах надулся и лопнул кровавый пузырь.

— Глупая курица, — произнесла наемница, будто услышав незаданный вопрос. — Зачем тебе Адрелиан? Только в твоем крохотном курином мозгу могла зародиться мысль, что мужчина, вышвырнувший тебя, как ненужную старую вещь, вернется — если ты заявишься умереть рядом с ним. Умереть, курица, умереть, ни на что иное ты не способна. Тебя, по справедливости, сейчас должны бы пожирать бродячие псы на задворках «Шипокрыла» — изнасилованную и с перерезанным горлом. Радуйся, что жива, но Адрелиана ты не увидишь.

— А… з-зачем… он… т-тебе?.. — сумела-таки вымолвить Флайри. Острые обломки зубов при каждом слове раздирали язык и губы. — Деньги?..

— Деньги мне не нужны. Уже не нужны — спасибо покойному Реддеру Риксу.

— П-покой… — Флайри не договорила, перебитая наемницей.

— Покойному, покойному… Тот бритоголовый придурок, которого Рикс так славно отколошматил, вернулся перед рассветом в трактир и свел счеты: зарезал и купца, и телохранителя. Надеюсь, сейчас его пытают, добиваясь, где спрятано похищенное у Реддера золото.

«Она подобрала выбитый Риксом нож бритоголового… — подумала Флайри. — И если на оружие есть какая-то метка, хотя бы инициалы на рукояти…» Заканчивать мысль не стала, все это не важно, совсем не важно здесь и сейчас. Какая разница, кто стал наследницей купца Деметриуса, которому Тэм «не успела» доставить лекарство…

— Денег теперь хватает, — продолжила Тэм. — Нужна помощь сильных мира сего. Наш император мертв, у принца Орваса другие заботы, но вот лорд Адрелиан… Он ведь отличается честью и благородством? Чувство благодарности ему не чуждо, не так ли, курица? И он не откажет своей спасительнице в двух-трех невинных просьбах? Но спасительница должна быть одна, уж извини.

Флайри поняла, что умрет, умрет прямо здесь и очень скоро. Иначе нет резона говорить всё то, что сказала наемница.

Но Адрелиан останется жить… По крайней мере Тэм сделает для этого все, что сможет. А в том, что она может, Флайри не раз могла убедиться… Спасет, и пустит в ход свое очарование… Вернее, свою магическую косметику магистра Тманна, и…

— Ну все, мне пора, — буднично произнесла наемница.

Флайри закрыла глаза. Лишь бы все произошло быстро, одним ударом меча…

Мгновение, другое, третье… Удар не последовал. Флайри с трудом разлепила веки.

— Рот тебе не затыкаю, — порадовала Тэм. — Наберешься сил, можешь покричать. Если отвлечешь кого-то из похитителей, мне станет легче.

Если бы Флайри не видела, как она уходит, могло показаться, что наемница просто растворилась в воздухе… что Тэм никогда и не было — ни здесь, неподалеку от монастыря, ни вообще в этом мире. А был только хитро наведенный мыслеформ, созданный, чтобы заманить ее, связать и оставить на остывающей каменистой земле…

Глава пятая Владыка смерти

Когда наемница подошла к полуразрушенной ограде, последние отблески заката давно погасли. Теперь на небе безраздельно царила ночь. Звезды, многотысячная армия в сверкающих шлемах, заняли его без боя и ждали, когда с востока начнут торжественное шествие три полководца — старые, медлительные, покрытые боевыми шрамами, исполненные величия и подозрительности.

Стена, когда-то окружавшая монастырь, разрушилась. Из года в год ползучие растения карабкались по ней и иссыхали к осени, а весной новое поколение уже карабкалось по их мертвым стеблям. Полынь и пырей жадно просовывали крепкие корни в каждую щель между камнями, чтобы добраться до земли, удобренной перегноем и пеплом, где еще задержалась влага.

Найти пролом, через который можно было попасть на монастырский двор, не поднимая лишнего шума, не составило труда. Кто бы ни прятался здесь, он не позаботился о том, чтобы предотвратить такую возможность.

На подворье было пусто. Свет звезд едва разгонял темноту, и тени разливались по земле чернильными лужами. Чтобы войти в собор, требовалось пересечь широкий двор. Но Тэм пошла в обход, к колокольне, которую от собора отделяли несколько шагов. В былые времена весь двор был вымощен каменными плитами, но сейчас из них уцелели немногие, — остальные, надо полагать, выковыряли для своих нужд местные крестьяне.

На месте двери чернела неровная дыра. На пороге громоздилась груда щебня. Наемница поглядела вверх, покачала головой и бесшумно нырнула в темноту.

За дверью было темно, хоть глаз выколи. Через некоторое время взгляд привык к мраку, и женщина разглядела впереди серое пятно.

Вход на лестницу…

Винтовая лестница оказалась узкой и крутой. Опасаться здесь стоило не столько неведомых врагов, — возможно, затаившихся наверху, — сколько ступенек, которые не обрушились лишь потому, что на них никто не наступал. Внешняя стена местами обрушилась полностью, но света звезд было недостаточно, чтобы осветить их. Наемница поднималась боком, прижимаясь спиной к шероховатым камням, неохотно отдающим последнее дневное тепло. Ветер, словно пробуя силы, залетал в проломы и тут же стихал.

Когда-то колокольня была выше, но сейчас ее шатер развалился. Осталась лишь площадка, где когда-то стоял звонарь. Столбы звонницы тоже рассыпались, и только один торчал обломленным клыком.

Тэм бесшумно поднялась на площадку. Там оказалось неожиданно холодно. Подворье тонуло в чернильной темноте, в которой угадывались очертания развалин. Ни одна из лун еще не появилась над горизонтом.

— А вот и наши мертвецы, — пробормотала Тэм.

Вцепившись в рассыпающуюся каменную кладку — все, что осталось от стены, — она не отрываясь глядела вниз.

Крыша собора обрушилась полностью, и внутри все было залито смутным тусклым зеленовато-лиловым сиянием. Оно не было похоже на свет луны — скорее напоминало прозрачный мерцающий туман. К нему, как к темноте, глаза привыкали долго, но через некоторое время наемница начала различать в нем неподвижные темные фигуры.

Вот человек на правом клиросе… не сразу поймешь, что это мужчина. Тяжелое одеяние до пола похоже на траурное платье высокородной сайрис. Лицо с тонкими, до странности правильными чертами напоминает цветом спелую вишню, темные волосы туго стянуты на макушке. Кираса как будто собрана из огромных листьев падуба…

Рядом — женщина с очень белой кожей, в длинном сурфане цвета красного вина, надетом на голое тело… Корона с невероятно длинными зубцами тоже отливала багрянцем, за спиной развевались длинные ленты темно-красного тумана.

На амвоне замер человек в плаще с капюшоном непонятного цвета. Его руки покоятся на пустом пюпитре, на груди поблескивает тяжелая цепь с круглым медальоном. Глаза, обведенные темными кругами, закрыты, как у спящего, но на губах играет сладкая улыбка.

Еще один сидел чуть поотдаль, скрестив ноги и утопая в зеленоватом свечении. Длинные волосы, рыжие, как восходящее солнце, падали на лицо. Человек был наг, если не считать кованых поножей и наручей, бледную кожу покрывали странные татуировки.

На хорах наемница заметила женщину, тоже рыжую и очень худую. Казалось, от нее растекается едва заметное сияющее марево.

А вот высокое тонкое существо в темном одеянии… Судя по длинным белым волосам, это тоже женщина. Лицо скрыто под гладкой светлой маской с прорезями на месте глаз и рта… а может, это не маска?

Время от времени Тэм казалось, что из храма доносится тихий-тихий звук — будто кто-то монотонно читает молитву.

Кто произносил их, эти слова — непонятные, неразличимые, даже не слова, а тени слов?

Кажется, здесь отправляют какой-то ритуал… Но кто и зачем принес в храм это ?

Вещь, настолько неуместная, что поневоле притягивает взгляд, точно стрелку компаса…

Турнирный доспех — в таких выезжали на ристалище воины времен Флориана Благословенного. В первый миг женщина приняла их за воина в полном облачении, но чуть позже заметила зеленоватый свет под забралом и поняла, что доспех пуст.

Он словно висел в воздухе, не касаясь разбитых каменных плит подошвами железных сапог. Нити зеленоватого свечения, похожие на тонкие мохнатые щупальца, словно ощупывали маслянистую поверхность желтоватого, до блеска отполированного металла.

В том, что ему не раз доводилось принимать удары копий, сомневаться не приходилось. Кто бы ни начищал эти латы, ему не удалось выбрать многочисленные щербины, похожие на отметины, что оставила оспа на лице стареющего придворного щеголя. Едва заметные, они покрывали гладкий нагрудник, горжет, словно раздвинутый изнутри усилием могучих мускулов, и щиток-тарч на левом плече, заостренный кверху, точно язык тяжелого пламени — казалось, он предназначался не для того, чтобы отражать вражеские удары, а сам был оружием, разящим нападающих сверху неведомых тварей.

Тварей с костями из литого металла… Одолеть их по силам только таким воинам, как тот, кто носил этот доспех — могучим великанам, что на целый локоть выше обычного человека. Повергнув врагов в жестокой схватке, они привозят домой их головы и отдают оружейникам. А те изготавливают из черепов наплечники для доспехов победителя, а из зубастых челюстей — налокотники… подобно тому, как орочьи вожди украшают щиты черепами убитых неприятелей…

Наемница сморгнула, но наваждение не пропало. В какой-то миг ей начало казаться: туманные волоконца не просто плавают по собору, как дым в лощинах осенним утром. Они связывали подобием паутины участников странного ритуала… Или это вовсе не люди, не живые существа и даже не порождения Тьмы, с помощью богопротивной магии вернувшие своим телам подобие жизни? Может, эти странные одежды и бледная кожа скрывает все тот же желтый металл… Стоит сорвать их, и блеклые язычки тумана тут же примутся осторожно облизывать его, точно лоснящуюся мертвую плоть?

Она потерла кончики пальцев: ей показалось, что она невзначай макнула их в прогорклое масло.

Словно неведомо каким образом прикоснулась к наручам, и впрямь напоминающим руки преступника, с которого живьем содрали кожу… Скорее всего, они набраны из толстой проволоки. Начищать их сложнее, чем гладкие литые поверхности, а времени было мало, вот они и остались темными… Но чем дольше Флайри убеждала себя в этом, тем меньше верила. Страх, подкравшись незаметно, касался кожи липкими паучьими лапками.

И не обернуться. Не отвести глаз от зубчатой розетки на груди металлического воина, похожей на мельничное колесо. Вот-вот оно повернется, и омерзительный стальной скрежет прорежет тишину, разорвет непрестанно шевелящиеся призрачные нити, что как будто держат мертвого воина, не давая упасть…

Снова зазвучал тихий монотонный голос. Не мужской, не женский… бестелесный. И на полу перед амвоном начала проступать тусклая огненная спираль.

Голос смолк. Но спираль становилась все ярче и медленно, завораживающе медленно вращалась. Она была огромна — добрый десяток шагов в поперечнике. Казалось, ее тупой конец вот-вот коснется железных сапог.

Наемница смотрела не на спираль. Она смотрела на высокого человека с длинными светлыми волосами, который неподвижно стоял в центре ленивого огненного водоворота. Слишком далеко, чтобы разглядеть лицо… Адрелиан?

— Рахх зыдыр судох^[248] … — прошипела Тэм. — Пресветлый Сеггер, как все паршиво…

Она вдруг поняла, что видит духа, призрака, — кого угодно, только не человека. Сквозь высокую статную фигуру можно было смутно разглядеть камень стены…

Внезапно наемница застонала, качнулась и начала оседать на камни. Ее лицо вдруг постарело, подурнело и стало похоже на тряпичную маску-личину с разорванной и наскоро зашитой щекой — маску вампирши, прикусившей одним клыком собственную губу.

* * *

Флайри осталась одна. Тишина невыносимо давила — так, что хотелось изогнуться и крепко приложиться затылком о каменистую землю. Слух просил хоть каких-то звуков. Но все звуки куда-то подевались, куда-то исчезли: и пение ночного сверчка, и скрип козодоя, и почти неуловимый слухом шелест ветра в траве. Тысячеглазая безмолвная ночь зорко глядела вниз, и казалось: ничто не в силах укрыться от равнодушного холодного взгляда.

А затем она услышала… Нет, показалось, обманул собственный пульс, отдающийся в ушах… Однако несколько мгновений спустя сомнений не осталось: шаги! Приближаюшиеся осторожные шаги!

— Мну, малыш! — позвала Флайри тихонько.

Потом несколько громче:

— Я здесь, сюда!

Неизвестно, что творилось на душе у маленького осклизга… Да и есть у него вообще душа? Однако всю его жизнь люди дрессировали и натаскивали болотное существо, добиваясь, чтобы оно лечило, умеряло страдания… Многолетние старания не пропали даром: очевидно, какие-то эманации избитой и страдающей Флайри пересилили панический страх, внушаемый мертвецами Мну.

Из темноты выплыла закутанная в плащ фигура — не Мну! чужой! — и Флайри поняла, что опять ошиблась… А вот расчет наемницы опять оказался точен.

Повисла томительная пауза. Наложница не могла толком рассмотреть остановившегося в нескольких шагах незнакомца. Он же, казалось, разглядывал ее весьма внимательно, нимало не смущаясь темнотой. А затем произнес странным голосом, сопровождавшимся металлическим лязганьем:

— Доброго вам здоровьичка, сейра Маар!

Флайри изумилась. Давно, очень давно никто не называл ее так — став наложницей, девушка теряет родовое имя.

Знакомый из прошлой жизни… Может, не все так плохо? Врагов тогда юная Флайри еще не успела себе нажить… Она пыталась хоть как-то приободрить себя, но ничего не получалось. Всё плохо. И станет еще хуже.

И тут из-за горизонта наконец выскочила Галлана, первая и меньшая из лун, — она двигалась по небу стремительно, не в пример своим неторопивым товаркам.

Старый знакомец шагнул вперед, откинул капюшон, скрывавший лицо. Знакомец? Нет, узнать его Флайри не смогла… Да и немудрено: лицо человека было страшно изуродовано.

Нос и уши отсечены, и раны зажили не так давно; губ тоже нет, в лунном свете поблескивали оскаленные в вечной ухмылке зубы. Стальные зубы…

— Не узнаете, сейра Маар? — пролязгал изувеченный. — Понятственно, кто ж людишек-то запоминает, кому нагайки выдает да копытами лошадиными их топчет… А вот я не забыл, Бо-Заир ничего не забывает.

— Вы ошиблись… Я никогда…

Бо-Заир засмеялся, и лучше бы он этого не делал. Казалось, что части тела, производящие смех, ему тоже отковали из стали, а затем смазали змеиным ядом.

— Было, было… Людишки винцо попивали, никого, значит, себе не трогали, а тут рог трубит, солдаты скачут… Были зубы у Бо-Заира — подковой хрясь! — и не стало.

И Флайри вспомнила! Тогда, много лет назад назад, на самой заре их знакомства с Адрелианом… Мятежный сайэр Яллен Суркот велел открыть винные погреба, надеясь привлечь на свою сторону пьяную чернь. Лорд-регент запретил гвардейцам пускать в ход оружие, хмельная толпа не выдержала вида скачущих на нее боевых коней. И юная сайрис Флайри Моор скакала там, у левого стремени любимого, — наверное, этот бедолага был слишком пьян и невзначай подвернулся под копыта…

Что-либо сказать и как-либо оправдаться она не успела. Бо-Заир надвинулся вплотную со словами:

— Я эту штучку вот попросил, значит, и получил для балеоговской потаскушки, для Дочки Снегов, так ее кличут… А нынче вот думаю: дайкось на тебе, значит, спытаю…

На миг Флайри показалось, что стальнозубый выдернул из-под одежды какое-то оружие, блеснувшее в лунном свете. Потом разлядела: не выдергивал, выскочило само, и вовсе не для боя сделано это орудие. Чудовищная стальная пародия на детородный орган, усеянная шипами, лезвиями и зазубренными крючками, напоминающими рыболовные…

Флайри закричала во весь голос, и кричала очень долго.

* * *

Я потерял счет времени. Голос, который говорил со мной… или во мне… тот странный бестелесный голос… Был ли он? Или это я говорю сам с собой, подобно пленнику, запертому в башне?..

Время никогда не останавливается. Оно подобно реке, а реки всегда текут…

…Реки на стыке болот и предгорий Йериклиппена, чьи русла глубоки, словно прорезаны клинком в теле земли. Летом вода в них кажется неподвижной, как золотисто-бурое стекло. Но поздней осенью начинаются дожди, и тогда выходят из берегов и несутся, исходя белой пеной, в отчаянной попытке достичь моря…

…Моря, которого больше нет…

И никогда не будет…

…Если не сделать прошлое будущим. Это кажется невозможным, но есть в мире то, что заставит реку времени повернуть вспять…

…Молот Времени. Недаром мое сердце затрепетало от радости, когда мне принесли тот свиток. Я понял, как можно сделать с его помощью…

…Если попадет в нужные руки. Не следует забывать: у мальчика, который отправился добывать Молот, свои представления о спасении мира. Все мы неохотно расстаемся с тем, что досталось с потом и кровью. Или с тем, что обещает исполнение желаний… Захочет ли он расстаться с молотом? Что победит в нем: чувство долга или стремление сделать все по-своему, свойственное юности?

…Слава, которая приходит быстро, может вскружить голову. Особенно мальчишке, который стал героем легенд раньше, чем успел повзрослеть. Пресветлый одарил его при рождении более чем щедро. То, что другим достается тяжким трудом, он получил просто так. Но не стоит судить его слишком строго…

…Не стоит судить его слишком сурово. Это не его вина, это его беда. Главное, чтобы она не обернулась бедой для всего Лаара. Молот должен попасть в надежные руки. В руки человека, который знает, что сила — это власть…

…А власть — это ответственность. И чем больше тех, кто находится под твоей рукой, тем тяжелее бремя ответственности. И тем меньше у тебя права на ошибку…

…Понимает ли это юнец, которому до сих пор доводилось командовать лишь отрядами всякого сброда? Сбежавший из храмовой школы, едва осознал, что путь воина Храма обязывает отказываться от многого во имя служения долгу? Хигарт, герой Тул-Багара, зарабатывал вышибалой в трактирах, охранял торговые караваны, а порой попросту грузил мешки с углем? И тратил деньги не на то, чтобы продолжить обучение, а на пиво и непотребных девок…

…Его считают непобедимым…

…но бой с ленью и праздностью он явно проиграл. Наставники пристально наблюдают за своим учеником, но стараются не вмешиваться в его жизнь открыто. Они полагают, что принуждением благой цели не добьешься. Но к чему стремится его сердце? Чего он хочет? И сможет ли он…

…сможет ли он распорядиться Молотом достойно? Понимает ли он, что такое цель, ради которой можно отказаться от всего, что дорого, даже от самого себя?.. Понимает ли он…

…Понимает ли он, что такое собирать королевство из обломков, поднимать из руин? Понимает ли, каково это — понимать, что ты не вправе даже умереть иначе как во имя этой цели?

Я не вправе умереть. Я не вправе оставлять Туллен. Люди верят в меня… Если меня не станет…

…начнется война, где каждый будет сам за себя…

…ибо на кону — корона Туллена. Высокородные сайэры начнут драться за нее… и за Молот. Снова в стране воцарится хаос и разруха. Потому что они не понимают…

…они не понимают: взять Молот легко, но взявший его в руки вряд ли захочет расстаться с ним по доброй воле.

…Ничего страшного. Мне уже приходилось убивать ради правого дела.

…Цель — все, средство — ничто. Меч в руке воина — залог безопасности, меч в руке разбойника — залог беды. Взять ту же некромантию, запретную науку, которую изучают лишь некоторые маги Тоа-Дана. С ее помощью можно творить чудовищ…

…Чудовищ, которых я убивал, чтобы защитить Лаар…

…Но с ее же помощью можно возвращать к жизни умерших. Что же тогда эта наука: добро или зло?

…Как все непросто в этом мире…

…Можно заставить двигаться бездушное тело…

…И получить тупую, могучую тварь, не знающую иных желаний, кроме одного, внушенного ей создателем: убивать…

…А можно вселить душу в новое тело — бессмертное. Ибо тело — лишь орудие…

…орудие, меч в руке воина…

…И тогда ничто не помешает продолжить дело объединения Туллена. Даже само время… Нужно только сделать шаг.

…Один шаг. Это просто еще один шаг на пути, на который я ступил давным-давно. На пути к величию моей страны.

…Сделай его. Прими это тело. Войди в него.

* * *

— Нет, лорд Адрелиан, — прошептала Тэм. — Что же вы…

Она лежала на каменном полу, холодном, как лед. Во рту чувствовался соленый вкус крови, и прокушенная губа начала саднить.

В следующий миг наемница уже была на ногах, пальцы стиснули кожаную ладанку Флайри, висящую на шее.

Слава Пресветлому Сеггеру… Кристалл епископа Коота по-прежнему лежал внутри. Все не так плохо — заклинание оказалось направлено не на Тэм, иначе кристалл разрушился бы, отражая его.

Голова шла кругом, но через пару ударов сердца все прошло. Воительница шагнула к краю площадки и посмотрела вниз.

Пылающая спираль перед амвоном померкла. Доспех, до сих пор неподвижно стоящий у колонны, пошевелился, и сталь оглушительно заскрежетала по звонкому стеклу тишины.

Под забралом вспыхнули две огненные точки. Тускло-алые, как солнце над Лааром в первые дни после Катаклизма.

* * *

Флайри хотела одного — умереть как можно быстрее. Но жизнь уходила слишком медленно, вытекала неторопливо вместе кровью из ее истерзанного лона, превратившегося в сплошную рану…

Маленький ночной зверек — на вид безобидный и пушистый — осторожно приблизился к растущей кровавой луже, лизнул кровь, и, казалось, призадумался: понравилось? нет? — затем проворно заработал язычком. Красные бусинки глаз поглядывали на Флайри, словно на главное блюдо в грядущей роскошной трапезе.

* * *

Ей приходилось много убивать на своем нелегком пути, много и многих, но всегда Тэм делала это с холодной головой и без малейшей ненависти, — точно так же, как оставила сегодня на верную смерть Флайри.

Но сейчас с наемницей творилось небывалое: ее захлестнул приступ яростного и безрассудного желания — сбежать вниз с колокольни и устроить собравшимся в монастыре бойню. Мертвых нельзя убить?! Пусть так, зато можно искромсать на куски, вышибить их гнусное подобие жизни!

Рука уже сжимала меч, и Тэм с огромным трудом сдержалась, ноги прямо-таки рвались к лестнице.

Она замерла, стараясь дышать глубоко и размеренно. Что-то здесь не то… Не ее это желание… Надо полагать, сюда попали самые крохи, самые брызги бушевавшего внизу потока заклинаний. Откат , как его называют маги. Но и его хватило… Трудно даже представить, какой заряд ненависти и яростной силы вложен в то, что недавно было лордом Адрелианом…

И что теперь? План, родившийся экспромтом и казавшийся таким удачным, оказался пустышкой…

Поражений Тэм не признавала. Разве что последнее и окончательное — смерть. Все остальное — лишь отложенная партия. Путь к любимому станет еще чуть длиннее, чуть извилистее, но она дойдет! Дойдет, через что бы ни пришлось пройти! И через чьи трупы не пришлось бы перешагнуть…

Новый план родился мгновенно. Не медля, отправиться в Туллен и рассказать обо всем, здесь увиденном. Кому? Да уж не рядовому дознавателю инквизиции, дело-то государственной важности…

Патриарх Феликс Гаптор. Вот кто должен услышать рассказ из первых уст. Вот кто может сделать для великого похода по дну высохшего океана куда больше, чем все золото, оплаченное отчасти своей, но в основном чужой кровью и спрятанное Тэм в надежных тайниках. Патриарху достаточно лишь благословить задуманное, и многие препятствия исчезнут сами собой…

И в этот момент наемница поняла: добраться до Гаптора будет не так просто. Внизу, у тонущего в густых тенях подножия колокольни, послышались звуки — топот ног многих людей. Или, что вероятнее, не людей…

Ее обнаружили. Возможно, обнаружили уже давно, но не хотели нарушать течение ритуала.

Тем хуже для них. Все, кто вставал между Тэм и ее великой целью, полегли и никогда уже не встанут… Полягут и эти.

Враждебной магии Тэм не слишком опасалась. Приходилось и с магами дело иметь, и где сейчас те маги? Отобранная у Флайри ладанка стала лишь очередным дополнением к коллекции амулетов и оберегов, собранных наемницей и предохраняющих от действия самых разных заклинаний. Да и меч ее не просто хорошо выкованный и остро заточенный кусок стали, — несет на себе немало заклятий, и недаром маг Торчин, мир его праху, так долго не хотел отдавать спрятанное в тайнике оружие, целый день и половину ночи мучался, теряя плоть кусочек за кусочком…

Дожидаться врагов наверху Тэм не стала. Ринулась вниз по лестнице — сосредоточенная, избавившаяся от яростной ненависти, — идеальная боевая машина. Машина смерти.

* * *

Нежить убить нельзя, нельзя сделать еще мертвее. И когда Тэм вывалилась из дверного проема колокольни, за спиной остались не трупы, но куски изначально мертвых тел, переставших двигаться. Все ступени лестницы были усеяны ими — еще шевелящимися, сочащимися черной жидкостью, отвратительно смердящей.

Снаружи поджидал последний противник — и, казалось, уж он-то особых хлопот не доставит. Какой-то коротышка-недомерок, отставший или же не рискнувший сунуться в схватку на лестнице: ростом чуть выше пояса Тэм, с огромной уродливой головой — расплющенной, блинообразной, с широченным безгубым ртом и выпученными лягушачьими глазами.

Наемница шагнула вперед, намереваясь без затей снести отвратительную башку.

Рот существа распахнулся и наружу стремительно метнулся язык, словно у лягушки, ловящей муху, — настоящая сеть из многочисленных гибких отростков, извивающихся, липких, слизистых… Размер сети позволял без труда опутать лошадь вместе со всадником.

Два или три отростка Тэм успела отрубить на лету, но остальные стянули ее, мгновенно прилипнув, спеленали тугим коконом. Наемница рухнула на землю, а тварь быстро двинулось к ней: не шла, не бежала, просто подтягивала себя, всасывая обратно неиспользованную часть языка.

Рука оказалась притиснута к телу, но сжатый в ней меч торчал наружу, за пределы кокона, — вывернув кисть под немыслимым углом, наемница пыталась разрубить кокон, даже с риском поранить себя.

А существо взгромоздилось на нее, оседлало. Широченный рот неимоверно растянулся, распахнулся громадной пастью, — провал надвинулся, растянулся еще больше… Глотка никак не соответствовала скромным размерам существа — казалась бездонной, уводившей в неведомые глубины.

Казалось, что тварь сейчас попросту попытается натянуть себя на Тэм, будто перчатку на кисть руки.

Наемница, не обращая уже внимания на кокон, попыталась проткнуть мечом тело существа — не удалось дотянуться даже кончиком, но тут произошло странное: клинок удлинился, вытянулся раза в два, не меньше. И сам собой изогнулся, словно тростинка на ветру.

Насквозь пронзенное существо заверещало скрипучим голосом, забилось в агонии. Струи черной жидкости хлынули на лицо Тэм, жгучие, словно кислота.

Через пару мгновений наемница была уже на ногах, отодрав от одежды последние остатки кокона. Тварь перестала шевелиться, валялась рядом — скорчившаяся, затихшая, похожая на убитого ребенка. Спасибо за клинок, маг Торчин, вечная вам память…

Лицо жгло как огнем. Немедленно найти воду и смыть эту пакость! Иначе придется тратить в разы больше денег на магическую косметику магистра Тманна, а ведь и без того приходилось дорого платить за то, чтобы уродливый шрам казался милой и пикантной деталью лица…

Броситься на поиски воды Тэм не успела. Громыхающей поступью к ней приближался тот самый доспех — но, казалось, стал он выше и больше. Два красных огонька за забралом сверкали теперь гораздо ярче, да и сам доспех начал переливаться в темноте собственным светом…

Наемница громко зашипела, как разъяренная дикая кошка. Дух ты, призрак или нежить, — сейчас отправишься в бездну Хаоса!

Она привычным движением крутанула меч и… Сталь глухо звякнула о каменную плиту. Тэм почувствовала, что не может сдвинуться с места, не может даже пошевельнутся.

Доспех, кто бы в нем ни находился, застыл неподвижно, протянув к наемнице латную перчатку. Затем перчатка двинулась вверх, и ноги наемницы оторвались от земли, она медленно поднялась в воздух на высоту в пару локтей. Металлические пальцы шевельнулись, словно сжимали, комкали что-то, — Тэм услышала громкий треск и поняла, что это ломаются ее кости.

Боли отчего-то не было. Вместо нее наемница ощутила нечто более страшное: словно сотни невидимых громадных пиявок присосались к ней, и вытягивают, выпивают всё, — кровь, жизнь, душу…

— Сегарх… — прохрипела каркающим голосом старуха, повисшая над землей — седая и морщинистая.

Обрывки истлевших лохмотьев свалились с уродливого тела, покрытого гнойниками, на глазах лопающимися, истекающими сукровицей и гноем. Один глаз тоже лопнул и вытек, а может, его затянула старческая катаракта, но вторым наемница смутно видела, как латная перчатка медленно сжимается в кулак.

— Се… га… ррр-ххх… — проскрежетал скелет, теряющий ошметки гнилой плоти.

Позеленевшие кости посыпались на монастырский двор, распадаясь в пыль, в прах, в ничто.

* * *

Человеческая самка могла стать моей верной рабыней, но ей пришлось умереть. Владыки Хаоса свидетели, она пыталась остановить меня, и стала первой, на ком я опробовал свою новую силу. Первой из многих.

Закончено последнее испытание. Я прошел его и отправляюсь в путь. Мое новое тело бессмертно. Мой долг не изменился— объединить Тугард… и весь Лаар.

Но пока я не вправе вернуться в столицу. Прежде мне предстоит найти этого мальчишку, Хигарта.

И отнять у него Молот.

Виталий Бодров Неизведанные пути

Пролог

I

Эленаар отложил недописанный свиток и подошел к окну. Отсюда, с возвышавшейся над городом башни, открывался прекрасный вид на столицу благословенного Квармола. Внизу по залитой ярким утренним солнцем площади сновали люди, маленькие, едва с раскрытую ладонь размером. В который раз маг подивился людской бестолковости и суетливости. Бегают, спешат, занимаются какими-то делами, которые вдобавок отчего-то считают важными…

Маг вздохнул и потер виски. Уж его-то проблемы мелкими не назвал бы никто. Мыши сгрызли часть тома великого Абурела, напрочь игнорируя защитные заклинания. Эленаару иногда даже казалось, что какая-то сволочь специально вывела породу этих мелких… грызунов, чтобы досадить ему. Борьба с мышами отнимала у мага немало времени и сил. Хитрые бестии ловко избегали наколдованных им тварей, обходили все магические ловушки, в том числе и хваленые мышеловки. Несколько смущало их, впрочем, присутствие кота Вааськи, которого держал повар. Когда Эленаар запускал Вааську к себе в кабинет, мыши на какое-то время оставляли свои проказы. Впрочем, кот тоже оказался не подарок – наглый, любопытный, он то и дело лез под руку во время магических опытов, после чего, получив по загривку, обиженно мочился на разную магическую утварь. Однажды нехорошее животное сожрало приготовленную для заклинания лапку птицы гарча, ингредиент крайне редкий и дорогой. Эленаар до сих пор гордился своим самообладанием – он не испепелил скотину на месте и даже не превратил ее во что-нибудь более спокойное, вроде камня. Нет, он просто взял кота за шкирку и вышвырнул за дверь. Обиженный Вааська вернулся на кухню, а мыши тут же принялись хулиганить снова.

Маг даже застонал от своей беспомощности. Он, Эленаар, магистр магии Всех Стихий, не бакалавр какой-нибудь, а настоящий, признанный мастер, не мог справиться с какими-то жалкими мышами. А, между прочим, магистров во всем Квармоле лишь четверо. А в столице – так и вообще, кроме него, никого. Даже придворный маг – не более чем бакалавр, правда, способный и сильный, но всего лишь бакалавр.

И как, интересно, можно извести мышей стихийной магией? Землетрясение вызвать? Мыши-то, конечно, уйдут, вот только Его Величество может быть недоволен, что столица его с королевским дворцом вместе в руины превратятся. Да и в башне вся посуда побьется – тоже не липовый мед.

Огнем их, что ли, пугнуть? Маг поежился. Неделю назад, обнаружив на рабочем столе любопытного грызуна, запустил в него фаерболом. Стол, понятно, пришлось менять, двенадцатилучевую звезду еще предстоит чертить заново, рабочий дневник прожжен в двух местах… Интересно, мышь-то хоть сдохла?

Иллюзорного кота хитрые твари игнорировали напрочь. Хотя вроде ничуть не хуже настоящего, мяукает громко, хвост трубой, усищи – как у маршала кавалерии Бора. Только что под руку не суется да в ценные магические экспонаты, тапки то есть, не писает. Опять же вони от него меньше.

Самому, что ли, в кота превратиться? Уж он-то им показал бы, не то что тупой Вааська. Всех бы извел под корень, все хвостатое племя. А потом, сколько ни есть магов – и бакалавры, и подмастерья, и даже ученики безмозглые, – хохотом изойдут. Как же, магистр Эленаар, великий маг, самолично мышей гоняет. Да еще присочинят: дескать, и рыбу на кухне ворует, и за кошками по крышам шляется. И войдет он в историю под именем Эленаара Безмозглого.

Ладно, оставим. Будет время, сообразим что-нибудь. Книги полистаем, небось кто-либо из древних с проблемой сталкивался. В крайнем случае, отраву какую-нибудь можно подсунуть – может, передохнут.

Маг вновь посмотрел в окно, привлеченный непонятной суетой. На площадь, расталкивая нерасторопных горожан, въезжал конный отряд. Рыцари, чтоб им пусто. Рыцарей Эленаар не любил. Шумные, потные, потрясающие двуручными мечами, битком набитые спесью и высокопарными словами. Нет, не за что их любить. И развелось их больно много, сто двадцать лет войны не было, а им ведь подвигов подавай да славы. Всех чудовищ в стране извели, да их и было не ахти. Квармол, благословенная страна, – ну откуда здесь чудовища? Пришлые разве только. Да будто их на такую толпу хватит. Хорошо, пока между собой дерутся – турниры, дуэли там, а то и просто по пьяни. Но и это уже прискучило. А за когопримутся, когда совсем надоест? Правильно, за магов. Дескать, колдуна убить – подвиг. А поскольку за тридевять земель ехать им лениво, то понятно, с кого начнут. Ох, хлопотно это, да и король будет недоволен. Поговорить бы с Его Величеством, чтоб отправил всю эту шваль на ахарских варваров. А то, пока эти меднолобые доспехами гремят да пиво хлещут, горцы набег за набегом устраивают. Тоже славы ищут, да и золотишком не прочь разжиться. Вот пусть с ними и дерутся, а ему, Эленаару, с мышами бы разобраться.

А тут еще новая проблема. Ходят слухи, что в степях Ледании объявился новый колдовской Орден. Сплошь из одних баб женского пола. Называется он… вроде как «Ассисяй». Или – «Ась Сисяй» как-то. Ведьмы те, конечно, куда слабее уважаемых магов, вроде него, Эленаара, но, уж если соберутся втринадцатиром, враз лишат любого чародея-мужчину его магической силы. А скажешь чего – еще и не того лишат. Это у них Усмирением зовется.

Маг плеснул себе в бокал немного вина. Хорошее вино, эльфийское. Дорогое, правда. Эльфы, поди, нечасто в Квармоле бывают. А здешние купцы к ним и носа не кажут. Да и то сказать – для них, купцов, что пак, что лепрекон – те же эльфы. Так и зовут – Малые эльфы. Слово «фейри» не знают и знать не хотят. Иные дурни даже кобольдов с гномами эльфами кличут. Тумбочка этакая с секирой и бородой до пояса – и все равно эльф. Это про гнома-то! Услышь хоть один – мигом бы показал, из какого места у них секиры растут.

В общем, любое нечеловеческое существо – для них эльф, кроме разве драконов. Вот про драконов они слышали. Видеть, понятно, не видели – иначе дурней бы враз поубавилось, но слышали. И гоблины… Ну, их тоже ни с кем не спутаешь. Хотя, если до зеленых человечков допьешься, – запросто.

Гоблины, кстати, и мышей жрут. Только такое соседство еще хуже. Потому что они и спящими магами не брезгуют. Бодрствующих не трогают – может быть, потому что хотя магия на зеленокожих не очень действует, но боятся они ее до поросячьего визга. А вот спящего употребить – милое дело. И совесть не проснется – откуда она в гоблине-то?

Эленаар отошел от окна и вернулся к свитку, аккуратно растянутому на чистом участке стола. Нечасто маги новые заклинания составляют. Как бы его назвать? «Отталкивающее заклинание Эленаара»? Или лучше – «Малое отталкивающее»? Заклинание-то первого уровня, для учеников. Камень там мелкий отклонить, летящий в спину, или – маг хмыкнул – туфлю, в гневе Учителем в тебя брошенную. Стрелу не потянет – это уже второй уровень, а с ним возиться недосуг сейчас, поважнее проблемы имеются. Так… Материальная составляющая готова… Магическая… Ну, первого уровня чары оно отклонит. Простенькие – вроде «Искр» и «Магической стрелки». Так уж странно устроена магия: тот же «Щит Зарана» отклонит фаербол, а вот «Стрелку» пропустит. Казус – от таких вот простеньких заклинаний сложные не защищают. Беды-то в этом никакой нет, первый уровень не повредит ни жизни, ни здоровью, а все-таки неприятно.

Так, похоже, готово. Проверим на ошибки – вроде в порядке. Теперь позвать учеников – пусть работают. Для чего-то ведь эти тупицы нужны?

– Алессио, Сугудай! Где вы, лоботрясы? Бегом ко мне!

Да, ученики – наказание для мага. Впрочем, Алессио неплох. Умный парнишка, старательный, да и Силой Творец не обидел. Уж бакалавром наверняка станет, а может, и мастером. С воображением у него туго, да это беда небольшая.

Зато Сугудай! Он да мыши сведут его однажды с ума. Рассеян, неряшлив, а магия такого не терпит. Слова в заклятиях путает, а то и просто забывает. Силой – тому же Алессио изрядно уступает. Правда, умен и хитер – этого у него не отнять. Но работать не любит, а магия ведь – труд тяжелый. Вынь ему да положь все готовое. Чтоб сразу Мастером стать, а то и Гроссмейстером. Хорек ленивый! Никогда ему выше подмастерья не подняться. Взял бы и выгнал из учеников, да трудов своих жаль.

– Мы здесь, учитель!

Явились, голубчики. Запыхались – верно, бежали. У Сугудая башмак в зеленой жиже – наверное, опять с чарами напортачил. И жует что-то, паршивец. Сколько ему, идиоту, повторять – не жри, когда колдуешь! С набитым ртом разве внятно заклинание произнесешь? К девкам небось, не прожевав, целоваться не лезет. Да, послал Творец ученичка…

– Учитель, я придумал насчет мышей!

Придумал он, видите ли. Охламон как есть неграмотный, а туда же – придумал! Маг нахмурил седые брови:

– Ну, говори, мыслитель, что там в башку твою пришло!

– Что, если поселить в кабинете змею? Змеи мышей едят…

Совсем ошалел ученичок! Змею! Еще бы дракона присоветовал! Так драконы еще и людей едят, чтоб ты знал. Даже таких вот учеников недоделанных…

Хотя нет, погоди. Можно ведь не огнедышащую змею и даже вовсе не ядовитую. Чтобы сразу ам – и готово. И ведь есть такие, помнится, есть! Тонкие, небольшие, прожорливые. И живут в норах – вот мышиные им и определим под жилье. Опять же, в тапки не писают… Да и змеи в кабинете мага всяко приличнее, чем мыши. Нет, рано балбеса из учеников гнать. Пусть магом ему приличным не быть, а практической сметки у него не отнять. Хитер, паразит!

– Дельно сказано. Только неужто ты, Сугудай, думаешь, что Учитель твой сам даже с мышами не совладает? И в чем это, скажи на милость, твои сапоги? Не отвечай, мне и так ясно. Ладно, к этой теме мы еще вернемся. Вот вам новое заклинание. И инструкция к нему. Разбирайтесь. Срок – до следующего вторника. И если вы, балбесы… особенно ты, Сугудай… опять будете путать слова… Или жевать во время урока… тебя, Сугудай, тоже касается… Или допустите расхлябанность в жестах… как Сугудай позавчера… То, не будь я Эленааром, самих заставлю мышей ловить. А возможно, и есть. Все, свободны!

(обратно)

II

– Джоан, девочка, как такое могло случиться? – Женщина в свободных, огненного цвета одеждах бледнея, опустилась на каменный трон, впрочем, тут же вскочила и заходила по просторному залу. – У принцессы из королевского дома – внебрачный ребенок! Позор на весь род! Даже люди ведут себя скромнее… Ты пропадаешь куда-то на двадцать лет, потом вдруг появляешься: «Мама, ты стала бабушкой!» Милая, не говоря уж о том, чтобы в мои-то годы становиться бабушкой!.. Это верх неприличия…

– Мама, прости меня! Я совсем потеряла голову! Он был такой гордый, красивый… Все эти годы с ним пролетели как сказка! Самое страшное, что я об этом не жалею. Только не знаю, что делать дальше… – Девушка печально опустила голову, и водопады волос скрыли прекрасное лицо принцессы.

– Ах, она еще и не жалеет! Любовь у нее была, сказка! А как сказка кончилась, то «мама, что мне делать?». Я тебе скажу, что делать. И не смей мне возражать! Ты выйдешь замуж за этого своего «гордого и красивого». Не возражать, я говорю! Надеюсь, этот дракон хотя бы из хорошего рода?

– Мама, это не дракон.

– ???

– Это человек. Рыцарь.

– Ты… Ты соображаешь, что говоришь? Ты занималась этим с человеком? Дрянь! Похотливая дура! Тебя теперь отлучат от трона! Лишат титула наследницы престола! Отправят в изгнание! И она, видите ли, не жалеет! Будь проклята наша способность превращаться в людей! «Дар королевского Дома»! Проклятие, а не Дар! Так, быстро: у тебя мальчик или девочка?

– Девочка.

– Совсем плохо! Если у драконицы от человека мальчик, он рождается человеком. И менять облик не может. Подкинули бы его отцу – и дело с концом. А девочка – всегда драконица. Как ее подкинешь?

– Она человек, – прошептала принцесса.

– Чушь! Быть такого не может! Даже если этот твой «гордый и красивый» – маг, все равно не может.

– Он не маг. Он рыцарь.

– Да хоть рыцарский конь! Девочка родиться человеком не может! Это закон природы! И исключений… Постой! Этот… рыцарь, он крови Титанов?.. Тише, милая, не плачь…

– Да… Эта кровь в нем так и сверкала! Мама, он мог, он должен был родиться драконом! Зачем Творец вселил его душу в человеческое тело?!

– Кровь Титанов… Да, она сильнее драконьей крови. Мы ведь когда-то и родились из смешения крови Титанов и их древних врагов – Корраанов. Ну не плачь, успокойся, все не так страшно. Лишь бы никто не узнал… Так. Девочку вернем отцу. Человеческий ребенок должен жить с людьми.

– Мама… Нет…

– Да! Только так можно избежать катастрофы.

– Мама… Ее отец… Он погиб.

– Ох… А ты ведь от него не сбежала, да? Любишь его до сих пор? Да нет, милая, я уже не ругаю. И люди и мы – перед любовью равны и одинаково беззащитны. Так уж заведено… Но ребенка все равно придется отдать. Подкинуть в какую-нибудь деревню…

– Мама, нет! Это же моя дочь! Я не могу…

– Нет, солнышко, от этого не уйти. Ты ведь еще и принцесса, не забывай. Помнишь наши законы? Даже если бы ты сочеталась с драконом, но без брака, – это изгнание. Хотя здесь еще что-то можно было бы сделать. А человек… Смерть для тебя и для ребенка, изгнание для меня и твоего отца. Разве ты хочешь видеть ее мертвой?

– Нет! Ни за что!

– Тогда делай, как я предлагаю. У нас нет выбора, дочка, ни у тебя, ни у меня. Покажи мне девочку. Ой, какая красавица! Вот уж не думала, что буду так умиляться человеческому ребенку!

– Это мой ребенок!

– Твой, твой… Как ты ее назвала?

– Лани…

– То есть Эланиэль. Довольно уязвимо для имени, не находишь? Впрочем, ей, наверное, в самый раз. Люди ведь… такие хрупкие… Ладно, хватит болтать! У нас совсем нет времени!

– Я могу ее хотя бы изредка видеть?

– И думать забудь! Даже в человеческом облике это слишком опасно. Утешь себя тем, что она будет жива. И здорова. Драконья кровь человеческим болезням не подвластна.

– Но будет ли она счастлива?

– Это и драконам не часто дается. Счастье слишком большая редкость в нашем мире. Однако не будем терять времени. В любой момент тебя могут увидеть… с ней…

А малышка сладко спала, прижимаясь к теплой и такой надежной материнской груди, не ведая, что это в последний раз… Вскоре два дракона легко поднялись в воздух и полетели к границам соседней Ледании. Два прекрасных, серебристых дракона, истинные владыки неба…

(обратно) (обратно)

Глава 1

Таль украдкой рисовал картинку в рабочей книге. Двуглавый дракон, несущий в когтях рыцаря, – вот что должно было получиться. Впрочем, художественным талантом он явно не обладал: если рыцаря опознать было можно, хотя и с трудом, то дракон больше напоминал помесь вороны и крокодила. Если бы воронокрокодилы бывали с двумя головами.

Учитель закончил распекать Бола, приятеля Таля, и вернулся к теме урока.

– …Итак, на чем я остановился. Иерархия магических ступеней. Ступень первая – ученик. Начинающий маг, ничего еще не знающий и не умеющий. Послушный воле своего Учителя – ну это в идеале, конечно. Вам, поверьте, до него еще далеко. Ученику доступны заклинания только первого уровня. Далее – подмастерье. Повзрослевший ученик, набравшийся немного ума и освоивший, помимо необходимых теоретических знаний, заклинания второго и третьего уровней, называется подмастерьем. Третья ступень – бакалавр. Владеет заклинаниями четвертого – седьмого уровней. Степень бакалавра дается после сдачи подмастерьем экзамена, состоящего из трех частей: теоретической части, включающей в себя историю Великих Магов и магических школ, практической части, состоящей из демонстрации трех заклинаний вышеперечисленных уровней, и написания диплома, содержащего новые исследования в изучаемой подмастерьем области магии. После защиты новоиспеченному бакалавру выдается диплом, свидетельствующий о том, что далее он может заниматься магией самостоятельно.

– Далее… – Учитель бросил суровый взгляд на учеников, однако, не углядев ничего предосудительного, вновь возвел глаза к потолку и продолжил: – Приемная комиссия состоит из трех человек, одним из которых обязательно должен являться маг уровнем не ниже Мастера. Следующей ступенью иерархии является Мастер. Бакалавр, освоивший чары восьмого – десятого уровней и имеющий не менее пяти работ по исследованию магии, считается Мастером (пишется с большой буквы). Иногда, в виде исключения, достаточно одной работы, если сей труд является глобальным или служит продвижению магии в целом. Например, Дебор, создавший заклинание Портала, был удостоен звания Мастера без дополнительных работ, потому что эти чары являются одними из самых важных для мага. Как видите, потраченные Дебором время и усилия…

Таль чуть слышно хмыкнул. Об истории создания портала он читал в «Автобиографии» Варенума. И в изложении автора книги дело обстояло немного не так. Дебор, один из самых разнузданных магов всех времен, приходил в себя после грандиозной попойки. Башка у него трещала и едва не отваливалась, что было вполне объяснимо, а вот тело напрочь отказывалось повиноваться, что тоже никого, в общем, не удивляет. Бедняга Дебор не мог решить, произнести ли ему заклинание телекинеза (третий уровень), или же чары Зова (пятый уровень), чтобы пригласить своего собутыльника (каковым, кстати, и являлся почтенный Варенум). В результате коктейль из двух заклинаний распахнул портал в спальню бакалавра Варенума, к его сильному изумлению и досаде двух составивших ему компанию девиц. (Почтенный Варенум не сообщал, какого рода была упомянутая компания, но, поскольку время было ближе к утру, у Таля имелись свои предположения на этот счет.)

Взвившийся голос Учителя вернул Таля этому миру. На этот раз суровый взгляд был напрямую адресован ему, Талю.

– …Чары. Кроме того, Мастер имеет право отбирать и обучать учеников. Хотя я, признаться, не могу иногда понять, зачем мы, опытные и признанные чародеи, тратим время на оболтусов и лентяев вроде вас. Итак, мы переходим к последней ступени. Великий Мастер, или Гроссмейстер (тоже пишется с большой буквы), Мастер, поднявшийся на уровень, позволяющий ему владеть чарами от одиннадцатого уровня и выше. Предположительно, всего уровней двенадцать, хотя Гроссмейстер Хилон Мантийский небезосновательно считает, что Гроссмейстеры Доран и Квармол, основатель нашего королевства, поднимались выше. Но, пока этот постулат не доказан, считаем, что их двенадцать… Ларгет, повтори, какого уровня чарами владеет бакалавр? Мне кажется, ты невнимательно меня слушаешь.

Таль вскочил. Ларгет – его ученическое имя, означающее на древней речи Магическая стрела, – уже не впервые звучало на этом уроке.

– Бакалавр владеет чарами четвертого – седьмого уровней, – четко произнес он. Как обычно, память его крепко цепляла сказанное, чем бы он в это время ни занимался. Крайне полезное качество для ученика мага!

– Верно. Ладно, теоретическая часть закончена. Проверим, как вы усвоили заклинания. Бол, быстро, «Чашу Химена»!

Бол, мгновенно вскочив, плавным движением подхватил приготовленную чашу, явно подражая Учителю. Скороговоркой, но разборчиво прочитал заклинание, сопроводив его магическим жестом. Чаша наполнилась водой.

– Прекрасно. Ларгет, «Малый вихрь Дорана».

Таль так же плавно, как до него Бол, принял надлежащую позу и произнес заклятие. Здесь жеста не требовалось – чары были невообразимо древними, тогдашние магистры и Гроссмейстеры не злоупотребляли движениями рук. То ли брезговали, то ли просто еще не знали. А может, в те времена в маги шли исключительно безрукие.

– Очень неплохо. Вчера этот трюк тебе не особо давался. Сколько тренировался?

– Где-то с час, – сознался Таль. – Потом начало получаться.

– Молодец. Ты, я не раз говорил, не без способностей. Только надо больше работать. Горан, «Магическая стрела».

Сосед Таля по столу ревностно попытался выполнить задание Учителя. Впрочем, даже Ларгет видел, что заклинание не удалось – стрелка почти на ярд угодила мимо мишени и, будь в нее вложено больше энергии, опалила бы шкаф с медными чашами.

– Нацелено плохо. Что до силы заклинания – ты что, не спал всю ночь? Повтори!

Горан повторил. На этот раз стрелка угодила в край мишени, и заряд полыхнул на все помещение.

– Сносно, но не больше. Ларгет, покажи, как надо.

А вот это была честь. Обычно Учитель просил «показать, как надо» кого-либо из старших учеников, – Дала или Гора. Впрочем, «Стрелка» удавалась Талю лучше, чем любому из однокашников. В отличие от «Смерчика», как называли «Малый вихрь Дорана» ученики.

Таль снова поднялся со стула. Четко и быстро произнес слова, вбирая в себя энергию, довершил чары уверенным, отработанным жестом…

Полыхнуло так, что стало больно глазам. Мишень разлетелась шрапнелью, чудом не зацепив учеников – словно при ударе фаерболом, что недавно Учитель демонстрировал подмастерьям. Девять сокурсников, включая старших учеников, вытаращили на Ларгета глаза.

– Очень хорошо. Честно говоря, я и не предполагал, что в «Магическую стрелу» можно вкачать столько энергии. – Голос Учителя звучал спокойно, но Таль уловил в нем безграничное изумление – не иначе как обостренной интуицией. – И тем более я не подозревал, что ты способен столько зачерпнуть. Но это моя ошибка, а не твоя. Отлично.

Ларгет сел, чувствуя, как предательски дрожат руки. Ничего себе! Лист меди, толщиной в дюйм, прожжен насквозь. Вон на стене след копоти! Да еще и осколки по всему классу! Задеть, понятно, не заденут – Учитель всегда предусмотрительно ставил защитные чары на такие вот случаи. Как Талю раньше казалось, перестраховывался.

– Гор, «Потеря цели Рамадаса»

«Потеря» для Таля была еще посложнее, чем «Смерчик». Суть заклинания в том, чтобы на миг отвести глаза одному следящему. В данном случае Учителю. Так что Ларгет не мог сказать, удачно ли старший ученик навел чары. По лицу Учителя же прочитать ничего было нельзя. От комментариев он тоже воздержался.

– Забор, твоя очередь. «Красное пятно».

За-бор. «Северный олень», на древнем наречии. Оленя Забор напоминал только круглыми испуганными глазами. А забор, изгородь, не напоминал вовсе – скорее одинокую доску. Впрочем, «Пятно» он продемонстрировал вполне уверенно. Да и чары были более чем легкими – Таль освоил это заклятие самым первым. И до сих пор ломал голову, пытаясь найти ему практическое применение. Годится разве что для подготовки чар «Чистка». Которые наверняка сейчас и последуют. Некоторые вещи на свете незыблемы.

– Колен, твоя очередь, – кивнул Учитель, подтверждая это предположение. – «Малая чистка Дебора». И повнимательнее, не как в прошлый раз.

Таль тихонько хихикнул. В прошлый раз Колен щедро размазал пятно по столу так, что никто, включая старших учеников, не мог его ликвидировать. Пришлось вмешаться Учителю, который, одним жестом уничтожив безобразную кляксу, предложил Колену пойти в маляры.

На этот раз все прошло не так критично. Правда, все пятно Колену уничтожить не удалось, подвел плохо поставленный жест двумя пальцами. Но Учитель остался доволен:

– Уже лучше. Попробуй еще раз.

Со второй попытки, к радости ученика, пятно исчезло.

– Дал, остался ты. «Замедление Коороса»!

С этими словами Учитель метнул в старшего ученика мелкий камень. Заклинание состояло всего из двух коротких слов и жеста, а Дал обладал завидной реакцией. Камень замедлил свое движение и лег в подставленную учеником ладонь. Не самые легкие чары, между прочим. Лично Ларгету было бы проще поймать камень рукой.

– Блестяще. Так, с этим тоже закончили. Теперь – предельное внимание. Держите наготове перья и чернильницы. Будем записывать новое заклинание.

Ларгет подобрался. Новое заклинание всегда таит в себе определенную опасность, так твердил Учитель. Но все новое обладает также и необъяснимой притягательностью.

– Чары носят название «Малое отталкивающее заклинание Эленаара». Действие заклинания – отталкивать нацеленные в чародея предметы и чары. Из названия мы видим, что предметы должны быть небольшие, а чары – первого уровня. Собственно, «отталкивающее» не совсем правильно подобранное определение. Правильнее было бы употребить «возвращающее», но магистр Эленаар создал заклинание незадолго до смерти и, видимо, не успел заменить рабочее название на более подходящее. Итак, чары возвращают брошенные мелкие предметы и слабые заклинания. То есть брошенный в чародея камень ударит, скорее всего, в руку бросавшего…

– С той же силой? – быстро спросил Таль.

– Сила ответа напрямую зависит от того, сколько энергии вложено в чары, но не превышающей силу броска. А «Магическая стрела», выпущенная сегодня Ларгетом…

– Вернулась бы в башку Ларгета, – под смешки остальных учеников резюмировал Донован. Таль погрозил ему кулаком. С Донованом они не слишком ладили.

– …ударила бы в руку Ларгета, при условии, что в «Малое отталкивающее заклинание Эленаара» было бы вложено не менее половины энергии, затраченной на атакующее заклинание. Что, кстати, тебе, Донован, пока вряд ли удастся проделать. Урон составил бы разность обеих энергий, деленную пополам, минус вычеты на потери. Потери прямо пропорциональны расстоянию между магами. Дал, когда жил магистр Эленаар?

– Магистр Эленаар умер более двухсот лет назад, – гордо подбоченившись, начал Дал. – Большая часть его жизни прошла в городе Тарон, столице Квармола…

– Достаточно. Таким образом, это относительно новое заклятие. При относительной легкости слов мы имеем дело с двумя непростыми – для вас, конечно, – магическими жестами. Итак, смотрите внимательно и повторяйте за мной…

Таль внимательно наблюдал за действиями Учителя. Время занести в учебную книгу еще будет – когда Учитель запишет руны на доске, а вот жесты надо запомнить сразу, а потом еще убедиться, что запомнил верно.

– Урок окончен, – объявил, наконец, Учитель.

Таль поспешил к выходу, на ходу повторяя показанные им жесты. Не доходя до двери, он дернулся вернуться обратно, обнаружив, что забыл на столе учебную книгу. Но остальные ученики уже рвались к выходу, вынося его своим напором в коридор. Поняв, что с течением нет смысла бороться, ученик скользнул в сторону, решив чуть обождать. Через несколько мгновений в классе уже никого не осталось.

Кроме, конечно, Учителя. А тот уже стоял у стола Ларгета, просматривая его рабочую книгу. Ученик похолодел. Сейчас он увидит рисунок… Ой! Не избежать тогда головомойки. А то и наказания – чистить котлы на кухне вместо занятий на мечах с Мастером Коэто.

Учитель бросил быстрый взгляд на Таля и отложил книгу.

– Что, рассеянная душа, вернулся за потерей?

– Ага. – Таль подошел к столу и забрал книгу.

– Ты быстро все схватываешь, – сказал неожиданно Учитель. – Словно бы даже вспоминаешь, а не узнаешь. Хотя чему тут удивляться… Ты, должно быть, знаешь, что в тебе течет кровь Титанов?

Ларгет нехотя кивнул. Еще бы не знал! Сколько пришлось ему в детстве выслушать историй о деяниях предков, богатырей и чародеев, вспомнить страшно. Хорошо, что его отдали в ученики к Мастеру Луру. К Учителю.

– Тебе отпущено куда больше сил, чем любому из нас. Намного больше.

Таль столбом застыл от изумления. Больше, чем любому? Включая Учителя? Ну ничего себе!

– Вот только без должного контроля эта Сила крайне опасна. Тебе надо лучше контролировать энергию, чтобы не причинить вреда себе и окружающим.

В этот момент Таль наконец догадался. Мастер говорил вроде все как обычно, но вид у него был отстраненный, словно наряду с заботой о контроле Силы Ларгетом его занимала куда более серьезная проблема.

– Учитель… – начал он и осекся. Голос его почему-то сделался хриплым. Сделав над собой усилие, он продолжил: – Мне кажется, вас что-то тревожит?

– Да ничего, – вздохнул Учитель и вдруг неожиданно остро взглянул на Ларгета. – Хотя… Думаю, ты имеешь право знать. Ты слышал о чародее по имени Сугудай?

– Королевский маг? Конечно!

– Он набрал много Силы последнее время. Вот только набрал он ее… нечестно.

– То есть как? – изумился Ларгет.

– Не могу сказать. Похоже, он как-то выпивает из магов Силу. А возможно, и знания. И сейчас уже совсем перестал таиться. Боюсь, его возможности уже выше даже гроссмейстерских. До нас от столицы, конечно, далековато, но однажды Сугудай пожалует и к нам. Кстати, кровью Титанов он тоже вряд ли побрезгует.

Таль похолодел. Услышанное больше походило на старую сказку, чем на правду. А может, Учитель шутит? Да нет, он и сам встревожен…

– Ладно, ученик, не бери в голову. Быть может, я и ошибаюсь. Вон Архимаг Стоун так и заявил, что я, дескать, совсем рехнулся. А Гроссмейстер Роули расхохотался и сказал, что, если я раздобуду подобное заклинание, он даст мне выпить всю его Силу.

Лицо Таля немедленно просветлело. Нет, страшные сказки он до сих пор любил, вот только… Не должны они так приближаться к реальности.

– Иди, ученик. Что у тебя там по плану? Занятия с Мастером Коэто?

– Да, Учитель. Работа с мечом и стрельба из лука.

– Из лука? Коэто на днях заявил, что в стрельбе ты побьешь любого из известных ему Мастеров. А ведь от него зряшной похвалы не дождешься. Признаться, меня это удивило настолько, что я присмотрелся к тебе повнимательнее. Ну да, кровь Титанов зачастую дает даром то, что другие приобретают годами долгих усилий и тяжелого труда… Которые вдобавок далеко не всегда приводят к нужному результату! Впрочем, это решать Мастеру Коэто. Не исключено, что теперь ты поучишь его стрелять из лука!

Таль ушел потрясенный. Сугудай был немедленно забыт. Он – Мастер стрельбы из лука! Ну не Мастер, конечно, но почти равен Мастеру! Непостижимо! Правда, он после первого же урока заметил, что задания Мастера Коэто, подбираемые для него, отличались от тех, которые он давал остальным ученикам. Если тех он просто учил стрелять, то его он учил стрелять из любого положения. Навскидку, вслепую, из-за дерева, стоя на коленях. И – быстро. Вот это как раз пришло не сразу. Сейчас Таль держал в воздухе три-четыре стрелы одновременно, хотя меткость его при этом изрядно падала. А Мастер Коэто рассказывал о стрелка́х, способных проделывать то же самое с десятком стрел, да еще без промаха! Или это он просто свои восточные легенды ему излагал?

На выходе его перехватил Бол:

– Что так долго? Учитель поймал на твоей картинке с крокодилом?

– Драконом, – педантично поправил Таль. – Нет, просто… побеседовали.

Он еще не решил, что стоит сообщить Болу из их разговора. Уж точно не про Сугудая – не хватало еще, чтобы по школе поползли слухи о столичном чернокнижнике. Бол, конечно, друг, но вот язык у него – без привязи. Вдобавок и слухи-то, скорее всего, ложные. Вот за это Учитель точно по головке не погладит! А насчет Мастера Коэто… Еще решит, будто он, Ларгет, хвастается. Вот если Мастер Коэто сам это скажет…

– Ага, беседовали, – недоверчиво хмыкнул Бол. – Ты еще скажи, что ему позарез надо было с тобой посоветоваться.

– Ему-то, может, и надо было бы, – невозмутимо подтвердил Таль. – Вот только советчик из меня – сам знаешь.

– Это да, – ухмыльнулся Бол. – Но он мог бы потом поступить наоборот. Хотя ты ведь ни «да», ни «нет» не говоришь. Прям эльф какой-то! У тебя уши-то какие?

– Чистые, – хмыкнул Ларгет.

– У эльфов тоже как раз чистые, – не отставал Бол. – И вдобавок острые и вывернуты как бы наружу.

– У меня не вывернуты, – отозвался Таль. – И вообще, где ты набрался этой чуши? Небось к каждому встречному эльфу в уши лез, извращенец!

– Книги! – Бол поднял вверх указательный палец. – Книги, гоблин зеленый, читать надо! В них все сказано, эльфы – остроухие. Это наиболее приметное их отличие от человека. Есть и другие: зубов у них больше, скулы у́же…

– Скулы и у людей бывают узкие, – поймал его Таль, против воли ввязываясь в дискуссию. – А зубы… Знаешь, сдается мне, тот, кто эльфу в рот полезет зубы считать, потом свои считать будет. С земли собирая…

– Спорить не стану, – согласился Бол.

– А в чем у них еще с людьми разница? – Ларгета разобрало любопытство.

– Ну, – Бол слегка смутился, – к примеру, у них гениталии отличаются.

– Что «отличаются»? – Этого слова Таль еще не слышал.

– Ну… Три яйца у них.

– Офигеть! Гонишь небось?

– Гадом буду! Так и записано: три, мол, яйца, и ни одним меньше.

– И зачем им столько? – Ларгет никак не мог прийти в себя от изумления.

– А чтоб бить удобней, – расхохотался Бол. – Откуда я знаю? Да и ничего это не дает – не станешь же ты эльфа за яйца хватать?!

– Еще чего! – возмутился Таль. – Вдруг ему понравится? Можно, правда, уломать девку какую-нибудь с ним в постель завалиться…

– Совсем сдурел! – возмутился Бол. – Если уж девку в кои-то веки уговорить удастся, так я всех эльфов куда подальше пошлю!

– Слушай, а на фиг нам вообще эти эльфы? – опомнился Ларгет. – Что мы к ним прицепились?

Бол попытался припомнить, с какой такой стати им понадобилось хватать эльфа за тестикулы, но, кроме того, что у эльфов их три, ничего не вспомнил.

– Не знаю, – честно признался он. – Вроде бы мне они ни к чему.

– Так и оставим их, – решил Таль. – Мне, честно говоря, по фигу, чем там у них генихалии отличаются.

– Гениталии, – хихикнул Бол. – От слова «таль».

Оп! А вот это уже серьезно. Вот придет сейчас этому придурку в голову скаламбурить – что-то вроде «гений Таль» – и все! Прилипнет кличка, вовек не отмоешься. Срочно менять тему!

– Сколько времени? К Мастеру Коэто не опоздаем?

Бол бросил взгляд на башенные магические часы – плод творческого союза Учителя и кузнеца Просфиро. Точнее, Мастера кузнеца… ох, как же достал этот этикет!

– Часа два еще, – сообщил он. – Можно пока перекусить.

– Угу, – откликнулся Ларгет. – А потом на сытое брюхо мечами махать. Или отжиматься. Или через овцу прыгать. А если еще кросс бежать заставит…

– Типун тебе! – возмутился Бол. – Сплюнь, сглазишь. Хотя в чем-то ты прав. У Мастера Коэто сытые не выживают. Бежать, не бежать, а отжиматься точно припряжет. С другой стороны, жрать охота – аж брюхо сводит.

– Тогда потренируемся, – решил Таль. – Сгрызем по паре яблок да по куску мяса – может, до обеда и хватит. А нет, так потом добавим.

– Лады. Дуем на кухню, а потом разберем новые чары. Я буду швырять в тебя камни… Всю жизнь, кстати, мечтал! Лучше бы, конечно, топор…

– Договорились. Физическая составляющая за тобой, магическая – за мной. Ты в меня камни, я в тебя – «Стрелку».

– На фиг, на фиг! – Бол изобразил страх, плавно переходящий в ужас. – Видел я твою «Стрелку»! Иной фаербол слабее. Как тебе, кстати, удалось? Учитель, бедолага, аж зеленым стал, понял, что за некромансера на нашу голову воспитал. Нет, а серьезно, что это ты отмочил на уроке?

– Знать бы! Вроде все как всегда делал, разве что настроение было хорошее. Ну и… вот. Бум, трах – мишень вдребезги.

– Да, дела. Ты, это, если вдруг опять когда настроение хорошим будет, только скажи. Враз испорчу, не беспокойся. Во имя общественного спокойствия.

– Да уж, что умеешь, то умеешь, этого у тебя не отнять. Слушай, Фаербол, мы жрать идем или как? Твоими сказками не наешься, знаешь ли.

Фаербол – в школе магов это прозвище просто само навязывалось. Впрочем, Бол им даже гордился. Не какое-нибудь там «Пятно» никчемное, ни даже Ларгет-«Стрелка», а – Фаербол! Звучит! Вот Бол и звучал, не умолкая. Некоторым так нравится звук собственного голоса…

– Давай в темпе!

До кухни недалеко. Поварята вокруг котлов суетятся, повара что-то готовят, варят… Алхимики, блин! Пахнет, однако, вкусно…

– Слушай, пожрать бы нам, – остановил Таль знакомого поваренка.

Как его звали, никто не знал. Впрочем, парнишка давно привык и охотно отзывался на имя «Слушай». Обычно он с радостью останавливался поболтать с Ларгетом, однако сейчас только отмахнулся: занят, мол. Другой поваренок был посвободнее, мигом соорудив два неописуемо больших сэндвича с мясом, луком и свежим огурцом. Ларгет с Болом моментом сдернули с кухни, прихватив с собой украдкой небольшой кувшин пива. Которое, вообще-то, до ужина ученикам было категорически запрещено. Впрочем, все знали, что повара не заложат. Вот черпаком отоварить за проказу – это пожалуйста, а Учителю стучать не побегут.

Усевшись прямо на траву в тени раскидистого дерева, они накинулись на еду.

– Жить хорошо! – через мгновение заявил Бол и с хрустом вцепился в сэндвич, одновременно попытавшись заграбастать кувшин. Таль дал ему по рукам – кто стащил, того и пиво. Первый глоток, во всяком случае. А потом кусок еды – и второй глоток. А потом… Ладно, держи…

– Вкусно, но мало, – пожаловался Бол, дожевывая сэндвич. – Сейчас бы куриный шашлык с соусом… Или оленью вырезку…

– Угу. Из Северного оленя, – подтвердил Таль. – Давай посмотрим, чем там нас Учитель порадовал… Так, на первый взгляд ничего сложного. Дельта времени – пять минут. Недолго оно работает, прямо скажем. Нет, мне кажется, по силам, только бы в жестах не напортачить… Ну-ка, кинь в меня камешек.

Бол, довольно ухмыльнувшись, метнул в него камень. Ларгет только собрался было вознегодовать: мол, слишком сильно, за такое и получить можно, как камень, не долетев до него, резво повернул обратно.

– Уй! – обиженно взвыл Бол, потирая левую руку. – Больно!

– Не фиг было кидать так сильно, – независимо ответил Таль. – Сам виноват.

– Ничего, сейчас отыграюсь, – пригрозил Фаербол, проглядев заклинание. – Моя очередь. Так… Да, жесты непростые… Давай!

Теперь уже Ларгет повторил его трюк. Камень взлетел в воздух и преспокойно ударил Бола в ту же самую руку.

– Блин! – огорчился тот. – В чем же дело?

– Палец недовернул, – указал ему Таль. – Надо вот так, а ты – вот так. Понял?

– Вроде бы понял, – неуверенно сказал Бол, делая жест. – Так?

– Да. Теперь – читай заново.

– Давай!

На этот раз все сработало, как должно. Камень, не долетев до Бола, набросился на Ларгета, но тот уже был начеку. «Замедление Коороса» – и камень легко ложится в подставленную ладонь. Ларгет тут же забросил его подальше.

– Красиво, – позавидовал Бол. – Ловко у тебя выходит. А это новое «Возьми себе» – полезная штука, да? В нас, магов, постоянно ведь камнями бросаются.

– Сиди уж… маг, – расхохотался Таль. – Хотя ты прав, вещь достойная. Не то что «Пятно». До сих пор не пойму, на кой оно нужно.

– Посадить Доновану на одежду, – ухмыльнулся Бол. – Вот он будет счастлив!

– Ну если только… Сколько времени? Ого, надо спешить. Мастер Коэто башку оторвет!

– С ума сойти, как время бежит! – искренне изумился Бол. – Вроде только что у нас было два часа. Хотел бы я знать, куда они делись?

– Давай бегом! Нам еще переодеться нужно!

Переодевание заняло минут пять. Чай, не девки – по часу собираться. И тем не менее в гимназиум они еле успели.

– Ага, а вот и наши торопыги, – невозмутимого широкого лица Мастера Коэто коснулся намек на улыбку. – Теперь, по-моему, все в сборе.

Он ответил полупоклоном на приветствие учеников.

– Так, для начала – разминка. Два круга вокруг школы – через кусты. Потом – сорок отжиманий на пальцах. Пошли!

– Интересно, зачем все это будущим магам? – пробурчал Бол, готовясь к старту.

– Ну почему же? Бег может быть крайне полезен молодому неумелому чародею, вроде тебя, Бол. – Мастер Коэто обладал потрясающим слухом.

Ларгет бежал молча, экономя дыхание. Бегал он достаточно быстро, да и прыжки через кусты проблемы не представляли. А вот дыхание ему Мастер так и не сумел поставить. Впрочем, два круга вокруг школы – это все же не кросс.

Донован дважды пытался поставить ему подножку, но Таль был начеку. Болу повезло меньше. Шепча проклятия и потирая ободранный локоть, он быстро догнал Донована. И тут же отомстил обидчику, слегка подтолкнув его за миг до прыжка через куст можжевельника.

– Ну сука! – донеслось в спину. – Теперь тебе не жить!

– Хоть на похоронах от тебя отдохну, – не остался в долгу Бол.

Он ускорился и почти на финише догнал Таля. Отжимания на пальцах – тяжело, но привычно. Впрочем, это пока разминка.

– Стрельба из лука, – объявил Мастер Коэто. – Кстати, Ларгет, для тебя – упражнения на мечах. С моими воспитанниками. Луком ты владеешь уже вполне сносно.

Воспитанники – парни, пришедшие в школу магов, чтобы стать воинами. Потому что здесь преподавал один из лучших мастеров рукопашного и вооруженного боя – Мастер Коэто. Будущие герои-рыцари. В большинстве своем – не то чтобы совсем идиоты, но люди вполне примитивные. Из магов-учеников с ними водился только Донован, который имел какие-то свои интересы. Сейчас Талю повезло – ему в напарники достался Алан, улыбчивый молодой ученик, чем-то похожий на самого Ларгета. По слухам, он собирался вначале стать магом, но Учитель не обнаружил у него Дара. Зато Мастер Коэто во всеуслышание заявил, что парень просто обречен стать рыцарем под стать Ланселоту. До Ланселота, конечно, ему было далеко, но на мечах он уже сейчас был третьим в школе, а в седле держался так, что заслужил даже прозвище – «Кентавр». Это притом, что мускулатурой и комплекцией он уступал почти всем ученикам-воинам. Впрочем, за последнее время он изрядно прибавил и продолжал расти.

На мечах Таль был вторым в группе магов-учеников, после Донована. Алану он, конечно, не пара, но замысел Мастера Коэто он понял. Стиль боя у них схожий, только воин знает и умеет больше, а значит, у него многому можно поучиться.

Мечи были учебные, закругленные на конце, затупленные по краям. Убить таким, конечно, не убьешь, а вот покалечить можно. Если не будешь осторожен. Мастер Коэто не признавал деревянные мечи. «Поленом можно печку топить, – говорил он, – а сражаться надо железом». Что не мешало ему почитать как оружие шест, от которого благородные рыцари нос воротили. И не мешало сворачивать упомянутым рыцарям благородные носы в другую сторону.

Таль и Алан встали друг напротив друга и, поклонившись – Мастер всегда на этом настаивал, – начали бой. Как Ларгет и ожидал, противник переигрывал его начисто, сразу же вынудив уйти в оборону. Причем недостаточно глухую – он то и дело цеплял Ларгета одним из своих излюбленных выпадов. Поняв, что в защите ловить нечего, Таль ринулся в атаку, но и там ничего не поймал, кроме пары пропущенных ударов – довольно чувствительных.

– Ты не мог бы помедленнее? – обратился он к противнику. – Я даже не вижу, как ты это делаешь.

– Ну хоть чувствуешь, надеюсь, – ухмыльнулся тот, но темп сбавил. Даже позволил Талю перейти в атаку, чтобы проверить свою защиту.

Защита у него оказалась под стать атаке. Как Ларгет ни старался, пробить было фактически невозможно. Впрочем, пара-тройка выпадов все-таки достигли цели.

– Неплохо, – снисходительно проговорил Алан, имитируя прямой выпад. Ларгет вовремя прочитал атаку и успел поставить блок справа – куда и был направлен удар.

– Эй, господа паладины, – вторгся в их поединок голос Мастера Коэто. – А ну, стоп!

Все ученики – и маги и воины – подтянулись к Мастеру.

– Показываю новое движение. Исходная стойка – «Цапля ловит мышь».

Ларгет тихонько хмыкнул. Мастер как-то обмолвился, что насмешники прошлых лет называли эту стойку «Эленаар ловит мышь». Надо же, эта байка даже до Востока дошла!

– Итак… Смотрите внимательнее…

Посмотреть движение им было не суждено. Во дворе появился мальчишка-скороход из близлежащего замка и сразу кинулся к наставнику воинов:

– Мастер Коэто! Мой господин послал меня к вам.

– Я б тебя тоже послал, – посулил ему воин. – Ладно уж, рассказывай. Похоже, урок на сегодня закончен. Разойтись! Все свободны.

– Интересно, что у них там стряслось, – с любопытством протянул Бол, пытаясь вытянуть уши до размеров эльфийских. – Что-то интересное, должно быть…

– Очень может быть, – согласился Ларгет. – Вопрос: чем бы заняться? Можно, конечно, попрактиковаться в магии, да мне что-то лень.

– Можно сходить к Учителю, – загорелся Бол. – Может, расскажет что-нибудь интересное. Или новое заклинание даст – и такое бывало. Или даст…

– …по ушам, – закончил за него Таль. – И такое бывало. Причем чаще, чем все прочее. Хотя мы, чай, не эльфы – нам уши беречь негоже. Пошли!

Бол открыл было рот (а возможно, он его еще и не закрывал), но промолчал.

У дверей башни им встретился Забор.

– Вы к Учителю? – спросил он. – Он вряд ли вас примет. К нему маг какой-то прибыл.

Бол и Таль переглянулись. Похоже, можно найти пару приключений на свою голову.

– Как прибыл? – как можно небрежнее спросил Таль. – На грифоне, на ковре-самолете или на коне, как все люди? Хотя если как все, то это уже не маг…

– Через портал! – возбужденно прошептал Забор. – Такой большой… огненно-синий…

Друзья переглянулись вторично. Большой огненно-синий портал – устоять было просто невозможно. Будь он огненно-красным, они еще могли бы сдержать любопытство…

– Идем, – решительно объявил Таль.

– Вы что? – испугался Забор. – Учитель нам такой нагоняй задаст!

– За что? – невинно осведомился Бол. – Прилежные ученики зашли продемонстрировать свои успехи в заданных чарах. Похвастаться, так сказать. Нет, я, конечно, не хвастун…

– Вы уже разобрались с заданием? – уважительно спросил Забор. – А у меня пока никак не выходит. Посмотрите, что я делаю не так?

– Потом, потом, – отмахнулся Ларгет, а ехидный Бол добавил:

– Кто же колдует в рубахе красного цвета? Ты хоть одного такого видел?

– Учитель ничего про это не говорил, – расстроился Забор. – Или я опять пропустил?

– Своя голова на плечах быть должна, – наставительно произнес Бол. – Это ж каким дураком надо быть, чтобы колдовать в красной рубахе!

– Не грузи человека, – попросил Таль, пожалев беднягу. Простодушный Забор был ему симпатичен, вот только с чарами у него плохо ладилось. – Шутит он. Шутки у него такие дурацкие, понимаешь? Каков сам, такие и шутки, так что не обижайся.

– Шутит? – с сомнением переспросил Забор, явно не зная, кому верить. Похоже, идея списать все свои неудачи на красную рубаху прочно поселилась у него в сердце.

– Ох, горе ты луковое, – вздохнул Таль. – Давай, показывай свое заклинание.

Обрадованный Забор принялся накладывать чары.

– Рука низко! Куда палец загибаешь, ворона? И окончания у слов не глотай! Еще раз!

– Руку куда, блин! Я же тебе говорил! Снова!

– Слушай, Ларгет, может, потом? – взвыл Бол. – Вот станешь Мастером, тогда и гоняй его, сколько влезет. А так мы вообще портала не увидим!

– Ваша правда, сударь маг, – согласился Таль. – Вот что, Забор! Ты тут пока потренируйся, а мы мигом до портала. Интересно ведь! Огненно-синий, это надо же!

– И пламенные всполохи по краям, – завороженно подтвердил Забор.

– Пламенные… Да мы ж лопнем от любопытства! – встрял Бол. – Давай-давай, работай, постигай азы магической науки. Мы, со своейстороны, тебе поможем – дай только Мастерами стать. Сделаем тебя бакалавром… Про рубаху не забудь! Пошли, гоблин несчастный, ну что ты опять застыл, как памятник основателю королевства?

– Я застыл, как памятник самому себе, – гордо ответил Таль. – Вот погоди, сюда еще путники будут приезжать, посмотреть, где это Гроссмейстер Ларгет учиться изволил. А ты, весь такой в обносках, будешь им втирать за мелкую монету – вот на этом месте Величайший застыл, как памятник самому себе… А настоящий памятник, соблаговолите посмотреть, во-он за тем углом…

– Слушай, достал! – возмутился Бол. – Еще минута, и я им твою могилку показывать буду. Тут, мол, лежит несостоявшийся Гроссмейстер Ларгет…

– А я запарился уже тебя ждать, – невозмутимо парировал Ларгет. – С тобой по жизни так: соберешься куда идти – либо не дойдешь, либо на завтра отложишь…

– Все, ни слова больше! Пошли, гоблин несчастный! Пока, Забор.

Портал отыскался в Приемном Покое. Забор не соврал – впрочем, парень он был сказочно правдивый. Действительно огненно-синий. И с пламенными всполохами по краям, к которым неугомонный Бол тут же протянул руку.

– Ты что, сдурел? – яростно прошептал Ларгет, толкнув его под локоть.

– Да ерунда. Огонь не обжигает, – лихо ответил Бол, убирая, однако, руку.

– Интересно узнать, как это сделано, – прошептал Таль, творя какие-то пассы.

– Эй, заклятия познания мы не проходили, – возмутился его напарник. – Это же третий уровень! Ты-то их откуда знаешь, или Учитель подсказал?

– Я их подсмотрел, – сознался Таль. – Не у Учителя, у нашего семейного мага. Когда он исследовал одну реликвию… По виду кубок. А потом прочитал и слова заклятия – старику и в голову не приходило, что кто-то заглянет в его рабочую книгу. А чары-то простенькие, даром что третьего уровня. Теперь помолчи. Не отвлекай.

– Отвлекай не отвлекай – все равно поднимут хай, – сострил Бол и заткнулся.

– Поднимут-поднимут, – посулил Ларгет. – И поднимут и задвинут. Веревку намылить не забудь, мало не покажется.

Он встал вплотную к порталу, что-то нашептывая себе под нос. Любопытный Бол тут же пододвинулся ближе, пытаясь услышать слова. Таль же в этот момент заканчивал заклятие широким жестом, и его рука наткнулась на любопытствующий нос друга.

Кто знает, удались бы ему чары или нет. Но заклятие не было завершено – слова, слетевшие с уст Ларгета, возможно, и относились к древней речи, но вот магическими определенно не были. Портал, столкнувшись с искаженным заклятием, повел себя донельзя странно.

Огненно-синие врата вдруг выгнулись вперед, и обоих юношей неудержимо повлекла в них какая-то сила. Башня содрогнулась.

– Вот мы и нашли приключение на свою задницу, – бодро сообщил Бол.

– …твою мать! – закончил заклятие Таль, но, похоже, оно не сработало.

С пронзительным свистом портал втянул их в себя. И наступила тьма.

Мастер Лур, Учитель, был поражен выплеском Силы, потрясшим башню. Первой его мыслью было: нападение врагов. Второй, и более верной, – ученики шалят.

– Прошу прощения, Мастер, – вежливо обратился он к своему собеседнику. – Я вынужден вас оставить на некоторое время. Похоже, опять мои орлы что-то натворили.

– Ну из таких вот сорванцов и получаются действительно великие маги, – понимающе усмехнулся гость. – Если, конечно, умудряются дожить до этого счастливого момента.

– Еще раз прошу простить меня. – Мастер Лур выскочил из залы с поспешностью, более приличествовавшей кому-либо из учеников.

Что какие-то посторонние чары коснулись портала, он понял почти сразу. Виновников «торжества» определил так же мгновенно и точно, даже без подсказки насмерть перепуганного Забора, зачем-то сменившего свою всегдашнюю красную рубаху на серую.

Бол и Таль, таких сорванцов на его памяти не было, а тут сразу двое! И кто из них зачинщик, попробуй определи. С Болом все понятно, человек сначала делает, а потом думает. Если более важных дел не найдется. А вот Таль… Обычно тот обдумывает все от и до. Но иногда действует по наитию – и тут вполне мог перещеголять своего приятеля.

Как сработал портал и куда именно забросило непутевых учеников, с налету определить не удалось. Мастер быстро стал накладывать чары познания. Он торопился – ребята вполне могли попасть в беду. Он должен успеть!

(обратно)

Глава 2

– На костер ведьму!

Лани вцепилась зубами в грубо ухватившую ее руку. Брань, прозвучавшая в ее адрес, была неплохим комплиментом остроте ее зубов.

– Ах ты, сука! Еще и кусаться!

Сильный удар по лицу, разбивший в кровь губы, заставил ее выпустить добычу. В ответ она метко пнула обидчика в причинное место.

– Ах ты!! – Тот наконец отпустил ее, но рука другого тут же схватила ее за горло. Дышать стало трудно. Лани попыталась ударить подонка связанными руками, но безуспешно, тот умело закрывался рукой.

– Ты, Шарап, ее не удуши ненароком. – Она узнала голос деревенского старосты. – Живую сожжем, и ладно, а с мертвой что делать? Повадится пакости делать, житья совсем не станет. Осиновым колом тогда разве что…

– Мертвую тоже сжечь можно, – пробурчал Шарап, но хватку ослабил.

– Сжечь и полено можно, – не согласился староста. – Да только проку от этого, кроме дыма, немного. Душа ее, понимаешь, ду-ша, покоя не найдет вот и станет так гадить, как и живая не гадила. Коров портить, кровь там у детей пить…

– Коров ты сам портишь, скотоложец, – прохрипела Лани. Хватка на шее снова усилилась. Сзади хохотнули.

– Дык она ведьма, ей виднее, – хмыкнул, судя по голосу, Опарь. – Любого на чистую воду выведет, хучь и старосту. Глазастая! Так что ты, это, полегче, а то еще мановары какие родиться начнут.

– Минотавры, – поправил Шарап.

– Во-во, хрень с рогами. Гы!

– Неча ведьму слушать, – взбеленился староста. – Слыхали, что священник баял? Нечисть она, почитай, и не человек вовсе. Все зло – от нее. Неурожай третий год. Засуха опять же. Дети болеют – кровушку она ихнюю пьет.

– Ну неурожаи еще при прежней ведунье начались, – рассудительно заметил Шарап.

– Та начала, эта продолжила. Одной травы дети – чертополоха.

– Ну я от нее худа не видел, – возразил Шарап. – Да и ты, староста, тоже. Не у твоей ли Саллах она роды принимала? Дочку опять же твою не она от лихоманки лечила?

– Сама порчу навела, сама и лечила! – визгливо выкрикнул староста.

– И жену сама обрюхатила, – заржал Опарь. – Одно слово, ведьма!

– Священник ясно сказал, все беды – от ведьмы, – упрямо гнул староста.

– То-то у меня и денег нет, и бабы стороной обходят, – поддержал тот, кого она столь удачно пнула, Дулбон. – Все она, ведьма, виновата!

– Положим, после ее пинка у тебя теперь одной проблемой меньше, – хохотнул Опарь.

– Ладно, кончай базарить, – прикрикнул староста. – Ведьму – в сарай, чтоб не сбегла. А ты, Опарь, возьми мужиков, да костер ей сготовь. Побыстрей бы.

– Чай не баба, мужиков-то брать… За какое, кстати, место?

– Заткнись, баламут. Сперва дело, потом развлекуха.

– А с этой я бы развлекся. – Опарь бросил плотоядный взгляд на девичью фигурку. – Хороша, стервь, хоть и колдунья. Ну почему если красивая, то всегда ведьма, а?

– Чтоб людям глаза отводить, – твердо заявил староста. – Вон и священник то же глаголил. Что, дескать, происки это ди… дибло… Блина нечистого, вот!

– Сказать он может, – мрачно обронил Шарап. – А вот от лихоманки спасти или если кто грибов сдуру ядовитых нажрется… Или корову вылечить, теленка, от стада отбившегося, найти – это уж хрен вам с горы!

– Тише, дурень! Сказано же тебе, на коров она порчу и напускала. Нет порчи – нечего и лечить. Все зло – от ведьмы.

– Угу. Волков ягнят таскать тоже она заставляла, – согласился Шарап.

Сильные руки швырнули Лани в сарай. Дверь с шумом захлопнули.

Только теперь девушка позволила себе разрыдаться. Сколько себя помнит – семнадцать лет! – жила бок о бок с этими людьми. На отшибе, правда, жила, с деревенской знахаркой. С тетей Мафьей…

Тетя Мафья заменила ей мать. Ее теплые ласковые руки, ворчливая забота сделали ее детство счастливым. Деревенские ребятишки избегали Лани, побаивались, что ли… Разве что Добрел не боялся играть с ней, но он уже три года как покинул деревню вместе с родителями. Иногда ей очень не хватало веселого улыбчивого мальчишки, но как же болело сердце по тете Мафье! Пусто, грустно без нее…

Тетя учила ее разбираться в травах, лечить болезни, понимать зверей. У нее хорошо получалось – вот только людей понимать оказалось куда труднее, чем животных. Волк, которому она вылечила лапу, приветливо махал хвостом, встречая в лесу. Чапа, звала она его. И он сопровождал ее в дальних прогулках, чтобы никто из лесных жителей не обидел. Люди же…

Она всхлипнула. Еще вчера ей казалось, что вся деревня ее любит. Побаивается, конечно, – знахарка, ведунья, – но любит. И уж всяко в обиду не даст.

А сегодня… Сегодня ее предали. За что? За что?!! Она же не делала ничего плохого. Помогала, если было в ее силах. Засуха! Ну разве деревенской знахарке дождь вызывать! Тут ведь маг нужен. А маги в Ледании под запретом. Вот и выписали из города священника, чтобы своими молитвами дождь вызвал. За немаленькие деньги выписали…

Однако молитвы не очень-то помогли. То ли преподобный отец плохо зубрил, будучи школяром, учебные тексты, то ли его отношения с Творцом далеки от идеальных. А может, Всевышнему просто нет дела до маленькой деревушки. Итог один – «На костер ведьму!».

И хоть бы один вступился. Хоть бы один! Тогда она бы смогла… наверное, смогла бы простить остальных. Нет! Либо стыдливо отводили глаза, либо зло скалились.

«На костер ведьму!» Даже дядька Шарап… Он же ее ножи метать учил! Бывший королевский ассасин, ведь ни Творца, ни блина не боялся! Нет, и он не вступился. Все, все предали…

Смерть – разве это настоящая боль? Немного страдания… Шипящие в огне волосы, обожженная плоть… Дыхание, перехваченное тяжелым масленым дымом… Немного боли… Нет, все равно страшно. Но предательство – больнее. Оно отравляет последние ее минуты перед казнью. Мешает уйти из жизни спокойно…

– На костер ведьму! – Рев толпы, прорвавшись сквозь ветхие стены сарая, заставил ее вздрогнуть. Похоже, свечка ее жизни догорает. Дверь распахнулась.

– Вставай, стерва. – Это Опарь. – Пошли.

Он грубо рванул ее за руку. Лани с трудом поднялась. Она уже не сопротивлялась – зачем? Не осталось ни сил, ни желания.

– Полегче, парень. – А это уже Шарап. – Она пусть и ведьма, а нам людями должно оставаться. Пошли, девка.

Вот так. «Людями», значит. «Девка», значит. Не «светлячок», не «солнышко», как раньше. «Девка». «Ведьма». Но оставаться – «людями».

Собрав все силы, она сумела не заплакать. Вышла с гордо поднятой головой. Так ей казалось. Лицо в крови, на скуле синяк. Зубы, впившиеся в нижнюю губу. Удержаться. Не заплакать, на радость подонкам. Выстоять.

Кострище уже готово. Все как полагается – вязанки дров, хворост для растопки. Врытый ствол – едва ли не толще ее. Помост – чтобы все увидели казнь получше.

Ее привязали к столбу. Вперед вышел священник, кругленький, благообразный.

– Грехи твои велики, ведьма! Покайся перед Творцом, ибо и для тебя не закрыты врата Царствия Небесного! Покайся, ведьма!

Его взгляд так и норовит сползти на полуобнаженную грудь. Чертов святоша!

Лани плюнула в сторону – чтобы ее слюна не осквернилась прикосновением к этому отвратительному похотливому существу – и ответила ругательством, из тех, что бросают люди, когда боль терпеть уже невозможно. И с мстительным удовольствием увидела, как перекосилась рожа святоши, словно он сглотнул что-то непотребное.

– На костер ведьму!

– В огонь! – неслаженно откликнулась толпа. – Жги, жги!

Староста подал преподобному факел. Тот зашлепал губами – молился, – но за гулом толпы слов было не услышать. Лани скользнула взглядом по толпе. Горящие в праведном гневе глаза, перекошенные рты, сжатые в кулаки руки. «Людями остаться», да, дядька Шарап?

Где-то далеко в лесу завыл в скорби волк. Чапа! Он не придет, волки боятся людских толп, да и огня тоже боятся. Но он с ней, сочувствует, скорбит… Маленькое серое сердце рвется от горя. Волк – хороший человек. Верный друг. А люди…

Священник закончил молиться.

– Сим предаю ведьму злокозненную в руки Творца для Суда его и наказания посредством пламени огненного, ибо огонь – свят, он очистит душу ея от скверны…

– Жги, жги ведьму, – ревет толпа.

Факел коснулся груды хвороста. Тот откликнулся радостным треском. Маленькие язычки пламени заплясали у ног Лани.

Все! Уже не свистнут стрелы удалых разбойников, которых она тоже когда-то врачевала. Не примчится в последний миг сияющий рыцарь на белом коне. И премудрый маг не явится в огненном столбе, чтобы отвязать ее. Все. Это – смерть…

Перед глазами девушки пробегала ее короткая жизнь. Вязанка трав под потолком хижины. Ее детский еще голосок: «Тетя Мафья, а оборотни взаправду бывают?» – «Бывают, солнышко, и взаправду бывают». – «Вот бы мне одного встретить!» – «А тебе-то он зачем?» – «Интересно ведь, какие они? А вдруг совсем-совсем не злые?»

Нож, свистнув в воздухе, вонзается прямо в центр мишени. Голос дядьки Шарапа: «Молодец, светлячок. Ловко! Теперь двумя сразу попробуй».

Деревенская улица. Стайка ребятишек, метнувшаяся врассыпную при ее приближении. «Ведьма, колдунья – злючка и лгунья!» Детская обида, слезы на глазах. Один – не побежал. Застыл посреди улицы, в глазах – страх и любопытство. «А ты что не побежал?» – «А я тебя не боюсь. Я вообще никого не боюсь». – «А вот я тебя как заколдую!» – «Не… Ты не умеешь. Ты еще маленькая». – «А зовут тебя как, герой?» – «Добрел». – «А меня – Лани…»

Ночное болото. Свистящий шепот упыря. Серебряный нож в руке. «Я не в твоей власти. Убирайся!» Тоскливый вой волка, почуявшего свою смерть. «Не бойся меня, серенький. Я не причиню зла. Давай-ка освободим лапку и перевяжем… Тише, не рычи. Будет больно, но ты потерпишь, правда? Ты же сильный и храбрый, да? Чапа, хороший…»

Хворост уже полыхал вовсю. Неторопливо занимались сухие дрова. Почти не было дыма, этого последнего милосердия для ведьм. Странно: она чувствует жар, обжигающий жар огня, но боли нет.

– Гори, ведьма! Гори, мерзкая тварь!

Как отвратительны эти оскаленные морды. «Оставаться людьми». И это – люди?

«Тетя Мафья, а как приворотные чары делать?» – «А вот об этом, девочка, тебе рано знать. Да и ни к чему». – «А почему?» – «Не дают они того, что в них ищут. Подобие любви дают, а самое любовь – убивают. Не нужны они тебе. Ты у меня вон какая красавица – к чему тебе приворот?» – «Да-а, а вон все девчонки целуются, а меня мальчишки стороной обходят». – «Значит, нет твоего суженого среди них. Подожди его, он появится. Только жди крепко!»

Поляна грибов. «Ищи, Чапа! Вот такие грибы – ищи!» Серый волк стрелой срывается с места. «Ой, какой же ты смешной, Чапа! Я говорю, грибы ищи, а ты мне зайца принес… А, ты, наверное, считаешь, что он вкуснее, правда? Ай! Не смей лизаться! У тебя же морда в крови! Ну не обижайся, Чапа, хороший…»

«А давай на спор, что я нашу реку переплыву!» – «Слушай, Добрел, а зачем – на спор?» – «Я докажу тебе, что я могу!» – «Да верю я, верю. Ох и дурачок же ты! Лета бы, что ли, сначала дождался…»

Пролетающий где-то вдалеке, над горами, дракон. Маленькое сердечко, подпрыгнувшее в груди. «Смотри, Добрел! Смотри, какой красивый! Почему люди их так боятся?» – «Потому что они злые». – «И вовсе и не злые! Смотри, какой красивый!» – «Ну и что, что красивый?! У него пасть – во! Когти – во! И огнем плюется! А у людей что?» – «А у людей – хитрость, коварство и подлость. Что против этого зубы и когти?» – «Не подлость и коварство, а – разум!» – «Уверена, что драконы считают по-другому!»

«Знаешь, Чапа, а мы вчера с Добрелом видели дракона. Такой красивый, серебристый! Да не Добрел серебристый, башка лохматая! А дракон. А Добрел – это мой друг. Такой же, как ты, только совсем не похож. Чапа, хороший, ты же все понимаешь, да?»

Огонь уже окружил Лани. С сухим треском занялось платье, еще недавно – предмет восторгов и гордости. Огненные язычки плясали около лица. Странно, но боли она не чувствовала. Казалось, огонь не жег, а ласкал ее тело. И еще более странно – на лицах толпы она видела уже не жажду смерти. Растерянность. Похоже, они опомнились, как после пьяной драки. Поняли, что сотворили. Завтра в глаза друг другу смотреть не смогут. Только ей-то что с того? Для нее уже не будет никакого завтра. А стыд – он глаза не выест…

– Гори, ведьма! – Да и откуда у них стыду-то взяться?

«Смотри, дядька Шарап, это – Чапа». – «Это волк!» – «Нет, не тронь его! Он друг!» – «Это зверь, девочка. Дикий зверь. Он не может быть другом. Отойди, дай мне выстрелить!» – «Нет! Беги, Чапа! Беги». Толчок под руку. Стрела уходит высоко вверх. Серая молния исчезает в лесу. «Зачем… Зачем? Он же… хороший». – «Однажды он перегрызет тебе глотку, твой хороший». – «Никогда! Он – друг!»

«Добрел, это Чапа. Он мой друг». – «Ты что, с ума сошла? Это же волк!» – «Ну и что?» – «Он тебя съест!» – «Нет. Он же друг. Ты ведь меня не ешь?» – «Я – человек! А он – волк. Он же не понимает!» – «Чапа все понимает. Ты что, его боишься?» – «Конечно, нет! Я… Знаешь, если честно, да. Боюсь». – «Не бойся. Чапа, это – Добрел. Он – друг. Понимаешь?» Огромный волк обнюхивает протянутую руку мальчишки. Потом осторожно, чтобы не напугать, подставляет под нее массивный лоб. «Можешь погладить. Он тебя не тронет. Он знает, что ты – друг». Тонкая мальчишечья рука, чешущая волку надбровья. Тихий неуверенный смех. Искры счастья в глазах человека, поборовшего свой страх и нашедшего друга.

«Ой, тетя Мафья! Какие у тебя вкусные оладышки! Я тоже хочу уметь печь такие». – «Научишься, деточка. У тебя еще все впереди». – «А у меня есть друг – Чапа. Правда, он волк, его все боятся». – «Ну и что, что волк. Главное – чтобы друг был хороший. Он – хороший друг?» – «Да! Самый лучший!» – «Ну так и не слушай никого. Дружбу нельзя предавать, девочка. Судьба накажет». – «А как накажет, тетя Мафья?» – «Одиночеством».

Пламя гудело, как растревоженный улей. Сухо потрескивали угли, выстреливая в небо снопы искр. Миг – и не стало толпы. Пламя накрыло ее с головой, избавив от вида перекошенных, сведенных судорогой ненависти лиц.

– Да очистится мир от скверны! – визжал, срывая голос, преподобный. – Да сгинут в огне проклятия ведьмины! Ибо истинно говорю вам, в Судный день Творец десницей огненной накроет весь мир, от греха его очищая! Так и мы…

Одиночество. «Я уезжаю, Лани. Мое семейство решило податься в город». – «А как же я, Добрел? Мне же будет не хватать тебя…» – «Мне тебя тоже. Но я тебя не забуду. Мы все равно останемся вместе – в памяти друг друга». – «Да. В памяти. И даже всесильное Время не отнимет этого у нас». – «Помни обо мне. Не забывай». – «А ты – обо мне». – «Прощай, Лани. Нам было хорошо вместе, верно?» – «Верно. Но теперь детство кончилось. Сказка – кончилась…» – «Она не кончилась. Она лишь ушла в прошлое». – «Прощай, Добрел. Удачи тебе!» – «Будь счастлива, Лани. Привет Чапе».

Одиночество. «Вот и пришел мой час, милая». – «Да что ты, тетя Мафья! Тебе еще жить да жить». – «Ведунью не обманешь, солнышко. Смерть, она уже рядом. Но пока не подходит – потому что ты рядом». – «Я не пущу ее! Я буду рядом!» – «Не заставляй старушку ждать. Она ведь не злая, смерть-то. Она берет человека за руку и отводит за Край. Не серчай на нее…» – «Ты не умрешь! Я не отдам тебя ей! Я… Я не могу без тебя…» – «Я – в памяти твоей. Я – в делах и поступках твоих. Я никогда тебя не покину. В шорохе осенних листьев, в звоне весенней капели, в зимней стуже и в летней неге – я. Умей только увидеть. Умей услышать». – «Тетя, милая!» – «Прощай, девочка. Не грусти обо мне, не делай мне больно». – «Я… я не смогу не грустить. Я не могу без тебя!» – «Я хочу, чтобы ты вспоминала только ту радость, что у нас была. А не скорбь». – «Я… постараюсь…» – «Прощай, милая. Будь сильной…» – «Тетя! Тетя, милая! Нет! Не-эт!!!»

Пустота. Боль и пустота. Ни мыслей, ни чувств – только воспоминания. Только – память…

Одиночество… Да, тогда она думала, что это и есть одиночество. До сегодняшнего дня. До того момента, когда услышала: «На костер ведьму!» Почему? За что? Ведь она никого не предавала. Неужели Творец может быть так жесток? Или это жестоки люди, творящие зло от его имени? Тогда почему Он не покарает их? Или Его справедливость не минует их, и они заплатят свою цену за предательство? Одиночеством…

Одиночество – это не когда ты теряешь близких людей. Одиночество – когда близкие становятся чужими. Когда тебя предают…

Языки пламени вдруг опали. Странно, что боли все еще нет. И – дышать стало легче. Будто веревки, туго стянувшие грудь, исчезли. Лани пошевелила руками – сгоревшие волокна покорно соскользнули вниз. И шагнула вперед, на край помоста.

Испуганно отшатнулась толпа. Побелевшие лица, в глазах – ужас. Громкий вздох десятков людей. Священник, прервавший речь, застыл с поднятой вверх рукой.

– Не ведьма, – чей-то шепот. – Огонь ее не берет!

– Святая! Никому зла не творила! – другой голос.

Страх. В глазах, в движениях – страх. И благоговение перед чудом.

Боль. Не от ожогов – от предательства. От непонимания. Боль и пустота в груди, там, где раньше было сердце. Теплое, отзывчивое сердце…

– Творец отпустил грехи ея и простил… – Это священник.

– Заткнись! Это мы перед ней виноваты. – А это Шарап. В его глазах – вина. Стыд, вина и запоздалое раскаяние. – Прости, солнышко…

Снова «солнышко», а не «ведьма». Почему-то это уже не радует. Боль на сердце, боль и тоска. Творец, почему ты не дал мне умереть?

– Предателям – нет прощения, – голос мертвый, словно бы не ее, – вы – сами себе кара. Я не брошу в вас свое проклятие. Вы – сами себе проклятие. Я не пожелаю вам смерти. Она – слишком хороша для вас. Не хочу ни видеть вас, ни помнить о вас…

Она идет сквозь толпу – обнаженная, беззащитная. С сердцем, истекающим кровью. Рыжие волосы лепестками огня скользят по плечам. И толпа поспешно раздвигается перед ней. В страхе. благоговении. В непонимании.

Она проходит мимо них, не глядя ни на кого. Проходит по улице мимо приземистых домов, мимо свежего пепелища на месте их с тетей Мафьей хижины. (Сердце сжимается от новой боли. А ей-то казалось, что больнее и быть не может.) И исчезает среди деревьев, и только волчий вой (днем! летом!) сопровождает ее.

– Все, жена, собирай манатки, – говорит Шарап, по-прежнему глядя вслед девушке. – Ни дня здесь не останусь. Проклято это место. Поедем в город…

– Ты чего, Шарап? – Это староста. – Она же сказала, что не будет проклинать нас.

– Она – нет. Мы сами себя прокляли. – Шарап в упор смотрит на старосту, и тот отводит глаза. – Теперь никому на этой земле ни радости не видать, ни счастья. Да и на другой – не знаю. Я уезжаю. Вы – решайте сами.

– Пропадешь ты в городе. – Это Опарь, посерьезневший, как-то разом растерявший всегдашние свои ухарство и бахвальство.

– Авось не пропаду. Тяжко будет, да. Да только такие грехи жизнью своей замаливать должно. – Он бросает тяжелый взгляд на съежившегося священника. – Вот только хватит ли ее, не знаю. Пойдем, жена. Надо засветло уехать.

– Дело говоришь, Шарап. – Это Кумила, кузнец. – Пойду и я собираться. Мне, бобылю, проще. Ни жены, ни детей… Молот с собой возьму, а за наковальней дело не станет. Для кузнеца завсегда работа найдется…

На следующий день начался исход. Жители спешили покинуть деревню, как крысы тонущий корабль. Часть, конечно, осталась – из тех, у кого голос совести промолчал. Да из тех, кто потрусливее. Впрочем, оказалось, что это одни и те же люди…

– Глянь-ка, ребята! Девка! Голая!

– Вечно тебе, Рубай, девки мерещ… Ох, ни хрена ж себе! Одна! Ночью! В лесу!

– А это, часом, не мавка?

– Какая, на хрен, мавка! Рожа-то вся в крови, видишь? В мавке-то откуда кровь?

– Вот свезло так свезло! Эй, красотка, иди сюда, погреем… Чур, я первый!

– Первый – атаман. Эй, девка, будем по-хорошему или силой?

Злобный рык заставил его отпрянуть. Рядом с незнакомкой возник из темноты матерый волк и зло оскалил клыки, глядя разбойнику прямо в глаза. Так, что тот с пугающей ясностью осознал – не пугает. Одно движение – и прыгнет. И даже смерть этого зверя не остановит.

Девушка спокойно подошла к огню и зачерпнула рукой горсть углей. Голой рукой!

Атаман сглотнул и отодвинулся. Всякое желание вмиг пропало.

– Кажись, ведьма, – прошептал Рубай.

– Какая ж это ведьма! Голой рукой в огонь! Эй, красавица, от нас-то чего хочешь?

Девушка подняла на него глаза – и атаман задохнулся от той боли, что плескалась на дне зеленых озер. Ласково погладила волка. Спросила непонятно:

– А вы – кто? Люди или звери?

– Люди, – удивляясь себе, ответил атаман. – Злые, изломанные, но – люди.

– Дайте тогда чем прикрыться. И глоток вина, если есть.

– Алмаз, быстро! Посмотри, что из шмоток ей подойдет. А ты, Рубай, вина разогрей!

Лани, поджав ноги, села у костра. Ее била крупная дрожь, тело сотрясали рыдания, но глаза оставались сухими. Волк тихо поскуливал, положив голову на ее колени.

– Поспи, милая. – Атаман вдруг почувствовал, как слезы торят дорожки по его щекам. – Отдохни. И не бойся – зла не причиним. Люди мы…

– Спасибо, – выдохнула она, закутываясь в принесенную одежду.

Рубай поднес ей глиняную чашку с подогретым вином.

– Спасибо вам, – повторила девушка, пригубив горячий напиток. Боль и напряжение постепенно оставляли ее. Волк перестал скулить и облизал ей лицо, преданно глядя в глаза. Через несколько минут Лани уснула.

(обратно)

Глава 3

Нанок был варвар. То есть так его назвали бы высококультурные жители Квармола или, там, Гардарики. Люди же с недостатком интеллекта (а таких большинство) называли его барбарианом. А иные подонки – и вовсе барбом.

Барбы… Упс! Извиняйте, варвары, это такие специальные люди, созданные исключительно для войны. Огромного роста, сильные, тупые, прекрасно владеющие топором и дубиной, но неспособные к мечу, ненавидящие лук как «нечестное оружие». Всегда стремящиеся подраться, пожрать и полапать девчонок. Причем именно в такой последовательности. Вдобавок варвары боялись и ненавидели колдовство (а как следствие, и колдунов). Вино и пиво, напротив, очень сильно уважали. Особенно неразбавленное.

Все вышесказанное полностью подходило к Наноку, за двумя уточнениями. Во-первых, Нанок не считал лук нечестным оружием, он просто не умел стрелять. А во-вторых, обучиться владеть клинком он просто не успевал. Меч – оружие дорогое, за него барыги дают в два, а то и в три раза больше, чем, скажем, за топор такого же качества. А дубину так и вовсе рекомендуют засунуть в задницу. (Глупо, между прочим. Варвары – люди довольно-таки наивные и доверчивые. Такому предложи – и засунет куда сказано.) В общем, все подхваченные Наноком в качестве добычи мечи неизменно пропивались еще до того, как бедняга варвар начинал смутно соображать, с какой стороны за них берутся.

Впрочем, боевой топор в его руках был не менее грозным оружием. Фехтовать им, конечно, тяжело, да и кому это нужно, когда враги после ударов отлетают на пару ярдов и чаще всего уже не встают? К тому же им и дрова рубить можно.

Нет, жизнью Нанок был вполне доволен. Лет пятнадцать назад, совсем еще юношей, он спустился с родных Кассарадских гор. Просто из любопытства – а чем еще порадует его мир? И мир порадовал. Блеском городов, ласками красивых девушек, звоном монет и добрым вином. Ну и постоянными драками, конечно, – варвар он или нет, в конце концов? Не то чтобы он так уж искал неприятностей – они с завидным постоянством сами его находили. Когда ты такого роста, да с литыми мускулами, редкий забияка пройдет мимо, не бросив вызов на свою голову. Даже рыцари не брезговали порой схватиться с ним, наплевав на низкое происхождение – азарт же! Победа над варваром у рыцарей стояла немногим ниже, чем, скажем, победа над колдуном. Или над другим рыцарем. Подвиг, стало быть.

Нанок рыцарей хорошо понимал. По сути, те же варвары, любят драться, вино любят и ни одной юбки не пропустят. Или соврут, что не пропустили, – ну так и Нанок любит порой прихвастнуть. Единственно, сражаются они, напротив, мечом и копьем, да еще в железе с головы до ног. Словом, достойные соперники для скромного, уверенного в себе варвара, хоть и пивом брезгуют, тупицы медноголовые. У-у, так и врезал бы!

Однако сейчас рыцарей поблизости не было. Хуже того, не было также вина и девок. А была только пыльная дорога, изрядная усталость в ногах (коня Нанок проиграл еще в городке Типел, что в Кордавиле) да полупустой бурдюк с водой.

С деньгами тоже было не густо. В кости ему, как правило, не везло, подходящая работа попадалась редко. То есть он был искусник, хоть куда, мало кто мог так же виртуозно пасти овец и убирать навоз, но почему-то во всех странах его мастерство оставалось невостребованным. Сам Нанок видел в этом волю Беодла – Громобога, которому он поклонялся. В самом деле, стоило ли покидать родные горы, чтобы пасти овец на чужбине? Воровать у него тоже не очень получалось, толстые сильные пальцы, способные сломать шею быку, не очень подходили для обшаривания чужих карманов. Впрочем, после каждой успешной драки Нанок всегда выгребал из карманов поверженного противника все мало-мальски ценное – трофеи, однако. А без драк ему удавалось прожить не каждый день…

Тем не менее настроение у варвара было удручающее. Хорошо еще, кордавильские степи сменились густыми лесами Ледании. Хоть солнце не так печет, да и воду попроще найти, не говоря уже об охоте. Ну какая охота в степи? Нет, дичи там как раз хватало, но уж больно пуглива, голыми руками да уставшими ногами ее не добыть. Другое дело, если на коне и с луком… Впрочем, коня у Нанока не было, а из лука он не стрелок.

У варвара между тем стал ни с того ни с сего сильно чесаться нос. Примета двух толкований не допускала – непременно к пьянке, хотя до города еще не меньше трех дней пути. И вряд ли кто по доброй воле угостит безобидного, миролюбивого варвара кувшином вина. Потому что люди цивилизованные отлично знают, что после упомянутой посуды варвары отчего-то перестают быть безобидными и миролюбивыми, а, напротив, пытаются сразу дать кому-нито в рыло и пересчитать кости.

Нанок недовольно глянул на солнце, пытавшееся уползти от него за горизонт. Можно было не сомневаться, что светилу в который раз удастся его подлый трюк, а значит, время было позаботиться о ночлеге. Варвар углубился в лес, выискивая подходящее место.

Полянка отыскалась быстро. К тому времени мешок варвара был доверху набит всевозможными грибами. После некоторого колебания он все же решил их выкинуть. Все равно он не знал, какие из них съедобны, потому что в горах Кассарада грибы не росли. В харчевнях он, правда, съел за свою жизнь немало блюд с грибами, но среди тех, что он нашел, похожих на виденные им не было. Может, вся фишка в том, что они не очищены и не пожарены?

Так или иначе, а со жратвой было совсем туго. Нанок достал из того же мешка последний кусок мяса и с сомнением его понюхал. Мясо пахло тухлой свининой. Это от грибов, попытался убедить свой желудок Нанок, но тот не поверил. Запах бил в ноздри, вызывая стойкое отвращение. Нанок зажал пальцами нос и, почти не жуя, проглотил весь кусок. Легко этим цивилизованным говорить, что варвары едят все, кроме камней!

Так, об ужине позаботились, теперь время подумать о костре, тем более солнце уже село. Нанок, не особо спеша, направился за деревья собирать хворост. Две ходки принесли ему немного сыроватых дров и здоровенную сухую валежину. Теперь не мешало набрать сушняка для растопки, и огонь будет гореть до утра. Хворост Нанок видел в овраге в последнюю ходку, когда тащил свою ношу на поляну. Немного поплутав в быстро сгущающихся сумерках, варвар обнаружил искомый овраг. Вот и хворост!

И вот тут – варвары славятся почти волчьим нюхом – он учуял запах разложения. В два рывка Нанок разметал груду веток. И замер – перед ним лежал полуразложившийся труп. Варвару стало страшно. Он не боялся врагов, ни живых, ни мертвых, но притом был крайне суеверен. Вид мертвого не погребенного тела, да еще ночью, разбудил дурные предчувствия. Вдобавок нос продолжал чесаться, требуя пьянки.

После недолгого, но с непривычки тяжелого раздумья Нанок решил похоронить незнакомого мертвеца. Сняв со спины секиру, он принялся копать землю. Не самое удобное орудие, но другого у него не было. И уж всяко сподручнее, чем ковырять землю мечом, как иные легендарные герои. Так что через короткое время получилась вполне сносная яма совершенно определенных размеров и очертаний.

К похоронам все было готово, и варвар решил обыскать тело – просто по привычке. И тут его ждал приятный сюрприз. Неизвестные убийцы даже не ограбили труп, в расшитом бисером кошеле Нанок обнаружил аж дюжину золотых монет – не медных и даже не серебряных, – дюжину больших золотых леданских марок. Немалые деньги, между прочим, – богатым человеком был, видать, покойный, только вот счастья ему это не принесло.

Вдохновленный успехом, Нанок зажал нос и, стараясь не смотреть на копошащихся червей, осмотрел пояс. Чутье бывалого мародера не подвело – еще пятнадцать марок и два квармольских дубара. Кроме того, варвар заметил дорогой перстень с сапфиром и золотой медальон, но их он не тронул. Кто знает, может, трупу они были при жизни очень дороги, настолько, что он и с того света вернется за грабителем. Меч и кинжал ему даже в голову не пришло взять, негоже мертвого провожать на тот свет без оружия. А вот деньги ему в загробном царстве точно не нужны. Пива или, там, вина на них не купишь. Зато он, Нанок, на эти монеты может выпить за здоровье, то есть – тьфу! – за упокой усопшего… Как, кстати, его имя? Нанок потянулся к медальону.

Нет, имени там, конечно, не оказалось. Да это и не было нужно. Выгравированный на медальоне орел – символ Ледании – явственно говорил о принадлежности покойного к королевской семье. Принц Тудор. Бесследно исчезнувший четыре месяца назад. Слухи об этом дошли и до Кордавиля, где в то время варвар и обретался. Пропавший во время охоты близ королевского замка и обнаруженный ныне Наноком за полсотни лиг от столицы, почти у самой границы с Кордавилем. Убитый кинжалом в спину…

Нанок сделал знак, отгоняющий зло. Принцы – они ведь не как все люди. А вот возьмет и встанет, чтобы отомстить обидчику или хотя бы лишить некоего варвара заслуженного отдыха. А что, да запросто. Молитвы-то над ним не читали, не знает их Нанок ни одной, а леданцы народ набожный, даже колдунов всех у себя повывели.

Варвар осторожно опустил тело в неглубокую могилу и присыпал землей. Только тут он обнаружил, что забыл вернуть покойному медальон. Но разрывать могилу – последнее дело, даже варвары так не поступают.

– Я верну его твоему бате, – осенило вдруг Нанока. – Может, и не из рук в руки, но передам обязательно. Пусть он узнает, где ты. Да и лежать тебе небось не в лесу полагается, а в склепе или где там у вас все остальные короли да принцы лежат. В смысле, мертвые, конечно.

Он вздохнул с облегчением. Теперь принц Тудор будет спать в земле, не тревожа его, Нанока. А если и вылезет, чтобы отомстить убийце, так и пусть его.

Упрятав медальон подальше, варвар вернулся на поляну. Хвороста он, конечно, набрать забыл, но возвращаться на поиски не стал. Беодл с ним, с огнем, он слишком устал, чтобы тратить время на эту чепуху. Нанок положил голову на валежину и уснул.

Поспать удалось недолго. Часа через два варвара разбудили крики и звон железа. Грязно, но негромко выругавшись, он прыжком вскочил на ноги, вглядываясь в ночную мглу. Первой мыслью было, что мертвый принц не стал-таки лежать под дерновым одеяльцем (именуемым иными из племен Кассарада дерьмовым). Но мертвецы не вопят, и не ругаются, и мечами, что характерно, не звенят. Во всяком случае, такие Наноку еще не встречались.

Подумав, варвар вытащил из ременной петли топор и двинулся на звук. Конечно, это бредни, что горцы ходят неслышно, как тени, но и шумной их поступь никто бы не назвал. Да и звуки схватки заглушали все, хоть песни ори.

Варвар подошел почти вплотную к дерущимся. Его свыкшиеся с темнотой глаза охватили панораму боя. Ну конечно, все как обычно. Четверо на одного. Этот один, правда, воин был тот еще – прислонившись спиной к толстому дубу, продолжал отбиваться от врагов, но силы его были явно на исходе. Нанок, секунду подумав, решил ему помочь.

– Ва-ар! – взревел он, бросаясь в бой. – За Беодла! Дави волков!

Нападающие, вздрогнув, тут же обернулись в его сторону. Должно быть, искали волков на предмет подавить. Не дожидаясь результатов их поисков, варвар перемахнул какую-то корягу и вступил в схватку. Его противник ловко принял удар на щит, но недооценил силу варвара. Щит брызнул деревянной щепой, звякнула под топором бронзовая окантовка, а сам воин (не разбойник же, раз со щитом, пусть и разбитым в щепу) отлетел на добрых три ярда. Впрочем, тут же подхватился и снова вступил в схватку.

Нанок уже дрался с другим. Этого поймать никак не удавалось, он вертелся волчком, ускользая из-под богатырских ударов варвара, и постоянно пытался контратаковать. По всему видать, был мастером, но Нанок и не таких укладывал. Изловчившись поймать топором лезвие меча, он приготовился крутануть его, обезоруживая противника, но как раз в этот миг в поединок вмешался первый противник. Вот тут варвару пришлось по-настоящему туго. Ночные гости были явно не новичками в бою, двигались слаженно, друг другу не мешая и под удары не подставляясь. Первый, без щита, провел успешную атаку. Нанок успел уклониться, отделавшись царапиной на руке, и тут же ему пришлось закрываться от выпада второго. Правда, тот немного увлекся атакой, и варвару в первый раз за всю схватку удалось выстроить противников на одной прямой.

– Ва-ар! – взревел он, бросаясь вперед.

Теперь у того, что стоял перед ним, было два выхода. Либо попытаться принять удар на щит – что, учитывая силу варвара, означало птичкой отлететь на напарника, – либо уклониться, и тогда секирой получит не готовый к этому партнер.

Противник парировал удар. Он сумел так отработать щитом, что топор лишь скользнул по гладкой поверхности. Но тут в него врезался сам варвар, и воин, потеряв равновесие, рухнул на напарника. Топор взлетел и с хрустом ударил в копошащихся на земле противников. Взлетел второй раз – и нашел лишь пустоту. Один успел перекатиться и снова был готов к бою. Зато второй уперто лежал на земле, то ли убитый, то ли тяжело раненный.

Стало полегче. Один на один – топор против меча, и никаких щитов. Правда, на воине была байдана, а Нанок доспехи не жаловал, ему хватало шкуры леопарда на плечах.

И вот тут противник его удивил. Резкое движение рукой, свист стали – и плечо варвара пронзила острая боль. Подонок метнул нож! Нанок взвыл от боли и досады. Так провести! Как мальчика! Как варвара, Беодл его побери! Как паршивого барба!

Злость бросила его вперед, на что и рассчитывал противник. Удар за ударом проваливались в пустоту, а тот явно готовил ответ, отступая шаг за шагом. И тут случилось то, чего игравший берсерка Нанок и ожидал. Отступая, воин запнулся ногой о выступающий корень дерева и на миг потерял равновесие. А секундой позже – и голову.

Нанок, тяжело дыша, обернулся посмотреть, как дела у спасаемого. Тот стоял ярдах в пяти – гибкая фигура с натянутым луком в неярком лунном свете. Похоже, страховал во время поединка, чтобы спасти за секунду до смерти. Хороший мужик, надежный. И с понятием. Не стал портить бой меткой стрелой, обламывать человеку удовольствие. Но и на самотек дело не пустил.

За спиной незнакомца в неестественных позах застыли три тела. Беодл, а третий-то откуда? Или он его еще раньше достал?

– Нам надо бежать, – резко проговорил незнакомец, забрасывая лук за плечо. Голос у него был сильный, богатый, как у менестреля, а акцент… Даже не акцент, а произношение какое-то непонятное. Как бы слишком правильное, что ли. Да ну, показалось, как оно так может случиться, слишком-то правильное?

– Чего ради? – возмутился Нанок. – Я и так набегался, спасибо. Ноги уже не ходят.

– Друг, ты не понимаешь, во что ввязался, – устало проговорил путник. – Бежать надо, и бежать срочно. В глубь леса, а не по дороге.

Говорил он спокойно, будто никакая опасность ему не грозила. Как человек, который знает, что делает. Или, хотя бы, что надо делать.

– Надо так надо, – согласился варвар. – Сейчас только карманы им вывернем и…

– Нет. Дорога каждая секунда. Поверь, мне и самому интересно было бы их обыскать – вполне возможно, что на одном из трупов есть письмо-указание. Времени нет. Бегом!

И Нанок ему поверил. Поверил и подчинился. Сцапал с земли меч убитого – а вдруг когда подфартит научиться им сражаться – и бросился следом за спутником.

Этот бег сквозь чащобу варвар запомнит надолго. Он и при дневном свете так через лес не бегал. Каким-то особым чутьем его спутник выбирал путь в обход бурелома и зарослей. Бежал он легко, как-то даже красиво, изящно. Нанок едва поспевал за ним. Ветки настойчиво пытались попасть в глаза, быстро расцарапав физиономию в кровь. Под ногами захлюпала вода, сразу промочив полуразвалившиеся сапоги, – ручей. Надо было с трупов хоть сапоги снять, запоздало подумал варвар, топая отяжелевшими ногами по дну ручья. Брызги разлетались во все стороны, одежда вымокла до нитки. Хоть погоню со следа собьем.

Незнакомец покинул наконец мерзкий и мокрый ручей, быстро поднимаясь по склону оврага. Нанок грязно выругался – намокшие сапоги скользили по глине, и он дважды съезжал вниз с середины склона. Наконец, помогая себе мечом, он выбрался из оврага.

– Ну что же ты? Давай быстрее! – нетерпеливо бросил незнакомец. – Ходу, ходу!

И вновь нырнул в темноту леса. Варвар последовал за ним.

Бег продолжался долго. Спутник Нанока то и дело менял направление, так что даже способность ориентироваться у последнего дала сбой. Еще дважды пришлось бежать по ручью, и варвар дал себе зарок – никогда больше не мыться. В одежде, во всяком случае.

Сколько прошло времени, Нанок тоже не знал. Усталость навалилась на него горной лавиной, он едва мог уже переставлять ноги, а в ушах звенел нетерпеливый окрик:

– Быстрее! Да шевелись же ты!

Наконец незнакомец остановился и понес какую-то чушь:

– Все. Мы в полной безопасности. Три пояса дубрав, пояс берез и ельник. Ольха, рябина и ясень в трех ручьях. Не-ет, теперь ему нас ни за что не выследить. Слабо.

Нанок почесал взатылке. Он что-то не улавливал никакой связи между дубравами и погоней. Заблудится она там, что ли? А чем тогда три сосны плохи? С ручьями понятно, чтобы со следа сбить. Но чтобы в них плавали рябина и ясень, он как-то не заметил. Впрочем, может, и плавали, он тогда упорно проклинал мокрую воду и дырявые сапоги, мог и пропустить.

Нанок попытался незаметно рассмотреть своего спутника. Коричневый плащ – под цвет дерева, к которому тот прислонился, под ним – зеленая куртка (может, и кафтан – не разобрать), изрядно поношенные сапоги странного пошива. Охотник – не охотник, разведчик – не разведчик. Лук у него необычный, внушительный такой. На голове – зеленая же шапка, вроде колпака, скрывает волосы, лицо – молодое, ни усов, ни бороды. Шрамов тоже не видно – видать, здоров малый мечом махать.

– А ты, собственно, чего в драку влез? – неожиданно поинтересовался незнакомец. – Тебе что, своих проблем мало? Ты хоть знаешь, чьи это люди были?

Варвар задумчиво поскреб бороду. Чьи были люди, он не знал. Да и есть ли разница? Чьи бы ни были – нет их теперь, и точка. Слава Беодлу. И чего в драку влез, тоже не знал. Ну как же так, Беодл побери, драка – и вдруг без него?

– Четверо на одного – как-то неправильно, – выдавил он из себя.

– Неправильно ему, видите ли! Вот люди, а? Нет, я, конечно, благодарен, без твоей помощи меня бы просто убили, но все равно не понимаю. Ты ж ни меня, ни их не знаешь!

Варвар угрюмо молчал. Кроме «четверо на одного – нечестно», в голову ничего больше не лезло, а это он уже сказал. И вообще, жрать хотелось, просто беда. Для порядочного варвара всегда беда, когда нечего заглотить, а назвать Нанока непорядочным мало кто рискнул бы.

– Некроманта это люди, – сообщил незнакомец. – Самого Тубариха.

Ни о каком Тубарихе Нанок в жизни не слышал. И был вполне уверен, что и тот о нем тоже.

– Откуда в Ледании некромансер? – угрюмо спросил он. – Тут магию-то не жалуют. Священники любого колдуна на костер вмиг отправят.

– Некроманты не на виду, – пояснил собеседник. – Живет себе на отшибе, колдует потихоньку. Иерархи, впрочем, наверняка о нем знают, да не трогают. То ли побаиваются, то ли в своих целях хотят использовать. Народ тот еще!

– Звать-то тебя как? – спросил варвар, чтобы не думать, как это вдруг иерархи оказались народом. – Или эта тайна тоже не для моих ушей?

– Ох, виноват! Для друзей – Тил. Для спасителя моего – как для друзей.

Вот это загнул! – восхитился Нанок.

– А я – Нанок из племени агаков, рода Ронока.

– Агаки – это кассарадские горцы? – восхитился Тил. – Далеко же ты забрался! Впрочем, с другой стороны, а чего ты в родных горах и не видел? Камни да овцы…

Нанок вдруг проникся к собеседнику уважением. Мало кто вот так, с ходу, и Кассарадские горы-то вспомнил бы. А уж об агаках в этих краях и вовсе не слыхивали. Кстати, а сам-то парень откуда?

– А ты сам… – начал он, но Тил тут же перебил его:

– А это что у тебя?

Пальцем он не тыкал, но Нанок отчего-то тут же сообразил, что имеет он в виду не кровь на шкуре и даже не рукоять секиры, а медальон покойного принца.

– Да вот… – И он рассказал историю погребения тела. Всю, за исключением присвоенных золотых. Причем особо не привирая – а на это не всякий варвар способен.

– Так что ж ты его, дурилка, с тела-то снял?! – всплеснул руками Тил. – Совсем ребенок, честное слово. У тебя головы две или все-таки одна?

Нанок обиженно насупился. Сравнение с ребенком его задело. Затем на всякий случай ощупал голову – одна ли?

– Одна, одна, – подтвердил собеседник. – А вот встретит тебя кто-нибудь, медальон этот видевший, и той не останется. Поди докажи, что не ты его в спину ножом поцелил.

– Дык я, это, бате его снести хотел, – объяснил варвар, потупившись.

– Угу. Во дворец королю. В драной шкуре и с секирой за плечами. Да ты бы и до ворот не дошел, мигом бы оказался за решеткой в темнице сырой. Орел…

Варвар тут же забыл обиду. Орел – это сильно. Гордо даже. Кассарадский Орел – надо будет обязательно добавить прозвище к своему имени. Красиво звучит!

– Наивные вы все-таки люди, барбы!

А вот тут Нанок уже оскорбился. Во-первых, на малопонятное слово «наивный». Мало ли что эта хрень означает! А за барба так вообще в морду можно! Во-вторых.

Тил рассмеялся. Этакими звонкими переливами, что даже праведный гнев ни за что обиженного варвара начал куда-то исчезать, а на лицо поползла глупая ухмылка.

– Какое из моих слов задело тебя, друг мой? Тебе, знаешь ли, не идет оскорбленное выражение лица. И не сможет ли загладить мой промах глоток доброго вина?

Нос варвара зачесался прямо-таки нестерпимо. Похоже, одним глотком тут не обойдется… Он принял из рук Тила закупоренный кувшин и ловко вскрыл залитое сургучом горлышко. Первый же глоток заставил его поперхнуться – такого вина ему пить еще не доводилось. Когда он бывал при деньгах (и такое случалось), он изрядно попробовал неплохих и даже хороших вин. Однако далеко не настолько хороших! Сладкое, но не слишком, без малейшей кислинки, не терпкое, однако есть даже не привкус, а скорее, ощущение этой самой терпкости. И что-то еще в нем такое – запах меда, полыни и вереска и как бы предвкушение радости – яснее не скажешь. Э, да что там о вине рассказывать, пока не выпьешь, все равно не поймешь. А как выпьешь. Тут же добавить захочется…

– Эльфийское, – пояснил спутник, ловко раскладывая на подстеленной тряпице припасы.

Ого! Об эльфийских винах он слышал. Однажды среди добычи попался даже кувшин со странными знаками. Когда ему сказали, что это эльфийское вино, хотел его выпить. А когда сказали, сколько этот кувшин весит в пересчете на золото, тут же его продал и хохотал еще над глупцами, что тратят столько денег на заморские диковинки. Зря продал, дурак! Надо было самому выпить, столько удовольствия потерял! Да и выручку все равно оставил у девок да за игровым столом. Хотя и на выпивку немного осталось…

Варвар еще раз приложился к кувшину, прежде чем передать его Тилу. Затем потянулся к шмату мяса, любовно завернутому в лист неведомого растения.

– Эх, хорошо! – прорычал он, вгрызаясь в мясо. На его вкус, оно было слегка пережарено, он предпочитал полусырое, с кровью. И все равно – хорошо!

– Хорошая драка, доброе вино и под него немного еды – все, что тебе надо для счастья, не так ли? – с легкой насмешкой заметил Тил.

На этот раз Нанок не обиделся. Правда есть правда, что здесь обидного?

– Не, – ответил он, потянувшись к кувшину. – Еще бы красивую девку до кучи.

– Ну тут ничем помочь не могу, – звонко рассмеялся Тил. – Девки у меня в мешке нет, и сам я тебе ее не заменю. То есть – категорически отказываюсь!

Он снова рассмеялся, и варвар охотно к нему присоединился, пропустив мимо ушей обидное слово «категорически».

– Нет, ты мне скажи, откуда у тебя такое вино? – спросил варвар, возвращая кувшин.

– Ты не поверишь! – таинственно проговорил Тил, округлив глаза. – Сам сделал!

И оба в один голос расхохотались. Да уж, он, Нанок, умеет ценить хорошую шутку… Когда, конечно, понимает, что это шутка.

– А сам-то ты что с некромансером не поделил? – спросил варвар, отсмеявшись.

– А вот сюда лучше не лезь, – посоветовал Тил. – Хороший ты парень, Нанок, простой, веселый… Пропадешь ведь не за тумак медный…

– Ага, ты же у нас крутой, всех некромансеров одним пальцем, а дубина-барб только топором махать умеет. Да и то плохо, – язвительно ответил Нанок.

– Да что ты! – Тил от возмущения даже привстал. – Слова худого о тебе не скажу! А только не по зубам тебе это. И мне не по зубам, но ведь я и не лезу…

– Да я уж видел, как ты не лезешь. Один на пятерых-то.

– Меня вычислили, – нехотя сознался Тил. – Не выследили, а именно вычислили. А вот сам ли я прокололся или кто навел – не знаю. И меня это тревожит.

Он озадаченно почесал в затылке, нечаянно сдвинув свой дурацкий колпак. И тут варвара пробрало. Ухо! Остроконечное, вывернуто вбок. Не человек это! Эльф!

Нанок судорожно попытался вспомнить все, что об эльфах знал. Маленькие, с крылышками, спят на цветке и его же жрут. Не то! Это какие-то неправильные эльфы, может, уроды. Так, еще: в полчеловека ростом, живут в каких-то холмах и вдобавок все время танцуют какую-то непонятную джигу. Снова не то! Тил куда выше, да и танцевать пока не порывается. Хотя, может, еще просто мало выпил.

Еще какие-то эльфы с горшком золота… Нет, и это ни при чем. А вот было что-то еще о тех, что живут в лесу, куда людям хода нет. Дескать, увидеть их в лесу невозможно, пока сами не покажутся. Из лука стреляют так метко, что скворца в глаз поцелить могут. Правда, скворцов и прочую певчую птаху они, по сказкам, любят. Еще у них с зубами пурга какая-то – то ли кривые, то ли не хватает. Да, ухи острые, точно, вспомнил. И еще – самое главное! Три яйца у них, коли сказки не брешут. Да, но те пятеро-то как его в лесу-то увидели? Или сам показался? Хотя, похоже, это самое близкое к правде. Вон лук у парня какой! Чисто эльфийский! Да и этот его бред о дубравах и прочем становится если не понятней (хрен такое кто поймет!), то хотя бы объяснимым.

– Так ты – эльф! – выпалил он. – Надо же, живой эльф! Настоящий!

– Игрушечный! Нет, ну это надо же! – Тил попытался скрыть досаду. – Всю Леданию исходил туда и обратно – никто не распознал. А тут варвар, дитя гор… Ты вообще откуда об эльфах знаешь, горе мое? Только не говори, что в книге прочел – не поверю!

– Я, это… Из сказок, конечно. Правда, там мутно все. То вы как бы маленькие с крылышками, то в холмах с горшком золота танцуете…

– Да, интересно вы, люди, нас представляете. Столько чуши нагромоздили…

– А почему ты, кстати, по-людски говоришь? – Уши варвара покраснели.

– А заговори я с тобой по-эльфийски, ты бы понял? – резонно возразил эльф. – Что там еще ваши сказки о нас рассказывают?

– Ну с зубами у вас что-то не то… – начал варвар.

– Это у вас с зубами не то! – возмутился эльф. – А у нас – все в порядке. Даже не болят.

– Из лука никогда не мажете, – перечислял Нанок. – В лесу вас увидеть нельзя. Язык зверей знаете и птиц тоже. Рожи у вас узкие, как мой топор…

– Это твой топор узкий, как моя… – Эльф осекся и покраснел. – Упс. Извиняюсь.

– И еще у вас это… – Варвар несколько смутился. – Вроде как три яйца…

– Большое дело, – махнул рукой Тил. – Ну три, и что с того?

– Покажи, – попросил Нанок неожиданно для себя.

– Ты чего, совсем сдурел? – возмутился эльф. – Что за нездоровые наклонности?

– Ну любопытно же, – сознался варвар. – Целых три! Зачем столько?

– Чтоб было, – огрызнулся эльф, донельзя смущенный. – И смотреть нечего. У тебя два есть? Вот представь, что их три. И отстань от меня с моими яйцами!

– Воображения не хватает, – сокрушенно вздохнул Нанок. – Ну два понятно. Ну одно тоже понятно. А три! Третье-то где? Внизу, сбоку?

– Да пошел ты! – Эльф, похоже, не на шутку разозлился. – Где-где? На балде!

Странно устроены эльфы, озадаченно подумал варвар.

– Ладно, замяли. – Тил неожиданно звонко расхохотался. – Нет, ну это надо же – сидеть за кувшином вина с человеком и разговаривать о сравнительной анатомии! Уму непостижимо!

– А чего такого-то, – насупился варвар, смущенный незнакомым ругательством. – У нас в Кассараде вообще меряются… этим самым…

– Дикие вы люди, горцы – вздохнул эльф. – А у нас за подобные вещи на дуэль вызывают. До смертельного исхода. Вы, люди, вообще та-акие странные!

Варвар потянулся к кувшину:

– Ты и правда сам вино делал?

– Конечно. Кто же мне его сделает?

– Блин, такой талант зазря пропадает! Нет в жизни справедливости!

– Есть, – неожиданно серьезно сказал Тил. – Только мы не всегда можем ее увидеть. А вы, люди, еще реже. Все-таки век ваш слишком уж короток.

– А вы что, и впрямь бессмертны? – полюбопытствовал Нанок.

– Нет, конечно. Просто срок жизни у нас гораздо больше, чем у людей. Две тысячи лет – далеко не предел. Впрочем, тут нечему завидовать, просто время для нас течет по-другому. Я не могу объяснить, в вашем языке просто нет нужных слов.

– Да ладно. – Варвар явно был напуган перспективой сложных и долгих объяснений. – Ты лучше скажи, а с бабами у вас как? Они действительно сказочно умны, добры и прекрасны, как говорят наши сказки? Я за всю жизнь ни одной не видел. Хотя, по правде сказать, я и мужика-то эльфийского первый раз вижу.

– С вашей точки зрения – да, наверно, прекрасны. Умны – кто более, а кто менее. Среди эльфиек по-настоящему умных и добрых не больше, чем среди людей. Однако многие из них полагают, что жизненный опыт – немаленький, по вашему счету, – вполне может заменить ум, а вежливость – доброту. Только вот тепла от этого не получишь…

– В общем, такая же хрень, как везде, – подвел итог варвар. – Жизнь – дерьмо, все бабы – стервы. Зато у вас хоть вино вот такое делать умеют.

– У нас много чего умеют, – согласился Тил. – Беда в том, что нам, по большому счету, ничего не нужно. Все пройдено, опробовано. Скучно!

– А, так ты к нам развлечься пришел? – обрадовался Нанок. – Ну тут тебе повезло. Как доберемся до города, покажу тебе, как надо развлекаться. Драка, девочки, кабак – что еще нужно для счастья. Ну еще партия в кости. Тебе как, везет обычно?

– Как правило, – пожал плечами эльф. – Только я здесь не для развлечений. Некромант всерьез нацелился уничтожить наш лес, вместе с нами, конечно. И кто-то из Гроссмейстеров его, похоже, поддерживает.

– И на фига ему это нужно? – полюбопытствовал Нанок, пропустив «Гроссмейстера» мимо ушей.

– Ты об астральной структуре мира знаешь? – ответил эльф вопросом на вопрос.

– Не грузи меня, – попросил варвар. – Вообще, будь проще, и люди тебя полюбят.

– Вот чего мне не хватало для полного счастья, – фыркнул эльф.

– А кстати, Тил – твое настоящее имя?

– Эльфы не врут, – оскорбился тот. – Хотя и правду не всегда говорят. Мое полное имя – Тиллатаэль. Но для друзей – Тил.

– Во, блин, эльфы! Ты меня к друзьям причислил, чтобы только свою эльфийскую сущность скрыть? – подивился Нанок.

– Ну не только. Если б не ты, меня бы убили там, на дороге, – тихо сознался Тил.

Варвар передал ему кувшин. Эльф одним глотком допил все, что там еще плескалось.

– Кувшин пуст, – объявил он. – Ну это все же не последний.

И он извлек из сумки новую посудину, такую же, как только что употребленная. Варвар одобрительно прищелкнул языком.

– А медальон ты лучше выкинь, – посоветовал Тил. – Не доведет он тебя до добра. Уверен, что как-то это связано с некромантом. Сам посуди – не может принц вот так просто взять и исчезнуть. У него же охрана, между прочим!

– Может, и связано, – согласился Нанок. – Только вот выкинуть я его не могу. Я же мертвому слово дал. Живой еще освободить от него бы мог, а мертвый? Не будет мне ни покоя, ни удачи, пока не выполню обещания.

– Да, попал ты в беду, ничего не скажешь. Теперь тебе путь в столицу, а до нее лиг полста, не меньше…

– Они же триста миль, – согласился варвар. – Только идти-то придется. В ближайшем городе возьму себе лошадь получше – благо, деньги есть.

– Пропадешь ты один. Ты же малый простой, зайцы лапами загребут, – безнадежно махнул рукой эльф. – В городе небось посложнее, чем в горах, а?

– Разве что хищники другие, – хмыкнул Нанок. – Тил, я не вчера с гор спустился. Видел и города и деревни, кое-где за мой счет хотели поживиться, кое-кому это даже удалось. А другим – повезло не сильно. Жизнь такая.

– Нет, идти в столицу нам нужно обоим, – вдруг решился Тил. – Только вот незадача – нужно мне весточку в родные леса отправить. Лучше, конечно бы, самому съездить, да так уж вышло. Не свяжись ты с этим медальоном, все было бы проще. Хотя в чем-то ты прав, мертвого уважить должно.

– Вдвоем идти веселее, – согласился варвар. – И песенки петь можно, и байки травить. Говорят, вы, эльфы, поете так, как и птица Сирин не сумеет.

– Поем мы неплохо, – согласился Тил. – Только вот по пению меня мигом вычислят. А если ты запоешь, я сам удавлюсь.

– У меня неплохой голос, – оскорбился варвар.

– Возможно. Только вот слуха нет вовсе.

– Ну… мне такое уже говорили. Но ты-то откуда знаешь?

– Слышал, как ты ревел во время драки. Так вот, у человека, способного испускать такие звуки, слуха по определению быть не может.

– Зато я могу спеть так громко, что твоего чудного голоса никто и не услышит.

– Это да, дурацкое дело не хитрое. Сможешь.

– Слушай, что ты такой зануда, – огорчился варвар. – Вы, эльфы, все такие или просто мне так не повезло? Ворчишь, ворчишь, как старый дед. Тебе лет-то сколько?

– Лет триста. – Эльф хихикнул. – Но учти, я мог и ошибиться. Мы вообще не считаем свой возраст, как вы, люди. Зачем? Года, что прошли, все равно наши, а тех, что остались, все равно не сочтешь.

– Даже дни, – согласился Нанок. – К примеру, упадет тебе сейчас на голову камень – и абзац. Тебе-то ладно, а мне еще одну могилку копать.

Эльф наградил его возмущенным взглядом:

– Мы в лесу, дубина! Здесь-то откуда камень возьме…

Резкий свист в воздухе заставил его прерваться на полуслове.

– Берегись! – крикнул варвар, отталкивая Тила в сторону. Маленькая звездная искорка ударила в землю там, где только что стоял эльф. Полыхнуло жаром, земля ощутимо дрогнула.

– Звездный камень! – прошептал эльф. Вид у него был обалделый.

– Я же тебе говорил! А ты: в лесу, в лесу! Спать пора, вот что. Завтра в дорогу.

– А ты уверен, что ты не маг? – поинтересовался эльф, но Нанок его уже не слышал. Он спал, положив голову на полупустой мешок.

(обратно)

Глава 4

– …твою мать! – повторил Таль, ощутив себя в полете. Впрочем, состояние падения тут же прервалось без фатальных последствий. Ларгет ощутил, как приземлился на что-то мягкое. Нечто зашевелилось под ним и сдавленным голосом произнесло:

– Ну ты, гоблин, быстро слезь с меня! Ты же мне ухо, гад, отдавил!

– Первым был медведь, – оправдался Таль, однако все же слез с приятеля.

– Хорошо, что я не девка, – простонал Бол. – Как представлю, что на мне вот такие туши разложатся, плохо становится.

– Девки тоже бывают сверху, – успокоил его Ларгет. – Просто у тебя еще мало опыта.

– Да у тебя-то он откуда? – язвительно осведомился Бол. – Врешь ты все! Чтоб девка да сверху – ни в жизнь не поверю. Неудобно же!

– Им почему-то нравится, – пожал плечами Ларгет. – Ты мне вот что скажи, чудо: какого блина ты меня под руку толкнул? Я ведь, знаешь ли, заклинание читал, а не по нужде вышел! Вообще ведь гробануться могли!

– А лицо у тебя было, будто как раз по нужде вышел, – хихикнул Бол. – Хватит меня крайним делать! Не фиг было вообще бормотать, если не умеешь!

– Так, то есть крайний – я, – разозлился Ларгет. – Все было бы в порядке, если б ты меня под руку не толкнул! Я ведь уже почти прочел чары, они несложные. А жесты подсмотрели бы как-нибудь. А теперь что?

– А, кстати, куда это нас занесло? – запоздало поинтересовался Бол.

– Кто ж тебе знахарь? Понятия не имею.

– Вот же попали, блин! Теперь таких от Учителя получим, мало не покажется.

– Ты о другом подумай, умник. До Учителя еще добраться надо, а мы даже не знаем, в какую сторону идти. И вообще, Квармол это или не Квармол?

– Кто ж его знает. Степь какая-то. В Квармоле степей хватает – на юге и востоке. Может, мы вообще недалеко от школы?

– Хотелось бы верить. Темно, как у блина под мышкой. У нас-то до сумерек часов пять оставалось. Либо нас занесло совсем далеко, либо еще и временной сдвиг получили.

– А разве так бывает? – удивился Бол.

– В теории – бывает. Я про порталы читал одну книжку. А на практике…

– Понятно. Дураков не нашлось проверять. Мы и тут первые.

– Слушай, не нуди, а? Хотели же приключений на свою задницу – вот и получили.

– Так хотели только на задницу! А получили и на прочие части тела. Мало не покажется. Ладно, раз уж сейчас ночь, надо развести костер и поспать.

– Из чего ты его разводить собираешься? – Таль невесело усмехнулся. – Зажечь-то сумеем, не вопрос, а дров где набрать? Мы же, если ты еще не понял, в степи, а не в лесу.

– В степи много сухой травы, – заученно выдал Бол. – Имеются также кустарники…

– Глаза протри, умник! – Таль провел рукой по высокой траве, на ладони тут же осели ледяные прозрачные капли. – Вовсе она и не сухая. Дождь тут недавно прошел. А и сухая была бы – про степные пожары слышал?

– Ну и Творец с ним, с огнем, – ничуть не расстроившись, заявил Бол. – Так поспим. Ой, смотри, а звезды – как у нас! Я читал, что чем дальше от Квармола, тем сильнее изменяются созвездия.

– Я тоже читал. Да, похоже, ты прав. Либо Квармол, либо север Ледании.

– Эх, луну бы! Сразу что-нибудь разглядели бы… Смотри, вон там – это горы или все-таки облака? Что-то вроде звезды закрывает…

– Похоже, горы. Облака бы двигались. Значит, все же Ледания. Леданские горы, на самой границе с Квармолом, – сообразил Таль.

– А леданцы зовут их Квармольскими, – хихикнул Бол. – Вот дураки!

– Все! Посмотрим утром. Дай мне поспать, долдон!

– От гоблина слышу. Как ты можешь спать вообще? Страшно нелюбопытный тип!

– Дурак ты. Знаешь, как я на заклинании выложился? Даже на «Стрелку» сейчас не хватит. Третий уровень все же, не «Пятно» какое-нибудь…

– Ладно, спи, крестьянин от магии. Спокойной ночи!

– И тебе тоже побольше кошмаров.

Ларгет, против ожиданий, уснул далеко не сразу. Неожиданное приключение лишало его покоя. Бол же, наоборот, уснул тут же, едва улегся поудобнее. Таким уж он был, ничто не могло лишить его оптимизма и бесшабашности. Или точнее будет безбашенности?

Наконец сон все же догнал его. Веки налились свинцовой тяжестью, в полудреме он еще успел подумать, что завтра им предстоит тяжелый день. И уснул.

Что ему снилось, Ларгет не запомнил. Проснулся же он от холода и попытался закутаться в одеяло. Когда же ему не удалось найти даже кровати, Таль открыл глаза.

Солнце только что встало. Бол храпел, съежившись на сырой траве. Таль, дрожа от холода, сел рядом с ним и начал утреннюю медитацию. За годы обучения в школе это вошло уже в привычку. Медленно, одну за другой, он отпускал все мысли, открывая себя магической энергии. Последней ушла мысль о холоде.

Когда он вышел из транса, то увидел сидящего рядом Бола. Его друг проделывал то же упражнение. Ларгет не стал ему мешать, во время медитации это было недопустимо. С удивлением он обнаружил, что холод ему больше не досаждает.

Таль осторожно, чтобы не потревожить Бола, встал и сделал несколько шагов. Одежда его тут же вымокла – трава была по пояс, а утренняя роса выпала весьма обильно. Прищурясь, он вгляделся в далекие горы. Да, похоже, они в Ледании. Перейти через Леданские горы, еще лиг двадцать по степям в Квармоле – и они достигнут школы. Если, конечно, не собьются с дороги. Или не сорвутся в пропасть в горах. До сих пор Ларгету не приходилось карабкаться по каменным склонам. Впрочем, кажется, там были какие-то перевалы и даже тракт, также в Квармоле называемый Леданским, а в Ледании – Квармольским. Но вот где искать эти интересные места, он не представлял.

Рядом зашевелился Бол, выходя из транса.

– Жрать-то как охота! – протянул он, озираясь по сторонам. Желудок Ларгета тут же согласно заурчал, что да, мол, неплохо бы и в него забросить какую-нибудь еду.

– Жрать нечего, – грустно констатировал Таль обоим собеседникам.

– Да, и обед вчера пропустили. Слушай, а мы тут от голода не загнемся? – озабоченно поинтересовался Бол.

– Да не должны, – ответил Таль без особой уверенности. – Человек вроде бы может две недели не есть. А воду мы достанем заклинанием «Чаши», в конце концов.

– Ага. Если достанем чашу, чтобы ее наполнить, – мрачно ответил Бол. – Давай-ка посмотрим, что у нас при себе. Сейчас каждая мелочь пригодится!

При себе было немного. Из оружия – складной перочинный нож Таля, слишком маленький, чтобы вообще считаться оружием. Из еды – пара черствых лепешек, которые Бол заначил с прошлого завтрака, а съесть забыл. Обломок стрелы, который Таль давно носил в кармане, считая талисманом. Пробка от бутылки, надетая на наконечник упомянутой стрелы в качестве заглушки – чтобы не рвал одежду. Семнадцать серебряных монет на двоих – не так уж мало, если бы они были в городе. И все.

– Да-а… – уныло протянул Бол, – с этим мы до Квармола вряд ли дойдем.

Друзья растерянно замолчали. Ситуация, прямо скажем, была не из лучших…

– А впрочем, придумаем что-нибудь. – Бол вообще долго унывать не любил или не умел. – Можно из ремней сделать пращи и…

– …и стрелять из них твоими зубами, – безжалостно оборвал его Таль. – Степь ведь, камней не сыщешь. Разве только ты наколдуешь? Так я все равно из пращи стрелять не умею. Вот лук бы где достать…

– Да, из пращи нас не учили, – согласился Бол. – Камней, опять же, нет. Не смотри на мои зубы, не дам ими стрелять! Я ими ем!

– Есть же все равно нечего, – пожал плечами Ларгет.

– Не волнует! Хоть укушу кого-нибудь. А потом, может, одному из нас придется еще каннибализм изучать. Вот тогда они мне точно понадобятся.

– Интересно, хищники здесь водятся? – задумчиво спросил Таль.

– Кроме тебя еще степные волки. Говорят, мелкие, но охотятся большими стаями. Вроде еще степные львы есть, хотя не уверен, что в Ледании или Квармоле они водятся. И еще не уверен, что их едят. По-моему, они сами того…

– Можешь отказаться. Я решил охотиться на живца. Так что, живец, пока ты еще живец, начинай приманивать волков. Только по одному, понял? Я много не съем…

– Ага, сейчас, – ядовито произнес Бол. – Вот только ноги помою…

– Смотри, ястреб! Значит, где-то есть дичь. Ни в жизнь не поверю, что он здесь мышей ловит, – трава вон какая, ничего не увидишь.

– Дичь-то есть, а как ее поймать? Я силки плести умею, а из чего?

– Дурень, зачем нам все это? Мы же маги! «Стрелкой» я хоть буйвола положу.

– О, это верно. А я и забыл, что мы маги. Учитель-то больше про каких-то «недоделанных учеников» упоминал.

– Недоделанные в школе остались. А мы – маги, раз уж так вышло.

– Ну ты меня успокоил…

Из-под ног с шумом вспорхнула какая-то птица. Ястреб в небе перестал нарезать круги, явно собираясь познакомиться с ней поближе. Ларгет, держа птицу взглядом, произнес «Магическую стрелу». Тонкая струя огня сорвалась с его пальцев, поражая цель. Птица вскрикнула и рухнула вниз, сбитая «Стрелкой».

– Не слабо, – оценил Бол мастерство товарища. – Как будто в классе. По движущейся мишени, да с упреждением… Ты крут, гоблин!

Он двинулся вперед, собираясь подобрать добычу, но ястреб был быстрее. Камнем рухнув с высоты, он подхватил тушку и взвился вверх, набирая высоту.

– Отдай, сволочь! – завопил в ярости Бол. – Ларгет, срежь гада!

– Заткнись! – прикрикнул Таль. Держа ястреба взглядом, он тихо попросил: – Это наша добыча. Ты найдешь себе другую, а мы – нет. Отдай!

– Да что ты… – яростно начал Бол и осекся. Мертвая птица упала к ногам Таля. Ястреб, словно потеряв интерес, скрылся в вышине.

– Это как ты сделал? – ошарашенно спросил Бол. – Не понял!

– Просто попросил, – негромко ответил Ларгет, провожая ястреба взглядом.

– Ну ни фига себе – «просто»! Может, ты эльф какой?

– Ага, эльф. Нечего мои уши разглядывать! Сейчас еще чего посмотреть захочешь!

– Жаль, что не эльф. Сейчас бы мы зубов у тебя для пращи надергали. Эльфам все нипочем – новые вырастут. Или это у акул? Не помню точно…

– Слушай, достал, – огрызнулся Таль. – Мы тут век, что ли, стоять будем? Двинулись!

– Двинулись! А куда? И как же завтрак?

– К горам. А позавтракаем в обед. Все равно кустов я здесь никаких не вижу, огонь не разожжешь. Так что вперед и с песней. Нет, лучше без песни, знаю я, как ты поешь.

Бол двинулся вперед, неожиданно нагнулся и что-то поднял с земли.

– Во! – восторженно сказал он, протягивая Ларгету гнездо с полудюжиной яиц. – Теперь и на ходу можно позавтракать. Правда, странно – стоило ли забираться в такую даль, чтобы опять завтракать яйцами?

– А стоило ли забираться в такую даль, чтобы ходить голодными? – резонно возразил Таль. – Хоть какая-то еда.

– Твоя правда, – согласился Бол, передавая Ларгету его долю.

Какое-то время друзья шли молча, занятые едой. Завтрак получился не самый приятный, черствая лепешка с сырыми яйцами, но Бол с набитым ртом пробормотал, что бывает и хуже, на что Таль скептически хмыкнул.

– Как бы нам выйти на тракт? – заговорил Таль. – По этой дурацкой степи особо не побегаешь.

– Если знать, восточнее он или западнее, можно было бы свернуть, – предложил Бол.

– Ага! Сейчас спросим у кого-нибудь и сразу свернем.

– Слушай, ну чего ты такой злой? Еда у нас есть, от жажды тоже не помрем. Учись радоваться жизни, пока она не прошла.

– В компании с тобой за этим не заржавеет, – хмыкнул Таль, постепенно прогоняя плохое настроение. Солнце грело все сильнее, испаряя росу на траве.

Через пару часов они остановились у зарослей кустарника. Быстро натаскали сушняка, исколов при этом все пальцы. Бол ловко поджег его касанием пальца – это было даже не заклинание, скорее тест на обладание магией – первое, что показал им Учитель.

– Занозу посадил, – пожаловался Бол, разглядывая палец. – И вытащить нечем.

– Могу ампутировать, – предложил Таль, поигрывая ножом.

– Нет уж, спасибо. Тебе только палец дай – всю руку оттяпаешь. По самую задницу.

– Так вот откуда у тебя руки растут! – догадался Таль.

– Ты бы лучше птицу ощипал, умник, – возмутился Бол. – С перьями я жрать отказываюсь наотрез. Перья – они в подушке хороши, а не в обеде.

– Да, промашка вышла, – согласился Ларгет, быстро ощипывая добычу. – Совсем про это забыл. Надеюсь, огонь не прогорит за это время.

– На углях запечем… Хотя, какие угли от кустов! Смех один. Ладно, пойду соберу еще хвороста. Надеюсь, на этот раз заноз не будет.

– Если руки в другое место перетащишь, – хохотнул Таль, бросая горсть перьев в огонь, те противно зашипели, пустив гулять вокруг костерка отвратительный запах.

– Гоблин ты, – сморщился Бол и, оглушительно чихнув, полез в кусты.

Когда он набрал кучу хвороста, Ларгет как раз успел очистить и выпотрошить добычу.

Вскоре аромат жареного мяса поплыл над костром, вызвав у обоих юношей голодное урчание в животе. Сухо потрескивали ветки в огне, густой белый дым взвивался к небу.

– Ветки сыроваты, – определил Таль. – Не мог получше найти?

– Пока бы я искал, ты всю птицу схавал, – тут же откликнулся Бол. – Знаю я тебя, твою прожорливую натуру. Только кости бы и остались.

– Кости я тоже люблю, – возразил Таль, переворачивая над огнем птицу. Капли жира по-змеиному зашипели на углях. Бол украдкой облизнулся.

– Ниже к огню, ниже! – подтолкнул он приятеля. – Дай я…

Он попытался забрать толстую ветку с насаженной на нее дичью из рук Ларгета. Подгоревший прут с сухим треском переломился, и птица упала в костер.

– Нет, ну ты все же урод! – возмущенно завопил Ларгет. Бол виновато потупил глаза. – За что не возьмешься, все портишь! Блин, мы до границы точно не доберемся. Либо я тебя прикончу, либо свихнусь напрочь… а потом все равно прикончу!

– Ну ладно, ладно, – смущенно запротестовал Бол. – Я исправлюсь, честное слово! В конце концов, когда ты ее сбивал, я же тебе не мешал.

– Убью! – рявкнул Таль, добывая птицу из огня. – Точно убью. И съем!

– Ну как есть, гоблин, – хихикнул Бол, поняв, что друг на него уже не злится.

Таль сидел, о чем-то размышляя, жевал сухую травину. Через некоторое время Бол начал нетерпеливо ерзать и недвусмысленно поглядывать на аппетитно пахнущую тушку. Друг не обращал на него внимания. Бол печально вздохнул, приготовился терпеливо ждать, но долго не выдержал и взмолился:

– Хватит уже! Готово!

– Совсем съехал? – очнулся от размышлений Таль. – Еще жарить и жарить!

– Не могу больше! Давай как есть. Полусырая даже вкуснее. Давай, не томи!

– Блин с тобой, – согласился Таль, изрядно уставший держать птицу над огнем. – Действительно, жрать охота. Да и в путь пора, так мы никогда до гор не дойдем.

– У-у! Вкусно! – промычал Бол, откусывая от своей доли большой кусок. – Ай! Горячая, зараза! У тебя, кстати, соли не найдется?

– Угу. И лука с перцем, – усмехнулся Ларгет. – Жуй, что есть. Или лучше мне отдай.

– Разбежался! Я слышал, что, если нет соли, можно посыпать золой. Так делают все бывалые путешественники.

– Бывалые как раз без соли не остаются, – возразил Таль. – А коли есть охота, залезь рукой в огонь и посыпай своей золой хоть до черноты.

Он с хрустом вцепился в крыло, пережевывая мясо вместе с косточками.

– Не подавись, – посоветовал Бол. – А то ведь замучаюсь тебе ножом могилу копать.

– Не трепись. Тебе и лопатой лень было бы. Ты поел?

– Ну что за еда – половина цыпленка…

– Тогда пошли. Путь неблизкий.

– Это точно. Ты бы еще какую птицу завалил, что ли.

– Увижу, собью. Пошли, нечего рассиживаться.

– Ладно, двинулись. – Бол нехотя поднялся и затоптал угасающий костер.

Часа два они плелись по степи. Бол умудрился залезть в заросли репейника и теперь с проклятиями снимал с себя гроздья колючек. Таль подкалывал друга на предмет того, что репьи липнут к репьям. Бол периодически кидал в него колючки, чтобы тот разделил с ним радость сдирания их с одежды. Солнце давно перевалило зенит и теперь жарило немилосердно. Вдобавок откуда-то появились слепни, досаждая назойливым жужжанием и удачными попытками укусить в не защищенные одеждой места.

– Нет, ну это точно меня достало! – возмутился Таль, хлопнув себя по шее. Удачливое насекомое успело улететь на долю секунды раньше, оставив юношу почесывать место укуса. Ларгет выругался.

Бол оторвал один из последних репьев с рукава, отмахнувшись попутно от слепня.

– А ты его «Стрелкой» сбей, – ехидно посоветовал он.

Ларгет ловко перехватил в воздухе очередного кровососа и раздавил его в кулаке.

– У коров хоть хвосты есть, – пожаловался он. – Они ими слепней отгоняют.

– А у меня – ты, – согласился Бол, оборачиваясь. – Тоже плетешься, как хвост, сзади, только слепней почему-то отгоняешь только от себя.

– О, вон еще репей, – указал Таль.

– Где? – Бол на миг отвлекся, и тут же приятель запихнул ему за шиворот убитого слепня. – Блин, ну хватит, а? Детство, что ли, вспомнил?

– Ага, в меня репьями бросать – так поступок, достойный мага, а кровососа за шиворот – детство играет, так, что ли?

– Все, больше не буду. Мир?

– Тыр-пыр. Договорились. Стоп! Похоже, нас преследуют.

– Кто? – встревожился Бол, оглядываясь назад.

– Трое всадников. Кто здесь живет, в этих степях?

– Кочевые племена, насколько я помню. – Бол всегда увлекался историей и географией. – Их тут десятки, от сотни человек до нескольких тысяч. Мелкие.

– Мне и с сотней драться неохота. Как они с чужестранцами обращаются?

– Да на какое нарвешься. Некоторые накормят и помогут по возможности. Другие – свяжут и продадут в рабство. Третьи могут в жертву принести. Среди них, кстати, еще и каннибалы есть. Угадай, а они что сделают?

– Язык тебе отрежут, – хмуро бросил Ларгет, вглядываясь в далекие точки на горизонте. – Каннибалов нам только не хватало. Делать что будем?

– Убежать от конных мы не сможем. Спрятаться если? Если залечь в траву, могут не найти. Хотя, возможно, они с собаками. Тогда вообще кранты.

– Давай будем считать, что собак с ними нет, хорошо? Быстренько в сторону и на землю, понял? Будем надеяться на лучшее.

– Понял. Может, проскачут мимо.

Оба бросились влево, там трава была гуще и виднелись даже заросли кустарника.

– Блин! Опять репейник! – возмутился Бол, падая на землю. – А я только очистился.

– Не поминай нечистого, когда не надо! – прошептал Таль. Нечистый дух по имени Блин считался очень злокозненным и злопамятным. Не то чтобы Ларгет был суеверен, но сейчас рисковать ему отнюдь не хотелось.

Друзья затаились. Вскоре послышался стук копыт, приглушенный густой травой. Талю очень хотелось посмотреть, но он боялся себя выдать. Донеслись обрывки фраз на странном гортанном языке. Похоже, собак у них нет, подумал юноша, не слыша лая.

Бол внезапно дернулся, хлопнув себя по шее.

– Проклятая тварь! – возмущенно прошептал он.

– Молчи, дурак! – яростно ответил Ларгет также шепотом. – Терпи!

Всадники сразу замолчали, явно насторожившись. Таль беззвучно выругался. Стук копыт стал громче – похоже, кочевники приближались. Внезапно раздался торжествующий возглас одного из них, кони понеслись вскачь. Нашли! – понял Ларгет.

– В разные стороны, – шепнул он Болу. – Ну раз, два…

На счет «три» оба юноши вскочили и сломя голову бросились бежать. Таль быстро взглянул на всадников. Действительно трое. Кожаные одежды, меховые шапки (в такую жару! Совсем у ребят крышу снесло!). На плоских бородатых лицах – выражение азарта. Охотники, блин! Арканы наготове, один, ближайший, уже раскручивает в воздухе петлю.

Ларгет запнулся о какую-то кочку и упал. Петля волосяного аркана пролетела над ним. Быстро вскочив, он продолжил бежать зигзагами, отлично понимая, что ему не уйти. Двое из трех всадников бросились за ним, один преследовал Бола.

Снова свистнул аркан, и Ларгет только чудом сумел увернуться. Кочевник рассмеялся и что-то крикнул, похоже, подбадривая жертву. Для него эта нелепая охота была игрой. Таль ушел в сторону, и всадник с разгона проскочил мимо. Второй бросил аркан, но его же товарищ помешал ему получше прицелиться. Прямо второй Бол, подумал Таль, набирая скорость. Всадники с гиканьем и свистом припустили за ним.

Это походило на дурной сон. Слишком нереально – степь, кочевники. Такое могло быть только в любимых Болом приключенческих романах. Правда, там у героев наверняка были бы мечи и кочевникам в конце концов точно не поздоровилось бы.

Ларгет внезапно изменил направление, бросившись на всадника, дико вопя и размахивая руками. Испуганная лошадь встала на дыбы, но кочевник удержался в седле. Второму пришлось объезжать его, теряя скорость.

Таль бросился прочь, задыхаясь от бега. Долго так продолжаться не могло, и итог был известен. В лучшем случае еще две-три удачные попытки, а потом аркан найдет его плечи.

Крик Бола заставил его против воли обернуться. Так и есть – третий всадник мчался к ним, а за ним, быстро перебирая ногами, бежал друг Ларгета, стянутый поперек плеч арканом. И в тот же миг Таль ощутил сильный толчок, бросивший его на землю. Веревка больно врезалась в тело, Ларгета потащило по земле вслед за его пленителем. Попался! – мелькнула мысль, и отчаяние охватило юношу. Он кое-как поднял себя на ноги, принужденный бежать вслед за всадником. Исцарапанное лицо саднило, ноги словно налились свинцовой тяжестью.

Что там писали в романах насчет избавления от арканов? Ну храбрый рыцарь рассекает взмахом меча… Где ж его, гада, найти со своим мечом? Ловко зацепить веревкой о ветку дерева… Да и с деревьями в степи – не лучше.

Ларгет бежал, жадно хватая ртом воздух. Никаких мыслей в голове не осталось. Только усталость и желание, чтобы этот кошмар поскорее закончился.

Внезапно он увидел, что его кочевник сменил направление. Второй двигался наискосок, очевидно собираясь подъехать к третьему. Ларгет увидел шанс. Быстро, сжигая остатки сил, хрипя раскаленными легкими, он бросился ему наперерез, ослабляя хватку аркана. Всадник, почувствовав, что веревка провисла, собрался было выбрать запас, но именно в этот момент Таль бросился на землю, до предела натягивая аркан. Не успевший проскочить второй кочевник пытался сдержать лошадь, но не успел. Его скакун запнулся передними ногами за веревку и с жалобным ржанием рухнул на землю. Вопль придавленного всадника раздался следом.

Ларгета снова протащило по земле, сдирая кожу с запястий. Аркан больно врезался в тело, он взвыл от боли. Сквозь катящиеся по лицу слезы он увидел, как пленивший его всадник вылетел из седла, остановленный своим же арканом. Таль вскочил и, припадая на ушибленную ногу, бросился вперед, ослабляя веревку. Напряжение мышц – и петля перестала стягивать его плечи. Таль перебросил ее через голову и метнулся к лошади, которая только начала подниматься. К седлу был приторочен лук, небольшой лук и колчан со стрелами.

Он едва успел до них добраться, как пришел в себя хозяин лошади. Кочевник попытался подняться, но Ларгет саданул его в висок носком сандалии. Боль пронзила и без того пострадавшую ногу, но результат был достигнут. Кочевник рухнул без сознания, а Ларгет завладел столь желанным оружием.

Руки его действовали сами собой. Плавное быстрое движение – стрела легла на тетиву. Грозный короткий свист – аркан, который держал Бола, лопнул. На тетиву ложится вторая стрела. Миг – и появившийся в руке кочевника лук отлетает в сторону, безнадежно испорченный. Третья стрела ложится на тетиву, хищно глядя в лицо всадника.

Ларгет так и не смог выстрелить в человека. Даже в азарте боя он не был пока внутренне готов к этому. И кочевник, оставшийся на коне, видел это. Но видел и другое: достань он оружие – и страх пересилит в душе юноши нежелание убивать. Он развел руки в стороны и гортанно засмеялся.

– Ай, молодой батыр, сегодня ты, маленько, показал себя. Спрячь лук, никто не причинит тебе вреда. Ты не дичь, а охотник. Мы не нападем на тебя больше.

– Мне слишком понравилось держать его в руках, – напряженно улыбнулся Таль.

– Такой молодой и такой недоверчивый, да. Мы не причиним тебе, маленько, ничего плохого. Мы, хароги, маленько, чтим храбрых. Поехали к нам, каган будет рад тебя видеть. Он любит молодых и храбрых, да.

– Особо извращенным способом, – буркнул Бол, избавляясь от арканной петли.

– Ай, не говори про кагана плохо. Каган, маленько, сильный вождь.

С земли поднялся другой кочевник. Охнул, наступив на поврежденную ногу, свирепо взглянул на Ларгета. Потом посмотрел на своего товарища, сидевшего на земле, и рассмеялся.

– Ай, молодца, маленько. Таких батыров победил, да. Моим арканом сразу двоих с лошадей снял – и меня, и Кызыла. Ай, молодца! – И он снова рассмеялся.

– Что случилось? – поинтересовался Кызыл, услышав свое имя. Явно Ларгет слишком сильно приложил его по голове. Два других кочевника покатились со смеху.

– Ай, Кызыл, ты все пропустил, маленько. Молодой батыр взял нас в плен.

– Когда? – с тупым удивлением поинтересовался тот, разглядывая свои руки. – И почему, маленько, веревок нет? Ничего не понимаю!

– Ай, не бери в голову! Видишь, что у него в руках?

– Маленько, лук. У меня тоже есть… Ай, да это же мой лук!

– Это больше не твой лук, это, маленько, его лук. Трофей, да.

– Ай, как же так! Только что моим был!

– Э, забудь! Твоя дочь недавно тоже девкой была, да? Теперь это его лук. Ай, не лапай саблю – не девка, маленько.

Кызыл все же успел схватиться за рукоять, но тут же отдернул руку. В лицо ему смотрела стрела. Он перевел взгляд на Таля и развел руками:

– Ай, ладно, забирай лук, да? Для хорошего человека – не жалко.

– Он его уже забрал, – хихикнул Бол.

– Ладно, что дальше делать? – поинтересовался Ларгет. – Убивать я их не хочу, а отпустить нельзя: либо в спину ударят, либо своих приведут.

– Ай, зачем нехорошо говоришь? Батыр в спину не бьет, да? Едем с нами, гостем будешь. Гостю зло даже шакал не сделает!

– А много их у вас? Шакалов? – поинтересовался Бол.

– Есть, маленько. Вот Кызыла видишь…

– Ай, зачем меня шакалом назвал?!

– …Совсем не похож. А шакал – по степи ходит.

– Ходит, ай, ходит, – вклинился другой кочевник. – Вот кувалы – те чисто шакалы. Коня поймают – едят, маленько, человека – едят опять же, да. Ай, как есть шакалы!

– Маленько, согласен. Люди людей не едят, да. Шакалы, как есть шакалы. Ай, поехали к нам, баран есть, кумыс пить. Шаман в бубен бить будет – на удачу камлать, маленько.

– Возьми с них клятву, – присоветовал Бол. – Великой степью и Великим небом.

– Ай, грамотный шибко! Как шаман, да? Я, Бозал, из людей племени харога, клянусь, маленько, Великой степью и Великим небом не причинять вам вреда.

Два товарища Бозала с торжественным видом слово в слово повторили клятву.

– И все? – недоверчиво поинтересовался Таль. – Больно коротко!

– Э, слушай! Тебе слова нужны или клятва, да? Клятва не словами, клятва сердцем дается. Слова – для обмана, сердце – для жизни.

– Или для смерти, – встрял Бол.

– Или да. Ай, умный мальчик, как шаман умный. Маленько…

– Понял? – гордо спросил Бол. – Я – умный, да. А ты меня все – дурак да дурак.

– Не умный, а «умный маленько», – тут же парировал Таль. – Я тебе это с первого дня твержу. Ладно, я думаю, надо ехать. Самим нам тракт нипочем не найти.

– Да, надо ехать. С каганом познакомимся. Я никогда живого кагана не видел. Кстати, а что такое каган, вообще?

– Каган – маленько, наш вождь. Имя ему – Саргаш. Маленько, мудрый вождь, сильный воин. Э, Саргаш на три сажени в глубь земли видит. Потому – каган.

– А шаман насколько в глубь земли видит?

– Ай, зачем шаману в землю смотреть? Шаман, маленько, с духами говорит. Правда, они не отвечают, духи. Но по их молчанию он, маленько, грядущее зрит, да.

– Офигеть! – восхитился Бол. – Хочу быть шаманом!

– Ты и так вполне шаман. Маг-то из тебя все равно никакой.

– Что есть маг? – полюбопытствовал Бозал.

Ларгет почесал в затылке.

– Шибко крутой шаман, – честно ответил он.

– Угу, – понял кочевник и заткнулся, обдумывая информацию.

– Ладно, ребята, мы согласны. Едем к вашему кагану и его шаману.

– Ай, давно пора. Сколько время потеряли, да. Садитесь на кобылу Кызыла, молодые батыры. Ай, не упала бы до стойбища!

– Не бойся, мы не тяжелые, – ответил Бол.

– Ай, мне что бояться! Пусть лошадь боится!

Путь к стойбищу занял часа четыре. Таль, сидевший позади Бола, прилагал неимоверные усилия, чтобы удержаться на спине лошади, и проклинал свою несчастливую судьбу. Кобыла явно тоже была не в восторге от двойной ноши. Бол же, удобно устроившийся в седле, особых неудобств не испытывал и с любопытством оглядывался по сторонам, хотя, по мнению Таля, ничего интересного вокруг не наблюдалось. Степь, трава, кусты и синеватые горы у самого горизонта.

Лук и стрелы с костяными наконечниками у них никто даже не попытался забрать. Когда Ларгет спросил об этом Бозала, тот ответил просто:

– Трофей, маленько. С боя взял, с боя только забрать можно. Тебе нужнее, чем Кызылу. Воин без оружия – не воин. Нехорошо, да.

– А шаман без головы – не шаман, – тут же встрял Бол.

– Ай, твоя правда. Не шаман, совсем не шаман.

– И скоро будет стойбище? – осведомился Таль.

– Маленько осталось. Видишь, дым от костров – там оно и есть.

Каган оказался таким же, как уже знакомые Талю кочевники. Невысокого роста, с куцей бородкой и плоским, невыразительным лицом. Глаза, однако, смотрели остро и проницательно. С любопытством смотрели. Одежда, само собой, была побогаче, чем у прочих. Выделкой получше, на шапке – в два раза больше головы – золотые бляхи, на кожаной куртке – бронзовые цепи, как у члена магического ордена «металлистов». Сабля на ремне – клинок скрыт в ножнах, но рукоять богато украшена. Большой человек, видно сразу.

– Ай, добро пожаловать, гости дорогие, – приветствовал он их. Потом перевел взгляд на Бозала: – Или все-таки пленники? Тогда почему с оружием?

– Гости, гости, маленько, – успокоил его тот. – Были пленники, да. Теперь – гости.

– И так бывает, да, – утешил его каган. – Ай, батыры, давайте есть, пить да беседу вести. Сейчас шаман подойдет, камлать, маленько, будет. Где он, кстати?

– Спит, маленько, – ответил один из кочевников. – Пьяный в какашку, да.

– Ай, с духами говорить – тяжело, да, – посочувствовал местный монарх. – Совсем себя не бережет. Все время, маленько, жалуется – настоя из мухоморов у него нет. А что такое мухоморы – и сам не знает. Ну не растут они в степи, да. Разбудите его, маленько. Проспит, потом неделю ныть будет, да. А может, проклятие, маленько, навесит, шаман все же, работа такая. Шамана злить – себя не любить, да. – А вы, – обратился он к трем разведчикам, – угощение накройте. Баранина, телятина, сыр. Картошку любите?

– Не пробовали, – сознался Таль.

– Ай, нехорошо! Вкусно! И под все это – маленько водочки выпьем.

– А почему не кумыса? – удивился Бол. – Вы же, маленько… тьфу, вы же всегда вроде кумыс пили, из конского молока?

– Ай, где ты видел, чтобы конь молоко давал? Из кобыльего, да, пили. Только поймали мы как-то воина одного из Гардарики. Сильный воин попался, да. Сонным взяли, а то бы не дался. Пьян был, маленько, вот и уснул. Стали мы его шашлыком кормить да кумысом поить. Ох, и жрать здоров, маленько! А от кумыса плевался только. Пожил он у нас два раза по три дня (всего пять, значит), мы уж не знали, кому его, маленько, продать. Чистый убыток, да. А он и предложил – откроет секрет водки взамен свободы, да.

– И открыл? – не выдержал Бол.

– Открыл, да. Теперь водку пьем, из свеклы и репы делаем, ее в степи – полно. С соседями, маленько, торгуем. Ай, богатыми скоро станем, толстыми, да. Водку-то только в Гардарики делают, да у нас. Экзотика, понимаешь! О, а вот и наш шаман!

Да, никем другим этот человек быть просто не мог. Изрезанное морщинами лицо, причудливая одежда, сшитая из клочков шкур разных животных, вплетенные в седую бороду перья. В руках шаман держал бубен, которым задевал по дороге за все подряд. На взгляд Таля, он был не совсем трезв.

– Ай, приветствую тебя, великий каган, – сказал шаман голоском тонким и пронзительным… – Какого хрена разбудить изволил? Доброго здоровья тебе и долгих лет жизни, нехороший человек! Да будут стада твои сильны и богаты.

– Ай, не злись, да. Гости у нас, поговорить надо, выпить, маленько, и закусить.

Лицо шамана перекосилось.

– Опять выпить, да?! – возопил он. – Ай, не умеем мы пить, каган. Тот воин что говорил? «Дабы пошло хорошо, надо под соленый огурчик. А чтобы от похмелья избавиться, рассол пей». Ай, каган, не растет у нас в степи огурчик соленый! Как есть не растет, да! А посему и рассола у нас нет. О, моя башка совсем раскалывается, маленько…

– Ай, ну ты же шаман, да! Ты же всех лечишь! Вон когда Тимухаш руку потерял, ты ему обратно присобачил. Так до сих пор из задницы и торчит, да.

– Ай, плохо быть шаманом, каган. Лечишь всех, лечишь, маленько, – а тебя кто полечит? Как с духами говорить буду, когда башка пополам раскалывается? Они, правда, все равно молчат… О, где бы рассолу, маленько, надыбать!

– Может, я могу помочь, достопочтенный шаман? – предложил Ларгет.

Головную боль он снимать умел. Это даже не заклинание – все, кто владеет Силой, способны на это. Там, раны залечить – нужна магия, что да, то да. А такой пустяк…

– Ай, зачем говоришь, да? Только другой шаман может…

Таль возложил обе руки на голову старого похмельного шамана. Закрыл глаза, вбирая ладонями его боль, потом резко оторвал их от висков кочевника, сжав в кулаки.

– Вот где твоя боль, – показал шаману, потом, не оборачиваясь, махнул за спину, раскрыв ладони. Словно выбросил его боль.

– Ай, шаман, большой шаман. Почти что маг, да, – заголосил повеселевший шаман.

– Что есть маг? – полюбопытствовал вождь.

– Очень-очень крутой шаман, – пояснил шаман.

По знаку кагана они уселись за пиршественный стол. Правда, стола никакого не было, была лишь расстеленная на земле шкура. Кроме кагана и шамана, никого из племени не позвали – то ли много чести, то ли самим мало.

– Ай, гости дорогие, расскажите, долго ли по свету бродите, что видели, что слышали, – осилив здоровенный кусок баранины, попросил каган.

– Ай, великий каган, – начал Таль. – Долго, не долго ли, не в том печаль, а в том, как бы нам до дому добраться. Глупый и злой человек вмешался в заклятие сложное…

– От гоблина слышу, – обиделся Бол.

– …И завело нас заклятие на чужбину далекую, за горы каменные, за деревья деревянные, и вот пришли мы к вам с открытой душой и чистым сердцем…

– …И арканом на шее, – добавил Бол.

– …Чтобы указали вы нам заблудшим, где лежит тракт древний, в народе Квармольским именуемый…

– А в другом народе – Леданским.

– …Чтобы домой мы могли вернуться. – Таль подумал и добавил: – Маленько.

– Ай, хороший тост! – обрадовался шаман. – Давай выпьем за это!

Они выпили. Потом закусили. Потом снова выпили за тех, «кто дома не имеет и для кого просторы степи и запах навоза милее прочих земных богатств». Опять закусили.

– Ай, мои разведчики баяли, что ты аркан стрелой перебил. Меткий стрелок, маленько, у нас таких любят. – Каган после второй чарки изрядно повеселел. – Для такого – ничего не жаль. Хочешь, я тебе свой лук подарю? Шаман наш в него, блин знает, сколько заклинаний понапихал. Они, правда, маленько, не работают, но лук все равно хорош. Другого такого у нас в степи нет, да. Ай, да что в степи, во всем мире нет. Он даже свое имя имеет. Карамультуком зовут, да.

– Хорошее имя, – одобрил Таль. – Страшное и непонятное. Враги бояться будут. А как же ты сам без лука останешься?

– Я – каган, а не воин. Зачем мне лук? У меня воинов полно. Да еще шаман… бездельник, да. Я тебе, баранья голова, сколько раз говорил: отыщи мне соленый огурчик! А ты все – не растут, не растут. Я, маленько, если бы росли, спрашивать не стал. Зачем мне шаман нужен, если росли бы? В бубен бы побил, маленько, что ли.

– Да только вчера в бубен ученику своему дал. Он с копыт и слетел, как пьяная лошадь. Не умеет наша молодежь пить, да…

– В ответ на твой щедрый дар, о каган… – начал Таль, – позволь мне раскрыть тебе страшную тайну. Соленый огурчик можно сделать из свежего. Если хочешь, я запишу, как это сделать. Ты читать-то хоть умеешь?

– Ай, зачем мне читать. Я каган, а не читатель. У меня вон шаман есть. Умный, ай, умный! Пусть он и читает, да. А мне глаза портить негоже, не каганское это дело – читать. Ты рецептик-то запиши, лишним не будет, да.

Шаман из-за плеча смотрел в Ларгетовы записи, шевеля губами:

– Ага, соль… вода-кипяток… укроп… лист лавровый… Да, сильная магия, у-у! Ай, шаман, как есть шаман! Дай я тебе свой амулет подарю, такому шаману нужен будет. Силы прибавляет, скорости прибавляет, выносливости прибавляет, маленько, от твоих – втрое. Ай, действует недолго, да, но умный да смелый и за час много сможет. Шаман быстро бегать должен, да, чтоб не догнали. Как в руке переломишь, так действовать начнет, да. Ты мне вот что скажи: а волшебный рассол как делать? Плохо без него, ой, плохо! Хоть на стенку лезь… а где ее найдешь в степи, стенку-то?

– А та жидкость, что огурцы питает, рассол и есть, – пояснил Таль.

– Ай, совсем память ушла. Тот воин говорил, что рассол и огурчики соленые – из одной банки, а я, шакал глупый, думал, маленько, что он про ту банку, где водка. Ай, чтоб тому воину долгих лет жизни! Он ведь так и говорил, давай еще по банке, да! Ай, дикие они люди там, в Гардарики, совсем дикие. Но шаманы могучие, раз водку и рассол придумали. И огурчики эти соленые, да.

– Что, шаман, разобрался? Ай, молодец, теперь солеными огурчиками да рассолом торговать, маленько, начнем. Небось кто нашу бормотуху попробовал, сразу купит, да. Богатыми станем, пить-есть на золоте станем… Сортир построим, да.

– А сортир-то зачем? – поразился Бол.

– Ай, степь же кругом, ни одного дерева. Как без сортира-то?

– Да, если так судить… – Бол одним глотком осушил чарку, потянулся закусить редиской. – Плохо в степи без сортира, ай, плохо…

– В степи вообще плохо, а уж без сортира… – глубокомысленно произнес Таль.

– Ай, умен, умен, да. Каганом станешь, как вырастешь, – похвалил каган. – Хочешь, я тебя усыновлю, да? Сын кагана будешь, враг бояться будет… А?

– Ай, каган, у тебя же и так двадцать три сына, да? Зачем еще один? Пусть ко мне учеником идет, шаманом будет, маленько, ай, сильным шаманом.

– Слушай, каким таким шаманом, да? Двадцать три сына, а умного ни одного. За что Великое небо ко мне так жестоко? Вот встретил умного человека, усыновить хотел, да. Чтобы защитой мне был, когда старость придет. А ты шаманом? Нехорошо, да?

– Ай, нехорошо, каган, твоя правда. Ладно, бери его, усыновляй, маленько. Вырастет, каганом будет. А второго я в ученики возьму.

Таль понял, что еще минута, и им придется поселиться с кочевниками.

– Ай, добрые люди! Хорошо у вас, да домой нам нужно. Люди волнуются, да? Нехорошо, совсем нехорошо. У тебя, каган, и так двадцать три сына. Родную кровь обижать – ай, совсем-совсем нехорошо. А что умных нет – не беда. Молодые, да, поумнеют еще. Шаману скажи – он их уму-разуму научит, маленько. А посмышленее – в ученики возьмет, да. А и не поумнеют – не беда, много знания – много горя. Зачем им горе, да?

– Ай, прав ты, хороший человек. Хорошо рассудил, да. Выпьем за нас, умных, чтобы нам лучше жилось, чтобы золото липло к пальцам, а женщины… э… ко всему прочему.

– За нас, умных, да, – поддержал шаман.

– И за тебя, Бол, тоже, – шепотом добавил Таль, опрокидывая очередную чарку.

Через некоторое время Ларгет почувствовал, что абсолютно пьян. Бол уже храпел, привалившись к стенке юрты, каган тоже клевал носом. Держался только шаман, что-то рассказывающий ему о беседах с духами. Ларгет, перебивая, тоже что-то объяснял, и оба наслаждались приятной беседой.

– …И за это тоже выпьем! – донесся до него из мутного сонного тумана голос шамана.

– Выпьем! – Таль опрокинул чарку. Что было потом, вспомнить он так и не смог.

Шаман, оставшись в одиночестве, какое-то время продолжал говорить, потом, видя, что слушателей не осталось, вышел из юрты кагана и, прихватив с собой молодую плоскую девицу и кувшин водки, удалился. Очевидно, беседовать с духами…

(обратно)

Глава 5

– Мастер Агар, не могли бы вы на время присмотреть за моими подопечными? – Мастер Лур, Учитель, всегда спокойный и невозмутимый, сейчас заметно нервничал. – Я должен найти своих сорванцов, пока они не влипли в неприятности.

– Да о чем разговор, Мастер. Вы уже вычислили, куда их забросило?

– Не думаю, что это возможно. Я тщательно исследовал то, что они сотворили с вашим порталом. Сто сорок четыре точки, где возможен выход! За день я способен открыть семь-восемь порталов, вряд ли больше…

– Я мог бы помочь.

– Спасибо, Мастер, но это не имеет смысла. Пятнадцать за день на сто сорок четыре точки! Пройдет несколько дней, пока я доберусь до точки выхода. За это время их след в магическом пространстве успеет остыть. Вдобавок портал дал временной сдвиг…

– Что? Вы это серьезно, Мастер? До сих пор временной сдвиг был из области теории! Получается, ваши ребята подтвердили это на практике? Мои поздравления! Отличный материал для ученой работы на звание Мастера. Будь они бакалаврами, а не учениками, получили бы неплохой задел для следующей ступени.

– Будь они бакалаврами, мне не надо было бы сейчас разыскивать их по всему миру, – вздохнул Учитель. – В могилу они меня вгонят, ученики эти!

– Ну-ну, полноте, Мастер! Мне припоминается история об одном юном ученике, пробравшемся на Малый совет в саквояже своего учителя. Заклятие уменьшения, это, по-моему, чары восьмого уровня?

– Седьмого. – Мастер Лур ностальгически улыбнулся. – Видели бы вы, Мастер, их лица, когда мой Учитель вытащил меня из саквояжа за волосы! Ох, как они хохотали! Семнадцать Мастеров, два Гроссмейстера – хохотали, как мальчишки… Зато потом мне устроили такую порку, что я вообще пожалел, что у меня есть задница!

– Не сомневаюсь, что ваши беглецы тоже об этом пожалеют, – добродушно расхохотался Мастер Агар. – И все-таки седьмой уровень для ученика, гм…

– Свиток, Мастер. Я не знал этого заклятия, но у меня был свиток.

– А, тогда понятно. Рвешь пополам – и будь ты хоть крестьянином, заклинание сработает. Только свитки такой силы тоже на дороге не валяются.

– Гроссмейстер Оддар написал его для меня и подарил еще в глубоком детстве, – улыбнулся Учитель. – Чтобы я мог сыграть в Мальчика-с-пальчика.

– О, Гроссмейстера я хорошо знаю. Он был в комиссии, когда меня удостоили звания Мастера. По-видимому, вы тоже хорошо его знали?

– Более чем, Мастер. Он – мой дядя.

– О, вот теперь мне все понятно… Мальчик-с-пальчик, надо же! Однако мы отвлеклись.

– Согласен. Итак, портал дал временной сдвиг, примерно на восемь часов вперед, что дает мне определенную фору в поисках… И одновременно все осложняет. Если я сейчас же начну обшаривать точки выхода, это ничего не даст, потому что они еще не вышли из портала. В общем, этот путь отпадает.

– Да, сто сорок четыре точки, да еще этот временной сдвиг… Вы собираетесь найти ребят с помощью их личных вещей? Заклятие поиска?

– Боюсь, что временной сдвиг будет препятствовать и этим чарам. Я намерен использовать «Перст судьбы». Других вариантов не вижу.

– Хм, Мастер, не знаю, что и сказать. – Мастер Агар в сомнении погладил бороду. – Да, эти чары дадут возможность вам пересечься с ребятами в определенный момент, но это же страшно рискованно! Вы же знаете, «Перст судьбы» опасен даже для Гроссмейстеров! Одно из немногих заклинаний, где мы не можем вообще ничего контролировать! Я бы переждал временной сдвиг и попробовал бы «Дальновидение Коминтора». С учтенной дельтой времени…

– Возможно. А возможно, «Дальновидение» не сработает. И если эта попытка провалится, «Перст судьбы» уже нельзя будет использовать. Вы же помните граничные условия – «Доверие к судьбе. Только тогда она проникнется доверием к вам – если вы этого достойны». Это цитата из инструкции к чарам, как вы знаете.

– Ну… на самом деле я ни разу не применял эти чары. Я что-то читал о них, но в моей библиотеке этого заклинания нет. И если вы не против, я хотел бы посмотреть обряд. Хотя я не обижусь, если вы откажете. Мы все ревностно храним свои тайны…

– Что вы, Мастер! Я и так вам обязан! Конечно, я почту за честь, если вы будете присутствовать при наложении чар. Примите мое приглашение.

– С удовольствием. Заклинание десятого уровня – на это стоит посмотреть. Дайте мне знать, когда будете готовы.

– Разумеется. На сборы у меня уйдет не менее двух часов. Я пошлю вам Зов.

– Тогда, с вашего позволения, я хотел бы пока взглянуть на ваших учеников. Раз мне придется вас замещать, мне нужно с ними познакомиться.

– Конечно, Мастер.

Леса Ледании – странное место. Дремучие, потаенные, нетронутые. Звери в них – хищные и непуганые, человека не боятся. Они здесь – хозяева, а человек – не гость даже, а просто приблуда. Законная добыча для настоящего охотника. Лесной кот уже пробовал человечины и нашел ее вполне приемлемой. Ничуть не хуже оленины, к примеру. Правда, рога у людей покрепче – из железа, зато бегают они не в пример хуже. Ле́са опять же не знают, чутья у них нет: вот он, в двух шагах буквально, лежит себе прямо над головой – нет, не чуют. Олень бы давно сбежал, лови его потом по всему лесу. Эти не сбегут. Добыча, законная добыча хозяина леса. Сидят себе у огня… Кот чуть слышно заворчал, обнажив кончики белоснежных клыков. Огня он не любил и боялся. Извечный враг любого зверя, а эти, смотри-ка, нашли с ним общий язык. Но от него это не защита. Он, кот, умен и хитер, он вам не рысь какая и не медведь. Любой другой хищник дорогу уступит. Сразу уступит, едва заметит среди деревьев неслышную полосатую тень. Медведь может иногда пореветь, на задние лапы встать, словно человеку подражая. Смешно! Глупый зверь, брюхо при этом очень уязвимо, одним хорошим ударом кишки наружу. Хотя, если лапой при этом достанет, может и хребет сломать. Мохнатый увалень только кажется неповоротливым, а в драке быстр, от него этого не ожидают. То есть другие не ожидают. Он, лесной кот, прекрасно знает и силу и слабость мохнатого. И те из медведей, что поумнее, дорогу ему уступают, пусть с неохотой. А те, что умом не блещут, – становятся добычей. Потому что он и быстрее, и сильнее любого в этом лесу. Есть, правда, еще ящеры, с которыми даже ему лучше не связываться, но они довольно медлительны, можно уйти от драки. Нет, он их не боится, он вообще никого не боится, но зачем вступать в схватку, если противник тебя одним ударом прикончить может, а ты его шкуру чешуйчатую даже не прокусишь. Лес большой, места для всех хватит. И добычи – тоже.

Кот внимательно осмотрел будущие человеческие жертвы. Семеро. Шесть самцов и одна самка. Мясо у самки обычно нежнее, и сама она более легкая добыча, если без детенышей. Однако именно от этой самки веет угрозой. Странно. Глаза и нос говорят: обычная человеческая самка – а что-то внутри считает, что она может опаснее ящера оказаться. Кот снова заворчал. Противоречий он не любил и не понимал. Есть хищник, и есть добыча. Добычу надо съесть, хищника отпугнуть. Или уйти самому, если тот сильнее. Все просто. Здесь же какой-то подвох. Если она хищник, почему не сожрет сама одного из самцов? Хотя какой из нее хищник. Даже железных рогов у нее нет, как у самцов. Так и должно быть, самки оленя, к примеру, тоже рогов не имеют. То, что у них на голове, рогами уж никак не назовешь. У этой тоже есть пара железных, но очень, очень маленьких. Можно не бояться.

И все-таки что-то его тревожило. Захотелось даже оставить это маленькое людское стадо и поискать добычу более понятную. Кот негромко мяукнул, собственная нерешительность его раздражала. И тут же странная самка проснулась и села, настороженно глядя по сторонам. Неужели почуяла? Да быть такого не может! Просто, наверное, чувствует опасность, не зная, от кого она исходит. А знала бы, уже мчалась бы по лесу, сломя голову, пытаясь спастись.

Кот наконец решился. Слишком он голоден, чтобы вот так, за здорово живешь, отпускать добычу. Кто не спрятался – тот и виноват!

Лани проснулась от неясного ощущения опасности. Быстро огляделась по сторонам – все как обычно, Вискарь сторожит, остальные спят. Правда, сторожит он больше бутыль с бражкой, к которой время от времени прикладывается, но он, и не будучи трезвым, даже мыши не пропустит. Да и не бывает он трезвым, не видела она еще за две недели подобного чуда. Что ему не мешает считаться лучшим следопытом в шайке.

Чапа тоже молчит. А, его здесь и нет. Иногда Лани недоумевала, когда же он спит. Днем с ней, ночью бегает охотиться и к подружке. Лани рассмеялась, тихо, чтобы не разбудить спящих. Волк как-то привел девушку к ней познакомить. Небольшая, хорошо сложенная волчица (с точки зрения Чапы, конечно) приняла ее настороженно. Зарычала, показав зубы, далеко, впрочем, не столь впечатляющие, как у Чапы. Лани уловила, что волчица ее побаивается. И ревнует к своему избраннику. Она тогда подошла почти вплотную и протянула ей руку – ладонью кверху. Волчица снова заворчала, однако руку все же обнюхала, не стала кусать. Бояться через пару дней перестала, но ревность нет-нет, да и мелькнет в желтых глазах. Лани назвала ее Джиной, хотя та имя пока не приняла, отзываться отказывалась. Смешные они, волки. Верные друг другу, не то что собаки. Тем – все равно. Какая сучка попадется, ту и подминают. Совсем как мужики деревенские. Волки – другие. Если уж нашли друг друга, то это навсегда. До самой смерти. Волчица на сторону не пойдет, и волк на другую не взглянет.

У Джины скоро маленькие появятся. Надо успеть с ней подружиться, иначе потом и близко не подпустит. Доказывай тогда, что ты зла им не причинишь.

Сказать, что сама Лани нисколько не ревновала Чапу к его волчице, было бы не совсем правдой. Был ее Чапа – только ее, а теперь его любовь и преданность приходилось делить с серой волчицей. Но и радовалась за них обоих: теперь у ее друга была своя семья, а скоро и волчата появятся. Маленькие пушистые щенки, неуклюжие и забавные.

Лани зябко повела плечами: хоть и лето, а ночи наполнялись сыроватой прохладой. Девушка подбросила в огонь толстую валежину. У костра зашевелился во сне Порей. Разбойники прониклись к ней преизрядным уважением за две недели. С того дня, когда она предложила план нападения на караван. Место было выбрано тщательно, свалены сразу три дерева – не срублены, а именно свалены, будто бурей. Как раз чуть минуя изгиб дороги.

Пока возчики, ругаясь, разбирали завал, пока охрана во главе с толстым купцом сторожила в голове каравана, справедливо опасаясь засады, семеро разбойников и Лани зашли с тыла, без шума и крови уложили двоих стражей и спокойно перетаскали товар с двух последних повозок. Спрятали его в заранее приготовленной яме, одним движением засыпали ее ветками, накрыли опять же заранее приготовленным дерном – и только их и видели. Иди они груженые, у погони были бы шансы их настигнуть, а налегке да в лесу, где каждое дерево знакомо, – попробуй, поймай ветер руками!

Среди прочего Лани достался женский охотничий костюм, немного не по ее фигуре, но она тут же перешила его под себя. Зеленого цвета, что не бросается в глаза в лесу, из прочного, но не грубого сукна. Без излишеств, вроде кружев, зато не зацепится за кусты. Воротничок и рукава обшиты бисером. «Эльфьей работы штучка», – сказал тогда Вискарь. Его подняли на смех, никто не поверил. Кроме нее. Так хотелось верить, что этот замечательный наряд сделан вдобавок руками эльфов!

Еще ей достался комплект из четырех метательных ножей. С ладонь длиной, совсем не тяжелые, как раз под ее руку. С клеймом на отливающем синевой лезвии: «Сделано Мастером Просфиро из Квармола». «Известная марка, – одобрил все тот же Вискарь. – Славный мастер, доброе качество. Только тебе-то это зачем? Ножи метать – не штаны штопать, не девичье это дело». «Разберусь как-нибудь», – ответила она, разбойники тогда только посмеялись.

Смеялись они и через два дня после памятного разговора. Только уже не над ней.

Совсем не следовало Блиниле ее задевать. Только такой уж он был, Блинило, для него гадости говорить – все равно что дышать. Про таких говорят, что ради красного словца родную мать не пожалеют. За то и прозвали его Блинилой, в честь злого духа Блина. Иные верили, что такое прозвище удачу приносит. Только удача – она разной бывает. Один вон свалился с высокой башни – и жив остался, только руку сломал. Удача? Конечно, удача. А другой вот не свалился. Вот и думай, кому из них больше везет.

Блинило, наверно, считал, что его едкая шуточка насчет ее, гм… округлостей просто сойдет ему с рук. Просчитался. Свистнули в воздухе два ножа, и его нелепая синяя шапка оказалась пришпилена к стволу дерева. Какое у него было лицо! Глаза не просто из орбит вылезли, а прямо-таки на лоб, челюсть отвисла, а сам от испуга и неожиданности на землю сел. И на шапку свою дурацкую, что над ним висит, пялится. Вот тут-то всю шайку на смех и пробило. Ржали так, что листья с деревьев сыпались. Опять же, повезло ему, но повезло сомнительно, ножи его не зацепили, а вот шапка не убереглась. Потом Блинило опомнился, принялся грозить и ругаться. А ругаться он умеет – вот чего у него не отнять. Лани несколько слов даже раньше не слышала, хотя росла в деревне и наслушалась всякого. А тут – поди ж ты! Что-то новое. И любопытно, что это означает, и спросить не у кого. У мужиков только спроси – так объяснят, неделю красной ходить будешь. Или еще показать предложат. Хлебом не корми, дай только похабщиной какой девушку в смущение вогнать.

Ох, Блинило потом и разорялся! Отомстить клялся страшно. Надругаться обещал непонятно. Убить грозился жестоко. Потом плюнул и ушел.

А ночью, в его дежурство, Лани новую шкоду учинила. Дождалась, пока Блинило заснет (он всегда на часах засыпает), и быстренько обрядила старый пень в новую Блинилину одежду. Тихонечко так, никто и не услышал.

Чучело получилось славное. В темноте – ну просто вылитый Блинило. Тоже вполне чучело, если разобраться. А потом Лани улеглась на свое место и переломила сухой сучок.

Блинило хоть и спал на часах, но сон у него был чуткий. Мигом подхватился, натянутый лук в руках, стрела на тетиве. По сторонам зыркнул быстро, углядел в темноте что-то вроде человека да недолго думая и послал стрелу. И завопил, подняв на ноги остальных.

Пока разобрались, три стрелы вошли точнехонько в грудь безответному пугалу. Оно, кстати, вовсе и не обиделось, в отличие от Блинилы, когда тот увидел, во что стрелял. Ух, он и разорялся! А она, Лани, скромненько так сказала: «Вечно ты, Блинило, свои шмотки где попало разбрасываешь!» Вся шайка – в смех, а Блинило надулся индюком, того и гляди, лопнет, а что сказать, не знает. Потом махнул рукой и расхохотался. А наутро нарвал ей лесных цветов и прощения попросил. Поцеловались с ним и замирились. Он вообще-то не злой, Блинило. Просто вредный. Зато в шайке ее окончательно своей признали, никто так ножи метать не умел, да и в рукопашной ей нашлось чем мужиков удивить. Мечом или топором ей, конечно, не владеть, тяжело слишком, а вот с ножом, что у воров да разбойников куда больше в чести, в шайке ей равных не было. Сам Голова, атаман, просил его поучить иным приемам. Показала, да впрок ему не пошло. Ловкости да гибкости не хватило, чтобы приемы перенять. Ему ведь далеко за сорок уже, Голове-то…

Лани стряхнула с себя полудрему. Ощущение опасности заставляло сердце биться быстрее, руки сами потянулись к ножам. Лани откинула одеяло и привстала, пытаясь выяснить, что происходит. Лес угрюмо молчал. Темные мрачные деревья неодобрительно шелестели листвой.

Зверь обрушился с быстротой и внезапностью молнии. Беззвучный прыжок – и сразу устрашающий рык. Смертоносный удар лапой – и вскочивший на ноги Порей с предсмертным воплем покатился по земле. Второй удар – и Алмаз, обливаясь кровью, отлетает в сторону.

Лани испуганно закричала. Вискарь, уронив неизменную бутыль, трясущимися пальцами попытался вытащить из ножен меч. Блинило и Ласкарь, не сговариваясь, бросились наутек. Один атаман сохранил мужество и ясность мысли. Лесной кот, называемый легьяром, чуть замешкался, решая, преследовать ли ему бегущих (инстинкт: бегущего – догони!), или следует сначала добить тех, кто стоит на пути. Секунды этой хватило Голове, чтобы подхватить прислоненное к стволу дуба копье. Опытный воин, он не стал хвататься за меч – слишком короток, чтобы драться им с огромной кошкой. Копье же давало ему шанс.

Лесной кот понял, что перед ним вожак стада. Копье его не пугало, он был уверен в своей силе и ловкости. Пусть боится тот, кто встал у него на пути. Добыча, жертва. Свежее мясо, пока еще живое.

Грозно рыкнув, он припал к земле, готовясь к прыжку.

Голова почувствовал, что зверь сейчас прыгнет. Уперев копье в землю, он ждал атаки, надеясь поразить зверя в уязвимое брюхо. Легьяр подобрался, шевельнул напряженно хвостом… Сейчас! Зверь взвился в воздух, Голова качнул копьем, подводя к брюху, но огромный кот ударом лапы отшвырнул оружие в сторону. Всей массой обрушился на атамана, сбив его с ног. Человек, придавленный хищником, пронзительно закричал. От ужаса, не от боли. От ожидания неминуемой смерти.

Лани, стоявшую в оцепенении от страха, этот крик привел в чувство. Свистнул нож, с глухим звуком вонзился в бок огромной кошки. Зверь взревел от ярости и боли и, оставив оглушенную жертву, повернулся к новой опасности. Невероятно быстро повернулся, и второй нож лишь оцарапал ему плечо. С яростным ревом легьяр метнулся к девушке. Вискарь в ужасе закрыл глаза, вот сейчас ужасные когти раздерут пополам хрупкое тельце…

Лани успела отпрянуть. Хищник по инерции проскочил мимо и въехал в догорающий костер, разметав во все стороны угли и ветки. Вой обожженного зверя, катающегося по земле, чтобы сбить пламя, придал Вискарю храбрости. Отбросив меч, он быстро достал лук. Пальцы от страха не слушались, тетива дважды соскальзывала, прежде чем удалось ее натянуть. Первая стрела свистнула в ночной темноте. Мимо! Зверь не обратил даже внимания на странный свист. Вторая стрела задела его морду.

И вот тут-то Вискарь узнал, что такое настоящий страх. Легьяр прыгнул на него с места, третья стрела поразила стоящее поодаль дерево, а огромный хищник повалил его на землю, сломав лук ударом лапы. Вскользь задело и Вискаря, почти начисто содрав с него скальп, он завыл от боли и ужаса, лесной кот метнулся добить жертву, но тут же отдернулся, громко мяукнув. В его бок воткнулся еще один нож. Зверь вновь бросился на девушку, Лани едва успела откатиться в сторону. А вот на ноги подняться уже не успела. Огромные клыки щелкнули у самого лица. Девушка в панике завизжала, на помощь бросился поднявшийся Голова, но тут же отлетел в сторону с разодранной рукой. Вискарь, то ли обеспамятовавший от боли и ужаса, то ли потерявший сознание от удара, с земли так и не встал.

Волчий рык за спиной заставил легьяра отвлечься от жертвы. Да как они смели, эти волки! Обычно, едва завидев его, властелина леса, они пускались наутек, поджав хвосты. И горе тем, кто не успевал это сделать! Подобную наглость хищник не прощал никому. Сейчас сбегут и эти двое, едва он рявкнет в ответ…

Резкая боль заставила его взвыть от ярости. Эти шавки посмели напасть на него! Волчица вцепилась в хвост, а самец попытался добраться до брюха. Смерть, смерть им обоим!

Лани нащупала оброненный нож – последний из четырех. И отчаянным ударом вонзила его в горло легьяру. Одновременно с этим в бок зверю с хрустом ударило копье, почти достав до сердца. Неимоверным усилием Голова столкнул бившегося в агонии хищника до того, как огромные когти вцепились бы в девушку. Лани последним усилием откатилась в сторону.

Мокрый нос ткнулся ей в щеку.

– Чапа, хороший, – прошептала она. Волк тихо заскулил и лизнул ее в щеку. И тут же другой язык облизал вторую щеку. – Привет, Джина, – улыбнулась Лани. – Ты тоже хорошая.

С трудом она поднялась с земли. Тело огромного зверя лежало в двух шагах от нее. Страшные когти еще скребли землю, жизнь покидала легьяра неохотно. Даже мертвое, тело его еще пыталось жить.

– Ох, девонька, не знаю, как живы-то остались, – простонал Голова. – Сколько лет в этом лесу разбойничаю, а такого страха еще не видел. Немного их, легьяров, слава Творцу, а не то бы всю живность на свете перевели…

– Как раненые? – тут же спросила Лани.

– Порея насмерть порешил, тварь! Алмазу шею свернул, как котенку. У Вискаря скальп содрал, он уже бражкой своей башку обмыл, чтобы кровь остановить. Стонет теперь, что, мол, много пойла зазря пропало. Ну и пьет себе дальше – Вискаря, что ли, не знаешь. А вот Рубай…

– Что с ним? Живой?

– Пока-то живой. Бедро ему, гадина, разодрал. И живот задел, но вскользь, не так сильно, кишки не выпали. А вот кровь я остановить не могу. Похоже, артерию на бедре перебил. Боюсь, загнется наш Рубай…

– Дай-ка я посмотрю!

Лани – откуда только силы взялись – бросилась к распростертому на земле разбойнику. Атаман ничуть не преувеличил, дела были и впрямь плохи. Кровь толчками выплескивалась из страшного вида раны, лицо Рубая побледнело и заострилось, словно у мертвеца.

– Мою сумку, быстро!

Как хорошо, что тетя Мафья учила ее врачевать раны. Как хорошо, что приходилось ей сшивать суровой ниткой страшные порезы. Это оставляет какую-то надежду для разбойника. Так, сначала – остановить кровь. Листоверт, быстрее средства нет. Жаль, увядший, ну да свежий искать некогда. Да и редко где он встречается, листоверт. Нет, кровь никак не унимается. Ладно, второй лист… третий… Неужели не хватит? Слава Творцу, остановилась. Теперь рану надо промыть…

– Голова, быстро отбери у Вискаря бражку! Рубаю нужнее!

– Это не легче, чем у собаки кость отнять! Ладно, в крайнем случае с трупа сниму.

– Не надо с трупа! Сам отдам! Хотя я вам это еще припомню. И Рубаю тоже. Ладно бы в глотку ему залили, а то на ляжку лить!

– Заткнись! Голова, держи его, если очнется!

Лани быстро промыла рану настойкой. Рубай, мигом придя в себя от нестерпимой боли, завыл в голос. Атаман придавил его всей тяжестью, чтобы не дергался.

– Терпи, терпи, – шептала Лани. – Хочешь, глотни бражки. Больше, больше пей, мне еще зашивать этот ужас. Пей, пока не отключишься. Вискарь ее на полезных травах настаивает. Тебе только на пользу пойдет… Пей, пей еще…

– А если блевать потянет? – Рубай попытался усмехнуться бледными губами, но глаза его уже закатились. Голова упала на землю.

– Мертв? – в отчаянии спросил атаман.

– Жив, жив. Пьян только сильно.

– Как так пьян? От двух глоточков?

– Крови у него много вытекло. Осталось тоже на пару глоточков, не больше.

– Да, вампирам здесь не разгуляться, – встрял Вискарь, добывший уже из своих запасов новую бутылку. Лани бросила на него быстрый взгляд, и он опасливо замолчал.

Волки стояли поодаль, не мешая заниматься раненым. Джина с видимым интересом обнюхивала тело легьяра. Наверное, ей любопытно было отведать этого мяса. Ведь ни разу еще не пробовала – и когда еще доведется?

Девушка точными движениями накладывала швы, хотя внутри нее все дрожало от напряжения. Будто внутри нее было две Лани – одна в испуге сжалась в комочек и забилась в угол, а другая, сильная и уверенная в себе, продолжала зашивать рану. Ее не покидало ощущение какой-то нереальности, будто она смотрит со стороны на действия какого-то незнакомого человека. Такое бывало с ней и раньше, когда ее свалила лихорадка.

– Кажется, все, – сказала она атаману. – Теперь надо перевязать и уложить поближе к огню. Если застудит рану, может и умереть.

– Огня-то у нас нет, – почесал тот в затылке. – Ладно, сейчас разведу.

– Вискаря заставь, – приказала Лани. – Будет ему бражку жрать, успеет еще. У тебя что с рукой? Шевелить можешь?

– Могу, но лучше не буду. Больно. Хватанул он меня прилично, но страшного ничего нет. Кости целы, сухожилия тоже. А мясо да кожа новые нарастут, чай не первый раз.

– Бражкой промой, да получше, – распорядилась девушка. – От таких ран заражение крови получить легче легкого.

– Это точно, – согласился атаман. – Повидал на своем веку дураков. Кстати, о дураках. Идут, голубчики! Вернулись, чтобы нам помочь. Или чтоб похоронить… Ну я им сейчас устрою! Дураки – ладно, их в мире каждый второй. А трусов не люблю…

Лани, сидя на земле в обнимку с волками, слышала, как он орет на обоих дезертиров. Усталость брала свое, девушка почувствовала себя совсем без сил. Сквозь дрему она почувствовала запах дыма – Вискарь, как и было велено, разжег огонь. Здоровенный бандит изрядно побаивался Лани, почитая ее колдуньей; если приказы Головы он мог еще оспорить, а то и просто игнорировать, то любая команда девушки выполнялась им мгновенно. Лани улыбнулась своим мыслям, и сон накрыл ее тяжелой волной, унося в свое царство.

«Перст судьбы» – заклятие особое. Никогда не знаешь заранее, куда оно тебя зашвырнет. У судьбы свои пути, и как она их проложит, человеку неведомо. Бывало так, что заклятие это, брошенное по пустяковому, в общем-то, поводу, возводило чародея к вершинам власти и славы. А бывало наоборот, и могущественные, почти неуязвимые маги погибали от нелепой случайности. Судьба любит играть с человеком, и игры эти жестоки, а ставки – велики. Не меньше, чем жизнь, но и не больше, чем душа.

Учитель пошел на этот шаг не без внутреннего трепета. Причина на первый взгляд не была такой уж важной. Подумаешь, два ученика, их в школе вон сколько… Да и новых набрать нетрудно. Позови только, сразу толпой сбегутся.

Но сможет ли он тогда считать себя Учителем? Оставить в беде (а в том, что эти лоботрясы обязательно ввяжутся в неприятности, он не сомневался) тех, за кого несешь ответственность, кто доверил тебе слепо свою жизнь, свою судьбу, – это ли не предательство? И как жить дальше с таким грузом на совести, как смотреть в глаза новым ученикам?

Он не колебался с решением. Едва стало понятно, что привычные, опробованные методы не дадут результата, чародей отбросил прочь свой страх. Тот, что присущ каждому человеку с рождения, – страх перед судьбой. С которой можно либо спорить, либо принимать смиренно и кротко. Либо пытаться изменить ситуацию, либо отпустить ее.

А что лучше – каждый выбирает сам для себя.

Итак, решение принято, путь выбран. Осталось только наложить чары.

Тревожный сигнал поднял его на ноги. Сугудай встрепенулся. Кто-то из магов королевства проявлял подозрительную активность. Разбросанные им по всей стране лохи свидетельствовали об этом. Лох – магическая сущность с одной извилиной в голове. Делать ничего не умеет, думать тоже не умеет. Единственное, что ему доступно, – улавливать чужие чары. И, если уровень заклятий достаточно высок, сигнализировать ему, Сугудаю.

Кудесничал на сей раз Мастер Лур, глава Магической школы Лура. Одной из двух Высоких школ магии на территории Квармола. Большой человек, сильный маг. Такой вполне может представлять опасность для Сугудая. Поэтому поздний ужин – побоку. Сначала выясним, что этот Мастер-ломастер задумал. А для этого надо поторопиться в кабинет.

Кабинет со времен покойного Эленаара разительно переменился. Старик довольствовался довольно-таки убогой обстановкой – для мага, конечно. Сугудай же не видел причин отказывать себе в толике роскоши. Вместо простого дубового стола – новый, из черного дерева. Вместо медной и глиняной посуды – серебряная. Подсвечники и канделябры – золотые. Хотя кому они, интересно, вообще тут нужны? Разве может тусклый свет свечей сравниться с магическим? Эленаар был старомоден. Он, Сугудай, наполнил магическим светом стеклянные шары и подвесил ихпод потолок. Не сам, конечно, – еще чего не хватало. А рабы на что? До обычных слуг он нипочем бы не опустился. Его рабы были магами. И довольно сильными магами. Уровня Мастера. Он делился с ними Силой, они выполняли все его приказы. Наказание для ослушника – смерть, и смерть нелегкая. Таковы были наложенные им заклятия. Чары, которые не встретишь ни в одной книге. Двенадцатый уровень! А создал он их сам. Вполне достаточно, чтобы объявить себя Гроссмейстером. Однажды он так и сделает. Но не сейчас. Сейчас как раз важнее не самолюбие свое потешить, а сидеть тихо, себя не афишируя. Недолго уже осталось, совсем недолго. Потом порадуем себя почестями, а также завистью и бессильной злобой поверженных врагов. Жаль только, что их так немного. Живых…

Сугудай прошелся по комнате. Как поносили его все эти маги! Называли сначала бездарностью, потом – выскочкой. Сейчас уже никак не называют, почуяли его силу, что растет с каждым днем. Боятся уже связываться, боятся. Только то, что его игнорируют, еще сильнее задевает Сугудая. Боятся и все равно презирают! Твари ничтожные!

Как его называл Учитель Эленаар – недотепа? Неумеха? Неудачник? И предрекал еще, что ему и бакалавром не стать. Подмастерьем – в лучшем случае. И где теперь этот Эленаар? Да там же, где и его любимчик Алессио. Червей кормят на кладбище. А Сила их – у него, у Сугудая. Правда, какая там Сила у Алессио-то! Смех один. А вот у Эленаара много вытянул. И Силы, и, что еще важнее, знаний. Сумел. Нашел нужное заклинание, сам нашел! Не вдруг разобрался, это да. Когда умник Алессио вдруг стал терять Силу, он сначала и не понял ничего. Злорадствовал только – вот тебя судьба и наказала, любимый ученичок! Только когда сам стал сильнее, догадался. Выпил он, Сугудай, Алессио, как бокал вина выпил. Кстати, насчет вина. Где здесь чаша? А, вот она. Еще от Учителя осталась. Почти от всего хлама избавился, а вот от нее не смог. Потому как не может он забыть, как смотрел на нее, родимую, в руках Эленаара и думал, что и он однажды вот так… Воплощение детской мечты – вот что такое чаша эта. Пусть даже сам он уже не тот, пусть мечты у него ныне куда как выше, от чаши этой он отказаться не сможет. Да и кто от него этого требует?

Так, а где у нас вино? А, вот! Голем принес, постарался. Его Сугудай сам создал. Нашел в книге древнее заклинание, всеми забытое. Да и книгу такую вряд ли где еще найти. Из Королевской библиотеки, личный дар его величества своему придворному магу. Раритет, вдобавок хорошо защищенный чарами. От не в меру любопытных. Ох, сколько Сугудаю помучиться пришлось, пока защиту снял! Сколько заклятий перепробовал он тогда, любопытством сжигаемый! Но оно того стоило. А может, еще и не того стоило. Сила без знаний – что сапог без ноги. Много там чего интересного нашлось, в книге-то. Вот «Заклинание Первого Голема». Девятый уровень, между прочим, кто попало не прочтет. Хороший слуга получился, даром что магически созданный. Внимательный, заботливый. Тупой, конечно, как пробка, ну да у него, Сугудая, ума на целый город хватит. А то и на королевство.

Хорошее вино. Эльфийское. Тоже от покойного Учителя осталось. Хотя нет, то, что осталось, он еще сто с лишком лет назад употребил. Это такое же, но завозилось позже. Впрочем, это неважно. Есть что-то приятственное в том, чтобы вот так потягивать его любимое вино из его же любимой чаши. Ваше здоровье, Мастер Эленаар!

Хотя Учителя он любил. Завидовал, конечно, страшно, но и любил, да. Алессио – с тем все просто. Не ненавидел даже, а ревновал к Учителю, ну и, опять же, завидовал. А как же иначе, когда у него все получается, а у тебя нет? Когда его хвалят, а тебя ругают? Когда в пример ставят то и дело? А этот дерьмец даже нос не задирает – чем, мол, гордиться. Еще и помочь от великодушия пытается. Чтобы окончательно его, Сугудая, унизить…

Нет, Алессио получил по заслугам. А вот Учителя ему было жаль. Но пришлось однажды. Когда он понял, как именно Сугудай набирает Силу. А он к тому времени не только уже учеников или подмастерьев, а и бакалавров пару выпил. Вполне до Мастера созрел. Вот и попал Учитель его под раздачу, хотя не хотел ему Сугудай плохого, совсем не хотел. Единственному из всех, у кого забрал Силу. Пришлось – выбора у него не было.

Хорошее вино. Дорогое, правда, ну да он себе может позволить. Что значит золото, когда он владеет властью! Большой властью, сам король по струнке ходит, опасается придворного мага чем-либо обидеть. А уж вельможи его, хлыщи раззолоченные, и подавно. Стадо баранов – куда вожак скажет, туда и бегут. А вожак скажет, куда пастух захочет. То есть он, Сугудай. Однажды он и корону примерить надумает. В конце концов, сколько можно на вторых ролях прозябать! Сам-то он знает, кто первый человек в королевстве, и король это знает. А однажды и все остальные узнают, когда венец королевский на его голове увидят.

Скоро уже, совсем скоро. Немного ожидания – и сжигающее его нетерпение разом спадет. И исполнится еще одна мечта. А там… Но дальше пока не будем загадывать. Успеем еще.

Так, и чем же это почтенный Мастер Лур баловаться изволит? Ну-ка, лохи, быстренько мне астральную проекцию его чар! Ого, десятый уровень, силен, силен Мастер. Это хорошо, потому что Сила твоя – для Сугудая. В ближайшем будущем. А сейчас мы набросим заклятие познания… какое бы из них взять? Да какая разница? Вот это, к примеру. Так, заклятие познания, а потом его астральную проекцию… Ну-ка, лохи! Вот твари безмозглые, без команды пальцем не шевельнут. Потому что нет у них пальцев. Ну и не надо, прикажем вам, не поленимся… Астральную проекцию эту наложим на проекцию употребленных чар. Двенадцатый уровень, Мастер Лур, попробуй, повтори… Так, и что же мы получаем?

«Перст судьбы»! Интересно, очень интересно! И на что же вы, Мастер, судьбу-то испытываете? Даже в голову ничего не приходит. К вершинам подняться? Корону на башку нацепить? Так ведь к этому вы, Мастер, никогда склонности не имели. У вас к другому склонность – ученый вы неплохой и Учитель на всю страну знаменитый. Можно сказать, поставщик сосудов с Силой, пока почему-то живых и бесхозных. Ненадолго, смею заверить.

И все-таки из-за чего он на такое решился? Непростое ведь заклятие, и результат у него непредсказуемый. Может, добьешься поставленной цели, а может, сгинешь зазря. Страшненькая штучка – он, Сугудай, нипочем бы не пошел на такое. Зачем ему, когда он и так всего достигнет. Пусть и не сразу, а на то терпение и нужно. Смирение даже.

Как ни крути, а нет в Квармоле такой цели, чтобы оправдала подобный риск. Значит, что-то ему нужно в других королевствах. Может, свитки старинные или артефакты какие-нибудь. Что-то крайне важное, безусловно. Надо будет перехватить его, когда появится. А сделаем мы просто. Школа-то сейчас, почитай, беззащитна – самое время наведаться, ученичков его отведать, подмастерьев… Говорят, и бакалавров там несколько есть, тем более – лишними не будут. А когда никого там не останется, устроим на месте школы магическую ловушку. Только пусть откроет туда портал – сразу окажется паутиной опутанный магической, да в темнице. У него в темнице, у Сугудая…

Учитель громко чихнул. Потом еще раз. Глаза слезились от густого дыма. Иногда спецэффекты от заклинаний доставляли изрядные неудобства. Придя в себя, он внимательно осмотрелся по сторонам. Лес. Ночной лес, и вдобавок густой до неприличия. Он уже и не помнит, когда был в последний раз в подобных местах. Неприлично как-то магу по лесам бегать, словно зайцу какому. Хотя, когда он был учеником и даже, кажется, подмастерьем, такие приключения его радовали. Это он еще не забыл. Хотя мог бы – за четыре сотни лет.

Сейчас он предпочел бы оказаться в городе. Там тоже можно найти приключения на свою голову, и даже побольше, чем здесь. И комфорта там не в пример больше.

Он слегка усмехнулся. Чем, по-вашему, Мастер-маг отличается от мага-ученика? Тем, что первый ищет приключений на свою голову, а второй – на свою же задницу. Кто чем думает, на то приключений и ищет. Почти что закон природы, если подумать.

Интересно, в какую страну его занесло? Ветви закрывают небо, звезд не видно. Можно, конечно, чарами попробовать, но пока не стоит. Чары любой колдун, что поблизости окажется, сразу учует, не нужно светиться, пока не готов. От зверей он и так отобьется, без всякой магии. Полутораручный «орел» в ножнах не для красоты хранится. Чуть изогнутый, сбалансированный под его руку клинок – грозное оружие. В умелых руках, конечно. У него же умения хватает. В двух войнах поучаствовал. Немного, конечно, за четыре века, но кое-что все же умеет. Опять же уроки Мастера Коэто дорогого стоят. В общем, не всякий воин с ним один на один совладает, если на мечах схватится.

Только откуда они, воины, в лесу-то? Что им здесь делать? В мирное время по казармам в гарнизонах сидят, а в военное по дорогам маршируют. Иногда, правда, разбойников ловят, если сильно досаждают. Купцам досаждают, не воинам, нет на свете таких тупых разбойников воинам досаждать. Что с них взять-то, кроме оружия да грязных подштанников? А вот неприятностей огрести, это пожалуйста. У купцов же найдется, чем поживиться. И товарами и золотишком, хотя и охрана у них обычно серьезная, у купцов.

Вот разбойники в лесу как раз и могут быть. Только несерьезно это против Мастера Лура. Что они могут, крестьяне бывшие? Орать грозно, да топорами махать. Мечом, если кто и сумел разжиться, так владеть наверняка не умеет. Бывают, само собой, и исключения, например, преступник беглый из дворян или отставной солдат без гроша в кармане.

Мастер опять усмехнулся. Не светит ему, видно, сегодня мечом помахать… А ведь хочется! Уж себе-то можно признаться – все эти годы, века даже, жил в тебе, Мастер, авантюрист. Искатель приключений, и именно на задницу, а не на голову. Неужели ты так и не повзрослел? Или это ученики твои бесшабашные-безбашенные разбудили уснувшего в душе мальчишку? Или он и не засыпал вовсе, а только притворялся спящим – мальчишки это хорошо умеют, помнишь? И только ли ради учеников своих ты с «Перстом судьбы» связался? Или захотелось плюнуть на все, да стариной тряхнуть, вновь ощутить себя молодым, беззаботным? А ведь и захотелось, понял Мастер с пугающей ясностью. Азарт, игра – а что еще в жизни есть стоящего? Не власть ведь и не богатство. Знания – да… а только мало этого, как оказалось. А игра с судьбой – настоящая игра. Самая азартная из всех.

Он выхватил из ножен меч и взмахнул им, чувствуя приятную тяжесть в руке. Как же мужчины любят оружие! Даже если они маги. Особенно, если маги, – воинам-то оно в привычку. Иные даже ненавидеть начинают, бросают все, уходят в пахари… С тем, чтобы потом страстно мечтать снова взять в руку клинок!

На душе сделалось необычайно легко и беспечно. Все сейчас не в его руках, а в руках судьбы. Значит, не стоит мучить себя сомнениями ненужными. Вперед – а там разберемся.

За ближайшими деревьями мелькнули всполохи костра. Послышались приглушенные голоса. Учитель усмехнулся. Что ж, вот прямо сейчас и разберемся!

(обратно)

Глава 6

Все эльфы сумасшедшие. Сегодня Нанок это понял окончательно. И ничуть не удивился своему открытию. Ведь даже люди, доживая до преклонных лет (а для Нанока все, кому более сорока пяти, были глубокими стариками), становятся немного не в своем уме. Все признаки сумасшествия у них налицо – маразм, склероз, ревматизм и геморрой. У эльфа, правда, такого пока не наблюдалось, но у них вообще физиология другая. Вон уши какие развесил! Да и с зубами у него что-то не так. Не говоря уже о прочем.

Нет, кроме редкостного занудства, признаться, на психа Тил не походил. Ну за триста лет любой бы выучился нормальным прикидываться. Но – судите сами – можно ли таковым считать человека (то есть эльфа, конечно), который будит спозаранку товарища? Вдобавок еще и не протрезвевшего толком. Да еще настырно как! Уж его, Нанока, не так уж и просто разбудить. Окриков, тормошений и пинков под ребра он просто не ощущал. Как и ругани. Но сумасшедший эльф не поленился дойти до родника и притащить в котелке воды (кстати, а где он добыл котелок, интересно?). Ладно бы еще, чтобы похлебку сварить. Или рожу свою вымыть подлую. Нет, ничего более умного, чем вылить это безобразие на безобидного, утомленного жизнью варвара, в тупую эльфийскую башку не пришло.

Раза два за свою жизнь Нанока уже будили так же бесцеремонно. Оба раза на гостевых дворах, чтобы сообщить о выселении. И реагировал он примерно одинаково – вопль, от которого со стен сыпалась штукатурка, и удар кулаком в челюсть. Так же он поступил и в этот раз, вот только челюсти на пути кулака почему-то не оказалось. Мерзавец эльф!

Правда, варвар заметил на его лице неподдельное страдание, а также то, что этот подонок зажимал уши руками. Варваров зря считают тупыми! Нанок мигом догадался, что причиной огорчения эльфийского гада послужил его знаменитый вопль. Да и Тил вчера, помнится, говорил, мол, если ты запоешь, я сам удавлюсь. Ну посмотрим, посмотрим…

– Доброе утро! – радостно пропел эльф своим мелодичным голоском.

Вот тут-то Нанок окончательно утвердился в мысли о сумасшествии всех эльфов, сколько их ни есть. Утро добрым не бывает! Никогда! А утро с похмелья – тем более. Пока, правда, похмелья не было, но он ведь еще и не протрезвел.

– Отвали, урод! – собрав волю в кулак, доброжелательно ответил Нанок.

– Ты чего? – удивился эльф. – Идти пора!

– Вот и иди… – И Нанок подробно объяснил, куда, по его мнению, надо было идти бедняге эльфу со всеми своими зубами и тремя помидорами.

Тот внимательно выслушал, пожал плечами и выплеснул в лицо варвару остаток воды из котелка. Дальнейшее описание предстоящего увлекательного путешествия эльфа утонуло в громоподобном вопле и водопаде самых разнообразных ругательств.

– Ну остыл? – так же спокойно осведомился Тил.

Еще бы не остыл! В твою бы морду эльфийскую родниковой водой плеснули! Тоже небось остыл бы. И так же сейчас зубами бы стучал от холода.

– А еще эльф, блин! Вы, говорят, все такие утонченные и вежливые, – с обидой сказал Нанок. – Вроде даже ругаться не умеете.

Вместо ответа эльф разразился такой тирадой, что даже Нанок заслушался.

– А насчет вежливости… Я слышал, что варвары считают ее признаком слабости.

Вот тут возразить было нечего. Действительно, всякие там «спасибо» и «пожалуйста» у них приняты не были. Как и обращение на «вы». Но не водой же в морду!

– Идти надо, – повторил эльф. – А ты храпишь, как пьяный сапожник. Ты воин или кто, в конце концов? Если да, то вставай.

– Да я уже встал вроде, – согласился Нанок, уже почти и не злясь. – Жрать не будем?

– Позже. Нам бы убраться отсюда. Кто знает, может, нас еще ищут?

– Найдут, сами не обрадуются, – грозно пообещал варвар, поглаживая рукоять огромного топора, торчавшую над плечом.

– Нам тоже мало не покажется, – пообещал эльф.

– Ладно, уговорил. Двинулись. Куда только, ты знаешь?

– Да без разницы. Не по дороге же идем. Лес сам выведет, куда надо. Наше дело – ногами перебирать, а уж дальше – как получится.

Лес, похоже, тоже был человеком цивилизованным. То есть варваров не любил. Во всяком случае, одного донельзя приличного и симпатичного варвара. Постоянно подсовывал под ноги какие-то корни, а в лицо тыкал ветки. Спасибо, хоть не в глаза. Шкура леопарда на глазах превращалась в драную тряпку. Что характерно, пока она была на живом леопарде, ничего подобного не происходило.

– Не любит меня этот лес, – пожаловался варвар спутнику.

– А что тебя удивляет? – пожал плечами эльф. – У тебя же топор за спиной.

– Это же боевой топор! – возмутился Нанок.

– Вот и объясни это лесу, – предложил Тил.

Беодл, как же достали все эти эльфы! Хорошо еще, что они редко покидают свое зачарованное королевство, которое люди называют Саро. Эльфы его как-то тоже называют, но их никто не слушает. От их названий язык сводит и в голове звенит.

Лес услужливо подсунул ему под ноги очередную корягу. Нанок споткнулся, порвав при этом сапог. В попытке удержать равновесие, он схватился за ствол молоденького деревца. Тот ехидно переломился в его руках, и варвар все же поцеловал землю.

– Я думаю, по дороге было бы быстрее! – сердито заметил он, размазывая грязь.

– Слушай, у тебя какой-то нездоровый цвет лица, – невинно заметил эльф. – Ты не заболел? На дороге нас ждет засада, это наверняка.

– Ну и что? Перебьем и пойдем дальше, – упрямо сказал варвар. – В конце концов, что это за жизнь, по лесу шляться? Так только звери живут… ну и эльфы, конечно. Хотя я лично разницу не всегда замечаю. Между ними.

– Да уж куда тебе, – фыркнул наглый эльф. – Ты и цветов-то видишь небось штуки две?

– Цветов я вижу до фига, – объявил варвар. – Вон, например, ромашки. А вон – маргаритки. А вон… о, смотри-ка, орехи!

– Орехи не цветы, – педантично поправил Тил. – Но я о других цветах. Там, черный, белый, зеленый… Цветовая гамма, можно сказать.

– А, ты об этом. Все различаю, какие есть. Штук двенадцать, если не больше.

– А мы, эльфы, видим несколько тысяч, – похвастался Тил.

– Был в Кассараде один святой, – припомнил Нанок. – Видекарт Гефорсе его звали. Так, по его словам, он различал шестнадцать тысяч цветов. Предлагал даже проверить.

– И что, действительно различал? – заинтересовался Тил.

– А Беодл его знает, – отмахнулся варвар. – Ну кто в Кассараде до шестнадцати тысяч считать-то умеет? Мы же варвары, нам это на фиг не нужно. Да и сам Видекарт наверняка не умел считать даже до ста.

– А откуда он тогда взял это число – шестнадцать тысяч? – недоуменно спросил эльф.

– Услышал где-нибудь. Ты что, считаешь, что если варвар, то и запомнить ничего не может? Так ошибаешься, память у нас хорошая. Потому что голова всякой ерундой не загружена. У вас это знаниями называется.

Наглый корень опять сунулся под ногу, но Нанок был начеку. В лицо ткнулась ветка, но и ей не повезло, варвар поворотом головы ликвидировал эту угрозу. Потому не увидел под ногами новый корень, коварно притаившийся в траве.

– Да чтоб тебя! – рявкнул он, не устояв на ногах. Упал он на сей раз удачно, успев подставить руку. Впрочем, через секунду иллюзия удачи полностью рассеялась – рука разрушила гнездо земляных ос. И тем это явно пришлось не по вкусу!

– Бегом! – завопил варвар, бросаясь наутек. Грозное жужжание за спиной добавило ему скорости. Нанок ломился сквозь чащобу, как пьяный лось.

Говорят, что горцы плохо бегают. Неправда! Просто не любят они бегать. В горах особо не разбежишься, на каждом шагу пропасти, а в городе бегущий варвар наводит на мысль о начавшейся войне. Можно иногда побегать по дороге, но у лошади это все равно получается не в пример лучше. Однако, в случае необходимости, горцы могут бегать так, что человеку цивилизованному нипочем не догнать. Например, когда бывший хозяин кошелька узнает, что он ему больше не хозяин. Или когда тебя за задницу укусила пара-тройка земляных ос.

Строго говоря, они кусали не только за задницу. Куда могли дотянуться, туда и кусали. И было их, конечно, не пара-тройка, а куда больше. Пересчитывать варвар не решился – у него всегда были проблемы с арифметикой. Махая руками, как ветряная мельница, он мчался по лесу, и теперь ни один корень, ни одна ветка не рисковали с ним связываться. Лес был хоть штукой и неразумной, однако и не совсем тупой. Варвар более напоминал стихийное бедствие, типа пожара. Лес в этом убедился, когда Нанок, чье внимание было поглощено осами, налетел на медведя и сбил его с ног. После чего побежал дальше, даже не заметив зверя. Ошалевший от такой наглости медведь (вот так взять и не заметить хозяина леса, наглость какая!) бросился в другую сторону со всех ног. Медведь – зверь сильный и могучий. Если он бежит – опасность должна быть серьезная. Например, пожар. Или рехнувшийся варвар. Все звери это отлично понимали. Потому дружно рванули следом за медведем. Волки, зайцы, лисица, два оленя, стадо кабанов и здоровенный лось. Все, кто был поблизости. Животные в панике едва не растоптали эльфа, который сумел-таки убедить ос, что он всего лишь тучка. Тил едва успел отпрыгнуть с дороги, чтобы не попасть под раздачу. Бегство прекратилось, едва медведь наткнулся на разоренное гнездо ос. Пусть весь мир подождет, решил он и принялся за обед.

Осы никак не хотели отвязаться от Нанока. Он забежал уже в такую даль, что вредные насекомые вряд ли нашли бы дорогу обратно, но жалящие твари с разъяренным жужжанием продолжали преследование. Наконец мелкая лесная речушка блеснула серебром воды, и варвар без раздумий бросился в воду.

Несмотря на раннее утро (не больше часа до полудня), вода была теплой, прогретой солнцем. Нанок проплыл несколько ярдов под водой, потом вынырнул, шумно отфыркиваясь. Осы в реку не полезли. Возможно, понадеялись на то, что разоритель гнезда не умеет плавать. Напрасно, варвары – они в огне не горят и в воде не тонут. Особенно горцы Кассарада. Или даже один горец, очень быстрый и сильный, но добрый в душе. А также в бане и в кабаке. То есть он, Нанок, собственной персоной.

Варвар поплыл к берегу, хотя и не был уверен, с какой стороны он сюда попал. Речушка была ярдов пятнадцать в ширину, скорее ручей, чем река. Такую чуть ли не перепрыгнуть можно. В три прыжка.

Опасливо исследовал окрестности на предмет наличия ос. Ничего похожего не наблюдалось. Варвар облегченно перевел дух и огляделся по сторонам.

Лес, ничего, кроме леса. И река. И варвар на берегу, плавучий такой, как кусок… гм, дерева.

Ни ос, ни пчел, ни шершней. Даже эльф куда-то подевался. Может, сожрал кто?

Нанок ощутил сожаление. Зануда эльф был неплохим малым. Несмотря даже на свое явное сумасшествие. Все не без недостатков, один – пройдоха, другой – вор, третий – святоша, четвертый – пьянь, пятый – наоборот, трезвенник. А Тил вот – сумасшедший эльф. Он, Нанок, если б его угораздило родиться эльфом, тоже наверняка свихнулся. Зато какое этот парень вино делает! И лес его любит, сам выводит, куда нужно, знай только ногами перебирай. А вот до него, варвара, лесу дела нет. Нипочем он его не выведет, а если и выведет, то только туда, где и Беодл не бывал. А уж где Беодл не бывал, там и людям делать нечего.

В общем, как ни крути, а эльфа искать придется. Нет, из леса он и сам выберется, не бывает бескрайних лесов, но элементарно может оказаться опять в Кордавиле. Или вообще в Саро, а что ему в Саро без Тила-то делать? Эльфы мигом стрелами нашпигуют…

Вот только где его искать, Тила? Горцы в лесу неважно ориентируются. Еще хуже, чем в реке. Нанок почесал в затылке. Надо идти, понял он. Что тут думать, с думанием у него все равно не очень. Да и голова может разболеться. Вперед – а там разберемся.

Через полчаса он понял, что хочет есть. А весь припас шляется где-то по лесу вместе с ненормальным эльфом. Вот втемяшилось же ему в башку по лесу идти! На дороге небось не заблудились бы – там либо назад, либо вперед. Варвар вздохнул. Надо идти. Жрать все равно нечего. Если подвернется кто-нибудь съедобный, тогда и думать будем.

Однако чутье вывело его прямиком на запах жареного мяса. Те, кто говорит, что варвары думают исключительно желудком, не совсем правы. Иногда, съев что-то не то, они размышляют совсем другим местом. Но в данном случае этот тезис оказался справедлив.

Запах жареного мяса привел Нанока в восторг. Варвар ускорил шаги, пробираясь между деревьями. Лес по-прежнему остерегался строить ему пакости, и он шел легко, почти как эльф, только не так тихо. Ветер доносил до него уже голоса, из-за деревьев ощутимо тянуло дымком. Наконец лес расступился, и перед варваром предстала поляна.

Посреди нее горел костер, и у огня сидели четверо. Судя по всему, люди просто решили перекусить. Нанок тоже не отказался бы, но его сейчас чрезвычайно занимал вопрос: кто эти четверо и что они тут делают? Серебристые доспехи, гарды мечей над плечами – на охотников не похоже. Хотя луки у них тоже есть.

Глаз Беодла! Да что там доспехи да луки! Да ведь уши-то у них острые и в сторону чуть отвернуты! Эльфы это, вот ведь как! Целых четыре штуки – можно сказать, целый эльфятник.

Нанок двинулся вперед, высматривая среди них Тила. Ветви ближайшего дерева неожиданно раздвинулись, и в лицо варвару уставился наконечник стрелы. Эльфийской, если он что-нибудь понимал в этой жизни.

– Хек! – скомандовал звонкий голос, и Нанок тут же перевел это как «Стоять!», хотя до сего момента особыми познаниями в эльфийском не отличался. Он застыл на месте, стараясь выглядеть как можно более безобидно.

Тиллатаэль быстро шел по лесу, держась следов варвара. След был неясным и путаным, то уходил в сторону, то возвращался, то прерывался, то раздваивался. Эльф ощутил к своему спутнику невольное уважение. Так хитро могла прятать следы лишь лиса. Ну и эльфы, конечно. Хотя эльфы следов не оставляют – в лесу, разумеется.

Сказать по виду варвара, что в нем скрываются такие таланты, было просто невозможно. Только непонятно, чьего преследования он опасался? Не его же, Тиллатаэля. Хоть варвар и обиделся на утреннюю побудку, однако же не убил на месте. Значит, уже простил, варвары не умеют долго помнить мелкую обиду, хотя оскорбления никогда не прощают. Странные они люди – впрочем, все люди странные.

Эльф вновь нашел потерянный было след. Так, здесь варвар поднырнул под низкую ветвь, а здесь вдруг решился на прыжок. С чего бы, кстати? Тил взглянул на землю перед собой сквозь раскрытые пальцы и покачал головой. Ай да варвар! Да здесь же гнездо ядозуба! Только наступи, сразу Небесные Леса увидишь, будь ты хоть эльф, хоть человек. Он, эльф-разведчик, со всей своей полуторавековой подготовкой не заметил, а этот, что по лесу брел, как пьяный медведь, как-то почуял! Сколько же в людях скрыто непонятного. Нет, они намного сложнее, чем о них принято думать мудрецами Саро. А вот здесь – зачем он махал руками? А ведь махал, вон ветки обломаны. Может, охотился? Точно! Вот здесь он сбил медведя. Матерого, семи лет, такой сам кого хочешь заломает, будь ты хоть трижды эльфом. Зверь ведь, плевать ему на весь твой опыт разведчика-следопыта. Да, но странно эти люди все же охотятся! С голыми руками на медведя… Дикари! Хоть бы топор достать догадался, дубина кассарадская! Или это против правил чести? Какие они странные, эти люди!

А подбирать медведя не стал. Помешали? Времени не было? От кого же ты так бежишь, варвар? Неужели где-то поблизости люди Тубариха? Но ведь их следов совсем нет. Призраки? Не похоже, астральных эманаций не чувствуется. Но он явно кого-то почуял, если мчался вот так, быстрее оленя, да еще запутывая следы, как лиса. Неудивительно, что лес его признал, несмотря на его дурацкий топор, – видно ведь, нигде не споткнулся, ветви только там обломаны, где он руками махал. Надо будет проверить, вдруг на медведей это действует гипнотически? А здесь он перемахнул через лежбище пиявки-прилипалы. Причем ловко так, подлюга даже прыгнуть не успела. Он-то, эльф, видит ее отчетливо, она по цвету чуть темнее травы… а человеческий глаз этих оттенков не улавливает. Для них это – зеленое и то – тоже зеленое. Есть еще салатовый цвет и цвет морской волны. А эльф видит почти три тысячи оттенков этого самого зеленого! Больше, чем любого другого цвета.

Нет, прилипалу он, конечно, не увидел. Но как-то догадался, что она здесь. Видно по следу, прыжок не готовил, прыгнул практически с места. Снова чутье?

А вот здесь он вышел к реке. И сразу в воду. Хорошо, и ты можешь искупаться, Тиллатаэль. Только не в одежде, ты же не человек, чтобы вот так, в одежде и с секирой, купаться лезть. Разденемся, все вещи – в мешок, он зачарован, в воде не промокнет. И тетиву с лука снять, иначе потом порвется. Вот теперь можно и в воду.

А вот здесь он выбрался на берег. Следы почти размыло водой, но его эльфийское зрение способно различить даже тень следа. Варвар сидел вот на том упавшем дереве, отдыхал и сушил одежду. Похоже, от опасности он избавился. Или только думал, что избавился. А может, и не думал даже, иначе зачем снова двинулся в путь, ведь понимал же, что Тил обязательно разыщет его. Бежать перестал, идет спокойно, уверенно. Нет, что бы там ни было, а ему, Тиллатаэлю, нужно подготовиться к неожиданной опасности. Так, омелу вижу… Полулистник! Ау, отзовись, ты где? Ага, слышу. Так… Хорошо ты спрятался, малыш. Сплетаем вместе… Две капли крови… Паутинка… Готово. Хорошее заклинание, любого вмиг обездвижит. А теперь – другое. Кора дуба… есть. Цвет мракозоба… Нет, похоже, не найти. Ну не цветет мракозоб в августе, что тут сделаешь. Хорошо, стебель шалфея тоже подойдет. Капля воды, веточка осины. Завернуть в кору дуба… Готово. Теперь любое порождение некромантии сожжет дотла… из простых, конечно. Скелетов там или зомби. А если живое существо – ослепит на время. Очень полезные чары, бросишь сверток – и все, дальше само работает. Глаза только успеть закрыть, на эльфов эта магия тоже действует.

Так, тетиву на лук – и можно дальше. Интересно, далеко ли варвар отсюда?

И еще: почему он успокоился, как речку переплыл? Нечисть не может переходить бегущую воду, не потому ли? Ладно, скоро узнаем. След-то свежий – похоже, он догоняет потерянного варвара. Ну-ка, еще прибавим…

Стоп! А это еще что? Жареным мясом никак запахло. Свининой, вот дрянь-то! Эльфы свинину не едят. Этим они и отличаются от людей и гномов. Те жрут что попало, а эльфы – что положено. В смысле – на стол положено.

А варвар-то как заспешил. Жрать небось захотел, мы же не позавтракали. Вот он и помчался. Не отставать, след свежий, он впереди минут на десять, не больше. Хотя… А куда спешить? Там, где свининой пахнет, Нанок все равно задержится. Либо на обед, либо для драки, смотря как встретят. А тебе, Тиллатаэль, лучше двигаться осторожно. Кто в лесу может встретиться? Разбойники или люди Тубариха. Или охотники. Зомби вряд ли – свинину даже они не едят. Так вот, охотники еще туда-сюда, а вот разбойники церемониться не станут. А люди Тубариха – тем более. Так что внимательней, Тиллатаэль, внимательней и осторожней. Не напролом, ты же не варвар, вот так, от дерева к дереву, оглядывая окрестности.

Вот уже и голоса слышны. Стоп! Да это же голоса эльфов! Слов еще не разобрать, но у людей такого тембра не встретишь. Эльфы – здесь? Его бы предупредили, если бы в Ледании были эльфы, кроме него. Тем более несколько сразу. Или случилось что-то серьезное и просто не успели ему сообщить? На всякий случай, высовываться не будем. Вдруг это уловка некроманта, чтобы поймать какого-нибудь глупого, доверчивого эльфа? Так нет среди эльфов глупых и доверчивых. Так что тихонечко, от дерева к дереву.

Так они же, кто бы там ни был, свинину жрут! Какие, к Небесным Лесам, эльфы? Нет, точно засада, причем неумелая. И цель ее – вовсе не варвар. А он, Тиллатаэль. Эльф-разведчик.

Тиллатаэль добрался наконец до поляны. И обомлел. Эльфы, безусловные и несомненные эльфы. Похожие на него самого, как один эльф может походить на другого.

Только плащи у них – не зеленые, а голубые. Темные эльфы, отверженные!

А вон и варвар среди них. Руки связаны за спиной, силится разорвать эльфийские веревки. Напрасный труд. Они ведь прочнее железных оков будут. Для людей, конечно. Для эльфов – совсем наоборот. Такая веревка одним движением руки снимается, а вот железо… С железом у эльфов особые отношения. Как у дерева с топором. Прикосновение к железу, просто прикосновение, вызывает страшную боль. Все эльфийское оружие – из бронзы. Особой, эльфийской бронзы, что крепостью не уступит железу.

Отверженные, вон оно как. Изгои, преступившие закон. Озлобленные на весь мир, отринувшие заповеди добра. Темные эльфы.

Тиллатаэль осмотрелся. Четверо у костра допрашивают варвара, двое – на деревьях, сторожат. Многовато для одного. Ну делать нечего.

Он осторожно подкрался к первому часовому. Зверя или человека тот уловил бы сразу. Но тут – на равных. Эльфийское зрение и слух против эльфийской же бесшумности и умения быть незаметным в лесу. Часовой подвоха не ожидал. Вмиг дерево, на котором он сидел, туго стянуло его ветвями, обездвижив. А вот глотку ему не заткнуть, к сожалению.

– Тревога! К бою!

Теперь – как повезет. Четверо у костра мигом повернулись в его сторону, уже на ногах. А вот варвар – нет. Ну крикнул один эльф четверым что-то, что с того?

Это уже удача. Кора дуба по высокой дуге падала к ногам четверки изгоев. Тиллатаэль поспешно отвернулся и прикрыл глаза. Полыхнуло так, что и сквозь сжатые веки достало. Вой ослепленных, ругань обездвиженного. Вот и варвар обернулся, ругань он и по-эльфийски понимает, простая душа. Тил показался ему, увидел, как радостная улыбка скривила опухшие губы (что они его, били? Неужели эльфы способны так низко пасть?). Метнул нож, тот вонзился у ног варвара. С веревкой теперь сам справится, дело еще не сделано. Надо снять второго дозорного, что на дереве.

Тил бросил взгляд в густую листву, но там никого не было. Потянулся за луком…

– Замри! Брось оружие!

Медленно обернулся назад, убирая руку. Какие знакомые глаза! Глаза, пылающие огнем ненависти. Глаза, горящие предвкушением радости мести. Араноэль!

– Тиллатаэль, какая встреча! – Губы изгоя изогнулись в злобной усмешке. – Никого я так не желал увидеть, как тебя! Когда некромант говорил, что тут шляется кто-то из Саро, мне и в голову не пришло, что это можешь быть ты.

– Ты, эльф, прислуживаешь некроманту? – презрительно спросил Тил.

– Помогаю, а не прислуживаю. И я больше не эльф, как ты помнишь. Пресветлый Совет изгнал меня из Саро без права возвращения. Навсегда, навечно. А помнишь ли ты, кто представлял мое имя на суд? Ты помнишь тот день, Тиллатаэль?

Конечно, Тил помнил. Именно он и представлял. За садистски жестокое убийство двух жителей Ледании. Двух людей, не виноватых ни в чем, кроме того что они попались на дороге ослепленному местью Араноэлю. Чьего брата, приятеля Тила, сожгли на костре фанатичные святоши. Самый страшный, самый тяжелый день в жизни Тиллатаэля.

– Ну оправдайся, радость моя, – почти пропел Араноэль, лаская его взглядом. – Скажи, что это не твоя вина, что Совет был слишком строг. Оправдайся, может, я и поверю?

– Оправдываться – мне? Ты ничего не путаешь, изгой?

Араноэль вздрогнул, как от удара. Ненависть обезобразила его прекрасное эльфийское лицо.

– Предавать для тебя так же легко, как дышать!

– Тебя покарал Совет. И не тебе говорить о предательстве, ты сам предал все, во что мы верим. Все законы, все обычаи. Самое суть эльфов.

– Ты ли мне судья, Тиллатаэль? Ты, чьи руки в крови смертных по самые локти?

А на это возразить было сложно. Судьба разведчика зачастую такова – убивай или будешь убит. В Ледании эльфы – законная добыча любого.

– Да, и мне доводилось убивать. Тех, кто нападал на меня, кто пытался убить. Каждый вправе защищать свою жизнь, как умеет. Убивать же тех, кто не может себя защитить, наслаждаться их мучениями – хуже, чем подлость, изгой.

– Трусливая тварь! Мой брат был твоим другом. Что скажет он тебе, когда вы встретитесь в Небесных Лесах? Как посмотришь в его глаза?

– Мне нечего стыдиться. А вот попадешь ли ты в Небесные Леса, Араноэль? Помнится, туда нет ходу Избравшим Тьму.

– Так отправляйся туда, ты!..

Рука его молниеносно скользнула вдоль тетивы. Но стрела ушла высоко вверх. Изгой медленно повалился на землю, в спине у него торчал топор. Огромный боевой топор, столь любимый варварами. Который Тил и поднять бы не смог, не то что метнуть.

Варвар выскочил из-за дерева, пошевелил топор. Наступив ногой на тело, извлек оружие. Тила передернуло от такой жестокости и бесчувственности. Он же не эльф, напомнил он себе. И он не убивал беззащитных. Нанок стер кровь, внимательно осмотрел лезвие.

– Ты смотри, выщербил! – удивленно воскликнул он. – Ну и кости у вас, эльфов. На вид хрупкие, а крепкие, как камень. Даже как два камня.

– Это не эльф, – сухо ответил Тил.

– Как это не эльф? – удивился Нанок. – Ты мне лапшу не вешай. Вон ухи какие, больше даже твоих. А если еще зубы посмотреть…

– Это леарни, изгои, – пояснил Тил. – Они же – темные эльфы. Понял, стоматолог?

– Брешешь, – не поверил варвар. – Всем известно, что темные эльфы – это гномы. Живут под землей, света белого не видят, оттого и темные.

– Чушь, – устало сказал Тил. – Темные эльфы – это изгои из Саро. Преступившие закон. Бывшие эльфы. А гномы – это гномы. Борода у них. У эльфов бороды нет. Да и людей Творец создавал без бороды. Вот когда люди породнились с гномами, у них бороды и стали расти. У их потомков, конечно.

Нанок погладил свою куцую бородку, почесал в затылке.

– Врешь ты все, – не очень уверенно заявил он. – Борода по наследству не передается. Вон у женщин наших ее нет. А у гномих… у гномин… В общем, у гномских баб – есть.

– Ты знаешь такую науку – «генетика»? – спросил эльф. Варвар насторожился. Он слышал всего о двух науках – арифметике и правописании. Правда, один парень, назвавшийся учеником мага, говорил, что есть еще и лженауки какие-то.

– Это лженаука! – с триумфом выдал он.

– А, вижу, все-таки слышал. Да, люди ее не изучают. Так вот, там есть такое понятие, как «доминантный признак»…

Незнакомые слова Наноку не нравились. Впрочем, эти незнакомыми не были, скорее непривычными. Доминантный – ведь явно от слова «домино». Да и второе слово… Призрак домино явственно встал у него перед глазами.

– Слушай, – загорелся он, – а давай козла забьем!

У эльфа вырвался горестный вздох, руки опустились.

– Да, я, похоже, свихнулся, – сказал он. – Рассказывать варвару о генетике…

Худшие опасения Нанока насчет психики эльфа оправдались.

– Ну ты эта… Не расстраивайся, не волнуйся. Ну с кем не бывает? Вылечат, у меня есть один знакомый лекарь, он даже от геморроя лечит…

– Ты надежно их связал? – спросил эльф, глядя на поляну. – Действие моих чар вот-вот иссякнет. – Колдовство вот-вот сдохнет, перевел варвар на доступный язык.

– Конечно! – оскорбленно ответил он. – Их же поясами. Крест-накрест, правая рука к левой ноге, и наоборот. Вы, эльфы, связывать совсем не умеете…

– Их поясами? – взвыл Тил. – Скорее, пока не поздно! Ну ты и идиот!

Он метнулся на поляну так быстро, что варвар не успел даже откреститься от незнакомого ругательства. Чтоб я еще раз связался с эльфом! – в очередной раз подумал он, бросаясь следом. Беодл, ну неужели у тебя не найдется для меня спутника-человека?!

Эльф был уже на поляне и беспомощно метался, не зная, чем связать четверых леарни. Все, сделанное руками эльфов, не годилось – такие вещи не могли сопротивляться желанию крови этого народа. Эльф с сильной волей мог даже остановить летящие в него эльфийские стрелы. А уж веревка сама с рук сползет, только попроси.

– У тебя есть чем их обездвижить? – спросил он у варвара.

– Конечно! – обиделся тот, доставая топор.

– О Лесные Небеса! То есть, тьфу, Небесные Леса! Веревка есть, дубина дубовая?

Вот это Наноку понятно. Комплимент, эльф подольститься хочет. Крепкий и здоровый, как дубина, вдобавок прочный и надежный, как дуб. Видать, сильно ему веревка нужна. Зачем, интересно? Неужели повеситься задумал?

– Ты эта… брось! Жить хорошо! Зачем тебе вешаться? Повешенных Беодл к себе не берет. Никому они не нужны, повешенные, хоть на этом свете, хоть на том.

– О Пресветлые Звезды! За что, ну за что мне такая кара?! Мне связать их нужно, понял?

– Понял, понял, – бормотал варвар, доставая веревку. – На, держи. Тут еще один был, на дереве. Сбежал небось…

– Ох, а я о нем и забыл. Так, связывай этих веревкой, а я достану того.

Связывать – это понятно, даже привычно. Это тебе не слова эльфийские слушать, типа той же «енетики». Одной веревкой всех четверых, да так, чтобы ноги-руки не шевельнулись, – плевое дело. Надо еще и рты чем-то закрыть, а то колданут еще чего. Эльфы же, вдобавок темные, причем не гномы, другие. Без бород. Колдуны, почти наверняка. Вон Тил, почти нормальный парень, и то колдун.

Вернулся Тил, ведя перед собой последнего эльфа. Того самого, который кричал Наноку «Хек!». Движения у изгоя были какие-то заторможенные – видимо, магия Тила изрядно его помяла. Оружия на нем не было.

– Пояс свой давай! – приказал эльф варвару.

Нанок поперхнулся. В поясе он хранил деньги. Неужели Тил решил его грабануть? А еще друг называется! Впрочем, он тут же сообразил, что эльфу нужно что-то типа веревки, а эльфийские почему-то не годятся. Хотя вроде и не гнилые – Нанок их так и не смог даже чуть растянуть, когда его связали.

Варвар быстро пересыпал деньги в кошель.

– Скорее! – стегнул его голос Тила. – Времени мало!

– Держи! – Он бросил эльфу пояс. – Но мне нужен новый.

– Сними любой, – отмахнулся тот. – Твоя законная добыча.

Вот это по-нашему. При эльфе варвар не рискнул обобрать пленных. Соплеменники все же, хоть и изгои. Сегодня темные, завтра, глядишь, опять светлые. От них всего ожидать можно. Это с неграми просто, им уж точно не посветлеть.

Деловито он обобрал пленных. Золота при них не было, да и серебра негусто, зато были всякие непонятные побрякушки. Их Нанок тоже решил прихватить на всякий случай – вдруг да пригодятся когда? Иные побрякушки, он слышал, стоят о-го-го сколько. Жаль, не запомнил, какие именно. Поэтому брать надо все.

И мечи. Эльфийской работы, из особой бронзы. Наверняка дорогие. Но придется оставить. Не будешь же по лесу бродить, увешанный оружием, как новогодняя рябина. А как оружие легковаты, не под его руку. Нет, один меч у него есть, и хватит. Все одно драться им не умеет. Может, еще выучится. Вон эльфа уговорит и за пару дней выучится, он способный.

– А чего это на них куртки не зеленые, а голубые? – поинтересовался он, исследуя подкладки одежды в поисках зашитого чего-нибудь.

– Они же изгои, – пожал плечами эльф. – Отверженные. Когда эльф изгоняется из Саро, он обязан перед Пресветлыми Звездами носить только голубое. Как знак изгнания. Их так и называют – леарни, голубые.

– У нас тоже иных отверженных голубыми называют, – сообщил варвар. – Только носят они, кто чего хочет. Так что по виду не всегда и угадаешь… Даже считалка есть детская, что-то типа «Голубой, голубой, не хочу играть с тобой».

– Странные у вас обычаи, – подивился эльф. – А считалка наша, у нас передрали.

Нанок между тем добрался до сумок и тут же захрустел какой-то едой. Вкусно! А в этой сумочке у нас что? А вон в том мешочке? А это… упс! Меч, торчащий из одной сумки, не был эльфийским. Из железа он был. Или из стали – он же не темный эльф, чтобы на глаз определять. Пардон, в смысле не гном вовсе. Хотя Тил намекал на что-то нехорошее между мамой Нанока и каким-то гномом – мол, и борода от него. Шутил, наверное. У этих эльфов и шуточки… эльфийские. Но меч-то не эльфийский, эльфы железа не переносят.

– Глянь-ка,Тил! – Варвар воткнул меч в землю. Эльф внимательно осмотрел его, избегая, однако, прикасаться.

– Это не наш. Знатный клинок, древний, даже магический, чувствую, но не для эльфийской руки. А ну, вот ты, леарни. Чей этот меч, и где его хозяин?

– А ты не вопи, – нагло отозвался изгой. – Ничего ты от нас не услышишь. Пока не поклянешься Пресветлыми Звездами, что нас отпустишь. Живыми и невредимыми.

Варвар вытащил из ножен меч и поднес его к лицу наглеца. Голубой, а туда же, права качает.

Эльф заметно побледнел. Да, не врут легенды, боятся остроухие железа, боятся.

– А может, так расскажешь? – дружелюбно улыбнувшись, попросил варвар.

– Тиллатаэль, ты-то ведь не изгой! – взмолился леарни. – Ты не можешь нас пытать, это против Закона! А преступивший Закон становится леарни, уж тебе ли это не знать!

– А я разве собираюсь вас пытать? – удивился эльф. – Я вообще пойду по лесу погуляю, осмотрюсь. Вдруг, кроме вас, тут еще Избравшие Тьму найдутся?

– Руками варвара твоего пытать собираешься!

– Он не мой варвар. Он свой собственный варвар. С ним и договаривайтесь. Я даже могу попросить его не причинять вам боли. Только чем его поклясться заставить, не знаю – не Небесными Лесами же? И в Пресветлые Звезды он не верит…

– Хорошо, что ты хочешь от нас?

– Клятвы. Клятвы Пресветлыми Звездами, Лесной Тропою и Первым Луком в том, что вы не будете помогать некромантам, не будете нападать ни на эльфов, ни на смертных. И еще информацию. Все, что знаете. А я в ответ дам вам жизнь и свободу. Но! Если вы еще не так далеко ушли во Тьму, я дам вам шанс вернуться. Выступите в нужный момент вместе с нами против Тубариха и получите прощение. Это я вам обещаю от имени Совета. Вы знаете, что я вхожу в него.

– У тебя нет права говорить от имени Совета, – подал голос дозорный.

– Ты прав, – согласился Тил. – Но в Законе есть положение насчет леарни. И говорится в нем: «Если носящий голубое совершит деяние, несущее спасение всему Саро, презрев для жизни своей опасность, то носить ему зеленое, ибо в душе он – эльф истинный». Впрочем, решать вам.

– Меч этот принадлежал человеку, – подал вдруг голос молодой эльф с небольшим шрамом на виске. – Он пришел ночью с мечом в руке. Его тут же спеленали ветвями, на манер тех чар, что ты сам использовал. Но он был силен, едва не вырвался. Пришлось его остекленить и заключить в ствол дуба. Так что он жив, хотя и недвижим.

– В каком он стволе? – поинтересовался Тил.

– А как я тебе покажу? – поинтересовался в ответ изгой. – У меня даже пальцы связаны. Твой глупый вар… Этот на редкость дружелюбный, миролюбивый человек связал нас так, что не шевельнешься. Развяжи, и я покажу.

– Только без глупостей, – предупредил Тил. – Нанок, развяжи его.

Варвар, бурча что-то под нос, исполнил просьбу. Другой бы счел ее приказом, но не он, Нанок. Потому что приказам он принципиально не подчиняется, за что дважды с треском уже был изгнан из армии. О чем, впрочем, отнюдь не жалел.

Веревка, будто мылом смазанная, так и норовила выскользнуть из пальцев, но Нанок был более ловок. Миг – и путы спали с рук леарни. А в следующую секунду тот уже держал в руках меч, приставив его к горлу Тила.

Варвар так и застыл. Топор схватить не успеет, это ясно, проклятый изгой перехватит эльфу глотку. Даже дернуться нельзя, слишком он быстр, отверженный.

А тот, держа в руке меч, пристально смотрел в глаза Тиллатаэля.

– Клянусь Пресветлыми Звездами, Лесной Тропою и Первым Луком, – произнес леарни ясным и чистым голосом, – что не буду помогать некромантам, не буду нападать ни на эльфов, ни на смертных. Клянусь также, что выступлю против Тубариха по первому твоему слову. Пусть смерть настигнет меня в тот момент, когда я нарушу клятву.

– Я принимаю твою клятву, – так же ясно и чисто ответил Тил, казалось, не замечая меч у своего горла. – И клянусь Пресветлыми Звездами, Лесной Тропою и Первым Луком, а также Небесными Лесами, что ты получишь право носить зеленое после победы.

Леарни, как ни в чем не бывало, кивнул и засунул меч за пояс. Варвар шумно вздохнул.

– Человек вот в этом дереве. – Изгой ткнул пальцем в дуб, на взгляд Нанока, ничем не отличавшийся от других. – Если хочешь, я сам освобожу его.

– Действуй, – согласился эльф.

Изгой подошел к дереву и начал что-то бормотать на непонятном языке. Должно быть, эльфийский, смекнул Нанок. По-эльфийски он знал только «хек», но его среди произносимых леарни слов не оказалось. Отверженный не останавливался. Сделав жест рукой, он отломил от нижней ветви сучок. Затем уколол себе палец булавкой (серебро, опознал варвар знакомый металл – эх, и как я ее проглядел?) и капнул на сучок кровью. Тот вдруг стал испускать зеленый дым (колдовство! – догадался Нанок). Заключительное слово – и ствол дерева неожиданно раскрылся с отвратительным скрипом. Из него выпало неподвижное тело. Изгой (Нанок даже в мыслях не называл его голубым, чтобы не обидеть, возможно, хорошего человека… то есть эльфа, конечно) сделал последний жест, завершая свое колдовство. Затем склонился над телом, рассматривая его. Любопытный варвар подошел ближе, чтобы посмотреть на уши. Человек! Настоящий человек, не эльф какой-нибудь. Совсем неподвижный, похож на мертвого, но варвар знал, что он жив. Спасибо тебе, Беодл! – горячо про себя взмолился Нанок. Ты услышал мою просьбу и послал мне в попутчики человека! Хватит с меня этих ненормальных остроухих с их кошмарной магией. Все, никакого колдовства!

– Расстеклени его, – приказал Тил.

– Сейчас. – Леарни опять начал выделывать что-то магическое.

– У меня не выходит, – сказал он через некоторое время. – Не хватает сил. Его ведь Араноэль остеклил, тот был куда сильнее. Давай вместе.

– Давай, – согласился Тил. Взявшись за руки, они вместе склонились над телом. Внезапно оно зашевелилось. Человек воздвиг себя на колени, растирая затекшие мышцы.

– Добрый день, – сказал он звучным голосом. – Я видел и слышал все, что здесь происходило, и благодарен вам за избавление. Меня зовут Мастер Лур, я маг.

Маг! Нанок застонал. Снова эта треклятая магия! Беодл выполнил его просьбу, но, как обычно, посмеялся над ним. Вместо эльфа подсунул настоящего колдуна. За что?! – возопил варвар про себя. Но вслух ничего не сказал.

(обратно)

Глава 7

Орье, принц Квармола, был в этот день необычайно задумчив. Казалось, ни охота, ни красивые девушки, к которым (вне зависимости от возраста) принц всегда был неравнодушен, ни карточные игры (которыми он тоже не пренебрегал) не в силах его развеселить. Придворные сбились с ног, пытаясь вывести его из этого состояния, шут Лемур едва не выпрыгнул из своего колпака, блистая невиданным остроумием, – тщетно. Чуть большего добились музыканты, и задумчивость его высочества плавно перешла в меланхолию.

«Принц влюбился!» – твердили дамы и наперебой обсуждали предполагаемую счастливицу. Их кавалеры пожимали плечами. «Похмелье небось», – предположил старый рыцарь Оуэн, герой последней войны с Тарсом. В таких вещах он разбирался, сорокалетний опыт пьянства за плечами – не шутка. И похмелье умел лечить, как никто, пусть его высочество только прикажет… При дворе принца – единственного наследника короля Дэнкила VI – любили все. За малым исключением – людей, которые, кроме себя, никого не любят, нетрудно отыскать в любом месте. Но они не в счет.

Однако сэр Оуэн не угадал тоже. Некоторое похмелье действительно имело место, уж не без того, но к задумчивости принца отношения не имело.

Что-то смутно беспокоило Орье. Предчувствие ли, обрывок ли дурного сна, он и сам вряд ли бы смог сказать точно. Ощущение грядущих перемен – конечно же к худшему, ибо других перемен в природе просто не существует, – вот что его беспокоило. Принц изо всех сил старался казаться беззаботным, но у придворных глаз был наметан. Вряд ли кого обмануло бы его натужное веселье – его высочество никогда не был актером. Тем более хорошим. Принцем он был, и никем другим, а принцу притворяться вроде как и незачем.

Впрочем, не только его коснулась тревога. Шут Лемур тоже отчего-то чувствовал себя не в своей тарелке, но он-то как раз принцем не был, а был, напротив, актером. И не просто хорошим – лучшим в королевстве. Так что был шут на редкость весел и остроумен. Кто-нибудь, хорошо знавший шута, например королевский конюх и гвардейский лейтенант, догадались бы сразу, что Лемур не на шутку встревожен, но уж никак не разряженные придворные. Что им какой-то там шут? Его же высочество, друживший с придворным шутом, самым наглым образом наплевав на традиции и предписания, был слишком погружен в свои думы, чтобы почувствовать его беспокойство.

В отличие от принца, шут точно знал, что его тревожит. Сугудай, придворный маг. И король. Его Величество Дэнкил VI. Кто более наблюдателен, чем шут? Найдите такого, попробуйте. Шут замечает все: походку, жесты, манеры, взгляды любого придворного. Тем более целого короля. А настораживали Лемура как раз королевские взгляды, бросаемые милостивым монархом на своего мага. Более всего походили упомянутые взгляды на те, что присущи верной собаке в присутствии собачьего же хозяина.

Сперва шут заподозрил некую тайную связь между высокими особами. Про Сугудая чего только не говорили, да и от его величества всего можно было ожидать, хотя и не было оно ранее в мужеложстве замечено. Впрочем, этакая выходка была бы как раз в духе пресветлого короля, обожавшего порой шокировать свет чем-то подобным. Однако парочка эта мало походила на нежных влюбленных, скорее уж на хозяина и слугу или даже раба. И господином был отнюдь не король.

Может, кто другой и здесь заподозрил бы какое извращение, но не он, Лемур. Для него было очевидно – колдовство. Грязное, черное, подлое Сугудаево колдовство, подчинившее короля воле треклятого мага. Недаром ему отведены особые покои во дворце, рядом с королевскими. И открыт доступ к его величеству в любое время дня и ночи. Чем, надо признать, Сугудай пока не злоупотреблял. Или просто сумел не засветиться.

Тайна мучила Лемура уже не первый месяц. Но до сих пор он даже не приблизился к разгадке. И то сказать – легко ли шуту выслеживать придворного мага? А короля? Можно, конечно, пошутить с намеком, сценку даже отыграть и посмотреть, как парочка эта реагировать будет. Только ведь маг и король это. Сильный маг и король-самодур. Попробуй слово хотя бы лишнее сказать – либо в застенок загремишь, либо в болоте заквакаешь. Не раз Лемур собирался переговорить хотя бы с принцем – его высочество был не по годам смышлен и не болтлив особо, хоть и принц. Только… Что ему сказать-то? Фактов ведь никаких, одни только домыслы. Досужие вдобавок. Однако больше тянуть с разговором нельзя. У принца возможностей не в пример больше, чем у человека в дурацком колпаке.

– Ну не хватало еще, чтобы шут задумчивым ходил. – Это сэр Нурель шутить изволит. Мнит себя отчего-то этот рыцарь господином весьма остроумным. Хотя, правду сказать, ни остротой, ни умом Творец его не наградил.

– Хо-хо! – высоким голосом пропищал шут. – Сэр Нурель метит на мое место? Клянусь Беодлом, мой колпак вам куда более к лицу, чем рыцарский шлем.

Привычку клясться каким-то Беодлом Лемур подцепил от одного заезжего горца из Кассарада. Тогда это показалось ему смешным, и акцент этот варварский, растягивая гласные, и само имечко – Беодл. Со временем шутка приелась, а вот привычка – осталась.

– Ты что, мерзавец, хочешь сказать, что рыцарь может променять свой шлем на дурацкую шапку?

Ага, зацепило почтенного сэра рыцаря, вон аж пятнами пошел. Ну и дурак! Негоже рыцарю на шутовские подначки ловиться.

– Может, если ее надеть на бочонок вина, – продолжил издеваться шут.

Первым захохотал сэр Оуэн. Все шутки, так или иначе связанные с попойкой или похмельем, до него доходили сразу. Остальные, правда, не доходили вовсе.

– Ну а если мой шлем натянуть на бочонок вина? – поинтересовался он.

– А смысл? – парировал шут. – Снять с одного бочонка вина, чтобы надеть на другой?

Смех колыхнул ряды придворных. Как же все они любят посмеяться над другим! Но сэр Оуэн не в обиде, такие шутки он любит. И даже понимает, кто бы мог подумать!

Придворные неожиданно оставили шута в покое – в дальнем конце залы вспыхнула ссора между двумя дворянами. Ясное дело, куда интереснее послушать, как молодые петушки наскакивают друг на друга. И подзадорить обоих – а то вдруг у них до дуэли не дойдет? Кому интересны остроты шута, когда тут такие дела…

Лемур пожал плечами. Небось из-за девки поспорили. То есть из-за дамы. Хотя, клянусь Беодлом, не понимаю, чем они отличаются. Однако самое время вытащить его задумчивое высочество из этого болота. Пока все дружно на петушков драчливых глазеют.

Шут неслышно зашел за спину принца.

– Не желаете ли чего? – спросил он бархатным голосом. – А, высочество?

– Оставь, Лемур, – пробурчал принц. – Без тебя тошно.

– Я к тому, что валить отсюда надо, – пояснил шут. – Или, говоря благородным языком, спешно ретироваться. Пока все эти бараны… А говоря все тем же языком, благородные господа и бабы… То есть, понятно, леди… Глазеют на дурацкую ссору.

– Ты прав, приятель. И мы можем пока спокойно улизнуть. Никто даже и не заметит.

– Тем более мы оставим им Нуреля, – подхватил шут. – Я всерьез подумываю о назначении его своим заместителем. Жаль, король этого не подпишет. Его величество отчего-то уверен, что рыцари королевству нужнее. Хотя, по правде, я не понимаю, чем шут в железе лучше шута в колпаке…

– Довольно, Лемур. Поспешим отсюда.

– Слушаюсь и повинуюсь, ваше торопливое высочество. Дозвольте в знак почтения облобызать ваши прекрасные сапоги… О, Беодл, вы опять в тапках?!

– Что?! – Принц бросил быстрый взгляд на свою обувь и засмеялся: – Ладно, поймал!

Они исчезли за небольшой дверцей в стене, и никто не обратил на это внимания. А если бы и обратил, невелика беда.

Пройдя потайным ходом, принц и шут оказались в потайной комнате. Орье, будучи еще любопытным шкодливым мальчишкой (если можно так сказать о единственном наследнике его величества), откопал в библиотеке неимоверно древние планы дворца. Планы эти были далеко не полны, обозначения и подсказки неплохо зашифрованы, вдобавок здание не раз перестраивали, и тем не менее изрядное количество подобных комнат и переходов оказались доступны юному принцу. Среди дворцовой челяди ходили стойкие слухи о древних тайниках то ли с сокровищами, то ли с манускриптами, то ли вообще с магическими артефактами, запрятанными во времена прежних династий. Просто удивительно, что никому в голову не пришло покопаться в дворцовой библиотеке на предмет как раз таки этих планов. Впрочем, кто бы и нашел их, к кладам его бы это не привело. Принц, как ни старался, обнаружить никаких сокровищ не сумел. Зато разгадал загадку исчезновения короля Дорана III, своего прапрадеда. Оказывается, заклинило механизм двери одной из потайных комнат. Бедный король оказался взаперти и, понимая, что голодная смерть неминуема, покончил с собой. С тех пор по дворцу шлялось привидение короля-самоубийцы, жалобно завывая и пугая дворцовых кошек и женщин. Принц нашел его тело там, где усопший монарх покорился смерти. Никому не открыв тайны, похоронил его при помощи одного лишь шута.

Правда, по слухам, призрак и не думал пропадать. То ли во дворце обосновалось целое стадо привидений, то ли сплетни наглейшим образом врали. Обе версии представлялись Орье равновероятными.

– Что волнует ваше высочество? – поинтересовался шут.

– Оставь, Лем, мы здесь одни.

– Хорошо, О, как скажешь.

Принц улыбнулся. Товарищ по детским играм, Лемур звал его О, будучи еще мальчишкой. После нескольких попыток прервать эту странную дружбу с низкорожденным король махнул рукой, пожаловал низкородному дворянство и записал Лемура в шуты. Так хоть видимость приличия оставалась.

Принц яростно протестовал, но, против ожидания, приятель его воспринял новую должность с энтузиазмом. Возможность высмеивать чванливых вельмож привлекала его несказанно. Острый на язык, Лемур отсмеивал обидчикам любые оскорбления… и ничего сделать ему противники не могли. Дать подзатыльник или, к примеру, выпороть королевского шута (а также лекаря и библиотекаря, про мага можно и не упоминать) мог только король. Или, скажем, принц. Остальным – нельзя. Оскорбление короны, что, в принципе, приравнивалось к измене. Так что задевать шута было нежелательно, Лемур отличался исключительной злопамятностью и обиды не спускал никому.

– Так что с тобой стряслось? – повторил шут.

– Ничего, – пожал плечами принц. – Грустно как-то. Тревожно. Не знаю. Ощущение такое, будто над нами невидимая черная туча… И вот-вот разразится гроза.

– А что, может, и разразится, – задумчиво согласился шут. – Ты вот скажи, О, как ты к придворному магу относишься?

– Никак. Я – принц, а не черпальщик дерьма, – надменно бросил Орье.

– Ваше высочество говорит, как какой-то плебей, – просюсюкал шут, искусно подражая мэтру Точину, Наставнику Хороших Манер При Дворе Его Величества, которого принц с детства терпеть не мог. – Правильно надо говорить – ассенизатор…

– Ах, оставь, – махнул рукой Орье. – Змея этот маг. Глаза его видел? Холодные такие, змеиные.

– Глаза – зеркало души, – согласился Лемур. – А пенсне – зеркало глаз… А вот ты, О, видел, как он на короля смотрит, и как Его Преславное Величество в ответ зыркает?

– Говори, – приказал принц. Именно принц и именно приказал. Вмиг пропал славный парень О, затейник и весельчак. Будущий король почуял заговор – все забавы побоку.

– Да сказать-то нечего, – хмыкнул Лем. – Только одно. Скажи, О, как будущий монарх – если король на своего мага глядит, как собачка на хозяина, это нормально?

– Ты считаешь, отец заколдован?

Нет, ну настоящий принц. Ни тебе сомнений, колебаний, ни мыслей об извращениях гадостных, что ему, Лему, поначалу в голову лезли. Раз – и проблема как на ладони. Да, хороших монархов на смену растим…

– Похоже на то. С доказательствами, правда, не густо…

– Блин с ними. Не в суде. – Принц говорил коротко и отрывисто, что-то обдумывая. – Да, это многое объясняет. Все эти нелепости, заторможенность его странную… И что же с этим делать? Гвардию поднимать? Мятеж, да и докажи попробуй… Ты прав, без убедительных доказательств никто нам не поверит. Да и с ними… Ладно, предупрежден – значит вооружен, как говорили древние мудрецы. Посмотрим. И на всякий случай надо подготовить все для побега. Оружие, деньги, одежду… О лошадях позаботиться следует… И смену им в ближайших городках.

– В каком направлении? – деловито поинтересовался шут.

– К леданской границе. С ними давно войны не было, легче ускользнуть будет. Опять же, магов они своих пожгли почти всех. Сугудай, вполне возможно, не один действует, у него и в других королевствах сообщники отыскаться могут.

– То есть к другим магам мы обратиться не можем? В Квармоле два Мастера, кроме него. Могли бы и осилить, особенно сообща.

– Нет. Слишком рискованно. У нас сейчас одна защита – господин придворный маг не знает, что его раскусили. Лишнее слово – и нет наследного принца. А уж если шут исчезнет, вообще никто и не заметит.

– Как это никто? – возмутился Лемур. – А я?

– Ну если только… А вот другим рассказать уже не успеешь. Так что держи язык на привязи, а то он у тебя без костей.

– Я, между прочим, два месяца об этом молчу, – обиделся шут. – Даже тебе не говорил. Не хотел отрывать от важных дел, ну там… э-э-э… ну от девок, там…

– Ну и дурак, – беззлобно сказал принц. – Нас за это время вполне могли уже закопать. То есть меня. Шуты, они всем нужны, а вот без одного принца обойтись очень даже можно. Сугудай, так тот точно смог бы.

Лемур задумчиво теребил редкую рыжую бородку. Бубенчики на красно-желтом колпаке мелодично позвякивали.

– Ты не обратил внимания, – начал он неуверенно, – когда мы хоронили Дорана, у него не было на руке перстня? С таким красно-синим камнем?

Принц понял его с полуслова.

– Ты про Двойной Корунд, что ли? Что хранит владельца от магии? Брось, Лем. Это всего лишь легенды. К тому же он охраняет лишь от боевых заклятий, как я слышал.

– Может, и легенды, – упрямо возразил шут. – Может, и врут вдобавок. А только все они сходятся в одном – перстень тот принадлежал Дорану III, и тот носил его не снимая. Так с ним и пропал. Ты уверен, что не было его на руке?

– Нет, – честно сознался принц. – Слишком страшно тогда было. Ночь, труп этот ссохшийся, склеп фамильный… Я, в конце концов, принц, а не гробовщик!

– Угу. Работа для гробовщика. Правильно надо говорить – «похоронных дел мастер». Тоже мне принц! Вспоминай давай. Или еще лучше – сходим ночью, посмотрим.

– Совсем свихнулся! Опять туда лезть – благодарю покорно!

– В самом деле, – язвительно усмехнулся Лемур. – Чего Их Высочеству себя-то утруждать? Принесут Их туда… в гробике и принесут. В лучшем виде.

– Да брось, – неуверенно отмахнулся Орье. – Нет его там наверняка. А если и есть – все равно. От таких чар он не защита. Только от боевых.

– Дурак ты, хоть и принц. А еще будущий король, опора государства! Вот так и рушатся империи. Ты от молний Сугудаевых мечом, что ли, отмахиваться станешь, когда припрет? Боевую магию он нейтрализует? Нейтрализует. Демонов отгоняет? Отгоняет. Что тебе еще надо, чучело королевское?

– Ладно, – сдался принц. – Ты прав, приятель. Больно уж в склеп не хочется.

– Все там будем, – посулил шут.

– Уж и все. Тебя-то как полагается похоронят… в канаве трактирной.

– Принцы не должны завидовать, – укорил его шут.

– Тьфу на тебя, – расхохотался Орье. – Хорошо, что тебя не будет в склепе… Ты бы меня и мертвого смешил, блинило! Ладно, как стемнеет – сразу и пойдем. Только не верю я, что мы Двойной Корунд проглядели. Может, пока тайник тот осмотрим?

– Думаешь, король Доран его где-то спрятал? – оживился Лемур. – А что, вполне может быть. Перед тем, как вены себе вскрыть… Кстати, не по-королевски это. Нет чтобы ядом отравиться или кинжалом грудь пронзить благородно…

– У него же байдана была под одеждой, – напомнил Орье.

– А, ну да. Снимать, понятно, лень было. Король все-таки, как же кольчугу своими руками снимать? Не королевское дело, ага.

– Слушай, приятель, – резонно возразил принц. – Если уж человек на тот свет пешком собрался, какая ему разница, в кольчуге он или нет.

– Вообще-то ты прав, – признал шут. – Ну пошли, что ли. Ты помнишь хоть, как туда добраться? У меня от этих переходов голова кругом идет.

– Еще я и это помнить должен! – возмутился Орье. – У меня вон план есть, что голову-то забивать… Сейчас достану – и дело в шляпе.

– В короне, – поддакнул Лем. – Если б у меня план был, я бы тоже чего хочешь вспомнил… Или, наоборот, забыл бы все к блиновой тетушке. Смотря какой план.

Принц внимательно вглядывался в ветхие бумаги.

– Отсюда не попадем, – сообщил он. – Надо выйти из потайного хода, дойти до второго яруса, там за зеркалом потайная же лестница. По ней наверх два яруса…

– Во настроили! – восхитился шут. – Умные головы! Померли, правда, как и дураки. Смерть – она тетка справедливая, ей без разницы кого хватать, конюх ты, там, или, скажем, принц.

– Или шут, – подсказал Орье.

– Шут – любимец судьбы, – возразил Лем. – Тебе не понять. Я бы вот с тобой ни за какие коврижки не поменялся.

– А за кувшин вина? – подкусил принц.

– Отстань, змий, не искушай меня! Ну… ладно, если вино хорошее – давай!

На втором ярусе они застряли. Его высочество помнил, что дверь скрывает зеркало, вот только было их там ни много ни мало – ровно дюжина. А вот которое из них являлось потайной дверью, он, разумеется, давно забыл. Пришлось доставать бумаги и разбирать полустертые строки.

– Я уверен, что вот это. – Принц ткнул пальцем (видел бы его сейчас наставник: принцам пальцами указывать не полагается!) в одно из зеркал. – Только не помню, как его открыть. Мы и прошлый раз, кажется, долго мучились…

– Я помню прекрасно, – заявил шут и со всего размаху ударил по зеркалу кулаком. Принц охнул и втянул голову в плечи. Но зеркало, вместо того чтобы разлететься дождем звонких осколков, со скрипом отъехало в сторону.

– Что скукожился? – подмигнул шут. – Принц должен держать голову прямо. Нет, кажется, спину прямо, а голову – гордо. А ты ее как держишь?

– В руках, – буркнул раздосадованный принц. – Как призрак Ульрика Безголового.

Зеркало-дверь с тем же противным скрипом закрылось за их спинами. Пыльная винтовая лестница уходила вверх. Похоже, вниз она тоже когда-то уходила, но этот проход кем-то был давным-давно заделан. Может, пресловутые сокровища там и спрятали? – вяло подумал принц. Его не волновали больше детские тайны и приключения. Остаться в живых, сберечь жизнь отцу и Лему – вот о чем Орье думал в эти минуты.

– А вот как эта дверь открывается, не разберу, – пожаловался принц. – Бумага совсем искрошилась. Ну что бы этим древним на пергаменте свои каракули начертить!

– Думаешь, пергамент долговечнее? – с сомнением спросил шут.

– Откуда мне знать? – гордо ответил Орье. – Я принц, а не…

– …библиотекарь, – закончил за него Лем. – Да помню я, помню. Как открывать будем?

– А я почем знаю? – огрызнулся принц виновато.

Шут сдавленно охнул. Орье мгновенно оставил в покое дверь, обернулся, выхватывая кинжал. В темном углу перехода, куда не доставал свет факела Лема, смутно белела неясная фигура. Принц охнул в точности как до него Лемур. Призрак, как есть призрак! Полупрозрачные одежды его напоминали королевскую мантию, лицо только угадывалось, но Орье почувствовал исходящие от призрака тоску и смертельную усталость.

– Доран Третий, – сдавленно прошептал шут. – Видно, не хочет перстень отдавать…

Призрак плавно выплыл из угла (юноши испуганно отшатнулись) и указал на неприметный выступ у дверного косяка. Затем неторопливо прошествовал сквозь закрытую дверь.

– Похоже, он решил нам помочь, – сказал принц, дрожа от волнения.

– Лучше бы нам вернуться, – ответил шут. – Кто их знает, призраков этих. Что у них на уме, никогда не поймешь. Блин, да и у живых-то нечасто!

– Пойдем, – решил принц. – Я думаю, он хочет нам помочь. В конце концов, мы же его похоронили, не поленились. Мертвому перстень зачем?

– А может, ему компании не хватает, – возразил шут, но Орье уже решительно нажал на рычажок. Дверь с пронзительным скрипом отворилась.

– Не забыть бы смазать все петли на пути из дворца, – озабоченно сказал принц. – Из-за такой мелочи наш побег вполне может провалиться. А я чувствую, бежать придется.

Призрак ждал их в потайной комнате. Той самой, где два века назад король закончил свой жизненный путь, вскрыв себе вены. Лем ощутимо лязгал зубами от страха. Орье же, наоборот, неожиданно успокоился. В конце концов, он же принц, а принцу бояться зазорно. Тем более своего же прапрадеда. Предок все-таки – с чего бы ему желать зла ему, Орье?

Доран (а точнее, то, чем он стал) показал куда-то мимо него на пол. За века доски серьезно истлели, ковры превратились в лохмотья. Вероятно, так было и при жизни самоубийцы, вряд ли полтора века хватит, чтобы превратить любое из дворцовых помещений в развалину. Между половицами зияла широкая щель; на нее-то и показывал призрак.

– Здесь Двойной Корунд? – спросил его Орье. Доран кивнул. Шут, присев, тут же принялся взламывать тайник покойного короля.

– Есть! – завопил он так громко, что отшатнулся даже призрак. Хотя, быть может, его просто слегка сдуло сквозняком. – Вот он, Двойной Корунд!

Лемур подал перстень принцу. Тот сжал его в кулаке, глядя на Дорана.

– Спасибо тебе, дед, – тихо сказал Орье и поклонился. Призрак поклонился в ответ, неспешно прошествовал мимо него и исчез в стене.

Только теперь, при изменчивом свете факела, принц решил рассмотреть реликвию. С одной стороны камень выглядел в точности как рубин, с другой – чистой воды сапфир. И радужная полоска между ними. Принц подавил восхищенный вздох. Красивее драгоценности он не видел, а ведь рос во дворце и самоцветами его трудно было удивить.

– Жаль, Доран не рассказал нам, что эта штука может, – сказал шут, зачарованно любуясь волшебными переливами красок. – По-моему, он говорить разучился напрочь после смерти. Хотя слухи ходили, дескать, стенал и даже жалобно причитал временами. Все врут люди! Никому верить нельзя.

– Я думаю, говорить он мог, пока мы не похоронили тело, – ответил Орье. – Странно, что до сих пор не упокоился с миром. Может, как раз из-за перстня?

– Или из-за Сугудая, – мрачно добавил Лем. – Тот уже тогда был придворным магом. Не он ли западню покойному подстроил?

– И не забрал Двойной Корунд? – усомнился принц. – Не идиот же он, в самом деле.

– Перстень старик спрятал, – возразил шут.

– От мага? Сомневаюсь. Хотя, возможно, ты и прав. Может Корунд сам укрывает себя от магии. Не берусь судить. Да и неважно это уже. Меня тревожит, что замыслил Сугудай. И когда нанесет удар. Не сомневаюсь, что нанесет.

– О Беодл, – вздохнул шут. – Кто бы нам помог справиться с магом…

Молитва от неверующего в него шута изрядно позабавила старого духа Кассарадских гор. Беодл лукаво усмехнулся в седую бороду. Помочь справиться? А почему бы и нет! Поможем, малыш, не сомневайся. Где-то, помнится, болтался у меня один смешной горец…

Тубарих с виду вовсе не походил на некроманта. Каждый ребенок знает, что некроманты тощие, обтянутые кожей скелеты с запавшими глазами. Носят они черные, ну в крайнем случае серые одежды, а также кучу зловещих амулетов в форме почему-то черепа. В руке непременно черный посох. Приписывают им еще длинные волосы, седые либо опять же черные. Ах да, еще от них вроде бы мертвечиной несет. Полный вздор! Сам Тубарих был довольно упитан, с ранним животиком от хорошей еды и сидячего образа жизни и ранней же лысиной, совсем уж непонятно отчего. Ранними – это на первый взгляд: человек в двести лет может себе не только плешь и животик позволить, но и гроб деревянный. Впрочем, последний был Тубариху ну совсем уж ни к чему, по крайней мере пару-тройку ближайших столетий. Одевался некромант ярко, если не сказать кричаще, по последней придворной моде. Из амулетов у него была при себе только пивная кружка, и соответственно она распространяла запах хорошего пива, а отнюдь не мертвечины. Посох, правда, был. И как раз черный. Только не в руке, а прислонен был к креслу. Попробовал бы кто пить пиво с длинным посохом в руках! Либо пиво пролил бы, либо… либо не пролил бы – одно из двух.

Некромант отдыхал. Заклятие было наложено, еще один кусок леса стал из живого мертвым. Что не могло не радовать любого некроманта. Наступление на эльфийское королевство шло успешно. Хоть и неторопливо. Потому что такого рода заклинания отнимали слишком много магических сил, и приходилось несколько дней восстанавливаться. Все-таки заклинание десятого уровня – предел для любого Мастера. Если бы Хозяин не делился Силой, было бы еще труднее. Шаг за шагом, день за днем Тубарих убивал эльфийский лес. Чувствуя при этом себя абсолютно безнаказанным. Башня надежно защищена паутиной мощнейших заклинаний, орда немертвых неусыпно охраняет подступы к ней. Кроме простейших скелетов и зомби есть и другая нежить. Подъятые мертвые эльфы, утратившие свою нелепую лесную магию, но не растерявшие легендарной меткости. Духи-убийцы, бесплотные, но смертоносные, неуязвимые ни для оружия смертных, ни для магии Стихий. Как ни странно, но на них он как раз особо и не рассчитывал. Эльфийское оружие укладывало их на раз, возвращая в небытие. А вот жуткие болонки тьмы, квинтэссенция некромантии, напротив, уязвимы лишь для железа. Их присутствие оказалось для эльфов неприятным сюрпризом. Два штурма выдержала башня, и оба раза атакующие откатывались назад, устилая остроухими телами склоны холма. Больше не рискуют, предпочитая крепить защиту лесных границ. И совершенно напрасно, потому что инициатива у атакующего. Рано или поздно находится брешь для удара, как, например, сегодня. Некроманту нравилось играть, противопоставляя хитроумным эльфийским заклинаниям свои, не менее сложные и элегантные. Нравилось проводить отвлекающие маневры, ложные атаки, чтобы, выбрав момент, одним блестящим ударом одержать очередную победу.

Некромант улыбнулся, довольный, как сытый кот. Собственно, Хозяин приказал только отвлечь эльфов, чтобы не совались на требуемое время в дела людей. Пока он приводит в действие свой Великий План. Настолько великий, что о нем никто, кроме Хозяина, ничего не знал. Даже умнейшие и сильнейшие его слуги. Такие, как Тубарих.

Да, эльфов можно было бы просто отвлечь, но некромант увлекся этой игрой. Вдобавок он ненавидел эльфов, как может ненавидеть только некромант. Ничего личного – просто лесная магия жизни (она же магия природы, если обращать внимание на термины) глубоко враждебна его искусству. Хозяину это не понять, он не некромант.

Вдобавок немало Силы он добывал из агонии вечноживого леса. И вкладывал ее в новые и новые творения. Те же болонки тьмы, на их создание он затратил энергию, достаточную для разрушения небольшого городка. Всего на две болонки! Но эти затраты окупились. Много полезных качеств у болонок тьмы! Ночью их нельзя увидеть, пока не нападут, даже эльфийское зрение не помогает. А уж когда они начнут атаковать, смотреть поздно. Потому что быстры они, как… блин претемный, и сравнить-то не с кем!

Сколько веков, да каких веков – тысячелетий! – стояло эльфийское королевство! Сколько магов, великих, знаменитых, силились подчинить эльфов. Не смогли. Отступили. Замирились в конце концов. Потому что пока остроухие в своем лесу – никакая магия им не страшна. Огонь не тронет их деревья, любой потоп дождичком легким обернется. Землетрясение вызвать не получится, ураган стороной обойдет. Такая уж у них магия – любые чары либо не вредят, либо вовсе на пользу идут. Любые. Кроме магии смерти. Некромантии.

Потому что убивает она самую суть леса. Смерть сильнее, все живое рано или поздно умрет. Обильную жатву собирает Черная Леди, каждый год, каждый день. А он, некромант, верный слуга ее. Наступит час, и падут неведомые смертным эльфийские твердыни, падут под ноги его Госпоже. И наградит она его по заслугам. Великой Силой, небывалой властью наградит. И станет для него Хозяин – просто Сугудаем. А потом – слугой Сугудаем. Рабом.

Тубарих сделал большой глоток пива из кружки и недовольно поморщился. Мало того, что пиво леданское – настоящие помои, так еще и нагрелось. Не умеют здесь пиво варить. Вино – да, недурное, а вот пиво – настоящее темное только в Пельсиноре варить умеют. Фланское опять же неплохое, в Понакаре прекрасные пивоварни. А вот в Ледании – пивом даже назвать стыдно. Да и в Квармоле. Получше леданского, конечно, а все равно – помои.

И что интересно – святоши церковные вино сильно не одобряют. Грех пьянства, надо же! А вот к пиву вполне лояльно относятся, сами пьют и народу разрешают. Будто пивом нажраться труднее, чем вином! Странные они, слуги Творца…

Церковников он, пожалуй что, немного боялся. Вот кто с любой нечистью управится играючи! У него, конечно, нашлось бы чем ответить, а все же потрудиться пришлось бы изрядно. И вроде бы слабенькая у них магия, но для некромантов опасней, наверное, и нет. Но не придут к нему синерясники, не придут. Хозяин и здесь подсуетился. Двое самых активных – епископов! – ему служат. Чем купил, что пообещал – он, Тубарих, не знает. Но не пожадничал, точно. Всю Леданию перерыли в поисках магов да ведьм, всех повязали, только два Мастера да Гроссмейстер сбежали в Кордавиль. А всех, кого захватили, Хозяину отдали. Прежде, чем на костер вести. И Силу он из них выпил, как паук муху. Один бакалавр так его и обозвал – Паук. Ох и кричал он на дыбе! А Хозяин так ему ласково: «Пауков я люблю, поэтому не обижаюсь на тебя, неразумный. А вежеству тебя поучить надо… Хоть перед смертью». И поучил, да так, что и ему, некроманту, было чему удивиться.

Да, «Петушиный час» – так эти синерясники себя называют – грозная сила. Сколько магов было, грозных, сильных – и где они теперь? Госпожу встречают… Хозяин, понятно, помог, как же без этого. Для него ведь старались.

Только вот патриарх их недоволен. Специальный циркуляр выпустил, «О смирении и терпимости» называется. Объясняет, что маги разные бывают, и различать, дескать, надо «богомерзкое колдовство от волшбы светлой, людям в помощь Творцом данной». Опомнился владыка пресвятой! Нечего уже отличать – сколько ни было магов в Ледании, все с дымом ушли. Только он, Тубарих, и остался, да еще с десяток тех, кто Хозяину присягнул. А уж кто поклялся, тот верен останется, будь он хоть клятвопреступником в семи поколениях. Такую уж Хозяин клятву берет – лучше повеситься сразу, чем хотя бы помыслить об измене. А только он, Тубарих, тоже не прост. Его она на месте не убьет, сумеет ускользнуть, нашел-таки лазейку. Недаром он Госпоже Смерти верный слуга. Хотя лучше приберечь это на крайний случай, если в немилость у Хозяина попадет. Сейчас-то зачем? Хозяин к большой власти рвется, а от нее и нам, малым мира сего, что-нибудь да перепадет.

Некромант глотнул еще пива и откинулся в кресле. Нет, пиво – это вещь, хоть и дрянное. Эльфы, те вообще в рот не берут. В смысле – пива. Вино-то так хлещут, никто не угонится. Даже поговорка есть – «перепить эльфа». Синоним слова «бесполезно». А вот пива не пьют, хоть убей. Даже под пытками не пьют, сам проверял. Идиоты!

Изгои, темные эльфы, которых истинные почему-то голубыми кличут, и те отказываются. На все согласны, чтобы сородичам бывшим досадить, на пепелище родимом джигу сплясать, а пива не пьют. Все эльфы – ненормальные… Тубарих с отвращением допил кружку и потянулся к запотевшему кувшину. Холодное, с ледника. Такое пойдет хорошо. Эх, собутыльника бы еще к нему! Раскинуть, что ли, портал к Суммону, приятелю старому. Раньше-то рядом жили. Пока Хозяин не определил Тубариха в старую башню некроманта Азиза, давно откинувшегося, а Суммона отослал зачем-то на юг, в Двенадцатиградье. Ох и славно с ним зависали! За неспешной беседой о высоких материях, о смысле жизни. А он в чем? В бабах. И у которой из них материя выше колен, с той и договориться можно. Нет, устал сегодня, отдохнуть нужно. Тяжел труд неправедный, ох, тяжел! Завтра – может, и навестим. Если эльфы чего подлого не удумают. Да куда им, остроухим!

Отхлебнув еще пива – холодное, хорошо! – некромант лениво потянулся к мешочку с рунами. Гладкие, на ощупь приятны. Из человеческой кости резал, собственноручно. Кровью чертил, своей, между прочим, не узников запытанных. Больно-то как было, когда руку резал! Боль Тубарих ненавидел. Свою боль. А интересно, узникам так же больно, когда он их пытает? Наверное, куда больнее, там ведь не кинжалом по руке полоснуть, все куда интереснее. Фантазия у некроманта богатая, никто не возразит. Да, их боль – не чета его. Как, интересно, жертвы ее терпят? А впрочем, какой у них выбор?

Руны сами просились в руки, тыкались в пальцы, как слепые котята. В детстве у него был котенок… Год или чуть больше. Потом собака его загрызла и сожрала. Он тогда плакал… Он тогда еще умел плакать. А собаку убил. Забросал камнями, радуясь каждому удачному попаданию, каждому визгу ненавистной твари. Радуясь ее боли, ее агонии. Ликуя от ее смерти. Не тогда ли начался его путь некроманта?

Наугад вытаскивая из черного мешочка, принялся раскладывать руны. Слева направо, снизу вверх. Значками вниз, чтобы не видеть. Потом, одну за другой, начал их переворачивать. Пристально вгляделся, читая расклад.

И вот тут он насторожился. Нет, бывают и более неудачные расклады, но нечасто. И главное – ничего не понять. Молодая девица, руна «Лель» и рядом дракон, руна «Пи». Что за блин? Если бы с единорогом рядом, понятно. Единороги девиц обожают, невинных. Если такие остались. Опять же намек был бы на эльфов, где еще поблизости единорога отыщешь? Но дракон-то при чем? Об этих тварях он почти ничего не знал. Сказки, однако, говорили, что драконы девиц любят. В гастрономическом смысле, понятно.

Далее – более понятно. Герой, руна «Исх», расположен внизу. Значит, придет с юга. Ну-ну, пусть приходит. Героев здесь любят. К столу пыточному привязать… Живучи страшно, долго жилы тянуть можно. Не орут опять же, как резаные (хотя почему «как»?). Гордые, боль сносят молча. Такие Силой под завязку заряжают…

Ага, вот и маг, руна «Зод». И две рядышком, поясняющие. «Аль», ученик, начинающий, неопытный. Любое значение выбери, смысл не изменится. И противоположная ей «Кебаль», вдобавок перевернутая. Что означает – «могучий, мощный, искусный». Блиновщина какая-то, право слово! Во-первых, откуда маг в Ледании? Если кто и остался, попрятались, затаились. Во-вторых, как такое может быть – могучий или искусный ученик? Опять не вяжется. Придет он с севера, но это не факт. Руна «Зод» автоматически отменяет направление.

И грозит эта странная троица смертью ему, Тубариху. Хотя тоже не факт – руна «Мор» в применении к некроманту может читаться как перевернутая. То есть он им грозит смертью. А, а вот с этим более ясно. Подпирает все это хозяйство руна «Бо». То есть «лук». И обозначает она, конечно, лучника. Или эльфа, что вернее. Который тоже придет с юга. И эльф этот Тубариху прекрасно знаком. Разведчик из Саро, которого он сумел вычислить. Им должны будут заняться «голубые». А в общем и целом – расклад совершенно неясен. Ничего не вяжется. Может, вытащить еще руну? Обряд разрешает. Для прояснения ситуации.

Некромант осторожно вытащил из мешочка еще одну руну. И громко выругался, помянув грязно всех духов (которых тупицы зачастую считают богами и демонами), которых только смог вспомнить. Руна «Хас», последняя из рунического алфавита заморского Алькретона. Означает «ничто». Когда «Хас» выпадает, гадание прекращается. Будущее закрыто.

Как неудачно! Вот теперь думай, что бы это значило. А чтобы лучше думалось, еще глоток…

Тубарих неожиданно понял, что всерьез расстроен неудачным гаданием. Расстроен и разозлен. А это уже плохо. Некромант – не маг стихий, с чувствами у него утекает с таким трудом собранная Сила. Любовь, страх, гнев, ненависть, радость – различий нет. Чем сильнее эмоции, тем больше Силы теряешь. Нет, так не пойдет. Немедленно успокоиться, отвлечься как-нибудь. Что бы такое придумать?

Можно вот в подвал пыточный зайти. Некромантия – особая наука. Силу некроманту дает чужая смерть. И чем она мучительней, тем больше Силы он получит. Чужая боль – лакомый кусочек для адепта магии смерти.

Да, мысль хороша. Чары совсем его опустошили. Пленник всего один, многос него не возьмешь, но сколько ни есть – больше, чем ничего. Вот еще глоток – и вниз. Впрочем, куда спешить? Можно и кувшин допить, пленник подождет.

Тубарих отставил кружку и приложился к горлышку кувшина. Дернул за веревку звонка.

Слуга явился сразу же. Живой слуга, человек. Не хватало еще, чтобы зомби за пивом бегали. Тупые они, тупые и неловкие. И воняют. Зомби ведь – как же по-другому?

– Ступай в подвал, передай, чтобы пленника приготовили, – распорядился некромант.

Шустрый слуга тут же исчез. Хорошо он лакеев вышколил, ничего не скажешь. Пуще смерти его, Тубариха, боятся. Слова не скажет – вообще, не то что лишнего. И правильно. Не хватало еще, чтобы слуги с ним болтать начали. Хотя иногда бывает скучно. Захочешь поболтать с живой душой (мертвые, они не болтливы, это даже некроманту не изменить), вызовешь такого вот болвана, а у него на языке только «да, господин» и «нет, господин». Тьфу!

Появился перепуганный слуга. Явно с недоброй новостью. Раньше подобных вестников вешали на воротах. Или варили в масле.

– Господин… Пленник… того…

– Что «того», болван? Говори яснее!

– Того… Помер.

– Как – помер? Кто пытал? Говори, тварь!

– Никто. Вены на руках перегрыз.

– Так. Еще более увлекательно. Как же он до них дотянулся, интересно? И еще мне интересно, какой покойник его связывал. И надзирал за ним. Говори!

– Я… не могу знать, господин! Стражники и пыточных делов мастера… Они ж мне не скажут! Нипочем не скажут, господин!

– Ничего. Мне скажут. Быстрее даже, чем спрошу. Ладно, иди.

Некромант был в ярости. Лакомый кусочек Силы проскользнул между пальцами, ушел к Черной Леди. Сам ушел, без его, Тубариха, помощи. Ну ничего. Давай успокоимся, не так уж все страшно. Кто-то за это ответит… и займет место покойного. На столе пыток.

Некромант улыбнулся. Так или иначе, он свое получит.

(обратно)

Глава 8

Ларгет проснулся поздно. Жаркое солнце давно миновало зенит, хотя к горизонту еще не клонилось. Впрочем, из юрты кагана его все равно не было видно. Чувство времени подсказывало юному магу, что время ближе к обеду.

Да, блин, погуляли, подумал он, попробовав поднять голову. Голова тут же возмутилась, выразив свой протест резкой болью. Таль со стоном рухнул обратно на меховые шкуры, служившие в этих диких краях постелью. Кто упомянутые шкуры носил раньше, Ларгета в этот момент определенно не интересовало.

Вторая попытка подняться принесла определенный результат. Ларгет сел, изо всей силы упираясь руками в пол. Голова болеть не перестала и вдобавок начала еще и кружиться.

Ничего себе похмелье, подумал он. Так ведь и откинуться можно!

– Бол! – позвал он слабым голосом умирающего лебедя.

Ответом ему было молчание. Неплохой ответ, красноречивый, подумал Таль. Он, часом, не помер? Или просто не может языком ворочать?

Беспокойство за товарища подвигнуло его на подвиг. Стиснув зубы и приказав голове не болеть (голова попалась совершенно неисполнительная), он все-таки воздел себя на ноги. Бол лежал в углу, все в той же сине-белой куртке, что и накануне. Тоже понятно – а где ему взять другую, если все шмотки остались в школе.

– Бол, – позвал Ларгет снова. Друг не подавал признаков жизни.

Морщась от головной боли, он подошел к Болу. Реально оценив свои силы, Таль понял, что нагнуться не сможет никогда. Тогда он слегка пошевелил лежащее тело носком сандалии.

– Ме-э-э! – дурным козлиным голосом завизжал Бол, вскакивая на все четыре ноги.

В голове у Ларгета враз просветлело, и она отчего-то перестала даже болеть. Да не Бол это никакой, а натуральный козел! Не в смысле даже ругательства, хотя он тот еще козел, а в смысле зоологии. С рогами, копытами и вонью настоящего козла.

От изумления Ларгет сел на пятую точку, широко открыв рот. Опаньки! Белая горячка – была первая мысль. Вторая – этот козел (в смысле ругательства) в козла (в смысле зоологии) перекинулся. И эту мысль Таль отбросил, хотя и не без труда. Козел был рыжий, кудрявый с ошалелой мордой – ну точно Бол с перепою. Конечно, этот балбес известный пакостник, но назло Талю превратиться в козла… Это как-то чересчур даже для него. Как, интересно, ему это удалось? Неужели водка так странно действует на способности магов? А как же шаман местный колдует тогда?

Тут мысли Ларгета переключились на шамана. А не его ли это штучки, если задуматься и разобраться? Таль попытался задуматься. Получилось как-то не очень. Разбираться тоже не хотелось. Козел жалобно мекал, пытаясь выбраться из мешающей одежды. Ларгет в полной прострации наблюдал за его прыжками. Что там еще? Не пей, козленочком станешь? А не из водки ли было озеро в той сказке?

Ларгет почувствовал, что вот-вот рехнется. Но как раз в этот момент в юрту вошел ухмыляющийся Бол. Таль попытался сесть от изумления на пол, но обнаружил, что уже сидит.

– Скажи честно, ты козел или не козел? – спросил он.

– Ну немножко, конечно, козел, – признал Бол. – Но не настолько, как тебе показалось.

– Блин, тормоз! Я чуть с ума не сошел! Идиотская шутка!

– Да ладно, хватит втирать. Откуда он у тебя, ум-то? И шутка вовсе не идиотская. Когда идиотская – не смешно.

– Мне и так не смешно! – Ларгет потихоньку успокаивался.

– Так я не для тебя и старался. Мне-то вполне смешно. Видел бы ты свою рожу!

– Ты думаешь, я ее не видел? – спросил Таль, успокаиваясь. – Каждый день бреюсь.

– Тогда мне непонятно, как ты до сих пор от смеха не помер. Тем более когда бритва у горла. Нет, ну видел бы ты себя! Даже обидно, такой розыгрыш – и без зрителей.

– Вон тебе зритель, – кивнул Таль на козла, он уже мог оценить юмор ситуации. – Нет, ну как вы с ним все же похожи! Любой бы перепутал… А где вождь и шаман?

– В отъезде, – хихикнул Бол. – Ты все проспал, бедолага. Каган велел тебя не будить и юрту не собирать. Дескать, пусть спит, а жилище свое потом заберем. Не последнее, маленько, я, говорит, каган великий и богатый, да. Они же кочевники, сели на коней, юрты свернули, костры погасили – и уехали на фиг все.

– Сначала сели на коней, а потом свернули юрты и погасили костры? Ох, что-то знакомое! Слушай, а ты уверен, что ты не из племени?

– Это еще почему? – спросил Бол и попал.

– Ну… ты тоже сначала делаешь, а потом думаешь. Если не забываешь, конечно.

– Клевета! – возмутился его друг. – Не было такого!

– Да миллион раз, – ядовито сказал Ларгет. – Не буду напоминать, ты все равно успел уже забыть. С памятью у тебя тоже как-то не очень…

– Хоть один случай назови!

– Хоть один? – Ларгет сделал вид, что задумался. – Ну например, скажи мне, дружочек, ты спросил у этих дружелюбных ребят, в какой стороне тракт?

– Вот блин! – выругался Бол. – Забыл!

– Угу. О том и речь. Торопился свои обноски на козла примерить.

– Твоя правда. Виноват. Дурак. Исправлюсь. Поумнею.

– Да ладно, – махнул рукой Таль. – Тогда ты перестанешь быть Болом. А на фиг мне нужен какой-то мудрый скучный книжник? Нет уж, оставайся собой. Я себя так умнее чувствую. Тебя, кстати, как, похмелье не мучает?

– У меня не бывает похмелья, – гордо ответил тот. – Повезло мне с организмом. А тебя что, колбасит? Башка небось раскалывается? Шаман, тот просто руками разводил, первый раз, говорит, маленько, вижу, чтоб молодой кумак столько выпить мог. А еще, мол, говорят, что молодежь наша ни на что не способна! Врут, маленько, на все она способна, если столько выжрать может, да. Восхищался тобой то есть.

– А что такое «кумак»? – подозрительно осведомился Таль.

– Не знаю. Наверное, что-то среднее между полным идиотом и худым идиотом. Нет, а если серьезно – голова сильно болит? Если да, я могу заткнуться, только скажи.

– Да нет. – Таль ехидно хихикнул. – Как козла твоего увидел, сразу прошла.

– Тогда челюсть подбери, она у тебя никак на место не встанет, и пошли. Пойдем искать этот неуловимый тракт. Лук не забудь только захватить. Взял уже? Тогда стрелы прихвати на всякий случай. Вдруг без них стрелять станешь хуже…

– Не балаболь, – сказал Таль, пристегивая колчан к плечевому ремню. – Пожрать нам хароги оставили? Или сами все потребили?

– Оставили, конечно. Даже водки оставили два кувшина. Не хочешь?

При упоминании о водке, Ларгет слегка позеленел. Нет, пьянству – бой. В жизни он больше к этой дряни не прикоснется!

– Где, говоришь, они припасы оставили? – осведомился он.

– Вон, – показал пальцем Бол.

Нет, похоже, он явно задался целью свести Таля с ума. Два здоровенных тюка, которые не каждая лошадь поднимет (хотя зачем, интересно, лошади тюки ворочать?) – это и есть оставленные им припасы?! Похоже, кочевники здорово переоценили мускульную силу молодых «батыров». Щедрый народ, ничего не скажешь. Или все равно выбрасывать собирались?

– Слушай, Бол, ты ведь сильный, да? – поинтересовался Ларгет.

– Не буду подставляться, – заявил Бол. – Если я скажу «да», ты предложишь мне нести оба тюка. А если «нет», слабаком дразнить будешь. Давай распотрошим и возьмем, сколько унести сможем. Ну и водку, конечно.

– Водку не буду, – объявил Таль. – Считай, что я зашился.

– Как? – не понял Бол.

– Суровой ниткой, – пояснил Ларгет. – Не пью больше, понял?

– Понял, понял. Ох, какие мы нежные! Все равно возьмем. Сам подумай, кочевников в этой степи – просто толпы. Иные даже людей жрут. А водкой угостишь, небось подобрее станут. И продать можно, если что. За пузырь гардарикской знаешь сколько дают?

– За какой пузырь? – не понял Ларгет.

– За мыльный. Пузырем на гардарикском наречии называется емкость, в которой хранят водку. Понял, неуч? Книги надо читать, а не водку трескать с разными подозрительными шаманами. Они тебя плохому научат…

При слове «водка» Ларгет снова позеленел и судорожно сглотнул.

– Да что с тобой такое? – удивился Бол. – Цвет меняешь, словно хамелеон какой.

– Не произноси при мне слово «водка», – попросил Таль.

– Водка? Слово не произносить? А саму водку пить можно? Думаешь, водка у них несвежая? Можно вместо водки молока выпить…

С каждым произнесенным словом Таль все более напоминал несвежего живого покойника. Кажется, их еще зомбями называли иные некроманты.

– Слушай, я хочу сделать тебе подарок, – сообщил он.

– Какой? – моментально заинтересовался Бол.

– Если ты вот прямо сейчас заткнешься, я тебя все-таки не убью.

После минутного колебания, Бол решил все же принять подарок. Припасы они перебрали в полном молчании, попутно немного перекусив. Бол приналег на баранину, а Таль довольствовался сыром и лепешками, запив все это козьим молоком. Из оружия им, к сожалению, больше ничего не оставили. Видимо, вещи из металла в степи слишком ценились, чтобы одаривать ими случайных гостей. Два лука – только на них маги-недоучки и могли рассчитывать (хотя на счетах это делать не в пример удобнее).

Зато им досталось по новенькому плащу из козьей шерсти. Солнце жарило изрядно, но Таль уже знал, что ночи здесь куда холоднее, чем на юге Квармола.

– Надо было чашу попросить, – запоздало вспомнил он. – Пусть даже глиняную. Хоть воду могли бы сделать. Ну ладно, придумаем что-нибудь.

– Может, козла запряжем? – предложил Бол, глядя на ворох оставшихся вещей. – Жалко ведь, сколько добра пропадает…

– Тогда уж двух козлов, – предложил Таль.

– Так у нас же нет второго, – удивился Бол, оглядываясь по сторонам.

– Как «нет»? – изумился Ларгет. – А ты?

– Водка! – ответил на «козла» Бол, с мстительным удовольствием наблюдая, как лицо Ларгета снова меняет цвет. – Нет, ну классной же маскировкой ты обзавелся! Под цвет травы, никто тебя и не заметит.

Когда они отмахали миль десять, Таль почувствовал, что больше идти не в силах.

– Привал, – объявил он. – Надо передохнуть. Иначе я просто тихо скончаюсь ярдах в десяти отсюда. И тебе придется тащить мой холодный неподвижный труп до самой школы. А я при такой жаре еще и разлагаться начну…

– Нет уж, давай без крайностей, – предложил Бол. – Ярдов через сто я и сам копыта отброшу. А потом придут местные людоеды… И я как-то сомневаюсь, что они потащат нас обоих в школу. А ты, кстати, перестань ныть. Вон какая жизнь интересная стала! Глядишь, книгу потом напишешь, типа мемуаров. И назовешь ее… ну хотя бы «Как закалялся Таль». Красиво звучит, правда?

Костер разводить не стали. Охотиться тоже – еды хватало. Без особого аппетита перекусили, вяло пикируясь между собой. Ларгет почувствовал, что глаза у него отчего-то слипаются, а веки стали явно тяжелее всех прочих частей тела…

Когда чей-то сапог опустился на его руку, Таль мигом проснулся. Собственно, любой бы на его месте проснулся. В сапоге ведь была также и довольно тяжелая нога…

– Осторожней, блин! – попросил вежливо Ларгет, открывая глаза. Изменило это не многое. Стояла ночь, даже звезд не было, небо все в тучах. Темень, хоть глаз выколи. Но к таким крайностям Таль решил пока не прибегать.

Раздалась довольно-таки виртуозная ругань. На непонятном языке, но азарт и интонации, с которыми незнакомец произносил свой монолог, не оставляли сомнений – ругается, блин.

– Эй, тело, а ты на всеобщем можешь? – поинтересовался Бол. Похоже, ругань его разбудила. В этом Таль тоже не видел ничего сверхъестественного. Такие выражения и мертвого бы разбудили… и заставили закопаться поглубже в уютную могилку.

– На всеобщем это не звучит, – ответил незнакомец с достоинством. – А за «тело» и вообще в репу можно. Больно уж двусмысленно сказано, в натуре. Реальные пацаны так не глаголют. О рыночных отношениях слышал? За базар ответишь!

А акцент у него был довольно забавен, гласные он как бы смягчал, а иные согласные в его устах вообще вели себя странно, если не сказать нагло.

Послышалось чирканье огнива, в темноте сверкнули искры. Ларгет, ухмыльнувшись, произнес заклинание света. Над его головой тут же завис небольшой ярко светящийся шарик. Незнакомец от неожиданности уронил огниво, которое не замедлило стукнуть его по ноге. Ночь услышала еще порцию отборных ругательств, на этот раз, для разнообразия, на всеобщем языке. Бол беззвучно зашевелил губами, стараясь запомнить. А Таль тем временем имел великолепную возможность в неярком свете магического огонька рассмотреть их неожиданного гостя, который в бескрайней леданской степи и то нашел, обо что споткнуться. Об него, Таля, между прочим.

– Прошу прощения, – сказал Ларгет. – Был не прав, согласен.

– Ладно, базара нет, замяли. Гой еси, добры молодцы!

– Добрый вечер, – поздоровался вежливый Таль.

– Какой, на фиг, вечер? – удивился незнакомец. – Ночь же давно!

– Словами «доброй ночи», как правило, прощаются, – пояснил Ларгет.

– Да, ты прав, в натуре, – согласился пришелец. – Ладно, давайте знакомиться. Я – Боресвет из Голуни. По специальности – воин. Профессиональные навыки – владение мечом, топором, луком, чесноком. Мастерски владею булавой. Прошел курсы охранника и вышибалы, на что имею соответствующую ксиву. Продвинутый пользователь конной езды. Знание языков – децил имеется. Знаю много, но не помню, как называются.

– Мы – маги… – начал Таль, его тут же перебил Бол:

– А Голунь – это где?

– На Руси, – пояснил воин. – В соседних странах нас обзывают Русколань, бакланы тупые! Не могут выговорить «Русь Голуньская». На такие наезды мы в ответ периодически разборки устраиваем, и нас вдобавок еще агрессорами обзывают. А это повод к новой войне…

– Про Русколань я тоже не слышал, – сознался Бол.

– У вас ее Гардарики называют, – пояснил воин. – Нет, звучит, в натуре, красиво и непонятно, но ведь язык узлом завяжется, пока произнесешь. Тоже можно в репу за такое… Ладно, вы сами-то кто да откуда? На вид пацаны просто, но ведь волхвы… А хорошему волхву реальным пацаном прикинуться – как два пальца… ну три, в крайнем случае. Вам, может, вообще лет по триста.

– Нет, мы еще ученики. Один не шибко умный маг что-то напутал с заклинанием, – объяснил Бол. – Вот нас сюда и зашвырнуло. Я – Бол, а вон тот странный тип с лицом зеленоватого цвета, так и вообще Ларгет. Оба мы из Квармола. Про Гардарики я немного слышал. Вроде у вас там все время холодно и белые медведи по улицам ходят…

– Почему холодно? Тепло у нас, в натуре. Зимой, конечно, иная птица на лету замерзает, но ведь не каждая. Медведи по улицам не ходят. Ты че, в натуре? Чтоб халявное мясо по улицам шлялось? Не знаешь ты наших братанов. Да и не белые они, медведи эти. У нас чисто две вещи белыми бывают – снег и горячка.

– А ты из Гардарики сюда как попал? Она ведь Творец знает где…

– Нанялся я чисто к одному купцу охранником, – начал рассказывать Боресвет. – Садком его звали. У вас о нем тоже слышали, только имя, в натуре, все время перевирают. То Садиком обзовут, то вообще де Садом за что-то… Ну ладно, базар не о том. В общем, набрал Садок товаров на три ладьи да поплыл по синему морю…

– Это по какому? – уточнил любопытный Бол.

– Сказано же тебе – по синему, – ответил воин недовольно. – Мы, голунцы, любое море синим зовем. Исстари так повелось…

– А почему? – не отставал Бол.

– Потому что оно, в натуре, синее, – пожал плечами Боресвет.

На это возразить было абсолютно нечего, и Бол на время заткнулся.

– Приплыли мы в Квармол, – продолжил воин. – Прямо в гарный порт…

– В порт Гарн, – поправил его юный географ.

– А я как сказал? – удивился Боресвет. – Товары продали, ну, братва вся обратно подалась. А я остался. Мир посмотреть захотелось. Вот и хожу, смотрю… Степь эта, правда, уже достала. Несколько месяцев уже по ней брожу, все выйти не могу. Она же плоская, никаких ориентиров. Кочевники меня один раз за задницу взяли…

– А, так это ты их водку делать научил? – догадался Таль.

– Я. Вы с ними что, встречались, в натуре?

– Ага. Бедолаги все пытались найти в степи соленый огурчик.

– Ума нет – считай кочевник. Реальные они пацаны, но туповаты децил.

– А ты в каких странах побывать успел? – поинтересовался Бол.

– В Пельсиноре был. Прикольная такая страна, водки у них вообще нет, вино дрянь. Зато пиво – умеют, прямо скажем, там его варить. Еще бы пить научились. С пяти кружек – под стол. Лохи позорные! Жители – вообще все сплошь сумасшедшие. Жрут одну овсянку, как кони, и морды у всех на лошадиные смахивают. И наречие их местное… Смешно сказать, стекло глазом называют, дверь – дурой. Хрен – волосами… нет, вроде все-таки волосы. Войну – варом…

– А мир? – встрял любопытный Бол.

– А как мир, и сказать стыдно, – ответил воин. – Дикари!

Таль развязал мешок, доставая кое-какие припасы. Гостя ведь надо накормить, напоить и спать уложить. Рука его коснулась «пузыря» – так их, кажется, называют в их Русколани. К его удивлению, мысль об этом страшном пойле не вызывала уже содрогания.

– Водку будешь? – спросил он и тут же понял, что вопрос неуместен.

– У вас водка есть? – обрадовался воин. – Что же ты молчал, братан! Сообразим на троих, блин! Доставай посуду. Стаканы есть?

– Стаканов нет, – сознался Таль.

– Из горла? – с сомнением сказал голунин (или же голунец? Ларгет не знал, как правильнее). – Не уровень, братаны. Мы же не бомжи какие, в натуре. Реальным пацанам это негоже. Кубок у меня один, так что квасить будем по очереди. По глотку.

Он достал из изрядно потертого мешка изящный золотой кубок, выглядевший в огромных лапищах небольшой чаркой. Ларгет, в свою очередь, извлек запечатанную емкость.

– Разливай, – скомандовал Боресвет.

Таль послушно разлил немного водки на землю.

– Куда, блин? В чару лей, в натуре!

Ларгет аккуратно налил в чару и протянул голунцу (или таки голунянину?).

– Сердце рвет в груди, – продекламировал тот. – Согревает тело. Чару нацеди, надо пить умело. Ну авось не последняя…

Он отхлебнул, крякнул, вытер усы рукавом кольчуги.

Поэтичные люди в этой Гардарики живут, подумал Таль, принимая кубок. Сразу видно – высокой культуры страна. Надо будет съездить как-нибудь.

– Поднимая чашу, пью за счастье наше. – С этими словами Таль сделал небольшой глоток. Тут же закусил куском соленого сыра. Вроде пошло хорошо.

– Лепо баешь, – восхитился воин. – Рифмуешь нехило! Глагол добро есть!

– А, блин! – срифмовал Бол и допил кубок.

Таль, по ходу дела ставший кравчим, снова наполнил кубок. Пузырь кончился. Боресвет взял чару в руку и задумался.

– Так же как солнце, играя лучами, чару подняв, я богов величаю, – придумал он, сделал большой глоток и закусил куском, кажется, копченой конины. Ухмыльнулся и передал кубок Талю. Тот, в свою очередь, помедлил, сочиняя ответ.

– Лучше водки хряпнуть, чем лежать и зябнуть, – выдал наконец он.

– Это да, – подтвердил воин. – Дело баешь, волхв, в натуре. Что лучше, то лучше.

– А, блин! – Бол допил второй кубок.

Ларгет достал последний пузырь. Небрежно плеснул в кубок водки. Ловко подцепил кусок холодной баранины и отправил в рот.

– С ветром холодным уходит тоска, с чашей налитой не дрогнет рука, – сообщил Боресвет, отхлебывая из кубка. Передал его Ларгету, слегка расплескав.

Тот задумался надолго. Ничего путного в голову не приходило.

– Блин, давай, в натуре, быстрее, водка греется.

– Сердце забилось быстрее испуганной лани, чашу рука никогда поднимать не устанет, – выдал наконец Ларгет. При слове «лани» сердце действительно забилось сильнее и какое-то неясное предчувствие обожгло душу. Таль отхлебнул из чаши. Действительно, нагрелась. Вон как плохо пошла…

– Средне, – определил воин. – Размер хромает.

– А, б… бе-э… – У Бола, видно, теплая водка теплых эмоций тоже не вызвала.

– Не вздумай, в натуре, разлить! – испугался голунец. – Дай сюда! Ну-ка…

Он поднапрягся, выдумывая новый тост.

– Летнее утро прохладою веет, полная чаша да не опустеет, – с чувством произнес он, не без подозрения глядя на кубок. Видно, сам себе не верил.

– Чаша на солнце блестит серебром, пей из нее, наслаждайся вином, – в ответ срифмовал Таль, и тоже не без чувства. Глотнув, он почувствовал, что изрядно пьян. Тут же съел несколько кусков баранины, сыра, положив их на лепешку.

– У нас тут вроде водка, – с сомнением сказал воин. – Но все равно нехило сказано.

– Я не буду, – заявил Бол заплетающимся языком. – Мне… уже… вот!

– Какой же ты лыцарь, ежели голой какой ежака убить не можешь, – хмыкнул Боресвет.

– А я… ик! Не лыцарь! – сообщил Бол. Его, похоже, уже основательно развезло. – Я – ик! Маг то есть… ик! Волхв… ик!

– То-то и оно, что волхвик, – согласился воин. – Настоящий матерый волхв такой вот кувшинчик, в натуре, за один глоток. Реальные пацаны, блин! Вот это, я понимаю, магия. В натуре, так больше никто не умеет. Что, братан, еще по разу вмажем?

– Вмажем, – обреченно согласился Ларгет. Сказать по правде, мазать ему больше ничего не хотелось, тем более по какому-то там разу, но раз волхвам без этого никак…

– Жизнь моя пошла ко дну, – продекламировал Боресвет. – Вот такая пакость… Мне бы девушку к вину – неплохая закусь… Это не я придумал, – сознался он. – В голову одна пурга лезет. Оборотень один сочинил. Талантливый, блин! Ох и надрались мы с ним тогда…

– Настоящий оборотень? – не поверил Таль, вертя в руке кубок.

– Самый что ни на есть. Встретились с ним в горах, подрались… Здоровый, плесень. И драться мастак. Мне фингал поставил, я ему в ответ тоже приложил нехило. А потом выпили вместе, вроде даже и подружились. Водка она людей, в натуре, сближает…

– С оборотнями, – закончил за него Таль.

– Да со всеми, – пожал плечами воин и, сделав глоток, вернул кубок Ларгету. – Давай, братан. Твоя очередь. Ну-ка выдай, дабы сердце возвеселилось!

– Сердце печали свои позабудет, пусть не последнею чарочка будет. – Таль с усилием допил кубок и вернул его воину. – Хороший тост, да? Жаль только, водка гик…

– Да, сколько водки не бери, все равно мало, – печально согласился Боресвет. – Тогда что, спать завалимся? Драться не с кем, девок нет…

– Можно и спать, – согласился Ларгет. – Бол уже дрыхнет. Он меня, редиска, сегодня здорово разыграл. Может, привязать его в ответ к чему-нибудь? Только тут же ни дерева, ни чего-нибудь действительно массивного.

– К тюку привяжи, – посоветовал голунец.

– Так и сделаю, все равно больше не к чему.

Ларгет сделал свое черное дело и улегся спать. Сон, только что нагло к нему пристававший, тут же куда-то исчез. Стоило закрыть глаза, как под веками начинали кружить черные пятна, вызывая непреодолимую тошноту. Таль крепился довольно долго, потом положил одну руку на голову, а другую на живот. Неприятные ощущения ослабли, а потом и вовсе исчезли. Улетевший было сон моментально вернулся и не покидал его до утра.

Утро началось с грохота, воплей и проклятий. Бол, жаворонок, проснулся первым и попробовал подняться. Коварная ловушка тут же напомнила о себе, и прохладный утренний воздух огласили нецензурные магические проклятия. Одно-единственное слово не являлось матерным в этом потоке красноречия. Таль знал его очень хорошо. Ничего удивительного – каждый хорошо знает свое имя…

– По-моему, пе́репил, – простонал воин, ощупывая голову.

– По-моему, пе́репил – это птица, – заявил Бол.

– Нет, пе́репил – это состояние души, – не согласился Боресвет. – А птицу зовут страус.

Завтрак был короток. Воин был угрюм, Бол – обижен и недружелюбен. Ларгет же, напротив, чувствовал себя свежим и отдохнувшим. Никакой похмельной слабости, никакой головной боли! Смутно он помнил, что вчера придумал какое-то антиалкогольное заклинание, которое, похоже, сработало, но сомневался, что когда-либо сможет его повторить. А жаль, учитывая, сколько маги пьют, вполне можно было бы попасть под графу «особые заслуги перед магией». Если уж не в Мастера, то хоть в подмастерье, быть может, перевели бы.

Долгое время шли молча. Воин часто оглядывался и без причины теребил рукоять меча.

– Нам что-то угрожает? – поинтересовался Ларгет.

– Не знаю, – мрачно ответил тот. – Предчувствия у меня стремные. Будто чисто гопники какие нас пасут. В общем, не грузись – как будет, так и будет.

Таль, подумав, достал из кожаного чехла карамультук и наложил на него тетиву. У него предчувствий никаких не было, но мало ли что. Хотя, скорее всего, просто Боресвета мучает похмелье. С которого и не то покажется.

Бол, так вообще никак не отреагировал. Похоже, на этот раз его самого доставало похмелье. Вот что значит водку пить без соленого огурчика…

Небо было покрыто облаками, солнце время от времени пробивалось через них, слепя глаза. Высоко над головой парил гриф, в траве весело стрекотали кузнечики.

– Дождя, наверно, не будет, – сказал Ларгет. – Кузнечики перед дождем замолкают. Да и птицы прячутся, верная примета. Если б лягушки квакали, тогда, наоборот, к дождю…

– Да? А стервятник к чему примета?

– К стервам? – неуверенно предположил Таль.

– Угадал, – ответил Боресвет. – Только у нас «стерва» падаль означает. В натуре, добычу чует. Вон и еще один появился, чисто на обед слетелись.

– И что, они никогда не ошибаются?

– Если б я так бабки чуял, как они кровь, в натуре, королем бы сейчас ходил.

– Да ладно, сам погляди. Степь до горизонта чиста, у меня зрение не хуже, чем у твоего грифа хваленого. Тут же как на ладони, все видно, на то и степь. Всадник над травой возвышается, а пешком тут только мы, дураки, и ходим…

– Да я, в натуре, не трушу, – начал было воин, но тут ярдах в пятидесяти от них из травы с пронзительными воплями появились всадники. Похоже, они как-то смогли положить лошадей, потому их и не было видно. О таком боевом приеме Таль не слышал. Низкорослые, плосколицые, на приземистых лошадках, они тем не менее выглядели серьезными противниками. Кожаные доспехи совершенно не стесняли движений всадников. С похвальной целеустремленностью они скакали на опешившую троицу, решив, очевидно, не тратить время на переговоры. А может, просто и не слышали о таковых.

– Ну вот, дождались. – Воин одним движением вытащил меч из ножен, перебросил из-за спины щит. – Ну братия, умоем ворогов наших красным вином! Слава!

Он бросился вперед, размахивая мечом. Всадники готовили сети и арканы. Ларгет сделал первый выстрел, тут же потянул следующую стрелу. Один всадник рухнул с коня, убит или ранен, невозможно определить. Следующая стрела цель не нашла, кочевник ловко припал к шее коня, избежав смерти. Бол выстрелил тоже, промах. Боресвет выдернул из седел двух всадников, теперь ожесточенно с ними рубился. Остальные налетали на лучников, Таль отчетливо видел их искаженные яростью лица, разинутые в злобном оскале рты. Он выстрелил, стрела ударила в грудь одному из всадников и застряла в коже доспеха. Таль проклял костяные наконечники на своих стрелах. Будь они из железа, враг бы уже лежал на земле со стрелой в груди. Бол сделал второй выстрел, тетива на его луке лопнула. Разумеется, этот остолоп не удосужился ее снять хотя бы на ночь.

– Слава! Бей волков позорных! – Рев Боресвета перекрыл на миг звуки боя. В следующую секунду топот десятков копыт заглушил его голос, до Таля донеслось только «мать» и «в натуре». То ли воин имел в виду «мать-Голунь», то ли какую другую мать, выяснять времени не было.

Ларгет выстрелил снова и с каким-то злым азартом увидел, как кочевник кувыркнулся с коня. Стрела поразила его в лицо.

Боресвет, уже на коне, дрался с очередным противником. Таль видел это только краем глаза, враги были уже рядом. Враги были уже рядом, раскручивая над головой арканы. Ларгет выстрелил еще раз, целясь в горло. С такого расстояния он просто не мог промахнуться. Свистнула стрела, всадник схватился за шею, кровь плеснула на кожаные доспехи. Захрипев, кочевник рухнул на землю. Таля передернуло, руки вдруг ослабели. Он никого еще не убивал, не видел смерть так близко. Он ощутил сильный позыв к рвоте, но усилием воли сдержался. Рука сама собой нащупала новую стрелу, и тут же на плечи ему опустился аркан. Рядом вскрикнул Бол. Лук вывалился из рук Ларгета, а сам он рухнул на землю. Всадник с гиканьем пустил коня прочь, но в тот же миг веревка лопнула под ударом клинка. Боресвет успел на выручку, следующим ударом свалив самого пленителя.

Таль поднялся на ноги, пытаясь освободиться от веревки. Это ему удалось, но он оказался безоружным среди нескольких десятков врагов. Большинство, правда, метались вокруг Боресвета, стараясь уже не пленить, а убить воина. Сверкали сабли, лязг железа и дикие вопли кочевников оглушали.

Двое всадников, заметив Ларгета, устремились к нему. Таль, опомнившись, выставил вперед правую руку и выкрикнул заклинание. Магическая стрела ударила ближайшего кочевника в лицо, полыхнув, как второе солнце. С воплем тот слетел с коня и покатился по земле. Второй осадил скакуна, заколебался. Таль вторично бросил заклинание, кляня себя за то, что сегодня отказался от обязательной утренней медитации. Да и вчера тоже… Энергии оставалось совсем мало, а сейчас она была нужна как никогда.

Кочевник поднял коня на дыбы, и вторая магическая стрела опалила брюхо лошади. Экономя энергию, Ларгет вложил в чары совсем немного Силы. С паническим ржанием конь взбрыкнул, вышвырнув из седла наездника, и унесся прочь. Таль, выхватывая свой практически бесполезный нож, бросился к оглушенному кочевнику. Тот неподвижно лежал на траве, Ларгет занес над ним нож и неожиданно понял, что не может вот так, спокойно, перерезать человеку горло. Даже если тот был кочевником и от него несло, как из выгребной ямы. Таль подхватил валявшуюся на земле саблю, лука поверженный не имел. Невдалеке он увидел коня кочевника, убитого (можно даже не сомневаться) магической стрелой, и метнулся к нему. Около трупа его вывернуло, вынести запах горелой человечины было выше его сил. Хорошо, что тело лежало лицом вниз, не видно страшных ожогов, нанесенных его, Ларгета, магией. Иначе ему стало бы совсем худо.

Конь, против ожидания, подпустил Таля к себе и позволил на себя забраться. С лошадьми ученик мага всегда ладил прекрасно, но животные они довольно пугливые и недоверчивые.

Врагам между тем удалось выбить из седла (возможно, даже ранить) могучего богатыря из Голуни, и ему теперь не давали подняться на ноги, сбивая пиками на землю. Воин, припав на одно колено, отчаянно отбивался. На глазах Ларгета взвившаяся в воздух арканная петля бессильно упала на окровавленную траву, рассеченная острым клинком.

– За Голунь! Слава! – Богатырь рывком поднялся на ноги, увернувшись сразу от двух пик.

Таль быстро огляделся, отыскивая взглядом Бола. Увидеть товарища не удалось, и Таль, размахивая легкой сабелькой, бросился на выручку воину. Один из противников, обернувшись на стук копыт, поскакал ему наперерез, выставив пику. Они сошлись на полном скаку, Ларгет попытался поднырнуть под копье, разорвать дистанцию, чтобы противник не мог достать его своим оружием. Получилась только половина задуманного, от удара он сумел увернуться, но при этом не усидел на коне. Проскочивший мимо кочевник тут же развернул скакуна, стремясь добить оглушенного падением юношу. И получил прямо в грудь магическую стрелу. Полыхнул огонь, прожигая кожу доспеха, дико завопил кочевник. Стрела обожгла его не сильно, но всадник был настолько ошеломлен огнем и болью, что на время забыл о Ларгете. Конь под кочевником взвился на дыбы, тот выронил пику, вцепившись что есть силы в уздечку одной рукой, а другой хлопая по тлеющей коже доспехов. Таль вскочил на ноги, охнув от боли в многострадальной ноге, и с быстротой хромой молнии метнулся к врагу.

Тот мгновенно выхватил саблю, оставив в покое испорченные доспехи. Таль на бегу расстегнул плащ, взяв его в левую руку. Мастер Коэто как-то показывал, как можно и плащ превратить в грозное оружие, и Ларгет надеялся, что успел запомнить некоторые приемы. Всадник привстал в стременах, обрушивая на юношу мощный удар. Тот успешно парировал, но сила удара была такова, что устоять на ногах он не сумел. Всадник послал коня вперед, желая затоптать упавшего, но Ларгет уже откатился влево, из неудобного положения нанеся удар по ноге скакуна. Лезвие клинка еле задело коня, слегка поцарапав, но от неожиданной боли животное попыталось встать на дыбы, и кочевник затратил пару драгоценных секунд на то, чтобы подчинить животное своей воле. Таль успел вскочить на ноги и бросить быстрый взгляд по сторонам. Ему удалось углядеть Бола – туго спеленатый веревками, он лежал на спине лошади, придерживаемый одним из кочевников. У воина дела тоже обстояли неважно, врагам удалось набросить на него аркан. Боресвет, обладавший, по-видимому, недюжинной силой, рванул за веревку, опрокинув арканщика вместе с конем. Но освободиться ему не давали, двое кочевников уже готовились набросить на воина сеть…

Больше времени не оставалось, враг был уже рядом. Ларгет взмахнул плащом, уходя от удара в сторону. Сабля кочевника оставила в ткани изрядную прореху, сабля юноши ответным ударом распорола противнику бедро.

Вопль кочевника привлек внимание остальных. Еще двое развернули коней, спеша ему на помощь, остальные сгрудились вокруг Боресвета. Таль успел заметить, что воин основательно упакован в сеть, хотя меча еще не потерял и взмахами острой стали пытался разрубить опутавшие его веревки. Удар копья швырнул его на землю, и богатырь исчез под навалившимися на него противниками.

Таль метнулся к ближайшей лошади, но та, напуганная шумом битвы и запахом крови, не подпустила его. Ларгет после секундного колебания оставил ее в покое и повернулся лицом к атакующим. Встав в стойку «Белый вепрь», он ждал их приближения.

Один из нападавших приближался справа, другой – слева. Классический маневр «тиски», и Таль ничего не мог ему противопоставить, в степи не было ни единого дерева. Хорошо еще, раненный Ларгетом противник спешился, зажимая рану рукой и вполголоса ругаясь. Кровь обильно залила его грязную одежду, вызвав у Таля легкий приступ тошноты.

– А-у-ю! – или что-то вроде того завопили кочевники, давая шпоры коням.

Ларгет опять закрутил в воздухе плащ, уходя, как предписывали правила, с линии атаки. Всадник справа взмахнул плетью, сильный удар вырвал плащ из рук Таля. Тот успел отскочить, второй противник, пытавшийся сбить его конем, проскочил мимо. Но от нового удара плети увернуться он уже не успел. Взвизгнул рассекаемый воздух, охнул ему в ответ Ларгет; сабля вылетела из его руки под ноги коню. Таль вытянул руку – бесполезно. Его запас энергии, не пополнявшийся уже два дня, был исчерпан. Снова свистнула плеть, сбивая его с ног. Кровавая полоса пересекла его щеку, Таль попытался подняться, но сверху на него обрушился кочевник. Некоторое время они боролись на равных, Таль был довольно силен и ловок для своих девятнадцати лет. Потом противник хитрым приемом уложил его на живот, припечатав лицом к земле и заломив руку за спину. Ларгет взвыл от боли, вторая рука тоже оказалась за спиной, в позвоночник жестко уперлось колено. Веревка туго затянулась вокруг запястий, затем противник крепко связал еще и лодыжки. Давление на спину ослабло.

– Попался, шакал! – с торжеством провизжал кочевник. Ларгет ощутил чувствительный пинок под ребра. Тело с готовностью откликнулось болью. – У-у, тварь паршивый! Сколько крови нам стоил, волк тряпочный!

Степняк пинком перевернул Таля на спину.

– Красавчик, блин! Вот используем тебя сейчас, как девку…

Новый пинок пришелся по бедру. Похоже, кочевник метил по почкам, но промахнулся.

– Оставь его, Снур, – то ли попросил, то ли приказал второй степняк. – Хорошо он дрался, сильный воин. Молодой, а сила внутренняя есть. Таких не позорить, таких в племя брать нужно. Только вождь не позволит…

– Правильно не позволит, – одобрил Снур. – Если чужаков в племя брать, то и племя чужое станет. Чистота крови, как наш шаман говорит. А он знает, что говорит, шаман как-никак. Потому и молчит все время. Умный, значит.

– Умный, – согласился его напарник. – А только все равно жаль храбрецов. Тот, в кольчуге, восьмерых порешил, этот тоже неплохо держался, хоть и молодой. Таким сыном любой бы гордился. Третий, правда, слабак, но ведь не трус, а?

– Не трус, – согласился Снур, меланхолично пиная Ларгета.

– Нет, храбрость надо чтить, – продолжал второй, пока безымянный кочевник. – Так что не будем их мучить. Продадим Амаху, хорошую цену даст. Сам потом ассисяйкам втридорога впарит. «Ассисяй» рабы всегда нужны.

– Самим бы съездить, продать, – уныло заметил Снур.

– Ну и езжай, кто тебя держит? Только не пеняй потом, если сам ошейник получишь. Жадным удачи не будет…

– Э, да кто жадный, я, что ли? Пусть Амах подавится своим серебром!

«Серебром? – изумился Ларгет. – Неужели я так дешево стою?»

– Ладно, бери его, и поехали. Что время терять?

Кочевник спешился и одним движением забросил связанное тело на круп коня. Зубы Ларгета громко лязгнули, но сам он не издал ни звука.

– Стойкий пацан, – одобрительно засмеялся кочевник.

– Ну поехали.

Да, подумал Ларгет. Похоже, мы крепко попали. Вот тебе и приключения на задницу!

(обратно)

Глава 9

«Городок назывался Тельон. Был он не большим и не малым, имел свой герб и… да, собственно, ничего он больше не имел. Несмотря на то что располагался отнюдь недалеко от столицы (сто миль для бешеной собаки не крюк), Тельон был обычным провинциальным городком. Несколько харчевен, кабаков и постоялых дворов, где местные (а также приезжие, если вдруг среди них попадутся достаточно тупые, чтобы посетить эту дыру) могли расслабиться, а также спокойно выпить и закусить.

Из достопримечательностей сохранилась в центре города башня Абурела Великого, некогда избравшего отчего-то это местечко своей резиденцией. Маг-Гроссмейстер, он был по сию пору гордостью всей Ледании, несмотря на пресловутую «охоту на ведьм», объявленную «Петушиным часом». У приезжих это произведение зодчества неизменно вызывало острейший интерес. В самом деле, необычное, нереально красивое здание, нездешней яркой птицей выделявшееся среди окрестных домов-ворон, притягивало свежий взгляд, как магнит. Построил его Шако Лемур, зодчий великий и всемирно известный. Именно он строил королевский дворец в Беларе, столице Ледании, ратушу в Бельгарде и вообще много чего прочего. Да, главный собор в Беларе тоже он строил, но это и так всем известно.

Рядом с башней находился вход в цитадель, своего рода внутреннюю крепость. Зачем она была нужна – не совсем ясно. За свою почти тысячелетнюю историю Тельон ни разу не подвергался осаде, да и о какой осаде может идти речь, когда и крепостных стен он вовсе не имел?

Кроме упомянутой башни и отсутствия крепостных стен из достопримечательностей имелся еще знаменитый фонтан с романтическим названием «Писающий пес». Посмотреть на него обязательно приезжали все считавшие себя знатоками искусств (а таких всегда почему-то оказывается больше, чем полагают сами искусства), а также иностранцы, которых злая судьба привела зачем-то в Леданию. Описание фонтана на десяти листах входило в «Путеводитель по Тельону», предлагаемый каждому из приезжих у городской заставы. Если же вкратце, фонтан сильно напоминал поднявшего заднюю лапу пса (а отнюдь не собаку, как говорится в упомянутом путеводителе). Просто писающий пес – и ничего более.

Знаменит городок был еще тем, что тут имел несчастье родиться опять же великий поэт Росситаль. Стихи о родном городе местные жители приезжим старались не читать, чтоб не отбить у последних охоту осматривать немногочисленные достопримечательности. Но пару строк я возьму на себя смелость процитировать:

Когда же я тебя покину,

О, захолустная дыра!

Попутный ветер дует в спину,

Пора в дорогу мне! Пора!

Дом поэта, к сожалению, приезжим показать не получается – более столетия назад он окончательно развалился. То есть, конечно, дом, а не поэт. Благодарные горожане растащили, что было возможно, все для своих неотложных нужд. Теперь на том месте стоит табличка с надписью: «Раньше здесь стоял дом, в котором когда-то жил величайший поэт Ледании Росситаль Тельонский». Очень, надо сказать, впечатляет. Живописнейшее место…

После перечисленных памятников архитектуры следует назвать еще корчму «Соленый перчик», где триста с лишним лет назад был в пьяной драке убит король Степинор V. Место это уникально хотя бы потому, что не так уж часто короли соизволят быть убитыми именно в пьяной драке. По традиции, у них совсем другие способы заканчивать счеты с жизнью.

Упомянутая корчма имела два этажа. На первом, какводится, добрые люди (а также и все прочие) мирно выпивают и закусывают (исключительно до ближайшей драки, которые возникают в среднем раз в три часа), а на втором – комнаты для немногочисленных гостей города. Соединены этажи, что неудивительно, деревянной скрипучей лестницей, похоже, так ни разу и не подновлявшейся с момента гибели неудачливого монарха».

(Из «Путевых заметок» Алата Пиролла, Мастера Путешествий)

Лани, Рубай и Голова сидели за столиком на первом этаже, как раз по соседству с тем местом, где его величество был пошло зарезан, как бык на бойне. Заказ был только что подан, куриная ножка с овощами для Лани, бараний бок с гречневой кашей для Рубая и Головы. Корчмарь уверял, что это изысканное лакомство из заморской кухни Гардарики. Рубай и Голова соблазнились попробовать, Лани, которая заморской кухне не доверяла, предпочла курицу. Курицу она любила во всех видах – и копченую, и жареную, и тушеную. Наверняка ей понравился бы и заморский неведомый никому гриль, но здесь его не предлагали.

Рубай и Голова взяли еще по кружке пива, Лани опять же отказалась. Пиво она не слишком жаловала. Немного вина – на это она еще могла соблазниться, хотя и нечасто. Сейчас Лани заказала шипучий душистый квас, который и потягивала, забавно сморщив носик.

Леса они решили оставить неделю назад. Алмаз и Порей погибли. Вискарь заявил, что такой жизни с него хватит, он, Вискарь, человек уже пожилой и хочется ему жизни не в пример более спокойной, без всяких там легьяров. Блинило и Ласкарь – ну кому нужны трусы? Сегодня от легьяра сбежали, предоставив отдуваться самим, завтра от стражников сбегут, а послезавтра сдадут властям с потрохами за мелкую монету. От трусости до предательства – один шаг, не более.

Так вот и решили перебраться в Тельон, тем более Рубаю в городе выздоравливать было куда сподручнее. Городок был не так уж далеко, но ехать пришлось довольно долго, чтобы не тревожить раненого. Купили в ближней деревне повозку, припасов – благо у разбойников было отложено немало золота. Что было еще одной причиной податься в город – в лесу широко не погуляешь, так, чтобы и выпить, и подраться, и трактир разнести в мелкие щепы. Нет в лесу трактиров, что тут поделаешь.

Все пожитки взять с собой не удалось. Частью продали, частью припрятали в тайных схронах, Лани не известных. Оружие в основном пришлось оставить, по городу с мечом таскаться только дворянам можно. Рубай же и Голова на таковых походили не более чем конь на волка. Луки тоже привлекли бы внимание изнывавшей от скуки городской стражи, так что, кроме кинжалов и коротких дубинок, ничего у путешественников для защиты не было. Впрочем, в умелых руках и это немало.

Остановились в «Соленом перчике». Историю про убиенного венценосца слышали все, и любопытно было взглянуть, где ему глотку перехватили. Можно сказать, профессиональный разбойничий интерес. Не исключено также, что Голова надеялся на то, что сюда еще какой король пожалует. Вдобавок кормили здесь совсем неплохо – видать, повар был потомком того, что королю тогда готовил. А короли народ такой, что попало жрать нипочем не будут. Да и комнаты здесь сдавали дешевле, чем в любой другой корчме, – всего две медные монеты с носа. Называемых, между прочим, не иначе как тумаками.

Накидав корчмарю тумаков авансом, сняли комнату на троих.

Лани в первый же день осмотрела весь город, попутно сделав себе несколько покупок. Теперь на ней красовалось синее с белым платье, а на голове – кокетливая шляпка. Восхищенные взгляды мужчин и неодобрительные – женщин убеждали ее в правильности выбора. Вот только ходить в подобной одежде она не привыкла, и приходилось двигаться осторожно, чтобы не наступить на длинный подол.

Рубай в первый, а также во второй и в третий день лежал наверху, раны все еще беспокоили его. Голова же, не вытерпев, пошел вниз играть в кости. Ставили здесь по маленькой, ради интереса. На большие деньги, как рассказали завсегдатаи, играли в «Саблезубой свинье», но там собирались такого полета игроки, что с ними рядом лучше и не садиться.

На второй и на третий день повторилось то же самое. Голова играл в кости, Лани ходила по городу и делала покупки. Неожиданно выяснилось, что в мире существует множество вещей, без которых она жить просто не могла. Например, туфельки на высоком каблуке. Ну и что, что ходить в них невозможно! Зато они делали ногу стройнее. Конечно, Лани их тут же купила и теперь периодически тренировалась, ходя по комнате. Самым трудным было не упасть, но у нее уже потихоньку стало получаться.

На четвертый день Рубай заявил, что он уже в порядке и позавтракать готов внизу, как все нормальные люди. Вдобавок он хочет пива, которое Лани ему запретила. Он, Рубай, просто уверен, что пиво будет ему только на пользу, а без пива он, напротив, немедленно отбросит коньки, даст дуба, сыграет в ящик и сделает еще много других нехороших вещей.

Лани, устав спорить, заявила в ответ, мол, пусть он делает, что хочет, что она, Лани, полностью снимает с себя ответственность за его здоровье, что если рана даст осложнение и он, Рубай, все-таки умрет, то пусть не жалуется потом и даже на глаза ей не попадается.

Рубай согласился взять на себя ответственность, добавив, что она чертовски хорошеет, когда сердится. Только это опасно для ее нервов и здоровья окружающих. И в доказательство показал на туфельку, брошенную в него Лани в самом начале спора.

В результате вся компания отправилась вниз завтракать.

– Пиво здесь – полная дрянь, – заявил Рубай, допивая кружку. И, словно в опровержение собственных слов, заказал вторую.

– Зато много, – философски заметил Голова, последовав его примеру. – Пиво, оно имеет странную такую особенность: со второй кружки перестаешь замечать, что оно хреновое, а с третьей кажется, что лучшего и не надо. Зато последняя кружка – всегда лишняя, сколько б их ни было.

– Наверное, ты прав, – согласился Рубай, отхлебнув из принесенной кружки. – Уже не такая дрянь, как мне только что казалось.

Лани отхлебнула кисловатого кваса. Напиток тут же шибанул в нос, она недовольно поморщилась. Вилкой она отщипнула кусочек куриной ножки. Хотелось взять ее в руку, как привыкла, но правила поведения это строго воспрещали.

– Смотри, те парни за соседним столом, похоже, местные воры, – сказал Голова.

Лани бросила незаметный взгляд на соседний столик. Похоже, Голова не ошибся. В самом деле, подозрительные личности. Одеты неплохо, можно даже сказать, стильно, с претензией. Лица достаточно симпатичные, не скажешь по ним, что отпетые мошенники… А вот по глазам скажешь. Выразительные у них глаза, хитрые и внимательные. Не простые это посетители, ох не простые.

– Точно, воры, – согласился Рубай. – Из местной элиты, если она есть в этой дыре.

– И здесь они, наверное, не случайно, – продолжал Голова. – Не то заведение, чтобы подобная публика здесь зависала. По нашу душу, наверное. Углядел кто-нибудь из шестерок меня и доложил, как водится: дескать, человек новый нарисовался. Кто он, что он, какой братвы держится, неизвестно. Вот и пришли выяснять.

– Возможно, – сказал Рубай. – То-то они на нас все время косятся.

Действительно, соседи проявляли к их компании отличный от здорового интерес. Посовещавшись, они пришли к определенному решению. Один из них, бритоголовый здоровенный амбал, чем-то похожий на Рубая, отодвинул в сторону пивную кружку. Поднялся, направляясь к их столику. Голова вопросительно посмотрел на него.

– Приезжие? – Тот, похоже, решил не церемониться.

– А это что-то меняет? – спокойно поинтересовался Голова.

– Ты, это, не умничай, – посоветовал амбал.

Лани подумала, что Голова не прав. Не вор, а скорее, грабитель. И уж никак не из воровской элиты, хотя в этой дыре, возможно, и такие за профи сойдут. Все это ей не особо понравилось. Рука девушки легла на рукоять ножа – кто знает, как будут развиваться события.

– Не нарывайся, сявка, – посоветовал Голова. – Меньше резких движений – больше продолжительность жизни. Языком, кстати, тоже.

– Не понял, – ошарашенно произнес амбал. Судя по всему, умение вести переговоры не обременяло своим присутствием его немногочисленные таланты. Вот кулаками помахать, до или после драки (для таких любая потасовка слишком быстро заканчивается), это да. Или, скажем, ножом поиграть…

Вспомнив о ноже, верзила тут же потянулся к рукояти. И замер. В руке Лани уже сверкал метательный нож, глаза прищурены. Только шевельнись – сразу получишь несколько дюймов стали меж ребер. Или в глотку, как придется.

Неизвестный амбал, по-видимому, это отлично понимал. Во всяком случае, на его лице сразу появилось выражение полного доверия к тому, что вот эта симпатичная девчонка, не колеблясь, отправит его к Творцу. А амбал, видимо, к Творцу отнюдь не торопился. Он нерешительно убрал руку подальше от ножа, оглянулся на оставшихся за столиком собутыльников. Один из них, пожилой щуплый господин с седой бородкой, кивнул ему и, выйдя из-за стола, подошел к амбалу.

– Иди, Ралли, – сказал он. – Тут разговор серьезный, твои кулаки не понадобятся. Голова тоже, стены нам ломать ни к чему. А ты, подружка, ножик-то убери. Вижу, метать умеешь, да сейчас это не потребуется. Давайте сядем и поговорим как умные люди.

Амбал послушно отошел, но за столик не сел, а вообще вышел из корчмы. Рубай заметно напрягся, Голова же остался невозмутим. Лани нехотя вернула клинок в широкий рукав платья.

– Можно и поговорить, – согласился Голова. – Как умные люди. А вот если один из них дурак – тогда что?

– Тогда кто-то белые тапочки нацепит, – хмыкнул старик. То есть стариком его назвать было бы неправильно, несмотря на седину. Лани видела, что серые глаза его смотрят жестко и весело, в них то ли азарт игрока, то ли предвкушение схватки. – Будем надеяться, что среди нас таковых не найдется.

– Среди нас-то нет… – прогудел Рубай, но Голова не дал ему договорить.

– Рубай, – мягко сказал он, – может быть, ты позволишь все-таки мне провести переговоры? Закажи-ка лучше… скажем, четыре бокала вина. Лани, ты не откажешься?

– Не откажусь, – не отказалась Лани. – Хотя вино с утра – моветон, ты не находишь?

– Правила нужны, чтобы их нарушать, – усмехнулся атаман. – Рубай, все понял?

– Сделаю, Голова, – прогудел тот и похромал к стойке.

– Голова, – задумчиво сказал местный. – Такое прозвище за так не дадут. Наслышан я о тебе, да и имя Рубай моих ушей уже достигало. Кривого Ляся помнишь?

– Помню, – спокойно ответил Голова. – Был у нас такой. Беспокойный тип, сказать по правде. В атаманы все метил. А нам зачем два атамана?

– Твоя правда, – легко согласился собеседник. – Он и до нас добрался. И тоже первым быть возжелал. Ну не смешно ли? Уж если не дал Творец тебе ума, будь исполнителем, другие за тебя думать будут. Вон Ралли же командовать не рвется? Хоть и тупой, но соображение имеет. А Лясь – лезет. От меня он тоже ушел, свою шайку набрал. Отребье, конечно, но пару раз мне поперек дороги становились.

– Ты на жизнь мне жаловаться будешь или у тебя дело есть? – спросил Голова.

Вернулся Рубай, сел на свое место, чуть развернув свой стул так, чтобы видеть одновременно и столик, за которым сидели еще двое спутников седого, и выход.

– Вот такой подход я люблю, – похвалил седой. – Сначала дело, потом девочки. А дело у меня простое. Что тебе в Тельоне надо, дружок? Одна голова тут уже есть, моя, – зачем нам две головы? Не влезай, убьет…

– Одна голова хорошо, а две – лучше, говорят, – спокойно ответил атаман. – Кстати, ты не представился, а я с незнакомцами не люблю говорить.

– Серый, – спохватился седой. – Прошу прощения, забылся.

– Серый, – задумчиво протянул атаман. – И я о тебе наслышан. Алмаза помнишь?

– Помню. Неплохой вор был. А ты его откуда знаешь, он же погиб давным-давно?

– Не так уж давно, как тебе кажется. Что-то у него там с синерясыми не заладилось, пришлось бежать в леса. Неделю назад белые тапочки примерил.

– Жаль, толковый был малый. Так что решать будем, Голова?

– На твое место не мечу. Однако жить как-то надо. Поработаем вместе, Серый? Готов пойти к тебе в подручные. Такими, как мы, не разбрасываются.

– Это еще доказать надо, Голова. Наслышан о тебе, спора нет, но в деле не видел. У нас тут свои примочки, это тебе не кистенем на дороге махать…

– Так ведь и я не всегда кистенем махал, – пожал плечами Голова. – Иногда и вору в разбойники подаваться приходится. Так что на чем сойдемся?

Дверь в корчму распахнулась, вошел мужчина в черной куртке. Целеустремленно направился к Серому, махнув по пути рукой тем, что остались за столиком.

– Что скажешь, Олень? – спросил седой.

– Все нормально. Мы с Ралли…

– Что вы делали?! – непроизвольно вырвалось у Лани.

Тот просил на нее быстрый взгляд, нагнулся к самому уху Серого и минуты две что-то докладывал шепотом. Как Лани ни старалась, разобрать не смогла ни слова. Корчмарь принес заказанное вино, и девушка занялась дегустацией.

– Ладно, так и сделаем, – решил Серый и взмахом руки отпустил Оленя. – А остановимся мы на следующем, – как ни в чем не бывало продолжил он. – Надо в деле вас посмотреть. Есть тут один домишко… Неплохо бы пощупать. И рыжья и камешков можно взять легко. Наводку получишь один на один, как полагается…

– А на пиво? – поинтересовалась Лани.

Тот наградил ее пронзительным взглядом.

– Ты девочка еще молодая, – скрипучим голосом сказал седой. – Поэтому прощаю. На будущее учти: не вмешивайся, когда старшие говорят. Невежливо. В другой раз придется наказать. Для твоей же пользы, кстати. С длинными языками в нашем деле долго не живут. Кстати, и в любом другом тоже. Учти.

Он неторопливо пригубил вино, намочив седую бороду. Лани смущенно молчала.

– Хорошее вино, – похвалил Серый. – Здесь вообще неплохое местечко. Готовят неплохо, да и ушей лишних нет. Приличное местечко…

Голова тоже глотнул из бокала. Восхищенно поцокал языком:

– Да, вино прекрасное. Не то что пиво…

– Леданское вообще дрянь, – пожал плечами Серый. – Я, конечно, патриот своей страны, как и положено всякому порядочному вору, но пиво у нас варить не умеют. Если ты такой уж любитель, рекомендую заглянуть в «Пятерку мечей». Там подают темное пельсинорское, да и из светлых сортов неплохой выбор.

– Непременно учту, – поблагодарил Голова. – Давненько я пельсинорского не пил.

Лани сделала небольшой глоток. Неглубокий бокал показал дно.

– Пойдите, погуляйте пока, – распорядился Серый. – Ты, девочка, Рубаю город покажи. Он же, бедолага, три дня на улицу не выходил.

Голова хмыкнул. Осведомленность главы воров маленького городка поражала. Впрочем, если вор не владеет информацией, плясать ему с пеньковой любовницей. И довольно скоро. Потому что плохой это вор и своей шайки у него не будет. И вообще ничего не будет, кроме деревянной рубашки за казенный счет.

– Не обманывайся насчет Лани, Серый, – вступился Голова. – Половину моей шайки легьяр порвал. Так как ты думаешь, кто его уложил?

– Она? – Седой с интересом посмотрел на Лани. – А с виду не скажешь. Легьяр, хм… Зверюга та еще. Сам не видел, но люди рассказывали, страшная тварь.

– Кабы не Лани, положил бы всех, котяра страшный, – подтвердил Рубай.

Лани скромно молчала, загадочно улыбаясь.

– Ладно, погуляйте пока, – повторил Серый. – Мне с Головой поговорить надо.

Гуляли они долго. Лани успела три раза показать Рубаю немногочисленные достопримечательности, в том числе те, где продавали всякие женские примочки типа одежды. Правда, Рубаю последние уникальные места не приглянулись отчего-то, он начал даже ворчать, что у него болит нога, он устал и где этот Голова, чтоб его блин побрал. Этого Лани не понимала. Да перебей ей обе ноги, все равно приползет в этот чудесный магазин и купит… ну, например, вот эти замечательные духи. И вон тот желто-синий потрясающий платок. Какая жалость, что его не с чем надеть! Придется еще вон ту блузку прикупить. Вещь, конечно, не самая лучшая в магазине, но смотрится симпатично, а уж с платком…

– Зачем тебе это нужно? – недоумевал Голова. – У тебя вполне приличные шмотки.

– Ты не понимаешь, – серьезно сказала Лани. – Вот я жила в деревне, кроме коз и трав ничего не видела. Костер тот, шайка ваша – они для меня стали началом новой жизни. И я не хочу возвращаться к прежнему. Хочу перемен! Самых разных, но непременно к лучшему. И в одежде – в первую очередь.

– Когда мне было столько лет, сколько тебе, – усмехнулся Рубай, – мне тоже казалось, что любая перемена – к лучшему. Что Творец ни делает…

– А сейчас? – Глаза Лани горели любопытством.

– Я прошел свой пик. – Улыбка разбойника была невеселой. – Для меня любая перемена – шаг вниз. А ты – на взлете. Лети, птица, лети…

Голова нашел их у «Писающего пса». Рубай как раз посетовал, что пес писает водой, а не пивом, хотя бы скверным леданским. Лани собиралась возразить, но тут как раз появился Голова. В руках он нес два немалого объема кувшина, причем наверняка с пивом. Бросив на Рубая быстрый взгляд, он протянул ему один из кувшинов.

– На, глотни. Пельсинорское темное.

Рубай немедленно расцвел и перестал жаловаться на злую рану, злую судьбу, злых женщин и проклятую дыру под названием «Тельон». Сорвав с горлышка затычку, он с наслаждением приложился к кувшину. Кадык часто задергался вверх-вниз.

– Творец, пять лет не пил пельсинорского! – восхищенно сообщил он и снова приложился к емкости.

Голова терпеливо ждал, а потом, беспечно махнув рукой, открыл и второй кувшин и плотно к нему приложился.

– Завидки берут, – пояснил он Лани, глядевшей на него с немым упреком.

– Лепота, – подтвердил Рубай, отрываясь наконец от кувшина.

– Алкаши, – объявила Лани с достоинством. Ей было любопытно, что же это за пиво такое, если даже Голову заставило отложить важное дело.

– Серый дал наводку. – Голова даже причмокнул от удовольствия и опять приложился к кувшину. – Трехэтажный особняк на Аллее Стрелков. Это недалеко, в центре. Надо сходить посмотреть. План здания у меня есть, про охрану Серый тоже рассказал, но своими глазами надежнее. Вечером пойдем на дело.

Рубай поперхнулся пивом:

– Ты что, Голова! Я же не умею. Да и нога у меня еще не в порядке. Подведу я вас.

– Не дергайся, Рубай. На стреме постоишь. В дом я бы тебя и не взял, ты там такого шороха наведешь, в столице услышат. Нет, пойдем мы с Лани, она и по лесу ходит, как эльф, бесшумно… не то что ты – как пьяный лось.

– На стреме постою, – легко согласился Рубай. – Возьму кувшин пива… для маскировки, ясное дело, нечего так на меня смотреть!

– Для маскировки и кувшин воды сойдет, – непреклонно возразил Голова. – Пить после дела будешь. Знаю я тебя – как рылом в кувшин уткнешься, так и по сторонам смотреть забудешь. Все, не спорить, это приказ. Пошли.

Домов на Аллее Стрелков оказалось на удивление много. В лесу Лани ничего подобного не видела. Но нужное здание сразу бросалось в глаза изяществом и необычностью линий. Такой для столицы впору, а не для провинциального Тельона. Бело-розовые стены, колонны из розового мрамора, ажурные рамы для окон. Зеленый плющ весело взбегал по стенам, на остроконечной крыше – флюгер-дракончик.

– Прелесть какая! – восхищенно воскликнула Лани.

Голова сурово на нее посмотрел.

– Не прелесть, а объект, – строго заметил он. – И не любоваться надо, а выискивать бреши в защите. Видишь, это единственный дом на Аллее, который имеет ограду? И какую! Железные прутья в два моих роста, да еще заострены сверху. Значит, и охрана будет под стать. Такие дома хорошо брать сверху, но ты на крышу посмотри! С нее же слететь, как два пальца в кабаке! (Надо сразу заметить, что «пальцем» в Ледании называли серебряную монету среднего достоинства.)

– Зато сверху ждать не будут, – резонно возразила Лани, отложив любование домом до лучших времен. – Веревку к флюгеру, крюк к поясу, и готово.

– Дельно, – одобрил Голова. – Мне это тоже пришло в голову. Мы еще сделаем из тебя настоящую воровку, девочка, что бы там Серый ни говорил.

– Хорошо, хоть не проститутку, – фыркнула Лани. Похвала была ей приятна.

– Так, через ограду нам не перелезть, – сообщил атаман. – Придется делать подкоп. Серый так и говорил, но надо было убедиться. И вот этот переулок для нашей цели вполне подходит.

То, что он громко обозвал переулком, являлось, скорее, проходом между домами. Три высоких дерева отлично затеняли место подкопа.

– Можно с дерева, – не согласилась Лани.

– Можно, – кивнул Голова. – Это мы тоже обдумаем. Тем более наружной охраны нет. А сейчас нужно сходить в одно местечко, заказать инструмент и кой-какие вещицы из воровского набора. Адресок мне Серый дал, человек, говорит, надежный.

«Местечко» оказалось той еще дырой. Тащиться пришлось на самую окраину, а там Лани мгновенно заблудилась. Сюда она раньше не заходила. Голова вообще город знал неважно, но достаточно быстро сумел отыскать нужную лачугу, несмотря на советы прохожих.

Домишко был ветхий – казалось, он может рассыпаться от одного порыва ветра. На вид – тут не каждая бродячая собака рискнула бы поселиться. Единственная дверь была накрепко забита досками, окна скрывались за ставнями. Рубай озадаченно почесал затылок.

– Как же мы сюда войдем? – поинтересовался он.

– Это, видимо, маленький экзамен от Серого, – пояснил Голова. – Ну-ка, посмотрим повнимательнее, где-то должна быть лазейка.

Лазейку отыскала Лани. Одно из окон, почти у самой земли (строение было кособоким), показалось ей подозрительным, и девушка внимательно исследовала его. Как она и предполагала, ставни оказались с секретом. Нажав на одну из них, можно было сдвинуть вторую в сторону, что Лани успешно и продемонстрировала. Оконной рамы за ставнями не было вовсе, Голова и Лани бесшумно скользнули внутрь дома. Рубай идти отказался наотрез:

– Я вас лучше здесь подожду. В тенечке посижу.

– Добро, – согласился Голова. – Только будь настороже. Район здесь такой… небезопасный. Городская стража сюда редко заглядывает. Горло за медную монетку вскрыть могут. А за серебряную – в задницу поцеловать.

– За серебряную я их сам поцелую, – прогудел Рубай, хищно поглаживая рукоять ножа.

– Ладно, жди. – И Голова вслед за Лани исчез в недрах дома.

Как выяснилось, настоящее жилище мастера воровского снаряжения находилось под землей. И было отнюдь не таким уж убогим, как смотрелось снаружи. Полутемный коридор, в котором Лани почти ничего не видела, вывел их к обитой железом двери. Голова внимательно исследовал ее (то есть дверь, а не Лани), после чего решительно постучал. Никаких секретов и скрытых пружин-рычажков он не заметил.

Минуты через две дребезжащий голос за дверью поинтересовался:

– Кого блин принес?

– Открывай, – предложил Голова. – От Серого мы.

Защелкали, заскрежетали открываемые замки и задвижки. По звуку Лани определила, что запоров было никак не менее восьми. Интересно, зачем ему столько? – недоумевала она. Шпана сюда не пройдет и так, а от воров или стражников замки не спасут. Разве что задержат на несколько минут. Может, у него потайной ход на поверхность выходит?

Дверь наконец распахнулась. Голова, чуть пригнувшись, чтобы не зацепить головой о косяк двери, шагнул через порог. Лани последовала за ним.

Хозяин жилища оказался щуплым плешивым стариком, одетым в синий камзол, поверх которого был нацеплен кожаный фартук. Среди морщин прятались маленькие хитрые глазки. Но Лани больше всего поразили его руки – изящные кисти, длинные пальцы (на одном блестел тонкий ободок кольца с некрупным изумрудом), ни единой морщины на коже. Ухоженные руки, руки, которые сделали бы честь любому магу. Или вору. Руки мастера.

– Что сказал Серый? – поинтересовался мастер. Он с каким-то непонятным интересом вглядывался в лицо Головы, не обращая на Лани никакого внимания.

Может, голубой? – предположила девушка, с любопытством глядя на старика. Про голубых она только слышала, видеть же еще не доводилось, а ведь интересно было бы взглянуть!

Мастер как-то странно замялся, затем неуверенно произнес:

– Безгол, это ты, что ли?

– Твою мать! – взвыл Голова, отшатываясь. – Беклен, ты тут как оказался? Что, в столице уже стало тесно? Или, чтобы меня спалить, сюда подался?

– Да ладно, Безгол, – отмахивался Беклен. – Ты меня знаешь, я не сдам. Кровью клянусь!

– Не клянись, и так верю, – широко улыбнулся Голова. – Ты малым надежным был. Запомни только: здесь я – Голова. Умер Безгол, понимаешь?

Беклен так неожиданно заливисто заржал, что Лани твердо решила, что он спятил. Тот ухватил опасливо-растерянное выражение ее лица, мгновенно догадался о причине.

– Я не спятил, девочка. Просто Безгол означает Безголовый. Я вот знал человека по имени Безголовый, а теперь он приходит и заявляет, что он – Голова. Разве не смешно?

– Смешно, – согласилась Лани и засмеялась. В самом деле смешно. Был Безголовый – а теперь Голова. Однако сам атаман почему-то не смеялся.

– За мной хвост, Беклен, – мрачно сообщил он. – С Королем я тогда не поладил. С самим главой гильдии. Как ты думаешь, долго мне еще жить?

– Пока он тебя не найдет, – согласился Беклен. – Эй, я же тебе сказал, что не сдам! Кровью клянусь, не сдам. Если ты в девочке своей уверен, то волноваться не о чем.

– Уверен, – отозвался Голова и внимательно посмотрел на Лани. Видно, не так был уверен, как хотел показать.

Лани в ответ улыбнулась и подмигнула. Лицо атамана прояснилось. Не сдаст, решил он и перестал волноваться.

– Слушай, Беклен, ты бы подсобил с инструментом, – попросил он. – Серый говорил, что такого мастера, как ты, даже в столице нет.

– Конечно, нет, – невозмутимо ответил тот. – Откуда же ему там взяться, если я здесь, а не в столице? Что тебе из инструмента надо? «Кошка»? Резак? Отмычки?

– Полный комплект, – сказал Голова. – И «кошку» с веревкой, и резак, и фомку, и набор отмычек – полный, лопатку складную, комплект веревок, тонких, но прочных, сверло… Еще бы из магических штучек кое-что…

– Ну ты губу раскатал, – восхитился Беклен. – Веревки, надо полагать, эльфийские требуются? А «кошка» и фомка, напротив, гномьей ковки?

– Угадал, – согласился атаман.

– Ладно, сделаем. Но не задешево, – предупредил мастер. – Дружба дружбой, а жрать всем надо. Что же до волшебных штучек, так с этим сейчас туго. «Петушиный час» магов, почитай, совсем не оставил. Штучки упомянутые делать теперь некому.

– Чтоб воры не укрыли пару-тройку магов? Ни в жизнь не поверю, – ни в жизнь не поверил Голова. – Наверняка у Серого кто-нибудь есть.

– Есть, – согласился Беклен. – Но у меня-то нет. У Серого и спрашивай. А все остальное – за мной, даже не сомневайся. Лучшее, что только есть.

Он скрылся в подсобке, раздался треск, грохот, звон металла. Лани встревоженно посмотрела на атамана, тот покачал головой. Ничего, мол, не случилось, просто у Беклена всегда бардак в вещах, был бы вором, уже погиб бы через неаккуратность свою.

Беклен вернулся минут через десять.

– Посмотри пока, – бросил он и исчез в другом помещении.

Голова принялся выбирать себе фомку по руке, тщательно осматривал резак и «кошку» – тройной крюк с веревкой, совсем небольшой, но очень прочный.

Снова появился Беклен.

– Отмычки, – пояснил он, бросая Голове кожаный футляр.

Атаман оставил в покое лопатку и, открыв футляр, принялся изучать отмычки. Похоже, качество его устроило.

– Сколько за все? – спросил он.

Беклен назвал сумму. Атаман охнул, покрутил головой, словно собираясь возразить, но покорно полез за деньгами. Лани тоже была потрясена. За эти деньги можно купить в городе небольшой домик, не в центре, конечно, но и не в этих трущобах. Однако Голова считал, что инвентарь того стоит. Не колеблясь, он расплатился с Бекленом.

– Удачи, – пожелал ему старик. – Куда вам Серый наводку-то дал?

Голова замялся. Несмотря на давнее знакомство (а возможно, и дружбу) с Бекленом, объект дела ему раскрывать не хотелось. Традиции воровской гильдии этого не одобряли.

– Аллея Стрелков, шестнадцать, – нехотя сообщил он. – Трехэтажный особняк.

– Знаю, – ухмыльнулся Беклен. – У нас его Странным домом зовут. Слушай… Ты поосторожнее с этим делом. Серый этот дом уже полгода взять собирается, а почему-то каждый раз откладывает. С чего бы, а? Может, знает что-то о нем и не говорит. На подставу не налети, Безгол…

– Голова, – сердито поправил его атаман. – Спасибо, Беклен. Буду иметь в виду.

– На, девочка, это тебе подарок. – Старик протянул Лани узкий пояс, женский по виду. – Может, пригодится. Здесь много чего есть, и качество куда лучше, чем то, что я Безг… Голове впарил. Штучная работа, дорогая… Но для красивой девушки чего только не сделаешь! Вспоминай старого Беклена добрым словом…

– Спасибо, – сказала Лани и, повинуясь внезапному порыву, поцеловала старика в щеку.

– Идите, – махнул тот рукой. – Да не оставит вас удача…

Рубай ждал их на улице. Вид у него был слегка встревоженный и недовольный – то ли долгим ожиданием, то ли отсутствием пива. Увидев товарищей, он поднялся с земли.

– Что так долго? – прогудел он. – Я уже весь извелся. Думал, может, в засаду попали.

– Все нормально, – успокоил его Голова. – Теперь мы оснащены не хуже столичных гильдиеров. Любой замок от ужаса завопит.

– Плохо, – озабоченно сказал Рубай. – Лучше по-тихому войти. И выйти тоже. А с твоими вопящими замками полгорода соберем.

Голова засмеялся, как человек, избавившийся от давящего напряжения. Похоже, встреча с Бекленом подействовала на него сильнее, чем он хотел показать.

– Заткнем глотку, если разорутся, – пообещал он. – Хватит болтать, пошли.

– На дело? Днем? – ужаснулся Рубай. – Я, конечно, вором не был, только честным разбойником, но днем все равно не пошел бы.

– В корчму пойдем, – спокойно объяснил Голова. – Времени до ночи полно, надо немного поспать. Ну и пожрать не мешает. Слыхал я, что одного вора поймали, услыхав голодное бурчание в желудке. Вторым таким я быть не хочу!

До корчмы добирались почти час. Рубай уже еле переставлял ноги, рана давала о себе знать, да и силы он еще не вполне восстановил. Но предложение Лани кликнуть извозчика с негодованием отверг:

– Ты меня, солнышко, за калеку-то не держи. Кабы еще глоток пива, я бы бегом до этого тараканьего гнезда добежал бы. Да еще с тобой на руках.

Лани его похвальбе не поверила, Голова, кажется, тоже. Во всяком случае, он подставил другу плечо, на которое тот с видимым облегчением оперся. Лани запоздало подумала, что, предложи взять извозчика атаман, Рубай бы, не раздумывая, согласился. А вот перед девушкой выставить себя слабаком ему было зазорно. Гордость, видите ли, не позволяет. В корчме сразу же затребовали обед. Ни Серого, ни его людей в зале уже не было.

Лани порадовалась, глядя с какой жадностью Рубай поглощает еду. Похоже, полное выздоровление было не за горами. А вот ей от волнения есть совсем не хотелось. Если бы не байка Головы насчет голодного урчания в животе вора, она, наверное, вообще отказалась бы от обеда. Попила бы квасу, лепешкой заела – и нормально.

– Славно порубали! – Рубай тяжело отвалился от стола. – По пиву возьмем, Голова?

– Никакого пива до завтра! – решительно сказал атаман. – Можешь квасу выпить, если хочешь. А о пиве и думать забудь. Голова ясной должна быть.

– Угу, – хмуро подтвердил Рубай. – Руки – чистыми, сердце – горячим… Голова, ты, часом, не в монахи идти настроился?

– Все, вопрос закрыт. – Атаман встал из-за стола. – Спать, спать!

Заснуть тоже было непросто. Лани ворочалась на жесткой кровати, закрывалась одеялом от солнечного света. Спать днем, да еще когда волнуешься – что может быть тяжелее! Да еще мужики своим храпом клопов пугают… Лани протянула руку и взяла подаренный пояс. Красивый! И к платью новому отлично подходит, и к куртке ее любимой. В которой она на дело и пойдет – не в платье же идти? Хотя платье все же красивее… Да нет, что за чепуха, кто там на нее смотреть будет, и порвать можно, и испачкать… Нет, идти надо в куртке, и точка. Куртка на ней тоже отлично сидит, и кармашки на ней удобные. Ой, а что это в поясе? Надо же, да он весь из тайничков, на ощупь даже не чувствуется. Так, посмотрим… Надо же, отмычки, напильничек крохотный, шило… даже пилка есть миниатюрная! А вот этими ножничками хорошо маникюр подправлять… Жаль, что она не умеет всем этим хозяйством пользоваться (кроме ножниц, конечно). Ну успеет еще, научится…

Так, с поясом в руке, она, незаметно для себя, и уснула, улыбаясь каким-то своим мыслям.

Рука, коснувшаяся плеча, вырвала ее из объятий сна.

– Пора, – сказал Голова, уже полностью одетый и снаряженный.

– Отвернись, – попросила Лани.

Голова кивнул Рубаю, и оба вышли из комнаты.

Лани вспорхнула с постели и быстро оделась. Рубашка, куртка, штаны. Поверх куртки пояс. Жаль, нет зеркала, чтобы посмотреться. Лани бросила взгляд на оконное стекло. Не зеркало, конечно, но пойдет. Надо будет купить себе, она видела одно такое – прелестное, в серебряной оправе. Девушка поправила растрепавшуюся челку. Надо бы причесаться как следует, но нет времени. Да и темно на улице, все равно никто не увидит. Так, в туфельках будет неудобно, лучше надеть новенькие сапожки. Все, она готова, можно выходить. Только еще один взгляд на оконное стекло…

Рубай и Голова ждали ее в зале на первом этаже. Как обычно вечером, все столики были заняты. Люди ночью гуляют и веселятся – так исстари заведено.

– Долго, – недовольно проворчал Рубай.

– Пошли, – оборвал его Голова. – Время дорого.

Было глубоко за полночь. Окна домов редко где светились, большинство горожан уже легли спать. Или отправились в кабак, чтобы весело провести вечер, плавно переходящий в ночь.

– Вместе не пойдем, – сказал Голова. – Я иду первым, вы двое – в обнимку – за мной. Трое человек в это время суток привлекают ненужное внимание. А так подпивший мужик и влюбленная парочка – обычное дело. Даже стража пропустит, если встретим. Правда, в районе знати все равно остановит…

Голова ускорил шаг, вырвавшись вперед десятка на два ярдов. Рубай взял Лани под руку, девушка не без внутреннего сопротивления прильнула к нему, стараясь сыграть роль подружки как можно убедительнее. От Рубая несло застарелым потом, мыться разбойник не очень любил. Лани сморщила носик и представила себе, что идет под руку с молодым, красивым и страшно в нее влюбленным принцем. А этот жуткий запах – он, разумеется, от коня принца.

Стража действительно не обращала на них внимания. Два раза ночной патруль попадался им навстречу и оба раза не совался с вопросами. Внимательный взгляд на троицу: подвыпивший неплохо одетый мужчина, вероятно купец, да мужик с висящей на нем девкой, на шлюху явно не похожей, – что в них подозрительного? А что девка лет на двадцать моложе мужика, так это дело житейское. Кто ж на молоденькую не западет?

На границе района знати Голова остановился и подождал Лани с Рубаем.

– Теперь – предельно осторожно, – прошептал он. – Здесь стража нас остановит наверняка, если наткнемся. Не похожи мы на аристократов… Особенно ты, Рубай. В Лани, правда, что-то этакое есть… Так, идем тихо, прячемся в тени. Все ясно?

– Где ее найти только, тень-то, – тихонько проворчал Рубай. – Вон фонарей сколько понатыкали! Днем и то темнее…

– Все, заткнулись. Пошли.

Если в купеческом районе и встречались редкие прохожие, то здесь вообще не было ни души. Район знати словно вымер, богатые особняки смотрели на них темными стеклами. По счастью, патруль им не попался, хотя неоднократно слышались шаги и негромкие голоса солдат, обходивших ближайшую улицу. Сердце Лани в такие моменты пыталось забраться в пятки, но каждый раз застревало примерно на полпути. Рубай был прав – в тени здесь и кошка бы не спряталась. А вот Голова, в отличие от упомянутого мелкого хищника, умудрялся словно растворяться в полумраке. Лани старательно вспоминала науку дядьки Шарапа, бывшего королевского ассасина. Что-то он говорил тогда про умение прятаться в тени, но слушала она невнимательно, ей было не слишком интересно. Да и ненужным казалось.

С замирающим сердцем она услышала впереди негромкие голоса и стук шагов. Патруль! Рубай мгновенно исчез в переулке, а Лани от страха застыла на месте. В тени, но какая здесь тень! Легкая, отнюдь не густая. Ее обязательно заметят!

Томительные секунды ожидания… Девушка застыла, старясь даже не дышать. Сердце билось так, что, казалось, его слышно на другом конце города. Трое солдат подошли ближе, продолжая свой разговор. А затем прошли мимо, то ли не заметив Лани, то ли не обратив на нее внимания, и скрылись в переулке. По счастью, не в том, где прятался Рубай.

Рядом с Лани бесшумно появился Голова. Девушка вздрогнула от неожиданности.

– Молодец, – одобрил он. – Я и не знал, что ты так умеешь. Ловко ты им глаза отвела!

– Они меня просто не заметили, – объяснила Лани.

– Да, конечно… А я? Во все глаза на тебя пялился и все равно не видел.

Лани нахмурилась, собираясь что-то ответить, но не успела. Шарканье и хриплый кашель возвестили о возвращении Рубая.

– Потом договорим, – сказал Голова. – Пошли.

Аллея Стрелков была уже совсем рядом. Троица бесшумно скользнула в заранее облюбованный переулок, к счастью, неосвещенный.

– Так что ты решил, подкоп или дерево? – спросил Рубай.

– Дерево. Хотя подозрительно мне это. Нигде рядом с домами деревья не стоят, а тут как на заказ. Наверно, Серый потому и рекомендовал подкоп. Ладно, рискнем!

Голова ловко залез на дерево, привязал к суку веревку и неслышно скользнул за ограду. Лани последовала за ним, использовав свою веревку – на случай внезапного отхода. Рубай остался по ту сторону ограды. Девушка оглянулась – веревки не слишком были заметны на фоне ограды. Просто две пики казались чуть выше остальных.

Далее Голова ловко забросил крюк на флюгер. Почти беззвучно, немало удивив Лани. И тут же полез вверх, до третьего этажа. Там, прицепив веревку к поясу, пустил в дело резак, очертив им круг около защелки окна. Слегка надавил, ловко подхватив вырезанный кусок пальцами. Просунув руку, отодвинул запор, открыл окно. И скрылся в оконном проеме, махнув Лани рукой, чтобы следовала за ним.

Подъем по веревке на третий этаж был непрост, но девушка и здесь справилась. Пригодились прихваченные Головой кожаные перчатки, иначе стерла бы руки до крови. Веревка не скользила, перчатки были шероховатые, и Лани в душе похвалила предусмотрительность Головы. Добравшись до распахнутого окна, девушка подивилась тому, что не очень устала. Видимо, нелегкая жизнь в лесу неплохо закалила ее. Лани перелезла через подоконник, Голова одной рукой подхватил ее, страхуя, а другой неслышно притворил окно.

Они оказались внутри Странного дома.

(обратно)

Глава 10

Если ты ешь мясо руками, от души вгрызаясь в сочный кусок, – это варварство. Если сыто рыгаешь после вкусной еды – тоже варварство. Если шумно, захлебываясь, глотаешь эльфийское вино цвета засохшей крови – снова варварство. Если выписываешь это вино, не зайдя предварительно за какое-нибудь дерево, – опять-таки варварство. И если говоришь остроухому идиоту, который вечно талдычит тебе это слово, что башку ему открутишь, что он тебе отвечает? Правильно, что это варварство.

Тяжело быть варваром, думал Нанок, следуя за невозможным эльфом и Мастером-магом. Так и дал бы ему раз, чтобы уши отпали. Длинные такие уши, острые…

Эльф между тем достал арфу и начал петь. Эльфийский голос – звонкая сказка, Нанок поневоле заслушался. Варвары – натуры чуткие, что бы там ни говорили разные остроухие…

Казалось, лес замер, внимая голосу певца. Варвар сбился с ноги и только тут понял, что слушает затаив дыхание. Печально звенели струны арфы, выводя мелодию:

Светлая грусть и безнадежность в голосе эльфа. Тил как раз обернулся, и варвар залюбовался тонкими, одухотворенными чертами его лица.

Слезы навернулись на глаза Нанока. Песня струилась среди ветвей, тихим ручейком скользила по лесу. Арфа летела вслед легким ветерком.

Нанок судорожно вздохнул. Сердце в груди мучительно ныло, по лицу текли слезы. Голос проклятого эльфа взмывал на недосягаемые высоты, унося с собой огрубевшую душу варвара. Птицы смолкли, словно стыдясь несовершенства своих песен.

Голос эльфа дрогнул, безмерная печаль звучала в нем. Варвар до боли сжимал кулаки, ему хотелось стать волком. Чтобы можно было выть в полный голос и не стыдиться того. Что же ты со мной делаешь, эльф! Как тебе удается такое?

– Что… – голос варвара сорвался, – что это было, во имя Беодла?

Эльф и маг одновременно обернулись к нему. Показалось ему или действительно в глазах эльфа – зеленых, как листва на новогодней рябине, – мелькнуло затаенное сочувствие? И скрытая нежность? Во взгляде мага Нанок явственно уловил безмерное удивление. Будто с ним заговорила упомянутая рябина. Хотя, возможно, как раз это Мастера Лура и не удивило бы. Маги – странные люди. Почти такие же странные, как и эльфы. Только эльфы – не люди.

– Это баллада, – сообщил эльф. Печаль стремительно исчезала из его глаз, в них заискрился столь знакомый и ненавистный Наноку огонек насмешки. – Не балда, прошу заметить, а именнобаллада. Песня эльфийской чародейки Эланиэль, обращенная к своему возлюбленному – воину Энеталю. Смерть которого она разделила, как и поется в песне. Любовь эльфийки и человека – всегда трагична.

– Это… я не представлял, что… – Варвар не мог подобрать слова. Не было нужных в его лексиконе. – Я бы того… пасть бы его убийцам порвал!

– Это сделала сама Эланиэль, – без насмешки, серьезно пояснил эльф. – Перед тем как лечь на погребальный плащ рядом со своим возлюбленным и уйти в ту страну, откуда не возвращаются ни люди, ни эльфы. Разделив его смерть…

– Мне надо выпить, – хрипло сказал варвар. Сердце его стучало часто-часто, как после быстрого бега. Миль на десять. Острая тоска по чему-то высокому, чистому разрывала его душу на части. Эх, помыться бы в горном озере, что ли…

Эльф и маг переглянулись. Тил пожал плечами и достал кувшин.

– Последний, – предупредил он виновато. – Больше не осталось.

Нанок запрокинул голову и сделал большой глоток. Эльфийское вино прояснило голову и успокоило сердце. Мир снова обретал краски и звуки. Другие звуки, кроме голоса этого проклятого, невыносимого, потрясающего эльфа.

– Спасибо, – сказал он, возвращая посуду.

– Не за что, – пожал плечами Тил, убирая кувшин обратно в мешок.

Непростой, кстати, мешок, в него столько всего вмещается, что не всякая лошадь снесет. Мастер Лур вчера все выпытывал, что за заклинание на него наложено. Выпытал-таки, но ни фига не понял. Что-то вроде «ветви березы, листья, хранящие нас». Хоть и маг, а в белиберде этой эльфийской ни бельмеса не шарит. Да от таких заклинаний любой свихнется! Даже если он отнюдь не сумасшедший маг, а нормальный, вменяемый, добродушный варвар. Хотя звучат они красиво, как хорошие стихи. Стихи Нанок любил и даже сам сочинял порой. Что так называемых цивилизованных людей неизменно повергало в состояние глубокого шока. Надо же – варвар, а разговаривает! Стихами! И не знают, глупцы, что сам Беодл стихи любит и бардам неизменно покровительствует. Если хочешь чего-то добиться, сложи песню и посвяти Беодлу. Обязательно поможет, если, конечно, стихи хорошие. Если же нет, лучше сам пойди и со скалы прыгни. Если Беодл кого и не любит, так это плохих поэтов.

Мастер Лур с Тилом опять маячили впереди, шагах в тридцати. Варвар заторопился. Он же не слабак какой, чтобы в хвосте плестись!

Кстати, Мастер Лур этот тоже не слабак. Хотя и маг. С оружием не понаслышке знаком, видно сразу. Походка его – походка воина, уж в этом-то Нанок как никто понимает. И меч у него этот на поясе не зря висит, ох не зря! Наверняка знает, с какой стороны за него браться. Может, и ему, Наноку, скажет, если попросить хорошо?

А может, он совсем не маг? Может, только прикидывается? Ну не ходят маги с оружием! Зачем им это, когда заклинаниями все можно решить? Или всех порешить, это уж как масть ляжет. А Мастер Лур за все время ни разу и не поколдовал. Даже когда Нанок, всегда магию не любивший и даже немного ее страшащийся, преодолел свою природную застенчивость (варвар предпочитал называть это так) и попросил колдануть чего-нибудь такое, страшно волшебное и могущественное, вроде фейерверков, маг отказался. Сказал, что так его могут другие маги обнаружить. Нет, а может, и на самом деле он воин, а магом только прикидывается? Только вот непонятно, зачем ему это…

Взгляд варвара перескочил на фигуру плавно скользящего рядом с магом эльфа. Вот уж кто на воина никак не похож! Движения плавные, будто женские. Красивые, изящные. И фигура сзади… очень даже привлекательная. Так и хочется…

Нанок испуганно отогнал ненужную мысль. Беодл, да он же о мужчине (пусть даже он распроклятый эльф) думает, как о женщине! Ужас какой! Вот что значит с цивилизованными пообщаться, сразу скверных привычек наберешься, противоестественных и негуманных. Неэльфийских, точнее, потому что эльф это, а не человек. Вот, например, когда он, Нанок, только спустился с гор (цивилизованные эти отчего-то добавляют все время «с саксаула слез»), он только вино и употреблял из спиртного. А теперь свободно пьет и мерзкое пиво, и непонятную водку родом из загадочной Гардарики, что самого трезвого крепкого варвара с ног сбивает на раз. Сильны, должно быть, люди в этой самой Гардарики, если такое пить могут ведрами, как о том менестрели баллады поют. И ведь не все врут, бродяги, он самолично надпись на посудине с водкой (как ее там? Ага, пузырь!) видел. Ему так и прочитали – одна шестнадцатая ведра. То есть в ведре таких шестнадцать штук! Ему, Наноку, и одной хватило, а им, видишь ли, шестнадцать подавай!

Но это все чепуха, спиртное для мужчины любое не зазорно, даже кумыс этот отвратительный, что степняки готовят. Он однажды попробовал эту дрянь, потом полдня плевался. Правда, ему сказали, что кумыс был несвежий. А фиг ли тогда попробовать предлагали, если несвежий? Правильно он тогда степняку тому два зуба выбил…

Нет, это не так страшно. Вот когда он других привычек набраться успел? Таких, что мужчиной залюбовался (пусть даже таким красивым… О Беодл!). Нет, даже мысли об этом из головы выбросить, а то распроклятый маг еще, чего доброго, подслушает, кто их знает, магов этих, на что они способны. Будет потом с грязными намеками подкатывать, они же все не в своем уме, маги эти. Придется тогда его прикончить, а колдунов убивать, говорят, тяжело.

Тем более этот вроде как союзник, а у кассарадцев не принято союзников убивать. И предавать не принято, в отличие от этих, которые цивилизованные. Даже пословица есть такая… Беодл, забыл, как она звучит, но точно есть, быть не может, чтоб не было. У кассарадцев на любой случай пословица есть, наверняка и на этот тоже.

Нанок поднапрягся и нагнал-таки своих странных спутников. Как это у них водится, маг и эльф вели разговор на какие-то непонятные, а значит, неинтересные наивному и неискушенному варвару темы.

– …Лист березы усиливает подобие, а ветка омелы, наоборот, усиливает дифференциацию… – горячился эльф, соблазнительно размахивая руками.

Нанок на всякий случай нахмурился. Любой бы нахмурился, если б его диф… как-то так обозвали. Впрочем, что это он. Тил ведь на мага так обзывается, а не на него. Ох, сейчас колдун ему врежет! За такое вполне в жабу может превратить и квакать заставит. У них, магов, с этим не заржавеет, вон как глазища сверкают! Надо бы подальше отойти, еще зацепит ненароком. А ему, Наноку, в лягушку совсем не с руки. Ну не любит он комаров, не любит! Да и они его тоже, жужжат всю ночь, спать мешают. Даже укусить пытаются…

– Чушь! Ересь! Ты сам не знаешь, о чем говоришь! – Теперь руками размахивал уже Мастер Лур. Однако в лягушку эльфа превращать не спешил.

Вот это выдержка! – позавидовал Нанок. Мне бы такую, когда в карты играю.

– Вы, люди, много о себе воображаете. – Тил прожигал своего оппонента гневным взглядом. – Думаете, что все знаете! А для нас вы – как капризные дети, которые уверены, что солнце, это такой желтый круг на небе.

Варвар хмыкнул и пожал плечами. Так оно и есть, желтый круг на небе. А что, эльф этот ненормальный считает, что круг зеленый, что ли? Вот тебе и несколько тысяч цветов! Дальтоники они все, остроухие и зеленоглазые. Дивный народ, чтоб их! Правда, поют красиво, с душой поют. В стихах толк понимают, из лука стреляют отлично. Не без достоинств, что и говорить.

И еще вино у них славное. Весь мир обойди, такого напитка не найдешь больше.

– …Это противоречит всему, что написано в древних книгах! – Мастер Лур уже почти кричал. – Вы, эльфы, ничего не понимаете ни в жизни, ни в магии!

– Ваши книги не стоят той бумаги, на которой написаны! – кричал в ответ эльф своим чудным, запредельным голосом. – В жизни они понимают! В магии! Да ваша жизнь – секунды в сравнении с нашей!

– Зато ваша магия – детский лепет в сравнении с нашей!

– Вы невежда, Мастер Лур! Я не хочу больше с вами общаться! Лучше я побеседую о магии с нашим варваром, уверен, он лучше вас в ней разбирается!

Нанок остолбенел. Его сейчас, ни за что ни про что, обозвали колдуном! Доброго, безобидного варвара – мерзким старым колдуном! Да за такое можно нос на уши натянуть. На наглые острые уши! Натянуть! Вот сейчас он как натянет наглого эльфа…

Тил взял его под руку, и Нанока пробрала дрожь. Прикосновение эльфа неожиданно оказалось ему приятным. Приятным!!! О Беодл, неужели он, настоящий варвар, все-таки скрытый этот… Как их там… Слово еще такое смешное… Фей! Вспомнил.

– Уф-ф! – Эльф с трудом отдышался. – Теперь я понимаю, почему ты магов не любишь. Подумать только, этот круглоухий называет себя Мастером! Детей учит – хоть человеческих, но все равно жалко. Бедные крошки!

– А… ты бы спел что-нибудь, – предложил Нанок.

– Потом. Настроения нет. В горле пересохло от этого спора. Давно я не хотел так убить кого-нибудь. – Тил бросил в спину мага кровожадный взгляд. – Вина, что ли, хлебнуть – может, полегчает. С этими магами совсем сопьешься…

– Лучше с варварами, – предложил Нанок, жадно глядя на извлеченный кувшин.

Мастер Лур достал из своего мешка бутылку (тоже с эльфийским вином, определил Нанок по густому восхитительному аромату) и демонстративно к ней приложился. Его мешок тоже был непростой, вроде эльфийского, но с другими (хотя и схожими) заклинаниями. Чем они отличались, варвар не горел желанием выяснять.

– Хочешь? – предложил Тил. – Глотни разок.

– Ясен пень! – обрадовался варвар. – Только это ведь последний, да?

– Не беда. К вечеру дойдем до города… Тельона, по-моему… там еще купим. Сдерут за него, правда, как за королевский скипетр, ну да ничего. У леарни мы немало серебра вытрясли, а у людей наше серебро ценится еще выше, чем вино. За целебные свойства.

– Как же ты в город войдешь? – поинтересовался Нанок. – В трактире колпак твой снять придется, подозрения вызывать будет. А без него тебя вмиг опознают. Только на уши твои разок глянут и тут же опознают.

– Не беспокойся, – улыбнулся эльф. – Не опознают.

– Колдовать будешь? – догадался Нанок.

– Нет, просто парик надену. Черный. Темных волос у эльфов не бывает, никто и не догадается. Тем более мы там на одну ночь всего и остановимся.

Тил протянул варвару кувшин с восхитительным эльфийским вином. Запах был одуряющий. Нанок отхлебнул, вернул посуду эльфу. Нет, Тил молодец, такое вино сам делает. Если б он, Нанок, так умел, только этим бы и занимался. И не продавал бы ни за что, сам бы пил. Нет таких денег, что заменили бы подобное чудо. А вот Тил его, варвара, угощает совершенно бесплатно. Хороший он парень… Ох, даже слишком хороший. Да что же это такое? Уж не влюбился ли он в эльфа? Да еще мужского пола. О Беодл… Да нет, это все вино виновато. А также жара. Усталость еще. И длительное воздержание. Мужчины Кассарадских гор воздержание вообще считают для здоровья вредным, в отсутствие женщины обходясь, к примеру, овцой. Только где же в этом лесу овцу-то найдешь…

– Расскажи мне о своей стране, – попросил варвар уж совсем неожиданно для себя. – Как у вас там… насчет овец?

– Овец? Нет у нас овец, – удивился Тил. – А что до страны, то ты там еще побываешь, сам все увидишь. Вообще-то людям туда вход заказан, но для тебя сделают исключение. Потому что варвар ты исключительно наглый.

Нанок довольно ухмыльнулся. Никаких тебе непонятных словечек, все просто и понятно. Да, варвар. Да, наглый. Иначе что это за варвар? И «исключительно» – значит «шибко сильно». Оказывается, и эльф может как человек разговаривать. Только зачем-то это скрывает.

– Саро – это сплошной лес. Дивный лес, такие деревья больше нигде не растут. Дорог у нас нет, лес сам выводит тебя, куда надо, в какую сторону ты бы ни пошел. И среди чудных деревьев возвышаются прекрасные города. На людские они совсем не похожи, я не могу тебе это описать, сам все увидишь. Все… совсем по-другому.

Варвар заметил, что маг внимательно прислушивается к их разговору. Не иначе, сам намылился полюбоваться чудо-городами. А то и слямзить пару магических штуковин, за этими магами глаз да глаз нужен.

– Здорово ты на лютне играешь, – сказал Нанок, мучительно пытаясь понять, хочет ли он, чтобы эльф убрал с его плеча руку, или же нет. – Ты же говорил, что по пению тебя вмиг вычислят, а сам вон какую балладу слепил.

– Может, и вычислят, – пожал плечами эльф. – Да только погоню мы вроде нейтрализовали. Вряд ли некромант две группы за нами послал. Да и трое нас теперь, с Мастером-магом мы всех под землю уложим, пусть только сунутся.

Нанок, хоть его многие считали туповатым, вмиг понял, что это скрытое извинение для Мастера Лура. Вон как маг сразу напыжился и приосанился. Улыбается…

– Спой еще что-нибудь, – попросил варвар.

– Настроения нет, – пожал плечами Тил. – Может, позже.

– Говорят, пение эльфов обладает какими-то чарами, – подал голос маг. – Я, честно говоря, магии не уловил. Или все же?..

– Любая песня – магия, – спокойно объяснил эльф. – Если хорошая, конечно. И если у певца есть слух и голос. Эльфы просто более музыкальны, чем люди, и более чутки к стихам. У вас, людей, более в цене знатность и богатство, у нас – стихи и песни. Если поэт (или бард, как у вас говорят) действительно талантлив, все знатные девушки хотят выйти за него замуж. И неважно, из какой он семьи.

– А наши девушки ценят в мужчинах тугой кошелек да смазливую рожу, – вздохнул варвар. – Правда, еще крепкие мышцы, что не может не радовать. Хорошо, что я не эльф, мне бы вообще ничего не светило. Стихи я сочинять не умею, а уж петь…

Говоря так, он слегка покривил душой. Собственные стихи ему весьма нравились, но читать их эльфу… Нет уж, увольте! А петь он и правда не умел.

– Я думаю, ты ошибаешься, – лукаво улыбнулся Тил. – Такая фигура, как у тебя, открытость, непосредственность нашим девушкам тоже бы приглянулись. У нас это большая редкость. Ты себя недооцениваешь, дружок, тебе подружку найти, как два пальца в кабаке… Так, кажется, у вас говорят?

– Говорят, – подтвердил маг, который слушал эльфа очень внимательно.

Небось по эльфийским девкам собрался побегать, хрыч старый, подумал варвар. Ну и что, что старым не выглядит? Маг же, мог и молодость себе колдануть. Небось за триста уже…

– А еще говорят, как топором по колену. Или – как веревку на шею. Правда, тот вариант, что привел Тиллатаэль, мне нравится больше.

– Топором по колену – тоже звучит, – не согласился варвар, поглаживая рукоять топора.

Эльф, в свою очередь, выдвинул совсем уж нескромный вариант пословицы. Наверное, эльфийский. Хотя с тем представлением об эльфах, что сложился у Нанока, он явно не вязался.

Затем Тил и Мастер Лур ввязались в очередную дискуссию о чем-то уж совсем непонятном. Варвар заметно заскучал. Нет бы, чтоб как нормальные люди, побеседовать о простых и приятных вещах – о вине, скажем, или о женщинах, или о драке. О сокровищах еще можно, о политике, в которой варвар, правда, ничего не понимал, но слушать любил. Да хоть о погоде, лишь бы не об этой магической чепухе, да еще непонятными словами.

– Похоже, наш Нанок заскучал, – опомнился вдруг маг. – Давай-ка сменим тему, Тиллатаэль. Неудобно как-то.

– Что вы, ваша беседа очень интересна и познавательна, – блеснул варвар ученым словом.

Тил весело засмеялся, незаметно подмигнув ему.

– Все равно привал пора делать, – сообщил он. – Мы взяли такой темп, что у меня уже ноги не идут. Правда, до города доберемся раньше, чем рассчитывали.

Привал – дело хорошее, подумал варвар. Давно пора уставшие ноги размять, да и желудок уже непонятно чего хочет. Жрать, наверное. То-то кишка по кишке елозит, еще чуть – и друг друга глодать начнут. Вина опять же выпить можно. Правда, для этого необязательно привал устраивать. Вино – дело хорошее и во время пути. Особенно, если эльфийское.

Тил тут же набросил на лук тетиву и отправился на охоту. Варвар сбросил полупустой дорожный мешок и пошел добывать сушняк для костра. Маг остался караулить место. Зачем, интересно? Чтобы не заняли? Да кому тут быть-то, в лесу. И место всегда другое можно подобрать, даже если какой-то сволочи приспичит облюбовать именно это. Работать ему просто не охота. Сачок, Беодл его раздери, как и все маги.

Нанок продирался по лесу, стараясь запомнить свой путь. Он же не эльф какой, чтобы его лес сам, куда хочешь, выводил. Его-то, Нанока, нипочем не выведет. Хотя он даже деревья не рубит. Не потому, что такой уж хороший, – Тил запретил. Негоже, говорит, лес обижать, он нам защита, опора и еще что-то. Забыл. Не эльф забыл, ясное дело, эльфы вообще ничего забывать не умеют. Он забыл, Нанок.

О, вот подходящая валежина. А вон еще сухое дерево, даром что из земли торчит. За такое эльф не осудит, оно все равно уже сдохло. Или что там деревья делают, когда засыхают?

Нанок поднапрягся и вырвал сухую осину прямо из земли, с корнями вместе. А что мелочиться, корни тоже горят. Не как кора и даже ветки, похуже, но все-таки.

Теперь надо и валежину подобрать. Только как, обе руки заняты? А, можно осину переложить на плечо, придерживая одной рукой, а второй забрать деревяшку тупую. Хорошо, что он, Нанок, сильный, не придется второй раз бегать.

На обратном пути пришлось-таки попетлять. Лес этот зеленый, Беодл его раздери, никак не хотел пропустить доброго и милосердного к нему варвара на место стоянки. Сколько раз он просил эльфа научить его обращаться к лесу, так и не научил, зеленоглазый…

В смысле гад остроухий, конечно. Да что это такое, во имя Беодла? Уж не околдовал ли его Тил? Говорят, что эльфы различий между мужчинами и женщинами вообще не понимают. Один мужик божился, что сам это читал в какой-то книге. Врал, наверное. По его роже вообще не скажешь, что он читать умеет. Вон эльфийская колдунья Эланиэль из баллады, та упомянутую разницу отлично понимала. Или эльф говорил из балды? Раз обидчиков своего парня на клочки порвала, значит, понимала.

О, а вот и стоянка. Вышел все-таки. И Тил уже стоит, а у его ног – пара крупных зайцев. Быстро он их добыл, ничего не скажешь. Вот уж с кем точно голодным не останешься. А маг этот, чтоб ему, вообще существо крайне бесполезное. Даже фейерверки ни разу не колданул.

Нанок свалил дерево у ног эльфа, рядом с добычей. Достал секиру, начал срубать ветки. Маг – наконец-то делом занялся – достал из своего бездонного мешка топорик и принялся ему помогать. Совесть, наверное, проснулась. Может, пока такое дело, попросить и свой мешок магией покрыть, чтобы тоже бездонным стал? Или хотя бы фейерверки устроить…

Вскоре на поляне запылал костер, на вертеле весело поджаривалась добыча, только что не повизгивая от радости. Варвар сел, протянув уставшие ноги и приложился к предложенному эльфом полупустому кувшину. Ему было хорошо.

Ели в молчании. Эльф, правда, умудрялся между делом тренькать на арфе одной рукой. Во второй же у него была зажата вилка, которой он орудовал с изрядной сноровкой. Глядя на быстроту его движений, Нанок в который раз удивлялся, как он до сих пор не выколол себе глаза. Маг тоже ел вилкой, но степенно и обстоятельно. Сам же варвар, ухватив половину заячьей тушки рукой, просто ел. Причем с наслаждением, непонятным этим цивилизованным, будь они хоть трижды эльфами и четырежды магами.

– Спой, – попросил варвар, тщательно прожевав. Чтобы не нарваться на очередное нравоучение о манерах со знакомым припевом «варварство».

– За едой? – ужаснулся эльф. – Ты с ума сошел! Этикет…

– Плюнь, – хладнокровно парировал Нанок. – Не во дворце, чай, жрем, в лесу…

– Я, чтоб ты знал, всю жизнь в лесу живу, – обиделся Тил. – Даже когда во дворце.

– Забей, – отмахнулся варвар. – Кого стесняться? Нас здесь трое, никто не расскажет.

– А, – весело махнул рукой остроухий. – Да ладно! Правила, они тем и хороши, что их всегда можно нарушить, верно?

– Не согласен, – покачал головой Мастер Лур.

– Не будь занудой, – попросил Нанок. Маг аж поперхнулся. Должно быть, слова такого не знает, понял варвар. А все туда же, пальцы гнет, слова непонятные говорит…

– Впрочем, мы, маги, никогда не пренебрегаем возможностью получить новые знания и впечатления, – ловко вывернулся маг. – Даже если приходится нарушать эти правила, которые лично меня уже просто достали.

Эльф звонко расхохотался. Нанок выпучил глаза. Что только эти цивилизованные не делают, чтобы унизить бедного варвара. Наверняка и эти самые пикеты… нет, вроде этикеты они соблюдают исключительно в его присутствии. Чтобы показать, что-де темный и неграмотный, только с саксаула спустился. А сами небось всю жизнь руками жрут в три горла…

– Спою на ходу, – решил эльф. – Все равно я уже наелся. Не хочу арфу пачкать.

– То есть привал окончен? – уныло осведомился Нанок. Его ноги говорили, что он еще толком не начинался, хотя желудок считал, что жрать больше не нужно. Вообще не нужно. Никогда в жизни.

– В городе отдохнем, – сообщил маг, поднимаясь.

Нанок с сожалением посмотрел на оставленную часть тушки и, решившись, прихватил ее про запас. Мало ли что там желудок говорит! Он сам не знает, чего ему надо, то – жрать хочу, то – жрать не хочу. Его нормально понять можно только в одном случае – когда пронесет.

– Идем, – со вздохом согласился варвар, поднимаясь с земли.

Они снова двинулись в путь, и эльф запел. Голос его то поднимался к небесам, то опускался вниз. Казалось, весь мир сузился до размеров арфы. И были в нем лишь они трое и герои песен. Причем от мага Нанок с удовольствием бы избавился – третий лишний.

То звон мечей, то любовный шепот, то потрясающие по силе заклинания, то блеск сокровищ и их проклятие мелькали перед ошеломленным варваром. Голос эльфа звенел, то маня в запредельные дали, то требуя чего-то, то умоляя, то проклиная. Нанок уже не понимал толком, на каком он свете. Остался лишь лес и голос, потрясающий, пронизывающий до костей голос. Он чувствовал, что по лицу его текут слезы, но даже в голову не приходило стыдиться их. Плевать, что там достойно мужчины, а что нет! Сейчас это не имело значения. Только одного хотелось ему в этот миг, чтобы этот голос не замолкал ни на секунду…

– Город уже, – вырывая варвара из волшебного сна, прозвучал голос мага.

Сказка кончилась, исчезла в загадочной дали.

Нанок исподлобья взглянул на спутника и с изумлением увидел, что по щекам волшебника тоже текут слезы. Враждебность тут же исчезла бесследно. Не такой уж он сухарь, этот Мастер Лур, каким хочет казаться. И его душа тоже открыта прекрасному. Конечно, далеко не так сильно, как душа некоего возвышенного и чувствительного варвара…

– Действительно, город, – удивился эльф. – Надо же, как время летит! За песней и не заметишь… А ведь засветло успели, а? Просто молодцы, не то торчали бы здесь до утра, пока стража ворота бы не открыла.

– Здесь нет ворот, – сообщил Мастер Лур. – Тельон – единственный город в Ледании, в котором ворот отродясь не бывало. А может, и во всем мире – где еще найдешь таких дураков, что без крепостной стены живут?

В Кассараде, мог бы ответить варвар, но промолчал. Горцы никогда не строили крепостных стен. Если селение есть кому защищать, врага отобьют, а если нет, никакие стены не спасут.

– У нас, в Саро, нет ни одного города, защищенного стенами, – сообщил эльф. Похоже, он всерьез обиделся на «дураков».

– Я имел в виду людей, – примирительно сказал маг.

Тил тут же расслабился. Какие они все же чувствительные, эти эльфы! Вот его, Нанока, как только не обзывали, а он и не обижался почти. Ну пару-тройку голов разбил, так они же все равно тупые.

Ворот у города действительно не было, зато была придорожная застава, более напоминающая небольшой укрепленный форт. Располагалась она, ясное дело, у самого въезда в город. Понятно, есть там ворота или нет – дело десятое, а въездную пошлину все одно изволь заплатить. Цивилизованные, Беодл их раздери, никогда не упустят случая монету слупить.

Эльф надел обещанный парик. В нем он, конечно, на эльфа не походил вовсе, скорее на леданского дворянина, притом знатного. Даже куртка его лесная смотрелась дорогим камзолом… Эй, да она не казалась, она и стала камзолом!

– Наша одежда выглядит так, как мы пожелаем, – пояснил Тил в ответ на невысказанный вопрос Нанока. – Это даже не магия, это… В общем, не магия, и все.

У ворот форта их встретили стражники.

– Так, кто тут у нас… Трое, лошадей и повозок нет. Подозрительно, кстати, что нет… – просипел пропитым голосом один из стражей. Нанок мог бы сказать, что он не обременен избытком интеллекта, если бы знал слова «избыток» и «интеллект».

– Надеюсь, нас не заставят здесь отчитываться о лошадях, – надменно произнес Мастер Лур, и стражник сразу как-то усох. Видимо, на место его ставили уже не первый раз, и довольно болезненно. Во всяком случае, вопрос о лошадях он поспешил закрыть.

– Этот варвар с вами? – поинтересовался другой стражник.

– Будьте добры, не называйте нашего телохранителя варваром, – вмешался в разговор Тил. – Он куда воспитанней некоторых так называемых городских стражей.

Варвар остолбенел. Услышать такое из уст постоянно честившего его эльфа было для него полной неожиданностью. Этак еще и цивилизованным назовет, и в рыло дать нельзя, стража рядом… Ничего, он еще припомнит ему…

– Девять медных монет, – объявил страж. – Если трое бла-агородных господ соизволили прибыть в наш город без лошадей и экипажей…

Маг невозмутимо расплатился, не обратив внимания на явственно звучавшую в голосе стража издевку. Так, как и полагалось важному господину из хорошей семьи.

– Проходите, – пробурчал страж. – И учтите, особенно вы, бла-агородный господин телохранитель, оружие в черте города обнажать только для самообороны. Дуэли в черте города запрещены. Законы у нас суровые, бла-агородные господа…

У Нанока зачесались кулаки дать нахалу по роже. Впрочем, подобное желание возникало у него всегда, когда он видел стражника. И неважно, в какой стране это происходило.

– Спасибо, мы учтем ваши советы, – невозмутимо ответил маг, проходя мимо стражей.

– Добро пожаловать в славный город Тельон, – провозгласил стражник, отходя в сторону. И вполголоса, но так, чтобы слышали все трое: – Понаехало лимиты, блин!

Солнце уже стремительно закатывалось за горизонт, наползали быстрые летние сумерки.

– Надо бы найти подходящую корчму, – сказал эльф.

– Я тут был когда-то, – сознался маг. – Есть одно местечко – «Пять мечей», кажется, – там есть всегда отличное импортное пиво, что редкость в Ледании.

– Ненавижу пиво, – скривился эльф.

– Тогда можно в «Саблезубой свинье», – предложил маг.

– Можно и в «Саблезубой», – согласился Тил. – Приличное хоть местечко?

– Дорогое, для бла-агородных господ, – хмыкнул маг, точно копируя интонации стража.

– Ну хоть там, может, чисто, да если еще без клопов… Ладно, пошли.

Через пару кварталов Тил неожиданно остановился.

– Извозчика надо взять, – деловито предложил эльф. – Где это видано, чтобы знатные господа пешком ходили? В ногах правды нет…

– Ее вообще нет, – сообщил варвар, радуясь, что хоть что-то знает. В последнее время его мучили комплексы неполноценности, грозящие перейти в депрессивный психоз… О Беодл, да где же он таких словечек успел нахвататься?

– В ногах – особенно, – подчеркнул эльф и свистнул-таки извозчика.

Синий фаэтон мигом домчал их до нужного места. Корчма, а точнее, гостиница, имела два этажа и выглядела куда лучше, чем все клоповые норы, виденные варваром, вместе взятые. Это здание больше напоминало роскошный городской особняк какого-нибудь барона или графа, чем обычную корчму. Маг расплатился с извозчиком, и троица двинулась к входу в «Саблезубую свинью». Название, кстати, никаким аристократизмом отнюдь не блистало.

Мимо них неслышно скользнула какая-то женщина в алом балахоне. Женщины вообще-то любят яркие раскраски, чего мужчинам никак не понять. Что может быть лучше черного или серого цвета, в глаза не бросается, и грязь не очень видна. Эльфы с их зеленым – тоже понятно, в лесу ни одна ворона не заметит, про людей и слов нет. Но вот желтый! Оранжевый!! Красный!!! Совершенно бесполезные цвета с точки зрения любого нормального человека. К которым, без всякого сомнения, относился один сообразительный и наблюдательный варвар.

Мастер Лур, едва женщина поравнялась с ним, резко остановился и даже отшатнулся. Нанок успел подумать, что красный цвет магу нравится не более чем ему, но тут же понял, что дело куда серьезнее. Оба – и женщина и маг – одновременно воздели руки, готовясь бросить заклинания. Воздух между ними явственно загудел от напряжения.

– Про́клятый! – сквозь зубы процедила женщина.

– Ассисяй! – прорычал в ответ Мастер Лур, плетя пальцами сложные жесты.

– Поджигатель мира!

– Убийца магов!

– Уважаемые, – вклинился в их разговор вежливый эльф, – может быть, отложим старые распри? Или вас обоих потащат в темницу «Петушиного часа». Здесь, в Ледании, почему-то не очень любят магов, знаете ли. Колдуний из «Ассисяй» тоже.

– Не встревай, шлюха эльфийская, – бросила колдунья. Маг и варвар, как по команде, уставились на ассисяйку. – Да-да, я вижу, что ты не мужчина, этих дураков (кивок в сторону мага и варвара) ты еще могла бы облапошить, но не меня, Направляющую из Ордена Защитников Мира. Я твою личину насквозь вижу!

Нанок тоже попытался увидеть личину насквозь, но перед ним был все тот же эльф… или все-таки эльфийка (эльфина?). Зеленые глаза так и сверкают, вот-вот ответит чем-то совсем уж убийственным. Но ассисяйка не умолкала:

– А за «Ассисяй» (такой взгляд мог прожечь варвара насквозь, а мага даже не затронул) я спрошу лично с тебя, колдун! Каждый Поджигатель мира должен быть уничтожен!

– То есть каждый маг-мужчина, – спокойно прокомментировал маг. – Ох и термины у этих ведьм, закачаешься! – Он обращался уже к своим попутчикам, словно читая лекцию в классе, и даже как будто не смотрел на закипающую колдунью. – Эти чокнутые бабы считают, что мужчина, владеющий магией, способствует мировому пожару. Было в их секте…

– Ордене! – гневно поправила его ассисяйка, она же Направляющая.

– …такое пророчество, подписанное вроде мужчиной-магом: «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем!» Только чушь это все, никаких буржуев на свете нет.

– Я с тобой еще посчитаюсь! – в ярости взвыла злая баба. – Не в городе, а когда вокруг никого не будет. Вот тогда ты и получишь свое, подонок!

Ругаться ругается, а в драку не лезет, смекнул варвар. Видно, слова эльфа… то есть, что ли, эльфийки (или эльфины?)… даром не пропали. Боится колдунья синерясых, это сразу заметно. Да и Мастер Лур тоже больше пугает, драться на деле тоже не желая.

– Иди свой дорогой, ассисяйка. – Мастер Лур демонстративно повернулся к колдунье спиной, но Тил (как же ее зовут на самом деле?) и Нанок продолжали караулить каждое ее движение. Нет ничего в мире опаснее разгневанной женщины!

– Моя Сила бросит тебя в ад! – гордо объявила Направляющая и отправилась дальше, не забывая через каждые несколько шагов оглядываться и бросать на мага испепеляющие взгляды. Впрочем, тот тоже был крепким орешком – камзол его даже не задымился. Маг все-таки, а не кто-нибудь.

Мастер Лур ответил ей изощренным ругательством. Магическим, наверное. Не может же быть, чтобы маг просто так ругался, как пьяный сапожник. Против обыкновения, Нанок понял все, что сказал маг, – редкий случай, надо признать. Но заклятие (если это было оно) не произвело на женщину в красном никакого эффекта.

– Пойдем, – предложила эльфийка, когда Направляющая скрылась за углом.

Они гуськом двинулись к входу в гостиницу, Тил – первый (тьфу! В смысле первая. С ума сойдешь с этими эльфами разного пола!), Нанок – второй, а маг – замыкающим. Нанок невольно залюбовался стройными ножками эльфа, и тут его осенило. Да ведь это его странное влечение к Тилу никакое не извращение! А, напротив, самое естественное желание обаятельного мужчины в самом расцвете сил добиться постельного внимания симпатичной девушки. А значит, какого хрена! Мало ли что она эльф женского пола! Не овца все-таки…

Нанок неожиданно понял, что влюбился. Еще не видя ее настоящего лица (мужская личина не в счет), он желал, чтобы она принадлежала только ему. За один голос. За лукавый взгляд. За зеленые глаза с искорками где-то внутри. За плавность и порывистость движений. За это ее постоянное «варварство», что раньше так бесило его. Она – та единственная, которую он столько лет мечтал встретить. Только… Зачем прекрасной эльфийке (наверняка знатной, по манерам видно) нужен простой, туповатый варвар, ничего уже не понимающий в этом проклятом мире? Не имеющий голоса, сочиняющий неуклюжие стихи, которые вдобавок не может даже записать? Знающий только одно – как секирой махать…

На плечо ему опустилась рука. Варвар вздрогнул и обернулся, положив руку на рукоять секиры. За спиной стоял Мастер Лур, улыбаясь особой, чисто мужской улыбкой. Смысл ее был кристально ясен: «Вперед, парень! Она всего лишь женщина. Будь понастойчивей, и она – твоя». Маг подмигнул, и Нанок ощутил, как ему полегчало. Она – женщина, пусть даже эльфийка, а он – мужчина. Может быть… да все, что угодно, может быть!

В гостинице оказалось множество свободных номеров. Ничего удивительного, знатные люди в такое захолустье едут крайне неохотно, а прочие предпочитают более дешевые местечки. С них запросили по три пальца за комнату, и Мастер Лур, не моргнув глазом, заказал отдельную для каждого. Вот что значит маг, всегда деньжищ немерено. Нанок даже успел на минуту пожалеть, что он не маг, а потом вспомнил, что доброй драки колдуны, как правило, избегают, и жалеть перестал. Ну что за жизнь без драки, хотя бы доброй?

Мальчик-коридорный проводил их на второй этаж, показал апартаменты. То есть комнаты, но очень шикарные. Маг, продолжая играть богатого аристократа (хотя почему играть? Может, он и в самом деле им был), дал пареньку на чай пару медных тумаков. Коридорный отдал им ключи и тут же испарился в неведомом направлении. Варвар сильно подозревал, что пошел пропивать заслуженные чаевые.

Комната была непривычно богатая. Нанок сбросил сапоги и разлегся на кровати. Рядом была ванная комната, эти аристократы не могут без ежедневных омовений, но варвар ее игнорировал. Пить ему не хотелось, а зачем еще человеку вода?

Чуть слышный стук в дверь прервал его сон. Варвар мгновенно подхватился с кровати, замер у двери с секирой в руке.

– Войдите, – предложил он.

Дверь распахнулась, и в комнату вошла девушка. У Нанока перехватило дыхание, так она была красива. И кого-то она ему напоминала…

– Ты всегда так встречаешь девушек? – спросила она голосом Тила.

– Ты! – Нанок на секунду остолбенел. – Ты – Тил! Как тебя зовут на самом деле?

– Тиллатаэль, – засмеялась она. – Тила. Это мое настоящее имя. И мой настоящий облик. Надеюсь, он тебя не разочаровал?

– Ух! – только и мог сказать Нанок, но взгляд его был достаточно красноречив.

– Эй! – Быстрый и кокетливый взгляд. – Ты что, говорить разучился?

– Ух, – подтвердил варвар.

Девушка рассмеялась.

– Ну хоть что-нибудь скажи, – попросила она. – Беда с вами, мужчинами…

– Я… это, может, стихами? Это… так проще.

– Это твои? – спросила девушка совсем другим тоном. Нанок кивнул. – Очень хорошо… Я и не думала, что ты умеешь вот так…

И неожиданно подошла вплотную и поцеловала. Варвар оторопел, но не настолько, чтобы не откликнуться на поцелуй. Руки ее легли на его плечи. Нанок попробовал обнять ее и уронил топор, который так и держал, оказывается, все это время в руках.

– Экий ты неловкий, – укорила его девушка.

– Уф! – Варвар с трудом приходил в себя. – Не играй со мной, Тила, или я за себя не отвечаю. Мы, дикие варвары, люди импульсивные и темпераментные…

– Ничего, буду отвечать за тебя сама. Ты же сам сказал: «Подойти к тебе как, не знаю». Я просто подсказала. Чего же ты так испугался?

– Ты хочешь сказать?.. – Не все варвары отличаются сообразительностью. Особенно в такие моменты. Во всяком случае, один тупой варвар с испуганным сердцем внутри…

– Я люблю тебя, – просто сказала девушка. – Иди ко мне, дикий варвар. Ты – человек, я – эльфина, так странно все… И… нет, об этом ни слова. Не сейчас. Иди же ко мне!

Варвар все еще неловко, но с нарастающей страстью обнял ее, губы слились в поцелуе – сладком и долгом, как жизнь эльфа. Или эльфины.

Тила щелкнула пальцами, лампа погасла. Ее руки скользнули под его рубашку, обжигая кожу. Губами он коснулся ее шеи, Тила прерывисто вздохнула.

– Я люблю тебя, – растворились в прерывистом дыхании вечные слова. И ночь поглотила их, жаркая, прекрасная летняя ночь. Страстная, загадочная и зовущая. Подобной которой никогда не было в этом мире…

(обратно)

Глава 11

Охота – занятие, как известно, для господ благородных. Лишь они понимают в ней толк. Лишь они способны оценить заливистый лай гончих, свистки егерей, азарт погони за зверем. Лишь они проскачут полкоролевства вслед за заморенным зайцем, только бы увидеть восхищенные улыбки дам. Да, впрочем, господа благородные и на охоту-то, скорее всего, выезжают, чтобы вволю пофлиртовать. Как в общем-то и дамы.

Принц Орье охоту не любил. Хотя и участвовал в ней постоянно. Как же иначе, принц все-таки, попробуй тут откажись. Казалось как-то нечестным, неправильным загонять всей толпой несчастного оленя. Или поднимать медведя. Или травить кабана. Кавалькада вооруженных разряженных дворян, свора обученных собак, толпа егерей – против одного затравленного несчастного зверя. Это – азарт? Это – риск? Смешно!

Как и обычно, Орье старался держаться подальше от этих забав. Едва только гончие взяли след оленя, принц незаметно приотстал от толпы азартно орущих придворных, после чего двинулся в сторону городка Пелт.

Лемура с ним не было. Ну не может шут принимать участие в охоте. Не может и не должен. Да он всех зверей своими колокольчиками распугает. Не говоря уже про низкое звание. И неумение держаться в седле (ха! Это сын конюха-то не умеет? Тупы господа придворные, ох как тупы). В общем, чтобы не навлечь на своего друга недовольство знати, всякий раз приходилось оставлять Лема во дворце. И отчаянно скучать на этой охоте.

Впрочем, теперь можно было и вернуться. Все равно все при дворе уже привыкли, что принц возвращается во дворец один. Не считая охраны, само собой. Но, поскольку охраняли его два (из пяти во всем Квармоле) королевских ассасина, заметить ее было непросто. Ассасины умели прятаться не хуже эльфов в лесу и еще каким-то образом умудрялись не отставать от лошади. Орье относился к ним с изрядным уважением. Неплохо было бы попытаться перенять у них кое-какие небесполезные умения, но Орден свято хранил свои тайны. Впрочем, были в этом и свои преимущества – никто, кроме короля той или иной страны, не мог нанять ассасина на службу. Многовековые традиции блюлись свято, никто до сих пор даже не представлял, где располагается резиденция Ордена. Даже как связаться с ассасинами, знали далеко не многие. Орье – знал, потому что был наследным принцем Квармола. Ему просто полагалось это знать.

Крики и лай собак постепенно удалялись. Хотя азарту в них явно добавилось. Видимо, добыча (а точнее, жертва) была почти настигнута. Принц пожал плечами. Он никогда не одобрял бессмысленных убийств. Как и любой здравомыслящий король (ну или будущий король). Жаль только, что подобный сорт монархов встречается нечасто…

Лес постепенно редел. Тропинка вскоре должна была привести к проселочной дороге. Сомнений в этом не было, не первый уже раз ехал принц этим путем. Проехать редкий березняк. Миновать дубовую пущу. Вот сейчас будет поворот…

В этот момент на него напали. Четверо неизвестных, чьи лица скрывали черные маски, появились из-за деревьев внезапно. Орье оглянулся, где же охрана. Ни одного ассасина не было видно. Возможно, просто отстали. Случай, конечно, небывалый, но чего только в жизни не случается? Однако без них будет нелегко…

Секундное колебание дорого стоило ему. Один из нападавших ловко подсек коню сухожилия, и тот с жалобным ржанием рухнул на землю. Принц, не задумываясь, сделал все, как учили его мудрые наставники, – вытащил ноги из стремени и сгруппировался. Падение оглушило его, замедлив на время движения, но долгие изнуряющие тренировки лучших мастеров не пропали зря – тело его действовало само. Откатиться в сторону, встать на одно колено, выхватить из ножен легкий клинок. Теперь – подняться на ноги…

Последнее сделать он уже не успел. Свистнул меч, и принцу пришлось закрываться. Остальные убийцы были чуть дальше, и Орье решил рискнуть. Перекатившись по земле, он ловко полоснул мечом по ноге противника. Удар прошел, из-под тонкого лезвия плеснула кровь. Нога нападавшего подломилась, и он с воплем упал.

Принц быстро откатился в сторону и встал наконец на ноги. Один противник выбыл из боя, осталось всего трое. Всего! Не так уж мало для человека, ни разу не бывшего в настоящей схватке. Он даже в дуэлях не участвовал. Ну кому в здравом уме придет в голову мысль вызвать на дуэль принца? В мире полно других способов свести счеты с жизнью…

Убийцы действовали на удивление слаженно и умело. Очень скоро Орье понял, что дело принимает плохой оборот. Удары следовали один за другим, с пугающей ритмичностью. Пока ему удавалось уходить от них, постоянно отступая, но долго так продолжаться не может. Жаль, нет при себе метательных ножей, кому же в голову придет взять их на охоту? Лук – другое дело, но он остался приторочен к седлу бьющегося на земле скакуна. Да и много ли от него толку в такой схватке?

Улучив момент, Орье обнажил кинжал. Проку от него не слишком много, но уж точно побольше, чем от лука. Теперь некоторые выпады получалось парировать кинжалом. И все равно исход схватки явно клонился не в его пользу. Будь это на гладиаторских боях (которые в Квармоле хотя и были официально запрещены, тем не менее не только успешно проводились, но и собирали среди зрителей немало представителей знатных семей – конечно, в масках, чтобы не быть узнанными), Орье не поставил бы ни дубара на себя.

Оп! Один из многочисленных ударов достиг цели, располосовав рукав камзола. Боли Орье не почувствовал – скорее всего, рана не опасна. Будем считать, что это царапина, все равно нет ни секунды, чтобы осмотреть рану.

Нападающие заметнообрадовались этой маленькой удаче. Темп увеличился, что Орье было отнюдь не на руку. Но вот об осторожности враги явно подзабыли, расслабились, почуяв скорую победу. Самое время напомнить, что не такая она и близкая, как вам кажется, господа убийцы…

Принц заученным движением скользнул вправо, уходя от выпадов левого. Тот, что в середине, не мог удачно ударить, Орье был с неудобной для него стороны. На пару секунд принц остался один на один с правым противником. И сразу же бросился в атаку, понимая, что медлить нельзя. В запасе было не более двух-трех секунд. Вывести убийцу из строя надо с первой же атаки, пока его товарищи не ударили в спину.

Поймав чужой клинок кинжалом, принц сделал шаг вперед и пронзил мечом грудь противника. На мгновение его охватил страх – что, если оружие застрянет? Но в следующий миг с отвратительным скрежетом меч покинул грудь раненого. Орье мгновенно развернулся – вовремя! Лязгнул, высекая искры, о подставленную сталь быстрый «скорпион», следом – удар от второго убийцы.

Всего двое! Это уже дает шансы, как ни умелы и ни опытны враги, их не обучали лучшие в мире мастера, как наследника короны. Один против двоих – это уже реально.

Принц допустил ошибку, расслабившись, и тут же за это поплатился. Ловкий выпад, неуверенная запоздалая защита, быстрый захват – и оружие Орье вылетело из руки.

Принц, не раздумывая, метнул в лицо противника кинжал. Тот ловко отбил его «скорпионом», но потерял на этом мгновение, которого и хватило Орье, чтобы броситься к мечу. Хватило даже, чтобы успеть подобрать оружие. Понимая, что развернуться лицом он уже не успеет, принц быстро откатился в сторону. Вовремя – свистнул за спиной разрезаемый сталью воздух. Поздно, господа убийцы, он уже на ногах и вновь при оружии. Жаль, конечно, утерянного кинжала, но пожертвовать им было необходимо. Теперь он в руке одного из убийц, того, что пониже, с торчащими из-под маски рыжеватыми клоками волос. Это тоже не слишком радует. Вот тебе и расплата за миг беспечности! Радуйтесь еще, ваше высочество, что не пришлось заплатить дороже…

Враги приближались осторожно, не спеша. Они уже оценили мастерство принца и рисковать больше не хотели. Одно дело – пустить кровь ни разу в жизни не дравшемуся сопляку, другое – одолеть человека, который одному из их товарищей перерезал сухожилие на ноге, а второго так и вовсе заколол, как свинью.

Над ухом свистнула стрела. Принц, парировав очередной удар, бросил быстрый взгляд в том направлении, откуда она прилетела. Так и есть, новоявленный хромой добрался до его лука и теперь спешил продемонстрировать собравшимся свою незавидную меткость. Хорошо еще, что стрелок из него аховый… или он просто не привык стрелять с колена? В любом случае, новой опасностью лучше не пренебрегать.

Орье имитировал атаку сначала на правого, потом на того, что стоял слева. Оба успешно отразили удары, чуть отступив при этом. Принц метнулся в образовавшийся проход. Его пытались ударить в спину, но оба противника помешали друг другу. Спину обожгло болью – чей-то клинок все же достал в последний миг, но явно несильно. Орье уже бежал, занося меч, к незадачливому лучнику. Из-под маски блеснули широко распахнутые в ужасе глаза, убийца вскинул лук в тщетной попытке отразить удар. Сверкнула сталь, свист рассекаемого воздуха – и противник свалился под ноги принцу. Вставать он больше явно не собирался. То ли устал, то ли просто умер.

Орье развернулся, ловя на гарду меча новый удар. Противник сумел удержать его клинок, зацепив своим, его напарник в тот же миг нанес свой удар. От верной смерти принца спасла только случайность – он как раз старался сместиться в сторону, чтобы освободить меч из захвата. Выпад прошел мимо, пощекотав левый бок. Пока нападавший боролся с инерцией, Орье сделал шаг вперед и толкнул на него второго. Тот не удержал равновесия, упал, принц бросился добивать, но его атака была четко отбита напарником упавшего. Так же как и следующая. Пользуясь короткой передышкой, принц сорвал с себя плащ, сломав при этом фибулу с изумрудом. Красивая вещь, Орье она нравилась, про то, сколько стоит, и вовсе разговора нет, принцы денег не считают. Жаль, но не до нее, счет опять на секунды. Враги еще не успели разойтись в стороны, а плащ уже закрутился вокруг них. И тут же последовал прямой выпад, прямо сквозь голубую с золотом ткань. Мягкое сопротивление живого тела. Короткий вопль – попал, вне всяких сомнений. Принц обратным движением вытащил меч из тела (пока непонятно, живого или не очень). Быстро отскочил назад, избегая неожиданного удара. Впрочем, можно было не торопиться, последний противник только-только избавился от плаща.

– Поговорим? – предложил принц, покачивая мечом. Тот недоверчиво посмотрел на него из-под маски. Кажется, усмехнулся.

– Ты хочешь сказать, что оставишь меня в живых?

– Еще и на пиво получишь, – заверил принц. – На дюжину бочек. Ну что?

– Может, так оно и лучше, – задумчиво произнес тот, не переставая, однако, следить за клинком в руке Орье. – Если уж мы тебя вчетвером не взяли, одному мне вряд ли удастся. Ладно, договорились. Спрашивай.

– Кто вас послал? – задал Орье сакраментальный вопрос. Собственно, всем незадачливым исполнителям его задавали первым.

– Кто нас только не посылал, – усмехнулся убийца. – Мы из наемников, за любую работу беремся. В том числе и за грязную, за нее, кстати, больше платят. Командир наш – Фирон из Пельсинора, он с заказчиком и договаривался. Понятно, без лишних глаз и ушей. С нами не пошел, остался со второй засадой.

– Ага, их было даже две?

– Три. Третья там, где пересекаются две дороги. Советую ее объехать. Там еще и пара арбалетчиков имеется. Ты хоть и ловок мечом махать, сумеешь ли стрелу отбить?

– Можно попробовать, – задумчиво протянул принц. – Но лучше этого не делать. В другой раз, сейчас и без того проблем хватает. Вам хоть сказали, на кого идете?

– Сказали. А как же. Молодой хлыщ из благородных, в жизни ни разу не дрался, даже на дуэли. Вот уж подставили так подставили!

– Я и в самом деле не дрался, – сознался Орье. – Сам посуди, ну какой самоубийца принца на дуэль вызовет? Наследника престола, между прочим. Это тебе не плаха и не веревка, это измена короне, четвертование или кол – как повезет.

– Правда, что ли, принц? Вообще-то похож, конечно. Да, такой подставы в жизни не видел. Вы уж, ваше высочество, того, извиняйте. Наше дело маленькое – клинок в грудь, кошелек в карман. Вам бы со старшим переговорить, он, может, чего и расскажет. Хотя не такой он дурак, чтобы на принца посягнуть. Может, и его тоже подставили…

– Возможно, – согласился Орье. – Принца убить, это тебе не котенка зарезать. Виновных в любом случае представить нужно, иначе министр внутренней охраны, а с ним и люди помельче на плаху свои задницы потащат.

– А там и задницы рубят? – полюбопытствовал наемник. – Вот уж не знал. Но прав ты, ваше высочество, сдал бы нас наниматель, как пить дать, сдал бы. Чтобы под самого копать не начали. Вот паскудство, а? Хреново у вас во дворце живется, принц, если такие вот штуки проходят. В кабаке нож в спину воткнут – так хоть знаешь, кто и за что. Да не чужими руками: если повезет, так можно обидчика и придушить…

– Да, у нас сложнее, – протянул Орье задумчиво.

Смысл покушения ясен – освободить трон. Принца убрать легче, чем короля… Так какой смысл убивать одного за другим двух королей подряд? Там же и гвардия, и из секретной службы умельцы, и ассасины… Кстати, а где они? Может, в другую засаду попали? Тогда Фирона из Пельсинора тяжело будет допрашивать. Не умеют мертвые говорить. Или не любят. Хотя, по слухам, в секретной службе и покойников могут разговорить.

– Может, я пойду, господин принц? – нерешительно проговорил незадачливый убийца. – Черт с ними, с деньгами. На кол мне что-то не больно хочется…

– Да и четвертование, наверное, не по нраву, – усмехнулся Орье. – Экий ты, братец, привередливый. Деньги возьми, слово принца – закон. Где, кстати, лошади ваши? Мне знаешь ли, не к лицу пешком ходить. Принц я или не принц?

– Вон за той рощицей, – сообщил наемник, принимая деньги. – Спасибо, ваше высочество. Теперь мне надо побыстрее за границу попасть. Не любят наемники, когда кто-то из своих сдает. Попаду к ним – о чем хочешь пожалеть заставят. Даже о том коле, что вы упомянуть изволили. Коня вашего добьем, бедолагу, чтобы не мучился, и пойдем.

– Добей сам, у меня рука не поднимется. Ох, если б это ты ему сухожилия подсек, Творцом клянусь, забыл бы свое слово. Ну и что, что закон. Королям закон не писан. А принцы – это будущие короли. Ладно, двинулись, не ровен час, кто из другой заставы нагрянет.

Они двинулись вперед. Конское ржание заставило принца признать, что наемник не солгал. Еще несколько ярдов, и…

Четыре скакуна, довольно неказистые на взгляд принца, привыкшего выбирать среди лучших лошадей королевства, были стреножены, морды завязаны тряпками. А рядом с ними, только что спешившись, стоял высокий наемник. Плечо окровавлено, над ним торчит рукоять «бастарда». В руке – содранная с лица маска.

– Ох! – выдохнул сопровождавший принца наемник. – Это и есть Фирон!

– Привет. – Похоже, здоровяк был настроен миролюбиво. – По счастью, вы провалили задание. Клом, кроме тебя, в живых-то кто остался?

– Н-нет, – побледнев, ответил тот.

– Жаль, хорошие были ребята. Подставили нас, Клом. Вы ведь принц Орье, не так ли?

– Так, – согласился принц.

– Поздно я об этом узнал. И кто через заказчика моего заказать ваше высочество хотел, тоже. Хотите скажу, только не скупитесь. И – никакой мести, договорились?

– Идет, – согласился принц.

– Заказчика звали Донован, – сообщил Фирон. – Вроде как маг, но мечом звенеть тоже обучен, сразу видно. Хоть и молодой. Возможно, правда, и то и другое – кое-как, так тоже бывает. Так вот, Донован этот на Сугудая работает. На королевского мага.

Кто бы сомневался, подумал принц, а вслух спросил:

– С кем дрался, наемник?

– С охраной вашего высочества, – легко сознался Фирон. – Ох и здоровы, черти! Положили бы всех нас, когда бы не Донован этот. Он их вроде как заморозил, а мы добили. Тогда он и сболтнул случайно, на кого работает. А потом напал на нас. Видно, не хотел, чтобы известно стало. Всех сжег своей магией, я едва успел смыться. Вон, извольте взглянуть, Серому моему бок обжег, рожа паскудная! Так что, ваше высочество, упомянутые мной имена стоят двадцати дубаров?

Принц молча развязал кошелек и отсчитал двадцать золотых.

– Премного благодарен, ваше высочество. Пошли, Клом. Надо убираться.

Все трое вскочили на лошадей.

– Извиняйте, ваше высочество, – сказал Фирон. – Дальше нам не по пути. Мало ли как судьба сложится. У вас свои опасности, у нас свои. Желаю вам выжить. У наемников жизнь непростая, да и у принцев, как я посмотрю, не лучше. Прощайте!

– Удачи, – пожелал Орье, разворачивая коня.

Да, такая лошадка долго на королевской конюшне не задержалась бы. Мигом ушла бы на мясо – королевским гончим без разницы, какое мясо кушать. Можно и лошадку потребить, хорошие собачки, не избалованные. Хорошо, что не было бедной коняги на королевской конюшне. Иначе как принц добрался бы до дворца?

Кстати, во дворец-то нельзя. Мало того, что переполох поднимется: как же так, принц, Его наследное Высочество, в разодранной одежде вернулся, в крови весь, как последний бродяга. Да еще на чужой лошади. Крик, вопли, паника… Это еще полбеды. Приставят толпу стражей, даже в сортир с ними ходить придется. Как тогда сбежать тихо, так, чтобы никто и не заметил? А бежать надо, и срочно, раз уж Сугудай за дело взялся. Королевские стражники да гвардейцы ему не помеха, околдует их, как отца, сами принцу горло и вскроют. Или нож в спину воткнут, смотря что господин королевский маг им прикажет. А он прикажет, тут принцем быть не надо, чтобы понять. Сначала его, потом короля. Все по плану. И будет в Квармоле новый монарх на троне, Сугудай Первый. Никогда еще столь дрянное имечко не носили в Квармоле короли. А если исчезнуть сейчас, может быть, отца тронуть и не рискнет. Хотя, блин его знает, что в чародейную башку прийти может…

Да, но как же Лем? Оставить друга во дворце, так его же первым в пыточный подвал и потащат. По приказу господина королевского мага. Чтобы выяснить, куда искомый принц двинуться соизволил. Чтобы по дороге его, тепленького, и взять. Если он, ясное дело, будет еще тепленьким к тому времени.

Нет, надо все тоньше сделать, проще. Войти во дворец через подземный ход, переодеться (и раны перевязать), послать слугу за Лемом. Уединиться с ним в нужной комнате, пусть болтают, что хотят, по поводу его наклонностей. Без разницы уже. А из той комнаты, незаметно, опять же через подземный ход, покинуть дворец и скрыться в неизвестном направлении.

Принц остановил коня, развернул свои чертежи (с ними он не расставался никогда. Такую вещь чужим рукам доверить – подумать страшно) и принялся их изучать. Да, за город вел подземный ход, и не один, целых три. Вот только… Не изучал он их. Вполне могло быть так, что за давностью лет все они пришли в негодность, потолки обвалились, механизмы заржавели, ключи к замка́м потерялись. Последнее – наверняка, если там есть замки.

Но делать нечего. Вот этот ход ближе всего, до него лиги три от городка со смешным названием Пельт. До которого уже рукой подать. Ладно, так и сделаем.

Городок – скорее, даже пригород столицы – он увидел минуты через три. Проезжая узкими улочками, принц настороженно оглядывался, высматривая засаду. Сугудай предусмотрителен, вполне может статься, что тех наемников кто-нибудь страховал.

И оказался прав. Когда из неприметного переулка, рассыпая мелкие искры, полыхнула синеватая молния, Орье даже не вздрогнул. Двойной Корунд на пальце защитил его, молния ударила в принца и рассыпалась мелкими искрами. Твердой рукой успокоив коня, он направил его к цели. А вот и она, желанная, в виде колдуна немолодой наружности. Руки подняты, не иначе фаербол какой колдануть собрался. Глаза испуганные, не поймет, почему молния не сработала. Ну держись, поганец! То есть преступник короны, если говорить юридическим языком. Впрочем, сейчас не говорить надо…

Колдун все-таки успел произнести заклятие. Огненный шар вскипятил воздух вокруг… и погас. Конь испуганно шарахнулся в сторону, но Орье придержал его. Меч из ножен… Удар! Принца затошнило. Сегодня ему уже довелось убивать, но не было времени посмотреть на свои жертвы. Здесь же – вот он, убитый им колдун. Голова пополам, как гнилой арбуз, кровь, мозги… Усилием воли Орье отогнал подступившую дурноту. Негоже принцу блевать, как какому-нибудь пьяному сапожнику.

Принц послал коня галопом. Надо было поскорее покинуть городок – мало ли, сколько человек могли его выслеживать. От Сугудая всего можно ожидать.

До окраины города он доскакал без приключений. Если господин королевский маг и отрядил еще людей для своих целей, несовместимых с жизнью принца, то они остались где-то на других дорогах. Или во дворце.

Подземный ход найти оказалось непросто, несмотря на древние бумаги. Да и то сказать, что это за тайный ход, если его мог бы любой обнаружить? Раз десять принц отмерял шаги, пока не понял, что спутал направление еще на предыдущем этапе. Дело пошло легче. Отодвинув в сторону замшелый камень (сколько же лет здесь никто не ходил?), Орье обнаружил неприметную серую дверь, которую шагов с десяти вполне можно было принять все за тот же камень. Дверь оказалась с секретом, но принц и здесь справился, спасибо бумагам. Внимательно прочитал ключ к ловушкам, мере предосторожности отнюдь не лишней в тайном ходе.

И быстро двинулся вперед, одну за другой отключая ловушки.

Путь был долгим. Вдобавок никто не побеспокоился осветить длинный коридор, а заботливо разложенные некогда факелы за века успели сгнить до трухи. Потом ему повезло. Магический светильник, Творец знает, кем и когда здесь забытый (или оставленный намеренно?), загорелся сразу же, едва принц коснулся его рукой.

Дело пошло легче. Во всяком случае, ловушки отключались куда быстрее, вдобавок Орье перестал то и дело запинаться о забытые кем-то человеческие черепа и кости. В середине пути ловушек почти не было, но ближе к дворцу сюрпризы еще ожидались.

Орье уже изрядно устал, к тому же вековая пыль забивалась в нос. Принц то и дело чихал, укоряя себя за то, что не побеспокоился взять носовой платок. Ни к чему было, когда вокруг крутится куча слуг, готовых помочь при первом же чихе. Здесь же их почему-то не оказалось. Вот ведь бездельники!

Потом Орье привык и чихать перестал. Хотя противный привкус пыли в носу и на языке все равно остался. Принц развлекал себя тем, что представлял королевского мага на виселице, на плахе и на колу. От долгого пути болели ноги, это же надо полстолицы пешком отмахать. Он, конечно, хорошо тренирован, физически крепок и так далее, но вот попробуйте отмахать пешком половину города, да еще время от времени сгибаясь в три погибели.

От усталости он едва и не прозевал ту тварь. Увидел только быстрое движение и инстинктивно отпрыгнул в сторону. Тварь промахнулась, принц быстро переложил светильник в левую руку и попытался вытащить меч. Не успел, тварь снова бросилась на него, пришлось опять уворачиваться. На этот раз времени хватило, чтобы вытащить из ножен клинок.

Принц кружил вокруг твари, пытаясь разглядеть, на что она похожа. И не мог понять. Светильник давал не так уж много света, тварь постоянно скользила то влево, то вправо, пытаясь обойти принца, тот ускользал. Вместе с ними кружили их тени, так что разглядеть странное создание возможным не представлялось. Одно было понятно, пасть у нее есть. И большая. Он, Орье, предпочел бы, чтобы она была хоть малость поменьше. И висела на стене в его кабинете. У твари же по этому поводу было свое неправильное мнение.

Несколько минут они кружили в узком коридоре, потом тварь, то ли найдя принца малосъедобным, то ли просто устав танцевать без музыки, отпрыгнула в сторону и исчезла в невесть откуда взявшемся боковом проходе. Принц, убедившись, что его оставили в покое, достал план и, после недолгого изучения, изумленно покачал головой. Не было там никакого ответвления, вот не было, и все тут. Откуда взялся и что это за тварь такая непонятная, неясно. Может, древний страж потайного хода, а может, зверушка, сбежавшая из лаборатории Сугудая. Разбираться в этом у Орье не было ни времени, ни желания.

Наконец, если верить плану, он оказался под дворцом. Вскоре отыскалась и желанная дверца. Вот только она оказалась заблокирована с той стороны.

Принц покрылся испариной. Если окажется, что выйти невозможно, придется возвращаться. А время поджимает, совсем мало его осталось. Если охотники вернутся раньше, чем он успеет показаться во дворце, его начнут искать. Плохо дело!

Он взял себя в руки. Надо мыслить логически. Не может быть, чтобы блокировку нельзя было снять отсюда, ведь ход использовался как раз на случай войны. Значит, доверенный человек должен не только незаметно уходить из города, но и возвращаться. Орье тщательно изучил старые бумаги – ни слова, ни знака. Он внимательно осмотрел стену вокруг двери и неожиданно обнаружил неприметную впадину. Он потянулся было надавить на нее, но тут же передумал. Мало ли что! Орье извлек из ножен кинжал, осторожно нажал… Струя огня полыхнула в полумраке, опалив ему волосы. Принц покачал головой, руки его дрожали. Если бы он… Нет, только интуиция его спасла, только она, родимая! А бумаги эти годятся только на… нет, наследному принцу такие слова не только говорить, знать не полагается!

Дверь открылась. Да, блокировка снималась как изнутри, так и снаружи. Только вот не знающий секрета ловушки так и остался бы возле нее на века. Орье вспомнил о многочисленных останках в коридоре и зябко поежился.

За дверью оказался внутренний потайной коридор. Здесь принц бывал уже не раз и дальнейший путь прошел достаточно быстро, оказавшись в своих покоях.

Считается, что принцы не умеют одеваться сами. И раздеваться тоже. На самом деле это чушь. Все они прекрасно умеют, только надо же чем-то занять ту ораву бездельников, что праздно шатаются по коридору, называют себя слугами и почитают переодевание занятием для принцев мало того, что не подобающим, так еще и слишком сложным. Он, Орье, прекрасно управился с этим нелегким делом всего за четверть часа. После чего зашвырнул окровавленное тряпье под кровать и дернул за веревку звонка.

Слуга появился почти сразу же. Наверное, под дверью стоял.

– Позови ко мне шута, – капризным голосом приказал Орье. – Мне скучно. Эта охота меня совершенно доконала. Да скажи, пусть вина с собой захватит. Что нового?

– Герцог Некрен поссорился с супругой, – заговорщицким тоном сообщил слуга. – Прилюдно поругались, потом он так же прилюдно попросил прощения. И получил пощечину! Лемур сказал по этому поводу: «Если женщина не права, извинись… и окончательно все испортишь!» Сейчас весь двор повторяет эту шутку.

– Ладно, иди. Скажи, пусть поторопится. У меня хандра.

Это был условный сигнал. Лем, услышав, что принц требует его вместе с вином и хандрой, должен сразу понять, что миг бегства настал. Все необходимое давно было собрано и припрятано в одной из потайных комнат, деньги припасены и даже сделана на всякий случай пара схронов вдоль Леданского тракта. Правда, совсем недалеко от столицы, но кто знает, что тебе готовит будущее? Так что, если соломки достаточно, надо постелить ее, где только возможно. Правда, упадешь все равно не туда…

Раздался стук в дверь.

– Да, войдите, – капризно откликнулся принц.

Появился Лем с бутылкой вина в руке. Поклонился принцу, не закрывая двери.

– Добрый день, ваше высочество.

– Скажи, чтобы не беспокоили, – так же капризно бросил принц, рассчитывая на то, что услышит страж у двери. Может, эта предосторожность и лишняя, но лучше подстраховаться. Вдруг приспичит зайти одной из его многочисленных любовниц? А так страж дальше двери ее не пустит. И, сменяясь, передаст тому, кто займет его место: «Его высочество хандрить изволят. Просили не беспокоить».

Лем плотно прикрыл дверь, закрыл на ключ и защелкнул задвижку. Это даст им несколько лишних минут, дверь крепкая, надежная – откуда в покоях принца другой взяться? Такую плечом или клинком не выломаешь… а с топорами по дворцу ходить как-то не принято.

– Что случилось? – шепотом спросил Лем. А вот эта предосторожность явно излишняя, если их подслушивает сам Сугудай, то хоть одними губами шевели, хоть в голос кричи, все едино. А если нет, то через дверь все равно ничего не слышно, а слуховых отверстий в комнате нет, Орье их давным-давно обнаружил и собственноручно заделал, хоть и принц.

– Покушение, – коротко ответил принц. Лем кивнул головой, словно ожидал чего-то подобного. Молодец, не стал ничего выспрашивать, понимает, что надо спешить. Будет еще время для подробностей, когда из города выберутся.

– Как уходим? – деловито спросил Лем.

– Тайным ходом – на улицу Кожевников, в ремесленном районе. Там переодеваемся… О лошадях ты позаботился?

– Само собой. В трактире «Пустая бочка» на улице Кожевников в стойле стоят два отличных скакуна. Не такие, конечно, к каким ты привык при дворе, но тоже очень даже ничего. Быстрые, выносливые. Фараданские полукровки.

– Из Фарадана кони хороши, – согласился Орье. – Да ты в этом побольше меня понимаешь. Ладно, пошли, время не ждет.

Захватив припасы, деньги и оружие в потайной комнате, они покинули дворец по подземному ходу. Дом на улице Кожевников, где они в конце концов оказались, давным-давно был куплен Орье через сына герцога Некрена. Молодой герцог был не слишком любопытен, к тому же принц словно бы случайно проболтался о симпатичной блондиночке из простолюдинов. Подобная причина во все времена находила полное понимание у любого представителя мужского пола. Дом был куплен на переданные деньги; молодой герцог одобряюще улыбнулся, отдавая Орье ключи. Он вообще-то неплохой парень, не болтливый, хороший приятель. Но не друг, которому можно доверить все на свете.

Быстро переодевшись, Лем и Орье выскользнули за дверь. Костюмы были взяты не то чтобы богатые, но все же дворянские. Чтобы не задержали на воротах. Кони ведь нужны неплохие; не вяжется с ними другое платье, а у стражей глаз наметан. В общем, средней руки дворянами прикинуться было легче, чем кем-то другим.

Обещанные Лемом кони действительно ждали в стойле трактира. Орье собственноручно оседлал своего скакуна. Интересно, почему неприлично для принца одеваться самому, а одевать лошадь – в порядке вещей? Непонятно…

Привратная стража, как и ожидалось, не обратила на них никакого внимания. Двое молодых дворян на конях на прогулку собрались. С какой целью – для них, стражей, безразлично. То ли для дуэли, то ли по девкам. Им, стражам, все равно, лишь бы в городе безобразий не чинили. Уехали – и ладно, скатертью дорожка.

Вот и все! В дорогу! Из города они выбрались. Теперь пусть попробуют их поймать!

Сугудай был в ярости. Так хорошо все начиналось, все шло как по маслу. Школа Мастера Лура пала, хотя проблем доставила. Ну кто мог знать, что там Мастер Агар окажется, патрон другой школы магов. И повозиться пришлось изрядно, и потери неоправданно большие. И тем не менее это бельмо на глазу исчезло. Всех взяли – и учеников, и подмастерьев, и бакалавров. Только Мастер Агар живым не дался, да еще трех Сугудаевых слуг спалил. Силен был, ох, силен! Сила бы его пригодилась Сугудаю, очень пригодилась. И знания и способности. Плохо получилось, нелепо как-то. Слуг-то можно новых найти, вон один из учеников сам попросился. Хочу, мол, сильнейшему магу служить. Возьмите!

Да, с Агаром не повезло, но зато школы Лура нет. Был бы он сам, куда труднее пришлось бы. А так, питомцы без Учителя любимого, Мастер без учеников своих, все удачно прошло. Не без проблем, но удачно. Школу Агара потом взяли на раз, никто даже и не пикнул. Так что нет больше в Квармоле магов, кроме самого Сугудая и его слуг. Рабов, если быть точным. Рабами он их не называет, зачем без нужды людей унижать, но суть-то от этого не меняется. И они это прекрасно знают.

Но вот с принцем промашка вышла. Как он из ловушки вывернулся, невозможно понять. С тройным запасом ставил, мышь не проскользнула бы. Нет, выкрутился, даже Сугудаевы маги не помогли. Выкрутился и сбежал. Как, куда – это мы, конечно, выясним и по дороге перехватим. Но только вот время уходит. Пора ведь уже на голову и корону примерить, а проклятый принц мешает. Король – тьфу, пальцем двинь, и нет его. Ах, почему не наложил Сугудай и на принца то же заклятие! Силу пожалел, думал, глупый мальчишка уж никак не помеха, что на него заклятия тратить. Чары эти, они даже для Сугудая недешево обходятся, одиннадцатый уровень как-никак. Кто мог знать, что его сопливое высочество что-то почувствует!

И ведь не сегодня, давно принц к этому готовился, слишком уж все грамотно сделано. К отцу не побежал, понимал, что кукла отец его на веревочке, а веревочкой Сугудай вертит. Умен паршивец! Недооценил его Сугудай, недооценил. Как же, интересно, он вообще о его планах узнал? Не иначе, шут его помог. При шуте, как и при слугах, в словах особо не стесняешься, да и в поступках тоже. А он, видишь, на ус наматывал… Да когда время пришло, дружку своему наследному и сболтнул. Много ошибок сделано, слишком уж много для величайшего мага. Ну ничего. Сбежал принц – и Творец с ним. Папашку его уберем, а принца объявим мертвым. Появится – самозванцем ославим. И не пикнет никто, под сильной рукой всяко спокойней, а уж у кого она сильнее, чем у него, у Сугудая?

Некромант еще беспокоит, Тубарих этот зловонный. Много власти набрал, уж не на его ли, Сугудаево, место метит? Больно рьяно за эльфов взялся – к чему бы это? Или думает, не знает Сугудай, откуда некроманты Силу черпают? Или про то, сколько из эльфийских лесов выжать ее можно? Он, Сугудай, хоть и не некромант, а знает. Столько знает, что десять тубарихов в лепешку сплющит, квакнуть не успеют.

Но пока нужен ему некромант, еще как нужен. Ледания должна остаться без магов. И эльфов добить все же нужно, их Силу нельзя вот так взять и выпить, не человеческая она. Могут помешать, они же любят в чужие дела встревать, любят и умеют, что самое неприятное. А самому Сугудаю с ними не с руки задираться, сейчас особенно. Зачем распыляться, все надо делать основательно и спокойно. И получить за оказанную услугу то, что обещано. Ковен умеет быть благодарным, Сугудай уже имел возможность в этом убедиться.

Значит, без Тубариха ему пока не обойтись. Оставим пока его в покое, сделаем вид, что ни о чем не догадываемся, в точности, как распроклятый принц. А потом, когда время придет, так же обстоятельно и неторопливо выжмем из него Силу до последней капельки. Как паук муху. Сугудай довольно хмыкнул. Сравнение ему понравилось. Только паук муху не подкармливает перед тем, как пообедать. Ума ему на это не хватает. А кстати, не вывести ли новый вид пауков, разумных и с кое-какими способностями к магии? Пожалуй, мысль недурна. Посмотрим, как она понравится тем, кто его за глаза Пауком обзывает. Нет, он не обижается, но! Те, кто обзывает, они-то обидеть хотят! А этого прощать нельзя. И не простим, ха!

Сугудай, словно позабыв о недавней ярости, блаженно потянулся. Все было хорошо.

(обратно)

Глава 12

Дом и в самом деле был странным. Богатое, со вкусом подобранное убранство, красивые гобелены на стенах, изящные вазы по углам залы. Все сделано красиво, эффектно, стильно… но как-то без души. Будто хозяин дома не вложил ни капли любви, ни грана тепла в собственное жилище. Лани сразу обратила на это внимание. Женщины вообще чувствительны к подобного рода вещам, а у Лани упомянутая чувствительность была обострена еще и тем, что в дом они проникли тайком и с не вполне законными целями.

Нет, нежилым или заброшенным она бы его не назвала. Чист, ухожен, но… как выразить словами то, что понимаешь только на уровне ощущений? По жилищу можно многое сказать о хозяине. Один неряшлив, неаккуратен, другой педантичен и собран, третий консервативен, четвертый склонен к дерзким и удачным экспериментам, пятый полностью лишен вкуса, шестой обставлял комнату, чтобы понравилось возлюбленной. Здесь же о хозяине сказать было нечего. Нечего, кроме того, что он есть. Этакий безликий, усредненный вариант, лишенный всякой индивидуальности. Дом жилой, но не живой.

– Не нравится мне здесь, Голова, – прошептала Лани.

– Что-то чувствуешь? – поинтересовался атаман, осторожно простукивая стену в поисках тайника. В его мешке уже позвякивали несколько недешевых безделушек.

– Ничего, – созналась Лани. – Но все равно… Теперь я понимаю, почему его называют Странным домом. Точно сказано, вернее не придумаешь.

– Не забивай голову, – шепнул Голова, обнаружив наконец искомый тайник. Лани с уважением подумала, что свое дело пожилой атаман знает, как никто.

Звякнуло еле слышно золото, Лани застыла в ужасе. Ей показалось, что звук слишком громкий, что сейчас кто-нибудь явится проверить… Голова совершенно не обратил на это внимания, продолжая опустошать тайник.

– Хорошее начало, – шепнул он. – Смотри-ка, дюжина квармольских дубаров. В первом же тайнике, представляешь? На, возьми-ка один на счастье!

Он звонко щелкнул пальцем, и монета, кружась в воздухе, полетела к Лани. Девушка ловко перехватила ее одной рукой, атаман одобрительно хмыкнул – молодец, дескать.

Лани ничего не рисковала делать без указания старшего, внимательно следя за каждым его действием. Если уж ей суждено стать вором (слово «воровка» ей категорически не нравилось), неплохо бы поучиться этому нелегкому и опасному ремеслу у мастера. А Голова мастером был, никаких сомнений. По движениям видно, четким и уверенным.

Голова оставил в покое стену, перешел к секретеру. Осторожно вытащил ящики, внимательно осмотрел, ощупал, обстучал. Хмыкнул недовольно – ничего нет. Тихонечко постучал по стенке секретера. На лице появилась заинтересованность. Постучал еще, ощупал изнутри и снаружи, пожал плечами – мол, пусто, показалось. Аккуратно поставил ящики на место. Знаком подозвал Лани, кивнул ей на ковер. Девушка поняла с полуслова, вместе они сняли тяжелый ковер со стены, положили на пол. Голова стал исследовать стену, Лани решила осмотреть ковер повнимательней. Что-то в нем было неправильно, определить конкретно она не могла, но чувствовала со всей определенностью – что-то не так. Наконец поняла: один угол ковра свободно болтался, как ему и полагается, а другой вел себя неправильно. Так, будто был набит чем-то тяжелым. Лани осторожно ощупала ковер – да, она права. Что-то было зашито в левом нижнем углу. Тихим воровским свистом (успела уже освоить!) подозвала к себе Голову. Тот бросил короткий взгляд, одобрительно кивнул, мол, молодец, девка. Мы еще сделаем из тебя неплохого вора. Сразу отвлекся от стены, аккуратно надрезал ковер с обратной стороны, извлек массивный золотой браслет, явно мужской, хмыкнул довольно и тут же надел себе на руку. Полюбовался пару секунд, вернулся к осмотру стены. Лани продолжала исследовать ковер, но найденный тайник оказался единственным.

Голова наконец оставил стенку в покое. Окинул взглядом комнату, но, видимо, ничего больше его внимания не привлекло. Жестом призвав Лани соблюдать тишину, подошел к двери и, встав на колени, осмотрел замок. Достал набор отмычек и принялся ловко ими орудовать. Девушку поразило, насколько бесшумно он это делал. Казалось, и замок и отмычки сделаны были вовсе не из металла, а из чего-то мягкого, вроде пеньки. Щелчок открывшегося замка громом ударил по напряженным нервам, Лани вздрогнула. Голова поднялся с колен, внимательно осмотрел петли, довольно кивнул. Чтобы дверь не скрипела, запоздало поняла девушка. Атаман подошел к лежащему на полу ковру, словно спохватившись, жестом попросил Лани помочь повесить на место. Сделать это оказалось довольно тяжело, при свете магического светильника (изготовленного специально для воров, с узким направленным лучом) попасть кольцами в штыри на стене никак не удавалось, приходилось все делать на ощупь. Наконец они справились и с этим.

– Пошли, – шепнул Голова, направляясь к двери. Лани последовала за ним.

Атаман осторожно выглянул в коридор. Никого. Вышел, поманив за собой девушку.

– Когда махну рукой, осторожно прикроешь дверь. До щелчка, – шепнул он. Лани кивнула. Голова подошел к другой двери, опять опустился на колени, разбираясь с замком.

Лани внезапно охватила странная, необъяснимая тревога. Ледяной волной пробежали мурашки по коже. Страх. Неясный, ничем не оправданный.

– Оставь эту дверь, – шепнула она.

Голова не услышал. Или не послушал, понять она не успела. Потому что дверь распахнулась, отшвырнув атамана, и из нее выскочил человек в черном плаще. Рука Лани легла на рукоять ножа. Страх прошел, остались лишь азарт и предвкушение схватки. Незнакомец (хозяин? слуга?), не замечая девушки, бросился на зашевелившегося на полу Голову. Свистнул, рассекая воздух, летящий нож. Острый, как бритва, он вошел в бок незнакомца. Вот теперь он обратил на нее внимание (на что только не приходится идти честной девушке ради этого!). Оставив в покое атамана, развернулся и пошел на нее, недобро поблескивая черными глазами. Голова вскочил на ноги, хищно изогнувшись, бросился со спины. И тут же свалился, нарвавшись на страшный по силе и скорости удар, который сразу выбил из него дух. Голова растянулся на полу и больше не двигался.

Незнакомец, нехорошо улыбаясь, двинулся к девушке. Лани на миг пробила дрожь ужаса, но она сразу же взяла себя в руки.

– Не подходи, – предупредила она, покачивая на ладони второй нож. Странно, но страха не было. Даже волнения не было. Рассчитывать Лани могла лишь на себя, но это только добавляло ей смелости. Второй клинок вошел незнакомцу в грудь.

Он остановился. Не торопясь, вытащил нож из груди и медленно, демонстративно улыбнулся, обнажая… Творец, у него же клыки! Вампир! Черные, без зрачков, глаза, удлиненная форма черепа, острые, плотно прижатые уши, бледность кожи… и, конечно, клыки!

Вот тут Лани пробрало по-настоящему. Она быстро попыталась вспомнить все, что знала о вампирах. Боятся осины – у нее нет осины. Боятся солнечного света, но до утра еще далеко. Не любят зеркал (идиоты! Неужели, даже женщины-вампиры без зеркал обходятся? Ни за что бы Лани не согласилась на такое). Не любят чеснока (она его тоже не выносит). Что еще? Ах да, боятся прикосновения серебром. Эх, был бы у нее нож из серебра! Хотя, стоп! Может, подойдет серебряная цепочка, последняя из ее покупок.

Лани мгновенно сорвала цепочку с шеи, уронив на пол красивый кулон (а вот за это ты дорого заплатишь, будь ты хоть трижды вампир). Одним движением выхватила нож, вторым – обмотала цепочку вокруг клинка, закрепив ее одним концом у гарды, второй насадив на острие ножа. Непрочно, конечно, но на один удар должно хватить.

Улыбка сползла с тонких бледных губ вампира. Он поднял обе руки вверх и что-то то ли запел, то ли завыл, глядя ей в глаза.

– Крови глоточек, ночи кусочек, нитью пути ко мне подойди!

По телу девушки пробежала сладкая дрожь. Глаза закрылись в предвкушении, вот сейчас он подойдет, коснется… Откинет волосы… Наклонится к шее…

У Лани закружилась голова, желание сделать все, что он захочет, на миг стало неодолимым. А потом разом пропало, оставив только сладостную истому. Вампир опустил руки, взгляд его стал настороженным.

– Ведьма, что ли? – спросил он, словно разговаривая с собой. – Сильна, ничего не скажешь. Но это тебе не поможет. Все равно станешь моей, только уже с болью и страхом. Ну это твой выбор, счастью и удовольствию предпочесть боль и страх…

– Подойди только, – пригрозила Лани, поднимая нож.

– Сама попросила, – сообщил флегматично вампир и вразвалку, не торопясь, двинулся к ней. Медлительность его движений обманула девушку, и она пропустила тот момент, когда вампир бросился. От замедленности не осталось и следа, движения его были столь быстры, что казались смазанными. Лани отшатнулась, выставив вперед нож с цепочкой, но опоздала. Когтистая лапа зацепила ее руку с ножом, отточенное лезвие полоснуло по руке девушки, цепочка упала на пол и мгновенно оказалась отброшенной в угол ногой вампира. Девушка отпрыгнула назад, одновременно выхватывая четвертый (и последний) нож. Последняя защита, от которой, правда, толку было не в пример меньше, чем от ненавистного чеснока.

– Хочешь меня убить? – ухмыльнулся вампир, демонстрируя свои великолепные клыки. Похоже, он решил не торопиться и поиграть напоследок с жертвой. – Ну давай попробуй. Что для смертных важно, а? Смерть и любовь? Ты ведь красивая девушка, не хочешь ли со мной любовью заняться? В последний раз?

– А разве вампиры это умеют? – против воли заинтересовалась Лани. По ее запястью сочилась кровь, она переложила нож в левую руку, а правой зажала рану.

– Вампиры много чего умеют, – гордо объявил тот, но в его голосе девушка уловила нотку смущения. «Врет поганец», – догадалась Лани.

– Лучше уж всю кровь отдать, чем с таким, – усмехнулась она. Страха почему-то все равно не было, будто дело происходило во сне. А во сне Лани всегда была смелая, как какая-нибудь легендарная воительница. Или, наоборот, волшебница.

Она почувствовала, как горячие густые капли стекаются в ее ладонь из раны. Алые струйки скользнули между пальцами на пол, вызывая у вампира обильное слюноотделение.

– На, подавись! – звонко крикнула Лани, плеснув на вампира своей кровью. Интересно, он сядет на карачки, чтобы слизать кровь с каменного пола, как кот валерьянку, или допустит, чтобы ценный продукт пропал зазря?

Капли крови брызнули на запястья и лицо вампира. Глаза его вдруг вылезли из орбит, из горла вырвалось устрашающее шипение. Совсем голодный, решила Лани, уже готовая к тому, что ею сейчас будут питаться. Девушку передернуло от отвращения, когда она себе это представила. Нет уж! – решила она. Раньше я себе этот нож в сердце всажу. Впрочем, никакой уверенности в том, что она сможет это сделать, Лани не чувствовала.

Вампир выронил метательный нож, которым до этого игрался, демонстративно подрезая длинные когти. Неожиданно взвыл, захлебываясь диким, нечеловеческим воплем. Когтистыми пальцами (неплохой маникюр, оценила Лани) он пытался стереть брызги крови с лица. Потрясенная девушка вдруг увидела, что там, куда попали алые капли, кожа расползалась, как гнилой, дряблый пергамент.

Рукавом плаща вампир сумел-таки вытереть лицо. На Лани он теперь взирал потрясенно и вроде как даже с ужасом, что ее не могло не порадовать. Так на нее мужчины еще не смотрели, особенно такие вот высокие. Красивым его, правда, не назовешь, да и живым с большой натяжкой, – в общем, совсем не во вкусе Лани, и все равно приятно.

– Ты кто? – хрипло спросил вампир, пятясь от нее.

– Зачем тебе? – Девушки часто отвечают вопросом на вопрос. Почему это Лани должна быть исключением?

– Ведьма? Ну и что, что ведьма! Что у тебя за кровь, она совсем не съедобна! Ты что, отравить меня хотела, дура?

– Да больно надо! – возмутилась Лани. На «дуру» она, кстати, обиделась. Да любая девушка бы обиделась на ее месте, даже если она круглая дура. Каковых, по мнению Лани, было предостаточно в этом мире. – Я, между прочим, не напрашивалась.

– Кровь! Откуда такая кровь? – Вампир, казалось, не слушал ее вовсе. – Огонь, жидкий огонь! Как у драконов…

Он вдруг неожиданно замолчал, изучающе глядя на нее.

– А может, ты драконьей крови? – неуверенно предположил он, баюкая обожженные руки. – Бывали раньше случаи… Но я никогда не слышал о девушках, в чьих жилах течет кровь драконов. Только мужчины…

– Хватит чушь городить! – прикрикнула Лани, все происшедшее выбило ее из колеи. – Немедленно убирайся из этого дома, кровосос несчастный!

– До того, как вы сюда заявились, был вполне счастливый, – буркнул вампир. – И, кстати, куда это я уберусь? Это же мой дом!

– А меня это не волнует! – наступала девушка. – Вон отсюда, нечисть паршивая!

– Во воры пошли! – вознегодовал вампир. – Сидишь себе с бутылочкой крови первой группы, вдруг бац! Хрясь! Дрянью какой-то в морду – оп! А потом еще – пошел из дома, нечисть. Я тебя что, трогал, милая? Что ты ко мне прицепилась?

– А ты мне куртку порвал! – высказала свою обиду Лани. – Любимую, заметь. Да ты знаешь, упырь проклятый, что честная девушка может сделать тому, кто ее любимую одежду порвал? Любой палач от зависти сдохнет!

– Я вас сюда не звал, – стоял на своем вампир. – Убирайтесь к блину, пока я своих не позвал. Ты что думаешь, я тут один, что ли? На всех у тебя крови не хватит.

– Да? А если я «Петушиный час» кликну? Как тебе утром на солнышке погреться?

– А тебе как на костре то же самое проделать? «Петушиный час», он и ведьм, знаешь ли, не жалует. Тем более драконьей крови.

На полу со стоном зашевелился Голова. Никто из спорящих не обратил на него никакого внимания. Атаман приподнялся и сел, прислонясь к стене.

– Хватит мне угрожать! Что за манеры, запугивать бедную беззащитную девушку!

– Хо! Беззащитная, как же! Плеснула в рожу кровищей и теперь корчит мне тут невинность. А если б я отхлебнуть успел?

– Вот и хлебнул бы. Сдох бы сейчас и не спорил со мной по пустякам!

Голова ошеломленно слушал их бредовый диалог. Что парень – вампир, он уяснил сразу. У нормальных людей таких клыков просто не бывает. Но вот почему он не бросается пить кровь, а о чем-то спорит с упрямой девчонкой? Неужели не успел понять еще, что дело это абсолютно безнадежное? Да, с сообразительностью у вампиров явно не очень…

– Солнышко, – обратился он к Лани, – что вообще происходит?

Вампир скривился, будто хлебнул уксуса.

– Как точно ты ее обозвал, – обратился он к Голове. – Именно солнышко. Злое, жгучее, можно даже сказать, убийственное. Смерть во плоти.

– Ах ты! – задохнулась от возмущения Лани. – Да я… А тебе, Голова, сколько раз я говорила не называть меня солнышком! Что ты меня перед каждым вампиром позоришь! Он мне еще цепочку серебряную порвал! Новую!

– Ты сама ее порвала, – справедливо указал вампир. – Нет, ну этих женщин вообще не поймешь! Что за манера перекладывать с больной головы на здоровую! Вот ты, мужик, голова больная или здоровая?

Голова ощупал свои ушибы и охнул.

– Пожалуй, пока больная, – признал он.

– Хоть ты мне скажи, как вы, живые, вообще с этими женщинами живете?

– С трудом, – признал атаман. – Любого достанут. Особенно, если жена. Но без них скучно, а так – кровь по жилам погоняешь, адреналин поднимешь…

– Адреналин? – Вампир задумчиво облизнулся. – Адреналин я тоже… люблю. Тонкий букет, согласен. А ты ценитель, мужик… Голова, да?

– Он самый, – согласился Голова.

Лани, видя, что мужчины не уделяют ей достаточно внимания, взбеленилась:

– Нет, все мужики одинаковы! Что живые, что мертвые… с зубами! Голова, он мне тут такое предлагал, а ты с ним про выпивку рассуждаешь!

– Так баб мы уже обсудили, ты же сама слышала, – пожал плечами Голова. – Хочешь, можно еще про драки поговорить…

– Про драки! Про драки не говорить, в них участвовать надо! Пока ты тут на полу, как коврик, валялся, я принимала неравный бой с этим кровососом, защищая свою жизнь и честь! И твою, кстати, тоже. Неизвестно еще, что он с тобой бы сделал, может, у него какие склонности нездоровые, кто их знает, этих вампиров…

– Хватит из меня кровь сосать! – страдальчески вскрикнул атаман, хватаясь за голову.

– Действительно, что добро зря переводить, – согласился вампир.

– Нет, ну это уже слишком! Имей в виду, кровосос, ты мне серебряную цепочку должен! Чтоб вот сейчас пошел и принес такую же! Можно лучше.

– Слушай, подруга, – возмутился вампир. – Откуда у меня в доме серебро? Я тебе кто, вампир или содержатель ломбарда? Золотой перебьешься.

– Ладно, – великодушно согласилась Лани. Золотую она купить не могла – дорого. Теперь, правда, придется под нее платье подбирать. Творец, какая это мука… Сладкая! – Только тогда с кулоном, – предупредила девушка. Нет, жадной она не была, просто надо было проучить кровососа за все, что пришлось здесь выслушать… И за разорванную куртку, конечно. В другой раз будет знать!

– По рукам, – согласился вампир с видимым облегчением. Похоже, он все-таки опасался, что несносная женщина пошлет его в ближайшую ювелирную лавку за серебром. – Посидите пока, я сейчас вернусь.

– Ладно. – Голова уселся обратно на пол, на ставшее уже привычным место. Лани оглянулась по сторонам в поисках стула, но ничего не обнаружила.

– Эй, а на чем сидеть? – крикнула она вслед кровососу, но тот уже исчез горстью тумана.

Девушка пожала плечами и прислонилась к стене. Вампир появился через минуту.

– Держи. – И он протянул ей золотое ожерелье, украшенное мелкими красными камешками. Лани подумала, что это, наверное, рубины. В самоцветах она пока не разбиралась. Творец, сколько же еще интересных вещей ей предстоит узнать! – Нравится?

– Ох! – Лани не сдержала восхищенного вздоха. Камни красиво переливались в скудном освещении коридора. – Какая прелесть! Дай я тебя поцелую!

– Не… – робко отшатнулся вампир. – У тебя рука в крови. Блин, что же мне делать теперь? У меня из-за тебя теперь прорва всяких комплексов. Как я теперь вообще кровь пить смогу, после такого облома? Вегетарианцем, что ли, стать… Помидорный сок пить… Яблоки там всякие…

Вампир скривился от отвращения.

– Ну прости, – смягчилась девушка. В сущности, человеком она была добрым и отзывчивым… если только эти ненормальные мужчины не доставали! – Ладно, не сердись. Ты самый лучший из всех вампиров, которых я знала… Но замуж я за тебя все равно не пойду, – добавила она на всякий случай. Эти мужчины порой самые невинные слова умудряются принять за обещания.

– Честно? – откровенно обрадовался вампир, чем изрядно задел девушку. Нет, ну что за свинство, сделать прекрасный подарок и тут же все испортить. Мужчины!

– Честно, – холодно подтвердила она. – Пошли, Голова. Рубай заждался. Дом нам теперь как-то неловко грабить, раз уж с хозяином подружились.

– Э… да, конечно, – спохватился Голова. – Прошу прощения, сударь, время позднее, вынуждены откланяться. Зайдем как-нибудь в другой раз…

– Да, конечно, – поспешно согласился вампир. – Ты, мужик, не серчай, если что не так. А еще лучше – приходи потом без этой милой леди, посидим, поговорим о жизни (странная она штука, особенно для мертвого), о женщинах (тоже странные штуки, если разобраться), об адреналине… Выпьем опять же…

– Да, как-нибудь обязательно, – поспешно и неискренне согласился Голова.

– Мы вместе зайдем, – не удержавшись, ангельским голоском подтвердила Лани.

Рожу вампира перекосило. Взгляд стал беспокойным, почти безумным. Женщина кого хочешь с ума сведет, подумал Голова. Надо убираться отсюда, пока парень с катушек не съехал. А то как начнет всех подряд кусать, греха не оберешься.

Чтобы не обираться греха, быстренько распрощались с вампиром и вышли на улицу. От ограды отделилась неясная тень, которой, при ближайшем рассмотрении, оказался Рубай.

– Чтоб вас блин побрал! – возмущался он. – Вы что там, зимовать собрались? Сижу тут, жду, час жду, два жду – нету. Три жду – все равно нету. И пива тоже нету. И вдруг – на тебе, вываливают, да еще из парадной двери. Я не понял, вы этому дому кто? Воры или гости? Потому что если гости, то да, а вот воры из окна должны уходить.

– Заткнись, – бросил ему Голова, и Рубай тут же замолк, поняв, что дело было серьезное.

– Случилось что? – только и спросил он, но Голова так зашипел на него, что Рубай заткнулся, и на этот раз окончательно. До самой корчмы.

Предрассветные улицы были пусты. Последние ночные тени скользили над городом, огни в домах давно погасли. Городская стража тоже куда-то исчезла – то ли отправилась спать, то ли пошла пить пиво в один из трактиров (а может, и в несколько).

Однако спали не все. В двух кварталах от «Соленого перчика» дорогу им заступили несколько человек. Голова и Рубай тут же обнажили оружие.

– Привет, Голова. – Человек, чей правый глаз закрывала повязка, нехорошо улыбнулся. – Я смотрю, слухи не врут. Сам крутой атаман пожаловал в наше захолустье.

– Здравствуй, Лясь. – Встреча с давним знакомым, похоже, нисколько не обрадовала Голову. – Похоже, ты тут неплохо устроился. Свою шайку набрал…

– Да уж, набрал. А ты свою потерял, не так ли? Под Серым нынче работаешь?

– Еще не решил, – уклончиво ответил Голова.

– Боюсь, ты решишь неправильно, Голова, – ухмыльнулся кривой. – Зря ты приехал в это местечко. Тут уже роли расписаны, а ты встреваешь. Нехорошо.

– И на чем же мы сойдемся, Лясь? Говори, я тебя слушаю.

– Для начала выверни карманы, – лениво посоветовал кривой.

– Это не то начало. Похоже, карманы ты вывернешь у трупов… в конце. Если доживешь, конечно.

Голова встал в боевую стойку, поводя обоими ножами из стороны в сторону. Лясь, не тратя больше время на переговоры, махнул рукой.

Драка началась сразу же. Лани, прижавшись спиной к стене дома, готовилась метнуть нож, но образовалась такая куча-мала, что сделать это было нелегко. Она слышала голос Рубая, проклинавшего всех и вся, ругательства бандитов, азартные выкрики Головы. Один из противников отвалился от свалки, зажимая плечо ладонью. Одежда его, и без того не слишком чистая, была обильно запачкана кровью. Лани подумала, не метнуть ли в него нож, но решила этого не делать – бандит уже выбыл из схватки и более не опасен. Клинок же вполне мог пригодиться для другой цели.

Схватка неожиданно распалась. Рубай и Голова, оба в крови от ножевых ран, оказались по одну сторону, остальные – по другую. Теперь Лани могла сосчитать противников – ровно семеро, и ни один из них не остался невредимым.

Рубай стоял, прислонившись к стене дома. Было видно, что ему совсем уже плохо, кровь хлестала из него, как из бурдюка с его любимым пивом.

– Ты сделал ошибку, Голова, – ухмыльнулся Лясь, поигрывая ножом. Он был почти невредим, если не считать длинного пореза на запястье, нисколько ему, по-видимому, не мешающего. – А за ошибки надо платить. Ты заплатишь жизнью…

Он неожиданно захрипел и начал валиться вперед. Стоявший ближе остальных бандит попробовал подхватить главаря, но тот вдруг словно стал неподъем-ным. Бандит не удержал внезапно отяжелевшее тело, и Лясь растянулся на мостовой. Из горла у него торчал нож. Чудесный метательный нож работы оружейника Просфиро. Лани неторопливо извлекла второй нож и подбросила его на ладони. Зеленые глаза смотрели холодно и жестко.

– Кто следующий? – громко спросила она в наступившей тишине, обводя взглядом бандитов. И те, смущенные смертью вожака, отступили на шаг, бормоча под нос ругательства. Неожиданно один из них занес руку для броска. Лани не колебалась ни секунды, серебристый клинок рыбкой скользнул в воздухе. Бандит взвыл и осел на землю, уронив нож. Трясущейся рукой он вытащил из раны клинок.

– Осторожно брось мне, – приказала Лани, доставшая уже третий нож. – Только не забывай – медленно и осторожно. Иначе я подарю тебе еще один.

Внутри у нее все дрожало, сердце колотилось, как у пойманной птицы. Холодная струйка пота скользнула по спине: а вдруг он все же рискнет бросить нож? Нет, не рискнул. Бросил аккуратно, прямо к самым ногам.

– Молодец, – похвалила Лани, не рискуя, однако, поднять с земли нож. – Так, теперь быстро, по одному – спрячьте оружие. Вот ты, мордатый, первым.

Удивительно, но столько силы и уверенности было в ее голосе, что бандит подчинился. Медленно наклонился и убрал нож за сапог. Выпрямился, показывая пустые окровавленные ладони. Лани внимательно следила за его действиями, краем глаза наблюдая за остальными.

– Так, теперь спиной вперед вон к тому углу. Потом – свободен, я тебя больше не держу.

Бандит исчез за углом. Девушка посмотрела на серьезно раненного бандита.

– Ты следующий. Просто оставь нож и иди. Ты им все равно не сумеешь воспользоваться. Иди. На похороны потом пригласишь.

– Обязательно, – буркнул бандит, отбросил нож и, кривясь от боли, двинулся прочь.

Один за другим противники покидали поле боя, провожаемые пристальным взглядом девушки. Ни один из них не рискнул ослушаться, ни один не попытался атаковать. Прав был Серый: шайка у Ляся – одно отребье.

Когда последний исчез из поля зрения, Лани бросилась к Рубаю. Тому было совсем худо, он сидел, привалясь к серой стене, руки опущены, струйка крови стекала из уголка губ.

– Рубай! Рубай! Ты живой?

– К-хе… Пока да… Но это ненадолго, солнышко…

– Не умирай! Слышишь? Держись, мы тебя вытащим!

– Не… Уже нет. Лани, побудь со мной. Это недолго.

– Я не дам тебе умереть!

– Просто… кхе… просто посиди…

Слезы текли из глаз девушки. Лани встала рядом с ним на колени, нисколько не заботясь о том, что пачкает в грязи и крови свою одежду. Взяла окровавленную руку разбойника и прижала ее к губам, орошая слезами. Ей хотелось кричать, выть от безысходности, от невозможности что-то исправить. Рубай был прав – после таких ран не выживают.

Рядом закряхтел, зашевелился Голова:

– Ты там, Рубай, замолви за нас словечко.

Улыбка, слабая, последняя улыбка умирающего скользнула по бледным губам:

– Приходи скорее, Голова. Буду ждать. Пива… кхе… приготовлю…

Мучительным усилием он сглотнул и продолжил:

– А ты, солнышко, не торопись. Тебе еще… кхе… жить…

Голова его запрокинулась назад, глаза остекленели.

– Не смей называть меня солнышком! – крикнула Лани и заплакала, горько и безутешно. Слезы текли по ее щекам, смывая с них кровь. Сердце болезненно сжалось, боль потери была невыносима. Рубай… за такой короткий срок он успел стать близким ей человеком. Как будет не хватать, уже не хватает его сиплого голоса, теплых, насмешливых карих глаз, постоянного брюзжания насчет пива… Долгих, неторопливых рассказов о жизни, двусмысленных шуток, внимания, заботы…

Лани ревела, нисколько не заботясь о том, что ее услышат. Всхлипывая, гладила еще теплое лицо. Нелепо… так нелепо… Зачем, за что?

Голова нагнулся над телом товарища. Одним движением закрыл убитому широко распахнутые, бессмысленные глаза. Поднял Лани, она повисла у него на руке безвольной куклой.

– Пойдем, девочка. Пойдем в корчму.

– Нет! – закричала Лани. – Я не пойду! Я не оставлю его!

– Пойдем, солнышко. Ему уже не помочь.

– Не пойду! И не называй меня солнышком!

– Пойдем. Надо вызвать стражу, заявить о нападении, как и положено честным гражданам. Ты посидишь пока в номере, наверху.

– Я не хочу больше быть вором, Голова, – удивительно спокойно произнесла Лани. – Слишком это… нелепо. Ради чего он погиб?

– Пошли, девочка. Поговорим после.

Внезапно обмякнув, Лани позволила себя увести. Не осталось ничего – ни чувств, ни мыслей, ни желания что-то делать. Только пустота, бесконечная, гложущая пустота. Как раньше.

Голова отвел ее в номер и ушел искать стражу. Лани сидела на кровати Рубая, тупо глядя в окно. Не было даже слез. Только боль где-то глубоко внутри.

И память. Лани снова и снова слышался его хриплый голос и веселый смех. Снова и снова. Смех, голос… голос, смех. Казалось невероятным, невозможным, что его больше нет.

В какой-то момент она поняла, что не в силах больше оставаться в этой комнате. Просто не в силах, и все. Слишком много напоминает ей здесь о Рубае. О человеке, который не был ее возлюбленным, не был даже другом. И уже никогда не станет. О человеке, который стал ей близок слишком поздно, и ничего уже не изменить.

Тоска и безысходность с новой силой набросились на ее кровоточащее сердечко. Лани встала и, открыв дверь, вышла в коридор. Спустилась вниз по лестнице, заняла привычный столик у окна. Тот самый, где они сидели прошлым утром.

За окном занимался новый день. Солнечные лучи уже заглядывали в окно, ласково касаясь заплаканных глаз. Ненавижу солнце, подумала Лани. Все будет вновь и вновь, солнце, дождь, ветер, снег… А он этого уже не увидит. Как он там сказал? «А ты, солнышко, не торопись. Тебе еще… жить». Я буду жить, буду видеть закаты и рассветы, людей и города, а он…

Лани жестом подозвала сонного корчмаря. Тот, похоже, только что проснулся, отпустив отдыхать уставшую за ночь прислугу.

– Принеси, что ли, пиво, – устало попросила Лани.

Тот удивленно посмотрел на нее. Корчмари, как правило, неплохо знают вкусы своих постояльцев, и этот исключением не был. Что такое должно было случиться у этой усталой, измученной девушки из третьей комнаты, что она попросила пиво? Которое терпеть не может…

Но корчмари еще и никогда не спорят со своими постояльцами, и не лезут в их дела. Поэтому он просто пожал плечами и принес требуемый напиток.

Лани сама не знала, почему заказала пиво. Просто Рубай всегда предпочитал его вину, каким бы дрянным пиво ни было. Единственная слабость, которой он не мог противостоять. А ей… может быть, ей просто хотелось выпить в память о нем?

Корчмарь принес ей кружку с белой шапкой пены сверху. Лани кивком поблагодарила его, заранее сморщившись, пригубила. Неожиданно поймала себя на мысли, что ей нравится этот вкус. Горьковатый. Противный. Но он ей нравится. Словно память…

И еще она поняла, что теперь всегда будет предпочитать пиво вину. Вкус пива для нее отныне – вкус потери, вкус чего-то, что ушло, безвозвратно ушло… но оно все же было, было!

Женщина в алой одежде вошла в корчму и остановилась на пороге. Лани равнодушно отметила, что одета она безвкусно, алый цвет ей вовсе не идет. Впрочем, она тут же перестала об этом думать, уставившись в кружку с пивом.

– За тебя, Рубай! – сказала она тихонько, сделав небольшой глоток.

Стало легче. Будто он не ушел навсегда, а остался где-то рядом. В мыслях, в памяти… в этой кружке с паршивым леданским пивом. Как говорила тетя Мафья перед смертью? «Я – в памяти твоей. Я – в делах и поступках твоих. Я никогда тебя не покину…» Она была права, тысячу раз права. Если смерть все равно приходит за каждым, самым ценным становится память. Память о тех, кто тебе дорог и кого уже не вернешь.

Сами собой стали складываться в голове строки. Лани достала из кармашка куртки грифель и клочок бумаги. Она часто записывала свои стихи вот так, за столиком корчмы.

Да, именно так. Что ее бояться, одинокую несчастную старуху с косой? Она приходит, когда должна, не в ее власти отложить человеческий срок.

Лучше бы, конечно, написать «пива», а не «вина». Но так рифмуется плохо. Поэтому лучше написать все же «вина», а самой отхлебнуть еще глоток.

Вот эта строфа, возможно, и лишняя. Нет у Лани сейчас никакого желания искать смерть. Теперь уже нет. Но вышло красиво, а значит, менять не надо. Пусть это будет реквием по Рубаю. Пусть он услышит там, за Пределом, и улыбнется…

Слезы, наконец, прорвали запруду глаз, проторив на щеках мокрые дорожки. Лани не стыдилась и не вытирала их. Пригубила еще пива, ладонью вытерла губы. Надо бы, конечно, платочком, но сегодня – плевать! Плевать на условности, плевать на этикет. Рубай всегда вытирал ладонью либо вовсе рукавом.

Женщина в красном внимательно приглядывалась к ней. Жест Лани заставил ее презрительно поджать губы, но интереса не убавил. Она села за соседний столик и заказала себе вина, бросая короткие взгляды в сторону девушки. Безучастно Лани отметила, как быстро был выполнен заказ незнакомки. Корчмарь, разом растеряв свою утреннюю сонливость, метался по зале со скоростью фараданского скакуна. Вероятно, дама эта была достаточно важной особой, чтобы нагнать такого страха.

Неожиданно, словно приняв какое-то решение, она поднялась и подошла к столику Лани.

– Вы позволите?

Лани кивнула, посмотрев на нее безо всякого интереса.

– Это ведь вы были в особняке на Аллее Стрелков.

Вот тут ее проняло по-настоящему. Даже смерть Рубая отодвинулась на второй план.

– А почему вы это спрашиваете?

– Я знаю, что это были вы. Он рассказал мне о драконьей крови.

– Вы… тоже? – Лани была потрясена. На вампира женщина нисколько не походила. Правда, красный цвет платья… Но вампиры не выносят солнечного света! А лучи били в окна уже достаточно сильно.

– Нет. Но он выполнял для меня кое-какие мелкие поручения. Встреча с вами так его потрясла, что он рассказал все. Мне интересна драконья кровь в человеке. Точнее, в женщине, потому что наш Орден негативно относится к мужчинам, обладающим Силой. Мы, Направляющие, считаем, что мужчинам нельзя доверять.

– Орден? Направляющие?

– Нас еще называют «ассисяй». Хотя нам это название не нравится по понятным причинам. Но об этом мы поговорим позже.

– Что вы хотите от меня?

– Чтобы вы последовали за мной в резиденцию Ордена. Я хочу вам предложить платье ученицы и в будущем – членство в Ордене, если выяснится, что вы обладаете магической Силой. В чем лично я совершенно убеждена.

Лани была ошеломлена. Взять и вот так в одночасье поменять жизнь, стать полноправной колдуньей? А почему бы и нет? Что ей светит в этом захолустье? Стать вором, быть на побегушках у Серого и жизнь закончить на виселице? Сплясать с пеньковой любовницей, как выражается Голова? Этого ли она хочет от жизни?

– Звучит заманчиво. Я стану настоящей колдуньей?

– Думаю, да. Кстати, не пора ли нам познакомиться… и перейти на «ты»? Мы же обе женщины, а эта чопорная вежливость – чисто мужские манеры.

– Лани, – представилась девушка.

– Аретта. – Женщина в красном протянула ей руку, Лани пожала ее. Она впервые задумалось, сколько лет ее новой знакомой. Обычно одна женщина сразу угадывает про другую подобные вещи достаточно точно. Но сейчас… Лицо молодое, красивое, а глаза… не старухи, нет, но повидавшие мир, опытные глаза. Лишенные иллюзий молодости. – Выпьем за знакомство, Лани?

– Выпьем, – согласилась та. Они чокнулись, Аретта бокалом вина, Лани – кружкой пива.

– Так что ты скажешь насчет моего предложения, Лани? Принимаешь?

– Я не знаю. Можно я подумаю?

– Хорошо. У тебя есть время до вечера. Думай. Мне кажется, тебя надо оставить сейчас наедине с твоими мыслями. Встретимся за час до заката здесь же, идет?

– Да, – согласилась Лани, мысли ее метались и путались.

– Тогда – до вечера.

Она ушла. Лани сидела в молчании, допивая теплое пиво. Прости, Рубай. Прости, Голова. Вы останетесь со мной навсегда, в моей памяти. Но мне надо идти дальше. Надо строить свою жизнь. Вы оба мне очень дороги, но… пришло время расстаться. Как с Добрелом. Как с тетей Мафьей. Как с Чапой. Мое прошлое – оно со мной, но нельзя же вечно жить прошлым…

Лани встала из-за стола. Решение было принято.

(обратно)

Глава 13

Дождь лил уже третий день. Докучливый, проливной, почти что осенний, он то затихал на время, то вновь принимался выбивать пузыри на разлившихся лужах. Август – граница лета, последние благословенные деньки. Пройдет еще немного времени – и серое небо над головой станет неотъемлемой частью мира. Этот занудливый, бесконечный дождь – только начало, предвестник перемен, первый гонец осени.

Ларгет сидел в клетке. Какая-никакая крыша над головой была, конечно, и это лучше, чем ничего. Только вот протекала она немилосердно, и тогда струйки воды начинали искать дорогу к Талю. Ветер же и вовсе чувствовал себя здесь хозяином, он залетал между прутьями клетки, забирался под мокрую одежду, унося остатки тепла. Ларгет зябко ежился, третий день у него не было возможности согреться. Радовало одно – отвратительная похлебка, которой их кормили два раза в день, была все-таки теплой, иногда даже – горячей. В такие минуты Таль чувствовал себя почти счастливым, согревая озябшие ладони теплом глиняной чашки.

В клетке их было четверо. Кроме Таля и Бола были еще два немолодых леданина. Боресвет ехал в соседней клетке, Таль периодически чувствовал, как почти неживой, застывший взгляд воина скользит по нему, но не отвечал ему тем же. Зачем? Помочь он ничем не сможет – если уж гигант Боресвет не смог одолеть железные прутья клетки, ему это тем более не по силам. Воин же старался изо всех сил. В первый же день он порвал веревки, которыми был связан (самого Таля не посчитали достаточно опасным, чтобы связывать, клетки вполне хватало), и с воинственным кличем (напоминавшим, скорее, волчий вой) попытался сломать решетку. За что был бит надсмотрщиками до полусмерти и облачен уже в цепи. Придя в себя, Боресвет порвал цепи, хотя и не без труда, после чего опять принялся за решетку. Результат был вполне предсказуем – побои до беспамятства и колодки. Колодки богатырю оказались не по силам, больно уж неудобно было их ломать. Поэтому Боресвет затих и смирился со своей участью. Или просто решил выждать подходящий момент, чтобы продолжить единоборство с клеткой. Ларгет не знал. Сам он понимал абсолютно точно, что ему из клетки не выбраться. Если шанс на побег и подвернется, то точно не сейчас.

Бол сидел рядом, чертя что-то пальцем на грязном полу. Неунывающего шутника и непоседу, хорошо знакомого Талю по школе, было не узнать – угрюм, задумчив, молчалив. Как, впрочем, и сам Ларгет. И то сказать, плен и последующее рабство – не повод для веселья. А если еще вспомнить, что их везут к неведомым ассисяй, про которых сказывают многое и разное, только вот в основном нехорошее, так вообще даже думать не хочется. Потому что, если об их дальнейшей судьбе задуматься, жить вообще не захочется. Уже не хочется, если уж совсем честно.

Таль вздохнул и погрузился в медитацию. Последнее время он делал это постоянно, не для того даже, чтобы пополнить запас энергии, а просто чтобы сбежать на время от въевшегося в тело холода, от пронизывающего ветра, от беспросветного дождя. От проклятой клетки и унылых мыслей о будущем, наконец.

На этот раз медитация получилась необычной. То есть все происходило как всегда, только в конце, вместо того чтобы войти в транс, Таль вдруг почувствовал, что как будто взмывает над клеткой. Он оглянулся, посмотрел вниз – да, точно, клетка была под ним. И в ней было четыре пленника. Включая и его, Ларгета. От удивления он потерял контроль над медитацией (который в трансе не нужен) и сразу же оказался опять в клетке, потрясенный и задыхающийся. Бол с удивлением посмотрел на него, но не сказал ни слова. Таль даже подумал, что его друг вообще разучился говорить. Потерял, так сказать, проклятие речи.

Но занимало его сейчас совсем другое. Что это было? Никогда Таль не чувствовал во время медитации подобного. И никогда не читал о таком в книгах. Что, впрочем, доказывало только то, что не так уж он много их прочел.

Ладно, попробуем повторить. Медитация – это не чары, Силу она не отнимает, а совсем даже наоборот. Времени, конечно, требует, да ведь его сейчас хоть отбавляй, времени-то. Так что отчего бы не попробовать снова. А ну-ка, еще разок…

На этот раз все прошло как обычно. Таль провалился в транс, из которого некоторое время спустя благополучно вышел. Никаких тебе полетов над клеткой, вообще ничего необычного. Это несколько разочаровало Ларгета.

Он поймал слегка заинтересованный взгляд Бола. Его друг явно оживился, наблюдая за упражнениями Ларгета, но не в силах понять их смысл. Любопытство всегда было слабостью юноши, из-за которой он частенько попадал в забавные, а порой и неприятные приключения. Таль ничего не собирался ему объяснять. Хотя бы потому, что сам мало что понимал. Да и куда приятнее видеть знакомый любопытный взгляд шкодливого котенка, чем полные безнадежной тоски глаза. Таль несколько раз вздохнул всей грудью и снова ушел в медитацию.

Вырвали его оттуда грубо и бесцеремонно:

– Ты че, на, совсем, что ли, на, офигел? Не слышу ответа! Ты, на, хоть живой или помер, на, совсем? Отвечай, когда тебя спрашивают, на!

Это был старший надсмотрщик, Руд. Личность весьма колоритная и неоднозначная. Довольно высокий, плотный, с густой бородой, он постоянно прохаживался вдоль клеток с рабами. Или ехал на лошади непонятной масти и возраста, в зависимости от того, стоял караван или двигался. Старшего надсмотрщика остальные должны бояться. Меньше, чем хозяина, но все же значительно больше смерти. Руда же не боялся никто. Надсмотрщики почтительно выслушивали его распоряжения только для того, чтобы полностью их игнорировать. Руда это, впрочем, абсолютно не задевало – казалось, главное для этого человека, чтобы его выслушали и выразили готовность исполнить любой приказ. Это добавляло ему важности и значимости в собственных глазах. Будут ли его распоряжения (кстати, довольно бестолковые, как правило) исполнены, его нисколько не волновало.

– Ты че, на, молчишь? Плетки захотел, на?

– Живой я, живой, – торопливо отозвался Таль. Плетки он совсем не хотел. – Уснул только малость, вот и все.

– Ты че, на, совсем обурел, днем спать?

– А что еще делать? – пожал плечами Ларгет. – Жрать пока рано, только спать и остается. В кости сыграть и то нельзя, нет их у меня. Да и на что играть-то?

– Везет же, на, людям, – позавидовал Руд. – Спишь себе, на, когда захочешь, жрешь, на, от пуза задарма… Чем не жизнь, на? А тут корячишься, сторожишь вас, на, чтобы не сбежали, с коня не слазишь, поспать, на, не поспишь…

– Могу поменяться, – беспечно предложил Ларгет.

Двое леданцев и Бол опасливо втянули головы в плечи. Злился Руд нечасто, но уж если разойдется – кричи «караул», все равно не поможет. А рука у него была тяжелая…

Однако надсмотрщика такой ответ только развеселил. Шуток он, как правило, не понимал, но в виде исключения эта до него дошла.

– Нет уж, на, – ответил он, довольно посмеиваясь. – Каждый, на, должен быть на своем месте, на. Ты – в клетке, а я – на коне, на. Понял, пацан, на?

– Так точно, – бодро отрапортовал Ларгет, не поднимаясь, однако, с места.

– То-то, на. – Довольный собой Руд благосклонно кивнул ему и поехал дальше.

– Рисковый ты парень, – покачал головой один из леданцев по имени Юр. – Не дразнил бы ты его, приятель. Не только тебе достанется, нам тоже перепадет. Опять же неуютно с полутрупом в одной клетке будет.

– Да ничего он не сделает, – махнул головой Ларгет. – Скажешь «так точно», вмиг подобреет. Ну наслаждается человек своей властью, бывает. Не злоупотребляет же. На.

– Может, и так, – согласился Юр. – Да только все равно поосторожнее, парень.

Капля дождя свалилась Ларгету за шиворот. Он выругался без особой злости. Казалось, мокрее быть уже не может, а вот и не так: может – если вода за шиворот попадет. Неприятное ощущение, и ничего с этим не сделаешь.

Рядом чихнул Бол. Вытер нос грязным рукавом, вопросительно посмотрел на Таля. Тот усмехнулся и закрыл глаза. Надо все же разобраться с этой медитацией…

Ни на этот раз, ни на следующий у него ничего не получилось. Как обычно проваливался в транс, как обычно из него выходил. Все это уже порядком начинало ему надоедать. Наконец, измученный бесплодными попытками, он уснул.

– Ну чо, на, жрать будем или как? – разбудил его грубый голос.

Ларгет с трудом разлепил отяжелевшие веки. Тело его затекло и порядком продрогло. Хорошо еще, пока не заболел. Вообще-то любой сквозняк всегда валил Таля с ног, а тут третий день на дожде, без малейшей надежды согреться – и хоть бы что. Ларгет ощутил даже некую не вполне уместную в данной ситуации гордость. Вон здоровяк Бол – и тот чихает вовсю. Хотя зимой без шапки разгуливает, идиот. Воспалением мозга два раза, конечно, не болеют, а вот простудой – пожалуйста.

Ухмыляющийся Руд ходил вдоль клеток, похлопывая рукоятью плети по ремню. Кашевары (впрочем, Ларгет сильно сомневался, сумеют ли эти отравители сделать хотя бы кашу) подтащили котлы с едой ближе к клеткам и принялись разливать неприятного цвета бурду в подставленные котелки. Запах упомянутой бурды был отвратителен и вызывал тошноту. Таль с ужасом подумал, каково же это на вкус. В этот раз кашевары, похоже, превзошли самих себя. За все три дня такой гадости им еще не давали.

Ларгет сквозь решетку протянул свою миску и получил в нее порцию дряни. Рукам сразу стало теплее, только сейчас он понял, до какой степени замерз. Таль осторожно сделал глоток. Ничего. Гадость страшенная, но… Похоже, к плохому тоже привыкаешь. А нет, так плети надсмотрщиков приучат. Он не забыл, как в первый день плена его от подобной бурды вывернуло наружу и как был за это избит. До сих пор спина ноет, на боку спать приходится. Хорошо еще не загноилась, вряд ли кто тут стал бы его лечить.

Новый глоток. Фу, какой все же отвратный вкус. Почти как запах. Но запах можно приглушить, если зажать нос. А как избавиться от вкуса? Язык, что ли, откусить? А чем тогда заклинания произносить? О безъязыких магах история как-то умалчивает… Или они просто не могли о себе рассказать?

Таль снова глотнул гадкого пойла, скривился. Из чего они это готовят, интересно? Это как же надо не уметь готовить, чтобы такую дрянь сделать! Дерьмо в чистом виде и то, наверное, вкуснее. Хотя лично он, Таль, его еще не пробовал.

Зато руки почти согрелись. И внутри как-то потеплело. А значит, еще глоток, последний. Все равно миска уже пустая. Уф, этот был самый отвратительный. Одно слово – подонки.

– Миску верни, – хмуро потребовал кашевар. Таль беспрекословно подчинился. Все равно пользы от нее никакой. А спорить начнешь, без зубов останешься.

– Что, на, пожрали? Теперь, на, спать. Нам тоже отдыхать надо, на. Не давали бы за вас столько бабок, на, сейчас вы бы пешими топали, на. На одной веревке.

Спать Ларгету не хотелось. Он лежал, уставившись на затянутое облаками небо. На душе было так же уныло и беспросветно. И так же моросил дождь, стремясь вылиться из-под открытых век. Сегодняшний день не радовал. А завтрашний вдобавок еще и пугал. Ассисяи, по слухам, с магами расправлялись решительно – то ли убивали, то ли как-то лишали Силы.

Ларгет закрыл веки и представил в сознании золотой шар. Когда тот стал почти вещественным, мысленно же провел им вдоль тела. Блин его знает, что толкнуло его это сделать. Но неожиданно он почувствовал, как уходит холод, как мышцы наливаются странной мощью. Одновременно он почувствовал, как расходуется запасенная медитацией Сила.

Он оставил свое занятие, сердце его бешено колотилось. Неужели он открыл новое заклинание? Но разве это возможно – без слов, без жестов? Книги говорили, что нет. А книгам он верил. Любой маг верит, и он не исключение.

Таль вновь призвал золотой шар и на этот раз коснулся им спящего Бола. И услышал резкий порывистый вздох. Получается! Бол во сне почувствовал неожиданное тепло и откликнулся на него. Зашевелился, просыпаясь.

– Это ты? – услышал Таль недоверчивый голос. – Как? Я не понимаю! Нас этому не учили! Такое вообще невозможно.

Ларгет отпустил золотой шар, нельзя сохранять концентрацию и разговаривать одновременно. То есть, может, конечно, кто другой и сумел бы, а он, Таль, пока нет.

– Сам знаю, что так не бывает, – ворчливо откликнулся он. – Случайно получилось. От скуки. Без слов и жестов, понимаешь?

– Не понимаю. Не хочу понимать. Тебе нужен такой вот все понявший и свихнувшийся на этом? Как ты это делаешь?

– Представляю в сознании золотой шар, – честно сознался Таль. – Так ярко, что он кажется реальным. Теплый такой, почти горячий. А потом пускаю его, куда захочу.

Бол закрыл глаза и, видимо, решил повторить удачный опыт. Какое-то время он лежал неподвижно, судорожно дергая кадыком, потом открыл глаза и сел.

– Ни хрена, – с чувством произнес он. – То ли концентрации не хватает (а у меня ее всегда не хватает, даже когда с девчонкой в постели), то ли это только твое.

– Выясним, – оптимистически ответил Таль, закрывая глаза. Он был совершенно счастлив от мысли, что сегодня уснет не стуча зубами от холода. Вот если бы еще золотой шар можно было есть! Но нельзя требовать слишком многого.

С этими оптимистическими мыслями он и уснул. Снился ему родовой замок и отец на своем любимом коне по имени Ворон. С братом стреляли из лука в мишень во дворе. Он, Ларгет, постоянно мазал (вот глупый сон!), а брат хохотал и говорил: «Совсем ты в этой вашей школе опустился! Маг недоделанный!» Я не недоделанный, возмущался Таль, делая очередной промах, а брат хохотал пуще прежнего. Внезапно черная туча нависла над замком. Ларгет видел ее отчетливо, как возможно только во сне. Черная, огромная, неотвратимая, клубящаяся по краям мгла. Синеватые молнии скользили в ее глубине, вились огненные смерчи.

«Бегите!» – хотел крикнуть Таль, но не мог издать ни звука. Туча зависла над замком, Ларгет оцепенел от ужаса. Отец и брат как раз подъезжали к воротам. И тут туча пролилась огнем. Не огненным дождем, а словно потоком огня. Фигуры отца и брата вспыхнули и беззвучно обуглились, заполыхал замок. И все это в полной тишине.

А потом туча надвинулась на него, замершего в ужасе и отчаянии. Огонь полился на него, он вскинул руки в отвращающем жесте неведомого заклинания, странные слова пришли на ум сами по себе, будто из глубин памяти. Вокруг бушевал огонь, а он стоял с поднятыми руками, бросая вызов клокочущему в ярости небу. Холодные злые молнии срывались с его пальцев, полосуя черное тело тучи, она выла и стонала, как живая. И злое, беспощадное торжество кипело в его сердце. Наслаждение своей мощью и леденящая ненависть к тому, кто стоял за всем этим. А потом туча разлетелась рваными черными ошметками и исчезла. А перед Талем появился человек. Он поднял руки и сказал:

– Хорош дрыхнуть, на! Мне, на, завидно! А ну просыпайся, подонок, на!

Ларгет открыл глаза, еще не в силах вернуться из непонятного сна. Руд стоял перед ним, стуча плетью по решетке. Видно было, человеку хочется внимания к своей важной персоне. И такое пренебрежение его уже изрядно разозлило.

– Слушаюсь! – рявкнул Таль хриплым спросонок голосом.

Злость надсмотрщика как рукой сняло.

– Молодец, на! Не будь ты рабом, я бы из тебя, на, человека сделал. Соображение, на, имеешь. Хотя и спишь, на, больно много. На.

Руд, довольный собой, удалился. Таль протер заспанные глаза. Ничего себе сон! До сих пор дрожь бьет. И еще – ощущение беды, которое осталось после сна.

Утреннее солнце било в глаза, весело раскидывало лучи по земле. Первый ясный день за последнее время. Таль зажмурился, впитывая всей кожей нечаянное тепло. Ласковый ветер взъерошил его волосы, шаловливо дунул в зажмуренные глаза. Таль негромко засмеялся. Напряжение последних дней медленно покидало его. Солнце снова на небе, значит все будет хорошо. А «Ассисяй»… Посмотрим, что это за зверь. Что бояться раньше времени?

– Хорошо-то как, – мечтательно выдохнул Бол.

– Хорошо, – согласился леданец по имени Юр. – Еще бы жратвы нормальной…

– Да из клетки вон, – поддержал Таль.

– Это куда, на, вон? Вы чо, на, совсем обурели? Отставить, на, мысли о побеге!

Это вездесущий Руд заслышал его последние слова.

– Смотрите у меня, на, – пригрозил он и пошел к следующей клетке.

Все дружно посмотрели на него. Но мало что увидели.

– Странный он, – вполголоса сказал Юр.

Опять появились кашевары с котлами и мисками. Таль получил свою порцию. На этот раз греться нужды не было, и отвратительное варево было проглочено с огромным трудом. Противный привкус остался во рту даже после того, как он вернул миску угрюмому кашевару.

– Пожрали, на? Миски, на, вернули? Тогда – поехали.

– Слушай, а почему он так говорит странно? – поинтересовался Бол шепотом.

– Наверное, на него наложили заклятие насчет матерщины, – предположил Ларгет. – Я слышал, ассисяй этого не любят. Они же сплошь одни женщины. Вот у него предлоги и остались… А существительные сказать не может.

– Похоже, – согласился Бол. – Эх, это как же нужно ругаться, чтобы ассисяй достать!

– Да уж, забавно было бы послушать. Кстати, а для чего им рабы?

– Обрати внимание, они же женщины. А все рабы – мужчины. За которых они платят столько золота, что их везут в клетях. Как ты думаешь, почему?

– Да, наверное, ты прав, – согласился Таль.

– Не рассчитывай на это, на, – вмешался Руд. – Остальным, может, на, так и выпадет. А вы, двое проклятых колдунов, на, получите другое, на.

– Что другое? – быстро спросил Таль.

– Из вас, на, выжгут Силу. А потом, на, если живы останетесь, на, используют как и остальных, на. Не знаю как, на.

– Большое спасибо, – поблагодарил Бол.

– Не умничай, на! – обиделся Руд. – А то так, на, врежу, враз мозги вылетят, на.

Бол тут же заткнулся. Его мозги были чем-то ему дороги. Чем именно, Таль не знал. Вероятно, как память о детстве?

Солнышко поднималось все выше и выше. Таль, прищурившись, смотрел по сторонам. Бескрайние степи сменились каменистым предгорьем, кое-где виднелись клочки возделанной земли, которую местные жители отчего-то считали плодородной. Как ни странно, что-то там даже росло, довольно жалко и вяло, но тем не менее. Леданские горы остались слева, их везли, если Ларгет ничего не путал, вдоль границы с Квармолом на восток. Как он понял из разговоров, везли их не в резиденцию ассисяй. Где она находилась, никто не знал. Зато нелегальные работорговцы (в Квармоле и в Ледании этот промысел был запрещен) знали, где находится Цитадель, своего рода центр связи всех ассисяй. И к нему-то они и направлялись.

Таль думал о том, как же им все же выпутаться из этой ситуации. У него был один козырь – амулет, данный ему шаманом. Пленители побоялись трогать такую странную штуку, а работорговцы решили, что, если кочевники ее не сорвали, значит, ни ценности, ни опасности она не представляет. Логично, в общем-то, решили.

Таль прошелся по клетке. Ему не сиделось на месте, за время вынужденного путешествия он часто ходил вот так, не в силах успокоиться, пока грозный окрик тюремщика не заставлял его снова принять сидячее положение. Он чувствовал себя тигром в клетке, если бы у него был хвост, он бы сейчас стегал им себя по бокам. Но, увы, природа не наградила его хвостом. В лучшем случае, по бокам прошлась бы плетка надсмотрщика, но Ларгет не полагал ее адекватной заменой.

Применить амулет сейчас? Глупость. Возможно, он бы и стал достаточно силен, чтобы сломать решетку, а может быть, и нет. И даже если бы ему так повезло, что делать дальше? Конечно, он обучен махать мечом, да и в рукопашной чего-то стоит, но он не герой и даже не богатырь. В конце концов его одолеют и посадят обратно, предварительно отхлестав плетью, чтобы неповадно было. Магия здесь не поможет. «Стрелкой» многих не перебьешь, даже если заранее запастись энергией. Кроме надсмотрщиков есть еще внушительная охрана, которая тоже в стороне не останется. А дальше… Ни единого шанса на успех.

Нет, рано выкладывать свой козырь.Тем более что больше на руках ничего нет. Ждать, терпеть, мерить шагами клетку, но не совершать необдуманных поступков. Сначала все взвесить, а потом принимать решение. Какие еще варианты? Можно, к примеру, перебросить амулет Боресвету во время стоянки. Уж воин из Гардарики (или, если угодно, из Русколани) покажет всем… как это он говорил? Чью-то там мать, чью, Ларгет, к сожалению, не запомнил. Да и без разницы. Богатырь с амулетом вполне способен сломать и колодки и решетки, он это и без всякой помощи почти осилил. А вот что дальше? Может и надсмотров и охрану прибить, он… как это у них? Реальный пацан – надо же, запомнил. Поломает на фиг и тех и других. Вопрос в другом: как ему втолковать, что амулет надо сломать в руке? Если еще передать удастся, что тоже не так просто. Да он расспросами задолбает, а если еще в стихотворной форме… Этот вариант, пожалуй, отложим. Мысль дельная, но нуждается в разработке. Шанс всего один, надо его использовать наверняка.

– Эй, ты чо, на, там ходишь? А ну сядь, на, быстро. Нет, этот му… мужик уже достал, на.

– Ноги отсидел, – спокойно пояснил Таль. – Кому будет нужен раб, если он без ног останется? Вот я и хожу туда-сюда.

– Это правильно, на, – одобрил Руд. – Это даже как ее… идея, на. На вот тебе кусок сыра и глоток вина. Только смотри, на, один. Самому, на, мало.

Таль с наслаждением сожрал сыр и отхлебнул вина. Всего один глоток (Руд человек, конечно, довольно миролюбивый, но за второй точно прибьет). Вино оказалось так себе, но после стольких дней в клетке пошло на ура. Соседи по клетке с завистью смотрели на него, но Ларгет решил не делиться. На всех все равно не хватит, а Руд может и рассердиться. Попадет же, в любом случае, Талю. Нет, как-нибудь в другой раз.

Он вернул Руду флягу, и надсмотрщик заспешил дальше. Куда – Талю было все равно. Он сел на пол, решив пока помедитировать. Привычно закрыл глаза, погружая себя в транс. Результат его опять разочаровал. Снова попытка повторить случайный опыт завершилась неудачей. Что он тогда сделал не так, как обычно? Таль не мог вспомнить. Ничего, в другой раз получится. Теперь он знает, что это возможно.

Он открыл глаза. Бол сидел рядом, погруженный в транс. Похоже, дурной пример Таля оказался заразителен. Бол, конечно, не знал, почему он так поступает, но, видимо, счел, что мысль помедитировать совсем неплоха. Тем более заняться все равно больше нечем. Книжек для чтения, равно как и вина и девочек, им почему-то не предоставили. Странные люди эти рабовладельцы, кто бы мог подумать!

Таль огляделся по сторонам. Ему показалось, что горы немного приблизились. Похоже, место, куда их везут, где-то в Леданских горах. Впрочем, утверждать это он бы пока не рискнул. Может быть, это вообще не в Ледании. А у блина на куличках (кстати, а что такое кулички? Может, Бол знает? Он всегда знает не то, что нужно).

Бол открыл глаза и часто задышал, выходя из транса. Глаза у него были поначалу пустые и бессмысленные, но вот сознание вернулось в тело, и они сразу потеплели. Он был снова здесь. Вот и шкодливые огоньки загорелись – все, как обычно.

– Ты знаешь, как еще некоторые ассисяй называют? Не поверишь! Представь – «феминистки». Не знаю, конечно, что это за штука, но звучит угрожающе.

– Да, страшновато, – поежился Ларгет.

Подошел довольный Руд. Грудь колесом, плеть за поясом, бородища по грудь – буквально герой леданского эпоса Карбас. Который в Квармоле значится, как Барбас.

– К вечеру, на, приедем, – весело сообщил он. – Так что, на, радуйтесь последнему, на, свободному деньку. Скоро, на, он закончится.

– А сейчас у нас что, была свобода? – Таль взглянул на прочную железную решетку.

– Ну не очень, на, – признал надсмотрщик. – Но все-таки, на, получше, чем будет.

Да, успокоил, мрачно подумал Ларгет, поглаживая амулет. Надеюсь, когда нас выпустят из клеток, у меня будет шанс передать эту штуку Боресвету. До того, как попадем в логово колдуний. Там уж точно ничего не светит, кроме светильников.

Он снова коснулся амулета. Интересно, не наврал ли старый шаман? Может, все его надежды – утренний туман, птичье молоко? Шаман, он ведь даже не маг, что он может? Таль вспомнил книгу, как-то попавшую к нему в руки. «О свойствах талисманов, зелий и артефактов». Автора, понятно, забыл. Так вот этот забытый автор утверждал, что лучшие амулеты делают как раз шаманы, маги-самоучки. Дескать, заклятий они не знают, оградиться от последствий собственной волшбы не умеют. Вот и придумали разные амулеты, обереги и прочие вещи, чтобы себя защитить. А потом и вовсе создали новый вид колдовства, глубоко презираемый всеми уважающими себя магами, в том числе и забытым автором. Он, автор, глубоко полагал все эти дикарские штучки недостойными настоящего чародея. Правда, с неохотой упоминая притом о могущественных магах, которые жизнь посвятили созданию магических артефактов, в том числе и упомянутых амулетов. А также мечей, топоров, колец и прочего металлического лома. Насчет лома – один такой случай описывался. Как один маг (имя Ларгет опять же забыл, книга была не из программы) зачаровал обычный железный лом, сделав из него артефакт невиданной силы и редких свойств. Должно быть, по пьяни, другого объяснения Таль не видел. А потом богатырь по имени Прием насовершал с ним массу героических подвигов. В конце концов он погиб, как у богатырей заведено, опять же героически, лом, как и полагается, исчез, заслужив перед этим имя «Лом Приема». Героическое имя, как нетрудно догадаться.

Насчет амулетов тоже приводились подобные истории. Как один кассарадский шаман вручил подобную безделушку рыцарю Таргану, благословив его на подвиги. Амулет этот даровал своему носителю неуязвимость от любого оружия. Правда, счастливого обладателя все равно прикончили после многих подви-гов. Прямо беда с этими героями! Так и мрут один за другим. Или они сами смерти ищут?

Он рассеянно крутил в руке амулет, когда вдруг увидел жаждущий взгляд богатыря, устремленный на него. Похоже, Боресвет знал, что это такое, и даже, возможно, умел им пользоваться. Ну конечно, он же довольно долго жил у харогов и с шаманом немало общался. Может, ему и самому что-то такое презентовали на долгую память. Это хорошо – значит, воину не надо объяснять технику безопасности и инструкции по пользованию магическим амулетом. Сам все знает. Таль уставился на него, одними глазами сказав: «Жди!» Богатырь усмехнулся и еле заметно кивнул. Похоже, понял.

Востроглазый Бол внимательно следил за этим молчаливым диалогом. Таль заметил, как сверкнули его глаза, его товарищ сразу обо всем догадался. Парень он сообразительный – кто спорит? Если б ему еще язык укоротить… Хотя бы на пол-ярда…

Ждать пришлось довольно долго. К Цитадели подъехали, когда солнце уже клонилось к горизонту. Талю довелось за это время еще раз попробовать кулинарный шедевр под названием «похлебка», приготовленный явно каким-то некромантом для усиления страданий жертв. Его едва не вывернуло, только плети охранников удержали его от этого естественного, но весьма опрометчивого поступка. Бол же сожрал свою порцию, не моргнув глазом. Что и говорить, от человека, который зимой без шапки ходит, и не того ожидать можно.

Цитадель увидели издалека. Потому что в степи все видно издалека. Таль ожидал, что это будет могучая крепость, со стенами и бастионами. Само название «Цитадель» – это же тебе не просто дом в три этажа. Однако твердыня ассисяй оказалась именно домом. Правда, не в три этажа, а в четыре, но это крепостью ее тем не менее не делало. Просто большой дом из серого камня, явно из Леданских гор привозили. Ларгет пялился на Цитадель во все глаза, пока повозки ехали к ней. Довольно оригинальная архитектура, изящные колонны, симпатичные балюстрады на верхних этажах. Сад, такой милый и ухоженный, явно чувствовалась женская рука. Талю сразу же захотелось поваляться на травке под деревом. Хорошо бы еще с яблоком в руке… Но вряд ли их везут именно для этого.

Оградой и воротами Цитадель все же обладала. Не сказать, конечно, что мощными, – войско или даже крупный отряд нипочем удержать не сможет. А вот ватагу мальчишек, за яблоками в сад собравшихся, сможет. Ларгет и сам когда-то обожал влипать в подобные приключения и с твердой уверенностью мог сообщить – удержит наверняка. Впрочем, откуда здесь взяться ватаге мальчишек? А кочевники ассисяй наверняка боятся больше, чем похмелья. Таль подумал, что он, наверное, тоже немного кочевник. Боится-то он не меньше!

Ворота услужливо распахнулись перед караваном, хотя Таль никого не заметил около них. Либо был какой-то хитрый механизм, либо имело место магическое воздействие.

Неподалеку от ворот стояла женщина в красном платье и рядом с ней девушка в зеленой куртке. Обе только что спешились, похоже, прибыли всего на несколько минут раньше. Обе посмотрели на въезжающие повозки: женщина без эмоций вообще, девушка – с любопытством и недоумением. Ларгет расслышал, как она спросила:

– Кто эти люди в клетках?

– Рабы, – равнодушно ответила женщина в красном.

Глаза девушки вспыхнули неприкрытым отвращением, и Таль отчего-то догадался, что относится оно не к ним, рабам, а к собеседнице.

– В Ледании рабство запрещено! – заявила она.

– Ты сейчас не в Ледании, – холодно сказала женщина (ассисяй, понял Таль). – Ордену безразлично, на чьей территории находиться. И действуют здесь только законы Ордена. Посмотри сама – тут же одни мужчины.

– А они что, не люди? – яростно выкрикнула девушка, глаза ее полыхнули молнией.

– А кто тебя тащил на костер, малышка? – с иронией осведомилась ассисяй.

– Но нельзя же наказывать невиновных за чужие грехи! Знаешь, Аретта, мне кажется, я совершила ошибку, отправившись с вами сюда. К счастью, ее еще не поздно исправить. Я немедленно еду обратно!

– Поздно, девочка, – усмехнулась Аретта. – Никто тебя никуда не отпустит. Драконья кровь – слишком большая редкость, чтобы ею разбрасываться. И перестань со мной спорить. Я – Направляющая, из Круга Ордена, а ты – всего лишь послушница. Знаешь, от какого слова произошло «послушница»? От слова «послушание». И если ты будешь нарушать обычаи и предписания, наказание будет серьезным.

– А мне наплевать! – Девушка повернулась к еще не оседланной лошади, намереваясь забраться в седло. Но так и застыла неподвижной фигурой.

– Вот так, девочка. Это не наказание, только предупреждение. Постой пока так и подумай о своем поведении. Отказаться от Силы, от власти из-за каких-то несчастных рабов? Как это глупо. Они всего лишь мужчины. Ты знаешь, какая надпись появляется каждое полнолуние на потолке Круглого Зала Ордена? «ВСЕ МУЖИКИ – КОЗЛЫ!» Все буквы заглавные, хотя одно из упомянутых слов, на мой взгляд, недостойно писаться с большой буквы. Догадайся, какое?

Аретта расхохоталась. Обездвиженная девушка молчала. То ли не знала ответа (хотя Ларгет уже догадался), то ли не хотела отвечать. А может, колдунья ее лишила дара речи.

– Выходи, на! – Руд распахнул дверь клети. – И не балуй, на, а то как дам по башке, на, враз облысеешь. Давай руки, веревкой, на, перетяну.

Таль протянул ему руки, сжимая в кулаке амулет шамана. Руд туго обмотал запястья веревкой, демонстрируя недюжинный опыт. Один за одним пленники покидали клети, тут же оказываясь в руках надсмотрщиков. Таль закрутил головой, выискивая гардарикца. Тот стоял в пяти шагах, глядя с требовательным ожиданием. Он уже готов был драться за свою свободу (а заодно и за свободу Таля). Ларгет незаметно стал приближаться к нему, стараясь не привлекать внимания. Вообще-то со стороны его вороватая походка и осторожные взгляды не могли не вызвать подозрений, но сейчас всем было не до него. Охрана и надсмотрщики были заняты тем, что следили за рабами и за воротами, чтобы никто не попытался сбежать, ассисяй в красном платье продолжала читать нотации девушке. Таль на секунду поймал взгляд зеленых глаз, все еще мечущих молнии, но, несмотря на это, девушка выглядела такой беззащитной. Таль отвернулся. Ничего он сейчас не мог для нее сделать. Ничего, ровным счетом. Но почему же тогда он чувствует себя подлецом и чуть ли не предателем? Кто она ему, эта девушка? Будущая ассисяй? И все-таки она всем своим видом словно умоляла о помощи…

Вот и Боресвет. Русколанец смотрел на него требовательно. Таль осторожно вложил ему в руку амулет (не дай Творец выронить!).

– Ты знаешь, что делать? – спросил он.

Воин раздвинул опухшие губы (до сих пор не зажили – сколько же ударов ему перепало?) в усмешке и кивнул головой. Затем сжал кулак так, что побледнели костяшки пальцев. Раздался отчетливый хруст – амулет сломался. А в следующую секунду хруст перешел в оглушительный треск. Колодки (по счастью, они были только на руках) были содраны в мгновение ока. Охрана только еще начала поворачиваться на шум, а воин уже бросился в последний, почти безнадежный бой. Движения его были настолько стремительны, что Таль не успевал за ними следить. Миг – и могучие руки сворачивают охраннику шею, как цыпленку. Еще миг – и сабля покидает ножны еще стоящего на ногах покойника и впивается в грудь другого охранника.

Таль не заметил, в какой момент воин бросил ему кинжал. Но когда железо звякнуло о камень, мостивший двор, не медлил ни секунды. Правда, к оружию он метнулся не один. Сразу трое леданцев одновременно с ним попытались схватить кинжал. Но Ларгет оказался самым быстрым. Кинжал оказался у него в руке, он попытался разрезать веревку и едва не пропорол себе живот после толчка леданина.

– Стой, дубина! – гаркнул Ларгет. – Давай руки!

Дубина (Таль верно угадал его имя), сообразив, протянул связанные запястья. Таль, неловко действуя кинжалом, рассек веревку и протянул ему кинжал. Леданин понимающе кивнул и одним взмахом клинка рассек его путы. Ларгет покрутил кистями затекших рук – надсмотрщик слишком сильно затянул веревки. Быстро огляделся по сторонам.

Бол, подпрыгивая от нетерпения, стоял в очереди к кинжалу. Он никогда не умел долго ждать. Учитель как-то сказал, что такие, как Бол, и домой-то одной дорогой никогда не возвращаются, думая его пристыдить. А тот на это спокойно ответил: да, мол, всегда хожу разными, а что такого?

Воин отвлек на себя всех, кто был во дворе и носил оружие. Ругань, вопли, звон железа доносились из той свалки, где сцепились с ним охранники. Ассисяйка, похоже, пыталась зацепить его заклинанием, но тот двигался настолько быстро, что успех ей не сопутствовал. Однако, оставив стоящую неподвижно девчонку, она явно собиралась повторить попытку. Ларгет поднял руки и произнес слова «Стрелки». Струя огня ударила в спину колдуньи, платье вспыхнуло, женщина упала. Но это был не безмозглый кочевник – ассисяйка тут же поднялась, поворачиваясь к Талю.

– Поджигатель мира! – прошипела она, морщась от боли. – Сейчас ты ответишь и за себя, и за всех остальных, что хотят устроить Мировой пожар!

Таль ответил ей грязным ругательством, и напрасно. «Стрелку» он бросить уже не успел. Удар, нанесенный ею, был тяжел и неотвратим. Ларгет почувствовал, как сердце в его груди вдруг остановилось, можно даже сказать, замерло. Дыхание перехватило, он не мог даже бросить ответные чары.

За него это сделал Бол. Магическая стрела, отвратительно, правда направленная, обожгла колдунье руку. Та зашипела от боли, прервав почти завершенное заклятие. Таль повалился на землю, судорожно хватая ртом воздух. Надо бросить чары, пока не поздно, но как это сделать, если только и можешь, что судорожно дышать?

Ассисяйка подняла руки, явно намереваясь стереть Бола с лица земли. Тот, с побледневшим лицом, судорожно читал слова «Стрелки», но явно не успевал. Ларгет застонал от бессилия. Сейчас его друг будет испепелен, а он ничем не может помочь.

В этот момент ожила зачарованная девушка. Видимо, ведьме пришлось собрать всю энергию, что у нее была, и наложенное ею заклятие потеряло силу. Девушка стояла за спиной колдуньи, и Ларгет так и не понял, откуда у нее в руке появился метательный нож. Появился, блеснул и вонзился в спину ассисяйке, как раз в рану, нанесенную Талем…

И несмотря на это, ведьма была еще жива. Она повернулась, серые глаза полыхнули дикой яростью – и тем же огнем полыхнули в ответ зеленые. Колдунья закашлялась, горлом плеснула кровь. И медленно, как во сне, осела на землю. А девушка, чуть прищурясь, уже рассматривала сцепившихся с богатырем охранников, словно примериваясь. Таль поймал этот миг: шум схватки, разноголосые вопли и напряженная тонкая фигурка с растрепанной косой и зажатым в кулачке метательным ножом.

Он, покачиваясь, поднялся с земли. Боресвет и остальные пленники (уже не рабы!), кто не струсил и не убежал, уже добивали последних охранников. Руда Таль не заметил. То ли надсмотрщика уже успели прирезать, то ли успел спрятаться.

Девушка подошла к Ларгету, собираясь что-то ему сказать, но тут глаза ее расширились от ужаса. Таль быстро обернулся. Да, девчонку трудно было назвать трусихой. Вот он, Ларгет, тоже испугался. И Бол наверняка. И Боресвет, герой гардарикский, испугался бы, не будь он так занят добиванием последних охранников.

Потому что у входа в Цитадель (который, возможно, здесь считался выходом) стояли, взявшись за руки, шесть ассисяек. Шесть! А они одну едва одолели! Вдобавок он слышал, что они могут объединять и вроде даже усиливать мощь, если становятся в круг.

– Поджигатели мира! – яростно прошипела одна из них, вероятно главная. – И ты, отступница! Молитесь Творцу, это ваш последний миг!

Молиться Ларгет умел. Знал целых три молитвы и с удовольствием бы прочитал их ведьмам. С выражением, хорошо поставленным голосом. Только вот времени ему на это не дали.

Все шестеро фигур, одетых в красное (мода у них, что ли, такая?), одновременно вскинули руки, все-таки разомкнув их. Слов Таль не слышал, но был уверен, что они были.

И небо неожиданно пролилось огненным дождем. Капли огня падали и падали, сначала редко, потом все чаще. А еще Поджигателем мира обзывали, успел подумать он.

А потом мысли все исчезли куда-то, потому что Таль понял, что все они сейчас умрут. Вот буквально в следующую секунду. И неожиданно сделал, чего сам от себя не ожидал. Словно тело его решило поколдовать независимо от его воли. Он воздел руки к небу и выкрикнул слова, непонятные ни ему, ни остальным. Слова из сна.

Огонь падал с неба длинными непрерывными струями. Вопли сжигаемых заживо людей коснулись его слуха, но не прервали сосредоточенность. Огонь плескался вокруг целым озером, но ни одна капля (капля огня? Как нелепо звучит!) не коснулась его, как не коснулась Бола и девушки. И Боресвета, невесть каким чудом успевшего присоединиться к ним за секунду до огненного дождя.

Таль чувствовал, как чары опустошают его. Сила быстро вытекала, еще мгновение – и он не выдержит. И снова, словно толчок изнутри, дрожь по всему телу, и энергия потекла мощным потоком, забурлила в крови. Таль, стараясь не нарушать концентрации, скользнул кусочком новоявленной Силы к источнику. И с удивлением обнаружил голубую светящуюся полосу, проходящую как раз над зданием. Незаметно для себя самого он тянул Силу из нее.

Несколько секунд ассисяйки еще держали заклятие, потом разом опустили руки и начали накладывать новые чары. Полыхнула «Стрелка», и безвредными искрами рассыпалась в воздухе. Свистнул нож и на этот раз нашел цель – одна из женщин зашаталась и осела на землю. Да, с ножом в горле колдовать нелегко…

Взревев, бросился в бой воин, стряхнув с себя оцепенение. Врезался в невидимый барьер, покатился по земле. Ларгет, тоже оставивший заклятие щита, но не разрывая связь с волшебной линией, бросил «Стрелку», жалея только, что не владеет более сильными чарами. Но простенькое заклятие ударило с силой фаербола. Как тогда, в школе… Творец, как же давно это было!

Его заклятие тоже было отражено, но не без труда. Одна из колдуний побледнела и едва не упала, ее поддержала другая. Нож, брошенный девушкой, на этот раз бессильно упал на землю, не причинив никакого вреда. Таль мучительно старался вспомнить, как вызывал молнии в том сне. И нужные слова и жесты пришли сами собой, будто подсказанные кем-то внутри.

Синеватые, проворные, как змеи, молнии сорвались с его рук, скрестившись еще на одной ассисяйке, запах горелого мяса, крик невыносимой боли… К этому удару они оказались не готовы. Оставшиеся четверо, опомнившись, бросили одновременно четыре заклятия. Похоже, они действовали уже не так слаженно, как в начале схватки. Таль едва успел ответить новообретенными защитными чарами. Удар бросил его на колени, тело пронзило острой болью, но магический щит выдержал. Хотя и он теперь не мог атаковать противниц.

Зато одновременно ударили Бол и девушка, нож отскочил от невидимого барьера, но «Стрелка» достигла цели, расцветя огненным цветом на груди одной из колдуний. Крик боли сорвался с ее губ, но на ногах она устояла.

Таль успел подивиться, с какой легкостью им удается держаться против ассисяй, грозных для всех мужчин. Двое учеников, девчонка с ножами и воин. Который как раз поднялся на ноги, бросаясь в бой.

Одним жестом колдунья, что была ближе, заставила его застыть, как до этого ее сестра по Ордену зачаровала девушку с ножами. Боресвет яростно вращал глазами, но ни говорить, ни двигаться не мог. Однако колдуньи не воспользовались удобным случаем для атаки. Повернувшись, они скрылись в доме. Не иначе, за подмогой пошли, озабоченно подумал Таль. Похоже, пришло время покинуть это негостеприимное место.

– Так, быстро! Ты, – он кивнул девушке, – ищешь лошадей. Которые с караваном были, сгорели, но должна же быть где-то конюшня? Бол, помоги оттащить Боресвета, пока нас оставили в покое. Да пошевеливайтесь, блин!

Девчонка хмыкнула – похоже, хотела что-то бросить в ответ, у них с этим не заржавеет, но промолчала и бегом кинулась за угол. Бол и Таль подхватили воина, который продолжал вращать глазами, как заведенный, и бросились за ней следом.

Конское ржание подсказало им, что девушка не ошиблась в поисках.

– Как ты их нашла так быстро? – поинтересовался Таль, имея в виду лошадей.

– По запаху, – нежно произнесла девушка. – От них пахнет, как от тебя.

– Врешь! – возмутился Ларгет. – От меня – хуже. Столько дней в клетке!

Она улыбнулась в ответ, словно окатив его теплом с головы до ног.

Воина усадили на коня, привязав к седлу. Таль взял поводья.

– Пора сматываться, – деловито заметила девушка. – Кстати, я не представилась почему-то. Меня зовут Лани.

(обратно)

Глава 14

Солнце било в глаза. Веселое, утреннее солнце, шаловливо разбрасывающее зайчики от всего, что хоть как-то могло отражать. Зайчики эти упорно прыгали варвару на лицо, пытаясь забраться под сомкнутые веки. Нанок этим попыткам упорно сопротивлялся. То переворачивался на другой бок, то прикрывал лицо подушкой. Помогало слабо. В подушку тяжело дышать, а вертись, не вертись, солнце тебя все равно поднимет, если уж поставило себе такую цель. Так оно и случилось. Нанок в конце концов открыл глаза и сладко потянулся.

«Здравствуй!» – улыбнулось ему солнце, и он улыбнулся в ответ. И тут же грозно нахмурил брови – варвар он, в конце концов, или кто?

Вставать не хотелось. Рука Тила (или Тилы? Эта девчонка любого с ума сведет) лежала у него на груди, теплое дыхание слегка щекотало шею. Варвар чуть приподнялся на локте, с несвойственной для него нежностью рассматривая ее лицо. Странное, необычное, но такое красивое и беззащитное во сне, что у него сладко сжималось сердце. Не удержавшись, Нанок коснулся кончиками пальцев ее щеки. Погладил за ушком. Тила мурлыкнула во сне, но глаз не открыла. А будить ее варвар не хотел.

Какое-то время он просто лежал рядом и любовался ее лицом. Солнечные зайчики, которым Нанок стал уже, по-видимому, не интересен, переключились на девушку. Тила недовольно поморщилась, зарылась поглубже в подушку. Варвар улыбнулся. Он уже знал, чем это закончится. И точно – едва девушка чуть повернулась, как шаловливые зайчики мигом попытались протиснуться под сжатые веки. Тила глубоко вздохнула и открыла глаза.

Нанок тут же легонько дунул в ее еще сонные глаза. Тила зажмурилась и звонко рассмеялась. Варвар потянулся к ней, но она ловко уклонилась от объятий.

– Не время! Мы и так половину ночи резвились!

Не согласиться было трудно. В самом деле резвились. Да еще как! Не исключено, сейчас прибегут с жалобами соседи. Которым он с удовольствием выдернет ноги ради такого дела. Чтобы не портили такое прекрасное настроение. Варвара распирала энергия, хотелось действия – любого, лишь бы не стоять на месте, не сидеть сложа руки.

Тила выскользнула из-под одеяла. Варвар залюбовался ее стройной фигурой, бесстыдством и одновременно скромностью движений. Девушка скользнула к беспорядочно разбросанной по полу одежде. Нанок напоследок полюбовался ею сзади, после чего вожделенные прелести пропали из виду. Варвар тяжело вздохнул, девушка засмеялась.

– Теперь твоя очередь, – задорно объявила она.

Нанок нехотя вылез из-под одеяла и принялся одеваться под заинтересованно-веселым взглядом зеленых глаз. Неожиданно он поймал себя на мысли, что немного стесняется. Это потрясло его до глубины души. Варвары вообще ничего не стесняются! Тем более один крепкий, здоровый, отлично сложенный варвар. Которому нечего скрывать, зато есть чем гордиться.

И тем не менее факт – взгляд девушки его смущал. Что не помешало ему, однако, быстро нацепить штаны и рубаху. Надев упомянутые предметы гардероба, Нанок задумался над важной проблемой: как теперь надеть нижнее белье?

Тила звонко расхохоталась.

– Ладно уж, могу отвернуться, если тебя это стесняет. Вот уж не думала, что люди такие застенчивые! Тем более дикие варвары.

– Я, наверное, недостаточно дикий, – неуверенно предположил Нанок.

– Может быть, – засмеялась она. – Ладно, переодевайся, я не смотрю.

Нанок быстро сбросил с себя дурацкие штаны, что так не вовремя попались под руку. Натянул подштанники (тут еще выяснилось, что одна штанина попала в другую, и варвару пришлось попрыгать на одной ноге, чтобы их распутать. Сдавленное хихиканье говорило о том, что Тила отнеслась не слишком серьезно к своему обещанию не подглядывать. Нанок наконец оделся и повернулся лицом к ней.

– Ты подглядывала, – уличил он не в меру любопытную девушку (хм, можно подумать, что бывают среди них в меру любопытные!).

– Самую малость, – созналась Тила.

– Наказание мое будет ужасно! – пригрозил варвар, распрямляя плечи.

– Один поцелуй? – неуверенно предположила Тила.

– Два, не меньше, – объявил варвар свой приговор и сразу же приступил к его исполнению. Следует заметить, что количество поцелуев превысило названную цифру, но сделано это было не по злому умыслу. У Нанока всегда были проблемы с арифметикой.

– Хватит, хватит. – Тила ловко вывернулась из его объятий.

– Может, позавтракаем? – Варвар с удивлением обнаружил, что настаивать на продолжении совершенно не хочется. Ему было хорошо просто оттого, что она рядом.

– Да, пора бы уже, – согласилась эльфийка. – Только закажем завтрак в номер, мы же как-никак благородные господа. А они, то есть мы, в общей зале не завтракают.

– Хорошо, – легко согласился варвар. Вообще-то он согласился бы на что угодно, только бы слушать как можно дольше ее голос.

Тила дернула за шнурок в изголовье кровати. Довольно быстро появился слуга – видимо, знатные господа промедления не одобряли.

– Чего изволите, – вопросил он, понимающе глядя на них. Наверное, принял их за любовников (и, кстати, не так уж и ошибся).

Тут же Нанок сообразил, что Тила в парике и в мужской одежде. И если он видит ее лицо женским, это вовсе не значит, что таким его видит и слуга. Эльфы – признанные мастера по части такого рода чар. Так что если это чудило и приняло их за любовников, то не за тех. Варвар вскипел и по привычке хотел дать в рыло, но тут же передумал. Да пусть себе думает что хочет. Кому какое дело? Если ему хочется думать, что молодой господин решил поразвлечься с красавцем телохранителем, пусть себе.

– Мне – утку в сметане, – капризным немужским (но и не вполне женским) голосом сообщила Тила. Похоже, она тоже поняла, за кого их принимает этот недомерок цивилизованный. – А моему телохранителю… Что ты хочешь, ми-илый?

Красиво она это сказала. Пусть для прислуги, но это «ми-илый» пробило варвара на раз. Сразу возник привычный зуд в руках – швырнуть на постель и…

– Мяса, – хрипло произнес он, избегая смотреть на слугу. – Много мяса. С кровью.

Слуга понимающе кивнул. Варвары (а порой и они здесь бывают) всегда заказывают одно и то же. Мясо, и непременно с кровью. И если крови им покажется мало – они найдут способ как добавить. Надо предупредить повара, это в его же интересах…

Ждать пришлось недолго. Было предпринято всего три попытки добраться до неуловимой эльфийки, и все три успехом не увенчались. Эльфы, оказывается, отнюдь не теряли своей потрясающей ловкости, покинув лес. Во всяком случае, эльфы женского пола, сиречь, эльфийки. Или эльфины. Поймать Тилу в объятия было ничуть не легче, чем, к примеру, дым от костра. Каким образом ей это удавалось, варвар так и не понял. Наверное, какая-то магия. Которой владеют, похоже, не только хитрые эльфийки, но и нормальные, вполне человеческие женщины. Причем едва ли не с рождения.

Слуга принес заказанные блюда.

– А вино? – капризно осведомилась Тила.

– А… э… вино не заказывали.

– Что, я сам должен обо всем помнить? Это твоя обязанность, холоп!

– Простите, ради Творца, – забормотал слуга, низко согнувшись. – Конечно, это я виноват, должен был предложить. Вы какого изволите?

– Эльфийское в этой дыре, конечно, не держат?

– Есть, господин, как не быть! Сей же час принесу.

– Ладно, иди. – Тила отпустила его взмахом руки, словно оказывая милость.

Слуга обернулся минуты за две – не иначе, бежал всю дорогу, решил варвар. В руках у него был кувшин, в точности такой, как у эльфа… то есть у эльфийки. И два бокала из дорогого семиградского стекла, что ввозились из-за Борийского моря. Стекло в Семиградье делали действительно прекрасное, бокалы переливались всеми цветами радуги, искрились, подобно бриллианту, разбрасывая цветные блики. У варвара вырвался восхищенный вздох. Тила, однако, осталась недовольной.

– Стекло… Хрусталя нет? Ладно, оставь, сил нет ждать. Вот тебе два пальца за труды. Теперь покинь нас. Да! Предупреди господина, который приехал с нами, что мы задержимся. Пусть он не волнуется, через полчаса присоединимся к нему.

– Будет исполнено. – Слуга с благодарностью принял чаевые и удалился.

– За полчаса мы ничего не успеем, – скривился Нанок.

Тила подняла на него смеющиеся глаза.

– Позавтракать успеем, – объявила она. – А до остального – знаешь, девушки не любят, когда им слишком навязываются.

Варвар в недоумении почесал лоб. Он-то был уверен как раз в обратном. Что каждой женщине льстит внимание. Или она только эльфиек имеет в виду?

Позавтракали молча, разговаривая только глазами. Удивительное дело, слова иногда бывают не только ненужными, а просто лишними. Наверное, люди просто слишком любят слушать себя. Не слыша и не желая слышать, что им говорят в ответ. Разве не лучше просто прочитать «люблю» в сиянии глаз самой дорогой для тебя девушки? И разве она не сумеет прочесть то же самое в твоих?

И разве полчаса вдвоем не больше всего остального на свете? Варвар голову готов был прозакладывать, что так легко и хорошо ему еще не было никогда в жизни. Наверное, это магия, решил он, но сейчас он даже против магии ничего не имел.

Однако завтрак закончился, как и все хорошее на свете. Они поднялись из-за стола одновременно, по-прежнему глядя друг другу в глаза. И даже когда они бок о бок вышли из комнаты, ее лучистый взгляд по-прежнему стоял у него перед глазами.

Мастер Лур ждал их внизу. Почтительно поклонившись Тиле, варвару он едва кивнул, ухитрившись притом незаметно подмигнуть. Простой жест понимания, который вчера позабавил бы Нанока, сейчас едва ли не разозлил. Да что он себе позволяет, колдун блинов? Вот один раз в репу – вмиг всю свою магию позабудет. А если еще и на эльфийку не так посмотрит…

Тила слегка притронулась к его руке, и гнев разом испарился.

– Как почивалось? – вежливо осведомился маг.

– Спасибо, неплохо, – отозвалась Тила, удерживая варвара от нового взрыва ярости. Да как он смеет такие намеки делать безосновательные? Впрочем, не столь уж, конечно, беспочвенны они, намеки эти… Тем более!

А вот эльфийку это ничуть не задевало. Либо девушка просто лучше владела собой. Нет уж, он ей в этом не уступит. Негоже показывать свою слабость женщине. Он, Нанок, ни слова не скажет, пусть этот маг спрашивает хоть сколько раз и в каких позах. Вот не скажет, и все! И даже в рыло не даст, как бы ни хотелось…

– Нам надо подобрать лошадей, – сказал Мастер Лур, и Тила согласно кивнула.

– И еще обрядить одного симпатичного варвара в новую одежду, – добавила она.

Нанок выпучил глаза. Да она же гордится тем, что он с ней рядом! Удивительно, но ошибиться он не мог, в голосе девушки явно слышалась гордость за своего… спутника. За него, Нанока. Она ничуть его не стыдится и скрывать ничего не собирается, совсем наоборот!

– Только во что-нибудь приличное, – услышал он собственный хриплый голос. И дружелюбный смех девушки и мага ничуть его не задел. Стало легко, спокойно и весело.

– Постараемся, – ответила Тила и лукаво взглянула ему в глаза.

Магазинов здесь было куда больше, чем нужно, по мнению варвара. То есть однозначно больше одного. Понятно, что никаких покупок сделано не было, пока они не обошли их все. В этом эльфийские девушки ничуть не отличались от нормальных. Бросив исподтишка взгляд на мага, варвар увидел тщательно скрываемое отвращение, копию того чувства, что испытывал сам. В самом деле, нельзя же с мужчинами так!

Впрочем, одежда, которую Тила выбрала для него, ему понравилась. Что ни говори, а по части вкуса женщины всегда оставят мужчин позади. Так тонко чувствовать все нюансы, выбирать среди многих вещей одну-единственную – просто в голове не укладывается, как это возможно. Штаны, рубашка и брюки, все в тон, гармонично, естественно, хоть голову сломай, лучшего выбора не сделаешь. Даже он, варвар, всю жизнь проходивший в одежде из шкур (какое это мучение, когда солнце жарит, как проклятое!), вполне мог оценить красоту, простоту и изящество своего нового наряда.

Девушка-продавщица (как еще говорят цивилизованные, «консультант», глупое слово и непонятное, но звучит красиво) явно не собиралась отворачиваться в сторону, а укромного местечка, где можно было бы примерить обновку, не было. Вообще-то варвар не испытывал никогда смущения в таких случаях, уж ему-то было что показать. А вот сейчас почему-то ощутил приступ застенчивости и тут же разозлился на себя. Да какого блина! Пусть смотрит, пока глаза на лоб не полезут! И пусть завидует Тиле, что у нее такой спутник. Хотя нет, эльфийка же под мужика косит, чему уж тут завидовать. Да и наплевать, если уж ей так интересен цвет его подштанников, пусть смотрит. Не такая уж это большая тайна, чтобы варвар не мог ею поделиться. А Тила… Пусть немножко поревнует, ей полезно.

Обе девушки уставились на него во все глаза. Варвар ощутил легкое раздражение. Ну что они, в самом деле! Он бы нипочем не стал на полуголого мужика пялиться. Вот если бы какая девчонка переодевалась, тогда да. С удовольствием посмотрел бы. Странные они, эти женщины, просто слов нет.

Маг, кстати, на него поглядывал с неодобрением. Ну это понятно, смотрит на его мускулы, а потом сравнивает со своими мышцами (мускулами их, хоть убей, не назовешь, откуда им взяться у мага?). И сравнение это его особо не радует, по лицу видно. А вот не фиг было за книгами сидеть в своей башне! Помахал бы мечом или топором, сейчас тоже мог бы гордиться своей фигурой и накачанными мускулами. И животик втягивать не пришлось бы.

Нанок наконец оделся в выбранную Тилой одежду и посмотрелся в зеркало. А что, красив, всем буквально хорош. Такого любая полюбит… Только вот не нужна ему уже любая.

Девушки, похоже, разделяли его мнение о себе. Вон как глаза засверкали. Маг, напротив, недовольно кривился. Видно, достали его эти магазины сверх всякой меры, того и гляди, молниями шмалять начнет. Если бы так его, мага, обряжали, Нанок тоже бы взбесился. Нет, молниями он швыряться не стал бы, не умеет, но сломал бы что-нибудь обязательно. Или хотя бы зеркало это разбил бы.

– Тебе идет, – проворковала Тила, и Нанок тут же оставил все мысли о погроме, столь соблазнительно выстраивающиеся в его голове. Просто не может у варвара быть в голове больше одной мысли, а новая показалась ему предпочтительней. Хотя и не так просто реализуемой в данный момент, как предыдущая.

– Нам надо еще купить лошадей, – сухо напомнил маг.

Нет, хорошо все же, что покупка уже состоялась, еще минут пятнадцать, и тот своими чарами точно бы весь «Петушиный час» собрал. Вместе с городской стражей.

– Идем, – согласилась Тила.

Под полными сожаления взглядами продавщицы-консультантки (каких только слов не наберешься в этих рассадниках разврата, именуемых городами!) они покинули магазин, который Тила неизвестно за что называла непонятным словом «бутик».

Конный двор, где можно было выбрать себе скакунов, располагался в другом конце города. Вообще-то варвар привык выбирать себе коней на ярмарках или, в отсутствие таковых, на рынке. Но его в два голоса убедили, что только на конном дворе продают без обмана, что им еще несказанно повезло, что в этом задрипанном городке есть такое славное место. Варвар согласился. Не умел он спорить – чего не умел, того не умел. Когда Нанок чувствовал в споре свою правоту, а доказать ее не получалось, у него был один весомый аргумент, мгновенно заставлявший оппонента согласиться с его мнением. А именно – кулаки. Или если собеседник попадался особенно несговорчивым или предмет спора слишком сложным (например, чей это кошелек, твой или мой?), то имелась еще и секира. Но в данном случае Нанок полностью решил положиться на мнение спутников. Потому что неизвестно, варвары ли больше понимали в конях или кони в варварах.

По дороге на конный двор им пришлось пройти мимо «Писающего пса». Сам варвар вообще-то не понял, отчего столько восторгов вокруг довольно убогого фонтана. Просто ссущий пес, и ничего боле. Что он, ссущих собак, что ли, не видел? Тем более еще неизвестно точно, зачем этот пес присел. А фонтанчик тут вообще не в счет, это для красоты.

Зато Тила и Мастер Лур ахали, охали и томно вздыхали. Ах, шедевр! Ах, какой грандиозный замысел! Нанок терпеливо пожимал плечами, пока не затекли мышцы. После чего решительно потребовал оставить пса в покое, он, в конце концов, никого даже не покусал. Ну присела собака по своей собачьей надобности, так что теперь, ходить кругами и глазеть? Спутники его пытались протестовать, объясняя все незнакомым словом «шедевр», но варвар остался глух к их увещеваниям. Зато запомнил на всякий случай, что шедевр – это ни больше ни меньше как ссущая собака. То есть пес конечно же, уж в этом сомнений никаких.

Коней выбирала эльфийка. Похоже, она даже разговаривать с ними умела, что-то шептала, гладила по холке. Нанок на минуту позавидовал счастливцам, но тут же вспомнил, что на них ездят все кому не лень. А ленивых в этой стране, похоже, не так и много…

Конь, которого выбрала ему Тила, варвару понравился. Здоровая такая зверюга, небось целый дом поднять может. Только ни к чему им это, дома таскать. Опять же толстый, упитанный, много мяса, однако. С кровью, Беодл его сохрани.

Нанок с удивлением понял, что проголодался. Как говорится, любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда. Лучше, конечно, когда приходит и остается, но более сытым он от этой мысли себя не чувствовал.

– Может, сожрем чего? – жалобно осведомился он. Со спутников, пожалуй, станется еще какую скульптурную животину осмотреть – к примеру, совокупляющуюся корову или типа того. Наплевать им, безжалостным, что некий несчастный варвар от голода подыхает. Стоят себе, упряжь выбирают.

– Ну если ты так хочешь, – пожала плечами Тила. – Хотя странно, мы же только позавтракали. Странный вы народ, люди, неужели так сложно без еды обойтись?

Как люди, он был не в курсе, а лично ему, Наноку, пожрать было совершенно необходимо. Что значит без еды обойтись? Так ведь и сдохнуть можно, не фиг делать. Да и съел он на завтрак всего ничего… Полпоросенка, не больше. А душевные переживания по поводу выбора одежды и пса этого дурацкого? Они тоже аппетит поднимают.

– Здесь есть одно местечко, «Пятерка мечей», – сообщил Мастер Лур, который, как и положено серьезному магу, знал все на свете. – Там пиво неплохое. Ты ведь, Нанок, не только перекусить хочешь?

Варвар энергично закивал головой. Нет, маг все-таки мужик что надо. Зрит в корень на два часа вперед. Конечно, он и пива захочет, когда пожрет, – как же иначе? Собственно, уже хочет, если совсем честно. Вино это эльфийское – неплохая, конечно, вещь, но, Беодл, как же он соскучился по пиву!

А вот у Тилы предложение пойти дернуть по пиву энтузиазма явно не вызвало. Если Нанок правильно все понял, эта страдальческая гримаса означает, что на пиво ей как минимум наплевать. Ах да, эльфы вроде пиво не очень любят. В смысле не пьют напрочь. Хорошо все-таки, что он не эльф! Хоть они и живут немерено, но без пива – разве ж это жизнь?

– Ладно, – согласилась все же девушка. – Если там кормят нормально.

Варвар тут же обеспокоился. Чего доброго, она его целовать после пива откажется – и что тогда делать? Как тяжело выбирать между хорошим и очень хорошим…

В «Пятерке мечей» кормили неплохо. То есть на его, варварский вкус неплохо. Он с удовольствием съел бараний бок, запив его доброй порцией пива. Действительно неплохого пива, между прочим. Маг не соврал, кто бы мог подумать. По мнению Нанока, сильнее магов брехали только собаки, и то очень злобные.

Тила заказала себе какую-то рыбу. Варвар точно не мог сказать какую. Потому что в рыбах нисколько не разбирался, а ее разговор с поваром прослушал, поскольку был занят пивом. В котором, в отличие от рыбы и повара, разбирался совсем неплохо.

Маг тоже себе что-то заказал. Совсем уж экзотическое, непонятно из чего сделанное. Хорошо, кстати, что непонятно, – варвар сильно подозревал, что будь ему известно, из чего эта хрень сделана, аппетит у него пропал бы моментом. А возможно, и пиво назад запросилось бы. Нет, кто бы там ни сказал, много знания – много горя, мужик знал в жизни толк.

После обеда вернулись в гостиницу. Нанок, правда, попытался заказать еще пива, но Тиланаградила его таким взглядом, будто он копрофаг какой-нибудь. Смысла этого слова варвар, правда, не понимал, но знал абсолютно точно, что это какое-то ругательство.

Сборы заняли не так уж много времени. Они ведь и сумки не распаковывали – к чему это, если на одну ночь всего и остановились? Поэтому собирались недолго. Девушка, правда, как ихнему полу свойственно, долго крутилась перед зеркалом, но Нанок даже это пережил без возмущения. Уж чего, казалось бы, проще: пятерней по волосам провел – и порядок. А если еще бороду постриг, вообще король. Хотя королей у варваров испокон времен не водилось.

С хозяином расплатился маг. Толстяк низко кланялся, едва не разрывая пузо ненужной вежливостью, просил заезжать снова. Маг милостиво обещал, дескать, как только, так сразу, эта вошебойка, мол, лучше прочих качеством вшей. Тила напомнила купить эльфийского вина, толстяк тут же самолично бросился его искать. Поиски завершились успешно и быстро. Правда, когда хозяин назвал цену, варвар уподобился вытащенной на берег рыбе. В частности, вытаращенными глазами, открытым ртом и невозможностью хоть что-то сказать. Но маг заплатил требуемое, не моргнув глазом.

– До свидания, – вежливо попрощалась Тила. Нанок судорожно закивал: да, мол, пока, счастливо тебе сгнить здесь заживо, обдирала несчастный. Мастер Лур просто кивнул, глядя куда-то сквозь трактирщика.

Есть такое выражение «кони заждались», Нанок лично его слышал не раз. Так вот, этим коням было глубоко по фигу. Не ждали они, похоже, от жизни ничего лучшего, чем торба с овсом. Каковая у них уже в наличии имелась. Впрочем, спрашивать их на сей счет в голову никому не пришло, овес у них отобрали, а самих поставили под седло.

После чего кавалерийский отряд из трех человек (точнее, из двух человек и одной эльфийки временно мужского пола) устремился к городской заставе. Нанок подумал, что, если с них еще и выездную пошлину потребуют, точно в репу кому-нибудь даст. В конце концов, сколько можно? Столько времени прошло, и ни разу не подраться. Как-то это не по-варварски. Этак еще несколько дней без драки, и Тила к нему охладеет. Кому нужен мирный и дружелюбный варвар? Разве только городским стражам, но уж никак не красивой девушке, хоть и эльфийке в чем-то. Впрочем, этот маленький недостаток у Тилы искупался массой очевидных достоинств, в чем варвар готов был поклясться самим Беодлом.

Стража, впрочем, вела себя на редкость дружелюбно. Будто чувствуя, что кулаки у Нанока чешутся, как свинья об забор. Что и говорить, чутье в их работе вещь просто необходимая. В общем, даже доброго пути пожелали, гады переодетые. То есть скатертью дорожки. То есть просто послали, если разобраться, но вот ведь подонки, не придерешься даже.

Кони про овес и вовсе забыли. Припустили по дороге, пыль столбом, хвост трубой. Нанок любовался пролетающим мимо пейзажем, но это занятие очень быстро его утомило. Было бы чем любоваться: справа – деревья, слева – опять же деревья. Лес, одним словом, со всех сторон, только под ногами – дорога из желтого камня. На нее любоваться тоже желания не возникало, и варвар переключил все внимание на Тилу, что ехала впереди и опять о чем-то спорила с магом. Ну не могут они друг с другом ужиться, хоть убей обоих. Хотя, если подумать, стоит ограничиться одним магом…

Они так и не определились еще, куда едут. Вроде бы в столицу, надо же королю про жмура рассказать, тем более тот его сыном оказался. С другой стороны, самому голову в петлю совать не совсем то развлечение, которое горцы любят. Тила же явно нацелена некроманта своего крошить. После разговора с леарни определенно готова чуть ли не в одиночку на штурм лезть. Впрочем, не так уж и в одиночку. Говорила ведь (будучи еще парнем), что послала за помощью, которая в урочный час в укромном месте ждать будет. Да и Мастер Лур помочь согласился, он вроде маг могучий что ему какой-то жалкий некромансер? Сам Нанок, правда, не видел, чтобы он колдовал, но ведь нормальный человек не станет себя зря оговаривать, колдуном обзывать? А Мастер Лур нормальный, вон как быстро насчет пива сообразил. И что это, интересно, он там втихаря потягивает, не его ли, родимое?

Довольно скоро варвар стал ощущать определенного рода неудобство. Ну не привыкли горцы на лошадях ездить, они же не кочевники какие-нибудь. Несовершенство мужской анатомии чувствительно ударялось о седло. Какое счастье, что я не эльф! – в который раз порадовался Нанок. По его мнению, эльфийское несовершенство доставило бы ему неудобств больше ровно на одну треть.

– …пертурбация… Вы, маги, ничего не понимаете!

Нанок подобрался. За «пертурбацию» маг может и в морду дать, не посмотрит, что женщина. Он, Нанок, точно не посмотрел бы. Такими словами нельзя безнаказанно разбрасываться. Сейчас этот маг дернется… и схлопочет по первое число, а любимая остроухая девушка увидит, на что способен в гневе преданный ей варвар. Однако маг повел себя не как мужчина (убил бы на месте, если б именно так себя повел) и ответил даже вполне спокойно:

– Милая девушка, оставьте свои домыслы для своих же соплеменников.

Нет, нехорошо, конечно, когда твою девушку какой-то хмырь «милой» называет. Но ведь целоваться пока не лезет, так что придется терпеть. Беодл, если хоть самой завалящей драки не подвернется, он точно с ума сойдет.

Беодл – добрый бог. Всегда прислушивается к тем, кто ему молится. Если, конечно, не спит и сам не дерется с кем-нибудь. То есть часа два в день молитвы слышит, и то хорошо.

Наноку повезло, его отчаянный призыв угодил именно в урочное время. Увидев впереди довольно крупный отряд синерясников, варвар возликовал. Сердце верно сказало – без боя не уйдем. А сердце у варвара – основной мыслительный орган. Ну не головой же им думать, как какие-нибудь цивилизованные!

– Стой! – завопил один из монахов, отличавшийся от прочих странным головным убором, похожим на приплюснутую кастрюлю. Если бы Нанок спросил у Мастера Лура, он получил бы ценную информацию, что штука эта зовется тиарой. Но никакого желания спрашивать мага, равно как и зубрить ненужные слова у варвара не возникло.

– С дороги! – радостно завопил он, выдвигая коня вперед. Возможность всласть подраться отодвинула на задний план даже испытываемые от скачки неудобства.

Адепты «Петушиного часа» заколебались. Внезапное желание покинуть ставшую вдруг такой узкой дорогу читалось в их глазах. Но тут произошла случайность, которую, по мнению варвара, устроить мог только Беодл собственной персоной. Внезапный порыв ветра сорвал с Тилы головной убор вместе с париком. Что ж, острые уши руками не закроешь.

– Мерзкий эльф! Взять его! – Это очнулся монах в кастрюле.

Подручные его тут же зашевелились. Нанок не знал, что конкретно они имели против эльфов, но явно какие-то счеты присутствовали. Синерясники мигом растянулись цепью, помахивая короткими булавами и посохами. Иные же, напротив, отошли за их спины и стали гнуть пальцы. Наверное, маги, догадался варвар.

Он потянул из чехла секиру, чувствуя, как обжигающая радостная ярость наполняет тело, играет мышцами. Наконец-то добрая драка, слава Беодлу!

Тила вскинула лук, Мастер Лур, к удивлению варвара, пальцы гнуть не стал, а напротив, обнажил меч. Держался он с выправкой заправского воина, и Нанок в очередной раз усомнился, а впрямь ли тот чародей или только прикидывается? Фейерверка так ведь и не колданул ни разу, хоть и строит из себя мага. А мечом владеть умеет, видно. Он, варвар, конечно, в мечах ни бельмеса, но, когда стольких меченосцев к Беодлу спровадишь, поневоле разбираться начнешь, кто чего стоит.

Синерясники драться тоже умели. По их разбойничьим рожам видно, таких не в рясы бы обряжать, а на большаках ловить, да в петлю. Впрочем, монахами ведь не рождаются, могли, наверное, и купцов пощипать, пока к Творцу не обратились. Хм, а если наоборот – может, они и сейчас разбойничают, рясами прикрываясь?

Впрочем, размышлять об этом Нанок не стал. И даже не потому, что не умел, просто долгожданная драка уже до них докатилась. Одновременно два дела варвары делать не умеют, всем известно, а из двух любых всегда выбирают драку. Не думая.

Нанок прыжком соскочил с коня, охнул от боли в сведенных мышцах. Верхом он драться был не обучен. Такой секирой, как у него, проще своему коню башку снести, чем любому монаху. А без головы конь его вряд ли дальше повезет. Он бы, Нанок, нипочем не повез. Хоть с головой, хоть без головы, без разницы.

Двое синерясников (да какие они, к Беодлу, монахи? Не носят монахи оружия!) наскочили на него, размахивая шипастыми булавами, и тут же отлетели назад. К сожалению, ни один сильно не пострадал, под рясами у них оказались кольчуги.

Вообще-то Нанок к монахам относился с уважением. В Творца он верил, хотя и почитал Беодла. Для него все было просто – Творец создал Беодла, а Беодл создал Кассарад со всем населением. Священники, правда, его точку зрения не разделяли.

Но вот синерясников он за монахов не признавал никак. Если ты монах, твое дело четки да молитва святая, а уж никак не булавой махать. Насчет магов и костров тут вопрос спорный, он, Нанок, в нем не слишком понимает. Но вот булавой махать – не моги! А если поднял ее на в общем-то миролюбивого варвара, который просто соскучился по драке за столько дней, то получишь сразу и много. Чтоб неповадно было.

Сначала он все-таки щадил синерясников – все-таки зовут себя святыми людьми, вдруг действительно святые? Но когда один из ударов порвал на нем новую куртку, варвар озверел. Что он им плохого сделал? Одежду-то зачем портить, которую любимая девушка выбирала? Ладно, тогда по полной программе получите…

И засвистела в воздухе секира, которой варвар владел прямо-таки в совершенстве. Кольчуги, конечно, спасали монахов от смерти, но не от ушибов и переломов. Впрочем, от сильного удара не спасла бы и кольчуга, но убивать варвар пока не хотел. Дурь выбить, это да, нелишне. Нанок сбил с ног еще одного синерясника и ухмыльнулся.

Свистнула первая стрела. Один из тех, что с пальцами веером, – как он там у монахов зовется, клирик, что ли? – ткнулся носом в землю. Видно было, что убивать эльфийка не хотела, но и заклинания тут у всех на виду читать тоже позволять не собиралась. Вы, в конце концов, с колдовством боретесь, вот и пожгли бы сами своих шаманов к Беодлу, чтобы девочке не напрягаться. А то пальцами крутят, понимаешь…

Мастер Лур, к удивлению варвара, дрался весело и азартно. Удары его меча были быстры, двое монахов уже выронили оружие, зажимая кровоточащие раны. Кольчуги, похоже, от такого клинка не спасали.

– Вперед! Навались! Сзади заходи! – надрывался мужик в кастрюле.

И навалились. Несколько сразу накинулись на варвара, он отмахнулся секирой, довольно удачно, один взвыл, хватаясь за окровавленную плешь. Нанок снова поднял оружие, одновременно пропуская мимо себя булаву, но в этот момент крепко сбитый монах бросился ему в ноги. Варвар пошатнулся, пнул идиота ногой в новом сапоге. Тот крякнул, сплюнул кровью, но ног не отпустил. Следом подкатился второй, Нанок не устоял, рухнул на землю, мигом на нем оказалось сразу четверо, сильный удар в лицо выбил искры из глаз. Нанок взревел, разъярившись окончательно, и принялся раздавать удары направо и налево. Его крепко ударили ногой в бок – похоже, цивилизованные насчет «лежачего не бьют» были не в курсе. Он крутанулся, подсечкой укладывая монаха на землю. Около виска ухнула шипастая булава. Варвар поежился. Такой башку размозжить – как два пальца в кабаке. Не любят их крепко святые отцы, интересно, за что?

Тиле совсем не понравилось, что подонок так нагло размахивает своим оружием вблизи от варвара. Ладно еще, по голове попадет, они у варваров, говорят, крепкие. А если еще куда? Человеческая структура менее совершенна, чем у эльфов. Тила пожала плечами. Тем хуже для монаха. Тул со стрелами – у седла приторочен, лук – уже в руке. Много ли времени надо, чтобы стрелу пустить? Варвар успел только моргнуть, а парень с дубиной уже царапал землю со стрелой в глотке. Нанок быстро перекатился в сторону, поднялся на ноги. Расслабляться не время, противников было еще довольно много.

– Добейте его, не дайте подняться, – надсаживался монах в ведре, сам, однако, в первые ряды совсем не стремясь.

Тиле это, однако, не понравилось. В отличие от неграмотного варвара, она прекрасно представляла, что за личность увенчана тиарой. Епископ Дутал, непримиримый основатель Ордена, не обращавший внимания на увещевания патриарха остановиться. Слаб патриарх, слаб и добр, желает все решить без кровопролития, не рискует отлучить Дутала и поддержавших его иерархов. Охотников за ведьмами и колдунами. За эльфами и гномами. Притом в гномы можно попасть за невысокий рост, а в эльфы – за остроконечные уши. В колдуны так и вовсе задаром запишут. В ведьмы – всех худеньких, дескать, толстушку метла не снесет. Крови в результате пролилось море, и еще море прольется. Потому что нельзя быть добрым за счет других. И бродили у нее кое-какие неподтвержденные подозрения насчет Ордена «Петушиного часа» и некоего некроманта Тубариха. Но дело даже не в этом. Будь он хоть святым Букой, варвара она все равно не дала бы в обиду. Поэтому еще одна стрела сорвалась с тетивы, и двойная двенадцатиградская кольчуга здесь не спасла. Хоть и выложил его преосвященство за нее немало золота, хоть и везли ее через Красную и Синюю пустыни на сухопутных кораблях, хоть и считалось, что двенадцатиградские бронники только гномам и уступают в своем искусстве. Стрела ударила точно в грудь и, пробив оба стальных слоя брони, достала до сердца. Тила нисколько не сомневалась, что, будь на месте двенадцатиградской кольчуги руками гномов сработанная, результат бы не изменился.

Епископ, вытаращив глаза, смотрел на нее неверяще. Он еще не был мертв, пробитое сердце пока не поняло, что не может гнать кровь по венам. А в следующую секунду поняло, и Дутал завизжал во всю силу легких, чувствуя близкую смерть. И умер, свалившись на землю, обломив белооперенную стрелу.

Вот тут монахов проняло. Застыли все – и те, кто упорно пытался подрезать сухожилия коню Мастера Лура, и клирики, со своими заклинаниями, и те, кто сейчас навалились на варвара, стараясь добить беднягу, пока не поднялся с земли. Замерли, опешили на несколько мгновений – Наноку как раз хватило подняться на ноги и подхватить с земли секиру. А Мастеру Луру – стоптать конем того, кто засопожником нацеливался на лошадиные ноги.

– Вы ответите, – дрожащим от ярости голосом произнес старый клирик. Глаза его пылали безумием, пальцы что-то словно вязали в воздухе. – Ответите за убийство святого человека. И ты, проклятый эльф, и ты, язычник из Кассарада (Нанок несколько раз поминал в бою Беодла, и это не осталось незамеченным монахами. Наверное, оттого его и пытались запинать), и ты, не знаю ни имени, ни веры твоей, с черной душой. Да воздастся вам за преступления эти и на том и на этом свете.

– Мы угомонили кровавого убийцу, – холодно произнесла Тила. – Который ради того, чтобы потешить свое властолюбие, отправлял в пыточные застенки тысячи невиновных. Который кормил пламя костров людскими телами. Который, командуя вами, пытался убить нас. Он не то что доброго слова – погребения недостоин.

– Это вы недостойны даже пасть от его руки, – сверкнул глазами клирик.

– Ну это нам уже не грозит, – вмешался в разговор варвар. – Жмур, он и мухи не прихлопнет. Если его, конечно, некромансер какой не поднимет. Среди вас некромансеры имеются? Я слышал, некто святой Протос мертвых оживлял…

– Убить их! – завопил клирик в ярости. – Святотатцы!

– Нанок, на коня! – крикнула Тила, натягивая лук.

Варвар бросился к коню, конь от него, монахи за ними обоими. Мастер Лур ловко вклинился между варваром и преследователями, заработал мечом. Нанок наконец убедил коня, что есть его не собирается. В ближайшее время, разумеется. Вскочил в седло, грозно гикнул.

– На прорыв! – скомандовала Тила, взявшая управление маленьким, но грозным отрядом в свои руки. Три всадника метнулись прямо на толпу противников, сбивая с ног тех, кто имел неосторожность оказаться на пути. Зазвенел меч мага, отражая удар булавы, последнюю попытку достать беглецов. И они выскочили на дорогу, пришпоривая коней, оставив позади град бессильных проклятий.

– Смерть твоя будет страшна, эльф! – прорезался голос безумного клирика. – Именем Творца проклинаю тебя, отныне и во веки веков!

Варвар выругался, помянув Беодла и его интимные места, попытался поворотить коня. Он был весьма суеверен, и такое проклятие его испугало. Вместе с тем он был непоколебимо уверен: убей колдуна – и чары исчезнут.

– Ты куда? Назад! – приказала эльфийка.

– Надо его убить, – объяснил Нанок. – Проклятие…

– …силы не имеет, – покачала головой Тила. – Это всего лишь бессильная злоба, она не может нанести вреда. Поехали, слишком близко от города, они могут выслать отряд конной стражи за нами в погоню. Хорошо бы добраться до перекрестка к этому времени, иначе придется драться еще и с ними. Вперед!

Она пришпорила коня, и варвар подчинился. Без сомнения, она знала о проклятиях и прочих магических штучках куда больше него, но спокойнее было бы на душе, если бы клирик этот рухнул под копыта коня с рассеченной головой.

Монахи даже не попытались преследовать их. Ясно, пеший конному не попутчик. Очень скоро толпа синерясников пропала за поворотом. Варвар снова принялся любоваться пейзажем, состоящим из разных деревьев по обе стороны дороги. Маг прихлебывал из кувшина пиво, сохраняя невозмутимый вид. Пить хотелось безумно, но попросить варвар не решился.

– Скоро перекресток, – сообщила Тила. – Одна дорога поведет к столице, другая – в логово некроманта. Давайте определимся, кто куда едет.

– Мы же вроде уже решили? – недоуменно пожал плечами маг. – Я, помнится, пообещал тебе помочь одолеть Тубариха. Тем более за ним, похоже, рука Сугудая.

– Я – тем более, – объявил Нанок. Вообще-то некромансера он побаивался. Тот ведь всяких скелетов-зомбей из земли поднимает. Но не признаваться же в этом Тиле!

– Отлично, – кивнула эльфийка. – Тогда – вперед, на некроманта!

(обратно)

Глава 15

Лани сама не понимала, почему отправилась с этими двумя странными парнями. Ведь она хотела, так хотела стать настоящей колдуньей. Порвала с прежней жизнью, оставила позади все, к чему успела привязаться. И вдруг бросила все, к чему стремилась, ради дороги, полной неизвестности и опасностей. Кто они ей, эти люди? Воин из заморской страны (правда, очень сильный и довольно красивый) и двое юношей, по всему видно – маги. Точнее, ученики мага. Хотя тот, кого зовут Ларгет, для ученика слишком силен. Как он сумел выдержать объединенный удар шести ассисяй – уму непостижимо. Нет, шестеро – это, конечно, не блинова дюжина, тринадцать Направляющих любого мага скрутят, но и шестеро – достаточно много, чтобы даже Мастера напугать. А здесь – два мага-недоучки (даже один, Бола в расчет можно не брать) справились с ними не то чтобы совсем уж играючи, но все же достаточно легко. Ассисяй обратились в бегство, не стали биться до конца. Почему? Не потому ли, что поняли, не победить им ученика? Лани была уверена, что так оно и есть. Нет, Ларгет этот насквозь непонятен и даже местами загадочен (какими именно местами, Лани предпочитала не уточнять). И… он симпатичный. Не то чтобы красивый, но симпатичный. Правда, и Бол ничего, а уж воин просто хорош, без всяких «но». И все же этого мало, чтобы так сразу переметнуться на их сторону. Впрочем, почему «сразу»? Она же видела еще по пути, что ассисяй по имени Аретта относится к ней, как, скажем, к собаке. Нет, даже не так – как к игрушке, как к вещи. Дорогой и ценной вещи, но разве это что-то меняет? А рабство? Лани ненавидела всякую несвободу. Случалось, она отпускала любую зверушку, по неосторожности угодившую в капкан или в силки. Как Чапу. А здесь в клетки сажали людей! Что, разве ей следовало остаться в Ордене… и через несколько лет самой стать такой же, как эти колдуньи, холодной и бесчувственной? Всем своим существом девушка протестовала против подобной участи.

А магия… Да проживет она без нее. Или, быть может, Ларгет научит, хотя Аретта утверждала, что мужчины колдуют совсем по-другому. Аретта вообще много чего утверждала – и где она сейчас? Лежит во дворе Цитадели в луже собственной крови. Не без ее, Лани, помощи. Впрочем, вполне вероятно, что ассисяй сумеют вернуть к жизни своих сестер по Ордену, если в них осталась хоть искра этой самой жизни. Аретта много рассказывала о таких случаях, когда они ехали к Цитадели. Неизвестно, конечно, что из ее рассказов было правдой, а что пустой похвальбой, и все же ассисяй своим искусством исцеления славились на всю Леданию. Даже синерясники, по слухам, уступали им в этом. Может, и вытащат Аретту из лап смерти. Лани поняла вдруг, что она жалеет свою бывшую спутницу. Да и других, которых они ранили или убили. Хотя ассисяй сами виноваты в случившемся. Каждому воздастся по делам его, как говорят церковники. Вот и… воздали. И по делам, и по другим частям тела.

А может, все дело в том, что ей слишком хотелось перемен? В том, что она менялась быстрее, чем успевала понять, что ей нужно на самом деле? Лани решила не думать пока на эту тему. Если это так, то и новых знакомых она покинет с той же легкостью, как и прежних спутников. Так же как оставила до этого Голову, а потом ассисяй.

– Куда мы едем? – поинтересовалась девушка у своих спутников, отгоняя вконец запутавшиеся мысли.

Воин хмыкнул, способность двигаться вернулась к нему довольно быстро, а вот с речью были проблемы. Не мог он говорить после того заклятия. Мог только мычать, и довольно внятно, любая корова его поняла бы сразу. Только она-то не корова (пусть только попробует кто телкой обозвать – убьет на месте). Жестами Боресвет (она уже знала его имя) показал – вперед, мол, едем. Спасибо, разъяснил, что называется, будто у нее самой глаз нет.

– Сейчас неважно, куда ехать, – пояснил серьезно Ларгет. Хорошо, не стал шуточками доставать, а ведь хочется сострить, по глазам видно. – Важно, чтобы нас не нашла погоня, если она будет… В чем лично я нисколько не сомневаюсь.

Лани тоже не сомневалась. Никогда ассисяй не простят поражения, особенно мужчинам. Наверняка уже стягиваются сестры по Ордену ко всем дорогам, ставят засады, настораживают ловушки, инструктируют осведомителей. Все сделают, чтобы поймать ненавистную четверку. И уж если поймают… Нет, вот об этом лучше не думать, у нее слишком богатое воображение. Хотя и вполовину не столь богатое, как фантазия у ассисяй.

– Пока едем на восток, – сказал Бол. Вот кто ни секунды молча просидеть не мог! А еще говорят, что женщины болтливы. Куда уж им… Кстати, интересно, Бол – это не от слова болтун? Надо будет выяснить у Ларгета, может, это прозвище, а не имя?

– На восток, – согласился Ларгет. – Леданский тракт остался на западе, и его наверняка сторожат, там же граница с Квармолом. На севере – горы, юг наверняка тоже перекрыт. Будем держаться востока, пока…

– Не упремся в леса Саро, – подхватил Бол.

Лани задумалась. Что это за Леданский тракт такой, никогда не слышала. Есть Квармольский, как раз вроде бы на западе отсюда – а вот Леданский? И Саро – что это, страна такая или просто название леса? Почему Бол говорит так, будто здорово побаивается этого неведомого Саро? Может, из-за того, что конный по лесу не проедет?

– Что такое Саро? – рискнула все же спросить она. Леданский тракт подождет, он все равно на западе, а вот про леса эти загадочные нужно узнать, и срочно. Потому что иначе ее жизни грозит серьезная опасность, она может лопнуть от любопытства.

– Саро – королевство эльфов, – снисходительно пояснил Ларгет.

Лани его тон взбесил, но она решила не вступать в перепалку. Потом припомним. Сейчас ее больше интересует Саро. Надо же, настоящее эльфийское королевство! А она до сих пор полагала, что эльфы только в сказках бывают. Что там про эльфов говорится? Живут они долго, стреляют, напротив, метко. Да, эти эльфы – парни не промах. В смысле не промахиваются. Красивы вроде бы сказочно (как сказочным персонажам и полагается). Впрочем, это про эльфиек говорится. О красоте эльфов-мужчин вообще ни слова. Оно и понятно – сказки наверняка мужики придумали. Нет, кое в чем эти ассисяй правы, надо признать. Что еще про эльфов она помнит? У них вроде зубов больше. И еще… Но это порядочной девушке не интересно. Лани задумалась, можно ли ее считать порядочной, и пришла к выводу, что так оно и есть.

– Людям вход в Саро закрыт, – добавил Бол.

С явным сожалением добавил – небось хочется парню на эльфиек поглазеть. Да и на города эльфийские, потаенные, краше которых на свете нет, если тем же сказкам верить. Хотя сказки – они сказки и есть. Ну кто из людей, скажите на милость, видел эти города? Если им в Саро это самое вход закрыт? Или это все со слов эльфов рассказывают? Так ведь известно, эльфы правды никогда не говорят, хотя и не лгут, с другой стороны. Хм, как им это удается, интересно – молчат они все время, что ли?

– А мы как туда попадем? – не утерпела Лани.

– А никак, – махнул рукой Бол. – Вдоль границы поедем, там, кажется, дорога какая-то есть. А потом в столицу махнем, найдем кого-нибудь из магов, тот нас в школу и переправит. У Учителя здесь наверняка друзья есть. Или можно пересечь границу Фарадана и уже оттуда отправиться в Квармол.

– А со мной что будет? – Вот ведь эгоисты, только о себе и думают. И с такими людьми она связала свою судьбу! Не ошиблась ли ты, милая, в очередной раз?

– Это за тебя никто не решит, – неожиданно серьезно, без зубоскальства, сказал Ларгет. Лани тут же перестала злиться. – Я бы предложил тебе отправиться с нами в школу, но решать ведь все равно тебе самой придется.

В самом деле, а ведь он прав. Она ведь всегда хотела сама принимать решения, зачем же теперь прятаться за чужие спины? Беда в том, что она не знает, как поступить. Надо подумать, благо время есть и никто ее не торопит. И решить надо верно, хватит с нее ошибок.

– М-му! – заявил Боресвет. То ли одобрительно, то ли возмущенно, Лани не поняла. Почувствовала только, что сказано было эмоционально.

– Вот-вот! – обрадовался Бол. – Привал надо сделать, у меня уже вся задни… извиняюсь, седалище затекло. Давненько я на лошади не ездил.

– У тебя же жеребец, – недоуменно сказала Лани.

– Моей… седалищу моему без разницы пол лошади, – гордо объявил Бол.

– Вот возьмут тебя за седалище ассисяй, посмотрим, как ему это понравится, – пригрозил Ларгет. – Никаких привалов! В клетке тебе что, не отдых был? А сейчас надо уехать как можно дальше, пока погоня не села нам на хвост.

– У меня нет хвоста, – отказался Бол.

– Вообще-то ты прав, – сказала Лани Ларгету. – Но, с другой стороны, в темноте ехать рискованно. Мы ведь не по дороге едем. Конь может наступить на мышиную норку и сломать себе ногу, я слышала, в степи такое случается. Не пришлось бы потом пешком от погони удирать.

Воин одобрительно закивал головой. Даже показал Лани палец – на его счастье, большой. Если б показал средний – схлопотал бы сразу, неважно, что здоровый и сильный.

– Ты права, – вынужден был согласиться Ларгет. – Ладно, привал так привал.

– Мое седалище приносит вам искреннюю благодарность, благородная госпожа, – торжественно объявил Бол, слезая с коня.

Лани метко пнула его в колено.

– Ох! За что? – выпучил глаза Бол.

– Передай это от меня своему седалищу, – отрезала девушка.

Бол судорожно открыл рот, пытаясь что-нибудь сказать, и не смог. У него просто не было слов, наверное, первый раз в жизни. Ларгет негромко рассмеялся, заработав от друга свирепый взгляд.

– Жрать нечего, – задумчиво сказал Бол, когда способность говорить к нему вернулась. К слову сказать, куда быстрее, чем думала Лани.

– Нечего, – согласился Ларгет. – Тебе же лучше, от пуза наконец избавишься.

Лани посмотрела на него с удивлением. Этот впалый живот на пузо никак не тянул.

– От пуза у меня одни воспоминания остались, – отмахнулся Бол. – Пока в клетках ехали, все куда-то делось. Ты мне вот что скажи: в плену были – голодали, освободились – голодаем опять. Где справедливость, я спрашиваю?

– У Творца спроси, – посоветовал Ларгет. – Он все знает.

– Да, – скривился Бол. – По такой жизни только это и остается. Ладно, спрошу. Как только увижу, сразу и спрошу. А это будет уже скоро, вот только помру от голода…

Лани промолчала. Есть ей тоже хотелось. Но она умела терпеть и не стонать при этом. Жаль, конечно, что о припасах не позаботились, но ведь удирали в страшной спешке, где уж тут еду разыскивать. Хорошо, хоть упряжь для коней не забыли… как и самих коней.

– Костер разводить? – как ни в чем не бывало осведомился Бол. Казалось, он просто не может долго думать об одном и том же.

– Обойдемся, – махнул рукой Ларгет. – А вот коней надо стреножить. Им хорошо, травы – вволю. Хочешь стать конем, Бол? Сытым всегда будешь…

– Ага, а ты на меня верхом сядешь, – понимающе покивал Бол. – Знаю я тебя, тут же на спину залезешь. Да и трава мне на вкус не нравится…

– Пробовал уже? – не удержалась от шпильки Лани.

– Траву? Нет пока. Только ячмень в жидком виде, – правдиво ответил Бол.

– Как это? – не поняла девушка.

– В виде пива, – пояснил тот.

– Хватит болтать, – оборвал Ларгет этот увлекательный диалог. – Полночи уже прошло, а завтра опять по степи галопом. Спать, всем спать.

Лани хотела возмутиться – раскомандовался, дескать, – но неожиданно поняла, что он прав. Спать хотелось так, что не было сил даже спорить (небывалый случай!). Она постелила шерстяной плащ, укрылась сверху курткой и закрыла глаза. Сон пришел сразу, будто караулил этот момент в ближайших кустах.

Ларгет же уснуть не мог долго. События минувшего дня неумолимо вставали перед глазами. Они победили, повергли страшных ассисяй! Они наконец-то снова свободны! Правда, за ними погоня, а впереди загадочные эльфийские леса. Но сейчас это значения не имело…

Таль проснулся первым. Казалось, лишь мгновение назад он досадовал, что уснуть не получается, а в глаза уже заглядывало яркое утреннее солнце. Оно поднялось уже над горизонтом, но спутники, изможденные безумной ночной скачкой, еще мирно спали, укутавшись в нехитрые одежды. Даже воин из Гардарики мирно храпел во сне.

Ларгет оглядел своих спутников. Бол, морщась во сне, ежился под рваным грязным плащом. Не так уж просто сохранить свою одежду чистой, сидя в клетке для рабов. Да и он, Ларгет, был одет нисколько не лучше. Боресвет… его накидку вообще назвать плащом было затруднительно. Так, грязные лохмотья. Великолепную кольчугу отобрали сразу же, как, впрочем, и знатный островерхий шлем. Боресвет только рукой тогда махнул и сказал, что посмотрел бы на того, кто это все в первый раз наденет. Должно быть, какие-то секреты знают гардарикские мастера… Спал богатырь спокойно и мирно, довольно при этом похрапывая. В отличие от Бола, никакие кошмары его явно не мучили.

Лани – главная загадка в их компании. Таль до сих пор не понимал, что подвигло ее оставить Орден, готовый принять нового многообещающего аколита, и присоединиться к ним. Девушка оставалась загадкой (впрочем, его, как и остальных мужчин, это скорее привлекало, чем отталкивало). Вдобавок она была красивой. И, несомненно, в его вкусе. Рыжие волосы и зеленые глаза – признаки настоящей ведьмы, но почему-то именно ведьмы и притягивают к себе сильнее всего. У нее-то как раз одежда была в полном порядке, будто и не было ни тяжелого боя, ни бешеной ночной скачки. Все чисто и даже не смято. Не иначе какая-то специальная женская магия, мужчинам явно недоступная.

Интересно, а что она вообще за человек? Так резко выступить против рабства, получить незаслуженное (впрочем, с точки зрения ассисяй, вполне заслуженное) наказание и потом хладнокровно, с потрясающей точностью, метать свои ножи в памятном бою. Необычная девушка, что и говорить. Сам Ларгет, возможно, поступил бы так же на ее месте, но он – мужчина, человек действия (и искатель приключений на свою голову, именно на голову, что бы там Бол ни говорил). А от девушки таких поступков вряд ли можно ожидать.

Лани спала, тихо посапывая во сне. Лицо ее было в эти минуты по-детски беззащитно, Таль на секунду залюбовался им, прежде чем отвести взгляд. Пока все спят, самое время немного помедитировать. Все-таки вчера он исчерпал всю свою энергию. Если бы не та загадочная линия, которую он обнаружил внутренним зрением, быть бы им сейчас пленниками ассисяй. Или, что более вероятно, кучкой угольков, потому что в плен им сдаться никто так и не предложил. Наверное, просто забыли…

Ларгет закрыл глаза и отпустил, одну за одной, все мысли. На этот раз он не пытался повторить то, что нечаянно получилось в клетке. Обычная медитация, чтобы пополнить запас энергии. Он отпустил и эту нечаянную мысль, погружаясь в транс.

Когда он открыл глаза, спал один только воин. Бол сидел рядом, по обыкновению скрестив ноги. Глаза его были закрыты. Поскольку его друг был не из любителей спать в такой неудобной позе, Таль справедливо предположил, что тот также занят медитацией.

Лани тоже не спала. Правда, в отличие от Бола, не была погружена и в транс. Сидела рядом, подогнув под себя ноги, и с нескрываемым любопытством наблюдала за ними.

– С добрым утром, – приветствовала она его, заметив, что он вышел из транса.

Таль проглотил свое обычное «утро добрым не бывает» и улыбнулся в ответ:

– С добрым утром.

– А чем это вы с ним занимаетесь? – поинтересовалась девушка.

И опять Ларгет сдержал так и просящийся на язык ответ ввиду явной его двусмысленности.

– Так мы восстанавливаем магическую энергию, – серьезно сказал он.

– Интересно, – протянула Лани, и было видно, что ей не просто интересно, а страшно любопытно, как и зачем они это делают. – Значит, для того чтобы восстановиться, вы погружаетесь в этот странный сон?

– Это называется медитация, – зачем-то пояснил Ларгет. Можно подумать, этот термин что-то ей говорил.

– Медитация… – Девушка осторожно произнесла незнакомое слово, будто пробуя его на вкус. – Ассисяй ничего про это не рассказывали.

– Возможно, у них свои способы восстанавливать Силу, – предположил Таль. – Мы об этом Ордене мало что знаем. Может быть, Учитель… Мастер Лур, что-то и мог бы рассказать. Мы ведь ученики всего лишь…

– Однако эти ученики сумели сломать чары шести Направляющих, связанных Кругом, – возразила Лани. – Не думаю, что ты говоришь правду, Ларгет.

– Я говорю правду, – не согласился он. – Мы – только ученики мага. Довольно бездарные притом, если верить словам Учителя, а ему мы верить обязаны. Просто во мне – кровь Титанов, и она порой выкидывает странные штуки. Клянусь Творцом, я до этого ни разу не делал таких вещей и даже понятия не имел, что могу сделать.

– Кровь Титанов, – задумчиво повторила она. – Что-то я об этом слышала… Сказки какие-то… Впрочем, не помню. А про драконью кровь ты слышал что-нибудь?

– Важный ингредиент высших магических заклинаний, – как по учебнику ответил Таль. – Ввиду особой редкости и опасности может быть использован только Мастером-магом.

– Я не о том, – отмахнулась девушка. – Сестра Аретта… ассисяй говорила, что драконья кровь течет в моих жилах, понимаешь? Что я – потомок драконов.

Вот тут Таля проняло по-настоящему. Про драконью кровь он слышал – тоже сказки: якобы были такие люди, что являлись в то же время потомками драконов. Они становились великими воинами или могущественными магами, совершали деяния, вошедшие в историю. Сам он всегда считал это вымыслом, красивыми легендами. А Лани, если она не врет и если не солгала эта самая ассисяйка Аретта, оказывается, потомок драконов, живая сказка!

– Я про это мало что знаю, – сознался он. – Все больше сказания древние, ничего определенного. Да и в них про девушек драконьей крови ни слова.

– Сестра Аретта то же самое говорила. Наверное, для того она и взяла меня в Орден. Сейчас мне кажется, если бы я не пошла добровольно, она бы меня силком потащила.

– Возможно, – не стал спорить Таль. – Об ассисяй я мало хорошего слышал. Если точнее, вообще не слышал хорошего. А ты точно драконьей крови? Ассисяй ведь могла и соврать, я бы ей вот так безоглядно на слово не поверил.

– Вампир то же самое говорил. – Лани негромко хихикнула, вспомнив физиономию вампира. – Да он от моей крови чуть не загнулся, уж ему-то точно не до вранья было.

– Вампир? Ты и с вампирами встречалась? Ничего себе у тебя знакомства! Я ведь их считал детскими страшилками. Он и впрямь был такой, как о них рассказывают?

– Один в один. Только в летучую мышь не перекидывался. Да ему и незачем было. Ох и нагнал же он на меня страха! А потом, когда я на него кровью плеснула, сам меня бояться начал.

– Да, интересная у тебя жизнь, – с оттенком зависти проговорил Таль. На вампира он тоже не отказался бы взглянуть, желательно издалека, да чтоб еще осиновый кол под рукой был. И чеснока побольше. Еда все же какая-никакая…

При мысли о еде сразу захотелось перекусить. Вечером, правда, получили по порции похлебки, хотя назвать это едой язык не повернется. Который день на вынужденной диете!

– Пойдем, поохотимся, – предложил Таль.

– Хорошая мысль. – Лани одним движением поднялась на ноги. – Жрать хочется, сил никаких нет. А здесь звери-птицы хоть водятся?

– Найдем кого-нибудь, – пообещал Таль. – Тебе охотиться хоть приходилось?

– Я с детства в лесу росла, – обиделась девушка. – Там хоть оленя, хоть зайца завалю. Сам видел, как ножи метаю. С птицами хуже, ножом не достанешь, а из лука я не очень умею. Но если на взлете, то смогу и ножом.

– Из лука-то я прилично стреляю, – вздохнул Ларгет. – Да где ж его взять только? Мой карамультук нынче у кочевников, хорошо, хоть амулет не сорвали. А в степи где новый лук достать? Разве что кочевник попадется одинокий…

Охота оказалась не слишком удачной. Будто почувствовав приближение Таля, вся живность куда-то разошлась по своим делам. Долгое время они бродили по степи, пытаясь хоть что-нибудь добыть. Таль надергал несколько корешков, показавшихся ему съедобными. Лани внимательно осмотрела его добычу, некоторые забраковала, сказав, что лучше их не пробовать, проблем будет меньше.

– Да, слабовато здесь с живностью, – не одобрила степь Лани.

– Не сезон, видно, – согласился Таль.

Будто в опровержение его слов, из-под ног серым клубком выкатился испуганный заяц и суматошными прыжками пустился наутек. Свистнул вдогонку нож, но на этот раз Лани промазала. В три прыжка заяц скрылся в высокой траве, решив не давать горе-охотникам второй попытки. Ларгет насмешливо посмотрел на девушку, та покраснела и отвернулась. Молча пошла искать нож. Таль присоединился к ее поискам.

– Не переживай, – сказал он примирительно. – Я так и вовсе заклинание не успел бросить. Слишком внезапно эта живность выкатилась из-под ног и сбежала слишком быстро. Не беда, другую найдем.

– День сегодня невезучий, – пожаловалась Лани, избегая смотреть ему в глаза. Ей все еще было стыдно за допущенный промах. Ларгет, конечно, не успел бросить заклятие, но она-то просто позорно промахнулась. Что он теперь о ней подумает? Что она полная недотепа и хвастунья вдобавок. «Хоть оленя, хоть зайца завалю! Сам видел, как ножи метаю!» Дура несчастная! Ну кто, спрашивается, за язык тянул!

– Не переживай, – настойчиво повторил Таль. – Со всеми бывает. Я видел, как сам Мастер Коэто из лука мазал. А он воин не из последних!

Лани стало чуть легче. Да в самом деле, подумаешь, промазала. В другой раз попадет обязательно, а этот не в счет. Обидно, что на глазах у Ларгета, да и блин с ним. Подумаешь!

– Заяц сбежал, – пожаловалась она. – Где мы тут еще одного найдем?

– Сам придет, – отмахнулся Таль.

И, само собой, тут же появился заказанный заяц. Собственно, Ларгет на него чуть не наступил. То ли зазевался косой, то ли просто спал, пригревшись на солнышке. На этот раз Лани была настороже, но заяц удачно прикрылся Талем и тоже сбежал. Пущенная Ларгетом «Стрелка» цели так и не нашла. Юноша огорченно развел руками.

– Как говорит наш друг из Гардарики, «за двумя зайцами погонишься, ни одного за яйца не поймаешь». Кажется, в чем-то он прав.

Лани тихонько хихикнула.

– Творец любит троицу, – сказала она избитую до полусмерти истину. – Не знаю, правда, за что. Так что третий будет наш наверняка.

– Будем надеяться, – мрачно заметил Ларгет. Хорошо успокаивать другого, когда тот дал маху, а вот беспечно отмахнуться от собственного промаха не так просто.

Третий, обещанный Лани заяц тоже не заставил себя долго ждать.

– Гнездо у них тут, что ли? – изумился Таль, пуская «Стрелку». Нож Лани успел раньше буквально на долю секунды.

– Одним не наедимся, – озабоченно произнесла она.

– Однако пора бы и в путь, – заметил Ларгет. – Если ассисяй или их стражи нас догонят, кормить будут отнюдь не зайчатиной.

– Кто ж покойников кормит? – удивилась девушка. – О, вон еще заяц!

Этот косой оказался поглупее своих собратьев. Вместо того чтобы скрыться в траве, он выметнулся прямо под ноги Лани. И уж та не промахнулась. Таль благоразумно решил поберечь Силу – нож-то ведь подобрать можно, а где взять время на медитацию? Попытка войти в транс, сидя в седле, его не вдохновляла. Войти-то, может, и войдешь, а вот выйдешь уже лежа в траве со сломанной ногой.

– Думаю, хватит, – решила Лани. – В конце концов, мы ведь сюда не жрать приехали.

– С голоду не помрем, – согласился Таль. – А ты здорово ножи мечешь!

– Мечут икру, – возразила Лани. – Ножи метают.

Бол уже вышел из транса и теперь вместе с гардарикцем из Русколани поддерживал слабый огонь в костре. Хорошо, хоть сообразили разжечь.

– Еда! – завопил он при виде заячьих тушек. Боресвет тоже заметно оживился.

– Люблю повеселиться, – глубокомысленно заметил он. – Особенно пожрать. Нет, в натуре, вы оба реальные пацаны… То есть девчата… Короче, молодцы!

– Да, должно быть в жизни что-то святое, – важно изрек Бол. – Например, поесть хорошенько. Ну и пиво, конечно, которого у нас все равно нет…

– Боресвет, а ведь ты перестал мычать! – дошло вдруг до Ларгета.

– Я и не мычал, в натуре, – огрызнулся воин. – Просто вы децил перестали меня понимать. Наверное, ведьмы вас заколдовали.

Ларгет просто не нашел, что ответить. Нет, странный народ эти гардарикцы, вот так, одной фразой поставить все с ног на голову, это ведь уметь надо. Он, Таль, уже начинает задумываться, а не прав ли, часом, воин? Что, если и в самом деле их заколдовали ассисяй? Тьфу, чушь полная, новот лезет же упорно в голову!

Боресвет между тем освежевал зайцев и подвесил обе тушки над костром. Лани деловито точила ножи, озабоченно пробуя остроту каждого лезвия.

– Не знала, что в степи зайцы водятся, – сообщила она.

– Это особые, степные зайцы, – влез Бол. – Хотя, возможно, ты и права. Тогда это кролики. Но слово «зайцы» для меня лично звучит привлекательнее…

– Слушай, заткнись, а? – вежливо попросил Таль.

– И так всегда, – заметил Бол, апеллируя к Лани. – Стоит мне придумать новую мысль или родить новую идею, он каждый раз подрезает ей крылья на взлете…

– Ежа лучше роди, – посоветовала девушка. – У него хоть крыльев нет.

– И ты туда же, – огорчился Бол. – А еще девушка, ты же должна быть чуткой, внимательной… Доброй и ласковой, в конце концов!

– Серьезно? – Лани внимательно посмотрела на него, крутя в пальцах метательный нож.

Бол обиженно махнул рукой и надолго замолчал. Минуты, наверное, на три, дольше он не мог ни молчать, ни обижаться.

Минут через двадцать воин объявил, что еда готова.

– Только соли нет, – добавил он с сожалением.

Таль философски пожал плечами. С солью, понятно, вкуснее. Но ведь ее все равно нет, съедим и так.

– В дороге поедим. – Тон Лани был непререкаем. Таль с удивлением посмотрел на нее. – И так времени прорву потеряли. Поехали!

Возразить было нечего. Буквально через несколько минут все четверо мчались дальше по бездорожью. Небо между тем затянули тучи, северный ветер пронизывал до костей. Ларгет поежился. Если еще и дождь пойдет, совсем плохо. Под дождем по степи особо не поскачешь, земля размокает, конские копыта вязнут. Только шагом и можно ехать. А уж о том, что вымокнешь до нитки, можно даже не упоминать. Это ж к ведьме не ходить, и так ясно.

Впрочем, часа через два ветер утих, оставив на память о себе тучи. Мелкие и явно не дождевые. Которые вдобавок надежно закрывали от палящего солнца.

– Город, – неожиданно сказал Боресвет, вглядываясь вдаль. Глаза у него были, как у орла. Нет, даже зорче – как у двух орлов.

– Город? Это хорошо, – оживился Бол. – В городе таверны есть… кабаки всякие…

– Тебя не во всякую тюрьму пустят, – фыркнула Лани. – Ты только посмотри на себя, чучело, – те тряпки, что на тебе, и одеждой-то не назвать. Рванье!

– И грязье, – добавил Ларгет, разглядывая собственную пародию на одежду. Его занимала мысль, на какие шиши они будут покупать обновки, денег не было ни тумака. Кочевники, захватив их в плен, выгребли все подчистую, до последнего медяка. Хорошо еще, амулет не тронули, прости им за это Творец грехов побольше… Только не слишком много, Творец, потому что негодяи они все же редкостные.

– Боресвет, у тебя голда есть?

– Есть децил, – согласился богатырь. – Я там у церберов в карманах успел пошарить под шумок. В натуре, жар-птицу на это не купишь, но на пиво хватит.

– Когда же ты успел? – искренне восхитился Бол, обнаруживший задатки хорошего мародера. Если, конечно, мародеры бывают хорошими.

– Успел вот. – Как истинный воин Боресвет предпочитал не хвастаться подобными подвигами. Вывернуть карманы у сраженного противника – дело, конечно, житейское, тем более деньги им понадобятся, но вслух говорить об этом воину как-то не хотелось.

Таль резко осадил друга, который порывался устроить гардарикцу настоящий допрос.

– У меня тоже хватает монет, – неожиданно сообщила Лани, потряся кожаным кошельком зеленого цвета. Тот отозвался приятным мелодичным звоном.

Говорят, опытные корчмари умеют по звону определять, какие в кошельке монеты, серебряные или медные. Ларгет опытным корчмарем не был, но был уверен, что в кошеле серебро. Слишком явственно в голосе девушки слышится торжество. Нет, лучше, блин, обратно в рабство, чем на ее деньги одеваться!

– Оставь, – посоветовал он не без ехидства. – На приданое пойдут. Ты замуж-то собираешься или как?

Глаза Лани полыхнули зелеными молниями. Взгляд ожег Ларгета, как плетью, он даже отшатнулся бы, не сиди он на коне. И впрямь драконья кровь, подумал он. Хорошо хоть, огнем не плюется. Хотя, может быть, еще начнет…

– Ты осторожнее там, в городе, – посоветовал заботливо воин. – Знаешь, ворья сколько! Стырят кошель, глазом смигнуть не успеешь.

Теперь Лани уставилась на него – и как-то странно уставилась, как на человека, глупость сказавшего. Непроходимую притом. Хотя Боресвет дело говорил. Ворья полно, кошельков на всех не хватает. У молодой, неопытной (в хорошем смысле) девчонки вполне могут срезать с пояса, как бы метко она ножи ни швыряла. Схватится за пояс – а там пусто, в кого ножи будешь кидать?

– Спасибо за заботу, – медовым голосом произнесла Лани. – Конечно, беззащитной девушке с деньгами ездить не пристало, а то злые воры растащат все, что на приданое себе копила. До последнего тумака растащат.

Ее кобыла шла бок о бок с конем Боресвета. Воин открыл уже рот, чтобы возразить, – хоть и воин, а сразу понял, что над ним издеваются, чувствуется, что женщин повидал многих и разных, наверное и подобные Лани встречались, – но тут девушка протянула ему кошель.

– Не ты ли обронил? – Она тряхнула рукой. Монеты возмущенно звякнули – отнюдь не так весело, как в кошеле у Лани.

– …Твою мать!.. И… туда, куда… коров не гонял! – сказал ошеломленный воин и грязно выругался. То есть опознал предложенный ему кошелек как свою нечестно нажитую собственность. Хлопнул зачем-то себя по боку, никакого звона, конечно, не услышал. Посмотрел на петли кошеля – срезаны чисто.

Как, когда Лани успела срезать его – Таль понять решительно не мог. Бол повизгивал от радости, разглядывая ошеломленную физиономию Боресвета. Лани бросила воину кошель, тот машинально поймал. Девушка победно усмехнулась и бросила на Таля торжествующий взгляд. Ларгет оторопел. Интересные дела, а ведь этим демаршем она не Боресвету, а ему что-то хотела сказать! Знать бы еще что. Ох уж эти женщины, ну никогда не могут сказать прямо и понятно, всегда какими-то намеками, недомолвками… а потом еще обижаются, что их не так поняли. А их, блин, вообще никак не поняли, потому что не в человеческих это силах. Ну то есть мужчинам этого не понять никогда.

Вскоре Ларгет уже мог разглядеть мощные крепостные стены, окружающие город. Ни Лани, ни Бол, такой остротой зрения не отличались, и Таль немедленно возгордился. Пусть он не умеет так ловко срезать кошельки (интересно, где эта девчонка успела этому научиться?) и в метании ножей не силен, зато зрение у него, как у орла. И из лука стреляет он на зависть многим. И вообще он маг, пусть пока и ученик. Подумаешь, драконья кровь! Он сам – крови Титанов, а это тоже немало. Да и вообще…

Таль опомнился. Блин, кому он что-то доказывает, этой почти незнакомой девушке или все же себе? И он и она – те, кто они есть, а кем станут потом – одному Творцу ведомо.

– Наверное, это Бельгард, – глубокомысленно произнес Бол. – Самый восточный город Ледании. Дальше на восток – королевство Фарадан, южнее – Саро.

– Хороший город, – одобрил воин. – Я здесь бывал. Веселый, богатый. Вся торговля с востока проходит через Бельгард. В общем, сами увидите. Кстати, вино эльфийское здесь дешевле, чем где бы то ни было.

– Ни разу не пробовал, – заинтересовался Бол. – А что это за штука такая?

– А как я тебе это объясню? – вопросом ответил Боресвет. – Сравнить-то все равно не с чем. Попробуешь, сам поймешь.

– Денег не хватит попробовать, – хмыкнул Таль. – Может, оно и дешевле, чем везде, но нам все одно не по карману. Вот разбогатеем…

– Ладно, – вздохнул Бол. – Я подожду. Только богатей побыстрее, ладно? Терпения у меня много никогда не было… Да и вообще не было никогда, чего уж там.

Лани хмыкнула. Слова воина о загадочном эльфийском вине ее заинтересовали. Любопытно, каково оно на вкус? Впрочем, деньги им еще понадобятся, не стоит их тратить даже на такую диковинку. Этот Ларгет прав – вот разбогатеем… На секунду возник соблазн ускорить этот процесс – город богатый, денег у людей хватает. Но Лани тут же загнала ее подальше. С прежней жизнью покончено, не будет она больше кошельки срезать. Иначе не стоило и с Головой расставаться, и бросаться очертя голову в неизвестность.

Городская стена поражала своей грубой мощью. Неказистые на вид стены были сложены из серого камня, сложены грубо, некрасиво, но крепко и надежно. Таль уже знал, что город выдержал не один штурм, раньше во́йны с Фараданом, королевством молодым (в сравнении с Леданией) и агрессивным, случались не так уж редко.

В лучах выглянувшего солнца серебром сверкнула река Бель. Пограничная река, отделявшая Леданию от Фарадана. Невоспетая придворными поэтами, зато упомянутая во всех исторических летописях. Река, милостиво принявшая в свои воды кровь погибших воинов Ледании и Фарадана.

У ворот, как водится, стояла стража. Лани поразило, насколько стражи эти отличаются от виденных ею в Тельоне. В полном доспехе, при боевом оружии, сразу видно, настоящие воины, а не обленившиеся от безделья защитники порядка.

Капитан стражи оглядел всех четверых внимательным, цепким взглядом. Видимо, на фараданских шпионов они не походили, потому что, взяв мзду за проход, их пропустили в город. Никаких «С какой целью пожаловали?» или «Носить оружие запрещено» сказано не было. Пограничье, одним словом. Как здесь без оружия?

Боресвет уверенно вел их по прямым, словно лезвие ятагана, улицам.

– Корчма «У стрелка» – для нас самое то, – пояснил он. – Берут недорого, постояльцы сплошь воины, с ними проще. Правда, драки случаются…

– У нас вся жизнь – одна сплошная драка, – грустно усмехнулся Таль.

И они зашли в предложенную воином корчму.

(обратно)

Глава 16

Нанок сидел у костра и рассматривал эльфийскую семиструнную арфу. Тила, перед тем как отправиться на охоту, сказала ему: «Ну-ка, подержи», после чего исчезла в чаще леса. Варвар честно держал доверенный ему музыкальный инструмент, пробуя пальцем тугие струны.

Потом ему пришло в голову попробовать сыграть на ней. Нанок стал нежно перебирать струны, извлекая мелодичные звуки. Импровизированная мелодия ему весьма понравилась – получалось, конечно, похуже, чем у эльфийки, но весьма и весьма прилично. Наверное, у меня способности к этому делу, с долей гордости подумал варвар. Маг, сидевший неподалеку, отчего-то скривился и зажал руками уши.

Заболел, наверное, догадался варвар. А еще маг, называется. Уши застудил, по всему видно. Чтобы как-то помочь товарищу, он заиграл быстрее и громче. Правда, по виду Мастера Лура незаметно было, чтобы ему это сильно помогло.

Кони их, расседланные и стреноженные, паслись в сторонке. Звуки, извлекаемые им из арфы, похоже, несколько пугали их, животные нервно прядали ушами и испуганно косились на варвара. Понятно, нельзя же от лошадей ожидать понимания музыки, решил Нанок, но арфу все же отложил. Ни к чему животных мучить, он же не некромансер какой-нибудь и не браконьер. Просто честный, музыкально одаренный варвар из Кассарада.

Магу отчего-то полегчало. Наверное, заклятие какое наложил, догадался варвар. Вон и морщиться перестал, и руки от ушей оторвал. Хорошо, наверное, быть магом. Вот ему, Наноку, если в драке дадут по ушам, так всю неделю болят. А этот – пошептал, плюнул, и все в порядке. Будто и не было ничего.

Вернулась Тила, как ни странно, с пустыми руками. Варвар не поверил своим глазам. Чтобы она, да без добычи осталась – мир определенно сошел с ума.

– Я там оленя подстрелила, – сообщила девушка. – Но мне его не утащить, больно тяжел.

Варвар, улыбаясь во всю ширину лица, поднялся с земли. Сейчас он покажет ей, что такое настоящая сила настоящего мужчины с Кассарадских гор. Тила посмотрела на испачканные в грязи штаны и укоризненно вздохнула. Нанок почувствовал себя виноватым. Никак не может привыкнуть беречь одежду. Ну не женщина он, в конце концов, чтобы за своими шмотками так следить!

Мастер Лур тоже поднялся с земли. Вот на ком одежда сидела, как вторая кожа, – чистая, аккуратная. Будто и не мужчина вовсе. А может, и в самом деле у него это только личина, как раньше у эльфа? То есть у эльфийки, конечно.

Они последовали за Тилой, которая указывала им путь. Варвар в очередной раз подивился, как ей удается ориентироваться в этом лесу? Вот он, Нанок, наверняка заплутал бы. Потому что справа деревья и слева деревья, а также впереди и сзади. Каким образом можно отыскать в таких условиях тушу подстреленного оленя, ему просто непонятно. Но эльфийка шла уверенно, будто у себя дома. По запаху она, что ли, ориентируется? Хм, если у нее такой тонкий нюх, неплохо было бы портянки постирать. Одна только проблема – ручей-то он худо-бедно найдет, а вот обратно вернуться вряд ли сумеет. Он же не эльфийка, а тут справа деревья и слева деревья. И все одинаковые, деревянные.

Тила вывела их прямиком к оленьей туше. Да, явно не олененка она завалила. Не то чтобы матерый взрослый зверюга, но и не мелочь какая. Хотя он, варвар, в возрасте оленей не особо разбирается. На самом деле, он и сколько лет коню определить не сможет, не то что оленю. Слышал, что знатоки по зубам определяют. То есть если зубы есть, то конь молодой, а если нет – старый. Наверное, и с оленями так же разобраться можно, только он, Нанок, этим заниматься не собирается. Кому надо – тот пусть и определяет.

Варвар присел, ухватился за тушу оленя и одним движением забросил ее на плечи. Крякнул, вставая на ноги, – и впрямь, ноша не из легких. Мастер Лур попытался помочь, Нанок рявкнул на него. Дескать, и без тебя тесно. Маг, нисколько не обижаясь, оставил его наедине с эльфийкиной добычей. Вслед за Тилой они двинулись к стоянке.

Обратный путь показался варвару намного длиннее. Тяжелая все-таки штука, этот олень. Одни рога чего стоят. Наверное, стоило сначала его разделать, как у цивилизованных принято. Но как упустить возможность похвастаться своей силой перед девушкой! Должен же он хоть в чем-то себя показать, а драки никакой нет и стихи как-то не пишутся. Разве что на арфе ей сыграть? Нанок обдумал эту идею и с сожалением от нее отказался. Нет, на арфе она играет куда лучше. Наверное, надо чаще практиковаться…

Как и следовало ожидать, вышли они прямиком к костру. Нанок с облегчением уронил на землю оленью тушу, маг тут же бросился сдирать шкуру и потрошить. Нанок, чуть передохнув и красиво поразмяв мускулы, присоединился к нему. Довольно скоро они справились с этой задачей. Нанок посмотрел на свою одежду, обильно запятнанную кровью, перевел взгляд на мага. Ни пятнышка! Нет, это явно какое-то колдовство, иначе и быть не может.

Тила укоризненно вздохнула, провела рукой вдоль его одежды. Удивительное дело, все пятна грязи и крови мгновенно исчезли. Может, она у мага и подсмотрела это заклятие?

Эльфийка негромко наигрывала какую-то мелодию на арфе, маг суетился вокруг вертела с мясом. Нанок лежал на спине, глядя в темнеющее небо. Первые неяркие еще звезды одна за другой проступали на небосклоне.

Негромкий, ясный голос эльфийки плыл над лесом, сливаясь с вечерним туманом. Первые звезды мигали в вечерней тишине, будто внимая словам песни.

Тихо потрескивал костер. Тянуло запахом подгоревшего мяса – похоже, увлеченный песней маг забыл перевернуть вертел. Нанок его не осуждал, его душа тоже летела вслед за завораживающим голосом – вверх, к звездам. Напади сейчас враги – он даже секиру не поднял бы, его уже не было здесь, на поляне, осталось лишь бестолково-огромное тело. Впрочем, враги тоже наверняка побросали бы оружие и сели вокруг костра слушать голос Тилы. Варвар смутно ощутил, что есть в мире что-то гораздо большее, чем веселая ярость схватки и грозный звон оружия. Нечто, делающее человека другим изнутри.

Отзвенел последний аккорд, затихающий голос растворился в сумраке августовского вечера. Варвар постепенно приходил в себя. Голова кружилась, перед глазами все расплывалось черно-красными пятнами. Нанок с удивлением обнаружил, что плачет. Беодл, как это может быть, чтобы из сильного, волевого мужчины в один момент сделали слезливую тряпку? Он же сейчас раскрыт, уязвим для любого злобного слова, неосторожного взгляда. И – странно, первый раз в жизни не хочется драться…

Рядом зашевелился Мастер Лур. Нанок заметил, что он прячет глаза. Не потому ли, что в них талыми льдинками застыли слезы? У магов тоже есть сердце… а возможно, даже и почки. Надо бы проверить как-нибудь при случае. Например, на ненавистном Тиле некромансере. Мастер Лур метнулся к костру, Нанок услышал забористую ругань. Ай-ай-ай, а ведь еще магом себя называет! Интересно, кстати, что вот эти два слова значат. Надо будет запомнить и спросить потом, когда Тилы не будет поблизости, вон как она морщится, наверняка понимает куда больше слов, чем варвар.

Темнота быстро сгущалась. Новые звезды, разгораясь с каждой секундой, появлялись на небосводе. Полумесяц лукаво выглянул из-за кроны могучего дуба.

Маг, что-то фальшиво насвистывая (наверное, заклинания какие, что он еще может насвистывать?), перевернул вертел. Зашипел, стекая на раскаленные угли, жир, метнулся вверх тонкий язычок пламени. Вкусно запахло жареным мясом, желудок варвара возбужденно заскулил. Так громко, что обернулись и Тила и Мастер Лур. Варвар напустил на себя независимый вид и пожал плечами. Девушка засмеялась, маг отвернулся.

– Я думаю, уже готово, – сообщил Нанок, жадно принюхиваясь.

Маг пробурчал что-то под нос насчет варваров, которые еще и думать пытаются. Тила тихонько хихикнула. Варвар задумался, обидеться ему или не стоит. Так и не решив эту проблему, он достал точильный камень и принялся править лезвие секиры. Во время схватки с синерясниками оружию изрядно досталось.

Маг наконец снял вертел с огня и протянул истекающий соком кусок мяса Наноку. Пахло одуряюще вкусно. Варвар жадно вцепился зубами в мясо и чуть не завопил от боли. Ощущение было такое, будто он пытался жевать пылающие угли. Беодл раздери этого мага! Совсем готовить не умеет! Горячо же!

Язык и десны болели нестерпимо. Нанок недовольно хмурился, дул на оленину, которая никак не хотела остывать. Тила, сразу поняв, что произошло, ехидно посмеивалась, потом, сжалившись, дала ему лист какого-то растения, донельзя противный на вкус. Однако, разжевав эту отраву, Нанок с удивлением обнаружил, что боль постепенно уходит.

– Лист полярника, – пояснила Тила в ответ на любопытный взгляд мага. – Мгновенно снимает боль при ожогах, правда, лечить их не лечит. Для этого есть корень синетрава.

– Никогда не разбирался в травах, – честно признал маг. Нанок был с ним полностью солидарен в этом вопросе, он тоже мало в чем разбирался, в том числе и в травах.

– Людская магия. – Тила ухитрилась вложить в эти слова столько ехидства и презрения, сколько их было у всех обитателей Саро.

– Я – маг, а не ведьма, – возмутился Мастер Лур, расправив плечи и грозно сверкнув глазами. Трюк с плечами, по мнению Нанока, особо не впечатлял, а вот глазами он сверкал довольно грозно. Варвар тоже попробовал так же посверкать, но с огорчением понял, что все равно результата не увидит.

Тила демонстративно пожала плечами, не запугаешь, мол, и спокойно вернулась к ужину. В отличие от мужчин, она разнообразила еду разными корешками и подозрительными плодами, от которых и варвар и Мастер Лур единодушно отказались. Маг заметил презрительно, что мужчинам эти ведьмовские штучки ни к чему, а Нанок хоть и промолчал, но в глубине души с ним согласился. Надо же, колдун колдуном, а что-то все же соображает в жизни.

Тила неожиданно насторожилась, потянулась к луку. Нанок, еще не поняв, в чем дело, бросил руку на рукоять секиры. Пусть он и не знает разных там заклинаний и до десяти считает по пальцам, но реагирует на опасность быстро и правильно. Вот только опасности он не видит, а чутье, которое, как цивилизованные говорят, у варваров развито сильно, почему-то молчит. А может, его девушке просто за лук подержаться захотелось?

Ночная тишина взорвалась разом. В круг костра полезли странные бледные существа, вполне человекообразного вида и тем не менее чем-то неуловимо от них отличавшиеся. Движениями, понял варвар. Такая странная, дерганая походка людям не свойственна. Как, впрочем, и эльфам. Вообще живым, какой бы расы они ни были.

Свистнула белооперенная эльфийская стрела. Существо, в которое она угодила, дернулось, но даже не остановилось. Вторая стрела – тот же результат.

Краем глаза варвар успел заметить, что маг судорожно пытается вытащить из ножен клинок. В глазах его метался панический страх. Нанок поднял секиру и с воплем бросился в бой. Вперед и с песней, смерть одна, а Беодл смелых любит.

Первый же удар развалил одного из противников пополам. Брызнула вонючая белесая жидкость, облачко рыжеватого дыма расплылось в воздухе, ветром его сдуло ближе к варвару.

– Не дыши! – услышал он пронзительный крик Тилы и быстро отпрыгнул назад, едва не угодив ногой в огонь. Нет уж, дураков нет, всякой рыжей дрянью дышать.

– Это какой-то особый вид нечисти. – Мастер Лур, наконец-то освободил меч из ножен, встав рядом с варваром. – Я о таком даже не слышал.

Нанок сразу воспарил духом. Раз уж маг об этой хрени не слышал, значит, и бояться ее нечего. Он прыгнул на ближайшего противника и мячиком отлетел обратно. Кем бы твари ни были, сил у них хватало. Бледная фигура вихрем завертела изогнутые восточные мечи в количестве двух штук. Нанок попятился. Да, и в мастерстве им не откажешь.

Тила оставила лук в покое, шепотом произнося какие-то заклятия на эльфийском. Или это она просто ругалась? Нанок напряг слух, но слова «хек» не услышал. Нет, наверное, все же заклятия. Да и не станет нормальный человек (хоть и эльф) шепотом ругаться.

Мастер Лур мастерски орудовал мечом, но странные существа, больше похожие на тени, легко гасили его атаки. Тила звонко прокричала что-то, лес встревоженно загудел. Настоящая эльфийская магия, понял варвар, когда ближайшее дерево, тяжко вздохнув, принялось выковыриваться из земли. Маг пугливо шарахнулся в сторону.

Две твари двинулись наперерез дереву, остальные осыпали варвара градом ударов. Нанок вертелся, как змея на сковородке, еле успевая ускользать. Мастер Лур, опомнившись, присоединился к нему.

Нежить уверенно брала их в кольцо, словно обладая разумом. Мастер Лур исхитрился достать еще одного кончиком меча – и тот рассыпался липким белесым прахом. Варвара передернуло от отвращения. Нет, противники из плоти, у которых в жилах горячая красная кровь, для него куда более предпочтительны. Жаль только, что не он выбирает сейчас себе врагов, а они – его. Как-то это несправедливо.

Он бросился в атаку очертя голову, как умеют только варвары. Которых не пугает смерть, которых не тошнит при виде непонятно кого.

Встречный удар не остановил его, Нанок пропустил взметнувшиеся мечи мимо себя и нанес-таки намеченный удар. Не совсем точно, но рука твари с зажатым клинком упала на землю. Прахом эта штука, однако, рассыпаться наотрез отказалась. Очевидно, на мече мага висели какие-то убийственные чары, для нежити весьма неприятные. Которых на топоре Нанока, хвала Беодлу, отродясь не было.

Дерево, зашуганное атаками противников, неохотно отступало шаг за шагом. Похоже, оно понимало, что клинки тварей для него смертоносны. Глядя на это дело, варвар решил принять это к сведению – чем он хуже какого-то там дерева? Разве что без корней.

Однако положение его оставалось достаточно сложным. Впервые он пожалел о том, что не рыцарь. Был бы у него щит, уж он, Нанок, показал бы всем, где Беодлова мать зимует. Даже если и сам толком этого не знал. А так оставалась одна надежда – на его потрясающую скорость и ловкость. Только вот в человеческих ли силах постоянно уворачиваться от молниеносных ударов, ведь парировать мечи секирой – значит просто сдать этот бой.

Мастер Лур хладнокровно достал мечом еще одного противника, и варвар ощутил настоящую ярость. Да чтобы он, Нанок, отстал в битве от какого-то там мага, пусть даже донельзя крутого и с волшебным мечом? Не бывать такому! Боевое безумие накатило на него внезапно, и, уже нимало не заботясь о том, чтобы не попасть случайно под точный удар, он бросился в атаку, забив с высокой горы на любую оборону.

Говорят, что варвары с севера, перед тем как впасть в боевую ярость, долго грызут свой щит и еще вроде мухоморы едят. Мухоморы собирать по лесу ему было недосуг, тем более Нанок не очень понимал, чем они отличаются от всех прочих грибов, а щита у него отродясь не было. Можно, конечно, было слегка погрызть секиру, но чем прикажете драться в этом случае? Варвар решил обойтись без этих крайностей и, призвав Беодла (то ли на помощь, то ли в свидетели), атаковал ближайших двух тварей. Последние к такому обороту явно оказались не готовы и момент атаки бездарно пропустили. Первым же ударом варвар откочерыжил башку у того урода, что раньше подарил ему на память руку. Без башки любой не боец, это правило соблюдалось всегда и всеми. Тварь моментом обратилась в хлам, только голова еще какое-то время бессильно щелкала зубами. Пнув ее ногой, чтобы не попортила новые сапоги, Нанок ударил топором его соратника. Тот успел-таки закрыться мечами, не понял, бедняга, что плевком урагана не остановишь. Секира глубоко вонзилась в грудь твари, проломив хлипкую защиту, а следующим ударом Нанок снес ему голову. Все равно мозгов нет – так чего жалеть-то? Тело рассыпалось вонючим прахом, варвар привычно увернулся от облачка, снова потянувшего к нему призрачные щупальца, и тут же отпрыгнул назад. Вовремя – снова в воздухе засвистели мечи, это соратники обезбашенных спешили на помощь. Боевое безумие – вещь, конечно, нужная и крайне полезная, но вот мечом по роже никто получать не хочет. Он, варвар, человек, само собой смелый до неприличия, но в данном вопросе исключением не является. Рожа – она ведь дается один раз и на всю жизнь.

Меж тем трое поганцев настойчиво лезли к Тиле. Маг тоже шаг за шагом сдавал позиции, не прибегая, однако, к колдовству. Дерево, поняв, что отступать дальше некуда, позади лес, дало последний бой, вбив одну из противостоявших ему тварей по колено в землю. Могучие ветви свистели в воздухе получше любой палицы, градом сыпались зеленые листья. Той твари, что попала под удар, приходилось явно несладко, вон уже и башка треснула, и мечи из рук выпали. Однако вторая продолжала суетиться, ловко уходя от ударов и нанося в ответ свои. И там, куда ударяли мечи, кора засыхала и скручивалась в трубочку, а ветви опадали одна за другой. В общем, варвару было ясно, что будь ты хоть трижды дубом, а конец все равно придет. Как говорится, подкрадется незаметно.

Слева слышалось испуганное, скорее даже паническое ржание лошадей. Только бы коней не тронули, подумал Нанок, продолжая бой.

Тила пропела еще одно заклинание – те, что настырно пробивались к ней, мигом увязли в земле, но тут же выбрались без особого для себя урона. Эльфийка казалась обескураженной – похоже, она возлагала на это колдовство какие-то непонятные варвару надежды. Снова свистнула стрела, попав на сей раз прямо в глаз одному из нападавших (о, эта пресловутая эльфийская меткость!), однако, похоже, тот и с одним глазом чувствовал себя прекрасно. Поняв, что девушку вот-вот достанут, варвар бросился на помощь, наплевав на собственных противников. Те, несколько обескураженные подобным демаршем, переключились на мага. Мастер Лур, явно не в восторге от такого расклада, доблестно продолжал сражаться, уступив врагам еще пару ярдов. Он уже только оборонялся, расчетливыми скупыми движениями держа тварей на дистанции от своего драгоценного магического тела. Ни о каком боевом безумии ему, похоже, слышать не доводилось.

Нанок пнул одного из наседавших на Тилу пониже спины. Против ожидания, тварь не отлетела в сторону, совсем напротив, сам варвар куда-то провалился. Изрыгая проклятия, он высвободил-таки ногу – к сожалению, без сапога, – но тварь была уже готова к отпору, и варвару пришлось отступить под ее натиском. Тила умело отбивалась мечом от двух остальных (эльфов без хрена не съешь!), но, похоже, эльфийское оружие им вреда не причиняло. Взревев в очередной раз, Нанок обрушил на врага секиру, но тварь неожиданно ловко скользнула в сторону, и уже варвару пришлось уклоняться от смертельного удара.

Он легко отпрыгнул в сторону, потеряв еще и портянку; нанес встречный удар, который едва не застал противника врасплох. Однако силы и точности не хватило для того, чтобы закончить дело. Варвар недолго думая вновь махнул секирой, вынуждая тварь обороняться. Слева вылезло еще одно существо, и Наноку пришлось на время забыть об атаке, уворачиваясь от сыпавшихся на него ударов. Прыжок вправо, влево, резкий поворот… В какой-то момент Нанок наступил босой ногой на острый сук и окончательно озверел. Боевая ярость – дело хорошее, но куда ей до той злости, когда босой ногой на дурацкую деревяшку! Секира вспорола воздух раз, другой, третий. Твари попятились, ошеломленные внезапным натиском. Рухнула под ударом тяжелого топора не успевшая увернуться осина, оба уродца шарахнулись от нее, как от чумы. Ага! – смекнул варвар, сразу вспомнивший детские сказки про нежить. Воспользовавшись замешательством противника, он двумя ударами срубил с убитого дерева сук и еще одним сделал из него кол, вполне острый и пригодный к употреблению. Поднять его, правда, не удалось – твари тут же расчухали перспективы заиметь в противниках варвара с осиновым колом и стали всячески этому препятствовать своими атаками. Бой велся уже вокруг несчастной деревяшки. Нанок старался оттеснить противников и завладеть этим ценным и полезным в хозяйстве предметом, а твари так же упорно пытались этого не допустить. Наконец варвар изловчился и, сделав обманное движение, сумел сцапать кол. Оба противника тут же попятились – похоже, осина им не нравилась куда больше железа. Почему, варвар понять не мог. Какая, к Беодлу, разница, от чего подохнуть, от огня или от воды? Но твари считали по-другому, не желая уже лезть на рожон.

Осмелев, Нанок пошел в безудержную атаку, сделал ложный замах секирой и ловко ткнул осиной в пузо противнику. Вспыхнуло синеватое пламя, тварь широко распахнула зубастую пасть в беззвучном вопле. Нестерпимо резало уши, варвару захотелось отшвырнуть, к Беодлу, оружие, чтобы зажать их руками. Но холодное пламя уже пожирало уродца, неслышный звук становился все слабее, и Нанок атаковал второго противника, стараясь довершить начатое. Краем глаза, не отвлекаясь от схватки, он видел, что дела у товарищей обстоят не блестяще. Тила явно слабела, последним напряжением сил избегая нацеленных на нее клинков. Мастер Лур, прижавшись спиной к древнему дубу, сдерживал натиск сразу шести тварей. Дерево, столь активно включившееся в борьбу, теперь мирно лежало на земле, засохшее и скукоженное. Надо было срочно что-то делать, и Нанок в очередной раз отбросил осторожность, словно обглоданную кость.

Издав надоевший уже всем боевой клич, он опять сделал ложный выпад секирой, намереваясь добить уродца осиновым колом, но его блестящий план потерпел полную неудачу. Тварь, уклонившись от кола, бросилась под удар, и тяжелый топор с хрустом врубился в белесое тело. Нанок, впрочем, особо не расстроился, перескочив через поверженного противника, не обращая внимания на ядовитое облачко, он бросился на помощь Тиле.

Весьма своевременно, надо заметить. Эльфийка задыхалась, ее силы не просто были на исходе, а давным-давно иссякли, и держалась она исключительно за счет пресловутой эльфийской выносливости. Которая, однако, тоже имела свои границы. До которых, в свою очередь, оставалось не так уж и далеко.

Осиновый кол в спину одной из тварей изменил всю картину боя. Соратник поверженной сразу оказался меж двух огней и буквально за несколько секунд перестал обременять этот мир своим надоедливым присутствием.

Нанок сразу бросился на помощь магу. Тому тоже приходилось несладко, хотя клинки нападавших и не оставили на нем пока ни царапины. Варвар опять успел вовремя: сильный удар сбил Мастера Лура с ног, и одна из тварей уже совсем собралась его добить. Беодл, однако, не послал ей удачи, топор Нанока отбил падавшие на голову мага мечи, а осиновый кол в бок поставил точку в столь ярком эпизоде. Правда, атакуя тварь, варвар поневоле подставился другой, с радостью попытавшейся ударить в спину. Но тут уже не оплошала Тила – обрубив наискось изрядный кусок ствола осины, она просто метнула смертоносное для нежити оружие. Если эльфы и промахиваются иногда, то свидетелей этому пока не нашлось. Кол ударил твари в спину, швырнув ее прямо на Нанока. Варвар потерял равновесие и упал на спину (а также и на землю), но тут же откатился в сторону, потому что сразу двое бросились на него, стремясь по-быстрому прикончить. Ядовитое облако, не обнаружив Нанока, потянулось к магу, и тот покатился по земле в другую сторону, не желая принимать участие в дегустации неопознанных ядов.

Варвар прыжком вскочил на ноги, отразил последовавший удар и ткнул противника осиной. Тот мгновенно сместился в сторону, одновременно попытавшись достать Нанока. Получилось не очень, варвар отступил на шаг, и атака твари провалилась в пустоту. Нового выпада ей сделать не удалось, топор варвара разрубил ее тело наискосок.

И все-таки врагов было слишком много. Одна за другой твари лезли из темноты в освещенный круг. Маг заметно нервничал, даже пытался шевелить пальцами, забыв, что держит в них меч. Наверное, колдовать собрался, решил варвар, отбивая очередную атаку. В самом деле, как такую толпу уродов без магии успокоить? Зато сами они кого хочешь отоварят, особо не напрягаясь. Стадо муравьев и медведя завалит, как гласила кассарадская народная мудрость. Правда, Нанок никогда не понимал, а как же они того медведя догонят? Зверюга же быстро бегает, не всякий конь угонится, если даже допустить, что коню это вдруг зачем-то понадобится. Да и нет на свете таких дурных лошадей, чтоб за медведями гонялись…

Однако твари лезли нагло и бесстрашно. Понятно, нежити чего бояться, она и так уже не живет. Правда, он, варвар, тоже ничего на свете не боится, но… уж больно их много!

Неожиданно из темноты выпрыгнул огромный черный волк. Нанок таких в жизни никогда не видел. Впрочем, он вообще никаких волков в жизни не видел – не водились они в горах. И в городах тоже не водились, а по лесам варвар, как правило, не шатался, во всяком случае пока не повстречал Тилу. Которая, очевидно, и вызвала этого зверя. Эльфийская магия в натуральном виде – вызвать лесную тварь и бросить против нежити.

Твари на появление волка отреагировали как-то странно, попятились, будто испугались чего. А могучий зверь, не задумываясь, бросился в бой, разрывая противников в клочья. Ядовитого облака, что выползало из поверженных, он, похоже, нисколько не опасался.

Знатный зверюга, подумал Нанок, получив передышку. Маг тоже подуспокоился, пальцами шевелить перестал, а начал, наоборот, махать мечом. Что было, в общем, не совсем по-чародейски, зато более понятно и привычно.

Вчетвером, включая волка, они перешли в атаку, тесня нежить с поляны. Твари, похоже, окончательно утратили боевой дух, хотя в бегство обращаться не спешили. Бестолково топтались, пытаясь избежать атак волка, да изредка бросались на Тилу и Нанока. И то скорее делая вид, что сражаются. Победа явственно показала свое личико, и Нанок утроил усилия, работая тяжелой секирой. Теперь почти каждый удар достигал цели, словно твари вдруг разом потеряли и силу и скорость. Топор пел песню войны, ему вторил меч Мастера Лура, да и осиновый кол эльфийки без работы не остался. Шаг за шагом они освобождали поляну от надоедливого присутствия нежити, и вскоре последняя тварь рухнула на зеленый ковер травы с разрубленной головой. Нанок вытер рукавом пот и присел у костра. Дыхание его было тяжелым, он изрядно устал во время схватки и надеялся только, что эльфийка этого не заметит. Впрочем, Тила и сама выглядела ничуть не лучше его.

Волк, похоже, агрессивности проявлять не собирался. Стоял ярдах в трех от варвара, вывалив из пасти язык. В глаза он смотреть избегал, глядя куда-то мимо Нанока. Варвар тут же вспомнил, что взгляд в глаза волки воспринимают как вызов, и, в свою очередь, поспешно отвел глаза. Шерсть у зверя была иссиня-черная, с легкой проседью по бокам. Лапы… Нанок, к примеру, не хотел бы получить удар такой вот. Зубы тоже хороши – похуже, чем его топор, конечно, но не так чтобы особо сильно.

Нанок расслабился, опустил вдруг ставшую неимоверно тяжелой секиру. Оглянулся на Тилу, и тут его пробил холодный пот. Поразил, прежде всего, маг. Мастер Лур, отшвырнув в сторону меч, которым он так замечательно крошил нежить, стоял в какой-то странной стойке, уперев тяжелый взгляд в волка. Шевелил пальцами и, хуже того, шевелил также и губами. Двух мнений быть не могло – явно собрался колдовать. Нанок на всякий случай отошел в сторону – если маг решит превратить здоровенного волка во что-нибудь более безобидное, в жабу, к примеру, лучше ему под руку не подворачиваться. Маг ведь, не эльф какой, запросто и промахнуться может, а ты квакай потом в камышах да комаров лови.

Тила застыла в напряженной позе, натянув до предела лук. Наконечник стрелы смотрел точно в глаз волка, и видно было, что в любой момент может последовать выстрел. Волк на все это не реагировал, более того – нагло растянулся на земле, уронив тяжелую лобастую голову на передние лапы. Ноздри его напряженно шевелились, словно он по запаху тщился определить серьезность угрозы со стороны двух людей и одной, но очень красивой эльфийки.

Да что они его, боятся, что ли? – удивился Нанок. По его мнению, простой зверь, пусть даже столь большой и сильный, не мог представлять для них серьезной опасности. А вот спутники его, ясен пень, считали по-другому. И опасность от волка должна была исходить немаленькая, если уж Мастер Лур меч оставил и к колдовству своему поганому прибегнуть собрался. Хотя сам ведь говорил, что по заклинаниям его некромансер выследить может.

– Прими человеческий облик, оборотень!

Беодл, неужто Тила может говорить таким глухим испуганным голосом? Да кого же они встретили на этой, чтоб ей тесно было, поляне? Самого блина, что ли, в образе волка? Даже если и оборотень, что он против эльфийской стрелы сделает?

Варвар посмотрел на волка и покачал головой. Нет, такой, пожалуй, сделает. Любого сделает, хоть ты его истыкай всего эльфийским стрелами от головы до куцего хвоста. Все равно доберется и горло порвет, если уж задумает. Не страшнее ли этот вот зверь, чем орда некромансерской нежити? Нанок не считал себя достаточно умным, чтобы вот так, с ходу, ответить. Маг, судя по всему, так и полагал. Сразу видно, только подними волк голову, сразу что-то смертоубийственное колданет, видать, соскучился без заклинаний в дороге. Такому только дай волю, даже шерсти не оставит. И тем не менее Мастер Лур явно был напуган.

– Покажи, кто ты есть на самом деле!

Волк неожиданно закружился юлой, рухнул на землю, перекатился… И поднялся уже темноволосым рослым человеком. Черный плащ, под ним настоящая кольчуга, на бедре меч в потертых ножнах, явно часто пускаемый в дело. Лицо жесткое, узкие, почти эльфийские скулы, властный разлет бровей, яростный блеск карих глаз.

– Так лучше? – насмешливо сказал он, глядя в глаза магу.

– Кто ты? – Мастер Лур на глазах обретал уверенность.

– Оборотень, – ухмыльнулся мужчина. – Или вы еще не догадались?

– Не юродствуй! – Окрик резок, как удар плетью. Ну кто бы мог подумать, что Тила способна говорить таким тоном. Куда там маршалу Дуретту! Вот кто командовать умеет, кого хочешь построит и перестроит. – Как твое имя?

– Думаете, оно даст вам надо мной власть? – Мужик в плаще определенно издевался.

Варвару это не понравилось, и он, перехватив топор обеими руками, сделал незаметный шажок вперед. То есть незаметный, как выяснилось, только для Тилы и мага. Оборотень как раз заметил, оценил и нагло оскалился ему в лицо. Мол, тебе еще три таких, пока прыгнуть сможешь… и ты думаешь, я дам тебе их сделать?

– Если оно не даст над тобой власти, почему ты боишься его сказать? – А это уже Мастер Лур.

Надо же, сумел взять себя в руки, лицо невозмутимо спокойно, пальцы в воздухе узлы не вяжут. То ли контролирует ситуацию, то ли просто решил не дергаться. С ними, с магами, никогда не разберешь, что к чему. Хотя и без них это редко получается.

– Разве не ты его вызвала? – спросил варвар у Тилы, уже понимая, что не она и что он опять показал себя дураком. Ну если этот мужик в черном сейчас улыбнется…

Мужик в черном повел себя достойно. Даже не попытался улыбнуться. Только захохотал так, что с деревьев посыпались листья.

– Нет, только в этом мире водятся подобные люди, – произнес он сквозь смех.

– В этом мире? – С мага мигом слетела с таким трудом криво нацепленная маска невозмутимости. – Ты пришел из другого мира?

– Я слышала об одном оборотне, способном перемещаться между мирами. – Тила дрожала от напряжения, но наконечник стрелы уже не искал глаз оборотня в качестве вероятной мишени. Да и лук она опустила.

Везет ей. Вот он, варвар, вообще понятия не имел, что есть какие-то еще другие миры. Да и к чему они? Слава Беодлу, ему вроде и в этом не тесно.

– Меня зовут Тиллатаэль, – представилась девушка.

– Мастер Лур, маг, – последовал ее примеру маг.

Оборотень перевел взгляд на Нанока, ожидая, что и тот представится, но варвар ответил ему вызывающим взглядом, постаравшись сделать подбородокеще более квадратным, а разворот плеч – волевым. Мол, не замай наших, а не то…

Оборотень еле заметно усмехнулся. Снисходительно, но как-то не обидно. Словно понял что-то о нем, чего, похоже, и сам Нанок не знал.

– Эрл, оборотень, – представился сам. – Воин и немного колдун. Ходящий между мирами, как правильно сказала светлая Тиллатаэль.

Варвар аж задохнулся от удивления. Собака волк умудрился распознать в ней женщину, хотя Тила под личиной эльфа мужского пола. Ну если только попробует к ней поприставать…

– Я тоже слышал о вас, Эрл, – подал голос маг.

Он подобрал с земли меч и теперь тщательно вытирал. Варвар подумал, что это совсем неплохая идея. Оборотень, конечно, редкая диковина, но вот если секира заржавеет, хорошего точно не будет. Того, кто не заботится о своем оружии, Беодл приравнивает к самоубийцам и не пускает за праздничный стол героев. Да и вообще никуда не пускает.

– Я смотрю, личность я здесь весьма известная, – ухмыльнулся оборотень.

– Летописи времен Войн Магов неоднократно упоминают об оборотне по имени Эрл, – пояснил Мастер Лур. – А в те времена, чтобы попасть в летописи, магом надо было быть незаурядным.

– Или оказываться в нужный момент в нужном месте, – не согласился оборотень. – Чужой славы мне не надо, я знаю, что колдун весьма посредственный.

– Зато ваши заклинания никому не известны в нашем мире, – не уступал маг.

– Резонно, – согласился оборотень. – Вот только мне самому заранее не известно, какие из них будут здесь работать, а какие – нет. И если будут, то как. Во время Войны Магов – второй, кажется, – я попытался уничтожить противника «Серым маревом». И что в результате? Вылечил ему рану, которую нанес чуть раньше мечом!

Да, не повезло парню, подумал Нанок с долей сочувствия к оборотню. Страшное дело – рубишь врага в капусту, победа близка, и вдруг сам – сам! – его исцеляешь. Блин проклятый! С ума можно от злости сойти. Правда, кассарадцы с ума не сходят…

Оборотень производил впечатление воина бывалого и опытного. У варвара возникло подозрение, что и на Тилу тот производит схожее впечатление. Что удручало и давало стимул делать глупости. Например, забраться на дерево и покачаться на ветвях. Эльфийке должно понравиться, она же любит деревья. Однако, немного подумав, варвар решил все же отказаться от этой идеи. По деревьям он лазил неважно, совсем не лазил, если уж быть честным. Да и куртку порвать можно, от Тилы достанется. Одежду она любила, судя по всему, ничуть не меньше деревьев. Хоть и эльф, а в первую очередь все равно женщина…

– Почему ты помог нам, Эрл? – Вопрос в лоб.

Да, маги в лоб умеют, этого у них не отнять. И не только вопросом.

– А вы предпочли бы, чтобы я помог нежити?

Оборотня тоже голыми руками не возьмешь. Настоящий волк, хоть и в человечьем облике.

– Нет, конечно. – Мастер Лур сохранял невозмутимость. Тила молчала, предоставив магу вести переговоры. – Но все же, согласитесь, это необычно, вот так сразу бросаться в бой, не поняв, кто и за что дерется.

– Почему? Как раз все предельно ясно. – Оборотень усмехнулся. – С одной стороны – люди, с другой – толпа нежити. Понятно, насланной неким некромантом, откуда же ей еще взяться. Так что выбор невелик: либо поддержать вас, либо пройти мимо.

На взгляд варвара, тут и вовсе выбора не было. Что значит «пройти мимо», не участвовать в драке, что ли? Глупые вопросы Мастер Лур задает, а еще маг называется.

– То есть вы решили к нам присоединиться?.. – начал маг, но Нанок решил, что пора вмешаться. Мало ли что этот дипломат там еще наплетет…

– Слушай, друг, можно я «выкать» не буду?

– Нужно, – усмехнулся оборотень, понимающе посмотрев на него.

– Короче, есть один некромансер, тварь редкостная. Забодал всех уже. У Тилы вон чуть лес не поломал. Зомбей делает. В общем, мы ему укорот сделать намерены – догоняешь? Так что решай, с нами пойдешь, вляпаться можешь, и крепко.

– Слышу речь, достойную мужа, – ухмыльнулся Эрл. – Конечно, пойду с вами – когда еще возможность будет во что-нибудь вляпаться? Тем более к некромантам у меня свои счеты. Впрочем, это уже личное, вам знать ни к чему.

– То есть вы к нам присоединяетесь. – Мастер Лур поспешил вновь взять инициативу в свои руки. – Рады принять вас в свои ряды, конунг Эрл. Вы ведь конунг, верно?

– Был когда-то. – Оборотень пожал плечами, насмешливо глядя на мага. – Прошлое шло талой водой, к чему за него держаться?

– Нанок меня зовут. – Варвар протянул оборотню широкую, как лопата, ладонь. Не без опаски протянул, прямо скажем. Кто их знает, оборотней этих, вдруг да укусит?

– Эрл, – сообщил тот уже известную всем информацию. Рука у него оказалась крепкой и сильной, как и положено воину.

– Жаль, коня для вас не найдется, – сообщил Мастер Лур.

– Для вас тоже, – ухмыльнулся Эрл. – Одни кости от ваших коней остались. Там ведь кроме этих еще какие-то звери были. Не знаю, что за нежить, но зубы у них с ладонь.

– Придется идти пешком, – вздохнул маг.

– Придется, – радостно согласился варвар. Верхом он ездить не любил.

И они двинулись в путь, уже вчетвером.

(обратно)

Глава 17

Бельгард по праву считался одной из жемчужин Леданской короны. Древний и могучий, этот город с его бастионами и колоннадами славился на все королевство. Число жителей Бельгарда было важнейшей государственной тайной, которая ни в коем случае не должна была попасть в загребущие лапы коварных фараданских шпионов. Впрочем, последние могли пойти попить пива – никто в Ледании этой информацией не владел, а значит, не мог ее продать зарубежным агрессорам за мелкую монету.

Корчма «У стрелка» внешне ничем не выделялась среди многочисленных питейных заведений Бельгарда. Ничем не примечательное здание из серого камня, имевшее в своем активе три этажа и вывеску над входом.

На первом этаже, как водится, располагалась общая зала, где народ и посетители могли выпить и закусить в меру тяжести своих кошельков. На втором этаже те из упомянутых посетителей, кто недостаточно облегчил свои кошельки, мог остаться ночевать, прихватив с собой симпатичную служаночку, чтобы не было страшно спать одному.

На третьем этаже изначально предполагалось сделать номера для богатых и благородных. Только они отчего-то не спешили навестить эту корчму, предпочитая более респектабельные места, и тогда хозяин заведения решился на рискованный шаг. Он полностью переделал третий этаж, разместив на нем фехтовальный зал и оборудовав небольшое стрельбище. И сразу потянулись в корчму посетители, потому что кому не хочется, приняв на грудь то или иное количество спиртного, помахать мечом или пострелять из лука? Или поглядеть, как это делают другие, сделать ставку на того или иного стрелка?

За один-единственный тумак можно было взять пять стрел или пять же метательных ножей (хозяин позднее поставил еще и щит для метания), чтобы показать свое искусство. Были назначены и денежные призы за меткость, которые востребовались довольно редко, леданцы никогда не славились особой меткостью, а что до метания ножей, так это и вовсе считалось какой-то экзотикой. И тем не менее раз за разом подвыпившие посетители пробовали свои силы в обоих видах искусства, наполняя карманы хозяина корчмы новенькими блестящими тумаками. Или даже старыми и потертыми – какая, к блину, разница?

Корчма встретила наших героев многоголосым гулом. Вечер еще не наступил, и потому общая зала была заполнена всего на треть. Воин присел за свободный стол, отстегнул меч и положил его на столешницу.

– Эй, Боресвет! Ты ли это? Какими судьбами!

Русколанин резко развернулся на звук голоса, уронив руку на гарду меча. Но в тот же миг его лицо расплылось в приветливой улыбке.

– Кролик! Здорово, братан! Че, в натуре, ты здесь делаешь?

– Служу в гарнизоне. – Тот, которого назвали Кроликом, подошел к их столу, и Лани смогла хорошо рассмотреть его.

Светлые, коротко обрезанные волосы, мундир непонятного образца (в мундирах девушка разбиралась слабо, хотя и придерживалась мнения, что мужчинам они к лицу), на лбу – еле заметный шрам, лицо гладко выбрито. Глаза серые, взгляд спокойный и уверенный. Вполне достойный образец мужского рода, решила про себя Лани, невольно сравнивая его со своими спутниками.

– Блин проклятый, ты, бродяга и непоседа, и вдруг подался в гарнизонные крысы! Этот мир, в натуре, двинулся с ума.

– Давай выпьем, брат, за встречу.

Боресвет, казалось, напрочь забыл о своих спутниках, радуясь встрече со старым другом. Воистину он явно был приверженцем гардарикской поговорки «Старый друг лучше новых двух». Даже если с ними еще и подруга женского пола…

Лани его поведение слегка шокировало. И даже не потому, что ей понравился этот самый воин с дурацким именем Кролик. Ну должна же быть просто элементарная вежливость? Какое-то внимание к ним как к спутникам и к ней как к девушке? Этот гардарикец просто невоспитанный хам, решила Лани и обиженно отвернулась к стене.

– Слышь, братва, – вспомнил наконец воин о компаньонах. – Мы тут с корешем децил перетрем, а вы пожрите пока, что ли. И пива хлопните, если желаете.

– На какие шиши? – хмуро осведомился Таль.

– А, блин! У вас же голда нет, а я и забыл. Эй, парень! – воин подозвал служку.

Тот, не слишком торопясь, направился к их столу. Да, явно хозяин у него был человек добродушный и непридирчивый, иначе птичкой бы порхал по залу.

– Эти люди – со мной, понял? – сказал воин. – Пусть заказывают, чо надо, башляю я.

– Как скажете, – лениво ответил слуга, собираясь удалиться.

– Стоять, плесень! Быстро нам по жбану пива и пожрать… ну, поросенка, к примеру.

– Поросят нет, – флегматично сообщил слуга. – Можете кролика заказать.

– Ты что, плесень, совсем сдурел! Кролика заказать! Кролик – мой друг. Понял, ассасин долбаный? Хоть орехом расколись, а поросенок чтоб был!

– Да я же…

– Молчать, бояться! Одна нога – здесь, другая – там. Иначе обе откочерыжу. – И воин снова погладил гарду меча, обещающе глядя на слугу. – Ишь, чего удумал! Кролика заказать! Нет, Кролик, ты слышал?

Кролик только ухмыльнулся, ничего не ответив.

– Нам кувшин пива и что-нибудь из мяса, – торопливо крикнул Таль вслед убегающему слуге. Тот сделал вид, что не слышит.

– Ты понял, дятел? Еще кувшин и мяса моим друзьям. Живо!

Слуга обернулся, заискивающе кивнул и умчался прочь. Лани поинтересовалась:

– Что ты так набросился на беднягу?

– Видно, что вы, сударыня, с такими не сталкивались, – усмехнулся воин. – Этот без хорошего пинка шею не помоет. С лентяями только так и можно.

– В Ледании других и нет, – протянул Кролик. – Работать никто не хочет, особенно когда не на себя, а на дядю.

– Можно подумать, у вас в Гардарики по-другому, – хмыкнул Бол, за что тут же схлопотал от Боресвета неприязненный взгляд.

– Ты, пацан, в натуре, не трогай святое грязными лапами – понял? В Гардарики сачков по жизни никогда не было, стеклянно. А какие были – ворон кормят.

– То есть и их к делу приставили? – не понял Бол. – Только для чего вам в Гардарики ворон кормить? Бесполезное же занятие. Лучше уж кур или, там, гусей…

Воин отчетливо заскрежетал зубами, и Бол предпочел заткнуться. Гардарикца он побаивался – было видно, что от слов к делу человек переходит быстро и не задумываясь.

Вернулся слуга, двигая перед собой тележку, на которой стояли три кувшина пива.

– Поросенок будет позже, – извиняющимся тоном сообщил он. – А мясо для ваших друзей сейчас принесут. Простите за задержку, наша корчма приносит вам извинения и в качестве компенсации предлагает сделать по серии бесплатных выстрелов наверху, на стрелковой площадке.

– Я воин, а не стрелок, – гордо заявил Боресвет.

Таль и Лани переглянулись. Бол, сообразив, что к чему, жадно прислушивался к разговору.

– А скажите, мы могли бы выиграть приз? – делая большие наивные глаза, поинтересовалась Лани. – Или его уже отменили?

– Конечно, госпожа, – с явным облегчением ответил слуга. – Пять стрел в красный круг мишени или же пять ножей в отмеченный сектор доски, и вы выиграете один золотой.

– Я бы хотела попробовать, – как бы нерешительно произнесла Лани.

Ларгет восхитился. Вот это было сыграно, куда там мимам и лицедеям!

– Стрельбище на третьем этаже. – Слуга, казалось, готов был на все, чтобы угодить спутникам грозного гардарикца.

– Обдиралово, – махнул рукой Кролик. – В натуре, братаны, я нехило из лука шмаляю, но чтобы в ту точку попасть, которую они кругом именуют…

– Может, и так, – согласился Боресвет. – Только я бы на этого пацана пару кругляшек поставил. Видел я, как он стреляет, тебе так за счастье шмальнуть.

– Гонишь, – не поверил Кролик. – Пойдем, позырим.

Конечно, Бол тоже не захотел оставаться в одиночестве. Всей компанией они двинулись на третий этаж, где, по словам слуги, и располагалось стрельбище.

Желающих пострелять было не так уж мало, несмотря на то что вечер еще не наступил. По призовой мишени никто не стрелял, двое стрелков соревновались между собой, остальные посетители делали ставки. Таль остановился посмотреть.

Сорок ярдов – для лучника расстояние смешное. Ларгет и на двести не промахнулся бы.

– Эй, я бы хотел сыграть с победителем, – сообщил он в пространство.

– А не молод ли ты, парень, – рассмеялся один из тех, что делали ставки.

– Иди, в игрушки играй, – поддержал его другой.

Вперед, отодвинув Таля плечом, выдвинулся Боресвет.

– Мне ты тоже такой совет дашь? – как-то очень мягко спросил он.

Оба насмешника, по виду воины, хоть и без доспехов и оружия, внимательно осмотрели его внушительную фигуру с интересом то ли бойцов, то ли профессиональных мужеложцев.

– Ты сам кого хочешь присоветуешь, – ухмыльнулся тот, что говорил про игрушки.

– Это да, – все тем же обманчиво мягким голосом согласился воин. – И тебе посоветую, не задевай парня. Поверь, это хороший совет.

– Верю, – ухмыльнулся тот. – Ты, похоже, других и не даешь.

– И это верно, – усмехнулся гардарикец так, что оба посетителя от него отшатнулись.

Меж тем стрелки уже закончили свой спор. Заинтересованные зрители придирчиво осматривали обе мишени. Видимо, один из стрелков проиграл вчистую, не было слышно ни ругани, ни криков, ни азартных воплей. Просто передавали деньги из рук в руки.

– Постреляем? – несколько развязно предложил Таль, чувствуя внутри некую скованность.

Противник окинул его критическим взглядом.

– Ты лук-то хоть удержишь, малыш? – осведомился он.

Вот это Ларгета зацепило. Уж малышом он себя никак не считал.

– Даже натянуть смогу, – не без вызова ответил он. – Желаешь проверить?

– Блин с тобой, – махнул тот рукой. – Только здесь, знаешь ли, на деньги играют. Видел деньги когда-нибудь?

– Приходилось, – сдержанно ответил Таль, поняв, наконец, что противник пытается вывести его из себя. – Ты сюда болтать пришел или все же стрелять?

Среди публики послышались редкие смешки. Парень заметно разозлился.

– Какие ставки? – спросил он.

– Скажи мне ты, – невозмутимо ответил Таль.

– Пять золотых тебя не обременят?

– Лишними не будут, – согласился Таль. – Лани, покажи ему деньги.

Больше всего он боялся сейчас, что девушка выкинет один из своих фокусов, на которые, как он успел понять, была большая мастерица. Например, предложить поискать деньги в своих карманах. Но Лани поняла все правильно. Тряхнула туго набитым кошельком, развязала завязку, продемонстрировав стрелку его содержимое.

– Доволен? – резко осведомилась она. – Полюбуйся, а то когда еще доведется.

Народ захохотал громче. Приятно, когда молодая красивая девчонка так вот ловко подрежет здорового дурня. Стрелок вспыхнул от злости, но тут же взял себя в руки.

– Сойдет, – небрежно бросил он. – Она у тебя казначеем работает? Или телохранителем?

– Ты точно хочешь это узнать? – полюбопытствовал Таль. – Ты уж извини, тебе ее должность все равно не светит.

– Тогда – к черте, – предложил противник, пропустив его слова мимо ушей.

Таль быстро осмотрел принесенный ему лук, оттянул тетиву, остался недоволен.

– Барахло лук, – сообщил он, осторожно подтягивая тетиву.

– Хороший стрелок и из пальца выстрелит, – ухмыльнулся противник.

– Выстрелит, – согласился Ларгет. – Вопрос только, куда попадет.

Он снова попробовал тетиву, критически осмотрел стрелы.

– Ладно, пойдет, – с кислой миной сообщил всем желающим его слушать. – Поехали.

– Стреляем по команде, – предупредил противник.

– Заметано. – Таль подошел к черте, наложил стрелу на тетиву, не спеша, однако, ее натягивать. Стрелок встал рядом, ловя мишень острием стрелы.

– Бей! – крикнул человек в ливрее корчмы, с нарисованной на груди стрелой.

Таль быстрым красивым движением вскинул лук, спустил тетиву. Ни тени сомнения, что стрела угодит в цель, хотя лук сильно уступал карамультуку. Соперник выстрелил одновременно с ним, Ларгет не стал смотреть на результат его выстрела, потянувшись за новой стрелой. Стрелок сделал то же самое.

– Готовы? Бей!

Вжик! Вжик! Вторая стрела вонзилась в цель впритирку рядом с первой. Зрители взволнованно загудели, обсуждая его выстрел. Таль наложил на тетиву третью стрелу.

– Готовы? Бей!

Так же, не напрягаясь, Таль положил третью стрелу по другую сторону от первой и расслабил мышцы, взяв четвертую. Противник бросил в его сторону взгляд, в котором Ларгет прочитал изумление, зависть и глубокое уважение.

– Готовы? Бей!

Четвертая стрела легла чуть ниже. Таль мысленно обругал себя за то, что рано расслабился. Впрочем, только он один посчитал свой выстрел неудачным. Зрители взорвались градом аплодисментов и одобрительных выкриков. Похоже, здесь больше ценили красивое зрелище, чем волновались о выигрыше. Кричали даже те, кто поставил деньги на его противника. Таль достал последнюю, пятую стрелу, наложил ее на тетиву.

– Готовы? Бей!

Пятая легла лучше всех, четко в центр, между первой и второй. Под град восторженных воплей проигравший отсчитал ему пять золотых, не сравнивая даже мишени. К удивлению Таля, он улыбался до ушей и, похоже, нисколько не был расстроен проигрышем.

– А ты молодец. – Он хлопнул Ларгета по плечу. – Прости, что тебя за салагу зеленую держал. Люблю, когда человек что-то лучше других делает.

– Не подскажешь, где здесь хорошие луки продают? – Таль решил тут же воспользоваться благодушием бывшего противника, чтобы накопать малость информации.

– В лавке Мастера Савея, – ни секунды не колеблясь, ответил тот. – А если есть желание послужить Ледании, предлагаю место десятника в Шестом стрелковом полку. Жалованьем не обидим, поверь. Я – командир полка, Шорз.

– Мы долго в городе не пробудем, – извиняющимся голосом сказал Таль, не хватало еще нажить в полковнике врага. – Завтра или послезавтра – снова в путь.

– Надумаешь – приходи. – Полковник, похоже, нисколько не был расстроен отказом. – Такие люди нам нужны. Творец, да всем они нужны, не только нам!

Он вышел со стрельбища, устремившись в фехтовальный зал. Боресвет подошел к Талю, оглушительно хохоча, хлопнул его по плечу с такой силой, что того едва не унесло.

– Ты бы знал, братан, сколько голда мы на этом подняли! – восторженно заявил он. – Вот Кролик соврать не даст… Кролик! Да где же ты, блин!

Ни одного Кролика поблизости не наблюдалось.

– Ладно, найдется, в натуре, – махнул рукой воин. – Может, пива перебрал…

Чья-то рука легла Талю на плечо. Он резко обернулся и увидел сияющие глаза Лани.

– Поздравляю, – улыбнулась она, и у Ларгета сладко заныло сердце. – Ты был великолепен! Здорово утер нос этому нахалу!

– Спасибо, что поддержала, – сказал он, улыбнувшись в ответ. – Я опасался, что ты предложишь мне поискать свой кошелек.

– Своих не подставляю, – бросила она резко, сразу перестав улыбаться.

– Прости, если обидел. – Таль обезоруживающе улыбнулся. – Был дурак, исправлюсь.

– Побыстрее бы. – Голос ее смягчился, но чувствовалось, что обида еще не прошла.

– Ну не злись, – примирительно сказал Ларгет. – Я и в самом деле сморозил глупость.

– Забыли. – Она улыбнулась в ответ, злые искры обиды медленно таяли в ее глазах. – На приз будешь стрелять? Или мишень слишком мала?

– Да, мишень не из простых, – пробормотал Таль, разглядывая красный кружок величиной с небольшое яблоко и прикидывая, как разместить на нем стрелы. – И все же я бы, пожалуй, рискнул. Золотой лишним не будет.

– Экий ты корыстолюбивый, – не преминула уколоть девушка.

– Я просто очень бедный, – отшутился Ларгет, жестом подзывая служку. – Разменяй-ка мне золотой, парень, у меня нет мелочи.

– Я забашляю, – ввязался Боресвет. – И, кстати, держи свою долю. Два золотых, ровно треть. Все по-честному, братан, без базара.

– Я тоже на тебя ставила, – созналась Лани. – Вот, возьми.

– От тебя – нет, – тут же возразил Таль.

– Почему это? – Она явно собиралась обидеться снова.

– Я не могу принять деньги от девушки, – серьезно объяснил он. – Это неправильно. Но поцелуй в качестве награды принял бы с удовольствием.

По ее глазам он понял, что ответил правильно. Теперь в них плясали веселые зеленые огоньки. Девушка улыбнулась, подойдя к нему вплотную.

– Ну принимай награду. Сам выбрал. – И она поцеловала его, притянув к себе.

Таль почувствовал легкий аромат степных трав, и нежные губы почти неощутимо скользнули по его губам, обжигая не хуже раскаленного железа. И жар этот огненной волной покатился по жилам. Мгновение они еще смотрели в глаза друг другу…

– А я бы не отказался ни от того, ни от другого, – нахально влез Бол.

– Сначала стрелять научись, – фыркнула девушка, нисколько не обижаясь. Бола она всерьез не воспринимала и на его шутки не реагировала.

– Да, чего не дано, того не дано, – погрустнел тот. – А может, я лучше анекдот расскажу?

– Лучше – кому? – Лани насмешливо посмотрела на него. Бол стушевался.

Таль забрал принесенные стрелы и направился к призовой мишени. Все, кто находился на стрельбище, дружно последовали за ним, встав полукругом за его спиной. Похоже, его умение стрелять произвело на завсегдатаев определенное впечатление. Ларгет слышал, как за его спиной заключались пари и делались ставки. Среди голосов отчетливо выделялся могучий бас Боресвета. Но все это уже не касалось его сознания, Таль взял первую стрелу и наложил ее на тетиву. Голоса за спиной разом смолкли.

Щелчок тетивы, негромкий посвист летящей стрелы… Есть! В «яблочко»!

За спиной радостно завопили, кто-то выругался, расстроенный удачей Таля. Этим звукам он тоже не дал коснуться сознания. Искусство стрельбы – сродни медитации, нужна полная сосредоточенность. Вторая стрела легла на тетиву. Вскинутый лук, секундное колебание перед выстрелом – для оценки дистанции и ветра, которого нет и не может быть в помещении, но привычка слишком глубоко в нем сидит. Попал! Чуть ниже и левее первой стрелы, снова в красный кружок. И сразу же – третья стрела, предыдущая еще подрагивает в мишени, зрители не успели взорваться приветственными криками, как третья стрела сорвалась с тетивы. И снова не подвел глаз и не дрогнула рука, чуть ниже и правее первой. Впритирку к ней и к линии окружности, отмечающей «яблочко».

Зрители радостно взвыли. Таль взялся за четвертую стрелу. На сей раз он целился дольше, на красном кружке осталось не так много места. И все-таки глазомер его не подвел, четвертая стрела также уверенно нашла цель. Зрители, против ожидания, притихли. На их глазах вершилось небывалое. Сколько стрелков ранее поразили мишень пятью стрелами? Один, два – вряд ли больше. Неужели доведется стать свидетелями чуда?

Последний выстрел – самый сложный. Таль долго смотрел на мишень, потом поднял лук. Стрела сорвалась с тетивы и вошла точно в свободный клочок мишени, чуть потеснив соседнюю. Восторженный рев зрителей заставил задрожать стены. Из общей залы спешили любопытные выпивохи, желающие узнать, что случилось. Лани с восторженным писком повисла на шее у Таля, Бол попытался проделать то же самое, но ему не хватило места. Боресвет в избытке чувств хлопнул Ларгета по спине, тот сразу же потерял равновесие (попробуй его не потеряй, когда у тебя на шее девушка висит) и попытался упасть на пол, но ему не дали. Несколько сильных рук подхватили его и подбросили вверх. Лани тоже зачем-то подбросили, девушка от неожиданности вскрикнула.

– Качать его! – завопила толпа.

Перед носом Таля мелькнула потолочная балка. Высоко кидают, гады, загнанно подумал он, падая вниз. Молился он об одном – чтобы не забыли поймать. Иначе перелом чего-нибудь важного обеспечен. Новые и новые руки подхватывали его, каждому зачем-то хотелось коснуться новоявленного героя. Ларгета это злило. Взбесились они все, что ли? – раздраженно думал он, взлетая в очередной раз под потолок. Не знаю, стоит ли один золотой этого издевательства. Ведь явно эти идиоты не успокоятся, пока все меня не перелапают. Ну и город, сплошь одни извращенцы.

Лани визжала, но скорее от восторга, чем от страха, и пыталась придерживать подол платья, забыв, что на ней дорожные штаны. В отличие от Таля, ей такое внимание льстило и не воспринималось как грязные домогательства. Может, оттого, что она знала точно, как эти самые домогательства выглядят.

Таля потихоньку начинало укачивать. Каким бы ты магом ни был, попробуй так вот покувыркаться в воздухе, не зная толком где верх, где низ!

Спас его Боресвет.

– Эй, хватит его подкидывать! Дайте парню выпить!

– В общую залу его! – завопил кто-то, и Ларгета на руках потащили на первый этаж. В компании с Лани, которая просто наслаждалась происходящим.

Желающих выпить в компании с героем дня оказалось больше, чем было мест в довольно-таки вместительной зале. Хозяин живо распорядился принести новые лавки и поплотнее сдвинуть столы, чтобы места хватило если не всем, то хотя бы многим. К Талю тянулись руки с зажатыми в них кружками, каждый завсегдатай стремился угостить его за свой счет, чтобы завтра хвастаться перед друзьями и любовницами: «А, этот… я его лучший друг. Мы с ним вчера неплохо пива попили». Впрочем, воины вели себя по-другому. Они подходили, хлопали по плечу или по спине в знак одобрения, скупо поздравляли с победой. И вот от их похвал, простых и безыскусных, действительно теплело на душе. Хотя плечо и спина вскоре весьма ощутимо онемели от подобного дружелюбия.

Непонятно куда делся Бол. Таль, окруженный толпой галдящих посетителей, не мог отыскать его взглядом в переполненной корчме. Впрочем, уж Бол-то точно не пропадет, такие, как он, из драконьей пасти выберутся. Однако интересно, куда его занесло? Ларгет нисколько не сомневался, что друг сейчас делает деньги на его, Таля, сомнительной славе. Уж характер Бола он успел изучить достаточно хорошо. Ему бы в семье торговца родиться, мигом бы разбогател, как легендарный Жирдронд. Второго такого пройдоху попробуй сыщи! Любого в чем хочешь убедит, язык у него что помело, а уж если врать начинает, то сам себе верит. Только не попал бы он в неприятности, все его блестящие умения нередко приводили к серьезным проблемам. Так же как ухлестывания за девушками. Бол никогда не мог определить, кокетничает ли с ним та ли иная красотка, или же просто посылает к блину. Хотя, если разобраться, и он, Таль, не всегда мог это определить. И даже часто не мог. Только вот ему эти ошибки спокойно сходили с рук, а Бол постоянно попадал в переделки, вдобавок не извлекая из этого урок. Раз за разом наступать на одни и те же грабли – этого Таль не понимал.

Он отхлебнул пива из врученной Боресветом кружки. Гордость не позволяла ему угощаться за счет посетителей. Пиво было не очень – впрочем, сейчас он был рад и такому. Таль почувствовал вдруг дикий голод и принялся за еду.

Лани едва пригубила пиво, погруженная в свои мысли. Надо же, он и впрямь отличный стрелок. Лучший из тех, кого она видела. Даже дядька Шарап так не стрелял. Когда Ларгет говорил ей, что неплохо стреляет, она решила, что он хвастает. Как и все парни, чтобы пустить пыль в глаза. Собственно, она поднялась с ним наверх, чтобы пометать ножи. Утереть, так сказать, нос. А после его триумфа она боялась показать себя неуклюжей. Нет, она действительно хорошо метает ножи, но воткнуть все пять в маленький красный кружок! Это лежало за пределами ее возможностей, что девушка прекрасно понимала.

Но ничего! Рано или поздно она все равно докажет ему, что метает ножи не хуже, чем он стреляет. Просто надо чаще тренироваться. Например, сейчас, пока новоявленный герой упивается пивом и нежданной славой. Он просто не заметит ее отсутствия.

Лани незаметно выскользнула из-за стола. Таль, усиленно отказывающийся от угощения очередного почитателя стрельбы из лука, ее бегства не заметил. Этот настырный тип, с явными замашками любителя мальчиков, его сильно раздражал. Еще не настолько сильно, чтобы от души ему врезать, но достаточно, чтобы пожелать ему провалиться к блиновой тетушке и оставить его, Ларгета, в покое. Что Таль с удовольствием и исполнил. Типу это не понравилось. Типа это даже разозлило. Тип начал что-то орать про то, что его, типа, в жизни так еще не оскорбляли, что Ларгет еще пожалеет, что он, тип, еще покажет… Что конкретно собирался тип показать Талю, и было ли там на что смотреть, так и осталось невыясненным. Боресвет поднес к крючковатому носу упомянутого типа кулак, и тому сразу отчего-то вспомнилась поговорка о том, что молчание – золото. Заткнулся тип сразу и бесповоротно. Денег у него в кошеле от этого, конечно, не прибавилось, но типа отчасти утешил тот факт, что его нос по-прежнему остался крючковатым, а не свернутым набок.

Таль, пользуясь передышкой, быстро съел кусок мяса. Очень вовремя: тут же подошел хозяин корчмы, под аплодисменты присутствующих торжественно вручил ему выигранный приз – двойную золотую марку прошлого царствования. На монете красовалось бородатое лицо какого-то короля, Ларгет понятия не имел какого. Сияющий, как блин со сковородки, хозяин прицепил к его камзолу знак «Чемпион», под которым красовалось название корчмы. Вручение этой награды вызвало еще более бурные овации, Ларгет с удивлением заметил, что многие косились на скромный значок с нескрываемой завистью. Очевидно, он был для них не красивой побрякушкой, а чем-то вроде королевской медали «За храбрость».

Через какое-то время он заметил, что Лани тоже куда-то пропала. Это вызвало у него некоторое беспокойство: любая корчма не совсем то место, где молодая красивая девушка может чувствовать себя в полной безопасности. Даже если она мастерски метает ножи и (если не соврала, девчонки страшно любят приврать порой, чтобы пустить пыль в глаза) владеет рукопашным боем. Здесь ведь собираются в основном воины, а их простым приемом не скрутишь, сами кого хочешь на лопатки положат, а уж девушку – с особенным удовольствием.

Таль завертел головой, высматривая Лани в толпе посетителей но, несмотря на превосходное зрение, никак не мог ее обнаружить. Тем более что у их столика тут же началась драка – Боресвет что-то высказал одному из особо настырных воинов, а тот, очевидно, принял его слова слишком близко к сердцу. Как поединщик он был гардарикцу, конечно, не соперник, но, к сожалению, у него нашлись поблизости друзья, которые тут же поспешили на помощь обидчивому воину. Впрочем, все еще можно было решить миром, ограничившись, по выражению того же Боресвета, «легкими наездами», вот только богатырь понятия не имел ни о какой дипломатии. Зато кулаки у него были тяжелые и, очевидно, давно уже чесались, так что, прервав увлекательный диалог на фразе «А ты кто такой?», он просто залепил оппоненту в рожу, как, кстати, и обещался.

Тот поднялся, пересчитал выбитые зубы и со звериным ревом бросился на гардарикца. Что, впрочем, было тактической ошибкой, потому что сделанный пересчет зубов тут же устарел. Дружки потерпевшего, в количестве четырех штук, бросились мстить по принципу зуб за зуб. Замелькали кулаки, кто-то из посетителей тоже ввязался в потасовку, другие, наоборот, отодвинулись подальше, чтобы не мешать молодецкой забаве. Да и смотреть удобнее с дистанции, когда есть уверенность, что в твой любопытный глаз не попадет ненароком чей-то кулак. Впрочем, некоторые зеваки все же не убереглись, и количество дерущихся быстро увеличилось еще на несколько человек.

Таль подумал, не броситься ли ему на помощь Боресвету, но решил отказаться от этой мысли. Мощным телосложением воина он не располагал, знание приемов в какой-то мере присутствовало, но защиты от топтания ногами он почему-то не знал. Да и не нуждался богатырь в его помощи. На звук драки из-под какого-то стола выполз Кролик, который тут же с энтузиазмом включился в потасовку.

Азартные выкрики дерущихся, звуки ударов, треск ломающихся под упавшими лавок. Да, если уж воины брались потешить душу мордобоем, то делали это не по-детски. Таль пожал плечами и потянулся к кувшину с пивом. Он-то маг, а не воин, ему такие забавы не по вкусу.

Один из дерущихся размахнулся, чтобы хорошенько приложить противника, и мимоходом смахнул желанный кувшин со стола. Ларгет ощутил приступ бешенства, захотелось развернуть наглеца и с размаху дать ему в морду. Все-таки что-то есть в том, чтобы быть воином. Но обидчик уже исчез в общей свалке, и Таль сразу остыл. В конце концов, это ведь не последнее пиво в корчме. Можно и еще заказать.

В следующий миг Талю стало не до пива, даже драка вылетела у него из головы. В корчму вошел… гоблин. Самый настоящий, как с картинки в книге. Ларгет их до этого не видел, а Бол вообще считал их детскими страшилками, хотя при случае любил обзывать Таля гоблином. И не им одним, если вспомнить.

Вообще-то «гоблин» в переводе с древнего наречия означает «отродье Блина». Видимо, когда-то представителей этого народа считали злыми духами… да что там, и до сих пор многие так считают. Хотя ученые маги давным-давно доказали, что никакого отношения к духам гоблины не имеют.

Как и полагалось, вошедший был невысок, коренаст и зеленокож. Из-под толстых губ торчали толстые желтые клыки, явно ни разу не чищенные с рождения. Маленькие глазки скрывались под низким лбом, ресниц у гоблина не было вовсе. Волосы были собраны в пучок, как у варвара с Ахарских гор, Ларгет несколько таких видел лично. Одет зеленокожий был не поймешь во что, однако явно кожаное. Штаны чуть ниже колен (если эту тряпку считать штанами) открывали массивные волосатые ноги зеленого цвета. С обувью тоже непонятно, вроде на сапоги не похоже, но чувствуется – даст раза, мало не покажется никому.

Таль таращился на вошедшего, пока кто-то из дерущихся не заехал ему в ухо. Он кувырком полетел под стол, невольно взвыв от боли, – наткнулся (довольно чувствительно) локтем на ножку стола и разразился руганью. За время общения с гардарикцем его лексикон изрядно обогатился ругательствами. Поливая того, кто ни за что дал ему в ухо, а также ножку идиота-стола, что не успел убраться с его пути, Таль поднялся на ноги. На сей раз он благоразумно отошел в сторону, чтобы не врезали вдругорядь. Совсем не улыбалось ему выступать в роли макивары Мастера Коэто.

Гоблин между тем прошел к стойке и о чем-то заговорил со слугой. Впрочем, понятно о чем – зачем еще можно прийти в корчму, кроме как за выпивкой? Таль внимательно рассматривал гоблина – когда еще подвернется случай увидеть. Остальные поглядывали на пришельца с любопытством, но без особого удивления. Чувствовалось, что гоблины здесь не в диковинку. Задирать зеленокожего тоже никто не спешил, хотя и было видно по лицам, что многие не одобряют его присутствия в этой корчме. Возможно, воины знали о боевых качествах гоблинов куда больше Ларгета и без нужды предпочитали их не испытывать.

Гоблин взял свое пиво и внимательно осмотрел залу в поисках свободного места. Драка привлекла его внимание, он несколько раз сжал и разжал внушительные кулаки, словно собираясь принять участие в этой забаве. Потом с видимым сожалением отвернулся, очевидно, понимая, что, стоит ему включиться в потасовку, бить его будут всей корчмой. А может, просто не углядел для себя достойных противников.

Так или иначе, гоблин со своим пивом прошествовал к тому самому столику, за которым недавно сидел Ларгет. Просто потому, что остальные были заняты возбужденными зрителями, а в эпицентре драки сидеть явно никому не хотелось. Походка его выглядела странной, неуклюжей и косолапой, вроде как у медведя.

Когда зеленокожий проходил мимо Таля, тот заметил на его боку длинный кривой меч, называемый, если память ему не изменяла, ятаганом. Оружие выглядело не особо удобным для пешего боя, Таль бы нипочем не смог таким драться, но, возможно, длинные руки гоблина позволяли ему орудовать этой штуковиной с не меньшей ловкостью, чем воину мечом.

Сев за стол, гоблин вытер рукавом одежды пивную лужу со стола, после чего поступил так же, как и любой воин на его месте. Снял с пояса ножны с ятаганом и положил их на стол, обнажив клинок на пару дюймов в предостережение любому, кто посмеет помешать ему наслаждаться пивом. Зыркнул по сторонам маленькими глазками, не угрожающе даже, а скорее предупреждая, не суйтесь, мол. И приложился к кувшину.

День для пива, видимо, был неудачный. Или Творец проклял этот стол страшным проклятием. Потому что едва гоблин оторвался от кувшина и вытер рот все тем же рукавом, как на него свалился один из драчунов, выбив из руки кувшин. Гоблин дернулся было подхватить драгоценный сосуд, но подхватить успел только его содержимое, обильно украсившее пеной его кожаную одежду. Ох, и начнется сейчас, успел подумать Ларгет и не ошибся. «Ох» началось тут же и сразу, едва до гоблина дошло, что пиво безвозвратно утеряно.

Вот теперь его глазки маленькими не назвал бы никто. Два желтых шара буквально выкатились на лоб, излучая горячее почтение ко всем представителям человеческого рода в целом и к тому, что расколотил его пиво в частности. Подняв ошалевшего воина за шиворот, гоблин отправил его в гущу дерущихся мощным ударом. Двое-трое упали, как пельсинорские кегли. Оглушительно взревев, гоблин бросился в драку, размахивая кулаками.

Дрался он хорошо. Каждый его удар сбивал с ног кого-нибудь из дерущихся. Мгновенно люди перестали драться между собой, направив нерастраченную энергию на нового противника. Как говорится, чужая собака в свару не лезь. Впрочем, гоблину было, похоже, абсолютно наплевать на численное превосходство. Сквозь толпу он прошел, как деньги сквозь пальцы, раскидывая противников направо и налево. Таль ловко увернулся от пролетевшего тела, с интересом наблюдая за этим редким существом.

Внезапно гоблин отлетел назад и плюхнулся на пол на пятую точку. На Боресвета нарвался, тут же сообразил Таль. Действительно, богатырь возвышался во весь свой немаленький рост, сжимая поцарапанные о чужие зубы кулаки. И с изумлением рассматривал гоблина.

– Никак леший! – опознал он странное создание. Гоблин потряс головой, ошалело озираясь по сторонам. Чувствовалось, что такие удары для него в диковинку.

– Да какой, к блину, леший! – отмахнулся вездесущий (а также вездежрущий и вездепьющий) Кролик. – Не видишь, что ли, гоблин это. В натуре, гоблин, понял?

– Гонишь, – не поверил богатырь. – Леший, стеклянно тебе говорю. Тут и рассуждать нечего. Что я, леших не видел!

Он задумался, вспоминая, сколько видел леших за свою жизнь. Видимо, воспоминания давались ему с трудом.

– Хотя сам я их, правда, не видел, – признал он наконец. – Но старики сказывали – дерево деревом, только на человека похож децил. Как вот это тело.

– Дятел ты, – махнул рукой Кролик. – Какое, к блину, дерево? Сам ты дерево, гоблин это, русколанским языком тебе глаголю. Дерево оно вообще другое.

– Да что я, деревьев, в натуре, не видел? – обиделся Боресвет. – Ну не похож, и что? Все равно леший, понял? Потому что на кикимору и водяного он тем более не тянет.

Гоблин между тем поднялся на ноги, вытер кровь с помятой морды. Раздвинул мясистые губы, явив в полной красе огромные желтые клыки.

– Идти сюда, – сказал он, угрожающе оскалясь. – Моя твоя порвать, как Бобик грелка.

– Кто такой Бобик? – поинтересовался Боресвет у всезнающего Кролика.

– Это их национальный герой, – пояснил тот. – А грелком они называют мечезадого тигра. Страшный зверь, между прочим, его порвать непросто.

– Десять на гоблина, – услышал Таль позади себя.

– Поддерживаю, – отозвался другой голос.

Гоблин двинулся к Боресвету мягким кошачьим шагом. Куда только делись его косолапость и неуклюжесть! Настоящий хищник, гроза гор или где они там обитают.

Богатырь, похоже, был полностью поглощен размышлениями о том, является ли данный конкретный гоблин лешим, или все-таки нет. Но когда тот бросился на него внезапным прыжком, сумел непостижимым образом увернуться и даже врезал ему под ребра вдогонку. В результате гоблин, не удержавшись на ногах, кувыркнулся по полу, сбив ненароком двоих зевак. А не фиг зевать, когда рядом дерутся, подумал Ларгет злорадно, потому что узнал в одном из них того подонка, что загубил его пиво.

Гоблин легко вскочил на ноги и жутко ухмыльнулся. Не для того, чтобы напугать, просто он не умел по-другому. Когда Творец (или же Блин, как сказывают) создавал этих существ, он не позаботился придать их лицам что-то, хотя бы отдаленно смахивающее на дружелюбие.

– Хорошо, – похвалил он. – Добрый удар. Любить драка?

– Ну дык, – согласился богатырь, беззлобно усмехаясь в ответ. – Вся наша жизнь – сплошная драка. А жизнь я люблю, в натуре, понял, братан?

– Моя понимай, – согласился гоблин. – Продолжай?

– А то! – Боресвет встал в боевую стойку.

Гоблин снова бросился на него, и на этот раз русколанец пропустил-таки удар. Он пошатнулся, кулаки гоблина заработали как кузнечные молоты, с гулом рассекая воздух. Богатырь с треском рухнул на пол, оглушенный сильным ударом, но тут же воздел себя на ноги. Гоблин атаковал, нанося удары точно и расчетливо, воин так же хладнокровно их парировал, приходя в себя. Внезапно он двинул ногой в колено противнику, тот хрюкнул и на секунду отвлекся, проводя ревизию нижних конечностей. Тут же получил удар под ложечку, заставивший его согнуться, а затем и второй, в челюсть, распрямивший его обратно. Теперь уже гоблин отправился в кратковременный полет, закончившийся, как и следовало ожидать, оглушительным падением, потому что гоблины, как и люди, летать не обучены. Боресвет терпеливо ждал, когда тот поднимется, в то время как любой из квармольскихрыцарей на его месте наверняка добавил бы зеленому ногой под ребра.

Гоблин не без труда поднялся. Снова стер с лица кровь рукавом, чтобы не застилала глаза. Озабоченно потрогал клык и остался доволен результатом осмотра.

– Ух! – сказал он восторженно. – Сильный! Хорошая воин!

– Других не держим, – влез со своим мнением Кролик. Таль тут же понял, что это гардарикский аналог его друга Бола.

– Хватит драка. Пива хочу, – изрек гоблин.

– Это можно, – согласился богатырь. Пиво он любил ничуть не меньше, чем драку. А вообще-то, похоже, предпочитал совмещать и то и другое в нужных пропорциях. – Эй, пацан! Пиво мне и моему другу лешему! Или ты этот… как его? Гоблин?

– Моя гоблина, – подтвердил тот. – Так люди нас звать. Редко звать, мы сами приходить.

– Будем! – Боресвет чокнулся с гоблином свежепринесенным пивом. – За нас, сильных и смелых, даже если с зеленой кожей. И отвратной рожей.

Гоблин одним глотком осушил кувшин пива. Да, сильны зеленокожие пить! Почти как русколанцы. Потому как Боресвет осушил кувшин на секунду раньше.

– Повторить! – коротко бросил богатырь.

– Моя платить, – добавил гоблин.

Они повторили. Талю стало нестерпимо скучно. Гоблин, конечно, штука редкая и забавная, но уж пьянки-то он не раз видел и даже порой активно в них участвовал. Оглядевшись по сторонам, он увидел идущую через зал Лани.

– Где пропадала? – тактично осведомился он. – Я уж волноваться начал.

– Ножи покидала, – небрежно сообщила девушка, но Таль заметил торжествующий блеск в ее глазах. Явно кого-то из воинов выставила дураком, по лицу видно.

– И много накидала?

– Мне хватило. – Она скромно потупила глазки.

– Ты гоблинов хоть раз видела? – спросил Таль, вспомнив о странном создании.

– А, эти сказки слышала, конечно, – отмахнулась девушка.

– Тогда полюбуйся, вон сидит эта самая сказка.

Лани немедленно посмотрела в указанную сторону, выискивая глазами гоблина.

– Ой какой зеленый! – восторженно воскликнула она. – Смотри, какие клыки! По-моему, очень сексуально, тебе не кажется?

Таль ошарашенно хлопал глазами. Что такое «сексуально» он представлял, только вот не мог соотнести это слово с зеленым клыкастым чудовищем.

– Симпатичный, – сделала вывод девушка, окончательно добив Ларгета.

Никогда не понимал женщин, в сотый раз тоскливо подумал он, догадываясь, что, если это знаменательное событие с ним все же однажды произойдет, оно будет стоить ему рассудка по-любому. В самом деле, назвать гоблина симпатичным…

– Жаль, что он не собака, – продолжала Лани, не замечая, что ее собеседник медленно выпадает в осадок. – Можно было бы его приручить.

– Они, между прочим, еще и людьми, говорят, питаются, – мрачно напомнил Таль.

– Значит, кормить не придется, людей везде полно, – резонно возразила Лани.

– Клыки целоваться мешают, – указал Ларгет, и этот аргумент вроде подействовал.

– Действительно, – задумчиво согласилась девушка. – Да, пожалуй, ты прав. Но он все равно симпатичный и вдобавок зеленый.

– Тебе Бол не попадался? – Таль поспешил увести разговор от опасной темы, подозревая, что еще пара минут – и им придется брать в компанию гоблина в качестве зеленой симпатичной собаки. И, чего доброго, еще и учить его лаять.

– Он там каких-то знакомых встретил, – сказала Лани. – Стоят у лестницы и болтают.

– Знакомых? – насторожился Таль. – Пойду-ка взгляну…

Он оставил Лани, все еще восторженно разглядывающую гоблина, и поспешил к лестнице. Бол действительно стоял в компании двух незнакомцев. Оба были одеты, что называется, с иголочки, по последней придворной моде. Один из них сразу привлекал внимание своей огненно-рыжей шевелюрой и неприкрытой жизнерадостностью. Второй же был спокоен, серьезен, проницательные синие глаза и волосы цвета спелого ореха. Что-то смутно знакомое было в его лице, обманчиво расслабленной позе и в глазах, с интересом следящих за бурной жестикуляцией Бола. Однако вспомнить его никак не получалось. Казалось, вот-вот в памяти всплывет имя, оно уже почти на поверхности, но нет…

Таль подошел ближе. Бол, словно ощутив его присутствие, резко обернулся и призывно замахал рукой. Скрипнула дверь, отворенная рукой очередного любителя выпить и подраться, и свет клонящегося к горизонту солнца на миг осветил непонятных Боловых собеседников. Этого оказалось вполне достаточно чтобы память перестала сопротивляться и выдала-таки наконец имя.

Его Высочество принц Орье, наследный принц королевства Квармол.

(обратно) (обратно)

Виталий Бодров Шутки судьбы

Глава 1

Некромант устало вздохнул. Все-таки блинов эльф со своими спутниками вырвались из ловушки. Конечно, невелика беда – эльф да двое воинов (один из них, правда, здоровый, говорят) вряд ли что-то серьезное сотворить способны. И тем не менее настораживает это. С чего бы это эльфу с людьми-то путешествовать? Подозрительно, право слово. Уж не союзников ли остроухие ищут против своего врага? Два человека – не помеха совсем, а вот если их пара сотен соберется да эльфы поддержат, это уже серьезно. Нет, не опасно, у него, Тубариха, найдется чем гостей дорогих встретить. Но крови попортить могут. То есть нервы потрепать. Опять зомбей да скелетов покрошат, пока их самих не прибьет что-то покрупнее. Впрочем, отряд ведь еще собрать надо. А он, Тубарих, сделать этого не позволит. Дороги перекрыты надежно, «Петушиный час» постарался. А попробуют через Атайские болота лезть – тут даже помощи никакой не нужно, сами сгинут. Там своей нечисти да нежити полно, даже ему, могущественному некроманту, неподвластной. Только сумасшедший рискнет полезть. Или незнающий. Или дурак, но не обычный, а полный.

Муха с деловитым жужжанием приземлилась ему на руку. Некромант поспешно хлопнул ладонью, попытавшись ее прибить. Как обычно, ничего не вышло, реакция у него была не на высоте. Муха неторопливо поднялась в воздух, нарезая круги по кабинету. А на некроманта уселась то ли ее сестра, то ли подруга – такая же наглая. Тубарих отмахнулся, насекомое улетело. Последнее время мухи сделались сущим проклятием. Зомби привлекали их в неимоверных количествах, жужжащие стаи носились вокруг башни, периодически проникая внутрь, несмотря на поставленные Тубарихом защитные заклинания. А поднятые зомби погибших птиц со своей работой явно не справлялись, делаясь заторможенными и апатичными. Да и мух они, в свою очередь, привлекали куда больше, чем уничтожать успевали. В общем, проблема серьезная. Тубарих вспомнил, как заходился хохотом от истории борьбы могучего мага… как его там… с мышами. Теперь он вполне понимал своего коллегу: унизительно быть могущественным магом и не иметь возможности изгнать надоедливых зверьков… или же мух, блин их раздери!

Тубарих поднялся с мягкого удобного кресла и подошел к окну. Через двор неторопливо ковылял зомби, направляясь куда-то по своим делам. Некромант напряг воображение, стараясь представить, какие дела могут быть у зомби, но это оказалось ему не по силам. Им ведь, по большому счету, вообще ничего не нужно. Только выполнять его, Тубариха, приказы. Которые он пока еще не придумал.

Мухи с деловитым жужжанием бились в стекло, желая, очевидно, навестить некроманта в его скромном жилище. По идее, каждая, что окажется внутри, должна сгорать синим пламенем, но реально получалось совсем по-другому. Большинство все-таки сгорали, хотя и не синим, а в лучшем случае зеленым пламенем, но некоторые неправильные мухи гореть отказывались категорически. Тубарих иногда даже всерьез подозревал, что их вывели эльфы специально, чтобы навредить ему. Нет, шутки шутками – а если муха укусит, когда он заклинание читать будет? Такого можно наворотить, никакие эльфы за всю свою долгую жизнь худшего не сделают. Из-за такой мелочи и помереть можно.

Эх и тяжела же жизнь некроманта… хотя порой и не лишена приятности…

Что-то Сугудай себя подозрительно ведет. Не замышляет ли что против него, Тубариха? Может, почувствовал, что собирается некромант освободиться от его власти, как только сил наберет побольше? Сейчас это не ко времени, с Сугудаем лучше не ссориться. Тем более что он недавно квармольскую корону на башку примерил. Хотелось бы сказать, «на тупую башку», но себе-то зачем врать? Умен Сугудай, поумнее многих. С ним отношения портить опасно. Разве что вычерпав Силу из всего эльфийского королевства. Да и в этом случае лучше по-хорошему расстаться. Сугудай злопамятен, незачем его злить понапрасну.

Тубарих вернулся к столу, откинулся в кресле. Взял кувшин с неплохим пивом из Фарадана – специально выписал несколько бочек, благо он недалеко, Фарадан-то. Сделал большой глоток, потом выражение предельного блаженства на его лице сменилось сначала на недоумение, а потом на отвращение. Некромант выплюнул плававшую в пиве муху и в ярости швырнул кувшин в стену. Отрешенно посмотрел на осколки.

Интересно, а прежний хозяин башни, Азиз-некромант, смог бы с тварями этими ненавистными сладить? Могучий ведь был маг, знающий. Эх, спросить бы…

Тубарих вдруг подскочил в кресле. Спросить? А почему бы и нет! И не только спросить, он же может сделать его своим слугой, Силы у него хватит. Лича сделать, колдуна-мертвеца, ох как заманчиво! И отправить его в погоню за эльфом и двумя воинами. Лич ведь, если что, и сам может нежити наделать, а у Азиза опыта и знаний на двоих Тубарихов хватит. Надо будет у него перенять, что возможно. Нет, но каков он, Тубарих, молодец! Даже ненавистные мухи ему помогают – вон на какую идею натолкнули! Только мерзким насекомым это все равно не поможет, больно уж они надоедливы.

Некромант засуетился, разыскивая книгу с нужным заклинанием. Лича подъять – это не так просто, тут ошибки уж никак нельзя допустить. Иначе не Азиз ему, а он Азизу служить будет до конца своей долгой и безрадостной жизни. А это удовольствие не из лучших, некроманту служить. Уж он-то знает, сам некромант, кому и знать, как не ему.

Вот оно, заклинание нужное. Так, это понятно и это тоже. Ингредиенты… да, непросто лича сделать, совсем непросто. Хорошо, что он, Тубарих, такой запасливый и предусмотрительный. А то где бы сейчас искал коготь мантикоры? Это в Ледании-то.

Теперь надо найти могилу Азиза. Есть тут одно подходящее место – если он где и захоронен, то там, и нигде больше. Надо поискать, уж что-что, а искать некроманты умеют…

– По дороге нам пешими не уйти, – сказала Тила, поправляя растрепанные волосы. – «Петушиный час» наверняка уже выслал людей на поимку нас. Только теперь кроме синерясых будут еще и воины.

– Положим, сами они тоже не подарок, – проворчал Нанок. – Здоровы, Беодл их задери, булавами махать! Хорошо, по голове не попали.

– Не бойся, мозги бы не выбили, – хмыкнул оборотень.

– Да я и не боюсь, – пожал плечами Нанок, не понимая, почему смеется Тила и отворачивает лицо маг, чтобы скрыть усмешку.

– Дорога опасна, – согласился Мастер Лур. – Кроме погони можно ждать и засады. Не сомневайтесь, у «Петушиного часа» есть свои способы передавать информацию.

Варвар пропустил мимо ушей таинственную «информацию», но призадумался. Если синерясники передадут сообщение вперед и их встретят с двух сторон, дело будет совсем плохо. А если еще и некромант что-то подкинет из своего зверинца…

– Пойдем лесом, – предложил он.

– Идти придется через болото, – вздохнула Тила. – Хоть убей, другого пути не вижу. Да и этот мне совсем не нравится. Там, по рассказам, такое водится…

– Тропку я вам найду, – пообещал Эрл. – Что умею, то умею. В любом болоте безопасный проход отыщу, нюх-то звериный. А насчет тварей – можно подумать, в лесу их нет. Я тут та-аких монстров встречал… вас, например…

– В лесу тоже хватает, – согласилась Тила. – Да только эльфу в лесу гораздо проще с ними справиться. Или уклониться от встречи, что мы и делали.

– Я не замечал, – удивился маг. – Никаких тварей в этом лесу не видел. Кроме, конечно, некромансерских отродий – но вы ведь не об этом?

– Дорогу-то я выбирала, – улыбнулась эльфийка. – Потому и не увидел. Я их обходила заблаговременно, зачем нам нужны лишние, ненужные схватки?

Маг согласно кивнул – не нужны, мол, совсем. Нанок хотел было возразить, что лишних, а тем более ненужных, схваток не бывает, но решил промолчать.

– Атайские болота, – задумчиво пробормотал маг. – Я тоже о них много чего слышал… хорошего только мало. Гиблое место, сказывают.

– Пройдем, – уверенно сообщил оборотень. – У нас одна из сильнейших команд, в которых я когда-либо состоял. А я их много повидал, поверьте.

– Это правда, что тебе несколько тысяч лет? – неожиданно спросил Мастер Лур.

Тила сдавленно охнула, Нанок поперхнулся. Да не может такого быть, подумал он, столько даже эльфы не живут. Вернее, не дают им дожить.

– Правда, – спокойно ответил Эрл, совсем не удивляясь странности вопроса. – На меня наложил чары один очень могущественный и очень черный маг. Что-то вроде вашего Харачата, если слыхали о таком. Он, правда, помер давно.

– Ничего себе! – присвистнул маг. – То есть заклятие уже никто не снимет, разве что на Титана нарвешься. Только их ведь нет давно. Оно дает тебе только бессмертие или еще и неуязвимость? Не думал, что от черных магов бывает польза.

– Неуязвимости нет. А что до пользы, мне просто повезло. Это было заклятие вечного рабства… Вот только не думал он, что я его сумею пережить.

Лес заметно редел – похоже, болота были ближе, чем полагал варвар. Тила вдруг спохватилась, что еды они впрок не запасли. А на болотах разве что на лягушек да змей охотиться, вдобавок за ними еще и нырять придется. Все дружно согласились, что мяса надо настрелять, и побольше. Эрл вызвался помочь, сказав, что он неплохо стреляет из лука, но заработал от эльфийки такой насмешливый взгляд, что даже смутился. А для оборотня возрастом в несколько тысяч лет это что-то значило.

Как обычно, Тила отсутствовала недолго. И опять вернулась не с пустыми руками. Она в них держала лук, зато на поясе у нее болтались три птицы с серыми перьями, которых варвар по невежеству тут же обозвал утками.

– Оленя подстрелила, – сообщила девушка. – Вот теперь можете и помочь.

– Ничего себе! – поразился оборотень. – Так быстро?

– А что тут сложного? – пожала плечами Тила. – Зовешь оленя, достаешь стрелу и стреляешь. Потом вытаскиваешь стрелу и идешь обратно.

– Да, эльфы же еще и не промахиваются.

На кислую физиономию оборотня тяжко было смотреть, но Нанок все равно смотрел, втайне злорадствуя. Ишь, помогай нашелся! Нечего увиваться вокруг чужой девушки. Волчицу себе найди, за ней и бегай.

– Пойдем, дотащим, – кивнул маг варвару. Тот с готовностью поднялся, предоставив оборотню право плестись в хвосте процессии.

Олень был великолепен. Нанок на какой-то миг даже пожалел, что такого красавца пришлось пристрелить, но тут же опомнился. Мясо оно и есть мясо, надо его разделать здесь же и распихать по мешкам. Лучше магу и эльфийке подсунуть, у них мешки бездонные, хоть королевский дворец убери. Хотя, может быть, на весе это и не сказывается, он не знал точно.

Оборотень включился в разделку туши так умело, что варвар только диву давался. Впрочем, он же несколько тысяч лет этим занимался, возможно, даже без помощи ножа. Так что удивляться было особо нечему.

Втроем они разделались с несчастным оленем за считаные минуты. Нанок в очередной раз пожалел, что нет времени обработать шкуру и сшить себе новые сапоги. Сам-то он все равно этого не умел делать, как, наверное, и маг, а вот Тила наверняка смогла бы. Она же на все руки умелец, вон как порванную куртку зашила, не найдешь даже, где дыра была. Не то что он, Нанок, который только и умеет, что секирой махать. Даже мечом не очень, хоть Мастер Лур и обучал его потихоньку этому нелегкому искусству. Только умение оно ведь не за один день приходит и не за два даже. Семь потов сойдет, прежде чем чему-то научишься.

Эльфийка умело упаковывала куски оленины в широкие листы неизвестных варвару растений (ну не ведьма же он, чтобы их знать; не ведьма, и все тут!), ничуть не боясь запачкать руки в обильно льющейся крови. Впрочем, кровь эта, попадая на листья, мгновенно сворачивалась и течь переставала. Варвар, не отвлекаясь от работы, подивился на это чудо.

– Чтобы не испортилось, – ответила Тила на его невысказанный вопрос.

Полезная вещь, подумал Нанок. У него, к примеру, всегда все портилось. Даже настроение, если еда становилась несъедобной. А «несъедобная» для варвара означало, что от такой еды отвернется с презрением даже голодная бродячая собака.

Наконец все приготовления были закончены, и маленький разношерстный отряд двинулся штурмовать болото. То есть искать безопасную тропу через это безобразие.

То, что они подошли к болоту, Нанок понял сразу, провалившись в него по пояс. На вид оно ничем не отличалось от нормальной земли – те же кучки прелых листьев, не успевших еще стать плодородной землей. Нанок, который шел первым, и не отличил. Правда, оказавшись по грудь в вонючей жиже, понял почти сразу – началось болото. Испуганная лягушка впечатляющих размеров шарахнулась от него в сторону, забыв даже квакнуть напоследок. Тила засмеялась. Вымазанный в болотной тине варвар действительно представлял собой довольно забавное зрелище. Маг и оборотень от смеха все-таки сумели удержаться, ограничившись веселыми улыбками, Наноком, по счастью, не замеченными.

Поминая нехорошими словами подлого блина и старого шутника Беодла, варвар выкарабкался из трясины, подчеркнуто игнорируя протянутую магом руку. Широким размашистым шагом он двинулся обратно к деревьям, блинаясь и стряхивая с себя тину. Его спутники непонимающе переглянулись, но их недоумение тут же рассеялось, когда варвар яростно принялся рубить ни в чем не повинное дерево.

– Посох! – радостно воскликнул Эрл. – Молодец, Нанок, как мы сразу не доперли! Без хорошего посоха проще самим утопиться.

Варвар сделал вид, что не обратил внимания на его слова, но на душе у него потеплело. Больше всего на свете он не любил выставлять себя дураком. Жаль только, что кем-то другим себя выставлять получалось у него крайне редко.

– Сруби, пожалуйста, и мне тоже, – попросила Тила, усилием воли отгоняя смех подальше. Красавец варвар так обидчив, так раним, когда над ним смеются друзья.

– И мне, если не трудно, – добавил маг.

Оборотень промолчал, но обрадованный, что над ним больше не смеются, Нанок срубил посох и ему.

– Благодарю. – Эрл прикинул посох на вес, подбросил его в воздух, а потом вдруг закрутил его с такой скоростью, что варвар от неожиданности шарахнулся в сторону, едва снова не оказавшись в болоте.

Маг смотрел с видимым любопытством, очевидно, за свою долгую жизнь он такого еще не наблюдал. А поскольку чародеи к посохам питают заметную слабость, наверняка прикидывал еще, что из показанного оборотнем сможет приспособить для своих нужд – ну там других магов, например, по башке лупить. Пока заклинанием каким не шмальнули. Варвар и сам с удовольствием перенял бы трюк-другой – секира-то не всегда под рукой, а деревья, напротив, растут везде.

На этот раз первым двинулся Эрл. Оборотень не соврал – он действительно каким-то особым чутьем находил безопасную тропу. Болотная жижа – назвать ее водой у Нанока язык просто не поворачивался – противно хлюпала под ногами. Из-под сапог то и дело выскакивали встревоженные лягушки, спеша убраться с пути окончательно спятивших людей. Потому что другие по своей воле в болото не полезут, будь они хоть эльфами, хоть оборотнями. Нанок считал, кстати, что они совершенно правы, лично он предпочел бы прорываться с боем по дороге или, в крайнем случае, сделать крюк по лесу, только чтобы не соваться в трясину. Болот он до сегодняшнего дня в глаза не видел, за что был несказанно благодарен Беодлу, до сих пор благосклонно хранившему его от подобного облома. Если бы еще Тила шла впереди него, варвар, возможно, еще смирился бы со своей печальной участью, а так выходило, что он не мог даже лишний раз обернуться, не рискуя при этом свалиться в воду. То есть в эту грязную и вонючую, как его портянки, жижу. Справедливости ради надо все же добавить, что рисковать он как раз не боялся, оглядываясь примерно на каждом третьем шаге, отчего у него вскоре начала болеть шея и кружиться голова.

По воде вообще тяжело ходить. Сам он, Нанок, ни разу не пытался, но знающие люди говорили – тяжело. А сейчас они шли, вода так и хлюпала под ногами, что бы там зверюга в человеческом облике не распинался про тропу. Как тропа выглядит, варвар знал хорошо, так вот – ничего похожего на то, что сейчас имелось в наличии. Ладно еще, обувка хорошая, не пропускает жижу. Нанок послал благодарность доброму богу Беодлу и умелому мастеру-сапожнику за прекрасные и прочные сапоги. Через полчаса, когда в сапогах захлюпала вода, он хотел забрать благодарность обратно, но было уже поздно. Тогда он послал проклятие на голову подлого бога и халтурщика-мастера, подсунувших ему эту дрянь в качестве обуви. Беодлу досталось несколько больше, потому что он еще и болото пристроил на его пути, вероятно специально, чтобы сделать и без того не слишком удачную жизнь одного варвара совсем уж невыносимой. Впрочем, старому богу было к подобным проклятиям не привыкать, и он лишь ухмыльнулся в седые усы, выслушивая все те ругательства, которыми осыпал его обиженный варвар. Зато сапожник долго недоумевал, куда вдруг подевались разом все заказчики. Впрочем, правды он так никогда и не узнал.

Мучения на прохудившихся сапогах и не думали заканчиваться. Через некоторое время неожиданно сильно стали донимать комары. То есть и в лесу они попадались иной раз, но там это почему-то не напрягало. Кожа у варвара прочная, не всякая игла проткнет, комары там были мелкие и ленивые, да и Тила, видимо, умела их как-то отпугивать в лесу. Здесь же все оказалось по-другому. Комариные стаи, похоже, слетелись с доброй половины мира. Нанок тут же понял, что все комары здесь и живут, а в другие места просто летают кормиться. И поскольку еда здесь сама пришла, то к чему теперь летать за тридевять земель?

Хлопая руками и почесываясь, Нанок едва не выронил посох. Без посоха идти по болоту ему совсем не хотелось. Варвар попытался отмахиваться от злобных насекомых этим куском дерева, едва не скинув в трясину эльфийку, которая лишь чудом успела увернуться. После второго удара по спине оборотень попросил варвара оставить посох в покое. Нанок со вздохом сожаления подчинился, пытаясь не обращать на злой комариный звон никакого внимания. Выходило не очень, но зато серьезных травм никто не получил.

Часа через полтора оборотень внезапно остановился. Шедший следом варвар опоздал остановиться, столкнув Эрла прямиком в зловонную трясину, но тут же исправился, успев подхватить его свободной рукой за край плаща. Одежду оборотню, похоже, делали знатные мастера, плащ даже не затрещал. Эрл удержал равновесие, сухо поблагодарил варвара. Правда, таким тоном обычно посылали проклятия, но Нанок решил не заострять на этом внимания. Кто их знает, оборотней этих, может, у них так принято.

– Тропа обрывается, – сообщил Эрл хорошую новость. – Дальше придется прыгать по кочкам, так что будьте особо осторожны.

Слово «осторожны» Нанок знал хорошо. Правда, не понимал, что оно означает. Но на всякий случай кивнул – обязательно будем, мол, там, где ты сказал. Оборотень пристально на него посмотрел, будто не поверив, и сделал огромный прыжок прямо в болото. Присмотревшись внимательней, Нанок увидел небольшую кочку, на которую Эрл благополучно приземлился. Оборотень прыгнул на следующую, и тут до варвара дошло, что пора прыгать и ему самому. Что он и сделал, уверенно попав на почти незаметный островок относительной стабильности, который под его весом тут же попытался уйти под воду. Но не успел, потому что Нанок уже сделал новый прыжок вслед оборотню, исхитрившись в воздухе посмотреть, как там Тила. Убедившись, что менее красивой она за эти несколько минут не стала, варвар запрыгал по кочкам на зависть местным лягушкам, немедленно признавшим в этом странном заляпанном болотной тиной существе близкого родича.

Прыгать Нанок умел. Более того, умел хорошо. Все-таки он вырос в горах, где частенько приходилось вот так же горным бараном прыгать с камня на камень или в два прыжка перепрыгивать широкую пропасть. Так что держался он довольно уверенно, можно даже сказать, получше остальных, включая одного особо прыгучего оборотня. Тила тоже не оплошала – неизвестно, как там эти эльфы живут и через что прыгают, но она следовала за варваром изящно и грациозно. Он даже готов был поклясться, что она вообще не касается земли, взлетая в воздух странной болотной птицей, но плеснувшая в его лицо вода из-под эльфийских сапожков убедила его в обратном.

А вот маг по части прыжков оказался слабоват. Сразу видно, не его вид спорта. Оно, конечно, и понятно, в башне-то магической распрыгаться толком особо негде. Разве что из башни вниз сигануть, но это ведь на один раз тренировка, второго не будет, со сломанными ногами (или, скажем, спиной) шибко не попрыгаешь. Так что Мастер Лур потихоньку стал отставать от своих более прыгучих спутников. На него местные лягушки глядели с нескрываемым презрением – дескать, такой большой вымахал, а делать ничего толком не умеет, никчема бесполезная. Но прыгал он осторожно и точно, умудряясь не падать с крохотных островков чего-то твердого.

Неожиданно оборотень во время очередного прыжка подобрал под себя ноги, а в момент нового толчка выстрелил ими куда резче обычного. Нанок за его спиной не мог разглядеть, что заставило того проявить врожденное сумасшествие, но, приземляясь на ту же кочку, увидел обеспокоенную крохотную змейку. Мелкая гадина как раз подняла голову, разглядывая, что же это такое в воздухе на нее собралось падать.

В змеях варвар не разбирался совершенно. В горах, конечно, змеи были, но и в них ему разбираться абсолютно не хотелось. Наверное, эта была ядовитой. Когда-то. Потому что после того, как на нее опустился тяжелый сапог особо прыгучего варвара, ее ядовитость как-то сразу сошла на нет. Так что когда на ту же кочку приземлился изрядно запыхавшийся маг, проклинавший тот час, когда ушел из башни, он ее вообще не заметил.

Хорошо идем, подумал варвар и тут же поправил себя: прыгаем хорошо – быстро и без падений. И само собой, едва он об этом подумал, как оборотень на секунду запнулся перед очередным прыжком. Нанок хотел притормозить, но это оказалось неожиданно тяжело сделать, летя в воздухе. Так что, кроме как врезаться со всего маху в спину Эрла, ему больше ничего не оставалось. Оба кубарем рухнули в трясину, уйдя в болотную жижу по пояс. Нанок помянул нехорошим словом Беодла, оборотень помянул каких-то незнакомых богов на незнакомом же языке. Судя по тону, тоже не лучшим словом.

Выбраться оказалось неожиданно тяжело. Болото держало крепко, как шлюха богатого клиента. Чем больше варвар ворочался, стараясь нащупать клочок твердой земли, тем глубже уходил под воду. Оборотню тоже явно не медом показалось болото – он упал неудобно и, пытаясь изменить положение, ушел в трясину аж по грудь. Вдобавок умудрился выронить при падении посох и теперь беспомощно барахтался в двух шагах от Нанока.

Положение спасла Тила. Она ловко метнула веревку с соседней кочки. Эльфы вообще все делают ловко, этого у них не отнять, как бы ни хотелось. Нанок вцепился в веревку, как собака в свою кость. Грызть, правда, не стал. Как ему удалось выбраться на кочку, не стянув при этом Тилу в болото, осталось величайшей загадкой природы. Но разгадывать ее времени не было. Оказавшись на твердом, варвар не стал даже выливать воду из сапог и очищать слегка испачканную одежду. Он быстро швырнул Эрлу веревку – дела оборотня были совсем неважны. Но руки все еще оставались свободны, и это давало надежду. Вот только варвар эльфом отродясь не был и веревки метать, как Тила, не умел. Только с третьей попытки ему удалось бросить эту штуку достаточно близко от оборотня. Тот сразу же вцепился в нее обеими руками и, кажется, даже зубами на всякий случай. Нанок намотал веревку на руку и принялся вытаскивать товарища из болота. С каждым новым витком оборотень все ближе становился к заветной болотной кочке. Лягушки, кажется, недоумевали по поводу столь поспешного бегства – во всяком случае, их кваканье стало чуть громче, чем раньше.

Наконец оборотень, тяжело дыша, оказался на кочке. Наноку пришлось обнять его за плечи, слишком уж маленьким был этот плавучий островок, чтобы вместить их обоих. И вдобавок тут же стал проседать под ногами, явно предпочитая утонуть в болоте, чем служить пристанищем для двух тяжеленных мужчин. Надо было покидать его, и как можно скорее, но не оставалось даже места для прыжка, слишком близко Нанок и оборотень стояли друг от друга. Варвар, к его чести, не колебался ни секунды. Подхватив Эрла под мышки, он швырнул его изо всех сил на соседнюю кочку. Правда, меткостью он никогда особой не отличался. Изрыгающий проклятия оборотень упал за два шага от заветного островка, снова сведя интимное знакомство с вонючей трясиной. Ругался он на этот раз на вполне понятном языке, и тем не менее Нанок понял далеко не все слова. Что, интересно, он имел в виду, упомянув непонятного «некрофила» в связи с какими-то зомбями, да еще в сексуальном плане? Нанок на всякий случай запомнил ругательство, проклиная свою необразованность.

На этот раз Эрл выбрался из трясины без посторонней помощи, и поток ругательств, от которого лягушки попрятались в болото, постепенно иссяк. Оборотень сел на кочку, извлек из мешка флягу с чем-то крепким и с жадностью к ней приложился. Нанок тут же ощутил желание тоже глотнуть чего-нибудь горячительного, но у него в мешке было только мясо. Чтобы успокоить нервы, он все-таки сожрал кусок, чувствуя, как отступает стылый ужас перед голодной трясиной. Только сейчас он понял, что был, оказывается, страшно напуган. Хотя, в отличие от оборотня, руки у него не тряслись.

Все-таки хлебнуть чего-нибудь и впрямь не мешало. Мясо – не лучшая замена спиртному. Нанок подавил желание попросить у Тилы кувшин с вином. Ладно, он согласен подождать до привала… Только, Беодл побери, где же здесь привал-то устраивать, на мокрой грязной кочке, что ли? Лягушки пусть себе такие привалы устраивают, а ему, гордому воину с великих Кассарадских гор, надо немного твердой земли, на которой можно посидеть. Можно даже камень или ствол дерева, только чтоб без муравьев.

Оборотень, явно придя в себя, запрыгал дальше. Нанок последовал за ним, благоразумно оставляя между собой и Эрлом одну свободную кочку. Купаться он и так не особо любил, а уж в этой трясине и подавно. Сам блин, и тот бы трижды подумал, прежде чем тут искупаться.

Маг отставал все больше и больше. Похоже, он уже совсем выдохся и двигаться продолжал только на силе характера. Нанок проникся к нему уважением, не каждый смог бы вот так делать прыжок за прыжком, сцепив зубы, не прося остановиться и отдохнуть. Волевой мужик, несмотря на то что Беодлом проклятый маг.

И все-таки Мастер Лур сорвался. Во время очередного прыжка нога его соскользнула с притопленной болотной кочки, и магу не оставалось ничего другого, кроме как поцеловать затхлую болотную жижу. Отфыркиваясь и отплевываясь, он все-таки сумел выбраться, ловко орудуя посохом. Причем без помощи поспешившей на выручку эльфийки.

Маг сел на предательски обманувшую его кочку, потер ступню, пошевелил ногой. Варвар смотрел с нешуточной тревогой за его действиями: если вывих, дело совсем плохо – не лес ведь, где носилки соорудить можно и вдвоем тащить. Попробуй попрыгать по кочкам, когда на тебе целый маг висит!

Однако все обошлось. Мастер Лур махнул спутникам рукой – дескать, все в порядке – и сделал первый прыжок, предельно осторожный и выверенный. Варвар успокоился и перестал забивать голову его здоровьем. В конце концов, он маг все-таки, выпутается. Колданет чего-нибудь в крайнем случае, а то на этом болоте никаких тебе развлечений, кроме лягушек. А если нет, утопить его к блиновой тетушке.

Куда ни кинь взгляд, везде расстилалось болото. Правда, за спиной еще чернела стена леса да справа виднелись отдельные деревца – вероятно, там был участок нормальной земли. Оборотень остановился и долго смотрел в ту сторону, что-то прикидывая. Потом решительно заскакал дальше, явно держа путь в ту сторону. На твердом постоять захотелось, понял варвар, целиком одобряя и разделяя это простое человеческое желание. Теперь, когда перед глазами была цель, прыгать стало неожиданно легче. Даже Мастер Лур взбодрился и подтянулся, едва не наступая Тиле на пятки. Нанок бросил на него предостерегающий взгляд – дескать, собьешь девчонку с ног, утоплю в болоте, чтоб далеко не ходить. Я же, блин, целоваться с ней даже не смогу, если она в этом отстое искупается по твоей милости. Не боись, ответил маг опять-таки взглядом, все будет нормально, блин не выдаст, свинья не гоп. Впрочем, возможно он сказал «не бойся», а не «не боись», варвар точно не разглядел.

Действительно, деревья росли на твердой земле. Вот имеют они такую странную привычку, ничего с этим не поделать. Когда Нанок допрыгал, оскальзываясь на последних ярдах, оборотень уже развалился под чахлым деревцем, мечтательно глядя в небо. Нанок тоже посмотрел вверх на всякий случай. Ничего особенного, небо как небо, затянуто облаками, солнца не видно. Еще птицы какие-то летают, но далеко, не страшно, если даже нагадить вздумают. Впрочем, даже если и попадут, после болотной жижи он грязнее не станет.

На островок выбралась Тила, свеженькая и чистенькая. Нанок поневоле позавидовал – умеют же некоторые через дерьмо пройти и не запачкаться. Не то что он – если в пределах лиги будет лужа, обязательно в нее попадет, да еще с размаху. Эльфийка тут же начала раскладывать припасы, понимает, что все хоть и устали, как новобрачные после свадьбы, но жрать хотят, аж глаза слезятся, да и от вина лично он, Нанок, нипочем не отказался бы.

Мастер Лур сделал последний прыжок и плашмя рухнул на землю, тяжело дыша. Варвар посмотрел на него с сочувствием. Совсем господин маг из сил выбился, вид у него, как у загнанной лошади. Кем и куда загнанной, Нанок, правда, не знал. Он подошел к магу, взвалил его на плечо, игнорируя слабые попытки сопротивления, и отнес под дерево.

– Спасибо, – слабым голосом поблагодарил Мастер Лур. Выглядел он немногим лучше покойника, а если припомнить, какими их в гроб кладут, так и похуже, пожалуй. Правда, почему-то еще дышал, довольно-таки часто.

– Не за что, – буркнул варвар, с вежливостью у него как-то всегда дела не ладились. То есть он знал, что это такое и зачем нужна вообще, но вот получалось у него плохо.

– Перекусим? – предложил оборотень. Он, похоже, вообще не устал, вид здоровый и до отвращения бодрый. И голодный, вон клыки изо рта как торчат.

Перекусить им не дали. Из болота полезли какие-то непонятного вида зеленые твари, в достаточно большом количестве. Выглядели они, прямо скажем, преотвратно: развесистые уши, сморщенные морды, торчащие клыки. Вдобавок голые – ни одежды, ни шерсти. Нанок вздохнул и устало потянулся за секирой. Драться, против обыкновения, совсем не хотелось.

– Ну а это кто тут по нашу душу явился? – устало спросил он.

– Болотные гоблины, похоже, – услышал из-за своей спины такой же мертвый голос.

Ага, маг оклемался. Хотя, судя по голосу, ему сейчас и червяка не заколдовать, не то что зеленых пугать. Ладно, и без него отобьемся.

– Гоблины вроде в горах живут, – усомнился Нанок, поднимаясь на ноги с топором в руке.

– Это сейчас. А раньше жили в болотах, – возразил маг, с кряхтеньем принимая вертикальное положение. – Некоторые и сейчас живут, нам на радость. Вот эти, например. Во всяком случае, так в наших книгах сказано.

Тех гоблинов, что болота покинуть решили, варвар понимал прекрасно. Ни за что на свете он в подобном месте жить бы не согласился. А вот этих, что грязь любимую покинуть не захотели, понять не мог никак. Не может же быть на свете существ настолько тупых, чтобы жить здесь. Да отсюда и деревья почти все свалили, даром что корнями вросли. Ушли бы и эти вместе со своими – всем сейчас было бы лучше. А так теперь дерись с ними, зелеными…

Тила стояла ближе всех к гоблинам, лук в руках, стрела на тетиве. Видно было, что твари болотные ее побаиваются – видели уже, похоже, эльфов, и те им явно не понравились. Наверное, невкусные, решил варвар, становясь рядом с эльфийкой. Секундой позже рядом оскалил клыки огромный черный волк, злобно лупая желтыми шарами. Болотники в ответ тоже оскалили клыки, на всякий случай отступив на шаг назад. Подтянулся и маг, волоча за собой ставший неподъемным меч. На зеленых он впечатления, прямо скажем, не произвел. Кому нужны умные на болоте?

Нанок взревел, стараясь вызвать у себя боевую ярость. Ярость на вызов отвечать отказывалась, но гоблины снова попятились. Похоже, непонятная четверка их озадачила, и что с ней делать, они явно не знали. С другой стороны, размышлять у них получалось еще хуже, чем у варваров, и после короткого замешательства они устремились в атаку.

– Врут ваши книги, – сказала эльфийка магу, выпуская первую стрелу. – Не похожи они на гоблинов, вообще не похожи ничем, кроме цвета кожи.

– Сам вижу, – огрызнулся тот, с трудом нанося удар особо шустрому болотнику. – Что я, гоблинов, что ли, не видел? Все не такие отвратные, как эти вот…

Варвар заработал секирой, гоблины они там или нет, дело десятое. Явно ведь закусить ими захотели, вон как глазенки блестят. Хорошо, хоть из оружия у них только дубины да копья с наконечниками из рыбьих костей. Хм, интересно, неужели в этом дерьме еще и рыба водится? Страшно даже представить, какова она на вкус!

Схватка кипела нешуточная. Тупые на вид твари быстро, однако, сообразили, что нужно навалиться кучей со всех сторон, что и попытались осуществить. Одна за другой сыпались меткие стрелы, свистела секира, с каждым ударом укладывая по зеленокожему. Меч мага на сей раз приносил не так много пользы, Мастер Лур дрался уже буквально из последних сил. Но они держались, все еще держались, заливая крохотный клочок земли кровью врагов. Такой же алой и горячей, как и та, что текла в жилах у них самих.

Нанок охнул, пропустив очередной удар тяжелой дубинкой. Он тоже устал, и слишком часто примитивное оружие болотников находило цель. Секира взметнулась в ответ, и особо шустрый противник заверещал, потеряв свое оружие. Вместе с рукой, конечно, – он, варвар, в дровосеки не нанимался, дубинки им рубить. Закричал маг, получив полновесный удар. Похоже, он выронил меч, Нанок был слишком занят, чтобы смотреть по сторонам. Замах, удар. Замах, удар. Еще замах… Болотник, которому предназначался ненанесенный удар, свалился со стрелой в груди, помешав остальным броситься на Нанока скопом. Засвистел рассекаемый воздух – Мастер Лур взялся за посох. Интересно, как он его крутить собирается, ведь нисколько не легче меча штуковина, а он ведь и железку свою еле держал. Но то ли маг успел отдохнуть (где, когда? – непонятно), то ли посох ему и в самом деле был привычней, однако зеленые с верещанием откатились с правого фланга. Слева грозный рык оборотня наводил на нападавших панический страх, Эрл метался в толпе вопящих, размахивающих своим нелепым оружием болотников, безжалостно убивая одного за другим.

Варвар получил еще один удар дубиной, по счастью не опасный, но довольно болезненный, и долгожданная боевая ярость все-таки накрыла его с головой. Он завопил что-то, еще более нечленораздельное, чем обычно, и бросился на врагов, размахивая секирой. Кровавая пелена затмила его глаза, Нанок что-то орал и рычал, прорубая широкую просеку в рядах болотников. Если эту толпу, конечно, можно назвать рядами.

Удары сыпались на него со всех сторон, но варвар уже не чувствовал боли, поглощенный жаждой боя, как один из легендарных героев. Стрелы продолжали лететь, не зная промаха, Тила уже расстреляла один тул и подхватила второй, последний. Мастер Лур, отбиваясь тяжелым, как два варвара, посохом, заметил, что болотники атаковали уже не так решительно, как раньше. Некоторые из них старались незаметно скрыться в мутных водах, не желая больше сражаться. Похоже, перелом в битве уже наступил, надо только немного поднажать. Маг пропустил удар справа, рука вспыхнула пронзительной болью, но пальцы слушались, перелома нет. Превозмогая себя, он закрутил посох еще быстрее, разбив голову одному из болотников, а второго сильно ударив в грудь.

Варвар, пройдя сквозь толпу врагов, как нож сквозь масло, уперся в болото и повернул обратно. Он что-то непрерывно вопил, секира летала, как перышко, и горе было тому, кто подворачивался под нее. И болотники, нежданно-негаданно оказавшиеся зажатыми между ополоумевшим великаном и озверевшим волком, дрогнули. Толпа болотников ринулась к берегу и за считаные мгновения исчезла в родимой трясине.

Варвар еще некоторое время размахивал секирой, не заметив, что враги уже покинули поле боя. Его насторожило, что топор не встречал сопротивления. Мало-помалу багровая пелена спала с его глаз, и он остановился, тяжело дыша.

Оборотень, весь забрызганный кровью, собирал уже хворост для костра. Сушняка тут было, понятное дело, не достать, но эльфийка с легкостью разожгла костер даже из промокших насквозь ветвей. Нанок который раз подивился ее умению, хотя и наблюдал это чудо не в первый раз. Немного подумав, он принялся швырять трупы болотников в их любимое болото. Порой попадались раненые, их он отправлял туда же. Ему всегда претило добивать поверженных, да и сил никаких не было.

Тел было довольно много, вскоре к варвару присоединился Эрл, и дело пошло веселее. Раз-два, и очередной зеленокожий обретает покой в бездонной трясине.

– Интересно, как они там живут, в болоте? – подумал варвар вслух.

– Мне это неинтересно, – объявил оборотень, а маг добавил:

– Скорее всего, живут они на таких вот островках посреди болот.

Это Нанока успокоило. Не очень-то весело прыгать с кочки на кочку, зная, что тебя могут поймать за ногу чьи-то зеленые руки. В трясине топором особо не помашешь.

Последние трупы предали воде уже в темноте. Сумерки прошли как-то совсем незаметно, и над головами засветили звезды. Только их никто не заметил из-за облаков.

Варвар устало сел у костра, схватил холодный кусок оленины и проглотил его, почти не жуя. Запил длинным глотком эльфийского вина. Огонек жизни засветился в его глазах, он тщательно вытер лезвие топора и, достав верное точило, принялсяобрабатывать оружие. Нужды в этом особо не было, сучковатые дубинки болотников не могли сильно притупить лезвие из прекрасной стали, но по-другому он просто не мог. Иначе всю ночь душа будет не на месте, если вот прямо сейчас не наточить оружие.

Маг ел жадно, давясь и чавкая, что магам в общем-то не свойственно. Оборотень тоже изысканными манерами не блистал, но это как раз было нормально – он же волк наполовину, а волки именно так и едят, жадно разрывая мясо клыками и взрыкивая при этом. Только эльфийка ела аккуратно, с достоинством, словно на званом обеде у какого-нибудь короля. Эльфы, они по-другому и не умеют, всякому ясно. Варвар отложил топор и принялся за еду уже всерьез, с этими проглотами и голодным остаться недолго.

– И сколько нам по этим болотам переть? – осведомился он у мага.

– Дня два-три, – сообщил тот без особой уверенности.

Нанок, который втайне надеялся, что завтра к утру они выйдут из этого ада, даже если проспят всю ночь, подавил тяжелый вздох. Ладно хоть не неделю, и на том спасибо.

– Ночью дежурим по очереди, – предложил маг, он оживал прямо на глазах. – Болотники, гоблины они там или нет, могут атаковать ночью.

– Не думаю, – покачал головой оборотень. – Мы им хорошую трепку задали, не полезут.

– У дикарей память короткая, – возразил маг. – Отойдут от испуга, захотят отомстить. Сам подумай, что будет, если застанут врасплох.

– Можно не проснуться, – согласился оборотень. – Ладно, ты прав. Дежурим по очереди. Нормально не отдохнем, конечно, но тут уж ничего не поделаешь.

– Кто будет первым? – Маг пальцем проверил остроту меча, который так и не убрал в ножны. Насколько Нанок знал, лезвие это никогда не тупилось, фиг ли тогда пальцами лапать? От крови бы лучше очистил, умник…

– Пожалуй, я. У меня сил побольше осталось, чем у остальных, – вызвался варвар, сладко зевнул и уснул с недоеденным куском мяса в руке.

(обратно)

Глава 2

В эту ночь решила вражья стая перейти границу у реки. И, кстати, перешла. А почему б ей не перейти, Бель река хоть и большая, а все же не море какое. Человек – забавное существо, и море посуху перейдет, если совсем приспичит. Бывали, говорят, прецеденты.

Фараданцы двинулись через упомянутую границу выше и ниже по течению от Бельгарда, охватывая его с двух сторон. И если те, что форсировали водную преграду выше, были все же обнаружены одним из конных разъездов, то вторая часть армии беспрепятственно перешла реку, нацеливаясь на Бельгард. Чуть позже к городу вышли и их товарищи, одержавшие блистательную победу над упомянутым разъездом. Бой вышел бескровным, но довольно затяжным, потому что воины Ледании отважно сделали ноги, к удивлению фараданцев уклонившись от славной схватки.

– Трусы! – гневно ревели тысячи глоток вслед двадцати всадникам, но даже это страшное оскорбление все равно не заставило леданцев поворотить коней.

Разгневанные фараданцы бросились в погоню, желая догнать и уничтожить противника. Впрочем, минут через двадцать преследование решено было прекратить. Тяжеловооруженному пехотинцу догнать конный патруль довольно непросто, а кавалерия в поход не выступила. По опыту предыдущих осад было известно, что лошади на крепостные стены забираются очень долго. Особенно по приставным лестницам.

Фараданские генералы почесали в затылках, потом пожали плечами и двинулись на Бельгард. Собственно, за тем они и затевали всю эту кампанию.

– Эти парни тоже из Квармола, – возбужденно тараторил Бол, теребя Ларгета за край плаща. – Представляешь – в этом захолустье земляков встретить! Нет, мы, люди из благословенной страны, везде есть! Даже в этой Творцом забытой Ледании…

– Добрый день, – вежливо сказал Таль, глядя прямо в глаза принцу. Тот нахмурился, но взгляда не отвел. Он, конечно, не узнал Ларгета, слишком много малоизвестных дворян ошивается во дворце ежедневно, попробуй тут кого запомни. Но вот то, что его самого опознали, он понял сразу. Слишком уж явным было удивление в карих глазах Таля.

– Добрый… хотя уже вечер, скорее, – спокойно ответил он.

Ларгет немедленно восхитился его хладнокровием. Ясно ведь, что его высочество желал бы сохранить инкогнито, зачем бы оно ему нужным ни было, но отчего-то принц весьма дорожил этой странной диковинкой. А вот он, Ларгет, наоборот.

– Поскольку этот оболтус, – легкий кивок в сторону на секунду заткнувшегося Бола, – не удосужился меня представить, я его представлю сам. Болиар, из семьи барона Дарала. Какой-то там сын, он и сам точно не помнит.

– Ложь! – возопил возмущенный Бол. – Ровно седьмой, а не «какой-то там»! Между прочим, многие продвинутые маги считают число «семь» священным, относясь к нему с должным пиететом…

– Для друзей он – Бол, – продолжил Таль, не обращая внимания на его слова. – Вы, наверное, уже догадались, что это сокращение не только от его имени.

Принц весело хмыкнул. Недостатком догадливости он явно не страдал.

– Сам я – Аргенталь, из семьи графа Торделиля. Младший сын, то есть второй. К слову, к этому числу продвинутые маги вообще никак не относятся. Можете звать меня Талем, или Ларгетом, – как вам удобнее.

– Оринель, из семьи графа Боваля, – хладнокровно соврал принц. – Для друзей – Ори. Старый Аргенталь – ваш дед, видимо? Имел честь с ним встречаться.

– Дед, – грустно сообщил Таль. – Умер два года назад. Сердечный приступ.

– Мне жаль, – так просто и искренне произнес принц, что у Ларгета сжалось сердце от внезапно вернувшейся грусти.

В возникшую паузу тут же вклинился неугомонный Бол:

– Прикинь, гоблин, что ребята рассказали – придворный маг устроил заговор! Корону на башку примерил, сам теперь – милостью Творца король Сугудай Первый!

Таль заметил, как напрягся при этих словах принц. Его угрюмый спутник держался достаточно спокойно, но стоило это ему, по-видимому, немалых усилий.

– Слушай, ошибка Творца, – обратился Таль к своему другу. – Если ты не будешь ловить ворон, которых, к слову, здесь все равно немного, а пройдешь в залу, то увидишь одну диковинку. За нашим столом сидит, с Боресветом квасит.

Поймать Бола на любопытстве проще простого. Он тут же забыл о земляках, неведомо как оказавшихся в леданском кабаке, и умчался в залу со скоростью, которой бы позавидовала любая из местных лошадей. Впрочем, этих благородных животных поблизости не оказалось, что, без сомнения, сберегло им немало нервов.

– Все настолько плохо? – вполголоса спросил Таль у принца.

– Еще хуже, – мрачно сообщил тот. – Сугудай подмял под себя всю страну. Не знаю, чем он купил армию, но она полностью в его распоряжении. Самые влиятельные семейства тут же принялись лизать зад новому хозяину…

Принц криво усмехнулся, в его глазах стояла запредельная боль.

– Нашлись и верные, – сообщил он. – Те, кто не искал милостей у покойного короля. И у узурпатора их искать не захотел.

– Подняли мятеж? – Ларгета бросило в дрожь. Гражданская война, по его твердому убеждению, было худшее, что могло ожидать любую страну.

– Который Сугудай с превеликим удовольствием утопит в крови, – мрачно сказал спутник принца, которого тот так и не представил.

– Собираетесь просить помощи в Беларе? – еле слышно спросил Таль.

Его собеседники переглянулись. Непредставленный с сомнением покачал головой.

– Ничего больше не остается, – твердо сказал Орье, обращаясь скорее к своему спутнику, чем к Ларгету. Тот пожал плечами, демонстрируя несогласие.

– Кто-то недавно упоминал слово «конспирация», – сообщил он в пространство.

– Брось, – отмахнулся принц. – Он ведь меня сразу узнал, по глазам видно.

– Узнал, – не стал отпираться Ларгет. – Видел однажды, на дворцовом приеме.

– Не говори о нас, – попросил принц. – Всюду полно соглядатаев, если о нас прознают – до Белары мы можем и не добраться.

– Я не из болтливых, – пожал плечами Таль.

– Нам пора, – сказал спутник принца. – Хорошо бы засветло выехать из города. Как это ни странно, ночью нам путешествовать безопасней.

– Удачи, – пожелал Таль.

Орье хлопнул его по плечу:

– Она нам пригодится.

Подошел взбудораженный Бол:

– Блин, зеленый! Настоящий гоблин!

– Блин – не зеленый, – попытался оправдать злого духа Таль. Впрочем, без особой уверенности. Вдруг и впрямь зеленый, он же его ни разу не видел. Пока. Потому что с его везением вполне можно было повстречать и самого блина.

– Да не блин зеленый, а гоблин! – отмахнулся Бол. – Надо же, настоящего гоблина увидел. А парни эти куда делись?

– Ушли по делам, – пояснил Таль, но Бол уже забыл о своем вопросе.

– Боресвет там с зеленым на руках борется, – сообщил он. – Пойдем, интересно же!

Действительно, было на что посмотреть. Воин из Гардарики и зеленокожий монстр сидели за столом и мерились силой. Сжатые руки клонились то на одну, то на другую сторону, но победу одержать никто не мог. Мускулы у обоих вздымались холмами, лицо у Боресвета побагровело, а у гоблина еще более позеленело. Лани смотрела на представление восторженными глазами, и Таль ощутил на миг укол ревности. Конечно, он маг и не ему бороться на руках с воином, но иногда так хотелось блеснуть силой. Чтобы чьи-нибудь зеленые глаза смотрели с таким же восторгом именно на него.

Проиграл в конце концов тяжелый дубовый стол. Столешница с жалобным скрипом треснула и разломилась пополам, закончив поединок. Зрители разразились восторженными криками, хозяин же кабака их веселья явно не разделял. Или искусно прятал его под кислой миной. Настолько искусно, что актеры Королевского театра в Тароне сдохли бы от зависти.

– Хозяин! Новый стол! – сделал необычный заказ Боресвет, но ему было отказано по причине отсутствия запасных столов.

Таль ожидал, что воин возмутится и пойдет крушить все направо и налево, но тот только философски пожал плечами и заказал еще по пиву. Кажется, он всерьез решил перепить гоблина.

– Похоже, это надолго, – сказал Ларгет, наблюдая, как очередной кувшин пива становится пустым. – Мне, честно говоря, уже надоело. Может, город посмотрим?

– Хорошая мысль, – одобрил Бол. – Все-таки та штука, которую ты почему-то головой называешь, на что-то еще способна. Растешь, гоблин!

При слове «гоблин» зеленокожий нехорошо посмотрел на Бола, подозревая насмешку. Тот мгновенно заткнулся, но все же чуть позже, чем следовало.

– Что твоя говорить? – поинтересовался гоблин, оскаливаясь. Желтые клыки выглядели внушительно.

Бол испуганно отшатнулся.

– Да ничего, – ответил он дрожащим, как мышь на ветру, голосом. – Это я не тебя, а его гоблином назвал.

Гоблин перевел туманный взгляд на Таля. Собрав разбегающиеся глаза в кучку, он внимательно осмотрел его на предмет зеленой кожи и желтых клыков. Под пристальным взглядом, который ни один сумасшедший пацифист не назвал бы доброжелательным, Таль слегка попятился. Убью стрелочника, подумал он, помянув Бола добрым словом.

– Твоя – не гоблин, – пренебрежительно бросил зеленый. – Твоя не воин даже.

– Что значит «не гоблин»? – возмутился Таль. – Сам ты не гоблин, понял? Что зубы скалишь, блин тебя раздери? Только гавкни еще, в лягушку превращу и квакать заставлю!

– О, твоя шамана. – В голосе гоблина прорезалось уважение. – Так бы и говорить. Шамана не воин, шамана в бубен бить, духов заклинай…

– Вот и вали, – расхрабрился Таль. – А то как дам в бубен, клыки отпадут. Шкуру на барабан натяну и играть заставлю.

Теперь уже опасливо отшатнулся гоблин. Возможно, он просто не умел играть на барабане.

– Сильный шамана, – уважительно сказал он и приложился к кувшину.

– А то, – с гордостью человека, самолично обучившего Ларгета шаманить и бить в бубен кому ни попадя, произнес Боресвет. – Отстой не держим!

– Мы – в город, – сообщил ему Таль. – Походим, посмотрим, может, прикупим что-нибудь. Мне лук бы не помешал хороший.

– Особо не задерживайтесь, – посоветовал воин. – Стража тут, в натуре, не любит, когда пацаны ночью по улицам шастают. Легко и посадить могут. Так что, братан, чуй фишку – как стемнеет, шурши обратно.

Ларгет особо не понял, чем он обратно должен шуршать, но на всякий случай согласился. Он по опыту знал, что когда воин начинает объяснять, запутанным становится даже то, что ранее было понятно. Лучше уж не уточнять.

– А вот ты, леший, стихи любишь? – услышал он, направляясь к двери.

– Моя гоблин, – сообщил зеленый. – А стихи что есть?

– Песню знаешь? Только без музыки.

– Лани, город не хочешь посмотреть? – спросил Таль.

– Скорее да, чем нет, – ответила девушка, поднимаясь со скамьи.

Гоблин взглянул на нее и облизнулся. Голодный небось, подумал Ларгет.

Был отличный летний вечер, солнце клонилось к горизонту, но пока еще лениво и неохотно. Таль вдруг понял, что понятия не имеет, куда идти, – Бельгард слишком большой город, тут и заблудиться недолго. Но не возвращаться же обратно из-за этого?

Улицы были полны народу. Люди куда-то спешили по своим делам, не обращая внимания на попытки Ларгета выяснить, как им пройти к лавке. Потом за расспросы взялась Лани, и у нее получилось гораздо лучше. Первый же прохожий, здоровенный громила со сломанным носом, остановленный обворожительной улыбкой, охотно поведал в подробностях, куда и к кому им идти. Правда, насчет лавки Мастера Савея он так ни слова и не сказал. Лани окинула его пренебрежительным взглядом, фыркнула и обратилась к следующему. Тот был весьма любезен, сразу же предложил ей зайти к нему в гости или посидеть за чаркой молодого вина в престижном кабаке, но насчет лавки ничего не знал. Третья попытка увенчалась положительным успехом. Да, есть такая лавка. Как далеко? Минут двадцать ходьбы, если не петлять. Нет, попетлять придется, больно сложный путь. Нарисовать план? Он воин, а не художник, рисовать умеет только шрамы на страшных рожах. Причем ваши не подходят – недостаточно страшные. Пальцем, да, может показать. Вон туда. Потом от деревянного дворца налево. Там статуя будет. Чья статуя? Да блин ее знает, вроде ничья. Да и кому она на фиг нужна? Как выглядит? Мужик какой-то в короне. Собственно, их там три, но остальные без корон, а одна из них вдобавок баба. Они не в счет. А вот от статуи надо идти прямо, то есть не совсем прямо, а слегка наискосок. Вот там и будет кабак «Клинок Ледании», куда вы и хотели. Ах, не туда хотели? Ну без разницы. Там спросите, кабатчик все знает, а у него, воина, дела, ему недосуг. Пока, подруга, удачи.

Все трое пожали плечами, переглянулись и зашагали по указанному адресу. Статуи нашли легко. Правда, их было четыре, но в короне и впрямь была только одна. Кабак тоже не пропустили, определив его расположение по шуму драки и грязным ругательствам. Кабатчик оказался довольно любезен и за один тумак выложил все – и как пролезть во дворец мэра, и где можно по дешевке разжиться крадеными побрякушками, и даже как пройти к лавке Мастера Савея. В заключение он предложил им приобрести замызганную карту города всего за три пальца. Таль тут же решил, что эта вещь им просто необходима, и быстро сбросил цену до одного серебряного, они ударили по рукам и разошлись, довольные друг другом.

Лавка находилась недалеко от кабака. Выглядела она невзрачно – двухэтажное деревянное здание, но Таль уже знал, что в этом городе дома из дерева дороже каменных. Правда, никак не мог понять почему. Они бы еще из соломы строили, блин!

Дверь в лавку оказалась закрыта, но к косяку был подвешен небольшой медный колокол. Таль позвонил, и после короткого ожидания и традиционного вопроса: «Кого блин принес?», им открыли. Вышедший малый, по-видимому, охранник, окинул их подозрительным взглядом, но после короткого колебания предложил все же зайти.

Внутри лавка тоже не блистала особым убранством. Видимо, Мастер Савей и его изделия были знамениты настолько, что не нужно было пускать пыль в глаза посетителям красотой и богатством отделки.

Самого Мастера Савея в лавке не было. Луки им показывал подмастерье, с ним же пришлось и торговаться. Иное оружие вызывало у Таля восхищенно-завистливые вздохи, зато цены на него сразу и бесповоротно повергали в уныние. В конце концов он все же подобрал себе лук по руке, вполне приличный, хотя далеко не карамультук. Стоил он не то чтобы дешево, но и не запредельно. Ларгет прикупил еще два тула со стрелами, навьючил все это хозяйство на себя (каждый маг хоть раз в жизни желает почувствовать себя ослом), и они двинулись в обратный путь.

Обратно шли куда дольше. Сначала Лани заставила их зайти в магазин одежды, где почти час вертелась у зеркала, примеряя разные шмотки и изнуряя обоих парней вопросами типа: «А это мне идет? Или лучше вон то?» Воздействие этого процесса на мужскую психику оказалось столь сильным, что Ларгет почти физически ощущал, как у него отрастают вампирские клыки. Остановило то, что кровь у нее все равно ядовитая.

Когда они вышли из проклятого магазина (Лани так ничего себе и не выбрала), Болу приглянулась странная трубка с цветными стеклышками внутри. За два пальца он сторговал странную игрушку и смотрел в нее не отрываясь, пока не свалился и не подвернул себе ногу. Что в общем-то тоже не очень ускорило возвращение в корчму.

Потом еще выяснилось, что они все-таки заблудились. Таль, гордый своей предусмотрительностью, развернул карту и разразился страшной руганью. Если бы все те слова, что сорвались с его языка, были заклинаниями, кое-кому пришлось бы сгореть заживо, повеситься на табуретке, а потом еще превратиться в свинью. Подлец кабатчик не упустил-таки случая обмануть, подсунув им карту Белары. Найти по ней дорогу к корчме «У стрелка» возможным не представлялось. Двинулись наугад, пока не наткнулись на городскую стражу. Стражники с уважением посмотрели на значок Ларгета и подробно объяснили дорогу.

В корчму они успели засветло. Ничего там особо не изменилось, Боресвет с гоблином продолжали пить пиво, но стали заметно пьянее. Симпатичная зеленая морда гоблина покрылась разноцветными пятнами, свидетельствуя о том, что ему хорошо. Глаза у него упорно разъезжались в стороны, и он даже не пытался их уже сфокусировать. Оба пели веселую песню о том, что жить хорошо, но и умирать время от времени надо. На скуле Боресвета красовалась свежая ссадина, у гоблина была в пятый раз рассечена бровь. Очевидно, вокальные упражнения ребята успешно совмещали с физическими.

– О, братва вернулась, – обрадовался воин.

Гоблин радостно икнул в знак приветствия и сделал попытку подняться со стула. Получилось как-то не очень, и он, еще раз икнув, плюхнулся обратно. Гоблин, похоже, был изрядно пьян.

– Оружие надо обмыть, – сказал Боресвет, который пьяным совсем не выгледел.

Обмыть оружие – это святое. Таль это слышал еще от Мастера Коэто, но предполагал почему-то, что обмывать его полагается во вражеской крови. Оказывается, нет. Просто за него надо выпить, и выпить много.

Бол все игрался со своей трубкой, разглядывая разноцветные стекла. Увлекся так, что даже про пиво забыл, чем немедленно вызвал замечания Боресвета. Обмывка оружия – процесс важный, и сачковать тут нельзя, не то сразу в репу, понял?

Воин отобрал у него игрушку, но неосторожно сам заглянул в нее и оторваться уже не мог. Покинутый другом гоблин немедленно уснул за столом, могучим храпом мешая завсегдатаям получать удовольствие. Впрочем, желающих поставить его на место не нашлось: во-первых, гоблин и во сне спокойно мог покалечить, во-вторых, никто не знал, где его место.

Воспользовавшись тем, что воин отвлекся, Таль подошел к хозяину корчмы и попросил выделить им комнату на четверых. Тот согласился, но добавил, что это будут две двухместные. Потому что у него, дескать, не казарма, чтобы штабелями ложиться.

Лани тут же заявила, что нипочем не останется наедине с мужчиной в комнате. Потому что, с кем бы ей ни выпало ночевать, этот тип наверняка будет к ней приставать и не даст выспаться. Поэтому она будет ночевать одна, а остальные – как хотят. Ларгет попытался ее убедить, что он, к примеру, приставать не будет, но поймал себя на мысли, что и сам в это не очень верит. Лани не поверила тоже, а вдобавок еще и обиделась. Причем настолько, что залепила Болу пощечину. Почему именно Болу, Таль не понял.

Бола это тоже весьма заинтересовало.

– За что?! – возмущенно воскликнул он, хватаясь за травмированную щеку.

– Ты стоял ближе, – безмятежно улыбаясь, ответила Лани.

Кабатчик на всякий случай отодвинулся на пару шагов и заявил, что готов предоставить ей комнату на одного. В целях уменьшения повреждений постояльцев. Потому что это было бы плохой рекламой для его заведения, если кто-нибудь проснется с ножом между ребер.

В общем, вопрос был снят. Лучезарно улыбнувшись Талю, Лани пожелала всем спокойной ночи. Ларгет был уверен, что теперь его точно будут мучить кошмары.

Комната была оборудована двумя кроватями, шкафом и маленьким столиком. Хозяин тут же оснастил ее еще и дополнительным матрасом, пояснив, что воину через час-другой будет все равно, где спать. Ларгет согласился. Русколанец действительно был неприхотлив.

– Темпераментная девчонка, – сказал Бол, не в силах отойти от шока после пощечины. – Жаль, что я не с ней ночую. Зуб даю, раскрутил бы.

– Если будешь приставать ко мне, получишь вторую плюху, – пригрозил Таль.

– Да нужен ты мне, – возмутился Бол. – Нет, правду говорят, все рыжие – ведьмы.

– Подари ей помело, – великодушно посоветовал Ларгет, устраиваясь поудобнее. – Интересно, тут клопы водятся?

– А ты видел когда-нибудь корчму без клопов? – хмыкнул Бол.

Таль не ответил. Он погасил лампу и закрыл глаза. Усталость смежила разом отяжелевшие веки, и Таль провалился в сон.

Провальный сон спокойным не оказался. Снилось блин знает что, какие-то зомби, что пытались его догнать с гнусными намерениями (желание разодрать на клочки по-другому не назовешь). Он бежал от них, что получалось довольно легко, зомби скоростью не отличаются. Потом вдруг появилась собака, страшная, похожая на сгусток тьмы. Ларгет попытался убежать от нее тоже, но выяснилось вдруг, что и он скоростью вовсе не отличается. Собака его съела, и Таль проснулся.

За окном было темно. Храп Боресвета раздувал оконные занавески. Ларгет почувствовал, что пива было выпито чересчур много. Вдобавок его мучил сушняк. Он оделся и, выскользнув из комнаты, направился в общую залу.

Там было по-прежнему многолюдно. Все столики были заняты, народ отрывался как мог. За одним столиком одиноко сидел спящий гоблин зеленого цвета. Ларгет заметил, что лицо его было раскрашено разноцветными красками. Вот шуму-то будет, когда проснется! Впрочем, может быть, что и обойдется, – гоблин не выглядел существом, которое знает, что такое зеркало. Иначе не дожил бы до своего возраста, с такой-то харей.

Спросив у прислуги насчет сортира и получив направление на азимут, Таль отправился на поиски заведения. Времени это заняло гораздо меньше, чем поход в лавку Мастера Савея. Удовлетворив естественные потребности, Ларгет допросил прислугу на предмет чего-нибудь выпить. Ему тут же предложили пива. От пива Таль отказался, мотивируя тем, что у него сушняк, а не похмелье. Ему тут же объяснили, что сушняк, конечно, не такая тяжелая болезнь, как похмелье, но все равно требует вдумчивого и тщательного лечения. После чего опять же предложили пива. Таль решительно затребовал воды, повергнув прислугу в шок. Но желание посетителя – закон, и кувшин воды ему все же отыскали, не затребовав за него ни тумака. Гордый своей маленькой победой, Таль отправился в комнату.

Спать не хотелось. Но Ларгет не сдавался и все-таки сумел уснуть.

На этот раз никакие ужасы и страшные собаки ему не снились. А снились, напротив, красивые девушки, обнаженные и не очень. Восхищенный разнообразием, он никак не хотел просыпаться, пока его не растолкали. Раздосадованный таким финалом прекрасного сна, Таль открыл глаза. В комнате было уже светло.

Над ним стоял Боресвет, с похмелья хмурый и недовольный жизнью.

– Ну ты здоров спать, брателла, – сказал он. – Девки небось снились?

– Угу, – промычал Ларгет, пытаясь перевернуться на другой бок. Рука гардарикца удержала его от провала в сладкий сон.

– Девки подождут, – заявил он. – Тем более от тех, что во сне, толку все равно децил. Его и от реальных-то, в натуре, не много, стеклянно тебе говорю.

Ларгет спорить не стал. В этой области воин понимал куда больше него, по всему видно. Будь здесь Лани, Боресвет бы схлопотал по физиономии, к колдунье не ходить. Впрочем, ему к этому не привыкать, вон ссадина до сих пор светится.

– Надо похмелиться, в натуре, – заявил воин. – Вчера холерно поквасили с этим зеленым пацаном. Он вроде лешим назвался.

– Гоблином, – машинально поправил Ларгет. – Слушай, Боресвет, ты там похмелись пока, а я помедитирую… децил.

– Не, ну ты, в натуре, даешь, – возмутился воин. – Я тебе что, алкаш, в одиночку квасить? Этот обалдуй сидит, как семиградский болван – и ты туда же?

Таль перевел взгляд на Бола. Тот и впрямь сидел, скрестив ноги и закрыв глаза. Медитировал то есть. Один в один семиградский болван. Ларгет решительно сел в ту же позу.

– Маги мы, – строго сказал он. – Нам по-другому нельзя, понял?

– Ладно, я прорюхал, – вздохнул воин. – Может, эта подруга согласится по кружке тяпнуть? Одному, в натуре, западло.

– Бол от нее вчера за меньшее схлопотал, – ухмыльнулся Таль.

Он закрыл глаза и принялся за обязательную медитацию. На сей раз войти в нее было посложнее, чем обычно. Сладкие видения последнего сна никак не хотели уходить из головы. Но он сумел справиться, одолев и эту навязчивую мысль.

Открыв глаза, он обнаружил, что один в комнате. Бол то ли отправился завтракать, то ли ушел к Лани за новой пощечиной.

Ларгет неторопливо оделся. Мелькнула мысль, что зря не купили вчера новую одежду. Влезать в вонючие лохмотья совершенно не хотелось. Но выбора особого не было.

Когда он вышел за дверь, из соседней комнаты выглянула Лани.

– Привет, – вежливо поздоровался Таль.

– Доброе утро. – Холодок в голосе девушки говорил о том, что она отнюдь не забыла, что он отказался к ней вчера приставать. С другой стороны, попытаться это исправить сейчас, означало нарваться на оплеуху.

– Красивая куртка, – похвалил Ларгет с видом, будто первый раз увидел, во что она одета.

– Спасибо. – Лани просияла. Непонятно, почему женщины так любят, когда хвалят то, что на них надето. Все равно что нахваливать пивную бутылку вместо пива.

– Как тебе спалось? – Ларгет продолжал блистать своей вежливостью.

– Никто не мешал.

Вот и думай, сказала она «хорошо» или «плохо».

– А мне кошмары снились, – похвастался Таль. О втором сне он благоразумно решил умолчать. Либо обидится, либо подробности запросит, а потом все равно обидится.

– Что за кошмары? – После нездоровой страсти к шмоткам любопытство у женщин на первом месте. Вместе с заботой как бы не потолстеть.

– Страшные. Ужасные. С тобой в главной роли. – Кажется, это ей немного польстило.

Они спустились в залу. Конечно, Боресвет уже вовсю квасил, попутно что-то объясняя слегка ошалевшему от его жаргона гоблину. Бол сидел рядом и, ни на что не обращая внимания, уминал пирог с мясом. Глядя на его неистребимый аппетит, Ларгету сразу захотелось есть. Лани, похоже, также, если судить по голодному урчанию в животе.

– Здорово, гоблин, – приветствовал его Бол и тут же опасливо покосился на зеленокожего соседа. Тот возражать не стал, гоблин так гоблин, лишь бы в родню не набивался.

– И тебя тем же концом в то же место, – ответил Таль, присаживаясь за столик. – Мне такой же пирог, как у этого живоглота, – сказал он служке. – И запить чем-нибудь, но не спиртным. Лани, а ты что будешь?

– То же самое, – сказала девушка, голодными глазами глядя на тарелку Бола.

– А как же фигура? – хмыкнул тот, откусывая еще кусок.

Вообще-то хорошей реакцией Бол не обладал, но, видимо, вчерашняя оплеуха приучила его держаться настороже рядом с Лани. Во всяком случае, от новой он увернулся виртуозно, не выронив даже пирога из руки.

– Нет, ну что за манера руки распускать? – возмутился он. – Что бы сказали твои несчастные родители, если б увидели?

– Я сирота, – мрачно ответила Лани, но агрессию прекратила.

Заказ им принес лично кабатчик. Похоже, веселая компания успела завоевать его уважение.

– Слышали новость? – спросил он, расставляя тарелки перед Лани и Талем. – Фараданцы опять войну начали. Город в осаде.

– Ну ни фига себе! – возмутился Бол. – То есть мы тут застряли? Где у вас тут жалобная книга, я все скажу, что об этом думаю! То есть напишу, конечно.

– Да уж, напиши, это у тебя лучше получается, – кивнул Таль.

– Нет, вы мне скажите, как мы отсюда выбираться будем? – продолжал возмущаться Бол.

– А никак, – беспечно махнул рукой корчмарь. – Кто вас отпустит-то? В ополчении нынче каждый человек пригодится. Тем более такой лучник, как вы.

Он отвесил Талю церемонный поклон и удалился.

– Нет, ну и как нам отсюда теперь ноги делать? – возмутился Боресвет.

– Можно член купить, – предложила Лани.

Ларгет и Бол вылупились на нее в молчаливом удивлении, Боресвет подавился пивом. Один гоблин ничего не понял.

– То есть челн, – поправилась девушка, густо покраснев.

– Нет, чтобы магов в солдаты забривать, такого я еще не слышал, – возмутился Бол, когда корчмарь отошел. – Что они себе позволяют?

– А ты им скажи, я, дескать, маг из Квармола. Тут же на костер потащат. Или сначала допросят на предмет нежелательного шпионажа, – хмыкнул Таль.

Лани молчала. Перспектива остаться в осажденном городе ее тоже не радовала. Если осада затянется, то и есть будет нечего. Правда, зато фигура улучшится. Не то чтобы у нее был излишек веса, но… немного скинуть никогда не помешает.

– Война – это круто, – громыхнул Боресвет. – Правда, леший?

– Гоблина моя, – устало повторил зеленокожий, потеряв надежду, что когда-нибудь воин запомнит, кто он есть.

– Это одна фигня, – отмахнулся тот. – Мечами помашем, славы добудем… ну и золота, если повезет. А нам по-любому повезет, в натуре тебе говорю.

– Надо купить одежду, – решил Ларгет. – А потом думать, как выбираться, ловить здесь нечего. Всю армию я не перестреляю и за год.

– Я могу помочь, – вызвался сдуру Бол.

– Тогда иди и записывайся в ополчение, – хмыкнула Лани. – А насчет одежды он прав. В таких лохмотьях вас не в каждую тюрьму возьмут. За бродяжничество.

– У нас говорят – за бомжевание, – хмыкнул Боресвет. – Только за это, в натуре, не сажают. Убогих грешно обижать.

– Короче, до магазина, – подвел черту Таль. – Пока все к блину не позакрывали в связи с этим междусобойчиком. Гадские уроды, они что, другого времени не нашли?

Корчму покинули спешно, взяв немногочисленные пожитки. Лошадей брать не стали – в дорожную сумку не влезли. Решили вернуться, если не повезет удрать из города. Зато взяли гоблина, потому что он, во-первых, зеленый, а во-вторых, здоровый как лошадь. Правда, ездить на нем было бы довольно сложно, без седла-то.

Одежную лавку нашли сразу и без вопросов, Боресвет неплохо ориентировался на улицах Бельгарда. Лани по своей всегдашней привычке начала что-то примерять, но ее быстро построили – не за тем пришли. Новые шмотки подобрали без особых изысков, чтобы были прочные и удобные. О красоте заботились не слишком. Впрочем, если на Боле обновка сидела как на вороне сапоги, то Таль даже в этой одежде смотрелся достаточно неплохо.

– Подлецу все к лицу, – завистливо вздохнул Бол. – Нет, ну ты посмотри – чисто граф какой, что под горожанина закосить решил. А я выгляжу…

– Как пугало, – хихикнула Лани. – Которое человеком прикинулось.

– Руби базар, – отозвался Боресвет. Он выглядел воином в любой одежде.

Гоблин тоже выглядел вполне гоблином, хотя ему ничего не купили. Не было подходящих размеров – попробуй, подбери что, если у него руки почти до земли свисают и морда зеленая.

Плана, как выбраться из города, ни у кого не было. Через стену не перелезешь, ворота не откроешь. Потайной ход разве что найти где, так ни одного указателя нет. Оставалось надеяться на чудо, и оно не заставило себя долго ждать. Чудеса, как правило, благоволят к тем, кто на них надеется.

Выйдя из магазина, Лани неожиданно остановилась как вкопанная. Таль сравнил ее с близстоящей статуей и особых отличий не обнаружил. Разве что в фасоне одежды.

– Добрел… Это ты?!!

Молодой парень в синем плаще обернулся на ее голос. Лицо его будто являлось пособием по изучению человеческих эмоций – недоумение, недоверие, изумление и, наконец, радость поочередно отражались на нем.

– Лани?!! Откуда ты здесь?!

Она, завизжав от восторга, бросилась к нему навстречу, он раскрыл объятия и закружил ее в каком-то неистовом восторге. Таль недовольно отвернулся. Телячьи нежности, подумал он. Если бы эту девушку обнимал он, тогда дело другое.

– Это Добрел, мой друг детства, – представила любителя обниматься девушка.

Ларгет хмыкнул. Ну тогда все не так критично. У него тоже был друг детства, родной брат вдобавок. Брат детства, можно даже сказать.

– Это Ларгет и Бол, они из Квармола, – продолжала знакомить Лани. – Это Боресвет из Гардарики, а это гоблин, откуда неизвестно, но очень зеленый. Правда, он милый?

– Хм… – неуверенно ответил Добрел. Надо было быть не в своем уме, чтобы вот это зеленое назвать милым. Или женщиной, на крайний случай. – Рад познакомиться, – сказал юноша нейтрально. Чувствовалось, что, кроме Лани, он мало кому обрадовался.

– Взаимно, – ответил Таль без всякой уверенности, что он говорит правду.

– У вас тут война зачем-то случилась, – вылез Бол, которому, как обычно, было без разницы, хотят его слушать или нет. – Прикинь, Добрел, приехали мы сюда на день-другой, а теперь и выбраться не можем.

– Вы хотите уехать? – Вот тут в голосе Добрела мелькнуло что-то похожее на радость. – Я могу вам помочь. Под городом есть катакомбы, можно выбраться за пределы города. Только там фараданцы – могут поймать и повесить как шпионов.

– Только у них и дел, что нас ловить, – хмыкнул воин.

– Ты поможешь нам? – В голосе девушки звучал настоящий восторг.

– Да, с удовольствием, – отозвался Добрел. – Тут на соседней улице как раз есть один из входов в катакомбы. А можно, кстати, не за крепостную стену выйти, а к реке.

– По воде я хожу плохо, – заявил Бол.

– Лодку найдем, – пообещал Добрел. – Когда вы готовы будете выступить?

– Да хоть сейчас, – сказал Таль. Друг детства, конечно, хорошо, но вот обнимает он ее как-то слишком интимно. Хотя ему-то что за дело? Кто она ему, Талю, – друг, случайный попутчик? Отчего же тогда хочется влепить этому Добрелу пару хороших плюх? Парень вроде неплохой, отзывчивый…

Они двинулись по улице – Лани и Добрел впереди, о чем-то оживленно беседуя, Таль и Бол сзади, а воин и гоблин где придется.

– Откуда этот парень катакомбы знает, интересно? – спросил Бол.

– Живет он в них, – отмахнулся Ларгет.

– Нет, я серьезно. Может, он вор или контрабандист какой?

Таль задумался. Предположение Бола, на первый взгляд совсем необоснованное, на самом деле многое объясняло. Да и одет парень был не в лохмотья какие. Как знатный человек, и манеры соответствуют. А ведь не так давно был крестьянином – откуда все взялось?

– Возможно, ты и прав, – неохотно признал он.

Между тем вслед за Добрелом они зашли в какой-то подвальчик и неожиданно оказались в подземелье. Добрел достал связку факелов, зажег один из них.

– Так куда вы решили идти? – спросил он. – К реке или просто за городскую стену?

– К реке, – решился Таль, как-то незаметно ставший в их компании старшим. – Пару миль вниз по реке, а потом выберемся на берег. И с фараданцами не столкнемся, и путь не слишком удлиним. Эх, надо было с принцем ехать…

– С каким принцем? – влез любопытный Бол, и Таль проклял свой болтливый язык. Но, чуть поразмыслив, он решил, что его высочеству Орье это уже никак не повредит.

– А с кем ты вчера разговаривал, как ты думаешь? – ехидно сказал он. – Помнишь тех двух квармольцев? Так один из них – принц Орье.

Бол схватился за голову:

– Блин! Своего принца не узнать, это надо же! Хотя, как я мог его узнать, я же его вживую ни разу не видел. А на монетах только королей печатают…

Лани слушала, открыв рот. Настоящий принц, мечта любой девушки, был совсем рядом… и прошел мимо! А все из-за этого балбеса, который рот поленился открыть, чтобы сказать ей! Она даже толком его и не рассмотрела, зачем честной девушке заглядываться на незнакомого парня… Если он не принц, конечно. Нет, ну что за невезенье, честное слово!

– Пошли побыстрее, – недовольно буркнул Добрел, и они послушно последовали за ним.

– Темно здесь, – пожаловался Бол, наступая на пятку Ларгета.

– Моя темнота видеть, – похвастался гоблин.

Таль пробормотал заклинание и подвесил над головой шар света. Добрел оглянулся и испуганно шарахнулся от него.

– Ты колдун, что ли? – спросил он, в голосе звучал страх.

– Ученик, – коротко ответил Таль.

Дальше шли молча. Бол, конечно, не мог обойтись без того, чтобы не цепляться за стены, не спотыкаться о камни и не наступать Талю на пятки. Возросший уровень освещения, как выяснилось, никак не повлиял на его уникальную способность путаться под ногами.

Добрел чувствовал себя в этом мрачном лабиринте вполне уверенно. Не иначе и впрямь был контрабандистом. Или же вором, одно из двух.

Тоннели, старые и запущенные, были безлюдны. Не было даже крыс, или их просто напугало непривычное освещение. Так или иначе, Таль об их отсутствии ничуть не жалел.

Наконец мрачные подземелья закончились. Луч неяркого света ворвался в коридор из какой-то неприметной щели, и Таль понял, что они пришли. Добрел первым выскользнул на поверхность, за ним Лани, следом Ларгет. Свежий воздух, запах реки был сказочно приятен после затхлого пыльного подземелья.

– Мы пришли, – как-то грустно промолвил Добрел. – Вон там стоит лодка, ее хозяин, скорее всего, ловит рыбу. Если отвалить ему пару пальцев, отвезет вас вниз по течению.

– Спасибо, Добрел. – Лани встала на цыпочки и поцеловала его в нос. К удивлению Таля, парень смутился и даже покраснел.

– Лани… А может, останешься в Бельгарде, со мной?

Девушка, казалось, колебалась. Обернулась, взглянув на своих спутников, потом вновь на Добрела. Быстрый взгляд на Таля.

– Нет, Добрел. Прости. У меня своя дорога.

– Ну что же. – На парня было грустно смотреть. – Удачи тебе, Лани. Привет Чапе.

– И тебе удачи, Добрел. Пусть у тебя все будет хорошо.

Таль облегченно вздохнул и пошел договариваться насчет лодки.

(обратно)

Глава 3

Варвар и раньше знал, что такое болото. Это – много грязной воды, тина, да еще и засасывает кого ни попадя. Оказалось, что ко всем перечисленным неудобствам надо добавить еще комаров и пиявок. Комариные стаи застилали небо, и Нанок всерьез опасался, что крови на всех не хватит. Да еще и пиявки, так и норовившие прицепиться к коже. Того, кто придумал болота, варвар удавил бы, не задумываясь. Из-за одних пиявок бы удавил. Больно уж мерзкие твари, замучаешься отковыривать, если присосется.

Оборотень сумел-таки найти обещанную тропу. По колено в воде, конечно, тоже не особо приятно идти, но все же лучше, чем по пояс. И прыгать не надо с кочки на кочку.

Два раза видели зеленокожих, выныривавших из-под воды. Нападать не рисковали – видно, полученный урок запомнили крепко. Вдобавок маг обозвал их «земноводными амфибиями», отчего зеленые тут же ударились в паническое бегство и больше не появлялись. Нанок на всякий случай запомнил ругательство – он никогда не упускал случая пополнить свои знания в этой области. Ругательства – не заклинания, всегда пригодятся.

Также водились в огромном количестве змеи. Вот их варвар не выносил на дух. Скользкие, шипящие, веселенькой болотной раскраски. Возможно, ядовитые. Проверить последнее никто как-то не захотел, даже не в меру любопытный маг. Один раз даже пришлось покинуть тропу, потому что несколько сотен гадских гадов устроили гадючью свадьбу. Людей бы постеснялись, Беодл их задери!

Вот в Кассараде змеи имели окрас яркий и жизнерадостный. Чтобы какой-нибудь добрый человек сослепу или по пьяни не наступил. А эти нехорошие твари, напротив, маскируются под коряги болотные. Не иначе как для того, чтобы цапнуть в уязвимое место прыгучего, но беззащитного и миролюбивого варвара. Поубивал бы на фиг!

Очутившись на твердой, но мокрой тропе, маг сделался не в меру разговорчивым. Просто достал всех своими лекциями на всякие волшебные темы. Не повезло его ученикам, думал варвар, жалея, что не может заткнуть уши из-за малого количества рук.

– Что-то Мастер наш совсем болты потерял, – шепнул Нанок Тиле. – В смысле разболтался.

– Скучает по своей работе, наверное, – предположила та. – Учеников-то под рукой нет.

Оборотень неожиданно остановился. Маг, само собой, врезался ему в спину и наконец-то заткнулся. Повезло Эрлу – если бы он, варвар, в него так впечатался, пришлось бы бедолаге искупаться. В вонючей болотной водице с пиявками.

– Не нравится мне это, – пробормотал оборотень.

«Это» представляло собой древнюю полуобрушившуюся башню. Наверняка ее построили, когда Нанока еще на свете не было. Да и сломали тоже. Вон камни все мхом обросли, откуда она только взялась на болоте?

– Это каким же дураком надо быть, чтобы среди трясины себе сарай строить, – вслух подумал варвар, почесав предварительно затылок для стимулирования процесса.

– Болота здесь были не всегда, – туманно ответил оборотень.

– Ну и что? – не понял Нанок. Понятное дело, не всегда, даже горы не вечно стоят, – но к чему это сказано? Тут до него дошло, причем неожиданно быстро. – Ты хочешь сказать, что эта штука такая древняя?

– Я это уже сказал.

Вот же волк позорный, совсем за дурака держит.

– Надо здесь порыться, – решил Нанок, направляясь прямиком к башне.

Все в один голос принялись его убеждать, что рыться здесь, наоборот, не надо, что в таких местах хорошего не нароешь, что там еще вдобавок могут быть ловушки и охрана, с которой придется драться. Последний аргумент окончательно утвердил заколебавшегося было варвара в его намерении. Тем более что маг неожиданно сообразил, что там и какие-нибудь магические штуки вполне могут заваляться. Таким образом, Тила и Эрл остались в абсолютном меньшинстве и вынуждены были последовать за ними.

Онипротиснулись в отверстие, представлявшее собой пролом в стене, и огляделись.

Башня изнутри выглядела еще хуже, чем могла бы. Винтовая лестница уходила куда-то вниз – видимо, пара этажей благополучно погрузилась в трясину. Впрочем, вверх она уходила тоже, а вбок шел неплохой уютный коридор. Его-то Нанок и решил исследовать в первую очередь. Чтобы далеко не ходить.

Змеи присутствовали и здесь. Варвар уже сам был не рад, что подал эту идею, но отступать было поздно. Знаменитое упрямство горцев таких шансов просто не оставляло.

Коридор был небольшой. Две двери справа, две слева, и еще в одну упирался. Нанок решительно вошел в первую. Да, похоже, зря они в эту башню полезли. От мебели, если она здесь присутствовала, одна труха. От настенных гобеленов – вообще ничего. Даже обоев нет.

И хуже всего, что не наблюдалось ничего похожего на сундуки с сокровищами. Нанок плюнул на пол, попав на зашипевшую от такой наглости змею, и вышел. Из двери напротив появились Эрл и Мастер Лур. Маг развел руками – мол, и здесь ни блина нет.

Синхронно они зашли в две следующие двери, Тила и Нанок – в правую, Эрл и маг – в другую. Встревоженная змея с пронзительным шипением метнулась к ноге варвара. Тот от души пнул ее, упредив агрессию. Варвары всегда так поступают – если, например, в кабаке дать в рыло особо задиристому типу, драка может и не состояться.

Вот и змея, получив отпор, сразу присмирела и утянулась в какую-то норку. Ее товарки, пошипев немного для приличия, тоже последовали за ней.

Здесь сохранилось немного больше, чем в предыдущей комнате. В частности, присутствовал небольшой каменный стол круглой формы. Довольно изящный такой стол, в хорошем состоянии. Антиквариат, как объяснила Тила. «Анти» означало «против», это Нанок уже знал. Непонятный «квариат» несколько озадачил, но варвар все равно не собирался таскаться по болоту со столом на спине. Пусть маг таскает, если ему так уж не хочется на кочке обедать.

Больше же в комнате ничего интересного не наблюдалось. Даже змеи убрались, решив не связываться с умеющим за себя постоять варваром.

В коридоре они появились одновременно с оборотнем. Тот явно был разочарован осмотром, зато маг держал в руках какую-то штуковину, которую рассматривал с видимым любопытством. С виду непонятная вещь напоминала обычный сапог.

– По-моему, это семимильный сапог, – пояснил Мастер Лур.

– А почему один? – удивился варвар.

Маг пожал плечами:

– Понятия не имею.

– Семимильные сапоги носят исключительно по одному, – пояснил оборотень. – Сами подумайте, носки у любой обуви смотрят в разные стороны. Один сапог отмеряет семь миль в одну сторону, а второй – в другую. Попробуй обычный шаг сделать, за носками следуя, тут же враскоряку сядешь. А они ведь семь миль за шаг отмеряют.

Варвар представил, что станет с идиотом в сапогах через семь миль, и ему поплохело. Маг вообще малость позеленел, но сапог не выкинул, а бережно убрал в мешок.

В пятую комнату зашли всей толпой. Комната оказалась куда более просторной, чем осмотренные ранее. Змей здесь не было, зато была масса разных пузырьков и бутылочек, нимало, казалось, не пострадавших от времени. Мастер Лур с горящими от азарта глазами бросился их исследовать.

– Кладовая магических ингредиентов! – восторженно объявил он.

Что такое «ингредиенты», Нанок не знал, но было очевидно, что мага отсюда теперь пинками не выгонишь. Лучше даже не пытаться: во-первых, маги как-то неоднозначно относятся к полученным пинкам, а во-вторых, еще превратит в какую-нибудь тварюшку, в крысу к примеру. Кстати, а крыс здесь отчего-то не наблюдается…

– Интересно, почему здесь крыс нет? – озвучил варвар случайно пришедшую ему мысль. Раз уж она в кои-то веки заявилась, мысль эта, надо же ее озвучить.

– Змеи, – ответила Тила. – Они с крысами как-то не очень уживаются.

– Наоборот, – возразил оборотень. – Змеи такому соседству только порадовались бы. Это крысы змей за что-то не любят.

Варвар на миг ощутил себя крысой, и ему это пришлось не по вкусу. Хотя на их месте он бы тоже свалил куда подальше… или выселил бы змей в крайнем случае.

Оставив мага копаться в магической помойке на предмет поиска стеклотары, они поднялись по винтовой лестнице на этаж вверх. При этом одна ступенька обломилась, и Нанок едва не загремел в тартарары. Проклиная давно умерших строителей, он двинулся по лестнице предельно осторожно, памятуя о том, что летать пока так и не научился. Времени не хватило.

Этаж напоминал тот, что они обследовали. Те же пять дверей, так же расположены. Змей, правда, не наблюдалось. То ли им лень было сюда ползти, то ли просто не умели пользоваться лестницей. Впрочем, варвара это не волновало.

Оборотень шмыгнул в ближайшую дверь, а Нанок, подумав, вошел в ту, что была в конце коридора. Если этажом ниже там была кладовая магических… как их там… то и здесь может тоже быть что-нибудь интересное.

Дверь оказалась закрытой, но варвара это не остановило. Дерево давно превратилось в труху, и только ржавые металлические полосы мешали пройти. Хороший удар плечом – и дверь влетела в комнату вместе с давно проржавевшими петлями.

Здесь было на что посмотреть. Какие-то явно магические штуковины были разбросаны по полу, иные из них имели характерный золотой окрас. Но варвар не замечал их. Его взгляд был прикован к большой секире, лежавшей на мраморном столе. Такого оружия он еще не видел, изящество формы и мощь удивительным образом сочетались в боевом топоре. Рукоять из черного полированного дерева, которую не затронуло злое время, отливающее серебром лезвие… Нанок как зачарованный подошел к столу и потянулся к оружию…

– Руку убери! Ты ее мыл, руку-то? Хоть раз в жизни?

Варвар не только убрал руку, но и отпрыгнул назад, очумело оглядываясь по сторонам. Кроме Тилы, поблизости никого не наблюдалось, а она выглядела не менее озадаченной, чем он сам. И так же оглядывается по сторонам, высматривая, кто же здесь такой говорливый.

Варвар почесал затылок, подозрительно покосился на секиру. Та спокойно лежала на столе, не делая попыток убежать. Нерешительно Нанок опять протянул к ней руку.

– Я же тебе говорю, дубина, руку вымой! Не фиг мне рукоять пачкать!

– Это ты, что ли, говоришь? – ошарашенно спросил варвар. – Топор?

– Сам ты топор! Секира я! А звать меня – Томагавка. Воин небось?

– Конечно, воин. – Нанок гордо выпятил грудь.

– Оно и видно, туповат малость. Впрочем, для воина ума много и не надо. Подвиги совершать мешает. К примеру, принцессу какую спасти – человек умный тысячу раз подумает: а на фиг это надо? Мало того что десять пар сапог стопчешь, пока в нужные края забредешь, так потом еще и женись на ней! Умному оно надо? А воин пойдет и спасет, а по пути еще пару королевств разнесет – одно слово, герой.

– Впервые вижу говорящий топор. – Варвар никак не мог прийти в себя.

– Секира я, идиот, понял? Се-ки-ра!

– Понял, понял, – торопливо понял Нанок. Не хватало еще, Беодл побери, с топором спорить. – Тебя забрать отсюда можно или как?

– Забрать? – Секира задумалась. – Вообще-то оружию лежать не положено. Меня же, блин, для битвы ковали. С другой стороны, если ты не герой, то лучше я еще подожду. Ну-ка, взмахни мною! Да руки вытри сперва, рукоять, чай, не казенная.

Варвар торопливо поплевал на руки и вытер их о куртку. Посмотрел на ладони. Да, болото явно не добавляло чистоты одежде. Испачкал еще больше. Тила подала ему кружевной платочек, и Нанок быстро довел стерилизацию рук до требуемого уровня.

– Пойдет, – ворчливо заметила секира. – Теперь махни мною пару раз.

Чистая, как никогда в жизни, рука легла на рукоять. Нанок почувствовал, как вливается в него странная сила, как закипает в жилах кровь. Он взмахнул секирой, ведя бой с воображаемым противником, ушел от воображаемого удара, закрылся и нанес могучий удар, разнесший мраморный стол в мраморные же осколки.

– С воздухом дерешься нехило, – одобрила секира. – Ладно, забирай. Как зовут-то тебя, мужик? Ты хоть имя свое помнишь?

– Зовут меня Нанок, – сказал варвар. – Но ты можешь звать меня просто – Хозяин. Запомнишь так или повторить?

– Лады, Хозяин, – охотно согласилась Томагавка. – С героем дело иметь – одно удовольствие.

Нанок повертел секиру в руках, не зная, куда ее пристроить. Оставлять свою тоже не хотелось – мало ли что выкинет эта новая. Болтает-то почище любого мага.

– На пояс повесь, – посоветовало говорливое оружие.

– А ты мне, часом, ногу не откочерыжишь? – опасливо поинтересовался варвар.

– Ты чего, Хозяин, сдурел? – возмутилась секира. – Своих не рубим!

– Смотри у меня, – пригрозил Нанок на всякий случай.

– Смотри! Да у меня и глаз-то нету!

– Дай потрогать, – попросила Тила, внимательно слушавшая их поучительный диалог.

– Да пожалуйста, – пожал плечами варвар. Чего только не сделаешь для любимой девушки, пусть и грязной, как болотная лягушка. Другого бы убил за такую наглость, а ей даже «нет» не скажешь, себе дороже выйдет.

Тила осторожно погладила рукоять, провела пальцем по лезвию.

– О-о! – простонал топор. – Хорошо-то как! Еще! О-о! Ниже и сильнее… о-о!!!

Тила в панике отдернула руку.

– Эх, кайф вечным не бывает, – с сожалением пробормотала неугомонная секира. – Да не пялься ты так испуганно, шучу я.

– Слушай, а золото в башне имеется? – поинтересовался варвар у оружия.

– А мне почем знать? Я же по жизни в одной комнате торчала. Да и на фиг тебе оно – что мы вместе да голда не наберем? К героям оно само липнет.

Нанок на всякий случай осмотрел себя на предмет налипшего золота, ничего не обнаружил и решил, что он пока герой начинающий, потом прилипнет.

– Пошли посмотрим, что там на третьем этаже, – предложила эльфийка. Варвар, собиравший с пола все подряд побрякушки, согласился.

В коридоре наткнулись на оборотня. Тот сразу углядел на поясе Нанока новый башкоруб и одобрительно покивал головой:

– Хорошая железка!

– Сам ты железка, чучело недоделанное! – возмутился топор.

Эрл округлил глаза, подозрительно посмотрел на топор:

– Ни фига себе, еще и говорит! Выкинул бы ты его от греха подальше. А ну еще как советы давать начнет, в бою там или в постели?

– По себе судишь! – рассердилась Томагавка. – Кто же под руку толкает, что в бою, что… там. Зато потом на ошибки укажу непременно, чтоб не повторять их.

Варвар внутренне содрогнулся и дал себе зарок не брать оружие в постель. Вообще никакое, на всякий случай. Жаль, что в бою без него не обойтись.

Лестница на следующий этаж была обрушена. Нанок нисколько не расстроился – мало ли, что там еще бы обнаружилось. Говорящие портянки, например.

Мага они нашли там, где и оставили. Мастер Лур на их появление не обратил ровным счетом никакого внимания, он продолжал внимательно рассматривать склянки и бутылочки, время от времени отправляя приглянувшиеся в дорожный заколдованный мешок.

– Как, накопал чего полезного? – бесцеремонно осведомился варвар.

Варвары вообще как-то по-другому не умеют осведомляться. И под полезным подразумевают всегда исключительно золотые вещи желтого цвета. Потому что в самоцветах ни блина не шарят. Такие вот они странные люди.

Маг вздрогнул и непонимающе посмотрел на него.

– Тут даже чешуя дракона есть, – ответил он невпопад.

Нанок пожал плечами. Он-то спрашивал про полезное. А чешуя пусть дракона и беспокоит.

– Да что с ним разговаривать, – поддержала Нанока секира. – Маги, они все сдвинутые. Тот, что тут жил, мной ни одну башку не отрубил. Не представился даже, козел!

Мастер Лур ошарашенно открывал и закрывал рот, глядя на говорящий топор. Похоже, он как-то разом забыл все слова, в том числе и магические.

– Где ты взял такое чудо? – выдавил наконец он.

– Понял? – обратилась польщенная секира к оборотню. – Чудо! А ты – железка, железка… Так и врезала бы раза, чтобы не обижал симпатичную секиру.

– Может, двинемся? – нерешительно предложил варвар.

Маг зыркнул на него так, что стало понятно – вынести из башни получится только его труп. Который по большому счету никому и не нужен.

– Можно просто выйти на свежий воздух, – предложил оборотень, которому, похоже, тащить труп тоже особого удовольствия не доставляло.

– Можно, – обрадовался варвар. Не то чтобы ему было тяжело находиться в башне, но обилие шипящих неодобрительно змей несколько раздражало.

– Во-во, идите, – обрадовался маг, и все дружно пошли вон в безумной надежде обрести чистый воздух.

На болоте пахло перегнившими водорослями, так же как и в башне. Это варвар знал наверняка. Только вот выход был перекрыт здоровенной фигурой почти человеческого вида. Великан, сообразил Нанок, который слышал в детстве и о таких монстрах.

– Похоже, голем, – опроверг его умозаключения оборотень.

Однако кто бы это ни был, по виду его сразу стало понятно, что без боя не выйти. Варвар снял с пояса Томагавку, напустив на себя суровый и безжалостный вид. Оборотень потянул из ножен меч, Тила быстро наложила на лук тетиву. Затем потянулась за стрелой.

Голем вмазал кулаком в стену. Вообще-то он, кажется, метился в голову варвара, но тот быстро убрал столь ценный предмет домашнего обихода в сторону. Из стены полетели осколки камня, один из них задел Нанока по щеке.

– Ну теперь пеняй на себя, – обозлился варвар, поднимая секиру.

– Сам напросился, – довольным голосом добавила Томагавка.

Свистнула стрела – это Тила открыла боевые действия. Она, как обычно, не промахнулась, только вот голему на это было глубоко наплевать. Крошечная искорка на правой щеке – и каменное чудище продолжало свое движение. На него, варвара, между прочим. Тому ничего не оставалось делать, как атаковать. Хотя бы потому, что обороняться он все равно не умел.

Удар секиры заставил голема содрогнуться. На груди появилась рваная рана, из которой сочилась кровь, отдаленно напоминающая лаву.

– Мочи его, хозяин! – в экстазе завопила секира, сама собой поднимаясь для нового удара.

– Не учи орла летать, – гордо ответил Нанок, нанося новый удар.

Голем, подумав, решил увернуться. Отчасти у него это получилось – секира, вместо того чтобы располовинить каменную башку, обрубила каменное же ухо. Почувствовал ли монстр боль или потерянное ухо было для него дорого по каким-то неведомым причинам, но он испустил нечеловеческий вопль и ринулся в атаку. Нанок пригнулся, избегая удара, и одновременно отпрыгнул назад. При этом он сбил стоящую поодаль Тилу, за что удостоился изощренного эльфийского ругательства на эльфийском же языке. Одно слово, впрочем, было произнесено на всеобщем – «варвар». Нанока изрядно заинтересовало прилагательное, которое сопутствовало этому слову. «Пиньгатэ» – так оно звучало, и варвар посчитал, что это слово надо запомнить. В рамках расширения лингвистических способностей. Как знать, может быть, ему придется еще однажды написать научный труд на шестнадцать тысяч листов на тему «Семантические предикаты в эльфийском языке». Или еще какую глупость сотворить в том же духе.

Кулак голема выбил из стены изрядных размеров камень, и варвар оценил силу удара. Он, Нанок, такой камень нипочем бы не выбил, даже если бы орудовал киркой, а не кулаком.

А следующим ударом каменный истукан его достал. По касательной достал, варвар все же успел убрать голову с пути летящего кулака, но мало все равно не показалось. Вспыхнули перед глазами искры, Нанок очумело потряс головой, поднялся с пола. Перед големом танцевал Эрл, пытаясь достать монстра мечом. Клинок свистел, высекая из противника яркие искры, но ощутимого вреда не причинял. Никакого не причинял на самом деле. Нанок поднялся, чувствуя, что ноги у него почему-то дрожат и норовят разойтись.

– Эй, ты сюда драться пришел или отдыхать? – осведомилась секира ворчливо.

– Заткнись, – мрачно бросил варвар, покрепче сжимая оружие. Секира придушенно пискнула и предпочла замолчать.

Выждав, когда голем, пытаясь достать увертливого оборотня, повернется к нему боком, варвар нанес удар. Единственный, но неотвратимый.

– Банзай! – завопила отчего-то секира, снося каменную голову.

Башка упала на пол с громким стуком, варвар едва успел убрать ногу, чтобы не попасть под раздачу. И тут же пришлось убираться самому, потому что потерявшее подобие жизни тело голема неожиданно стало заваливаться на него. Отпрыгнув, он снова сбил Тилу, за что был обруган стоеросовой дубиной и чем-то еще на эльфийском. Он успел подхватить эльфийку и отпрыгнуть раньше, чем каменное тулово упало туда, где только что были они оба.

– Слушай, милый, ты не мог бы перестать валять меня по полу? – сердито осведомилась Тила. – Я понимаю, горячий темперамент и все такое, но ведь не место и не время.

Варвар не нашел что ответить и вдобавок покраснел. Подошел оборотень, вытирая вспотевший лоб. Нанок тоже вытер лоб и обнаружил на нем быстро растущую шишку. Голова болела и кружилась, как с хорошего похмелья. Если такое, конечно, бывает.

– Откуда он взялся, хотел бы я знать, – сказал оборотень, осматривая зазубрины на мече.

Наноку это было неинтересно. Он хотел знать другое – не осталось ли там еще пары таких. Хорошо, если это единственный, драться с ожившей каменюкой ему не улыбалось. В горах с камнями только дураки сумасшедшие дрались да берсерки. Там, правда, камни вот так по-хамски себя не вели, лежали себе тихо и мирно на своих местах.

– Убираться отсюда надо, – сказала эльфийка. – Не нравится мне это место. Здесь все что угодно повстречать можно.

– Надо, – согласился оборотень. – Вот только не представляю, как Мастера Лура оторвать от его игрушек. Нипочем ведь не пойдет, маги – народ упрямый.

– Придется сидеть и ждать, пока он не закончит, – подтвердила Тила.

– Будем стоять у него над душой, пока совесть не проснется, – хмыкнул Эрл.

Варвар скептически посмотрел на него. Совесть – у мага? Что-то волчара путает. Маги – народ богатый, у них, конечно, много чего есть, но вот чтоб еще и совесть… По мнению Нанока, этой редкой и почти бесполезной штукой обладали только варвары Кассарадских гор. Правда, пользовались редко.

Нанок потрепал секиру по рукояти. Та довольно мурлыкнула.

– А хорошо мы болвана каменного оприходовали, – сказала она. – Может, пойдем еще кого зарубим – чего мага-то ждать? Этак все разбежаться успеют…

– Вот сейчас все брошу и пойду рубить, – сварливо заявил варвар. – Жрать охота. Я тут неподалеку дерево видел, можно костер развести.

– Дрова рубить не буду, – быстро заявила Томагавка. – Отказываюсь категорически.

Слово «категорически» варвар не знал, и это его слегка обеспокоило. Неприятно, что ни говори, чувствовать себя глупее собственного топора.

Развели костер, перекусили, что Беодл послал. Мастер Лур так и не появился.

– Нет, ну мое терпение уже кончается, – объявил оборотень.

– Свинство, в самом деле, – подтвердила эльфийка.

– Давайте его зарубим на фиг, – кровожадно предложила секира.

Все дружно задумались над столь заманчивым предложением.

– Нет, он нам еще пригодится, – с сожалением сказала Тила. – Нельзя его рубить. Но поторопить надо. Я не хочу, чтобы вечность моей жизни прошла на гнилом болоте.

– Да, надо зайти к нему, – согласился варвар. – Вдруг его еще какой голимый камень прикончил, а мы сидим и ждем зазря?

– Каменный голем, – педантично поправила Тила.

Мага они нашли там, где оставили. Все так же он перебирал стеклотару, никаких големов поблизости не наблюдалось. Вокруг Мастера Лура ползали змеи, не обращая на него ни малейшего внимания. Две штуки даже залезли на него самого – там, дескать, теплее. Увлеченный маг ничего не замечал, продолжая свое бесполезное, с точки зрения варвара, занятие.

Оборотень уверенным движением содрал с него обеих гадин и отшвырнул прочь. Затопал сапожищами, распугивая остальных. С недовольным шипением змеи предпочли ретироваться. Мастер Лур посмотрел на Эрла стеклянными глазами и вернулся к бутылочкам.

– Э нет, приятель, – сказал ему оборотень. – Хватит. Двигаться пора, ночь скоро.

– Я еще не закончил, – запротестовал маг.

– Тогда оставайся один среди болот, – предложил Эрл. – А мы уходим. Или идем с нами, или оставайся.

– Ладно, идем. – Маг посмотрел на него, как на врага народа. – Если б вы знали, немолодой человек, что человечество потеряет из-за вашего нетерпения.

– Ему не привыкать, – хладнокровно парировал оборотень. – Найдет потом. Может быть.

– Пойдем, мужик, правда, – вмешалась секира.

Маг посмотрел на нее с любопытством охотника, как на экзотическую дичь.

– Надо будет тебя исследовать как-нибудь, – сказал он. – Чтобы выяснить, как такое чудо говорящее сделали. Пробу взять на анализ…

– Эй, руки прочь! – испугалась секира. – Анализы, блин! Как дам раза, башка слишком умная отлетит. Взяли, понимаешь, моду, к честным секирам приставать…

– Ладно, пойдем. – Мастер Лур с сожалением оторвался от созерцания горы неразобранных баночек и коробочек, поднялся с пола. – В жизни почему-то всегда так – получаешь не то, что желаешь.

– Это да, – согласился варвар. – Зато пинков кому как хочешь, так и накидаешь.

Башня осталась позади. Снова болото с его комарами и оголодавшими за время их отсутствия пиявками. Варвар вполголоса выругался, этими обломами он был сыт по горло.

– Как выберемся, никто меня больше не заставит шастать по болоту, – заявил он. – Даже Беодл собственной персоной.

Далеко в Кассарадских горах седой бог лукаво улыбнулся и сказал: «Посмотрим…»

Под ногами хлюпала болотная жижа. Временами из глубины трясины поднимались огромные пузыри, лопавшиеся с громким хлопком. Нанок не обращал на них внимания, ясно же, что ни съесть, ни подраться с ними нельзя. Бесполезные штуки. Маг, шедший впереди, неожиданно оступился, толкнув Нанока под руку. Тот выронил Томагавку, которую держал зачем-то в руках.

– Спасите! Тону! – завопила перепуганная секира. – Я же, блин, плавать не умею!

– Тут мелко, – успокоил бедное оружие варвар, нагнувшись, чтобы поднять его.

– Для тебя мелко, дубина! А для меня – глубоко. Ненавижу воду!

– Говорил «секира», – укорил его Нанок, вешая Томагавку на пояс, – а плаваешь, как топор. Эх ты, а еще говорящий…

– Слушай, Хозяин, шел бы ты, а? Я тут и так воды нахлебалась, а он еще издевается. Нет чтобы почистить боевое оружие, лезвие поточить…

– Вечером займусь, – пообещал Нанок.

– Ты доживи сперва до вечера, – печально вздохнула секира.

До вечера варвар дожил. Хотя и дважды проваливался в трясину. Но там, собственно, все отметились, включая легконогую эльфийку. Наверное, несчастное болото услышало в этот день больше ругательств, чем за все предыдущие века. И узнало о себе немало нового.

Ближе к вечеру нашли еще один островок твердой земли. Деревьев на нем, правда, не было – соответственно пришлось обходиться без костра. Одежду сушили на себе, что тоже энтузиазма особо не добавляло.

Вдобавок на ночь глядя из трясины на несуществующий огонек выползло болотное чудовище в виде огромного змея. Тварь была оснащена огромной пастью с зубами и множеством щупальцев с присосками.

Варвар узнал о присутствии чудовища, когда щупальце схватило его за ногу. Будучи от природы крайне незлобивым и фактически миролюбивым человеком, он сначала попытался уладить все мирным путем.

– Отцепись, сука, – вежливо попросил он.

Тварь не отреагировала, продолжая стаскивать с него сапог. Вне себя от подобных домогательств, Нанок потянул с пояса Томагавку. Уснувшая было секира недовольно заворчала:

– Не, ну чё за дела? Днем, что ли, времени мало?

– Понял? – обратился Нанок к чудовищу.

Тот не понял. Пришлось отрубить щупальце. Все равно не понял. Блин, что за непонятливые монстры пошли! За что, Беодл подери, такое наказание на мокрую голову несчастного уставшего варвара?

Сразу два щупальца схватили Нанока, причем одно, особенно наглое, за ту руку, в которой он держал Томагавку. Несколько других щупалец ухватили Тилу и мага. Короче, получился настоящий хентай. Оборотень, как обычно, успел увернуться и возглавил антиболотное сопротивление с мечом в руке. Грамотно подумав, он обрубил щупальце, державшее руку варвара.

– Порвем козла на тряпки! – кровожадно заверещала секира.

Варвар обрубил второе щупальце, тянувшееся, куда не надо. Жить стало легче. Не то чтобы в меду купались – но кому оно надо, купаться в липком и сладком?

– Пошла вон, собака! – Варвар пнул ногой новое щупальце, желавшее полапать его за ногу.

Тила вопила пронзительным голосом, приходилось выбирать между желанием зажать оба уха и необходимостью сражаться с болотной напастью.

Засвистел топор, полетели на землю и в воду отрубленные щупальца. Драться Томагавка умела, несмотря на неприличную для нормальной секиры болтливость. Тварь издала некий звук, который варвар классифицировал как непонятки. Двумя взмахами топора он освободил Тилу. Оборотень же, ловко уворачиваясь от снующих туда-сюда щупальцев, бросился на помощь магу. Чудовище выдвинуло на островок пасть, которой попыталось сжевать одного не в меру ответственного варвара вместе с секирой. Как и следовало ожидать, варежку пришлось застегнуть, а губу – закатать обратно. Варваров без соли не съешь, да и с солью – подавишься. Тварь в последний момент это поняла, но губу закатать уже не успела. Точный взмах секиры – и закатывать было уже особо нечего.

Засвистели эльфийские меткие стрелы с белыми перьями. Лишившись трех из восьми глаз, чудовище призадумалось о смысле жизни. Башка с пастью удалилась в болото, чтобы обдумать новый политический расклад в мире. Туда же попробовали загнаться и щупальца, но им повезло куда меньше. Оборотень, варвар и маг мигом накрошили из большей части извивающихся псевдорук отборную солянку. Остальные, правда, удачно слиняли, оставив на поверхности болота черные пятна поганой крови.

– Хорошая драка, – одобрила секира. – А теперь очисти меня, Хозяин, да побыстрее. Пока я не заржавела к блиновой тетушке.

– Что это вообще было? – недоумевал оборотень. – Ни разу такую пакость не встречал. В океанах подобные водятся, говорят, но не в болоте же!

– Значит, нам повезло, – заключил маг. Все посмотрели на него так, что ему тут же захотелось спрятаться куда-нибудь подальше, например в приют для душевнобольных.

– Надеюсь, второго такого здесь нет, – предположила Тила, отпихивая ногой шевелящееся еще щупальце. – Редкостная дрянь.

– Да вы чего, народ, – возмутилась секира. – Здорово же порубились! Нет в вас, знаете, боевого духа. Интереса к доброй драке в вас нет. Скучно живете, люди. В жизни всегда должно быть место подвигу, желательно даже двум.

– Отвязалась бы ты, – буркнул маг.

Секира немедленно завелась:

– Что, если железная, то и сказать ничего нельзя? Мне рот не заткнешь, у меня его нету! Да и не железная я вовсе, а из особого хитрого сплава, состав, правда, не знаю.

Маг что-то несвязно прорычал. Извинился, должно быть, подумал варвар. Ясно ведь, что не прав был. Хорошая получилась драка, права секира.

– Пора идти, – подал голос оборотень. – Не знаю, как вы, а я вечно в болоте сидеть не намерен. От такой жизни лягушкой вполне можно стать.

– Твоя правда. – Маг поднялся с земли. – Аппетит все равно отбили. Не могу я есть, когда щупальца эти рядом извиваются.

Варвар никакой связи здесь не увидел. Ну извиваются, и ладно, кормить ведь их никто не заставляет. Вполне можно и съесть чего-нибудь, и запить глотком вина. Но идти, видно, все равно придется, вон уже и Тила поднялась, и маг мешок за спину забросил. Нанок вздохнул и встал на ноги. Когда же это болото закончится!

Болото заканчиваться не собиралось. Более того, тропа неожиданно ушла вглубь, снова пришлось прыгать с кочки на кочку. Недолго, к счастью, но даже прыгучий варвар пару раз попугал лягушек, хлопнувшись в воду. Об остальных и говорить нечего, грязнее их только, наверное, кикиморы, которые им, по счастью, до сих пор не попадались.

Комары продолжали творить свое черное дело общественного питания. Лица у всех опухли, только эльфийку насекомые почему-то не трогали. То ли она их как-то отгоняла, то ли кровь была не той группы, но Тилу комары продолжали игнорировать. Еще к Томагавке не цеплялись, но это и понятно, секиру ведь особо не покусаешь.

Шедший впереди оборотень внезапно остановился.

– На мираж не похоже, – задумчиво изрек он.

Против обыкновения, варвар знал, что такое мираж. Такой специальный глюк в пустыне в виде города, каравана или сухопутного корабля. Когда-то он пересек Синие пески и миражи эти неоднократно наблюдал.

Явление, заинтересовавшее оборотня, на мираж действительно не тянуло. Потому что ни городом, ни караваном не было, да и с кораблем сухопутным имело мало сходства. А походило оно, явление это, более всего на деревянную избушку. На лягушачьих ножках, которые иные гурманы изысканным лакомством считают. Нанок тоже пару раз пробовал – еда как еда, восторги особые неуместны.

– Интересно, – сказал маг. Похоже, не врал, ему и впрямь было интересно. – Я о таких слышал, только ножки должны быть куриные.

– Да почти то же самое на вкус, – отмахнулся варвар.

– И управляться она должна командой «к лесу задом, ко мне передом», – продолжал маг, игнорируя слова Нанока. – Вроде пароля.

– Да, с лесом здесь туговато, – задумчиво сказал оборотень.

Осторожно они приблизились к избушке.

– А ну к лесу задом, ко мне передом, – скомандовал волшебник. Избушка его слова презрительно игнорировала. Маг выглядел обескураженным.

– Она и так к нам передом, – сообщил Нанок. – Вон дверь над крыльцом.

Посовещавшись, они решили просто войти. Дверь оказалась открытой, внутри строения никого не было, судя по запустению, уже не один десяток лет. Варвар опустился на деревянную лавку и с наслаждением вытянул ноги. Маг зажег лампу, стало светлее.

– Хорошо! – сказал он, доставая мясо. – Вот и перекусим, чем Беодл послал.

Поев, вся компания дружно повеселела. Оборотень обнаружил припасенные для растопки дрова, скоро в печке весело затрещал огонь. Здесь вполне можно было переночевать, тем более за окном уже темнело.

– Вот если б она еще нас до края болота довезла… – мечтательно протянул сытый, обогретый и донельзя довольный жизнью варвар.

– Раскатал губу, – насмешливо ответил оборотень, но тут же прикусил язык.

Прикусил от сильного толчка, который потряс избушку до самых лягушачьих ножек. На миг все почувствовали себя в состоянии полета. Избушка сделала прыжок, как настоящая лягушка. Приземление было мягким, за ним последовал новый толчок.

– Хозяин, останови ее! – завопила секира. – У меня болотная болезнь, мутит меня! Ох, сейчас вырвет… Вот прямо на лавку…

– Потерпишь, – хладнокровно бросил варвар, вцепившись в дубовую лавку. – Она прыгает, куда надо. Глядишь, к утру выберемся из проклятого болота.

– Интересный транспорт, – заявил маг. – Никогда не ездил таким способом.

На последнем слове его зубы громко клацнули. Не смущаясь, он продолжал:

– А если бы она повезла нас обратно? Ты же не сказал, до какого края хочешь добраться.

Варвар озадаченно почесал в затылке. Да, можно сказать, повезло. Ему такое и в голову не пришло. Второй раз переть через те же места – нет уж, спасибо.

– Хорошего человека любой с полуслова поймет, – гордо ответил он.

– Где ж его взять, хорошего-то, – пробурчал оборотень.

Поспать в эту ночь, понятно, никому не удалось. Путешествие выдалось не слишком комфортным. Зато скорость передвижения не могла не радовать. Через несколько часов все, кроме Нанока, были изрядно вымотаны, а лицо Тилы приобрело приятный глазу зеленоватый оттенок. Секира молчала, время от времени жалобно постанывая.

– Всю жизнь бы так ездил, – сознался варвар. – Ноги трепать не надо, задницу об седло натирать – тоже. Сидишь себе на лавке…

Забывшись, он отпустил упомянутую лавку, и новый прыжок избушки застал его врасплох. Голова Нанока чувствительно приложилась к низкому потолку, затем седалище не менее чувствительно встретилось с лавкой.

– Хотя оно, конечно, и на лошади неплохо, – сознался он.

– Светает, – объявил Эрл, посмотрев в окно.

Избушка, сделав еще несколько прыжков, неожиданно остановилась и с места трогаться больше не желала. То ли довезла до места, то ли просто устала. Поняв, что путешествие окончено, компания потянулась к дверям.

Солнце только вставало из-за горизонта. Щебетали первые утренние птахи, встречая новый день. Варвар потянулся, разминая мышцы, и внимательно огляделся.

Вдалеке, наполовину утопая в утреннем тумане, возвышалась башня некроманта.

(обратно)

Глава 4

– Башня какая-то, – объявил Боресвет, вглядываясь в даль из-под ладони, как и положено гардарикскому богатырю. – В натуре, башня, чтоб мне козла целовать.

«Куда целовать?» – хотела спросить Лани, но промолчала. Он ведь и в самом деле ответит, потом краснеть придется. Не так уж много на козле мест, куда можно поцеловать, не краснея. Лучше уж промолчать и остаться в неведении.

– Куда же это нас занесло? – подумал вслух Таль.

Вопрос был хорош. Третий день они пробирались по бездорожью, не зная, правильно ли идут. Люди будто вымерли в здешних местах. Хорошо, хоть звери остались, обеспечивая им стабильный источник питания. Да уж, удружил лодочник, Харон блинов. Если б выяснилось, что этот нехороший человек завез их на тот свет, Ларгет бы ничуть не удивился.

– Куда бы ни занесло, хоть какое-то человеческое строение, – бодрым голосом сказал Бол. – Надоели уже пустоши эти. Общения хочу!

Воин хмыкнул. Он этого общения насмотрелся уже в жизни. Люди отчего-то предпочитают встречать незнакомцев не хлебом да солью, а чем-то острым и железным. И если даже тупым и деревянным, то почему-то исключительно по голове.

– Может, маг какой? – с надеждой спросил неведомо у кого Таль. Лодочник лепетал что-то о маге, обретающемся в этих местах, которого боялся даже сам «Петушиный час». Да и сам лодочник, прямо скажем, боялся не меньше, что было списано на присущие этой профессии суеверия.

– Вестимо, маг, – солидно кивнул Боресвет. – Кому же еще, в натуре, в башку тупую придет башню строить? Да еще жить в ней вдобавок.

Гоблин молчаливо согласился. Он вообще не очень любил разговаривать, вдобавок тяготился отсутствием пива и драки. На башню он косился опасливо, магов зеленокожие побаивались и недолюбливали.

– Вот он нас обратно и отправит, – обрадовался Бол.

– Если чисто в лягушек не превратит, – хмыкнул Боресвет. Отношение к магам у него в чем-то совпадало с тем, которое не высказал гоблин. Собственно, из этой братии он одного Ларгета и уважал, считая его отчего-то волхвом, а не магом.

Лани на этот счет своего мнения не имела. Ассисяи ей не нравились, а магов не любили ассисяи, но это еще ничего не доказывало. Посмотреть на настоящих магов, конечно, донельзя интересно, только не будет ли излишнего любопытства к ее девичьим прелестям, в том числе и к драконьей крови? Но, разумеется, эти необоснованные опасения не могли перевесить ее здорового любопытства. В этом мире его вообще ничто не могло перевесить.

– Идти по-любому придется, – резюмировал Таль. – Сама она к нам не двинется.

– А вдруг? – загорелся Бол. – Такое бывало, я слышал.

– Оставайся и жди, – отрезал Ларгет. – А мы пойдем и посмотрим.

Угроза была зряшной. Это чтобы Бол остался, который более двух минут на месте усидеть не может, если не в клетке находится? Да скорее солнце ночью взойдет!

– Могучий шамана живет в башне сей, – сказал гоблин, решив, что и так молчал слишком долго. – Не добро есть шаману крутого гневить.

– Понял? – спросил Таль у Бола. – Так что не высовывайся со своими приколами. И руки помой на всякий случай – надо же их хоть когда-то мыть?

– Вот сейчас все брошу и пойду ручей искать, – возмутился Бол. – Перебьется, маги должны быть выше условностей.

– А если не перебьется? – поинтересовалась Лани.

– Сами перебьем, – отважно схохмил Бол.

– Смотри, в болоте тебе квакать, – хмыкнул Таль.

Бол насупился, но ничего не сказал. Впрочем, и руки мыть не пошел – во-первых, из принципа, а во-вторых, ему было лениво. Тем более ручья все равно не было.

Им не дали пройти и ста ярдов по направлению к башне. Невесть откуда полезли вдруг воины с луками в зеленых плащах. Гоблин и Боресвет схватились за оружие, Таль поднял руки, готовый произнести заклинание. Впрочем, он тут же понял, что незнакомцы на них нападать не собираются. Иначе просто всех бы перестреляли из луков, прежде чем они хоть что-то бы поняли. Нет, каковы бы намерения у воинов ни были, убивать их они не хотели.

– Кто вы такие? – сурово спросил один из нападавших, очевидно, командир.

Только тут Таль обратил внимание на острые уши, людям вовсе не свойственные.

– Эльфы! – восхищенно выдохнул Бол. В его глазах зажглось неистребимое любопытство, казалось, он вот-вот полезет к ним в рот считать зубы. А может, и еще чего сосчитать захочет, Бол никогда не знал чувства меры.

– Ложь! – объявил предводитель эльфов. – На эльфов вы совсем не похожи. Отвечайте без утайки, для чего вы двигались в замок некроманта?

– Так там чё, некромант, в натуре, прописан? – удивился Боресвет. – Не, ну мы тут реально попали. Говорили, волхв, волхв…То есть как бы маг, в натуре.

– Мы в самом деле думали, что там живет маг, – перевел Таль с гардарикского.

– Порвать, как Бобик грелка, – вставил гоблин, злобно оскалившись, и непонятно было, имеет ли он в виду некроманта или просто эльфов не любит.

– Вроде бы не врут, – с сомнением сказал другой эльф, постарше. То есть это Ларгет решил, что постарше, на самом деле все они выглядели не старше его самого. Только разве что глаза у них были немолодые, разучившиеся радоваться жизни.

Лани во все глаза глядела на эльфов. Столько сказок ведь слышала про них! Надо же, все сбывается, даже вот эльфы – и те сбылись. Красивые, несмотря на уши странного вида. Хотя, говорят, знахари это лечат. А острые уши все-таки лучше, чем отсутствие ушей.

– А вот скажите… – влез сгорающий от любопытства Бол, но Таль его тут же перебил, чтобы не спросил лишнего. Настолько лишнего, что их после этого превратят в отдаленное подобие ежей, у которых вместо игл – белооперенные стрелы.

– Нас что, в Саро завезли? Встречу лодочника – убью!

– Стали бы мы в Саро некроманта терпеть, – с долей презрения бросил эльф-начальник. Хотя, возможно, и не начальник вовсе, а командир. – Разумеется, это Ледания. Но некромант ведет войну против нашего королевства.

Вот тут Ларгет округлил глаза. Надо же, всего один маг, пусть даже и некромант, ведет войну против целого королевства. Неслабого, кстати, королевства.

– Делать-то что с вами? – как-то вполне по-человечески, вздохнул командир. – Убивать вроде не за что и отпустить нельзя. Не должен Тубарих знать, что мы атаковать собираемся. Узнает – шансов совсем не останется.

– Дождемся Тиллатаэли, – предложил второй эльф, обладающий, по-видимому, определенным весом. – Она дала знать, что уже на подходе. Пусть сама и решает.

– Это выход, – согласился командир-начальник и что-то добавил по-эльфийски. – А с этим отродьем, гоблином то есть, что делать?

– Моя тебя сам делай. – Гоблин демонстративно оскалил клыки и помахал в воздухе ятаганом. – Смерть остроухим мердяям!

– Заткнись, плесень зеленая, – холодно бросил эльф и что-то добавил на своем языке. Должно быть грязно выругался, судя по выражению лица.

– Тоже оставим, – спокойно сказал его товарищ. – Гоблины некромантов ненавидят еще больше, чем нас. У нас сейчас общий враг – стоит ли сводить старые счеты? Ты, гоблин, не хочешь ли с некромантом сразиться?

– Моя его на тряпки разорвать, – прорычал зеленокожий. Гоблинам только дай повод, любого на тряпки разорвут и разбираться не станут, некромант он там или кто. Простой, душевный народ – что с него взять?

– Вот и славно, – резюмировал эльф. – Нам лишний ятаган в зеленых руках не помешает. А остальные как? Нет, если вы боитесь, никто вас неволить не будет.

– За дело благое, в натуре, лепо на бой выйти, – степенно ответил воин. – Ворогов злых, аки воронов черных, чисто по степи разметать… Хотя какая здесь степь, в натуре?

– А зомби, скелетов и прочей нечисти не испугаетесь? – продолжал брать на «слабо» хитрый эльф. – Некромант армию себе создал отнюдь не живую.

– Негоже, в натуре, умертвий чародейских бояться, – гордо ответил Боресвет.

Таль в его словах усомнился, зомби он никогда не видел, но страшные сказки еще не забыл. Лани, кажется, тоже желания разглядывать жуткую нечисть не выказывала. Страшится до поросячьего визга, но виду не подает, характер показывает. Одному Болу не страшно, а интересно: вон как глазенки загорелись, на живых зомби посмотреть, чтобы потом в школе хвастаться. Хотя какие они, к блину, живые, зомби-то?

– Молодежь-то вряд ли что умеет, – с сомнением произнес командир.

– Ну… – Таль замялся, можно, конечно, промолчать и от боя уклониться, но как же гордость? Да еще у Лани на глазах – нет, придется опять лезть на рожон. – Я из лука неплохо стреляю. Лишним-то точно не буду.

– Из лука? – Эльф презрительно засмеялся. – Ну-ка, покажи свое оружие. Да из этого лука разве что в небо попасть можно. Если в землю поцелить.

Вот тут Таль обиделся. Нет, он, конечно, слышал, что лучше эльфов в мире стрелков не отыщешь, но чтобы вот так его опускали, даже не посмотрев, как он стреляет…

– Ну если уж вы так боитесь уступить в стрельбе человеку…

Эльфов это задело. Лица перекосились недовольными гримасами, глаза стали как льдинки зеленого цвета. Небось по несколько сотен лет каждому, а амбиции совсем детские.

– Хорошо, покажи, на что ты способен, – холодно сказал тот, что, возможно, помоложе.

Таль одним движением наложил на лук тетиву. На эльфов он не смотрел, но буквально кожей чувствовал, что те переглянулись. Откуда-то подошло еще с десяток эльфов и, как ни странно, эльфиек. Ларгет изо всех сил старался не смотреть на последних – отвлекает от стрельбы, а вдобавок рядом Лани. Странная девушка эта Лани, отчего-то ей не нравится, когда он заглядывается на других женщин. Вслух, правда, ничего не говорит, но в глазах что-то такое мелькает, будто в мишень ножом целит. Нет, сейчас явно не лучшее время для эротических фантазий. Успеется еще, когда стрелять не надо будет… и Лани начто-нибудь отвлечется. Говорят, эльфийки страшно красивые…

Таль наложил стрелу на тетиву. Кто-то из эльфов установил чисто эльфийскую мишень на чисто эльфийской дистанции. Мишень представляла собой кружевной платок, наверняка вдобавок надушенный, а дистанция была никак не менее двухсот пятидесяти ярдов.

Ларгет одним движением натянул тетиву и сделал выстрел. Платок сдуло, только не ветром, а стрелой. Мастерство не пропьешь, самодовольно подумал Таль, жалея немного, что выпить и в самом деле нечего. Запасы пива, захваченные из Бельгарда предусмотрительным Боресветом, давно иссякли, а пополнить их было негде. Да и здесь вряд ли получится, всем известно, что эльфы пива не пьют. Даже хорошего.

– Неплохой выстрел… для человека, – неохотно признал командир.

– Перенесите мишень дальше, – предложил Таль. Его, что называется, понесло, какой-то кураж заставлял продолжать испытание. – И платок смените, этот мне не понравился.

Тот эльф, что ставил мишень, обиженно надулся. Наверное, он гордился своим платком. Или обижался за то, что этот теперь можно выкинуть в выгребную яму.

– Поставьте мишень, – приказал командир.

Что у эльфов на высоте, так это дисциплина. Никому даже в голову не пришло сказать: «Да пошел ты» или «Да ну его к блину». Тут же перетащили кол ярдов на сто и привязали новый платок. После чего с интересом принялись пялиться на Ларгета.

Таль и на этот раз не стал долго целиться. Кураж он уже поймал, мишень чувствовал бы даже с закрытыми глазами. Выстрел, легкий посвист стрелы, и платок сбит.

– Интересно, нет ли в тебе эльфийской крови? – задумчиво осведомился командир. – Что хочешь говори, а люди так стрелять не умеют. Просто не дано им, и все тут.

– Ну уж нет, – возмутился Таль. – Эльфов в роду отродясь не было. Вот кровь Титанов, да, от них корни свои и ведем.

– Старшая кровь? – Вот теперь эльфа проняло, и проняло всерьез. – Ну тогда чему же тут удивляться. Ты еще и не на то способен. Приветствуем потомка Титанов, братья!

Восторженный рев заставил подняться с земли стаю ворон. Недовольно каркая, птицы взвились в воздух, кружа над головами. Ларгет даже испугался, что вопли эльфов услышат в замке, но остроухих, похоже, это нисколько не волновало.

А дальше последовало то, что уже однажды случилось в корчме «У стрелка». У эльфов словно крыша по новой съехала – все наперегонки рванулись поздравить Ларгета, пожать руку и похлопать по плечу. Эльфийки так и вовсе в губы порывались засосать и потрогать за особо интимные места. Дивный народ эти эльфы! Таль украдкой оглянулся на Лани – где уж там, нипочем не отвернется, и глаза зеленые от ревности. Впрочем, они у нее редко другого цвета бывают. Фактически все время зеленые.

– Такой лучник нам не помешает, – торжественно объявил командир.

– Он еще и маг вдобавок, – объявил Бол, радуясь, что получил возможность вставить хоть слово.

Ларгет украдкой показал ему кулак. Потом подумал, что товарищ ему достался немного туповатый, и отделил от кулака средний палец. Если уж и это не дойдет, придется менять товарища. На что-нибудь полезное – например, на пиво.

– Что здесь происходит?

Голос-то какой командный и резкий. Таль повернулся, чтобы взглянуть на его обладателя. Точнее, обладательницу, эльф с такими вот формами мужчиной по-любому быть не может. Потому что это против законов природы.

– Тиллатаэль! Ну наконец-то! Мы уже заждались! – В голосе командира звучали нотки облегчения. Как у человека, точнее, эльфа, которому нечаянно удалось сбросить с плеч обузу принимать решение за остальных.

За спиной прекрасной эльфийки (а видел ли кто уродливую эльфийку?) возвышался громила варвар с топором в руке. Далее находился непонятного вида человек, а рядом с ним… Мастер Лур! Таль потряс головой, отгоняя мираж. Исчезать Учитель не пожелал.

– Учитель! – радостно завизжал Бол и бросился обниматься.

Самое меньшее месяц на кухне за такое проявление чувств, мрачно подумал Ларгет. А то еще и прилюдная порка. Плюс за то, что накосячили с порталом. Плюс за то, что задержались в дороге. Плюс… А может, проще из лука застрелиться?

– Вот вы где, сорванцы. – Голос Учителя совсем не был суровым. Наоборот, мягким, доброжелательным и… растроганным, что ли. – Ох и задали вы мне работы!

– Простите нас, Учитель!

Вот что у Бола хорошо получается, так это вымаливать прощение. Ну где, скажите на милость, найдешь такое каменное сердце, чтобы устояло против подобного невинно-виноватого голоса?

– Там посмотрим.

Да что там смотреть, уже простил, по всему видно. Знать, развлекла Учителя погоня за двумя сумасбродными учениками. Или у него что с эльфийкой этой завязалось? По всему видно, Мастер зря времени не терял.

– Мастер Лур, маг. – Эльфийка взяла инициативу в свои руки. – Нанок, воин из Кассарада. Эрл, оборотень.

Последнее имя вызвало громкий вздох изумления. Надо же, оборотней не видели. Правда, Таль и сам пока ни одного не наблюдал, но пока этот самый Эрл в человеческом обличье, смотреть-то особенно не на что. Зато у Бола виноватое выражение лица как корова языком слизнула. Вон как глазенки-то разгорелись! Как есть опять какую шкоду задумал.

– Но вам-то пистон в задницу по-любому обеспечен, – сказал Мастер Лур, нимало не впечатленный титулами своих спутников.

Ой… когда Учитель начинает говорить языком уличных мальчишек, то либо обещанный пистон будет тот еще, либо вообще обойдется без оного. Тут уж одно из двух, причем второй вариант малость предпочтительней. Раз этак в сорок – пятьдесят.

– А мы что? Мы ничего. – Бол стал самой невинностью, только глазенки хитрые подозрительно так блестят. Таль и сам бы ему поверил, если б знал чуть хуже.

– Они ни в чем не виноваты, – решительно бросилась на защиту Лани. Похоже, слова насчет пистона в задницу ее изрядно впечатлили. Интересно, с чего бы это?

– Разберемся, – дипломатично отмазался от спора Учитель. – Кстати, с чего бы такая красивая девушка становится грудью на защиту двух лоботрясов?

И взгляд перевел на грудь. Ай-ай-ай, а еще называется, Учитель! Совсем, блин, одичал в этих странствиях. Вон Лани сразу смутилась и даже покраснела. Хотя, если уж быть совсем честным, посмотреть-то есть на что. Без дураков, есть. Да и с ними – тоже найдется, на что.

– Тиллатаэль, а это кто?

Спасибо остроухим, отвлекли внимание от щекотливой темы. Все так дружно обернулись выяснить, кто же там еще есть, что о Лани и Тале забыли. Вроде ничего необычного, все те же эльфы в количестве штук примерно двадцати, только почему-то в голубых плащах.

– Леарни, – коротко бросила девушка эльфийской наружности. Будто это что-то объясняло. Таль, например, понятия не имел ни о каких леарни. Но эльфы, видать, о чем-то подобном слышали, вон как сразу посерьезнели. Э, да и руки к оружию потянулись. Интересно, чем леарни эти самые им так насолили?

– Отверженные, – прошипел командир.

А, вон оно как, оказывается, леарни – это отверженные. Изгои то есть. Ну тогда понятно, кому они, к блину, нужны, изгои-то?

– Голубые эльфы, – добавил его, видимо, помощник.

А это еще понятнее. Голубых никто не любит, даже эльфы. Вон они какого рода изгои-то, а так по виду и не скажешь. Нет, кто как, а он, Ларгет, спиной к ним нипочем не повернется.

– Они пойдут с нами.

Это опять эльфийка. А голос-то каков, что твой камень. Да куда там камню, чисто сталь семиградская.

– По какому праву?

Да что же у них у всех голоса так окаменели? Того и гляди, мечи похватают и драться начнут. Дивный, блин, народ – эльфы.

– Совет в моем лице дает им шанс искупить свою вину.

Нет, ну сейчас точно что-то будет. Как Боресвет говаривал, «щас прольется чья-то кровь». Вон как эльф побагровел, пальцы гарду меча теребят. А эльфийка, наоборот, спокойна и хладнокровна, руки сложила, противника взглядом опускает до уровня человека. Зато громила рядом, по виду вылитый варвар, как их в комиксах рисуют, напрягся отчего-то. Глаза как у пьяного быка, руки будто из топора масло выжать собираются.

– Ой, Хозяин, не дави так, больно же, блин!

А вот тут уже и сам Ларгет глаза выпучил, как рыба-сомнамбула. Блин проклятый, да это же топор разговаривает! Одно из двух: либо жизнь куда удивительнее сказок, либо у него, Таля, крышу снесло напрочь и окончательно. И неизвестно еще, что лучше, последнего рассудка лишиться или жить в мире, где любой топор у тебя может «как дела?» спросить.

– Заткнись, Беодла ради! – попросил варвар. – Хватит людей и прочих эльфов шокировать. Они же сейчас все дружно враз дуба дадут. Ты что, не знаешь, что у этих цивилизованных психика донельзя неустойчива?

– Только не говори мне, будто знаешь, что такое психика, – сварливо отозвался топор.

Варвар на этот наезд ничего не ответил – видно, и в самом деле не знал. Топор его тоже предпочел заткнуться, к явному неудовольствию Бола. Нет, ну вы только посмотрите, этот тип с неустойчивой психикой явно вознамерился поболтать за жизнь с топором!

– Мы не пойдем в бой рядом с леарни!

Нет, этих эльфов точно надо держать на цепях и в клетках. Чтобы на людей не бросались. Или, там, на других эльфов. Вон как рожа покраснела, кулаки сжались. Но эльфийку так просто не пробьешь.

– По закону у них есть право искупить вину. И не тебе спорить с законом, Лониэль.

Ага, этого командира Лониэль зовут. Как бы еще это имечко запомнить…

– Кончай базар. – Это уже Боресвет не выдержал. – Мы некромансера мочить будем или как? Если облом, так, в натуре, и скажите, и нечего пургу гнать.

– Будем, будем, – успокаивающе сообщила Тиллатаэль.

– Где вы шлялись, бездельники? – Мастер Лур вспомнил, что он все-таки Учитель, а не конь в пальто. Пусть даже вороной масти.

– Да мы так… маленько.

Бол оправдаться завсегда сумеет. Главное, ему не мешать. Если Творец какой талант дал человеку – грех не использовать.

– Ладно, потом расскажете. В бой чтобы не совались – я доступно объясняю?

– Конечно, Учитель, как можно?

Нет, ну как только земля таких подхалимов носит? Он, Таль, со стыда бы помер. А если б не помер, глотку бы себе перерезал, чтобы не мучиться. А Болу хоть бы что, даже не покраснел.

– Я дал слово эльфам. – Ларгет нашел в себе силы выдержать укоризненный взгляд Учителя. – Я обязан идти.

– Я освобождаю тебя от данного слова.

– Даже эльф, которому оно было дано, не сможет меня освободить. – Ой, что сейчас будет! Всю жизнь на кухне работать придется. Еще никто и никогда не смел Учителю перечить. Тем более таким вызывающим тоном. Ох, помоги Творец сирым и убогим, которым на кухне всю жизнь вкалывать…

– Я смотрю, ты изрядно вырос за последнее время. – И небо на землю не рухнуло! Ведь в голосе его – не гнев, не досада даже, а… гордость, что ли. Как есть гордость! – В подмастерья тебе еще, может, и рано, подучись сначала, но старшим учеником – хоть сейчас готов. Если уж ты понял, что такое ответственность.

Мастер Лур отошел, оставив Таля в полной растерянности. Зато Бол мигом сориентировался:

– За тобой магарыч, старший ученик! Раз уж ты знаешь, что такое ответственность, уж изволь проставиться. Потом и мне, может быть, расскажешь, что это за штука такая…

– Тебя можно поздравить? – Это Лани.

Глаза-то как горят, будто на икону Творца смотрит. Положительно, этот невменяемый мир окончательно тронулся.

– Только после битвы, – выкрутился Ларгет. Ну где он им сейчас магарычи искать будет? А у некроманта в подвалах наверняка что-нибудь да заныкано. После битвы не грех и пошарить будет. Если не убьют раньше. А если убьют, то никаких магарычей эти халявщики от него не дождутся.

– Ты, малыш, вообще, кто?

Это уже варвар знакомиться пришел. Как-то это подозрительно, что он не к Лани подвалил, а к нему, Ларгету. Можно даже сказать, наводит на размышления. А, за ним же эльфийка эта, Тиллатаэль, следит, как за фараданским шпионом. Просто глаз не спускает. Где уж ему с другими заигрывать, бедолаге, чуть что – и без глаз останешься. Если еще очень повезет…

– Я – маг, – ответил Таль гордо. – Только совсем еще молодой. Зато умный.

Ему сильно не понравилось, как смотрит на этого варвара Лани. Оценивающе смотрит, будто с ним, Ларгетом, сравнивает. Правда, варвар этого пока не замечает.

– Меня Нанок звать. – Варвар протянул ему широкую, как лопата, ладонь. Которая на ощупь оказалась такой же твердой, как упомянутая лопата.

– А меня – Томагавка, – писклявым голосом сообщил топор, которого никто ни о чем в общем-то и не спрашивал. – Приятно устаканиться.

– Познакомиться, – поправила Лани. – А вот я – Лани.

– Очень приятно, – смущенно пробормотал Нанок, одним глазом косясь на Тиллатаэль.

Никаких шансов, что она этот диалог проглядела. Бедняга варвар. Нет, ну эта-то подруга куда лезет? Просто вот так взяла и подставила человека ни за что.

– Я – Ларгет, – сообщил Таль. – Ученик Мастера Лура.

– Слушай, а он и правда маг? – Варвар украдкой бросил взгляд на Учителя. – Мы столько дней вместе шлепаем, а он ни разу даже не колданул. Может, врет?

– Один из самых крутых магов, – подтвердил Ларгет.

– А вы, вообще, откуда?

Нет, ну подруга сейчас точно на неприятности нарвется. Нельзя же вот так, внаглую, игнорировать его, Таля.

– С Кассарадских гор, – охотно откликнулся варвар. – Там у нас…

А сейчас и Нанок ни за что получит. Вон эльфийка его с суровым видом к ним направляется. Решила, видимо, не оставлять в руках юной вертихвостки. Правильное решение, надо сказать, и донельзя своевременное.

– Милый, давай пройдемся, нам надо серьезно поговорить. – И такой предупреждающий взгляд на Лани. Дескать, не суйся, место занято. Та, кстати, выдержала достойно: поджатые губки, пожатие плеч и взгляд – да больно надо.

Мастер Лур, похоже, читал эльфам лекцию о вреде магии для эльфийского здоровья. Те яростно спорили, но в споре Учитель любого за пояс заткнет. А особо настырных – и ниже, это уж ему как два пальца в кабаке. Бол о чем-то беседовал с Боресветом: то ли расспрашивал о его неудавшейся жизни, то ли про свою что-то врал. Зная Бола, можно быть уверенным, что второй вариант выглядел куда более правдоподобным. Оборотень что-то рассказывал толпе эльфиек, которых походя умудрился собрать вокруг себя. Таль немного ему позавидовал. Дал ведь Творец талант человеку, или кто он там. Одну из них точно соблазнит. А может, и больше. Если, конечно, жив останется в предстоящем бою.

– Думаешь о сражении?

Похоже, девушка просто нервничает и не хочет оставаться одна. Он тоже слегка беспокоится, все-таки некроманта выносить идут, а не пиво пить. Хотя для храбрости чуть-чуть не мешало бы.

– Тебя это тоже беспокоит?

– Ага. Мои ножи против зомби вряд ли помогут. Второй раз мертвецов не так уж легко убить. Ума не приложу, какой толк от меня будет в бою.

– Ну были бы ножи, а мишень всегда найдется, – легкомысленно отмахнулся Таль. – Впрочем, и от моих стрел проку не больше. Надо будет у эльфов попросить тул-другой, я слышал, от их стрел нежить сама дохнет.

Он на время покинул Лани и подошел к Лониэлю. Тот, уже оправившийся от присутствия леарни в их армии, к просьбе Таля отнесся с пониманием. Мигом выделил ровно два тула с эльфийскими стрелами. Таль повесил их на спину и почувствовал себя вьючным ослом. Тяжело, блин, таскать такую ношу. Хоть и своя, а все равно тяжело.

Часть эльфиек оставили в покое оборотня и теперь увивались вокруг гоблина. Ларгет непонимающе покачал головой. Ладно Лани, еще можно понять, когда она вот это зеленое сексуальным называет. Но эльфийки-то, утонченные, изысканные, понимающие жизнь… или в этой самой жизни им только гоблина и не хватает?

Бол оставил изрядно замороченного Боресвета и подошел к Ларгету.

– О, я смотрю, ты тут стрелами на халяву разжился?

– Хочешь отжучить половину? – осведомился Таль злобно.

– Мне это без надобности, – гордо ответил Бол. – Я, видишь ли, маг, а не лучник.

Ларгет заскрежетал зубами. Маг он, видите ли. А вот как пинка сейчас отвешу, мигом левитировать научится. Впрочем, ну его. Все равно к битве его не допустят. Стреляет он плохо, а в качестве мага у него этой… ответственности не хватает. Впрочем, рассказывать в школе о своих подвигах ему это вряд ли помешает.

– Учитель, – позвал Таль. – Можно вас спросить?

– Да, Ларгет, конечно. – Тот оторвался от кучки эльфов.

– Учитель, это Лани. Она драконьей крови. Есть ли возможность взять ее в школу?

Лани напряглась и застыла деревянной статуей в ожидании ответа.

– Драконьей крови? Девочка? Уникальный случай. Девушек мы, правда, в школу не берем, но в виде исключения и под твою ответственность… почему бы и нет?

Лани просияла. Видно было, что она хотела бы завизжать от радости и броситься на шею Ларгету, но присутствие Учителя ее останавливало. Да, хорошо иметь эту самую ответственность, если под нее можно определить девушку в школу.

– Внимание! – подбежал еще один эльф с луком в руках. Тетива, что характерно, была уже наложена. Таль насторожился. – Похоже, нас атакуют. Всем занять позиции!

– Плохо, – покачала головой Тиллатаэль. – Теперь они будут готовы к обороне.

– Пока что об обороне надо подумать нам, – возразил варвар.

Атака началась буквально через несколько минут. Огромная толпа скелетов с ржавыми мечами в руках нахлынула на боевые порядки эльфов. Стрелы на них никакого воздействия не оказывали, пришлось схватиться врукопашную. К удивлению Таля, Учитель дрался исключительно мечом, не прибегая к чарам. Руководил нападавшими неживой всадник на неживом же коне. Правда, на скелета он не очень походил. Зомби, быть может? Зомби Ларгет еще ни разу не видел. Для пробы он послал в странного всадника две стрелы. Обе вспыхнули и сгорели, не долетев до него.

– Лич! – пробурчал Учитель. – Мертвый колдун. Ох, несладко нам придется!

Лич взмахнул рукой, и дюжина волкообразных тварей с пастью как у средних размеров дракона возникла у его ног. И ладно бы просто возникли, мгновенно бросились в атаку. Таль ловко подстрелил одну из них, остальных столь же легко подстрелили эльфы. Орда скелетов мало-помалу рассеивалась на составляющие кости. Дрались они не особо грамотно – видно, мертвым это дело неинтересно.

Лич воздел руки к пасмурному небу и произнес заклинание. Вот тут Учитель мгновенно отбросил меч и что-то прочитал в ответ, сопровождая чары магическими пассами. И все равно на секунду запоздал, серое полотнище, вылетев из рук лича, рассекло пополам добрый десяток эльфов, прежде чем наткнулось на хрустальный щит. Лич обратил внимание на мага. Теперь его заклинания были нацелены на Мастера Лура. Тот тоже оставил в покое несчастных избиваемых скелетов и сосредоточил усилия на одном-единственном противнике. Ветвистые молнии били в обе стороны, иногда зацепляя эльфов и скелетов. Подоспели и зомби, они медленно приближались, утыканные эльфийскими стрелами. Несколько эльфов тоже колдовали что-то свое, часть зомби рассыпались в прах. Подошли, ковыляя, несколько оживших деревьев, вступив в схватку со скелетами.

Таль попытался еще раз достать лича стрелами, и опять ничего не вышло. Не действовали на него и щедро рассыпаемые эльфами заклинания. А вот чар Учителя лич старательно избегал, чувствуя, видимо, в них для себя немалую опасность.

Таль отложил лук и поднял руки для заклинания. Его любимое – «Стрелка». Защиты от чар первого уровня фактически нет – «Стрелка» достигла цели, заставив мертвого колдуна пошатнуться. И он ответил персонально Ларгету, послав в него копье из тьмы. Таль едва успел увернуться, чары смели двух стоящих за его спиной эльфов.

Бол тоже выпустил «стрелку», но она не достигла цели.

Волна огня прокатилась от лича к боевым порядкам эльфов, но погасла, не дойдя десятка шагов до первых рядов. Несколько зомби-великанов успешно расправлялись с живыми деревьями, неся, впрочем, ощутимые потери. Странного вида гигантские змеи скользили по земле и плевались огнем. Эльфы дрогнули и откатились назад, теперь Учитель, Таль и бродяга варвар оказались в первом ряду.

Впрочем, растерянность эльфов продлилась недолго. Повинуясь командам Тиллатаэли, они успешно расстреляли из луков двух огнеплюйных тварей, которые от такого облома принялись корчиться на земле. Гоблин и Боресвет успешно добивали скелетов, зато мертвые великаны расправились-таки с последними деревьями и атаковали эльфов. Стрелы не то чтобы совсем не причиняли им вреда, однако великаны продолжали сражаться. Движения их, правда, замедлялись, и тем не менее они представляли собой грозную силу.

С правого фланга выметнулись полсотни всадников. Ни сами они, ни их скакуны живыми опять же не были. Эльфийские чародеи отреагировали мгновенно – из земли вывернулись странного вида растения, мигом спеленавшие всю кавалерию. Этих стрелы доставали отлично – буквально через несколько минут от отряда не осталось и следа.

Лич и маг продолжали состязаться в искусстве магии. Ни один, ни другой не могли одержать верх. Огненные шары и серые лезвия осыпались с тихим треском, не причиняя вреда ни одному ни другому. Таль отвлекся от мертвого колдуна, вступив врукопашную с тварями-двумечниками. Поскольку мечом он владел не так чтобы очень, приходилось прикладывать все усилия, чтобы просто остаться в живых.

Выручил варвар. Его секира со свистом обрушилась на противников, повергая одного за другим. Нанок, казалось, даже не уворачивался от ответных ударов, но каждый раз получалось, что его не было в том месте, куда наносился очередной удар противника.

За спиной варвара Таль отдышался и пришел в себя. Настолько, что тут же опробовал на тварях эльфийские стрелы. Что, впрочем, никакого вреда им не принесло. Возможно, если б он целил по глазам, проку было бы куда больше, но вот беда – все до единой твари глаз не имели напрочь. С досады Ларгет выстрелил обычной стрелой, и тварь тут же превратилась в прах и облако рыжеватого дыма, от которого варвар шарахнулся как от чумы. Приободрившись, Таль открыл прицельную стрельбу. Выяснилось, правда, что не каждая стрела становилась для тварей смертельной, но Ларгет достаточно быстро вычислил их уязвимые места и теперь производил на пару с варваром настоящее опустошение в рядах противника.

– Молодец, парень, – похвалил его Нанок. – Вдвоем мы их всех сделаем.

– Все равно лучшее оружие – это секира, – заявил топор.

– Не отвлекайся, – приказал варвар. – Вон еще недобитков сколько, а ты болтаешь.

– Как скажешь, Хозяин, – скорбно вздохнул топор, лишая головы одного из недобитков.

Боресвет и гоблин успешно противостояли великанам-зомби. Ловкие и увертливые, они исполняли какой-то дикий танец вокруг неповоротливых гигантов, то и дело задевая их мечами. Двое великанов уже валялись на земле, поверженные воинственной парочкой.

Таль перевел взгляд на Учителя и понял, что дела его плохи. Плащ прожжен в двух местах, левая рука еле двигается. Очевидно, пропустил какое-то заклинание, не успев должным образом парировать. Оставив Наноку немногочисленных тварей, Ларгет поспешил на помощь.

Как раз вовремя – вихрь серой пыли закружился вокруг мага. Не раздумывая, Таль бросил заклинание защиты – то самое, из сна. Других он просто не знал.

Визуально защиты видно не было. Но серый вихрь, коснувшись поставленной Ларгетом невидимой стены, рассыпался на дюжину пыльных смерчиков, которые спустя пару мгновений исчезли вовсе.

– Как ты это сделал? – Удивление Учителя было столь велико, что он на миг забыл даже про лича. Тот, правда, тут же о себе напомнил черной молнией, рассыпавшейся искрами на границе защиты.

– Не знаю, – ответил Таль сквозь зубы.

Пот градом катился по его лицу, еще миг – и он просто не в силах будет держать чары. Линия, надо искать магическую линию! Он осмотрел окрестности особым зрением и тут же увидел ее. Да не одну – штуки три, две зеленые, одна оранжевая. Возможно, были и еще, но Таль посчитал свой поиск законченным. Потянувшись, он зачерпнул энергии и установил постоянную подпитку.

– Это же заклинание восьмого уровня. – Маг никак не мог прийти в себя. – А то и девятого, не могу с ходу оценить. Но уж никак не первого, ученик!

Он отвлекся от дискуссии, проверив лича на прочность камнепадом. Тот стоически выдержал нападение, точнее – падение булыжников. Ни один камень лича не задел. Таль выпустил «стрелку», метясь на этот раз в коня. И добился успеха, всадник совершенно забыл прикрыть скакуна. Удар отбросил коня в сторону, и лич не удержался в седле. Хотя он и не был живым, падение оглушило и дезориентировало его. Чем тут же воспользовался Мастер Лур. Быстро прочитанное заклинание, сопровождаемое сложными пассами (было видно, что движения причиняют ему страшную боль) – и ревущее пламя погребло под собой лича. Тот, правда, оказался парнем крепким, сумел подняться, пылая, как костер в канун Вальпургиевой ночи, – и попал под ослепительно-белую молнию, отбросившую его обратно в огонь. Возможно, он и это смог бы пережить, мертвым это проще, но Учитель не дал ему такой возможности. Новое заклинание, и от лича не осталось даже пепла.

– Силен покойник… был. – Учитель смахнул со лба капли пота и устало опустился на землю. Ковылявший мимо зомби наступил ему на ногу и пошел себе дальше.

– Эй, смотри, куда прешь! – возмутился маг.

Зомби обернулся и что-то промычал. Наверное, извинился.

– Ладно, иди уж, – махнул рукой Учитель.

Таль сел рядом с ним, закрыл глаза и представил в воображении золотой шар. Затем провел этим шаром по раненой руке мага. Это действие тут же отдалось болью в его собственной руке. Таль зашипел сквозь зубы, но продолжал двигать золотой шар, чувствуя, как утихает боль Учителя. Минут через пять он открыл глаза и встретил пристальный взгляд мага.

– А ты действительно вырос, ученик, – сказал тот. – Я не знаю, что и как ты делаешь, но оно работает. Кстати, та защита, что ты поставил, у тебя не хватало для нее энергии, и тем не менее она прекрасно действовала.

– Я черпал от линии, – пояснил Таль.

– Ты с ума сошел? – Мастер Лур вскочил с земли. – Мало того что ты умеешь видеть магические течения, чего мне, к примеру, не дано, так еще и работаешь с ними напрямую! Ты хоть знаешь, насколько это опасно? Даже Гроссмейстеры не рискуют играть с чистой энергией! Она может сжечь любого, даже самого сильного мага!

– У меня не было выхода. – Ларгет виновато опустил голову.

– Да, кровь Титанов – великая сила… Но не забывай об одном, мой мальчик, – за то, что мы получаем даром, платить приходится втрое дороже.

Бой подходил к концу. Лишенная предводителя, нежить вела себя на редкость бестолково, и последние безнадежные атаки опасности не представляли. Боресвет, гоблин и примкнувший к ним варвар лихо добивали последних двух великанов. Эльфы во главе с Тиллатаэль метко расстреливали разрозненных зомби. Бол сидел на камне и спокойно чистил сапоги. Выглянуло из-за облаков солнце, Ларгет зажмурился.

– Ты не ранен? – спросила Лани, подходя к нему. Солнечные лучи красиво запутались в ее длинных рыжих волосах. – Я видела, как ты дрался с некромантом. Красиво!

– Это был лич, девочка, – поправил Учитель. – Мертвый колдун.

К ним подошла Тиллатаэль, зеленая куртка была разорвана и испачкана кровью, но не похоже было, что эльфийка ранена. Таль тут же вспомнил, что эльфы слывут прекрасными целителями. Она посмотрела на них, улыбнулась.

– Самое трудное еще впереди. Некромант просто хотел проверить наши силы. Штурм его замка – вот настоящее испытание.

– Тогда пора к нему приступать. – Лицо мага казалось словно высеченным из камня. Он поднял невесть откуда взявшийся длинный посох из мореного дуба. – Пойдем, намотаем Тубариху кишки на голову.

Сказано было не слишком изящно, зато по делу. Тиллатаэль отдала команду, и отряды эльфов двинулись к цитадели некроманта.

(обратно)

Глава 5

Началось! Тубарих почувствовал близость угрозы. Эльфы, и много – не менее трех сотен. Может быть, и пять. Вот она, долгожданная атака. Все-таки решились остроухие, а куда им деваться, если подумать? Если хорошо подумать, как вот он, Тубарих, умеет. Эльфы обязательно должны атаковать – или тихо да мирно покинуть этот мир, отдав свою жизненную силу некроманту. Что ж, ему есть чем их встретить.

– Азиз! – позвал он. – Где ты, лич гнилой?

– Я здесь, Хозяин. – Один некромант, вполне мертвый, склонился в поклоне перед некромантом живым. Вообще-то именно живое должно кланяться смерти, но иной раз и исключение сделать не вредно. Для него, Тубариха, не вредно.

– Эльфы собираются для атаки. Я хочу, чтобы ты обратил их в прах. Возьми армию и атакуй их. Постарайся победить с небольшими потерями.

– Слушаюсь, Хозяин. Твои враги будут уничтожены.

Лич покинул его кабинет. Тубарих ухмыльнулся. Какой высокопарный слог, с ума рехнуться можно. Отчего это, интересно, покойники, если получают способность говорить, начинают трепаться, как герои древности или лизоблюды придворные?

Впрочем, мелочи это все. А вот он, Тубарих, может собой гордиться. Лича подъять – и какого лича! – не каждый некромант способен. Только очень мудрый и могущественный. Как он, Тубарих. Достаточно того, что для обряда положено самолично Черную Леди вызывать. А она смертным редко, как правило, является. Не чаще одного раза за всю жизнь. Правда, и не реже, уж в этом ее не обвинишь.

Некромант скривился, будто глотнул теплого и вдобавок разбавленного пива. Черная Леди выглядела совсем не так, как он ее себе представлял. Начнем с того, что ею оказался голый мужик. То есть напрочь голый, даже без кожи и мяса. Правда, со всеми соответствующими атрибутами голого мужика. Вдобавок в коротком черном плаще по пояс и с косой в руке. Отчего на леди он все равно походил слабо.

Тубарих покрутил головой. Вот это был шок, блин претемный! Там ведь еще и руку надо Черной Леди поцеловать, по церемонии. Целовать руку скелету голого мужика, тьфу! Ужас какой! Хорошо хоть, только руку. Он все же некромант, а не некрофил какой.

Зато теперь у него есть настоящий лич. Да не простой – Азиз собственной персоной. Не утративший ни капли своих магических знаний. Наполненный Силой смерти до предела. Который, вне всякого сомнения, сотрет в порошок сейчас отряд эльфов, ведь у остроухих нет и не может быть сильных чародеев. Только в лесу они на что-то способны, а здесь леса нет. Отдельные деревья имеют место присутствовать, но их даже рощей не назовешь.

Магические отголоски боя долетели до Тубариха и изрядно его встревожили. У эльфов откуда-то оказался чародей, причем человек, а не остроухий. Откуда они его взяли-то? Нет в Ледании магов, сильных во всяком случае. «Петушиный час» всех повывел, кто спрятаться не успел. Откуда же они его взяли и как он, Тубарих, не почувствовал его приближения? Ведь ни следа серьезной волшбы в последние месяцы не было!

Все это наводило на размышления, что эльфы куда лучше подготовились к атаке, чем он ожидал. Впрочем, Азиз и сам Мастер, так что посмотрим еще, кто из двух чародеев верх возьмет. А вот к обороне замка надо подготовиться на всякий случай. Не получилось бы, что он сделал ошибку, разделив армию на две части.

Некромант подошел к окну и стал наблюдать за битвой. В миг, когда уничтожили лича, он ощутил сильнейшую боль, лич-некромаг и его творец были тесно связаны между собой самой Черной Леди. Которая, шутки ради, иногда прикидывается мужиком.

Да, теперь штурм замка неизбежен. Враг оказался сильнее, чем он предполагал. На миг в голову некроманта закралась мысль о бегстве, но он ее тут же отбросил. Он, Тубарих, не испугается этих наглых остроухих. Пришли воевать – вам же хуже, долгоживущие. Ляжете все, напитав некроманта своей силой. Жаль, конечно, лича, столько сил было вложено. Отныне все заботы по обороне замка – на нем, на Тубарихе. Даже посоветоваться не с кем. Не с зомби же безмозглыми советоваться, они такое присоветовали бы, за всю жизнь не расхлебаешь. Хорошо, что говорить они не умеют.

С трудом придя в себя, он принялся отдавать приказы своим сателлитам. Да, враги выиграли первую схватку, но замок им не взять.

– Ничего себе цитадель, братаны, – присвистнул Боресвет, окидывая взглядом прибежище некроманта, оно же рассадник черной магии. – И как мы, в натуре, ее штурмовать будем, у нас ни таранов, ни приставных лестниц нет. Не говоря о катапультах.

– Все продумано, – успокоила его Тиллатаэль. – Они нам не понадобятся. Мы просто уберем для начала стену.

– Ну без стены децил попроще, – успокоился воин. Он уже был наслышан, что эльфы никогда не лгут. Как и правду отчего-то не говорят.

Воины выходили на условленные позиции, стараясь не находиться на виду. Маг оценивающе смотрел на цитадель, пытаясь вычислить ее уязвимые места. Нанок был так увлечен диалогом с топором, что о штурме, похоже, просто забыл. Бол осторожно заглядывал в рот всем встречным эльфам – наверное, пытался сосчитать зубы. Гоблин, сидя на земле, чесал спину. Вид у него был счастливый, будто с детства еще мечтал об этом, и вот сбылось наконец.

Таль медитировал. Линия линией, но запас энергии для мага лишним не бывает. Мало ли что где случиться может. Лучше ко всему быть готовым.

– Проломы делаем в северной и западной стене, – объясняла Тиллатаэль диспозицию. – Основные силы стоят у восточной и южной, отвлекая противника. В проломы идут сильнейшие воины и удерживают их до подхода отрядов с восточной и южной стены. После чего движутся навстречу друг другу, на соединение.

– Небольшие отряды могут и не удержать проломы, – покачал головой Боресвет. – Почему бы не бросить сразу основные силы?

– Потому что они будут слишком хорошей мишенью. Некромант ослабит защиту обеих стен, если увидит, что их никто не собирается атаковать. Поверьте, мы хорошо изучили характер и поведение Тубариха.

– Ну, вам, эльфам, виднее, – не стал спорить Боресвет. – У вас вон и уши трубочкой. Правда, леший?

– Моя гоблина, – беззлобно ответил зеленокожий. – Когда же твоя запомнить, го-бли-на!

– Да это небось одно и то же, – отмахнулся воин.

Таль вышел из транса. Лани сидела рядом, нервно перебирая ножи.

– Тебя что-то волнует? – спросил Ларгет.

– Да, – честно созналась она. – Этот бой… ты никогда не задумывался, что нас в любой момент могут просто взять и убить? Навсегда!

– Ну и что? Никто не живет вечно. Даже эльфы. Вон сколько их сегодня уже погибло. Я просто надеюсь, что наш срок еще не пришел.

– Ты так веришь в судьбу?

– Надеюсь, и она в меня тоже верит, – сознался Таль.

К ним подошел варвар со своим топором. У последнего был весьма капризный и недовольный вид. Нанок присел рядом с Ларгетом и сказал:

– Слушай, парень, а разве маги умеют стрелять из лука? Я как-то полагал, что им это совсем не нужно. Меч – понятно, а лук-то зачем?

– Ну если уж у меня получается, не отказываться же от оружия. К тому же я пока не маг, а только ученик. Способный, правда. А что это у тебя топор загрустил?

– Я – секира, – недовольно поправила Томагавка.

– Да она, Беодл ее забери, совсем с катушек съехала! – возмутился варвар. – Говорит, почему это у мечей ножны есть, а я на петле болтаюсь, как висельник какой. Вынь, говорит, ножны да положь куда-нибудь. А ее в ножны попробуй засунь!

– Все равно несправедливо, – заявила секира. – Я, понимаешь, буду открыта всем стихиям, в том числе и вредным для здоровья дождям, а эти мечи в тепле и уюте! От дождей, между прочим, можно и ржавчиной заболеть на раз!

– Ничего, вылечим, – беззаботно махнул рукой Нанок. – Я вон тоже без ножен хожу – и ничего. Да и вообще, ножны для топора – это извращение. Как если бы здоровый мужик женскую одежду примерил.

– Я бы на это посмотрела, – заинтересовалась Лани. Ларгет посмотрел на нее круглыми от удивления глазами. Нет, женщин вообще понять невозможно!

Мастер Лур и Боресвет возглавили один из отрядов, что должен был ворваться в пролом. Конкретнее – в северной стене. Правда, пока пролом отсутствовал, и врываться было в общем-то некуда. Маг предложил пробить стену своими методами, но Тиллатаэль ответила решительным отказом.

– Сначала мы должны связать боем их основные силы, – пояснила она.

Маг пожал плечами. Связать так связать, он ничего не имел против.

Варвар прошелся, в ожидании штурма он немного нервничал – Беодл, он ни разу еще не штурмовал замка! Тем более некромансерского. Нечисть крушить – дело, конечно, доброе и беодлоугодное, но вот колдунов он не любил и даже немного побаивался.

Неподалеку он увидел Эрла и мальчишку, спутника Ларгета и Лани. Как звали пацана, Нанок не знал, но это было и неважно.

– А еще что-нибудь расскажи, – жадно попросил пацан. Мальчишка он, хоть и маг. Вот Ларгет держится куда взрослее, хотя по виду и одногодки.

– Да пожалуйста, – пожал плечами оборотень. – Вот, была как-то история, иду я себе по лесу в образе волка, и тут наперерез мне – собака. Волкодав, блин! Пришлось драться. Собаке дурной ведь не объяснишь, что я человек, хоть и волк местами. Ну и… покусал я ее слегка, да еще в придачу и инициировал ненароком.

– И что? – Глаза пацана жадно блестели.

– Что-что… Оборотнем она стала. В человека перекидывалась. Вот хозяин-то ее обрадовался – приходит домой, а там голая баба ему заявляет: «Хозяин, это я, Жучка».

– Обалдеть! И чем все закончилось?

– Да чем… Женился он на ней. Соседи, правда, отговаривали, ты что делаешь, говорят, это же собака настоящая, вдобавок еще и оборотень! А он им: все бабы суки, а эта хоть не скрывает. Красивая, правда, баба была. И собакой – тоже ничего себе…

Дальше варвару дослушать не удалось, его перехватила Тила.

– Вот ты где! Минут через пятнадцать начнем, Лониэль уже объясняет командирам отрядов их задачи, маги готовят заклинания. А я хотела… просто побыть с тобой.

Нанок нежно обнял ее за плечи, эльфийка спрятала лицо у него на груди.

– Многие из нас погибнут, – тихо сказала она. – Мне страшно, Нанок. Может быть, через полчаса уже не будет Мастера Лура или Лониэля, или Эрла…

– Или меня, – добавил варвар, гладя ее по голове.

– Не смей так говорить! – Она вывернулась из его рук. – Я не позволю тебе умереть!

– Все будет хорошо. – Нанок снова сгреб ее в объятия. – Никто из нас не погибнет, ни я, ни ты, ни Мастер Лур. Уж он-то точно, маг ведь, а не горный козел какой. Разве только иногда. Вон как с покойным колдуном разобрался. Один пепел, и тот по ветру.

Тила порывисто поцеловала его, долгим пронзительным взглядом поймала его глаза.

– Пообещай мне быть осторожным, – попросила она. – Я… не знаю, смогу ли жить дальше, если тебя… Если с тобой что-то случится.

– Обещаю, – пообещал варвар. – И ты… Я клянусь, что…

– Не клянись. – Она с улыбкой приложила палец к его губам. – Беодл не любит клятвопреступников. Ты умеешь любить, как никто из людей, горячо и сильно, но…

– Тиллатаэль, пора, – Лониэль вмешался в их беседу довольно бесцеремонно. – Все готово к штурму.

– Да, пора. – Эльфийка еще раз заглянула в глаза варвару и неожиданно сильно обняла его и поцеловала. Он почувствовал, что она вся дрожит.

– Да не волнуйся ты так, – попытался он ее успокоить. – Все будет хорошо.

– Да, – согласилась она и повторила как заклинание: – Все будет хорошо…

Он обернулся к Лониэлю и не заметил, как ее губы беззвучно шепнули: «С тобой…»

Штурм начался. Эльфы подошли вплотную к двум стенам, затеяли оживленную перестрелку с лучниками на стенах. Беда в том, что лучники при жизни тоже были эльфами и стрелять не разучились. Эльфийские чародеи отводили вражеские стрелы от своих боевых порядков, но их было не так уж много, и все стрелы они отвести не могли. Зомби, в свою очередь, после одного попадания не умирали окончательно, некромант сделал их на совесть. В общем, установился своеобразный паритет, ни те ни другие взять верх в этой перестрелке не могли.

Засвистели над головами атакующих каменные глыбы – это ударили катапульты. Тиллатаэль заволновалась, присутствия у некроманта осадных орудий она не ожидала. Впрочем, тут же выяснилось, что у некроманта не было опытных канониров. Каменные ядра свистели над головами, не задевая атакующих. А эльфийские стрелы медленно, но верно делали свое дело, одного за другим сражая неживых лучников. На их место тут же вставали новые, но было ясно, что резервы у Тубариха не безграничны. Эльфийские маги создали еще несколько самоходящих деревьев, которые, подступив к самым стенам, принялись крошить камни. Внимание защитников тут же переключилось на них, но стрелы не причиняли деревьям вреда. Лучники-эльфы тут же воспользовались этим, и мертвые стрелки гибли уже один за другим. Наконец защитники догадались применить кипящую смолу. Вниз полетели горящие факелы, и вот это деревьям пришлось не по вкусу. Одно за другим они сгорали у стен замка.

Сам некромант в бой пока не вступал, как и предполагали эльфийские военачальники. Что ему делать на стенах, где любая стрела могла отправить Тубариха к его Госпоже? Пока атакующие не ворвутся в замок, его магии можно не бояться.

План Тиллатаэли сработал. Основная масса защитников собралась у восточной и южной стен, а также у ворот (южная стена), которые считались наиболее уязвимым участком обороны любого замка или крепости. Как выяснилось получасом спустя, этот штурм явился исключением из обычных правил.

В назначенный момент, повинуясь сигналу, оставленные в резерве эльфийские чародеи подступили к северной и западной стенам. Они не стреляли из луков, не тащили приставные лестницы, поэтому их присутствие было проигнорировано как безмозглыми творениями Тубариха, так и его слугами из числа людей, которые, прямо скажем, не сильно отличались от тех же зомби уровнем интеллекта. Иначе не пошли бы служить некроманту.

Чародеи же, само собой, к стенам выдвинулись отнюдь не для того, чтобы биться об них лбом или даже справлять малую нужду. Поднятые к небу руки, неведомые слова на эльфийском – и из земли проросли странного вида зеленые побеги, которые мгновенно оплели камень стен. Немногочисленные защитники на обеих стенах заволновались, но решительно не знали, что происходит и как с этим бороться. А минутой позже бороться было уже поздно.

Побеги сжались, как пальцы могучей зеленой руки, превращая камень в крошево, и часть стены обрушилась вниз грудой песка и щебня. Немедленно затрубили эльфийские трубы, давая знать тем, кто сражался на юге и востоке. А в проломы уже врывались оставленные в резерве воины, вступая в бой с защитниками замка.

Мастер Лур возглавил один из отрядов вторжения, второй отряд – молодой (по виду,конечно) эльфийский чародей. Варвар и Таль следовали за магом вместе с двумя десятками воинов. Лани и Бол в штурме участия не принимали, помочь они мало чем могли, а вот погибнуть по-глупому – запросто. Особенно Бол. Тот вообще все по-глупому делал.

Мастер Лур заклятий не жалел. Огненное лезвие направо, ледяная шрапнель налево. Ларгет не знал, как правильно называть эти заклятия, но менее действенными от этого они не стали. Успевшие доковылять до пролома зомби частью сгорели, а частью были иссечены до полного неприличия. Вперед вырвался варвар, в одиночку потеснивший десятка два защитников. Маг, видя, что помощь тому пока не нужна, тут же переключился на стены, выжигая надоедливых лучников. Таль помогал ему в этом, магия действовала на зомби куда лучше, чем стрелы. Даже простенькая «Магическая стрела» спокойно уничтожала такого рода нежить.

– Эй, наддадим им, – вопила Томагавка, разрубая очередного несвежего покойника. – А ты куда лезешь? Получи! Эй, Хозяин, ты чего? Я же в другого метила! А, вот так лучше.

Те, кто бездарно руководил обороной, наконец-то догадались передислоцировать войска от южной и восточной стен, но и здесь они были обмануты хитроумной Тилой. Часть защитников остались защищать стены от сотворенных эльфийскими чародеями иллюзий. Летели призрачные стрелы, не причиняя вреда мертвым, те в ответ стреляли, не в силах убить иллюзии. Похоже, что ребята будут заняты друг другом до конца битвы.

А во двор замка из двух проломов уже вливались эльфийские войска. Защитники, сбившись в толпу, преградили путь к воротам башни, но их положение было стратегически невыгодным. Выбив не защищенных каменными зубцами лучников со стен, эльфы быстро заняли их позиции и теперь обрушили ливень стрел на нежить и наемников некроманта из числа людей. Похоже, в битве наступал решительный перелом…

Варвар увлекся. Крошить зомби неожиданно оказалось делом увлекательным. Правда, воняли они, как год не мывшийся горец с Кассарада, даже сильнее. Зомби тоже были разные, одни рассыпались в пыль с первого же удара Томагавкой, других приходилось рубить на мелкие кусочки, которые вдобавок так и норовили сбиться в кучу и срастись обратно. По виду одних от других отличить было трудно. Такие же полуразложившиеся и вонючие… Брр! Хорошо, что желудок у варваров сильный, не то было бы совсем не до драки.

Нанок и сам не заметил, как оказался в полном окружении. Эльфов, что следовали за ним, не то чтобы даже оттеснили, а просто выдавили массой. Правда, варвар не сразу заметил, что оказался в кольце нежити. Тупые зомби шли вперед и вперед, не пытаясь даже ударить в спину. И Нанок двигался вперед, но в другую сторону, пока не оказалось, что он зажат со всех сторон оживленными мертвецами.

Вот тут ему стало не по себе. Одно дело – крушить нежить десятками и сотнями, другое – погибнуть не от рук живого воина с горячей воинственной кровью в жилах, а от ржавого оружия гнилых зомби. Это было как-то даже унизительно для смелого и отчаянного варвара с хорошим, к сожалению, обонянием. Нанок заметался, попробовал даже пробиться обратно, но только ухудшил свое положение. Какими бы тупыми эти зомби ни были, на удары в спину они среагировали быстро, атакуя теперь варвара с двух сторон.

– Хозяин, так ведь и загнуться можно! – запаниковал топор.

Нанок не ответил, берег дыхание. Он потихоньку начинал уставать, возможности выйти из битвы и передохнуть чуток у него не было и не предвиделось. А он все-таки воин, а не лесоруб какой, чтобы с утра до ночи топором махать. Тем более не зомберуб.

Положение становилось отчаянным. Но выручил Мастер Лур: заметив, что толпа противников вот-вот сомнет одного отчаянно храброго, но одинокого варвара, он бросил что-то огненное в толпу врагов, отделявших Нанока от эльфийских рядов. Варвар послал благодарность Беодлу, подумал, зарубив между делом еще пару зомби, и добавил к ней благодарность еще и магу. Все-таки небесполезная штука этот чародей, хоть за всю дорогу ни одного фейерверка так и не колданул. Но Нанок – человек незлопамятный, он и это готов простить.

Варвар вернулся к своим и немного передохнул, не обращая внимания на вопли своей секиры. Ей-то что, железке безмозглой.

Учитель начал уставать, Ларгет это видел ясно. Ни один маг не может безостановочно бросать заклинания, если, конечно, у него нет какого-нибудь артефакта с запасом Силы. Но Мастер Лур продолжал биться, повергая каждым фаерболом десятки зомби или скелетов. Некромант же пока не проявлял свои магические способности, предпочтя действовать руками своих созданий, благо их у него было в достатке. Возможно, берег силы для решающего удара, когда чародеи противника выложатся до последней крупинки энергии.

Те, однако, до нужной кондиции еще не дошли. Мастер Лур, правда, покинул ряды для отдыха и медитации, но эльфийские волшебники продолжали свое дело. Правда, оживить деревья они не могли за неимением таковых во дворе замка, зато из земли вдруг проросла особо зеленая трава, пожирая сгнившую плоть несчастных зомби. Башня ответила ударом завывающих духов, мигом превративших грозные растения в мертвую прошлогоднюю траву. Атака духов заставила эльфов податься назад, но эльфийские стрелы оказались оружием более чем эффективным против этого вида нежити. В течение получаса духи окончательно завершили свое земное существование, превратившись в безобидные облачка тумана.

А вот безглазые и очень проворные твари оказались эльфам не по зубам. Ни стрелы, ни мечи из остроухой бронзы их не брали. К чарам эльфийских волшебников твари также проявили особую стойкость, наотрез отказываясь погибать. Эльфов отбросили почти до самой стены, но усилия варвара, успешно орудовавшего Томагавкой, и Ларгета, у которого остался еще немалый запас стрел с железными наконечниками, несколько выравняли положение. Появление отдохнувшего Мастера Лура, наславшего на безглазых сначала огненный дождь, а потом еще и ледяной град, завершило этот этап битвы.

Двор замка был завален грудой гниющих тел. Своих раненых эльфы поспешно уносили за пределы замка, где и оказывали им скорую медицинскую помощь. Таль пока не получил ни царапины, а вот варвар был весь в крови от многочисленных легких ран. Эвакуироваться он, однако, наотрез отказывался и даже приказ Тилы игнорировал напрочь. Томагавка тоже заявила, что из драки без варвара нипочем не выйдет и тут же обезглавила очередного зомби с алебардой. Тила пожала плечами и взялась за лук.

Таль, вспомнив наконец-то, что он уже не ученик какой-нибудь, а старший ученик, почти Мастер, выдал еще одну находку из своего сна. Сноп синеватых молний сорвался с его рук, превращая зомби в грязную золу. Учитель с удивлением воззрился на него:

– Это еще что такое?

– Это молния, – пояснил Ларгет, выбрасывая новый пучок.

– Профан! Невежда! Вот – молния. – Учитель прочитал заклинания, и очередной зомби превратился в пылающий факел под ударом молнии. – А это… я даже не знаю, что такое. И вообще, ученик не должен уметь творить заклинания шестого уровня. Это вообще всему противоречит! Кровь Титанов – это, конечно, великая сила, но нельзя же рушить все основы магии!

– Ладно, не буду. – Таль выбросил еще один пучок и взялся за лук. Магия эта его порядком истощила, а за линию зацепиться никак не удавалось. Наверное, он еще недостаточно хорошо освоил этот процесс.

Необычные молнии привлекли внимание некроманта. Вот теперь он показал, на что способен. Странный дым сиреневого цвета затопил двор замка, вопли погибающих в смертных муках эльфов заставили Таля в испуге отпрянуть. Мастер Лур одним коротким жестом уничтожил заклятие Тубариха, но крики от западной стены доказали, что и там не все хорошо. Затем вопли смолкли, очевидно, эльфийские маги нашли, что противопоставить этим чарам.

Некромант, однако, и не думал на этом успокаиваться. Вращающиеся лезвия тьмы слетели с верхушки башни, но Мастер Лур был готов и к этому. Изящным заклятием он изменил направление удара. Лезвия врезались в камень стен, башня содрогнулась, брызнули шрапнелью осколки камней. Один зацепил щеку Ларгета, тот вздрогнул от боли – и очередная стрела не нашла своей цели. Чего, впрочем, не скажешь о следующей.

Теперь некромант жонглировал заклинаниями, как заправский фокусник. Чувствовалось, что к этому моменту он готовился долго и основательно. Учитель парировал большую часть заклинаний, но время от времени темные чары собирали свою жатву среди нападавших. Эльфийские чароплеты подключились к магическому бою, однако проныра Тубарих, похоже, заранее обезопасил башню от эльфийского колдовства. Все, что могли делать остроухие, это защищать своих воинов вместе с магом.

Впрочем, на общей картине битвы эта дуэль не отразилась. Эльфы неуклонно продвигались вперед, укладывая зомби, скелеты и прочую нежить сотнями. Вот уже и от западной стены подошли отряды, тесня противника. Ларгет мельком увидел в первом ряду атакующих Боресвета и гоблина, вовсю орудовавших клинками.

Башня, однако, продолжала извергать новые и новые сотни нежити. Где они там только помещаются? – недоумевал Таль. Стрелы у него закончились, как свои, так и эльфийские, и ему волей-неволей пришлось прибегнуть к магии. На этот раз за линию удалось зацепиться, хоть Учитель и говорил, что это опасно. Однако не более опасно, чем получить от зомби алебардой или быть высосанным каким-либо духом. Если уж попал на битву, об опасности думать поздно. Так что поставленная им защита позволила обессилевшему Учителю перевести дыхание. Маг обернулся к строптивому ученику.

– Опять за свое? Ладно, на сей раз вовремя. Держи ее, сколько сможешь. Пора врезать Мастеру некроманту боевым заклятием, хватит сидеть в обороне.

Заклятие было впечатляющим. Башню тряхнуло основательно, обитая железом крыша сорвалась, придавив с дюжину зомби. Те, впрочем, погибать наотрез отказывались и продолжали копошиться в бесплодных попытках выбраться.

Защита держала. Самые убийственные чары рассыпались, столкнувшись с ней. Эльфийские маги, поняв, что заклинания Тубариха блокированы, обратили всю мощь на его войска. Крепостной двор наконец-то очистился, подкрепления, выплескивающиеся из ворот башни, погибали, не успев даже вступить в бой. Победа была близка…

Тубариха охватила паника. Похоже, эльфы собрали здесь всех своих сильнейших чародеев. И это еще полбеды, он неплохо обезопасил себя от их лесной магии. Но вот залетный маг и этот нелепый мальчишка, светившийся внутренним светом, подобно факелу в ночи, спутали все планы. Как он может держать такую защиту, уму непостижимо. Ведь всего лишь ученик, судя по возрасту… Или же это старый могущественный маг под личиной ученика? В любом случае он сейчас главная мишень. Что бы такое придумать, чтобы вывести его из игры хотя бы на время? Потому что до темноты уже не так долго, а там – время болонок тьмы. Которым не страшны ни эльфийское оружие, ни эльфийские же чары…

Однако как достать мальчишку, Тубарих не знал. Эта его защита не описывалась ни в одной магической книге, прочитанной им, а он изучил их не так уж мало, библиотека в башне была отнюдь не бедной. В отчаянии некромант решился на крайний шаг – попытаться сломать защиту силой, если не получается ее обойти. Заклятие «Копье Ночи», направленное исключительно на одну цель. Он влил в свои чары едва ли не половину накопленной за долгие годы Силы. Той самой Силы, что выкачивал из эльфийского леса.

Слова заклятия зловещим эхом прозвучали в кабинете Тубариха. Между сжатыми ладонями заклубилась тьма, превращаясь в подобие копья. И, наконец, последнее слово заклятия. Некромант вытянул вперед руки, и сотканное из тьмы копье низвергнулось с вершины башни.

Под ударом неведомого заклятия защита лопнула, как мыльный пузырь. Таль завопил от дикой боли – когда рушатся чары, это всегда болезненно для наложившего их. Но в следующий миг он понял, что это всего лишь предтеча настоящей боли. Когда на него обрушилось черное копье, вопль, вырвавшийся из его глотки, не был человеческим. Так кричит смертельно раненный зверь или узник под пыткой. Рассевшиеся на стенах замка в ожидании близкой пирушки вороны с испуганным карканьем взвились в воздух.

Таль без сознания рухнул на груду вторично умерших зомби. Один из не успевших присоединиться к их числу занес над ним тяжелую секиру. Варвар прыгнул вперед и успел отразить удар Томагавкой. Лезвие скользнуло по дереву, едва не оставив Нанока без пальцев.

– Осторожней, – недовольно заметила секира. – Ты мне так все топорище поцарапаешь. Парируй четче, лезвием, оно крепче. Хотя и лезвие тоже жалко…

– Что же мне, голову под удар подставлять? – злобно огрызнулся варвар, разваливая зомби пополам. – Или вообще не драться?

– Ну такие крайности ни к чему, – успокоила его секира. – Просто старайся наносить удары, а не получать. В этом, если ты не знаешь, и есть секрет победы.

– Философ, блин. – Нанок стоял скалой над неподвижным телом Ларгета, отбивая все попытки зомби продвинуться вперед. – Топор топором, а туда же…

– Секира, – ворчливо поправила его Томагавка.

Через секунду с ним рядом встала Тила. Шлем, надетый перед битвой, она уже где-то потеряла, длинные волосы рассыпались по плечам. Варвар невольно засмотрелся и едва не пропустил удар от очередного противника. Спасла Томагавка, рванувшись навстречу вражескому мечу. Недовольная секира высказала свое недовольство вслух:

– Эй, нашел время на женщин смотреть! Либо любуйся, либо дерись. Понимаю, ты мужик горячий, а руки у нее ласковые… эх… но уж взялся воевать, так воюй. Первым делом… не помню, что там первым, но что девушки потом – это я точно тебе говорю!

Нанок смутился. Тила отчего-то тоже. Один Ларгет никак не отреагировал на язвительную речь, хладнокровно валяясь на земле.

– Парень-то, оказывается, маг хоть куда, – сказал Нанок, продолжая бой. Нет, в чем-то секира, конечно, права, но ведь это не повод отказываться от общения с любимой девушкой. Да что она понимает в любви, железяка безмозглая! – Да что ты понимаешь в любви, железяка безмозглая? – осведомился варвар, и Томагавка впервые не нашлась, что ответить.

– Это я железяка? – возмутилась эльфийка, но топор ее успокоил:

– Нет, это я железяка. А за безмозглую ты еще ответишь. На себя посмотри, чучело! И вообще, как говорят гардарикцы, фильтруй базар!

Пообщаться с Тилой опять не удалось, спасибо разговорчивой секире. Зомби вновь хлынули из ворот, и стало не до разговоров. Мастер Лур и эльфийские маги отражали чары некроманта, и довольно успешно. Похоже, после удара, свалившего Ларгета, Тубарих слегка выдохся. Или, наоборот, готовил что-то совсем уж страшное и смертоубийственное. Из двух вариантов Нанок предпочел бы первый, только вряд ли его предпочтения на что-то повлияют. Никто из этих цивилизованных, даже если он некромант, не считается с мнением одного пусть необразованного, но крайне проницательного варвара.

Два эльфа наконец подхватили неподвижного ученика и вынесли с поля боя. Приходить в себя Таль отказывался наотрез, выражая свой отказ не словами, а молчанием и бессознательным состоянием. То ли ему снился какой-то приятный эротический сон, то ли парень, того и гляди, даст дуба. А также березы и осины.

Рядом с варваром неожиданно оказался Боресвет.

– Здорово, братан, – заявил он. – Какая встреча, в натуре! Жаль, нет времени поручкаться, да и руки все чисто заняты. У тебя, правда, тоже в них какая-то хрень…

– Сам ты хрень! – обиделась секира. – Ты пошто, волк тряпочный, реальных пацанов за фуфло держишь?

От удивления богатырь едва не выронил меч и щит. Правда, щит ронять было непросто, он висел на руке, прицепленный к ней двумя кожаными ремнями. А вот в том, что меч не поцеловался с землей, была заслуга самого Боресвета.

– Уже и топоры, в натуре, заговорили, – подивился богатырь, отсекая у зомби держалку для меча. – Куда мир катится?

– Секира я, – заявила Томагавка, отсекая держалку для алебарды у другого. – А за гнилой базар без кочана можно остаться, просек, в натуре?

– Лепо мне родную речь слышать, – обрадовался русколанец. – Челом бью, братан, прости обиду.

Мало-помалу поток нежити, выплескиваемый башней, иссякал. Эльфы, похоже, поняли это куда раньше варвара, начав перестраиваться для захвата непосредственно башни.

Бой внутри башни был тяжелым и упорным. Стрелы эльфов здесь не помогали, а те, кто защищал логово некроманта, владели оружием ничуть не хуже. Вдобавок атакующих осталось не так уж и много, потери эльфов были огромны. И тем не менее они продвигались вперед. Этаж за этажом, коридор за коридором.

– Если он откроет портал, все усилия напрасны, – сказал маг эльфийке.

– Не откроет, – усмехнулась та. – Мы блокировали этот путь. Магия эльфов не похожа на вашу, зато она умеет кое-что, недоступное человеческим магам.

Нанок шел впереди, пробивая путь своим топором. Стражи башни, уже не безмозглые зомби, а, скорее, неживые рыцари, при всем своем умении и живучести не могли задержать его.

Неожиданно из-за поворота скользнула черная тень. Нанок встретил ее ударом топора, но та оказалась слишком быстрой. Ловко уклонившись, она атаковала снова. Варвар шагнул вперед, размахивая Томагавкой, и в этот миг услышал крик Тилы:

– Осторожно! Сзади!

Варвар быстро отпрыгнул, понимая уже, что не успевает. Тень – теперь он видел явственно, что это огромная собака, словно сотканная из клочков тьмы, – ринулась на него, но наперерез ей метнулась эльфийка. Блеснул меч, дотянувшись до горла твари, но чудовище это не остановило. Одно движение пастью – и эльфийка распласталась на полу коридора. Нанок, взревев, ринулся на собаку и сумел-таки достать ее секирой. Тревога за девушку, казалось, придала ему сил и скорости, второй удар рассек тварь пополам. Одновременно сверкнула молния, озарив коридор. Мастер Лур не промахнулся, но вторая собака не стала ждать, пока ее превратят в горстку пепла, отскочив в сторону. Варвар, подняв топор, бросился на нее, но новая молния мага была быстрее. Тварь взвыла от боли, остановившись на мгновение, и тут уже Нанок достал ее. Правда, уложить с одного удара не получилось, собака успела отпрянуть, оставив на полу одну из пяти лап. Новая молния, и снова в цель, псина, похоже, растеряла свою потрясающую проворность. И новый удар топора, на этот раз положивший конец поединку. Псина коротко взвыла и перестала существовать.

– Болонки тьмы, – пробормотал маг. – Надо же, еще повезло. Пара таких тварей вполне могла положить все эльфийское войско.

Не обращая внимания на его слова, варвар кинулся к Тиле. Вокруг эльфийки расплывалась лужа крови, темная в полумраке коридора. Одного взгляда хватило, чтобы понять – девушка мертва и никакие целители помочь уже не смогут. Тварь разодрала ей грудь и горло, убив одним ударом. Нанок уронил секиру и завыл, жутко и безнадежно, как смертельно раненный зверь. Вопль его прокатился по коридорам, заставив на миг замереть и живых и мертвых.

Некромант почувствовал, что обе болонки мертвы. Крайне жаль, он на них очень рассчитывал. При удаче звери вполне могли уничтожить всех эльфов до последнего, ведь эльфийское оружие их не брало. Впрочем, у него еще оставались шансы выжить, все было готово для обряда вызова самой Черной Леди. А уж она-то вряд ли кого пощадит.

Варвар встал с пола и подобрал топор. Мастер Лур заглянул в его глаза, готовый поддержать и приободрить. Заглянул и отшатнулся. Нанок скорее напоминал сейчас какого-нибудь демона из окружения Блина, чем человека из плоти и крови.

– Пойдем, – сказал он вроде бы спокойно. – У меня должок к некроманту.

И, не оглядываясь более на мага, зашагал вперед. Защитники башни умирали один за другим, едва успев заступить варвару дорогу, казалось, все силы тьмы не в силах его остановить. Маг невольно подумал, что встреться Наноку сейчас на пути даже один из Корраанов, он также уложит его на холодный пыльный пол, не остановившись и даже не замедлив движения.

К кабинету некроманта он вышел самым коротким путем, будто что-то направляло его к цели. Дверь, защищенная множеством смертельных заклятий, вылетела с одного удара, будто была не из черного дерева, а из плотной бумаги.

Тубарих вскочил с места при виде варвара:

– А вот и первая жертва. Леди будет рада тебя видеть.

Он бросил последние слова из заранее подготовленного заклинания, и в комнате заклубился серый туман. А через миг он рассеялся, оставив здоровенного мужика с косой в руке.

Варвар сразу понял, что это Смерть во плоти. Понял – и не испугался. Его сейчас вообще невозможно было напугать. Он шагнул вперед, держа взглядом некроманта. Смерть заступила ему дорогу, занеся над головой косу. Варвар не стал даже поднимать топор для защиты, двигаясь прямо на мужика в черном плаще.

– Посторонись, зашибу! – бросил он Смерти.

И та (тот?), с недоумением взглянув на него, отошла в сторону.

– Убей его! – взвыл некромант, взывая к своей покровительнице. И та ответила:

– Он не в моей власти.

Из рук некроманта вылетел огненный шар. Варвар не стал уклоняться, двигаясь медленно и неотвратимо на своего врага. Фаербол с треском взорвался, даже не опалив ему волосы. Серое лезвие, в которое некромант вложил едва ли не всю свою Силу, скользнуло мимо, не задев страшного воина. С грохотом обрушилась стена кабинета, Нанок же, упрямо мотнув головой, двинулся вперед. Увидев его глаза, Тубарих завизжал от страха. Ему был знаком этот взгляд. Так же смотрела на него Госпожа, Черная Леди, и не было спасения от этого взгляда. В отчаянии некромант бросил новое заклинание, не жалея Силы. Копье тьмы ударило варвара в грудь и тоже не остановило. В комнату заглянул кто-то из эльфов но, увидев Смерть, в панике бросился прочь. Некромант поднял руки и дрожащим голосом прочел новое заклятие. Черный ядовитый туман встал стеной между ними, но варвар прошел сквозь него, даже не заметив. В этот момент никакая магия не могла его остановить, как не остановило бы и оружие из честной стали. Некромант в отчаянии метнул нож – неумело, неловко. Варвар отбил его взмахом топора, даже не остановившись. Тубарих заметался по комнате, какое-то время ему удавалось ускользать от варвара, но тот наконец загнал его в угол. Нанок занес топор над его головой и резко опустил. То, что секунду назад было некромантом, беззвучно осело на пол. Смерть, пожав плечами, беззвучно исчезла. В кабинет заглянул Мастер Лур, посмотрел на обезглавленного некроманта, на безучастного ко всему варвара и тихо вышел.

– Мы победили, – негромко сказала секира.

Варвар опустился на пол и тихо заплакал, спрятав лицо в ладонях.

Где-то далеко на востоке некто могущественный ощутил смерть некроманта и огорченно покачал головой. Потеря была велика, она нарушала все его планы на ближайшую сотню лет. Пусть Тубарих думал, что работает на Сугудая, на самом деле он служил его интересам, даже не подозревая об этом. А Сугудай… для него маг-недоучка был еще одной пешкой, одной из многих. Разве что чуть более могущественной…

Впрочем, мелкое нарушение планов не так уж страшно. Найдутся новые пешки, благо некромантов в этом мире хватало…

(обратно)

Глава 6

Таль приподнял голову и вопросительно посмотрел на звездное небо. Именно вопросительно, не восклицательно и не утвердительно. Потому что ему было крайне любопытно, куда делись все, включая башню, и отчего небо уже светлеет немного.

– Куда делись все, включая башню? – задал он все-таки свой вопрос небу.

– Выключают башню.

В первый миг Ларгет подумал, что ответило небо, и собирался даже помолиться по этому поводу. Но тут же понял, что голос принадлежит Боресвету.

– То есть сносят башню, – тут же поправился воин.

Таль задумался. Что у людей порой сносит башни или, к примеру, крыши, он знал. Но вот зачем намеренно такую каку сделать – было совсем непонятно.

– Зачем? – тупо спросил он, пытаясь приподняться. Грудь зверски болела, будто по ней потопталось стадо зомби. Верхом на слонах.

– Чтобы, в натуре, этот памятник некромантии не использовали волки драные, – любезно пояснил Боресвет, доставая меч и точило.

Таль задумался. Соображал он все еще туго и неважно, но одно помнил твердо – волки в башнях не живут. Тем более драные. Или они ее еще как собирались использовать? Вместо сортира, что ли? Нет, тоже вряд ли, у них целый лес есть для этого дела.

– Там вся толпа собралась, – продолжал рассказывать воин. – Эльфы, колдун магический ваш, леший наш зеленый. Даже девка твоя, в натуре, пошла. Всем любопытно и интересно, что там у некроса гадского в подвалах заныкано. Каждый децил чего-нибудь намылить хочет на халяву. Только вот мы с Болом и остались, да варвар с топором.

– Бол остался? – не поверил Таль. – Это какой же цепью его приковали?

– Да маг этот, Учитель ваш, запретил. Сказал, что лучше он его сам прибьет, чтоб не мучился. В натуре, человека, который, не участвуя в битве, умудряется вывихнуть ногу, в такие места лучше не пускать. Так что спит он теперь, в натуре.

Ларгет покачал головой. Да, от Бола всего можно ожидать. Он и на ровном месте шею свернуть способен, не только ногу. И хорошо еще, если себе.

– А ты чего не пошел? Неинтересно?

– Да чтоб я братана раненого одного оставил? – возмутился Боресвет. – Тут же зомби недобитые ходят. Вон еще один пошел, видишь? Эй, брателло, ты куда двигаешь?

Зомби обернулся и внимательно посмотрел на обоих отсутствием глаз. Затем пошел дальше, подволакивая левую ногу.

– Ладно, пусть идет, – разрешил Боресвет. – Может, по нужде надо. Кстати, оборотень ушел. Сразу после битвы. Сказал, что ему надо срочно двигать копытами, и свалил. Да и блин с ним, никогда эту братву не любил, в натуре.

– А варвар чего сидит? – продолжал собирать информацию Таль.

– Да эльфийку у него супостаты замочили. Скорбит, в натуре, сидит там один и с топором разговаривает, точно псих какой. Топор, правда, отвечает.

Таль попробовал подняться, охнул от боли в груди.

– Больно, – пожаловался он. – Что это было, раз я тут раненым валяюсь?

– Это, братан, была самая черная магия, что я видел, – сообщил воин. – Ты стоишь, как гордый орел, и тут тебя с башни хренью какой-то – шарах! Я думал, все, кранты. Даже помолился за тебя Творцу и, на всякий случай, Сварогу. За упокой души. Но братва на небе решила по-своему. После боя смотрю – ты лежишь, а вокруг тебя эльфы суетятся. Ну, думаю, неспроста это, они хоть и остроухие, а вокруг мертвого так прыгать не будут. Смотрю – и правда жив, в натуре, только ранен и зелен на вид децил.

– То есть они меня буквально из могилы вытащили? – преисполнился Таль горячей благодарностью к безымянным эльфам.

– Не, из могилы ты сам вытащился. То есть выкопался. В смысле… – Боресвет окончательно сбился с мысли, беспомощно глядя на Таля. – В общем, магию твою некрос этот хоть и поломал, но тебя серьезно убить не смог. Так, задел децил. В натуре.

Лани бродила по башне, с интересом разглядывая покои некроманта. По правде говоря, смотреть было особенно не на что. Не любил покойный ни роскоши, ни таких симпатичных украшений. Башня как башня, смотреть особенно не на что.

Мастер Лур с кучкой чародейных эльфов осматривал местную библиотеку. При этом они ожесточенно спорили: эльфы полагали, что все книги надо уничтожить путем сожжения, дабы еще какой некромант не завелся, а маг кричал, что книги есть вершина человеческой мысли, на которую остроухие посягают исключительно из зависти. Эльфы возражали, что эта вершина и на подтирку не годится даже самим людям, а маг топал ногами и говорил, что книги – это жемчужины знаний и что уничтожить их они смогут только через его труп. Эльфы согласились было на предложение через труп, но подошел Лониэль и нашел компромисс. Порешили, что те книги, что к некромантии подлой отношения не имеют или имеют косвенное, маг берет себе. А остальное эльфы забирают с собой, благо им эта гадская наука по определению недоступна. Светлые они потому что, в отличие от многих так называемых людей. Маг с неохотой, но все же согласился, и они принялись делить наследство Тубариха.

Лани стало скучно, и она ушла. С ней увязался гоблин (она уже знала, что его зовут Харкул, хотя тот тщательно скрывал свое имя).

– Моя тебя охранять, – заявил он, поглядывая на нее искоса.

Приставать будет, поняла Лани. Для разнообразия это было не так уж плохо. К ней отчего-то давно уже никто не приставал, даже обидно. Девушка приготовилась уже дать отпор, но гоблин пока что не предпринимал никаких действий, слегка ее разочаровав.

Они осматривали одну комнату за другой, кладовые, кабинеты, залы, но ничего интересного (такого, чтобы положить в карман) не находили. Но девушка не расстраивалась. Должна же быть у некроманта сокровищница, какой-никакой, а колдун ведь. Надо только обнаружить ее до того, как эльфы наложат на нее лапу.

Сокровищница никак не отыскивалась. Зато они нашли кладовую с едой, и гоблин тут же принялся набивать живот сырым мороженым мясом. Оказывается, он был не сексуально озабочен, а просто голоден. А она-то расценивала его плотоядные взгляды совсем иначе…

– Эй, ты что, сюда жрать пришел? – возмутилась девушка.

– Женщина – украшение стола, – невпопад ответил гоблин. – Особенно на вертеле…

Оставив гоблина наслаждаться столь изысканной трапезой, Лани продолжила осмотр замка в одиночестве. Харкул, с рычанием употреблявший мясо за обе щеки, этого даже не заметил. Такова уж гоблинская натура, как гласит известная пословица этого народа: «Когда я в мясо клык вонзаю, не вижу, не слышу и ни фига не знаю». В оригинале это, конечно, звучит куда поэтичнее, хотя и ненормативной лексики в оригинале этом куда больше.

В одиночку поиски продвигались не лучше. Сокровища не попадались с упорством, достойным лучшего применения. Зато Лани наткнулась на арсенал.

Арсенал – такое специальное место, куда складывают всякое оружие и прочие доспехи, не забывая при этом о щитах и шлемах. В общем, своего рода свалка для металлолома. Лани это место совершенно не интересовало, но она все же подобрала себе еще один комплект метательных ножей. На глаза ей попался ятаган из вороненой стали, явно сделанный для руки гоблина. Лани мстительно запрятала его подальше. Пусть Харкул помучается, раз уж зеленокожий оказался такой свиньей. Его-то оружие гораздо хуже, чем это.

Присмотрела она себе и легкую сабельку, довольно нелепо смотрящуюся среди груды тяжелых мечей. А вот у нее на поясе она была к месту и смотрелась очень стильно, неважно, что пользоваться саблей она вовсе не умеет. Научится когда-нибудь, а если и нет, то не выкидывать же из-за такой мелочи это прекрасное украшение.

Доспехи и кольчуги она решила не трогать. Из тех, что здесь были выставлены, ей не подходила ни одна, а спросить, есть ли в наличии другие размеры, было просто не у кого. Вдобавок это железо наверняка тяжелое.

Лани подобрала себе шлем изящной работы, но, по размышлении, от него также отказалась. Во-первых, он больно прищемил ей волосы, а во-вторых, подлый некромант не позаботился установить в арсенале хоть одно зеркало. Как прикажете выбирать головной убор, если не видно, как он на тебе сидит? А вдруг он не подойдет по фасону к ее куртке? Некромант – идиот! В смысле был идиотом. Жаль, второй раз его убить нельзя, хоть и заслужил.

Не без сожаления оставив шлем, Лани возобновила осмотр башни. И уже в следующей комнате ее ждал сюрприз – маленький, скулящий и черный.

– Ой, щенок! – воскликнула девушка.

Она питала слабость к маленьким ласковым животным. Жаль, что гоблин оказался неласковым, а то бы она и его приручила и одомашнила.

Щенок настойчиво требовал внимания, тыкался мокрым носом в заботливо подставленную руку, скулил, просил, чтобы погладили. Возможно, был вдобавок и голоден. Откуда он мог взяться в башне некроманта, Лани решительно не понимала. Разве что для каких-нибудь зловещих магических опытов или для того, чтобы замучить бедняжку. Говорят, некроманты это практикуют, хотя и предпочитают использовать для этих целей людей.

– Я назову тебя… – Она задумалась, как же назвать этот теплый скулящий комочек.

Для начала неплохо было бы определить пол щенка. Лани попыталась пощупать его, но тот вертелся и скулил. Ладно, с именем можно и подождать, не к спеху. Девушка взяла щенка на руки и поспешила к выходу из башни. Нечего малышу делать в этом недобром месте.

Конечно, пришлось поплутать. Башня, с ее точки зрения, была построена тупо и безграмотно. Человек, незнакомый с ее устройством, просто обречен был блуждать в поисках выхода. Впрочем, вскоре ей попались доброжелательно настроенные эльфы, которые указали дорогу к выходу. Лани поблагодарила остроухих, отправилась на поиски лестницы. С ценными эльфийскими указаниями найти искомое оказалось несложным. Лестница вывела ее во внутренний двор, где эльфы уничтожали магией останки нежити.

Нанок сидел на холме, положив руку на Томагавку. На душе было пусто и холодно, ни мыслей, ни желаний не осталось. Звездное небо постепенно бледнело, новый день готовился вступить в свои права. Варвар глотнул вина, заботливо оставленного кем-то из эльфов. Новый день… новая боль… Ему уже приходилось терять близких людей – но кто может привыкнуть к таким потерям? Явно не он, одинокий, беззащитный и глубоко несчастный варвар с далеких гор. Невозможно к такому привыкнуть…

– Хозяин, ну не грусти ты, – подала голос секира. – Другую девку найдешь, все приложится. Красивая была, конечно, руки такие ласковые…

Нанок в бешенстве сжал топорище так, что побелели костяшки пальцев.

– Ай! Хозяин, не надо! – полузадушенно заверещала секира. – Ну прости глупую железку, сказала, не подумав.

Варвар нехотя разжал руки. В самом деле, не хватало еще с собственным топором драться. Что-то ты, брат варвар, совсем расклеился. Сейчас бы драку хорошую, чтобы хоть на минуту забыться, избавиться от этой боли. Или поспать, только сон никак не идет. Стоит закрыть глаза, и перед глазами сразу ее лицо. Да и если не закрывать – то же самое.

Нанок коснулся пальцами арфы, которая принадлежала Тиле. Осторожно перебрал струны, арфа отозвалась печальным переливом. Нет, он не будет на ней играть. Все равно не получится так, как умела зеленоглазая эльфийка. Лучше и не пытаться.

– А знатная была драка. – Секира изо всех сил старалась как-то отвлечь его от невеселых дум. – Как мы им наваляли, а?

– Слушай, – со скрытым бешенством в голосе сказал варвар. – Если ты сейчас же не заткнешься, отнесу к болоту и утоплю к блиновой тетушке, понятно?

– Да понятно, понятно, – торопливо отозвалась секира. – Экие вы, люди, нежные! А мне каково в жизни пришлось! Только привыкнешь к человеку, подружишься, станешь ему близкой, а его раз – и убили. Или сам помер. Не живут люди долго, они ведь не секиры. А у меня тоже чувства есть! Ты что думаешь, если железная, так и вовсе бесчувственная?

– Прости. – Варвару стало стыдно. В самом деле, что он на Томагавку накинулся? Секира разве в чем виновата? – Ты права, только прошу, помолчи немного.

Секира заткнулась, то ли обиженно, то ли понимающе. Мимика у нее бедная, так вот с ходу и не разобрать. Впрочем, результат Нанока вполне устраивал.

Тихонько потрескивал костер, разбрасывая мелкие искры. Звезды на небе были уже почти не видны. Варвар еще раз приложился к бурдюку, отхлебнул вина. Прекрасный эльфийский напиток не веселил, как раньше, не позволял даже забыться в тяжелом пьяном сне. Это уже третий бурдюк, а напиться никак не получается.

Осторожно подошел и сел рядом воин. Человек из дальнего таинственного края, называемого Гардарики. Нанок помнил даже имя воина – Боресвет. Не глядя, протянул ему бурдюк с вином. Может, легче будет напиться в компании?

Боресвет так же молча отхлебнул вина и вернул бурдюк варвару. Слов утешения у него не было, да и бесполезны они сейчас. Что ни скажи – все кажется фальшивым и ненужным.

Скривившись от боли, к костру подошел молодой маг. Точнее, ученик мага, а еще точнее, конкретно Мастера Лура ученик. Хотя в последнем бою он такое показывал, что учеником парня обозвать просто язык не повернется. Варвар видел, как сотканное из тьмы копье поразило его в грудь, и считал, что парнишка погиб в этой битве. Ан нет, живехонек, эльфы его откачали и подлечили. Жаль, Тилу не смогли…

При этой мысли в сердце варвара будто вонзили раскаленную иглу. Пряча мокрые глаза (мужчине негоже показывать слезы), он приложился к бурдюку, потом передал его юному магу. Кажется, его Талем зовут.

– Эльфийское, – одобрил тот. – Неплохое вино. Ты, кажется, Нанок?

– Он самый, – признался варвар. – Из Кассарада я.

– Что-то слышал, – отозвался уже Боресвет. – Это горы такие, да? Надо будет заглянуть как-нибудь. Давно гор не видел, все степи да равнины.

– А я вот моря не видел, – пожаловался Таль. – Вообще никогда. Столько о нем рассказывают, вот бы взглянуть хоть раз…

– Лучше один раз увидеть, – согласился воин. – А еще лучше, в натуре, два раза, и искупаться. Вот ты, Нанок, море видел?

– Видел. – Варвар с удивлением почувствовал, что может уже не только дышать, но и разговаривать. Молодцы все-таки эти двое, не лезут утешать, не дают советы, просто сидят рядом и разговаривают о море. – Даже плавал на галере когда-то.

– Небось пиратствовал? – усмехнулся Боресвет. – В натуре, подходящее занятие для воина. Я тоже вот когда-то…

Он глотнул вина и начал рассказывать длинную историю о своих похождениях. Нанок кивал головой, чувствуя, что наконец-то засыпает. Глаза слипались, тело было вроде как чужое. Подействовало ли вино, или усталость после битвы, или спокойный голос гардарикца, но варвар растянулся у костра во весь свой немаленький рост и заснул.

– Не буди его, – шепотом предостерег Боресвет Таля. – Пусть поспит. Девчонку у него убили, он тут всю ночь просидел у огня, ни с кем не разговаривая. Учитель ваш пытался его успокоить, так чуть топором по башке не получил. Пусть поспит, душевные раны только сон и лечит. И вино еще, может быть.

Таль промолчал. Варвара было жаль, этот могучий жизнерадостный чужеземец сейчас был бледной тенью себя самого.

– Чем и плохо быть счастливым, – негромко сказал Боресвет, – что когда счастье свое теряешь, жизнь становится адом.

– А если не теряешь? – спросил Ларгет.

– Рано или поздно все равно теряешь, – вздохнул воин. – Не бывает вечного счастья. И вечной любви тоже не бывает… В сказках разве что…

Лани вышла из башни. Занятые своим делом эльфы не обратили на нее внимания, что в общем-то довольно обидно. А вот собачий щенок их отчего-то крайне заинтересовал. В принципе, ничего удивительного – эльфы зверушек любят, и те им частенько отвечают взаимностью, причем не только в гастрономическом плане. Однако причина неожиданного интереса к щенку крылась в другом.

– Болонка тьмы! – перепуганным фальцетом заверещал какой-то эльф. Вообще-то голоса у эльфов что надо, им бы в опере петь, так что как же сильно надо было перепугаться, чтобы этак вот петушком заголосить.

– Уничтожь ее! Немедля! – Это уже другой эльф сделал попытку установить общение. И для облегчения переговоров натянул лук.

– Вот уж нет! – Это наиболее литературный пересказ ответа Лани. – Не знаю я никаких болонок тьмы, а щенка обижать не дам!

– Ты не понимаешь! Это же – исчадье мрака, квинтэссенция некромантии! Он – абсолютное зло, тварь Великой Тьмы…

– Сам ты… тварь, – обиделась Лани. – Он маленький и беззащитный щенок, а не то, чем вы тут его обзываете. Кыш отсюда, остроухие, не то я за себя не отвечаю!

Кышать с дороги эльфы явно не собирались. Более того, еще несколько уже налаживались к стрельбе, доставая свое грозное дальнобойное оружие. Лани беспомощно оглянулась по сторонам. Как на зло, никого нет из своих, а явно свихнувшиеся эльфы готовы и ее нашпиговать стрелами заодно со щенком. И как, интересно, отбиваться, если обе руки заняты? Одно она знала точно – погубить щенка она им не даст.

– Что здесь происходит? – Мастер Лур подоспел, как всегда, вовремя. Такая уж у магов особенность – всегда поспевать вовремя… или не поспевать вовсе, если уж совсем никакого желания.

– Щенок тьмы, – коротко сказал эльф и тут же понял, что сказал что-то не то. Пришлось добавить: – То есть болонка тьмы, только маленькая.

– Интересно. – Судя по выражению лица, маг не соврал, ему и впрямь было интересно. Впрочем, можно ли что-то твердо утверждать, имея дело с магами?

Учитель, он же Мастер Лур, подошел к Лани и внимательно осмотрел щенка. Тот заскулил обрадованно и полез общаться. Маг протянул ему открытую ладонь, щенок тут же приложился к ней языком. Недовольно фыркнул – видимо, магические ладони не соответствовали его эстетическим представлениям.

– Щенок болонки тьмы, крайне интересно. Я слышал, они рождаются маленькими, а потом за неделю взрослеют. За это время создавший его некромант дрессирует и накладывает на него свою матрицу. После чего эта гончая служит ему верно и преданно. Забавно то, – продолжил он лекцию, – что на изнеженных болонок сии существа нисколько не походят. Видно, и некроманты порой пошутить любят…

– Это тварь тьмы, – неуверенно сказал кто-то из эльфов. – Не должно ей жить на свете…

– Сейчас это обычный щенок, – резко ответил маг. – Да, он создан из тьмы, но он свободен пока и от добра и от зла. А уж что из него получится – от нее зависит.

Он кивнул Лани, и девушка, прижав щенка к груди, скользнула мимо эльфов. Сердце ее отчаянно стучало, и малыш затих, прислушиваясь к новому звуку. Пристыженные эльфы неохотно убирали луки в чехлы. Лани обернулась к ним:

– А еще светлые… Стыдно, господа эльфы!

И, отпустив эту последнюю шпильку, девушка с достоинством удалилась. А какого блина! Еще миг, и эти перепуганные придурки стрелять бы начали. Причем, скорее всего, без промаха, как эльфам и полагается. Нет, ну это надо же!

Бол проснулся от негромкого разговора где-то рядом и сразу навострил уши. Спал он довольно крепко и если уж просыпался, то только для того, чтобы послушать что-то важное. Для всего остального просыпаться вовсе не стоило.

– …завтра отправляемся в школу.

Он опознал голос Таля.

Ага, значит, друг-приятель очнулся от смерти живым и здоровым. Надо сказать, что, когда Ларгета принесли окровавленным и бездыханным, Бол ревел в голос и порывался пробиться к телу. Как, впрочем, и Лани. Причем девчонке, в отличие от него, это удалось. Правда, трое эльфов приобрели полосатый оттенок лица после ее когтей. У него, у Бола, когтей не было, а потому и результаты быликуда скромнее. Вдобавок те же эльфы, что стеснялись слегка врезать девушке, с Болом особо не церемонились, и пару-тройку пинков он заслуженно получил. Впрочем, быстро подошла Тиллатаэль и успокоила обоих. Да, дескать, будет жить. Недолго, конечно, и мучительно, но будет. Впрочем, вы, люди, все так живете – недолго и мучительно. А он, может, вас обоих вместе взятых переживет, потому как показал себя крутым магом. Так что отойдите и не мешайте.

Надо сказать, лечить эльфийка умела. Вмиг залатала раны, но на этом не успокоилась. Сев у обнаженного тела Таля (Лани, паршивка такая, так и пялится куда не надо, пользуясь бессознательным состоянием его друга), она начала делать странные движения руками и что-то напевать при этом на эльфийском. К разочарованию Бола, желавшего на халяву разжиться свеженьким эльфийским заклинанием, слов он не понял, потому как эльфийский почти не знал. Вдобавок, если бы он запел, бедняга Таль окончательно слетел бы с копыт. Если отсутствие слуха считать талантом, то Бол владел им в полной мере.

Но теперь Ларгет, похоже, окончательно оправился. В смысле от раны. В порядке то есть. А с кем же это он, интересно, разговаривает?

– Может, и поеду.

Ага, это Боресвет. Сомнений в голосе хоть отбавляй. Не особо он, видать, в школу рвется. Наверное, имел уже в детстве печальный опыт.

– Да тебя же никто там не заставляет остаться, – уговаривал Таль. – Посмотришь, с Мастером Коэто поговоришь. Такого воина, как он, еще поискать. Уж в Квармоле точно не найдешь, за Гардарики вашу не поручусь.

– Да? – В голосе воина появился интерес. – Что ж… децил поглаголить я не прочь. Глядишь, и новому, в натуре, чему научусь. Все лучше, чем домой-то возвращаться.

– Почему? – полюбопытствовал Таль.

Вовремя, надо сказать, полюбопытствовал: еще миг – и Бол сам бы спросил. Жутко интересно ведь, отчего это ему домой не хочется.

– Ты, пацан, женат когда-нибудь был? – вопросом ответил Боресвет.

– Нет, – озадаченно ответил Ларгет.

– Поперло тебе, в натуре. А я, дурак, попал по жизни. Теперь не отмажешься, хоть кипятком в две струи писай. Рюхаешь?

Таль озадаченно рюхал. То есть думал и понимал. Бол решил взять себе на заметку – женятся одни дураки. Хотя, возможно, женятся они еще будучи умными, а дураками становятся после. Надо бы это проверить экспериментально. Например, на Тале. Его, конечно, жалко, но все же не так, как самого себя. Вдобавок и подруга у него уже вроде как есть.

– То есть жена тебя там ждет? – сообразил Ларгет. – Вот почему ты на мир посмотреть поехал? Чтобы домой не возвращаться?

– Угу, – мрачно ответил Боресвет. – Не знаю, как тут у вас, а у нас в Руси Голуньской развод законом чисто не предусмотрен. В Домострое так и записано: хрен с маслом – пожалуйста, а вот развод – ни-ни. В натуре, братан, так и сказано. Второй раз моя кикимора меня уже из дому не отпустит. Дура дурой, а не отпустит. Так и придется до смерти не на мир, а на жену глядеть. Да я себе лучше буркалы выколю, в натуре!

– Вы бы потише бакланили, чуваки, – включилась в диалог секира. – Хозяин проснется, всем кирдык будет. Вам хлебало разобьет, меня в болоте утопит…

– О чем это она, ты понял? – спросил Таль Боресвета.

– Ясен пень, – удивился тот. – А ты разве нет?

– Я в языках не очень, – сознался Ларгет. – Хуже меня в них разве что глухонемые шарят.

– Это точно, гоблин, – подал наконец голос Бол. – Я смотрю, ты все же ожил, несмотря на все старания эльфийских врачей? Бедняги так старались избавить мир от твоего надоедливого присутствия… и где результат, я вас спрашиваю?

– Послушай, добрый калека… – начал Таль.

– Я не калека, – возмутился Бол.

– Это, поверь, ненадолго, – успокоил его Ларгет. – Так вот о чем я – почему бы тебе не поспать и не помолчать до утра. Мы тут о серьезных вещах говорим.

– Так уже утро, – возмутился Бол и ткнул пальцем в светлое небо. – Вон уже солнце из-за горизонта ползет. А вон Учитель идет вместе с Лани. Утро, я тебе точно говорю.

Таль немедленно обернулся. Бол не соврал, хотя с него сталось бы. Действительно, Учитель. Действительно, Лани. А что это у нее на руках такое, интересно? На щенка слегка похоже. Нет, это только она может, девчонка шальная. Отыскать щенка в башне некроманта. Или это зомби щенка? Боресвет говорил, зомби птиц он здесь уже видел…

– Привет!

Голос радостный, щенка к груди прижимает. Да, повезло малышу…

– Ты уже ожил? Эльфы говорили, жить будешь. Им, правда, никто не верил, они же народ такой, правды нипочем не скажут, даже если и не соврут.

– И тебе того же. – Ларгет неожиданно смутился. – А что это у тебя за живность такая?

– Это болонка тьмы, – торжественно сообщила девушка. – То есть пока еще щенок тьмы. Но Учитель говорит, через неделю она будет вполне умной и взрослой.

– А пока будет грызть мои сапоги и меч Боресвета, – подал голос Бол.

Боресвет поспешно убрал меч подальше, неодобрительно покосившись на щенка.

– Очень удобный зверь, – сказал Учитель увлеченно. – Жрет все подряд, включая железо, и при этом совершенно не гадит. Мечта кинолога, блин!

– Железо, говорите, жрет? – осведомилась секира. – Знаете что, держите-ка эту штуку от меня подальше. Только этого мне и не хватало…

Таль осторожно протянул руку к щенку. Тот зарычал настороженно и лязгнул зубами. Ларгет едва успел отдернуть ладонь.

– Верный способ остаться без пальцев, – одобрил Учитель. – И эльфы вряд ли пришьют потом. Хотя… блин их знает, остроухих, может, и пришьют.

– Это свой, – строго сказала Лани щенку. Тот недоверчиво посмотрел на нее и коротко тявкнул. То ли понял, то ли понял опять же, но не поверил.

– Как ты его назвала? – спросил Ларгет.

– Никак, – пожала плечами девушка.

– А что, оригинальное имя, – порадовался Бол. – Привет, Никак! Кусать не будешь?

Щенок перевел на него взгляд. Глаза у него были черные и внимательные, и слово «буду» читалось в них так же ясно, как если б было написано на стене крупными буквами.

– Познакомь его с остальными, – приказал маг. – Иначе кто-нибудь точно без пальцев останется. Меня он уже знает, можешь не представлять.

Таль первым протянул руку, прямо скажем, не без опаски. Щенок тьмы по имени Никак уже успел продемонстрировать потрясающую реакцию. Оставалось надеяться, что пальцы Ларгета все же не являются основой его меню.

– Это Ларгет, – сказала Лани щенку. – Он свой, понял? Кусать нельзя!

Щенок внимательно ее выслушал и потянулся к открытой ладони. Таль внутренне напрягся, но тот лишь понюхал руку. Затем лизнул, закрепляя знакомство.

– Видишь, какой умный? – просияла Лани. – Мог ведь и откусить к блину. А остроухие гады из него чуть ежика тьмы не сделали своими стрелами. Живодеры!

Следующим знакомиться решил Бол. Как и следовало ожидать, он сразу полез к щенку целоваться и едва не остался без носа. Только строгая команда Лани позволила ему сохранить шнобель до лучших дней. То есть до следующего раза.

Боресвет, судя по всему, с собаками обращаться умел. Даже с маленькими. Щенок спокойно обнюхал его ладонь и лизнул ее, не делая попыток закусить пальцами. Подошедший гоблин от знакомства с собакой категорически отказался.

– Моя его не хочу, – заявил он, подозрительного осматривая щенка.

– Он же совсем маленький, – попробовала уговорить его Лани.

– Большая вырастет, – отказался гоблин от знакомства.

Девушка пожала плечами. Не хочет и не надо, чучело зеленое.

Проснулся варвар. Несколько долгих секунд он непонимающе смотрел на собравшуюся толпу, недоумевая, откуда они взялись. Потом пожал плечами и попытался улечься обратно, но Лани тут же пристала к нему со щенком. Пришлось и ему познакомиться с Никаком. Варвар щенку явно понравился, он не только не попытался откусить ему что-нибудь ценное, но и сразу полез к нему, собираясь поиграть. От этих попыток Нанок благоразумно уклонился, но спать ему уже не хотелось.

– Ладно, пора в дорогу, – сказал наконец маг. – Я поработаю над заклятием портала, а вы можете пока сходить посмотреть на башню. Эльфы как раз приготовили все для ее разрушения. Зрелище будет эффектное.

– Пойдем скорее, – загорелся Бол. – Когда еще такое увидишь.

– Пожалуй, я бы тоже взглянула, – сказала Лани. По части любопытства Болу она ничуть не уступала, а остальных превосходила на голову.

Таль пожал плечами. Можно, конечно, и на башню взглянуть, хотя он с большим интересом посмотрел бы, как ставить заклинание портала. Только вот при Учителе этого ведь не скажешь, мигом такой пистон получишь, что небо с овчинку покажется.

Варвар и Боресвет тоже особого энтузиазма не выказали. Гоблин же вообще не понял, о чем речь. Гоблины вообще пониманием по жизни не отличались. Однако пошли, как ни странно, все. Что ни говори, стадный инстинкт – великая сила.

Башня стояла, освещенная утренним солнцем. Красиво так стояла. И рухнула красиво, с грохотом и столбом пыли. Лани восторженно завизжала, щенок тявкнул.

– Красиво пошла, – одобрил Бол. – Еще бы спецэффектов побольше.

– Эх, столько жилплощади на слом, в натуре, – вздохнул Боресвет.

– Не наше – не жалко, – флегматично отозвался варвар.

Таль заметил, что он потихоньку начал оживать. Во всяком случае, уже не походил на ту бледную скорбную тень, что они видели ночью.

– Ты пойдешь с нами в школу, Нанок? – спросил Таль.

Варвар пожал плечами:

– Да мне все равно, куда идти. Или не идти…

– Тогда пошли, – предложила и Лани. – Думаю, Мастер Лур будет рад тебя видеть. Что здесь одному-то делать? Эльфы уйдут…

– Моя не идти, – отказался гоблин, хотя ему никто ничего не предлагал. – Моя домой идти, в горы. Мы с вы и так долго шастать в чужое место.

– Это в какое такое место вы шастать? – подозрительно спросила Лани, оглядывая сразу всех мужчин.

Таль на всякий случай сделал невинные глаза. Вполне реально, что кто-то сейчас получит незаслуженное, и было бы нежелательно, если влепят ему.

– Идите все сюда, – позвал Учитель, спасая кого-то от неправильного гнева.

Все, кроме гоблина, поспешили на зов.

– Моя не идти, – уперся гоблин, подозревая, что его потащат силой.

– Ладно, леший, счастливого пути, – прогудел Боресвет, пожимая ему руку. Следом за ним попрощался Таль, потом Бол хлопнул зеленого по плечу.

– Ты письма пиши, не забывай.

– Моя и говорить-то не очень, – буркнул гоблин.

Лани подошла и поцеловала гоблина в щеку. Ей даже не пришлось вставать для этого на цыпочки. На ощупь щека была, как крупная терка. Нет, так без губ запросто можно остаться, решила девушка и зареклась на будущее целоваться с гоблинами.

Портал сиял огненно-синим светом. Так же как и тот, через который они попали в Леданию. Таль ощутил на миг искушение исследовать его заклятием познания, но вряд ли это было разумным в присутствии Учителя. Еще неизвестно, какой пистон за прошлые приключения вставят. Впрочем, Ларгет подозревал, что Учитель не так уж сильно на них сердится. Хотя причины столь странной снисходительности для него оставались тайной.

– В портал заходим по одному, – предупредил Учитель. – Я иду первым, Нанок замыкает. Начинаем по моему сигналу.

И он скользнул в открытый зев портала. Следом тут же шмыгнул Бол, за ним – Лани. После нее в портал вступил Таль.

Тьма сомкнулась вокруг него, на миг показалось, что из нее доносятся какие-то звуки. В следующий миг он стоял уже на школьном дворе.

Всеблагой Творец! Такого он никак не ожидал увидеть. Столовая, покои учеников, кузница – все деревянные здания обратились в пепел. Кое-где валялись недогоревшие бревна, торчали сиротливо печные трубы. Главная башня была наполовину разрушена, камни из ее стен образовали целый холм. Тут и там валялась бесполезная утварь, Таль углядел на земле красную рубашку Забора, рваную и грязную. Вытаращив глаза, он смотрел на то, что осталось от школы, и увиденное казалось страшным сном.

В себя его привел отчаянный крик Учителя. Ларгет оторвался от созерцания руин и бросился к нему. Учитель был завернут в прозрачный искрящийся кокон так крепко, что не мог шевельнуть и пальцем.

– Не подходите близко! Здесь ловушка! – крикнул он Талю и Болу, которые уже собирались броситься на помощь. – Это Сугудай, его работа. Возвращайтесь в портал!

– Но, Учитель, может, мы сможем помочь… – начал Таль, но тот перебил его:

– Мне уже не помочь. Я не смогу удержаться более минуты. Портал Сугудая вот-вот утащит меня, и я не смогу удержать собственный портал. Быстрее!

Первой бросилась к порталу Лани, за ней – Боресвет. Ларгет нырнул последним, все еще не оставляя надежды хоть как-то помочь Учителю.

– Да быстрее, копуша! – простонал тот, и Таль, отбросив сомнения, нырнул в портал.

Снова тьма окружила его на короткий миг. А в следующее мгновение Ларгет стоял на том же холме, откуда они и начали переход. Перед ним медленно угасал портал, рассыпая синие искры. Таль тупо смотрел на умирающее заклинание и вдруг неожиданно для себя сел прямо на землю и заплакал. Горько и безнадежно, как обиженный ребенок.

Рядом сел варвар и положил ему на плечо руку. В его глазах Ларгет увидел понимание и сочувствие, и еще боль, что была сродни его боли. На другое плечо легла теплая ладошка Лани. Он не обернулся. Слезы еще текли из глаз, но отчаяние медленно уходило.

– Это тот самый Сугудай, которому некромансер тапки в зубах носил? – негромко спросил варвар.

Ларгет молча кивнул головой.

– Тогда у меня к нему должок. – Нанок кровожадно оскалился. – Не плачь, парень. Ты не один. Спасем мы твоего Учителя.

Таль вытер рукавом слезы. Да, еще не все потеряно, Учитель жив, хотя и находится в руках своего злейшего врага. И все-таки надежда есть!

(обратно)

Глава 7

Ледания оказалась не готова к войне. Интересные пироги – любая страна, на которую напали, к войне оказывается не готовой. И наоборот: та, что агрессию учиняет беззаконно, готова к ней на все сто. Интересные совпадения, что и говорить.

Фараданцы продвинулись довольно далеко, перекрыв все пути в глубь страны. Посланное из столицы войско они победили два раза и наверняка победили бы и в третий, если бы догнали. Но превзойти в скорости бега побежденных еще никому никогда не удавалось.

Бельгард, впрочем, держался уверенно. Три штурма, кстати не очень хорошо подготовленные, разбились о серый камень стен, словно вода о скалы. Фараданцы почесали в затылках и решили, что без катапульт, таранов (которые в Фарадане называли «баранами» за интимную связь с воротами, новыми и не очень) или хотя бы штурмовых лестниц город не взять по-любому. Слишком уж высоки стены. Не перепрыгнешь, даже если с шестом.

Вот и стояла под стенами армия, ожидая, когда обещанные осадные орудия и прочий хлам прибудут из Фарадана. А там были свои проблемы. Плотники учинили настоящую забастовку, требуя повышения заработной платы и восьмичасовой рабочий день. Творец ведает, где они подобного нахватались, но разговор с мятежниками был короткий. Зарплату – плетями, рабочий день – пока солнце светит. Кто недоволен, уволить посредством повешения.

Недовольными, как ни странно, оказались все. Почесав опять же в затылках, плотники нашли альтернативный способ увольнения – повальное бегство. Правда, выходного пособия и подъемных при этом отчего-то не платили, но и при другом раскладе они тоже немного получали. Два медяка на глаза, и не более того. Плюс похороны со скидкой.

Подобный расклад озадачил высшее армейское руководство. В наличии имелся лишь полк тяжелой пехоты, охранявший военные мастерские в Фарадане. Тяжелые пехотинцы угнаться за легконогими плотниками, в которых вдруг прорезался редкостный легкоатлетический талант, не могли. Уж слишком они были тяжелые, да и доспехи с оружием кое-чего весили. А конница вся уже ушла в Леданию на временное место жительства. Вот и выходило, что армия вторжения осталась без осадных приспособлений. Притом что упомянутое руководство успело уже употребить отпущенные на эти цели деньги.

Шестеро генералов и один заслуженный маршал посовещались между собой и решили, что войну надо проигрывать. Чтобы концов не осталось. Потому как за растрату можно было влегкую и на каторгу угодить, а за поражение – максимум звездочку снимут. С фуражки. Ну то есть со шлема, конечно, – кто же на войне фуражки носит?

Тут их ждал неприятный сюрприз. Чтобы проиграть сражение, надо было сначала найти армию неприятеля. А Ледания, повторяю, к войне была не готова. Защитники же Бельгарда выходить из-за стен отказывались наотрез, и договориться с ними возможности не было. Не раз и не два выходили парламентеры с белым флагом из рядов фараданцев, но стена была слишком высока, и бельгардцы просто не слышали, что они там кричали снизу.

Генералы обыскали всю походную библиотеку в поисках книги «Как быстро и красиво проиграть войну». Книга такая существовала и являлась мемуарами маршала Тупогана. Маршал, который за всю жизнь не выиграл ни одной битвы, даже при троекратном превосходстве в силах, был главным авторитетом в этой области. К сожалению, книги его найти не удалось. То ли забыли взять в спешке, то ли не только генералы относились к войсковому имуществу без должного уважения. В ходе прений возникло мнение пригласить упомянутого маршала лично на должность военного консультанта, но армейский библиотекарь клялся и божился, что тот двести лет как умер. Всыпав библиотекарю плетей за то, что не уберег светило фараданской литературы от летального исхода, генералы занялись проработкой вопроса, как проиграть сражение, не имея в наличии противника.

Маршал Лабортан, человек заслуженный, храбрый и пожилой, предложил идти к столице Ледании. Дескать, рано или поздно, но какие-нибудь войска найдутся. Ледания – страна большая и сильная, не может же быть такого, что не осталось у нее больше ни пехоты, ни кавалерии. А если, дойдя до самой столицы, ничего отдаленно похожего не обнаружат, всегда можно будет вернуться обратно под предлогом отсутствия продовольствия и фуража для лошадей. А также походных шлюх для солдат и офицеров.

В военном деле главное – принять решение. Остальное приложится само. Возможно, не так и не туда, куда планировалось, но приложится обязательно.

– По ходу мы в этом лесу заблудились, – сказал принц.

– Редкая способность замечать очевидные факты, – одобрил Лем. – Вдобавок нельзя говорить «по ходу». Это ведь сленг, даже, можно сказать, жаргон какой-то. Лицу королевского пола не к лицу такие вот фразочки.

– Слушай, ты можешь говорить серьезно? – возмутился принц.

– Никак нет, ваше бескоролевское высочество, – четко отрапортовал шут. – Должность у меня такая… несерьезная. Вдобавок, если я тоже в черную меланхолию ударюсь, ты ведь, морда королевская, повесишься.

– Оскорбление короны, – безучастно констатировал Орье. – Карается повешением или отрубанием верхней части туловища, именуемой головой. Для людей благородного происхождения, разумеется. Ввиду смягчающих обстоятельств, приговор может быть заменен вырыванием ноздрей и ссылкой на каторгу сроком на две жизни.

– С тобой путешествие – само по себе каторга, – хмыкнул шут. – А что до ноздрей, так их тут любая зверюга оторвет. С башкой вместе, как лицу благородного происхождения.

– Ох и язва ты! – в сердцах воскликнул принц. – Ну никакого уважения к лицу королевской фамилии. Лучше бы пожрать чего достал. Ты же вроде из лука лучше прочих стреляешь, мог бы и завалить оленя какого-нибудь.

– Угу. Как только – так сразу. Да ни один охотник оленя не завалит, если лука нет.

– Так надо было еще в Квармоле озаботиться, – сварливо заявил принц. – Побег кто готовил, я, что ли? Взял бы с собой лук, сейчас бы и горя не знали.

– Слушай, твое ненормальное высочество, – озлобился шут. – Мы что, по лесам собирались шляться, будто эльфы какие? Кто же знал, что в этой блиновой Ледании блиновая война начнется? Я, блин, шут, а не ясновидец. А будь ясновидцем, нипочем бы с таким бестолковым принцем не связался. Здоровье дороже.

– Ладно, извини, – буркнул принц. – Достало все просто. Жрать-то нечего, второй день уже. Неправильно это, если принцу жрать нечего…

– Угу, а шуты вот духом святым питаются. Зато три раза в день. Вчера вон ягоды и орехи хрумкали. А если бы ты грибы ни за что ядовитыми не обозвал, и их бы съели.

– Нечего было одни мухоморы собирать. Я-то как принц в грибах разных разбираться не обязан, но уж мухомор-то отличить даже ты бы мог.

– В жизни грибы не собирал, – честно сознался Лем. – Вообще не знал, что они вдобавок и ядовитые бывают. Ладно, с голоду не помрем, а тебе жирок подрастрясти не мешает.

– На себя посмотри, – возмутился принц. – Отъел ряшку на придворных харчах, в воротник не пролезает. А принц, надежда страны, голодать должен…

– Ничего, вот выйдем к жилью, отожремся, – оптимистически заметил шут. – Не может же быть, чтобы этот лес, да засохнут его корни, бесконечным был. Да и орехи с ягодами еще не перевелись, хвала Беодлу…

– Говорят, палкой можно птицу сбить, – сказал принц.

– Только если ее к дереву привязать. Тогда попытки с пятой собью. Где вы тут птиц видели, ваше высочество? Они ж на деревьях все. А я по деревьям лазать не обучен…

– Я тоже, – сознался принц. – Но, если мяса сегодня не добудем, я повешусь к блину.

– Принцу это не положено, – авторитетно заявил шут. – Можете броситься на меч, ваше высочество, если на сие имеется ваше высочайшее желание. Меч, если хотите, могу поточить. Для такого случая – не жалко.

– Если б не эти фараданцы, были бы уже в Беларе. Ну отчего этим идиотам понадобилось объявлять войну в столь неподходящее время?

– Дикари-с, – флегматично заметил шут. – Нам еще повезло, мой высокородный друг, что мы вовремя успели удрать от этой конницы. Ребята серьезно были настроены, порубили бы в мелкую крошку или даже в капусту.

Громкий рев оборвал их увлекательный диалог. Принц мгновенно выхватил меч, шут последовал его примеру. Рев прозвучал ближе, затрещали, ломаясь, кусты. Еще миг – и на поляну вывалил здоровенный медведь. Озадаченно зарычал на принца – похоже, людей давно не встречал и не мог решить, что делать дальше.

– О! Мясо халявное, – обрадовался шут.

– Уверен, что он о тебе то же самое думает, – мрачно ответил принц, отступая на шаг. – Ты хоть знаешь, как на медведя надо охотиться без собак, лошадей и пик?

– Я слышал, можно яму вырыть, – неуверенно ответил Лемур.

– Конечно. А медведя подождать попросим.

Упомянутый зверь радостно взревел и поднялся на задние лапы. Зверюга, прямо скажем, попалась знатная. Большая зверюга попалась. И голодная вдобавок. Да притом еще черного цвета. Принц попытался припомнить, не ядовиты ли черные медведи, но знания на эту тему отсутствовали. Оно и понятно, он все-таки принц, а не Большая Квармольская Энциклопедия в двадцати пяти с половиной томах.

– Тебе чего? – заорал на него шут. – Сядь, не мешай людям разговаривать.

Медведь озадаченно покрутил башкой и исполнил приказ.

– Дикий совсем, – пожаловался шут. – На приличных людей бросается. Мы ведь приличные люди, правда, ваше голодное высочество?

– Может, обознался? – предположил принц, подозрительно косясь на медведя.

– Как же нам это халявное мясо завалить-то? – перешел Лемур к животрепещущей теме.

– Мечом тяжело, может когтями достать, – рассуждал принц. – А у нас больше ничего из оружия и нет. Так что нечего и рассуждать. Защищайся, сэр медведь!

Зверь с готовностью поднялся на задние лапы и заревел. Защищаться он явно не собирался, а, напротив, хотелось ему атаковать отчего-то. Так что защищаться пришлось самому принцу. Выразилось это в том, что он бегал от зверя по всей поляне, уклоняясь от хищных лап. Увлекшись, медведь совсем забыл о шуте, который о медведе совсем не забыл. Подобравшись сзади, он ловко полоснул зверя по ляжке, тут же отскочив назад. Вообще-то он метил по сухожилиям, но не попал. Впрочем, и так неплохо получилось.

Медведь – он ведь в чем-то похож на варвара. То есть более одной мысли в его лохматой башке не задерживается напрочь. Только он переключил внимание на шута, как принц ударил его мечом в бок. После чего получил заслуженный удар по физиономии лапой. Удар попал вскользь, поэтому принц сохранил голову, потеряв всего лишь меч и сознание.

Лемур остался один на один с противником. Правда, медведь о нем на время забыл, занятый важным делом обнюхивания принца. Ему пришлось о себе напомнить, иначе бы косолапый вполне мог открутить его высочеству башку. Он ведь не рыцарь, медведь-то, ему можно.

Шут завопил во все горло и бросился в атаку. Медведи, как он слышал, частенько пугаются неожиданных действий и убегают. Увы, этот оказался смелым. Или просто забыл убежать от страха. Так или иначе, он развернулся и бросился на Лемура.

Огромные лапы со свистом рассекли воздух перед носом шута.

– Эй, так нечестно! – возмутился тот. – У тебя же лапы длиннее, чем у меня меч!

Медведь откликнулся на этот призыв к его совести новым ударом. Шут успел увернуться. Следующий удар лапы он попытался парировать клинком. Вроде бы получилось, медведь снова взревел от ярости и боли в окровавленной лапе. Лемур поднялся с земли и почесал новенькую шишку на лбу. Все-таки силы у медведя было побольше, чем у него.

Теперь было понятно, что миром им никак не разойтись. Медведь от крови совсем озверел, и шуту приходилось прилагать все силы, чтобы от него уворачиваться. А поскольку, как было замечено раньше, сил у зверя было немного побольше, то Лемур скоро начал уставать. И главное, эта бестолковая беготня ему мешала разработать правильный победоносный план. Попробуй придумать даже что-то неправильное и непобедоносное, бегая по поляне и размахивая мечом. Дело нелегкое, прямо скажем.

В это время очнулся принц. Занятый легкоатлетическими упражнениями, Лемур даже не заметил этого. Орье некоторое время тупо смотрел за этой корридой, потом поинтересовался:

– Эй, что здесь происходит?

Шут, порядком уже подуставший, вопрос игнорировал. Зато услышал медведь и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, бросился к принцу. Наверное, для того, чтобы дать правильный и четкий ответ. Тот, впрочем, решил не дожидаться и дал деру. Меч подобрать так и не удалось, поэтому пришлось просто улепетывать от разъяренного зверя.

– Может, его приручить как? – на бегу предложил он шуту.

– Ага. Ты ему еще сдаться за выкуп предложи, – мрачно ответил тот.

Предлагать принц не стал, берег дыхание. Впрочем, тут же стало понятно, что на четвереньках медведь все равно бегает быстрее, чем люди на двух ногах. Именно тогда его высочество понял, отчего на медведя полагается охотиться верхом. И почему настоятельно рекомендуется брать с собой копья с поперечной перекладиной.

– Я слышал, – сказал шут, останавливаясь, – что герои ходят на медведя с одним ножом.

– Отлично, – обрадовался принц. – Нож у меня есть. Теперь бы героя найти…

Искать героя времени не оставалось. Медведь был уже рядом, шумно сопел и собирался встать на задние лапы. Причем отнюдь не для того, чтобы пожать принцу руку. Понимал, должно быть, что его высочество наотрез откажется пожимать мохнатую грязную лапу.

Принц достал нож. Собственно, это был довольно длинный кинжал, хотя мечом его мог бы назвать только слепой карлик. Героем себя Орье не считал, но меч все равно остался на поляне, а другого оружия при нем не было.

– Попробуй достать в брюхо, – крикнул шут. – Оно у него вроде самое уязвимое место.

Медведь заревел, с готовностью подставляя брюхо.

– Живы останемся – канцлером тебя сделаю, – мрачно пообещал Орье, отпрыгивая в сторону. – Умеешь ты советы давать, причем умные и донельзя своевременные.

– Можно еще примотать кинжал к длинной и прочной палке, – выдвинул новую идею Лемур, пользуясь тем, что медведь гоняется не за ним, а за принцем. – Тогда получится самодельное копье.

– Я его на бегу, что ли, делать буду? – огрызнулся, в очередной раз уворачиваясь от топтыгина, принц.

Он наконец-то нашел здоровенную валежину и нырнул за нее. Медведь остановился, озадаченно глядя на препятствие. Пролезть под валежину следом за будущим обедом было нереально. Обойти ее мешали растущие рядом деревья, причем слишком большие для того, чтобы вырвать их с корнем. Подумав, зверь сунул под валежину когтистую лапу, по которой тут же получил кинжалом. Издав обиженный рев, медведь отдернул невостребованную конечность обратно и принялся зализывать рану. Принц, лежа в своем убежище, принялся разрабатывать стратегические планы атаки на противника. Планы были совсем неплохи, но, к сожалению, требовали присутствия егерей и с полдюжины гончих.

Медведь, похоже, со своими планами уже определился и принялся оттаскивать валежину в сторону, зацепив могучей лапой. Что и говорить, зверь им попался неглупый и предприимчивый, точь-в-точь как гардарикский купец. Даже комплекцией похож.

Лемур же вспомнил балладу о том, как один могучий маг разогнал стаю волков еловыми шишками. Или сосновыми, что в общем-то большой роли не играет. Хуже было другое. Во-первых, у них был в наличии медведь, а не волки, и непохоже было, что шишка могла ему нанести существенный ущерб. Да и сама ель, если уж на то пошло. Во-вторых, магом из них никто не был, хотя у принца и имелся в наличии перстень магического происхождения. И в-последних, довольно тяжело отыскать шишки в дубовом лесу.

Как раз в этот момент принц получил доступ к задней лапе зверя, чем не замедлил воспользоваться. Кинжал пробил ступню насквозь, вонзаясь в землю. От яростного рева у Орье заложило уши. Оставив валежину в покое, зверь отбежал в сторону и принялся выковыривать из раны болезненную занозу.

– Пошто зверя мучаешь, живодер? – возмутился шут.

– Я не живодер, – с достоинством ответил тот. – Я браконьер. Только не слишком везучий. Или, наоборот, вполне везучий, раз еще живой.

– Это ненадолго, – успокоил его Лемур.

Эти слова были ошибкой. Вытащив зубами кинжал из раны, медведь обратил на шута свое благосклонное внимание. И с ревом бросился в атаку, явно намереваясь нанести ему повреждения, несовместимые с жизнью. Например, разодрать живот. Или, там, башку оторвать.

Принц же, почувствовав себя в безопасности, принялся философствовать:

– А я вот слышал, что медведи огня не любят.

– Угу, – злобно ответил шут, с трудом избегая удара лапой. – А еще не любят, когда солью на хвост посыпят. Два раза.

– Эй, – принц был явно озадачен, – у медведя же нет хвоста!

– А у меня огня нет! – раздраженно бросил Лемур. – Ты, вместо того чтобы под корягой отлеживаться, помог бы лучше. Чай, не во дворце, чтобы валяться без дела.

Принц принял упрек к сведению и принялся выкарабкиваться из-под валежины. Дело осложнялось тем, что медведь изрядно покорежил убежище, и Орье просто застрял в щели. Впрочем, ненадолго, злобное рычание дикого зверя было отличным стимулом к силовым упражнениям. Принц понял в этот момент, почему «стимулом» во Фланской Империи изначально называли палку, которой погоняли рабов.

По отношению к принцу медведь повел себя вполне спортивно. Дал ему подняться на ноги, не атакуя. Просто был занят, гоняя Лемура между деревьями. Шут даже не пытался контратаковать, ограничиваясь стратегическим, но очень быстрым бегством.

Принц никак не мог решить, что надо делать. Бросаться на медведя с одним кинжалом – чистой воды безумие. Как, впрочем, и с мечом. Огня зверь, возможно, испугался бы, но…

То еще представление – сидеть разводить огонь в виду мечущихся поблизости шута и медведя. Да и огниво осталось на поляне вместе с сумкой и мечом. Делать копье, как присоветовал шут? Тоже не мед, если разобраться. За час-то он управится, только вот от Лемура к тому времени останутся кровавые ошметки да новые сапоги. Однако делать что-то надо, и притом быстро, потому что шут явно держался уже из последних сил.

Как раз в этот момент медведь сумел-таки зацепить Лема лапой за плащ и потащил к себе. Принц застыл в ужасе, шут в ужасе же рванулся прочь. Хорошо еще, что они не поступили наоборот. Застежка плаща не выдержала, и Лемур получил желанную свободу ценой потери ценного имущества. Медведь же, обнюхав плащ и поняв, что тот человеком не является, несмотря на характерный запах, возобновил преследование.

Принц бросился к зверю со спины. Наконец-то хоть одна идея пришла в голову! На ходу он расстегнул плащ и сжал его в руке. Одним прыжком он взлетел на спину зверю и, пока тот ошарашенно размахивал лапами, натянул плащ ему на голову.

– Бей! В пузо бей! – завопил он Лемуру.

Зверь разъяренно ревел, стараясь скинуть с себя принца. Быть ездовой лошадью его высочества медведь отчего-то не хотел. Подскочивший шут одним ударом вогнал клинок в мягкий живот зверя и тут же отскочил назад. От рева содрогнулись могучие дубы. Принц спрыгнул со спины медведя, тот избавился от плаща, но дело было уже сделано. Движения зверя на глазах теряли быстроту и осмысленность, все более походя на агонию. Наконец он рухнул на землю, упрямо продолжая скрести землю могучими лапами. Очень и очень нескоро путники осмелились приблизиться к телу.

– Несговорчивый обед попался, – сказал шут, грустно рассматривая останки плаща. – Есть предложение, ваше охотничье высочество. Я разделываю тушу, а ты идешь искать свой меч и наши сумки. Двигаться рекомендую по следам медведя, он за собой оставил просеку шириной с дворцовый коридор.

– Пожалуй, так и поступим, – согласился принц. Тушу он разделывать все равно не умел, так что пусть Лемур старается, раз уж сам предложил.

Попетлять все же пришлось. Ненормальный медведь бежал отчего-то зигзагами и иногда в несколько сторон сразу. Хотя вполне возможно, что он эту местность ранее неоднократно использовал для утренних пробежек. Поляну принц все же обнаружил, в высокой траве совсем случайно отыскал оброненный меч. С сумками было хуже, медведь тщательно их разорвал, обыскивая на предмет наличия людей.

Собирая разбросанные предметы первой необходимости (а также второй и третьей), принц безбожно ругался на всех медведей мира. При этом страшно богохульствовал, помянув многих святых и богов. Даже Беодлу досталось, Орье не ко времени вспомнил любимую присказку Лемура.

Для того чтобы перетащить пожитки, ему пришлось снять куртку. Качественно разодранные в хлам сумки для этой цели подходили не более чем дубина для бритья.

Обнаружилась и баклажка. Надо же, удивился Орье. А мы-то полагали, что давно все вылакали. Вот что значит не изучить как следует собственный багаж. Спасибо медведю, так бы и вовсе не нашли. Впрочем, немного подумав, принц решил, что доброго слова «спасибо» медведь все же не заслуживает.

Приложившись к горлышку, Орье сделал два глотка. Крепкое вино обожгло гортань, сил сразу прибавилось. Хоть еще раз от медведя бегай по всему лесу. Нет, все-таки интересный способ охоты они открыли, ничего не скажешь. Только вот повторять сей подвиг ну никак не хочется, воля ваша, а старым способом все равно лучше. На фиг такую экзотику. Именно на фиг, там ей самое место, хотя принцу приличнее говорить «к блину».

В отличном настроении он вернулся к телу медведя и Лемуру. Тот как раз отпилил от добычи заднюю лапу и примерялся ко второй.

– А шкуру снять? – вопросил принц.

– Не строй из себя… меня, – огрызнулся шут. – Я тебе кто, скорняк, что ли? Это вы, кровопийцы-аристократы, с простого народа шкуры драть привыкли в неимоверных количествах, а шутов этому не учат.

– Ну ты прям вылитый бунтовщик! – восхитился принц. – Надо же, какого злостного смутьяна пригрела на своей груди квармольская монархия в моем лице! Может, тебя повесить к блину, пока не поздно?

Угрожающее рычание заставило обоих резко оглянуться. Огромный легьяр припал к земле, настороженно наблюдая за людьми.

– Поздно, – внезапно хриплым голосом сообщил шут. – Меня сейчас есть будут. Хрен ты меня теперь повесишь, тиран!

Он осторожно пятился, не сводя глаз с огромного зверя. Легьяр, явно готовый уже прыгнуть, отчего-то передумал и стал осторожно приближаться к людям. Те медленно отступали, не желая переводить случайное знакомство в интимное. Впрочем, тут же выяснилось, что зверя больше привлекала туша медведя. Собственно, странного в этом ничего не было – мяса в ней было побольше, чем в обоих людях, вместе взятых, вдобавок драться за него не нужно.

Ухватив тушу зубами, зверь потащил ее в глубь леса, не обращая больше внимания на перепуганных людишек. Вид у него был более чем довольный, ранняя вечерняя прогулка принесла легьяру удачу. А заодно и ужин, который плавно перерастет в завтрак.

– Вот животное, а? Стырил нашего медведя! – возмутился шут. – Да мы этого медведя полдня по лесу гоняли, а он его стырил!

– Хочешь и легьяра погонять по лесу? – невинно спросил принц.

– Не хочу, – подумав, сообщил шут с достоинством. – Ночью спать надо, а не легьяров гонять. К тому же сборщики налогов еще хуже, этот хоть оружие оставил и заднюю лапу от туши, а те все отобрали бы. И мясо бы сожрали.

– Сборщиков налогов я не боюсь, – меланхолично сообщил принц. – Они меня как-то стороной обходят. Не знаю уж почему…

– Просто ты очень бедный, – пояснил Лемур. – Что с тебя взять, с оборванца?

– Нет, придется тебя все же повесить, – вздохнул принц. – Раз уж легьяр тебя есть отказался. Правильно, кстати, отказался, больно уж ты ядовитый.

– Нельзя меня вешать, – возразил шут. – Твой батюшка, угольков ему на том свете поменьше, меня дворянством пожаловали. Не вешают дворян, и все тут. Можно голову откочерыжить, но исключительно топором, потому что мечом – для лиц ну совсем уж знатных и благородных. Я, понимаешь, рылом не вышел.

– Придется потерпеть, – огорчился принц. – Такова уж наша монаршая доля – терпеть разных шутов возле августейшей своей персоны. Если вдуматься, придворные – те же шуты, только одеты получше. Да и не только они, все люди такие.

– У иных даже короны на голове, – поддакнул Лемур. – Вот, припоминаю, один принц прощелкал наших лошадей. Вместе с дорожными сумками…

– Ты лучше лапу медвежью от шкуры освободи, – посоветовал принц. – Воспоминания будешь в мемуарах писать. Если я тебя не повешу, конечно.

– Ладно-ладно, высочество. Лучше хворост собери. Есть эту самую ногу сырой я категорически не желаю. Давай, темнеет уже. Зверей в этом лесу хватает, я хочу, чтобы огонь хоть часть из них отпугнул. Желательно хищников.

Принц недовольно вздохнул и отправился за топливом для костра, ворча насчет того, что не его это дело, хворост собирать. Впрочем, делал он это скорее по привычке, отлично понимая, что без огня вполне можно и не дождаться рассвета. А ночь уже твердо решила и на этот раз накрыть лес непроглядной тьмой.

Хвороста здесь хватало. Можно было подумать, что его здесь специально выращивают на засохших деревьях, чтобы путешественникам вроде Орье и Лемура было что положить в костер. Принц быстро насобирал одну охапку, потом вторую, третью. Притащил пару сухих суков, хворост уж больно быстро горит. Это он уже уяснил для себя.

Шут, голый по пояс, чтобы не вымазаться в крови, старательно и неумело освобождал лапу от шкуры. Получалось у него медленно, привычки не было никакой. И все-таки, когда вспотевший Орье притащил последнюю порцию топлива, его работа была закончена.

– Зажигай, – приказал принц, вытирая со лба пот. – Вот огниво.

Лемур не стал спорить. Вытащив кусок сухой коры, он довольно быстро разжег огонь. Гораздо быстрее, чем даже в прошлый раз.

Радостно затрещали сучья, занялся сухой хворост. Принц устало протянул к огню озябшие руки, Лемур соорудил из сука своеобразный вертел для злополучной лапы. Орье протянул ему баклажку. Глаза шута удивленно расширились, он сделал большой глоток.

– А я думал, у нас ничего не осталось! – сказал он.

– Я тоже, – сознался принц. – Медведь помог.

– Ну хоть какая-то от него польза, – философски заметил Лем, отдавая принцу вино.

– Что значит «хоть какая»? – возмутился тот. – Он еще и свою ногу нам предоставил. В полное и безоговорочное использование.

– И легьяру все остальное, – согласился шут. – Добрый был медведь, клянусь Беодлом. Давай выпьем за его здоровье, О.

– Давай, – согласился принц, делая добрый глоток. – За здоровье доброго зверя медведя!

– За какое, к Беодлу, здоровье? – возмутился шут. – Он же того… помер!

– Тогда за упокой, – нисколько не смутился Орье, делая второй глоток.

Он отдал баклажку другу, и тот с радостью ею воспользовался. Потом спохватился, перевернул медвежью лапу, уже начавшую подгорать. Принц тут же завладел баклажкой, встряхнул ее.

– Почти не осталось, – сказал он с нескрываемым сожалением.

– Выйдем из леса, новую купим, – утешил его шут. – Хорошо, медведь деньги не забрал.

– Да, это он оплошал, – согласился Орье.

– Просто добрый был, – не согласился шут. – Не то что иные грабители монархи. Которые вдобавок оставили нас обоих без лошадей и…

– …и дорожных сумок, – раздраженно закончил принц. – Слушай, Лем, ну сколько можно меня за это упрекать? Я принц, в конце концов, или кто?

– Пожалуй, все же принц, – нехотя признал шут. – Для серьезной работы ты не годишься, так что выбора у тебя нет. Оставайся принцем, твое высочество!

– Лапу переверни, – посоветовал Орье. – Подгорит ведь.

– Точно! Слушай, я ее солил или нет?

– Мне-то почем знать? – возмутился принц. – Ты же у нас повар.

Шут попробовал мясо и нашел, что уже солил его. Раза два или три.

– Ну надеюсь, ты любишь соленое, – вздохнул он.

Принц скорчил гримасу, но вслух не сказал ничего. По крайней мере ничего, что не стыдно сказать принцу.

– Еще минут десять, и готово, – доложил Лемур.

Это была хорошая новость. Желудок его высочества жалобно квакнул, возмущаясь тем, что в него ничего не попадает, несмотря на столь вкусный запах. Лем тоже посматривал на мясо с откровенным вожделением, все-таки ягоды и недозрелые орехи – это не еда.

– Ладно, съедим недожаренным, – решил он. – Налетай, будем ужинать.

Мясо сожрали в два приема, просто взяли и сожрали. Какие тут, к блину, придворные манеры! Когда хочется есть, человек быстро становится варваром. Барбом, можно сказать. Давясь, обжигаясь и чавкая, его высочество прикончил свою часть ужина.

– Не смотри на меня такими глазами, – предостерег шут. – Все равно не поделюсь. Я очень жадный! И голодный вдобавок.

– Ну и блин с тобой, – вздохнул принц. Умом он понимал, что наелся до отвала, но до оголодавшего желудка это еще недошло.

Где-то недалеко завыли волки. Принц и шут настороженно переглянулись.

– На волков я охотиться не согласен, – заявил шут. – Говорят, мясо у них жесткое и невкусное. Несъедобное, одним словом.

– У медведя тоже жесткое, – заступился за волков Орье. – Вдобавок твоя нелюбовь к ним неразделенная, ты им вполне понравишься.

– Неразделенная нелюбовь – это нонсенс, – хмыкнул шут. – Нет, пусть лучше у легьяра нашего медведя отнимут. Ограбят проклятого бандита.

– Они же не сумасшедшие, с легьяром связываться, – возразил принц.

В этот момент невдалеке хрустнула ветка. Принц мгновенно обнажил меч.

– Ты что? – удивился Лем.

– Может, опять медведь. – Орье почувствовал, что сам выглядит шутом.

Но это был не медведь. Не бывает у медведей таких наглых бородатых рож. Четверо мужиков здорового вида вступили в круг костра. Притом вооруженных. Один – мечом, остальные – топорами. Держали оружие вполне профессионально, из чего принц сделал вывод, что это, вероятно, бывшие солдаты. То ли отставные, то ли просто дезертиры с последней войны. Судя по грязным лохмотьям, которые они отчего-то считали одеждой, к регулярной армии они не принадлежали. Разбойнички пожаловали, догадался шут. Он осторожно выдвинул из ножен рукоять меча. Четверо на двоих – если дело дойдет до драки, нападавшим придется несладко. Впрочем, у бывших солдат могут быть свои трюки, неизвестные мастерам клинка, что обучали его и принца.

– Пожрать есть? – грубо осведомился тот, что с мечом.

Принц небрежно бросил ему искусно обглоданную кость. Так искусно, что любой собаке тут уже нечего было бы делать. Человек с мечом все же внимательно ее осмотрел.

– Издеваешься, плесень? – добродушно осведомился он, поигрывая мечом.

– Ага, – подал голос шут. – А тебя в детстве не учили, что сначала представиться бы неплохо? Или совсем тут одичал в лесу?

– Заткнись, – беззлобно ответил тот. – В лесу не представляются. Может, ты еще у медведя инициалы спросишь?

Принц задумался. В самом деле, медведю они не представились. Может, лесной хозяин и осерчал из-за этого? В самом деле, пришли в его владения, нахамили… Принцу на миг стало стыдно, потом он вспомнил, что первым должен представляться тот, чей род менее знатен. То есть медведь был сам виноват. Да еще покушался на особу королевской крови.

А этот тип не прост. Слово «инициалы» вряд ли какой бродяга знает. Даже если он трижды бывший солдат. Так что парень из купцов, а то и из дворян родом.

– Выворачивайте карманы, – приказал парень родом из купцов, а может, из дворян.

Принц легко поднял себя на ноги и помахал мечом. Лемур тоже поднялся, но оружием размахивать не пожелал, а просто достал его из ножен.

– Пустые, то есть, карманы, – печально констатировал тот, что с мечом. – И жрать у вас нечего. Блин проклятый, ну что же так не везет, а?

– Погода такая, – подсказал шут. – Лето кончилось, сентябрь на дворе. Никому нынче не везет. Вы в лес-то как попали, бедолаги?

– Вообще-то мы разбойники, – осторожно начал мужик с мечом.

– А, живете здесь то есть. И как же вы тут, ребята, выживать умудряетесь, без луков и копий? За оленями с топорами гоняетесь?

– А может, у нас есть луки, – возразил тот, что с мечом, но как-то неуверенно.

– Были бы, мы бы и подняться не успели, – сообщил принц. – Из темноты, навскидку – и все дела. Нескладно как-то врешь, приятель.

– Да, промашка вышла, – нисколько не смутившись, сознался тот. – Ладно, может, хоть золотишком поделитесь? По вам видно, что имеется, и немало.

– И где ты на него жратвы купить собрался? – съязвил шут. – У медведя, что ли? Гиблое дело, сразу скажу. Мы тут с одним пытались сторговаться, до сих пор в себя не придем.

– Лапу у него купили? – мужик пнул ногой обглоданную кость.

– Сам подарил, – заявил принц. – На долгую память.

– Да, такое нескоро забудешь, – подтвердил шут. – Ладно, парни, колитесь, кто вы такие и что за люди? И не надо тут оружием размахивать, сквозняк устроите.

– Звать меня Кирт, – сознался мужик, видимо самый старший среди четверых. Или самый умный. Или просто остальные были немыми, поскольку все время молчали. – Я лейтенант легкой пехоты. А это – моя рота. То есть что от нее осталось.

– С фараданцами, поди, задрались? – спросил шут.

– Не задрались, а получили, – поправил Кирт. – Причем так, что мало не показалось. Бежали в леса, нас преследовали. Места здесь такие, что заблудиться ох как просто. А вот выбраться – почти невозможно.

– Это мы уже успели понять, – согласился принц.

– Садитесь к костру, – предложил Лемур.

– Благодарствую. – Лейтенант вложил в ножны меч и сел к костру, вытянув ноги. – Ох, жрать-то как хочется! Как же так вышло, что лапу медвежью вы добыли, а тулово и прочие части, включая башку, нет?

– Сбор налогов в пользу легьяра, – мрачно доложил шут.

– Легьяр уволок? Ну это вы еще дешево отделались, – успокоил Кирт. – У нас такая вот зверюга троих завалила, еле ноги унесли.

– Нести пришлось быстро, – добавил один из солдат.

Где-то невдалеке снова завыли волки. Все насторожились, руки потянулись к оружию.

– Да бросьте, волки только зимой на людей нападают, – сказал принц.

– В этих лесах они вообще про человека не слыхали, – возразил Кирт. – Впрочем, в крупные стаи и впрямь только зимой собираются. А от одной семьи отобьемся как-нибудь.

Принц подбросил в костер охапку хвороста. Поникший было огонь оживился и с радостным треском стал пожирать халявный хавчик.

И вот тут из темноты появился скелет. То есть это был не вполне скелет, кое-какая кожа у него присутствовала. Были даже длинная седая борода и деревянный посох. Но вот мясо и мышцы отсутствовали напрочь. Спустя пару секунд принц все же решил, что это человек, только до ужаса худой и изможденный.

– Сгинь, нечистая сила! – дрожащим голосом попросил Кирт.

Старик (а видно было, что пришелец довольно стар) сгинуть наотрез отказался.

– Я – чистая сила, – возмущенно ответил он. – Негоже так к святому человеку обращаться. Я ведь и того… проклясть могу напрочь. Мало не покажется.

– Почтенный отшельник (а кем он еще может быть, в лесу-то), добро пожаловать к нашему костру, – церемонно поклонился принц. – Присядьте, обогрейтесь…

– Другое дело, – обрадовался старик. – Ладно, проклинать не буду. Да у меня и не очень получается, добрый я слишком. Вот вы, люди пришлые, что в лесу сем дремучем делаете? По делу мытаете или от дела мотаете? Ой, что-то я не то сказал…

– Заблудились мы, почтенный старец, – ответил шут. – Вдобавок жрать хочется, аж живот сводит. То есть у солдат этих сводит, мы-то все же подкрепились слегка…

– Может, у тебя в избушке что завалялось? – с надеждой спросил Кирт.

– Да у меня и избушки-то нету, – отозвался отшельник. – Живу, как Творец на душу положит, и питаюсь, чем Он, Великий, пошлет. Посылает, правда, немного, ну да мне многого и не надо. Душа-то тела важнее.

– Мое тело от голода и сдохнуть может, – мрачно сказал Кирт и заткнулся.

– Как тебя звери-то не сожрали, отшельник? – поинтересовался шут.

– Я им зла не чиню, они мне, – скромно отозвался старец. – С волками здороваюсь, легьяр мне все мяса притащить пытается. Давеча вот медведя одноногого приволок, глупыш. Только мне мяса нельзя, обет я такой дал Творцу…

– Обед? Где обед? – проснулся один из солдат. Его тут же утихомирили.

– Я вот обета не давал, а мясо все равно не ем, – пожаловался Кирт.

– Зато душа твоя укрепится, а воля окрепнет, – возразил старец.

Лейтенант снова заткнулся. По его мнению, покойник скорее окоченеет, чем окрепнет.

– Ты тут, наверное, давно живешь? – спросил шут.

– Лет двадцать, почитай, – охотно откликнулся старец. – Все окрест исходил, каждую былинку знаю, каждому дереву кланяюсь, с каждым волком здороваюсь.

– А вывести нас из леса можешь?

– А зачем вам из леса? – искренне удивился отшельник. – Вокруг, взгляните, благодать-то какая! Ни суеты, ни грехов человеческих нет. Красиво опять же.

– Надо нам, – гнул свою линию Лемур. – Не закончены дела мирские наши, чтобы в лес уйти от людей подальше. Вот с чародеем гнусным покончим, а там посмотрим.

– Ну насильно душу не спасешь, – мудро рассудил отшельник. – Всякому овощу – по делам его. Хотя подумали бы вы хорошенько, что такое дела мирские в сравнении с душой, Творцом данной? О них ли печься нужно?

– Мы подумаем, почтенный, обязательно подумаем. Только выведи, а?

– Ладно, – согласился старец. – Спите пока. Утром выведу вас из леса.

(обратно)

Глава 8

В этот день варвар сломал руку. А также четыре ребра. Он собирался сломать еще и вторую руку, но передумал. Впрочем, фараданский кавалерист был сам во всем виноват. Ему же по-хорошему предложили поделиться лошадью. По-честному, можно сказать. Лошадь – Наноку, остальное – кавалеристу. Не захотел, идиот неправильный. Что же, вольному воля, придется теперь ему хромать со сломанной рукой, и винить в этом, кроме себя, особо и некого. Нанок вел себя вполне по-джентльменски, даже голову не открутил, хотя и хотелось. Всего-то руку сломал, ну и четыре ребра еще.

А лошадь была нужна. Пешком шагать, сапоги изорвешь новые, которыми увечный кавалерист молча согласился поделиться. Лани и Бол оказались расторопнее прочих, успели захватить перепуганных лошадей, а вот Таль и Боресвет оплошали, потому им и приходится тащиться на своих двоих. Как, впрочем, и гоблину, но тому пешком и сподручнее как-то. Или сподножнее?

Гоблина они вчера нагнали. Нормальный, кстати, гоблин, только зеленый слишком. И клыки так торчат вызывающе, что постоянно хочется врезать. Красиво вылетать должны, не то что обычные человечьи зубы. Варвары, они ведь тоже изящному не чужды.

Впрочем, гоблин – почти свой. Тоже умничать не любит, как некоторые. Простой, как его ятаган. Что ему нужно – возьмет, а до прочего дела никакого. Вон саблю кавалериста подобрал, остроту попробовал и на пояс повесил.

«Хорош ятагана», – говорит. И не переубедишь его, зеленого, что это сабля, а не ятаган. Острый, загнутый – значит, ятаган, и никак иначе. И правильно, чего лишними словами голову загружать. Он, варвар, хорошо понимает этого зеленого. Хотя клыки у него… ну ладно, как-нибудь перетерпит.

Стоило бы, конечно, допросить незадачливого кавалериста. Может, сказал бы чего полезного. Хотя вряд ли. Что может нужного знать человек, которому так легко сломать руку? Не говоря уж о нужных и полезных для организма ребрах. Ничего он сказать не может. Потому что еще и головой крепко ударился. Любой бы ударился, если его поймать за руку и вытряхнуть из седла, а потом еще на грудь прыгнуть на всякий случай. Вот и молчал кавалерист нездешний, когда Нанок его расспросить попытался. Ну и Беодл с ним, с молчуном этим. Главное, лошадь он себе раздобыл, а то перед другими неудобно.

Вообще-то с компанией ему повезло. Боресвет – тот вообще свой в доску, с топором разговаривает, будто полжизни спали вместе. На руках с ним боролись четырежды, побед пополам. Такой умничать не будет, меч в руку – голову долой. Жаль, не из Кассарада и в Беодла напрочь не верит, а то кровью бы с ним побратались. За такого брата перед Беодлом не стыдно – и в бою поможет, и отомстит, если уж совсем не попрет.

Таль – тоже ничего парень, хоть и шаман. Маг то есть. В смысле ученик, но у такого любому магу поучиться не грех. Вон как дрался у некромансерской башни, сам его Учитель хлебало раззявил. А выучится получше, врагам лучше сразу сбежать куда подальше. В Гардарики, к примеру, хоть Боресвету это вряд ли понравится. Вдобавок из лука так стреляет, что эльфы от зависти плачут.

Лани. Красивая девка, молодая. Стерва, конечно, но в этом они все похожи. Разве что кроме Тилы. Таких больше не найдешь, хоть весь свет исходи. Но ножи мечет здорово, этого у нее не отнять. И готовит неплохо, тоже плюс ей. Таль на нее явно заглядывается, и Бол тоже. Боресвету по фиг, он этих баб, похоже, повидал за свою жизнь всяких и разных. И не вполне понятно, то ли позавидовать ему, то ли сочувствие выразить. Да он, наверное, и сам не знает.

Бол. Ну этот вполне достал. Никчема пустая, ничего толком не умеет, кроме как мысли человеку путать и на нервах играть. Но зато это у него мастерски получается. Как начнет языком трепать, не поймешь сразу, где правда, где ложь. И потом не поймешь, хоть башку расшиби. Мастер Лур, наверное, горючими слезами плакал от такого ученичка. А возможно, и сейчас еще плачет, если жив, конечно. Вот вчера попросили его костер разжечь, так он кремень у огнива сломал. Где теперь, спрашивается, кремень искать, среди леса-то? Хорошо, не последнее огниво в отряде, а то бы пришлось мясо есть сырым и холодным. А на это только он, Нанок, и способен, кроме, разумеется, гоблина. Этот что хочешь слопает, да еще добавки попросит.

Третий день уже едут, а конца-края дороге не видно. До сих пор до границы с Квармолом не добрались. Таль и Бол говорят, райское место этот Квармол. Дескать, монстров страшных там нет, народ вроде мирный, не драчливый. Непонятно, что в этом такого райского. Со скуки ведь можно загнуться, если без драк. Да врут они все, нет на земле такого места, где народ без драк обошелся бы. Был бы человек, варвар, к примеру, а уж драка добрая сама найдется. А если нет – поищем…

– Хозяин, ты что такой молчаливый? – поинтересовалась секира. – Хочешь, я тебе песню спою?

– Только попробуй, – пригрозил варвар. – На булавки переплавлю, клянусь Беодлом!

– Ну что ты такой нервный? Я же так, любя. Я к людям вообще хорошо отношусь. Если кому по башке надо дать – скажи, не заржавеет.

Варвар вздохнул. Вот и секира нервничает. Оно и понятно – работы для нее немного. Как обижалась, бедолага, когда он вчера с кавалеристом голыми руками справился. Все упрашивала вернуться и откочерыжить ему какую-нибудь часть тела поненужнее. Голову, к примеру, зачем кавалеристу голова, ему ноги важнее. Без ног на коня нипочем не вскочишь, а без головы очень даже можно. Даже легенда такая есть, про Всадника Без Головы. Было бы, дескать, два всадника. А пока до Квармола доберемся, был бы уже целый эскадрон безголовых всадников. Но он, варвар, на уговоры не поддался, потому что возвращаться – плохая примета и лень вдобавок. Пусть себе живет. Надо же и гурманизм иной раз проявлять!

Подошел Боресвет, который выбрал для себя роль разведчика. С согласия Таля, разумеется. Вон оно как обернулось – мальчишка теперь отрядом командует. Впрочем, пусть себе – он, варвар, никогда в командиры не лез. Потому и гаданий всю жизнь боялся, вдруг да предскажут, что королем станешь, вовек потом не отмоешься.

– Фараданцев, в натуре, не видно, – доложил воин. – Вообще никого не видно. Имеет место быть небольшая деревушка. Предлагаю чисто позырить, нет ли там коней децил. А то достало, в натуре, сапоги трепать пешкодралом.

– Да, надо взглянуть, – согласился Таль, посмотрев на свои сапоги. Видно, тоже заботился о сохранности этого памятника импортной обуви.

Деревушка встретила пришельцев, как полагается, вилами и топорами. Вил было несколько больше, но не так уж чтоб намного. Нанок, в свою очередь, взял в руки Томагавку, чтобы эти придурки не подумали, будто у них топоров нет. Боресвет обнажил меч, Таль натянул эльфийский лук, позаимствованный у него, Нанока. Все равно варвары стрелять не умеют принципиально. Вернее, стрелять как раз умеют, а вот попадать – нет. У Ларгета это получалось не в пример лучше, так что варвар отдал ему это грозное оружие, несмотря на то что это была память о Тиле. Эльфийка, наверное, его одобрила бы.

Лани потянулась за ножами, Бол сделал вид, будто он тут ни при чем. Убедительно сделал вид, ничего не скажешь.

– Кто такие? – грозно спросил мужик с топором, вероятно местный староста.

– Путники мы, – честно ответил Таль. – Мирные вдобавок, если вы еще не заметили. Хотим у вас коняшек прикупить за мелкую монету.

Староста внимательно осмотрел нацеленное на него оружие, оценил, что его до сих пор не применили, и решил, что путники действительно мирные. Если у них, понятное дело, карманы не выворачивать. Иначе уже полдеревни разнесли бы, по рожам видно, хоть сейчас готовы, только повод дай. И решил никакого повода не давать, такие ведь нипочем назад не вернут, ни повод, ни провод, ни любую другую блиновщину.

– Чужих нам тут не надо, – для порядка сказал он. – Если бузить не будете, заезжайте. С лошадьми у нас не очень, но пару кляч найдем. И даже продадим, все равно через день-другой сдохнут.

– Благодарствуем за доброту вашу, – поклонился Боресвет. – Вы, в натуре, железо убрали бы к блину. Пацаны здесь реальные, что значит нервные и донельзя подозрительные. Чуть что не так – сами заберут и в сторонку сложат. Топоры отдельно, вилы отдельно. И руки отдельно, которые весь этот хлам держали.

Что значит вежливый разговор! Вилы, топоры и прочие боевые орудия производства мигом исчезли, словно их не бывало. Варвар завистливо покрутил головой. Он так не умел уговаривать, с этой… дипломатерью. С другой какой матерью – запросто, только зубы летят, а вот конкретно с этой – ну ни в какую. Не дано ему это Беодлом, понимаешь.

– Добро пожаловать к нам, в Таракановку, – пригласил повеселевший староста. Человек этот был немолодым, повидавшим жизнь во всех позах, а оттого понимал – раз предупреждают, бить не будут. Сразу, во всяком случае, а уж что потом будет, сие Творцу одному по четвергам ведомо. В общем, хорошие парни собственной персоной, плюс одна девушка, которая хоть и не парень, а нехорошей язык не повернется назвать. Вырвет тут же с корнем и узлом вокруг шеи завяжет.

– В натуре, и здесь Таракановка? – удивился голунец. – Слышь, тело, мы, случаем, не в Гардарики притопали? Хотя моря вроде не переходили…

– Да нет, это Ледания, – сознался староста. – Хотя сами мы – из Гардарики, из Тьмутараканского княжества. То есть предки наши оттуда.

– Да, тараканов там – тьма, – согласился Боресвет. – Небось предки и с собой децил прихватили, когда сюда сваливали?

– Такой децил, что до сих пор не передавить, – сознался староста.

Успокоились местные, оружие убрали, бородатые рожи улыбками расцвели. Которых, правда, из-за бород и усов не видно вовсе. Таль огляделся по сторонам: деревня как деревня, нипочем не скажешь, что народ здешний откуда-то там переселился. Девки, правда, попрятались, но это ни о чем не говорит, любят они прятаться, и все тут. Зато дети высыпали поглазеть на пришельцев, нормального мальчишку нипочем не удержишь дома, если что-то интересное на улице. Хоть розгой грози, хоть рыбьим жиром – все равно не поможет, это Таль знал наверняка. Сам таким был не так и давно.

Дома деревянные, формы странной. Боресвет тут же пояснил, что зовутся они избами, а варвар заявил, что в такой вот штуке с лягушачьими ногами он по болоту и прыгал. Трубы из обожженной глины, некоторые дымятся. Окна бычьим пузырем затянуты, у него светопропускание куда выше, чем у того же дерева. В общем, обычная деревня, каких на свете бессчетное множество. У его отца таких десяток во владениях.

Староста извинился и ушел, чтобы буквально тут же появиться с двумя чем-то недовольными мужиками и двумя же подконвойными лошадьми. Таль подумал, что он все-таки мастер свой товар нахваливать. Какое там через день-другой, по виду эти клячи сдохнут сразу же, как только он, Таль, десяток шагов проедет. А под Боресветом – как только в седло сядет.

– Вы не смотрите, что неказисты, – объяснял староста. – Животина надежная, выносливая. Верблюд от зависти сдохнет, какая выносливая.

– А у вас и верблюды есть? – оживилась Лани. Верблюдов она еще не видела.

– Нету верблюдов, – вздохнул староста. – Передохли к блину. От зависти, я ж говорю. Да и на что нам верблюды в лесу? Только волков подкармливать…

Лошадей осматривали Лани и Боресвет. Они в них что-то понимали. Что именно, неизвестно, но и тот и другая утверждали, что в конях разбираются. А Лани еще и в клячах вдобавок. Осмотрев, принялись торговаться. Это у них тоже получалось лучше, чем у прочих. Нанок, к примеру, торговаться совсем не умел. Сколько спросят, столько и платил, а если уж совсем дорого – в зубы. Чтобы совесть проснулась.

– Эй, а гоблина забыли, – спохватился Таль. – Ему тоже кобыла не помешала бы.

– Моя да, голодный, – сообщил гоблин.

– Да не для еды, башка зеленая, – сообщил варвар. – Ехать на ней, понял?

– Моя лошадь не ехай на, – испугался зеленый. – Народ моя никогда не ехай. На волках только ехай достойно.

– Вот все сейчас брошу и пойду тебе волка ловить, – обозлился Нанок. – Он же тебя за милую душу схарчит, не посмотрит, что мясо зеленого цвета.

– Мясо – не зеленый, – возразил Харкул. – Кожа зеленый только, мясо – нормальный. А лошак мне не надо, моя бегом любой лошак обгонит. Клянусь Беодлом, – добавил гоблин, малость подумав и без акцента, – моя жаль, оборотень тот ушел. Вот на ком катайся моя и горя не знай! А так пешком лучше.

– И сколько ты бегом одолеешь? – скептически спросил Нанок. – Загнешься ведь к Беодлу, весь день бегать-то. Бери, пока дают, чучело зеленое.

– На фиг, – сказал гоблин опять же без акцента. – Моя не загнуться. Моя бегать быстро и долго, а лошаки ваши сдыхать от зависть. Как вер… верглю… На фиг!

Лани и Боресвет ожесточенно торговались со старостой и непонятными мужиками – очевидно, хозяевами лошадей. Причем первую скрипку играла, безусловно, девушка. Остальные только время от времени открывали рот и тут же закрывали обратно от невозможности вставить хоть одно слово. Вообще-то болтливой она не была, совсем даже наоборот, но когда торговаться начинала, лучше и не пытаться перебить.

Наконец ударили по рукам. Старосте ударили, когда он их к деньгам протянул. Правильно, кстати, нечего к чужому серебру невесть что тянуть. И торг продолжался дальше, пока лошадей не купили, как и предполагал Боресвет, за мелкую монету.

На сдачу прикупили немного еды и пива. И покинули маленькую деревушку, довольные удачной покупкой. Крестьяне, впрочем, тоже обиженными не выглядели.

Боресвет сидел на свежекупленной лошади как влитой. Ноги, правда, иногда касались земли, приходилось их поджимать. Талю пришлось хуже – без седла и стремян ехать не в пример тяжелее, чем с упомянутыми аксессуарами. Бол ехидно посмеивался, говоря, что выглядит он богатырем на такой-то кляче. Лани тоже не упустила случая поиздеваться, спрашивая, все ли у него в порядке. Ларгет отшучивался, что все прекрасно, скаля зубы в эльфийской улыбке, ослепительной и загадочной. А себе дал слово обязательно найти и выучить заклинание по материализации лошадей и упряжи. А также по превращению иных так называемых людей во что-нибудь более молчаливое, типа камня. Пусть даже заклинания упомянутые окажутся какого-нибудь запредельного уровня… третьего, например, или второго.

Гоблин не обманул, держался вровень с конными и даже не особо запыхался. Да, выносливости у него хоть отбавляй, он бы с таким наперегонки марафон нипочем бы не побежал. Да и без него тоже, охота была в такую даль бегать.

Дорога стелилась под ноги не в пример веселее, чем раньше. Все-таки конь – великое достижение цивилизации, пусть даже такой напрочь заморенный и недоукомплектованный. Все равно лучше, чем пешком шлепать. Правды вообще нет, а в ногах – еще меньше.

Боресвет снова ускакал вперед. Таль тихо хихикнул. Со стороны казалось, что конь у воина о шести ногах, как Слейпнир какой-нибудь легендарный. Все-таки сажать богатыря на такого вот недомерка лошадиной породы – издевательство не простое, а изощренное. Хотя объяснить, чем одно от другого отличается, Ларгет нипочем бы не взялся.

Леса по обе стороны дороги уже изрядно намозолили глаза. То и дело дорогу перебегали непуганые зайцы – людьми непуганные. Волки с этой частью своих лесных обязанностей справлялись как раз исправно, хотя на людей предпочитали не нападать и вообще на дорогу не выходили. Хотя и выли по ночам с неизвестными целями.

– Нет, в школе было лучше, – заявил Бол. – Там хоть заклинания учили, есть давали вовремя. А здесь бьешь-бьешь лошадь задницей, а все равно никак не сдохнет.

– Плохо бьешь, значит, – решил Ларгет. – Или задница у тебя тощая.

– Абсолютно тощая, – подтвердила Лани, включаясь в обсуждение анатомических особенностей Бола. – Такой не то что коня, петуха не убьешь.

– Зато твоей хоть гвозди забивай, хоть дураков приманивай, – ответил обиженно Бол, благоразумно отъехав подальше, насколько это позволяла дорога. А она позволяла немногое – рядом могли проехать лишь два всадника. Или один, но толстый.

Лани на этот выпад не отреагировала. Она достаточно успела узнать Бола, чтобы не обижаться на его выходки, иначе так и будешь обиженной ходить.

– Как я полагаю, Бельгард мы оставили в стороне? – поинтересовалась она.

– Само собой, – охотно отозвался Таль. – Не хватало еще с фараданцами воевать. Нет, мы уклонились в сторону Белары, тут должно быть безопасней. Хотя какие-то отряды все равно бродят. Вот как те четверо, у которых мы коней забрали.

– Это были дезертиры, – не согласилась девушка. – Не бывает отрядов из четырех человек. Самые обычные дезертиры.

– Интересно, в какой деревне ты военные науки изучала? – съязвил Бол, но и на этот раз кара его не настигла.

– Да тут и изучать ничего не надо, – фыркнула девушка. – Достаточно глаза иметь и немного мозгов. Разжился бы ты ими, жить полегче бы стало.

Ответить Бол не успел. Вернулся Боресвет, нещадно погоняя свой транспорт тычками ног.

– Попали мы, братва! – закричал он еще издали. – В натуре, влипли. Там фараданцы, штук примерно шестнадцать, в пересчете на наши деньги. Без драки не уйдем!

– Свернем в лес? – быстро предложила Лани.

Уже отчетливо слышался стук копыт, враги были совсем рядом, голунец привел погоню на хвосте.

– Без лошадей останемся, – вздохнул Таль. – Нет уж, будем драться.

В самом деле, полтора десятка противников уже не представлялись чем-то неподъемным. Меч Боресвета, топор варвара и его, Таля, лук вполне могли положить такое количество врагов. Плюс еще гоблин со своим ятаганом. Нет, очень похоже на то, что это фараданцы попали, а не они. Просто приехали ребята, привели халявных лошадей.

В лес было сворачивать уже поздно. Из-за поворота с мечами наголо вылетали первые всадники. Варвар подал коня вперед, встав рядом с Боресветом. Таль ловко набросил тетиву на лук. Ну сейчас начнется!

И началось. Для начала варвара выбили пикой из седла. Удар он, правда, отразил, но кавалерийские таланты у горца отсутствовали напрочь. Его лошадь, получив долгожданную свободу от столь нелепого груза, с радостью бросилась прочь, на миг спутав ряды врагов. Боресвет этим тут же воспользовался, сверкнул на солнце (надежно спрятанном за низкими тучами) меч, и первый всадник свалился на дорогу опробовать вкусовые качества местной пыли. Нанок поднялся на ноги, и в этот миг свистнула первая стрела. Эльфийский лук и впрямь был хорош, и второй всадник поспешил улечься в теплую пыль.

Его лошадь с испуганным ржанием скрылась в лесу. Вот волкам-то радость, еда сама пришла! Но беспокоиться о судьбе несчастной скотины времени не было. Новый всадник подался вперед, сбив с ног только что вставшего варвара. Поднялась пика, чтобы завершить начатое и уменьшить численность жителей этого мира ровно на одного варвара. Боресвет помочь не мог, он и так с трудом избегал ударов другого противника. Зато гоблин себя показал. Зеленой молнией бросившись вперед, он ловко подсек ноги коня, и всадник рухнул на землю вместе со своим скакуном, придавив не только гоблина, но и пытавшегося встать Нанока. Всадник, однако, разлеживаться не стал и, отшвырнув прочь бесполезную пику, потянулся за мечом. Это движение он, наверное, запомнил до конца жизни, потому что оно стало последним. Свистнула стрела, и больше резких движений фараданец не делал. С пяти шагов для Таля просто невозможно было промахнуться.

– Дай я ему врежу! – азартно вопил Бол. Врезать он мог только магической «стрелкой», но обзор был настолько плох, что он ничего не мог сделать.

Лани держала наготове нож, не спеша, однако, его метать. Выжидала нужный момент, когда ее вмешательство будет необходимо.

Варвар и гоблин совместными усилиями спихнули с себя ошалевшую от боли лошадь. Кажется, оба получили копытами по разным частям тела – во всяком случае, варвар согнулся и выругался. Если ругался он довольно часто по разным поводам, то к сгибанию склонен отнюдь не был. Гоблин же ловко перерезал несчастному животному глотку. Очевидно было, что это занятие для него отнюдь не в новинку.

Варвар разогнулся. Не в его привычках согнутым было оставаться. И как раз вовремя, потому что новый всадник готовил для удара копье. Взревев, Нанок прыгнул вперед, подняв топор. Гоблин, попавший под горячую руку, поцеловал землю, пробурчав что-то ругательное на своем непонятном языке.

Варвар не мелочился. С одного удара лошадь нападавшего потеряла всякое соображение вместе с отрубленной головой. Всадник соскочить не успел, и его голова присоединилась к лошадиной. Брызги крови слетели с лезвия Томагавки.

– Ништяк пошла, – обрадовалась секира. – А ну еще одного!

Еще одного завалил Боресвет. Перерубив наконец копье в руках врага, он затеял с ним поединок на мечах. То, что свою саблю всадник так и не успел вытащить, значения не имело, расторопнее надо быть. Сильным ударом воин пронзил грудь противника, крикнул, пугая лошадь. Убивать животину было не за что, но мешалась она преизрядно.

Еще один всадник покинул седло со стрелой в груди. А далее завертелась такая карусель, что Таль просто опасался стрелять из страха задеть кого-то из своих.

Боресвет разжился пикой. Не выпуская из руки меч, бросился в атаку. Фактически так же съезжаются рыцари на знаменитых турнирах, только вот выезжают они в броне и со щитами. У фараданцев подобная защита отсутствовала, поскольку эти всадники были разведчиками, а стало быть, принадлежали к легкой кавалерии. В свою очередь, Боресвет, к радости своей несчастной лошадки, этими прибамбасами тоже не разжился. Поэтому исход поединка был достаточно неожиданным, оба противника сумели счастливо избежать удара, но потом кони ударили грудь в грудь, и Боресвет оказался на земле. Не его заморенной кляче было тягаться с откормленным фараданским скакуном. Воин выпорхнул из седла, как прыгун с шестом (с копьем то есть), пролетел несколько ярдов и упал под копыта жеребца Лани, которого это событие слегка обеспокоило. Пока девушка успокаивала напуганного коня, варвар и гоблин с двух сторон атаковали победителя. Один прикончил коня, второй всадника, как следствие минус еще один противник. Фараданца, желавшего помочь товарищу, остановил метким выстрелом из лука Ларгет. Тетива при выстреле лопнула, и всадник отделался раной в плечо, после чего ускакал прочь, в схватке более не участвуя.

Пока Таль, грязно ругаясь по-гардарикски (он обнаружил в себе особую склонность к языкам по части ругательств), пытался перетянуть тетиву, в бой вступил особый резерв, то есть все те же варвар и гоблин. Гоблин снова покатился по земле, добавляя к своим ругательствам те, что по широте души громко декламировал Ларгет. Варвар же, ловко поднырнув под пику, неожиданно обнаружил, что для того, чтобы размахнуться топором, места просто не осталось. Тогда он с силой толкнул лошадь вместе с седоком. Силушкой его Беодл не обидел, и всадник вместе с кобылой повалились на землю, причем лошадь на ноги все же поднялась, а вот наездник – нет. Очнулся с помощью Лани Боресвет, спросил, скоро ли обед, и побрел разыскивать свой меч. Справедливости ради, отыскал он его быстро. Нанок как раз успел увернуться от удара копьем, а гоблин подняться на ноги.

Нападение новых всадников встретили во всеоружии. Ларгет как раз натянул новую тетиву, но в облаке пыли было не разглядеть, кто есть где.

Зато видели остальные. Нанок с гоблином завалили еще одного всадника все тем же макаром – один подсекает коня, второй добивает всадника. Вовремя подсуетившийся Боресвет не дал второму фараданцу пронзить варвара копьем. Попытку пронзить себя самого он тоже благополучно ликвидировал. А подоспевший гоблин, запрыгнув в седло сзади всадника, перерезал тому горло кривым ножом. Отчего-то гоблины всегда предпочитали кривое оружие – может быть, из-за того, что у них и руки были кривые?

Так или иначе, остатки разведотряда с позором ретировались. Таль выпустил вдогонку стрелу и на сей раз промазал.

– Нехило подрались, – заявил Боресвет, размазывая по лицу кровь.

– Наваляли уродам, – поддакнула довольная секира.

Лани и Бол бросились ловить трофейных коней, варвар, не связанный предрассудками, обшаривал карманы трупов. Один из трупов попытался подняться, Харкул уложил его обратно своевременным ударом ятагана. Не в обычае гоблинов оставлять раненых – еще выживут, чего доброго. Таль попытался уговорить варвара насчет лечения резаной раны на спине, которую он невесть где получил, однако Нанок отказал наотрез.

– Еще чего… царапина ведь! Сама заживет.

– Давай промоем хоть, загноится ведь, – уговаривал его Ларгет.

– Не переводи вино, – отказывался варвар. – Лучше внутрь приму.

Он отобрал у Таля флягу и смачно к ней приложился.

– Другое дело, теперь не помру, – сразу повеселел он.

Вернулась Лани, ведя на поводу коня. Таль кивнул ей на порезанную варварскую спину.

– Давай перевяжу, – предложила девушка.

– Да само заживет, – отмахнулся варвар.

– Фигня какая, – подтвердила секира.

Лани уперла руки в бока, и Нанок понял, что от промывки раны и перевязки ее уже не отвертеться. Он еще побрыкался, но потерпел поражение и капитулировал.

Пока девушка обрабатывала рану, Ларгет переговорил с Боресветом.

– Подмоги не приведут? – Он кивнул головой в том направлении, куда сбежали последние всадники. – Может, в лес лучше свернуть?

– Коней потеряем, – резонно возразил тот. – Боюсь, придется рискнуть.

В отличие от варвара и гоблина, воин охотно дал обработать его раны. По счастью, серьезных повреждений не получил никто, хотя мелких ран и порезов хватало. Гоблин уперся как скала – дескать, на них, на гоблинах, все заживает моментом. И вообще, мужчина должен уметь терпеть. К тому же бабам слова не давали, знай свое место, подруга. Лани плюнула и отступилась. Гоблин утерся и вслух высказал мысль, что слюна у нее ядовитая и он, Харкул, теперь наверняка помрет, но не от ран, а от яда. Глаза у девушки стали ярко-зеленые, рука потянулась к ножу, и гоблин предпочел заткнуться. Помрешь там от яда или нет, еще вопрос, а вот от ножа без вариантов, к знахарке не ходить.

Учуяв настроение хозяйки, заворчал Никак. Оскалил клыки, подозрительно глядя на гоблина. Тот оскалил свои в ответ и еще помахал ятаганом. Гоблина щенок не любил. Наверное, потому, что тот с первого дня знакомства поинтересовался: «А это чей мясо?» Слово «мясо» щенок уже понимал. Хоть и мог жрать все, что под зубы попадет, а предпочитал все же мясо, как собаке и полагается. А тут его самого мясом обозвали! В общем, довольно обидно.

– Никак, место! – скомандовала Лани, и щенок нехотя оставил гоблина в покое.

– Здорово он подрос, – удивился Бол. – Это какая же туша будет, когда вырастет? Да ему лошадь на один зуб. Вместе с всадником. И я этим всадником быть не желаю…

– Мастер Лур говорил, что он вырастает за неделю, – сообщила Лани.

Все притихли, вспомнив о судьбе Учителя. Где он сейчас, что с ним? Жив ли вообще?

– Ладно, поехали, – скомандовал Таль. – Что ждать-то?

Теперь лошадей было даже с избытком. Их решили не бросать, в хозяйстве пригодятся, как заявил Боресвет. Варвар, правда, заявил, что у него хозяйства нет и не будет, но воин на это хладнокровно ответил, что это его, варвара, проблемы.

Потом Таль неожиданно подумал вслух о том, что неплохо бы допросить тех, кто остался в живых. Гоблин с ехидной усмешкой, из-под которой нагло торчали клыки, заявил, что допрашивать можно только живых. А мертвые – это всего лишь мясо, обтянутое зачем-то кожей, и он, Харкул, решительно не видит способа их допросить. При этом он одобрительно погладил кавалерийскую саблю, ласково обозвав ее ятаганом.

Бол заявил, что любой некромансер с легкостью допросит и мертвого. Варвар ответил, что это будет последнее, что упомянутый некромансер сделает, а кроме того, ни одного некромансера поблизости нет. При этом он подозрительно осмотрел всю компанию, поглаживая при этом топор. Щенок тьмы при слове «некромансер» недвусмысленно зарычал. Слово это будило в нем какие-то несовместимые с жизнью воспоминания.

– Слушайте, достали вы, блин, – заявила секира. – Мы поедем отсюда или как?

К ее мнению прислушались. Хоть и железка безмозглая, а мысли порой у нее правильные бывают. Уж не глупей хозяина, как ни крути.

Лошади припустили резво. Не то чтобы им этого хотелось, но щенок тьмы явно был настроен пошалить. Беда в том, что сами лошади не считали откусанную ногу мелкой шалостью, а потому мчали со всех ног, испуганно косясь на разыгравшегося щенка.

Гоблин тоже не отставал. Неизвестно, где гоблины учатся бегать и почему до сих пор не сбежали оттуда, где этому учатся, но лошадям он в скорости не уступал. Впрочем, через некоторое время щенку надоело заигрывать с лошадьми, и он перенес свое внимание именно на гоблина. Тот пригрозил щенку ятаганом, однако малыш решил, что это новая игра. В результате длина оружия сократилась ровно на одну треть, и расстроенный гоблин выбросил его на дорогу. Нанок тут же подал ему одну из трофейных сабель.

– Этот животное меня достала, – сообщил гоблин мрачно.

Животное, дожевав ятаган, облюбовало для себя ноги гоблина. Харкулу это отнюдь не понравилось, и он, после некоторого колебания, все же решил воспользоваться лошадью. Для этого пришлось изрядно укоротить стремена, потому как длина рук гоблина компенсировалась заметной коротконогостью.

Щенок, обиженно ворча, отказался искать новую игрушку, кроме любимого гоблина, и послушно затрусил рядом с лошадью Лани, приведя животное в состояние легкой паники. Впрочем, скакун был достаточно хорошо вышколен, чтобы не броситься прочь сломя голову. Лани, конечно, была неплохой наездницей, но вряд ли сумела бы остановить ополоумевшую лошадь. Да и кто в их отряде сумел бы, за исключением Боресвета?

– Хорошая собачка, – заметил Бол. – А когда ты его команде «фас» обучишь?

– Когда найду добровольца, – честно ответила Лани.

Бол заткнулся. При всей его любви к собакам в целом и к этому щенку в частности, добровольцем ему быть не хотелось. Собака, которая железо грызет, как старую кость, к таким подвигам не располагала. Бол покрутил по сторонам головой, надеясь уговорить на эту роль кого-нибудь другого, но наткнулся на стену неприязненных и настороженных взглядов. Добровольцем быть никто не хотел. И все хотели находиться подальше от такового, если подобный дурак вдруг отыщется. Собака – тварь неразумная, может ведь и перепутать…

Гоблин внимательно осматривал саблю, именуя ее для простоты опять же ятаганом. Возможно, не хотел забивать голову новыми словами. Варвар его хорошо понимал. Вполне нормальный мужик, несмотря на то что руки длинные и клыки, как у зверя. Живет, опять же, в горах. В общем, тот же варвар, только зеленого цвета.

Таль сделал попытку медитировать, сидя в седле. Получилось, прямо скажем, не очень. Седло, бьющее по нежным частям тела, мешало сосредоточиться. Мысли тоже все выбросить из головы не удалось. Особенно одну – не слишком ли высоко падать после такой медитации?

Разочарованно вздохнув, Ларгет отказался от своей идеи. Стало скучно. Третий день едут по дороге, все те же деревья по обе стороны. Хоть пальмы бы, блин, нарисовались…

– Песню, что ли, спеть? – задумался Боресвет.

– Эх, дороги, пыль да туман, – завела секира древнюю балладу. – Кстати, Хозяин, меня нехило бы протереть от пыли. Для здоровья дюже вредна.

– Смерть вреднее, – буркнул варвар, думая о своем.

– Ну не знаю, – не согласилась секира. – Сколько смертей видела, ни одна здоровью не вредила. Моему, я имею в виду…

Она замолчала, видя, что Нанок ее совершенно не слушает. Зато внимательно слушал Бол. Говорящий топор неизменно повергал его в состояние, близкое к восхищению. Если б его угораздило родиться топором, сам блин не заставил бы его молчать.

– А ты знаешь какие-нибудь сказки или легенды, к примеру? – поинтересовался Бол.

– Да полно, – обрадовалась секира, которой тоже не терпелось поговорить. – Скажем, вот эта: в некотором царстве, некотором государстве… Или лучше другая. Ехал как-то добрый молодец по делам молодецким… Нет, лучше эта, моя любимая. Узнал однажды юный принц, что за тридевять земель, в краю, Семиградьем именуемом, топор находится заколдованный…

Пришлось слушать сказку. Упомянутый принц вдруг сразу загорелся желанием отыскать топор и с этой целью покинул родное королевство, оставив венценосных родителей в слезах – принц, видите ли, еще и наследником был. Выпала ему такая вот нелегкая доля. Правда, был он молодым, здоровым, красивым, а главное – холостым. В общем, все не так и плохо. Нашел он карту с крестиком, клад указывающим. То есть где топор спрятан, а охранял сокровище, само собой, безголовый дракон. Потому как топор тот был волшебный и все подряд рубил, не задумываясь. Долго странствовал принц, много подвигов совершил, много побед одержал, достиг-таки Семиградья заветного и топором хитростью завладел, потому что силой не получилось. А топор был напрочь заговоренный, разговаривать умел, вот и говорит принцу, поцелуй, дескать, меня, добрый молодец, нипочем не пожалеешь. Ну тот сдуру и поцеловал, а топор возьми и в принцессу превратись. И на шею герою бросился, что в новом обличье было не в пример более безопасным. И говорит при том, дескать, похитил меня злой колдун, непотребством всяким соблазнял, а обломавшись, в топор превратил, потому как, говорит, тупее ты любого топора. А принц поцелуем своим расколдовал обратно. И остался, идиот, без оружия магического, с дурой принцессой на руках. Вдобавок еще и жениться пришлось. В общем, печальная вышла сказка…

– То есть, если тебя поцеловать, ты тоже в принцессу превратишься? – обрадовался Бол и потянулся к секире с явно сексуальными намерениями.

– Не, тут принц нужен, – авторитетно заявила Томагавка. – К тому же не помню я, чтобы меня превращали во что-то. Я ведь в кузне родилась. Эй, хватит ко мне приставать, извращенец! Говорю тебе, принц нужен! Хозяин, скажи, чтобы этот секирофил от меня отвязался, а не то я за себя не ручаюсь!

– А может, это у тебяложная память? Насчет кузни? – предположила Лани, всерьез увлеченная возможностью превращения топора во что-то полезное вроде принцессы.

– Может, ты и права… – хмыкнула секира. – А может, я просто бессовестно соврала. Да какая разница, принца-то все равно нет…

– Ну, может, еще найдется, – успокоила ее Лани, которой тоже хотелось чего-то такого.

– Не в этих краях, – хмыкнул Бол. – Тут только зайцы одни… и прочие звери.

Таль, который держался впереди, неожиданно поднял руку, вглядываясь направо. Как раз в этом месте дорога разбегалась в три разные стороны. Зоркий Боресвет тут же оказался рядом с ним.

– Похоже, двое всадников, – сказал он, присмотревшись повнимательней.

Все тут же успокоились. Минуты через две всадники подскакали достаточно близко, чтобы Ларгет увидел их лица. Веселая усмешка неудержимо наползла на лицо Таля, он опознал этих всадников. И одним из них был как раз принц!

(обратно)

Глава 9

Принц слегка удивился, когда ему предложили поцеловать запыленный топор. Глаза у него, вероятно, вылезли на лоб и стали квадратными. Убедиться в этом Орье не мог по причине отсутствия зеркала, но ехидный взгляд Лемура говорил о многом.

Толпа странных людей, окруживших его, галдела на все голоса и требовала невозможного. Как раз целования топора, несовместимого с королевским достоинством. Принц пытался вежливо отказываться, но его никто не слушал.

Варвар смотрел угрюмо, набычившись. По его виду трудно было сказать, что он в восторге от высказанной идеи. Более того, похоже было, что смельчаку, пожелавшему поцеловать топор, он тотчас же снесет не слишком умную голову.

– Отвалите на фиг, извращенцы! – вопила секира. – Сейчас как врежу по мордам! Хозяин, они ко мне пристают!

Варвар многозначительно молчал. Конечно, говорливую железку не мешало бы проучить, но горе насильнику, дерзнувшему дободаться до его собственности.

– А если он не в принцессу, а в мужика здорового превратится? – поинтересовался Таль.

Все дружно призадумались. Появление еще одного мужика, кажется, никого не обрадовало. Тем более здорового. Такой и по сусалам надавать может, ежели что.

Варвар посмотрел на Таля с благодарностью. Принцесса там или не принцесса, а лишаться такого оружия ему не хотелось. Неуютно будет без оружия. Приспичит кому голову снести, а нечем. Не должное это дело и суета сует.

Принц с облегчением перевел дух. Не хотелось ему целовать железяку пыльную, и даже принцессу не хотелось. А хотелось убраться подальше от этого дурдома и больше не возвращаться. Впрочем, его с детства учили, что желания мало что значат в этом мире.

Лани глядела на принца во все глаза. Надо же, самый настоящий принц, как из сказки. Правда, ничего сказочного в нем особо не наблюдалось. Ну одет неплохо. Ну симпатичный. Так шут у него одет не хуже, а вдобавок – красавец, хоть и рыжий. Что-то уж чересчур много рыжих в их компании. Хм… Таль тоже неплохо смотрится, а уж о варваре и говорить нечего, вон мышцы какие, и высокий. То есть очень высокий, почти великан. Да и говорит мало, больше слушает. Ларгет же предпочитает что-нибудь рассказывать, вместо того чтобы слушать ее. Будто ей, Лани, рассказать нечего! Вдобавок, когда она начинает интересно рассказывать о важных вещах, вроде прически или новой курточки, все мужчины делают кислое выражение лица и удаляются под явно надуманным предлогом. Нанок так и вовсе сбегает, потому как придумать мало-мальски правдоподобный предлог ума не хватает. Может быть, хоть принц не такой?

Принц оказался таким же. Всего через полчаса разговора об одежде сослался на необходимость срочной магической консультации и пристроился рядом с Талем. Лани обиженно надула губки. Все врут сказки! Он такой же, как все мужчины. Магическая консультация, ха! Небось о девках говорить будут. Или о вине. И уж точно не о духа́х и не об одежде.

Нанок чувствовал себя не в своей тарелке. Более того, не в своей кастрюле, сковородке и прочей кухонной утвари. Не любил он, когда вокруг много народа, тем более цивилизованного. Только гоблин нормальный да Боресвет еще. Остальные – вообще непонятные люди, особенно эта Лани. Нет, красивая девка, спору нет, но с ней даже говорить невозможно! Во-первых, рта не дает раскрыть, во-вторых, все разговоры только об одежде да о духа́х каких-то непонятных, номер пять. Намекает то есть, что он, Нанок, одет, как лох какой-то, и несет от него, как от навозной кучи. А стоит деликатно, по-варварски, осведомиться насчет постели, как тут же дает отбой. Нет, из всех женщин, что ему, Наноку, встречались, эта самая несносная. Вдобавок рыжая, а это верный признак ведьмы, у любого спроси. Нанок тяжело вздохнул, прогоняя образ смеющейся эльфийки, который вновь заслонил все на свете и вернул ощущение звериной тоски. Надо жить дальше…

Таль между тем расспрашивал Орье о Квармоле. Вообще-то принцев, а тем более королей, расспрашивать не принято, они за это и разгневаться могут, только вот информация им была нужна позарез.

И его высочество принялся рассказывать – и о Сугудае, и о том, как колдун этот проклятый захватил власть, и что многие аристократы из знатнейших семейств решили признать его королем, и как другие, которые не признали, подняли мятеж, изначально обреченный на поражение, потому что армия Квармола взяла сторону узурпатора…

– Я хотел просить помощи в Ледании, – признался принц. – Но теперь, когда у них война с Фараданом, это вряд ли получится. Не даст король войска…

– Это точно, – обрадованно влез Бол, счастливый от возможности вот так запросто поболтать с его высочеством. – Нипочем не даст. Да и войско у него не очень, если фараданцы их бьют то и дело.

– Нет смысла собирать войско, – согласился Таль. – Если Сугудай контролирует армию Квармола, леданцев легко остановят на горных перевалах. Кроме того, только у него остались маги – ни в Ледании, ни в Квармоле их больше нет, я правильно понял?

– Нет, – согласился принц. – Колдуну удалось от них отделаться. Похоже, что и в Ледании именно он их убрал. Руками фанатиков «Петушиного часа». Непонятно только, для чего ему это понадобилось…

– Может быть, – согласился Таль, а успокоившийся за судьбу своей секиры варвар подытожил:

– Стало быть, надо во дворец попасть и просто сломать шею колдуну.

– Да, на ковре-самолете долетим, – влез Бол, которому вдруг справедливо показалось, что о нем забыли. – А то пешком мне уже надоело.

– Мысль здравая, – кивнул принц Наноку.

– Насчет ковра-самолета? – обрадовался Бол. – Таль, ты бы колданул как-нибудь, ты ведь у нас крутой, потомок Титанов, не фитюлька какая…

Варвар попытался вставить слово, но Бол отказывался прекращать монолог. Попытка Ларгета к положительным результатам тоже не привела.

– Ледания надоела, – жаловался Бол всем, кто его еще слушал. – Вся страна – степь, леса и дороги. Да и города здесь какие-то неправильные, вдобавок пиво варить не умеют напрочь. Ваше высочество, вы ведь поедете с нами в Квармол? Нанок, может, он хоть там секиру поцеловать решится, на принцессу бы посмотрели…

– Да чтоб тебе онеметь! – возопил варвар, которого достали как долгие монологи Бола, так и его непрерывные поползновения превратить такую полезную секиру в абсолютно никому не нужную принцессу неизвестной страны и национальности.

Чудеса на свете бывают. Не часто, но тем удивительнее они для людей. Жаль, что случаются они нечаянным образом, но с чудесами по-другому и не бывает. Какое оно, к блину, чудо, если повторяется раз за разом с упорством, достойным лучшего применения? В данном случае чудо было настоящее и сомневаться в нем причин никаких не было. Бол неожиданно запнулся на полуслове и только глотал воздух, как рыба-топор на берегу.

Таль и шут его высочества внимательно осмотрели онемевшего Бола и не нашли угрозы здоровью окружающих. После чего оставили немого в покое – молчит, и хорошо.

– А ты, похоже, чародей, – задумчиво обратился Ларгет к варвару.

– Да ты что! – испугался тот. – Я человек честный, а не колдун какой.

– Рассказывай, – не поверил тот. – Я же сам слышал, ты сказал ему онеметь, и он сразу онемел. Все это видели. Лучше покажи, как ты тогда пальцы держал. Вот так? Или этак?

– Отвали от меня, я тебе не колдун, – зарычал варвар.

– Да ты чо, брателло, на измену подсел? – хлопнул его по плечу Боресвет. – Истинно глаголю, волхвом премудрым, в натуре, пахать не стремно. Децил подучишься – всем просто на раз кирдык устроишь. Или даже – полный кирдык.

– Оставьте меня в покое! – взревел варвар и сжал в руках рукоять секиры. Глаза его бешено крутились в орбитах, было видно, что легко можно получить в лоб острым и тяжелым, если еще раз упомянуть слово «колдун» или вроде того.

– Хозяин, не сжимай рукоять так сильно, ты меня задушишь, – взмолилась секира. – Вообще, такому крутому магу это не к лицу. Лучше наколдуй мне новые ножны, я тебя уже сколько раз просила?

Рев варвара, конечно, можно было перевести в обычную человеческую речь. Вот только никому этим заниматься не захотелось. В самом деле, если человек твердо намерен сойти с ума, окружающим лучше держаться подальше. И не потому, что это заразно, а потому, что ведь и покалечить, к блину, может.

Топор громко пискнул и замолк. Руки варвара едва не переломили рукоять пополам. Вообще-то во вселенной было не так много сил, способных осуществить подобный геноцид, но озверевший варвар, похоже, принадлежал к их числу.

– Не надо мне ножен, – торопливо заявила секира, почуяв, что будут разборки. – Вообще ничего не надо. Лучше пива себе наколдуй.

Варвар зарычал, честно стараясь впасть в священное бешенство. Мешало то, что он напрочь забыл, как в это самое бешенство впадают. Впрочем, спутники его благоразумно отодвинулись на безопасную дистанцию. Чтобы не прибил ненароком.

– Клянусь Беодлом, лучше не нарываться, – тихо сказал принцу шут, но острое (в переносном смысле, не как у эльфов) ухо варвара уловило этот посторонний шум, отдаленно напоминающий речь.

– Что ты там про Беодла сказал? – Варвар недвусмысленно сжал руку на рукояти. Подраться хотелось просто нестерпимо, тем более вина не осталось ни капли.

– А тебе что за дело? – дерзко ответил шут, игнорируя напрочь и варвара, и его секиру. – Это касается только меня и его. А ты иди куда подальше… Или тебе точный адрес сказать? Так за мной, Беодл побери, не заржавеет…

Варвар попытался задуматься. С непривычки получалось не очень, вдобавок пришлось уворачиваться от щенка тьмы, который как раз решил поиграть с сапогом Нанока. Дурная скотина еще не отличала сапог от ноги. Или просто прикидывалась, с собаками никогда точно не скажешь.

Бол издал неопределенный звук, человеческую речь нисколько не напоминавший. Вообще ничего не напоминавший, подобные звуки в приличном обществе и издавать-то не пристало. Видя, что его не понимают, он подкрепил то, что считал словами, парой жестов.

Жесты были простыми и ясными.

Подраться желает, обрадовался варвар, сжимая внушительного вида кулаки. Прикинул, чтобы удар получился не слишком сильным и с сожалением разжал упомянутые кулаки. Такого хлюпика одним пальцем можно прибить.

Жрать хочет, догадался Боресвет, охотно потянувшись за едой. Последующее мычание и мотание головой в разные стороны убедили его, что Бол просто отгоняет комаров. Богатырь пожал плечами. Вот чего он точно не собирался делать, так это отгонять от реального пацана реальных комаров. Пусть сам выпутывается, не маленький.

Это просто неприлично! – внутренне возмутилась Лани. За такие жесты и пощечины мало! А Таль даже не шелохнется, не говоря про то, чтобы врезать нахалу! Она обиженно отвернулась, в очередной раз отметив про себя, что мужчинам верить нельзя. Даже если очень хочется.

Моя не понимай, подумал гоблин. Это была одна из трех основных мыслей, периодически посещавших его умную зеленую голову. Две остальные относились к драке и еде. Все остальные мысли, случайно его посещавшие, он отметал как недостойные воина.

– Откуда ты вообще про Беодла знаешь? – сформулировал варвар мысль после длительного раздумья. Руку с топора снимать не стал, ей, руке, было комфортно лежать на рукояти. Секира вроде тоже была не против.

– Случайно познакомились. – Лемуру варвар не слишком нравился. Здоровый, как бык, чуть что за топор хватается. Одно радует – дворцовому этикету не обучен.

Варвар задумался. С появлением этой парочки он что-то часто стал задумываться. Шутит этот Лемур или всерьез говорит? Вообще-то профессия у него такая, что никогда толком не поймешь. Вот принц – другое дело, у него слово верное и твердое. Раз сказал, что топор целовать не будет, значит, не будет. Наверное…

Щенок тьмы клацнул зубами около ноги Лемура. Тот, ловко свесившись с коня, потрепал его по загривку. Никак удивленно на него посмотрел, потом нерешительно тявкнул. Шут, опять же не слезая с коня, почесал его за ухом. Щенок попытался мурлыкнуть, но получилось не очень убедительно. Тяжело мурлыкать, не будучи кошкой…

Столб дыма впереди первым углядел Боресвет. Вторым мог бы углядеть Таль, если бы воин не указал на это безобразие принцу.

Дым был густым и черным, сразу ясно было, что не охотники костерчик развели на привале. Либо лесной пожар, либо подожженная некими недобрыми людьми деревушка. И то и другое особо не радовало.

– Фараданцы, – уверенно заявил принц. Спорить с ним не стали, принцу всегда виднее.

– Будем надеяться, что они уже убрались, – философски заметил Боресвет.

Таль мысленно с ним согласился. Так было бы лучше для всех. Даже для клятых фараданцев, которые уже изрядно надоели со своей нелепой войной. Куда лучше разъехаться миром, чем воевать в чужой стране непонятно за что. Вот только вряд ли фараданцы его мнение разделяют. Впрочем, он им это самое мнение пока и не высказывал.

Никак коротко тявкнул. Видимо, запах дыма ему не слишком нравился. Вообще-то болонки тьмы, в отличие от обычных болонок, лаять не должны. Тем более тявкать. Так говорил Мастер Лур, а ему, соответственно, виднее. Но то ли Никак об этом ничего не слышал, то ли считал себя обычной собакой размером уже с пони, но тявкать ему отчего-то нравилось. Вот только любимую собачью привычку грызть обувь эти странные люди отчего-то не одобряли. Может, из-за того, что в сапоги были зачем-то засунуты их нижние лапы?

Источником дыма оказалась небольшая деревушка. Ну и огонь соответственно тоже, – верно ведь говорят, дыма без огня не бывает. Судя по всему, жители успели убраться заблаговременно, потому что трупов на пепелище не обнаружилось. Или же фараданцы увели их с собой. В смысле жителей, конечно, а не трупы.

– Не меньше сотни было, – сказал Боресвет, вглядываясь в оставленный лошадиный навоз. – Не разучился я следы еще читать.

– Визуально или по запаху? – съязвил шут.

Воин посмотрел на него неприязненно. Лемур его несколько раздражал. Ничуть не меньше, чем отсутствие водки.

– Оставь, Лем, – твердо приказал принц. – Если он говорит, не менее сотни, значит, так оно и есть.

– Понял, дятел? – обрадовался воин. – Не баклань, в натуре, чего не знаешь.

– Конечно, – ответил шут. – Мы тут все гоблины, а ты – вождь бурганайцев.

Харкул встревоженно обвел взглядом всю компанию, подозревая в них замаскированных гоблинов. Убедившись, что это не так, он слегка успокоился. Видимо, это люди так шутят. Юмор гоблин понимал: там, ногу кому сломать и прыгать заставить или ежа на ложе подложить. У людей же чувство юмора странное. Как и сами они, тонкокожие.

Гоблин неловко соскочил с коня, пару раз присел, разминая затекшие ноги. Верхом ездить у него до сих пор получалось не слишком. Хорошо хоть четвероногое мясо перестало бояться, что он его на завтрак оприходует.

– Эй, ты куда? – окликнул его Таль.

– Добыча собрать, – откликнулся гоблин.

– Мародерствовать не время, – заявил Боресвет. – Да и добычи здесь не найдешь толковой. В натуре, пацаны все уже разобрали, если чего децил и было.

Бол промычал что-то и замахал руками. Жестами он объяснялся куда понятнее, чем словами.

Мародерствовать собрался. Бол неисправим, подумал Ларгет.

Наверное, привал предлагает сделать, догадался принц.

Какой жонглер пропадает, вздохнул шут.

Моя не понимай, подумал гоблин.

Опять делает грязные намеки! Лани почувствовала вдруг себя немного польщенной.

Руками зачем-то машет, сообразил Боресвет.

– Крепко ты его заколдовал, – сказал он варвару.

Тот скрипнул зубами, но ничего не ответил. Только посмотрел немного неодобрительно.

– Лучше б мне ножны наколдовал, – опять пристала секира.

– Вот тебе ножны. – Таль протянул почему-то варвару, а не топору оставшийся от Учителя семимильный сапог.

– Офигеть! – возмутилась Томагавка. – Мне надеть эту драную обувь? По-другому оскорбить не получается, что ли? Ты еще штаны бы мне предложил!

– Штаны мне самому нужны, – резонно возразил Ларгет. – Нет, если ты голой ходить предпочитаешь, твое право, эксгибиционистка несчастная…

Варвар хотел было обидеться на непонятное слово, но тут же сообразил, что обзывают секиру, и принял насмешливо-независимый вид. Его, мол, это отнюдь не касается, так что до абсолюта все. Пусть железяка сама разбирается, куда ее послали!

– Ладно, давай свой сапог, – нерешительно заявила секира, которой, видимо, слово тоже знакомым не показалось. – Уговорил, пацифист окаянный.

Ну сейчас точно колданет что-нибудь, решил варвар. Он за «пацифиста» точно башку бы открутил, даже топору, отродясь ее не имевшую. Это ругательство он понимал хорошо.

Против ожидания Таль кивнул секире и отдал Наноку новоявленные ножны. Видимо, драться ему было просто лень. Да и мало в этом удовольствия, с железкой махаться, запоздало сообразил варвар. Опять же, сапог этот не ему тащить…

Томагавка приняла максимально торжественный для секиры вид. Возможно, даже напыжилась и сделала умное лицо. В мимике секиры довольно тяжело разобраться…

Бол ехидно хмыкнул. Прикалывается, дружно подумали все.

Варвар торжественно натянул сапог на Томагавку. Бол снова хмыкнул – похоже, процесс этот вызвал у него некие нездоровые ассоциации. Щенок нерешительно гавкнул, недоумевая, чем это заболел с виду нормальный топор.

– Как я выгляжу? – озабоченно спросила Томагавка.

– В натуре, как топор в сапоге, – честно сообщил Боресвет.

– Тебе идет, – успокоила Лани несчастный инструмент по отрубанию лишних частей тела. – Правда, это немного не твой цвет.

Вот эта фраза повергла в оторопь буквально всех. Каких расцветок сапог лучше подойдет топору – неразрешимая загадка для любого мужчины. Как и то, на фиг ему вообще сапог, как таковой. Наверное, железяка действительно являлась заколдованной принцессой…

Первой поняла, что за ними наблюдают, все-таки Лани. Все остальные были слишком заняты новой (и единственной) шмоткой секиры, чтобы обращать внимание на что-то еще.

Судя по тому, что не было слышно бряцания оружием, громкой матерщины и криков «Бросить оружие! Руки за голову! Вы имеете право…», следил за ними кто-то из местных погорельцев. Не спешащий выходить из кустов при виде столь доблестной компании.

Выявить наблюдателя не удалось. Едва девушка сделала пару шагов по направлению к кустам, где тот предположительно находился, как треск ветвей уведомил ее о том, что незнакомец к знакомству склонен не слишком. Азартно рванулся следом щенок тьмы – инстинкт гончей брал иногда свое, но тут же послушно вернулся на место, едва Лани отдала приказ. Хотя и заинтересованно поглядывал в сторону несостоявшейся добычи.

– Следили, – флегматично заметил Боресвет.

– Крестьянин, должно быть, – поддакнула секира.

– Ребенок, – высказал свое мнение Лемур. – Слишком легкие шаги для взрослого.

Бол одобрительно промычал. К детям он относился положительно, куда лучше, чем к этому сборищу идиотов, неспособных понять самые простые жесты. А все из-за тупоголового варвара, пожелавшего ему онеметь! Что бы такое ему пожелать в ответ, чтобы мало не показалось? Была у Бола пара идей на эту тему, но вот беда – тяжело высказать эти пожелания жестами. Дубоголовый варвар нипочем не поймет…

– Поехали, – сказал наконец принц. – Что время терять, кто бы там ни был, его уже не догонишь. Если местный, он эти леса как свои пять пальцев знает.

Гоблин растопырил свою шестипалую ладонь и недоуменно хмыкнул. Неловко забрался на своего скакуна, тут же преисполнившегося самыми черными подозрениями на его счет.

– Надо бы догнать все-таки, – пробормотал варвар. Ребенок там или нет – еще вопрос, а вот если наведет на их след фараданцев, мало не покажется.

– Сиди уж, чудо, – бросила Лани. – С детьми воевать, тоже мне герой выискался…

Варвар хотел обидеться, но не успел. В разговор вмешалась секира.

– Кстати о героях, – начала она, выглядывая из сапога краем рукояти. – Есть вот такая одна история…

Все с интересом приготовились слушать. Даже Бол заткнулся и перестал махать руками. Дорога – занятие скучное, а топор знал немало интересных историй.

История и впрямь оказалась презанятная. Один герой (имени топор то ли не помнил, то ли не мог выговорить) решил однажды поискать приключений (чисто героическое занятие). Понятно, что эта фигня тут же с радостью откликнулась на его поиски. Для начала, как водится, встретился ему злой колдун. Эта разновидность неприятностей вообще липнет к героям, как мухи к варенью. Данный упомянутый колдун тоже решил к герою прилипнуть и задал ему три вопроса. Понятное дело, смелый рыцарь потому героем и стал, что в остальном ни в чем не шарил напрочь. И на все три вопроса колдун получил один и тот же ответ, но куда послали, не пошел, а превратил отважного рыцаря в лягушку.

Что бедолаге оставалось делать? Спрыгнул он с коня и зашлепал на ближайшее болото обедать комарами. И так бы бедолага и помер, но судьба дураков и героев для чего-то хранит. До поры до времени.

Приказал местный царь своим сыновьям в срочном порядке создать ячейку общества, то есть, короче говоря, ожениться. Попечалились сыновья, покручинились, простились с многочисленными любовницами и отправились судьбу пытать. Пытку для судьбы выбрали, надо признать, донельзя странную – шмаляли из лука в белый свет, как в медяшечку. Попали все трое – белый свет большой, промазать трудно. Но двое попали просто, а вот третий – дурак, конечно, – попал конкретно. Потому что у тех стрелы к нормальным небедным девкам прилетели, а у этого – в болото. Причем поцелил как раз в героя – тот, правда, воин был преизрядный и отпрыгнуть успел.

В общем, картина маслом, сидит себе на кочке лягушка, материт колдуна, стрелка идиотского и весь мир в придачу нехорошими словами…

– Какими словами? – полюбопытствовала Лани.

Такими, сказала секира, которых молодым девушкам знать не полагается. И тут, продолжила она, вываливает наш Иван-дурак, весь грязный, в тине и прямиком к стреле чешет, едва на героическую лягушку не наступив. Ну герой ему, ясен пень, и высказал все, что думает. Иван, конечно, дурак был, но вежливый, царский сын все-таки, вон как принц наш. Воспитанный, да. Извинился перед лягушкой и сделал ей куртуазное предложение неприличного толка. То есть предложил выйти за него замуж. Герой от удивления онемел, совсем как вон то тело, и что ответить не нашелся. А дуракам закон не писан, молчание как есть знак согласия, и, пока рыцарь заколдованный квакал что-то и глазами лупал, схватил его Иван-царевич в охапку и в губы смачно поцеловал, охальник такой. Нет бы сначала пол выяснить у незнакомой лягушки.

Чары, само собой, спали. Такова уж сила поцелуя у принцев, даже, сказывают, девки мертвые в хрустальных гробах оживают порой, так зомбями и ходят, дуры. Вот и герой мигом расколдовался, взял дурака под белы рученьки да закинул в болото, пиявкам на радость. Только дуракам и море по колено, и царское происхождение здесь ни при чем. Вылез он из болота, герой за это время остыл, и стали они решать дальше, что делать. Потому как нравы в королевстве были строгие, поцеловать и не жениться – навек опозорить. Вот Иван сдуру и ляпнул, что, будь он девицей, запросто за героя бы замуж вышел. Слово не крокодил, выскочит – не слиняешь. Тут же нарисовался колдун, успешно косящий под болотную кочку. И пришлось Ивану за базар ответить – злыдень в два приема махнул рукой, колданул что-то, и не успел бывший царевич, а ныне дурак, губой шлепнуть, как стал девицей красоты неописуемой. Герой даже поначалу решил, что это кикимора из болота вылезла, больно уж Иван на нее смахивал.

А колдун тут же свалил, будто его и не было. Погоревал Иван, потом достал косметичку из сумочки и давай красоту наводить. И навел ведь, подлец, да такую, что бедный рыцарь неминуемо в него влюбился. Хочу, говорит, жениться на тебе, красная девица, и все тут.

А Иван, ну то есть теперь Иванна, ему и отвечает, дескать, много вас тут ходит, хоть что делай, а за тебя не пойду. И ушла к батюшке-царю. Тот, кстати, обрадовался – был, дескать, раньше сын-дурак, а теперь дочь-красавица. А ум царевне и ни к чему особо.

Вот так оно все и закончилось.

– А герой? – поинтересовалась Лани, захваченная увлекательным рассказом.

– А герой умер, – сообщила секира. – Потому что настоящий герой не может жить, если он никому не нужен.

– Грустная сказка, – пожаловался Нанок, которому героя было жаль до ужаса. Такая уж у него была душа, чувствительная и не чуждая высоких чувств. Чего иные цивилизованные нипочем не хотят понять и оценить.

– Да, веселого мало, в натуре, – согласился Боресвет. – Эк пацана заколбасило, просто атас. Так, в натуре, все герои передохнут, блин.

Гоблин молчал. Он пытался вспомнить, как по-людски сказать «засада», но упорное слово упрямо не шло в его зеленую голову. Тогда он заревел во всю мощь и потянулся к ятагану.

Известно давно и наверняка, что бесшумных засад не бывает. На эту тему написаны диссертации по тактике и стратегии, даны четкие ориентиры, какие звуки надо улавливать в какой местности, существуют даже специальные курсы для повышения слуха. И все равно люди раз за разом в засады умудряются попадать. Когда с вершин деревьев одна за другой полетели сети, только Лани успела уклониться. Фараданцы выбегали из-за деревьев с обеих сторон дороги. Яростно ругался Боресвет, не в силах обнажить меч, ему вторил пронзительный голосок секиры, доносившийся из сапога. Варвар рычал от бешенства, разом забыв все человеческие слова. Гоблин тоже рычал, так же как и щенок тьмы. Впрочем, как раз щенка сеть не удержала. Освободившись, он бросился следом за Лани, фараданцы метнулись было в погоню, но девушка легко от них ускользнула.

– Нет, ну это просто форменное свинство! – К Болу неожиданно вернулся голос, и он поторопился им воспользоваться. – Опять в плен! За что, блин?

– А ну заткнись, козел! – посоветовали ему. Обидно посоветовали, никакого такта и сочувствия к человеку, попавшему в неприятный плен. Неплохому человеку, кстати сказать, доброму, образованному и почти магу вдобавок. Да еще и скромному к тому же.

– Нет уж, хватит, намолчался! Лучше отпустите нас по-хорошему! А то уйдем сами…

Ему дали сапогом под ребра, чтобы заткнулся. Но заставить Бола замолчать можно было только особыми колдовскими чарами вроде кляпа. Или же хорошим ударом по голове.

– Вы просто не знаете, с кем связались, – продолжал распинаться Бол, предварительно охнув и ощупав ребра рукой. – Я вообще вашему маршалу троюродным внучатым племянником прихожусь! Вот развесят вас, гадов, на ближайших осинах или, скажем, березах… Вам какие деревья больше нравятся? Ну неважно. Вот я тогда посмеюсь!

Ему снова предложили заткнуться, но как-то не очень уверенно и без ударов по ребрам. Кто его знает, долдона этого, может, и впрямь маршалу родня. Тот тоже поболтать любит преизрядно, только не так пространно. Но «равняйсь!» и «смирно!» постоянно рявкает, а под хорошее настроение и на «вольно!» расщедриться может.

– А ну отдайте меня Хозяину! – завопила секира. – Нет, ну что за беспредел, в самом деле! Руки убери, лохматый, ты мне рукоять испачкаешь!

Всех пленных аккуратно перевязали довольно прочными веревками. По невозмутимому виду Боресвета Таль догадался, что порвать путы для него не проблема, только он не в курсе, что делать дальше.

Сам Ларгет тоже не очень понимал, что делать дальше. Оружие у них отобрали, хотя секира громко протестовала и грозилась поотрубать всем головы и прочие ненужные части тела. Пыталась даже по примеру Бола выдать себя за родню маршала, но ей не поверили ввиду слабого сходства. Впрочем, фараданцы отнеслись к говорящей секире с должным почтением, убрав ее вместе с сапогом в железный ларец. Вопли секиры тут же утихли – возможно, оказанные почести ее успокоили. Или просто ларец попался звуконепроницаемый.

– Куда вы нас тащите? – рискнул спросить Ларгет.

Ответ был вполне адекватен – древком тяжелого кавалерийского копья по хребту. Таль охнул и обозвал фараданца гнусным скорпионом, за что получил вторично.

Варвар зарычал и врезал коленом в неудобное место солдату, чересчур сильно затянувшему веревки. Тот охнул и согнулся, как перочинный ножик. Похоже, у него как-то появились проблемы со здоровьем. Мысль насчет того, что око за око, пах за пах, ему в голову отчего-то в этот момент не пришла. Зато она посетила то, что скрывалось под шлемами у его товарищей. Варвару мигом наваляли, использовав для этой цели древки копий. Тот зарычал громче, одним рывком порвал веревки и разжился на халяву копьем. Бывший хозяин оружия возражал не очень, тихонько подвывая и баюкая сломанную руку.

Нанок отпрыгнул в сторону, треснул древком очередного фараданца, подхватил ларец с топором и бросился наутек. Фараданцы азартно завопили и бросились в погоню, но догнать сильно спешащего варвара непростое занятие даже для породистого скакуна. А преследователи не озаботились оседлать коней, поэтому довольно быстро потеряли Нанока среди дикорастущих деревьев.

Зашевелился было Харкул, но тут же застыл, когда ему к груди приставили сразу четыре пики. Что и говорить, аргумент был весомый и доступный для любого вменяемого гоблина. Каковым Харкул, вне всякого сомнения, и являлся.

– Пива не найдется? – спросил Бол, которому хотелось поговорить после долгого и вынужденного молчания.

На него посмотрели неодобрительно и на всякий случай треснули древком копья.

– Ну зачем так сразу? – обиделся тот. – Могли бы сказать по-человечески – мол, пива мало, только для своих.

Ему по-человечески добавили ногами. Бол окончательно обиделся и замолчал, с презрением глядя в землю. Он хотел бы посмотреть с презрением на своих мучителей, если бы не стойкое необоснованное подозрение, что любое движение вызовет с их стороны новые бесчеловечные репрессии.

– Моя вас рвать и грызть, – мрачно сообщил гоблин.

Ему тоже двинули копьем, но гоблинов так просто не возьмешь. Харкул оскалил клыки и добавил:

– Многа-многа грызть и жрать.

После чего с гордым и мрачным видом заткнулся, исчерпав весь свой богатый словарный запас. Фараданцы пинали его не сильно, видно, берегли. Гоблин представлялся им некоей диковинкой, которую можно продать любителям редкостей за мелкую монету.

Таль начал насвистывать какую-то песенку. На него покосились неодобрительно, но бить не стали, вопросов вроде лишних не задает, гнусными словами не обзывается. Пусть себе поет, лишь бы не фальшивил слишком сильно.

Пленников подняли на ноги, забросили на крупы коней. Все пожитки и оружие фараданцы тоже оставлять не стали. С трофейными конями дело обстояло сложнее. На круп их не закинешь, больно здоровые и брыкаются вдобавок. Посовещавшись, сотник приказал нескольким всадникам вести пленных животных в поводу. После чего кавалькада двинулась в путь.

Варвар остановился после долгого и быстрого бега. Пару минут он наслаждался процессом дыхания, восстанавливая подорванные физкультурой силы. Потом внимательно огляделся по сторонам. Кроме деревьев, вокруг не было никаких фараданцев.

Первым делом Нанок решил разломать на мелкие части железный ларец. Для того чтобы даровать заключенному топору вожделенную свободу. Мышцы могучих волосатых рук напряглись в поистине титаническом усилии. Ларец скрипнул насмешливо, но ломаться отказался наотрез. Варвар удвоил усилия, лицо побагровело, глаза тоже, и вдобавок они полезли для чего-то на лоб. Ларец снова скрипнул, теперь уже жалобно.

– Ага! – обрадовался Нанок и добавил усилий.

Железные стенки затрещали, потом одна из них лопнула.

– Здорово, Хозяин! – обрадовалась секира. – Ты-то как здесь оказался?

– Забрел вот, – буркнул варвар, с трудом переводя дыхание.

– А рожа чего красная? – не отставала Томагавка.

– На солнце загорел, – окрысился варвар.

– Да, это бывает, – согласилась секира. – Ты смотри, осторожнее, кожа шелушиться начнет. Облупится еще, девки любить перестанут.

Варвар хмыкнул. Да, тут само собой, полный лес девок, сейчас вот как сбегутся дружно на его физиономию красную смотреть, топором не отмашешься. Совсем мозги потеряла железка… тьфу, да откуда ж они у топора!

– А куда ты это нас завел? – не отставала секира, которой, видимо, до зарезу приспичило пообщаться. – Вроде лес какой-то. Брось, Хозяин, пошли отсюда, мне здесь не нравится. А остальные куда делись? Они хоть и дураки редкостные, но мне без них скучно. Ты только Болу скажи, чтобы от меня отстал, зуб даю, ночью целоваться полезет…

– У тебя же нет зуба, – попытался легко отделаться Нанок.

– Это еще не повод меня целовать, – обиделась Томагавка. – Сам с ним целуйся, если хочешь. Он мне не нравится как мужчина.

Отчаянию Нанока не было предела. Болтовня секиры мешала ему думать, что у него и так, прямо скажем, получалось не очень.

– Давай договоримся так, – предложил он. – Ты вот прямо сейчас заткнешься, а я тебя не выкину в болото и заточу лезвие. Я, между прочим, думать пытаюсь.

– Правда? – удивилась секира. – А ты умеешь?

– Нет, – честно сознался варвар. – Но если ты не заткнешься, то точно не научусь.

Томагавка затихла. Вообще-то она была секирой доброй и незлобивой, за исключением привычки отрубать что ни попадя. Если б из-за нее любимый Хозяин не научился думать, он бы этого не пережил однозначно. Ее секирья душа (или же секирина?) страдала бы всю оставшуюся жизнь, это притом, что секиры живут, как правило, куда дольше людей.

Варвар наморщил лоб. Все люди, которые собираются думать, сначала морщат лоб. Некоторые еще чешут затылок и трут подбородок, но они пользователи продвинутые, а он простой, не испорченный цивилизацией варвар, ему это недоступно.

Все его спутники оказались в плену. Правда, сбежала девчонка с собакой. Хорошо было бы найти ее для начала, но как это сделать в огромном лесу, Нанок не понимал. Можно, конечно, покричать, благо голосом его Беодл не обидел. Ну а если на крики сбегутся все те же фараданцы, что тогда делать? Еще можно помолиться Беодлу, только он может и посмеяться над бедным заблудившимся варваром и одним многословным топором. Нет, молитва всяко не повредит. Надо только запросить побольше, чтобы Беодл хотя бы вывел его из леса. А там, может, и Лани найдется. Не будет же она всю жизнь в лесу жить. Ну он надеется, что не будет, на самом деле сумасбродная девчонка на все способна, хоть и не эльф ни разу. Да, порой среди людей та-акие особи попадаются…

– Хозяин, ты уже подумал? – не утерпела секира.

Нанок вопрос игнорировал. Рискни только ответить, и тебе тут же навяжут дискуссию о роли холодного оружия (и топоров в частности) в жизни человеческого общества. Томагавка меры совсем не знала и знать не хотела.

Он сел на землю и вознес Беодлу молитву. Звучала она примерно так:

– О Беодл, владыка священных гор и окрест лежащих земель! Во что ты меня втравил на этот раз, старый хрыч? Взывает к тебе Нанок из племени агаков, со смиренной просьбой. Хватит дурью маяться, о Беодл, да не облысеет твоя борода до конца года! Выведи меня из этого леса, а уж за мной не заржавеет. Если же ты не выполнишь мою просьбу, тебе же хуже. Буду доставать тебя молитвами, пока не оглохнешь. Абзац… То есть аминь.

Нанок сам понимал, что молитва звучит неубедительно. Надо было вставить пару крепких словечек, Беодл это любит. А так, чего доброго, оставит несчастного варвара в проклятом лесу, пока тот не одичает и не превратится в медведя. Говорят же старики, что все люди от медведей произошли, не все же они врут. Или таки все?

– Круто ты его послал, – одобрила секира. – Я, правда, не поняла – кого именно, вокруг же ни души. А, вон заяц пробежал. Ты на него ругался, Хозяин?

– Я молился Беодлу, – с достоинством ответил Нанок.

– Беодл – это бог? – уточнила деловито секира.

Варвар кивнул.

– Блин, Хозяин, у тебя точно не все дома, – сообщила Томагавка. – С богами так общаться нельзя, они этого не любят. Вот как врежет сейчас молнией, что будем делать?

– Беодл хороший, – заступился варвар за своего бога. – Он молниями почем зря швыряться не будет. Ну… дерево там может на голову уронить…

Оглушительный треск за спиной заставил его отпрыгнуть. Средних размеров дерево попыталось упасть на голову варвара, но промахнулось. Одна из веток чувствительно задела его по плечу. Нанок выругался, потирая ушибленное место.

– С юмором у твоего бога все в порядке, – сообщила секира. – Смотри, Хозяин, как он над нами прикололся, долбанул молнией в дерево.

В самом деле, верхушка дерева была обуглена. Скорее всего, именно ударом молнии. Вряд ли какой чудак решил бы разжигать костер на верхушке.

– Беодл пошутить любит, – согласился Нанок. – Только вот шутки у него… божеские. Ладно, будем считать, что он принял мою молитву к сведению. Пошли, Томагавка, не зимовать же нам здесь. Жрать уже охота, а нечего.

– Может, лучше подеремся с кем? – робко предложила секира.

– Это уж как Беодл даст, – пожал плечами варвар. – Я лично не собираюсь сломя голову бегать по всему лесу, чтобы подраться. Кому надо – сами придут.

– Эти найдут, – согласился Томагавка. – Ух и наваляем мы им, когда явятся!

Варвар повесил болтливое оружие на перевязь и решительно зашагал в неопределенном направлении. Лес ведь – нипочем не угадаешь, в какую сторону идти без специального путеводителя. Например, эльфа какого-нибудь.

– Может, хоть дерево какое срубим? – предложила нерешительно секира, но ответа не дождалась.

Нанок продирался сквозь заросли, периодически отпуская заученные эльфийские ругательства. Авось лес этот дурной примет его за эльфа и выведет, куда надо. Знать бы еще самому, куда ему надо…

Секира за его спиной жалобно вздыхала. Есть в жизни одна-единственная радость – срубить что-нибудь ненужное, и в той отказывает жестокосердный Хозяин.

Нанок, только вышедший на поляну, остановился как вкопанный. Там занимались сексуальными играми две здоровенные кошки. Кажется, их называют легьярами.

– Хвала Беодлу! – воспрянула духом секира. – Ну теперь подеремся!

(обратно)

Глава 10

Лани в лесу чувствовала себя как дома. Она ведь выросла в лесной деревушке, где и жили-то в основном дарами леса. Урожаем со скудных полей не прокормишься, а в лесу все есть: и грибы, и ягоды, и орехи. Даже мясо имеется, только оно бегает слишком быстро.

Зато и опасностей хватает. Хищники и ядовитые гады, да и нечисть частенько пошаливает. Но люди ко всему привыкают, привычные опасности кому страшны? Тем более что ее, Лани, ядовитые гады отчего-то не трогали. Змею могла даже в руки взять, не укусит, только глаза закрывает, блаженствуя. Пауки ядовитые, хоть на змей и мало походили, тоже не кусали. Но пауков и прочих насекомых девушка не любила. Да что там не любила, просто боялась до судорог, даже простых бабочек. Это только на вид они красивы, а присмотрись поближе – страх один. Такой уродливой головы, как у бабочки, ни у одной змеи нет.

Щенок тьмы выскочил из кустов внезапно и бесшумно. Лани вскрикнула от испуга, но в следующий момент поняла, что это не хищник лесной, а ее собственная собака ростом с пони.

– Напугал ты меня, малыш, – сказала девушка. Сердце все еще бешено стучало о ребра, не веря в то, что опасности нет никакой.

Никак ей не ответил. Собаки говорить не умеют, даже магическим путем созданные. Зато все прекрасно понимают и смотрят на тебя умными глазами. Особенно когда сделают что-то запрещенное – например, обувь сгрызут или окорок стащат.

Вот и сейчас щенок смотрел на нее преданными глазами. И не поймешь, то ли он пакость какую сделать замыслил, то ли просто успел соскучиться. Вилял хвостом, как уважающей себя собаке и положено, и норовил лизнуть в лицо, благо рост позволял. Лани отмахивалась со смехом, он хоть и болонка тьмы, а обслюнявит, как обычная собака.

– Хороший, хороший. Ну хватит, Никак. Скажи лучше, куда нам идти?

Куда идти, Никак, разумеется, не сказал. Он сделал вид, что прекрасно знает, но нипочем не сознается. Из принципиальных соображений, надо полагать.

Немного подумав, девушка решила вернуться к дороге. Рано или поздно, фараданцам придется сделать привал. Ночью они точно остановятся, всем надо спать, даже фараданцам. Тогда, может быть, и появится шанс освободить остальных. Она в темноте видит прекрасно и умеет прятаться в тени так, что ни один часовой не заметит. А Никак в темноте вообще массу полезных способностей обретает. Жаль, что она не знает, каких именно. Кстати, Никак – слишком длинно звучит. Надо приучить его к имени Ник. И звучит красиво, и звать собаку проще. Да, решено, с этой минуты он будет Ником.

Выбор направления казался делом несложным. Все равно Лани не помнила, откуда пришла. Сложно запомнить дорогу, когда убегаешь сломя голову и прочие ноги. Значит, надо идти налево, положившись на интуицию. Незачем тут размышлять долго, все равно ничего лучшего не придумаешь. Если бы щенок тьмы был обычной собакой, можно было бы скомандовать «След!». Возможно, он и послушался бы. Но Ник мог брать след только ночью, в темноте. Или в подземелье каком-нибудь – но не будешь же ради этого искать подземелье? Тем более в лесу. Да, и у болонки тьмы есть свои недостатки.

Лес отнесся к ней благожелательно, признав свою. Хищники не встречались, хотя уже и вечерело. Один раз дорогу переползла ядовитая анакобра, но змей Лани не боялась. Даже если наступит ненароком, анакобра ее не тронет.

Прилипалу, что-то типа зловредной лесной пиявки, она заметила сразу. Даже не заметила, скорее почувствовала. Прилипала – зеленая, под цветтравы, увидеть ее невозможно. Разве что наступив на нее, но тогда уже поздно.

Лани аккуратно обошла прилипалу. Возможно, она сродни змеям и ее не тронет, но проверять это на практике девушка не желала. Зато непонятным существом заинтересовался щенок тьмы. Лани успела крикнуть: «Ник, нельзя!», но щенок ее не услышал. Есть у собак такая интересная особенность – не слышать, если им того не хочется. Интересное дело, стоит шепотом сказать «Иди обедать», и зверюга услышит за сотню ярдов. А можно орать во всю глотку «Нельзя!» и «Фу!», и в двух шагах нипочем не услышит.

Прилипала не дернулась к собаке. Это было удивительно, если учесть, что на теплую тварь реагировала молниеносно. Довольный щенок с удовольствием схрумкал непонятную штуку, после чего вопросительно посмотрел на Лани – дескать, чего звала? Девушка легонько шлепнула его. Ник принял обиженный вид, словно говоря: «За что? Я ничего плохого не делал!» Лани пришлось его же еще и успокаивать, чтобы бедная собака не заработала нервного стресса. Щенок, простивший хозяйку и получивший ее прощение, радостно затрусил вперед.

В отличие от обычных собак, он не останавливался у каждого дерева, чтобы пометить территорию, справедливо полагая, что весь мир – его неделимая собственность. Вдобавок соответствующие функции не были предусмотрены у гончей, сотканной из первородного мрака. Также можно было не бояться, что он кинется сломя голову за сучкой в период течки, разве что для того, чтобы плотно позавтракать. В общем, он выгодно отличался от любой известной Лани собаки. И как защитник не в последнюю очередь.

Щенок погрыз дерево, вспугнул глухаря и попытался его преследовать, явно сожалея об отсутствии крыльев. Лани уверенно шла в выбранном направлении, иногда меняя путь, чтобы обойти упавшее дерево или овраг. Собака путь не меняла: если на дороге вдруг лежит дерево – тем хуже для него. А в овраг забавно скатываться, повизгивая от восторга.

– А ну врежь ему, Хозяин! – донеслось откуда-то справа.

Потом последовал настолько страшный рев, что щенок испуганно присел и оставил в покое игравшего с ним в догонялки зайца, чему невольный участник этой игры был несказанно рад.

Голос Лани опознала тут же. Томагавка, больше некому. А рычал, по-видимому, варвар, у него это получается не в пример лучше, чем говорить. Только как они тут оказались, неужели фараданцы вместе с пленными так близко от нее? Соблюдая максимум осторожности (то есть треща кустами вдвое тише обычного), девушка двинулась в направлении подозрительных звуков. Кусты неожиданно закончились, и перед ней оказалась обширная поляна.

Что делать с легьярами, Нанок не знал. Если бы топор не завопил, можно было ненавязчиво убраться обратно. Варвар от всей души выругался. Похоже, звери заинтересовались им больше, чем друг другом. То ли уже удовлетворили свои сексуальные потребности, то ли успели проголодаться после любовных игр. Обе кошки двинулись на него, ненавязчиво заходя с двух сторон. Так обычно действуют опытные воины, беря противника в «клещи».

Варвар попятился. Ему совершенно не улыбалось драться сразу с двумя кошками. Легьяр покрупнее неожиданно прыгнул. Вообще-то ему полагалось сначала присесть и бить хвостом по земле. Отчего-то он не захотел поступать по правилам. Возможно, успел за день наприседаться и забить хвостом пуда два земли.

Варвар метнулся вправо, топор дернул его обратно. Железяке проклятой до зарезу приспичило подраться, чтоб ему заржаветь! Топору что, его кошки дикие не сожрут нипочем, даже если совсем оголодают.

– А ну врежь ему, Хозяин! – азартно завопил топор.

Варвар выругался. В последний миг он успел уклониться и даже попытался ударить зверюгу в ответ. Легьяр обладал потрясающей реакцией и невероятной скоростью. Легко уйдя от удара, он прижался к земле, глядя на Нанока желтыми прищуренными глазами. Варвару стало не по себе – взгляд был не звериный, по-человечески умный. На секунду отвлекшись, он едва не пропустил прыжок самки. В последний миг Нанок успел припасть к земле, кошка промахнулась и взревела совсем уж по-медвежьи.

– Нет, ну ты совсем ошалел! – возмущенно вскричал Нанок.

Легьяр угрожающе зарычал. Ему вторил другой, подбираясь перед прыжком.

– И ты тоже, – указал ему варвар, выставив перед собой секиру.

На кошку это впечатления не произвело. Оба легьяра одновременно двинулись на него, стремясь побыстрее покончить со слишком быстрым и увертливым варваром.

Черная тень метнулась через поляну. Остановилась перед варваром, оказавшись щенком тьмы. С любопытством, без всякого страха, Ник посмотрел на огромных кошек, явно собираясь познакомиться поближе. Легьяры попятились и предупреждающе зарычали.

– Ник, взять! Фас! – прозвенел колокольчиком голос Лани.

Щенок недоуменно оглянулся, явно не понимая, чего от него хотят. Этой команды он еще не слышал. Там, «Лежать!» или «Место!» знакомо и хорошо понятно.

Легьяры опять дружно попятились, угрожающе рыча. Похоже, они изрядно побаивались щенка. Может быть, их смущало отсутствие запаха, или просто чувствовали исходящую от него опасность. Огромные кошки явно были настроены ретироваться, по возможности сохранив лицо, как и полагается владыкам леса. То есть сохранив морду, конечно.

Щенок весело бросился к ним, приглашая поиграть. Он не разделял извечную неприязнь собачьего рода к кошачьим хвостам и просто хотел общаться. А вот легьяры, судя по всему, четко опознали в странном существе собаку, что пришлось им отнюдь не по вкусу. Общаться с собакой большие кошки по каким-то причинам не желали. Едва щенок бросился к ним, виляя хвостом, оба легьяра метнулись в разные стороны и исчезли за деревьями. Самка – направо, самец – налево. Самцам вообще свойственно налево, даже если они всего лишь большие кошки.

Ник затормозил, в недоумении глядя то направо, то налево. Так ничего для себя и не решив, вернулся к Лани с обиженным выражением на черной морде. Со мной никто не хочет играть, говорил он всем своим видом. Лани потрепала его по загривку, почесала за ухом:

– Хороший пес, хороший.

Ник весело запрыгал вокруг нее, приглашая поиграть.

– Поиграй один, ты уже большой, – строго сказала девушка.

Один так один, подумал щенок. С ним не очень-то играли и когда он был маленьким. Впрочем, нормальная собака в состоянии сама найти себе развлечение. Вот, например, левый сапог этого варвара выглядит вполне привлекательно…

– Кыш! Отстань от меня, Беодл тебя раздери! – возопил варвар, вытаскивая ногу из шаловливой пасти развеселившегося щенка.

– Хорошая собачка, – не согласилась секира. – Лани, можно я ее поглажу?

– Нет, – поспешно сказала девушка. – Не надо его баловать.

Щенок с опаской отодвинулся от варвара. Похоже, ему не слишком хотелось, чтобы секира его гладила по голове. Тем более что невдалеке он углядел весьма любопытную белку, имевшую неосторожность спуститься на землю. Общаться с ней было гораздо интереснее, чем с топором. Ник радостно тявкнул и бросился в погоню. Белка стрелой взлетела на дерево, щенок попытался повторить этот номер, но у него не получилось. Упрямства собаке было не занимать, он предпринимал все новые и новые попытки достать белку.

– Как вы здесь оказались? – спросила Лани.

Варвар и топор переглянулись.

– Мы сбежали, – признался Нанок. – Порвали веревки… то есть я порвал, от этой железки разве помощи дождешься…

– Я бы попросила, – возмутилась секира. – Кто чуть башку легьяру не снес? Если б кто-то не отпрыгнул трусливо в сторону, у нас сейчас была бы прекрасная шкура.

– Если б я не отпрыгнул в сторону, кое-кто подвел бы меня прямо под удар лапы, – в свою очередь возмутился варвар. – И эта шкура, о которой ты поминал, топор тупой, сожрала бы именно меня, потому что кое-кто сделан из несъедобного низкосортного железа.

– Гнусная клевета! – заверещала секира. – Грязные инсинуации! Я сделана из прекрасной стали и зачарована самым что ни на есть магическим образом!

Варвар предпочел промолчать, но на всякий случай решил потом уточнить, что такое инсвинуации. Если сумеет это слово выговорить, разумеется.

Щенок тьмы все-таки умудрился влезть на нижнюю ветку дерева, но хитрая белка упорхнула на самую верхушку. Ник одолел и вторую и третью ветки, но выше подняться уже не смог. Более того, вниз он тоже не мог спуститься, слишком страшно было. Боятся собаки высоты, уж так они устроены. Будь он какой-нибудь драной кошкой, проблемы не возникло бы. Именно в этот момент щенок и понял, почему собаки так ненавидят кошек. Ник жалобно заскулил, пытаясь привлечь внимание любимой хозяйки.

– Слезай, – махнула рукой Лани.

Ник заскулил еще жалобнее. Неужели она, самая лучшая и умная в мире, не понимает, что он застрял? Что ему страшно, а-а?!

– Я тебя оттуда снимать не стану, – строго сообщила девушка.

Добрый человек варвар подошел к дереву и потряс его. Щенок зашелся в истошном визге. Нанок потряс дерево вторично. Тогда Ник решился на прыжок. Варвар мягкий, сильно не ушибется. Оттолкнувшись, щенок прыгнул, сбив с ног варвара. Оба покатились по земле. Ник оказался наверху и радостно облизал лицо Нанока. Какой он славный, этот варвар, придумал такую веселую игру. Жаль, не дает попробовать на зуб свой сапог…

– Некромансеру только за это создание стоило шею свернуть, – сообщил Нанок, поднимаясь с земли. Потер ушибленный локоть и еще в детстве ушибленную голову.

– Ник хороший, – заступилась за собаку Лани. – К тому же он еще маленький. Скоро он вырастет и поумнеет.

Нанок мрачно посмотрел на резвящегося щенка размером с теленка. «Скоро вырастет»! Не приведи Беодл дожить до того времени!

– Лани, не хочешь пройти интересный тест? – решила напомнить о себе секира.

– Какой тест? – заинтересовалась девушка.

– Ассоциативный. Я говорю слово, ты говоришь другое, не задумываясь.

Варвар мрачно посмотрел на Томагавку. Такими словами не бросаются. Такие слова только кровью смывают. Вот он, Нанок, как раз палец порезал.

– Земля, – начал топор.

– Небо, – ответила девушка.

Это было понятно. Земля и небо, близнецы-сестры.

– Огонь.

– Ведьма.

– Собака.

– Волк, – ответила Лани.

Варвар посмотрел на собаку, только что поймавшую какую-то птицу. Птицу Нанок опознать не смог. По тем двум перьям, что от нее остались, ее не опознал бы самый ученый орнитолог. Какой там, к Беодлу, волк! Скорее уж волкоглот.

– Ремень.

– Сумка.

– Пятно.

– Платье.

Варвар посмотрел на ее платье, но никакого пятна не обнаружил. Впрочем, женская мнительность ему была хорошо известна.

– Птица.

– Полет.

– Нож.

– Бросок.

Вот это ему понятно. Ножи она здорово бросает, позавчера срезала зайца одним броском. С седла вдобавок. Лично он, варвар, с седла попал бы в лучшем случае в землю. И то если бы не промахнулся. Хоть ножом, хоть из лука.

– Человек.

– Волк.

Дались ей эти волки! Хотя в здравом смысле ей не откажешь, человек человеку в самом деле волк. Или даже медведь. Если это не один до неприличия гуманитарный варвар. Нет, не гуманитарный, как-то еще, но слово похоже. О! Гурманный!

– Стрела.

– Промах.

– Топор.

– Железка.

– Все, слова у меня закончились, – сообщила секира. Похоже, последняя ассоциация ей чем-то не понравилась. – Тест ты прошла, поздравляю.

– А какие результаты? – Девушка сгорала от любопытства.

– А я почем знаю? Я тебе кто, колдун-психолог, что ли?

– А зачем тогда спрашивал? – разозлилась Лани.

– Пообщаться захотелось, – созналась Томагавка. – А ты бы меня послала. Девушки ведь лучше всего на любопытство ловятся, а не на дохлую кошку, скажем.

А вот это Нанок решил запомнить. Важный момент, в жизни совершенно точно пригодится. Главное – не перепутать. Не на блесну, не на мотыля, не на сушеных мух, а именно на любопытство. Выходит, он всю жизнь ловил не на то…

Или же секира говорила «На дохлую кошку»? Надо бы переспросить…

Лани расхохоталась. Нет, он, варвар, и не думал, что она ей пощечину влепит. Секира – это такая странная штука, которую лупить почем зря противопоказано для здоровья. Но обидеться должна была смертельно. И уж точно не смеяться ни в коем случае.

Никогда не понимал женщин, в сотый раз подумал Нанок. Наверное, только поэтому я до сих пор еще не рехнулся.

– Слушай, а кто такой психолог? – полюбопытствовал он.

– Мастер пастух тараканов, – охотно пояснила секира.

– Каких таких тараканов? – не понял Нанок.

– Тех, которые у тебя в голове, – доходчиво пояснила Томагавка.

Нанок с опаской ощупал голову, потряс ею. Никаких тараканов не вывалилось. Почесав затылок, варвар решил, что все тараканы передохли от алкоголя.

Густые сумерки легли на лес, и варвар запоздало сообразил, что надо устраиваться на ночлег. Но Лани отмела его разумное предложение.

– Нам надо догнать фараданцев до утра. Не представляю, где искать тот отряд, но это сделать необходимо сейчас.

С женщиной спорить бесполезно. Лучше всего согласиться, а потом сделать по-своему. Это ему говорил в детстве отец, когда Нанок был совсем еще маленький. Говорил после небольшого спора с матерью, промывая рану на голове. Только как тут сделать по-своему, если проклятущая девчонка не собирается останавливаться всю ночь. Да какой след вообще можно в темноте найти! Тем более они не очень-то представляют даже, где дорога.

– Ник, искать! Ищи Таля!

Щенок вопросительно посмотрел на хозяйку.

– Таль! Ник, где Таль?

Ник тявкнул и опрометью бросился в чащу. Лани метнулась следом. Наноку ничего не оставалось делать, как присоединиться к увлекательному бегу по лесу. Где и днем-то не очень понятно, как избежать сломанной шеи. Ну почему я не остался с пиратами? – в который раз мысленно вопрошал судьбу Нанок. Они не бегают сломя голову по ночному лесу. Они и по дневному не бегают. А все потому, что женщин на кораблях нет. Потому, что женщина в море – к беде. И не только в море, как выясняется. Потому пираты и дают всем ураганам женские имена. Ураган по имени «Стелла». Ураган по имени «Тина». Ураган по имени «Лани». Который сейчас несется напролом за щенком тьмы.

На дорогу они вылетели внезапно. Был лес сплошной стеной, раз – и сразу дорога. Бежать стало легче, хотя за Ником угнаться было тяжело. Щенок тьмы с легкостью догонял лошадь и бежал рядом с ней весь день, не зная усталости. Вот он, варвар, нипочем лошадь бы не догнал. Делать ему больше нечего – за лошадьми гоняться. Он и за щенком бы гоняться не стал, если бы не Лани. Ничего, она скоро устанет, и они передохнут. Вопрос только – с ударением на последнем или все же на предпоследнем слоге?

Быть пленником – довольно унизительно. Болтаться на спине лошади, словно какой мешок неблагородного происхождения – унизительно вдвойне. Если бы принца пытали в мрачных казематах, выпытывая государственную тайну, он бы нипочем секрета не выдал. Только вот унижение для особ королевской крови пыток страшнее, и сделать тут ничего нельзя. Фараданцы наотрез отказались верить в то, что он принц, потому что простые солдаты и даже простые офицеры принцев отродясь не видели, хотя и слышали, что таковые где-то на свете существуют. Поэтому принц замкнулся в гордом молчании.

– Ваше высочество, – вывел его из этого состояния голос ехавшего на соседней лошади Таля. – А почему вас зовут уменьшительным именем?

Всадник, чью лошадь Таль столь беззастенчиво использовал (хотя и не по своей воле), собрался было стукнуть его ногой, но передумал. Так и с коня свалиться можно. Пусть себе болтают, лишь бы не сбежали.

– Это старая история. Закон этот был издан тысяча двести лет назад, когда и король и его наследник носили одно и то же имя, – улыбнулся Орье. Таль понял, что он улыбается, исключительно по интонации, потому что видел только землю и лошадиные копыта. – А в те времена, прошу заметить, титулование вроде «его величество» и «его высочество» были не в ходу. Считалось, что король только первый среди равных. На деле было не так. Но… впрочем, неважно. Так вот, возникла путаница. Короля звали сэр Равеннин, и принца называли так же. Из-за чего случилось немало забавных казусов. Тогда король и издал свой указ, чтобы наследника престола называли исключительно уменьшительным именем, пока не станет королем. Бывало, вырастает наследник лет до сорока, а его все как ребенка именуют.

Он помолчал, а потом добавил:

– Когда коронуюсь, отменю этот закон. Он давно устарел.

Лошадь его пленителя сделала резкий скачок, принц охнул.

– И еще объявлю войну Фарадану, – добавил он мрачно.

– Ваше высочество… – начал Таль, но принц его перебил:

– Для друзей я – Орье. Давай уж без титулов, в плену они все равно ничего не стоят. Считайте это монаршей милостью, если желаете. Хотя я еще и не монарх.

– Какая выдающаяся демократичность! – завыл якобы сорванным голосом шут. – А чем ваше щедрое высочество меня изволят пожаловать? Лучше бы деньгами…

– Пинками под задницу, – любезно ответил принц.

– Милость ваша безмерна! Хотя деньгами все-таки лучше…

– Сугудай нас всех наградит плахой, – спокойно заметил принц. – Если наше предприятие не выгорит. Двойной Корунд с меня сняли эти мародеры в фараданской форме.

– Нет уж! – выкрикнул Бол. – Пусть уж это будет наш последний плен! Надоело!

– Если не выпутаемся, последним и будет, – согласился Таль. – Сам знаешь, война…

Бол заткнулся. С этой точки зрения он перспективу не рассматривал. Про законы военного времени он был наслышан. Точнее, про один закон – война все спишет. В том числе и те законы, про которые он наслышан не был.

Гоблин, который про законы военного времени ничего не слышал (какие, к блину, законы у гоблинов!), изловчился и укусил лошадь за круп. Кобыла, которая и так с подозрением относилась к зеленому телу, лежащему у нее на спине, дико заржала и встала на дыбы. Всадник и гоблин посыпались на землю; Харкул изловчился вторично и укусил еще и всадника.

Тот заорал, тоже встал, только не на дыбы, а на ноги, и отвесил гоблину хорошего пинка. После чего заткнул ему рот и старательно привязал пленного к седлу.

Кавалькада двигалась медленно. Тяжело скакать быстро, если у тебя на лошади висит связанный пленник. Меж тем солнце уже клонилось к горизонту с явным намерением опуститься ниже. Впрочем, всадников это нисколько не волновало, и Таль сделал вывод, что лагерь фараданцев не так уж и далеко.

Так оно и оказалось. Лес неожиданно кончился, и открылось обширное поле, сплошь усеянное походными палатками. Фараданцы предпочитали воевать с комфортом.

Кое-где уже горели костры, ветер доносил запах чего-то съестного. Желудок Таля откликнулся на запах громким кваканьем, напоминая, что он хоть и не фараданец, но перекусить не помешало бы. Пленников сняли с лошадей и, не развязывая, потащили к шатру командира отряда. Или армии – Таль был не силен в воинских подразделениях.

Командир, судя по нашивкам на доспехах, имел звание генерала. При виде него принц несколько оживился, попытавшись принять гордую позу. С веревками на руках и прочих частях тела это выглядело неубедительно, но генерал все равно обратил внимание на необычного пленника.

– Что вы хотите сказать, сударь?

Обращение это Таля приятно порадовало. Куда лучше звучит, чем «Выкладывай военную тайну, сволочь». А если нет у них никаких тайн, тем более военных? И как это генералу доказывать, если человек живет в мире военных тайн?

– Герцог Адренс, если не ошибаюсь? – вежливо осведомился Орье.

Принцы не ошибаются почти никогда. Вон как у генерала глаза на лоб выкатились, будто всегда хотели попасть именно на это место.

– С кем имею честь? Разве мы знакомы?

– Вы, будучи еще капитаном гвардии, принимали посольство Квармола.

Генерал напряженно смотрел на принца, сравнивая его внешность с теми смутными образами, что хранила его память. Похоже, напрягать ее герцогу давненько не приходилось. По его лицу было видно, как упомянутые образы мало-помалу начинают материализовываться.

– Ваше высочество? Принц Орье? – неуверенно опознал он. Генерала тоже можно понять – откуда вдруг посреди Ледании взяться квармольскому принцу? А главное, с какими такими тайными военными целями он здесь присутствует?

– Я готов дать вам аудиенцию, герцог.

Во как! Не «Развяжите меня, поговорим спокойно», а «Я готов дать вам аудиенцию». А ее со связанными руками давать нипочем не будешь. Чувствуется королевская кровь и соответствующее воспитание! Интересно, что генерал ему ответит…

– Развяжите его, – приказал тот спокойно.

– И мою свиту, – уверенно приказал принц.

– Нет, – возразил генерал. – Извините меня, ваше высочество, свита ваша побудет пока связанной. Тем более на свиту эти люди не слишком похожи.

– А это уж, генерал, не вам решать, – резко отозвался принц.

Таль оцепенел. Нет, вот же угораздило связаться с королевской особой! Генерал вполне способен распорядиться, чтобы их тут же повесили. На невысоких деревьях, для большего комфорта. Война еще и не то спишет, принц все равно официально мертв, а с остальными можно особо не церемониться. В том числе и с ним, с Талем.

– Это моя армия, и я за нее отвечаю. – Генерал ответил мягче, чем ожидал Ларгет. – Я вижу, что вы не лазутчики, и тем не менее возникает резонный вопрос: что вы все делаете на территории Ледании? Пока я не выясню это до мельчайших подробностей, ваши… гм… свита ваша будет находиться в статусе пленных. К вам, ваше высочество, это, само собой, не относится. Вы – мой гость. С ограниченной свободой передвижения. Сами понимаете, разумная необходимость.

– Разумного я в этом не вижу, – высокомерно бросил Орье. Хорошо так бросил, с истинно королевским достоинством. Случалось ведь, что монархи из-за одной красивой фразы на плаху поднимались. – И, кстати, я же не спрашиваю, что вы делаете на территории Ледании, да еще с армией. Пусть даже в ней не только солдаты ни на что не способны, но и командный состав оставляет желать лучшего.

Генерал потемнел лицом. Похоже, нам уже ничего не светит, подумал Таль. Хотя врезал Орье ему здорово. Все мозоли оттоптал, какие сумел найти.

– Сейчас уже поздно, ваше высочество. У вас был нелегкий день, – неприкрытое злорадство звучало в голосе герцога. – Вас отведут в ваши покои. То есть в палатку. Остальным придется эту ночь ночевать под открытым небом. К сожалению, у нас нет условий для содержания пленников. У нас, понимаете ли, война!

– А у нас, понимаете ли, нет, – подал голос Бол. – Мы вообще люди донельзя мирные, ехали себе, никому не мешали. А нас цап – и в плен…

– Да, это обидно, попасть в плен мирным людям, – саркастически заметил генерал. – Только для мирных людей оружия у вас с собой многовато. А вон у того вообще знак «Чемпион», который выдают лучшим стрелкам в Бельгарде. Хотя по виду – вылитый квармолец. Да лук из эльфийского королевства. Которое строго соблюдает нейтралитет… Якобы соблюдает! Хорошо замаскировался, лазутчик леданский!

Таль промолчал. Он мог весь остаток жизни доказывать, что он не леданский лазутчик, и все равно генерал остался бы при своем мнении. Ясно ведь, у него шпиономания, как и у всех военных. Или просто хочется общения в хорошей компании.

– Сегодня маршал прилетает, – доверительно сообщил герцог. – А завтра поговорим с вами по-деловому, как военный с военными. Я ведь знаю, принц, вы в родстве с леданским королем, так что о цели вашего появления в Ледании догадываюсь. Очевидно, вы приехали с целью договориться о военной помощи со стороны Квармола.

Принц оторопел, а потом безудержно начал хохотать, теряя имидж сурового монарха. Нет, как же судьба любит посмеяться над смертными! Он собирался просить помощи у Ледании, а его обвиняют в том, что он помощь Ледании предлагал.

– Я заканчиваю аудиенцию, – объявил принц надменно, когда по знаку генерала два солдата вытащили его из шатра.

Боресвет язвительно захохотал.

– Эй, а как насчет дать слово защите?! – завопил Бол. – Мне есть что сказать! Уберите лапы, я вам квармольский дворянин, а не пьяная фараданская девка! Нет, это произвол. Я буду жаловаться… если найду кому!

Принца отделили от остальной компании, увели в отдельно стоящий шатер. Его спутников довольно бесцеремонно поволокли к одному из костров и небрежно бросили на землю.

– Нет, ну хоть бы однажды спросили, хочу ли я в плен, – пробурчал недовольно Бол. – Я бы им сказал… такое сказал бы, чтоб до конца жизни вспоминали!

– Жрать хочу, – сообщил Харкул, косясь на ближайшего солдата. Тот испуганно отодвинулся. Репутация у гоблинов была та еще.

– Давайте спать, – предложил Таль. – Если завтра нас начнут пытать, лучше хорошо выспаться. И придумать пару-тройку военных тайн, чтоб осчастливить генерала.

Предложение было вполне разумным. Бол долго ворочался, спать в веревках было неудобно.

– Где, интересно, варвар со своей Томагавкой? – подумал он вслух. – Пропадет ведь в лесу… секиру жалко, хорошая ведь секира…

– Лани… – вздохнул Таль. – Варвар, он нигде не пропадет, вон какой здоровый и с топором. А девушка одна и в лесу – для любого хищника добыча.

– С ней щенок, – не согласился Бол. – Пусть только попробуют напасть, он им такое устроит! Всех волков на клочки порвет.

– Как Бобик грелка, – добавил гоблин.

– В натуре, порвет, – согласился Боресвет. – Псина эта кого хочешь порвет. Намедни у меня подошву от сапога сжевал. А у гоблина ятаганом пообедал.

Солдаты вокруг с интересом прислушивались к их разговору. Наверное, им было любопытно посмотреть на собаку, которая обедает исключительно ятаганами. Да и сами ятаганы они, возможно, не видели.

Лани и в самом деле не хватало. Даже поругаться не с кем на сон грядущий. Не с Болом же, он тебе такое на уши повесит, всю ночь ворочаться без сна будешь.

– Интересно, что с нами будет? – задумчиво сказал шут.

– Мне тоже интересно, – согласился Бол. – Если, скажем, голову отрубят, то это одно. А вот если на осине повесят, то я не согласен. Дворян вешать не положено.

– Я попрошу за тебя, – пообещал Лем. – Последнее желание еще никто не отменял, так, мол, и так, желаю, чтобы вон то тело не вешали, а голову ему аккуратненько отрубили, пусть даже у вас все топоры затупятся об его немытую шею.

– Вот спасибо, – обрадовался Бол. – А если меня будут раньше казнить?

– Тогда последнее желание ты загадаешь, – мудро заметил шут. – Слушай, пожелай тогда, чтобы меня отпустили, хорошо? А я тебе цветы на могилку носить буду.

Эти двое друг друга стоили. Никак не уймутся. Боресвет вон уже спит без задних ног, голунцу шум не мешает. Ему вообще ничего не мешает, блин побери!

– Вы мне спать мешаете, – сердито сказал Ларгет.

Болтуны виновато примолкли. Солдаты тоже замолчали и, кажется, попытались даже перестать дышать. Получилось не так чтобы слишком.

Таль перевернулся на другой бок и тут же уснул.

Лани бежала легко. Впереди мчался щенок тьмы, позади громыхал сапогами варвар. Щенка она не видела, ночью он словно растворялся во тьме. Но Ник, словно понимая это, время от времени тявкал и повизгивал, чтобы хозяйка не волновалась, – он здесь, он рядом, и все будет хорошо. Варвар же не тявкал, зато сопел и кряхтел. Похоже, он устал, но предпочел бы скорее умереть, чем в этом сознаться.

Девушка задавила в себе порыв жалости. Нет уж, пусть бежит, не помрет, он здоровый. А им надо успеть: если они не освободят друзей сегодня ночью, потом будет поздно. Неизвестно, куда их отвезут завтра, и вообще не прикончат ли, предварительно допросив.

Хотя гоблина стоило бы проучить, чтобы мясом не обзывался. Но не убивать же!

Нанок бежал из последних сил. Проклятущая девчонка, похоже, не испытывала даже легкой усталости. А он не привык бегать! Варвары вообще ни от кого не бегают, поэтому привычки к этому виду олимпийского спорта у них нет, тем более в темноте. Он уже дважды падал на землю, хорошо еще, ногу не вывихнул. А она даже не споткнется, не иначе как в темноте видит. Полезная особенность, одному уставшему набегавшемуся варвару она бы тоже не помешала. Как и немного отдыха… дня так два-три.

Лагерь появился неожиданно. Только что перед ними была непроглядная стена леса – и как-то вдруг исчезла, открыв взглядам множество костров. Лани вздрогнула, когда щенок тьмы неожиданно материализовался из упомянутой тьмы.

Сзади послышался топот ног и шумное дыхание. По этим признакам девушка безошибочно вычислила приближение отставшего варвара.

– Ну Беодла тебе в ухо, бегаешь ты здорово! Не догонишь!

Лани задумалась. Звучало будто бы комплиментом – только откуда столько недовольства в голосе варвара? Или он что еще имеет в виду? С этим варваром ни в чем нельзя быть уверенным. Впрочем, все мужчины немного варвары. Это в них и привлекает.

– В лагерь пойду я, – заявила она. – Ты всех часовых на ноги поднимешь.

– Я – воин, а не лазутчик, – гордо заявил Нанок, стараясь отдышаться. Немного подумал и добавил: – И не бегун, само собой.

После чего сел на траву и вытянул ноги. Щенок тьмы ткнулся ему под руку мокрым носом, варвар потрепал его по загривку. Щенок тявкнул.

– Тихо! – прошептала Лани, делая щенку страшные глаза. – Ты всех всполошишь!

Щенок сделал вид, что его это жутко напугало. На самом деле он не видел в этом ничего страшного, ну переполошит всех легонько, подумаешь! Но хозяйке, наверное, виднее.

Лани бесшумно растаяла в темноте. Варвар протер глаза, ему на миг показалось, что это не девушка, а ночной призрак. Он хотел было даже вознести ограждающую молитву Беодлу, но вспомнил, что старый бог ни от чего ограждать не желает. Для него это слишком скучно.

Поэтому продолжал сидеть молча, до рези в глазах пялясь в темноту.

Лани скользнула меж часовых неслышно, как тень. Она неплохо умела скрываться во тьме, уроки Головы не прошли даром. Движения должны быть легкими, плавными, чтобы случайно брошенный взгляд не смог их поймать.

Первый круг дозорных был пройден. Второй обойти было чуть сложнее – свет костров мешал прятаться в ночи. Девушка забрала левее, там костров было меньше. Вдобавок там же виднелся то ли небольшой холм, то ли горка из камней, за которой удобно прятаться.

Хруст ветки за спиной заставил ее замереть на месте. Медленно она повернула голову – в нескольких шагах от нее двигался часовой. На счастье девушки, он смотрел в другую сторону, в темноту, окружающую лагерь. Лани медленно, не делая резких движений, опустилась сначала на колени, а секундой позже припала к земле. Фараданец продолжил свой путь, ничего не заметив. Девушка перевела дыхание, вытерла со лба невесть отчего выступивший пот. Руки ее дрожали. Ей пришлось ждать несколько минут, пока внезапно посетившая ее слабость не убралась, откуда пришла или еще подальше.

Она продолжала свой путь. Осторожно, крадучись, замирая при малейшем движении, сливаясь с землей и другими крупными предметами.

И все равно почти налетела на спину очередного часового. В последнюю секунду успела отпрянуть. Фараданец начал поворачиваться, что-то почувствовав, девушка двигалась вместе с ним, оставаясь за спиной. Воры называют этот прием «игра с тенью».

Часовой опять повернулся. Застыл неподвижно, пристально вглядываясь в непроглядную ночь. Лани осторожно двинулась в глубь лагеря, не выпуская его из виду.

К сожалению, она не имела представления, где искать своих друзей. В лагере было несколько тысяч воинов, попробуй отыщи нескольких пленников среди этого муравейника. Оставалось только положиться на судьбу и счастливый случай. Для начала неплохо было бы добраться до холма и осмотреться. Чтобы не вздрагивать от малейшего шороха.

Лани двинулась скользящим шагом, как учил ее дядька Шарап. Голова, помнится, был очень удивлен, что она владеет таким навыком, заявив, что только лучшие из воров могли бы с ней соперничать в этом искусстве. Что и говорить, тогда подобный комплимент был весьма приятен девушке. Сейчас же никакой гордости она не испытывала. Есть цель, есть способ ее достичь. Не более того.

Ветер донес до нее голоса фараданцев. На секунду девушке показалось, что она слышит голос Бола. Такой уж он человек, его даже плен нипочем не заставит заткнуться. Только смерть, да и то сомнительно. Лани прислушалась – да, точно Бол. И, похоже, где-то за холмом он находится. Девушка двинулась на звук голоса, но тут же застыла каменным изваянием – рядом послышались голоса часовых. В одном из них Лани опознала того, за спиной которого она пряталась, второй был ей незнаком. До нее донеслись обрывки разговора о каком-то недавнем сражении (Лани так и не поняла, кто с кем сражался и кто победил в конце концов), затем что-то нелестное об их командире и, наконец, что-то такое о бабах. Лани хмыкнула – все мужики одинаковы. Наверное, еще и фляжку откроют под такой разговор.

Булькнуло слабо, один из часовых запрокинул голову, прикладываясь к фляжке. Лани осторожно двинулась к холму. Сейчас хоть голой танцуй, не заметят, пока фляга не опустеет. Впрочем, танцевать голой Лани все-таки поостереглась, мало ли что. Да и настроения такого не было. Шаг за шагом девушка приближалась к странному холму.

Часовые ее не замечали, занятые содержимым фляги и своим, безусловно интересным, разговором. В другое время девушка не удержалась бы, чтобы не подслушать, какие гадости мужчины говорят о женщинах. Сейчас для этого просто не было времени.

Внезапно оба часовых резко замолчали, вытянулись в линейку. Тихонько звякнула отброшенная фляга. Резкий командный голос что-то выговаривал нерадивым солдатам. Лани ощутила нечто вроде злорадства. Так вам и надо, голубчикам, нечего обсуждать посторонних баб на важном посту. Она двинулась дальше уже смелее, оба часовых сейчас слушают исключительно командира и смотрят на него преданными глазами.

Лани, стараясь не торопиться, приблизилась к холму. Осторожно двинулась в обход, не забывая внимательно оглядываться по сторонам. Смутные неясные тени, очевидно, солдаты Фарадана, маячили в темноте довольно далеко от нее. Снова послышался голос Бола, теперь она разобрала уже отдельные слова и возмущенные интонации в голосе. Ему ответил Боресвет, вот уж кого за лигу легко услышать.

Лани улыбнулась в темноте. Как они удивятся, когда она появится! Впрочем, там наверняка есть еще и охрана, с которой придется что-то делать. Девушка нервно вздрогнула. Не любит она убивать, хотя уже и случалось. И крови боится до судорог. Впрочем, может, удастся просто оглушить часовых.

Она медленно двигалась в обход холма, готовая замереть при любом движении или шорохе. Неожиданно ее нога зацепилась за что-то, и девушка упала на землю. Сердце ее отчаянно забилось, не услышал ли кто, но часовые были далеко. Она встала на колени, готовая подняться с земли, но неожиданное движение на холме заставило ее замереть.

Она подняла взгляд и увидела, что шевелился сам холм. Из темноты перед ней вдруг выросла огромная голова, оснащенная внушительной пастью и парой светящихся глаз. С ужасом и изумлением девушка поняла, что видит перед собой… настоящего дракона!

(обратно)

Глава 11

О драконах много чего говорят.

Во-первых, они, дескать, летают. Ну это еще полбеды, птицы вон тоже летают, и худо от этого пока никому не было. Разве что незадачливым охотникам.

Во-вторых, они, как сказывают, огнем плюются. Что создает изрядные проблемы иным пожарным. И вообще, плеваться чем бы то ни было – довольно некультурная привычка. Но Лани огня не боялась, и эту особенность тоже можно было в расчет не брать.

В-третьих, на драконов не действует никакая магия. Да, для магов это довольно обидно, но Лани магией не владела. И уже не хотела владеть.

В-четвертых, они умеют говорить. Тоже мне, диковинка! Даже гоблины говорить умеют, хотя это у них получается, прямо скажем, не слишком хорошо. Вороны, если с ударением на первом слоге, тоже говорить могут выучиться. А с ударением на втором – только каркать, удачу отбивать. Нет, этим умением здесь тоже никого не удивишь.

В-пятых, и в самых главных, если верить сказкам, питались эти красавцы исключительно девушками приятной наружности. А вот это Лани уже категорически не нравилось. Потому что свою наружность она считала исключительно приятной и соблазнительной для любого дракона. И в то же время в качестве обеда для ящера она себя рассматривать отказывалась.

Вот о чем сказки молчали, так это о глазах дракона. Наверное, редкие очевидцы драконам в глаза заглядывали. Тяжело это сделать спиной и улепетывая со всех ног.

Лани замерла на месте как завороженная. Золотистые глаза светились, разгоняя тьму. И они были так близко, что можно было коснуться рукой… если бы вдруг она рехнулась настолько, чтобы тыкать пальцами в глаза дракону.

Вертикальный зрачок приблизился к ее лицу, и девушка словно бы растворилась в нем.

– Кто ты, – услышала она вопрос, и даже не услышала, а почувствовала. Нет, обычными человеческими словами это невозможно выразить. Картинка… тоже не так. Дракон передавал ей свой вопрос мысленно, но ведь мышление драконов отличается от человеческого. Как и сами драконы от людей.

– Я Лани, – ответила она и неожиданно поняла, что ответ ее был также выражен мысленно, как и у дракона. И имя она назвала не Лани, а Эланиэль.

– Ты дракон. – Вот и пойми, это вопрос или утверждение. В мысленной речи драконов не было места эмоциям. – Откуда ты здесь.

– Я не дракон, – возразила она. – Я человек.

– Ты нашей крови, я это вижу. Королевской крови. Такого не может быть, но оно есть.

Королевской крови, да еще и дракон! И это говорит ей самый настоящий дракон, а они никогда не врут! Правда, вампир что-то бормотал похожее – но можно ли ему верить? Ведь он явно был сумасшедшим, не может же человек, пусть даже вампир, в своем уме пить у других кровь. Что до магов – эти врут, как дышат. Она, Лани, нипочем не поверит ни одному магу. Даже Ларгету. Хотя… если он скажет то, что она хочет услышать, то все же поверит.

– В тебе еще и кровь Титанов, – сообщил дракон. – Я это вижу. Она сияет, как солнце.

А вот об этом она и понятия не имела. Надо же, кровь еще и Титанов! Пусть Таль утрется, она даже круче него. В его-то жилах ни капли драконьей крови нет. Вот когда она выучится колдовать, он увидит, что был не прав. Впрочем, и без того увидит, уж об этом Лани позаботится. А в чем конкретно не прав, она еще не определилась…

– Как тебя зовут? – спросила девушка.

– Драгобар, – отозвался дракон.

– Как ты оказался в лагере фараданцев? – спросила Лани.

– Магический ошейник, – коротко ответил дракон, опустив голову. В обманчивом свете неблизкого костра блеснула золотом надетая на шею тоненькая полоска. – Меня захватили обманом. Если бы я не был изгоем, люди побоялись бы бросать вызов всему драконьему народу.

– Ты изгой? – удивилась девушка. – За что тебя изгнали?

– Я не хочу об этом говорить. – Дракон снова взглянул ей в глаза. – Даже несмотря на то, что ты тоже изгой. Узнай о тебе остальные, тебя лишили бы жизни.

– Почему? – удивилась Лани.

– Для королевской крови любой бастард – преступление. Которое карается смертью и матери и ребенка. Наши законы суровы.

Лани замолчала, обдумывая услышанное. Тайна ее рождения всегда не давала ей покоя. Теперь же выясняется, что она грозит ей опасностью со стороны любого дракона.

– Почему тебя держит ошейник? Ведь магия на драконов не действует.

– Нынешняя – нет. Но это старый артефакт, созданный еще до Войны Магов. Не знаю, как эта игрушка дожила до нынешних времен.

– Я могу тебе помочь? – спросила девушка.

– Не знаю. Может быть, его может снять только маг. А возможно, любой человек. Но ты драконьей крови, равно как и человечьей. Кем он тебя признает, не угадать.

– Я попробую.

Драгобар согнул перед ней шею, девушка коснулась ошейника.

Тот неожиданно засветился в темноте, Лани на миг отпрянула, но тут же взяла себя в руки. Если побрякушке вздумалось прикинуться болотной гнилушкой, то пусть себе. Человека драконьей крови этим не напугаешь!

Ошейник недовольно звякнул и остался у Лани в руках. Дракон торжествующе вскинул голову, в глазах его вспыхнул восторг:

– Свободен. Спасибо тебе, Эланиэль. Как мне отплатить свой долг тебе?

– Мои друзья в плену у фараданцев. Помоги нам выбраться отсюда.

– Хорошо. Они неподалеку, чуть правее. Я слышал, что их туда отвели. Только одного с ними нет, его поместили отдельно.

– Кого именно? – уточнила Лани.

– Какого-то принца. Имени не знаю.

– Я поняла, о ком ты. А куда отвели его?

– Этого я не знаю. Я слышал разговор стражников и пленников. Не забывай, я прилетел позже. В качестве крылатого коня для господина маршала.

– Ладно, попробую освободить сначала остальных. Может быть, они подскажут. Ты можешь нас подождать на этом месте.

– Я дождусь вас. Я обязан тебе свободой.

– Спасибо. Я скоро вернусь.

Лани осторожно двинулась к костру, ориентируясь на голос неугомонного Бола. Буквально через минуту она остановилась. Драгобар был прав, все присутствовали у костра в связанном виде, за исключением Его Высочества принца Квармольского. Или как он там титуловался? Герцог какой-то, граф такой-то.

Процесс освобождения узников фараданской военщины существенно осложнялся присутствием стражей. Было их всего двое, что не могло не радовать. С другой стороны, как считала девушка, их было ровно на два человека больше, чем хотелось бы. Тем более убивать их совсем не с руки. Во-первых, если сорвется, ее в лучшем случае убьют на месте. А во-вторых… не так-то просто убить человека, если он на тебя не нападает. Тем более со спины. Боресвет или гоблин вряд ли бы мучились сомнениями на ее месте… а вот Таль или Бол, наверное, тоже не смогли бы хладнокровно перерезать глотку.

Лани затаилась в темноте и принялась ждать. Ей оставалось одно – выбрать момент, когда один стражник отойдет в сторону, и оглушить его. А потом и второго. Других вариантов девушка не видела.

Варвар сидел в темноте. Вообще-то варвары не любят сидеть на одном месте, да еще в темноте, но выбора у Нанока не было. Лани сказала однозначно – до ее прихода не дергаться, а с ней спорить – себе дороже. Вот Нанок и сидел, молчаливый, как тень безымянного гоблина. Секира тоже молчала, чувствуя важность момента. Щенок косился вопросительно – мол, чего сидим, кого ждем? Не лучше ли пойти поиграть… Сапог кому-нибудь сгрызть…

Варварпоспешно отдернул ногу. Щенок ведь еще, ничего не понимает. Сгрызет сапог вместе с ногой, а ты прыгай потом калекой и на деревяшке.

Наконец варвару надоело просто сидеть и ждать. Мало ли чего там девчонка сказала! Да если слушать все то, что они плетут, до старости точно не доживешь. Впрочем, не больно-то и хотелось. И тем не менее – больше ждать он не мог.

Нанок поднялся, пристально вглядываясь в темноту. Жаль, что ночным зрением он не обладает. Зато у него есть варварское чутье и эта еще… интулиция. Беодл ее знает, что это за штука, но лишней по-любому не будет.

Щенок вопросительно взвизгнул. Ему тоже не терпелось отыскать приключение на свою задницу и задние лапы.

– Сидеть! – приказал Нанок без всякой надежды, что щенок послушается.

Интулиция эта самая его опять не обманула – псина и не думала слушаться. Наоборот, сорвалась и исчезла во тьме. Нанок завистливо вздохнул. Вот уж у кого с ночным зрением проблем не было.

– Хозяин, драка будет? – деловито осведомилась секира. Шепотом осведомилась – хоть и железяка, а понимает, что шуметь не нужно.

– Посмотрим, – неопределенно сказал варвар. В ду-ше он был уверен, что без драки не обойдется. Ни разу еще не обошлось, почему сейчас должно быть по-другому?

Нанок крадучись двинулся к лагерю. Вообще-то он умел ходить тихо, если это вдруг было зачем-то нужно. Но не в темноте же! Он же не сова, чтобы ночью видеть!

На первого часового он наткнулся сразу. Тот, очевидно, тоже ночью чувствовал себя, как в потемках. За что и получил заслуженный удар кулаком в лоб. Таким ударом варвар вырубал быка, если тот не хотел уступать ему дорогу. Что случалось нечасто – быки вели себя при встречах вполне разумно и с варваром предпочитали не связываться.

Часовому тоже хватило. Он сразу потерял дар речи (надо будет опробовать на Боле этот прием) и мешком свалился на землю. Доспехи глухо звякнули, варвар насторожился. Но никто не спешил на место происшествия – видимо, бряцание железом считалось в лагере нормой. Нанок перевел дыхание и достал из сапога топор.

Следующий часовой обнаружился скоро. За что и получил обухом по голове.

– Хозяин, не той стороной бьешь! – шепотом возмутилась секира.

Варвар эти инсвинуации игнорировал. Он же не убийца, в конце концов! Секире только дай волю, все человечество порешит, не задумываясь. Нет, он, варвар, не злобен и жалостлив. Полежит парень часок-другой, мозги с земли соберет в кучку и пойдет себе дальше. Его, Нанока, за долгую жизнь чем только по голове не били, и ничего. Один раз даже лавиной накрыло. Наплевать! Если у человека голова есть, она должна быть крепкой. А если нет – не жилец он на этом свете, да и на том мало кому нужен.

Не успел Нанок отойти на десяток шагов, как наткнулся на третьего часового. Этому повезло не больше, удар топорищем в челюсть любого уложит надолго.

– Хозяин, по-моему, ты разучился драться, – сообщила секира.

– Заткнись, железяка, – прошептал варвар. Нет, если когда он девчонку снимет, топор надо будет засунуть куда подальше сапога. Чтобы советами не мешал.

– Тяжело с тобой, – вздохнула секира и замолчала.

Нанок тоже замолчал. Раз Беодл не дал ему ночного зрения, придется обходиться своими силами. Вообще, Беодл ему много чего недодал. Даже порой обидно становится. Мог бы и расщедриться на пару полезных даров. К примеру, умение красться, как у Лани, или стрельба из лука, как у Ларгета, ему бы вовсе не помешали. Или корона, как у принца. Хорошо еще, что он, варвар, не завистлив, а то вообще бы жизни не стало.

Четвертого часового он заметил сам, без всякого ночного зрения. Темный силуэт на фоне далекого костра не заметить трудно, если ты в Кассарадских горах родился. Нанок осторожно подкрался, молясь Беодлу, чтобы какой-нибудь сучок не хрустнул под ногой. Как обычно, Громобог молитву не услышал или просто ее игнорировал. Сучки хрустели один за другим, но часовой упорно ничего не слышал. Или не придал особого значения, решив, что это один из его товарищей. Нанок ловко зашел ему за спину и ударом кулака довел свой счет до четырех часовых. А следом и до пяти, еще один фараданец спал на земле рядом. Проснуться ему суждено с головной болью и большой шишкой на лбу, но видно, так уж ему Беодл судьбу написал. Если старый бог вообще озаботился это сделать.

Интересно, много ли еще часовых здесь понатыкано? Вообще-то варвару уже порядком надоело бродить в темноте и глушить фараданцев, как рыбу в горном ручье. Нанок снял с последнего мундир и нацепил на себя. Теперь его ни одна сволочь не отличит от солдата. А если кто из упомянутой категории населения вдруг поинтересуется, отчего это мундир по шву разошелся на спине или почему рукава лопнули, он найдет, что ответить. Никогда еще Нанок за словом в карман не лез, потому что знал точно – нет их там и не было никогда. Удар кулака с лихвой компенсирует нехватку словарного запаса.

Нанок попытался запомнить случайно всплывшие слова, но быстро понял, что это ему не по силам. То есть если он тут будет до утра стоять и повторять их, желательно вслух, то может, что и получится. Только кому это, к Беодлу, надо?

Теперь, когда он вполне смахивает на фараданского солдата, можно идти особо не таясь. Сейчас еще снимем с тела безвременно уснувшего флягу с вином для пущей конспирации, и вперед. Как же он, варвар, по вину соскучился!

Лагерь спал. Всюду горели костры, у каждого непременно сидел часовой. Как много людей бессонницей мучатся, подивился Нанок. Сам он проблем со сном не испытывал. Иногда только – с его отсутствием.

Оставалась одна проблема, где в такой темноте искать своих? Это один Беодл знает, но ведь нипочем же не скажет. Уж это Нанок знает наверняка. Поэтому остается только положиться на чутье и удачу, что присущи всем живым варварам. Нанок зашагал напрямик, особо не опасаясь фараданцев. Если вдруг какой сумасшедший рискнет его остановить, он ему мозги мигом на место вставит, хоть и не знахарь.

Голос Бола он услышал издалека. Тот о чем-то спорил с Боресветом, варвар решил не вслушиваться, о чем конкретно. Кроме головной боли, ничего ему это не даст. Нанок двинулся в ту сторону, попутно вырубив еще одного часового, неосторожно стоявшего у него на дороге. Быки, если вдуматься, были не в пример смышленей этих фараданцев…

В круг костра он входить не спешил. Остановился, осмотрелся повнимательней. Да, все здесь как по заказу. Только принц почему-то отсутствует. Или ему тоже повезло сбежать? Ладно, сейчас не до него, берем под мышку тех, кто в наличии, и дай Беодл ноги.

Насчет ног Громобог, похоже, услышал. И отреагировал в присущей ему манере. Варвар ощутил, как кто-то бесшумно и осторожно цапнул зубами голенище его сапога. Варвар мог по праву гордиться собой, любой на его месте завопил бы раненым лосем и подпрыгнул на месте до нижней звезды. А он, Нанок, только дал пинка щенку тьмы. Не попал, конечно, попробуй по нему попади, если его в темноте не видно совсем. И все же сапог оставил в покое, собака темная. Хорошо, хоть ногу не оттяпал.

– Сукин сын! – шепотом выругался Нанок.

Ник не обиделся, для собаки это вообще не ругательство. Только облизнулся и вопросительно посмотрел на него.

Еще секундой позже на спину варвара легла рука. Вообще-то Лани хотела похлопать его по плечу, да вот беда – ни одной лестницы в окрестностях не наблюдалось.

– Здесь двое часовых, – сообщила девушка. – Я беру на себя правого, ты – левого. Понял?

Нанок согласно кивнул. Да хоть обоих, лишь бы не выслушивать про то, где он должен находиться и что она ему приказывала. Кстати, интересно, а как она вообще его узнала в фараданской форме? Он же вылитый часовой! Что за беда, если рукава всего по локоть!

Он, однако, никак не мог понять, как Лани собирается вырубить часового. Тот, хоть и не великан, но все равно не девчонке сопливой с ним драться. Спорить все же не стал, последнее, чего им не хватало посреди вражеского лагеря, это женские вопли и истерики. В конце концов, он и обоих уложит, не особо напрягаясь.

Однако Лани его снова удивила. Нанок не очень понял, что именно она сделала, но взятый ею на поруки стражник вдруг вздрогнул и стал заваливаться на бок. Удивляться дольше времени не было, варвар одним прыжком вбросил себя в круг костра, подавив рвущийся наружу боевой клич. Один удар кулаком, звон железа – и страж мешком оседает на землю. Нанок потер ушибленную руку. Надо же, оказывается, фараданец в шлеме был. А он, такой наблюдательный варвар, даже не заметил. Ну это проблемы стражника, как теперь из шлема голову пустую извлекать. Так просто ведь не вытащит, шлем он бедолаге здорово покорежил. А нечего было надевать! У обоих проблем было бы меньше.

– Привет, Нанок, – поздоровался Таль. – Веришь ли, ни одного варвара я не лицезрел с большим удовольствием, чем тебя.

– Привет, парень, – улыбнулся Нанок так открыто, как умеют лишь варвары и дети. – Хорошо, что мы оказались рядом, верно?

– Мы? – удивился Бол и задумался, отчего это варвар говорит о себе во множественном числе. Не иначе отрицательно сказалось общение с принцем.

В круг костра бесшумно вступила Лани.

– Привет, Лани, – поздоровался шут. – Веришь ли, ни одного варвара я не лицезрел с большим удовольствием, чем тебя.

Лани насупилась. Таль тоже неодобрительно покосился на ухмыляющегося шута.

Из темноты вылетел щенок тьмы, с ходу устремившись к гоблину.

– Привет, Никак, – вежливо сказал Лем. – Веришь ли, ни одного варвара я не лицезрел с большим удовольствием, чем тебя.

Вот тут он сделал промашку. Из всей его прочувственной речи щенок понял одно только слово. А конкретно – свое имя. После чего завилял хвостом и полез целоваться. Отбиваться шут не мог по причине связанных конечностей, ругаться не мог из-за слюнявого собачьего языка и близости фараданцев. Оставалось только молчать и терпеть.

– А что, по-моему, вы красивая пара, – хихикнул Бол. – Хорошо смотритесь. Я читал в какой-то книге, что один король оженил своего шута на породистой суке.

Лемур наградил остряка свирепым взглядом. Еще один такой же тот заработал от Лани. Девушке отчего-то не хотелось отдавать своего Ника за шута. Может, присматривает ему партию получше? Например, принца, для улучшения породы.

Варвар деловито работал ножом, освобождая пленников от пут. При его сноровке это не заняло много времени.

– Хозяин, выверни карманы у фараданцев, – посоветовала секира. – Может, у них где деньги заныканы. Хотя с солдат много не поимеешь.

– Ах, чтоб тебе! – выругался варвар. Как он мог это упустить! Собственная секира умнее оказалась! А ведь он еще по дороге четырех часовых уложил. Или пятерых все же? Беодл побери эту проклятую арифметику! Не в ней дело, а в том, что все они остались с невывернутыми карманами. Сколько голда мимо ушло, подумать страшно! Хотя топор прав, с солдат навар небольшой.

Лани меж тем расспрашивала Таля и шута о принце. Оба успели заметить, в какую палатку отправили Орье, и теперь наперебой выкладывали эту ценную информацию. Девушка мило морщила лоб, силясь что-то понять из их бессвязных объяснений.

– Я пойду с тобой и покажу, – решил наконец Таль.

– Нет, я, – не согласился шут.

– Я первый вызвался, – не уступал Ларгет.

– А мне по фигу, – привел шут свой самый сильный довод.

– Пойдет Лемур, – подвела итог Лани.

Ларгет посмотрел на нее с такой обидой, что у девушки дрогнуло сердце. Но переиграть уже нельзя, сделаешь только хуже. Ладно, немного обиды его не убьет. Зато потом она может вести себя помягче, чтобы ее загладить. Так даже лучше получится.

Варвар обрадованно присвистнул. Добыча превзошла все его скромные ожидания. Откуда у этих ребят оказались две золотые леданские марки? Не иначе, ограбили кого-то небедного. Золотые монеты у простых солдат не водятся… и не задерживаются. Если вдруг счастье улыбнется. Моментально уходят на пиво или вино, на красивых шлюх или, если с последними не везет, просаживаются в карты и кости. В общем, утекают меж пальцев. Как постоянно случается и с иными страшно добродетельными варварами.

Лани вместе с Лемуром исчезли в ночной тьме. Таль отчетливо скрипнул зубами. Нанок сочувственно хлопнул его по плечу, отчего хлипкий ученик мага едва не упал в костер.

– Не бери в голову, малыш. Она с тобой играет, уж поверь человеку, повидавшему мир.

Таль поверил. Куда лучше поверить, что с тобой просто играют, чем считать, что тебя самым пошлым образом прокинули. Уж варвары в женщинах разбираются. Вон как те на них виснут, словно виноградные гроздья. Жаль, что ему не довелось варваром родиться…

– Если она тебя прокинет, считай, пацан, что за мелочь отделался, – высказался Боресвет. – А вот если играет, тогда тебе, в натуре, абзац. На шею залезет и ножки свесит.

Ларгет в замешательстве посмотрел на него. А что, с нее вполне станется. Таль представил Лани на своей шее и сам подивился реальности своего видения. Впрочем, ножки у нее… пожалуй, он согласился бы почувствовать их на своей шее.

– На, глотни, – посоветовал Нанок, и Таль понял, что с варвара надо срочно писать икону. Потому что такой своевременный совет мог дать только донельзя святой и мудрый человек. Или даже сам Творец собственной персоной.

Вино оказалось местным, то есть очень даже неплохим. Ларгет одним глотком осушил половину фляги. В глазах варвара появилось озабоченное выражение, и Таль поторопился расстаться с флягой. Грех это, искушать на мордобой столь святого человека.

– Я бы тоже глотнул, – завистливо сообщил Бол, но Нанок спокойно пропустил его слова мимо ушей. Зато Боресвет услышал и принял должные меры. То есть снял флягу с одного из оглушенных солдат. К сожалению, емкость оказалась наполовину пустой, и Болу пришлось обломиться. Зато у второго фляга была фактически полной.

Заметив нездоровый блеск в глазах варвара, Таль не на шутку встревожился. Если пойдет такая пьянка, половина фараданцев рискует проснуться утром с головной болью и без запасов алкоголя. Или не проснуться вовсе, если хорошо поддавший варвар перестанет соизмерять силу своих ударов с линией жизни несчастных солдат.

– Так и надо, Хозяин! – одобрила секира. – Эти нехорошие люди стырили все наши шмотки. А у нас там такая арфа была! Жаль, я на ней играть не научилась…

Нанок рывком поднялся. Как он мог забыть! Там же все, что было дорого ему как память о Тиле! Да он голыми руками весь лагерь разнесет!

– Остынь, – испугался Бол. – Где ты свою арфу найдешь в такой темноте?

Варвар задумался. В самом деле, непросто. Не будешь же каждого встречного фараданца трясти на предмет своего музыкального инструмента. Они, может, и слова-то такого не знают. А придумать другое Нанок по каким-то причинам не мог. Думать у него всегда получалось хуже, чем действовать.

– У нас же собака есть. – Таль невежливо ткнул пальцем в щенка тьмы, деловито освобождавшего бессознательного фараданца от избытка обуви.

Варвар просиял. Нет, что ни говори, а голова у парня варит. Неплохой напарник из него бы получился. Он, Нанок, действовал бы руками, которые, известно, у всех магов не из того места растут, а Ларгет бы за него думал, избавляя от тяжелой и неприятной обязанности.

– Ник, ко мне, – скомандовал он, показывая, что новую кличку щенка он запомнил.

Щенок неохотно оставил в покое недоеденный сапог и подошел к варвару, все своим видом спрашивая: «Что надо?»

– Шмотки ищи, понял? Шмотки!

Наверное, собаки и варвары понимают друг друга с полуслова. Щенок негромко тявкнул и бросился во тьму. Нанок поспешил за ним, гадая, как он найдет совершенно черную собаку в ночной мгле. Впрочем, у него же по-прежнему есть чутье и эта самая интулиция…

– Поводок на него надень, – посоветовал Таль, и варвар в который раз подивился его сообразительности. Нет, с этим парнем столько голда можно на пару поднять… а потом он, Нанок, просадит все рыжье в карты и на девок…

– Ник, ко мне! – приказал он, и щенок немедленно опять появился у костра.

Нанок освободил обоих часовых от лишних, по его мнению, поясов, причем в одном тут же обнаружились пропущенные им монеты. Восхваляя Беодла за столь мудрого спутника, варвар соорудил поводок, которым и украсил повизгивавшего от нетерпения пса. Ник, вопреки ожиданию, против обновки не протестовал и даже не попытался ею подкрепиться. Сразу рванулся прочь, таща за собой варвара, как лошадь телегу.

– Не поймали бы, – озабоченно сказал Бол.

– Нанока? – удивился Таль. – Я бы пытаться не стал. И если фараданцы не полные дураки, то они тоже не будут. Нет, с Никаком он не пропадет.

Зашевелился спящий гоблин, который был еще не в курсе, что их освободили.

– Мясо есть? – спросил он спросонок.

– «Есть» – в смысле имеется или в смысле жрать? – уточнил Боресвет.

– По фиг, – блеснул гоблин новым словарным запасом.

– Извиняй, братан, по-любому нет, – развел руками голунец.

– Тогда спать, – сообщил Харкул, укладываясь обратно.

Палатку, где держали принца, Лани нашла с легкостью. Обознаться было тяжело, ее охраняли сразу семь фараданцев. Шут негромко выругался, он такого не ожидал. Впору было вернуться за остальными и устроить штурм этой цитадели в миниатюре. Попутно лишив незаслуженного сна весь фараданский лагерь во главе с генералом.

– Что будем делать? – поинтересовалась шепотом Лани.

Лемур промолчал. Что тут делать, придется грубо и бестолково выносить охрану холодным оружием. Таль с Болом, правда, могут еще колдануть что-нибудь. Хотя лучше обойтись без этого, если у фараданцев имеется в наличии маг, то он с радостью продемонстрирует потенциальным конкурентам свои лучшие трюки. Уложив при этом некоторое количество совершенно безвинных людей, оказавшихся не в то время не в том месте.

– Можно разрезать палатку с обратной стороны, там охраны нет, – предложила девушка.

Лемур воспрянул духом. В самом деле, отличный способ подложить фараданцам бяку. Придут они утром за принцем… То-то у них челюсти отпадут! Хорошая шутка, жаль, не сам до нее допер. А из этой подруги мог бы неплохой шут получиться, фантазия у нее есть. Вдобавок и фигурка неплохая.

Лани осторожно скользнула за палатку. Черненный углем нож даже не блеснул в свете костра. Негромкий треск разрезаемой ткани, и шут бесшумной тенью скользнул в образовавшийся разрез. Лани настороженно оглядывалась по сторонам, держа нож наготове.

Принц собрался быстро. Единственное преимущество пленника – пожитков у него немного. Если не считать преимуществом спокойную умиротворенную жизнь, полную философских размышлений о бренности всего сущего.

Принц имел заспанный вид. Наверное, лицам королевской крови философские размышления противопоказаны. Или он просто не считал себя узником? В любом случае, Лани отнюдь не собиралась выяснять этот вопрос посреди фараданского лагеря.

– Пошли, – прошептала она. – Только тихо. Принц вы там или нет, а идти придется осторожно, если нашумите – сразу в глаз.

Принц остановился как вкопанный. Наверное, ни одна физиономия королевской крови не выглядела столь ошеломленной в течение многих веков. Лемур тихонько засмеялся.

– Ясно, ваше арестантское высочество? А я еще и добавлю. Отщепенец! Не отбился бы ты от остальных, куда проще было бы. А все спесь королевская…

Орье судорожно глотал воздух, не в силах найти достойный ответ. Все традиционно подходящие вроде «На плаху!» или «Сгною на каторге!» были в данный момент неуместны. «Представить к награде» подходило еще меньше.

– Бунтовщики, – выдавил наконец он. – Так охаять своего будущего короля. Ладно, двинулись… или вы до утра тут лясы точить будете? Вот угораздило меня на побег с женщиной и шутом. Болтуны, что тот, что другая.

Шут опять засмеялся и исчез в ночи. Лани указывала Орье путь, чтобы он не заблудился в незнакомой темноте. Ориентировалась она прекрасно – не прошло и десяти минут, как все трое вышли к знакомому уже костру. Правда, количество неподвижных часовых за время их отсутствия возросло в два раза.

– Сменять приходили, – равнодушно ответил Боресвет на вопросительный взгляд девушки.

– Надо убираться отсюда, – заметил шут. – Пока фараданцы не спохватились.

– А где Нанок? – Лани вдруг обнаружила отсутствие большого варвара.

– За шмотками своими полез, – пояснил Боресвет. – С твоей псиной под ручку.

Лани задохнулась от возмущения. Столько усилий, и все может пойти прахом из-за жадности безголового варвара! Оставить бы его здесь, но ведь с ним щенок… Впрочем, всерьез она, конечно, не собиралась его оставлять, просто такая безответственность немного раздражала. Ну ничего, она найдет способ высказать ему свое недовольство…

Варвар появился минуты через три, нагруженный парой сумок. Больше он взять не рискнул, да остальные особой ценности и не представляли. Хотя и считается, что варвары несколько туповаты, к Наноку это явно не относилось. Ибо кроме своей сумки он захватил еще вещи Лани, приведя девушку в состояние, близкое к восторгу:

– Какой же ты молодец! Здесь вся моя сменная одежда!

– Деньги наши не нашел, – грустно поведал варвар. – Взял вот, что под руку попалось, и скорее ноги. Держи лук, парень. Харкул, твой ятаган. Извини, Боресвет, твоего меча не углядел, наверное, уже кто-то прикарманил. Что за народ эти фараданцы, одно ворье!

Принц вздохнул. Самая ценная вещь, что у него была, Двойной Корунд, ныне красовалась на пальце генерала. Если тот, конечно, не преподнес перстень маршалу.

– Пошли. Все за мной, – скомандовала Лани. Ей никто не возражал, видно было, что девушка знает, что делает. Маленький отряд потянулся вслед за Лани.

Идти пришлось недолго. Когда гора неожиданно зашевелилась, Бол сделал попытку завизжать, но Лани закрыла ему рот узкой ладошкой.

– Не надо бояться, это всего лишь дракон. Дракона, что ли, не видел?

Бол тут же оставил попытки позвать на помощь и принялся изучать дракона с изрядным любопытством. Когда еще такой случай выпадет – драконы, чай, на дороге не часто валяются.

Если этот решил отчего-то поваляться, не факт, что еще одного встретишь.

Дракон впечатлял. И размерами, и какой-то скрытой мощью. Бол обошел его трижды, потрогал пальцем хвост, подумал, не будет ли слишком большой наглостью просьба раскрыть крылья. Проявлять наглость по отношению к дракону у него желания не было.

– Драгобар, ты можешь всех нас вывезти отсюда? – требовательно поинтересовалась Лани.

Тут же она сообразила, что обратилась к дракону вслух. А ведь неизвестно, может, он только мысленно общается.

– Конечно, Эланиэль. – Голос у дракона был гулкий, как удар колокола. Разумеется, тут же встрепенулись часовые фараданцев, еще ничего не понимающие, но готовые действовать.

– Нас восемь, со щенком – девять, – объявила Лани.

– Я и вдвое больше донес бы хоть до Гардарики.

– Нет, до Гардарики, в натуре, не надо, – тут же среагировал Боресвет.

– Нам бы до Тарона, – вмешался принц. – Это столица Квармола, знаешь?

– Слышал. – Дракон усмехнулся, и все невольно отпрянули. Уж больно жутко смотрелась усмешка на его морде. – Только в Квармол я не могу. Основатель вашего королевства озаботился обезопасить границы страны от всех опасных существ, в первую очередь от драконов. Квармол ведь не зря называют благословенной землей.

– Я бы этого основателя… – начал было шут, но его перебила Лани:

– Хорошо, оставим. Драгобар, ты можешь отнести нас к месту, максимально близкому к Тарону? Только думай скорее, фараданцы уже засуетились.

– Могу подкинуть до Леданских гор, – сказал дракон.

– Квармольских, – поправила девушка.

– Вас, людей, не поймешь, – недовольно сказал Драгобар. – Одни называют Леданскими, другие – Квармольскими… Неважно – вы поняли. Словом, могу подкинуть до гор, только не знаю, как вы через них переберетесь. Дальше до Тарона недалеко, дня три пути…

– Моя перевести через горы, – оживился гоблин, которому нечасто случалось быть полезным. – Моя горы хорошо знай!

– Тогда грузитесь быстрее! – Лани начала проявлять первые признаки нетерпения. Возможно, причиной этому была полусотня солдат, бегущих в их сторону и размахивающих оружием. Впрочем, после струи пламени, щедро пущенной драконом, они как-то сразу изменили направление движения на противоположное.

Лани залезла на транспортное средство первой, к ней присоединились Бол и Лемур. Орье на секунду замешкался, потом решительно последовал за ними.

– Моя на дракона не лети! – твердо заявил гоблин. – Моя пешком шагай. Дракон не люби.

– Ты мне тоже не нравишься, – сообщил дракон.

– Харкул, угомонись, – строго сказала Лани тоном, которым она призывала к порядку щенка тьмы. – Летим все, понял? Иначе тебя фараданцы снова поймают.

– Моя не лети, – уперся зеленый. – Гоблину ночью никто не поймай. Пешком ходи быстро, чем вы свой дракон дотащите.

Гоблины народ упрямый. Это всем известно, легче камень переспорить, чем упертого гоблина. Логических доводов они не понимают напрочь, потому что не знают, что такое логика. Таль понял это первым.

– Харкул, а что это там такое, у тебя за спиной?

– Где? – Гоблин с детским любопытством уставился в темноту.

Ларгет поймал взгляд варвара и кивнул ему. Нанок понял его правильно: быстрый скользящий шаг, короткий удар в основание шеи – и бессознательного в обоих смыслах этого слова гоблина спокойно погрузили на одиноко стоявшего дракона.

Следом вскарабкались Таль и Нанок. Последним оседлал дракона Боресвет.

– Змей Горыныч, – идентифицировал он дракона. – Башка-то чего одна? Две, что ли, откочерыжили, в натуре? Так не фиг было хлебало разевать!

– Всю жизнь одна была, – недовольно отозвался Драгобар.

– Калекой, то есть, уродился, – посочувствовал ему воин. – В натуре, братан, не загоняйся по теме. Вот слепым быть – совсем западло, а у тебя все же одна башка осталась.

– А у тебя – нет, – огрызнулся дракон смущенно. Нет, эти люди спокойно сведут с ума любого нормального дракона. Три башки ему подавай, видите ли!

– А за что тут держаться? – поинтересовался Бол. – Нет, все же неудобная конструкция. Ни одного поручня не наблюдаю. Лани хорошо, она за шею держится. Почему это девушки все время норовят сесть на шею?

– Чтоб болтунам всяким рот удобней затыкать было, – огрызнулась Лани.

– Смерти ты моей хочешь, – понял Бол и переключил внимание на дракона: – А ты чего, чудо с крыльями? Все уже сели, можно двигать.

– Слушай, сейчас пешком пойдешь, – возмутился дракон. – Совсем с ума посходили, люди! Один лезть не хочет, второй уродом обзывается, третий пальцы гнет. Наглости людской нет предела… Так и сожрал бы всех к Корраанам!

– Харкул – гоблин, а не человек, – заступился за гоблина благородный Боресвет.

– А мне не все равно? – справедливо заметил дракон.

– С зеленым змием знаком, но вот летать пока не приходилось, – сказал воин примирительно. – Ты уж извиняй, братан, ежели чего.

– А я не зеленый, я голубой, – ответил дракон уже мягче. – Вы, люди, вдобавок еще и дальтоники. Эланиэль, может, лучше эльфов каких подвезем?

– Да ладно, братан, не кипеши, – испугался Боресвет. – Ну голубой так голубой… у всех свои недостатки… Теперь я понял, почему гоблин лететь не хотел…

– Ты мне не нравишься, – объявил дракон. – Больно на рыцаря смахиваешь, а у них повышенная агрессивность, вдобавок немотивированная. Нет, точно не нравишься!

– Ну спасибо, братан, в натуре, успокоил, – облегченно вздохнул Боресвет.

Дракон поднялся на задние лапы и начал неуклюжий разбег. Все, кроме предусмотрительной Лани, едва не посыпались со спины на землю. Пришлось хвататься за крупные чешуйки, чтобы удержаться. Боресвет придерживал безмятежно отрубленного гоблина, держась всего одной рукой. Варвар, в сапог которого намертво вцепился щенок, громко матерился.

– Долго я так не провисю, – заявил Бол.

– Дело хозяйское, – добродушно отозвался дракон.

По счастью, разбег его был коротким. Когда дракон оттолкнулся от земли, Таль едва сумел удержаться от падения. Но секундой позже спина Драгобара вновь заняла горизонтальное положение, и все облегченно вздохнули. Щенок, правда, сапог так и не отпустил.

– Уважаемые пассажиры, приветствую вас на спине вашего летательного средства. Полет проходит нормально, распивать спиртные напитки на спине дракона строго запрещено, – объявил Драгобар официальным тоном.

Варвар, только что доставший заветную фляжку, не замедлил возмутиться:

– А почему, собственно?

– Чтобы не заблевать мне спину с непривычки, – популярно объяснил дракон.

Возразить было нечего, и Нанок заткнулся, принимаясь отцеплять Ника от сапога. Бол с удовольствием разглядывал ночной лагерь с высоты. Парень просто наслаждался очередным приключением на сидячую часть тела.

– И скоро мы доберемся до Леданских гор? – поинтересовался Таль.

– Часов через восемь будем на месте, – охотно откликнулся дракон и, подумав, добавил: – Если не случится катастрофы, конечно.

– Тогда разбудите меня часа через три, – попросил Таль, укладываясь спать.

Полет и впрямь проходил нормально…

(обратно)

Глава 12

Полет на драконе – это приключение. Для кого-то веселое, а для кого-то страшное и неприятное. Лани, Таль и, конечно, Бол относились к первой категории пассажиров.

Бол, свесившись со спины Драгобара, с восторгом смотрел вниз, время от времени что-то восторженно вереща, тыкал пальцем в проплывавшие под ними деревни и даже города. Таль тоже с интересом поглядывал вниз, его острый глаз различал даже в черных точках на земле людей и прочую живность. Боресвет также мог бы рассмотреть все до мелочей, его зрение ничуть не уступало Ларгету, но он предпочитал лежать на спине с закрытыми глазами. Вид у него был нездоровый, лицо стало бледным, как у умирающего. Воин часто сглатывал, на вопросы не отвечал и глаза открывать отказывался.

Рядом сидело с закрытыми глазами новоявленное чудо. А как еще можно назвать белокожего гоблина? Правда, этот оттенок был скорее пепельно-серым, но для зеленого гоблина это все равно было изрядным прогрессом. Харкул, в отличие от гардарикца, бормотал что-то себе под нос. Бормотание проводилось на гоблинском языке, но можно было догадаться, что состоит оно из особо грязных ругательств вперемешку со страшными клятвами духам и богам. Бол потом уверял, что Харкул дал обет не есть больше мяса и питаться одними только ржаными лепешками, а также не пить пива, кроме выходных и праздников. Или на халяву. Болу не поверили. Гоблину было слегка нехорошо, но с ума он вроде еще не сошел. Не больше, во всяком случае, чем это вообще свойственно гоблинам.

Варвар переносил полет лучше многих. Возможно, оттого что, невзирая на строжайший запрет, все же крепенько приложился к заветной фляжке. Что с того, если под тобой нет твердой поверхности? В хорошем подпитии пол и стены всегда шатаются, ничего странного в этом нет. Нанок хриплым голосом распевал варварские песни на странный мотив, что, скажем прямо, не улучшало состояния здоровья Боресвета и гоблина. Щенок тьмы, обладавший, по-видимому, тонким музыкальным слухом, жалобно повизгивал и в душе давал обещание ни за что, никогда не грызть сапоги варвара, если он прямо вот сейчас замолчит.

Принц и шут, казалось, вообще не замечали, что летят на драконе. Они разложили свои секретные бумаги, тыкали в них пальцы и ожесточенно спорили.

– Если сдует ветром, догонять их придется долго, – предостерег Таль.

Орье обменялся с Лемуром озабоченными взглядами, и бумаги тут же убрали. Причем шут действовал с куда большей поспешностью, для него, очевидно, не составляло загадки, кого принц пошлет эти самые карты разыскивать.

Когда Нанок потянулся еще и за арфой, Таль внутренне содрогнулся.

– Слушай, а может, не надо? – осторожно спросил он.

– Почему? – удивился варвар, искренне желавший сделать людям приятное.

– Ну… – замялся Ларгет. – У дракона может не быть музыкального слуха.

– У меня он как раз есть, – сообщил Драгобар неприязненно. – И если это тело сейчас еще и на арфе играть примется, я ему голову откушу. Будь он тут один, я бы уже популярно ему показал, что такое пике и мертвая петля.

Варвар насторожился. Что такое пике, он, конечно, не знал, но звучало неприятно для слуха. Мертвая петля – это виселица, любой бы догадался. А вот пике это загадочное, наверное, еще пострашнее. На всякий случай он убрал арфу подальше и замолчал.

– Драгобар, а чем питаются драконы? – полюбопытствовал Бол.

– Если я скажу, что насекомыми, ты поверишь? – поинтересовался дракон.

Бол не поверил, но вывод сделал правильный. Дракон не хотел с ним общаться. Ему, наверное, попался самый необщительный дракон в мире. Ладно, в другой раз он найдет такого, что станет с ним нормально говорить, а главное, слушать. А вообще-то это чисто эльфийская манера отвечать вопросом на вопрос. Так написано в книгах, и авторы считали, что это крайне невежливо. Бол был полностью согласен с их мнением.

– Лани, ты же драконьей крови, хоть ты скажи, чем драконы питаются? – спросил Бол.

– Теми, кто задает много вопросов, – не задумываясь, ответила девушка.

– Кому? – осторожно уточнил Бол, на что получил исчерпывающий ответ:

– Кому не надо.

Бол замолчал. Спрашивать стало опасно – как теперь разобраться, кому надо задавать вопросы, а кому нет? И у Лани нельзя уточнить, вдруг она как раз и относится к тем, кому не надо. Даже наверняка – драконья кровь как-никак, почти родня этому Драгобару, только вот не летает. Хотя, может быть, еще научится.

Бол припомнил, что многие птицы сталкивают птенцов из гнезда, чтобы те учились летать. Кажется, и драконы так же поступают. Неплохо бы попробовать такой прием и с Лани, вдруг да получится. Правда, вполне можно получить от Таля, с которым девчонка чересчур сильно сдружилась последнее время. Да и щенок в стороне не останется. С сожалением он все же решил отказаться от столь удачной мысли.

На высоте было холодно. Таль зябко поежился. Лани, у которой оказалась запасная одежда в мешке, предлагала ему утеплиться, явно пытаясь загладить свою вину, но он отказался. Пусть шуту этому гороховому (или все же фасолевому?) предлагает. Вон варвар в одной куртке, как и он, Таль, и ничего, не мерзнет. Правда, он вино пьет, а от вина холодно пока еще никому не было. А Болу, к примеру, синеватый цвет лица даже идет. И потом, он же может заняться медитацией. Спина дракона – самое подходящее место, чтобы воспарить разумом в поднебесную высь. Раз уж тело все равно там бесцельно болтается.

– А моя еще на лошадь ехать не хотел, – простонал гоблин.

– Не фиг было ломаться, – поучительно заявил варвар. – Вот Беодл тебя и наказал.

– Беодл злая, – пожаловался Харкул. – Дай хлебнуть…

– И мне, – оживился Боресвет.

Бледный цвет потихоньку сошел с его лица, гардарикцы эти – крепкие ребята. Варвар, покосившись на дракона, протянул флягу. Драгобар сделал вид, что не заметил. Он не мог решить, пойдет ли наличие алкоголя на пользу или во вред чистоте его спины. По всему выходило, шансы равные.

Лани восторженно смотрела на проплывавшие внизу облака. Душа ее пела. Каково, интересно, лететь в поднебесье, распластав крылья? Ей страшно хотелось попробовать. Жаль, что она родилась человеком, быть драконом куда интересней. Впрочем, и в человеческом обличье есть свои преимущества. Жаль, что нельзя по желанию становиться то тем, то другим. Холода она совершенно не чувствовала, зря Таль отказался от дополнительной одежды, а предложить ее сейчас кому другому – обидится еще сильнее. Вон глаза закрыл, сидит себе, скрестив ноги, ни с кем не общается. И Бол почему-то тоже. Этот, интересно, на что обиделся? Странные они все-таки. Ну и пусть себе дуются на здоровье, их дело.

Щеки Боресвета порозовели не с первого, конечно, глотка, но все же задолго до того, как фляга показала дно. Варвар понимающе ухмыльнулся и достал еще одну флягу. Он сделал солидный запас спиртного, разыскивая свои вещи. Надо же было как-то компенсировать потерю денег! А фляга с вином имелась почти у каждого фараданца.

– Моя бы еще глотнуть, – сообщил Харкул.

Варвар с готовностью протянул ему флягу. Глотки у гоблина были те еще, фляги хватило глотка на два с четвертью. Нанок обеспокоился. Такими темпами запасы выйдут еще до конца полета.

– Драгобар, а скоро мы прилетим? – поинтересовался принц.

– Хочешь быстрее – лети сам, – огрызнулся дракон. Похоже, людей он не слишком любил. А может, предпочитал в жареном виде – кто знает о вкусах дракона?

– Змий зеленый, лещ копченый, наливай еще одну! – пел во все горло Боресвет, а Нанок неумело ему подпевал.

Драгобар задумался. Похоже, в Гардарики водились исключительно зеленые драконы, которых местные за что-то обзывали змиями. И вдобавок периодически заставляли наливать это их гнусное пойло, сиречь вино. По всему выходило, что в Гардарики ему лучше не соваться.

Коротко тявкнул щенок. Варвар протянул флягу и ему тоже, такой уж он был щедрый и добродушный, но тут вмешалась Лани, заявив, что не позволит спаивать малыша. Тем более закусить у них все равно нечем. Варвар предложил щенку в качестве закуски сапог-скороход. Этому решительно воспротивилась секира, которой совсем не понравилось, что с нее хотят снять последнюю одежду. Лани тоже возмутилась, сказав, что малышу может стать плохо от такой подозрительной магической закуски. Которая вдобавок наверняка еще и просрочена. Щенок жалобно скулил, показывая, что ничего страшного, не помрет он, и худшую дрянь потреблял. А вот вина, что с таким удовольствием употребляли эти двуногие, еще не пробовал. Ну по-ожа-алуйста! А закусить он и фляжкой готов…

Но Лани была неумолима. Нет – и все тут. Нечего привыкать к алкоголю в столь нежном возрасте. Обиженный щенок положил ей голову на колено и вздохнул. Какая скука, этот самый полет. Ни побегать, ни сгрызть чего-нибудь. Вина и того пожалели для несчастной собаки. Что за жизнь…

Вышел из транса Таль, а следом за ним и Бол. Принц, которому попросить вина не позволяла гордость (а наивный варвар сам угостить не догадался), предложил партию в карты. Бол тут же согласился, заметив при этом, что играть будут исключительно на интерес, а не на деньги, иначе один молодой принц вполне может остаться без королевства к концу полета. Уж такие они с Ларгетом умелые игроки.

Впрочем, уже после второй сдачи он заткнулся и посерьезнел. Видимо, принц и шут играли ничуть не хуже. Лани в картах не понимала ровным счетом ничего и точно сказать не могла. Щенок в картах толк знал, они такие же съедобные, как и любой другой предмет, но смысл игры ускользал и от него.

– Козыри – копья, – объявил Бол, делая свой ход.

Варвар заинтересованно покосился в его карты. Возможно, если понаблюдать за партией, он и поймет, почему все время проигрывает крупные суммы в желтом и белом металле. Но Боресвет уже поднимал новый тост, прикладываясь к фляжке:

– Выпьем за дракона и принцеву корону.

Драгобар неожиданно почувствовал себя польщенным. Нет, в этом их вине положительно что-то есть. Например, тосты. А воин этот ничего мужик, вежливый и с пониманием. Надо будет наведаться к ним в Гардарики, тем более там у них зеленые змии есть. Родня как-никак. А если еще и женского пола змеюки найдутся…

На заданный вопрос Боресвет вежливо ответил, что змеюк женского пола в Гардарики просто пруд пруди. Вот, к примеру, его, Боресвета, жена – змеюка та еще, подобную в целом мире едва ли сыщешь. Дракон в недоумении замолчал, обдумывая новую информацию. Это что же получается, жена у этого воина – драконица? И как же им удается… гм… общаться? Или она королевской крови? Тогда она должна быть серебристой, а не зеленой. На новый вопрос Боресвет охотно ответил, что жена у него – чистое золото, жаль, что до сих пор не удалось перевести этот золотой запас в более нужные по хозяйству вещи. Драгобар еще более запутался. Ну не бывает драконов золотого цвета в природе – что хочешь, то и делай. Боресвет объяснил, что драконица и змеюка подколодная – две большие разницы. Или, на выбор, четыре маленькие. На этом Драгобар отказался от продолжения диалога, опасаясь стать первым в истории сумасшедшим драконом. Боресвет задвинул новый тост:

– Чтоб мне всю жизнь оставаться на нарах, если не выпью за Драгобара!

Варвар нашел тост подозрительным, но вино все же пригубил. Беодл его знает, что это за нары такие. Похоже, гардарикский воин в этом загадочном месте уже побывал и оно его не вдохновило. Так что лучше выпить за голубого дракона, чем судьбу испытывать.

Затем слово попросил гоблин. Ему неосторожно уступили, о чем тут же пожалели. Речь гоблина была красочной и выразительной, но вот беда, совершенно непонятной. Более-менее разобрать удалось три слова – «моя», «ваша» и «выпьем». Впрочем, общий смысл был ясен, последнего слова хватало с лихвой, чтобы во всем разобраться.

– А удобства здесь не предусмотрены? – поинтересовался Бол, отрываясь от карт.

– Удобства – на земле, – сухо пояснил дракон. – Здесь вам не городской сортир общественного назначения. Потерпишь.

– А долго? – жалобно спросил Бол.

– Через час уже сядем, – успокоил его Драгобар.

Час – не самая большая единица времени. Впрочем, у Бола по этому поводу имелось свое мнение. Едва дракон приземлился, он мигом скатился по хвосту и исчез среди камней. Таль хмыкнул.

– У него и в игре терпения не хватает, – усмехнулся шут.

– Однако мы вас все же обставили, – не согласился Ларгет.

– Вам просто повезло, – пожал плечами Лемур, и принц согласно кивнул.

Лани сердечно попрощалась с Драгобаром. Подошел Боресвет, похлопал дракона по хвосту, приглашал в гости, если тот заглянет в Гардарики. Не уточняя, правда, когда вернется домой. Если верить тому, что он рассказывал про свою жену, мог и вовсе никогда не вернуться.

Возвратился Бол и попытался пожать дракону лапу. Драгобар лапу не подал, мотивируя тем, что он маленького человека просто раздавить может ненароком. Таль, правда, сомневался, что это истинная причина. Скорее, отказал из брезгливости: вряд ли Бол удосужился помыть руки после недавней отлучки.

Прощание прошло в теплой, дружеской обстановке. Варвар предложил даже дракону на посошок – обычай, о котором рассказал ему Боресвет и который Наноку очень понравился. Драгобар отказался – ему, дескать, еще лететь.

– Да ты что, братан? Тебе же фляжка – как нам капля, в натуре. Только понюхать, – уговаривал его Боресвет, но дракон был несгибаем, как и полагается уважающему себя дракону. Варвар и Боресвет пожали плечами и уговорилифляжку сами.

Наконец дракон поднялся в воздух, сделал круг почета над головами и исчез в неизвестном направлении. Возможно, полетел в Гардарики к зеленым змеюкам.

– Моя здесь был, – заявил гоблин, озирая окрестности. – Моя здесь много-много давно был, но моя что-то помнить.

Варвар тут же выделил ему предусмотрительно осушенную флягу для лучшей памяти. Гоблин допил последний глоток и уверенно зашагал налево. Остальные двинулись за ним, уповая кто на Творца, кто на Беодла, а Боресвет – так и вовсе на Сварога.

Зеленый перец завел их в незаметную с первого взгляда пещеру. У входа подкрепились неосторожно попавшимся на глаза горным козлом.

– Видишь, до чего любопытство доводит? – нравоучительно сказал Таль Болу.

Тот насупился. Если он понял правильно, его только что козлом обозвали!

– От гоблина слышу, – обиженно ответил он, за что заслужил от Харкула добродушный взгляд и скрипение клыками.

Пещера оказалась входом в подземелье. Гоблин уверенно двигался в полумраке, остальные спотыкались и матерились. Кроме Лани, которая в темноте видела не хуже любого зеленого гоблина. Щенок тьмы охотно путался под ногами, отчего частота спотыканий заметно увеличивалась. Шут напевал песенку, подбадривая себя и других.

– Интересно, тут кто-нибудь живет? – поинтересовался Бол у Таля.

Тот пожал плечами. Лично он, Таль, не в курсе. Сам он живет не здесь и переселяться в эти места нипочем не желает. Не такой он человек, чтобы в пещерах жить.

– Пещерные волки, – авторитетно заявил варвар. – По запаху чую, волки здесь имеются.

– Вот только волков позорных нам и не хватало, в натуре, – буркнул Боресвет. Воин был слегка раздражен тем, что вино уже выпито, а до ближайшего кабака несколько дней пути. – Мало нам, блин, собаки темной.

– Ник – щенок тьмы, – заступилась Лани за своего подопечного.

Движение в темноте застало Таля врасплох. Он инстинктивно натянул лук, готовый к любой неожиданности. Гоблин остановился, угрожающе рыча. Рядом с ним застыл варвар, занеся для удара секиру. Боресвет бесцельно хлопал себя по карманам в поисках меча, отобранного фараданцами. В общем, живописная вышла картина.

– Хозяин, похоже, мы опять нашли приключение на мое топорище, – заявила секира.

Из темноты донеслось угрожающее рычание, потом несколько фраз, не сильно от него отличающихся. Гоблины, определил Таль безошибочно. Никто другой нипочем бы не согласился считать эти странные звуки членораздельной речью.

Харкул ответил по-своему. В гоблинской речи очень тяжело различать интонации, каждая фраза звучит как угроза или, в лучшем случае, оскорбление.

– Ну давай, Хозяин, сколько ждать можно! – взмолилась секира.

Из темноты о чем-то спросили, на что Харкул ответил вполне понятным человеческим «угу». Видимо, это слово гоблины заимствовали у людей.

– О чем базар, мужики? – гулко поинтересовался Боресвет.

Из темноты что-то спросили, гоблин ответил. Таль, которому изрядно надоело не видеть в темноте, опустил лук и прочел заклинание света. Крошечный шарик воспарил над его головой, гоблины (теперь уже видимые) испуганно попятились. Ларгет услышал еще одно человеческое слово: «Шаман!» и немедленно оскорбился. Так обозвать настоящего мага… ну почти мага! Дикие они, эти гоблины.

– Война идти, – сообщил Харкул всем желающим его слушать.

– Творец, и здесь война, – всплеснула руками Лани. – И что вам, мужчинам, неймется?

– Гоблина бабы воевать тоже, – сообщил гоблин.

Лани сделала вывод, что гоблином она быть наотрез не желает.

– А как одеваются гоблинские девушки? – полюбопытствовала она на всякий случай.

– Лучшее украшение гоблинской девушки – кожа другой девушки, – поделился Харкул ценной информацией.

Лани побледнела и нервно сглотнула. Похоже, гоблинская мода произвела на нее определенное впечатление.

Ларгет с интересом разглядывал гоблинов. Низкорослые, зеленокожие, лица раскрашены белыми и красными узорами. Все вооружены ятаганами, двое имели топоры.

– Что это они, в натуре, размалеваны? – подивился Боресвет.

– Боевой раскрас, – пояснил Харкул. – Война идти, без раскрас нельзя.

– Они воюют с твоим кланом? – полюбопытствовал Бол.

– Нет, они воюй с кланом, который воевать мой клан, – ответил гоблин.

– А фиг ли они до нас дободались, в натуре? – возмутился Боресвет. – Как у нас в Голуни глаголют, враг моего врага – свой в доску. Пусть утрутся и свалят к блину с лыжни.

Гоблины оживленно переговаривались. Очевидно, их смутили слова «дободались» и «лыжню». Боресвет порой выражался так, что понять его было решительно невозможно.

– Есть хотят, – сказал гоблин. – Обсуждай, можно ли вас жрать или на фиг.

– Меня нельзя, – быстро заявил Бол. – Я невкусный.

– Зубы обломают, в натуре, – поддержал Боресвет. – Об мои кулаки.

Варвар ничего не сказал, выразительно помахивая топором. Гоблины смотрели на него с уважением и к обеду явно не спешили.

– Хозяин, ну врежь им, – проныла секира. – Прямо по наглым зеленым мордам! Что они на меня смотрят, как на обед какой? Мало нам собаки темной…

– Щенка тьмы, – поправила Лани не без раздражения. Ситуация ей абсолютно не нравилась. Не готова она была отдать свою кожу на одежду неведомой гоблинской девушке!

Гоблины с удивлением покосились на говорящий топор и попятились. Таль прочел заклинание света и запустил второй шарик. Гоблины попятились еще, опять обозвав Ларгета шаманом. Судя по всему, Таль стал пользоваться у них определенным уважением.

– Шамана есть не, – сказал один из них.

– Шаманов у нас не жрать, – перевел Харкул. – Шамана боятся, колдовать уметь.

– А я тоже шаман, – вылез Бол и тут же засветил еще один шарик в доказательство.

Гоблины отшатнулись, многие закрывали глаза руками. Таль вспомнил, что они не любят яркого света. Даже не переносят его за исключением некоторых вроде Харкула.

– Выключи свой фонарь, – прогудел Боресвет. – Не видишь, пацанам зеленым от него фигово. Колбасит их децил от света, понял? Харкул, ты мне вот что объясни, в натуре: какие вы, к блину, лешие, если под землей живете?

– Не лешие моя, гоблина, – обиженно ответил Харкул.

– Во, блин! То есть гоблин, я хотел сказать! Нипочем бы на тебя не подумал. Вроде свой пацан, зеленый малость только, как с перепоя, а ты, в натуре, гоблин оказывается!

Кучка зеленых реальных пацанов с ятаганами о чем-то ожесточенно спорила. Наконец один из них, со сломанным клыком и приплющенным носом, вышел вперед.

– Наша вашу пропускай, – сообщил он решение зеленого совета. – У вас шамана две единица и топор болтливый одна штука. Наша решил: ну их на фиг. Пусть идти. Гоблина непонятки не любить.

– Вот это по-нашему, – обрадовался Боресвет. – В на-туре, с такими пацанами, как мы, лучше не задираться. А то децил без клыков остаться можно.

Гоблины, недовольно ворча, расступились. Похоже, утрата обеда из восьми блюд их расстроила. Столько мяса уходит своей дорогой!

– Хозяин, опять без драки уходим? – разочарованно протянула Томагавка. – Ну никаких тебе развлечений! Давай хоть пару порубим в капусту?

Зеленые недовольно заворчали. Видимо, смысл речи топора они поняли. И он им отнюдь не понравился, не любят гоблины капусту.

Лани с интересом разглядывала раскрашенные зеленые физиономии. Одежда у гоблинов была убогая, так сейчас даже бродяги не одеваются. А вот раскраска – очень даже эффектно смотрится, особенно на зеленых клыкастых лицах. Кошмары на ночь обеспечены!

Щенок, обрадованный обилием новых зеленых игрушек, отхватил одному из гоблинов половину ятагана. После чего грозное воинство поспешно ретировалось, опасаясь остаться напрочь безоружным. Из темноты некоторое время доносилось недовольное ворчание, потом утихло и оно. Харкул махнул рукой вперед.

– Пошли, – сказал он.

– Гоблины боятся непонятного, – сказал Бол Талю. – Я читал в одной книге, что ее автор как-то угодил в засаду гоблинов. Зеленые, как у них принято, завопили «Обед!». А он снял с себя плащ и стал с ним прыгать, танцевать и что-то петь.

– И что? – заинтересовался Таль.

– Они не знали, что делать, – пояснил Бол. – Если это добыча, она убегает, ее надо догнать и убить. Если это хищник, он нападает, его надо остановить… или убежать самим. А тут человек ведет себя непонятно, и неясно, чего от него ждать. Вот гоблины и стояли в полной прострации, пока не вышел умудренный опытом вождь и не объяснил – шамана, дескать. И все стало на свои места, шаманов они боятся и не едят.

– Шаману не жрать, – подтвердил гоблин. – Шамана колдовать сильно.

– Вот видишь. Народ они храбрый до безумия, но с тем, чего не понимают, предпочитают не связываться. А понимают они немного…

– Гоблина все понимать, – обиделся Харкул. – Моя с они не воюй, сожри они вы, наша воюй с них. Они не воюй на два тыла.

– Фронта, – поправил его Боресвет как профессиональный воин.

– По фиг, – отмахнулся гоблин. – Ваша моя понимай.

Принц внимательно осматривал подземелье. Чудо, созданное самолично природой-матушкой. Ни одна рука не касалась грубого камня стен с целью что-то улучшить, изменить. Гоблины вообще не умеют строить, зато ломать умеют, как никто другой. Даже людям до них далеко в этом плане.

Стены подземелья (пещерой эти невообразимые пространства назвать было трудно) были покрыты белесым налетом. Возможно, это был мох, Орье проверять не желал. Два шарика освещали путь отряду. Гоблин косился на них подозрительно, магии он не доверял.

Бол вертел головой во все стороны. Нет, не может шея у человека так вращаться, думал Таль. Он, наверное, гибрид какой-нибудь. С филином, к примеру.

Щенок тьмы выследил и напугал до икоты здоровенного пещерного волка. Ошалевший икающий волк промчался мимо Таля, едва не сбив с ног. Щенок с радостным тявканьем бросился за ним.

– Ну ничего себе! – возмутился Ларгет. – Да на нем верхом ездить можно!

– Гоблины так и делай, – заявил Харкул невозмутимо.

– Он был оседлан, – заметил Боресвет напряженно, отыскивая взглядом что-нибудь вроде оружия. Будь они в лесу, он просто выломал бы себе дубину, как это у богатырей принято. А в городе оглоблей бы разжился. В подземелье подобных удобств, увы, не было.

Предчувствия Боресвета не обманули. Из того тоннеля, откуда появился волк, донеслось злобное рычание и лязг железа. Таль потянулся к луку. Боресвет подобрал камень, который в умелых руках тоже оружие, хоть и одноразовое.

Гоблины выкатились вопящей зеленой волной. Лани обратила внимание, что раскрас на них другой – красный и синий. Другой был и узор, весь какими-то волнистыми линиями. Часть гоблинов имела в качестве скакунов оседланных пещерных волков.

Харкул время на переговоры тратить не стал. Вероятно, гоблины им попались совсем уж невменяемые, к переговорам не склонные. Таль уложил двоих меткими выстрелами, Бол запустил «Магическую стрелу», которая ничуть не повредила словившему ее гоблину. Ларгет вспомнил, что гоблины отличаются сильной сопротивляемостью к любой магии, хотя и боятся ее до безумия. Учитель как-то упоминал об этом – а кому знать, как не ему? Решив, что не стоит тратить усилия на почти бесполезные чары, Таль срезал еще одного зеленокожего.

Варвар и Харкул пока держались. Было ясно, что долго это не продлится, больно уж проворными оказались гоблины, но пока им не удавалось смять противников. Варвар и Харкул заняли удобную позицию – в самом узком месте тоннеля, там трое едва могли развернуться. И то если не на волках. Эти пещерные чудовища спокойно подчинялись хозяевам, но друг друга не переносили, так и норовя вцепиться в глотку соседу, если подворачивался случай. Это вносило изрядную сумятицу в ряды гоблинов и увеличивало шансы отряда.

Бол зажег шарик света, а потом стал угугукать и подпрыгивать, чтобы озадачить противников, но те не обратили на него никакого внимания. Какие-то неправильные гоблины, с обидой подумал Бол, выпуская «Магическую стрелу» уже в волка. Зверь сопротивляемостью к магии не отличался, взвыв, он сбросил своего седока и бросился наутек, кусая все, что вставало на его пути. Приободрившись, Бол начал прицельно атаковать волков, внося сумятицу в ряды врагов. Гоблины несли серьезные потери, но их было слишком много, чтобы людям надеяться на победу.

Таль расстрелял уже весь тул, спокойно снял тетиву с лука и убрал его в чехол. Оружия у него не было. Лани отцепила от пояса сабельку и протянула ему.

– Спасибо, – сказал Ларгет, – но саблей я драться не умею.

– Я тоже, – пожала плечами девушка. – Зато она очень стильно смотрится на поясе. Научусь когда-нибудь, торопиться абсолютно некуда.

– Дай-ка мне лучше. – Боресвет ловко выхватил оружие из руки Таля. Легкая сабелька казалась игрушечной в его руках. – Да, легковата, что и говорить. Для женщины ковали или для ребенка. Но выбирать не приходится.

Нанок и Харкул постепенно сдавали свою выгодную позицию, отступая шаг за шагом. Теперь у гоблинов появилась возможность их окружить, но в бой уже вступил Боресвет. Никто не заметил, когда он успел разжиться ятаганом, два клинка засвистели в воздухе, заставив гоблинов отступить.

Таль оставил лук, подняв руки кверху. Магических линий гоблины в подземелье не держали, очевидно считая их непозволительной роскошью. В заклинание он вложил остатки той Силы, что пульсировала у него внутри.

Синие молнии с шипением разрезали воздух, на миг осветив тоннель. Потом раздался грохот падающих камней, испуганный рев гоблинов. Стена тоннеля рухнула, подняв облако пыли. Мелкие камни разлетались во все стороны, один из них со звоном ударился об топор.

– Нет, ну это что за дела? – тут же возмутилась Томагавка. – Каменюками бросаться в беззащитную секиру, которая сдачи даже дать не может? Куда, интересно, Хозяин смотрит?

Хозяин никуда не смотрел. Он усиленно тер глаза рукой, в тщетной попытке очистить их от избытка пыли. Получалось не очень, руки у варвара были не слишком чистыми, а понятие носового платка было ему абсолютно чуждо. Лани прикрикнула на него, заставив убрать руки (в одной из которых по-прежнему была зажата секира) подальше от глаз, и принялась очищать органы зрения Нанока от пыли. Уж у нее-то платок был всегда при себе.

Из-за образовавшейся груды камней слышалось злобное чихание. Гоблины были явно недовольны недоступностью обеда. Харкул о чем-то с ними переругивался на своем языке. Изредка вставляя человеческие ругательства для большего эффекта.

– Харкул, пойдем, в натуре, – предложил Боресвет. – Облом тут прохлаждаться, стеклянно тебе глаголю. Темно и пыльно, как у мага в голове.

– Моя не знай, куда идти, – сообщил гоблин радостно. – Шамана крутая всю стенку обломала. Проход кирдык.

– Другой найди, – присоветовал воин. – В натуре, братан, не гони, выбираться надо.

«Крутая шамана» растерянно тер пальцем переносицу. Бол хихикнул, радостный, оттого что обзывали не его. Впрочем, от высказываний благоразумно воздержался.

– Пошли хоть куда, – предложил прозревший чудесным образом варвар.

Священную реликвию, обладавшую целительными свойствами, Лани аккуратно убрала в карман куртки. Для нее это по-прежнему был всего лишь платочек.

– Моя не знай куда, – повторил довольный жизнью гоблин. Он, наверное, был счастлив вернуться в родные подземелья и не мог понять, отчего этим странным людям так не терпится покинуть его гостеприимные, покрытые плесенью своды.

– Давайте я поведу, – предложил варвар.

На него дружно зашипели – проводник из Нанока был тот еще. Как лодка из его же секиры.

– Может, у местных гоблинов есть карта подземелий, – неуверенно предположил принц. На него посмотрели так, что, будь он королем, пришлось бы отправить мятежников прямиком на плаху. Или на каторгу, если настроение хорошее.

– Они и слова-то такого не знают, – хмыкнул шут. – Да, ваше подземное высочество, тут вы в лужу сели. Или, высоким штилем выражаясь, изволили окунуться в неглубокий бассейн естественного происхождения.

Принц насупился. Он и сам уже понял, что промахнулся с высказыванием, но могли бы и согласиться из уважения. Или хотя бы бассейном не смущать.

– Могли бы и указатели поставить, – посетовал Бол. – В виде стрелок хотя бы. Харкул, гоблины стрелки понимают?

Харкул объяснил, что гоблины стрелки очень даже понимают. И неплохо от них уворачиваются. Только с какой стати их на стенах малевать, он, Харкул этого решительно «не понимай». И вообще, лучше всего зайти в селение дружеского клана, там не только дорогу покажут, но и на обед могут пригласить.

– В качестве украшения стола, – догадался Боресвет. – Как у нас – жареный кабан.

– Из меня украшение не получится, – авторитетно заявил Бол. – Костлявый больно. Меня самый голодный гоблин есть откажется.

Харкул посмотрел на него пристально и поспешил успокоить. Мол, не комплексуй, парень, гоблины еще и не такую дрянь едят.

Принц решительно заявил, что в селение идти отказывается. Во-первых, он здесь неофициально, почти что инкогнито, и наносить визит другому народу права не имеет. Во-вторых, неэтично, если персону королевского дома съедят зеленые гоблины. Равно как и гоблины любой другой расцветки, если вдруг таковые обнаружатся.

Харкул в ответ оскалил клыки и заявил, что гоблин другой окрас, это не гоблин вовсе, а дешевый фараданский подделка. Потому что настоящий гоблин – только зеленый, как, к примеру, он, Харкул. И за такие заявки у них башку принято отрывай.

Варвар давно уже потерял смысл разговора. Какой резон тащиться в гоблинское селение, чтобы их там нарисовали на стенах, съели на обед и вдобавок засунули в непонятный бассейн? Он, Нанок, таких изгибов напрочь не понимал. Идти надо, что тут разговоры разговаривать? Если идти достаточно долго, то придешь обязательно. Пусть и не туда, куда собирался, благородных горцев из Кассарада такие мелочи не волнуют.

– Хозяин, двигай кормой, – нетерпеливо заверещала секира. – Сколько можно на месте стоять? Тут подраться не светит. Ни один дурак в это подземелье не сунется, потому как тут запросто ржавчиной заболеть можно.

Нанок и сам так полагал. Поэтому решительно двинулся вперед, в темноту подземелья, нимало не заботясь выбором направления. Остальные, мудро рассудив, что идти лучше, чем стоять, двинулись за ним.

Варвар выбирал путь очень просто. Шел в тот тоннель, что был ближе, не обременяя себя сомнениями и размышлениями. Сталактиты и сталагмиты послушно расступались перед ним, понимая, что иначе их просто посшибают. Такой тактики придерживались и герои прошлого, которые заманивали вражеские войска в непроходимые чащи или гиблые болота. Попробуй вспомнить обратный путь, если бредешь наугад!

Однако вскоре Харкул радостно заявил, что места эти он «узнавай» и берется показать, как идти дальше. Хотя ему, гоблину, совершенно непонятно, как «эта дикий человека» умудрился вывести их сюда так быстро, потому как наикратчайший путь отнимает в два раза больше времени по-любому. Было еще сказано слово «шамана», но как это слово соотнести с варваром, осталось непонятным.

Нанок охотно уступил роль путеводителя гоблину. Дорога далее пролегла мимо подземного озера, где усталые путешественники утолили жажду. Боресвет даже выкупался прямо в одежде, но тут же выскочил, бормоча под нос, что у них в Гардарики зимой в проруби и то теплее. После такого заявления в воду никто более лезть не отважился, тем более что гоблин упомянул, что здесь водятся таинственные крякозябры. Что это за звери такие, из жестов Харкула выяснить не удалось никому, но от озера было решено держаться подальше.

Дважды на их пути встречались враждебные гоблины, но до драки дело не доходило. Видимо, какая-то система связи между отрядами присутствовала и про «шаману», устроившего обвал, все были в курсе. Завидев людей, гоблины улепетывали без оглядки, и догнать их возможности не было. Боресвет однажды попытался, желая расспросить про дорогу, но у него ничего не получилось, оседланные пещерные волки бегали быстрее.

Бол предложил сделать привал, но к его ценному мнению не прислушались. Таль популярно объяснил, что тут нет в наличии ни дров для костра, ни даже еды. То есть останавливаться бессмысленно. Гоблин опять упомянул о крякозябрах, и большинству стало понятно, что это гоблинский вольный перевод слова «монстры».

Конечно, накарканные крякозябры не замедлили появиться, и варвару пришлось поработать топором, а Ларгету – погрозить кулаком, ввиду отсутствия стрел.

Крякозябры, изрядно потрепанные, убрались обратно в темноту.

– Я даже не разглядел толком, как они выглядели, – огорчился Бол, но от предложения свалить на фиг за этими тварями отказался решительно и с достоинством.

– Вот еще, гоняться за ними! Сами придут, если надо будет.

Бол оказался прав. Крякозябры пришли еще не раз и не два. На третий раз они нарвались на отряд враждебных гоблинов и завязали с ними странные отношения. Разобраться, кто является охотником, а кто жертвой, возможным не представлялось, и вся компания тихонько удалилась с места разборок.

Привал сделали, когда все уже валились с ног от усталости. За исключением Нанока, Боресвета и гоблина. Харкул тут же исчез в темноте и вернулся, неся в зеленой лапе трех немаленьких крыс. Гоблин оказался щедрым, предложив угощение приятелям. Категоричное «нет» его нисколько не задело. Харкул лишь отметил, что цвет лица Лани отчего-то значительно улучшился, приобретя благородный светло-зеленый оттенок, как в старейших семействах гоблинов. Сказать это девушке он постеснялся, потому как она вполне могла принять этот невинный комплимент за предложение выйти замуж. Хотя, возможно, человеческие девушки отличаются в этом плане от гоблинских, но Харкул рисковать не хотел.

Меж тем привал оказался недолог. Снова пришли крякозябры и, после короткой, но ожесточенной стычки удалились, прихватив у гоблина одну из крыс. Потом налетели откуда-то летучие мыши, вызвав истошный визг у Лани. Отдыхать под эти вопли было решительно невозможно, и засевший неподалеку отряд гоблинов придерживался того же мнения. Харкул не успел даже разобрать, из дружественного они клана или из враждебного, как отряд в полном составе подхватился и исчез во тьме.

Они продолжили путь. Дважды встречались пещерные волки, дикие и неприрученные. Лани с ними как-то поладила, и звери задираться не стали, а один даже предложил Харкулу себя под седло, чему гоблин несказанно удивился. Но отказал – все равно седла у него не было.

В общем, путешествие было долгим, интересным и познавательным. Варвар разбил голову об один из сталагмитов, из-за чего подвергся перевязке. Встречных гоблинов, даже вполне дружелюбных, пугали его горящие из-под рукава рубашки глаза. Секира начала было песню, что ей бы тоже не помешала обновка, но была сурово отчитана и построена.

Бол нашел непонятного вида амулет, до полусмерти напугавший Харкула. Добиться от гоблина связных или хотя бы понятных фраз было невозможно, и Бол убрал находку до лучших времен, чтобы разобраться с ней на досуге. Часом позже выяснилось, что в кармане оказалась дыра и загадочный талисман был невозвратно утерян. Бол пришел в состояние, близкое к расстройству, но быстро успокоился. Он просто не умел долго расстраиваться.

Наконец впереди темнота сменилась полумраком, и Харкул сообщил, что они почти пришли. Дальше уже по прямой, крякозябры здесь не водятся, хотя и встречаются. И что он, Харкул, с ними дальше не пойдет, прогулялись – и ладно, а ему к жене пора под бочок, гоблинят зеленых плодить. Боресвет сказал, что, мол, гоблинят и без него кому плодить найдется, жена сама справится, лучше айда с нами, братан, но гоблин был непоколебим. Видимо, долгое путешествие по открытым пространствам его уже изрядно достало.

– Заходяй, гостей будешь, – сообщил Харкул всем и растворился во тьме.

– Эх, такой леший был, – посетовал Боресвет. – Ладно, пока, братан. Еще встретимся.

– Не дай блин, – послышалось из темноты.

Все немного погрустили по гоблину, к которому успели уже привыкнуть, и двинулись дальше. Тусклый свет становился ярче с каждым шагом, и вскоре путешественники увидели выход из пещеры.

Они находились на южной границе Квармола. И до столицы было всего три дня пути верхом.

– Скоро я дам аудиенцию Сугудаю, – пообещал принц.

Нанок поежился. Для него это заявление звучало страшновато. С Сугудаем он местами бы точно не поменялся.

(обратно)

Глава 13

Когда нет денег, это не беда. Такое порой бывает со всеми. С кем чаще, с кем реже, а у кого они и вообще не держатся. Хуже, если достать их невозможно. Да, во всех сказаниях и легендах герои достают из ниоткуда рыжье, едва оно им понадобится. То клад найдут, то добрый человек просто-таки навяжет ненужный ему кошель золота, в сказках придурков всяких хватает. В жизни бы таких побольше…

Принц уже два часа ломал голову, на какие финансы им покупать лошадей и оружие. Лемур выражался проще – на какие шиши, но тот, кто собирается примерить корону, подобные выражения должен забыть. Прочно и навсегда.

С финансами не вытанцовывалось. Четырех золотых, взятых варваром в качестве трофеев, хватало ровно на две лошади. В Квармоле кони ценились высоко. Можно, конечно, закрыть глаза на качество скакунов, но уж никак не на количество.

Орье вообще-то отлично знал, как достать денег. Надо просто позвать министра финансов или канцлера. Можно просто зайти в сокровищницу и набить золотом карманы, хотя это и является поступком, недостойным лица правящей династии. Вот только все его безотказные способы нынче не работали. Ну где, скажите на милость, достать министра финансов (или самого завалящего казначея) в городке близ Леданских гор? Даже к бургомистру не зайдешь, тут же накатает телегу Сугудаю. С подробным изложением, с кем, куда и зачем. Что не знает, сам додумает, и ведь что удивительно, наверняка попадет в яблочко, подлец этакий.

Лема эти проблемы не волновали. Шут наслаждался жизнью, ведь завтрашний день мог наступить не для них. На пару с Боресветом окрутив симпатичных горожанок, он исчез в лабиринте улиц, сказав, что скоро вернется. То есть до утра обоих уже не увидеть.

Таль насчет денег совсем не волновался. У них, в конце концов, для этого принц есть. Он, Ларгет, был глубоко убежден: если деньги действительно нужны, они сами собой найдутся. В сказках всегда так бывает. Если ты веришь в судьбу, не может же она оказаться такой сволочью, чтобы тебя обмануть.

Старинная песня сама собой всплыла в его памяти. Таль усмехнулся и принялся насвистывать привязчивую мелодию. Нанок покосился на него одобрительно и потянулся за арфой. Таль поспешно заткнулся. Если варвар сейчас начнет подпевать, их точно прибьют озлобленные горожане. А если на арфе подыграет, тогда вообще живьем похоронят.

Варвар же ни о чем не думал. У них же есть целых четыре золотых! На кабак вполне хватит… надолго. Леданская марка не дубар, конечно, но ведь золото все же, а не медь. Не хватает на лошадей? Сыграть в кости, и все дела. Если им Беодлом уготовлено на лошадях ехать, как принц хочет, они голда наиграют. А если нет – что же делать, пешком тоже неплохо. Может, кто задираться начнет, тогда у дурака можно будет карманы вывернуть на предмет трофеев. Дуракам деньги все равно не нужны, уж он, Нанок, это точно знает.

В размышлениях они всей толпой зашли на рынок. Хорошо, что деньги были у Нанока, любого другого обобрали бы тут же. С верзилой варваром местные воры связываться опасались. Особенно после того, как он отоварил одного недоумка, перепутавшего его кошелек с собственным карманом.

Товарищи подхватили недоумка и утащили прочь раньше, чем Нанок задумался о трофеях. Варвар сплюнул, испачкав подвернувшемуся купцу новую рванину, но тот промолчал, не желая нарываться на скандал. Варвар зло выругался и дал в лоб стоявшему рядом наемнику. Тот без единого звука свалился на землю.

– Он наступил мне на ногу, – пояснил Нанок всем желающим его слушать.

Вокруг варвара моментально образовалась пустота. Бол подивился такому чуду, в толпе подобное проделать непросто. Более того, горожане вдруг стали крайне внимательны друг к другу, стараясь не только не наступать соседу на ноги, но и вовремя извиняться, если подобное событие успело прискорбно случиться. Бол задумался. По всему выходило, что культуру и правила хорошего тона нечаянно придумали как раз варвары в похожих ситуациях.

– Слушай, – обратился Таль к пострадавшему купцу. – У меня есть дело на два дубара.

– Какое? – моментально заинтересовался купец, забыв об оскверненной одежде.

– Одолжи два дубара! – проникновенно изложил дело Ларгет.

– А то, как говорит Боресвет, в натуре, бескопейность достала, – добавил Бол.

Видно было, что купец хотел сказать многое. Но предпочел промолчать. Если бы действительно молчание было золотом, Ларгет в этот момент вполне мог обогатиться.

Раздвигая толпу, они двинулись вперед. У Лани оставались кое-какие деньги, и это привлекало алчно настроенных личностей. Однако добраться до ее кошелька оказалось непросто. Более того, пара желающих потеряла пару серебряных монет, о чем узнала много позже. У девушки появился было соблазн пройтись по рынку, но мысль эту Лани задавила в зародыше. Зарок есть зарок, с прежней жизнью покончено. Если, конечно, кто сам не нарвется.

Варвар неожиданно остановился. Таль врезался в него и мячиком отскочил обратно. Он вполне мог растянуться на земле, но сзади оказался Бол, который с радостью исполнил это шоу вместо друга. Сказав ему при этом несколько слов определенного характера.

Лани сразу догадалась, что привлекло внимание варвара. Бойцовский круг, непременный атрибут мало-мальски крупного рынка. Некогда Фланская Империя упивалась кровавыми гладиаторскими боями на аренах амфитеатров. Веяние это нашло отражение в провинциях Империи и сопредельных странах. Искаженное до неузнаваемости, оно пережило и гладиаторские бои, и Империю как таковую.

Бойцовский круг – место для рукопашной схватки воинов. Которые дерутся друг с другом голыми руками до победы. Правила отсутствовали, за исключением единственного – победитель покидает круг на своих ногах. Применение оружия каралось толпой зрителей. Были на этот счет еще какие-то судебные указания, но преступивший до суда, как правило, не доживал, отправляясь на суд непосредственно к Творцу.

Нанок решительно стал расстегивать лохмотья своей куртки. Горожане обрадованно засвистели, освобождая ему дорогу. Варвар выглядел могучим борцом, вполне под стать воину, который ожидал его в круге.

– Подержи рванину, малыш, – попросил он.

Таль без возражений принял куртку. Рванина – это было сказано слишком громко для скромной одежды варвара. Еще мантией бы назвал, облом кассарадский! Впрочем, Ларгета это только позабавило.

– Хозяин, я с тобой! – воодушевилась секира. – Порубаем гадов, переодетых в ошметочки!

– Ну уж нет, – возразил Нанок. – Тут кулаками машут, а не железом.

Таких вещей секира просто не могла понять. Что за удовольствие друг другу морды бить? То ли дело секирой помахать, прочной, красиво сделанной.

Варвар вошел в круг. Его противник наблюдал за ним с ленивым интересом. Сколько таких мордоворотов переступало черту, бросая ему вызов? Забывая, что кроме бычьей силы есть еще и мастерство пастуха.

Зрители затаили дыхание. Оба бойца неторопливо сближались, играя мышцами. Ни криков, ни воплей, ни оскорблений – к чему это тем, кто выходит в круг?

Нанок начал первым. Не любят варвары ждать, да и не умеют, так уж они устроены. Удар, нацеленный в челюсть противнику, мог бы проломить средней толщины стену. Вот только стены поблизости не оказалось и челюсти тоже. Противник легко ушел с линии удара и ловко пнул Нанока в голень. Варвар скользнул в сторону, выпад ушел в пустоту.

Воин подивился проворству противника. Впрочем, вряд ли неотесанный варвар знает какие-то приемы. Сила и проворство – вот его козыри. А чем он ответит вот на это?

Он стремительно бросился в ноги варвару, подхватил под колени и совсем уже собрался провести решающий бросок, как получил оглушающий удар по ушам. В глазах потемнело, бросок на секунду запоздал. А через секунду стал уже просто недоступен – поросшие черными волосами руки варвара вцепились ему в горло.

На землю они упали оба, и воин умудрился оказаться сверху. Варвар охнул, хватка его ослабла, чем тут же воспользовался противник. Удар, нанесенный в лицо сверху, должен был вырубить варвара надолго. Брызнула кровь, голова гиганта дернулась в сторону. Яростный взгляд пронзительных карих глаз, незамутненных ни слепым бешенством, ни сомнением в своей победе, обжег воина, как плетью. Именно в этот миг он понял, что проиграл.

Тело варвара выгнулось дугой, и противники поменялись местами. Теперь сверху был Нанок, и его кулак немедленно устремился к лицу противника. Тот попытался отдернуть голову, пропуская удар вскользь, но не успел. Искры вспыхнули у него перед глазами, боль на миг сверкнула грозовой молнией. А потом все накрыла тьма…

Зрители свистели, улюлюкали, но самое главное – кидали монеты. К сожалению, не золотые, но медь и серебро тоже деньги. Нанок утер со лба пот и кровь. Двое шустрых парней помогли поверженному противнику покинуть круг, вытащив его за ноги и за руки. В круг уже вошел новый боец – судя по всему, из Гардарики. Варвар принял боевую стойку и стал поджидать противника, оценивая его боевые качества.

Они сошлись грудь в грудь, и варвар дрогнул. Больно уж могуч был воин, человека такой силы Нанок еще не встречал. На лице богатыря отразилось удивление – похоже, от варвара он также не ожидал подобного сюрприза.

Нанок горной кошкой прыгнул вперед, нанося удар обеими руками. Защита у богатыря оказалась слабовата, зато встречный удар едва не опрокинул варвара на землю. Противнику, однако, досталось сильнее, воин мотал головой, пытаясь сфокусировать взгляд на Наноке.

Варвар атаковал повторно, и богатырь не устоял на ногах. Мгновенно Нанок оказался сверху, припечатав его к земле. Воин попытался его сбросить, но варвар держал крепко.

– Сдаюсь, – хрипло сказал богатырь, и только тогда Нанок разжал захват. Встал на ноги и помог недавнему противнику подняться. Тот хлопнул его по плечу.

– Силен, бродяга, – прогудел богатырь, кивнул варвару и растворился в толпе.

Нанок перевел дыхание. Этот парень был силен, очень силен. Только не слишком поворотлив. Если бы не удалось его ошеломить, один могучий варвар мог случайно и проиграть.

Снова зазвенели монеты, Бол и Таль бросились их собирать. На этот раз зрители оказались щедрее, чем раньше. Блеснул даже золотой, брошенный нарядно одетым лордом.

Новый противник его насторожил. Невысокий, на две головы ниже варвара, жилистый, в свободных одеждах. Такого с одного удара убить можно. На что же он рассчитывает?

Воин поклонился Наноку и сел на землю, скрестив ноги. Закрыл глаза, уперев руки в землю. Озадаченный его поведением, варвар не знал, что и думать. Чувствовалась в противнике некая сила и уверенность, такой может оказаться опасен.

Воин наконец поднялся, отвесил еще один поклон и принял странную боевую стойку. Нанок зачем-то поклонился в ответ и мягким кошачьим шагом двинулся к противнику. Нападать он на сей раз не спешил, желая сначала изучить странного противника.

Тот тоже не атаковал, лишь чуть сместился в сторону, внимательно наблюдая за движениями варвара. Нанок забрал влево – тот скользнул вправо, держа дистанцию.

Наконец варвару эти танцы надоели, и он бросился в атаку. Удар его был неотразим, вот только цели не достиг. С непостижимой легкостью воин ушел с линии атаки, оказавшись слева. И тут же поясницу варвара пронзила острая боль. Он отмахнулся и даже зацепил противника, но слабо, тот уже успел сдвинуться, и кулак варвара задел его вскользь. Нанок остановился, предлагая тому атаковать самому.

Тонкие губы странного воина раздвинулись в усмешке. Нанок поднял кулаки, готовый к защите. Те из цивилизованных, кто считает варваров пригодными только к атаке, в варварах ничегошеньки не понимают. Сейчас этот воин в этом убедится…

Для чего нужны ноги, Нанок знал прекрасно. Чтобы твердо стоять на земле. Он не изменил своего мнения и после того, как пятка противника едва не сломала ему шею. Если б он так же махал ногами вверх и вбок, сейчас лежал бы на земле без сознания. Но поскольку он твердо стоял на земле обеими ногами, то успел изловчиться и сцапать конечность противника… для того, чтобы получить удар в челюсть второй ногой. Ясное дело, противника удержать не удалось, тот ловко перекувыркнулся в воздухе, опустившись на ноги. Нанок попятился, потирая шею. Такой бой ему не нравился. Что толку от твоей силы, если ты даже не можешь нанести нормальный удар? Что одного было более чем достаточно, варвар не сомневался. Разок врезать по наглой морде, так чтобы набок съехала…

Меж тем противник явно осмелел и лез на рожон. Наноку становилось все труднее держать удары, которыми низкорослый воин щедро его одаривал. Наконец он сумел подманить противника и нанести нормальный полновесный удар. Против ожидания, тот не свалился на землю в бессознательном состоянии, а отпрыгнул назад, Нанок тут же бросился в атаку, намереваясь развить успех, но серия жестких ударов заставила его отступить.

Немного оклемавшись, низкорослый снова полез в атаку. Удары ногами варвар хладнокровно парировал, не оставляя попыток схватить противника за какую-нибудь часть тела. Без разницы, какая подвернется. Он, варвар, неприхотлив.

Удача ему наконец улыбнулась. Изловчившись, он схватил воина за плечо и тут же вцепился ему в горло обеими руками. Ощущение было такое, что он пытается продавить хауберк доспеха. Ну не могут мускулы быть такими твердыми!

– Ничья? – осведомился воин, спокойно вися над землей в железных лапах варвара.

Похоже, никаких проблем с дыханием он не испытывал. Может, он не горлом дышит? А чем тогда? Те варианты, что лезли в голову, Наноку откровенно не нравились.

Ничья! Какая, к Беодлу, ничья! Варвары признают только победу, окончательную и безоговорочную. Да что этот баран о себе возомнил?! Сейчас Нанок его размажет в блин…

– Ладно, ничья, – с готовностью согласился варвар, отпуская противника.

Зрители таким исходом были явно недовольны. Многие ставили именно на варвара, он выглядел внушительнее, и львиная доля оскорблений досталась именно ему. Нанок обидные выпады хладнокровно игнорировал. Можно, конечно, навалять всей толпе, только вот пачкаться неохота. Вдобавок деньги могут спереть под шумок.

– Мастер Коэто! – Это Таль подбежал.

Что это получается, этого облома он знает?

– Привет, Ларгет! – Низкорослый воин прямо-таки просиял, будто увидел родного племянника. – Мастер Лур с тобой?

– Мастер Лур угодил в ловушку Сугудая. – Таль виновато отвел глаза.

Воин помрачнел.

– Я надеялся, что ему удастся спастись, – глухо сказал он. – Сугудай и его колдуны уничтожили школу. Уйти удалось лишь мне и Алану.

– Мы знаем, – негромко ответил Таль, в его глазах плескалась боль.

Лани осторожно коснулась его плеча, он отвел глаза. Мужчина не может позволить показать свою слабость.

– Мастер Коэто! – Это, конечно, Бол. Само собой, ни молчать, ни оставаться в стороне он не собирался. – А это я, мы тут вместе с Ларгетом…

– Послушай, ученик, – обманчиво мягко обратился к нему Мастер Коэто. – Тебя разве не учили, что нехорошо вмешиваться в чужой разговор?

Бол тут же заткнулся. Мастера Коэто он изучил хорошо, у него с наказанием не заржавеет. Это тебе не Учитель, которого уболтать можно. Воин всегда считал, что чем жестче наказание, тем сильнее закаляется дух ученика. Даже если он и прав, телу-то от этого не легче!

Вперед выступил принц. Мастер Коэто почтительно поклонился. Как, интересно, он опознал его высочество? Таль был убежден, что раньше они не встречались.

– Мы собираемся низвергнуть Сугудая, – негромко сказал принц. Вроде бы равнодушным тоном сказал, но Таль почувствовал в его голосе глубоко спрятанную, острейшую ненависть. – Можем ли мы рассчитывать на вашу помощь?

– Я с вами, – просто ответил Мастер. Взгляд его остался бесстрастным, голос спокойным, лишь пальцы на миг сжали гарду «скорпиона».

– У нас не хватает денег на лошадей, – прямо заявил варвар. А чего церемониться, не маг ведь какой непонятный, а воин. Значит, в житейских проблемах толк знает. Можно сколько угодно говорить, что деньги – мусор, но прожить без них нелегко.

Таль вложил в его руку те деньги, что накидали им восторженные зрители. Варвар мгновенно просветлел лицом и отправил их подальше в кошель.

– Что случилось со школой, Мастер? – тихо спросил Таль.

Воин вздохнул, глаза его сузились. То ли от ярости, то ли от сильной душевной боли.

– Они нагрянули на рассвете, – негромко начал он. – Открылись порталы, из них стали выскакивать маги и гвардейцы. Мастер Агар выскочил во двор, он думал, что это какое-то недоразумение со стороны короны и можно еще договориться… До того, как увидел Сугудая. Вот тогда-то он и дал бой, пытаясь спасти хоть кого-то из учеников Мастера Лура.

Мастер Коэто замолчал, словно уйдя в тот страшный день. Никто не решился оборвать это давящее молчание, все просто ждали, когда он продолжит.

– Магов они хватали в плен. Всех, кто под руку подвернется. Учеников, подмастерий, бакалавров. Кто-то пытался сопротивляться… напрасный труд. Остальные были слишком ошеломлены, чтобы бороться или бежать. А вот мои ученики… – голос его дрогнул, – они Сугудаю точно были не нужны. Маги парализовали их, а воины резали глотки. Спокойно так резали, не торопясь. Шутили еще при этом…

– А вы, Мастер? – встрял нетерпеливый Бол.

– Я пытался прорваться вместе с группой учеников, – сказал Мастер Коэто. – Гвардейцы, петухи эти разряженные, как воины мало стоят. Глотки резать, это да, умеют, если жертва не сопротивляется. Мы ударили во фланг, прорвались к конюшням… Пожгли почти всех, уйти удалось лишь нам двоим. Мне и Алану…

Он снова замолчал, Таль заметил слезы на его глазах. Это потрясло его. Он никогда не видел даже тени эмоций на лице Мастера. Воин всегда был невозмутим, как каменная скала. Оказывается, даже скалы порой плачут, если душа не в силах вместить боль.

Принц осторожноположил руку на плечо Мастера.

– Мы отомстим, – просто сказал он.

Воин взглянул ему в глаза.

– Я собирался ехать к королю, требовать справедливости, – сказал он. – А потом узнал, что король умер от какой-то болезни, а правит теперь тот же Сугудай. Его Величество король Квармола Сугудай Первый.

– Мы отомстим! – Голос принца зазвенел семиградской сталью.

– Отомстим, – согласно кивнул в ответ Мастер Коэто.

Бол протянул варвару собранные монеты, справедливо полагая, что тому их защитить будет не в пример легче. Нанок кивнул, ссыпал монеты в кошель и туго завязал горлышко. Особым варварским узлом, который развязать может либо кассарадец, либо пьяный в дубину.

– А ты хороший боец, – сказал Мастер варвару. – Не думал, что кто-то может выстоять против меня в рукопашной. В мире есть Мастера и получше – но не в этом же городке?

– Я тоже не думал, – признался варвар. На самом деле он немножко слукавил. Раза два за свою жизнь думать ему все же приходилось.

– У вас в Кассараде все такие? – продолжал допытываться Мастер Коэто.

Нанок подивился, что он знает слово «Кассарад». Да вдобавок еще и опознал безошибочно его, Нанока, родину. Мало кто в Квармоле был на это способен.

– Не все, – ответил варвар. – Я, конечно, не последний среди горцев, но и не первый далеко. Есть и посильнее.

– Посильнее тебя и бык, – не согласился Мастер Коэто. – Вопрос, насколько они этой силой пользоваться умеют. Вот ты умеешь… слабо, конечно, и все-таки умеешь.

– Мастер Коэто, а как вы думаете, Учитель еще жив? – робко спросил Бол.

Таль мгновенно помрачнел, варвар сочувствующе похлопал его по плечу.

– Думаю, да, – ответил воин, поглаживая гарду меча.

– Вы уверены? – просиял Бол.

– Палец даю на отсечение. – Мастер Коэто пошевелил пальцами, выбирая самый ненужный. – Вот этот. Мизинец. И не думай, что он у меня лишний, я на нем кольцо ношу.

Все посмотрели на палец. Действительно, кольцо. Серебряное, в виде двух сплетенных змей с изумрудными глазами. Древняя штучка, наверняка ценная. И сделана так, что глаз радуется. Нет, если уж Мастер такое кольцо решился снять с отрубленного пальца, значит, и впрямь уверен, как сам Творец.

– Сугудай подержит его в плену, поиздевается всласть, – пояснил воин. – Мастер Лур – талантлив, а Сугудай – бездарность. Как же ему упустить такой случай, не показать, насколько он, бездарность, лучше и сильнее?

– Тогда мы спасем его, – решительно заявил Таль.

– Как только денег наскребем на лошадей, – поддержал его варвар и хлопнул по туго набитому кошельку. Тот отозвался на хлопок отсутствием. Варвар на всякий случай хлопнул еще раз, потом с недоуменным видом осмотрел пустой пояс. Кошелек от этих манипуляций не появился. Нанок виновато развел руками.

– Плакали наши денежки, – огорченно вздохнул Бол. – Эй, а где Лани?

Таль быстро оглянулся по сторонам. Девушки видно не было.

– Не думаешь же ты, что это она слямзила? – угрожающе поинтересовался он.

– Нет, конечно, – поспешил отказаться Бол. – Думаю, что она увидела вора и поспешила в погоню. С целью конфисковать неправедно украденные деньги.

– А нас что не предупредила? – удивился варвар.

– Да кто их знает, женщин этих. Может, настроения не было.

Нанока ответ удовлетворил. В самом деле, никогда не знаешь, чего от них ожидать. То болтают, совсем как Бол, то слова из них не вытянешь. А то вообще сковородкой по башке.

– Надо ее найти, – сказал Таль, бросаясь через толпу. – Ник, искать!

Вообще-то щенок тьмы след может брать только в темноте. Ну в сумерках еще. Но Лани Ник, видимо, чувствовал. Нисколько не сомневаясь, он бросился через рыночную площадь прямо сквозь толпу. Люди шарахались в стороны – те, кто успел отскочить с его пути. Остальные лежали в пыли и сочиняли ругательства нецензурного плана.

Лани увидела, как долговязый парень одним движением срезал кошелек с пояса варвара. Она собралась было закричать: «Держи вора!», но карманник ловко швырнул добычу в толпу, прямо в руки напарника. Теперь кричать было бесполезно. Шкета длинного задержать еще не поздно, а вот кошелек вместе с его напарником-коротышкой тем временем точно ноги сделают. И ничегошеньки ты страже не докажешь, улик нет. Грамотно сработано, оценила Лани, чисто и аккуратно.

Она, не раздумывая, ввинтилась в толпу следом за долговязым, стараясь не терять его из виду. Впрочем, парень на нее внимания не обращал, хотя так и зыркал по сторонам. Видимо, от девушки опасности не ждал, а вот на варвара косился опасливо, пока не покинул площадь.

Лани следовала за ним, как прибитая гвоздями. Ловко меняя направление и прикидываясь занятой своими делами горожанкой. Уроки Головы не прошли даром, преследование цели она провела на «отлично». Старый атаман гордился бы ею, если б увидел.

Объект слежки, в последний раз воровато оглянувшись (воры по-другому и не умеют), исчез в подозрительного вида переулке. Лани, бросив быстрый взгляд по сторонам, последовала за ним. Внутренний голос нудно твердил ей, что она совершает ошибку, но когда это девушки слушались каких-то там внутренних голосов, которые твердят правильные и занудные истины. Жизнь коротка, надо попробовать ее на вкус, пусть даже рискуя обжечься.

Долговязый вор спорил о чем-то со своим напарником, между делом проверяя кошель варвара на предмет наличия денег. Лани двигалась тихо, и ее появление удивило обоих.

– Эй, ребята, кошелек-то не ваш, – заметила она. – Гоните обратно!

Оба карманника вздрогнули и повернулись к ней. Физиономии у них были донельзя удивленные, у коротышки рука поползла к ножу, а долговязый напрягся, готовый сделать ноги.

– Шла бы ты, подруга, – лениво посоветовал коротышка, а долговязый, поняв, что девушка одна, немедленно расслабился и принялся лениво поигрывать кинжалом, подбрасывая его в воздух и ловя то за рукоять, то за лезвие. Коротышка нож доставать не стал.

Лани немедленно оскорбилась. Подруга, это надо ж так обозвать! Гардарикский медведь тебе подруга, козел!

Свистнул метательный нож, и кинжал долговязого как ветром сдуло. Рожи обоих вытянулись, как у беременных коз, коротышка потянулся к ножнам, но тут же замер, увидев в руках у девушки два метательных ножа.

– Разойдемся мирно? – поинтересовалась Лани, жестко прищурившись.

– Если б ушла, когда предлагали, разошлись бы мирно, – гадко ухмыльнулся коротышка. – А теперь поздно. Обернись, подруга.

Лани внутренне усмехнулась. За кого этот идиот ее принимает? На такой детский трюк уже давно никто не ловится. Уж точно не она, Лани.

Однако тихий шелест шагов за спиной она услышала. Поступь вора только другой вор и услышит. И отпрянуть она успела буквально в последний миг. Нож со свистом разрезал воздух пополам, едва не зацепив ей плечо. Лани отпрыгнула, понимая, что нож кинуть уже не успевает. Двое воров, зашедших со спины, бросились на нее, пытаясь достать кинжалами.

Голова и Рубай неплохо ее натренировали владеть ножом. Дядька Шарап тоже кое-что показал из приемов ассасинов. И тем не менее иллюзий девушка не строила. Против двоих ей не выстоять, тем более длинный и короткий в стороне оставаться явно не собирались.

Чудом уйдя в сторону, она получила небольшое пространство для маневра, но это ровным счетом ничего не меняло. Коротышка, который выбрался в первый ряд, выделывал ножом движение под названием «кобра», демонстрируя свое умение. А оно у него явно присутствовало, «кобру» изобразить не всякий сможет. Лани рискнула метнуть нож, тот угодил вору в плечо. К сожалению рукоятью. Коротышка выругался, остановился на миг, затем пошел на нее, полосуя воздух еще энергичнее. Лани запаниковала, мелькнула мысль о бегстве. И тут же пропала. Не успеет она развернуться, тут же получит нож в спину.

Девушка ловко достала запасной нож, готовясь повторить бросок. Коротышка не дал ей этого сделать, ринувшись в атаку. Лани снова удалось ускользнуть, но выпад другого вора зацепил ей предплечье. Отмахнувшись вслепую, она зацепила ему запястье клинком, вор спокойно выругался, хлопнул рукой по порезу, оценивая серьезность ранения. Царапина, подумала Лани. Вор решил так же, перекладывать оружие в левую руку не стал. Либо владел ею гораздо хуже, чем правой.

Ник ворвался в переулок бесшумно. Долговязый, который стоял к нему лицом, успел криком предупредить товарищей прежде, чем огромный пес разорвал ему горло. Остальные, грамотно оценив ситуацию, попытались улизнуть, но следом за щенком тьмы уже бежал Таль с луком в руках. Перспектива получить стрелу в спину особо никого не радовала, и все трое воров предпочли вступить в переговоры.

– Ладно, забирайте свои деньги, – хмуро бросил коротышка, швыряя на землю кошелек.

– Э нет, – решительно сказала Лани. – Выворачивайте карманы, ребята. Не захотели по-хорошему – ваше право. Дураков надо учить.

Присутствие друзей сделало девушку отчаянно храброй. Она вызывающе взглянула в глаза коротышке, и тот без пререканий очистил карманы от излишка денег. Его товарищи последовали его примеру, хмуро поглядывая на противников.

– Мы еще встретимся, су… дарыня, – мрачно бросил один из воров.

Лани ответила ему непристойным жестом.

– Это если тебе очень не повезет, – усмехнулась она, подбирая ножи.

Щенок тьмы радостно прыгал рядом на всех пяти лапах и лез целоваться.

– Опять не подрались, – заныла секира. – Нет, Хозяин, я этого решительно не понимаю. Если уж тебе досталась такая замечательная секира, как я, надо бы почаще пускать ее в ход!

На воров говорящий топор произвел определенное впечатление. Похоже, больше всего на свете им хотелось оказаться как можно дальше от этой странной компании, где даже топоры разговаривают. Воры медленно попятились от железного говорящего чуда.

– Ладно, можете идти, – великодушно сообщил им варвар. Надо бы, конечно, дать каждому по роже за кошелек, но Нанок считал себя человеком добродушным и немстительным. Если уж сразу не порубил к Беодлу, то пусть живут.

Два раза повторять не пришлось. Троица испарилась со скоростью, людям просто недоступной. Только столб медленно оседающей пыли говорил о том, что миг назад здесь стояли три человека. Мастер Коэто изумленно покачал головой.

– Хотел бы я знать, кто учил их бегать, – сообщил он принцу.

– Ноги бы оторвал паршивцу, – согласился тот.

– С тобой все в порядке? – поинтересовался Таль у Лани. Увидел рану, охнул, попытался оторвать грязный подол рубашки, но девушка его остановила. У нее нашелся платок, который подошел для перевязки гораздо лучше.

Нанок пересчитывал деньги. Странный каприз природы: варвар, который в арифметике не понимал ровным счетом ничего, деньги считал уверенно и быстро. Жалея только об одном – что маловато их, денег.

Мастер Коэто достал свой кошель, у Лани тоже имелось немного серебра в запасе. В пересчете на квармольский дубар получилось одиннадцать золотых в общей сложности. Где-то на пять с половиной коней. Денег все равно не хватало, ведь необходимо еще было купить оружие и более-менее приличную одежду.

Лани предложила украсть деньги либо сразу лошадей. Варвар с сомнением покосился на свою походную котомку и заявил, что лошадей будет трудно спрятать. Лани возразила, что прятать их нет необходимости, а надо на украденных лошадей сесть и из города этого выметаться быстрым аллюром. Принц заметил, что на хвост сядет отряд конной стражи, Лани предложила тогда украсть где-нибудь золото, а на него купить коней. Варвар предложил деньги выиграть в таверне. При этих словах в глазах у него загорелись искры азарта, и остальным стоило немалых усилий заставить его отказаться от этой мысли.

Принц предложил взять у кого-нибудь в долг. Таль на это ответил, что вряд ли кто согласится. Если только принц назовет свое имя, но тогда Сугудай может узнать о них раньше времени.

– Может, поищем клад? – робко предложил Бол.

Ему предложили заткнуться. Если в этом городке и имелись клады, то искать их можно всю жизнь.

– Давайте-ка уйдем из этого переулка, – сказал Мастер Коэто. – Если заявятся стражники, будет довольно трудно убедить их, что этот человек умер своей смертью.

– А чьей же еще? – удивился варвар.

Таль схватил его за руку и потащил из переулка. Варвар еще раз удивился, но послушно последовал за ним.

– По-моему, мы перебрали все источники дохода, – задумчиво сказал Мастер Коэто. – Кроме разве что торговли. Только продавать у нас нечего. В общем, Нанок прав. Деньги придется выиграть. Только играть буду я, а не он.

– Можно вообще пешком идти, – проворчал варвар. – Лошадь штука, конечно, полезная, но не настолько. А вот оружием надо запастись. И на Лемура с Боресветом – тоже.

– Мысль дельная, – похвалил Мастер. – Только на что мы тогда играть будем? Нет, я пойду в «Золотой листок», и пойду один. Местечко непростое, в эту забегаловку наведывается местная золотая молодежь. Всякие там беспутные прожигатели жизни юного возраста. Незачем распугивать потенциальных партнеров вашими угрюмыми рожами.

– Во-во, лохов надо окучивать осторожно, – сказал подошедший Боресвет. – Выставлять на бабки – в натуре, тонкое дело, нам, голунцам, недоступное. Кстати, привет, Коэчин.

– Здравствуй, Боресвет, – отвесил поклон Мастер Коэто.

– Мастер, вы знакомы с Боресветом? А почему Коэчин? – поинтересовался Бол.

– Знакомы, – обронил воин, но в комментарии вдаваться не стал. Видимо, обстоятельства знакомства ему по каким-то причинам вспоминать не хотелось.

Боресвет коротко хохотнул и открыл было рот с явным намерением рассказать какую-то историю из жизни Мастера Коэто, но тут же заткнулся под яростным взглядом воина.

– Как девки? – поинтересовался Бол.

– Девки как девки, – пожал плечами Боресвет. – Нормальная подруга, но не так чтоб очень. Интересно, в натуре, а шут где завис? Анекдоты он, что ли, этой сестренке травит?

– Может, он лучше знает, что нужно женщине? – довольно язвительно предположила Лани, но на Боресвета сарказм не действовал напрочь.

– Да подруги вроде не бедные, – отмахнулся он. – К тому же с голдом по-любому у нас напряги. Так что бабок с него не поимеют, отвечаю.

– Не для всех женщин деньги самое важное, – обиделась Лани и замолчала.

Боресвет только пожал плечами. Он-то знал, что женщинам нужно от мужчин.

– Нам деньги тоже не помешали бы, – тонко намекнул Таль, и разговор вернулся к прежней теме, где достать золота на коней и оружие.

Мастер Коэто решительно забрал все деньги и направился к ближайшему трактиру. Принц попытался остановить его, но Боресвет хлопнул его высочество по плечу.

– Не кипеши, в натуре. Ты этого перца еще не знаешь. Гадом буду, вернется с кучей голда. Он всегда выигрывает, пацан реальный, в натуре.

– А ты его откуда знаешь? – поинтересовалась Лани.

– Встречались децил, – уклончиво ответил Боресвет. Желания рассказывать подробнее у него явно не наблюдалось.

Подошел шут. Для Таля так и осталось загадкой, как Лемур и Боресвет умудрились найти их в довольно большом городе. Не иначе оба имели собачий нюх и кошачью интуицию.

Бола этот вопрос тоже занимал чрезвычайно.

– А как вы нас отыскали в этом городе? – поинтересовался он.

– У местных аборигенов спросил, – пожал плечами Боресвет. – В натуре, такую тусовку, как вы, трудно не заметить. Нас еще месяц вспоминать будут, стеклянно говорю.

– Если не больше, – поддакнул шут. Вид у него был как у кота после двухнедельной отлучки – потрепанный и донельзя довольный.

– Мелочь у кого есть? – осведомился Бол. – Жрать охота, сил нет.

– Я бы сейчас и собаку съел, – сознался принц.

– Ваше высочество увлеклось вдруг восточной кухней? – съязвил шут. – Да, избалованные вы все же люди, монархи. Вот я, к примеру, совсем не голоден.

– Ясен пень. Ты же у своей биксы пожрал, в натуре, – хмыкнул Боресвет.

– Ну кто тебя просил лезть! – с досадой воскликнул шут и обиженно замолчал.

На рынке продавали много съестного. И стоило все буквально пару медяков, которые тут же обнаружились в карманах Лани и Нанока. Пирожки, жареные куриные ножки и баклажка пива мгновенно подняли всем настроение. Развеселившийся шут выпросил у варвара маленькую арфу, обозвав ее за что-то лютней, и принялся играть веселые песенки. Принц начал подпевать первым – похоже, они с Лемом уже не первый год пели дуэтом, потом подключились Таль и Бол. Лани даже начала пританцовывать, но тут своим фальшивым баритоном запел варвар, и все в ужасе замолкли. Шут даже арфу уронил, потому что довольно-таки тяжело было одновременно играть и зажимать ладонями уши.

– Да, братан, были б мы на рыбалке, точно всю рыбу распугал бы, – неуклюже пошутил Боресвет. – В натуре, такого рева даже коты мартовские застебались бы.

– А мне понравилось, – заявила секира. – Не слушай его, Хозяин, он просто завидует.

Вернулся Мастер Коэто, торжествующе потрясая увесистым мешочком, издававшим при этом мелодичное звяканье.

– Вот мы и при деньгах, – объявил он. – Пойдем, купим оружие и коней. Теперь на все хватит. Мне сегодня везет!

– Как обычно, – хмыкнул Боресвет, и тут же заткнулся под суровым взглядом воина.

Мастер Коэто, по-видимому неплохо ориентировавшийся в этом городе, повел их прямиком в оружейную лавку. Где собственноручно подобрал оружие каждому, исключая Лани. Девушка тут же заявила, что оружия у нее хватает, но вот ходить в такой одежде она ни за что не станет. Что распоследний бродяга в этом ходить бы не стал, даже если ему за это пирожок дать. Мастер Коэто, будучи человеком мудрым, спорить с ней не стал, а просто выдал ей пару золотых. После чего девушка тут же испарилась, сообщив, что будет ждать их на рынке. Или они ее, если освободятся раньше. Почему-то второй вариант представлялся Талю более правдоподобным.

Мастер Коэто выбирал оружие крайне придирчиво. Боресвет получил прекрасный «бастард», которым тут же принялся вертеть, имитируя атаку и защиту. Принцу и шуту достались короткие мечи, Болу – длинный кинжал. С сомнением осмотрев варвара, Мастер Коэто заявил, что лучшего оружия, чем то, которое у него уже есть, здесь нипочем не найти. Секира немедленно напыжилась и заявила, что второй такой не найти во всем мире. С самодовольной железкой спорить никому не захотелось.

Таля Мастер Коэто тоже обошел вниманием, заявив, что в качестве лучника он будет куда полезней. Поэтому никаких мечей и прочих режущих инструментов ему не полагается. Все равно он умеет с ними обращаться не лучше мертвого паралитика.

– А если врукопашную схватиться придется? – для порядка возмутился Таль.

– Придумаешь что-нибудь, – ухмыльнулся воин. – Ты же маг как-никак. Или помрешь, если придумать ничего не получится.

– Застрелюсь из лука, – мрачно пообещал Таль.

– Тоже неплохой выход, – одобрил Мастер Коэто.

Покупкой лошадей тоже занимался Мастер Коэто. Правда, ему пришлось выдержать яростный спор с Боресветом, Лемуром и его высочеством, но воин сумел настоять на своем. А также изрядно сбить цену на скакунов. Таль немедленно восхитился его умением торговаться. У него подобных талантов отродясь не было, сколько запросят – столько и заплатит. Надо бы поучиться у Мастера Коэто этому искусству, подумал он и тут же об этом забыл.

Лани они нашли там, где девушка и обещала быть. На рыночной площади. Вот только место она выбрала такое, что искать ее пришлось минут пятнадцать. Еще повезло, что она сама углядела шумную компанию, прочесывающую рынок и принимаемую торговцами и покупателями за замаскированную стражу. Иначе вполне реально было бы годами ходить по злосчастному рынку, распугивая честных (и не очень) граждан.

– Туфли – барахло, – похвалил Бол обновку. – Неудобные и вдобавок на каблуке.

Судя по взгляду Лани, Бол тут же попал в черный список. В тот его раздел, где были прописаны подлые и психически больные гады. Таль предусмотрительно решил воздержаться от комментариев. Просто на всякий случай, чтобы не попасть под раздачу.

– Надо бы еды купить в дорогу, – тактично предложил принц, не желая, видимо, попадать в тот же список.

– И побольше, – обрадовался варвар. – А также пива бочонок… лучше даже два.

Он недоуменно посмотрел на свои пальцы, видимо соображая, лучше два или все же один. Затем лицо его просветлело.

– Два лучше, – авторитетно заявил он.

– Ты драться собираешься или пиво пить? – сурово поинтересовался Мастер Коэто.

– Драться! Хозяин, может, ну его пиво это? Лучше подеремся, – заныла секира.

– Сначала – пиво, а драка потом. – Варвар был непоколебим.

Мастер Коэто задумчиво кивнул головой. Видимо, пива он тоже хотел. А варвара просто хотел построить по привычке, чтобы хоть немного приучить к дисциплине.

Покупки сделали в ближайшем трактире. Кошелек с золотом стремительно пустел, особенно после того, как Мастер Коэто купил спутникам новую одежду.

– А нужно ли это, Мастер? – робко осведомился Таль.

– Нужно, – авторитетно ответил тот. – Отряд дворян, скачущий в столицу, ни у кого подозрений не вызовет. А вот кучку то ли бродяг, то ли наемников любой патруль остановит.

– И обшмонает, в натуре, – добавил Боресвет. – Надевай без базара, прикид реальный.

– Мне вон ту рванину, черную, – попросил Бол. – Она подходит к масти моего скакуна.

– Эх, заставить бы вас кросс бежать до столицы, – грустно вздохнул Мастер Коэто, и Бол испуганно замолчал. С него станется, возьмет и заставит. Да еще и коней прикажет на себе тащить. Через овцу же заставлял прыгать? Заставлял. А ты ее попробуй еще догони, овцу эту…

Все дружно облачились в новые рванины, воин критически осмотрел спутников, что-то бурча себе под нос. Заставил варвара сменить куртку на более изящную, с узкими рукавами, игнорируя его возражения. Дал Болу подзатыльник – просто для профилактики. Боресвету посоветовал оба меча повесить на спину, в ответ получив довольно язвительную реплику насчет того, что ему сопли можно не вытирать, сам разберется.

– Ладно, выезжаем. – Мастер Коэто остался наконец доволен результатами осмотра. – Через два-три дня будем в Тароне.

(обратно)

Глава 14

Через два дня они были в Тароне. Путешествие прошло довольно спокойно, хотя без накладок все равно не обошлось. Сначала они попали под ливень и промокли насквозь. Ничего удивительного, в сентябре ливни не редкость. Пришлось остановиться в трактире, чтобы обсохнуть снаружи и промокнуть изнутри.

Два раза без происшествий миновали встречный патруль. Секира советовала подраться для разнообразия, но негромко, чтобы всадники не услышали. На третий раз миром разойтись не удалось – патрульные потребовали некую подорожную. Что это за штука, не знал не только Нанок, но и искушенный Боресвет. Варвар показал патрульным секиру, в надежде, что она сойдет за неведомую подорожную, те схватились за мечи. С ними оказался один из чародеев Сугудая, с которым Ларгет вступил в магический поединок. Колдун так и остался на дороге со стрелой в горле. Остальным тоже мало не показалось.

А ведь могли бы жить, как сказал Таль вместо прощального слова.

Потом встретили крестьянина с подводой свеклы. Вот тут себя проявил во всей красе щенок тьмы, решивший завязать более тесные отношения с пожилой кобылой крестьянина.

Да-а, оказывается, лошади неплохо лазают по деревьям. Причем порой вместе с подводой и извозчиком. Только тщательно это скрывают.

Лани сломала каблук новой туфли. Хотя умные люди в лице Бола и предупреждали о том, что обувь ее для путешествия не годится. Вот это событие запомнилось надолго, куда там безвременно скончавшемуся патрулю вкупе с сугудаевской шестеркой! Если б не Мастер Коэто, который заявил девушке, что эти туфли ей все равно не шли, было бы еще хуже. В общем, обошлось без жертв, только варвар получил незаслуженный синяк под глазом да лошади долгое время подозрительно косились на девушку, не в силах забыть те страшные минуты. На привале было решено рассматривать это происшествие как генеральную репетицию перед схваткой с Сугудаем.

Потом случился еще один дождь, но его переждали в очередном трактире, благо дело было под вечер. Погода не улучшилась и к утру, но стоило им выехать на дорогу, как дождь мгновенно утих. Варвар немедленно усмотрел в этом волю Беодла, но тут же слетел с лошади в глубокую лужу, и любимый бог удостоился порции отборных проклятий.

После долгой дискуссии было решено не пользоваться тем ходом, которым принц проник во дворец. С проклятого колдуна вполне сталось бы перекрыть этот путь да еще ловушек магических понатыкать, чтоб чужаки не шастали.

В город их пропустили беспрепятственно. Угрюмые стражи неодобрительно покосились на маленький отряд, затребовали въездную пошлину и строго предупредили насчет того, что носить оружие в пределах городских стен строжайше запрещено высочайшим указом. Таль выразил свое удивление – никогда еще в Тароне не было подобных запретов. Стражи, разом поскучнев и стиснув покрепче древки алебард, сообщили, что Его Величество Сугудай Первый издал новый премудрый указ на эту тему. Заботясь при этом исключительно о них, стражах, которых всякие оборванцы уже просто достали, а вооруженные – вдвойне.

Таль объявил, что у него сегодня день рождения, а всякие там с алебардами портят ему праздничное настроение. В ответ было сказано, что удар упомянутым оружием по пустой голове может испортить не только настроение. Бол тут же поинтересовался, что еще могут испортить эти так называемые стражи, и получил расплывчатый ответ, что вот буквально через минуту он все увидит своими глазами.

Один из стражей вдруг сообразил, что их подорожную он еще и в глаза не видел. Таль еле успел заткнуть Болу рот, когда тот собрался высказать все, что думает об умении этих, с позволения сказать, стражей разбирать буквы. Боресвет же хладнокровно опустил в подставленные ладони по серебряной монете. В Гардарики, как сообщил воин, этот интересный национальный обычай называется «дать на лапу».

Стражи после описанной процедуры разом подобрели и даже заулыбались. И начали загружать господ приезжих свежей столичной информацией. В основном придворными сплетнями и рыночными ценами. Попутно посетовав, что старую королевскую гвардию, опору трона, Сугудай (Его Величество Сугудай Первый) высочайше изволил разогнать к блиновой тетушке. Вместо них набрали новых, никому не известных людей. Которые горожанам отчего-то не нравятся. Чем не нравятся? Во-первых, не местные. Во-вторых, наглые, как неместным и полагается, вроде вон того варвара. В третьих, гвардейцев в народе хоть и побаивались, а все же любили, а пришлые заняли их законное место. Что, между нами говоря, нехорошо. А насчет оружия уважаемые путешественники могут вовсе не беспокоиться – достаточно перевязать несчастные железки новенькими пеньковыми веревочками с бирками, а на бирки те шлепнуть Воротную Печать, и все будет в полном порядке. И все это – за мелкую монету золотого цвета. Почти задаром. Ну и что из того, что за упомянутую монету можно новый меч купить? Все равно уважаемый воин… – из Гардарики, что ли? – с этой железкой по городу ходить не сможет. Мало того, что отберут, еще и в вошегрейку засунут за нарушение указа. Городская стража – просто мусор и какашки, не при даме будет сказано. Только у ворот городских еще и встречаются честные и добрые люди, да и то не у каждых. Им, путешественникам, как раз повезло, у этих ворот люди встретились вот абсолютно честные и нежадные… как насчет полудубара? Дело, право слово, того стоит…

Расставшись с гостеприимной стражей и обеднев ровно на половину дубара, путники двинулись к корчме. На оружии красовались новенькие бирки с Воротной Печатью. Секира негромко ворчала насчет всяких там, что вяжут по рукам и ногам доброе и мирное оружие вроде секир, но негромко, чтобы не привлекать излишнего внимания.

Варвару город понравился. Он вообще любил города с их гомоном, весельем и людскими толпами. Ну и с кабаками, конечно.

Лани тоже впечатлил Тарон. Те города, в которых она бывала, не шли ни в какое сравнение со столицей Квармола. Окраина, правда, ничуть не отличалась от прочих трущоб, зато центр поражал воображение огромными изящными домами. Принц объяснил, что дома эти отчего-то принято называть дворцами, и интерес девушки к архитектуре сразу возрос. О дворцах она слышала только в сказках и представляла их себе совершенно иначе. Сначала как огромный деревянный дом этажа в три и с пятью печными трубами, а потом как что-то вроде Странного дома. Действительность же в очередной раз обогнала и преподнесла сюрприз.

Лани восхищенно ахала, рассматривая великолепные здания, принц наблюдал за ней с иронической улыбкой. Обычная реакция провинциалки на столицу Квармола.

– У моей семьи в Тароне есть особняк, – припомнил Таль. – Можно было бы навестить строение предков.

– Богатый у вас род, – позавидовал Бол. – А у нас денег не хватило, чтобы тут домишко отгрохать. Да и содержать его в хороший дубар влетает.

– В особняк заходить не будем, – решил принц. – Если твой род поднялся против узурпатора (а я думаю, что так оно и есть), особняк, скорее всего, конфискован.

– Приватизирован, – хмыкнул шут и тут же сделал невинное лицо под суровым взглядом принца. – То есть я хотел сказать…

– …но не буду, – закончил за него Мастер Коэто.

– Ты чего такой грустный, гоблин? – поинтересовался Бол.

– У меня сегодня день рождения, между прочим, – грустно сообщил Ларгет.

– Поздравляю! – воскликнула Лани и расцеловала его в обе щеки.

Таль попытался подставить губы, но не успел, потому что по спине его добродушно хлопнул Боресвет. Тут уж не до поцелуев, на ногах бы удержаться!

– Поздравляю, – прогудел воин, сжимая ему руку так, что хрустнули кости.

Ларгет приглушенно взвыл, тряся пальцами, но экзекуция еще только начиналась. На шее у него, как камень у утопленника, немедленно повис Бол, весело болтая ногами.

– С днем рождения, гоблин! – восторженно заорал он.

Редкие прохожие сразу стали озираться по сторонам в поисках упомянутого гоблина. Ларгет открыл рот, желая достойно ответить… и тут же получил еще один могучий шлепок по спине. Разумеется, от варвара. Равновесие неожиданно покинуло Таля (попробуй-ка удержи эту редкую вещь с Болом на шее!), и он рухнул на землю вместе с товарищем. Падая, Бол подсек ногами шута, и тот навалился сверху, успев поздравить Таля в нецензурных выражениях. Получилась этакая куча-мала, как в детских играх.

– Поздравляю с днем рождения, – торжественно объявил принц. – И жалую вам, сударь…

– А вот жаловать ты не можешь, – ехидно заметил шут, тщетно пытаясь достать свою ногу из-под Ларгета. – Только дарить, если есть что. Не король ты еще, а только высочество. Так что утрись и говори по делу.

– Канцлером назначу, – пригрозил принц, и Лемур поспешно умолк. Его высочество словами не разбрасывался, уж он-то это знал точно. Если пообещал в ухо дать, за ним не заржавеет, уж будь спокоен. – Итак, сударь, желаю вам отличного здоровья, личного счастья и удачи во всех начинаниях. Сегодня она нам особенно нужна.

– Ох уж мне эти начинающие монархи, – пробурчал шут, поднимаясь с земли. – Никак не могут без этих дурацких этикетов и прочей блиновщины. Нет чтобы просто поздравить человека по-дружески…

Желание поздравить по-дружески тут же изъявил щенок тьмы. Громко тявкнув, он подогнул мешавшую ему пятую ногу и прыгнул на грудь Талю, уложив его обратно на землю (точнее, обратно на неуспевшего встать Бола), после чего восторженно облизал ему лицо.

– Ык! – сообщил всему обществу Бол, тщетно пытаясь найти потерянное дыхание и подходящие слова. – Лани, убери свое чудовище!

– Сам ты чудовище, – обиделась девушка. – Не обижай Ника, а то получишь!

– Поздравляю, ученик. – Мастер Коэто одним движением стряхнул с Таля щенка и протянул ему руку, помогая подняться. – Желаю тебе, оставаясь магом, не забывать все же моих уроков. В жизни пригодятся, сам увидишь.

– Спасибо всем вам, – растроганно сказал Таль, с трудом поднимаясь с земли. Эти дружеские объятия едва не прикончили его верней любой сугудаевской магии. – Я вам очень благодарен… за поздравления. Я тоже вас страшно люблю, друзья!

– Мне уже страшно, – проворчал Бол, ощупывая свое тело на предмет целостности. – И в кого ты такой костлявый? Кормишь тебя, кормишь, а ты все равно тощий, как скелет некроманта.

– Это чем ты меня кормишь? – подозрительно поинтересовался Таль.

– Кто у нас именинник? Это ты нам проставиться должен, – фыркнул Бол. – И еще, между прочим, кое у кого до сих пор уши не оттянуты в должном порядке…

Ларгет быстренько умножил количество спутников на свои двадцать прожитых лет и ужаснулся. М-да, если срочно не зарубить эту идею, то эльфийские уши ему точно обеспечены. Вдобавок красного цвета. Или синего, тут уж как повезет.

– Хорошо, сейчас и отметим, – торопливо сказал он, пока неугомонный Бол не прицепился к его ушам. – Есть тут неплохое злачное местечко или на всю столицу ни одного?

– Полно, – обрадовался шут, специалист по подобного рода заведениям, но его порыв быстро пресек Мастер Коэто.

– Не пойдет, – твердо сказал он. – Нам нельзя светиться. Чем больше глаз увидят, тем большая вероятность, что кое-кто будет узнан. Мы должны снять комнаты на постоялом дворе и там все обсудить. И обед заказать в номер, ни к чему в общем зале появляться.

– А как мы будем отмечать мой день рождения? – справедливо возмутился Таль.

– Быстро и тихо, – отрезал воин. – Мы здесь не для того, чтобы чаи распивать, – надеюсь, ты не забыл этого, ученик?

– Дык мы же не чаи, – вставил Боресвет и тут же осекся, получив от Мастера свирепый взгляд.

Бол тихонько хихикнул, выглянув из-за спины Ларгета. Поэтому второй взгляд того же накала достался непосредственно Талю, который не успел даже нацепить на лицо привычное выражение полной невинности.

– А что, выпить бы не мешало, – задумчиво сказал варвар.

– И подраться, – поддержал топор, который выпивкой не интересовался нисколько.

– Подраться – это не уйдет, – непримиримо заметил Мастер Коэто. – А выпить… после победы и выпьем. Те, кто дожить сумеет.

По его виду Таль определил, что лично он, Мастер Коэто, намерен дожить до победы во что бы то ни стало. А затем так нажраться, чтоб таронцы сто лет эту попойку вспоминали. Если, в свою очередь, доживут до тех светлых времен.

– Мастер, – негромко сказал принц, – я думаю, что отпраздновать мы все-таки должны. Вполне возможно, что после всего пить мы будем уже на поминках. Бессмертных среди нас вроде бы нет. Лемур, купи-ка где-нибудь парик, чтобы меня не узнали. И накладной нос на всякий случай.

– Осмелюсь заметить, что нос ваш… уважаемого господина и так выглядит вполне накладным, – съязвил шут, исчезая в лабиринте улиц.

Принц невозмутимо пожал плечами. Шут, он и есть шут, профессия у него такая. Либо на его штучки не обижайся, либо освободи вакансию. Орье предпочитал не обижаться. Привык уже, за столько-то лет.

Мастер Коэто пожал плечами:

– Если уж уважаемому господину угодно совершать глупости, это его дело. Однако стоило бы отойти в сторону – скопление вооруженных людей на улице выглядит подозрительно. Пусть даже оружие у них опечатано Воротной Печатью.

– Это верно, – согласился принц, и компания уселась прямо на мостовую.

Таль подумал, что менее подозрительными они от этого не стали, но вслух не сказал. Если уж Мастер Коэто не против, значит, все в порядке.

Шут появился буквально через несколько минут. Похоже, проныра знал весь город как свои пять пальцев. Парик, который он принес его высочеству, отличался изрядным уродством. Иссиня-черный, как волосы леданских степняков, торчащие во все стороны пряди, явно неподвластные любым попыткам их пригладить… Таль услышал, как хихикнула Лани. Его высочество смотрел на парик с таким видом, будто ему предложили эту штуку съесть.

– Ты это нарочно, – сказал он печально.

Лицо шута невинностью могло соперничать с лучшей гримасой Бола. А то и превосходило ее степенью искренности.

– Лучшего ничего не было, – сообщил он, глядя такими правдивыми глазами, что Ларгет ему почти поверил. Орье, знавший своего друга куда лучше, только укоризненно покачал головой, нахлобучивая парик на голову.

Таль немедленно отвернулся в сторону, пряча улыбку. Вид у принца был препотешный. Вот кого в шуты бы взяли за милую душу, на полуторную ставку.

По странному совпадению, почти все нашли вокруг массу разных привлекательных вещей. Только варвар заинтересованно таращился на его высочество. Его прическа мало чем отличалась от того, что висело сейчас на голове Орье.

Лемур критически осмотрел принца.

– По-моему, неплохо, – невозмутимо изрек он.

Таль спешно закрыл рот ладонью, чтобы приглушить некстати посетивший его смех. Боресвет тоже каким-то чудом сумел сдержаться, а вот Лани и Бол расхохотались в голос, нимало не боясь оскорбить его высочество. Принц обиженно насупился, но не выдержал, махнул рукой и расхохотался вслед за ними.

– Ну ты и козел, – сказал он невозмутимому шуту, не в силах остановиться.

– Счастлив угодить уважаемому господину, – поклонился Лемур, незаметно подмигнув Лани. В глазах его плясали озорные блинята.

Редкие прохожие с изумлением смотрели на веселящуюся компанию. Пожимали плечами и проходили мимо. По всему видно, провинция, а то и варвары вдобавок. У таких попробуй спроси – сразу схлопочешь по полной. Пословицу «За спрос не бьют в нос» небось и не слышали, провинция ведь. Или вовсе варвары какие.

Кабак отыскали легко. Нашел подходящее место, конечно, шут. Принц в городе ориентировался не лучше, чем в Мамалаунских горах, это дворец он знал от и до, а в Тароне и видел-то лишь главные улицы и площади. Уж всяко не кабаки: нормальному принцу в кабаке делать абсолютно нечего – и стряпня и еда дворцовой наверняка уступают.

А вот Лемур, похоже, все свободное время проводил в злачных местах. Причем под чужим именем – кто же сядет пить с королевским шутом? Шут для людей порядочных и благовоспитанных – существо глубоко порочное и умственно неполноценное. Стоит ли общаться с подобным типом? Королевский же шут для людей непорядочных и невоспитанных напрочь – это в первую очередь стукач, или дятел, как звали слухачей в этом кругу. И способ общения с упомянутым типом признавался один – камень на ноги и в воду. В общем-то способ как способ, вот только Лемуру он решительно не нравился.

Как бы то не было, кабак со странным названием «Рогатая свинья» порекомендовал именно он. Собственно, слово «свинья» в названии было легко понять даже одному напрочь неотесанному варвару из Кассарадских гор, достаточно было взглянуть на два абсолютно невменяемых тела у дверей упомянутого заведения, нашедших, наверное, единственную лужу на весь Тарон. А вот почему «рогатая», было неясно. Возможно, что, пока иные мужчины упивались до состояния полного освинения, их жены тоже не сидели без дела.

Осторожно обогнув не подающие признаков трезвости тела, Нанок первым шагнул к двери кабака. В спину ему тут же ткнулся Бол, и варвар, сохраняя на лице полнейшую невозмутимость, четко впечатался лбом в косяк двери…

Старик Беодл в этот момент неожиданно узнал, что боги порой умеют икать ничуть не хуже обычных смертных, и долго еще пребывал в полнейшем недоумении по поводу столь удивительного явления…

– …через коромысло, – закончил свою странную молитву варвар и шагнул через порог, потирая ушибленный лоб.

За ним последовал принц, озадаченно косясь на покореженный косяк сломанной двери. Бол, немного смущенный, двинулся следом.

– А что означает последняя фраза? – поинтересовалась Лани, подхватив под руку именинника. – Я не совсем поняла… или просто не расслышала…

Варвар что-то пробурчал в ответ. Наверное, разъяснил значение фразы, догадалась Лани, но как-то очень уж тихо и невнятно. Переспросить еще раз она постеснялась.

Хозяин заведения, по одежде и вооружению мгновенно опознавший в посетителях людей небедных, выскочил им навстречу.

– Водки! – пробасил Боресвет, присаживаясь за свободный столик.

– Безалкогольной, – строго добавил Мастер Коэто.

Кабатчик задумчиво почесал затылок. То, что посетители недостатка в монетах не испытывают, еще не делало их людьми здравомыслящими. Безалкогольная водка – надо же такое придумать! И ведь не возразишь же, оружием все увешаны с ног до головы. Скажи хоть слово поперек, и придется руинам «Рогатой свиньи» искать себе нового хозяина.

– Э-э… А может, пива? – нерешительно поинтересовался он.

Боресвет доступно и кратко объяснил, что тот может сделать со своим пивом. Робкие возражения кабатчика, что пивная кружка туда не влезет, были им попросту игнорированы.

– Водки тащи, – заявил он, глядя на бедолагу ледяными синими глазами. – И закуски побольше, понял? Живо, одна нога здесь, а то без второй останешься.

– Пьянь, – проворчал Мастер Коэто, но возражать не стал.

Все чинно расселись в ожидании водки и закуски. Лани заказала себе вина, водку она не переносила. Хоть ни разу и не пробовала.

– И соленых огурчиков, – вспомнил Таль шамана степняков.

– Из тебя выйдет толк, – похвалил Боресвет Ларгета.

– Если со всякими варварами из Гардарики общаться не будет, – недовольно добавил Мастер Коэто. – Хватит спаивать моего ученика! Если уж приперло, нажрись сам, как свинья, а молодежь к этому приучать не стоит.

– Какой же день рождения без именинника? – справедливо возразил Боресвет, наливая по первой рюмке.

Первый тост провозгласил принц, предложив выпить за здоровье уважаемого (хоть и молодого) мага. Остальные одобрительным гулом поддержали тост, и рюмки мгновенно опустели. Вторым выступил Боресвет, объявив, что таких реальных пацанов еще поискать, а значит, выпьем за парня, чтоб у него все было. Это тоже прокатило на ура. Потом шут для разнообразия поднял за прекрасных дам. За это выпили с особенным энтузиазмом, посетовав только, что упомянутых дам присутствует здесь не так много. Потом чару поднял Бол, объявив, что второго такого гоблина на свете больше нет, за что он, Бол, его, собственно, и любит. Как экзотическую редкость. И выпить предлагает как раз за то, чтобы, не дай Творец, второй такой не завелся. Потому что этот несчастный мир такого просто не выдержит. Потом поднялся Нанок и заявил, что говорить он не умеет, зато пить умеет не хуже любого цивилизованного. А то и двух любых, на выбор. Поэтому предлагаетпросто выпить без всяких тостов и прочих глупостей. Зато до дна. Последней подняла кубок с вином Лани, вместо тоста наградив героя дня поцелуем под аплодисменты всего кабака.

Потом… потом… потом… Нет, что-то Таль все-таки помнил, все-таки соленые огурчики в наличии имелись. Аж две банки. Три литра каждая, если варвар не соврал. Впрочем, он до трех-то считать умеет, интересно? Помнил, как некий недальновидный горожанин попробовал подкатить к Лани, но, почувствовав у горла холод стали, долго извинялся за свое непристойное поведение. Помнил, как какой-то ушибленный на голову тип обозвал Нанока барбом. Помнил, как над потерявшим сознание идиотом началась потасовка. Помнил, как Нанок с Боресветом ловко погасили начавшуюся драку, вышвырнув на улицу всех посетителей, даже тех, что мирно выпивали и закусывали. Помнил, как славную победу решено было отметить новым кувшином. Помнил… да ничего он больше не помнил!

(обратно)

Глава 15

Проснулся он оттого, что кто-то тряс его за плечо. Таль с трудом разлепил глаза. А, это Боресвет. Ладно, вот сейчас он еще немного поспит, а потом спросит, что человеку от него надо. Притом что он в жизни не чувствовал себя таким бесполезным, как сейчас.

Глаза закрылись сами собой, без дополнительных усилий. Упомянутые усилия потребовались, чтобы разлепить их снова, потому что Боресвет не собирался от него отставать.

– Что надо? – довольно невежливо осведомился Таль.

– Вставай. – Воин был мрачен и суров, как и полагается человеку с похмелья.

Таль приложил героическое усилие и сел на кровати. Кстати, интересно, откуда она взялась? Движение отняло у него последние силы. Голова была тяжелой и мутной, за окном непроглядная темень. Интересно, сейчас вечер или утро? И какого дня?

– Пей. – Боресвет приложил к его губам сосуд с какой-то жидкостью.

Таль послушно глотнул и поперхнулся. Жидкость оказалась соленой и имела странный привкус. Моча, что ли? – подумал Ларгет, отворачивая голову в сторону от назойливого гардарикца.

– Пей, это огуречный рассол, – пояснил воин.

Таль немедленно вспомнил, что его дико мучает жажда, и приложился к банке по-настоящему. В голове немного прояснилось, веки тоже перестали слипаться. Хотя ноющая боль в виске никуда не делась, продолжая сверлить многострадальную голову, словно жук-древоточец.

Боресвет убрал опустевшую банку, сунул в руки Талю кружку пива.

– Пей, – повторил он, жадно уставясь на емкость с желанным напитком. – У нас в Голуни это называют «опохмелкой».

– Опохмелкой, – послушно повторил Таль, запоминая новое полезное слово. После чего жадно осушил кружку тремя большими глотками. Замер, прислушиваясь к своим ощущениям. Вроде как слегка полегчало, хотя голова болела по-прежнему невыносимо.

– А от головы есть что-нибудь? – спросил он, ощупывая лоб рукой.

– Топор у варвара займи, – буркнул угрюмый воин.

– А мы его не пропили? – удивился Ларгет.

– Вроде нет, – неуверенно припомнил воин, морща лоб.

Таль сделал попытку одеться, но не обнаружил своих вещей, кроме лука и дорожной сумки.

– Что потерял? – нетерпеливо поинтересовался Боресвет.

– Одежду, – растерянно сказал Таль.

– Она на тебе, – сообщил ему воин. – Не думаешь ли ты, что я тебя еще и раздевать буду? Не дождешься, в натуре, я ж тебе не какой-то там… фей, что ли, или как их там?

– А где остальные? – поинтересовался Ларгет, понемногу приходя в себя.

– Внизу. Похмеляются, – кратко ответил Боресвет.

Таль взял лук и собрался было уже прихватить мешок, но Боресвет жестом показал ему положить его на место.

– Если мы победим, шмотки после заберем, в натуре, – изрек он. – А если нет, они и на фиг будут не нужны. Затарь тряпье, и пошли, времени и так децил совсем осталось.

Таль послушно отложил мешок и вслед за воином двинулся в общую залу.

Там было немноголюдно. Собственно, кроме их компании сидело еще трое забулдыг в не совсем вменяемом состоянии. На появление Таля и Боресвета они не обратили никакого внимания, занятые содержимым своих бокалов. Наверное, даже если б мимо прошествовал дракон, их это тоже не слишком бы удивило.

Варвар и Бол жадно опохмелялись пивом. Шут тоже выглядел неважно, пивная кружка перед ним была уже пуста, и он с вожделением смотрел, как дергается мощный кадык варвара. На столе красовалась пивная лужа – видимо, у кого-то слишком дрожали руки. Таль тут же подумал на Бола, кто еще мог разлить вот так попусту драгоценный напиток.

Лемур махнул рукой, и кабатчик с готовностью принес ему еще одну кружку, к которой шут немедленно приложился.

Лани, принц и Мастер Коэто вели какую-то беседу, похмеляться явно не собираясь. Таль мысленно им позавидовал. Хорошо иметь чувство меры… умеренное, конечно.

Мастер Коэто осуждающе посмотрел на тех, кому и без того хорошо не было.

– А еще герои, – сказал он с укоризной.

– Самые что ни на есть, – подтвердил Боресвет. – А ты, в натуре, не помнишь, где героев проще всего найти? В борделе и в кабаке, гадом буду. Да и сам ты, помнится, когда-то любил децил по кабакам пройтись. Во что бабы с человеком делают!

Мастер Коэто отвернулся, не желая вступать в дискуссию. Похоже, Боресвет мог порассказать о нем массу интересного, чего тому явно не хотелось бы.

– Время выступать, – объявил принц, поднимаясь из-за стола.

Бол с сожалением взглянул на полупустую кружку, со вздохом сожаления отставил ее в сторону. Потом, неожиданно решившись, сгреб ее со стола и в два глотка допил остатки пива. Наноку хватило одного глотка. Лемур же допивать не стал, неодобрительно посмотрев на принца.

– Бедные наши сограждане, – вздохнул он. – Послал же Творец тирана на наши головы…

– А куда мы, собственно, идем? – поинтересовался Таль.

– В подвал, – охотно пояснил шут. – Там, видишь ли, начинается потайной ход. Или заканчивается – так вот, с похмелья, сразу не разберешь. Словом, нам туда.

– Голова болит, – пожаловался Бол, жадно глядя на недопитую кружку пива.

– Могу помочь, – радостно встрепенулась секира. – Раз-два, и головной боли нет. Да и головы тоже. Только мигни, я мигом!

Бол застыл с вытаращенными глазами, опасаясь ненароком мигнуть. Похоже, головная боль была ему дорога, как память о безвременно закончившемся пиве.

Шут воровато оглянулся по сторонам. Ни кабатчика, ни прислуги поблизости не было. Вытащив из кармана большой бронзовый ключ, он мгновенно открыл неприметную дверь у стойки. Таль удивленно хмыкнул.

– Быстрее, быстрее. – В голосе Лемура слышалось нетерпение. – Пока толстяк не вернулся.

– Где ты взял ключ? – поинтересовался Ларгет, спускаясь в подвал.

– У толстяка и взял, – сознался Лемур. – Прямо из кармана.

– И он не заметил?

– Где уж ему, – не без гордости ответил шут.

Таль с интересом осмотрелся. Подвальчик был маленький и тесный, приспособленный, очевидно, под кладовку. С потолка свисали колбасы и окорока, на полках стояли соленья в банках, в углу Ларгет углядел вяленую рыбу. Из спиртного ничего не было – видимо, хозяин хранил его где-то еще. Бол немедленно ухватил копченую колбаску и с аппетитом принялся ее уплетать. Мастер Коэто хмыкнул.

– Такой мародер растет, загляденье просто, – сказал он одобрительно.

Принц пожал плечами и нагло спер большой кусок грудинки.

– Когда еще доведется что-то украсть, – пожал он плечами под укоризненным взглядом Лемура. – Королю как-то не с руки…

– Первейший долг короля – обирать своих подданных, – с умным видом высказался шут. – Но не так же явно, ваше будущее величество! Не собственноручно же! Надо в таких случаях приказывать: «Лемур, подай-ка мне вон той грудинки», а самому оставаться незапятнанным, дабы соблюсти королевскую честь…

– Лемур, дружок, открой-ка вон ту банку с огурцами и подай мне, – невозмутимо попросил будущий король, уплетая мясо за обе щеки.

– Вот брошу все и пойду тебе огурцы красть, – сварливо ответил Лем. – Королевские шуты, к вашему сведению, не крадут огурцы, как какие-нибудь крестьяне. И вообще, мне надо искать потайную дверь. Где там наши планы завалялись?

Планы завалялись в сумке у принца. Орье достал их и передал шуту, изрядно вымазав жиром. Шут укоризненно покачал головой, но ничего не сказал.

Некоторое время он сосредоточенно изучал древние бумаги. Принц сосредоточенно хрумкал соленым огурчиком, добытым из собственноручно открытой его высочеством банки. Таль подумал, почесал затылок, а потом нагло отобрал у ошарашенного принца его добычу и с удовольствием отхлебнул рассола.

– А новую банку не мог открыть? – только и сказал Орье, не в силах прийти в себя от подобной наглости.

– Лень, – честно сознался Таль. – А тут уже открытая банка имеется…

Он честно вернул принцу предмет спора и, облюбовав себе подходящий окорок, принялся жадно его поглощать.

– Вам не стыдно? – возмутилась Лани. – Вы же грабите несчастного хозяина!

– Кабатчик – сам вор по-любому, – прогудел Боресвет, вгрызаясь в мясо. – Честные люди, в натуре, кабатчиками не становятся. Так что мы просто децил восстановили справедливость, вот и все.

– Вдобавок, если мы вернемся с победой, его высочество его чем-нибудь пожалует, – хмыкнул шут, продолжая изучать карту. – Он же у нас добрый, хоть и принц. А если нас пришибут, что лично мне кажется более вероятным, кабатчик получит наши шмотки в качестве компенсации.

Шут замолчал, лицо его стало задумчивым и сосредоточенным. Потом он решительно показал на дверцу заплесневелого шкафа:

– Вот здесь!

– Я туда не полезу, – решительно отказался варвар. – Больно уж дверь узкая. Голова-то пролезет, а вот… хм… что-то другое – вряд ли.

– Да никто тебя не заставляет свое «хм» туда затаскивать, – усмехнулся Лемур. – Потайной ход за шкафом, а не внутри. – Он немного подумал и добавил: – Если я не ошибся с расшифровкой, конечно.

Боресвет и варвар переглянулись и мигом отодвинули шкаф в сторону. Бол, конечно, сунул нос в этот процесс совершенно не вовремя, и его задвинули к стене вместе со шкафом, прищемив вдобавок ногу.

От его крика посыпалась штукатурка. Впрочем, вины Бола здесь было немного – штукатурка осыпалась бы и без его вмешательства. Года буквально через два-три. Нанок с Боресветом тут же передвинули шкаф, освобождая безвинно задвинутого. Лемур сосредоточенно изучал стену за шкафом, ничем не напоминавшую дверь, пусть даже и донельзя потайную.

– Похоже, заперто заклинанием, – виновато сообщил он. – Об этом я как-то не подумал. Может, ты открыть сумеешь?

– Если только башкой стукнусь, – честно сознался Таль.

– Ну этой магии и я обучен, – хмыкнул шут. – Тогда уж лучше Нанока попросить. У него башка куда крепче, чем у любого из нас, клянусь Беодлом.

– Ну-ка, пустите.

Варвар шагнул вперед, и Таль на секунду подумал, что тот и впрямь собирается биться головой о стену. От варваров всего можно ожидать. Но Нанок потянул из семимильного сапога Томагавку, примерился и коротко рубанул стену. Посыпались камни, штукатурка, похоже, обвалилась по всему подвалу. Бол предпринял неудачную попытку спрятаться за шкафом, Лани с ворчанием принялась отчищать испачканную пылью и штукатуркой одежду. Варвар ударил снова.

– Хозяин, ты совсем рехнулся или как?! – возмущенно возопила секира. – Ох уж эти варвары! Никакого понятия, как следует обращаться с красивыми дорогими вещами! Кто это тут хихикнул? Вы что, не считаете меня красивой и дорогой?

– Дорогие только шлюхи бывают, – хмыкнул Боресвет. – Ты, в натуре, хлебало заткнула бы. Мочи стену и помалкивай.

– За такие наезды и в репу можно, – возмутилась секира. – Ты пальцы-то не гни и за базаром следи, а то получишь по полной маме – рюхаешь, дятел?

– Приятно слышать родную речь, – осклабился воин. – Давай работай. Не торчать же нам тут до самого Дня короля мертвых. У тебя одной башка железная, так что, в натуре, не сачкуй. Врежь посильней, чтоб ворогам поганым мало не показалось!

– Ну если ты просишь… – Секира сделала попытку пожать плечами, но слегка обломалась ввиду отсутствия таковых. – Ладно, сделаем.

Со следующим ударом стена рухнула и рассыпалась дюжиной крупных камней.

– А говорили, «магия, магия». – Варвар презрительно сморщил лоб и шагнул в облако пыли, скрывавшее дверной проем.

– Хорошая секира любую магию отоварит на раз, – хвастливо заявила Томагавка, исчезая в подземелье вслед за любимым хозяином.

Таль прочитал заклинание света и шагнул за ними, придерживая висящий на плече лук.

Подземелье Лани не понравилось с первого взгляда. Как-то она по-другому их представляла. Во-первых, запах. Их что, вообще никогда не проветривают? Затхлость полнейшая и запах крысиного помета. Или не крысиного – в этом вопросе Лани специалистом не была. Не нравилась ей также паутина, обильно свисавшая в каждом углу. А если еще вдруг и сами пауки обнаружатся, что тогда делать прикажете? Пауков Лани боялась до поросячьего визга. А ведь вполне могут обнаружиться – кто-то же эту паутину плетет? Вряд ли добрые люди ее принесли откуда-то и аккуратно развесили…

Стараясь не думать о пауках и прочих ужасах, Лани шла следом за Талем, поминутно озираясь по сторонам. Пискнула слева крыса – Лани пискнула в ответ, обмирая от ужаса. Получилось очень похоже, удовлетворенная правильным паролем крыса затихла и исчезла в темноте. Лани дрожала, крыс она тоже боялась и ненавидела. Вдобавок они, по слухам, собираются в стаи и едят людей. В том числе, возможно, и девушек.

– Не нравится мне здесь, – сказал шедший за Лани принц.

– Тоже пауков боишься? – обрадовалась она, что не одинока в своих фобиях.

Принц посмотрел на нее удивленным взглядом. Он не понимал, как можно бояться пауков. Или даже крыс, которые собираются в стаи и охотятся на красивых девушек.

– Похоже, здесь были недавно люди, – пояснил он. – В прошлый раз, когда я здесь проходил, такого ощущения не было.

Девушка пожала плечами. Нужно быть гоблином, чтобы жить в этой норе. Или хотя бы сумасшедшим. Лани же ни тем ни другим не была.

Бол оглядывался с интересом. Таль про себя усмехнулся. Так уж этот парень устроен. Попади он ненароком в пещеру дракона, будет оглядываться с тем же любопытством… а потом еще хозяину пещеры вопросы задавать начнет. Если успеет, конечно. Впрочем, эти двое друг другу понравились бы – драконы, по слухам, так же любопытны, как и сам Бол. Интересно, а в нем нет драконьей крови? Если у него и предки такие же были, то вполне возможно.

Нанок вдруг остановился как вкопанный, с интересом что-то разглядывая на полу пещеры.

Таль выглянул из-за его спины, желая узнать, что привлекло внимание варвара. На вековом слое пыли отчетливо виднелись следы. Огромные следы голой шестипалой ноги.

– Забавно, – пробормотал варвар, ставя сапог рядом с таинственным следом. Размеры варварской обуви в сравнении не впечатляли. След был больше почти в два раза.

– Огр, – безапелляционно заявил Мастер Коэто.

– Где огр? – тут же заинтересовался Бол. Огров он еще не видел и горел желанием немедленно это упущение исправить.

Таль молча указал ему на след, Бол восхищенно присвистнул. В отличие от Таля след ему явно понравился.

– Здоровый, должно быть, – пробормотал он. – Эй! В Квармоле же нет огров! Тем более в столице… или под столицей, неважно.

– Теперь есть, – сухо сказал Мастер Коэто. – Всем держаться настороже! Огр может в одиночку положить нас всех, если не углядим его раньше.

– Мы на свету, а он в темноте, – хмыкнул шут. – Остается надеяться, что это слепой огр.

Мастер Коэто строго на него посмотрел, но на Лемура это не подействовало. Шутить – это его прямая обязанность. Работа, понимаете ли, такая.

– А это еще что такое? – Боресвет углядел в стороне посторонний предмет и немедленно к нему метнулся.

При ближайшем рассмотрении предмет оказался трупом.

– Совсем безбашенный, – проворчал Боресвет неодобрительно.

Голова у трупа отсутствовала напрочь, зато имелись вороненые доспехи, которые воин с энтузиазмом стал снимать с тела. Покойник особо не сопротивлялся.

– Как ты сможешь это носить? – брезгливо спросила Лани.

– Легко, подруга, – бодро ответил воин. – Сейчас вот опарышей вытряхну, он ведь тут уже, в натуре, прилично лежит…

Девушка немедленно ощутила позыв к рвоте. Опарыши ей были противны еще сильнее чем пауки. А некоторые идиоты на них еще рыбу ловят!

– У меня на родине их неплохо умеют готовить, – задумчиво сказал Мастер Коэто, наблюдая за кучкой шевелящихся белых личинок.

Лани поняла, что никакой Сугудай ей не страшен. Потому что умрет она прямо сейчас. Боресвет освободил доспехи, тщательно прополоскал их припасенной водкой и стал напяливать на себя, довольно бормоча под нос гардарикские ругательства. Неведомый воин был великаном под стать самому Боресвету, и доспехи пришлись гардарикцу в самый раз.

– Это поножи? – поинтересовался Бол, высовываясь из-за спины Лани. Опарышей он игнорировал, они были ему неинтересны.

– Они самые, братан. – Боресвет присел, застегивая поножи.

– Меча нигде нет, – заметил наблюдательный шут. – И шлема. И щита, если он был.

– Огр забрал? – предположил Таль.

– Огру не налезут, – покачал головой Мастер Коэто. – Вдобавок огр сожрал бы тело в первую очередь. Любят они свежую человечину…

Лани позеленела. Мало того что тут эти гадкие пауки, крысы, опарыши, так еще ходит какой-то неведомый огр, который человечину любит! И что ей с Головой не сиделось…

– Заметили, следов крови около тела нет? – поинтересовался шут. – Может, тут вампир поработал? А голову уже потом оторвал. Не пойму, правда, зачем…

– Для коллекции, – буркнул варвар. Вампиров он еще не встречал, но заочно побаивался.

– Наконец-то приличная броня. – Довольный Боресвет хлопнул себя по груди латной перчаткой, издав металлический звон.

– Лучшая броня для воина – его смелость, – заявил варвар.

– И добрая секира в руке, – добавила Томагавка.

– Это ты-то добрая? – усомнился Бол.

– Была бы злая, ты бы сейчас тоже без головы ходил, – обиделась секира.

Они двинулись дальше. Теперь первым шел Боресвет, за ним – варвар. Таль шел третьим, борясь с желанием зажать нос. Зловоние, которое распространял гардарикский воин, было невыносимо. Нанок же как будто ничего не чувствовал.

– Если огр вдобавок глухой, он лязга доспехов может не услышать, – хихикнул шут.

Боресвет обернулся, чтобы поставить насмешника на место, и на него тут же наткнулся варвар. Да уж, чтобы такое не услышать, надо быть не глухим даже, а мертвым. Ларгет был уверен, что лязг доспехов и ругательства слышны были и за чертой города.

– Вы что, совсем с ума посходили? – Мастер Коэто был в ярости. – Вот послал Творец компаньонов-смертников. Идти тихо! Смотреть в оба! Ясно?

– Идти в оба, смотреть тихо, – послушно повторил шут.

Дальше пошли в оба. Таль то и дело утыкался носом в спину варвара, а Лани деловито наступала ему на пятки. Если б сзади шел Бол, он удостоился бы порции отборных нецензурных комплиментов, но материться на девушку Ларгету не позволяли остатки совести. Воспитание, блин его раздери!

– А это что такое? – заинтересовался Боресвет, сворачивая в сторону.

Нанок последовал за ним, Таль тоже заинтересовался происходящим.

И поэтому летящий прямо в лицо огромный шар с шипами едва не застал его врасплох. Ларгет вовремя успел присесть, тонко завизжал разрезаемый воздух. Возвратным движением шар едва не снес Талю голову, но ему повезло и на сей раз.

– Это еще что за блиновщина? – возмутился он, зажигая еще один шарик света.

Что шар имеет особую связь с цепью, он уже догадался. А вот о том, что на другом конце цепи обнаружится огр, даже в голову не пришло.

Огров Ларгет до сего момента не видел. Даже на картинках. И тем не менее догадаться, что перед ним именно огр, а не гном и не дракон, труда не составило. Огромный, раза в полтора выше не самого низкого варвара, кулаки размером с его, Таля, голову… и в одном из них зажата деревянная рукоять, к которой цепь с шаром и крепилась. Ларгет честно попытался вспомнить, как это оружие называется, но не преуспел в этом начинании, потому что железный шар уже снова нацелился на его непутевую голову. Похоже, чем-то он огру не понравился. Таль припал к земле, избегая удара. Огра уже атаковали Боресвет и Нанок. Свистнул клинок, брошенный Лани, и со звоном отлетел в сторону. Понятно, доспех ножом не пробить. Даже кольчугу, если уж на то пошло.

Стоп! Огр, да чтоб в кольчуге, тем более в доспехе? И не с дубиной привычной, а с шипастым шаром на цепи? О таком Таль еще не слышал.

Огр зарычал, шар понесся в лицо варвара, но тот ловко поднырнул под него. Зато Боресвет, не ожидавший такого расклада, свое получил. Задело его вскользь, но и этого хватило, чтобы воин срочно занялся уборкой тоннеля, собирая пыль новеньким плащом.

Варвар атаковал огра под высказывания Боресвета об огрской матери, отце и прочем семействе. Мигом преодолев разделявшее их расстояние, он занес было уже Томагавку для удара, но в тот же миг с воплем отлетел обратно. Кулаки у огра были прилажены куда надо.

Звякнул о подставленный налокотник второй нож. Огр повел ухом, и шар полетел уже по направлению к Лани. Сложно сказать, успела бы девушка отпрыгнуть в сторону или нет, но в этот миг среагировал Ник. Короткий прыжок, лязганье зубов – и пес тьмы улетел в сторону вместе с шаром и перекушенной цепью.

Ларгет судорожно пытался извлечь из чехла лук, проклиная себя за неосторожность. Ну что ему стоило заранее наложить на лук тетиву, а теперь теряй вот особо ценные секунды на это пошлое занятие. Кстати, интересно, куда он эту самую тетиву засунул…

Руки сами нашли бесценный шнурок там, где сознание и не подумало бы искать. В нагрудном кармане куртки, куда тетива и была засунута в состоянии подпития. Натянуть ее на лук – дело секунды. Боресвет едва успел слетать в другой угол, отброшенный кулаком огра, а варвар только встал на ноги. Свистнула стрела, но огр увернулся от нее с пугающей легкостью. Взлетел топор варвара, стена тоннеля брызнула веером мелких осколков, но огр опять сумел избежать опасности. Новая стрела – и тварь взвыла от боли. Ларгет осклабился – сумел-таки найти щель в доспехах! Полыхнуло огнем, в бой вступил Бол собственной персоной. Неизменная «Стрелка», единственное доступное ему заклинание, огру тоже пришлась не по вкусу. Прикрывая обожженную морду, он отшвырнул пинком настырного варвара, подхватил стоявшую поодаль дубину и бросился прямо на Таля с явно недобрыми намерениями. Брошенный Лани нож его не остановил, а вот щенок тьмы, вцепившийся в ногу, энтузиазма особого не вызвал. Все дружно заслушались знаменитым огрским ревом, стены тоннеля задрожали, а местами даже осыпались. В бой вступил Мастер Коэто, и великану сразу пришлось несладко. И рост и сила нечеловечья уступали мастерству воина.

Таль выстрелил вдругорядь, но на сей раз стрела бессильно отскочила от кольчуги. Зато меч пришедшего в себя Боресвета пробил доспех насквозь, заставив монстра вторично продемонстрировать далеко не ангельский голосок. Мастер Коэто воспользовался замешательством огра и, припав на одно колено, ловко подсек ему сухожилие на правой ноге. Щенок тьмы радостно вцепился во вторую ногу, и огру ничего не оставалось делать, кроме как с воем завалиться на пол. Не особо, кстати, чистый, по мнению Таля.

Добили его с трудом. Даже лишенный былой подвижности, огр представлял собой немалую опасность. Дубина, сделанная из черного дуба, легко дробила камни. Наконец Мастер Коэто скользящим движением обогнул ударный инструмент огра и вонзил в его грудь меч. Чудовище заревело, забилось в предсмертной агонии и наконец сдохло.

– Хотел бы я знать, кто его так экипировал, – задумчиво сказал Боресвет.

Варвар тут же уставился на него с недоверием. Слово было донельзя подозрительным, хотя лично к нему, Наноку, вроде и не относилось.

– И вооружил вдобавок, – сказал варвар и непонимающе оглянулся на смех друзей.

Огр лежал на каменном полу, страшный даже после смерти. Огромные мускулистые руки сжимали палицу – казалось, гигант вот-вот встанет и размозжит тупую голову первому, кто отважится подойти. А таковым оказался, конечно же, Бол.

– Здоровый, тварь такая, – с уважением сказал он, пытаясь перевернуть тушу носком сапога. Попытка явно не удалась – сомнительно, чтобы даже Боресвет с Наноком на пару смогли бы перевернуть тело огра. Хотя, может быть, и смогли бы. Если б не лень.

– Где он такие доспехи раздобыл, в натуре? – подивился Боресвет. – Размер-то недецильный. Я сам пацан не меленький, но на мне они бы болтались, как хвост у лошади.

– Ковали под размер, – спокойно заявил Мастер Коэто.

Оспорить его утверждение никто не рискнул – в самом деле, других вариантов просто не было. И означало это, что будущий покойник по имени Сугудай намеренно посадил огра у них на дороге. А может, и не только его. Отгрыз же кто-то башку у прошлого хозяина боресветовских доспехов? Вряд ли покойный сам такое непотребство сумел совершить, хотя кто его знает, самоубийцу…

Нанок меж тем отыскал комнатушку, где незадачливый огр хранил свои нехитрые пожитки. Назвать ее жилым помещением язык и у немого бы не повернулся, однако покойное чудовище, похоже, придерживалось другого мнения. Одной стороной странного жилища служила стена тоннеля, две другие были грубо сбиты из досок. Как они крепились к камню и друг к другу, Нанок так и не понял. Отсутствие четвертой стены, видимо, заменяло огру входную дверь. Чтобы не выносить ее каждый раз спросонок.

На полу лежала охапка странной субстанции, в отдаленном прошлом, вполне возможно, бывшей соломой. Также по полу были разбросаны обглоданные кости и черепа, создавая определенную эстетику интерьера. Единственную, доступную ограм.

Помимо костей и черепов в комнатушке обнаружился топор. Довольно внушительный, где-то в половину варвара или чуть больше. Нанок тут же оставил Томагавку, взял топор в руку, пару раз взмахнул им. Оружие даже для него было тяжеловато.

– Хозяин! – завизжала секира так, что все вздрогнули. – Немедленно брось эту ржавую железяку! Я, блин, ревную!

– Тьфу на тебя! – выругался варвар. – Да не возьму я его, успокойся!

Но успокоилась секира далеко не сразу, распугивая своими воплями и упреками окрестных крыс. Заткнуть ее не было никакой возможности ввиду отсутствия рта.

Варвар наконец отложил в сторону топор огра, подхватил Томагавку и зашагал вслед за Боресветом. Доспехи гардарикца были изрядно помяты. Варвар хмыкнул. Эти цивилизованные вечно стараются спрятать дряблое тело в сталь доспехов, которые все равно от смерти не спасают. И даже от ран не всегда. Совершенно ненужная вещь на простой варварский вкус. И тяжелая вдобавок.

Подземелья огласились пронзительным визгом Лани. На ее куртку под шумок забрался паук. Да еще какой! Почти в фалангу мизинца! Выпущенная с испугу Болом «Стрелка» опалила варвару бороду, чудом не зацепив девушку. Таль с безумной храбростью стряхнул паука на пол, и девушка его с готовностью растоптала. Брезгливо вытерла подошву о пол. Нет, это подземелье ей решительно не нравилось. Мало того что тут крысы шныряют и огры всякие подозрительные, здесь еще водятся и страшные пауки! Наверняка их тоже расставил в подземелье коварный Сугудай, чтобы навредить именно ей, Лани. Например, испортить ее любимую куртку.

Варвар ощупывал испорченную бороду, неодобрительно поглядывая на Бола. Тот смущенно спрятался за спину Мастера Коэто. Он-то в чем виноват? Девчонка визжала минимум на два огра – как же тут не испугаться?

Шут озабоченно разглядывал план подземелья. Варвар тоже сунулся было полюбопытствовать, но тут же вспомнил, что все равно не умеет читать.

– Пошли, – сказал наконец Лемур, и все послушно двинулись следом.

Огров им больше на пути не попадалось. То ли этот был единственным, то ли Сугудай поставил их охранять другие тоннели. А может, просто сбежали в поисках сытой жизни – небось такую тушу одними крысами не прокормишь.

Щенок тьмы неожиданно насторожил уши и черной молнией метнулся в боковое ответвление тоннеля. Оттуда сразу же донеслись звуки борьбы, странное шипение, потом тишину подземелья разорвал пронзительный вопль. Подоспевший на помощь варвар обнаружил только довольно облизывающуюся собаку среди ошметков плоти и луж крови. Определить по останкам происхождение и пол противостоявшего Нику существа возможным не представлялось. Оружия при отсутствии тела тоже не обнаружилось, но это ни о чем не говорило – щенок мог схарчить его первым темпом. Покачав головой, Нанок призвал щенка к порядку и вернулся к остальным.

– Тут и вампиры могут водиться, – шепнул Бол Лани с мазохистским намерением выслушать ее вопль еще раз.

Лани презрительно фыркнула. Кому они страшны, вампиры эти? Пригоршня крови в лицо, и пусть попробует сунуться еще раз! Вот пауки – это действительно страшно, да и крысы тоже.

– Романтическая прогулка на день рождения, – пробормотал Таль, сжимая в руке лук. Страшно почему-то не было, скорее тревожно, любопытно и забавно. Не иначе от Бола заразился, не без тревоги подумал Ларгет и на всякий случай пощупал нос. Нос был на месте, и это его несколько успокоило.

– Что-то я замерз немного, – сказал варвар смущенно, и Таль тут же ощутил, что он тоже замерз. И не так уж слабо, между прочим.

– Это разве холод, в натуре, – презрительно заявил Боресвет. – Вот у нас в Гардарики от холода спирт мог бы замерзнуть.

– И что, замерзал? – тут же поинтересовался Бол.

– Дурак ты! Кто ж ему даст замерзнуть-то? – искренне удивился воин.

– Стоп! – скомандовал шут. – Вроде пришли.

Тоннель уперся в абсолютно гладкую стену. Лемур сверился с бумагами, зачем-то постучал по стене, прислушался, постучал снова в определенном ритме. Стена, заскрипев, неохотно поползла в сторону. Ларгет зажмурился от яркого света, поспешно погасил оба своих световых шарика. Боресвет оглушительно чихнул, на него дружно зашикали. Воин смущенно отвернулся и попытался найти носовой платок в кармане доспехов. Не найдя даже самого кармана, вытер нос налокотником, изрядно расцарапав себе лицо.

– Мы во дворце, – торжественно объявил принц и первым перешагнул порог.

– Посмотрим, как живут короли, – жизнерадостно хмыкнул Бол и шагнул следом.

(обратно)

Глава 16

Лани с интересом огляделась. Обстановка впечатляла. Пестрые пушистые ковры, хрустальная люстра… Лани сразу догадалась, что это хрусталь, хотя раньше его никогда не видела. Казалось, тронь эту штуку пальцем, зазвенит тысячей серебряных колокольчиков. Беда в том, что тронуть ее было практически невозможно, разве что одолжить у Боресвета меч. Высоко, зараза, висит. Потолки в королевском дворце оказались воистину королевскими. Тут можно было даже летать при наличии крыльев. Лани с некоторой надеждой покосилась на своих спутников – нет, ангелом не выглядел ни один. Стало быть, с полетами придется повременить. Нет, ну какая люстра!!!

Таль тоже заинтересовался комнатой. Что-то в ней было неправильное. Ну где это видано, чтобы стеклянные прилавки стояли у каждой стены! Непорядок. А под ними лежали какие-то странные вещи, не похожие абсолютно ни на что.

– Зал Странных Вещей, – объявил шут.

– Магических? – обрадовался Бол. На его лице читалось детское желание набить карманы разными магическими штучками.

– В том числе, – невозмутимо согласился шут. Казалось, перспектива разграбления комнаты его нисколько не волновала. Да и то сказать, пусть у его величества об этом голова болит. У того из них, что в живых останется, ясное дело.

Лани меж тем углядела в глубине комнаты зеркало и стремглав бросилась к нему, выхватывая гребешок, как какое-нибудь смертельное оружие. Устрашенный шут поспешно отпрыгнул с ее пути. Только сумасшедший на голову рискнет встать между женщиной и зеркалом.

Таль с интересом обозревал ближайшую витрину. Шнур, похожий на тетиву от лука, самая настоящая стрела, ни на что не похожая кожаная загогулина. Разгадать назначение этих предметов, за исключением разве что стрелы, возможным не представлялось.

– Лишняя стрела мне бы не помешала, – глубокомысленно изрек Таль, намекая на возможное разграбление витрины.

Лемур негромко хихикнул. Принц, бледный и напряженный, словно с похмелья, слабо улыбнулся, но ничего не сказал. Зато шута было не заткнуть.

– Эта стрела, чтоб ты знал, имеет одну особенность, – гримасничая, сообщил он. – Совсем небольшую, но довольно интересную. Видишь ли, она никогда не попадает в цель. Даже если ты будешь целиться в землю, непременно улетит в небо.

– Обычная отмазка плохих стрелков, – высокомерно объявил Ларгет.

Вместо ответа шут вскрыл витрину и извлек стрелу.

– Попробуй сам, – предложил он.

Пробовать Талю вдруг сразу расхотелось. Если эта штука, недостойная называться стрелой, и впрямь работает неправильно, то он просто выставит себя идиотом. Шуту-то это привычно, работа такая, а вот ему, Ларгету, совсем бы не хотелось корчить из себя дурака. Но отступать было некуда, все дружно обернулись к нему, забыв про грядущие похороны Сугудая.

Он наложил стрелу на тетиву и тут же почувствовал некую неправильность. Будто пытался выстрелить извивающимся угрем. Стрела не слушалась руки.

– Куда стрелять? – поинтересовался Таль, занятый борьбой с непослушной стрелой.

– Да хоть в ночной горшок Бертольда Первого, – предложил шут.

Таль поискал глазами упомянутую посуду и обнаружил его, как и положено, в углу. Стрела норовила сорваться с тетивы, но у нее ничего не вышло. За миг до выстрела Ларгет с ужасающей ясностью понял, что в горшок нипочем не попадет. Да что там в горшок, вообще никуда не попадет! Первый раз за всю жизнь он не чувствовал оружия. Неподатливое дерево лука, скользкое тело стрелы и мертвая, как глаза скелета, тетива. Он опустил лук, силясь восстановить контроль. Стрела вроде ослабила сопротивление, и в этот миг Таль выстрелил. Навскидку, с неудобной позиции. Не глядя ни на лук, ни на мишень.

– Бля-м-м! – возмутился бронзовый горшок, схлопотав стрелу в бочину. После чего неразборчиво пробормотал еще пару ругательств.

Таль от неожиданности едва не выронил лук, шут неприлично заржал, словно лошадь из крестьянской конюшни. Потому что лошади из королевской ржут куда благовоспитанней.

– Ты, по-моему, не понял, – мягко сказал принц, обращаясь к шуту.

Тот попытался успокоиться, но при взгляде на горшок его снова разобрал неудержимый смех. Горшок пытался ручкой выдернуть стрелу из своего бока, но получалось у него не очень. Потом Лемур остановил взгляд на стреле и сразу посерьезнел. Всегда забавно наблюдать, как человек безуспешно силится что-то понять.

– Стрела, – подсказал Орье.

Шут выпучил глаза на стрелу, потом перевел на Таля взгляд, полный ужаса и восхищения.

– Но… этого не может быть! – выдохнул он.

– Кровь Титанов, – глубокомысленно заметил принц, будто это что-то объясняло.

Щенок тьмы с интересом обнюхал горшок, отмахивающийся от него круглыми ручками и верещавший: «Уйди, противный!» Зубами выдернул из бока горшка стрелу и с удовольствием сгрыз ее.

– А горшок откуда взялся? – поинтересовался Таль.

– Один король, Бертольд Первый, приказал своему придворному магу заколдовать любовника своей жены, – хихикнул шут. – Превратить его в ночной горшок. Наверно, это забавно, гадить на голову своему сопернику…

Горшок неразборчиво выразил свое несогласие. Отчего-то ему это забавным не казалось.

Боресвета привлекли блестящие доспехи на стене.

– Это доспехи какого-то великого героя? – поинтересовался он уважительно.

Шут хихикнул.

– Это так называемый Доспех неудачника, – пояснил он. – Знаменит тем, что его можно проткнуть даже пальцем. Заколдовал их один магистр, который славился тем, что все заклинания у него работали не так, как надо. За что ему дали Мастера, лично мне непонятно. Впрочем, и это звание он благополучно проиграл в карты. История не сохранила его имени, а в хроники он вошел под прозвищем Неудачник.

Боресвет ткнул пальцем в доспех и с изумлением уставился на новую свеженькую дырку.

– Объясните мне, что с этим зеркалом такое, – жалобно попросила Лани. Эпохальный расстрел горшка явно прошел мимо ее внимания, целиком поглощенного зеркалом и гребешком. – Оно какое-то совершенно неправильное!

– Это так называемое тормозное зеркало, – охотно пояснил шут.

– Но оно совершенно не меняет изображение, – пожаловалась на свою нелегкую участь девушка. – Я не могу причесаться!

– А это оно тормозит, – доходчиво пояснил шут.

Бол, конечно, тут же сунулся посмотреть на диковинку. Поначалу зеркало его разочаровало. Ничего необычного для человека, который ни разу в жизни не пытался причесаться. Потом, когда он скорчил рожу, неправильность стала очевидна. Зеркало показывало невозмутимое лицо, принадлежащее вдобавок Лани. Бол почесал затылок, изображение попыталось причесаться.

– Офигеть! – восхитился Бол, показав несчастному предмету интерьера локоть по самый кулак. Зеркало нервно пыталось расчесать волосы, не обращая на пошлые жесты никакого внимания.

– Вот почему его называют тормозным, – догадался Таль.

Глаза Лани в зеркале разгорались нешуточным гневом, Ларгет невольно отступил назад.

– Оно отражает все с запозданием, – пояснил шут. – Потому его и назвали Тормозным. По легенде, его шестьсот лет назад сделал некий бакалавр, чье имя упомянутая легенда не сохранила. Осталось лишь прозвище…

– Тормоз, – уверенно докончил Таль.

– А ты откуда знаешь? – удивился Лемур, глядя на Ларгета с неподдельным уважением.

– Интуиция, – таинственно заявил Таль и надолго замолчал, уставясь в зеркало.

– Пора валить отсюда, в натуре, – заявил Боресвет. Здешние чудеса вроде тормозных зеркал и косых стрел его особо не интересовали. – Пойдем, найдем этого вашего Сугудая… пока эта морда сама нас децил не откопала.

– Такой откопает, – мрачно возразил шут. – Жди! Скорее закопает по самый копчик.

Таль оглянулся на предмет наживы, но без грамотной консультации что-либо брать не рискнул. Хватит с него одной стрелы, что долго еще в кошмарах являться будет. Возьмешь, скажем, еще и тетиву, или чем там эта штука является, вообще неизвестно, что будет. Может, и лук-то натянуть не сможешь, кроме как через одно место. Через которое вообще лучше ничего не делать и уж точно не натягивать. Или вон та финтифлюшка с крыльями… Блин ее знает, для чего она предназначена, но трогать ее абсолютно уже не хочется. Раз уж в этой комнате даже зеркала тормозят.

– Пошли! – решительно заявил принц, направляясь к выходу из комнаты.

Варвар с неизменной Томагавкой в руке последовал за ним. Таль напоследок оглянулся на зеркало. Отражавшийся в нем Бол торжественно показывал всем кулак по самый локоть.

В следующей комнате обнаружился одинокий слуга, самозабвенно стирающий пыль с колонны. Совершенно чистой, на взгляд Таля. Боресвет одним прыжком покрыл разделявшее их расстояние и схватил насмерть перепуганного парнишку за горло.

– Тихо! – угрожающе произнес он, помахивая для убедительности кулаком у него перед носом. – Даже не пикни, понял? Иначе, в натуре, до весны не доживешь!

Тот сосредоточенно кивал головой и силился вдохнуть хоть какой-нибудь частью тела.

Принц подошел поближе.

– Выясни, где сейчас расположился Сугудай, – приказал он.

– Как где? – изумился шут. – В башне своей, конечно! Он ее не особо часто оставляет.

– Это раньше, – терпеливо объяснил Орье. – А теперь он стал королем. Нам совершенно точно надо знать, где эта тварь находится. Иначе придется прочесывать весь дворец сверху донизу. Если он нас сам раньше не отыщет.

– Говори, – приказал Боресвет, аргументы принца его впечатлили.

Слуга слабо пискнул и попытался ответить, но слова застряли в крепко сжатой глотке.

– Отпустил бы ты его, что ли, – присоветовал варвар. – А то ведь, не ровен час, помрет.

Боресвет выпустил горло слуги, отступил на шаг.

– Теперь говори, – повторил он.

Парень, однако, совершенно не торопился отвечать, с жадностью утопленника он продолжал глотать воздух, наслаждаясь каждым глотком.

– Может, его проще прибить? – нерешительно предложил топор.

Сразу как-то оказалось, что воздух слуге не очень-то и нужен. Он издал слабый писк и выжидающе посмотрел на воина. Тот нахмурился, сжав кулаки.

– А теперь переведи, в натуре. Да поживее, у нас тут дела важные, а ты зубальник открыть боишься пошире. Давай, братан, глаголь нам: где ворог окаянный обретается?

– В королевских покоях, – пропищал слуга, затравленно озираясь. Видно, парень был из новеньких, раз принца не опознал.

– Не врешь? – подозрительно осведомился варвар, которого слишком часто в жизни обманывали, пользуясь его наивностью и неискушенностью.

Слуга отрицательно замотал головой, с испугом поглядывая то на варвара, то на Боресвета.

– Свяжи его, и пошли, – распорядился принц.

– Не хватятся? – озабоченно осведомился Мастер Коэто.

– В королевском дворце? – хмыкнул шут. – Да здесь и король если пропадет, никто не заметит. Дня два точно, потом искать начнут. А вот если, скажем, шеф-повар куда-то запропастится, дело другое. Все на уши встанут, скандал будет тот еще. Полезный для дворца человек, не то что всякие там венценосцы…

Боресвет деловито, с немалой сноровкой упаковывал слугу в ковер. Ловко прихватил его же ремнем, в рот засунул потемневшую от пыли тряпку. Слуга поморщился, но возражать не стал. С заткнутым ртом это довольно сложно проделать.

– Королевские покои, – задумчиво пробормотал шут, разглядывая старые бумаги.

Щенок тьмы попытался попробовать на зуб такие интересные шелестящие штуки, но шут оказался более ловким. Ник обиделся и ушел в угол.

– Ну что, пошли дальше? – Варвары если чем и не отличаются, так это терпением. Во всяком случае, этот конкретно отдельно взятый варвар этим пороком не страдал.

– Да, время не ждет, – кивнул головой принц.

Боресвет осторожно приоткрыл дверь в коридор, высунул в него один глаз вместе с частью головы и тут же убрал упомянутый орган зрения обратно.

– Там стражник, – драматическим шепотом сообщил он. – Один, в натуре.

– Убрать, но тихо, – приказал принц.

Компания дружно переглянулась и приступила к активным действиям.

Стражника сняли тихо. Ну почти тихо. Правда, выпущенная Ларгетом стрела высекла искры из мраморной колонны, а нож Лани запутался в гобелене. Зато цели достигли брошенный Боресветом бюст неизвестного короля и запущенная варваром глиняная ваза (раритет времен короля Зимборола IV, простонал шут). Стены дворца ощутимо содрогнулись. Будь стражников, скажем, четверо, результат не изменился бы.

Двух прибежавших полюбопытствовать насчет землетрясения гвардейцев сняли так же тихо (ваза времен короля Зимборола II, грустно констатировал шут). Только на сей раз бюст короля был посвежее – его покойное величество Доран III внес в это дело свою посильную лепту. После чего был сделан перерыв ввиду отсутствия новых любопытных.

– Я же просил – тихо! – с укоризной сказал принц.

– Дык… они первые начали, в натуре, – смущенно ответил Боресвет.

Варвар недоуменно пожал плечами. Драка тихой не бывает, он это знал наверняка. А вазы – дело наживное. В кабаке вон при каждой драке посуду бьют – и ничего, нормально.

– Быстро упакуй их, – распорядился принц, и Боресвет принялся за дело.

– Так и ковров не хватит, – проворчал шут, наблюдая за его действиями.

– Один помер, – доложил гардарикец.

– Экономия, – меланхолично заметил шут.

– Надо же, мозгов-то сколько на стене, – подивился варвар. – А с виду и не скажешь, что такой умный…

– Ты сам не умничай, – предостерег шут. – А то и твои мозги что-нибудь во дворце испачкают. Сплошной убыток эти варвары!

– У меня столько мозгов не наберется, – поспешно открестился варвар. Еще, чего доброго, интеллигентным назовут, а что это значит, небось и сам Беодл не знает. Лучше уж молчать в тряпочку… только не в такую пыльную, как Боресветовы кляпы.

Принц забрал у Лемура планы дворца, несколько минут сосредоточенно изучал их. Таль за это время извелся от нетерпения, с опаской поглядывая в конец коридора. Если тут оказались целых три гвардейца, могут и другие понабежать. И не факт, что бюстов и ваз хватит на всех. Или даже на половину.

Лани подобные вещи не занимали. Обнаружив в коридоре зеркало и убедившись в том, что тормозным оно не является, девушка увлеченно поправляла прическу. Таль вздохнул. Некоторые вещи в мире стабильны до безобразия. Разразись сейчас хоть новая Война Магов, ведь даже не заметит.

– К королевским покоям ведет всего один потайной ход, – огорченно объявил принц. – И, как мне кажется, Сугудаю он прекрасно известен. Однако выбора у нас нет.

– Можно освободить Мастера Лура, – предложил варвар.

– К казематам путей побольше, – задумчиво сказал Орье. – Только вот беда – без шума снять стражей не получится…

– Не буду я стражей снимать! – возмутился варвар. – За кого вы меня принимаете, а? За фея какого? На фиг их вообще снимать? Головы поотрубать – и все дела…

– Головы – это хорошо, – обрадовалась секира. – Давненько я этим не занималась! Даже странно, столько голов вокруг, а отрубить некому! Несправедливо лишать секиру единственной радости в довольно-таки беспросветной жизни!

– Двинулись, – коротко бросил принц.

Он уверенно шмыгнул в ответвление коридора. Таль про себя подивился, как в этом лабиринте вообще можно ориентироваться. Он, Ларгет, заблудился бы уже раза четыре.

Лани то и дело останавливалась, с интересом оглядывая новые и новые залы. То и дело ощупывала гобелены, чуть ли не повизгивая от восторга. Ларгету пришлось схватить ее за руку и потащить за собой. Девушка возмущенно пыталась вернуть коварно украденную конечность, но против ожидания скандал на весь дворец закатить не спешила.

Встреча с гвардейцами оказалась приятной неожиданностью. Непонятно, правда, для кого приятной. Лично Талю она удовольствия не доставила. Гвардейцы тоже от радости особо не прыгали. Варвар и Боресвет дружно бросились бежать вслед за остальными, хотя секира и вопила, что они несчастные. На что варвар ответил, что, если выживут, будут вполне счастливыми. И не железке паршивой тут разевать отсутствие рта.

Гвардейцы с улюлюканьем бросились следом. Можно было остановиться и принять бой, всего-то человек пятнадцать в легких доспехах и без щитов, но шум ведь поднимется на весь дворец, сбегутся все, у кого ноги есть.

Боресвет бежал последним. Тяжелые доспехи бегу нисколько не способствовали. Мало-помалу воин начал отставать.

– Быстрее! – оглянувшись, взревел варвар. – Быстрее, Беодл тебя забери! Догонят же, болт тебе в задницу!

Таль услышал тупой стук и отчаянную ругань воина.

– Блин тебя раздери! Не каркай под руку, колдун проклятый!

Удивленный, Ларгет оглянулся. Из задницы Боресвета торчал арбалетный болт.

Потайная дверь захлопнулась перед носом самого шустрого гвардейца. Подставленное колено упомянутую дверь нисколько не смутило и не задержало. Что сказал по этому поводу страж, осталось неизвестным, звуки дверь не пропускала наотрез. Как, впрочем, и гвардейцев. Возможно, свежеиспеченный калека пожелал им счастливого пути в дальние страны. Настолько дальние, что и Беодл не бывал, как варвар выражается. Таль совсем не собирался возвращаться и выяснять истину. Тем более всем известно, что она в вине – во-первых, и в споре рождается – во-вторых. Правда, те споры, что после вина, обычно именуют дракой, а то и поножовщиной.

У них было время отдышаться и восстановить потраченные силы. Боресвет извлек из доспеха стрелу, смотрел на нее с неодобрением. В спину стрелы только трусы получают, а уж туда, куда его поцелили… Лучше не рассказывать, люди смеяться будут и пальцем показывать. А пальцев у них много, все не поотрубаешь…

– Спалили, – мрачно констатировал Бол. – Теперь побегут Сугудаю докладывать…

– Не побегут, – уверенно заявил шут.

– Это еще почему? – удивился Бол.

– Нет зверя страшнее разбуженного короля, – авторитетно заявил Лем. – Он же сперва головы рубить прикажет, а потом разбираться будет, кому и за что срубили. Ты не представляешь, как тяжело с этими тиранами под одной крышей жить. Ничего, если вдруг победим каким чудом, нового тирана поставим…

Орье слабо улыбнулся, силясь отдышаться. Принцев, конечно, учат всяким разным и полезным искусствам, вроде танцев, фехтования и верховой езды. Но вот бег им не преподавали. Считается почему-то, что нормальному принцу это вовсе не нужно. То ли наставники трагически ошибались, то ли ему, его высочеству Орье, всерьез надо обеспокоиться своим душевным здоровьем.

– Скажи, Хозяин, мы так и будем ото всех бегать? – жалобно поинтересовалась секира. – Это как-то несолидно даже. Я б поубивала всех к блиновой тетушке!

– Я бы тоже, – согласился варвар. – Только они нас, увы, не догнали…

– Этот ход ведет прямиком в королевские покои, – сообщил принц. – Идти надо предельно осторожно. Сугудай наверняка постарался обезопасить себя. Так что опасайтесь ловушек и стражей хода.

– Гвардейцев? – пренебрежительно спросил Боресвет.

– Магических стражей, – отрезал Орье.

Варвар почесал в затылке. Магии он побаивался, а колдунов и их созданий вдобавок еще и не любил. Впрочем, появятся – разберемся.

Боресвет вытащил откуда-то из-под доспехов пузырь и жадно к нему присосался. Варвар протянул руку, воин вложил в нее емкость. Варвар сделал большой глоток и согнулся в приступе кашля.

– Водка! – простонал он. – Беодл ее раздери!

– А ты что, молока хотел? – удивился Боресвет.

– Я думал – вино, – сознался Нанок. – Даже если и пиво, сошло бы. Кто ж мог подумать, что ты водку из горла хлещешь?

– Это только у нас, в Голуни, умеют, – похвастался Боресвет. Его мучило дикое желание почесать оцарапанную часть тела, но доспехи мешали осуществлению мечты.

Принц двинулся дальше, но Таль ловко оттер его в сторону.

– Если ловушки магические, мне лучше идти первым, – объявил он и оглянулся на Лани – оценила ли девушка его жест? Похоже, без внимания не оставила, вон как глазки заблестели. Или Боресвет и ее водкой угостил? С такого станется…

– Ты прав, – согласился принц, отступая назад.

За Талем последовал Боресвет, справедливо рассудивший, что в середине отряда стрелу в окорока получить сложнее.

Сюрпризы не заставили себя долго ждать. Интуиция или же магическое чутье (если это не одно и то же) заставили Таля замереть с поднятой ногой. В спину ему врезался Боресвет, и Ларгет рыбкой полетел метра на два вперед, растянувшись на полу. Сзади него взметнулся до низкого серого потолка столп огня.

– Ни фига себе! – запоздало возмутился Боресвет. – Шутки, в натуре, тупые совсем!

– А ты смотри, куда прешь, – возмутился Таль. – А то всех нас угробишь на фиг…

– Да кто ж знал, в натуре, что колдун такую хрень напальцевал! – с ноткой раскаяния в голосе сказал Боресвет. – Будем осторожнее, пацаны, тут тухляк полный…

Пацаны стали осторожнее. Не прыгали, не вопили (даже от шныряющих туда-сюда пауков). Не колотили топорами по стенам и вообще вели себя очень прилично, как и положено воспитанным людям, случайно попавшим в королевский дворец.

Следующую ловушку Таль непонятно как обнаружил и неизвестно как ликвидировал. Получилось все самопроизвольно, никто даже не заметил, что ловушка вообще имела место быть. Ларгет с удивлением посмотрел на свои руки, неведомо как скрутившие сложную магическую комбинацию пальцев, и покачал головой. Кровь Титанов, больше никак не объяснишь.

– Чего фиги крутишь? – поинтересовался Боресвет. – Двигай, в натуре, либо меня пропусти. Чего ждать-то, колдун небось от твоих фиг не сдохнет.

Объяснять Ларгет не стал, просто кивнул и двинулся дальше. И шагал так до того момента, пока из стен не выпрыгнули две гигантские тени.

Что неведомые существа таят нешуточную опасность, Таль понял сразу. Значит, ставили их не на шута – но кому от этого легче?

Тени напоминали двух огромных кошек. И очертаниями и повадками. По-кошачьи присели, готовясь к прыжку. Таль понадеялся, что кровь Титанов и здесь подскажет, что делать, но его ожидания не оправдались. Он просто стоял и беспомощно разводил руками, не зная, что предпринять.

Зато отлично знал щенок тьмы. Неизвестно, что это за кошкотени такие, но Ник рванулся вперед так, словно они были его злейшими врагами. И на прежние добродушные игры это мало походило.

Внимание неведомых созданий тут же переключилось с Таля на щенка тьмы. Тени, как кошкам и полагается, грозно выгнули спины и зашипели. Жаль только, что этого никто не услышал, потому что шипеть тени не умели. Щенок зарычал в ответ, хотя вроде бы тоже уметь и не должен, и атаковал. Кошки, сразу растеряв свою смелость, заметались по узкому коридору. Должно быть, искали подходящее дерево. Но поскольку постройка деревьев в тайном ходе древними зодчими предусмотрена не была, щенок тьмы с легкостью сцапал одну из них. Оказалось, что болонки тьмы жрут тени с той же легкостью, что и варварские сапоги. А то и легче – тени портянками не пахнут и не травмируют тонкий собачий нюх.

Вторая кошка в панике скрылась в стене. Щенок неожиданно для всех последовал за ней. Таль ошеломленно посмотрел на Боресвета.

– Глюки небось, – авторитетно заявил тот.

Ларгет покачал головой. Если б не щенок, глюки эти точно бы порвали его, как Бобик грелка, – или как там гоблины говорят?

– Пошли, чего ждать? – нетерпеливо бросил принц. То ли ему не терпелось примерить на голову свеженькую корону, то ли желал поквитаться с Сугудаем, не откладывая дело в золоченый сундук.

Далеко им уйти не удалось. С потолка рухнула плита, разделив отряд пополам. Варвар едва успел отпрыгнуть назад, сбив с ног сразу Бола, шута и Мастера Коэто. Остальные остались по ту сторону плиты.

– Поосторожнее нельзя? – поморщился шут, ощупывая ушибленный затылок.

– Да я того… – смутился варвар. – Стена вот с потолка упала…

– Ты сам с дуба упал. Еще в детстве, – сообщил ему Лем и уставился на перекрывшую проход плиту. – А эта фигня откуда? Давай, открывай ее быстренько!

Варвар врезал по плите со всего размаха, но та не обратила на его действия ни малейшего внимания. Лишь возмущенно загудела в ответ.

– Закрыто, – грустно сообщил Нанок.

Бол, Лем и Мастер Коэто старательно обшаривали стены в поисках потайной кнопки, рычага или чего-нибудь в этом роде. Поиски их увенчались относительным успехом – один из камней стены неожиданно подался и с потолка хлынул поток воды.

– Бежать надо, – меланхолично сообщил варвар.

– Ага, а то заржавеем все, – охотно согласилась секира.

Вода все прибывала. Пришлось пуститься со всех ног обратно по коридору.

– Шулерские штучки, – ворчал шут. – Сжечь не сумели, так решили утопить. Надеюсь, ребята запишут это в счет к Сугудаю.

– Боресвет умеет писать? – на бегу удивился варвар.

Шут, тоже на бегу, задумался. Получилось не лучше, чем если бы думать пытался сам Нанок.

– Не уверен, – честно признался он.

Вода продолжала хлестать, заливая пол. Бежать было неудобно, Нанок то и дело поскальзывался, так и норовя упасть на шута. Тот ругался, поминал недобрым словом варвара и Беодла, но не останавливался. Наконец они добежали до потайной двери, в которую продолжали стучаться гвардейцы. Возможно, что и головами.

– Открывай, умник, – сказал варвар, тяжело дыша.

– Я тебе не умник, – обиделся Бол. – И поумнее встречаются.

– Я не тебе, – объяснил Нанок. – А вот этому шуту бобовому… гм… или все же фасолевому?

– Гороховому, – автоматически поправил шут и тут же спохватился: – Эй, ты на кого там клюв раскрыл? Если каждый варвар будет такими словами бросаться…

– Открывай, – рявкнул Нанок так, что Бол присел, а стража за дверью испуганно стихла.

Шут вздрогнул, осекся на полуслове и принялся искать потайной рычаг. На этот раз удача ему улыбнулась, дверь жалобно скрипнула и отъехала в сторону. Гвардейцы изумились их появлению, на секунду опешив. Варвар с ревом прыгнул вперед, размахивая Томагавкой.

К сожалению, мокрые подошвы не очень хорошо держатся на мраморном полу. Нанок поскользнулся, и его удар пропал зря. Зато он сбил с ног добрую половину гвардейцев, осаждавших ни в чем не повинную дверь.

Мастер Коэто был уже рядом, вовсю орудуя мечом. Ни хлюпавшая под ногами вода, ни устроенная Наноком свалка помешать ему не могли.

Варвар ловко подсек ноги одному из атаковавших Мастера стражников и откатился в сторону. Встать он успел только на одно колено. Его атаковали сразу двое, но тут не оплошали Лемур и Бол. Первый хладнокровно вонзил противнику в спину короткий меч, а второй подпалил стражнику опять же спину. Держась за копчик, воин с воем побежал искать что-нибудь мокрое, благо воды было вокруг полно.

Нанок поднялся на ноги и присоединился к Мастеру Коэто. Буквально через пять минут уцелевшие нападающие с воплями разбежались в разные стороны.

– Прорываемся к казематам, – бросил Коэто. – Нам сейчас очень не помешал бы хороший маг. Мастер Лур как раз подошел бы.

– Я знаю дорогу, – оживился шут.

Очередная секретка оказалась недалеко. Не успела еще погоня, топая сапогами, ворваться в покинутую ими комнату, а шут уже отыскал нужное место. И даже сумел открыть секретную панель, чего варвар от него никак не ожидал.

Этот потайной ход оказался не в пример длиннее предыдущего, зато и ловушек в нем никаких не было. Или они их просто не заметили. Пришлось, правда, идти бесконечными лестницами, периодически выходя из тайного хода только затем, чтобы войти в новый. Варвара это бегание уже порядком утомило, хотелось выпить пива и чего-нибудь сжевать. Но едва он решил высказать свои мысли вслух, как шут резко остановился, обернувшись к нему. Лицо его было красным, волосы всклочены.

– Мы пришли, – коротко сообщил он.

Когда позади рухнула плита, Таль перепугался до полусмерти. Все, путь обратно закрыт, теперь либо они победят Сугудая, либо погибнут. На миг ему стало не по себе; впрочем, замешательство было недолгим. Как раз до того момента, пока впереди не раздался хриплый смешок.

«Сугудай!» – молнией мелькнула мысль и тут же исчезла, когда он разглядел лицо противника (а кем еще может быть человек, пытавшийся обрушить на них плиту?). Вот уж кого он не ожидал здесь встретить!

– Ну привет, – ухмыльнулся Донован, сжимая в руке короткий посох. – Вот и свиделись. Пора платить по старым счетам, дружок.

Таль внутренне сжался. Особым чутьем, присущим всем магам, он чувствовал огромную Силу, наполнявшую бывшего однокашника. Силу, которой ему нечего было противопоставить.

Донован медленно развел руки… Боресвет с рычанием бросился на него, но отлетел, отброшенный молнией из посоха. Приглушенно ругаясь, поднялся на ноги. Таль, опомнившись, поставил щит, и весьма вовремя. Вылетевшее из рук Донована ослепительно-синее лезвие тонко взвизгнуло, рассеявшись мелкой пылью. Ученик Сугудая грязно выругался, начиная плести новое заклинание.

Свистнул нож, брошенный Лани. Цели он, разумеется, не достиг – Донован прежде всего позаботился о собственной защите. Или за него позаботился Сугудай, теперь это было уже совершенно неважно.

Принц, не обращая внимания на развернувшееся сражение, изучал планы. На брошенный Донованом фаербол Орье также не прореагировал. Огненный шар разлетелся брызгами искр; Ларгета ощутимо качнуло. Даже с учетом подпитки от магической линии, удар был для него слишком силен.

– Ну как? – издевательски рассмеялся Донован. – Добавить? Кстати, когда ты успел стать таким крутым?

– Да уж не занимая Силу у узурпатора, – язвительно бросил Таль. Он напряженно пытался вспомнить заклинание молнии, но неожиданно для себя обнаружил, что напрочь его забыл. В самое неподходящее для этого время. Кровь Титанов, она, конечно, штука полезная, но слишком уж непредсказуемая.

Донован со злорадной улыбкой развел руки, читая новое заклинание, но в это время в дело вступил принц. Он хладнокровно сложил планы дворца, подошел к стене и нажал на второй слева камень. Упавшая с потолка плита расплющила Донована вместе с его магией и заемной силой. Защита сработать и не подумала – видимо, тот, кто ее ставил, на падающие с потолка плиты не рассчитывал. Дескать, обойдется, не каждый же день они падают.

– И это ученик? – подивился Боресвет. – В натуре, колдун силен, если у него ученички тут такие фейерверки зажигают!

– Был ученик, – поправил его Таль. – Теперь – нет.

– Провалил последний экзамен, – согласился принц.

Лани посмотрела на него расширенными от ужаса глазами, потом перевела взгляд на плиту. Ничего себе выпускные экзамены у учеников магов!

Принц уверенно прошел дальше, потайной ход закончился тупиком. Легкое движение руки (Таль даже не рассмотрел, что его высочество сделал) – и казавшаяся монолитной стена бесшумно отъехала в сторону.

Орье первым шагнул в открывшийся проем. Таль последовал за ним, зажмурясь от непривычно яркого света.

– Доброй ночи, ваше высочество, – услышал он вкрадчивый приятный баритон. – Рад встретить вас снова.

Лемур уверенно открыл потайную дверь. Чувствовалось, что в казематах он бывал уже не раз. С какой именно целью, варвар уточнить не успел – шут уже скользнул за дверь.

К сожалению, снаружи упомянутая два раза дверь со стороны каземата выглядела как огромный щит. Недостаточно, впрочем, большой, чтобы спокойно впустить варвара в полный рост. Нанок в очередной раз разбил лоб, помянул Беодла и плюхнулся на пятую точку. Мало того что эти идиоты сделали дверь в виде щита, они этот самый щит подвесили мало не под потолок!

Когда ему на спину спрыгнул Мастер Коэто, варвар окончательно понял, что жизнь не удалась. Бол оказался более ловок, всего лишь наступив Наноку на пальцы руки. К сожалению, именно той, что сжимала топор.

Варвар немедленно взвыл. Бол вежливо извинился.

– Хозяин, он мне рукоять испачкал, – немедленно пожаловалась секира.

– Заткнись! – прорычал варвар.

Секира послушно заткнулась.

К ним уже бежала тюремная стража. В немалом, прямо скажем, количестве. Однако воины из тюремщиков были даже не плохие, а просто никакие, что в общем-то вполне объяснимо.

К сожалению, в компании с никакими тюремными стражниками обретался еще и маг. Средних лет лысоватый мужчина в мантии сразу начал что-то неразборчиво бормотать, пока Мастер Коэто разбирался с противниками, а варвар, ругаясь, поднимался с пола.

Бол оборвал его заклятие на полуслове, шарахнув огненной «Стрелкой». В чем преимущество простых заклинаний – времени требуют немного. Обожженный маг взвыл и запнулся. Пары секунд, пока он приходил в себя, Наноку хватило. Рывком вскочив на ноги, он бросился к магу, игнорируя остальных противников. Маг, начавший уже было читать заклинание вторично, запнулся снова, на сей раз от страха. Новой попытки не последовало, секира снесла ему голову с первого удара.

– Давно бы так, – удовлетворенно заметила Томагавка.

Мастер Коэто на пару с шутом добивали последних тюремщиков. Тем некуда даже было бежать – между ними и дверью уютно расположился варвар с блестящей секирой. Поэтому дрались стражи как загнанные в угол крысы, обреченно и беспощадно. И Лемур и даже Мастер Коэто получили по паре легких ран, прежде чем Нанок ураганом ворвался в тыл противнику, производя сокрушающий урон. В считаные секунды со стражей было покончено.

– По-моему, нас здесь не любят, – пожаловался шут, зажимая ладонью резаную рану.

– Им же хуже, – пожал плечами Мастер Коэто.

Новую волну стражей они встретили непосредственно в тюремном коридоре. На сей раз нападавших было поменьше и никого отдаленно похожего на мага с ними не было. Зато были лучники, немедленно избравшие мишенью Мастера Коэто. Две стрелы тот легко отразил неуловимо быстрыми взмахами меча, третья прошла мимо. А потом Нанок прорвался сквозь строй алебардистов, дотянувшись до стрелков. В прорыв тут же устремился Мастер Коэто, Лемур прикрывал ему спину. Бол, израсходовавший весь запас магической энергии, в бой не вступал, ограничившись подбадривающими криками.

Впрочем, его участие не очень-то и требовалось. Стражники были просто сметены. Варвар и на этот раз ударил сзади, и оказалось, что алебарды – оружие страшно громоздкое и неудобное. Возможно, даже голыми руками они нанесли бы больше вреда.

– Сдаюсь! – заверещал тонким голосом один из тюремщиков. В отличие от прочих, вооружен он был коротким мечом и являлся, по-видимому, старшим. Глядя на него, остальные недобитки сразу вспомнили, что тюремщики героями быть не могут по определению.

– Говори, – голос Коэто мог соперничать со льдом в иных параметрах, – где сидит маг, которого зовут Мастер Лур?

– Я не знаю. – Тюремщик пытался съежиться до размеров хорошо откормленной крысы, но мешал пивной животик, в просторечии именуемый пузом. – У нас много магов… по именам не знаю.

– Тогда показывай всех, – решительно заявил Мастер Коэто.

Осмотр всех пленных магов (а их оказалось немало) занял довольно много времени. Пока тюремщик звенел ключами, выпуская страдальцев на волю (хотя варвар и не считал тюремный коридор даже жалким подобием пресловутой воли), Мастер Коэто составлял в уме диспозицию на случай поспешного отступления. Которое тот же варвар иначе как бегством не именовал. Из-за ограниченного словарного запаса, разумеется.

На магов было страшно смотреть. Изможденные, оборванные, с погасшими глазами, они боялись даже выходить из камер. Бол с ужасом осознал, что в них не осталось ни капли Силы. На минуту он даже засомневался, а были ли они вообще магами хоть когда-то. Может, просто людей отлавливали наобум, как в «Петушиный час» в Ледании?

Но эта мысль угасла сразу же. Потому что он увидел Учителя.

Глаза у Мастера Лура не были ни пустыми, ни мертвыми, Сугудай еще не успел его сломить. Но вот Сила… ее у Учителя больше не было. Ушла полностью, до последней мельчайшей искорки. Маг, лишенный Силы… более страшную вещь трудно себе представить. Бола затрясло, мелкая дрожь пробрала до самых кончиков пальцев.

Учитель обнялся с Мастером Коэто, что-то сказал ему, хлопнул по плечу. Обменялся рукопожатием с варваром, раскланялся с Лемуром.

Сам не понимая, на каком он свете, Бол поклонился Учителю, что-то сказал, избегая смотреть ему в глаза. Мастер что-то ответил, за что-то пожурил. Бол не воспринимал смысла слов. В голове звенела одна-единственная мысль, затмившая собой целый мир: как Творец мог допустить такое?!!

– Мастер, нам необходима помощь сильного мага, – негромко сказал Мастер Коэто, и это была первая фраза, которая дошла до сознания Бола. – Наши друзья в опасности. В том числе и ваш любимый ученик, Таль. Надо помочь им против Сугудая.

При имени колдуна в глазах Учителя на миг плеснулся ужас, сменившись холодной решимостью. Мастер Лур выпрямился во весь рост, сжал кулаки.

– Я больше не маг, друг мой, – мягко сказал он. – Поэтому одолжи-ка мне один меч.

– Не маг? – Бол впервые увидел Мастера Коэто, лишенного всегдашней невозмутимости. – А кто же тогда? Я ничего не понимаю, Мастер!

– Человек, Коэто. Просто человек. Пойдем, поищем Сугудая. У нас обоих к нему изрядный счет. Как и у тебя, Нанок. А вот ты, ученик, быстренько выбирайся из дворца.

– Никуда я не пойду, Учитель, – тихо ответил Бол, в первый раз поднимая на него глаза. – У меня к Сугудаю счет поболее… за то, что он сделал с вами!

Взгляд Учителя стал пронзительным, но Бол встретил его уверенно, не отведя глаз. И Учитель, коротко вздохнув, сказал:

– Что ж, ты теперь вправе выбирать свой путь сам. Пошли, надеюсь, мы сумеем помочь Ларгету и его друзьям. Или хотя бы отомстить за них.

– Не отомстить, – мягко поправил Мастер Коэто. – А остановить воплощение зла.

– Брось, – поморщился бывший маг. – Какое он, к блину, воплощение зла? Дорвавшийся до Силы и власти неудачник. Его и ненавидеть-то не получается, смешон и нелеп… презрение пополам с отвращением, не более того.

– У меня получится, – вроде бы спокойно сказал Мастер Коэто, но Учитель вздрогнул от его слов, как от удара бича.

Таль прищурил глаза, силясь разглядеть Сугудая. Из-за резкой смены освещения он наполовину ослеп и никак не мог адаптироваться. Мелькнула мысль, что, пока он щурится и трет глаза, их совершенно спокойно прикончат. Не особо при этом и напрягаясь. Но Сугудай отчего-то не торопился с расправой, чувствуя себя, видимо, в полной безопасности.

– Что же вы, ваше высочество, уехали, не попрощавшись даже? – укоризненно произнес маг. – И на похороны отца явиться не соизволили. Нехорошо, право слово. Порядочные принцы так не поступают.

– А что, двойные похороны вам бы больше понравились? – звенящим от ярости голосом отозвался принц.

– Ясное дело, – доброжелательно откликнулся Сугудай. – Затрат меньше, на похороны-то. Остальные тела можно просто в подземелье скинуть, там найдется кому о них позаботиться. А принца хоронить полагается пышно. Иначе потом от самозванцев отбоя не будет. К чему нам, монархам, лишние сложности?

Его высочество ответил грязным ругательством, совсем не королевским. Но для кандидата в покойники вполне приемлемым. Сугудай, впрочем, остался невозмутим. Должно быть, поведение принца соответствовало его эстетическим требованиям к будущим жертвам.

– Может, ему башку, в натуре, оторвать? – неуверенно предложил Боресвет. Уверенность мага его как-то обескураживала, охлаждала боевой пыл.

– А может, в натуре, тебе лучше заткнуться и со вкусом прожить последние несколько минут? – в тон ему ответил Сугудай и ухмыльнулся.

– Скажите, а зачем вам все это? Корона, власть? – неожиданно спросила Лани.

– Красивая девушка, – одобрительно заметил Сугудай. – Тебе я мог бы найти лучшее применение, чем остальным. Давай договоримся: ты ведешь себя послушно, не задаешь глупых вопросов, а я не скармливаю тебя моим зверушкам. По рукам?

– А что, ваши зверушки еще страшнее вас? – дерзко спросила Лани.

– Нет, конечно, – серьезно ответил Сугудай. – Самый страшный зверь – это человек. А самый страшный человек для вас – я. Потому что я для вас – воплощение смерти.

– Неужели смерть такая смешная штука? – негромко пробормотал Таль, но Сугудай услышал и бросил на него быстрый пронзительный взгляд.

– Скоро она перестанет быть такой уж смешной, – посулил он. – Кто это тут у нас старших перебивает? Ученик, конечно. Кому ж еще быть. Из школы Мастера Лура? Плохо ваш Учитель молодежь воспитывает. В мое время ученики по струнке ходили, слова лишнего сказать не смели.

– Вот и выросло из них… вроде вас, – храбро сказал Таль. Внутри его колотило от испуга и возбуждения, ему приходилось прилагать немало усилий, чтобы это не заметил маг.

– Хамишь, дружочек. – Голос мага стал ласковым до приторности, и это пугало. – Недолго тебе осталось, ладно уж, похами напоследок. Силы в тебе пока немного, но кровь Титанов – сама по себе Сила. Лишней не будет.

Таль спешно поискал внутренним зрением волшебную линию и тут же ее обнаружил. По слухам, дворец этот сооружал сам легендарный Квармол, в котором тоже текла кровь Титанов. Может, и он черпал энергию непосредственно из линии, а заклинания свои знаменитые составлял для учеников и последователей?

Сугудай его действий не заметил, да и не мог заметить. Видеть магическую линию, как говорил Учитель, дано было немногим.

– Вообще-то я мог бы каждому из вас найти применение, – вещал Сугудай, задумчиво изучая неудавшихся заговорщиков. – Кроме, конечно, его высочества. Он-то здесь точно лишний. Без обид, сударь мой, – сами посудите, к чему мне еще один претендент на престол? А наследник тем более не нужен, я умирать не собираюсь. Так что простите уж короля, вы, сударь, в этом мире лишний. А вот воин мне бы пригодился. Как вы, богатырь, к магам относитесь?

– Убивательски, – мрачно ответил Боресвет.

– И прекрасно! Вы не представляете даже, сколько магов на свете нуждаются в вашем искреннем внимании! А я бы уж поспособствовал – и деньгами, и артефактами.

Боресвет красочно объяснил, где место предложенным артефактам. Подумав, он определил место и для денег.

– Что ж вы, батенька, с деньгами-то так? – искренне огорчился колдун. – Нерачительно, право слово. Ну нет так нет, насильно свят не будешь. А ты, молодой ученик? Твой Учитель больше обучать не сможет. Обучалка – ха-ха! – сломалась…

– Он мертв? – Таль подался вперед, сжимая кулаки. Сила бурлила в нем, рвалась через край. Сугудай это почувствовал сразу.

– Ого, а птенчик-то силен! Надо же, впервые ошибся. Нет, раздумал я тебя в ученички брать. Старших не уважаешь, хамишь опять же…

Таль без предупреждения нанес удар. Воздух зазвенел серебряными колокольцами, молнии с шипением ударили в грудь мага. Ослепительная вспышка разогнала полумрак зала. Сугудай, схватившись за прожженную грудь, с предсмертным хрипом оседал на пол.

– Вот и все, – ошеломленно сказал принц. – Не понимаю: маг такой мощи, шутя побеждающий Мастеров, пал от руки ученика. Ждали упорной борьбы, а получилась легкая прогулка… Как-то даже разочаровывает…

Вообще-то принцев обрывать не полагается. Но деревенская девчонка этикету не обучалась. С визгом она бросилась к Талю и повисла у него на груди. Боресвет весело хохотал, потрясая мечом. Принц радостно улыбнулся и хлопнул его по спине от избытка чувств.

– Не, а пальцы гнул, в натуре! Я, типа, самый крутой, всех на раз сделаю! Одним пинком закопаю! А сам от одной молнии копыта откинул. Никогда мажорам этим не доверял, будь они хоть трижды волхвы!

– Я прикажу сжечь тело узурпатора, а пепел развеять по ветру, – сообщил принц.

– Нет, ну это уж слишком. Имейте совесть, ваше высочество! Пепел по ветру – это же неблагородно. Я ведь король все-таки, а вы – по ветру!

Таль похолодел от ужаса. Сугудай стоял на прежнем месте, ехидно улыбаясь. Удар молнии не оставил на его одежде ни пятнышка. Падение, смерть – это была лишь иллюзия, игра кошки с мышкой, сытой и довольной кошки с насмерть перепуганным, загнанным в угол мышонком. Конечно же он предварительно увешался защитными заклятиями!

– Никак снова загрустили? – рассмеялся Сугудай.

По его зову в комнату ворвался прямо из стены щенок тьмы.

– Ник, фас! – закричала Лани, и щенок мгновенно бросился на Сугудая.

Улыбка сразу слетела с его лица, он взмахнул посохом, отбрасывая собаку. Боресвет беззвучно подкатился под ноги магу, но сразу же откатился обратно, подобно национальному голуньскому герою по имени Колобок. Лани метнула нож – рикошет от невидимой стены, окружавшей мага, едва не оставил Таля без особо важного уха. Щенок тьмы раз за разом бросался на Сугудая, не в силах проломить сотканное им заклинание.

– Магия на таких вот тварей не действует, – доверительно сообщил им колдун. – Но она действует на меня. Убить болонку тьмы магией я не могу, но мне это и не нужно. Меня она прекрасно защитит, а насчет зверя…

Он неторопливо прочел заклинание, и щенок с испуганным визгом оказался в клетке из прозрачного металла. Который, по-видимому, причинял ему боль при касании.

– Так на чем мы остановились? – продолжил Сугудай как ни в чем не бывало. – Ах да, на моей смерти. Должен сказать, молодой человек, что меня обычной молнией не убьешь. Хотя, должен признать, тебя я недооценил. Уровень бакалавра, а то и Мастера. Хм, кровь Титанов… Надо будет поэкспериментировать с ней…

– А где же твоя смерть, Кощей? – полюбопытствовал Боресвет.

Сугудай его презрительно игнорировал, насмешливо глядя в глаза Ларгету.

Таль с усилием выпрямился. Да, он через несколько минут предстанет перед Творцом, но разве же это повод дарить врагу радость? Сугудай не увидит его страха, не заставит его покорно преклонить голову. Если он и впрямь потомок Титанов – надо быть достойным своих предков. А если нет – тем более.

– У меня день рождения, – изрек он, немало озадачив Сугудая. – Сделай мне подарок, сдохни побыстрее. И желательно сам, без моей помощи.

Он засмеялся, хрипло и весело, заставив колдуна сбросить маску добродушия. Сугудай зло ощерился, попытался что-то сказать, но не успел. Из вытянутой руки Таля извергся поток сияющих синих молний, мгновенно заливших огнем всю комнату.

Боресвет прикрыл глаза рукой, Лани, не обращая внимания на смертоносный ливень, пыталась освободить жалобно визжащего щенка из клетки. Принц застыл в напряжении, глядя на схватку. Ведь в ней разыгрывалось что-то гораздо более важное, чем просто их жизни. Судьба Квармола, благословенного королевства.

– Вроде теперь моя очередь? – насмешливо осведомился Сугудай, до отвращения живой и веселый. Комната его превратилась в руины, но колдуна это ничуть не расстроило. Надо будет, отстроит все заново. А не надо – другую выберет.

Колдун плавно пропел свое заклинание. Таль быстро поставил не раз выручавший его щит, прикрывая себя и своих спутников. Очень вовремя. Последовавший удар едва не прикончил Ларгета, с силой припечатав к полу.

Сквозь кровавый туман в голове Таль увидел приближающегося Сугудая. Он перевернулся на бок, с трудом перевел себя в сидячее положение. Закашлялся, захлебываясь собственной кровью. Сугудай стоял над ним, ласково улыбаясь:

– Ну что, наследник Титанов, пора заканчивать эту игру?

Ларгет понимал, что надо защищаться, но ни одного заклинания в голову не приходило. Удар об пол, казалось, выбил из него все мысли и знания. Колдун, все так же улыбаясь, начал читать свое заклинание. Не торопясь, с этакой ленцой. Мышонок прижат лапой, осталось его придушить и слопать. На завтрак или на обед – как получится.

Пришедшее внезапно на ум заклинание Таль начал читать не раздумывая. То самое, которое Мастер Лур показывал им последним. «Малое отталкивающее Эленаара». «Возьми себе», как называл его Бол. Вспомнилось оно потому, что слова и жесты Сугудая сильно напоминали именно это заклинание. Таль торопился, не думая даже, что его чары хоть в чем-то помогут. Просто обидно уходить из жизни, не плюнув хотя бы напоследок в лицо врагу.

Они закончили свои заклинания почти одновременно, может быть, Таль успел на долю секунды раньше, вложив в заклятие всю энергию, до которой мог дотянуться. У обоих чары обошлись без внешних эффектов. Какое-то мгновение оба мага пялились друг на друга, потом Сугудай вдруг истошно завыл. Таль физически чувствовал, как из него утекает чудовищная, годами накопленная Сила. Украденная Сила, если уж быть точным. Таль приподнял голову и хрипло рассмеялся. Он разгадал загадку Сугудая. Никакой он не великий маг, не Гроссмейстер и не Мастер даже. Ученик-недоучка, перепутавший в простейшем заклятии слова и жесты. В простейшем заклятии первого уровня. В «Малом отталкивающем Эленаара».

Заклятие первого уровня не может быть остановлено защитой более высокого ранга. Ни Мастером, ни Гроссмейстером. Только другими чарами первого уровня.

Например, правильно, без ошибок прочитанным «Малым отталкивающим Эленаара»…

(обратно)

Эпилог

I

Они шли по дворцу, и все гвардейцы уступали им дорогу. Может быть, из уважения к особе королевской крови, тащившей на своем монаршем плече обессиленного Таля. А может, из-за окровавленной головы Сугудая, которой размахивал Боресвет. Так или иначе, дорогу им заступать никто не рискнул, понимая, что собственная голова может столь же легко расстаться с телом. Либо по приказу принца, либо по воле меча гардарикца.

Друзей они встретили недалеко от Тронного зала. Варвар с завистью посмотрел на Боресвета и попросил уступить ему ценный трофей. Для коллекции, как он объяснил (Таль даже и не предполагал, что Нанок знает это слово). Боресвет наотрез отказался, сообщив, что он эту башку, в натуре, над кроватью повесит. Под стеклом. И что варвар мог бы сам разжиться подобной безделушкой, если б пошел с ними.

Нанок обиделся. Сообщив Боресвету все, что о нем думает, он добавил, что почти в одиночку освободил Мастера Лура, только вот Мастер этот отчего-то отказывается предоставить для его коллекции аналогичный трофей. Мастер Лур кивком головы подтвердил свое явное несогласие расставаться со столь важной для бывшего мага частью тела.

– Да ладно, Хозяин, еще настрогаем себе трофеев, – жизнерадостно заметила секира, выразив при этом сожаление, что она в процессе не поучаствовала.

Учитель тут же отодвинул принца в сторону, обнял Таля за плечи.

– Рад видеть тебя живым, ученик, – с напускной строгостью сказал он. – Что это ты раскис? А ну живо приди в себя! Разве я не учил тебя медитации?

– Вы забыли объяснить, как заниматься ею на ходу, – через силу улыбнулся Таль.

– Как только выясню – объясню, – усмехнулся Учитель.

Давно замечено, что забота и участие близкого человека придает сил. Магических в том числе. Таль заметно ожил и даже попытался идти самостоятельно. Получилось не очень, но сама попытка, безусловно, заслуживала уважения.

– Я боялся, – тихо сказал Ларгет. – Боялся, что мы опоздаем. Что придем, победим… а вы уже мертвы. Это страшно, когда опаздываешь…

– Ага, я в курсе, – усмехнулся Учитель. – Как в мое время говорили маги-студенты, «чтоб тебе сдать экзамены и повеситься».

– А почему сначала сдать экзамены? – нашел в себе силы удивиться Ларгет.

– А чтоб мучительней было, – охотно пояснил Учитель. – Ты не представляешь еще, что такое сессия для старших учеников…

Таль хихикнул, представив Бола болтающимся в петле. Почему-то в его видении он все равно продолжал жизнерадостно болтать. Вот уж из кого даже зомби получился бы на редкость говорливый.

– Как тебе удалось победить Сугудая? – помолчав, спросил Мастер Лур.

– «Малое отталкивающее Эленаара», – улыбнулся Таль. – Ваши уроки не прошли даром, Учитель. Это были единственные чары, что я смог вспомнить.

– Заклинание первого уровня? Нет, судьба все-таки любит посмеяться! Победить самого грозного колдуна со времен Квармола ученическим заклинанием! Что может быть забавнее? – расхохотался Мастер Лур.

– Оказаться в женской бане в одном белье, – подсказал ему Бол.

– Цыц, недоучка! Нет, ну какова ирония! Первый уровень!

– А знаете, что за чары он сам накладывал? – возбужденно спросил Таль. – Те же самые, только с ошибками. Не понимаю, как так могло случиться…

– Сугудай был учеником Эленаара, – пояснил Мастер Лур. – Наверное, он открыл свои грозные чары, напутав с наложением чар Эленаара. Воистину пример того, как нерадивый ученик может волей случая подняться на самую вершину…

– Учитель, а я – нерадивый ученик? – встрял неугомонный Бол.

– Более чем, – подтвердил Мастер Лур.

– Тогда для меня еще не все потеряно, – глубокомысленно изрек Бол. – Осталось только дождаться подходящего случая… Слушай, гоблин, ты не запомнил ту фичу, что толкал этот безголовый?

– Если запомнил – я собственной рукой отрежу тебе язык, – ледяным тоном сказал Учитель. – Эта мерзость должна покинуть мир… раз и навсегда.

– Запомнил? Да я в тот момент как меня зовут вспомнить не мог! – возмутился Таль.

– Это я как раз могу подсказать, – обрадовался Бол. – Зовут тебя – Харкул. Потому что ты – гоблин! Зеленый и страшный на рожу.

Учитель дал ему легкий подзатыльник.

– За что?! – возмущенно заголосил Бол.

– Для профилактики, – лаконично пояснил Мастер Лур.

– Где-то я уже слышал про эту самую профилактику, – недовольно заметил Бол, почесывая затылок и подозрительно косясь на Лани.

Та о чем-то расспрашивала варвара, периодически бросая на Ларгета взгляды, полные восхищения. Она мало что поняла в битве магов, но главное было очевидно – Сугудай проиграл. Потому что его голова болталась в руке Боресвета, а голова Таля оставалась на прежнем месте – у него на плечах. Так что вопрос о победителе не стоял.

Тронная зала встречала их истинно королевским великолепием. Горели все светильники, блистал позолотой королевский трон, толпы придворных склонились в раболепном поклоне. Откуда они узнали о том, что на трон будет примерена другая задница, уму непостижимо. Шут смотрел на растерянные заспанные физиономии и улыбался во все лицо. Какими они казались забавными, эти чванливые вельможи! С каким почтением взирают на принца и на его свиту! Даже на него, шута, которому раньше с удовольствием раздавали пинки и зуботычины. А сейчас только скажи – сапоги бросятся лизать наперегонки. Кстати… а ведь неплохая мысль. Сапоги-то совсем грязные…

Принц отделился от группы и медленно поднялся по ступенькам к трону. В поношенной куртке, испачканной грязью и кровью, с простым мечом на поясе, он нисколько не походил на пришедшего к властикороля. И тем не менее каждый в зале понимал, чувствовал сердцем, что трон занимает король. Истинный король.

(обратно)

II

Коронация – событие донельзя скучное. Особенно если тебе повезло родиться в Кассарадских горах. Пышные речи, чванливые морды придворных, велеречивые ораторы, превозносившие величие и мудрость свежеиспеченного короля. Ага, мудрость, Беодл его раздери! Хотя практической сметки ему не занимать. Помнится, когда в бытность еще бесхозным принцем приспичило ему в кусты, так за отсутствием подходящего лопуха прихватил его, Нанока, головной убор. А потом на возмущенный рев невозмутимо ответил, что «сие было использовано для нужд короны». Он, варвар, аж онемел от возмущения, да и окаменел вдобавок. Иначе башку бы открутил королю этому будущему, сейчас хрен бы он куда корону нацепил, раздери его Беодл еще раз.

Остальные получали от мероприятия возложения короны на так и не открученную башку искреннее удовольствие. Особенно шут: его почти величество, едва пристроил седалище на трон, объявил Лемура, во-первых, его светлостью, а во-вторых, пример-министром. Что это означает, Нанок так и не понял, но придворные просекли мгновенно и отодвинулись от бывшего шута в сторону, точно от фея какого. Он, варвар, тоже отодвинулся на всякий случай. Лемур и шутом-то был страшно язвительным, и никаких оснований полагать, что, став непонятным примером, он характер изменит к лучшему.

Лани и Бол наслаждались происходящим, купаясь в лучах славы. Все они, спутники нового короля, стояли за спинкой установленного на площади трона, и на них скрещивались взгляды многих тысяч людей. О них судачили ремесленники и домохозяйки, рыцари и маги – все, кто сегодня собрался на центральной площади Тарона. Ими восхищались, им завидовали.

А ему, варвару, было скучно и немного грустно. Сказка закончилась. Он был лишним в этом счастливом, ликующем мире. Коронация, раздача пряников (новому королю без раздачи пряников нельзя) – и все. Умерших не вернешь. Он, варвар, чувствовал себя потерянным в этой огромной толпе. Потерянным и страшно одиноким. Куда более одиноким, чем тогда, в лесу. Перед тем, как встретил Тилу…

На его плечо опустилась рука. Варвар дернулся, как от удара, резко обернулся. И встретился взглядом с Талем.

– Мы с тобой, – сказал тот, не обращая внимания на торжественную церемонию. – Мы по-прежнему с тобой, бродяга. Держись.

Варвар открыл рот для того, чтобы достойно ответить… и неожиданно заплакал. Не от боли и не от счастья. Просто от невозможности высказать словами то, что он сейчас чувствовал.

Кто сказал, что мужчины не плачут? Быть сильным – отнюдь не значит уметь скрывать свою слабость… Сильный и черствый – это ведь совсем разные вещи…

На другое плечо опустилась тонкая кисть Лани. Рыжеволосой ведьмы, которая только пауков одних и боялась.

– Мы с тобой, – тихо повторила она слова Таля. – Мы разделим твою печаль. Мы отгоним твое одиночество. Мы здесь, рядом…

– Это хорошо, – сквозь слезы, улыбнулся Нанок.

– Хозяин, давай башку кому-нибудь открутим? Или хочешь, я тебе сказку расскажу? Однажды некий принц вдруг стал королем…

– А некий шут – премьер-министром, – фыркнул, обернувшись, Лемур. – Что хнычешь, дубина кассарадская? Клянусь Беодлом, я не глядя поменялся бы с тобой местами. Орье этот… надо же так подставить ни в чем не повинного шута! Друг называется!

– Не буду я с тобой меняться, – пробурчал варвар. – Обманешь небось наивного человека из Кассарада. С вами, цивилизованными, ухо востро надо держать. И секиру наготове… иначе и уха этого самого лишишься…

– Да ладно, братан, не грузись, – заявил Боресвет. – Ну хочешь, я тебе, в натуре, башку колдовскую подарю? Вот принц наш корону сейчас напялит, отмечать пойдем… Давненько я не нажирался, если вдумчиво разобраться…

– Вроде позавчера пили на дне рождения? – недоуменно спросил бывший шут, загибая пальцы по дням. – Или позапозавчера? Что-то у меня с чувством времени неладно…

– Да это разве пьянка? – справедливо возмутился Боресвет. – Это так… разминка была. Я же до последнего момента все помню!

– Это до которого? – ехидно поинтересовалась Лани.

– Гм… а вот этого – не помню, – сознался воин, почесав в затылке.

Таль с удивлением обнаружил, что пожилой священник в мантии архиепископа прервал свою речь и теперь вся толпа слушает исключительно их разговор, затаив дыхание. Что и говорить, для простого люда беседа о пьянках куда ближе, чем непонятные слова о величии и справедливости. Не так уж далеко мы и ушли от варваров, подумал Таль.

– Если вы уже закончили, я хотел бы вернуться к своей коронации, – невозмутимо заметил все еще принц. – Разговоры о пьянках можно и отложить… до ближайшей пьянки хотя бы. И уж совсем не дело говорить о столь увлекательных вещах, когда будущий король изволит страдать под грузом будущей же короны.

Участникам беседы сразу стало стыдно, и они замолчали. Нанок чувствовал плечом плечо Таля и едва заметно улыбался. Парень прав. Он не один. А рядом с друзьями – какое может быть, к Беодлу, одиночество?

(обратно)

III

– Ты здорово вырос, ученик. – Голос Учителя был ласковым и каким-то печальным. – Я рад за тебя. Скажу по секрету, ты был самым лучшим, самым перспективным из моих учеников. Сделай так, чтобы ты пошел дальше своего Учителя. Я хочу гордиться тем, что ты стал лучше, сильнее, выше меня… Тем, что мои усилия не пропали даром.

– Так говорят только при прощании, – грустно заметил Таль. – Учитель… неужели это все? Неужели мы расстанемся?

– Да, Ларгет. Когда птице становится тесно в клетке, ее отпускают на волю. Ты перерос свою клетку, давно. Лети, мой птенец, расти, учись на свободе… а потом возвращайся. Взрослой, оперившейся, мудрой птицей – возвращайся. Если ты думаешь, что мне больше нечему тебя научить, то ты глубоко ошибаешься. Но сейчас для тебя важнее свобода, чем мертвые знания. Лети, мой птенец…

Таль отвернулся, не в силах сдержать слезы. Почему, ну почему прощаться так больно?

– И девчонку свою… не отпускай от себя.

– Она не моя, – автоматически поправил Ларгет.

– Твоя, твоя. Даже если ни ты, ни она об этом не подозреваете. Будь осторожнее с ней, малыш. Девушки вроде нее слишком уязвимы и ранимы…

Таль отвернулся, чтобы скрыть улыбку. Раз уж Учитель начал говорить, как сутенер, имеющий два пальца с каждой небескорыстно снятой юбки… Воистину этот мир окончательно сошел с ума! Оставаясь при этом загадочным и манящим…

(обратно)

IV

А потом был бал по случаю коронации. Как было объявлено королем, бал-маскарад. Форма одежды – присутствует. Для дам возможны исключения.

Дамы радовали всех (кроме, само собой, других дам) красотой и изысканностью нарядов, кавалеры тоже бомжами не казались. Гремела музыка, слуги в ливреях разносили на подносах вино. Варвар с удовольствием осушил пару бокалов, потом завертел головой, делая попытку отыскать знакомое лицо.

Одно лицо обнаружилось довольно быстро. Единственное в зале, которое не было под маской. Собственно, потому бал и назывался маскарадным, что все были в масках и одеты непонятно во что. Кроме, конечно, варвара, который маскироваться нипочем не желал.

Лицо принадлежало королю. Король не имеет права носить маску, потому что он – лицо государства. Не годится государству прятать рыло под маской. Так варвару объяснил какой-то разряженный человек – к сожалению, Нанок не запомнил, как этот чудак назывался.

Варвар собрался было пообщаться с королем, но вокруг того образовалась такая толпа, что он плюнул и решил не идти.

Еще одного знакомого он опознал, несмотря на его необычный наряд. Да, нечасто такое увидишь – пример-министр в костюме… шута! Разноцветном, пестром наряде, а на голове – колпак с традиционными бубенчиками.

Роль свою его светлость отыгрывал великолепно – шутил, кривлялся, высмеивал тех, кто ближе стоит, приставал к дамам. В общем, вел себя, как самый настоящий шут, возможно, даже фасолевый. Или вовсе бобовый.

Нанок протолкался к нему через толпу ряженых.

– Здорово, Лемур, – поприветствовал он.

– Ну вот, меня даже первый встречный варвар опознал, – огорчился пример. – Неужели я так плохо замаскировался?

– Волосы рыжие у тебя одного, – хмыкнул варвар.

– А это не волосы! Это парик! – возмутился Лем.

– Зачем, к Беодлу, надевать парик под цвет волос? – не понял варвар.

– Эх, облом ты кассарадский! Что бы ты понимал! – в сердцах воскликнул шут, оставив варвара в непонятках.

– Хочу парик! – немедленно заявила секира.

– В сапог засуну! В семимильный! – пригрозил Нанок.

– Да засовывай, – согласилась секира. – Хоть какой-то прикид.

К ним подошла здоровенная мышь в человеческий рост и тщательно обнюхала варвара. Нанок опасливо отодвинулся. На этом маскараде не разберешь, то ли это человек переодетый, то ли недобитый сугудаевский монстр. По слухам, со смертью узурпатора его зверушки разбежались по дворцу, не дожидаясь, пока их перебьют. У кого-то из тварей вполне могло хватить наглости припереться на королевский бал.

– Привет, Нанок, – поздоровалась мышь голосом Таля. – Что, вино еще не все выпил?

– Здорово, малыш! – обрадовался варвар. – А что это ты в крысу переоделся?

– Не в крысу, а в мышонка, – оскорбился Таль.

– Ни хрена себе мышата пошли, – поразился варвар. – Упаси Беодл увидеть, как такой до крысы дорастет! А кошкам так вообще кошмары сниться начнут…

Ларгет ловко подхватил бокал с подноса проходящего мимо слуги.

– За удачу! – провозгласил он.

Нанок протянул руку за вторым бокалом, но Лемур оказался быстрее.

– За победу! – поддержал он.

Варвар обиженно засопел, оставшись без вина. Ни одного слуги в пределах видимости не наблюдалось. Словно специально сговорились с примером фасолевым оставить несчастного трезвого варвара без вина.

– О, вон Боресвет. – Лицо варвара внезапно озарила радостная улыбка.

Лемур и Таль, как по команде, повернулись в ту сторону, куда показывал палец Нанока. А когда повернулись обратно, с недоумением обнаружили, что их бокалы чудесным образом опустели. Довольный варвар вытер усы рукавом и умильно улыбнулся.

– Показалось, – пояснил он благодушно.

Лемур расхохотался.

– Место шута до сих пор вакантно, – заявил он. – Если надумаешь, могу дать тебе лучшие рекомендации. Как профессионал говорю, тебя ждет большое будущее.

– А то у вас своих дураков мало, – возразил Нанок, вызвав новый приступ хохота у отставного шута. – Плюнуть же некуда, в дурака попадешь.

И, словно в доказательство своих слов, он плюнул в сторону.

– А в рыло? – раздался возмущенный рев Боресвета. – Что за лажа, в натуре, шагу нельзя ступить, чтоб баклан какой слюни не распустил! Может, ты юродивый, в натуре? У них слюни изо всех щелей прут!

Лемур согнулся пополам, икая от смеха.

– Я это… не нарочно, – извинился варвар смущенно. – Просто плюнуть вдруг захотелось.

– Дык на пол надо, – посоветовал Боресвет.

– Да я туда и метил, – признался Нанок.

– Ладно, брателла, замяли. Снайпер из тебя не очень, – великодушно заявил Боресвет, подавая варвару руку. Конечно, ту же самую, которой перед этим стирал плевок.

– Здорово, крыс, – поздоровался он с Талем.

– Я не крыс, а мышонок, – обиженно заявил тот.

– Да хоть суслик, – отмахнулся русколанец. – Все равно грызун, в натуре. Так, а ты чего ржешь, тело? Ты теперь министр каких-то там премьер или кто, в натуре? Распорядился бы насчет вина, трубы ж горят. Вино – штука важная, в натуре, это тебе, братан, не театры какие… Давай, не валяй дурака, действуй.

– Вас с Наноком, пожалуй, поваляешь, – хмыкнул Лемур и испарился.

Какая-то девушка в костюме кошки подхватила мышонка под руку и увлекла в веселый танец. Таль усердно выполнял каждое па, стараясь не сильно сбиваться с ритма.

– И чего это ты в крысу вырядился? – поинтересовалась кошка голосом Лани. – Хорошо еще, хоть не в паука.

– Не в крысу, а в мышонка, – обиделся Таль. – Хотел в паука, ног не хватило. А ты для чего кошкой прикинулась?

– Чтобы ты знал свое место, – промурлыкала девушка.

– Знаешь, – серьезно сказал Таль. – Там, в покоях Сугудая… я чувствовал себя маленьким беззащитным мышонком в лапах сытой довольной кошки. Понятно, что сожрет, но непонятно когда. Противное ощущение…

– Я скажу когда, – пообещала Лани, ее глаза задорно блестели в прорезях маски. – И не надо мне тут сказки рассказывать. Что он показал, этот Сугудай? Сначала ты почти сжег его молниями, а когда он атаковал, ты его добил, вложив остаток сил в последний удар. Не прикидывайся неумехой, все равно не поверю.

Таль тоскливо вздохнул. Не хватало еще стать кумиром для взбалмошной девчонки. Нет, это, конечно, приятно… но ведь надоест быстро. А когда она еще разочаруется, то сделает из его жизни настоящий ад. С Блином и блинятами.

– Я не герой, – сообщил он грустно, но Лани его уже не слышала. Подхватив под руку варвара, она потащила его на новый танец.

Вы видели когда-нибудь танцующего варвара? Не пака или лепрекона, а именно варвара? Танцующий варвар – стихийное бедствие местного масштаба. Не смерч, конечно, и не пожар даже, но тем не менее. Вдобавок варвар, начисто лишенный чувства ритма и музыкального слуха. Те, кто не успевал отскочить с дороги, мигом оказывались на полу. Таль отскочить успел, отделавшись отдавленной ногой. Насвистывая проклятия, он вернулся к Боресвету.

Тот как раз распивал с Лемуром принесенную слугой бутылку вина.

– «Алая цикада», прямо из королевских подвалов, – похвастался Лем.

– Какого года? – тоном знатока поинтересовался Таль.

– А тебе не по фиг? Пей, чего дают, – предложил бывший шут и плеснул в бокал Таля немного нежно-рубиновой жидкости. – Сам подумай, будет ли король у себя в подвалах дрянь держать? Не эльфийское, конечно, и тем не менее вещь вполне достойная.

– На эльфийское пожлобился, – беззлобно заметил Боресвет, наполняя свой бокал.

– Лениво было искать, – сознался шут. – Сугудай в погребах все перестроил, ни блина не найдешь. Чуть ногу не сломал, пока эту бутыль отыскал…

– А что слугу не послал? – удивился Таль.

Лемур ошарашенно взглянул на него.

– Знаешь… просто не догадался, – сознался он. – Не привык еще…

К ним присоединились запыхавшиеся Нанок и Лани.

– Все туфли мне оттоптал, – возмущалась девушка. – Знаешь, сколько я за них отдала?

– Не надо было под ногами путаться, – пожал плечами варвар. – Не умеешь танцевать, нечего и пытаться.

– Если б я под ногами путалась, ты бы сейчас в гипсе ходил, – возмутилась Лани.

– А это что еще за фигня? – удивился варвар.

И, оставив задохнувшуюся от избытка возмущения девушку, повернулся к Боресвету.

– Я надеюсь, вы тут еще не все выжрали?

– Что значит мужчины! – Возмущение девушки прорвалось наружу. – Тут бал, танцы, красиво все… а они опять пьют! Все, с этого дня – здоровый образ жизни!

– Это какой такой здоровый? – подозрительно осведомился варвар.

– Без алкоголя! – отрезала Лани.

Боресвет поперхнулся вином, закашлялся.

– Не, ты, подруга, совсем с нарезки слетела, – заявил он. – Как же без него, родимого?

– Молча! – Возмущению Лани не было предела.

Таль благоразумно помалкивал, ожидая, когда гроза утихнет. Варвар же спокойно попивал вино. Что они там спорят, непонятно. Подумаешь, без алкоголя обойтись! Эка невидаль! Вот без вина было бы куда хуже…

Между тем праздник продолжался. Принц кружился в причудливом танце с какой-то девушкой в темно-синем платье и с неизменной маской на лице. Чем хорош маскарад – он почти уравнивает красавиц и уродин. Правда, изъяны фигуры все равно не скроешь, но у этой девушки их вроде бы не наблюдалось.

До Таля донесся голос Бола. Конечно, тот уже пытался склеить одну из девушек. А может, и всех сразу, Бол никогда не умел соизмерять свои желания с возможностями. Здоровенный мужик в маске огра наблюдал за Болом с каким-то жадным интересом. Ларгет скривился. И здесь эти! Любопытно, как этот мужик сумел увеличить свой рост до почти огрских размеров? Ходули, что ли, надел?

Дверь отворилась, и в залу вошел гоблин. У Таля глаза полезли на лоб. Нет, гоблином его, понятно, не удивишь, но как охрана-то его пропустила? Похоже, королевский двор следовало называть проходным.

Вообще-то гоблины изрядно друг на друга похожи. Но в том, что этого зовут Харкул, Таль нисколько не сомневался. Вот только как он сумел отмахать столько миль за такой короткий срок и не попасться никому на глаза?

– О, а вот и леший, – обрадовался Боресвет.

Меж тем Харкул явно пребывал в замешательстве. Экстравагантные костюмы гостей явно его смущали. Обведя зал ошалевшими глазами, гоблин углядел наконец бывшего принца и сразу прозеленел лицом. И тут же зашагал к нему, расталкивая локтями придворных. Переодетые в зайчиков гвардейцы с готовностью загородили ему дорогу. Гоблин оскалил клыки и схватился за ятаган. Гвардейцы потянулись было к мечам, но Орье решительно отодвинул их в сторону, поспешив навстречу нежданному гостю.

– Харкул? Какими судьбами?

– Моя решить пожрать на халяву, – пояснил гоблин, обводя голодными глазами зал.

Девушка, с которой танцевал принц, взвизгнула от восторга:

– Какой необычный костюм! Вылитый гоблин!

Харкул посмотрел на нее неодобрительно.

– Моя и есть гоблина, – заявил он.

– Он и впрямь гоблин, – то ли подтвердил, то ли перевел Орье.

Девушка взвизгнула от восторга вторично. Похоже, ей просто нравилось визжать по поводу и без оного.

– Настоящий? А он красивый!

Таль, с интересом смотревший на всю эту сцену, вполголоса выругался и налил себе еще вина. Видимо, все женщины были сумасшедшими. Только каждая по-своему.

– Здорово, леший! – Боресвет протолкался к гоблину сквозь толпу. – Бокал вина хочешь?

– Нет, – решительно отказался гоблин.

У Боресвета глаза полезли на лоб:

– Ты чего, зеленый? Сдурел, в натуре?

– Нет стакан, – пояснил Харкул. – Бутылку хотеть!

– Принесите ему бутылку, – распорядился король.

Сразу несколько слуг взапуски бросились исполнять его приказание.

– О! Гоблин! – К Харкулу подошел Бол. – Ты-то чего приперся, чудило зеленое?

Харкул оскалил клыки.

– Любопытно, – пояснил он.

Таль подошел и хлопнул гоблина по плечу.

– Дарова, шамана, – поприветствовал его Харкул. – Моя слыхать, ты теперь самая крутая шамана? Ты мочить другую крутую шаману и стать еще круче?

– Да повезло просто, – смущенно ответил Таль.

Гоблин недоверчиво покачал головой.

– Везет сильным, – объявил он. Больше сказать он ничего не успел – подскочившая девушка потащила его танцевать. Гоблин был настолько ошарашен, что даже не сопротивлялся.

Варвар меж тем почувствовал определенное неудобство. Вина было выпито уже немало, а никаких кустов в зале предусмотрено не было. Можно, конечно, выйти во двор, как он поступал на постоялых дворах и в кабаках, но у Нанока было сильное подозрение, что добежать он уже не успеет. Дворец – это ведь очень большой кабак…

– Слушай, будь другом, подержи секиру. – Варвар всунул в руки Болу Томагавку и стремглав выбежал из зала.

– Куда это он? – удивился Таль.

– По делам, – туманно пояснил Бол. Честно говоря, столь поспешное бегство Нанока его встревожило. Варвары беду чуют всегда, не иначе что-то страшное случится. От волнения он пролил вино на топор.

– Ты чего, совсем рехнулся? – возмутилась Томагавка. – Вытри немедленно! Я ведь заржавею! Вот и доверяй такому нужную и дорогую вещь!

– Прости, я сейчас вытру. – Бола переполняло раскаяние. – Где у меня тут носовой платок? В этом кармане… или в этом… О, вот он! Сейчас вытру!

– Не, подожди, – остановил его топор. – Какие странные ощущения, умм… знаешь, лучше полей меня еще этой интересной жидкостью…

Бол выплеснул на Томагавку остатки вина из бокала и жестом подозвал слугу с подносом.

– Дай-ка мне оба бокала. Для меня и моего друга.

Слуга без особого удивления протянул ему два бокала. Он, слуга, во дворце был чуть ли не с детства. Белой горячкой его точно не удивить.

– И бутылку принеси, – приказал Бол.

Слуга кивнул головой и неторопливо удалился. Надо сразу две захватить, подумал он, чтобы потом три раза не бегать.

– Пойдем-ка мы на балкон, – предложил Бол. – Там нам никто не помешает. Выпьем, закусим… а потом по девкам!

– Это так же хорошо, как вино? – осторожно спросил топор.

– Еще лучше, – убежденно ответил Бол.

– Ладно, – с сомнением сказала Томагавка. – Попробуем.

Они вышли на балкон. Шарахнулась с визгом полуодетая парочка.

– Чего это они? – удивился Бол.

– Не знаю, – пожала топорищем Томагавка. – Вы, люди, вообще странные какие-то…

Как обычно, бал не обошелся без скандала. Некий муж, естественно, ревнивый, как Блин, обнаружил законную супругу в полуодетом виде с полуодетым же господином. Скандал сопровождался пощечинами и вызовом неподобающим образом раздетого господина на поединок. Лепет супруги насчет маньяка с топором к сведению принят не был.

– Весело тут у вас, – заметил Боресвет одобрительно.

Господина, нарушившего указ короля о форме одежды на балу, вывели из зала. Дама осталась, приведя наряд в порядок.

– Весело, – согласился гоблин. – А огр зачем тут есть?

– Дык он вроде пить, а не есть? – не понял Боресвет.

– Зачем он тут быть? – поправился Харкул.

– Дык это ж прикид маскарадный, – пояснил Боресвет недогадливому лешему. – На самом деле он человек, понял? А огром, в натуре, только прикидывается.

– Хорошо прикидываться, – одобрил гоблин. – Он и пахнуть, как огр.

– Ну чего пристали? – возмутился ряженый огром. – Да, я настоящий огр – вам-то что до того? Неужели порядочный огр не может иной раз выпить и закусить?

– Дык вы же, в натуре, человечиной закусываете, – возмутился Боресвет.

– Не всегда, – начал оправдываться огр. – Иногда гоблинов жрать приходится…

Харкул зарычал и оскалил клыки. Огр потянулся к булаве.

– Оставь пацана, в натуре, – посоветовал Боресвет. – Пусть хоть раз погуляет по-человечески! Скучно же децил в пещере жить и кости глодать…

– Ясен пень, – согласился огр. – Особенно если кости старые…

– Бола не видели? – поинтересовался Таль.

– Нет, пропал куда-то. – Боресвет поозирался по сторонам, но Бола не заметил. – Блин, и варвар, в натуре, свалил. Ладно, пока король здесь, нас в шею не попрут…

С этими словами он приложился к бокалу.

Когда варвар вернулся в зал, довольный и посвежевший, Бола он нигде не увидел. Нехорошие подозрения заставили его обеспокоиться. Нет, вряд ли, конечно, парень украл Томагавку, но мог потерять (он же легкомысленный, Бол этот, в башке не ветер даже, а ураган) и теперь скрывается от укоризненного взгляда разгневанного варвара.

Он увидел бывшего шута и поторопился его допросить:

– Слушай, пример, ты это… Бола не видел?

– Видел, и неоднократно, – обрадовался Лемур. – Вот сидим мы на последнем привале, вижу – Бол идет. Я ему – как настроение, не трусишь ли? А он мне – да пошел ты в задницу, достал, блин. А я ему – в такую даль да без хлеба? А он мне…

– Да нет, сейчас вот – не видел?

– Дай-ка вспомнить… Нет. Прямо сейчас я тебя вижу. Не могу сказать, кстати, что особо этому рад, но нам, министрам, с какими только отвергами общаться не приходится…

– Тьфу на тебя, – разозлился варвар. – Как был шутом, так и остался!

С этими словами он оставил Лемура и дободался до Таля. Но тот тоже о судьбе Бола и топора осведомлен не был.

– А еще колдун, Беодл тебя забери, – окончательно расстроился варвар.

Лани оказалась более осведомленной и рассказала ему о скандале. Вроде бы во дворце объявился некий маньяк с топором. Все дамы сгорают от любопытства, кто он такой и какой у него… топор. Почему маньяк этот у нее ассоциировался с Болом, внятно объяснить она не смогла, но варвар прекрасно ее понял. Если с топором – наверняка Бол. Кому ж еще быть?

Докопавшись до той дамы, на которую Лани благовоспитанно указала пальцем, варвар тут же получил крайне важные для него сведения. Что он красивый, сильный и мужественный, а вот муж у нее – полное дерьмо и безосновательно ревнует к каждому гобелену. Что жить с ним практически невозможно и она, дама, готова утопиться в ближайшем водоеме, если таковой вдруг случайно отыщется в этой зале.

Нанок, как-то сразу забыв о любимом топоре, предложил поискать водоем вместе. А еще лучше – утопиться в бутылке вина, которая не в пример ближе и доступнее. Дама заявила, что ей абсолютно по фигу, где топиться, и если сильный и мужественный варвар… простите, не знаю, как по имени… составит ей компанию, то…

Как раз в этот момент появилось полное дерьмо, то есть муж. Есть у некоторых мужей такая неприятная особенность – появляться не вовремя и не к месту. Подошедший господин поинтересовался у Нанока, что тому, собственно, надо. На что получил честный и правдивый ответ, что от господина Наноку не нужно ничего, кроме его отсутствия. Господин побагровел на физиономию и стал повышать голос. Нанок, как у варваров принято, послал его на подальше и напряг бицепсы, остро сожалея об отсутствии топора. Добавив притом, что встревать в чужой разговор некультурно, и он, варвар, сейчас это обстоятельно докажет.

Господин сразу поскучнел и ответил, что есть же законы, король, в конце концов. Что он всех наглых варваров по судам затаскает, чтоб другим наглым и варварам неповадно было. Что он у него кровью на каторге умоется… Дальше Нанок слушать не стал, а просто влепил господину в зубы от всей щедрой варварской души. После чего господин лишился дара речи и сознания, растянувшись на полу.

Тут дама повела себя неадекватно. Что такое «неадекватно», варвар не знал, но ему объяснили. Что он, во-первых, грубая скотина, во-вторых, бесчувственный мужлан, а в третьих, наглое животное, которое почти что убило замечательного человека, которого она, дама, любит до безумия. А всяких там варваров ненавидит всеми фибрами души и прочими частями тела. И что все мужики – вообще козлы по определению и от женщин им надо только одного. Правда, она, дама, не знает точно, чего именно.

Нанок выругался, плюнул на пол (предварительно убедившись, что Боресвета поблизости не наблюдается) и пошел на балкон.

Он понял, что находится на верном пути через минуту. Когда заслышал голоса Бола и Томагавки. Оба, поминутно фальшивя и перевирая слова, пели гимн Квармола. Варвар с минуту послушал, вздохнул и принялся подпевать…

Когда перепуганных гостей удалось успокоить, король клятвенно уверил их, что такого больше не повторится. Нет, то, что они слышали, это не сигнал тревоги. И не трубы Страшного суда, вы, сударыня, не правы. Просто человеку захотелось спеть, а он не умеет. Каждый из нас чего-нибудь не умеет, сударь. Вот вы, к примеру, думать. А варвар – петь. Надо быть снисходительным не только к собственным недостаткам. Да, сударыня, я даю вам королевское слово, что это больше не повторится. Да, сударь, я обещаю, что этих звуков вы не услышите до самой смерти, которая наступит куда быстрее, если вы не перестанете сомневаться в обещаниях собственного короля. Можно позвать стражу, она объяснит популярнее.

– Нанок, у меня к тебе убедительная просьба, – сказал он, когда подданные успокоились и вернулись к своим обязанностям, то есть продолжили веселиться. – Не пой хотя бы сегодня, хорошо? А то у меня все подданные в Леданию сбегут…

– У меня хороший голос, – обиделся варвар.

– Это да, – согласился король. – Если б еще и слух был… Просто не пой сегодня, хорошо? Я тебя прошу.

– Ладно уж, – великодушно согласился варвар. – Только ради тебя.

– Надо говорить: «Как вашему свежекоронованному величеству угодно», – нравоучительно заметил Лемур. – Хотя и варвар в чем-то прав. Вот она, тирания в чистом виде! Наступать песне на горло, затыкать рот свободному человеку. Ты ведь свободный человек?

– Да вроде пока не женат, – пробурчал варвар.

Он погладил Томагавку.

– Ох, Хозяин! Я прусь! – томно протянула секира. – А ну налей еще, жизнь, она же того… коротка! А истина, она… блин, не помню где. В общем – выпьем!

– Это ты, гад, мой топор споил?! – вызверился варвар на Бола.

– Такой кого хочешь споит, – согласился Лемур.

– Слушай, – возмутился Бол. – У бедного топора и так в жизни радостей мало! Ты сам-то вино с удовольствием хлещешь! А несчастной железке ни капли не налил! Жадина!

Варвар стушевался. В чем-то парень прав. Не умеет он, Нанок, об оружии заботиться. Вытереть там, поточить, а вот вина налить – и впрямь не догадался. Наверное, потому что самому всегда не хватало.

– Ладно, замяли, – пробормотал он, пытаясь скрыть смущение. – Только ты того… не того. Беодл его знает, как он к спиртному. Вдруг сопьется на фиг? Человека колдун закодировать может – а секиру?

– А секиру – кузнец, – авторитетно пояснил Бол. – Пригрозишь перековать на орало какое – тут же в завязку уйдет. Оралом быть никому не охота…

– Орало у него и так ничего, – возразил варвар. – Вон как песни горланил!

Бал продолжался. Играли музыканты, кувыркались шуты под рукоплескания зрителей. Гостей регулярно обносили спиртным и закуской. Танцующие пары весело кружились под музыку. Варвар читал нотацию секире о вреде пьянства. Лани и шут с интересом внимали этой мудрой, поучительной речи. Девушка порой вставляла свои комментарии на ту же тему.

Харкул и Боресвет лекций не слушали. Они просто пили, иногда боролись на руках. Таль же курсировал между этими двумя компаниями. Наслушавшись лекций Лани и Нанока, он тут же шел глотнуть вина в компании гоблина и гардарикца. Чтобы не деградировать от подавляющего напора трезвенников.

Нанок тоже периодически прикладывался к горлышку кувшина между лекциями. Не пьянства для, а чтобы просто смочить пересохшее горло. По его мнению, вода для этой цели была абсолютно непригодна. Наконец он устал и замолк. Секира тоже пристыженно молчала, не решаясь попросить у любимого хозяина еще немного вина.

– Как-то странно все, – задумчиво сказал Таль. – Была у нас цель, мы за ней гнались, одолевали разные трудности, порой страшные, порой забавные, и вот мы достигли ее, цели этой. Вроде бы должны быть счастливы… Скажи, Нанок, ты счастлив?

– Само собой, – откликнулся варвар. – Сам подумай, что лучше – трястись на лошади по пыльной дороге или во дворце хлестать вино из королевских подвалов?

– Которым можно поделиться с верной секирой, – тонко намекнула Томагавка.

– То есть ты готов остаться с королем? – спросил Ларгет в лоб.

– Я? Да ни за какие овощи! Я ж тут со скуки сдохну! А секира и вовсе сопьется, у нее психика неустойчивая.

– Клевета! – обиделась Томагавка. – У меня психика железная! Кстати, а что такое психика?

– А мне почем знать, – пожал плечами Нанок и приложился к бутылке. – Просто фразу запомнил. Красиво звучит, клянусь Беодлом!

– Просто так шататься по дорогам разве лучше, чем осесть на одном месте? – робко спросила Лани. – Ведь каждый мечтает о богатстве и достатке…

– Оно так, – согласился Таль. – Только вот, когда мечты эти сбываются, ему становится нестерпимо скучно. Видишь ли, счастье не в том, чтоб достигнуть цели, а в том, чтобы к ней стремиться.

– Ну и какая у тебя теперь цель? – саркастически поинтересовалась девушка.

– Никакой. – Таль огорченно развел руками.

Шут насмешливо хмыкнул.

В этот момент в зале разом погас весь свет. Обычная шутка любого хозяина бала – попугать своих гостей, внести элемент сумятицы. Привычная, добрая традиция, особо любимая предприимчивыми молодыми людьми. Мгновенно зал наполнился звуками поцелуев и – куда ж без этого? – звонких оплеух. Большая часть которых доставалась абсолютно невинным людям. То есть трусам и тормозам, если быть точным.

Таль не медлил ни секунды. Лани от него слева, сейчас она в растерянности. Всего-то шаг в сторону, взять ее за плечи и быстро поцеловать.

Варвар подумал, что неплохо было бы подшутить над девушкой. Она небось ждет поцелуя от Ларгета – вот удивится, поняв, что это не он. Он сделал шаг вперед, сгреб девушку за плечи и от всей души поцеловал. Хм… странное дело, в темноте все кажутся выше…

Таль попал в нежные объятия Лани и тут же получил от нее удивительно страстный поцелуй. Хм… темнота – странная штука. Мало того что она искажает рост, так еще дает иллюзию усов и бороды…

Лемур сориентировался мгновенно, едва погас свет. Лани стоит справа – пусть он и не видит в темноте, но зато хорошо знаком с этой залой. Быстрый, скользящий шаг вперед – и поцелуй. Странная штука, темнота эта. Мягкие женские губы показались ему твердыми, как железо… и такими же холодными на ощупь…

Пронзительный вопль ощутимо врезал по ушам. Вопль был, разумеется, женский – ни один мужчина не может вопить так. Таль вскинул голову, стараясь хоть что-нибудь рассмотреть в этой темноте. Неужели кто-то посмел обидеть Лани?

Свет вспыхнул мгновенно, словно визг этот был условным сигналом. Лани стояла в двух шагах от него, заливаясь беззвучным смехом. Рядом находились растерянный, ничего не понимающий варвар и ошарашенный Лемур. Держа в объятиях красивую девушку в наряде из семимильного сапога…

– Ну ни фига себе маскарад! – озадаченно прогудел Боресвет.

Незнакомка с размаху залепила Лемуру звонкую оплеуху, а потом еще добавила коленом куда не надо.

– Что ты наделал, мерзавец! Как мне теперь стать снова секирой?! Ты все испортил!

– Томагавка! – ошарашенно сказал варвар. Его глаза скользнули по девичьей фигуре. – Хм… девушкой ты тоже неплохо смотришься, хотя в качестве топора все же лучше…

Бывшая секира попыталась прикрыться ладонями, но рук катастрофически не хватало.

– Ненавижу! – истерично закричала она и бросилась к открытой балконной двери. Один шаг – и девушка исчезла из виду.

– Что значит семимильные сапоги, – одобрительно заметил Боресвет. – Пусть даже и половина пары. Раз – и готово. В натуре, хрен такую догонишь!

Варвар медленно повернулся к Лемуру. Тот испуганно попятился:

– Эй, я же не нарочно! Я Лани поцеловать хотел!

– Думаешь, так легко поцеловать девушку, если она того не хочет? – хихикнула Лани. – Особенно когда она в темноте видит, а ты – нет…

– Что же ты, сволочь, наделал? – горестно вздохнул варвар. – Такой топор, к Беодлу, расколдовал! Ей это надо было, пример ты несчастный?

– Ну прости, – покаянно сказал Лемур. – Кто ж знал, что там секира окажется?

– Как это у тебя получилось? – полюбопытствовал Бол. – Ведь только принц может… рожа королевской крови, как ты говорил. А ты вроде не принц вовсе…

– Бастард, – авторитетно заявил Боресвет. – Дело житейское – королю кто откажет? Ты на него посмотри, а потом на его величество. Морды-то как похожи! В натуре, братаны оба по жизни, только один в короне, а другой – в колпаке модном…

– А мне без разницы! – взревел варвар. – Хоть самого Беодла брат! Ноги вырву, башку откручу! Такую секиру, гад, испортил!

На плечо ему легла рука Таля. Нанок сделал движение сбросить ее, но передумал. Он-то при чем, Ларгет этот? Незачем человека зазря обижать…

– Помнишь, мы говорили насчет цели? – негромко, так, чтобы разгневанный варвар услышал, спросил Таль. – Так вот, Беодл твой сделал нам шикарный подарок. Подарил достойную цель. Теперь надо только найти эту девушку и превратить обратно в топор!

– А ты прав, – заметно повеселел варвар. – Клянусь Беодлом, это достойная цель для воина! Ты составишь мне компанию?

– Пожалуй, – согласился Таль. – Лани, ты с нами?

– Мне надо подумать, – неуверенно сказала девушка.

– Фиг ли тут думать, подруга? Погнали с нами, в натуре. Мир посмотрим, себя децил покажем. Себя посмотрим, миру децил покажем… гм… найдем что показать.

– Эй, а я как же?! – Возмущению Бола не было предела. – Я же к родным собирался заехать! Батя же волнуется!

– Ну так езжай, – пожал плечами Таль. – Кто тебе мешает?

– Гоблин ты бессовестный, – пожаловался Бол. – Подождали бы недельку, а? Мне ведь одному в лом будет вас догонять потом!

– Я с тобой поеду, – предложил Боресвет. – А потом, в натуре, братанов и догоним. А не догоним – сами поразвлечемся. Все равно хрен угадаешь, куда подруга та ушелестела. Может, мы ее раньше найдем.

– Я бы тоже пошел, – сказал Лемур, чувствуя себя виноватым. – Да король не отпустит. Он ведь у нас тиран тот еще!

– Это точно, – подтвердил подошедшее величество. – Не отпущу даже за фунт изюма. И, кстати, как вам удалось протащить во дворец голую девицу? Нет, я не изволю гневаться, просто любопытно. Вдруг когда… гм… тоже понадобится?

– Это ваш пример мой топор испортил, – нажаловался варвар.

– Он такой, – согласился король. – Что хочешь испортит. Как был шутом, так и остался.

– Вот так всегда, – обиделся шут. – Делаешь для человека все, последнее одеяло отдаешь, потому что в нем клопы завелись, а он не ценит.

Во дворце продолжался бал. А за окном гасли уже рассветные звезды…

(обратно)

V

Тронный зал. Толпа придворных с помятыми после ночного празднества лицами. На троне сидит… кто бы вы думали? Вот странно, угадали. Король сидит, Его Королевское Величество Орье. Точнее, не Орье уже, а Орьерон Второй. Стать Первым бывшему принцу, к сожалению, не удалось, присутствовал уже в истории король с таким номером. Далекий, а все же предок, вон он с портрета скалится добродушно. Будто бы и не утопил в одиночной камере свою жену в тазике с водой. Ее призрак, кстати, вчера до икотки напугал Боресвета. Правда, воин находился, по его собственному уверению, на грани белочки-горячки, кем бы эта злобная тварь ни была. Так что вполне возможно, ему стенающий призрак с тазиком на голове просто привиделся.

Торжественное мероприятие, которое сейчас устраивал король, на родине все того же Боресвета носило название «раздача пряников». В отличие от «раздачи кнутов», которая состоится днем позже.

Чествовали и награждали героев дня. В первую очередь Таля, конечно. Что Сугудая он победил фактически волей случая, мало кто знал. А вот что он освободил узурпированный табурет со спинкой, называемый троном, слышали все. Спаситель королевства, не больше и не меньше, а значит, самый крупный пряник – его по праву.

Король не скупился. Короли вообще народ небедный, а если отобрал престол у противника, тут уж и подавно можно позволить себе быть щедрым. Тем более что завтра все равно будет «раздача кнутов» и кое-какие злодеи потеряют неправедно нажитое вместе с накоплениями предков. А самые незадачливые – вдобавок и голову.

Орьерон Второй щедро раздавал богатые поместья и титулы. Смущало его немного то, что особо никто этому и не радовался. Кроме Лани – та просто сияла от восторга. Еще бы, она ведь теперь не деревенская девчонка, а настоящая баронесса. Которую – этого она пока не знала – высший свет все равно не примет. Заслуги заслугами, а для знати происхождение куда важнее. Таль же с Болом и так достаточно знатны – что им дареные титулы! Боресвета позабавит, а варвар и не поймет вовсе. И так полчаса потратить пришлось, чтоб объяснить ему, что такое «майорат». Он, по простоте душевной, решил сперва, что его полковником назначили…

Король понимал, что церемония ему не удалась. Странная ирония: в его руках сейчас все, а он не может даже доставить удовольствие людям, которые столько для него сделали. Которые стали близкими за этот короткий срок…

Мастер Коэто принял титул маркиза со спокойным достоинством. Как заслуженную награду за хорошо сделанную работу. Он вообще редко показывал свои эмоции, излучая силу и уверенность в себе.

Так, с титулами покончили, теперь перейдем к должностям.

– Нанок, барон Тернский, мы… предлагаю вам стать командиром гвардии, – объявил король.

Заявление это повергло варвара в оторопь.

– Я это… мне топор надо, – пролепетал он в смущении. Первый случай в его жизни, когда кулаки не могли компенсировать нехватку словарного запаса. Влепить королю, конечно, можно, невзирая на стражу… только вот за что?

– Нам было бы приятно, если б вы служили короне в этом качестве. – Творец, ну что за убогие, скучные фразы, лишенные каких бы то ни было эмоций?! Королю стало тошно. Еще вчера они были равны – принц без королевства и варвар с топором.

– Я не… не пойду, – неловко выдавил варвар.

– Нас очень огорчает ваш отказ, но неволить вас мы не собираемся. – В глазах короля мелькнула боль. – Боресвет, барон Отьенский, мы повторяем предложение, сделанное барону Тернскому. Вы согласны занять пост командира гвардии?

– Дык, в натуре, на фиг оно надо, – пожал плечами Боресвет. – Вольному – воля, а дворец – не для нас. Погуляли знатно, пора, в натуре, валить отсюда. Не серчай, король, нужны будем – только свистни. Свистеть-то децил умеешь?

– Умею, – ответил король, пряча улыбку: Боресвета никакая церемония не смутит, гардарикец при любом раскладе остается собой.

Толпа придворных гневно зароптала, но король игнорировал ее недовольство.

– Мастер Коэто, ваша слава как искусника меча общеизвестна. Вы согласны занять пост начальника гвардии?

– Если мне будет доверено самому подбирать гвардейцев, – Мастер Коэто церемонно поклонился, – то я почту за честь, ваше величество, охранять ваш покой.

– Вот и славно. – Орьерон кивнул ему головой. – С сего момента вы, маркиз, назначаетесь полковником гвардии и подчиняетесь исключительно мне.

Придворные восторженно захлопали. Как же мне противно, подумал Орьерон. Думал ли я, что быть королем в первую очередь означает быть лицемером? Да не ври себе. Ты знал это с самого начала. Знал и принимал как должное…

А почему, собственно, он должен следовать этим замшелым традициям? Потому, что вся эта ненавистная, лебезящая перед ним толпа считает, что должно быть именно так?

Король встал со своего трона и подошел к друзьям.

– Таль, Лани, Бол, оставайтесь со мной, – попросил он. – Вы нужны мне. Мне страшно будет вас не хватать. Выберете сами себе должности по вкусу и по способностям. Нанок, Боресвет, вас это тоже касается.

– Ваше величество, этикет… – осмелился заметить Мастер церемоний.

– Кблину этикет! – свирепо огрызнулся Орьерон. – И вас тоже, сударь!

Толпа охнула, Мастер церемоний заткнулся. Когда король говорит «к блину», лучше помолчать. А то, не ровен час, на самом деле пошлет навестить нечистого…

– Нам надо ехать, Орье, – грустно сказал Таль.

Придворные вовсе перестали дышать. Назвать короля на «ты» да еще детским именем – ох что сейчас будет…

– Вы – мои друзья, а не подданные, – улыбнулся король. – Называйте меня Орье, и никак иначе. Ты молодец, Таль. Я хотел предложить тебе пост придворного мага, но ты ведь все равно откажешься?

– Если соглашусь, я ведь стану как раз подданным, а не другом, – мягко улыбнулся Таль. – Если ты уж сам предложил выбрать себе награду… Дай нам доступ во дворец в любое время суток. И однажды мы припремся к тебе в покои прямо посреди ночи…

– В грязных сапогах… – мечтательно заметил Боресвет.

– И с топором, – закончил варвар. – Если мы, конечно, найдем эту железяку. То есть она уже, конечно, не железяка, а девица она…

– По рукам, – просиял король. – И попробуйте только не вернуться! Войско пошлю разыскивать! Кстати, посоветуйте: как мне объявить войну Фарадану, если у нас нет общих границ?

– В два приема, – объявил Боресвет. – Берешь и объявляешь. Королю, в натуре, еще и не то можно. А гавкнет кто – башку откочерыжишь, и все дела.

– Передвинуть границы, – посоветовал мудрый Бол. – Заодно и территорию расширишь. Все прибыток в хозяйстве…

– Ваше величество, у нас все еще вакантно место шута, – напомнил Лемур.

– Займешь его на полставки, – распорядился король.

– Так и знал, что ты меня припашешь по полной, – вздохнул снова шут и по совместительству премьер-министр. – Ну ничего. Вот увидишь, в какой форме я отчеты писать буду…

– Ладно, братаны, на посошок – и пора.

– На ночь глядя? – ужаснулся Лемур. – Совсем с умом поссорились?

– Да по фиг, – отмахнулся воин. – Иначе неделю пропьянствуем. Знаю я эти феньки, вечером, в натуре, нажрались, с утра похмелились… и недели как не бывало!

– В чем-то он прав, – согласился Нанок. – Давай и впрямь выпьем на этот, как его там? Неважно, просто выпьем, и в путь. Мне еще секиру искать! Найду, задницу надеру…

– Только сначала надери, а потом уже превращай обратно в секиру, – посоветовал Бол. – Не перепутай, чудило!

– Я напомню, – пообещала Лани.

Щенок тьмы тявкнул – он, дескать, тоже напомнит. В крайнем случае подошву от сапога отгрызет для большей понятливости.

Слуга в ливрее принес большой кувшин вина и стаканы из заморского хрусталя. Бокалы король отослал обратно, одним движением выдрал затычку, сломав при этом сургучную печать. Первым приложился к кувшину, затем передал его варвару.

– Эльфийское, – мечтательно сказал тот, принюхиваясь. Сделал большой глоток и передал кувшин Талю.

– Пусть у нас всех все сложится удачно, – сказал тот и, отпив, передал кувшин Лани.

Девушка чуть замешкалась, вспомнив о здоровом образе жизни, а потом, легкомысленно махнув рукой, приняла кувшин.

– Живи, будто это твой последний день, – сказала она. – И радуйся, встречая новый. За нас за всех! Чтобы жизнь была достойной мечты!

– Будь веселым, даже если тебе совсем невесело, – принял у нее кувшин Лемур. – За то, чтобы мы всегда могли посмеяться над собой.

– Чтобы каждый день радовал новыми красками, – подхватил Бол. – И не был похож на вчерашний. Ищи новых друзей и не забывай про старых.

– За наше хорошо, – подвел итог Боресвет, освобождая кувшин от излишков вина. Точнее, от остатков. После чего вернул ненужную посудину слуге.

– На, братан, сдашь в приемный пункт. Ну что, твое величество, пошуршали мы. Как у нас говорят: раньше выйдешь, раньше сядешь. Нет, как-то по-другому… ох и крепкое вино попалось! Или это со вчера еще не отошел?

– Счастливо! – Король по очереди обнял каждого, а Лани поцеловал в щеку. – Возвращайтесь, когда управитесь со своей секирой. Забавно… мы знакомы всего ничего, а мне кажется, будто знаю вас всю жизнь. Удачи, ребята!

Он стоял и смотрел им вслед. И только один шут заметил, как в глазах короля мелькнула… зависть? Чему мог завидовать он, молодой повелитель Квармола? Свободе? Беззаботности? Праву на ошибки? Шут не рискнул спросить. Может быть, позже, когда не будет вокруг глазеющей толпы придворных. Когда они останутся наедине, когда будет время для вопросов и размышлений…

– Мне варвар вчера стих прочитал, – сказал он негромко. – Он ведь еще и неплохой поэт, кто бы мог подумать. Хочешь прочту?

– Читай, – согласился король.

– Хорошо сказано, – одобрил король. – Все верно, так оно и есть. Только, Лем, это стих не про нас. Совсем не про нас…

(обратно)

VI

…Они уходили на закате. Холодное осеннее солнце еще ласкало лица последними лучами. Ветер отчего-то затих, не решаясь потревожить путников.

– Удивительно, как легко на душе, – тихо сказала Лани.

– Так бывает всегда, когда начинаешь новый круг, – так же негромко ответил Таль.

– Мы еще вернемся сюда, – сказала она.

– Конечно. Но уже другими людьми, – ответил он.

…Они уходили на закате, и холодное осеннее солнце освещало им путь…

P. S. В день смерти Сугудая в мире случилось множество событий.

– в Двенадцатиградье родился мальчик, которому все маги страны хором предсказали блестящее будущее. По Знакам Судьбы он должен вырасти гениальнейшим музыкантом всех времен и народов. Двенадцатиградье праздновало это выдающееся событие ровно сутки, после чего выяснилось, что младенец глух от рождения;

– во Флане начался второй день траура по безвременно умершей королеве. Бедняга подавилась грибами. Любой бы, кстати, подавился ведром грибов. Прокатившийся слух о том, что смерть была неестественной, был объявлен провокаторским и запрещен королем под страхом смерти;

– в Ледании заблудившаяся в лесах фараданская армия наконец-то встретила регулярные леданские войска и капитулировала. Командир эскадрона леданских кавалеристов был представлен к награде;

– в Гардарики открылся грибной сезон. Такого количества грибов не наблюдалось уже очень давно. Старики ворчали, что дело плохо, к войне это. Но грибы собирали не хуже молодых оптимистов. Дескать, война и так постоянно, дык хоть грибов поедим;

– в Семиградье вернулась экспедиция, посланная к известной окраине мира. Как выяснилось, доплыть кораблям удалось только до Фарадана. После чего, отведав местного пива, матросы приняли фараданское же гражданство и плыть дальше наотрез отказались. В Семиградье вернулись лишь два корабля из восьми;

– в Сангрии молодой перспективный маг открыл новое заклинание, позволяющее превращать воду в вино. К сожалению, до вечера он дожить не сумел и чудесный рецепт был безвозвратно утерян. Тело мага извлекли из винного озера, на долгие годы ставшего местом паломничества туристов;

– в Саро родился ребенок, что у эльфов случается не так уж и часто. Проблемы те же, что у плохого танцора. Девочку назвали Тиллатаэль;

– в Лемурдонии справляли свадьбу сына местного короля с принцессой из Фарадана. Попытка принца сбежать в сопредельную Гардарики успехом не увенчалась;

– в Понакаре вспыхнул мятеж, который вряд ли будет в ближайшее время подавлен;

– в Кассараде отмечали День осени. Иные горцы наряжали новогодние рябины, но им быстро указали на ошибки. Количество дураков в горах в этот день изрядно поубавилось;

– в Заморье, что далеко на востоке, произошло сильнейшее землетрясение, разрушившее два крупных города. Маги, которые неплохо умели прогнозировать подобные события, остались в полном недоумении. Признаки, предвещавшие столь крупное бедствие, отсутствовали. С фактом смерти Сугудая эту катастрофу, как и предыдущие события, никто не сопоставил. А напрасно. Потому что здесь-то как раз связь была…

(обратно) (обратно) (обратно)

Виталий Бодров Кровь Титанов. Кольцо из чистого дерева

Глава 1

«…И решено было Пресветлым Кругом отковать кольцо, равного которому не было еще, чтобы возвеличить народ эльфийский. И выбраны были самые искусные мастера, и работали они день и ночь на протяжении месяца. И в конце отпущенного срока вышли мастера и руками лишь развели. И поняли эльфы, что не вышло у них сотворить чудо.

И постились лучшие кузнецы двенадцать дней и одиннадцать ночей, время проводя в молитвах и медитации, прежде чем взяться за кольцо вторично. И были с ними на сей раз маги эльфийские, и творили волшбу неслыханную. И вновь трудились мастера целый месяц – и вышли из кузни с низко опущенными головами. Воззвал тут Пресветлый Круг к Небесным Лесам и их обитателям, и сильнее молитвы той не было на свете. И отозвались Леса Небесные, и влили силу нездешнюю в тела мастеров эльфийских.

И снова постились кузнецы вместе с магами, и в третий раз затворились в кузне на месяц. А когда вышли, побросали молоты свои и жезлы и ушли с позором в земли чужие, так и не сотворив чуда. И понял народ эльфийский, что из дерева кольцо не выковать…»

(Из утерянной наскальной летописи гномов)

Лониэль стоял перед высоким сородичем, помимо воли вытянувшись в струну. Ясные серые глаза испытующе смотрели на него из-под седой челки. Седой! Сколько же, интересно, лет Траниэлю, если он выглядит старым? Лониэль почувствовал, что у него закружилась голова. Не века, нет, эпохи смотрели на него глазами старого эльфа. Небесные Леса, он, наверное, старше самого Саро! Живая легенда эльфийского королевства, последний из Говоривших.

– Совет доверил тебе важную миссию, – взгляд из-под седых бровей, короткий, как взмах меча, – отыскать одну вещь… деревянное колечко.

У Лониэля перехватило дыхание. Он сразу понял, о каком колечке идет речь. Второго такого эльфы сделать не смогли бы. И никто не смог бы – древние знания постепенно уходят из мира. Сколько их было, кузнецов, сковавших Кольцо? Из двенадцати остался один Траниэль, которого уже многие века считали мертвым.

– То самое Кольцо? – невесть зачем, должно быть от растерянности, переспросил он.

Старый эльф кивнул.

– Ты слышал баллады о том, как оно создавалось, – сказал он. – А вот для чего, знаешь ли?

Лониэль не знал. Но верил, что цель была велика. Эльфы пожертвовали всем, что имели, для его создания. И некогда могучая лесная империя превратилась в крохотное королевство Саро, осколок былой славы и былого могущества.

– Нет в мире тайны важнее. – Голос Траниэля журчал серебристым ручейком. – Всего трое в Саро знают ее. Теперь будут знать четверо.

Лониэль превратился в слух. Старый эльф ненадолго замолчал, смочил губы вином.

– Даже не знаю, с чего начать, – пожаловался он. – Пожалуй что, с самого мироздания. Когда закончилась Великая Битва, Титаны и Коррааны заключили перемирие. Они покинули наш мир, ушли за рубеж. Однако ни те, ни другие не желали оставить начатое на произвол судьбы. Титаны оставили Семя, из которого проросли их потомки. Они не обладают Силой Титанов, они смертны и слабы, но каждый из них имеет шанс обрести знание и могущество предков, сам став Титаном. Коррааны же оставили в нашем мире наблюдателя. Не самый сильный среди них, он тем не менее вполне способен превратить весь мир в пустыню, если бы, по условиям перемирия, на него не были наложены определенные запреты. Оставшийся не имеет права непосредственно влиять на события, только через свои смертные орудия.

Траниэль снова приложился к серебряному кубку.

– Титаны поставили нам сложную задачу – следить за Оставшимся. Это была заря мира, мы были молоды и могучи, нам казалось все по плечу. Прошли эпохи, прежде чем мы поняли, что не в состоянии контролировать Корраана. Вот тогда-то и было создано Кольцо. Всю мощь, что дана была нашему народу, вложили мы в него ради одной цели – усыпить Оставшегося. И у нас получилось!

Лониэль отступил на шаг. Старый эльф с горящими древним пламенем глазами пугал его.

– Деревянное Кольцо, которое не может уничтожить ничто, погрузило Оставшегося в сон на долгие эпохи. Нам тогда казалось – навечно. Глупцы, мы забыли, что вечность имеет свойство слишком быстро заканчиваться. Оставшийся спал, но те, кого он сотворил, не дремали. Однажды Кольцо было похищено. Кем, как – нам неведомо до сих пор.

Он надолго замолчал, словно вспоминая те дни. Лониэль наконец понял, что от его бессмертия мало что останется, если он срочно не начнет дышать. Осторожно он хлебнул порцию лесного воздуха и чуть не подавился им, потому что старому эльфу именно в этот миг приспичило продолжить рассказ.

– Мы испугались тогда. Страшно испугались. Летучие отряды были разосланы во все стороны, но удачи им не было. Кольцо хранила тайна, и это лучший страж, нежели крепкие стены, волшебные замки и целые армии охраны. Мы не нашли его, но Оставшийся спал, и со временем мы успокоились. Время от времени лучшие маги пытались обнаружить артефакт, но не преуспели. Хотя в него вложено столько магии, что можно было бы почувствовать и на другом краю света!

– Вы хотите, чтобы я отправился на поиски? – Лониэль ужаснулся такой перспективе. – И в одиночку преуспел там, где потерпели поражение сильнейшие чародеи Леса?

– Именно так, – подтвердил Траниэль. – Видишь ли, в тебе единственном из всех течет кровь Титанов. Это не афишируется, но дед твой был человеком из Квармола.

Сил удивляться не было. Полукровок не приветствовали в Саро, и те немногие, что были все же оставлены в королевстве, в полной мере узнали презрение сородичей. Он же, Лониэль, всегда считал себя чистокровным эльфом…

– Нам необходима была кровь Титанов, – пояснил старый эльф. – Когда сон Оставшегося стал неспокоен, твоя бабка была отправлена в Квармол, чтобы соблазнить потомка Титанов. Люди не понимают ценность этой крови, хотя они единственная раса, обладающая ей. Я знаю точно, что ты способен найти утерянное и вернуть в Саро.

Лониэль молчал. Никаких особенных талантов он в себе не чувствовал. Может, кровь Титанов не просыпается в эльфах?

– Почему же во мне никто не увидел кровь Титанов? – спросил он. – Факел среди деревьев не спрячешь!

– Когда кровь спит, ее не видно, – ответил Траниэль. – В тебе она проснулась после победы над некромантом. Что-то случилось такое, что разбудило ее.

Лониэль спрятал глаза. Боль была до сих пор нестерпимой. Тиллатаэль… он любил ее всем сердцем, всей душой, несмотря на то что она предпочла нелепого варвара с секирой в руках. Он потерял ее, не успев обрести. Тила закрыла собой своего любимого, пожертвовав собой. Варвар остался жив. Лониэль не держал зла, это был ее выбор. Только вот почему так пусто на сердце? И почему не проходит эта странная изнуряющая боль, что заслонила от него весь мир?

– Оставшийся пробуждается, – сказал старый эльф.

Лониэля пробрало холодом. Корраан готов проснуться! Небесные Леса, для этого мира настали плохие времена!

– Я лично убежден, что за Тубарихом стояла его тень, – сказал Траниэль. – Он желает разделаться с нами в первую очередь. Иначе и быть не может – мы веками были его тюремщиками. Торопись, Лониэль! Если Кольцо не будет найдено до того, как он проснется окончательно, Саро погибнет. А следом за ним – весь мир.

– Когда я должен выходить? – спросил Лониэль, глядя в глаза Траниэлю.

– Вчера, – ответил старик.

– Ну и что мы забыли в этой паршивой дыре? – повторил Нанок в седьмой раз. Он специально загибал пальцы, чтобы не сбиться со счета. Как и шесть предыдущих, эта попытка выяснить истину была оставлена Талем без внимания.

Вообще-то, если быть совсем честным, городок был вполне ничего. Его вполне можно было считать крупным городом. Здесь даже мостовые были вымощены камнем. Но варвара этим было не удивить, в его родном Кассараде все горы были вымощены камнем, причем куда более качественным. Это не причина торчать здесь уже третий день без выпивки!

Нет, Беодл устроил мир неправильно и несправедливо. В кои-то веки в карманах бренчит золотишко, а вот выпить не моги, потому что какой-то там король в древние времена своим указом запретил жителям Ледра употреблять спиртное, чтоб ему на том свете было так же сухо, как Наноку на этом! По преданию, король сей пропил в этом самом городе свой скипетр, а когда протрезвел, выпустил свой преступный для человечества указ.

Ему, Наноку, было решительно непонятно, как подобный король смог удержаться на своем троне, раскидываясь бесчеловечными указами направо и налево. Снести коронованную башку топором – это меньшее, что должны были сделать благодарные горожане. А потом позвать некромансера, оживить – и снести вторично. Впрочем, возможно, так они и поступили, предание о дальнейшей судьбе трезвенника молчало. Только вот указ это ни в коей мере не отменило.

Непонятно, как здесь еще умудрялись жить люди. Будь ты хоть трижды цивилизованным до кончиков мозга, без выпивки больше двух дней прожить никак невозможно. Не иначе, колдовство какое-нибудь, мрачно думал варвар, озираясь по сторонам.

– Слышь, мужик, – обратился он к ближайшему горожанину. – Где здесь можно хоть что спиртное найти?

Тот обозрел варвара снизу вверх.

– Нездешний? – зачем-то спросил горожанин.

Как будто и так не видно! Да если б он, Нанок, имел несчастье родиться в этом Беодлом проклятом городке, разнес бы давно его в пух и прах и сейчас спокойно обретался бы в руинах сумасшедшего дома. Каковым трижды несчастный Ледр, вне всякого сомнения, и являлся.

– Указом Его Королевского Величества Рогода Восьмого в нашем городе запрещено продавать спиртное, – сообщил горожанин печальную истину.

Нанок негромко зарычал.

– Я не спрашиваю, что здесь каким указом запрещено, – мрачно заявил он, поглаживая рукоять топора. – Я спрашиваю, где мне, Беодл побери этот город вместе с горожанами, найти выпивку!

Горожанин оглянулся по сторонам и, подпрыгивая к самому уху Нанока, что-то зашептал. По мере обретения новых знаний злость и тоска медленно исчезали с лица варвара.

– Подожди, два квартала направо или налево? – спросил он.

– Налево, – ответил горожанин.

– Нанок, отстань от человека, – попросил Таль. – Мы, помнится, в библиотеку направлялись. Между прочим, искать способ вернуть твою Томагавку в топориное состояние.

– В топорное, – поправила Лани.

– В топорячье, – не согласился Таль. – Хотя какая, к блину, разница!

– И вообще, хватит спрашивать у каждого встречного про вино! – наставительно заметила Лани. – Чем тебе морковный сок плох? Вкусно ведь? Ну скажи, вкусно?

Таль скривился. Уже три дня девушка заставляла их пить морковный сок, заявляя, что он очень полезен для магии и еще укрепляет мышцы. Неизвестно, как насчет мышц, но если б он усиливал магию хотя бы вполовину того, что обещала Лани, на свете не осталось бы не единой морковки.

– Все-все, иду, – торопливо сказал Нанок, прощаясь с добрым горожанином. – Хотя, малыш, ума не приложу, что мне в этой библиотеке делать.

– А мы тебя читать научим, – пригрозил Ларгет.

Варвар пренебрежительно хмыкнул. Чтение он считал занятием, недостойным воина. Хотя Боресвет, помнится, читать все же умел. Впрочем, кто в этом мире без недостатков, если не считать одного очень продвинутого и совершенного варвара?

Они двинулись привычным путем в библиотеку, причем варвар старательно отсчитывал повороты направо и налево. К его удивлению, все совпало до мелочей. Или горожанин соврал, или спиртное в этом странном городе и впрямь продавалось в библиотеке! Нанок озадаченно почесал в затылке. Надо же, они в этот книжный вертеп заходят уже в третий раз, а он до сих пор ничего не учуял!

Ларгет сразу же обложился толстыми книжками, а варвар, несколько смущаясь, подошел к библиотекарю, сухонькому старичку в потертом камзоле.

– Скажите, сударь… – Нанок на мгновение замялся, потом собрал в кучу всю свою решимость и задал вопрос: – А нет ли у вас тут… вина, к примеру?

– Увы, нет, – с неподдельной грустью сообщил старичок, почесав красный нос. – К величайшему моему сожалению. Здесь, знаете ли, книги…

– Значит, тот тип соврал, – задумчиво протянул варвар. На его честном лице читалось искреннее отвращение к подобным людям. И горячее желание встретиться снова, чтобы объяснить горожанину, что тот был неправ.

– А вы, уважаемый, сами ничего не перепутали? – спросил старичок.

– Возможно, – мрачно согласился Нанок, вспомнив, как считал повороты.

– Давайте я вам на бумаге нарисую, – предложил великодушно библиотекарь.

Художник из него оказался тот еще. Но догадливый варвар сообразил, что длинные палки – это улицы, а короткие – не иначе как переулки.

– Благодарю, – припомнил он вежливое слово, а подумав, вспомнил еще одно: – Здравствуйте!

– Ты мне лучше красненького принеси. – Старичок оставил без внимания попытки варвара прикинуться цивилизованным. – Вот тебе денег…

– Денег у меня полный кошель, – возмутился Нанок. – Сейчас сбегаю, притащу что-нибудь.

Таль пропажи варвара не заметил. Два дня он разбирал каталоги, пытаясь понять, где все-таки можно найти нужную информацию. Теперь список интересующих его книг сократился до двадцати, но вот их уже следовало прочитать от корки до корки.

Он вздохнул и с головой ушел в чтение.

Лани с любопытством осматривала бесконечные стеллажи. За свою жизнь она прочла немало книг у тети Мафьи, пока не пресытилась чтением. Стараниями магов книги были доступны многим, хотя стоили недешево. Откуда у деревенской колдуньи взялись полтора десятка томов, девушка не знала. Хотя старая знахарка обмолвилась как-то, что знала и лучшие времена. Как бы там ни было, Лани была благодарна ей за то, что та обучила ее грамоте. Можно сейчас не слоняться бесцельно по библиотеке, а выбрать себе какую-нибудь книжку и почитать в уголке. Желательно про любовь. И обязательно со счастливым концом. В жизни печальных историй и так вполне достаточно.

Оставалось неясным, как из этой массы книг выбрать что-нибудь действительно интересное. Можно, конечно, спросить старика библиотекаря, как сделал Таль. Но тогда вместо чтения придется выслушивать его пространную лекцию о литературе. Лани отнюдь не собиралась тратить на это время. Вздохнув, она выбрала книгу наугад. Что-то про ахарских варваров, совсем не то, что она хотела. Девушка собиралась пролистать несколько страниц и поискать что-нибудь другое, но книга оказалась неожиданно интересной, хотя многое было ей непонятно. Что ж, ей даже нравилось разбираться во всем самой.

Нанок потерянно озирался по сторонам. Города ему нравились, не нравилось только множество улиц. Тяжело угадать, в какую сторону идти. Библиотекарь говорил, что они все имеют указатели… может, и имеют. И разобрать их совсем не трудно. Надо только уметь читать, чему лично он, Нанок, обучен не был. Впрочем, для того чтобы ориентироваться в незнакомом городе, уметь читать необязательно. Есть для этих целей специальные люди – горожане. Надо только уметь с ними общаться, а Нанок был варваром чрезвычайно общительным. Вот только горожане этого не знали и, издали заметив атлетический силуэт варвара, норовили убраться от греха подальше. И хотя Нанок принадлежал к племени агаков, а не грехов, разницы Беодлом обиженные горожане не видели.

Наконец варвар изловчился и поймал зазевавшегося горожанина.

– Не подскажешь, приятель, как пройти на Бурганайский проспект? – вежливо осведомился он. Горожанин, побултыхав в воздухе ногами, честно ответил:

– Нет. Слепой я, ни фига не вижу.

Нанок поверил ему сразу и безоговорочно. Вот почему горожанин не слинял в ближайшую подворотню, когда Нанок надумал с ним пообщаться!

– Ладно, извини, – припомнил он волшебное слово из лексикона цивилизованных магов. – На вот тебе монету… мелких нет – с золотого сдачу наберешь?

– Лет через пять, – с сомнением ответил слепой.

– Ладно, поверю в долг, – вздохнул варвар.

На звон золота из подворотни выкатился нищий.

– Подайте, господин хороший, – заныл он, протягивая грязную руку.

– Где Бурганайский проспект, знаешь? – осведомился Нанок.

– Мы люди не местные… – начал нищий.

– Иди к Беодлу тогда, – сплюнул варвар. – Мы и сами не местные, понял?

Тот понял. Нищие вообще народ понятливый. Этот вот исчез тут же, словно его и не было. Остался только запах ни разу не мытого тела и вытертые о стену дома сопли. Варвар мысленно пожелал ему счастливого пути. До Беодла идти долго…

Нанок решил изменить тактику. Если хочешь убить горную лань, надо долго стоять неподвижно, пока она к тебе не привыкнет. Этот способ охоты отлично сработал и с жителями Ледра. Пяти минут не прошло, как некий потерявший бдительность толстяк был сцапан великим кассарадским охотником.

– Отвечай быстро, как пройти на Бурганайский проспект! – прорычал Нанок.

– Ва-ва-ва! – доходчиво объяснил тот.

Варвар нахмурился. Без вина он, похоже, совсем перестал понимать местных.

– Еще раз, помедленнее, – потребовал он.

– Да это ж и есть Бурганайский проспект, – заявил толстяк, приходя в себя.

У варвара перехватило дыхание. Оказывается, порой тяжело бывает подобрать нужное ругательство…

– Так это вон в том синем доме продают вино? – спросил он.

– Ничего не знаю, – отказался от всего толстяк.

Нанок посмотрел на него неодобрительно.

– Ну что-то такое красное в кувшинах там есть, – быстро исправился тот.

– Разберемся, – мрачно пообещал варвар и пошел выяснять насчет красного в кувшинах.

Остроносый лавочник внимательно осмотрел внушительную фигуру варвара, подозревая в нем хитро замаскированного стражника. Честное добродушное лицо Нанока и сжатые кулаки размером почти с голову лавочника внушали безоговорочное доверие всем цивилизованным людям. Лавочник исключением становиться не пожелал.

– Чего господин почтенный изволит? – осведомился он.

Нанок оглянулся по сторонам в поисках почтенного господина, но если таковые тут и имелись, то благополучно растворились в пахнущем молодым вином воздухе.

– Вина! – выпалил он сокровенное желание.

– Кувшин? – осведомился лавочник.

– Бочонок! – решительно заявил Нанок.

Лавочник посмотрел на него с сомнением.

– Здесь будете или завернуть? – спросил он.

Завернуть Нанока мало кто мог, но и здесь пьянствовать желания не возникало.

– С собой возьму, – проникновенно сказал он.

Лавочник понимающе кивнул и позвал подручных. Человек бывалый, он повидал в жизни много чего. Наверное, и варваров довелось, а может, и драконов даже. Если они, конечно, пьют вино.

– Я, господин хороший, вас сперва за подсыла принял, – сознался он, пока помощники, кряхтя, выкатывали бочонок. – Ходят тут, вынюхивают чего-то… Гады переодетые! А чего ходить, чего нюхать, непонятно.

Нанок согласно кивнул. Нюхать вино – полное извращение. И чего только эти цивилизованные не выдумают…

Бочонок оказался тяжелым и неудобным. Протащив его некоторое время на плечах (пьяная ноша постоянно норовила соскользнуть), Нанок положил его на мостовую и покатил ногами. В испуге шарахнулась в сторону лошадь вместе с повозкой. Возница, открыв рот, любовался на приобщение варвара к тяжелому физическому труду.

Как водится, на запах спиртного сбежались служители порядка. Похоже, наличие нюха на выпивку и добрую драку было непременным условием приема в городскую стражу.

– Ага, спиртное тащим, – довольно потер руки старший из подоспевшей тройки.

Нанок набычился. Если эти бараны в доспехах считают, что получат вино без драки, то лучше бы им научиться считать получше. Кстати, и доспехи у них – барахло.

– Моя не понимай, – заявил он, прикидываясь диким варваром с Кассарадских гор. Прикидываясь, между прочим, без малейшего напряжения.

– Пройдемте, уважаемый, – благожелательно предложил страж.

Идти с этими вот волками у Нанока не возникло ни малейшего желания. Хотя и приятно было, что его, скромного варвара, именуют «уважаемым», но это ведь не повод расставаться с вином.

– Не понимай зачем, – привел Нанок веский довод.

– В нашем городе запрещено пить вино, – проникновенно сказал страж.

– Моя и не пить вино, – пожал плечами варвар. – Моя его таскай. В горах моя барана таскай… а здесь где барана взять?

– За что взять? – Стражник честно пытался понять логику дикого человека из диких мест. Получалось не очень. Варвары – люди загадочные, их понять нелегко.

– Чтоб не ослабнуть, – пояснил варвар.

Страж почесал через шлем затылок. Вообще-то задерживать варвара было вроде и не за что, закон запрещал только продавать и покупать вино, а насчет хождения по улицам с бочонком в королевском указе не было ни слова. Но уж больно заманчиво было реквизировать целый бочонок незаконного вина!

– Пройдемте, уважаемый, – повторил стражник с легкой угрозой.

Нанок подхватил бочонок на руки и внимательно посмотрел на стража. Тому вдруг отчего-то захотелось вести здоровый образ жизни, а вина, напротив, расхотелось совершенно. Переломанные кости долго срастаются, это он по опыту знал.

– Ладно, иди своим путем. Но если будешь буянить, мы будем рядом.

– Я и один управлюсь, – пробурчал варвар, возобновляя путь. – Скажите лучше, как к библиотеке пройти?

Вот тут стражники окончательно впали в ступор. Дикий варвар с бочонком вина спрашивает, как в библиотеку пройти! Слово-то где, интересно, такое услышал!

– Вижу, совсем вы книг не читаете, – посетовал Нанок и побрел дальше по улице. Все трое стражей долго смотрели ему вслед, пока он не скрылся за поворотом.

– Совсем Творец рехнулся, – сказал наконец старший. – Пошли, ребята. Работать надо.

Старик библиотекарь воспринял появление бочонка под руку с варваром с неподдельным энтузиазмом. Справедливо рассудив, что человек неграмотный в библиотеку не сунется, он повесил на дверь табличку с какими-то буквами. С какими конкретно, Нанок выяснить не стремился, приложившись к крану бочки пересохшими губами.

– Зачем из горла… бокалы сейчас принесу, – заторопился старик.

Нанок против бокалов ничего не имел. Наполнив оба бокала из синего семиградского стекла, он протянул один собутыльнику. Бокал тут же опустел, и Нанок наполнил его вторично. Сообразив, что, если так пойдет и дальше, ему придется весь день подливать старику, вместо того чтоб пить самому, Нанок подтащил бочонок к столу и взгромоздился на массивный стул. Старик пристроился рядом, мечтательно глядя, как в бокале играет вино.

– Говорят, истина в вине, – торжественно изрек он.

Нанок с интересом осмотрел содержимое бокала, но никаких побочных примесей не обнаружил.

– Какого сорта? – полюбопытствовал он. Об истине он слышал много, а вот видеть не доводилось. Редкая она штука, истина.

– Дело не в сорте, а в количестве, – нравоучительно заметил старик.

Нанок понимающе кивнул. Понятно тогда, почему ее мало кто видит, истину.

– Поищем вместе? – спросил он, прикладываясь к бокалу.

– За истину, – провозгласил библиотекарь, опустошая бокал. Глаза его молодо заблестели, плечи молодецки распрямились.

Как бы драться не полез, озабоченно подумал Нанок. Драться не было никакой охоты, тем более со стариком.

– Хорошее место библиотека, тихое, – мечтательно протянул старик. – Кстати, меня Лебодом зовут. Будем знакомы.

– Будем, – охотно согласился варвар. – А я вот Нанок из Кассарада.

– Из агаков небось? – заинтересовался Лебод.

Нанок уважительно покивал головой. Есть что-то в книгах этих, раз этакий вот книжный старик походя определил в нем агака. Может, стоит выучить пару букв, авось пригодятся когда.

Идею эту он рискнул высказать только через полбочонка. Старик немедленно пришел в восторг и, сняв с полки толстенный том неведомого содержания, раскрыл его на середине. Пыль столбом поднялась в воздух, варвар оглушительно чихнул. Лебод неодобрительно покачал головой и заявил, что эту букву варвар прочел абсолютно неправильно. Нанок протер глаза, смочил горло и приступил к изучению алфавита.

Еще через два бокала старик объявил, что у него – ик! – не было более талантливого ученика. Варвар немедленно возгордился и сделал попытку нацарапать кинжалом пару-тройку букв на столе. Лезвие, скользнув по полированной столешнице, располосовало Наноку запястье. Посасывая рану, варвар справедливо заметил, что постижение грамотности нелегкое дело. Выпили еще и за это. Лебод рассказал пару случаев из своей молодости. Нанок в ответ рассказал про Томагавку.

– Заколдовать девушку обратно в топор? Хм… чем она тебя девушкой не устраивает? – Старик попытался сфокусировать взгляд. – Эх, молодежь! Не цените, что имеете!

– Девушек полно, – возразил Нанок. – А вот топора такого нипочем не найти.

– А если она не захочет топором становиться? Человеком-то, поди, лучше быть.

Варвар задумался. Такая мысль в его голову не заглядывала.

– Посмотрим, – неопределенно сказал он. – Не захочет – Беодл с ней. Принуждать не буду.

– Выпьем за Беодла, – с воодушевлением подхватил старик и тут же рассказал пару забавных историй из жизни старого бога.

Нанок насупился и заявил, что это богохульство. Что Беодл нипочем бы не стал вытворять подобное непотребство с тремя молодыми селянками… с двумя еще туда-сюда, но никак уж не с тремя. Он же хоть и бог, но старый – понял?

– Хе-хе, – замурлыкал Лебод. – Я вот хоть и старый, а с тремя как-нибудь управлюсь. Хотя и не бог.

– Врешь, – уверенно заявил Нанок.

– Не вру, а фантазирую, – ухмыльнулся старик.

На пороге появился Таль. Вид у него был усталый, глаза покраснели. Новая, только вчера купленная куртка была выпачкана пылью.

– И не стыдно вам, сударь, спаивать нашего трезвого некогда варвара? – укоризненно спросил он.

Старичок поперхнулся вином.

– Дык это… – беспомощно начал он и осекся, умоляюще глядя на Нанока.

– Дай ему бокал, – предложил трезвый некогда варвар.

Старик просиял, бросился к столу и извлек из верхнего ящика сомнительной чистоты бокал.

– Не могу Лани от книги оторвать, – пожаловался Таль, принимая бокал.

– Помочь? – как-то нерешительно предложил варвар. Помочь другу – дело святое, но вот ходить с расцарапанным лицом отчего-то не хотелось.

– Не нужно, – отмахнулся Ларгет. – А впрочем… отнеси ей бокал вина и предложи присоединиться. Иначе скандал устроит, что без нее пьем.

– А сам не можешь?

– Не могу, поссорились.

Варвар нерешительно переминался с ноги на ногу, бросая тоскливые взгляды на бочонок. С рассерженной девушкой говорить не хотелось. Неделю назад поговорил… так она начала бросаться одушевленными предметами. В частности, такой же злой гадюкой. Только блестящая реакция уберегла Нанока от неприятностей. Обиженная змея уползла в лес зализывать ушибы, а варвар зарекся приближаться к Лани, когда у нее плохое настроение.

– Эх, молодежь, – вздохнул старик. – Давайте я схожу.

– Она в гневе страшна, – предупредил варвар.

– Что я, страшных девушек не видел? – хмыкнул старик. – Справлюсь как-нибудь. Маг я или не маг?

– На мага похож не слишком, – скептически заметил Таль, когда старик исчез за дверью.

– Точно, – согласился варвар.

Не особо похожий на мага старик творил чудеса. Не прошло и пары минут, как он возвратился под ручку с девушкой. Лани потягивала вино из бокала, глаза ее возбужденно блестели. Точно колдун, решил варвар, оценив подвиг старика.

– А вот и она, – провозгласил тот для всех желающих слушать.

Таль хмыкнул и присел на уголок стола.

– А как же здоровый образ жизни? – поинтересовался он.

– К чему ты это? – не поняла девушка. Или сделала вид, что не поняла.

Ларгет благоразумно промолчал.

Противно заскрипела входная дверь. Взгляды всех участников застолья незамедлительно обратились к ней. В библиотеку вошел странный гость. Варвар заскрежетал зубами, узрев знакомого уже нищего. Кулаки нестерпимо зачесались, что было верным признаком надвигающейся драки.

– Надо что? – недружелюбно осведомился Ларгет.

– Табличку видел? – поддержал его варвар. – Что там написано, а?

Он понятия не имел, что за хрень там намалевана. Но интересно ж узнать-то…

– Да меня это… того… к Беодлу послали, – попытался оправдаться нищий.

Ну так и иди себе, подумал было варвар, но высказать редкую мысль не успел.

– Ладно, ты пришел по адресу, – неожиданно сказал старик библиотекарь. – Что надо-то?

Нищий замялся.

– Выпить бы, – искательно сказал он.

– Пошел к блину! – хором заявили все присутствующие.

– Ну вот, – огорчился нищий. – То к Беодлу, то к Блину… Надоело!

Нищий исчез, обиженно хлопнув дверью. Варвар пристально глянул на библиотекаря и приложился к бокалу.

– Сам колоться будешь или помочь? – осведомился он.

– Да чего там, – недовольно проворчал библиотекарь. – И так всем ясно…

– Не всем, – возразил Таль. – Мне, например, ни блина не ясно.

– Не смешно ли? – продолжал ворчать старик. – Меня расколол какой-то там варвар… барб паршивый, блин побери!

– Но-но, – возмутился Нанок. – Я на тебя, Господи, не обзывался!

– Еще чего не хватало! – рассердился старик. – Нет, ну какой позор, а? Меня, Громобога, вычислили, не напрягаясь, точно какого-то задрипанного леданского шпиона!

Лани выпучила глаза, что сразу добавило красоты ее милому личику. Ларгет, напротив, пришел к какому-то выводу и спокойно потягивал вино, откинувшись в кресле.

– Так вы этот… Беодл, что ли? – вопросила девушка.

Похоже, она собиралась закатить истерику, что Нанока совсем не порадовало.

– А то, – торопливо сказал он. – Валуну ясно, Беодл собственной персоной. Придушил бы гада подушкой за такие штучки!

– И это один из лучших моих почитателей! – возмутился Громобог. – Нет предела людской неблагодарности. Все, подаю в отставку с поста бога. Достало, блин!

Ларгет посмотрел на бокал и добавил вина из бочонка.

– А может, не стоит торопиться? – миролюбиво спросил он. – Хочешь еще вина?

– А не пойти ли тебе к блину? – окрысился старик.

– Почему не к Беодлу? – невозмутимо парировал Таль.

Лани хихикнула, тут же скрыв усмешку бокалом вина.

– К Блину ты уже одного отправил, – ухмыльнулся варвар. – Но ты особо не загоняйся, Господи. Ну хочешь, прям сейчас помолюсь?

– Только этого мне не хватало, – сварливо отозвался Беодл. – Знал бы ты, как достал своими так называемыми молитвами… Ладно, вы меня вычислили. И что дальше?

– Надо же, сам Беодл, – подивилась Лани. – А я думала, что ты миф.

– Я и сам так думал одно время, – вздохнул Беодл. – Знаешь, девочка, если тебе вдруг какая сволочь предложит бессмертие – не соглашайся. Такая какашка и даром никому не нужна…

Таль вертел в руках бокал вина. Ему хотелось задать богу миллион вопросов, но он не знал, с какого начать. Зато Лани удовлетворяла свое любопытство, не задумываясь.

– А ты так и родился богом? Каково это – быть бессмертным? А женщин у тебя много было?

Беодл заметно растерялся. Очевидно, давно не общался со смертными накоротке, за бокалом вина. Тем более с женщинами.

– Когда-то я был магом, – сообщил он. – Не самым сильным к тому же. И жил обычной жизнью, почти как вы сейчас, только по-другому. А потом… потом грянула война. Вы ее сейчас называете Первой Войной Магов, а тогда называли просто – война…

Его лицо помрачнело. Старый бог будто снова погрузился в прошлое, вспоминая ужас тех дней. Таль слушал его затаив дыхание. Этого ни в одной хронике не найдешь… хотя бы потому, что летописей тех времен не осталось вовсе.

– Она длилась всего три года, – продолжал Беодл. – Такие войны долго не длятся. Под конец маги обеих сторон высвободили такое количество энергии, что едва не разорвали мир на части. И почти все погибли, кроме некоторых. А те, кто выжил, стали богами. Я не знаю, как это случилось, должно быть, впитали каким-то образом Силу всех магов… наверное, этот мир просто спасался таким образом от гибели… Впрочем, я не знаю. Хотите – поинтересуйтесь у Блина, он любит порассуждать на такие вот темы.

– Наверное, он и развязал эту вашу войну, – предположила Лани.

– С чего ты взяла? – удивился Беодл.

– Ну он же дух Зла как-никак, – авторитетно заявила девушка.

Беодл расхохотался. Его смех звучал так заразительно, что Наноку тоже захотелось выпить.

– Никакой он не дух Зла, – отсмеявшись, заметил Беодл. – Пошутить он любит, это да. Иногда зло пошутить. Он изначально считался богом Злых Шуток, но людям, видно, было тогда не до шуток. Так и остался духом Зла.

– Ты скажешь нам, где искать Томагавку? – выдавил наконец Таль.

Беодл пронзительно взглянул на него.

– Хорошая ассоциация, правильная, – одобрил он. – Вы знаете, кто такая эта ваша Томагавка?

– И кто же? – заинтересовалась Лани.

– Двоюродная племянница Блина! – торжествующе изрек Беодл. – Ему когда-то предсказали, что жизни его лишит кто-то из родственников. А у него из всей родни только она и осталась. Вот он от греха подальше ее в топор и превратил. Правильно сделал, кстати сказать, – характер у подруги тот еще был, два мужа по своей воле в петлю полезли. Про Блинову тетушку слышали? Так внучка вся в нее будет…

Таль содрогнулся. «К блину», как правило, посылали вполне добродушно, а со злобы – как раз к «Блиновой тетушке». Это ж какой стервой надо быть, чтоб память об этом за тысячелетия не умерла! Томагавка, может, и ни при чем, что два ее мужа повесились. При этакой теще-то…

Нанок потянулся за вином, задев при этом стеллаж с книгами. Те, словно только того и ждали, радостно посыпались на варвара. Нанок злобно выругался,по привычке помянув Беодла. Книги он не любил. Они его, судя по всему, тоже.

– Не стыдно на меня так обзываться? – укоризненно сказал старый бог. – Все-таки мой потомок. Тебе старейшины не говорили, что предков чтить надо?

– Твой потомок? – обрадовался Нанок. – Ты мне дед, что ли?

– Нет. Не дед.

– Неужто батя? – Нанок с сомнением посмотрел на Беодла. Батю своего он помнил прекрасно. Никакого сходства со стариком. Впрочем, бог все-таки, Беодл его знает, что он там придумать может…

– И не батя. А прапрапра… хм… словом, предок. Весь Кассарад – мои потомки, в том числе и ты.

– Ни фига себе, ну ты силен! – порадовался за предка варвар. – То есть всех баб подгреб, да? Бе… блин побери, хочу быть богом!

– Ну не всех, – слегка сконфузился бог. – Кассарадки, сам знаешь, бегают быстро…

– Дать бы тебе по морде… – завистливо вздохнул Нанок.

– За что это? – опешил Беодл.

– За то, что книги читаешь! – Нанок обличающее ткнул пальцем в гору книг.

Беодл заметно смутился и втянул голову в плечи.

– Дык я ж бог какой-никакой… Мне можно!

– Где нам искать Томагавку?! – прорычал Таль. Может, Беодл этот и бог, но уж больно несерьезный. Варвар, одно слово, хоть и бывший маг.

– Сама найдется, – махнул рукой Беодл. – Такую хрен потеряешь. Вы лучше спросите, что с ней делать потом?

– Ну и что с ней потом делать? – послушно спросил Таль.

– А блин ее знает, – легкомысленно махнул рукой Беодл. – То есть я б на вашем месте не терялся, но вы ж все сплошь извращенцы какие-то! Девицу обратно в топор перекастовывать – это ж надо удумать! Хотя… может, и правильно. Туда ей и дорога, железке тупоголовой! В общем, путь вам предстоит далекий, тяжелый и опасный. Сами виноваты, героям других и не достается.

– Мы не герои! – возмутился Таль.

– Ваше мнение в расчет не принимается. – Беодл ехидно хихикнул. – И девицу ловить будете, и мир спасать придется…

– Вот только этого нам не хватало! – возмутился варвар. – Еще и этот мир спасать? Да на хрен он мне сдался! Вот сейчас как дам по лицу, не посмотрю, что бог!

Но распускать руки он благоразумно не спешил. Так можно и сдачи получить! А силы у бога немерено, враз по стенке размажет.

– Хочешь подраться? – загорелся бог. – А давай!

– Стариков бить нельзя, – огорченно вздохнул Нанок. – Тем более предков. Тем более в библиотеке. Храм знаний как-никак, а не корчма захудалая.

– А не по фиг тебе? – поинтересовался Беодл. – Сам посуди, выпить и не подраться – это не по-нашему. Не по-кассарадски. Давай по разу врежем друг другу?

– В другой раз, – отказался Нанок, а Ларгет, спасая друга, спросил:

– Ну и где же нам узнать насчет Томагавки?

– Ну что ты до меня домотался с этой Томагавкой? – рассердился Беодл. – Говорю ж вам, у Блина спросите. Идите в Ахарские горы, там есть капище Блина. Последнее, остальные святоши пожгли. В капище Оракул, местные называют его Голосом Блина. У него и спрашивайте. Если б этот долдон меня не вычислил, с вами бы пошел. Вот уж от кого не ожидал, так это от него…

– Мне с детства говорили, что меня Беодл мозгами обделил, – ядовито произнес Нанок. – А ну отвечай, старый, пошто ребенка обидел, а?

– А они тебе нужны? – хладнокровно парировал старый бог. – Если б и были, давно вышибли. И нет, чтоб хвалу своему богу воздать, все обиды какие-то ищет.

Нанок налил полный кубок и залпом выпил. Остатки стряхнул на пол.

– Тебе, Господи!

– А в бокал что, трудно было плеснуть? – сварливо отозвался Беодл. – Или думаешь, я с пола подлизывать буду?

– Кто вас, богов, разберет, – смущенно сказал Нанок, наливая Беодлу по самый край. Тот выпил залпом, кивнув ему головой.

Лани потихоньку клевала носом. Таль подумал, что пора уже и на боковую. Конечно, богов не каждый день встречаешь, можно и подольше посидеть, но глаза предательски закрывались. Какое-то время он придерживал веки пальцами, пока не понял, что против природы не попрешь. Бог сна, зевая, подлетел к нему невидимым и отправил на боковую.

Снилось ему всякое. Будто участвовал он в Войне Магов в качестве Блина. Задачей его было уничтожить весь мир или хотя бы половину, а коварный Беодл все время вставлял ему палки в колеса. Во сне он даже не удивлялся, что у него колеса вместо ног.

Варвар и Беодл продолжали пить, неспешно ведя беседу. Иногда Таль просыпался и слушал их приглушенные голоса. Он пытался вслушиваться, но перед глазами все плыло, и он снова засыпал в удобном библиотечном кресле. Да и то дело – о чем могут говорить варвар и варварский бог? О выпивке, о драках и о бабах.

По закопченному потолку причудливо прыгали тени, что отбрасывали яркие светильники. Нанок негромко беседовал с Беодлом. В глазах старого бога плясали хитроватые смешинки, в этот момент варвар и впрямь готов был поверить, что он его дед. Ему было спокойно и уютно, как в детстве. Беодл все говорил, а он слушал и кивал, блаженно улыбаясь, хотя понимал одно слово из трех. Так, незаметно для себя, он и задремал.

Беодл еще долго смотрел на них и улыбался, потягивая вино. Жаль, конечно, что Нанок так легко его разоблачил. Он с удовольствием бы попутешествовал с ними за компанию в образе старого библиотекаря. Уж с этими-то точно скучно не будет! Впрочем, не менее увлекательно наблюдать за ними со стороны. Ладно, время возвращаться в Кассарадские чертоги. Беодл ухмыльнулся, представив, какой разнос устроит завтра настоящий библиотекарь, обнаружив себя в компании с винным бочонком. И тут же улыбка исчезла, словно ее и не было. Если эти трое не сумеют, мир может прекратить существование. Они ничего не спросили, а сам он не мог, не имел права подсказывать. Таковы законы мироздания, и не ему их нарушать.

Впрочем, нельзя сказать, что Беодл сильно волновался. Он ведь отправил их к Блину, а тот умел обходить любые законы. В том числе и мироздания. Уж он-то что-нибудь да придумает. Должен придумать. Обязан просто. Хотя с Блином никогда нельзя быть уверенным ни в чем – возможно, ему доставит удовольствие посмотреть на конец света.

Вздохнув, Беодл налил себе еще один бокал вина – последний на сегодня.

(обратно)

Глава 2

На миг я замираю, оглядываясь по сторонам. Особнячок герцога Вернера стоял несколько на отшибе, хотя особнячком его называл только хозяин. Не каждый дворец потягается роскошью… а замок – защитой. И чего, спрашивается, я сюда полез?

Нет, дружочек-перстенечек, уж себе-то врать не надо. Глупо и бессмысленно, а порой даже вредно. Полез ты сюда отнюдь не по своей воле, а по приказу. И нечего вскидываться и перья топорщить, что вольная птица. Да, в клетку пока не посадили, так и на свободу не выпустили. Клювом не вышел, понимаешь.

Спускаться вниз я не тороплюсь. Ограда – последнее безопасное место. Еще не поздно горохом скатиться вниз и дать деру по темным переулкам. Здесь можно обдумать и выявить слабые места в моем плане. Хотя чего уж там вылавливать, в решете и то больше дыр, чем в этом самом плане. Но идти придется, выбора у меня нет. Не надо было перед Королем хвастаться, и вообще пить столько не надо было. Король, конечно, тоже не прав, что поймал пьяного на слове… по-человечески не прав, это все понимали. Но голос против главы Гильдии никто не поднял, не посмели. Любой знает, нрав у Короля крутой и возражений он не любит. Не ровен час, найдут твое тело в темном переулке с ножом в спине… или не найдут вовсе. Воды Бельтары глубоки, а груз на ногах покойника не обременяет.

Я вздыхаю и цепко оглядываю двор. Вдалеке вижу темные тени – собакам в ночи раздолье. Хорошо еще, ветер дует на меня, иначе уже заливались бы лаем под стеной. Закрываю левый глаз, а в правый вставляю смарагд. Не простой камень, зачарованный. Даже у Короля такого нет. Специально для меня Мастер Лион сделал, в благодарность за… а вот за что, умолчу. Вору языком трепать не стоит, даже мысленно.

Умеет камешек много полезного. Например, приближать далекое и пронзать тьму. Это маг так выразился, Мастер Лион то есть. Проще говоря, через него можно разглядеть то, что находится от тебя за целую лигу… вдобавок в полной темноте. Что и говорить, штука весьма и весьма полезная. Недаром сам Король ее у меня торговал. И даже подсылал шестерок своих, чтоб так или иначе добыли. Никак поверить не мог, что мне она куда нужнее, чем ему. Только когда шестерка по имени Серк вернулся без руки, настаивать перестал. Не простил, этого за Королем не замечено, но в покое оставил.

Кстати, Серка после этого никто не видел. Я лично считаю, что он на речном дне раков кормит. Сами посудите, ну к чему Королю однорукий вор?

Тщательно осматриваю окрестности. Вот и собаки, куда ж без них. Друг человека, блин их всех забери. Для вора они не враг даже, а опасная помеха, препятствие на четырех лапах. Бывают они двух видов: те, которые лают, и те, которые молча рвут глотку. Хотя нет, извиняюсь, есть еще болонки.

Так вот, те, которые лают, они куда хуже. Такой переполох поднимут – сбежать нипочем не успеешь. И убить такую без шума не получится, назло тебе завизжит перед смертью.

Сегодня мне везло, двор охраняют волкодавы. Кажется, так их называют. Насчет волков не знаю, а вору глотку порвут за милую душу. Зато не брехливы. Уважаю таких. Достойные противники, умные, сильные. Ладно, и на них управа найдется.

Открываю мешок, с долей сомнения смотрю на «управу». Их, собственно, две. Первая, как легко догадаться, начиненное снотворным мясо. Зверюга жрет мясо и отправляется отдыхать до утра. Некоторые из моих коллег предпочитают крысиный яд, он, дескать, надежнее. Только вот, если поймает тебя хозяин пса, пожалеешь, что весь яд на зверюгу потратил. Иные до безумия привязаны к своим любимцам. Нет уж, столь радикальные средства не для меня. Снотворное хоть и дороже и не столь надежно, но лучше уж потратить лишнее. Будьте гуманны, и мир будет гуманен к вам.

А вот и вторая «управа». Высовывает голову из мешка и тихо мяукает. Вы скажете, что ничего нового я не изобрел? А я и не собирался. Я, понимаете ли, вор, а не изобретатель. Может быть, не самый умелый и опытный в городе, зато самый удачливый. Иначе не полез бы сюда без всякой подготовки.

Рыжая голова прижимает уши и мявкает вторично. Позвольте представить – Сигр. Не какой-то там Вааська, а Сигр! Звучит, верно? Беда только в том, что за кошками любит ухлестывать ничуть не меньше любого Вааськи. Зато помощник в работе незаменимый. Умен, как Гроссмейстер, быстр и бесстрашен. Другого сторожевая свора враз на клочки порвет, а этот всех псов уведет за собой и невредимым вернется.

Минуту раздумываю, что предпочесть. Сигр решает за меня. Одна лапа, вторая – коту явно не хочется оставаться в мешке. Изо всех сил рвется на волю, блудливо озирая окрестности. Искренне надеюсь, что не перепутает сторожевых волкодавов со знакомыми кошками. С него станется…

Уверенной, даже наглой походкой кот идет прямиком к собачьей своре. Идет так, будто он у себя дома. С интересом наблюдаю за представлением через смарагд. Собаки смотрят на Сигра ошарашенно. Наглое мясо само на них прет. Наконец самая нетерпеливая решает попробовать Сигра на зуб. Хлесткий удар по морде, прыжок в сторону – и дай Творец ноги. Стая с негромким рычанием бросается следом. Сигр великолепен! Беги он по прямой, поймают и порвут. Но он не такой дурак, чтобы проиграть эту гонку. Я заранее знаю, чем она закончится. Кот уведет свору к противоположной стене ограды, где та и просидит до самого утра, честно охраняя дом от наглого кота. Так что можно спокойно приступать к работе, Рыжик не даст им заскучать.

Спокойно озираю окрестности. Трех сторожей я засек уже давно, но это не все. Должны быть еще двое-трое, больно уж большой сад. И сидят они так, что их не видно с забора. Однако если быть терпеливым, они себя выдадут. Звуком или движением – но выдадут обязательно. А я могу позволить себе быть терпеливым, ночь только-только началась, а сентябрьские ночи длинные.

Ожидание принесло свои плоды. Один из сторожей обнаружился в беседке. Второй присел в кустиках – интересно, зачем? Они-то его и выдали шуршанием.

Когда я решил, что больше сторожей нет, дал знать о себе третий – облаком табачного дыма. Нет, что за дурни, право слово! Потерпи он до утра – и я вполне мог на него напороться. А так тенью ночной проскользну, никто и не заметит. Если, конечно, я кого не пропустил.

Теперь можно подумать и о том, как проникнуть в дом. Традиционно имеются два пути – через крышу и через окно. Лучше всего, если к окну прилагается балкон, а к крыше – флюгер. Я старательно поискал флюгер – и не нашел. Зато балконов имелось превеликое множество, на втором и третьем этажах. Четвертый подобными излишествами отчего-то был обделен.

В общем, решение было очевидно. Окно и только окно. Как, скажите на милость, забросить «кошку» на крышу, если ей там не за что зацепиться? Конечно, если б выбора не было, пришлось бы надеть «кошачьи лапы» и взбираться по стене, как мне уже не раз приходилось делать. Скажем, когда я залезал на башню… неважно, на чью башню. А важно, что, соскользни у меня рука, лететь пришлось бы долго. Здесь же – как два пальца в кабаке. «Кошку» цепляю за перила, забираюсь на балкон, осматриваю комнату, проникаю в дом.

Осталось только выбрать балкон. И вот тут я полагаюсь на свой внутренний голос. Он меня редко подводит. Но сейчас молчит, будто уснул. Или охрип напрочь.

Хмурюсь. Цепляю взглядом окно за окном, жду, озарит: «Вот это!» Но внутренний голос признаков жизни не подает. Пожимаю плечами, скольжу бесшумно вниз по забору. Тогда заброшу в какое придется. Вот в это, к примеру, на втором этаже.

«Кошка» чуть слышно шуршит, цепляясь за перила. Прочнейший металл скрыт под слоем тонкой эластичной кожи черного цвета. Не зазвенит и не блеснет при свете луны.

Зажглось окно на третьем этаже. Я плотней вжался в тень, моля ночь, чтоб стражники не заметили веревку на стене. Любое изменение притягивает пристальные взгляды охраны, даже самое безобидное. А зажженное ночью окно – непременно.

Несколько минут я выжидал, слушая стук собственного сердца. И если вы думаете, что он мог перебудить обитателей особняка, то утритесь. Их сон был достаточно крепок.

Спустя несколько невообразимо долгих минут я решился. Наверное, никто еще не взлетал на второй этаж с такой быстротой. Убрав веревку в заплечный мешок, я успокоился и отдышался.

Теперь у меня имелась прекрасная возможность проникнуть в особняк. Но я не спешил. Потому что совершенно не представлял себе, что делать дальше.

Говорят, что воры гибнут не от петли с топором, а от куража да пьяного бахвальства. В пьяной похвальбе я пообещал Королю выкрасть у герцога ни больше ни меньше как Скипетр династии Маргонов. Которую и сменила на позолоченном табурете династия Фраллов.

Надо ли говорить, что господин герцог весьма гордился Скипетром Маргонов – даже больше, чем собственным, природой данным. И не горел желанием расставаться ни с тем, ни с другим.

Кстати, есть еще один нюанс. Династия считается прервавшейся, если со смертью последнего представителя Дома теряется одна из Регалий, входивших в Королевский Набор. У Маргонов таковых было пять: Скипетр, Держава, Корона, Мантия и Сандалии. Не очень себе представляю короля в сандалиях, ну да Творец с ним. Сумасбродства прошлых венценосцев ныне мало кому интересны. А любопытно вот что. Собравший полный комплект королевских Регалий имел право претендовать на престол. Не думаю, что его нынешнее величество охотно уступил бы престол. Скорее всего, прикончил бы тайком претендента, несмотря на законное право. Да и собрать полный комплект за неполные четыреста лет пока никто так и не сумел.

Однако голову готов прозакладывать, герцог Вернер частенько по вечерам поглаживал Скипетр, мечтая о том, как соберет полный Набор. И усядется на престол под ликующие вопли толпы и льстивый шепоток придворных.

В общем, Скипетр герцог держит при себе. Не в сокровищнице под семью замками, а в собственной спальне. Может быть, в ларце, запертом на магический замок. Что меня совершенно не пугало: на любой замок есть своя отмычка. Не менее магическая. Хуже другое – хватит ли у меня времени уговорить замок. И еще – стража у дверей будет обязательно. А сквозь стены я проходить не умею. Только в сопровождении двух каменщиков с киркомотыгами. Которых, как назло, под рукой не было.

Я отбросил посторонние мысли и внимательно стал изучать балконную дверь. Пара пустяков аккуратно вырезать кусок стекла и отодвинуть задвижку. Я повернул бриллиант на перстне и нацелился на стекло.

«Опасность, дурень!»

А, вот и внутренний голос проснулся. Маги зовут его интуицией, а воры – Шепотом Удачи. Не знаю, как остальным, а мне этот голос грубит постоянно. «Дурень» – это едва ли не самое мягкое из его высказываний. Но свое дело Шепот Удачи знает, лучше бы к нему прислушаться. Я нахмурился, почесал затылок и посмотрел на стекло через смарагд.

Полная луна, братцы! Вот это я вляпался бы сейчас! На стекле в зеленом свете смарагда отчетливо видна паутинка. Тоненькая такая сеточка явно магического происхождения. Не знаю, испепелила бы она меня на месте или просто тревогу подняла. Не хочу сейчас это выяснять.

Меня прошиб холодный пот, руки задрожали. На миг всего, я тут же взял их под контроль. Вор, у которого руки дрожат, – покойник, даже если еще об этом не знает. Нет, ну что за на фиг! Так все удачно шло, а тут эта паутинка никчемная!

Внимательно осматриваю окно и замечаю, что фрамуга приоткрыта. Ну уже что-то. Придется заняться акробатикой. Достаю «кошачьи лапы», вскарабкиваюсь на стену дома аккурат над фрамугой, ставлю подпорку и ящерицей скольжу в узкую щель. Стекло не задел, в доме все тихо. Ладно, вот я и внутри – дальше-то что?

Внимательно осматриваю комнату на предмет кражи. Ничего интересного. На стене, правда, висит огромный гобелен работы Мастера Салазара, почившего лет триста назад. Стоит он… а, таких денег мне все равно никто не заплатит, но и тех, что дал бы Кривой Джо, хватило бы на такой вот особнячок. На миг я представил себе вора, украдкой пробирающегося по темным коридорам с тяжеленным гобеленом на плече. Нет, в другой раз. Вот свихнусь окончательно, тогда и подряжусь гобелены тырить. А сейчас мне бы Скипетр отыскать…

Шепот Удачи, однако, нипочем от гобелена отходить не желал. Пришлось скатать произведение искусства и положить на пол. Стена как стена… хотя позвольте-ка! К чему это, интересно, замочная скважина на стене? Любопытненько…

Трачу добрых пятнадцать минут, чтобы снять защиту с замка и еще столько же, чтобы уговорить его открыться. Поймать бы того мастера, что это чудо изготовил, да руки поотрывать, чтоб не осложнял жизнь честным ворам! Вы когда-нибудь пробовали орудовать сразу пятью отмычками, да так, чтобы ни одну не выронить? Вот и мне не доводилось ранее. Из поединка с замком выхожу победителем и надуваюсь от гордости, как жаба через соломинку. Я лучший, и сам Король рядом не стоял. Небрежно пинаю открытую дверь ногой… и кураж сдувает противным сквозняком. Да, я предполагал, что за ней потайная комната или коридор. Но чтобы обнаружить там грустного вида тролля, сидящего на полу? Мое воображение сказало «пас» и смешало карты в кучу. Обалдело пялюсь на тролля, он обалдело пялится на меня и вдобавок принюхивается.

Тролли – они очень большие. И сильные. Так в сказках говорится. Только там не говорится, насколько они большие. Этот вот был совершенно квадратным и занимал собой всю комнату. Я задумчиво посмотрел на дубинку, которую невесть когда успел выхватить. Воры мечей ведь не носят. Дубинка, кинжал да пара метательных ножей, если умеешь пользоваться, – вот и весь арсенал. Впрочем, что меч, что дубинка…

Можно отступить назад, тролль на цепи (кольца толщиной с мою руку, неслабо!) и за мной не пойдет, но… Ушедший погулять кураж неожиданно вернулся, а с ним и склонность к авантюрам.

Быстро достаю из заплечной сумки завернутое в полотнище мясо (Сигр не успел до него добраться, хотя старался изо всех сил). Раз уж собаки остались некормлены, хоть тролля угощу. Из уважения к хозяину жилища.

Мясо летит влево, тролль, алчно принюхиваясь, следует за ним. Я ввинчиваюсь между его необъятным задом и стеной. Не приведи Творец ему сейчас попятиться!

Но троллю это даже в голову не приходит, он изо всех сил старается порвать цепь, чтоб дотянуться до мяса. Дело твое, приятель, но я бы на твоем месте ногой достать попробовал. Тролль мой совет игнорирует, я пожимаю плечами и приступаю к осмотру массивного сейфа. Замков на нем аж целых пять. Довольно хмыкнув, принимаюсь за дело. Тролль азартно сопит за спиной, я не оборачиваюсь, поглощенный делом. Один за другим замки сдаются. Пальцы сводит от нетерпения. Наконец со щелчком открывается шестой замок. (Как же так? Их было пять, я же помню!)

Распахиваю дверцу и…

Кажется, святой Лакки и сестра его Удача решили сегодня свести меня с ума. От зависти, не иначе. В полной прострации сажусь на пол, не в силах поверить собственным глазам. Деревянный меч, деревянный щит, бумажные доспехи, оперенная стрела без наконечника, деревянное же ожерелье и три деревянных кольца. И это в потайной комнате, охраняемой троллем! Не иначе, герцог с собственной головой поссорился!

На всякий случай проверяю сейф, но потайных ящиков не нахожу. Приходится принять за истину – тролль охранял продукцию пьяных столяров.

«А замочки ничего были», – говорит внутренний голос удовлетворенно. Жаль, что он нематериален, так хочется дать кому-нибудь в морду!

Сам не знаю зачем, беру из ящика одно из колец и надеваю себе на палец. Пусть останется на память об этой сумасшедшей ночи. Поворачиваюсь к троллю… Опаньки! А тролля-то вовсе и нет! До меня доходит вдруг, что издалека доносятся вопли и рычание. Как же эта туша, интересно, отделалась от цепи?

Ответ оказался довольно прост. В азарте я открыл один лишний замок. Именно тот, который держал цепь тролля. В благодарность тварь не стала меня жрать исподтишка, а просто тихонечко пошла добывать себе свободу. Причем как тихо этот тролль двигался! Кто бы мог ожидать подобного от горы мяса! Похоже, у него имеются неплохие задатки для вора. Взять, что ли, в напарники?

Покидаю потайную комнату. В той, с гобеленом, тролля не наблюдается. Дверь в коридор открыта весьма оригинально – снесена вместе со всеми замками и куском стены. Даже я не открыл бы быстрее! Молодец, парень, так держать.

В особняке переполох. Стражники бегут со всех сторон, размахивая алебардами. В тесном коридоре не размахнуться как следует, они только мешают друг другу. Лейтенант выкрикивает команды, которые никто не слышит. В тусклом освещении схватка смотрится потрясающе. От ударов тролля нападающие разлетаются в разные стороны, некоторые поднимаются и снова бросаются в бой.

Воры любят работать в тишине, никого не тревожа. Такой уж мы скромный народ. Но и суматоху прекрасно можно использовать. Ловят ведь тролля, а не меня, а эта туша сумеет за себя постоять.

Выждав момент, резко втягиваю бегущего стражника в пролом и аккуратно, со всей силы, бью по голове. Бом-м! Проклятье! Блин побери этот шлем! Рука мгновенно немеет. Стражник трепыхается и вопит, но перекрыть шум схватки не хватает голоса. С придворным бардом ему явно не сравниться. Дурак, я же, может статься, жизнь тебе спасаю!

Уклоняюсь от неуклюжей попытки отоварить меня протазаном и сильно бью дубинкой. Стражник перестает трепыхаться и мешком золота оседает на пол. То есть со звоном. Быстро снимаю с него кирасу и униформу. И то, и другое мне велико, чувствую себя пугалом. Лакки, неужели нельзя было послать мне более низкорослого воина!

На втором этаже явно делать нечего, слишком много народа. Неловко размахивая протазаном, поднимаюсь по лестнице на третий. Стражников не видно, все спешат получить пару переломов и рассыпать по полу зубы.

А вот это уже интересно. У одной из дверей, в круге света, стоят два гиганта в полном доспехе. Тревожно оглядываются по сторонам.

Решение принимаю тут же. Не драться же мне с ними, в самом деле? Протазаном орудовать не обучен, да и вообще не люблю лишней крови. С топотом подбегаю поближе, так, чтоб униформу было видно, а лицо – нет, и кричу сорванным голосом:

– Быстрее! Тащите сети, мы не справляемся!

После чего опять же с топотом убегаю. Если вы думаете, что так вот шуметь человеку, чья походка легче ветра, легко, то подумайте еще раз.

Сработает или нет? Сердце со звоном бьется о чужие доспехи. Череда томительных секунд… Есть! Оба стражника, громко топоча, проносятся мимо меня. Выждав для верности пару минут, подкрадываюсь к охраняемой ими двери.

Конечно, она заперта. А вы чего ожидали? И наверняка засов с той стороны задвинут. С сомнением смотрю то на трофейный протазан, то на массивную дверь. Никакого желания рубить эту махину не возникает. Проникнуть через окно? Честно говоря, не хочется. Первый раз в жизни жалею, что я не тролль.

Ладно, если уж дверь ни открыть, ни сломать не получится, время вспомнить о вежливости. Вас в детстве стучаться учили? Вот и меня учили.

Стучу в дверь, барабаню изо всех сил.

– Откройте, милорд!

Нет ответа. Неужели спит? Не верю!

– Скорее, милорд, вам грозит опасность!

Молчание. Неуверенный шорох за дверью.

– Кто там? – Голос герцога дрогнул.

Со скрежетом распахнулось зарешеченное оконце, по типу тех, что ставят в тюремных камерах. Я опустил голову, оперся на протазан и постарался прикинуться тяжело раненным.

– Нас… атакуют… их… слишком много… надо… бежать…

И трагически рухнул на каменный пол, не забыв громыхнуть протазаном. В Королевском театре мне наверняка присудили бы какую-нибудь премию за актерское мастерство.

Теперь оставалось только ждать. Если герцог отъявленный трус, то сбежит сейчас по потайному ходу (уверен, что в его спальне таковой имеется) вместе со Скипетром. Оставалось надеяться, что любопытство в нем сильнее. Из того, что я о нем слышал, был он игроком, и весьма удачливым. Как, кстати, и я. Вот только играли мы в совершенно разных заведениях.

Давай же, не тяни! Замирая от сладкого ужаса, я лежал на полу и ждал, в какую сторону качнутся Весы Удачи. Время текло сладкой патокой, медленно и тягуче. Наконец послышался скрежет отодвигаемого засова, а следом – щелчок замка.

Со стоном шевелюсь, разглядывая герцога из-под опущенных ресниц. Вид у него внушительный – «скорпион» в руке, тяжелая кираса и розовые панталоны до колен. С трудом сдерживаю смех – умирающие, как правило, серьезны.

Хриплю, тяну руку, будто пытаюсь что-то сказать. Милорд наклоняется, чтобы выслушать мои последние слова. Радость моя, да такого болтуна, как я, и смерть заткнуться не заставит! Бью дубинкой по голове. Герцог падает прямо на меня. В последний момент успеваю извернуться из-под «скорпиона». Меч со звоном падает на пол, следом со звоном падает герцог. Быстро обшариваю герцога на предмет поживы. Нахожу кошелек с золотом и связку ключей. Фамильное кольцо после секундного раздумья оставляю на пальце – вещь слишком приметная. И вообще, жадность вору не пристала.

Захожу в спальню, смахиваю со стола в мешок драгоценные безделушки. Наверняка тут многим можно поживиться, но время тает быстрее, чем град летним днем. Вот-вот стражники разделаются с троллем и побегут докладывать о победе герцогу.

Закрыть дверь или не стоит? Склоняюсь к последнему: шаги услышу издали, стражники подкрадываться не умеют. С таким количеством железа я бы тоже не сумел. Поэтому поспешно сбрасываю с себя чужое барахло, опасливо косясь на герцога. Приложил я его крепенько, но осторожность излишней не бывает. Закрываю лицо черной маской, взлом вступает в решающую стадию: оно мне надо, чтобы мою рожу заметили? Известностью пусть барды тешатся, ворам она ни к чему.

Ларец стоит в изголовье роскошного ложа. Святой Лакки, да сколько ж народа здесь улечься может! Живут же некоторые!

Подхожу к ларцу. Палец даю, Скипетр здесь. Изучаю последнюю преграду через смарагд. М-да-а… впрочем, иного я и не ожидал. Ларчик открывается непросто. Достаю магическую отмычку… она мгновенно сгорает у меня в руках. Блин проклятый! Где ж я новую-то найду? Их и в прежние времена два мага всего делать умели и желали, а уж теперь, когда чародея в Ледании сыскать почти так же трудно, как тролля в сарае… В бешенстве хватаю протазан и набрасываюсь на беззащитный ларец. Рычу, размахивая оружием, как пьяный мясник. От ларца летят щепки, крышка разлетается на части.

Скипетр Маргонов! Переливается радугой бриллиантов, радует глаз совершенством. Тяну к нему руку… едва успеваю отпрыгнуть. Его светлость изволит пробовать на мне остроту «скорпиона». Несколько минут занимаюсь тем, что уклоняюсь от ударов. Герцог недурно умеет обращаться с железом. Моя дубинка здесь вряд ли поможет, а метательные ножи я достать не могу. Не успею просто.

Под руку попадается старинная ваза в половину моего роста. Швыряю ее герцогу под ноги, он не обращает на это внимания, весь в азарте боя. А стоило бы. Да, фехтовать его учили признанные мастера… но не босыми ногами на осколках.

Этот вой стражники должны были услышать и этажом ниже. «Скорпион» с приглушенным стуком падает на ковер. Изрыгая нездешние проклятия, герцог вытаскивает из ступни осколки. Знакомлю его со своей дубинкой вторично, подхватываю Скипетр и сую его в заплечную сумку. Времени почти нет, топот в коридоре ближе с каждой секундой. Стражи!

Искать веревку времени нет, но «кошачьи лапы» висят на поясе. Надеваю их, пристегнуть к упору на куртке не успеваю. Если повезет, не сорвутся.

Распахиваю окно и ползу по стене, молясь святому Лакки. Или богу воров Лакки, как его наши предки звали. И, само собой, сестре его Удаче, потому что без нее сейчас точно пропаду. Если сорвется «лапа»… или если у стражей луки… лучше и не думать.

Высунувшиеся из окна стражи тычут в меня пальцами и орут. Ну, палец не стрела, потерплю, хоть и невежливо это с их стороны. Потом в меня летит алебарда. Уклониться не могу, но даже не пугаюсь – бросок абсолютно неудачный. Вторая алебарда высекает искры из стены дома в полуярде от моего лица. Вот это уже неуютно. Следующая может доставить боль в груди, которая бальзамами не лечится. Но следующим летит массивное кресло, едва не сбивает меня на землю. Неприятное чувство, будто я таракан на стене, а подошва сандалии уже отбрасывает на меня тень. По-тараканьи отгораживаюсь от креслометателей балконом второго этажа. Отсюда можно уже и спрыгнуть, но лучше не рисковать. Последнее, что мне сейчас нужно, – это вывих или перелом.

Ярда за два от земли прыгаю. Скипетр радостно вываливается из сумки. Подхватываю его на бегу, мчусь к ограде. Небо уже начинает светлеть, но немного времени еще есть. Позади вопли разъяренных стражей, их братья по разуму где-то впереди готовят на меня последнюю засаду. У кого-то из них луки найдутся, уверен в этом.

Удар в спину сбил меня с ног. Это что еще за напасть, неужели стрелки выцелили? Быстро переворачиваюсь на спину и вижу перед собой оскаленную собачью морду. Которая тянется ко мне с явным намерением обслюнявить мне глотку.

Фу! Уйди, собака страшная! Пес рычит, глаза злые. Бью наотмашь по оскаленной морде. Жалобный визг, морда отпрянула. А, так на руках у меня «кошачьи лапы». На них же стальные когти такого размера – любой тигр от зависти завоет. Добавляю ногой в бок, на носке сапога небольшое прочное лезвие, на одних перчатках по стене не поползаешь. Пес окончательно капитулирует и с визгом исчезает в рассветном сумраке. Зато ко мне на всех парах летят три его товарища и пара стражников.

Первое правило взломщика – обеспечь себе комфортный уход с места работы. Так вот, сегодня я нарушил и это правило, и все последующие. Если получится уйти, это войдет в анналы искусства как самый неправильный удачный взлом.

Лечу стрелой к ограде. Воры бегают куда быстрее стражи, но вот собаки…

Ограда уже близко, но и собаки буквально за плечом. Меняю направление бега, собаки проскакивают мимо. Так несколько раз, постепенно приближаясь к ограде, однако стражники значительно сократили дистанцию. А мне еще на каменную стену залезать! Высотой в три с половиной ярда! Вот где алебарду в спину получить проще простого…

Добегаю до стены, отчаянный прыжок – и я вцепляюсь всеми четырьмя конечностями в камень. Это уже почти тянет на чудо – чтоб найти четыре трещинки в камне разом. Растопыриваюсь на стене, как паук, ползу вверх максимально быстро. Псы прыгают и рычат, но принципиально не лают. За них это делают стражники, предсказывая мое ближайшее будущее в самом черном свете. Надеюсь, они не ясновидящие. Совсем не хотелось бы менять сексуальную ориентацию на половые извращения. В спину летит долгожданная алебарда – страж наконец-то сообразил. С такого расстояния промахнуться невозможно, получаю по спине тяжелым древком. Уй-йя, больно как! Боль придает мне скорости, и вторая алебарда звенит о стену.

Перекидываю через забор ногу, показываю преследователям два скрещенных указательных пальца. Жест, безусловно, оскорбительный для любого леданца, потому что повторяет первую руну одного неприличного слова. Какого – сами догадаетесь, не маленькие.

В ответ – ругань и обещание найти на том свете. Не обращая внимания, повисаю на руках на заборе и спрыгиваю на ту сторону. Дай Творец ноги, пока они не вспомнили, что есть ворота. Бегу по пустынным улицам, надеясь не нарваться на патруль. Наконец, оказавшись в другом районе города, останавливаюсь, прислоняясь к дереву, и снимаю перчатки и маску. Засовываю это добро в мешок, жадно хватая воздух губами.

Вот тут меня начинает трясти. Весь страх, запрятанный поглубже, чтоб не мешал, теперь нагло лезет наружу. Словно ледяной водой обливает при воспоминании, как обходил тролля, как уворачивался от «скорпиона»… А если б стражи не метали алебарды, а рубили ими, пока я, распластанный, по забору полз… Шансов не было бы никаких. Сдали у них нервишки, на мое счастье.

Из кармана куртки достаю трясущимися руками медную фляжку. Пусть себе дрожат, сейчас можно, вот глоточек сделаем – и полегчает. Что гардарикцы делать умеют, так это водку… и настоечку на травах. Делаю глоток. Огненный шар прокатывается по горлу и уходит в желудок. В голове проясняется. Хорошие травки, полезные. Делаю еще глоток, чувствую, что потихоньку оживаю. Трясу фляжку – пусто.

Та-ак, а это кто тут у нас?

Нет, ну это уже просто свинство. Нарваться на городской патруль, когда дело уже позади! И нечего на судьбу пенять, сам виноват, расслабился, забыл об осторожности. Сам теперь и выкручивайся, как умеешь. И не дай Творец, если покажусь подозрительным. Обыщут, найдут Скипетр, весь мой арсенал воровской и в крысятню потащат, клопов кормить до суда. А бежать некуда, и оружие достать не успею…

Смотрю на стражей мутными глазами.

– Братцы, – умоляю пропитым голосом. – Дайте хлебнуть чего-нибудь…

И перегарчиком на них дышу невзначай. Стражи морщатся, рожи отворачивают.

– Колбасит с утреца? – сочувственно спрашивает тот, что постарше.

Оглядываюсь по сторонам.

– Блин, и правда утро! Куда время девалось… Что за улица-то хоть?

– Ну ты, блин, даешь! – восхищенно говорит молодой. – Сентябрьский бульвар это. Ты сам-то где живешь?

Вопрос игнорирую. Тут можно погореть: назовешь район, а кто-нибудь из них как раз в нем и обитает.

– Эк меня занесло! Да-а, погуля-а-али!

Лица смягчаются, остатки подозрения улетучиваются. Да, погуляли, с кем не бывает. Тут сочувствовать впору, а не подозревать.

– Деньги-то не украли? – участливо спрашивает тот, что постарше. – Ворья развелось…

– А я помню, сколько у меня было? – отвечаю. – Вытащили, сам ли пропил – какая теперь разница?

Хохотнули снисходительно. В самом деле, разницы нет. По роже видно, сам пропил до последнего пальца, хоть воров искать не требует, стражу не напрягает. Славный малый, чем бы ему помочь…

– До дома-то доберешься? – спрашивает молодой сочувственно. – Или довести?

Угу. Довести. Прямо на хазу к Королю. То-то братва обрадуется!

– Дойду, – говорю уверенно. – Я отоспался уже. Башка вот только болит, и не помню ни хрена. Я хоть за бабами с топором не гонялся?

Хохотнули весело. А что над таким непутевым не посмеяться?

– Если тещу мою зарубил, я тебе сам пива поднесу, – ухмыляется старший.

– Твоя теща его б сама отоварила, – скалит зубы молодой.

– Пойду я, ребята, – морщусь, словно от боли. – Если пива не найду, сдохну ведь…

– Давай, бедолага, – напутствует старший. – Постучись к старому Фельду, он ранняя пташка, ковш нальет. Хотя куда там, у тебя ж ни пальца в кармане. На вот, похмелись.

Монету мне протягивает. Хочется визжать от восторга – надо же, стражи вора пивом угощают! Приду в тошниловку нашу – обязательно пропью эту денежку, да еще объявлю, на чьи пью. Ох и ухохочемся…

– Благодарствую, – говорю. – Дай Творец вам удачи.

Иду прочь. Ноги словно без костей, мягкие и непослушные. Скорее бы добрести. Завалиться на кровать и уснуть. Тяжело быть вором…

«Ты это сам выбрал», – дает о себе знать Шепот Удачи. Да, выбрал, мысленно отвечаю я, потому что жрать было нечего и работы не найти. Так ворами и становятся, а не из страсти к наживе. От безысходности.

«Хоть себе-то не ври, – усмехается Шепот Удачи. – В воры идут те, кто не любит работать, те, кто не умеет работать. Скажешь, нет?» Скажу. Они и в стражники идут, и в нищие… и в чиновники. Вором стать – это смелость иметь надо.

«Не смелость, а азарт, – поправляет Шепот. – В чем-то ты прав, азартные как раз и становятся ворами, игроками и кладоискателями». Не знаю. Но если Творец не дал мне таланта мага и силы воина, а дал чуткие пальцы, острый слух и быстрые ноги, то кем еще мне быть?

«Менестрелем», – ехидно шепчет Голос и умолкает в моем сознании. Я улыбаюсь. Менестрелем – это да, здорово. Может, в другой жизни…

Ковыляю через весь город, устало прихрамывая. Торжества нет, наслаждения победой – тоже. Только усталость и опустошенность. Утро – не мое время.

В голову упорно лезут тревожные мысли. Герцог ведь так дело не оставит, таких вещей не прощают. Очень скоро стража засуетится, забегает, и пойдет облава по тайным местечкам во всей Беларе. Надо на время скрыться из виду, уйти на дно…

Я останавливаюсь. Вот здесь я и буду отсиживаться следующие несколько дней. В грязном кабаке с метким названием «Дно»…

(обратно)

Глава 3

Звезды! Испокон веку человечество любуется ими, раскрыв от восхищения рты. Тысячи лет о них слагают стихи поэты, и вряд ли найдется хотя бы одна эльфийская песня, в которой совсем не упоминаются звезды. Гномы, никогда не покидавшие своих подземных городов, рассказывают о них легенды своим детям, и те с восторгом внимают сказкам о величайшем чуде Вселенной. И даже в гоблинском языке есть слово «звезды», при том что слово «ложка», к примеру, в нем отсутствует. Глаза Ночи, Маяк Влюбленных, Слезы Творца, Дерьмо Беодла, Дар Тьмы – за тысячелетия люди придумали сотни прекрасных поэтических образов, не переставая восхищаться совершенством звезд…

Бол потряс головой. Звезды, мелькавшие перед глазами, гасли одна за другой. Он со стоном ощупал голову на предмет сотрясения. Маковка с готовностью отозвалась болью, мириады звезд снова закружили перед глазами.

– Похоже, братан, у тебя перелом черепушки, – поставил диагноз Боресвет. – В натуре, не поперло тебе децил, надо было перед веткой нагнуться. Ветку ты, конечно, сломал, но, скажу тебе без балды, проще, в натуре, ее объехать было.

– Откуда она тут взялась? – Бол осторожно приподнялся. Выяснилось, что он лежит на земле, голова болит, а звезды вызывают острые приступы злости.

– Из дерева, – авторитетно заявил Боресвет. – Они всегда торчат из дерева, в натуре.

Почесывая новенькую шишку, Бол вскарабкался в седло. Лошадь, щипавшая осеннюю травку, была не слишком огорчена падением всадника, а вот его возвращение на свою спину встретила укоризненным взглядом. После чего уныло задрала морду к небу, очевидно выискивая новую подходящую ветку или в крайнем случае сук.

– Скучно у вас здесь, – пожаловался воин. – Ни тебе разбойников, ни чудовищ… Добру молодцу негде силушку богатырскую показать, в репу дать – и то некому.

Боресвет хмыкнул и занялся излюбленной забавой гардарикских богатырей – подбрасыванием булавы до облака ходячего. Так он сам выражался. Бол же, как ни вглядывался в высокую синь неба, так и не обнаружил этого чуда природы – ходячего облака. Впрочем, и с другими облаками в этот день было не густо…

Булава с устрашающим свистом устремилась вниз. Бол поспешно втянул голову в плечи. Когда богатырь кидал палицу до чего-то там стоячего, она свистела не так страшно!

Булава послушно легла в подставленную ладонь богатыря, прежде чем отправиться в новый полет. Бол безнадежно проводил ее взглядом. Отвлечь богатыря от национального, но чрезвычайно опасного для попутчиков вида спорта мог только пузырь водки. Которого под рукой как раз и не было. Бол тоскливо вздохнул и пообещал себе первым делом научиться материализовывать емкости с гардарикской водкой. Если, конечно, доживет до того светлого дня.

Лес неожиданно закончился, впереди показался ветхий мост. Поодаль от него, как полагается, находилась застава. Дабы никакой враг не прорвался. Ни к столице, ни, Творец упаси, из нее. А рядом с мостом Бол углядел будку смотрителя.

– Опять деньги трясти будут, – проворчал Боресвет, ощупывая кошелек. Позабытая палица с грустным свистом рухнула в траву, напугав жеребца.

Стражи у моста оживились, один из них призывно замахал рукой. Боресвет злобно сплюнул.

– На ремонт дороги, – подтвердил Бол. – Пятый раз уже, блин подери! Похоже, решили отремонтировать всю дорогу за наш счет.

– Поубивал бы, – сообщил Боресвет, подавая коня вперед.

Дорогу перегородили пятеро воинов. Видно, общения возжелали. Один тут же заговорил с Боресветом:

– Пошлина за проезд – два медяка с человека и два – с коня.

– На ремонт дороги? – обреченно вздохнул воин.

– На него, родимый, – осклабился радетель дороги.

Боресвет, перемежая звон монет махровой матерщиной, отзвякал требуемую сумму.

– Знатно ругаешься, – уважительно заметил воин, ссыпая монеты в суму. – Правду говорят про вас, гардарикцев, что злее ругани ни в одном народе нет.

– А вот и брешут, – хладнокровно парировал Боресвет. – Ты, братан, в натуре, ахарских обломов не видел. Вот у тех базар – это да. При том что мата вообще нет. К примеру, знаешь, как они человеку объясняют, что он ориентирован неправильно?

– Как? – полюбопытствовал стражник.

– Пинком под зад. В правую ягодицу. А в левую –значит «пошел в задницу».

– Интересно как! – восхитился другой страж. – А как они говорят…

Он щелкнул себя по потертым штанам.

– Да просто показывают, чего там говорить, – пожал плечами Боресвет.

– А это? – Третий страж изобразил руками глагол непристойного содержания.

– Так они не ругаются, в натуре. Так они, в натуре, размножаются, – пояснил Боресвет.

– Де-ела, – озадаченно почесал шлем вопрошающий.

Бол и Боресвет проехали мимо ошарашенных воинов.

– Эй, братан, а как они в известное место посылают? – окрикнул Боресвета стражник.

– В морду бьют, – крикнул тот в ответ.

– А в морду-то пошто? – удивился тот.

– А ты чего ждал? Варвары! – ответил Боресвет, понукая коня.

Обернувшись, Бол увидел, как один из стражей то ли по-ахарски обозвал товарища голубым, то ли просто послал в задницу. Издалека было не разглядеть.

Мост, судя по всему, возводил еще лично Квармол, основатель одноименного королевства. Строил старик, правду сказать, добротно, раз эта рухлядь простояла пару тысячелетий. Боресвет посматривал на памятник древней архитектуры с опаской. Мост мог обвалиться в любую секунду от малейшего ветерка.

Боресвет послюнявил палец на предмет разрушительного ветерка и, не обнаружив такового, двинулся к будке смотрителя моста, за непонятные заслуги именуемого инженером.

Инженер оказался стариком со слезящимися глазами и длинным, как огурец, носом помидорного цвета. Одеяние его, некогда представлявшее собой мундир, потеряло ныне покрой и фасон, сохранив только мышиную окраску.

– Неужели и за проход по мосту надо платить? – возмутился Боресвет.

– А как же! – обрадовался старик. – Мост, господа мои, есть инженерное сооружение, кое в порядке содержаться должно. Согласно этому вот Уставу инженерной академии…

– Сколько? – устало осведомился Боресвет.

– По серебрушке с человека и по медяшке с коня, – с готовностью ответил старик.

– Богатые здесь кони, – хмыкнул Боресвет, отсчитывая деньги.

Они взошли на мост, и почти сразу же Бол услышал разъяренный рев Боресвета:

– Да он нас че, в натуре, за лохов держит? Пасть порву!

Два пролета моста отсутствовали по неизвестной причине. Даже если она была уважительной, Боресвета это нисколько не интересовало.

– На тряпки порву! – рычал он. – По стенке размажу!

От его рыка ветхая будка (ровесница моста, не иначе) немедленно развалилась. Из нее вылетел огуречноносый старик и с неожиданной прытью помчался к стражам, что-то громко вопя. Боресвет с сожалением посмотрел на развалины будки.

– По стенке, наверное, не размажу, – признал он. – Но на тряпки порву волка злого!

Он злобно плюнул на мост. Вершина инженерной мысли с треском обрушилась в реку.

– За порчу общественных строений полагается штраф! – прокричал издалека мерзкий старикашка, потрясая толстенным Уставом.

– Пошел в задницу! – крикнул Боресвет, сожалея, что не может перевести это на ахарский. – Стеклянно тебе говорю, ответишь за фуфло!

– Поехали, – сказал Бол. – Вон стражники бегут, еще за что-нибудь деньги стрясут с нас. Убираться надо. Там, выше по течению, паром раньше был, а ниже – брод… только я не помню, где он. Паром же по-любому увидим.

– Я хочу им накидать, – заупрямился Боресвет.

– Потом их Орье сдадим, – предложил Бол. – Не хватало нам еще в Квармоле со стражей драться! Ну я тебя прошу!

– Ладно, уговорил. – Все гардарикцы отходчивы, и Боресвет не был исключением. Если сразу не пришиб, будешь жить до следующего раза. – Погнали! Но-о, родимый!

Стражники о чем-то лениво препирались с подлым старикашкой. Один поднял было ногу, чтоб грязно выругаться по-ахарски, но тот неожиданно ловко увернулся и помчался к развалинам будки. Боресвет смачно плюнул в его сторону.

– Поехали к твоему парому, – сказал он.

Паром никуда не делся. Торчал себе спокойно посреди реки. Причем двигался к противоположному берегу. Бол закричал, размахивая руками. Паромщик обернулся и пожал плечами. Мол, кто не успел – опоздал. А если хочешь есть варенье, не лови хлебалом мух. Боресвет философски пожал плечами.

– Будем курить бамбук, – сообщил он.

– Это как? – заинтересовался Бол.

– Курение бамбука – национальная традиция голуньцев, – сказал Боресвет.

– У вас в Гардарики бамбук растет? – удивился Бол.

– Нет, – гордо ответил воин. – Но мы его все равно курим. Иногда. Впрочем, если зрение у паромщика такое же хорошее, как и слух…

Он достал из пояса дубар и принялся подбрасывать его в воздух. Золото ярко блестело на солнце, и блеск этот немедленно привлек внимание паромщика и двух здоровенных парней с шестами. Паром сначала замедлил движение, затем остановился вовсе и наконец двинулся в противоположном направлении.

– Видишь? – сказал Боресвет. – Возвращаются. А если б мы сидели, курили бамбук, хрен бы они вернулись. Потому что курить вредно!

Бол мало что понял из его монолога, но одно уяснил – бамбук лучше не курить. Тем более когда его нет.

Паром двигался все быстрее. Монета в руках гардарикца вливала в речных работников просто-таки невероятные силы. Неповоротливая махина прямо-таки летела над водой, Бол уже различал недовольные лица немногочисленных пассажиров. Впрочем, никто из них не возражал, полновесный квармольский дубар был весьма весомым аргументом.

– Добро пожаловать на борт моего судна! – торжественно провозгласил паромщик, сбрасывая сходни. Он засуетился, подхватывая коней под уздцы и заводя их на паром.

Боресвет озадаченно шевелил бровями, размышляя, можно ли неповоротливое корыто называть судном, если оно все-таки не тонет. Хотя и может проделать эту шутку в любой неподходящий момент.

Остальные пассажиры поглядывали на них со скрытым недоброжелательством. Особенно купец с парой здоровенных мордоворотов-охранников.

– Из Гардарики, что ли? – спросил он.

– Из нее, – охотно согласился Боресвет.

– Понаехали, блин, – пробурчал купец недовольно.

Боресвет задумчиво рассматривал свой здоровенный кулак. Купец поспешно спрятался за дюжих охранников, которые враз набычились, уставившись на потенциального противника. Один из них оценивающе посмотрел на свой собственный кулак и тут же быстро убрал его за спину, чтоб не позориться. Бол тихонько хихикнул.

– Плывем, как эльфы на запад, – сказал он. – Знаешь этот анекдот?

– Нет, – заинтересовался Боресвет. – В натуре, не слышал.

– Сказали однажды эльфы, дескать, надоел им наш мир хуже сладкой свеклы, леса эти вечнозеленые, звезды их разлюбезные, а особенно люди. И решили уплыть в свое сказочное королевство. Сели в корабли с серебряными парусами и отплыли на запад. Сотни лет прошло, а они все плывут и плывут. Земля-то круглая…

– А она круглая? – изумился Боресвет. – Во дела, братан! Отстал я децил от жизни…

Бол разочарованно вздохнул. Анекдоты гардарикец понимал через раз. А то и вовсе не понимал.

– Нанок перед отъездом купил эльфийского вина, – вспомнил Боресвет. – Потрясающая штука… эх, нам бы хоть пузырь сейчас!

– Могу продать, – оживился купец. – У меня как раз есть с собой пара кувшинов… всего по двадцать дубаров каждый.

– Иди ты! – возмутился Боресвет. – Нашел, понимаешь, лоха! Да за двадцать дубаров я тебе эльфа живого поймаю и вино делать заставлю.

Паром медленно двигался к противоположному берегу. В мутноватой воде лениво плескала рыба. Бол заинтересованно смотрел в воду, жалея, что нет удочки. Таль как-то рассказывал, что у них осетра бьют острогой. Врал, наверное. Хотя и складно.

Паром царапнул днищем речное дно, паромщик заорал на олухов подручных, угрожая утопить на месте и не выплатить зарплату, если посадят судно на мель. Те вяло огрызались в ответ, не прекращая грести. Боресвет пошел проведать лошадей, животные зачастую нервничают при переправе. Кони оказались не из пугливых, лениво прядали ушами, отгоняя назойливых слепней. Боресвет угостил четвероногих сухариками и вернулся к Болу.

– Подплываем, – сообщил тот.

Оживившийся купец предложил Боресвету пойти к нему в охранники. Тот презрительно хмыкнул и подбросил на ладони дубар. Купец, нисколько не смущаясь, тут же попытался впарить воину заморскую диковинку, именуемую бумерангой. Странного вида конструкция считалась там, по словам купца, боевым оружием. Воин только фыркнул в ответ, зато Бол немедленно заинтересовался экзотическим оружием. Купец немедленно заломил несусветную цену. Боресвет немедленно включился в торг и предложил уступить бумерангу по цене дров. Без учета распилки и доставки. Купец, ругаясь и плюясь, швырнул под ноги шапку. Боресвет немедленно грохнул под ноги шлем. Это впечатлило жадного торговца, и цена немедленно упала на треть. Боресвет, со своей стороны, предложил включить в цену дров, из которых бумеранга сделана, стоимость доставки. Купец заявил, что это грабеж. Боресвет заявил, что ему легче утопиться, чем заплатить требуемое. Причем вместе с паромом. Это заявление возмутило паромщика, и он предложил купцу вычесть из стоимости бумеранги стоимость его парома, на что тот ответил, что он, конечно, уступит доблестному богатырю эту несчастную пару медяшек. Подешевевшая на стоимость парома бумеранга все равно была, по мнению Боресвета, дороговата. Купец в ответ на его заявление выказал готовность показать боевые качества чудо-оружия. В результате его охрана чуть было не уменьшилась ровно вдвое, потому что ловить неуловимую бумерангу не умел никто.

В последний миг охранник успел спастись, спрыгнув в воду. Тут же было выяснено, что плавать человек за бортом не умеет совсем. Во всяком случае, в пудовом доспехе. Бумеранга между тем вернулась вторично и была изловлена Болом. Человек за бортом, очевидно, вспомнив детство, пускал пузыри. Правда, не мыльные. Его товарищ отобрал у работника речного транспорта орудие труда и протянул утопающему шест помощи. Получилось крайне неудачно: в момент оказания помощи кандидат в утопленники как раз вынырнул и огреб деревяшкой по голове. После чего камнем ушел под воду пускать пузыри. Боресвет выругался, плюнул на палубу и прыгнул за борт. Количество пузырей за бортом увеличилось вдвое. Бол заволновался, потому что Боресвет тоже был в кольчуге, но тут же выяснилось, что гардарикцы ребята крепкие и плавать могут хоть в кольчуге, хоть в реке. Боресвет вынырнул, держа в одной руке незадачливого пловца, а в другой – зубастую щуку. Точнее, она вцепилась в кожаный наручень и расставаться с добычей не спешила. Команда и пассажиры приветствовали появление добычливого богатыря восторженным ревом. Дюжина рук сначала втащила на палубу сомлевшего охранника, а потом и самого Боресвета. Щука попыталась отцепиться, но получила по голове кулаком и молчаливо согласилась на уху.

Гребцы спешно взялись за шесты, потому как паром изрядно снесло течением и грозило вынести на глубину. Боресвет, отжав кольчугу, предложил продолжить торг. Не пострадавший еще охранник бухнулся на колени, умоляя хозяина даже доплатить, только чтоб избавиться от Творцом проклятого оружия.

Купец сбросил еще немного за спасение ценного сотрудника. Боресвет поинтересовался стоимостью доспеха и услышал еще одну несусветную цену. Предложение заплатить за спасение ценного обмундирования сделало купца более уступчивым, и злополучная бумеранга все же была продана за мелкую монету. Ударили по рукам, и Боресвету пришлось вторично прыгать за борт, вылавливая уже купца. Впрочем, это было уже лишнее, потому как паром между делом все же достиг берега.

Боресвет и Бол сошли на берег, ведя за собой коней. Скакуны нервно прядали ушами, все еще взволнованные обилием воды. Бол с интересом разглядывал чудо-оружие бумерангу. Подумать только, сама собой возвращается обратно в руки, без всякой магии!

– Не умею с ней обращаться, – пожаловался ученик богатырю. – Может, покажешь?

– Легко, – прогудел Боресвет. – Не парься, пацан.

Он отобрал у Бола бумерангу, оглянулся по сторонам, подхватил с земли камень. Уверенными движениями прикрутил камень к бумеранге обрывком ремня.

– Это для баланса, да? – догадался Бол.

– Ага, для него, в натуре, – согласился Боресвет. – Для балансу.

Он прицелился в реку и произвел бросок. Бумеранга жалобно булькнула и пошла ко дну.

– Попал, – довольно сказал Боресвет.

– И когда она вернется? – полюбопытствовал Бол.

– Да никогда, – пожал плечами богатырь. – Камень я, в натуре, надежно присобачил. Не всплывет, не боись.

– Но зачем? – Отчаянию Бола не было предела.

– А затем, – наставительно сказал богатырь, – что на разборках, в натуре, надо думать о том, как врага порешить, а не о том, что хрень эта возвернется и по башке тебе же заедет. Лемурдонцы пусть этой бумерангой пользуются, понял, в натуре?

– А почему именно лемурдонцы? – полюбопытствовал Бол.

– Не люблю я их, – сознался богатырь.

Бол грустно вздохнул. Ему заморское оружие приглянулось. Но не настолько, чтоб нырять за ним в реку.

Вода вдруг вспенилась, показался тритон. Речной житель гневно бил хвостом по воде, потрясал бумерангой и что-то разгневанно кричал. Ветер с реки уносил его слова, но Бол отчего-то сразу решил, что тритон ругается. Интересно только, на каком наречии. Паромщики с раскрытыми ртами разглядывали странное существо – тритоны редко баловали людей общением и слыли существами робкими и застенчивыми. Этот, видимо, был исключением.

Боресвет с ехидной ухмылкой смотрел на тритона. Тот плюнул, содрал с оружия ремень и запулил бумерангой в Боресвета. Оружие, не долетев до воина добрых двенадцать ярдов, неожиданно повернуло обратно. Перепуганный тритон поспешно нырнул в воду, бумеранга – за ним. Боресвет гулко расхохотался.

– Поехали, – сказал он. – Теперь это его проблемы, как от этой штуки избавиться.

Дорога сама стелилась под ноги. Какое-то время ехали молча, но Бол долго молчать не умел. Боресвет, который вообще-то слыл молчуном, вынужден был рассказать свою биографию, начиная с самого детства.

Когда младенца Боресвета принес аист, односельчане восприняли это спокойно. Что с того, дело обычное. Через пять лет мужики сообразили, что к чему, и истребили всех аистов в округе, но было поздно. Разве что рождаемость резко упала.

Боресвет рос богатырем. Сверстники к нему приближаться боялись, ребята постарше – тоже. Герлы обходили стороной, потому что пацану, в натуре, было по фиг, кому давать тумаков, ибо был он мал и не искушен воспитанием. В семь лет он прибил табуретом медведя, который случайно забрел в село. Отец всыпал ему розгой за испорченную мебель, и юный богатырь понял, что ошибся в выборе оружия. Боресвет почесал наказанное место и выломал в лесу дубину. Односельчане совсем пали духом и собрались было покинуть насиженное место, но как раз в это время проезжал через их село святой старец. Он и вразумил юного остолопа, сказав ему, что если уж тот в натуре крутой, то свою братву трогать не должен. Потому как реальные пацаны так не поступают. Боресвет почесал репу, потом свеклу и отправился в город в поисках чужой братвы.

В городе его словили лемурдонцы и обратили в неволю. Боресвет задавил пару голыми руками, после чего ему пожаловали пудовые цепи и ошейник раба и отправили его на рудники добывать для лемурдонского князя серебро.

Серебра для Лемурдонии Боресвет добыл немало за три года. После чего удача перестала трясти перед ним тазом и повернулась рылом. На рудники загремел младший сын лемурдонского князя. За дело загремел, между прочим. Заговор против отца-государя – это тебе не фиги воробьям крутить. За это и голову ампутируют легко. Принца спасли только юные годы и клятвенные уверения на тему «я больше не буду!». Папаша сжалился над провинившимся сынком и отправил его на рудники жить-поживать да добра наживать. А еще уму-разуму учиться.

Принц поумнел очень быстро. Посмотрел на второй день на истертые в кровь холеные ручки и посчитал в уме, что с ними станется за три отмеренных года. Выходило, что сотрет их до плеч за такой-то срок. Арифметика – наука точная, и принц решил не ждать. Опыт неудачных заговоров у него уже был, и решил он попытать свои силы вторично. Подкупил часть охранников, а уж каторжников долго упрашивать не пришлось.

Местные авторитеты в лице удельных князей поначалу решили, что это бунт, но, опознав принца, поняли, что никакой это не бунт, а самый настоящий мятеж, к которому и примкнуть не грех. Что с успехом и проделали. Восстание полыхнуло, как амбар с сеном, но батяня принца оказался пацаном реальным и быстро выставил на стрелку крутую братву в составе регулярной дружины. Каковая похоронила каторжно-авторитетское войско вместе с надеждами юного принца.

Самого принца захватили в плен, и огорченный папаша, посетовав, что княжичей не положено учить розгами, отправил непослушного сынка на плаху. С тех пор Боресвет его не видел, и дальнейшая судьба принца ему неизвестна.

Самого же малолетнего богатыря, истекающего кровью, подобрали княжьи дружинники. Собрались поначалу скормить его собакам, но собак поблизости не оказалось. Дружинники пожали плечами и забрали мальца с собой, авось на что и сгодится. Если раньше не сдохнет.

Богатыри так просто не дохнут. Боресвет поправился и постепенно прижился в казармах. Сотник, забавы ради, начал тренировать мальца, обучая тонкостям владения оружием. Как выяснилось через год, сделал он лажу. Во время учебного поединка Боресвет нечаянно проломил голову ему и еще троим дружинникам. Ну не любил он лемурдонцев!

После этого досадного происшествия казармы пришлось покинуть. Погоня, высланная разгневанным князем, Боресвета не догнала. Он покинул Лемурдонию и вернулся обратно в Гардарики, угнав морское транспортное средство весельного типа. Иначе говоря, лодку.

В родное село он возвращаться не стал, потому что профессиональные навыки выращивания репы были им безвозвратно утрачены на каторге. Богатырь подался в стольный город Голунь, где припал к ногам князя Врепуслава. Князь, освободив ноги, осторожно поинтересовался, чего от него, собственно, парубок хочет. Чего там хочет какой-то парубок, Боресвет понятия не имел, а ему, богатырю, хотелось быть зачисленным в княжескую дружину.

Князь подумал и согласился. Устроив претенденту вступительный богатырский экзамен. Экзаменовал старший дружинник Вырвинос. Владение мечом и топором Боресвет благополучно провалил, зато махание дубиной сдал настолько успешно, что Вырвиноса едва выходили. Потому кулачный бой пришлось сдавать другому экзаменатору. Его имени Боресвет так и не узнал, потому что по завершении экзамена дружинника завернули в чистую белую простыню и унесли в неизвестном направлении. Не забыв прихватить и отдельно лежавшую руку.

Хотя результаты экзаменов оказались неоднозначными, князь принял решение зачислить Боресвета в богатырский колледж, который тот с отличием и закончил. Преподавательский состав колледжа за время обучения сменился дважды, но на жалобы ректора князь неизменно отвечал, что причиной несчастного случая был низкий уровень преподавания. И вины студента Боресвета в этом нет никакой.

В колледже Боресвета обучили владению мечом, топором, луком и булавой. А главное, научили владеть собственной силой. Теперь рукопожатие богатыря обходилось без сломанных конечностей, да и в тренировочных поединках число жертв резко уменьшилось.

Правда, на выпускном экзамене он слегка покалечил богатыря Зверодрала, но об этом мало кто сожалел, ибо добрейшего князя расстраивала жестокость упомянутого богатыря по отношению к братьям нашим меньшим. Да и появление кентавров с минотаврами мало кого радовало. Словом, Зверодрал получил по заслугам, а Боресвет – пергамент почетного богатыря города Голуни с подписью и печатью, а также место в княжеской дружине…

– Стоп! – неожиданно сказал Бол, и Боресвет прервал свое повествование.

Перед ними возвышались стены небольшого замка. Все как положено в нормальной хазе – каменные башни по периметру, ров с водой и поднятый мост.

– Клевая хибара, – одобрил Боресвет. – А это что за братва под стенами? В натуре, на разборки приперлись, гадом буду!

– Похоже, они осаждают замок, – догадался Бол.

– Дык я так и сказал, – удивился богатырь.

Они стояли на вершине холма, и лагерь осаждающих был перед ними как на ладони. Бол разглядел знамена баронов Лорвена, Корпа и графа Дерана. Все трое числились сторонниками покойного Сугудая, а с бароном Лорвеном у отца Бола были свои счеты с давних времен. А именно счеты святого Мафтия, хранившиеся в часовне на самой границе их земель. Как нетрудно догадаться, земель спорных.

– О, катапульта, – опознал Боресвет некое загадочное устройство. – В натуре, катапульта. Правда, очень древняя и маленькая. А вон таран… одна штука. И все. Даже осадных башен нету. Как эти лохи замок брать собираются, в натуре?

– В Квармоле междоусобиц давно не было, – пояснил Бол. – Дед Орье отменил высочайшим указом. Катапульты мало у кого сохранились, да и те, небось, в негодность пришли. И мастеров, что изготавливать умеют, днем с огнем не сыщешь. Можно, конечно, в библиотеках чертежи поискать, но кому из благородных это в голову придет?

– Тебе же пришло, – прогудел Боресвет.

– Так я все же маг, – подбоченился Бол. – Ну… почти маг.

– Ладно, господин почти маг, как нам в замок попасть?

Бол задумался.

– Через ворота, думаешь, не пустят? – неуверенно спросил он.

– В натуре, не пустят, – подтвердил Боресвет. – Они, конечно, лохи, но не настолько же…

– А как же рыцарский кодекс? – оскорбился Бол.

– А они его, в натуре, читали хоть? – усомнился Боресвет.

– Тогда через подземный ход, – решил Бол. – Пошли!

Подземный ход они искали до самого вечера. Бол пользовался им всего пару раз для неких мальчишеских проделок (уточнять он не пожелал, а Боресвет не настаивал). Наконец в шестом по счету овраге, как две капли воды похожем на предыдущие пять, ход был обнаружен. Боресвет почесал шлем, глядя на узкий лаз, уходивший под землю.

– У вас в родне гномов, часом, не было? – осведомился он. – Нормальному богатырю в эту дыру, в натуре, не пролезть. Только по частям если…

– Не ты ли говорил, что голунянин куда хочешь без мыла влезет? – поддел его Бол.

– Влезет, – согласился Боресвет со вздохом. Лезть в подземный ход ему явно не хотелось. Тем более без мыла. Но богатырям чувство долга не чуждо – он покорно принялся снимать с себя кольчугу.

Бол ужом скользнул в узкий лаз. Боресвет тоже ужом попробовал, но из гардарикца змеи не получилось. Скорее медведь. Голова прошла без проблем, плечи с трудом, но пролезли. Зато бедра застряли плотно. Боресвет поднажал: лаз дальше расширялся, надо только протащить непослушное тело. Земля держала крепко. Воин взревел, рванулся, чуть продвинулся и застрял снова. Бол пытался помочь, но с него какая помощь?

– Твою мать! – взревел Боресвет и высказал авторитетное мнение реального пацана об узких дырках и иже с ними. Трехэтажный гардарикский мат обладал воистину волшебным действием – после очередного рывка воин все-таки пролез дальше и пополз по узкому лазу. Впрочем, узким он быть перестал уже ярдов через семь, и воин смог даже подняться на ноги.

– Знаешь, – сказал он. – Ахарский язык, конечно, красивый, но нет в их ругательствах настоящей силы. Такой, чтоб руки мощью наполнились!

– Если б ты первым лез, – задумчиво сказал Бол, – как бы я тебя в задницу мощно послал!

Боресвет гулко расхохотался. С потолка посыпалась земля. Бол испуганно присел.

– Ты потише, – попросил он. – А то еще завалит, чего доброго…

Воин облачился в кольчугу, нацепил на пояс меч. С сожалением оглянулся назад, но коня сквозь лаз точно не протащишь. Хорошо хоть, оставили в лесу, а не в овраге, иначе вражеские дружинники вполне могли засечь секретный лаз. Не отыскали бы лаз, так на коне щит и булава остались, да и сам конь хорош. От волка-одиночки сам отобьется, а вот от человека…

Подземный ход копали либо гномы, либо садисты. Боресвету трижды пришлось становиться на четвереньки, а вот разогнуться так ни разу и не удалось. Под конец пути он уже жалел, что не поехал через ворота. Подумаешь, армия! Авось проскочил бы. Бол на его ворчание внимания не обращал, целеустремленно шагая вперед.

Когда Боресвету уже казалось, что они ошиблись ходом (по мнению богатыря, они добрались уже как минимум до Фарадана), впереди нарисовалась огромная железная дверь. Голунянин наконец выпрямился в полный рост и перевел дыхание.

– Ключи есть? – спросил он у Бола.

– Нету, – сознался тот. – Да она не заперта!

Боресвет потянул дверь на себя и понял, что спутнику верить нельзя.

– Закрыто, – констатировал он.

– Странно, – удивился Бол. – Ее отродясь не закрывали! Правда, и осады выдерживать раньше не приходилось…

Боресвет с силой ударил в дверь кулаком, та в ответ рассерженно загудела.

– Обратно не полезу, – предупредил он Бола. – Лучше здесь подохну!

Он врезал по двери ногой, Бол зажал уши.

– Кто там? – спросили из-за двери.

– Свои, – прогудел Боресвет обрадованно.

– Свои все в замке, – отозвались из-за двери.

– Откройте, это я, Бол, – представился Бол.

– Младшой? Сказывали, ты погиб, – с сомнением отозвались из-за двери.

– Да я это, блин! В глазок посмотри!

Крохотная решетка на двери поднялась, в ней показался глаз серого цвета. Боресвет добродушно улыбнулся глазу, тот исчез.

– А мне почем знать, ты это или зомби какая? – неуверенно спросили из-за двери.

– Где ты видел говорящих зомби? – возмутился Бол.

– Да я и молчаливых как-то не встречал, – сознались за дверью.

Бол припомнил несколько подходящих к случаю гардарикских слов. За дверью молчали.

– Ну и что делать будем? – спросил Боресвет.

– Сидеть, – с готовностью отозвались из-за двери. – Приказ у меня – никого не пущать. Не только зомбей каких, но и живых тоже. Без приказа хозяина не открою!

– Так пойди и доложи, – прорычал Боресвет.

– Покидать пост кареготически возр… вобз… вобля… няется, – ответили из-за двери. – Вот сменять придут – доложу. По всей форме.

– Сломать, что ли, эту дверь на хрен? – задумчиво пробасил Боресвет.

– Портить казенное имущество кареготически возбл… ворз… нельзя, в общем, – ответили ему. – От хозяина влетит!

– Чтоб тебя! – в сердцах сказал Боресвет и уселся на землю. Бол немедленно последовал его примеру. – Скоро хоть пересменок?

– Это военная тайна, – важно отозвались из-за двери.

– А ты примерно, – предложил Боресвет.

– Часа через три, – выдал страж двери военную тайну.

– Ладно, потерпим. – Боресвет прислонился к стене и немедленно захрапел.

Бол обиженно засопел. Ждать он не умел совершенно, особенно в одиночку. Вдобавок ему было обидно. Сидеть на пороге собственного замка – и не иметь возможности зайти! А все из-за этих болванов, устроивших так не вовремя эту свою осаду! Как говорит Боресвет, повзбивал бы гадов!

Дверь пронзительно заскрипела, и Бол открыл глаза. Надо же, он все же умудрился заснуть! Не иначе, устал от долгой скачки.

Рядом зашевелился Боресвет, стремительно переходя от сна к яви. Гардарикец был вообще скор на подъем, раз – и готов к бою. Или пьянке, тут уж как выйдет.

– Бол? – неуверенно позвал голос отца.

– Я это, батя, – отозвался Бол. – Не зомби и не подсыл какой.

– Творец Всемогущий! Бол! А мы уж тебя оплакали!

Дверь стремительно распахнулась, и Бол попал в объятия отца, с удивлением обнаружив, что тот вроде как стал меньше. Нет, конечно, это он сам подрос, но все равно странно быть выше отца на полголовы.

– Сынок!

– Батя! – Бол неожиданно для себя понял, что лицо его мокро от слез. Творец Всемогущий, как же хорошо вернуться домой! Домой, где тебя ждут, где тебе всегда рады, что бы ни случилось!

За спиной тактично кашлянул Боресвет.

– Что ж ты гостя не представил, – опомнился отец.

– Сам представится, не беда, – отмахнулся Бол.

– Легко, – отозвался богатырь. – Я Боресвет из Голуни. Профессия – богатырь. Закончил специальный богатырский корпус, о чем имею надлежащую ксиву. Также окончил курсы повышения квалификации, что тоже подтверждено письменно…

– Про курсы ты мне не рассказывал, – напомнил Бол.

– Не успел просто, – отмахнулся Боресвет. – Владею мечом, топором, луком, булавой и вообще всем, что под руку подвернется. Луком, правда, посредственно, – самокритично добавил он.

– А Голунь – это где? – поинтересовался барон.

– На Руси. У вас ее, в натуре, Гардарики называют за что-то.

– Что-то слышал, – с сомнением протянул барон, который, в отличие от сына, знанием географии не страдал. – Это ведь где-то далеко, да?

– Примерно там и есть, – согласился Боресвет. – Так вот, представляюсь дальше. Состою при старшей дружине великого князя Голуньского. Женат. В порочащих связях замечен не был – хорошо умею скрываться.

– Очень приятно, – протянул ему руку барон. – Барон Лентон Дарал из рода Даралов. Владелец замка Дарал, замка Дарал-2 и жемчужины Квармола – уникального однокомнатного замка Дараллон. Женат, девятеро детей.

– Как девятеро? – возмутился Бол. – Было же восемь!

– Ты просто отстал от жизни, – пояснил отец. – Поздравляю тебя с братом, сын.

– То есть я уже не младший? – обрадовался Бол.

– Представь себе, да, – лукаво усмехнулся барон. – Веришь ли, твоя сестра задала мне тот же вопрос. Просто с ума сойти, до чего вы с ней похожи! Одно слово – близнецы.

– Адель? Как она? – Бол едва не прыгал от радости.

– Нормально. Жива-здорова, скучала по тебе сильно. Ты бы, засранец, хоть письмо написал! Испереживались же!

– Ты же знаешь, у меня с квармольским языком не очень, – потупился Бол.

– Однокомнатный замок – это что, в натуре? – с недоумением спросил Боресвет.

– Трудно объяснить, – ответил барон. – Это, знаете ли, видеть надо.

– Осмелюсь доложить… – послышался голос из-за двери, принадлежавший, как выяснилось, дюжему дружиннику.

– На кухне сгною! – рявкнул барон. – Держать моего младшего… ну, пусть уже не младшего, но все равно любимого сына на пороге отчего дома! Вон с глаз моих, убожество!

– Слушаюсь, господин барон! – отчеканил дружинник, исчезая с глаз долой.

– Папа! Это правда, что Бол объявился?

В потайной ход облачком скользнула девчонка. Нет, скорее девушка, как две капли воды похожая на Бола. Боресвет только покачал головой. Если и эта такая же говорливая, самое время заткнуть чем-нибудь уши.

– Болтун! – радостно завопила девушка, бросаясь на шею брату.

В этот момент Боресвет узнал, что «Бол» – сокращение не только от «Болиар» и «фаербол». И, по мнению богатыря, «Болтун» куда лучше подходило ученику мага. Ну какой из него, к блину, фаербол?

– Самое интересное, – доверительно сказал барон, – что я ни единому человеку не обмолвился, что Бол вернулся. Воистину, в замке стены имеют женские уши! И языки вдобавок. И как в таких условиях прикажете военные планы строить?

– Молча, – порекомендовал Боресвет.

– Только молча, – согласился барон. – Дети, вам не кажется, что замок куда более удобное место для обниманий, чем этот подземный ход?

– Для обниманий все места одинаково хороши, – парировал Бол, но советом отца пренебрегать не стал. – Действительно, пойдемте в замок. Я, кстати, проголодался. Батя, как насчет праздничного пира по случаю моего возвращения?

– Мы, если ты еще не в курсе, в осаде, – вздохнул барон. – Но по такому поводу что-нибудь придумаем. Проклятые сугудаевцы, чтоб им сдохнуть вместе с покровителем!

– Покровитель уже, – ввернул Бол, и Боресвет согласно кивнул.

– Серьезно? Блинов колдун наконец-то откинулся? За это точно надо выпить! А кто же сейчас на престоле?

– Его Величество король Орьерон Второй, – гордо объявил Бол. – Кому ж еще быть? Кстати, знаешь, кто уничтожил Сугудая?

– Кто? – Барон был не менее любопытен, чем его сын.

– Помнишь Таля? Аргенталя из Торделилий? Его работа!

– Так он тоже выжил? Хорошая новость! У нас как раз гостит его брат, он будет счастлив узнать, что малыш жив. Что же мы стоим? Пойдемте!

И они дружно покинули порядком надоевший Боресвету подземный ход.

(обратно)

Глава 4

– Мастер Лур, нам нужна ваша помощь. – Его величество откинулся в кресле и придвинул к Учителю пачку бумаг, перевязанных синей лентой. – Помощь мага.

Синяя лента – высшая степень секретности, отметил про себя Мастер Лур. Видимо, дело действительно важное.

– Я больше не маг, ваше величество, – сказал он вслух.

Король отметил нотку горечи в его голосе. Мастер Лур тосковал по утраченному Дару. Нелегко смириться с жизнью обычного человека тому, кто когда-то сам был магом. Смерть Сугудая никогда не исправит причиненное им зло. Не вернет утерянное Мастеру Луру, не воскресит отца…

– Но знания мага остались при вас? Мы обнаружили переписку Сугудая и внимательно ее исследовали. Вскрылось много интересного. Вы в курсе, что некромант Тубарих работал на него?

– Я догадывался об этом. – Разговор о Сугудае был неприятен бывшему магу, но он умел скрывать свои чувства.

– Хорошо. А его связь со святошами из «Петушиного часа»? То, что обнаруживать и захватывать магов им помогали Сугудаевы подчиненные?

– Если б я не утратил по милости Сугудая Дар, занялся бы некромантией. – Хваленая выдержка изменила Учителю. – Чтоб оживить подонка и убить его еще раз!

– Но это все – вчерашний день, – продолжал король, словно не замечая вспышки бывшего мага. – А вот эти письма актуальность не утратили… и вряд ли утратят. Скажите как Мастер-маг, вы слышали что-нибудь о Ковене?

Мастер Лур резко побледнел и откинулся в кресле.

– Этого не может быть. – Голос его дрожал, и королю внезапно стало страшно. Чем бы он ни был, этот Ковен, одно название напугало бесстрашного мага.

– Записи зашифрованы, мы так ничего и не смогли понять, – сообщил король. – Но эта подборка писем лежала в папке, подписанной «Ковен». Расскажите мне об этом что знаете.

– Я знаю не так уж много. – Мастер Лур быстро пришел в себя. – Это считалось легендой… Ковеном называлась некая магическая структура, ставившая своей целью воскрешение последнего Корраана. Ну вы слышали эти предания – битва Титанов и Корраанов, смерть самого могучего из воплощений Тьмы… Так вот, среди магов издревле ходили байки о том, что последователи Корраанов образовали что-то вроде ордена, желая воскресить своего идола. Я всегда считал, что древние маги специально придумали мифического врага, чтобы не допустить новой Войны Магов. Дескать, Ковен не дремлет – и вы тоже будьте бдительны. Но если это правда… Боюсь, Сугудай нам покажется мелкой неприятностью, когда эти ягодки созреют.

Король поднялся, и Мастер Лур, подчиняясь этикету, встал одновременно с ним.

– Передаю вам эти письма. – Он протянул Учителю пачку бумаг, перевязанную тремя синими лентами. – Впрягайтесь в работу, Мастер. Хватит страдать по утраченному. Квармолу нужны ваш ум, ваши знания, ваша энергия. Если что потребуется, обращайтесь к Лемуру или лично ко мне. Докладывать об успехах и неудачах – либо мне, либо Лемуру. Надеюсь, о секретности вас предупреждать не надо?

– Считайте, что предупредили. – Мастер Лур слабо улыбнулся. – Да, ваше величество, должен предупредить сразу: я обязан оповестить магов. Как это сочетать с упомянутой вами секретностью?

– Оповестите только Гроссмейстеров. – Голос короля похолодел. – И одного-двух Мастеров, которым доверяете. Но будьте предельно осторожны! Не забывайте: любой из них может оказаться членом Ковена.

– Или даже головой, – добавил молчавший до сих пор Лемур.

Глава Ковена, Архимаг Эстелин, поднялся со своего места. Цепким взглядом коснулся каждого из присутствующих. И каждый из двенадцати Советников опускал глаза, не в силах выдержать его пронзительный взгляд.

Архимаг был стар даже по меркам магов, хотя внешне смотрелся не более чем на сорок лет. Высокий, мускулистый, обладающий фигурой скорее воина, чем мага, он крепко держал в руках власть над Ковеном, и могущественные Советники даже в мыслях не рисковали бросать ему вызов. Возможно, объединившись, они и смогли бы противостоять Главе, но этого Эстелин никогда бы не допустил. Потому и оставалось им только растрачивать энергию в интригах между собой, стремясь хоть на ступень подняться к вожделенному месту Ассистента, второго лица в иерархии Ковена.

– Час Восстания близок, – сообщил он. Советники почтительно внимали, боясь даже вдохнуть глубоко. – Повелитель шевельнулся уже в своем узилище. Он пробуждается! Все знаки говорят об этом. Совсем недавно мы слышали его вздох, землетрясением прокатившийся по землям Востока. Мы должны быть готовы, когда Он Восстанет!

– Эльфы уничтожили Тубариха, – хмуро напомнил Ассистент, Мастер Зортрий, который являлся заместителем Главы на Совете. – Наш план потерпел неудачу, Магистр.

На языке вертелось «ваш план», но Зортрий был слишком умен для подобной оговорки. Маг, который не следит за словами, живет недолго. И уж точно не становится Мастером.

– Да, Тубарих мертв, – согласился Эстелин. – Это невосполнимая потеря, безусловно. Навязать эльфам войну, чтобы они и думать забыли о Спящем, мы в настоящий момент не можем. Однако все складывается не так уж плохо. Деревянное Кольцо для них потеряно, и усыпить Повелителя они не в силах. Равно как и сделать новый артефакт, подобный Кольцу. Слишком много сил, надежд и гордости они вложили в тот оберег.

– А не смогут ли эльфы вернуть себе Кольцо? – спросил Керс, самый молодой член Совета, вошедший в число Двенадцати всего двадцать лет назад. – Было бы некстати…

– Совсем некстати, – согласился Архимаг. К Керсу он относился благожелательно, молодой маг представлял для него наименьшую опасность. – Но это маловероятно. Если эльфы не смогли вернуть его тысячу лет назад, по горячим следам, вряд ли смогут сделать это сейчас. Тем более времени у них не так много, Повелитель просыпается. Тем не менее мы должны принять меры. На всякий случай.

– Если б не Отступник, Кольцо было бы у нас! – яростно прошипел Мастер Ренан, маг с длинными седыми волосами и крючковатым носом. Он стиснул в руках традиционную островерхую шляпу, которые лет триста назад носили все маги.

– Отступник предал Ковен, – согласился Архимаг. – Искушение было слишком велико. Тот, кто преподнес бы Повелителю Кольцо, получил бы в дар огромную власть. Он не смог устоять, да простит его Повелитель. Мы совершили ошибку, уничтожив его. Следовало взять Отступника живым и выпытать у него, где Кольцо.

– Это было невозможно, глава, – почтительно отозвался Мастер Зортрий, руководивший в то время охотой на Отступника. – Мерзавец испепелил себя «Факелом Ордана», когда понял, что ему не скрыться. Не осталось даже клочка одежды. Мы были бессильны…

– Я помню, Ассистент, и не виню вас. Свою роль Отступник сыграл – эльфы утратили Кольцо. И, будем надеяться, не обретут его вновь. А чтобы этого не случилось, предлагаю принять следующие меры. Первое. Отправить дюжину магов на поиски Кольца. Эльфы наверняка предпримут последнюю попытку его вернуть, этого случиться не должно. Второе. Усилить кордоны вокруг узилища Повелителя. Эльфы совершили ошибку, оставив его без охраны. Да, они сумели преградить нам путь туда, но в наших силах не подпустить остроухих близко к узилищу. Даже если они каким-то чудом сумеют обрести свой бесценный артефакт, им не удастся вторично усыпить Повелителя. Кто согласен, прошу зажечь зеленый свет. Кто против – красный…

Один за одним на посохах магов загорались зеленые огоньки. Как всегда, решение Главы было принято единогласно. Эстелин довольно улыбнулся. Его власть над Советом по-прежнему крепка, и ничто ее не сможет пошатнуть.

– Один вопрос, глава. – Керс почтительно поклонился. – Те люди, что убили Тубариха и Сугудая… Мы оставим их безнаказанными?

– Они нам не мешают, – пожал плечами Архимаг. – Горстка простых смертных… и пара учеников Мастера Лура. Я считаю ниже своего достоинства мстить им.

– В одном из этих учеников течет кровь Титанов. – Керс был на редкость упорен. – Я считаю, за ним стоило бы проследить. Согласен, то, что он уничтожил Сугудая, было случайностью, но эта случайность дорого нам обошлась.

– Кровь Титанов непредсказуема, – задумчиво сказал Эстелин. – Да, пожалуй, ты прав. Хорошо, поручаю это тебе. Но уничтожать его не спеши, кровь Титанов – великая сила, посмотрим, не удастся ли его использовать в наших интересах. В конце концов, – он нехорошо ухмыльнулся, – Повелитель обожает кровь Титанов. На своем алтаре.

Кабаки бывают разные. Есть дорогие и чистые, есть не очень дорогие (и не вполне чистые), есть и такие, где сапоги о пол испачкать можно. Есть кабаки, что славятся прекрасной кухней, есть – хорошим вином или пивом. Есть такие, куда ходят полюбоваться на петушиные бои или тараканьи бега, есть кабаки, где играют известные музыканты, вроде модного барда Кельда, есть такие, где профессиональные шулера разденут вас до нитки. Если вы, конечно, сами не профессиональный шулер. Есть даже такой кабак (я сам слышал!), хозяин которого – честный человек. У него даже бумага есть, где это написано.

«Дно» – заведение совсем иного рода. Дыра та еще, скажем прямо: кормят паршиво, выпивка не то чтобы совсем уж отвратная, но и эльфийских вин здесь не подают. Никаких развлечений, кроме хорошей драки, тут нет. Словом, ничего такого, что могло бы привлечь случайных клиентов. Хозяин кабака, Зачинщик-Бенджамин, предпочитает зарабатывать на жизнь по-другому. А именно – торгуя краденым. Если ты с ним в хороших отношениях, то можешь спокойно прожить несколько дней, пока стража сбивается с ног, разыскивая тебя по всему городу. Сюда служители порядка не заходят ни под каким видом: у Бенджамина широкие связи. Почти как у Короля.

Честно говоря, я всерьез рассчитывал на его помощь. Господин герцог всенепременно поинтересуется: а куда же это делся его Скипетр с похитителем вместе? И засуетятся городские стражи, и забегает личная охрана герцога, и зазвенят монеты в руках Ищеек. Кстати, Ищеек я боюсь больше всего. Людей, которые ищут за деньги воров и убийц, надо остерегаться. Их немного – пятеро на всю Белару, но каждый стоит всей городской стражи. Поднимут дятлов-двурушников из Гильдии, пораскинут мозгами и вычислят тебя как пить дать. И возьмут тепленького, спросонок, на рассвете.

Уж сколько раз Король их пытался уничтожить! Ничего не вышло, ничегошеньки! Гильдии онине боятся, самого Короля ни в грош не ставят. А вот Бенджамина Зачинщика уважают. Какие-то у него с ними дела важные, непонятные. Не хочу даже думать, что Бенджи дятлом оказаться может. Не того полета птица. Если Зачинщику понадобится, он и в королевский дворец запросто войдет. Просто шепнет словечко кому надо – и пойдет.

Признаться, я немного нервничал. Нет, поместья аристократов я и раньше посещал, но не с таким же шумом! Спасибо еще святому Лакки, что из вещей своих ничего не обронил! А то любой маг средней руки меня бы мигом обнаружил… впрочем, что это я! Маги в Ледании нынче перевелись. Не совсем, конечно. Я, к примеру, смог бы найти, а вот герцог – навряд ли. Как верный сын Церкви – вряд ли. Маги нынче с «Петушиным часом» беседовать не желают.

Бенджамин был уже на ногах. Интересно, он спит хоть когда-нибудь? Или днем отсыпается, как мой Сигр? Кстати, что-то мяука не торопится. По кошкам, что ли, пошел?

– Зверь твой уже вернулся, – сказал Зачинщик. Мысли он, что ли, читает?

– Это хорошо. Примешь меня на неделю-другую, Зачинщик?

Смотрит на меня безразличным взглядом. Внутренне съеживаюсь – если откажет, выпутаться из этой истории будет куда сложнее, чем я думал.

– Знаешь, Дик, я пока повременю с ответом.

Дик – это я. Это не имя, прозвище. Сокращенно от «дикобраза». Потому что выпускаю колючки сразу, как только меня пытаются задеть. Правда, желающих со мной ссориться не много, но колючки сбривать не собираюсь, пригодятся еще.

У меня есть еще несколько прозвищ. Например, Ригольд. Этой погремухой я обязан Сигру, которого угораздило родиться котом редкой ригольдской породы. Также у меня есть имя. Сарельд Лень Сааватар. Да-да, Лень – мое второе имя. Но старина Бенджи предпочитал называть меня самой первой, полузабытой уже кличкой, которую я заслужил в Гильдии.

– Боишься влипнуть в мои проблемы? – А это я распушил пресловутые колючки. Ну не умею я лебезить и заискивать – что ж с этим делать?

– Не кипеши, Дик. Тебе я с удовольствием помогу, ты знаешь. Но, если ты пойдешь на дно, я с тобой за компанию тонуть не собираюсь.

– На «Дно» я уже пришел, – неуклюже шучу, не глядя ему в глаза. Надо держать удар, судьба на них никогда не скупится. – Теперь бы отлежаться на нем…

– Давай так – три дня ты живешь здесь, а дальше посмотрим. Сам виноват, в конце концов, – вся Гильдия знает, что ты на дело пошел. И знает, на какое. Думаешь, ни один дятел не стукнет?

Настолько хорошо я о людях не думаю. Наверняка какая-нибудь сволочь только и ждет момента, чтобы сдать Ригольда. Может, мне не на дно надо ложиться, а, наоборот, рвать когти со страшной силой. Валить из Белары, а то и вовсе из Ледании. Или все же рискнуть?

– Думаешь, будут искать? – спрашиваю для порядка. Хотя мне и так все ясно.

– Нет. – Такого ответа я не ожидал. – Шансы неплохие. Ты там нашумел здорово… Гильдия так не работает. Герцог может решить, что Скипетр заказали. И знаешь, на кого он подумает в первую очередь? На Его Величество короля Леданского!

Зачинщик лукаво улыбнулся, помолодев сразу на несколько лет. Он искренне наслаждался красотой интриги, мне же оставалось только надеяться, что гроза пройдет стороной.

Ну его величество я не подставлял. Пусть сам выпутывается как может. Ему это проще. А я пойду спать. Воры, как и кошки, утром предпочитают спать. Потому мы с Сигром так друг друга хорошо и понимаем.

Поднимаюсь по лестнице наверх. Комната, которую я с некоторой натяжкой называю «своей». Таких по городу еще полдюжины. Человеку моей профессии нельзя привязываться к одному месту.

Перед Сигром я виноват – кошке нужен дом постоянный. Но мой мяука – необычный кот. Для него дом там, где я. Хотя, конечно, он наверняка втайне мечтает о стенах, которые станут для него родными. Впрочем, что я понимаю в кошачьих мечтах?

Открываю дверь. Сигр просыпается мгновенно, зыркает на меня настороженно, мявкает в качестве приветствия и идет интересоваться моим здоровьем. Мой мяука – лечебный. Синяки и ушибы лечит запросто: ложится на больные места и спит. Глажу его по голове, чешу за ушком. Сигр благодарно мурлычет и уходить не собирается. Конечно же, ведь спина дико болит от знакомства с алебардой. Блаженно вытягиваюсь на кровати, потягиваюсь. Спина отзывается занудной болью, кошак мявкает, требуя, чтоб я перевернулся, лечить так ему неудобно. Но вот беда – на животе я спать не люблю. Еще раз чешу кота за ухом, переворачиваюсь на бок и мгновенно засыпаю. Как меня утомила эта работа!

Просыпаюсь далеко за полдень. Спина все еще болит, но уже не так сильно. Сигра нет, отправился по своим кошачьим делам. Достаю из сумки Скипетр, долго рассматриваю. Прекрасная работа! Рука не поднимается вытащить все эти полезные камешки. А целиком не продашь ведь! Ладно, спрячу подальше, в деньгах пока недостатка нет. Вот только Королю покажу и спрячу.

Спускаюсь вниз, Зачинщик сидит за стойкой и потягивает пиво. В зале ни единого посетителя. Меня это нисколько не удивляет. Воры и шлюхи появятся ближе к вечеру. Сейчас они отсыпаются после трудовой ночи. Разве что карманника какого блин занесет, но они «Дно» обходят стороной: Зачинщик не слишком жалует тех, кто не носит ему хабар.

Подсаживаюсь к стойке, Зачинщик молча подает мне кружку пива и яичницу с ветчиной. Тут же появляется Сигр и царапает мой сапог, требуя своей доли завтрака. Он никогда не просит, считая это ниже своего достоинства. Кошки – существа гордые. Жертвую ему изрядный кусок яичницы, и он с достоинством начинает трапезу. Зачинщик ухмыляется, Сигра он любит. Меня вроде бы тоже. Мы приятели, хотя, если придется, он с легкостью меня сдаст. Во всяком случае, мне так кажется. У воров нет друзей, только соучастники. И все же мне хочется верить, что он меня не предаст.

Сигр уже доел свою порцию и косится на меня. Мол, не жлобись, дай добавки. Сажаю его на колени, скармливаю с руки последний кусок завтрака. Кошки вообще-то с рук не едят, но Сигр мне доверяет. Приканчивает остатки завтрака и спрыгивает на пол – умываться у меня на коленях ему неудобно.

– Кроме Скипетра, взял чего? – спросил Зачинщик.

Вот так всегда, дружба дружбой, а дело делом. Выгребаю из сумки драгоценные безделушки, и мы начинаем торг. С детства не люблю торговаться, но Зачинщик любит, надо же доставить человеку удовольствие. Тяжело торговаться, когда тебе сразу уступают.

Наконец пожимаем друг другу руки, я пересчитываю монеты, Зачинщик разглядывает хабар. Молчим некоторое время, потягиваем пиво из глиняных кружек.

– А что это у тебя за колечко такое? – интересуется Бенджи.

– Добыча, – ухмыляюсь я, рассматривая кольцо. И зачем я его взял, интересно? Впрочем, пусть будет. На удачу, как талисман. Все воры носят талисманы на удачу, а я вот как-то до сих пор не обзавелся. Сигр не в счет, тут еще неизвестно, кто кому талисманом приходится.

– Снял бы ты его, – советует Зачинщик.

Правильно советует, не дело краденое кольцо на руке носить, будь оно хоть трижды деревянное. По нему меня вычислить – как два пальца в кабаке. Но снимать отчего-то не хочется. Интересно, что в нем такого, что охранять целого тролля поставили? Или его больше поселить некуда было?

– Скипетр-то с собой? – спрашивает Бенджи.

Киваю, достаю реликвию из сумы, демонстрирую Зачинщику не без гордости. Добыча, достойная придворного вора. Если б его величество догадался учредить такую должность при дворе. Вот соберу комплект, стану королем – непременно учредю. Или учрежду. Королям все можно! Впрочем, у них же для этой цели казначеи имеются. И прочие казнокрады.

– Красивая штука, – говорит Зачинщик. – И дорогая. Ты б припрятал его от греха подальше. Или дай мне, я камешки повыковыриваю да запродам на сторону. Хоть и жаль такую красоту портить. Нет, лучше коллекционеру какому-нибудь сбагрить. Есть у меня на примете некоторые любители…

– Мне его еще Королю показывать, – вздыхаю я. Глава Гильдии чересчур жаден. Уверен, попытается лапу наложить на мою добычу, хоть это и против правил. Ну да ничего, выкручусь как-нибудь.

– И бородку свою сбрей на всякий случай. – Зачинщик наливает еще по кружке себе и мне. – За счет заведения.

С бородкой он тоже прав. Но мне лень. Лень – мое второе имя.

– Позже, – отвечаю, занимаясь пивом. Холодная струйка стекает по подбородку за ворот рубахи, утирать ее не спешу, не хочется отрываться от пива. Наверное, пиво у Зачинщика лучшее во всей Беларе. А то и в Ледании, что они там умеют, в провинции-то?

Сигр запрыгивает ко мне на колени, трется о локоть. Правильно – поели, умылись, теперь надо немного ласки. Хорошо быть котом!

– И за что он тебя любит? – с ноткой зависти спрашивает Зачинщик.

– Чует хорошего человека, – самодовольно отвечаю я. Нет, вообще-то я скромный. Только очень уж правдивый.

Зачинщик недоверчиво хмыкает. Сигр, разнежившись, начинает драть мне штаны.

– Э, нет, с этим – к кошкам.

Я поспешно стряхиваю его с колен. Кот недовольно мявкает, пытается залезть обратно, но я непреклонен. Раздраженно помахивая хвостом, Сигр удаляется по своим делам. Пора и мне.

– Пойду пройдусь, – говорю Бенджи.

– С ума сошел? – интересуется он вяло. – Тебе сидеть тихо надо.

И снова он прав. Меня это раздражает. Сам знаю, что надо затаиться, но ждать не умею и не люблю. Натура такая. Сидеть неделю взаперти, Скипетром любуясь, – так и умом двинуться можно. Тем более вряд ли кто меня заметит. В катакомбы горожане спускаться не любят.

Выхожу из кабака, иду по улице. По пути делаю несколько мелких покупок. Никто из прохожих интереса ко мне не проявляет, но я не обольщаюсь. Если один из Ищеек сел мне на хвост, стряхнуть его будет непросто. Делаю пару кругов на всякий случай, потом молниеносно заскакиваю в подвал покосившегося двухэтажного дома. Подвал, кстати, принадлежит мне. В ожидании тех времен, когда я стану одноруким бродягой без крыши над головой. После предварительного знакомства с королевским палачом, разумеется.

Подвал завален всяким хламом, вид совершенно нежилой. Меня это особо не волнует, я ведь здесь и не живу. Раскидываю ногами барахло, под ним крышка люка. Дерево подгнило, делаю заметку в памяти поменять злосчастную крышку. Память подсказывает услужливо, что эта заметка уже пятнадцатая по счету. Что делать, Лень – мое второе имя.

Запасаюсь парой факелов, спускаюсь вниз. Лестница скрипит под ногами, напоминая о том, что ей пора на заслуженный отдых. Игнорирую ее просьбу как нереальную. Вот сейчас все брошу и побегу лестницу менять. Нет, голубушка, пока я с тебя не слечу, будешь стоять тут. А когда слечу, будет не до тебя. С переломанными ногами лестницы не меняют!

Катакомбы есть в любом большом городе. В Беларе они тоже присутствуют. Мой подвал – один из входов в подземный лабиринт. Горожане сюда практически не суются, разве что любители экзотических видов самоубийств. От жажды и голода. Стражников сюда никаким золотом не заманишь. Только кое-кто из воров да бродяг рискует посещать мрачное подземелье. Мне бояться нечего, в катакомбах ориентируюсь лучше многих. А заблужусь – Сигр найдет и выведет на поверхность. Впрочем, пока до этого не доходило.

Уверенно иду, не считая даже ответвления. Путь знаком и привычен, не промахнусь. Факел горит ровно, не искрит, дрожащая тень скользит за мной вслед. С писком разбегаются крысы, мое появление им неприятно. Говорят, в голодные годы они объединяются в стаи и начинают охоту на посетителей катакомб. Я в это не верю. Скорее уж оголодавшие бродяги собьются в стаю и откроют охоту на крыс, таких же оголодавших и тощих.

Нужный поворот призывно манит черным провалом. Скольжу в него, наступаю на крысу, та с визгом впивается зубами в сапог. Сапоги у меня сделаны на заказ, их прокусить непросто. Пинаю крысу, та с визгом покидает круг света. Сворачиваю в неприметный узкий тоннель. Если не знать, что он здесь есть, вряд ли его увидишь.

Здесь крыс нет, и я знаю точно почему. Мастер Лион крыс не любит, а если маг кого-то не любит, лучше ему не навязываться. Крысы это понимают.

Тоннель заканчивается вполне благоустроенным тупиком. Тут у мага и спальня, и столовая, и даже лаборатория. Правда, пока пустая. Из оборудования имеется только стол, магических ингредиентов еще меньше. Зато присутствует лаборант – нищий Фрол. Безносый, одноглазый, лицо обезображено шрамами. Кто он, откуда – Фрол никогда не рассказывал. Шрамы довольно свежие, милосердное время еще не окончательно их залечило. Глаз умный, пронзительный. Мы сдружились с ним полгода назад, и он, наверное, единственный, к кому я могу без опаски повернуться спиной. Даже к Зачинщику не рискну – поговаривают, что он не только женщинами увлекается.

Мастер Лион вышел мне навстречу. Лицо мага сияло искренней радостью, он был рад моему визиту. Оно и понятно – кроме меня, к нему никто не ходит. Он сам просил меня никому не говорить о его убежище. Вторично попадать в руки синерясников ему не хочется.

Я хорошо помню ту ночь, когда его взяли. Как раз выполнил его заказ и вернулся за вознаграждением. У особняка топталась дюжина королевских гвардейцев, я еле успел уйти в тень. Пара синерясых стояла у входа, сколько их было в особняке, мне выяснять не хотелось. Закрытая карета с зарешеченными окнами стояла у ограды. Все было понятно с первого взгляда – пришла очередь Мастера Лиона. Охота на ведьм докатилась и до его скромного особняка.

До сих пор не знаю, почему я не бежал сломя голову. Сам я магией не владею, но вряд ли королевские гвардейцы отказали бы себе в удовольствии притащить в тюрьму еще и вора. Внутренний голос настойчиво шептал, что правая рука еще никому не мешала, но я его не слушал. Спрятавшись в кустах, я следил за входом. Меня трясло от страха и возбуждения, рукоять ножа настойчиво толкалась в ладонь. Наконец из особняка выволокли Мастера Лиона, связанного, с кляпом во рту. Он потом говорил, что способен был испепелить всех одним заклятием, но не смог переступить через себя. Магу еще никогда не приходилось убивать. Времени договориться с собой ему не дали. Синерясые набросили на него Сеть кого-то там, которая не позволила ему колдовать. В одиночку такое заклятие не набросишь, но охотников на ведьм там хватало.

Я понятия не имел, как вырвать мага из рук «Петушиного часа». Казалось безумством, но я верил, что у меня получится. Мастера Лиона швырнули в карету, один из гвардейцев сел рядом с ним, а второй обошел карету, чтобы сесть с другой стороны. Я не задумывался ни на миг – взмах ножа, фонтан крови из перерезанного горла, гвардеец не успел даже вскрикнуть. Оттаскиваю агонизирующее тело в кусты и сажусь в карету. Все было проделано настолько быстро, что невозможно заметить. В темноте моего лица не было видно. Я опасался, что второй гвардеец заметит отсутствие шлема на моей голове, но нет, он даже не смотрел в мою сторону. Я осторожно нащупал веревку на руках мага и перерезал ее ножом. Выдержка у Мастера Лиона была на высоте, ни звуком, ни движением он не выдал меня. Карета тронулась, я вглядывался в ночь, боясь пропустить нужный момент. Наконец карета подъехала к мосту и остановилась. Стража у моста обязана проверять всех, кто проезжает в ночные часы. Гвардеец выглянул в окно, этот миг я и использовал, чтобы отправить его на тот свет.

Выскочил из кареты, таща за собой ошалевшего мага. Карета закрывала нас от стражников, а сопровождавшие ее гвардейцы подались вперед, чтобы всласть наругаться со стражей моста. Впрочем, если бы нас и заметили, думаю, мы бы все равно успели уйти. Вход в катакомбы был рядом, и я знал об этом. Однако нашего бегства никто не заметил…

Улыбка касается лица мага, сеточка морщин ложится около глаз. Мастер Лион обнимает меня за плечи и пожимает руку.

– Принес? – спрашивает он вместо приветствия.

Думаете, он просил меня принести магический посох или Черную Книгу Абры? Как бы не так! Магу срочно понадобился десяток яблок. И вовсе не для магических опытов, а для еды. Любит он их за что-то.

Улыбаюсь в ответ, достаю яблоки и кувшин вина. А также сыр, копченое мясо и немного хлеба. Запас продуктов у них есть, но свежее вкуснее. Фрол быстро освобождает стол от посторонних предметов, ставит пару тарелок. Режет мясо и сыр, ломает хлеб на три равные части. Откупоривает вино, разливает в бокалы. Двенадцатиградский хрусталь странно смотрится в полутемном тупике. Фрол зажигает еще одну лампу, сразу становится светлее.

Подсаживаемся к столу, сдвигаем бокалы, делаем первый глоток. За встречу, за то, что удалось прожить еще один день. Люди, которых касалась тень Смерти, умеют дорожить каждым прожитым днем.

– Что у тебя в суме? – спрашивает Мастер Лион.

Неужели маги умеют видеть сквозь ткань? Или просто Скипетр таит в себе магию? Скорее всего. Вряд ли простой кусок позолоченного дерева с красивыми камешками станет королевской Регалией. Пожав плечами, извлекаю Скипетр из сумы. Маг берет его в руки, любуется игрой бриллиантов.

– Скипетр Маргонов! – восхищенно присвистывает Фрол.

Так. Дожили. Значит, любой нищий в городе в состоянии опознать Скипетр прошлой династии, давным-давно считавшийся пропавшим. О котором я, между прочим, до недавнего времени вообще не слышал. Да что там я, сам Зачинщик, и тот узнал о Скипетре только потому, что присутствовал на той самой пьянке, будь она неладна. Трудно смыться со сходки, если она у тебя в кабаке.

Сидим вместе с магом, вылупившись на Фрола. Тот задумчиво крутит Скипетр в руках и объяснять ничего не собирается. Пожимаю плечами – это его право. Однако маг так не считает.

– Откуда ты о нем знаешь?

– Я не всегда был нищим, – скупо отвечает Фрол. Лицо его кривится в гримасе, меня передергивает. Кто бы его ни изуродовал, он свое дело знал.

Маги – народ любознательный. Мне, к примеру, уже понятно, что никакого объяснения мы не дождемся. Мастер Лион имеет свое мнение по этому поводу.

– Подробнее рассказать не хочешь?

– Нет.

Каков вопрос, таков и ответ. Нищий не расположен к откровенности. Кладет Скипетр на стол, прикладывается к бокалу вина. Маг изнывает от любопытства, но оставляет Фрола в покое. Переключается на меня.

– Расскажи, где ты его добыл.

Рассказываю. Эти двое сдавать не побегут. Если я в ком-то полностью уверен, то это в них. И еще в Сигре. Маг слушает внимательно, иногда переспрашивает.

– Кольцо на пальце – оттуда? – интересуется он, когда я умолкаю и прикладываюсь к бокалу.

Поспешно глотаю вино, киваю головой.

– Покажи. – Снимаю кольцо с пальца, протягиваю ему.

Мастер Лион пристально осматривает деревяшку, что-то бормочет себе под нос. Сижу смирно, не отвлекаю его от этого важного занятия.

– Кольцо зачаровано, – изрекает наконец маг.

Киваю в ответ, это я уже сообразил. Когда никчемную деревяшку охраняет тролль, это наводит на размышления. Сейчас окажется, что с его помощью можно вызывать джинна или дракона какого. Лучше, конечно, джинна, дракон здесь просто не поместится. Да и пользы от него никакой.

– На нем заклятие трансформации, – продолжает маг. – Измененный вариант заклятия Корраннона. Интересно…

– То есть кольцо – вовсе и не кольцо? – вступает в разговор замолчавший было Фрол. – Заклятие трансформации подразумевает сокрытие одного предмета в форме другого?

Нет, ну вы посмотрите, какие умные нищие пошли! Ладно еще Скипетр – может, ему милостыню этой дубиной спьяну подали. Но слов-то он где таких нахватался? Непрост Фрол, ой непрост! Искусно скрываю изумление за отвисшей челюстью. Захочет – сам расскажет… а он захочет, человеку всегда хочется поделиться своей бедой.

– Совершенно верно. – Маг невозмутим. – Кто-то скрыл истинную сущность некоего предмета в форме деревянного кольца. Причем проделал это мастерски. Что неудивительно, ибо заклятие восьмого уровня дилетант наложить просто не в состоянии.

Это уж точно. Дилетант много чего куда-нибудь наложить может, но только не заклятие восьмого уровня. Хотя раз такие нищие пошли…

– Что же это такое, если не кольцо? – задаю вопрос. В конце концов, меня это напрямую касается, я ж его на пальце ношу, кольцо это. Может, я за день десять лет жизни потерял и не заметил. Или, наоборот, чуть золотой дождь не пропустил.

– Сейчас выясним, – говорит Мастер Лион и принимается за дело.

Слежу за ним с интересом, для меня его заклинания – приобщение к чуду. Фрол тоже ловит каждое слово, каждый жест мага. Кем бы он ни был, наш Фрол, он не маг. Интерес у него не профессиональный, это даже я вижу. Обычное любопытство пополам с восторгом и предвкушением. Человек в ожидании чуда.

Мастер Лион солирует в этом цирковом представлении. Первая и единственная скрипка. С кончиков пальцев слетают мелкие искры, взгляд отрешенный. Каждое слово, каждый жест потрясают воображение. Маг за работой.

Кольцо расплывается, теряет форму, пытается стать снова кольцом, но маг непреклонен. Слово – жест, слово – жест. Кольцо нехотя окутывается синеватым дымком, слышится невнятный скрежет. Дым становится гуще, кольца уже не видно. Голос мага звучит раскатами грома, жесты неуловимы глазу. Последнее слово – как удар молота. И тишина. Дым постепенно рассеивается, мы с Фролом одновременно склоняемся над столом, едва не сталкиваясь лбами. На месте кольца лежит обрывок пергамента.

Мастер Лион легко подхватывает бывшее кольцо, внимательно разглядывает. Сгораю от любопытства и молчу. Сигр бы обязательно мявкнул требовательно, но я человек, а не кот. Сижу, жду, пока маг исследует пергамент.

– Это часть карты, – говорит наконец Мастер Лион и кидает пергамент на стол.

Подхватываю его первым, у Фрола реакция хуже. Действительно, часть карты. С обрывком надписи и жирным крестом посередине.

– Клад, – говорит Фрол.

– Повтори это еще раз, – прошу я его.

– Это карта клада, – говорит он.

Я не глухой и не тупой. Просто слово «клад» приятно ласкает мой слух.

– Клад, – соглашается маг. – И не простой клад. Тролль этот… что-то серьезное спрятано. Чтоб ты был в курсе, тролли к магии нечувствительны. Абсолютно.

Вот это новость! Как же громаду такую поймать умудрились, без магии-то?

– Крест – это место, где клад зарыт? – размышляю вслух. – Самая важная часть карты у нас… вот только без остальных она бесполезна. Горы какие-то… река… ни одного целого названия, блин побери!

– Придется добыть остальные части, – соглашается маг.

Вот этого мне только не хватало! Лезть в тот же дом сразу после ограбления! Может, лучше сразу повеситься? Где моя веревка? Там же стража на ушах стоит после того разноса, который ей хозяин учинил! А мне что с этим делать? Тяжело прокрасться мимо стража, который стоит на ушах!

– Я тебе помогу, – успокаивает маг. – Этот тролль меня сильно заинтересовал.

– Только не сегодня, ладно? – До завтра вполне успею покинуть город. Подальше от сумасшедшего мага, который, похоже, совсем забыл, что его ищет весь «Петушиный час» в полном составе.

– Не бойся ты так.

Голос Мастера Лиона ласковый и успокаивающий. Как тогда, когда он подрядил меня… впрочем, неважно. Скажу только, что штаны после того раза пришлось не менять, а выкидывать. Ожившая статуя кошки располосовала их когтями. Ногам тоже досталось. Правда, награда того стоила.

– В паре пройдем. Без крика, без шума, по-тихому, как у вас в Гильдии принято. Да что я тебя уговариваю? Можно подумать, тебе самому этот клад не интересен.

Клад! Волшебное слово! Блин, вот так маги простой народ и окучивают. Сказал волшебное слово – и готово. А ты стоишь дурак дураком и понимаешь, что сдохнешь от любопытства, если этот клад не отыщешь.

– Ладно, – соглашаюсь неохотно, здравый смысл предпринимает последние попытки сопротивления. – Только не сегодня. Дело у меня… к Королю пойду. Со Скипетром этим, чтоб его! Я и так уже засиделся…

– Приходи завтра, обсудим, – легко соглашается маг.

Мне все еще не по себе, опять влезаю с головой в очередную авантюру. Впрочем, рассудительный вор всегда без хабара.

Бросаю в сумку Скипетр, прощаюсь, ухожу. Крысы пищат под ногами, факел чадит и разбрасывает искры. И ведь советовал мне Зачинщик кольцо снять! Лень, чтоб ее блин побрал! И кто так детей называет, хотел бы я знать?

Но едва я вспоминаю о загадочной карте, все сожаления блекнут и исчезают. Клад! И не простой клад, вон как Мастер Лион в него вцепился! Не знаю, как у магов с чутьем, но мозги у них неплохо работают. Безголового мага только на эшафоте увидишь. И то нечасто, они, по мнению синерясых, костры предпочитают.

Из подвала вышел со всеми предосторожностями. Нет, слежки не видно. Шепот Удачи тоже молчит, а я ему верю больше, чем слуху и зрению.

На углу Гончарной улицы и квартала Оружейников вижу серую стену нежилого дома. На ней свежая надпись неприличного содержания. Останавливаюсь, внимательно читаю. В отличие от прочих, эта надпись содержит информацию о месте сегодняшней сходки. Шифр простой, но надо знать, что это именно шифр, чтобы понять смысл. Разворачиваюсь, иду обратно, старательно избегая встреч с городской стражей.

Предстоящая встреча слегка напрягает. Не доверяю я Королю. Я вообще мало кому доверяю. Для Короля же через труп перешагнуть – дело донельзя привычное. В любой другой Гильдии давно бы с ним разделались. Но мы одиночки, а один, как известно, не воин. Уязвимость – плата за свободу.

Ухмыляюсь своим собственным мыслям. На сходке ничего он мне не сделает. Не посмеет. Под ним, конечно, вся Гильдия и личная охрана из умелых бойцов, но преступи он правила открыто – и нож в спину обеспечен. Или стрела.

Легко одетая девушка предлагает мне ночь любви. Отмахиваюсь от нее, иду дальше. Осторожно обхожу лошадиное дерьмо, оглядываюсь по сторонам. Сдвигаю в сторону доску в заборе, ловко проскальзываю в сад. Домик называется «Дворец», это хата Короля. По тропинке иду к дому, стучу в тяжелую деревянную дверь. Сначала кулаком, потом ногой. Потом замечаю маленький бронзовый колокольчик. Раньше у Короля его не было, стучали в дверь условным стуком. Пожимаю плечами, звоню в колокольчик. Условным стуком. Эффект тот же, то есть никакого. Дергаю ручку – открыто. Ничего не понимаю, но захожу внутрь. И натыкаюсь на идущего открывать слугу. Старик просто не успел дойти до двери. Еще бы, такими зигзагами путь куда длиннее.

Слуга рассыпается в извинениях, принимаю их. Извинения я коллекционирую. Не так часто вору доводится их слышать. Поднимаюсь на второй этаж, распахиваю дверь. Все уже в сборе, весь совет Гильдии. Самые опытные, знающие, умелые и удачливые воры Белары. Думаете, сюда открыт доступ любому вору Ледании? Нет, конечно. Но я – не любой.

– А, вот и Ригольд пожаловал. – Король поднимается мне навстречу, на лице довольная улыбка. – Теперь можно начинать.

(обратно)

Глава 5

Лониэль остановился у ворот корчмы и с интересом прочел ее название – «Приют тараканов». Забавные существа эти люди. И слухи об их кровожадности явно преувеличены – вон, даже для тараканов приют устроили. Эльфийские защитники природы от восторга бы выли, увидев такое. В Саро было два Общества защиты природы, но даже они не относились так гуманно к насекомым. Впрочем, как раз тараканы в Саро отсутствовали.

На двери были намалеваны два круглых знака – фигура на помеле и страшная рожа с острыми ушами. Оба были перечеркнуты красной чертой. Ниже чернела безграмотная надпись на всеобщем языке: «Гоплинам, ведьмам, ельфам и прочим атродьям Тьмы вход ВАСПРЕЩЕН!»

Лониэль недовольно хмыкнул и оглянулся. Несколько подозрительных личностей в потрепанной одежде и с печатью алкоголизма на лицах вожделенно смотрели на дверь. То ли ведьмы, то ли отродья Тьмы, решил эльф.

Лониэль вздохнул и, поправив парик, открыл дверь.

Корчма его встретила густым пивным запахом и гулом голосов. Эльф поморщился: пива не выносил на дух, но другую корчму искать не решился. Знакомый разведчик говорил как-то, что есть одна забегаловка под названием «Норма трезвости», там спиртного вовсе не пьют, но она аж в Гардарики. Да и ее давно в музей превратили.

Все столы были заняты. Лониэль обреченно вздохнул и отправился искать свободное место. Видно, Небесным Лесам угодно, чтобы он слушал этим вечером матерщину сотрапезников.

Один из столов оказался относительно пустым. Невысокая темноволосая девушка ужинала в одиночестве. Лица Лониэль рассмотреть не мог, мешали длинные темные волосы.

– Позволите присесть рядом, сударыня? – галантно осведомился эльф, очаровательно улыбнувшись. Незнакомка яростно сверкнула глазами.

– Ну садись… Не в сортире, чай.

Лониэль, несколько ошарашенный приемом, опустился на скамью. Расторопный корчмарь мигом оказался возле него.

– Чего желаете, сударь?

– А где меню? – опрометчиво поинтересовался эльф. Незнакомка поперхнулась пивом, корчмарь остолбенел. Лониэль понял, что где-то промахнулся.

– «Меню»! Он и слова такого не слышал, – ухмыльнулась девица. – Из пожрать сегодня есть тушеная с овощами свинина, очень рекомендую. Баранина еще есть, но жилистая и, похоже, несвежая, я видела, как парниша один ею тут весь пол заблевал. Впрочем, может, ему просто таракан в пиве не понравился.

– Мне все-таки баранину. – Эльф скривился от слов девицы. – И бокал вина.

– Вина нет, – доложил корчмарь, глядя преданными глазами. – Есть пиво. Хорошее пиво!

– Дрянь твое пиво, – хмыкнула девица и сплюнула на пол. – Но кроме него пить здесь совсем нечего.

– А квас хотя бы есть? – жалобно поинтересовался эльф.

– Квас есть, – оживился корчмарь. – Не извольте беспокоиться, сударь, сейчас же все принесу. Хлеб подавать? Хлеб, скажу честно, вчерашний, жестковат немного…

– Тащи, – согласился эльф. Он прислонился к стене, украдкой рассматривая свою нечаянную сотрапезницу. Девушка, казалось, не замечала его интереса, всецело поглощенная своим пивом.

По столу неторопливо шествовал один из обретших приют тараканов. Лониэль с любопытством следил за его движениями. Каждому эльфу интересна любая живность, а тараканы отчего-то в Саро не водились. Даже в зверинце Совета их не было, не приживались.

Появился корчмарь, принес заказанную баранину и квас. Лониэль скривился: баранина и впрямь была не ахти. Жирная и жилистая одновременно, это еще надо постараться такой кусок выбрать! Зато квас оказался вкусным и ароматным. Ладно, от еды еще ни один эльф не помирал. Будем надеяться, что и он, Лониэль, исключением не станет.

– Как тебя зовут-то, эльф? – небрежно поинтересовалась девица.

Сердце эльфа замерло на миг, потом тревожно забилось в груди с утроенной скоростью. Вычислила! С одного взгляда вычислила, зараза людская, несмотря на чары и парик. Сейчас как кликнет стражу… Лониэль замычал, силясь побыстрее прожевать кусок мяса, баранина не сдавалась.

– Как ты узнала? – хрипло сказал он, проглотив наконец окаянный кусок.

– От свинины отказался? Пиво пить не стал? То-то же. Уже подозрительно, когда мужик квас заказывает. Есть в этом что-то ненормальное. Фигура у тебя… такую больше девке иметь пристало, но это как раз не беда, у аристократов нынче мода на такие. А вот что ты, мил-эльф, перчаточки не снял, когда за железо брался, это уже о многом говорит.

Лониэлю хотелось выть от досады. Нигде он не ошибся! Проклятая девица оказалась слишком наблюдательной. И придушить ее никакой возможности нет, вон сколько народу вокруг! Да и недостойно это светлого эльфа… хотя, если б где-нибудь на безлюдном пустыре… нет, все равно недостойно.

– Так что можешь не отпираться, Лониэль, – подмигнула ему девица.

В голове у эльфа помутилось. Имени его окаянная девка знать уж никак не могла! Выследили! Это засада! Может, и блин с ним, с народом? Придушить мерзкую лазутчицу эльфийскими своими руками, пока не разболтала о его тайной миссии!

– А имя мое как вызнала? – как можно небрежнее осведомился он.

– Встречались, – игриво подмигнула ему девица. – Неужто я смогу забыть этакого красавчика?

– Не припомню что-то. – Эльф незаметно протянул руку к кинжалу.

– Ты ручку-то на стол верни, золотой мой. Не то враз все лишнее отрежу! – Девица хлопнула по гарде сабли.

– Нет у меня ничего лишнего. – Лониэль инстинктивно прикрыл невидимые под париком уши. – И где это мы встречались, скажи на милость?

– Когда Тубариха на шишку натягивали. Кто ему башку снес, по-твоему?

– Варвар Нанок, – отозвался ничего не понимающий эльф.

– Он, конечно, поучаствовал немного. Но башку ему снесла я! Томагавкой меня зовут, если вдруг запамятовал.

– Говорящий топор? – Лониэль понемногу приходил в себя. – Быть не может!

– Не топор, а секира! – зарычала сумасшедшая девица. – Еще раз топором обзовешь – точно все лишнее откочерыжу!

Эльф повторно закрыл уши от агрессии злой девицы. Руки путались, мысли мелко тряслись… Так она оборотень! Человек-топор! Лониэль много чего знал об оборотнях, эльфийские чародеи вполне прилично владели трансформацией, но превращаться в секиру ни один из них не умел. Даже в ложку десертную мало кто…

– Как у тебя получается в топ… в секиру перекидываться? – жадно спросил он.

Девица досадливо сморщила лоб.

– Никак. Заколдовали меня когда-то. Дядя постарался. А один придурок расколдовал. И надо было ему, идиоту, секиру поцеловать! Убью, если встречу!

– Тебе не нравится быть человеком? – изумился Лониэль. Нет, ему, эльфу, тоже человеком бы не понравилось, но все лучше, чем топором говорящим! Странная она, девица эта. Или людская жизнь еще хуже, чем ему мнилось?

– Секирой лучше, – объявила Томагавка. – Хозяин тебя холит, точит, лелеет, маслом смазывает, чтоб не заржавела. А здесь – пьешь кислое пиво, любой мужик так и норовит под юбку залезть или хуже того – заглянуть. Одежду эту нелепую носи, а без нее – враз ведьмой ославят. Зарубишь кого случайно – сразу в тюрьму отволокут. Я тут, пока ужинала, троих к женам под крылышко отправила… Правда, как раз жен пользовать еще не скоро начнут. Не фиг было приставать к беззащитной девушке!

– И что же ты теперь делать собираешься? – полюбопытствовал эльф.

– Не знаю, – пожала плечами девушка. – Планов пока не строила. Может, с тобой пойду. Со мной скучно не будет, честное слово! Да и с людьми обходиться умею, не в пример всяким. Ну что, возьмешь меня в спутницы, остроухий?

– Придется, – вздохнул эльф. Вот навязалась же на его голову! Впрочем, она может оказаться полезной, вызнать дорогу или сгладить возникший конфликт… Лониэль не очень хорошо разбирался в тонкостях быта людей и в правилах поведения.

Томагавка отхлебнула из пивной кружки и тут же сплюнула пиво на пол.

– Вот дерьмо! – выругалась она.

Эльф внимательно осмотрел ее напиток, но фекалий не обнаружил. В пиве одиноко плавал пьяный довольный таракан, шевеля усами и пытаясь спеть песню на тараканьем языке.

– Ненавижу! – зарычала Томагавка и выплеснула пиво на пол. Точнее, на проходившего мимо стола селянина с походкой столичного танцора.

– Смотреть надо, дура! – обхамил тот беззащитную девушку. – Блин тебя побери!

– Ваше предложение инцеста отметаю как неприемлемое, – порадовала его куртуазной фразой Томагавка.

– Ась? – Селянин честно попытался понять и протрезветь.

– Шел бы ты отсюда кукурузным полем, – постаралась подоходчивее объяснить девушка. – А то мой спутник тебе таких наваляет – на телеге не увезешь.

– Этот, что ли? – Селянин сфокусировал взгляд на Лониэле. – Да я его соплей перешибу!

В подтверждение своих слов мужик смачно высморкался на пол корчмы. Доля правды в его словах была – такой соплей дубовый стол перешибить можно, не то что худосочного эльфа.

– Слушай, хромой, гулял бы ты отсюда. – Томагавка начала заводиться.

– Я не хромой! – возмутился селянин и тут же взвыл от боли: девушка ловко двинула ему по колену новеньким сапожком. – Убью, ведьма!

При слове «ведьма» завсегдатаи трактира примолкли и с интересом уставились на девушку. Томагавка разъяренно зашипела и поднялась из-за стола, проигнорировав попытки благоразумного эльфа призвать ее к порядку. Селянин, так и не успев ничего понять, отлетел ярда на три, ругаясь и обещая разные непотребства.

– Драка! – восторженно завопила одновременно дюжина глоток. Несколько любителей почесать кулаки выскочили из-за столов, но бить было особенно некого. С девкой драться неприлично, друзья потом засмеют.

– Сам ты ведьма, – бросила Томагавка вслед противнику.

Тот попытался встать и отдавил ногу здоровенному мужику в кожаной куртке.

– А, так ты еще и ведьма, козел, – взревел тот, награждая незадачливого селянина ударом поврежденной ноги. – Эй, ребята, а ну в кулаки его!

Томагавка хихикнула и расположилась поудобнее, с интересом наблюдая разгоравшуюся драку. Эльф обреченно вздохнул. Да, с такой спутницей явно не заскучаешь…

– Бардак развели! Вино притащили запретное! Устроили бордель из храма знаний! – разъяренно вопил старик библиотекарь.

Нанок ошарашенно мотал головой, не понимая, отчего Беодл вдруг начал нести околесицу. Ведь вчера тихо-мирно выпивали, а сегодня словно с цепи сорвался. И когда это они из библиотеки успели бордель устроить? Не было такого! Или молодое вино оказалось более коварным, чем он ожидал, в очередной раз сотворив непотребство с его памятью?

– Тихо, отец, – цыкнул на него Таль. – Ты же сам с нами пил, не помнишь, что ли?

– Я пил? – возмутился старик. – Не было такого!

– А ты на камзол свой посмотри, – посоветовал Таль.

Камзол, казалось, хорошо простирали в вине. Библиотекарь стыдливо потупился.

– Не помню ничего, – признался он. – Вино-то хоть хорошее было?

– Попробуй еще раз, в бочонке что-то осталось, – предложил Ларгет.

– Пил бы морковный сок – память бы не отшибло, – наставительно сказала Лани.

Старик тут же занялся изучением целительных свойств вина, забыв о странных посетителях. Нанок недоуменно смотрел на него, не в силах понять, что случилось с любимым богом.

– Да не Беодл это уже, – пояснил Таль. – Твой бог просто занял на время тело этого старика, а потом оставил его.

– С него станется. – Нанок неловко повернулся, и его оросил дождь знаний в виде посыпавшихся с полок фолиантов. – Беодл, да что ж это такое!

– Это, молодой человек, книги! – пояснил библиотекарь. – И вы должны обращаться с ними бережно! Кто только придумал пускать в библиотеку варваров, которые и букв-то не знают…

– А вот и неправда, – обиделся Нанок и нарисовал вином на столе первую руну алфавита.

Пока старик таращился на каприз природы в виде грамотного варвара, вся компания поспешно покинула библиотеку.

Погода была не ахти. Тяжелые тучи нависали над городом, грозя пролить немного холодной воды на похмельную голову чересчур грамотного варвара.

– Это тебя Беодл научил грамоте? – поинтересовалась Лани.

– А кто ж еще, – вздохнул Нанок. Такого подвоха со стороны любимого бога он не ожидал. Узнают сородичи – засмеют ведь. Да и не поверят вдобавок…

– Ну-ка прочти, что там написано, – ткнула пальцем Лани в ближайшую вывеску.

– «Больной бяк», – прочитал варвар сложное название.

– «Большой бык», – поправил Ларгет. – А вот эту?

– «Утлый челн», – по слогам прочел Нанок и тут же поправился: – Нет, «Ушлый чл…»

– Надписи на борделях читать не нужно, – оборвала Лани урок чтения.

Варвар облегченно вздохнул, но Таль вцепился в него мертвой хваткой.

– Прочти еще что-нибудь, – попросил он.

Нанок обреченно выдохнул и завертел головой в поисках новой вывески.

– «Жареный петух», – на одном дыхании выпалил он. – Правильно?

– Почти, – деликатно согласился Таль. – Там написано «Канцтовары». Кстати, не мешало бы обновить запас чернил и бумаги. В Ахарских горах их будет нелегко найти…

– Может, тебе не так уж и нужна эта Томагавка? – спросила Лани Нанока. – Все-таки самому Блину родня. А тетушке его и вовсе дочь родная. От таких дам лучше держаться подальше…

– Что ты понимаешь в оружии, – немедленно возмутился Нанок. – Да такая секира и вовсе бесценна! Неужели все наши жертвы напрасны будут? Я вон даже грамоте научился, как колдун какой-нибудь! А ты говоришь «подальше»!

– Держаться будем поближе, – согласился Ларгет. – Тем более я в Ахарских горах еще не был. Эх, Бола бы сюда с Боресветом! Как там они, интересно?

– Вино небось пьют, – завистливо вздохнул грамотный варвар. – Кстати, насчет вина… Вы идите, собирайте вещи, а у меня тут дела еще.

Ларгет пожал плечами и решительно зашагал по кривой улице. Неплохо было бы выехать из города уже сегодня. А Болу с Боресветом, если таковые объявятся, оставить письмо. Мол, приспичило срочно посетить святилище Блина. Неподалеку совсем – в Ахарских горах. Так Беодл, понимаешь, присоветовал. М-да, Бол со смеху сдохнет, такое прочитав. Не было печали, но вот ее позвали. Да еще грамотный варвар в довесок…

Нанок никаких комплексов по поводу просветления ума не испытывал. Ну умеет он теперь читать, так на то воля Беодла. И если языком не болтать, никто и не узнает. Хотя и непривычно как-то. Этак недолго и шаманом стать – а какой из него шаман?

Дойдя знакомым путем до винной лавки, варвар попросил завернуть еще бочонок и поинтересовался сроком годности. Пока озадаченный торговец жевал воздух губами, Нанок приложился к стоящему на прилавке кувшину. Для пробы, пояснил он. Торговец, бормоча что-то нелестное об умных варварах, кликнул помощника и вдвоем с ним выкатил заказанное вино. Нанок расплатился и двинулся к таверне, катя бочонок по мостовой.

– Ник опять отказывается выходить из комнаты, – пожаловалась Лани. – Не понимаю, что на него нашло? Может, заболел?

– Вряд ли, – задумчиво ответил Таль. – Он все-таки не живой пес, а Щенок Тьмы.

– Сам ты неживой, – обиделась Лани. – Видишь, он боится выходить из комнаты. Значит, заболел. Надо ему отвара из трав сварить, а то возьмет и умрет еще…

– Учитель говорил, что, когда Ник подрастет, солнечный свет начнет причинять ему боль, – припомнил Ларгет. – Потому что он создан из Тьмы.

– Так что же нам делать? – расстроилась Лани. – Он же не сможет пойти с нами!

– Надо попросить библиотекаря приютить его, – предложил Таль.

– А может, попробуем передвигаться ночами? – неуверенно предложила девушка.

– А что с ним будет днем? – поинтересовался Ларгет.

Лани вздохнула и погладила Ника. Тот жалобно заскулил, отказываясь вылезать из-под кровати.

– Хороший малыш… хороший… Придется тебе пожить у библиотекаря. Веди себя хорошо, книг много не ешь, они – источник знания.

Девушка всхлипнула, Щенок заскулил еще жалобнее.

– Как же он без меня? Он ведь совсем малыш еще…

– Мастер Лурговорил, что, когда Ник подрастет, он сможет мгновенно перемещаться в пространстве и чувствовать твой зов за тысячи лиг, – утешающе сказал Ларгет. – Будешь с ним тогда по ночам общаться.

– Подрастай скорее, – вздохнула Лани и погладила Ника по голове. Тот в ответ лизнул ей руку и снова подставил голову для поглаживания.

Библиотекарь испытал некоторый шок, когда ему предложили приютить Ника в качестве библиотечной собаки. Бочонок вина, преподнесенный грустным варваром, несколько смягчил стресс, но не смог уничтожить его окончательно.

– Да поймите вы, это же идеальный сторож, – втолковывал ему Таль. – Жрет все подряд, территорию не метит, не спит никогда. Где вы еще такую собаку найдете? Пес Тьмы, уникальный экземпляр магической фауны мира!

– Вот и сдали бы его в зоопарк, – сопротивлялся старик. – Библиотека ведь! Храм знаний!

– Нельзя ему в зоопарк, – отказалась Лани. – Нам его потом не отдадут ни за какие деньги. А что до библиотеки, так вы его читать научите, как нашего Нанока. Он уже целых три буквы знает!

– Это какие? – машинально спросил замороченный старик, который, оказывается, успел совершить по пьяни трудоемкий подвиг обучения варвара грамоте.

– Бэ, а, вэ, – с гордостью ответила Лани. – Он их постоянно повторяет почему-то…

– Забыть боится, – подтвердил грустный варвар. (Бочонок вина пришлось отдать, а новый он добыть уже не успевал, лавка наверняка не работает ночью.)

Старик, близоруко щурясь, посмотрел на Ника, тот посмотрел на него и сказал свои три буквы. Библиотекарь почесал нос, Никак почесал задней лапой подбородок. Возможно, гонял Блох Тьмы или других паразитов.

– Пропадет же собака, – укорил его Таль.

– Да возьму, возьму я его, – в сердцах простонал библиотекарь. – Навязались на мою голову.

Нанок налил ему бокал вина. Старик выпил. Таль положил на край стола кошель с золотом, который тут же таинственным образом исчез. Ларгет не удивился: он прекрасно знал, что библиотекарь является бакалавром магии Воздуха.

– А сами вы к ахарцам поедете? – поинтересовался старик. – Опасное это занятие – с варварами общаться. И утомительное вдобавок, для цивилизованного человека. Впрочем, вам-то не привыкать…

– Справимся, – легкомысленно махнул рукой Таль. – А портал вы можете соорудить прямо в горы? Или хотя бы к границе?

– Да я же не был в тех краях никогда, – развел руками библиотекарь. – Впрочем, в Дарне, городок такой недалеко отсюда, есть такой бакалавр Доверналь. Он когда-то состоял при армии как раз на ахарской границе. Можете заехать, вам все равно по пути. Скажете, что от меня, угостите пивом, новости расскажите, он вам портал до границы и кинет.

– Спасибо, дед, уважил. – Нанок попытался было хлопнуть старика по спине от избытка чувств, но старый библиотекарь неожиданно ловко увернулся. – Век не забуду, клянусь Беодлом!

– Ты сначала проживи столько, орясина, – беззлобно огрызнулся старик.

– Да упаси Беодл! – испугался варвар.

Дверь уже давно захлопнулась за странными посетителями, а старик все задумчиво смотрел им в след. Щенок Тьмы ластился к его сапогам, негромко повизгивая.

– Знаешь, псина, библиотека – неподходящее место для таких, как ты, – сказал наконец библиотекарь. – Ты ж тут все книги пожрешь, а они – источник знаний. И не делай невинную морду, все равно не поверю.

– Гав! – отозвался Ник, ничего не понимая.

– Думаю, мой дворец в Кассарадских горах подойдет тебе куда лучше. Поехали!

Серый вихрь закружился в просторной полутемной зале, сдувая со стеллажей книги. Щенок Тьмы испуганно взвизгнул и исчез. Старик библиотекарь недоуменно огляделся по сторонам.

– Никак, задремал? – вслух сказал он, и почудился ему возмущенный собачий лай.

Керс нехорошо улыбнулся, глядя вслед мальчишке-магу. Так вот он каков, убийца грозного Сугудая! Интересно, как ему это удалось, по виду и не скажешь, что он обладает каким бы то ни было могуществом. Сила в нем присутствовала, и немалая, кровь Титанов пылала ослепительным пламенем – для тех, кто умеет видеть. И все. Ни следа могущества в астральной проекции. Да, мальчишка мог бы вырасти в одного из сильнейших магов, но сейчас-то он беспомощен, как слепой кутенок. Такого любая ворона заклюет. А Сугудай вороной не был, уж кому, как не Керсу, это знать. Вся переписка с тогда еще придворным магом шла через него. Эстелин опасался Сугудая, и опасался справедливо: если б колдуна приняли в Ковен, Архимагу пришлось бы со временем перестать быть Главой. Или просто – перестать быть. Вот у кого через край было этого самого могущества… а вот теперь он мертв, а Аргенталь Тордевиль, сын графа Тордевиля, жив. Значит, есть какой-то подвох, который ему, Керсу, пока не виден.

Может быть, за ним стоят некие силы, эльфы, к примеру. Кольцо притягивает кровь Титанов, потому что свои заклятия остроухие завязали как раз на потомков Светоносных. Могут ли эльфы использовать в своих планах юного мага? Отчего бы и нет, это как раз в их духе, остроухие знамениты хитроумными продуманными интригами. Более того, ученик Лура участвовал в разрушении башни Тубариха и устранении самого некроманта совместно с эльфами. Можно с известной долей вероятности допустить, что Аргенталь является их орудием. Следует ли считать, что с устранением Сугудая и Тубариха орудие им больше не нужно? Нет, иначе сидел бы себе упомянутый маг в собственном замке на куче золота, пожалованного новым королем, и попивал бы себе вино в свое удовольствие. Или пиво, если вино не любит. А он сразу после коронации в дорогу собрался. А с какой, интересно, целью? Уж не за Кольцом ли? Конечно, это все домыслы и предположения, однако выглядит все достаточно логично.

Глава заявил, что месть мальчишке считает ниже своего достоинства, но это чистой воды снобизм. При чем тут месть, если дело идет о безопасности всего Ковена? Как ни крути, а Сугудай был сильнее любого из них, включая Мастера Трех Стихий Эстелина. Для начала мальчишку неплохо было бы прощупать. А при удаче – и захватить.

– Действуйте, – коротко бросил Керс двум бакалаврам, почтительно застывшим поодаль. – Эттерай, жезл у тебя. Что делать, ты знаешь.

В жезле было всего одно заклинание, Керс угрохал на него недельный запас Силы. Артефакты непросто заряжать активными чарами, даже для Мастера непросто.

Заклинание называлось «Подавляющая Сеть Болларда». Или просто Сеть. Этим же заклинанием Сугудай спеленал Мастера Лура, как младенца. Посмотрим, выстоит ли ученик против чар, пленивших его учителя. В одиночку – против двоих обученных бакалавров. Он, Керс, при любом раскладе не собирался вмешиваться в схватку. Это разведка, и цель ее – оценить силы противника. Какими бы незначительными они ни казались.

– Идите вперед, я догоню, – предложил Нанок, поспешно заворачивая за угол.

– Эй, ты куда? – окликнула его Лани.

– Идем, сказано же – догонит, – сказал Таль, пряча улыбку. Бедный варвар просто не вытерпит, если ему культурно придется объяснять девушке, куда он собрался.

Город спал. Через два дома одиноко светилось окно, какой-то полуночник засиделся. Может, книгу пишет, подумал Таль. А может, кляузу на соседа. Или дегустирует в одно лицо запрещенные напитки. Если б не в одно, песни бы орали.

Ощущение близкой опасности – как укол иголкой в мягкое место. Лани резко обернулась, рука сама собой легла на рукоять ножа. Никого не видно. Отсутствие видимой угрозы ничуть не успокоило девушку, ее предчувствия не подводили ее ни разу. Кто-то собирался напасть на нее и Таля и сейчас выжидал удобный момент, скрываясь во тьме, как легьяр. Лани пожалела о том, что с ними нет Ника или хотя бы варвара.

– Ты чего? – поинтересовался Таль.

– Опасность, – шепнула девушка.

Зеленоватая вспышка разорвала тьму. Ларгет рефлекторно бросился в сторону, увлекая за собой девушку. Ядовито-зеленый туман с шипением растекался по мостовой. Лани завизжала, призывая на помощь. Таль послал во тьму шарик света – тяжело вступать в бой, не видя противника. Тьма ответила молнией, Ларгет парировал ее «Малым Щитом Регада», не далее как вчера заученным заклинанием третьего уровня. Получилось достаточно ловко, отразить молнию «Щит» не мог, Таль просто сбил ее направление. Лани метнула нож, видимо, мимо.

Шар света наконец высветил одного из нападавших, и Ларгет ударил «Стрелкой».

Огненная стрела рассыпалась слабыми искрами: неизвестный маг позаботился о защите. Таль в панике попытался найти линию, магическое течение, как их называл Учитель, но зацепиться не получилось. Именно в этот момент второй из нападавших, до сих пор скрывавшийся в тени, выскочил слева с поднятым жезлом. Ларгет успел обернуться, но было поздно. Короткая фраза, высвобождающая заложенное в артефакт заклинание, – и в лицо Таля полетел комок странной субстанции, раскрываясь в полете в светящуюся Сеть. Завизжала Лани, свистнул над ухом метательный нож, и в этот момент Сеть накрыла Ларгета. Такая же, что спеленала Учителя на развалинах школы!

– Есть, – завопил пленивший его маг и тут же переключился на Лани: – Брось нож, девка! Сдавайся по-хорошему! Ну сказано тебе, брось нож!

– Лови, – выкрикнула Лани, нож вонзился в плечо мага.

Его напарник выругался, бросаясь к девушке.

– Ладно, по-хорошему ты не умеешь. – Тот, что с жезлом, резко побледнел то ли от злости, то ли от боли.

Таль пытался ударить молниями, но Сеть не давала ему колдовать. В полном отчаянии он пытался разорвать невесомую субстанцию руками, понимая, что попытка эта обречена на провал.

Откуда-то хлынула волна обжигающей Силы, сконцентрировавшись в кончиках пальцев. Таль рванул Сеть повторно, и она начала гореть. Ладони пылали в темноте, с кончиков пальцев слетали искры. Сеть с треском лопнула, опадая на землю.

– Держи его! Он освободился!

С пальцев Таля сорвались голубые молнии, испытанные чары не подвели и на этот раз. Атаковавший девушку маг пытался поставить щит, но его защита была смята в мгновение ока. Ларгет услышал вопль, времени посмотреть, жив ли противник, у него не было. Он рухнул на землю, сильно ударившись локтем. Выпущенный фаербол опалил ему волосы и разбился о стену дома, озарив ночь ярчайшей вспышкой. Деревянная стена тут же занялась огнем, послышались испуганные вопли. Таль перекатился по земле, встал на одно колено… его противник медленно оседал на землю. Ларгет увидел испуганные глаза Лани, девушка зашла со спины и всадила нож в спину мага по самую рукоять.

– Вроде отбились, – сказал Таль, с трудом поднимаясь. Лани, напротив, бессильно опустилась на мостовую, закрыв лицо руками.

Варвар заблудился. Как и всякий кассарадец, он неважно ориентировался в любом городе, и обычно это его не волновало. Однако сейчас под сердцем холодным камнем лежала тревога. Что-то должно случиться. Или уже случилось. Что-то страшное, угрожавшее смертью его друзьям. Вообще-то предчувствия посещали варвара нечасто. Никогда не посещали до сего времени. То ли сказалось знакомство со старым богом, то ли треклятая грамотность сработала. И теперь Нанок метался в каменном лабиринте улиц, осыпая проклятиями Беодла.

Он боялся не успеть…

Керс с трудом мог поверить своим глазам. Как, интересно, этот мальчишка сумел одолеть «Сеть Болларда»? Ведь заклинание накрыло его, он не мог колдовать под чарами! Два бакалавра погибли буквально за пару минут, так и не сумев показать ничего выдающегося. Аргенталь стоял у стены, склонившись над своей подругой. Как раз спиной к нему, Керсу. Он не собирался собственноручно встревать в схватку, но искушение оказалось слишком уж велико. Захватить врасплох, повязать чарами… а лучше сразу убить. Слишком опасен этот странный ученик мага, Керс чувствовал это явственно. Архимаг будет недоволен, но это как раз несмертельно. А вот если потомок Титанов войдет в полную силу, он может как-то помешать пробуждению Последнего. В конце концов, никто не может убивать магов Ковена и оставаться безнаказанным!

Керс поднял руки и негромко начал читать заклинание…

Таль в последний миг почувствовал опасность, чужие чары ощутимо всколыхнули магические потоки. Обернувшись, он увидел человека в темном плаще, творившего заклинание. Ларгет стал читать привычный уже «Щит», зацепившись за магическое течение, но отчетливо понимал, что не успевает. Поздно, слишком поздно!

Отчаянно завизжала Лани…

Крик девушки заставил варвара броситься в ближайший переулок. Он совсем близко, лишь бы успеть!

Фигура в черном плаще внушала смутные подозрения. Скорее всего, ночной грабитель, подумал Нанок. Такой и убить может, особенно если противостоит ему недоученный маг. Один из домов весело потрескивал жарким огнем. Возле пожара суетились подозрительные люди с сомнительными ведрами.

Человек в плаще поднял руки, готовясь сделать что-то нехорошее, и Нанок более не колебался. Увесистый камень из городской мостовой отправился в короткий полет. Нанок милосердно целил в голову, опасаясь повредить незнакомцу что-нибудь важное. Вдруг он ни в чем и не виноват вовсе?

Острая боль пронзила висок. Керс взвыл, машинально схватившись за ушибленное место. Камень! Обыкновенный булыжник его едва не прикончил. Он, Мастер, благоразумно поставил защиту против железа и стали, но про камень и подумать не мог!

Почти законченные чары, готовые превратить надоедливого мальчишку в облако пыли, рассеялись, Сила хлынула в Керса, грозя сжечь его изнутри.

Девчонка тянулась за ножом, молодой маг уже начал читать собственное заклинание, сзади набегал метатель камней, кем бы он ни был. Почти законченное заклинание сорвалось, и буйство Силы грозило разорвать Керса на части. Маг не раздумывал больше. Бежать, скорее бежать! Враги оказались куда сильнее, чем он ожидал. Времени не хватит даже на портал, остается только «Рассеивание и Собирание Квармола». Заклятие это уничтожает тело мага в одной точке пространства и собирает его в другом из мельчайших рассеянных частиц астрала. При этом маг теряет на длительный срок изрядную часть своей Силы, но сейчас эта жертва не казалась Керсу чрезмерной. Прочь отсюда, скорее прочь!

Противник самым подлым образом исчез, в небо взвился ослепительно яркий фонтан искр. Нанок ошалело завертел головой. Ни фига себе грабитель фейерверк устроил, подумал варвар. Наверное, в цирке подрабатывал, фокусником. Ишь, как ловко исчез, словно и не было его. Когда исчезал он, Нанок, его путь всегда можно было отследить по лежащим на обочине горожанам с травмами разной степени тяжести. А тут раз – и готово.

Нанок оглядел по-варварски мудрым и проницательным взглядом окрестности.

– Надо валить отсюда, – озабоченно сказал он. – А то еще тушить заставят. Горожане, они такие, только о себе и думают.

– Это точно, – подтвердил Таль охотно. – Да еще и по шее надают.

– Кто, интересно, были эти люди? – полюбопытствовала Лани, собирая ножи. – Нет, я понимаю, что маги, но зачем они напали на нас?

– А, так это маги, – понял Нанок. – То-то, я смотрю, фейерверк получился знатный. Дед меня так и учил: дай магу по башке – искры посыплются. Чем умнее маг, тем больше искр…

Варвар бросил заинтересованный взгляд на шевелюру Ларгета.

– В жабу превращу, – пригрозил тот. – Или в таракана!

– Не надо в жабу, – попросил Нанок. Вот шаман, мысли читает! Гра-а-амотный!

– Я тоже хочу в жабу! – заявила Лани.

– Ладно, сейчас сделаю, – согласился Таль, делая вид, что колдует.

– Нет, не превращаться, а превращать, – поправилась девушка. – Раз уж неведомые колдуны начали на нас охотиться, надо уметь постоять за себя.

– Может, за Сугудая мстят? – задумчиво сказал Таль.

– Колдуны ничего не понимают в благородном искусстве мести, – надменно заявил Нанок. – Вот у нас люди веками мстят кровникам. Так завещал Беодл, так учат наши старейшины. Если тебя обидели – отомсти. Если родича убили – убей в ответ, неважно кого.

– Это потому, что вы дикие, – наставительно сказала Лани.

– Мы не дикие, – возразил Нанок.

– Во многих местах аборигены почитают кровную месть, – авторитетно заявил Таль.

– Мы не аборигены, мы агаки, – открестился варвар от непонятных аборигенов. Которые, правда, людьми были вполне достойными, раз почитали заветы Беодла.

– Пойдемте отсюда, – предложила Лани. – А то набежит сейчас стража, придется как-то объяснять случившееся.

– Главное – не заходить на другой конец города, – отмахнулся Таль. – Стража всегда сбегает подальше от места происшествия. Впрочем, лучше не рисковать.

Быстрым шагом они добрались до постоялого двора. Хозяин открыл дверь сразу, будто дежурил за ней полночи. Никакого раздражения на его лице не наблюдалось – очевидно, за долгие годы он привык к поздним визитам постояльцев. Таль кивком поблагодарил его, прошмыгнул мимо.

Вещи были уже собраны. Один тюк, правда, оказался слегка распотрошен, постарался Ник. Лани грустно вздохнула, беспокоясь за щенка. Как он, приживется ли у старика библиотекаря? Все-таки библиотека не самое удачное место для проживания собаки. Не заскучал бы…

– Может, с утречка выйдем? – предложил Нанок. Варвар изрядно устал, ему хотелось спать. Все оттого, что день выдался суетливый и бестолковый.

– Лучше, если мы покинем Ледр сегодня, – возразил Таль. – Пока сугудаевские маги не опомнились. Сегодня мы им изрядно намяли бока…

– Уверен, что они сугудаевские? – с сомнением спросила Лани.

– Надо было одного захватить, – сказал Нанок. – Я так и хотел – камень в башку, связать и допросить. Опять же, по карманам получше пошарить, у магов порой в карманах интересные вещи попадаются. Деньги, к примеру. Жаль, не получилось. Сбежал от нас маг вместе с карманами…

– Хитромагическим способом, – добавил Таль. – Странные чары какие-то, на портал совсем не похоже. Уж портал-то я видел… Даже два раза.

– Вообще-то нам и впрямь лучше отсюда убираться, – решил Нанок. – Меня эта дыра уже достала. Уж не пом-ню, когда и вино пил последний раз…

– Вчера ночью, – уличила его Лани.

– А вот и нет, – возмутился варвар. – Сегодня днем. Ты что же думаешь, я не попробовал вино, когда бочонок покупал? А если б мне испорченное вино подсунули или, того хуже, какой-нибудь морковный сок?

Таль согласно кивнул головой. Морковный сок – это ужас в стакане. Лани три дня поила их этим отвратным пойлом, настаивая на том, что это полезно и улучшает цвет лица. Впрочем, последнее отчасти верно. Вон, варвар, когда слышит «морковный сок», сразу мордой краснеет. И взгляд как у Блиновой тетушки – порвет и съест.

– Морковный сок – это полезно… – начала было Лани, но Таль ее оборвал:

– Вот куплю тебе кролика, будешь его поить этой вкусной и полезной субстанцией. Но не сегодня. Быстренько проверили вещи – и на выход. Чует мое доброе сердце, надо нам из города уходить, и поскорее. Маги эти, кем бы они там ни были, так просто от нас не отцепятся.

Варвар нервно сглотнул. Что морковный сок – редкостная дрянь, он уже уяснил. Так он вдобавок еще и субстанция! Он, Нанок, это предчувствовал. Недаром его организм сопротивлялся насильственному проникновению чужеродного сока! Нет, отныне – все! Пить субстанцию он, Нанок, категорически отказывается.

– Да, давайте уж на выход, – сказал он. – Вещи все на месте?

– Ой, зеркальце оставила на комоде, – спохватилась девушка.

Таль забросил на плечо дорожный тюк, варвар легко подхватил два других. Лани взяла дорожную сумку.

– Присядем на дорожку? – предложила она.

– Лучше посошок, – помечтал напоследок варвар, и они двинулись в путь.

(обратно)

Глава 6

– А не изволите ли откушать с нами? – поинтересовался барон Лентон. – Мы как раз собирались поужинать.

– Ночью? – удивился Бол.

– Ты, братан, молчи, если не рюхаешь, – прогудел Боресвет. – Ночью самый жор и нападает, в натуре. Особенно ежели под водку. У тебя водка есть, хозяин?

– Водки нет, – честно сознался барон.

– Блин, как же вы живете тогда? – удивился Боресвет. – Как дикари какие, в натуре…

– А тебе, толстый, жрать на ночь не вредно? – ангельским голосом поинтересовалась Адель.

– Я не толстый, я сильный, – с достоинством ответствовал Боресвет. – Богатырю жрать надобно часто и помногу. А то мухи заклюют.

Бол задумчиво разглядывал фигуру гардарикца. Какие ж это мухи должны быть, чтоб заклевать этакого гиганта!

– В общем, пожрать не мешало бы, – объявил Боресвет взвешенное решение.

– Тогда пойдем побыстрее. – Барон, похоже, всерьез опасался, что им не хватит.

Все как у нас, подумал Боресвет. В большой семье держи хлебало кверху.

Воин с интересом осматривал замок. Не то что Дарал сильно отличался от других замков, просто Боресвет был мало знаком с архитектурой Квармола. С особым интересом он рассматривал портреты предков Бола, тому даже пришлось подтолкнуть воина, чтобы он оторвался от созерцания этих жемчужин искусства. Впрочем, с тем же успехом он мог толкать стену – гардарикец даже не заметил его усилий.

– Смотри, братан, а рожи-то все наши, голуньские, – заявил он.

Бол поперхнулся от возмущения, но, присмотревшись, вынужден был признать правоту Боресвета – рожи у Даралов, особенно у первых, и в самом деле имели некую общность с гардарикцем. К примеру, у Боресвета присутствовала одна важная фамильная черта Даралов – борода.

– Семейные предания гласят, что первый Дарал был как раз из Гардарики, – подтвердил барон. – Был наемником в Квармоле, но ему повезло отличиться на войне. Он убил в бою вражеского полководца, захватил регалии вражеской армии, спас от смерти короля Квармола, пленил лошадь принца Пельсинорского, еще раз спас от смерти короля, пробрался во вражеский штаб и украл по ошибке план летнего дворца принца Пельсинорского, в одиночку, всего с тысячей бойцов, прикрывал отступление армии, вылечил от диареи принца квармольского, спас короля от той же болезни… В конце концов королю пришлось дать ему дворянство и пожаловать в лен баронство. Боевой мужик был мой предок!

– Чем от диареи-то лечил? – поинтересовался богатырь.

– Водкой, конечно, – ответствовал барон. – Принц нажрался, проблевался и о диарее надолго забыть соизволил. А секрет приготовления водки долго еще передавался из поколения в поколение, пока не был однажды утрачен по пьяни…

– Папа, мы хотим есть, – тонко намекнул Бол.

– Ой, пойдемте скорее, – вновь обеспокоился барон. – Я вам потом доскажу.

Видимо, барон уже успел отдать приказание, потому что по лестнице сновали слуги с подносами. В животе богатыря заурчало, он жадно облизнулся.

– Богато живете, в натуре, – сказал он. – Нутром чую, с голоду не помрем.

– Мы, между прочим, в осаде, – напомнила Адель.

– Вот и я глаголю, деваха: если уж тут в осаде так жрут, значит, живут богато.

– А то! – с гордостью подтвердил Бол. – Адо, ты еще не знаешь, что нам пришлось пережить! Представляешь, мы в Ледании с Талем побывали!

– Нашли время по курортам шляться, – фыркнула девица.

– Нет, мы обнаружили портал… – Бол буквально захлебывался словами. – Таль немного поколдовал, ну и я помог немного. Мы с ним маги о-го-го какие! Оказались в Ледании, представляешь! Прям через портал!

– Ну и как там? – Любопытство Адель не уступало Болову.

– Народ там странный. Через одного – кочевники. Смешные такие. Одно племя меня даже усыновить хотело, но я не дался. Там мы и Боресвета встретили. Потом с одним некромантом подрались, он скелетов плодил, поганец! Эльфов видел, они к нам прибились, когда мы некроманта выносить шли. Представляешь, настоящих эльфов!

– Они действительно такие, как в книжках пишут? – жадно спросила девушка.

– В точности! Уши – во! Из луков стреляют, как Таль. Настоящие эльфы!

– А остальное? – спросила Адель, чуть покраснев.

– Остального не видел, – сознался Бол. – Не до того было. Надо будет Нанока порасспросить, он себе эльфийку там выцепил.

– Красивую? – поинтересовалась девушка.

– Еще бы! Вон у Боресвета спроси!

– А одета она во что была?

– Хм… в одежду, кажется, – припомнил Бол.

– Я спрашиваю, в какую именно, дурак!

– В зеленую, – выдал Бол важную эльфийскую тайну. – А прикинь еще, у них темными эльфами, оказывается, голубых называют! И изгоняют за это из королевства.

– Уважаю, – одобрила Адель эльфийские народные обычаи.

– Прошу к столу, – сделал широкий жест рукой барон Лентон. Про эльфийские обычаи ему тоже интересно было послушать, но долг гостеприимства священен. – Откушайте, что Творец послал. Конечно, времена сейчас тяжелые…

Творец меня за что-то не любит, подумал Боресвет. Потому что ни разу не посылал такой горы всяческой снеди. Тем более когда сидел в осаде. В то время Творец посылал Боресвету только жидкую овсяную похлебку и временами пару крыс на десерт. Один раз послал еще кошку, но Боресвет так и не успел ее сцапать, хитрая бестия сбежала в подвал.

На запах съестного потянулись и остальные дети барона. Все шустрые, вроде Бола, глазенки блестят, на еду облизываются. Боресвет понял, что даже той горы снеди, что присутствовала на столе, вполне может и не хватить на такую ораву, и решил быть порасторопнее за столом. Одно лицо показалось ему смутно знакомым.

– Слышь, братан, мы раньше не пересекались где? – спросил богатырь.

– Не имел чести, – вежливо ответил тот.

– Что ж так, – укорил его воин. – Не уберег, значит, смолоду… Нет, ну твоя рожа мне точно где-то встречалась. Может, пили когда вместе?

– Не припомню такого, – вежливо отозвался полунезнакомец.

– Значит, хорошо пили, – подытожил Боресвет. – Я тоже вот не помню…

– Ты ведь Ренваль Тордевиль, да? – Бол уже что-то жевал. – Я тебя помню! Совсем пацаном тогда был. То есть я был пацаном, ты-то постарше лет на пять. Боресвет, это ж Ренваль, брат Таля! Ты ведь помнишь еще Таля?

– До сих пор в кошмарах является, – сознался воин. – Братан твой – пацан правильный. А я, значит, кореш его. Вместе баланду хлебали, вместе врагов мочили. В натуре, уважаю. Дай пять, брателло, выпьем за знакомство.

– Бол? – неуверенно сказал брателло Таля, не обратив внимания на прочувствованную речь Боресвета. – Это ты? Говорили, Сугудай уничтожил всех учеников Мастера Лура. А Таль… если ты выжил, может, он тоже?

– Ты что, брателло, уши проглотил? – удивился Боресвет. – Голуньским языком тебе говорю, жив твой братан…

– Да не понимает он на голуньском, – отмахнулся Бол. – Ты ему на всеобщем скажи.

– Да жив он, жив, – успокоил Ренваля барон.

– Ага, жив, – подтвердил Бол. – Рен, с ним все в порядке.

– Герой твой братан, – вставил свое гулкое слово Боресвет. – Не, ты прикинь, в натуре, самого Сугудая замочил, без дураков.

– Дураки разбежались, – пояснил Бол. – Некоторых, правда, мы успели выловить.

– Таль убил Сугудая? – недоверчиво переспросил Рен. – Разве это возможно, чтобы какой-то ученик убил столь могущественного чародея?

– В натуре, колдун злокозненный словил хорошую плюху, – начал рассказывать Боресвет. – Братан твой фиги не крутил, а сразу так врезал, что баклан враз с копыт слетел.

– Повезло, – перевел Бол с гардарикского.

Ренваль удивленно покрутил головой.

– Не ожидал от брата, – признался он. – Надо же, малыш Таль стал легендарным героем. И мои внуки будут глазеть на его портрет и слушать о его подвигах, открыв рот.

– А где он сейчас? – спросила Адель, которая слушала о герое, открыв рот.

– Выполняет задание короля, – важно ответил Бол. Не говорить же, что за голой девкой гоняется! Еще поймут не так, и Талю попадет ни за что.

– Вы кушайте, кушайте, – спохватился барон. – Рассказывать можно и после обеда… и во время. Главное, не вместо.

Боресвет согласно кивнул и принялся за еду. Бол поспешно последовал его примеру. Аппетит у воина был вполне богатырский, такой все один сожрет и добавки попросит.

Воин обратил внимание, что блюда в основном состоят из рыбы.

– Имеете доступ к реке? – осведомился он между делом, поглощая запеченных карасей.

– А то как же, – охотно отозвался барон. – Со стороны реки замок-то не осажден, туда так просто не подлезешь. А мы рыбу ловим, особо даже и не таясь. От голода не помрем, это уж точно.

– А от чего помрем? – влез настырный Бол.

– Ты – от любопытства, – обрезал барон. – Раз уж тебя и Мастер Лур не излечил, значит, безнадежен. Как он, кстати?

– Живой. – Болу не хотелось говорить на эту тему, и он перевел разговор на осаду. – А те охламоны, что под стенами, им-то что надо?

– Они присягали Сугудаю, – ответила вместо отца Адель. – А мы отказались. Вот и решили привести к покорности, чтобы милость от нового короля получить. Барон Лорвен еще и спорные земли себе под шумок намерен оттяпать.

– Это Ведьмин лог и Болотицу, что ли? – изумился Бол. – Да уж, лакомый кусочек. В Ведьмин лог соваться только сумасшедший рискнет, а с Болотицы, кроме комаров, прибытку и вовсе нет.

– Еще два луга, роща и ручей, – напомнил барон. – За них-то тяжба и идет. Болотица-то, кроме лягушек, и даром никому не нужна…

Боресвет заскучал. Он не лягушка, ему Болотица ни к чему. Да и Ведьмин лог не особо нужен. А вот познавательная экскурсия по замку не помешала бы. Если в нее включить осмотр и посещение кое-каких удобств.

– Слушай, а где у вас тут сортир? – обратился он к Болу, но тот его не услышал – вдохновенно врал о воцарении Орьерона Второго и о своей собственной роли в этом событии. Семейство Даралов восхищенно внимало, и о Боресвете вроде как забыли.

Богатырь осторожно тронул за плечо барона.

– Слышь, хозяин, где тут у вас… то самое место? – деликатно спросил он.

– О, позвольте, я вас отведу, – обрадовался тот. – А то в одиночку тут вполне можно заблудиться с непривычки.

Боресвет обрадованно закивал головой – дескать, давай, в натуре, а то заблуждение может оказаться фатальным. Они вышли в длинный коридор, барон между делом рассказывал историю замка, воин восхищенно мычал что-то, почти не слушая.

– Вот здесь, – сказал наконец барон, позвенел ключами и открыл тяжелую дубовую дверь.

– Это что такое? – обомлел воин, рассматривая пыльную залу, забитую металлическим хламом.

– Как «что»? Арсенал, конечно. – Барон немного растерялся. – Как и просили, сударь…

– Дык мне сортир нужен! – в отчаянии вскричал воин. – Арсенал, спору нет, дело полезное, но мне, в натуре, не к спеху.

– А, ну если в таком аспекте… – удивился барон. – Простите великодушно, не понял. Сортир у нас тоже имеется, новый, вполне современный.

– Пойдемте скорее! – простонал Боресвет, его хваленая невозмутимость дала вдруг трещину. – Хочу, в натуре, посмотреть на это чудо современной архитектуры.

Сортир оправдал его надежды. Уже тем, что просто имелся в замке. Настроение богатыря резко поднялось. Барон, видя, что гость оценил удобства по достоинству, просиял.

– Как вам понравилось? – спросил он с надеждой.

– Очень, – искренне ответил Боресвет. – И это вот чудо прогрессивной мысли лохи поганые хотят сломать вместе с остальным замком?

– Сломать – не сломать, а вот осквернить желают, – грустно ответил барон. – Самым неподобающим образом. Вы не присоветуете что-нибудь по обороне замка? Все-таки воин, профессионал, так сказать. У нас давным-давно забыли, как вести осады и как оборонять замки. Меня беспокоит еще, что у них есть чародей, а у нас…

– А у вас его нет? – догадался Боресвет.

– Не то что совсем нет… – замялся хозяин. – Есть один мудрец… Только он скорее астролог, чем маг. По звездам читает всякое, прорицает беды и несчастья. Осаду вот предсказал… на второй день после ее начала.

– Может, мне с ним потолковать? – неуверенно спросил воин. Присутствие среди врагов чародея его несколько огорчило. Может, астролог этот расскажет, чего от колдуна зловредного ждать?

– Он, наверное, на башне, – обрадовался барон. – Я вас провожу, сударь. А по дороге обсудим план военных действий. Так сказать, проведем военный совет.

Проводить военный совет на бегу Боресвет категорически отказался. Во-первых, утро вечера мудренее, во-вторых, сначала надо бы с астрологом потолковать. Мало ли какого мага вороги окаянные надыбали! Среди волхвов, в натуре, всякие встречаются. Вот раскатает терем по бревнышку, все умоемся на фиг.

Барон возразил, что у него замок, а не терем, и посмотрел бы он на того мага, что каменные стены по бревнышку раскатать сумеет. Такое разве что Квармолу по силам было, но никак уж не посредственному колдуну из замка барона Корпа. Хоть упомянутый чародей и был приставлен к упомянутому барону самим покойным Сугудаем.

Боресвет помянул всех троих нехорошим словом и пожалел, что Таль шатается Творец знает где. Вместо того чтобы вбить вражеского колдуна в землю по самые ноздри. Почему именно по ноздри? Да чтобы заклятия не читал!

– Мы уже на башне, – поведал барон Боресвету страшную архитектурную тайну.

Воин заметил некую фигуру, увлеченно изучавшую небосвод.

– Вот, позвольте представить, это и есть наш астролог, – представил барон воину бойца магического фронта.

– Боресвет, богатырь из Голуни, – сказал Боресвет.

– Мэтр Аллон, прорицатель, – поклонился астролог.

– Метр – это что? – поинтересовался Боресвет.

– Абстрактная единица длины, – пояснил барон с легким недоумением. – Чуть больше ярда.

Боресвет почесал затылок, не сумев связать единицу длины с астрологом. Пусть даже и абстрактную.

– Что говорят звезды? – спросил он, чтобы занять неловкую паузу.

– Попрятались за тучи, – пожаловался прорицатель. – Приходится читать будущее по облакам.

– И что интересного пишут? – полюбопытствовал барон.

– Да много чего, – пожал плечами мэтр Аллон. – Беда в том, что большинство сообщений нам вообще ни к чему знать. Попробуй найди нужное среди этих туч, будь они неладны!

Он пробормотал себе под нос длинное непонятное ругательство, из которого Боресвет уловил лишь одно слово – «спам».

– Расскажи нам о вражеском чародее, – попросил барон.

– Уровень бакалавра, – пожал плечами астролог. – Не особо силен, но мне его не осилить. Я же в боевой магии вообще ничего не понимаю, а у него пара заклятий имеется…

– Прибьем вручную, – пообещал Боресвет. Подумаешь, бакалавр! И не таких закапывали, вспомнить хоть Тубариха, хоть Сугудая. К тому же у нас Бол имеется – может, что и сумеет при случае изобразить. – Сколько у них ратников-то? – спросил он барона, надеясь хоть на какую-то информацию.

– Сотни три пехотинцев и двенадцать рыцарей. Был еще отряд кавалерии, убрался прочь, едва понял, что на конях стены штурмовать несподручно. Катапульта имеется… одна. Таран мы у них третьего дня разбили, новый до сих пор делают. Штурмовые лестницы имеются, но на стены карабкаться не спешат.

– Разучились штурмовать, – проворчал Боресвет. – Три сотни – многовато. Мне столько не перебить. Лучники есть?

– У них или у нас?

– У них.

– Около сотни. У нас тоже есть… два десятка. Еще есть баллиста, сломанная, правда.

– Починим, – пообещал Боресвет, пытаясь вспомнить курс лекций по устройству баллисты. Вместо чертежей и механизмов вспоминались отчего-то водка и пиво, из чего богатырь сделал вывод, что лекцию он благополучно прогулял. – Ладно, завтра осмотримся, составим диспозицию. – Воин сладко зевнул.

– Они у нас еще попляшут. – Окрыленный грозной и непонятной диспозицией, барон расправил плечи. – Среди Даралов трусов никогда не было! Пойдемте, сударь, я проведу вас в вашу опочивальню…

Боресвет не сопротивлялся. В опочивальню ему хотелось до безумия – снять наконец надоевшие сапоги и въевшиеся в кожу портянки.

Спальня порадовала непривычной роскошью, хотя богатырь и считал себя равнодушным к такого рода удобствам. Все-таки надоедает постоянно жить походной жизнью, когда седло пытается заменить подушку, а одеяло не успевает просыхать от утренней росы.

– Спокойной ночи, сударь, – сказал барон и удалился доедать свой ужин.

Боресвет стащил тяжелую кольчугу, отшвырнул в сторону сапоги. Подумал, что неплохо бы помыться, потом вспомнил о купании в реке и решил не загоняться. Баня в замке вряд ли найдется, а колодезная вода даже холоднее речной.

Воин повесил ножны на спинку кровати, одним движением нырнул под одеяло, задул свечу. Зевнул, напряг и сразу расслабил мышцы спины. Закрыл глаза, некоторое время честно старался уснуть, но сон упорно не шел. Боресвет сел на кровати, достал из ножен меч. Да, он знает, что клинок по-прежнему остр, не было у него возможности затупиться, врагов не встречали очень давно, но вот гложет его некое беспокойство. Заточка и правка меча давно уже стали для него ритуалом, без которого уснуть просто немыслимо.

Боресвет вздохнул и принялся за дело. Если уж визг точильного камня для него вместо колыбельной, надо поскорее допеть дурацкую песню и лечь спать. Завтра будет нелегкий день…

День начался с военного совета. Собственно, от завтрака он отличался только тем, что за едой говорили об осаде замка. Барон быстро ввел в курс дела Боресвета, рассказав о двух неудавшихся штурмах со стороны противника. Замок строили со знанием дела, подобраться к стенам было достаточно сложно. Неглубокий ров препятствовал атакующим приставлять лестницы к стенам, а чудо оборонительной техники – подъемный мост – надежно защищал ворота. Первый штурм начался с того, что ополченцы противника завалили часть рва землей и ветками, после чего отрезок стены атаковали латники. Атака была без труда отбита, атакующие понесли изрядные потери.

Второй штурм был более опасен. Под покровом ночи противник соорудил напротив ворот деревянный настил и принялся бить тараном в ворота. Атакующие, прикрываясь наскоро сколоченными из досок щитами, подошли к стенам и даже сумели на них взобраться. На этом их успехи закончились. Лучники в упор перестреляли латников – на таком расстоянии не спасали даже доспехи. Таран же был отправлен в ров внезапно опущенным подъемным мостом, по которому радостно промчалась кавалерия осажденных, обратившая в бегство противника. Желающие совершить акт вандализма над ни в чем не повинными воротами были перебиты, таран и деревянный настил люди Дарала хозяйственно затащили в замок. Осажденные испытывали недостаток дров, потому как кипячение воды и варка смолы в военных целях нанесли запасам барона преизрядный урон.

На этом боевой пыл противника иссяк. Вяло постреливала старая катапульта, тщетно пытаясь нанести замку хоть какой-нибудь урон. Стреляла она нечасто, осаждающие берегли редкие в здешних местах камни. Защитники замка собирали случайно перелетевшие через стену боеприпасы и приспосабливали их под свои нужды. К примеру, для вываливания на головы бывших хозяев упомянутых стройматериалов. Соревнования лучников по контактной стрельбе также неизменно выигрывали представители Дарала, потому как стрелять со стены было не в пример удобней и безопасней.

Одно только было плохо – враги безжалостно жгли баронские деревни, уничтожали мельницы и лесопилки. Крестьяне, люди донельзя практичные, успели уйти в леса с нехитрым своим скарбом, и найти их там без толкового проводника возможным не представлялось. Да осажденные и не пытались, благо никаких активных действий крестьяне не предпринимали.

Вот так и тянулась осада: атакующим было совершенно неясно, как захватить замок, а защитникам – как осаду снять.

– Не умеют воевать, – резюмировал Боресвет, старательно выбирая кости из запеченного судака. – Ночная атака в трех-четырех местах – и дело сделано.

– Ночная атака – это не по-рыцарски, – возразил барон. – Ров засыпать – это можно, они так и сделали во второй раз, а штурмовать – не по правилам.

– Ненастоящие у вас войны какие-то, – пожаловался голунянин. – Какие, к блину, правила на войне? Объявил военной хитростью или мудрой прогрессивной стратегией – и все дела.

– Ты бы лучше сказал, как нам победить, – проворчала Адель, слова воина задели ее за живое. – Если ты такой уж великий полководец.

– Сделать ночью вылазку и зарубить их вождей, – уверенно порекомендовал воин. – Без руководства войска сами разбегутся. Или, в натуре, послать весточку врагам этих баронов, что все силы их собраны здесь. Собственные-то замки беззащитными небось оставили?

– Скорее всего, – согласился барон, слушая воина с живейшим интересом. – Хорошая мысль, друг мой. Это стоит попробовать.

– Вообще не понимаю, чего они полезли, в натуре? – подивился богатырь. – Ведь свинье понятно, что ничего не выйдет.

– Думали испугать, – пояснил барон.

– Типа, на понт взять? – догадался Боресвет. – Не на тех напали, в натуре!

– Неплохо бы переговоры провести, – предложил Бол.

– Тебя и пошлем, ты любого уболтаешь, – хихикнула Адель.

– А что, может, и срастется чего, – прогудел Боресвет. – Злыдни эти не в курсах небось, что власть поменялась. Новый король за мятеж по головке не погладит, а уж ежели и погладит, так хорошей дубиной.

– Точно! – обрадовался Бол. – Попробуем им понт отдать – или как там у вас говорят?

– На понты взять, – поправил Боресвет. – Давай, хозяин, труби на стрелку. Будем с врагами переговариваться децил. Раз уж драться нам невыгодно, попробуем решить дело миром. Кто не спрятался – я не виноват. Давай, хозяин, вывешивай простыню. На конюшне хоть найдется кляча, что не сломается подо мной?

– Мы привели вашего коня, – похвастался барон.

Боресвет вспомнил подземный ход и содрогнулся. Коня по нему можно было протащить только по частям. Отдельно седло, отдельно стремена с уздечкой, отдельно ноги и голову. Скакать на таком вот некондиционном коне ему совершенно не хотелось.

– Подняли со стороны реки на веревках, – пояснил барон. – Боевой у вас конь, сударь! Трех латников перепинал, у одного схарчил рукав куртки. Где такие водятся, интересно?

– На конюшне его величества, – авторитетно объяснил Бол.

– А кто поедет на переговоры? – поинтересовалась Адель.

– Я и Боресвет, – объявил барон.

– Вот уж дудки! – возмутился Бол. – Я же личный друг и фактически освободитель его величества! Король мне самолично руку пожимал и даже обнял на прощание! Вот тебя, отец, хоть раз в жизни обнимал король?

– Да спаси Творец, – содрогнулся тот. – Только дипломатию вести – это тебе не с королями обниматься, это дело серьезное. Вам это в Школе не читали еще. Как испортишь мне все переговоры, тогда что?

– А Боресвет что, великий дипломат? – возмутился Бол. – Он и слова небось такого не слышал!

– Зато у него кулаки большие, – парировал барон.

Бол заткнулся. Большие кулаки – это и есть суть дипломатии.

– Гм, извините, уважаемый барон, – Боресвет чувствовал себя неловко, – я бы все-таки попросил вас взять парнишку. Готов за него поручиться, если надо.

– Будет лучше, если именно Бол расскажет про коронацию, – вставила Адель. – Чужеземцу могут и не поверить.

– Ладно, пусть едет, – нехотя согласился Лентон. – Поедешь с нами. Только смотри у меня! Выпорю, если отчудишь чего по своему обыкновению! Розги для ученика мага столь же полезны, как и для простой задницы. Эй, там! Трубите переговоры!

С высоты своего коня Боресвет оглядел выстроившееся войско. Да уж, воины у барона те еще. Сразу видно, что из боевых построений воевать способны только хирдом, что, в переводе с гномьего, означает «толпа». Хорошо еще, у противника войско не лучше. Иначе замок давно бы взяли уже. Два раза.

– Открыть ворота! – зычно скомандовал барон.

Богатырь подивился: невысокий и хлипкий с виду, барон оказался обладателем прекрасного командного голоса. Ему б еще боевого опыта добавить – прекрасный полководец получился бы.

Ворота немедленно распахнулись, и кавалькада стремительно пронеслась по опущенному мосту. Впереди скакали герольды, один нес штандарт замка, второй, с побагровевшей от усилия физиономией, дул в бронзовую трубу, объявляя переговоры. Раздутые щеки и выпученные глаза придавали герольду презабавнейший вид.

Со стороны противника уже мчалась навстречу группа всадников. Впереди скакал опять же герольд с трубой и раздутыми щеками. Боресвет искренне понадеялся, что они хотя бы на время переговоров заткнутся, иначе в таком шуме ничего не услышишь.

Опасения оказались напрасны: едва парламентеры сблизились, оба герольда разом замолчали. Боресвет с интересом разглядывал предводителей осаждавших. Бароны как бароны, ничего особенного, правда, один из них граф, так он, Боресвет, и графьев повидал, не такая уж они и диковинка, если разобраться.

– Желаете обсудить условия сдачи? – поинтересовался барон Лорвен.

Ликование в его голосе было вполне объяснимо, и богатырь усмехнулся в густые усы.

– Мы предлагаем вам убраться куда подальше, – дипломатично намекнул он. – В натуре, братки, езжали бы вы лесом отсель…

– Кто этот сумасшедший, барон? – поинтересовался холодно граф Деран. – Или это ваш новый шут? Вряд ли его присутствие уместно на переговорах.

– Вполне уместно, не сомневайтесь. – Барон наслаждался ситуацией. – Вам стоило бы прислушаться к его совету. Его величество вряд ли проявит снисхождение к мятежникам.

– Его Величество Сугудай… – начал было барон Лорвен, но его прервал Боресвет:

– Его Величество нынче Орьерон Второй. А Сугудая, в натуре, закопали давно. Пальцы слишком гнул не в ту сторону. Так что, братва, валите в гудок, пока целы.

– Мой друг из Гардарики желает сказать, что мы согласны ходатайствовать перед Его Величеством Орьероном Вторым о снисхождении, если вы немедленно покинете пределы моих земель, – перевел барон Дарал.

– В натуре, – подтвердил богатырь.

Сообщение о смене власти в государстве вызвало переполох в рядах руководства противника. Граф, судя по всему, игравший роль предводителя, сразу растерял боевой пыл и явно собирался решить дело миром. Барон Корп тоже не горел желанием испытать королевскую немилость, а вот барон Лорвен, что называется, уперся рогом. В душе он уже считал себя хозяином Ведьмина лога и Болотицы, и такой поворот событий его изрядно расстроил. Однако и ему было понятно, что осаду придется снять, шансов взять замок только своими силами у него не было.

– А где доказательства? – спросил вдруг молчавший до сих пор незнакомец в бежевом камзоле. Он один из всех присутствующих пренебрег кольчугой, из чего Боресвет сделал вывод, что это и есть вражеский маг-бакалавр.

– Короля предъявить не можем, в столице он, – развел руками барон Дарал.

– Может, это вас устроит? – Бол резким движением распахнул плащ.

– Бляха-муха! – ахнул граф Деран.

Да, это была она, знаменитая королевская бляха в виде мухи. Носящий ее имел право говорить от лица короля, судить и миловать, руководить и направлять, а также бесплатно пить пиво в придорожных харчевнях.

– Вы из Даралов, молодой человек? Некое фамильное сходство присутствует, – обратил внимание на фамильное сходство граф Деран. – И откуда же у вас эта премилая вещица, позвольте спросить?

– Дана за особые заслуги перед короной, – важно ответил Бол. – Я был одним из тех, кто помог Его Величеству вернуть себе престол.

– А шуту – колпак премьер-министра, – добавил Боресвет.

Предполагаемый бакалавр внимательно рассматривал бляху. Боресвет внутренне подобрался. От этого парня можно ждать любой пакости, надо быть готовым, если поколдовать решит.

– Бляха настоящая, – изрек наконец маг. – Думаю, нам не стоит продолжать осаду замка, если на стороне Дарала человек, пользующийся покровительством короля.

– Это что же, мы отсюда так и уйдем без боя? – возмутился барон Лорвен. – Не по-рыцарски это. Нас куры засмеют!

– Да хоть коровы, – независимо парировал Бол. – Или господин барон предпочитает, чтобы ему голуби гадили на отдельно стоящую голову?

Господин барон голубей и отдельную голову не предпочитал, о чем и было поспешно объявлено всем присутствующим.

– Нет, барон в чем-то прав, – задумчиво сказал граф Деран. – В самом деле, неловко без боя. Может быть, устроим поединок?

– И сразимся за Болотицу и Ведьмин лог, – обрадованно добавил барон Лорвен.

Барон Дарал нахмурился. Отдавать спорные земли, когда судьба повернула свой необъятный зад в другую сторону, ему не хотелось. Жадный все-таки сосед у него, тут впору о голове заботиться, а он все выгоды ищет.

– А в поединке барон участвовать должен али замена возможна? – лениво поинтересовался Боресвет.

– Барон, – ответил Лорвен, и одновременно с ним ответил граф Деран:

– Можно замену.

– Как же так, граф! – возмутился барон Лорвен.

– Остынь, – приказал граф. – Я с ним сражаться не буду, и барон Корп желанием, вижу, не горит. А сам ты против Дарала слабоват и знаешь это не хуже меня. Мы выставим своего поединщика, почтенные господа, если вы согласитесь на поединок.

– Я бы кости размял, – задумчиво сказал Боресвет в пространство.

– Разомнем, – пообещал граф Деран.

Улыбка его Боресвету не понравилась. Жестокая вышла улыбочка, ехидная и жестокая. Будто заранее закопал проклятый граф богатыря в мать сыру землю по самые ноздри. Боресвет посмотрел в ответ дерзко, усмехнулся нагловато. Увидев, что богатырь откопался, граф отвел взгляд.

– Позови Раговейна, – властно бросил он герольду.

Боресвет услышал, как ахнул за спиной барон Дарал. Кем бы ни был его супротивник, барон о нем наслышан. А раз уж воин известен даже в этом захолустье… репутация поединщика не на пустом месте растет. Ну да его, Боресвета, тоже не из полена строгали…

Тяжелый стук копыт оторвал его от размышлений. Боресвет поднял глаза, рассматривая поединщика.

Посмотреть стоило. На миг Боресвету показалось, что на него скачет металлический статуй, из тех, что устанавливают на городских площадях. Огромный всадник, могучий конь – оба были с ног до головы закованы в доспехи. Боресвет, опомнившись, закрыл рот. Ну статуй так статуй, и не таких обламывали. Вот в городе Гарне он же дрался со статуем по пьяни? Дрался… и даже свернул медному всаднику челюсть вместе с головой. Этот, правда, из железа и скачет еще… ничего, скоро он забудет об этой вредной привычке. Раз уж ты статуй, то стой себе на площади, а скакать не моги!

– Это и есть сэр Раговейн, – пояснил граф для неграмотных. – Первый рыцарь Квармола! Победитель доброй дюжины турниров! Вы не представляете, дорогой барон, каких трудов стоило уговорить его принять мое покровительство!

– Отчего же, прекрасно представляю, только вот денег у меня таких нет, – угрюмо отозвался барон. По голосу чувствовалось – он тоже готовился уже к похоронам Боресвета, а также к потере Ведьмина лога и особенно Болотицы.

– Мне сказали, будет поединок? – небрежно осведомился рыцарь, сверкая азартом глаз в прорези забрала. – Вы, сударь, и есть мой противник?

Взгляд его безошибочно остановился на Боресвете. Витязь усмехнулся в усы и кивнул. Голос у рыцаря был под стать, просто колокол церковный, а не голос. Хорошо еще, не турнир менестрелей у них, непременно бы проиграл. А во чистом поле да при оружии… поле ровное, меч острый, а жизнь – игра.

– Не встречал на турнирах, – осторожно начал прощупывать его рыцарь. – Откуда родом будете? Герб ваш мне незнаком вроде бы…

– Из славного города Голунь родом, – дерзко ухмыльнулся богатырь. – А что до турниров ваших потешных – не по мне забавы эти. Вот в чистом полюшке если ворога окаянного встречу, так, в натуре, укорочу децил. На полголовы.

– Хвастун! – презрительно бросил рыцарь. – Давай ближе к делу. Забирайся на коня, бери в руки копье – и посмотрим, кто в седле останется.

– Вот брошу все сейчас и за копьем побегу, – недовольно прогудел Боресвет. – Больно вы тут, в Квармоле, привередливые. У нас дерутся тем, что под руку попало. А руки у нас длинные. Вон меч есть и палица – мне хватит.

– Дикие вы там, – презрительно бросил сэр Раговейн. – Настоящий рыцарь должен мастерски владеть копьем, мечом и конем.

– И конем?! – восхитился Боресвет. – Ну ты, в натуре, просто цыган какой-то! А вот скажи на милость, сударь мой рыцарь, как ты с дубиной этой по городу рассекаешь? Ведь этак всех прохожих перекалечить можно!

– Копье не для того нужно, чтобы с ним по улицам ездить, невежда! – запальчиво бросил рыцарь.

– Понятно, для понтов берешь, – с пониманием отозвался Боресвет.

– Копья оруженосцы возят. – Рыцарь начинал уже злиться на туповатого противника. – Так что, будем драться или сопли возить? Можно приказать доставить копье из замка или из нашего лагеря. В конце концов, мой оруженосец притащил запасное, могу одолжить по такому случаю. Бой на копьях – самый благородный вид поединка!

– Ты еще в тавлеи сыграть предложи, – хмыкнул Боресвет.

– Тогда дерись тем, что есть под рукой, – гаркнул сэр Раговейн так, что у богатыря зазвенело в ушах. – Насажу на копье, как утку на вертел!

– А я на тебя плюну в ответ, – пригрозил богатырь.

Они разъехались в разные стороны. Боресвет не спеша нацепил кольчужные рукавицы, подтянул ремешок шлема, попробовал, как ложится в ладонь рукоять палицы. Оружие только что не повизгивало, просясь в руки.

– Сейчас, в натуре, начнем, – успокоил палицу Боресвет на всякий случай. Вдруг да заговорить решит, как секира у Нанока?

Богатырь легко вскочил в седло. Конь протестующе заржал, голунянин похлопал его по холке.

– Ты уж не подведи, братан, – сказал он просительно. – Годы у меня не те, в натуре, чтоб уткой на вертеле… Да и тебе, если проиграю, такую вот гору железа носить придется. Так что постарайся уж! Но-о, поехали! Поратаемся со статуем железным!

Конь рванулся с места, будто на скачках «Формула-1» (была, по слухам, в Заморье такая народная потеха со странным названием). Рыцарь разгонял своего першерона навстречу, прикрывшись щитом и угрожающе выставив вперед копье. Поединщики сближались с бешеной скоростью. Раговейн нанес удар копьем, метя в шлем, но Боресвет легко уклонился, осадил коня и ударил в ответ булавой. Першерон уже уносил супротивника, поэтому удар вышел не в полную силу, но все равно получилось неплохо. Загремели тяжелые латы, рыцарь крякнул от боли.

– Это мы еще посмотрим, кто тут утка, – проворчал богатырь, разворачивая коня.

Обозленный рыцарь с трудом остановил разогнавшегося коня, развернул и ринулся в бой. На этот раз сэр Раговейн метил уже в грудь, отбросив турнирные привычки. Боресвет принял удар на щит, отведя копье в сторону. Взмах булавы, рыцарь едва успел подставить щит, вновь загремело железо. Окованная булава высекла искры, рыцарь покачнулся в седле. Надежно защищенный доспехами, сэр Раговейн вчистую проигрывал богатырю в ловкости, что тот умело использовал. Третья сходка, однако, завершилась не в пользу голунянина. Тяжелое копье угодило в щит, Боресвет содрогнулся от страшного удара. Копье разлетелось в щепы, по краю щита пробежала трещина. Богатырь с превеликим трудом удержался в седле, но сумел выпрямиться и встретить щитом удар меча. Щит выдержал, хотя было уже видно, что долго ему не протянуть. Однако он дал время воину прийти в себя, и новый удар богатырь парировал булавой. Железный статуй обладал немереной силой, но и Боресвета не на грядке нашли. Оба поединщика щедро осыпали друг друга ударами, не желая уступать.

Первым сдался рыцарский першерон. Видимо, булава вскользь зацепила его по бронированному боку, конь дико заржал и встал на дыбы. Здесь бы и конец поединку, но Раговейн сумел каким-то чудом спрыгнуть в последний момент и даже удержался на ногах. Боресвет покачал головой и покинул седло.

– Тебе не победить, – прорычал сэр Раговейн.

Богатырь только усмехнулся, поигрывая палицей. Уж на земле стоя, он супротивнику спуску не даст. Рыцаря сковывают доспехи, а его кольчуга не в пример легче да удобней. Главное, под удар не подставиться, а там время на него поработает. Чтоб в полном доспехе пешим драться, да ни один рыцарь не протянет долго, будь он хоть трижды статуй.

Богатырь ловко уходил от ударов и бил в ответ своим грозным оружием. Булава смяла шарнир налокотника, теперь рыцарь не успевал уже подставлять щит под удары. Боресвет, чувствуя близкую победу, бил чаще, нанося удары в уязвимые места. Лопнуло под очередным ударом забрало, рыцарь покачнулся. Боресвет ожидал, что Раговейн рухнет на землю – удар ведь был воистину богатырским. Другому кому и шею сломать мог. Но поединщик только покачнулся, помотал шлемом с упакованной в него головой и продолжил бой. Надо сказать, бил он неслабо: меч разнес в щепы щит Боресвета, два раза скользил по остроконечному шлему, пробив защиту. Осерчав, богатырь перешел в наступление, гвоздя окаянного противника палицей. Треснувший щит Раговейна доживал последние секунды, еще удар – и рыцарь стряхнул с руки обе половинки. Теперь они были на равных, одна только беда – Боресвет успел подустать, слишком энергично он наседал на сэра Раговейна. Сейчас бы укрыться щитом, передохнуть чуток. Так ведь не дает неугомонный рыцарь, машет своим «тигром» двуручным так, что только зазевайся на миг, сразу располовинит.

Однако и Раговейн бился уже из последних сил. Удары его слабели, Боресвет готовился торжествовать победу, как вдруг рыцарь нанес столь мощный удар, что, не успей богатырь уклониться, не спасла бы его прочная кольчуга. Однако уклониться Боресвет успел. Раговейн, что называется, провалился, проскочил по инерции мимо голунянина. Развернуться он уже не успел, удар булавы сзади смял шлем и бросил рыцаря на землю. Богатырь перевернул поверженного противника на спину, достал из-за голенища засапожник.

– Сдаешься? – поинтересовался он, тяжело дыша.

– Прижнаю себя побежденным, – прошепелявил рыцарь. Видимо, удар по забралу немного попортил ему улыбку и дикцию.

Богатырь встал, готовясь принимать заслуженные поздравления. Первым, как и ожидалось, поспел Бол.

– Ты мне скажи, чего мечом-то не дрался? – поинтересовался он, обнимая богатыря.

– Ты чего, братан, прифигел, в натуре? – возмутился Боресвет. – Видал, сколько на нем железа? Да я меч до завтра бы точил!

– И свой урок я завершу практическим опытом. – Мастер Зортрий, Ассистент, обвел класс внимательным взглядом. Ученики притихли, глядя во все глаза на учителя. Сейчас перед ними явит себя чудо. Маленькое настоящее чудо.

Мастер Зортрий усмехнулся про себя. Ковену нужны маги. Особенно сейчас, в преддверии Пробуждения. Дети – податливая глина в руках гончара. Лепи что хочешь. Добро и Зло – для них лишь слова… а вот что эти слова для них будут означать, решать именно ему, Ассистенту.

– Я рассказывал вам уже про заклинание «Перст Судьбы». Оно смертельно опасно для чародея, каким бы искусным он ни был. Поэтому я покажу вам облегченный его вариант, «Дар Судьбы». – Мастер Зортрий читал лекцию, одновременно подготавливая лабораторный стол для проведения заклинания. – Результатом упомянутых чар является то, что судьба посылает вам в дар то, что вам будет нужнее всего в скором времени. Гроссмейстер Квармол, между прочим, относил эти чары к предсказательным. Если вам, к примеру, выпадает корка хлеба, то в ближайший год вам придется перенести голод и вы будете молить Творца об этой черствой корке. А жбан огуречного рассола свидетельствует, что похмелье после ближайшей вечеринки будет особенно сильным.

Мастер Зортрий переждал, пока закончатся смешки учеников и продолжил:

– Теперь подойдите ближе, я уже закончил приготовления. Итак, поджигаем сначала синюю свечу, потом белую и наконец зеленую. Что символизируют цвета свеч, вы только что записали, на следующем уроке я с вас спрошу. Итак, в центре жертвенный предмет, совершенно неважно, что он из себя представляет. Обмен произойдет в любом случае. У нас жертвенным предметом служит разбитый кувшин. Вы видите, как он исчезает в двуцветном дыму, теряя материальность. Дым густеет, вот сейчас начнет материализовываться Дар Судьбы. Внимание… вот он!

Мастер Зортрий торжествующе потряс над головой обыкновенной пеньковой веревкой.

Ученики восторженно ахнули, пролив бальзам восхищения на честолюбивое сердце учителя. Ассистент внимательно рассматривал веревку.

– Хотел бы я знать, – задумчиво произнес он, – кого из вас мне настолько захочется удавить?

Судьба порой любит посмеяться. Не случайно древние изображали ее вечно хихикающей глупой девицей. За что, вероятно, и были наказаны Войной Магов. Судьба любит посмеяться, но не переносит, когда смеются над ней.

Примерно в то время, когда Мастер Зортрий проводил показ заклинания для своих учеников, то же самое заклинание читал некий старик в городе Ледре.

У него возникли вдруг из ниоткуда изрядные проблемы. Уснув как-то вечером, он проснулся в разгромленной библиотеке в обнимку с полупустым бочонком вина. Пара стеллажей обрушены, бесценные манускрипты разбросаны по полу, иные погрызены неизвестным зверьем. Если это крысы оставляют следы таких зубов, то срочно надо менять работу на более безопасную. Например, пойти укротителем тигров.

Старый библиотекарь не знал, что ему делать. Одно дело, если у него просто амнезия в результате сотрясения мозга (голова преизрядно болела, хотя шишек и ссадин не прощупывалось). Совсем другое дело, если кто-то коварно наложил на него заклинание склероза. Но страшнее всего, если у него начался старческий маразм. Для библиотекаря это хуже смерти. Ясный ум и цепкая память – качества, отличающие библиотекаря-мастера, и старик весьма дорожил ими.

Потому и решил задать судьбе свой вопрос: что делать?

Сине-зеленый дым клубился над столом, пахло полынью и вербой. Старик нетерпеливо вглядывался в неясные пока очертания Дара Судьбы. Дым густел, вот-вот начнется материализация…

Библиотекарь с торжествующим воплем схватил Дар. Получилось! Столько лет не пробовал эти чары, и все-таки получилось! Ну-ка, что нам предлагает судьба?

В руках его блестела новенькая медная чаша. Старик тоскливо вздохнул и покосился на полупустой бочонок вина. С судьбой не спорят…

– А не соизволит ли ваше отдохнувшее величество заняться государственными делами? – вкрадчиво осведомился премьер-министр. – Например, прослушать отчет о делах королевства? Я, конечно, понимаю, бездельникам королевского происхождения это, что называется, в лом, но ради разнообразия?

– Лемур, ты несносен, – укоризненно заметил король. – Смирись с тем, что ты больше не шут. Порядочные министры выражаются более внятно.

– Порядочных министров не бывает, – убежденно ответил Лемур. – Либо воры, либо шуты, либо дураки. Я, к примеру, шут. И вашему, так сказать, величеству со мной еще повезло. Так что вы соизволите государственно решить насчет доклада?

– Читай, – обреченно махнул рукой король.

– Докладывают из южных областей – попытка мятежа успешно ликвидирована. Личные дела зачинщиков и списки их, так сказать, ошибок будут представлены на рассмотрение вашему величеству. Чтобы оное величество самолично определило, каковые из ошибок являются именно ошибками, а каковые – коронными преступлениями. Лично я всех послал бы на плаху. Чтобы другие дураки учились на ошибках предыдущих.

– Дальше, – поморщился король.

– Армейские части на западе присягнули вашему величеству. Заместитель командующего запрашивает ваших мудрых указаний.

– А что же сам командующий? – удивился король.

– Он слишком долго раздумывал по поводу присяги, – ухмыльнулся шут. – Его заместитель не обладает терпением Беодла. Говорил я, что много думать вредно?

– Даже демонстрировал, – подтвердил король. – Заместителем там граф Сергальд? Поздравь его от моего имени со званием командующего. Дальше!

– Снята осада с замка барона Дарала, – доложил Лемур. – Два барона и граф бьют челом о стол, каются и умоляют простить.

– Дарал… – наморщил лоб король. – Это замок отца Бола? Не иначе, эта парочка туда добралась. Приятно получить весточку о своих друзьях…

– Еще один нюанс – непобедимый Раговейн отказался от участия в столичном турнире, сославшись на проблемы со здоровьем.

– Боресвет – любому здоровью проблема, – согласился король. – Ты в курсе, он на балу убил комара на плече графа Стокера. Бедняга до сих пор в лубке ходит… Еще что?

– Библиотекарь в городе Ледре малость свихнулся после того, как обнаружил себя в объятиях бочонка с вином, – хихикнул шут. – Притом он напрочь забыл, что с ним происходило в последние дни. Какие изволите сделать выводы?

– Таль собирался как раз в Ледр, – задумчиво сказал король. – Думаешь, его проделки?

– При всем уважении к ученику Мастера Лура, бочонок ему не допереть, – ухмыльнулся шут. – Здесь чувствуется рука варвара. А то и обе, если бочонок большой.

– Интересно, где они нашли вино, – улыбнулся король. – В Ледре сухой закон!

– Нанок и в Синих песках нашел бы, чем промочить горло помимо воды, – вступился за варвара Лемур. – Еще из Ледра сообщают, что у них возник пожар явно магического происхождения. Ну это понятно, выпили, погуляли… А вот еще новость – сильный пожар уничтожил половину домов в городе Гарве.

– Это же на юге, – недоуменно сказал король. – Туда-то они как попали?

– В Гарву они никак попасть не могли, – подтвердил Лемур.

– Тогда отчего пожар? – удивился король.

– Понятия не имею… Может, само загорелось? – предположил бывший шут, но как-то неуверенно.

– Ладно, оставим пока… Мастер Лур, что вы можете сообщить насчет Ковена?

– Пока ничего, – лаконично ответил маг. – Работаем. Бумаги зашифрованы с помощью магии, и выделенных мне двух бакалавров недостаточно, чтобы быстро распутать этот клубок. Подбор нужного заклинания требует много времени.

– Держите меня в курсе, – сказал король. – Лемур, у тебя все?

– Почти, ваше нетерпеливое величество. Последние новости – на севере объявился «Его Величество Сугудай Первый».

– Ты с ума сошел? – ахнул король. – Мы же прилюдно сожгли его тело. Мастер Лур, возможно ли, чтобы он ожил?

– Нет, – уверенно ответил маг. – Это самозванец. Лже-Сугудай Первый.

– Вот-вот, – подхватил бывший шут, а ныне премьер-министр. – То же самое сказал «Его Величество Орьерон Второй», что тоже объявился на юге. А Лже-Сугудай на это объявил, что тот сам самозванец и сукин сын. Теперь они с помощью сторонников решают, кто из них самозванец, а кто сукин сын. Причем оба уверяют, что их отцы с собаками дело не имели. В общем, на севере полыхает мятеж, и это огорчает, потому что ахарцы проявляют поразительную активность. Если пойдут войной, остановить их будет нелегко…

– Надо приказать графу Сергальду двинуть войска на север. Подготовь приказ, я подпишу, – сказал король. – Конкурентов надо быстро прижать к ногтю, пока мятеж не разгорелся.

– Будет исполнено. – Шут поклонился с нарочитой вежливостью. – Нет, но все же мне интересно, отчего случился пожар в Гарве, если наших бурганайцев там и близко не было?

(обратно)

Глава 7

Я быстро оглядываюсь по сторонам. Не потому что чувствую опасность – просто в силу привычки. Для Людей Ночи иные привычки очень важны, потому что продлевают жизнь.

Так же быстро перевожу взгляд на Короля. Глава Гильдии, как обычно, одет по последней придворной моде. Есть у него такая слабость – одеваться как спесивый вельможа. Синий с серебряным шитьем камзол хорошо гармонирует с длинными седыми волосами. На поясе – длинный кинжал в посеребренных ножнах, готов поспорить – гномьей работы. Такая штучка целого состояния стоит, гномы оружие свое редко продают.

В руках у Короля кубок вина, на губах – улыбка. Страшная у него улыбка. Словно шутовская маска, губы чуть ли не до ушей растянуты, а глаза – будто провал в бездну. Не люблю я, когда он улыбается. Вдвойне не люблю, если улыбается мне.

– Проходи.

Король сегодня сама любезность. Святая Фила-приветница собственной персоной. Желание оказаться на другом краю света крепнет с каждой минутой. Но выбирать не приходится. Улыбаюсь непослушными губами и следую за синей спиной Короля. Кстати, у него перхоть – он хоть знает об этом?

Мне с улыбкой кивает Джой Игрок. Раскланиваюсь, пожимаю руку. К нему я отношусь с уважением. Вы, наверное, решили, что Джой – шулер? Ничуть не было, просто он азартен и любит работать красиво. Порой в ущерб собственной безопасности. Как и я, кстати, это нас и роднит. Рассказ о Скипетре он, я уверен, будет слушать с откровенным восхищением и завистью. Он как никто другой сумеет оценить все нюансы этой кражи.

Пожилой лысоватый мужчина. Лицо изрезано морщинами, руки, напротив, гладкие и ухоженные. Чуткие, умные пальцы. На меня бросает мимолетный безразличный взгляд.

Раскланиваюсь со всей почтительностью. Лещ, живая легенда Гильдии. Лучший вор из ныне живущих. Вот кому азарт чужд абсолютно. Все его дела построены на точном, безукоризненном расчете. Безопасность гарантирована! Мне его стиль не слишком импонирует, однако результат достоин восхищения. На мой взгляд, Лещ управлял бы Гильдией куда лучше Короля. Однако мнение это я даже Сигру не поведаю. У Короля везде есть уши.

Красивая девушка с улыбкой протягивает мне кубок вина. Улыбаюсь в ответ, беру и делаю небольшой глоток. Ее имени я не знаю, но девушка явно из гвардии Короля. Случайной прислуги здесь быть просто не может.

А вот эту девушку я знаю. Ласка. Ее пальчики чутки и нежны, одинаково легко могут и доставить мужчине наслаждение, и незаметно облегчить его кошелек. Или даже перерезать горло. Ласка – в числе телохранителей Короля, а он абы кого к телу не приближает. Вот к ней лучше спиной не поворачиваться, в целях безопасности.

Джеф Крыса увлеченно беседует о чем-то с ловкой Оборо по кличке Тень. Моего появления они не заметили, да и пусть их. Не буду зря дергать занятых людей. Этой парочке вряд ли нужно сейчас чье-то общество.

Здороваюсь за руку с Угрем, натыкаюсь на враждебный взгляд Кобры. Улыбаюсь в ответ, широко и дружелюбно. Кобра отворачивается, я почти физически чувствую исходящие от него флюиды злобы. Сколько раз мы с ним пересекались? Пять? Шесть? И каждый раз – на узкой тропинке. Достаточно узкой, чтобы один из нас остался без добычи.

Кобра – ненормальный. Надо держать его в поле зрения, не ровен час, воткнет мне «ласточку» под ребро. Абсолютно без понятий, странно даже, что дожил до своих лет.

Оглядываю зал, отмечаю про себя изучающий взгляд Короля. Ох, воровское величество, не нравится мне ваше внимание! Машинально касаюсь ножен кинжала, он на месте. Король еле заметно усмехается, фиксируя мое движение. По моей спине скользит холодная струйка пота – что-то он задумал! Чувствую, задумал!

Шепот Удачи молчит, но меня его молчание не успокаивает. Какое-то оно… настороженное. Словно не знает мой внутренний голос, что и присоветовать.

Расслабляю мышцы лица, Король не должен чувствовать мое волнение. Если ты не боишься собаку, она тебя не укусит. Если боишься стражника, он тебя остановит. Тем более именно здесь я в полной безопасности. Король никогда не пойдет на убийство при таких свидетелях. Впрочем, может, я зря беспокоюсь…

– Ну, Ригольд, помнится, не так давно у нас вышел маленький спор. – Голос Главы Гильдии отточенным ножом врезается в общий гомон, и все разом умолкают.

Твердо встречаю его взгляд, заставляю себя усмехнуться. Торжествующе, я надеюсь.

– Я тоже что-то такое припоминаю, Король.

Пару секунд играем друг с другом в гляделки, потом глаза Короля становятся пустыми. Продолжать детское состязание под таким взглядом невозможно. Глаз не отвожу, просто смотрю сквозь Короля.

– И что же? Ты добыл Скипетр?

– Я понапрасну не хвастаю.

Сказал – и тут же пожалел. Звучит как вызов. А для Короля все, что звучит как вызов, вызовом и является. А также и то, что по-другому совсем звучит. На всякий случай.

– А доказательства?

Шепот Удачи встрепенулся при звуке его голоса. Слишком слащаво сказано, ласково слишком. Что же ты задумал, Король?

Медленно достаю из сумы Скипетр. Присутствующие следят за моей рукой затаив дыхание. Регалия Маргонов встречается дружным «Ах!». Тишина взрывается приветственными криками, свистом и восторженной матерщиной. Ненавидящий взгляд Кобры – бальзамом по сердцу. Одобрительная улыбка Леща – высшая похвала Человеку Ночи.

Момент торжества. Чокаюсь со всеми желающими со мной выпить, пожимаю протянутые руки. Ласка вместо руки норовит подсунуть бюст, пожимаю не задумываясь – зачем обижать девушку? Греюсь в лучах воровской славы, напряжение покидает тело и разум. Даже Король не рискнет причинить мне вред после такого.

Не расслабляйся, встревает Шепот Удачи. Отмахиваюсь от него, расслабляюсь по полной. Рассказываю подробности в лицах, рассказывать я умею. Меня несет река азарта, я еще раз переживаю сладость опасности, красоту и наглость дела. Умалчиваю только о складе древоизделий, тролль в моей версии охраняет оружейную. Герцог любит оружие до безумия, это известно всей столице, поэтому небольшая правка истины проходит незамеченной.

– Дай-ка взглянуть.

Пронзительный голос Короля заставляет меня стряхнуть беспечность и расслабленность. Неохотно даю ему Скипетр в руки. Глава Гильдии внимательно рассматривает мою добычу, любовно оглаживает крупные рубины и золотую вязь древних рун. Мгновенно настораживаюсь – ухоженные пальцы касаются Скипетра, как будто он уже собственность Короля. Можно утаить мысли, но руки их все равно выдадут. Руки вора живут собственной жизнью.

– Я должен поблагодарить нашего великолепного Ригольда за то, что он принес мне эту чудную вещицу, – голос Короля сочится медом.

Вон оно как! Принес по заказу, выходит! Как ловко передернул воровское величество, любой шулер от зависти сопьется. Пытаюсь взять себя в руки, но ярость ледяной волной бьет в голову. Такая уж у меня ярость, как вода на морозе, голову терять не дает, но и контролировать ее невозможно. Ох, что сейчас будет!

– Принес посмотреть, – уточняю я.

Мой голос шуршанием снежной метели гасит огонь королевского ликования. Глава Гильдии поднимает глаза, и я вижу в его взгляде свою смерть. Нет, не смерть даже, предупреждение, что он переступит через любого, но с этой игрушкой не расстанется. Мне становится страшно, но снежная лавина ярости уже набрала ход. Отвечаю на его кипящий взгляд своим и протягиваю руку.

Секундная пауза, в течение которой мое сердце замирает в ожидании холода стали. И Скипетр Маргонов ложится в мою открытую ладонь.

– Я бы хотел поговорить с тобой наедине.

Это не просьба, это приказ. Утихшая было ярость поднимает змеиную голову и шипит моими губами:

– К сожалению, иные дела требуют моего незамедлительного присутствия.

Веселых похорон, вздыхает Шепот Удачи. Что он умеет, так это поддержать в трудную минуту. Впрочем, нового он ничего не сказал. Или я научусь владеть собой, или свидание с Творцом состоится намного раньше срока. Причем на обучение у меня буквально минута.

– Я тебя долго не задержу, сынок.

От предложений, сказанных таким тоном, не отказываются. Ярость, поджав хвост, прячется в темных уголках души. Проснулся с перепою мирно сопевший здравый смысл и потребовал пива. Уступаю его хриплому зову:

– Хорошо, Король, я к вашим услугам.

– Пойдем-ка наверх, мой хороший.

Глава Гильдии осторожно берет меня под локоть, и мы движемся к лестнице. Сердце отчаянно стучит в груди, опасаясь, что потом стучать будет поздно. Мысленно соглашаюсь с ним – сказанного мной не на одну могилку хватит. Однако в глазах Короля раздумье. Он еще не решил окончательно, что со мной делать, и это внушает определенную надежду.

– Садись, сынок, поговорим о делах.

Король делает приглашающий жест в сторону кресла, и я послушно знакомлю задницу с мягким сиденьем. Садимся почти одновременно, с интересом присматриваемся друг к другу.

Лицо у Главы Гильдии выразительное. Породистое такое лицо, такое скорее лорду какому-нибудь пристало носить, но никак уж не вору. Поговаривали, что Король – отпрыск какого-то знатного вельможи, бастард, так сказать. Собственно, потому его и назвали так.

Король внимательно смотрит на меня, поигрывая золотым браслетом.

– Вижу, что ты не горишь желанием расставаться с добычей, так?

Видит он! Легьяр ведь тоже с добычей расставаться не спешит. И волк. И кошка даже. Любой хищник зубы оскалит, когда на его добычу покушаются. А вор – тот же хищник, только в одежде.

Оскаливаю зубы в улыбке:

– А вы как вор что об этом думаете?

– Что за свою добычу можно и глотку порвать, – пожимает плечами Король.

От такой откровенности впадаю в столбняк. Впрочем, если вспомнить, скольким он глотку перегрыз – что за свою добычу, что за чужую… Чему удивляться-то?

Король смотрит мне в глаза. Взгляд оценивающий, испытующий. Ну, ваше ночное величество, что же у вас на уме? Какое безотказное предложение сейчас свалится на мою несчастную голову? А будет оно наверняка, в этом уверен, на будущих покойников по-другому смотрят.

– У меня к тебе, Ригольд, деловое предложение.

Ах какой я проницательный! Аж самому завидно. Ну-ну, послушаем…

– Вижу, ты уже догадался, что Скипетр мне необходим. Я хочу предложить тебе добыть и остальные Регалии Маргонов. И дам тебе за них настоящую цену, а не те десять процентов, что предлагает Зачинщик.

Предложение воистину щедрое. Сколько стоит Скипетр в полную цену, это ж подумать страшно! А весь комплект? Это ж эльфу целую жизнь безбедно прожить можно! Только вот чем ты заплатишь, Король, звонкой монетой или острой сталью?

Соглашайся, советует Шепот Удачи. Соглашайся, если хочешь дожить до утра.

Тут с ним не поспоришь. Чем он там в будущем заплатит, еще вопрос, а вот то, что отказа я своего не переживу, слепому видно. А раз так…

– Я бы попробовал, – подпускаю сомнение в голос. – Только никто ведь не знает, где остальные Регалии находятся.

– Твоя правда, сынок, – соглашается Король. – Мало кто знает, где их искать.

Мгновенно улавливаю этот нюанс. «Мало кто» и «никто» – отнюдь не одно и то же. И если Король так выразился, значит, ему как раз прекрасно известно, где остальные Регалии. Интересно, где же это можно разжиться такими сведениями? Если даже Тайная Служба такой информацией не располагает?

– И где же? – беру сразу кота за хвост. В переносном, конечно, смысле, Сигр такого обращения нипочем бы не потерпел.

– Не так быстро. – Голос Главы Гильдии напоминает шипение змеи. – Ты еще не дал согласие, мой мальчик.

Не люблю, когда меня мальчиком называют. Тем более «моим». Раздраженно дергаюсь, пинком загоняю ярость обратно в темноту. Хватит уже, и так хорошо почудила, подруга.

– А что, у меня есть выбор? – спокойно интересуюсь у Короля.

Тот довольно хмыкает.

– Нет, конечно, но я не был уверен, что ты это понимаешь.

Приятно, когда тебя за дурака держат. Так безопасней.

– Мое согласие у вас в кармане.

Мы бьем по рукам и жертвуем Лакки немного вина и крови. Сделка заключена, теперь мне волей-неволей придется добывать старому пройдохе Регалии.

– Скипетр пока останется у меня, – предупреждаю Короля.

Тот беспечно машет рукой, мол, один Скипетр ему ни к чему, однако пальцы шевельнулись так, словно погладил мою добычу.

– Корона находится в замке Фралл, – объявляет Король.

Мысленно бью себя по голове кулаком. Потом веслом, затем рыцарской булавой. Значит, мне предстоит ограбить королевский замок? Если его охраняют и хуже, чем сокровищницу, то совсем ненамного. Может, просто отдать извергу Скипетр и попросить забыть об этом разговоре? Не могу, воровская честь не позволяет. В Гильдии подобное поведение иначе как трусость не воспринимают. А трусам среди честных воров не место. К тому же сделка заключена. Святой Лакки клятвопреступников не любит. Нет лучшего способа лишиться покровительства, чем отказаться от сделки.

– А остальные вещички? – небрежно интересуюсь я.

– Принесешь Корону – скажу, – резко отвечает Король, и я понимаю, что любопытство может погубить не только кошку.

Молча кланяюсь и выхожу. Интересно, во что это я вляпался?

Трачу несколько минут, общаясь с гостями. Лещ благосклонно указывает на мои ошибки, Игрок хохочет, представляя рожи стражников при виде тролля. Реван Жмот похотливо косится на суму, где лежит Скипетр. Золото – его единственная страсть, не считая бриллиантов. Ласка все время крутится возле меня, только что не мурлычет. Ей бы кошкой родиться, подходящая пара для моего Сигра получилась бы.

Улучив минутку, покидаю Дворец. Игрок – единственный, кто замечает мое исчезновение, понимающе ухмыляется и машет рукой. Пересекаю сад, ночной тенью выскальзываю на улицу. Доска забора протестующе скрипит, но никто не спешит к ней на помощь.

Надо бы уйти на дно и обдумать сложившуюся ситуацию, но… ночь – время действий. Обдумать можно и днем.

Выбросив из головы Короля, скольжу по ночным улицам. Два раза прячусь в тени, завидев ночную стражу.

Вопросительное «р-р-мяв?» заставляет меня резко обернуться. Ну конечно, кто же это еще мог быть? Рыжая бестия разыскала меня в огромном городе и теперь желает пообщаться. А заодно и покормиться, если угостят.

Торопливо глажу Сигра, чтоб отделаться. Кошак недоволен. Он искренне полагает, что ласка должна быть долгой и обстоятельной. В общем-то он прав, но сейчас у меня в пердилище сидит здоровенное шило. Мастер Лион собирается со мной на дело! Впервые иду на дело с магом! Интересное, должно быть, дело…

Поняв мое нетерпение, Сигр исчезает в ближайшей подворотне. Спустя минуту до меня доносится рычание, мяв и разъяренное шипение. Рыжий герой нашел очередное приключение на усатую мордочку. Кто бы ни был его соперником, быть тому битым.

Через квартал меня тормозят две подозрительные личности. В руках у одного – кистень, у другого – нож. Останавливаюсь, с интересом жду, что они спросят.

Личности разочаровывают. Вопрос звучит пошло и избито: «Кошелек или жизнь?» Никакой культуры гоп-стопа. Вот в Двенадцатиградье куртуазно спрашивают закурить. Правда, результат тот же. Даже если у кого кальян с собой и окажется случайно, найдут, к чему придраться. Либо уголь сырой, либо табачок лежалый.

Вопрос игнорирую, пристально гляжу в глаза грабителям. Те явно нервничают, обзывают меня сукой и лохом. Делаю пальцами первый знак. Реакция отсутствует – стало быть, не из Гильдии парочка. Любители, то есть, легкой наживы. Вот это уже хуже. Среди любителей ребята с понятием ой как редко встречаются. Особенно если учесть, что Гильдия любителей не приветствует. Этим двоим люди Короля тоже с удовольствием преподадут урок плавания с утяжелением.

Это я им неосторожно и сообщаю. Реакция ребят мгновенна – нож ищет мой живот, а кистень – висок. Ухожу перекатом, бью одного в колено и исчезаю в темноте улиц. Не погонятся, один еще долго будет хромать, а второй в одиночку не побежит. Конечно, полагается их прирезать, но желания такого нет. Наверное, я плохой гильдиер, но крови не люблю. Пусть с ними ребята Короля разбираются, а мне лень. Лень – мое второе имя.

Скольжу в свой подвал, предварительно проверив, нет ли хвоста. Засветив факел, ныряю в катакомбы. Уверенно иду по знакомому пути, насвистывая популярную при дворе мелодию.

И вот тут дает о себе знать Шепот Удачи. Истошным воплем, от которого загудела голова: «Опасность!»

Едва не роняю факел от неожиданности. Это что же такое село мне на хвост, интересно? Швыряю факел на землю и сломя голову бросаюсь в спасительную темноту. Да, Лень – мое второе имя, но мои ноги частенько это забывают. Бегу быстрее ветра, прислушиваясь на ходу. Странно, но топота не слышно. Кто бы меня ни преследовал, он бесшумней тени. Это в темноте, где сам блин рога посшибает!

Резко останавливаюсь, меняю направление движения. Ощущение преследования не пропадает, неведомый противник явно не намерен прекращать погоню. Двигаюсь бесшумно, как умеют только воры, незачем давать преследователю преимущество. Ох, святой Лакки и сестра его Удача, только бы он ночным зрением не обладал!

Хорошо, что вспомнил. Как раз мне это преимущество не помешает. Бесшумно достаю смарагд, вставляю в глаз. Ну-ка, крошка, покажись!

Крошка показалась из-за поворота через пару минут. С виду человек вроде, только почему он так уверенно идет в темноте? Не вампир, смарагд бы показал его в красном ореоле. Уже хорошо, только вампира мне тут не хватало. А с человеком справлюсь как-нибудь. У меня все преимущества: я в темноте, он меня не видит. Если он, конечно, не…

Ищейка! Волна тяжелого страха накрыла меня внезапно, и я чуть не захлебнулся в ее тягучей воде. Конечно же, Ищейка! Потому Шепот Удачи и голосил так, потому он и чувствует себя в темноте уверенней любого вора. Вот это я попал!

Бежать бессмысленно, Ищейка отыщет меня где угодно. Отыщет и прикончит, отпускать жертву живой не в их обычаях. Надо драться, иного выхода нет.

Как же я не люблю драться! Тем более в такой безвыигрышной ситуации. Убить Ищейку можно, бывали уже прецеденты… И что дальше? Его собратья тут же устроят на меня облаву, отложив любые дела. И тогда…

А вот что тогда, мы и посмотрим. Это Шепот Удачи подсказывает. В самом деле, какой смысл так далеко загадывать? Сначала надо хотя бы этого уложить. Говорят, Ищейка может наравных схватиться с королевскими ассасинами, а те считаются лучшими воинами в мире. Недаром их на службу только правящий монарх привлечь может.

Ищейка встревожился, завертел головой. Святой Лакки, да он чувствует мое присутствие! Не видит, нет, но каким-то образом ощущает, что я неподалеку. Незадача какая!

Осторожно снимаю с пояса дубинку. Я не воин, никогда не умел стрелять из лука. Ножи я бросаю довольно посредственно, дротики – немногим лучше. Зато дубинку я умею метать замечательно. С детства еще. Знаете, есть такая игра – чурки? Когда ставятся одна на другую две деревянные чурки и пацаны стараются их сбить палками по очереди? Так вот, есть в этой игре один нюанс. Водящий не может своим дрыном запятнать никого из игроков, когда чурки сбиты. То есть ты можешь безопасно забрать свою биту и вернуться в «крепость», пока он собирает сбитые метким ударом чурки. А для этого надо, чтобы удар был не только метким, но и сильным.

У меня это получалось куда чаще, чем у остальной детворы. И пусть игра эта осталась в моем бессолнечном детстве – руки сами помнят, что надо делать.

Резкий замах, бросок… Дубинка полетела метко и быстро. Но Ищейка оказался еще быстрее. Взмах меча – и мое оружие глухо стукнулось о стену. Ищейка же, установив мое местонахождение, перестал вертеть головой и направился прямехонько ко мне.

Вот и все. Можно еще метнуть кинжал, а можно им же глотку себе перерезать. Второе быстрей и безболезненней. Кто, интересно, послал это чудовище по моему следу – герцог Вернер или же глава Гильдии? Будь проклят этот блинов Скипетр!

Ничего уже не соображая от страха и ярости, достаю из сумы Скипетр и швыряю в Ищейку. На, паскуда, задавись! Твоя взяла!

Бросок получился еще удачнее, чем предыдущий, – и столь же безрезультатным. Ищейка хладнокровно отбивает Скипетр мечом, даже не сбившись с шага. Реликвия династии Маргонов падает на пыльные камни тоннеля…

Ослепительная вспышка! Невольно прикрываю глаза, хотя левый глаз закрыт, а правый защищен смарагдом. На несколько секунд забываю о существовании противника, разгоняя руками разноцветные круги. Но Шепот Удачи настойчив, напрягаю глаза, силясь разглядеть, что поделывает мой противник.

Ищейка стоит, прикрывая глаза рукой. В другой зажат меч. Он-то обо мне не забыл, но… Мне кажется, он ослеп. Попробуйте взглянуть широко открытыми глазами на солнце. Если это солнце вдруг ни с того, ни с сего вспыхнет на небосводе ночью. Потеря зрения обеспечена. Если не навсегда, то на некоторое время – точно.

И это время надо с толком использовать. Бесшумно скольжу в темноте, сжимая обнаженный кинжал. Бесшумно? Как бы не так! Меч в руке у Ищейки деловито отслеживает мои передвижения, повинуясь воле хозяина. Это какой же слух должен быть у человека! А ведь он оглушен, ослеплен, его чувства сейчас притуплены.

Подбираю дубинку, убираю в ножны кинжал. Скользящим шагом обхожу Ищейку по кругу. Он поворачивается следом за мной, но с небольшим опозданием. Вот тебе и преимущество зрячего над слепым! Сейчас мы едва на равных! А не выдай Скипетр свой сюрприз, шансов на благополучный исход не было бы.

Однако надо заканчивать с ним. Я же не знаю, как быстро его зрение регенерирует. Резко разрываю дистанцию, меч устремляется мне навстречу. Успеваю отбить его дубинкой, бью коленом в причинное место. Противник подставляет бедро. Отскакиваю назад, Шепот Удачи визжит об опасности, Ищейка вскидывает руку. Откатываюсь влево, клейкая паутина с тихим шорохом рассекает воздух. Снова бросаюсь в атаку, перехожу в ближний бой, бью кулаком под вздох. Пропускаю удар левой, в голове поют птички и Шепот Удачи. Продолжения нет, Ищейка сложен пополам, пытаясь обрести улетевшее дыхание. Я занят тем же самым. В себя приходим одновременно. Он наносит удар мечом, я – дубинкой по руке, держащей меч. Я быстрее. Отчетливо слышу хруст пальцев на рукояти меча, оружие звенит по камням. Пропускаю удар левой, но массой своего тела сбиваю противника на землю. Теряю в борьбе дубинку, достаю засапожник. Все. Бой окончен. Ищейка распластан на земле, я сижу сверху, прижимая к его горлу холодное лезвие.

– И что ты собираешься делать? – спрашивает он спокойно, глядя на меня незрячими глазами.

Хороший вопрос. Я его непременно обдумаю. Позже.

– Ты хочешь меня убить?

И голос не дрогнет. Мне бы такую выдержку!

– Не хочу, – отвечаю холодно. Мой голос тоже не дрожит – оно и понятно, нож ведь не у моего горла. – Придется. Я не вижу способа разойтись при своих.

– А если я предложу выкуп?

Ага, как в сказке – не убивай меня, добрый молодец, я тебе еще пригожусь. Ну-ну, предложи. Материальные блага меня в данный момент не интересуют. Из духовных интересует только одно – остаться живым. В заложники я его взять не могу – не сдюжу. Сбежит и прикончит. Ищейка – это тебе не абы кто.

– Засунь свой выкуп знаешь куда?

– Предлагаю иммунитет.

Оп! В сказку, что ли, попал? Вот это уже интересно!

Ищейки ведь с ворами частенько пересекаются. И мы, и они живут в мире ночи, и даже молитвы возносим одному святому – Лакки. Ну и сестре его Удаче.

И далеко не всегда встреча с ними фатальна. Если на тебя нет заказа, можешь спать спокойно, они тебя и пальцем не тронут. Иногда могут и наградить за какую-нибудь услугу, причем наградить по-королевски. Скупыми Ищеек еще никто не называл.

А самая щедрая награда для вора – иммунитет. Когда один из них от имени всех пятерых объявляет о неприкосновенности вора и его жилища со стороны Ищеек. Случается это крайне редко, но все же случается. Я сильно подозреваю, что Зачинщик сумел как-то угодить Ищейкам и получить в подарок иммунитет. Ни разу в его доме не задерживали заказанных гильдиеров, ни разу краденая вещь не перехватывалась Ищейками в его лавке.

А теперь эту награду предлагают мне самому. Как выкуп за жизнь побежденного. Вполне в воровских традициях. На серебряном подносе.

Благодарю тебя, святой Лакки! Похоже, у меня есть еще шанс выбраться из этой переделки.

– Согласен.

– Сделка? – Ищейка настойчив. Любой был бы настойчив, если б у горла держали нож.

– Сделка! – Я собрался было провести ножом по руке, пуская кровь, но вмешался Шепот Удачи: «Не убирай ножа от его горла!»

Меня разом пробрала крупная дрожь. Ищейка не нарушит сделку… когда она заключена. А заключена она, когда кровь партнеров смешалась во имя святого Лакки. И ни секундой раньше. Убери я нож от его горла, и Ищейка вполне мог сломать мне кадык или выдавить глаза и я моргнуть бы не успел.

Свободной рукой достаю из ножен кинжал, неловко режу пальцы, хватаясь за лезвие.

– Положи руку на лоб, – командую. – Только медленно, без резких движений. Профессия у меня нервная, как бы не вышло чего…

Ищейка издает смешок.

– Осмотрительный, – звучит как похвала.

Он осторожно кладет руку на лоб, я режу ему запястье, роняю кинжал и прижимаю свои окровавленные пальцы к его руке.

– Тебе, святой Лакки! – И, как эхо:

– Тебе, святой Лакки!

Все, сделка заключена. Убираю засапожник на место, встаю на ноги.

– Интересный расклад, – задумчиво говорит Ищейка. – На тебя сделан и принят заказ, и одновременно я обещал тебе иммунитет. Правда, я не ожидал от тебя такой сообразительности. Убери ты нож от моего горла – и сделка не состоялась бы.

Торопливо впадаю в панику. Я-то думал, что опасность позади…

– Иммунитет выше заказа, – успокаивает меня Ищейка. – Заказ подлежит отмене. Многим придется пожертвовать, но это уже не твои проблемы. Можешь спать спокойно.

Ага, вот сейчас все брошу и пойду спокойно спать.

– Кто делал заказ? – Не то чтобы я сильно любопытен, но это меня касается напрямую.

– Имя заказчика ты не узнаешь, – сказал как отрезал.

Пожимаю плечами, встаю с Ищейки, собираю свои нехитрые пожитки. Скипетр осматриваю особенно внимательно, вещь ценная. На реликвии Маргонов ни царапинки. Блестит, будто вчера сделан был. Камни вокруг Скипетра опалены и даже слегка оплавлены. Качаю головой, опасливо кошусь на Ищейку. Похоже, Скипетр меня спас. Загадочная штука, надо относиться к нему с осторожностью. Сегодня спас, завтра, глядишь, испепелит. Магические вещи, спору нет, полезны до поросячьего визга, но и опасны не меньше.

Ищейка не обращает на меня внимания. Он занят куда более важным делом – трет пальцами глаза. Я замечаю, что пальцев у него по шесть на каждой руке. Мгновенно пробирает дрожь – а человек ли он?

– Тебя проводить? – спрашиваю неуверенно. Ну не умею я разговаривать с Ищейками!

Тот усмехается, смотрит на меня слепыми еще глазами.

– Я сумею выбраться, не переживай.

Киваю головой, не скрывая облегчения.

– Тогда я пошел. Счастливо оставаться!

Ищейка бурчит что-то неразборчиво. Я поворачиваюсь к нему спиной, закидываю суму за спину и иду прочь. Интересно, а сам я выбраться сумею? Далековато я забрался от привычных мест…

Выбираюсь легко, словно святой Лакки ведет меня за руку. Буквально через четверть часа дорога становится узнаваемой, теперь иду уверенно, пиная не успевших убраться крыс.

Жилище Мастера Лиона приветливо встречает меня светом факела. Сам маг вышел меня встречать в тоннель. С чего бы это, интересно?

– Где-то неподалеку колдовали, – поясняет маг свое волнение. – Магия седьмого уровня.

Торопливо рассказываю об Ищейке и Скипетре. Мастер Лион просит у меня Скипетр, внимательно его осматривает, обескураженно пожимает плечами, отдает обратно.

– Не понимаю, – сознается он. – Чары на нем сильные и сплетены искусно, прочитать трудно. Одно могу сказать точно – самопроизвольно они сработать не могут и запустить их, не зная, как это делается, я бы, к примеру, не смог.

– Регалии защищают своего владельца, – негромко делится своими скромными знаниями Фрол.

Смотрю на него с удивлением, качаю головой. Попросить, что ли, у Короля лохмотья и глиняную чашку в обмен на Скипетр?

Мастер Лион веселится. Хлопает меня по плечу, спрашивает про Корону. Показываю ему руну из двух скрещенных пальцев, невзирая на магическое достоинство. И рассказываю в отместку, что Корону мою надо срочно добывать из замка Фралл.

Маг веселиться перестает, вид задумчивый и расчетливый. Будто раздумывает, кому бы мою Корону загнать по дешевке. То есть, тьфу, не мою, а Маргонов. Удавлю бомжа несчастного, чтоб мозги мне не пудрил.

– В замок Фралл так просто не пробраться, – задумчиво говорит маг.

Ну надо же! Я-то, наивный, полагал, что нас туда под руки проведут. В сердце королевской династии!

Замок Фралл уже возвышался в центре Белары, когда страной еще правили Маргоны. Оба рода восходили к Кемберу Великому, который, подняв восстание, сумел сбросить с Ледании фланское иго. Ибо была тогда наша страна всего лишь провинцией Флана.

От Кембера тянули род многие знатные дома. Чем отличался от них род Фраллов, это нерушимой дружбой и близкими родственными связями с Маргонами. В любой ситуации Фраллы держали руку Маргонов и помогали королевской семье править Леданией.

Потому и стоял древний замок Фралл напротив королевского дворца – в знак высочайшего доверия королевского Дома вернейшим своим вассалам. Эй, Сарельд Лень Сааватор, ты меня слышишь?

Я открыл глаза. Лекции Мастера Лиона обладают сильным снотворным эффектом. Мне кажется, их вполне можно было бы использовать в медицине. Только Мастеру я это нипочем не скажу. Обижать мага – ищите дураков на стороне!

– Я слушаю внимательно, Мастер, – бодро отвечаю ему. – Просто мне легче воспринимать, когда глаза закрыты.

– А из глотки доносится храп, – невинно добавил Фрол.

Дружно смеемся, маг разливает вино по бокалам. Двенадцатиградский хрусталь нежно поет под тонкой струйкой вина. Осторожно потягиваю вино, напряжение уходит из моего тела с каждым новым глотком.

– Замок Фралл хорошо защищен, – задумчиво говорит Мастер Лион. – И магических ловушек там хватает, и маг собственный имеется, бакалавр Инельт. Сильный маг, между прочим. Не бесчинствуй у нас «Петушиный час», был бы уже Мастером.

– И охрана небось приличная, – уныло добавляю я.

– Можно попробовать через тайный ход, – задумчиво говорит Фрол.

– И где мы его искать будем? – язвительно спрашивает маг.

– Могу показать, – невозмутимо предлагает нищий.

Сижу с открытым ртом и вытаращенными по-лягушачьи глазами. Мыслей нет. Идей нет. Слов нет. Есть только безграничное удивление и осознание того, что мир сошел с ума. В глазах мага – отражение отсутствия моих мыслей.

По лицу Фрола видно, что он наслаждается нашим замешательством.

– Думаю, что про тайный ход известно лишь королю да святому Лакки, – негромко говорю я.

Нищий загадочно улыбается и молчит. Единственный глаз лучится иронией. Может, он и впрямь святой Лакки? Говорят, он порой ходит по земле под личиной то нищего, то вора, то мелкого купца. Святой Лакки любит пошутить…

– Мне вот непонятно, как этот ваш Король узнал, что Корона Маргонов хранится в замке Фралл, – задумчиво изрекает Фрол. – Это ведь тоже государственная тайна?

– Может, ему это еще какой одноглазый нищий сообщил? – предполагаю я.

Фрол смеется от всей души, Мастер Лион улыбается. Хорошо с вами, ребята…

Особняк герцога Вернера. Я сижу на знакомой уже ограде, настороженно оглядываю окрестности. Рядом со мной сидит маг и бесцельно глазеет по сторонам. Давненько я не ходил на дело с напарником. И как, интересно, я потащу его на второй этаж по веревке? Маги ведь по стенам ползать не обучены, и слава Творцу, что не обучены. Иначе кому были бы нужны честные воры?

Мастер Лион спокоен, даже беспечен. Такое настроение мне категорически не нравится. План его мне тоже не нравится. Хотя бы тем, что предполагает применение магии в широких масштабах. А синерясники такие вот всплески магической энергии секут просто на раз. Костер – это не для воров. Мы традиционно предпочитаем веревку.

Под стеной сидят четыре здоровенных пса и ждут, пока мы созреем. Глаза голодные, зубы оскалены. Назвать их «хорошими песиками» язык категорически отказывается. Потираю лоб, смотрю на мага. Тот пожимает плечами.

– Они – твоя забота.

Да, интересное предстоит дело. У одного пса расцарапана морда. Моей «лапой» расцарапана. С клыков капает слюна, в глазах – узнавание и желание поквитаться. По морде не скажешь, что жаждет помириться.

Со вздохом достаю кусок мяса, начиненный снотворным, кидаю зубастым сторожам. Те провожают дар дружбы равнодушными взглядами и снова фокусируют внимание на нас. Могу их понять – здесь, на заборе, два куска мяса куда больше предложенного.

– Отвлеки их, – советует по-дружески маг.

Интересно как? Песенку спеть? Да от моего пения они на забор залезут!

Впрочем, есть способ. Достаю из сумы плотно свернутую сеть. Эльфийская работа, нити тонкие, невесомые. А вот порвать их совсем не просто. Мне, к примеру, никогда не удавалось. Нож возьмет с легкостью, не любят эльфийские штучки железа, но руками, зубами и прочими частями тела лучше и не пытаться.

Свищу, привлекая внимание собак. Заинтересованно смотрят на меня, в глазах извечный вопрос: «Созрел?!» Опускаю вниз ноги, собаки подбираются к самой ограде – для прыжка высоковато еще, но вдруг еще ниже опустится?

Бросаю сеть, та разворачивается в полете, медленно опускается вниз. Вполне можно отпрыгнуть, но для собак это не ловушка, а добыча. Четыре мускулистых, поджарых тела выстреливают в воздух, зубы намертво вцепляются в сеть. Все. Попались. Собачий гарнизон в полном составе катается по земле, злобно рыча и тщетно пытаясь освободиться.

Соскальзываю со стены, ловлю в нежные объятия мага. Кто так прыгает, скажите на милость? Если надо ногу сломать, скажи мне, подсоблю. Бестолковые они, маги эти.

Мастер Лион улыбается умиротворенно. Встает в позу памятника Кемберу Великому и начинает что-то шептать и шевелить пальцами. Колдует, значит. Тревожно оглядываюсь по сторонам, пока все спокойно. Собаки испуганно повизгивают – ну да, они же, говорят, очень чувствительны к магии. И чего я, спрашивается, на них почти новую сеть тратил?

– Все-таки надо было обождать, – делюсь с магом своими сомнениями, словно мыши, скребущими душу. – После кражи охрана всегда настороже. Повторной кражи они, может, и не ждут, а вот проверки хозяина – непременно.

– Ждать нельзя, – возражает Мастер Лион. – Я убежден, что разгневанный герцог в ближайшее время установит магические ловушки. При желании их вполне можно отыскать у элитных торговцев, а желания обворованному не занимать.

Продолжаю сомневаться, но молчу. Заклинание давно закончено, но маг не спешит. Возможно, нужно время, чтобы подействовало. Слабительное ведь тоже не сразу действует.

Наконец Мастер Лион уверенным шагом двинулся к парадной двери. Иду рядом с ним, мне как-то не по себе. Прислушиваюсь к Шепоту Удачи, слышу только сетование на то, что нищий выпьет за это время все наше вино. Серьезная опасность, что и говорить.

– А охрана не вмешается? – спрашиваю опасливо.

– Все обитатели спят, – лаконично отвечает Мастер Лион.

Маг беспомощно топчется перед закрытой дверью. Отодвигаю его в сторону, достаю отмычки. Замок протестующе скрипит, но поддается. Дергаю дверь на себя, не поддается. Закрыто на засов, понятно. Разумная предосторожность.

На первом этаже все окна с решетками. Ничего не поделаешь, придется карабкаться наверх. Раскручиваю «кошку», забрасываю на балкон. Оценивающе смотрю на мага. Похоже, придется тащить его на себе. Ему бы метлу – моментом бы залетел. Или на метлах только ведьмы залетают?

– Держись за шею, – говорю негромко. Святой Лакки! «Держись за шею» – это совсем не то, что «души меня сильнее». А еще маг называется!

Оставляю мага внизу, лезу один, потом втаскиваю его на балкон вместе с веревкой. Комната та же, что и в прошлый раз, только стекло заменено уже. Быстро тут прислуга работает, ничего не скажешь. Достаю стеклорез, вырезаю кусок стекла, открываю балконную дверь.

Протяжный вой накрывает весь дом, испуганно приседаю. Полная луна, святой Лакки! Про «паутинку»-то я забыл!

– Никто не проснется, – успокаивает меня маг. Вой умолкает, подчиняясь движению его руки.

Ага, «не проснется». В особняке – может быть, а в соседних домах? На кладбище, в конце концов? Вой небось и на другом конце города слышно.

Поспешно достаю смарагд, вставляю в глаз. Хорошо еще, что заклятие только сигнальное. Могло ведь и испепелить.

Проходим в комнату, пару секунд осматриваюсь через смарагд. Не напрасно – гобелен отсвечивает красным. Ловушка, и вдобавок новая!

Показываю Мастеру Лиону, он согласно кивает, делает шаг вперед, спотыкается обо что-то. Успеваю его подхватить, смотрю на ковер. Там удобно расположился стражник в обнимку с алебардой. Сладких снов, приятель!

Маг почти касается гобелена рукой, делает движение пальцами, что-то бормочет. Хмурится, снова что-то бормочет. Хмурится сильнее, разводит руками.

– Быстро снять чары не получится, – виновато говорит мне.

Ха! Отбираю алебарду у спящего, тот обиженно бормочет что-то во сне. Поддеваю гобелен, срываю со стены. Вспышка, алебарда рассыпается в пыль, поспешно выпускаю ее из рук. Гобелен, что характерно, не поврежден. Несколько секунд борюсь с собственной алчностью, подбивающей меня спереть у хозяина особняка творение Мастера Салазара. Побеждаю, внимательно исследую потайной замок. Радует, что магическая защита на этот раз отсутствует, не успел герцог подсуетиться или не посчитал нужным.

Маг зажигает лампу, в темноте ему неуютно. Да и стражи сонные под ногами валяются. Вновь достаю отмычки, некоторое время разговариваю с замком на понятном ему языке.

Наконец тот соглашается с моими доводами, щелчок, дверь открыта. Грустный изрядно потрепанный тролль сидит на прежнем месте, на меня смотрит безразлично. Маг с любопытством глядит на тролля, однако в тайную комнату заходить не спешит.

– Дальше – твоя работа, – говорит мне, возвращается в комнату и садится за стол. Устал, значит. Смотрю на тролля, тот смотрит на меня.

– Мяса хочешь? – спрашиваю у него.

Молчит. Значит, хочет. Достаю мясо, в глазах тролля вспыхивает интерес. Бросаю мясо на пол, проскальзываю мимо зверюги. Все это уже было, даже скучно как-то. А интересно вот, маги быстро бегают? Вот как открою этот замочек и выясню…

Нет, Мастер Лион шутки не оценит. Ладно, тут замочков хватает…

– Ты скоро? – Голос мага отчего-то напряжен.

– Сейчас, с замками только разберусь, – отвечаю, не отрываясь от работы. Замочки-то знакомые, много времени не отнимут.

– Поторопись, – сухо бросает маг и умолкает.

Первый замок открываю легко, следом второй. На третьем одна из отмычек гнется, быстро меняю на другую. Щелчок, готово.

– Закончил? – подгоняет меня голос мага.

Начинаю нервничать.

– Что-то случилось?

– Тебе лучше поторопиться.

Хорошо, как скажете, уважаемый. Четвертый замок самый сложный, но я его уже открывал. Открываю и на этот раз, принимаюсь за пятый. Спиной чувствую задницу тролля. Так, значит, мясо мы уже съели. Развернуться ему здесь не удастся, а вот раздавить меня седалищем – вполне. Тороплюсь, а замки торопливости не любят. Усилием воли беру себя в руки… Есть! Сейф открыт!

Быстро сгребаю опрометью лежащее внутри барахло, пробкой вылетаю из комнаты. Тролль даже сообразить не успел, что это было.

Мастер Лион неотрывно смотрит в окно. За окном светло, как днем, от факелов.

– «Петушиный час»! – шепчу непослушными губами. – Надо бежать!

– Нет! – Голос мага тверд, как мужская гордость. – Давай сюда, что нашел. Если трансформы повредить, они изначальную форму не примут!

Высыпаю на стол деревянно-бумажное достояние герцога. Маг работает, изучает каждый предмет, раскладывает в особом порядке. Обычно я люблю смотреть, как он работает, но сейчас не могу оторваться от окна. Синерясые и гвардейцы уже почти добежали до парадного входа. Святой Лакки, сколько же их тут собралось!

За спиной голос Мастера Лиона читает заклинание. За окном гвардейцы ломают дверь. На полу храпит стражник. Ночь удалась, что и говорить…

– Долго еще? – не могу удержаться, чтобы не поторопить мага. В конце концов, он же мне мешал работать? Теперь моя очередь.

Не отвечает. Понятно, при чтении заклинаний посторонние слова лучше не вставлять. Даже матерные. Иначе такое получиться может!

Хорошая дверь у герцога, надежная. Такую только тараном выбить можно. Гвардейцы пришли к тому же мнению, пустили в ход алебарды. Пока они в дом проникнут, мы выспаться успеем. А это еще кто?

Высокий монах решительным жестом отодвигает в сторону своих дуболомов, воздевает руки к беззвездному небу. Слепящий свет, тяжелый удар! Щепки стучат по стеклу…

– Полная луна! Что это было?

– Есть! – Голос мага полон ликования и гордости.

Отрываюсь от окна, бросаюсь к столу.

Мастер Лион склонился над исчерченным пергаментом. С огромной дырой в самой середке…

(обратно)

Глава 8

Давно Керс не чувствовал себя провинившимся мальчишкой. С самого ученичества, наверное. Потому и было так неуютно ему под взглядами Совета, снисходительно-сочувственными или откровенно злорадными. Словно нерадивый школяр перед Учителем! А ведь он, Керс, ничуть не слабее любого из них… кроме разве самого Главы и Ассистента.

– Значит, ты завалил свою миссию. – Голос Мастера Зортрия был сух. – Потеряв при этом двух бакалавров. Знаешь ли ты, мальчишка, каких трудов стоит воспитать бакалавра?

– Да, Ассистент. – Керс покорно склонил голову.

– Мастер Керс еще не пробовал себя в качестве Учителя, – злорадно заметил Мастер Ренан. – Откуда ему знать, как тяжело воспитать достойного ученика?

– Говорил я, рано ему еще в Совет, – проворчал Мастер Шоло. – Молодой еще, Силы хоть ковшом черпай, а мозгов маловато. Поручили бы человеку заслуженному, Мастеру Зортрию, к примеру. Уж он-то слабины не даст.

– Как, например, с Отступником, – ядовито заметил Мастер Ренан.

Ассистент бросил на недоброжелателя многообещающий взгляд, нехорошо ухмыльнулся. Мастер Ренан независимо пожал плечами. Он ближе остальных к посоху Ассистента. Пусть только Зортрий даст слабину – хоть один раз. И тогда он свой шанс не упустит.

Больше всего Керса беспокоило молчание Архимага. Лучше б разнос устроил, право слово. Заслуженный разнос, надо признать. Керс сжал посох так сильно, что дерево заскрипело под напряженными пальцами. Неужели его выгонят из Совета? Только не это! Такого унижения он точно не переживет!

– По моим ощущениям, Мастер Керс потерял изрядное количество Силы, – заметил Мастер Альгер.

Как всегда, холоден, как лед. За глаза его так и называют – Ледяной. Ни тени эмоций, ни капли сомнений. Тих, незаметен – и смертельно опасен.

– Мне пришлось уходить с помощью «Рассеивания и Собирания», – выдавил из себя Керс. Как бы хотел он сейчас походить на Ледяного! Чтобы никто не почувствовал, как напряжены сейчас его нервы. Как предательски громко бьется о ребра испуганное сердце.

– По причине?

Нет, ну что тебе надо? Вот уж кого Керс не числил во врагах! Почувствовал слабость, стремится добить, пока не поздно. Зачем? Зачем ему это нужно?

– Я был оглушен ментальным ударом. – Керс осторожно пощупал шишку на затылке.

– У вас не хватило сил отразить ментальный удар? – Ледяной, казалось, был неприятно удивлен. – Кажется, время поставить вопрос о вашей профессиональной непригодности, Мастер Керс.

Угу. Удар он вполне успешно отразил. Затылком. До сих пор голова болит. Как его этот булыжник не убил еще, интересно?

– Ментальный удар был зеркальным. – Керс продемонстрировал разбитый затылок. – Я не ожидал такого приема от ученика. За что и поплатился. Время, чтобы открыть портал, истекло. «Рассеивание и Собирание» – единственное, что мне оставалось.

– Я считаю, нам нужно поставить вопрос о членстве Мастера Керса в Совете. – Голос Ледяного был способен заморозить снег. – По причине недооценки противника и несоответствия уровня Силы месту в Ковене.

Усилием воли Керс заставил себя казаться спокойным. Злые непролитые слезы жгли глаза, костяшки пальцев, сжимающих посох, побелели.

– А вы, Мастер, адекватно оценивали исходящую от ученика Аргенталя опасность? – Архимаг все-таки счел необходимым вмешаться в избиение.

– Вполне адекватно.

– А я вот – нет. Я предполагал, что ученик максимум на уровне бакалавра. Предлагаете поставить вопрос о моем несоответствии в Совете?

Керс приободрился. Только что по ледяной броне Мастера Альгера со всей силы врезали острой киркой. Посмотрим, как она сдержит такой удар…

– Сомнений в вашей пригодности, глава, у меня нет. – Голос Ледяного чуть дрогнул. Удар Архимага достиг цели, броня трещала под ударами кирки.

– Вот и хорошо. Потому что ученик Аргенталь – это теперь ваша забота. Похоже, его роль в грядущих событиях важнее, чем мне казалось. Где он сейчас находится?

– Он и его спутники покинули позавчера Ледр через северные ворота, – почтительно сказал Керс. Его переполняла горячая благодарность к Главе. Отстоял! Не бросил на растерзание этой волчьей стае! Значит, верит в него, Керса! Он оправдает это доверие, жилы порвет, но оправдает! Скорее бы только восстановить Силу…

– В Саро никаких изменений? – Внимание Архимага переключилось на Ассистента.

– Наш источник сообщает, что некто Лониэль был отправлен за пределы Саро с неизвестной миссией. Возможно, как раз на поиски Кольца. Задание получено им лично от Траниэля, что косвенно подтверждает эту версию. К сожалению, мы упустили Лониэля на границе Саро, но в ближайшее время он будет обнаружен. Все необходимые меры приняты.

– Эльфа уничтожить. – Архимаг прошелся по зале Совета. – Время работает на нас, пока в Саро об этом узнают, пока снарядят в путь нового искателя… Что у нас нового по Кольцу?

– Ищем, – бодро доложил Мастер Ренан. – Будь оно размером хотя бы с эльфа, уже нашли бы, думаю.

Ассистент снисходительно улыбнулся на этот укол. Мастер Ренан еще не скоро получит посох Ассистента. Если вообще получит. Слишком уж откровенно он пытается потеснить противника, слишком уж очевидно его желание стать вторым в Совете. Даже Керс знает, что эффективнее всего бить в спину, когда противник чувствует себя в безопасности.

– Если у кого есть предложения или уточнения, прошу. Если нет – заседание Совета Ковена объявляю закрытым, – объявил Архимаг.

Один за другим открывались порталы. Зала Совета быстро пустела…

– Ну и куда теперь? Ох, навязался ты на мою голову!

– Это я навязался? – вскипел Лониэль. – Я тебя с собой вообще не звал! Правду о человечьих девицах говорят: дай палец – на шею сядет.

– Ну-ну. – Томагавка недобро прищурилась. – На шею я тебе непременно сяду. Вот только секирой обернусь – и сразу сяду.

Эльф опасливо покосился на нее. Ведь непременно сядет, зараза такая! Одно слово, топор-девица!

– И что тебе секирой не жилось? – обреченно вздохнул он.

– Дурень один поцелуем расколдовал, – досадливо отмахнулась та. – Ты, надеюсь, целоваться не полезешь?

– Я эльф! – возмущенно ответил Лониэль.

– То есть целоваться не умеешь? – разочарованно протянула девица. – Ну это дело нехитрое. Хочешь, научу?

Лониэль сцепил зубы, желание выругаться было нестерпимым. Жаль, нельзя отвести душу, эльфов с детства учат достойному поведению. Нельзя ругаться в присутствии дамы… и по роже ей тоже двинуть нельзя. И рот заклеить древесной смолой…

– Целоваться я умел, когда тебя еще на свете не было, – с достоинством ответил он. Небесные Леса, каких усилий ему это стоило!

– Какой же ты старый, оказывается, – ехидно хмыкнула наглая девица.

Лониэль отчетливо скрипнул зубами.

– Уши-то не топорщи, парик слетит, – посоветовала Томагавка. – Кстати, у вас там в Саро все мужики в париках ходят? Забавное, должно быть, место.

– Небесные Леса, как же с тобой тяжело! – вздохнул Лониэль. – Если б я знал, что встречу тебя, попросил бы Траниэля отправить кого-нибудь другого…

– Так задание тебе дал Траниэль? Интересно. – Томагавка забавно сморщила лоб. – Важное, должно быть, задание. От него других не дождешься. Небось безопасности Саро касается?

– И не только Саро… – Лониэль прикусил язык, но было поздно.

– Не только Саро… А не идет ли речь, случаем, о некоем безвозвратно утерянном артефакте немереной силы? Или я ошибаюсь? – Томагавка испытующе посмотрела на эльфа.

Лониэль попытался скрыть растерянность, но торжествующий огонек в глазах девушки говорил о том, что попытка не удалась.

– Это не твое дело. Откуда, интересно, ты вообще знаешь о Траниэле?

– Я была с ним знакома. – Томагавка кокетливо улыбнулась. – Близко знакома. Кстати, должна заметить, что целовался он очень даже неплохо, хоть и эльф.

– Я тебе не верю.

– Да и на здоровье. Доказывать не собираюсь. Еще чего не хватало!

– Траниэль не покидал Саро со времен Войны Магов, – неуверенно заявил эльф.

Проклятая девица совсем сбила его с толку! Врет она все, не могло у них с Траниэлем что-то быть! Старейший из эльфов и близко не подпустил бы такую вертихвостку! Или все-таки подпустил бы? Да нет, быть такого не может!

– Ты действительно была с ним близка? – с недоверием спросил он.

– Эй, да ты никак ревнуешь, красавчик, – засмеялась Томагавка.

Вот несносная девица! Усилием воли Лониэль подавил приступ ярости.

– Уверяю тебя, с ним я только целовалась. Вполне невинно, поверь. Однако ему хватило, чтобы сбежать от меня на край света и вдобавок нажаловаться моей родне. Впрочем, чего от вас, остроухих, ждать – что дятлы, что эльфы, разницы никакой. Стучат одинаково громко.

– Да как ты… – Взбешенный Лониэль схватил девицу за горло.

– Я пошутила! – испуганно пискнула Томагавка. – Отпусти!

Эльф нехотя разжал пальцы. Воспитание воспитанием, но некоторые вещи терпеть невозможно. Особенно от бывшей секиры. В ноги бы поклонился тому, кто ее в сей инструмент превратил! Великого ума человек был… и доброты великой. Не может быть, чтоб этакая глыба в веках след не оставила! Гений все же, не кто-нибудь…

– Как, говоришь, дядю твоего звали?

– Блин, – честно созналась Томагавка. И, взглянув на побледневшего эльфа, сочувственно добавила: – Да не переживай ты так. Он не родной дядя, двоюродный.

Это было невозможно, но Лониэль поверил сразу. Никем другим эта невыносимая девица и быть не могла. Только племянницей Блина. И непременно двоюродной. Зря на него люди напраслину возводят, никакой он не дух Зла, а вполне себе добрый дядя. Если с племянницей сравнить, так и вообще практически святой.

– Пойду я, пожалуй. – Лониэль сделал попытку оторваться от попутчицы.

– Вместе пойдем, – решительно заявила топор-девица. – Ты ж кутенок еще несмышленый, в трех соснах заплутаешь. У вас в Саро сосны хоть есть?

– Нет, – честно сознался Лониэль, все еще находясь в легком трансе. Или в состоянии «ох», как это называют люди. Довольно метко называют, надо признать.

– Тогда точно заплутаешь. А вот со мной не пропадешь, присмотрю за тобой.

Лониэль обреченно выдохнул, вопрошая Небесные Леса, чем он их так прогневал.

Он допил свой квас, поморщился. С другой стороны, сильный союзник сейчас совсем не помешает. Эльф ни минуты не сомневался, что сторонники Оставшегося устроят на него настоящую охоту. Томагавка же, при всех ее очевидных недостатках, уметь должна многое. Племянница самого Блина как-никак! С Траниэлем на дружеской ноге была! А может, и не только на дружеской. Надо же, как интересно, старый эльф когда-то интересовался человеческими женщинами. Непогрешимый Траниэль, нет, это в голове не укладывается. Может, и врет девица, не побежишь же у старейшего спрашивать.

Томагавка оглушительно чихнула, по-детски хлюпнула носом.

– Простыла? – сочувственно спросил эльф.

– Нет, – отрезала девушка. – Это у меня аллергия. На жизнь.

– Я подумал, на эльфов, – сознался Лониэль.

Драка потихоньку затихала. Тех, кто остался стоять на ногах, можно было пересчитать по пальцам одной руки.

– Надо отсюда валить, – озабоченно сказала Томагавка. – Сейчас стража прибежит.

– Сейчас-то зачем? – изумился Лониэль. – Драка ведь закончилась.

– Традиция такая, – пояснила девушка. – Стража прибегает всегда после драки и вяжет победителей. Проигравшие свое и так получили – понял?

Эльф задумался. Некая логика в ее рассуждениях присутствовала, но осознать ее Лониэлю было не под силу.

– А как же невиновные? – вопросил он.

– Невиновных не бывает, – авторитетно заявила Томагавка. – Когда тебя в вошегрейку посадят, сам убедишься. И поймешь, что виноват сам буквально во всем. После пары ударов сапогом в причинное место точно поймешь.

Нарисованная перспектива эльфа не радовала.

– Что-то мы в самом деле засиделись, – сказал он. – Эй, трактирщик, получи!

Хозяин руины, прилежно очищавший карманы павших в неравной битве, шустро подошел к столу. Лониэль выгреб из кармана горсть меди, расплатился.

– Можешь и за меня заплатить, – лениво процедила Томагавка. – Разрешаю.

Эльф задохнулся от возмущения, но заплатил и за нее. Все лучше, чем выставлять себя дураком на потеху немногочисленной уже публики.

– С чего планируешь начать? – спросила Томагавка уже на улице.

– Не знаю, – растерянно сказал эльф. – Траниэль сказал, кровь сама подскажет.

– Ладно, тогда пошли прикончим кого-нибудь для начала, – предложила Томагавка.

– Ты что, рехнулась? – опешил эльф.

– Тебе старикан что сказал? «Кровь подскажет»! Вот и пустим ее какому-нибудь лоху. Пусть подсказывает! – Томагавка ловко выхватила засапожник.

– Он имел в виду мою кровь, – попытался объяснить Лониэль.

– Твою? Дело хозяйское, но я бы не пробовала, – с сомнением сказала Томагавка, вертя в руках засапожник. – Она, может, и подскажет, да ты уже не услышишь. Впрочем, как знаешь.

– Он говорил, что во мне течет кровь Титанов и она подскажет мне, где искать Кольцо.

Томагавка задумалась. Эльф с надеждой смотрел на нее. Кровь Титанов, если она в самом деле текла в его жилах, не спешила пока помогать в его поисках.

– Так, понятно. Куда идти, ты не знаешь. Значит, надо спросить у кого-нибудь.

– Конечно, уж местные аборигены точно в курсе, где искать Кольцо, – язвительно заметил эльф. Небесные Леса, ее думать-то хоть учили в детстве?

– Местные вряд ли. – Томагавка не обратила внимания на сарказм. – А вот у оракула спросить можно. В мое время их было три – один далеко на севере, в Ахарских горах. Туда мне идти не с руки, как раз в тех местах дядя мой и обосновался. Не хочется с ним пока встречаться, сразу ведь в рожу дам, а он шуток не понимает. Второй оракул находился далеко на востоке, я в тех краях ни разу не бывала. А вот третий – где-то в этих местах, во Флане.

– Ничего себе, почти рядом, – съязвил эльф. – Флан отсюда довольно далеко, знаешь ли.

– Как это? – опешила Томагавка. – Мы же в Ледании – или я чего не понимаю?

– В Ледании, – с сомнением сообщил Лониэль.

– А Ледания – провинция Флана! – торжествующе заключила Томагавка.

– Ледания давным-давно независимое королевство, – заявил эльф. – Тебя хоть географии учили? А еще племянница Блина! Хоть и двоюродная.

– Географии учили, – хладнокровно парировала девушка. – А вот новую историю я, кажется, подзапустила. И новейшую тоже. Значит, империя распалась? Жаль, забавное было местечко. Императорский двор, балы, охоты, развлечения… всякие. Впрочем, скучно там было, чего уж скрывать. Интересно, оракул хоть остался?

– Ни разу не слышал, – честно признался Лониэль.

– Был как раз в Леданской провинции, – сообщила девушка.

– Показать сможешь? – Эльф был явно обрадован. Луч надежды лучше, чем блуждания впотьмах.

– Его еще найти надо, – сказала девушка с сомнением. – Я там когда-то была, но… понимаешь, столько веков прошло…

– У эльфов жизнь длинная, – вздохнул Лониэль. – Найдем когда-нибудь…

– Найдем обязательно, – легкомысленно отмахнулась Томагавка. – Я вот что думаю: денег у меня, почитай, нет, а кроме денег оружие нужно, конь хороший. Лучше жеребец, мне с ними легче искать взаимопонимание. Надо бы пару прохожих побогаче ограбить – как считаешь? Если на пару – дело несложное.

– Ты что, с ума сошла? – возмутился эльф. – Мы же не разбойники какие-нибудь! Как тебе вообще такие мысли в голову приходят? Девушка должна быть нежной, доброй, ласковой…

– Это в тебе говорит мужской феминизм, – оборвала его Томагавка.

Лониэль замер с открытым ртом. Много чудес в мире, но о мужском феминизме он до сих пор не слышал.

– У меня денег более чем достаточно, – сказал наконец он.

– Тогда с утра и купим все необходимое. А сейчас спать. Только не в этом сарае. Тут ведь не только тараканам, еще и клопам приют дают. Поищем гостиницу получше.

– Хорошо, – согласился эльф и, не удержавшись, спросил: – А мужской феминизм – это как?

– Парик дашь поносить – скажу, – отрезала девушка.

– Руку прямее! Выше! Еще выше! Теперь пальцы – вверх!

Тяжело колдовать, сидя на лошади. Даже если она совсем смирная. Никакой уважающий себя маг на это не пойдет. Магия не терпит неудобств, заниматься ею подобает в уютном помещении, со всех сторон защищенном от последствий той самой магии. И уж никак не на подпрыгивающем на каждом шагу седле, когда жесты теряют четкость, а с прокушенных до крови губ слетают слова, которых в заклинании и в помине нет.

Все это Таль пытался объяснить Лани, и поначалу казалось, что у него получилось. Девушка внимательно слушала пламенную речь Ларгета, считая ее, очевидно, первым уроком магии. После чего попросила перейти к практике и повторяла свою просьбу не менее двух часов, после чего Таль сдался и начал первый урок.

– Теперь слова. Медленно, отчетливо.

Против ожидания, Лани не сбилась и не запнулась. Четко пробормоченные слова, уверенный жест рукой – и на спине Нанока расплылось великолепное алое пятно. Таль вздохнул, не ко времени вспомнив беднягу Забора. Порой они с Болом жестоко над ним подшучивали… А теперь Забора нет. Как рассказывал Мастер Коэто, в последнем бою он дрался с магами Сугудая. И погиб, прихватив с собой одного из противников.

– Получилось! У меня получилось! – Лани попыталась чмокнуть Ларгета в щеку и чуть не свалилась с лошади. – И не сложно ничуть! Какое полезное заклинание!

Таль удивленно посмотрел на нее. Интересно, что же в нем такого полезного? Сам он так и не смог измыслить практического применения для этого заклинания.

– Любая женщина тут же бросится чистить платье, – пояснила Лани.

Пожалуй, она была права. Бросится. Но вот когда она это платье отчистит… Лучше с Блином поздороваться, чем оказаться на пути у разъяренной женщины.

– Теперь попробуй «Малую чистку Дебора», – предложил Таль. Еще одно бесполезное заклинание, но сейчас оно необходимо. Вряд ли Нанок обрадуется пятну на своей куртке.

Это заклинание Лани удалось только с третьей попытки. Ее жеребец вдруг озаботился творимой на его спине магией и сделал попытку встать на дыбы. Лани удалось его успокоить, но вторая попытка успеха не принесла, как раз на середине заклинания варвар полюбопытствовал, что творится за его спиной.

Зато с третьей попытки «Малая чистка» ликвидировала красное безобразие на куртке Нанока. Пятно было сведено так чисто, что и сам Таль не сумел бы сделать лучше.

– Тоже полезная штука, – задумчиво произнесла Лани, изучая свою одежду. – А она только на красные пятна действует или на любые?

Вопрос застал Таля врасплох. Он напряг память, но Учитель про область применения ничего не рассказывал. Или же он как раз в этот момент отвлекся.

– Надо проверить. – Лани истолковала сомнения Таля правильно. – Ну что такое, ни одного даже маленького пятнышка на одежде! Вот когда нужны, нет их!

– Могу помочь, – вызвался Таль.

– Лучше я на твоей куртке попробую. Вон как раз подходящее пятно…

Ларгет спохватился на середине заклинания, но остановить девушку не успел. Новенькое алое пятно гордо расплылось на его одежде.

– Ой, прости! Я перепутала заклинания!

Таль тяжело вздохнул. Хорошо еще, «Стрелку» ей не показывал.

– Я сейчас все исправлю!

Жеребец Лани опять сделал попытку протеста против несанкционированного использования магии, но девушка легко ее пресекла. Похоже, это заклинание коню чем-то не нравилось. Может, магия была не того сорта?

Следы магического эксперимента с одежды Таля были удалены элегантно и легко. Вместе с ними исчезло и то пятно, чтобыло первоначальной целью девушки.

– Работает! – завизжала Лани. – Все, никакой больше стирки! Только «Чистка»!

Нанок обернулся на ее крик, но тут же успокоился. Молодежь обнимается – что может быть естественнее?

– Научи меня еще чему-нибудь! – потребовала Лани.

Варвар хмыкнул, обернулся и уже открыл было рот, чтобы дать Талю подходящую рекомендацию, но именно в этот момент Ларгет остановил коня, встревоженно вглядываясь в даль.

– Что там? – спросила Лани.

– Облако пыли, – ответил Таль. – Большое такое облако. Интересно, что это может быть?

– Караван? – предположил Нанок.

– Может, и караван, – согласился Таль. – Отсюда не разглядеть. У нас, кстати, это называется «купеческий поезд».

– Я так понимаю, на сегодня обучение закончено, – разочарованно сказала Лани. – Каково мое домашнее задание, о учитель?

– Хорошенько повторить сегодняшний материал, – важно ответил Таль. – Завтра прочту тебе кое-что из теории.

– А она мне нужна? – легкомысленно отмахнулась Лани.

– Без теории бакалавром не стать, – повторил Таль слова Учителя.

– Ой, какая жалость, – рассмеялась Лани. – А я-то мечтала умереть бакалавром!

– Слушай, сделай ее поскорее бакалавром, а? – не выдержал Нанок.

Облако пыли стремительно приближалось, Таль уже различал коней и повозки. Точно, купеческий поезд. Надо придержать Лани, а то опять купит что-нибудь ненужное. С деньгами пока все в порядке, но золото умеет ускользать из рук, как пойманная рыба.

Варвар достал фляжку, внимательно ее осмотрел. Купленное в последней деревне пиво давным-давно окропило кусты у дороги. Нанок украдкой вздохнул.

– Если это караван, надо спросить, может, пива продадут.

– И продуктами запастись не помешало бы, – поддержала его Лани.

– Кажется, это не купеческий поезд, – сказал Таль.

То, что он увидел, его насторожило. Телеги были загружены разнообразным скарбом, и купцов в предполагаемом караване он не заметил. Мужики землепашного вида, бабы и дети. Ни купцов, не охранников.

– Беженцы, что ли? – предположил варвар, вглядываясь в облако пыли.

Лани промолчала, но Таль заметил, что ее рука легла на рукоять ножа. И правильно. У беженцев всегда на хвосте беда. Война, пожар, чума, голод. Никто не покидает насиженных мест без причины. Что же погнало прочь этих людей?

– День добрый, – обратился он к вознице, когда первая телега поравнялась с ним. Тот мельком взглянул на Ларгета и, не останавливаясь, погнал дальше. Похоже, он был изрядно напуган. Не станет простой землепашец проявлять невнимание к аристократу без веской причины. Ладно, попробуем по-другому…

Таль двинул коня вперед и заступил дорогу следующей телеге. Возчик поспешно дернул узду, принуждая клячу остановиться.

– От кого бежите? – спросил Таль. Вопрос задан так, что не ответить нельзя. Молодой лорд спрашивает простолюдина – попробуй не ответь!

– Война, ваша милость. – Возчик поспешно содрал с головы шапку. – Пришла, окаянная, на наши земли. Вот мы и того… подальше.

– Война? Здесь? И кто же напал?

– Дык это… короли дерутся, ваша милость.

– Какие еще короли? – оторопел Таль. Воображение нарисовало ему картину сошедшихся в кулачном бою седобородых мужей в коронах. Числом не меньше десятка.

– Его Величество Орьерон Второй с Его Величеством Сугудаем Первым, – послушно ответил мужик. – Мы люди маленькие, от драк королевских нам бы подале…

– Ничего не понимаю. – Таль беспомощно оглянулся на спутников. – Даже если считать, что Сугудай воскрес, Орье-то здесь откуда?

– Не могу знать, ваша светлость, – услышав, что Таль именует действующего короля просто «Орье», мужик еще больше оробел и на всякий случай поименовал Таля «светлостью». Хотел и сиятельством назвать, но не был уверен, кто важнее.

– Да ты не бойся, – сказал дружелюбно варвар и улыбнулся. По глазам возницы видно было, что ему захотелось спрятаться под телегой. – Ты дело говори. Сколько войска у того и у другого, есть ли кавалерия или одна пехота?

– Дык мы того… в армии не служили…

– Значит, в цирк тебе путь не заказан, – кивнул Таль. – Дальше!

– Не заказан… Сил у Орьерона – многие тысячи, у Сугудая же – тьма несметная. И все на конях, в железных одежах. И кони у них железные, и мечи страшным огнем горят…

– У Сугудая – две тысячи, у Орьерона – полторы, – уточнил подошедший крестьянин лет сорока. Варвар мгновенно подобрался, землепашец явно успел где-то то ли повоевать, то ли поразбойничать. – Конных да доспешных больше у Орьерона, лучников – у Сугудая.

– А я говорю – тьма несметная! – вскипел первый крестьянин. – Сам считал!

– Считал так считал, – пожал плечами бывший воин разбойно-крестьянской наружности. – Ты, Оромей, скажи лучше: опосля трех – что за число идет?

– Дык оно и идет! – распалился Оромей. – Тьма несметная!

– Конных сколько? – спросил варвар.

– Сотни две у Орьерона, полторы – у Сугудая. Еще у него баллиста есть.

– Целая баллиста? – изумился варвар. – Вот это я понимаю! Баллисты, они на дорогах не валяются. Да, серьезная, видать, битва будет. Еще что добавишь?

– Что держаться от них лучше подальше, – серьезно сказал ветеран. – Хуже нет, когда в королевстве вражда идет. Трон-то один, а задницы – две.

– Мы люди маленькие, – встрял Оромей, которому не терпелось поделиться пережитым испугом. – У нас бабы, дети. А война нам ни к чему. Кто останется – тот и король.

– Свернули бы вы, что ли, с дороги, господа молодые, – вздохнул ветеран. – А лучше того обратно вертайтесь. Пока друг друга пожрут, сколько невинных душ сгубят! Короли ведь убитых не считают, кровь иль вода в жилах – все едино.

– Спасибо. – Таль кинул ему серебряную монетку, тот ловко поймал, согнулся в поклоне. – Ты не знаешь, город Дарн эта война не зацепила?

– Не знаю. Зарево в той стороне видел ночью, но Дарн это али деревня какая – не скажу. Лучше б вам вернуться все-таки, господа хорошие…

Они долго еще провожали колонну взглядом. Наконец Нанок повернулся к Талю.

– Пойдем вперед?

– А куда деваться, – вздохнул Ларгет. – Надо же помочь Орье. Против Сугудая ему не устоять…

– Еще бы, – поддакнул Нанок. – Войск у него меньше, к тому же у Сугудая баллиста. Против такой силищи не враз и выстоишь! Разве что мы поможем.

– Откуда вообще взялся Сугудай? – поинтересовалась Лани. – Он же мертв?

– Думаю, крестьяне что-то напутали. Сугудай был мертв, и тело его сожгли сразу же, не откладывая. На всякий случай, чтоб не воскрес.

– Пусть не Сугудай, зато у него баллиста, – не сдавался варвар.

– Ну и что? Какой дурак вообще баллисту в поле использовать надумал? Ничего не понимаю. Ладно, подъедем поближе, разберемся. Поехали!

Нанок задумался, как-то странно замялся и, наклонившись, негромко спросил:

– Слушай… а что такое эта баллиста?

На прозрачно-голубом небе удобно расположилось осеннее солнце. Облака то и дело норовили лишить Таля заслуженного тепла, но солнце сегодня благоволило ему. Легкий ветерок погонял облака, словно пастух заблудших овец.

Холм возвышался над полем, как прыщ на животе. Судя по всему, здесь недавно стоял засадный полк, оставленный одной из сторон на случай заначки. Куда он делся сейчас, Таля особо не волновало. Может, вступил в бой, заскучав высиживать нужный момент, а может, умчался прочь, поняв, что момент благополучно упущен.

Вид на панораму битвы был бесподобен. Поле, на котором две армии выясняли отношения, располагалось буквально под боком. Справа желтел лес, слева лениво текла небольшая речушка. А между ними кипела битва.

Таль никогда до этого не видел сражений. Как и его спутники. Зрелище оказалось завораживающим и отталкивающим одновременно. Ветер доносил до холма лязг железа, боевые кличи и проклятия, сдобренные матерком команды и надсадный вой покалеченных. Конница маневрировала по флангам, в центре рубилась пехота. В отдалении одиноко стояла брошенная баллиста внушительных размеров.

Таль взирал на побоище с интересом, Лани – с отвращением.

– Как говорила Томагавка, мы сюда смотреть пришли или драться? – поинтересовался Нанок.

– За кого драться? – поинтересовался Таль.

– Ну это… за Орье, конечно!

– Ты пальцем покажи, – предложил Ларгет.

Варвар открыл рот и закрыл снова. Внимательно оглядел поле боя, потом свои пальцы.

– Они там все одинаковые! – обиженно изрек он.

– Абсолютно верно, – подтвердил Таль. – И с той, и с другой стороны регулярных войск нет. И мне абсолютно непонятно, как такое возможно. Может, напутали селяне, больно уж походит на баронские разборки. Правда, народу для них многовато…

– То есть где король, непонятно, – подвел итог варвар. – Слушай, малыш, если они все одинаковые, давай начнем с тех, которые ближе. Чтоб далеко не ходить.

– И Сугудая здесь нет, – сделал вывод Ларгет.

– Почему? – полюбопытствовала Лани.

– Ну во-первых, потому, что я его убил, – начал Ларгет.

– Убедительно, – согласился варвар.

– А во-вторых, ни малейших признаков магии. Будь здесь Сугудай, сейчас все бы пылало, дохло и визжало. А здесь даже самых простых чар нет. Так что поехали отсюда. Что-то там крестьяне недопоняли, тут, скорее всего, дерутся местные сеньоры. Часть из которых поддерживала Сугудая, а часть – принца. Поехали, без нас разберутся.

– Может, поможем нашим? Которые за Орье? – спросил варвар.

– Предлагаешь провести опрос? Да они сейчас сами не помнят уже, кто за кого. Смотри, с обеих сторон королевские стяги. Боевые кличи слышишь? «За короля!» И с той стороны, и с другой. Как они своих от чужих отличают, ума не приложу. По запаху, что ли?

– Это просто, – отмахнулся Нанок. – Я бывал уже в сражениях, знаю. Сзади свои, впереди – чужие. Тут уж не перепутаешь. Слушай, давай посмотрим еще, а? Интересно же, кто победит. Мне кажется, левые. Вон они как энергично наступают.

– А мне – правые. Они ж специально прогнулись, сейчас проведут фланговый обхват – и готово. Как маршал Брилль в Беларском сражении. Лани, а ты за кого?

– А мне и тех, и других жалко, – тихо ответила девушка. – Какой смысл в этой бойне? Сугудая уже нет, а зло, которое он посеял, продолжает пожирать людей.

Меж тем на поле боя произошли существенные изменения. Те, которых Нанок лихо обозвал «левыми», все-таки прорвали стену щитов противника. «Правые», очевидно, никогда не слышали о маршале Брилле и с фланговым обхватом запоздали. И без того не блиставшие стройностью ряды вмиг смешались, и вот уже вместо войска охваченная паникой толпа. Предчувствуя близкую победу, «левые» взревели, нажали еще – и противник обратился в бегство. Конница сначала отступала организованно, но, когда всадники «левых» начали преследование, рассыпалась по окрестностям.

– Пора отсюда валить, – озабоченно сказал Нанок.

Таль кивнул и помог Лани забраться в седло. В это время на вершине холма появился всадник. Совсем еще молодой, немногим старше Ларгета. Шлем он где-то успел потерять, щека окровавлена. Конь под ним шатался от усталости.

– Эй, прохожий! Кто победил-то? – поинтересовался варвар.

– То есть проезжий, – сказала Лани и сочувственно улыбнулась.

– Сугудай, – прохрипел юноша. – Все кончено! Королевство потеряно! Я, Орьерон Второй, едва не попал в плен к его прихвостням! Коня! Дайте мне свежего коня, и я отблагодарю вас по-королевски! Вот… две серебряные и одна медяшка. Остальное – после коронации.

– Да это же самозванец, – огорченно присвистнул Нанок. – Он на Орье совсем и не похож.

– Как это не похож? – возмутился самозванец. – Все говорили, копия просто!

– Некоторое сходство есть, – сказала Лани. – Но больше не с Орье, а с его портретом в дворцовой зале. Не переживай, ты гораздо красивей, чем он.

– Ну ты меня успокоила, – с облегчением вздохнул Лже-Орье.

Группа всадников, преследовавшая самозванца, одолела уже середину холма.

– А это за тобой Сугудай гонится? – саркастически поинтересовался Таль.

– Как ты догадался? – изумился Лже-Орье.

– Я очень умный, – скромно заметил Таль. – Ну-ка, ткни пальцем – который из них Сугудай?

– Вон тот, высокий, без шлема. Шлем я с него сбил, – похвастался самозванец.

– И этот ненастоящий, – констатировал Таль. – Настоящий Сугудай ниже его на голову… был. До того как Боресвет отрубил трупу башку на долгую память.

– Может, прибьешь и этого на всякий случай? – предложил Нанок. – Уж больно шустро эти маги размножаются. Непонятно только как.

– Может, почкованием? – предположил Ларгет, натягивая лук.

Лже-Сугудай взмахнул руками и рухнул с коня. Сопровождавшие его всадники моментально спешились, обступив неподвижно лежащее тело.

– Нам пора, – сказал Таль. – Поторопимся, пока они не надумали отомстить. А ты, копия, рассказывай, как докатился до жизни такой.

– Как докатился, как докатился… Просто! Королем побыть захотелось. Тем более народ от Сугудая не в восторге был. Только объявил себя чудесно спасшимся принцем, народ так и хлынул под мои знамена. Многие бароны были недовольны воцарением узурпатора, но другого претендента на трон под рукой не было. Когда я объявил себя принцем, признали меня наследником престола и даже заочно короновали.

– Как это «заочно короновали»? – изумился Таль.

– Объявили королем, но коронацию отложили до победы. Короны не было, – сознался Лже-Орье.

– А Лже-Сугудаю чего надо было? – спросил варвар.

– Не знаю. Может, тоже королем побыть захотелось? В общем, как только в Дарне прошел слух, что Сугудая свергли, сразу же нарисовался этот тип и заявил, что он и есть Сугудай Первый. А он точно самозванец?

– Точно, – успокоил его Таль. – Можешь не сомневаться.

Он пришпорил коня, остальные последовали за ним. Погони пока не было, но Таль прекрасно понимал, что расслабляться рано. С другой стороны, нет короля – нет и его верных подданных. Глядишь, и обойдется.

– Может, и второго прибьем? – предложил варвар. – Королем больше, королем меньше. Орье только спасибо скажет.

– Вы посланцы короля? – робко спросил самозванец. – Что теперь со мной будет?

– Казним, наверное, – отмахнулся Таль. – И помолчи, мне надо обдумать, колесовать тебя или четвертовать, а ты мешаешь все время. Может, в масле сварить?

– И съесть, – поддержал варвар.

Лани прыснула.

– Не бойся, это он шутит так, – успокоила она юношу.

– Фига себе шуточки! – возмутился тот. – У меня чуть сердце через ухо не выскочило!

– Подобрали бы, – отмахнулся варвар.

– Ладно, сделаем так, – решил Таль. – Ты, как я понял, из Дарна? Поможешь нам найти Доверналя, бакалавра магии?

– Доверналя Пивную Бочку? Конечно, помогу!

– Попросим его отправить тебя в столицу. Там навестишь короля, повинишься, потом скажешь, что Таль, Лани и Нанок просят его за тебя.

– Может, не надо к королю? – умоляюще сказал изрядно струхнувший самозванец.

– Надо! – внушительно произнес Ларгет. – Иначе тебе от королевского правосудия всю жизнь скрываться, а поймают – четвертуют. Закон есть закон.

– Не бойся, Орье славный парень, – успокоила его Лани. – Твой рассказ здорово его развеселит. Может, придворным шутом пристроит, есть такая вакансия.

– Ладно, – неохотно согласился Лже-Орье. – Будь что будет. В другой раз головой буду думать…

– Это если тебе ее не отрубят, – подтвердил варвар.

И кавалькада направилась на поиски Доверналя по прозвищу Пивная Бочка.

(обратно)

Глава 9

Боресвета разбудил негромкий стук в дверь. Богатырь приподнялся, машинально ища рукоять меча. За окном – рассветный сумрак, самое начало дня. Стук повторился, Боресвет поморщился. Выспаться сегодня явно не судьба, понял он.

– Войдите.

Дверь приоткрылась, появилась чья-то голова. В полумраке было тяжело рассмотреть, чья именно.

– Вы уже проснулись, сударь? – поинтересовалась голова голосом хозяина замка. – Лошади оседланы, дорожные припасы собраны. Не изволите ли позавтракать на дорогу?

– Обязательно. – Боресвет почувствовал, что не так уж ему и хочется спать. Не настолько сильно, чтобы отказаться от завтрака. – А Бол что? Неужто проснулся уже?

– Ему что, он птаха ранняя, – ответил барон.

– Петух? – понимающе переспросил Боресвет.

– Жаворонок скорее, – пояснил хозяин замка. – Ну вы же знаете, сударь, бывают совы и жаворонки…

– Петухи тоже бывают, – блеснул познаниями богатырь. – И еще эти… дятлы. Но Бол – пацан с понятием, уж никак не дятел. Хотя порой кого хочешь задолбает.

– Он такой, – с гордостью согласился барон. – Сударь, не буду вам мешать совершать утренний моцион. Слуги сейчас принесут сосуд для омовения. Я же, с вашего позволения, буду ждать вас в трапезной.

Боресвет потянулся за одеждой. Обещанные слуги, пыхтя, принесли здоровенный чан. Боресвет скептически посмотрел на него, зачерпнул воды, пригладил мокрой рукой волосы. Нашарил у изголовья кровати кувшин с пивом, сделал большой глоток. Вчера вечером праздновали снятие осады, легли поздно. Боресвет сделал еще глоток, вытер тыльной стороной ладони усы. Собственно, утренний моцион можно считать законченным.

Боресвет, не торопясь, оделся, подпоясался мечом. Кольчугу надевать не стал – успеется еще, за завтраком небось не зарежут.

Многолюдное семейство Даралов было представлено самим бароном и, естественно, Болом. Остальные, очевидно, предпочитали вставать не так рано. Или еще не пришли в себя после вчерашнего празднования.

Бол сонно ковырял яичницу с ветчиной. Боресвет сел на свое место, налил из пузатого кувшина пива, сдул пену, шумно отхлебнул.

– Может, винца? – робко поинтересовался барон.

– Поздно, – ответил богатырь. – Ваше здоровье, отец!

– За тебя, батя, – поддержал Бол.

Барон со вздохом налил себе вина, медленно пригубил. Боресвет осушил кружку, налил новую и приступил к уничтожению яичницы.

– Вы там поосторожнее, – В голосе Дарала звучала искренняя забота. – На рожон не лезьте. Я понимаю, миссия короны, но все-таки поаккуратнее, ладно?

– Обещаю! Все будет хорошо, батя. Боресвет за мной присмотрит.

– Только и надежды. – Барон умоляюще посмотрел на богатыря, тому сразу стало неловко.

– В натуре, не дергайся, отец, – неуклюже сказал он. – Все путем будет, стеклянно говорю. Ну вышибем мозги паре-тройке козлов, фигня делов-то.

– Козлы меня особо не волнуют, – отмахнулся барон. – У них и мозгов-то… на жаркое даже не хватит. Меня другое волнует. Это поручение ваше… опасно?

– Ну… – Боресвет осторожно замолчал. Сам он таковым его не считал. Подумаешь, найти девку и топор из нее сделать! Делов-то на медяшку. Но, с другой стороны, он ведь и с некромантом биться не планировал, и в клетке сидеть не собирался. – Жизнь вообще опасная штука! – выпалил он. – А свежий воздух полезен для здоровья.

Барон задумчиво почесал подбородок.

– В чем-то вы правы, сударь, – сказал он. – Да и потом, он мальчик уже взрослый. Хотя, сказать по правде, мне было бы куда спокойнее, учись он в Школе Мастера Лура.

– Батя, я ж тебе говорил уже, закрыта Школа, – отозвался Бол добродушно. – Хватит мне уж лекции читать. Кстати, до Учителя тебе в этом смысле далеко. Что с тобой случилось такое? Ты стал занудой, честное слово.

– А ты мог бы быть и повежливей, – недовольно хмыкнул барон. – Ладно, закрыли тему. Хочу сделать тебе подарок в дорогу.

– Это какой же? – тут же заинтересовался Бол. – Фамильный меч? Или кольчужные лапти?

– Тапочки фамильные, – хмыкнул барон.

– Белого цвета, – подхватил Боресвет. – В натуре, ценный подарочек.

– Тьфу на вас! – вскипел барон. – Дадут в этом замке мне слово сказать или нет?

– Ладно, батя, говори, – разрешил Бол.

– Спасибо, – едко ответил барон и продолжил: – Вот вещь, которая досталась мне от славных предков и которая наверняка пригодится тебе в дороге, сын.

С этими словами Дарал выложил прямо на стол дивной работы пояс.

Бол и Боресвет дружно склонились над подарком, с интересом его разглядывая.

– И с какого бомжа ты его снял? – поинтересовался наконец Бол.

– Сам ты!.. – обиделся барон. – Пояс сей – достояние наших славных предков, среди коих попадались и могучие чародеи. Вот один из них, Брадобрант именем, добыл эту реликвию в дальних и опасных странствиях и сохранил для благодарных потомков. Сиречь для тебя, олух, хотя благодарности твоей я как-то не наблюдаю. Так вот, пояс сей не простой. Обладает вещица эта некими магическими свойствами…

– Какими? – жадно спросил Бол, новым взглядом лаская бесценный раритет.

– Я тебе что, колдун? – удивился барон. – Кто из нас магии учился, ты или я, в конце концов?

– А тебе предки что, не сказали? – в свою очередь удивился Бол.

– Магов в нашей семье давно уже не было, – пояснил барон Лентон. – Какими свойствами пояс сей обладает, давно забыли. Это предстоит выяснить тебе.

– Только не в дороге, – поспешно возразил Боресвет. – Вот вернется в замок, тогда и…

– Хорошо-хорошо, – нетерпеливо отмахнулся Бол. – Интересно, а с чего это ты, батя, мне эту игрушку презентовал?

– Из-за твоей сестры, – сознался барон. – Я случайно проболтался Адель про магический пояс в сокровищнице, и с тех пор она не оставляет попыток его заполучить. У тебя хоть какие-то навыки есть, спасибо Мастеру Луру, а у нее? Сожжет еще замок, чего доброго, или кого-нибудь заколдует. Блин его знает, на что этот пояс способен… а вот на что Адель способна, я как раз представляю. Вчера вот стащила у матери семиградскую помаду. Как она ее отыскала, ума не приложу. И, главное, зачем? Из любопытства разве что? В этом она даже тебя, сынок, за пояс заткнет.

– Кому-то понравиться хотела, – хихикнул Бол. – Выросла сестренка, оказывается…

– Любопытнее Бола? – не поверил Боресвет.

– Точно тебе говорю, – подтвердил Бол. – У близняшки дурацкая привычка совать нос куда не надо. И заслуженно по нему получать.

– И способности у нее есть к магии, – продолжал барон. – Собирался ее даже отдать на обучение, а тут как раз Сугудай к власти пришел. Тут уж не до магии стало…

Да уж, за свое недолгое правление Сугудай запугал оставшихся магов до несварения желудка. Что уж говорить о тех, кто только еще собирался вступить на нелегкий и, как выяснилось, донельзя опасный путь чародея! Долго еще будут аукаться отечественной магии Сугудаевы проделки!

– А что, инструкции по применению к этому памятнику древней магии не прилагается? – поинтересовался Боресвет. – Нет, я в натуре, все понимаю, волхвы в роду перемерли, новых не народилось, а остальные блин забили на все. Но хоть децил могли бы записать для памяти?

– А ведь точно! – Барон в волнении вскочил со стула и заходил по зале. – Есть заметки Брадобранта, и наверняка что-то по этому поводу имеется! Ну-ка, ребята, предлагаю проследовать в библиотеку для вдумчивого изучения первоисточника.

– «Вдумчивого» – это как? – вполголоса поинтересовался Боресвет у Бола.

– Не знаю, – так же негромко ответил тот. – Нам это на следующем курсе должны были читать.

Библиотека Боресвета поразила. Он молча ходил вдоль длинных запыленных стеллажей, благоговейно касаясь древних переплетов. Бол с удивлением наблюдал за погрузившимся в задумчивость богатырем. Таким Боресвета он еще не видел.

– Может, почитать чего возьмешь в дорогу? – предложил наконец он.

– С ума свихнулся? – очнулся богатырь. – Читать, сидя на спине лошади? Благодарю покорно, но, в натуре, воздержусь. Так и навернуться, к блину, можно!

– Запросто, – подтвердил хозяин замка.

Боресвет еще раз провел пальцем по корешкам книг.

– Столько стихов, – пожаловался он. – А наших, гардарикских поэтов ни одного нет.

– У вас там и поэты есть? – изумился Бол.

– У нас каждый третий стихи складывает, – с гордостью объявил голунянин. – Уже, в натуре, все склады забиты. А каждый четвертый из них – хорошие стихи. А каждый пятый из тех, что хорошие ваяют, талантлив. А каждый десятый из талантливых – просто гений, блин!

– Отчего же мы ничего о гардарикских поэтах не читали? – поинтересовался барон.

– Потому что они не печатаются, в натуре, – пояснил Боресвет. – Типа, скромные, блин. О, а вот зато сказки гардарикские! Ну-ка, посмотрим… Что за чушь? «Налево пойдешь – коня потеряешь». Конь, чай, не иголка, хрен ты его потеряешь. Или вот еще… «Гей же ты еси, добрый молодец!» Да за такое на месте прибить надо! Доброго молодца ни за хвост собачий геем обозвать!

– Где? – поинтересовался Бол. – А… так это же опечатка! Видишь, сноска? Правильно читать – «гой».

– За такие опечатки убивать надо, – пробасил Боресвет, ставя книгу обратно на полку.

Барон внимательно осматривал переплет каждой книги, недовольно качал головой и что-то бурчал себе под нос.

– Одна беллетристика, блин, – посетовал он. – Что-то серьезных книг я в этом помещении не наблюдаю. Спасибо моим потомкам, забили лучшие полки всяким хламом.

– Ты, батя, просто отстал от жизни, – заступился за свое поколение Бол.

У богатыря создалось впечатление, что драконья доля этих книг была им установлена на полки самолично или с помощью любимой сестрицы.

– То есть книги здесь нет? – уточнил богатырь.

– Можно в хранилище посмотреть, – предложил барон. – Куда-то эти поганцы должны были ее деть?

– Наверняка в хранилище, – подтвердил Бол и, бросив на отца быстрый опасливый взгляд, добавил: – То есть я так полагаю, что должна.

Хранилище оказалось за стеной библиотеки. Барон долго подбирал нужный ключ, поминая ежесекундно Блина и его тетушку. Наконец замок поддался на уговоры очередного ключа и с противным скрежетом открылся. Барон утер со лба пот и отворил дверь.

Боресвет всегда полагал, что его невозможно шокировать отсутствием порядка. Наивный голуньский юноша! Такого бардака он даже представить себе не мог. Хранилище напоминало свалку всяких вещей разной степени нужности. Насчет чистоты же – свиньи из деревенского хлева в данном помещении жить бы категорически отказались. Если б, конечно, их хозяину пришло в голову поинтересоваться свиным мнением.

Бол тут же споткнулся, потерял равновесие и едва не опрокинул богатыря на не первой чистоты пол. Барон, пытаясь найти светильник, обрушил вздымавшуюся до потолка пирамиду книг. Облако пыли, любовно хранившейся хозяевами замка на протяжении поколений, окутало всех троих, вызвав приступ хорового чихания. Излечиться от этого недуга удалось далеко не сразу. Боресвет, к примеру, так и не сумел вставить в перерыве между чихами ни единого ругательства. Наконец, протерев лицо полой куртки и ликвидировав следы слез на лице (воину не подобает плакать от попавшей в глаза пыли), Боресвет отдышался и пришел в себя. Барон зажег светильник, и воин наконец получил возможность осмотреть помещение.

– Мы этот дневник славного предка до зимы искать будем. – Боресвет решил попробовать себя в роли пророка.

– Тут все упорядочено и систематизировано, – возразил барон.

Богатырь покачал головой. Либо барон психически невменяем, либо эти слова имеют и другие, неизвестные голуньской науке значения.

– Вот он, дневник! – Барон торжествующе потряс неким предметом, в котором Боресвету так и не удалось опознать книгу.

– Вы что, грызли ее, в натуре? – осведомился он.

– Крысы, – виновато потупился барон.

– Пошто ж вы, злыдни, крысяк голодом морите? – укоризненно покачал головой богатырь.

– Так ведь осада же, – попробовал оправдаться барон.

– То ж разве осада, в натуре, – пренебрежительно хмыкнул Боресвет, – раз мясо по замку бегает и книжки ценные портит? Вот мы, помню, сидели как-то в Тьмутаракани в осаде, это да! Собак съели, кошек съели, крыс съели, вороги послов прислали – и тех съели.

– Послов-то нехорошо, – укорил его барон. – Вестники мира как-никак…

– А! И голубей тоже съели! – вспомнил богатырь. – А что до послов, твоя правда, отец. Уж больно были вкусные да упитанные, ну никак не удержаться! Потом типа совесть замучила, воевода сам пошел челом бить чужому князю: так, мол, и так, звиняйте, братия, схавали мы послов ваших без соли и хлеба. А поскольку люди мы честные, хоть и голодные, сдаемся вам на милость и готовы хоть сейчас в город впустить.

– А князь? – Глаза Бола блестели от любопытства.

– Ну… князь тоже был упитанный. Побоялся в город войти. Развернул войско и снял осаду. Типа, живите, братья, и всякую хрень почем зря не хавайте…

Возможно, именно с этого момента мировое общественное мнение и стало считать гардарикцев жестокими дикарями и людоедами. А ведь богатырь просто неудачно пошутил…

Барон посмотрел на него с опаской. Отпускать сына с этим вот маньяком ему резко расхотелось. Вдруг да без обеда как-нибудь останется?

– И вы, сударь, тоже послятины попробовали? – осторожно спросил он.

– Я в то время в карауле стоял, – вздохнул Боресвет.

Бол, потеряв к разговору интерес, изучал изъеденные временем листы. Зная Боресвета, он ни на секунду не поверил этой байке, что не помешало ему в дальнейшем рассказывать ее каждому встречному-поперечному.

– Почти ничего не разобрать, – огорченно сообщил ученик мага. – Вот смотрите, все что есть о поясе – это лишь одна фраза: «Чтобы активировать чудесовину сию, произнеси слово „абзац“».

Вообще-то в книге было написано не совсем «абзац», но истинное звучание волшебного слова он постеснялся произносить при отце.

– Разберешься на досуге, – успокоил его Боресвет, который успел сунуть нос в страницу и опытным взглядом матерщинника выдернуть нужное слово из множества других.

– Ох, солнце-то уже высоко, – засуетился барон, едва они вышли из хранилища. – Надо бы вам поспешить, путь-то, поди, не близкий…

– Что-то ты, батя, стараешься меня побыстрее за дверь выставить, – проницательно заметил Бол. – В чем дело, а? Может, Боресвет чего хрупкое разбил ненароком?

Богатырь возмущенно хрюкнул. Ничего он не бил в этом замке пока!

– Да при чем здесь Боресвет, – досадливо махнул рукой барон. – Я за Адель беспокоюсь. Сестрица твоя явно намерена увязаться с вами, по глазам шкодливым видно.

– А, вот в чем дело, – смекнул Бол. – Это да, тут ты прав. Я бы точно попробовал, а мы с ней, сам говорил, два сапога пара.

– Два крыла – индюк, – подтвердил барон.

– Два конька – лыжня, – резюмировал Боресвет.

Собрались быстро, благо все вещи были уложены с вечера. Боресвет натянул кольчугу, привычная тяжесть брони давала чувство защищенности. Барон проводил их до ворот замка. Подвесной мост был опущен, ворота открыты.

– Счастливого пути, Болиар! И постарайся вернуться обратно поскорее. Тебя здорово не хватало все эти годы.

– Обещаю. – Бол ловко вскочил в седло. – А ты, батя, постарайся организовать к моему приезду еще одну осаду. Эта как-то быстро закончилась.

– Тьфу на тебя! – благословил его отец, и застоявшиеся кони в охотку помчали по дороге.

Бол с интересом продолжал исследовать пояс, употребляя пресловутый «абзац» с разными интонациями. Пояс оставался безучастным к его попыткам, не желая выдавать страшные магические тайны. Боресвет наблюдал за его попытками с вялым интересом.

– Выкинь на хрен свою обновку, – посоветовал он. – Папаша твой, в натуре, прикололся децил, а ты и повелся. Небось ломало его просто шмотку на помойку тащить.

– Путь чародея нелегок, – возразил Бол. – Батя, хоть и шутник тот еще, так бы издеваться не стал. Вот сестрица – могла. Интересно, что он ей подсыпал вчера, что она наш отъезд проспала? С такой порции снотворного и загнуться недолго…

– Может, он ее просто связал и запер где-нибудь, – предположил Боресвет.

– Тоже вариант, – кивнул Бол и снова занялся поясом: – Ну абзац! Абзац, блин!!!

На «блин» пояс среагировал золотым сиянием и утробным рычанием.

– Голодный, зараза, – восхитился Боресвет. – Слушай, а он у тебя, часом, не говорящий? Как секира у Нанока?

– Не знаю, – неуверенно сказал Бол. – Надо попробовать, раз уж активировали. Эй, шмотка, скажи чего-нибудь!

Пояс горделиво молчал. Разговаривать с магом-недоучкой было, очевидно, ниже его достоинства. Сияние медленно угасло, звук тоже пропал.

– Молчит, – констатировал Бол. – Эй, ну скажи чего-нибудь! Пожалуйста! Абзац, блин!

Сияние и звук появились снова. Боресвет пожал плечами.

– Может, и к лучшему, – прогудел он. – Если с тобой секира заговорила, это чудо. А если еще и пояс драный – это уже диагноз.

– Ну активировал я его, что дальше? – раздраженно заметил Бол. – Блиновы крысы! Не могли сожрать что-нибудь ненужное! Абзац, блин!

Пояс отреагировал тут же, хотя Бол просто хотел выругаться.

– Может, он меня от оружия защищает? – неуверенно предположил Бол.

– Хочешь, типа, по башке дам? – предложил Боресвет, снимая с пояса палицу.

– Не сегодня, – быстро сказал Бол. – Что же он умеет все-таки, этот пояс?

– Рычать и светиться, – предположил богатырь.

– Это я уже понял. Как же он работает? Абзац, блин!!!

– Прикажи ему чего-нибудь, – посоветовал Боресвет.

– Хочу… – Бол на секунду задумался, что пожелать. – Медовый пирог, вот!

Пояс отнесся к его желанию с долей здорового пофигизма. Мечта о пироге осталась несбывшейся.

– Новую куртку! Валенки на меху дракона! Шлем с забралом! Боресвета с коня! – выкрикивал Бол разнообразные команды, которые пояс нагло игнорировал. – Блин, где бы мага найти, чтоб объяснил, как этот девайс работает!

Незамеченный ими человек легко поднялся с пня, на котором до этого сидел.

– Сработало, типа, – удивился Боресвет. Одного взгляда хватило ему, чтобы опознать в путнике того самого мага, что участвовал в осаде замка на стороне осаждавших. Сугудаевский бакалавр стоял, опираясь на посох, и внимательно их разглядывал.

– Мы уже встречались раньше, – сказал он вместо приветствия. – Но нас не представили. Меня зовут Исор, бакалавр Исор.

– Я Бол. – Ученик испытующе посмотрел в глаза мага. – А он – Боресвет. Чем, так сказать, обязаны?

– Я служил графу Дерану, – сказал маг. – И давал присягу Сугудаю. Теперь король мертв, и граф собирался откупиться за свои грешки. Моей головой, ясное дело.

– Ну не своей же ему откупаться, в натуре, – хмыкнул Боресвет, а Бол спросил:

– И чего же вы хотите от нас, сударь?

– Покровительства, – честно ответил маг. – Я хочу жить – вас это удивляет?

– Те ученики, что погибли при штурме Школы, тоже хотели жить, – негромко заметил Бол. Лицо его стало бледным, как кордавильский мрамор, взгляд – острым и злым. – Там был такой ученик… Забор. Мы подшучивали над ним все время, порой жестоко. А теперь он мертв. И остальные мертвы, даже тот, кто счел предательство лучшим выходом. А Учитель никогда больше не сможет заниматься магией. У вас был Учитель, бакалавр Исор?

– Был. – Маг опустил глаза. – И в его смерти тоже повинен Сугудай. Я не участвовал в штурме Школы. Я не убил на службе Сугудаю ни единого человека. Я просто хотел жить…

– Трус, – презрительно бросил Боресвет.

– Не всем же быть героями, сударь, – пробормотал маг, отворачиваясь. – Я просто хотел жить. Те, кто отказывался дать присягу, либо умирали, либо бежали за границу. Если успевали… Сам Гроссмейстер Дорл и то бежал. Даже не попытавшись поднять магов против нового короля.

– Трусость других для тебя оправдание? – хмыкнул Боресвет.

– Оставь его, – попросил Бол. – Ему стыдно, он уже наказан. Так говорит Учитель, а ему виднее. Если у тебя есть право судить, лучше им не пользоваться. Если нет – тем более.

– Дело твое. – Боресвет сплюнул на дорогу. – А я б его все-таки прибил.

– Может, я могу вам чем-то помочь? – предложил маг, избегая встречаться с кем-либо взглядом. – Ты ведь ученик мага, могу показать какие-нибудь неизвестные тебе чары.

Боресвет бросил на Бола предостерегающий взгляд. Такому только покажи ценную магическую шмотку, тут же сопрет. Бол кивнул головой, без слов поняв опасения богатыря.

– Заклинания подождут, – сказал он. – Ты лучше открой нам портал в Ледр. Знаешь чары портала? Ты бакалавр, тебе это по силам.

– Знаю, – несмело улыбнулся маг, и Бол вдруг осознал, что тот старше его самого всего-то лет на пять. – Ледр, правда, довольно далеко, я до сих пор не пробовал открывать портал на такие расстояния. Но я постараюсь, честное слово, постараюсь.

– Договорились, – кивнул Бол. – Ты ставишь портал, а я попрошу короля проявить к тебе милосердие. Хотя тебе и так вряд ли что-то грозит. Его величество не из тех, кто рубит головы кому попало. Только тем, кто заслужил. Если на тебе и в самом деле нет крови, он будет снисходителен. А если соврал – ничье заступничество не поможет.

Маг коротко кивнул и приступил к делу. Бол навострил уши, внимательно следя за руками мага, но запомнить сумел немногое. Все-таки для ученика это заклинание было чересчур сложным. Отдельные элементы Бол, конечно, сумел бы повторить. Например, вытягивание губ в трубочку, как при поцелуе. Бол немного подумал и решил повторять этот элемент заклинания как можно чаще. И желательно с девушками.

Бакалавр развел руки – в воздухе заплясали синие искры, и из них неторопливо соткался портал. Небольшой, куда меньше тех, что Болу уже приходилось видеть, зато самый настоящий, огненно-синий портал.

– Ух ты! – восторженно воскликнул Бол, обходя портал, чтобы получше его рассмотреть.

– Вы бы поторопились, – посоветовал маг. – Я не Мастер, больше пяти минут чары не продержатся. А на новый может уже и сил не хватить.

Наверное, маг просто хотел подстраховаться, но Бол решил не рисковать. Кивнув на прощание Исору, он шагнул в портал, ведя на поводу коня. Тот в последний момент надумал испугаться, но по инерции влетел в портал, истерично заржав уже в Ледре. Конь Боресвета, проявив солидарность, тоже заржал, встал на дыбы и даже попробовал куснуть хозяина за латную рукавицу. Богатырь добродушно отвесил ему плюху, схватил поперек тулова и забросил в портал. После чего сказал магу «Бывай» и шагнул сам в огненно-синюю завесу.

Бол не без труда успокоил коня, огляделся по сторонам.

– Это Ледр? – поинтересовался он у обалделого прохожего, с виду дворянина.

– Он самый, сударь, – ответил тот, не сводя глаз с портала.

Из портала вылетел конь, едва не придавив случайного прохожего. Явление коня того не удивило нисколько, уж коней-то он за свою жизнь перевидал всяких и разных, а вот портал – настоящее чудо магии. Лучше даже фейерверка!

Появился Боресвет, огляделся по сторонам, успокоил дрожащего скакуна.

– Скажите, сударь, эта вот штуковина синяя – это портал? – осведомился неизвестный прохожий, явив недюжинные познания в области распознавания некоторых чар.

– Он самый, – охотно отозвался Бол.

– А куда он ведет? – продолжал собирать информацию собеседник.

– Во владения барона Дарала, – сообщил Бол.

– Там вино есть? Или хотя бы пиво?

– Само собой, – подтвердил Бол. – Только вот…

Договорить он не успел. Оставшийся безымянным собеседник хлопнул его по плечу, сказал:

– Вот и отлично!

После чего исчез в огненно-синей завесе. Сияние портала стало чуть ярче, потом ослабло.

– Типа, похмелье у чувака, что ли? – озадаченно прогудел Боресвет.

– И чего это его в Дарал понесло? – удивился Бол. – Ближе похмелиться негде, что ли?

– Самое вкусное вино – там, где нас нет, – пояснил Боресвет. – Слушай, братан, сгоняй-ка ты один в эту свою библиотеку. А я пока в трактир завалюсь, пивка отведаю. Все равно с конями туда не пустят, только огребем зазря.

– Ладно уж, – махнул рукой Бол. – Надеюсь, Таль еще в городе. С этого гоблина станется унестись за тридевять земель без моего чуткого руководства…

– Мастер, в библиотеку зашел некий юноша, по описанию напоминающий Болиара, одного из друзей Аргенталя Тордевиля, – доложил бакалавр Нерк, согнувшись в поклоне. За его спиной переливался синевой портал.

– Прямо сейчас? Отлично! Есть шанс взять его тепленьким. Очевидно, Аргенталь оставил ему послание. И не исключено, что этот Болиар осведомлен о целях своего друга и о том, где тот сейчас находится.

Мастер Зортрий усмехнулся. Хорошо, что он догадался приставить одного из бакалавров для наблюдения за библиотекой. Вдвойне хорошо, что бакалавр попался ответственный и отнесся к поручению серьезно. Теперь у Ковена появилась зацепка, ключик к убийце Сугудая. Главное теперь не повторить ошибок Керса. Болиара надлежало взять быстро и тихо, переправить порталом в удобную темницу, а потом основательно допросить. Темницу Мастер Зортрий подготовил заранее, небольшая каверна в толще скалы идеально подходила для этой цели. Без окон, без дверей – попробуй выберись! И вдобавок хорошо защищенная от воздействия магии, любые чары будут поглощены стенами. Лучшее место для хранения пленного мага. Только он, Зортрий, может открыть туда портал, и воины из его личной гвардии препроводят пленника на допрос. Где тот, несомненно, выложит все, что ему известно.

– Веди, – приказал Мастер бакалавру Нерку. И последовал за ним в холодный огонь портала.

Вопреки ожиданию Бол встретил Боресвета не в трактире, а на самой что ни на есть середине улицы. Аккурат возле библиотеки, ведущим на поводу обоих коней. Чтобы настоящий гардарикский богатырь променял кружку доброго пива на книжные знания, Бол не поверил ни на миг. Тем более что добродушное лицо богатыря исказила гримаса гнева и глубочайшей печали. Бол почувствовал, как холодное предчувствие беды сжало сердце.

– Ты прикинь, – с горечью сказал Боресвет. – Эти бакланы говорят, что пиво в их городе пить запрещено. И вино тоже! И водку…

– Ты там никого не убил? – с тревогой осведомился Бол.

Лицо богатыря обиженно скривилось, казалось, он вот-вот заплачет.

– Даже душу не отвел, – сознался он. – Да и не виноваты они, в натуре. Трактирщик чуть слезу не пустил, об указе сем гнилом рассказывая. Пришлось типа даже жаркое заказать, чтоб его утешить, а оно, кажись, несвежее было. Нет, братан, ты вот скажи как есть – пошто злыдни на святое замахнулись?

– Мерзавцы, – сочувственно подтвердил Бол. – Не печалься, братан, мы отсюда уезжаем. Таль с компанией вчера покинули Ледр, так что и нам тут делать нечего. Библиотекарь рассказал, душевный такой старик, только, по-моему, сумасшедший. Когда рассказывал мне все это, постоянно хихикал и оглядывался на бочонок вина.

– Был бы у меня бочонок вина, я бы тоже постоянно хихикал и оглядывался, – вздохнул богатырь. – Чтоб, типа, не поперли его.

– Так пустой бочонок-то, – не согласился Бол. – Сам проверял.

– Тоже ничего странного,– сказал Боресвет. – Уж если б мне, в натуре, поперло в этом сортире вина надыбать, выпил бы сразу на хрен. Потому как тут же халявщиков знаешь сколько набежит? Сапогом не отмашешься! Ладно, сваливаем отсюда, ноги больше в этом могильнике не будет, булавой клянусь! Погоди только минуту, братан, тут вот переулок как раз безлюдный, заскочим на минуту. Коней подержи и, если не в лом, найди какой-нибудь лопух или хоть подорожник, типа. Надо было трактирщику ноги сломать за такое жаркое…

Лицо Мастера Зортрия осталось невозмутимым, распиравшее его изнутри ликование не коснулось холодных серых глаз. Удача! Переулок безлюден, похищение будет быстрым и бесшумным. Правда, кроме ничтожного ученика придется нейтрализовать и воина, по виду бывалого и отнюдь не слабого. Досадная помеха, не более того. Богатырь им живым не нужен – по всему видно, телохранитель начинающего мага. А значит, живым его брать вовсе не обязательно. Да и похищать тоже. Или все же захватить? Просто на всякий случай? Ладно, решим позже. Главное – не упустить Болиара.

Он зашептал слова парализующего заклинания, готовясь к атаке. Нерк, его подручный, боязливо оглядывался по сторонам, опыта в подобных делах у него не было. Зортрий усмехнулся про себя. Ничего, научится еще. Пусть опыта набирается, глядя на работу Мастера.

Ассистент поднял руки и прошептал последнее слово заклятия. Воздух сгустился на миг, а потом по нему, точно по воде, прокатилась волна, обездвиживая противников. Осталось только закрепить заклинание и…

Боресвет присел на корточки, когда внезапный порыв ветра слегка шевельнул волосы на голове. Одновременно раздался сдавленный хрип. Бол, не иначе.

Богатырь действовал без промедления. Натягивая одной рукой штаны, он развернулся в сторону предполагаемой опасности.

Двое, ярдах в пяти от него. И как он их не услышал? Проклятое жаркое, проклятый трактирщик! Волхвы, не иначе, вон как Бола скукожило. Ладно, поборемся еще…

Телохранителя чары не коснулись! В последний момент тот успел присесть, словно почуял что-то. И теперь, со спущенными штанами, несется в бой. Кстати, а штаны-то зачем спущены?

То ли спущенные штаны отвлекли Ассистента на долю секунды, то ли воин оказался чересчур проворным, но с заклинанием Мастер Зортрий опоздал. Тяжелая латная рукавица со свистом рассекла воздух. Сильный удар по лицу ошеломил мага, слезы брызнули из глаз. Ассистент ощутил на губах солоноватый вкус крови. Незаконченное заклятие рассыпалось снопом искр, и, что еще хуже, рухнули парализующие чары, которые он так и не успел закрепить. Однако воин тоже не успевал, его спущенные штаны мешали не только Мастеру Зортрию. Он успеет, не может не успеть.

В этот момент застывший столбом Нерк преодолел панику и выдал великолепный фаербол.

Боресвет откатился в сторону, инстинктивно прикрывая лицо от огня. Противно зашипели горящие волосы, богатырь поспешно совершил кувырок, сбивая прицел противнику. Мимоходом сбил приподнявшегося Бола.

– Попались! – с отчаяньем крикнул ученик мага. – Теперь точно абзац! Блин…

Пояс вдруг осветился золотым светом, куда ярче, чем прежде. Никакого рычания, однако, не последовало, сияние померкло… И из синих искр соткалась завеса портала…

– Туда, быстро! – крикнул богатырь.

Оба мага вздымали руки к затянутому тучами небу. Счет шел на мгновения. Боресвет схватил в охапку Бола и швырнул в портал. А затем прыгнул туда сам, жалея, что прихватить коней нипочем не успеет.

– Ушли! – в ярости вскричал Ассистент. – Блином клянусь, я до них еще доберусь!

– Портал остался, – робко сказал Нерк, чувствуя долю своей вины. – Еще не поздно последовать за ними, Мастер.

– Да? – язвительно осведомился тот. – А может быть, почтенный бакалавр разъяснит мне, куда этот портал ведет? Или упомянутый бакалавр объяснит мне, каким образом ученик мага умудрился поставить портал? Или хотя бы даст страшную клятву есть землю, если на том конце нас ждет засада?

Нерк опустил глаза, проклиная свой болтливый язык. Нашел время давать советы Мастеру! Вот возложит сейчас всю вину за срыв операции на него… и что тогда?

Ассистент глубоко вздохнул. Ему необходимо было успокоиться, унять обжигающую ярость. Нет, Нерк здесь ни при чем, нечего срывать на нем злость. Виноват только он, Мастер Зортрий, допустивший ошибку, в которой сам же и упрекал Керса. Недооценку противника. Конечно, помешали обстоятельства, и тем не менее вина целиком его. И если об этом промахе станет известно в Совете Ковена, Ассистентом ему не быть более. Ренан слишком долго ждал его оплошности и своего шанса не упустит. Значит, надо обеспечить молчание бакалавра. Только не убивать – смерть привлечет внимание Совета. Сделаем вид, что ничего не произошло.

– Так, Нерк, слушай внимательно. Продолжай наблюдение за библиотекой. Когда они вернутся, дашь мне знать. Сегодня ты славно поработал.

– Они же ушли, Мастер, – несмело возразил Нерк.

– Как ушли, так и вернутся. – Ассистент нехорошо ухмыльнулся. – А вот куда они ушли, это важно. Может, у них там гнездо? Сейчас я исследую портал, и дело прояснится…

Начатое для вида исследование принесло совершенно неожиданный результат. Ассистент задумался. С одной стороны, дело было действительно важно для всего Ковена. А с другой, могло отразиться на его личной карьере. Мастер Зортрий не колебался ни секунды. Ковен, надо думать, и так не пропадет. А то, что Болиар двинулся в Леданию, скорее всего, чтобы присоединиться к эльфу Лониэлю в поисках Кольца, все равно станет известно. Только позже. Так, чтобы его, Зортрия, ошибка не всплыла никогда.

– Вот гадские волхвы, в натуре! – выругался Боресвет, одной рукой сжимая булаву, другой придерживая штаны. – По нужде присесть не дадут! Пусть только сунутся сюда, мозги по траве расплескаю! Долбомаги, блин!

Он предусмотрительно стоял сбоку от портала, готовый привести свою угрозу в действие. Правда, волхвы осторожничали и голову под удар подставлять не спешили. Знать бы еще, с чего колдуны злые на них ни с того ни с сего вызверились? Или Таль с Наноком их так достали? Или сообразили, что у пришельцев есть с собой взятый в дорогу кувшин пива?

Портал медленно угасал, рассыпая синие искры. Боресвет убрал булаву и застегнул наконец пояс от штанов.

– И куда это нас, в натуре, забросило? – озабоченно поинтересовался он. – Степь какая-то…

– Ага, степь, – ехидно подтвердил Бол. – А те горы на горизонте как, ничего не напоминают?

– Твою мать! – В глазах богатыря появилось понимание. – Степи Ледании!

– Примерно здесь мы и повстречались впервые, – подтвердил Бол. – Добро пожаловать в край непуганых кочевников, братан!

(обратно)

Глава 10

Среда – удачный день, чтобы сойти с ума. Благодаря одному ненормальному магу по имени Лион. Мастер Лион, если быть точным. Не могу передать, как у меня чесались руки залепить ему чем-нибудь тяжелым промеж ушей. Синерясники уже обыскивают дом, а он карту рассматривает невозмутимо!

Понятно, по башке я ему ничем не заехал, маг все-таки, лучше и не связываться. Что он в ответ выкинет, только святому Лакки известно. И сестре его Удаче, конечно. Поэтому говорю ему вежливо:

– Совсем, что ли, охренел, пень старый? Надо когти рвать, а ты тут колдовать надумал!

Это я, конечно, погорячился. Старым Мастер Лион отнюдь не выглядит, хотя лет ему, должно быть, немало. Просто начали сдавать нервы. Не привык я в паре работать, после того как Безгол бесследно исчез из Белары, полагался на себя только. Но Безгол хоть такие вот фокусы не выкидывал. На него как на себя положиться можно было.

– Уходим! – опомнился маг.

По глазам видно, совсем забыл о синерясых. Потому и поизвели всех магов в Ледании, что рассеянны чересчур. А ведь должен понимать: если поймают – на костре сожгут. Да и мне то ли запястье оттяпают, то ли сразу на виселицу. Как карта ляжет. А рук лишних у меня, почитай, и нет вовсе. Да и с веревкой поближе знакомство свести желанием не горю.

Мастер Лион кидается к окну. В саду – день среди ночи. Это ж какую толпу надо согнать было, чтобы столько факелов зажечь? И как же нам теперь выбираться? Может, маг поможет? Усыпит всех опять или, к примеру, портал поставит?

– Мастер Лион, – говорю со всей почтительностью. – Вы портал колдовать умеете?

Не слышит. Смотрит в окно, за подоконник схватился, будто утопающий за камень на шее. Эге, а маг-то, похоже, изрядно напуган. Оптимизма мне это отнюдь не прибавляет. Повторяю вопрос еще раз, специально для тех, кто в панике.

На этот раз маг слышит, потому что отлепляется от подоконника и смотрит на меня. В глазах – ужас. Не свет факелов он там за окном увидел – пламя костра своего. Вот тебе на, а я-то, грешным делом, считал, что маги ничего не боятся. Сильно его, видать, надломило взятие под стражу. А ведь Мастер, не бакалавр какой-нибудь.

Даю магу пощечину, следом – вторую. Не время добреньким быть, шкуру спасать надо. В глазах незадачливого напарника моего появляется понимание.

– Портал поставить сможешь? – кричу прямо в ухо.

Мотает головой.

– Они создали круг, который нейтрализует любые чары, – говорит твердо, голос не дрожит. Молодец, маг, быстро в себя пришел! – Как ты думаешь, почему я из башни своей не сбежал?

Разумно. Об этом я не подумал. Действительно, вряд ли святоши сожгли бы всех магов Ледании, если б сами чем-то таким не владели.

– Да и стены здесь защищены от портала особыми чарами, – нехотя добавляет маг.

И это логично. Не хватало еще, чтобы любой мог вот так легко взять и переместиться к герцогу домой. А то у него гостей мало! Одни мы с Мастером чего стоим! Но мы-то хоть мирные, а кто иной мог бы и убийцу послать. Мало ли у герцога врагов! Даже мага сподобился бы выписать из какого-нибудь Флана – у аристократов враги, как правило, небедные и нескупые. Уж я-то знаю, приходилось работать на таких вот заказчиков.

– Есть идеи? – говорю, а сам мучительно пытаюсь найти выход.

Через дверь поздно, парадная перекрыта, черный ход, скорее всего, тоже. Синерясые свое дело туго знают, скольких уже переловили-пожгли, подумать страшно. Через окно… сколько там народа в саду? Человек сорок? Сто? От такой орды не уйти. Если припрет, то придется как раз через окно уходить, но лучше б нашелся другой выход. Лучники у них есть, сам видел, до ограды добежать просто не успеем. Эх, лучше б я один в этот дом полез, без всякого колдовства. Позволил себя уломать, а напрасно! Привык же один работать, так нет, захотелось легкой жизни. Вот и отдувайся теперь, Ригольд!

– Спрятаться и переждать? – рассуждает маг вслух. – Найдут непременно. Все обшарят, но найдут обязательно. «Петушиный час» с жертвами расстается неохотно. Подземный ход? Он наверняка есть, но мы не знаем, где его искать.

– Можно спросить у герцога, – предлагаю я. Вроде как в шутку, хотя идея совсем неплоха… если б было побольше времени. Не успеваем, синерясые доберутся до нас раньше, чем мы успеем дожать хозяина особняка.

Маг качает головой, он эту идею уже отбросил, наплевал сверху и растер каблуком.

– Переодеться в синюю рясу или мундир гвардейца? – предлагает неуверенно сам.

Обмозговываю. Имело бы смысл попытаться, если б не два «но». Во-первых, служители «Петушиного часа» поодиночке не ходят. И даже по двое. А во-вторых, если вдруг и случится такое чудо, без шума нам даже двоих не одолеть. Не говоря уже о том, что переодеться мы тоже не успеем, и еще о том, что синерясые бреют макушку. В общем, не прокатывает дельце, о чем я тут же сообщаю Мастеру Лиону. Тот кивает головой, сообразил еще раньше меня, открывает рот, чтобы сообщить мне что-то еще и закрывает обратно. Возле самой двери звучат приглушенные голоса. Синерясые будут здесь буквально через минуту, а у меня в башке ни одной осмысленной идеи! Озираюсь по сторонам, куда бы спрятаться, и в этот момент меня осеняет. Тролль! Пусть сунутся в эту комнату, то-то повеселимся! Только вот что с магом делать? Сам-то я уже два раза мимо тролля проходил, если святой Лакки дозволит, то и в третий пройду, деваться некуда, а вот Мастера Лиона куда приткнуть? Тролли магию за версту чуют, и носителей оной предпочитают всем прочим деликатесам, даже тухлой рыбе, до коей, по слухам, немалые охотники. Так что нашего мага наш же (условно) тролль схарчит с преизрядным удовольствием.

А на балкон! Больше и некуда. Осторожно открываю дверь на балкон, едва не пинками загоняю туда Мастера Лиона. Маг упирается, не хочет идти. Интересно почему, боится пропустить небывалое зрелище?

Закрываю узкую балконную дверь, сломя голову бросаюсь в секретную комнату. Тролль на этот раз обратил на меня внимание, заинтересовался, подался навстречу. Цепь мешает, держит рывок. Тролль протягивает ко мне лапу, достаточно проворно для такой горы жесткого мяса. Здороваться некогда, подныриваю, с разгона пролетаю между задних лап. Момент рискованный – если сейчас ему вздумается сесть, я просто прилипну к заднице.

– Э? – удивился тролль, потеряв новую и единственную игрушку.

Надо же, еще и разговаривает! Прям краснобай с дворцовой площади!

Нависшая надо мной туша делает попытку развернуться и заглянуть себе за спину. Цепь препятствует, тролль раздраженно ревет, пытается порвать. Хвала Творцу, ума просто пошарить за спиной ему не хватает, иначе вполне мог бы меня сцапать.

Достаю отмычки, примеряюсь к замку. Слышу скрип открывшейся двери. Надеюсь, что не балконной, – должно же у Мастера Лиона мозгов хватить не высовываться. Нервы напряжены до предела, сердце в груди считает ребра.

– Они были здесь! – слышу вопль. – Все сюда! Потайной ход!

Углядели, стало быть, потайную дверь. Когда нараспашку, кто угодно увидит. Тролль закрывает обзор, выглянуть не рискую – вдруг да сцапает, башку открутит?

– Нечистый! Отродье Блина!

Ага, тролля увидели. И даже с гоблином перепутали. Ну самое время…

Чудище рычит, рвется с цепи, но ковали надежно. Народа в комнате прибыло, судя по растерянным голосам. Ловко открываю замок – тролль, не ожидавший такого подарка, кубарем летит вперед, подминая под себя и синерясых, и гвардейцев. Вопли, ругань, стоны покалеченных. Осторожно высовываюсь – ну, веселье в самом разгаре.

В зале человек примерно тридцать. Не считая тролля. И все орут, вопят, двигаются, молятся. Тролль, правда, рычит и машет лапами. Довольно результативно, человек шесть уже лежат на полу, не проявляя никакой активности. Какой все-таки полезный тролль у герцога! Уже второй раз меня выручает. Если б еще жрал меньше – усыновил бы, к блину.

Осторожно выскальзываю из потайной комнаты, тихо крадусь вдоль стеночки. Иные привычки со временем становятся частью тебя – даже если б я сейчас сплясал иноземный танец стриптиз, вряд ли бы это кто заметил. Кто в здравом рассудке обратит внимание на голого танцующего вора, когда рядом ревет в бешенстве здоровенный тролль?

Умом все это прекрасно понимаю, но продолжаю красться, старательно укрываясь в тени. Это несложно, большую часть факелов пришельцы благополучно растеряли и затоптали в пылу схватки. Еще пара мгновений – и я на балконе.

Тролль об этом ничего не знает. Ловко сцапав одного из гвардейцев, он заинтересованно его обнюхивает. Тот верещит пронзительно, вызывая у монстра острый приступ здорового аппетита. Товарищи троллиного меню из одного блюда громко вопят, размахивают оружием и бросаются в атаку. Одиноко свистит стрела, отскакивая от стены прямо перед моим носом. Ну совсем с ума посходили! Кто же в тесном помещении из лука стреляет, да еще так криво? Стрелой хорошо брать на открытом пространстве в открытую же спину. А в этакой свалке, да еще с нестандартным освещением, легко и товарища своего выцелить. Или случайно проходящего мимо вора, совершенно непричастного к творимым здесь безобразиям.

Высказать свое возмущение не успеваю. Тролль соизволил наконец обратить внимание на атакующих и решил, что завтрак придется отложить. Или как там называется прием пищи среди ночи? Полночник, кажется?

Яростный рев, оскаленная пасть, битком набитая возмутительно острыми зубами. Гвардеец, вопя от ужаса, летит в сторону. Лучше бы, прямо скажем, в другую сторону. Потому что в точке его приземления как раз нахожусь я.

Удар выбивает из меня дыхание, а из глаз еще и искры.

– Ух! – говорю я, потому что матерщина тяжелым комом застревает в горле. Блинов тролль! Прибил бы гада, да некогда.

– Бей демона! – кричит кто-то из темноты, звон оружия и рев тролля усиливаются.

Ах, он еще и демон вдобавок? Да ну, это святоши что-то путают. Тролль как тролль, в Бобруйском зоопарке, говорят, еще и не то увидеть можно.

– Именем Творца, изыди, блинова тварь!

Протираю все еще искрящиеся глаза. Тролль исчезать не собирается, а вот синерясый, что ему это предложил, с воплем летит в сторону после солидного пинка. В какую сторону, вы уже догадались? Правильно, в мою. Нет, мордатая серая тварь определенно издевается!

Уворачиваюсь в последний момент. Светоч веры беззвучно сползает по стене прямо на прибитого гвардейца. Хватаю его за ворот рясы, гвардейца за ногу, волоку на балкон. Тролль возмущенно ревет в мою сторону, но вернуть полночник не пытается. Подарено – значит, подарено. Да и не съем я их, мне одежда нужна только. Для маскировки.

Мастер Лион встречает меня ударом посоха (где он его только прятал все это время?). Уворачиваюсь, шепчу свое имя. За что получаю удар посохом по хребту. То ли у Мастера приступ глухоты, то ли мое имя ему чем-то ненавистно.

Гвардеец что-то бормочет, открывает глаза. Успокаиваю его выверенным ударом. Воров колыбельным не учат, сойдет и так. Приятных снов тебе, парень. Вытряхиваю бедолагу из мундира, напяливаю на себя. М-да, не мой размерчик. Но выбирать не приходится. Штанины засовываю в сапоги, рукава заворачиваю. Где бы еще взять литров пять пуза, чтоб мундир не болтался? Ладно, сойдет и так, не на парад же идем. Мастер Лион брезгливо освобождает синерясого от источника обидного прозвища.

– Молитвой его, братия! – визгливый голос прорезается сквозь шум схватки.

Ага, только молитва и поможет. Магия-то на тролля не действует. А хорошая молитва из доброй стали – глядишь, и поможет.

Быстро заглядываю в залу, оцениваю ситуацию. Народу явно прибавилось. Пострадавших – тоже. Оно и понятно: если тролль для них – демон, его уничтожить куда важнее, чем колдуна. Наверное, все, кто пожаловал за Мастером Лионом, столпились в зале да в коридоре. А значит, самое время уносить ноги и прочие важные части тела.

Возвращаюсь на балкон, перегибаюсь через перила. Стража дисциплинированно охраняет вход, задрав головы кверху. Шум стоит такой, что не ровен час сам Блин явится посмотреть, что происходит.

– Дуйте сюда! – ору во всю глотку. – Быстрее, мать вашу!

Мнутся в сомнении. Оно и понятно, у них приказ. Киваю Мастеру Лиону, тот подкрепляет мое нецензурное мнение авторитетным своим.

– На помощь, братия! Постоим за святое дело!

– Бей демона! – поддерживает кто-то из глубины залы. Чье-то тело со звоном выбивает стекло и обрушивается на мою многострадальную голову.

Загоняю внутрь желание задушить тролля голыми руками. Ишь, резвится, демон блинов! Успокаиваю попытку тела подняться выверенным ударом дубинки. Мастер Лион машет рукой – стража все-таки решила оставить свой боевой пост перед стратегически важной дверью. Осматриваю сад – никого. Самое время ретироваться.

Плавно съезжаю по веревке с балкона. Подстраховываю неуклюжего мага, и очень вовремя. Не подхвати я его в последний момент, вполне мог заработать себе почетный вывих ноги. Вещь, несомненно, самую необходимую при поспешном бегстве.

Подхватываю мага под руку, волочу за собой. Мастер Лион шевелит ногами, вцепившись в расколдованную карту.

– Потом расколдовать нельзя было? – рычу сквозь зубы. Могли ведь спокойно уйти, без шума, без пыли. Может, чары только в этой зале сработать могли?

– Прости. – Голос мага полон вины и раскаяния. – Не смог победить свое любопытство…

Молчу. У меня нет слов, есть только отрицательные эмоции нецензурного толка. И горячее желание прямо сейчас пополнить ряды славных монахов «Петушиного часа», людей воистину святых и донельзя праведных. Которые смиренно желали всего лишь сжечь подлого колдуна, совершив угодное Творцу деяние.

– Увлекся, прости.

Голос мага мог бы растопить Извечный Лед. Желание записаться в «Петушиный час» ослабло, потом исчезло вовсе. Теперь мне всего лишь хотелось откочерыжить магу непутевую голову. Без наркоза. Напильником. Тупым напильником. Очень тупым и очень ржавым.

Ладно, разборки потом. Мы ведь еще не ушли, в любую минуту тролль может капитулировать, и на нас устроят настоящую охоту.

– Здесь колдовать можешь? – спрашиваю мага, на бегу исследуя окрестности.

– Могу, – ответил Мастер Лион, слегка задыхаясь.

Что значит нездоровый образ жизни. Бегать надо по утрам, уважаемый. Или хотя бы по ночам, как я делаю.

– Так ставь же скорее портал, к блиновой тетушке!

Нервы начинают сдавать. За одну неполную ночь моя психика почти сломана. Вот так из безобидных воров-пацифистов вырастают кровожадные маньяки, смертельно опасные для общества.

– Направление портала можно отследить, – задыхаясь, поясняет маг. – Лучше попробовать уйти без магии. Если совсем уж прижмут, тогда поставлю портал.

Гнев уходит. Он ведь прав, маг. Куда порталом-то уходить? В катакомбы? А потом по следу портала туда же и синерясые нагрянут. Они и не такое умеют. Ножками, оно как-то надежнее. Через стену – и ищи нас потом по всему городу…

– Через ворота быстрее. – Мастер Лион делает попытку свернуть к каменной дорожке.

Хватаю за рукав рясы, волочу за собой. Вот у ворот как раз стража осталась наверняка. Что творится в особняке, им не слышно, приказа покинуть пост не поступало. Нет уж, как пришли, так и уйдем.

Стена приветливо встретила нас своим серым хребтом. Простая и надежная, как… стена. Не тролль какой-нибудь и не синерясый. Просто стена, и все. Слов нет передать, как я ей обрадовался. Ловко метнул «кошку» – поздоровался. Или попрощался, так даже вернее.

Маг зашевелился на моей спине, перевалился неловко, сел на стене. Почесал ушибленную ногу, огляделся по сторонам. Я решил не мешкать, с помощью той же кошки спустился вниз, поймал в загребущие объятия отчаянный прыжок мага. Быстро избавился от мундира гвардейца, что почти и не пригодился, подождал, пока маг отделается от рясы. Ногой запихал одежду подальше в кусты. Все. Дело сделано. Теперь тихо уйти, не нарвавшись на городскую стражу. Было бы обидно попасться именно сейчас. Впрочем, это скорее проблемы чересчур бдительной стражи, маг их быстро в тараканов превратит.

Святой Лакки был милосерден к городской страже – никто нас не потревожил до самых катакомб. Да и там даже самые смелые крысы не рискнули заступить дорогу.

Нищий встретил нас восторженно.

– Я уж волноваться начал, – сказал он, кутаясь в лохмотья. – Случилось что?

Оставив мага рассказывать о наших злоключениях, я направился к Зачинщику. Отсыпаться в катакомбах – занятие не для меня: сыро тут, а мне по душе комфорт. На улице светало, вот и первые прохожие появились. Или же последние, прямиком из трактира – выяснять истину совершенно не хотелось.

Зачинщик открыл сразу, будто всю ночь проторчал под дверью в ожидании моего стука. Выглядел он соответствующе: глаза красные, мешки под глазами, взгляд испуганный. Мгновенно настораживаюсь, рука сама собой падает на рукоять кинжала. Засада? И кто это такой рисковый нашелся, засаду у Бенджамина делать? Но тут вижу беспечно спящего Сигра и мгновенно успокаиваюсь. Будь здесь засада, мявом изошел бы, предупредил бы меня еще на улице. Нет, посторонних у Зачинщика сейчас нет.

– Случилось что? – интересуюсь, задвигая засов.

– Где тебя носило? – недовольно бурчит Зачинщик.

– Дела, – лаконично отвечаю. Зачинщик мне друг, но друзей у него слишком много, а жизнь у меня одна. И ее надо прожить.

Зачинщик молчит, размышляет. По всему видно, узнал что-то важное и теперь прикидывает, выложить ли мне тепленькие сведения или заначить на всякий случай. В этом весь Бенджамин – не любит бесплатно делиться информацией даже с друзьями.

– Я же просил тебя не высовываться, – говорит наконец он. Видно, все же решил поделиться. Значит, сведения у него таковы, что знать их мне просто необходимо до смерти. В буквальном смысле этого слова.

– Извини, – покаянно говорю я. В общем-то в няньке я не нуждаюсь, своя голова на плечах имеется. Но говорить ему это сейчас не стоит – тут же закроет рот на замок, слова не вытянешь. Мы с ним давно знакомы, с Зачинщиком.

– Здесь был Ищейка.

Сказал, будто в воду прыгнул. С камнем на шее. Мне, кажется, полагается испугаться? А вот не буду!

– И что? – спрашиваю с любопытством.

Зачинщик медлит. Он ожидал не такой реакции.

– Тебе надо сидеть у меня. Безвылазно. Ищейки не тронут тебя, пока ты – мой гость. У меня с ними договор…

Он обрывает себя на полуслове. Да, сболтнул лишнего, Зачинщик. Твое счастье, что я не воспользуюсь этим. Может, я сволочь и подонок, но я не предаю. Никого. Никогда.

– С Ищейками я разобрался, – небрежно бросаю.

Зачинщик удивлен. По лицу это незаметно, но мы знакомы не первый год.

– У меня иммунитет, – добиваю я его.

Он медленно кивает головой. Верит. Он тоже слишком давно меня знает, чтобы пропустить нотку гордости в моем голосе.

– Красиво играешь, Ригольд. – Напряжение уходит из его глаз.

Оказывается, он за меня здорово волновался! Бенджамин вовсе не желает, чтобы меня пришибли. Он даже готов помочь, если при этом не надо отрывать задницу от мягкого кресла.

– Слушай, я посплю, а?

– Давай, – соглашается Зачинщик. – Видок у тебя тот еще, между нами говоря.

Уж кто бы говорил! Сам выглядит так, будто на нем Блин с большим отрывом скачки выиграл. Впрочем, Ищейка кого хочешь напугает, несмотря даже на договор.

Поднимаюсь по лестнице. Сигр открывает один глаз, смотрит на меня, раздумывая. Лень побеждает, кот закрывает глаз и снова свертывается клубком. Правильно, приятель, так и надо.

Голос Зачинщика останавливает меня у самой двери.

– Дик, Ищейка не сказал тебе, кто его нанял?

Оборачиваюсь. Пристально смотрю ему в глаза, он смотрит в мои.

– Король, – говорит наконец Зачинщик.

Медленно киваю, иду спать. Ему, стало быть, сказал. Интересно. Король, хм. Не успел отозвать или отзывать не собирался? Это важно. Жизненно важно. Потом непременно обдумаю. Не сейчас. Сейчас я уже ничего не хочу и ничего не боюсь. Спать. Спать…

Городские ворота старой столицы Ледании, города Леды, приближались медленно. Лониэль участвовал в интересном человеческом аттракционе, называемом «очередь». Впрочем, интересным он был в первые пятнадцать минут, а сейчас уже порядком поднадоел. Эльф с тоской взирал на обветшалые стены города. Заняться было абсолютно нечем, думать же о смысле жизни не хотелось. Рядом Томагавка азартно резалась в кости с двумя купцами – на его деньги, между прочим. Судя по азартным восклицаниям, пока выигрывала.

– У тебя удача самого Блина! – в сердцах воскликнул один из игроков.

Лониэль хмыкнул. Вполне может быть, родня как-никак. Сам он играть не рискнул, можно в азарте брякнуть что-нибудь ругательное по-эльфийски, тут и конец маскировке.

– Последний круг, и все, – объявила Томагавка.

– Нехорошо выходить из игры, когда выигрываешь, – укорил ее один из купцов.

– Да иди ты! Когда проигрываешь – куда хуже.

Очередь двинулась еще на шаг и снова застыла. Эльф с тоской пересчитал стоящих впереди. Ровным счетом семь человек, две телеги и четыре коня.

– Говорят, эльфов ищут, – сказала подошедшая Томагавка. – Эльфийских, значит, шпионов.

Лониэль вздрогнул, украдкой огляделся по сторонам. Шпионов – это серьезно. Это и парик могут содрать к чьей-то там тетушке. Неужели о его миссии стало известно?

– Интересная информация, – сказал он осторожно. – Узнала откуда?

– Из сосуда. С пивом. Сам посуди, если железом проверяют, кого искать могут? Гномов, что ли? Они железа не боятся.

Эльф бросил быстрый взгляд на стоящего много впереди гнома. Насупленный бородач недружелюбно взирал на городскую стражу, учинившую эту канитель. Как и они, гном стоял в очереди не первый уже час, и терпение его было на исходе. Очередь, впрочем, тоже.

Почувствовав взгляд, гном сердито зыркнул на него из-под мохнатых бровей. Лониэль поспешно отвернулся. Гному сейчас лучше под руку не попадаться. Ни под правую, ни под горячую. Иначе ссора с мордобоем обеспечена.

– Как же мне проскочить? – беспомощно спросил эльф.

– Глаза отвести сможешь? – поинтересовалась девушка.

– Только в лесу разве что.

– Тогда придется выносить стражу, – безмятежно подытожила девушка.

– Как «выносить»? – выпучил глаза эльф.

– Как придется. На пинках можно, – пояснила Томагавка.

Лониэля передернуло. Нет, положить четверых стражников, к бою абсолютно не готовых, им вполне по силам, спору нет. А дальше что? Леду перевернут сверху донизу в поисках раскрывшего себя эльфийского шпиона. И поймают – люди как раз и отличаются настырностью и целеустремленностью. Которые, впрочем, легко компенсируются парой кувшинов пива.

– Стерпеть не сможешь? – мягко спросила Томагавка.

Лониэль содрогнулся. Прикосновение железа – больнее, чем огнем. Только что ожога не остается.

– Стерплю, – хрипло сказал он. Рука после этого минимум сутки работать не будет, а последствия знакомства с железом исчезнут только через неделю, но выхода нет. Придется через это пройти. Быстрее бы, нет мочи ждать этой пытки…

– А ну, пусти руку! – Очередь дошла наконец до гнома. – Совсем, что ли, рехнулись, человеки? Вот как врежу сейчас по башке, чтоб мозги на место встали!

– Согласно указаниям, – вяло ответил стражник. – Дабы выявить злокозненных эльфийских соглядатаев, мерзким колдовством запятнанных…

– Что?! Это я-то эльф?! Чтоб тебе охрометь на один глаз! А ну, пусти! Пусти! Ну человече, дай мне только до секиры добраться!

– Не давай ему до секиры добраться! – нервно выкрикнул другой стражник.

– Не буянь, – посоветовал гному первый. – Подставляй руку. Не знаю, эльф там или кто, а на человека ты не больно-то похож.

– Гном я, понятно? Для особо тупых еще раз повторяю – с правой и в челюсть!

– Гном суть разновидность эльфов злокозненных, – заученно ответствовал стражник. Его товарищи моментально стряхнули лень, заблистали обнаженные клинки.

Гном ничего не мог возразить, только хватал воздух широко раскрытым ртом, яростно сверкая глазами. Сейчас бросится, подумал Лониэль.

– Что здесь происходит? – Властный голос заставил всех четырех стражей вытянуться во фрунт. У ворот появился монах в синей рясе, немалого, должно быть, чину.

– Поймали эльфа злокозненного, – доложил стражник. – Зовут Гном. Я так полагаю, это и есть искомый лазутчик…

Эльфа по имени Гном искомый лазутчик вынести уже не мог. Могучий рев потряс ворота. Легендарный рев гномов, который зачастую рушил подземные своды и заставлял иных чудовищ забиваться в норы. А потом гном, как и обещал, повторил для особо тупых. С правой и в челюсть. Подземный народ слово держит крепко!

До челюсти гном с первого удара не достал, не хватило роста. Стражник согнулся пополам, жадно хватая воздух, и тут второй удар отправил его в свободный полет. В челюсть, как и было обещано. Стражник воспарил над землей, с тем чтобы через секунду приземлиться в благочестивые объятия синерясника.

– Вот проклятые эльфы, и тут жизнь портят, – посетовал гном и ринулся навстречу набегавшим стражникам, вопя во всю глотку: – Бей стражу!

Аттракцион «Бей стражу!» оказался куда более привлекателен для народа, чем «Очередь». Впрочем, оценив новый расклад, стража кинула клич «Бей поганых эльфов!», который тоже нашел в народе отклик. В завязавшейся потасовке Лониэль и Томагавка незаметно проскользнули за ворота.

– Иногда и гномы бывают полезны, – философски заметил эльф.

– Его там не прибьют? – озаботилась девушка судьбой крайне полезного гнома.

– Надо бы, – пробурчал эльф, как и все представители своего народа, гномов не жаловавший. – Не переживай, гнома так просто на костре не сожжешь. У них в Леде свое представительство, объяснят что к чему. В темнице посидеть пару дней, конечно, придется, ну да гномам не привыкать. Считай, дома оказался…

– Это твой дом – тюрьма! – Упомянутый гном каким-то чудом выбрался из свалки и догнал парочку уже в черте города. Он пригладил бороду и злобно зыркнул на оробевшего эльфа из-под нависших бровей. – Клянусь Кувалдой, такого паршивого дня у меня еще не было! Намяли бока за то, что я эльф! Железом напугать хотели, идиоты! Вот за такую дурость я вас, людей, и ненавижу!

– А эльфов за что? – невинно осведомилась Томагавка.

– А эльфов – потому что заслужили! – отрезал гном.

Лониэль открыл было рот, чтобы прояснить, кто чего заслужил под этим солнцем, но вовремя получил пинок от девушки и решил промолчать. С гномами спорить – себя не уважать.

Мимо спешно протопал отряд стражи человек в десять. Гном воровато покосился на них и предпочел исчезнуть в ближайшем переулке.

– Нормальный парень, – сказала Томагавка. – Чем он тебе не приглянулся?

– Борода не причесана, – буркнул эльф. Как, в самом деле, объяснить человеку, что при виде гнома или, скажем, гоблина, пальцы сами ищут колчан? Отголоски старой вражды живы до сих пор. Эльфы постарше говорили, что и к людям отношение когда-то было не лучше, но с веками ненависть поутихла. Долгая жизнь – долгая память…

Эльф с интересом огляделся по сторонам. Человеческие города до сих пор удивляли его странной, не похожей на эльфийскую, красотой улиц и зданий. Красота хаоса, как выразился однажды его наставник, рассказывая о культуре людей.

Леда была прекрасна. Куда красивей нынешней столицы Ледании. В Беларе он бывал дважды и был очарован шумным городом, но до Леды ей далеко.

– Фланский архитектурный стиль, – пояснила Томагавка. – Наследие Империи. М-да, обветшал городок, усох как-то.

– Он прекрасен, – выдохнул эльф, чувствуя потребность переплавить свои ощущения в звонкую бронзу стихотворных строк. Древность города завораживала – странное дело, эльфийские города были куда старше Леды, но древними он их не ощущал, словно города Саро переняли у своих обитателей вечную юность.

– Пошли, налюбуешься еще.

Томагавка ловко дала пинка эльфийской музе, от чего та с жалобным верещанием покинула Лониэля. Грубые они, эти люди, грубые и совсем бесчувственные. Как еще умудряются создавать такие прекрасные здания, уму непостижимо!

Город снисходительно покачал головой. Ему было забавно смотреть на ошеломленного эльфа. А стихи… сколько он слышал их за свою долгую жизнь! Одним больше, одним меньше – ничего страшного.

– О, смотри, медовый пирог! – восхитилась Томагавка.

Лониэль посмотрел на лакомство в витрине лавки без особого интереса. Бессловесный разговор с городом поглотил его целиком.

– Купи, а? – попросила Томагавка, искательно глядя в глаза.

– С чего это тебе вдруг сладкого захотелось? – недоуменно спросил эльф.

– У меня приступ страшной болезни, – созналась девушка.

Лониэль с тревогой посмотрел на нее. Нет, на больную не похожа. Хотя кто их, людей, разберет.

– Что за болезнь? – поинтересовался он, доставая деньги.

– Страшная болезнь бестортица, – вздохнула Томагавка. – Короче, если вот прям сейчас не сожру чего-нибудь сладкого, помру быстро и бесповоротно. И ты будешь в этом виноват.

Лониэль поспешно протянул ей пригоршню тумаков. Люди, они такие хрупкие. Вот не успеет употребить сладкий медовый пирог – и помрет от жуткого приступа бестортицы. А он до конца своей долгой жизни будет мучиться угрызениями совести.

Вот уж не думал, что окажусь таким дураком! Любой вор, сколько-нибудь разумный, ни за что не пойдет на дело по второму разу. Тем более если предыдущее прошло не совсем гладко. А я иду уже третий раз подряд. Хотя Шепот Удачи вопит, как мой кошак ранней весной. Не любит святой Лакки, когда его помощью злоупотребляют, любому известно. Так нет же, дал себя уговорить. Дурак бестолковый, чтоб мне всю жизнь одну воду пить!

Нет, мне чучело втюхать непросто. Уж как Фрол сумел уломать, до сих пор непонятно. Заговорил, заморочил, убедил, что идти надо вот прямо сейчас, а то потом что-нибудь непременно случится. И как убедительно вещал, чудно, что до сих пор в нищих ходит. Хотя не удивлюсь, если денег у него окажется побольше, чем у какого-нибудь лорда. Так развести, это ж уметь надо!

Сигр осторожно укусил меня за ухо. Вот тоже навязался на дело. Этот, в отличие от нищего, не уговаривал вовсе. Встретил на улице, попросился на руки. Уселся на плече и слезть отказался наотрез. Вплоть до шипения и выпускания когтей. Ну и что делать прикажете? Ссориться с кошаком я не намерен. Разобидится вусмерть, уж я знаю. Так пришлось и идти по городу, с кошаком на плече. Ладно, не впервой. Сигр часто со мной увязывается, до сих пор вреда от него не было, одна сплошная польза. Святой Лакки, он ведь кошатником был, вот нам с Сигром и помогает.

Тайный ход начинался под мостом. Фрол неуверенно ощупал ближайшую опору, почесал в затылке, ощупал с другой стороны. Собираюсь язвительно хмыкнуть, но не успеваю. Бесшумно открывается совсем маленькая дверца, Сигр заинтересованно присматривается и сигает с моего плеча прямо в неизвестность. Мне ничего не остается, кроме как следовать за ним. Старина Фрол замыкает процессию.

Дальше кот не торопится. С интересом обнюхивает углы, один метит. Все, территория забита, другим котам хода нет. Осмелившийся огребет по полной программе. Фрол тоже не торопится, зажигает заботливо припасенный факел, трогает камни стены. Двигаюсь дальше, но нищий проворно ловит меня за рукав.

– Ты что же думаешь, здесь ловушек и вовсе нет? – разъяренно шипит мне в ухо.

Смотрю на него виновато, достаю смарагд. Камень не показывает ничего. Собираюсь сказать об этом Фролу, но тот занят делом, шевелит камни стены. Камни, как и следовало ожидать, расшевелить непросто. Хмыкаю и все же двигаюсь вперед, но тут плита передо мной загорается красным светом, таким ярким, что режет глаза. Поспешно отскакиваю назад, наступаю на Сигра. Кот недовольно мявкает, кусает меня за сапог.

– Одну прошли, – спокойно говорит нищий.

Качаю головой.

– Смарагд эту ловушку пропустил, – говорю ему. В желудке – холодный ком страха. Ох, зря я не слушал Шепот Удачи!

– Смарагд делал Мастер Лион, так? – спрашивает нищий. – Как, по-твоему, тайный ход защищал маг сильнее или слабее его?

Разумно. Фраллы – королевская династия, с чего это им пользоваться услугами совсем уж никчемных магов? Наверняка Гроссмейстера нанимали, да не из худших. Даже если его из Заморья вести пришлось. Короли денег на безопасность не жалеют.

Почтительно сторонюсь, пропуская Фрола вперед. Нищий идет уверенно, будто живет аккурат в потайном ходе. Шепот Удачи озадаченно молчит. Сигр неторопливо направляется за нищим, принюхиваясь на каждом шагу. Вперед не лезет, чувствует опасность.

Через несколько шагов Фрол останавливается, лапает сначала правую стену, потом левую. Ничего не происходит. Нищий задумывается, потом меняет порядок поглаживания стен. Мы с котом обалдело пялимся на вторую ловушку, проявившуюся в паре ярдов. Я задумчиво разглядываю ставший вдруг бесполезным смарагд, Сигр крадется вперед, чтобы понюхать загадочную светящуюся плиту.

Может, и пронесет, растерянно говорит Шепот Удачи. То, что творится в этом подземелье, для него такая же загадка, как и для меня. Только нищий спокоен и уверен в себе, да Сигру буквально все по фиг. Сидит себе и шипит на боковую стену. Та на наезды кота не реагирует, а вот Фрол подобрался и после короткого разбега прыгнул. Полыхнуло так, что я отшатываюсь в сторону. Испуганный кот карабкается по мне, как по дереву.

– Прыгай, – командует нищий.

С трудом отдираю Сигра от куртки, швыряю через ловушку. Кот приземляется на четыре лапы, укоризненно смотрит на меня. Прыгаю, опасаясь заступить за невидимую черту. Ни дыма, ни огня. Ловушка не сработала.

– Сдохла, – удовлетворенно говорит нищий. – Теперь до завтра не зарядится.

О странностях нищего думать уже не хочется. Может, он и есть тот маг, что ловушки здесь ставил? А что, вполне возможно. Это многое объясняет – и его скрытность, и увечья. Синерясые с узниками не церемонятся. В пыточный подвал – и на костер.

Фрол невозмутимо топает впереди, время от времени отключает ловушки. Сигр освоился, крадется за ним, иногда хватает лапой дырявые сапоги нищего. Я играю роль статиста, бесцельно иду следом, осматривая подземелье через смарагд. Пару ловушек замечаю сам – видимо, не один мастер поработал. Один раз успеваю остановить нищего, пока тот не наступил на подозрительную плиту.

– Забыл, – виновато признается Фрол, отключает ловушку и на всякий случай обходит ее вдоль стены.

Следую за ним, неловкость исчезает. Пусть и на вторых ролях, а и от меня польза есть.

Наконец нищий останавливается. Огромные, богато украшенные ворота закрыты. Достаю отмычки, отодвигаю нищего плечом, но Фрол меня не пускает.

– Обманка, – поясняет он. – Ворота фальшивые. С кучей ловушек.

На этот раз копается долго. Успеваю пожалеть, что не захватил флягу с бренди – было бы чем отвлечь себя. Но кто мог знать, что так все получится?

Часть стены отъезжает в сторону. Кот молнией бросается в темный проем. Мы с Фролом следуем за ним. Короткий отнорок выводит к неказистой двери.

– Работай, – просто говорит нищий и отходит в сторону.

Поправляю смарагд, достаю отмычки. Четыре замка, из них один магический. Высасываю из него энергию с помощью подаренного Мастером Лионом артефакта. Быстро вскрываю, пока не восстановил запас, после чего занимаюсь остальными замками.

Прямо скажем, повозиться пришлось изрядно. Не иначе, замки гномы делали. Или же семиградские мастера, которые мало им в этом искусстве уступают. Но тут я в своей стихии, оснащение самое современное. Замки неохотно сдаются один за другим. Толкаю дверь – закрыто. Что еще за блиновщина?

– Ну чего ты? – нетерпеливо говорит Фрол. Отодвигает меня плечом, сильно толкает дверь. И та послушно открывается, без малейшего скрипа.

Озадаченно смотрю на своего спутника.

– Тут секрет есть, – поясняет он без малейшего смущения.

Киваю, в чужие секреты без нужды не лезу. Своих хватает, с избытком даже.

Мы в сокровищнице Фраллов! Даже неверится. Оглядываюсь по сторонам, ожидая увидеть горы золота в монетах и украшениях. Ничуть не бывало. Стройные ряды сундуков, стойки с оружием и доспехами. Непростыми, надо думать. Некоторое время бесцельно брожу, разглядывая мечи. Просто не могу пройти мимо, беру то один, то другой, прикидываю вес и баланс. Тяга к оружию – внутри каждого мужчины. И наплевать, если он им не владеет.

– Возьми лучше вон тот кинжал, – советует Фрол.

Послушно беру кинжал и положить на место уже не могу. Как говорится, нашли друг друга. Расстаться с этим оружием превыше моих сил. Странно, на вид совсем неказистый. Не иначе, магический.

– Очень непростое оружие, – кивает головой нищий.

Соглашаюсь, а что еще делать? Я и в простом не больно-то разбираюсь. Вешаю свежеспертый кинжал на пояс, оглядываюсь по сторонам. Сколько здесь всего интересного!

– Теперь самое трудное, – говорит Фрол. – Надо отыскать Корону.

– Это мне раз плюнуть, – бодро отвечаю ему. – Сейчас переворошу все сундуки и найду. Сюда, часом, никто не нагрянет среди ночи?

– Вряд ли, – успокаивает меня нищий. – А вот Корону найти… Есть здесь небольшой сейф. Проблема в том, что он невидим.

– На ощупь, что ли, искать? – спрашиваю растерянно. Только этого еще не хватало! Одна надежда на смарагд. Да и та слабая. Ловушки ведь пропустил.

– На ощупь, – соглашается нищий. – Только… есть еще один нюанс. Заклятие на сейф наложено. Не стоит он на одном месте, иногда перемещается. Он сейчас, к примеру, запросто может быть под потолком.

Пару секунд разглядываю потолок. Хороший потолок, с фресками. Один недостаток – высок больно. Мне нипочем не достать.

Ладно, не будем преждевременно настраиваться на худшее. Начинаю ползать по полу, хватая руками воздух. Фрол присоединяется ко мне. Больно уж неуловимый воздух попался. Сигр немедленно принимает новую игру, радостно нападая то на меня, то на нищего. Обиженно шиплю сквозь зубы, зализываю глубокие царапины, показываю коту кулак. Заигрался, зараза! Люди тут делом заняты, а ему, гаду, лишь бы играть!

Расшалившийся котяра запрыгивает на стеллаж, оттуда на сундуки с чем-то ценным, прыгает в воздух… и замирает, виляя хвостом и готовясь к новой атаке на мои многострадальные пальцы. Замирает, сидя на воздухе!

– Сейф! – ору не своим голосом и прыгаю прямо на кота. Тот прыскает в сторону, прячется среди сундуков. А я лежу на невидимой поверхности, любовно прижимаясь к ней щекой. Нашли! Нашли все-таки, спасибо святому Лакки и сестре его Удаче!

На ощупь отыскиваю замочную скважину, пытаюсь открыть. Замок не магический, уже повезло. Спрашиваю у Фрола, отчего так.

– Конфликт заклинаний, – со знанием дела поясняет нищий. – Либо невидимость, либо магический замок. Иначе глючить будет.

Пропускаю мимо ушей таинственное «глючить», ворочаю отмычками. Замок на редкость упорный, вдобавок Фрол предупреждает насчет отравленной иглы. Надеваю перчатки, прочные, надежные, но страшно неудобные. С наличием отравленной иглы приходится считаться. Работа замедляется почти до безработицы. Замок на редкость упорный, плоскости механизма все время смещаются, то и дело приходится начинать заново. Наконец улавливаю логику создателей этого чуда враждебной техники. Первый слой пройден, фиксирую его зажимом, перехожу ко второму.

Второй ничуть не проще, но я уже почувствовал вкус победы. Снимаю куртку, бросаю на пол. Перчатки мешают, раздражают, но снять их не рискую. Фрол потрошит сундуки, набивая суму золотом. Сигр сцапал небольшую серую крысу и теперь забавляется с ней. М-да, надо бы ему кошку завести…

Второй слой наконец сдается. Фиксирую его, вытираю пот со лба. Сколько же всего их в этом замке?

Оказалось, три. И последний, как водится, самый сложный. Поминая святого Лакки словами, более подходящими Блину, насилую непокорный механизм. Перчатки приводят меня в ярость, готов уже снять их и бросить на пол, но как раз в этот момент замок щелкает, острая игла впивается в палец. До кожи не достает, спасибо святому Лакки. Крышка сейфа откидывается, сбрасывая меня на пол. Хорошо, сейф не под потолком висел, а то покалечился бы непременно, я ж не кошка, чтобы на четыре лапы и хвост.

Ругаясь под нос, забираюсь обратно. На миг замираю, разглядывая артефакт. И победно вздымаю его над головой. Бриллианты искрятся в свете факела. Сигр оставляет замученную крысу, пялится на меня.

А я держу в руках Корону Маргонов и улыбаюсь.

(обратно)

Глава 11

– Вот тут Доверналь и живет. – Лже-Орье указал пальцем на нарядный двухэтажный дом. – Только мне туда идти не с руки. Бежать мне отсюда надо, вот что. Слишком многие в лицо знают. Попадусь сторонникам Сугудая – морду набьют. А своим сторонникам – опять же набьют, за то, что армию профукал. Поеду-ка я в столицу, как вы и предлагали…

Он мгновенно растворился в ближайшем переулке. Таль и Лани задумчиво смотрели ему вслед. Нанок изучал дверь, раздумывая, выбить ли ее ударом ноги или сначала постучать. Выбить было заманчивее, постучать – вежливее, особенно если учесть, что за дверью маг. Да какого блина, подумал Нанок и занес уже было ногу, но Таль его остановил.

– Вон колокольчик, позвони, – предложил он.

Нанок посмотрел на колокольчик и решил оставить дверь в покое. Дзынь! Дзынь! Не проснуться после такого мог только хромой на ухо покойник. Однако за дверью признаков жизни не подавали.

– Спит он, что ли? – удивилась Лани. – А прислуга тогда где?

– На рынок ушла? – предположил Таль. – Звони еще, сейчас проснется. И в дверь пни, как собирался.

Нанок послушно пнул дверь вполсилы. Дверь загудела, как кассарадский барабан. Обрадованный варвар пнул еще раз и еще…

– Кого блин принес? – недовольно спросили из-за двери.

– Откройте, именем короля! – попросил Таль. В самом деле, его величество обложил их всякими полномочиями, а они даже и не воспользовались ими ни разу. Непорядок!

– Это какого же короля? – подозрительно осведомились из-за двери. – Сугудая или Орьерона?

Видимо, бурная деятельность самозванцев изрядно смутила умы добрых жителей Дарна.

– Того, кто платит золотом. – Ларгет побренчал кошельком.

Дверь немедленно отворилась.

– Так бы и сказали сразу – «законного короля», – сказал заспанный бакалавр.

Доверналь был толстячком невысокого роста. Варвар недоверчиво осмотрел его с ног до головы, сомневаясь, что вот это чудо природы и в самом деле маг. Ни на одного из известных ему чародеев, в частности на Мастера Лура, толстяк не походил ни в малейшей степени. К тому же Нанок сильно сомневался, что маги носят потертые домашние халаты в желтый цветочек. Да уж, самозванцев в Квармоле расплодилось…

– Вы и в самом деле Доверналь? – недоверчиво спросил он.

Лани поспешно дернула его за рукав, послав бакалавру извиняющуюся улыбку.

– Не похож на мага, да? – усмехнулся тот. – Мне многие говорили, что не похож. Это воина, мой воинственный гость, видно сразу. Да и то ошибиться можно. Однако что же это мы на пороге разговариваем? Добро пожаловать в мое скромное жилище. Коней можете завести во двор, сейчас открою ворота. Пива не желаете?

– Да, – тут же сказал варвар, пока Лани не сказала «нет».

Девушка неодобрительно посмотрела на беспардонного варвара, но промолчала. Не иначе, тоже пива захотела, решил Нанок.

– Не откажемся, – сказал Таль, проходя в прихожую.

– Прислуга взяла выходной, – извиняющимся тоном сказал маг. – Вообще-то клиентов я принимаю в кабинете, но сейчас там… не совсем убрано. Вчера я совмещал дегустацию фланского пива с магическими экспериментами. И результат лучше бы вам не видеть, особенно молодой леди. Дабы у вас не сложилось обо мне ложного впечатления. Так что гостиная подойдет нам как нельзя лучше. Располагайтесь, а я сейчас распоряжусь насчет пива… то есть притащу бочонок фланского. Вы ничего не имеете против фланского пива?

– А пельсинорского нет? – спросил Таль тоном знатока.

– Увы, – развел руками Донервиль. – Сам бы не отказался, но чего нет, того нет.

– Не выпендривайся, бери фланское, – прошептал Нанок. – Хорошее пиво, ручаюсь.

Таль удобно расположился в кресле, оглядывая гостиную. Да уж, вкус хозяина оставляет желать лучшего. Или он просто подстраивается под клиентов-провинциалов?

Доверналь, пыхтя, притащил полупустой бочонок и исчез снова. Очевидно, за бокалами. Лани с интересом исследовала занавески, варвар клевал носом у очага. Огонь весело закусывал небольшими поленьями – видимо, прислуга покинула дом совсем недавно.

– А вот и я, – жизнерадостно сообщил бакалавр, появляясь с четырьмя свежевымытыми глиняными кружками. Очевидно, бокалы из стекла казались ему чрезмерной роскошью.

Нанок оживился, отобрал у мага посуду и наполнил из бочонка. Доверналь кивнул ему, откидываясь в кресле и сдувая пену.

– Так что привело вас ко мне?

– Дело, – кратко сообщил Таль, словно невзначай поигрывая золотой бляхой. – Важное и срочное. Говорят, вы можете открыть портал в Ахарские горы?

– Врут, – убежденно ответил бакалавр. – Ни разу не был в Ахарских горах, а посему портал построить никак не могу. А вот в предгорье бывать доводилось, и, если изволите…

– Не то что хотелось бы, но сойдет. – Таль подался вперед. – Итак, сударь, во что нам обойдется эта услуга?

– Вы ведь из Тарона приехали, правильно я понял? – осведомился маг, возмутительным образом игнорируя вопрос. – Не сочтите за наглость – как там дела? До нашего захолустья новости доходят медленно. Я уже в курсе, что Сугудай свергнут с престола молодым принцем. Не поделитесь ли подробностями? Я так понимаю, это был заговор?

– Реставрация династии, – возразил Таль. – Это несколько разные вещи.

– О, безусловно, – с энтузиазмом поддержал его бакалавр. – И тем не менее, сударь, подробности меня крайне интересуют. Особенно в плане развития магии в стране. При нем, знаете ли, милейший, очень неуютно было.

– Представляю, – кивнул головой Таль. – Очень хорошо представляю. Я, чтоб яснее было, учился в школе Мастера Лура… пока все не началось.

Бакалавр чрезвычайно оживился.

– А я, знаете ли, тоже, – похвастался он. – Десять лет, как закончил. Звезд, правда, с неба не хватал, способности у меня весьма средние были. Может, потому и жив остался. С магами Сугудай, знаете ли, не церемонился. Либо ты с ним, либо…

– Вы присягали Сугудаю? – невзначай поинтересовалась Лани.

– Я? Нет. Хотя и подумывал об этом. Жизнь, она штука весьма нужная. Но и совесть, с ней ведь считаться приходится. Так и жил в страхе, надеясь, что судьба за меня все решит. И она, знаете ли, решила. Так вы, милейший, просветите меня насчет подробностей?

Таль просветил. Бакалавр оказался человеком любознательным, его интересовало абсолютно все. Как, что, где, правда ли, что Учитель выжил, и как так случилось, что ученик мага сумел победить грозного Сугудая? Думает ли его величество подавлять мятеж обоих самозванцев? Не хотите ли еще пива? Пожалуйста, не стесняйтесь…

Таль честно рассказывал обо всем, умолчав только о своем непосредственном участии в реставрации династии. Просто потому, что в этом случае расспросы продолжались бы не меньше недели. Быстрее уж своим ходом добраться.

– Премного благодарен вам, сударь, – сказал наконец бакалавр. – А что до портала в Ахарское предгорье, так прямо сейчас и начну готовить. Есть там такая деревенька, не помню, увы, как называется, неподалеку от опорной базы.

– Какой базы? – немедленно поинтересовалась Лани.

– Военной, разумеется, – снисходительно пояснил маг. – Горцы же постоянно вторгаются в наши пределы, и король держит там изрядное количество войск. Беда еще в том, что варвары переходят горы то по Правому, то по Левому перевалу. Крепость там не построишь, рельеф местности, знаете ли, не позволяет. Поэтому пару веков назад была построена опорная база, где и находятся войска. Квартируют, так сказать. По большей части конница, чтобы успеть домчаться до места раньше, чем варвары успеют развернуться. Как правило, этого хватает, ахарцы ведь кавалерии не имеют.

– Надеюсь, сейчас они вторгаться не собираются, – понадеялся Таль.

– Мне не докладывались, – пожал плечами бакалавр. – Ну еще по кружечке, и я принимаюсь за дело.

– Боресвет говорит – «на посошок», – похвастал варвар глубокими познаниями.

Таль кивнул.

– Действительно говорит. А еще говорит – «в натуре, братаны». А еще – «век жизни не видать». А еще – «живы будем, не помрем». В натуре, братаны, Боресвет слишком много говорит…

– Как он там, интересно?

– На грани сильнейшего разочарования в жизни, – заметила Лани.

– Это почему? – полюбопытствовал варвар.

– Ему предстоит знакомство с Ледром, – невинно заметила Лани. – Помнишь такой городок?

Варвар изменился в лице, допил пиво и поспешно налил новую кружку.

– Не напоминай, – попросил он.

Между тем бакалавр как раз закончил приготовления и принялся колдовать. Таль отставил пиво в сторону, жадно наблюдая за действиями мага. Чары портала были его заветной мечтой. Может, в этот раз удастся понять…

– Портал готов, господа. Потрудитесь пройти во двор, вы ведь при лошадях. С вас три золотых за услугу. И поторопитесь, долго я его не удержу.

– Дороговато, – подала голос Лани. Три золотых – сумма и впрямь немаленькая.

– Цена стандартная, – насупился бакалавр. – Магия, знаете ли, удовольствие не из дешевых.

Таль поспешно расплатился.

– Всего хорошего вам, господа, и вам, юная леди.

– И вам того же, – пожелал Таль, заводя коня в портал под уздцы. Лани последовала за ним. Нанок чуть замешкался, размышляя, не попросить ли в дорогу пива.

Едва портал закрылся, бакалавр начал плести чары Зова. Выражение лица у него было самое что ни на есть довольное.

– Слушаю. Кто это? – раздался из ниоткуда властный голос.

– Мастер, это бакалавр Доверналь. Только что у меня был ученик Мастера Лура. Тот самый, о котором вы предупреждали. С ним девчонка и варвар.

– Вот как? Где они сейчас?

– Я отправил их через портал к подножию Ахарских гор. Если накрыть перевалы, никуда они не денутся.

– Что они, интересно, забыли в Ахарских горах? – удивился собеседник. – Не спросил?

– Они не сказали, – соврал бакалавр в надежде, что Мастер Альдан не почувствует лжи. Ему и в голову не пришло выпытывать это у Ларгета.

– Все равно молодец. Хвалю. Твоя информация очень ценна для Ковена. Золото за услугу получишь сегодня же вечером.

– Благодарю, Мастер. – Доверналь расплылся в улыбке. – Вы окажете мне протекцию, если представится случай?

– Посмотрим, – обнадежил его собеседник.

Зов прервался, бакалавр вытер пот со лба. Удачный день. Очень удачный. Надо за это выпить…

И бакалавр магии Доверналь по прозвищу Пивная Бочка приложился к кружке…

Вот чего не любил полковник Снерк, так это когда его будили раньше времени. Потому что каждая такая побудка предвещала крупные неприятности. В самом деле, вряд ли кому из подчиненных придет в голову беспокоить полковника по пустякам, рискуя получить служебное взыскание в виде увесистой оплеухи.

– Что стряслось? – хриплым голосом осведомился Снерк. – Ахарцы напали?

Самая очевидная причина неприятностей. Ахарцы беспокоили пригорье с завидным постоянством и настойчивостью. Как правило, набеги не были слишком серьезны, мелкие воинские формирования, в народе именуемые «бандами», просачивались то по Правому, то по Левому перевалу с целью грабежа. Численность группировок редко превышала сотню мечей, и особых проблем для подчиненного полковнику соединения они не создавали. Конные эскадроны легко догоняли варваров и брали в кольцо.

В общем, пограничная рутина. Жаль, что сегодня опять не удалось выспаться…

– Не могу знать, господин полковник! – рявкнул перепуганный адъютант.

Снерк недовольно поморщился, громкий голос грубо вторгся в послесонное состояние. Ему бы хоть десять минут, чтобы прийти в себя.

В этот момент полковник осознал, что ему сказали.

– То есть? Напали или не напали? Если не напали, то какого блина ты меня будишь?

– Загадочное происшествие, – поторопился сообщить адъютант, косясь на правую руку полковника. Нрав у его начальника был тяжелым. Рука – тоже. – Неведомым образом все кони превратились в мышей. Подозреваем, что это колдовство, сударь.

– То есть как «подозреваем»? – Полковник окончательно перестал что-либо понимать. – Они что, сами по себе в мышей превратились? Как гусеница в лягушку?

– В бабочку, сударь, – поправил его педантичный адъютант и тут же получил заслуженную оплеуху.

– Полковник сказал «в лягушку»! Отставить разговорчики!

– Слушаюсь, сударь! – Адъютант вытянулся в струнку и заткнулся.

– А теперь давай по порядку. – Полковник наконец-то пришел в себя. Хотелось выпить чего покрепче, но не с утра же. Командир не должен подавать подчиненным такой пример.

– Слушаюсь, сударь. Четверть часа назад ко мне прибежал капитан Дольн и сообщил, что к нему прибежал лейтенант Серх…

– Отставить! Я и так понял, что субординация у нас на уровне. Суть давай!

– Слушаюсь! Суть дела в том, что один из конюхов, придя утром в конюшню, обнаружил в стойлах мышей вместо лошадей. Почувствовав, что он сходит с ума, конюх бросился в соседнюю конюшню, потом в третью… Везде одни мыши, сударь!

– И что дальше?

– Конюх сошел с ума, господин полковник, – послушно доложил адъютант.

– Да блин с ним, с конюхом! Десять плетей, чтоб в себя пришел! Информацию проверили?

– Так точно, сударь! Начиная с рядового Райна, обнаружившего невменяемого конюха, и заканчивая мной лично в порядке, соответствующем субординации. Мыши, сударь! Серые, довольно крупные. Жрут овес – стало быть, заколдованные лошади.

– Меры приняты?

– Так точно! Принесли кота. Нужен бы еще минимум один – этот не справится.

– Какого кота, идиот! Буди полкового мага! Не хватало еще, чтобы это животное пожрало наших лошадей!

– Господин маг был разбужен мной лично. Насчет кота – рекомендация. Отдав соответствующее распоряжение, господин полковой маг отправился досыпать, пригрозив внеуставным наказанием…

– Это каким же? – заинтересовался полковник.

– Превратить меня самого в жабу, – сознался адъютант. – На мой взгляд, сударь, упомянутый маг злоупотребляет своим привилегированно-магическим положением. Нет такого в Уставе, чтоб офицера в жабу!

– Плохо разбудил, – сказал полковник, влезая в мундир. – Господин полковой маг не понял сути проблемы. Разбудить по новой и изложить полковому магу проблему в доступной для него форме!

– В письменном виде? – предложил неуверенно адъютант.

– Нет, в устном. Он с ума сойдет, твои каракули разбирая. Только сумасшедшего мага в этом дурдоме и не хватало! В случае необходимости разрешаю применять ненормативно-командную лексику. Для большей доходчивости. Потом доложишь. Все, разрешаю идти.

– Слушаюсь, сударь!

Адъютант испарился, сопровождаемый дробным стуком каблуков. Полковник закончил процедуру одевания и задумался. Что случившееся – злые козни злокозненных ахарцев, он нисколько не сомневался. Очевидно, готовится вторжение, возможно, крупными силами. Произведенное чародейство – суть диверсия, имеющая целью снижение мобильности вверенной ему группировки. Без лошадей перехватить варваров возможности не представляется, по Правому перевалу они пойдут или же по Левому. Невозможно даже послать гонца с просьбой о помощи командующему Северной армией. Полковой маг, к сожалению, не владел заклинанием портала. И вообще вел себя расхлябанно. Заменить бы, да некем, учитывая жесточайший кадровый голод среди военных магов, усугубленный правлением покойного короля.

В дверь без стука вошел полковой маг. И без доклада. Лицо полковника стало наливаться нездоровой кровью, усилием воли он заставил себя успокоиться.

– Докладывайте, – приказал он кратко.

– Мыши! – пискнул маг и замолчал.

Краткий доклад, молодец. Только вот не очень содержательный.

– Подробнее!

– Много мышей, – отрапортовал маг, а высунувшийся из-за его плеча адъютант добавил:

– Вверенный мне кот сошел с ума. Сидит на насесте и хихикает.

– Причина? – заинтересовался полковник поведением кота. Сначала конюх, потом кот. Может быть, мыши заражают личный состав сумасшествием?

– По мнению мага, был изрядно удивлен таким количеством мышей.

– Что делают мыши? – Полковник отчаялся уже получить мало-мальски внятный доклад.

– Ржут, жрут овес и брыкаются, – доложил маг. – Вне всякого сомнения, они еще не забыли, что были конями. Очевидно, колдовство ахарцев…

– Какие приняты меры? – Полковник чувствовал, что начинает закипать. Еще чуть – и отправит мага на конюшню в воспитательных целях. К мышам, блин!

– Заклинание трансформации успешно произвело превращение отдельно взятой мыши в жабу, – отрапортовал маг.

– Почему в жабу, а не в лошадь? – удивился полковник.

– В лошадь не умею, – доложил маг. – Только в жабу. На короткое время. Тут требуется специалист более высокой квалификации. Мастер или Гроссмейстер. Я же всего лишь бакалавр.

– У ахарцев есть специалисты такого уровня? – Полковник удивленно заломил бровь.

Бакалавр немедленно стушевался.

– Считалось, что нет. Их шаманы мало что смыслят в боевой магии. Однако другого объяснения нет. И еще… Я считаю, что такое заклятие возможно наложить лишь с небольшой дистанции. Прикажите солдатам прочесать местность, возможно, они сумеют схватить диверсанта. Если он не успел сбежать, конечно.

– Распорядись. – Снерк кивнул своему адъютанту. – Брать живым! Пусть расколдовывает, поганец, свою диверсию. И еще: проследи, чтобы лошади не спаривались с дикими мышами. Тьфу, блин, заговариваться стал! Выполнять!

– Слушаюсь, сударь!

Полковник стал раскуривать трубку. Утро обещало быть тяжелым.

Деревня была в точности как родная. Даром что здесь Квармол, а не Ледания. Лани с некоторой ностальгией смотрела на покосившиеся дома. Сразу видно, что за человек где живет. Здесь, например, хозяин рачительный, частокол новый справил, а вон там, скорее всего, и вовсе мужика в доме нет, печная труба почти развалилась, солому на крыше сто лет не меняли. А там вон козу девчонка доит. Совсем как она, Лани, доила. С козой особая сноровка нужна, животина капризная, чуть зазеваешься – так и прижмет к забору, как подвыпивший парень майским вечером. Разве что у парня рогов покуда нет…

– Интересно, припасы нам здесь продадут? – вслух подумал Таль.

– Продадут, – уверенно сказала Лани, возвращаясь в сегодняшнюю жизнь. Призраки прошлого с легким вздохом растворились в осенней слякоти. – Еще бы не продать! До города ехать – себе дороже, да и цену с путников слупить можно ту еще. А пообщаться, новости выспросить? В деревне свежий человек ой не часто бывает…

Мимо пробежал мальчишка с деревянным мечом, за ним гнался другой, такой же чумазый и ободранный, – как только их матери отличают?

– Сдавайся, подлый ахарец!

– А вот не сдамся! А вот войной на тебя пойду! – крикнул мальчишка, улепетывая со всех ног. – Сам сдавайся!

– Если враг не сдается, от него убегают, – со знанием дела подтвердил варвар.

– Тебе виднее, – согласился Таль.

На деревенской площади было людно. Ничего удивительного, сегодня же выходной, припомнил Таль. Хотя говорят, в деревне выходных не бывает, разве что вся зима и ранняя весна. А это что еще? Военные? Что, интересно, они тут забыли? Понятно теперь, почему дети в войну играют. Впрочем, им особого повода и не надо…

– Налоги собирают? – неуверенно предположил варвар. От военных он ничего хорошего не ждал. В лучшем случае можно подраться. В худшем – спросят, а записался ли он в добровольцы. На этот вопрос Нанок обычно отвечал ударом с правой. Чтобы вопрошающий нипочем не догадался, что он неграмотный.

– Похоже на то, – согласился Таль. Сам он налоги никогда не собирал и даже не видел, как это происходит. Но в книжках читал, в самом деле похоже.

– Нет, – возразила Лани. – Скорее армейский набор. Они всегда по осени приходят, после урожая. Либо в королевскую армию, либо в дружину местного барона.

– Нас не заберут ненароком? – опасливо осведомился Нанок. Варвара периодически пытались забрить в армию, его рост и мускулатура привлекали военных почти так же сильно, как трактирных служанок. Хорошо хоть, с другими намерениями.

– С королевскими бляхами? Да мы их сами построим в три ряда, – хмыкнул Таль.

Нанок сосчитал по пальцам военных и сморщил лоб в раздумье. Как, интересно, построить четверых человек в три ряда?

Их заметили. О чем бы ни рядили армейцы с деревенским старостой (а кем еще мог быть этот дородный мужик в нарядной рубахе?), пришельцы для них оказались куда привлекательней.

– Сержант кавалерийского эскадрона Брульд, – представился военный, одаривая троицу цепким внимательным взглядом. – С кем имею дело?

– А нам откуда знать? – простодушно осведомился Нанок. – Нам, сударь, ваши дела неведомы. Мы вообще вас первый раз видим.

– Дурачком-то не прикидывайся, – посоветовал сержант, недвусмысленно поглаживая рукоять меча. – Барб? Ахарец?

– Кассарадец, – возмутился оскорбленный Нанок. – А за «барба» можно и в морду получить!

– Сержанту конного эскадрона? В морду? Не много ли на себя берешь, барб? В общем, так. Согласно распоряжению полковника Снерка ваши лошади реквизируются для нужд армии. Компенсация будет выплачена позднее. Если всякие барбы не будут высказывать угрозы в адрес сержанта королевской кавалерии. Для особо тупых барбов поясняю – в мой адрес. Предлагаю немедленно покинуть транспортное средство и получить расписку в реквизиции оного. Для барбов повторяю еще раз – слазь с лошади, я ее забираю. Пока не арестовал за военный шпионаж. Вообще-то на шпионов вы трое здорово смахиваете. Особенно вон тот, с ахарским выражением лица. Для тупых поясняю – который барб. Про девушку ничего не скажу, красивая девушка, а вот тебя, пацан, обыскать просто необходимо в военных условиях мирного времени.

– Сержант, вам это о чем-то говорит? – Таль эффектным жестом предъявил бляху.

– Говорит, конечно. Подкуп должностного лица при исполнении служебных обязанностей карается двумя годами каторжной службы или полугодовой службой в рядах штрафного эскадрона. На вашем месте я предпочел бы каторгу, честное сержантское.

– О взятке речь и не шла, – возразил Таль. – Это бляха королевского посланника.

– Бляха-муха? – оживился сержант. – Наслышан, наслышан. Ни разу видеть не приходилось. Из дворян, стало быть, молодой господин? Только это вам не поможет, приказ полковника ясен – реквизировать всех доступных лошадей. В том числе и ваших.

– Вряд ли это у вас получится, – высокомерно усмехнулся Таль, поигрывая яркими искрами на кончиках пальцев.

Нанок хмуро потянул из ножен меч. Понятно же сразу, что без драки не обойтись, – чего тянуть было?

– Маг? – с долей уважения осведомился сержант.

– Маг, – с достоинством подтвердил Ларгет.

– Это хорошо, – одобрил сержант, не обращая внимания на манипуляции Нанока. – Магов нам тоже приказали реквизировать.

– Под расписку? – ехидно спросила Лани.

Сержант задумался. Про магов было сказано просто – коли встретится, хватай в охапку и тащи на базу. О расписке вроде речи не было.

– Без расписки, – решил он. – Пройдемте на базу, там объяснят.

– А что? И пройдем. – Таль медленно начинал злиться. – Сами допрыгаете или вас четверых в сумку сложить?

– То есть? – оторопел сержант.

– Это он к тому, что сейчас вас всех в жаб превратит, – злорадно пояснил Нанок для особо тупых сержантов.

– Да мы своим ходом, – сдал назад сержант. Перспектива прыгать на своих четырех его изрядно впечатлила. – Имейте же совесть, господа! Отечество в опасности! Ты, который здоровый, лоб не хмурь, тебе слова «совесть» и «Отечество» знать пока рано. Но вы, господин маг, и вы, сударыня! Вам-то не все равно, если ахарцы прорвутся! Ведь сколько людишек невинных положат, барбы клятые! Как их там… мирных граждан, блин! Или штатских? Да если прорвутся, и тех, и других положат немерено!

– Отражать нападение врагов – дело солдат, а не лошадей мирных граждан, – резонно возразила Лани. – Или у вас солдат мало?

– До блина у нас солдат, – мрачно ответил сержант. – Лошадей у нас нет. Злокозненные ахарцы превратили всех лошадей в мышей. Поэтому кони нам нужны до зарезу просто. И маги тоже. Иначе будут большие жертвы среди населения, и вы будете в этом виноваты.

– Ладно, едем, – решился Таль. – Не уверен, что смогу расколдовать хоть одну лошадь, но вдруг да чего получится.

– Непременно получится, – воодушевился сержант. – Эй, Стен, продолжай, а я препровожу господина мага со спутниками на базу. И особо не задерживайся, нам еще три деревни объехать надо.

– Господин полковник, разрешите доложить!

– Давай. – Полковник нетерпеливо обернулся к адъютанту.

– Прискакал гонец из Правого блокпоста. Ахарцы прорвались по Правому перевалу!

– Этого следовало ожидать, – помрачнел полковник. – Какими силами?

– Две тысячи воинов. Три племени: тунры, сабры и порки.

– Давненько такого не было. Хорошо подготовились, блина им в задницу. Необходимо доложить генералу Синнару. Ту лошадь, на которой гонец прискакал, использовать можно?

– Никак невозможно, сударь! Лошадь он почти загнал, мчал так быстро, как только мог.

– На то он и гонец, – философски вздохнул полковник. – Еще что?

– Разведчики нашли ахарского шамана!

– А вот это хорошо! – обрадовался Снерк. – Немедленно допросить негодяя!

– Осмелюсь доложить, он спит. Очень крепко, разбудить не получилось. Полковой маг говорит, что так и должно быть, шаман этот вроде мухоморов обкурился.

– Может, объелся? – уточнил полковник.

– Может, и объелся. Но полковой маг сказал «обкурился». Вроде для колдовства нужно ему было.

– Ладно, ему виднее. Посадить на гауптвахту, следить внимательно. Если что – спрошу по всей строгости. Повару передай: если в похлебке арестованного хоть один мухомор окажется, повешу. Или нет, сначала похлебку сожрать заставлю, а потом повешу.

– Господин полковник! – Маг, как всегда, ворвался без доклада. Полковник внутренне поморщился – как маршировать ни заставляй, все равно обращаться по всей форме не умеет.

– Что у тебя?

– Мышь, которую я превратил в жабу, вернулась в лошадиное состояние!

– Молодец! – оживился Снерк. – Что ждешь? Принимайся за следующую. Если через два часа все лошади не будут расколдованы, пойдешь под трибунал. Выполнять!

– Господин полковник, – взмолился маг. – У нас четыре тысячи мышей… то есть лошадей! Всех скопом я превратить не могу, с каждой мышью надо работать индивидуально. За сутки я смогу наложить не более десятка заклятий, это же чары пятого уровня!

– Приказ ясен? Выполнять! – Полковник понимал, что выполнить его требование маг не в состоянии, но не отменять же теперь приказ? Пусть старается, отрабатывает армейский хлеб.

– Господин полковник, разрешите доложить? – Лейтенант – не маг, Устав перед сном каждый день читает. Если не пьет, конечно, и по бабам деревенским не бегает. То есть раз в месяц читает непременно. – Сержант Брульд реквизировал для нужд армии мага, варвара и девку. Девка красивая.

– Варвар – ахарец? – подобрался полковник.

– Кассарадец, сударь. Во всяком случае, так говорит. Да и не похож на ахарца, те сплошь белобрысые, а он черный, как ваш жеребец. Хотя по морде видно – барб.

– Далеко же его занесло от родных мест.

– Девка – это хорошо, – одобрил маг, а адъютант язвительно добавил:

– А вот маг – это лишнее. Своего как прокормить не знаем.

– Ты еще здесь? – заметил полковник раздувшегося от негодования мага. – Приказ уяснил? Выполнять! Дождешься у меня, отберу у тебя все книжки и выдам Устав, а то совсем распустился. А еще полковой маг! Стыдно, сударь.

Пристыженный маг неумело отдал честь (руку к пустой голове – чему их там в академиях учат?!) и поспешно удалился.

– Веди всех троих, – распорядился полковник Снерк. – Посмотрим, что за птицы.

Лани полковник сразу понравился. Высокий, представительный, с легкой сединой в висках. Вежливый, не то что хамоватый сержант. В общем, настоящий полковник.

Нанок смерил полководца испытующим взглядом. Крепок, как кассарадская сосна. Или же гардарикский дуб, Боресвет постоянно всех с дубами сравнивает. Немолод уже, но противник достойный, видно сразу. Не иначе, рыцарь. Без доспехов, правда, в мундире, но оно и понятно – кто ж такую тяжесть по доброй воле носить будет? В бою еще ладно, от стрел спасают и от мечей даже, хотя против доброй секиры не устоят доспехи эти. Эх, Томагавка, как же тебя не хватает одному несчастному одинокому варвару, железка несчастная!

Ларгету же лицо полковника отчего-то показалось знакомым. И он изо всех сил напрягал память, силясь вспомнить, где его видел раньше.

– Вы действительно маг, сударь? – со всей возможной вежливостью осведомился полковник.

– Я ученик, – скромно ответил Таль. – Аргенталь Тордевиль, к вашим услугам.

– Тордевиль! – Полковник не мог скрыть радости и изумления. – Таль, да тебя и не узнать совсем, вырос-то как! А говорили, ты погиб при разгроме какой-то там магической школы! Не узнаешь меня? Мы с твоим батюшкой старые друзья. Ну вспомни, кем ты хотел стать в детстве?

– Капитаном королевской кавалерии, – с изумлением ответил Таль. – Капитан Снерк!

– Узнал, малыш! Только я уже полковник. А ты, стало быть, маг? Присаживайтесь, что же вы стоите. Я велю подать вина. Прости, что я о грустном – ахарский шаман заколдовал наших лошадей. В мышей превратил. Можешь поспособствовать?

– Я же ученик только, – развел руками Ларгет. Ему было страшно неловко общаться с полковником в присутствии Лани и Нанока, никак не удавалось подобрать нужный тон в разговоре. Ведь он уже далеко ушел от того мальчишки, что мечтал стать капитаном кавалерии…

– Лошадей – в мышей? – хихикнула Лани. – Я бы на это взглянула!

– Сударыня, это не смешно, – нахмурился полковник. – Две тысячи ахарцев на территории Квармола! Такого уже лет десять не было! Блокпост не продержится и двух часов… Он уже пал, наверное, пока гонец сюда скакал! А мы ничем не можем помочь…

– Извините, – потупилась девушка. – Я не думала, что все так серьезно. Но это же ненадолго, да? В книжке описан подобный случай, и там сказано, что чары держались до первого дождя. Правда, лошадей было всего три, квармольские купцы поссорились с шаманом, и тот так им отомстил. Но вскоре пошел дождь, и мыши превратились опять в лошадей. Автор говорит, это потому, что чары ахарцев сильные, но не стойкие.

– Где это написано? – Таль вскочил с места. – Дай прочесть!

– Дождь и так идет с утра, – возразил полковник. – Ждать следующего? Так нынешний, может, через неделю закончится.

– Может, дело в воде? – предположила девушка. – Попробуйте, хуже не станет. В крайнем случае получатся мокрые мыши вместо сухих.

– Это не смешно. – Полковник заметался по комнате. – Может, и сработает. Надо позвать адъютанта, пусть сходит, проверит.

– И я с ним. – Лани поднялась с места. – Ни за что не пропущу такого зрелища. А мышей я не боюсь.

– Это делает вам честь, – галантно сказал полковник. – Адъютант! Берри! Сюда, быстро!

Адъютант явился незамедлительно. Звякнул шпорами, вытянулся во фрунт.

– По вашему приказанию явился, господин полковник.

– Отведешь эту даму на конюшню, – приказал Снерк.

– Слушаюсь! Сколько плетей прикажете всыпать?

– Не для порки, дурак! В общем, временно переходишь под ее команду. Она сама скажет, что нужно. И повежливей с ней, дама грамотная, книжки читает!

– Слушаюсь, сударь! Пройдемте, сударыня. А вы какие книжки читаете?

– Разные, – кратко ответила Лани.

– А вот, к примеру, Устав? Хотите, дам почитать?

Полковник поморщился, но промолчал. Налил вина в бокалы, жестом предложил Талю и Наноку присоединиться. Таль кивнул, пригубил из бокала. Нанок выпил одним глотком и тоскливо посмотрел на кувшин, не решаясь налить еще.

– Куда путь-то держите? – спросил полковник совсем не по-военному.

– К ахарцам, – вздохнул Таль.

– С ума сошли? – вскинулся старый друг батюшки. – Они же дикие совсем!

– Мы тоже, – возразил Нанок, а Ларгет добавил:

– Дело государственной важности, – и показал бляху посланника.

– Ну с этой штукой вас и ахарцы не тронут, – успокоился полковник. – Бляха-муха, она им хорошо известна. Именно ахарцы в… не помню, каком году, потребовали, чтобы приезжающие к ним королевские послы имели при себе золотую бляху в виде мухи.

– А почему именно в виде мухи? – полюбопытствовал Нанок.

– Экзотика, – пожал плечами Снерк. – У них мухи не водятся.

– Вот это да! – восхитился варвар. – Тогда там рай. Наши шаманы говорят, что достойных Беодл после смерти заберет в рай, где нет ни мух, ни комаров. А комары у них есть?

– Не знаю, – смутился полковник. – В горах я ни разу не был.

В комнату ворвалась без доклада торжествующая Лани.

– Получилось! Вылила ведро воды на стадо мышей, теперь в конюшне с дюжину лошадей. Правда, некоторые мыши не расколдовались…

– Наверное, они никогда не были лошадьми, – успокоил ее Таль.

Полковник просиял.

– Надо распорядиться, чтобы и остальных водой окатили. Где адъютант?

– Я уже распорядилась, – махнула рукой девушка. – Берри, докладывай.

– Согласно распоряжению госпожи Лани помывка мышей продвигается ускоренными темпами, – доложил адъютант, не сводя с девушки влюбленных глаз.

– Тогда труби сбор. – Полковник отставил пустой бокал и встал с кресла. – И принеси мои доспехи. Выступаем через полчаса, кто не успеет – получит дисциплинарное взыскание.

– Слушаюсь! – Глаза адъютанта возбужденно блеснули, он болтом вылетел за дверь. Менее чем через минуту низкий рев рога разорвал тишину.

– Полковник, мы собирались приобрести на базе горную амуницию, – вспомнил Таль. Очень вовремя вспомнил, еще бы немного – и база опустела.

– Я распоряжусь, – кивнул головой Снерк. – Адъютант! Адъютант! Да где ж его блин носит? Наверное, за доспехами побежал. Ладно, он у меня шустрый – сейчас вернется.

Адъютант в самом деле вернулся буквально через минуту, с трудом волоча тяжелую ношу. Полковник отобрал у него доспехи, кивнул на дверь.

– Срочно ко мне интенданта.

– Слушаюсь!

Интенданта пришлось ждать минут десять, за это время полковник с помощью варвара облачился в доспехи.

– Недолейтенант Прапор по вашему приказанию явился!

– Вот что, Прапор, выдашь этим людям все, что они попросят.

– Разбазаривание армейского имущества… – попытался возразить недолейтенант.

– Приказы не обсуждаются! Дело короны!

– Слушаюсь, сударь! Следуйте за мной, господа.

– И еще, – вспомнил полковник. – Советую идти по Левому перевалу. На Правом сейчас такая каша, лучше не рискуйте. Ну, храни вас Творец. Отцу привет, мой мальчик. Как-нибудь заеду, посидим, поболтаем. Жаль, что ты попал в такое неудачное время, ну да еще свидимся и наверстаем. Одежду берите потеплее, в горах прохладно. Перед ахарцами робость не выказывать: уважать не будут. Хамить можно и нужно, но – в меру. Ладно, вы ребята, я вижу, не промах, сами разберетесь. А надумаете в армию – милости просим.

– Лучше уж вы к нам, – неловко ответил Таль. – Удачи!

– Адъютант, труби построение. Надеюсь, эти блином клятые мыши уже приняли подходящий лошадям облик? Вперед, на ахарцев! Труби!

(обратно)

Глава 12

– Вам удалось что-либо выяснить? – откинувшись в кресле, спросил Орье.

Короля неудержимо тянуло в сон, прием послов из Флана и Ледании совсем его вымотал. Его премьер-министр выглядел немногим лучше, церемония вручения полномочий оказалась скучнейшим событием в его жизни. Сносить с вежливой улыбкой небрежно прикрытое маской вежливости презрение, не имея вдобавок возможности высмеять прилюдно обидчика, – занятие не для бывшего шута. Лемур скрипел зубами от злости, не забывая вежливо улыбаться. И какого блина его садистское величество сосватал ему эту должность? Быть шутом Лемуру нравилось куда больше.

– Кое-что, ваше величество. – Мастер Лур вежливо поклонился и открыл пухлую папку, битком набитую важными бумагами. – Выделенные мне бакалавры Королевской Школы очень помогли. А один из них, Флерс, если помните такого, вполне уже достоин, на мой взгляд, звания Мастера. Я бы даже взял на себя смелость почитать ему кое-что из теории, когда прояснится с Ковеном.

– Так что вам удалось узнать? – Бокал терпения короля был почти пуст.

– Организация, именуемая «Ковен», действительно существует. Декларируемая ими цель – пробуждение последнего из Корраанов, оставшегося, согласно их источникам, в нашем мире.

– А на самом деле? – оживился король.

– Сам не видел. – Легкая улыбка тронула губы Мастера. – Но вполне допускаю. Ковен должен быть осведомлен лучше.

– Чем это грозит Квармолу? – спросил Орье.

– Гибелью всего мира, – серьезно ответил бывший маг. – Серьезная угроза, ваше величество?

– Пожалуй, – согласился король. – Что мы можем сделать, чтобы этого не случилось?

– Не знаю, – сознался Мастер. – В дневниках Сугудая упоминается некое эльфийское кольцо. Оно упомянуто в некоторых источниках…

– Например, в сказках, – подал голос премьер. Он мрачно возлежал в кресле, потягивая вино из бокала.

– В том числе, – невозмутимо согласился Мастер Лур. – Но не только. Я нашел в библиотеке Сугудая две интересные книги на эту тему. К слову сказать, библиотеку узурпатор собрал потрясающую.

– Награбил у своих жертв, – догадался Лемур. – Не тяните, Мастер, что там, в этих книгах? Наверняка что-то полезное!

– Весьма и весьма, – подтвердил маг. – К примеру, с помощью кольца можно вернуть магические способности. Во всяком случае, один из старейшин Совета Саро сумел это сделать для одного из королей Квармола.

– И вы надеетесь сделать то же самое для себя? – догадался король. Мастер Лур смущенно потупился, Лемур хихикнул. – Не надо стесняться, Мастер, это естественно. Что для этого надо сделать?

– Добыть кольцо, – твердо сказал Мастер Лур. – И нам придется его добыть – без него Последний проснется. Ковен просил Сугудая помочь им в поисках кольца – они считают, что артефакт находится в Ледании, – и одновременно отвлечь эльфов отсобственных поисков. Что и было сделано, как вам известно, с помощью некроманта Тубариха. Между прочим, глава Ковена приглашал Сугудая вступить в их ряды.

– И что же он ответил? – полюбопытствовал молодой король.

– Не отказался и не согласился, насколько я понял, – ответил Мастер Лур. – Он вел свою игру и связывать себе руки не собирался. Однако и отвергать могущественного союзника не спешил. Ковен, судя по всему, такое положение устраивало.

– Какие-нибудь имена всплыли? – поинтересовался король.

– Адресаты Сугудая были очень осторожны, – невесело усмехнулся бывший маг. – Письма подписаны Главой и Ассистентом. Только одно имя. «По поручению Главы Ковена, Мастер Керс». Я знаю этого мага. Мастером он стал не так давно – видимо, желание похвастаться и стало предметом подобной неосторожности.

– Квармолец? – быстро спросил Лемур, подавшись вперед.

– Нет. Фланец.

– Ваше премудрое величество, может, объявим войну Флану? Этот их посол мне всю плешь проел до печенок. Что головой качаете? Ну хоть в рожу ему можно заехать? Послу, я имею в виду.

– Нельзя, – нравоучительно заметил король. – Лучше угости его на неофициальном приеме осетриной с белым вином. Он рыбу не переносит, а есть придется, этикет отказаться не позволит.

– Хорошая вещь – этикет, – мечтательно промурлыкал бывший шут.

– Только распорядись приготовить неостро, – посоветовал король. – У него язва.

– Хорошая вещь – язва, – задумчиво сказал Лемур. – Спасибо, ваше премудрое величество. А вы, позвольте нижайше поинтересоваться, это откуда знаете?

– Разведка у меня хорошая, – похвастался король. – Надо будет приказать Тайному Департаменту тихонько пощупать этого Керса. Хотя следить за магом – занятие опасное и неблагодарное.

– Лучше уж сразу прикончить, – согласился Лемур.

Лониэль подходил к воротам Леды с изрядной опаской. Что, если и на выходе проверяют железом на предмет наличия острых ушей? К счастью, его опасения оказались напрасны, выезжающие из города стражу совершенно не интересовали. Кроме разве что гнома, чей неумело нарисованный портрет эльф углядел на фонарном столбе. Впрочем, за судьбу расового врага Лониэль ничуть не волновался. Гномы – народ хитроумный и пронырливый, наверняка уже нашел способ позолотить руку страже и смыться. А если и нет – эльф ничуть не собирался забивать себе голову его проблемами.

Томагавка молчала. В Леде она приобрела кожаную дорожную куртку, выгодно подчеркивающую достоинства ее фигуры. Причем приобрела сама, крупно выиграв в карты в каком-то грязном кабаке. Девушка отчего-то предпочитала посещать такие места, которые у добропорядочного эльфа вызывали откровенное отвращение. Невыносимый запах кислого пива сводил Лониэля с ума, пока его напарница наполняла кошелек серебром. Да еще эта драка на ножах с незадачливым игроком, посчитавшим, что его обманули. Да, день у бедолаги явно не задался, и лучшего ему уже не дождаться. Девушка владела ножом так же уверенно, как эльф – луком, у ее противника шансов практически не имелось. С остальными обиженными было легче: увидев, что сталось с их незадачливым товарищем, оба поспешили признать, что они в жизни не видели столь честной игры. В чем эльф изрядно сомневался, ведь как ни крути, а порой Томагавка шельмовала.

– Что задумался? – спросила девушка, поигрывая эфесом сабли. Это оружие, а также пращу и аркан, она тоже купила с выигрыша.

– Чтоб не разучиться, – грубо ответил Лониэль.

Разговаривать с напарницей не хотелось. Только эльфы знают, что такое настоящая меланхолия. Когда мир кажется серым и враждебным, а его обитатели – бессердечными свиньями. Особенно люди. В такие вот периоды жизни хорошо сидеть под сенью эльфийских древ и сочинять стихи. И чтобы дождь шел, мелкий теплый дождь. И чтоб ни души вокруг. Тогда стихи писать особенно хорошо.

– Ты научись сначала, – хмыкнула девушка. У нее настроение как раз было великолепным, и его не портил даже угрюмый, молчаливый спутник с эльфийскими ушами под париком.

Лониэль промолчал. Тихо шуршали под копытами разноцветные листья, нежаркое осеннее солнце ласково улыбалось с безоблачного неба. Город остался позади. Прекрасный, загадочный город со своими безумными жителями.

– Однажды я сюда вернусь, – мечтательно сказал эльф.

Девушка удивленно посмотрела на него, но промолчала. И правильно. Сейчас хорошо молчать. Правильно. Просто ехать рука об руку и молчать.

Беда в том, что молчать долго Томагавка просто не умела. Даже когда была секирой.

– Я тут карту Ледании купила, довольно подробную. Нет, ну как все-таки переменилась провинция! Северная граница аж по Квармольским горам проходит! То есть степь с кочевниками теперь тоже Ледания! Интересно, их хоть работать научили? Вряд ли, небось как жили грабежом, так и живут.

– Теперь еще и торговлей, – возразил эльф.

– И то дело, – одобрила Томагавка. – Небось бесхозных путников продают, вроде нас?

Лониэль вытаращил глаза. А ведь и правда продают, припомнил он. И запросто могут пристроить в рабство добропорядочного эльфа с бесстыжей спутницей.

– Эльфы – добыча непростая, – надменно заявил он и коснулся чехла, где лежал лук. В рабство он не пойдет. Лучше сложит голову в бою, как полагается отважному эльфу. – А ты что умеешь? Магией поддержишь, если что?

– В магии я не сильна, – созналась Томагавка. – Но кое-что умею, наследственность у меня хорошая. Правда, скажу честно: от сабли куда больше проку, чем от моих чар.

– Настолько слабы? – не удержавшись, подколол эльф.

– Нестабильны, – пояснила девушка. – Да и времени сколько прошло – может, и законы магии уже изменились. Или отменились вовсе.

– Так разве бывает? – изумился Лониэль. – Эльфийские чары спокон веку не меняются!

– Бывает и хуже, – туманно объяснила Томагавка.

Лониэль задумался – что именно бывает хуже? Когда законы магии меняются или же когда незыблемы и неизменны? Все-таки как сложно общаться с людьми…

– До гор далеко, – сменил тему эльф. – Может, ты портал поставить сумеешь?

– С ума сошел? – искренне удивилась Томагавка. – Да портал не всякий Мастер поставит!

– А я слышал, любому бакалавру под силу, – в свою очередь удивился Лониэль.

– Ну разве что новое заклинание открыли. – Томагавка недовольно нахмурилась. – Так меня-то ему не учили. Нет, я портал не открою, не умею просто. Ты, видимо, тоже? Были же эльфийские чары, «Зеленый Переход» или вроде того…

– Только в Саро, – вздохнул эльф. – Есть у меня свиток, в случае крайней нужды могу использовать. Сам я «Переход» не осилю, уж извини.

– Ладно, – великодушно извинила девушка. – Обойдемся.

Эльф снова замолчал, любуясь падающими листьями. Последняя, запоздалая песня лета, последние солнечные деньки. Завтра уже – он это чувствовал – зарядят затяжные дожди. Не меньше, чем на неделю. Впрочем, дожди Лониэль тоже любил.

– Опять дождь, – поморщился Бол. Дожди он ненавидел, даже легкая морось внушала ему отвращение. Нет, летний веселый дождь – совсем другое дело, особенно после парящей жары, но уж никак не холодный осенний.

– Терпи, – добродушно прогудел Боресвет. – Зато мыться, в натуре, не надо. Эх, кабы он еще из пива был…

– Всю жизнь мечтал пивом помыться, – язвительно ответил Бол, закутываясь в плащ. – Тащиться по степи по колено в грязи, да еще пешком!

Боресвет вздохнул. Не поспоришь, тащиться придется. Именно по степи, именно пешком. Хотя насчет грязи по колено – это он загнул. По щиколотку, не больше. Впрочем, если дождь зарядил надолго, а он, судя по всему, никуда не торопился, то и по колено будет. И вот досада – даже укрыться негде. Дерева нормального и то не найдешь.

– Зато и кочевники по домам сидят, – в утешение Болу заметил он.

– Да какие у них дома? Кочевники ведь, – ответил Бол хмуро.

Тоже верно, бездомные они. Юрты разве что – или как там эти шатры походные у них называются? Вигвамы, что ли? Нет, скорее все же юрты.

– В плен не потащат, – указал богатырь.

– То есть крыши над головой нам не будет, – уныло вздохнул ученик мага.

Да, крыши над головой не светят. И костер тоже не разведешь, из мокрой травы костер не особо хорош. Этак ведь малец и заболеть может, встревожился Боресвет.

Бол оглушительно чихнул, хлюпнул носом.

– У тебя здоровье как? – не выдержал богатырь.

– Пока малость осталось, – оптимистично ответил Бол.

Он уже свыкся с мыслью, что дождь будет продолжаться, какие претензии по этому поводу ни высказывай. И смирился – мол, бывало и хуже. В клетке, например. Как вспомнишь, какой дрянью кормили…

– А пожевать у нас имеется? – поинтересовался Бол.

– Откуда, в натуре? – пожал плечами Боресвет. – Если чего децил и было, все колдунам этим клятым досталось. Чтоб у них пузо лопнуло от нашей жрачки!

Бол вспомнил, как они пытались добыть еду, и приуныл. Как бы еще ту клетку добрым словом не вспомнить! Там хоть кормили… правда, чем – лучше не вспоминать.

– Без еды можно и помереть, – поведал он Боресвету, полагая, что этот немаловажный факт богатырь упустил.

– Зато злато все сохранили, – похвастался воин.

– Так сгоняй, купи чего-нибудь, – язвительно предложил Бол.

– Слушай, что ты все ноешь, в натуре? – возмутился Боресвет. – Ты что, братан, думаешь, на месте б остались – лучше было бы? А вот ни хрена и не угадал, сидели бы сейчас за решеткой в темнице сырой, а колдуны нас пытали бы мучительски.

– А чего нас пытать? Мы вроде ничего и не знаем, – удивился Бол.

– Пока б до них дошло, у нас бы костей целых не осталось, – поведал Боресвет. – Нет, братан, колданул ты вовремя. Тока криво как-то. Получше место не мог найти для двух реальных пацанов?

– Да не колдовал я! – возмутился Бол. – Я портал вообще не умею! Это пояс сработал… кстати, а как это он сработал? Может, и еще раз получится?

– Так чего ж ты стоишь, бестолочь окаянная? – возмутился богатырь. – Пробуй давай! Я тут в воде по колено сверху и снизу, а он колдовать не хочет! Лень-матушка, видать, вперед тебя родилась!

– Тебе видней, ты ж ей родной папа, – съязвил Бол, пытаясь добраться до пояса.

– Ну не папа, конечно, – стушевался Боресвет. – Однако ты прав, братан, меня работать не заставишь, даже из-под палки. Особенно из-под палки. Такой вот я свободолюбивый.

– В натуре, – согласился Бол. Ему наконец-то удалось расстегнуть пояс и извлечь его из-под плаща. – Ну давай. Абзац, блин!!!

Пояс безмятежно замурлыкал, испуская золотое сияние.

– Нет, не работает, – огорченно сказал Бол. – Абзац же! Абзац, блин!!!

– Может, он одноразовый? – предположил Боресвет.

– Сам ты одноразовый! – обиделся Бол. – Батя дешевку не подсунул бы. Может, он работает лишь в моменты смертельной опасности? Или вот еще версия: может, он просто воспроизводит те чары, что накладывались в его присутствии?

– Запоминатель? – Боресвет сморщил лоб в раздумье. – А что, может быть. Только что ж он один раз воспроизводит-то?

– Старый он, – пожал плечами Бол. – А может, так и задумано было. Может, это у него вообще побочное свойство, а до главного мы так и не докопались… Впрочем, что горевать. Неизвестно, куда бы нас новый портал забросил. Это ведь не молния какая-нибудь, тут координаты нужны.

– То есть это пояс сам нас сюда зашвырнул? – недоверчиво спросил Боресвет.

– А ты думал, мне с кочевниками повидаться захотелось? – съязвил Бол. – Сам, конечно. Или это потому, что мы с Талем сюда когда-то через портал попали? В общем, не знаю. Потом разберемся. А сейчас съесть бы чего. Может, хоть кролика поймаешь?

– Сейчас прям, – возмутился Боресвет. – Мальчика нашел, в натуре, за кроликами гоняться.

– Ну не мне же гоняться, – пожал плечами Бол. – Я ведь маг, неудобно как-то. Тем более бегаю я не очень…

– Ладно, с голоду не помрем, – усмехнулся Боресвет. – Корешки там разные… Грибы, правда, не водятся, да и ягоды – вряд ли. Да не переживай, братан, чтоб мы, да в какой-то степи пропали? Я булавой хоть кролика, хоть джейрана подшибу. Главное, увидеть вовремя.

– Джейраны разве не в горах живут? – с сомнением спросил Бол.

– Может, и в горах, – с сомнением же отозвался Боресвет. – Ну любого другого барана тогда.

– Дикого? – повеселел ученик мага.

– А хоть и ручного, – степенно ответил богатырь. – Я у него прописку спрашивать не собираюсь. Булавой по чайнику, и готово. Я, в натуре, булаву знатно кидаю…

Бол вспомнил, как богатырь управляется с булавой, и согласился. Все облака посшибал, что стоячие, что ходячие. Может, попросить тучи разогнать?

Однако разгонять тучи богатырь не был настроен. Больно много работы, вон, в натуре, все небо затянуто. Вдобавок можно и булаву посеять, как два пальца в кабаке. Чем тогда баранов забивать прикажете?

Бол, подумав, признал, что определенный риск есть. Вдобавок блин их знает, как эти тучи устроены, еще хлынут сразу все запасы воды, как из дырявого кувшина. С другой стороны, если дождь в скором времени не кончится, обед из обещанных баранов все равно не приготовишь. Жарить не на чем.

– Не боись, найдем что-нибудь, – успокоил его богатырь. – Вон, кусты какие-то, их тут хватает. Кочевники ведь живут как-то?

Жить как кочевник Бол нипочем не хотел. Хотя и хотелось сейчас оказаться в теплой водонепроницаемой юрте с чашей чего-нибудь согревающего.

– Опа! – Боресвет вдруг насторожился, приложил ладонь ко лбу, как у гардарикских богатырей было принято. – А это что там такое виднеется? Хата, что ли, какая?

– Откуда хата в степи? – изумился Бол.

– Вот я и говорю – откель? Надо пойти позырить, интересно, в натуре, кто тут такой оседлый попался? Может, обсохнуть пустит.

– Да накормит, – размечтался Бол. – Да напоит, да…

– Бабу притащит, – закончил Боресвет. – Длительное воздержание, в натуре, вредно для здорового гардарикского организма!

– Ты их баб-то видел? – съязвил Бол.

– Дык сначала ж напоит, сам сказал, – отмахнулся богатырь.

Не чуя под собой грязи, они заспешили к подозрительному строению, которое Боресвет упорно называл «хатой», а Бол так и вовсе не видел за пеленой дождя. Он, кстати, до последнего был уверен, что голунянин его разыгрывает, и, только когда постройка очутилась буквально перед носом, поверил в свое счастье.

Значит, вот они какие, загадочные гардарикские хаты! Он с братьями и сам такие строил в детстве. «Шалаш» называется. Остов из ветвей, а сверху что-нибудь непромокаемое. Этот шалаш, в частности, был любовно обшит некими шкурами.

– Интересно, – сказал богатырь останавливаясь. – Видишь надпись?

– «Будка», – прочитал Бол. – В самом деле интересно. А кто там живет?

– Будочник какой-нибудь, – предположил богатырь. – Сейчас вот и посмотрим…

Из открытого незастекленного окна строения выплескивались тяжелые клубы дыма.

– Дымоход сделать не догадались, – неодобрительно заметил Боресвет. – Так, в натуре, и угореть можно. Дверь-то хоть в этой будке есть?

Дверь была. Искусно сплетенную из ветвей, ее можно было вынести легким ударом ноги. Или даже громким чихом. Боресвет почесал шлем, раздумывая, как в нее постучать, не сильно попортив, потом решил положить булаву на приличия. Чай, в степи, а не во дворце.

– Кто-кто в теремочке живет? Кой блин в этой будке живет?! – прогудел он.

Дверь дрогнула, но устояла, а потом и вовсе открылась.

– Кого тут, маленько, носит? Покупать пришли?

– Это мы, калики перехожие, – сказал богатырь. – Может, пустите погреться, пока я, в натуре, это недоразумение не поломал ко всем блинам?

– Ай, чего грозишься, маленько? Вот выйдем сейчас все семеро да маленько в грязь тебя закопаем. – Из двери высунулась рожа в остроконечной кожаной шапке. Причем рожа отдаленно знакомая.

– Харог, что ли? – спросил Боресвет добродушно. – Бозал, нет?

– Маленько, я, – с достоинством ответил кочевник. – А ты кто будешь, такой упитанный, маленько? Где-то я твое лицо уже лицезрел…

– Мне аж в кошмарах является, – подтвердил Бол. – Бозал, ты что, своих не признаешь?

– Свои все дома, – резонно возразил кочевник.

– Будка – твой дом, – вскипел богатырь. – Вот сейчас как дам раза, в натуре, сразу вспомнишь. Если копыта не отбросишь.

– Копыта не брошу, маленько, на доспех сгодятся. Ты, что ли, тот батыр, что у нас гостил? Который, маленько, пожрать сильно горазд?

– Это сколько нужно ж сожрать, чтоб это запомнили? – восхитился Бол.

– Примерно с четверть того, что сожрал этот батыр, да, – пояснил кочевник. – А тебя я тоже, маленько, запомнил, молодой шаман. Или этот… как его… маг?

– Практически он, – важно подтвердил Бол. – Погреться пустите?

– Ай, проходи, гостям завсегда рады, да. Шашлык-башлык будешь, маленько?

– Буду, – хором сказали гости.

Бол ловко проскользнул в дверь, Боресвет замешкался, приложился головой к тому, что в будке было вместо косяка. Строение ощутимо содрогнулось.

– Осторожней, да? Ты нам так весь небоскреб порушишь!

– А не хрен небо скрести, – буркнул богатырь, гадая, что это за небоскреб такой выискался. – Давай рассказывай, что тут у вас творится. В степи до сих пор ничего вроде не строили.

– А ты что, маленько, сам не понял? Подумай, да, голова есть? Глаза есть, да? Там же написано – «Водка».

– Там написано – «Будка», – возразил Бол.

– Да? – огорчился кочевник. – Опять шаман все напутал, да. Старый он, маленько, да и пьяный был…

– Маленько?

– Нет, совсем не маленько. Прилично нажрался, да. Говорил ему каган, проспись сперва, да, а потом надпись малюй. Ты ж, когда пьян, только неприличные закорюки чертить и можешь. А «будка» – это что, ругательство, да?

– Собаки в них живут, – сообщил Боресвет.

– И будочники, – добавил Бол.

– Ай, шаман, ай, шакал, так опозорить, маленько! Надо будет запомнить, при случае его будочником обзову, да. Или лучше кагана, тот просто рожу набьет, а шаман, маленько, сперва в жабу превратит, а потом все равно набьет…

– Как каган поживает? – осведомился Боресвет.

– Ай, что ему сделается? Голова большая, шибко много думает, да. Придумал продавать всей степи водку, маленько, вот уже третий дом построили. Другие каганы сначала хотели всю водку отнять, но шаманы у них мудрые оказались, да. Сказали – коль ограбим харогов, кто нам водку продаст? Ай, молодцы шаманы, золотые головы, теперь нас ни одно племя не тронет. А если вдруг дураки найдутся, маленько, вся степь им козу влепит, да.

– И много наторговали сегодня? – поинтересовался Бол.

– Два барана, больших барана, толстых, да. И козу еще, ай, хорошая коза, хромая, маленько, далеко не убежит. А один кувал приходил – деньги принес, да. Целых две! Где взял, не пойму, маленько. Может, украл у кого?

– А может, нашел? – предположил Бол.

– Ай, если б в степи деньги валялись, думаешь, Бозал сидел бы в небоскребе и водку продавал? Нет, молодой шаман, Бозал взял бы мешок и пошел собирать деньги. Только нет денег в степи, да. Их и в карманах, маленько, не всегда найдешь…

Еще бы, подумал Бол, особенно если и самих карманов нет. Впрочем, кто их знает, кочевников этих, вдруг да потайные нашить догадались?

Мясо на вертеле пахло одуряюще. Бол сглотнул слюну, попытался перевести взгляд на что-нибудь другое. Например, на остальных кочевников, которые до сих пор помалкивали, предпочитая слушать чужую беседу. Всего их было четверо, Бозал – пятый. Как же, он же вроде заявлял, что их семеро?

– Выручку пасут, маленько, – ответил Бозал – любопытный Бол, разумеется, не смог удержаться, чтоб не задать вопрос. – Бараны, коровы, козы, маленько, жрать любят. А денежка – она сена не просит, да. Хотя и счет любит, ай, любит счет, зараза медная…

– Так вам все медью платят? – вдохновился Боресвет низкими ценами.

– Ай, нам чем только не платят, – махнул рукой кочевник. – Пожалуйте к столу, гости дорогие, будем шашлык-башлык кушать. Ай, не могу водки налить, каган шибко ругать станет, не велел водку пробовать. Умный он, каган, – если водку, маленько, пробовать, продавать что?

– Водки охота, – задумчиво сказал Боресвет. – А шашлык без нее, в натуре, весь вкус теряет.

– Ай, не весь, да, но половину – так точно. Но с каганом не спорят, маленько, ему башку открутить – что собаке почесаться. Не заржавеет, да.

– Ты, Бозал, хоть кагана с собакой не сравнивай, – посоветовал незнакомый богатырю кочевник. – Башку не башку, а бурбетку, маленько, открутит, коли узнает, да.

– Ай, да все здесь свои, маленько, – махнул рукой Бозал, а Бол тут же поинтересовался, что такое эта бурбетка. – Ай, если ты того до сих пор не знаешь, мне и не объяснить, – смутился кочевник.

Бол собрался было возмутиться, но его опередил Боресвет, извлекший на свет пару серебряных монет и протянувший их кочевнику.

– Этого хватит на водку?

– Хватит! – От восторга Бозал аж подпрыгнул. – Ай, даже всю выпьем, все одно хватит. А кагану скажу – скидку сделал. Знаешь, что такое скидка, маленько?

– Я знаю, – похвастался Бол.

– А мне вот шаман объяснил, – похвастался в свою очередь кочевник. – Возвращался с выручкой, ай, одной овцы нет. Потерял, маленько, по дороге. Что делать? Каган, он у нас умный, но горячий – либо башку открутит, либо бурбетку оторвет по самые уши. Я – к шаману. Он у нас старый, мудрый, с духами говорит, девок портит. Он и присоветовал, скажи, мол, сделал преспективному покупателю скидку. Заклинание такое, понял? И что ты думаешь – сработало, да. Каган головой покачал и простил, маленько. Шаманство – оно сила, да…

– Наливай, в натуре, – нетерпеливо перебил Боресвет. – За шаманство потом тост толкнешь. Да шашлык свой давай, закуска, она дело святое. Хоть первую и не закусывают.

– Как не закусывают, да? Ты нас этому не учил! – возмутился Бозал.

– Не хотел, чтоб вы передохли, в натуре, – пояснил Боресвет.

Незнакомый кочевник с готовностью разлил водку в глиняные плошки.

– Мы и в розлив торгуем, да, – с гордостью пояснил Бозал. – Ну, первый тост гостям. Особенно тому, кто открыл харогам истину.

– А что, и скажу. – Боресвет поднялся, понюхал водку, чуть поморщился. – Паршиво гоните. Я вас какой сорт готовить учил? Спотыкаловку ж, а не мозголомку!

– Ай, зачем так говоришь? Хорошая водка, да! Может, шаман чего спутал, он у нас старый, маленько, шаман. Эвон что на вывеске намалевал…

– Ладно, в натуре, проехали. За встречу!

– Ай, здоровья тебе, могучий батыр! На вот, закуси шашлыком. Хороша козлятина, да. И ты, молодой шаман, закусывай, а то развезет, маленько. Как там у вас дела, за степью?

– На драконе недавно летал, – похвастался Бол.

Кочевники переглянулись.

– Ай, молодому не наливать больше. Слаб он еще водку пить.

– Летал, летал, – подтвердил Боресвет. – Я тоже летал. Вот как ты на коне… кстати, в натуре, коней не продадите? Негоже богатырю без коня рассекать…

– Ай, батыр, нет у нас коней лишних, бараны только да коровы. Хочешь, козу продам?

– На козе скакать не умею, – сознался богатырь. – Может, у кагана спросить?

– А и спроси, каган – щедрая душа, не откажет, маленько. Только до кагана далеко: день идти, ночь спать, еще день идти. Степь велика, да.

– За степь! – поднял Боресвет свеженалитую плошку. – Чтоб, в натуре, не оскудела конями и всадниками! За степь и тех, кто в ней живет!

– За нас, любимых, да, – поддержал Бозал. – Ай, дай я тебя расцелую!

– Я лучше закушу, – возразил практичный богатырь.

Бол, скривившись, жадно жевал кусок чуть подгоревшего мяса. Показалось или в самом деле водка куда хуже, чем та, которой каган угощал?

– Пошла плохо? – понял Боресвет. – Это ничего, братан, первая всегда плохо идет. Только об этом, в натуре, все забывают…

В будку ввалился еще один кочевник, неодобрительно уставился на застолье.

– Каган, маленько, запретил продукт пить, – сказал он. – А шаман так вообще говорит: водка – яд! Правда, сам, маленько, пьет, как лошадь. Самоубийца, да…

– Ай, Кызыл, ну что ты такой мрачный? Друзей встретили, да. Они угощают, вот и пьем.

– Всех угощают? – просиял кочевник, сбрасывая намокшую одежду. – Ай, друзья – святое, маленько! Дайте, я за них выпью! Бозал, тебя коза жадности забодала! Водку пить без соленых огурчиков! Башка дурная, каган же, маленько, запретил без огурцов пить!

– Моя школа, – горделиво одобрил Боресвет. – Тащи огурцы, рожа хитрая. Замышить думал, в натуре? От братанов замышить?

– Ай, что за память, да? Забыл от радости, любимой кобылой клянусь, забыл.

– Ай, Бозал, дорогой, нельзя так кобылу любить, да. – Кызыл открыл стоящую в углу бочку, наложил в глиняную миску с десяток крупных соленых огурцов. – Наливай, буду тост говорить, маленько. Мне – побольше, штрафная, да.

– Огурчики, – умилился Боресвет. – Водка! Родные мои, как же я по ним соскучился!

Кызыл поднял туго налитую плошку.

– Давайте выпьем!

– Ай, Кызыл, ты тост сказать обещал!

– Башка дырявая, да. Совсем забыл, маленько! Говорю – тост!

И одним глотком осушил плошку. Поморщился, закусил огурчиком, огляделся по сторонам в поисках мяса. Бол поспешно сцапал новый кусок. Не подсуетишься – все сожрут, знаем мы этих кочевников.

– Ай, хорошо сказал! – одобрил Бозал.

Дверь распахнулась, в будку просунулась голова кочевника. Седьмого по счету и, наверное, последнего.

– Маленько, опасность! Кувалы скачут, много, да.

– К бою! – взревел Бозал.

– Разве ваш каган не договорился с остальными о мире? – удивился Боресвет.

– Договорился, маленько. Клятву дали, да. Но кувалы – ай, отродья шакала! – сказали, спокон веку, маленько, харогов ели и есть будем. Не дали клятву, нехорошие люди. Да и не они одни, в степи столько племен, ай, пальцев на руках не хватит!

– Понятно. Поели, выпили, теперь, в натуре, и подраться можно. Слышь, паря, много их там, кувалов этих?

– Много, да. Человек сто, маленько, и кони у них, ай, кони какие! Звери, а не кони!

– Сто – это много, – задумчиво изрек Боресвет, сбрасывая со спины щит и доставая булаву. – Знатно помашемся, в натуре! Ну пошли, сочтем этих кувалов по головам…

Бол обнажил меч, посмотрел на него с сомнением. Мастер Коэто кое-чему обучил его, но справным воином Бол себя не считал. Ладно, может, кувалы эти еще слабее.

Семеро харогов и их гости вывалились из будки, враги были уже рядом.

– Ай, по коням, живее! – закричал Бозал.

– Они хоть сбежать могут, – позавидовал Бол.

– Чего тут бежать, в натуре? – удивился Боресвет. – Их тут всего рыл двадцать, чтоб мы вдевятером такую кодлу не отпинали, да ни в жизнь не поверю!

– Он же вроде как «сто» говорил? – подивился Бол.

– Считать не умеет, – махнул булавой Боресвет. – Испугался, вот и почудилось. Ты, братан, за спиной у меня держись, и все ништяк будет. Завалим чисто волков позорных, отвечаю.

Позорные волки атаковали. Хароги вскочить в седло еще не успели, и первый натиск встретили Боресвет и Бол. Кувалы дружно метнули стрелы, и не все из них имели костяные наконечники. Богато живут, подумал Бол.

Богатырь заученным движением вскинул щит, стрелы горохом застучали по нему. Бросился вперед с медвежьим ревом. Бол успел отметить, что булавой богатырь не размахивал, держал поднятой для удара. А затем завертелось…

Кувалы осадили коней, новый дождь стрел застучал по щиту, по доспешным плечам. Боресвет даже не пошатнулся в своем самоубийственном рывке. Бол, как приказано, бежал следом, стараясь не попадаться на глаза лучникам. У богатыря шлем да кольчуга, а ему и одной стрелы хватит. Даже с костяным наконечником.

Поняв, что неуязвимый богатырь чересчур близко, кувалы подали коней в стороны, готовя арканы, но в суматохе пара из них замешкалась. Бол не поверил своим глазам: одним ударом внушительной булавы Боресвет прибил всадника вместе с конем. А второго просто выбил из седла ударом щита.

За спиной послышались крики и конский топот. Хароги! Ну теперь полегче будет…

Боресвет на подмогу внимания не обратил. Ударом тяжелого сапога вышиб дух из пытавшегося подняться кочевника, ловко уклонился от двух или трех брошенных арканов, четвертый поймал, сдернув с седла всадника. Добить не дали, сразу трое налетели, визжа и размахивая саблями. Богатырь скользнул влево, ударил одного в спину. После таких ударов не встают, понял Бол. И еще понял, что остальных двух кони несут прямиком на него.

Раздумывать было поздно, Бол в точности повторил маневр Боресвета, пропустив мимо себя скакуна и ударив в спину всадника. Правда, ни ростом богатыря, ни его палицей он не обладал, означенный удар пришелся ниже крупа жеребца… опа, уже мерина. Неожиданно поменявший статус скакун, визжа от дикой боли, встал на дыбы, в него врезался на полном скаку третий всадник, не успевший осадить коня. Смешались в кучу кони, люди – в общем, небольшое ДТП в степях Ледании.

Над головой Бола засвистели стрелы. Сразу стало неуютно, то, что стреляли хароги, энтузиазма как-то не прибавило. У пьяного кочевника стрелы по прямой не летают.

Даже спина Боресвета теперь надежным убежищем не казалась. Ну почему жизнь так несправедливо устроена – если хорошая пьянка, обязательно найдется сволочь, которая все испортит? Кайф поломает, как Боресвет говорит.

Для Боресвета же кайф, похоже, только наступил. Уверенно сбив зазевавшегося кочевника с коня, богатырь одним прыжком взлетел в седло его скакуна. Лошадка заскрипела, крякнула, но все же выдержала немалый вес. Сделано это было как нельзя вовремя: кувалы, ознакомившись с гардарикским боевым стилем, богатыря уже опасливо избегали. Оно и понятно – при страшном дефиците дерева булава в степи была жуткой диковинкой. И как с ней бороться, мало кто и знал.

Хароги, визжа и выкрикивая угрозы, сшиблись наконец с кувалами. Боресвет с громовым кличем въехал в кучу-малу, потеряв при этом коня.

На Бола выехал одинокий кувал, решивший, очевидно, спасаться бегством. Но отказать себе в удовольствии рубануть саблей растерянного пацана он, естественно, не мог. Бол своевременно упал в траву – будь ты хоть трижды кочевник, а зарубить лежащего техники не хватит. Меч при падении он, разумеется, потерял, но кувал не стал задерживаться, погоняя коня прочь. Бол мгновенно вскочил, вытянул руки вслед беглецу. Магическая стрелка, посланная несильно, но на удивление метко, подпалила одновременно круп лошади и зад седока. Скакун встал на дыбы как раз в тот момент, когда всадник обернулся к Болу, потрясая саблей. Последствия не замедлили себя ждать – лошадь отправилась домой в одиночестве, а ее наездник, прихрамывая, направился к Болу. Ухмылялся он при этом очень нехорошо и саблей помахивал весьма многозначительно. Бол в панике выпустил еще одну стрелку, кочевник легко уклонился, ускорил шаг.

Быстрые ноги – залог здоровья. Бег избавит вас от сердечного приступа! Если только этот паразит по голове не рубанет… Бол развернулся и побежал. И споткнулся о собственный меч, оброненный в схватке. Мигом вскочил, сжимая в руке рукоять, оценил обстановку. Да, бег, конечно, полезен, и все такое, но время явно неподходящее. Кочевник набегал с занесенной саблей, и хромать он отчего-то перестал.

Бол принял удар, как его учили, плавно попытался перетечь в другую стойку, но кочевник наносил удары куда быстрее, чем принято на тренировках. Ученик мага едва успел парировать два удара, третьим его развернуло, он отпрыгнул назад, поменявшись местами с нападающим. Кочевник рубил быстро, не давая возможности не только перейти в контратаку, но и построить мало-мальски грамотную защиту. Бол отчаянно отбивался, панический страх смерти сковал его движения. Очередным выпадом кувал выбил у него меч, торжествующе рассмеялся, занес саблю для последнего удара…

И рухнул на землю. Бол, ошеломленный случившимся, смотрел на него, не в силах поверить в чудо. Кочевник зашевелился, попытался подняться… И снова распластался на земле после меткого удара сапога. Боресвет, тяжело дыша, поднял латную рукавицу – причину внезапного недомогания кочевника.

– Этот последний, – объявил богатырь. – Все, братан, мы победили. Пойдем, надо отметить. Вот мы, в натуре, конями и разжились. А ты куда слинял, чисто вольный ветер? Сказано же, за спиной держись и не высовывайся.

– Метко ты рукавицы кидаешь, – выдавил из себя Бол. Его запоздало трясло.

– А то, – гордо сказал богатырь. – У нас любой богатырь так умеет, больно места под Голунью неспокойные. Выйдешь в лес, а там за каждым кустом – Соловей-разбойник. Свистит, в натуре, так, что всадника с конем сносит. Куда уж без рукавиц-то? А с ними – очень даже можно. Одной в зубы – раз! Второй в репу – два! А потом обратно, пока не опомнился.

– А обратно зачем? – не понял Бол.

– Дык рукавицы кончаются, – простодушно пояснил Боресвет.

(обратно)

Глава 13

Не знаю, зачем я подошел к гадалке? Вору на судьбу гадать – последнее дело. Как карты ни кидай, а в конце палач выпадет, а это мне и без всякой гадалки известно.

И все-таки подошел, не удержался.

– Погадай, мать, – говорю.

Старуха цепко окидывает меня взглядом. Цепко, профессионально. Зуб даю, сразу видит, кто, зачем, что из оружия в одежде спрятано, много ли денег в кошеле. Усмехаюсь лениво, протягиваю руку. Есть у меня деньги в кошеле, есть. А еще есть Корона в суме. Но тебе, старуха, я ее нипочем не отдам.

– Только гадай подробно и внятно, – предупреждаю гадалку.

– Как скажешь, сынок, – торопливо кивает головой старуха. – Вот, пройдешь одиннадцать шагов, споткнешься…

Э, да если она мне всю жизнь расписывать собирается, я ж помереть успею у этого самого стола!

– На картах лучше погадай, – прошу смиренно и достаю из кошеля серебряный палец. Чтоб гадалось лучше.

Старуха вздыхает, достает карты. Засаленные, старые. Правда, необычно красивые, даже время не смогло заставить выцвести цветные картинки. Видно, непростой художник рисовал.

Гадалка выкладывает первую карту. Рыцарь чего-то там.

– Это ты, – поясняет мне.

Гордо подбочениваюсь, рыцарем быть еще не приходилось. Поверх рыцаря кладется карта с кинжалом.

– Специальность твоя, – внушительно комментирует старуха.

Задумчиво киваю, разглядывая нарисованный кинжал. Да, художник постарался изрядно, всю душу в рисунок вложил. Ладно, бабка личность мою прояснила, за лоха держать не станет, даром что сам к ней подошел. Любопытно стало человеку да лишний палец в кошеле имелся – вот и подошел.

– Прошлое тебе, думаю, без надобности, сынок? – говорит старуха.

Киваю, свое прошлое я и так знаю. И не хотел бы, да знаю, так вот случилось.

Гадалка открывает новую карту, кладет слева от рыцаря. Король. Даже я понимаю, что король, кем еще может быть мужик в короне и с золотой цепью. Рожа у короля мне не нравится, такой запросто на эшафот отправит, а то и через пыточный подвал проведет. В руке – кинжал, в другой руке – свеча.

– Недоброжелатель твой, – комментирует карту гадалка. – Сильный, богатый, злой. Беда тебе от него будет, коли не остережешься.

Следующая карта – снова король. Одет, правда, попроще, в руке – стрела.

– Ох, – говорит бабка. – Везет тебе, жемчужный мой, на врагов. Этот смерти твоей искать будет, а вот найдет ли – про то карты скажут.

Карты равнодушно молчат, им нет до меня дела. Гадалка открывает новую, кладет справа от рыцаря. Снова король. Рожа на этот раз добрая, хоть сейчас мешок золота пожалует. В руке – книга. Король книг, стало быть. Библиотекарь, что ли?

– А этот покровителем у тебя будет, – шепчет старуха. – Глядишь, и не даст пропасть. Советы будет давать – слушай внимательно.

Киваю, понял. Советы против ножа и стрелы – лучшая защита. Ладно, король все же, не валет какой. Сгодится.

Новая карта. Гадалка замирает, близоруко щурясь, оглядывается по сторонам. Разглядываю карту. Маг, тут не ошибешься, посох в руке, второй мне в лицо тычет.

– Маг, смотри ж ты, – удивляется гадалка. – Стало быть, не всех на кострах пожгли. Ох, сынок, давно эта карта не выпадала, очень давно…

И снова по сторонам оглядывается. Я ее понимаю. «Петушиный час», он ведь и гадалками не брезгует. Дрова б не отсырели, а кого жечь – найдется…

– Маг, надо же. – Старуха продолжает качать головой, открывая новую карту.

Мага она положила справа, стало быть, маг – за меня. Сдается мне, личность знакомая…

– А вокруг этого все и вертится, – открывает старуха карту.

Смотрю внимательно, но опознать не могу. Наверное, так выглядела бы абракадабра, если ее нарисовать.

– Артефакт, – внушительно говорит старуха. – Предмет непознанный, загадочный. В связи с магом – возможно, магический…

– А в связи с королем – стоит немерено? – предполагаю я.

– Может, и стоит, – соглашается старуха. – Только карте этой верить нельзя. Как в твоей судьбе сыграет – неизвестно. Может, богатство даст, а может, на виселицу приведет.

Киваю снова. С артефактом тоже без вопросов, знаю я, что он значит. А вот короли эти… ну, с ножом-то который, понятно. Именно Король и есть, вор наш драгоценный наиглавнейший. А второй – герцог небось, кому ж еще быть. Зол на меня небось. Коня я его не убил только да жену не соблазнил, а так сделал все возможное, чтоб он меня возненавидел. Если не получилось, уж извините, я не виноват!

– Вот такие дела. – Старуха задумчиво созерцает расклад. – Два могущественных человека тебя ненавидят и возжелают твоей смерти, двое – на твоей стороне, и все из-за артефакта. Теперь посмотрим, что будет дальше…

Новая карта. Пятерка стрел. Хмурюсь, догадываясь, что она значит.

– Опасность за тобой следом, – вещает гадалка. – А путем к спасению будет…

Крыса. Ну прямо как живая. Нахальная, глазки-бусинки настороженно зыркают по сторонам. Самый что ни на есть воровской знак.

– Бегство, – заключает старуха. – Осторожность и наглость, но в данном случае – бегство. В бой не вступай, если есть возможность убежать, если загонят в угол – дерись, ибо ставкой будет твоя жизнь.

Все верно. Крыса – она крыса и есть. Настоящий вор. Стащи, что можешь, на глаза не попадаясь, заметят – беги, не можешь бежать – дерись. И надейся на то, что кошки еще спят…

– А закончится это все…

Настораживаюсь. Вот он, итог. Ну выложи мне что-нибудь вроде счастья или хоть богатства, должны же в этой проклятой колоде и такие карты быть…

Палач. Черные одежды, лицо спрятано под маской. В руке – топор.

– Смерть, – шепчет старуха, встряхивает седыми волосами. – А от чего?

Решительно достает новую карту.

– Интересно…

Мне тоже интересно. Карта без рисунка, перечеркнута по диагонали. Верх – белый, низ – черный. Не понимаю, что значит, хоть ты меня с палачом прям сейчас знакомь…

– Или, – говорит гадалка. Думаю, что ослышался, но она поясняет: – Смерть или – что?

Новая карта. Стрелки, направленные вверх и вниз. Не стрелы, а именно стрелки, вроде указателей. Значение опять не понимаю.

– Преображение, – озадаченно говорит гадалка. – Эта карта к тебе относится. Либо погибнешь, либо преобразишься… во что?

Сердце замирает, сладко-тревожно. Будто я не с гадалкой карты разглядываю, а чищу дом состоятельного купца.

Король. Четвертый и последний. Больше в колоде нет. В массивной короне, с чашей вина в руках. Рожа довольная донельзя, и есть с чего – во-первых, вино, наверное, неплохое, а во-вторых, король все-таки.

Старуха кладет карту сверху рыцаря.

– В общем, если не помрешь, будешь богат и счастлив, – завершает она сеанс.

Ну… похоже на правду. Тех денег, что Король обещал, мне на целый особняк хватит. И на титул, к примеру, барона. И на именьице с небольшим, но стабильным доходом.

– Что-нибудь еще? – Вкладываю в морщинистую руку монетку, добавляю сверху еще одну – за правду.

– Только одно, – говорит старуха. – Знаешь, сынок, четыре короля в одном раскладе редко выпадают. Второй раз за всю жизнь и вижу. Но уж если выпадают, то один из них – настоящий.

Хм… интересно: если карточный ранг одного из них совпадает с погонялом, это считается? Гадалку спрашивать не рискую. Она, наверное, тоже в Гильдии состоит. Ни к чему Королю знать лишнее.

– И еще… – Старуха чуть замялась. – Тут я не уверена, но время тебя поджимает. Сильно поджимает, сынок.

Говорю «спасибо», разворачиваюсь, иду. Нога скользит по мостовой, взмахиваю руками, пытаясь удержать равновесие. Куда там! Падаю, отбиваю себе локоть. Встаю, обкладывая в полный рост того идиота, что бросил здесь огрызок.

Как там гадалка сказала? Пройдешь одиннадцать шагов и споткнешься? Ну-ка, проверим…

Старухи на месте уже нет. С чего это она так быстро исчезла? А, вон два синерясых идут, понятно. И гвардейцы при них.

Чувствуя себя полным болваном, считаю шаги. Всего девять! Обманула, стало быть, гадалка, а я и поверил…

– Ищешь кого?

Только этого еще не хватало! Гвардейцы отчего-то заинтересовались моей личностью. Не иначе, гадалку углядеть успели, а вот сцапать – нет.

– Гуляю, – независимо отвечаю, честно глядя в глаза.

– А в сумке что?

Корона у меня в сумке краденая! Только вам нипочем не скажу!

– А вам что за дело?

А вот это я зря, наверное. Сам нарвался. Лица гвардейцев мгновенно каменеют, мне на плечо ложится тяжелая рука.

– Показывай!

Первая реакция – сбросить руку и бежать. Что там бабка про карту с крысой толковала? Можешь – беги, загнали в угол – дерись. Момент только неудачный. Оба гвардейца готовы к тому, что я бежать брошусь, настороже, только дернись – вмиг собьют на землю да сапоги о ребра почистят. Нет, не сейчас. Вот когда челюсти у них отвиснут, а глаза на лоб вылезут – тогда самое время и есть. А вылезут-отвиснут непременно, есть у золота такая способность, особенно в сочетании с камешками.

Пожимаю плечами, сбрасываю сумку с плеча.

– Смотрите, – говорю. – Мне скрывать нечего.

И распахиваю суму, в полной готовности въехать гвардейцам по самым чувствительным местам. Чтоб дали мне фору в беге.

Однако застываю сам, обалдело рассматривая содержимое сумы. Что-то чудеса в мою жизнь зачастили…

Гвардейцы тоже в шоке. Но в себя приходят быстрее, что понятно.

– Ты что, мужик, совсем охренел, крысу в сумке таскать?

Да уж, и что тут ответишь? Талисман на счастье? Вот сейчас синерясых подзовут – и здравствуй, подвал. Надо срочно соврать поубедительней… Сама залезла? Это мой обед? Другу несу в подарок? О, вот оно!

– Про крысиного волка слышали?

По покрасневшим рожам вижу – слышали. А вот что именно – не помнят.

– Крыс сажают в банку, – начинаю рассказывать. – Жрать не дают, поэтому жрут друг друга. Та, что остается в живых, жрать ничего, кроме крыс, не желает. Вот ее и зовут крысиным волком.

– А это… кошку завести не проще?

Поверили! Клянусь святым Лакки,поверили!

– Кошка у меня своя есть, – говорю спокойно. – Ни фига она с ними не справляется. – Прости, Сигр, виноват. – Вот друг и одолжил своего крыса на недельку.

– Хм… – Гвардеец задумывается.

Хочется слупить денег, но вроде не за что, да и святые отцы не одобрят. Что вор – по роже видно, но рожу судье не предъявишь. На колдуна же, хоть ты об стену убейся, не похож нисколечко.

– Ладно, иди, – разрешает гвардеец.

Послушно иду, раз послали. Сердце бьется в груди часто-часто, будто от стражи бегал. В голове одна мысль: а где же Корона? Неужто бабка словчила? Да нет, я ж не олух деревенский, мигом заметил бы.

Отхожу подальше, гвардейцы и синерясые ко мне интереса не проявляют. Раскрываю сумку – и тут же закрываю обратно. На месте Корона, на месте, родимая. Лежит спокойно, бриллиантами сверкает. Ничего не понимаю, голова идет кругом. Так, спокойно, сейчас разберемся. Сам я не колдовал, не обучен этому делу. Гвардейцы на магов не сильно похожи, таким пиво в кабаке тянуть, а не заклинания читать. Тем более с синерясыми за спиной.

А сами монахи? Они-то смогли бы, не сомневаюсь, только зачем? Чтобы свести некоего вора с ума? Так в подвале это сподручней делать. Хотели напугать крысой? Вора? Совсем смешно, нет таких воров, чтобы крыс боялись. Нет, и синерясые ни при чем. Остается одно объяснение – Корона сама захотела стать крысой. Зачем? Понятия не имею. Может, побегать захотелось. Или не желает с «Петушиным часом» дела иметь. Если так, отлично ее понимаю.

В общем, артефакт из гадания. Правда, я-то грешил на Скипетр.

Ладно, не так это и важно. Главное, чтобы она перед Королем такие шутки не выкидывала. Я на миг представил физиономию Короля, разглядывающего невозмутимую умывающуюся крысу, и на меня накатило. Хорошо, что переулок пустынный. За идиотский смех, конечно, в тюрьму не посадят, но внимание точно обратят. А оно мне надо?

Да не то чтобы Король шуток не понимал, но есть у него нехорошая привычка – отшучивать в ответ. Причем иной раз – со смертельным исходом. В ответ на поднесенную крысу вполне способен одарить десятком. В ящике без дна. Стоящем на твоем животе. Эстет, блин!

Может, я зря иду к Королю? Зачинщик говорил, Ищейку натравил он, гадалка вон короля с кинжалом вытащила… Может, и зря, верно. Только вот другого пути нет. Как только Король поймет, что я просто тяну время, вся Гильдия сядет мне на хвост. Причем Король будет в своем праве: заключили договор, Ригольд увиливает от выполнения… Даже те, кто ко мне неплохо относится, а Короля ненавидит, голос не поднимут.

Нет, Корону я ему предъявить должен. Не отберет, не посмеет. Кто для него остальные Регалии таскать будет? Уж поверьте на слово, после моей смерти – точно никто. И Король это понимает. Не может не понимать. Святой Лакки, если я дурака по ошибке за умного принял – плакала моя голова. Горючими слезами из обоих глаз.

Король меня ждал. Семерка, один из его людей, встретил меня у самых ворот, провел к дому, лебезя и расшаркиваясь. Семерка – это кличка. На самом деле шестерка он.

На столе бутылка вина и два бокала. Король сидит в кресле, поигрывает изящным штопором. Хорошая вещица, дорогая. Ловлю себя на том, что прикидываю, сколько Зачинщик за нее даст. Мысленно бью себя в ухо, не хватало еще у Короля чего-нибудь спереть!

– Ну, сынок, как твои дела?

Голос благодушный. Аж мороз по коже. Слышали, как кошка урчит, когда мышь поймает? Очень похоже, право слово.

– Идут потихонечку, – говорю ему и сразу собираюсь перейти к делу. Больно не хочется мне в этом доме лишнюю минуту сидеть.

Ан не тут-то было! Король настроен общаться. Ловко открывает вино, разливает по бокалам. Вино в стеклянной бутылке, надо же! Дорогое, наверное. Надеюсь, не отравлено. Мало ли что Король из той же бутылки пьет. Не такая уж и проблема. Можно бесцветный порошок на дно бокала заранее насыпать, можно – когда вино разливаешь по бокалам, а можно еще проще – открыть вино, сыпануть отраву и снова запечатать так, что и эльф не заметит. Сам же и отравится? Что за чушь, а противоядие на что?

Думаю, а руки сами берут бокал. Нельзя отказаться. Покажи Королю, что догадываешься о его планах на остаток твоей жизни, – и просто не выйдешь отсюда. Вон Безгол, уж на что авторитет был – а где теперь? Пошел против Короля – и пропал, словно и не было. То ли в бегах, если успел, то ли под водой плавать учится. С камнем на шее.

– За удачу! – Глава Гильдии поднимает кубок, пьем до дна.

Даже если и отравлено, за это нельзя не выпить.

– Интересные времена настали, – щурится Король. – Знаешь, что «Петушиный час» герцогу твоему перышки пообщипал?

Качаю головой. Не знаю, догадываюсь только. Неужто целого герцога сожгут?

– Выкрутится, – вздыхает Король. – Проныра тот еще. Повезло тебе, сынок, что Скипетр сразу стащил. Сейчас туда без масла и не влезешь…

Снова киваю. С Королем лучше не спорить. Если б я туда не полез, «Петушиный час» герцога и не тронул бы. Как им тролль не понравился, это ж надо!

– Как прошел визит? – переходит к делам Король.

Визит, стало быть. Не любит наш глава Гильдии вещи своими именами называть. Какая щепетильность!

– Успешно. – Открываю суму, демонстрирую Корону.

Хвала святому Лакки, в крысу Корона на сей раз не превратилась. Лежит, сверкает себе бриллиантами, как и полагается обычной короне. Смотрю на Короля, сейчас с ним можно делать все что захочешь. Первый вор Ледании ослеплен блеском золота, глаза блестят, пальцы любовно поглаживают артефакт. Он сейчас не здесь, он с балкона дворца важно приветствует своих подданных. Надменно кивает кланяющимся вельможам. Взмахом руки посылает армию на войну со всем миром.

Король со вздохом сожаления отрывается от сокровища, прищурясь, смотрит на меня. На лице – хорошо скрытое сожаление. Видно, хочет напялить Корону на голову, но при мне не решается. Надо же, застенчивый какой!

Почтительно склоняю голову, Король это любит. Только бы не испортить рвущимся на свободу смехом все впечатление.

– Удивил ты меня, сынок, – с довольным видом говорит Король. – Удивил и порадовал. Это надо же, из замка Фраллов утащить! Может, тебя в королевскую сокровищницу отправить?

Король смеется своей шутке, я улыбаюсь и отвожу глаза. Чтобы старый мерзавец не прочел в моем взгляде желание схватить его за глотку и выдавить жизнь.

– Блестяще сработано, – рассыпается в похвалах глава Гильдии. – Не удивлюсь, если ты, сынок, займешь со временем мое место. Ну-ну, не скромничай, сам посуди, а кто еще? Безгол мог бы, да, мог, но о нем уже который год ни слуху ни духу.

Если б я мог взлететь в этот миг на небо, я бы взлетел. Согласен даже провалиться сквозь землю, лишь бы оказаться подальше от Короля. Если он видит во мне соперника, значит, недолго мне осталось уже.

– Да не смущайся. – Король по-свойски хлопает меня по плечу и наливает вина. – Скажу тебе по секрету, мне стало тесно здесь. Вот принесешь Регалии…

Он замолкает, понимая, что сказал лишнее. Или же только делает вид, что проболтался? Я не знаю. На всякий случай молчу, изучая дно бокала. Хорошее дно, настоящий двенадцатиградский хрусталь.

Соловей ты наш беларский. А Ищейку за мной зачем посылал? Или смерть мою ему не заказывали, только Скипетр? И ведь не спросишь гада.

Взбалтываю в бокале вино, смотрю сквозь него на свет. Отпиваю глоток.

– Теперь про Державу. – Голос Короля стал по-деловому сух. – Когда делились Регалии, Державу забрал герцог Лебрасс.

Пытаюсь припомнить в Беларе особняк Лебрассов, не получается. Лебрассов переулок – помню, Лебрассов сад – помню. А особняк?

– Лебрассы разорились лет двести назад, – продолжает читать лекцию Король. – Особняк нынче принадлежит графу Стору, но Державу ты там не найдешь. Реликвия была заложена Купечеству, выкупить ее Лебрасс не сумел. Скорее всего, сейчас она принадлежит семье Лапонов, которые правили Купечеством в то время.

– Скорее всего?

Такая точность меня абсолютно не устраивает. Перерыть дом Лапона-старшего, убедиться, что Державы там нет, перейти к следующему дому. Сколько их там всего, Лапонов этих? Семейка-то плодовитая…

– Кому она принадлежит, не так важно, – вздыхает Король. – Важнее, сынок, где она хранится. В сокровищнице Купечества, вот где. И ты ее оттуда достанешь.

Радует меня наш глава. Какие задания подбирает – одно другого краше. Уж и не знаю, не легче ли в королевскую сокровищницу залезть. Купечество – нечто вроде гильдии купцов, свои сокровища хранит надежно. На защиту денег не жалеют. Там одной охраны сотни полторы! Безгол, помню, в свое время подбирался к сокровищнице, но так и не рискнул взяться. А может, не успел просто. Не знаю. Ладно, деваться некуда, будем думать…

– Кое-чем я тебе помогу, – говорит Король, доставая из ящика стола кожаную папку. – Тут есть схема здания, расположение и количество стражи… да сам посмотришь на досуге. Тебе эта информация здорово поможет.

Смотрю с интересом на папку. Любопытно, эту информацию Король сам собирал или от Безгола осталась? Если последнее, беднягу на этом свете мне уже не встретить…

– Труднее всего внутрь пробраться, – продолжает Король. – Здание четырехэтажное, последний этаж занимает охрана. Живут они там – понимаешь, сынок? Так что через крышу хода нет. Далее, балконы отсутствуют, окна забраны решетками. Черный вход отсутствует, только парадный. За входной дверью имеется вторая, внутренняя. Каждая из них покрепче, чем городские ворота. Сколько стражи охраняет вход, сам посмотришь. В общем, понятия не имею, как попасть в сокровищницу, это уж твоя забота, сынок.

Король довольно усмехается, старается поймать мой взгляд. Смотрю на него безразлично, мне отчего-то не страшно. Уж не знаю как, но Державу я добуду. Откуда такая уверенность, сам не понимаю.

– Ну чем мог – помог, – веселится Король. – Удачи, сынок!

Встаю, прощаюсь. Ловлю взгляд Короля на мою суму. Видно, что с Короной ему расставаться не хочется, но оставить не предлагает. Похоже, побаивается меня спугнуть. Интересно, это тоже надо обдумать, и лучше бы не одному. Может, Мастер Лион чего подскажет или мудрый Фрол совет даст? Да, самое время навестить друзей.

Покидаю гостеприимный дом, Семерка расшаркивается передо мной в фальшивых любезностях. Ухмыляюсь нагло ему в лицо, ухожу не прощаясь. Все мы в какой-то степени лицемеры, но зачем же выставлять это напоказ?

Прохожу сквозь торговые ряды, делаю покупки. Мелочь всякую: мясо, сыр, вино. Яблоки, само собой. В последний момент вспоминаю, что маг просил томаты. Спрашиваю у нескольких продавцов, никто ни о каких томатах не слышал. Наконец один продает мне помидоры, заявляя, что это искомые томаты и есть. Недоверчиво кручу головой, но не спорю. Потом спрошу у мага. В крайнем случае и помидоры съедим – почему нет?

Пока я покупаю злополучные товары, некий собрат по Гильдии примеряется к моей суме. Аккуратно засаживаю ему локтем под ребра, выразительно смотрю в глаза. Мальчишка еще совсем, ничего не умеет. Ладно, впредь наука будет.

А в ближайшем переулке меня ждет сюрприз. Бывает же, начнешь вспоминать человека, а он тут как тут. Судьба, значит.

На плечо ложится чья-то рука. Ловко сбрасываю, ухожу в сторону, оборачиваюсь, думая, что за спиной незадачливый вор с рынка. Или кто-то из его безмозглых приятелей.

Не угадал, конечно. Безгол. Мой бывший учитель и напарник собственной персоной. Не так уж сильно и изменился за эти годы, седины только добавилось да шрамов. Глаза такие же молодые, глядят весело.

– Что, Дик, не узнал?

Безгол называет меня первым моим прозвищем. Как Ригольда он меня и вовсе не знает. Либо Дик, либо Лень, если злится. Сами догадайтесь, по какому поводу может злиться учитель.

– Тебя не узнаешь, – говорю и улыбаюсь. Живой, блинило, не получилось у Короля его со свету сжить. Делаю шаг вперед, сжимаю его в объятиях. Живой! Все-таки живой!

Глаза подозрительно защипало, усилием беру себя в руки. Не хватало еще слезу пустить при бывшем учителе!

– И где же тебя носило, Безгол несчастный?

Безгол – от слова «безголовый». Кличка, само собой. За иные дела, кроме моего учителя, и браться никто не желал. А он не боялся. Ставил жизнь на кон – и выигрывал. Из самых гиблых ситуаций выходил с прибытком.

– Меня сейчас Голова зовут, – скромно сообщает Безгол.

Голова – это да, этого у него не отнимешь. Усмехаюсь, забавное имя. Был Безгол – теперь, нате вам, Голова.

– Смотри, башку оттяпают – опять Безголом станешь. Ты чего в Белару вернулся? С Королем, что ли, помирился?

– Еще чего, – мотает головой Безгол… то есть уже Голова. Ни в жизнь мне к этой кличке не привыкнуть! – Король и не в курсе, что я вернулся.

Скверно, ох как скверно. Едва глава Гильдии узнает, что Безгол в столице, такую облаву устроит – стражники от зависти сопьются. На что он, интересно, рассчитывает? Что Король все забыл и простил? Не верю. Память у него хорошая, милосердием тоже не страдает. И Безголу это прекрасно известно. Уж кому, как не ему, знать.

– Я последнее время в Тельоне обретался, – негромко говорит Безгол. – Городишко такой, симпатичный, спокойный. Там некто Серый за главного, ты его не знаешь. Так вот, уж не знаю кто и как, но опознали меня. Ума не приложу, кто, Беклен же не мог сдать…

– И Беклен там был?! – восхищаюсь я. Беклена помню. Мастер, каких мало. Ох и рыдали мы, когда он столицу покинул!

– Был, – кивает Безгол. – И сейчас есть. Только не верю я, что он меня выдал. Мог, конечно, сболтнуть лишнего после шестой кружки пива… все равно не верю.

Да, Беклен – кремень. Что ему каких-то шесть кружек? Он и втрое больше осилит. Уж Беклена перепить – на это не многие способны. Я, к примеру, не потяну.

– Как бы там ни было, – продолжает Безгол, – а за моей головой пришли. Попросили отдать добровольно. Люди Короля, конечно, Статуя помнишь?

Помню я Статуя. Шириной два меня, роста тоже немаленького. Кинжалу предпочитал всегда меч и владел им весьма прилично. Король его очень ценит… ценил, вернее, судя по тому, что здесь Безгол, а не Статуй.

– И ты решил вернуться и бросить Королю вызов?

– Так далеко я не заглядывал. – Безгол безмятежен и умиротворен. – Надоело бегать. Пересидеть мне надо. В Беларе меня сейчас не ищут…

Вот за это его Безголом и прозвали. Когда некий вельможа, обозленный дерзкой кражей, пустил по его следу Ищейку, знаете, как он поступил? Поступил добровольцем в городскую стражу! Сбрил волосы, отрастил бороду, магически изменил цвет глаз и поступил. Добрых полгода охранял порядок в столице! Даже Ищейка его обнаружить не смог, его нанимателю пришлось отменить поиск, приняв в качестве отступных часть похищенного. Через Бенджамина, разумеется.

– Поможешь? – спрашивает Безгол. – Сам понимаешь, у Зачинщика мне не отсидеться. Меня он, само собой, не сдаст, но кто-нибудь непременно пронюхает.

Конечно, помогу. Не думаю, что Фрол и Мастер Лион возражать станут. А хоть бы и стали, не дело это – учителю в помощи отказывать.

– А куда ж я денусь, – вздыхаю.

Безгол улыбается, показным унынием его не проведешь. Он-то видит, что я плясать готов от радости. Потому что живой. Потому что вернулся.

– Пойдем, – принимаю решение.

Безгол покорно следует за мной. Ох, надеюсь, никто нас вместе не увидит. Не заслужил Король такого подарочка.

– Ты как меня нашел? – спрашиваю у задумавшегося напарника.

– В случайность, стало быть, не веришь? – ухмыляется Голова.

Не верю. Не бывает таких случайностей. Откуда он меня вести мог? От торговых рядов? Вряд ли, рискованно ему туда соваться. Там неизвестно еще кого больше, воров или торговцев. От гадалки? Возможно, но маловероятно. Раньше бы подошел. Скорее он вел меня от Дворца. А наводку туда мог дать…

– От Зачинщика узнал, – уверенно говорю я.

Безгол кивает, довольный моей сообразительностью.

– Зачинщик говорит, что у тебя неприятности, – говорит он.

Рассказываю ему все. Со всеми подробностями. Сейчас мне нужен хороший совет, как никогда раньше. Но бывший наставник слушает молча, не перебивая.

Только когда рассказ доходит до гадалки, бросает коротко:

– Меня в этом раскладе не было.

Замолкаю, обдумываю его слова. Действительно, не было. Или все же?.. Кинжал, который лег сверху моей карты, это ведь не только профессия, но и тот, кто ей обучает. Может, гадалка не совсем верно прочла расклад? Или… или шестерки Короля доберутся до него раньше, чем он успеет серьезно повлиять на мою судьбу…

– Пусть попробуют, – зло ощерился Голова.

Я не удивляюсь. Он всегда точно угадывал, о чем я думаю.

– Дальше что было? – возвращается Безгол к моей истории.

Передаю ему разговор с Королем. Наставник молчит. Молчу тоже, обдумываю варианты.

– Нечисто здесь, – подает наконец голос Безгол. – Кому, интересно, нужны все Регалии? Не Королю же! У него, конечно, наглости через край, но не настолько же, чтоб задницу на престол тащить! Стало быть, заказчик его – человек непростых кровей.

Нечисто, согласен. Концы с концами не вяжутся. Если даже заказчик королевской крови, это все равно ничего не объясняет. Ну свергнет он любимого всеми нами Форлатта Четвертого – дальше что? Если у него среди сильных мира сего изрядная поддержка, то престол он и без Регалий удержит. А если нет – никакие артефакты не помогут, сожрут живьем и косточки обсосут.

– Разве что из-за магических свойств, – задумчиво добавляет Безгол.

– Сандалии Маргонов магическими свойствами не обладают, – возразил ему Фрол.

Вместе с Головой вздрагиваем от неожиданности. Блинов нищий подобрался неслышно. Что, интересно, он делает здесь?

– Ты его знаешь? – шепчет Безгол, рука гладит рукоять ножа.

– Знаю, – говорю ему. – Он свой, не бойся.

– Фрол, нищий, – царственно кивает ему одноглазый, протягивая руку.

Безгол хмыкает, пожимает руку.

– Голова, – представляется он. Не желает называть свое старое имя. Разумная предосторожность, но бесполезная. Все равно я обмолвлюсь рано или поздно.

– Наш новый постоялец, – поясняю я Фролу.

– Не такой уж он и новый, – хмыкает нищий, улыбаясь изуродованными губами.

– Поладим, – решает Безгол. – Ты вроде ничего мужик. Из Гильдии?

– Состою, – настораживается Фрол.

Доверять Безголу у него пока оснований нет, а Гильдия внимательно следит, чтобы правила не нарушались. Попробуй только подаяние просить от себя! Мигом заметят, объяснят, а если не поймешь – искалечат. А потом и вовсе убьют. С ворами еще строже. Пятую часть добычи изволь отдать в пользу Гильдии. А закрысишь – пеняй на себя, нож в спину обеспечен.

Спускаемся в катакомбы, негромко переговариваясь на ходу. То есть говорят больше Фрол и Безгол. Я молчу, прикидываю, как подобраться к заданию. Непросто будет, ох непросто! Если только Безгол помочь согласится?..

Из-за поворота выплескивается волна жара. Настораживаюсь, замедляю шаг. Безгол тут же прижимается к стене, в руке нож. Фрол удивленно смотрит на нас.

– Это Мастер Лион крыс отваживает.

– Фаерболами? – спрашиваю язвительно, расслабляясь.

Нищий иронии не понимает.

– Чем же еще, ими, конечно. Скучно ему, вот и тренируется…

Скучно – это понятно. Ни библиотеки, ни нормальной лаборатории в катакомбах не наблюдается. Все развлечения – медитация да беседа с одноглазым нищим.

Мастер Лион действительно оказался за поворотом.

– Крыс гоняем? – весело поинтересовался я.

– Крыс, – подтвердил маг. – Ненавижу крыс.

– Голова, – представился Безгол.

– Мастер Лион, – представляется маг. – Видимо, Ригольд предоставил вам убежище?

Голова Безгола немедленно поворачивается в мою сторону.

– Ригольд – это я, – поясняю ему.

– В честь кошака назвали, – понимает Безгол. – Как там его? Тигр?

– Сигр, – отвечаю я.

Рыжее чудо немедленно появляется из бокового отнорка, волоча в зубах не добитую магом крысу. Смотрит на меня выжидающе – мол, зачем звал? Кормить?

– Верно, Сигр, – смеется Безгол. – Тебе как раз тогда, помнится, два зуба выбили… Молочных еще…

Помнит, надо же. Все верно, как раз за Сигра мне и досталось. И гордое имя «Тигр» кошак так и не получил. Впрочем, он вроде и так доволен.

Довольный ригольд пытается залезть мне на плечо. С крысой в зубах. Не иначе как отобедать собрался. Нет уж, извини, дружок, так не пойдет. Отбираю у кота крысу (Мастера Лиона передергивает от отвращения), бросаю магу.

– Перекусим?

Ох, мага лучше не доставать! Засветит сгоряча фаерболом – замучаются потом со стены пепел соскребать.

– Сигр, ко мне, – подает голос Безгол.

Кот равнодушно смотрит на него, делая вид, что не узнает. Учителя моего он не то что не любит, просто не считает его вправе им командовать. Безгола, помнится, это изрядно бесило, но Сигр сумел-таки отстоять свою независимость.

Все вместе идем в убежище мага. Мастер Лион о чем-то расспрашивает Безгола. Тот отвечает односложно, не желая откровенничать. Думаю, дорогой наставник, рассказать свою историю тебе придется. Любопытство мага безмерно, потихоньку вытянет из тебя все, что только возможно. На то он и маг…

– С Королем говорил?

Что я там про любопытство мага? Вот оно, в действии.

– Говорил.

Рассказывать еще раз мне лень, но придется. Маг хрустит яблоком и внимательно меня слушает. Фрол режет сыр и мясо. Безгол осматривает свое новое жилище. Не забыть бы ему матрас приволочь. Не в его возрасте на голом полу спать.

– Даже и не знаю, что присоветовать, – говорит маг, когда я замолкаю. – С Купечеством связываться опасно. И сокровищница у них – это, я тебе скажу…

– Вы там были? – быстро спрашиваю у мага.

– Был. – Мастер Лион усмехается. – В долг как-то брал. Под проценты. Не в самой сокровищнице, конечно, но в здании – приходилось.

– У друзей занять не дешевле было бы? – интересуется Безгол.

– Сумма не та. – Маг разводит руками.

Да, Купечество – сила. Даже короли обращаются к нему за деньгами. Сами, понятно, не посещают, просто приглашают Старшего на аудиенцию.

– Кроме обычной стражи тогда сокровищницу охраняли два мага, – продолжает Мастер Лион неторопливо. – Думаете, «Петушиный час» до них добрался?

Качаю головой. Припрятали небось магов торгаши. Маги сейчас в цене, попробуй найди. Быть не может, чтобы в Купечестве этого не понимали.

– Пробраться туда надо, – неторопливо говорит Безгол. – Есть возможность. Меня другое смущает. Знаешь, Дик, почему я в свое время туда не полез?

– Почему? – спрашиваю.

Безгол слово «невозможно» вообще не переносил. Наперекор полез бы. Значит, дело не в этом.

– Король запретил, – говорит мой наставник. – Купечество под его защитой.

Есть у Гильдии такая практика – взимать долю за свое покровительство. Заплатил – и спи спокойно, никто тебя не ограбит. А уж если посмеет кто, вернут похищенное с извинениями и головой дурака. Гильдия шутить не любит, а Король вдобавок и не умеет.

– И теперь посылает меня работать контору, которая под его покровительством?

Что-то я туго соображаю. Что же Король задумал? Разорвать договор с Купечеством? Так не поможет, ребята там серьезные, им и Ищейку нанять не слабо. Да, у меня иммунитет, но Король-то об этом не знает.

– Он готовится тебя сдать, – спокойно говорит Безгол. – Купечество кинуть не рискнет, слишком многое их связывает. Значит, Мантия и Сандалии ему не нужны. Возможно, он их раздобыл до того, как ты взялся принести ему Скипетр.

– Мантия хранится в королевской сокровищнице, – вставляет свое слово Фрол. – А Сандалии считаются утерянными. При разделе Регалий они достались герцогу Свенеллу.

– Свенелл… – нахмурился Мастер Лион. – Башня Свенелла…

– Придворным магом был правнук герцога, – поясняет нищий. – Тем самым сошедшим с ума магом, что взорвал собственную башню вместе со всеми слугами. Оригинальный способ покончить с собой, ничего не скажешь.

Безгол смотрит на него, вытаращив глаза.

– Слушай, парень… ты кто?

– Местный я, – дурачится Фрол, ему нравится удивлять нас. – Подайте убогому хоть медный тумак… а лучше палец…

– Тебе дай палец – без руки останешься, – хмыкает вор.

Нищий довольно смеется.

– Но тумаков накидаю, только скажи, – добавляет Безгол.

Маг в пикировке не участвует. Думает. И правильно, оно ему привычнее.

– Как принято думать, башня Свенелла была разрушена в результате неудачного магического эксперимента, – говорит он.

– И с того времени Сандалии считаются утерянными, – подтверждает Фрол. – Сокровищницу Свенеллов они покинули, и больше о них никто не слышал. Говорят, маг взял их именно для этого последнего эксперимента. Но, по-моему, это чушь. Сандалии первого из Маргонов не имеют никакой магической силы. Обычные сандалии фланского легионера, коим и был основатель династии. И в число Регалий они вошли, чтобы потомки первого короля не забывали, кто они и от кого ведут род. А также то, что Ледания не всегда была независимой.

– Нищий, говоришь? – Голова задумчиво рассматривает Фрола. – Сдается мне, непростой ты нищий.

– А то. – Тот с гордостью выпячивает грудь и берет бокал. – Конечно, непростой. Я – одноглазый нищий!

(обратно)

Глава 14

– Привал, – объявил Нанок. Он, как и полагается кассарадцу, шел первым. Ни Таль, ни Лани в горах до сих пор не бывали.

Коней пришлось оставить внизу. Недолейтенант клятвенно заверял, что вернет их по первому требованию, но варвар ему не верил. Больно уж рожа хитрая, прямо как у иных трактирщиков, которые вино разбавляют соком. Спасибо, хоть не морковным.

Таль устало прислонился к камню, достал флягу с вином, сделал глоток. Спохватившись, предложил Лани. Девушка, против ожидания, не отказалась. Нанок достал жесткое сушеное мясо, разделил его на три части. Стыдно признаться, но и он слегка подустал. Слишком давно в горах не бывал, отвык.

Лани с любопытством оглядывалась по сторонам. Красиво как! Дико, необычно и безумно красиво. Далекие вершины покрывал снег, серебрясь в лучах солнца, ближние нависали над головой каменными тучами. И видно далеко-далеко!

Таль жадно грыз мясо, запивая вином. Кислятина, и слабое вдобавок, но каким вкусным оно сейчас казалось!

– Красиво как, – прошептала Лани.

– Красиво, – согласился Таль, оглядываясь по сторонам. Старые горы с улыбкой смотрели на них.

– Хорошо! – Нанок растянулся на каменной плите. – Почти как дома!

– Надо будет побывать как-нибудь в Кассараде, – улыбнулся Таль. – Беодла заодно навестим.

– До его дворца не доберешься, – хмыкнул варвар. – Стоит на высоченной вершине, даже кассарадцам на нее не забраться.

– Как там Ник, интересно? – вздохнула Лани. – Скучает, наверное…

– Старик присмотрит, – отмахнулся Нанок. – Главное, чтоб собака книги не пожрала. Не расплатимся потом. И чтоб читать не научился… раньше меня…

Лани отвернулась, чтобы скрыть слезы. По Щенку она страшно скучала и волновалась за него. Вдруг и вправду испортит что-нибудь ценное, а библиотекарь его выгонит? Ей представился Никак, одинокий, растерянный, на безлюдных улицах Ледра, и сердце болезненно сжалось. Зачем, ну зачем она его оставила?

Таль придвинулся, обнял ее за плечи.

– Все будет хорошо, – шепнул он. – С ним все в порядке, я тебе ручаюсь.

Лани уткнулась ему в плечо и все-таки расплакалась. Ларгет успокаивающе гладил ее по волосам, шепча что-то на ухо. Нанок деликатно отвернулся, делая вид, что страшно заинтересован разглядыванием огромного замшелого валуна. Шепот стал громче, послышался звук поцелуя. Нанок подумал, что привал, похоже, грозит затянуться до утра. И его присутствие будет более чем нежелательно.

– Вот они, Мастер, – возбужденно прошептал бакалавр Строн. – Атакуем?

– Не к спеху, – усмехнулся Мастер Альдан. – Подойдем поближе. Нас они все равно не увидят. И не услышат, так что не надо мне шептать на ухо.

– Да, Мастер. – Бакалавр виновато понурился. Его товарищ взглянул на него с откровенным злорадством.

– Их только двое. – Ледяной вдруг насторожился. – Где третий? С ними должен быть варвар.

– Может, он с ними поссорился? – неуверенно предположил второй бакалавр, Гарс.

– И такое возможно, – неожиданно легко согласился Мастер Альдан. – Мы, однако, на это рассчитывать не должны. Просканируем окрестности.

– Горы мешают, – пожаловался Строн.

– Мешают, – согласился Мастер. – Однако это сделать необходимо. Я сильно подозреваю, что самонадеянный глупец Керс получил от этого варвара чем-то тяжелым. Ментальный удар, ха! После ментального удара шишка на затылке не вырастает.

– А сканирование не разрушит заклятие невидимости? – робко поинтересовался Строн.

– Может, – сознался Мастер Альдан. – Ты прав, ученик. Что же, придется осмотреть визуально. Достаточно убедиться, что его нет за поворотом. В конце концов, мы сюда не варваров ловить пришли. Важно, чтобы он не вмешался, когда мы захватим этих двоих.

– Нам придется пройти мимо них, – с опаской заметил Гарс.

– Не страшно, мое заклятие им не преодолеть, – чуть высокомерно усмехнулся Ледяной.

– По-моему, девчонка накладывает чары. – Строн заметно встревожился. – Мастер, может, лучше атаковать сразу?

– Он ее обучает магии, – догадался Мастер Альдан. – Самонадеянный глупец! Учить может только Мастер, а он и до бакалавра не дорос! Ладно, пусть его. Не трясись так, ученик, разве ты не видишь, какое заклинание она применяет? «Малый Вихрь Дорана». Чем, по-твоему, оно способно нам повредить? Одежду пылью испачкать?

Строн виновато опустил голову. Надо же было додуматься – советы Учителю давать. Вот уж оплошал! А Гарс как довольно щурится, радуется, сволочь, что он в лужу сел. Ничего, время придет – сочтемся…

Лани закончила «Смерчик» и выжидающе посмотрела на Таля.

– Хорошо, – кивнул он. – Теперь повтори «Пятно».

– Я его и так хорошо знаю, – возразила девушка.

– Повтори, – настойчиво сказал Таль. – И пора заканчивать, сейчас уже Нанок вернется.

Лани решила не спорить. К чему возражать, если все так хорошо? «Пятно» так «Пятно». А если немного пошалить? Ну держись, сейчас ты получишь свое «Пятно»…

Уверенно она прочитала заклинание, завершив его эффектным действием. К разочарованию девушки, Таль в последний момент разгадал ее коварный замысел и отпрыгнул в сторону. Лани задорно засмеялась, подняла руки, чтобы повторить чары. И застыла на месте. Алое пятно висело в воздухе!

Мастер Альдан не видел опасности. Заклинание надежно укрывало их от посторонних взглядов, услышать разговоры ни ученик, ни его девчонка тоже не могли. Немного тревожил варвар, которого никак не удалось обнаружить. От собак, к примеру, эти чары не защищали, они больше на нюх полагаются. Может, и варвар обладает звериным нюхом, кто их разберет. Дикие люди с диких гор, почти животные. И в этом их сила, признал Мастер. Поэтому и необходимо узнать точно, где же третий из этой славной компании.

Однако за действиями ученика Ларгета и девушки Мастер следил внимательно. «Пятно» повторяете? На здоровье! Самое бесполезное заклинание из всех. Мастер Альдан своих учеников «Пятну» даже не обучал. К чему? Зачем? Пусть лучше лишний раз «Стрелку» повторят. Или «Чашу», или «Малое Обледенение». Вполне полезные заклинания, в жизни могут пригодиться. Воды добыть, вино охладить, а уж «Стрелка» и вовсе боевые чары. Правда, слабые совсем, и все же, все же…

Действие никчемного заклинания на чары невидимости застало многомудрого Мастера врасплох. Никто и никогда не проверял «Большую Невидимость Фундалона» на совместимость с «Пятном». Да и кому это надо, глупостями заниматься?

По удивленному лицу девушки он мгновенно понял, что произошло. Понял – и начал действовать. Раньше времени, не подготовившись, но иного выхода не оставалось…

Лани опомнилась мгновенно. Пятно в воздухе – прекрасная мишень. Лучше и не придумаешь. А уж почему оно в воздухе повисло, пусть Таль потом разбирается.

Два ножа, один за другим, полетели в цель…

Мастер Альдан оборвал заклятие на середине.

– Ах, блин! – успел сказать он, когда тяжелый нож больно ударил его в плечо. По счастью, рукояткой. Порадоваться этому маг не успел: второй нож вонзился в солнечное сплетение.

Чары невидимости рухнули. Для спутников Мастера это оказалось полной неожиданностью. Для их противников – тоже. Пришли в себя они одновременно. Таль бросил защиту, о которую расплескались «Иглы Дождя» Гарса, Строн начал готовить портал, а Лани метнула оставшихся два ножа. Гарс каким-то чудом успел увернуться, зато Мастер Альдан, прислонившийся к скале за его спиной, увернуться не мог. Оба ножа достались ему. В грудь и в плечо.

Безжизненное тело сползло по скале под ноги растерянных учеников.

Таль атаковал «Стрелкой», пока противники не опомнились, Лани потянула из ножен саблю. Как раз в этот момент Строн закончил формирование портала и нагнулся к своему Учителю. «Стрелка» прошла мимо, закоптив скалу за спиной. Гарс, не горя уже желанием продолжать бой, подхватил Альдана под руку и вместе со своим товарищем шагнул в портал. Подбежавшая Лани в растерянности остановилась, не решаясь последовать за ними.

– Оставь! – крикнул Таль. – Не суйся туда!

– Кто это был? – спросила девушка, машинально приглаживая растрепавшиеся волосы.

– Понятия не имею, – искренне ответил Ларгет. – Может, опять сугудаевские прихвостни? Не нравится мне это. Если уж даже в Ахарских горах нашли… Как, интересно?

– Бакалавр сдал, – уверенно ответила Лани. – Он мне сразу не понравился, взгляд такой… сладенький. И пузо!

– Пузо-то при чем? – изумился Таль. – Обычное пузо. У меня, может, тоже такое будет.

– Некрасиво, – пояснила девушка.

Ларгет озадаченно посмотрел на нее. Возразить было нечего.

– Твои ножи сегодня нас выручили, – сказал он.

– И «Пятно», – подхватила девушка. – На редкость полезное заклинание!

И снова Таль не нашелся, что возразить. В самом деле полезное, если спасло им жизнь. Вот Учитель удивится, когда узнает! А Бол еще ныл, что их заставляют учить то, что в жизни никогда не потребуется. Конечно, им с Лани просто повезло, и все же…

– Где, интересно, Нанок? – поинтересовалась девушка.

– Не хочет нам мешать, – ухмыльнулся Ларгет. – Эй! Нанок! Нанок!

Варвар появился минуты через три. Взгляд его уперся сначала в окровавленную скалу, потом скользнул по одежде Таля и Лани.

– Ну вы и пошалили, – неодобрительно заметил он.

Лани вспыхнула, Таль недоумевающе переводил взгляд с девушки на варвара.

– На нас напали, – сказал он.

Варвар мгновенно подобрался, озираясь по сторонам.

– Кто?

– Не представились, – сообщил Таль. – Собственно, напасть они не успели, мы их сами…

– Правильно, – одобрил Нанок. – Бить надо первым. А потом смотреть кого.

– Посмотреть не удалось, – пожаловался Таль. – Противники ретировались в портал.

Варвар подозрительно посмотрел на него.

– Ретировались – значит смылись, – пояснила Лани. – А портал – это…

– Портал видел, – перебил ее варвар. – Два раза. Так это опять колдуны? Те же, что в Ледре?

– Колдуны, – согласилась Лани. – Но другие. Хотя кто их разберет, колдунов…

– Одного разобрали, – вмешался Таль. – Больше беспокоить не будет. Зараза, в нем ведь ножи остались…

– У меня есть запасной комплект, – успокоила его Лани.

Нанок внимательно осматривал место схватки. Нашел медную монету, убрал в кошель.

– Не видел таких, – сообщил он спутникам. – С востока, наверное.

Таль задумался. Происшествие было странным. Эх, рассказать бы Учителю, может, тот разберется. Только как же ему расскажешь, он, наверное, в столице сейчас…

– Мастера Керса взять живым не удалось, – мрачно сообщил Лемур. – Наши тайные умники перестарались. Помешали друг другу, Керс этим воспользовался. Если б не приданные команде маги, жертв было бы куда больше. Впрочем, и так хорошо. Начальник Департамента в ярости, грозится убить Керса еще раз. Правда, пока не придумал как.

– Архив, бумаги?

– Ничего, ваше величество. – Лемур обреченно вздохнул. – Похоже, свой шанс мы упустили. Разве что Мастер Лур еще что найдет…

– Все не так страшно, – улыбнулся маг. – Уйти ему все же не удалось, и это уже хорошо. Убит он был обычным оружием, не магией, в этом нам тоже повезло. По моей просьбе Гроссмейстер Дорл установил… специальные магические датчики.

– Лохов, что ли? – перебил бывший шут.

– Я и не подозревал столь глубокие познания в магии у вашей светлости. – Мастер Лур иронично улыбнулся. Лемур немедленно насупился. – Да, именно эти датчики. Собратья по Ковену наверняка захотят узнать, что случилось с Керсом. Таким образом, у нас прекрасная возможность отследить, откуда гости прибудут.

– Там тоже не дураки сидят, – хмуро заметил Лемур. – И уж наверняка предполагают, что на них развернута охота.

– Вот и увидим, кто более ловок. – Мастер Лур неожиданно подмигнул бывшему шуту. – Лем, эта должность совершенно испортила твой характер. За полчаса беседы – ни одной шутки! Квалификацию теряешь!

– Да пошло оно все, – безнадежно ответил премьер-министр. – Ничего не ладится! На востоке страны опасность эпидемии холеры! На юге никак не могут разделаться с мятежом сторонников покойного Сугудая! На севере небывало грамотный набег ахарцев! Почти вторжение! Радует, что там вовремя появилась знакомая нам троица, а то бы совсем туго пришлось. Некий ахарский шаман превратил всех боевых коней в мышей!

– Тоже боевых? – невинно спросил король.

– И Ларгету удалось их расколдовать? – заинтересовался Мастер Лур.

– Лани постаралась. – Лемур потихоньку успокаивался. – Может, конечно, и Таль помог…

– Поразительный потенциал, – задумчиво произнес Мастер Лур. – Я бы не сумел… Какая жалость, что я не могу больше учить их! Как было бы интересно развить способности у Таля, у Лани… у их детей…

– А у них и дети есть? – поразился Лемур.

– Нет – так заведут, – не смутился бывший маг. – Долго, что ли?

Лем развел руками, признавая свое поражение. Орье негромко рассмеялся.

– Ахарцев уничтожили? – спросил он.

– Преследуют. Да никуда они не денутся, ахарцы эти. Вот если б лошади так мышами и остались, тогда конечно. Нет, здесь от королевства беду отвели. Но все равно… Орье, я просто не успеваю! То с юга, то с севера, то заговор прямо в королевском дворце! Будь человеком, сделай меня обратно шутом! Сил никаких нет со всем этим разбираться…

– Тогда нас обоих убьют, – жестко ответил король. – На кого мне рассчитывать, как не на тебя? Ты можешь сказать, кто точно не замешан в этом заговоре? В предыдущем? В том, который раскроешь завтра?

– Не могу, – признал бывший шут.

– Вот и заткнись. Тебе я доверяю, а другим – нет.

Мастер Лур сочувственно улыбнулся обиженному шуту.

– Это временно, Лемур. Начало правления легким не бывает. Но скоро все стабилизируется и ты оценишь преимущества своей новой должности.

– А если не доживешь до того светлого дня, оценишь пышность собственных похорон, – лучезарно улыбнулся король.

– Типун вашему величеству на неудобное место, – пожелал Лемур. – Хрен дождешься, рожа в короне. Я еще и внуков твоих переживу!

– Тогда нечего жаловаться, если здоровье в порядке, – резонно возразил король. – Вот наградил Творец подданными! Только и умеют, что ныть и жаловаться.

– Это я-то ною и жалуюсь? – возмутился Лемур. – Нет, все! Приму участие в ближайшем же заговоре!

– А я тебя казню заранее, – довольно подытожил король.

Таль представлял себе дороги. Даже видеть доводилось иногда. Чего он себе не представлял, так это горной дороги. И до сих пор не мог понять, чем же оная от бездорожья отличается.

Справа открылся вид на изумительной красоты пропасть. Ларгету даже показалось, что далеко внизу он углядел скелет незадачливого скалолаза, но умудренный жизнью варвар заявил, что это всего лишь горный баран. То есть то, что от него осталось.

В небе лениво парила черная птица.

– Орел? – с сомнением спросил Таль.

– Стервятник, – уверенно ответил Нанок. – Как это по-вашему… гриф вроде?

– Чего ему надо? – поежилась Лани. Стервятников она не видела и тем не менее относилась к ним с опаской.

– Надеется, что мы его покормим, – ответил варвар.

Лани предложила покормить «бедную птицу». Таль ее слова проигнорировал, занятый больше тем, чтобы не свалиться в пропасть. Перспектива составить компанию горному барану его не устраивала.

– Ой! – воскликнула Лани, стремительно бледнея.

Нанок едва успел подхватить ее под руку.

– Говорил же, не смотри вниз, – сердито заметил он. – Голова закружилась?

– Я, оказывается, высоты боюсь, – жалобно сказала Лани. – А как же драконья кровь? Какой же я дракон, если высоты боюсь?

– Бескрылый, – буркнул Нанок, придерживая девушку одной рукой.

Таль медленно продвигался следом за Лани, левой рукой опираясь на стену. Умом он понимал, что от падения это его не удержит, но так было спокойнее. Высоты он тоже боялся, но показывать это перед девушкой не хотел.

– Чуть-чуть осталось, – объявил варвар. – Дальше проще будет.

– Вернемся – начну левитацию изучать, – мечтательно сказал Ларгет. – Летать научусь…

– Только не в горах, – остерег его варвар. – Здесь, хм… неудачно слетаешь – костей не соберешь. Правда, кому собрать, найдется. Стервятников хватает…

– Я сначала со стола на пол попробую, – поспешно сказал Таль.

– Это я и без колдовства могу, – возразил Нанок.

Лани изо всех сил старалась не смотреть вниз, но получалось плохо. Не смотреть под ноги нельзя, а взглянешь – голова кружится. Пропасть-то рядом, попробуй не заметь!

– Привал, – объявил Нанок. – Темнеет уже. Хоть подъем здесь и не особо сложный, лучше заночевать здесь. Лучшего места найти уже не успеем.

– Это точно, – согласился Таль. – Костер разведем, вон дерево ничейное стоит. Интересно, как оно здесь вырасти умудрилось? Или ахарцы посадили?

– Деревья везде растут, – пояснила Лани. – Ветер нанес земли, птица семечко обронила – и готово. Вон как в скалу корнями вцепилось, не отдерешь.

– Почему не отдеру? – обиделся варвар. – Да с полпинка!

– А с целого пинка и скалу сломаю, – хмыкнул Таль.

– Клянусь Беодлом, отдеру, – возмутился Нанок. – Тоже мне, трудность. И дерево-то хилое, только для костра и годится.

– А для чего тебе еще нужно? – удивился Таль.

– Как «для чего»? Для топорища, – объяснил варвар.

Дерево и в самом деле сопротивлялось недолго. Хилое, кривое, оно, разумеется, не продержалось против варвара и минуты. С жалобным скрипом корниоторвались от скалы, покоряясь торжеству грубой силы. Нанок с гордостью бросил будущие дрова перед Талем.

– Костер за тобой.

– А готовка, стало быть, за мной, – печально подвела итог Лани. Ей было жаль несчастное дерево, хотя она прекрасно понимала, что жить ему оставалось недолго. Рано или поздно ветер неминуемо сдул бы его в пропасть.

Таль отобрал у Нанока топор и принялся за дело. За последнее время он здорово поднаторел в походной жизни, отделить ветви и порубить ствол для него проблем не составило. Огонь развести – вообще дело минутное, с полпинка, как куртуазно выразился варвар.

– Ручей бы найти, – сказала Лани.

– Забудь, – посоветовал Нанок. – Ручья здесь не найдешь. В горах с этой дрянью туго.

Таль молчал. Огонь потихоньку разгорался, потрескивал, шипел змеей, глодая несчастное дерево. Ларгет получил в лицо удушливый клуб дыма, фыркнул и пересел чуть в сторону.

Варвар достал из мешка кусок сухого мяса, с сомнением посмотрел на костер и отправил ценный продукт в рот. И так сойдет, а попробуешь подогреть – сгорит к Беодлу.

Лани промолчала. Есть не хотелось, только пить и спать. За день она совершенно вымоталась. Девушка достала фляжку, сделала большой глоток. Пить захотелось еще сильнее. После второго глотка фляжку отобрал Нанок.

– Хватит, – сказал он. – Нам еще идти да идти. А воду в горах найти тяжело, если не знаешь, где искать. Я вот, к примеру, не знаю.

– Зато я знаю, – возразил Таль. – Берешь чашу, читаешь заклинание – и готово. Пусть пьет, не видишь – устал человек.

Варвар пожал плечами и протянул флягу Лани, но та ее не взяла. Пока варвар читал лекцию о пользе воды, девушка уже заснула. Нанок еще раз пожал плечами и глотнул сам.

– Паршивое вино, – пробормотал он, – все же лучше паршивого пива.

Глава Ковена нервно расхаживал перед кафедрой. Он был недоволен, нет, он был взбешен! Один за другим погибли два не самых слабых мага. Мастера Альдана он вообще планировал в ближайшее время продвинуть на место Ассистента. Нынешний был совсем не плох, но потерял былую живость мысли и восприимчивость к новым идеям. А Мастер Ренан занят только одним – желанием стать вторым лицом Ковена. В ущерб своим обязанностям и приказам Архимага. По мнению Мастера Эстелина, небольшая встряска пошла бы Ковену только на пользу.

А сейчас Мастер Альдан мертв! Убит учеником Мастера Лура, до того уже пару раз подрезавшим крылья замыслам Архимага. Более того, убит при невыясненных обстоятельствах Мастер Керс. А это уже походило на то, что за Ковен кто-то взялся всерьез.

Хуже всего – непонятно, с какой стороны нанесен удар. Кто, когда и каким образом сумел проникнуть в веками хранимую тайну? Эльфы? Возможно, и они здесь замешаны. Скорее всего. Без остроухих ни одна интрига не обходится, в этом Архимаг был уверен. Но одновременно был уверен и в том, что одними эльфами проблемы не исчерпываются.

Этот Аргенталь, кто он? Ученик мага? Тогда почему ни Керс, ни Альдан не смогли его одолеть? И то, что оба заступивших ему дорогу мага мертвы, – это что, просто совпадение? В совпадения глава Ковена не верил. Допускал возможность, но не верил.

Было бы куда понятнее, если б за спиной ученика стоял Мастер Лур. Это объясняло бы многое, но точно известно, что Мастер Лур лишен Сугудаем магической силы. Или все же нет? Или достоверная, казалось бы, информация – на самом деле изящная западня, и Мастер Лур как-то умудрился вернуть свои способности?

А возможно ли это? Кажется, да. Что-то он такое слышал. Вроде бы кто-то из эльфов вернул магические способности… кому? Архимаг не помнил. Да это было и неважно. А вот каким образом вернул – это он помнил прекрасно. С помощью трижды проклятого деревянного кольца.

А ведь, похоже, связь прорисовывается. Эльфы – Мастер Лур – Аргенталь. Либо остроухие вернули магу утраченную силу, либо пообещали это сделать. Момент важный, но информации маловато, остается только гадать. Но еще важнее другое – что они попросили взамен? Ибо (Глава Ковена в этом не сомневался) бескорыстие эльфам отнюдь не свойственно, что бы об этом ни врали древние сказки.

Возможно, пресловутый Аргенталь – всего лишь приманка. Если так, то он, Архимаг, на нее попался. Два мага уровня Мастера – серьезная потеря для Ковена. Да и бакалавры отнюдь не лишними были бы.

Или же не просто приманка. Остроухие умеют бить сразу по двум мишеням. Переключить Ковен на Мастера Лура, а самим спокойно искать утерянный артефакт. Умно, право слово, красиво, изящно. В точности повторить его собственный ход с некромантом, отвлечь Ковен от поиска Кольца и от эльфийских разведчиков.

Похоже, что так оно и есть. А значит, от преследования Аргенталя лучше отказаться. И уточнением смерти Керса заниматься не стоит. Плохо уже то, что посланный к нему бакалавр в панике бросился сюда, и не подумав замести следы. Впрочем, есть надежда, что неведомые враги не удосужились отследить портал. Не так-то это просто сделать, если заранее не приготовиться. Но охрану Совета стоит утроить. И нанять хороших воинов, на такое дело денег жалеть не след. Усилить охранные заклинания, сменить открытую порталу комнату. Просто на всякий случай.

И ни в коем случае не атаковать Аргенталя. Все силы – на поиски Кольца. И на нейтрализацию эльфов. А с наживкой разберемся в свое время. За чем бы он ни шел в эти горы, Кольца там нет. Или все же?..

Артефакт должен, обязан быть спрятан в Ледании. У Отступника не было возможности укрыть его в другом месте, все порталы мгновенно отслеживались Ковеном, и он это прекрасно понимал. Только простые, доступные средства перемещения.

Только отчего же Отступник так отчаянно защищал свою башню? Ведь была же у него возможность уйти. Адепты Ковена обнаружили два подземных хода, оба были блокированы, но имелся еще и третий, который нашли только потом. Прекрасно защищенный от сканирования, не известный никому, кроме Отступника. Почему он не воспользовался им? Кого прикрывал, вступая в заведомо проигранное сражение?

Кольцо. В этом не было никакого сомнения. Неведомый союзник Отступника убегал по подземному ходу, когда башня рушилась под ударами магов, а сам Мастер Свенелл готовил уже самоубийственный «Факел Ордана».

Подручный Отступника магом не был. Это установлено абсолютно точно. Через три дня его труп был найден и опознан. Вероятно, Отступник накормил перед бегством своего слугу ядом. Или тот сам решил последовать за хозяином. Это уже значения не имеет. Важно то, что магом он не был и портал не открывал. Мог ли передать Кольцо кому-то еще? Вполне. Только вот не было у Свенелла привычки к сложным решениям. Так что, вероятнее всего, Кольцо в Ледании. Надежно укрытое. Недоступное чарам поиска.

По горячим следам были похищены и допрошены родственники, друзья и просто знакомые как слуги-смертника, так и самого Отступника. И ничего. Никаких результатов. Столетия поиска, попыток узнать хоть что-то не привели ни к чему. Кольцо, словно ночной тать, затаилось во тьме веков. «Сон Повелителя», «Деревянная угроза» – так называли артефакт молодые суеверные адепты, боясь его возвращения.

И сам Архимаг боялся, боялся до ледяной дрожи, что проклятое Кольцо объявится в самый неподходящий момент. Объявится – и разрушит великие планы Мастера Эстелина.

Однако Совет ждет. Надо объявить свое решение…

– Ученика Аргенталя оставить в покое. Нам подстроили ловушку, и мы попались в нее. Смерть Мастера Альдана – большая потеря для всех нас, и безнаказанной она не останется. Но сейчас не время. Все силы – на поиски Кольца. Что известно про эльфов?

– В Ледании обнаружены три эльфийских разведчика, – почтительно произнес Мастер Зортрий. – Взять живым удалось лишь одного. Синерясые передали эльфа нам, сейчас его допрашивают. Пока молчит.

– Он должен заговорить. Мастер Шоло, это ваша задача. Воздействуйте магией, у вас, помнится, есть несколько небесполезных в этом деле заклятий. Да и палачи пусть попотеют, а то совсем обленились. В общем, делайте все что хотите, мне нужен результат.

– А смерть Мастера Керса? – рискнул спросить Ассистент. Остальные подавленно молчали.

– Все оставим как есть, – холодно отрезал Глава. – Повторяю еще раз – враги подстроили нам ловушку. Мы совершили ошибку. Но только дурак захочет ее повторить. Заседание на этом объявляю закрытым. Ах да, остался еще вопрос по заклятиям демонологии. Мастер Ренан, вы выяснили причину того, что заклинания перестали действовать?

– Да, Архимаг. – Мастер Ренан поднялся с кресла. – Забавный случай. Демоны Тьмы требуют, чтобы отныне их именовали афродемонами. По соображениям политкорректности.

Нанока разбудил шорох. Кто-то рылся в их вещах, беспорядочно сваленных возле костра. Варвар потянулся к секире, но внезапно застыл, очарованный зрелищем.

– Кто это? – спросил шепотом Таль. Он проснулся чуть раньше варвара и с восхищением наблюдал за таинственным существом.

Покрытое серебристой шерстью, с заостренными ушами на совершенной формы черепе, оно двигалось с потрясающей грацией. Оно было прекрасно.

– Снежный эльф! – выдохнул Нанок, с благоговением взирая на ожившую сказку.

Наверное, он сказал это чуть громче, чем следовало. Существо мгновенно обернулось, вглядываясь во тьму огромными сияющими очами, а потом с потрясающей скоростью бросилось наутек. Варвар вскочил с места, бросился вслед, но тут же остановился, печально глядя во тьму. Эльф двигался слишком быстро, догнать его было невозможно. Сказка кончилась, исчезла во тьме, оставив в утешение стойкий запах перегара.

– Кто это был? – сонно спросила Лани.

– Снежный эльф, – печально ответил Таль, глядя вслед исчезнувшему чуду.

– Снежный? Никогда не видела. – Похоже, спать девушке уже не хотелось. Какой, к блину, может быть сон, когда рядом бродят снежные эльфы? – Он красивый?

– А то, – вздохнул Таль. – Жаль, что спиной к нам стоял. Я не успел разглядеть, эльф это был или эльфийка.

– Эльф, – уверенно сказал Нанок. – От эльфиек перегаром не пахнет.

Таль промолчал. Наноку, конечно, виднее.

– А, так это от эльфа запах? – подивилась Лани. – А мне приснилось, Боресвет приехал.

– Интересно, где он водку достал? – задумчиво сказал Таль.

– Он это… не доставал, – заступился за эльфа варвар. – Снежные эльфы пахнут так.

– А ты откуда знаешь? – поинтересовался Ларгет. – Где это ты снежных эльфов нюхал, признавайся!

– Старики сказывали, – отозвался Нанок не без гордости, – что снежные эльфы пахнут, как нежный цветок зимой. Странно и необычно.

– Надо бы съездить в Кассарад, полюбоваться на тамошние цветы, – задумчиво изрек Ларгет. – То еще чудо, если разобраться…

Лани молчала. Ей было безумно жаль, что она все пропустила. Какой же красоты был этот эльф, если у бесчувственного варвара слезы на глазах? Как обидно! А эти двое вовсю пялились на небывалое чудо, позабыв ее разбудить!

– А ты раньше видел снежного эльфа? – спросил Таль.

– Было однажды, – задумчиво сказал Нанок. – Только не разглядел, далеко стоял. Я только за камнем потянулся, а его уже и след простыл.

– А камень-то зачем? – удивился Ларгет.

– Рассмотреть поближе хотелось, – сознался варвар.

– Снежные эльфы, – задумчиво произнес Таль. – Никогда не верил в них.

– А снежные люди бывают? – поинтересовалась Лани.

– Нет, – уверенно заявил Ларгет. – Это фантастика.

– Бывают отмороженные, – сообщил варвар.

Девушка, потеряв интерес к беседе, принялась исследовать развороченные вещи.

– Кто взял мою помаду?! – возмущенно воскликнула она. – Убью обоих! Вы хоть представляете, сколько она стоит?

– Это эльф, – быстро ответил варвар. – Эльфы, они такие. Им только покажи помаду, сразу стырят. Потому что у них сильна любовь к прекрасному.

– Бедные, – растрогалась Лани. – Живут в горах, вдали от благ цивилизации. Где же им здесь помаду найти? Ладно, я его прощаю. Тем более тушь и духи оставил.

– Эльфы, они жуть какие благородные, – подтвердил варвар.

– Светает, – сказал Таль. – Ну что, встретим рассвет в пути?

– Рассвет в горах… – Лани мечтательно посмотрела куда-то вдаль. – Что же вы стоите? Собирайтесь скорее! Если не успеем, я на вас обижусь!

– Тогда лучше иди вперед, мы догоним, – предложил Нанок.

Лани благодарно кивнула и горной серной унеслась прочь, смотреть рассвет.

Таль вздохнул и принялся упаковывать разбросанные вещи. Против ожидания, Нанок не спешил ему помогать, проделывая непонятные манипуляции со скалой.

Эльф постарался на славу. Вещи оказались разбросаны вокруг костра в радиусе трех ярдов. Поминая Блина разными словами, Ларгет кое-как затолкал их в дорожные сумки.

– Мог бы и помочь, – упрекнул он варвара.

– Не мог, – гордо отозвался тот. – Занят был.

– И чем же? – Таль обернулся. На скале красовалась надпись «Здес биль Нан…». Надпись не была закончена – видимо, у варвара кончились буквы.

– Дикий ты человек, – упрекнул его Ларгет. – Тут же эльфы снежные ходят. Что они о нас, людях, подумают?

– Что все люди поголовно грамотны, – гордо ответил варвар.

– Ладно. – Таль забросил суму на плечо. – По фиг мне эти эльфы. Помаду только спрячь, Лани узнает – убьет.

(обратно)

Глава 15

– С дороги придется уйти, – озабоченно сказала Томагавка.

Лониэль не спорил. Похоже, охота на эльфов стала в Ледании национальным спортом. Через каждые несколько миль – застава. Разглядывают внимательно, железом проверяют. Дважды просто чудом сумели увернуться, благо синерясых рядом не оказалось. Иначе мигом бы учуяли эльфийскую магию.

– Пойдем через степь, – подытожила Томагавка. – Там вряд ли искать будут. А если и решатся – людей не хватит. Только вот припасов маловато, разве что кочевника какого изловим…

Эльф выразительно похлопал по чехлу с луком.

– С голода не помрем, – уверенно сказал он.

Томагавка кивнула, мастерство эльфов сомнения не вызывало. Они даже в пустыне умудряются добыть что-то съедобное. Если уж совсем туго придется, можно добыть кочевника и пошарить в сумках на предмет чего-нибудь съедобного. Или хотя бы спиртного.

Тут девушка припомнила, что кочевники из спиртного употребляют вроде бы только кумыс, и ее передернуло. Кумыс она пробовала однажды, и впечатления остались незабываемые. Вряд ли она захочет их обновить в этой жизни.

Эльф чувствовал себя в степи неуютно. Ни единого деревца – только корявые, чахлые кусты. И трава, высокая трава до самого горизонта. То и дело приходилось понукать коня, ошалевшего от такой огромной кормушки.

– Ни разу в степи не был? – спросила Томагавка, чутко уловив настроение эльфа.

– Ни разу, – сознался Лониэль. – Непривычно здесь… красиво, но непривычно.

– Красиво? – удивилась девушка. – Где же ты здесь красоту увидел?

– Вокруг, – туманно пояснил эльф и замолчал.

Томагавка повертела головой, пытаясь обнаружить упомянутую красоту, но, кроме колышущегося моря травы, не увидела ничего. Странные они все-таки, эльфы…

– Здесь живут кочевники? – поинтересовался Лониэль.

– Обитают, – хмыкнула девушка. – Тупы, как обух топора. Правда, подраться не дураки. Так что душу отведем, когда встретим.

Эльф поморщился. Он до сих пор не мог понять, откуда в девушке такая кровожадность. Сам он с удовольствием избежал бы ненужного боя, щадя жизни бестолковых кочевников. Ему казалось странным, что в такой умиротворенной местности обитают столь агрессивные аборигены. Древняя степь, мудрая степь…

Над его головой кружил ястреб. Лониэль посмотрел на него, тихонько свистнул. Томагавка с удивлением наблюдала, как гордая птица спикировала на подставленный локоть.

– Как ты это сделал? – спросила она.

Ястреб недовольно покосился на девушку и замер под чуткими пальцами Лониэля.

– Позвал, – лаконично ответил тот.

Ястреб раскинул крылья и взвился в воздух. Эльф, остановив коня, долго наблюдал за ним.

– Будет нас охранять, – объяснил он Томагавке. – Он издалека заметит кочевников и даст нам знать.

– Ох и поохотимся, – обрадовалась Томагавка.

– Знатно подрались, – довольно прогудел Боресвет, окидывая взглядом поле боя. Шустрые хароги деловито обшаривали трупы, перерезая глотки тем из них, кто, не осознав новый статус, пытался шевелиться.

– Да уж, – согласился Бол, тщетно пытаясь очистить одежду от кровавых пятен. – Лошадей мы себе добыли. Правда, хароги могут их зажилить…

– Тогда еще подеремся, – философски заметил богатырь.

Боресвет тщательно вытер булаву и небрежно забросил за спину. Кольчуга жалобно звякнула, богатырь потер ушибленный бок. Бол только головой покачал.

– Блин, в натуре, рукавицу потерял, – пожаловался голунянин.

– Ты же ею кувала пришиб, – напомнил Бол.

– Ту я подобрал, – возразил богатырь. – А вот куда вторую дел, не помню. Как со щитом расстался, в натуре, помню, на нем кувал повис, тяжело драться было. После этого саблю подобрал, тоже помню. А вот куда рукавицу дел ратную – в натуре, забыл.

– Может, в лоб кому пожаловал? – предположил Бол.

– Это само собой, – согласился Боресвет. – А вот кому? Когда?

– До того как саблю подобрал, – уверенно сказал Бол. – Потом снимать неудобно, руки-то заняты.

Боресвет задумался.

– Сабля потом сломалась, – припомнил он.

Нетвердой походкой к ним подошел Кызыл, потерявший в бою шапку. Голова его была окровавлена, и сейчас кочевник тщетно пытался перевязать ее трофейной тряпкой.

– Кто это тебя так? – поинтересовался Бол.

– Ай, молодой шаман, сам не знаю. Скачу себе на лихом скакуне, в руке, маленько, сабля, песню пою…

– Какую? – полюбопытствовал Бол.

– Ай, скачу на коне, – запел кочевник. – По Великой Степи. Ай, в руке моей сабля, ай, враги впереди! Не буди во мне зверя, ай, как есть, не буди! Буду резать их саблей, хохоча-веселясь, покраснеет от крови под копытом земля! Ай, по ясному небу рукавица летит…

Кочевник умолк, ощупал голову.

– Шишка, маленько, будет, – пожаловался он. – Болит, да.

– А дальше? – не отставал Бол.

– А дальше еще больше болеть начнет, – грустно ответил Кызыл.

– Нет, в песне что дальше было?

– А дальше я, маленько, придумать не успел, – сознался кочевник. – Сознание потерял, да. Очнулся – шапки нет, коня нет, ушел, да, голова болит, маленько, будто пил всю ночь…

– Хорошая у тебя песня, душевная, – похвалил Боресвет. – А ну, показывай, где в себя пришел. Есть у меня одна мысль, в натуре…

– Ай, пойдем, батыр, покажу, чего не показать-то. Если вспомню, да. Потому что мысли, маленько, путаются, никак в себя не приду. Ай, и с чего бы им путаться, да? Не так их и много в башке, мыслей…

На месте трагедии немедленно обнаружилась утерянная рукавица.

– Нашел! – радостно взревел Боресвет. – Вот она, родимая!

– Она, да, – согласился кочевник. – Сам вижу – летит по небу рукавица. Ай, настоящее чудо, да. Нечасто они, маленько, по небу летают. Вот птицы – те да, часто…

С земли поднялся Бозал.

– Неужто всех, маленько, положили? – с удивлением спросил он. – Ну мы прямо хероли какие-то, да.

– Герои? – переспросил Бол.

– Один гер разница, – отмахнулся кочевник. – Сто врагов убили, маленько!

– Их же вроде двадцать было? – подивился Бол.

Харог окинул его тяжелым взглядом.

– Не порть песню, шаман, да, – сказал он. – Ай, батыр, силен ты драться! Как, говоришь, тебя зовут, а то из головы все, маленько, вылетело, а мне для песни надо…

– Боресвет, – скромно сказал батыр.

– Победу обмоем? – деловито спросил Кызыл. – Добычи, маленько, много взяли, теперь бы пропить надо. И друзей угостим, а?

– Смотри, – Боресвет с гордостью пихнул Бола в бок, – соображают! Еще немного – и вовсе русичами станут, кагана князем назовут, а шамана – волхвом.

– Князем? – задумался Бозал. – А что, можем, маленько!

– Молодцы! – восхитился Боресвет. – Тогда запоминай: «маленько» – это «децил». А «да» – это ваше «в натуре».

– А как «ай» звучать будет? – поинтересовался Бол.

– Бл… «блин», конечно, – уверенно сказал богатырь.

– Ай, так и сделаем, – решился Бозал. – Только можно, батыр, шамана волхвом не обзывать? Он ведь и посохом по спине может…

– Можно, – великодушно разрешил Боресвет.

Пьянка получилась добрая. Настолько добрая, что Бол так и уснул с шашлыком в зубах.

– Самое время заночевать, – предложила Томагавка.

Эльф тоскливо оглядел окрестности. Ни единого дерева не наблюдалось. Стало быть, о комфорте придется забыть. Ладно, сказал себе Лониэль, зато клопов нет. В любом постоялом дворе, где эльфу приходилось ночевать, клопы водились в превеликом множестве, сползаясь со всех окрестностей на сладкую, экологически чистую эльфийскую кровь. Заклинания против них помогали лишь на короткое время. Потом клопы к ним привыкали и продолжали терроризировать спящее эльфийское тело с новой силой.

– Пожалуй, – согласился Лониэль без энтузиазма. Ему было неуютно. Слишком пусто вокруг, поневоле чувствуешь собственную уязвимость. В лесу сами деревья спину прикрывают, а здесь…

Томагавка восприняла его нерешительность по-своему.

– Здесь опасно? Я вроде не чувствую.

– Я тоже, – сознался эльф. – Просто степь не люблю. Не знаю, смогу ли заснуть…

– Могу спеть колыбельную, только потом без претензий, – предупредила девушка.

Лониэль улыбнулся. Томагавка поначалу постоянно что-то напевала себе под нос, пока он сам однажды не надумал запеть. С тех пор девушка петь перестала. Стеснялась, наверное.

– Не надо, я так посижу. На звезды посмотрю.

– Вас, эльфов, хлебом не корми, дай на звезды посмотреть, – недовольно откликнулась Томагавка. – А утром хрен разбудишь. Учти, не проснешься сам – водой оболью. Или даже пивом, для пущего зверства. Хотя пива и жалко.

– Ты же жаловалась, что пиво – дрянь, – напомнил эльф.

– Другого ведь все равно нет, – пожала плечами девушка.

Она ловко постелила на землю толстое одеяло, другим накрылась сверху. Завозилась, устраиваясь поудобней. Лониэль отвернулся, откинулся на локтях. Звезды только начали украшать небосвод, маленькие, пока неяркие искорки. Отблески сияния Небесных Лесов, куда после смерти уходят эльфы. Куда навсегда ушла Тиллатаэль…

Лониэль открыл флягу и отхлебнул вина. Поморщился – вино кисловатое и терпкое, к тому же пить из фляги непривычно. Это Томагавка настояла, чтобы взять в дорогу фляги. В общем-то резонно, кувшин слишком хрупок, долго не живет.

Второй глоток примирил его с качеством напитка. Может, это вино и не лучшего качества, но сейчас оно как раз к месту. Кислый вкус тоски и терпкий – потери. И звезды надежды над головой…

– Просыпайся! Просыпайся, храбрый батыр! Блин, это сколько же ты вчера выпил, интересно? Я бы, наверное, помер давно!

Боресвет сделал попытку открыть глаза. С первого раза это не удалось, впечатление такое, что ресницы склеены смолой. Или в крайнем случае медом.

Богатырь зевнул и открыл глаза с помощью пальцев. И сразу понял, что у него раскалывается голова. А может, давно уже раскололась.

– Слышь, братан, там рассол остался?

– Сейчас принесу, – ответил Бол. – Вот, держи. Да не пролей, у тебя руки трясутся.

Боресвет жадно припал к поднесенному кувшину.

– Сушняк, – констатировал Бол.

– Сейчас махнуть стопочку, закусить чем-нибудь… Мясо, в натуре, осталось?

– Оставалось децил, – проявил лингвистические познания Бол. – Сейчас поищу.

Боресвет хлебнул еще рассола и закрыл глаза. Вроде полегчало. Сейчас похмелимся и…

– Эй, не спи! Я тебя и так полчаса уже бужу!

Богатырь поспешно открыл глаза. Бол протягивал ему плошку и закуску. При виде водки Боресвета передернуло, но он мужественно осушил посудину.

– Брр! Хреновую водку братаны делают. Или это я, в натуре, отвык?

– После какой плошки, двадцатой или тридцатой? – хмыкнул Бол. – Сам Блин бы небось окочурился, а у тебя только голова болит. Вон хароги на полу валяются, не поймешь, то ли живые, то ли мертвые. Я на Бозала наступил нечаянно, так он даже не пошевелился.

– Я бы тоже не шевелился, если б ты меня не будил, – сознался Боресвет, наливая вторую плошку. Стало вроде полегче, но если продолжать дальше, он напьется по новой. Обязательно напьется, проверено.

– Ехать пора, – сказал Бол. – Где теперь этих гоблинов искать, ума не приложу. Зачем их вообще в горы потянуло?

– Нанока на ностальгию пробило, – предположил Боресвет. Ехать куда бы то ни было категорически не хотелось. Сейчас махнуть бы еще пару плошек – и спать. А еще лучше – кувшин холодного пива внутрь.

Пива трагически не хватало. Богатырь допил рассол, вылил подонки на пол.

– Собираемся, – сказал он.

Собирались долго. Боресвет поначалу не мог найти рукавицы, затем обнаружил, что отсутствует левый сапог, и под конец с огорчением убедился в отсутствии булавы.

Рукавицы обнаружились быстро, сапогом, как припомнил Бол, богатырь отгонял нагло влезшую в будку овцу, поднимать уже не стал. Был не в состоянии.

А вот куда исчезла булава, догадаться было мудрено. Бол в это время уже, очевидно, погрузился в здоровый пьяный сон, а сам Боресвет, естественно, этот эпизод не помнил.

Поиски затянулись. Были безрезультатно перевернуты все имеющиеся в наличии пьяные хароги, обшарены лежащие на полу разномастные шкуры. Ничего. А ведь булава – не кость баранья, собаки сгрызть не могут. Правда, псы у харогов хороши, здоровые, зубастые, молчаливые. И все равно, булаву они бы не осилили.

В конце концов Бол обратил внимание на пробитую крышу. Боресвет, очевидно, показывал харогам, как можно достать булавой до облака стоячего. Или даже ходячего – смотря сколько выпил. Сам доставатель облаков отнекивался, заявляя, что ничего такого, в натуре, не помнит.

Поиски за пределами будки быстро дали нужный результат. Боресвет с облегчением убрал грозное оружие за спину, рукавицы повесил на пояс.

– Ладно, шмотки я свои отыскал, поехали, что ли?

– Может, с харогами попрощаться? – нерешительно предложил Бол. – А то обидятся еще. Вряд ли нас когда еще в эту дыру занесет, но все же…

– Занесет непременно, – пообещал богатырь. – У нас, в натуре, так и говорят: где два, там и три. Где дважды был, там лоб разбил. Третий раз за все платит. За двумя зайцами погонишься…

– Забыл? – участливо поинтересовался Бол.

– Нет. Есть захотел, – сознался богатырь.

В поисках чего-нибудь съедобного Боресвет еще раз обшарил будку. Был найден забытый с вечера шашлык, но трагедия оказалась в том, что нашел его Бол. Поэтому богатырю досталась лишь половина.

– Эй, есть тут кто-нибудь? – послышался из-за двери незнакомый голос. – Торговать будем или у вас тут на обед закрыто?

Боресвет, молниеносно выхватив булаву, открыл дверь. Испуганно отшатнулся в сторону пожилой кочевник, лапая рукоять сабли.

– Ты кто ж такой будешь? – спросил он, оглядывая богатыря. – На харога не похож нисколько. Может, грабитель? Харогов грабить нельзя, знаешь?

– Гость я, – сознался Боресвет.

– Гость, надо же. А трупы там чьи валяются?

– Ничьи. Можешь себе забрать, – великодушно разрешил богатырь.

Двух убитых в схватке харогов похоронили с почестями, за них же подняли первый тост, а вот тела павших врагов никто убрать не удосужился.

– Благодарю покорно, – покорно поблагодарил кочевник. – Только на что они мне? Обобрали небось до последнего медяка. Разве что кувалам на мясо продать?

– Они и есть кувалы, – влез с объяснением Бол.

– Стало быть, не купят, – разочарованно сказал незнакомец. – А водка у вас есть?

– Вроде оставалась, – неуверенно сообщил богатырь. – Эй, Бозал! У вас водка осталась?

Бозал промолчал, продолжая спать. Бол, Боресвет и кочевник из неведомого племени приложили массу усилий, чтобы привести его в чувство. Ни пинки, ни оплеухи, ни даже вылитый на голову кувшин молока (воды не нашлось) не оказали ровным счетом никакого воздействия на чуткий сон харога. Ситуацию спасла сухая травинка, засунутая Болом в ноздрю кочевника. Бозал сморщился, отмахнулся рукой, потом оглушительно чихнул и открыл один глаз. Без помощи пальцев, с долей зависти отметил Боресвет.

– Что, маленько, шумите, спать мешаете? – осведомился тот недовольно.

– Покупатель пришел, водки хочет, – объяснил ситуацию Бол.

– Ай, какой такой покупатель, да? Добрые люди по ночам не ходят, спать не мешают. Гони его отсюда. – И Бозал перевернулся на другой бок, готовясь снова захрапеть.

– Ай, дорогой, разве так гостя встречают? – укорил его кочевник. – Нехорошо, да. Гость в дом – обеспечь столом. А ты даже водки продать старому другу не хочешь.

– Валух? – Бозал предпринял героическую попытку встать.

Бол тут же подсунул ему кувшин рассола. Харог благодарно кивнул, осушил кувшин одним глотком.

– Ты-то что, маленько, здесь делаешь? Тебя же убили месяц назад! Сам каган говорил, что убили. Может, ты дух?

– Духи водку не пьют, – возразил Боресвет.

– Много ты знаешь, да. Наш шаман постоянно требует водки и закуски, мол, для духов.

– Сам и выпивает, – хмыкнул Бол.

– Может, и так, – согласился кочевник. – Только больно много требует. Человеку без помощи духов столько нипочем не осилить. Так ты, Валух, теперь дух? Ты скажи, маленько…

– Маленько, – послушно сказал кочевник. – Нет, Бозал, я не дух. А каган ваш напутал что-то. У него, кагана, дел много, вот мысли и путаются. Ты мне, Бозал, водки продашь или нет? Меня племя послало, да. Все племя, маленько. Сын вождя женится, невесту себе нашел у гепатов. Ай, какая девушка, вспоминаю – слюнки текут…

– Ай, совсем оголодал, да. Сколько водки брать будешь?

– Как сторгуемся. Ты же торговаться мастер.

– Ай, какой торговаться, башка болит, ноги не ходят. Приходи завтра, поторгуемся, да.

– Так, братаны, – встрял в разговор Боресвет. – Нам пора, в натуре. Бозал, наливай на посошок, и мы поехали. Потом пальцы догнете.

– Ай, на посошок, да. Давай, молодой волхв, наливай маленько. А то руки так трясутся, что боюсь даже до ветру выйти.

– Ветер слабый, не сдует, – успокоил его Боресвет. – Эй, братан, ты чего, уснул? Разливай на посошок, и поехали. Бозал, четырех лошадей мы забираем. И припасы тоже.

– Ай, забирай, маленько! Для хорошего человека не жалко. Ну выпьем за… как это? За посошок!

Боресвет залпом опростал плошку. Бол последовал его примеру. Никто так и не заметил, что в его плошке был обычный огуречный рассол. Водки Болу совсем не хотелось.

– Ну, други, бывайте, – пробасил Боресвет, натягивая рукавицы. – Встретимся как-нибудь. Кагану, в натуре, привет передавайте.

– Шаману тоже, – встрял Бол.

– И шаману тоже, – согласился богатырь. – И приберитесь тут децил. А то трупы, в натуре, покупателей отпугивают.

– Пора вставать.

Эльф проснулся мгновенно, обернулся на голос. Томагавка улыбнулась, задорно подмигнула ему.

– Ну и здоровы вы поспать, остроухие! Небось всю ночь свои звезды считал?

– Не всю, – возразил эльф. Следовало бы также добавить, что звезды вовсе не его и что он их отнюдь не считал. Но этого Лониэль делать не стал. Потому что был у Томагавки один талант – любое возражение с легкостью превращать в яростный спор.

– Завтракать будем? – поинтересовалась девушка.

Она еще спрашивает! Он бы и от ужина не отказался, если б не это ее идиотское правило – не есть на ночь. А любование звездами, между прочим, пробуждает просто жуткий аппетит.

Позавтракали молча. Девушка была явно не в настроении, разговаривать не хотела. Эльф тоже молчал. За прошедшее время он уяснил точно – потревожить Томагавку «не в настроении» означало нарваться на неминуемую грубость. А также он понимал, что сейчас вот она приложится к своему мерзкому пиву и настроение у нее сразу поднимется. Если, конечно, пиво не прокисло.

Пиво не прокисло. Хмурые морщинки на лбу девушки немедленно разгладились уже после второго глотка, а после пятого в глазах появились шкодливые огоньки. Лониэль не придал этому значения, и совершенно напрасно. Свою ошибку он осознал позже, когда оседлали коней и двинулись в путь. Эльф достал свою флягу вина и сделал глоток…

Во фляге оказалось пиво! Мерзость какая! Лониэль поспешно выплюнул то, что не успел проглотить, и старательно зажевал неприятный вкус мясом со специями. Проклятая девчонка подменила фляги! Лониэль кинул на нее злобный взгляд, изрядно развеселивший Томагавку. Вот дрянь, она еще и смеется! Хорошо же…

– Эй, эй, что ты делаешь? – спохватилась девушка.

– Освобождаю флягу для воды, – невинно ответил Лониэль.

Томагавка с сожалением посмотрела на пивную лужицу.

– Вот и делай эльфам хорошее, – вздохнула она.

– Коня своего пивом пои, – отрезал Лониэль.

– Коня мне жалко, – сообщила Томагавка. – Да и пива у меня столько не будет. А почему, собственно, вы пиво так не любите?

– Потому что гадость, – пожал плечами эльф. – Мне вот непонятно, что вы, люди, в нем находите. Вино же куда вкуснее!

– Что бы ты понимал, – в сердцах сказала девушка, доставая новую флягу.

– Пивом запахло, – сказал Боресвет, осаживая коня.

– Я ничего не чувствую. – Бол потянул носом воздух, но присутствия пива не обнаружил. Да и откуда взяться ему здесь, посреди степи?

– Это потому, что ты вчера, в натуре, пил мало, – возразил Боресвет. – Ничто не обостряет чутья к пиву лучше вчерашнего похмелья.

Бол промолчал. Может быть, богатырь и прав. В конце концов, кто здесь специалист по похмелью?

– А вон и лужица пивная, – заметил Боресвет. – Ишь ты, только что пролили, даже в землю уйти не успела. В натуре, братан, давай поспешим, нагоним этих, с пивом. Чует мое сердце, сего напитка у них много.

– С чего ты взял? – возразил Бол. – Может, они последнее вылили?

Боресвет посмотрел на него с сожалением.

– Молод ты еще, братан, жизни не видел. Иначе, в натуре, не гнал бы такую пургу. Да если б последнее вылили, тут бы еще труп валялся.

Трупа действительно не наблюдалось, и Бол был вынужден согласиться с оппонентом. Боресвет поторопил коня, и они помчались по следу из примятой травы.

– Нас преследуют.

Томагавка оглянулась назад и признала правоту эльфа. Действительно, преследуют. Двое, кажется. Не так уж и много. Эльфу обоих положить – все равно что кружку пива выпить. Даже проще, если вспомнить, как эльфы к пиву относятся.

– Всего-то двое, – хмыкнула девушка. – Давай грохнем их по-быстрому и дальше поедем.

– Нет. – Лониэль поджал губы. – Если они не враги, я не хочу их убивать. Мертвых, знаешь ли, очень трудно оживить.

– Да я и не собиралась, – съязвила Томагавка. – Делать мне больше нечего, жмуров оживлять. Только вот, благородный эльф, если они сами нас убьют, оживлять тоже не станут.

Лониэль не ответил. С одной стороны, девушка была абсолютно права – в самом деле, зачем-то же эти двое их преследуют? Не за тем же, чтобы пива попросить?

С другой стороны, эльфы никогда не любили убивать, хотя порой и приходилось. Защищая свою собственную или чужую жизнь. Лониэль просто не мог преступить это правило. Тот, кто без должного почтения относится к жизни, – не эльф. И если ему довелось родиться в Саро, он неминуемо становился изгоем.

– Если они нападут, будем защищаться, – решил он. – Но первыми атаковать не станем.

– Ну и напрасно, – разочарованно сказала Томагавка. – Всего-то и надо – две стрелы пустить. Ой, а может, коней у них подстрелить?

– Кони вообще ни в чем не виноваты.

– Ты прав, ничего это не даст, у них заводные есть. Ладно, убивать не надо, просто прострели каждому обе руки. Можно еще и ноги, для надежности.

– И в кого ты такая кровожадная? – печально поинтересовался эльф.

– В двоюродного дядю, – сообщила ему девушка.

Двоюродным дядей Томагавки был Блин. Тот самый. Если хорошенько подумать, то ничего удивительного, что девушка была столь кровожадной.

Хорошенько подумать Лониэлю не дали.

– Эй, братаны! – донеслось сзади. – Погодь! Куда это вы так подорвались? Да не боись, не тронем мы вас, реальные пацаны по понятиям поступают!

– Знакомый голос. – Эльф попридержал коня. – Где-то я его слышал.

– Это голунянин, – обрадовалась Томагавка. – Эй, Боресвет! Ты, что ли?

Богатырь остановил коня.

– Я, что ли, – ответил он, ощупывая девушку подозрительным взглядом. – А вот ты кто, в натуре? Не жена, часом?

– Творец миловал, – искренне ответила Томагавка. – А ты что, свою жену в лицо не знаешь?

– Я от нее конкретно сбежал, – потупился богатырь. – Давно уже. Сразу после свадьбы. Пытался до – не удалось, поймали. Так кто ты, деваха, колись давай.

– Что, не признал? Эх ты, а еще боевой друг!

– Лани? – ахнул богатырь. – Как же ты изменилась!

– Нет, на Лани не похожа, – встрял Бол. – Даже волосы не того цвета. И фигура другая… хотя тоже ничего…

– Вот как врежу сейчас! – взбеленилась Томагавка.

– За что? – спросил Бол, поспешно скрываясь за широкой спиной Боресвета.

– За ничего!

Боресвет почесал шлем, раздумывая над загадкой. А может, просто вспоминал всех более-менее знакомых дам. Бол сообразил быстрее, что и неудивительно, ученик мага как-никак.

– Томагавка? – неуверенно позвал он.

– Ну наконец-то хоть кто-то догадался. Привет, ребята!

Боресвет выпучил из-под шлема глаза. Нашли-таки! Теперь бы придумать, как ее обратно в топор превратить. Хотя девчонка ладная – может, не торопиться?

– А что это за мужик с тобой? – подозрительно поинтересовался он.

– А ты и его не узнал? – поразилась Томагавка. – Лониэля помнишь?

Лониэля Боресвет помнил прекрасно. Только вот опознать гибкого белокурого эльфа в этом мужике брюнетного вида оказалось ему не под силу.

– Братан, что с тобой жизнь-то сделала, а? – всхлипнул он от избытка чувств.

– Парик надела, – раздраженно бросил эльф. – Замаскирован я, понятно? Не забыли еще, как синерясые в Ледании к эльфам относятся?

– Неодобрительно относятся, – подал голос Бол. – На кострах жгут, идиоты. И магов жгут, уж вообще ни за что.

– Вот от них и скрываюсь, – пояснил эльф. – У нас с Томагавкой секретная миссия. То есть это у меня миссия, а она добровольно вызвалась мне помочь.

– Изнасиловать пригрозил, – равнодушно пояснила Томагавка, потом, глядя в округлившиеся глаза Бола, спешно добавила: – Да шучу я, шучу. Эльф – нормальный мужик, не маньяк какой.

– Шуточки у тебя, – хмыкнул Боресвет. – Слушай, подруга, а пиво у тебя есть?

– Откуда? – искренне удивилась Томагавка, но богатырь не дал себя обмануть.

– Откуда – дело десятое. Ты честно отвечай – пиво есть?

– Есть, есть, – вздохнула девушка, протягивая ему флягу. – Вон, у эльфа вино есть, хочешь?

– Вина не хочу, – признался Боресвет. – С похмелья я, подруга, ясно, в натуре?

– Да чего тут неясного, – пожала плечами девушка. – Пей уж, страдалец.

Чем хороши русколанские богатыри – им не надо повторять дважды. Во всяком случае, выпить пива.

Боресвет гулко глотнул, потом второй раз, третий. Вернул флягу Томагавке.

– Благодарствую. В натуре, подруга, чисто от дурной смерти спасла.

– Сочтемся, – буркнула девушка.

Пива осталось всего одна фляжка, а проклятый эльф довольно скалится, радуется, козел остроухий. Не забыть бы на привале напоить его коня его же вином, чтобы не злорадствовал над беззащитными девушками. Эх, как же хорошо было быть секирой!

– А где ваши друзья? – поинтересовался эльф. – Варвар, девушка и прочие?

– В Ахарские горы подались, – охотно пояснил Бол. – Мы и сами не поймем зачем – вроде собирались Томагавку искать. А она здесь стоит. Что им там надо, в горах этих, непонятно…

Томагавка переглянулась с эльфом.

– Там святилище Блина, – негромко сказала она. – Они как-то узнали…

– А ты, подруга, тут при чем? – удивился Боресвет. – Ну святилище, ну Блина – и что? С каких это пор они стали блинопоклонниками?

– Блинистами, – поправил Бол.

– Один блин. Томагавка-то здесь с какого боку?

– Блин – мой двоюродный дядя, – вздохнула девушка.

На лице Боресвета отразилось крайнее изумление. Такого сюрприза он никак не ожидал. Племянница самого Блина, чтоб его растак и разэтак! Бедный Нанок! Вот ведь не везет мужику!

– Ну ни фига себе! – покачал головой богатырь. – Да, подруга, умеешь ты реального пацана чисто озадачить. Блин, надо же!

Бол поглядывал на девушку с опасением. Про Блина наслышаны, страшными сказками с детства пугают. Получается, знаменитая Блинова тетушка – бабушка Томагавки? Есть от чего за голову схватиться. Ладно, вот вернутся друзья, превратят ее обратно в секиру – всем сразу легче жить станет.

– А маг ваш где? Мастер Лур? – поинтересовался эльф.

– В Тароне, – вздохнул Бол. – Сугудай лишил его всей магической силы. И школу нашу уничтожил…

– Мы его за это, в натуре, по стенке размазали, – похвастался Боресвет. – У меня даже башка евонная конкретно валялась, пока не отняли. Мол, говорят, сжечь надо срочно, а то еще воскреснет, зараза, заново придется убивать, а оно нам надо?

– Его Таль уничтожил, – сообщил Бол. – С нашей помощью, понятно, одному ему нипочем не справиться. И Учителя мы освободили, успели все-таки. Только магии его Сугудай лишил…

– Я бы его, в натуре, еще раз убил, – печально сказал Боресвет. – Потому что подобных отморозков, гадом буду, в жизни не видел. Такому человеку жизнь сломал, паскуда!

Эльф задумчиво крутил в руке травинку.

– С помощью Кольца способности можно вернуть, – тихо сказал он.

Томагавка встрепенулась, искательно заглянула ему в глаза.

– Ты и в самом деле сможешь?

– Я – нет, но старейшины смогут. И делали уже не единожды.

– О чем базар? – встрял Боресвет. – Что за кольцо, в натуре? У меня пара перстней валяется – может, подойдут? В натуре, хорошие перстни, золотые, с каменьями.

Эльф покачал головой.

– Не подойдут. Нужно деревянное Кольцо.

– Блин, братан, где ты раньше был, в натуре? Тут на двадцать лиг округ ни одного дерева! Ладно, в лес зайдем – выстругаю тебе кольцо. А пока на перстни глянь, вдруг да сгодятся все-таки? Для нашего мага не жалко.

– Отстань, дубина! – прикрикнула Томагавка. – Он же тебе всеобщим языком говорит – деревянное Кольцо нужно. Артефактное, понял? Мы как раз его ищем!

Бол просиял.

– Чтобы Учителю вернуть магию? – с надеждой спросил он.

– Чтобы спасти мир, – отрезал эльф.

Поневоле он оказался в центре внимания. Бол, Боресвет, даже Томагавка, для которой это новостью не было, пристально смотрели на него. Лониэль чувствовал себя неуютно под испытующими взглядами… друзей? Спутников? Это ему ещепредстояло узнать…

– А может это… ну его к блину? – неожиданно предложил Боресвет. – В натуре, надоело уже, все рвутся спасать этот долбаный мир, путаются друг у друга в ногах, кричат, что только они и никто больше не сможет. А мир этого даже не замечает, в натуре.

– На этот раз заметит, – жестко сказал Лониэль, прожигая голунянина взглядом. – Корраан просыпается. Если я не успею раньше – мир погибнет.

– Весь, что ли? – хмыкнул Боресвет. – И наша деревня тоже? В натуре, братан, пургу гонишь, ты наших пацанов не видел! Любому Корраану таких наваляют… постой, это который Корраан? Из тех, что с Титанами воевали?

– Других вроде не было, – хмыкнула Томагавка.

– Которые с Титанами, – кивнул эльф.

– Да, этим так сразу не наваляешь, – признал Боресвет. – Дык они же вымерли вроде?

– Их Титаны прогнали, – поправил Бол.

– Один остался, – вздохнул Лониэль. – Его усыпили с помощью Кольца, артефакта великой мощи, который позже был похищен. И вот теперь Корраан просыпается, а Кольца у нас нет…

– Надо было булавой по тыкве, пока спал, – деловито сказал Боресвет. – Врага надо добивать. В натуре, вы, эльфы, за что ни возьметесь, обязательно момент прощелкаете. Из-за вашего разгильдяйства мир может конкретно погибнуть! Если уж сами нормальной булавы не нашли, могли бы чисто на стрелку позвать, наши пацаны бы не отказали. Ладно, не вешай нос. Найдем мы твое Кольцо, отвечаю, найдем. Деревянное, говоришь? Не припоминаю, чтобы встречал. Вот золотые, серебряные там – видел, скрывать не буду.

– Я оловянное видел, – похвастался Бол. – И медное еще. А вот деревянное…

– Так, вы оба, а ну заткнулись быстро! – приказала Томагавка. – Объясняю один раз. Мы идем к оракулу выяснить, где Кольцо. Если хотите, можете идти с нами, если нет – уговаривать не будем. Дошло или повторить?

– Ладно, подписываюсь на дело, – вздохнул Боресвет. – Эх, Таля бы сюда да барба здорового! Ну да, в натуре, и сами осилим. Кольцо, значит, деревянное. Чего я только в жизни не искал! Яблоки молодильные – искал, жар-птицу – искал, яйцо страусиное – тоже искал. Со смертью Кощеевой…

– И какая она, жар-птица? – жадно спросил Бол.

– А хрен ее знает, – махнул рукой богатырь. – Так и не нашел ничего. Может, хоть с кольцом повезет…

(обратно)

Глава 16

Вот и добрались до моей бороды! Движения цирюльника легки и уверенны. Раз – и клок черных волос летит на пол. Раз – и второй следует за ним. Печально вздыхаю, глядя на них. Привык я к своей бороде, чего уж там. Однако Безгол прав, слишком уж я примелькался за последние дни. И Зачинщик то же самое говорит. И Мастер Лион. И они правы. Фрол тоже прав, хоть и не говорит ничего, молчит, но молчит как-то правильно. В общем, все кругом правы, а мне ходить без бороды.

Ладно, была бы голова цела, а борода вырастет. Как только закончу с делами, отращу заново.

– Постричь покороче? – интересуется цирюльник.

Да стриги, как блин на душу положит, мне-то что? Девки, правда, на мои космы ох как западали, но не до них сейчас.

– Покороче, – соглашаюсь покорно, и цирюльник принимается за дело. Хмуро смотрю на свое отражение. Человека в медном зеркале я не узнаю. Отражение удивленно таращится на меня, разделяя мои чувства. Было бы вино, я бы с ним выпил.

Мастер ловко орудует то ножницами, то бритвой. Будто картину рисует. Взмах бритвой – как мазок кистью. Картина от завершения еще далека, но общие контуры уже видно.

Цирюльник останавливается, любуется на дело своих рук. Сигр, не пожелавший отпустить меня на экзекуцию одного, мявкает из угла.

– Нравится? – спрашивает Мастер Бритвы и Ножниц то ли у меня, то ли у кота. Отвечаем одновременно:

– Неплохо.

– Мяв!

Цирюльник качает головой, аккуратно подравнивает ножницами слева. А я переношусь мыслями к сегодняшнему делу.

Вообще-то я настроился уже было на сокровищницу Купечества. Однако друзья мои решили за меня иначе. Сначала – королевский дворец, а потом уже – Купечество. Король только и ждет, чтоб я туда сунулся, – зачем же торопиться? Так что сегодня ночью и попробую на прочность королевские замки. Безгол хотел со мной, но тут неожиданно воспротивился Фрол. Дескать, в королевском дворце одному проще. Двое спалятся на раз, а один, глядишь, и проскользнет. С его, Фрола, ненавязчивой помощью.

И что удивительно, Безгол согласился. Я-то ладно, меня уломать даже коту труда не составит, если тот ригольдской породы. А Безгол даже с Королем спорил – как нищий его уговорить сумел, не понимаю. Предложил – будто приказал, тот и согласился. Проскальзывает в этом Фроле порой что-то такое, что любой навытяжку встанет, хоть вор из Гильдии, хоть герцог с родословной длинной, как хвост у моего кошака.

– Височки побрить? – спрашивает цирюльник.

Молча киваю. Брей, чего уж там, гулять – так гулять. Бороды только жалко, сколько я ее носил, не вспомнить даже. Но так надо. Во дворце даже прислуга бороды не носит, мода такая. И стрижены коротко. Не приведи Творец, в суп королевский волосок попадет, скандал-то какой будет!

Цирюльник бреет мне виски, снова ровняет, подбривает шею. Шиплю сквозь зубы, острая бритва слегка рассекает кожу. Цирюльник извиняется, вытирает кровь влажной тряпкой, прикладывает к порезу какую-то жгучую дрянь. Шиплю сквозь зубы: еще раз выслушиваю извинения. Ладно, горло не перерезал, и на том спасибо. Мастер обмахивает меня напудренной кисточкой, любуется творением своих рук. Я тоже мрачно смотрю в зеркало, привыкаю к новой физиономии.

– Ну прям король вылитый, – умиленно говорит цирюльник. – С вас, сударь, три пальца за услуги.

Расплачиваюсь. Вообще-то он хорошо поработал. Король не король, а такое лицо любому барону под стать.

Выхожу на улицу, тут же возвращаюсь обратно. Кота забыл. Он, конечно, и без меня не пропадет, но обидится наверняка, разговаривать не будет дня три, а то и больше. Сигр смотрит на меня с укоризной, мол, как же ты мог, но прощает и ловко карабкается на плечо. Цирюльник смотрит, разинув рот. Да, брат, это тебе не бритвой по горлу, тут подход нужен.

На улице вечер. В общем-то нормально. Как раз хватит времени, чтобы подготовиться и забрать Фрола. Одноглазый заявил, что может показать потайной ход во дворец, и у меня нет оснований сомневаться в его словах. В замок Фраллов сумел же провести, а туда пробраться едва ли проще, чем во дворец его величества.

Весело шагаю по улице, прохожие как-то пристально вглядываются в мое лицо. А вот это уже лишнее. Да, понимаю, красивый я, но светиться резона нет. Набрасываю на голову капюшон плаща, скрывая лицо. Вот так-то лучше.

Привычным путем спускаюсь в катакомбы, считаю повороты. Вот и последний. Стягиваю капюшон, захожу на огонек.

Жилище Мастера Лиона освещает всего одна лампа. За столом сидит Фрол и при свете этой самой лампы что-то пишет. Мастер Лион и Безгол отсутствуют, и это меня тревожит.

– Привет, – говорю Фролу. – А где все?

Тот оборачивается, прищуривает единственный глаз, я еще не ступил в круг света, он пытается меня разглядеть в темноте.

– Ты, Ригольд? – спрашивает неуверенно.

– Святой Лакки, – усмехаюсь я и подхожу ближе.

А вот этого я уже не ожидал. Лицо нищего стремительно бледнеет, единственный глаз наполняется столь безграничным ужасом, что я останавливаюсь в нерешительности. Да что же здесь, блин побери, творится?

Сигр спрыгивает с моего плеча, трется о ноги нищего. И вот это отчего-то приводит его в себя. Фрол облегченно вздыхает, отпускает судорожно сжатую рукоять ножа, чешет кота за ухом. Только бледность лица свидетельствует о только что пережитом ужасе, но и она постепенно исчезает.

– Да что с тобой? – не выдерживаю я.

– Призрака увидел, – серьезно говорит он и смотрит мне в глаза. Мол, не копай, тебе это все равно не нужно.

А может, и в самом деле призрака увидел. Очень даже похоже на то. Мне как-то тоже довелось, на всю жизнь запомнил. И вроде бы нет в нем ничего такого страшного, ножом не замахивается, стражу не зовет, а такой ужас накатил, что я из окошка выпрыгнул вмиг, обо всем на свете забыв. Как только ноги не сломал, до сих пор удивляюсь.

– Бывает, – соглашаюсь, подхожу ближе. – А ну, лихо одноглазое, колись – куда напарника моего вместе с магом подевал?

– По делам ушли, – туманно отвечает нищий, с интересом разглядывая мое новое лицо. – Голова подрядился кое-что достать для Мастера Лиона. Всякую магическую дребедень.

– Совсем рехнулись, – качаю головой. – Им и поодиночке-то лучше не ходить, а уж вместе… Либо шестерки Короля засветят, либо «Петушиный час» на хвост сядет.

– Голова, он как, по-твоему, умный или дурак? – спрашивает нищий.

– До этого дня полагал, что умный, – сознаюсь я. Действительно, Безгол, при всей своей бесшабашности, дураком вовсе не был. Если уж сумел остаться живым при своих непростых отношениях с Гильдией.

– А Мастер Лион? – спрашивает Фрол, и я понимаю, куда он клонит. Мол, у ребят свои головы на плечах, да поумнее твоей, так что не дергайся, Ригольд, без тебя разберутся. Вообще-то он прав. И что это меня вдруг занесло?

И тут меня осеняет. Оттого я волнуюсь, что нет у меня на всем белом свете людей роднее, чем эти двое бездельников. Они да еще один странный нищий – вот и вся моя семья!

И от этого понимания мне делается не по себе. Безгол понятно, он мой наставник, а это едва ли меньше, чем отец или мать. А вот остальные, как они-то вошли в мое сердце, в какой момент чужими быть перестали? Непривычно мне это, неуютно как-то. Тот же Безгол как учил – у вора близких нет. Кто может предать – предаст непременно, кто может подставить – обязательно подставит. Не сегодня, так завтра.

Фрол смотрит с сочувствием, будто мысли читает. А может, и в самом деле читает, от этого нищего всего ожидать можно.

– Ладно, собираться пора, – говорю нарочито грубо, чтобы разорвать соединившую нас невидимую нить понимания.

Нищий кивает, берет со стола листок.

– Я тут нарисовал кое-что.

Вглядываюсь в его каракули… хотя какие там, к блину, каракули! Так красиво не всякий писец напишет, а чертеж так вообще произведение искусства. Вроде фланской Статуи Рабства.

Я разглядываю чертеж, нищий поясняет то, что мне непонятно. Заодно выкладывает свой план ограбления королевской сокровищницы. Слушаю, удивленно качаю головой. Дворец он знает – куда там придворным!

– А ты-то как во дворце побывать исхитрился? – спрашиваю небрежно.

– Милостыню просил, – ухмыляется Фрол, подмигивая единственным глазом. А может, просто моргает.

Ладно, не хочешь говорить – и не надо. Я в общем-то и не ожидал, что нищий вот так возьмет и выложит свои тайны. А план он предложил толковый, очень толковый.

В сокровищницу, по словам нищего, есть два пути. Первый – обычный: крепкие двери с прилагающейся стражей, коридор с ловушками и еще одни двери, уже без стражи. С помощью Мастера Лиона можно было бы и этим путем пройти, если б не одно обстоятельство. Магия в сокровищнице не действует вовсе. Никакая.

А вот второй путь куда как интересней. Есть один очень хитрый и очень потайной ход, который ведет в сокровищницу. И не защищен этот ход вроде бы ничем, кроме своей тайны. Все очень логично: понадобится королю денег взять, чтобы очередную фаворитку вознаградить за бурную ночь, он и возьмет, казначея не тревожа.

Однако и здесь имеется в наличии обстоятельство одно. Начало этот крайне полезный ход берет не где-нибудь, а в королевской опочивальне. Которая охраняется куда лучше сокровищницы. Разве что ловушек там нет, чтобы какой незадачливый монарх в благородной рассеянности не издох случайно.

Казалось бы, и здесь тупик беспросветный, но есть еще и третье обстоятельство, которое не может не радовать. Опочивальня королевская соединена не только с сокровищницей. Что тоже правильно: придут, скажем, добрые люди династию менять на что-нибудь полезное, куда бедному монарху деваться? В сокровищницу, денежки считать? Занятие не только для монархов приятственное, спору нет, но уж больно не ко времени. Так что имеются из королевской опочивальни еще целых три хода, один из которых выводит беглеца из дворца прямо к реке, второй – в казармы гвардии, а третий – в некое место во дворце, а конкретно – на кухню. Зачем – ума не приложу, не представляю я его величество в ночном халате, украдкой шарящего по кухонным полкам.

Сведения меня радуют. Хлопаю всезнайку-нищего по спине и объявляю, что ход от реки меня вполне устраивает. Однако Фрол мою радость разделить не спешит. Все три хода, оказывается, открываются только из опочивальни. Тоже в общем-то логично, это же спальня, а не проходной двор. Не дело, если, скажем, повар надумает однажды с его величеством по душам поговорить. Про заговорщиков вообще молчу, для них в королевской спальне как медом намазано.

Так вот, говорит Фрол, есть вероятность, что одна из лазеек все же открыта. Он, Фрол, за это поручиться не может, но вероятность имеется. Потому что ходы эти настолько секретны, что о них никто не знает, в том числе и нынешний король, разве что случайно наткнулся. А знает только он, скромный одноглазый нищий.

Качаю головой. Нищий он, конечно, скромный, кто спорит, но соваться в самое пекло не хочется. Открыт этот ход или нет – дело темное, а вот стражников во дворце предостаточно. Повяжут по рукам и ногам и отволокут в уютную сырую темницу. А потом допросят с помощью острых либо горячих предметов – и на эшафот, веревку примерять.

Фрол возражает. Не вешают воров, попавшихся в королевском дворце. Либо четвертуют, либо колесуют, как его величество пожелает. А то и вовсе прибьют под горячую руку, за заговорщика приняв. А если одеться соответствующе, как придворные одеваются, так и вообще обойдется, если святой Лакки поможет. Или хотя бы сестра его Удача.

Задумываюсь. Вообще-то святой Лакки меня пока без помощи не оставлял. Может, и на сей раз повезет.

Повезет, кивает Фрол, ты только не тушуйся там. Если кто остановит, сверкни глазами вот так и скажи: «Да как ты смеешь!» И нищий так выразительно сверкает единственным глазом, что я отступаю на шаг. Здорово у него получается. Пробую повторить, Фрол морщится, требует попробовать снова. Подпускаю металла в голос, снова сверкаю глазами. Раз, другой, третий. Начинают болеть веки. Никогда не думал, что сверкать глазами так тяжело. Фрол подает мне зеркало. Продолжаю репетировать, вроде получается.

Нищий одобрительно ворчит и выбирает мне подходящий наряд. Принадлежащий Мастеру Лиону, разумеется. Сам Фрол такие не носит, хотя… Я нисколько не удивлюсь, узнав, что в свободное время он посещает королевские балы. Или пьет в одиночестве вино в королевской сокровищнице.

Озвучиваю это предположение. Нищий смеется. Говорит, что не имеет привычки пить в одиночку, даже в сокровищнице.

Хм… то есть балы все-таки посещает?

Примеряю одежду Мастера Лиона. Камзол висит на мне пыльным мешком. Снимаю, выбиваю об колено, надеваю снова. Теперь он висит на мне идеально чистым мешком. Мастер Лион несколько шире меня. Хорошо, хоть роста одного.

Фрол заявляет, что помочь мне не может. Что в своей работе он достиг небывалых высот мастерства, а вот иголку сроду в руках не держал. Не беда, я-то как раз держал, причем неоднократно. Однажды даже портного изображал для знатного клиента. Безгол говорит, хороший вор все уметь должен. А кто не умеет – тому подзатыльник.

На скорую руку подгоняю камзол, тороплюсь. Пора уже и выходить, а мы все возимся. Примеряю, подгоняю снова. На этот раз остаюсь доволен. Посасывая исколотый палец, поворачиваюсь перед требовательным взором Фрола.

– Сойдет, – кривится тот.

Надо же, какой привередливый! Сам-то в лохмотьях ходит, а от моей работы нос воротит.

Закидываю на плечо сумку, нищий протестует.

– Ты что же думаешь, придворные по дворцу с сумками шляются? – спрашивает язвительно.

Молчу в ответ. Блин их знает, в чем они ходят. Может, и с сумками. А может, вообще в лохмотьях, как Фрол.

Рассовываю все нужное по карманам. Вы не пробовали распихать содержимое целой сумки по карманам? Признаюсь честно, занятие не из простых. В какой-то момент начинаю жалеть, что я не мифический зверь кенгуру. Было бы проще.

Фрол говорит, что ничего мне особо и не понадобится. «Кошки», «кошачьи лапы» и недовольный Сигр перемещаются на стол. Туда же выкладываются веревки, фомка, стальная нить для открытия защелок. И множество прочих нужных вещей.

За дубинку сражаюсь, как легьяр. Орем, спорим до хрипоты. Чем мне, позвольте спросить, его величество по венценосной голове прикладывать, когда в спальне окажусь? Ах, подручными средствами? А если не будет их под рукой, тогда что?

– В штаны ее себе засунь, – рычит Фрол. – Придворные дамы будут счастливы!

Связи между дубинкой и дамами я не улавливаю, однако следую мудрому совету, пока нищий не передумал. Делаю на пробу несколько шагов… нет, неудобно. С вздохом присоединяю дубинку к остальным вещам. Что же у меня остается? Отмычки, смарагд, светильник, кинжал из сокровищницы Фраллов. Не густо, скажем прямо. Ощущение, что иду на дело голым. Если проколюсь, сбежать точно не смогу. Значит, надо действовать осторожнее и молиться святому Лакки, чтоб от беды уберег.

– План не забудь, – командует нищий.

Недоуменно смотрю на него, потом соображаю, что он рисунок имеет в виду. Спасибо, напомнил, вот оказия получилась бы, приди я во дворец без этой бумаги. Ни украсть, ни убежать, там же кроме чертежей еще подробное описание, где что повернуть, за что дернуть, что пошептать. В общем, инструкция по пользованию потайными ходами.

На всякий случай проверяю еще раз, все ли на месте. Не привык я в суматохе собираться, честное слово! Ведь от этого жизнь зависит, а она у меня одна, жизнь-то.

– Пошли, – командует Фрол, и я послушно следую за ним.

Идем по катакомбам. На ходу сочиняю запасной план, как в королевскую опочивальню пробраться. Можно еще через окно попробовать, там же наверняка балкон имеется. Чтобы его величество могло воздухом подышать свежим после вчерашнего похмелья. Только вот ни «кошки», ни «лапы» у меня с собой нет. Непросто будет карабкаться, ох непросто!

Фрол продолжает давать наставления, но я слушаю его вполуха. Мысленно я уже во дворце, осматриваюсь, прислушиваюсь к шороху шагов, таюсь в тени. Огонек азарта медленно разгорается где-то глубоко внутри. Все получится, твердит Шепот Удачи. Сигр пытается тереться о ноги, на ходу это неудобно, но он настойчив. Наклоняюсь, чешу его за ухом, слышу ответный мурк. Прости, дружок, но во дворец я тебя не возьму. Да, крысы там ленивые и откормленные, но как-нибудь перебьешься. Вернемся – угощу рыбой, обещаю.

По катакомбам блуждаем достаточно долго. Дважды Фрол восклицает: «Это здесь!» – и оба раза разочарованно ругается. У меня начинают возникать сомнения по поводу удачного завершения дела, но в третий раз нищий не ошибается. Что он проделывал со стеной, я так и не понял, куда она делась – тоже. Черная пасть потайного хода распахнулась в стене, шагаю не колеблясь. Фрол протягивает мне факел:

– Я во дворец не пойду.

Ладно, пойду один. Внимательно изучаю схему, нищий обвел кружком место моего появления во дворце. Крестом обозначена кухня – видимо, чтобы не перепутал. Фрол объясняет, как отпирается дверь на том конце хода, хотя это подробно расписано на листе. Киваю, нетерпеливо кошусь во мрак. Нищий хлопает меня по спине, протягивает факел, указав на прощание, чтобы во дворец я его не тащил. Не принято там с факелами ходить, света и так хватает. Пожимаю ему руку, слушаю прощальное напутствие. Фрол исчезает во тьме, а я не спешу. Надеваю смарагд, расстегиваю пуговицу на камзоле, чтобы легче было добраться до кинжала. Выбрасываю факел – лучше, чтобы руки были свободны. И только после этого делаю шаг в темный проем.

Стена бесшумно возвращается на место за моей спиной. Я спокоен: как ее открыть изнутри, запомнил. Кто знает, может, этим путем и возвращаться придется, хоть это и вразрез с планом нищего.

Идти пришлось минут пятнадцать. Вообще-то тайными ходами я походил изрядно, профессия такая, но одно вот меня удивило. Ход оказался прямой, как стрела, причем стрела эльфийская, а не то барахло, что Мастер Резод на базарной площади делает. Не в упрек сему почтенному горожанину, я же понимаю – какие руки, такие и стрелы.

Закончилось мое путешествие перед гладкой стеной, с виду вполне монолитной. Такие вот во дворце двери ваяют, нипочем от стены не отличишь. Но я, мудрый наставлениями Фрола, ничуть не тушуюсь, а произвожу манипуляции со стеной тоннеля. Удачно произвожу, потому как стена, она же дверь, мягко поворачивается на шарнирах. По ту сторону светло как днем, и я на пару мгновений слепну, глаза прикрыть не догадался. Да и кто мог знать, что здесь такая иллюминация?

Прихожу в себя быстро, не первый уже раз такая оказия. И первое, что я вижу по ту сторону тоннеля, это удивленная физиономия слуги и разинутый уже рот, не иначе как для вопля. О дубинке пожалеть не успеваю, все равно не достал бы за этот короткий миг, даже если б мудрый нищий не облегчил мой инвентарь, поэтому просто хватаю бедолагу за горло и сжимаю что есть мочи. Слуга невразумительно квакает, подавившись собственным криком, и начинает отбиваться. Умело, надо признать, только и я не пальцем делан. Со всего размаху прикладываю противника головой об стену, тело в моих руках обмякает и стремится улечься на пол. Придерживая, чтоб не наделал шума, предоставляю ему эту возможность.

Ладно, с этим разобрались, а дальше что? Здесь оставить – шуметь начнет, с собой брать совсем уж не хочется. Убивать вообще не в моих правилах, если без этого можно обойтись. А веревки злокозненный нищий отобрал. Эх, знал ведь я, что понадобятся, надо было на своем настоять. Как говорит Безгол, лучшее пойло – это гардарикская водка, настоянная на своем.

Ладно, обойдемся тем, что есть. Руки свяжем его же собственным пояском, воротничок сойдет за кляп. Теперь бы закрепить его чем, кляп-то. Выплюнет ведь, зараза неблагодарная.

Обшариваю карманы, так и есть! Платочек белый с монограммой королевской, что значит, при дворе человек служит. Вот этим платочком мы кляп и подвяжем. Теперь ноги чем-нибудь прихватить для верности – а чем? Эх, не догадался я с него куртку форменную содрать, а переделывать уже не хочется, не ровен час очнется страдалец. О, да у него же сапоги со шнуровкой! Вот за что я люблю придворную моду, так это за то, что облегчает жизнь честному вору. Расшнуровываю сапоги, и тут эта неблагодарная скотина выдает мне ногой в живот. Отлетаю к стене, задыхаясь от боли. Ну паскуда, сам напросился. Отлипаю от стены, аккуратно бью в висок. Не сдержавшись, добавляю пару раз ногой под ребра. Не сильно, так, для острастки. После чего одним шнурком связываю ноги, а второй продеваю в шнуровку сапог и завязываю на воровской узел.

Пора идти дальше. Выскальзываю из потайного хода, дверь сама закрываться не желает. Помогаю обеими руками, дверь поддается на уговоры и закрывается. Теперь она – стена коридора. Снимаю смарагд, убираю подальше. Принимаю вид важно-скучающий. Пусть теперь хоть одна сволочь спросит, что я здесь делаю, пошлю так далеко, жизни не хватит вернуться. Я – здешний придворный, круче меня один король и то, когда на троне сидит.

Не сказать, что такое нахальство мне в диковинку, приходилось уже изображать гостя одного вельможи, слуг разве что в ряд не строил, хамил, капризничал – в общем, отрывался как хотел. Так что справлюсь, если прижмет.

Коридоры пустынны, слуг не наблюдается. Коридоры светлы так, что не по себе становится. Привычка заставляет меня искать тень, хотя умом-то понимаю, что спасет не тень, а наглость и удачная импровизация. Но вот тело мое так и старается вжаться в стену, укрыться от света.

Останавливаюсь у светильника, внимательно рассматриваю план. Сейчас поворот направо, потом два пропустить, налево – и вот она, кухня. Вспоминаю, что забыл поужинать. Желудок издает недовольное урчание, приказываю ему заткнуться, не слушает. Обещаю прихватить чего-нибудь на кухне, начинает урчать громче. Ладно, разберемся. Иду по коридору в направлении кухни. У первого же поворота сталкиваюсь со слугой, тот смотрит на меня расширенными от ужаса глазами, низко кланяется. Ну цирюльник, так постриг, аж люди шарахаются. Впрочем, оно и к лучшему. Величественно киваю, шествую дальше. Не крадусь, не иду даже – шествую посреди коридора.

Кухню чувствую издалека. По запахам, от которых сводит живот, и по громким голосам. Вот работящий народ при дворе живет – и по ночам работает! А мне как выкручиваться прикажете? Фрол-то считал, что там нет никого! Стало быть, придется мне на виду у всех в лаз лезть? Еще чего не хватало! «Извините, ребята, мне тут срочно приспичило в королевскую опочивальню пролезть по секретному ходу. Не коду, а ходу, дубина!» И назад вернуться нельзя, к потайному ходу наверняка стражу приставят – слуга-то скрученный, как освободится, молчать нипочем не станет.

Вперед, говорит Шепот Удачи. Ладно, вперед так вперед, ему же хуже, если что. Возношу молитву святому Лакки, состоящую в основном из обещаний исправиться и пожертвовать на храм толику денег. Святой одобрительно молчит. Он всегда молчит и всегда одобрительно.

Решительно распахиваю дверь на кухню. Застигнутая врасплох парочка пугается и мгновенно распадается на двух индивидуумов разного пола. Хм, а может, и обойдется…

– Прелюбодействовать тут? – рявкаю во весь голос. – В темнице сгною! А ну, брысь отсюда, пока я стражу не кликнул.

Несостоявшиеся любовники стрелой вылетают в коридор. Да, нехорошо получилось, помешал людям. Краем уха слышу, как девушка спрашивает своего кавалера, что значит «прелюбодействовать». Да уж, не вмешайся я, она это наверняка бы узнала.

Кухня огромна. Ряд столов заставлен кастрюлями, запах просто одуряющий. Сдержаться не могу, беру первую попавшуюся ложку и дегустирую все подряд. Да уж, в таверне так не накормят. На миг возникает желание плюнуть на Мантию и украсть пару кастрюль со всем содержимым. Но нельзя, плевать на Мантию – преступление короны, за это точно колесуют. Подхватываю кувшин с вином, оставленный сладкой парочкой, прикладываюсь к горлышку.

Вот теперь мне и сам Блин не страшен! Где тут эта особо секретная дверь?

Дверь обнаруживается в кладовке, как нищий и обещал. Чтобы до нее добраться, мне приходится отодвинуть тяжелый шкаф с неизвестным содержимым. Дверь открываться отказывается. Может, попробовать на себя? Эх, а ручки-то на ней нет…

Пускаю в ход кинжал, подцепляю, тяну на себя. Поддается! Тяжелая, зараза, как грех вора! Напрягаюсь, пыхчу, недобрым словом поминаю старину Фрола. Сюда б мои инструменты, вмиг одолел бы!

Дверь сдается. Шагаю в очередной потайной ход, осматриваюсь. Короткий коридор, дальше – винтовая лестница. Все как нищий рассказывал. Прикрываю за собой дверь, с этой стороны ручка имеется. Свет не зажигаю, даю время глазам привыкнуть к темноте. На миг становится страшно, ведь вломиться придется не куда-нибудь – в королевскую спальню. А его величество куда девать прикажете? Попросить прогуляться, пока я не закончу? По башке бы дубинкой, да нет у меня ее с собой, вот какая оказия.

На миг представляю, что будет, если меня прихватят в королевской спальне, да еще с кинжалом. Становится неуютно, изнутри колотит холодная дрожь. Собираю остатки потерянной решимости, поднимаюсь по лестнице. Долго поднимаюсь, королевская спальня, как водится, на самом верху. Лестница заканчивается длинным коридором, который выводит меня к последней двери. Дверь фиксирована кнопкой, нажимаю, поворачиваю, делаю шаг вперед. Дверь беззвучно закрывается у меня за спиной.

Не соврал нищий – и впрямь не заперта изнутри. Кнопка – это так, чтоб не распахивалась сама собой, сквозняки по королевской опочивальне не пускала.

Прижимаюсь к двери, пытаюсь слиться с тенью. Не получается! Камзол Мастера Лиона слишком светлый, в нем меня и слепой заметит!

Однако слепых здесь нет. И одноглазых тоже. Спальня короля восхитительно пуста, монарх отсутствует по амурным причинам. Гуляет небось, кобелина. Или с друзьями пиво пьет, в карты играет. Или еще по каким делам государственным.

Дожидаться венценосного обитателя спальни желания не возникает. Бросаюсь к стене, последовательно произвожу манипуляцию со светильником, зеркалом и ножкой королевской кровати. Никакого эффекта. Сажусь на королевскую кровать (всю жизнь мечтал!), активирую магический светильник, сверяюсь с записями Фрола. Так и есть, ошибся. Ножка здесь не при чем, повернуть надо один из шариков у изголовья. Тоже логично, такую кровать поднять не всякий монарх осилит. Поворачиваю шарик, зеркало с легким скрипом поворачивается на шарнирах. Недовольно хмурюсь, скрип этот мне определенно не нравится. Не приведи Творец по возвращении короля застать, услышит ведь.

Поспешно скрываюсь в проходе, поворачиваю рычаг на стене. Зеркало возвращается на место. Не дожидаясь щелчка, стремглав бегу по винтовой лестнице вниз, потом долго иду по извилистому коридору. Нажимаю на три плиты, дергаю очередной рычаг – ну, здравствуй, сокровищница, заждалась небось?

Любой вор мечтает посетить сокровищницу, и непременно королевскую. Только вот мало кому это удается. Говорят, пятьсот лет назад легендарный Галлет сумел пробраться и даже вернулся с добычей. Говорят, Король в молодости почти сумел, и только случайность помешала попользоваться монаршей щедростью. Да мало ли что говорят!

А мне удалось! Да, я понимаю, что без помощи Фрола я и близко бы ко дворцу не подошел, но все же, все же! Я – здесь! Я, Сарельд Лень Сааватар, сумел проникнуть в святая святых Ледании! Спасибо тебе, святой Лакки, теперь бы выбраться отсюда…

Ликование и кураж переполняют меня. Поднимаю повыше светильник, приказываю светить ярче и оглядываюсь.

Сокровищница впечатляет. Несколько залов, загроможденных сундуками. Увешанные доспехами и оружием стены, вещи наверняка непростые, раз удостоились чести попасть в королевскую сокровищницу. Не могу удержаться, чтобы не рассмотреть все подробнее. Поймите меня правильно, когда еще здесь побывать доведется?

Один сундук, наполовину пустой, доверчиво распахнут. Видимо, отсюда его величество берет деньги на карманные расходы. Что ж, воспользуемся случаем. Не считая, беру горсть золотых монет (двойные леданские марки!), ссыпаю в карман. Звон золота греет мою душу, карман приятно тяжелеет. Жаль, что остальные заняты воровским инвентарем. Блин побери нищего, не мог отговорить меня брать это барахло!

Потерянно брожу меж сундуков, с минуту обдумываю возможность снять камзол и набить его золотом. Или драгоценными каменьями, наверняка их здесь полно, стоит только поискать.

Не жадничай, внушает Шепот Удачи, и это приводит меня в чувство. Пришел я сюда за Мантией, ее и надо искать. А начнешь тащить все без разбора – непременно попадешься, святой Лакки жадных не любит.

Где искать Мантию, Фрол мне объяснил. Да я и без него бы не пропустил. В самом большом зале, в центре, под стеклом. Стекло особенное, разбить его невозможно, но я и не собираюсь. Просто откидываю его, как крышку сундука, осторожно достаю Мантию, возвращаю крышку в исходное положение.

Есть! Получилось! Теперь надо отсюда убираться, да поживее. Снимаю камзол, рубашку, оборачиваю Мантию вокруг груди. Припасенным для этой цели шнуром закрепляю ее на теле. Быстро одеваюсь, оглядываю себя и остаюсь доволен. Все, теперь на выход.

У потайной двери заминка – забыл, как она открывается. Приходится опять доставать бумагу мудрого Фрола, заодно запоминаю, как открыть последнюю на сегодня потайную дверь. Затем всей тяжестью повисаю на факеле, утапливаю в стену небольшой камень, дверь неохотно открывается. Со скрежетом, но это меня не заботит, здесь никто не услышит.

Знакомым уже путем пробираюсь в спальню. Тяну рычаг, зеркало уходит в сторону, я влетаю в королевскую спальню…

И оказываюсь нос к носу с ее обитателем.

Секунду разглядываем друг друга, ошеломленные радостной встречей. Лицо короля стремительно бледнеет, глаза закатываются, того и гляди в обморок упадет. Машинально подхватываю его под руку… Зачем? Ну упал бы себе человек в обморок, раз уж захотелось. Но мое прикосновение отчего-то вернуло ему уверенность.

– Ты не призрак! – радостно восклицает он.

Абсолютно верно. Не призрак я, как мудро заметил его величество. Теперь я могу спать спокойно, зная, что Леданией правит умный и проницательный монарх.

– Доппельгангер! – кричит король и хватает меня за ворот камзола. – Стража! Ко мне!

Так меня еще в жизни не обзывали. Мне и не выговорить-то такое с первого раза. Сильно бью его величество в живот, он выпускает мой воротник и отлетает к кровати. Еще одно коронное преступление, у судьи фантазии не хватит мне казнь выдумать.

Сломя голову бегу к входной двери, что уже открываться начала. Ну зачем ему нужна такая огромная спальня, заблудиться же можно!

С разбегу врезаюсь в стражника, что уже нарисовался в дверном проеме, тот валится на соратников. Умудряюсь устоять на ногах, пользуясь заминкой, захлопываю дверь и задвигаю засов. Если б его величество изволил сам сделать эту простую работу, мне не пришлось бы так напрягаться.

Его величество уже вовсю дергает позолоченный шнурок в изголовье кровати. При моем приближении хватается за висящий на поясе короткий меч, я успеваю перехватить руку, выкручиваю оружие, швыряю подальше. После короткой борьбы король оказывается на полу. Стражники пытаются высадить дверь, но ее делал хороший мастер, дай ему Творец счастья в жизни.

Быстро проделываю манипуляции со стеной и картиной, король бросается в это время к входной двери. Успеваю проскочить в потайной ход, дверь за мной начинает закрываться (спасибо, родная, век не забуду!), но сильные руки стражников удерживают ее полуоткрытой. Улепетываю со всех ног, мелькает мысль: что, если я перепутал и открыл ход в казармы?

За спиной слышатся крики, громкий голос его величества перекрывает остальных:

– Доппельгангер! Убейте его! Убейте!

Вот странные люди, им какого-то Доппельгангера убить приказали, а они за мной гонятся! Нажимаю еще, мне нужно будет несколько секунд, чтобы открыть последнюю на сегодня дверь. Что будет, если она не откроется, если Фрол все-таки напутал что-нибудь, – подумать страшно. Стража отстает, отвыкли они бегать, королевскую спальню от фавориток охраняя.

В спешке путаю последовательность нажатия камней, приходится начинать сначала. Вторая попытка тоже неудачна, уж не знаю, где я напутал. Крики стражи слышны уже за ближайшим поворотом. Дверь открывается, когда стражники уже мчатся ко мне. Стрелой вылетаю на берег реки, преследователи буквально висят на плечах. Эх, плаваю я неважно, Бельтару нипочем не переплыву.

– Эй, Ригольд! – окликают меня.

На бегу поворачиваю голову, вижу стоящего на лодке Фрола.

– Далеко собрался? – спрашивает нищий.

Не отвечаю, жадно хватаю воздух губами. Разбегаюсь, прыгаю в лодку, едва не свалив нищего в воду. Фрол хватает весла, и лодка скользит по реке, оставляя погоню бесноваться на берегу. Присаживаюсь на грубо сбитую скамью, силясь отдышаться.

– Хорошо бегаешь, – одобрительно говорит Фрол, налегая на весла.

(обратно)

Глава 17

– Ящерицу прибил, – похвастался Нанок, волоча за собой добычу. – Крупная, тварь, на обед пойдет.

Лани подозрительно посмотрела на предполагаемый обед. Действительно, ящерица. Большая, с собаку ростом. Зеленая, с причудливыми оранжевыми и черными узорами. Хвост крупной твари доверчиво покоился в могучей руке варвара.

– А она съедобна? – с сомнением спросила девушка.

– Конечно, – возмутился варвар. – Смотри, какая толстая! Сейчас шкуру снимем, на вертел насадим – и в костер. Таль хворост еще не собрал?

– Вон идет, – махнула девушка рукой в сторону, где частично виднелся скрытый под грудой хвороста Ларгет. – Будет тебе костер, не сомневайся.

Таль, натужно пыхтя, свалил свою ношу на землю.

– Замучился, – сообщил он, вытирая рукавом пот со лба. – Искать хворост в горах практически бесполезно. Проще уж в лесу.

Его взгляд упал на валявшуюся на земле ящерицу.

– Что за блин?! Откуда здесь василиск взялся?

– Это ящерица, – гордо пояснил варвар. – Я ее прибил на обед. Вкусная, зараза!

– Сдурел? – Таль выразительно посмотрел на охотника. – Это ж василиск, понял? У нас в Школе такой был… в виде чучела.

– Настоящий василиск? – Лани проявила неподдельный интерес к добыче Нанока. – Красивый! А правда, что от его взгляда превращаются в камень?

– Правда, – ответил Таль. – Ты, горе мое, как уцелеть-то умудрился?

– Я ему в глаза не смотрел, – гордо сообщил варвар. – Сразу камнем и залепил, чтоб не сбежал. Потому как добыча.

Таль восхищенно покачал головой. Василиск, как его учили, противник достойный. Для любого рыцаря считалось подвигом добыть шкуру василиска и положить у ног дамы. Причем первая часть подвига куда сложнее второй.

А варвар, кажется, вовсе и не понял, чем рисковал. Прибил ящерицу и собрался ею же пообедать, понятия не имея, что нет твари ядовитее василиска.

– Слушай, – нетерпеливо сказал варвар. – Давай ты потом расскажешь, какой он страшный? Когда разделаем тушу и подвесим над костром? Ты, главное, огонь разведи, остальное за мной.

– Не лучшая идея, – покачал головой Таль. – Василиск ядовит, даже кровь его смертельна. Потому-то за шкуру василиска и платят бешеные деньги.

– Насколько бешеные? – оживился Нанок.

– Совсем бешеные. Только тебе их не заработать.

– Это еще почему? – набычился варвар.

– Кровь ядовитая, – напомнил Таль. – Начнешь снимать шкуру – помрешь быстро и не без мучений. Лучше скинь его в пропасть, от греха подальше.

– Ни за что, – отказался Нанок. – Засуну его в пустой мешок, а потом продам какому-нибудь сапожнику. Или магу, если попадется.

Ларгет покачал головой. Излечить варвара от страсти к наживе почти невозможно. Разве что хорошо напоив вином. После чего эта пагубная привычка плавно перетечет в безудержное мотовство.

– Лучше выбрось, – настойчиво повторил он.

– Сам потащу, – упрямо сказал Нанок. – Эх, что же мы есть-то будем?

– Пойду поохочусь. – Таль легко поднялся на ноги, подхватил с земли лук.

Вчера доели последнее, а сколько еще идти, неизвестно. Собственно, не урони он сумку с продуктами в пропасть, жить было бы легче. С другой стороны, свались он в эту пропасть сам, продукты и вовсе были бы ни к чему.

– Может, с тобой пойти? – нерешительно предложил варвар. Получалось как-то неловко: парень припер целую гору хвороста, а теперь еще и идет охотиться, потому что Нанок убил совершенно несъедобную ящерицу-василиска.

– А я одна останусь? – возмутилась Лани.

– В самом деле, – согласился Ларгет. – Да и чем ты мне поможешь? Стрелы подавать будешь?

– Оттащу убитого тобой барана, – гордо ответил варвар. – Если подстрелишь толстого, на себе не упрешь. Тут не магия, тут сила нужна.

– Вот тогда тебя и позову, – решил Таль.

Он решительно зашагал вверх по пологому склону. В горах охотиться трудно, вчера вот подстрелил горную козу, или кто это там бежал с рогами, но гордое животное предпочло свалиться в пропасть, лишь бы не достаться врагам. Да еще с Ларгетовой стрелой в боку! Может, варвары Кассарада потому и обходятся камнями, что никаких стрел на такую охоту не напасешься?

Ловко прыгая по камням, Таль достиг вершины склона. Постоял минуту растерянно, скосил глаза на упершееся ему в грудь копье.

– Кто такой? – последовал вопрос.

– Прохожий, – независимо ответил Таль, приходя в себя. – Вы поосторожней, ребята, я все-таки маг. Шаман по-вашему.

Варваров оказалось трое. Таль представлял ахарцев совсем другими – грязными, лохматыми и в грубых, плохо обработанных шкурах. Так о них рассказывали знающие люди со слов других знающих людей. Эти рассказам не соответствовали абсолютно. Толстые кожаные доспехи не блистали, конечно, изяществом, но и лохмотьями их обозвать не получалось. Длинные светлые волосы у двоих были стянуты в пучок, у третьего свободно рассыпались по плечам. Что до грязи, из четверых самым грязным был именно Таль. И ободранным тоже.

– Шаман? – Воин с копьем с сомнением посмотрел на него. – Что, интересно, надо шаману в наших горах? Ты ведь из Квармола?

Таль задумался, стоит ли сознаваться в своей национальной принадлежности. Вполне возможно, что квармольцев здесь особо не жалуют, война ведь. Копьем в пузо – и в пропасть, стервятникам на зависть.

– Точно, квармолец, – согласился другой. – По роже видно. Такой квармольской морды в наших горах и за год не сыщешь.

– Квармолец, – согласился Таль.

– Лазутчик небось? – подозрительно сощурился тот, что с копьем. – Тайны наши разведать хочешь?

– Может, продадим пару? – оживился молодой ахарец с секирой. – У него небось золота полно, а я вчера Агаму в кости проигрался изрядно.

Воин с копьем задумался. По всему видно, разжиться толикой золота ему хотелось. Но патриотизм взял верх.

– Военные тайны только вождь да шаман продавать могут, – внушительно сказал он. – Остальным запрещено. Вот когда до вождя дорастешь, тогда и продашь. Или до шамана, что вернее, ибо какой из тебя вождь?

Таль озадаченно слушал их разговор. Откуда, интересно, варвары взяли военные тайны? Может, украли где?

– На шамана ты не слишком похож. – Тот, что с копьем снова уставился на Таля. – Чем докажешь, что не лазутчик?

– Вот. – Таль продемонстрировал бляху.

– Бляха-муха! Золото! – Глаза варвара нехорошо заблестели. – Эту вещь я у тебя реквизирую. Во избежание.

– Да пожалуйста, – с готовностью согласился Таль. Ахарцу это показалось подозрительным.

– Что-то ты больно легко с ней расстаешься, – сказал он.

– Эта вещь заклята древними великими шаманами Квармола. Кто посмеет отнять – получит проклятие на свою непутевую голову, – независимо ответил Ларгет.

– Наш шаман, может, снимет? – неуверенно предположил молодой с секирой.

Старший, с копьем, покачал головой.

– Куда ему! Сказано же – великие закляли. И древние вдобавок. Куда уж ему! Древние, они горы двигали! Вон сколько надвигали, пройти негде!

– К вождю отведем, – предложил третий. – Или к шаману. Пусть сами решают.

– Так и сделаем, – согласился тот, что с копьем. – Иди за нами, резких движений не делай.

– Со мной еще двое, – возразил Таль. – Надо их забрать.

Ахарцы не возражали. Таль уверенно направился к стоянке, благо не успел от нее далеко отойти. Нанок и Лани сидели у костра и о чем-то ожесточенно спорили.

Увидев Таля, Нанокпросиял.

– С добычей? – спросил он нетерпеливо и тут углядел вышагивающих за спиной друга ахарцев. – Нет, я это есть не буду!

Лани с интересом осмотрела высоких ахарцев, даже встала с места. Те, увидев красивую девушку, тут же выпятили грудь и сделали мужественное выражение лица. Рожу кирпичом, как изящно выразился бы Боресвет.

– В книгах не так нарисованы, – сообщила она. – Может, ненастоящие?

И в качестве доказательства продемонстрировала рисунок кого-то горбатого, с оскаленными зубами и в грязной шкуре. Ахарцы с изрядным треском стукнулись головами, склонившись над книгой.

– На шамана похож, – со знанием дела сообщил тот, что с копьем.

– Похож, – согласился молодой с секирой. – Если шаман без маски.

– Ты умеешь читать? – спросил третий с превеликим уважением.

– И даже писать, – похвастался варвар, доставая помаду и демонстрируя свое непревзойденное умение на ближайшем валуне. Лани с воплем немедленно вцепилась ему в волосы.

– Они тут все колдуны, – потрясенно сообщил тот, что с копьем, наблюдая за избиением варвара. – Нет, точно к шаману надо.

– О чем вождю с грамотными говорить? – поддержал его молодой.

– Морда дикарская! – вопила Лани, пытаясь выцарапать варвару глаза. – Моя лучшая помада! Да как тебе в башку пришло ее стащить!

– Во имя грамотности! – отбивался Нанок. – Мне же писать нечем!

– Спросил бы, я бы дала!

– Мне не нужно! Лучше б грифель предложила!

Таль с интересом наблюдал за действием, размышляя, не нужна ли варвару помощь. Впрочем, Лани была девушкой отходчивой. Хотя и чересчур эмоциональной.

Нанок, морщась, пытался пригладить полуоторванный клок волос. Лани рылась в сумке в поисках грифеля. Ахарцы неловко топтались за спиной Таля, не в силах решить, то ли поторопить незваных гостей, то ли пусть живут.

– Сейчас идем, – успокоил их Таль. – Вещи соберем – и пойдем.

– Помочь? – с готовностью предложил молодой.

– Они нам еще самим пригодятся, – отказался Ларгет.

Лани наконец обнаружила искомый грифель и с торжеством вручила варвару. Тот посмотрел на него, как на ядовитую змею, но все же принял. Очевидно, помада ему нравилась больше. Со вздохом убрав подарок в кошель, он принялся помогать девушке собирать вещи.

– Вы все из Квармола? – поинтересовался молодой у Таля.

– Я из Ледании, – ответила вместо него Лани. – А этот ничтожный похититель косметики – из Кассарада.

– Кассарад – это где? – немедленно заинтересовался молодой. О Ледании он, видимо, что-то слышал.

– Горы такие, – ответил Нанок. – Такие же, как ваши, только лучше.

– Наши горы – лучшее, что создали боги, – сверкнул глазами молодой.

– Да и боги у нас получше, – отмахнулся варвар.

Ахарец, крепко стиснув рукоять секиры, шагнул вперед. Нанок, насмешливо улыбаясь, протянул руку к собственному оружию.

– И секиры у нас больше, – с торжеством заключил он.

– Секира у него и впрямь лучше, – подтвердил другой ахарец, с завистью разглядывая оружие варвара. – Только умеешь ли ею владеть?

– По роже видно, умеет, – заступился за Нанока тот, что с копьем. – Больно на наших смахивает. Небось цивилизованным обзовешь – сразу в лоб даст…

– Обязательно, – ухмыльнулся варвар. – Да еще пинков надаю. Ишь чего, цивилизованным обозвать! За это и прибить не жалко!

– Точно, наш, – обрадовался ахарец. – Эй, Брудан, ты глазами-то не сверкай. Прибьет точно, да еще труп отпинает ногами. Видно же – свой парень, хоть и дикий совсем.

– А волосы почему черные? – уперся молодой, не желая отказываться от драки. – У наших волосы светлые. А что секира больше, так доблесть мужчины от размеров секиры не зависит!

– Волосы и впрямь черные, – согласился тот, что с копьем. – Однако в хвост не закручены, значит, воин опытный. К тому же шаман: читать умеет и даже писать. К такому на козе не подъедешь и даже на боевом козле не сразу. Брось, пойдем лучше, пока все пиво не выпили.

– А могут? – встревожился варвар.

– Еще как!

– Тогда поспешим. – Нанок легко закинул тяжеленную суму на плечо.

Идти пришлось долго. Лани успела устать, единственным желанием было смыть с себя грязь и пот. И полежать хотя бы полчаса. Остальных эти проблемы, похоже, не волновали. Варвар беспокоился о наличии и качестве пива, сокрушался, что ахарцы не делают вино. Те с достоинством отвечали, что вино придумали цивилизованные, которых и от женщин-то не сразу отличишь, а настоящий мужчина должен пить пиво. Чем более настоящий, тем больше должен пить.

Таль расспрашивал о шамане, и ему рассказали, что шаман у них самый обычный. Три руки, за плечами крыло (одно). Если удается в набеге раздобыть свечу, зажигает ее одним дыханием. Костер, правда, не осилит: старый стал, ослаб. Ларгет скептически ухмылялся, понимая, что варвары так шутят.

Поселение варваров открылось внезапно. Нанок одобрительно хмыкнул – хорошо прячутся ахарцы, молодцы. Цивилизованным этот вот городок нипочем не найти, хоть все горы по камешку разбери. Вот он, Нанок, нашел бы с легкостью, в Кассараде точно так же укрывают поселения от ненужных захватнических глаз соседних племен. Только те ведь тоже кассарадцы, все равно находят. Зато редкие путники из Большого Мира могут бродить месяцами в поисках нужного места.

– Это город или село? – поинтересовалась Лани, разглядывая убогие домики из глины и камней.

– Живем мы здесь, – внушительно сказал тот, что с копьем.

– Убогая архитектура, – блеснул умным словом Нанок. Результат был предсказуем.

– Как ты наших убогих обозвал? – Молодой схватился за рукоять секиры, с ненавистью глядя на варвара. – А ну повтори!

– Ар-хи-тек-ту-ра, – с видимым удовольствием по слогам повторил Нанок. Зря, что ли, два дня слово заучивал. – А вы, смотрю, простых вещей не знаете.

– Архи – значит «очень», «наиболее», – неуверенно сказал самый старший и как следствие самый умный из ахарцев. – А вот тигдура… слово-то наше, ахарское, по всему видать. Надо будет у шамана спросить. Негоже родной язык забывать, и так уже все поголовно на всеобщем балакаем.

– Спроси, – согласился Нанок, лучась от удовольствия. Какие они дикие, ахарцы эти! Даже скромный, но очень умный варвар из Кассарада им сто очков вперед даст. Кстати, раз уж он такой умный, надо бы выучиться считать до ста…

Вблизи домишки оказались еще непригляднее. Лани недовольно морщилась, разглядывая убогие жилища ахарцев. Вдобавок не наблюдалось ни единой вывески. Может, у них и вовсе одежных лавок нет? И помаду, безнадежно испорченную болваном-варваром, заменить не удастся?

Дом, в котором жил шаман, выглядел более привлекательно, чем остальные. Сложенный из огромных валунов, он был даже по-варварски красивым. Какая-то первобытная мощь чувствовалась в этом здании, юная мощь сильного народа. Правда, лежащая в луже свинья и пара тощих куриц возле порога несколько портили впечатление.

– Вот тут живет наш шаман, – объявил тот, что с копьем. – Зовут его Бидерборлавин. Эй, Биде, мы тут к тебе людей привели. Вроде тоже шаманы. Мы его Биде называем, – доверительно сообщил он. – Полностью именовать – язык сломаешь, а на Бидера он почему-то обижается. Говорит, на староахарском это неприлично звучит. А зачем тогда, спрашивается, такие имена давать, если звучит неприлично?

Некоторое время ничего не происходило. Потом дверь со скрипом отворилась (никаких замков и засовов, машинально отметил Нанок, совсем как у нас в Кассараде), и на пороге показался шаман.

В том, что это именно шаман, сомнений не возникало. Низкорослый, горбатый, с редкими зубами, одетый в белоснежную тогу, в руках бубен, на голове странный убор из вроде бы орлиных перьев, на груди табличка с криво написанными на всеобщем рунами. «Шаман» – гласили руны.

– Превед! – сказал шаман и оскалился в улыбке.

– Они по-ахарски не понимают, – предостерег его ахарец с копьем.

– Ох, простите! Здравствуйте! – мгновенно поправился шаман.

– Биде, пока я не забыл, скажи, что такое тигдура? – спросил варвар с копьем.

– Самка тигра по-староахарски, – важно ответил шаман. – Стыдно тебе, Астах, родной язык забывать. Учи ахарский!

Воины-ахарцы задумались. Шаман приглашающе махнул рукой в сторону двери.

– Проходите. У нас редко бывают гости, тем более шаманы.

Жилище шамана оказалось, против ожидания, вполне чистым и вполне современным. Присутствовала даже кое-какая мебель. Имелись, к примеру, массивный дубовый стол и пара стульев, не иначе как захваченных в одном из набегов. В углу стояла каменная статуя в человеческий рост высотой, изображавшая какого-то бога. Грубые черты лица, великолепная мускулатура, сжатая в руках секира – все говорило о том, что это работа местных мастеров, причем довольно высокого уровня. Лани немедленно переключила внимание на произведение искусства, Таль же обозревал библиотеку шамана, состоящую из трех книжек, привезенных, несомненно, из Квармола. Варвар, к культурным достижениям ахарцев вполне равнодушный, занял ближайший стул. На другом угнездился шаман.

– Батя, а пиво у тебя есть? – поинтересовался Нанок.

– А как ты думаешь? – вопросом ответил шаман.

– Думаю, имеется, – высказал варвар свои соображения.

– Правильно думаешь, – обрадовался шаман. – Рад за тебя. Нынешняя молодежь думать совсем не умеет, только пиво пить и секирой махать. Куда мир катится?

– Так налил бы пива, – упорно гнул свою линию Нанок.

– А чья это статуя? – поинтересовалась Лани.

– Великий бог Блин, – ответствовал шаман, игнорируя пивную тему. – Тот, кто создал избранный народ, ахарцев, и отдал ему власть над миром. Конечно, некоторые племена, вроде тех же погаков или буркатинцев, наш славный бог не доделал, то ли времени не хватило, то ли желания. Я его, кстати, прекрасно понимаю, самому было бы противно таких из камня резать.

– Даже погаки гостей пивом угостили бы, – укорил его Нанок, до сего момента ни о каких погаках не слыхавший. Тем более о недоделаных буркатинцах.

– У погаков пиво паршивое, – возразил шаман. – Ты бы такое нипочем пить не стал. То ли дело у нас! Такое пиво, что в Квармоле вашем и не снилось!

– Вот и угостил бы, – просветлел варвар.

– А ваше племя как называется? – поинтересовался Ларгет.

– Зургины, – важно ответил шаман. – Мы – самое великое и могущественное племя в наших горах! Наши воины сильны и умелы, а женщины каждый год приносят потомство!

– А шаманы? – поинтересовался Таль.

– Шаманы потомства не приносят, – погрустнел Бидерборлавин. – Они обет дают Великому Блину. Дабы не отвлекаться от почетного служения.

От беседы его отвлекло странное журчание. Нанок, понявший, что добровольно ему шаман пива не нальет, по запаху обнаружил здоровенный бочонок и без всякого смущения наполнил свой кувшин. Шаман уставился на него как на врага всего ахарского народа.

– Сиди, батя, я сам налью, – прогудел довольный варвар. – Я же понимаю, тяжело тебе, старый стал, ослаб. Сам-то будешь?

– А ты как думаешь? – Шаман понял, что пиво защитить не удастся, и перестал жадничать.

– Думаю, тебе не хватит, – честно сознался Нанок.

– Не обижай старика, – прикрикнула Лани. Видимо, ее растрогал рассказ о печальной судьбе ахарских шаманов. – Я вам сама налью, хотите?

Шаман кивнул головой, с удовольствием любуясь девушкой. Лани обнаружила на столе внушительных размеров глиняную кружку, понюхала ее, скривилась.

– Где здесь вода? – поинтересовалась она.

– Давай так, – махнул рукой старик. – Пока ты ее мыть будешь, пива не останется. Юный воин все выпьет, потому как доблестен сверх всякой меры. Рассказывайте, гости дорогие, кто вы, откуда да что в мире делается?

Таль рассказал. О злобном колдуне Сугудае (могучий шаман, одобрил Биде), о падении башни некроманта (шамана это не заинтересовало, далеко больно), об эльфах (детские сказки!), о Томагавке (респект хозяину чудесной секиры!), о гоблинах и драконе, о воцарении нового короля (а здесь поподробнее, сколько войск остались преданы короне, где расположены?).

– Надо было сразу отрезать нос виновнику и прочесть заклинание, – заявил Биде, услышав о злокозненном расколдовании секиры. – Чтоб вспять обратить злое шаманство. А теперь поздно уже, время ушло. Такой топор пропал, да?

– И не говори, батя, – прослезился Нанок, допивая пиво. Напиток оставлял желать лучшего, и варвар задумался, какую же дрянь должны варить неведомые погаки, если даже у отмеченных Блином зургинов пиво можно пить, только зажав нос. – Да такую секиру, как моя Томагавка, во всем мире не сыщешь! Умна, деликатна, а уж боевая какая!

– Да, для девки не лучшие качества, – согласился шаман. – Что бы вам такого посоветовать? Как девку обратно в топор превратить, я не знаю. И ни один шаман в наших горах тоже не знает.

– Ты нам покажи, где святилище Блина, а уж там мы разберемся, – сказал варвар искательно. – Нас, видишь ли, сам Беодл к Блину послал.

– А вы и пошли, – укорил его шаман. – К святому месту, уж простите, я вас не поведу. Потому как недостойны. Если вы, конечно, примете святую веру да пожертвуете шаману все свое состояние, то лет через пятнадцать об этом можно будет подумать. Пока же вам до высот просветления далеко…

Нанок в расстройстве залпом осушил кувшин, не обращая более внимания на запах. Вот зловредный шаман, неужто трудно ему проводить до клятого святилища?

– Может, мы сможем вас убедить? – Таль позвенел золотыми аргументами.

– Сомневаюсь. – Шаман поджал губы и пронзил Ларгета орлиным взором. – Вы, цивилизованные, считаете, что все можно купить за деньги. Но есть вещи, которые не продаются. И люди, которые не покупаются.

– Это делает вам честь, – торопливо сказал Таль. – Но если человек хочет обратиться к Блину, он же приходит к вам?

– Блин слышит лучше, когда просьба произносится моими устами, – важно согласился шаман.

– Тогда спросите у него сами, – предложил Таль. – Думаю, Беодл уже замолвил за нас словечко, так что проблем не будет.

– Ну я не знаю… – Шаман сделал задумчивое лицо, изучая пивную кружку.

– Мы отблагодарим, – пообещал Таль. – Два золотых хватит?

– Четыре, – быстро сказал шаман. – Говорить с богом тяжело и утомительно.

– Три, – отрезал Таль. – Мы ведь не знаем, что он ответит?

– Три, если откажет, четыре, если согласится, – предложил шаман.

– Договорились, – кивнул Таль.

К ритуалу шаман готовился долго. Перетащил статую на середину жилища, расположил перед ней плоский алтарный камень со следами засохшей крови, жаровню, поставил толстую черную свечу. Подумав, добавил вторую, потоньше. Тонкими кистями нарисовал на ладонях широко открытые глаза.

На все эти приготовления Таль взирал довольно скептически, уверенный, что большая часть их делается для того, чтобы содрать с клиента побольше.

Однако действие впечатляло. Едва забилась на жертвенном камне тощая курица, глаза шамана полыхнули огнем (Таль мог в этом поклясться!), одним выдохом зажег свечу (Таль тут же вспомнил рассказы агаков, не соврали ведь воины!). На жаровне шипели, сгорая, куриные перья, гремел бубен.

А потом шаман запел. Лани в панике закрыла уши. Понятно теперь, почему Блин лучше слышит, если просьба произнесена устами шамана. Другое непонятно – зачем вся эта магия, когда такой голосище?

Стены тряслись. Кувшин упал со стола и разлетелся вдребезги. Хорошо, Нанок позаботился допить пиво чуть раньше – как чувствовал. Статуя осветилась изнутри синим светом…

Тишина молотом ударила по ушам, Таль болезненно скривился.

– Ты как? – спросил он у Лани и сам себя не услышал.

Девушка сидела на полу, с ужасом глядя на шамана. Тот выглядел вполне довольным собой, налил сам себе пива в кружку, от души приложился.

– Бог услышал, – доложил он, и все его услышали. – Сейчас ответит.

Ответ тоже услышали все.

– Биде, мать твою! – взвыло каменное изваяние. – Сколько раз тебе говорил – не ори так!

– По-моему, это положительный ответ, – предположил Таль.

– Волоки этих троих ко мне. Сейчас же! – сказала статуя и умолкла. Сияние, окружавшее ее, медленно угасало.

– Надо же, – подивился шаман. – Обычно он говорит – посылай их подальше. А куда ж еще дальше, чем к Блину-то? Ладно, с вас четыре золотых. К храму вас Астах проводит, я попрошу. Старый я стал, а путь далекий.

Астах согласился выполнить просьбу Биде с большой неохотой. Видно было, тащиться к святилищу ему совсем не хотелось, но шаман есть шаман, пришлось подчиняться.

– Ты мне скажи, – обратился к нему Таль, когда они отошли подальше, – свечу дыханием зажигает, сам видел, крылья мог под одежду спрятать, вон горб какой, – а руки-то почему три?

– А ты с ним в карты играть пробовал? – поинтересовался ахарец.

Таль промолчал. Похоже, им еще повезло.

– Загадочный он у нас, шаман-то, – продолжал воин. – Однажды, обкурившись мухоморов, заявил, что он – женщина. Так веришь ли, до сих пор никто проверить не рискнул.

– Еще бы! – фыркнул Нанок.

Идти пришлось часа четыре. Лани уже не чувствовала ног от усталости, неутомимый ахарец взял такой темп, что выдержать его было тяжело, а мысль о привале в его светловолосую голову и не закрадывалась. Еще немного – и девушка взмолилась бы о пощаде, переступив через гордость, но тут Астах остановился.

– Вон оно, святилище, – сказал он. – Дальше – без меня. К Блину без приглашения не ходят.

– Можем послать, – предложил варвар.

– Послать я и сам могу, – возразил ахарец. – А Блин незваных гостей не любит. А не любить – это он умеет, мало не покажется. Вы идите себе, а я обратно поверну.

– Может, подождешь? – предложил Таль.

– Вот еще! А если вы оттуда вовсе не вернетесь? Нет уж, у меня еще дома дел полно. Счастливого пути, надеюсь, хоть живыми вернетесь.

Путь до святилища занял от силы полчаса. Вот это чудо архитектуры строили явно не ахарцы. Возможно даже, сам Блин руку приложил.

Лани восторженно ахнула. Здания прекраснее и величественнее она еще не видела.

– Фланский стиль. – Таль с любопытством смотрел на святилище. – Красиво, дух захватывает. Интересно, сколько лет этому зданию?

– Думаешь, на голову рухнет? – заволновался Нанок.

У портика стояла изрядная толпа. В основном варвары, определил Ларгет, но попадались и люди в приличной одежде. Все о чем-то оживленно спорили, размахивали руками. Иные даже выясняли отношения на кулаках.

– Это все к оракулу в очередь? – растерянно спросила Лани ближайшего ахарца.

Тот пригладил бороду, расправил плечи.

– Да, красавица, все туда. Становись, за мной будешь, а я вон за тем, с топором.

– Они здесь все с топором, – проворчала Лани. На глаз было видно, до ночи они к оракулу не попадут. Даже до следующей.

– Подайте, господа хорошие! – из толпы выдвинулся знакомый уже нищий.

– Опять ты! – возмутился варвар. – Никак от тебя не избавиться! Тебя ж к блину послали!

– Так я и пришел, – обиделся нищий. – Все сапоги изодрал, между прочим! Подали бы, что вам стоит?

– Держи. – Сердобольная Лани насыпала в торопливо подставленную ладонь горсть медяков. – Бедный, сколько же тебе мучиться пришлось!

Нищий деловито сгреб мелочь в новенький кожаный кошель.

– Я не настолько богат, чтобы ходить с рваным кошелем, – пояснил он удивленному варвару. – Деньги высыпаются.

Нанок удивленно покачал головой. Есть же люди, полмира пройти готовы за медный тумак! Вот он, варвар, меньше, чем за золотой, нипочем не пошел бы.

– Народу сегодня много, – сообщил нищий бесполезную информацию.

– До зимы успеем, – оптимистически сказал Таль.

Лани недовольно поморщилась. Очевидно, вспомнила, что к зимнему сезону еще не оделась. Нанок тоже счастливым не выглядел – понятно, на таком пиве и неделю не проживешь, не то что до зимы.

– Могу подсобить за мелкую монету, – намекнул нищий. – Проведу прямо к оракулу, никто даже и не заметит.

– А Блин? – поинтересовался Таль.

– Я с ним поделюсь, – подмигнул нищий.

Варвар покачал головой. Надо же, за взятку и до бога добраться можно! Куда только мир катится? Скоро честному воину с секирой в руке и вообще жить незачем станет!

Нищий уверенно шмыгнул в толпу. Таль и Лани без колебаний последовали за ним, и Наноку ничего не оставалось делать, кроме как присоединиться к друзьям. В толпе варвар чувствовал себя уверенно, стоявшие перед ним так и разлетались в стороны при его приближении. Сзади раздавались провокационные предложения остановиться и получить в морду, на них Нанок не реагировал. Правда, желание подраться у него было, но, остановись он хоть на миг, остальных уже вряд ли найдет.

Нищий действительно знал свое дело. Сытой мышью проскользнув сквозь толпу, он завернул за угол. Таль следовал за ним как привязанный, таща за собой Лани. Варвар нагнал их только у маленькой незаметной дверцы, у которой нищий и остановился.

– Ненавижу толпу, – объяснил Нанок. – В горах легче, никто под ноги броситься не норовит.

– И жертв меньше, – согласился Таль.

– Не мешайте, – прикрикнул на них нищий. – Думаете, легко эту дверь открывать?

– Могу помочь, – предложил варвар, разминая кисть.

Нищий недоверчиво посмотрел на него и от помощи отказался. Такой с одного удара дверь вынесет и полстены в довесок. Лучше уж по старинке, ключом.

– Интересно, где ты раздобыл ключ? – подозрительно спросила девушка.

– Нашел, – удачно соврал нищий, продолжая ковыряться в замке.

Щелк! Нищий распахнул дверь, махнул приглашающе.

– Проходите, гости дорогие.

Может быть, с парадного входа святилище поражало входящих величием и роскошью. Может быть, статуя Блина из розового мрамора и в самом деле была произведением искусства. Возможно, шаман Биде был прав, восхищаясь совершенством архитектуры святилища, хотя ценитель из варвара тот еще. Здесь же, за неприметной дверью, все напоминало обычное жилище обычного бога. Бога Злых Шуток, Блина. Или же духа Зла, если угодно.

– Ты служитель Блина? – поинтересовалась Лани.

Нищий ухмыльнулся.

– В какой-то мере, – сообщил он.

– Блинопоклонник, – проворчал варвар.

Нищий его раздражал. Столько денег выклянчил, не сосчитать даже. А если пересчитать на пиво, то самое время от вымогателя избавиться.

– И это отчасти верно. – Нищий уселся в кресло и блаженно вытянул ноги. Привычно так вытянул, по-хозяйски.

Таль охнул. Пришедшая в голову мысль была невероятна, такого не могло быть, и все же…

– Ты – Блин? – спросил Ларгет дрогнувшим голосом.

Нанок удивленно взглянул на друга, он, варвар, подобного прозвища уж никак не заслуживал.

– Ну наконец-то! – довольно хохотнул нищий.

За его спиной тихонько пискнула Лани, Нанок смущенно кашлянул. Что-то боги стали баловать их вниманием, не к добру это. А он еще этого нищебога послал куда подальше… да еще пинка хотел дать на дорогу! Спасибо Беодлу, раздумал. Хотя и заманчиво это, дать богу пинка. Было бы о чем вспомнить перед близкой ужасной смертью.

– Думал уже, никогда не догадаетесь, – продолжал ликовать Блин. – Верите ли, первый раз в жизни меня посылают к блину. Оказывается, далеко идти-то…

– Мы сожалеем и извиняемся, – покраснела Лани.

Блин весело расхохотался. Облик пожилого нищего сползал с него, как грязь под дождем. Сейчас это был молодой веселый черноволосый мужчина в красном камзоле леданского покроя.

– Сожалеть о чем-либо глупо, – одними губами усмехнулся Блин. – Прошлое мертво – что о нем сожалеть? Тем более я вовсе не сержусь. Меня это здорово позабавило, а еще более насмешило предложение пойти к Блину от Беодла. Надо же, мне удалось провести старого кота! Клянусь, за это стоит выпить! Хорошая шутка!

– Беодл сам любит пошутить, – вступился Нанок за честь горячо любимого бога.

– Любит, – согласился Блин. – Но не умеет. И шуточки у него лишены благородного изящества. Как был варваром, так и остался. Потому и живет со своими кассарадцами.

– А ты с ахарцами живешь, – разозлился Нанок. – Можно подумать, они кассарадцев лучше! Да я таких пятерых зараз по скале размажу!

Блин громко расхохотался. Таль постепенно приходил в себя. Воля ваша, не выглядел он духом Зла, которым его с детства пугали. Впрочем, кто знает, сколько у него обличий…

– Ничуть не лучше, – согласился Блин. – Что кассарадцы, что ахарцы – все едино. У Беодла хоть храм в Семиградье имеется и тайное святилище в Тарсе. А моих священников по всему миру преследуют! Только вот ахарцы и не боятся поклоняться открыто. Они вообще ничего не боятся…

– Кроме кассарадцев, – ревниво вставил Нанок.

– Ну разве что, – рассмеялся Блин. Он казался живым, жизнерадостным человеком, поневоле вызывая симпатию. – Кассарадцев стоит опасаться хотя бы потому, что в них кровь Беодла. То есть все пиво выпьют – и не поморщатся.

Нанок гордо выпрямил плечи и окинул Блина орлиным взором. Пиво здешнее ему, правда, не нравилось. Но слышать такие слова от бога было приятно.

– А ахарцы, – продолжал Блин, – совсем не так просты, как кажутся. Они – потомки Первых людей, тех, кого некогда учили Высшие – и Титаны и Коррааны. Жаль только, выродился народ… совсем выродился. Даже язык свой забыли, а ведь древнеахарский принесли в этот мир Высшие…

Он умолк. На минуту в зале воцарилось неловкое молчание.

– Хорошо у вас здесь, – сказал Таль, собираясь перейти к цели посещения.

– Будет еще лучше, – пообещал Блин. – Вот, отведайте вина. Без лишней скромности скажу: такого вы еще не пили.

Все дружно пригубили появившиеся из ниоткуда бокалы. Вино оказалось куда хуже эльфийского, но выпить с самим Блином – дорогого стоило. Будет о чем рассказывать потом… и как жаль, что никто в это не поверит!

Таль открыл было рот, чтобы рассказать радушному хозяину, что их сюда привело, но хитрый Блин тут же подлил ему вина.

– За встречу, – провозгласил он.

– Надо же, – задумчиво сказала Лани, исследуя содержимое бокала. – Нас с детства пугали Блином, а сейчас я сижу с ним за одним столом и пью вино.

– Значит, плохо пугали, – пожал плечами Блин, глаза его смеялись.

– То есть вы – хороший? Не то воплощение зла, которым нас пугают?

– Хороший, плохой… – Блин досадливо махнул рукой. – Не занимайся блинокопанием, девочка. Тебе могут открыться такие бездны, в которые мне самому страшно заглядывать.

– А правда, что вы сожгли некогда город Тумкас вместе со всеми жителями? – поинтересовался Таль.

– Было дело, – неохотно признал Блин. – Был пьян, хотел поджарить себе кусок мяса… Кстати, как насчет мяса?

– Спасибо, мы не голодны, – поспешно заявил Таль. Блин пьяным не выглядел, но кто его знает! С него станется и святилище нечаянно сжечь.

– А насчет зла… людям нужен кто-то, кто должен его воплощать. Я просто подвернулся под руку. Правда, добрым себя я все-таки не считаю, скажу честно, но на воплощение Зла не тяну. Если таковое и существует, то природа его для меня такая же загадка, как и для вас. Россказни же о том, что Коррааны – мои создания, которых я сотворил в пику Единому, – это вообще полный бред. Да любой из них смахнет меня одним пальцем и не заметит даже!

Нанок хмыкнул, на Блина смотрел с презрением. Что это за бог такой, которого одним пальцем смахнуть можно? Вот Беодла нипочем не смахнешь, разве что всей пятерней. И то сдачи даст.

– А правда, что Томагавка – ваша племянница? – спросила Лани.

– Двоюродная, – недовольно поправил Блин. – Да, правда.

– И за что вы ее в топор превратили? – не унималась девушка.

– В секиру, – снова поправил Блин. – Старина Беодл наболтал, что мне от ее руки смерть суждена? Сказал или постеснялся?

– Сказал, – сознался Таль.

– И все равно, превращать в топор красивую девушку не есть правильно, – упрямо сказала Лани.

– Томагавка – хорошая девушка. – Блин печально улыбнулся. – Только очень невезучая. Семейное проклятие, знаешь ли. И мать ее такая была, и бабка, моя печально знаменитая тетушка. Все по этой линии отличались жутким невезением, фатальным для себя и для окружающих. Да еще предсказание это – все одно к одному. В общем, если честно, она сама меня попросила об этом. Сказала, что не простит себе, если из-за нее со мной что-нибудь случится.

– А в качестве секиры она безопасна? – встревожился варвар.

– Вполне, – кивнул Блин. – Даже не ожидал такого результата. Секирой она оказалась отличной – правда, несколько болтливой, но это простительно. Интересно то, что ни один из ее владельцев не умер насильственной смертью. Чего не скажешь о тех мужчинах, которые пытались связать с ней жизнь, когда она была еще человеком.

– Она захочет снова стать секирой? – задал Нанок вопрос, который его больше всего волновал.

– Скорее всего, – пожал плечами Блин. – Впрочем, кто может знать, что придет в голову женщине? Не исключено, что она соскучилась по новым платьям, или белилам, или румянам…

– Ах, как я ее понимаю! – воскликнула Лани.

– Подарю ей новый сапог на ножны, – решил варвар.

– Как же ее заколдовать обратно? – поинтересовался Таль. – Я так понимаю, наши интересы в этом деле совпадают. Вам надо избавиться от смертельно опасной племянницы, а Нанок скучает по любимому оружию.

– Повернуть заклятие вспять можно с помощью особых артефактов. – Блин напустил на себя важный вид. – Один из них сейчас пробудился и готов явить себя миру. Я говорю об эльфийском Кольце…

– С бриллиантом?! – радостно взвизгнула Лани.

– О деревянном эльфийском Кольце, – поморщился Блин. – Священной реликвии Саро, ныне утраченной. Вам надо отыскать его, и как можно скорее. За тем же артефактом охотятся и эльфы, и их противники из Ковена. А теперь еще и Мастер Лур подключился.

– Учитель? Ему-то оно зачем? – изумился Таль.

– Кольцо может вернуть его Силу, – просто ответил Блин.

– Полезная, должно быть, штуковина, – уважительно заметил варвар. – Скажи, а где это Кольцо можно отыскать?

Блин расхохотался.

– Если б я знал, оно уже лежало бы у меня в сокровищнице.

– Ну хоть приблизительно? – поддержал варвара Таль и, вспомнив, что он здесь маг, добавил волшебное слово: – Пожалуйста!

– Где-то в Ледании, – поделился сокровенными знаниями дух Зла. – Я переброшу вас в Белару, думаю, там вы найдете нужную информацию. Или она вас найдет.

– А где искать Томагавку? – Варвар втайне надеялся, что все уже само собой пришло в норму и секиру осталось только отыскать. Больно уж не хотелось ему связываться с подозрительной магией.

– В Ледании, – повторил Блин. – Все ниточки ведут в Белару.

– Ну и для чего тебе потребовалось отсылать их в Леданию? – Беодл выглядел рассерженным, но на Блина это впечатления не произвело. – Зачем вообще потребовалось связывать их с Кольцом? Разве сам не знаешь, компания такая в камышах локти разобьют.

– Вино там – хорошее, – пожал плечами дух Зла. – Хотел людям приятное сделать. А кольца все эти, Коррааны спящие… баловство одно. Сказки!

Беодл обиженно вздохнул.

– Налей и мне, что ли, – сказал он. – Ну, вздрогнем!

И они вздрогнули. Да так, что в ахарских горах одна за другой сошли две лавины.

(обратно) (обратно)

Виталий Бодров Не буди лихо

Глава 1

– Мастер, Спящий проснулся! – Молодой бакалавр влетел на заседание Совета, задыхаясь от восторга и быстрого бега. О возможном наказании он в эту минуту не думал, хотя нарушал все возможные правила и традиции Ковена.

– Рассказывай. – Архимаг нетерпеливо вскочил со своего места. – Что он сказал? С ним можно поговорить?

– Он проснулся всего на несколько минут, – потупился бакалавр. – Потом заснул снова. Его слов никто не понял, он говорил на не известном нам наречии. Но мы все тщательно законспектировали, Мастер!

– Конспект сюда, – резко бросил Архимаг.

Бакалавр почтительно протянул ему стопку испещренных мелким почерком листов. Глава Ковена выхватил конспект из его рук, нетерпеливо вникая в смысл слов.

– Что за язык такой? Ничего не понятно, – раздраженно бросил он. – Хоть кто-нибудь здесь может объяснить мне, что такое «превед»? Или хотя бы вот это – «кросавчег»?

– Кросс ковчег? – предположил Ассистент. – Какая-нибудь древняя форма всеобщего языка?

– На ахарский похоже, – почтительно сказал Мастер Лендин. – Или даже староахарский. Северные варвары до сих пор так здороваются порой – «превед».

– Дикари, – поморщился Мастер Эстелин. – Мне непонятно, отчего Высший захотел общаться с нами на языке северных подонков.

– Возможно, потому что южные подонки общаются исключительно на всеобщем? – предположил Ассистент. – Кстати, вот это слово – «падонаг» – очень похоже…

– На ахарском это значит «друг», – важно заметил Мастер Лендин. Ему было приятно ловить восхищенно-завистливые взгляды коллег. И еще более радовал шанс подняться в глазах самого Архимага.

– Переводи, – нетерпеливо бросил Мастер Эстелин. – В этих листах, возможно, скрыта высшая мудрость, древние знания… а мы лишены возможности к ним прикоснуться!

Забытый всеми бакалавр незаметно ретировался за дверь. Сейчас магистрам лучше на глаза не попадаться, в таком состоянии маги могут превратить во что-нибудь тихое и безобидное, вроде немого пингвина.

– Ахарского я не знаю, – сознался Мастер Ледин. – Только несколько слов. Слишком трудный для восприятия язык… и совершенно бесполезный, как мне казалось.

– Выучи. И быстро! – приказал Архимаг, вручая стопку листов растерявшемуся Мастеру. – Иди, сегодняшний Совет обойдется и без тебя. Учи ахарский! А мы теперь обсудим новости из Ледании…

– Вот отсюда начинается лабиринт, – объявила Томагавка.

– Эй, подруга, насчет лабиринтов базара не было, – забеспокоился Боресвет. – Там порой такое водится… лучше и не соваться.

– Я читал, там минотавры обитают, – важно поделился Бол книжными знаниями.

– Лучше б ты что другое читал, – обреченно пожелал Боресвет. – В натуре, нам только такого вот минного тавра и не хватает. Эльф есть, одна штука, девка есть злая, одна штука, тебя тоже потерять не смог, как ни старался. Теперь вот минного тавра для комплекта… Встречал я одного тавра как-то… он-то нам уже не попадется…

– Минотавр – это чудовище такое. Рогатое, – доступно пояснил Бол.

– Вроде Блина? – заинтересовался богатырь.

– Помельче, – усмехнулся эльф. – Человек с бычьей головой. Сильный, но тупой, хорошему бойцу не противник.

– Перестаньте чушь молоть, – возмутилась Томагавка. – Нет там никаких минотавров! Лабиринт – колдовской, чтобы отсеять недостойных. Скажу честно: пройти его непросто и путь у каждого свой, на помощь не рассчитывайте. Кто-то хитростью, кто-то смекалкой берет…

– Может, лучше минотавр? – с надеждой спросил Боресвет.

– …Кто-то силой, кто-то скоростью. Кто как может.

Боресвет недоверчиво смотрел на старую яблоню, являвшуюся, по словам бывшей секиры, входом в загадочный лабиринт.

– Может, я вас здесь подожду? – предложил он.

– Стыдись, – укорил его Бол. – Ты же богатырь!

– По подозрительным лабиринтам, в натуре, лазить не нанимался, – обиженно возразил богатырь. – Там и булавой как следует не размахнуться!

– Лабиринт у вас отнимет и оружие, и одежду, – успокоила его Томагавка.

– Час от часу не легче! – возмутился богатырь. – Голым балахвостничать по этому вашему лабиринту – увольте!

– Хватит ныть как баба! – разозлилась Томагавка. – Хоть девушки постыдился бы!

– Успею еще постыдиться, – пробурчал Боресвет. – Вот останусь без порток, в натуре, тогда самое что ни на есть время.

– Пошли, что ли? – Бола лабиринт не пугал, азартный огонек уже блестел в его глазах. Остановить его сейчас можно было только хорошим ударом палицы. И то ненадолго.

– Пошли, – согласилась Томагавка. По лицу видно, в лабиринт ей хотелось не больше Боресвета, но фасон держала. Ох, знали бы ребята, куда она их тащит, прям под яблоней бы и закопали!

– Коней здесь, что ли, оставим? – недовольно пробурчал Боресвет.

– Кони в лабиринт не пойдут, – подтвердила Томагавка. – Боятся.

– Умные, значит, – позавидовал лошадям Боресвет.

В таинственный лабиринт первым шагнул Бол. Вторым, как ни странно, Боресвет. Лониэль невозмутимо последовал за ним.

Томагавка долго колебалась, с тоской глядя по сторонам, будто прощаясь.

– Помоги мне Творец! – шепнула она, прежде чем шагнуть вперед.

Бол оказался в одиночестве. Вокруг была темнота, не полная тьма, как в подземельях отцовского замка, а этакая противная полумгла. Неясные тени кружили на границе видимости, беззвучно и равнодушно. Бол поежился. Этот лабиринт ему не нравился, не так он себе его представлял. И никого рядом, некому сказать даже, как ему страшно!

– Где же ты, гоблин несчастный? – прошептал он, больше всего на свете желая, чтобы рядом оказался беззаботно-смелый Таль. Об оружии и одежде он даже не подумал.

– Харкула зовешь? – раздался из-за спины знакомый голос.

Бол рывком обернулся, выставив руки для «Стрелки». Таль, едва различимый в сумраке, стоял в паре шагов и насмешливо улыбался.

– Разделся-то чего, извращенец? – поинтересовался он. – Учти, пока ты в таком виде, обниматься не полезу.

– Много чести, гоблин несчастный! – радостно взвыл Бол. – Обниматься ему еще! Ты-то здесь откуда взялся?

– Я-то просто сплю, – возразил Таль, посмеиваясь. – А вот ты что в моем сне делаешь, да еще в непотребном виде? Надо будет к опытному шаману наведаться, что-то тревожат меня эти эротические фантазии неправильной ориентации.

– Никакой это не сон, – обиделся Бол. – Просто у меня куда-то пропала вся одежда. И оружие. И деньги. И Боресвет.

– Вот это уже зря, – упрекнул его Таль. – Оружие, деньги – ерунда, дело наживное. А Боресвет – человек в хозяйстве полезный. Негоже так, с друзьями-то! Ладно, куда идем?

– Не знаю. Темно тут, – пожаловался Бол. – Собственной ладони не видно!

– Пальцы пересчитать решил? – хмыкнул Таль. – Темно – значит, свет нужен.

И он подбросил вверх мгновенно разгоревшийся шарик света. Тьма отступила на два шага, по-прежнему внимательно наблюдая за ними. Бол взвыл от досады.

– Как я сам не сообразил? – огорченно сказал он, зажигая собственный светильник. – Дурной гоблин, и тот умнее меня!

– Гоблину как раз темнота не помеха, – хмыкнул Таль, делая шаг вперед.

Боресвет удивленно огляделся по сторонам. Спутников не было. Оружия, одежды не было тоже, если не считать набедренных портков. Томагавка не соврала – и впрямь голый и безоружный. Словно, в натуре, с гопниками неудачно пообщался. Однако был и один плюс – его Боресвет, как оказалось, крепко сжимал в руке. Водка в дорогой стеклянной бутылке. «Княжеская», – прочитал богатырь название.

– Не знаю, кто тут заправляет, но лажанулись вы крепко, братаны, – ухмыльнулся он, отхлебывая из горлышка. – Вот приложусь еще разок – и весь ваш темный лес на дрова порву! Если найду, конечно, – добавил он, обозревая голую степь. Как-то не так он себе лабиринт представлял. Первым делом, подумал богатырь, допивая бутыль, надо бы оружие раздобыть. А ну, где тут ближайшее поле с костями?

Степь, степь до самого горизонта! Богатырь озадаченно почесал затылок. Ну, и в какую сторону идти? Без поллитры не разобраться, подумал Боресвет и не очень удивился, ощутив в руке привычную тяжесть бутылки.

Лониэль мрачно вглядывался во тьму тоннеля. Подземелья гномов, не иначе! Вот уж куда порядочному эльфу попадать не след. Тем более голым и безоружным, хотя и от верного лука в подземельях проку немного. Лучше уж меч, надежнее. Из бокового тоннеля донесся скрежет стали и невнятная ругань. Гномы, не иначе. Лучше им не попадаться, чует эльфийское сердце, оторвут все самое ценное. Три раза подряд. Лониэль кошкой метнулся вперед, выбросив из головы все мысли об оружии и одежде. Ноги лабиринт оставил – и на том спасибо!

На этот раз лабиринт выглядел совсем другим. Небольшая поляна, со всех сторон окруженная зарослями шипастых кустов. Томагавка зябко повела плечами. Голыми руками не справиться, нужно какое-нибудь оружие. В прошлый раз лабиринт дал ей саблю. Может быть, и сейчас тоже? Девушка сосредоточилась, закрыла глаза. Руки остались пусты. Ладно, значит, рассчитывать можно только на свои силы. Она шагнула к стене кустов, оторвала первую ветку, в кровь расцарапав руку. Только сейчас она обратила внимание, что кроме шипов кусты обладали еще и глазами. Под взглядами сотен немигающих глаз она вдруг вспомнила, что почти полностью обнажена.

– Ну, что вылупились? – с вызовом сказала она, отступая на шаг.

Кусты молчали. Томагавка настойчиво взялась за вторую ветку.

– Секирой было проще, – пожаловалась она неизвестно кому и… ощутила, как ее рукоять плотно легла в чью-то мускулистую руку.

Болу уже не было страшно. Присутствие друга вселило в него уверенность, и теперь он с любопытством оглядывался по сторонам. Тени тянули к нему руки, норовя коснуться, Бол на всякий случай отстранялся.

– Что за место такое странное? – поинтересовался Таль.

– Лабиринт, – охотно пояснил Бол. – Нас сюда Томагавка привела.

– Ты и Томагавку потерял? – неодобрительно спросил Таль. – Нанок узнает – прибьет.

– Может, найдется еще, – понадеялся Бол. – Лабиринт этот… странный он…

– Еще бы, – согласился Таль. – Ни стен, ни потолка – то же мне, лабиринт! Скажи хоть, чудило, здесь минотавры водятся?

– Томагавка говорила, что нет, – неуверенно ответил Бол. Он неожиданно остановился. Таль удивленно посмотрел на резко побледневшее лицо друга.

– Кажется, она ошибалась, – непослушными губами произнес Бол.

Боресвет внимательно уставился на замшелый камень, лежавший у его ног.

– «Направо пойдешь – коня найдешь, – прочитал он. – Прямо пойдешь – жив останешься. А налево ты уже ходил».

Боресвет озадаченно почесал затылок.

– И правда ходил, – припомнил он. – Повторить бы, в натуре. На кой мне конь, если ни оружия, ни доспехов? Прикида какого и то нет. В таком виде только налево и идти.

Он осторожно пнул камень босой ногой.

– Или все-таки прямо? – вслух задумался он. – Да ну, в натуре, что это за жизнь в одних портках? Даже дубину толковую сломать негде! Пойду налево, вот и весь сказ!

– А ты хорошо подумал? – угрожающе спросил камень до ужаса знакомым женским голосом.

Богатырь побледнел, сплюнул через левое плечо:

– Нет, не пойду. Побегу со всех ног!

Угрожающе бородатая физиономия выглянула из тоннеля. Лониэль в ужасе отшатнулся.

– Смотри-ка, эльф! – радостно завопил гном. – Голый почти! Тьфу ты, срам-то какой! А ну говори, остроухий, что вынюхиваешь в наших местах?

– Лабиринт прохожу! – выкрикнул эльф, отчаянно пытаясь сообразить, куда ему бежать.

– Это как ты наше подземелье обозвал? – В руках гнома немедленно появилась секира.

Лониэль поспешно произнес заклинание. Рукоять секиры вмиг покрылась свежими ростками и попыталась даже пустить корни. Гном опешил, отшвырнул оружие в сторону.

– Ах вот ты как? Оружие портить доброе? Вот я тебя!

Взмах, еще взмах. Стена глазастых кустов, казавшаяся непроходимой, поспешно отодвинулась в обе стороны.

– Еще разок! Врежь им! – торжествовала Томагавка.

Противник в панике отступал, ветки падали одна за другой. Лабиринт уже не казался таким страшным. Еще бы – когда ты секира, мало что тебе может повредить. Взмах, новый взмах, треск ветвей…

Это существо с бычьей головой наверняка было минотавром. Никем другим оно просто не могло быть. Прищуренные глаза смотрели внимательно и строго. В руках стража лабиринта была огромная двойная секира – едва ли не с половину Бола ростом.

– Вот попали, – упавшим голосом сообщил Бол.

– Это и есть минотавр? – поинтересовался Таль. – Надеюсь, мы с ним драться не будем?

– Мы с ним – нет, – сказал Бол. – А вот он с нами…

Бычьи глаза смотрели на них внимательно – казалось, странное существо никак не могло решить, что с ними делать.

– Может, загадками обойдется? – с надеждой спросил Бол.

– А ты хоть одну знаешь? – усомнился Таль.

– Целых две знаю, – оскорбился Бол. – Правда, обе забыл давно. Может, с ним просто поговорить по душам? По-человечески?

– Лучше бы по-минотаври… по-минотавровски, – предложил Таль.

– Вы, собственно, кто будете? – нерешительно спросил минотавр по-человечески.

– Мы – люди, – уверенно ответил Бол. – Из Квармола. – И умолк, не зная, что еще сказать.

– Сам вижу, что люди, – проворчало существо. – Ты вот ответь, мил-человек, неужто на целом свете ничего, кроме темноты, не боишься?

– Я и темноты не боюсь, – храбро заявил Бол. – Я просто в ней не вижу ничего. Можно упасть, колено разбить…

– В лабиринте люди борются со своими страхами, – объяснил минотавр. – А у тебя их нет. Позвал приятеля, чтоб нескучно было, и вперед, по сторонам даже не оглядываясь. Никакого почтения к создателям этого лабиринта, который, между прочим, до сих пор считается одним из чудес света!

– Я постараюсь чего-нибудь испугаться, – немедленно раскаялся Бол.

– Дождешься от тебя, – проворчал минотавр. – Ладно, нет смысла тебя по лабиринту водить. Вот тебе прямая дорога, иди. А ты, молодой маг, отправляйся, откуда пришел.

– А ему со мной нельзя? – Бол жалобно заглянул в глаза минотавру, но у того, похоже, в груди был кусок железа.

– Нельзя, – отрезал быкоголовый и исчез вместе с окружающей тьмой.

– Слив засчитан, – пробормотал что-то Таль на ахарском.

Все как по заказу: конь богатырский, кольчуга подходящего размера, огромный, кованный железом щит, островерхий открытый шлем. И оружие – меч да булава. Будто в сказку попал, в натуре, подумал Боресвет, поспешно прикрывая наготу железом. Вот теперь и с ворогом окаянным переведаться можно, где бы он там ни прятался.

– Сивка-бурка, вещая каурка, – пробормотал богатырь, – встань передо мной как лист перед травой… Хм, в натуре, чо только растаманы не придумают!

Конь был хорош. Черногривый красавец косил на Боресвета глазом, бил копытом землю. По всему видно, тролля свезет и не поморщится. Такой самому князю под стать. Богатырь похлопал латной руковицей по щиту, тот отозвался басовитым гудением. Конь бил копытом землю, просил овса.

– Все тебе будет, – успокоил его богатырь и, подумав, добавил: – Давай, волчья сыть, в натуре, ехать надо. А то всех без нас поубивают.

Конь резво рванул с места, Боресвет покачнулся в седле, но равновесие удержал легко.

– Ты, братан, поспешай медленно, понял? Несолидно это – так по степи рассекать.

Конь фыркнул и слова его проигнорировал. Боресвет флегматично пожал плечами и привычно запустил булаву под облака. Дорога сама стелилась под копыта. Куда она ведет, откуда взялась, богатырь не знал. Его радовало уже то, что какая-никакая дорога все же имелась. Хоть и пыльная. Конь, как и положено, остановился за три шага до перекрестного камня. Боресвет неторопливо поймал булаву, спешился.

– В натуре, сколько ж их здесь понаставлено? – пробурчал он. – Вроде степь – откуда ж камням браться? Ладно, почитаем, что там эти беллетристы накалякали… «Направо пойдешь – обратно придешь. Налево пойдешь – несчастье найдешь. Ну а прямо пойдешь…»

Здесь надпись обрывалась. Поверх нее кто-то старательно нацарапал на камне: «Здесь был Вася».

– Ишь ты! – удивился богатырь. – И здесь он побывал! На Руси, почитай, каждый забор пометил, чисто собака какая. Шустрый пацан, в натуре.

Он задумался, глядя на камень.

– Прямо поеду, – решил наконец Боресвет. – Где Вася был, там и я, в натуре, не пропаду.

Конь заржал, не соглашаясь с выбором хозяина. Боресвет хлестнул его плетью.

– Молчи, травяной мешок! Сказано тебе – прямо нам. Богатыри, в натуре, дороги не перебирают.

Конь всхрапнул, соглашаясь с людским произволом. Боресвет перехватил поудобнее палицу, посмотрел на небо.

– Хорошая вещь – лабиринт, – мечтательно сказал он. – Ну-ка, где моя водка…

Гномы довольно неплохо дерутся на кулачках. Лониэль это понял, пропустив подряд два серьезных удара. Странно, что в эльфийских рукописях об этом ни слова не сказано. Видимо, летописцы не торопились на своей шкуре испытать «невеликую силу злобных карликов». А также «коварство и подлость, всему роду их присущие».

– Получил, остроухий?! – торжествующе взвыл гном.

Лониэль не ответил, приходя в себя после удара. Гном замахнулся правой – и взвыл, получив коленом ниже кольчуги.

– Так нечестно, – прохрипел он, сгибаясь пополам.

Лониэль не медлил. Удар снизу (густая борода, к сожалению, смягчила его силу), гном отлетел к стене. Эльф бросился к нему, не желая терять инициативу, и едва не нарвался на встречный. Противники замерли друг напротив друга, сжимая кулаки.

– Только исподтишка бить и умеете, – пожаловался гном.

– Не только. – Эльф неожиданно подпрыгнул и нанес знаменитый эльфийский удар «коэтт ло сайл эре тольго сайм», который люди, со свойственным им примитивизмом, именовали «пяткой в нос».

Гнома снесло в сторону, а на правой ноге эльфа отчего-то образовался сапог. Хороший сапог, мягкий, удобный, а главное – эльфийский. Шуточки лабиринта, сообразил Лониэль, повторяя удар второй ногой. Не потому, что этого требовала необходимость, просто нелепо ведь в одном сапоге разгуливать. Удар получился на славу, гном влип в стену и мягко сполз на пол. Второй сапог немедленно образовался на ноге, появились также штаны. Эльф возрадовался, прикидывая, чем бы таким врезать гному, чтобы получить куртку и оружие. Гном поднялся, принял боевую стойку. Теперь будет настороже, понял Лониэль. «Скудоумие низкорослых упрямцев» рукописи тоже изрядно преувеличили.

– Иди сюда, остроухий, – сделал приглашающий жест рукой гном. – Иди, я тебе кишки на нос намотаю.

– Ты до моего носа дотянись сначала, – усмехнулся эльф и неожиданно прыгнул вперед.

У-у-уй! Из глаз эльфа посыпались искры. Приложиться о каменный выступ многомудрой эльфийской головой – для этого много ума не надо. Это любой может. Нет, какие халтурщики все-таки гномы, что им стоило потолки повыше сделать?

– Гномам родные стены помогают, – сказал бородач, скалясь в ухмылке.

– Потолки… – Лониэль, морщась, ощупывает лоб. Вроде бы на месте, но шишка будет точно. – Ты, борода, скажи лучше, чего на меня взъелся?

– А чего ты по нашим подземельям шастаешь? – вызывающе ответил гном. – Всяк знает, эльф просто так даже по нужде не сходит. Значит, что-то тебе здесь нужно.

– Сказано же тебе, лабиринт я прохожу, – в сердцах бросил эльф. – Делать мне больше нечего, как по вашим катакомбам разгуливать!

– Ни о каком лабиринте не слышал, – поспешил отказаться гном, чтобы не выдать подозрительному пришельцу важную тайну. – Тут только подземелья наши. Сдается мне, что ты все-таки лазутчик. Эльфы сюда ранее не хаживали.

– Лазутчик – голый и без оружия? – хмыкнул Лониэль.

– Кто вас, эльфов, разберет, – рассудительно ответил гном. – Вы же с головой не дружите, любой знает. Слушай, а правда, что о вас говорят? Будто бы у вас три…

– И ты туда же! – взвыл Лониэль. – Вот интересно, каждый, кого ни встречу, ни о культуре эльфийской не спрашивает, ни о магии, ни об истории, а норовит выяснить подробности анатомии! Ладно еще люди, раса молодая, дикая, так и гномы туда же!

– Люди дикие, точно, – обрадованно поддержал гном новую тему. – Везде нос суют, каждой секире клин! Один тут недавно забрел, сразу учить начал, как правильно сталь закаливать надо. Теоретик, блин!

– Не Болом звать? – осведомился эльф.

– Сейчас уже никак не звать, – буркнул гном. – Прибили его сгоряча.

Дорога давалась легко. Кусты пятились, расступались, пытаясь не попасть под удары секиры. Томагавка вошла во вкус, разметывая ненавистные препятствия.

– Довольно! – чей-то властный голос остановил любимое развлечение.

Руки на рукояти исчезли, Томагавка вновь обрела человеческий облик. Правда, на сей раз одежда на ней все же присутствовала.

Человек с бычьей головой внимательно разглядывал ее.

– Странная вы компания, – задумчиво сказал он. – Девушка-секира, эльф, богатырь, предпочитающий из всего оружия водку, и ученик мага, который боится темноты. Ты хоть знаешь, что у тебя изначально не было шансов пройти лабиринт?

– Догадывалась, – буркнула Томагавка. Забытые сказки о Хранителе лабиринта оказались правдой. – Я уже бывала здесь однажды.

– И все-таки полезла снова. Зная, что ни магию, ни оружие ты использовать не сможешь.

– Пришлось. – Настроение девушки было далеко не радужным.

– И все-таки ты сумела найти выход. Мне ничего не остается делать, кроме как пропустить тебя. Ни один человек не может пройти лабиринт дважды, но ты прошла его как секира, поздравляю. Весьма неожиданное и красивое решение.

– Случайно вышло, – пояснила Томагавка, тщетно пытаясь скрыть удивление и радость, переполнявшую ее весенним половодьем.

– Случайностей не бывает, – покачал головой Хранитель. И исчез.

Боресвет потряс головой. Конь всхрапнул, тоже потряс головой, явно подражая седоку, сделал шаг назад. Огромный трехглавый змей исчезать решительно не желал.

– Хорошая водка попалась, – уважительно заметил Боресвет, разглядывая полупустую бутылку. – Умеют ведь, если захотят. Эй, с тремя мордами! Ты Горыныч, что ли?

Змей открыл один глаз на правой голове и окинул богатыря заинтересованным взглядом.

– Это… как его… А! Богатырь на обед, жеребец про запас. Или нет…

– Конь на обед, богатырь на ужин, – поправила, просыпаясь, средняя голова. – Нет, что-то там предки напутали. Этого вот – на ужин? Да в нем одни жилы! Так и изжогу заработать недолго.

– И проспиртован насквозь, – добавила неодобрительно правая голова. – Эй, богатырь, ты хоть что-нибудь о здоровом образе жизни слышал?

– Слышал, – с достоинством ответил Боресвет. – Кто не курит и не пьет – тот здоровеньким умрет. Это, что ли?

– Оно, – согласился змей средней головой. – А фиг ли не следуешь?

– А зачем мне здоровеньким помирать? – удивился богатырь.

– Эгоист, – пожаловалась средняя голова. – Ему, видишь ли, помирать неохота, а нам, извольте видеть, приходится потреблять неэкологически чистое проспиртованное мясо. И не исключено, что с пищевыми добавками в придачу. Срок годности небось тоже отсутствует? Этикетки даже нет…

– Это… не поймавши ясна сокола, уже жрякати, в натуре, – ответил богатырь, слегка ошалев от подобного приема. – Хм… как там дальше? Мой меч – твоя голова с плеч.

– Которая? – внезапно заинтересовалась левая голова, до сего момента успешно притворявшаяся спящей. – Лучше со средней начни, она, стервь, меня вчера за ухо укусила.

– Песни по ночам орет, спать мешает, – пожаловалась правая.

– А месяц тому назад пол сменить возжелала, – уличила среднюю товарку левая.

– На что? – не понял богатырь.

– На потолок, блин, – смущенно рявкнула средняя голова. – Откуда вы, дуболомы, беретесь только такие? А вы, дуры, нашли время счеты сводить!

– Дурами еще обзывается, – наябедничала левая. – Руби ее, богатырь, надоела уже всем. Может, что полезное на ее месте вырастет.

Боресвет с сомнением потянул из ножен меч.

– Как-то это неправильно, – сказал он. – Огнем не плюется, зубами не кусается. Мы, русичи, первыми никогда не нападаем!

– Плюнь в него огнем, – сказала правая голова средней. – Ну-ка плюнь, быстро!

– Или хоть зубами грызни, – добавила левая.

– Разбежались, – огрызнулась средняя. – Зубами еще! Он же в кольчуге, идиотки!

– Зубы поломать боишься? – догадалась левая. – Так они тебе все равно не понадобятся.

– Не буду кусать, и весь сказ! Добрее надо быть к людям! Езжай себе, богатырь, с миром.

Боресвет пожал плечами и тронул коня. Тот, испуганно кося глазом на чудовище, двинулся вперед, огибая страшного змея по широкой дуге. Богатырь не возражал, Горынычу доверять нельзя, с него станется и в спину огнем пыхнуть.

Змей остался далеко позади, конь перестал дрожать и спокойно трусил себе по дороге.

– Интересно, что с Васей сталось? – вслух подумал богатырь. – Неужто сожрал его гад проклятый?

А не такие они и страшные, гномы, подумал Лониэль, осматриваясь вокруг. Совсем другое дело: лес вокруг, небо синее, птички поют. Не то что в подземельях, там даже воздух другой, тяжелый. Спасибо доброму гному, вывел наружу.

– Здесь и расстанемся, – проворчал добрый гном, прикрывая глаза от слепящего солнца. – Неуютно мне тут, неспокойно. Потолка нет над головой, да еще солнце в глаза бьет. Деревья вокруг растут, вместо того чтобы в горне гореть.

– Деревья – это святое, – возразил эльф глупому гному.

– Вот и молись им, – проворчал упрямый гном. – А меня дела ждут. Счастливо тебе, остроухий, оказывается, и среди вас нормальные встречаются. Заходи, если что.

– Обязательно, – пообещал эльф, внутренне содрогаясь от мысли еще раз оказаться в подземельях. – Посидим, вина выпьем…

– Вино ваше – тьфу, – сплюнул гном. – Встретимся – я тебя пивом угощу. Настоящим темным пивом, какое только под землей и могут варить. Ну, счастливо!

Нет, все-таки не так уж и врут легенды, подумал Лониэль. Это ж надо догадаться – угостить пивом эльфа! Будто не знает, что Дети Леса пиво не переносят. Да еще темным – эльфа, который, как и положено, ненавидит Тьму! А за что, кстати? Надо расспросить кого-нибудь из старейшин… Лес встрепенулся, птицы запели громче. Лониэль улыбнулся, ускорил шаг. Уж из леса-то он всегда выход найдет. Это не подземелье, где бородатые гномы водятся. Кстати, а почему, интересно, у эльфов борода не растет? Тоже у старейшин спросить надо…

– Еще камень! – удивился Боресвет. – В натуре, выращивают их здесь, что ли?

Булава взлетела до самого неба. Богатырь задрал голову, пожал плечами.

– Ну-ка, почитаем, что пишут… «Направо пойдешь…»

Пронзительный свист, удар… камень рассыпался мелкими осколками.

– Булава вернулась, – резюмировал Боресвет. – Быстро, в натуре. Вот незадача! И куда же мне ехать, в натуре? А, да пошли они все! Поеду прямо, кто не спрятался – я, в натуре, не виноват.

Он подобрал булаву, тяжело взгромоздился на коня. Богатырский конь печально вздохнул и двинулся в путь…

Они сидели под старой яблоней. Рядом пьяно храпело тело Боресвета.

– И вовсе там не страшно, – с победным блеском в глазах заявил Бол. – И минотавр… я совсем не таким его представлял. Внешне похож, но добрый.

– Не добрый, а любопытный, – поправила Томагавка.

– Незлой – значит, добрый, – упрямо гнул Бол.

Эльф сидел, вытянув ноги и мечтательно смотрел в небо. Солнце уже окрасило красным западный край неба, вот-вот начнет смеркаться.

– У них в подземельях небось и звезд нет, – сказал он задумчиво. – Как живут, не понимаю…

– В каких подземельях? – сунулся было любопытный Бол и сам же себя прервал: – Слушайте, а в лабиринте звезд не было! Тьма была, а звезд не было!

– Откуда в подземельях звезды, – хмыкнул эльф.

– Там и подземелий не было, – удивился ученик мага.

– Лабиринт для каждого свой, – пояснила Томагавка.

– Боресвет даже там умудрился надраться. – Бол толкнул спящее тело. – Эй, братан! Просыпайся, пора уже!

Тело не подавало признаков жизни. Бол зажал пальцами нос Боресвета, тот недовольно всхрапнул и перевернулся на другой бок.

– Водой окати, – посоветовал эльф.

– Нашел дурака, – фыркнул Бол. – Он мне спросонок врежет, потом зубов недосчитаешься.

– Травинкой ноздрю пощекочи, – предложила Томагавка. – В самом деле, пора уже, вот-вот уже вход к оракулу откроется, а он так до утра проспит.

Вот этим советом Бол и воспользовался. Тонкая травинка защекотала ноздрю богатыря, тот поморщился, корча уморительные рожи.

– Апчхи! – внушительно заявил Боресвет, открывая глаза. – О, и вы здесь, на наре… в на-ту-ре. Славно повесились…

– Повесились? – возмутилась Томагавка.

– По-ве-се-ли-лись, – по складам произнес Боресвет. – Тома, гавкни… Не, не гавкни… То-ма-гав-ка, пи-во оста-лось?

– Эльф выпил, – хихикнул Бол.

Лониэль возмущенно фыркнул. Глаза Боресвета с трудом сфокусировались на источнике звука.

– Мое пиво? – проревел он.

– Да ты сам его вчера допил, – поспешила вставить Томагавка.

– Не помню такого. – Боресвет с трудом приподнялся. – Пи-во где?

– Нету, – развела руками девушка.

– Е… оп! Облом, – огорчился Боресвет.

Бол восторженно покачал головой. Это сколько же выпить надо, чтоб так захмелеть! Пожалуй, им и втроем не осилить, тем более на эльфа надежды мало.

– Проснулся? Идти пора, – жестко сказал эльф, поднимаясь с земли. – Оракул…

– Орал… кул… подождет, – заявил богатырь.

– Оракул ждать не будет, – возразила Томагавка. – Пошли скорее. Ты только молчи там, умоляю тебя. Нет ну где же ты так нажраться успел, даже завидно…

До пещеры они добирались не более получаса. Даже с учетом того, что Боресвета пришлось вести за руки. Богатырь то и дело пытался вырваться и показать молодецкую удаль. Булаву пришлось отобрать, и теперь ее тащил эльф, проклиная неподъемную тяжесть, что легла на его хрупкие бессмертные плечи. Что поделать, булава в руках пьяного – серьезная угроза для жизни. К облакам-то он ее запустит, а вот поймает ли потом, выяснять не хотелось никому.

– Надо было оставить его под яблоней, – пожаловался Лониэль.

– На ногах стоит твердо, – возразила Томагавка, потирая отдавленную ступню. – Где мы его потом искать будем, сам подумай?

– Идем ку-да? – вопросил Боресвет.

– К оракулу, – терпеливо объяснила Томагавка.

– Не… не пой-ду, – помотал головой богатырь. – Эта… да-вай у-па-дем?

– Не вздумай, – испугалась девушка, и в этот момент Боресвет упал, потащив за собой Томагавку и Бола. Эльф, отбросив тяжелую булаву, бросился поднимать девушку. Томагавка материлась, Боресвет блаженно улыбался.

– Ну и что теперь делать? – поинтересовался Бол из-под богатыря. – Как вы его с меня снимать собираетесь?

– Пусть лежит, – пробормотал Боресвет, закрывая глаза.

– Пиво, – вкрадчиво сказал эльф.

– Где? – Богатырь встрепенулся и сделал попытку подняться.

– Ох! – полузадушенно пискнул Бол.

Томагавка и эльф с трудом помогли гардарикцу принять вертикальное положение. Родник подвернулся весьма кстати. Чистая, как горный хрусталь, вода, радостно журчала, прокладывая путь между камней. В животе Боресвета заурчало в ответ.

– То что надо, – обрадовался эльф. – А ну…

– Вот теперь упадем, – злорадно сообщила Томагавка.

– Не надо, – промямлил богатырь заплетающимся языком, но было поздно. Тяжелое тело обрушилось в родниковую купель, взметнув фонтан брызг. На пару мгновений над родником повисла радуга, потом водяная пыль рассеялась. – Твою мать! – взревел богатырь. – Рехнулись, что ли, в натуре? Холодно ж, блин!

– Протрезвел? – ласково спросила Томагавка. – Тогда пошли. Вход вот-вот закроется, и придется нам торчать до следующей ночи.

– Я уже приторчал, – хмуро сообщил мокрый богатырь, выбираясь из воды. – Звери вы дикие, в натуре. Пьяного человека в ручей холодный засунуть – как вас только земля носит, гады позорные? Пьяных жалеть нужно…

– Это мы от зависти, – сообщила Томагавка ехидно. – Ты же, корявый, в одиночку нажрался, без друзей. Реальные пацаны так не поступают!

– В натуре, права ты, подруга, – вздохнул Боресвет. – Мой косяк, сознаю. Но, блин, пьяного! В ручей холодный! Вот перекинешься в секиру – в каждый водоем совать буду!

– Да на здоровье, – великодушно разрешила девушка. – Только ко мне не приставай.

– Считай еще, что тебе повезло, – равнодушно заметил эльф. – Томагавка ведь племянница самого Блина. Двоюродная, правда.

– Была бы родная – чисто живьем бы сварила, – догадался Боресвет. – Типа, для моей же пользы. В натуре, братан, прав ты, повезло тебе.

– Может, и сварю еще, – пригрозила Томагавка. – Ты ходить в состоянии, пьянь гардарикская? Тогда шевели лодыжками!

– Реальная деваха, – одобрил Боресвет. – Типа, надо побыстрее ее обратно в секиру превратить. А то женится кто-нибудь сдуру, греха не оберешься…

Зал с длинной мраморной колоннадой тонул в таинственном полумраке. Бол вертел головой налево-направо, силясь разглядеть полустертые фрески. Подойти поближе он не решался, это место, казалось, вовсе не желало быть объектом чужого любопытства.

– Вот он, оракул, – торжественно сказала Томагавка.

– Вот это? – Боресвет невежливо ткнул пальцем в сияющую дымку. – В натуре, несолидный какой-то. Даже булаву приложить некуда.

– Глупостей не говори, – рассердилась девушка. – Он ведь тебя слышит, дурень!

– В натуре? – не поверил богатырь.

– Типа, подруга дело говорит, – отозвался оракул. – Слышу тебя, братан.

– Оба-на, – сказал богатырь и замолчал.

Бол оставил фрески в покое, переключив внимание на оракула.

– А потрогать его можно? – спросил он у Томагавки.

– Не советую, – отозвался оракул. – Впрочем, если рука лишняя имеется – валяй.

Бол поспешно спрятал обе руки за спину, словно опасаясь, что они помимо его воли примутся исследовать таинственную дымку на ощупь.

– С чем пожаловали, гости дорогие? – поинтересовался оракул. – Да вы присаживайтесь, не надо стесняться.

– Куда садиться-то? – пробурчал Боресвет, оглядываясь вокруг.

– А прям на пол, – жизнерадостно предложил оракул. – Его мыли недавно.

– Лет сто назад? – подозрительно осведомился Боресвет, оглядывая толстый слой пыли.

– Обижаешь, братан. – Бол готов был поклясться, что оракул ухмыльнулся. – Пятьсот с мелочью. Могу сказать с точностью до секунды, если пожелаешь.

– Не вздумай! – одернула Томагавка открывшего уже было рот богатыря. – Ты можешь задать только один вопрос, не больше.

– А он его уже задал, – жизнерадостно сообщил оракул. – Даже целых два, но ладно уж, мелочиться не будем. Следующий!

– Где находится деревянное Кольцо? – немедленно поинтересовался Лониэль.

С оракулом надо держать ухо востро – впрочем, как раз у эльфа с этим проблем не возникало.

– В Ледании, – безмятежно отозвалась туманная дымка.

Эльф вполголоса пробормотал пару подходящих к случаю человеческих слов. Точный ответ, ничего не скажешь! Оракул, что с него возьмешь.

– Помоги нам отыскать Кольцо, – попросил Бол.

Томагавка удивленно покачала головой – безалаберный обычно ученик сумел отыскать правильную постановку вопроса.

– Помогу, – согласился оракул. – Фиг ли не помочь-то? Сложи головоломку – и получишь ответ. А недостающая часть – вот она.

Серебристый свет на миг озарил зал, открыв скрытый до этого времени алтарь, на котором лежали простые деревянные сандалии. В точности такие же носили когда-то фланские легионеры, покорившие половину мира.

(обратно)

Глава 2

– Посмотрите, кого я привел. – Нищий словно лошадь породистую на торг выставляет. В голосе – непонятные мне гордость и самодовольство, будто самолично меня родил через задний проход.

Реакция друзей поражает. Мастер Лион таращится на меня, как пацан на голую бабу, затем нашаривает посохом кресло и медленно садится, будто ноги его не держат. Кресло жалобно скрипит, но разваливаться не собирается, старая мебель нас всех еще переживет.

– Творец Превеликий! – восклицает маг потрясенно, пялясь на отсутствие бороды.

Надо же, не просто Творец, и даже не Великий, а Превеликий. Давненько мне так не льстили. Почаще надо к цирюльнику наведываться, почаще.

Безгол вообще непонятно себя ведет – уставился на монету, будто золото в первый раз увидел. Это он-то, кто больше монет потырил, чем я сосчитать могу! Пялится на золотую марку (ладно бы еще двойную) и ухмыляется в седые усы незнакомой усмешкой. Наставника я своего хорошо знаю. Ошарашен Безгол, до полного онемения потрясен… хотел бы я знать чем?

– Ваше… величество? – неуверенно обращается маг севшим внезапно голосом.

Да что они все, с ума посходили? Какое такое «величество»?

– Ты, Фрол, совсем рехнулся – короля из дворца скрасть? – бросает Безгол, тиская под курткой рукоять ножа.

И этот туда же! Чувствую, что голова у меня идет кругом. Неужели я королем успел побывать? Не припомню что-то…

– Налейте выпить, что ли, – говорю нарочито грубо, чтобы скрыть неловкость.

И – вот чудо! Заслышав мой голос, оба начинают приходить в себя. Безгол оставляет нож в покое, лицо мага приобретает здоровый оттенок. Если, конечно, бледно-зеленый считать здоровым, но я ж не лекарь, не мне судить.

– Дик?

– Ригольд?

Оба говорят одновременно и пялятся на меня, как на призрак привидения в общественном туалете. Меня это начинает уже раздражать, не люблю, если чего не понимаю. А сейчас я ничего не понимаю.

– Да что с вами такое? – Наливаю себе сам, понимая, что если от этих двух ждать, то вино не только скиснуть, испариться успеет из запечатанного кувшина, а сам кувшин – мелким прахом рассыпаться.

– На, полюбуйся. – Безгол кидает мне монету.

Озадаченно пялюсь в знакомое лицо. Видел я его пару раз сегодня. Честное слово, видел! Первый раз – в зеркале цирюльника, а второй – в королевской опочивальне. Бокал в моей руке отчего-то дрожит, уклоняется от рубиновой струйки вина. Неловко ставлю его на стол, но и здесь он себя не чувствует в безопасности от алкоголя, торопливо спрыгивает на пол. Да, двенадцати-градский хрусталь – довольно хрупкая вещь…

Пью прямо из кувшина, вкуса вина не чувствую совсем. В голове – каша из бардака. Мысли такие, что в приюте умалишенных на цепь посадят, а в королевском дворце голову снимут. К примеру, как будет смотреться корона на моей красиво постриженной голове?

Кувшин стремительно пустеет. Липкие струйки вина бегут по моему подбородку, портят позаимствованный у Мастера Лиона наряд. Наплевать. Не мое, не жалко.

Сигр с вопросительным мявом трется о ноги. Вот кому решительно наплевать, похож я там на неизвестного ему монарха или нет. А вот на лежащий на столе кусок копченой говядины ему не плевать, он и напоминает о себе со свойственной ему деликатностью. Сигр считает неэтичным воровать еду в моем присутствии. По его мнению, покормить смертельно голодного кота – великая честь для меня, и негоже лишать хорошего человека этого заслуженного удовольствия.

Беру мясо и выкладываю перед усатой мордочкой. Королевская у меня рожа или не очень, а кота кормить надо.

– Мне тоже надо выпить, – сообщает Мастер Лион голосом умирающего мага.

Безгол понимающе кивает, срывает печать с кувшина и выпивает его залпом. Вот кому в находчивости не откажешь, кувшин-то последний. Мастер Лион тоскливо вздыхает. Смотрит на мое лицо, отводит взгляд. Меня это начинает раздражать.

– Рассказывай давай, – командует Безгол, и я послушно начинаю рассказ.

Наставник глядит сквозь меня, глаза отсутствующие. Это не я, это он сейчас пробирается в королевскую сокровищницу, жадно разглядывает пузатые сундуки, тащит все что под руку попадется, бьет его величество в нежное брюхо и удирает от стражи потайным ходом.

– Что такое «доппельгангер»? – спросил Безгол, когда я закончил рассказ.

– Фантазм живого, – очень понятно объяснил маг.

Безгол скривился, будто прокисшего пива хлебнул или отмычку сломал по глупости.

– Ты попроще скажи, – предложил он.

– Двойник. Призрак, который может обрести плоть… или обойтись без оной. Встреча с доппельгангером неминуемо ведет к смерти, если его не уничтожить. На самом деле их не существует, чистой воды суеверие.

– Его величество небось награду за тебя назначит, – ухмыляется Безгол. – И немалую. Если, конечно, умереть не планирует.

Ну спасибо тебе, святой Лакки! Это что же, за мной теперь весь город гоняться будет? Мысленно прикидываю, сколько знакомых на моей голове нажиться захотят, число получается внушительное. По всему выходит, лучше бы мне сейчас оказаться в соседнем государстве… или не в соседнем даже.

– На дно тебе уйти надо, – советует Безгол.

Умник нашелся! А то я сам не знаю!

– На дно меня и так уложат, – говорю мрачно. – С камнем на шее.

– Если награду объявят – не уложат, – успокаивает меня маг. – Его величеству доказательства потребны будут.

– Если Короля завалить, Гильдия не сдаст, – задумчиво говорит Безгол.

– Которого? – уточняю я.

Безгол чешет затылок.

– По-хорошему, обоих.

В чем-то он прав, конечно. Только вот сказать-то куда проще, чем сделать. И его величество Форлатт Четвертый, и наш доморощенный Король защищены весьма основательно. Да и мы не наемные убийцы, не потянем это дело. Эх, знать бы, что так обернется, всадил бы кинжал в брюхо монарху нашему! Такой случай, поди, раз в жизни выпадает…

– Бороду можно приклеить, – выдает умную мысль Мастер Лион.

Вот за что я его уважаю, так это за своевременные идеи. В самом деле, бороду наклеить – и ни одна собака во мне доппельгангера не признает. Правда, стрижка моя новая точь-в-точь как у короля… придворная мода, блин бы ее побрал! И ведь сам цирюльника попросил, остолоп!

– Можно попробовать, – задумчиво изрекает Безгол. – Ладно, с этим разберемся. Мантию ты добыл, теперь дело за Державой. Есть у меня такое чувство, Дик, что Регалиями от его величества откупиться очень даже можно, если к делу с умом подойти.

Фрол загадочно улыбается и кивает. Можно, мол, запросто, уж мне-то известно. И я ему верю безоговорочно. Раз кивает – значит, можно. А вот чем от Короля откупаться будем? Что голова на плахе, что нож в спине – разница невелика.

– А Короля нашего будем валить, – жестко говорит Безгол и щурится нехорошо.

Видно, что на этот счет задумки кое-какие имеет. А не затем ли он в Белару вернулся, мелькает в голове шальная мысль.

– Спать ложись, – советует наставник. – Ночь будет тяжелая. Купечество ломать – это тебе не по королевскому дворцу шастать. Ложись давай, монарх ты наш новоявленный! Будешь ночью зевать – нос сверну набок, так и знай!

Прохожие в ужасе шарахнулись в стороны от раскрывшегося портала. Таль неодобрительно покачал головой.

– Вот за такие штучки Блина и называют духом Тьмы, – сказал он.

– Сволочь он, – согласилась Лани. – Так подставить – это уметь надо.

– Подставить? – удивился варвар. – Он же нас в Белару перенести обещал. Или это не Белара? Эй, прохожий, это Белара или нет?

– Белара, – отозвался прохожий, перебегая на другую сторону улицы.

– Куда это он? – удивился Нанок.

– Подальше, – объяснил Таль. – Здесь колдунов не любят, на кострах сжигают. А мы для местных – самые что ни на есть колдуны. Ну Блин, ну удружил! Портал прямо в Белару открыл! Спасибо хоть, не в резиденцию «Петушиного часа».

– Надо отсюда ноги уносить, – сказала Лани. – Пока синерясые не набежали.

– Давайте спрячемся в кабаке, – предложил варвар.

Таль с готовностью согласился. Лани уступила неохотно – ей, очевидно, интереснее были беларские лавки, но с мужчинами решила не спорить. Тем более покушать ей давно уже хотелось. Проблема состояла в том, что в столице Ледании никто из них до сего времени не бывал.

– Надо спросить кого-нибудь, – предложил Таль. – Нанок, выяснишь? У тебя язык лучше подвешен.

Варвар не понял, где, по мнению Таля, подвешен язык, но возражать не стал. Тем более и проблем-то на медяшку – подойти, взять за грудки ближайшего горожанина и спросить. Если спросить вежливо, небось говорить не откажется. Культурные, поди, все, столица все же. Вот если невежливо спрашивать, тогда конечно, пока это еще горожанин в сознание придет – ждать замучаешься. Да еще шепелявить будет…

Горожанин попался сознательный, тут же сообщил, болтая ногами в воздухе, что ближайший кабак находится буквально за углом и зовется «Пивной погребок», что погребок там и в самом деле ничего себе, жаль, что пиво дрянное. Дальше, через два квартала и налево, имеется неплохая забегаловка «Поклон из Гардарики». Там даже водку импортную продают. А называется так, потому что двери будто для гномов делали специально, не поклонишься – не пройдешь. Поклониться же после пяти чарок гардарикской водки – занятие не для слабаков. В общем, хорошее место, только вот запах там специфический. Еще есть симпатичное местечко в Восточном квартале, это минут десять ходьбы. Что такое десять? Число такое. У тебя столько пальцев на обеих руках. Ах, руки заняты? Не беда, потом сосчитаешь. Называется местечко «Веселый питух». Нет-нет, питух – от слова «пить». Там продают замечательное пельсинорское пиво. Раньше еще и фараданское продавали, но с Фараданом нынче торговли нет – стало быть, и пиво не везут. Вино? Да, и вино там неплохое. И цены приличные. Поэтому почтенному барбу лучше проследовать в указанном направлении, а его, горожанина, поставить обратно на мостовую.

Почтенный барб так и поступил. Идти пришлось долго, потом Лани случайно выяснила, что Восточный квартал в северной части города искать бесполезно. На обратном пути их остановил патруль и поинтересовался у Нанока, не тот ли он варвар, что едва не удушил только что почтенного Адарна? Нанок честно ответил, что не он. Его попросили доказать. Как именно, поинтересовался Нанок, сжимая доказательства в кулаки. Это жест от внимания стражников не укрылся, и патруль удалился, сообщив, что, по-видимому, обознался. Нанок пожал плечами и продолжил поиски кабака.

Лани глазела на высокие дома, заманчивые витрины модных лавок. Все попытки изучить эти привлекательные заведения вовремя подавлялись бдительным Талем. Наконец, вывеска с пьяным питухом оказалась у них перед глазами. Нанок нетерпеливо рванул ручку двери. Таль аккуратно отобрал у него выдранную с корнем ручку, толкнул дверь плечом и первым переступил порог заведения.

В кабаке было немноголюдно. Кабатчик откровенно скучал, прислуги и вовсе не было видно. Таль облюбовал столик у окна, Нанок недовольно скривился, но спорить не стал. Ларгет жестом подозвал кабатчика.

– Что у вас сегодня имеется? – поинтересовался он.

– Из поесть или выпить? – деловито отозвался кабатчик.

– И того, и другого, – пожелал Нанок. – И побольше, побольше!

– Из еды имеются рыбный суп и грибная солянка, – доложил кабатчик. – Это на первое. А на второе – запеченная свинина, свинина, жаренная на углях, и свинина в кисло-сладком соусе. Из выпивки присутствует неплохое вино с южных виноградников и, разумеется, пиво. Целых шести сортов.

– А чего из второго только свинина? – подозрительно осведомился Таль.

– Эльфов ловим, – охотно пояснил кабатчик. – «Петушиный час» велел. Дескать, кто честной свинине предпочтет подозрительный рыбный суп, тот, возможно, переодетый эльф. Какового надо срочно задержать и со всем старанием препроводить куда следует.

Лани, обожавшая грибную солянку, внезапно решила, что свинина не так уж и вредит ее фигуре. Куда меньше, чем подвалы «Петушиного часа».

– На вино тоже ловят? – осведомился подозрительный варвар.

– На вино не ловят, – честно признался кабатчик. – Не такие уж большие подвалы у святых отцов, чтобы туда все любители вина поместились.

– Это радует. – Нанок облегченно вздохнул. – Так, мне кувшин вина для начала и свинину.

– Которую?

– Какая есть. – Варвар решил не затруднять себя выбором. – Только быстрее. Мы, кассарадцы, люди основательные. Если уж начали какое дело – нипочем не бросим. Это я к тому, что, если с голодухи начну твой стол глодать, свинина уже и не понадобится.

– Уже бегу, – заторопился кабатчик. – А вы чего изволите?

– Запеченную свинину и пару кружек пельсинорского пива, – определился Таль. – И хлеба.

– Грибную солянку, – решилась все же Лани. – И бокал вина. А если кто эльфом обзовет – глаза повыцарапаю.

– Эльфы – они это умеют, – согласился кабатчик и быстро удалился.

– Как тонко обозвал! – восхитился Таль.

Лани насупилась и промолчала. Напридумывали новых правил, идиоты! Нет чтобы просто на уши посмотреть, острые или нет.

Кабатчик к столу так и не подошел. Вместо него появилась пара расторопных служанок, моментально заставивших стол заказанными блюдами. Варвар наполнил глиняную кружку вином, пригубил, довольно крякнул. Лани зачерпнула ложку солянки. Вкусно! Умеют здесь готовить, ничего не скажешь. Вино она решила оставить напоследок, негоже девушке пить на голодный желудок. Таль ловко отрезал ножом кусок свинины, запил пивом. Действительно, хорошее пиво. И свинина ничего себе, не слишком жирная. Его внимание привлек человек в самом дальнем углу, внимательно рассматривающий Лани.

Подозрительный тип, подумал Ларгет.

– За тобой следят, – почти беззвучно прошептал он.

– Кто?

Молодец девчонка, не бросилась тут же рассматривать немногочисленных посетителей, сдержалась. Можно представить, чего это ей стоило.

– Человек в дальнем углу. Справа от тебя.

Девушка словно невзначай повернула голову, прошлась скучающим взглядом по кабаку. Мужчина средних лет, одет прилично. Симпатичный, волосы черные, до плеч. Встретившись с ней взглядом, глаз не отвел, улыбнулся приветливо. Лицо его показалось Лани странно знакомым. Вроде бы должна она знать этого человека, но не помнит. Не минуты не колеблясь, девушка встала и направилась к незнакомцу.

– Кто вы, сударь? И отчего так пристально на меня смотрите?

– Не узнаешь? – Человек весело улыбнулся.

Голос она узнала сразу. Тот голос, что некогда говорил ей: «Поспи, милая. Отдохни. И не бойся – зла не причиним. Люди мы…»

– Голова! – выдохнула она. И как она могла его не узнать! Несмотря на отсутствие бороды, на длинные черные волосы (странно – были же почти седые), она должна была его узнать!

– Признала? – ухмыльнулся атаман. – Вот уж не думал с тобой свидеться, девочка. Значит, в Белару податься решила? Огни большого города манят?

– Мы проездом здесь. – Девушка до сих пор не могла прийти в себя. – А ты как здесь очутился? Тебя же ищут!

– Авось не найдут, – бесшабашно махнул рукой Голова. – Я так понимаю, в Беларе меня искать не станут. Где угодно, только не здесь. А ты как поживаешь, рассказывай. Ты же вроде с ассисяйкой ушла? Эти двое, при всем моем уважении, на женщин уж никак не похожи. Или среди них мужики встречаются?

– С «Ась Сисяй» я рассталась, – не вдаваясь в подробности, ответила Лани.

– Слава Творцу! А я уж за тебя волновался. Боялся, собьют блиновы бабы тебя с пути. Забыл, дурак старый, что у тебя своя голова на плечах имеется.

– Боялся – и все равно отпустил?

– Разве я вправе за тебя решать, девочка? Что я тебе могу предложить, кроме своего пути? А судьба вора не для тебя, ты ж и сама это поняла.

Таль и Нанок подозрительно косились в сторону увлекшейся беседой парочки.

– Может, в рыло ему? – предложил варвар. – Сведет же девку, хмырь столичный, вон уши как развесила! Опять же, подраться не мешает…

– Подождем, – решил Таль. – Она же из Ледании – может, родню встретила. Хоть и говорила, что родни у нее нет вовсе…

– Могла и соврать, – пожал плечами варвар. – А может, это ее жених бывший? Давай навтыкаем, разобраться всегда успеем.

Лани словно почувствовала, что назревает скандал. Потянула бывшего атамана за рукав, подвела к столику.

– Познакомьтесь, это Голова. Я вам о нем рассказывала.

– Это надо отметить, – воодушевился Нанок, заглянул в кувшин, поразился царящей внутри пустоте и кликнул кабатчика: – Эй, хозяин! Вина, и побольше!

Надо отдать должное кассарадцам, они с равным энтузиазмом встречают и драку, и неважно по какому поводу попойку. А Нанок уже пожимал Голове руку (атаман прикусил губу, чтобы не взвыть), хлопал по плечу, усаживал за стол.

– Аргенталь, – вежливо представился Ларгет. – Можно просто – Таль.

– Нанок, – запоздало спохватился варвар, который не то что постоянно забывал правила приличия, а просто не знал их. – С Кассарадских гор.

– Зовите меня Головой, – отозвался атаман, не горя желанием раскрывать двум сомнительным иностранцам свою не менее сомнительную личность. – Надолго в Белару?

– Да нам надо девку в топор обратить, – пожаловался Нанок на проблему.

Голова кинул быстрый взгляд на Лани.

– Не меня, – отказалась девушка. – Другую. Томагавкой зовут. Не объявлялась здесь, часом?

– Не встречал, – осторожно ответил Голова, мучительно вспоминая всех девок за последний месяц. – А зачем это вам, люди, девку в топор понадобилось? Купить не проще?

– Это особый топор, – пояснил варвар. – Говорящий. Секирой зовут.

– Говорящий – и вовсе вещь бесполезная, и даже вредная, – покачал тыквой Голова. – Вот идешь ты, скажем… в гости, перелезаешь через забор – а он как начнет голосить! И рот ведь не заткнешь, поскольку нет его у топора. Или есть?

– Нет вроде, – ответил сбитый с толку варвар. Ох уж эти дикие леданские обычаи – в гости через забор ходить! Вот в Кассараде ничего подобного нет. Впрочем, там и заборов нет.

– Вот видишь. Бросили бы вы эту затею. Я так полагаю, без магии в деле вашем никак не обойтись?

– Не обойтись, – подтвердил Таль.

– Вот тут вассинерясые и прижмут. У нас с этим быстро, раз маг – извольте, сударь, на костер. После холодного подвала, оно, конечно, и погреться не грех, но не на костре же!

Варвар уныло промолчал. Костра он не боялся, а вот что колдуном на весь мир ославят… С другой стороны, такую замечательную секиру найди попробуй. Да и пришли почти, надо лишь кольцо деревянное отыскать, а дальше… А дальше пусть Таль думает, не варварское это дело мозгами ворочать. Хватит и того, что писать научился, земляки узнают – либо со смеха помрут, либо от зависти.

– Вопрос не обсуждается, – резко заметил Таль. Голова ему определенно не нравился. Надо же, кудри какие, а Лани его описывала седым стариком. – Не можем же мы оставить бедную Томагавку девушкой!

– Это само собой, – согласился Голова. – Но в топор-то зачем?

Небрежно одетый молодой человек за соседним столиком подозвал трактирщика и расплатился. Нанок нетерпеливо притопнул ногой, вина так до сих пор и не принесли. Хозяин трактира успокаивающе махнул рукой – все сейчас будет, извините за задержку.

Варвар пожал плечами. Воин обязан уметь ждать. Даже если ему очень хочется промочить горло красным и крепким. Зато потом погуляем!

– Безгол в городе, – доложил Семерка.

Король смотрел на него с долей презрения – одет блин знает во что, задыхается. Солидный вор себе такого не позволит. Бежал, наверное, торопился. Тупой, но исполнительный.

– Безгол в Беларе? Ты уверен?

– Своими глазами видел! Бороду сбрил, парик нацепил, но он, это точно. У меня глаз наметан!

Хвастун, подумал Король. Глаз у него наметан. Любой вор наблюдательности самой жизнью обучен, да никто этим не хвастает. Однако новость неприятная. С Ригольдом разобраться не успел, как его наставничек в гости катит. Зачем, интересно? Уж точно не случайно его в Белару занесло. Что-то замыслил старик, не иначе.

– Он тебя узнал?

– Куда ему! Когда он сбежал, я мальчишкой совсем был. Он меня и не замечал вовсе.

Правдоподобно. Поручиться, конечно, нельзя, уж у Безгола глаз – не Семерке чета. Но если б опознал, живым дурачку молодому не уйти.

Предупрежден – значит, вооружен. Только вот как информацию эту использовать правильно? Король перебрал всех, на кого мог рассчитывать, и покачал головой. Ни один из них с Безголом не справится. А от толпы вору такого уровня уйти проще простого. Остальные же Безголу сочувствуют, могут весточку передать, тогда он настороже будет. Что же делать?

– Иди, Семерка, – сказал Король. – На вот тебе, пива попей.

На стол легла двойная марка. Семерка порывисто схватил монету и, рассыпаясь в благодарностях, исчез за дверью.

Так. Первым делом установить наблюдение за Зачинщиком. Быть такого не может, чтобы Безгол со старым дружком не переведался. Ищейку нанять? Это Ригольда можно было прирезать по-тихому, Безгол – другое дело. Устрани Король старого врага руками Ищейки – и жить ему недолго. Воры не простят такого, как бы он под себя Гильдию ни подмял. Есть вещи, которые не позволены никому. А вот если Безгола выследить да дать знать городской страже (каналы такие имеются), то очень даже неплохо получится. Безгола – в тюрьму, а потом и на эшафот, Король же совсем ни при чем.

Прихлопнуть бы еще и Ригольда тем же ударом, но нельзя. Один Блин знает, где он Регалии прячет. Вот принесет, тут его Король и прихватит. Главное, Безгола взять, а Реликвии его ученик и сам отдаст за обещание спасти наставника. Не за спасение, спасать Безгола по меньшей мере глупо, а за обещание. Самого же Ригольда – убрать. Слишком уж быстро растет, авторитет завоевывает. Способный мальчишка, но слишком уж опасен. Доверять ему Король никогда не сможет, помня, кто был его наставником.

План хорош, только вот выследить Безгола непросто будет. Мастер-вор любую слежку обнаружит, а обнаружив, с хвоста стряхнет. Не из простых соперничек попался, но у Короля хороший козырь имелся. Мастер-маг и два бакалавра, укрытые Королем от «Петушиного часа». Эти в услуге не откажут, знают, что деваться им некуда. Вот их-то Король и использует, чтобы Безгола изловить. Волк и Кобра сядут Безголу на хвост, а маги прикроют их невидимостью. И заняться этим надо сейчас же, иначе уйдет Безгол, ищи его потом.

– Деревянное Кольцо, – задумчиво промолвил Голова. – Нет, об эльфийской штучке ничего не слышал. Разве что… не знаю, связано ли это как-нибудь с вашей вещицей, но мой бывший ученик недавно приволок целую россыпь деревянных колец, а также деревянный меч, деревянный щит, бумажные доспехи, деревянное ожерелье и еще стрелу без наконечника. Неплохая добыча для вора, а, Лани? А Мастер Лион, маг, из всего этого барахла сделал карту, правда, без одного куска, так что клад найти невозможно.

– Ты думаешь, клад и есть Кольцо? – азартно спросил Таль.

– Понятия не имею, – пожал плечами Голова. – У ма-га спросить надо. Может, стоит вас с ним свести, а? Спрошу у него, дам вам знать. Вы сами-то где остановились?

– Нигде пока, – ответила девушка. – Мы только что прибыли.

– Советую «Добрую весть». Чистенькая гостиница, недорогая и находится неподалеку, ноги трепать не придется.

– Добрый совет дорогого стоит, – поблагодарил Таль. – Там и остановимся.

– Ладно, бывайте, а мне пора. – Голова поднялся, бросил на стол пару серебряных монет. – Мне на виду долго находиться нельзя, не ровен час признает кто, беды не оберешься. Завтра зайду к вам, поговорим, а если Мастер Лион согласится, проведу вас к нему.

Нанок тоскливо вздохнул.

– Опять маг! Где вы его только нашли-то в Ледании?

– Места надо знать, – загадочно ответил Голова и, махнув рукой на прощание, удалился.

– Проследи за Безголом, а этих я возьму на себя, – шепнул Кобра.

Волк кивнул головой, пристраиваясь к старому вору. Безгол подозрительно покрутил головой, но преследователя, конечно, не увидел, заклинание мага надежно закрывало его от посторонних взоров.

Безгол шел уверенно, Волк, посмеиваясь, следовал за ним. Если объект и учуял слежку, то никак это не проявил, беззаботно пересекая центральную площадь и забирая круто на север. Должно быть, полагался на то, что никто его не узнает. Впрочем, признал Волк, основания для этого у него были. Встреться он с Безголом случайно нос к носу, вряд ли сумел бы признать.

Безгол сделал круг окрест ничем не примечательного двухэтажного дома. Волк насторожился. Либо объект почуял слежку, несмотря на все его усилия и заклинание мага, либо тут у него схрон. Безгол, оглянувшись в последний раз, нырнул в подвал. Неужели здесь он и обитает? Сомнительно, но от Безгола всего ожидать можно. Волк на цыпочках подкрался к стене, заглянул в изрядную щель. Лестница, видны первые ступеньки, дальше непроглядная тьма. Ага, факел зажег. Ну-ка, а дальше что?

А дальше Безгол принялся раскидывать лежащее на полу барахло. Волк догадался раньше, чем увидел открывшийся в полу люк. Ход в катакомбы! Хитер Безгол, ой хитер! В подземелья за ним не сунешься, можно спугнуть раньше времени или, наоборот, шею под нож подставить, несмотря на невидимость. Которая, вдобавок, через несколько минут исчезнет.

В общем, доложиться Королю, поставить за подвалом наблюдение – и ждать, ждать…

Просыпаюсь сам, без кувшина холодной воды на голову, что удивительно. Уж больно умаялся, по королевскому дворцу бегая. Нет, я к подобного рода прогулкам привычен, но страх сильно уж утомляет. Маг говорит, это, дескать, нервы, и еще добавляет, что не восстанавливаются они вовсе. По-моему, врет. Не знаю, что за нервы такие, но не восстанавливается только здоровье, и то за большие деньги можно. Голову, правда, даже за тысячу марок обратно не приставишь, если уж доведется потерять, а вот все остальное – очень даже можно. Рыжему Бяку как-то палец оттяпали, так за изрядную сумму обратно прирастили. Давно дело было, маги тогда еще спокойно жили, «Петушиного часа» не боясь.

Безгол что-то рассказывал Мастеру Лиону, негромко так, чтобы меня не разбудить. Фрол жарил мясо на небольшой жаровне. Зеваю, сажусь на постели. То есть на расстеленном на полу матрасе, предусмотрительно купленном одноглазым нищим. Настроение боевое, хоть сейчас на дело. Горы могу свернуть, особенно если поем сначала. Значит, лучше и не откладывать, кураж пройдет.

– Добрый вечер, – поворачивается ко мне маг.

Что вечер – знаю, я время хорошо чувствую. А вот что добрый – хорошая новость.

– Привет.

Поднимаюсь, ополаскиваю лицо водой из кувшина. Вода свежая, почти ледяная – недавно набрали из источника. Если вы думаете, что в катакомбах вода гнилая, ошибаетесь. Катакомбы – не канализация. Есть тут неподалеку источник, любому роднику в чистоте не уступит. Прямо из стены бьет, маг говорит, будь посильнее – затопил бы коридор к блиновой тетушке.

– Идти пора, а ты тут прохлаждаешься, – ворчит Безгол. Ворчит для порядка, чувствую ведь, доволен, что будить меня не пришлось.

Отбираю у Фрола кусок мяса, вцепляюсь зубами. Обжигаюсь, поспешно запиваю вином. Мясо слегка недожарено, но сойдет и такое. Тщательно проверяю снаряжение, вешаю суму на плечо, поворачиваюсь к Безголу:

– Пошли?

Тот кивает, давно пора, дескать, а ты все копаешься. Маг выражает желание последовать за нами. Безгол вежливо отказывает, я ухмыляюсь, Фрол жарит мясо. Полная идиллия. Сигр увязывается с нами. Он не маг, ему так просто не откажешь. Выслушает с любопытством и пойдет рядом, изредка хватая за сапоги лапами, чтобы не слишком спешили. Безгол морщится, я ухмыляюсь.

На улице Сигр ведет себя как-то странно. Выгибает спину, шипит в темноту. Мгновенно настораживаюсь, бросаю руку на рукоять кинжала.

– Что-то нечисто, – говорит Безгол.

Соглашаюсь про себя. Сигр просто так шипеть не будет. Если крыса – поймает, другому коту покажет, кто здесь главный. Разве что собака – но тогда почему не лает? Магия. Кошки чуют магию куда лучше людей. На Мастера Лиона порой шипит, не часто уже, привык.

Сигр постепенно успокаивается, идет рядом со мной. Чувствуется, что он раздражен и встревожен. Успокаивать его сейчас – себе дороже, цапнет довольно чувствительно. И все же интересно, что же его так напугало?

– Проклятый кот! – Король был вне себя от ярости. – Он что, видит сквозь твою завесу, маг?

Маг, Мастер Кло, был бледен. Заклинание выпило из него все силы, надежно прикрыв завесой невидимости не только Короля, но и дюжину его подручных из числа самых доверенных.

– Моя магия – для людей, а не для животных, – с достоинством ответил он. – Кошки, к слову сказать, прекрасно видят сквозь завесу невидимости. А собаки – чуют запахи.

– Говорят, у Ригольда зрение кошки, – нерешительно вставил Волк. – И язык их он вроде понимает.

– Брехня, – презрительно бросил Король. – Ничего он не может, Ригольд твой. Щенок еще, хоть и не без способностей.

– Котенок, – не вовремя хихикнул Волк, за что заработал от Короля свирепый взгляд.

– А ты вообще заткнись. Куда это они, интересно, направились?

– Можно проследить, – неуверенно предложил Семерка.

– Нужно, сынок, а не можно. За ними!

Ригольд и Безгол уверенно следовали темными улицами. Кот, приотстав, переодически оглядывался и таращился в темноту.

«Чувствует», пробормотал маг, но никто его не услышал.

– Не иначе, Купечество идут брать, – объявил Король и довольно прищурился. – Что же, не будем мешать… пока.

– А может, не Купечество? – заикнулся было туповатый Волк, за что схлопотал от Главы Гильдии добродушный подзатыльник:

– А если и не Купечество, в накладе не останемся.

Когда Ригольд с Безголом полезли в канализацию, Король потер руки.

– Подкоп у них там. Наверно, еще Безгол готовил. Умно, ничего не скажешь, по-иному туда и не пройти.

Тут уже не спорил никто, даже маг. Он хоть и знал чары, позволяющие проходить сквозь стены, однако чувствовал – те, кто на стены Купечества заклятия накладывал, тоже их знали. Как минимум мастерская работа… а то и гроссмейстерская. Для защиты сокровищницы торговцы денег не жалели.

Семерка посунулся было за преследуемыми, но получил увесистого тычка.

– Без команды не лезь, – процедил сквозь зубы Тертый, а Король благосклонно кивнул головой. Семерка, понурившись, вернулся на свое место.

– Чары долго продержатся? – поинтересовался Король у мага.

– Не более двух часов, – ответил тот. – Предупрежу сразу, повторно наложить заклинание не сумею, в лучшем случае завтра смогу.

– Слабак, – презрительно бросил Волк. Он вообще не понимал, для чего Король пригрел этих никчемных магов, рискуя попасть в немилость к «Петушиному часу». Однако вслух выражать сомнения поостерегся, Король на расправу скор.

– Будем атаковать? – деловито поинтересовался Тертый, поигрывая ножом. С Безголом ему давно хотелось переведаться, поговаривали, что тот мастер схватки на ножах. Правда, лучшие годы Тертого как будто остались позади, но его это не останавливало. Лучший боец Короля не ведал сомнений, достаточно одного слова – и его нож отведает крови.

– Посмотрим, – неопределенно сказал Король.

Вообще-то идея использовать городскую стражу нравилась ему куда больше, но и она была не безупречна. Если стража возьмет Безгола и Ригольда, артефакт из Купечества станет недосягаем. С другой стороны, атаковать сейчас тоже особого смысла нет. Взять Безгола живым сложно, убить сейчас – Ригольд ни за что не отдаст Регалии.

– Кобра сказал, что приятели Безгола остановились в гостинице «Добрая весть». Рано или поздно он к ним придет. Тогда и будем брать.

– Капитан сегодня приходил, – сообщил Семерка новость. Вообще-то доложить Королю он обязан был раньше, но из-за охоты на легендарного Безгола напрочь об этом забыл.

– И чего же стражник от меня хотел? – усмехнулся Глава Гильдии.

– Про королевский указ болтал, – заторопился Семерка. – Ловить повсеместно доперганга.

– Кого? – изумился Король.

– Доперганга, – с гордостью повторил молодой вор трудное слово. – Я сначала сам не понял, нет у нас таких, говорю. А он, капитан, говорит, двойник это королевский. Наверно, специально для покушений держали, а он возьми да сбеги. Понятно, под нож подставляться никому неохота…

– Доппельгангер? – Король задумчиво теребил кожаный пояс. – Двойник его величества? Интересно… Велика ли награда?

– Две тысячи и пожизненное дворянство, – сообщил Семерка. По его лицу было видно, что за такие деньги он десяток «допергангов» притащить готов.

– Будем искать, – решил Король. – Тот, кто приведет искомого доппельгангера… или принесет… Семерка, он живым нужен или не очень?

– Живым или мертвым, сказывал, – доложил молодой.

– Тот, кто притащит искомого доппельгангера или часть тела, по которой его можно идентифицировать…

– Это которую? – встрял Волк.

– Это голову, – сухо ответил Король, который не любил, когда его прерывали. – Или ты думаешь, его по отпечаткам пальцев опознают? Так спешу тебя разочаровать – всяк знает, что они у всех людей одинаковы.

Маг, который по этому вопросу имел свое мнение, так и оставил его при себе. Он был человеком старым и мудрым, потому как маг.

– Так вот, кто двойнику башку откочерыжит, – продолжил Король, выходя из себя, – огребет чистыми тысячу золотых от меня лично. Дворянство, я так полагаю, вам ни к чему.

Все немедленно согласились, что в гробу видали это дворянство. Потому как невидавшим Король лично покажет.

Из канализационного люка показалась голова Безгола. Парик он то ли снял для удобства, то ли потерял. Да и кого ему стеречься в канализации-то?

– Быстро, – одобрил Король. – Ай да Безгол, таких умельцев поискать еще! Жаль, что ему недолго осталось! Какой вор был!

Присутствующие почтили память почти покойного Безгола невнятным мычанием. Тот между тем с усилием выдернул себя из люка, встал на колени и протянул руку подельнику. Как раз в тот момент, когда Ригольд наполовину выбрался из люка, скрытая до сего времени луна покинула свое убежище среди туч. Свет, даримый ею, был неярок, но привычным к сумраку ворам хватило и этого, чтобы хорошенько разглядеть лицо Ригольда. Без привычной бородки и бакенбард.

– Доперганг, – выдохнул Семерка, и в тот же миг Король выкрикнул:

– Атакуем!

(обратно)

Глава 3

– А я выучил древнеахарский, – похвастался Мастер Лендин. – Первый, нах!

Мастер Сальтерс завистливо вздохнул, его коллега только что сделал изрядный шаг на пути к месту Ассистента. Вне всякого сомнения, Архимаг отметит мага, отличившегося в познании ахарского.

– Интересный язык? – вежливо поинтересовался он.

– Ахарцы жгут нипадеццки! – Мастер Лендин был счастлив поделиться познаниями. – Просто жесть! Знаешь ли ты, как Спящий себя именует?

– Как? – живо заинтересовался собеседник.

– Аццкий сотона! – гордо выпалил познавший ахарскую премудрость маг. – И не спрашивай меня, что это означает. Сия тайна – не для неокрепших умов.

– Я читал, ахарский язык заразен, – сказал Мастер Сальтерс.

– Дурацкие суеверия, – отмахнулся Мастер Лендин. – Субкультура примитивных народов неизменно обрастает пластами таинств и суеверий.

– Отжег, падонаг! Пацстолом! – неожиданно для себя выпалил Мастер Сальтерс и испуганно зажал себе рот. Похоже, ахарский и впрямь оказался заразен…

– Ну ни хрена себе! Деревянные тапки! – удивился Бол.

– В натуре, лапти, – согласился Боресвет. – У нас в таких бомжи ходят.

– Идиоты! – возмутился оракул. – В этих сандалиях ходил первый король Ледании!

– Бедная, должно быть Ледания, страна, – посочувствовал Боресвет. – У нас последний босяк такую обувку не наденет, а тут целый король! В натуре, такие шузы наши пацаны носить не будут.

– Фланские легионеры носили, – возразила Томагавка.

– Дык, я ж про реальных, – пояснил Боресвет.

Эльф внимательно рассматривал человеческую реликвию.

– Так поступать с деревом – варварство, – заявил он.

– В натуре, ноги натрут, – согласился богатырь. – Не, братан, ты не обижайся, но эти тапки не про нас. Вон, даже эльф отказался. Оно и понятно, кто ж на ноги наденет то, что в воде не тонет…

– Вам и не предлагаю, – высокомерно заявил оракул. – От вас требуется только передать их истинному владельцу.

– Ты сам-то понял, чего сказал? – возмутился Боресвет. – Эльф кольцо деревянное ищет, мы девку в топор превратить собираемся, а ты нам новый квест вешаешь? Нам что, теперь эти лапти на каждого встречного примерять, как тот козел с хрустальной бутсой?

– Туфелькой, – поправила Томагавка.

– Один блин разница, – отмахнулся богатырь, чуждый условностям женской моды.

Эльф осторожно дотронулся до сандалий, сделал рукой некий пасс.

– Здесь магия, – сказал он.

– Час от часу не легче, – вздохнул богатырь. – Семимильный сапог пристроить не успели, а уже волшебные лапти на халяву налили. Что они делают хоть?

– На ноги их надевают, – раздраженно заметил оракул. – Притом не на ваши. У тебя, воин, в них и рука-то вряд ли войдет.

– Войти-то войдет, – не согласился Боресвет. – Но лапти после этого менять придется, порву по-любому.

– Так, я им, понимаете, ценные советы даю, а они нос воротят! Сандалии эти – ключ ко всему. Берите, пока загадки загадывать не начал! Ну народ пошел, не иначе конец света не за горами…

Бол фыркнул. Эльф пожал плечами и решительно сгреб деревянную обувь в заплечный мешок.

– Сандалии они или тапки, неважно. Если они помогут найти Кольцо, я их возьму. Только скажи, как ими пользоваться?

– Право на вопрос вы все уже использовали, – спохватился вдруг оракул. – Идите отсюда, достали уже. А я-то думал, что соскучился по людям, давненько сюда никто не заглядывал. Забыл уже, какими они могут быть надоедливыми.

– Это точно, – подтвердил Лониэль. – Любого достанут.

Томагавка покосилась на него, но ничего не сказала. Просто пнула в голень. Эльф озадаченно охнул и поспешно отодвинулся от нее.

– Нам пора, – сказал он. – Уважаемый оракул, позвольте извиниться за всех нас за доставленные неудобства.

– Да, братаны, подвигали, – прогудел Боресвет. – Нам еще до Белары пехать и пехать. По горам, по степям, утром тут, ночью там.

– Портал бы, – вздохнула Томагавка. – И, как назло, ни одного мага.

– Как это? А я? – возмутился Бол.

– Портал осилишь? – вопросом ответила девушка.

– Нет, – честно сознался Бол. – Но вот у меня пояс есть, он однажды портал сделал. Волшебный такой пояс, старый только очень. Поэтому и не работает больше.

– Ну-ка покажи, – заинтересовалась Томагавка. – Кое-что в артефактах я понимаю, потому как собственной Силой меня Творец обделил.

Бол немедленно расстегнул куртку и похвастался волшебной шмоткой. Томагавка, против ожидания, не подняла на смех, внимательно изучая артефакт.

– Где взял? – наконец спросила она.

– Батя дал, – признался Бол. – Ему без надобности, а я вроде как маг. Только молодой еще и не очень опытный.

– Повезло тебе. – Голос ее звучал как-то странно. – Очень полезный артефакт. Некогда его называли «Пояс Блина».

– Офигеть! – восхитился Боресвет. – Твой дядя, что ли, сваял? Силен мужик, в натуре!

– Сам сделал, – согласилась девушка. – Своими руками. А уж сколько вложил туда Силы – одному Творцу известно…

– Так уж и одному, – не согласился Бол. – Блин небось тоже знает. Кстати, раз уж тебе не повезло оказаться его племянницей, может, подскажешь, как эта штука работает?

– Ты думаешь, дядя об этом хоть кому-нибудь говорил? – усмехнулась Томагавка. – Он, знаешь ли, этим поясом очень дорожил. Ума не приложу, как умудрился его прохлопать.

– Сперли небось, – предположил Боресвет.

– У него не больно-то сопрешь. – Девушка покачала головой. – Под землей найдет и такое устроит, сам себе глотку перегрызешь.

– Под землю я пока и не собираюсь, – возразил Бол. – Ты лучше скажи, сможешь заставить его портал подвесить? Один же раз получилось!

– Да уйдете вы когда-нибудь отсюда?! – возмутился оракул. – Я сам вам портал сделаю. Хоть в самое Заморье!

– Нет, в Заморье не надо, – отказался эльф.

– Нам бы в Белару, братан, – попросил Боресвет.

– Ленивые вы, люди, – пожаловался оракул. – Ладно уж. Вам какой – огненно-синий или огненно-красный с полосками?

– С полосками, – поспешно вставил Бол. – Синий видели уже… ничего себе портал, но вот разнообразия хочется. А чем они отличаются?

– Цветом, – сообщил оракул, и посреди зала возник огненно-красный портал с полосками. Боресвет хмыкнул. – Сандалии берегите! Гардарикцу не доверяйте – пропьет.

Богатырь повторно хмыкнул, забросил на плечо суму. Кольчуга протестующе скрипнула, но смолчала.

– А то нам кроме лаптей пропить нечего. Обижаешь, братан!

Эльф, собранный и целеустремленный, первым шагнул в портал. Бол посунулся было за ним, но его изящно опередила Томагавка. А пока он поднимался с пола и отряхивался от вековой пыли, в портале исчез и Боресвет. Бол пожал плечами и последовал за остальными.

– Наконец-то убрались, – успел услышать он голос оракула, исчезая в водовороте портала.

Испугаться не успеваю. Безгол встречает первого из нападавших ударом ножа, простым, но эффективным. Уходит в сторону, избегая ответного удара, безнадежно запоздалого, но еще опасного. И плавно скользит к следующему.

– Беги! – слышу его крик.

Какое там «беги»! Они уже рядом, повернись – и получишь в спину немного стали. Швыряю в ближайшего сумкой, попадаю в лицо. Удача! Золото со звоном рассыпается по мостовой, но противники на него внимания не обращают.

Попали, говорит Шепот Удачи и замолкает. Правильно, нужны мне больно сейчас его комментарии. Лучше бы предупредил заблаговременно…

Безгол крутится волчком, уворачиваясь от ударов. Следую его примеру, с той только разницей, что орудую дубинкой. С ножом я не больно ловок, дубинка привычнее. Те, кто так жаждет нашей крови, – настоящие мастера. Тут и один на один-то не вдруг выстоишь, а уж вдвоем на… сколько их там? Считать некогда, двое уже заходят за спину с намерением пырнуть чем-нибудь острым. Отступаю, отмахиваясь дубинкой. Святой Лакки меня не оставляет, дубинка попадает по руке одному из них, нож со звоном летит в темноту. По ругани узнаю Волка. Стало быть, от Короля по нашу душу пришли. Да уж, от этих не убежишь. Остается только подороже продать свою шкуру, пока в ней еще не наделали дырок. Потом ведь не купит никто… Снова отступаю, стараясь не думать о том, как скоро упрусь спиной в стену. Волк подобрал уже нож, против меня снова четверо. Сколько насели на Безгола, не знаю. Больше, чем он сможет осилить, это уж точно.

– Ты хоть в курсе, кошак, что за тобой весь город охотится? – ухмыляется Волк. – Чем ты так его величеству насолил, что он на тебя всех собак спустил?

– Да пошел ты. – Ускользаю от его ножа, чудом уворачиваюсь от атаки справа.

– Ты теперь этот… доппельгангер. За тебя дают две тысячи золотом. Большие деньги, да? Есть чем гордиться. Жаль тебя, кошак, хорошим вором был…

Мысли мечутся, пытаюсь найти выход из ситуации – и не могу. Уворачиваюсь от выпада Волка, но подставляюсь под клинок его соседа. Больно, блин! Рукав намокает кровью, я зверею от боли и безысходности. Разрываю расстояние, уворачиваюсь от ножа правого, бью носком сапога под колено. Боль ошеломляет его на миг, не больше, но мне этого хватает, чтобы скользнуть ему за спину и толкнуть на ножи приятелей. Это Крот, приятель Волка. Хуже прозвища для вора не придумаешь, в темноте он видит плохо. И вряд ли когда сумеет это исправить, даже если останется жив. Крот заваливается на землю, увлекая за собой одного из нападавших – кажется, это Вторник. Волк перепрыгивает через упавших, нож блестит в свете луны. Встречаю его ударом дубинки, он легко уклоняется и атакует. Компаньоны не спешат к нему присоединиться: Вторник никак не может выбраться из-под Крота (он грузный, Крот, а Вторник не особо силен), а второй то ли пытается помочь кому-то из них, то ли нож обронил, непонятно.

– Готовься, кошак, – шипит Волк, пытаясь достать меня ножом.

Легко ухожу в сторону… слишком легко! Волк изворачивается, нож с хрустом впивается в мой бок. Больно-то как! Ладно, пока еще жив – подергаюсь.

Отступаю, Волк прыгает вперед, принимая на левую руку удар дубинки. Выпускаю свое оружие, перехватывая руку с ножом, что нацелился мне под ребро. Волк рычит, сильно бьет локтем. Искры перед глазами, пальцы, сжимающие запястье, слабеют. Новый удар отбрасывает меня назад. Корчусь на земле, глядя на приближающегося Волка. Он не спешит, поигрывает ножом и нехорошо улыбается. Из-под поджатых губ выглядывают клыки. Не вампирские, конечно, но довольно внушительные.

Умудряюсь вытащить кинжал, но что от него толку, если лежишь на земле? По глазам Волка вижу: подняться не даст. Сейчас прыгнет на грудь, ударит ножом… Поспешно откатываюсь в сторону, получаю ногой в бок. Ему мало меня убить, надо сперва поглумиться. Выстреливаю обеими ногами в отчаянной попытке зацепить. Безрезультатно. Волк идет неторопливо, уверенно. Пытаюсь уйти кувырком назад, пинок догоняет меня в полете, припечатав к мостовой. Он что, собирается меня забить ногами, как собаку? В отчаянии кидаю свой кинжал, заранее зная, что не попаду. Не умею я метать ножи, Безгол не научил, не мог научить тому, чем сам не владеет. Бросок получается слабый, Волк презрительно ухмыляется, готовясь смахнуть кинжал в сторону… И воет от боли, совсем по-волчьи воет. Пытается перед смертью свою погремуху оправдать. Потому как кинжал сам собой рассыпался вдруг на сотню иголок, которые пробили Волка едва не насквозь.

Сижу на мостовой, удивленно пялюсь на последствия чуда. Вторник и его напарник (да это же Зюзя, лопни мои штаны), куда-то до этого спешившие, застывают произведениями древнего зодчества. Иглы веселой стаей вырываются из тела Волка, готовящегося побеседовать с Блином, складываются снова в кинжал. Кинжал летит ко мне, медленно вращаясь в воздухе. Тело отказывается пошевелиться, волосы встают дыбом. Правая рука, однако, действует сама – поднимается вверх, кинжал ласково тыкается в ладонь рукоятью.

Меня переполняет кураж, энергия чуть из ушей не выплескивается. Подбрасываю себя в воздух, приземляюсь на ноги, рука чуть опущена, острие кинжала смотрит вниз. Небрежно так смотрит, но внимательно. Ловлю взглядом глаза Зюзи и Вторника, в них загнанным зверем бьется страх. Иду на них нарочито медленно, и они отступают, глаз не сводя с моего кинжала. Прав был Фрол, непростая вещица мне попалась в сокровищнице Фраллов!

Не отпуская взглядом врагов, прислушиваюсь. Держится Безгол, все еще держится. Матерщина плотным ковром покрывает улицу и ближайшие переулки.

Зюзя, не выдержав, бросается прочь. Оставшись в одиночестве, Вторник исподтишка озирается по сторонам, прикидывая, не последовать ли ему примеру подельника. Ухмыляюсь, покачивая кинжалом. Ну-ну, и что же ты выберешь, приятель? Уж с тобой-то я и на простых ножах переведаться не побоюсь, а уж с волшебным кинжалом в руке и подавно.

И тут меня сковывает странное оцепенение. Ни рукой, ни ногой пошевелить не могу. Не иначе магия. Вот сейчас Вторник подойдет и, не торопясь, перережет мне глотку…

Вторник разворачивается и, безумно куда-то спеша, делает ноги. Зато от группы, занятой шинковкой Безгола, отделяются двое и направляются ко мне. Ладно, несколько секунд у меня есть, помолиться успею. Если, конечно, вспомню какую-либо молитву и успею ее прочитать.

Святой Лакки, заступись за меня пред Творцом и отопри двери… отопри, ты же умеешь! Или хоть подвинься, я сам отопру…

Наверное, святой Лакки или сестра его Удача за мной все же приглядывали. Потому как решили явить чудо, не первое уже за сегодняшний вечер. Темноту разорвала вспышка красного цвета, и из ниоткуда стали появляться люди. Общим счетом четверо. По всему видно, в посторонние разборки ребята и девка лезть не собирались. Но пришлось. Потому как головорезы Короля без внимания пришельцев оставлять отнюдь не собирались.

Те двое, что намеревались вытрясти из меня душу, мгновенно развернулись и атаковали. Ох и тяжело ребятам придется…

– Что за на фиг? – изумился Боресвет, когда нож чувствительно ударил его под ребро. Кольчуга недовольно скрипнула, нож сломался. – Вы чо, братаны, совсем озверели? Если стрелка, так и скажите, мы, в натуре, в чужие разборки не лезем…

Его слова будто и услышаны не были. Поняв, что кольчугу ножом не осилить, противник бросился в ноги, намереваясь перерезать сухожилия. И нарвался на тяжелый сапог богатыря.

– Не балуй, – строго сказал Боресвет. – Реальные пацаны спину не гнут, понял?

Что-то противник понял. Поднялся с земли, рукавом оттер кровь с лица, а потом так ловко запустил в Боресвета непонятной штуковиной, что тот и охнуть не успел. Только упасть и выругаться два раза.

– Боло, – определила Томагавка. – Вот уж не думала, что это старье еще используют.

– Меня звали? – Из портала появился Бол, огляделся по сторонам и неодобрительно покачал головой. – Вот на минуту всего задержался, а вы уже в драку встряли!

– Паршивое место, – согласилась Томагвка. – Но поверь уж, они сами напросились.

Сабля в ее руках вдруг замелькала так, что глазам стало больно. Нападающие неуверенно попятились, ожидая подмоги. Боресвет, поминая Блина и его родню, сдирал с ног веревку.

– Расплющим гадов? – кровожадно спросила Томагавка, забыв, что она не секира.

– А то! – Боресвет поднялся наконец на ноги, булава со свистом рассекла воздух. – Кто к нам с ножом придет, таких получит!

– А с боло? – хихикнула Томагавка.

– А с Болом и договориться можно, Бол пацан реальный, – сообщил Боресвет, атакуя стушевавшихся воров.

Те ловко уклонялись, постепенно отступая. Томагавка поддержала атаку, нападавшие дружно прыснули в разные стороны, оставляя поле боя победителям. То есть так могло бы показаться, если б не их навязчивое желание зайти за спину. А с фронта уже атаковали новые враги.

– Много их, в натуре, – подивился Боресвет, раскручивая булаву. – И шустрые какие, диву даюсь. Где таких набрали, хотел бы я знать.

– Гнездо у них тут, – мрачно сообщила Томагавка, делая шаг назад. Выпад ближайшего противника ушел в пустоту, но воспользоваться оказией девушка не успела: напарник подстраховал атакующего, и ей пришлось уворачиваться от нового удара.

– Всех порву, – заявил Боресвет, удачно зацепив противника булавой. И застыл на месте, бешено вращая глазами. – Что за хрень? Я двинуться не могу!

– Магия, дружок, – сообщила Томагавка.

Ее заклинание задело только краем, замедлив движение. Торжествующие враги бросились к ней, размахивая ножами… Глухо щелкнула тетива. Боресвет услышал чей-то предсмертный хрип и почувствовал, что его отпустило.

– У меня вот так однажды поясницу прихватило, – сказал он. – Не поверишь, неделю шевельнуться не мог. А Муромец вообще тридцать три года на печи просидел. Что это было, в натуре?

– Маг у них был, – сообщил Лониэль, доставая новую стрелу. – Неплохой маг был.

– Умер как воин от стрелы в толстое пузо, – расчувствовалась Томагавка.

– Каждому магу такую бы смерть, – пожелал Боресвет.

Бол оскорбленно фыркнул.

– Спасибо тебе за заботу. Ха, а где эти, которые ножами махали?

Нападавшие словно растворились в тенях, будто их и не было.

– Безгол!

– Один-то остался, – хищно заметил Боресвет, поудобнее перехватывая булаву…

Свист стрелы. Уж я-то этот звук хорошо знаю, не раз и не два мне в догонку стрелами салютовали. И – восхитительное ощущение свободы. Я снова могу двигаться! А значит, можно исчезнуть, пока есть возможность… Безгол! Ну не могу я сбежать, не зная, что с ним сталось. Понимаю прекрасно, эта четверка меня может на салат покрошить, если останусь, – но что делать-то? Не чужой он мне, Безгол, не могу я вот так взять и уйти. А может, он кровью истекает?

– Безгол!

Ни звука в ответ. Только здоровяк с дубиной движется наперерез. Ну что же, придется через тебя перешагнуть. Поднимаю клинок, ловя лезвием слабый свет луны. Обычно на людей безотказно действует, но этот не повелся. Перехватил дубину поудобнее и шагнул мне навстречу…

– Этот вроде свой, – с сомнением сообщила Томагавка.

– Это какой-такой «свой»? – не понял Боресвет. – Чем он от тех, которых порушили, отличается?

– На нас не нападал, – сообщила девушка.

Богатырь почесал затылок.

– В самом деле не нападал, – признал он. – Может, не успел просто? Эй, земляк, ты, в натуре, свой или нет?

– Я свой, – поспешно сообщил «земляк».

– Тогда скажи пароль, – потребовал богатырь.

– Не знаю, – сознался тот.

– В самом деле свой, – признал Боресвет. – Сколько часовым ни стоял, свой пароль никогда не знал, а вот шпионы-лазутчики ведают откуда-то. Так их и вычисляли…

– Кто таков? – требовательно вопросила Томагавка. – Почему эта свора на тебя насела?

– Может, на потом расспросы оставим? – огрызнулся свой. – Пока стража городская не набежала?

– Дело глаголишь, – одобрил Боресвет. – Стража, она набегать дюже горазда. А мы тут немного… намусорили. Того и гляди, оштрафуют на пару лет…

– Ты вор, – определила Томагавка. – И те, что напали, – воры. Что не поделили?

– Не понравился тут одному, – нехотя признал незнакомец.

– Одному? Блин, да он арифметику еще хуже Нанока разумеет, – ухмыльнулся богатырь. – Ты, братан, так и скажи – разборки у вас. Чай не дети малые, поймем.

Вор быстро осматривал трупы, не шарил по карманам, как ожидала Томагавка, а просто вглядывался в лица.

– Безгола утащили, – сказал он разочарованно. – Подловил его Король…

– Так мы и короля отметелили? – ужаснулся богатырь. – Ну погуля-а-али…

– Король – Глава Гильдии, – пояснил вор, собирая с мостовой рассыпавшиеся монеты. Сумки с золотом, разумеется, не было, кто-то хорошо поживился в эту ночь.

– А, погоняло такое, – успокоился Боресвет. – Ты вот скажи, мил-человек… вор тоже человек, не дергай меня за рукав! Скажи, где здесь переночевать можно?

– Где угодно, – пожал плечами вор. – Только без меня. Мне сейчас только у Блина безопасно, да и там достанут. Так что бывайте, ребята. Гостиница за углом. Дорогая, правда, но если деньги имеются – не проблема. А если нет – карманы у трупов выверните, они при жизни небедными были.

– Счастливо, – вздохнул богатырь, глядя вслед убегающему вору.

Вот уж не было печали! Так попасть это уметь надо. Что же делать-то теперь? То, что Безгол попался, уже плохо, попробуй его выцарапай у Короля. Разве что обменять на все Регалии… а они у меня не все, Сандалий не хватает.

Только ведь не выпустит он Безгола из рук ни за какие Регалии. А на меня объявит охоту… да она и так вовсю идет усилиями его величества. Вот они, два короля гадалкиных, и один из них настоящий. Стою у стены дома и размышляю. Не может же быть, чтобы выхода не было! Можно как-то и того, и другого обойти… как? Ни одной мысли в голове, только боль да тоска беспросветная. Безгол, друг, наставник мой, почему, ну почему ты не научил меня думать?

Слышу крики там, где остались трупы, ухмыляюсь против воли. Королю тоже несладко придется. Трупы-то опознают, и схватит тебя Купечество за глотку. Ушлый народ торговцы, таким поперек пути не вставай. Только Безголу это вряд ли поможет.

Ладно, Ригольд, не раскисай. Пока жив да на свободе, что-нибудь можно придумать. С магом посоветоваться, с одноглазым Фролом – может, что и подскажут. Да и Безгол говорил, подругу здесь встретил, – может, и она чем поможет?

Король поморщился, когда Семерка зацепил рану. Бинтовал он неумело, при виде крови бледнел и судорожно сглатывал. Салага еще, раздраженно подумал Король.

– Оставь меня, – коротко бросил он.

Семерка с поклоном исчез за дверью.

Король несколько раз сжал-разжал кулак, поморщился снова. Порез, оставленный Безголом, неопасен, но довольно болезнен. Который раз он проклял свою поспешность. Хотя умом понимал, что против него ополчилась сама судьба, приведшая странную четверку именно в то место и в то время, где она уж точно нужна не была. И даже в этом случае можно было все решить миром. Просто сказать: «Идите себе, братцы, не мешайте». Может, и послушались бы, дураков влезать в чужие разборки разве что в Гардарики найдешь, но уж никак не в Беларе. Нет же, понадобилось остолопам этим атаковать сразу, не спросив даже, кто да откуда на пути встал. Свидетелей, дескать, не оставляют!

Вот и получили. Из двенадцати шестеро там и остались. Плюс маг, его особенно жаль. Маги нынче в большом дефиците, второго Мастера поди еще сыщи. Нет, нелепо все же вышло. Когда враги под чарами оцепенели, ему казалось, что все уже кончено, победа на его стороне. И тут стрела из темноты… Глупая, нелепая смерть для мага. Чародеи должны умирать от старости в собственных постелях или хотя бы на кострах «Петушиного часа». Но никак уж не от стрелы в грудь!

Ригольд сумел уйти. Уложив Волка с помощью некой волшебной вещицы. Хитер щенок, где он только сумел отыскать такой артефакт? Ну чтобы устоять против Короля, волшебной вещицы мало. А то у него самого таких нет! Найдется чем ответить. Он, Король, всегда магическими штучками интересовался, не то что его собратья по Гильдии, как огня их боявшиеся. Потому и поднялся так высоко, и Безгола обошел, и Джеба, и Леща. И с Ригольдом уж как-нибудь справится.

А вот с чем действительно повезло, так это с Безголом. Не будь с ним ученичка, утек бы старый вор, растворился в ночном лабиринте города, ищи его потом. А так – не смог бросить щенка, подставился под клинки… попался! Лишь бы не сдох случайно раньше времени, порезали-то его изрядно. Тертому только дай до крови дорваться… Чего он в наемные убийцы не подался, вот где ему самое место. Очень хорошо, что не подался. Зато Королю есть на кого опереться в случае чего. Тертый, Волк и Кобра… да, Волка жалко, полезный был человек. Заменить его ох непросто будет…

Король пригубил вина, поморщился от дергающей боли в забинтованной руке. Безгол успел, сволочь. Мимо троих прошел, сумел, поганец, и почти уже достал Короля. Спасибо Тертому, вовремя его остановил. Надо ему золотишка отсыпать не скупясь, заслужил.

Безгол попался, а стало быть, и Ригольд тоже. Приползет на брюхе, все отдаст, лишь бы Король его наставника пощадил. И понимает ведь, что не пощадит он ни Безгола, ни самого Ригольда… а все равно приползет. Потому что деваться ему некуда и вся надежда на то лишь, что посетит Короля внезапный приступ милосердия. Впрочем, может, и посетит. На радостях какую только глупость не сделаешь. Ведь Регалии, словно отмычка, откроют ему двери в другую жизнь, о которой он всю жизнь исступленно мечтал.

На миг пришла мысль: не зря ли он во все это ввязался? Тот, кто заказал Регалии, обещал наградить по-королевски. И это было в его силах, старый вор знал это точно. Другой вопрос, нужны ли столь высокопоставленному лицу свидетели? Не захочет ли отделаться от того, кто слишком уж много знает? Ничего, кое-какие меры предосторожности он принял. Главе Гильдии, как куренку, голову не свернешь, без соли не съешь.

К тому же это дело терпит. Пока заказчик свое не получил, Король ему нужен. А потом – он знает, как разыграть партию так, чтобы безопасность себе обеспечить. Сейчас же стоит заняться другими делами. К примеру, побеседовать с Безголом…

С удивлением понимаю, что стал бояться темноты. Вор, боящийся шевеления теней, – без двух минут покойник. Но ничего не могу с собой поделать. Постоянно чудится, что вот-вот из темноты выскочат люди Короля…

На середине пути чувствую, что идти не могу. Просто не могу, и все. В глазах темнеет, ноги подгибаются. Иду, держась за заборы, за стены домов, несколько раз падаю. Догадываюсь перевязать раны, пальцы не гнутся, получается довольно паршиво. Зато чуть прихожу в себя от острой боли, начинаю что-то соображать.

К примеру, мне становится ясно, что в катакомбы я не попаду. Нельзя мне туда. Так и свалюсь где-нибудь на полпути, и крысы меня с удовольствием добьют. Прислоняюсь к стене, отдыхаю. Кровь медленно сочится из-под неловко наложенной повязки. Куда же мне теперь? К Зачинщику? Там будут искать в первую очередь. В гостиницу, на постоялый двор? Там кроме глаз еще и языки есть, которые немедленно сообщат Королю о Ригольде. Либо городской страже о доппельгангере. В общем, выбора нет. Иду – нет, уже ползу – к Зачинщику. И будь что будет. Святой Лакки, не оставь…

– Должны бы уже вернуться, – с тревогой сказал Мастер Лион. – Уж не случилось ли что?

– Вернутся, – успокоил его Фрол. – Куда им деваться. Небось завернули к этой Лани – или как там ее? Или уЗачинщика заночевали.

– Ты знаешь, где живет Зачинщик? – спросил Мастер Лион.

– Понятия не имею, – искренне ответил Фрол. – Да и без толку это, Зачинщик же меня не знает. Нет, если уж ты собираешься их разыскивать, начни лучше с гостиницы. Тем более эти знакомцы Головы с тобой о чем-то потолковать хотели. А еще лучше, сядь и успокойся. Вернутся они, непременно вернутся.

– Сердце не на месте, – сказал маг. – Что-то с ними случилось, я чувствую…

Резкая боль в руке. С трудом разлепляю веки, приподнимаюсь на локтях. Сигр вопросительно смотрит на меня – очнулся, мол? Тогда вставай, хватит лежать. Цепляясь за стену, поднимаю себя на ноги. Где это я? Ага, как раз у дома Зачинщика. Ну еще один рывок…

Поднимаюсь по скрипучим ступеням, изо всех сил колочу в дверь. Ощущение такое, что меня не слышат. С чего бы это, у Зачинщика сон чуткий. Может, засада? Мне наплевать. Засада так засада, разницы никакой. Бью со всего размаха, устоять на ногах нет возможности, ссыпаюсь вниз по лестнице с грохотом, способным разбудить весь квартал. Вскрикиваю от боли в раненой руке.

Дверь открывается, вижу заспанную физиономию Бенджамина, которая стремительно бледнеет прямо на глазах.

– Святой Лакки! Дик, что с тобой?

– Никогда не ходи к цирюльнику, Бенджи, – нахожу в себе силы пошутить. – Опасно это…

– Что стряслось? Тебя ранили? Где Безгол?

Зачинщику явно не до шуток. Мне, впрочем, тоже.

– Люди Короля. Безгола взяли. Меня ранили. Если не перевязать, помру от потери крови.

Зачинщик меняется в лице, зовет на помощь слуг. Ребята у него служат верные, ни Королю не сдадут, ни городской страже, тут можно не волноваться. Осторожно поднимают меня с земли, волокут в комнату. Рядом суетится Зачинщик, успевший раздобыть бинты и бутыль с каким-то лекарством. Одежду на мне разрезают, Бенджи промокает чистую тряпку жидкостью из бутылки.

– Терпи, – говорит он с сочувствием. – Будет больно.

Ухмыляюсь ему. Что я, боли боюсь? Давай уж, стерплю как-нибудь.

Раскаленное железо вжимается в мою руку. Вою в голос – откуда только силы взялись?

Зачинщик поспешно отдергивает тряпку:

– Все, все, не стони так жалобно. Бинтуйте!

И это называется стоном? Да я визжу, как недорезанная свинья! Слезы заливают лицо, жалобно мяучит Сигр, слуга аккуратно бинтует рану.

– Теперь вторую. Терпи, Дик, терпи, блиново отродье!

Какое там терпи! Второй раз я эту пытку точно не переживу! Ору, матерюсь, вцепляюсь пальцами в спинку кровати так, что ломаю нестриженые ногти. Где же это я вторую-то рану получил? А если еще и третья есть…

– Бинтуй. Теперь третья.

Святой Лакки… нет, ни о чем не прошу. Ты и так помог мне сегодня больше, чем я заслужил. Прими мою благодарность, добрый святой…

– А-а-а! – Почти теряю сознание.

Бенджамин подносит мне кружку с водой.

– Пей.

Послушно пью. Оказывается, в горле совсем пересохло. Жадно глотаю воду, как лучшее вино.

– Вино согрели? Несите!

Подогретое вино с пряностями уносит меня в рай. Перед глазами все плывет, накатывает приятная слабость. Глаза закрываются сами собой…

– Спи, Дик. Спи и ни о чем не беспокойся, – слышу из навалившейся темноты голос Бенджамина. И уплываю…

– Не подскажете, в какой комнате остановилась некая Лани? – поинтересовался Мастер Лион.

Хозяин гостиницы обрадовал его цепким профессиональным взглядом. Мастер Лион поежился, не ровен час разглядит в нем мага. Надо было применить «Прикидывание ветошью Квармола», побоялся синерясые учуют. А ведь под чарами все видели бы его кем-то иным: сапожником, кузнецом, придворным, наконец.

– У нее уже имеются кавалеры, – сообщил хозяин гостиницы, переключая внимание на нищего. Тот независимо ухмылялся, прислонившись к стене с таким видом, будто он здесь по праву.

– Мы и не набиваемся… – стушевался маг.

– Скажи, хозяин, ты тумаки обычные предпочитаешь или медные? – поинтересовался Фрол.

– Я вообще-то золото предпочитаю, – изложил хозяин свои предпочтения.

Охранник стоял здесь же, но голос нищего был вполне миролюбив, а хозяин вдобавок немало людей повидал на своем веку, чтобы понять, что угрозой здесь и не пахнет.

– Золото – металл редкий и благородный, – сообщил Фрол. – А только, ежели ты доброй медью брезгуешь, мы ее у входа подождем.

Нищий у входа – не лучшая реклама гостиницы. Это сообразил даже охранник, правда, уже после того, как хозяин произнес:

– Два тумака – и по рукам.

Нищий неторопливо достал из складок одежды требуемую сумму и вложил ему в руку. Хозяин машинально обратил внимание на изящную форму кисти, на тонкие пальцы, сохранившие следы колец.

– Непростой ты человек, – сообщил он Фролу.

– Бывает, и боги в личине нищих странствуют, – усмехнулся тот.

– Ко мне не забредали, – возразил хозяин. – А вот шпионы случались.

– Всем где-то жить надо, – ничуть не удивился Фрол. – И шпионам тоже. Считаешь, мы они и есть?

– Вряд ли, – покачал головой хозяин. – А впрочем, кто вас, шпионов, разберет. Не мое это дело – лазутчиков ловить. Идите уж, она в третьей комнате остановилась. А кавалеры ее – в четвертой.

– Большое спасибо, – поклонился Фрол.

Мастер Лион неторопливо проследовал вверх по лестнице, постучал в дверь с номером три.

– Кто там? – поинтересовался девичий голос.

– Я от Головы, – сообщил маг.

– Минутку, сейчас открою.

Дверь и в самом деле отворилась буквально минут через пять. Маг удивления подобной неторопливостью не высказал, понятно ведь, что девушке надо было привести себя в порядок.

Лани оказалась совсем не такой, как он себе представлял. Лицо открытое, доверчивое… ни следа той жесткости и азарта, которыми отмечено лицо любого вора.

– А где Голова? – удивилась девушка.

– Мы надеялись, что он с вами, – вздохнул маг. – Он вместе со своим учеником ушел вчера вечером… ночью, и до сих пор ни один из них не вернулся. Мы волнуемся…

Лани разволновалась тоже.

– Их надо найти! Чем я могу помочь?

– Боюсь, что ничем. – Мастер Лион грустно улыбнулся. – Фрол сейчас отправится искать пропавших в доме одного их друга. А я пока побеседую с вашими спутниками, как и просил Голова.

– И где же это я его искать буду? – проворчал Фрол. – Ладно уж, поспрашиваю у знакомых нищих. Зачинщик человек известный, кто-нибудь да знает. Только скажет ли?

– Мы отследили портал от башни Мастера Керса, – сообщил Мастер Лур. – Он ведет далеко на восток, в Заморье. Есть основание подозревать, что именно там и собирается таинственный Совет Ковена.

– Ваши предложения? – поинтересовался Орье.

– Мне удалось привлечь четверых Мастеров и одного Гроссмейстера, – сообщил маг. – Каждый обещал свое участие и помощь в убеждении прочих магов. Сейчас сил для атаки у нас недостаточно, но, я надеюсь, в ближайшее время ситуация изменится. Ковен представляет собой слишком серьезную опасность, игнорировать которую нельзя.

– Понадобится ли помощь войсками? – вопросил король.

Мастер Лур покачал головой.

– Воины будут только помехой. Это дело магов и только магов. Как только будем готовы, нанесем удар. А пока мои коллеги прощупывают местность.

– Разведку проводят, – понимающе сказал Лемур. – Величество, может, шпионов наших тамошних задействовать? Не может же быть, чтоб у нас в Заморье шпионов не было.

– А вот это лишним не будет, – согласился маг.

(обратно)

Глава 4

Безгол был в отчаянии. Попался! Все-таки попался! Люди Короля сумели застать врасплох, когда он расслабился после удачно проведенного дела. Не будь с ним Дика, он сумел бы уйти. Или не сумел бы? Король подготовил ловушку грамотно, может, и не ушел бы. Что теперь гадать? Он сделал свой выбор, оттянул на себя лучших головорезов Короля. Помогло ли это Дику? Безгол не знал, и это угнетало его.

Дика нет с ним в камере, но это ни о чем ведь не говорит. Может статься, тот сидит через стенку от него и с тем же отчаянием всматривается в темноту. Или лежит в луже крови на пустынной улице… нет, утро давно наступило, тело уже унесли. На миг Безгол представил себе эту картину и ощутил, как болезненно сжалось сердце. Дик, мальчик, быть не может, чтобы так случилось. Святой Лакки, не допусти!

Если бы Безгол умел молиться, он попросил бы Творца охранить ученика. Или любого из языческих богов, лишь бы помогло. Но молиться он не умел, а потому просто попросил святого Лакки присмотреть за юным вором. Может, судьба все же милостива к Дику и ему повезло скрыться? Безгол покачал головой. Если он не смог оставить Дика в беде, может ли считать своего ученика способным на это? Не обманывай себя, Безгол. Убит Ригольд или сидит в камере по соседству.

Убит? Чтобы Король вот так, за здорово живешь, отказался от нужных ему артефактов? За которые его обещали искупать в золоте по самые уши? Да скорее нищий на трон сядет! Жив Дик, живехонек, а если какая шестерка его опасно ножом задела, то до завтра она, возможно, и не доживет. Король особым милосердием никогда не отличался.

Тут Безгол вспомнил о собственных ранах. Два глубоких пореза на левой руке – блокировал удары Тертого, колотая рана на правом плече… Еще, кажется, по ребрам ножом прошлись, когда недостаточно быстро отпрыгнул назад. Раны были перевязаны и о себе практически не напоминали. Только плечо чуть дергало, заставляя вора недовольно морщиться. Безгол удивленно покачал головой. Кажется, его полечили, пока он без сознания валялся. И полечили качественно, видно же – специалист поработал. Что, интересно, от него Королю требуется, раз так расщедрился?

Ключ со скрежетом повернулся в замке, дверь нехотя распахнулась. Безгол прикрыл ладонью глаза, щурясь от яркого света. Сейчас и узнаем, что у Короля на уме…

Пробуждение я бы приятным не назвал. Первая мысль – лучше б меня убили! Вторая – и зачем я родился только? Третья – Безгол…

Творец даст утро, а Блин добавит. Солнце бьет в не закрытый занавеской угол окна, лучи падают прямо на мое лицо. Пытаюсь перевернуться на другой бок, еле сдерживаю крик. Такое впечатление, что с меня сняли кожу. Болит все и везде. До крови кусаю губу, чтобы сдержать слезы. Будь сильным, Дик. Особенно если слаб. Болит – значит, живой. Значит, и на этот раз смерть стороной прошла. Зацепила только… ножом воровским несколько раз… и дальше пошлепала. Пронесла нелегкая, спасибо святому Лакки.

Вспоминаю о Безголе и жалею уже, что не умер. Ну что стоило карге старой поточнее ударить? Издевается, стерва, дразнит. А жить-то теперь зачем? Безгол у Короля в руках. Или погиб, если повезло ему. Потому как представить, что Король с ним сделает, мне не под силу. Воображение слабовато. А вот у Короля оно, воображение это, в самый раз. Такое придумает, что палачи от зависти удавятся.

Шаги за дверью. Кстати, где это я?

С удивлением смотрю на Зачинщика. Надо же, дополз-таки. Как – не помню, зачем – не понимаю. Если где меня и будут искать, то как раз у Зачинщика. Память подсказывает, что деваться мне было некуда. Показывает услужливо кота, что меня в чувство привел. Спасибо, рыжая шкурка, без тебя пропал бы.

– Доброе утро, – говорит Зачинщик.

– Утро добрым не бывает, – отвечаю. Голос звучит чуть громче комариного хрипа… или у меня с ушами что-то? Вроде мыл недавно…

Зачинщик улыбается сочувствующе. Садится на стул у изголовья, держа в руках плошку с каким-то снадобьем. Не знаю, что там, но пахнет отвратно. Почти как чай.

– Безгол не объявлялся? – шепчу с безумной надеждой, заранее зная ответ.

Лицо Зачинщика мрачнеет, он качает головой, протягивая мне плошку. Делаю отважно большой глоток, кривлюсь от отвращения. Если меня сейчас вывернет, я не виноват.

– До дна, – командует Бенджи. – Лекаря приглашать опасно, так что лечить тебя сам буду.

Ну ковер его, не мой, если что – я не виноват. Выпиваю плошку до дна, прислушиваюсь к ощущениям. Горло саднит от едкой жидкости, во рту будто кошки спали. Сил не прибавилось, раны болеть не перестали.

– Жить будешь, – говорит Зачинщик.

Ага, недолго, но мучительно. Спасибо, дорогой друг, успокоил. Когда, интересно, Королю в голову придет Зачинщика проверить, через час или через полтора? А ведь придет непременно, пиво ставлю.

– Здесь для тебя небезопасно. – Зачинщик будто читает мои мысли. – Спрятаться тебе надо, чтоб не нашли, да ты ведь и не поднимешься сам.

– Поднимусь, – упрямо говорю я и пытаюсь это доказать. М-да… неужто в аду еще больнее? Неприятное, должно быть, местечко.

– Лежи, – командует Зачинщик.

Назло ему пытаюсь подняться вторично, в глазах темнеет. Бенджи показывает мне кулак. Не впечатляет, бойцом Зачинщик никогда не был.

– Пристроить-то тебя некуда, – жалуется Бенджамин. – Есть у меня несколько местечек подходящих – так Король о них мигом узнает. Ну что тебе стоило с властями столкнуться, а не с Гильдией?

– Не волнуйся, – ухмыляюсь я. – Все схвачено. Кроме Короля, меня еще и его величество разыскивает.

Зачинщик приходит в ужас. Впервые на моей памяти.

– Так ты и есть этот доппельгангер? – вопрошает он.

– А то, – без ложной гордости отвечаю я. – Таких доппельгангеров поискать еще!

Бенджамин в панике, не знает что делать. Страшно ему, бедному, за свою шкуру и меня жалко, вот и раздирает его на части. Ну-ну, посмотрим, что победит – жалость или страх.

– Интересно, какую ногу ты Блину отдавил? – грустно спрашивает Зачинщик. – За что судьба тебя так не любит, Ригольд?

– С днем рождения не поздравил, – отвечаю жестко. – Безгола, кстати, она тоже не жалует.

Зачинщик мрачнеет еще сильнее, я вижу, как он сжимает кулаки до боли в костяшках. Короля он боится до дрожи в коленках, а Безгол для него дороже брата. Смотрю с отстраненным любопытством – что возьмет верх? Страх или любовь? А если страх – сможет ли он когда-нибудь простить себя? Не хотел бы я оказаться на его месте… да я и на своем не хотел бы. Только куда ж мне с него деться?

– Тебя какой-то нищий спрашивал, – сообщает Зачинщик, отводя глаза.

– Фрол?!

– Вроде он, – неуверенно говорит он. – Одноглазый такой калека. Знаком?

– Ему можно верить, – улыбаюсь я. – Не сдаст, будь спокоен.

– Ну если ты так уверен…

На лице Бенджамина сомнение. Он предпочитает не верить никому. Даже мне. Безголу разве что.

– Спрашивал, не знаю ли я что о тебе. О Безголе даже не упомянул. Я пообещал выяснить, что смогу, и предложил зайти попозже. Думаешь, не сдаст?

– Не сдаст, – говорю уверенно. Приятно, когда твоя судьба хоть кому-то небезразлична. Надо дать знать своим, что все в порядке. Хотя, какое, к блину, в порядке? Безгол попался, на мне места живого нет.

– Безгола надо вытаскивать, – твердо говорит Зачинщик, и я поражаюсь выражению его лица.

Таким я его не видел. Поджатые губы, острый, словно лезвие ножа, взгляд, незнакомый прищур глаз. Так щурятся лучники-мастера, оценивая расстояние до мишени. Оказывается, я совсем не знаю тебя, Зачинщик. Скупщик краденого, втершийся в доверие к высшим города сего, интриган и пройдоха – это всего лишь маска, не так ли? А настоящий ты – тот, который готов выступить против всесильного Короля, чтобы спасти друга. Я ошибся, думая о тебе хуже, чем ты есть. Прости.

– Прости, – шепчу я, и Зачинщик понимает меня. Кивает головой, тепло улыбается.

– Мы вытащим его, Дик, – говорит он, и я верю ему.

Робкий стук в дверь заставляет Зачинщика повернуть голову.

– Что там еще? – ворчит он, недовольный, что его отвлекли.

– Хозяин, там снова этот нищий, – слышу испуганный голос слуги.

Бенджи не любит, когда прислуга отвлекает его от важных дел, и бедолаге за дверью это прекрасно известно.

Зачинщик бросает на меня вопросительный взгляд, я киваю в ответ.

– Зови, – командует Бенджамин.

Через пару минут в комнате появляется запыхавшийся Фрол. Осторожно поднимаю руку, приветствуя его. Нищий улыбается, единственный глаз радостно блестит.

– Живой, – выдыхает он.

– Притворяется, – усмехается Зачинщик. – Не такой уж он и живой.

– А Голова где?.. – Нищий спохватывается, испуганно косится на Зачинщика, не уверенный в том, можно ли говорить при нем о Безголе.

– Взяли его, – сумрачно бросает Зачинщик. – Люди Короля.

Я киваю, да, дескать, взяли. Фрол в смятении, пальцы нервно теребят пояс.

– Когда вытаскивать будем? – интересуется он.

Короткий смешок Зачинщика, больше похожий на лай.

– Правильные у тебя друзья, Дик, – одобряет он. – Никаких тебе «что же делать?», никаких «чем нам это грозит?», сразу – «когда вытаскивать будем?». Уважаю.

Зачинщик протягивает руку Фролу.

– Бенджамин, деятель торговли, – представляется он.

– Фрол, жертва людского милосердия, – смиренно отвечает мой друг.

– Почему «жертва»? – ухмыляется Зачинщик.

– Когда стал калекой, никто не захотел добить из жалости, – серьезно и даже как-то жестко говорит Фрол.

Единственный глаз смотрит пронзительно, меня пробирает всерьез. Бенджамину тоже неуютно, но он и не таких видел.

– Теперь я верю, вытащим Безгола, – кивает он. – Есть у меня задумки кое-какие, которые надо с нужными людьми перетереть. С тобой-то что делать, Дик? Здесь тебя Король в два счета отыщет.

– В катакомбы, – тихо роняет нищий.

Киваю. Прав он, куда деваться. Сейчас только в катакомбах и можно отсидеться, хотя там тоже искать будут. Но катакомбы обшарить – несколько лет уйдет, не найдут нас там. Вопрос в другом – как мне добраться туда? Своим ходом не смогу, а понесут – такой хвост поймаем, не отцепишь.

– Лекаря бы тебе хорошего, – вздыхает Зачинщик.

– Может, Мастер Лион поможет? – с надеждой спрашивает нищий.

Глаза Бенджамина ищут новое место – на лбу.

– Ты приютил Мастера-мага? – спрашивает он. – Ну Ригольд, и тут всех обошел!

– Не всех, – возражаю. – У Короля тоже Мастер-маг… был.

– Потом расскажешь, – перебивает Зачинщик нетерпеливо и обращается к Фролу: – Тащи скорей своего мага, потому как наш приятель без посторонней помощи задницу от кровати оторвать нипочем не сможет.

– Так подтираться надо, – ухмыляется Фрол и покидает комнату.

Откидываюсь на подушки, меня неудержимо тянет в сон. Выпиваю поднесенную к губам чашу чуть подогретого вина, закрываю глаза. Здравствуй, тьма…

Боресвет с сомнением огляделся по сторонам.

– Ну и как мы будем искать претендента на деревянные тапки? – вопросил он.

– Будем предлагать всем подряд, – легкомысленно бросил Бол. – Вот, к примеру, горожанин идет – может, ему требуется?

– Этому, сто пудов, требуется, – согласился богатырь. – С похмелья мужик, отсюда вижу. Такой за кружку пива не то что деревянные, белые тапки примерит. Эй, мужик, лапти нужны?

– Лапти? – тупо повторил мужик, изображая подобие мысли на небритой физиономии. – А это что такое?

– Тапки деревянные, – пояснил Боресвет.

– Не, не нужны, – ответил мужик и потрусил себе к ближайшему кабаку.

Боресвет огорченно развел руками, эльф презрительно хмыкнул.

– Пробуй следующего, – настойчиво сказал Бол. – Вон тот побогаче одет – может, ему нужно?

– Эй, братан, тапки деревянные нужны? – осведомился Боресвет.

Братан с опаской посмотрел на него и поспешно перешел на другую сторону улицы.

– Не нужны, – констатировал богатырь.

– Пробуй дальше. – Бол нисколько не огорчился. – Рано или поздно кому-нибудь понадобятся.

– Когда у эльфа борода вырастет, – хмыкнула Томагавка.

– На спине, – добавил Боресвет. – В натуре, братан, здесь мода на тапки прошла – кому ты их втюхаешь? Разве что барыге какому…

– Нищему, – осенило Бола, углядевшего в конце улицы фигуру в неновых лохмотьях.

– Да, этот перебирать не будет, – согласился богатырь, вглядываясь в изуродованное лицо нищего. – Эй, братан!

– Да, братан? – вежливо ответил нищий.

– Иди сюда, дело есть. Тапки деревянные нужны? Вон, посмотри, новые совсем!

– Это не тапки, – возразил нищий, – это сандалии. В те времена, когда Империя правила миром, подобные им входили в обмундирование каждого фланского легионера. В наши времена всего лишь два легиона носят деревянные сандалии, отдавая дань традиции.

– Нищий, говоришь? – Богатырь почесал затылок. – Ты нам тут, в натуре, лекций не декламируй. Отвечай коротко и ясно – тапки нужны?

– Откуда они у вас? – спросил нищий, разглядывая деревянные тапки.

– Тебе-то какая разница? Дают – бери, пока не передумали.

По лицу нищего было видно, что он в затруднении. Тапки были ему зачем-то нужны, вон как глаз заблестел, но не берет, опасается подвоха. Или боится, что цену заломят несусветную?

– Даром отдаем, – пояснил Бол.

– На халяву, в натуре, – подтвердил богатырь.

– Нет, спасибо, – отказался нищий. – Но я поспрашиваю у друзей. Может, кому и пригодятся.

Богатырь долго смотрел вслед нищему, потом вздохнул и убрал сандалии в мешок.

– Ничего не понимаю, – пожаловался он. – Ведь нужны же они ему, гадом буду! Чего тогда отказался, не догоняю?

– Рожа у тебя подозрительная, – хихикнул Бол.

– У него тоже не очень, – возразил богатырь. – Я так понимаю, халявы он испугался. Не привык, понимаешь, задаром что-то получать.

– В следущий раз денег запросим, – сказал Бол.

– Да откуда они у нищего? – махнул рукой Боресвет.

Безгол смотрел на Короля, Король – на Безгола. Оба молчали. Два здоровенных охранника шумно сопели от напряжения за спиной Главы Гильдии. Еще бы! Безгол – коварный, опасный, неуловимый враг их хозяина – наконец-то схвачен.

– Пошли вон, – не оборачиваясь, бросил Король.

Громилы заколебались. Как это «вон»? А если смертельно опасный Безгол напасть вздумает? Терять-то ему уже нечего, отчего же не попробовать отомстить пленителю?

– Я сказал – вон! – Король чуть повысил голос, и оба охранника мигом исчезли за дверью. Нападет там Безгол на Короля или нет – еще вопрос, а за игнорирование приказа от старого вора таких получить можно…

– Идиоты, – пожаловался Король. Безгол молчал, внимательно разглядывая старого врага. – Ну здравствуй, приятель. Давненько не виделись.

– Только не говори, что ты соскучился, – хмыкнул Безгол.

– Ну почему же. – Король присел на грубо сработанный табурет, тот скрипнул протестующе, но не развалился, как ожидал Безгол. – Не скажу, что день и ночь о тебе вспоминал, но порой случалось. Ты ведь всегда правду в глаза резал, ножа в спину не боялся. А сейчас, веришь ли, не с кем потолковать даже. Боятся, сучье семя…

– Ой, сейчас заплачу от умиления, – зло оскалился Безгол. – А сколькими ты бельтарскую рыбу накормил, сволочь? Теми как раз, что глаз перед тобой не опускали!

– Жизнь такая. – Король, казалось, нисколько не обиделся. – Либо они мне глотку режут, либо я ими рыбу кормлю. Ты сам-то, скажешь, на мое место не метил?

– Да какое ж оно твое? – изумился Безгол. – Твое место – на плахе.

– Вот видишь, – ухмыльнулся Король. – Ну и чем же ты от меня отличаешься? Стал бы ты тогда Главой Гильдии – и мой труп из Бельтары бы выловили. Не так разве?

– Не так, – покачал головой Безгол. – Глава Гильдии рядовых воров прикрывать должен. Для того Гильдию и создавали, чтоб ты знал. А у тебя что? Воры любого твоего чиха боятся, твоих головорезов пуще стражи избегают.

– А разве я не заслужил немного уважения? – хихикнул Король. – Нет, приятель, если дать им волю – живьем в землю закопают, тебе ли это не понимать.

Безгол промолчал. Не так уж Король и не прав. Воровское братство – дикая вольница, и только жесткая, уверенная власть не дает Гильдии расползтись по швам. Дай слабину – и пойдет куролесить, и полетят с плахи отрубленные бесшабашные головы, и затанцуют на виселице лихие воры… Но ведь и так, как Король, нельзя поступать! Нельзя делать из свободных и гордых людей послушных марионеток! Нельзя подчинять себе страхом, убирая с дороги каждого, кто с тобой не согласен!

– О чем побеседовать хотел? – поинтересовался Безгол. Ясно же, не за тем Король пришел, чтобы былое вспомнить или политику Гильдии обсудить.

– Регалии, – коротко ответил старый вор. – Они мне нужны, и я их получу. Будь умным мальчиком, помоги мне с этим, и будет тебе счастье.

– «Умным» – может быть, а вот «мальчиком» мне уже нипочем не стать, – возразил Безгол. – А «счастье» в твоем понимании – это что? Быстрая и безболезненная смерть?

– Тоже предмет для торга, – кивнул Король. – Быстрая безболезненная смерть всяко приятней долгой и мучительной, не так ли? Но я могу тебе предложить что-то получше. Жизнь и изгнание для тебя и твоего ученика. Куда-нибудь подальше – Гардарики, Заморье или Двенадцатиградье меня вполне устроят. А в придачу толику золота, чтобы вам на чужбине не бедствовать.

– Это ж расходы какие, – саркастически заметил Безгол. – Не проще ли как обычно: ножом по горлу – и в Бельтару?

– Проще, – согласился Король. – Но я могу позволить себе немного великодушия. Твой Ригольд приведет меня к лучшей сделке за историю Гильдии – почему бы мне его не отблагодарить?

– И меня за компанию? – Безгол не верил ни единому слову. – Для того ты и послал своих убийц в Тельон?

– Тельон – это не Гардарики, – серьезно ответил Король. – Я не могу чувствовать себя в безопасности, когда ты находишься так близко. А после случившегося нынче мне стал опасен и Ригольд. Еще более опасен: если твои действия я могу предсказать достаточно точно, то он для меня – загадка. Вот сейчас что он предпримет? Попытается вызволить тебя в одиночку? Убежит, ляжет на дно? Устроит на меня покушение? Или попытается торговаться, благо есть чем? Что скажешь, приятель?

– Не верю я тебе, – сказал Безгол серьезно. – И он не поверит. Чтобы Король самолично врага простил-помиловал? Да скорее небо упадет!

– Зря ты, – вроде бы даже обиделся Глава Гильдии. – Что бы там обо мне ни говорили, ты-то должен понимать! Не мстительный я, просто осторожный. Был бы мстительный – сейчас бы над тобой уже палачи трудились, а ты сидишь себе в комфортабельной камере, на мягкой кровати, и кормят тебя вполне прилично…

– Пока не кормили, – информировал его Безгол.

– Неужто? Вот бездельники! Ну этого больше не повторится. Еще и на свои кровные чего-нибудь купят вкусного, чтобы ты, спаси Творец, на них не пожаловался. Так что с Ригольдом? Решать надо, Безгол. Его ведь не только мои крысята ищут – вся королевская стража на его голову нацелилась. Заметут – плакали мои Регалии… и твоя счастливая старость в придачу. Пособи, в накладе не останешься.

– Ты хочешь, чтобы я тебе Дика сдал? – спокойно, даже чуть иронично спросил Безгол.

– Для его же блага. Жалко парня, пропадет за тумак. Где Регалии спрятаны, знаешь?

– Понятия не имею, – ухмыльнулся Безгол. – Хочешь – палачей своих крикни, пусть подтвердят. Кроме Ригольда, никому до Регалий не добраться.

– Зачем же нам палачи? Я так, для порядка спрашиваю. Времени у Дика достаточно было, чтобы перепрятать вещички. Да и в берлогу, где вы укрывались, он наверняка не вернется. Как решать будем, Безгол, по-хорошему или как придется?

– Как придется. – Безгол закрыл глаза. – Не верю я тебе, приятель, даже на медный тумак. Интерес-то твой мне понятен, Регалии заполучить хочешь. Да только Дик не так глуп, как ты считаешь. Не поверит он, что ты меня отпустишь.

– Ну что же. В ближайшее время мы вычислим, где он залег. Нет, мои люди его и пальцем не тронут, только попросят отдать Регалии. Не согласится – будем высылать ему подарочки – на долгую память. А ты решай пока, какая часть тела тебе менее нужна.

Король сухо кивнул и вышел из камеры. А Безгол остался решать, какая часть тела у него лишняя.

Такого я никогда еще не видел – воровской сход без Короля во главе. Лучшие, удачливейшие, уважаемые воры собрались сегодня у Зачинщика. Собрались, не требуя объяснений, без лишних слов и вопросов. Не все, конечно: те, что были преданы Главе Гильдии, здесь, понятное дело, не присутствовали. А также иные уважаемые, но не внушающие доверия воры, что с легкостью могли сдать мятежный сход Королю.

Как Бенджамину удалось это провернуть – ума не приложу. Не удивлюсь, если он не один день планировал это дельце, просто так, на всякий случай. Кто знает, может, их теплые на первый взгляд отношения с Королем такая же липа, как купеческая грамота, красовавшаяся на стене.

Я ради такого случая покинул свою комнату (не без помощи Зачинщика, разумеется) и теперь сижу, развалившись в удобном массивном кресле, и ловлю любопытствующие взгляды собратьев по ремеслу.

Джой подбадривающе ухмыляется, похоже, кое-какие слухи до него уже долетели. Лещ, как всегда, невозмутим. Тень о чем-то воркует с Джефом, не обращая внимания на остальных. Соль напряжен, пальцы так и порхают бабочками у рукояти «клыка». Соль – один из лучших бойцов Гильдии, достойный соперник Тертому. Я рад, что он с нами: если дело дойдет до крови, лучше иметь его на своей стороне. Угорь вертится на дубовом стуле. Ни минуты покоя, весь в движении, маленький, верткий, он ловит мой взгляд и делает неприличный жест. Отвечаю тем же, дружелюбно ухмыляемся друг другу.

Сигр умывается в углу, рядом лежит обглоданная рыбья голова. Коту безумно интересно, о чем пойдет речь на сходе, но это ведь не повод отказываться от обеда.

Верзила Сазан по обыкновению мрачен. На правой руке у него не хватает указательного пальца и фаланги среднего – результат неверной дезактивации ловушки. Он не любит об этом вспоминать и постоянно носит на искалеченной руке перчатку из тонкой кожи. Сазан – левша, и увечье ему не слишком мешает.

Раньше я считал, что заговоры – непременный атрибут исключительно дворцовых стен. Оказывается, это не так. Вот мы, к примеру, чем не заговорщики? Наверное, кличка Главы Гильдии провоцирует. Назвался Королем – получай заговор!

– Начинай, Бенджамин. – Лещ машинально приглаживает редкие волосы.

Надо же, и у него нервы присутствуют! Вот уж не думал…

– Друзья! Сегодня ночью произошло возмутительное событие. Двенадцать членов Гильдии, ведомые лично Главой, напали на Безгола и Ригольда. При этом Безгол был захвачен, а Ригольд… вы видите сами.

Возмущенные выкрики, сочувствующие реплики. Хриплый возглас Леща:

– Безгол в Беларе?

Вопросительные взгляды, обращенные ко мне.

– В Беларе, – говорю я.

По напряженным лицам понимаю, что голос мой звучит тихо, потому повторяю:

– В Беларе. Если еще жив.

Короткое обсуждение, яростная дискуссия. Вывод: Король – сволочь. И снова все замолкают, выжидающе глядя на Зачинщика и на меня. Собираюсь продолжать, но Бенджи меня опережает.

Не подозревал даже, что Зачинщик столь блестящий оратор! Его речь завораживает. Он говорит о воровской гордости, о том, что нынче Гильдия больше напоминает баронское поместье, чем союз вольных людей. О том, что Король жестоко расправляется с каждым, кто проявляет малейшее несогласие. Приводит примеры, всем нам хорошо известные, но, собранные вместе, производящие угнетающее впечатление. Напоминает о том, что никто из нас не может чувствовать себя в безопасности, пока Гильдией правит Король.

Наверное, примерно так говорил первый из Маргонов, поднимая Леданию на освободительную войну во времена Империи. Не знаю как остальные, а мне хотелось Королю глотку не перерезать даже, зубами порвать. На лице Джоя ярость. Угорь застыл каменным изваянием, сжимая в руке нетронутую чашу вина. Соль тискает рукоять ножа, на губах – холодная усмешка. Крыса-Джеф и Тень-Оборо разомкнули объятия, в глазах обоих – неприкрытая ярость. Увалень Сазан теребит перчатку на правой руке. Лещ…

– Я правильно понял тебя, Зачинщик? Ты предлагаешь сместить Короля?

Голос Леща сух и холоден. Ни тени эмоций, такое впечатление, что речь Бенджамина его и не зацепила вовсе. Кусок льда, да и только.

– Безгол – мой друг. – Голос Зачинщика дрогнул. – И Королю я его не отдам.

Все. Слово сказано. Если хоть один дрогнет, остальным не жить. Покушения на свою власть Король не простит никому. Сердце бьется прерывисто, то выдает барабанную дробь степных кочевников, то застывает в ожидании чуда.

– Опасно, – говорит Господин Осторожность. И я понимаю, что он совсем не против смещения Короля. Просто не уверен в успехе… и хочет, чтобы его убедили.

А Зачинщик уговаривать не собирается.

– Да, опасно. И что? – с вызовом отвечает он.

Джой согласно кивает. Кто ищет спокойной жизни, в Гильдию не идет. Игрок уже готов рискнуть, пламя азарта бушует внутри него. Он – с нами, что бы там ни решили остальные.

– Мы с Безголом друзья, – напоминает Лещ. – Но…

– Так докажи свою дружбу, – обрывает его на полуслове Зачинщик. Его, живую легенду Гильдии! И никто из присутствующих не одергивает Бенджамина. Потому что не годится легенде осторожничать. Тем более живой.

Угорь поднимает чашу и делает большой глоток. Демонстративно, напоказ.

– За Безгола!

– За Безгола! – подхватывает Соль, а Джой довольно ухмыляется.

Беру со стола чашу, рука дрожит, дорогое вино льется через край, пачкая белоснежную скатерть. Оборо оставляет Джефа, забирает у меня чашу. Перед тем как поднести ее к моим губам, она делает глоток:

– За Безгола!

Джеф пожимает плечами и делает большой глоток. Молча. Тень сказала и за него тоже.

Отпиваю вина, пристально смотрю на Леща. Тот в сомнении. Не высказались только он да еще Сазан, но тот всегда был тугодумом.

– Кто будет новым Главой? – задает вопрос Лещ.

Джой презрительно щурится, его эти соображения не волнуют. Да кто угодно – какая, к блину, разница?

– Достойных кандидатов два, – не торопясь, отвечает Зачинщик. – Ты и Безгол. Думаю, этот вопрос вы спокойно утрясете между собой. Без крови, без драки.

– Я тоже так считаю. – По губам Леща скользит улыбка, неуместная, как змея среди зимы. Он встает, поднимает чашу, словно салютуя присутствующим: – За Безгола!

С трудом сдерживаю слезы. Нам удалось! Спасибо тебе, Зачинщик!

– Сазан? – вопрошает Бенджамин последнего из заговорщиков.

– Я что? Я Безгола знаю, Безгол хороший. За Безгола!

– Предлагаю круговую. – Глаза Джоя сверкают. – Поклянемся на крови, как положено по обычаю Гильдии.

Бенджамин кивает, берет большую чашу, наполняет вином из кувшина. На правах хозяина протягивает Лещу как старшему. Тот делает глоток, обнажает запястье, делает неглубокий надрез. Кровь мешается с вином.

– Клянусь вызволить нашего брата или отомстить за него!

Следующий – Соль.

– Кровью своей клянусь и этим вином!

Джеф и Оборо. Святой Лакки, да могут они хоть сейчас не целоваться?

– Клянусь… клянусь своей кровью и этим вином! – звучат в унисон два голоса.

Чаша доходит до меня. С трудом поднимаюсь, обвожу глазами всех присутствующих.

– Кровью своей клянусь и этим вином!

Интересно, а кровь во мне еше осталась? Ладно, для такого дела не жалко. Ножом надрезаю забинтованное запястье, несколько капель крови скатываются в чашу. Делаю глоток, передаю чашу дальше.

– Клянусь своей кровью и этим вином!

– Клянусь!

– Клянусь!

– Клянусь!

– Весь город сошел с ума, – констатировала Томагавка. – Все ищут какого-то доппельгангера. В связи с чем лавки не работают, так как продавцы наперегонки с потенциальными покупателями рванули к королевской статуе на Королевской же площади.

– Доппельгангера? – подивился Боресвет. – А это что еще за зверь?

– Такой специальный двойник, – объяснил Бол. – Кому повезет его увидеть, того, что характерно, ждет летальный исход. То есть дуба даст, если по-гардарикски. Королю как раз повезло.

– Значит, король даст летального дуба, – резюмировал богатырь. – И народ хочет попрощаться с любимым монархом, пока тот еще жив. Нет, все равно не понял – а статуя здесь при чем?

– Сам посуди. – Бол поднял голову вверх, призывая в свидетели осенние тучи. – Многие ли живого короля видели?

– Вряд ли, – согласился богатырь. – Дык, он же на каждой монете нарисован, нет?

– Двойная марка тоже не у каждого есть, – ухмыльнулся эльф.

– Вдобавок статуя куда крупнее, – подтвердила Томагавка.

– Да, за две штуки голда чего только не сделаешь, – вздохнул богатырь. – Я вот что думаю – может, нам дойти до этой статуи, в натуре? Архитектуру децил позырим, достопримечательности там всякие. Ну и на статую глянем, вдруг этот доппель нам каким боком встретится?

– Прогуляться – это можно, – согласилась Томагавка. – К тому же сандалии все еще при нас, бесхозные. Как вам – не знаю, мне не подошли. Со штанами не гармонируют, и каблука нет вовсе.

– Оракул сказал, увидите знак – поймете сами, – вспомнил Бол.

– Только если нам объяснят, что это знак был, – пробурчал богатырь. – Уж лучше доппеля ловить. О том хоть знаем, что на короля децил похож.

Улицы были полны народа. Горожане решили использовать королевский указ о поимке злокозненного доппельгангера, несомненно призванного коварными магами, как неожиданный и от того еще более приятный светский праздник. Бол глазел по сторонам, Боресвет присматривал за кошельком. Не успеешь опомниться, как чья-нибудь ловкая ручонка залезет позвенеть чужим голдом. Народ в Ледании, по убеждению Боресвета, был на руку далеко не чист, раз уж воры тут не просто мирно воруют, а объединились зачем-то в Гильдию.

Больше всего народа было на площади, гордо именовавшейся Королевской. Разумеется, название было дано не просто так. Длинный ряд статуй, украшавших площадь, принадлежал как раз почившим венценосцам Ледании. За исключением последней, чей прототип еще не успел отдать Блину душу и прочие части тела. Впрочем, если легенды о доппельгангерах не лгали, шансы познакомиться с духом Зла у него были неплохие.

Протолкаться к статуе было непросто, но у них получилось. Боресвет просто пер напролом, остальные следовали за ним.

– Извини, братан. И ты извини, тетка. А тебе, если будешь ругаться, в ухо дам. Мужик, уйди с дороги, задавлю на хрен! Прости, что задавил, мужик…

Вслед им неслась сдержанная ругань, связываться с могучим гардарикцем никому не хотелось.

– Куда пру? Дык, вперед же. Ногу отдавил – так не фиг подставлять было. Сам туда иди, понял? А то дам раза – пеньки отбросишь. Может, и коньки, мне без разницы. Сам варвар, понял? А за «козла» ответишь. Эй, куда, а за «козла» отвечать? Которая тут статуя – доппельгангер?

– Вот эта, крайняя, – подсказал эльф.

– Мужик как мужик, по роже и не скажешь, что король. Постой-ка… рожа уж больно знакомая! Где-то я этого доппеля видел…

– Вчера, – подсказала Томагавка. – Когда с ворами дрались.

– В натуре, цыпа! Блин, башка того парня кучу голда весит!

– Сдается мне, это и есть знак, о котором говорил оракул, – задумчиво произнес эльф, любуясь горделивой статуей давешнего вора.

– Значит, вы говорили с самим Блином. – Глаза старого мага оживленно блестели. – Надо же, а я считал его существование детскими сказками!

– Думаю, его бы то позабавило, – улыбнулась Лани.

– Несомненно, позабавило бы. Интересно вот, что из сказанного им было правдой, а что – нет? Блин все-таки известен как Отец Лжи… с другой стороны, лгать тем, кого считаешь ниже себя, довольно унизительно, особенно для столь могущественного существа.

– Мне показалось, он говорил правду, – возразил Таль.

– О, без сомнения, – с жаром согласился Мастер Лион. – Однако, мой юный коллега, должен заметить, что лгать можно не только словами. Интонация, мимика, телодвижения – такие же составляющие лжи, как и слова. Скажем, вы говорите собеседнику чистую правду, сопровождая слова веселым смехом с иронической интонацией. Что он решит? Что вы всего лишь шутите – стало быть, сообщаемая ему информация правдой являться не может. Таким образом, не сказав ни слова лжи, вы ввели в заблуждение вашего собеседника. А уж слова… в половине случаев люди слышат совсем не то, что им говорят, а то, что они хотят слышать. Или, напротив, боятся.

– Почему вы считаете, что Блин нас обманывал? – требовательно спросила Лани.

– Потому что он Отец Лжи, – отрезал маг. – Впрочем, понять логику существа, подобного ему, нам не дано. Не исключено, что он сказал чистую правду, чтобы вы, памятуя о том, кто он есть, посчитали ее ложью.

Храп варвара на минуту прервал ученую дискуссию. Лани зашипела и дернула Нанока за рукав куртки.

– Не тревожь его, пусть спит, – улыбнулся маг. – Наши беседы скучны для неискушенных кассарадцев.

– Вот вы скажите, Мастер, – сказал Таль, – то, что Блин говорил про Кольцо, – ложь?

– Возможно, и так, мой мальчик, – задумчиво ответил маг. – А возможно, что он сказал правду.

– Голова говорил, что вы нашли странную карту. – Лани вопросительно посмотрела на мага, тот ободряюще кивнул. – Не может ли она быть связана с Кольцом?

– Кто знает, – пожал плечами Мастер Лион. – В любом случае, не хватает кусочка головоломки. Интересно было бы раздобыть недостающую часть и посмотреть, что же за клад скрывает эта карта. Возможно, это и в самом деле эльфийское Кольцо. А может быть, другой артефакт, не менее сильный и интересный. Убежден в одном – тот, кто затратил столько усилий, чтобы скрыть карту, не стал бы зарывать в землю банальный горшок с золотом.

– А с серебром? – немедленно заинтересовался проснувшийся варвар.

– И с серебром тоже. Заклятие преобразования – это уровень Мастера, а Мастер не…

Талю так и не удалось узнать, что именно Мастер «не». Потому что как раз в это время дверь стремительно распахнулась, и в комнату ворвался нищий. Нанок, слегка опешивший от такой наглости, потянулся к секире.

– Что случилось, Фрол? – поинтересовался Мастер Лион, единственный из присутствующих сохранивший невозмутимость.

– Голова попался людям Короля.

– Которого? – поинтересовался маг. – Его величества короля леданского или Главы Гильдии воров?

– Последнему, – выдохнул нищий. – Еще новость: Ригольда ранили, он сейчас у Зачинщика. Познакомился я с этой личностью, человек, кажется, неплохой. Говорит, что Ригольду в его доме небезопасно. И еще сетует на то, что не может пригласить толкового лекаря, потому что… Еще одна новость: по всей Беларе объявлен королевский указ. Тот, кто предъявит голову королевского двойника-доппельгангера, получит две тысячи золотых и титул барона.

– Ох! – Маг схватился за голову, а варвар немедленно заинтересовался неведомым доппельгангером:

– Целых две тысячи? А как выглядит этот самый двойник?

– Практически, как сам король, – честно ответил нищий.

– Может, проще короля прибить? – задумался Нанок, но Таль бесцеремонно вмешался в мыслительный процессварвара:

– А кто тебе тогда заплатит, горе мое?

Нанок промолчал. Об этом он как-то не подумал.

– Может, его леданское величество меня за медальон наградит? – неуверенно сказал он. – Посоветовали бы, как во дворец попасть?

– Что за медальон? – заинтересовался маг.

Талю он чем-то напоминал Бола – такой же любознательный, только повзрослевший и помудревший с годами.

Варвар молча полез за пазуху и вытащил снятый некогда с тела мертвого принца медальон. Маг потянулся было к нему, но нищий оказался быстрее.

– Откуда у тебя это? – спросил он, и варвар отшатнулся в страхе. Единственный глаз пылал яростью на изуродованном лице – казалось, странный нищий вот-вот вцепится ему в горло. – Отвечай!

– Снял с тела принца, – невольно повинуясь властному голосу, ответил Нанок. – Тело похоронил, а медальон собирался передать отцу покойного. Леданскому королю то есть.

– Кто его убил? – требовательно спросил Фрол.

– Не знаю… А ты кто такой, чтобы у меня спрашивать? – опомнился вдруг варвар.

– Сейчас – никто. – Ярость уходила из единственного глаза нищего, сменяясь бесконечной болью. – А всего год назад я был королем Ледании.

Он сел за стол, уронил голову на руки и тяжело, навзрыд, заплакал.

(обратно)

Глава 5

Заговор был молниеносным, выверенным до мельчайших деталей. Его величество узнал о нем как раз в тот момент, когда величеством быть перестал. Гвардейцы были куплены. Не все, конечно, тут бы у самого Блина денег не хватило, но для успеха заговора этого было и не нужно.

Несколько человек у дворцовых ворот, что пропустили одетых в темные плащи незнакомцев, и те еще, что охраняли спальню его величества.

Король, спавший довольно чутко, не стал тратить времени на выяснение личностей полуночных гостей. До парадной шпаги ему дотянуться не удалось, перевязь была аккуратно повешена на стену, как и полагалось по этикету. Зато скромный, лишенный украшений кинжал, по традиции лежащий в изголовье кровати, оказался весьма кстати. Именно в этот момент король оценил мудрость вековых обычаев. Кто из древних монархов спас себе жизнь и корону при помощи бесхитростного оружия и собственной храбрости, Форлатт Четвертый так и не узнал, но воздал искреннюю хвалу мудрому предшественнику. Заодно наградив проклятием тупоголовых Мастеров боевых искусств, обучивших его приемам владения оружием. Потому как упомянутые Мастера с незаслуженным презрением относились к воровскому умению орудовать кинжалом, предпочитая обучать юного тогда еще воспитанника более приличествующим его положению воинским дисциплинам.

Король оказался один против дюжины вооруженных мечами мерзавцев с одним лишь кинжалом и желанием остаться в живых. И это вот желание едва не перевесило численность и длинные клинки заговорщиков.

Сопротивления не ожидал никто. Ни те господа, что тщательно готовили подмену монарха, ни те, кто приводил выверенный план в исполнение. Потому последовавшие вместо полагающихся по традиции вопросов «Как вы смеете?» и «Кто вы такие?» два ножевых удара изрядно подорвали боевой дух заговорщиков. Вдобавок король им нужен был живым, слишком много важных вещей знал монарх – из тех, что положено знать только венценосцу и никому больше. А еще оказалось, что биться в помещении, пусть даже таком роскошном, как королевская опочивальня, куда сподручнее кинжалом, чем длинным мечом.

Он почти пробился. Ловко уворачиваясь от ударов и разя в ответ, он почти сумел открыть дверь потайного хода, ведущего на кухню. Мысль прорываться к казармам он отринул сразу, потому как неизвестно было, какими силами располагают заговорщики и кто их поддерживает. Вдобавок ход на кухню открывался проще и быстрее.

Он не успел самую малость. Дрогнул на мгновение, увидев перед собой собственное лицо, лицо своего двойника, и этого хватило, чтобы последний скрытый рычаг оказался для него недосягаем. Дверь была разблокирована, и открыть ее уже не составило бы труда, но дорога к ней была перекрыта.

Именно в этот миг он понял, что непременно умрет, умрет здесь и сейчас. Взять его живым так и не смогли, слишком яростен и умел оказался обреченный, впервые защищавший уже не жизнь свою даже, а смерть. И заговорщики это поняли. Перерезать глотку мерзавцу с его собственным лицом он не успел. Длинный клинок догнал его спину, полыхнуло красным, потом пришла тьма.

Как он сумел выжить, Фрол не знал. Скорее всего, заговорщики спихнули тело короля в реку, сняв с него все до последней тряпки и обезобразив до неузнаваемости. О том, что в нем теплится искра жизни, никто и не догадывался…

Все-таки короли куются из другого металла, восхищенно думал Таль, слушая рассказ нищего. Конечно, Фролу повезло, что выловивший его бесчувственное тело рыбак оказался вдобавок немного знахарем, но и тот считал, что лишь немного сможет отсрочить неминуемую кончину спасенного.

А он выжил. Огонек жизни, почти угасший под ударами клинков, сумел разгореться вновь, к вящему удивлению всей рыбацкой артели. Несмотря на сильную потерю крови, несмотря на воспалившиеся раны, на которые заговорщики не поскупились, все-таки выжил.

Когда он в первый раз увидел свое лицо, было желание покончить с собой. У него забрали все: корону, здоровье, даже собственное лицо. Он узнавал новости, и каждая из них была пригоршней соли на незажившие раны. Все, кто был ему дорог, оказывались либо на плахе, либо в заточении. Десяток громких заговоров – Фрол был уверен, что ни один из них не был настоящим, – и все бывшее окружение леданского короля перестало существовать. Очевидно, самозванцу мешали люди, хорошо знавшие его предшественника.

Все более-менее видные полководцы, разумеется, возглавили список жертв. Здесь, правда, заговорщики едва не перехитрили сами себя – последняя война с Фараданом наглядно это доказала. Лишь явленное Творцом чудо спасло Леданию от полной аннексии. По крайней мере так утверждали синерясые, и здесь Фрол был с ними полностью согласен. Именно чудо, Творцом явленное во спасение. Нет, кассарадец, у Беодла на такое чудо силенок не хватит, и не хватайся за топор, а то пиво на штаны вылью.

«Петушиный час», до поры себя ничем особенным не проявлявший, с приходом к власти двойника вдруг развил невиданную активность, что тоже наводило на кое-какие мысли. За какой-то год были уничтожены практически все маги королевства, уничтожены настолько ловко и изощренно, что сомнений не оставалось – готовилось это не один год. Патриарх, наблюдавший за действиями радикалов с возрастающим беспокойством, предпринять ничего не смог.

Фрол жадно осушил участливо поднесенный Лани кубок вина и продолжил.

Да, он жаждал мести. Больше всего на свете он хотел сделать то, чего не успел в ту памятную ночь, – вскрыть самозванцу глотку. Тем более он был почти уверен, что потайной ход никто так и не удосужился закрыть – хотя бы потому, что знал эту тайну он один. Останавливало его то, что с убийством самозванца в Ледании вспыхнула бы гражданская война. Король, даже лишенный всего, оставался королем. Защитником врученного ему свыше королевства. И грела еще сердце безумная, болезненная надежда. Что жив его единственный сын и наследник.

Принц Тудор, разумеется, был объявлен участником очередного заговора и удален от двора, но Фрол не сомневался, что он жив. Кто бы ни стоял за самозванцем, принц был им необходим как средство давления – на случай, если новоявленный монарх возжаждет вдруг самостоятельности. Широко разошедшийся слух о пропаже его высочества Фрол всерьез не воспринял, считая, что хозяева марионетки на троне просто спрятали его от греха подальше.

– Похоже, самозванец сумел до него дотянуться, – закончил нищий свое повествование.

Ответом ему было молчание. Рассказ несчастного короля потряс всех. Лани, не стесняясь, плакала, прижавшись к плечу Таля. Мастер Лион озадаченно потирал подбородок. Нанок яростно стискивал рукоять секиры, желая только, чтобы самозванец вдруг оказался в этой комнате сию же минуту.

– Мы могли бы помочь, – нерешительно начал Таль.

– Вернем тебе корону, а самозванца – того… – Варвар сделал жест ребром ладони. – Дело знакомое, чего уж там. Уж не страшнее Сугудая этот твой двойник…

Мастер Лион печально покачал головой. Он прекрасно понимал, что калеке никогда не доказать, что он настоящий король. Все, кто мог бы ему поверить и поддержать его, были либо мертвы политически, либо просто мертвы. Мало кто поверит словам заговорщика, а мертвые так и вообще неразговорчивы.

– Я не хочу возвращаться на трон, – сказал Фрол, и Ларгет содрогнулся, заглянув в его лицо. Казалось, что этому человеку незачем больше жить. – Но я хочу отомстить. – Теперь содрогнулся уже варвар, ослепленный полыхающим в единственном глазу нищего огнем. – И Творец в милости своей даровал мне такую возможность!

– Что ты имеешь в виду? – озадаченно спросил Таль.

– Ты имеешь в виду Ригольда? – поинтересовался Мастер Лион.

– Именно, – кивнул Фрол.

Нанок сморщил лоб, пытаясь сообразить, что к чему. О Ригольде он был уже немного наслышан, но связи между вором и королевским троном не улавливал. Это сколько ж спереть надо, чтобы король с досады издох! Одному вору столько нипочем не унести. Значит, ему потребуется помощь скромного, но чрезвычайно сильного варвара. Эх, был бы еще Боресвет – весь дворец вынесли бы за пару раз и загнали бы скупщику краденого… как там его? Нанок попытался вспомнить имя человека, у которого обретался упомянутый вор. Ладно, не этому, так другому загоним, не последний же он скупщик краденого в городе?

– Трон не примет его, – уверенно сказал маг. – Регалии Фраллов отвергнут его. И мне непонятно, как так случилось, что они самозванца признали?

– Они и не признали, – зло ухмыльнулся Фрол. – Регалии, которые носит этот, с позволения сказать, король, – обыкновенная подделка. Потому-то он так усиленно и разыскивает артефакты предыдущей династии. Ведь, если ты помнишь, до обряда Солнца Ледании осталось всего полгода…

– Если Регалии не признают его как своего владельца, обряд он не переживет, – согласился Мастер Лион. – Да, теперь все сходится. Стало быть, это его фальшивое величество подкинул Гильдии эту выгодную работку…

– Которую Ригольд исполнит для себя лично, – хихикнул злорадно нищий. – Скипетр и Корона Маргонов его уже признали, думаю, и остальные Регалии поддержат его притязания на власть.

– А он там не помрет ненароком? – осторожно встрял в непонятный разговор Нанок. Если он все правильно понял, Ригольда этого крепко подранили и ему позарез требуется помощь знающего и мудрого мага. А лучше двух, если Мастер Лион согласится.

– Надо поспешить, – согласился Мастер Лион.

– Поспеши, сынок. – Король ласково похлопал Кобру по плечу. – Ты понял, что надо делать?

– Да, наставник. Ригольд у Зачинщика, возьму верных людей и попытаюсь его захватить.

– Не «попытаюсь», сынок, а «захвачу». Пытаться будешь, если облажаешься, уж мой палач свое дело знает. И еще: вздумаешь сводить сейчас с Ригольдом счеты – пожалеешь, что вообще родился.

– Я все понял, – поспешно сказал Кобра, неслышно скрежетнув зубами. Значит, убрать подонка под шумок не получится. Жаль…

– Потом я тебе его отдам, – ухмыльнулся Король. – В постоянное, так сказать, пользование. Но сейчас он мне нужен, так что не зарься на мои игрушки. И еще одно – если, против ожидания, Ригольда в «Дне» не окажется, попроси Зачинщика передать ему мое предложение. Регалии Маргонов за голову Безгола. Насколько я знаю щенка, должен купиться. Но лучше притащи мне Ригольда сюда, я ему все сам изложу подробно и доступно. Все понял?

– Да, наставник.

– Тогда иди. И смотри, сынок, не облажайся.

Интересно вот, а призраков качает порывом ветра? Если нет, они довольно-таки прочные и вполне себе материальные существа. В отличие от меня. Потому как прорвавшийся из неплотно закрытой двери скознячок едва не свалил меня с ног.

На столе ждала чашка куриного бульона – уже не горячая, но еще не совсем остывшая. Я с жадностью осушил ее, пренебрегая лежавшей рядом деревянной ложкой. Оставалось еще куриное крылышко, но заняться им у меня не осталось сил.

Спавший в кресле по соседству Сигр встрепенулся и влез мне на колени. Я предложил ему крылышко, но кот с негодованием отверг подношение. Я сюда, дескать, не жрать пришел, а о твоем здоровье, балбес этакий, волнуюсь. Я улыбнулся и погладил сердитого зверя по спине. И я, и он прекрасно знали, что, как только я снова сомкну веки, курица будет незамедлительно сожрана. Ясное дело, беспокойство о моем здоровье отнимает у котика массу сил… Однако заснуть снова мне не дали. Дверь осторожно открыли, голос Зачинщика объявил кому-то за дверью:

– Не спит он уже. Заходите.

И они зашли. Фрол, одетый вполне прилично, с коротким мечом на поясе (святой Лакки, я его поначалу и не узнал!). Мастер Лион с коротким посохом в руке (жить ему, что ли, надоело? Он бы еще на спине «колдун» написал, чтобы уж точно никто не ошибся), ладная зеленоглазая девчонка (должно быть, это и есть Лани, ученица Безгола). Следом за девчонкой в комнату заходит воин с секирой на спине. Лакки клянусь, ему для этого пришлось пригнуться. Таких здоровенных ребят я еще не видывал. Вот уж кому вором никогда не стать: ни в одной толпе затеряться не сможет.

Последним заходит молодой, ничем не примечательный парень, каких в любом городе полным-полно. Если забыть о том, что горожане с эльфийскими луками за плечами расхаживают нечасто.

– Привет, ребята, – говорю с трудом. – Рановато вы, похороны еще не сегодня.

– Похороны отменяются, – резко говорит Мастер Лион. – Сейчас мы тебя вылечим.

Отмечаю это «мы». Стало быть, парень с луком – маг? Выглядит слишком молодо, но кто этих чародеев разберет? Может, он старше, чем моя неведомая прабабушка, а молодым только выглядит.

– Валяйте, – говорю.

Сигр поочередно обнюхивает гостей, неожиданно выгибает спину и шипит на Лани. Он испуган, что-то в ней есть такое, что до смерти перепугало не самого трусливого в мире кота. Не обращая внимания на выпущенные когти, девушка кладет руку на рыжую спинку, и кот замирает. Он все еще испуган, но верит, что вреда она не причинит. Удивляться нет сил, я откидываюсь на подушки.

– Ляг на спину, – командует маг.

Послушно подставляю пузо его рукам. Молодой маг неотрывно следит за действиями Мастера, как жадный до знаний ученик. Мастер Лион читает заклятие, и я чувствую, как боль отступает.

– Можно я, Мастер? – нерешительно спрашивает молодой маг.

Мастер Лион снисходительно кивает, уступая ему место. Странное это колдовство. Молодой маг не произносит заклинаний, не делает присущих магам повелительных жестов. Лишь закрывает глаза, складывает ладони лодочкой. Потом выворачивает их от себя, и я вижу висящий между ладонями шар золотого огня. Маг, не открывая глаз, приближает ко мне шар, и мне становится страшно.

– Как ты это делаешь? – хрипло спрашивает Мастер Лион, и по голосу я понимаю, что творится нечто невозможное.

Старый маг ошеломлен, потрясен до глубины души. Проникаюсь к его молодому коллеге невольным уважением, уж Мастер Лион в жизни повидал всякого, говорят, даже женскую баню видел.

Меж тем золотой шар касается раны на моей руке, чуть подсохшей, но все еще свежей. Зажмуриваюсь в ожидании боли… ничего не происходит. Ласковое теплое поглаживание, становится на миг чуть горячо, потом это проходит. Слышу прерывистый вздох Мастера Лиона, решаюсь открыть глаза. Маг по-прежнему стоит с закрытыми глазами, золотой огонь все еще бьется меж его пальцев. А раны на руке нет, будто корова слизнула! Только шрам остался, багровый, уродливый, но это я как-нибудь переживу.

Приподнимаюсь на кровати, со стоном валюсь обратно. Блин проклятый, у меня ж еще две раны, о которых я совсем забыл! Недоверчиво ощупываю руку – может, это иллюзия? Нет, боли не чувствую, все так и есть, рана непонятным образом исчезла. Сигр изворачивается в руках девушки, норовя подставить голову под золотой огонь.

– Чудо, – бормочет Зачинщик и смотрит на мага как на пророка. Он довольно набожен, этот скупщик краденого, не понимаю, правда, как это сочетается с его профессией, не самой честной на свете, если разобраться.

Молодой маг разбинтовывает вторую рану, и я не могу понять, почему он побледнел: то ли сомлел от вида крови, как положено добропорядочному чародею, то ли врачевание отняло у него много сил. Девушка смотрит на него с тревогой, бросается поддержать под руку, но он ее отстраняет. Снова закрыты глаза, снова золотистый огонь скользит меж его пальцев. На этот раз смотрю во все глаза, как золотистый шар убирает потеки крови, как рана сначала закрывается, а потом исчезает прямо на глазах, оставляя после себя багровый рубец. Прав Зачинщик, это чудо. Видели бы парня синерясые – мигом объявили бы очередным святым. Или же сожгли бы на костре, на всякий случай.

Мастер Лион смотрит жадно, пытаясь понять действие заклинания. Видимо, это ему не удается, вид у мага потрясенный и растерянный. Стало быть, все-таки чудо, не магия.

Молодой маг, еще более бледный, разбинтовывает мой несчастный бок. Кусаю губы: повязка присохла к ране, тревожить ее довольно болезненно. Мастер Лион кладет коллеге руку на плечо, подпитывая его магической силой. Зачинщик стоит, прислонясь к косяку двери, губы его шевелятся – наверное, шепчет молитвы.

А я смотрю. Смотрю, как затягивается рана в боку, ощущаю, как уходит из тела раскаленный гвоздь боли. Смотрю на лицо юного волшебника – или же святого, – что бледнеет при каждом всполохе золотого огня. Смотрю, как сжимает плечо молодого мага Мастер Лион, щедро делясь своей Силой, как бьется в руках Лани Сигр, стремясь прикоснуться острой мордочкой к золотому чуду, не кусая, однако, рук девушки.

Молодой маг опускает руки и отступает на шаг. Бледность уходит с его лица столь же быстро, как снег под струей горячей воды.

– Спасибо, – говорю хрипло, откашливаюсь, повторяю: – Спасибо тебе. Меня зовут Ригольд, и я твой должник.

– Меня зовут Таль, – кивает молодой маг, протягивает руку к девушке, представляя ее: – Это Лани. А вон того горного великана зовут Нанок. Он из Кассарада.

Вот, значит, каковы они, знаменитые кассарадские варвары. Где-то я уже видел похожего тролля…

– Как ты себя чувствуешь? – робко спрашивает Лани.

Честно прислушиваюсь к своим ощущениям. Они… странные. Чего-то хочется, а чего – не знаю.

Пожрать бы, предлагает Шепот Удачи, и желудок тут же одобрительно вопит, что да, самое время.

– Жрать хочу, – сообщаю я.

Фрол тут же достает из кармана заплесневелый сухарь, отданный ему, очевидно, каким-то отзывчивым горожанином. Варвар с готовностью протягивает флягу. Зачинщик спешно отдает приказания слугам насчет обеда.

Игнорирую сухарь, принимаю флягу. Нанок одобрительно кивает, видя, как ее содержимое исчезает в моей горящей глотке. Восхитительное ощущение, когда у тебя ничего не болит! Слабость осталась, но вот боли – нет. Мастер Лион торопливо кладет мне руки на плечи, и слабость послушно отступает перед его мастерством. Самочувствие все еще ниже среднего, но я хоть чувствую себя живым.

– Ну и где нам искать этого вора? – вопросил в очередной раз Боресвет. Богатырь казался возбужденным, то ли из-за невыполненной задачи оракула, то ли из-за избытка принятых горячительных напитков. – В натуре, я так понимаю, знаки должны раньше давать. А то фигня выходит – сначала встретили пацана, а потом уже его статую узрели. И где теперь его искать?

– Сам придет, – буркнула под нос Томагавка, пребывавшая не в лучшем расположении духа. Сейчас, как никогда прежде, ей были видны преимущества физиологии секиры. Говорят еще, что у эльфиек критических дней не бывает… врут, поди. Потому как если это правда, мир устроен крайне несправедливо.

– Вот тот тип был среди нападавших, – неожиданно заявил Бол.

Все, как по команде, повернулись и обозрели указанного типа. Тот занервничал, смущенный излишним вниманием к его персоне.

– Проследим? – предложил эльф.

Боресвет с сомнением покачал головой.

– Такого за руку не поймаешь, – сказал он. – Вора в городе выследить? В натуре, братан остроухий, ты сам не знаешь, что говоришь. Тебя в лесу тоже не вдруг поймаешь…

– Так что ж его, просто так отпустить? – возмутился Бол.

– Ты его поймай сначала, герой, – фыркнула Томагавка.

– Можно в рожу дать, – предложил Боресвет одновременно с ней.

Тип поспешно скрылся в ближайшем переулке. Азартно дернувшаяся следом Томагавка едва не словила метательный нож, умело брошенный улепетывающим вором. И все. Погоня на этом закончилась. Попытка Лониэля обнаружить следы на каменной мостовой результата не дала, а запах беглеца надежно скрыла волна городской вони. Эльф пожал плечами, признавая поражение.

– В городе я ничего не умею, – признал он.

Боресвет хлопнул его по плечу.

– Нешто мы кому морду набить не найдем? – удивился он.

– Ночь не за горами, – поддержала его Томагавка. – Воры полезут из своих убежищ… может, и наш парнишка объявится. Или же те, кто на него охоту объявил.

– Еще один! – Глазастый Бол дернул Боресвета за руку. – Не смотри, дубина, иди себе дальше. Пусть Лониэль выслеживает, у него лучше выходит.

– А я прослежу за Лониэлем, – хихикнула Томагавка. – Меня и не приметит, на девушку кто ж внимание обратит?

– Кто-кто… мы, мужики, – пробурчал Боресвет, следуя за Томагавкой на почтительном расстоянии. – По мне, так, в натуре, лучше б в репу гаду задвинуть…

Девушка недовольно поморщилась. Азарт погони уже захватил ее, и шуточки Боресвета вызывали раздражение. Томагавка следовала за эльфом, стараясь не терять его из виду посреди шумной толпы.

– Вот напасть! – воскликнул досадливо Боресвет.

Бол оторвался от созерцания Томагавки (вид сзади) и с любопытством посмотрел на Боресвета – что это его так расстроило? А в следующую секунду увидел и сам. Навстречу им двигалось десятка полтора городских стражников, сопровождающих, очевидно, начальника – если не самого большого, то по крайней мере наверняка самого толстого. На принадлежность к славному сообществу начальников и руководителей указывали позолоченные доспехи и надменно выпяченный второй подбородок. Маленькие глазки подозрительно изучали Боресвета.

– Кто такие? – вопросил начальник.

– Мы эти… гости столицы, – неуверенно ответил богатырь.

– Гости, значит, – зловеще прищурился начальник. – А ведомо ли тебе, гардарикец, что незваный гость хуже… хуже…

– Леданина, – услужливо подсказал Бол.

– Нет! Лучше леданина! То есть, тьфу! Совсем меня запутал. Вот отправлю тебя сейчас в клоповник, паршивец! Обреют тебя налысо, мигом поймешь, что за одного бритого двух небритых дают…

– Неужто и у вас такая херотень творится? – подивился Боресвет.

– «Херотень»? – Начальник осторожно попробовал слово на вкус.

– Тень фаллической формы, – быстро перевел Бол.

Толстый начальник поперхнулся и медленно начал багроветь.

– Нам здесь иностранцев не надо! – заявил он.

– Дык, мы вроде и не предлагаем? – удивился Боресвет.

Бол, уже видя, куда идет дело, ткнул его в бок и зашипел от боли. Проклятая кольчуга!

– Ты мне поговори еще! – вскипел стражник.

– Совсем сдурел? И так в горле пересохло! – возмутился богатырь. – Вот если под пиво да в хорошем трактире – с преогромным удовольствием.

Эти слова переполнили чашу терпения какого-никакого, а все же начальника стражи. Он поднял руку, намереваясь отдать какой-то не слишком приятный приказ, но тут откуда-то с верхушки дерева свалился прямо на коротко стриженную голову огромный рыжий кот. Вопли и проклятия начальника стражи соперничали по громкости исполнения с душераздирающим мявом, стражники бросились спасать командира от жуткой смерти в когтях дикого зверя, а Боресвет с Болом рванули со всех ног в ближайший переулок.

– И что ты к нему привязался? – негодовал ученик мага. – Если б не кот, он бы нас посадил!

– Ты прав, братан, – удрученно ответил Боресвет. – Дураков, облеченных властью, лучше не злить. Себе дороже, в натуре.

– Оп! – Бол застыл как вкопанный. – Ты посмотри, какие люди!

Уж не думал, что это в человеческих силах – сожрать столько, сколько я сумел слопать. Даже сомнения возникли, выдержит ли заведение Зачинщика мой прожорливый аппетит. Но, поглядев, как наворачивает за обе щеки молодой маг, сомневаться перестал. Двух таких проглотов не каждое королевство прокормит, не то что несчастное «Дно».

Каждый кусок жареного мяса, каждый глоток «Королевского красного» (не поскупился Зачинщик!) добавлял мне жизни. Уходила противная слабость, которую тщетно пытался отогнать Мастер Лион, бежала по жилам горячая кровь (надо же! У меня, оказывается, кровь осталась? Или это господа маги постарались?). И поднимавшая очередной бокал (который по счету? Не хватит ли тебе, Дик?) рука совсем не дрожала.

Жизнь прекрасна, спасибо тебе, святой Лакки. Унизительное ощущение собственной слабости и беспомощности благополучно кануло куда подальше и, как я надеюсь, больше не вернется.

– Короля выносить будем сегодня, – обронил вдруг Зачинщик, прервав на полуслове несмешной анекдот кассарадского варвара.

Если б я пил в этот момент вино, наверняка поперхнулся бы. А так – подавился куском жареной свинины. Добряк-варвар от души хлопнул меня по спине, едва не сломав позвоночник. Кашель прошел мгновенно – умеют же кассарадцы лечить мелкие напасти.

– Зачем такая спешка? – возражаю я. – Не лучше ли сначала подготовиться…

– Не лучше. – Зачинщик категоричен и разводить дискуссии не намерен. – Чем, по-твоему, Дик, сейчас занят Король? А я тебе скажу чем. Собирает верных людей. Он-то прекрасно понимает, чем ему грозит появление Безгола, слишком многие из авторитетов благоволят твоему бывшему наставнику, и это нашего дорогого Главу не может не тревожить. Мы должны ударить первыми – или нас раздавят. Тихо и незаметно: кто-то утонет в Бельтаре, кто-то случайно наткнется на нож, кто-то запляшет на эшафоте… а кто-то подавится куском свинины, если срочно не поубавит свои аппетиты.

Задумываюсь. Все вроде бы верно, только вот не прикончит ли Король под шумок Безгола, когда мы во Дворец ворвемся? Излагаю свои соображения Зачинщику, тот задумчиво кивает.

– Если успеет – непременно прикончит. Значит, мы должны сделать так, чтоб не успел.

– Твои слова, да святому Лакки в уши, – хмыкаю и замолкаю. Зачинщик-то верно говорит. Если нацелить ударную группу не на Короля, а на то, чтоб Безгола вытащить, может, и получится. Только вот Король тогда сбежит, поминай – как звали. Излагаю и эти мысли вслух.

– Помянем, не сомневайся, – нехорошо улыбается Зачинщик. – У Короля, конечно, тайных схронов хватает, только знаешь что, Дик? У волков стая раненого вожака раздирает в клочья. Мы, воры, те же самые волки. Успеет сбежать Король, не успеет – невелика разница. Найдут и прикончат, не за деньги даже, а просто так. Потому как перерезать глотку тому, кто недавно тобой помыкал по праву, – это дорогого стоит.

Молчу, возразить нечего. Прав Зачинщик, но правота его сволочная какая-то. В самом деле, едва сход объявит о смещении Короля (а попробуй тут не объяви, когда авторитеты стоят рядом, еще пьяные от пролитой крови), тот же Семерка с радостью вонзит бывшему хозяину нож в спину. Если сумеет, конечно, потому как Король – тот еще гриб.

– Идти надо отсюда, – говорит вдруг здоровый, как кулак Творца, варвар.

Ошеломленно смотрю на Зачинщика, тот смотрит на меня. Потому как Шепот Удачи уже просто кричит об опасности. Нет, ну кто бы мог подумать, что вот в этой горе мяса и мускулов имеются зачатки ночного жителя? Попади он в детстве в хорошие руки, какой вор мог бы получиться!

– Уходим, – поднимается девушка по имени Лани, и это как раз не удивляет ни меня, ни старину Бенджи. Что тут странного, если ее сам Безгол учил?

Поспешно покидаем «Дно». Какая бы опасность нам ни грозила, лучше держаться от нее подальше. Кидаю на Бенджи вопросительный взгляд, тот качает головой.

– Иди, Дик. Меня не тронут.

Что ж, ему виднее. Зачинщик осторожен, он такими связями обзавелся, что скоро с сиятельствами за руку здороваться будет. Поговаривают, половина городской стражи у него на откупе, а с господином городским комендантом он раз в месяц играет в карты в заведении мадам Гвиронс. Даже если это все и враки сплошные, дыма без огня не бывает, так что отмажется Зачинщик от любой беды. Люди Короля его тоже не пугают, такую фигуру, как старина Бенджи, даже Главе Гильдии нелегко сковырнуть. Разве что Король о нашем заговоре прослышал…

Киваю ему и выхожу на улицу. Ох, топать такой компанией по городу – сколько ж любопытных взглядов словить! Буквально кожей чувствую, как изучают нас прохожие: компания в самом деле странная подобралась. Хорошо еще, глазеют в основном на кассарадца и Лани. Варвары даже в столице нечасто встречаются, а на красивую девушку грех не заглядеться. Кстати, Джеф и Тень так и начинали когда-то – она прохаживалась по улице своей знаменитой танцующей походкой, а он чистил карманы ротозеев. Те времена давно уже миновали, но всякий раз, видя пускающих слюну при виде красотки идиотов, я вспоминаю эту парочку.

А вот какой-то дурень и на меня вытаращился. Раздраженно дергаю уголком рта, излишнее внимание меня нервирует. Смотрел бы, как все остальные, на Лани или на варвара…

Ты кое-что забыл, говорит Шепот Удачи. Ох! И в самом деле!

– Доппельгангер! – визжит человек, тыча в меня немытым пальцем.

Точно забыл! Рожу свою прикрыть чем-нибудь, чтобы на короля нашего, мать его королева, не походить!

Стою оцепенело, вращая круглыми от удивления глазами. А прохожий летит ко мне со всех коротких ног, мысленно уже купаясь в золоте. Горожане заинтересованно смотрят в мою сторону, сравнивают то ли с портретом на золотой марке, то ли с королевской статуей на Королевской же площади. Вот-вот начнется, а я все стою и пялюсь удивленно на идиота, что решил взять меня голыми руками.

– Держи! – вопит Фрол и бросается ко мне, невзначай делая подножку чересчур проворному горожанину. Тот клюет носом мостовую, и в этот момент меня отпускает. На ноги словно надели крылатые сандалеты святого Лакки, стремительно набираю скорость, исчезая в ближайшем переулке. Все, кто был поблизости, моментально бросаются за мной в погоню, включая Фрола, Мастера Лиона и моих новых знакомых. Искренне надеюсь, что хоть они-то на мне заработать не желают.

К сожалению, на улице стоит самый что ни на есть день, улицы полны народа, скрыться более чем проблематично. На бегу прикидываю возможные варианты бегства, все как-то не греют. Попробуй сбить со следа погоню, когда за твоей спиной хрипят в суматошном беге десятки глоток! Есть у меня свои приемы, свои хитрые местечки – это все рассчитано на короткий хвост в одного-двух нюхачей, а не на орущую толпу, с каждой секундой все растущую в числе. Положим это на одну чашу весов, добавим еще интерес Главы Гильдии к моей скромной персоне, что изрядно сокращает количество доступных мне хитрых местечек. А на другую чашу положим… ай, кажется, весы уже рухнули под тяжестью груза? Ну святой Лакки, если уж ты не поможешь…

Святой Лакки помог. Не забыть ему свечку вставить… в смысле поставить. Ни разу в храме не был, но тут схожу, не поленюсь.

Навстречу мне неторопливо катит телега, груженная какими-то бочками. Возчик с интересом взирает на нашу беготню, но вмешиваться явно не собирается. Пробегаю мимо, опережая преследователей ярдов на тридцать. И тут случилось оно. Чудо имени святого Лакки. Из переулка вылетает всклокоченный Сигр и всеми четырьмя лапами вцепляется смирной коняшке чуть ниже хвоста.

Коняшка смирной быть сразу перестает. Нет, оно, конечно, мерин, и на мужскую честь благородному скакуну глубоко наплевать. Но какие-то струны в его лошадиной душе мой котик все-таки задел, потому как мерин тут же встает на дыбы, опрокидывая на мостовую свою поклажу и обалдевшего возчика.

Бочки разбиваются в щепки, заливая мостовую душистым маслом. Сворачивая в переулок, из которого вырулил мой замечательный кот, я успеваю заметить, как скользят и падают мои преследователи. Спасибо тебе, святой Лакки, а тебе, Сигр, кроме спасибо полагается еще и свежая рыба в натуральную величину.

Оказалось, успокоился я рано. В переулке налетаю на изрядный отряд городской стражи, явно преследующий моего кота (интересно, что такого важного он успел спереть? Чтоб мне пальцы сломать, надо его в Гильдию порекомендовать). Моя удача и тут на высоте: любуясь соревнованием по барахтанью в масле, я сбиваю с ног милорда Арессака, заместителя господина коменданта нашего славного города. То есть вторую по толщине шишку среди руководства доблестной городской стражи.

– Взять его! – вопит мне вдогонку сбитый милорд, и городская стража оставляет погоню за моим котом, переключаясь на меня.

– Стража хочет заграбастать наше золото! – слышу возмущенный вопль Фрола, и яростный рев десятков глоток говорит о том, что в городе вот-вот начнется бой.

Стража поворачивает оглобли, потому как толпа собирается растерзать их злосчастного руководителя. Я же, пользуясь случаем, исчезаю в лабиринте улиц.

Теперь мне надо как-то себя замаскировать. Самый простой карнавальный костюм – костюм нищего. Я нахожу лужу подходящей глубины и ложусь в нее, как довольная жизнью свинья. Правда, хрюкать и блаженствовать мне недосуг (прирезать могут), я отжимаю куртку от излишка воды, перекатываюсь по сухой пыльной обочине. Затем складываюсь почти пополам и ковыляю по улице, протягивая встречным покрытую грязной коркой ладонь. И если кто опознает во мне доппельгангера, сдам его «Петушиному часу» как скрытого чародея, потому как без помощи магии разоблачить меня невозможно.

Преследователям явно не до меня. Горожане, забыв о награде за любимого меня, с воодушевлением мутузят стражу. Блюстители порядка изрядно уже потрепаны, но за мечи пока не хватаются. Впрочем, это дело времени, которого у меня лично, увы, немного. Тороплюсь миновать свалку, чтобы присоединиться к моим друзьям, старым и новым. Без меня они, пожалуй, будут искать нужное место до следующего лета.

Замечаю сидящего на заборе Сигра. Кот с интересом разглядывает дерущихся; почуяв меня, делает морду невинную, как у святого Лакки после раскаяния. Обычно такое выражение на рыжей морде заводится после особо крупной шкоды. Задумываюсь, не его ли лап дело эта заварушка, с подозрением смотрю на своего котика. Морда становится практически как у ангела, глаза из желтых – чуть ли не голубыми. Более безгрешного кота нет и не было на всем белом свете! Пожимаю плечами, прохожу мимо Сигра. Если кот, явно меня узнавший, увяжется следом, возможны проблемы. Воры – народ глазастый, кто-нибудь задумается, отчего это знаменитый кошак Ригольда следует за каким-то оборванцем. И сделает соответствующие выводы, уверяю вас, достаточно близкие к истине, чтобы мне снова пришлось улепетывать со всех ног.

Сигр посмотрел на меня вопросительно, мявкнул, но за мной не пошел. Вот и ладно, вот и хорошо. Так, ну и куда подевались эти оболтусы?

– Лани, – удивленно прогудел Боресвет. – И Таль с ней. Как они здесь оказались, в натуре? Я чего не понял или ахарцы в Ледании живут?

– С них станется, – согласился Бол. – Одно слово – варвары. Кстати, о варварах. Вон та часть скульптурной композиции сильно напоминает одного кассарадца…

– Чего? – не понял богатырь. – А ну, кыш отседа! Эй, братья-сестры, мы здесь!

Братья-сестры озабоченно двигались себе по улице, не обращая внимания на рев гардарикца.

– Совсем нюх потеряли, – печально констатировал богатырь. – Может, кинуть в них чем для привлечения внимания?

– Булавой, к примеру, – хихикнул Бол.

– Тьфу на тебя, – обиделся Боресвет. – Смотри-ка, с ними тот давешний нищий, что от деревянных тапок отказался. Гадом буду, он!

– Что, интересно, он делает в их компании? Эй, Ларгет! Оглох, что ли?

Таль, очевидно, что-то услышал, повернул голову и окинул Бола равнодушным взглядом. Будто на бревно деревянное посмотрел. Потом в его глазах вспыхнуло изумление, Ларгет дернул Лани за рукав, та остановилась, повернулась в его сторону, и тут на них обоих налетел зазевавшийся варвар.

– Пойдем к браткам, пока не слиняли, в натуре, – предложил Боресвет, глядя, как молодежь пытается выбраться из-под усевшегося на них кассарадца.

– Как живыми до сих пор остались – не понимаю, – пробормотал Бол.

– Лучше не упрямься, Зачинщик, – ласково посоветовал Кобра. – Где он?

– Ты рехнулся, идиот. – Бенджамин сплюнул кровью. – Король тебе башку свернет!

– Где он? – Вор схватил его за волосы, лезвие ножа коснулось шеи. – Святым Лакки клянусь, оставлю в живых, если скажешь сейчас.

– Говорю тебе, нет его здесь! – Зачинщик скосил глаза на лезвие ножа. Он выглядел очень испуганным. – И не было никогда.

– Король сказал, он здесь, – гнул свое Кобра. – Ты же не будешь оспаривать его слова? Королю это не понравится, Зачинщик, очень не понравится. Скажи, где Ригольд, и я оставлю тебя в покое. Король сказал, что не хочет его смерти. Ты ничем не повредишь ему, Зачинщик. Где он?

– Да пошел ты…

– Кобра, смотри, что я нашел!

– Ты чего орешь под руку? – рявкнул вор.

– Смотри! – Подручный протянул ему ворох окровавленного белья. – Ригольд был здесь! Точно тебе говорю – был!

– Толку-то, – грустно вздохнул Кобра, глядя в безжизненные глаза Зачинщика. – Говорю, не надо было орать под руку…

(обратно)

Глава 6

– Попрошу тишины! – Архимагу пришлось повысить голос.

То, что творилось в Совете Ковена, ему определенно не нравилось. Странное дело, изучение ахарского внесло элемент анархии в прекрасно сбалансированные структуры Ковена. Связь между этими двумя событиями была неявной, но вполне очевидной для пытливого разума Архимага.

Шум в зале сразу поутих. Ахарский ахарским, а с Главой Ковена шутки плохи.

– Мы наконец-то расшифровали речь Спящего, – поведал Мастер Эстелин. – Увы, никаких откровений в ней не оказалось. Посему объявляю, что любой член Ковена, заговоривший по-ахарски, будет подвергнут взысканию.

– Жжошь! – негромко донеслось из зала.

Архимаг вперил огненный взгляд в задрожавших Магистров.

– Повторять не буду, – бросил он резко. – Ассистент, доложите о поиске Кольца.

– Ничего нового, Глава. – Мастер Зортрий покинул удобное кресло. – В Ледании происходят странные вещи, но к артефакту они отношения не имеют. Вся столица ловит королевского двойника-доппельгангера, посетившего на днях королевскую опочивальню. Назначена награда – немалая, к слову, – за голову наглеца.

– Странно. – Архимаг пожевал губы. – Доппельгангеры – всего лишь суеверие, распространенное среди простого люда. Что ты сам думаешь по поводу этого явления?

– Два варианта, – уверенно объявил Ассистент. – Либо настоящий король не настолько мертв, как отрапортовал нам Мастер Альдан…

– Покойный Мастер Альдан, – обронил Мастер Эстелин.

– Покойный, – согласился Ассистент. – Либо мы имеем дело с призраком. Мне, правда, докладывали, что его величество самолично ощупал призрака и нашел его вполне материальным, но в достоверности информации я сомневаюсь. Не тот человек наш королек, чтобы призраков щупать. Придворных дам – еще куда ни шло…

– Вкусы со временем меняются, – важно заявил Мастер Шоло.

Ассистент поморщился.

– Наш, как вы метко выразились, «королек» уже однажды преподнес сюрприз, устранив принца Тудора, которого мы собирались использовать как средство давления и запасной вариант одновременно, так что не надо его недооценивать. Если он сорвется с крючка, мы потеряем контроль над Леданией. – Архимаг прошелся вдоль кафедры. – Усильте на всякий случай наблюдение за королевским дворцом. Регалии Маргонов еще не найдены? До обряда Солнца Ледании осталось не так уж и долго…

– Его величество, – Ассистент тщательно избегал слова «королек», вызвавшего неудовольствие Архимага, – объявил представителю Ковена, бакалавру Серену, что не нуждается в нашей помощи для решения этой проблемы. Регалии будут в его руках со дня на день.

– Хорошо. Надеюсь, это реальная оценка ситуации, а не горделивое бахвальство новоявленного самодержца. Передай Серену, чтобы подстраховал его величество – на всякий случай. Контроль и внимание – вот на что надо делать сейчас упор. Спящий зашевелился, значит, и Кольцо проявит активность. И этот момент мы пропустить не должны. Что происходит в Саро?

– Тишина, Глава. Эльфы еще не оправились от войны с некромантом. В Саро идет скрытая борьба за влияние в Пресветлом Совете. Без сомнения, эльфы продолжают искать Кольцо, но опасаться небывалого наплыва остроухих в Леданию оснований нет. Тем более охота на эльфийских лазутчиков достигла своего пика.

– Значит, у нас все под контролем, – желчно усмехнулся Архимаг. – Что ж, чрезвычайно этому рад. Только вот не связан ли этот таинственный доппельгангер каким-то образом с Кольцом? Не верю я в совпадения, воля ваша, не верю – и все тут…

– Семеро, – мрачно сказала Томагавка. – И что мы будем делать?

– Ждать, – лаконично ответил эльф.

Девушка недовольно фыркнула, но возражать не стала. В конце концов, их задачей было отследить вора, а не вступать в схватку сразу с семерыми противниками, которые вдобавок не сделали им ничего плохого. Во всяком случае пока не подтянется Боресвет. Кстати, пора бы ему уже и появиться…

– Что-то ребята отстали, – обеспокоилась Томагавка.

– Заблудились, – равнодушно ответил эльф, не отрывая взгляда от двери.

– Может, все же рискнем? – Вот чего девушка не любила и не умела, так это ждать. В ее время данное извращение было не слишком популярно.

– Может, и рискнем, – поколебавшись, ответил эльф. – Вот Боресвет подойдет…

Томагавка презрительно фыркнула. Какой же это риск, если за спиной Боресвет? Другое дело – ворваться вдвоем, крикнуть «стоять-бояться», и…

– А это еще кто? – насторожился Лониэль.

– Где? А, вижу…

Человек, направлявшийся в «Дно», выглядел опасным. Да какое «выглядел», он был опасным, Томагавка чувствовала это каждым нервом. Как говорил дядя Блин, всякое дело надо делать с душой. Если душа ушла в пятки – беги со всех ног!

– Может, поищем Боресвета сами? – дрогнувшим голосом предложила она. Даже богатырская спина не казалась уже надежнымубежищем.

– Ждем, – непреклонно бросил эльф.

– Где Ригольд, паскуда? Говори! – Взбешенный Кобра приставил к горлу управляющего окровавленный нож.

Толстяк мелко дрожал и был близок к обмороку. Бенджамин – покойный уже Бенджамин – ценил своего подручного за деловые качества, но уж точно не за храбрость и твердость духа.

– Я… я…

Тяжелая дубовая дверь, обитая для пущего форса полосами железа, тяжело охнула от удара.

– Закрыто, – недовольно крикнул Кобра.

И тут же понял, что запоздал. Правильнее бы сказать – «было закрыто». Или даже – «было закрыто на два засова». Потому как теперь дверь была нараспашку, а в проеме застыла незнакомая фигура в плаще. Следует добавить, что в прихожей, где из управляющего вытрясались сведения о географическом положении Ригольда, стоял приятный глазу полумрак, а на улице как раз выглянуло пусть неяркое, пусть даже осеннее, но все же солнышко, потому лица пришельца Кобра рассмотреть не смог. Только капюшон плаща, под которым тот скрывал свою в высшей степени непривлекательную внешность.

– Кого Блин принес? – недовольно осведомился он. – Шел бы ты себе подальше, дядя, от души советую.

Пришелец промолчал, подобрал с пола оба засова и старательно приладил их на место. Самое время было поднять его на ножи, но Кобра еще не успел в себя прийти от неожиданного появления ненужного свидетеля, а его подельники без команды лезть на постороннего типа и вовсе не собирались.

– Где Зачинщик? – довольно невежливо спросил пришелец.

Голос у него был… страшный. Не как у чудовища дракона, нет, скорее как у судьи, объявляющего подсудимому приговор. По правде сказать, Кобра предпочел бы дракона.

– Ты кто такой? – грубо спросил Кобра, стараясь скрыть нотки неуверенности в голосе. Нежданный визитер его беспокоил и даже немного пугал.

– Я задал тебе вопрос, вор, – холодно напомнил пришелец. Лицо его было скрыто капюшоном плаща.

– Засунь его себе в задницу, – прошипел Кобра. Его подручные по одному возникали в прихожей. Толстяк, прижатый к стене, мелко дрожал.

– Повторяю в последний раз: где Зачинщик? Куда вы дели его труп? Ответь честно, вор, и я дам тебе быструю смерть.

Кобра онемел от возмущения. Да что этот козел себе позволяет? Ну сам напросился…

– Прирежьте его, – приказал он.

Двое подручных сорвались с места, спеша исполнить приказ, остальные чуть замешкались. Кобра собрался подхлестнуть их окриком, но не успел.

Пришелец сделал навстречу всего один шаг. Неуловимо быстро сверкнула сталь, захрипел разорванной глоткой один из воров. Второй осел на пол молча, сжимая в слабеющей руке бесполезный кинжал. Настоящий вор, мысленно одобрил Кобра. Был настоящий.

Опасный гость застыл посреди прихожей каменным изваянием. Но теперь капюшон не скрывал его лицо, и Кобра увидел сверкнувшие в полумраке глаза с вертикальными кошачьими зрачками.

– Ищейка!

Кто крикнул это первым, он не успел понять. Наверное, все, кто был в прихожей, одновременно. Кроме толстяка-управляющего, который шумно блевал, не обращая уже внимания на кинжал Кобры.

И завертелось! Пятеро против одного Ищейки, силы явно неравные. Попробуй-ка догони одновременно бросившихся во все стороны воров, умеющих уходить и от охраны особняков, и от городской, и даже от королевской стражи!

Ищейка попробовал. Собственно, только это он и умел – ловить быстроногих хитрецов, годами уходивших от тяжелой длани закона. А также и от второй его длани – справедливой.

Прыжок вверх по лестнице – и первый из преследуемых покатился по ступеням, воя от страха и боли, – острый меч подрезал сухожилия на обеих ногах. Откат вправо, пропуская неумело брошенный нож, страшный удар ногой – и второй сползает по стене, оставляя кровавый след. Взмах руки – и ядовитая змейка ножа перехватывает третьего вора буквально в дюймах от спасительного окна.

Кобра, вовремя ушедший в сторону с линии атаки, уже положил руку на дверь, когда Ищейка обратил на него внимание. Метко брошенный нож пригвоздил ладонь вора к двери. Кобра зашипел сквозь зубы, боль была неожиданной и острой, но вопить он не собирался. Человек должен уметь терпеть. Вор должен уметь терпеть молча, внушал наставник, и его уроки Кобра усвоил с детства.

– Ты не ответил на мой вопрос, вор, – напомнил Ищейка, его глаза холодно блеснули.

– Спрашивать ты умеешь, – прошипел одобрительно Кобра. Приколоченная к двери рука причиняла боль, но освободиться он даже не пытался.

– Это не ответ, – покачал головой Ищейка. – Вопрос был – где труп Зачинщика? И вот тебе еще один – кто тебя сюда послал? Ответ мне известен, но я хочу услышать его от тебя.

– Труп в гостиной. – Есть ли смысл лгать, когда на тебя смотрят кошачьи глаза Смерти? Ложь, правда – через минуту и то, и другое перестанет его волновать. – Послал меня сюда Король. Я не хотел убивать Зачинщика…

– Но убил. – Голос Ищейки был равнодушным, и это равнодушие пугало. Судья зачитал приговор – и ему больше нет дела до обреченного. Дальше черед палача…

– Ты обещал мне быструю смерть, – хрипло напомнил Кобра.

И вот тут в кошачьих глазах Ищейки появилось что-то вроде эмоций.

– Зачинщик был брат нам, – мягко сказал он. – Всем пятерым. Ты не заслужил быстрой смерти, вор.

…Вор должен уметь терпеть молча. Даже перед лицом смерти Кобра не забыл об этом. Просто его умения не хватило…

– Вышел, – сообщил Лониэль.

Томагавка не ответила, видела сама.

– Рискнем? – спросил эльф.

– Рискнем что? Зайти в дом или напасть? – уточнила девушка.

– Зайти в дом. Драться с этим – дураков нет, мы двое ему на один зуб.

– Ты нас переоцениваешь, – хмыкнула девушка.

Она не отрывала взгляда от следов, оставленных мягкими кожаными сапогами опасного человека. Этот оттенок ржавчины… Томагавка достаточно долго жила на свете, чтобы не ошибиться. Эти сапожки милой расцветки только что прогулялись по луже крови!

Проходя мимо, человек бросил на них резкий пронизывающий взгляд. Томагавка содрогнулась, прикусила губу, чтобы не вскрикнуть, увидев в кошачьих глазах смерть. Эльф отшатнулся, как от удара, сделал шаг вперед, будто намереваясь заговорить. Незнакомец ускорил шаги, скрылся в переулке.

– Хотел бы я знать… – задумчиво сказал эльф, глядя ему вслед.

– Знал бы, чего хочешь, – хмыкнула девушка. – Что тебя так в нем поразило?

– Он эльф, – сообщил Лониэль мрачно. – А также человек и, кажется, гном. Как такое возможно?

– Очень просто, – усмехнулась Томагавка. – Берем эльфа, расчленяем на составные части, потом проделываем то же самое с человеком и гномом. Кулинарные книги огров читал?

– У них и книги есть? – поразился эльф.

– Да кто ж это знает, – серьезно сказала девушка. – Единственный огр, которого я встретила, улепетывал так, что горы тряслись. Про книги я, конечно, спросила вдогонку, но он почему-то не ответил.

– Встретим – спросим еще раз, – пообещал Лониэль. – В дом войти рискнем?

– Кровь на мостовой видел? – спросила девушка. Эльф кивнул. – Думаю, там сейчас безопасно, как на кладбище.

Лониэля передернуло.

– Кладбища тоже разные бывают, – сообщил он. – Доводилось бывать на одном, где некромант порезвился…

– Некроманта лучше не ждать, – решила Томагавка. – Идем сейчас!

У Джоя сегодня людно. Джеф, Оборо и Соль со своими людьми, все в полной воровской готовности. Остальных пока нет, но, судя по всему, вот-вот должны подойти.

Джеф оценивающе смотрит на моих спутников.

– Неплохая банда, – уважительно говорит он. – Не воры, конечно, но для штурма – самое то. Два воина, лучник, маг… Маг? В Беларе? Ты, конечно, блестящий вор, но где ты исхитрился украсть мага?

– У «Петушиного часа», – роняет Мастер Лион, и Джеф умолкает. Воровать у синерясых даже он не рискует.

Оборо рассматривает мага со сдержанным интересом, с еще большим вниманием изучает Лани. Та отвечает вызывающим взглядом, мгновенно вспыхивает напряжение. Тень хороша как воровка и как женщина, но Лани ей как минимум не уступает. Да, опыта у нее явно поменьше, но вот потенциал… Я такие вещи чувствую, из девчонки может получиться такая воровка, что сам Безгол снимет перед ней шляпу вместе с париком.

Лани зажигает на ладони шарик света, насмешливо глядя в глаза Тени. Пронимает всех, включая меня. Редко кто из воров обладает хоть малейшей склонностью к магии. А те, кто обладают, как правило, поднимаются на самый верх. Как знать, может, однажды Главой Гильдии станет и женщина…

Странно, но напряжение между девушками тут же спадает. Оборо подходит, представляется, обнимает новую подругу. Обе целуются, легко, но задорно, явно играя на публику. Смотрю с интересом, как и все остальные. Признаюсь, меня слегка заводит, но это и к лучшему, если вспомнить то, что нам предстоит.

Стук в дверь заставляет присутствующих нервничать. Воры хватаются за ножи, гардарикец – за булаву. Булава – это дубинка, вроде моей. Только весит примерно как я со всей амуницией. Как этот бык с ней управляется – ума не приложу.

Тревога оказалась ложной. Лещ и Угорь со своими людьми. Чувствую, как расслабляются напряженные мышцы. Признаться, в Леще я сомневался. Слишком уж осторожен, и ему есть что терять. Куда больше, чем остальным.

Лещ не торопится, озирается по сторонам, шевелит губами, подсчитывая бойцов. Старый мудрый вор привык просчитывать все до мелочей. По мне, так просто надо слушать веленье сердца… и Шепот Удачи, конечно. А они в один голос кричат, что самое время атаковать, что промедление разрушит наскоро сколоченный союз, что, если дать Королю немного времени, он непременно прознает о нашем заговоре.

Лещ оглядывает моих новых друзей. Присутствие незнакомых лиц ему не по нраву, хотя боевой уровень команды внушает нешуточное почтение.

– Атакуем сейчас, – изрекает он.

– Днем? – простодушно удивляется варвар. Лани толкает его в бок, он умолкает.

– Мы – Дети Ночи, – глядя в глаза простодушному горцу, изрекает Лещ. – Но те, кто нам противостоит, – тоже. Ночью они будут настороже.

Варвар напряженно раздумывает. Чувствуется, что занятие для него непривычное.

– А городская стража? – спрашивает он в конце концов.

Опа! А вот об этом мы не подумали. А ведь громила прав. Штурм особняка незамеченным не пройдет. Рассчитывать на то, что горожане не заинтересуются происходящим, по меньшей мере наивно. Заинтересуются непременно и поспешат сообщить в органы, отчего-то называемые «компетентными», хотя мне как вору на свободе эта самая компетентность внушает определенные сомнения.

Лещ кривится. Такой оборот дела ему тоже не особо нравится, но, видимо, что-то толкает его на риск.

– Король взял Сазана, – неохотно сообщает он.

Чувствую, как в животе сжимается от страха сердце. Хм, оно ведь вроде в груди было?

– Он знает? – спрашиваю непослушными губами.

– Сазан был неосторожен. – Морщинистое лицо Леща каменеет. – Боюсь, мы поступили опрометчиво, призвав его на сход. Этот дурень просто пошел к Королю и попросил отпустить Безгола.

Шиплю сквозь зубы ругательство. Сазан, конечно, дурак, но кто мог знать, что он настолько дурак?

Прикидываю расклад, и он мне не нравится. Король знает о заговоре и наверняка спешно принимает меры защиты. Или сам готовится нанести упреждающий удар. Прямо скажем, возможностей подгадить у него предостаточно.

Смотрю на лица союзников, налицо некоторое смятение. Крыса и Тень прижимаются друг к другу, Угорь мрачен. Соль невозмутимо точит длинный широкий нож. Джой, напротив, оживлен, глаза лихорадочно блестят. Игра достигла пика – пора делать ставки.

– Переодеться стражниками, – неожиданно предлагает Лани.

– Бред! – фыркает Крыса.

Я считаю так же, но Лещ становится задумчивым, как купец, обнаруживший пропажу. Начинаю обкатывать идею, рассматривать варианты… и неожиданно сознаю, что вариантов-то практически нет.

– И где же мы столько мундиров с доспехами добудем? – осведомляется Джеф. Как же ему не хочется надевать форму стража! Впрочем, не ему одному. – Или сначала нам придется обокрасть башню стражей?

– Кража века, – хихикнула Тень.

– Много и не надо, – объявляет Лещ. – Главное, чтобы горожане видели стражей среди прибывших. Посчитают, что дело на контроле у легавых, и угомонятся. Думаю, мундиров шесть мы наберем?

Киваю головой. Думаю, и больше найдем. У меня, к примеру, припрятан на всякий случай.

– У меня есть, – радостно объявляет Джой. – Однажды обокрал на спор офицера.

Кто бы сомневался! Уверен, что бедняга даже и не заметил, что его раздели до нитки.

– У Зачинщика должны быть, – уверенно заявляет Лещ. – Он же ссуды страже дает. Порой под залог. Быть не может, чтобы пару-тройку мундиров не припрятал, Зачинщик – человек запасливый.

– Хомяк – его второе имя, – хохотнул Джеф.

– Лист, Духа – к Зачинщику. Попросите шмотки. Скажите – Лещ послал.

Двое из «кулака» Леща кивнули и исчезли за дверью. Хорошо старик своих ребят вышколил! Невольно задумываюсь, каким Главой может стать Лещ. Такой может всю Гильдию в кулак сжать. Порядка при нем станет куда больше, а помех от закона – меньше. Что до меня, так со скуки помру…

– Бойня, – пробормотала Томагавка.

Лужи крови, дрожащие по углам в обмороке слуги и – трупы, трупы… Девушка оглянулась на прибитое к двери тело, и ее пробрала дрожь. А она-то, дура, полагала, что не боится ни крови, ни трупов. Пожалуй, даже дядя Блин содрогнулся бы, глядя на это.

Из угла доносились отвратительные звуки – эльфу поплохело. Томагавка на ослабевших ногах вышла из прихожей и сразу же наткнулась на толстяка с зеленоватым лицом. Тот, похоже, спешил уйти как можно дальше от прихожей, но подвели ослабевшие ноги. Теперь он двигался медленно, держась за стенку. Зеленый камзол, изящные штаны с золотым тиснением были обильно заляпаны кровью. На горле алела глубокая царапина, будь она немного глубже, вряд ли толстяк смог бы ходить до появления хорошего некроманта.

– Что здесь случилось? – спросила девушка.

Толстяк дернулся при звуке голоса, из широко раскрытых глаз на девушку плеснулся ужас.

– Не убивайте меня, – всхлипнул он. – Пожалуйста, не убивайте! Я всего лишь управляющий, о делах почтенного Бенджамина ничего не знаю!

– Я не трону тебя, – пообещала девушка, стараясь сделать голос как можно более ласковым. – Расскажи, что здесь произошло.

Доброжелательные интонации управляющего нисколько не успокоили, но в обморок падать он пока не собирался, что слегка порадовало девушку.

– Я не знаю, – повторил тот снова. – Люди Короля… убили Зачинщика… почтенного Бенджамина. Не знаю за что. Спрашивали, где Ригольд, хотели перерезать горло… – Толстяк судорожно сглотнул и потрогал кровоточащую царапину.

– Оно почти цело, – успокоила его Томагавка. – Что дальше?

– А дальше пришел Ищейка и всех убил. – Лицо управляющего исказила гримаса ужаса. – И всех убил. Всех воров из Гильдии, доверенных людей Короля. Он спас мне жизнь, но… я никогда не смогу забыть то, что он устроил. Когда он пытал последнего… я хотел стать глухим, чтобы не слышать его воплей…

– Кто такой Ригольд? – Если люди Короля хотели его заполучить, то это важно. Что Королем называли Главу Гильдии воров, девушка хоть и не сразу, но сообразила.

– Ригольд… он вор. Друг почтенного Бенджамина. Люди Короля пытались убить его, но не смогли, только ранили. Зачинщик… почтенный Бенджамин приютил его… зря, наверное. Король не тронул бы его, если б хозяин не помог Ригольду.

Собственная речь заметно успокоила толстяка. Наверное, ему необходимо было выплеснуть пережитый ужас на какого-нибудь слушателя, чтобы гнетущие впечатления не сожгли его мозг. И теперь толстяк выбалтывал все что знал, без всякого принуждения рассказывая о сходе воров, о появлении в столице знаменитого Безгола, о Кобре и его людях, которых добрый хозяин не раз принимал в своем заведении, об ужасном Ищейке и о диком варваре с огромным топором, которого он лично провожал к Ригольду в компании более чем странной, о планах устранения Главы Гильдии и снова о Кобре и об Ищейке…

Остановить его было невозможно – словами. Томагавка, утомленная словоизвержением толстяка управляющего, подумывала уже о применении других методов, но тут в зале появился Лониэль. При взгляде на него в глаза толстяка вернулся ушедший было поспать ужас, руки задрожали, а речь потеряла связность.

Эльф выглядел примерно так же. Бледное заострившееся лицо, пятна крови на сапогах, всклокоченная короткая шевелюра цвета спелой пшеницы, из-под которой нелепо торчали знаменитые эльфийские уши… Позвольте, а где же парик?

– Э… э… э-эльф! – промычал управляющий, тыча в Лониэля пальцем.

– Ч… ч… ч-че-елове-ек, – передразнил тот толстяка. Свойственное жителям Саро ехидство уже вернулось к нему. – Пальцем показывать невежливо.

– Ра-азгова-аривае-ет! – благоговейно сообщил толстяк.

– Предлагаешь укоротить язык? – оживилась девушка.

– Э… э… эльф! – повернулся к ней управляющий. – Жи… жи-иво-ой! На… настоящий!

– Живой? – с сомнением переспросила девушка, оглядывая Лониэля.

– Жи… жи-иво-ой, – подтвердил толстяк, ничего уже толком не соображающий. Явление бледного, словно с похмелья, эльфа оказало на его и без того потрясенный рассудок явно негативное воздействие, которое в медицинской терминологии определяется как «тотальный снос крыши».

– Подумаешь, эльф! Тоже мне! – фыркнула Томагавка. – Спокойней, приятель, чего всполошился-то?

– Э… э… эльф! – опять сообщил толстяк, делая движение рукой в сторону Лониэля.

– Живой? – подсказала девушка.

– Живой, – подтвердил бедняга.

– Не такой уж и живой, – пробурчал Лониэль, которого этот балаган начал раздражать.

– Ра-а-а… – начал управляющий.

– Разговаривает? – вопросила девушка.

– Ра-азгова-аривае-ет! – подтвердил толстяк.

Живой разговорчивый эльф злобно сплюнул на ковер (изысканное воспитание! Не провинция какая-то!) и неразборчиво выругался. Внезапно его уши встали торчком, как у кошки.

– Кажется, к нам гости!

– Кто? – мгновенно насторожилась девушка. – Пойдем, приятель, подскажешь, кто это к вам в гости зашел.

Толстяк сопротивляться не стал, покорно прошествовав под руку с девушкой в прихожую.

Как раз в этот момент из прихожей в залу вывалились двое очередных посетителей. Посещение бойни произвело на них такое же впечатление, как и на всех прочих, о чем свидетельствовала пикантная бледность лиц и зажатые ладонями рты.

– Люди Короля? – деловито осведомилась Томагавка, положив руку на эфес сабли.

– Леща, – поправил толстяк.

Что Лещ возглавил заговор против Главы Гильдии, девушка уже знала, толстяк сообщил. Но руку с эфеса не убрала, мало ли что этим ворам в голову взбредет.

– Что здесь было? – простонал один из воров, его тут же перебил второй:

– Э… э… э-эльф!

– Живой? – заинтересованно осведомилась Томагавка.

– Жи… жи-иво-ой! – в один голос ответили оба, не сводя восторженно-испуганных глаз с лица Лониэля.

– Мать вашу! – не выдержав, проявил Лониэль утонченное эльфийское воспитание.

– Разговаривает? – уточнила Томагавка.

– Ра-а-а!.. Ра-азгова-аривае-ет!

– Вы кто такие? – Лониэль решил, что пора брать инициативу в свои руки, уж слишком быстро пополнялись ряды душевнобольных.

– Лист, Духа, – вразнобой сообщили воры.

Эти оказались покрепче управляющего, уже практически пришли в себя. Позыркивают уже осторожно по сторонам, пытаясь сообразить, во что вляпались.

– Ригольд с Лещом?

Подозрительность во взгляде. Откуда этот эльф – э-эльф! – знает Ригольда и, самое главное, Леща?

– Отведите нас к нему, – приказала Томагавка.

– Это еще зачем? – Подозрительность в движениях рук, ищущих рукояти ножей.

– У нас к нему дело. И шевелитесь, пока до вашего Леща Ищейка не добрался!

Подозрительность исчезла, страх вернулся.

– Это он здесь… поработал? – осторожно спросил Духа.

– Да уж не мы, точно, – хмыкнула Томагавка.

– Лещ приказал взять у Зачинщика мундиры и доспехи стражи, – напомнил Лист. – Зачинщик здесь?

– Почтенный Бенджамин мертв, – всхлипнул толстяк.

Томагавка сочувствующе хлопнула его по плечу – похоже, бедолага боготворил своего хозяина.

– Зачинщик? – Сказанное управляющим никак не укладывалось в голове парня. – То есть как это мертв? Неужто Ищейка? А говорили, у Зачинщика иммунитет… – Сложное слово вор произнес, ни разу не сбившись.

– От смерти иммунитета нет, – авторитетно сообщила Томагавка. Лониэль презрительно хмыкнул – дескать, много ли вы, люди, знаете об иммунитетах к смерти, но промолчал.

– Уходить надо. – Духа явно нервничал. – Лист, доспехи берем – и ноги отсюда.

– А эти двое?

– Возьмем с собой, пусть Лещ с ними разбирается.

Эльф снова насторожился. Уши шевельнулись, голова повернулась в сторону прихожей.

– Стучат, – сказал он. – Ногами, кажется. И еще кричат: «Откройте, стража».

– Кто бы это мог быть? – съязвила Томагавка. – Парни, я не знаю, для чего Лещу шмотки стражников понадобились, но сейчас не до них. Если, конечно, нет желания содрать их с тех милых ребят, что штурмуют сейчас входную дверь.

– Нашла время трепаться. – Духа уверенно помчался прочь по коридору, Лист припустил за ним.

Томагавка и Лониэль бросились следом, стараясь не отстать. Такой умный и предусмотрительный человек, как покойный Зачинщик, разумеется, не мог ограничиться одним-единственным входом. Духа уверенно распахнул неприметную дверь в конце коридора и с разбега уткнулся в стражника. Тот машинально схватил вора за плечо, движение отрабатывалось годами, и сейчас руки проделали все сами, пока сознание их обладателя силилось понять, кто же это пожаловал.

Увы, тот ход, который был известен Духе, городской страже был известен не хуже.

– Посторонитесь, уважаемый, будьте так любезны, – попросил Лониэль, обогнавший в забеге Листа и Томагавку. – Мы тут, понимаете, от городской стражи как это… линяем, а вы, не в обиду будет сказано, на дороге стоите.

– Э… э… э-эльф! – выдохнул стражник, выпуская из захвата Духу.

– Живой? – по привычке спросила Томагавка, проскакивая мимо обалделого стражника и его не менее обалделого напарника.

Духа летел по улице, словно за ним Блин гнался, остальные не сильно от него отставали. Девушка вздохнула и прибавила, чтобы не потеряться в лабиринтах улиц.

– Штурмуют, – сообщил Блин, разглядывая открывшуюся батальную сцену.

Собственно, баталия пока не началась, мелкие группки воров концентрировались напротив ворот особняка, местами блестели начищенные доспехи городской стражи. Старик одобрительно крякнул, хорошая задумка, грамотная.

– Скучно. – Беодл поднял с земли камень, ловко подбросил на ладони и метнул в сторону особняка.

Часть стены с грохотом обрушилась, воры прыснули во все стороны, точно испуганные мыши, но тут же вернулись, осторожно подкрадываясь к проходу.

– Умеют пользоваться удачей, – довольно заметил Беодл. – Ну что, нечистый, тряхнем стариной?

– Надо больно, – недовольно ответил Блин. – Им и так Лакки покровительствует. Вон его протеже вышагивает, видишь?

– Вон тот, худой? – презрительно фыркнул Беодл. – Нет в нем подлинной силы и мужества. То ли дело мои горцы!

– Вон один из них, – указал Блин. – С моей племяшкой вместе. И не боится же, по тупости своей, а ведь малышка своим присутствием может превратить любую победу в не пойми что. Пойдем лучше вина выпьем, без нас справятся. Неспортивно это, старый.

– Нет в тебе боевого духа, – сурово заметил Беодл. – Только вино пить и шкодить, шкодить да вино пить. Тьфу, одно слово – «нечистый».

– Вчера мылся, – обиделся Блин. – На себя бы посмотрел, старый!

– Что-то синерясые заволновались, – удивился Беодл, оторвавшись от батальной сцены.

Атакующие на удивление легко взяли забор и теперь с радостными воплями прорывались в особняк. Похоже, обрушившаяся стена изрядно удивила защитников особняка, и минутная растерянность обошлась им дорого.

– По мою душу, – довольно ухмыльнулся Блин. – Как святоши говорят, «нечистым духом пахнуло». Уж что-что, а нечистый дух они нюхать умеют.

– Да уж, понаворотил ты дел в свое время, – неодобрительно заметил Беодл. – До сих пор вспоминают, хоть уж сколько веков минуло. Так вмешаемся или нет?

– Нет. Вон Лакки – видишь? Ледания – его вотчина. Ты как хочешь, а я с ним отношения портить не намерен. Его же нынче святым считают – слышал? Святой Лакки. – Блин хихикнул. – Нет, ты только представь, Лакки – святой! Ты вот говоришь, я покуролесил, так наш рыжий еще и не такое выделывал – помнишь? Только я нынче дух Зла, а он, видите ли, святой! Обидно, да?

– Да ну тебя, надоел, – поморщился Беодл. – Пойдем, что ли?

– Пойдем, – легко согласился Блин. – Только вот чуть-чуть пошутим. Над синерясыми, вон они уже почти рядом. А потом пива выпьем с воблой. И Лакки угостим, пиво – мне, вобла – ему. Идет?

– Ох, да какое в Ледании пиво, – вздохнул Беодл. – Ладно уж, пошли… Святой Блин.

– Живой! Разговаривает! – ошалело бормотал стражник, пялясь в переулок, где три часа назад исчез живой разговорчивый эльф со товарищи…

В особняк мы вошли сравнительно легко. Рухнувшая не пойми с чего стена изрядно облегчила нам задачу. Вот уж не думал, что Король на такое потратится, но ограда вокруг особняка представляла собой одну мощную ловушку, и горе тому, кто на нее сдуру напорется. Правда, ребята собрались тертые, такие вещи за версту чуют, а сунувшемуся было в ворота варвару Лани подробно объяснила, кто он такой и что у него в голове вместо мозгов.

Так что подарок судьбы пришелся как нельзя более кстати. Иначе пришлось бы просить магов о помощи… и привлекать внимание «Петушиного часа». Спасибо, святой Лакки, что помог, свечка за мной… сколько я тебе задолжал уже, интересно? И успею ли расплатиться? Ты уж присмотри за мной, святой Лакки, негоже, чтобы должника прибили раньше, чем долг отдаст.

Особняк строили, явно не рассчитывая на штурм. На окнах даже ставней нет, входная дверь легкая, неукрепленная. Вынести такую – раз плюнуть, если плевать будет варвар или гардарикец. Да и то сказать, чего мог опасаться Король? Ножа в спину – каждую минуту, стрелы опять же в спину, яда в кубке, толченого стекла в мясной поджарке, но никак уж не штурма. Если стража по его душу явится – на то потайные ходы имеются, нырнул – и ищи в темноте уголь.

Так что внутрь мы проникли легко и почти без шума. А дальше началось…

Король все же подготовился к встрече. То ли предчувствовал беду заранее, то ли успел в последний момент – не знаю и гадать не хочу. Только в особняке нас встретили помимо воров еще и наемники – умеющие драться, отлично вооруженные. И если б не варвар с гардарикцем, было бы совсем худо.

Ускользаю влево, взмахиваю кинжалом. Артефакт работает исправно, сотня острейших игл пронзает неудачника насквозь. Теперь в течение пяти минут он будет притворяться обычным кинжалом. Мастер Лион объяснял, что наложенным чарам нужно время, чтобы восстановиться. Жутко неудобно, но поделать ничего нельзя. Жаль, что нельзя использовать кинжал раз тридцать подряд, и пусть бы он потом хоть год заряжался.

Джой сцепился с Дулей, пытаюсь зайти со спины, чтобы помочь своему, но налетаю на Рыбу, виртуозно играющего длинными парными «молниями». Клинки оправдывают свое название, сверкают так, что больно глазам. Сейчас сделает выпад… Размахиваю дубинкой, одновременно бью ногой в колено. Рыбу на простой прием не возьмешь, отпрыгивает назад, я проваливаюсь, вот сейчас он меня и…

Рыба заваливается назад с ножом в груди. Нахожу секунду, чтобы обернуться… Лани. В ладони уже другой нож, девушка высматривает цель, но атаковать не спешит. И правильно, одобряю я, а то раскидает все ножи – кто меня в следующий раз выручит?

Наши маги колдовать опасаются: синерясые могут учуять свежие чары. Ларгет изредка стреляет из лука, когда уверен, что никого из своих не заденет. Боресвет и Нанок теснят наемников к дверям. Впереди – Праздничный зал, а за ним и лестница, по которой можно как подняться вверх, в кабинет Короля (или в спальню, если есть желание), так и спуститься в подвал, где, по словам Леща, находятся комфортабельные камеры для кратковременного пребывания тех, кто не нашел с Королем общего языка.

Остается поднажать и…

Толпой влетаем в Праздничный зал и замираем. Вот засада, Король устроил нам долгожданный сюрприз. Два десятка наемников с натянутыми луками. Три десятка воров во главе с Тертым. И его воровское величество, комфортно расположившийся за спиной своей маленькой армии.

– О, кого я здесь вижу! – изумляется Король. В голосе, в глазах – не прикрытое тряпочкой злорадство. – Лещ, брат мой, как же ты мог? А ты, Джой, – я же тебя любил, как сына. Тень, Крыса – блин подери, можете вы хоть минуту не целоваться? Совсем стыд потеряли!

На наших лицах отчаяние. Как нелепо все закончилось…

– Угорь, тебя я однажды помиловал, помнишь? Второго раза не будет! Соль… А где Соль?

– Сдох, – с непередаваемым наслаждением говорит Тертый.

Нашариваю рукоять кинжала. Я стою за спинами остальных, у меня-то как раз есть шанс сбежать, залп лучников меня не достанет. Я сбегал тысячи раз, я показывал Смерти зад, могу показать и теперь, пусть утрется, но… я не побегу. Сейчас – не побегу.

– Доигрался. – В голосе Короля нет ни тени жалости. – А где Ригольд? Выйди-ка на свет, покажись старику. Что же это ты затеял, сынок?

– Будь ты моим батей, удавился бы со стыда, – говорю тихо, но мой голос слышат все. И хорошо, и правильно. Давно чесался язык ему это сказать.

Король ничуть не обижен, наслаждается победой, и любые реплики с нашей стороны только усиливают его торжество. Ни дать не взять мой котик, играющий с мышью.

– Как невежливо, сынок. А ведь я считал тебя своим наследником, думал оставить на тебя Гильдию, когда время придет. Что же нам теперь с тобой делать? А это кто с тобой рядом? Неужто эльф? С плохой компанией связался, сынок, эльфы – богомерзкие твари, ненавистные всему роду человеческому. Потому и отвернулись от вас святой Лакки и сестра его Удача, что против Творца самого пошли…

– Хватит уж проповеди читать, – безнадежно бросил Джой. – Тоже мне, святоша…

– Джой, мальчик, откуда столько непочтения к старшим? Мало тебя наставник порол, вот и выросло не пойми что. Вы чем думали, когда мятеж замышляли? Заговорщики сраные, прости меня Творец!

Гардарикец, стоящий в первом ряду, делает маленький шажок вперед и вбок, закрывая собой Ларгета. Лежащие на тетивах стрелы мгновенно отслеживают это перемещение, но в полет сорваться не спешат, один шажок ничего не решает. А попробует прыгнуть – встретят в полете, на таком расстоянии стрелы порвут кольчугу так же легко, как и мою куртку. Что-то они готовят, Ларгет с Боресветом, но вот что? Кладу руку на рукоять артефакта, пусть меня пристрелят, но Короля я с собой прихватить успею.

– Не успеешь, сынок, – ласково говорит Король, от него, разумеется, не укрылись ни мое движение, ни шажок гардарикца. – Хороший у тебя ножик, спору нет, но на мне Львиная Грива – слышал о такой вещице? Вернет твои паршивые иголки тебе самому, так что будь любезен, ручку убери. Вас, господин маг, тоже попрошу держать руки на виду и губами не шевелить. Парни у меня нервные – а ну как не удержат стрелу на тетиве? Обратно ведь не переиграешь. Так что, господин маг, спокойнее. С вами попозже поговорим, маги сейчас товарец редкий, дефицитный товарец.

Хочется завыть от бессильной злости и отчаяния. Святой Лакки, да неужто нет никакого выхода? Совсем-совсем никакого?

Резкий тычок в спину.

– Дайте дорогу, воры. Мы спешим.

В удивлении поворачиваюсь к наглецу… и натыкаюсь на ледяной взгляд кошачьих глаз. Очень холодных и недобрых глаз.

Ищейка! И не один – вся пятерка в полном составе. Чувствую, как ледяные крошки страха скользят но спине, пячусь назад, забыв о стрелках. Ищейка отодвигает меня рукой, проходит сквозь толпу, как деньги сквозь пальцы. Его собратья следуют за ним. Воры шарахаются в стороны, варвар таращится на свору Ищеек, раскрыв рот. Его обходят, словно каменную статую. Стрелы на тетивах нервно подрагивают, наемники не понимают, что происходит, но – профессионалы! – стрелять не спешат.

– Стоять! Ни шагу дальше! – Король опомнился.

Быстро, надо признать. Пячусь к стене – если получится, зайду в тыл. Кажется, о тихом, безобидном Ригольде все забыли… Зря! Придется напомнить.

– Что вам здесь нужно? – Король испуган, но кураж держит, здесь он хозяин, а Ищейки – незваные пришельцы, которые, несмотря на всю их мощь, в полной его власти.

– Справедливости! – говорит первый Ищейка, и одновременно второй произносит:

– Мести!

– Раскаяния! – объявляет третий.

– Наказания! – провозглашает четвертый.

– Закона! – заключает пятый.

– Наши интересы не пересекались, – пробует договориться Король, но его час, похоже, миновал.

– Наши интересы пересекаются каждый день по многу раз, – мягко объявляет Ищейка номер три. – Мы, как правило, закрываем на это глаза. Но не сегодня.

– А что случилось сегодня? – Король держит удар, но… он еще не знает.

А я знаю – люди Леща и Томагавка рассказали подробно. И если я не ошибаюсь…

А я не ошибаюсь. Без всякого предупреждения Ищейки атакуют. Лучники делают залп, который тонет в вязких волнах ветра. Ларгет успел бросить заклинание, быстро и умело, как и подобает Мастеру-магу. Возможно, Ищейкам это не требовалось. Не знаю. Но за то, что стрелы не достались мне и моим товарищам, – спасибо.

Ищейки кромсают людей Короля. Ожившие мясорубки, вот что они такое. Наемники стоят крепко, но они обречены. Воры начинают разбегаться – как те, что стояли за Короля, так и те, что шли со мной на штурм. Король пытается скрыться, и все шансы у него есть. Черный плащ за его спиной закручивается в спираль, я уже знаю, что сейчас произойдет, наслышан о Плаще Ночи. И точно – фигура Короля бледнеет и пропадает, он теперь невидим и неслышим для нас.

Для всех, кроме Ищеек. Не знаю, как он определил, где находится Король. Может, по запаху? Прыжок в сторону, короткий удар, быстрый, как молния, и тело мертвого уже Короля выпадает из невидимости. Меня снова пробирает дрожь, хорошо, что у меня иммунитет. А остальные? Неужто порубят в капусту моих друзей? Блин меня побери, если я буду спокойно стоять и смотреть на это…

Беспокоюсь напрасно. Ищейки подхватывают тело получившего отставку Главы Гильдии и неторопливо удаляются. Последний из них замедляет шаг, оборачивается и неожиданно подмигивает мне. Наверное, это тот, с кем я пересекся в катакомбах.

Вам когда-нибудь подмигивала фарфоровая ваза или, к примеру, пивная кружка? Ощущение сходное. Выдавливаю в ответ слабую улыбку, отворачиваюсь. Ищейки один за другим покидают залу, унося с собой тело. Интересно зачем? Некроманту какому отдадут или просто ужинать нечем?

Но тут же это перестает меня волновать. Безгол! Я совсем забыл о нем!

(обратно)

Глава 7

– Творится что-то неладное, – задумчиво произнес Архимаг. – Его величество король Леданский сообщает, что его попытки получить Регалии потерпели крушение, и просит нашей помощи. Кто желает высказаться?

– В чем суть проблемы? – сразу же откликнулся Ассистент. – Если память меня не подводит, он должен был получить артефакты в ближайшую неделю.

– Его величество заключил договор с Главой воровской Гильдии, – сообщил Мастер Эстелин. – Неким Королем, который утверждал, что сумеет добыть все Регалии к оговоренному сроку. Однако вчера случилось событие, перечеркнувшее планы его величества и наши жирным крестом. Глава Гильдии воров был смещен в результате мятежа.

– Мы можем помочь ему восстановить утраченные позиции? – робко осведомился Мастер Сальтерс.

– Мы можем посетить его похороны, – резко ответил Архимаг. – Но не думаю, что это поможет делу. Еще раз говорю – в Ледании что-то назревает. Адепты «Петушиного часа» уловили присутствие в Беларе самого Блина! Кто желает высказаться по данной теме?

– Самого Блина? – недоверчиво осведомился Ассистент. – Святоши до сих пор верят в сказки?

– Верят, – согласился Архимаг. – И хорошо, что верят, случись иначе – управлять ими было бы куда сложнее. Но здесь я им верю. Уж что-что, а присутствие нечистого они должны были почувствовать. Очевидно, что Блин посетил Белару именно в тот день, когда убили Главу Гильдии воров. Возможно, эти события не связаны между собой, но мы должны предполагать худшее.

Члены Совета молчали. С Блином пересекаться не хотелось никому, дух Зла славился злопамятностью и изощренной мстительностью. Если, конечно, признать, что он на самом деле существует.

– Если можно, хотелось бы услышать подробности, – сказал Мастер Шоло.

– Извольте. Часть воров взбунтовалась против покойного Главы и устроила маленький переворот. Король был к этому готов, более того – умело спровоцировал противников на преждевременную атаку, но вмешались некие силы, участие которых запланировано не было. Что именно произошло в резиденции Короля, точно неизвестно, воры славятся умением не оставлять следов. Зацепка только одна – надпись на стене резиденции. Привожу дословно – «Сдес был Нанк». Прошу высказывать версии.

– Нанк, по легендам аркадцев, предводитель легионов бесов, правая рука самого Блина, – блеснул эрудицией Мастер Шоло. – Надпись была сделана кровью?

– Губной помадой, – ухмыльнулся Архимаг. – Впрочем, мысль интересная. Неужели дух Зла решил вмешаться в игру? Очень интересный поворот, ведь он, несомненно, знает, чем ему грозит нарушение нейтралитета.

Совет Ковена почтительно молчал. Блин это, может быть, и знает, а им вот как-то не довелось. Разве что Архимаг разъяснит…

Глава Ковена, однако, разъяснять ничего не собирался.

– Судьбы мира сейчас решаются в Беларе, – изрек он. – Я думаю, нам придется рискнуть. Мастер Зортрий, я требую задействовать всю мощь Ковена.

– Что именно нам предстоит сделать? – деловито уточнил Ассистент.

– Это мы выясним позднее. Пока – наблюдение… и готовность включиться в любой момент. Мне кажется, ждать придется недолго…

– Кажется, мы вычислили Цитадель Ковена, – сообщил Мастер Лур.

Его величество вопросительно посмотрел на него, жестом предложил продолжать.

– Небольшая, хорошо укрепленная крепость в горах Заморья, – сказал маг. – Шпионы вашего величества высказали такое предположение, мои коллеги проверили. По всему выходит – она.

– В каких именно горах? В Ранненах или Орлецких? – уточнил король, проявив изрядное знание географии.

Бывший шут удивленно покачал головой – сам он впервые услышал, что в Заморье есть какие-то горы.

– В Орлецких, – сказал Мастер Лур. – Недалеко от города Вийолаха, если вашему величеству это что-то говорит…

– Говорит, – подтвердил король. – Сандал, изумруды, поделки из камня. Богатый город, судя по всему.

– Это поправимо, – успокоил его Лемур. – Скажите вот, ваше величество, нам эту крепостицу непременно надо взять? Ради спасения мира?

– Придется, – кивнул головой принц.

– Тогда лучше использовать наемников. Квармольские войска на территории чужого государства – лучший повод к войне. Хоть Заморье и далеко, лучше отношений не портить.

– Подбери подходящих, – приказал король. – Наемники – это то что нужно. Молодец, Лем, мы еще сделаем из тебя настоящего министра.

– Богатый, значит, город этот Вийолах? – задумчиво вопросил шут. – Ну-ну…

Не могу прийти в себя. Слишком уж много чудес выпало на голову обычного вора, как бы не свихнуться ненароком. Сначала Ищейки, пришедшие отомстить за смерть Зачинщика (интересно, что их связывало?), потом присутствие эльфа – эльфа! – и девчонки, заявляющей, что она племянница Блина… Я бы не поверил, но уж больно серьезно отнесся к ее заявлению Мастер Лион, от такого так просто не отмахнешься. Впрочем, это я еще смог бы пережить, оставшись в здравом рассудке. Эльфы – да, диковинка, племянницы Блина тоже не каждый день встречаются (интересно, как она насчет переспать?), но когда одноглазый нищий заявляет, что он король, а на троне сидит самозванец, вот тут-то голова начинает идти кругом, а реальность – ускользать из смазанных жиром пальцев. А если этот одноглазый как бы король еще заявляет, что хотел бы видеть на троне не кого-нибудь, а именно меня, потому как морда у меня наиболее подходящая, – тут уж и вовсе мозга за мозгу заходит. Ну почему бы ему Мастера Лиона к этому делу не припрячь? Он ведь умный, знающий, да и внешность ему подходящую на морду нацепить – раз плюнуть, для мага его уровня. Так нет, этим двоим меня подавай на еще не вакантное место!

Так что сижу молча и обдумываю открывшиеся перспективы, а окружающие, разбившись на группки, с жаром перетирают будущее и недавнее прошлое.

Ищу взглядом Безгола. Он молчит, слушает, впитывает информацию. Чувствует мой взгляд, ободряюще кивает в ответ. Мол, не трусь, ученичок, мне хреновей было в застенках, чем тебе когда-либо на троне будет. Да, с этим не поспоришь. Машинально глажу рыжую наглую морду, трущуюся о мои ноги. Интересно, как еще Безгол с Лещом поладит? Мирно разойдутся или же новых разборок ждать? Банду Леща здорово потрепали при штурме, более того, как ни крути, мы все – мятежники… кроме Безгола. Те воры, что не участвовали в разборке, скорее примут Безгола, чем Леща. С другой стороны, сколько лет мой наставник в Беларе не появлялся, его уже подзабыли, а Лещ – он постоянно на виду, живая легенда, почти что герой. Только вот воры героев не очень-то уважают…

В общем, не знаю, кто из них наверх пойдет, а кто скромно отойдет в тень – на время или навсегда, как получится. Да и о том ли надо волноваться, когда на твою собственную голову вот-вот корону напялят?

Фрол подходит к Боресвету. Настороженно слежу, предчувствие говорит, что-то сейчас случится.

– А что, братан, – чуть нагловато вопрошает нищий, – деревянные тапки не пропил еще?

– Дык, не успел, – сокрушенно разводит руками здоровяк и извлекает из потертого мешка деревянные сандалии. Вот тут меня пробирает до самых пяток, на память, слава Творцу, не жалуюсь, помню еще, какой Регалии не хватает для полного комплекта. Неужели те самые? Откуда они у воина из дикого края?

Фрол протягивает руку, чтобы забрать Сандалии, но не тут-то было. Никогда нищему, будь он хоть трижды король чего угодно, не сравниться вбыстроте реакции с Мастером-магом. Сандалии благополучно переходят в руки Мастера Лиона, который тут же начинает их внимательно изучать, как то: мять, вертеть в руках и нюхать подошву. То есть проводить анализ.

– Либо я чего-то не понимаю, – задумчиво изрекает Мастер Лион, – либо…

И начинает колдовать что-то сложное. Нет, я, конечно, не специалист, но на простое заклинание стольких приготовлений не требуется и времени оно отнимает куда меньше. Пытаюсь выяснить, что происходит, и получаю от мага задумчивый взгляд типа: «Во что же тебя превратить, чтоб под ногами не путался?» Поспешно ретируюсь, вспоминая, что внушал мне среди прочего наставник. А именно, «высшая добродетель вора – терпение».

– Кажется, это часть нашей карты, – снисходит все-таки до объяснений Мастер Лион. – А может быть, и не только.

После чего возвращается к излюбленному занятию, которое так не одобряет «Петушиный час».

Озадаченно смотрю на него, потом на Сандалии. Сюрприз, ничего не скажешь.

Фрол пользуется моментом, повторяет свою лекцию о пользе королевской должности. Раз уже, наверное, в седьмой. Поскольку все мои доводы «против» уже исчерпаны, опровергнуты и выброшены за ненадобностью, покорно слушаю, запоминая на всякий случай кое-какие нюансы. Раз уж меня подрядили (а попробуй тут отвертись, когда на тебя всей толпой насели) на это дело, надо хоть информацию собрать. Впрочем, на меня ее и так вывалят, даже если уши заткну.

Наконец, нищий… то есть король, замечает, что я уже не сопротивляюсь, довольно хмыкает и замолкает. До следующего – восьмого? – раза.

Несколько минут слежу за манипуляциями мага, потом мне надоедает. И, кажется, не мне одному.

– Расскажи-ка сказку, – просит ученик Бол Томагавку. – Скучно что-то.

– Сказку? Ладно, как скажешь, – соглашается девушка. – Слушай. В Тридевятом королевстве жил когда-то король, и правил он мудро и справедливо. Было у него три сына – двух старших звали Рихард, а младшего – Джон…

– А почто старших одним именем назвали? – удивляется Боресвет.

– Когда король на войну собирался, наказал сына Рихардом назвать, когда родится. Родилось двое, так обоих Рихардом и назвали – не идти же против королевской воли?

– Дальше, дальше давай, – перебивает Бол. – Это в Пельсиноре, да? Имена похожие…

– Старшие братья выросли умными и рассудительными, успели прославить себя и в государственных делах, и в военных, и на любовном фронте отличились, наплодив полкоролевства бастардов. А на младшем природа отдохнула, как это бывает в королевских семьях. Вырос принц Джон бездельником и пустозвоном, учиться не желал вовсе, а все пил вино и бегал за девками, но и тут ничего не добился, потому что девки бегали быстрее. Наконец, королю это надоело, позвал он младшенького и сказал так: «Сын мой младший, пора уж тебе и себя показать, и на мир посмотреть. Вот тебе задание – в королевстве номер раз…»

– На Руси то есть, – довольно хмыкает Боресвет.

– «…Растет яблоня с молодильными яблоками. Повадилась как-то волшебная кобылица яблоки эти тырить. Как уж она на дерево карабкалась, мне неведомо, но факт в том, что яблоки стратегического назначения оказались утрачены. Царские сыновья со дружины стали нести дозор, но добились немногого. Повезло только младшему – дураку, вроде тебя, поймал он кобылицу ту. Что делал с ней, история умалчивает, однако родила кобылица в положенный срок жеребенка – кривого и горбатого, совсем как царевич. Жеребенок сей, шибко волшебный, принадлежит ныне как раз младшему царскому сыну. Он-то мне и требуется для-ради государственных интересов, которые, во-первых, секретны, а во-вторых, ты все равно не поймешь, ибо дурак».

«Ужо послужу отечеству!» – возрадовался Джон-дурак, оседлал коня, вооружился добротно да и отправился в королевство номер раз. Коня принц прободал на подступах к шестому королевству, но местные гоблины научили его ездить на волке, так что до цели все-таки добрался. Долго следил он за королевским дворцом, а потом выбрал ночку потемнее и украл заказанное.

Вернулся принц домой, бросил добычу к королевским ногам и изрек гордо: «Выполнил я, отец, ваше задание, хоть и сложным оно было, и трудным. Недоедал, недосыпал, но волю вашу таки исполнил! Вот, получайте!»

Глянул король на добычу – и чуть его удар не хватил.

«Тебе, глупому, коня привести велели, а не производителя! На хрена же ты мне царевича иноземного приволок, своих дураков, что ли, мало?»

С тем и прогнал он Джона-дурака прочь со двора и лишил его наследства. Младшего царевича так и называли с тех пор – Джон Безземельный.

Томагавка замолчала.

– И как он, Джон-царевич, стал все-таки королем? – посунулся любопытный Бол.

– А ты знаешь такое королевство – Тридевятое? – вопросом отвечает Томагавка. – Нет? Значит, стал.

Про себя соглашаюсь. Дурак на троне – беда королевству. А эти двое еще хотят втиснуть мою задницу на жесткое сиденье трона!

Мастер Лион колдует. Пресловутые Сандалии, выцарапанные хозяйственным нищим (однажды я все-таки привыкну, что он на самом деле король), стоят в центре стола, вокруг разложены деревянные прибамбасы из коллекции герцога Вернера. Помнится, маг превращал их в драную карту – интересно, когда успел расколдовать обратно? Кажется, я слишком увлекся рассказом Томагавки и пропустил этот шедевр магического искусства. Сандалии Маргонов, последняя из королевских Регалий старой династии. Тот дядя, что сделал их частью магической карты, умел пошутить, надо отдать ему должное. Интересно, а герцог Вернер знал о назначении деревянных игрушек? Наверняка знал, иначе с чего бы поставил их охранять целого тролля, вместо того чтобы вышвырнуть мусор на помойку.

– Может, помочь? – предлагает Лониэль. Эльф все крутится вокруг Мастера Лиона знаменитой танцующей эльфийской походкой, сгорая от нетерпения. Как же, карта должна привести его к какому-то там деревянному кольцу. Признаться, я слегка разочарован, деревянное кольцо несколько не тот приз, который мог бы меня привлечь. Зато остальные на нем подорвались: Мастер Лион – из любви к науке, варвар и Томагавка собираются превратить справную красивую девку в секиру (идиоты, блин!), Бол и Ларгет мечтают вернуть своему Учителю безвозвратно похеренную магическую силу, эльф жаждет спасти мир, Лани небось мечтает примерить деревянную цацку на один из пальцев…

– Не мешай, – отмахивается от него маг, делая рукой сложные пассы.

Эльф наблюдает за его действиями, оба ученика-мага смотрят с азартом, надеются подхватить какое-нибудь полезное заклятие. Ну-ну, это у Мастера-то! Впрочем, Ларгет, может, и сумеет. То, что он творил в доме Зачинщика, не каждый маг повторить сможет. Да и тот порыв ветра, которым он смахнул стрелы в особняке Короля, дорогого стоит. Мастер Лион, наверное, сумел бы лучше, но он был занят нейтрализацией магов противника. Делом, вне всякого сомнения, достойным и полезным, но, если б не Ларгет, многие из нас остались бы там. Ищейки-то от стрел увернулись бы, а мы вряд ли б сумели.

Как-то странно сознавать, что Короля больше нет. В голове не укладывается. Бросаю взгляд на Безгола – вид грустный и задумчивый. Я знаю, о чем он сейчас думает. Что, не вернись он в Белару, Зачинщик остался бы жив. Они были дружны, добрый старый Бенджи и мой наставник. Мне грустно и тоскливо, оттого что он погиб. Но Безголу по-настоящему больно.

От нечего делать раскладываю на кровати свою добычу – Реликвии Маргонов. Скипетр, Держава, Корона, Мантия. Сандалии забрал попользоваться маг. Любуюсь искристыми россыпями бриллиантов, загадочным блеском изумрудов, яростным сверканием рубинов. Изяществом работы, разумеется.

Слышу прерывистое дыхание за спиной, резко оборачиваюсь. Точно, она, Лани. Стоит, губки облизывает на мои сокровища. Вот с кем ухо надо востро держать, отвернешься – выковыряет камешек за милую душу. Это из священных-то артефактов моего будущего величества!

– Красивые, – говорит девушка, взглядом спрашивает разрешения посмотреть поближе.

Нехотя киваю. Блин с ним, с камешком, пусть выковыривает. Недостойно вора жлобство проявлять, святой Лакки жадных не привечает.

Лани протягивает руку к Скипетру и тут же ее отдергивает. Реликвия шипит, как рассерженный кот, плюется искрами. Предупреждает, значит. Не без опаски протягиваю руку, касаюсь своенравного Скипетра – лежит спокойно, как и положено порядочной королевской вещи. Ничего не понимаю! Правда, кошки меня любят и не боятся, так ведь и Лани Сигр за свою признал.

– Инициация частично состоялась, – туманно объясняет подошедший Фрол.

Требую пояснений, нищий охотно рассказывает, что несколько Регалий, будучи собранными вместе, проявляют некие свойства, не свойственные им по отдельности. В частности, по каким-то причинам Скипетр и Корона уже признали меня королем. Держава пока сомневается, а Мантия в этой компании новичок и мнения своего не составила. Но это и неважно, Скипетр и Корона главнее прочих, и, если уж они признали, от трона мне нипочем не отвертеться.

Пожимаю плечами. Мне неприятен разговор на эту тему. Буду честным: мне хочется попробовать королевской жизни, но пугает меня эта авантюра до желудочных спазм. Королей с детства воспитывают, вдалбливают в головы государственные премудрости, каковых простому вору просто не уразуметь. Это я и высказываю Фролу, тот в очередной раз пожимает плечами.

– Меня на нищего тоже нигде не учили, – напоминает он. – Смог же?

В чем-то он прав. Человеку из дворца отнюдь не так просто приспособиться к жизни на улице, где любой может пнуть тебя ногой, а подельник – воткнуть нож в спину ради пары медяков.

– К тому же я всегда помогу тебе советом, – завершает Фрол.

Лани неожиданно приходит мне на помощь.

– Ты думаешь, твое присутствие во дворце не вызовет удивления? – спрашивает она нищего, и я мысленно с ней соглашаюсь. – Король привел старого друга – одноглазого нищего… Ничего себе!

– Возьмешь меня шутом, – пожимает плечами Фрол. – Мастер Лион поможет обставить ситуацию. Там жизнь тебе спасу или еще какой подвиг совершу. Пойми, Ригольд, даже если кто от удивления в обморок упадет, противиться решению короля все равно не рискнет. Хотя бы ты на мне жениться захочешь.

Лани хохочет, я тоже усмехаюсь, представляя Фрола в свадебном платье.

– Давай уж без крайностей, – говорю ему и пожимаю протянутую руку. Мы, короли прошлого и грядущего, всегда между собой договоримся.

Оглядываюсь на нашего мага. Вот это интересно! На столе лежит карта – целая, без всяких подозрительных дырок, оба ученика уткнулись в нее носами, рядом варвар шевелит губами – знакомые буквы ищет, если у него есть знакомые. А Мастер Лион стоит рядом и с увлечением читает какую-то книгу!

Опрокидывая стул, бросаюсь к карте. С детства мечтал клад отыскать! Лани и Лониэль следуют за мной, глаза у эльфа блестят азартом. Боресвет меланхолично потягивает вино. Он расслаблен, никакие клады его не интересуют. Фрол присаживается рядом, наливает себе вина и затевает неспешную философскую беседу.

– Нашли Кольцо? – жадно спрашивает Лониэль.

– Ну кольцо там или не кольцо… – начинает Таль, но приятель его тут же перебивает:

– Вот крестик! Посреди карты!

Вглядываюсь, читаю названия. Глаз сразу выхватывает Белару, клад недалеко, и это хорошо. Вижу крестик, представляю в уме местность едва ли не быстрее, чем читаю надпись, как и полагается грамотному леданцу.

Волосы встают дыбом. Вот уж куда мне лезть совершенно не хочется! Святой Лакки, есть же в Ледании куда более безобидные места: Замок Ужаса, Проклятый Лес, Руины Калорна, Блинов Холм…

Почему, ну почему нам выпало идти в Заповедник Троллей?

Пару слов для ясности. Есть неподалеку от столицы невысокая горная гряда, именуемая в народе Троллиным Взгорьем. Тролли там обитают с тех времен, когда Ледании еще на карте не было да и сами карты рисовать не умели.

Говорят, несколько раз горы пытались очистить от нелюдей, и всякий раз имперские, а потом королевские войска получали такую плюху, что желание лезть в гости к троллям пропадало надолго. Тем более чудовища со своих гор спускались крайне неохотно и леданцев особо не беспокоили. Да и поживиться на Взгорье было совсем нечем.

Вот и решил один из королей объявить Троллиное Взгорье заповедником: мол, тролли – вымирающий вид, потому подлежат коронной защите. Неглупый венценосец был, если завоевать не можешь, да и незачем, проще заявить, что так и задумано, чем расписаться в собственном бессилии.

Героям и прочим выдающимся личностям за особые заслуги выдавались лицензии на охоту. У Мастера Лиона, к примеру, таковая имелась на отстрел ровно одного тролля. Правда, он ею так и не воспользовался – во-первых, тролля магией не проймешь, а во-вторых, на фига ему эта туша сдалась?

Вот там-то неведомый кладохранитель и запрятал свое сокровище, обозначив для надежности крестиком на карте, а саму карту трансформировав в груду мусора и одни деревянные сандалии. Или нет, Сандалии же раньше были, это же Регалия Маргонов… В общем, запутался я…

– Сандалии – это ключ к карте, – поясняет нехотя маг, отрываясь от увлекательного чтива, чтобы ответить на мой вопрос. – Маг, сотворивший чары, был настоящим Мастером. Одно заклятие накладывается на Регалию, второе – на лист пергамента, третье связывает их между собой. Вообще-то их куда больше, перечислять все – запутаешься.

– Не забивай голову, все равно не поймешь, – добродушно советует варвар.

Немедленно закипаю, ехидно спрашиваю, не поделится ли великий и мудрый варвар с Кассарадских гор своими глубокими познаниями с напрочь неграмотным леданским вором?

– Не-а, – простодушно отвечает Нанок. – Сам ничего не понял. Да и ни к чему оно нам, только голова разболится.

Злость тут же проходит. Надо же, парень просто заботится о моем здоровье! А я, по привычке, все подначки ищу. Простые они люди, горцы. Что ли, бросить все к Блину да уехать в Кассарад? Так там ведь даже воровать нечего…

– Заповедник Троллей, – задумчиво говорит Мастер Лион. – Был я там однажды…

Не иначе поохотиться хотел, раз лицензия есть. Не получилось – не беда, можно еще раз попробовать, на этот раз в компании. Все к лучшему – теперь есть кому портал поставить, не придется пешком плюхать.

– Тролли! – Бол радостно потирает руки. – Троллей я еще не видел…

Хорошо, что ты не вор, парень. Избыток любопытства губит вора надежней, чем каторжные рудники. Тролля ему подавай, видите ли! Насмотрелся я уже на них, больше желания нет. Хм… а интересно, случайно ли именно тролль охранял деревянные безделушки или это как-то связано с Троллиным Взгорьем? Или же с тем, что тролли ненавидят эльфов и с легкостью чувствуют их присутствие? Надо будет расспросить герцога поподробнее. Вот корону на башку примерю – и займусь.

– Свенелл, – задумчиво произносит маг, закрывая книжицу. – Как интересно… Стало быть, это и не миф вовсе…

– Сумасшедший Свенелл? – уточняет нищий.

– Не такой уж и сумасшедший, кажется, – задумчиво отвечает маг. – Интересная история… и страшная.

– Кто такой Свенелл?

Как вы думаете, кто это спросил? Разумеется, Бол, кто же еще! Справедливости ради, Лани он опередил всего на один миг, максимум на два.

– Свенелл, как следует из этого дневника, был членом Совета Ковена.

Маг обводит глазами наши заинтересованные лица. Делаю то же самое. На всех, включая, наверное, и мое, – полное непонимание. Лишь эльф испуганно вздрагивает и отводит глаза. Кажется, что-то об этом таинственном Ковене он слышал.

– Ковен – тайный орден магов, целью своей поставивших пробуждение последнего из Корраанов, – объявляет маг.

Ага, о Корраанах слышали все. Потрясение, страх на лицах – все как должно. Только у Бола в глазах азарт и нешуточное любопытство. Полагаю, кроме троллей, он еще и Корраанов не видел.

– Они сумасшедшие? – робко спрашивает Лани.

– В своем роде, – соглашается маг.

– Коррааны же были изгнаны Титанами, – делится Ларгет своими познаниями. – Это же все знают!

– Я – не знаю, – просто отвечает маг. – Не присутствовал, знаете ли, при этом событии.

Лицо Ларгета краснеет, он замолкает. Ученика красиво и вежливо поставили на место. Не сомневаюсь, что больше он Мастера прервать не рискнет.

– Лониэль? – спрашивает маг.

Эльф резким движением убирает мешающие ему волосы. Уши прижаты к голове, чувствую его настороженность и страх.

– Все верно, – отрывисто говорит он. – Когда Титаны и Коррааны покинули этот мир, они заключили соглашение. Титаны оставили здесь своих потомков, Коррааны – наблюдателя. Мой народ сумел сделать артефакт, усыпивший последнего. То самое деревянное Кольцо, которое я разыскиваю.

– Именно Мастер Свенелл со товарищи похитил у эльфов артефакт, – подтверждает Мастер Лион. – По приказу Совета Ковена. Однако, уже совершив задуманное, он стал размышлять. И пришел к выводу, что пробуждение Спящего не приведет Ковен к вершинам власти, как виделось в мечтах, а попросту разрушит наш мир.

– Раньше, что ли, подумать не мог? – удивляется Бол.

– Людям свойственно сначала действовать, а потом думать, – печально говорит Лониэль.

– Сейчас как дам больно!.. – возмущается Боресвет.

– …А потом уж подумаю, – заканчивает за него эльф.

Мастер Лион терпеливо ждет, пока они не закончат препираться. Воистину его терпение безгранично. Я бы уж точно позатыкал всем рты магией, чтобы не перебивали.

– И тогда Мастер Свенелл решил спрятать Кольцо, укрыв его в Заповеднике Троллей. Это последнее место, где Ковен будет искать артефакт, магия ведь не причинит троллям вреда, а расколошматить в горах любое войско им вполне по силам. Что и было неоднократно доказано.

– И что с ним стало? – это снова Бол.

– Скорее всего, Ковен добрался до него. Подозреваю, что Кольцо прятал не сам он, а некое доверенное лицо. Которое, хоть и исполнило в точности волю мага, язык за зубами не удержало, иначе откуда в доме герцога Вернера оказались все части карты, да еще под охраной тролля? Впрочем, Мастер Свенелл это предвидел, потому и создал специальный ключ к чарам, наложив заклятие на принадлежащие его дому Сандалии Маргонов. И отправил их на хранение оракулу, заплатив требуемую цену, – к сожалению, он не пишет какую.

– Так башню Свенелла взорвал Ковен? – уточняю я.

– Может быть, Ковен. Может быть, сам герцог, поняв, что атаку отразить не удастся. Видишь ли, как он погиб, Мастер Свенелл отчего-то не описывает.

Отвожу взгляд, чувствую, как горят уши. Как мальчика срезал, это будущего-то короля – ай-ай-ай, как не стыдно, Мастер! Справился со скромным вором…

– Получается, нам придется спасать мир? – восторженно спрашивает Бол.

Кривлюсь недовольно. Вот уж что-что, а спасать мир я не подряжался. Авось сам как-нибудь устоит. Творец строил добротно, чтобы такое обрушить – одного Корраана мало.

– Это мы завсегда, только вот перекусим децил, – бодро гудит Боресвет, разворачивая копченое мясо.

Чем-то он напоминает шмеля, такой же басовитый, мохнатый и добродушный, если его не трогать. А трогать я его не буду и вам не советую.

Лани встревожена, то и дело косится на Таля, будто ища поддержки. Тот задумчиво перебирает руны на костяном браслете. Замечаю точно такой же у девушки – просто копия. Наверное, ее подарок, и со смыслом, которого парень пока еще не понимает. Боресвет подкрепляется, перед тем как приняться за спасение мира. Фрол, кажется, задремал на стуле. Варвар продолжает изучать карту, не теряя надежды отыскать хоть одну знакомую букву. Безгол… а где же Безгол? Пока мы, развесив уши, слушали мага, наставник незаметно исчез. У него и без Корраанов дел по горло: перетащить на свою сторону авторитетов, переловить людей Короля из особо доверенных, чтобы чего не устроили, договориться с Лещом о главенстве или же поделить сферы влияния, если договориться не удастся…

– Что будем делать? – спрашивает Таль, поднимая глаза на Мастера Лиона.

– Хорошенько выспимся, – отвечает тот. – А завтра посетим Троллиное Взгорье. Что нам еще остается?

– Погодите, – слышу озадаченный голос варвара, оторвавшегося наконец от карты. – На этом вашем Взгорье тролли, что ли, водятся?

(обратно)

Глава 8

– Мастер Шоло! – Адепт был взбудоражен. – Меня послал бакалавр Кенно, лейтенант Почетного Караула. Он говорит… Спящий…

Мальчишка умолк, пытаясь вспомнить, что же там говорил бакалавр.

– Он… э-э-э… там…

– Похоже, бакалавр Кенно онемел, – иронично заметил Мастер Шоло.

– Он… нет. Спящий…

– Веди, – сжалился Мастер Шоло. Мальчишку, конечно, стоило проучить – совсем разболтались! – но дело могло оказаться важным. Если бакалавр Кенно не онемел, то он сам все объяснит.

Бакалавра у дверей в спальню не оказалось. Мастер недовольно нахмурился. Так, и Почетного Караула след простыл. Сбежали, трусы! Ну когда он доберется до мерзавцев… Мастер толкнул дверь. Зря он грешил на бакалавра, здесь был Кенно, и стража здесь. И еще… Он. Последний. Оставшийся. Спящий.

Никто из Ковена не называл его Повелителем, кроме Главы. Право подчиняться еще надо было заслужить. Пока же они все – лишь вещи в руках Великого, бездумные и нерассуждающие. Те, кого Он изберет, станут слугами. Остальные так и останутся вещами.

Спящий внимательно смотрел на Мастера Шоло. Золотые глаза его были полны… чувств. Каких именно, Мастер сказать затруднялся. Людям чувства Великих недоступны. Впрочем, одно он сумел опознать – любопытство.

– А это кто? – вопросил Великий ушедшего в священный экстаз бакалавра, но тот не ответил, с восторгом и обожанием взирая на свершившееся чудо.

Мастер Шоло содрогнулся. Вырази Последний свое малейшее неудовольствие – и цитадель на пару лиг уйдет под землю. Ну милейший, если каким-то чудом останемся в живых, ты об этом пожалеешь.

– Шоло, ваш верный слуга, – с поклоном ответил он.

– Слуга? – удивился Оставшийся. – Я вроде никого не нанимал. Шоло… нет, такого точно не помню. Ты ничего не путаешь?

Ужас! Великий им недоволен! Он считает, что Шоло его обманывает. Мастер помертвел от ужаса, лицо Спящего казалось теперь зловещим. Шоло попытался объяснить и понял вдруг, что язык его не слушается. Он не мог произнести ни слова от страха!

– Что у тебя во фляге? – вопросил Последний.

Голос его всколыхнул пространство, стены задрожали. Один из стражей-бакалавров рухнул на колени.

Хорошо еще, крепость защищена от землетрясения, подумал Мастер Шоло. Иначе провалились бы сейчас к блину всем Ковеном.

– Сок, – сказал он. – Яблочный сок.

– То что нужно, – оживился Великий. – У этих олухов только алкоголь. Крепкий. Гадость преизрядная, не переношу.

Мастер Шоло вложил флягу в требовательно протянутую руку. Прикосновение пальцев Оставшегося обожгло его, точно расплавленное железо, он прикусил губу, чтобы не закричать. Один из стражей-подмастерьев, не выдержав, рухнул на колени. Великий недоуменно оглянулся на глухой стук, пожал плечами (чисто по-человечески) и с видимым удовольствием приложился к фляге.

– Вкусно, – одобрил он. – Спасибо. Загадай желание – я желаю тебя отблагодарить.

Мысли мага заметались испуганными зайцами. Место Главы… или нет, бессмертие… власть… или…

– Посплю-ка я еще немного, – решил Спящий, укладываясь на ложе.

Мастер Шоло стоял у дверей, неподвижный, как изваяние. Пот градом тек по его лицу, мантия уже успела промокнуть. Из множества мыслей в голове осталась только одна: спасибо Творцу, он выполнил мое желание!

– Итак, третье кратковременное пробуждение Спящего. – Архимаг в задумчивости потер подбородок. – Великий день не за горами! Скоро Оставшийся восстанет в мощи своей!

Как и положено, его речь была встречена ликованием. Глава Ковена обладал великолепной, пронзительной памятью и, несомненно, запомнил бы проявившего сомнения до самой смерти. А вот умением прощать он не обладал вовсе.

– Радоваться рано, – строго сказал Мастер Эстелин, хотя в глазах его горело торжество. – Кольцо еще не у нас. Мастер Зортрий, огласите последние новости.

– Новости не из приятных, – хмуро сказал Ассистент. – Во-первых, в городе появился эльф. Его видела городская стража в доме связанного с Гильдией воров торговца.

– Торговец под стражей? Что он говорит? – поинтересовался Мастер Шоло.

– Торговец молчит, как и положено уважающему себя покойнику. Его слуги рассказали все, что им было известно. Увы, вся их информация совершенно неинтересна для нас. Кроме той ее части, что относится к мятежу в Гильдии воров. Не думаю, что это сейчас актуально.

– Разве что в будущем пригодится, – согласился Глава. – Если показать его хорошему некроманту, покойник может стать и посговорчивей.

– В Беларе это достаточно рискованно, – пожаловался Мастер Лендин. – Боюсь, коллеги, мы сами взрастили чудовище, которое в будущем нас пожрет. Я имею в виду «Петушиный час».

– Укусить попробует, – улыбнулся Архимаг, тонкая сеточка морщин перечеркнула его высокий благородный лоб. – Но не скоро еще. По моим прогнозам, лет через двести орден наберет силу. А мы уж должны позаботиться, чтобы к тому времени зубов у него не осталось. Так что насчет некроманта – остается в силе. Есть у нас толковый?

– Мастер Суммон из Двенадцатиградья, наследство покойного Сугудая, – начал перечислять Ассистент. – Мастер Генорк из Пельсинора, с Ковеном не связан, но разовый контракт подпишет. Мастер Робинер, кандидат в ряды Ковена. Последнего я не советовал бы – личность азартная, увлекающаяся. Пошли его торговца разговорить – все беларские кладбища поднимет. Молодой еще, всего четыре года, как Мастером стал.

– Суммон подойдет, – решил Архимаг. – Это все?

– Нет, Глава. Также в Беларе видели ученика Аргенталя, которого мы неоднократно обсуждали на наших собраниях. А также ученика Болеара или крайне похожую на него личность и еще двоих из той же компании – дикого барба и воина из Гардарики. По непроверенным сведениям, все они принимали участие в мятеже против Главы Гильдии воров.

– Так… – сказал Архимаг и замолчал в раздумье. – Этого следовало ожидать, – тяжело продолжил он. – Наши враги объединились. Если раньше я полагал, что это может быть отвлекающим маневром, то теперь сомнений больше нет – Кольцо в Ледании. Может быть, даже в Беларе.

Он замолчал, обводя тяжелым взглядом Совет Ковена. Один за другим маги опускали глаза, не в силах выносить пронзительный взгляд Архимага.

– Кольцо проявит себя со дня на день, – негромко сказал Архимаг, в нависшей тишине каждое слово его звучало как гром. – Вряд ли мы сумеем добраться до него первыми. Но что мы обязаны сделать – это заблокировать Зеленый Путь в Саро. Как минимум. А желательно – накрыть всю Леданию Великой Сетью Дорана. Не считаясь с затратами энергии.

– Зеленый Путь – это эльфийский Зеленый Портал? – уточнил Мастер Шоло.

– Да, его старое название. Я предпочитаю пользоваться им, – скупо улыбнулся Архимаг.

– Сеть сожрет больше половины накопленной энергии, – угрюмо заметил Ассистент. Едва ли не первый раз он осмелился возразить Главе. Члены Ковена замерли в предвкушении, гадая, чем это событие обернется.

– Я знаю, – мягко ответил Архимаг. – Мы рискуем многим, но выбора у нас нет. Если эльф найдет Кольцо и улизнет в Саро – мы потеряем все.

– Артефакт действует лишь в непосредственной близости от объекта, – возразил Ассистент.

– А откуда это известно? Из записей Отступника? А если Свенелл намеренно ввел нас в заблуждение? Мы до сих пор не знаем, что заставило его предать Ковен и дело, в которое он верил!

– Кольцо было у него совсем недолго, – поддержал Архимага Мастер Сальтерс. – Отступник к тому же был неважным исследователем. Комбинатором – непревзойденным, иначе ему не поручили бы столь важную миссию, но исследователем…

– Мы не имеем права рисковать, – твердо заметил Глава. – Подготовить Великую Сеть Дорана и запустить не позднее, чем завтра. Зеленый Путь можно заблокировать и меньшими усилиями, но у эльфа есть сообщники-маги, а портал больших усилий не требует. Сеть гарантирует, что они останутся в Ледании достаточно долго, чтобы мы их накрыли.

– Да, Глава, – склонился в поклоне Ассистент.

– Выполняйте, – коротко бросил Архимаг и первым вышел из Зала Совета.

Сигр с любопытством наблюдает за Мастером Лионом. Не знаю почему, но кошки всегда так реагируют на магию. Слишком уж она притягательна для них, едва ли не больше, чем свежая рыба. И к магам представители хвостатого племени испытывают особую симпатию.

Которую маги, кстати, не разделяют. Не один и не два чародея погибли преждевременной смертью оттого, что чей-то мокрый нос не к месту ткнулся в делающую магические пассы руку.

К чести Сигра, он под руку не лезет. Наблюдает издалека, лежа на собственной шерстяной подстилке. Если ему и хочется познакомиться с чарами поближе, то он тщательно скрывает свое желание. Разве что подрагивание хвоста его выдает – так его, кроме меня, вряд ли кто заметит.

Кот так увлечен разворачивающимся действием, что сейчас можно почесать его животик, не опасаясь удара когтистой лапы. Или даже потрепать за усы. Может, в прошлой жизни все кошки были магами?

Двое учеников сейчас очень похожи на моего ригольда. Их тоже можно было бы потрепать за усы, если б таковые у них имелись. Блестящие глаза, полуоткрытые рты – оба стараются не пропустить ни слова, ни жеста. Мастер Лион не обращает на них внимания, продолжая творить заклинание.

В воздухе образуется светящийся контур портала, наливается густой синевой. Миг – и перед нами сияет арка портала, горящая холодным синим огнем. Не сговариваясь, оба ученика начинают повторять подсмотренное заклинание. Не мешаю им, мне интересно, что получится. И мое терпение вознаграждено. Перед Ларгетом возникает контур светящейся арки, наливается сочной синевой, и…

– Я разве разрешал вам колдовать? – следует сердитый голос Мастера Лиона.

Почти готовый портал исчезает, лицо Таля приобретает смущенно-виноватое выражение. А вот Бол… Пфф! Не знаю, что он там напутал, но эти клубы серо-желтого дыма на портал совсем не похожи. На всякий случай шарахаюсь в сторону – вдруг ядовито? Нет ничего опасней ученика мага, никогда не знаешь, что он может отколоть.

– Пошевеливайтесь, – бросает Мастер. – Я не собираюсь держать портал вечно.

Не «не могу», а именно «не собираюсь». Все-таки маги – изрядные бахвалы, даже лучшие из них. Иные даже способны потягаться в этом с ворами.

Портал сияет перед нами, но желающих воспользоваться первым как-то не наблюдается. Оно и понятно, Троллиное Взгорье – не королевская сокровищница. Собираюсь уже пристыдить горе-героев, но не успеваю. Сигр, внимательно изучавший портал, тянет любопытный нос к сияющей арке, делает пару шагов и исчезает. Портал на секунду вспыхивает ярче, потом сияние возвращается к прежней интенсивности.

Святой Лакки! Вот только моего кота и не хватало в Заповеднике Троллей! Бросаюсь следом за ним, надеясь успеть сцапать наглую морду и зашвырнуть обратно в портал, пока не поздно. Потеряется – где я его искать буду?

Врезаюсь локтем в камень, выражаю неодобрение всем магам, ставящим порталы так близко от скалы, и тупым животным, лезущим, куда не просят. Маг моей вдохновенной речи не слышит, Сигр слышит, но не обращает внимания. Он уже вскарабкался на пару ярдов и теперь с вожделением наблюдает за небольшой птичкой, сидящей на ветке куста.

Из портала один за другим появляются люди: Бол (ну кто бы сомневался, что он будет первым), варвар, Таль плюс Лани, эльф, Боресвет и, наконец, создатель портала собственной персоной. Безгол, как вы поняли, с нами не пошел. Клад кладом, но у него есть дела и поважнее сейчас.

Бросаюсь ловить кота, пока портал не закрылся. Испуганная птица улетает, Сигр неодобрительно смотрит на меня и ловко уворачивается от моих рук. Вторая попытка тоже успеха не приносит. Моего кота не так уж просто поймать, если он сам этого не хочет.

В этот момент портал с легким хлопком исчезает.

– Ну ты и скотина, – укоризненно говорю коту. Тот с невинным видом облизывается, делая вид, что скотина – это вовсе не он. – Не буду тебя кормить, зараза такая! Сам себе троллей на завтрак лови!

Сигра такая перспектива не пугает. Оставив в покое недолизанную лапу, смотрит на меня, ехидно прищурясь. Не учи, дескать, мышей ловить, сам не дурак. Развожу руками, делай что хочешь, рыжий сволочь, но я на тебя обиделся. И за ухом чесать нипочем не буду.

– Поймал животное? – спрашивает Таль, хотя прекрасно видит, что не поймал. – Сожрут ведь бедолагу…

– Такого сожрешь, – хмыкаю я и поворачиваюсь к Сигру спиной.

Лани, добрая душа, подманивает кота традиционным «кис-кис». Рыжий предатель с минуту раздумывает, потом осторожно подходит к ней и удобно устраивается на руках. Игнорирую его, пусть почувствует себя виноватым. Сам же первым мириться придет…

Мастер Лион рассматривает карту, периодически озираясь по сторонам, сопоставляя увиденное с указанными ориентирами. А до меня вдруг доходит, что кого-то мы все-таки забыли впопыхах.

– А где Фрол? – спрашиваю небрежно.

– Готовит дворцовый переворот, – пожимает плечами маг, не отрываясь от карты.

Вот так, ни больше ни меньше. Понятно, если уж кому и готовить переворот, так это бывшему королю. И все-таки не слишком ли мы разбрасываемся, взявшись за три дела сразу?

Мастер Лион сворачивает карту, убирает ее в легкую жестяную трубу.

– Туда, – решительно указывает он.

«Там» присутствует некое подобие тропинки. Идти по ней куда проще, чем по беспорядочным грудам камней, но невольно закрадываются мысли: а кто эту тропинку проложил? Конечно, в Заповеднике не только тролли живут, давно с голода бы подохли, однако все равно делается неуютно.

Трогаемся всей толпой. Недовольно морщусь: шума столько, что горы дрожат. Если тролли не совсем глухие, непременно сбегутся узнать, что за праздник сегодня. Только варвар скользит беззвучно, как двуногая кошка. Что ж, он в горах с детских лет, не нам с ним тягаться. Лани прижимает к груди совершенно счастливого кота, спрашивает у меня:

– Он не голоден? У меня в сумке кусок яблочного пирога – как ты думаешь, съест?

– Смотря сколько его не кормить, – пожимаю плечами. – Недели через две, может, и съест. Если раньше мышом не разживется.

Мастер Лион останавливается, смотрит в пропасть, у которой обрывается наша тропа. Потом задирает голову вверх. Наши головы, как по команде, повторяют его движение. М-да, залезть, конечно, можно, но лучше обойти. Ищем обходной путь и даже находим его. Только проход закрыт – посреди узкого прохода сидит здоровенная зверюга. Вернее, лежит, отклячив зад и нервно дергая хвостом. Поскольку зверюга – кошка (большая и дикая, не знаю, как называется), догадываюсь, что она вот-вот бросится. Поднимаю Скипетр, готовясь отразить атаку. Боресвет, прикрывшись щитом, делает шаг вперед. Таль натягивает лук…

Проблема в том, что кошка большая, а тропинка узкая. Уложить мы ее сумеем, но минимум одного из нас в пропасть зверюга скинет.

Сигр беспокойно дергается на руках Лани, вырывается, гордо вышагивает вперед. Его дикий родич (борный гарс, шепчет Мастер Лион) перестает дергать хвостом, смотрит на моего ригольда с интересом. Сигр выгибает спину и шипит, гарс грозно рявкает, но не зло, а так, для порядка. Рыжее чудовище его заинтересовало, он не прочь познакомиться. Хорошо, если самка, а ну как самец? Вот начнут территорию делить… и, не дай Творец, метить еще. Горы большие, это когда ж мы Сигра дождемся…

Обе кошки, большая и маленькая, сходятся на узкой тропинке. Со стороны забавно смотреть, насколько они похожи – мой ригольд и этот борный гарс. Движения, походка, пластика – один в один. Осторожно обнюхивают друг друга, Сигр отскакивает и выгибает спину, его новый друг фыркает в ответ – готов поклясться, что насмешливо. Не торопясь, разворачивается, не обращая на нас внимания, – настоящий повелитель гор. Ну-ну, вот придет тролль – посмотрим, кто здесь хозяин, ваше горное величество…

Сигр гордо фыркает, поле несостоявшейся битвы остается за ним. Он вправе торжествовать победу, что тут же и делается у ближайшего камня. Теперь эта территория – его охотничьи угодья и никакому гарсу, не говоря уж о троллях, ловить здесь мышей категорически не позволяется.

– Что это было, в натуре? – подает голос Боресвет.

– У них свои дела, – отвечаю я. – Родню, видишь, встретил.

– Реальный братан у кошака, – качает головой гардарикец. – Такому лучше дорогу не заступать.

Нанок презрительно усмехается. По лицу видно, таких здоровых кошек он повидал немало, а иными, вероятно, воспользовался на предмет шкуры.

Осторожно идем вслед за ушедшей кошкой. Впрочем, гарс достаточно умен, чтобы не оставаться на тропе. Куда он делся, я так и не понял, но, когда тропа перестала петлять, зверюги на ней уже не было.

Мастер Лион достает карту, всматривается внимательно. Нанок, пользуясь случаем, достает кусок мяса на предмет пожевать. Сигр, нашедший в его лице друга по интересам, немедленно начинает крутиться рядом, намекающе тереться о сапог. Добрая варварская душа не может устоять перед обаянием хитрого ригольда, и Нанок отрезает долю моему коту. Сигр хватает угощение и быстро отбегает в сторону, чтоб не отняли. После чего с довольным урчанием принимается его пожирать.

Мастер-маг оставляет карту в покое и снова смотрит вверх. Если опять лезть в гору, то я точно начну жалеть, что ввязался в эту затею. Но нет, Мастер Лион подходит к краю обрыва, пристально вглядывается и решительно машет рукой – вниз.

И я тут же начинаю жалеть, что ввязался в эту затею. Уж лучше бы вверх.

Спуск проходит на удивление быстро и легко. Будто и не было за спиной часов тяжелого похода, будто не оттягивает плечи и спины тяжелая поклажа. Потому что Мастер Лион сказал волшебное слово. Настолько волшебное, что у учеников глаза заблестели от азарта, а кольчуга богатыря полегчала сразу на целый пуд. Волшебное слово неслыханной силы – «привал».

Согласен, не слишком разумно располагаться на привал посреди тропы в Заповеднике Троллей, однако ничего разумного в том, чтобы загнуться от усталости, я тоже не нахожу. Располагаемся, достаем припасы, бодро работаем челюстями. Сигр требовательно мяукает, попрошайничает. Его бы в Гильдию пристроить – озолотились бы на подаяниях. Боресвет делиться отказывается, говорит, кто не пьет, тот и не закусывает. Рыжая морда с такой постановкой вопроса не согласна, но спорить по пустякам не желает. Зная своего кота, Боресвету не завидую. Найдет время и способ отомстить, на золотой спорю.

Привал недолог. Только успеваю протянуть уставшие ноги, как Мастер Лион командует подъем. Интересно, как он сам не устает? Пожилой же, в сущности, маг, а по горам скачет, как юный горный козел.

Проворный, как Мастер-маг, горный козел словно по заказу возникает на гребне скалы. С любопытством смотрит на редких в здешних горах людей. Козел чувствует себя в безопасности, и совершенно напрасно. Таль одним движением накладывает тетиву, вторым – выпускает стрелу. Ничего себе! Так, в моем представлении, эльфы стреляют. Козел камнем падает вниз, словно бьющий добычу на лету сокол. Правда, в отличие от последнего, обратно не взлетает.

Лониэль неодобрительно качает головой и принимается рассуждать о том, что недопустимо убивать, если не голоден. А также о звериных нравах людей как разумной (я так понял, относительно разумной) расы.

Язык у эльфа подвешен хорошо, но нас восемь против него одного. Эльф просто не успевает парировать язвительные замечания насчет остроухих вообще и данного нам в наказание Лониэля в частности. Даже немногословный варвар вносит свою лепту в беседу, поднеся к чуткому эльфийскому носу здоровенный кулак.

Спор прекращает Мастер Лион (реплики которого были, кстати, наиболее язвительны). Морально избитый эльф даже не протестует, когда маг приказывает выбросить тушу козла в пропасть – у нас и без того припасов хватает. Против этого восстает хозяйственный Боресвет, говоря, что мясо лишним никак не бывает, что у них тут кот голодный под ногами мявчит, да и тролля задобрить будет чем. Маг сообщает, что они и так перегружены разными нужными вещами. Богатырь говорит, что он таких двоих легко унесет, да и третьего козла вполне осилит. Который нужное и ценное мясо в пропасть выбросить хочет.

Маг машет рукой и спорить перестает. Боресвет и Нанок быстро освобождают козла от ненужной шкуры, рогов и копыт. Тушу Боресвет, как и обещал, тащит сам, хотя весит она уж никак не меньше меня.

Минут через двадцать после привала маг останавливается и со значением говорит:

– А вот и первый ориентир.

– Где? – тут же вопрошаю я и верчу головой во все стороны.

– Вот, – кивает маг на ничем не примечательную скалу впереди. – В дневнике так и сказано: первый ориентир – высокая скала.

Да тут низких скал и нет вовсе! Тоже мне, ориентир!

– Скала должна быть конусообразной формы со срезанным верхом, – поясняет маг.

Смотрю на скалу. Действительно, верх срезан, будто гигантским ножом. Природа постаралась или тролли развлекались? Лучше бы первое…

Варвар несколько раз с удовольствием повторяет слово «конус». Пытается даже написать на скале мелом. Получается не очень, и я собираюсь даже ему об этом сказать, когда вижу, что все друзья наперебой хвалят его грамотность. Решаю не торопиться, кто его знает, кассарадца этого, может, он буйный.

Маг беззвучно шевелит губами, потом меняет курс. От ориентира номер раз забираем левее, с трудом пересекаем ущелье. Начинаю тревожиться: идем уже столько времени – и не встретили ни единого тролля. Подозрительно даже, честное слово. Вот как выскочат сейчас всей оравой…

Бол подворачивает ногу – к счастью, несильно. Иначе пришлось бы тащить на руках… или добить, что куда разумнее. Мастер Лион отвешивает ему лечебный подзатыльник и читает короткую лекцию о правилах поведения в горах. Не останавливаясь, прямо на ходу.

Подходим к грубо вырубленным в скале ступеням. Мастер Лион объявляет, что это второй ориентир. Спрашиваю, сколько их всего, оказывается – шесть. Кто бы ни прятал здесь клад, он мог бы сделать это и поближе.

Ступеньки высоки и неудобны, но мы поднимаемся по ним. Никто не сорвался, и это уже хорошо.

Идем по широкому карнизу, щедро заваленному валунами. И вскоре встречаем первого тролля.

– Ледания накрыта Сетью, Глава, – доложил Ассистент.

На этот раз Совет Ковена расположился не всвоей резиденции, а в башне придворного мага Ледании. Бакалавр был в ужасе от оказанной ему чести и никак не мог сообразить, как получше услужить высоким гостям. Его старания изрядно забавляли собравшихся магистров, даже Архимаг усмехался в седую бороду.

– Хорошо, – одобрил Мастер Эстелин. – Теперь надо подождать. Если не ошибаюсь, Кольцо явит себя не позднее, чем через пятьдесят часов.

На памяти Ассистента, Архимаг не ошибался ни разу. И, разумеется, не стал бы ставить на карту дело всей своей жизни, если б не был полностью уверен в результате.

Белару наводнили люди Ковена. Маги и наемные воины рыскали по городу, силясь добыть какую-нибудь информацию. Попытки прижать Гильдию воров на предмет нужных сведений успеха не принесли – все, кто мог что-нибудь знать, исчезли бесследно. Казалось даже, будто в Беларе вообще нет преступников, ни крупных, ни мелких. Мастер Шоло, которому было приказано разобраться с этим делом, был вне себя от ярости, но сделать ничего не мог. Разве что спалить столицу Ледании дотла, благо во всей стране не было магов, способных ему помешать. Мастер Шоло так и поступил бы, будь от этого хоть какой-нибудь прок.

Еще одним поленом в костер его ярости был «Петушиный час». Синерясые создавали проблемы, вступали в схватки с магами, всячески мешали поискам, несмотря на приказы руководства ордена. Впервые Мастер Шоло задумался о том, не создали ли они собственными руками тот кинжал, что пронзит когда-нибудь сердце Ковена. Даже если они завладеют Кольцом, где гарантия, что Оставшийся не проспит еще тысячу лет? Чего маг, сказать по правде, желал от всей души.

– Кольцо явит себя, – повторил Архимаг. – Не пропустите этот миг.

– Тролль! – воскликнул Бол, пялясь во все глаза на чудо горной природы.

Тролль тоже что-то прорычал, погрозил кулаком. Большего он сделать все равно не мог: от людей его отделяла широкая пропасть.

– Здоровый, – одобрил тролля Боресвет. – На таком, в натуре, пахать можно.

– Такой сам кого хочешь припашет, – возразил Таль. Он смотрел на ожившую сказку с интересом, но познакомиться поближе не спешил.

Тролль наконец определился с линией поведения и решил дать понять, что здесь им не Бобруйский зоопарк. Тяжелый камень просвистел над головой Таля, заставив того пригнуться, ударился о скалу и разлетелся шрапнелью осколков. Лани и Ригольд мгновенно спрятались за валуном, туда же нырнул Сигр, разумно решив, что соревноваться с троллем в метании камней не его дело.

Таль и Лониэль среагировали мгновенно – натянутые луки, летящие стрелы. По такой мишени, как тролль, промазать было непросто, только вот стрелы никакого вреда ему не принесли. Даже в шкуру не воткнулись. Следующие стрелы нацелены были в глаза, но выяснилось, что троллей зря считают тупыми. Чудовище наклонило голову, одна стрела отскочила от каменного лба, другая задела нос. Тролль взревел – очевидно, нос не был так надежно защищен, как прочие важные части тела, – и ответил новым броском камня. Меткость его была поразительна, Талю пришлось броситься на землю, выронив при этом лук. Камень просвистел над его головой, лук скользнул к краю пропасти. Ларгет метнулся за ним, но опоздал, его любимое оружие было безвозвратно утеряно. Лониэль выпускал одну стрелу за другой, но никак не мог попасть точно в глаз. Тролль углядел наконец, что перед ним эльф, и выдал рев такой силы, что где-то в горах точно сошла лавина. В следующий миг он превратился в камнемет, и осколки засвистели повсюду, так что эльфу срочно пришлось искать укрытие.

Разбушевавшегося тролля остановила метко брошенная латная рукавица. Пропасть была достаточно широка, убойного удара не получилось, и все равно чудовище ощутимо шатнуло. Тролль выронил очередной камень и посмотрел на Боресвета не без уважения. Что не помешало ему ответить новым броском, едва не уложившим богатыря на месте.

– Может, как-то с ним договориться? – предложил Бол.

– Иди, попробуй, – согласился Таль.

Воспользовавшись тем, что тролль отвлекся, он выскочил из-за камня и попробовал свое излюбленное заклинание молнии, не раз уже выручавшее в критических ситуациях. Тролль даже не поморщился, камни продолжали лететь в Боресвета, и тому было все труднее их избегать.

– Магия на них не действует, – пояснил Мастер Лион, удобно устроившийся за валуном. – Иначе эти горы давным-давно бы очистили.

В перестрелку включился варвар, наглядно доказав, что камни умеют швырять не только тролли. Тролля шатнуло вторично, и Боресвет использовал момент, швырнув вторую рукавицу.

– Последняя, блин, – сказал он с сожалением. – Есть еще запасные в суме, но эти я приберегу на черный день.

Тролль оправился от удара и принялся за варвара. Эльф периодически помогал товарищу, выскакивая из укрытия и стреляя навскидку. Увы, стрелы тролля по-прежнему не брали, а глаза он тщательно оберегал.

– Застряли, – грустно сообщил Бол. – Зато тролля повидал!

– Так нам его не одолеть, – сказал Мастер Лион. – Так, по одному, перебежками – вперед. Лани – первая, Томагавка за ней.

– Вы считаете, что я бесполезна в бою? – возмутилась Томагавка.

– Считать будем позже, – отрезал маг. – Быстро за Лани! Бол, готовься.

– Лониэля он не отпустит, – сообщил Ригольд. – Тролли эльфов ненавидят.

– Мы их тоже не больно-то любим, – буркнул эльф.

Надо было что-то делать. Лани и Томагавка благополучно скрылись из зоны обстрела, но сунувшийся за ними Бол был остановлен метким броском камня. По счастью, он успел нырнуть в укрытие, которым стал очередной валун исполинских размеров, но действия тролля показали, что отпускать нас так просто он не собирается. Вдобавок девчонки вполне могли стать легкой добычей для другого тролля или даже для горной кошки. Нанок и Боресвет вызвали камнепад на себя, но никто не обольщался: тролль готов пресечь попытку к бегству в тот миг, когда таковая будет предпринята.

Воры горазды на всякие уловки. А в критических ситуациях соображают и действуют куда быстрее прочих. Вот почему именно мне в голову приходит спасительная мысль.

– Боресвет! – кричу я, высовываясь из-за камня. – Козел!

Богатырь оставляет в покое камень и поворачивается ко мне.

– От козла слышу! – ревет он, сжимая кулаки. Ох и когда же мне объяснять, что имелось в виду?

Тролль времени на расшаркивания не оставляет. Камень летит прямо в богатыря, не обращающего уже на чудовище ни малейшего внимания. К счастью, гардарикец наполовину скрыт за вросшим в землю (в скалу?) валуном – метательный камень ударяется сначала в него, а лишь потом, рикошетом, в грудь богатыря. Но и этого хватает.

Гардарикца сносит, как лист ветром. К нему кидаются Таль и Мастер Лион, варвар тоже спешит оказать первую медицинскую помощь. Э, нет, дружок, сейчас ты – единственный, кто может заменить богатыря.

– Нанок! – кричу я. – Ко… – И обрываю сам себя. Хватит нам и Боресвета.

Тролль исполняет танец победы, ревет, бьет себя кулаками в грудь. Продолжать обстрел он пока не спешит, и это дает нам шанс.

– Нанок. – Я вскакиваю и трясу варвара за плечо. – Туша козла! Зашвырни ее на ту сторону пропасти!

Варвар ни о чем не спрашивает, подхватывает тушу и швыряет ее в тролля. Больше всего боюсь, что он не добросит и козел упадет в пропасть. Однако мои опасения не сбываются. Тролль получает козлом по морде, обиженно ревет и тут понимает, что перед ним мясо. Не обращая больше внимания на нас, рвет тушу на части и жадно пожирает. На миг представляю себя козлом, становится слегка не по себе.

– Уходим! – кричу я и бросаюсь помогать Мастеру Лиону и Ларгету. Поднять на ноги богатыря в кольчуге – дело явно неподъемное для этих двоих.

Да и для троих, как выясняется. На помощь приходит Нанок, и вчетвером мы все-таки ставим Боресвета на ноги, которые тут же подгибаются. Нанок закидывает руку богатыря себе на плечо и волочет его прочь. Оставшиеся, включая меня, собирают разбросанные вещи, не оставлять же их на радость троллю. Тащить тяжело, но недалеко. Оглядываюсь на тролля, тот отрывается на миг от добычи и машет мне лапой. Заходите, мол, еще. Как же, жди. Дайте только выбраться – в жизни здесь больше не покажусь. Поспешаю за Наноком, волоча мешок Боресвета. Что он, интересно, туда напихал? Заглянуть, что ли?

Усмиряю свои преступные наклонности. Тем более что богатырь уже слегка оклемался и ноги переставляет сам, хоть и не без помощи варвара. Значит, живой, уже хорошо. К нам подбегает Лани, всплескивает руками, начинает суетиться и жалеть пострадавшего. Бол ненавязчиво путается под ногами. Сигр под ноги не лезет, не ровен час задавят в такой суматохе. Умный у меня кот, что и говорить.

– Там пещера за поворотом, – сообщает подошедшая Томагавка.

– Пустая? – интересуется Мастер Лион.

– Я что, дура туда в одиночку лезть? – резонно отвечает девушка.

Хоть один разумный человек в нашей сумасшедшей компании. Не считая, конечно, меня и Мастера Лиона.

– Пойдем проверим, – говорит маг, и я тут же вычеркиваю его из списка разумных. На время.

(обратно)

Глава 9

Пещера выглядит необитаемой, если не брать во внимание протертую до дыр шкуру некоего гигантского животного, цвет которой без многократной стирки просто не определить. Дотошный варвар обнаруживает в углу груду костей, тщательно ее осматривает. Человеческих среди них нет, что меня нисколько не удивляет: люди – редкая дичь в этих местах.

– Вегетарианец, – со значением изрекает Нанок умное слово, кивая на кости.

Все устали настолько, что разницу между «вегетарианцем» и «каннибалом» никто объяснять не спешит.

Лани жалуется на скверный запах, стоящий в пещере. На предложение переночевать на свежем воздухе отвечает презрительным взглядом. Бол пожимает плечами и объявляет, что его дело предложить.

– Когда-то здесь жил тролль, – сообщает Мастер Лион то, о чем каждый уже догадался.

– Запах несвежий, – добавляет варвар.

Насмешливо фыркаю. Где он, интересно, встречал тролля со свежим запахом?

Костер разжечь не из чего. Искать хворост в наступившей темноте не хочется никому, и мы просто поглощаем припасы холодными. Менее вкусными они от этого не становятся, если учесть, что мы целый день ползали по горам и играли с троллем в каменные снежки.

Боресвет жалуется на боль в груди, куда рикошетом попал камень. Таль с готовностью засвечивает золотой шар, при его свете вижу последствия удара. Кровоподтек на половину грудной клетки – как он еще ходит, интересно? Я бы, наверное, уже помер давно!

Лечение длится недолго, но отнимает у молодого мага много сил, так что он засыпает у стены сразу после благодарностей богатыря.

Мне, сказать по правде, немного не по себе ночевать в вонючей пещере на тоненьком одеяле. Я человек городской, такого рода экстрим – не для меня. Да и вообще, спать ночью – дурной тон для уважающего себя вора.

Договариваемся насчет дежурств. Лани, Бол, Мастер Лион и Таль из графика исключаются. Первые двое горячо протестуют по этому поводу, доказывая, какие они прекрасные часовые. Таль спокойно спит у стены, положив голову на вытянутые руки. Сигр удобно устроился у него между рук. Этих двоих, похоже, ничуть не волновало то, что пол грязный и холодный. Лани аккуратно укрывает Ларгета тонким дорожным одеялом, стелит рядом себе. Бол продолжает спорить насчет ночного дежурства, пока Боресвет не говорит ему пару ласковых. Обиженный ученик мага укладывается спать в дальнем углу, а мы решаем, кому охранять первому. Поскольку каждый желает первым отстоять свои два часа, приходится тянуть жребий. Нахожу четыре сухие травинки, ломаю. Боресвет тут же отбирает их у меня, мотивировав тем, что, если тянуть жребий придется из моих рук, результат ему известен заранее. Пожимаю плечами, оправдываться или обижаться не собираюсь, тем более и в самом деле собирался слегка смухлевать. Тянем жребий, вытаскиваю самую маленькую травинку. И стоило шум поднимать? Вор без удачи – все равно что покойник, Боресвет мог бы и сам догадаться.

Все укладываются, я сажусь у самого входа. Подумав, меняю позицию, переместившись в глубь пещеры. Пара секунд в случае чего лишней не будет. Бессмысленно таращусь на кусок ночного неба. В городе таких крупных и ярких звезд не увидишь, разве что на главную башню залезть, но там шпиль мешает. Впрочем, не исключено, что я неправ. Когда лезешь к кому-нибудь в окно, о звездах думаешь в последнюю очередь.

Здорово дергают неожиданные и неопознанные звуки. Вот этот стрекот – это кто? То ли жук какой безобидный, то ли что-то опасное, вроде змеи, попробуй разберись! А тот отдаленный рык – ну, здесь все ясно. Тролль или какая иная живность – без разницы, хоть и опасно, но далеко.

Быть часовым – довольно скучное занятие, но терпения мне не занимать. Сижу, вслушиваюсь в ночную тишину, жду смены. Раскатистый храп Нанока мешает, бросаю камешек в темноту, храп прекращается. Варвары спят чутко, опасность чувствуют даже во сне.

Два часа тянутся, как недоваренное вымя крупнорогатого животного. Наконец, решаюсь разбудить варвара. Тот просыпается с первого же пинка, перекатывается, в руке тускло сверкает топор.

– Опасность? – хрипло говорит он, еще не проснувшись окончательно.

– Еще какая, – охотно подтверждаю я. – Твоя очередь караулить. И скажу честно, никогда я не переживал за свою жизнь сильнее, чем сейчас.

– Ты намекаешь, что я могу уснуть? – оскорбленно спрашивает Нанок. Голос его опасно повышается, еще чуть громче – и перебудит остальных. Сопение Лани прерывается, еще миг – и проснется.

– Ты – не можешь, дежурить твоя очередь. А вот мне можно.

С этими словами раскатываю одеяло и мгновенно засыпаю. Сон мой спокойствием не отличается, снятся полуразложившиеся трупы и прочая гадость. Наверное, причина в зловонии, к которому мы уже успели притерпеться. Впрочем, мне нет до этого дела. Я сплю.

Просыпаюсь внезапно, сон точно ножом отрезали. Сердце бьется учащенно, пытаюсь вспомнить, что за кошмар мне приснился. От входа доносится могучий храп варвара. Настолько могучий, что заглушает даже гул тяжелых шагов… Шагов?!!

На фоне звездного неба возникает огромный темный силуэт. Храп мгновенно прекращается – как я уже говорил, варвары спят чутко. Только вот не просыпаются.

Тролль секунду помедлил у входа и шагнул в пещеру, принеся с собой волну тяжелого зловония. Внутри у меня холодеет, желудок сводит от страха. Лежу у стены, боясь пошевелиться. Нюх у чудовища наверняка слабый – собственная вонь легко забьет любой запах. Увидеть в темноте неподвижного человека – вряд ли получится. А вот чтобы не услышать храп Боресвета, тролль должен быть глухим как минимум на одно ухо.

Чудовище делает еще шаг, Нанок поспешно отдергивает ногу, не просыпаясь, – я же говорил, что у варваров потрясающее чутье на опасность. Тролль топает мимо меня. Молю святого Лакки, чтобы он меня не увидел, не учуял и не услышал, как бьется в груди испуганное сердце. Святой сегодня щедр сверх всякой меры – чудовище проходит мимо. Различаю висящую у него на плече тушу какого-то животного, тролль сегодня вернулся с добычей и в хорошем настроении. Теперь уснул бы он…

Чудовище пристраивается на грязную шкуру. Уснет он, как же! А ужин? Треск перекусываемой ноги заставляет встрепенуться Боресвета. Обреченно закрываю глаза – все, приплыли. Сейчас богатырь поинтересуется, какая сволочь мешает ему спать, и предложит пойти разобраться. А тролль… он ведь согласится!

Однако святой Лакки не устал еще являть мне чудеса. Богатырь не издал ни звука, чуть привстав, осторожно высвободил булаву. На тролля он бросаться явно не спешил.

Сигр, кажется, учуял запах мяса, он потягивается, поднимает голову и выдает вопросительное «мур». Вскакивает и вразвалку идет к троллю. Каменею от ужаса. Кажется, я сегодня стану седым. Впрочем, тролль, думаю, перебирать не будет.

Кот уверенно идет туда, откуда пахнет мясом. Свежим, еще теплым, с кровью. И нелепое препятствие в виде тролля его нисколько не смущает.

Осторожно встаю на колени, обнажаю кинжал. Глупость конечно, но… Сигра я не брошу. Кошкин сын, доведешь ты меня до могилы!

Тролль засыпает, не выпуская из рук позднего ужина. Его легкое похрапывание для меня лучше всякой музыки! Если я все же стану королем, непременно введу в Королевский оркестр спящего тролля.

Сигр с урчанием рвет мясо, зову его шепотом – бесполезно. Пока не наестся до отвала, добычу не бросит. Да и потом постарается с собой утащить. Кстати, что он там хомячит, не человечинку ли? Нет, кажется, все-таки горного козла или барана, в общем, что-то с рогами.

Мирное посапывание тролля переходит в храп. Творец пресвятой, я такого еще не слышал! Стены пещеры ощутимо дрожат, с потолка падают мелкие камни. Кажется, где-то в горах срывается лавина, но точно утверждать не берусь, храп заглушает все. Вскакивают один за другим все, исключая, естественно, часового. Храп варвара хоть и не может соперничать с троллиным, тем не менее слышен вполне отчетливо даже посреди этой вселенской какофонии.

– Здоров спать, братан! – шепотом восхищается Боресвет, подходит к Наноку и отвешивает ему богатырского пинка. Варвар мгновенно открывает глаза и чистым, будто не спал, голосом объявляет:

– Твоя очередь дежурить.

Смеюсь почти истерически, сил сдержаться просто нет. Гулко хохочет Боресвет, хихикает Мастер Лион, смех Лани – как перезвон колокольчиков. Смеемся, потому что страшно. Нанок сидит на полу, удивленно хлопает глазами. Обводит нас глазами последовательно: меня, Таля, Лани, Лониэля, Мастера Лиона, Боресвета. И спрашивает не без уважения:

– Это Бол так храпит или Томагавка?

Я сажусь на пол, загибаясь от смеха. Если б тролль проснулся сейчас, он мог загрести всех голыми лапами. Но чудище храпит на грязной старой шкуре, и до нас ему дела нет.

– А где, собственно, Бол? – запоздало удивляется Таль.

Предчувствуя недоброе, оборачиваюсь – ну, так и есть. Бол склонился над троллем, в руке горящий факел из числа тех, что захватили с собой, внимательно изучает чудо природы.

Мне уже не смешно. Попади сейчас искорка на тролля, что будет? Остро сожалею, что выбрал не ту профессию. Будь я убийцей, а не вором, точно бы порешил идиота… Судя по лицу Лониэля и по сжавшимся на рукояти булавы пальцам Боресвета, эта мысль добралась не только до моей головы. Богатырь делает несколько быстрых скользящих шагов, хватает Бола за шкирку и швыряет его в нашу сторону. Именно швыряет – бедняга летит ярдов пять, после чего приземляется в наши дружеские объятия. Не удержавшись, отвешиваю ему полновесный подзатыльник, Таль добавляет увесистого пинка, а Томагавка зажимает рот.

– Пикнешь – убью, – злобно шипит она, приставляя нож к горлу. А и в самом деле, она ж племянница Блина, ей можно.

Бол беззвучно кивает, перепуганно глядя на Томагавку. Вместо него пищит Сигр, слопавший столько мяса, что сейчас не в силах даже идти. Подхватываю шарообразного кота на руки и следую за остальными из пещеры.

Ночь не такая и темная, туч на небе нет, а звезды в горах дают достаточно света для привычных к темноте глаз. В пропасть загреметь можно, но лучше уж рискнуть падением, чем остаться под одним потолком с пусть даже дружелюбно настроенным, миролюбивым троллем. Тем более дружелюбным и прочее он останется только до пробуждения. А потом увидит обглоданную Сигром добычу и…

– Как случилось, что он нас не обнаружил? – рискую задать вопрос. Я могу допустить, что тролли глуховаты, или подслеповаты, или совсем не имеют нюха. Но не все же сразу, иначе давно вымерли бы! Или они живут по принципу «нашарю и съем»?

– Мне показалось, что он лунатик, – сообщил Мастер Лион.

– Да нет же, – решительно возражает варвар. – Это тролль! Точно вам говорю, в Кассараде таких есть немного.

Тролль-лунатик, интересная мысль. Мне отчего-то кажется, что Мастер ошибся, но обдумывать что-то сейчас нет никакого желания. Может, когда уберемся подальше от пещеры и его вонючего обитателя, оно и появится.

Мастер Лион засвечивает шарик света. Бол и Таль делают то же самое, в горах становится светло как днем. Опасения, что магическая иллюминация соберет всех окрестных троллей, Мастер Лион отметает:

– Тролли ночью спят.

Меня это не убеждает. Люди тоже ночью спят, однако не все и не всегда. Что, если у троллей свои воры есть? Вот сбегутся на свет да и обчистят наши кошельки.

Сигр удобно располагается у меня на руках, дремлет. Никакие тролли его не пугают, никакие деревянные кольца не интересуют. Почесываю его за ухом, тут же спотыкаюсь о камень – лучше не отвлекаться, в горах мостовые не проложены. Кот недовольно жмурится, нехотя переползает мне на плечи и укладывается там.

– Третий ориентир, – показывает Мастер Лион.

На сей раз с ним не спорят, разглядывают знаменитую Качающуюся Скалу. Сколько сказок я о ней слышал, не сосчитать! Проходить рядом страшно: вдруг да упадет прямо на нас?

– Все еще цела! – восторженно восклицает Томагавка. – Подумать только, города в пыль рассыпались, империи перестали быть, а она по-прежнему стоит и качается… век за веком…

– Творец создал эту скалу вечной, – внушительно сказал Мастер Лион. – Ни магия, ни сталь ее не берут. Не раз пытались – и что? Чудо Господне человеческим рукам не осилить…

– Не знал, что она в этих горах! – удивленно восклицает Бол и бросается исследовать диковинку, но Боресвет начеку.

– Обожди, братан. – Он ловко перехватывает Бола. – Не надо…

Что именно «не надо», остается несказанным. Бол ловко уворачивается от Боресвета, богатырь прыгает следом и все-таки сжимает капкан стальных ладоней на руке Бола. Обоих инерция бросает прямо на скалу и…

Чудо Творения, стоявшее на этом месте века или тысячелетия, кренится и с ужасающим грохотом обрушивается в пропасть. Горы содрогаются так, что меня бросает на землю, а Лани – в пропасть. Таль в последний момент успевает схватить девушку и вместе с ней откатиться в сторону. На ногах остается один Нанок, недоуменно оглядывается и поднимает с земли пыльную Томагавку. Встряхивает ее дважды, словно хозяйка грязный половик, и ставит на ноги.

– Прибью! – рычит девушка, и мне непонятно, относится это к варвару или же к богатырю. Скорее всего, к обоим.

– Уникум, – печально говорит Мастер Лион. – Неразрушимая скала, Чудо Творца – как же у тебя рука-то поднялась? Верно говорят, гардарикец что хочешь сломает, сопрет и потеряет. Посмотрите на него, он еще и улыбается! Что я смешного сказал?

– Вспомнил, как неразменный пятак потерял, – сознался Боресвет.

Хохочу, не могу остановиться. Есть в этом что-то от истерики, но, право слово, смешно! Вижу улыбку на лице Мастера Лиона, слышу грубый смех варвара. Веселимся все, радуясь, что блинова скала никого не придавила.

– Он не так уж виноват, – сообщает Томагавка. – Если б не мое присутствие, скала бы и не шелохнулась. Это мое проклятие – приносить разрушение…

– Не замечал, – вмешивается эльф. Вот кто ничуть не расстроен разрушением скалы. Подумаешь, каменюка упала! Пусть о ней гномы да тролли жалеют. Другое дело, если б вот так с Вечным Древом обошлись. – За то время, что мы с тобой путешествовали, никакой трагедии не произошло.

– Путешествие с эльфом – само по себе трагедия, – отрезает девушка.

Лониэль вспыхивает и открывает рот, чтобы возразить. Поспешно вмешиваюсь – только зверски убитого эльфа нам сейчас не хватало.

– Хватит! Заткнитесь оба!

– Нам надо покинуть это место, пока здесь не собрались все окрестные тролли, – поддерживает меня Мастер Лион.

– Эти, что ли? – равнодушно спрашивает Боресвет.

Все еще полагая это шуткой, осматриваюсь по сторонам. Святой Лакки, сохрани и помилуй! Вокруг нас штук двенадцать троллей! Может, и больше, потому как ночью тролля от камня можно отличить, только когда шевелиться начнет, а эти застыли изваяниями, кажется, не моргают даже.

Ух!!! Однажды я залез в комнату, хозяин которой, большой оригинал, выпускал на ночь порезвиться пару десятков ядовитых змей (знай я об этом заранее, выбрал бы другое место для прогулки). Так вот, ощущения очень похожие. Только я все-таки предпочел бы змей.

Тролли стоят неподвижно, мы тоже застыли, боясь пошевелиться. Ни звука, ни движения. Интересно, долго это будет продолжаться? Все-таки дюжины троллей для нас многовато. Блин проклятый, мне кажется, один – и то перебор.

Сигр осторожно чешет шею, и этот тихий и безобидный звук будто дает сигнал. Тролли дружно срываются с места и пускаются наутек. Странно, неужто они так блох боятся?

– Быстро отсюда! – командует Мастер Лион, и мы срываемся с места.

Подгонять никого не надо, бежим со всех ног, рискуя свалиться в пропасть. Святой Лакки вечно хранить не будет, надо и самим о себе позаботиться.

– Кажется, Скала была для них чем-то вроде идола, – поясняет Мастер Лион на бегу.

Возможно, он прав, но почему тогда тролли святотатцев на части не разорвали? Прибить Боресвета за его фокусы!

Восток светлеет. Незаметно, но достаточно быстро. Если б не соседняя скала, наверное, мы увидели бы солнце.

Тролли за нами не погнались. Не знаю уж почему, вряд ли испугались – дюжина троллей в этих горах спокойно может остановить целую армию. Возле соседней скалы устраиваем привал, сил идти просто уже не осталось. Прислоняюсь к холодной скале, прикрываю глаза. В лицо тут же тычется холодный мокрый нос, с точки зрения Сигра, заменяющий любое снотворное. В полудреме выдаю коту порцию ласки, мой зверек довольно мурлычет, устраивается поудобней и засыпает. А следом за ним и я.

Просыпаюсь я уже на ногах. Боресвет просто сдернул меня с нагретого валуна, сунул в руки ошалевшего от такого обращения кота и сказал:

– Рота, подъем!

Следом за мной на ноги ставятся Таль и Бол, остальные поднимаются сами. Нанок грызет здоровенный кусок сыра с таким аппетитом, что становится завидно. Сам почему-то есть не хочу, а вот Сигр выпрашивает у варвара кусочек чего-нибудь для смертельно голодного котика. Нанок душа широкая, отламывает изрядный кусок сыра и предлагает Сигру. Тот обнюхивает, презрительно фыркает: мышиная еда уважаемому коту не подходит. Варвар пожимает плечами и съедает сыр сам.

А еще через минуту происходит встреча с местной малолетней шпаной. Два тролленка ростом чуть больше Боресвета с любопытством глазеют на нас и приглашают поиграть в снежки. Поскольку до зимы еще далеко, а камней вокруг много, становится грустно. Я получаю камнем в плечо и жалуюсь святому Лакки на тяжелую жизнь. К слову сказать, детишки вовсе не собираются причинить нам вред, иначе выбирали бы камни покрупнее, силенок-то вполне хватает. Таль вступает в игру, послав ребятне шарик света, надеясь отвлечь от национального троллиного спорта. Ага, как же! Очередной камень оставляет на мудром лице недомага свою отметину. Лани шипит и грозит кулаком, троллята хохочут почти по-человечески. В дело вступает Боресвет, топочет ногами и громко кричит: «Бу-у-у!» Троллята с визгом уносятся прочь, Бола успевает перехватить Нанок, а Мастера Лиона – эльф. Мне судить трудно, но даже не каждый тролль так сумеет сделать «Бу».

От детишек мы избавились, зато появилась мамаша. Коротко о троллиных дамах – не в моем вкусе. Будь я самой Леди Смертью, к такой нипочем бы не явился. Мордастая баба подозрительно изучает нашу группу, сжав кулаки. Она куда крупнее виденных нами ранее троллей – видимо, столичная модная придурь насчет диеты в здешних местах доверия не вызывает. Молюсь святому Лакки, и тот в очередной раз являет чудо. Троллиха убирается в темную задницу пещеры, не вступая с нами в конфликт. Правильно, пусть за сорванцами своими приглядывает, таких только оставь на минутку – тут же сломают всю… что там, интересно, можно сломать у них в пещере? Хм, Боресвет бы, пожалуй, нашел что. Вон как со Скалой разобрался!

Выяснять, что можно сломать или хотя бы разбить в троллином жилище, желающих не нашлось. Быстро проскакиваем мимо, надеясь, что муж троллиной красавицы уехал в командировку.

Нас не трогают. Вообще, на мой взгляд, нам здорово везет пока что. Не поход в Заповедник Троллей, а просто прогулка в саду… богатого особняка… с усиленной охраной и злыми собаками…

Кажется, до всех дошло, как мы влипли. Идем молча, лица хмурые, даже Сигр не ворочается в заплечном мешке. Тролли периодически попадаются, но пока нам везет: либо слишком далеко, либо не успевают нас увидеть.

Четвертый ориентир. Мастер Лион останавливает нас у гигантской лестницы, уходящей, казалось, в самые облака. Удивленно покачиваю головой. Единственный в мире памятник троллиной архитектуры! В том, что лестницу создали тролли, сомнений нет – кому еще придет в голову выдалбливать в скале ступеньки высотой в половину человеческого роста?

Лани настаивает на привале, но ее не поддерживают. Все устали, измотаны и напуганы. Кроме разве что Бола и Сигра. Недобрые предчувствия давят на сердце, зря мы сюда полезли. Мир спасать – дело, конечно, хорошее, но уж больно опасное и совершенно бесприбыльное.

Карабкаемся по ступеням, проклиная глупость троллей. Гады отгрохали лестницу, по которой совершенно невозможно подниматься! Но мы все-таки карабкаемся, покоряя одну ступеньку за другой. Бол срывается, его успевают поймать Лониэль с Томагавкой. Следующей оказывается Лани, ее удается удержать Ларгету. Сам Таль падает буквально через минуту, сбивает Бола, Лониэля с Томагавкой, и я уже зажмуриваю глаза, предчувствуя беду… На месте Боресвет и Нанок, наша последняя надежда. Лезем дальше, сил нет даже на ругань.

Наконец ступеньки кончаются. Мы оказываемся на узенькой тропке, дальше можно идти только поодиночке. Садимся, отдыхаем, подкрепляемся. Кажется, если сейчас появится хоть один тролль, его просто пошлют куда подальше.

– Осталось недолго, – успокаивает Мастер Лион. – Мы почти дошли.

Верю ему, потому что хочется верить. Скажи он, что мы еще и трети пути не одолели, – разорвали бы на части. Потому как магу врать не положено.

Привал заканчивается раньше времени: Таль некстати углядел пару прущих по лестнице троллей. В принципе, позиция у нас оказалась отменная и можно было бы дать достойный отпор гадам, но мы ведь сюда не воевать пришли.

Срочно ретируемся, надеясь, что погони не будет. Пересекаем пропасть по трухлявому дереву. Не знаю как остальным – мне страшно. Древесина под ногой сминается в труху, дерево скрипит и качается. Боресвет преодолевает препятствие последним, задумчиво смотрит на дерево и на пропасть. Не надо быть профессиональным гадальщиком, чтобы понять его мысли. Небольшое усилие – и возможной погоне останется только бессильно рычать на той стороне. Прекрасная возможность оторваться, но… нам ведь еще обратно идти.

Дерево оставлено в покое, поход продолжается. Выходим на относительно широкую ровную площадку, останавливаемся перевести дух. С удивлением замечаю, что солнце клонится к горизонту. Порой время движется куда незаметней самого умелого вора.

– Возможно, скоро пойдет дождь, – с тревогой замечает Мастер Лион.

Всю жизнь об этом мечтал! В этих местах достаточно один раз поскользнуться, чтобы сменить скалолазание на самое что ни на есть скалолетание.

– А пятый ориентир скоро? – с любопытством спрашивает Бол. Дождь его не волнует, у него капюшон на плаще.

– Пятый ориентир – мост через пропасть, – поясняет маг.

– Вроде прошли уже? – удивляется Боресвет.

– Дерево над пропастью я бы мостом не назвал, – лаконично бросает маг.

Нанок с торжеством смотрит на гардарикца – вот же тупой, простое дерево от моста отличить не может! Не то что один умный и даже где-то отчасти грамотный варвар.

Минут десять спустя замечаю погоню. Все те же два тролля, торопясь и пыхтя, бегут за нами по горной тропке. Добавляем ходу, поминутно оглядываясь через плечо. Потом за дело берется маг. Чары на троллей не очень-то действуют, а вот на горы – сколько угодно. Что там Мастер Лион наколдовал – судить не берусь, но сошедшая лавина пыл преследователей, надо думать, изрядно охладила, потому как больше мы их не видели.

Тропа огибает гору, мы послушно следуем по ней и натыкаемся на драку. Два тролля мутузят друг друга огромными кулачищами, поодаль стоит троллиная девица. Сразу видно, кокетка, волосы причесаны не только на голове, но и на груди, а местами вроде бы даже завиты. Словом, последний писк местной моды. Мужики заняты выяснением отношений и на нас внимания не обращают. То ли женихаться пришли, то ли один из них заглянул на огонек к чужой супруге, а муж приперся раньше времени, как это мужьям и свойственно. Помнится, я как-то… ладно, об этом потом. Проскакиваем мимо, провожаемые удивленными взглядами дамы. Вот достанется кому-то на орехи, дескать, деретесь тут, а мимо обед неготовый шастает. Готовый обед для тролля, как я понимаю, это тот, который лежит смирно и не шевелится.

Семейные разборки остаются за спиной, давая о себе знать только уханьем и разъяренным рыком. Тропа делает новый поворот и… засада! Самая что ни на есть засада. Таль, Лани, варвар и эльф идут первыми, мы с Томагавкой и магом – следом. Сверху летят крупные камни, затем помельче, но много. Лавина. Томагавка делает длинный прыжок вперед, сбивает с ног Таля, дальше не вижу, ее закрывает облако пыли. Сам я так же шустро отпрыгиваю назад, опрокидывая мага в ненадежные объятия Бола и в надежные – Боресвета. Часть тропы просто сметает в пропасть, теперь и захочешь – не переберешься, пока крылья не отрастишь. А по горной тропке бегут уже вниз те, кто этот камнепад устроил. Банда из четырех троллей самого разбойничьего вида.

Маг реагирует молниеносно, пока я разеваю рот и подумываю о месте на кладбище. Жестяная труба с картой летит через провал, бьет по голове Таля. Может, мозгов добавит, думаю я. Меня Безгол так и стимулировал – оплеухами. А рука у него, надо сказать, тяжелая…

Мастер Лион истошно вопит, требуя схватить его за одежду. Поспешно выполняем команду, едва не оставив мага в исподнем. Рассуждать и раздумывать времени нет, остается только подчиняться и надеяться, что он знает что делает.

А делает он вот что. Потрясает кулаком в сторону троллей, что-то неразборчиво вопит и… шагает в пропасть. Вместе с нами.

Вот и верь после этого магам!

– Ну ничего себе! – Нанок, разинув рот, наблюдал за происходящим. – Он рехнулся?

– Нет, – покачал головой Таль. – Он левитирует всю компанию.

– Что он с ними делает? – подозрительно осведомился варвар. За этими магами глаз да глаз нужен, а то так отлевитирует – со стыда сгоришь.

– Летает, значит, – пояснил Таль.

– По-моему, он вовсе не летает, – нерешительно сказал варвар. – Скорее падает, только медленно.

Беда с вами, колдунами, даже упасть нормально не можете, подумал варвар.

– Сам бы он мог перелететь, но остальных не перетащит, – пояснил Ларгет. – Вот и приходится планировать вниз… к самому предгорью.

– Это что же, они нас бросили? – возмутился Нанок.

– Ага, – беспечно сообщил Ларгет. – Иначе их прикончили бы. И, кстати, надо бы нам отсюда драпать: когда эти тролли подберут челюсти, могут начать камнями кидаться. Не знаю как у вас, у меня на камни аллергия.

Что такое аллергия, Нанок понятия не имел, но уточнять не стал. Тролли метают камни даже лучше кассарадцев, так что нужно убраться подобру-поздорову, и побыстрее. Варвар прекрасно представлял себе, что может сотворить всего один удачный бросок, если камень окажется достаточно велик.

В последний раз оглянувшись на медленно опускающиеся фигурки друзей, он поспешил вслед за Талем.

– Они нас догонят? – поинтересовался варвар у Ларгета. – Что там нам маг этот кричал?

– Найдите Кольцо, – ответил вместо того эльф. – Нет, дальше нам придется самим. Скорее всего, они вернутся в Белару.

– Порталом, – добавила Лани. – А мы как выбираться будем?

– Открою Зеленый Путь, – нехотя признался эльф. – Портал в Саро. Ну не совсем портал, но принцип тот же. Не знаю, как точнее объяснить… мы только в свои леса можем перемещаться.

– В гости приглашаешь? – ухмыльнулась Томагавка.

– Приглашаю, – серьезно ответил Лониэль. – Там тебя в секиру и превратят, если не передумала еще.

– Не передумала, – отрезала девушка.

– Мост. – Таль вытянул руку вперед. – Пятый ориентир!

– И тролль, – добавил Нанок.

Лани беспомощно оглянулась, путей к отступлению не было. Варвар обреченно потянул из петли топор. Даже один тролль – многовато для их компании. Чудовище, против ожидания, нападать не спешило, просто стояло и смотрело на приближающихся людей.

– Кажется, он не голодный, – понадеялся варвар.

– Человеки! – прорычал тролль.

– Тролли разве говорят? – поразилась Лани.

– Говорят, – солидно заметил Таль. – Только очень уж непонятно.

– Он сказал «человеки» или «чебуреки»? – озабоченно спросил варвар.

– Человеки, – повторил тролль.

– Не голодный, – сделал вывод Нанок. – Что надо, друг?

– Вы прийти, – прорычал тролль. – Он говорить – прийти. Свин. Мой дед говори отцу, отца говори я. Вам нужен… гуд? Гад?

– Гад у нас свой есть. – Лани хлопнула Таля по плечу.

– Вдобавок женского полу, – не растерялся тот.

Тролль озадаченно моргнул.

– Гид? – сделал он еще попытку. – Провожать?

– Проводник! – осенило Таля. – Свенелл оставил проводника!

– Свин оставил, – подтвердил тролль. – Деда оставил, дед – отца, отец – меня. Давно. Говори, учи человеко. Давно. Только я уметь. Другой – нет. Раньше дед уметь, отец уметь. Сейчас – я.

– Дед с отцом умерли? – участливо спросила Лани.

– Не, – ответил тролль грустно. – Забыть. Человеки говори трудно.

– Ладно, гад, – вмешался Нанок. – Веди, куда велено.

– Плати. – Тролль протянул широкую, как лопата, ладонь.

– А в кредит? – поинтересовался Таль.

Тролль задумался.

– Что есть кредит? – спросил он.

– Вот именно, – поддакнул варвар.

– Ладно, коммерсант из тебя не выйдет, – вздохнул Таль.

Тролль задумался снова. Незнакомые слова смущали его не меньше, чем варвара.

– Плати, – повторил он.

– Держи. – Таль щедро отсыпал в протянутую ладонь золотую монету.

Тролль недоуменно обнюхал двойную марку, сунул в рот, пожевал.

– Невкусно, – пожаловался он. – Мало, невкусно. Мясо давай!

– Эльфятина пойдет? – предложила Томагавка.

Тролль нашел взглядом Лониэля, угрожающе зарычал. Эльф презрительно скрестил руки на груди, с вызовом взглянул в глаза чудовищу.

– Р-раздавлю! – взревел тролль, но с места не двинулся.

– Попробуй, – предложил Лониэль.

Сильным магом он не был, но кое-что умел. Прямо из камня выбросила хищную плеть сарейская лоза, захлестнув заднюю лапу чудовища. Тролль взрыкнул и принялся отдирать наглое растение.

– Драться? – Рев, который издал эльф, ничем не уступал троллиному. – Иди сюда! Пор-р-рву!

– Моя – гад… гид! Бить – нельзя, – пожаловался тролль.

Ларгет ошарашенно взирал на них, отказываясь понимать происходящее. Эльф по всем статьям уступал противнику, но… казалось, тролль боялся его и не мог это скрыть.

– Веди, – приказал эльф.

– Плати, – не отступал тролль.

– Лани, у тебя должна была остаться копченая рыба, – сказал Лониэль. – Рыбу камнегрызы больше всего любят. Если подпортилась, даже лучше. Что тролли, что медведи – любят с душком.

– Рыба! Давай рыбу! – оживился тролль.

Девушка извлекла чуть подпорченное лакомство и нерешительно протянула троллю. Тот выхватил рыбину из ее руки, засунул в рот, шумно зачавкал.

– Вку-у-усно! – похвалил он. – Рыбу любить. Ловить не моги, вода бояться.

– Они все воды боятся, – ухмыльнулся эльф. – Потому и пахнут так… своеобразно.

– Еще, – потребовал тролль.

– Позже, – ответил эльф. – Веди нас. А по дороге расскажешь, что говорил Свенелл твоему деду.

– Говорить – не, – сообщил тролль. – Тяжело говорить. Вести – да. Дорогу знай.

– Тогда веди, – приказал эльф. – До Кольца и обратно.

(обратно)

Глава 10

Земли под ногами нет. Непривычно и неприятно. Вот так воры порой и заканчивают свой преступный путь, только их еще веревкой снабжают для пущего форса.

Мастер Лион делает руками пассы, что-то шепчет – наверное, чары требуют постоянной поддержки. Смотрю под ноги, земля еще далеко, очень далеко. Вот перепутает маг словечки, ух и загремим…

А перепутать просто, достаточно только отвлечься на летящие камни. Тролли никак не хотят успокоиться, смириться с тем, что ужин улетел. И кидают-то как метко, только манипуляции мага и спасают пока. Влево-вправо, вниз-вниз… трясет прямо как на легендарных гардарикских горках.

– Охренеть можно, – охреневает рядом Боресвет.

– Нужно, – поддерживает его Бол.

Мастер Лион на миг прерывает шепот, и мы ухаем вниз ярдов на десять. Душа на миг уходит в пятки, но маг тут же восстанавливает свои чары. Два внушительных валуна свистят над головой. Оборачиваюсь, смотрю, как они разлетаются вдребезги, встретившись с гранитным утесом.

Сигр высовывает мордочку из сумы, с интересом оглядывается. Вот кто нисколечко не боится, коты к высоте привычны.

Тролли наконец поняли, что нас не достать. Слышу разъяренный рев, глухие удары. То ли скалу со злости пинают, то ли выясняют, кто из них мазила.

Снижаемся медленно, словно падающий лист. Прикидываю, где нас приземлит Мастер Лион. По всему выходит, что Заповедник Троллей мы покинем. Стало быть, Кольцо добывать придется не нам. Недовольно хмурюсь, немного обидно вот так, в шаге от сокровища, вернуться обратно. Собираюсь даже потребовать объяснений, но отбрасываю эту мысль сразу же. Если Мастер Лион мне ответит… падать довольно-таки высоко…

Рука, вцепившаяся в одежду мага – не мантию, в обычную куртку небесно-серого цвета (как раз небо затянули тучи), начинает затекать. Терплю, перехватить не рискую. Тем более отпустить – кто его знает, как эти заклятия работают. Снова вспоминаю тех, кто остался, – как-то они без нас справятся? Кольцо ведь наверняка в зачарованном сундуке хранится, а сундуки эти вещь специфическая, оснащенная мудреными замками, а то и вовсе ловушками. Возьмется за такой дилетант – мигом получит отравленную иглу в руку или ядовитое облако в лицо. А мастера-вора, способного справиться с любым замком, рядом с ними не окажется…

– Как там наши, интересно?

Бол словно читает мои мысли. Хотя по рангу не должен бы – хоть и маг, да не Мастер ведь, а всего лишь ученик-недоучка.

– Я тоже волнуюсь, в натуре, – признался Боресвет. – Тролли эти – караул просто! Любого богатыря подомнут, ежели,конечно, без хитрости попрет. А откуда у богатыря хитрость? То-то и оно…

– У Лани хитрости на троих хватит, – возразил Бол.

– Дык, она ж не богатырь, – пожал плечами русич. – Ладно, Нанок – парень дюжий, авось не доведет до беды. Ларгет, опять же, при нем. Думаю, справятся, ежели припрет.

– Ты себя успокаиваешь или меня? – поинтересовался Бол.

– Сдался ты мне, в натуре, – отмахнулся богатырь. – Себя, конечно.

Поспешно любуюсь красотами Заповедника. Вряд ли доведется еще сюда заглянуть, если с ума не сойду. Места здесь красивые и, чует мое воровское сердце, богатые. Если горы покопать, уверен, что-то отыщется полезное, может, золото, а может, и изумруды. Я, конечно, не горных дел мастер, но одно знаю точно – коль охрана большая, значит, что-то ценное караулят. А уж такая охрана, как целое племя троллей…

Земля уже почти под ногами. Ай нет, вода – речушка подвернулась. Рель, приток Бельтары, если я ничего не путаю. Скользим над самой водой, у самого берега чуть подскакиваем вверх – и приземляемся прямехонько на землю. Целыми и невредимыми, что немаловажно.

Боресвет принимается мучить расспросами Мастера Лиона – почто тот пацанов оставил на верную, можно сказать, гибель.

– Спасал, кто под рукой оказался, – жестко говорит маг. – Скажи спасибо, вас утащил.

– За это, в натуре, спасибо, – смущенно гудит богатырь, но от своего не отступается: – Только ты, братан колдовской, мог бы нас на ту сторону перенести, раз уж ковром-самолетом решил поработать.

Маг свирепеет. Вот чего ни один Мастер не потерпит, так это упрека в непрофессионализме. Вот так некоего вора и подрядили увести Скипетр из небезызвестного особнячка…

– Один я перелететь смог бы, – рычит маг. – А вас, дураков, куда девать? В птиц превращать? Да я одного заклятия прочесть не успел, как нас растоптали бы. Два раза.

– Спасать надо в первую очередь женщин и детей, – уперся богатырь. – Хрен ли ты в нас вцепился, чародей недоделанный?

– Это еще кто в кого вцепился, – рычит донельзя уже злой недоделанный чародей. – Вот тебе ребенок, получи и распишись! Чего еще надо?

Он хватает за шкирку растерявшегося Бола и сует в руки растерявшемуся Боресвету. Отворачиваюсь, чтобы спорщики не видели мою улыбку. Сил нет держать губы неподвижными, когда эти двое начинают выяснять отношения.

– А если кое-кто немедленно не заткнется, то до столицы пешком пойдет, – завершает спор чародей и приступает к своей основной работе. А именно накладыванию заклинания мелкими порциями. Портал, если я правильно понимаю его намерения.

– Ладно, брат, я же не за себя. – В голосе Боресвета отчетливо слышен… нет, не страх все же, а некая робость, вполне простительная и не постыдная. Ясное дело, до столицы пылить долго…

Маг кивает головой в знак того, что извинения приняты, и продолжает читать заклинание. Бол жадно слушает, подсматривает жесты, шепчет тихонько слова. Тоже мне ученик, с первого раза запомнить не может! Привольно магам живется! Вот вор, с первого раза урок не запомнивший, второй попытки может и не получить. Так и приходится быстро шевелить и мозгами, и пальцами… и ногами, если не срослось.

Мастер Лион недоуменно оглядывается по сторонам, смотрит на свои пальцы. Качает головой, пожимает плечами. Я так понимаю, заклинание у него не сработало. Не беда, у мага, в отличие от вора, вторая попытка имеется. А также третья… ну и пока не сработает.

– Может, я попробую? – загорается Бол, за что получает заслуженный подзатыльник от меня. Этому только доверь портал сделать, к самому Блину забросит.

Маг не обращает внимания, хмурит брови, читает заклятие еще раз. Слова произносит отчетливо, жесты выверенны и фиксированны. Если Бол и сейчас не запомнит, выгнать его из магов к блиновой тетушке. Я и то запомнил уже. Повторять, правда, не собираюсь, вдруг да получится еще…

– Ничего не понимаю, – говорит Мастер Лион. – Все правильно ведь делаю! Что-то мешает перемещению, но вот что?

Он читает новые заклятия, одно за другим, на миг лицо его проясняется – и мрачнеет снова, будто бы он нашел ответ на сложный вопрос, а тот оказался лишь частью еще более сложного… вопроса? Ответа?

– Великая Сеть Дорана, – чуть ли не по буквам произносит маг. – Хотел бы я знать, кому понадобилось накрывать Леданию этими чарами? Или только эти горы?

– А если снять чары? – осеняет Бола.

– Великая Сеть накладывается не менее чем четырьмя магами, – говорит Мастер Лион, будто лекцию читает. – Как по-твоему, ученик, смогу ли я один снять эти чары?

– Я могу помочь, – с готовностью предлагает ученик, но Мастер Лион качает головой. Правильно, с помощью Бола только горы рушить, а перемещение моего почти монаршего тела – работа тонкая и ответственная.

– Придется пешком, – с вздохом заключает маг.

– Слышь, братан, – встревает Боресвет. – Может, пояс поможет?

– Пояс! – Бол расцветает, как заморский цветок кактус. – Мастер, а заложенные в предмет заклятия…

– Артефактная магия? – задумчиво говорит маг. – Снимай твой пояс. Будем пробовать. Может, и сработает. Честно говоря, я не знаю, на каком принципе строится Сеть. Никогда не думал, что это пригодится. Если она каким-то образом блокирует нити перемещений – пояс нам не поможет. А вот если не дает энергии в эти нити соткаться – тогда у нас получится. Как им пользоваться?

– Надо произнести…

Мастер Лион поспешно зажимает ученику рот и буквально срывает с него пояс.

– Напиши на земле палочкой, – командует он.

Бол торопливо исполняет распоряжение. Вид у него смущенный, и секундой позже я понимаю почему.

– Абзац, блин! – с выражением читает Мастер, и я сгибаюсь пополам от хохота. Клянусь отмычками святого Лакки, это лучшее из заклинаний!

И тут же затыкаюсь. Пояс оживает, утробно ворчит, загорается приятным золотым цветом. На пряжке высвечиваются незнакомые мне символы.

– Ахарские цифры «один» и «два», – поясняет не без удивления Мастер Лион. – Ну и что это значит?

– Наверное, пояс запомнил два заклинания, – неуверенно говорит Бол.

– Возможно, – соглашается Мастер Лион и касается цифры то ли «один», то ли «два». По мне, так они и вовсе одинаковые.

Сияние усиливается, затем ослабевает. А я, как зачарованный, стою и смотрю, как возникает из воздуха арка портала.

Нет, ну до чего обидно: столь полезная вещица – и не моя…

Варвар покосился на тролля с недоверием. Как-то не верилось простодушному кассарадцу в миролюбие чудовища. Шею ведь двумя пальцами свихнуть может, а почему-то не сворачивает. Не иначе замышляет чего… Таль поминутно сверял дорогу, по которой их вели, с картой и недовольно хмыкал. Может быть, Мастер Лион и сумел бы отыскать путь без помощи тролля, на то он и Мастер, в конце концов. Сам Таль в этих горах остался бы навечно, так и не добравшись до Кольца.

Тролль завел их в гигантскую пещеру, уверенно обрушивая по ходу движения гигантские сталактиты. Рядом легко скользил варвар, похожий на тролля, только очень мелкого. Таль и Лани едва поспевали за ними.

– Долго еще? – поинтересовался Таль.

– Близко прийти, – сообщил тролль. – Мало остаться. Мой отец тут есть. Батя! Грыых, батя! Я те обед привел!

Попали, подумал варвар, хватаясь за секиру.

– Куда лапы тянешь? – возмутилась Томагавка. – А ты, камнеголовый, сейчас получишь за подставу.

– Его шутить. – Означенный батя вышел из-за каменного выступа. – Его, моя человеков не есть. Шутить.

– С нами шутки плохи! – заявила Томагавка. – Мы шуток не понимаем, особенно вон тот варвар. Веди к Кольцу, пока тут все не разнесли к дяде!

Оба тролля покосились на нее с опаской.

– Эльфа? – спросил гид.

– Хуже, – ответил батя и прорычал что-то по-троллиному.

– Дальше батя вести, – пояснил гид. – Моя молодой, моя жалко. Еда давай.

По кивку эльфа Таль вручил троллю круг сыра и копченую курицу.

– Веди, батя, – сказал Нанок.

Тролль сверкнул глазами.

– Плати, – сказал он.

– Блин, да это бандиты какие-то, а не тролли! – возмутилась Лани. – Если этого потом дед сменит, я за себя не ручаюсь!

– Дед будет, – согласился проводник.

– Абзац деду, – сообщил Нанок не без грусти. – Ты уж, батя, не серчай. На вот тебе окорок. Остальное – не обессудь, потом. Надо ж чем-то тебя помянуть, а тут еще и дед на нашу голову…

– Пошли, – рыкнул тролль.

Часа два он петлял по пещере, пока наконец впереди не забрезжил неяркий свет. Путники оживились, пошли резвее.

Свет становился все ярче, четко обозначая выход наружу. Сумрачная, но совсем не страшная пещера осталась позади.

– Красиво как! – ахнула Лани.

Горы со всех сторон. Пронзительно-голубое небо, не растерявшее еще окончательно летнюю яркость. Веселый шарик солнца над головой. И бесшабашное буйство зелени вокруг. Осень, казалось, обошла стороной это место, не иначе тролли отпугнули.

– Долина, – пояснил тролль, выводя их из подземелья. – Попасть только через пустая гора, другой – нельзя. Вот дед, моя привел. Плати.

Проклиная вымогателей-троллей и того, кто научил их торговаться, Таль отдал еще круг сыра и копченую рыбину.

– Надеюсь, на деда наших припасов хватит? – забеспокоился варвар.

– Не. Дед – жадный. Девку отдай, – довольно сказал тролль и неожиданно заревел: – Батя! Граааагх!

– Ргаммммрх! – раздалось из-за кустов.

Томагавка от неожиданности икнула.

Дед вызывал скорее жалость, чем страх. Сгорбленный, покрытый седой шерстью с ног до головы, старый тролль подслеповато щурился на солнце.

– Рраах! Люды, – удивился дед.

– Твоя путай. Челы они, – поправил проводник. – Челывеки.

– Не учи отца, и баста! – возмутился дед. Что бы там ни говорил молодой тролль, изъяснялся старик куда лучше своих потомков. – Зачем пожаловать в наши горы, человеки? Что искать здесь?

– Деревянное Кольцо, – негромко сказал эльф. – И ты, скалогрыз, знаешь, где оно. Свенелл сказал, знаешь.

– Знаю, – согласился старик. – С чего остроухий решить, что Кольцо отдам ему?

– А ты не отдашь? – спросил Лониэль.

Манера отвечать вопросом на вопрос поставила старика в тупик.

– Свин говорить, прийти от него с эльф. Не люби эльф, – сообщил он. – Кольцо отдать, обещай Свин.

– Девка требуй, – шепнул ему сын.

Старик отмахнулся от него.

– Чем плати? – спросил он. – Девка не надо, стар я уже.

Таль молча кинул ему бурдюк. Старик откупорил, понюхал, на облезлую морду вползло выражение нездешнего блаженства.

– Вино, – сказал он и сделал маленький глоток.

Полезшего поперек батьки сына ожидал заслуженный тумак. Тролль обиженно хмыкнул и затопал прочь.

– Пошли, – сказал старик, повернулся спиной к Талю и, не торопясь, двинулся прочь.

– Какой он был, Свенелл? – негромко спросила Лани. Старый тролль не вызывал у нее страха, только интерес и сочувствие.

– Свин? Могучий. Добрый. Странный. Жить в стране троллей недолго. Учи наш язык, учи свой язык. Друг.

Старик надолго замолчал, вспоминая былое.

– Прилетай дракон. Жри тролль две штука. Свин говори дракон – улетайнах, дракон – улетай.

– Улетайнах? – удивилась Лани. – Это имя?

– Это заклинание, – пояснил Таль.

– Свин – великий колдун, – уважительно сообщил тролль. Прихрамывая на одну ногу, он двигался неторопливо, но уверенно. – Оставь нам сундук, сказать – внутри кольцо из дерева. Показать кольцо, показать дерево. Откусить не дать. Жадный.

– Долго идти еще? – нетерпеливо спросил варвар. – Давай, батя, хватит байки травить, веди к этой своей деревяшке!

– Веду, – согласился тролль и замолчал. Поднял палец вверх, туда, где на верхушке огромного дуба раскачивался огромный сундук.

– Карта говорит – пришли, – торжественно объявил Таль.

– Что-то знакомое, – припомнила Лани. – В сундуке – заяц, в зайце – утка, в утке – яйцо, в яйце – игла, в игле – смерть Кощеева. А кольцо где?

– Там, – показал тролль пальцем на почти неприметную расщелину. – Это – обман. Для дураков.

Расщелина оказалась входом в еще одну пещеру. Варвар зажег факел, вызвав недовольное фырканье старика, Таль запустил вверх светящийся шарик. И увидел ларец. Древний красивый ларец, от которого веяло могучими чарами. Закрытый на четыре небольших замка, наверняка с чародейным секретом.

– Эх, вора-то мы потеряли, – вздохнула Томагавка. – Самим нам нипочем не открыть.

Варвар хищно ухмыльнулся, бросил руку на рукоять топора.

– Поспорим?

Ему потребовалось ровно четырнадцать ударов. Прочная крышка сначала треснула, потом раскололась пополам. Нанок отпихнул ее в сторону, склонился над ларцом…

Ослепительно полыхнуло. Содрогнулась земля, качнулось закатное солнце.

На ладони варвара лежало кольцо. Обычное деревянное кольцо.

Архимаг пошатнулся, со стоном схватился за голову.

– Кольцо! – вскричал Мастер Шоло, мгновенно вскакивая с удобного дубового кресла. – Глава, оно больше не скрыто!

– Знаю! – злобно рявкнул Архимаг. Потоки энергии, проходящие сквозь его тело, постепенно успокаивались, подстраиваясь под новый центр Силы. – Определи, где оно, идиот!

– Там! – Мастер Шоло без колебаний вытянул руку в направлении, где пульсировал безумный эльфийский артефакт.

– Точнее, болван! И пошевелись!

Дверь залы распахнулась настежь. Нет, Ассистент вошел, как ему и полагалось, важно и с достоинством, уж на это его выдержки хватило. Только вот на лице явственно читались возбуждение и азарт.

– Докладывай, – нетерпеливо бросил Глава.

– Кольцо проявилось в районе Заповедника Троллей, – кратко доложил Ассистент, и Архимаг благосклонно кивнул головой. Коротко и по делу, не зря он все-таки поставил Мастера Зортрия на это место. В критических ситуациях его способности возрастают, решения принимает быстро и притом не ошибается, во всяком случае критических промахов не допускает точно. – Отступник все правильно рассчитал. Последнее место, куда бы любой маг сунулся, – Заповедник Троллей. Понять не могу, как ему удалось…

– Какие меры приняты? – оборвал его речь Архимаг.

– Никаких, – спокойно ответил Ассистент и, видя помрачневшее лицо Главы, поспешно добавил: – У меня есть предложения, но они нуждаются в вашем одобрении, Мастер.

– Изложи, – кивнул головой Архимаг.

– Надо стянуть петлю вокруг Троллиного Взгорья, чтобы не упустить артефакт. Вывести из Белары все войска, усилив их магами Ковена, перекрыть все или хотя бы основные дороги, постепенно сужая круг. Особое внимание уделить дорогам, идущим на восток, к Саро, и на юг, к Беларе. Постоянно сканировать пространство, определяя перемещения Кольца. В обязательном порядке координировать действия отрядов, подстраховывать друг друга…

– Неплохо, – одобрил Архимаг. – Собирай Совет Ковена. Нам потребуются все, кто у нас есть. Слишком уж высоки ставки.

– Как скажете, – склонился в поклоне Ассистент. – Вчера некромант по вашему приказанию допросил труп Главы воровской Гильдии. Прикажете доложить?

– Нет, – после короткой паузы, ответил Архимаг. – Сейчас это уже не имеет никакого значения. Совсем никакого.

– Вот эта штука и есть знаменитое Кольцо? – не поверил Нанок. Слишком уж невзрачно выглядел могучий артефакт, да любой кассарадец таких колечек с дюжину настругает, если не лень будет. Все-таки легендарная реликвия эльфов могла бы выглядеть посолиднее и побогаче. Ригольд небось такую погнушался бы даже своровать.

– Много ты понимаешь, – беззлобно усмехнулся эльф. – Разве ты не видишь исходящее от него внутреннее сияние?

– Если сияние внутреннее, – резонно возразил варвар, – как я могу его увидеть?

– Но почувствовать-то можешь? – Эльфа было не пронять. Таким благодушно-счастливым Таль Лониэля никогда не видел. Эльф светился внутренним светом, как и его Кольцо. Почему этого не замечает Нанок, Таль не понимал.

– Почувствовать я что хочешь могу, – заявил Нанок. – Мы, кассарадцы, а в особенности агаки, очень ко всему чувствительны. Вот, к примеру, подают мне как-то пиво, другой бы выпил и не поморщился, ан нет! Чувствую я – потому как чувствительный очень – пиво-то кислое…

– Потом расскажешь, – оборвал его Таль. – Лониэль, ты собирался колдовать какой-то там Зеленый Путь…

– Не колдовать, а прокладывать, – сердито фыркнул эльф. – Ладно, ты прав, пора начинать. Тем более быстро у меня это не получится, часа полтора повозиться придется.

– Тогда уж до утра подождал бы, – буркнул варвар. – Вот перепутаешь в темноте право и лево, что делать будешь?

– Как их вообще перепутать можно? – поразился эльф.

– В два приема, – хмыкнула Томагавка. – Берешь и путаешь. Я тебе потом объясню как-нибудь. Колдуй давай свой Зеленый Путь. Ларгет, можешь не пялиться так жадно, это чары эльфийские, людям они недоступны.

– У человека Титановой крови может и получиться, – возразил Лониэль, очерчивая круг овальной формы.

– Тогда смотри внимательней! Вдруг мне в Саро приспичит…

Представив, что эти четверо могут устроить в Саро, эльф содрогнулся. Один варвар за стихийное бедствие сойдет. А уж племянницу Блина пустить в заповедные леса… этак и деревьев может не остаться вовсе! Таль с Лани, хоть и тоже не подарок, все же такой угрозы лесу не представляли.

Однако отступать было поздно. Не бросать же друзей посреди Заповедника Троллей, тем более без них он Кольцо точно бы не добыл. Да ладно, будь что будет! Лес ведь можно и новый вырастить…

Зеленый Путь – ритуал сложный. Лониэль больше часа сидел с закрытыми глазами, сердцем разыскивая родную страну. Веточки дуба, ясеня и березы, воткнутые в землю, прорастали на глазах изумленного Таля. Эльф сидел все так же в центре треугольника, расслабив тело и закрыв глаза. Издаваемый старым троллем храп ему, казалось, и не мешал вовсе. Молодые деревья почти уже соприкоснулись верхушками, когда эльф со стоном открыл глаза.

– Что случилось? – встревоженно спросила Лани.

– Не могу, – выдохнул эльф. – Что-то мешает, не дает открыть Зеленый Путь.

– Может, Кольцо влияет? – предположил Таль.

– Этого не может быть, – отрезал Лониэль.

– Не умеешь – не берись, – хмыкнула Томагавка. – Не стать мне, как видно, секирой. Так всю жизнь в девках и прохожу…

– Да, фигово, – согласился варвар, за что заработал от девушки гневный взгляд. – Ну ничего, пешком дойдем, не так уж и далеко…

– Дело не в том. – Взгляд эльфа стал задумчивым. – Если я не могу открыть Зеленый Путь, значит, кто-то этому мешает. Те, кто хочет разбудить Спящего, кто похитил артефакт. Клянусь Небесными Лесами, без Ковена здесь не обошлось!

– Уходить надо, – встревожился варвар. – Мало нам троллей, еще ковены всякие полезут!

– Он прав, – согласился Таль. – Пойдем будить деда. Надо уходить.

Мастер Лион перенес нас точно в подземелье. Фрол, дремавший на своей лежанке, мгновенно открывает глаза и хватается за рукоять меча. Тут же отпускает ее, дружелюбно улыбается.

– Я уже начал волноваться, – говорит он. – Сходили удачно?

– Отчасти, – мрачно говорю я. – Удача то, что вернулись живыми. Жаль, цацку не добыли.

– Что с остальными? – Нищий резко мрачнеет.

– Живы, – успокаивает его Мастер Лион. – Нам пришлось разделиться, надеюсь, вторая половина команды доберется до артефакта. Что-то сердце не на месте…

– Подвинуть? – услужливо предлагает Боресвет.

– Нет, спасибо, – поспешно отвечает маг. Про гардарикцев говорят, что шуток они не любят и не понимают.

– Что нового во дворце? – спрашиваю я. В конце концов, имею полное право, раз уж меня хотят поселить в этом домике.

– О, новостей полно, – улыбается нищий. – О доппельгангере как будто все забыли. В Беларе вдруг стало полно магов, «Петушиный час» с ума сходит. Стычки на улицах, синерясых здорово помяли, они тоже в долгу не остались. И вот что интересно – набольшие «Петушиного часа», епископы Поренгель и Кермет, своих псов стараются поунять, был даже спущен секретный циркуляр, предписывающий держаться от пришлых колдунов подальше. Сей документ сейчас вся Белара обсуждает…

– А что синерясые? – интересуется Мастер Лион.

– Занимаются любимым делом – жгут магов. И плевать хотели на все циркуляры. Как сказал мне за кружкой пива один достойный человек из этой братии, надо еще разобраться, с чего это епископы колдунов защищают. В общем, если так будет продолжаться, Поренгель и Кермет сами имеют неплохие шансы быть записанными в колдуны.

– Фанатики, – кривит лицо маг. – А мы еще сомневались, причастен ли Ковен к возвышению синерясых!

– А то! – поддерживает Боресвет. – Кстати, братан, есть здесь чем горло промочить?

– Это смотря какое горло, – степенно говорит Фрол. – Два кувшина пива имеются, только есть у меня подозрение, что тебе этого не хватит…

– Один кувшин, – поправляю я нищего и отодвигаю пустую посудину. Кто не успел – тот опоздал. Лично меня жажда не мучает, хотя повторить бы не отказался.

Боресвет неторопливо отхлебывает пиво из кувшина, дает глотнуть магу. Бол тоже протягивает руку, тут же получает подзатыльник и указание принести пива из ближайшего трактира.

– Я же дороги не найду! – заявляет ученик, а Фрол добавляет:

– Неспокойно на улицах. Того и гляди, бунт полыхнет. Синерясые с магами счеты сводят, Гильдия воров власть делит… Лучше уж я схожу.

– В Гильдии-то как? – спрашиваю. Лещ с Безголом вроде неплохо всегда ладили, но власть – она и не таких обламывала. Как бы до крови не дошло…

– Не так уж плохо, – обнадеживает нищий. – Безгол и Лещ прибирают к рукам наследство Короля, но Лещ слишком осторожничает. Сейчас они на равных, но если ничего не изменится, Безгол его обойдет.

Это успокаивает. Безголу только зацепиться дай, потом фомкой не сковырнешь. Эх, повидать бы его, так толком и не поговорили…

– А что там, – маг кидает на меня быстрый взгляд, – по нашему делу?

– Кое-что есть, – отвечает Фрол значительно. – За пару дней заговор, конечно, не подготовишь, но план у меня имеется.

И начинает выкладывать этот хваленый план. У меня волосы встают дыбом, когда до меня доходит, что он предлагает устроить.

Я переворот представлял совсем по-другому. Мы заходим в королевскую опочивальню потайным ходом, берем его величество за горло, чтобы не верещал, и суем пику (в воровском, не кавалеристском смысле) под ребро. Труп прячем в какой-либо потайной комнате или же ночью выносим из дворца, я надеваю корону и сажусь на трон. Что там еще короли делают, понятия не имею, но, думаю, Фрол подскажет.

Так вот, мои фантазии были жестоко разбиты. Во-первых, все потайные ходы в королевскую опочивальню уже найдены и перекрыты. У действующего монарха приступ паранойи случился, опасается, что с ним поступят так же, как он сам – с беднягой Фролом. Во дворец, правда, пройти можно, есть пути, а дальше что? Пробиваться по колено в крови в королевские покои, надеясь, что гвардия подойти не успеет? Прилюдно прикончить короля – так тебя же еще и самозванцем обзовут, и вполне заслуженно, между прочим. А это гражданская война, можно даже не сомневаться.

Фрол же предложил вот что. Имеется потайной ход из города в казармы. Это раз. Имеется двойник короля – просто-таки копия. Это два. Далее, всем известно, что в казармы из королевских покоев ведет потайной ход, а вот что таковой соединяет еще и с городом, – про то один только Фрол знает. Это три. Вывод – разбуженные среди ночи гвардейцы видят перед собой короля и без проблем съедают сказочку о заговорщиках и чудесным образом спасшемся короле. И возгораются желанием злодеев покарать – как из расчета на золотой дождь милостей от меня, так и со злости на прерванный сон.

Не красться тайком, как вор (а почему, собственно, «как»?), а ворваться в королевские покои законным хозяином – вот что предложил хитроумный нищий. Не устраивать заговор – открыто покарать якобы заговорщиков, покусившихся на мою священную королевскую власть.

Мастер Лион тут же принимается уточнять детали, а у меня голова кругом идет. Святой Лакки, неужели они это всерьез? Да меня же вмиг раскусят! Я ж из гвардейских командиров никого ни в лицо, ни по именам не знаю!

Это могло бы стать проблемой, соглашается Фрол, но не стало. Он, одноглазый нищий королевских кровей, взял на себя труд посетить кое-кого из отправленных в отставку гвардейских офицеров, в чьей верности не сомневался, и нужные сведения собрал. Имеются даже портреты недурного качества, так что обратиться по имени к капитану гвардейской стражи или же к одному из двух лейтенантов (если капитан пошел по девкам) труда не составит.

А вот что его, Фрола, волнует – так это маги. Нет резона затевать заговор, когда по дворцу натыкано столько чародеев. Один-единственный придворный маг – еще куда ни шло, если все хорошо продумать, он до утра не доживет. В конце концов, заговор против моей венценосной особы еще и не то спишет. Но даже два чародея – уже многовато, а их во дворце сейчас никак не меньше полусотни, сведения верные.

Мастер Лион со свистом выдыхает воздух, на пальцах потрескивают синие искры, в глазах – бешенство. Всегда подозревал, что маги на дух не переносят конкурентов, сейчас вот своими глазами убедился.

– Мы подождем, – спокойно говорит Мастер Лион. – Быть такого не может, чтобы они во дворце навсегда поселились.

Ну не знаю. А почему бы и нет, собственно?

– Потому что «Петушиный час» спровоцирует массовые волнения, – поясняет маг. – Ни королю, ни Ковену это не нужно.

Резонно, соглашаюсь я. Значит, стоит подождать день-другой… месяц, в конце концов. Терпеть я умею.

(обратно)

Глава 11

– Воины готовы, Глава. – Мастер Шоло сдержанно поклонился. – Самое время вам возглавить один из отрядов.

– Долго! – Архимаг рывком повернулся к нему. – Слишком долго! Более суток прошло! В чем причина подобной неторопливости, Мастер?

В каждом движении Архимага сквозило с трудом сдерживаемое нетерпение. Мастер Эстелин был в двух шагах от победы, и ожидание приводило его в ярость. Цель его жизни совсем рядом, а ему приходится ждать, словно он не Глава Ковена, а проситель, добивающийся приема в городском магистрате.

– Дело в его величестве. – Голос собеседника звучал чуть виновато. – Он, видите ли, опасается за свою жизнь. Наше требование вывести войска из столицы потрясло его до глубины души. Его величество впал в панику и…

– Оставь, – властно сказал Архимаг. – Надо было приструнить мерзавца, напомнить, что те, кто посадил его на трон, могут с него же и скинуть.

– Пробовали. Он перепугался еще сильнее, обвинил нас в пособничестве заговорщикам. Переубедить его удалось с большим трудом, рассказав сказочку о том, что именно для расправы с заговорщиками нам и потребны войска. Этому он поверил, хотя даже и при том продолжал торговаться буквально за каждую сотню воинов. Честно говоря, я не понимаю, как Ассистент его не убил. Я бы, наверное, не удержался.

– Но сейчас-то войска готовы выступить?

– Да, Глава. Гвардию его величество отдать так и не пожелал. Да и не очень-то надо. Два полка Горных Егерей, полк Синих Копий, полк Алых Копий, полк Синих Стрел, полк Мечей Белары, полк Алых Мечей…

– Достаточно. Надеюсь, лошадьми нас его величество обеспечил?

– Пришлось забрать практически всех беларских скакунов. Не волнуйтесь, Глава, мы успеем. Тем более что Кольцо до сих пор не покинуло Заповедника Троллей.

– Но переместилось практически к его границам, – возразил Архимаг. – Нам надо поторопиться. Я возглавлю Егерей, вы присоединитесь к Синим Копьям. И попросите остальных поторопиться, мне очень не хотелось бы упустить артефакт из-за чьей-то нерасторопности.

– Вряд ли кто захочет вызвать ваше неудовольствие, Глава. – Мастер Шоло сдержанно поклонился и покинул залу.

Таль оглянулся, покачал головой. Горы высились за спиной, словно каменные великаны, упираясь заснеженными вершинами в тяжелые тучи. Старый тролль вывел их на равнину за рекордно короткий срок, за что и получил награду от эльфа – ловко подстреленного горного козла.

О безопасности спутников тролль не заботился вовсе. Ларгет до сих пор не мог поверить, что ни один из них не попытался освоить нелегкое искусство левитации. Даже многоопытный варвар не раз и не два срывался в пропасть, однако всегда кто-нибудь успевал подхватить, поддержать, вытащить из безнадежной уже, казалось бы, ситуации.

Таль отдал бы сейчас все за нормальную постель, застеленную чистым бельем. Да пусть и не очень чистым! Какая, к блину, разница, лишь бы положить голову на подушку и вытянуть уставшие ноги.

– Протянуть, – поправил варвар, и Таль понял, что последнюю фразу произнес вслух. А может, и не ее одну.

– А мне бы горячую ванну, – мечтательно проговорила Лани. – Сколько не мылась уже – это ж подумать страшно!

– Как не мылась? – изумился варвар. – Вчера только дождь был. До нитки ведь вымокли, тролль и тот вонять перестал… почти.

– Моя не вонять, – обиделся упомянутый тролль. – Моя пахнуть. Моя выводить из гор, ваша сказать хорошее моги.

– Спасибо тебе, – поблагодарила Лани. – Без тебя мы пропали бы совсем.

Тролль радостно заулыбался, явив шесть десятков крепких, ни разу не чищенных зубов. Лани поспешно зажала нос и отвернулась.

– Не такой уж сильный, оказывается, и дождь был, – задумчиво сказал Нанок, поспешно отодвигаясь от тролля.

– Счастливо. – Таль махнул рукой. – Здесь прощаемся, дед. Нам дальше, тебе – обратно в горы.

– Заходи гость, – выказал вежливость тролль. – И еда приноси – много, много еда.

– Обязательно, – согласился Таль. – Как только, так сразу.

Некоторое время они смотрели вслед уходящему троллю. Старик на удивление ловко карабкался по скалам, цепляясь за невидимые глазу трещины и неровности. Нанок тоскливо вздохнул.

– Еды совсем нет, – сообщил он. – Последнего козла деду отдали.

– Он заслужил, – возразила Лани.

– Кто спорит, – вздохнул варвар. – Но жрать все равно нечего…

– Найдем постоялый двор, – успокоил его Таль. – Не может быть, чтобы поблизости чего-то такого не было. В крайнем случае зайдем в ближайшую деревню, там и купим.

– Ты бы стал жить по соседству с троллями? – хмыкнул эльф.

Таль задумался.

– Пожалуй, нет, – признал он. – То есть ни деревень, ни постоялых дворов мы не увидим?

Эльф пожал плечами. Для него это было очевидно. Впрочем, люди – странные существа, как раз среди них вполне могли найтись желающие поселиться неподалеку от Троллиного Заповедника. Не пропадать же земле без дела?

– Пойдем, что ли? – предложила Томагавка.

– Посидим еще, – сказал Таль. – А еще лучше – подремать полчаса.

– Торопиться надо, – возразил эльф. Обретение Кольца сделало его крайне подозрительным, если не сказать трусливым. Лониэль всюду видел угрозу, больше всего на свете боясь утратить священную эльфийскую реликвию.

– Отдохнем немного, – вмешалась Лани. – Хватит уже, набегались. Дед говорил, сюда тролли не заходят, почему бы не посидеть на травке?

– Есть звери и пострашнее троллей, – угрюмо сказал Лониэль.

– Эльфы, что ль? – фыркнула Томагавка.

Лониэль насупился и в дальнейшем хранил угрюмое молчание.

Нанок острием ножа увлеченно выцарапывал на вросшем в землю валуне сокровенное «Здес был Нанк».

– Опять ошибка, – указала ему Лани.

– Да что ж такое! – огорченно воскликнул варвар. – Никак не могу запомнить! Может, я совсем не способен к этой вашей грамоте?

– Ну-ка, – оживился Таль. – Сейчас посмотрим. Так, нагни голову… дотронься до кончика носа пальцем… теперь до левого уха… до правого… лбом потряси…

Варвар поочередно проделал указанные манипуляции.

– Ну что? – спросил он с надеждой.

– Что-что… лоботряс ты! – ухмыльнулся Таль.

Томагавка фыркнула, Лани закашлялась. Нанок пригорюнился.

– Видно, так и не осилить мне эту вашу грамоту, – сообщил он печально. – Беодл пошутил надо мной!

– Как бы то ни было, ты самый грамотный человек в Кассараде, – утешил его Таль.

– Шаманы грамотнее, – возразил варвар и против воли сжал кулаки. Видимо, грамотность шаманов изрядно задевала его самолюбие.

– Самый грамотный после шаманов, – поправился Таль. – Но шаманы – им положено. Какой же он шаман, если неграмотный? А тебе дано милостью самого Беодла. Гордись!

– Я горжусь, – уныло сказал Нанок и принялся делать работу над ошибками.

Колонна всадников рекой выплескивалась в раскрытые Южные ворота Белары. От сверкания доспехов в лучах выглянувшего солнца глазам становилось больно. Весь столичный гарнизон – весь! – за исключением Королевской гвардии, покидал Белару.

– Война, не иначе, – вздохнул дородный мясник. – Опять налоги поднимут…

– Фарадан снова напал, – горячо поддержал его сосед-булочник. – Все им неймется, кровососам проклятым! Мало им в последней войне наподдали…

– В самый раз наподдали, – возразил ему худой, как веретено, купец, родившийся, несомненно, в тот момент, когда все люди в мире замолчали (редкое ведь чудо – худой купец). – Сами не полезут и внукам своим закажут Леданию воевать. Флан это, точно вам говорю. Никак, понимаете, не забудут, что под своей рукой нас держали. Столько веков прошло, а все зуб на нас точат!

– Какой такой Флан? Да брат ихнего императора с визитом к его величеству прибыл! Стали бы они эту кашу затевать!

– Да фланцы не то что брата, мать родную за медяк продадут! Одно слово – империя! – не унимался купец.

– А что империя? Видел я фланцев, нормальные парни. У одного вон два золотых в кости выиграл, и ничего. Поди, у тебя, тонкобрюхий, если б выиграл, башку бы мне расколол. Потому как жадный. А фланцы – они ничего…

– Квармол это, Квармол! Напали на нас внезапно, пограничье смяли. Наверняка знаю – у меня брат вчера с границы приехал. Народу прет уйма, дома бросили, жен бросили, лишь бы самим спастись. Скоро не продохнуть от приблуд северных будет…

– Жен бросили, потому что страшные они у них там, в северных провинциях. Чего б не бросить? А вот насчет Квармола, это ты, мил-человек, загнул. Квармольские горы ни одной армии не пересечь, коли перевалы прочно держать. А там не кто-нибудь, сам генерал Лендаль командует, лучший наш полководец. Его величество знал, куда Лендаля ставить…

– Командует он! Лендаль в опале нынче, вот и отправили его куда подальше. Квармольская граница самая спокойная, туда старика и заткнули.

– А я говорю – фланцы!

– А ты б лучше вообще молчал, купчина. За кошельком лучше следи!

– За кош… Караул! Ограбили!

– Крикни еще, что фланцы и ограбили! А вы чего уши развесили? Что может рассказать полезного человек, который за своим кошельком уследить не в состоянии? Точно вам говорю – Квармол!

– Фарадан!

– Квармол! Вот сейчас как дам в морду!

– Руки коротки! Фарадан!

– Ах коротки? Ну держи…

Беларские полки один за другим исчезали за воротами. Горожане недоумевали, спорили, ругались, порой дрались. Фрол, прикрыв единственный глаз от солнца, смотрел вслед армии. Квармол, Флан… чушь все это! Начнись война – об этом объявили бы на Королевской площади. И уж точно никакие войска из Белары не отправили бы, в последней войне так и простояли без дела в столице, пока Фарадан бесчинствовал на просторах Ледании. Самозванец храбростью не блещет…

А раз войны нет, то пусть себе едут. Вместе с колдунами, которые, как заметил Фрол, возглавляли отряды всадников. Куда, зачем – да какая разница. Главное, что в столице одна гвардия осталась…

– Войска уходят, – говорит Фрол. На его лице азарт, едва сдерживает себя, чтобы не выплеснуть нетерпение в какое-нибудь чудачество. – И маги, что нам мешали, с ними вместе. Вот он, шанс!

– У нас еще не все готово, – осторожно говорит Мастер Лион, но я-то вижу, что новость его порадовала. Еще бы, насколько теперь все упрощается. Мы-то готовы были ждать месяц, два, год – пока проклятущие маги из дворца не уберутся. Спасибо святому Лакки, снова он мне помогает.

– Нам-то что делать? – спрашивает Боресвет. Непоседа он, богатырь гардарикский, такому без дела сидеть хуже злой смерти. Может, и правда озадачить верзилу?

– Пить пиво и ждать. – Мастер Лион непреклонен. – Мне и Фролу в заговоре поучаствовать придется, а вот вы там лишние. Хватит и того, что придется гвардейцам объяснять присутствие в казармах нищего и мое собственное. А уж как два иностранца неизвестных во дворце могут оказаться – моей фантазии на такое не хватит.

Бол немедленно корчит разочарованную гримасу. Чтобы он да в стороне остался, его на цепь посадить надо. А лучше – гвоздями прибить.

– У нас есть опыт успешных заговоров, – делает он попытку.

– Вот и здорово, – говорю. – Как сяду на трон, непременно посажу вас в самую надежную темницу. Дабы соблазна не было.

– Эх, такую драку, в натуре, пропустим. – Боресвет разочарован. – От своих отбились и здесь без дела сидеть будем. Муть!

– Как они там, интересно? – Бол переключается на новую тему. – Может, тролли там уже последние косточки догрызают…

– Тьфу на тебя, – сердится богатырь. – Не каркай, паршивец! И не в таких переделках бывали. Помнишь, как на драконе рассекали? Или по гоблинским пещерам шарились?

На драконе – ну и горазд привирать гардарикец! Впрочем, богатырям как без этого? Расскажешь правду – ведь нипочем за подвиг не признают. К примеру, пришиб сгоряча бродягу на дороге – ну кого это в трепет приведет, он и сам бы загнулся через день-другой. А если расскажешь, как одолел великана, будет тебе уважение и самый что ни на есть почет. Сдается мне, все великие герои древности имели буйное воображение, подогреваемое к тому же крепкими напитками. Нынешние – не те уже, либо все сюжеты перебрали, либо напитки делать разучились. Хотя Боресвет этот вполне себе герой, не хуже древних сочиняет, да и по части напитков не дурак вовсе.

– Все равно, – упорствует Бол. – Интересно же, нашли они сокровище или нет? Вдруг карту потеряли? Если Наноку доверили, так точно проворонили…

– Это точно, – соглашается богатырь. – Нанок – пацан правильный. Я вот думаю иногда – может, у него предки из Голуни были?

Маг выказывает беспокойство.

– Карту? Карту нельзя терять! Там же Сандалии Маргонов!

А и в самом деле! Сандалии – часть собранной Мастером Лионом заколдованной карты – одновременно являлись необходимой составляющей Регалий Маргонов, без которых невозможно… а что, собственно, невозможно? На трон взойти, подобно самозванцу, ныне его занимающему, я и так смогу. Хоть с Регалиями, хоть без оных. Хоть вообще голышом, если мое будущее королевское величество изволит.

Задаю вопрос. Фрол начинает рассказывать что-то непонятное, но захватывающее о древнем обряде «Солнце Ледании». До которого осталось уже менее полугода. И если в обычные (да и в праздничные) дни король может ходить хоть в Регалиях, хоть вовсе без одежды (королю можно), то этот обряд без Королевских Регалий ему просто не пережить. И сфальсифицировать обряд не получится, даже с помощью лучших магов мира. Отменить же его, в принципе, возможно, но крайне нежелательно. Потому что на королевство обрушатся неисчислимые беды и напасти. И начнутся они с повсеместных бунтов, плавно переходящих в восстания, потому как, на беду монарха-реформатора, народ Ледании прекрасно осведомлен как о предназначении обряда, так и о последствиях его отмены.

Надо же! Кажется, я знаю, кто заказывал покойному Королю добыть комплект артефактов! Регалии Фраллов самозванца не примут и во время обряда не защитят. Потому как их законный владелец жив, а если б и умер, то участвовавшего в его убийстве посчитают узурпатором. А вот артефакты Маргонов против свергнувшего законного короля самозванца ничего не имеют, последнего короля прошлой династии он ведь не убивал…

– За пивом схожу, – поднимается с места богатырь. Разговор про королей и их Регалии ему откровенно скучен. Мне, если честно, тоже.

– А я попробую дотянуться до Ларгета Зовом, – говорит маг и начинает готовить очередные чары.

А я сижу и думаю: не посидеть ли в кабаке вместе с гардарикцем? Из дворца ведь не отпустят уже…

Ларгет вдруг резко остановился, схватился обеими руками за голову.

– Болит? – участливо спросила Лани.

Таль не ответил, бессмысленно пялясь в пространство. Голову он так и не отпустил, будто опасался, что она отвалится, едва он разожмет руки.

– Эй! – Варвар похлопал его по плечу. – Может, пойдем уже? Я чую запах чего-то съедобного… вкусного даже. Поторопимся!

Таль продолжал стоять, не отвечая на вопросы.

– Свихнулся, – авторитетно сообщила Томагавка. – Мужики все свихнутые, это я всегда знала, но за процессом наблюдаю впервые.

– Сама дура, – обиделась за Ларгета Лани.

Томагавка нехорошо ухмыльнулась и шагнула вперед с явным намерением указать малолетке ее законное место.

– Прибью обеих, – пообещал варвар. – Эй, дружище, да что это с тобой? – Он щелкнул перед носом Ларгета пальцами, помахал рукой.

– Ох! – Таль покачнулся, потерял равновесие и непременно свалился бы, не придержи его Нанок. – Что это было?

– Это ты нам расскажи, – предложила Томагавка.

Лани неприязненно покосилась на нее.

– Секирой ты приятнее была, – бросила она резко.

– А то, – согласилась Томагавка. – Понимаешь, подруга, наследственность у меня плохая. А воспитание и того хуже. Так что не доставай меня, все лохмы повырываю.

– У меня лохмы? – Лани задохнулась от возмущения. – Да я тебя…

– Прибью обеих, – повторил Нанок свою угрозу и обратился уже к Талю: – Так что-то произошло?

– Кто-то пытался влезть в мои мысли. – Ларгет сморщился от отвращения. – Знаешь, будто что-то шевелится внутри головы…

– Может, мысль? – предположила Томагавка. – Ну да, откуда тебе знать, как это бывает.

– Что-то шевелилось, – повторил Таль. – А потом я вышвырнул это вон.

– Ковен, – скупо обронил Лониэль. – Я думаю, они следили за нами. Не знаю как, я не чувствовал чужого присутствия. Но я ведь не знаток магии, тем более человеческой.

– Параноик, – хмыкнул Таль. – Они уже прижали бы нас к ногтю, если б все время вели. Сдается мне, Ковен понятия не имеет о том, что Кольцо у нас.

– Ты ошибаешься, – сказал эльф и замолчал, задумавшись.

– Мы так и будем стоять на месте? – вопросил варвар.

Когда-то здесь была прекрасная дорога, проложенная еще фланскими инженерами. Во всяком случае так уверяла Томагавка. Нынче от дороги не осталось и следа, торговый путь был заброшен, лежащие вдоль него города и селения со временем захирели, иные ивовсе исчезли с карты. Территория между Беларой и Троллиным Заповедником официально именовалась «малонаселенной». Несмотря на близость столицы, люди не желали селиться в этих местах – да и то сказать, кому захочется жить по соседству с троллями?

Тем не менее обладавший острым нюхом варвар учуял запах съестного. По мере приближения к источнику он сначала определил, что пахнет свининой, потом – жареной свининой, и наконец, что пахнет жареной свининой в соусе бель-ретаньон со специями бельнажу, сильграмом и деларисом. К сожалению, слов таких Нанок не знал и донести обретенное знание до спутников не сумел. Фраза «Там это… жратвой пахнет вкусно» не передавала в достаточной степени того, что уловил чуткий нос варвара, и все же она заставила путников ускорить шаг.

Если уж начинает везти, то везет во всем. Сначала они обнаружили вполне приличную дорогу, по которой можно было путешествовать не опасаясь, что конь сломает ногу. Кони, правда, пока отсутствовали, но путники приободрились, зашагали быстрее. Тем более что солнце явно решило познакомиться с горизонтом поближе, а ночевать лучше под крышей, в тепле и уюте. Для разнообразия.

Потом обнаружилась деревня. Чуткий голодный нос варвара уловил еще массу съедобных запахов, ноги зашагали быстрее.

Таль сразу обратил внимание на то, что жители особого внимания на чужаков не обратили. Значит, частенько здесь странники бывают, никого ими не удивишь. То есть в деревне вполне может быть приличный трактир, а у его хозяина, если повезет, и лошадей получится прикупить. Люди ведь за еду-ночлег не только деньгами расплачиваются…

Трактир действительно имел место быть. На вид – вполне приличный. Единственное двухэтажное здание в деревне, выглядит как матерый волкодав среди ободранных дворняжек.

На крыльце сидел невысокий мужик в плотной кожаной куртке, которая вполне могла служить защитой от ножей и даже коротких мечей. Нанок встречал уже такие доспехи и даже носил когда-то, пока не проиграл в кости какому-то везунчику. При виде странников мужик поднялся, окинул оценивающим взглядом всю компанию, бросил руку на рукоять меча. Нанока это не удивило. Каждый охранник поступал так, едва узрев его честную добродушную физиономию.

– Трактир? – осведомился Таль. Вообще-то пивная кружка с остроносой рыбой на вывеске и надпись «Трактир» делали вопрос излишним.

– Он самый, – настороженно ответил охранник, бросив быстрый взгляд за спину. Возможно, ища напарника.

– Нам бы перекусить, – искательно сказал Таль. – И переночевать.

– Пешком к нам редко захаживают. – Охранник, кажется, никак не мог определить статус посетителей, и это его раздражало. Вроде и не разбойники, кроме разве что варвара. Местных разбойников он всех знал в лицо, уж они-то были здесь частыми гостями, и этой рожи среди них не встречалось. Телохранитель? И кого же он охраняет? На господина тянут сразу трое: обратившийся к нему мальчишка, стоящая за его спиной девушка и молодой мужчина с луком. Хотя сомнительно, чтобы хозяином оказался последний: вряд ли господин будет расхаживать с луком. Стало быть, этот тоже охранник.

– Рады бы верхом, да лошадей нет, – обезоруживающе улыбнулся Таль. – Может, здесь прикупить выйдет?

– Может, и выйдет. – Охранник отступил в сторону, освобождая дорогу. – Если с хозяином поладите. Старый Юреваль абы кому лошадок не отдаст.

– Поладим, – уверенно сказал Таль. – Вот тебе, выпей за наше здоровье.

Пятитумаковая медная монета перекочевала в карман охранника. Пропустив посетителей, он опять уселся на крыльцо, с безучастным видом пялясь на дорогу.

– Думаешь, поладим с хозяином? – с сомнением спросила Лани.

– Поладим, – кивнул Таль. – Он же, судя по имени, квармолец. Расскажу ему новости, он и растает. Не волнуйся, если у него есть кони, он нам их продаст. Дорого, дешево ли, но продаст непременно.

– Он не отвечает на Зов, – огорченно вздыхает Мастер Лион. – Я как-то не подумал, что эти чары ему недоступны. В мальчике столько Силы, что забываешь о том, что необходимы еще и знания.

– Ничего страшного. – Мне непонятна его тревога. Не получилось потрепаться мысленно, ну и что с того? Можно и при встрече поболтать, а если невтерпеж, то письмо написать. С адресом «Заповедник Троллей, до востребования». Вряд ли кто из троллей будет читать чужую корреспонденцию.

– Видишь ли, – Мастер Лион само терпение, – сдается мне, что войска с чародеями вышли по его душу. Ну не то что совсем по его – думаю, они охотятся за Кольцом.

Ох! Тревога режет сердце, как нож – ремень кошелька. А ведь он прав, наш маг. Это многое объясняет. Конечно же, чародеи ожидали, что Кольцо найдется. Не знаю уж, как они проведали, но на то они и чародеи. И армия из города вышла не просто прогуляться, колдуны Ковена начали настоящую облаву на тех, кто все-таки сумел добыть артефакт.

– Мы можем им помочь? – спрашиваю на всякий случай. Сам я выхода не вижу, но, может, Мастер Лион что-нибудь придумает?

– Их надо предупредить.

Мастер бросается к своему столу, начинает что-то лихорадочно записывать, чертить мелом странные фигуры. Я присаживаюсь в кресло, наблюдая за его действиями. Куда, интересно, запропастились Бол с Боресветом? Не иначе отвисают в каком-либо кабаке. А мы тут с его волшебничеством от жажды изнываем. И если у мага какое-никакое занятие есть, то я просто умираю от скуки.

Смотрю на сундучок мага, сиротливо стоящий в углу. Замочек у него непростой, такой вскрывать – одно удовольствие. Машинально перебираю отмычки. Если вот эту попробовать… а этой попридержать язычок защелки…

Опомнившись, отдергиваю руку. Тренировка – дело, конечно, хорошее, но я же вроде профессию менять собирался. Не королевское это дело – замки вскрывать. Короли – они все больше на троне сидят, а не шастают по чужим особнякам. Вот и сиди пока в кресле, Ригольд. Тренируйся.

Маг наконец заканчивает свою непонятную подготовку и принимается читать заклинание, сопровождая его сумбурными жестами. Словно мух отгоняет. Или же зеленых гоблинов гоняет, тех, что после длительного запоя являются. Видел я однажды, как Карась их отгонял, только у того руки тряслись, а маг молодцом держится.

– Готово, – выдыхает маг и опускает недрогнувшие руки.

В центре стола что-то происходит, воздух сгущается, мерцает и переливается. На всякий случай отодвигаюсь подальше, смотрю с интересом.

На столе сидит птица. Небольшая, побольше воробья, но поменьше страуса, что в беларском зверинце пасется. Красивая такая птица, перья разноцветные – и красные, и синие, и даже зеленые. Клюв большой, загнут крючком. Хищная, должно быть, птица.

Кот у меня тоже хищный, и клюв крючком его нисколько не смущает. Сигр открывает глаза, с интересом осматривает предполагаемую добычу, припадает к земле. Хвост нервно подметает пол, вот-вот прыгнет. Полагая, что маг создавал птичку не для того, чтобы покормить моего кота, сгребаю Сигра в охапку. Ригольд орет, вырывается и царапается, но я держу крепко. Ишь, птичку сожрать надумал! Да она небось таких денег стоит!

– Зверь, – уважительно говорит птица, рассматривая кота. А я от неожиданности разжимаю руки, Сигр брякается на пол и прячется под кресло. Говорящих птиц он еще не пробовал и рисковать, судя по всему, не хочет. Вдруг да ядовитая?

Маг ловко хватает птицу, будто полжизни учился красть кур и прочую домашнюю живность. Прижимает к своей многомудрой голове, что-то шепчет так тихо, что даже я ничего разобрать не могу. Сигр высовывается из-под кресла, ему любопытно.

– Я пошлю Ларгету сообщение, – поясняет маг, оставляя птицу в покое. – Это создание сумеет найти его, я показал ему облик Таля. Думаю, нашего короткого знакомства хватит, чтобы протянуть нить и отправить гонца.

Магу виднее. В нитях и гонцах я мало что понимаю. Но, кажется, он кое-что упустил.

– А как он покинет подземелье? – спрашиваю.

Маг рассматривает птицу, будто видит ее впервые. Создание сидит, нахохлившись, глаза полузакрыты. Вторично ловлю Сигра, кот оправился от пережитого шока и склонен повторить попытку общения. Может, от мяса этой птицы он и сам по-человечески заговорит?

– Надо вынести его на поверхность, – решает маг. – Займешься?

Интересное дело! Меня, без одного дня короля, посылают с мелким поручением!

– Давай, – говорю я, и маг протягивает мне птицу.

Мастер Шоло недовольно поморщился. Трястись в седле второй день кряду ему совершенно не нравилось, но приходилось мириться. Унизительней всего, что при всем его могуществе поделать с этим было ничего нельзя.

– Мастер, Кольцо уже шестой час остается на одном месте, – почтительно сказал подмастерье, протягивая магическую карту, в центре которой застыла светящаяся точка.

– Спят, наверное.

Маг взглянул на звездное небо над головой и нахмурился. Наложенное на отряд заклинание позволяло несколько суток обходиться без сна. Потом усталость навалится с утроенной силой – но это потом. Сейчас главное – не упустить Кольцо.

Зов накрыл его внезапно. В голове пронзительно зазвенело – сработал щит на чужое вторжение. Маг мгновенно усмирил защиту, открывшись для Зова. Он сразу определил, кто решил с ним пообщаться.

– Как обстоят дела? – прошелестел голос Архимага.

– Все идет по плану, Глава, – отозвался он. – Отряд занял предписанную позицию и перекрыл Юго-Восточный тракт. Двигаемся к намеченному рубежу.

– Хорошо. – Архимаг был лаконичен. – Мы сумели перекрыть почти все дороги, кроме тех, что ведут от Заповедника Троллей на юг. И это вызывает определенное беспокойство.

– На юг? – Мастер Шоло искренне удивился. – Но в этом случае они упрутся в Синие пески! Вряд ли кто рискнет лезть в пустыню…

– В Заповедник Троллей соваться тоже охотников не найдешь, – сухо ответил Архимаг. – Однако эти полезли. Необходимо призвать несколько летающих существ, чтобы отсечь это направление. Разумеется, не совсем безобидных. Ты у нас наиболее сведущ в Вызывании, основная часть работы ляжет на тебя.

– Но это затормозит наше продвижение! – взвыл Мастер Шоло.

– Это приказ. Исполняй.

Архимаг исчез из головы чародея. Мастер Шоло вздохнул и принялся за работу.

Лониэль не находил себе места. Сохранить Кольцо – вот что важнее всего. А каждая минута промедления увеличивала опасность. Вряд ли Ковен сидит сложа руки, его чародеи пресекли действие Зеленого Пути совсем не для того, чтобы позволить носителю Кольца уйти пешком. Или на коне (хозяин трактира согласился за изрядную сумму обеспечить их скакунами). Возможно, они сделали ошибку, направляясь в Белару. Тогда, в Заповеднике Троллей, казалось очевидным, что дороги в Саро перекроют в первую очередь. Но ведь во вторую – те пути, что ведут к столице, это же очевидно! Что же делать? Уйти на юг? Пробираться кружным путем через пустыню – самоубийство. Остается только одно – идти на запад, удаляясь от Саро. И действовать надо немедленно, а его спутники наслаждаются достижениями цивилизации в деревенском трактире!

– Да хватит тебе дуться, – добродушно сказал Нанок. – Ничего с ним не сделается, с кольцом твоим. Передохнем еще денек, отъедимся, отоспимся…

– Отмоемся, – подхватила Лани. – Эта пыль, грязь прямо в кожу въелась. Я бы, пожалуй, еще раз ванну приняла. Горячую, медную…

– Ты в ней и так уснула вчера, – угрюмо сказал Таль. Кажется, его тоже мучили предчувствия надвигающейся беды.

Лониэль воспрянул духом. Если удастся убедить мальчишку, остальные прислушаются к его мнению.

– Эй! Хозяин! Еще вина! – махнул рукой варвар.

Старый Юреваль кивнул ему, слышу, мол, и продолжил обслуживать компанию купцов, рассевшихся за соседним столиком. Судя по всему, на отсутствие посетителей трактирщик не жаловался.

Варвар, нисколько не смущаясь, продолжал орать, пока хозяин не оставил купцов и не подошел к их столу.

– Слышу я, слышу, – проворчал он. – Неужели нельзя подождать!

– Я, может, помру завтра, – хохотнул Нанок. – Так хотелось бы выпить на кувшин больше. Лучше – на два.

Таль поднялся из-за стола и вышел во двор. Томагавка посмотрела на пустой кувшин из-под пива и понимающе хмыкнула.

– И вино! – продолжал возмущаться трактирщик. – У меня отличное пиво, всю Леданию обойдите, такого больше нет. А они таки требуют вина! Вы, не в обиду будет сказано, часом, не эльфы?

– Не все, – честно ответил варвар. – Ну не хочу я пива! Свинину ем – и хватит. А пить пиво, когда у меня денег на вино хватает, увольте.

– Как я тебя уволю, если ты у меня не работаешь? – удивился трактирщик.

Варвар хохотнул, хлопнул старика по плечу, приложился к кувшину. Трактирщик, недовольно бормоча и покачивая головой, вернулся к купцам.

– Мы уже сутки здесь. – Лониэль предпринял новую попытку убедить спутников. – Поймите вы, нам все время нужно двигаться, иначе Ковен нас накроет. А мы теряем время, расслабляясь в этом паршивом трактире!

Эльф отхлебнул из кружки вина и поморщился. Что бы не отдал сейчас за глоток настоящего, сделанного в Саро вина.

– Не паникуй, – хмыкнул Нанок. – Не знаю, что это за Ковен, но нас так просто не возьмешь! Да и не найдут они нас.

– Если б могли, давно уже накрыли, – согласилась Томагавка.

Лониэль вздохнул. Уговаривать он не умел. Не получалось у него подбирать такие доводы, чтобы оппонент безоговорочно признал его правоту. Видимо, придется уходить одному. И пусть себе возмущаются, судьба мира важнее, чем превращение в секиру взбалмошной девицы, несмотря на то что в человеческом облике она раздражает куда сильнее.

Скрипнула дверь, вернулся Таль. На плече у него сидела птица. Немногочисленные посетители трактира, включая и самого Лониэля, оторвались от еды, дружно уставившись на нее. Вот уж диковинка, таких даже в Саро не водилось. Желтый хохолок на голове, перья едва ли не всех цветов радуги (а их куда больше семи, что бы там люди ни думали). Увлекшись разглядыванием чудесной птицы, эльф не сразу заметил, что Таль изрядно встревожен.

– Собираемся, – коротко бросил он. – Уходим сейчас, вопросы потом.

– А может, наоборот? – робко предложил варвар. – Вопросы сейчас, уходим потом?

– Нет. – Ларгет не поддержал шутки, значит, случилось что-то серьезное. – Собираемся. Кстати, привет от Мастера Лиона.

(обратно)

Глава 12

Мастер Эстелин смотрел на карту и довольно улыбался. В который раз он разгадал намерения своих противников, пусть сейчас это всего лишь пара учеников, варвар… и кто там еще с ними? Кто-то из эльфов, без всякого сомнения. Не могут остроухие поручить людям такую важную миссию, как поиск Кольца. Жителям Саро вообще свойственно недоверие ко всем прочим, изрядно замешанное на презрении.

Кто бы ни был в поисковом отряде, они сделали именно то, чего от них ожидал Архимаг. Карта говорила точно – Кольцо вместе с сопровождающими его лицами повернуло на запад. Не на восток, к Саро, не на север, к Беларе. На запад, к Пельсинору либо Флану. Именно это направление стремился перекрыть ведомый им полк Синих Копий, едва ли не лучший конный полк Ледании. Алые Копья хороши в бою, но тяжеловаты, и коней им подбирали повыносливей, жертвуя скоростью. А вот легкая кавалерия – именно то, что нужно для преследования цели, и Синие Копья подходили как нельзя лучше. Не так-то легко выйти на Западный тракт всего за один день! Всадники не жалели лошадей, и теперь это оправдало себя. Цель находилась впереди них – всего милях в двадцати, не больше. Правда, двигаться Кольцо стало быстрее – очевидно, преследуемым повезло разжиться где-то лошадьми. Не беда, те, с позволения сказать, скакуны, которыми можно разжиться в этих Блином проклятых местах, на попону не годились тем, что гордо несли всадников в синих мундирах. А уж тем более тому коню, что служил транспортом великому магу. Лучшей лошади в Королевских конюшнях не было, Эстелин не привык довольствоваться второсортными вещами.

Верховая езда не доставляла Архимагу ни малейшего неудобства. Неприязненно косившиеся на него всадники прониклись к магу изрядным уважением, видя, сколь ловко он управляется со своим скакуном, не подозревая, что дело тут не в таланте к верховой езде, а в паре не самых сложных заклинаний. Архимаг и его конь составляли сейчас единое целое, и не было добычи, что не по силам было бы им нагнать. Когда действие заклинания закончится, конь либо сдохнет, либо останется навсегда полумертвой развалиной, которой навсегда заказана сколь-либо быстрая скачка. Но это потом, а сейчас горделивый скакун уверенно нес своего всадника, приближая миг обретения вожделенного артефакта.

Чуть ощутимо кольнуло виски. Архимаг чуть придержал коня и ответил на Зов.

– Глава, Кольцо практически рядом с вами, – раздался в голове голос Ассистента.

Порой Архимага раздражала привычка помощника сообщать очевидные истины, словно откровения мифического оракула, но сейчас Эстелин был в хорошем расположении духа. Охота на мечту – что может быть азартнее?

– Знаю. Мы успеваем их отрезать. Передай остальным двигаться кратчайшим путем. Мышеловка захлопнулась – пора вытаскивать мышь.

– Да, Глава. Я перекрою Западный тракт позади них. Что прикажете делать с тварями, охраняющими южное направление?

– Распустить. Нет смысла расходовать Силу, раз на юг они не пошли.

Единственное, чего опасался Архимаг, – что завладевшие Кольцом двинутся на юг. Тогда тщательно продуманный план отправлялся к блину, вызванные твари хоть и были смертельно опасны, однако же остротой мышления отнюдь не обладали. Да и наличие эльфа в отряде противника резко понижало шансы на успех этого наскоро созданного заслона. Одна надежда – что испугается противник, решит, что здесь его ждали, и начнет метаться. Тем не менее риск оставался изрядным: успей эта шайка пересечь границу – и поминай как звали. Великая Сеть Дорана накрыла Леданию целиком, но за ее пределами любой умелец мог поставить портал. Или же уйти Зеленым Путем прямиком в Саро.

Однако же то ли не додумались, то ли перехитрили сами себя. Теперь уже неважно. Добыча шла в руки, чуть поднажать – и единственный оставшийся путь будет перерезан. А позади уже Мастер Зортрий, а с севера вот-вот подоспеет Мастер Лендин…

Архимаг улыбнулся и дал шпоры коню.

Ну и кому, спрашивается, понадобилось облизывать мой нос мокрым и шершавым языком? Фролу? Мастеру Лиону? Как-то сомнительно. Или же Бол с Боресветом вернулись? Эти, напившись не в меру пива, и не то могли учудить. Однако же вряд ли это они, я бы услышал, если б кто посторонний вошел. Значит, остается одно. Противный кот решил, что я чересчур много сплю, совсем не балую его вниманием и это надо срочно исправить. Нехотя открываю глаза, по одному тут же проходится мокрый язык. Сигр мурлычет от удовольствия, подставляет под руку рыжую голову. Да не собирался я тебя гладить, животное, я слюни хотел вытереть! Однако коту это не объяснишь, он продолжает требовать ласки.

Глажу, чешу блаженно зажмурившегося Сигра за ухом. Справа слышится шорох, лениво поворачиваю голову, киваю Мастеру Лиону.

– Проснулся? – спрашивает маг. – Поспи еще немного. Ночь будет тяжелой.

Еще бы не тяжелой! Сегодня Ледания поменяет одного самозванца на другого. Потому что тот, первый, не нравится законному свергнутому королю. Рассказать кому – обхохочется. Но лучше помолчать, потому как молчание лучше золота. Почему лучше? Да не украдет никто.

– Фрол так и не согласился перенести переворот на другой день?

И чего, спрашивается, задаю глупые вопросы? Конечно же нет, будто я сам не знаю. Фролу (никак не могу назвать его настоящим, королевским именем) будто вожжа под хвост попала. Щедро смазанная скипидаром. И в чем причина, трудно понять: то ли действительно промедление может всем нам стоить жизни, то ли ему просто отомстить не терпится.

– Фрол считает, что такого удачного момента больше может не представиться, – отвечает маг. – Войска покинули город, гвардия осталась. Капитан гвардии – человек, преданный короне (то есть самозванцу), но недалекий умом и большой любитель выпить, настоящая находка для хитроумных заговорщиков. Далее, во дворце находилось большое количество посторонних людей, так что ни я, ни Фрол особых подозрений вызвать не должны. В общем, хоть мне и кажется, что мы немного спешим, аргументы нашего нищего впечатляют. Гвардейцев, хоть они этого и не осознают, нервирует присутствие во дворце непонятных личностей. Подсознательно они боятся покушения на его величество, и мы их опасения используем.

В общем, маг несет привычную заумь, разбираться в которой у меня сейчас желания нет. Мог бы просто сказать «так надо» – что я, ему не поверил бы?

– А где Фрол? – спрашиваю не из пустого любопытства.

Без одноглазого я во дворец нипочем не сунусь, там и заблудиться легко можно. Взять карту – тоже не вариант: где это видано, чтобы король по собственному дворцу с картой разгуливал? На миг представляю себе эту картину и не могу удержаться от ухмылки, больно забавно выходит. Фигура в мантии, со съехавшей набок короной увлеченно пялится в свиток пергамента и растерянно оглядывается по сторонам. «Не подскажете, где тут мой королевский сортир?» Умора!

Мага моя ухмылка раздражает, он недовольно хмурит брови. Наверное, считает, что я недооцениваю риск, недостаточно серьезно отношусь к предстоящему делу. А во мне просто полыхает пламя азарта, воровского куража, хочется играть красиво и безрассудно смело. Лучшая кража в моей жизни! Королевский трон – это тебе не побрякушку у торговца спереть!

– Ты пока лучше обдумай, что сказать гвардейцам, – укоризненно говорит маг.

Вот уж чего не собираюсь делать! Импровизация, искусство перевоплощения – это мое. Когда я войду – нет, ворвусь! – в казармы, спасаясь от смерти, я буду королем. Перепуганным до смерти или полным решимости – посмотрим, как кости лягут. Но – королем. И говорить, и вести себя я буду по-королевски. А придумывать и зубрить обращение к гвардии… я ж все слова заученные непременно забуду, придется вспоминать, запинаясь на каждом слове… И кто тогда поверит в чудом спасшегося от заговорщиков короля? Нет уж, сыграю на кураже, положась на удачу свою воровскую да на святого Лакки.

Все это я выкладываю магу на одном дыхании, после чего прошу не отвлекать мое будущее величество от неотложных дел. Маг уважительно кивает.

– Может, так и лучше, – объявляет он. – Фрол полагает иначе, но он не учитывает некоторые нюансы. Будь на твоем месте Лещ, его аргументы звучали бы весомее.

Немедленно с этим соглашаюсь. Лещ бы, конечно, продумал все до мельчайшей детали, отрепетировал бы каждое слово… и уж точно не полез бы сегодня во дворец, предпочтя подготовиться получше. У каждого из нас есть свои сильные и слабые стороны. Нужно просто следовать своему пути, а ошибки… пусть о них позаботится святой Лакки!

Уши Сигра едва заметно шевельнулись. Мастер Лион не обратил на это внимания, а я вот заметил и даже понял, что насторожило кота. Далекий звук, как говорится, на пределе слышимости. У меня чуткий слух, могу даже с котом потягаться.

Шаги. Вот что это такое. Кто-то идет, и я уверен, что это Фрол. Пора бы уже.

Разумеется, я угадал. Шаги все ближе, и вот в нашем обжитом тоннеле появляется нищий. Правда, сейчас ему милостыню нипочем не выпросить. Святой Лакки, он так вырядился – кого же из нас будут сажать на трон?! Сапоги из дорогой коричневой кожи, камзол цвета беж, сшитый по последней моде и разукрашенный разнообразными висюльками (не забыть спросить, как они называются, – все-таки в моем придворном образовании полно черных пятен), на боку – короткий меч. Изуродованную глазницу скрывает элегантная черная повязка, на руке – перстень с симпатичным сапфиром. Такого и ограбить не грех!

– Заждались? – весело спрашивает Фрол и аккуратно ставит на пол внушительный сверток. – Так, ваше величество, теперь и вашим гардеробом займемся. Да не тяни руки, я сам тебя одену. Королям, знаешь ли, не положено самим одеваться. Привыкай к роскошной жизни, вор!

– К хорошему привыкнуть легко, – говорю я, подставляя ловким рукам свою спину. – Главное, не разучиться потом шнурки самому завязывать.

Куртка летит на пол, за ней – моя почти новая рубаха. Сапоги и штаны я снимаю самостоятельно. Король там или не король, а портки сам натягивать буду. А если кто против, так у меня в южных провинциях рудники не вспаханы…

Нищий окидывает мое дрожащее от холода тело профессиональным взглядом.

– Ничего, пойдет, – великодушно говорит он. – Если еще ногу сломать да поставить мадам Брутельки у борделя, хорошо можно заработать…

– Я не понял, – сердито говорю я. – Ты мне какое место уступаешь? Королевский трон или коврик у моста?

– Оба, – великодушно заявляет Фрол. – Я решил расстаться со своей нынешней профессией. Ты ведь найдешь мне местечко при дворе, ваше величество?

– Шутом пойдешь? – спрашиваю я.

– Почему нет? – пожимает плечами Фрол. – Тем более место, как я слышал, вакантно. Впрочем, после сегодняшней ночи вакантных должностей будет предостаточно…

Это уж точно. Не люблю лишней крови, но кое-кого устранить придется. Придворного мага в первую очередь, канцлера, пару министров. В общем, всех тех, кого самозванец заменил своими людьми, получив трон. В армии надо всю верхушку менять, виданное ли дело – страна чуть было не проиграла войну Фарадану, а талантливые полководцы руководят провинциальными гарнизонами в пару сотен бойцов? В общем, работы непочатый край. Сдается мне, тысячу раз пожалею, что согласился влезть в эту авантюру. Если она, авантюра эта, успехом завершится. Если же нет – вряд ли успею пожалеть, уж кого-кого, а меня прибьют сразу, пока не сбежал. Сколько там за мою голову назначено, две тысячи?

Фрол, не торопясь, облачает меня в новые одежды. Мастер Лион подсказывает ему, где и что поправить. А я… знаете, мне начинает нравиться! Особенно если эти процедуры будут производить нежные женские ручки… очень даже ничего!

– Теперь корону, – командует нищий, хотя какой он, к блину, нищий? Командует будущий придворный, доверенное лицо самого леданского короля!

Не споря, напяливаю корону. Фрол тут же поправляет тяжелый золотой обруч, недовольно бурча под нос. Прислушиваюсь к своим ощущениям, вроде голову не жмет. Камзол, кстати, тоже на уровне. Интересно, где Фрол такого мастера откопал, чтобы без единой примерки такое чудо пошил?

– На себя мерил, – ухмыляется нищий на мой вопрос. – У нас же фигура – один в один, забыл?

Не забыл, просто не вспомнил вовремя. Смотрюсь в поднесенное магом зеркало, удивленно ахаю. Король, ну король же! Так, и какая там мразь расселась на моем законном троне? Убрать к блину!

Собираюсь надеть мантию, Фрол возражает. Не всякий король, застигнутый врасплох злокозненными заговорщиками, станет деловито облачаться в парадную мантию, вместо того чтобы бежать со всех ног, визжа при этом повелительным королевским визгом. Гвардейцы, хоть и к размышлениям не склонны, могут и удивиться. А удивленные гвардейцы нам для наших целей ну никак не подходят.

Соглашаюсь оставить мантию на попечение Бола и Боресвета (только бы не пропили мое королевское имущество – знаю я их, гардарикцев этих!), беру в руки Скипетр, вопросительно смотрю на Фрола. Скипетр свою полезность уже доказал, шарахнув магией по Ищейке. Стоило бы взять, мало ли как дело обернется…

Фрол категоричен. Никаких скипетров, и точка. Я упираюсь, спорим до хрипоты. Наконец, вмешивается Мастер Лион, отбирает у меня Скипетр, прячет под камзол.

– Если потребуется, отдам, – говорит он.

Пожимаю плечами.

– Лучше тогда оставить, – говорю. – Вы, маги, народ рассеянный. Потеряешь Реликвию – что с тобой делать тогда?

– Наймешь Ищеек, – беспечно отмахивается тот.

Пока я ловлю ртом мух, Фрол ловко пристегивает к поясу ножны с мечом. И зачем мне это нужно, спрашивается? Если я этой железкой махать начну, своих же и покалечу. В первую очередь того дурня, что мне его подвесил.

– Королей бою на ножах не обучают, – ухмыляется Фрол.

Очень жаль, что не обучают. Надо будет исправить досадное упущение. Достаю из ножен меч, делаю пару взмахов, надеясь на чудо. Как же! Святой Лакки бесполезными чудесами не разбрасывается. Тяжелая железка со свистом вспарывает воздух, Фрол ловко отскакивает в сторону. Ясно, из ножен меч лучше не доставать. Смеяться будут.

Прилаживаю к ремню кинжал Фраллов, не слушая никаких возражений. Хоть какая-то защита, а если кто поинтересуется, так вот он – герб Фраллов на рукояти. И вообще, кто здесь король, в конце концов?

– Пошли, – командует Фрол.

– Да, пора, – соглашается Мастер Лион. – На, глотни для храбрости.

И он протягивает мне серебряную флягу, неведомо как спасенную от алчной глотки Боресвета. Принимаю. Делаю большой глоток, захлебываюсь кашлем. Блин, что это за пойло? Даже гардарикская водка слабее!

– Вот теперь пора. – Мастер Лион подталкивает меня в спину. – И мешок свой оставь. Он тебе не понадобится.

Интересно, когда я успел прихватить мешок? Ведь не воровать иду… а впрочем, отмычки, пожалуй, прихвачу. Прихвати, соглашается Голос Удачи. Ага, прорезался, давно же тебя слышно не было. Не слушая возражений, запихиваю отмычки в новинку моды на камзоле – карман. Что бы там ни говорили маг и бывший король, а Голос Удачи плохого не присоветует.

Сигр вопросительно мявкает, осведомляясь, не нужна ли мне помощь в деле свержения самозванца. Успокаиваю его почесыванием за ухом. Как-нибудь справимся без тебя, дружок. Крыс пока погоняй или за кошками побегай.

Все. Вот теперь точно – пора.

– Скачет кто-то, – встревожился эльф.

Таль пристально вгляделся в темноту, но, разумеется, ничего не увидел.

– Съедем с дороги, – предложила Томагавка.

– Если это люди Ковена, не поможет, – покачал головой Лониэль. – Они наверняка могут чувствовать Кольцо, от них нам не спрятаться.

– Я тоже могу, – согласился Таль. – Оно как костер ночью: зажмурься – и все равно увидишь отблески.

– Разворачиваем коней? – предложил Нанок.

– Да. – Эльф не колебался ни секунды. – Таль, возьми Кольцо. Я затаюсь в кустах, увижу, кто скачет. Потом догоню.

– Сумеешь ли? – усомнился Ларгет. – Мы будем гнать изо всех сил.

– У эльфов есть способы заставить коня мчаться быстрее, чем он может. – Эльф невесело улыбнулся. – Только мы ими никогда не пользуемся.

– Почему? – удивилась Лани.

– Да коней у нас нет, – ответил эльф. – Гоните быстрее, они уже близко. Много всадников, сотни или даже тысячи. Земля под копытами стонет…

Место было удобное. Невысокий холм давал Лониэлю прекрасный обзор, к тому же у него была небольшая фора во времени, потому как дорога пролегала в обход его наблюдательного пункта. Вдобавок рядом была небольшая рощица, и деревья охотно делились с эльфом своей силой.

Ждать пришлось минут пятнадцать, не меньше. Эльф успел насторожить несколько ловушек из числа тех, что так не любят незваные гости Саро.

Всадники несли в руках факелы. Лониэль одобрительно кивнул головой, скакать по ночной провинциальной дороге – верный способ остаться без коня. Потом эльф углядел несколько испускающих свет магических шаров и понял, что не ошибся. Ковен вышел на охоту.

Вторую ночь без сна Архимаг переносил столь же легко, как и первую. При этом он даже не пользовался чарами, как сопровождающие его бакалавры и подмастерья. Он всегда считал, что настоящий маг должен при необходимости обуздывать свою плоть. Две ночи без сна, неделя без еды – он, Эстелин, не считал это чем-то особенным. Ведя научные изыскания, ему приходилось идти и на большие жертвы.

Маги ехали в середине строя. Эстелин посчитал разумным прикрыть себя и своих людей от возможной засады, хотя и считал ее маловероятной.

Как показали последующие события, он оказался прав. Неожиданно ожили кусты у дороги, заплетая ноги лошадям, а секундой позже в потерявшие стройность ряды конников шагнуло с обочины большое дерево. Архимаг не был уверен, но ему показалось, что это бук.

– Эльфы! – вскричал ехавший рядом с Архимагом бакалавр. – Это их магия!

– Спасибо, что просветил, – язвительно ответил Архимаг. – А то я, Творец упаси, мог бы на гномов подумать.

Бакалавр осекся и, кажется, покраснел. В темноте не разглядишь, но его смущение Глава Ковена чувствовал ясно.

Эльф (или эльфы, даже сам Архимаг не мог определить, сколько их было, небольшая рощица неподалеку надежно скрывала численность неприятеля) выбрал подходящее место для удара. Первый ряд лошадей и всадников оказался на земле, на них обрушился второй ряд, за ним – третий. Чудовищное дерево, крушащее всех подряд, – обычная эльфийская магия, но даже Архимагу придется потрудиться, чтобы разорвать Узы Жизни, связывающие его с создателем, – повергло отвыкших от магии леданцев в ужас. Вопли боли и страха, ржание перепуганных лошадей вносили в создание паники свою лепту. К чести всадников, они не побежали. Опытные воины тут же атаковали порождения эльфийской магии, но лучше бы они этого не делали. Кавалерийские пики не причиняли дереву ни малейшего вреда, а спины атакующих мешали Архимагу и его подручным применить свои способности. Командиры надрывали глотки, силясь создать хотя бы подобие порядка, но пока их усилия пропадали даром.

Кто-то из помощников Архимага, кажется, Мастер Брынс, накрыл огненным полотнищем холм и стоящую поодаль рощицу. Сделано это было, безусловно, эффектно, однако Эстелин был уверен, что эльфов там уже не было. Иначе свистели бы уже из темноты смертоносные стрелы с белыми перьями.

Архимаг раздраженно отодвинул в сторону Мастера Брынса и двинулся к дереву-голему. А как еще его прикажете называть?

– Дорогу его магичеству! – кричали сержанты, а следом уже и простые солдаты, счастливые оттого, что нашелся кто-то, на кого можно переложить ответственность.

Архимаг действовал быстро и уверенно. Дерево-голем, только что оторвавшее руку очередному всаднику, прыгнуло вперед, но наткнулось на заклинание заморозки и застыло, растопырив ветви в разные стороны. Вот сейчас его можно было бы испепелить, именно сейчас, а никак не раньше, потому как эльфийское чудище сразу бы не сгорело, а вреда от него пылающего было бы не в пример больше.

Только теперь Архимаг мог оценить нанесенный противником ущерб. Сотни полторы воинов, в основном искалеченных, а не убитых, сотни две с половиной коней. Плохо. Очень плохо. И вина здесь целиком его, Архимага, он повторил ошибку своих коллег – недооценил тех, кто ему противостоит.

Мысленно Эстелин поаплодировал ловкому ходу противника. Преследуемым удалось выиграть немного времени – вот и молодцы. Однако сейчас это ничего уже не решает. Ошибка, совершенная Архимагом, досадна, но не критична.

А второй он не сделает.

Знал бы хоть одну молитву – непременно бы помолился Творцу. Ладно, если дело выгорит, еще выучу, королю хоть одну знать положено. А пока пусть за мной святой Лакки присмотрит.

Фрол и Мастер Лион стоят рядом, напряженные и, кажется, немного испуганные. Один поворот колеса – потайная дверь откроется и отступать будет ну совсем уж некуда и некогда. Сейчас именно тот неповторимый момент, о котором на эшафоте вспоминают с трогательной ностальгией: «Ах, если б я тогда подумал получше…» Фрол после секундного раздумья достает кинжал и лихо распарывает мне королевский камзол. Лезвие задевает кожу, рычу от неожиданной и незаслуженной боли, бросаю на нищего свирепый взгляд. Тот пожимает плечами, чиркает кинжалом сначала по одежде Мастера Лиона, потом по своей собственной.

– Так правдоподобней, – поясняет он и, не давая мне прийти в себя, рывком поворачивает колесо. Протестующий скрежет механизма, потайная дверь (скорее плита) отходит в сторону.

Перед нами пятеро донельзя удивленных гвардейцев. Естественно, без доспехов, в расстегнутых мундирах и с кружками в руках. Что, ребята, не ждали королевского визита?

Издаю протяжный стон и делаю вид, что оседаю на пол. Ближайший гвардеец роняет кружку, бросается меня подхватывать.

– Ваше величество! Что случилось?

– Заговор. – Прислоняюсь к гвардейцу, мужественно закатываю глаза. Так и подмывает срезать у него с пояса кошелек, разиня даже не заметит. – Меня пытались убить! Где капитан…

Легкая заминка, потому что имя капитана я благополучно забыл. Ничего, раненому королю еще и не то можно.

– Капитан в городе.

Гвардеец ошарашен свалившимся на него счастьем. Его товарищи тоже в шоке, но им хотя бы не нужно вступать в беседу, благо мое величество их ни о чем не спрашивает.

– В городе! В такое время! – Я начинаю истерично визжать. Гвардейцы втягивают головы в плечи, убеждая себя, что и на рудниках люди как-то живут. – Кто за старшего? Немедленно сюда! Если заговорщики сумеют уйти, ваш капитан головой ответит! И не он один…

Зловеще смотрю на своих собеседников – прониклись или не очень? Кажется, прониклись. Даже слишком. А времени штаны стирать у них нет!

– За старшего лейтенант Форон, – робко докладывает один из гвардейцев.

– К нему!

Я оставляю перемазанного моей кровью воина и делаю величественный жест в сторону двери. Нет, все-таки Фрол мог бы и не так усердствовать. Мало того что хорошую вещь загубил, так мне теперь еще и пол кровью поливать!

Гвардейцы, на ходу застегивая мундиры, вываливаются из комнаты. Я отмечаю про себя, что мечи они держат при себе, молодцы, ребята! Следуем за ними, Мастер Лион, улучив момент, шепчет мне на ухо:

– Начало неплохое. Так и держи.

Величественно киваю головой. Я уже настолько вошел в роль, что, явись сейчас самозванец, королем его нипочем не признают, даже если он каждого из гвардейцев по имени назовет.

Лейтенант обитает на втором этаже. Наше появление повергает беднягу в тяжелый шок. Офицер тоскливо косится на красное кожаное кресло, в котором, видимо, обычно располагается его не ко времени загулявший начальник.

– Ваше величество! – Лейтенант отдает мне воинский салют и вытягивается по стойке «столбом». Или как там она называется?

– Нет времени, – раздраженно бросаю я. – Лейтенант Форон! Приказываю вам собрать всех, кого можете. Ни один из заговорщиков уйти не должен!

– Кто участвует в заговоре? – Поняв, что отвертеться от неприятностей не удастся, гвардеец становится деловитым и собранным.

Неплохой офицер, клянусь святым Лакки! Короне такие нужны… тьфу! Я уже и думать начинаю по-королевски!

– Граф Фарелл, огласите список, – киваю я Фролу. Фарелл – новое имя бывшего короля. А титул король вправе пожаловать кому пожелает.

Фрол начинает перечислять имена наиболее приближенных к королю вельмож. С каждым новым именем глаза Форона делаются все больше, и я начинаю всерьез за него опасаться. Случись что – ну на фига нам слепой лейтенант?

– Пригрел на груди, – доверительно говорю я пока еще зрячему офицеру. – Приблизил к своей особе, а они? Нет предела людской неблагодарности!

Делаю паузу, подхватываю со стола лейтенанта кувшин с вином, одним глотком выпиваю едва ли не половину.

– Надеюсь, когда станете капитаном гвардии, вы не последуете их примеру?

Вот тут моего офицера пронимает по-настоящему. До сих пор ему в голову не приходило, что случившийся заговор – его шанс на блестящую карьеру. Зато теперь из его головы эту мысль можно выбить только вместе с мозгами.

– Никак нет, ваше величество!

У меня закладывает уши от его голоса. Разве можно так издеваться над раненым королем? Ладно, переживу как-нибудь.

Пока я восстанавливаю слух, лейтенант отдает распоряжения. Казарма превращается в форменный бедлам, все бегают, орут, поспешно напяливают доспехи. Фрол принимает деятельное участие в процессе, помогает солдатам, отдает распоряжения, которые, как ни странно, тут же выполняются. Мастер Лион являет собой образец непоколебимого спокойствия, я бы даже сказал, умиротворения, если б королю было прилично так выражаться.

К чести гвардейцев, на сборы у них уходит не более десяти минут. Три сотни бравых вояк, облаченных в доспехи, спешно покидают казармы и устремляются к дворцовым воротам. Лейтенант уговаривает меня не рисковать собой и не лезть в первые ряды, и я охотно прислушиваюсь к его мнению. Лезть на рожон – это не для меня. Короли, как и воры, в рукопашную не рвутся.

Кроме разве что Фрола. Одноглазого не остановить, упорно лезет вперед, требуя открыть ворота. Ответом ему – свист стрел. Дворцовая стража гвардию не жалует, а на мой недвусмысленный приказ отвечает, что король давно уже спит. Оскорбляют мое величество, называя самозванцем. Понятно, что без приказа ворота никто не откроет, а те, кто приказ мог бы отдать, видят в уютной постели уже не первый сон.

Если у гвардейцев и были сомнения в том, что заговор имеет место, то теперь они благополучно забыты. Воины в украшенных королевским гербом – моим гербом! – доспехах штурмуют ворота, которые, надо сказать, декоративными отнюдь не являются. Две надвратные башни меланхолично плюются стрелами, все-таки дворцовая стража немногочисленна, по-настоящему серьезный обстрел устроить не может. Однако им есть кого позвать на помощь, и я нисколько не сомневаюсь, что гонец уже в пути. А затевать затяжной бой у ворот дворца в наши планы не входит.

Сердце трогает острыми коготками проснувшийся страх, но я прихлопываю его на месте. Подходят еще гвардейцы, числом около полусотни, у них при себе две лестницы, припасенные, очевидно, именно на такой вот случай.

Гвардейцы приступают к штурму, и, надо признать, обучены они отменно. Обе лестницы ставятся к дворцовой стене, по ним муравьями лезут солдаты. Дворцовая стража встречает их ударами алебард, несколько человек летят вниз, но остальных это не останавливает. Героического роста человек рубит огромной секирой дворцовые ворота. Эй, осторожнее с моим имуществом!

С удивлением я узнаю Боресвета. Этот-то откуда взялся? А если еще и Бол с ним, мой дворец ожидает тяжелое потрясение…

Гвардейцы сумели забраться на стену и умело удерживали захваченный участок, превращая его в плацдарм для последующей атаки. К защитникам стены подходит наконец подкрепление, но поздно. Один за другим гвардейцы поднимаются на стену и сразу вступают в бой. Дворцовую стражу сносит, будто ураганом ветра. Надвратные башни и ворота еще держатся, но ясно уже, что долго это не продлится.

Боресвет ожесточенно рубит ворота, и они начинают поддаваться. Хм… не предложить ли ему местечко на королевской лесорубке? Там, правда, в основном каторжники работают, всякие там воры и прочие преступники, но они ведь и топора раньше в руках не держали, нето что гардарикец. Большая прибыль для королевства, между прочим!

Боресвет бьет в ворота могучим плечом, створки ощутимо шатает. С полдюжины гвардейцев бросаются ему на подмогу, на «раз, два, три» створки распахиваются, и орущая толпа воинов прорывается на территорию дворца. Сержанты мигом наводят порядок в рядах, толпа – не лучшее построение для воинского подразделения.

Стражники деморализованы. Часть из них разбегается, часть складывает оружие, а потом все равно разбегается. Одобрительно киваю головой, без оружия бежать куда легче.

– Ворота взяты, ваше величество, – докладывает мой лейтенант, звеня доспехами. Видно, труса не праздновал: кираса помята, на мече свежая кровь.

– Молодец, – подбадриваю я его.

Гвардеец сияет, как медное корыто на солнце, отдает мне честь (лучше б золотом) и убегает. Его голос, ревущий команды, слышен еще минуту, а потом гвардейцы переходят на бег, устремляясь к дворцу.

Огромные парадные двери, разумеется, закрыты. Минуту гвардейцы колотят в нее, требуя открыть. Кажется, никому, кроме меня, и в голову не приходит, что можно зайти и через черный ход.

Оборонять дворец – дело совершенно безнадежное. Кроме тяжелых дверей, вполне способных дать отпор небольшому тарану или даже топору Боресвета, здесь полно еще и окон. Больших, чистых, светлых и совершенно непрочных окон. Гвардейцам эта мысль является чуть позже, чем мне, но ненамного.

Стекла разлетаются мелкими осколками, минуту спустя четверо гвардейцев с трудом распахивают массивные позолоченные створки парадных дверей.

– Прошу, ваше величество!

Благодарно кивнув, вступаю в собственный дворец. С трудом подавляю желание осмотреться получше, в прошлый раз не до того было.

Во дворце переполох. Все вопят, ругаются и бегают в разные стороны. Вижу, как Фрол без тени сомнения закалывает в спину какого-то вельможу. Так, одним заговорщиком меньше.

Одноглазый кивает мне в сторону лестницы.

– Вперед! – кричу я, подкрепляя призыв взмахом руки.

Во дворце идет бой, мало кто меня слышит, но десяток гвардейцев все же следуют за мной. И, разумеется, Мастер Лион с Фролом, без них я не то чтобы как без рук, но уж как без отмычек – точно.

– В опочивальню! Заговорщики еще там! – поддерживает меня Фрол и бегом устремляется вперед, за что я ему безумно благодарен. Страшно представить, что мне пришлось бы искать самому эту проклятую опочивальню!

Гвардейцы следуют за нами. Какой-то вельможа с надменным лицом (а других у этой братии и не бывает) собрался было заступить нам дорогу, но, углядев мое преисполненное благородной ярости величество, поспешно поклонился и отошел в сторону.

– Заговорщик? – грозно вопросил я.

– Творец свидетель, не замешан. – В глазах вельможи появился ужас. – Чем угодно клянусь!

– Не замешан? – подозрительно осведомился я у Фрола.

– Чист как стеклышко, – отозвался тот. – Глуп, труслив, жаден, но всецело предан вашему величеству.

– Предан! Предан! – истово закивал бедняга.

– Ладно, поверю. Но смотри у меня! – Я грозно сдвинул брови и сверкнул очами. Малый попался крепкий, на ногах он устоял, хоть и схватился рукой за висящий на груди орден.

Возле меня возник Боресвет, а с ним, разумеется, и Бол тоже. Не поймите меня неправильно, может показаться, что я слегка недолюбливаю Бола. На самом же деле я бы просто пришиб мага-недоучку на месте. Как вор, разумеется, потому как болтает много, а лишний шум в моем деле подобен смерти.

Как король же я должен быть справедливым.

(обратно)

Глава 13

– Погоня, – выдохнул запыхавшийся Лониэль. – Тысячи две всадников, с ними маги.

Вид у него был такой, будто всю дорогу бежал бегом. Да еще лошадь под мышкой нес.

– Серьезно за нас взялись, – покачала головой Томагавка. – Вот так порой и начинаешь задумываться, не присутствует ли в наших действиях недооценка собственных сил.

– Чего? – удивился грамотный и донельзя образованный варвар.

– Забудь, – сказала девушка. – Это я так, мыслю вслух.

Нанок кивнул, бормоча что-то о чересчур умных топорах, которые и в руки-то брать боязно.

Таль пришпорил коня.

– Придется поторопиться, – сказал он.

Эльф кивнул, в глазах его застыл страх. Он боится не за себя, догадалась Лани. За Кольцо. Если им завладеет Ковен, все пропало. Лониэль никогда не простит себе этого, даже если ему понесчастливится остаться живым.

– Они загоняют нас, как дичь. – Эльф поднял глаза, и Таль содрогнулся. Зрачков не было. Вместо них плыл зеленый туман. Интересно, это от страха или он предвидит будущее? Неприятное зрелище.

– Мы можем уйти? – требовательно спросила Лани.

– Вы – да, – тихо сказал Лониэль. – Вы им не нужны. Только Кольцо.

– Прям уж и не нужны, – возмутился Нанок. – Да на нас с самого Ледра нападают, и пусть у меня волосы выпадут на бороде, если это не Ковен! – Он немного подумал и добавил: – Слева пусть выпадут, их там побольше.

– Я не вижу выхода, – резко сказал Лониэль. – За нами скачет целый полк. Впереди наверняка засада. До границы слишком далеко, мы не успеем.

– Попробуй еще раз Зеленый Путь, – предложила Томагавка.

– В деревне пробовал, – ответил эльф. – Ночью, пока вы спали. Не знаю, что и как было сделано, но Зеленый Путь закрыт.

– А вызвать какую-нибудь летательную тварь? – нерешительно предложила Лани. – Вы, эльфы, говорят, мастера в этих делах.

– Это так, – отозвался Лониэль грустно. – Но есть две проблемы: я вовсе не чародей, я разведчик. Это раз. А во-вторых, даже самый могучий чародей не сумел бы совершить призыв там, где нет леса. Те рощи, которые мы видим, это ведь не лес, они слишком слабы.

– Хватит ныть! – раздраженно сказал варвар. – В конце концов, мы всегда можем погибнуть в неравном бою! Что может быть достойнее для мужчины?

– Способность иногда думать, – промурлыкала Томагавка.

Нанок промолчал. Затевать ссору сейчас, когда на плечах у них висит погоня, а где-то впереди ждет засада (и, скорее всего, не одна), было глупо. Если Томагавка этого не понимает, ей самой неплохо бы научиться думать. Впрочем, ей-то это зачем? Разговор ведь о мужчинах шел…

– Остановить полк, – приказал Мастер Зортрий полковнику.

Тот коротко кивнул и отдал соответствующее распоряжение. Заслуженный вояка был крайне недоволен, что его полк отдали под командование какому-то там гражданскому магу, но вслух высказывать претензии поостерегся. Мало того что проклятый колдун может сотворить с ним что-нибудь непотребное, так еще, пожалуй, его величеству пожалуется. А тот на расправу скор, оглянуться не успеешь, как лес валить отправят. Или же руду добывать.

Ассистент проводил полковника насмешливым взглядом. Подчиняться никто не любит, подумал он. Можно подумать, приказ остановиться от него исходит. Как бы не так, это распоряжение Главы. Лично он, Ассистент, считает этот приказ непродуманным и не соответствующим ситуации. Зачем останавливать полк и рассредоточивать егерей по местности, когда проще двинуть во весь опор навстречу беглецам, благо они уже недалеко. Но высказывать это Архимагу – увольте. Он и так последнее время полагает поведение Ассистента излишне дерзким. Не стоит лишний раз давать повод задуматься о смене помощника.

Егеря спешивались, поспешно разбредались по окрестностям. Синие Копья, кто спорит, для погони чудо как хороши. Но кто может устроить засаду лучше егерей, способных укрыться за малейшей неровностью ландшафта?

Ассистент улыбнулся. Те, кто завладел Кольцом, влетят прямо в расставленную им ловушку. Где их и встретят егеря. И, разумеется, сам Ассистент со своими помощниками. А Мастер Лендин уже на подходе, готов подстраховать, если он каким-то чудом оплошает. Только помощь его не понадобится. Он, Ассистент, ошибок не допускает.

Перед королевской опочивальней нас встречают два десятка стражников. Плюс к ним еще одна личность, без доспехов и даже практически без одежды, если не считать таковой веселой расцветки пижаму. Очевидно, нашлась добрая душа, предупредившая короля о нападении на дворец.

– Это придворный маг. – Мастер Лион нехорошо улыбается. – Он мой. Займитесь стражей.

Ничего себе маги пошли, в пижамах с розовыми цветочками! Как он еще колдовать будет, у меня б на его месте все слова от смущения перепутались.

Гвардейцы вступают в неравный бой со стражниками. Десять против двадцати, короткие мечи против алебард. И то и другое сейчас скорее недостаток, чем преимущество. Стражников слишком много, и алебардой, пусть даже в широком дворцовом коридоре, особо не размахнешься. Все, что могут защитники королевской спальни, – держать противника на дистанции. Какое-то время.

Придворный маг (или придверный – что он тут делает, у дверей королевской спальни?) и Мастер Лион наперебой бормочут заклинания. Фрол, белый от ярости и желания добраться до того, кто отобрал у него все, ведет гвардейцев в атаку. Стражники отчаянно отбиваются, и не без успеха – гвардейцы не в силах пробиться сквозь смертоносный заслон алебард. Точнее, сделать это они могут, но кому-то придется прилечь на пол с отрубленной головой.

В дело вступает Боресвет. Богатырь подхватывает здоровенный мраморный светильник, стоящий на полу, и запускает в толпу стражников. Невольно удивляюсь: весит метательный снаряд не меньше самого богатыря, которого мелким уж никак не назовешь.

Мраморный светильник сбивает с ног сразу человек пять. Четверо из них имеют неплохие шансы встать на ноги, пятому уже и знахарь без надобности, его на ноги разве что некромант поставит.

Гвардейцы не теряются. Короткие мечи собирают кровавую жатву, булава Боресвета тоже не висит спокойно на поясе. Бой напоминает скорее свалку, и здесь алебарды бессильны. Стражники падают один за другим, еще минута-другая – и все закончится.

– Пощады! Ваше величество, пощады!

– Измене нет прощения, – рычит Фрол, ударом меча заставив стражника замолчать.

Все верно: знать о том, что королей во дворце двое, не должен никто.

Придворный маг кричит и оседает на пол. Его кожа, волосы, одежда – все превращается в огонь. Меня передергивает. Мастер Лион мог бы умертвить его и более аппетитным способом королю не пристало вульгарно блевать у порога собственной спальни. Во всяком случае в присутствии собственных подданных.

Гвардейцы добивают противников. Сдаться больше никто не пытается, стражники дерутся отчаянно, не боясь уже задеть друг друга, и, разумеется, задевают. Гвардейцам тоже достается, их всего четверо осталось, как и защитников самозванца. Двое алебардистов успевают разорвать дистанцию, двоих добивают хорошие парни. Гвардейцы в азарте бросаются вперед – и тут же откатываются, оставляя одного на скользком от крови полу.

Ситуация та же, что в начале боя, только численный перевес теперь на нашей стороне. Если считать Мастера Лион и Боресвета – подавляющий.

– Сдавайтесь, – надменно говорю я. – Мой суд будет справедливым.

Если сдадутся, сядут пожизненно в самую благоустроенную тюрьму. В одиночные камеры, разумеется. Рисковать тайной я не собираюсь.

Стражники настороженно молчат. Они не уверены уже, кто здесь истинный король – я или тот, что закрылся в спальне. Гвардейцы же о втором знать не должны, иначе придется с ними разделаться, чего мне совсем не хочется.

Боресвет, не дожидаясь решения стражников, бросается в атаку. Зачем рисковать, повторил бы свой фокус со швырянием светильника, и все. Смахнув в сторону падающую прямо на голову алебарду, он поднырнул под другую и влепил стражу палицей в грудь. Тот отлетел к стене, согнулся пополам. Доспехи – вещь, конечно, хорошая, но и они не всегда спасают.

Гвардейцы уже рядом. Один сильным ударом загоняет меч под ребро успевшему замахнуться алебардой противнику, второй бросается к оглушенному стражу, но не успевает. Булава Боресвета опускается на голову противника, я поспешно отворачиваюсь. Вида крови мне хватило бы на всю жизнь, будь я даже мясником.

Все, дело сделано! Подхожу к двери, дергаю ручку. Закрыто. Почему меня это не удивляет?

– Быстро за тараном, – командую троим оставшимся гвардейцам. – И зовите сюда лейтенанта. Мы успели вовремя, главные заговорщики – там.

– Вашему величеству опасно… – начинает один из них, но я обрываю его на полуслове:

– Со мной новый придворный маг – неужели он не сможет меня защитить? А этот воин с булавой один стоит дюжины. Поторопитесь!

Гвардейцы отдают честь и испаряются. Смотрю на Фрола и Мастера Лиона:

– Что будем делать?

– Ломать надо, – гудит Боресвет. – Вместо тарана той каменюкой можно долбануть, в натуре. Хорошенько наляжем вместе и вышибем дверь, к блиновой тетушке.

Я слушаю дискуссию, изучая дверь. Как и ожидалось, никаких замков, зря я отмычки брал. Закрыто изнутри на засов. Ну извини, ошибся, говорит Шепот Удачи.

– Дайте-ка я попробую. – Мастер Лион кладет на дверь ладони и начинает произносить заклятие.

Поспешно отскакиваю в сторону, знаю я эти штучки магические! Либо огнем обожжет, либо вовсе волосы выпадут.

На этот раз Мастер сделал что-то невообразимое. Дверь вдруг засветилась желтым светом, поменяла его на зеленый, потом обратно на желтый, только менее яркий, и, наконец, исчезла.

– Ничего себе! – Искусство Мастера впечатляло. – Это что, так каждую дверь можно?

– Даже стену, – важно ответил маг. – Это ведь не что-нибудь, а «Световое устранение препятствий Горломнара».

– Полезная штука, – одобрил я.

– Мы внутрь пойдем или будем на пороге болтаться? – раздраженно говорит Фрол и, непочтительно отпихнув меня в сторону, врывается в помещение.

Мы гурьбой следуем за ним. Поправляю сбившуюся набок корону, внимательно оглядываюсь по сторонам. Самозванца нигде нет. Успел скрыться? А кто же тогда запер изнутри засов, мыши, что ли? Бол лезет под кровать, выползает оттуда с разочарованной миной на лице. Ясно, там его нет. Боресвет открывает шкаф, недовольно хмыкает, закрывает дверцу. Я заглядываю под стол, хотя там разве что собака поместиться может. Правда, крупная.

А вот Фрол непонятно чем занят. Бегает из угла в угол, что-то бормочет под нос. Ходы потайные проверяет, неожиданно понимаю я.

– Ушел? – спрашиваю дрогнувшим голосом.

– Все три хода закрыты, – задумчиво произносит Фрол. – Скорее всего, их и не обнаружили. Либо самозванец посчитал, что нам о них известно и там его ждет засада.

– Засада нам будет, в натуре, ежели не поймаем гада, – бурчит Боресвет.

– Куда же он мог тогда деться? – спрашиваю я.

– Не знаю. Разве только… – Фрол производит знакомые мне манипуляции со светильником, зеркалом и шариком у изголовья королевской кровати.

– Сбежал в сокровищницу? – Меня одолевают сомнения. – Полюбоваться перед смертью видом золотых гор?

Это я для красного словца. Нет там никаких гор, ни золотых, ни других. Что я, в самом деле, в королевской сокровищнице не бывал?

– Похоже на то. – Фрол ныряет в узкий вход, я следую за ним, а за мной – Бол. Боресвет и Мастер Лион остаются отвечать на вопросы гвардейцев, которые вот-вот подоспеют со своим никчемным тараном.

– Он может уйти через дверь сокровищницы, – на бегу говорит Фрол, и меня прошибает холодный пот. Неужели упустим? План-то хорош был, но мы с гвардейцами вместе столько ошибок наделали, что все запросто может пойти кувырком. А может уже и катится туда полным ходом.

– Он точно здесь был. Духами дорогими пахнет, – встревает Бол.

– Значит, недавно прошел! – рычит Фрол. Его единственный глаз налился кровью, лицо кривится в отвратительной гримасе. Смотреть на него сейчас просто страшно.

Потайной ход кончается быстро. Опрометью бежим по сокровищнице, бросая направо-налево быстрые взгляды. Бол практически сразу отстает, этого парня не исправить. Вместо того чтобы ловить беглого короля, он занимается разглядыванием сокровищ! Ладно, пусть его, хоть под ногами мешаться не будет.

Фрол внезапно останавливается, и я вижу на его лице торжествующую усмешку. Смотрю в направлении его взгляда… ага, так и есть. Белеет что-то. Его величество изволил спрятаться в сундук, только вот прищемил тяжелой крышкой пижаму и не заметил со страха.

– Попался, – злорадно выдыхает нищий и рывком поднимает крышку сундука.

Смотрю из-за его плеча – жалкое зрелище. В глазах самозванца ужас, граничащий с безумием.

– Доппельгангер, – шепчет он, уставившись на меня. – Я мог бы успеть, я почти успел… И забыл в спальне ключ от сокровищницы. От судьбы не уйдешь…

– Ты не того боишься.

Я не вижу лица Фрола, но от его голоса мурашки по коже бегут. Нищий медленно, нарочито медленно снимает повязку.

– Узнаешь меня?

Самозванец не узнает, смотрит с ужасом, в глазах ни проблеска мысли. Фрол достает медальон сына, швыряет ему в лицо.

– Может, это напомнит!

Вот теперь его пока еще величество понял. Ужас, граничащий с безумием, сменяется безумием, граничащим с предчувствием смерти.

– Нет! Ты мертв, мертв! Уходи!

– Это ты покойник, – говорит Фрол и коротким движением меча вскрывает ему горло, нисколько не заботясь о потоке хлынувшей крови.

Тяжелые брызги попадают мне на лицо, я брезгливо вытираю их рукавом. Фрол поворачивается ко мне, я невольно отстраняюсь. Если мне только что довелось умыться кровью, то он в ней искупался.

– Кажется, ваше величество, в Ледании будет новый король.

Что меня поражает, так это его улыбка. Спокойная, усталая, умиротворенная, будто и не было ни бойни во дворце, ни обезумевшего от страха короля.

– Она этого заслуживает, – отвечаю я, глядя ему в глаза. И свергнутый король склоняет предо мной голову.

Когда из придорожных кустов стали выскакивать люди в серо-зеленых куртках, Таль нисколько не удивился. Наверное, он ожидал чего-то в этом роде, даже не отдавая себе отчета. И встретил их проверенным ударом молнии, на миг ошеломив противника.

– Егеря! Это егеря! – крикнул Нанок, доставая секиру.

Действовать тяжелым оружием, не сходя с седла, было непросто, но спешиваться варвар опасался. В конце концов, им надо было прорваться сквозь засаду, а не перебить злосчастных врагов до последнего егеря.

Засвистели стрелы, это взялся за лук Лониэль. С легким шелестом покинула ножны сабелька Томагавки. Отряд был готов к бою, и шансы пробить слабенький на первый взгляд заслон у него были.

Однако егеря недаром ели свой хлеб, запивая его изрядным количеством пива. Конь Лани споткнулся о натянутую веревку, метательный нож исчез в темноте, так и не сведя близкого знакомства с намеченной целью. Девушка вылетела из седла и тут же оказалась прижатой к земле. Ей оставалось только кусаться, чем она сразу и занялась. Укушенный (к сожалению, не до смерти) егерь приглушенно выругался и ударил ее по лицу. Придавленная его тяжелым телом девушка тщетно пыталась вывернуться. В ход опять пошли зубы, но егерь ловко задрал ей подбородок, лишив возможности кусаться.

– Лани! – Таль бросил коня вперед, стоптав не успевшего отскочить воина, другой же, подскочив сзади, всадил меч в круп несчастного животного. С диким ржанием конь встал на дыбы, Таль вылетел из седла. Он успел заметить, как удачно брошенная сеть накрыла эльфа, прежде чем его голова повстречалась с лежащим на обочине камнем.

– Рад, что вы их захватили. – Архимаг улыбался, демонстрируя хорошее расположение духа. План удался, да и мог ли он не сработать, если сам Мастер Эстелин его разрабатывал? – Надеюсь, без осложнений?

– Взяли тепленькими. – Ассистент позволил себе осторожную улыбку. – Несколько егерей получили ранения, двое убиты. Мальчишка оказался силен, его молния – кстати, такого заклятия я еще не видел – пробила мой щит, которым я прикрывал солдат. Щит был, конечно, так себе – и все-таки…

– Везенье им сегодня изменило. – Архимаг погладил подбородок. – Да и то сказать, сколько на нем выезжать можно? Удача – дама капризная…

– Вертеть умеет, – поддакнул Мастер Лендин. – Хотел бы я знать, как же они смогли одолеть Альдана? Да и Керс покойный едва сумел ноги унести…

– Недооценка противника, – терпеливо объяснил Архимаг, – почти так же страшна, как его отсутствие.

Его коллеги задумались. Так ли уж страшно отсутствие противника, как расписывает Глава. Только Ассистент понимающе кивнул головой, выражая согласие с мудрой мыслью. Совпадало ли его мнение с мнением Архимага или он, по обыкновению, лицемерил, Эстелина нисколько не волновало.

– Я думаю, теперь можно снять Великую Сеть Дорана, – предложил Мастер Шоло. – Нет смысла тратить на нее силы дальше.

– Сейчас она нам только мешает, – согласился Глава. – Нужно как можно скорее доставить Кольцо в резиденцию Ковена.

– А с этими что? – Ассистент кивнул на лежащих на земле пленников. – Я усыпил их на всякий случай, хотя с эльфом и девчонкой пришлось повозиться.

– С девчонкой – понимаю, – кивнул Глава. – А вот склонности к эльфам я за вами раньше не наблюдал.

– Они сопротивлялись чарам. – Показалось Архимагу или его заместитель чуть покраснел? Наверное, показалось. – Обычные чары сна их не брали, хотя я пробовал четыре разных вида. Пришлось модернизировать заклятие Форалана, взяв немного крови у обоих упрямцев.

Мастер Эстелин одобрительно кивнул головой. Его Ассистент был непревзойденным мастером модификации чар. Организационная работа, положенная Мастеру Зортрию по должности, существенно ограничивала применение его таланта, что порой огорчало Главу Ковена. Но лучшего кандидата на роль заместителя, к сожалению, не было. Мастер Керс подавал большие надежды, да и Мастер Альдана обладал определенными навыками, однако теперь оба они были мертвы – не без помощи этого вот мальчишки, что лежал связанным неподалеку вместе со своими товарищами. И который должен будет заплатить за вред, причиненный Ковену. Хотя и любопытно было бы посмотреть, что получится из этого ученика при должном воспитании лет этак через сто пятьдесят. Может быть, он и оставит его в живых. Хотя Оставшийся, как гласят древние летописи, любит кровь Титанов.

– Мы возьмем их с собой, – принял решение Архимаг.

Да, так будет лучше всего. Варвар, разумеется, ему неинтересен, хотя и тому найдется применение. А вот девчонки – и та, что успешно сопротивлялась чарам Ассистента, и ее наперсница (есть в ней какой-то огонек, вроде и не Сила, а что – непонятно) – с ними стоит поработать. И, разумеется, эльф. Неистощимый источник крайне полезной информации, ключик к вековой мудрости Саро. Эльф ему нужен едва ли не больше, чем все остальные.

Пятеро Мастеров-магов плели чары. Снять Великую Сеть Дорана гораздо сложнее, чем поставить. Потому он и выбрал это заклинание, чтобы блокировать любой портал из Ледании, в том числе и Зеленый Путь. Он, Эстелин, не один год исследовал эльфийские чары, лично исследовал, не доверяя никому. И знал, что Сеть блокирует Зеленый Путь, а вот, к примеру, Ловушка Ганджи, накрывая любой портал, эльфийскую магию заблокировать не может.

– Ваши люди нам больше не понадобятся, – мягко сказал Глава, обращаясь к полковникам, угрюмо скучившимся поодаль.

Бравые вояки были явно недовольны действиями магов (а своим подчиненным положением в еще большей степени), хоть и старались этого никак не выказывать – приказ есть приказ. Слова Архимага они восприняли с облегчением, отдали честь и вернулись к своим полкам.

Мастер Эстелин проводил их безразличным взглядом, прежде чем присоединиться к своим коллегам.

Во дворце ликование. Подлые заговорщики повержены, другие схвачены и надежно изолированы. Это Фрол так выразился. А по мне, так посажены на тюремную баланду в самую надежную тюрьму – на Брале. Это остров такой, посреди Бельтары. Не остров даже, так, островок, который давным-давно укрепили и использовали как темницу для особо опасных государственных преступников. Нашего брата в такие не сажают, для нас местечко попроще имеется.

Придворные хлыщи наперебой кланяются, интересуются, не пострадало ли мое несчастное величество. Дамы ахают, всплескивают руками и норовят упасть в обморок прямо мне на руки. Пока удается ловко уворачиваться, но рано или поздно какая-нибудь подруга сумеет. Они ж все такие красивые – как устоять бедному, лишенному заботы и ласки королю?

Фрол лучится спокойствием и благодушием. Бывшего нищего (а я уже объявил о том, что люди, спасшие мою бесценную жизнь, жалуются чинами, титулами, деньгами и землями) было просто не узнать. Он флиртовал с дамами (кажется, со всеми сразу), беседовал с кавалерами, кажется, даже молился с монахами. Впрочем, с этими помолиться стоило. Сам Патриарх собственной персоной и еще одна личность. Не столь титулованная, епископ всего лишь, но при всем при том – глава «Петушиного часа». Хочешь не хочешь, а с такой личностью не считаться нельзя. Если однажды не хочешь оказаться в темнице, а то и на костре, будь ты хоть какой мудрый и могучий монарх.

А вот Мастер Лион счастливым не выглядит, и пойми попробуй, то ли он епископа испугался (а я б на его месте и вовсе обделался, вон как святоша на мага глазами сверкает, если стопочку для храбрости накатит – тут же и на костер потащит), то ли случилось что-то и вовсе страшное – например, в западной провинции обрушился кусок неба (со звездами) и придавил местного мэра.

Улучив минутку, подхожу к магу и выражаю интерес к его придавленному настроению. Маг отвечает неохотно, но мы, короли, народ дотошный и привязчивый. Словом, продолжаю мучить бедолагу, пока он не сдается и не вываливает на меня груз своих проблем.

Проблемы немалые. Как только переворот увенчался успехом, Мастер Лион послал Зов Ларгету, собираясь поделиться своей радостью. Однако Таль не отозвался. Мага это насторожило, он прочитал заклятие поиска. Ничего сколько-нибудь похожего на Ларгета в Ледании не обнаружилось.

Маг задумался. Исчезновение Таля ему совсем не понравилось. Проверив наличие Сети Дорана над Леданией, он убедился, что чары сняты. Это могло означать только одно – что Ковен достиг своей цели и завладел Кольцом. А это сулило всем неисчислимые беды. Если Корраан проснется (а он так непременно и сделает, сколько можно дрыхнуть), он наверняка устроит конец света. Или даже что-нибудь похуже, Коррааны ведь самое что ни на есть воплощение зла. Так, во всяком случае, говорят священники… а другие говорят, что вообще никаких Корраанов никогда не было. Как и Титанов. И те и другие – древние суеверия, отголоски борьбы ангелов Творца со злобными бесами. А то и вовсе сказки, придуманные погаными эльфами, чтобы сбивать добрых людей с толку.

Мастер Лион в Корраанов верил. Потому и обеспокоился, да и ребят жалко, пропадут ведь совсем у Ковена в лапах.

Мрачнею. Значит, все же не успели уйти. Пытаюсь придумать способ, как помочь друзьям, и ничего не выходит. Где их искать, и то не поймешь, Мастер Лион поисковым заклятием не обнаружил, даже следов не нашел, то ли в Ледании они, то ли нет – Блин один знает.

– Неужели ничего сделать нельзя? – спрашиваю.

Эх, мне бы только добраться до этого Ковена, да я за своих друзей что хочешь сопру!

– Я пошлю Зов Мастеру Луру, – сумрачно говорит маг. – Может быть, он что-то сумеет сделать. Нет таких препятствий, которых не мог бы одолеть Учитель ради своего ученика.

– Это точно, – соглашаюсь я. – Вот я от Безгола как-то часть добычи утаил, так он, пока за мной гнался, три забора свалил! Крепких, между прочим!

Маг молчит, потом уходит вовсе. Правильно, не начинать же колдовать на глазах толпы придворных и вдобавок епископа от «Петушиного часа». Кстати, что-то мне подсказывает, что этой ночи последний не переживет. Не знаю пока, кто он у нас – безвинная жертва гнусных заговорщиков или же, напротив, гнусный заговорщик собственной персоной, но до рассвета дожить у него шансов немного. И это хорошо. То, что творит «Петушиный час», – это к вере в Творца никакого отношения не имеет. Продажность верхушки да фанатизм остальных – на том и поднялись.

Бол с Боресветом стоят в сторонке, стесняются. Надо бы им сказать про друзей… а не могу. Все надеюсь, что Мастер Лион ошибся, хотя понимаю, что это не так. Все понимаю… сказать не могу.

А все же придется.

Таль тоскливо пялился в грязный низкий потолок. Рядом сопел Нанок, пробуя на прочность тяжелые оковы. Его единственного приковали к стене, остальные отделались легкими, почти даже изящными наручниками. Кроме эльфа. Его в общей камере не было. Где он, что с ним – оставалось загадкой. Таль был уверен только в одном – Кольцо у Лониэля отобрали.

Маг Ковена наложил на них сонные чары, в этом Ларгет был уверен. Учитель тоже сделал так однажды, разозлившись на то, что ребята наотрез не желали укладываться спать. Тогда, проснувшись, Таль долго морщился от странного привкуса во рту. Учитель объяснил, что это побочный эффект чар, и посоветовал в следующий раз прислушиваться к тому, что ему говорят.

Впрочем, это уже неважно. Привкус во рту сейчас был точно такой же, давая возможность обновить в памяти неприятные ощущения.

– Где мы? – слабым голосом спросила Лани, приходя в себя.

– В тюрьме, – отозвался варвар. – Эх, ну что за невезуха – четвертый раз в тюрьме сижу…

– Да уж, – посочувствовала девушка.

– Не в этом дело. Сижу я уже четвертый раз. Так вот, мои однокамерники всегда на стенах писали свои имена. А я писать не умел! Сейчас умею, но руки скованы… – Нанок с вожделением покосился на серую стену, исписанную разнообразными именами на многих языках мира. – Нет в мире справедливости!

– Думаю, в этой тюрьме ее навалом, – мрачно сказала Томагавка. – Сейчас принесут на блюдечке, вместе с миской баланды и куском хлеба.

– Да, перекусить не мешало бы, – согласился Нанок. – Должны же нас кормить в этой дыре. Или эти маги не люди вовсе?

Именно в этот момент дверь отворилась. Варвар ожидал жуткого скрипа, всегда сопровождающего открытие двери в тюрьмах, но обманулся. Дверь распахнулась бесшумно, будто не в тюремной камере находилась, а в королевском дворце, и Нанок проникся к непонятному Ковену искренним уважением. Вот ведь, не забывают дверь смазать, хоть и маги!

Тот, кто остановился на пороге, определенно был человеком. Ни у эльфа, ни у гнома такая крестьянская рожа просто не может вырасти. У гоблина могла бы, но цвет не тот.

Человек остановился на пороге, с интересом разглядывая узников.

– Вы доставили нам много неприятностей, – сообщил он.

– Это разве много, – возмутился Нанок. – Мы и помахаться толком не успели. Подумаешь, пару егерей помяли…

– Егеря как раз не в счет, – пожал плечами маг. – Я говорю об убитом вами Мастере Альдане и покалеченном вами же Мастере Керсе.

– Они сами напали, – возмутился Нанок. – Кто бы они ни были. На нас частенько нападали, в том числе и всякие колдуны.

– Возможно, – согласился всякий «в том числе» колдун. – Но это были наши люди, и ущерб был нанесен нам. Так что вам придется за это ответить. Впрочем, меру вашего наказания персонально определит Глава Ковена, Мастер Эстелин. Пока же можете немного перекусить, сейчас принесут еду. Кстати, я не представился. Меня зовут Мастер Шоло.

Маг кивнул, приветствуя узников, и немедленно вышел за дверь.

– Ларгет, – спросил Нанок невыразительным голосом, – скажи мне, как брату. Персивально – это именно то, о чем я думаю?

– Нет, – сказал Таль, чуть улыбнувшись. – То, чего ты боишься, называется кастрацией. А персонально – значит, с каждым по отдельности.

– Не врешь? – подозрительно спросил варвар. – Ты же не будешь скрывать от меня правду, сколь бы жестокой она ни была?

– Может, и буду, – честно сказал Таль. – Но сейчас не вру. Нас будут вызывать по одному и допрашивать, если я правильно понял.

– А я так понял, что нас сначала покормят, – возразил Нанок.

Мастер Лур поднял руку, призывая собеседников к молчанию. Король и его премьер-министр моментально заткнулись, вопросительно глядя на бывшего мага. Тот повел себя странно – прижал к голове обе руки и замер. Ни дать ни взять сумасшедший, которому только что объяснили, что он не король Квармола.

Лемур осторожно взял в руку бокал с остывшим подогретым вином и сделал большой глоток. План штурма обсуждался уже третий час, и в горле пересохло. Его величество, одобрительно взглянув на своего подданного, последовал его примеру, не забыв подхватить из серебряной вазы горсть подсахаренных орехов.

Прошла минута, другая. Его величество бросал на мага встревоженные взгляды, премьера волновала быстро пустеющая ваза с орехами.

– Ваше величество. – Маг оторвался от созерцания пустоты. Спокойным он, правда, не казался. Молодой король с тревогой взглянул на Мастера Лура.

– Может, вам стоит отдохнуть, Мастер? – Его величество был всерьез озабочен душевным здоровьем мага. Эта возня с Ковеном, она и более уравновешенного человека свихнуть может. А уж мага, пусть даже и бывшего, – да за нечего делать.

– Я в порядке. – Маг понимающе посмотрел на своего короля. – Просто… да нет, не просто. Расскажу – сами поймете.

– Что-то важное? – насторожился Лемур. Маг на помешанного больше не походил, значит, что-то произошло.

– Более чем. – Мастер Лур встал, прошелся по зале. – Мне только что послал Зов Мастер Лион…

– Кто это – Мастер Лион? – немедленно уточнил король.

– Один маг. Из Ледании. Мы немного знакомы – пересекались пару раз, но не так, чтобы близко. Так вот, он послал мне Зов…

– Как это случилось? Вы снова обрели Силу? – вмешался король.

– Нет. Чтобы послать Зов, надо иметь магическую Силу, принять же его может любой, если знает как. Я – знаю. И еще, ваше величество, я был бы вам крайне признателен, если б вы перестали перебивать меня на каждом слове. Мне неудобно рассказывать, вам – слушать.

– Хорошо. – Король слегка смутился, потом вспомнил, что он все же король тут, и принял величественный вид. – Продолжайте, сударь.

– Мастер Лион сообщил мне важные новости. Во-первых, в Беларе обнаружились Таль, Лани, Бол, Боресвет, Нанок и Томагавка.

– Красивый был город – Белара… – с грустью сообщил бывший шут.

– Я могу продолжать? – Голос мага сочился ядом. Если с королем он общался подчеркнуто уважительно, то с Лемуром постоянно пикировался.

– Лем, уймись, – резко бросил король. – Потом позубоскалишь.

– Во-вторых, – продолжил маг, – Мастерл Лион сумел получить магическую карту с указанием, где искать Кольцо.

– То самое? – Король жадно подался вперед, и Мастер Лур не стал ему напоминать об обещании слушать молча.

– То самое. Так вот, Кольцо хранилось в Заповеднике Троллей… – Маг сделал паузу для возможного вопроса, но его не последовало. То ли король и его премьер прекрасно знали, где этот Заповедник находится и что из себя представляет, то ли им это было неинтересно. – И его сумели добыть. Только вот Мастер Лион с Болом и Боресветом…

Маг сделал еще одну паузу, давая слушателям возможность вспомнить, кто это такие. Короли ведь известны своей забывчивостью, а у шутов мозги и вовсе сдвинуты на одно полушарие.

– …Отстали от основной группы. Таль, Томагавка, Нанок, Лани и прибившийся к ним эльф сумели дойти до места и завладели Кольцом. После этого начались неприятности.

Маг снова сделал паузу, король немедленно воспользовался ею, чтобы выпить вина. Что-то говорило ему, что время хороших новостей прошло.

– После этого все и началось. Сначала Леданию – всю! – завесили Великой Сетью Дорана… это такое заклинание, ваше величество, которое не позволяет открыть портал. Добавлю, что мне такие чары были не под силу даже в прежние времена…

Его величество сочувственно кивнул. Сейчас бывший маг не мог сотворить даже простейшую магическую стрелу. Но напоминать ему об этом – жестоко.

– А потом… они все исчезли. Нанок, Таль, Лани… все. Мастер Лион говорит, что в Ледании их больше нет, определить их местонахождение он не способен, говорит только, след тянется на восток.

– В Заморье? – Лемур подобрался, как кот перед прыжком.

– Возможно. Точно неизвестно, но вполне вероятно. Следовательно, Ковен получил опасный для него артефакт, а заодно и наших друзей.

– Плохие новости, – помрачнел принц. – Ваши выводы, Мастер?

– Придется поторопиться. – Мастер Лур выдержал испытующий взгляд короля. – Да, ваше величество, меня очень волнует судьба Таля и его друзей, но еще более меня волнует судьба артефакта. Корраан пробуждается, скоро весь мир окажется в его власти. Только Кольцо и только в руках эльфийских чародеев способно спасти мир. А оно сейчас у тех, кто своей целью поставил разбудить Оставшегося…

– Это можно сделать с помощью Кольца? – осведомился король.

– Не знаю. Вероятно. Точно могут сказать только эльфы, думаю, это возможно, если чародеи Ковена сумеют разобраться в свойствах Кольца. Однако вряд ли они успеют. Корраан восстанет раньше, если мы не сумеем завладеть Кольцом.

– Что насчет штурма? – спросил Орье.

– Мы еще не готовы. Но больше времени у нас нет…

(обратно)

Глава 14

– Ну молодой человек, пришло время познакомиться. – Маг благодушно потер руки. – Меня зовут Мастер Эстелин, и я являюсь главой Ковена.

Таль вздрогнул. Архимаг ничуть не походил на злодея, скорее на доброго дедушку из сказки, но ему все равно стало страшно.

– Ты боишься, – это был не вопрос. Архимаг легко прочитал чувства Ларгета, как тот ни старался их скрыть.

– Боюсь, – не стал отрицать Таль. – Но не надейтесь, что я предам своих друзей.

– А я разве требую от тебя этого? – Казалось, Мастера эта игра забавляла.

– И никаких тайн вы от меня не узнаете, – добавил Ларгет на всякий случай.

– А ты их знаешь? Хоть одну? – Архимаг откровенно веселился.

– Нет, – честно сказал Таль, глядя в глаза Эстелину. – Но вы можете полагать, что знаю.

– Я тебя уверяю, – Архимаг все-таки рассмеялся, – не нужно нам от тебя никаких тайн. У тебя хороший потенциал, а Ковену нужны сильные маги. Под нашим руководством твой талант расцветет, со временем ты можешь стать Мастером и даже Гроссмейстером…

Он сделал паузу, выжидательно гладя на юношу. Таль молчал. Он просто не знал, что сказать.

– Альтернативы нет, – мягко добавил маг. – Либо ты входишь в Ковен, либо… Кровь Титанов – сама по себе Сила, и мы сумеем найти ей применение.

– А что будет с моими друзьями? – угрюмо спросил Ларгет.

– Каждый из них будет решать сам за себя. Применение мы можем найти каждому, вопрос только, согласятся ли они с той участью, что мы для них определим…

В словах Архимага была угроза. Страшная и реальная. Страшная, потому что реальная. Он действительно мог сделать с ними все что пожелает, не испытывая при этом никаких угрызений совести. Слишком это обременительная штука для главы Ковена – совесть.

И Таль дрогнул. Вместо того чтобы сказать гордое «нет», как подобает отважному герою, в чьих жилах течет кровь Титанов, он выдавил из себя жалкое «можно мне подумать?».

– Подумай, – согласился Архимаг. – Но не затягивай с этим, дружок. Скоро проснется Спящий, и мне будет не до тебя.

Лани держалась на допросе достойно. На все вопросы отвечала «не знаю», на предложение присоединиться к Ковену ответила гордым «нет», как и полагается порядочной девушке.

– А что будет с твоими друзьями? – мягко осведомился Архимаг. Лани содрогнулась. Глава вполне мог разрезать всех остальных на кусочки, только чтобы заполучить ее в Ковен. Ну как же иначе, девушка драконьей крови – слишком лакомый кусочек для магов.

– Они мужчины, – гордо сказала она. – Они не поддадутся на ваши посулы.

– И девушка тоже? – вкрадчиво спросил маг.

– Томагавка? – Лани оскорбительно рассмеялась. – Неужто вы посмеете тронуть племянницу самого Блина?

Маг расхохотался:

– Племянница Блина? Это она так сказала? Бедная доверчивая девочка, как ты только по пути не пропала? Племянница Блина! Ха!

– Вообще-то это сказал сам Блин, – слегка прищурив глаза, ответила Лани.

Смех Эстелина прервался. Он недоверчиво посмотрел на девушку, покачал головой.

– А ведь ты не врешь, – задумчиво сказал он. – Я-то ведь знаю, что не врешь, сам чары накладывал.

– Вы наложили на меня чары? – возмутилась Лани.

– На себя. Чтобы знать, кто мне врет, кто говорит правду. Видишь ли, девочка, можно, конечно, наложить заклинание на допрашиваемого. Но, если он проявит сопротивляемость к моим чарам, я вместо правдивой информации получу ложную, в которой, ко всему прочему, буду твердо уверен. Понимаешь меня?

– Понимаю, – задумчиво сказала Лани. – А если допрашиваемый врет, он все равно дает вам верную информацию, даже не подозревая об этом.

– Абсолютно точно, – обрадовался Архимаг. – Я вижу, ты прекрасно все понимаешь. А значит, должна понять и другое – мы все равно найдем возможность использовать каждого из вас. Только вот тот, кто пойдет на это добровольно, останется жить. А остальные – знаете, как поступают с использованными инструментами?

– Догадываюсь, – глухо обронила Лани. – Могу я подумать?

– Можете. В одиночестве думается лучше. Мы поместим каждого из вас в одиночную камеру.

Томагавка смотрела на Архимага с наглой улыбкой, и Эстелин почувствовал раздражение. Девчонка не боялась – совсем ничего. Если Таль и Лани, как ни храбрились, не сумели скрыть от Архимага свой страх, то здесь и скрывать-то было нечего. Может быть, конечно, стоило разложить на рабочем столе блестящие инструменты из числа тех, которыми пользуются палачи. Пытать девчонку маг, конечно, не собирался – много чести! А вот попугать, улыбочку эту сбить со смазливой рожицы – это не помешало бы.

– Здравствуй, красавица, – добродушно начал беседу Архимаг, затолкав упругий комок злости в укромный уголок души.

– Здравствуйте, дедушка. – Томагавка поклонилась в пояс и тут же хихикнула. – Недурное креслице. Можно я присяду?

– Садись, милая. – Архимаг взял себя в руки, доброжелательно улыбнулся. – И что же мне с тобой делать, такой красивой?

– Отпустить слабо? – поинтересовалась Томагавка.

– И стоило ли тогда ловить? Что взамен предложишь, хорошая моя? Свобода – она дорогого стоит…

– Могу с вами переспать, если инсульта не боитесь. – Томагавка соблазнительно улыбнулась и закинула ногу за ногу. – Или голой на столе станцевать, только не на этом, ветхий он у вас, развалится еще, чего доброго. Или еще каких извращений пожелаете?

– Пожелаю, милая, как не пожелать. Жизнь у нас тут скучная, без извращений никак не обойтись. Говорят, ты племянница Блина?

– А что, дядюшку тоже кизвращениям припрячь решили? – поинтересовалась наглая девица, взяла с серебряного блюда яблоко и сочно им захрустела. – Вина налили бы девушке! Никакого воспитания, а еще Архимаг, Глава какого-никакого, а Ковена!

Архимаг впервые в жизни не нашел достойного ответа. Ему, одному из самых могущественных магов в мире, выговаривали, как мальчишке-приготовишке. Он молча пододвинул кувшин поближе к девушке (наливать этой стерве? Вот уж увольте! Да ни за какие извращения!) и уставился в свою чашу, приводя в порядок спутанные в клубок мысли и эмоции. Нет, ну какова девка! Врет небось что племянница Блина, наверняка она та самая знаменитая тетка.

Томагавка неторопливо потягивала вино, развалившись в кресле. Ситуация ее забавляла, Архимаг явно побаивался девушку и, что с ней делать, совершенно не представлял.

– Пожалуй, с Блином нам ссориться не с руки, – сказал наконец Архимаг. – Поэтому мы отпустим вас на свободу. Да, так, наверное, будет лучше для всех.

– Прекрасно! – обрадовалась девушка. – Значит, мы с моими спутниками свободны? О, благодарю вас, великодушный господин!

– О твоих друзьях, красавица, речь не шла, – неприятно улыбнулся Архимаг. – Свобода дается тебе одной, и советую воспользоваться ею, пока не поздно.

– Тогда я не согласна! – вскинулась Томагавка. – Вы же получили свое проклятое Кольцо, которое, между прочим, мне куда нужнее, чем кому бы то ни было, – что вам еще нужно?

– Не согласна – посидишь в одиночке, – резко ответил Архимаг. – Ты что думаешь, паршивка, если ты племянница Блина, так все перед тобой по струнке ходить будут? Кстати, надо еще разобраться, родня ли ты нечистому, хотя, по характеру судя, в это я поверить готов. Стража! Отведите ее в камеру. Пусть подумает, глядишь, спесь-то и слетит.

– Могу я по крайней мере допить свое вино? – ледяным тоном осведомилась Томагавка. – Или в вашем Ковене правила хорошего тона даже Главе неведомы?

– Допивай, – прорычал Архимаг. – И выметайся в свою камеру, паршивка! Честное слово, стоило бы тебя познакомить с нашим палачом, чтобы научить вежливости!

– А, так у вас только палач с ней знаком? И то, наверное, не близко, иначе нашел бы занятие поприличней.

– Ты допила свое вино? Тогда иди. Нет, стой. Для какой-такой надобности тебе нужно Кольцо?

– Чтобы превратить меня в секиру, – злорадно сообщила Томагавка, глядя, как вытягивается от изумления лицо Архимага.

– Именно в секиру? – деловито уточнил маг. – В камень там, в золотую чашу или в другие предметы мирного назначения не желаешь?

– Нет, спасибо. Раз уж дядя превратил меня именно в секиру, значит, у него были на то причины. Значительные, веские и, возможно, зловещие.

– Думаю, – медленно сказал Архимаг, – что мы удовлетворим желание твоего дяди. Какое все-таки мудрое существо этот Блин! Превратить тебя во что-нибудь спокойное и молчаливое, вроде секиры, – самая замечательная идея, о которой я слышал в своей долгой жизни!

Томагавка презрительно хмыкнула. Спокойное и молчаливое! Ну этот старый пердун ее плохо знает. Вот будет сюрприз…

Нанок позвенел цепями, прикинул расстояние до Архимага. Далеко, старый колдун зря рисковать не собирался. Были бы еще руки спереди скованы, другое дело, а так – только позориться. Выставлять себя на смех врагу Нанок не собирался.

– Могучий варвар с Кассарадских гор, – задумчиво сказал Эстелин. – Такой мог бы стать украшением любой армии, дослужиться до генерала. А умные генералы порой становятся и королями. Ты бы хотел быть королем, Нанок?

– Беодл упаси, – ужаснулся варвар незавидной участи.

– Интересно. – Маг подался вперед. – Почему это доблестный варвар не желает надевать на голову корону?

– Уши натирает, – угрюмо сказал Нанок. – Вы вот скажите мне, господин хороший… как вас там зовут-то?

– Мастер Эстелин, Глава Ковена, – не без гордости представился Архимаг. – Ты у меня в гостях, достойный…

– Так вот, господин Мастер Кокона, – перебил его варвар, имевший о вежливости самые смутные понятия. То есть знал, что слово такое есть, но вот что означает, понятия не имел и не стремился заиметь. – Почто вы нас похватали, будто воров придорожных?

– Что значит «будто»? – Архимаг сделал вид, что крайне изумлен. – Колечко вы стащили? Значит, воры. Схватили вас на дороге? Стало быть, придорожные. Так что, дорогой мой варвар, все законно.

– Законно? – возмутился Нанок. – Чтоб честного грамотного человека ни за что хватали и в тюрьму тащили? Законно? Ах вы колдуны проклятые, дайте только руки освободить, все здесь переломаю! И вино, которое ты, Глава Мастера, в одно рыло хлебаешь, выпью! И…

– Грамотный? – заинтересовался Мастер Эстелин, пропустив мимо ушей ту брань, которой щедро поливал его собеседник. У варваров это ведь не ругань, а неотъемлемая часть речи, любому известно. – А ну, вот тебе бумага, напиши что-нибудь!

– А руки мне за спину завернули, чтоб писать удобнее было? – съязвил варвар, и Эстелин отметил у него наличие зачатков разума. Пожалуй, уговорить его будет сложнее, чем казалось сначала. Зато и приобретение будет более ценным, чем он рассчитывал.

– Если пообещаешь не делать глупостей, руки тебе скуют спереди, – предложил Архимаг. Он ничем не рисковал, варвары всегда держат слово, данное врагу. Не то что мудрые, не обремененные предрассудками дикарей маги. Особенно члены Ковена.

– Идет, – согласился Нанок.

Двое стражей, проявив изрядную сноровку, сняли с него цепь с хитроумным замком. Двое других держали у горла варвара короткие мечи и при малейшем движении готовы были пустить оружие в дело. Нанок размял затекшие кисти, на которые тут же легли оковы.

– Ну пиши, – потребовал Архимаг.

Нанок взял грифель и нацарапал несколько букв.

– Что это? – удивился Эстелин, с трудом разбирая кривые каракули. – «Убей сцыбя ап счену»? Это ахарский, что ли?

– Он самый, – ухмыльнулся варвар и неожиданно прыгнул вперед. Прямо с тяжелым креслом, к которому был предусмотрительно прикован. Стражники, чуть расслабившиеся после того, как варвар вновь оказался скован, рывок прозевали, и склонившийся над листом бумаги маг оказался в пределах досягаемости для длинных рук Нанока.

Эстелин резко отдернулся назад, демонстрируя прекрасную реакцию, и тяжелые кулаки варвара лишь слегка смазали его по лицу, но и этого хватило, чтобы могущественный маг отлетел вместе с креслом на пару ярдов. Повторный рывок Нанока остановил массивный стол из черного дерева с серебряной инкрустацией. Опомнившиеся стражи швырнули варвара на пол и принялись ожесточенно обрабатывать сапогами. Нанок инстинктивно прикрыл самое варварское место скованными руками, проклиная того мастера, что пошил такие тяжелые сапоги.

– Не насмерть! – Бледный от ярости Эстелин поднялся с пола. – Слишком легкая смерть для подонка!

Тяжело дыша, он подошел к Наноку и самолично пнул его в бок.

– Сковать ему руки с ногами и бросить в самую тесную камеру, – приказал маг. – Посмотрим, тупоголовый, как ты запоешь через пару дней!

– Запою? – удивился варвар. – Да я через пару дней завою!

– Рад, что ты это понимаешь, – ухмыльнулся маг, восстанавливая самообладание. – Скажи, отчего ты решил нарушить слово?

– Слово? – удивился варвар. – Я сказал – «идет». Кто идет, куда идет – ты не уточнял. Так что слова я не нарушил!

– С ума сойти, – негромко пробормотал Эстелин, когда стражи увели пошатывающегося Нанока. – Меня, Главу Ковена, обдурил полунеграмотный варвар! Наверное, слишком много работаю, отдохнуть надо. Пожалуй, на сегодня хватит.

Таким Мастера Лиона я еще не видел. Даже когда атаковали Гильдию. Даже когда шли в Заповедник Троллей. Собранный, целеустремленный – и смертельно опасный. Настоящий Мастер-маг, какими я их себе и представлял когда-то. У такого кошелек не попятишь – вмиг пальцы оттяпает.

– Что-то случилось? – осторожно спрашиваю.

– Я говорил с Мастером Луром. – Маг немногословен. – Он предложил мне присоединиться к походу против Ковена. Я ухожу, ваше величество.

Жаль, конечно. На престоле я еще не освоился, поддержка мне бы не помешала. Но надо – значит, надо. Магу виднее, в конце концов. Да и Ковен этот в Ледании распоряжается так, будто короля здесь вовсе и нет. Кроме того, ребят выручать надо, и девиц тоже, хоть Томагавка и на редкость неприятная особа. А ко всему этот Ковен захватил еще и магическую карту. Она, в общем-то, свою роль сыграла, но часть этой карты – зачарованные одним сильным колдуном Сандалии. Простые и деревянные – однако ж одна из Регалий, и без нее меня ждет долгая и мучительная смерть во время обряда «Солнце Ледании». В общем-то, Ковен этот достаточно всем подгадил, и поход против него – дело, угодное Творцу и святому Лакки. Жаль только, что при этом я остаюсь без своего придворного чародея. Мало ли что понадобиться может, маг ведь вещь в хозяйстве полезная, местами даже незаменимая.

– Возвращайтесь поскорее, – говорю ему. – Ваше искусство нужно Ледании, сударь.

– Постараюсь управиться поскорее, ваше величество. – Маг отвешивает изысканный поклон, делает два шага спиной вперед, разворачивается и уходит. Вот таким слогом мы теперь и общаемся.

Переворот прошел на удивление гладко. Всю ночь Фрол с гвардейцами уничтожал доверенных лиц мертвого уже самозванца, всю ночь Мастер Лион выговаривал дворцовой страже, пока она наконец ни уверилась, что действовала на стороне заговорщиков, после чего дружно пала на колени и, бия себя в грудь, вымаливала прощение. Я дал – жалко мне, что ли? Ребята ведь, по сути, ни в чем не виноваты, кроме разве что моей стойкой и давней неприязни к всякого рода страже.

Дальше – проще. Все знатные семейства дружно повалили во дворец выразить мне свою преданность и осудить покойных заговорщиков. Это и понятно – поиски живых сообщников все еще продолжались, и попасть в их список никто не хотел. И уж в личности короля усомниться в такое время желания ни у кого не возникло, даже если и зарождались у кого смутные подозрения, он держал их при себе.

А мудрые советы Фрола и объявленное королевское недомогание помогли мне войти в курс всех дворцовых дел. Ну не всех, а некоторых, самых срочных и важных. Остальные пока терпят.

Ко мне подходит Фрол, отвешивает поклон. Довольно небрежно отвешивает, короли, даже бывшие, кланяться как положено не умеют. Вообще-то мы были наедине, и делать это было вовсе не обязательно, но и Фрол, и Мастер Лион обращались теперь ко мне только официально. Чтобы ненароком не выйти из роли на людях. Мне же можно было обращаться как пожелаю, король имеет право на некоторые причуды. И на проявление сердечности к людям, которые спасли его жизнь.

– Ваше величество, к вам посетитель. Барон Безгольчук просит аудиенции.

– Проси.

Вообще-то представлять посетителей Фрол (который уже назначен канцлером, хотя указ еще до сведения подданных не доведен) вовсе и не обязан. Для этого есть специальный человек… как он там называется? Дворецкий – это у вельмож, а вот у короля? Мажордом? Может быть, но не уверен. Собираюсь спросить у Фрола, но не успеваю. Мой канцлер самолично распахивает тяжелые краснодеревянные двери, и в них заходит некий смутно знакомый господин. Да, вырядился барон как заморская птица канарейка. Весь в желтом и зеленом, очень пышно и безвкусно. Как и полагается провинциальному барону. Только вот лицо под париком – чем-то оно мне знакомо.

– Что, величество, не признал?

Вот это фокус! Уж голос-то я нипочем не спутаю! Безгол, Безгол же, собственной воровской персоной!

– А разве мы встречались, барон? – удивленно говорю я, и мой наставник разражается хохотом.

Охотно присоединяюсь, хлопаю его по плечу, он хлопает меня в ответ. Когда-то после таких похлопываний мне приходилось подниматься с пола. Сейчас – нет. Так, пошатнулся слегка. Не дело королю на полу валяться!

– А ты вырос, приятель, – говорит Безгол, начисто забывая добавлять «величество». – Высоко поднялся, блинило!

– Куда уж выше, – вздыхаю я. – Сам-то как? С Лещом договорился?

– А ты как думаешь? – хищно улыбается Безгол. – Лещ – он вор правильный, но слишком уж осторожен. А Главой Гильдии не может быть человек, который «слишком» хоть в чем-то.

Он улыбается, с улыбкой глядит на меня, качает головой.

– Вырос мальчик, – говорит с какой-то грустью и нежностью – так, что у меня щемит сердце. – На вот, подарок тебе принес.

Он осторожно расстегивает дурацкого цвета камзол.

– Мя! – говорит мой кис, высовывая наглую рыжую морду. И добавляет, требовательно глядя мне в глаза: – Рмя-я-яу!

Кажется, я немного понимаю кошачий язык. «Привет! Есть хочу!» – вот что говорит мне мой ригольд. И его величество король Ледании покорно отправляется кормить наглого кошака.

Нанок напряг мускулы, силясь избавиться от оков. Бесполезно, массивные браслеты и не менее массивные цепи были сработаны на совесть. Вдобавок трудно что-то сделать, лежа на полу: ни тебе равновесие удержать, ни точку опоры найти. От неудобной позы затекло все тело. Нанок бы сейчас отдал левое ухо, чтобы чуть-чуть размять мышцы. Еще немного – и их начнет сводить. Боль он терпеть умеет, боль – но не беспомощность. Варвар проклинал тяжелый стол, помешавший ему добраться до горла Архимага. Если б удалось прикончить блинова мага, его бы просто убили на месте. Смерть от меча – что может быть достойнее для воина? Если б не проклятый стол!

Варвар зарычал от бешенства и сделал новую попытку освободиться. Сдаваться он просто не умел.

Таль жадно обгладывал куриную ножку. Кормить стали существенно лучше – Архимаг показывал ему свое расположение. Намекая одновременно, что все может стать куда хуже, если он не примет правильного решения.

Решение! Да еще правильное! Откуда ему знать, какое правильное? Ковен хочет, чтобы миром правил Корраан – воплощение мирового Зла. Этого допустить нельзя. С другой стороны, если люди Архимага предадут смерти его и его друзей, мир тоже лучше не станет. Что выбрать? Что?

Таль отбросил обглоданную кость и прошелся по камере. Надо решать. Надо. Помощи ждать неоткуда, выбираться надо самостоятельно. Только вот как? Сломать дверь камеры и Боресвет с Наноком бы не смогли. Даже вместе. Магия? Таль поднял руку и прочитал привычную «Стрелку». Привычный огонек затеплился в руке и тут же погас. Слова заклинания падали мертвыми птицами, не влияя на ткань мироздания. Так и должно быть – камера надежно изолировала магию. Чародеи Ковена не собирались давать возможность своим пленникам колдовать на своей территории.

Ларгет ударил кулаком в стену. Тут и отчаяться впору, без хорошего топора дверь не взломать, а так далеко любезность Архимага не простирается. Что еще попробовать? Молнию? Таль привычно уже прочитал древнее заклинание. Безрезультатно. Стены словно вытягивали из него Силу, подавляя волшебство в зародыше. Неужели нет способа пробить эту защиту?

Бакалавр на его месте уже сдался бы. Сдался бы и Мастер, поняв тщетность своих усилий. Но ученики… для них ведь слово «невозможно» – пустой звук. Надо только понять, что делать. Всего лишь понять… Таль сел на пол, обхватив руками колени. Было ведь нечто такое, что могло помочь. Иначе откуда это ощущение, будто свою судьбу он держит в своих же руках? Думай, Ларгет, вспоминай… Стоп! Вот оно! Сеть! То заклинание, что не давало ему колдовать в Ледре! Тогда Сила пришла изнутри и выжгла опутавшие его незримые нити, сосущие из него энергию. Как это делалось?

Таль положил руки на холодную стену камеры. Под ладонями что-то словно бы шевельнулось – может быть, наложенные на стены чары чувствовали опасность? Таль нахмурил брови, силясь вспомнить, что же он тогда сделал. Как же все происходило тогда?

…Короткая фраза, высвобождающая заложенное в артефакт заклинание, – и в лицо Таля полетел комок странной субстанции, раскрываясь в полете в светящуюся сеть. Завизжала Лани, свистнул над ухом метательный нож, и в этот момент Сеть накрыла Ларгета. Такая же, что спеленала Учителя на развалинах школы!

– Есть, – завопил пленивший его маг и тут же переключился на Лани. – Брось нож, девка! Сдавайся по-хорошему! Ну сказано тебе, брось нож!

– Лови, – выкрикнула Лани, нож вонзился в плечо мага.

Его напарник выругался, бросаясь к девушке.

– Ладно, по-хорошему ты не умеешь. – Тот, что с жезлом, резко побледнел то ли от злости, то ли от боли.

Таль пытался ударить молниями, но Сеть не давала ему колдовать. В полном отчаянии он пытался разорвать невесомую субстанцию руками, понимая, что попытка эта обречена на провал.

Откуда-то хлынула волна обжигающей Силы, сконцентрировавшись в кончиках пальцев. Таль рванул Сеть повторно, и она начала гореть. Ладони пылали в темноте, с кончиков пальцев слетали искры. Сеть с треском лопнула, опадая на землю…

Вот оно! Сила послушно хлынула в кончики пальцев, затанцевала искрами на поверхности стены. Таль ощутил, как корчатся в незримом огне обрывки чужих заклинаний. Действует! Пока странная Сила не покинула его, Таль повернулся к двери. Здесь чары еще держались, Ларгет ощутил сопротивление, и все-таки его огонь был сильнее. Медленно, неохотно заклятия поддавались. Кончики пальцев жгло так, будто их опустили в кипяток, Таль прикусил губу, чтобы не закричать. Можно было сделать передышку, собраться с силами, но уверенности в том, что он сумеет сотворить чудо еще раз, у Ларгета не было.

Паутинка чар лопнула и скукожилась. Ларгет с силой тряхнул пальцами, освобождаясь от… чего? Он не знал, как называется то, что сейчас случилось. Да это его и не волновало. Чары сняты с двух стен и двери – может быть, этого хватит, чтобы творить в камере заклинания?

Но сначала надо было позаботиться о руках. На кончиках пальцев вздулись волдыри, Ларгету становилось дурно при мысли, что этими вот руками ему придется делать магические пассы.

Таль сел в угол, поискал магическую линию. Чувствовал он себя так, как могло бы чувствовать себя выжатое белье, будь оно человеком. Золотой шар, дрожа, загорелся у него на ладони. Сил едва хватило, чтобы его зажечь, битва с зачарованными стенами стоила ему слишком дорого.

Золотой шар коснулся обожженных пальцев, слизывая с них волдыри. Таль едва не заплакал от неожиданного облегчения, хотя правая рука все еще болела. Он аккуратно перенес шар на другую руку и повторил операцию. После чего устало поднялся, добрался до небрежно заправленной койки (хоть не охапка соломы, и на том спасибо) и завалился спать. Что он будет делать, если маги Ковена обнаружат нарушение защиты камеры, Таль даже не думал.

Лани сжалась в комок и тихо выла от страха. Непонятный Ковен, страшный Архимаг, опасность, грозящая ей и ее друзьям, – все это пугало ее. Но тесные стены, давящий потолок и одиночество, полное одиночество в серой отвратительной камере – приводили ее в ужас. Она била маленькими кулачками в наглухо закрытую дверь, она кричала, требуя выпустить ее, пока не сорвала голос. Никто не открыл, никто не откликнулся.

Если бы в камере имелось хоть малюсенькое окошко, ей было бы легче. Запертая в каменном гробу, девушка то ли умирала, то ли сходила с ума. Она каталась по полу, раздирая одежду, визжала, осыпала проклятиями Архимага и весь его бредовый Ковен – пока хватало сил.

Сейчас она сидела в углу, прижав к груди окровавленные руки, и тихо не плакала даже, а выла. Ощущение, что она сходит с ума, усиливалось, Лани засунула кулачок в рот, чтобы не закричать…

И… почувствовала вкус своей крови – крови дракона.

Лани закричала в полный голос, не понимая, что происходит. Мир рассыпался на мириады серебряных искр, кружившихся в каком-то безумном танце. Виски пронзило острой болью, но охватившее девушку беспредельное наслаждение забивало все прочие ощущения. Она менялась – и это изменение было чудесным, чарующим, великолепным. Кто она, что она – она не знала, она забыла уже, кем была минуту назад – безумно, бесконечно долгую минуту.

Испуганный крик сменился восторженным ревом – не тем, что может издать человеческое горло. В просторной комнате лежал, свернувшись, великолепный юный дракон и с восхищением рассматривал свое отражение в зеркале (Архимаг расщедрился, поместив ее в довольно приличную камеру). Стены и потолок по-прежнему давили на нее, но теперь это вызывало уже не страх, а ярость. Ее, свободного дракона, посмели поместить в каменную клетку? Где даже невозможно расправить крылья, чтобы полюбоваться их красотой?

Лани – нет, Эланиэль – грозно взревела. Мощный шипастый хвост ударил в каменную стену, заставив здание содрогнуться. Стена покрылась трещинами, но устояла, что еще более усилило ярость дракона. В коридоре засуетились, забегали – если кулачки девушки не могли привлечь внимание охраны, то драконий хвост подходил для этого как нельзя лучше. Лани злорадно ухмыльнулась во всю зубастую пасть. Ну теперь они у нее попляшут!

Повторный удар – и куски камня вываливаются вниз, вызывая приступ паники у задравшей головы стражи. Еще миг – и прекрасный серебристый дракон взмывает в безоблачное синее небо.

Чудовищный удар, потрясший здание, Нанок ощутил всем телом. С грохотом обрушилась стена, едва не придавив несчастного грамотного варвара, густым серым облаком взвилась пыль. И сквозь нее Нанок успел увидеть серебристую тень, секундой позже исчезнувшую из виду.

Ни фига себе, подумал варвар. Они что, и драконов в тюрьму сажают? Нанок покачал головой и воспрянул духом. Ненормальные маги, сажающие в тюрьму драконов, долго прожить не могут. Беодл свидетель, он еще выберется отсюда живым. Или хотя бы погибнет достой-ной воина смертью.

Нанок, извиваясь змеей гадюкой, выполз через отсутствие стены в ту камеру, где держали дракона. Пыль еще не окончательно осела, и варвар постоянно чихал, вытирая нос о собственное плечо.

Солнце ласково потрепало его по щеке золотыми лучами. Нанок улыбнулся.

В двери тяжело заворочался ключ, обитая железом дверь нехотя распахнулась. Тюремная стража. Ну куда же без нее.

– Стена! Это ты сломал? – Стражник был совсем молодой и глупый.

– Ага, – мрачно сказал Нанок. – Всю ногу отбил, крепкая, зараза.

– Да не слушай ты его, – посоветовал страж постарше, держа в руке обнаженный меч. – Врет все.

– А девка? С девкой что сделал, говори, гад! – не унимался молодой.

Нанок лениво сплюнул на пол.

– Мал ты еще, козлик, знать, что с девками делать, – ответил он с ехидной ухмылкой, которую молодой тут же стер кованым сапогом. Нанок вторично сплюнул, на этот раз кровью.

– Давай, врежь еще, – посоветовал он. – Недолго тебе осталось. Что с тобой сделают хозяева, узнав, что девку упустил?

Молодой побледнел, то ли от злости, то ли от страха за свою горемычную судьбу, и пнул Нанока вторично.

– Оставь, – приказал старший. – Он ни при чем здесь. Чары какие-нибудь, не иначе.

– Чары! – вскипел молодой. – Думай, о чем говоришь! Все камеры защищены от магии! Быть не может, чтобы кто-то колдовать сумел!

– Много ты в чарах понимаешь, – хмыкнул старший. – Знаешь что? Надо этого медведя к Ассистенту оттащить. Пусть ему и объясняет.

– Так он тебя и примет, – насупился младший. – Надо сперва лейтенанту доложить, он – капитану… А попробуешь по-другому – схлопочешь сначала от сержанта, потом от лейтенанта, потом от капитана…

– Твоя правда. Доложить надо без промедления, а то как бы не вышло чего…

– Понял я, понял. – Молодой нетерпеливо тряхнул наспех натянутой каской. – Сейчас-то что делать?

– Сейчас этого поместить в другую камеру и проверить остальных пленных – может, еще кто сбежал. Да не одним, а с бакалаврами, пусть сами разбираются, магия там или что, наше дело сторона.

– Юг? – уточнил молодой насчет стороны.

– Нет. Восток, – степенно ответил старший.

Боресвет из-под руки смотрел на купавшуюся в солнечных лучах цитадель.

– Непросто будет, – вздохнул он. – Знатно окопались вороги окаянные.

– Непросто, – согласился Мастер Лур. – Но выхода я не вижу. Хорошо уже то, что мы знаем, где мерзавцев искать.

– Уверен, что ребята внутри? – спросил богатырь.

– Убежден. – Бывший маг был немногословен. – Принимай командование над наемниками, Боресвет. Король предлагал Коэто, но ему нельзя, он при квармольском дворе фигура заметная.

– Ладно, – вздохнул Боресвет, натягивая латные рукавицы. – О лестницах осадных да таранах, в натуре, озаботился кто?

– Обижаешь, – тепло улыбнулся маг. – Заранее готовились.

– Ну тогда поехали. – Богатырь взмахнул булавой и выдал замысловатое гардарикское ругательство, заканчивающееся боевым кличем: «Вперед, нах!»

(обратно)

Глава 15

– Дракон! – Бакалавр едва сдерживался, чтобы не сорваться на визг. – Настоящий серебряный дракон! Он атакует цитадель!

Эстелин знал этого мага. Выдержанный, хладнокровный, очень и очень способный чародей. Лет через тридцать из него мог получиться Мастер, и какой! Склонности к панике маг, отмеченный Главой, просто не мог испытывать. Значит, случилось что-то действительно серьезное, и без вмешательства Архимага не обойтись. Подсознательно Глава ожидал чего-то в этом роде. Слишком уж удачно все складывалось: Кольцо у них в руках, Корраан вот-вот проснется. Самое время врагам нанести свой удар, ведь другой возможности у них просто не будет.

– Что за дракон? Откуда? – Времени на подробные вопросы не было.

– Я не знаю! Мастер Шоло послал меня…

Так, все ясно. Нет, ничего не ясно. То, что бакалавра послал Мастер Шоло, подтверждало подозрения Архимага. Резиденция Ковена подверглась атаке, это очевидно. Но при чем здесь дракон? Он-то откуда взялся? Да еще серебряный, цвета королевской семьи. Такой для магии неуязвим, да и связываться с ним – себе дороже, мигом пополнишь список могущественных врагов целой стаи драконов, сколько их там ни есть. Драконы – существа опасные и злопамятные, а уж мстительностью с ними вообще никто тягаться не может.

Нет, драться с драконом совсем ни к чему, а вот придется, наверное. Никак этого не избежать, разве что попробовать договориться. Драконы любят золото, драгоценные камни, магические артефакты. Всего этого добра у Ковена хватает, можно и поделиться. Да, боя лучше избежать. Не время сейчас, совсем не время. Третье пробуждение Спящего должно стать и последним.

– Пошли! – решительно сказал Архимаг, и бакалавр почтительно засеменил следом.

– Стены хорошо защищены, – задумчиво промолвил Гроссмейстер Арчин, сканируя местность на предмет магии. – Такие чары не враз и снимешь, коллеги.

– Можно продавить силой, – предложил Гроссмейстер Теннор. – Силы собранных здесь магов более чем хватит. В конце концов, не часто собираются в одном месте четыре Гроссмейстера и полтора десятка Мастеров. Мастер Лур провел неплохую организационную работу.

Мастер Лур чуть наклонил голову, принимая заслуженную похвалу. В самом деле, он приложил немалые усилия, чтобы поднять столь могущественных магов на борьбу с Ковеном. Да еще в условиях строжайшей тайны, ведь любой из них мог принадлежать к этой тайной и, как выяснилось, могущественной организации.

– Силой не хотелось бы, – возразил Гроссмейстер Арчин. – Мы раньше времени насторожим противника, показав свою мощь, а кроме того, что мы знаем о Ковене? Возможно, они обладают такими артефактами, что даже наша совокупная мощь окажется бессильна. Хорошо бы сначала пощупать, уточнить, с чем мы имеем дело…

– Нет времени, – отрезал Гроссмейстер Теннор. – Корраан может проснуться в любой момент. Мы же признали, что недавние землетрясения – признак того, что Оставшийся пробуждается, и вы, уважаемый, с этим согласились.

– Не спорю, – кивнул Арчин. – И тем не менее я не думаю, что несколько часов или, скажем, суток могут что-то решить.

– Могут, – вмешался Гроссмейстер Коннель. – Мы не знаем, что у них припасено, как вы верно заметили, сударь, а потому следует поторопиться. В конце концов, они ведь и сбежать могут, и ищи их потом по всему свету.

– Накрыть их резиденцию Ловушкой Ганджи, – посоветовал Гроссмейстер Арчин. – Хм… пожалуй, вы правы, коллеги, без решительных действий нам не обойтись. И все-таки действовать так, как предлагает коллега Теннор, я считаю, неправильно. Продавить голой силой… неизящно.

– Неизящно! – вскипел Гроссмейстер Теннор. – Мы, сударь, не в чурки играем. Взломать защиту, прорваться внутрь и ударить всей мощью по врагу! Если преимущество в силе на нашей стороне, глупо его не использовать!

Мастер Лур молчал, хотя был согласен с доводами Теннора. Кроме Кольца, в крепости находился лучший его ученик, надежда его Школы. А для него эти несколько ничего не решающих, по мнению Гроссмейстера Арчина, часов могут стать последними в жизни.

Скрип открываемой двери вырвал Таля из объятий сна. Отдыхал он всего ничего – час, от силы два, но сейчас чувствовал себя свежим и бодрым, как после занятий медитацией.

– Эй, вставай! С вещами – на выход!

– Так мне вещи выдадут? – обрадовался Ларгет. – Знаете, там есть такая карта, ее забрали с собой, сам видел, так с ней поосторожнее, она на самом деле вовсе не карта, а…

– Поговори еще, – пригрозил голос и материализовался в тучного капрала тюремной стражи. – Выходи, быстро!

– Опять к Архимагу? – обреченно спросил Таль. – Он же обещал дать мне время подумать.

– Не к нему. В другую камеру. Решено перевести всех вас в подземелье, поближе к эльфу, – ухмыльнулся капрал.

– Это еще зачем? – насторожился Таль. Он благополучно проспал и страшный грохот, и небольшое стенотрясение, а потому ничего не мог понять. Неужели маги Ковена заметили, что он снял защиту?

– Поговори мне, – рассердился капрал. – Сказано идти, значит, иди, и без разговоров. Плетей захотел?

Плетей Таль не хотел, но и покидать камеру в его планы не входило. Удастся ли там снять защиту или же капризная Сила покинет его в самый неподходящий момент? Значит, прорываться надо сейчас. Их слишком много, охранников, да еще чародей имеется, Ларгет его, правда, не видит, но чувствует присутствие магии.

– Как там мои друзья? – спросил Таль. – С ними все в порядке?

– В порядке, в порядке, – успокоил его капрал, но тон его показался Талю фальшивым. Ларгет встревожился.

– А Лани? Девушка с рыжими волосами?

– Они обе с рыжими, – возразил капрал.

Вроде бы тоже верно, но отчего он так отводит глаза?

– Что с ней? – в лоб спросил Ларгет.

– Да ты обнаглел совсем, меня здесь допрашивать! – взревел капрал. – Быстро вышел, пока по соплям не получил! Быстро, я сказал!

С ней что-то случилось, понял Таль. Что-то ужасное, раз тюремщик не может выдержать его взгляд.

– Сопротивляется? – В камеру заглянул тюремный бакалавр, насмешливо посмотрел на Таля. Тот встретил его взгляд твердо, не сморгнув. – Есть у меня одно заклятие, которое добавит ему прыти.

Решать надо было сейчас. Двое стражников да самоуверенный бакалавр, считающий, что в камере узник колдовать не может. Как же, ее ведь лично сам Архимаг зачаровывал, его заклятия сломать никому не под силу!

Решать надо сейчас. Прямо сейчас.

Свобода! Эланиэль сделала вираж, наслаждаясь полетом. Изумительно мягкие серебряные крылья ловили ветер чутко, как паруса быстрого корабля, о котором Лани читала в детстве. Полет – это восхитительно, прекрасно, чудесно, это лучше всего, что ей доводилось испытывать! Полет – и свобода, полная свобода от ничтожных надоедливых людишек, посмевших заточить дракона в каменную клетку.

Кто-то из упомянутых людишек выстрелил из лука. Эланиэль грациозно увернулась от стрелы. Плюнуть огнем в ответ? Много чести! Стрелы посыпались чаще, к ним добавилась магия. Эланиэль знала, что колдовство на нее не действуют, но на всякий случай встретила заклятия струей пламени – в драконьем огне горят любые чары. Одна из стрел неприятно скрежетнула по чешуе. Лапе это, конечно, не повредит, однако звук раздражал чуткие уши дракона. Эланиэль издала предупреждающий рев, часть стрелков исчезла со стены крепости, зато остальные усилили обстрел. Дракон расправил крылья, намереваясь подняться повыше, не связываться же с этой мелочью, повредить они ей все равно не могут, но тут острая боль внезапно пронзила бок. Эланиэль взревела от боли и страха, чувство собственной неуязвимости разом покинуло ее. Дракон неуклюже развернулся в воздухе – мешала торчащая в боку стрела исполинских размеров. Баллиста! Как она могла прозевать, дура самоуверенная!

Дракон в ярости пикировал вниз, туда, где кучка людей суетилась вокруг баллисты, готовя ее к новому выстрелу. Поминутно оглядываясь на небо, они заблаговременно успели увидеть дракона, но это им не помогло. Длинный язык пламени прошелся по стене, сметая все живое, плавя даже камень. Драконы редко выдают пламя такой силы, оно чересчур истощает ресурсы, и повторить такое удастся лишь спустя несколько суток, но Эланиэль понятия об этом не имела. Отомстить, уничтожить обидчиков – вот чего желал в этот момент юный дракон.

Эланиэль изогнулась в воздухе, рыча от боли, зубами выдернула стрелу, обдала кровоточащую рану горячим дыханием. Так она быстрее затянется. Надо же, в нее стреляли из баллисты! Ну кто-то за это поплатится!

Гнев и месть – плохие советники. Ослепленная яростью, Эланиэль поздно заметила, как поднял руки стоящий на стене Архимаг, и сильным порывом ветра ее швырнуло к угловой башне. Да, магия на драконов не действует, но вызванный ветер был самым настоящим. Эланиэль удержала равновесие, сумев выровняться буквально у самой стены, но именно в этот момент ее накрыли сетью. Прочной металлической сетью, моментально стянувшей крылья. Издав вопль ужаса, дракон рухнул на землю. Мощный шипастый хвост задел изрядно потрепанную тюремную башню так, что она загудела. До падения оставались секунды – и Эланиэль успела ими воспользоваться. Дотянувшись зубастой пастью до раны, она вобрала немного крови и окатила себя кровавым фонтаном.

Сплетенная из металлических нитей сеть лопнула сразу в нескольких местах, там, где металл соприкоснулся с драконьей кровью, зияли огромные прорехи. Эланиэль успела высвободить одно крыло, но на большее ей времени не хватило. Серебристый дракон рухнул на землю и неподвижно распластался у подножия главной башни.

Бол зачарованно наблюдал за полетом дракона. Подошедшего Боресвета он даже и не заметил, пока тот не хлопнул его по плечу.

– Дракон! Серебряный! – В глазах юноши горел неподдельный восторг. – Боресвет, вам ведь нужны в бою опытные воины?

– Только такие и нужны, – прогудел богатырь, сразу разгадав, куда тот клонит. – Поэтому ты, братан, останешься здесь и будешь наблюдать, как маги творят свое волховство. Они там вроде чары накладывают.

– Чары! – Взгляд Бола метнулся к стоящим неподалеку Гроссмейстерам. – Дракон!

Казалось, неудовлетворенное любопытство разорвет его пополам. Парню хотелось быть там, за стенами крепости, чтобы полюбоваться на дракона, и в то же время пропустить чародейство аж четырех Гроссмейстеров тоже было никак невозможно для любого ученика мага. А уж для Бола это равносильно катастрофе мирового масштаба!

– Если ты пойдешь с нами, Учитель с тебя, в натуре, шкуру спустит, – усмехнулся богатырь. – Оставайся, братан, волховство позыришь…

В этот момент Бол сделал свой выбор. Разумеется, совсем не тот, к которому его подталкивал Боресвет.

– Дракон? – Гроссмейстер Арчин был несказанно удивлен. – Здесь? Невероятно!

– Кажется, у него какие-то свои счеты к Ковену, – задумчиво сказал Мастер Лур. – Это может сыграть нам на руку.

– Он ударил по стене! – Гроссмейстер Теннор едва сдерживал эмоции. – Дракон выжег защитные чары! Атаковать, немедленно атаковать!

– Не раньше, чем будет готова Ловушка Ганджи, – жестко сказал Арчин. – А мы достроим заклинание не раньше, чем через четверть часа.

– Наемники готовы. – Боресвет был на редкость сдержан. – По вашей команде атакуем. Вы уж, чародеи, не подведите ребят. Не хотелось бы, в натуре, под вражье волховство попасть.

– Не волнуйся, – успокоил его Мастер Лур. – Никто вас на убой не пошлет. Подождите еще с четверть часа, раньше не начнем.

– Хорошо. – Богатырь поклонился. – Через четверть часа, по вашей команде.

Опутанный сетью дракон тяжело рухнул вниз. Архимаг облегченно вздохнул и вытер со лба пот. Вообще-то магам такого уровня потеть не положено. Есть же специальное заклинание бакалавра Рексона, простое, но весьма и весьма полезное. Беда в том, что Эстелин просто забыл о его существовании. Уже несколько веков он не испытывал сильных эмоций, и в заклинании нужды не было. И вот – надо же – понадобилось.

Архимаг дочитал простые слова, завершив чары эффектным жестом. Да, такого он не ожидал. Невесть откуда взявшийся дракон, вдобавок серебряный, королевской крови, мог оказаться грозным противником. Счастье, что он еще так юн, старый опытный дракон причинил бы немалый ущерб, прежде чем его удалось бы не убить даже, а просто отогнать. И уж никогда бы старый опытный дракон не подставился под удар баллисты, тем более не дал бы опутать себя сетью. Хотя этот вот трюк с фонтаном крови… у него ведь почти получилось. Лети дракон чуть повыше, он вполне мог успеть освободиться.

Ладно, теперь это уже пустые страхи. Сейчас воины опутают чудовище прочными сетями, наденут на лапы тяжелые оковы. Убивать дракона ни в коем случае нельзя, значит, придется договариваться. А переговоры проходят куда успешнее, когда оппонент сидит в комфортабельном подвале, скованный по рукам и ногам. А если говорить конкретно о драконе, то еще и с замотанной пастью.

– Глава! – К Архимагу подоспел запыхавшийся Ассистент. – Мне передали, что одна из пленниц пропала!

– Томагавка? – От этой всего ожидать можно. Племянница Блина как-никак. Кто знает, какие фокусы у нее в запасе? Хотя и зачарована ее комната так, что и сам Эстелин выбраться бы не смог, – но кто знает? Девушка ведь непростая, совсем непростая…

– Нет. Та, которую зовут Лани. Мне доложили, что девица исчезла, а стена ее камеры снесена начисто.

– Может, дракон задел?

Исчезновение девушки немало озадачило Архимага. Почти так же сильно, как появление дракона. Что это, случайное совпадение? Такую возможность Глава Ковена допускал. Хотя и не слишком в нее верил. Только и связи между двумя событиями не наблюдал. Девчонка призвала каким-то образом дракона? Маловероятно, но возможно. Дракона, принадлежавшего к королевской семье? Еще более маловероятно, но тем не менее возможно. Если считать, что серебряные драконы готовы общаться с особами вроде Лани. А вот в то, что девчонка могла послать Зов дракону из зачарованной камеры, Архимаг не верил. Чудеса, конечно, случаются. То где-то из посыпанного зерна целая фраза соберется, то гардарикец от водки откажется. Но чтоб из зачарованной лично Архимагом камеры кому-то Зов послать, пусть даже и дракону, – таких чудесатых чудес в мире быть вовсе не может. Хотя и насчет гардарикца он, пожалуй, погорячился.

– Надо… – собрался было отдать распоряжение Глава Ковена, но его самым непочтительным образом перебили.

– Спящий! – Мастер Ренан пребывал в экстазе, глаза сияют неземным светом, рожа по цвету напоминает спелый местами помидор. – Спящий проснулся!

– Странно, – удивился Архимаг, разом забыв и о драконе, и о сбежавшей пленнице. – Землетрясения ведь не было!

Разумеется, после этих слов тут же началось землетрясение. Башня содрогнулась, и Эстелин едва не упорхнул вниз, к дракону, но его вовремя поддержал Мастер Ренан. Архимаг восстановил равновесие, неодобрительно покачал головой.

– На этот раз куда сильнее, чем раньше.

– На этот раз Он проснулся, – торжественно произнес Мастер Ренан. – Окончательно. Свершилось, наконец-то свершилось!

Башню сотряс тяжелый удар, стены загудели, будто пустой котел. Таль не устоял на ногах, тюремные стражи тоже. Образовалась куча-мала, какое-то время все трое барахтались на каменном полу, что скорее напоминал сейчас палубу попавшего в шторм корабля. Таль поднялся первым – и тут же оказался на полу снова. При этом его покатило прямо под ноги поднимающимся стражам, которые обрушились на него сверху.

Тюремная стража – люди, жизнь повидавшие во всех видах и ракурсах. Они и ругаться могут так, что портовые грузчики от зависти сапоги грызут. С теми самыми подметками, в которые они тюремной страже не годятся.

Поглощенная творческим процессом, стража совсем забыла о пленнике. И совершенно напрасно.

Первым пострадал дежурный маг, изнемогавший от хохота над попытками стражей подняться. Удар молнии отбросил его к стене, крепко оглушил, но не убил. Наверное, запасливый маг вовремя разжился каким-нибудь мощным защитным амулетом, решил Таль и ударил вторично. На этот раз в стражей, которые мигом поняли серьезность ситуации и собрались предпринять меры для ее стабилизации. Удар молнии швырнул обоих на мага, который как раз попробовал отлипнуть от стены. Таль немного поторопился, поэтому оба стража остались живы. Впрочем, этого хватило, чтобы вывести обоих из борьбы. Настала очередь заняться оглушенным магом, уже плетущим дрожащими руками какие-то чары. Таль в очередной раз исполнил свою молнию, потому как других заклинаний такого уровня в его арсенале не было. Дежурный маг сумел поставить защиту, и это спасло ему жизнь. Молния ударила ему в грудь, рассыпалась синими искрами. Маг тихо сполз на пол. Таль гордо оглядел место боя, подобрал валявшийся на полу меч и аккуратно отвесил каждому из побежденных по хорошему удару рукоятью. Магия – дело, конечно, хорошее и полезное, но порой лучше полагаться на традиционные методы.

Убедившись, что тюремщики хлопот не причинят, Ларгет аккуратно снял с пояса мага кольцо с ключами. Перетащить неподвижные тела в свою камеру оказалось не так просто, ребята попались на редкость тяжелые, но Таль справился и с этим. Повернув в замке ключ (подобранный со второй попытки), он вытер со лба пот и глубоко вздохнул. Теперь предстояло открыть все камеры и выпустить узников. А потом хорошенько обдумать сложившуюся ситуацию.

Ловушка Ганджи аккуратно накрыла резиденцию Ковена. Гроссмейстер Арчин удовлетворенно кивнул головой, теперь никто не сможет покинуть крепость через портал, даже если у защитников есть соответствующие артефакты. Спасибо Мастеру Лиону, который надоумил применить именно эти чары, рассказав свою историю.

Наемники во главе с Боресветом атаковали очищенный от чар участок стены. Откуда бы ни взялся серебристый дракон, он здорово помог им.

Защитники атаки не ожидали. Лагерь атакующих был надежно скрыт от посторонних глаз как рельефом местности, так и заранее подготовленным «Полюсом Незаметности», искусно наложенным Гроссмейстером Теннором. Это заклинание хорошо еще тем, что засечь его можно только в тот момент, когда оно накладывалось.

Укрываясь за большими деревянными щитами, нападающие приблизились к стенам. Защитники крепости всполошились слишком поздно, и редкие стрелы, летевшие со стен, никому не причинили вреда. Ни разу за сотни лет резиденция Ковена не подвергалась штурму и теперь, когда это случилось, оказалась к нему совсем не готова. Кажется, на стенах не оказалось даже крючьев, которыми отталкивают лестницы. А вот алебарды в наличии имелись, целых две. Вооруженные ими защитники все же попытались столкнуть одну лестницу, но наемники не дремали. Лучники дали залп, со стены полетели стрелы в ответ, уложив нескольких нападавших, но дело было сделано – обе алебарды вместе с бывшими хозяевами слетели со стены.

По лестницам уже карабкались воины, но и защитников на стене стало больше – противник опомнился и делал все возможное, чтобы отразить нападение. В рядах нападавших разорвался первый огненный шар, убив или покалечив с десяток воинов. Следующий шар, как и три молнии, пущенные со стен, рассыпался облаком разноцветных искр.

Боресвет оказался на стене одним из первых. Отбив щитом падающий на него меч, богатырь ткнул шипастой булавой в забрало противника. Тот инстинктивно отшатнулся, потерял равновесие. Палица смяла забрало, воин с воплем упал со стены. Боресвет сделал шаг вперед, принимая на щит удар его соседа. Громыхнула сталь, богатырь пошатнулся. Противник неосмотрительно бросился вперед, чтобы развить успех, но был остановлен ударом ноги в щит. Его отбросило назад, прямо на подоспевшего товарища, но пока он восстанавливал равновесие, булава смяла его шлем буквально в блин.

– Может, помочь? – поинтересовался Бол, возникая за спиной гардарикца.

– Мать! – вспомнил о родне богатырь, останавливаясь и едва не пропуская удар. – Ты здесь откуда взялся?

– По лестнице поднялся, – пояснил Бол. – Слушай, а как ты разбираешься, какие из них враги? По-моему, здесь все одинаковые!

– Кто на меня нападают, те и враги, – ответил гардарикец, ловким ударом сбрасывая со стены одного из них.

– Или те, на кого нападаешь ты? – не отставал Бол.

– Или так, – согласился Боресвет. – Ну хватит базар тереть. Где здесь корешей наших держат, не знаешь?

– Местных спроси, – предложил Бол.

– Спрошу, – согласился богатырь. – Если кто живой останется, спрошу непременно. – И мощным ударом он разбил щит одному из потенциальных ответчиков.

Эланиэль открыла глаза. Болело все тело, особенно левое крыло, принявшее на себя удар. Дракон прислушался к своим ощущениям – нет, ни одна косточка сломана не была. Их народ вообще не был слишком хрупким, да и высота была пустяковая. Однако насколько же хитро ее переиграли! Люди известны своим коварством. Но второй раз она так не попадется!

Эланиэль попыталась расправить крылья, но что-то ей мешало. Сеть! Пока она была без сознания, все ее тело оплели многослойной стальной сетью. Ну ничего, посмотрим, устоит ли она перед ее зубами! Дракон попытался открыть пасть – и опять безуспешно. Точно такая же сеть, сверху которой еще и металлическая цепь. Эланиэль оказалась в плену, и выбраться ей было не под силу. Дракон судорожно дернулся в путах и издал утробный рык. Настоящий, боевой рев с замотанной пастью не получится…

Большая часть камер оказалась пустой. Таль потратил немало времени, чтобы открыть их все. В одной обнаружился скованный по рукам и ногам Нанок, в другой – седой длинноволосый старик в лохмотьях. От старика несло выгребной ямой, Нанок же благоухал кассарадскими варварами. Впрочем, особой разницы Таль не заметил.

Старик оказался магом. Мастер Шил, представился он, когда Таль освободил его из камеры. Собственно говоря, если бы магом он не оказался, освободить варвара от оков вряд ли бы получилось, уж больно надежно упаковали его тюремщики. Да и так пришлось повозиться, Нанок весил немногим меньше хорошо откормленного тролля, а помощник из Мастера Шила был никакой. Таль выбился из сил, вытаскивая матерящееся тело в коридор, а там уже вступил в действие маг. Длинная неразборчивая фраза, движения руками, напоминающие попытку курицы взлететь, и оковы с варвара упали на пол и тихонько отползли в угол.

– Кое-что умею еще, – самодовольно сказал Мастер Шил, растирая запястья.

– Как вы оказались в тюрьме, сударь? – учтиво поинтересовался Таль, от которого не укрылось то напряжение сил, с которым дались магу чары.

– Я подошел слишком близко к тайне Ковена, – сообщил маг. – И в азарте потерял осторожность. За что и был наказан.

Таль покачал головой. Как бы то ни было, присутствие мага повышало их шансы на благополучный побег.

– Нанок, ты не знаешь, где Лани? – спросил он варвара.

– Не знаю, – сказал тот. – Как я понял, в ее камере что-то случилось. То ли взрыв, то ли что-то вроде. В общем, колдовство. Одной стены как не бывало, а от другой осталось не так много, чтобы и дальше называть ее стеной. А Лани пропала. Меня даже допрашивали по этому поводу, только я им ничего не сказал.

– А мне скажешь? – с надеждой спросил Таль.

– Тебе – скажу. Не знаю я, куда она делась, понял?

Чего уж тут не понять, подумал Таль. Вот только куда Лани умудрилась запропаститься? И как теперь, скажите на милость, ее выручать?

– А Томагавка? Эльф? – поинтересовался Таль.

– Про эльфа не упоминали. А вот Томагавка, говорят, где-то в покоях Архикокона.

– Кого? – Ларгет в жизни не слышал ни о каких архикоконах.

– Шишки здешней. Вождя. Ну как его там?

– Архимага Эстелина?

– Во-во, его. Главы Кокона. Где-то там у него. Может, и эльф там же.

– Скорее всего, – подтвердил Мастер Шил, слушавший их с большим интересом. – Правильно ли я понял, у вас здесь еще остались спутники?

– Аж трое, – гордо подтвердил Нанок, будто он сам всех нарожал, назло Ковену. – Эльф Лониэль, Томагавка и девчонка этого вот бедолаги, Лани зовут. Всех нас и загребли, скопом.

– И чем же вы так не понравились Ковену? – поинтересовался маг. Чувствовалось, что расспрашивает он неспроста, наверное, пытается определить, можно ли доверять нежданным освободителям.

– Вы про деревянное Кольцо в курсе? – вздохнул Таль.

– Эльфийский артефакт? – Мастер Шил подобрался. – Вы знаете, где оно?

– Стало быть, в курсе. Так вот, нам удалось добыть его…

– В Отстойнике Троллей, – вставил Нанок.

– В Заповеднике, – поправил Таль. – Впрочем, в чем-то ты прав, место отстойное. Словом, Кольцо мы добыли, но в Саро его доставить не смогли. Лониэль – он эльф, между прочим, – пытался открыть Зеленый Путь… Знаете, что это такое?

– Эльфийский портал. Продолжай.

– Маги Ковена сделали так, что он не смог открыть портал ни с Троллиного Взгорья, ни из других мест. А потом организовали на нас облаву, мобилизовав едва ли не большую часть леданской армии…

– Вы знаете, что такое «мобилизовали»? – спросил Нанок.

– Да, – коротко ответил маг.

– Вам повезло, – позавидовал варвар. – Я – нет.

– Так вот, магам Ковена удалось захватить всю нашу группу, – продолжал Таль, наградив варвара свирепым взглядом. – И Кольцо теперь в их руках.

Маг задумчиво покачал головой. Кажется, рассказ Таля произвел на него определенное впечатление.

– Слушай, дружище, а нет ли здесь чего-нибудь из оружия? – поинтересовался Нанок. – Желательно секиры или вроде того.

– У стражников были мечи, – припомнил Таль.

– Мечи, – варвар тяжело вздохнул, – ладно, сойдет. Держитесь только от меня подальше, а то я как махать начну – могу что-нибудь важное оттяпать. С мечами у меня не очень, мне бы секиру… О, а это что вон там блестит?

– Это оно и есть. Короткий меч, – сказал Таль.

– Дружище, – доброжелательно сказал варвар, – короткий меч нормальные люди называют ножом. С ним я как-нибудь управлюсь. У самого такой был, пока в кости не сперли…

– Украли или все же в кости выиграли? – педантично переспросил Мастер Шил.

– А я помню? Пьян был слегка. На ногах, правда, стоял – на всех четырех. Может, и вовсе подарил кому. Ну тому, кто его на дороге нашел.

Нанок подобрал меч, критически осмотрел его, скривился. В его руке меч и впрямь выглядел не слишком внушительно.

– Секирой было бы сподручнее, – пожаловался он.

– Каковы ваши дальнейшие планы? – поинтересовался Мастер Шил. – Мне кажется, наиболее разумно было бы решить соответствующую дилемму: пробуждение Корраана угрожает всему нашему миру, частью коего являемся, безусловно, и мы, а с другой стороны, противостоя Ковену здесь, на его территории, мы подвергаем безусловной опасности свои жизни.

– А? – Вид у варвара был ошарашенный. Он недоверчиво посмотрел на мага, потом, с надеждой, на Таля.

– Мы будем бежать или драться? – перевел Ларгет.

– А! – Лицо варвара просветлело. – Знаешь, колдун, мы отсюда никуда без своих друзей не побежим. Мир спасать – это не к нам, это к героям, вон их, в каждой таверне полно. А нам своих надо спасть – Лани, Томагавку и эльфа. Эльф, правда, не совсем свой, но если вдруг попадется – спасти надо непременно.

– То есть вы готовы пожертвовать спасением мира и своими жизнями ради никому не известных Лани, Томагавки и практически чужого эльфа? – холодно спросил маг. – Не слишком ли это эгоистично с вашей стороны?

– Вот что, дружок, – варвар мрачно взглянул на мага, – что такое егостично – я, конечно, не знаю, но ты вот о чем подумай – это ведь не тот Таля из камеры, а он тебя, нет? Клянусь Беодлом, тот, кто бросает друзей в беде, мужчиной называться недостоин. И женщиной тоже.

– А как достоин? – поинтересовался Таль.

– Предателем. – Нанок сказал это негромко, но таким тоном, что у Ларгета мурашки пробежали по коже.

– Ладно, – маг, кажется, смирился, – я иду с вами. В конце концов, не я вас освободил, а вы меня. Точнее один из вас, но это ничего не меняет. И все же подумайте – Корраан почти проснулся. Землетрясение – признак его пробуждения. Последнее время они участились, но таких сильных, как сегодняшнее, я не припомню.

– Вы считаете, это из-за Корраана? – Голос Таля дрогнул. Ему на миг представилось, что снившийся порой кошмар стал явью.

– Спроси себя сам, – предложил маг. – В тебе ведь есть кровь Титанов, я не могу ошибиться. Значит, ты должен ощущать это куда сильнее меня. Скажи, что ты чувствуешь сейчас?

Таль честно прислушался к своим ощущениям, и они ему не понравились. Что-то давило на душу, заставляло чувствовать себя подавленно и неуверенно… не то чтобы это было внове, но раньше он приписывал подобное тяготам плена. Таль, все еще сомневаясь, попробовал мысленно дотянуться до источника беспокойства и… да, Мастер Шил был прав. Некто могущественный и опасный – не только для него лично, для всего этого мира – словно бы шевелился, просыпаясь.

– Скорее! – Губы Ларгета свело от ужаса. – Надо спешить!

– Да. – Маг отклеился от стены. – Надо!

– Сдается мне, это не просто Горыныч какой, – задумчиво сказал Боресвет, глядя на серебряного дракона.

– Дракон из королевской семьи, – с видом знатока поведал Бол. – С таким лучше не задираться. Впрочем, с драконами вообще лучше не задираться.

– Это как сказать, – возразил Боресвет. – Богатырю это по должности положено. Но я, в натуре, не о том. Сдается мне, часом, что это Лани.

– Дракон – Лани? – Бол восторженно подпрыгнул на месте. – Да, она говорила, что в ней есть кровь драконов, но ведь превращаться она не умела?

– Научилась, – лаконично сказал Боресвет, разглядывая скованного дракона. – Вопрос в другом – что нам с ней делать?

– Можно показывать за деньги, – сгоряча предложил Бол, но, глядя на недовольную физиономию богатыря, тут же поправился: – За большие деньги.

– Это я дружку твоему передам, Талю, – пообещал Боресвет. – Понятно, что девку надо освободить. Но как? Она ж сейчас дракон, к ней и подойти боязно. Вдруг да укусит?

– Тогда лучше не подходи, – посоветовал Бол. – Вон у нее зубы какие! Лучше магов попросим, их не так жалко.

– Нет, не дело, – нахмурился Боресвет. – А, ладно, укусит так укусит. Стой здесь, я быстро.

Перепрыгивая через мертвых и раненых, не обращая внимания на свистящие вокруг стрелы, богатырь бросился к дракону. Схватка кипела уже за крепостной стеной, нападающие постепенно отжимали противника, но продвижение изрядно замедлилось. Двор цитадели простреливался из четырех башен, к тому же внутренняя стена крепости была куда выше внешней.

Атакующие не стремились развить успех, ожидая прибытия магов, для которых уже открыли ворота. Защитники не пытались вышвырнуть противника за внешние стены, ожидая опять-таки магов.

Ясное дело, дракона эвакуировать в безопасное место не успели – не до него было. Во время боя каждый воин на счету, тем более маги, которые должны были помочь в транспортировке. Защитники цитадели на дракона стрелы тратить не собирались, а наемникам строго запретил Боресвет. Впрочем, чешуя дракона еще и не то бы выдержала.

Боресвет подбежал к дракону. Эланиэль скосила на него глаз и угрожающе рыкнула.

– Спокойно, подруга, я помочь пришел. Все будет нормально, угомонись.

Этот человек был ей знаком! Эланиэль вдруг поняла, что раньше у нее была другая жизнь. Какая? Откуда она его знает?

Боресвет – вот как его зовут. И он… воин? Рыцарь? Герой?

Богатырь. Из далекой заснеженной Гардарики.

Богатырь из далекой заснеженной Гардарики схватил руками сеть и напряг мускулы. Эланиэль усмехнулась про себя, она была не в пример сильнее, но ничего сделать с зачарованной на крепость металлической сетью не смогла.

– Зараза, – выругался богатырь. – Ниче, подруга, что нельзя сломать – можно пропить. Сейчас мы все устроим.

Пасть, подумала она. Освободи пасть.

Разумеется, он ничего не услышал: он ведь не был драконом. Эланиэль замычала и тут же устыдилась звука, приличествующего разве что корове, но никак не дракону. Тем более королевской крови.

– Ты ведь Лани, верно? – спросил богатырь, продолжая неравный поединок с сетью.

Рядом с ним в землю воткнулась стрела, но Боресвет не обратил на нее внимания. Зато вывод сделали наемники – тут же трое в тяжелых доспехах и с осадными щитами поспешили прикрыть командира от опасности.

Лани! Это было ее имя. Эланиэль – Лани. И имя это напоминало ей… нет, ни о чем не напоминало. Только ощущение одиночества и щемящего тепла было в нем.

– Говорить не можешь? А, пасть тоже замотана. А ну, попробуем…

Конечно, разорвать сеть у него не получилось. Но вот цепь порвать он сумел, и Эланиэль сразу почувствовала, что стало свободней. Изо всех сил она напрягла челюсти, сеть не рвалась, лишь растягивалась, но тут уже Боресвет помог руками, просто сдвинув ее сначала в сторону, а потом и вовсе сняв.

– Спасибо, – выдохнула Эланиэль.

Боресвет поспешно отскочил в сторону. Дыхание дракона способно было ошпарить.

– Ты – Лани? – повторил он вопрос.

– Я – Лани, – кивнул головой дракон.

Богатырь довольно усмехнулся.

– Одну освободили, – сказал он Болу, который, конечно же, не устоял на месте. – Теперь остальных надо…

– Отойдите немного в сторону, – попросила Эланиэль.

В сторону отошли все. Наемники со щитами отошли чуть ли не до внутренней стены. Соседство с вражескими лучниками нервировало их куда меньше, чем близость дракона со свободной пастью.

Лани, ловко орудуя пастью, местами пережигала, местами просто перекусывала металлические нити. С башен цитадели в нее полетели стрелы – кажется, присутствие свободного от пут дракона защитникам не нравилось. Боресвет поспешно подхватил осадный щит, пинком загнал за спину Бола. Эланиэль торопилась, косясь одним глазом на стены. Стрелы ей повредить, конечно, не могли, а вот баллисты… Наконец, она освободилась от обрывков сети, расправила крылья и взлетела.

– Я помогу вам с воздуха, – крикнула она.

– Давай! – ответил Боресвет. – Надо наших выручать!

И серебряный дракон ответил ему боевым ревом.

(обратно)

Глава 16

Мастер Шоло мрачно смотрел вниз, на атакующих. Внутренняя стена пока удерживала их, защитные заклинания были по-прежнему сильны, но слишком уж подготовленными оказались нежданные пришельцы. Каждое заклинание Мастера легко блокировалось или отражалось вражескими магами. Правда, их заклинания тоже вреда не причиняли, защищать стены все же куда проще, чем их же атаковать, но вечно так продолжаться не будет.

Маг с удовольствием покинул бы стену, но приказ Главы был однозначен – защищаться, пока есть возможность. Повелителю нужно время, чтобы восстановить былую Силу. Ему, Архимагу, нужно время, чтобы провести невообразимо полезный ритуал. Это самое время для них с Проснувшимся должны добыть маги Ковена, в том числе и он, Мастер Шоло, которому сейчас больше всего хотелось оказаться на другом краю света (ну и что, что круглый, сейчас это безразлично!).

Атаки чужих магов следовали со всех сторон, одна за другой. Цитадель держалась уверенно, на «Кровавый дождь» тут же следовал «Прилив Гассана», на «Крылья гибели» – «Пунктир Ночи». Если б присутствовали на стенах Глава с Ассистентом, можно было бы и контратаку провести.

Когда на стену спикировал серебристый дракон, Мастер Шоло слегка оторопел. Нет, он, разумеется, слышал о том, что на крепость напало крылатое чудовище, но полагал эти россказни несостоятельными. Мало ли что там могло привидеться ученикам или даже подмастерьям! Противник иллюзиями не брезгует, мог и дракона нарисовать. Он, Мастер Шоло, с легкостью бы подобный трюк исполнил, так что и те, кто на них напал, вполне сумели бы. Среди них не то что Мастера, даже Гроссмейстер имеется, а то и не один.

Маг от неожиданности запустил в дракона банальным фаерболом, разумеется, безрезультатно. Дракон ответил струей пламени, Мастеру совершенно не повредившей, однако снесшей к блину сразу три слоя выставленного щита. Маг озадаченно повертел головой, к битве с драконом он оказался не готов. Порыв урагана отшвырнул бестию в сторону, но дракон тут же выровнялся, изрыгнув еще одну струю пламени. Поспешно выполненный «Огнещит Зараакана» выстоял, маг смог чуть перевести дыхание и задуматься о перспективах битвы, тем более что дракон переключил огневое внимание на Мастера Лендаля с группой помощников. Коллегам приходилось несладко, маг увидел, как одну из фигурок на восточной стене охватило пламя, правда, оно тут же было погашено соратниками.

Мастер Шоло покачал головой и начал творить чары. Да, магия на драконов не действует, но есть ведь и другие способы. Самое время их попробовать…

Тактика кассарадских воинов проста. Собственно, и тактикой ее можно назвать только в хорошем подпитии. Суть же ее такова: увидел врага – дал по башке. Восславил Беодла, пошел дальше. Увидел врага… и так, пока враги не кончатся.

Что и говорить, Беодл в этот день услышал немало добрых слов, потому как враги попадались на пути с завидным постоянством. По одному, по два и по три – больших групп, по счастью, не встречалось. Таль несколько раз вежливо спрашивал, как найти покои Архимага. Дважды ему вежливо отвечали, и трупы этих достойных людей Ларгет варвару пинать запретил. Остальные воспитанием не отличались, а потому их дальнейшая судьба никого не заботила.

Цитадель трясло непрерывно, слышались отдаленные удары, отзвуки творимых заклинаний ощущались так явственно, что их, казалось, можно пощупать. Чего, однако, делать никто не спешил, не до того было.

Тюремную башню они прошли с последнего этажа до второго, где начинался длинный переход в главную башню. Вот здесь кассарадская тактика дала сбой, врагов оказалось чересчур много и каждому дать по голове варвар просто физически не успевал. В дело пришлось вступать магам, первое же заклинание Мастера Шила размазало по стене сопровождавшего воинов бакалавра, второе – расшвыряло в разные стороны и так уже разбегавшихся воинов. Таль громыхнул вдогонку подсмотренным фаерболом и гордо задрал подбородок. Так и до бакалавра недалеко, если не прибьют раньше.

Главная башня встретила их стрелами и молниями. И то и другое отшвырнул поставленный Мастером Шилом «Большой Вихрь Главергола», пущенный Талем огнешар взорвался прямо посреди вражеского строя. Обмен чарами прекратил варвар, ураганом ворвавшийся в расстроенные порядки противника. Конечно, секирой он действовал бы куда эффективнее, но получилось и так неплохо: подобранный обломок засова (тяжеленную дверь вынес неизвестным заклинанием Мастер Шил, выворотив и измельчив на щебень еще и изрядный кусок стены, а вот засов частично уцелел и был подобран Наноком в качестве оружия) и короткий меч, упорно именуемый кассарадцем ножом, собрали немалый урожай ненужных жизней.

Мастер Шил, поминая Блина, готовил новое заклинание, выходка варвара изрядно осложнила ему жизнь. Сейчас бы пустить «Огненную Волну Ледарна» или же «Ледяные клинки Форрааля», да где ж там, когда аккурат посреди коридора беснуется плохо вооруженный варвар! Пришлось ограничиться слабенькими молниями, направленными в первую очередь, естественно, против чужих магов. Мастер особо не разбирался, кто ему противостоит, бакалавры или подмастерья, Нанок тем более подобным вопросом не задавался. А чуть позже и спрашивать стало не у кого…

– Хорошо укрепились, – неодобрительно сказал Гроссмейстер Арчин.

Для его недовольства были основания: только что защитники Ковена с легкостью отразили сложнейшее заклинание. Веками крепились и умножались наложенные на стены чары – и вот теперь атакующие пожинают плоды.

Могло быть и хуже. Сейчас вражеских чародеев сковывал невесть откуда взявшийся дракон, имевший, похоже, свои, никому не ведомые счеты с Ковеном. Правда, Мастер Лур смотрел на летающего ящера как-то по-особому задумчиво, будто знал нечто неизвестное прочим. Да и то сказать, освободили-то дракона люди, прекрасно бывшему магу известные, – один из учеников и гардарикский богатырь. Да, что-то Мастера Лура с серебристым драконом связывает, только вот нет сейчас времени докапываться до истины. Да и ни к чему. Дракон, слава Творцу, на их стороне, а откуда он взялся и что ему надо – пусть у магов Ковена голова болит. Гроссмейстер воздел руки к затянутому дымом небу и начал читать новое заклинание.

Везение кончилось. Знаменитая тактика кассарадцев дала серьезный сбой. Это Таль понял сразу, едва разглядел за спинами очередной группы воинов сухопарую фигуру Архимага. У Нанока зрение тоже не подкачало. Углядев Мастера Эстелина, он издал боевой рев и бросился в атаку. Мастер Шил выпустил что-то, напоминающее серое полотнище, Таль разразился фаерболом, но Архимаг оказался на высоте. Серое полотнище с легким хлопком исчезло – без искр, пламени и взрывов, просто раз – и словно его и не было. А огнешар и вовсе замер на месте, словно раздумывая, а потом повернул к хозяину, будто хорошо вышколенная сволочная псина. Таль срочно забубнил слова заклинания щита, понимая, что безнадежно опаздывает, но Мастер Шил подстраховал – фаербол ударился о переливающуюся всеми цветами радуги стену и взорвался, разметав по коридору ни в чем не повинных воинов. А Эстелин уже читал новое, еще более смертоносное заклинание. Которое вмиг смело выставленный Талем Щит и радужную защиту Мастера Шила.

– Слабоваты вы против меня, – хмыкнул Архимаг, поднимая руки.

Поднявшийся с пола и еще не пришедший в себя варвар был безжалостно отброшен в сторону «Плетью Воздуха», незаконченное заклинание Мастера Шила разлетелось желтым дымом, а молния Таля была искусно отклонена в сторону. Совсем ненамного, но этого было достаточно. Ответ же был совсем не зрелищным, маг прочитал скороговоркой заклинание, резко выбросил в их сторону правую руку. Таль поставил Щит… только не было ничего такого, что он мог бы отразить. Просто руки и ноги вдруг перестали его слушаться. Таль охнул и осел на пол, рядом рухнул Мастер Шил.

– Э нет, – ухмыльнулся Архимаг. – Расселись тут! А ну, поднимайтесь!

– Что ты сделал с нами? – Таль не узнал своего голоса. Хриплый от ненависти, он напоминал скорее рычание дикого зверя. Ноги Таля согнулись в коленях, затем распрямились, возвращая хозяина в вертикальное положение.

– А вот у Мастера Шила давай спросим. – Архимаг был спокоен и доволен собой. – Что, коллега, опознали чары? Кстати, молодой человек, невежливо обращаться на «ты» к тому, кто намного старше и гораздо мудрее тебя.

– Этих чар я не знаю. – Голос Мастера Шила скрипел, словно ржавый клинок по точильному камню.

Маг сдался, признал свое поражение… а он, Таль? Где найти силы, чтобы освободиться от чужих чар?

– Вот так-то милейший. – Голос Архимага переливается, словно морская волна, всеми оттенками торжества и самодовольства. – Как же вам, интересно, удалось покинуть ваши уютные – да-да, уютные – камеры? Впрочем, не отвечайте, не будем тратить время попусту. Наверняка помог тот непонятно откуда взявшийся дракон, что разнес тюремную башню. Между прочим, этот не к добру помянутый дракон как-то связан с той бежавшей девчонкой? Вот на этот вопрос попрошу ответить!

– Лани? – Таль облизнул вмиг пересохшие губы. – Я…

Сопротивляться приказу он не мог. Если Лани удалось бежать… то получается, она и есть дракон!

– Получается, она и есть дракон, – повторили послушные чужой воле губы.

– Интересно, – оживился Архимаг. – Как же это может быть? Не слышал я что-то об оборотнях, способных в дракона перекинуться. А значит, их не бывает. Тогда что? Отвечай!

– В ней кровь драконов, – ответили губы.

Таль с затаенным волнением смотрел, как, пошатываясь, поднимается за спиной Архимага варвар. Только бы не выдать его ненароком, ни взглядом, ни словом. Только бы не выдать!

– Как интересно, – задумчиво произнес Эстелин. Замахнувшийся коротким мечом Нанок застыл бронзовой статуей, остановленный повелительным жестом Архимага. – Драконья кровь… что ж, это многое объясняет. Жаль, что я не знал этого раньше, а впрочем, неважно. Дела требуют моего присутствия. Повелитель, во благо которого Ковен трудился, не покладая рук, наконец-то очнулся от наведенного эльфами чародейного сна. Я думаю, самое время проследовать в его… хм… спальню, чтобы получить заслуженное. Вам оказана высокая честь – сопровождать меня, старика… и охранять, если вдруг какая сволочь прорвется в башню.

Непослушные ноги зашагали за Архимагом, повернувшимся спиной. Талю хотелось плакать от бессилия… а еще больше хотелось придушить мерзавца в этом же коридоре. Но эта маленькая радость была, похоже, ему недоступна.

Радовало одно – Лани удалось вырваться из-под власти Архимага. Им же немного не повезло. Совсем немного.

– Архимаг требует вашего присутствия.

Если б не ухмылка на лице тюремного стража, Томагавка назвала бы его вежливым. А так назвала совсем иначе и продолжала до тех пор, пока наглая ухмылка не поблекла, а потом и вовсе не сползла с вытянувшегося лица.

– Зачем я ему? – это были первые более-менее приличные слова, произнесенные девушкой с начала разговора.

– Он сам скажет, – буркнул стражник. Общаться с сумасшедшей девицей ему больше не хотелось. – Извольте за мной следовать.

Томагавка хмыкнула. Парень либо дурак, либо храбрый дурак. Ей даже руки связать не догадались, а хоть бы и догадались – разве это помеха для скромной девушки, всерьез вознамерившейся сломать кое-кому шею?

Оказалось, что парень не так глуп, как ей казалось. Двое тюремщиков пристроились за спиной, сторожа каждое ее движение. Томагавка довольно хмыкнула, ей было показалось, что ее здесь недостаточно уважают.

Через несколько ярдов ей приказали остановиться. Подошли еще стражи, и Томагавка сразу возгордилась таким вниманием к своей особе. И совершенно напрасно – подоспевшие вроде как на подмогу стражам воины столпились около массивной двери, откуда минутой позже был выведен упирающийся эльф.

– Какие люди, – обрадовалась девушка.

– Эльфы, – сварливо поправил ее Лониэль. На него было жалко смотреть, провал миссии тяжким грузом лег на тонкие эльфийские плечи.

– Не разговаривать, – вмешался в задушевную беседу сопровождавший воинов маг и для убедительности огрел эльфа, без сомнения, магическим посохом. Эльф послушно замолчал, однако заткнуть Томагавку было бы не под силу даже Корраану.

– А куда нас ведут? И зачем, главное?

Маг (скорее всего, подмастерье) зашипел от злости, но поставить на место наглую девицу не рискнул, получив, очевидно, соответствующие распоряжения от самого Архимага. Однако и объяснять что-либо в его намерения не входило.

– Архимаг сам сообщит, – надменно заявил маг и замолк, опасаясь ненароком сдать какую-нибудь особо важную тайну.

– Ладно, – задумчиво сказала Томагавка, – спросим у самого. Далеко хоть идти-то?

Она тут же услышала, что это ей знать не полагается. И вообще, пусть скажут спасибо, что им не завязывают глаза. Что в условиях нападения на резиденцию Ковена было бы вполне оправданно.

А вот этого говорить было не надо. Потому что на лицах пленников вдруг весенними цветами расцвела надежда (лесной ландыш – у эльфа, пустынный кактус – у Томагавки), и тут же на злосчастного мага обрушился град вопросов. Кто атакует, да сколько, да когда возьмут крепость?

Рассвирепевший маг запечатал обоим рот «Молчанием Игнетт». Далее процессия шла молча.

Дракон пикировал прямо на него. Мастер Шоло ухмыльнулся про себя, собираясь творить чары. Бестия полагает себя неуязвимой? Пусть себе, ей же хуже. Мало ли что, магия на нее не действует. Мастер-маг всегда сумеет обойти это маленькое недоразумение. Да вот прямо сейчас и обойдет…

Серебристый дракон раскрыл пасть, готовясь исторгнуть пламя прямо на седую голову Мастера Шоло. Маг усмехнулся и бросил заранее приготовленные чары – «Искривление Оолудома». Да, на драконов магия не действует, всем известно. А вот на окружающее пространство действует, и еще как. Вот удивятся чужие маги, когда на них вынесет пышущего яростью и огнем дракона!

Огромный дракон с разинутой пастью возник перед ними совершенно неожиданно. Гроссмейстер Арчин поднял руку, с ужасом понимая, что заклинание он произнести не успеет. Не успеет даже придумать, какие чары могут спасти в этой ситуации, ведь на дракона магия не действует. Взвизгнул от ужаса Гроссмейстер Теннор, невольно сжался Мастер Лион в ожидании потока испепеляющего пламени…

Гроссмейстер Коннель решительно шагнул вперед, вскинул руку и бросил, очевидно, заранее приготовленные чары. Воздух перед мордой дракона подернулся радужной пленкой… а в следующий момент никакого дракона уже не было. Арчин судорожно вздохнул, всхлипнул еще не отошедший Гроссмейстер Теннор.

– «Искривление Оолудома», – усмехнулся Гроссмейстер Коннель. – Я все ждал, когда же они сообразят его использовать…

Мастер Шоло торжествовал победу, когда прямо перед ним из ниоткуда возник дракон. Медленно, нестерпимо медленно метнулся к нему язык пламени, маг выставил вперед руку, будто пытаясь защититься от огня. Смешно, разве от драконьего пламени голой рукой защитишься? Взревел огонь, жадно облизывая стену. И когда багровые языки оставили многострадальную стену в покое, на ней не было ни Мастера Шоло, ни единого из его подручных. Дракон победно взревел, заложил крутой вираж и атаковал другой участок стены.

– Лани жжет! – восторженно сообщил Бол. Закопченная стена была совершенно пуста, все, кто имел несчастье на ней находиться, исчезли в пламени дракона.

– Всех подряд, – согласился Боресвет. – Ну на штурм, что ли. Пока вороги не опомнились.

– Зачем вам все это нужно? – вопросил Таль, покорно следуя за Архимагом. – Ведь Корраан – это Зло, самое настоящее Зло!

– Ты мал еще, – снисходительно ответил Глава Ковена. – Добро, Зло, да еще непременно с большой буквы… Для кого-то Повелитель – зло, а для кого-то – самое, что ни на есть добро. Ты что, всерьез веришь, что он разнесет весь этот мир в клочья? Смешно! В худшем случае половину. А оставшейся половиной кто, по-твоему, будет править?

– Ковен, конечно, – с горечью бросил Мастер Шил.

– Именно. А вам, уважаемый, предлагали ведь присоединиться. Предлагали ведь? Так и пеняйте на себя теперь.

– А мы вам зачем? – поинтересовался Таль, вяло переставляя ноги.

– Как свидетели моего триумфа, – осклабился Архимаг. – Собственно, я бы нашел вам применение, но не могу распыляться. Повелителю нужно время, чтобы вернуть себе былую силу, а этого времени у меня нет. Ваши друзья или не ваши, но кто-то напал на нашу резиденцию, и у этих неведомых агрессоров есть все шансы на успех. То есть были бы, не проснись Повелитель именно сегодня.

– Нас принесут в жертву? – обреченно спросил Таль.

– Кровь Титанов умножает силу Корраанов. – Кажется, Архимаг даже сочувствовал ему. – А времени у меня нет. Ты угадал верно, над тобой и эльфом будет проведен соответствующий ритуал. Не жертвоприношение, конечно, – это вульгарно, обряд куда как более сложен и красив. Кстати, ты знал, что в эльфе тоже течет кровь Титанов? Нет? Я так и думал. Ты еще совсем молодой и абсолютно неопытный. И, поверь, мне очень жаль, что повзрослеть тебе уже не суждено.

– Быстро от стен! – возопил Гроссмейстер Арчин, срывая горло. – Немедленно! Я кому сказал…

Вообще-то маги такого уровня не оскверняют уста площадной бранью. Практически никогда. Но сейчас то, что выдал уважаемый маг (Гроссмейстер!), заставило Боресвета удивленно покачать головой. В прыжке, разумеется, потому как высказанный подобным образом приказ без внимания оставить было ну совсем невозможно.

– В чем дело… – начал было он, и тут полыхнуло. На славу, так, что богатырь мгновенно перестал что-либо видеть. – Ну ни фига себе, – возмутился Боресвет. – Это что же, мне так теперь и ходить калекой слепым?

– Через пару минут пройдет, – отозвался из окружающей тьмы голос Мастера Лура. – Тебе ж говорили глаза зажмурить, что не послушался-то?

– Забыл, – честно сказал богатырь. В самом деле, Гроссмейстер вопил что-то насчет закрыть глаза… до того, как материться начал. Зря не послушался, сейчас хоть увидел бы, во что превратилась внутренняя стена. Если от нее что-нибудь осталось.

– А теперь вперед! – прохрипел Гроссмейстер.

– Бол! Ты здесь? – окликнул Боресвет.

– Здесь, – отозвался откуда-то слева Бол.

– Ты-то хоть не ослеп?

– Как тебе сказать… один глаз я все-таки зажмурил. А вот второй…

– Ясно, – подытожил богатырь. – Что ж, придется тебе, братан, вести меня под руку. Ты ведь не бросишь друга в беде?

– Да никогда, – клятвенно заверил Бол, и Боресвет почувствовал, как его тянут за рукав кольчуги. – Пойдем, посмотрим, что там так рвануло.

– Угу. Посмотрим, – мрачно сказал богатырь, пялясь в окружающую его со всех сторон тьму.

– Добро пожаловать в спальню, – иронично сказал Архимаг и легким взмахом руки распахнул массивные двери.

Таль почувствовал, как вспыхнула на миг магическая Сила – Глава Ковена даже простейшее действие сопроводил толикой магии.

– Странное название, – пробормотал Мастер Шил, оглядывая огромный богато разукрашенный зал.

Архимаг его замечание проигнорировал. Он обеспокоенно озирался по сторонам, словно пытаясь что-то отыскать.

– Где… Последний? – В голосе Главы звучал ужас.

Таль почувствовал, как сковывающее его волю заклинание дало слабину.

– Ушел, – пояснил низкорослый маг, избегая взгляда Эстелина. – Сказал, что ему надо размять ноги. Нормально сказал, не по-ахарски.

– Почему… – Голос Архимага сорвался. – Почему мне не доложили?

– Он сказал, ненадолго. Он сказал, сразу обратно. – Голос мага (подмастерья или бакалавра?) дрожал от ужаса. Гнев Главы будет страшен, а на кого он обрушится в первую очередь, гадать не приходилось. – Глава, не могу же я удерживать Его! Я могу только подчиняться!

Архимаг хотел что-то сказать, но усилием воли сдержался. Свирепо взглянул на перепуганного Ларгета, хищно улыбнулся.

– Ладно! А мы с коллегами пока подготовимся. Где Ассистент?

– Здесь, Глава.

Ассистент возник в спальне, как по мановению волшебной палочки. Или же как после удара магическим жезлом. Глаза его тут же полезли на лоб.

– А где Великий?

– Я должен давать отчет? – с непередаваемой иронией осведомился Архимаг. Надо отдать ему должное, он быстро пришел в себя. Оно и понятно – Глава Ковена, не подмастерье какой. – Ты привел сюда наших… гостей?

– Да, Глава. Эльф и девчонка, как вы и приказывали.

Повинуясь его знаку, стражи ввели Томагавку и Лониэля.

– Ну ни фига себе встретились. – Девушка кивнула Талю и Наноку. – Я думала, вы давно сбежали из этой дыры. А где мелкая?

– Лани сбежала, – сухо ответил Таль.

– Шустрая, – одобрила Томагавка. – Небось полбашни при этом снесла еще.

– Откуда узнала? – Ларгет и Нанок смотрели на нее с нескрываемым удивлением.

– У нас с ней много общего, – хмыкнула девушка.

– Что же сама не сбежала? – поинтересовался Таль.

– Не нашла пока возможности снести полбашни, – честно ответила девушка.

– Где Оставшийся? – спросил молчавший до сих пор эльф.

– Куда-то ушел, – сказал Таль так виновато, будто сам его упустил.

Эльф отвернулся, чтобы никто не увидел его слез.

– Значит, Он все же проснулся, – глухо сказал он.

– Проснулся-проснулся. – Архимаг одарил эльфа многозначительной улыбкой. – Скоро я вас познакомлю, вот только фигуру дочерчу. Смотри-ка, мел так и крошится в руках, совсем перестали качественный мел делать!

– А какой он, Корраан? – полюбопытствовала Томагавка.

– Великий. Прекрасный. Могущественный. Словом, вам понравится, моя хорошая. Тем более что ваша роль несколько иная, чем у ваших спутников.

– Хотелось бы посмотреть на это чудо, – промурлыкала девушка.

– Так кто же вам мешает? – раздался за ее спиной голос.

У Таля перехватило дыхание. Такого голоса не могло быть! Просто не могло – и все тут. Так могла бы говорить скала – но скалы молчат. Так могла бы говорить река – но ее мало кто слышит. Так мог бы говорить лес, если срубить его до последнего деревца, – но за это можно от эльфов получить.

Обреченно вздохнул эльф, ахнул невозмутимый варвар. Уже нисколько не сомневаясь, кого он увидит, Таль обернулся.

– Они убрали со стен Мастеров-магов, – сказал Мастер Лион. – Остались одни подмастерья. Мне кажется, ими сознательно жертвуют, чтобы выгадать время.

– Похоже на то, – согласился Гроссмейстер Арчин. – Но что мы можем здесь сделать? Придется добивать этих птенцов и воинов вместе с ними, потому что они ни за что не сдадутся, а защиту стен нам вмиг не одолеть.

– Время поджимает, – напомнил Гроссмейстер Теннор. – Корраан уже очнулся от сна. Едва он восстановит силы… нам не поздоровится! Всему миру не поздоровится!

– Надо еще найти Кольцо, – напомнил Мастер Лур. Его лицо было мрачно, бывший маг то и дело посматривал на главную башню цитадели, словно пытаясь понять, что творится за ее стенами.

– Мне это не по нутру, – сказал Мастер Лион. – Совсем молодые еще! Может, сумеем малой кровью?

– Может, и сумеем, – согласился Гроссмейстер Арчин. – Но дело прежде всего. Давайте, коллеги, еще один рывок. Последний.

Дракон кружил вокруг главной башни. Что-то творилось за ее стенами, что-то величественное и пугающее. Пламя облизывало черные камни, но наложенные чары были сильнее даже драконова огня. Во всяком случае на данный момент, потому как Эланиэль изрядно подустала в этой битве. Возможно, если она отдохнет… но в том и беда, что отдыхать было некогда.

Эланиэль зацепилась когтями за узкий балкончик. Если бы она умела превращаться в человека, возможно, в это окно и удалось бы пролезть. Увы, для драконьей морды оно немного узковато. Разве что коготь пролезет…

Хорошо, она пролезть не сможет, но если поднять сюда людей? Хотя бы тех двоих, что избавили ее от сети? Уж это ей вполне по силам!

Дракон сложил крылья и спикировал вниз. Надо было торопиться.

Таль смотрел во все глаза на последнего из Корраанов. Воля ваша, не походил он на воплощение Зла, ну нисколечко не походил. Ни тебе вздыбленной шерсти, ни оскаленных в злобной ухмылке клыков, ни склизких щупальцев… даже тривиальных рогов и копыт не было. Высокий, в полтора раза выше самого высокого варвара, Корраан напоминал скорее одного из Титанов – как Ларгет их себе представлял. И голос… волшебный, глубокий, чарующий… нездешний голос. Разве может воплощение Зла, исчадье ада иметь такой голос? По всему выходило, что может.

– Здравствуйте, – сказало исчадье ада и улыбнулось. – Или, если угодно, превед. С этими вашими языками Титан голову сломит.

– А разве не Коррааны дали людям ахарский? – заинтересовался Ассистент, за что заработал от Архимага свирепый взгляд.

– Я не знаю, что такое ахарский, – сообщил Корраан. – Это тот язык, на котором говорят «превед»? Или «здравствуйте»?

– Э-э-э… неважно, – стушевался Ассистент, вдруг осознавший, что он практически уже не Ассистент и не жилец даже. – Простите меня, Великий!

– Прощаю, – легко согласился Последний. – Ну а что вы считаете важным?

– О Великий! – Приторный тенор Архимага звучал до отвращения фальшиво после баритона Последнего, – все готово к ритуалу. Я, ваш ничтожный слуга, подготовил все, чтобы вернуть вам былую Силу!

– Слуга? Силу? – Если высшие существа способны испытывать изумление, то, несомненно, именно оно звучало сейчас в голосе Корраана. – Ты не считаешь меня достаточно могущественным, человек? Видимо, так, иначе не говорил бы, что мне требуется помощь и какие-то там слуги. Что вы можете сделать из того, что не смог бы я сам?

– О Великий, – невозмутимый маг задрожал, как хвост испуганного зайца, – я неправильно выразился… конечно, вы… прошу простить своего недостойного слугу…

– У меня нет слуг, – терпеливо объяснил Корраан. – А насчет «простить» – прощаю, почему бы и нет. Ты мне не сильно повредил, человек.

– Вопрос можно? – поинтересовался Таль. – Мне вот тут говорили, кровь Титанов добавляет Корраанам Силы. Это не так?

– Это так. – Губы Последнего тронула улыбка. – Приветствую тебя, меньший. Да, кровь Титанов добавляет нам Силы… но совсем не так, как думает этот человек. Мы же не вампиры, в конце концов… ты знаешь, кто такие вампиры?Они еще сохранились?

– Знаю, – кивнул Таль.

– Так вот, кровь Титанов дает нам Силу… я не могу объяснить как. Вы, люди, совсем не так все себе представляете…

– Ты скажи еще, что Коррааны – не зло вовсе! – с вызовом выкрикнул эльф. Его волосы были спутаны, в глазах горел гнев, сумрачный гнев и страх.

– Для эльфов – может быть, и зло, – согласился Корраан. – Без нас мир был бы заполнен деревьями, а эльфы доминировали бы над прочими. А вот гномов бы вовсе не было…

– Обошлись бы и без гномов! – сверкнул глазами Лониэль.

– И без эльфов, – «поддержал» товарища варвар. – Были бы горы да солнце, да…

– И гор бы не было, – припечатал спорщика Корраан.

– Тогда конечно… – стушевался непривычный к ученым спорам варвар.

– Мы, как и Титаны, участвуем в формировании земли, – пояснил Последний. – Наши битвы, наша пролитая кровь дают жизнь миру. И кровь Титанов питает нашу Силу, а наша кровь – их Силу. Нет одних без других, понимаете?

– В наших летописях написано не так. – Эльф упрямо стоял на своем. – Если б не мой народ, ты давно поработил бы весь мир, чудовище!

– Ну не буду спорить. – Последний насмешливо улыбнулся. – Можешь думать, что я… как это?.. вру.

– Не помешаем? – В дверь зала просунулась голова Бола, тут же убралась обратно, и в спальню вступил Боресвет.

– Здорово всем, – объявил он. – И тебе, идолище поганое, в особенности. На твоем месте я свалил бы куда подальше, а то сейчас братва подвалит – мало не покажется. О! Кажется, уже валит. Ну идолище, извиняй, поздно ноги делать. Придется платить за весь обед.

Троица Гроссмейстеров ввалилась в зал, отодвинув с дороги Бола. Замыкающий шествие Мастер Лур отвесил мимоходом ученику легкий подзатыльник и бросился к Талю.

– Жив! Слава Творцу, ты все-таки жив!

– Почему одним постоянно достается внимание Учителя, а другим – только подзатыльники? – вопросил Бол спину мага, но та отвечать не пожелала.

– Подзатыльники – тоже внимание, – утешила его Томагавка.

– Ты и есть Корраан? – поинтересовался Гроссмейстер Арчин с дрожью в голосе. – Ну будем надеяться, ты не набрал еще Силы. Потому что иначе бы мы погибли, и весь мир вместе с нами!

– Вот за что я не люблю эльфов, – задумчиво сказал Последний, – всегда все переврут. Что-то услышат, где-то подхватят – и такую чушь в летописи запишут, просто жесть.

– Великий! – взмолился Архимаг, на глазах которого в стеклянную пыль разлетался хрустальный замок мечты. – Порази их всех! Мы преподнесем тебе этот мир…

– Вы его просто не поднимете, – покачал головой Корраан. – Битва за этот мир закончена, он сформирован полностью и теперь меняется без участия и нас, и наших противников.

– Ух ты! – восхитился Бол. – Это и есть Корраан? Страшилка из сказки? Вот это я понимаю! Корраанов я еще не видел…

Он обошел вокруг изумленного гиганта, осматривая его со всех сторон, будто статую на площади.

– Я таких тоже не встречал, – выдавил наконец смущенный Корраан. – Хватит меня разглядывать, человек!

– Меня зовут Бол, – сообщил человек.

– Рад за тебя. Но это не причина пялиться на меня, как на…

– Девку, – подсказал Таль.

– Вроде того. Спасибо, младший.

Маги Ковена и их противники, коих уже немало набилось в спальню, внимали этому диалогу в изумлении и ужасе. Великий и Ужасный отчего-то не спешил испепелять проявивших непочтение… не иначе готовит что-то совсем уж жуткое. Бедный, несчастный мир!

– Как я понимаю, уничтожать вы нас не собираетесь? – осторожно поинтересовался Гроссмейстер Арчин, переходя на «вы». Можно грубить тому, с кем готов сойтись в смертельной схватке, но глупо и невежливо конфликтовать с тем, кто драться не желает. Особенно если он выше тебя на голову в переносном смысле, а в прямом – почти что в два раза.

– Мы не вправе причинять вред смертным, – поведал Последний и остро взглянул на Лониэля. – Ну разве что эльфа прибью…

Лониэль гордо задрал голову, но промолчал. Кто его знает, врага, может, и впрямь прибьет. Хоть и настроен вроде вполне дружелюбно, не иначе спросонок.

– Великий! Эльфы коварно усыпили вас, заставив проспать тысячи лет! И повторили бы это, если б я не пресек их подлые замыслы! – Архимаг никак не мог поверить, что его собственные планы потерпели крах. Если бы удалось сподвигнуть Повелителя отомстить хотя бы эльфу! Друзья наверняка не оставили бы в беде, а за ними в бой бросились бы маги… Глядишь, что-нибудь и проросло бы!

– А вот за это я эльфам благодарен. Волей Творца мы лишены права на сон, дарованного вам, смертным. Но эльфы сумели сотворить чудо, создав деревянное Кольцо, – и я познал сладость сна, недоступного мне прежде. Кстати, я не совсем выспался…

– Ты! – завизжал Архимаг, полностью утратив над собой контроль. – Мы верили в тебя! Предатель! Мы готовы были отдать тебе свои души…

– …А они мне и на фиг не нужны, – закончил Корраан. – Я же говорю – во всем виноваты эльфы. Это они все напутали и переврали. Но я их прощаю, они нечаянно подарили мне целый мир, мир сновидений. Верни ему Кольцо, и пусть он сделает то, что собирался с самого начала.

– Нет! – прорычал Архимаг. – Ты его не получишь! Ты… ты не настоящий Корраан! Мы ошиблись!

– Настоящий, настоящий, – успокоил его Корраан. – Я, конечно, благодарен тебе за твою преданность и все такое, но мне это все не нужно, понимаешь? Просто не нужно. Так что отдай эльфу Кольцо, пусть делает свое зеленое дело.

– Я скорее оторву себе голову! – прорычал Архимаг. С его пальцев сорвалась серебряная игла (Гроссмейстер Арчин тут же опознал смертоносное «Веретено Олли»), ударившая Последнего в грудь.

– Вот это наглость! – Корраан удивленно покачал головой. – Не ожидал, признаю. Вы, люди, умеете удивить. Ты всерьез думал, что сумеешь причинить мне вред, человек?

– И сейчас думаю. – Лицо Архимага, перекошенное застывшей гримасой, было страшно.

Все присутствующие застыли, опасаясь обострить и без того сложную ситуацию. Кто знает, во что может вылиться гнев Корраана? Добро просто раздавит обезумевшего мага – ну а как вместе с ним половину мира сожжет? Причем ту, в которой они сейчас пребывают?

– Ты меня раздражаешь. – Последний нахмурился. – У тебя есть еще шанс. Отдай Кольцо и иди куда хочешь.

– Не-ет… – Архимаг хрипло рассмеялся и погрозил пальцем. – Иди лучше ты. Ты же пальцем меня не можешь тронуть, да? Самозванец! Фальшивка!

– Ты того, не гневил бы судьбу, – вмешался Боресвет. – Отдай цацку, пока ногу не сломал!

– Вот эту? – Архимаг поднял Кольцо над головой. – Я ее сейчас…

Что он собирался сделать, так и осталось загадкой. Потому что с любопытством разглядывающий сумасшедшего мага Бол в этот момент увидел пресловутый артефакт. Причем в неудобном для ознакомления положении. Что произошло дальше, угадать было несложно. Бол высоко подпрыгнул, вырвал из цепких пальцев Архимага деревянное Кольцо и мгновенно скрылся за широкой спиной Боресвета.

– Отдай! – Рев Главы Ковена заставил даже видавшего виды и позы богатыря отшатнуться. Кажется, безумный маг начал уже читать какое-то пакостное заклинание. Только вот закончить ему было не суждено.

Корраан топнул ногой – и Архимаг исчез, словно его и не было.

– Есть в этом мире одно местечко, – пояснил Последний онемевшим зрителям. – Замечательный островок, рыба, фрукты, хищников нет, в том числе и эльфов. Людей тоже нет. Всем хорош, вот только магия там не действует. Никакая. Пусть старик нервы подлечит, а то ведь не протянет долго…

Таль поежился от метнувшегося по спальне холодного ветра и с удивлением понял, что сковывающие его чары спали. И просыпаться отнюдь не спешили.

– Бол, паршивец! Рад тебя видеть!

– Вечно ты вляпаешься во что-то, – из-за спины Боресвета выглянула улыбающаяся физиономия. – А нам напрягайся, спасай тебя, гоблина зеленого. Привет! Что-то ты бледный – тяжко пришлось? А Лани теперь дракон – знаешь? Ума не приложу, как ты с ней целоваться собираешься, она же огнем дышит!

– Кажется, я теперь Глава, – сказал Ассистент задумчиво, оглядывая себя с ног до головы. – А потому, на правах хозяина, говорю: молодые люди, общаться будете потом. Если угодно, могу выделить уютную камеру с видом на стену. И верните Кольцо, это, в конце концов, не игрушка, а ценный артефакт. Не мне, эльфу отдайте… Лониэлю, по-моему. Да без разницы, все равно тут других нет.

– Я начну обряд сейчас же, – взволнованно сказал эльф, принимая из рук Бола заветное Кольцо. – Пока этот… Последний не передумал.

Корраан снисходительно усмехнулся.

– Не люблю эльфов, – сообщил он. – Но вот за что они меня не любят, ума не приложу.

Лониэль промолчал, любовно гладя Кольцо. Лицо его было таким счастливым, что поневоле хотелось сказать какую-нибудь гадость.

– Тебе, наверное, всякие ингредиенты нужны, – сказал Бол. – Ну там, листья кактуса, корни перекати-поля…

– Мне нужно, чтобы все замолчали, – сердито ответил эльф. – Ты сам смог бы уснуть, когда у тебя над ухом кто-то бубнит?

– Легко, – пожал плечами Бол, но все же замолчал. Ведь Лониэль начал творить Великое Эльфийское Заклинание, на которое стоило посмотреть. Корраан когда еще проснется, можно ведь и не дожить!

А посмотреть было на что. Эльф кружился в танце, завораживающе плавном, как течение тихой лесной речки. И пел. Пел так, что сердце сжимало от восторга. Ему бы бубен еще – какой шаман бы получился, подумал варвар, украдкой смахивая непрошеную слезу.

Движения эльфа ускорялись, теперь он вертелся, словно подхваченный ветром лист. Изумрудное сияние разливалось по спальне, то и дело меняя оттенки. Корраан осторожно присел на свое огромное ложе, но этого никто не заметил, все завороженно смотрели на творимое эльфом волшебство.

Надеюсь, они догадаются время от времени менять простыни, подумал Последний перед тем, как погрузиться в сон.

Эльф остановился, замер на середине движения. Коснулся Кольца и пропел длинную мелодичную фразу на своем языке. И без сил опустился на затоптанный множеством сапог пол спальни.

– Вот он какой, заморский танец стриптиз! – восхищенно пробормотал Бол.

– Дурак ты, – снисходительно сказал Боресвет, повидавший чуть ли не все диковины и, конечно, в том числе и стриптиз.

– Уважаемые, – новый Глава не забывал о своих обязанностях, – попрошу покинуть залу. Повелителю требуется отдых, и не следует тревожить его сон.

– Разумно, – усмехнулся Гроссмейстер Арчин, ошеломленный увиденным. – Один вопрос… уважаемый. Что теперь будет с Ковеном?

– Ковен продолжит свое существование, – с достоинством ответил Глава. – Мы будем охранять покой нашего Повелителя круглые сутки, пока он не изволит проснуться. Такова его воля, и мы исполним ее.

– Да будет так, – согласился Гроссмейстер. – Но советую вам перенести резиденцию в другое место. Мы тут… нашалили изрядно. У местных властей могут возникнуть вопросы, выброс такого количества магии любой чародей учует за тысячу лиг. Да что там, с другого конца света.

– Пожалуй, вы правы, сударь, – задумчиво сказал Мастер Зортрий. – Да и то сказать, не так уж много вы от нашей резиденции оставили. Я так понял, что претензий к Ковену у вас больше нет?

– Уже нет, – согласился Гроссмейстер. – Только одно условие – вы непременно доложите нам о местонахождении вашей новой резиденции. Ковен отныне будет под постоянным надзором.

– Понимаю и принимаю, – вздохнул Глава. – Что ж, кажется, мы сумели договориться.

– Я тоже так думаю, – усмехнулся Гроссмейстер.

Ворота распахнулись, и полуразрушенная крепость извергла из своих недр толпу людей. Серебряный дракон, сидящий на крепостной стене, углядел среди них знакомые лица, торжествующе взревел и забил крыльями. Да! Они победили, враг повержен! Пусть она и не знает, что это за враг, это ничего не меняет – победа есть победа.

Из толпы людей взгляд выхватил одного-единственного, и при виде него сердце Эланиэль учащенно забилось. Таль! Его зовут так, и он был для нее… всем. Без него она как без крыльев, без него ей не в радость и ветер, и солнце. Без него…

Дракон взревел так, что люди остановились и попятились назад. Все, кроме одного. Таль бежал к ней, что-то крича во все горло, но ветер, шутник ветер уносил его слова прочь.

– Лани-и-и! – донеслось до нее.

Дракон вздрогнул, замер на высокой стене, отчаянно цепляясь мощными когтями за замшелый камень.

– Лани-и-и!

Камень крошится под когтями. Таль! Вернуться к нему! Снова стать человеком! Только вот как? Она не знает, не умеет этого, она – дракон. Эланиэль снова закричала – жалобно и безнадежно. Взмах могучих крыльев – и великолепный дракон срывается со стены, делает круг над башнями и исчезает в не по-осеннему синем небе. Только ветер доносит крик, полный тоски и печали. Крик, похожий не на рев дракона, а на плач ребенка.

Таль смотрел в бездонное небо, где растворялась в бескрайних просторах серебристая точка. Слезы текли по его щекам, но он этого не чувствовал. Лани! Он и не подозревал до сих пор, что она для него значила. Лани! Веселая, смешная, порой бесшабашно отчаянная, порой странно задумчивая… Ему было просто хорошо, когда она рядом, он принимал это как должное, не задумываясь даже, что может быть по-другому. А теперь… теперь он ее потерял. Что для дракона любовь человека? Медная монетка, брошенная на камень мостовой. Обглоданная кость, оставленная облезлому псу. Лани… Он стоял и смотрел в небо, и слезы бежали по его щекам. Так бывает порой, когда мир вдруг становится пустым и холодным.

– Держись, братан, – по плечу хлопнула ладонь, похожая больше на штык лопаты. – Все пройдет.

– Она вернется. Слышишь, гоблин, вернется непременно. Вот полетает немного…

Таль закрыл глаза. Слезы продолжали бежать, остановить их никак не получалось. Ему было стыдно, что это видят другие, но он ничего не мог с собой поделать.

– С женщинами всегда так, – глубокомысленно заметил Боресвет. – Тратишь столько сил, чтоб ее заполучить, а потом никак не можешь отделаться. Поверь, тебе еще повезло… если действительно повезло. Сдается мне, так просто ты не отделаешься.

– Вернется, – убежденно сказал Бол. – Спорим на что угодно, вернется. Надо же, подруга-дракон! Эх, мне бы так, вот покатался бы!

– Если… – Голос Таля сорвался. – Если нам суждено быть вместе, пусть судьба, или Творец, или хоть сам Блин подадут мне знак!

Что-то со свистом рассекло воздух, плюхнулось у самых ног Таля.

– А я что говорил, – грустно сказал Боресвет.

– Говорят, драконье дерьмо полезное, – вздохнул Бол. – Хотя по запаху и не скажешь…

По лицу Таля все еще текли слезы, но он улыбался. Еще бы, все вокруг в дерьме, а на нем ни пятнышка! Чем не знак?

Он улыбался нечаянной надежде, не замечая, что друзья его неслышно удаляются, улыбался, глядя в пустое небо. И даже не вздрогнул, когда на его плечи легли ладони. Теплые человеческие ладони.

(обратно)

Эпилог

«Солнце Ледании» – древний и красивый обряд. Проводится он раз в десять лет, а потому желающих взглянуть на него хватает всегда. Когда-то в самом центре столицы возвышался небольшой утес, потом его удачно разобрали на составляющие камни, оставив ровную площадку высотой ярдов в десять, именуемую сейчас Сердцем Ледании. Вокруг нее простиралась огромная Королевская площадь, способная вместить если и не всех горожан (и гостей столицы), то все же изрядное их количество. Стоило бы назвать указанную площадь «Ребрами Ледании», или вообще «Грудью», но эта идея до сих пор никому в голову не пришла. Что ж, значит, это сделаю я.

Я стою у ворот дворца, окруженный толпой придворных. Рядом суетится Мастер Лион, Фрол же невозмутимо улыбается. Коридор из вооруженных гвардейцев ведет к подножию Сердца Ледании, вокруг уже беснуются в ожидании горожане. Вот не понимаю я их, встать затемно, чтобы прийти полюбоваться на обряд, – лучше б работали так, как развлекаются. Лично мое величество с большим удовольствием поспало бы еще часа три-четыре. Однако нельзя, обряд положено начинать, когда солнце еще не встало.

Зябко кутаюсь в соболиную шубу, подарок гардарикского великого князя моему незадачливому предшественнику. Вообще-то на дворе давно уже весна, только холодная какая-то. У нас обычно даже зимы теплее, а уж в это время года уже яблони цветут. Мастер Лион говорит, что так и должно быть. Дескать, для того обряд «Солнце Ледании» и нужен. Без него, говорит, ни весны не будет нормальной, ни солнца. Одни тучи и дождь со снегом.

Верится во все это с трудом, на сказки похоже, но проверять что-то не хочется. Народ-то эти байки считает самой что ни на есть правдой и не оправдавшего ожидания короля вполне способен стащить с престола за левую ногу.

Делаю пальцами жест, мне тут же подают шелковый платок. Вообще-то глупость это – носовые платки из шелка делать, так ведь и норовит из пальцев выскользнуть, зараза. Сморкаюсь, возвращаю платок лакею. Да, весна в этом году… впрочем, об этом я уже упоминал.

– Пора, ваше величество, – шепчет Мастер Лион.

Сам знаю, что пора, но как же не хочется, святой Лакки! Ведь, что характерно, этот злосчастный обряд может убить на месте даже настоящего короля, не то что претендента на место самозванца вроде меня. Правда, Фрол уверяет, что Регалии признали меня королем. Может, и так, но было бы любезно с их стороны сообщить мне об этом, чтобы не волновать.

Сигр трется о мою ногу, нетерпеливо мяукает. Придворные косятся на него с неудовольствием, однако комментировать кошачье присутствие не рискуют. Нам, королям, еще и не то позволено. А кто скажет поперек – заставлю кошачьи лапы целовать, пусть-ка попробуют догнать моего ригольда!

– Пора. – Я решительно шагаю вперед.

Корона холодит лоб. Красивая она, что и говорить, но вот не греет совершенно. Шапка на заячьем меху была бы куда более к месту.

Гвардейцы с обнаженными клинками застыли неподвижно. Им хорошо – форма все еще зимняя, утепленная. А у меня корона к ушам примерзает!

Поднимаюсь по лестнице. Сердце Ледании, надо же! Оказывается, у нашей страны каменное сердце, кто бы мог подумать. Наверху ветер еще сильнее. Зубы выбивают дробь, хоть шуба у меня и теплая, но вот голова да и ноги изрядно замерзли. Не знаю, как у фланцев, соседей наших западных, а у нас по снегу в деревянных сандалиях не побегаешь. Фрол принимает у меня шубу, Мастер Лион ловко накидывает Мантию, закрепляет золотой фибулой на груди. Поднимаюсь еще выше – вот он, народ беларский. Наверное, добрая половина столицы приперлась на мое величество поглазеть. Если б еще злая пришла, без жертв точно не обошлось бы.

Кладу Скипетр и Державу на алтарь Солнца и начинаю ритуал. Он долгий, часов на пять, я все волновался, сумею ли запомнить, как нужно. А волноваться-то о другом надо было – не замерзну ли насмерть до конца церемонии. Произношу первую фразу, и корона на мне вспыхивает волшебным синим светом. Толпа ревет от восторга, Сердце Ледании ярко освещено множеством факелов, видно все прекрасно. Магические фонари светят ярче и без дыма, но традиция предписывает именно живой огонь, потому как он – «младший брат Солнца». У меня на этот счет имеются сомнения, но они в зачет не идут. Итак, Корона светит, факелы коптят, а я произношу вторую фразу, после которой Мантия у меня за спиной раскрывается, словно парус, и начинает светиться опять же волшебным светом, но уже белым. Народ в восторге, я представляю, как смотрится моя королевская особа со стороны, и улыбаюсь. Что не мешает мне читать следующую фразу, которая активирует Сандалии. Сноп зеленого света заставляет Сигра с испуганным мявом отпрыгнуть в сторону. Снизу, с площади, Сандалии не видны, зато прекрасно видно, как вплетается в колдовское цветное кружево света зеленый оттенок. Новый взрыв народного восторга послабее, но снова впечатляет.

Беру в руки Скипетр. Начинается самое тяжелое, сейчас будет больно. Читаю фразу – Скипетр загорается красным огнем, и этот огонь отнюдь не холодный! Руку жжет раскаленным железом, едва сдерживаюсь, чтобы не закричать. Срывающимся голосом буквально выкрикиваю новую фразу, хватаю Державу – боль такая, что кажется даже, что умру на месте. Такое у меня было однажды, когда прозевал в замке магическую ловушку. И так же страдал молча: кричать нельзя было, мигом поймали бы. Сейчас тоже нельзя: поймать меня, конечно, никто не рискнет, королей ловить не положено, но сраму же не оберешься. Опять же, перед послами иноземными неудобно, вон их стоит сколько в специально огороженном месте. Кстати, там и старые знакомцы есть: и Таль, и Нанок, и Лани. Ну и Боресвет с Болом, куда ж без них.

Боль проходит разом, будто ее и не было. По щекам еще текут слезы, а я уже хохочу во все горло. Святой Лакки, как же это замечательно, когда ничего не болит, какое же это счастье!

Шесть цветных лучей сходятся на небе в одну точку – и, вот он, миг истины! Появляется солнце. Скажете, ничего особенного, на рассвете всегда так бывает? Да, но не тогда же, когда небо тучами снежными затянуто!

Солнце огромно! Сразу становится тепло, и я наконец-то верю, что и впрямь пришла весна. Хотя до конца обряда еще не менее четырех часов, я понимаю, что останусь жив. Потому что я – действительно король, Его величество король Ледании.

– Вот и солнышко взошло. – Беодл довольно зажмурился, почесал седую бороду. Блин усмехнулся:

– И что мы сюда приперлись, спрашивается? Можно подумать, ни разу «Солнца Ледании» не видели. Нам Лакки его когда еще показывал, помнишь?

– Что показывал – помню. А вот когда – нет. Не хватало мне память такой ерундой забивать!

Они стояли в самом что ни на есть первом ряду, а потому прекрасно видели не только фигуру короля в разноцветном ореоле, но и стоящих рядом людей, и большого рыжего кота, с любопытством наблюдавшего за действием.

– Потеплело-то как. – Беодл расстегнул зимнюю куртку на медвежьем меху, снял шапку, тряхнул седой гривой волос.

– Ждать долго, – досадливо сказал Блин. – Пойдем лучше в трактир, пропустим по кружечке, а?

– Изыди, нечистый, – добродушно сказал Беодл. – Неужели ты, наивный бог, думаешь, что в кабаках хоть одна живая душа осталась, специально, чтоб нас обслужить? Не умеешь ты в человеческих душах читать, дух Зла!

– А то мы сами себя не обслужим, – фыркнул Блин. – Не калеки, справимся. Это же забавно – зайти в пустой кабак, налить себе по кружечке и мило посидеть, былое вспомнить…

– Тут тебя «Петушиный час» и прихватит с твоей волшбой поганой, – фыркнул Беодл.

– Ой, страшно, – ухмыльнулся Блин. – Им же хуже, а мы еще и развлечемся. Да только прижали «Петушиный час», нос теперь высунуть боятся. Патриарх при поддержке короля такую чистку церковных рядов устроил – любо-дорого посмотреть. Опять ты все проспал, старый!

– Да, король у них неплохой, – согласился Беодл. – Вон как заклятия древние чешет! Молодой, правда, неопытный…

– Ничего, – успокоил его Блин. – Лакки за ним присмотрит. Правда, Лакки? Хватит сидеть там, пошли, пивка выпьем. Рыбки дам!

И святой Лакки повернул к нему усатую рыжую морду и недовольно мяукнул.

Любой праздник заканчивается праздничным столом. Нет, праздничным столом он продолжается, а заканчивается для всех по-разному. Разумеется, праздник «Солнца Ледании» исключением не стал. Таль и компания расположились вдалеке от окружения короля. К тому было не подобраться, бедного монарха окружала толпа придворных, спешивших расписаться в верности и любви к своему повелителю. Там же обретались и Фрол с Мастером Лионом, отчасти для моральной поддержки, отчасти чтобы предотвратить возможное покушение на венценосную особу.

– Совсем замучили беднягу, – посочувствовала королю Лани. – Вон лицо какое несчастное.

– И глаза красные, – согласился Таль, обозрев монарха с несчастным лицом. – И то сказать, подняли ни свет ни заря, чудесить заставили на холоде… как бы не заболел еще!

– Полечим, – хмыкнул Боресвет, булькнув флягой. – Одно плохо, други мои, нет в дворцовых напитках должной крепости. Хотя закуска ладная, плохого не скажешь. Вот, скажем, свиная ножка копченая, с солеными огурцами. Ножка – оно ладно, а вот огурчики можно с пользой употребить… так о чем это я?

– О лечении короля, – напомнил Таль.

– А, ну для этого у него лекарей целая толпа. Небось не помрет.

Нанок увлеченно беседовал о чем-то с придворными дамами. Красавицы ахали, смущенно хихикали, косились на своих угрюмых кавалеров.

– Спорим, дойдет до дуэли? – предложил Бол.

– У братана-короля таких много, – прогудел Боресвет. – А барбу давно пора размяться. Да и Томагавка ворчит, драк мало. Даже уж и не знаю, девкой она лучше была или секирой. Девкой – вредности до фига, а секирой – кровожадности. Даже и не знаю…

– Смотри-ка, кто здесь! Безгол! – обрадовался Бол. – А ты что здесь делаешь?

– Барон Безгольчук, с вашего позволения, – ухмыльнулся вор и обнял завизжавшую от восторга Лани. – Как поживаете, судари мои?

– Не бедствуем, – сообщил Боресвет. – Чего и вам желаем.

– Король пригласил? – полюбопытствовал Бол.

– Ну а кто же, – ухмыльнулся Безгол. – Чтобы я, так сказать, расслабился и отдохнул душой и, естественно, телом. Только какой же отдых, когда столько работы вокруг? Я, сами понимаете, не карманник, но этих павлинов не пощипать – свыше моих сил.

– Этих не жалко, – согласился Нанок.

Безгол усмехнулся и исчез в толпе придворных. Таль готов был поклясться, что к утру многие будут сетовать на потерю драгоценностей, а иные – даже обвинять в этом собутыльников.

Музыка играла громко и весело. Таль поклонился Лани, она засмеялась, и через минуту оба кружились в быстром танце.

– Молодежь, – одобрил Боресвет.

– Я тоже молодежь, а со мной никто не танцует, – пожаловался Бол. – Может, вон ту черненькую пригласить, как думаешь?

– А и пригласи, – разрешил Боресвет. – Ты, брат, главное, не робей, и уж если на ноги наступаешь, так не на обе сразу. Дамы от этого падают, сечешь?

– А, была не была! – Бол подбежал к выбранной девушке, в двух словах объяснил ей, какой он весь из себя герой, и, не давая вставить слово, потащил танцевать.

Боресвет ухмыльнулся.

– Так и надо, – сказал он в пространство, из которого тут же возник Нанок.

– Совсем с ума посходили, клянусь Беодлом, – сказал он. – Все до одной – блондинки! Объясняю им, что кассарадцы не танцуют из принципа, так не слушают даже!

– Настоящему мужику, – изрек Боресвет, – всегда что-нибудь да мешает. Я вот сейчас хлебну еще глоточек – да так спляшу, что все вздрогнут. А если еще спою…

– Не надо! – поспешно сказал варвар. – От твоих песен у меня вон секира визжит.

– Кстати, о секирах, – подала голос Томагавка. – Хозяин, сапог я благополучно профукала. Неплохо бы обновку прикупить!

– Завтра повяжу ленточку на топорище, – пообещал варвар. – Устроит?

– Только не забудь, – предупредила Томагавка. – А то мы с Боресветом вместе споем!

Вернулись Лани с Талем, а следом – Бол, веселые и запыхавшиеся.

– Обожаю танцы! – восторженно воскликнула девушка. – Как это замечательно – кружиться, кружиться, полностью отдаваясь музыке!

– Пойдем посмотрим на звезды, – предложил Ларгет.

– Давай позже? Пить хочется. Вот выпьем вина, остынем…

– Самое время поздравить его величество, – сказал Мастер Лур, присоединяясь к компании. – Придворные лизоблюды наконец-то иссякли.

Его величество приветливо улыбнулся, увидев приближающуюся к нему компанию.

– Рад вас видеть, – сказал он. – Выпьем за «Солнце Ледании»!

По знаку короля им немедленно наполнили бокалы.

– Можете говорить свободно, – разрешил его величество. – Мастер Лион прочел заклятие от подслушивания. Как его? «Круг Тишины»?

– «Малый Квадрат Тишины Фейергольда», – поправил Мастер Лур. – Чары известные и надежные, мой коллега абсолютно прав, предпочтя именно их.

– Это неважно, – отмахнулся король. – Я благодарен вам, друзья мои…

– Следует говорить «мы благодарны», – педантично поправил его Фрол.

Король закатил глаза.

– И вот так каждый день, – пожаловался он. – Я, конечно, быстро учусь, знаю уже все, что положено средней руки монарху, но такие вот проколы время от времени случаются.

– Можно было сказать проще – «спасибо, братва», – предложил Боресвет.

– Спасибо, я учту, – сухо сказал король, глаза его смеялись. – Ну выпьем! До дна!

– Ваше величество, – подоспевший лакей был в меру подобострастен, как ему и полагалось по должности. – Тут какая-то женщина требует впустить ее во дворец. Буянит, скандалит, ломает ворота.

– Я что-то не понимаю, – высокомерно сказал король. – По-вашему, я должен ее отогнать?

– Нет, ваше… я хотел… – Лакей впал в ступор и практически утратил дар речи.

– Он хотел сказать, ваше величество, – поддержал слугу капитан Форон, – что гвардейцы не справляются. Убить блинову бабу мы смогли бы, а вот остановить не получается. Того, кто рискнет к ней приблизиться, она хватает за шкирку и швыряет о стену. Очень болезненно, надо признать. Вооружена скалкой, примерно с булаву гардарикского богатыря. Ну может, малость побольше.

– Да что за баба такая? – Король медленно начинал выходить из себя. – Откуда взялась? Как зовут?

– Докладываю. – Капитан подтянулся, выпятил грудь и щелкнул каблуками. – Баба – большая. Больше даже вон того полутролля из Кассарада. Откуда взялась – неизвестно, здесь ищет своего мужа. Говорит, он во дворце скрывается. Имя у нее нездешнее – Боретьма, кажется.

При этих словах Боресвет как-то резко осунулся и побледнел.

– Что с тобой? – встревожилась Лани. – Ты ее знаешь?

– Еще бы, – вздохнул богатырь. – Мне ли не знать! Жена она мне, в натуре. Слушай, величество, а нельзя ли по-тихому из дворца слинять? Ведь прибьет же она меня, точно говорю, прибьет!

– А за что? – поинтересовалась Лани.

– Меня за хлебом послали, а я не принес, – покаялся богатырь.

– И за это прибьет? Вот же стерва, – возмутилась девушка.

– А то, – согласился богатырь. – И дался ей этот хлеб! Все равно за пять лет окаменел совсем, не угрызешь. Помнишь, Бол, я им искры высекал? Так нет же, ей бы только поскандалить, в натуре!

– Тебя послали за хлебом пять лет назад? – Лани решила, что она ослышалась.

– Ну – отозвался богатырь.

– Беги отсюда скорее, – посоветовала Лани. – Пока я сама тебя не прибила!

– Я с тобой! – вызвался Бол.

– Вот уж нет. – Мастер Лур ловко сгреб пронырливого ученика за шиворот и ласково отвесил подзатыльник. – Тебя ждет учеба. Ты за прошлый семестр еще не все сдал!

– Скажи хоть, где тебя искать? – крикнул Бол спине убегающего богатыря.

– Меня так просто не потеряешь, – отозвался тот. – Не боись, еще встретимся, если меня эта мымра не сцапает. Счастливо вам, братцы!

Они стояли и смотрели ему вслед. Огромная бабища со скалкой в руке прорывалась следом за богатырем, выкрикивая угрозы и оскорбления.

– Боресвет и Боретьма, – задумчиво изрек Мастер Лур. – Есть в этом что-то от восточного учения о дуализме вселенной. Свинь и свянь… Ладно, так даже к лучшему. Приключения закончились – вас ждут годы упорной и скучной учебы…

Таль и Бол переглянулись. Что-то подсказывало обоим, что учеба и приключения – вещи вполне совместимые. Если знать, как их совмещать.

P.S.

В этот день в Квармоле справляли день рождения премьер-министра. Отмечался праздник в очень узком кругу, но с невиданным размахом и фантазией. Все, кому повезло участвовать в данном событии, в один голос заявляют, что все безумно понравилось и вообще, так весело в жизни не было, но подробностей никто из них припомнить не может.

Во Флане впервые за два столетия выпал снег. То, что событие это произошло не зимой даже, повергло местных чародеев в глубокий шок. Наиболее продвинутые усмотрели здесь связь с обрядом «Солнце Ледании», отголоски которого гуляли еще по всему миру.

В Гардарики справляли Масленицу. Как положено по местным обычаям, отмечать начали задолго до праздника, а потому соломенное чучело Мары то ли где потеряли, то ли кто спер. Ничуть не обескураженный народ сжег палаты боярина Стремнова, попавшиеся на пути праздничного шествия. В общем, праздник удался.

В Семиградье ничего интересного не произошло. То есть совсем ничего.

В Сангрии молодой перспективный некромант вызвал дух покойного мага, открывшего заклинание, превращающее воду в вино. Маг этот трагически утонул в винном озере, лишив таким образом опечаленный мир плодов своей мудрости. К сожалению, дух упомянутого мага оказался совершенно пьян и так и не смог понять, чего от него, собственно, требуется.

В Саро чествовали нового члена Совета – эльфа Лониэля. Появились устойчивые слухи, что старейшина Траниэль готовит себе преемника.

В Лемурдонии на главной площади обнаружили соломенное чучело непонятно кого. По мнению местных варлоков, это, вне всякого сомнения, кукла Вуду. Кто такой Вуду и почему раскидывает своих кукол где ни попадя, варлоки сообщить отказались.

В Понакаре вспыхнул мятеж, который вряд ли будет в ближайшее время подавлен.

В Кассараде отмечали День Весны. Иные горцы наряжали новогодние рябины, но им быстро указали на ошибки. Количество дураков в горах в этот день изрядно поубавилось. Беда в том, что плодились они все же быстрее, чем их истребляли.

В Ледании отмечали Праздник Солнца. Горожане повеселились на славу, на улицу милостью Его Величества Форлатта Четвертого выкатили бочки с вином и накрыли столы со всяческой снедью. В программу праздника также вошли песни менестрелей (в том числе знаменитого барда Кельда), представление театра масок и магический фейерверк, столь любимый горожанами и изрядно подзабытый уже за время доминирования «Петушиного часа». Завершился праздник забегом по ночным улицам, в котором победил крепкого сложения воин, судя по ругательствам, из Гардарики. Следом (правда, с изрядным запозданием) финишировала здоровенная баба, вооруженная огромной скалкой. Попытки поймать и наградить победителей успехом не увенчались.

В Заморье королевские маги закончили составление отчета о событиях, имевших место прошлой осенью в крепости Стеллах неподалеку от портового города Вийолах. Крепость, принадлежавшая могущественному Магистру Эстелину, подверглась нападению неизвестных сил, одержавших в этой битве победу. Имело место применение чудовищной силы магии неизвестного происхождения. Внимание экспертов привлекла надпись на полуразрушенной стене – «Сдес был Нанк». Вопрос, что понадобилось полуграмотному ахарскому демону от мирной горной крепости, остается открытым и по сей день…

(обратно) (обратно)

Примечания

1

КП – командный пункт.

(обратно)

2

ИАП – истребительный авиационный полк. Номера частей подлинные. Герои имеют реальных прототипов.

(обратно)

3

Ульфхеднары – то же, что и берсерки. Но если вторые – медвежьи оборотни, то первые – волчьи.

(обратно)

4

Нево – старое название Ладоги.

(обратно)

5

Восход, Закат, Полночь и Полудень – соответственно: Восток, Запад, Север и Юг.

(обратно)

6

Историческая личность. По приказу королевы Норвегии ограбил и разрушил древний храм на острове Белом в устье Оби (см. «Сага о Стурлауге Трудолюбивом Ингольвсоне»). Храм известен также по запискам арабских путешественников (напр., Масуди).

(обратно)

7

Здесь и далее, если не указано иначе, – стихи автора.

(обратно)

8

Хирд – войско, дружина.

(обратно)

9

Хевдинг – вождь.

(обратно)

10

Великая Биармия, Бьярмаланд – так в древности называли земли северо-востока нынешней России от Северной Двины до устья Оби.

(обратно)

11

Отец Дружин – бог Один.

(обратно)

12

Тинг – народное собрание у скандинавов.

(обратно)

13

Надо отметить, что наши предки, в отличие от нас с вами, воспринимали мир иначе. Магия для них была некой обыденной данностью. Вселенная – переполнена волшебными существами и могущественными Божествами. Но не стоит упрекать предков в глупости или наивности – ведь бежите же вы к экстрасенсу, если врачи не могут вас вылечить. В те времена люди были не менее практичны, чем сейчас, иначе как бы они завоевали и освоили всю планету?

(обратно)

14

Как известно – порох изобретен уже очень давно.

(обратно)

15

Фенны, урмане, даны, свеи – соответственно: финны, норвежцы, датчане и шведы.

(обратно)

16

Ошую – слева, одесную – справа.

(обратно)

17

Ирий – рай у славян.

(обратно)

18

«Ишачок» – на жаргоне пилотов того времени истребитель И-16, конструкции Поликарпова.

(обратно)

19

Рум – Рим. Но ромеи – это византийцы, а римляне – румляне.

(обратно)

20

Миклагард – так скандинавы называли Константинополь (Царьград у славян).

(обратно)

21

Навь – Потусторонний мир, Тот свет.

(обратно)

22

Перипл – описание берегов, лоция (греч.).

(обратно)

23

Святой Патрик – один из самых уважаемых святых в Ирландии.

(обратно)

24

Парад – позиция с оружием, также защитный прием.

(обратно)

25

Юзовка – Ныне Донецк, перед войной – Сталино.

(обратно)

26

ФЗУ – ФАБрично-ЗАВодское УЧилище, «фабзайцы» – сравни – «пэтэушники».

(обратно)

27

Футарк – скандинавский рунический алфавит. Различают Старший и Младший. Использовался как магическая система с самым широким диапазоном назначения. Гитлеровцы использовали его искаженный вариант в своей символике, и вполне возможно, ускорили этим свой Рагнарек.

(обратно)

28

Скандинавы говорили «бела» – если хотели сказать «прекрасна».

(обратно)

29

Семаргл, Сварожич – в древнеславянском пантеоне – божество огня, не путать с Симургом, крылатой собакой. Рарог – птица огня, вестник Семаргла, он же – Жар Птица.

(обратно)

30

Рогатина – тяжелое копье с широким наконечником, напоминающим небольшой меч, которым можно было не только колоть, но и рубить.

(обратно)

31

Комэск – командир эскадрильи.

(обратно)

32

Курши – воинственное племя, от которого образовалось название Курляндия.

(обратно)

33

Шнека, Шнеккер – как и Драккар, это один из видов скандинавских боевых кораблей.

(обратно)

34

Петсамо – теперь Печенга, город и порт на побережье Баренцева моря.

(обратно)

35

Дренг – воин, то же, что и хирдман.

(обратно)

36

Кнорр – скандинавское торговое судно.

(обратно)

37

Существовали Старшая и Младшая Дружины. Каждый из членов последней был закреплен за кем-то из старших. Это называлось «носить копье».

(обратно)

38

Перун – бог грозы и битвы, здесь – молния.

(обратно)

39

Кметь – воин.

(обратно)

40

Вальхи – кельты.

(обратно)

41

Западная Страна – еще одно название Ирландии.

(обратно)

42

Богумир (Имир) – Сын Дажьбога (скандинавский Бальдр) – божества Весны и Солнца и Марены – богини смерти (скандинавская Хель). Этакий бессмертный смертный, живой Инь-Ян. Считался прародителем великого множества народов, и в первую очередь славян («Дажьбожьи внуки» в «Слове о полку Игореве»). Был обожествлен при жизни. Похоже, одним из первых создал культ своей личности. В конце концов совершенно спятил от долгой жизни, начал безобразничать и довел собственного отца до сыноубийства. Дажьбог отделил мечом темную часть его сути от светлой. Светлая пошла в Ирий и стала божеством, ну а темная – понятно куда. Храмы Богумира были невероятно богаты.

(обратно)

43

Ни Тэн (яп.) – одновременно «два неба» и «два меча».

(обратно)

44

Нильфхель – скандинавский ад, обитель мертвых.

(обратно)

45

Ваны и Асы – два племени богов из скандинавских саг, которые вели между собой войны и заключали союзы. Асы – предки и покровители скандинавов, Один – первый из них, Ваны – ассоциируются со славянскими богами.

(обратно)

46

Обычно тризной называют поминальный пир, но на самом деле это понятие включает в себя ритуальные состязания на свежем кургане, включавшие в себя, в свою очередь, бои с оружием.

(обратно)

47

Эйнхерии –воины, павшие в битве и стяжавшие славу. Скандинавы верили, что после смерти храбрецы попадают в личную дружину Одина. Там они пируют, сражаются и веселятся с валькириями, пока не настанет Рагнарек – Гибель Богов. Тогда они выйдут в последний бой.

(обратно)

48

Локи – отец лжи, бог злой шутки и коварства в скандинавском пантеоне. Славился умением принимать чужой облик.

(обратно)

49

Локи – скандинавский бог хитрости, обмана и коварства.

(обратно)

50

Эрликон – в данном случае малокалиберная зенитная автоматическая пушка.

(обратно)

51

Эрэс – разговорное от аббревиатуры «РС» – реактивный снаряд.

(обратно)

52

ПАРМ – полевые авиаремонтные мастерские.

(обратно)

53

Сидор – солдатский вещмешок.

(обратно)

54

Ярло – солнечное сплетение.

(обратно)

55

Филиды (ирл.) – знатоки законов и истории, сочинители саг и песен о деяниях героев.

(обратно)

56

Фении (ирл.) – воины фианы – вольной дружины. Не подчинялись никому, кроме своего вождя. Большую часть времени жили в лесах. Частенько промышляли грабежом и разбоем и были вообще-то не очень приличной компанией.

(обратно)

57

Гардарика – страна городов, Русь.

(обратно)

58

Ошеломить – буквально – ударить по шлему. Тяжелое сотрясение со всеми вытекающими.

(обратно)

59

Подволок – потолок.

(обратно)

60

Довоенный аналог ООН. Имел еще меньше влияния на геополитику, чем оная.

(обратно)

61

Харалуг – булат.

(обратно)

62

Катана – самурайский меч с длиной клинка около 90 сантиметров и двуручной рукоятью. Предназначался для ношения с гражданским платьем. Герой ошибается. Скорее всего, в его руках другой меч – тати. Он предназначался для ношения с доспехами, был несколько длиннее, а на ножнах имел кольца для привешивания к поясу.

(обратно)

63

У сармат в ходу, кроме всего прочего, были двуручные сабли.

(обратно)

64

К своему стыду, автор не знает имени поэта, написавшего эти замечательные стихи.

(обратно)

65

Поруб – тюрьма, обычно подземная.

(обратно)

66

Дромон – византийский боевой корабль.

(обратно)

67

Герой ошибается – первыми передрались уже сыновья Святослава.

(обратно)

68

Битва на Нежатиной Ниве произошла в 1078 году между войсками двух княжеских коалиций в борьбе за Черниговский и Киевский стол. Одна из кровопролитнейших междоусобных битв в русской истории.

(обратно)

69

«Историческая перепутанница» А. и В. Федоренко. Еще пример:

Ну, и так далее…

(обратно)

70

Руда – кровь.

(обратно)

71

Сварга, Ирий – рай древних славян.

(обратно)

72

Вира – выкуп, отступное, штраф.

(обратно)

73

Вольга Всеславьевич – герой былин.

(обратно)

74

Скульд – будущее. В скандинавских мифах есть три богини судьбы, аналогичные древнегреческим мойрам, или римским паркам. Их имена: Урхр – прошлое, Вертаанди – настоящее и Скульд – будущее. То есть Хаген назвал его сыном Будущего.

(обратно)

75

Вещий Олег.

(обратно)

76

Догадайтесь с трех попыток – откуда фраза.

(обратно)

77

Тул – колчан, футляр для хранения стрел.

(обратно)

78

Перестрел, стрелище – дистанция, на которой средний лучник попадал в цель, примерно около 220 метров. Максимальная дальность стрельбы из сложного лука гораздо больше: по некоторым данным, свыше 700 метров.

(обратно)

79

Тропить след – здесь: идти по следу, читать его.

(обратно)

80

Ратовище – древко копья.

(обратно)

81

Поруб – тюрьма.

(обратно)

82

События происходили в реальности. См. Б. А. Рыбаков «Язычество Древней Руси», стр. 213–223.

(обратно)

83

Глиф – магический рисунок или знак, обычно тотем или оберег, от которых затем произошли дворянские гербы.

(обратно)

84

20 июля, впоследствии – Ильин день.

(обратно)

85

Хазары, по крайней мере правящая верхушка, исповедовали Иудаизм.

(обратно)

86

Арбалет изобретен китайцами еще на рубеже нашей эры, если не до него. Греки тоже знали подобный вид оружия – гастрафет, – то есть «лук, натягиваемый животом», имевший специальный упор для упомянутой части тела. Это оружие послужило прародителем многочисленного семейства осадных машин, но само по себе не снискало популярности, безнадежно уступая луку. С китайскими же арбалетчиками первыми познакомились пленные легионеры Красса, сторожившие восточные рубежи Парфянского царства, причем знакомство это закончилось для них очень печально.

(обратно)

87

Пороки – осадные машины. В данном случае – баллисты (нечто вроде огромного арбалета на станке). Считается, что осадная техника появилась на Руси лишь с приходом монголов, но это маловероятно. Рядом Византия – где теория и практика штурма крепостей была разработана детально. А Святослав во время осады греками Доростола, при вылазке, спалил весь их парк осадных машин. Значит, знал – что это такое и чем грозит.

(обратно)

88

Нагльфар – корабль, сделанный из ногтей мертвецов.

(обратно)

89

Солнце.

(обратно)

90

Плет – помост в ветвях дерева.

(обратно)

91

Муж – тогда не столько супруг, сколько взрослый мужчина. Аналогично жена – женщина.

(обратно)

92

Гридин, гридь – обычно – воин личной дружины князя.

(обратно)

93

Ябетник – княжий или боярский управитель.

(обратно)

94

Резан, – денежная единица, часть гривны. В данном случае – небольшой кусок серебра, полученный при «разделке» гривны – шейного украшения.

(обратно)

95

Гашник – та самая веревочка на штанах, что была вместо резинки. Отсюда – «в загашнике», т. е. – в укромном месте. Куда уж укромнее, не правда ли?

(обратно)

96

Заборол, забрало – часть крепостной стены, на которой сделан проход и площадка для обороняющихся. Обычно прикрывался навесом от стрел, оснащался бойницами и т. д.

(обратно)

97

Рать – война, войско, битва. Ратиться – воевать.

(обратно)

98

СМЕРШ – аббревиатура – Смерть Шпионам. Одно из подразделений НКВД, занимавшееся разработкой и устранением вражеских диверсантов и агентуры в тылу и на фронте. Нельзя сказать, что их деятельность была бесполезной, как раз наоборот. Но все было очень по-русски, т. е. – «лес рубят – щепки летят». Неизвестно, кого они настреляли больше – настоящих агентов или невинных людей. Хочется верить, что все-таки первых.

(обратно)

99

Пазгать (вологодский диалект) – в данном случае – резать, нарезать, разрывать. Может употребляться в значении – разругаться, также (арх.) – драть, сдирать, раздирать.

(обратно)

100

Листодер – осенний ветер (устар.).

(обратно)

101

Свеи – шведы.

(обратно)

102

Ясень битвы – поэтическое иносказание (кеннинг) скандинавской скальдической поэзии, означающее «Воин».

(обратно)

103

Шнеккер, как и драккар, – один из видов скандинавских боевых кораблей. Обычно он был крупнее драккара, а некоторые экземпляры имели даже боевые башенки для стрелков.

(обратно)

104

Хевдинг – вождь, предводитель вольной дружины – хирда.

(обратно)

105

«Дракон» – драккар, «змей» – шнеккер.

(обратно)

106

Дренг – воин. В принципе – то же, что и хирдман. Но автор использует это название для обозначения менее опытных воинов, аналога «молодших» в славянских дружинах.

(обратно)

107

Миклагард – Константинополь.

(обратно)

108

Еще один кеннинг воина. Тинг – народное собрание, вече скандинавов. «Тинг кольчуг» – битва. «Клен тинга кольчуг» – воин, вождь.

(обратно)

109

«Скорпион» (карробаллиста, хайробаллиста) – легкая и компактная двухплечевая метательная машина, широко использовавшаяся в античные времена (первое применение – Первая Пуническая война) и средневековье, в том числе и в качестве корабельной артиллерии. Автор опирается на данные сайта http://xlegio.enjoy.ru.

(обратно)

110

Весь – одно из финно-угорских племен, населявшее часть нынешних Архангельской, Вологодской и Ленинградской областей, а также часть Карелии.

(обратно)

111

Тризна – ритуальный поединок на похоронах.

(обратно)

112

По этому вопросу см.: Ершов С. А. «Меря – Русы». СПб., 2000: АОЗТ «Феникс-Плюс». Автор использует данную работу как источник рабочей гипотезы. Право же, гораздо интереснее писать книгу, когда события в ней несколько отличаются от того, что мы с вами изучали в школе.

(обратно)

113

Железко – наконечник копья или другого древкового оружия.

(обратно)

114

«Чертова кожа» – толстая, очень прочная материя, из которой шили летные комбинезоны.

(обратно)

115

Кабельтов – одна десятая морской мили. Миля – 1852 метра.

(обратно)

116

Русин – профессиональный воин, член дружины. Слово «дружинник» применялось тогда к людям, прислуживавшим воинам.

(обратно)

117

Всадник на восьминогом коне – Один, верховный бог скандинавов, на своем волшебном жеребце Слейпнире.

(обратно)

118

Здесь и далее без подписи – стихи автора.

(обратно)

119

Дромоны – боевые корабли византийцев. На некоторых устанавливались так называемые сифоны – устройства для метания огнесмеси – «греческого огня», состав которого неизвестен до сих пор.

(обратно)

120

Хугин и Мунин – имена воронов, вещих птиц, посланников Одина.

(обратно)

121

Пард – так в древности называли гепардов. Эти хищники в описываемое время еще водились в Средней Азии. Их приручали и использовали для охоты. «Пардус» – латинизированное произношение. Скорее всего, название дано кораблю после одного из походов на Византию.

(обратно)

122

Только вожди брили головы, оставляя на темени пук волос, именуемый чубом, а нынче – на Украине – оселедцем.

(обратно)

123

Борг, бург, горд или гард – укрепленное поселение.

(обратно)

124

Бонд – свободный землевладелец.

(обратно)

125

РККА – Рабоче-Крестьянская Красная Армия.

(обратно)

126

Трэль – раб.

(обратно)

127

Вик – военный поход, набег. Отсюда – викинг.

(обратно)

128

Венды – венеды, славяне. Собирательное название народов южного побережья Балтики – лужицких сербов, ободритов, лютичей и др.

(обратно)

129

«Сиг», «Зиг», или «Соулу», – руна победы, энергии солнца и удачи. Знакома читателю по аббревиатуре «SS», однако изначально не несла в себе никакого негатива. Кроме того, что ежели есть победитель, обязательно есть и побежденный. Даже если и первый и второй – мы сами.

(обратно)

130

Рарог (сокол) – город в земле славянского народа бодричей (ободритов). Скандинавы называли его Рерик, немцы – Мекленбург. Ныне немецкая земля Мекленбург – Передняя Померания.

(обратно)

131

Ульфхеднар – волчий оборотень, воин, приходящий в состояние зверя на поле брани. Аналог берсерка, только с другим тотемом.

(обратно)

132

Губящий ветви – кеннинг, то есть эпитет огня.

(обратно)

133

Один принес свой глаз в жертву, чтобы испить из источника мудрости.

(обратно)

134

Хель – богиня смерти у скандинавов. Одновременно – название мира мертвых.

(обратно)

135

Зеленый Эрин – Ирландия.

(обратно)

136

Филиды (ирл.) – знатоки законов и истории, сочинители саг и песен о деяниях героев.

(обратно)

137

Фении (ирл.) – воины фианны – вольной дружины. Не подчинялись никому, кроме своего вождя. Большую часть времени жили в лесах. Частенько промышляли грабежом и разбоем и были вообще-то не очень приличной компанией.

(обратно)

138

Гардарика – страна городов, Русь.

(обратно)

139

Кнорр – транспортный корабль скандинавов.

(обратно)

140

Вальх – кельт. Так скандинавы называли жителей Ирландии и Шотландии.

(обратно)

141

Украинская пословица.

(обратно)

142

«Тридцатьчетверка» – знаменитый танк Т-34.

(обратно)

143

УТИ-16 – учебно-тренировочный вариант истребителя И-16 с двумя кабинами.

(обратно)

144

Есть также и другие значения имен трех норн: Урхр (Урд) – судьба, Вертханди (Верданди) – становление, Скульд – долг.

(обратно)

145

В данный момент колонизация скандинавами северо-восточного побережья Америки – научно установленный факт. И сделали они это за пятьсот лет до Колумба, а может, и раньше.

(обратно)

146

На траверзе – морской термин, означающий, что некий объект находится точно сбоку, в 90 градусах справа или слева по борту.

(обратно)

147

Красный считался в Ирландии цветом потусторонних сил.

(обратно)

148

Символы-то все сплошь магические! Золотой ритуальный серп – это, несомненно, друидский знак, молот – оружие бога Тора у скандинавов и Суцеллуса у галлов. Не все было просто с Советским Союзом. Недаром же такая прорва народа оккультизмом да магией баловалась в царствие последнего Императора Российского.

(обратно)

149

Ирландия по традиции делится на пять частей, называемых пятинами. Север – Ульстер (Ольстер), или Улад, Запад – Коннахт, Восток – Лейнстер, Юг – Мунстер и центр – Тара (Темра). По некоторым данным, Мунстер тоже делился на две части, тогда Тара не считалась.

(обратно)

150

Ок-фений – участник битвы, воин фианны. От слова Ок – юноша.

(обратно)

151

УБТ – крупнокалиберный пулемет конструкции Березина, 12,7 мм.

(обратно)

152

Опять же знаменитый «Ил-2», часто называемый летающим танком. За годы войны изготовлено 36163 таких самолета. «Илы» были мощным противотанковым средством, однако слишком часто в начале войны применялись без поддержки истребителей и несли неоправданные потери. Немецкие пилоты, быстро разобравшись в уязвимых местах штурмовика, считали его лакомым кусочком, хотя и признавали, что сбить его трудно. Об этом говорит его прозвище – «бетонбомбер». С течением времени тактика советских ВВС совершенствовалась, а на вооружение поступали более совершенные модели самолета. В итоге немцы стали нести все более серьезный урон от действий штурмовиков. Сами они считали советских пилотов, летавших на этих машинах, отважными до безрассудства. См. исследование Вальтера Швабедиссена, вышедшее у нас под названием «Сталинские Соколы».

(обратно)

153

«Худой» – прозвище, данное советскими пилотами немецкому истребителю Bf-109. Другое его прозвище было «Мессер».

(обратно)

154

Крупнокалиберный пулемет.

(обратно)

155

Зброя – здесь: доспехи, оружие.

(обратно)

156

Корзно – плащ.

(обратно)

157

Поляница – воительница.

(обратно)

158

Фигура высшего пилотажа. Выполняется поворотом самолета вокруг продольной оси фюзеляжа.

(обратно)

159

Стрелы распределялись по типам, как и современные патроны. Одни имели шилообразные или граненые наконечники – против кольчуг и брони, другие, которые обычно рисуют художники, – наконечник с выступами, направленными назад, чтобы труднее было извлечь стрелу из раны, третьи – наконечник в виде долотца или полумесяца. Именно такие и назывались срезнями. Применялись как на охоте, так и в бою. Известны случаи использования особо крупных срезней, с помощью которых можно было запросто отсечь руку или ногу противника, если тот без доспехов. Существовали и специальные «снайперские» стрелы, тщательно уравновешенные и выверенные. Вообще, боевой лук – это страшное оружие, а средний лучник бил на расстояние около 225 метров. Это даже являлось мерой длины и называлось «стрелище», или «перестрел». Подчеркиваю – лучник средний.

(обратно)

160

А именно: «Тестудо!» (Черепаха – лат.) – римский боевой прием, применявшийся против атаки стрелков, кавалерии или превосходящих сил в рассыпном строю, а также при штурме крепостей.

(обратно)

161

Гейс – мистический запрет, табу, которое лежало на каждом ирландском герое. Нарушение его приводит к гибели.

(обратно)

162

Святой Патрик – небесный покровитель Ирландии.

(обратно)

163

Строки из «Navamal» («Речей Высокого») – скандинавской поэмы, являвшейся своеобразным кодексом чести викинга.

(обратно)

164

Стихотворение составлено из кеннингов – эпитетов, применявшихся в скальдической поэзии. Ясень битвы – воин, Вьюга секиры – битва, Море меча – кровь.

(обратно)

165

Особист – сотрудник особого отдела НКВД.

(обратно)

166

Варяжское море – Балтика.

(обратно)

167

Немецкий бомбардировщик «Юнкерс» – Ju-88.

(обратно)

168

БАО – Батальон аэродромного обслуживания.

(обратно)

169

Противопехотная мина нажимного действия. При контакте с ногой специальная пружина подбрасывала мину вверх, после чего следовал взрыв. Немцы вообще были пионерами в применении подобных штучек, как и в минировании с воздуха акваторий морских портов и фарватеров. Хотя аналогичные разработки велись и в других странах.

(обратно)

170

Лучший из немецких асов, или как они их называли – эксперт, Эрих Хартманн имел к концу войны счет в 350 сбитых самолетов. Причем начал воевать в 42-м году. И он был не единственным, счет за две сотни имело еще несколько человек, а один тоже перевалил за три. Эти цифры долго замалчивались и всячески оспариваются до сих пор. Возможно, приписки действительно были, как с их, так и с нашей стороны. Хотя могут быть и обратные примеры. Счет Александра Покрышкина – 59 сбитых. Он провел в боях всю войну, однако, по некоторым сведениям, будучи не в ладах с комиссаром полка, не досчитался в личной копилке не одного десятка сбитых фашистов. Такие пироги… К слову сказать, самый попсовый американский пилот сбил 40 самолетов. У нас таких было много. Среди союзников русские летчики были лучше всех.

(обратно)

171

Кузнецов в те времена не без причины считали колдунами. Жили они часто на отшибе, умели то, чего не умели другие. Владели тайнами природы и, по слухам, общались с дикими зверями. Подобное отношение к людям, имеющим власть над металлом, было распространено по всему миру, вплоть до Южной Африки. Чтобы убедиться – достаточно почитать роман «Чака Зулу».

(обратно)

172

Метуситься – метаться, нервничать.

(обратно)

173

Щуры, или чуры (пращуры) – домашние божества, маленькие фигурки которых держали у очага или в Красном углу – там, где позже будут висеть иконы. Символизировали предков, хранителей рода. Вспомните восклицание: «Чур меня!», – это обращение к предкам за защитой и покровительством.

(обратно)

174

Перун – бог грозы, а также обозначение молнии.

(обратно)

175

«Волоковое» окно – от слова «волочить», то есть сдвигать.

(обратно)

176

Доля и Недоля – богини судьбы.

(обратно)

177

Мокошь (Макошь) – Богиня Мать, олицетворение земли и плодородия.

(обратно)

178

Харалуг – русское название булата.

(обратно)

179

Муть-река – Волхов.

(обратно)

180

Unthermench – недочеловек (нем.).

(обратно)

181

«Чайка» – истребитель биплан И-153 конструкции Поликарпова. К началу войны вместе с И-16 составлял основу самолетного парка Советских ВВС. Назван «Чайкой» за характерные очертания верхнего крыла.

(обратно)

182

ИАП – Истребительный авиационный полк.

(обратно)

183

Abschusbalken (нем.) – отметка на киле немецких истребителей, обозначавшая воздушную победу.

(обратно)

184

JG-54 «Grunherz» (Зеленое сердце – нем.) – Jagd Geschwader, истребительная эскадра, практически всю войну сражавшаяся на Восточном фронте и укомплектованная очень опытными пилотами.

(обратно)

185

Тор – скандинавский бог грома, известный своими вполне рыцарскими странствиями и борьбой с чудовищами. Покровитель воинов и героев. Двоеверие держалось в Скандинавии очень долго.

(обратно)

186

Бухта в описываемое время еще не Мекленбургская.

(обратно)

187

Имя его и означает – Сокол. И фамильный знак Рюриковичей также изображал пикирующего сокола.

(обратно)

188

Немецкое название – Ольденбург.

(обратно)

189

РУД – рычаг (рукоять) управления двигателем.

(обратно)

190

Нарочитых – здесь: знатных.

(обратно)

191

Вопреки современному восприятию этого слова, «старый» раньше означало вовсе не старость физическую, а опыт.

(обратно)

192

Лавка в те времена – штука особая. В отличие от скамьи, которую можно двигать, лавки намертво крепились вдоль стен, и сидели на них обычно старшие.

(обратно)

193

Собственно говоря, устьем Нево, то есть Ладоги, называли тогда нынешнюю реку Нева.

(обратно)

194

Дзивна – рукав Одера.

(обратно)

195

Борнхольм – остров в Балтийском море, примерно напротив устья Одера, но ближе к берегам Швеции. Принадлежит Дании. Здесь испокон веков проходили (и проходят сейчас) оживленные торговые пути. Те, кто служил в плавсоставе на Балтийском флоте и хаживал в моря на слежение за «вероятным противником», запомнят этот остров на всю жизнь. Трассы там не только торговые…

(обратно)

196

«Кровавый орел», он же «Красный орел» – вид казни, который практиковали викинги исключительно для особо насоливших им врагов. Человеку вскрывают спину вдоль позвоночника, выворачивают в стороны ребра и через проделанные таким образом отверстия вытаскивают наружу легкие. Они, говорят, при этом слегка напоминают крылья…

(обратно)

197

Носовые фигуры кораблей предназначались для устрашения врагов и отпугивания злых сил. При входе в свои или союзные воды их снимали, чтобы не оскорблять местных духов-хранителей и доказать свои мирные намерения.

(обратно)

198

Если бы герой знал такой термин, он назвал бы это взрывом этногенеза.

(обратно)

199

На самом деле такие потери для первой недели войны невелики, если учесть, что многие авиадивизии и корпуса были уничтожены практически полностью. Если учесть и то, что численность дивизии – до 350 самолетов (3–4, а иногда – до шести авиаполков), выходит, что полковнику просто «шьют дело».

(обратно)

200

Исключительный случай. Обычно все награды подобного ранга вручал «Всесоюзный староста» Калинин.

(обратно)

201

Бондэры – фермеры, земледельцы.

(обратно)

202

Юрк в данном случае не Юрий – славянизированное Георгий, а исконно славянское имя, произошедшее от «юркий», «быстрый», «ловкий».

(обратно)

203

Ряд – здесь: порядок и закон.

(обратно)

204

Постолы – кожаная обувь, наподобие индейских мокасин. В описываемое время была широко распространена по всей территории Европы, особенно в северной и восточной ее части.

(обратно)

205

Вервь – деревня.

(обратно)

206

Эпизод написан после консультации со специалистами.

(обратно)

207

В 1942 году испытания ракетного перехватчика БИ-1 были прерваны по причине слишком высокой пожароопасности жидкостно-реактивного двигателя. Установочная партия из двадцати машин была уничтожена.

(обратно)

208

Правь – высший, горний мир, Явь – мир, в котором живут люди, реальность, Навь – мир, в который уходят после смерти. Все три взаимопересекаются и часто трудно определить, где заканчивается один и начинается другой.

(обратно)

209

Штаги – прочные тросы, для крепления мачты в продольной плоскости.

(обратно)

210

Синской – то есть китайской.

(обратно)

211

Сейм – одно из старых названий реки Сейм, притока Десны.

(обратно)

212

Северяне – группа восточно-славянских племен, населявшая бассейн рек Десна, Сейм и Сула.

(обратно)

213

Поросье – бассейн реки Рось, притока Днепра. Южные земли Киевского княжества.

(обратно)

214

Дебрянск – древнее название Брянска, произошедшее от слова «дебри» – то есть густого, непроходимого леса.

(обратно)

215

Рондель – в данном контексте узкий кинжал с головкой и гардой в форме дисков.

(обратно)

216

Квилон – большой кинжал, напоминающий по форме уменьшенный меч.

(обратно)

217

Кое в чем мэтр Тигар был прав: Хигарт мало что понимал в искусстве. Известно, что авторы старинных шпалер и гобеленов плохо умели передавать перспективу; очевидно, что зверь размеры имел нормальные, но по мнению художника находился позади девушки.

(обратно)

218

Прозвище, образованное от aeffei li – большой, огромный человек (западно-тулленский диалект).

(обратно)

219

С цельнодеревянных луков (в отличие от ламинированных) тетива в походном положении снимается. Иначе возникающая остаточная деформация дерева ухудшает боевые свойства оружия.

(обратно)

220

Счастье да пребудет с вами, прекрасная. (кандийск.)

(обратно)

221

И вам счастья, отец мудрости. Да будет ваш путь столь же легок, как в юности

(обратно)

222

Юность не ищет легких путей, если не хочет погрязнуть в праздности.

(обратно)

223

И путь, который привел вас ко мне — не путь праздности.

(обратно)

224

Благословен будет путь праздности, ведущий к вам, прекрасная.

(обратно)

225

Я же, как в юности, не ищу легких путей. Но ваша прозорливость столь же блистательна, как и ваша красота.

(обратно)

226

Слепому не дано судить о солнце.

(обратно)

227

Мудрость делает видимым незримое.

(обратно)

228

В таком случае моя мудрость не идет в сравнение с вашей.

(обратно)

229

Умаление своих достоинств — признак скромности или лукавства. О соловье судят по песням.

(обратно)

230

Дословно: слушая днем, соловья не услышишь (Если бы соловей пел днем, его бы никто не услышал).

(обратно)

231

Имеющий уши да услышит, прекрасная.

(обратно)

232

Или вас подобает называть другим именем? Подскажите мне имя, что будет вас достойно.

(обратно)

233

Назови фармилу «устами дня» или «душой садов» — ты не сделаешь ее краше

(обратно)

234

А разве имя не есть суть, облаченная в слово, чтобы явить себя миру?

(обратно)

235

Воистину.

(обратно)

236

Дословно: длинна веревка — конец найдется.

(обратно)

237

Мудрому дано увидеть суть вещей, потому мы и зовем мудрость прозорливостью.

(обратно)

238

Мудрый никогда не назовет фармилу хурулллой , подобно страдающему носотечением.

(обратно)

239

Прозорливость подобна ясновидению.

(обратно)

240

Садовник отличит хуруллу от фармиллы прежде, чем сад будет осквернен зловонием.

(обратно)

241

У всего сущего есть свое предназначение.

(обратно)

242

Вы второй раз восхищаете меня своей… прозорливостью. Если семя хуруллы попало в сад, на то была причина

(обратно)

243

Дословно: ваш путь снова встретился с моим (канд.)

(обратно)

244

Все пути (рано или поздно) сходятся (канд.) — «мир тесен».

(обратно)

245

Как это правильно сказать по-эрладийски? (эрл.)

(обратно)

246

Мир тесен. Дословно «Все пути сходятся» (канд.)

(обратно)

247

Хором беспутный. (канд.) Впрочем, это слово можно перевести и как «непутевый» или «заблудший».

(обратно)

248

Непристойное орочье ругательство.

(обратно)

Оглавление

Алексей Витковский Витязь

  Часть первая Человек с неба

    Глава 1 Баренцево море. Май 1942 г

    Глава 2 Поход Ольбарда. Полуночное море

    Глава 3 Сага о Стурлауге[6]

    Глава 4 Баренцево море. Начало лета

    Глава 5 Поход Ольбарда. Человек с неба

    Глава 6 Другой мир

    Глава 7 Сага о Хагене

    Глава 8 Дружина

    Глава 9 Сага о Хагене и Белой Деве

    Глава 10 Седина древности

    Глава 11 Викинги

    Глава 12 Вращающееся озеро

    Глава 13 Пир

    Глава 14 Рок

    Глава 15 Рок неумолимый

    Глава 16 Хольмганг

    Глава 17 Тризна.[46] Пир Мечей

  Часть вторая Воин

    Глава 1 Видения

    Глава 2 Немного истории

    Глава 3 И враг станет другом…

    Глава 4 Княжий суд

    Глава 5 Учись, пока живешь

    Глава 6 Дар и Клятва

    Глава 7 Поход

    Глава 8 Тени

    Глава 9 Берсерк. Дар свободы

    Глава 10 Еще кое-что о берсерках

    Глава 11 Волочок

    Глава 12 «Он был прославленный стрелок, стрелять как он никто не мог…»[76]

    Глава 13 Еще кое-что о стрельбе из лука

    Глава 14 О вере и кровной мести

    Глава 15 Как вождь у вождя невесту украл

    Глава 16 Поединок вождей

    Глава 17 Медведь

    Глава 18 Градец

    Глава 19 Сила луны

  Часть третья Десятник

    Глава 1 Кольчуга

    Глава 2 Ворон

    Глава 3 Дочь кузнеца

    Глава 4 Кое что о стали, тактике боя и камнеметных машинах

    Глава 5 Тревожно

    Глава 6 Перунов день

    Глава 7 Беда!

    Глава 8 Кудесник

    Глава 9 Ты?!

    Глава 10 Свадьба

    Глава 11 Ревнивец

    Глава 12 По Правде

    Глава 13 Сон про не сон

  Часть четвертая Витязь

    Глава 1 Покер

    Глава 2 Джокер

    Глава 3 Шахи и маты

    Глава 4 Матрешка

    Глава 5 Возвращение

    Глава 6 Рать[97]

    Глава 7 Иуда

    Глава восьмая и последняя

Алексей Витковский Выбор воина

  Пролог

  Часть первая Ясень битвы[102]

    Глава 1 Корабли

    Глава 2 Задолго до того…

    Глава 3 Час расплаты

    Глава 4 О месте для мести

    Глава 5 О месте для мести (продолжение)

    Глава 6 Морской бой

    Глава 7 Еще не вечер…

    Глава 8 Рубиновая пена

    Глава 9 Еще не утро…

    Глава 10 Дым

    Глава 11 Ульфхеднар[131]

    Глава 12 Тропа Духов

    Глава 13 Пойди туда, не знаю куда…

  Часть вторая Зеленый Эрин[135]

    Глава 1 Возвращение Диармайда

    Глава 2 Який спить – таке i снитця[141]

    Глава 3 Исход

    Глава 4 Эрин

    Глава 5 Символы

    Глава 6 Совет вождей

    Глава 7 Сон перед бурей

    Глава 8 Накануне

    Глава 9 Брод

    Глава 10 Стальная метель

    Глава 11 После битвы

    Глава 12 Последняя кровь

  href=#t92> Часть третья Путь домой

    Глава 1 Дважды Герой

    Глава 2 Рябь на волне

    Глава 3 Выбор воина

    Глава 4 Совет совету рознь

    Глава 5 Сила Слова

    Глава 6 Уходя – уходи…

    Глава 7 Опять Сила Слова

    Глава 8 Мир видений

    Глава 9 Даны

    Глава 10 Стена

    Глава 11 Зов

    Глава 12 Рарог

    Глава 13 Буря мечей

  Часть четвертая Все решено!

    Глава 1 Ладога

    Глава 2 Пляска Теней

    Глава 3 Среди волн

    Глава 4 «Неисповедимы пути…»

    Глава 5 Проба крыла

    Глава 6 Возвращение

    Глава 7 Застенок

    Глава 8 Ручей

    Глава 9 Вот те раз!

    Глава 10 Сомнения – прочь!

    Глава 11 Встреча

    Глава 12 Благовест

    Глава 13 Штурм Ольденбурга

    Глава 14 «По щучьему велению…»

    Глава 15 Возвращение воина

  Эпилог

    Глава первая

    Глава вторая

    Глава третья

Алексей Лютый Рабин Гут

  Часть I Куда Макар телят не гонял

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

  Часть II Семь бед – один ответ!

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

  Часть III Что посеешь, то и сожрешь!

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

Алексей Лютый Рабин Гут. Семь бед – один ответ

  Часть I Здравствуй, Митгард – новый год!

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

  Часть II Может, там у них нора?

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

  Часть III За козла ответишь!

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

  Часть IV (вместо эпилога) А был ли мальчик?

Алексей Лютый Двенадцать подвигов Рабин Гута

  Часть I Кончил дело, туда тебе и дорога!

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

  Часть II Ищи олимп в поле

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

  Часть III Там, где собака порылась

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

Алексей Лютый Рабин, он и в Африке Гут

  ЧАСТЬ I Пришла беда – отворяй ворота

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

  ЧАСТЬ II Не ходите, дети, в Африку гулять!..

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

  ЧАСТЬ III Наших манной не испортишь!..

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

Алексей Лютый Рабин Гут. На крестины в Палестины

  Часть I Чужую вошь назад положь!

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

  Часть II Омон мышей не давит,Горыныч мух не ловит

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

  Часть III Почем опиум для народа?

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

Алексей ЛЮТЫЙ ЭЛЬДОРАДО – НЕ НАГРАДА

  Часть 1 Нафига Попу кецаль?

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

  Часть II Нигде наша не пропадала!

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

  Часть III Кецаль – птица певчая!

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

Алексей ЛЮТЫЙ И БУДДА – НЕ БЕДА!

  Часть I Священной корове и седло к лицу!

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

  Часть II Как искали стерву Кали

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

  Часть III Прислали мента – отворяй ворота!

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Эпилог

Алексей Лютый Ответный плевок [= Звёздная Каэши-Ваза] (Х-ассенизаторы — 1)

  Пролог

  Часть I Главная инопланетная тайна

    Глава первая

    Глава вторая

    Глава третья

    Глава четвертая

    Глава пятая

  Часть II Умираю, но не напьюсь!

    Глава первая

    Глава вторая

    Глава третья

    Глава четвертая

    Глава пятая

  Часть III У победы нет конца!

    Глава первая

    Глава вторая

    Глава третья

    Глава четвертая

  Эпилог

Алексей Лютый Огонь по тарелкам! (Х-ассенизаторы — 2)

  Пролог

  Часть I Скрытая заноза

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

  Часть II И на марсе водки нет!

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

  Часть III Залп изо всех орудий

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

  Эпилог

Алексей Лютый Запрещенный угар (Х-ассенизаторы — 3)

  Пролог

  Часть I Психическая атака

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

  Часть II Погоня за зубоскалом

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

  Часть III Максимальное ускорение

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

  Эпилог

Ярослав Хабаров Серебряный доспех (Берсерк - 1)

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

  Глава восьмая

  Глава девятая

  Глава десятая

  Глава одиннадцатая

  Глава двенадцатая

  Глава тринадцатая

Виктор Точинов (п/п Артем Царёв) Сергей Лисицын МОЛОТ ВРЕМЕНИ (сага о Хигарте) Книга первая ПРАВО СИЛЬНОГО

  Часть первая. ОПАЛЕННАЯ ЗЕМЛЯ

    Глава первая. Нелегкая жизнь кабацкого вышибалы

    Глава вторая. Гость в дом – счастье в дом

    Глава третья. О людях и мохноногах

    Глава четвертая. Пламя гасят кровью...

    Глава пятая. Тяжкая женская доля

    Глава шестая. Тихий вечер в глухой провинции

    Глава седьмая. Тихая ночь в глухой провинции

    Глава восьмая. Тихая ночь в глухой провинции (продолжение)

  Часть вторая. ОПАЛЕННЫЕ ЛЮДИ

    Глава первая. Раз шпион, два шпион...

    Глава вторая. Никогда не ходите в гости без приглашения

    Глава третья. Как наказывают шкодливых котят

    Глава четвертая. Беседы при ясных звездах

    Глава пятая. О вреде излишнего патриотизма

    Глава шестая. Великая польза любовной магии

    Глава седьмая. Герои и их поклонники

    Глава восьмая. О мохноногах и великанах

  Часть третья. СЕРДЦЕ УОРЛОГА

    Глава первая. Гробница без мертвеца

    Глава вторая. Цель ясна, поищем средство

    Глава третья. Великая Гексаграмма Хигарта

    Глава четвертая. Что бывает, если разозлить великана

    Глава пятая. Тайны туземной кулинарии

    Глава шестая. Действительно Большое Чудище и еще один спаситель мира

    Глава седьмая. Заветное желание великого героя

    Глава восьмая. Голос крови

    Глава девятая. Душа и сердце убийцы

    Глава последняя. Цена благих намерений

Ярослав Хабаров Королева умертвий

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

  Глава восьмая

  Глава девятая

  Глава десятая

  Глава одиннадцатая

  Глава двенадцатая

Алексей Гамаюн, Татьяна Серебряная Цена короны

  Часть первая Ложь и корона

    Глава первая Чем заканчивается фальшивое гостеприимство

    Глава вторая Величайший воин под небесами

    Глава третья Небольшая братская просьба

    Глава четвертая Суровые жители Йохаллы и веселые порядки Кандии

    Глава пятая Люди гибнут за металл

    Глава шестая К чему приводит жадность при жертвоприношениях

  Часть вторая Любовь и корона

    Глава первая Совет и любовь

    Глава вторая Что случается, когда влюбляется правитель государства

    Глава третья Прерванные разговоры

    Глава четвертая Прерванные разговоры (продолжение)

    Глава пятая Чем заканчиваются прогулки инкогнито

    Глава шестая Чужое лицо

  Часть третья Политика и корона

    Глава первая Невеста и наложница

    Глава вторая Как допрашивает Инквизиция

    Глава третья Как допрашивает Инквизиция (продолжение)

    Глава четвертая Добрые дела не остаются безнаказанными

    Глава пятая Сколько стоит правда

    Глава шестая Сколько стоит ложь

  Часть четвертая Магия и корона

    Глава первая «Чаша шипокрыла»

    Глава вторая Кто ходит в гости по ночам…

    Глава третья Жена капитана Сегарха

    Глава четвертая День откровений

    Глава пятая Сойдутся все пути…

  Часть пятая Смерть и корона

    Глава первая Служитель смерти

    Глава вторая Смерть магистра

    Глава третья Запах смерти

    Глава четвертая Смерть владыки

    Глава пятая Владыка смерти

Виталий Бодров Неизведанные пути

  Пролог

    I

    II

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

Виталий Бодров Шутки судьбы

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Эпилог

    I

    II

    III

    IV

    V

    VI

Виталий Бодров Кровь Титанов. Кольцо из чистого дерева

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

Виталий Бодров Не буди лихо

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Эпилог

*** Примечания ***